Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Герасимов Дмитрий : " Если Небо Молчит " - читать онлайн

Сохранить .
Если небо молчит Дмитрий Герасимов
        # Максим и Маргарита когда-то очень любили друг друга, у них растет сын. Однако обстоятельства сложились таким образом, что теперь Максим - программист в Москве, а Маргарита - медсестра в провинциальном городке со странным названием Сырой Яр. Внезапно с обоими начинают происходить непонятные, жуткие и весьма странные события. Всех, с кем близко общается Максим, преследует смерть. И у Маргариты в больнице творятся ужасные вещи: мистическим образом умирают больные, и девушку обвиняют чуть ли не в предумышленном убийстве. Чтобы разобраться в происходящем Максим решает поехать в родной город Сырой Яр… Это была его первая ошибка.
        Дмитрий Герасимов
        Если небо молчит
        Пролог
        Сибирь, 1985 год… - Это аванс. - Женщина, называющая себя Илоной, протянула ему пачку новеньких банкнот. - Пятьсот рублей…
        Молодой человек иронично поднял бровь:
        - Целое состояние… С такими деньгами хоть сейчас - в Сочи, и месяц шиковать! - Он хрустнул купюрами. - Не боитесь, что сбегу?
        - Не боюсь, - отрезала она. - И перестаньте кривляться!
        Ей было, наверное, немногим за сорок. Высокая, стройная, модно одетая, с безупречной прической и дорогими серьгами в ушах, она была похожа на героиню какого-то французского фильма. Он никак не мог вспомнить - какого именно. Кажется, там играл Бельмондо.
        - Вторую половину получите после завершения операции. - Женщина внимательно его изучала. Глаза у нее были красивые, но холодные.
        И кабинет, в котором они беседовали, несмотря на изысканность обстановки, дорогую мебель и тяжелые шторы на окнах, тоже был холодный, неуютный.
        - В общем, так. - Молодой человек откинулся в кресле, небрежно вытряхнул из пачки
«Родопи» сигарету и щелкнул зажигалкой. - Я внимательно ознакомился с этим делом, изучил карты, прочитал подробные инструкции, и…
        - И? - Она прищурилась.
        - И не понимаю, в чем здесь подвох. - Он шумно затянулся и медленно выпустил дым. - Ведь все это очень просто для меня. И пожалуй, не стоит таких денег.
        - Здесь нет никакого подвоха, - сухо ответила Илона. - Есть работа, которую необходимо выполнить четко и в срок.
        - Послушайте, - молодой человек наклонился к ней через стол, - у меня четырнадцать боевых выходов, три ранения и орден Красной Звезды! У меня три сопровождения роты на марше через Пандшер! - Он придвинул к себе пепельницу и с чувством потушил недокуренную сигарету. - А вы мне поручаете сопровождать простую женщину с грудным ребенком! Вот я и думаю: в чем фокус?
        - Это не простая женщина и совсем не простой ребенок, - сказала Илона. - Кроме того, вам их не в Сочи сопровождать!
        - Тоже верно, - кивнул он. - Не в Сочи. Но даже риск попасться на этом деле не стоит таких бешеных денег!
        - Повторяю, - женщина начинала терять терпение, - это не простые мать с ребенком! Операцию готовили два месяца. И на вас лежит огромная ответственность. Вы - единственный, на кого сделана ставка. - Она, вдруг смягчившись, накрыла ладонью его руку. - Прошу вас, постарайтесь оправдать наше доверие. Это очень важная миссия, поверьте. И она, безусловно, стоит тех денег, которые вам платят.
        Молодой человек убрал задаток в карман и поднялся из-за стола:
        - Когда ехать?
        - Завтра. - Илона выдвинула ящик стола и достала плоский металлический предмет величиной с ладонь. - Возьмите…
        - Что это? - Он удивленно принял из ее рук пластину, похожую на медный значок с гравировкой.
        - Это верительный жетон, - пояснила женщина. - Вы отдадите его тому человеку, который встретит вас в конце путешествия. - Она коснулась пальцами значка. - Здесь рисунок: звездное небо, на котором мирно соседствуют луна и солнце. И надпись внизу.
        - «Иф зе хэвэн сайлэнс», - прочитал молодой человек и вопросительно поднял на нее глаза.
        - «Если небо молчит», - перевела Илона и пояснила: - Это название операции.
        - Романтично, - усмехнулся он. - Слишком романтично для простого уголовного преступления.
        - Ступайте! - приказала женщина. - Завтра утром - в путь! На «уазике» доберетесь до Тюмени. Там пересядете в поезд. - Она вздохнула. - Ну а дальше - по инструкции.
        - Разберемся, - кивнул он и подбросил на ладони значок. - Если небо молчит, значит, завтра будет хорошая погода!
…Уже рассвело, когда на извилистую грунтовую дорогу, ведущую вдоль леса, выскочил заляпанный грязью УАЗ. Машину заносило на поворотах, она подпрыгивала на кочках, ревела, пробуксовывая в размытой глине, и рвалась вперед. Водитель нервничал, стремясь наверстать время, потерянное на паромной переправе. Чтобы успеть к отправлению тюменского поезда, нужно было проскочить шестьдесят километров разбитой лесной дороги за час.
        Рычащий «уазик» бросало из стороны в сторону. Ранние солнечные лучи прыгали по грязным стеклам, по ребристой крыше, сползали с колес и оседали в придорожных лужах.
        На одном из поворотов машина вдруг перестала слушаться руля. Она скользнула по бровке лесного грунта, задела карданом кочку, взметнулась вверх и, пролетев несколько метров и ударившись в сосну, упала на крышу. В салоне лопнули стекла. Покореженный, как консервная банка, УАЗ еще некоторое время вращал колесами, потом загорелся, а через несколько минут над верхушками сосен с оглушительным грохотом взлетел кровавый огненный шар.

1
        г. Сырой Яр, август 2008 года…
        Заголовок, набранный жирным шрифтом, кричал:

«ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО! Псы в человеческом обличье снова вышли на ночную охоту!». Газета торчала из-под стопки медицинских карт, и ее невозможно было не прочитать.

«На этот раз буквально за одну ночь, словно по специально подготовленному списку,
«лесные звери» казнили двух крупных предпринимателей и местного цыганского барона.
        Сегодня поражает уже не столько сама жуткая статистика убийств, сколько невероятная жестокость, с которой они совершаются. Одному из коммерсантов вспороли живот, выкололи глаза и отрезали гениталии, другому нанесли несколько не опасных для жизни ножевых ранений и подвесили, истекающего кровью, за ноги во дворе дома. Он умер в мучениях еще до рассвета. Но хуже всего пришлось «барону». Его труп собирали по частям, как гигантский, смердящий пазл. Несчастного попросту четвертовали. Сначала ему отрубили кисти рук и прижгли культи паяльной лампой, чтобы остановить кровь. Потом отрезали ступни ног. В течение нескольких часов изверги методично укорачивали конечности своей жертвы. В конце концов, измученного, несколько раз терявшего сознание от болевого шока цыганского барона оскопили, а когда тот уже не подавал признаков жизни- обезглавили. У всех троих похищены ценные вещи и драгоценности.
        Из пропавших вещей стоит особо отметить золотые каминные часы, принадлежавшие цыганскому барону. Они выполнены в виде орла с распростертыми крыльями, держащего в клюве змею. Такую заметную и необычайно дорогую вещь продать в нашем городе практически невозможно. Но «псов» это не остановило.
        Что примечательно, на каждом месте преступления бандиты оставляют рисунок углем, как в известном фильме про «черную кошку». Только теперь на стенах заборов и домов скалит зубастую пасть голодный, худой пес.
        Сыроярцы в который уже раз взывают к исполнительной власти города и милиции: доколе нам содрогаться от ужаса?! Когда, наконец, извините за каламбур, «псов» истребят, как бешеных собак?!»
        Настенные электронные часы в виде гигантского градусника моргнули и с глухим щелчком выбросили на табло четыре цифры - 19:00.
        Маргарита оторвалась от чтения и подняла глаза. Семь вечера. Она сверилась с крохотными элегантными часиками на запястье, подаренными ей мамой на двадцатитрехлетие, и принялась собирать бумаги на рабочем столе. Через час придет Женечка - медсестра, заступающая на ночное дежурство. Маргарита передаст ей дела, сверит список назначений и процедур, напомнит о контроле за палатой интенсивной терапии, предупредит о том, что врач Журналов уже мертвецки пьян и беспробудно спит в своей комнате, расскажет какой-нибудь больничный курьез, случившийся с нерасторопным и забывчивым пациентом, а потом позвонит маме и скажет, что все хорошо, дежурство закончилось без происшествий и скоро она будет дома. А еще попросит передать трубку Антошке и авторитетно сообщит ему:
        - Дружок! Я недавно читала в газете про жуткого, лохматого Бабайку, который ворует маленьких детей, если те питаются одними чипсами, не слушаются бабушку и не желают ложиться спать после вечернего мультика.
        Она мысленно улыбнулась, представив озадаченное лицо сынишки, и тут же помрачнела, вернувшись взглядом к газетному заголовку. Сыроярские издания пишут, к сожалению, совсем не про Бабайку… Чуть ли не каждую неделю на первой полосе - о «псах» и об их очередной жертве! В Сыром Яру об этих мистически неуловимых преступниках ходят легенды. Болтают, будто появившаяся несколько лет назад в лесу банда состоит не из беглых уголовников, как об этом заявляют газеты, а из самых настоящих вампиров, оборотней и оживших мертвецов. Чушь, конечно, но что еще думать, если дерзких и жестоких убийц никто не только не поймал, но даже не видел в глаза! Газеты, впрочем, ссылаясь на неких случайных очевидцев и свидетелей, живописуют бородатых, косматых чудовищ в телогрейках с золотыми зубами и огромными ручищами. «Как есть - беглые каторжники! - резюмируют журналисты и риторически вопрошают: Куда смотрят МВД и ГУИН?»
        Сыроярская милиция между тем еженедельно рапортует о собственных неудачах:
«Введенные в действие планы «Гюрза», «Аркан» и «Стальная петля», к сожалению, пока не дали результатов…» «Оперативная группа блокировала и практически обезвредила преступников, но им в самый последний момент удалось уйти…»
        Год назад в области провели армейскую операцию по зачистке леса. Безрезультатно.
        Газеты витийствовали: «То ли уголовники и в самом деле заговоренные, то ли они попросту имеют в городе хороших осведомителей - может быть, даже среди милиции - которые заранее успевают предупредить их об опасности. Как бы там ни было, но
«псы» (а именно такое прозвище закрепилось за налетчиками) и по сей день продолжают грабить мини-маркеты, магазины, квартиры и частные дома, с особой жестокостью убивая всех, кому не посчастливилось оказаться на их пути».
        Маргарита вздохнула. Надо же было в конце дежурства так испортить себе настроение! Ну зачем ей попалась на глаза эта злосчастная газета? Теперь всю дорогу до дома она будет трястись от страха и в каждом позднем прохожем видеть убийцу. Самое лучшее для такой трусихи, как она, - вообще не читать газеты и не смотреть по телевизору криминальные новости. Женечка ей всегда со смехом так и советует:
        - Голову в песок, подруга! Попкой наружу! Ничего не вижу, никого не слышу. И как ты, впечатлительная натура, еще умудрилась в медицину податься?
        И действительно - как? Тогда, пять лет назад, ей пришлось оставить мысль об институте: беременность разрушила все планы. Она устроилась на работу в регистратуру диагностической поликлиники при городской больнице. Как говорится, и под присмотром врачей была, и денежку какую-никакую зарабатывала. Потом родился Антошка, и пришлось задуматься о смене работы. Маргаритиной зарплаты и материнской пенсии новой семье уже не хватало. Вот тогда главврач Михаил Саркисович и похлопотал, чтобы ее перевели на должность дежурной медсестры в терапевтическое отделение больницы.
        - В хирургию тебе нельзя, - заявил он. - Ты, девонька, слишком чувствительная, а медсестра не имеет права бояться крови, не может всякий раз страдать и мучиться в операционной так, будто это ей, а не больному вырезают желчный пузырь! В терапии, конечно, тоже не сахар, но по крайней мере нет рваных ран, сломанных конечностей и выпущенных кишок.
        - Я справлюсь, - заверила Маргарита. - Спасибо вам…
        Старшая медсестра терапевтического отделения Тамара Игнатьевна - суровая, жидковолосая, сухая, как палка, пятидесятилетняя дама, - отнеслась к новенькой с повышенным интересом.
        Однажды она заявилась в сестринскую раздевалку в тот самый момент, когда Маргарита, совершенно нагая, раскладывала белье в своем шкафчике. Тамара Игнатьевна заперла комнату на ключ и, сложив руки на груди, уставилась на девушку. Та смутилась, неловко подхватила полотенце и поспешила в душевую. Старшая медсестра последовала за ней.
        - Вам нужна кабинка? - вспыхнула Маргарита. - Я сейчас освобожу…
        Вместо ответа Тамара Игнатьевна бесцеремонно развела руки девушки в стороны и с чувством пощупала ее грудь.
        - Что вы?.. Зачем?.. - пролепетала та, холодея от страха.
        - Помоемся вместе, - хрипло предложила женщина и вмиг скинула с себя одежду. - Я потру тебе спинку…
        - Это лишнее, - попыталась возразить Маргарита. - К тому же здесь тесно двоим…
        Но Тамара Игнатьевна ее не слушала. Она втиснулась в кабинку, пустила воду и последующие десять минут мыла смущенную девушку мочалкой и руками, как маленькую.
        - Теперь ты! - приказала она, протягивая Маргарите гель для душа и чуть заметно раздвигая ноги. - Намыль меня как следует.
        Той ничего не оставалось делать, как, преодолевая робость и смущение, размазывать пену по костлявым плечам и дряблой груди своей начальницы. Тамара Игнатьевна помогала ей. Рукой Маргариты она массировала себе ягодицы, терла у себя между ног, заставляя девушку пальцами глубоко проникать в податливую плоть, и тихонько постанывала.
        Через полчаса пунцовая от стыда Маргарита вышла из раздевалки в сопровождении старшей медсестры. В коридоре уже образовалась очередь. Несколько сестер и врачей терпеливо ожидали, пока запершиеся в душевой кабине женщины позволят им, наконец, переодеться. Маргарита втянула голову в плечи и поспешила на рабочее место.
        - Не дрейфь, подруга, - приободрила ее часом позже Женечка - рыжеволосая, кареглазая, полноватая девушка лет двадцати. - Здесь через такую помывку прошел весь женский персонал отделения. Считай, что наша «вобла» тебя прописала. Теперь ты со всеми одной веревкой… то есть одной мочалкой связана. - И она прыснула беззаботным смешком. - Добро пожаловать в терапию, Риточка!
        Так для Маргариты началась работа на новом месте. Потекла череда дневных и ночных дежурств, наполненных заботами и волнениями. В журнале, как в титрах нескончаемого сериала, менялись фамилии больных, медицинские карты мрачно пестрели новыми диагнозами и анамнезами, десятки процедурных листов с лиловой пометкой «выполнено» ежедневно скармливались прожорливым папкам и скоросшивателям, а в стеклянном шкафчике, как в речной воронке, неустанно вертелась карусель этикеток, ярлычков, коробочек, стаканчиков и ампул.
        Она бросила газету в мусорное ведро, аккуратно заполнила журнал дежурств, переложила в нужном порядке карты больных, сделала пометки в отрывном ежедневнике и направилась в процедурную.
        Ее неприятно удивила тишина, висевшая в отделении. «Странно, - мелькнуло в голове. - Как будто уже ночь и все больные спят, а между тем еще только начало восьмого. - И тут же, кто-то невидимый и жуткий взвизгнул в самом мозгу: - Это не к добру!»
        Маргарита остановилась и испуганно заморгала. Длинный, Г-образный коридор тонул в тусклом свечении желтоватых настенных ламп. Дешевые акварельные натюрморты, спрятанные в стеклянные рамочки и развешенные в широких проемах между дверьми, сейчас выглядели черными квадратными прорехами в стенах. Пузырящийся местами линолеум, замытый и затертый до безобразных шанкров, казалось, впитывал в себя и без того скудный свет. В дальнем конце коридора в мигающем калейдоскопе пятен, отбрасываемых включенными мониторами, угадывался пустой сестринский пост палаты интенсивной терапии.
        Маргарита прислушалась. Где-то далеко, за лабиринтом лестниц, щелкнул и загудел механизм грузового лифта. Глухо стукнула оконная рама, и под дверью одной из палат жалобно застонал сквозняк.

«Я совсем одна!» - этот мысленный возглас, вполне естественный в пустынном, полутемном коридоре, таил в себе нечто большее, чем просто крик испуганной женщины. Он был, по сути, откровением всей ее жизни.
        - Я ведь знаю, Риточка, что у тебя никого нет, - улыбаясь, сказал ей как-то на одном из ночных дежурств врач Журналов - сорокалетний лысеющий мужчина с пивным брюшком, колыхающимся под белым халатом, густыми, колосящимися бровями и крохотным подбородком, гладеньким, как попка пластмассовой куклы. - Полагаю, я мог бы помочь тебе решить некоторые проблемы, связанные с пиками женской гормональной активности.
        - У меня нет таких проблем, - мрачно ответила Маргарита.
        - Врешь, - ласково констатировал врач и притянул девушку к себе. - Мужчины порой страдают от избытка тестостерона, а одинокие женщины, вроде тебя, мучаются от невозможности получить качественную вагинальную разрядку.
        - Повторяю: у меня нет таких проблем. - Она попыталась высвободиться из его рук. - Прошу вас…
        - И опять врешь. - Журналов наклонился к ее лицу. - Разрядка, которую ты, скорее всего, сама себе устраиваешь в ванне или под душем, не является полноценным заменителем коитуса. Ты просто обманываешь свой организм, воздействуя на клиторальные рецепторы, а я могу помочь тебе достичь полного удовлетворения.
        - Я сейчас вам прокушу руку, - пообещала Маргарита, не сводя глаз с волосатой пятерни, хозяйничающей у нее на груди. - А потом разбужу криком все отделение.
        Журналов с явной неохотой отпустил медсестру.
        - Дикая ты, - сказал он, нервно поправляя манжеты сорочки, вылезающие из рукавов халата. - Вроде уже и ребенка родила, должна быть полноценной женщиной, а ведешь себя словно восьмиклассница. Впрочем, иные восьмиклассницы тебе фору дадут! - Он цокнул языком и расхохотался. - Ты, Риточка, принца ждешь, что ли? Единственного навек? Пора взрослеть, лапонька, и не быть такой инфантильной!
        Эти пошловатые укоры отчасти были справедливы. Маргарита избегала мужчин. Любых. И умных и глупых, и застенчивых и нахальных, и красивых и безобразных. Но совсем не потому, что однажды уже обожглась любовью, а как раз потому, что все еще верила в нее. Она верила в то, что сердце сильнее мозга, знала тысячу оправданий безрассудности и безоглядности, считала «светильником тела» - глаза, а истинной силой - слово. Она сопереживала до слез своей тезке из Булгаковского романа, шептала по ночам Фета и могла десятки раз подряд слушать «Лебединую верность». Ей было дано очарование простых вещей. Она восхищалась безыскусной красотой летнего неба, не боялась неправильных форм и разбитых пауз, находила что-то трогательное и беззащитное в упавшем листе и дождевой капле на оконном стекле.
        Наверное, она наивна и даже инфантильна. Возможно, ей пора взрослеть. Но что поменяет опыт, если женская мудрость меряется не годами, а ударами сердца? Любая женщина - пожилая и молодая, искушенная и неопытная, циничная и романтичная, грубоватая и ласковая - все равно верит в любовь. Даже та, что много раз обманывалась в мужчинах, окончательно разочаровалась в любви и отчаялась стать счастливой - вопреки приобретенному с годами холодному прагматизму и напускному цинизму, все равно ждет своего мужчину - единственного, умного, сильного, безрассудного… словом, любящего и любимого.

…Маргарита ждала, что к ней вернется Максим Танкован. Она ни за что не призналась бы в этом никому, даже матери, которая, скорее всего, обвинила бы ее в отсутствии гордости, в безмозглости, слабости и опять, подобно врачу Журналову, - в наивности. Маргарита не торопила долгожданную встречу, но верила, что она непременно случится. Не может быть, чтобы отец ее замечательного ребенка не почувствовал это, не вздрогнул от отчаяния за потерянные в забвении годы, не вытер бы рукавом глаза, растроганно глядя на фотокарточку сынишки. Она хотела быть готовой к его появлению, а для этого должна была всегда хорошо выглядеть - свежо и опрятно, дружелюбно и весело. Даже после двенадцатичасового дежурства - вот, как сейчас. Она хотела быть молодой и красивой, когда в один ненастный день или вечер (такой, как сегодня) он появится вдруг за ее спиной и виновато скажет:
«Здравствуй, Марго… Я вернулся, потому что так и не встретил никого лучше, добрее и преданнее тебя». А она грустно улыбнется в ответ…
        И Маргарита улыбнулась своему отражению в коридорном зеркале. Со стеклянной глади ей улыбнулись в ответ выразительные синие глаза.
        Конечно, она недурна собой. Тонкие черные брови и густые ресницы, аккуратный носик, едва заметная, милая родинка над верхней губой, белая, мраморная кожа, не знавшая пудры, - лицо, возможно, и не с глянцевой обложки, но очень и очень привлекательное. Говорят, она похожа на актрису из сериала «Варварино счастье». Может быть… Родинка точно такая же. И улыбка… Сериал, кстати, неплохой, трогательный, со счастливым концом. Ах, как хочется, чтобы и у нее, как и у Варвары, на которую она так похожа, все сложилось счастливо!
        Маргарита еще раз придирчиво оглядела себя в зеркало. Легкая трикотажная блузка под белым халатом ей, без сомнения, шла, хоть и была куплена еще три года назад на распродаже вместе с этой простенькой, но элегантной юбкой. Одинакового светло-синего цвета, они смотрелись единым костюмом, который не только подходил к глазам, но и подчеркивал достоинства ее фигуры.
        Ловким движением она освободила волосы от резинки, стягивающей их на затылке в хвост, и они пролились на плечи темными, шелковистыми волнами.
        - Кр-р-расотуля! - прорезал тишину хриплый голос, и Маргарита, вздрогнув, обернулась.
        Врач Журналов, покачиваясь, стоял в дверях своего кабинета. Он был без халата и без галстука - в мятой, несвежей сорочке, расстегнутой до пупа, и полосатых полиэстровых брюках. - Софи Марсо! Нет, эта… Моника Белуччи!
        - Евгений Игоревич, - как можно спокойнее сказала Маргарита, - вам нужно отдохнуть. Ваше дежурство - до утра, а, значит, еще вся ночь впереди.
        - А разве не утро уже? - удивился тот.
        - Ложитесь спать, Евгений Игоревич.
        Журналов потер ладонями глаза.
        - А кто сегодня в ночную смену?
        - Женечка. - Маргарита посмотрела на часы. - Через сорок пять минут будет на работе.
        Дежурный врач поморщился.
        - Женечка… Слишком толстовата для меня… К тому же не люблю рыжих… У них… это… попа в веснушках. - Он хрюкнул коротким смешком. - Мне по душе такие, как ты, Моника…
        - Вы опять за свое?
        Журналов вытер рукавом нос и сложил руки на груди.
        - Хочешь начистоту, Софи? Со мной спят все дежурные медсестры! Все до единой! Кроме тебя, недотрога.
        - И Женечка не спит, - напомнила Маргарита.
        Врач опять поморщился.
        - Говорю же, - пробормотал он, - не люблю рыжих и полных. У меня сразу снижается детородная функция. Поэтому твоя Женечка - исключение из правил. Ясно тебе, Ритуля?
        - Не поэтому, - холодно возразила та. - Просто Женька любит своего жениха и на других мужчин даже не смотрит.
        Журналов нахмурился.
        - Глупости. Антропология и биохимия у всех женщин одинаковые. Просто одни - дуры, вроде тебя, а другие посмекалистей да поумнее. Быстро сообразили, лапоньки, что со мной не пропадешь. - Он шумно высморкался в рубашку и неожиданно добавил: - Ко мне в постель даже наш молоденький ординатор прыгнул. Но с ординатором - это ошибка… Неудачный эксперимент. Проверка эректильности на суррогатном материале…
        - Вот видите, - покачала головой Маргарита. - Куда уж мне в такую компанию!
        - Предлагаю сделку. - Врач почесал кадык. - Будь со мной поласковей… Посговорчивей… А взамен я избавлю тебя от проблем на работе.
        - У меня нет проблем на работе.
        - Да? - шутовски удивился Журналов. - А эфедрин у кого постоянно пропадает?
        - В мое дежурство эфедрин исчез всего один раз, - сказала Маргарита, - но тут же нашелся. Уж не вы ли со мной сыграли такую шутку, Евгений Игоревич?
        - Если бы я хотел тебя проучить, - оскалился тот, - то сыграл бы по-крупному. Так, чтобы тюрьмой запахло. Например, спер бы у тебя весь промидол[Сильнодействующий наркотик. Применяется как обезболивающее, анестезирующее, противошоковое средство.
        . В ответе - ты да Игнатьевна. Но она - баба ушлая, без мыла выкрутится. Вот и расхлебывала бы ты все одна, девонька…
        - Проучить - за что? - Маргарита тряхнула головой. - Зачем вам идти на такую подлость?
        - А чтобы ты приползла ко мне на четвереньках! - торжествующе воскликнул Журналов. - Чтобы признала свою… м-м-м… неправоту в отношении ко мне. Чтобы каждое дежурство впредь раскрывала со мной свое либидо!
        - Я не хочу думать, что вы мерзавец, - тихо сказала Маргарита.
        - Правильно, - кивнул Журналов и опять покачнулся. - Не надо так думать. Я отличный врач, - он покрутил перед ней руками, - прекрасный человек и просто обалденный мужчина!
        - Прошу, идите спать, Евгений Игоревич. А мне еще нужно успеть снять показания осциллографа в ПИТе[Палата интенсивной терапии.] и сверить по описи препараты в процедурной.
        - Показания осциллографа? - фыркнул тот. - Да что ты в этом понимаешь, дуреха?
        - Спешу напомнить, - сказала Маргарита, - что контроль за ПИТом вообще не входит в мои обязанности. Но как только из-за кризиса уволили вторых дежурных сестер, нам приходится разрываться на два фронта.
        - На два фронта! - передразнил Журналов. - Сейчас в палате один-единственный пациент после операции на селезенке. Ему на твои показания - тьфу и растереть! Оклемается - его счастье, даст дуба - опять же - планида такая. И ни ты, ни я, ни осциллограф ничего нового не придумаем. - Он пожевал губами. - Хочешь коньячку?
        Маргарита помотала головой.
        - И вагинального оргазма тоже не хочешь? - Врач уныло развел руками. - Ну тогда иди, кукуй наедине с осциллографом. - Он попятился обратно в кабинет. -
        Что за дежурство такое?.. Мужененавистница в паре с рыжей толстухой!.. Как тут не выпить? - И дверь за ним захлопнулась.
        Маргарита покачала головой и двинулась дальше - к мерцающим мониторам сестринского поста.
        Палата интенсивной терапии находилась в конце коридора, в торцевой части этажа. Здесь больше не было никаких других помещений, кроме щитового отсека, входом в который и заканчивался коридор. Ни лестниц, ни аварийных выходов - только грузовой служебный лифт с бесшумной железной дверью. Этот лифт служил для перевозки больных из операционной в реанимацию. Нередко им пользовались и лечащие врачи, спешащие к своим пациентам. Сломайся лифт, пришлось бы спускаться по лестнице в другом конце здания, а потом топать по длиннющему коридору через все отделение.
        На широком деревянном столе равнодушно моргал экран осциллографа. Рядом потрескивал старый, громоздкий монитор компьютера. Он светился прямоугольниками контрольных таблиц и диаграмм, отображавшими состояние больного в палате за белой дверью.
        Шестидесятилетний пациент, помещенный сюда сегодня утром из операционной, расположенной этажом выше, прямо над постом, был подключен к аппарату искусственного дыхания. Медсестры из хирургии болтали, что сердце мужчины остановилось во время операции. Пробовали дефибриллятор - безуспешно. Пришлось вводить в один из желудочков сердца адреналин. Это возымело действие. Но врачи не были уверены, что мужчина выкарабкается. Шестьдесят лет - не восемнадцать, организм может спасовать, отказаться от борьбы.
        Хирурги свое дело сделали. Теперь судьба попавшего в ПИТ мужчины была в руках одного Господа Бога.
        Маргарита закусила губу. Этот грубый циник Журналов, к сожалению, в чем-то прав: ни он, ни она, ни хирурги ничего уже не прибавят к сделанному. Чаши весов качаются отныне не по их воле.
        Но все-таки, пока есть надежда, пока кривящаяся и скачущая на экране линия не превратилась в одну бездыханную прямую, она сделает для больного все, что в ее силах. Она будет бороться за него до конца, и может статься, песчинка ее труда окажется решающей в перевесе упрямой чаши жизни.
        Маргарита внимательно вгляделась в экран. Активность мозга - высокая, и радужные всполохи на мониторе похожи на взрывы разноцветных петард. Зато сердце работает неуверенно - зеленая линия скачет с длинными интервалами, то иногда почти совсем замирая, то вдруг неожиданно учащая прыжки.
        Она перевела глаза на мерцающую рамку контроля - пятьдесят пять ударов в минуту. Давление - сто сорок пять на семьдесят. Режим вентиляции легких включен девять часов четырнадцать минут назад. Зеленая лампочка показывает: все в норме. Отечественные приборы, привезенные сюда пару лет назад какой-то страховой компанией, по счастью, еще ни разу не дали сбоя.
        Маргарита раскрыла журнал, сверилась с часиками на руке, и аккуратно заполнила нужные столбцы. Потом достала карту с показаниями лечащего врача и похолодела: двадцать минут назад она должна была сменить больному капельницу с раствором. Как можно было об этом забыть?!
        Она со всех ног бросилась в палату. Это была квадратная комната без окон с белыми стенами и чугунными радиаторами. Две кровати стояли в шаге друг от друга. Одна из них пустовала, на другой, возле которой высилась стойка капельницы, неподвижно лежал человек. Его бело лицо было перекошено из-за эндотрахеальной трубки, торчащей изо рта. Черная гармошка аппарата искусственного дыхания с шипением вздувалась и опадала, заставляя работать его легкие. Мужчина, по видимости, находился в коме. К его груди, лбу, вискам и затылку были прикреплены черные маленькие электроды, их провода встречались в аккуратном зажиме над головой, где сплетались в один толстый провод, ведущий наружу, к энцефаллографу и электрокардиографу. К пластиковой канюле с тыльной стороны руки больного была прикреплена дренажная трубка. По ней из висящего на стойке пластикового мешочка бежал физиологический раствор с адреналином. Жидкость была уже на исходе.
        Маргарита с облегчением вздохнула: все в порядке, успела. Она приблизилась к кровати, бегло прочитав табличку, прикрепленную к металлической спинке в ногах больного: «М. Струковский, 1948 г. р. Аневризма аорты», потом проворно перекрыла подачу жидкости, заменила мешочек пластиковой бутылью, полной раствора, подсоединила регулятор скорости капельницы и освободила трубку от зажима. Затем проверила, ничего ли не забыла, убедилась, что все сделала правильно, и, прежде чем уйти, еще раз взглянула на больного. Ей показалось, что бескровные губы, растянутые пластмассовой трубкой, едва заметно шевельнулись, словно мужчина пытался что-то сказать.
        Маргарита замерла.
        - Вы слышите меня? - тихо спросила она.
        Веки на белом неподвижном лице дрогнули.
        - Держитесь! - с чувством попросила девушка. - Прошу вас: не сдавайтесь! Вы молодец. Вдвоем мы справимся, вот увидите. - Она дотронулась до его руки с залепленной пластырем канюлей. - Все будет хорошо…
        Едва за Маргаритой закрылась дверь, веки больного снова дрогнули и медленно открылись. Ожившие, налитые кровью глаза не отрываясь смотрели на матовую ширму, стоящую в углу комнаты. В расширенных зрачках мужчины плескался ужас.
        Узкая, как пенал, процедурная, подрагивающая в свете двух ультрафиолетовых ламп, была уже прибрана и вымыта. В урчащем металлическом ящичке, подключенном к розетке, стерилизовались инструменты, а на деревянном, застеленном новенькой клеенкой топчане высилась стопка чистых вафельных полотенец.
        Маргарита включила верхний свет, повозилась со связкой ключей и, отыскав нужный, открыла стеклянный шкаф, снизу доверху заставленный пузырьками, коробочками и ампулами. Внимательно осмотрев содержимое верхней полки, она облегченно вздохнула: эфедрин на месте.
        В прошлый раз Тамара Игнатьевна так и не поверила ей.
        - У тебя не все в порядке с головой, девочка, - заявила она. - Сначала ты поднимаешь панику на все отделение, что похищены лекарства, пишешь объяснительную, рыдаешь в голос, а потом вдруг обнаруживаешь, что пропажи не было, что все на своих местах. Еще одна такая ложная тревога, и я всерьез задумаюсь о твоем переводе в психиатрический блок. И не в качестве медсестры, а в качестве пациента!
        - Я не могла ошибиться, - пробормотала Маргарита. - Верно, кто-то подшутил надо мной…
        Сейчас причин для тревоги не было. Сверившись с блокнотом, она тщательно пересчитала пузырьки на нижней полке, обвела фломастером колонку в контрольном листе и решила навести порядок в «таблеточном» ящике. Здесь находились препараты так называемого «поверхностного учета»: аспирин, анальгин, фурацилин, активированный уголь, стрептоцид и глюкоза. Разложив упаковки в нужном порядке и на всякий случай дважды их пересчитав, Маргарита выпрямилась, захлопнула блокнот и аккуратно заперла шкафчик на ключ. Дежурство закончено. Через полчаса Женечка примет у нее смену и - все. Можно ехать домой, к маме и сыну.
        Сегодня был обычный день, похожий на десятки других таких же суетных и хлопотных дней. Четверо новых больных, две выписки и обычная череда осмотров, назначений, процедур и уколов. Ничего выдающегося и ничего странного, если не считать мертвой тишины, вот уже час висящей в отделении.
        Маргарита устало взялась за дверную ручку, потянула ее на себя и обомлела: дверь не открылась. Не помня себя от удивления, она пощелкала «собачкой» замка, еще раз с остервенением подергала ручку и в немом ужасе опустилась на стул. Процедурный кабинет был заперт снаружи.
        Она не могла ума приложить, как такое могло случиться! Дежурная медсестра терапевтического отделения оказалась в ловушке, наедине с гнетущей тишиной, отрезанной от внешнего мира прочной массивной дверью, в которую совсем недавно вставили надежный немецкий замок.

«Ключи от процедурной, ординаторской, бельевой, раздевалки и шкафов с лекарственными препаратами не должны находиться в одной связке!» - инструктировала медсестер Тамара Игнатьевна.
        Маргарита выполнила указание.
        Теперь одна связка ключей лежала в кармане ее халата, а другая…
        Она похолодела. Вторая связка сейчас болталась с той стороны двери!
        Получалось, что в полутемном безлюдном коридоре кто-то подкрался к процедурному кабинету и бесшумно повернул ключ в замке! Зачем? Кому понадобилось так глупо шутить над ней? Через тридцать-сорок минут появится Женечка и будет необычайно удивлена и напугана, что оба поста - основной и дежурный у ПИТа - пустуют. Журналов мертвецки пьян. Больные предоставлены сами себе. Тамара Игнатьевна ни за что не поверит в случившееся. В самом деле, дикость какая-то. Фантасмагория.
        Неожиданно за дверью, где-то в глубине коридора, голос Мартынова затянул: «Где же ты, моя любимая?.. Отзовись скорей!..»
        Песня оборвалась на полуслове, а через мгновение зазвучала опять. «Ты прости меня, любимая, за чужое зло!..»
        Маргарита закусила губу. Она оставила свою старенькую «Мотороллу» на столе, рядом с журналом дежурств, и та теперь разрывалась от звонков.
        Как глупо оказаться в таком дурацком положении! Совсем недавно она смеялась до слез, когда читала про нерадивого сотрудника зоопарка, который пошел убираться в клетке тигра, выпустил хищника, а сам случайно заперся внутри. Битых три часа бедолага находился в шкуре своего питомца, пока его не освободили сотрудники МЧС.
        А теперь она сама оказалась в похожей ситуации. Клетка заперта. Тигр выпущен на свободу, то есть больные остались без помощи. Хорошо, что МЧС в лице Женечки скоро прибудет.
        На мгновение Маргарите показалось, что она ошиблась. Дверь никто не запирал, просто что-то заело в немецком замке. Какой-то пустяк, безделица - зацепилась за скобу возвратная пружинка или разбухла от сырости щепа, превратившись в распорку.
        Она вскочила со стула и что есть силы дернула ручку на себя. Дверь не шелохнулась. Маргарита присела на корточки, вгляделась в щель между дверью и косяком и ясно увидела гладкий язычок стального запора. Сомнений не оставалось: кто-то повернул ключ в замке.
        Ее охватила паника.
        - Помогите! - Она забарабанила кулаками в дерматиновую обивку. - Эй, кто-нибудь! Выпустите меня!
        Коридор снаружи ответил ей зловещим молчанием.
        - Помогите!.. Евгений Игоревич!.. Кто-нибудь!.. Умоляю! Откройте дверь!

«Я хочу, чтоб жили ле-ебеди…» - телефон на ее рабочем столе снова бесполезно завыл в гулкой тишине. Вероятно, звонит Женечка, чтобы предупредить, что, как всегда, опаздывает. А может, это мама?.. Что-то случилось с Антошкой, и она не знает, что предпринять?! - На лбу у Маргариты выступила испарина. - Наверно, сынишка подавился косточкой от абрикоса!.. Или поскользнулся на ступеньках крыльца и ударился головой!.. Боже! Какой ужас! - Она в отчаянии упала на колени перед равнодушно-надменной дверью и обеими ладонями стукнула в податливую, мягкую обивку:
        - Умоляю! Ради всего святого!.. Выпустите меня!
        Унизительная беспомощность и растерянность уступили место страху. Во рту пересохло, а желудок свело тупой холодной болью. Вероятнее всего, она страдает болезнью, о которой раньше не догадывалась, - клаустрофобией. Виски сдавило, кровь шумно и гулко била в них, как в литавры, и казалось, удары эти были слышны даже в коридоре. Из глаз брызнули слезы.
        - Умоляю… - прошептала Маргарита и бессильно опустила руки. - Умоляю…
        Через мгновение до нее донесся странный звук. Стараясь унять рыдания и бешеный стук сердца, она приникла ухом к двери. На дерматиновой обивке появилось влажное пятно от слез. В коридоре кто-то пищал тоненьким голоском, и этот мерзкий писк, похожий на предсмертный крик полевки, попавшей в объятия змеи, показался Маргарите знакомым. Она растерла по щекам слезы, силясь припомнить, где могла раньше слышать его. Было похоже, что пищит живое существо, но как-то… ровно, буднично, не делая пауз, чтобы набрать в легкие воздуха. Значит, это искусственный звук. Его может издать… только…
        Слезы мгновенно высохли. Маргарита в ужасе уставилась на дверь, боясь поверить в свою догадку. Как тонущий человек, который, чтобы сберечь силы, перестает барахтаться в воде, она замерла на мгновение, и тут же ледяная волна прозрения, отчаяния и страха накрыла ее с головой.
        Этот мерзкий писк - не что иное, как сигнал тревоги компьютера, установленного возле палаты интенсивной терапии! Изменение уровня кислорода в крови, резкое падение артериального давления и, наконец, остановка сердца больного - вот три причины, по которым может сработать электронный алармист.
        В глазах потемнело. Маргарита почувствовала, что ей не хватает воздуха. Ломая ногти, за которыми всегда заботливо ухаживала, она принялась остервенело царапать дверную обивку.
        - Помогите!.. - вместо крика из горла вырвался клокочущий хриплый стон. - По-мо-ги-те…
        Писк за дверью, казалось, усилился. Еще мгновение - и он стал походить на свист, а затем перешел в зловещий рев. Оглушительные децибелы взорвали тишину коридора, и она разлетелась в стороны мириадами острых, раскаленных осколков. Дикий рев, как цунами, сотрясал стены, ломился в двери, высасывал внутренности помещений, оставляя в них вакуум. Маргарита зажмурилась и закрыла ладонями уши. Сейчас она будет разорвана в клочья, сметена с лица земли свирепой чудовищной силой. Беспощадный смерч сорвет с петель дверь и закрутит содержимое комнаты в смертельном водовороте, превращая, подобно гигантскому миксеру, мебель, шкафчик с лекарствами, лампы, топчан и саму Маргариту в месиво, грязную кашу.
        Неожиданно щелкнул замок - кто-то с той стороны двери повернул ключ - и в то же мгновение ураган стих, а дикий рев уступил место ровному, тоскливому писку. Маргарита испуганно открыла глаза. На пороге возник старик. Он выглядел привидением - бестелесным и невесомым. Пушистые, как у одуванчика, седые волосы, глазки-щелочки, тонкий, будто хрустальный, нос и полупрозрачная кожа, похожая на пергамент, каким прокладывают коробки с зефиром. Казалось, только тяжелые шаркающие тапочки удерживали его тело на весу. Без них он бы плавно взмыл к потолку и растворился в небытии.
        - Ты что так надрываешься, сердешная? По полу ползаешь…
        Старик участливо наклонился к Маргарите. Та нахмурилась, пытаясь вспомнить, где видела его раньше, и, наконец, сообразила, что ее спаситель - обычный пациент отделения терапии. Она даже вспомнила его фамилию - Битюцкий. Острая пневмония, осложненная приступами стенокардии. Сейчас идет на поправку.
        Маргарита тряхнула головой, сбрасывая с себя остатки наваждения, и хрипло пожаловалась:
        - Меня кто-то запер…
        - Вот оно что… - протянул старик. - А я дивлюсь: в отделении все пищит, а никого нету… Ни врача, ни сестры…
        - Да-да… - Она поспешно поднялась с пола. - Пищит… Я уже бегу. - И опрометью бросилась вон.
        Старичок проводил ее взглядом и печально вздохнул: - Эх, сердешная… Достанется тебе…
        Противный, тонкий звук натянутой струной дрожал в полутемном пустынном помещении. Он закладывал уши, сливаясь в нескончаемый, ровный гул, который заполнял собой все пространство, висел в нишах, струился по стенам, качался под потолком.
        Маргарита бежала по бесконечному коридору, мысленно умоляя компьютер ошибиться. Она отчаянно надеялась, что ничего страшного не произошло. Просто перегорела какая-нибудь электронная фитюлька в мониторе, или программа зависла и требует перезагрузки, или перегрелся системный блок, или…
        Едва она очутилась возле ПИТа, надежда рухнула.
        Диаграммы на экране пожухли и рассыпались, уступив место ярко бордовой надписи System Alarm. Монитор справа выбрасывал нули в рамке контроля. Радужные вспышки энцефалографа угасли, как последний салютный залп, превратившись в моргающее коричневое пятно, а на экране кардиографа застыла безжизненная зеленая прямая.
        Не помня себя от страха и отчаяния, Маргарита распахнула дверь в палату и замерла на пороге.
        Мужчина лежал на кровати, прогнувшись всем телом, запрокинув голову и сжав кулаки. Эндотрахеальная трубка торчала из полуоткрытого, скривившегося в агонии рта, а в уголках губ розовела застывшая пена. Прозрачные, остановившиеся глаза смотрели в потолок, и в этом мертвом, страшном взгляде, как на пластинке «Полароида», отпечатался животный ужас.
        Сделав над собой усилие, Маргарита шагнула вперед и затряслась в рыданиях.
        Всего лишь четверть часа назад она обещала этому человеку сделать все возможное для его спасения, уверяла, что поможет ему справиться с недугом и победить смерть, а в итоге не предприняла ничего, не пришла на помощь, не ударила палец о палец. В самый нужный, самый важный, самый страшный момент ее попросту не оказалось рядом. А он, наверно, взывал, надеялся, верил, сжимал беспомощно руки, хрипел, таращился в темноту, из последних сил цепляясь за угасающую жизнь.
        А теперь все кончено. Шестидесятилетний мужчина по фамилии Струковский умер, не дождавшись ни помощи, ни даже слов утешения. И виновата в этом она, Маргарита. Случилось непоправимое, и разве может ей служить оправданием заевший замок в процедурном кабинете? Разве может она пенять на обстоятельства, если на кону - человеческая жизнь? Его сердце могло бы еще биться, а легкие, которым помогал аппарат искусственного дыхания, - дышать…
        Стоп! Маргарита испуганно вытерла слезы и, моргая, уставилась на черную гофрированную гармошку, сдутую и неподвижную, как меха брошенного на пол баяна. Респиратор не работает! Вентиляция легких отсутствует! А между тем аппарат устроен так, что продолжал бы качать воздух, даже если сердце пациента остановилось.
        Она не могла поверить глазам: насос самостоятельно прекратил работу. Значит, в системе произошел сбой! А что, если… Маргарита похолодела. Что, если остановка аппарата и явилась причиной смерти?! Но как можно было подключать больного к неисправному оборудованию? Как можно было увольнять дежурных сестер ПИТа? Наконец, как могла она сама покинуть пост? Ради чего? Чтобы убедиться, что этот проклятый эфедрин никуда не исчез? Слезы опять потекли ручьем. И все же: почему ни с того ни с сего вдруг сама по себе отключилась система искусственной вентиляции легких?
        Еще не понимая, что делает, повинуясь какому-то странному предчувствию, Маргарита медленно опустилась на корточки и заглянула под тумбу агрегата. На полу среди скатавшейся в комочки пыли свернулись змеиными кольцами электрические провода. Толстый шнур темно-серого цвета, тянущийся от аппарата искусственного дыхания, был вырван из сети.

2
        г. Москва, август 2008 года…
        Голая девушка лет двадцати с ухоженным телом и безупречной фигуркой лежала, запрокинув голову, на кровати студенческого общежития МИФИ и судорожно комкала под собой простыню. Сквозь дешевую ситцевую занавеску просачивался утренний свет. Девушка в ужасе зажмурила глаза, цепенея от смертельного холода револьверного ствола, приставленного к ее лбу.
        Занавеска билась о подоконник, словно в агонии. Из распахнутого окна в комнату лился будничный перезвон трамваев. Где-то слышались визгливые голоса и смех.
        Она вздрогнула, скривила рот, замерла и, наконец, бессильно вытянулась на простыне:
        - К… кайф…
        Максим Танкован опустил металлический, очень похожий на настоящий пистолет и, усмехнувшись, отбросил его в сторону:
        - Зачем тебе этот допинг, Светка? Разве моих усилий недостаточно?
        Девушка, не открывая глаз, расплылась в улыбке:
        - Ты лучший в мире мужчина! Просто… Ну как тебе объяснить… Дополнительные ощущения. Как приправа к основному блюду.
        Максим встал с кровати, собрал с пола раскиданную одежду и кисло пробормотал:
        - Значит, я для тебя - основное блюдо, которому все-таки требуется приправа… Такая перчинка в виде игрушечного пистолета.
        Светка повернулась на бок и, подперев голову рукой, с удовольствием наблюдала, как ее любовник натягивает джинсы и застегивает рубашку. У нее было простоватое, но милое личико с пухлыми, почти кукольными губками, большие карие глаза с редкими длинными ресницами и копна спутанных пшеничных волос.
        - Скажи, - она вдруг посерьезнела, - а ты бы смог по-настоящему?..
        - Не понял… - Максим вопросительно уставился на подружку.
        - Ну… убить человека… Вот так, глядя жертве в глаза, выстрелить ей в лоб…
        Он задумался.
        - Пожалуй, смог бы… Все зависит от обстоятельств. А почему спрашиваешь?
        - Понимаешь, - она мечтательно возвела глаза к обшарпанному, серому от пыли потолку, - я представляла, что пистолет - настоящий. Это так жутко… - она передернула плечами, - и в то же время - так сладко…
        - Ты извращенка, - констатировал Максим. Он оделся, достал из сумки электробритву и, наклонившись к зеркалу, стоящему на колченогом столе, провел рукой по подбородку. - Но мне было с тобой хорошо…
        - Было? - с тревогой переспросила девушка. - Почему ты говоришь в прошедшем времени, Максик?
        Тот усмехнулся, включил бритву и стал аккуратно подправлять модные тонкие усики.
        - Я думаю, - пробормотал он невнятно, почти не открывая рта, - что наши отношения себя исчерпали… Хорошего понемножку…
        Светка рывком села на кровати.
        - Что ты хочешь сказать?
        - Мы расстаемся. - Он выключил бритву, невозмутимо подул на нее и убрал обратно в сумку. - Это наша последняя встреча.
        В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь хлопающей о подоконник занавеской.
        - Давай только без сцен, - предупредил Максим. - Ты умная девушка, за то и ценю. Нам было хорошо, мы получили удовольствие друг от друга. Это как… - он прищурился, подыскивая сравнение, - это как прокатиться на аттракционе: свист в ушах, минутный восторг, масса эмоций. Но сеанс заканчивается, кабинка останавливается, мы вылезаем и с улыбкой бредем к следующему аттракциону - согласно купленным билетам. А тот, на котором уже прокатились, вспоминаем с благодарностью и неподдельной радостью. - Он закатал рукава рубашки и отправился в ванную - общую для двух комнат блока.
        - Значит, я - карусель? - глухо спросила девушка.
        - Скорее - «русская горка», - отозвался Максим, пустив воду и улыбаясь забавной метафоре. - Или даже «пещера неожиданностей».
        Но Светке было не до смеха. Губы ее задрожали, а глаза наполнились слезами.
        - Мне казалось, - крикнула она, - что ты любишь меня. Что встретились две половинки. Что наш роман - это волшебная книга, в которой…
        - Перестань! - Максим поморщился. - Ты же знаешь: я терпеть не могу пафосных и приторных монологов из мыльных опер. Между прочим, если бы по этой твоей
«волшебной книге» сняли сериал, то в нем у тебя даже не было бы имени. Ты бы так и значилась в титрах - «девушка из общежития».
        - А у тебя там была бы главная роль, не правда ли?
        Максим почистил зубы, вымыл щетку, стряхнул ее и сунул в карман джинсов, потом вытер лицо и руки зеленым махровым полотенцем, повесил его на плечо и, прихватив с собой мыльницу и флакончик «Живанши», вернулся в комнату.
        - Послушай, я не говорил тебе, что собираюсь провести с тобой всю жизнь, верно? - Он сел на корточки, сложил в сумку туалетные принадлежности и с хрустом застегнул молнию. - Больше того: я никогда не скрывал, как отношусь к женскому полу вообще и к браку в частности.
        - Как к аттракциону, - кивнула Светка, растирая ладонью слезы по лицу.
        - Нет, - он медленно покачал головой. - Женщины - это чтиво для отдохновения, головоломка на час, ребус, который разгадал и забыл. А брак - это матанализ, понимаешь? Фортран, Ассемблер![Языки программирования.]
        - Любовь для тебя - математическая формула?
        Максим сел рядом и снисходительно потрепал ее по плечу:
        - Нет, конечно. Но в отношениях между мужчиной и женщиной непременно наступает момент, когда нужно включать голову.
        - Включил? - Она раздраженно отстранилась от него. - Подсчитал, возвел в степень и вычленил корень?
        - Суди сама. - Максим развел руками. - У нас нет будущего. Ты - студентка, я - молодой человек из периферийного городка, еще не вставший на ноги и не добившийся в этой жизни ничего. Твоя стипендия и моя зарплата - это…
        - Пошел вон! - Светка резко встала с кровати.
        - Правильно. - Максим с явным облегчением кивнул, подобрал с пола сумку, подхватил с вешалки мотоциклетный шлем и направился к дверям. На пороге он обернулся: - Надеюсь, мы оставим друг о друге приятные воспоминания…
        - Вон! - повторила девушка.
        - Мы - физики, дорогая, а значит, сильны головой, а не сердцем. - И он хлопнул дверью.
        Через пару минут его стройная фигура появилась на крыльце общежития.
        Максим сбежал по ступенькам, расчехлил старенький мотоцикл «Минск», запаркованный у самого входа, надел шлем и, запрокинув голову, поискал глазами четвертый этаж.
        Светка с тяжелой грустью наблюдала за ним из окна. Поймав его взгляд, она медленно подняла игрушечный пистолет, служивший ей четверть часа назад сексуальной
«приправой», прицелилась в теперь уже бывшего любовника и несколько раз щелкнула курком…
        - Извращенка, - пробормотал тот и рванул ногой рычаг кикстартера. - Ты просто дура, а не физик!
        Он даже предположить не мог, что пистолет еще однажды появится в руке этой девушки. И будет совсем не игрушечным.
        Максиму Танковану было двадцать три года, но выглядел он старше своих лет. Как говорили женщины - солиднее.
        Пару месяцев назад он окончил институт, в общежитии которого до сих пор появлялся
«по старой памяти».
        К выпускникам и студентам МИФИ Максим питал особые чувства.
        - Мы - физики, - говорил он. - А значит, имеем преимущество перед остальными людьми. Ведь миром правят ум и воля!
        В другой раз, где-нибудь в обществе юных абитуриенток, он пояснял:
        - Физик - это не профессия и даже не призвание. Это - образ мыслей, отношение к миру, способ существования!
        Прагматичный, рациональный, целеустремленный, с проницательными серыми глазами, точеным, словно мраморным, подбородком, тонкими усиками над верхней губой, идеально уложенными на пробор пепельными волосами, Максим походил на прусского офицера времен Первой мировой. Такими изображали австрийцев и немцев в иллюстрациях к новеллам Мопассана и в школьных учебниках по истории. Это забавное сходство отмечали не только однокашники Максима, но и посторонние люди. Однажды, прямо в метро, к нему подошла женщина и, представившись ассистентом режиссера, предложила участвовать в кастинге нового фильма в постановке Рауфа Кубаева на роль какого-то фон Штыца.
        - У вас чудесная внешность! - заверила она. - Типажная. В советские времена таких персонажей играли прибалты.
        Максим отказался.
        - Я не клоун, - сухо пояснил он. - Кроме того, каждый должен заниматься делом, которому учился.
        После этого случая среди приятелей за ним закрепилось прозвище фон Штыц.
        Максим пять лет учился на программиста. Он с отличием окончил институт и с большим трудом устроился на работу в фирму «Интеллект сервис» - серьезную контору, занимавшуюся поставкой программного обеспечения нескольким оборонным предприятиям.
        С Каширки, где располагалось общежитие МИФИ, до работы было рукой подать. На мотоцикле, минуя пробки, - четверть часа, не больше. В девять ноль-ноль он обязан провести магнитной карточкой по светящемуся зелеными огоньками терминалу, установленному на проходной. Ровно в девять, ни минутой позже. За опоздания могут депремировать, лишить зарплаты, а новичка, вроде него, - и уволить.
        Максим посмотрел на часы. Без двадцати восемь. Очень хорошо, что неприятный разговор в общаге, который запросто мог обернуться многочасовым выяснением отношений, прошел легко и быстро. «Я думала… что встретились две половинки… что наш роман… волшебная книга…» - Максим усмехнулся. - Оказывается, не все физики умеют включать мозги. Наверное, много зависит от пола, - размышлял он. - Мужчина никогда не потеряет рассудок от глупых речей и сладких объятий. Женщина - может. Она забывает, что абстракция - это прежде всего порядок. Самая абстрактная в мире наука - математика - восхитительна тем, что состоит из гранитных законов и непреложных истин. Но женщина-математик, убежденная, что стала пленницей абстракции под названием любовь, неминуемо обнаруживает отсутствие законов, логики и хоть какого-нибудь порядка в своей очаровательной головке.
        До начала рабочего дня было еще больше часа, и Максим явно успевал заскочить домой - в скромную съемную квартирку в Котляковских трущобах, которую он делил с приятелем Русланом Кушевым. Времени вполне хватит, чтобы сварить себе пельмени или сделать яичницу. Разумеется, можно было бы позавтракать в общаге - у этой глупышки наверняка что-нибудь завалялось в холодильнике, - но тогда пришлось бы переносить тяжелый разговор на потом. Натуральное свинство - поесть, вытереть губы салфеткой и блаженно улыбаясь, сказать: «Ну теперь, кажется, действительно все! Прощай, русская горка!»
        Поэтому Максим Танкован поступил благородно. Другой на его месте - какой-нибудь лирик, какой-нибудь Васисуалий Лоханкин - непременно пожрал бы напоследок, пробурчав: «С паршивой овцы хоть шерсти клок».
        Он пристроил мотоцикл во дворе между ржавой «Таврией» и унылой, исписанной граффити коробкой-«ракушкой», вежливо поздоровался с дворником-таджиком, которого за глаза называл «военнопленным», и юркнул в подъезд. - Штыц! У нас гости! - прокричал из ванной Руслан, едва Максим распахнул дверь квартиры. - Точнее - у тебя!
        В крохотной прихожей пахло духами, поэтому гадать, какого полу «гости», не приходилось. Лихорадочно соображая, кому из его бывших «русских горок» пришло в голову нанести ранний визит прямо в логово «бессердечного зверя», Максим бросил сумку на галошницу, пристроил сверху шлем и, пригладив перед зеркалом растрепавшиеся волосы, решительно шагнул на кухню.
        - Максимка! - Жгучая брюнетка лет двадцати пяти, в пошлом, аляповатом топике, из-под которого бесцеремонно и своенравно вываливалась складка дрожащего животика, радостно поднялась ему навстречу. - Ты все такой же красавец! Даже еще похорошел!

«Не могу ответить тем же», - мысленно пробормотал тот, а вслух произнес с улыбкой: - Ларочка! Вот так сюрприз! Какими судьбами?
        Они расцеловались, как светские львицы на богемной вечеринке - касаясь друг друга щеками и чмокая воздух.
        - Ты извини, - предупредил Максим, - я заскочил на пять минут позавтракать, поэтому времени в обрез. Ты рассказывай, рассказывай, а я пока что-нибудь сварганю.
        - Я проездом в Москве, - пояснила брюнетка. - Твои умоляли меня заскочить к тебе, проведать, передать гостинцы. - Она ткнула пальцем в пакеты, сваленные на столе.
        Максим уже достал с полки кастрюльку для пельменей, но теперь передумал, сунул ее обратно и потянулся к пакетам.
        - Кулебяка! - обрадовался он, извлекая пирог в промасленной бумаге. - Как это кстати!
        - Вспоминаю тебя часто, - улыбаясь, продолжала девушка. - Из нашего класса, ты знаешь, все разъехались по столичным городам. В сибирской глуши никому неохота оставаться.
        - Ну, ты же осталась, - возразил Максим, с наслаждением жуя пирог. - И не одна…
        - Да, - подтвердила Ларочка. - Сашка Корж никуда не уехал. Работает в милиции и чувствует себя вольготно. Прямо-таки хозяин! Обложил данью коммерсантов…
        Максим оторвался от кулебяки и с тревогой поднял глаза:
        - Моих родителей тоже… обложил?
        - Ну какие же они коммерсанты! - рассмеялась брюнетка. - Ваша гостиница как была в убытке, так и осталась. Милиции и властям такие бизнесмены не интересны.
        - Ничего, - кивнул Максим. - Вот разбогатею - мои старики будут жить, как у Христа за пазухой.
        - И как скоро это случится? - игриво поинтересовалась Ларочка, с театральной многозначительностью обводя взглядом скромную кухню.
        Максим почувствовал необходимость в ответном уколе.
        - Очень скоро, - пообещал он, - через каких-нибудь пару лет. Раньше, чем ты замуж выйдешь.
        Девушка насупилась.
        - А я и не спешу, - буркнула она. - Только не подумай, что я тебя жду! Я ж не такая дуреха, как Марго…
        Максим опять перестал жевать и неодобрительно посмотрел на Ларочку.
        - Ладно, ладно… - примирительно прощебетала та. - Ну что мы, ей-богу? Три года не виделись, а едва встретились - сразу ссоримся.
        - Два года, - поправил Максим. - Я приезжал на каникулы позапрошлым летом.
        - Это невозможно забыть. - Девушка накрыла ладонью его руку. - Нам было так хорошо…
        Он мягко отстранился и, откусив пирог, небрежно поинтересовался:
        - А как там Ритка? Замуж не вышла?
        - Марго? - хохотнула брюнетка. - Я ж говорю: тебя ждет! Работает, сыночка растит… Мальцу-то уже… - Она подняла глаза к потолку. - Погоди… Когда ты уехал в Москву?.. Ага… Пять лет тому… Значит, тебя проводили, а через девять месяцев она родила… Сколько, выходит, мальчишке-то?..
        Максим хлопнул ладонью по столу.
        - Ну, хватит!
        На пороге возник Руслан - невысокий, темноволосый, крепко сбитый молодой человек с подвижным лицом и смеющимися глазами.
        - Уже шумишь? - подмигнул он приятелю, вытирая полотенцем мокрые волосы. - Ты не забыл, Штыц, что сегодня твоя очередь готовить завтрак?
        Максим поднялся из-за стола, стряхнул с рубашки хлебные крошки и указал на пакеты:
        - Здесь полно всякой вкусной еды. Подкрепляйся.
        - Уже уходишь, Максимка? - взволновалась брюнетка. - Мне так хотелось пообщаться! Мы ведь не виделись сто лет!
        - Два года, - холодно поправил тот. - Увидимся еще через два, когда я разбогатею, а ты выйдешь замуж.
        Ларочка встала, и ее животик колыхнулся под топиком.
        - А в этом году тебя не ждать? - тихо спросила она. - Твои старики очень скучают…
        - Я им позвоню, - пообещал Максим и, выходя, помахал рукой: - Привет Коржу!
        Девушка проводила его взглядом, в котором одинаково читались растерянность и досада.
        - Он на работу опаздывает, - виновато пояснил Руслан, когда за приятелем закрылась дверь. - Серьезная контора, строгие правила… А вы не торопитесь, девушка. Посидим, пообщаемся…
        Разговор с бестолковой Ларочкой оставил неприятный осадок в душе Максима.
        Эта дуреха за пять минут умудрилась напомнить ему обо всем, что он так тщательно прятал на самом донышке совести. Словно кто-то встряхнул холодную стеклянную колбу, забытую нерадивым студентом в лаборантской, и мутная, тяжелая взвесь поднялась и завертелась грязным калейдоскопом. В этой тревожной карусели замелькали знакомые лица: родителей, едва сводящих концы с концами в своей маленькой двухэтажной гостинице, отстроенной отцом еще в начале девяностых, Сашки Коржа с его стальным, презрительным взглядом, Маргариты…
        Максим дал слово навещать своих стариков дважды в год, но за все время учебы появился в родном городке лишь однажды - позапрошлым летом.
        За целую неделю отпуска он даже толком не поговорил ни с матерью, ни с отцом - гулял всласть, пропадал в единственном на весь город ночном клубе, потом спал до полудня, обедал на первом этаже гостиницы вместе с редкими постояльцами, спешно приводил себя в порядок и опять убегал. А когда пришла пора возвращаться в Москву, попросил у родителей денег взаймы, расцеловался с ними - и уехал.
        Сашка Корж возненавидел Максима, когда тот увел у него невесту.
        Им было по восемнадцать. Коржа призвали в армию, а Танкован получил отсрочку, потому что собирался поступать в столичный вуз. Рекомендацию в инженерно-физический институт ему дал лично мэр Сырого Яра - Серафим Николаевич Мазепа - сам физик по образованию и меценат по призванию.
        Рита считалась девушкой Коржа. Красивая, стройная, с темными волнистыми волосами и огромными синими глазами, она была объектом тайного вожделения всех одноклассников. Корж, напротив, красотой не отличался. Коренастый, коротко стриженный, с маленькими колючими глазками, грозно сверкавшими из-под тяжелых бровей, он был отчаянным драчуном и безнадежным двоечником.
        Марго и Сашка дружили с восьмого класса. Провожая его в армию, она подарила ему собственноручно вышитый платок с незатейливым: «Другу и защитнику от Маргариты».
        Максим толком не мог себе объяснить, зачем ему понадобилось соблазнять невинную и честную девушку. Возможно, он хотел сделать больно Сашке - этому беспардонному и безмозглому дворовому хулигану, уверенному в том, что кроме кулаков другой силы нет. Ему искренне хотелось понять, что же такого привлекательного умные и красивые девушки находят в мужчинах, подобных Коржу?
        Разгадка таила в себе ответ и на еще один интересный вопрос: что в глазах Маргариты более ценно - ум или грубая сила? Кто для нее победитель - боксер или шахматист?
        - Мы с Сашкой хорошие друзья, - улыбнулась Маргарита, когда Танкован напрямую спросил ее об этом. - Он ершистый, задиристый, но в душе - ранимый и беззащитный.
        - Друзья? - усмехнулся Максим. - Разве женщинам нравятся пустоголовые мужчины?
        Это был тактический ход. Часть задуманного плана. Прямой вопрос, содержащий дилемму, обязательно запишется в памяти. И непременно всплывет опять, когда девушка сама по-настоящему об этом задумается.
        - Сашка - чудесный товарищ, - серьезно ответила Маргарита. - Добрый, чуткий и верный.

«Верный, - язвительно повторил про себя Танкован. - Посмотрим, можно ли то же самое сказать о тебе!»
        Он вдруг твердо решил соблазнить эту девушку.

«Привет Коржу!» - эту фразу, брошенную Ларочке пять минут назад на кухне, Максим мысленно выпалил тогда, в восемнадцать лет, облегченно застегивая брюки после того, как все «свершилось».
        Он рассчитал все правильно. Марго - из тех девушек, что любит ушами. То есть, если быть точным, она относится к большинству девушек. Или даже так: она похожа на всех неглупых девушек. Однако при живом уме ей удается оставаться романтичной и даже наивной. Набор качеств, присущих лирику. А, значит, кому, как не физику, ими воспользоваться? Условия задачки просты. Когда знаешь, чему равен икс, она решается быстро.
        И он ее решил.
        Маргарита увлеклась физиком, потому что он дал ей то, чего не мог дать боксер. Максим был способен часами рассказывать девушке всякую всячину, мгновенно, по глазам определяя, интересен ли ей рассказ, и если нет, непринужденно и быстро менял тему. Он, до тошноты ненавидящий даже само словосочетание «прогулки при луне», бродил с Маргаритой по теплым, уснувшим улочкам городка, мысленно потешаясь над тем, что такое бестолковое и совершенно бесполезное явление, как лунный свет, может окончательно запудрить и отупить женские мозги. Он аккуратно и бережно целовал ей пальцы, в то время как боксер, наверное, всегда пытался пощупать грудь. А еще он рассказывал ей про нее же саму. Восхищался ее глазами, умом, добротой, чуткостью, тонким душевным складом, умением слушать и сопереживать, в то время как боксер наверняка плел что-нибудь про ягодицы, бюст и осиную талию.
        Вечером, накануне своего отъезда в Москву, Танкован получил то, чего добивался.
        К его удивлению, Маргарита оказалась девственницей. Боксер, надо полагать, ничего не успел. Танкован и здесь его обошел. Знай он заранее это обстоятельство, то потрудился бы обставить все красиво. Первая близость для женщины - минута не менее романтичная и волнительная, чем прогулка при луне.
        Впрочем, и так все получилось вполне прилично. Они заперлись на втором этаже семейной гостиницы Танкованов, в крохотной комнате, где кроме узкой кровати, небольшого круглого стола и двух венских стульев никакой другой мебели не было. На одной стене висела дешевая репродукция Рубенса в пластмассовой рамке, а на другой, прямо над кроватью, - старомодный гобелен с оленями.
        Приятная негромкая музыка, необходимая в таких случаях, звучала из мобильного телефона, в памяти которого умещалось всего шесть песен. Шампанского, цветов и зажженных свечей не было. Зато был недурной глинтвейн, а чудесная летняя ночь за распахнутым окном пахла костерком и сиренью.
        Она не сопротивлялась, когда он снимал с нее платье, только стыдливо прикрыла ладонями груди и шепотом попросила:
        - Погаси свет…
        Максим щелкнул выключателем, прижал девушку к себе и медленно опустился с ней в яркое пятно лунного света, дрожащее на свежей, накрахмаленной простыне.
        Привет Коржу!..
        Краснея и тушуясь, Марго призналась Танковану в любви, а тот пожал плечами:
        - Прости, я не знаю, что это такое.
        - Ты… разве не любишь меня? - вспыхнула девушка.
        - Пожалуй, люблю, - нахмурился Максим. - Но мы, видимо, по-разному понимаем это слово. Я вкладываю в него все, что является движущей силой на пути сближения полов.
        - Что за… цинизм! - воскликнула Маргарита.
        - Это не цинизм, - возразил он, - это здоровый прагматизм. Взаимное влечение мужчины и женщины называют любовью. А если кроме влечения у обоих еще и серьезное материальное положение, позволяющее твердо стоять на ногах, тогда можно говорить о браке. - Он неловко откашлялся и натянул брюки. - Мы о браке говорить не можем, Марго…
        Максим укатил в Москву, даже не зная, что девушка забеременела. Позже родители написали ему обо всем, но он скомкал письмо. Он всегда слышал только то, что хотел слышать, а то, что было неудобным и неприятным, - выбрасывал из памяти вон.
        Максим не желал признавать, что поступил подло. «Это ее проблема, - успокаивал он себя. - Надо было головой думать, а не летать в сомнамбуле при луне!»
        Он запихнул угрызения совести на самое дно своего походного чемодана, забросал сверху шмотками и защелкнул на оба замка. Эти угрызения были вполне материальны. Они имели вид маленькой фотокарточки, присланной ему год назад Маргаритой. На снимке она прижимала к груди русоволосого мальчугана, как две капли воды похожего на Максима. Тот сначала опешил, а потом разозлился. «Никто не смеет напоминать мне о моих ошибках!» - Он хотел порвать фотографию, но в последний момент передумал и просто спрятал ее подальше. И заставил себя не вспоминать ни о Маргарите, ни о своем маленьком сыне.
        И вот эта дура Ларочка бесцеремонно напомнила ему и о Марго с ребенком, и о затаившем обиду Корже. Теперь, став влиятельным ментом, этот мужлан спокойно может осуществить свою угрозу отомстить Максиму. «Он обложил данью коммерсантов…» Корж не упустит возможности поиздеваться над пожилыми родителями Танкована!
        Максим выскочил из подъезда - и тут же остановился как вкопанный. Возле его мотоцикла, нахально облокотившись на рулевую раму, стоял незнакомый высокий брюнет в иссиня-черном костюме и белоснежной, расстегнутой на две верхних пуговицы сорочке с модным воротником. Он покуривал сигарету, небрежно и неторопливо выпуская дым, и лениво щурил карие глаза на десятки утренних солнц, кувыркавшихся в оконных стеклах.
        - Это моя машина! - на всякий случай хмуро предупредил Максим, шагнув к незнакомцу.
        - Я знаю, - спокойно кивнул тот и, сложив губы трубочкой, выпустил сизую струйку дыма.
        Ему, наверное, было немногим за сорок. Копна густых черных волос, испачканных сединой, моложавое смуглое лицо, орлиный нос, волевой подбородок и сеточка морщин в уголках глаз.
        Максим взялся одной рукой за руль:
        - Тогда посторонитесь, мне нужно ехать.
        - Максим Танкован? - невозмутимо уточнил мужчина, даже не думая отходить от мотоцикла. - Если бы ты взял за правило ночевать дома, мне не пришлось бы приезжать сюда в третий раз.
        - Вероятно, я забыл внести вас в список своих опекунов! - огрызнулся тот. - Вы что, следите за мной?
        - Слежу, - простодушно подтвердил незнакомец. - Но все время теряю из виду. Караулить тебя у подъезда - это как играть в лотерею «шесть из сорока пяти».
        - Кто вы?
        - Твой добрый ангел. Моя фамилия Свирский.
        - Что вам нужно, ангел? Учтите: мотоцикл я вам не отдам, даже, если вы вооружены. Я угрохал на него все свои сбережения и поэтому…
        - Зачем мне эта рухлядь? - усмехнулся незнакомец и отбросил сигарету. - Бампер на моей машине стоит в два раза дороже.
        - Рад за вас. - Максим всем видом показал, что не намерен продолжать разговор. - Пустите, я опаздываю.
        Свирский и бровью не повел.
        - Тебе не помешает взять что-нибудь посолиднее, - нахально заявил он. - Как насчет
«икс пять»? Или «Порше Кайен»? - Он лукаво прищурился и цокнул языком. - Впрочем, если ты заядлый байкер, можно подобрать и доброго коня. Например…
        - Может, хватит? - у Максима лопнуло терпение. - Или вы немедленно отойдете от моего мотоцикла и дадите мне спокойно уехать…
        - Или?.. - полюбопытствовал мужчина.
        - Или я вызову милицию!
        Свирский расхохотался так, что чуть не потерял равновесие.
        - Позвони им, - разрешил он, давясь от смеха. - Пожалуйся, что незнакомый мужчина навязывает тебе в подарок крутой внедорожник!
        - Вы ненормальный, - догадался Максим и досадливо поморщился: - Мне сегодня с утра не везет на встречи.
        - Ненормальный? - весело переспросил Свирский. - Открою тебе одну тайну: сейчас нет на свете человека нормальнее, умнее и предприимчивей меня!
        - Что вам нужно?
        - Бампер от твоего крутого внедорожника. - Мужчина вдруг перестал смеяться.
        - Бампер? - деловито уточнил Максим, кивком показывая, что ему известны такие симптомы душевной болезни.
        - Это аллегория, - сухо пояснил Свирский. - Нам нужно потолковать. Давай поднимемся к тебе в квартиру…
        Максим усмехнулся.
        - Может, вас еще и обедом накормить?
        - Хорошая мысль, - оценил Свирский. - Я, кстати, сегодня не завтракал по твоей милости.
        - Пельменная за углом. А я повторяю: мне нужно ехать.
        - А мне нужно с тобой поговорить. - В глазах мужчины мелькнул злой огонек. - Полагаю, этот разговор будет очень интересным для нас обоих.
        - Я понял! - Максим скривился. - Вы - гей!
        - За такие предположения морду бьют, - буркнул незнакомец. - Я вчера приехал из Сырого Яра и собирался поговорить с тобой о твоих родителях!
        - О родителях?! - Максим опешил. - Что с ними? Они здоровы?
        - Пока все в порядке, - уклончиво ответил Свирский. - Но…
        - Говорите! - потребовал Максим. - Что вам известно о них?
        - Не здесь, - покачал головой незнакомец. - Либо мы сейчас поднимемся к тебе…
        - Я опаздываю на работу, - досадливо поморщился Танкован. - Мне нужно быть там ровно в девять, ни минутой позже.
        - …либо ты подъедешь ко мне, - закончил мужчина. - Вот адрес. - Он протянул сложенную вчетверо бумажку. - Лучше не ждать конца дня. В обед сможешь вырваться?
        - Я попробую, - помедлив, кивнул Максим и развернул бумажку. - Проспект Андропова… Буду у вас четверть третьего. - Он внимательно посмотрел Свирскому в глаза. - Речь точно о моих родителях? Вы меня не разыгрываете?
        - Точнее не бывает, - заверил тот. - Повторяю: разговор покажется тебе крайне интересным. - Он отлепился от мотоцикла и двинулся прочь. - До встречи…
        Максим проводил его взглядом, потом надел шлем и вздохнул:
        - День с утра не задался…
        Фирма «Интеллект сервис» занимала два этажа небольшой кирпичной постройки 70-х годов. Незатейливое грязно-белое здание, вплотную обнесенное забором из сетки рабицы, тонуло во дворе, окруженном полудюжиной жилых панельных домов. С тыльной стороны к нему примыкал ряд металлических гаражей, а с фасада, у въездных ворот, высилась серая трансформаторная будка. Сотрудники и посетители парковали свои авто в два, а то и в три ряда прямо здесь, на крохотном асфальтном пятачке между будкой и воротами.
        Максим пристроил мотоцикл рядом с зеленым «Ниссаном» Лиснянской - его непосредственной начальницы, с печальной ухмылкой отметив про себя, что будь у него крутой внедорожник, искать место для паркинга пришлось бы очень и очень долго.
        Он провел карточкой по терминалу на служебном входе без трех минут девять.
        Анна Лиснянская - начальник отдела, грубоватая женщина лет сорока пяти, с пышным начесом тонких, пережженных волос и яркой косметикой на круглом лице - вызвала Максима к себе в кабинет.
        Неизвестно, каким образом эта дама сделала себе карьеру в конторе программистов, поскольку не имела ни специального, ни какого-либо иного образования, однако в нынешней должности она работала уже почти пять лет. Вполне вероятно, начальство ценило ее за деловую хватку, умение разводить клиентов и поддерживать жесткую дисциплину в «богемном» коллективе, хотя, по мнению многих в этом заведении, ей самое место - у прилавка винного магазина.
        - Танкован, - приветствовала она его низким грудным голосом. - Молодец! Мне нравится, как ты работаешь, и ты пока единственный, кто ни разу не опоздал.
        - Стараюсь, Анна Ильинична, - улыбнулся Максим. - Смею вас заверить, я очень серьезно отношусь к своей работе, и в моих планах стремительная карьера.
        - Стремительная? - прищурилась Лиснянская.
        - По заслугам, - уточнил он.
        - О заслугах говорить рано, - философски заметила начальница. - Ты здесь еще без году неделя, и я хотела бы узнать о тебе как можно больше. Кто ты, чем живешь, чем дышишь… - Она поправила прическу, переложила с места на место бумаги на столе и наконец глухо закончила: - Сегодня пообедаем вместе. Поговорим о то, о сем…
        Максим замялся.
        - Что-то не так? - насторожилась Лиснянская.
        - Мне лестно ваше предложение, - пробормотал он. - Но сегодня, боюсь, не получится… Понимаете, один человек назначил мне встречу как раз в обеденный перерыв. Это очень важно для меня, поскольку речь пойдет о моих родителях.
        - Значит, пообедаем в другой раз, - улыбнулась Анна Ильинична. - Ступай, работай.
        В полдень один из сотрудников отдела вывалил на рабочий стол Танкована толстенную папку с бумагами.
        - Лиснянская распорядилась, чтобы ты проверил эти документы до конца дня, - пояснил он.
        - Начинается… - вздохнул Максим. - Этот обед мне еще икнется.
        - Что? - не понял сотрудник.
        - Скажи, что я все сделаю, - буркнул он.
        В два часа Максим выключил компьютер, захлопнул папку, подхватил шлем и спешно двинулся к выходу. На пороге возникла Лиснянская.
        - Опоздаешь с обеда хоть на минуту - будешь уволен, - холодно предупредила она.
        - Буду вовремя, Анна Ильинична, - пообещал Максим и добавил шепотом: - А вот завтра, если и опоздаю, то вместе с вами.
        На круглом лице начальницы появилась презрительная гримаса, но Лиснянская ничего не ответила. Она проглотила эту фамильярность.
        На улице, миновав ворота центрального входа, Максим огляделся по сторонам и в сердцах пнул ногой «Ниссан»:
        - Ты у меня скоро по-другому запоешь, сучка, - процедил он, потом оседлал мотоцикл, еще раз сверился с бумажкой и, крутанув ручку газа, вихрем вылетел со двора.
        Дом, указанный в адресе, представлял собой П-образную двенадцатиэтажную постройку, выходившую фасадом на проспект Андропова, а подъездной стороной - на маленький скверик с детской площадкой, низкорослым кустарником и дюжиной тополей. Огромная кирпичная арка служила единственным въездом во двор и, соответственно, выездом со двора на улицу, поэтому под ней постоянно собиралась вереница ревущих машин, пытающихся разъехаться в разные стороны. Жилые подъезды с тыльной стороны здания соседствовали со служебными выходами из магазинов и складов. Здесь круглые сутки кипела жизнь: рычали грузовики, гудели легковушки, ругались люди, а в воздухе плавали запахи жареной картошки, протухшего мяса и хлорки.
        Максим зарулил в арку, дважды объехал по периметру двор, подыскивая место для парковки, и наконец остановился с тыльной стороны продуктового магазина у самого пандуса, по которому грузчики затаскивали в подсобные помещения ящики с мороженой рыбой.
        Второй подъезд. Нехитрый код домофона: «1 3 5».
        Возле хлопающей двери лифта, со стальной сеткой и крохотным окошком, Максим замешкался. У него вдруг отчаянно заколотилось сердце. А вдруг это ловушка? Что, если обещанный разговор о родителях - лишь приманка, а на самом деле странный незнакомец в черном костюме попросту устроил ему западню?
        Он вдруг отчетливо представил себе стальной взгляд Коржа. «Я отомщу Танковану! Я уничтожу этого подонка!»
        В то же время очень много странностей в поведении Свирского. Он не боится выглядеть чокнутым, эпатажным и даже злым, а ведь когда расставляют силки и заманивают в капкан, обычно, наоборот, стараются казаться простыми, убедительными и дружелюбными.
        Что он там болтал? Какую-то чушь, выдаваемую за аллегорию. Ему нужен бампер от машины Максима… Полная ерунда. А что в его словах имеет смысл? Сырой Яр! Сработало как пароль. Вот почему Максим поверил этому типу. А тот, отвечая на вопрос о здоровье родителей, напустил туману: «Пока все в порядке, но…» Что значит -
«пока»? И что следует после «но»? Похоже, Свирский дал ему понять, что со стариками может что-то случиться и от Максима, от какого-то его решения зависит их судьба, а может, и жизнь. Смахивает на шантаж. Неужели все-таки Корж?!
        Квартира номер сорок три оказалась на шестом этаже. Максим поднимался пешком, чтобы не промахнуться. Запыхавшись скорее от волнения, чем от подъема, он остановился перед гладкой деревянной дверью из мореного дуба с круглой шершавой ручкой и прислушался.
        Свирский явно был дома не один.
        - Обними меня покрепче! - потребовал женский голос. - И поцелуй…
        Танкован поморщился. Какого черта этот тип назначил ему встречу на четверть третьего, если у него романтическое свидание?
        - Я хочу тебя, - не унималась женщина за дверью.
        - Потерпишь, - буркнул Максим и надавил кнопку звонка.
        По квартире разлилась соловьиная трель. На мгновение за дверью воцарилась тишина, а потом до Танкована донеслись странные чавкающие звуки, переходящие в прерывистое оханье.
        Женщина, кажется, добилась своего. Она стонала, не обращая ни малейшего внимания на чириканье дверного звонка.
        - Да, милый!.. Да!.. Ох, еще… Еще!..
        Максим удивленно прислушался, наклонился вперед и чуть не оступился: незапертая дверь бесшумно открылась, и он машинально шагнул внутрь квартиры.
        Теперь стоны звучали неестественно громко. Они доносились из открытой комнаты в конце прихожей.
        Максим на всякий случай осмотрелся. Стены оклеены темно-красными обоями, под ногами - почерневший от времени паркет, рядом с входной дверью - полуоткрытый раздвижной зеркальный шкаф. Танкован мельком взглянул на свое отражение. Удивленный взгляд, прилипшие ко лбу волосы, полуоткрытый рот. Он выглядит полным идиотом. Как именуют тех, кто любит подсматривать в замочную скважину? Вуайеристами?.. Тьфу!..
        - Я пришел! - раздраженно крикнул он. - Извините, но у вас не заперто!
        - Да, милый!.. Да!.. - не унималась паскудная бабешка в комнате. - Ты - лучший!.. Ты - непревзойденный любовник!
        Ты- основное блюдо!
        Максим сжал кулаки от злости.
        - Мы договорились на четверть третьего! - громко напомнил он. - У меня очень мало времени, я могу опоздать на работу!
        - А-а-а! - закричала женщина. - О-о-о! - Она достигла пика наслаждения.
        Сообразив, что наступила развязка, Танкован плюнул на условности и решительно шагнул в комнату.
        - Прошу меня простить… - Он в замешательстве замер на пороге.
        Это была и гостиная и спальня одновременно. Убранство жилища состояло из разобранной тахты, круглого стола с двумя деревянными стульями, секретера образца
80-х и огромной бельевой тумбы, на которой потрескивал кинескопом старый телевизор LG. На экране обнаженная дива, остывающая от бурного соития, ласкала губами волосатую грудь своего партнера. Тонкий DVD-плеер, пристроенный прямо на телевизоре, отсчитывал сороковую минуту фильма с «клубничкой».
        Свирский был одет в тот же самый иссиня-черный костюм, только белоснежная сорочка под ним была грязной и мятой. Утренний знакомец Максима лежал на полу в безобразной черной луже между столом и тахтой. Его рот был приоткрыт, орлиный нос еще больше заострился, а на лице, которое успела залить смертельная бледность, застыла гримаса отчаяния.
        Танкован в ужасе уставился на распластанное тело и почувствовал, как у него слабеют колени, а к горлу подкатывает дурнота. Плохо соображая, что происходит, он попятился в прихожую, оступился на щербатом паркете и рухнул навзничь, больно ударившись локтем о пол. Это падение и боль на секунду привели его в чувство. Он выкрикнул что-то бессвязное, вскочил на ноги, стуча зубами от внезапного холода, пронизавшего тело, распахнул входную дверь и опрометью бросился вон.

3
        Наступивший день грозил обернуться для Маргариты продолжением вчерашнего кошмара.
        Она работала два через два, то есть сегодня у нее второе дневное дежурство, потом - два выходных, а за ними - ночные смены.
        В 8 часов она распахнула дверь терапевтического отделения и поморщилась. В нос ударили запахи приготовленной пищи. Маргарита вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня, но при этом она совсем не чувствовала голода. Наоборот, запахи близкой кухни сейчас вызывали у нее тошноту.
        Возле столовой уже образовалась небольшая очередь в ожидании завтрака. По коридору с озабоченным видом сновали ординаторы и медсестры. Ходячих больных выгнали из палат, чтобы произвести там проветривание и уборку, и они кучковались в холле, кашляя и шаркая тапочками по линолеуму. Кто-то кого-то громко распекал в кабинете старшей медсестры, а из процедурной доносились раздраженное звяканье инструментов, хлопанье дверец и визгливое рычание электродрели. Обрюзгший, краснолицый слесарь в грязном синем халате и засаленном берете, сидя на корточках и ежеминутно изрыгая проклятия, возился с дверным замком.
        Женечка сидела за столом сестринского поста и с усталым видом заполняла журнал дежурств, ежеминутно сдувая со лба рыжую непослушную челку, норовившую закрыть ей глаза. Крохотный носик, усыпанный веснушками, казалось, стал еще меньше и напоминал сейчас выпуклую пуговицу от демисезонного пальто. Розовые пухлые губки шевелились, как у отличницы, старательно выводящей в тетради падежные окончания.
        - Ты бы дала мне какую-нить таблеточку, сестричка, - упрашивал ее пожилой тучный мужчина в несоразмерно узком спортивном костюме и вязаных шерстяных носках. - Все нутро болит.
        - Скоро начнется обход, - буркнула та, не отрываясь от своего занятия. - Получите назначение - будет вам и таблетка, и конфетка, и какава с чаем. - Она повернула голову к больным, топчущимся у стенда с вырезками из медицинских журналов и расписанием диет: - Ишаков! Где градусник?
        - Иншаков, - виновато поправил ее прыщавый молодой человек в круглых очках, извлекая из-за пазухи халата термометр. - Тридцать семь и четыре…
        - Практически здоров, - резюмировала Женечка и, увидев Маргариту, приветственно махнула рукой: - Привет, подруга! По тебе часы сверять. Небось, спала-то от силы два часа?
        - Вообще не спала, - вздохнула та, пристроив на стол сумочку и снимая с вешалки белый халат. - Легла в три, ворочалась, мучалась, а полседьмого прозвенел будильник.
        - Сочувствую, - покачала головой Женечка. - Без сна заступать на второе дежурство - сплошная пытка. По себе знаю. - Она раздраженно цыкнула на больного, который продолжал канючить и просить «таблеточку», и вновь повернулась к Маргарите: - Сделать тебе кофейку, подруга?
        Та благодарно улыбнулась:
        - Спасибо.
        Женька ей здорово помогла вчера, несмотря на то, что опоздала почти на полчаса. Без ее поддержки и утешения Маргарите пришлось бы совсем худо. Прямо с порога, едва узнав, что произошло, она решительно взялась за дело: попыталась растолкать спящего Журналова, объяснилась с реаниматорами и дежурным врачом хирургии, которых вызвала Маргарита, запротоколировала и документально оформила летальный исход в ПИТе, проконтролировала транспортировку тела в морг и потом до двух часов ночи отпаивала рыдающую подругу успокоительным. Кроме того, Женечка взяла на себя труд все обстоятельно доложить заведующей отделением, которую разбудила телефонным звонком, и не преминула в разговоре сделать выводы о виновниках происшествия.
        - Мы потеряли больного из-за главврача, который уволил вторых дежурных сестер, - заявила она. - И конечно, из-за пьянства Евгения Игоревича Журналова! Пока не будут сделаны соответствующие выводы, палату интенсивной терапии нужно переименовать в ПЛИ - «палату летальных исходов»!
        - Спасибо тебе, - повторила Маргарита. - Но выпить кофе, наверное, не получится. - Она кивнула в сторону коридора. К сестринскому посту решительно шагала Тамара Игнатьевна, задевая плечами снующих сотрудников и зазевавшихся больных. - Это по мою душу.
        - Байкалова! - словно в подтверждение ее слов, гаркнула старшая медсестра. - Немедленно зайди ко мне!
        Женечка захлопнула журнал.
        - Не дрейфь, Марго, - приободрила она подругу. - «Вобла» поорет-поорет, да утихнет. В этих стенах и не такое бывало. На то она и больница, чтобы в ней люди умирали. Главное, помни: ты ни в чем не виновата.
        Маргарита вяло кивнула и поплелась в кабинет Тамары Игнатьевны.
        Квадратная комната с высоким потолком и пузырящимися бледно-зеленой краской стенами была словно специально создана для обструкций и выговоров. Гулкое эхо вторило каждому слову и разлеталось дальше по коридору, как грозное предупреждение: «Не входить! Идет экзекуция!»
        Вся мебель состояла из тяжелого, двухтумбового стола на коротких ножках, четырех стульев, стеклянного секретера для документов и серого несгораемого шкафа для хранения лекарственных препаратов. На стене, прямо над головой старшей медсестры, висел портрет Пирогова, а чуть ниже, в дорогих рамках темного дерева, - сертификат Всероссийского общества медицинских работников и диплом об участии в конференции
«Врачи - за мир», проходившей двадцать лет назад в Иркутске.
        На столе, заваленном бумагами и папками скоросшивателей, стоял старомодный телефон без диска и селектор громкой связи, а между ними ютилась цветная фотография. На ней Тамара Игнатьевна стояла в обнимку с грубоватой на вид, мужеподобной женщиной с короткими темными волосами.
        - Доигралась, девонька! - без обиняков начала старшая медсестра, когда Маргарита прикрыла за собой дверь. - Скандал на всю больницу! Завотделением в девять часов идет на ковер к главному, а тот, если захочет выносить сор из избы, доложит по инстанции. История попадет в газеты, и нашими мордами будут пугать людей! Сырой Яр - большая деревня!
        - Позвольте объяснить, Тамара Игнатьевна…
        - Да уж, сделай милость, объясни, как могло получиться, что система оповещения ПИТа сработала в девятнадцать тридцать две, а врач реанимации был вызван лишь спустя полчаса? Где ты была все это время? - Старшая медсестра поджала губы и вопросительно уставилась на Маргариту.
        - Меня кто-то запер в процедурной, - развела руками та. - Пока я сверялась со списком лекарств, ключ оставался в замке. А потом…
        - Кто-то запер? - Тамара Игнатьевна брезгливо поморщилась. - Ты хочешь убедить меня в том, что в нашем медицинском учреждении завелись клоуны и шутники? Хочешь, чтобы я поверила в нелепые совпадения?
        - Я говорю правду. - Маргарита растерянно пожала плечами. - У меня была мысль, что замок заклинило…
        - У нее была мысль! - насмешливо воскликнула старшая медсестра, и ее голос эхом ударился в потолок. - Как мило! Ты толкуешь мне о замке, зная, что я с утра распорядилась поставить новый! Забавно, да? Поди, мол, теперь проверь! Еще одно чудесное совпадение!
        - Дверь не открывалась! Я кричала, звала на помощь…
        - И тут по странному стечению обстоятельств, - подхватила Тамара Игнатьевна, - сработал сигнал тревоги ПИТа. Пока ты неусыпно следила за компьютером, он молчал, а стоило тебе отлучиться на секу-у-ундочку… - она театрально закатила глаза, - … ак сразу сработал! Чудеса, да и только!
        - В этой истории действительно много странного, - согласилась Маргарита. - Я просидела взаперти минут двадцать, не больше, а в это время…
        - У меня другая версия, - холодно оборвала ее старшая медсестра. - Полагаю, она близка к истине. Тебе, девонька, придется прекратить наводить тень на плетень и честно во всем признаться.
        - Признаться? В чем?
        - В том, что все это время кувыркалась в постели с врачом Журналовым! - выпалила Тамара Игнатьевна.
        Маргарита вспыхнула.
        - Как вам не стыдно?! Повторяю: я оказалось запертой в процедурном кабинете и просидела бы в нем неизвестно сколько времени, если бы один из больных случайно не проходил мимо и не услышал моих криков о помощи.
        - Еще лучше! - покачала головой старшая медсестра. - Значит, ты развлекалась не с врачом, а с кем-то из больных?
        - Перестаньте, пожалуйста! Ваш тон оскорбителен.
        - И кто же твой великодушный спаситель? - поинтересовалась Тамара Игнатьевна.
        - Меня освободил старичок из восьмой палаты. Его фамилия…
        - Старичок? - фыркнула старшая медсестра. - Совсем девка совесть потеряла!
        Маргарита замолчала и отвернулась.
        Было слышно, как капает вода из крана в рукомойнике. Жирная муха, описав два круга по комнате, спикировала на портрет Пирогова.
        - Ладно, - смягчилась Тамара Игнатьевна. - Допустим, ты ни с кем не тискалась, а просто заел замок… Но жмурику из ПИТа от этого не легче, понимаешь? - Она подошла к девушке вплотную и провела рукой по ее груди. Маргарита вздрогнула.
        - И главврачу от этого не легче, - спокойно продолжала «вобла». - И мне… Мне тоже не легче… Догоняешь, Ритуля?
        - Тамара Игнатьевна! - воскликнула та, отстраняясь. - Кто-то умышленно отключил аппарат искусственной вентиляции легких!
        - Чего-чего? - Старшая медсестра мгновенно убрала руки, словно обжегшись. - Повтори, что ты сказала!
        - Я сказала, что аппарат искусственного дыхания был кем-то отсоединен от сети. Вилка электропровода валялась на полу.
        - Ты, верно, спятила, девонька! Белены объелась? Насмотрелась фильмов про эвтаназию и теперь в каждом враче видишь убийцу?
        - Я не утверждаю, что провод выдернул врач, - возразила Маргарита. - И совсем не уверена, что это была эвтаназия.
        - Не уверена? - ехидно переспросила старшая медсестра. - А что же это было? Помутнение в твоей милой, но пустой головке?
        - Это было убийство.
        Тамара Игнатьевна посмотрела на Маргариту так, словно та только что на ее глазах выпила флакон денатурата.
        - Что ты хочешь ска…
        На столе затрещал селектор, и обе женщины вздрогнули, одновременно повернув головы.
        - Томочка! - послышался надтреснутый голос заведующей отделением. - Ты на месте? Слышишь меня?
        Старшая медсестра подскочила к столу и щелкнула кнопкой:
        - Слышу, Светлана Андреевна!
        - Наше ЧП - не просто халатность медперсонала, - продолжала та. - Компьютер ПИТа показал, что причиной остановки сердца этого… как его… Струковского… явился сбой в функционировании аппарата искусственного дыхания.
        - Сбой? - хрипло переспросила Тамара Игнатьевна, таращась на Маргариту.
        - Или его отключение, - подытожила заведующая.
        - Это… значит…
        - Это значит, - перебил голос из селектора, - что ты должна взять с этой твоей… как ее… Байкаловой… подробное письменное объяснение всех событий вчерашнего вечера, понимаешь?
        - Понимаю, - едва слышно откликнулась «вобла».
        - Патологоанатомы констатируют «острую сердечную», тут к бабке не ходи… А мы должны разобраться! Обязаны, слышишь? Нам еще криминала не хватало!..
        Тамара Игнатьевна отпустила кнопку селектора и медленно выпрямилась. Муха отлепилась от портрета и сделала круг по комнате.
        - Слышала? - «Вобла» кивнула на аппарат громкой связи. - Бери ручку, бумагу, девонька, и пиши. Все пиши. Как было. Без вранья и домыслов. - Она поиграла пальцами по столу. - Я-то думала, что ты просто прозевала смерть больного, а ты…
        - Что - я? - с вызовом спросила Маргарита.
        - Садись и пиши! - прошипела Тамара Игнатьевна. - И постарайся вспомнить, кто, кроме тебя, заходил вечером в ПИТ! Выбор не так уж велик, девонька. Точнее, его вовсе нет, потому что у нашего душки Журналова - железное алиби. - Она криво усмехнулась. - Оказывается, пьянство на работе бывает полезным и даже спасительным.
        Спустя час Маргарита покинула кабинет старшей медсестры.
        Пока она писала объяснительную, «вобла» трижды выходила, возвращалась и подсказывала ей «правильные» формулировки:

«Испытав сильнейший оргазм с врачом Журналовым, я пошла в палату интенсивной терапии, чтобы поменять больному капельницу, и случайно задела ногой шнур электропитания аппарата…»

«Получив половое удовлетворение со старичком из восьмой палаты, я пошла в ПИТ и в экстазе выдернула провод из розетки…»

«Не достигнув ни с кем сексуальной разрядки, я пошла и со злости отключила аппарат!..»
        В конце концов, у Маргариты лопнуло терпение, и она встала из-за стола:
        - Знаете что? Пишите объяснительную сами и от своего имени! А меня увольте…
        - Насчет «увольте» я подумаю, - кивнула ей вслед Тамара Игнатьевна.
        Маргарите хотелось плакать. Голова кружилась, а перед глазами плавали сверкающие точки с красным ободком. Нервное потрясение, бессонная ночь и голод отняли у нее все силы. Хотелось упасть ничком, закрыть лицо руками и хотя бы несколько минут ни о чем не думать, не переживать, не бояться - не чувствовать ничего. Во рту ощущался противный железный привкус. В висках засела тупая боль.

«Надо принять что-нибудь… - вяло подумала Маргарита. - Или просто, наконец, выпить кофе…»
        Только что закончился обход, стихла утренняя суматоха, и отделение терапии зажило обычной жизнью. Нянечки гремели ведрами, хлопали дверьми и, деловито покрикивая друг на дружку, перевозили к лифту из бельевой на каталках горы грязного белья, чтобы отправить его на первый этаж в прачечную. Больных в коридоре и холле заметно поубавилось. Двое мужчин в легких халатах и тапочках перетаскивали из одной палаты в другую круглый стол, покрытый липкой, выцветшей клеенкой. Сухощавый старик в грязной футболке медленно брел в уборную, разминая узловатыми пальцами сигарету без фильтра. Молодой человек в хлопчатобумажном трико громко разговаривал с кем-то по мобильному телефону, прислонившись спиной к стене и выставив вперед длинные ноги.
        Маргарита устало опустилась на свое место за столом в холле и рассеянно оглядела стопки новых процедурных листов, назначений и выписок. Женечка уже ушла, оставив в дежурном журнале сообщение: «Лекарства для дневного приема разложила по стаканчикам, процедуры - по плану, в полдень - две выписки. Держись, Марго. Выше нос. Увидимся вечером. Целую, твоя Ж.»
        Она слабо улыбнулась. Все-таки, Женька - чудесная подруга. Немного взбалмошная, иногда резковатая, но - верная и чуткая. Ей, как и Маргарите, не слишком везет в личной жизни. Ее нынешний жених - Юрик - сплошное недоразумение. Парень всего лишь год назад окончил школу, нигде не работает, не учится и занят, похоже, только тем, что целыми днями ошивается в единственной на весь город букмекерской конторе. Он убедил Женечку, что ему везет по-крупному, и та дает ему деньги.
        - Я сколочу состояние на тотализаторе, и мы с тобой поженимся, - пообещал Юрик. - Мои ставки - самые верные, потому что в нашем деле успех - это везение, помноженное на хитрость. А я у тебя везучий и хитрый!
        Первое утверждение не соответствовало действительности, а последнее было похоже на цинизм, поскольку Юрик за год обобрал невесту до нитки, а обещания по-прежнему не сдержал. Он открыто потешался над ней в компании таких же тинейджеров, как и сам:
        - Моя баба в постели - просто шлюха, вытворяет такое, что и не снилось, исполняет любой каприз, и при этом не я ей плачу, а она мне!
        - Ты действительно везунчик, Юрка! - восхищались приятели. - Расскажи поподробнее, чего там она вытворяет!
        И тот с удовольствием рассказывал.
        А Женечка, эта глупышка Женечка, любит своего бессовестного жениха до беспамятства, до самоотречения и слышать ничего не хочет про его подлости. Печально, но ведь и она, Маргарита, сама такая. Неудивительно, что они стали подругами.
        Часы в виде градусника выбросили на табло четыре цифры - 09:30. Половина десятого. Через тридцать минут - начало процедур, а еще нужно успеть раздать больным лекарства, приготовленные Женькой.
        Маргарита взяла с тумбочки поднос и расставила на нем пластиковые стаканчики с таблетками и пилюлями. На каждом стаканчике скотчем приклеена бирочка с фамилией и номером палаты. Удобно и просто.
        Прихватив с собой графин с кипяченой водой и список назначений, она направилась с подносом в первую мужскую палату.
        В двадцатиметровой комнате с белыми гладкими стенами, высоченными потолками и пластиковыми наклонно-поворотными окнами стояло шесть кроватей.
        Увидев медсестру, пациенты оживились.
        - Наша Риточка прикрылась ниточкой!..
        - Рита-Рита, Маргарита, Маргаритка!.. Почему я, почему я не ковбой?..
        - Маргари-ита! Окно открыто! Ведь ты ж не забыла, как все это было?..
        - Чито-грито, чито-Маргарито…
        В этой палате у мужчин вошло в привычку дурачиться и встречать ее словами из популярных глуповатых песенок.
        - Ну-ну, - слабо улыбнулась она. - Разберусь с каждым в процедурной во время уколов! - И тут же помрачнела. Воспоминания о том, как с ней самой «разобрались» минувшим вечером в процедурной, заставили ее содрогнуться.
        - Ритуля! - вскинулся больной лет сорока пяти с одутловатым рябым лицом. - Я готов для тебя оголять не только жо…, в смысле не только то, куда укол делают, но и все остальные места!
        - Я так и сказала вашей жене, - не растерялась Маргарита. - И она готова по достоинству оценить такую самоотверженность.
        Палата взорвалась дружным хохотом.
        - Сестричка в карман за словом не полезет!..
        - Язычок на месте!..
        - Обожаю таких!..
        Маргарита раздала лекарства, затем, сверившись со списком назначений, скомандовала:
        - Малов! Через десять минут - на рентген. Первый этаж, по коридору - налево, одиннадцатый кабинет.
        Больной с одутловатым лицом вздохнул:
        - Мужчинам облучаться вредно…
        - Да тебе уже трудно чем-то повредить! - сострил кто-то у окна, и палата опять взорвалась смехом.
        - Трунов - на физиотерапию! - продолжала Маргарита. - Первый этаж, по коридору - направо, восьмой кабинет. - Она опустила список. - И пожалуйста, откройте второе окно. На улице тепло, а у вас здесь дышать нечем.
        Работа, которая в обычное время приносила ей удовлетворение, теперь казалась пыткой. Ноги сделались ватными. Горло нещадно саднило, а щеки горели, словно она сама нуждалась в лечении от гриппа или простуды. Голова все еще кружилась, и Маргарита то и дело останавливалась в коридоре, чтобы не рассыпать с подноса на пол лекарства. Чувство голода, напомнившее было о себе десять минут назад, сейчас опять притупилось. Зато жутко хотелось пить. Она пристроила поднос на каталку для развоза обедов лежачим больным и, схватив графин, с жадностью сделала из него несколько глотков.
        Утолив жажду, Маргарита почувствовала облегчение. «Если успею раздать лекарства и выдать назначения за пятнадцать минут, - подумала она, - то у меня хватит времени, чтобы выпить кофе и даже немного перекусить до начала процедур».
        В третьей женской палате было всего четыре койко-места. Две кровати пустовали, а две другие занимали женщины приблизительно одного возраста и даже чем-то друг на друга похожие.
        - Ритка! - поманила ее рукой полная шатенка лет пятидесяти с выпученными зелеными глазами и сосудистыми звездочками на круглых щеках. - Сядь-ка, чего скажу.
        - Мне некогда, Майя Михайловна, - виновато пробормотала Маргарита. - Еще пять палат обойти надо.
        - Сядь, говорю! - потребовала женщина и закашлялась. Она, видимо, была заядлой курильщицей.
        - Лучше не спорь с ней, - весело посоветовала другая - полная брюнетка с карими глазами и точно такими же склеротическими прожилками на лице. - Все равно достанет! - И она хрипло рассмеялась.
        Маргарита вежливо присела на самый краешек кровати, не выпуская поднос из рук.
        - Слушаю вас.
        - Ты это… - Майя Михайловна вытерла ладонью губы, - конечно, поймешь меня как женщина. Словом, намекни там кому-нибудь из первой или восьмой палаты… Пущай придет под вечер, часиков в десять. Я долго не задержу.
        - Кто придет? - не поняла Маргарита.
        Соседка Майи Михайловны затряслась от смеха:
        - Да мужика ей надо! Прямо невмоготу нашей бабе-ягодке!
        Та окинула ее укоризненным взглядом и продолжала, обращаясь к медсестре:
        - Только мне абы кого не надо. Вонючим и малохольным не предлагай. Мальчиков тридцатилетних тоже не тревожь. Нужен мужичонка от сорока пяти до семидесяти. Главное, чтобы силенки были.
        Маргарита покраснела.
        - Боюсь, Майя Михайловна, ничем вам помочь не смогу. - Она встала с кровати. - Выздоравливайте и все свои проблемы решите самостоятельно.
        - Дура ты набитая, а не женщина! - прокашляла та, когда за Маргаритой закрылась дверь.
        - Девчонка еще, - махнула рукой соседка. - Жизни не знает…
        Четвертая и пятая палаты пустовали, а в шестой медсестру ждал самый скандальный пациент отделения.
        Рыхлый пятидесятилетний мужчина по фамилии Величко был основателем и единственным членом сыроярской правозащитной организации «Протест», а также активистом движения
«Вегетарианцы против насилия». В городе он был хорошо известен благодаря эпатажным выступлениям в прессе и неизменным скандалам, сопровождавшим каждое его появление на публике. Впрочем, на его выходки давно уже перестали обращать внимание. Если еще лет десять назад проводимые Величко митинги и протестные акции пытались запрещать, а на него самого - налагать административные взыскания, то сегодня бунтующих правозащитников попросту не замечали. Власть относилась к ним как к клоунам, а обывателю они стали неинтересны и скучны.
        В больницу Величко попал несколько дней назад с диагнозом «Физическое и нервное истощение». Правозащитник собрал брифинг в лесу. На глазах немногочисленных представителей прессы и полудюжины праздных зевак он приковал себя наручниками к сосне, а ключ проглотил. Журналисты добросовестно записали тезисы его выступления на диктофоны и разъехались по своим редакциям. Зрители позубоскалили и тоже разошлись. Разгоряченный Величко остался в лесу один. Никому и в голову не пришло, что сыроярский правозащитник оказался честным человеком и не припас в кармане брюк запасного ключа.
        Спустя сутки Величко, дошедший до грани отчаяния, извлек ключ из собственных испражнений, расстегнул наручники и самостоятельно приплелся в больницу.
        - Вы ждете, когда я сдохну? - поинтересовался он, едва Маргарита переступила порог палаты. - Я нахожусь один в комнате, рассчитанной на четверых человек! Значит, меня умышленно изолировали от общества!
        - Большая часть палат пустует, - возразила та. - Этим летом в городе, по счастью, сократилось количество простудных, инфекционных и сердечно-сосудистых заболеваний.
        - Никогда в это не поверю! - прорычал мужчина. - Рассказывайте сказки Госкомстату и Министерству здравоохранения! - Он приподнялся на локтях. - Что вы мне принесли? Таблетку цианида?
        Маргарита сверилась с записями.
        - Вам повезло, - улыбнулась она. - Ваше вынужденное заточение закончилось. Сегодня - на выписку.
        - Вот уж дудки! - Величко побагровел. Его маленькие глазки под густыми лохматыми бровями сверкнули яростью. - Вы так просто от меня не отделаетесь! Я требую, чтобы меня лечили до полного выздоровления!
        - Вы здоровы… - попыталась возразить Маргарита.
        - Уж не вы ли это решили? - насмешливо спросил мужчина.
        - Разумеется, не я. Сегодня на обходе был врач…
        - Лапотник и шарлатан! - Величко грохнул кулаком по тумбочке, и с нее на пол скатилось яблоко. - Я требую немедленно адвоката, представителей общественных организаций и журналистов!
        - Хорошо. - Маргарита старалась держать себя в руках. - Я передам вашу просьбу дежурному врачу и заведующей отделением.
        - Это не просьба! - взвился мужчина. - Это требование! Чувствуете разницу? Еще не хватало, чтобы я унижался и выпрашивал у вас то, что мне положено по закону. Вы забыли: я хорошо знаю свои права и буду отстаивать их до конца!
        - Я не забыла, - ответила девушка. - Что-нибудь еще?
        - Вы издеваетесь? - Величко запустил в нее сложенной газетой. - Еще - это значит дополнительно! А вы не даете мне самого основного! Где мой завтрак? Оказывается, в больнице я могу умереть от голода точно так же, как и в лесу!
        Маргарита выразительно перевела взгляд на тумбочку, где остывала тарелка с нетронутой едой.
        - Такое - жрите сами! - Мужчина поддел пальцем блюдо. - А я - вегетарианец!
        - Вам принесли диетический завтрак, - сказала Маргарита, поморщившись от нового приступа слабости. Тупая боль с силой сжала виски, и она едва крепилась, чтобы не закричать. Головокружение усилилось, и поднос в ее руках заметно дрожал.
        - Объясняю: я - вегетарианец! Вам зачитать мои права?
        - Не стоит, - покачала головой медсестра. - Мне очень жаль, но другого меню в больнице попросту нет.
        - Это вам так с рук не сойдет! - пообещал Величко. - Вам еще икнутся эти котлетки на пару!
        - Мне нужно идти, - сказала Маргарита. - Если у вас больше нет требований…
        - Поставьте мне капельницу!
        - Что, простите?..
        - Я требую, чтобы мне прокапали глюкозу!
        Она секунду поколебалась, но решила, что легче выполнить это требование больного, чем спорить с ним.
        - Хорошо. Мне осталось разнести лекарства в две палаты и в бокс. У меня будет десять свободных минут до начала процедур - я успею поставить вам капельницу.
        - С глюкозой! - напомнил Величко. - Только попробуйте что-нибудь перепутать!
        В седьмой женской палате Маргариту попыталась разговорить старушка, лежащая здесь с весны. У нее, похоже, не имелось ни родных, ни близких, и она чувствовала себя в больнице как дома. Всякий раз перед выпиской бабушка обнаруживала у себя все новые и новые недуги, которым радовалась несказанно.
        - Мой старшенький поступил в институт, где готовят на больших начальников! - похвасталась она, проглотив таблетку.
        - Внук или правнук? - вежливо уточнила Маргарита.
        - Сын! - объявила старушка.
        - Поздравляю. Вы счастливая мать.
        - Толик такой способный! - Женщина промокнула глаза платком. - Моя надежда и опора.
        Маргарита понимающе кивнула. Толика еще вчера звали Петей, но ей все равно хотелось, чтобы за всеми этими безобидными старушечьими выдумками, где-то очень далеко, скрывалось настоящее семейное счастье с детьми, внуками, правнуками и большим круглым столом.
        Она мягко похлопала ее по дряблой морщинистой руке и накрыла тонким одеялом.
        - Отдохните. Впереди долгий день. - Ей было жаль старушку. Ей было жаль всех одиноких людей.
        В последней палате Маргарита задержалась дольше, чем планировала.
        Здесь находилось шесть коек, и как явствовало из процедурного листа, все они должны были быть заняты больными.
        Первым делом она направилась к постели своего вчерашнего спасителя и обнаружила ее пустой и аккуратно заправленной. Старик Битюцкий как в воду канул.
        - А где?.. - Маргарита беспомощно огляделась.
        - Твой добрый гений? - мрачно подсказал пожилой мужчина с лысой и гладкой головой и густыми черными бровями.
        Он сидел на кровати напротив и крутил ручку миниатюрного радиоприемника, пытаясь поймать ускользающий голос Розы Рымбаевой на ретро-волне.
        - Д… да, - кивнула медсестра и на всякий случай уточнила: - Пациент Битюцкий. Это ведь его койка, правда? - Она вопросительно уставилась на лысого.
        Тот поморщился, потеряв нужную волну в шуме помех, и досадливо буркнул:
        - Скопытился твой спаситель.
        - Что? - Маргарита от неожиданности села на заправленную кровать. - Как вы сказали?
        - Я сказал, что Битюцкого хватил удар, моя хорошая, - пояснил лысый, отставив в сторону шипящий приемник. - Сегодня утром, еще до обхода, ему стало плохо. Приходил врач… этот… Журналов и быстро определил нашего старичка наверх. - Он ткнул пальцем в потолок. - Говорят, будут делать внеплановую операцию.
        - Как же так? - огорченно пробормотала девушка. - У меня почему-то об этом ни слова… - Она потрясла в воздухе процедурным листом.
        - Дык не успели, наверное, - предположил лысый. - Больно неожиданно Битюцкому поплохело. Едва проснулись - ему уже не по себе было. Успел только рассказать нам, как ты в дверь скреблась и как он вызволил тебя из темницы.
        Маргарита кивнула:
        - Это правда…
        - А больной в это время беспомощно подыхал… - злорадно закончил мужчина.
        Медсестра опустила глаза. Ей был неприятен развязный тон пациента.
        - Влетело тебе от начальства? - опять хмыкнул тот. - Не попадайся больше в клетку, пташка, а то не ровен час никто не придет на выручку - всех больных растеряешь!
        - Спасибо за совет, - холодно ответила Маргарита и встала. - Возьмите лекарство.
        Лысый принял из ее рук пилюлю в розовой капсуле и, повертев ее в пальцах, задумчиво произнес:
        - Если у нас вся медицина такая… То как вообще можно доверять ей свое здоровье?
        - Риточка! - поднял голову толстяк на противоположной койке. - Пусть нам телевизор починят! Третий день обещают и не делают, а сегодня «Локомотив» играет!
        - Я напомню, - откликнулась Маргарита. - А у вас, Михаил, сегодня электрофорез. Не забудьте, пожалуйста. А то третий день обещаете и не делаете…
        - Ладно, - согласился толстяк. - Почините телевизор - так и быть, схожу на ваш этот… форез.
        - Спасибо за одолжение, - пробормотала Маргарита. - Вы очень добры ко мне.
        Худощавый, заросший щетиной молодой человек в ярко-желтой футболке и синих тренировочных брюках хрипло позвал из дальнего угла палаты:
        - Ритуля, башка раскалывается - сил нет! До обхода все нормально было, а как врач ушел - заболел затылок. Да так, что в глазах темно. И подташнивает немного.
        - Нынешнее поколение - хилое, - заметил лысый. - Смотри, парню еще двадцати пяти нет, а хворает, как старый дед.
        - От армии косит! - хохотнул толстяк. - Это у них сейчас в моде. Осенний призыв начнется, а у него, глядь, уже справочка на руках. Вот и получается, водку жрать да девок щупать - здоровье есть, а родину защищать - голова болит.
        - Да пошел ты!.. - огрызнулся молодой человек.
        Маргарита присела к нему на кровать и достала из кармана халата свернутый тонометр:
        - Давай руку.
        Толстяк из своего угла с интересом наблюдал, как она ловко надела больному нейлоновую манжету с фиксирующим металлическим кольцом, отрегулировала воздушный клапан и быстрыми движениями накачала воздух.
        - Ритка! А как ты обходишься без этого… как его… который в уши вставляется?
        - Без стетоскопа, - подсказал кто-то.
        - Вот-вот, - закивал толстяк, - без него.
        - Я слежу… за колебаниями… стрелки, - медленно, не сводя глаз с манометра, ответила Маргарита, потом решительно ослабила кольцо и расстегнула манжету: - Сто сорок на девяносто! - Она покачала головой. - Повышенное. Сейчас дам тебе папазол. Если через полчаса не придешь в норму, вколю магнезию.
        - Через полчаса! - хохотнул толстяк. - Да ему до конца сентября нельзя в норму приходить, пока военкоматы повестки рассылают!
        Маргарита встала, собрала пустые стаканчики, проверила капельницу у больного, лежащего на средней койке слева от входа, и еще раз сверилась с листом назначений.
        - Антиох!.. - выкликнула она и удивленно замолчала.
        Этого просто не может быть! Впервые в ее практике больной по документам не имел фамилии. Она сама, да и все в больнице настолько привыкли к этому странному человеку с чудаковатым именем, что никому и в голову не пришло взглянуть, как он значится на бумаге.

«Надо будет посмотреть его медицинскую карту, - решила девушка. - Ведь у Антиоха - если только это не прозвище, а имя - должны быть и отчество, и фамилия, и год рождения». Впрочем, она и сама не знала, зачем ей это надо. Просто интересно. Да и порядок в отчетности как никак должен быть.
        - Антиох! - повторила она. - В полдень - на выписку! Хватит бока нагуливать на государственных харчах!
        - А нашего бомжа нет на месте с самого утра! - доложил толстяк. - А может, и с ночи.
        - Ночью - был! - подал голос лысый. - Я его за бороду дергал, чтоб не храпел!
        - А где же он? - растерялась Маргарита. - Может, в уборной?
        - Может, и в уборной, - кивнул молодой человек в желтой футболке. - Но тогда у него, значит, затяжная диарея.
        - И во время обхода его не было, - вспомнил лысый. - Видать, убег наш косматый философ. Не вынесла душа поэта уколов в задницу.
        - Бомж - он и есть бомж, - резюмировал толстяк. - Сколько волка ни корми, а он все равно… по помойкам шастает!
        - Волк по помойкам не шастает, - серьезно возразил лысый. - Он в лес смотрит. А наш сыроярский лес - всем волкам лес.
        - И псам, - мрачно добавил юноша.
        Маргарита покинула восьмую палату, прикидывая в уме, успеет ли она до начала процедур хоть что-нибудь перехватить из еды. Голова прошла, но осталась изматывающая слабость, и опять проснулось сосущее чувство голода. Глаза словно запорошило песком, а желудок жгло, как если бы она выпила кислоту. В пластиковом стаканчике с надписью «Антиох» осталась таблетка но-шпы. Маргарита опрокинула ее себе в рот и проглотила, не запивая.

«В холодильнике есть йогурт, - вспомнила она. - Вполне достаточно для поддержания сил. А еще нужно выпить кофе или крепкого сладкого чаю…»
        Девушка бросила взгляд на дверь с табличкой «6» и остановилась. Пациент из шестой палаты! Звучит символично. Она обещала этому невыносимому нытику поставить капельницу с глюкозой.
        Вздохнув, Маргарита повернула обратно, в процедурную.
        Свежие царапины на двери кабинета напоминали, что сегодня здесь поменяли замок. Она подергала дверь и мысленно плюнула: заперто!
        Что делать? Идти к «вобле» за новым ключом? Та не упустит возможности еще раз поиздеваться над ней. А это на четверть часа, не меньше. Значит, нужно просто найти свободную стойку капельницы в одной из палат.
        Маргарита двинулась на обход по второму кругу.
        - Наша Риточка прикрылась ниточкой!..
        - Сестричка, ты по мою душу?..
        - Соскучилась?..
        - Ритка, нужен мужичонка от сорока пяти до семидесяти!..
        - Телевизор починят или нет?..
        И тут она вспомнила, что свободная (теперь уже - увы - свободная) капельница есть в ПИТе.
        Пристроив поднос, который уже казался тяжелым и громоздким, на одно из угловых кресел холла, Маргарита бросилась по коридору к сестринскому посту, мрачным пятном темневшему в торцевой части этажа.
        Место дежурной медсестры, как всегда, было необитаемым, компьютер на столе безжизненно молчал, экраны монитора и осциллографа показывали пустоту. В раскрытом журнале зловеще чернела финальная запись вчерашнего дня: «19.32, Струковский, остановка сердца. Параметры контроля…»
        Маргарита остановилась перед дверью в палату. Ей вдруг стало не по себе. Она вспомнила застывшее в смертельной маске белое лицо, кровавую пену в уголках искривленных губ, стеклянный взгляд, устремленный прямо на нее с ужасом и болью, сдутую гармошку респиратора, выдернутый из сети провод, лежащий в пыли…
        К горлу подкатила дурнота, а на лбу выступила испарина. Нужно преодолеть себя. Всего четыре движения: открыть дверь, войти, взять стойку капельницы и выйти. Прав Михаил Саркисович, и Женька права: она слишком чувствительная, слишком слабая для профессии медика.
        Маргарита протянула вперед руку. Пальцы мелко тряслись. «Спокойно! - приказала себе девушка. - Всего четыре движения. Ничего страшного. Палата пуста. За окнами - белый день… Хотя… тьфу!.. окон там нет!.. Там вообще никого и ничего нет, кроме двух застеленных коек и отключенного оборудования… А в привидения я не верю!»
        И вдруг она услышала голоса за дверью! Точнее - невнятное бормотание.
        Сначала она решила, что это - уборщица или кастелянша, и на секунду успокоилась. Но внезапно ледяная волна ужаса прокатилась по всему телу и рухнула вниз. Колени разом ослабли, а руки окоченели. В ПИТе сейчас находиться некому! В палате убрались и поменяли белье еще ранним утром! К тому же… К тому же голос за дверью - мужской!
        Бормотание усилилось. Теперь Маргарита могла разобрать отдельные слова:
        - Неосторожно… чудовищно… и ради чего… убийство…
        Чувствуя, что вот-вот лишится чувств, она рывком распахнула дверь, обвела глазами ярко освещенное помещение и, остановив взгляд на ширме, завизжала.

4
        Пожилые супруги, поднимавшиеся по лестнице, испуганно посторонились, пропуская молодого человека с горящими, безумными глазами, прыгающего вниз через три ступеньки.
        На площадке первого этажа Танкован споткнулся, подвернув ногу, и с размаху снес плечом со стены ряд почтовых ящиков. Черная кошка, гладкая, как воронье крыло, испуганно метнулась вверх.
        Прихрамывая, он бросился вон из подъезда.
        Двор жил своей обычной жизнью. Тренькая звонками, мчались на велосипедах мальчишки. Старушка в полосатой шерстяной накидке крошила на тротуар хлебный мякиш. Грузчики на пандусе громко ругались.
        Максим остановился у мотоцикла и перевел дух. Руки тряслись, а перед глазами плавали зеленые круги. Мысли пересыпались в голове, как песок в погремушке. «Я оставил следы!.. Отпечатки!.. Мои пальцы попадут в картотеку розыска!..»
        Он попытался успокоиться и выстроить логическую цепочку происшедших событий, но она непременно обрывалась одним-единственным вопросом: как могло случиться, что человек, знающий нечто интересное и, вероятно, важное о его родителях, всего несколько часов назад назначивший ему встречу у себя в квартире, оказался лежащим в крови на полу этой самой квартиры?
        Тяжело дыша, Танкован залез в карман, извлек сложенный вчетверо листок и нервно порвал его на мелкие кусочки. Адрес, собственноручно написанный убитым! Какая коварная улика!

«Нужно вернуться! - пульсировало в голове. - Вернуться и протереть все, к чему прикасался: дверную ручку, кнопку звонка, пластиковый плинтус». Максиму казалась ужасной даже мысль о том, что он может оказаться подозреваемым в этом нелепом и страшном деле. Но еще ужаснее было вновь подняться в квартиру, где в зловещей тишине под стоны экранной порнодивы коченело на полу окровавленное тело мужчины в черном костюме.
        Поколебавшись, он решил не возвращаться.
        Нужно включить голову и все же восстановить цепочку событий. Возможно, все не так уж и страшно. Итак, по порядку. Незнакомец поджидает Максима на улице, то есть он знает его адрес и, возможно, маршруты передвижений. Разумеется, знает! Он сам признался, что следит за ним. Потом он ведет себя странно, несет полную ахинею про бампер от крутой тачки, затем вдруг говорит, что приехал из Сырого Яра и хочет потолковать с Максимом о его родителях. Далее. Встреча не состоялась. Максим приехал по указанному адресу и обнаружил труп. Все. Что в этой цепочке выглядит неправдоподобным? Череда совпадений! Если открутить ее в обратном направлении, то появится причинно-следственная связь. Итак, Максим Танкован наткнулся на труп и у него есть все шансы оказаться подозреваемым в убийстве. Если предположить, что это - финальное звено цепочки, то все предыдущее - просто путь к нему. Он обнаружил труп, потому что пришел в квартиру. Пришел, потому что его попросили прийти. Ему дали адрес. Но просьбы и адреса - недостаточно. Нужна причина. И она была. Сырой Яр, родители, тайна. Исчерпывающий набор.
        Максим вытер лицо ладонью и огляделся по сторонам.
        Теперь все случившееся казалось ему страшной мистификацией. Он начал сомневаться: а что, если сегодняшняя встреча и последовавшее за ней убийство - всего-навсего чудовищный розыгрыш? Что, если весь этот жуткий спектакль затеян с единственной целью - напугать его, парализовать его волю страхом, заставить вздрагивать от каждого шороха, лишить уверенности в себе?
        Максим вспомнил стальной взгляд Коржа и зажмурился.
        Логика, которую он всегда так уважал, сейчас подсказывала ему единственное объяснение происшедшему: у этого спектакля - жестокий и мстительный режиссер, он заманил Максима в ловушку при помощи нехитрого, но иезуитского приема, а потом подсунул ему облитый кетчупом «труп», чтобы лишить воли и способности сопротивляться. Если разум - главная сила физика - капитулирует перед ледяным страхом, оружия для борьбы не остается. Расправиться с напуганным противником легко и просто!
        Но Максим не позволит Коржу - этому безмозглому, озлобленному неудачнику - одержать над собой победу. Тот сдвинул на поле несколько фигур, разыграв оригинальный дебют, но для того, чтобы создать угрозу королю, требуется комбинация посложнее.
        - Ход за мной, негодяй… - прошептал Максим, надевая шлем. - Я поставлю тебе мат раньше, чем ты успеешь понять, что проиграл!
        Он посмотрел на часы. До конца обеденного перерыва осталось пятнадцать минут. Следовало торопиться, чтобы не дать Лиснянской повода для мстительного демарша. Максим чувствовал, что начальница считает себя уязвленной. Умные женщины умны каждая по-своему, а глупые - такие, как Анна Ильинична, - глупы одинаково. Сейчас она бесится, тонет в амбициях, но стоит успокоить ее, потрафить ей, показать свое расположение, свою симпатию - и дело в шляпе. Грозная дама станет ручной. Простая, но очень перспективная комбинация.
        Он завел мотоцикл, крутанул ручку газа и рванул с места так стремительно, что один из грузчиков, поднимавшихся на пандус, уронил на землю ящик с мороженой рыбой.
        Пролетев квартал, Максим свернул на улицу, перпендикулярную проспекту Андропова, чтобы срезать лишние полкилометра. Все дороги забиты пробками, и такой маневр оптимален. Самый короткий путь между точками - прямая. На мотоцикле ее проделать легче, чем на авто. У мотоцикла выше проходимость. Он юркий, маневренный и неприхотливый к дорожному покрытию. Кроме того, он практически безопасен для пешеходов…

…Миниатюрная хрупкая девушка с белокурыми волосами, в легком сиреневом платье, близоруко прищурившись, огляделась по сторонам и опасливо шагнула с тротуара… прямо под колеса Максимова мотоцикла. Он только начал набирать скорость на сменившийся сигнал светофора и поэтому успел затормозить, но столкновения не избежал. Нарушительница вскрикнула, ударившись о раму, и, беспомощно вскинув руки, упала на асфальт.
        У Танкована потемнело в глазах.
        Улица взорвалась возмущенным женским многоголосием.
        - Смотрите!..
        - Убили!..
        - Держите гада, чтобы не убежал!
        Потеряв равновесие, Максим завалился набок вместе с захлебнувшимся железным конем, но тут же вскочил на ноги, стащил с головы шлем и бросился к потерпевшей.
        - С вами все в порядке?
        Девушка сидела на асфальте, морщась от боли и потирая ушибленное плечо.
        - Мозги-то есть? - оправившись от шока, вскипел он. - Даром, что блондинка! Кто же так улицу переходит?
        Их вмиг окружила толпа возмущенных свидетелей.
        - Эти мотоциклисты - полные отморозки!
        - У нас в доме один такой жил. И сам угробился, и людей погубил!
        - А у нас прямо во дворе тинейджер с подружкой под самосвал попали! Мать девушки уж так убивалась с горя!
        - Гляньте на этого мерзавца! Он еще и претензии предъявляет!
        Из плотного кольца очевидцев происшествия выскочил коренастый подвыпивший мужчина в грязной синей рубашке с закатанными рукавами. Не говоря ни слова, он схватил Максима за плечо, повернул к себе и резко ударил головой в лицо. Тот опрокинулся навзничь.
        Толпа опять взвизгнула.
        - Ой, зачем же так?
        - Люди, парнишку убивают!
        - Остановите его!
        Но мужчину уже трудно было остановить. Не давая опомниться поверженному мотоциклисту, он несколько раз пнул его с размаху ботинком в голову, рыкнул на испуганных женщин и, никем не удерживаемый, бросился наутек.
        - Каков негодяй! Вы видели?
        - У нас во дворе один такой избил мальчика-студента, сломал ему челюсть и выбил глаз!
        - Поймали?
        - Судили. Дали три года. Но разве от этого легче? Мальчишка на всю жизнь остался инвалидом!
        - Все они отморозки! Житья не стало при демократии!
        Захлебываясь кровью, хлещущей из носа, Максим приподнялся на локтях и застонал. Блондинка испуганно смотрела на него, одной рукой держась за плечо, другой - прижимая к груди сумочку.
        Они попали в одну и ту же больницу. Он - с сотрясением мозга и сломанным носом, она - с ушибом плечевого сустава.
        Выкрашенные в отвратительный цвет казенные стены, продавленные кровати, окна без штор, тусклые лампы и тяжелый, спертый воздух в палате - вот финальные декорации дня, который странно начался, жутко прошел и совсем худо закончился.
        Максим даже вспомнить не мог, когда еще на него разом обрушивалось столько напастей. Оставалось только надеяться, что они отстанут и уйдут, как ушел в небытие этот мерзкий, проклятый день.
        На следующее утро блондинка пришла к нему в палату с большим пакетом фруктов.
        - Простите меня, - пробормотала она, с ужасом разглядывая распухшее и посиневшее лицо Танкована. - Это все из-за моей близорукости. Я разбила очки, а заказать новые не успела.
        У Максима кружилась голова, и он едва ворочал языком.
        - Вы-то как? В порядке? Сильно ушиблись?
        - До свадьбы заживет, - виновато улыбаясь, заверила девушка.
        - Значит, вы не замужем, - машинально констатировал Максим, а про себя подумал:
«Немудрено».
        Блондинка оказалась не страшненькой, но и не красавицей. Про таких говорят: «На любителя». Невысокого роста, худая, с небольшой, едва угадываемой под топиком грудью, с простым, незапоминающимся лицом, которое досадно портила крупная родинка под носом, в тяжелых, излишне строгих очках с узкими прямоугольными стеклами, она была похожа на библиотекаря из провинциального городка, которая стесняется того, что она умнее окружающих, и поэтому заранее боится мужчин.
        - Мне бы хотелось загладить вину перед вами, - произнесла девушка, пристроив пакет с фруктами на тумбочке. - Что мне сделать для этого?

«Исчезнуть», - мысленно ответил Максим, а вслух поинтересовался:
        - Как вас зовут?
        - Татьяна.
        - Вот что, Татьяна. - Он облизал сухие губы и приподнялся на подушке. - Вам не нужно чувствовать себя виноватой. Я не держу на вас зла и не таю обиды. Постарайтесь в будущем не забывать очки, когда выходите из дома. Прощайте.
        Она закусила губу.
        - До свидания. На всякий случай оставляю вам свою визитную карточку. Если что-то понадобится - обращайтесь смело. - Татьяна протянула Максиму прямоугольник плотной, дорогой бумаги цвета кофе с молоком. - Поправляйтесь.
        И девушка ушла.
        - Адвокатское бюро «Глуз энд партнерс», - вслух прочитал Танкован. - Михеева Татьяна, экзекьютив директор… - Он вздохнул и положил визитку на край тумбочки, рядом с пакетом, принесенным блондинкой. - Надеюсь, что адвокаты мне не понадобятся… - Потом скривился и добавил: - Если с работодателем не придется судиться.
        Накануне вечером Максим позвонил Лиснянской. Он едва шевелил губами и, превозмогая слабость и подкатывающую дурноту, пролепетал в трубку:
        - Анна Ильинична… Простите, что подвел вас… Я попал в больницу с переломами и сотрясением мозга… Авария…
        - Ты очень расстроил меня, Танкован, - сухо ответила Лиснянская. - При любом форс-мажоре предупреждать начальство следует незамедлительно. А сейчас уже девять вечера. Я успела приготовить приказ о твоем увольнении.
        - Анна Ильинична! - взмолился Максим. - Не делайте этого, прошу вас! Я не мог позвонить раньше, я потерял сознание!
        - Ты не сознание, ты совесть свою потерял! - тоном капитана Жеглова резюмировала начальница. - Сначала предпочитаешь моему обществу какую-то шибко важную встречу неизвестно с кем, а потом, войдя во вкус, и вовсе плюешь на работу! И все ради чего? Свидание для тебя важнее карьеры? Что на весах, подумай!
        - Вы о чем вообще? - опешил Максим. - Я в больнице! Это легко проверить.
        - Проверю, - пообещала Лиснянская. - И решу, что с тобой делать.
        Морщась от головокружения и подступающей к горлу тошноты, Максим лежал на спине и брезгливо косился на молоденькую медсестру, которая меняла больному судно.

«Чудная профессия, - размышлял он. - Целый день выносить горшки, нюхать фекалии и тыкать клизмой в волосатые задницы. И ко всему, получать за это сущие гроши!»
        Кажется, ему кто-то говорил, что Марго работает дежурной медсестрой в сыроярской больнице. Отличный выбор! Если уж в столице такие вонючие «утки» и такая мерзкая, отвратительная обстановка, то что говорить о провинции! Говно, конечно, везде пахнет одинаково, но все же… Здесь - затхлость и равнодушие, как на конвейере по ощипу кур, а что в Москве - убожество, в Сыром Яру - роскошь.
        Наблюдая за медсестрой, Максим сочувственно вздохнул. Ведь симпатичная девчонка, не инвалид, не изгой, а целыми сутками ковыряется в чужих испражнениях. Вот она с видимым усилием повернула больного на бок и, смочив губку в тазу с каким-то отвратительным настоем, быстро протирает ему промежность. Вонь такая, что глаза слезятся! У этого несчастного, что уже третий день живет жизнью овоща, видимо, нет за душой ни копейки. А родные - хороши! И сиделку не наняли, и сами побрезговали дневать здесь с губкой да с тазиком. Этой молоденькой дурехе посулили сто рублей, и она теперь вынуждена, бледнея от отвращения, мыть и обхаживать кусок дерьма весом в центнер.
        На мгновение Максиму показалось, что прежнюю медсестру сменила другая. Исчезли русые косички и вздернутый нос, пропали, словно не были, крошечные губки и большие зеленые глаза. На их месте появился знакомый образ: темные шелковистые волосы, грустная улыбка, задумчивый синий взгляд.
        Марго!
        Танкован рывком сел в кровати. Маргарита заботливо протирала больному дебелые ягодицы, сморщенную коричневую мошонку, тучные волосатые ноги. Она отжимала губку в воняющий тухлятиной таз, смачивала опять и терла, терла, терла…
        - Тьфу! - не выдержал Максим. - Как была дурой, так и осталась!
        - Что? - не поняла медсестра.
        На Танкована вопросительно уставились большие зеленые глаза. Пухлые губки удивленно приоткрылись, а упругие косички забавно дрогнули.
        - Это… я не вам, - смущенно буркнул он и откинулся на подушке.
        Черт! Померещилось! Сотрясение мозга - коварная штука.
        Максим осторожно потрогал заклеенный пластырем нос и, вздохнув, опустил веки.
        Угроза начальницы не шла у него из головы. Страх потерять престижную и многообещающую работу холодил грудь. Он даже отодвинул на задний план мысли о чудовищном розыгрыше, устроенном Коржом, и о том, как сделать ответный ход.

«Если я окажусь на улице, - с тоской размышлял Максим, - хорошую работу по специальности я найду очень и очень не скоро».
        Он каждое утро с замиранием сердца просматривал в газетах холодные сводки падения производства, разглядывал умирающие кривые капиталовложений, пробегал глазами столбцы с названиями фирм и компаний, сокращающих штат в условиях кризиса, и всякий раз сжимал кулаки: «Мне повезло!.. Как мне повезло!»
        Потерять на ровном месте перспективную работу значило надолго захлопнуть перед собой двери, ведущие в сладкое и вполне реальное будущее. Чтобы не остаться без жилья и без куска хлеба в огромной столице, придется продать мотоцикл и устроиться, скажем, официантом в ночной клуб, что, кстати, тоже непросто. Но главное, ему придется забыть и о карьерном росте, и о возможности разбогатеть. Родители сойдут с ума от стыда. Мэр презрительно фыркнет:
        - Подумать только! Наш самый способный в науке, одаренный юноша стал стриптизером!
        - Официантом, - поправят его.
        - Какая разница? - поморщится глава городка. - Ведь я прочил его в Капицы, в Ландау, в Келдыши…
        - Эйнштейну в молодости тоже было непросто, - попытается кто-то заступиться за Танкована.
        - Но он не танцевал у шеста! - рявкнет мэр. - И не скармливал гамбургеры обкуренным, тупоголовым мажорам!
        Максим сжал зубы. Искушенность циника подсказывала ему, что единственный способ по-настоящему твердо закрепиться на новом месте и сделать первые шаги по служебной лестнице - это закрутить роман с Лиснянской. Противно, конечно, но что делать? Эта пышнотелая дама старше его лет на двадцать и не особо хороша собой. Разумеется, она похотлива, как многие женщины ее возраста, которым не очень везет в личной жизни. А не везет-то лишь потому, что большинство мужчин держатся подальше от целеустремленных, волевых и властных женщин. Ведь на их фоне даже сильный мужчина выглядит не так достойно, как хотел бы.
        Лиснянская явно проявляет интерес к Максиму. Как она сказала? «Ты предпочел моему обществу свидание неизвестно с кем!» Надо же! Ревнует! И не скрывает этого. Напротив, она всячески дает ему понять, что он зависим от нее, что в ее руках стремительный взлет Максима Танкована или его еще более стремительное падение. Поддайся, - внушают ему глаза начальницы, - стань моим пажом, верным сателлитом, и тебя ждет успех. А не захочешь, побрезгуешь, отвернешься - сразу распрощаешься с радужными мечтами, зароешь талант в навоз, станешь неудачником, лузером!
        Выбор между жиголо и безработным для Танкована не дилемма. Он готов осилить и более сложную задачку, которая не решается при помощи готовой формулы. Тут нужно тщательно подбирать и подставлять данные. Он переиграет Лиснянскую. Обведет вокруг пальца, сделает безвольной и слабой. Ведь сильные женщины мечтают стать слабыми, зависимыми. Они ищут мужчину, у которого не стыдно поплакать на плече, с которым не нужно вспоминать о долге, обязательствах и необходимости в напускной жесткости. Они ждут мгновения, когда смогут щедро расплескать всю нерастраченную нежность, любовь и заботу. В такие минуты женщина становится ручной. И счастлива этим. Она весь мир сотрет в порошок ради того, чтобы стать на миг слабой и беззащитной.
        Максим хорошо знает, как можно легко выключить женские мозги и включить порыв, страсть, безоглядное сумасбродство - все то, чем гордятся лирики и что губительно для физика. Все то, что делает человека уязвимым, безвольным и глупым.
        Еще в институте он снискал славу тонкого, хладнокровного сердцееда. Умный, непринужденный в беседе, стройный, сероглазый фон Штыц сводил с ума сокурсниц и даже искушенных женщин так же, как, наверное, юный Анри Мари Бейль покорял сердца зрелых дам, когда еще не был Стендалем и не написал «Красное и черное». Говорят, Мопассан имел ключи от любых женских сердец в неполные двадцать, задолго до появления на свет «Милого друга». Танкован к своим двадцати трем имел связку потяжелее.

«Если вы знаете женскую психологию, если способны даже в бронетранспортере узреть уязвимые места, значит, для вас не существует недоступных женщин», - любил говорить он. И доказывал свои слова на деле. Женщины стали для него чем-то вроде беллетристики - отдыхом, источником любопытных фактов, маленькой, хитроумной головоломкой.
        Он никогда не пасовал перед ними. И уж конечно, не спасует сейчас - когда на карту поставлена его карьера.
        Он одурачит Лиснянскую, сыграет с ней в тройную игру и выйдет из этой игры победителем.
        Молодой человек из провинциального сибирского городка, надеющийся только на собственную хватку и холодный, математический ум, привыкший отвоевывать то, что иным преподносят на тарелочке с рождения, фон Штыц был необычайно, даже болезненно честолюбив. - У кого пульт? - Один из соседей Максима по палате - лысеющий, потный здоровяк в тугих тренировочных брюках и грязной майке - приподнялся на койке. -
        Сделайте погромче! - Он кивнул в сторону древнего двадцатидюймового телевизора, привинченного металлическими кронштейнами к стене под самым потолком.
        Другой сосед - сухонький, благообразный старичок с аккуратно, по-профессорски подстриженной бородкой - пошарил рукой рядом с собой и, обнаружив пульт, со вздохом наставил его на телевизор. - И охота вам эти страшилки смаковать! Убийства, грабежи, насилие… Будто собственных напастей в жизни мало!
        - Ты не догоняешь, папаша! - оскалился здоровяк. - Когда видишь, сколько людей вокруг в полном дерьме, начинаешь сознавать, что у тебя самого еще все не так уж плохо!
        Серьезная, миловидная девушка на экране обрела голос:
        - …во время обыска в кабинете ректора обнаружено еще четыре конверта с деньгами на общую сумму триста тысяч рублей.
        - Попался, сучок! - Первый сосед злорадно потер руки. - Сволочь профессорская! - Он повернулся к старичку и пояснил: - У меня племянница в этом году поступала в университет. Срезали на диктанте, гады!
        - Я сам преподаватель, - откликнулся тот. - И знаю точно: у нас в институте мздоимства нет и никогда не было.
        - Это потому, что у вас институт, наверное, задрипанный, - весело предположил здоровяк. - Ботанический. А в нормальные институты, где учат на юристов и разных экономистов, без денег лучше не соваться.
        - …угрожая ножом, отобрал у молодого человека мобильный телефон, - продолжала девушка в телевизоре. - Патрульная группа по горячим следам задержала грабителя. Им оказался нигде не работающий житель Узбекистана Бахтиер Хаитов…
        - Развели нечисть! - прорычал здоровяк. - Наплодили всех этих гастарбайтеров и прочую шушеру, а потом удивляются, что людям житья не стало! Вот у меня знакомый…
        - А может, ваша племянница просто много ошибок наделала в диктанте? - задумчиво перебил старичок.
        Сосед повернулся к нему и насмешливо скривил губы:
        - Да она пограмотнее нас с тобой будет.
        Максим не удержался и громко фыркнул.
        - Ты чего там хрюкаешь, герой? - нахмурился здоровяк.
        - …по проспекту Андропова обнаружен труп мужчины с огнестрельным ранением груди, - сообщила телеведущая.
        Танкован похолодел. Улыбка разом сползла с его лица. Не мигая, он уставился в тусклый экран.
        Камера равнодушных хроникеров поползла по уже знакомой ему тахте, круглому столу с двумя деревянными стульями, бельевой тумбе, старому телевизору, в котором по-прежнему стонала от ласк обнаженная дива, и наконец зафиксировалась на окровавленном теле, распластанном на полу.
        - Уже установлено, что убитый - некто Теодор Свирский, - спокойно продолжала журналистка. - По свидетельству экспертов, он был застрелен примерно в четырнадцать часов из пистолета импортного производства. О погибшем известно, что две недели назад он прибыл в столицу из небольшого сибирского городка и снимал в Москве двухкомнатную квартиру, в которой и был убит. Тело обнаружила хозяйка жилья во время очередного визита. Ведется следствие…
        У Максима потемнело в глазах. «Свирский!.. С огнестрельным ранением!.. Из небольшого сибирского городка!..» Выходит, это не мистификация, не розыгрыш! Незнакомец, прибывший совсем недавно из (в этом нет ни малейшего сомнения!) Сырого Яра, спешил сообщить Танковану нечто важное о его родителях, но был застрелен в съемной квартире, куда Максима угораздило приехать (подумать только!) через пятнадцать минут после убийства! Вероятно, преступник или преступники еще были где-то рядом! Возможно даже, он видел их во дворе или на лестнице!..
        - Предполагаемого убийцу запомнили многочисленные свидетели в подъезде и во дворе дома, - объявила девушка с экрана. - С их слов составлен фоторобот киллера. Вглядитесь в его лицо. Быть может, он сейчас среди вас!..
        Увидев свой собственный портрет, выплывший под потолком больничной палаты, Максим рухнул на подушку. Горло сдавил спазм. Он чувствовал, что близок к помешательству.
        Чудовищно! Невообразимо! Произошло то, чего он боялся. Его подозревают в убийстве! Ему ни за что не объяснить ищейкам из розыска, каким ветром скромного программиста в разгар рабочего дня занесло в незнакомую квартиру к неизвестному гражданину, да еще в тот самый момент, когда в того разрядили пистолет иностранного производства! Они непременно допросят Лиснянскую, и та с удовольствием сообщит, что «Танкован всегда вызывал у нее подозрения, а в тот день - особенно, поскольку так спешил на якобы важную встречу, что даже отказался от обеда»! Милиции не составит труда выяснить, что Свирский утром приезжал к Максиму и они о чем-то долго беседовали во дворе. Тот же дворник-таджик… военнопленный - и подтвердит. Кто их знает, о чем говорили! Может, о жизни, а может, и о близкой смерти. Все против него. А еще - Сырой Яр! Свирский прибыл в Москву из города, в котором Максим родился и вырос.
        В такие совпадения милиция не верит. Танкована арестуют, а искать настоящего убийцу никто не станет. Еще бы! Они всегда ищут там, где светло. А тут - готовый подозреваемый, на блюдечке, с кучей улик! Зачем расследовать преступление, если под рукой козел отпущения! Стоит только Максиму попасть им в руки, они найдут способ списать на него все грехи. Еще и парочку нераскрытых убийств повесят в придачу. Он читал где-то, как розыск и следствие выполняют план. Здесь все средства хороши, лишь бы кривая показателей скакнула вверх.
        - Убийца скрылся с места преступления на мотоцикле, - доверительно сообщила ведущая, сменившая на экране Максимову физиономию. - Введенные в городе планы
«Перехват», «Черный коршун» и «Петля» пока не дали результатов.
        У Танкована бешено колотилось сердце. Он и не подозревал, сколько вероломных и хитроумных ловушек с грозными названиями было расставлено по всей Москве для его поимки. Это просто удача, что он попал в ДТП. В больнице его вряд ли станут искать. А еще хорошо, что у него разбито лицо. По крайней мере, сейчас трудно обнаружить сходство с фотороботом.
        - Я всегда говорил, - злорадно пробасил сосед в тренировочных брюках, - что на мотоциклах гоняют или убийцы, или самоубийцы. - Он повернулся к Максиму и оскалился: - Присутствующие - тому явное подтверждение.
        - А вы, молодой человек, согласны? - поинтересовался старичок с профессорской бородкой. - Неужели вам не страшно, что когда-нибудь на вас наклеют ярлык убийцы?
        Танкован испуганно скосил глаза в его сторону и, облизав пересохшие губы, промямлил:
        - Страшно…
        - Или самоубийцы! - хохотнул здоровяк. - Он ведь и ту девчонку очкастую мог угробить, и сам угробиться!
        - Подумайте об этом, молодой человек, - не унимался старичок. - Не будите лиха, пока оно тихо. Жизнь может так вас подставить, что потом вовек не отмоетесь. Будете ходить и доказывать, что вы не убийца.

«Если бы он только знал, насколько прав!» - подумал Максим.
        Противно заверещал мобильник. Этот мерзкий ринг-тон он ставит на телефонные номера женщин, с которыми расстался.
        - Ты бы сменил мелодию, - посоветовал здоровяк. - А то как железом по стеклу! Надо считаться с соседями.
        Танкован поспешно схватил с тумбочки трубку.
        Звонила Светка, та самая безмозглая извращенка, с которой он попрощался вчера утром в общежитии МИФИ.
        - Тебе чего? - буркнул Максим.
        - Штыц! - Голос девушки звенел. - Значит, ты считаешь возможным унижать меня, втаптывать в грязь, называть «пещерой неожиданностей»? Мнишь себя героем-любовником, да, игрец на душах?
        Танкован поморщился. Меньше всего ему сейчас хотелось выяснять отношения с бывшими подружками. Но Светку прямо-таки распирало от злости. До нее, наконец, дошло, что он ее бросил. Аж на следующий день дошло. Для бестолковой погремушки - очень быстро.
        - Тебе хочется реванша? - насмешливо спросил Максим.
        - Очень! - призналась Светка.
        - Валяй, - разрешил он. - Выпаливай все свои гадости, если тебе от этого легче.
        - А ты все-таки глуп, Максик. Надеешься отделаться малой кровью?
        - А тебя успокоит только большая? - устало поинтересовался тот. - Сколько ее нужно для твоей уязвленной гордости? Море?
        - Сойдет и лужа, - развязно заявила девушка. - Не больше той, чужой, что ты уже пролил!
        У Максима стукнуло сердце.
        - Ты о чем, крошка?..
        - Я видела твою физиономию в криминальных новостях, - с нескрываемым злорадством призналась Светка. - Тебя ищет милиция, дорогой. Полагаю, само провидение дает мне шанс поквитаться с тобой. За всех обманутых женщин.
        - Мне инкриминируют двоеженство? - Максим постарался придать голосу ироничную небрежность.
        - Тебя подозревают в убийстве, подлец! - отрезала девушка.
        - Ты, видимо, крошка, окончательно утратила то, что в шутку называли твоими мозгами.
        - Чтобы сопоставить факты, много мозгов не требуется! Твоя физиономия, твоя одежда, да еще и мотоцикл! Не ерничай, Максик! Я знаю, что это ты - убийца! Кроме того, я хорошо запомнила твое вчерашнее откровение. По сути, ты во всем признался.
        - В чем же? - весело поинтересовался Танкован, лихорадочно соображая, как себя дальше вести с этой истеричкой.
        - В том, что ты способен убить человека! - выпалила та. - Застрелить из пистолета! Забыл?
        - Ты сумасшедшая, Светка. - Максим включил интимные нотки. - И всегда мне этим нравилась. На самом деле хорошо, что ты позвонила. Сам бы я еще долго одергивал руку от телефона. А все мой дурацкий характер! Я понимаю, что незаслуженно обидел тебя, девочка. Знаешь, последние сутки я не нахожу себе места, думая о нас… о том, что ты, наверное, права… хоть мне и трудно в этом признаться… «наш роман - волшебная книга»… мне, физику, приходится признать победу лирика… твою победу надо мной, Светик… ведь ты заставила меня поверить в любовь…
        - Заткнись! - В трубке было слышно, как у девушки стучат зубы - то ли от волнения, то ли от злости. - Заводи эту пластинку другим дурочкам! А я звоню в прокуратуру!
        - Звони, милая, - печально разрешил Максим. - Там хорошо знают, что мужчина, бросивший женщину, потом долго мерещится ей повсюду - и на улице, и на экране телевизора.
        Он чувствовал, что блефует неумело, что выдает себя с ног до головы, но никак не мог придумать правильный ход. Правая его лопатка была прочно прижата к полу, а левую он из последних сил удерживал на весу, демонстрируя противнику, что не побежден. Это самое скверное положение в борьбе. Противник входит в раж, ему остаются считаные мгновения до чистой победы, а у поверженного только два пути: опустить вторую лопатку и уповать на милость победителя, или… выкручиваться до последнего, а проиграв, все равно оспаривать поражение.
        - Звони, - повторил Максим уже более решительно. - Но учти: завтра, когда твой нелепый наговор станет очевидным, я подам на тебя в суд за клевету. Адвокат, представляющий мои интересы, - из конторы «Глуз энд партнерс». Почитай о них в Интернете, дорогая. Они позаботятся, чтобы клеветницу, наветчицу отчислили из института и вдобавок отсудят у нее кучу денег!
        - Хорошо, что ты заговорил о деньгах, - спокойно перебила Светка. - Я не настолько кровожадна, чтобы упечь тебя в тюрьму лет на двадцать. Сойдет, если ты пострадаешь финансово. Но выбирать - тебе.
        - Ты просто шлюха! - вырвалось у Максима.
        - Нет, - усмехнулась в трубку девушка, - я - «пещера неожиданностей». - Она цокнула языком от удовольствия: вторая лопатка прижата к полу. - Даю тебе два дня, Максик. Мне нужно десять тысяч долларов. Два дня без напоминания. По умолчанию - звонок в прокуратуру. Пока, милый. - И она нажала «отбой».
        Максим бессильно уронил руки на одеяло. Вот тебе и девочка-лирик!
        Месть обманутой, уязвленной женщины жестока, безрассудна и потому плохо просчитываема. Любящая или мстящая, страстная или ненавидящая - женщина всегда за гранью координат, потому что невидимый тумблер ее разума уже давно в положении
«off».

«В отличие от тебя, Максик, она не блефует, - с горечью констатировал он сам себе. - И через два дня позвонит во все правоохранительные структуры, которые только найдет в телефонном справочнике. А заодно - на телевидение, в редакции газет и на всякий случай для верности - в Администрацию Президента. Дело скверно, фон Штыц. Совсем скверно…»
        В палату впорхнула та самая медсестра, что четверть часа назад подмывала больного на соседней койке.
        Она жизнерадостно тряхнула русыми косичками, вытаращила на Максима зеленые глазищи и сообщила бодрым голоском:
        - Танкован! К вам пришли. Из милиции…

5
        - Антиох! - взвизгнула Маргарита.
        Седая лохматая голова вздрогнула за ширмой, и на медсестру испуганно зыркнули быстрые глаза. Через мгновение матовые створки раздвинулись, и на середину комнаты выползло косматое чудище в синей больничной пижаме и рваных шлепанцах.
        - Я чуть сознание не потеряла от испуга! - всплеснула руками девушка, едва переводя дух. - Что ты здесь делаешь? Почему не в палате? Я тебя спрашиваю, Антиох!
        - Я здесь… беседую с покойным, - медленно ответил тот.
        Ему, наверное, было под шестьдесят. Странный человек без возраста и без фамилии. С длинными пепельными космами, иногда убранными назад в хвост, а чаще просто - свалявшимися и небрежно рассыпанными по плечам, неряшливой седой бородой, с землистым лицом, похожим на обугленный пергамент, и ясными, умными глазами непонятного цвета, он походил на паломника или горестного скитальца из былинных сказок. У него даже имя было подходящее - какое-то древнее, то ли греческое, то ли славянское.
        Высокого роста, широкоплечий, с огромными, жилистыми ручищами, он выглядел скорее устрашающе, чем жалостливо. Впрочем, в городке его никто не боялся, а многие даже подтрунивали над косматым чудаком с добрыми глазами и странноватыми речами.
        Маргарита считала Антиоха забавным, добрым и, как многие в Сыром Яру, называла его на ты. Он же, напротив, выкал всем без исключения, даже пятилетним малышам.
        Антиох имел обыкновение говорить витиевато, образно, с каким-то лишь ему одному известным подтекстом. Это - в те дни, когда он был словоохотлив. Но бывало, чудак уходил в себя, замыкался, становился молчаливым и даже угрюмым. Его резкие перепады настроения, странности в поведении и в одежде, глубокомысленные, почти дидактичные речи в совершенно обыденных ситуациях закрепили за ним славу «слегка тронутого», «чуть шизанутого», «пыльным мешком по голове трахнутого» бездельника.
        Сколько Маргарита его помнила, он никогда нигде не работал. Летом жил в вагончике рядом с сельскохозяйственными угодьями, а зимой находил приют в маленькой пристройке к часовне на заднем дворе городского храма. Каким образом этот странный бородач добывал себе кусок хлеба - оставалось загадкой. Иногда Антиох попрошайничал на паперти, но чаще, как он сам любил выражаться, «просил милостыню у природы». Косматый чудак бродил по лесу в поисках «целебных корешочков и лекарственных травушек», а также собирал «ягодки, грибочки, орешки, взращенные Богом там, где и человек-то, наверное, не ступал».
        В больницу Антиох попал неделю назад с диагнозом «острое пищевое отравление». По его собственному признанию, он «налупился грибочков», и один из них, видимо,
«оказался отступником».
        - Он притворился съедобным, - объяснил бородач врачу. - Даже грибы умеют притворяться, не только люди. С виду - обычный боровичок, а душа - поганистая. И с такими грибочками, как с людьми: пока не отравишься - не поймешь, что внутри.
        Маргарита заморгала, полагая, что ослышалась.
        - С кем… ты беседуешь?
        - С покойным. - Антиох задумчиво почесал бороду. - Понимаете, душа страдальца еще какое-то время будет здесь. - Он обвел ручищами палату. - Ей нужно высказаться, пока есть время.
        - Ты разыгрываешь меня?
        - Ну что вы… - Он покачал косматой головой. - И в мыслях не было. Я нарочно удрал сюда втайне от всех, чтобы побыть наедине… Если меня сегодня выпишут днем, то вечером на службе успею поставить свечку. И записочку подам об упокоении новопреставленного Михаила.
        - Михаила?.. - растерянно пробормотала Маргарита. Перед глазами всплыла табличка, еще вчера вечером висевшая в ногах больного: «М. Струковский, 1948 г. р. Аневризма аорты». - Откуда ты знаешь его имя?
        Антиох пожал плечами.
        - Он мне сам сказал…
        - Кто? - Маргарита не верила ушам.
        - Убиенный Михаил.
        Девушка почувствовала, что пол уходит из-под ног.
        - Откуда… С чего ты взял, что он был убит?
        - Он мне сам сказал, - тем же тоном повторил Антиох и как-то несерьезно, по-детски, сложил трубочкой губы, едва различимые в густых зарослях бороды.
        Маргарита не знала что и думать. Если имя умершего этот странный человек мог подсмотреть где-нибудь в журнале дежурств или в медицинской карте, то про убийство - чистый блеф! Может, он провоцирует ее? Может, ему посоветовала так поступить Тамара Игнатьевна? Но откуда старшая медсестра могла знать, что Маргарита появится сегодня в ПИТе? И почему она выбрала для своих сомнительных игр самого странного и самого непредсказуемого пациента отделения?
        - А… как он был убит? - сама не понимая зачем, спросила девушка.
        Вместо ответа бородач грузно опустился на корточки и достал из-под тумбы оборванный конец электрического провода.
        - И ты знаешь… кто убил? - Маргарита чувствовала, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. Она почему-то была уверена, что Антиох стушуется от этого вопроса.
        Но тот простодушно пожал плечами:
        - Знаю.
        - Кто? - выдохнула медсестра.
        - Не могу сказать, уж извините великодушно.
        - Да что же это такое! - воскликнула Маргарита. - У меня ощущение, что ты играешь со мной в какую-то странную и жуткую игру. Пугаешь меня, интригуешь и дразнишь! Если ты откуда-то знаешь… если по какой-то причине… пусть, даже сверхъестественной… тебе известно, кто убийца, - так назови его!
        - Простите, если невольно явился причиной вашего волнения, - сокрушенно покачал головой Антиох. - Видит Бог, я этого не хотел. Просто… вы застали меня здесь за таинственным и даже интимным занятием и принялись задавать вопросы. Я растерялся и честно на них ответил. Но есть вещи, о которых я не могу рассказывать. Надеюсь, вы поймете меня и не станете упорствовать.
        - Пойму тебя? - расширила глаза Маргарита. - Есть вещи, которые я не могу понять.
        - Это не удивительно, - развел он руками и, заметив, что медсестра вспыхнула от такой неучтивости, поправился: - Мы, люди, очень многого не понимаем. Нам не дано…
        - Возможно, - кивнула девушка. - Но разве не правильно, не естественно назвать людям имя убийцы? Разве не справедливо разоблачить его и наказать?
        - Справедливо? - задумчиво переспросил бородач. - Что мы знаем о справедливости? С точки зрения грибочка, который я сорвал и бросил в лукошко, с ним поступили несправедливо. Он даже взял и попытался отомстить. Но ведь мне и в голову не придет, что я отравился, потому что был не прав по отношению к грибочку. Верно? Я буду думать, что просто не отличил добрый плод от дурного.
        - При чем здесь грибочки? - нахмурилась Маргарита.
        - Мы ничем от них не отличаемся, - развел руками Антиох. - У грибочка - своя справедливость, у человека - своя. И каждый считает, что прав.
        - Какая еще справедливость может быть у грибочка?
        - Во-от! - протянул бородач, подняв указательный палец. - Вы смеетесь, потому что уверены, что у низших существ не может быть понятий о справедливости. Им попросту не дано. И вы, конечно, правы. Но почему же вы не допускаете, что кто-то точно так же может смеяться над нами?
        - Понятно, - покачала головой медсестра. - Ты сейчас витиевато толкуешь про Высшую справедливость?
        - Ага, - просиял Антиох. - Спасибо, что поняли меня. Грибочки никогда не смогут жить по человеческим законам, а люди все-таки должны стараться жить по законам Божьим.
        - То есть ты предлагаешь дожидаться Высшего суда, правильно? - Маргарита засунула руки в карманы халата. - А суду земному убийцу не предавать? И это будет по-настоящему справедливо, так?
        - Бог сам управится как нужно, - серьезно ответил бородач. - И мы не должны лезть в Его дела. Без воли Божьей и волос ни с чьей головы не упадет.
        - А если завтра окажется, что убийцу и без тебя вычислили, поймали и предали суду - тогда как?
        - Значит, так надо. Значит, такова Его воля.
        - Скажи, а ты не думаешь, что если каким-то образом тебе было дано узнать имя убийцы - то это и есть воля Божья? Может быть, ты - инструмент этой воли?
        - Не-ет, - протянул Антиох и погладил ручищей бороду. - Человеку не дано слышать небо. Высшая справедливость вершится без нашего участия. - Он вдруг оживился. - Судите сами: вот я, например, живу как живется, не ропщу, не жалуюсь. Бывает, покушаю всласть, а бывает - и крошки во рту не оказывается. Но я считаю, что все это - справедливо. У меня нет выбора, и я этому рад. Небо все решает за меня.
        - Ты говоришь: нет выбора? - задумчиво переспросила Маргарита. - А мне кажется, Бог всегда нам его дает. - Она тряхнула головой. - Ты говоришь: человеку не дано слышать небо? А что, если он просто глух? И что, если небо молчит?.
        Антиох вздохнул и шаркнул тапочкой по линолеуму, рисуя ногой невидимые значки. Он и впрямь был похож на ребенка, только - большого, косматого и седого.

«Зачем я его пытаю? - подумала Маргарита. - Что толку с того, если он даже и назовет имя? Я же не пойду в милицию или к заведующей со словами: вот, мол, вам убийца, мне указал на него Антиох из восьмой палаты, а тому, в свою очередь, все известно от самого покойного!»
        Кроме того, где гарантия, что бородач не ошибается, что он вообще в своем уме? Этот чудак мог запросто все выдумать: и разговор с призраком, и имя убийцы. Хотя… Откуда-то ведь он узнал про вырванный шнур!..
        - Если я вам скажу, кто расправился с новопреставленным Михаилом, - будет только хуже, - словно прочитав ее мысли, пробормотал Антиох. - Вы не поверите, а если поверите - расстроитесь и в сердцах наломаете дров. А вот все прочие в этой больничке уж точно не поверят моим словам. Здесь нужен настоящий свидетель, авторитетный и беспристрастный. Такой, как старина Битюцкий…
        Маргарита вздрогнула.
        - А при чем здесь Битюцкий? - настороженно спросила она.
        Не переставая чертить тапочкой на полу загадочные иероглифы, бородач пожал плечами:
        - Просто если почтенный господин все равно уж бродил вечером по отделению, то наверняка мог видеть убийцу. Даже непременно видел. - Антиох шмыгнул носом. - И уж ему-то обязательно поверят. Не то, что мне…
        - Битюцкий в операционной, - сказала Маргарита. - Утром ему стало плохо с сердцем. Разве не знаешь?
        Бородач удивленно поднял на нее глаза.
        - Н… нет, не знаю. Когда же это случилось?
        - Еще до обхода. - Маргарита покачала головой. - Если ты не в курсе, значит, давненько здесь ошиваешься.
        - Давненько, - простодушно согласился тот. - Новопреставленный Михаил не хотел, чтобы я ушел, не дослушав его…
        - Забавно… - Маргариту так увлек этот разговор с необычным и странным пациентом, что она не заметила даже, как отступила слабость, мучившая ее все утро. Голова прошла, исчезла противная сухость во рту, и лишь глаза все еще слегка слезились от усталости. Она забыла, что собиралась позавтракать и выпить кофе, она забыла даже, зачем пришла в палату интенсивной терапии.
        - Я требую адвоката и представителя парламентского комитета по правам человека! - донеслось до нее из коридора.
        - Ой! - Девушка испуганно закрыла ладонью рот. - Мне нужно срочно поставить больному капельницу и начинать процедуры! - Она бросилась к кровати, на которой еще вчера лежал, подключенный к аппарату искусственного дыхания, Михаил Струковский, и схватила металлическую стойку с пустой пластиковой бутылью в держателе. - Антиох! Здесь посторонним находиться не положено. Немедленно отправляйся в палату! И можешь уже переодеваться - твои документы на выписку готовы!
        Они покинули ПИТ одновременно: высокий лохматый чудак и стройная, хорошенькая медсестра.
        - Кстати, а что ты делал за ширмой? - на ходу спросила Маргарита.
        - Мне просто хотелось постоять там, осмотреться, - не сбавляя шага, объяснил бородач и доверительно добавил: - Ведь за ширмой какое-то время прятался убийца…
        Диалог с косматым Антиохом не шел у нее из головы весь день. Маргарита ставила уколы, делала клизмы, готовила полоскания и прогревания, возилась с ингаляторами и капельницами и неотступно думала о странностях этого разговора. Она никогда не умела логически мыслить, анализировать и просчитывать, но зато обладала другим талантом - способностью чувствовать, слышать и думать сердцем. Она верила в порыв, в озарение и считала главными своими подсказчиками душу и сердце.
        И сейчас ее невидимые суфлеры твердили ей: Антиох не лжет, возможно, он в самом деле наделен сверхъестественным даром понимать запредельное, поэтому и выглядит в глазах людей чудаком. А значит, все - правда: и вырванный шнур, и прячущийся за ширмой убийца! Выходит, когда Маргарита меняла раствор в капельнице, он мог находиться там, в полутемной палате, прямо у нее за спиной! От таких мыслей просто мороз по коже подирает! Но вот загадка: каким образом неизвестный злодей проник в ПИТ, оставшись незамеченным? Любой, зашедший в отделение терапии через основной вход, непременно обнаружил бы себя. Уж мимо стола дежурной медсестры по гулкому пустынному коридору никак бы не проскочил! Значит, преступник воспользовался служебным лифтом. Его двери как раз в двух шагах от ПИТа. Или же… (нет, в такое просто невозможно поверить!)… убийца - кто-то из пациентов отделения!
        Маргарите стало страшно. Как можно спокойно работать, если отныне, заходя в ту или другую палату, она невольно станет присматриваться к больным, подозревая каждого из них в жутком преступлении? Если вместо того, чтобы успокаивать себя, беря пациента за руку, чтобы ввести внутривенную инъекцию, она будет думать, не эти ли пальцы вырвали из сети провод питания в ПИТе?
        В два часа в коридоре возникло заметное оживление. Двери служебного лифта распахнулись, и двое санитаров выкатили на каталке пациента, накрытого до подбородка белой простыней. Один из медбратьев держал над головой пластиковый мешочек, из которого по трубке, подсоединенной при помощи канюли к руке больного, бежал раствор. Высокий худощавый врач в голубом хирургическом костюме вышел из лифта и, опередив санитаров, поспешно распахнул перед ними дверь в палату интенсивной терапии:
        - Сюда, сюда… Быстренько… - скомандовал он. - Подсоедините его к приборам и проверьте работу компьютера. - А потом уже громко и раздраженно крикнул в глубь коридора: - Где, черт подери, дежурная сестра? Почему, мать вашу, опять никого нет возле ПИТа?
        Маргарита оставила больного с кружкой Эсмарха в процедурной и со всех ног бросилась на зов.
        - Ты, что ль, опять? - Врач подозрительно оглядел ее с головы до ног. - Совсем худо в отделении с нормальным персоналом?
        - Я распишусь в журнале, - она запыхалась то ли от бега, то ли от обиды, - и все проконтролирую, можете не волноваться.
        - Волноваться? - насмешливо переспросил хирург. - Мне-то чего? Расписывайся на здоровье и хоть всех больных истреби поодиночке! Было наше - стало ваше. - С этими словами он сунул ей под нос журнал с раскрытой, но еще не заполненной страницей. Сверху, над пустыми колонками, значилось имя нового пациента палаты интенсивной терапии: «Битюцкий А.А., время поступления 14.06».
        Маргарита ахнула.
        Ее вчерашний спаситель теперь занял место «новопреставленного Михаила».
        Прихватив журнал, она заглянула в палату. Проворные санитары возились со стариком, который, похоже, пребывал в коме или просто еще не отошел от наркоза. Сейчас, при свете двух мощных ламп, подчеркивающих бестелесный овал лица, алебастровую бледность худых плеч и впалой груди, уже облепленной электродами и прикрытой паутиной проводов, он опять напомнил Маргарите привидение. Пушистые, бесцветные волосы растрепаны, тонкие, прозрачные губы сжаты в едва различимую капиллярную линию, тонкий, точно хрустальный, нос заострен - бесплотный образ, временно задержавшаяся на подушке душа!
        Девушка почувствовала знакомый горьковатый привкус во рту. Сейчас ей станет дурно от страха, отчаяния и усталости. Перед глазами уже поплыли зеленоватые круги с коричневыми ободками.
        В ПИТе новый пациент! И все, словно сговорившись, беззастенчиво намекают ей, что она станет виновницей его гибели! Господи! Неужели этому беспомощному старику, великодушно пришедшему ей на помощь минувшим вечером, теперь уготовано повторить печальную судьбу Струковского?! Неужели он тоже умрет непонятной смертью, а в его бесцветных, потухших глазах застынет ужас и отчаяние брошенного в бездну человека?
        - Включи электрокардиограф и проверь монитор! - раздраженно бросил ей один из санитаров - упитанный, но бойкий коротышка в синих льняных штанах, выглядывающих из-под халата.
        Маргарита кинулась выполнять.
        Зеленый экран осциллографа заморгал и через мгновение выдал синусоиду, послушно скачущую под ударами сердца Битюцкого. Оно бьется! Сильно, ярко, отчетливо.
        Почему-то эта кривящаяся линия на мониторе успокоила Маргариту. Она будто бы получила видимое, осязаемое подтверждение того, что жизни старика ничто не угрожает.
        - Счастливо оставаться! - крикнул ей на прощание коротышка, увлекая своего товарища к лифту. - Мы свое дело сделали.
        - Он выкарабкается? - Глупо было спрашивать об этом санитара. Да и вообще нелепый вопрос. Не медицинский. Но Маргарите очень хотелось, чтобы эти двое, бросающие ее один на один с умирающим, беспомощным человеком, хотя бы кивнули в ответ.
        - Здесь ведь как… - Коротышка весело щелкнул пальцами. - Может, выкарабкается, а может, и нет! Фифти-фифти! - И он хохотнул.
        Когда за ними бесшумно сомкнулись железные двери лифта, девушка вздохнула и склонилась над столом.
        Компьютер выбросил на черное поле знакомые желтые таблицы и красную мигающую рамку контроля. Давление - сто пять на семьдесят. Частота сердечных сокращений - шестьдесят ударов в минуту. Уровень кислорода в крови…
        Если хоть один из этих показателей упадет ниже нормы, компьютер подаст сигнал - тот самый, противный пищащий звук, увы, уже знакомый Маргарите.
        Сверяясь с данными на экране и стараясь унять нервную дрожь в руках, она заполнила нужные столбцы в журнале, потом отрегулировала «мышью» громкость сигнала тревоги до отметки «мах» и отправилась в палату.
        Битюцкий неподвижно лежал на спине, облепленный датчиками и по пояс накрытый простыней. Если бы не включенные, моргающие мониторы за стеной - можно было с уверенностью сказать, что он уже умер. Маргарита достала запутанный в проводах крошечный пульт с кнопкой вызова медсестры и положила его под левую руку больного. Если старик придет в сознание и ему что-нибудь потребуется, достаточно лишь пошевелить пальцем - на основном посту зазвучит зуммер сигнала, и она со всех ног бросится на помощь.
        А сейчас ей нужно возвращаться в процедурную комнату. Уколы, прогревания, капельницы, клизмы… По дороге - заскочить в ординаторскую. В конце концов, состояние больного должны контролировать врачи, а не медсестры. Только бы старик выкарабкался! Только бы пошел на поправку! Еще одной смерти она просто не выдержит!
        К четырем часам Маргарита извела себя настолько, что, едва дотащив ноги до основного сестринского поста, без сил опустилась на стул, вытянула вперед руки и уронила на них голову. Чертовски хотелось спать! Голова была тяжелой, и в ней глухим рефреном звучал голос Антиоха, не обычный - спокойный, с полудетскими нотками, а взволнованный и хриплый: «Я вам скажу, кто расправился с новопреставленным Михаилом! Скажу, кто прятался за вашей спиной в полумраке палаты! Но вряд ли вам от этого станет легче! Наоборот, станет только хуже, еще мерзопакостнее станет на душе!» Голос удалялся, становился тише, слова превращались в невнятные созвучия, сливались в одно долгое, едва различимое эхо:
«Сказа-ать? Сказа-ать? Назва-ать фами-илию? Тогда слу-ушайте! Во-от она-а…»
        - Байкалова!
        Маргарита вздрогнула и подняла голову, испуганно моргая. «Градусник» на стене показывал четверть пятого. Когда она успела задремать?
        Тамара Игнатьевна склонилась над столом, как стойка душа над ванной. На ее губах играла нехорошая улыбка.
        - Байкалова! - повторила она насмешливо. - Опять спишь на рабочем месте! Прелестно… У нее больные дохнут как мухи, а ей все нипочем!
        - Что? - Девушка никак не могла стряхнуть с себя липкую, приставучую дремоту. - Больные?.. Еще кто-то умер?
        - А тебе одного мало? - с издевкой поинтересовалась старшая медсестра.
        - Простите… - Маргарита потерла пальцами виски. - Мне просто… Я немного устала, но сейчас же приведу себя в порядок.
        - Надеюсь, - хмыкнула «вобла». - Ты, девонька, хоть, возможно, и последние дни, но все-таки еще работаешь в больнице! Ты пока еще медик, понятно?
        - Понятно.
        Тамара Игнатьевна выпрямилась и сложила руки на груди.
        - Довожу до твоего сведения, Байкалова, что я в надлежащей форме доложила руководству подробности вчерашнего происшествия…
        - Откуда вам знать подробности? - глухо спросила Маргарита.
        - Доложила в надлежащей форме, - повторила «вобла» металлическим голосом. - И главный врач считает, что степень твоей вины должны определить правоохранительные органы. - Она торжествующе подняла бровь. - Мы уже сообщили обо всем куда следует. А это знаешь чем пахнет? Это пахнет не только увольнением, но и тюрьмой!
        Последнее слово старшая медсестра произнесла раскатисто и громко, поиграв костлявыми пальцами перед самым носом девушки, чтобы та почувствовала, что это
«рь-рь-рь» и в самом деле скверно пахнет.
        Маргарита опустила глаза и отвернулась.

«Если бы я хотел тебя проучить, - вспомнила она жаркий шепот врача Журналова, - то сыграл бы по-крупному. Так, чтобы тюрьмой запахло. Например, спер бы у тебя весь промидол. В ответе - ты да Игнатьевна. Но она - баба ушлая, без мыла выкрутится. Вот и расхлебывала бы ты все одна, девонька…»
        - Между прочим, - «вобла» понизила голос, - на зоне тебе уже не дадут кочевряжиться и морду воротить, как ты это делаешь. Тебя там быстренько оприходуют. Со всеми бабами переспишь как миленькая!
        Маргарита молчала, стиснув зубы.
        - Иди, умой рожу! - снова перейдя на повышенный тон, приказала Тамара Игнатьевна. - И не проспи вечерние процедуры! - Она снова хмыкнула и, развернувшись, зашагала прочь.
        Девушка проводила ее долгим мученическим взглядом и устало запустила в волосы пятерню.

«Что со мной и за что мне все это? Похоже, меня подставили самым отвратительным образом! Самое печальное, что мне придется расхлебывать эту кашу до дна.
        В мое дежурство случилось непоправимое - умер человек, но одной беды мало! Мне предстоит доказывать, что эта смерть - не моих рук дело! Наверное, мама права и я неудачница! Все самое худшее, самое жуткое, что могло когда-нибудь со мной произойти, уже происходит!»
        На самом деле, она ошибалась.
        Все самое худшее и самое жуткое было еще впереди.
        В сумочке громко разрыдался Мартынов, безответно призывая свою любимую откликнуться и вернуться. Маргарита вздрогнула, достала телефон и, не веря своим глазам, уставилась на дисплей.
        Звонил оперуполномоченный городского УВД Александр Михайлович Корж. Сашка Корж! Делал он это нечасто, тем удивительнее показалось ей совпадение: ведь она только что собиралась позвонить ему сама.
        - Ты где? - холодно поинтересовался милиционер, даже и не подумав поздороваться. - Дежурство еще не закончилось?
        - Сашка! - В голосе девушки было столько неподдельной радости, что ее собеседник невольно сменил тон и даже буркнул «привет». - Я заканчиваю в восемь, если Женька не опоздает… А потом еще… Я сама хотела… Как хорошо, что ты позвонил! Ты меня искал?
        - Искал, - подтвердил Корж и добавил после паузы: - Я у тебя дома, Марго.
        - Что-то случилось? - встревожилась та. Руки вдруг ослабели, а в голове роем пронеслось: «Антошка?! Мама?!..» - Говори, не тяни!
        - А просто так я зайти не могу? - Голос в трубке хрустнул обидой.
        У Маргариты опустились плечи.
        - Прости, Саша. Я сегодня какая-то… дерганая. Одно на другое. - Она вздохнула. - Конечно, можешь заходить когда хочешь. Тебе в нашем доме всегда рады. И Антон, и мама.
        - И ты тоже? - уточнил Корж.
        - И я.
        Это была чистая правда.
        Маргарита всегда относилась к Сашке Коржу с искренней теплотой. Она писала ему в армию длинные, хорошие письма, но он перестал отвечать, как только узнал про ее отношения с Танкованом. К слову - от нее же и узнал. Маргарита не чувствовала за собой вины, поэтому осуждения и упреки знакомых принимала с негодованием.
        - Сашка - мой друг! - твердила она. - Кто вам дал повод записывать его мне в женихи?
        - Глупая, - сказала ей как-то мать, - наивная дурочка. Если ты провожаешь парня в армию, значит, вы с ним в глазах людей, считай, помолвлены. И он вправе надеяться, что ты его будешь ждать.
        - Но это же не так! - с отчаянием возразила Маргарита. - Мы с Сашкой никогда даже не говорили о любви!
        - И опять - глупая, - усмехнулась мать. - В таких вещах и без слов многое понятно.
        - Как же можно - без слов? Без признаний, без объяснений, без жаркого шепота и страстных взглядов?
        - А от физика своего ты много страстных признаний слышала? - съязвила мать. - Вскарабкался на тебя, кобелек, без всякого жаркого шепота!
        Маргарита опустила глаза.
        - Признания были… Мои.
        Сашка вернулся из армии, когда Антону был почти год. Маргарита ждала, что он зайдет поздороваться, повидаться. Может быть, захочет с ней объясниться. Но Корж не появился. Тогда она сама отправилась к нему.
        - Нам не о чем говорить! - отрезал он. - Ты предала меня.
        - Неправда! - Щеки девушки пылали. - Я всегда дорожила нашей дружбой и дорожу до сих пор.
        Объяснение получилось скомканным и пустым.
        - В общем, так, - закончила Маргарита. - Хочешь остаться мне другом - я всегда тебе рада. Знай это.
        Сейчас Корж словно напомнил ей тот давнишний разговор. И в этом пустяшном и даже кокетливом переспрашивании - мол, а ты рада мне? - крылась какая-то новизна, таилось что-то непохожее на обидчиво-серьезного и иногда грубоватого Сашку Коржа. Он временами наведывался в гости, играл с Антошкой, сдержанно и с достоинством беседовал с матерью Маргариты о всякой ерунде, исподлобья кидая на девушку тяжелый, испытующий взгляд, и уходил восвояси. Он не оказывал Маргарите никаких знаков внимания, способных дезавуировать, обнаружить его отношение к ней. Он и не ухаживал, и не дружил. Он просто иногда появлялся по старой памяти, подобием телеграммы от дальних родственников, которую, еще не прочитав, можно расценить и как вежливое напоминание о себе, и как тревожный сигнал о неведомом происшествии.
        - Он тебя любит до сих пор, - утверждала мать.
        - С чего ты взяла? - отмахивалась Маргарита. - Сашка давно выкинул из головы свое юношеское увлечение. - Я очень рада тебе, - повторила она.
        - Не потому ли, что у тебя неприятности на работе? - насмешливо уточнил Корж.
        - Ты уже знаешь?..
        - Разумеется. Нам позвонила докторша ваша… - Он хмыкнул. - Сказала, что ты передушила всех больных в отделении.
        - Заведующая? - ахнула Маргарита. - И она тоже считает, что я?..
        - Ничего она не считает! - перебил Корж. - Просто перестраховывается. Дураку понятно. Каждый прикрывает свою задницу, Марго.
        - Значит… ты приедешь? - робко спросила она.
        - Куда? В больницу? На фига?
        - Ну как же… - Маргарита растерянно пожала плечами. - Тебе же нужно отреагировать на сигнал.
        - Отреагирую, - пообещал Сашка. - Ваши трусливые эскулапы, вместо того чтобы лечить людей, только подкидывают нам бумажной волокиты. А мы, вместо того чтобы ловить «псов», вынуждены тратить время на всякие глупости!
        - Это не глупость, Саша… - тихо сказала она. - Умер человек…
        - У вас всякий день кто-нибудь умирает. И что? Мы должны держать бригаду для каждого вашего жмурика?
        - Похоже, что это убийство, Саш… - Голос Маргариты сделался глуше. - Наверное, тебе все-таки следует приехать сюда, поговорить с заведующей, с дежурным врачом, с больными и… со мной.
        - Мы с тобой поговорим вечером, - пообещал Корж. - Я дождусь тебя. - Он опять хмыкнул. - Антошка, похоже, единственный человек, который рад мне по-настоящему, без корысти.
        - А место преступления? - настаивала Маргарита. - Неужели ты не хочешь даже взглянуть на него?
        - Только не убеждай меня, что было преступление, - посоветовал Сашка.
        - Было… И похоже, здесь все считают виноватой меня! Мне очень плохо. А ты не хочешь мне помочь!
        - Завтра с утра у вас в больнице будут два наших опера, - пообещал Корж. - Все посмотрят, всех опросят, со всеми пообщаются.
        - Завтра? - удивилась Маргарита. - Быстро же работает наша милиция! Приезжает на место преступления через полтора суток!
        - Работает как может, - буркнул он. - Вы тоже, между прочим, сообщаете о происшествии лишь на следующий день.
        - Как же вы теперь станете искать убийцу?
        - Убийцу ищут, когда есть убийство, - резонно заметил Корж. - А халатность и глупость врачей - компетенция самих врачей. Мы в такие дела без крайней нужды не лезем. Наслышаны о вашей корпоративной солидарности.
        - Какая солидарность, Саша? - воскликнула Маргарита. - Мне здесь чуть ли не в открытую говорят, что я убила пациента!
        - Тебе не о чем беспокоиться, - заверил он. - Я позабочусь, чтобы злые языки умолкли.
        - А о поиске убийцы позаботишься? Настоящего убийцы…
        - Прости, меня Антошка зовет рисовать черепашек-ниндзя… - Корж положил трубку.
        В половине седьмого, после окончания вечерних процедур, Маргарите наконец удалось заварить себе кофе. Она сидела за столом основного поста и с наслаждением вдыхала аромат, исходящий из большой белой кружки с полустершейся надписью «Я люблю Нью-Йорк». Круассан, оставленный утром Женечкой на чайном подносе, теперь лежал перед ней на крохотной бумажной салфетке и выглядел хоть и подсохшим, но очень и очень аппетитным.
        С фотографической карточки в небольшой стеклянной рамке на Маргариту смотрели два самых близких человека: мама - Нонна Карловна, строгая и даже хмурая шестидесятилетняя женщина, и сын Антошка - беззаботный пепельно-русый мальчуган с глазами своего отца, Максима Танкована. Этот снимок всегда стоял на столе дежурной медсестры, и Маргарита любовалась им, когда в редкие часы отдыха, отвлекшись от формуляров и процедурных листов, сидела одна в ночной больничной тишине, подперши рукой подбородок и задумчиво улыбаясь.
        Вот и сейчас она с грустной улыбкой смотрела на любимые лица и тихонько качала головой:
        - Все хорошо, мои дорогие… Я справлюсь… Все хорошо…
        Мать Маргариты отличал тяжелый, неуживчивый характер. Она была замкнута, немногословна, сварлива и даже иногда откровенно враждебна к окружающим. Когда Маргарита была маленькой, Нонна Карловна работала диспетчером в автобусном парке и умудрилась оставить там о себе только нелестные воспоминания.

«Ханжа! Старая дева! Грымза!» - вот далеко не полный перечень эпитетов, которыми награждали ее коллеги. У Нонны Карловны никогда не было подруг, она презирала женщин, а мужчин и подавно терпеть не могла, чем заработала себе ярлык мужененавистницы. Совсем как нынче - Маргарита. Ведь и ее такие, как Журналов, обвиняют в неприязни к мужскому полу и ханжестве.
        Впрочем, девушка всегда и во всем была противоположностью своей матери: добра, терпелива, отзывчива и… наивна. И лишь одно делало их похожими - странная, самоотверженная любовь к единственному мужчине. Маргарита не знала своего отца, а мать почти никогда не говорила о нем. Короткое знакомство двух одиноких людей завершилось, вероятно, так же внезапно, как и вспыхнуло. Но оно оставило после себя живое напоминание о ярком и красивом чувстве - родившуюся Маргариту. А еще непреходящую любовь - такую сильную, что до сих пор в сердце матери не освободилось место для другого мужчины.
        Выйдя на пенсию, Нонна Карловна практически перестала показываться на людях. Она редко выходила из «чертовой избушки» (так почему-то окрестили их деревянный сруб - единственный жилой дом за чертой города у самого леса). На бывшей работе кто-то распустил слух, что Нонна Карловна гадает по руке, привораживает и нагоняет порчу. Маргарита никогда не видела мать ни за картами, ни со свечой в руке, ни с какими-то ни было иными атрибутами экстрасенса. К ней действительно временами наведывались бледные женщины и хмурые, растерянные мужчины с просьбой «успокоить душу». Они неслышно на цыпочках прокрадывались в комнату матери - «святая святых», куда она не пускала никого, даже внука, - а потом так же тихо и незаметно уходили.
        Неизвестно, чем помогала им Нонна Карловна, и помогала ли вообще, но на бывшей работе за ней прочно закрепилась слава колдуньи, в особенности после того, как там случился пожар. Огонь свирепствовал ровно сутки и уничтожил несколько административных зданий и автобусное депо, в котором когда-то работала мать Маргариты. Из ряда вон выходящим это происшествие делало то, что случилось оно в конце сентября - в самый сезон дождей, - но ни ливень, ни усилия сбившихся с ног пожарных не смогли остановить злобную огненную стихию. Пожар бушевал ровно столько, сколько ему было нужно, и стих сам собой.
        - Это Нонна из чертовой избушки наколдовала! - судачили бывшие коллеги. - Слышали? В огне сгинул зав-гар Белобородько! А он, бедняга, Карловну чем-то обидел, когда та была его подчиненной!
        Следствие по этому странному делу велось месяц, причиной пожара назвали поджог, но злоумышленника так и не нашли. К Нонне Карловне наведывались из милиции «просто так, пообщаться», но она к ним даже не вышла - заперлась в комнате и на просьбу
«ответить на один маленький вопросик хотя бы из-за двери» отвечала презрительным молчанием.
        Вообще, мать Маргариты покидала свою «избушку» только по необходимости - в магазин сходить или Тоху из садика забрать. В конце концов, и без того малочисленные знакомые Нонны Карловны начали о ней забывать. В последнее время даже жаждущих
«успокоения души» стало меньше.
        У самой Маргариты отношения с матерью складывались непросто. Нонна Карловна осудила дочь за связь с Танкованом, с «этим похотливым красавчиком», а когда та, возражая, вспомнила про собственного отца, влепила девушке пощечину.
        - Будешь дерзить - выгоню из дома! - пообещала она. - Вместе с нагулянным дитем!
        Однако когда Антошка появился на свет, сердце суровой женщины дрогнуло. Она взяла на себя значительную часть забот о ребенке и никогда более не попрекала им дочь.
        Маргарита и в свои двадцать три любила мать любовью той маленькой, несмышленой девочки, которой достаточно просто ткнуться носом ей в подол, спрятать свою ладонь в ее большой, натруженной ручище, чтобы высохли слезы, исчезли страхи и обиды, чтобы грозный мир отступил, уважительно склонив голову перед такой неоспоримой защитой. Правда, ей часто не хватало матери-подруги. Той, с которой можно поболтать долгими вечерами, пожаловаться на судьбу или поделиться нехитрыми женскими радостями, у которой можно спросить мудрого совета. Властная, волевая и безапелляционная в суждениях, Нонна Карловна была дочери защитницей, но не утешительницей, опорой; душеприказчицей, но не душой.
        Маргарита успела надкусить круассан и сделать глоток обжигающего кофе, когда в коридоре пролилась дребезжащая, оглушительная трель звонка. Она вздрогнула, похолодев от ужаса: «У Битюцкого остановилось сердце!» - но тут же сообразила, что звук, прокатившийся по отделению, отличается от того, что обычно издает компьютер системы контроля. Этот оглушительный звонок - не что иное, как сигнал… вызова дежурной медсестры из ПИТа!
        Девушка быстро поставила кружку на стол, едва не расплескав горячий кофе, и бросилась по коридору к палате интенсивной терапии.
        Битюцкий пришел в себя! Он жив, он очнулся и зовет Маргариту. Теперь настал ее черед прийти на помощь старику. Теперь он заперт в четырех стенах, беспомощный и напуганный, а она - его спасение, его надежда и опора.
        Рамка контроля на мониторе показывала: давление - девяносто на шестьдесят, пульс - пятьдесят пять ударов в минуту, уровень кислорода в норме.
        Маргарита распахнула дверь в палату.
        Битюцкий по-прежнему неподвижно лежал на спине, утыканный черными датчиками приборов, только теперь его глаза были полуоткрыты, а тонкие губы шевелились, словно он пытался послать кому-то воздушный поцелуй. Расширенные зрачки уставились на медсестру, и взгляд старика приобрел осмысленное выражение. Маргарите даже показалось, что в нем мелькнула радость.
        - Хршо… Што вы пршшли, - прохрипел больной.
        Девушка закрыла за собой дверь и приблизилась к кровати.
        - Вы очнулись от наркоза! - радостно сообщила она. - Это замечательно! Замечательно, слышите?
        - Сл… шшу…
        - Теперь все будет хорошо, - заверила Маргарита. - Иначе и быть не может.
        - Бррсьте вы эти… шштучки… - Битюцкий устало опустил веки. - У нас мал… времени…
        Девушка мягко взяла его за руку. Она была холодной и легкой, словно у старика отсутствовали кости.
        - Вам нельзя много разговаривать, слышите? Набирайтесь сил…
        - Не… когда наби… раться… - Битюцкий вновь открыл глаза. Теперь в них плескалось страдание. - М… ня… ххтят убить.
        - Убить? - Маргарита ощутила неприятный холодок между лопатками.
        Старику было трудно говорить. Он хрипел, выдавливая из себя и выплевывая слова. На лбу в свете холодных ламп блеснула крупная россыпь пота.
        - Да… Какх… Струковского…
        - Поверьте, - пролепетала девушка, чувствуя, что пол под ногами начинает раскачиваться. - Вам ничего не угрожает! Я не покину пост и не захлопнусь в процедурной! Я не позволю, чтобы из-за моей рассеянности или беспечности опять случилось несчастье!
        - Нету в том… твоей вины, барршня… - Старик перешел на шепот и покосился на металлический зажим, в котором тонкие провода сплетались в один толстый черный шнур, уходящий куда-то поверх его головы за кровать. - Тебе корить… себя не в чем. Дверные замки… жжлезяки бездушшные… Но и люди бывают не лучшше.
        - Что вы хотите сказать? - пролепетала Маргарита.
        Прежде чем ответить, Битюцкий опять закрыл глаза и судорожно сглотнул, будто в горле что-то мешало.
        - Вччрра… я видел того, кхто выкходил… отсюда, - прошептал он, задыхаясь и не размыкая век. - И кхто заперр ттебя…

«Может, он бредит? - мелькнуло у девушки в голове. - Он явно в полуобморочном состоянии!»
        - Не волнуйтесь так, - попросила она. - Может быть, отдохнете и расскажете мне все потом?
        Битюцкий приоткрыл глаза. Было видно, как огромные зрачки, почти слившиеся с радужной оболочкой, закатываются за веки.
        - Пптом… не… плучитсся… Этт человек видел ммня… И не даст мне жжить… Утррм мне ужже дали лекррство…
        Маргарита не верила ушам.
        - Этот человек уже попытался убить вас, дав утром лекарство? - Она заморгала и машинально оглянулась, не подслушивает ли кто этот жуткий разговор. - Тот самый человек, который, как вы говорите, выходил вчера вечером из ПИТа, а перед этим запер меня в процедурной? Правильно?
        Старик нетерпеливо кивнул, и провода над его головой дрогнули.
        - Ты длжна… знать. Это…
        В комнате на секунду воцарилась гробовая тишина. Было слышно, как что-то пощелкивает в разводной коробке, привинченной к стене у изголовья кровати. Хрюкнул кран над умывальником в самом углу палаты, и в стальную раковину гулко стукнула капля.
        - Это… - старик захрипел сильнее, он старался вдохнуть в легкие побольше воздуха, чтобы разом произнести имя. - Это… журна… евге…
        Глаза закатились так, что остались видны лишь желтоватые белки, и Битюцкий замолчал.

6
        Длинный и угловатый, как складной метр, молодой человек вежливо потеснил медсестру и решительно шагнул к постели Максима. На нем был узкий твидовый пиджак, голубая, расстегнутая на три пуговицы сорочка с модным двойным воротничком и грязно-синие джинсы.
        - Я - дознаватель, - мрачно представился он. - Моя фамилия Грач.
        Танкован приподнялся на подушке и вяло кивнул.
        В лице дознавателя было что-то от его фамилии. Черные, гладко зачесанные волосы, беспокойные глазки, ощупывающие пространство на 180 градусов, длинный нос с узкими ноздрями и острый, как кочерыжка, подбородок с клоком вьющихся волос. Он по-хозяйски освободил стул от чьих-то вещей (вероятно, старичка с профессорской бородкой), придвинул его к кровати Максима и уселся, разложив на коленях большую коричневую папку из кожзаменителя.
        - Сейчас вы подробненько расскажете мне, как совершили наезд на человека. Я это запротоколирую. Потом мы быстренько нарисуем схемку места происшествия, вы ее подпишите, и я уйду. - Грач клюнул носом воздух и засопел.
        Максим, который был уверен, что за ним пришли по делу об убийстве Свирского, растерянно заморгал и переспросил:
        - Наезд на человека?
        Грач уставился куда-то поверх Максимовой переносицы и быстро ответил вопросом на вопрос:
        - А вы еще что-то совершили?
        Танкован откинулся на подушке.
        - Пишите, - мрачно скомандовал он. - Я двигался по двусторонней улице в направлении проспекта Андропова. Начал движение на разрешающий сигнал светофора. Девушка шагнула мне прямо под колеса метрах в десяти от «зебры» перехода. То есть она переходила улицу в неположенном месте и на красный свет. Как она сама объяснила, все произошло по причине ее близорукости…
        Дознаватель даже не шелохнулся.
        - Что же вы не записываете? - раздраженно поинтересовался Максим.
        - Я, конечно, запротоколирую всю эту чушь, - отозвался тот. - Но будет лучше и проще нам всем, если вы расскажете правду.
        - Как вы со мной разговариваете? - вспылил Танкован. - Я рассказываю, как было!
        Грач невозмутимо извлек из папки стопку исписанных листов.
        - У потерпевшей - куча адвокатов, - то ли насмешливо, то ли сочувственно сообщил он. - У меня уже имеются показания свидетелей и заявление пострадавшей стороны. Все в один голос уверяют, что вы летели под «красный» и совершили наезд на пешеходном переходе. - Он цокнул языком, как врач, который вынужден удалить больному здоровый зуб. - Боюсь, это уголовное дело, уважаемый.
        Максим остолбенело уставился на внушительную стопку листов, потом, словно очнувшись, закричал:
        - Заявление потерпевшей стороны? Что за чушь! Эта барышня… как ее?.. Татьяна Михеева здесь была и извинялась за свою легкомысленность на дороге! Вот ее визитка! - Он пошарил рукой на тумбочке и всучил дознавателю картонный прямоугольник. - Свяжитесь с ней немедленно! Она все расскажет! Позвоните, слышите?
        - Зачем? - пожал плечами тот, возвращая карточку на прежнее место. - У меня есть заявление.
        - Тогда я сам позвоню! - Максим схватил трубку и срывающимися пальцами набрал номер, указанный на визитке. Пару секунд он вслушивался в шуршащую утробу телефона, потом снова набрал номер и снова вслушался и наконец раздраженно бросил мобильник на одеяло: - Абонент не отвечает…
        - Вот видите… - Грач сочувственно развел руками, всем своим видом показывая, что недоступность абонента окончательно изобличает его собеседника. - Придется смириться и рассказать все как есть.
        - Покайся, парень, - не выдержал сосед в тренировочных брюках, который все это время беззастенчиво подслушивал разговор. - Тебя приперли. Несознанка бессмысленна.
        Максим бросил в его сторону взгляд, в котором одновременно читались ярость и презрение, и снова повернулся к дознавателю:
        - Ничего другого я вам рассказать не могу. Не нарушал, не превышал, не выпивал…
        - Ну что же, - смиренно развел руками тот. - Значицца, так и запишем, - он словно цитировал капитана Жеглова из популярного фильма, - что правды мы говорить не захотели.
        Утром следующего дня Танкована осмотрел врач - пожилой хирург с густыми бровями, красными, слезящимися от недосыпа глазами и буйной растительностью в носу. Он пребольно потыкал Максиму в межреберье сухим, узловатым пальцем, ощупал плечи и затылок, посветил в зрачки тонким, похожим на авторучку фонариком, заставил дотронуться до кончика носа попеременно обеими руками и отрывисто бросил, обращаясь к медсестре:
        - На выписку.
        В полдень, забрав у кастелянши вещи и расписавшись на мятой, едва читаемой квитанции, Танкован спустился в холл приемного покоя. Остановившись перед зеркалом, он удрученно уставился на свою небритую физиономию, провел пальцами по разлившемуся на полщеки лилово-желтому синяку, поморгал припухшим веком, коснулся пластыря, оседлавшего переносицу, и вздохнул. Меньше всего ему хотелось показываться сейчас кому-нибудь на глаза. В особенности - Лиснянской. С другой стороны, подранок может вызвать у женщины жалость, а женская жалость - великое, еще не изученное наукой откровение. Оно - как острый козырек крыши, на котором можно балансировать достаточно долго, а потом скатиться либо в ту сторону, где тебя ждет женская любовь, либо - в другую, где можно больно удариться об ее же презрение.
        Максим поморщился. Мысль о женском презрении потянула за собой тонкие нити воспоминаний. На мгновение ему показалось, что он видит в зеркале Маргариту. Она окинула его печальным, немного уставшим взглядом, потом легким движением руки освободила от резинки волосы, и они пролились ей на плечи темным шелковистым водопадом. Танкован открыл рот. С зеркальной глади на него смотрели выразительные синие глаза. Тонкие черные брови, густые ресницы, аккуратный носик, едва заметная, милая родинка над верхней губой, белая, мраморная кожа - образ, вызывающий в Максиме странное, неприятное чувство, сродни досаде шахматиста, потерявшего проходную пешку, или раздражению курортника, у которого пятый раз сдуло ветром приклеенную к носу бумажку. Любые воспоминания о Марго были ненужными, неуместными, лишними, подобно хвори, подскочившей температуре в разгар жаркого лета на пляже.
        Маргариту в зеркале кто-то окликнул, и она растаяла, уступив место трехдневной небритости и помятости Максимова отражения.
        Он нахмурился, опустил голову, пытаясь настигнуть мысль, которая ускользнула далеко вперед, и шагнул к выходу. За его спиной в стеклянном квадрате зеркала отразился холл приемного покоя, но какой-то другой, не здешний, провинциальный - с пузырящейся на стенах зеленоватой краской, серым потолком и протертым, залатанным линолеумом - отразился на миг и исчез.
        Больничный двор утопал в пыльной зелени тополей и грубовато подстриженных кустарников. Свежевымытый подъездной пандус искрился подсыхающими на солнце лужами. Теплый сыроватый ветерок, пропитанный запахами цветов, бензина и подгоревшей пищи, лениво таскал за собой по асфальту газетный лист с прилипшими к нему ошметками яичной скорлупы. Огромный худой пес спал на боку, вытянув лапы, прямо под дверью с темно-синей табличкой «Родильное отделение». Водитель красно-белого РАФа покуривал в открытое окно своей машины, задумчиво наблюдая за нервно совокупляющимися воробьями на скамейке у самого пандуса.
        Танкован остановился на крыльце, пошарил в карманах и извлек бумажку с адресом площадки ДПС, на которую эвакуировали его мотоцикл. Путано соображая, в какой последовательности ему нужно сейчас решать проблемы, он сошел по ступенькам и плюхнулся на скамейку. Возмущенные воробьи затрепетали крыльями, скатились на землю, но друг друга не бросили.
        Максим осторожно потрогал пластырь на носу и закрыл глаза. Свалившиеся на него задачи следовало решать быстро и четко, как и положено физику. Для начала нужно понять условие, вычленить главное и выстроить приоритеты. Родители… несостоявшийся разговор… тайна… убийство… он - главный подозреваемый… Светка… шантаж… десять тысяч долларов… авария… мотоцикл… Татьяна Михеева… заявление… работа… Лиснянская.
        Потревоженный пес у дверей в родильный блок залился обиженным лаем.
        Максим открыл глаза и достал из кармана мобильник. Прямоугольный значок зарядки в верхнем углу дисплея был пуст, и телефон грозил вот-вот уснуть голодным сном. Выругавшись, Танкован спешно поискал в книжке абонентов нужный номер и нажал вызов.
        - Анна Ильинична, - проворковал он через секунду, - это я. Меня выписали. Я немного подранен, но готов к труду и обороне… Что?.. Не делайте этого, Анна Ильинична!.. Вы еще не знаете, на что я способен!.. Что?.. Нет, что вы, я не угрожаю, я наоборот… В хорошем, в созидательном смысле!.. Я говорю, вы еще не знаете, на что я способен в хорошем, созидательном смысле!.. Не принимайте поспешных решений, дайте мне шанс. - Он в раздражении нажал «отбой» и прошипел: - С-с-сука!..
        Эта мстительная стерва заявила, что подыскивает на место Максима «другого молодого специалиста»! Она собирается выбросить его, как ненужную вещь, порвать на ветошь. Ей глубоко плевать, что Танкован - самый способный, одаренный и трудолюбивый сотрудник. Она использовала его вынужденный прогул как повод к расправе, и формально никто не сможет ей помешать. Справка из больницы - чушь. В суде лишь сочувственно пожмут плечами. Кабальный, циничный договор, собственноручно им подписанный при поступлении на работу, лишал его любой защиты, делал бесправным и уязвимым. Согласно этому документу руководство фирмы имеет право в любое время уволить Танкована без объяснения причин, без содержания и компенсации, может снизить зарплату или вообще не заплатить ее. Возмутительный договор. И тем не менее Максим подписал его. Выбора не было. Зато была уверенность в том, что уж с кем с кем, а с ним ничего подобного произойти не может, потому что уж кто-кто, а он - лучший работник и незаменимый специалист.
        Максим скрипнул зубами. Он побежден, отставлен и смят. Одним росчерком пера похотливая баба лишила его средств к существованию, честолюбивых мужских амбиций и надежд на карьерный взлет. Лишила многого, но только не главной силы физика - расчетливого ума. Внутреннее чутье подсказывало Максиму, что демонстративное увольнение - не конец схватки, а только вызов к ней. И он примет вызов, сыграет в эту игру по правилам Лиснянской, а потом разделается с ней. Чем сложнее партия, тем слаще победа. Сегодня вечером Танкован возьмет реванш. Он разыграет классический дебют и сломает кнопку на шахматных часах соперника.
        Из больницы вышли два санитара и врач с металлическим раскладным саквояжем. Они спустились по ступенькам крыльца, сели в РАФ; скучающий водитель выплюнул окурок в окно и включил зажигание. Двигатель, чихнув, выбросил в воздух облачко синевато-серого дыма. Пес у дверей поменял позу и опять задремал. Ветерок запутался в кустарнике и окончательно ослаб, а запах подгоревшей пищи, наоборот, усилился.
        Максим достал из кармана визитную карточку адвокатессы.
        - Семь, два, один… - диктовал он сам себе, набирая телефонный номер, - сорок четыре… Девять, ноль.
        На сей раз абонент оказался подключенным к сети. Танкован, болезненно морщась, слушал длинные гудки и умолял аккумулятор трубки выдержать еще один разговор.
        Наконец на другом конце что-то щелкнуло, и женский голос произнес с официальной прохладцей:
        - Слушаю вас…
        - Татьяна? Это Танкован. - Максим старался уловить, не изменится ли что-нибудь в голосе его собеседницы. - Тот самый… Мотоциклист… Который два дня назад…
        - Слушаю вас, - голос остался прежним - холодным, спокойным, деловым и немного уставшим.

«Плохой знак, - решил Максим. - Похоже, эта сучка действительно накатала заявление в милицию. Ну какая же дрянь! Зачем, спрашивается, фрукты приносила и карточку оставляла, если готовила такой подлый удар?»
        - Вы дали мне визитку, - напомнил он, - и спрашивали меня, чем вы можете… - Он поколебался, выбирая слова, но решил плюнуть на политес: - …искупить свою вину.
        - Искупить? - удивилась Татьяна. - Помнится, я сказала: «загладить».
        - Какая разница? - Максим раздраженно мотнул головой. - Искупить, загладить - смысл один и тот же.
        - Смысл не один и тот же, - спокойно возразила женщина. - Но дело даже не в этом. Просто я люблю точность во всем, особенно в формулировках и цитатах. Это помогает избежать недоразумений и разночтений, а для юриста нет ничего важнее ясности и однозначности дефиниций.
        Танкован открыл рот. Казалось, с ним сейчас разговаривала совсем не та виновато-смущенная девчонка в очечках, что, как слепая курица, шагнула под колеса его мотоцикла, а потом приходила в палату с извинениями. С ним сейчас великодушно беседовала адвокат Михеева - успешная бизнес-вумен, уверенная в себе, волевая и строгая женщина.
        - Простите, - прохрипел Максим, - мне показалось… ну, разумеется, мне это только показалось… что вы предложили мне помощь. Вы сказали… - Он напрягся, вспоминая дословно. - Вы сказали: «Если что-то понадобится - обращайтесь смело».
        - Вам понадобилась моя помощь? - холодно уточнила Татьяна.
        - Вот именно, - подтвердил Танкован, мгновенно соображая, что, собственно, никакой помощи ему от этой барышни не требуется, а звонит он лишь для того, чтобы спросить про заявление.
        Он был уже готов поправиться, сказать, что оговорился, как Михеева его опередила:
        - Ну что ж… Приезжайте в обед. Ресторан «Ланселот» на проспекте Мира знаете? Мой бизнес-ланч занимает тридцать минут. Если не опоздаете, успеете рассказать о своих проблемах, а я подумаю, чем смогу вам помочь.
        - Чем ты мне можешь помочь, глупая, заносчивая сучка? - рассерженно прорычал Максим, когда Татьяна уже положила трубку. - Если только деньгами…
        Он вдруг усмехнулся, подумав, не одолжить ли у этой крутой бабешки тысяч десять-пятнадцать долларов на длительно-неопределенный срок, как тут же опять помрачнел, вспомнив про Светку и ее наглый шантаж. «Даю тебе два дня, Максик. Мне нужно десять тысяч долларов. Два дня без напоминания. По умолчанию - звонок в прокуратуру».
        Ему еще предстояло решить и эту мерзкую задачку. Три женщины - три дуры - три проблемы…
        Максим взглянул на дисплей телефона. Пустой прямоугольник в верхнем углу начал мигать.
        Он поднялся со скамьи, сунул трубку в задний карман джинсов и побрел в направлении ворот центрального входа.
        Пес у двери в родильное отделение вздрогнул во сне и жалобно заскулил.
        Когда Танкован вышел из метро на станции «Проспект Мира», башенные старомодные часы над его головой показывали без четверти два. Он спустился в подземный переход, быстрым шагом прошел мимо заваленных сувенирами ларьков, навязчивых, сизых от грязи попрошаек, взбежал по лестнице и очутился на другой стороне улицы с видом на колизейные округлости спорткомплекса «Олимпийский».
        - Простите, как мне пройти к ресторану «Ланселот»? - запыхавшись, спросил он у скучающего постового милиционера, пахнущего гамбургерами, железом и туалетной водой One man show.
        Тот окинул побитую физиономию Максима тоскливым взглядом, небрежно поправил пальцем фуражку и кивнул в сторону красного домика с покатой крышей за трамвайными путями:
        - Закусочная «Макдоналдс» не подойдет?
        - Не подойдет, - стараясь скрыть раздражение, ответил Танкован и, не удержавшись, поинтересовался ехидно: - А вы у них на полставки, что ли?
        Милиционер удивленно поднял брови и вдруг расхохотался.
        - Ага!.. - Он закивал, поправляя фуражку, которая, видимо, была ему велика. - Сухпайком беру за рекламу!.. - Неожиданно его взгляд выхватил из людского потока двух молодых людей восточной внешности. Мгновенно потеряв интерес к разговору, он спешно направился к ним и, обернувшись на ходу, ткнул резиновой палкой в сторону перехода: - «Ланселот» через дорогу, метров сто по трамвайной линии!
        Максим снова спустился под землю, пробежал мимо попрошаек и ларьков и выскочил наружу прямо на углу проспекта Мира и Протопоповского переулка.
        Оправдывая свое недавнее название - Безбожный, - этот громыхающий трамваями переулок оказался узким, бестолковым и серым. Возможно, поэтому единственное розовое здание, в котором и размещался ресторан «Ланселот», было заметно издалека.
        Когда Танкован вбежал по мраморной, отделанной медными пластинами лестнице на третий этаж, напольные часы в угловой нише перед самой дверью в ресторанный зал пробили два раза.

«Ланселот» оказался большим, претенциозным, немного аляповатым заведением, отделанным в стиле «Айвенго», с фальшивыми каменными сводами, превращавшими длинный узкий зал в анфиладу, рыцарскими доспехами на стенах и наглухо зашторенными окнами. В самом конце зала, в углублении, похожем на альков, чернела зловещая фигура дракона из папье-маше с толстым, как бревно, хвостом и почему-то о двух головах. Официанты, облаченные в костюмы феодальных вассалов, праздно топтались возле барной стойки с рекламой «Мальборо» и «Мартини», постукивая деревянными башмаками о плиточный пол.
        Несмотря на обеденный час, посетителей в ресторане оказалось только двое. Молодой человек в полосатом костюме и ярком галстуке с зализанными назад волосами и высокомерно-презрительным выражением на лице, обычным для новоиспеченного менеджера средней руки, небрежно восседал за столиком под рыцарским щитом и брезгливо наблюдал, как крепостная крестьянка наливает ему в бокал минеральную воду «Перье».
        Татьяна Михеева расположилась в дальнем конце зала за круглым столом, накрытом грубоватой зеленой скатертью, и рассеянно листала пестрый глянцевый журнал. Увидев Максима, она приветственно подняла руку и улыбнулась.

«Вот ведь чудеса в решете, - подумал тот. - Всего час назад эта девица была холодна и даже надменна, а теперь улыбается, словно соскучилась!»
        Он кивнул в ответ, прошел, виляя, между столиками, и шумно отодвинув стул с высокой спинкой, уселся напротив адвокатессы. Михеева быстрым взглядом оценила следы побоев на его лице и снова обратилась к журналу. На ней были темно-синий деловой костюм и белоснежная блузка со стоячим воротничком, а запястье украшали тонкие дорогие часы со стразами от Сваровски. Максим невольно оценил ее красивые руки с белыми ухоженными пальцами и длинными ногтями, виртуозно расписанными трехцветным лаком. От вчерашней девчонки, приходившей к нему в палату с извинениями, в облике этой дамы остались только светлые, небрежно зачесанные на пробор волосы и тяжелые очки с прямоугольными стеклами, в которых тускло отсвечивали стилизованные под факелы ресторанные бра.

«В костюме не так заметно, что у нее маленькая грудь», - машинально отметил про себя Максим.
        - Я успела сделать себе заказ, - буднично произнесла блондинка, не отрывая глаз от глянцевой страницы журнала. - Но не рискнула выбрать за вас.
        - Я буду только воду, - сообщил Максим и важно добавил: - Без газа.

«Она прячет глаза. Это хороший знак, - мысленно рассуждал он. - Напускная холодность и подчеркнутая деловитость - верный признак того, что женщина старается скрыть волнение или по крайней мере заинтересованность. Сухость и лаконичность - результат подавляемого желания близости. Или я ошибаюсь?»
        Официант в костюме средневекового глашатая принес Татьяне ее обед, состоящий из греческого салата, креветочного коктейля и свежевыжатого сока, потом угрюмо поставил перед Танкованом стакан с водой, ехидно пожелал ему приятного аппетита и ретировался.
        - Вы просили о помощи. - Михеева наконец подняла на него глаза. - Слушаю вас.

«Страшненькая, - вздохнул про себя Максим. - С мужиками, наверное, не везет… Значит, существуют комплексы, которые необходимо учитывать при разговоре с ней. Теперь самое главное - душевность и искренность. Они расслабляют и дезориентируют собеседника».
        - Таня, - он включил интимность, контролируя, чтобы она не походила на фамильярность. - Мне… не нужна помощь.
        Ожидаемого удивления не последовало. Михеева спокойно помешивала вилкой в чашечке с креветочным коктейлем.
        - Больше того, - продолжал Максим, придав своему лицу озабоченное выражение, - если бы я в ней и нуждался, то никогда бы не принял ее от вас.
        - Вот как? - Татьяна перестала помешивать вилкой и внимательно посмотрела на своего собеседника. - Это почему? Гордость не позволяет?
        - Гордость - неправильное слово. - Танкован откинулся на стуле и в задумчивости уставился на факельные бра. - Понимаете, мужчине, который хочет понравиться женщине, желает выглядеть в ее глазах сильным, жизнестойким, уверенным в себе, не нужна ничья помощь, тем более - этой женщины. Он сам готов помочь ей. Он стремится показать, что только с ним она может почувствовать себя слабой, уязвимой, беззащитной. Почувствовать себя женщиной…
        - Вы хотите мне понравиться? - удивленно перебила Татьяна.

«Она вычленила главное, - мысленно констатировал Танкован. - Продолжай, Макс. Не дай ей опомниться».
        - Да, хочу. - Он посмотрел ей прямо в глаза. - При полном отсутствии ответа на возможный вопрос «зачем?». У меня нет на это тривиальных причин и нет прозаичных целей. Просто - хочу… - Последнее слово он произнес с придыханием и сделал вид, что смутился.
        - А я как раз собиралась спросить - «зачем?» - призналась Михеева и вдруг рассмеялась. - Знаете, а вы забавный. Особенно когда всерьез вздыхаете и делаете озабоченное лицо.

«Спокойно, Макс, это не осечка. У девочки просто защитная реакция. Она привыкла, что редко нравится мужчинам, поэтому любое признание подвергает сомнению, а претендента - многоуровневому тесту на вшивость».
        Он медленно отпил из стакана, промокнул губы салфеткой и покачал головой:
        - У меня не озабоченное лицо, а побитое.
        Михеева опустила глаза.
        - Да, из-за меня… - Она отложила вилку и сняла очки. - Я уже говорила вам, что искренне сожалею о случившемся. И догадываюсь, что…
        Наступила пауза. Максим удивленно наклонил голову:
        - Догадываетесь - что?
        - Что вам недостаточно моего раскаяния, - Татьяна смело посмотрела ему в глаза. - Вы хотите сатисфакции, не так ли? Возмещения морального ущерба, как говорят юристы.
        Танкован мысленно возликовал. Он нацелился на ладью, а ему предлагают ферзя. Эта дамочка одним ходом загнала себя в «вилку». Но он проявит великодушие, даст ей фору, потому что и так знает, как поставить мат, не тронув ферзя. Может получиться красивая партия.
        - Вы говорите о деньгах? - Он сделал вид, что расстроен.
        Татьяна замялась.
        - Вообще-то… Я думала, что вы собирались говорить о деньгах.
        - У-у… - разочарованно протянул Максим. - У вас, видимо, большой опыт общения с негодяями. Вы, вероятно, часто попадаете под мотоциклы.
        - Не часто, - усмехнулась блондинка. - Но у меня большой опыт общения с разными людьми. Я - юрист.
        - Благодарю вас… - Максим медленно поднялся из-за стола. - В качестве сатисфакции, или, как говорят юристы, возмещения морального ущерба, мне вполне достаточно этого стакана воды. - Он щелкнул пальцем по бокалу. - Без газа.
        Михеева внимательно наблюдала за ним.
        Стараясь избежать театральности, Танкован не бросил, а аккуратно положил салфетку на стол и двинулся к выходу. Он умеет играть оскорбленное самолюбие. Сейчас эта опасливая дамочка окликнет его, извинится, стушуется, и будет шах.
        Он спокойно прошел через зал, миновал барную стойку, бросил равнодушный взгляд на уплетающего бифштекс менеджера в ярком галстуке и взялся за ручку входной двери. Еще шаг, еще мгновение, и он скроется за порогом. Ну что же? Дамочке давно пора его окликнуть. Максим распахнул дверь и остановился в нерешительности. Ну? Уходить? Времени больше нет. Уходить? Да?
        Официантка в костюме скандинавской прачки бросила в его сторону удивленный взгляд.
        Пора. Иначе он окажется в глупом положении.
        Танкован шагнул за порог и прикрыл за собой дверь. Напольные часы в нише звякнули, показывая четверть третьего.
        Его так никто и не окликнул.
        Едва он вышел на улицу, по тротуару забарабанили первые тяжелые капли дождя. Через мгновение померк свет, и с неба рухнул океан.
        Танкован благоразумно вернулся обратно под маркизу парадного входа. Мимо, громыхая на стыках, прокатил трамвай. За ним, постукивая скатами о мощенную булыжником мостовую и обдавая брызгами зазевавшихся прохожих, промчалась «Газель» с душераздирающим рекламным слоганом на борту: «Закажи у нас кровать - будешь в Сочи отдыхать! А закажешь два дивана - станет Кипр по карману!» Тучный мужик, согнувшись и натянув на голову рубашку, семенил в сторону однояйцевых коричневых шестнадцатиэтажек.
        Максим мрачно сплюнул. Эта глупая сучка оставила его в дураках. Он не только не заработал вознаграждения, на которое мог бы рассчитывать, но даже не получил ответа на вопрос, из-за которого пришел на встречу. Оставалась последняя надежда: Татьяна Михеева ему позвонит! Непременно позвонит. Эта барышня не из тех, кто швыряется кавалерами. Сейчас она успокоилась, убедившись, что никто и не думает вымогать у нее деньги. А через некоторое время, прокрутив в своей бестолковой белокурой головке весь разговор с Максимом, поймет, что допустила оплошность, позволив ему уйти. Он ей нравится - это очевидно. Поэтому мысль о том, что, возможно, и она ему нравится, не даст ей покоя. У нее отпечатался номер его телефона. Все в порядке. Обязательно позвонит!..
        В заднем кармане джинсов голосом Демиса Руссоса взвыл мобильник. Танкован усмехнулся: ну что я говорил?! Какая удача, что аккумулятор еще не сдох!
        Он поспешно достал телефон и уставился на дисплей. Незнакомый номер. У нашей бизнес-леди, оказывается, есть и вторая трубка!
        Выждав для порядка несколько секунд, пока греческий тенор не дошел до припева, Максим нажал на зеленую кнопку и расстроенным голосом прохрипел:
        - Слушаю вас…
        На том конце отозвался еще более мрачный и хриплый мужской голос:
        - Гражданин Танкован?
        - Да. - Максим не скрывал своего разочарования. - Это я. А с кем имею честь?..
        - Блатов. Оперуполномоченный управления внутренних дел Южного административного округа.
        У Танкована потемнело в глазах. Этого еще не хватало! Выходит, эта стерва Светка, не дождавшись окончания срока, который сама же и установила, все-таки позвонила в милицию! Южный административный округ! Ну конечно! Все сходится! Ах ты дрянь! Ах ты…
        - Руслан Кушев вам знаком? - хмуро поинтересовался голос в трубке.
        - Что? - не понял Максим.
        Поток мыслей, взметнувшись было, теперь неожиданно рухнул на дно черепной коробки.
        - Не что, а кто, - раздраженно поправил человек, назвавшийся оперуполномоченным Блатовым. - Время, что ли, выигрываете на раздумья?
        - Какие еще раздумья? - пробормотал Максим. - Кушева знаю. То есть, с Кушевым я знаком… В смысле, не просто знаком, а он мой друг.
        - Вы с ним сожительствуете? - уточнил голос в трубке.
        - Мы вместе снимаем квартиру. - Танкован почувствовал, что его первоначальный испуг сменяется злостью. - А в чем дело? Вы из полиции нравов?
        - Мы из уголовного розыска. Прошу вас незамедлительно приехать сюда.
        - Куда?
        - В квартиру, которую вы снимаете на пару с Кушевым.
        У Танкована похолодели руки.
        - А что случилось? Что с Русланом? Он жив?
        - А вам бы хотелось, чтобы он был мертв? - незамедлительно отреагировал Блатов. - Нет, он жив… Но в данной ситуации не уверен, что это для него лучше… Поэтому настоятельно прошу вас…
        И телефон замолчал. Аккумулятор отработал свое.

7
        Оглушенная и пораженная признанием Битюцкого, Маргарита несколько минут стояла в оцепенении, взирая на белое неподвижное лицо с полуоткрытыми глазами и искривленным ртом, покрытое, словно черными трещинами, паутиной проводов энцефалографа. Потом, подгоняемая холодным страхом, бросилась наружу, схватила со стола телефонную трубку и по очереди вызвала лечащего врача Щевьева и ординатора Хатунцева.
        Они примчались с разницей в три минуты, деловито осмотрели больного, проверили пульс, реакцию закатившихся зрачков и почти хором приказали:
        - Бригаду с дефибриллятором! Живо!
        Реаниматоры, среди которых оказался уже знакомый Маргарите санитар в синих штанах, прибыли на служебном лифте в тот самый момент, когда сработала тревожная система. Компьютер наполнил коридор противным писком, на экране осциллографа вытянулась безжизненная прямая, и только монитор энцефалографа продолжал выбрасывать радужные вспышки, свидетельствующие о том, что, несмотря на cбой в работе сердца, мозг Битюцкого еще жив.
        Медики молниеносно распределили между собой функции. Пока коротышка готовил к подключению аппарат искусственной вентиляции легких и при помощи металлического кольца прилаживал к прибору эндотрахеальную трубку, двое других раскрыли переносной чемоданчик с дефибриллятором, размотали провода и проверили электроды на разряд.
        - Готовы! - крикнул молодой врач-реаниматор с тонкими смешными усиками над верхней губой.
        Второй медик с узким непропорциональным лицом откинул простыню, освободил грудь Битюцкого от проводов и приложил к ней чашечки электродов.
        - Девятнадцать ноль восемь: производим воздействие бифазным электрическим импульсом на сердечную мышцу пациента. Разряд!
        Что-то громко треснуло в воздухе, и худое, костлявое тело старика неестественно выгнулось и подпрыгнуло под руками реаниматора.
        Коротышка исхитрился и, разомкнув металлической пластиной зубы больного, ввел ему в рот дыхательную трубку.
        - Смелее, Паша, - подбодрил его узколицый. - Здесь важны скорость и простота, а не сложность и точность. - И повернувшись к своему усатому коллеге, приказал: - Еще разряд!
        Битюцкий снова подпрыгнул на кровати. Прибор пискнул.
        - Есть сердечные сокращения! - холодно констатировал врач.
        Паша тем временем, методом тыка нашел треугольник трахеи и ловко просунул трубку до конца.
        - Врубай респиратор! - приказал узколицый Маргарите и опять повернулся к усатому: - Сними ЭКГ и сохрани на флэшке!
        Девушка подобрала с пола вырванный провод, села на корточки, просунула руку под тумбу и, морщась, воткнула его в сеть. Прибор пискнул и моргнул двумя зелеными лампочками. Маргарита выпрямилась и, нащупав тумблер на панели аппарата, привела его в положение «on». Черная гармошка мехов зашипела, вздулась и опустилась, вгоняя в легкие Битюцкого первую порцию воздуха.
        - Есть кардиограмма! - объявил усатый.
        - Сворачивай шарманку, - устало распорядился узколицый и подмигнул Маргарите: - Считай, что пока повезло. Вытащили твоего доходягу. Надолго ли - не знаю.
        Девушка только сейчас обратила внимание, что противный писк в коридоре прекратился.
        Сейчас предстоит подробно описать в журнале проделанную операцию с указанием времени и фамилий врачей, а потом заново снять показания осциллографа.
        - Больной был подвергнут электрической дефибрилляции, - зачем-то констатировала она вслух, словно репетировала то, что занесет в журнал. - Чем было достигнуто возобновление мышечной работы сердца.
        Усатый посмотрел на нее насмешливо.
        - Подвергнут! Достигнуто! - передразнил он. - Больному проведено лечение фибрилляции желудочков сердца, и время, прошедшее с момента появления аритмии до начала электроимпульсной терапии, составляет одну минуту девять секунд! Мы обеспечили эффективную дефибрилляцию в щадящем для миокарда режиме. Ток в течение разряда один раз поменял направление и за очень короткий промежуток времени успел пройти через сердце дважды!
        Маргарита растерянно кивнула.
        - А ты молодец! - похвалил ее врач Щевьев, который прибыл в ПИТ первым. - Вовремя спохватилась.
        - Еще бы, - подтвердил ординатор. - В ее положении на воду дуть станешь.
        - Теперь так, - Щевьев вынул из кармана халата шариковую ручку, - введешь внутривенно капельно кавинтон, струйно - пирацетам или милдронат. Записать или запомнишь?
        - Запомню, - сказала Маргарита.
        - Лучше запишите! - хохотнул коротышка. - А то хлопот не оберетесь.
        Медики собрали свой нехитрый скарб, свернули провода дефибриллятора, щелкнули замком чемоданчика и двинулись к выходу.
        - Он сказал мне, что его хотят убить! - неожиданно вырвалось у медсестры.
        Все разом повернули к ней головы.
        - Еще бы, - опять хмыкнул ординатор. - Я бы тоже на его месте тревожился, пока ты на дежурстве.
        Коротышка заржал.
        Через двадцать минут Маргарита закончила необходимые процедуры в ПИТе: сделала инъекцию, поставила капельницу, заполнила журнал и проверила работу аппарата искусственной вентиляции легких.
        Без четверти восемь. Скоро появится Женечка, нужно успеть подготовить для нее инструкции и настоятельно попросить, чтобы она не оставляла старика даже на полчаса. Маргарита задумалась: стоит ли делиться с подругой своими опасениями и рассказывать ей про жуткие признания Битюцкого и про странный разговор с Антиохом? Не поднимет ли та ее на смех? С другой стороны, Женька - умная девушка и наверняка отнесется к новости с интересом, а может, даже и посоветует что-нибудь дельное. Маргарите сейчас очень не хватает трезвого, мудрого слова и просто элементарного сочувствия.
        Перед тем как оставить Битюцкого одного, она на всякий случай сложила ширму и задвинула ее в дальний угол палаты. Потом достала убранный было в тумбочку пульт с кнопкой вызова медсестры, положила его на кровать и накрыла холодной и невесомой ладонью старика. Вытащенный полчаса назад с того света, больной выглядел так, словно все еще был там.

«Боязно бросать его надолго, - подумала Маргарита, вглядываясь в бесцветное лицо мужчины, чуть перекошенное из-за торчащей во рту дыхательной трубки. - Нужно позвонить домой, предупредить маму, что немного задержусь, и попросить ее покормить Антошку». Тут же она вспомнила, что дома ее дожидается Корж, и закусила губу: Сашка должен был приехать сюда! Он так нужен ей здесь, в больнице! Именно сейчас, когда мысли путаются, а сердце выпрыгивает из груди, ей необходимо его мужское присутствие, его хладнокровие, рассудительность и, конечно, защита.
        Она вышла из палаты, плотно закрыла за собой дверь и двинулась по гулкому коридору, мигающему тусклыми потрескивающими лампами, к своему рабочему месту. Ее опять, как и прошлым вечером, поразила повисшая в отделении тишина. Еще час назад гудящий голосами, хлопающий дверьми, гремящий посудой и железными каталками этаж теперь замер в жутком молчании.
        Маргарита сделала несколько шагов и остановилась перед белой, местами пузырящейся засохшей краской дверью с грязно-серой табличкой «Дежурный врач Журналов Е.И.».

«…журна… евге…» - прозвучал в памяти хриплый шепот старика.
        - Журналов Евгений Игоревич, - медленно произнесла девушка и зажмурилась: - Бред…
        В это действительно было трудно поверить: уважаемый врач, кандидат наук, давший клятву Гиппократа, исцеливший от недугов и поставивший на ноги не один десяток человек, тайком приходит в палату, где лежит беспомощный, умирающий больной, и хладнокровно выдергивает из сети шнур питания аппарата… А до этого - так же спокойно запирает единственную на все отделение медсестру в процедурном кабинете… И все ради чего? Чтобы исполнить глупую, пьяную угрозу «проучить упрямую девчонку так, чтобы тюрьмой запахло»? Чтобы она приползла к нему на четвереньках, умоляя о пощаде? Чтобы раскрыла с ним свое либидо?!
        Чушь! Безумие! Чудовищная мистификация! Может быть, Битюцкий ошибся, обознался… Все-таки глаза не молодые, а в коридоре было темно… А еще вернее - старик попросту бредил. Предкоматозное или пароксизмальное состояние, осложненное зрительными и слуховыми галлюцинациями - так, кажется…
        Неожиданно в той части коридора, где находился стол дежурной медсестры, что-то грохнуло, и холл стремительно пересекла черная тень.
        - Кто здесь? - крикнула Маргарита и сама вздрогнула от звука собственного голоса.
        Больничный коридор безмолвствовал.
        Она машинально сделала несколько шагов в сторону сестринского поста и остановилась, сраженная странным, холодным предчувствием. Некто, хозяйничавший минуту назад за ее рабочим столом, был где-то рядом. Вероятно, он затаился в угловой нише перед аппендиксом, ведущим в столовую. А может быть, успел юркнуть в одну из палат.
        Едва дыша от страха, Маргарита медленно вышла в холл. Ей сразу бросилось в глаза, что пол рядом с ее столом усыпан осколками битого стекла. Оглядевшись по сторонам, она медленно опустилась на корточки и аккуратно, двумя пальцами, чтобы не обрезаться, подняла с пола фотографию в разбитой рамке.
        В коридоре вдруг щелкнул замок входной двери, и в больничный покой пролился беззаботный голос Женечки:
        - Ритуля! Я пришла, голубчик! Сегодня - без опозданий! - Девушка осеклась и замерла в дверях, уставившись на подругу. - Что с тобой, моя хорошая?.. У нас неприятности?
        - Кто-то разбил мою фотографию, - упавшим голосом произнесла Маргарита.
        - Да кому здесь разбивать-то? - удивилась рыжая Женечка. - Верно, она сама грохнулась. Может, сквозняк… Не пугай меня так, подруга.
        - Я видела тень, - возразила та. - Какой-то человек метнулся от моего стола вон туда, - она указала на примыкающий к холлу боковой аппендикс.
        - А это мы щас проверим! - громко, словно рассчитывая на то, что ее слова напугают таинственного невидимку, заявила Женечка и, хлопнув дверью, решительно направилась в коридор. - И руки оторвем кому следует!
        Маргарита сунула фотографию в карман халата, достала из-под стола совок и аккуратно собрала в него осколки.
        - Никого нет, - развела руками медсестра, вернувшись в холл. - Может, тебе все-таки почудилось, Ритуль?
        - Не почудилось, - упрямо мотнула головой та.
        - Я заглянула в столовую, проверила входной тамбур, даже в мужской уборной побывала! Там опять накурили, черти! Но твоего растяпы неуклюжего нигде нет!
        - Он не растяпа, - возразила Маргарита и задумчиво подняла глаза на сменщицу. - Он это сделал специально, понимаешь? Чтобы причинить мне боль. Или напугать…
        - Кто - он? - шепотом спросила Женечка, невольно ежась, словно от сырости. - И зачем ему тебя пугать?
        - Не знаю… - Маргарита выпрямилась и застыла с совком в руке. - Здесь вообще последнее время что-то странное происходит.
        - Вообще-то да, - согласилась рыжая сменщица и передернула плечами. - Превратили больницу в цирк. Штат сократили, работать некому, а спрос такой, будто мы железные! - Она сняла с вешалки халат и просунула руку в рукав. - Скоро вообще заставят пахать без выходных! А еще и ПИТ на нас повесили!
        - Там с сегодняшнего вечера новый пациент, - машинально вставила Маргарита. - Старик Битюцкий.
        - Твой спаситель? - удивилась Женечка. - А что с ним?
        - Приступ стенокардии. Час назад едва не остановилось сердце.
        - Вот-вот! - подхватила сменщица. - Полный бардак! Ни в одной клинике такого нет, чтобы палату интенсивной терапии оставляли на ночных дежурных сестер! Давай потребуем повышения зарплаты, Марго…
        - Я прошу тебя, - перебила та. - Контролируй Битюцкого каждые полчаса. А лучше - каждые двадцать минут.
        - Ладно, - буркнула Женечка. - Не волнуйся. Я ж тебя понимаю, подруга. После вчерашнего стресса… - Она наконец просунула вторую руку в халат и теперь разглядывала в зеркало свое веснушчатое личико. - А кто сегодня из врачей? Журналов?
        Маргарита вздрогнула.
        - Н… нет. Щевьев.
        - Ну и слава богу! - обрадовалась медсестра. - А то этот конь ретивый только коньяк хлещет да баб тискает!
        - Как ты думаешь… - Маргарита подыскивала правильные слова. - Журналов… Он способен… Словом, он может… убить человека?
        Женечка оторвалась от созерцания своего крохотного носика и удивленно уставилась на подругу.
        - Убить? Журналов? Да ты что, Марго? Он хоть и мерзавец, но все ж таки врач!
        - Я тоже так думаю, - с облегчением кивнула Маргарита. - Он же врач!
        - А чего это ты вдруг… спросила? - Женечка извлекла из кармана щетку и принялась начесывать рыжую челку. - Допек тебя наш донжуан? Меня тоже допек! Но я ему сразу сказала: убери, мол, руки, козел старый! У меня есть любимый человек! Не какой-то там бойфренд, а настоящий! Люблю его больше жизни, дурака такого! На все для него готова, хоть в петлю, хоть в огонь! И тебе, мол, козлина рогатый, до него как до неба!
        - Это ты про Юрика своего? - уточнила Маргарита, наклонившись под стол и ссыпая осколки из совка в ведро.
        - Конечно! - Женечка удивленно вскинула брови. - А про кого же еще? Он у меня - один! Единственный и неповторимый! - Она вдруг расстроенно опустила руку со щеткой. - Только вот ребеночка не захотел… Заставил меня вычищаться. А я была бы рада девочку родить… Или мальчика, как ты.
        - Дуреха, - вздохнула Маргарита. - Ну и рожала бы! Для себя, не для него! Зачем своего альфонса слушаешь? Он у тебя как есть - недоспелый! Ему бы пиво лакать по барам целыми днями и в рулетку играть, а не детей заводить. Иметь семью - огромная ответственность, ведь мужчина - и добытчик, и защитник, и заботливый отец…
        - А Танкован? - насмешливо перебила Женечка. - У него как с ответственностью? Он тоже недоспелый?
        Маргарита помрачнела.
        - Максим - самостоятельный и целеустремленный человек, - ответила она. - Но я его разрешения на роды не спрашивала. Это только мое дело, понимаешь? Захочет признать сына - будет у нас семья. Не захочет - воспитаю Тошку одна, с мамой.
        - Будет семья? - ахнула Женька. - Неужели сможешь простить его?
        - А я никогда и не держала на него обиды. - Маргарита тряхнула головой. - Наоборот! Максим подарил мне Антошку - самого дорогого на земле человечка, и я ему благодарна за это.
        - Ты до сих пор любишь Танкована? - Медсестра заглянула подруге в глаза. - Правда любишь?!
        Та отвела взгляд и… вдруг похолодела. Сердце, подпрыгнув, оборвалось вниз, а горло сдавило невидимой стальной хваткой.
        - Что это?.. - прошептала она, тыча пальцем куда-то в стол.
        Женечка повернула голову и ахнула. Между стопкой медицинских карт и раскрытым журналом, на том самом месте, где недавно стояла фотография мамы и сына Маргариты, теперь красовалась фанерная табличка, подпертая чернильным прибором. «М. Струковский, 1948 г. р. Аневризма аорты»
        - Что за дебильные шутки? - взревела Женечка и, схватив табличку, кинулась в коридор. - Найду, кто это сделал, - убью!
        - Мне пора, - тихо сказала Маргарита. - Журнал заполнен, препараты - по описи, процедуры расписаны.
        - Тебе разве не интересно, что за гад здесь забавляется? - Рыжую медсестру трясло от злости. - Сейчас обойду палаты и каждому в рожу ткну фанеркой! Кто-нибудь да сознается! Кстати… - спохватилась она, удивленно оглядываясь. - А почему в отделении такая тишина, словно вымерли все?
        Маргарита пожала плечами:
        - Вчера так же было… Когда меня… в процедурной… когда Струковский… умер…
        - Я найду этого шутника, - пообещала Женечка. - Не волнуйся, Марго! Отдыхай и ни о чем не думай.
        Та медленно стащила с себя халат, споткнувшись, вышла из-за стола и неуверенными шагами направилась к выходу. На пороге она остановилась, открыла дверь, зачем-то пощелкала собачкой замка и пробормотала задумчиво: - Он не шутник, Женька… Он - убийца.
        На лестнице было тихо. Две стоваттовые лампочки под высоким потолком, прикрытые давно не чищенными плафонами, отбрасывали грязно-желтые пятна света на гладкие крашеные стены. Площадка между этажами поблескивала свежими лужицами после недавней уборки, но здесь по-прежнему стоял тяжелый, кисловато-горький запах табака. Сдавленная с боков жестяная банка из-под томатов, пристроенная на радиаторе отопления, была полна мокрых вонючих окурков. На белом оконном откосе виднелась корявая надпись, сделанная фломастером: «Журналов - язычок!»

«Допек тебя наш донжуан? - вспомнила Маргарита. - Меня тоже допек…»
        Следом в памяти прозвучал и другой вопрос рыжей Женечки: «Ты до сих пор любишь Танкована?»
        Девушка вздохнула. История шестилетней давности опять наполнила сердце щемящей болью. Эта ноющая боль не прошла, не растаяла с годами. Она гнездилась где-то в правом предсердии или в межреберье, то отступая на время, то с новой силой сжимая душу в ледяных объятиях.
        Маргарита не солгала сменщице: она не держала зла на Максима, но все, что было с ним связано, даже простое упоминание его имени, - причиняло ей страдание. Она никогда не задавалась вопросом, как могла бы сложиться ее жизнь, не попадись ей на пути хладнокровный физик. Но все сложилось так, как сложилось. И в этой ее нынешней судьбе нашлось место не только для мокрой от слез подушки, но и для радости, и для счастливой улыбки.
        В том, что она не могла забыть Танкована, таилось главное откровение: значит, она умеет любить ! В конце концов, редкая женщина может похвастаться постоянством в отношении к тому, с кем рассталась много лет назад. Историй, подобных той, что случилась с Маргаритой, - великое множество. Но в них почти всегда сломанная, казалось бы, жизнь обретает со временем новый смысл, боль и страдание находят утешение, терпение получает награду, трагедия сменяется новообретенным счастьем.
        А Маргарита так и не встретила новую любовь, не смогла забыть Максима, не избавилась от боли. Она научилась жить с ней, смирилась с ролью матери-одиночки и даже научилась быть благодарной судьбе, обстоятельствам и отцу своего чудесного ребенка.
…Неожиданно на лестнице за спиной Маргариты раздался шорох. Она обернулась так резко, что выронила на пол сумочку.
        - Ты?..
        - Испугалась, коза? - Молодой человек, лет девятнадцати, в бежевой, несвежей футболке, с набриолиненными, зачесанными на лоб волосами и аляповатой серьгой в левом ухе, развязно ухмыльнулся, наклоняясь за сумочкой.
        - Испугалась, - подтвердила Маргарита и поджала губы. - Что ты бродишь, как привидение, Юра?
        Парень расхохотался.
        - Помнишь, как там, в мультике: привидение с мотором, жуткое, но… симпатичное. - Последнее слово он произнес, с силой привлекая девушку к себе.
        - П… пусти! - Маргарита оттолкнула нахального шутника и вырвала из его рук сумочку. - Женя только что заступила на дежурство. Сейчас выйдет, и тебе не поздоровится.
        - А кто мне Женя? - с вызовом ответил парень. - Жена?
        Он опять засмеялся. Ему понравилась игра слов.
        - Женя же мне не жена!
        - Она любит тебя, бессовестного, - укоризненно покачала головой Маргарита. - На все для тебя готова. Даже аборт сделала, дуреха!
        - Что мне с того? - пожал плечами Юрик. - Это ее личное дело. А мне с соплячками неинтересно. Мне нравятся девушки постарше, поумнее. - И он опять обнял Маргариту за талию.
        - Я старше Жени всего на год, - с вызовом бросила та, высвобождаясь из его объятий. - А ты, Юра, прости, конечно, но ведешь себя как негодяй.
        Парень перестал улыбаться.
        - Знаешь, - сказал он, зло прищурив глаза, - мне плевать, что за тобой приударяет мент! Думаешь, ты благодаря ему в безопасности?
        - Что ты хочешь сказать? - Маргарита нахмурилась.
        - А то, - парень сложил руки на груди, - что с тобой может случиться всякое, если и дальше будешь целку из себя строить. И мент тебе не поможет.
        - Ты мне угрожаешь? - тихо спросила девушка.
        - Угрожаю! - с вызовом подтвердил Юрик. На его щеках выступили красные пятна, а губы кривились в ярости. - Кто тебе сказал, красотка, что Корж хозяин города? Он обычный купленный мент! А настоящие хозяева - те, кто ему платит.
        - Уж не ты ли платишь? - спокойно уточнила Маргарита.
        - Может, и я… - Парень вдруг потерял кураж и теперь стоял перед ней, не зная, куда деть руки.
        - Я же говорила, что ты - негодяй, - задумчиво, словно ни к кому не обращаясь, констатировала девушка.
        - Пусть я и негодяй, - Юрик сглотнул комок в горле, - но ничуть не хуже твоего Коржа… Под ним коммерсанты, а над ним - другая сила. - Строптивую девчонку следовало проучить, обескуражить. Поэтому, поколебавшись, он решил выложить главный козырь: - «Псы»! Перед ними не поломаешься! Быстренько на спину ляжешь!
        Маргарита, которая уже двинулась было вниз по ступенькам, вдруг остановилась и с неприязнью уставилась на Женькиного дружка.

«Псами» в городе пугали друг друга зарвавшиеся коммерсанты и дворовые хулиганы. А сейчас ее ими пугал наглый, распущенный юнец.
        - Слышала о «псах», подруга? - улыбаясь, спросил Юрик. - Вот они - настоящие хозяева города! - В его голосе как будто зазвучали нотки гордости. - И они купили с потрохами всех наших ментов!
        - Возможно, - спокойно кивнула девушка. - Но при чем здесь ты?
        - Я… - Щеки Юрика вдруг стали пунцовыми, он разом вспотел от волнения или от колоссальной ответственности, словно ему предстояло, как Левитану, объявить по радио на всю страну о начале войны. - Я, может быть, тоже «пес»!
        Маргарита смерила его презрительным взглядом.
        - Скорее - щенок. - Она повернулась на каблуках и быстро зашагала вниз по лестнице.
        - Стой! - крикнул он, перегнувшись через перила. - Займи денег, Марго! Пару тыщ!
        Маргарита не ответила.
        - Ты будешь моей, зуб даю, - пробормотал Юрик.
        Несмотря на кажущееся хладнокровие, Маргарита чувствовала себя выбитой из колеи. У нее бешено колотилось сердце, а руки, сжимавшие ремешок сумочки, нервно тряслись. Неизвестно, что больше вывело ее из себя - чья-то глупая выходка с табличкой на ее столе или нахальный, амикошонский тон сопливого хулигана.
        Маргарите было ясно, что Юрик перед ней рисуется. Он не слишком умен для того, чтобы заинтересовать девушку, произвести на нее впечатление, а потому отвязан, дерзок и груб. Он уверен, что для завоевания женщины годятся те же приемы, что и для отбора мелочи у старшеклассников в школьном туалете.
        Все это Маргарита понимала и могла спокойно пропустить мимо ушей его грубость (ей нередко приходилось отваживать сальных и беззастенчивых кавалеров), но почему-то холодная тупая боль не отпускала сердце. Убийство Струковского, странный разговор с Антиохом, признания Битюцкого, разбитая фотография… а теперь еще - «псы»,
«купленный мент», «с тобой может случиться всякое…». Кроме того, ей было искренне жаль Женечку. Подруга имела несчастье полюбить молодого мерзавца. Неизвестно, что он еще выкинет, какой гадостью и подлостью ответит на ее слепое обожание, в какие нечистоты опрокинет ее искренние чувства.
        Маргарита шла по немноголюдной, остывающей от дневного тепла улице и чувствовала, что сейчас расплачется. И от обиды за Женечку, и от жалости к себе самой. Мимо проскрипел грузовик, обдав ее облаком горько-кислого дыма, промчался мотоциклист без шлема, обвитый тонкими руками белокурой испуганной девушки на заднем сиденье, с грохотом опустились жалюзи ближайшей лавчонки, торгующей пивом и табаком. Было слышно, как постанывают электропровода над гулкими, утопленными в мостовую рельсами.
        Она брела в сиреневых сумерках к едва подсвеченной глупым уличным фонарем трамвайной остановке.
«Чертова избушка» стояла в километре от окружной дороги у самого леса. Когда Маргарита была маленькой, ей нередко казалось, что их мрачный бревенчатый дом выполз из чащи, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, и застыл подобием косматого чудища, не решаясь двинуться дальше к людям, к свету. Мрачным отшельником он стоял на опушке и прислушивался к многоголосию близкого города. Никто в Сыром Яру не мог в точности вспомнить, когда появился на свет этот деревянный схимник. Старожилы уверяли, что он стоял всегда, а в бюро технической инвентаризации странный дом значился как «сооружение, включенное в городской реестр недвижимости в 1962 году». Правда, как обычно, находилась где-то посередине. Конечно, «чертова избушка» была старше самого города. Возможно, когда-то ее построили как охотничий домик или сторожку лесника, а еще вероятнее, что одинокий сруб был делом рук амнистированного каторжанина, которому попросту некуда было ехать из лагеря. Грубовато сложенный, весь в черных лохмотьях выбивающейся из щелей пакли, с покатой черепичной крышей, щербатой, как рот старого бродяги, этот мрачный домишко достался
Нонне Карловне в наследство от отца - обрусевшего немца, давным-давно сосланного в Сибирь.
        Карл Иоганнович Кох впервые женился в шестьдесят лет, овдовел, потом женился опять, на матери Нонны, снова овдовел, когда дочке исполнилось пятнадцать, а через год обзавелся новой женой - амнистированной воровкой, горбатой, с плохо зашитой заячьей губой и со сломанным носом, по имени Клара. Она была моложе Карла Иоганновича на тридцать пять лет. Полжизни проведшая в лагерях, грубая и жестокая женщина мстила окружающему миру за свое физическое уродство. Она сильно пила и в припадках ярости била несчастного Коха всем, что попадалось под руку. Доставалось и Нонне. Девушка ненавидела мачеху и неоднократно жаловалась на нее местному участковому. Тому было раз плюнуть снова упечь за решетку бывшую зэчку, но старый немец всякий раз выгораживал жену, объясняя милиционеру, что «дочка просто наговаривает на новую мамку из ревности».
        Союз Карла и Клары закончился как в дурашливой скороговорке: супруги что-то не поделили, и в очередном припадке ярости женщина выбила из старика дух.
        Он не дожил нескольких дней до своего восьмидесятилетия.
        Протрезвев и сообразив, что ей грозит новый срок, третья и последняя жена Карла Иоганновича Коха, не раздумывая, пустилась в бега.
        С той поры Нонна Карловна оказалась единственным обитателем «чертовой избушки».
        Маргарита добралась на трамвае до микрорайона «Кедровый», утыканного невзрачными панельными пятиэтажками, и пересела на крохотный рейсовый автобус «ЛИАЗ, курсировавший между «Кедровым» и «Северным» по окружной дороге.
        Когда за пыльным окошком мелькнул указатель «23-й километр», она нажала на красную кнопку над дверью, попросив водителя остановиться. Отсюда до дома по проселочной дороге - километр пешком: маршрут, который Маргарита проделывает чуть ли не ежедневно всю свою жизнь, и в жару, и в лютую стужу. Даже четырехлетний Антон давно привык к тому, что путь в садик - это когда долго-долго идешь с мамой или с бабушкой пешком вдоль леса, потом долго-долго ждешь автобуса, потом долго смотришь в окно, пока дядя водитель не объявит в микрофон: «Поселок «Северный», конечная остановка!»
        Усталое солнце заваливалось за верхушки сосен и грозило вот-вот исчезнуть в молчаливой, бездонной чаще. Воздух сделался по-вечернему сырым и прохладным. Где-то совсем рядом, в лесу, дробно стучал дятел, а над дорогой звонко гудел осиный рой.
        Еще издалека Маргарита увидела темно-синюю «Ауди» Коржа, втиснутую в узкое пространство между домом и кособокой дощатой пристройкой, служившей одновременно летней кухней, кладовкой и верандой. Она прибавила шаг, соображая, что бы такого скоренько приготовить на ужин. Мама, скорее всего, покормила Антона остатками борща, или, что вернее, просто позволила ему налопаться кукурузных хлопьев, которые Маргарита обычно дает сынишке на завтрак с молоком и сдобной булочкой. Она вспомнила, что в холодильнике есть антрекоты. Их можно быстро пожарить, а к ним нарезать в большую тарелку овощной салат…

…Неожиданно прямо перед ней на тропе выросла косматая фигура. Маргарита вздрогнула и едва не оступилась в пыльной траве. Всклокоченный бородатый мужчина в черной бандане, грязной, мешковатой ветровке и широких брезентовых брюках, заправленных в короткие кирзовые сапоги, преградил ей путь.
        - Тьфу ты! - в сердцах сплюнула она. - Антиох! Опять напугал до полусмерти! Ты чего здесь бродишь как привидение?.. - Маргарита вдруг осеклась, вспомнив, что буквально двадцать минут назад, увидев на лестнице Юрика, воскликнула то же самое.
        - По грибочки ходил… - живо ответил Антиох звонким голоском, никак не сочетавшимся с его мрачной внешностью.

«По грибы? На ночь глядя?» - мысленно удивилась Маргарита, а вслух спросила, грустно улыбаясь:
        - И где твои подберезовики? В карманах, что ли?
        - Нет, не в карманах, - бородач хитро прищурился и постучал себя указательным пальцем по лбу, - вот здесь…
        - В голове, - понимающе кивнула девушка. - Я так и думала.
        - Я окончательно убедился в своей правоте, - ничуть не смущаясь, продолжал Антиох. - Мы, люди, часто похожи на грибочки. Мы прячемся от грибника, маскируемся листочками и травинками, зарываемся в мох, укрываемся в ложбинках. Вот почему без труда, без усилий, без мудрости и сноровки, без терпения и зоркого глаза хорошего человека не найти. На виду только поганки.
        - Ну, это не новость, Антиох, - улыбнулась Маргарита. - Стоило ли за ней полдня по лесу скитаться?
        - Бывает, не только дня - целой жизни мало, - философски заметил бородач и вдруг погрустнел. - А ведь так важно отличить съедобный грибочек от ядовитого.
        - Если есть сомнения - лучше выбросить, - посоветовала Маргарита. - Я всегда так делаю.
        - Вот-вот, - печально согласился Антиох. - Чуть что - выбрасываем гриб из лукошка без сожаления.
        - Это лучше, чем отравиться потом. - Девушку позабавила игра в метафоры. Она бы охотно поболтала с этим чудаком, но в другой раз. А сейчас ее ждут, она устала. - Ты сам недавно убедился, Антиох, что отравление грибами - страшное дело.
        - Выбросить съедобный и даже полезный гриб - дело, конечно, менее страшное, - кивнул тот. - Но кто знает? - может быть, завтра такие грибочки переведутся совсем.
        - Не переведутся, - заверила Маргарита. - Добрые плоды будут всегда. И мы их непременно отличим от злых.
        - Хорошо, коли так. - Антиох вздохнул. - Однако настоящее добро - дело незаметное, укрытое и листочками, и травинками, и веточками. Когда правая рука дает милостыню, левая и не знает о том.
        - Ах, да… - спохватилась Маргарита, спешно выудила из сумочки кошелек, высыпала в ладонь мелочь и протянула бородачу. - Вот, возьми…
        - Да я вовсе не к тому, - смутился тот, но монетки взял. - Спасибо…
        - Ты оказался прав, - продолжала она, стараясь придать голосу небрежность. - Старик Битюцкий назвал мне сегодня имя убийцы.
        - Да?.. - Антиох посмотрел на нее как-то странно. - И вам это помогло?
        - Нет, - призналась Маргарита. - К тому же мне слабо верится в услышанное.
        - Моим бы словам и подавно не поверили… - покачал головой бородач.
        - Кто знает… - Она расстроенно дернула плечом. - Бывает, что именно наше слово способно что-то изменить или кого-то спасти. Значит, оно должно прозвучать, когда все вокруг молчит. Даже небо…
        - Марго! - донеслось со стороны дома, и они оба обернулись на крик.
        Сашка Корж стоял на ступеньках крыльца и, небрежно облокотившись о поручень, попыхивал сигаретой. Коротко стриженные светлые волосы, голубая рубашка поло, синие джинсы, коренастая, почти квадратная фигура, готовая, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, к пружинистому, резкому движению - старшего оперуполномоченного УВД Сырого Яра даже за версту невозможно было не узнать.
        - Милиционер зовет, - то ли уважительно, то ли насмешливо констатировал Антиох. - Это его машина такая красивая? - Он кивнул в сторону «Ауди».
        - Его, - подтвердила Маргарита и легонько потрепала бородача за рукав: - Мне пора. Потом договорим. И о грибах, и о добрых делах…
        Тот неохотно посторонился с дороги, пропуская девушку, и едва слышно обронил ей вслед:
        - Смотрите, не отравитесь…

8
        Максим со злостью сунул в карман ставшую бесполезной трубку.
        Что-то стряслось в их квартире, на Котляковке. Похоже, его друг попал в беду. Руслан жив, но противный опер «не уверен, что это для него лучше…».
        Хуже смерти для человека может быть только жизнь растения. Танкован похолодел. Сколько раз он с ужасом думал о тех несчастных, что прикованы неизлечимой болезнью к постели - бездвижных, беспомощных, ходящих под себя в пеленку или памперс, неспособных зачастую даже дышать самостоятельно! Он вспомнил больницу и того типа на соседней койке, которому молоденькая медсестра подмывала вонючий анус и скользкие промежности. Живой труп! Куча дерьма! Смердящая, гниющая туша, в которой давно все умерло, кроме упрямого сердца, продолжающего в насмешку над своим хозяином бестолково гонять пустую, как вода, кровь по изношенным венам.
        Максима передернуло от отвращения. Сколько раз он мысленно умолял судьбу избавить его от такой участи. Лучше сразу - небытие.
        Однажды он проголосовал в Интернете за эвтаназию на каком-то сайте лириков.

«Если человек - овощ, нужно узаконить убийство! - безапелляционно заявил Максим. - Один поворот выключателя на аппарате искусственного дыхания - и от страданий будет избавлен не только сам бедняга, но и его близкие. Что может быть гуманнее?»

«А вы сами смогли бы повернуть этот выключатель?» - язвительно спросил его кто-то из участников дискуссии.

«Разумеется! - отрезал Максим. - Оставьте стенания про отобранную человеческую жизнь демагогам-святошам! Они называют себя верующими, а на деле отказывают человеку в избавлении от мучений только потому, что боятся за свою собственную жизнь, и то - не сегодняшнюю, а загробную!»

«Даже если вы атеист, - возразили ему, - у вас все равно должны существовать элементарные понятия о морали и нравственности! А убийство человека, тем более беспомощного, безнравственно!»

«С вашей точки зрения я - атеист! - огрызнулся Максим. - Но на самом деле я верю в Бога, который суть человеческий ум, знания, логика и расчет. У овоща нет ни первого, ни второго, ни третьего, ни четвертого - значит, он уже мертв. Поэтому в высшей степени нравственно оградить его от физических мук!»

«А если что-то подобное случится с кем-то из ваших близких?»

«Я не растеряюсь», - заверил он.
        И вот теперь с его другом произошло нечто ужасное. То, что хуже смерти. Бедный Руслан! Их квартира сейчас, судя по всему, полна оперативников и криминалистов. До Котельников - полтора часа езды. Даже на мотоцикле раньше чем за пятьдесят минут не добраться.
        При мысли о мотоцикле Максим помрачнел. Он сразу же, по цепочке, вспомнил аварию, больницу и заносчивую сучку Михееву. Сейчас она даже не подумала остановить его, извиниться, предложить помощь. Она просто осталась довольна, что никто не покушается на ее деньги! Максим почувствовал желание вернуться и выложить этой пустоголовой бизнес-леди все, что он о ней думает. Но физик силен умом, а не эмоциями. Десять минут назад он ушел, изобразив уязвленное самолюбие. Ход за адвокатессой. Если проявить нетерпение, а тем паче раздражение - игре конец. А партия между тем может получиться весьма интересной. Выигрыш сулит немалый успех.
        - Вы меня дожидаетесь?
        Танкован вздрогнул и обернулся. Михеева стояла в дверях и удивленно смотрела на него сквозь узкие, прямоугольные стекла очков.
        - Еще чего! - Максим замотал головой. - Я просто пережидаю ливень.
        Татьяна протянула вперед ладонь и выглянула из-под маркизы:
        - Похоже, он уже закончился.
        Белоснежная «семерка» БMВ, запаркованная у противоположного тротуара, сорвалась с места и, развернувшись через трамвайную линию, лихо подкатила к самому входу в ресторан. Михеева элегантно перешагнула через лужу, распахнула заднюю дверцу машины и обернулась к Танковану:
        - Вас подвезти?
        У Максима потемнело в глазах от злости. Этот по-барски великодушный жест, который он расценил как попытку адвокатессы вот так, незатейливо просто загладить свою вину, оскорбил его сильнее, чем ее недавняя подозрительность и холодность.
        - Благодарю вас, - процедил он сквозь зубы. - После того как меня лишили мотоцикла, я стал неприхотлив и спокойно пользуюсь общественным транспортом.
        Михеева захлопнула дверцу, снова перешагнула через лужу и мягко взяла его за рукав.
        - Послушайте, на вас лица нет. Что-то стряслось?
        Танкован колебался с ответом. Адвокатесса - некрасивая, заносчивая женщина. Но она, по всей видимости, богата. Кроме того, она может быть ему полезна. Особенно сейчас, когда в его квартире случился криминал. Самое главное - все правильно рассчитать. Михеева не села в машину, и вопрос ее звучал неподдельно участливо. Значит, она сделала свой ход. Теперь вновь запущены шахматные часы Максима. Продолжать упорствовать и строить из себя обиженного означает привести партию к патовой ситуации. Ну что ж… Надо скормить ей ладью, чтобы через пару ходов завладеть ферзем.
        - В моей квартире сейчас милиция, - нехотя признался он. - Что-то случилось с моим другом, а оперативный сотрудник, судя по тону, склонен видеть во мне главного подозреваемого.
        Михеева, казалось, задумалась.
        - Где вы живете? - спросила она, рассматривая свои ногти с цветным лаковым узором.
        - Далеко. - Максим вздохнул. - На Котляковке.
        - Поехали! - Татьяна решительно направилась к машине.
        - Что вы еще придумали? - Танкован разыгрывал простачка.
        - У меня есть время. Прокачусь с вами на Котляковку. Я все-таки адвокат.
        Танкован пожал плечами, мол, как вам будет угодно, и полез на заднее сиденье вслед за Михеевой.
        БMВ лихо вырулила на проспект Мира, прибавила газу и, маневрируя между неспешно ползущими авто, свернула на Третье транспортное кольцо возле метро «Рижская». Здесь водителю пришлось сбавить скорость: поток машин увеличился и на узких участках трассы, особенно перед тоннелями, превращался в дрожащую маревом пробку.
        - Жора, у нас мало времени, - предупредила Татьяна водителя.
        Тот взглянул на нее в зеркало заднего вида и пожал плечами:
        - Нам только Волгоградку проскочить, а дальше дело пойдет быстрее.
        Танкован мрачно смотрел в окно, затянутое полупрозрачной шторкой, и прикидывал в уме, сколько ходов предстоит сделать, чтобы самоуверенная адвокатесса оказалась у него в постели. Максиму совсем не хотелось эту невзрачную, безгрудую женщину, но переспать с ней означало выиграть партию.
        - С чего вы взяли, - нарушила она молчание, - что вас в чем-то подозревают?
        - Мне в последнее время не везет. - Танкован, не отрываясь, смотрел в окно. - Мой друг попадает в беду, а милиция интересуется, не хотел ли я его убить. Или, например… - Он повернулся к Михеевой. - Близорукая девушка шагает на красный свет под колеса моего мотоцикла, а потом пишет заявление, что переходила дорогу по правилам, а я летел на запрещающий сигнал светофора и совершил наезд на пешеходной
«зебре».
        - Что за чушь! - фыркнула та. - Я не писала такого заявления!
        Максим грустно покачал головой:
        - Дознаватель мне его показывал. Там ваша подпись.
        - Скорее всего, это факсимиле. - Михеева достала из сумочки телефон. - Похоже, мои коллеги перестарались… в смысле, перестраховались и на всякий случай составили от моего имени заявление… Сейчас… - Она поднесла трубку к уху и через пару секунд ледяным голосом снежной королевы спросила кого-то: - Сергей?.. Объясни мне, голубчик, откуда появилось мое заявление в милицию по поводу недавнего дорожно-транспортного происшествия?.. Что?.. Я так и думала. Немедленно отзови его обратно и впредь возьми за правило ничего не предпринимать без моего ведома. Благодарю… - Татьяна нажала «отбой» и подняла глаза на Максима: - Все улажено. У вас нет причин для беспокойства.
        Танкован потер лоб. Еще как есть! И не просто для беспокойства, а для самой настоящей паники. Но всему свое время. Если ему удастся разбудить в этой очкастой блондинке хоть какие-нибудь чувства - она с удовольствием будет расхлебывать заварившуюся вокруг него кашу. И с деньгами своими тоже расстанется охотно.
        БMВ, урча, продиралась сквозь бесконечный сплошной поток машин к повороту на проспект Андропова. За окном проплывали унылые промышленные постройки, мелькнула церквушка в строительных лесах, потом выплыло мрачное кирпичное здание, нависшее над песчаным обрывом, ведущим к железнодорожному полотну.
        - Вы еще учитесь или работаете? - неожиданно поинтересовалась Михеева.
        - Я закончил МИФИ, - не без гордости сообщил Максим. - А теперь работаю менеджером в крупной фирме, которая занимается программным обеспечением…

«Работаю ли?» - мысленно спросил он себя и помрачнел.
        Сегодня к концу рабочего дня ему предстоит наведаться в офис и поговорить с Лиснянской. Возможно, не все еще потеряно. Нет таких задачек, которых Танкован не смог бы решить, а демарш похотливой начальницы - уравнение не из самых сложных.
        - А вы что окончили? - Он мгновенно перехватил инициативу. - Я смотрю: такая юная, а уже руководит солидной конторой.
        Татьяна усмехнулась.
        - Я быстро сделала карьеру. Но в этом не только моя заслуга.

«Я так и думал!» - мысленно воскликнул Максим.
        - У меня очень обеспеченные родители, - продолжала Михеева. - Они помогли мне открыть адвокатское бюро. У нас работают высококлассные профессионалы. - В ее голосе тоже зазвучала гордость. - А заканчивала я МГУ, юрфак.
        - Вы живете с родителями? - небрежно уточнил Танкован.
        - Нет. У меня своя квартира. На Таганке.
        Какое-то время ехали молча. Максим рассеянно разглядывал сквозь шторку тяжелое, пасмурное небо, насаженное на пятерню безобразных заводских труб. Татьяна листала блокнот.
        - Мои родители, - наконец произнес он, не отрывая глаз от унылого пейзажа за окном, - совсем не обеспеченные люди. Они живут в маленьком сибирском городке с глупым названием Сырой Яр и ничем мне помочь не могут. Поэтому я, как беспородный пес, рассчитываю только на природное чутье и на собственные мозги.
        - И на зубы? - усмехнулась Михеева.

«И на кое-что еще, девочка», - мысленно огрызнулся Максим, а вслух произнес:
        - И на зубы… Если понадобится.
        - Я почувствовала в ваших словах укор. - Татьяна закрыла блокнот. - Мол, одним - все и на блюдечке, а другие - по помойкам шастают, пропитание ищут.
        - Судьба глуха к укорам и упрекам, - философски заметил Танкован, откинувшись на сиденье и сложив на груди руки. - И я вовсе не жалуюсь. Я лишь хочу сказать, что белые - не значит чистые. Шахтер, тоннами откидывающий породу в надежде добраться до плодоносной жилы, может гордиться своей чернотой, когда достигнет цели.
        - Понимаю. - Татьяна улыбнулась. - Вы ищете золотую жилу, и пока не нашли, ваша чернота вас тяготит.

«А ты не совсем конченая дура», - отметил про себя Максим.
        - Совершенно верно, - улыбнулся он в ответ. - Но у меня есть шахтерский кураж. И пока он не иссяк, мне грех жаловаться на судьбу.
        - На судьбу вообще грех жаловаться, - рассудительно заметила Михеева и тут же, почти по-детски, поинтересовалась: - А вы в нее верите?
        - В судьбу? - переспросил он и едва заметно усмехнулся: - Я верю в холодный ум. Верю в то, что удача - награда за умение думать, а напасти - расплата за глупость. Словом, все в руках человека. Точнее - в его голове.
        - Не слишком ли много вы ждете от человеческой головы? - улыбнулась Татьяна. - Впрочем… - она небрежно откинулась на сиденье, - в целом я с вами согласна. Просто мне кажется, кроме холодного ума нам требуется еще чуточку горячего везения. - Адвокатесса рассмеялась. - Я говорю о способности оказываться в нужное время в нужном месте.

«Ты даже сама не представляешь, насколько права, - хмыкнул про себя Максим. - Ты уже оказалась в таком месте совсем недавно. Судьба, в которую ты веришь, бросила тебя мне под колеса! Вот только кому из нас больше повезло?»
        Михеева наклонилась к водителю:
        - Жора, нам еще долго ехать?
        - Минут десять, если не будет затора на Каширке, - буркнул тот.
        - Я испытываю неловкость, - вкрадчиво произнес Максим, - оттого, что злоупотребляю вашим временем.
        Михеева пожала плечами.
        - Я сама вам предложила… Главное - правильно организовать и спланировать свое время. Тогда можно успеть многое.
        Машина зарулила во двор унылой двенадцатиэтажной хрущевки, облепленной со всех сторон гаражами-«ракушками».
        - Это здесь, - сообщил Максим и ткнул пальцем в окно. - Последний подъезд.
        - Встать негде, - пожаловался Жора, притормозив рядом с прогнившей «Таврией». - Любая машина, которая появится во дворе, перекроет мне выезд.
        - Жди нас на углу, - скомандовала Михеева и распахнула дверцу.
        Максим отметил про себя это случайно-неслучайное «нас» и усмехнулся.
        В лифте он окончательно понял, что близок к победе над этой невзрачной, но самодостаточной женщиной.
        Вместе с ними в кабинку зашел здоровенный мужик с тяжелой матерчатой сумкой, Татьяна посторонилась и непроизвольно прижалась к Максиму. Он ощутил ее дыхание у себя на шее. А еще почувствовал, что женщина вздрогнула и замерла, словно попала в жаркие объятия.

«Если бы у адвокатессы была грудь… - мысленно вздохнул он, непроизвольно взяв ее за локоть. - Было бы даже приятно так стоять».
        Татьяна уставилась на свое отражение в зеркале, заморгала и, стушевавшись, опустила глаза. Запах ее духов - сладковато-мыльный, неяркий - показался Максиму знакомым. Кажется, так пахла одна девица… как ее?.. уже и не вспомнить…
        Мужик вышел на седьмом этаже. Татьяна отступила на шаг и неуверенным движением поправила волосы. Ее щеки заливал румянец.

«Краснеешь, как восьмиклассница! - мысленно воскликнул Максим и нажал кнопку с цифрой «10». - Думаю, у тебя за всю жизнь был только один мужчина. И тот - вожатый из пионерлагеря!»
        Едва он успел вставить ключ в замок, дверь отворилась сама, и на пороге возник мужчина лет тридцати с рыжими короткими волосами, тяжелым подбородком и подозрительными карими глазками.
        - Господин Танкован? - поинтересовался он.
        Максим кивнул. Мужчина вопросительно уставился на Михееву.
        - Я - член московской коллегии адвокатов, - быстро представилась она. - Моя фамилия…
        - Уже адвоката нанял, - усмехнулся рыжий. - Не рановато?
        - Мы помогаем нашим клиентам вне зависимости от того, предъявлено им обвинение или нет, - спокойно объяснила Татьяна. - А также присутствуем при даче свидетельских показаний во избежание недоразумений или неправомерных действий со стороны сотрудников милиции.
        - Во как! - насмешливо покачал головой мужчина. - Неправомерных действий, значит? Его другу, - он кивнул на Максима, - отрезали яйца, и боюсь, ему плевать, недоразумение это или нет…
        - Что вы сказали? - Танкован побледнел. - Руслану… отрезали…
        - Яйца! - смачно повторил рыжий, буравя взглядом Татьяну. - Отчекрыжили достоинство под самый корешок опасной бритвой. И мы почти уверены, что из-за женщины.
        - Нам можно войти? - с раздражением спросила Михеева.
        Мужчина отступил в прихожую.
        - Не только мона, но и нуна. - Он цокнул языком. - Присутствуйте! Во избежание недоразумений.
        В квартире, кроме рыжего оперативника, который оказался тем самым Блатовым, что разговаривал с Максимом по телефону, находились еще двое сотрудников в штатском, по всей вероятности, следователь и криминалист, а также усталого вида пожилой мужчина в безупречно отутюженном милицейском кителе с погонами капитана - местный участковый. Удерживая под мышкой коричневую кожаную папку, он ежеминутно доставал из кармана платок и вытирал мокрый лоб.
        Девятнадцатиметровая, скудно обставленная комната выходила единственным окном со стеклянной балконной дверью во двор. Пыльные светло-зеленые шторы пропускали достаточно света, но в помещении, тем не менее, горели все осветительные приборы: потолочная трехламповая люстра из фальшивого хрусталя и торшер на тонкой ножке, воткнутый в узкое пространство между полотняным шкафом и одной из кроватей. Горчичного цвета обои на стенах местами отклеились и напоминали высунутые собачьи языки.
        Максим испуганно обвел глазами комнату: вещи разбросаны по полу, стулья перевернуты, постель смята. Содержимое его походного чемодана кто-то бесцеремонно вытряхнул на стол, и там образовалась внушительная горка вывернутых наизнанку свитеров, мятых брюк, пузырьков, футляров и картонных коробок. На скомканной, сваленной в кучу одежде белели кусочки порванной фотографии. Ими словно специально посыпали сверху Максимовы вещи, как голову - пеплом. Танкован подошел ближе и похолодел. В этих остроугольных бумажных кусочках он узнал снимок, присланный пару лет назад Маргаритой.
        - Паспорт с собой? - обратился к нему следователь - толстый румяный коротышка лет тридцати пяти с бледным, веснушчатым лицом и пухлыми розовыми губками. - Мне предстоит задать вам несколько вопросов.
        - Для начала потрудитесь объяснить, что здесь произошло. - Татьяна встала у стола, сложив на груди руки.
        Следователь невозмутимо поднял с пола упавший стул, поставил его на место, спокойно сел и разложил на коленях бумаги.
        - Сегодня утром… - медленно произнес он, листая исписанные мелким почерком страницы, будто ища в них подсказку, - в этой квартире… совершено нападение на гражданина… Кушева Руслана Булатовича… разбойное… или хулиганское… еще предстоит выяснить. - Он вдруг замолчал, найдя нужную страницу, и углубился в чтение.
        - По факту возбуждено уголовное дело? - быстро спросила Михеева.
        - Возбуждаемся, - глухо отозвался следователь, не отрываясь от своих бумаг.
        - По какой статье?
        - Решаем. Может быть, разбой… Или нанесение тяжких… Или злостное…
        - Ну уж дудки! - Татьяна подняла с пола второй стул и уселась напротив следователя. - Хулиганством не отделаетесь.
        Тот удивленно поднял на нее маленькие карие глазки.
        - А вы, собственно, кто?
        - Это адвокат, - усмехнулся Блатов. - Господин Танкован поспешил обзавестись защитой.
        - Уже защищаетесь? - все так же ровно поинтересовался коротышка. - На воре, как говорится, и шапка…
        - Перестаньте, - поморщился Максим, протягивая ему паспорт. - Я готов ответить на ваши вопросы. Только сначала объясните мне, что с Русланом? Где он?
        - Ваш друг в больнице. - Следователь открыл документ и придвинулся к столу. - Его кастрировали вот этим инструментом. - Он приподнял двумя пальцами прозрачный целлофановый пакет, на дне которого угадывалась раскрытая опасная бритва.
        Только сейчас Максим обратил внимание, что постель Руслана разобрана, а пододеяльник чернеет отвратительными кровавыми кляксами.
        - За что?!. - Он задохнулся от ужаса. - Кому понадобилось?..
        - Вот отсюда - первый вопрос. - Коротышка локтем освободил на столе пространство и пристроил туда свои бумаги. - Как складывались отношения Кушева с женщинами? Есть ли среди них такие, что могут считать себя брошенными, обиженными или обманутыми?
        Танкован шумно вздохнул и провел ладонью по лицу.
        - Подождите, дайте сосредоточиться… Брошенные женщины? - Он вдруг явственно представил себе искаженное злобой Светкино лицо, ее губы, кривящиеся в бешенстве:
«Значит, ты считаешь возможным унижать меня, втаптывать в грязь, называть «пещерой неожиданностей»? Мнишь себя героем-любовником, да, игрец на душах?!»
        - Понимаете, - следователь поднес к глазам шариковую ручку, пытаясь обнаружить на кончике стержня невидимый волос, - нападение совершено с непонятной целью. Преступники ничего не искали, не требовали от Кушева ни ценностей, ни денег, не добивались признаний или объяснений. Они просто скрутили ему руки, сняли с него штаны и… Очень похоже на самосуд, правда? На средневековое наказание.
        - Не искали? - с сомнением покачал головой Максим. - А кто же тогда выпотрошил мой чемодан?
        - Ах, это ваши вещички? - Коротышка брезгливо приподнял над столом скомканные штаны. Обрывки фотографии посыпались на пол. - А я думал, они здесь всегда лежали. - Он хмыкнул. - Знаете, обычное дело для холостяцкого жилища.
        Максим не мигая уставился на рассыпанные бумажные кусочки.
        - Но вернемся к вашему другу. - Следователь склонился над протоколом и, сверяясь с паспортом, принялся записывать данные. - Имелись у него мстительные подружки? Может быть, неосторожная девица забеременела, а Кушев отказался признать мальца?
        - Послушайте меня… - пробормотал Максим. - Кто-то вытряхнул из чемодана мои вещи и порвал мою фотографию.
        - Вашу фотографию? - Следователь оторвался от протокола и с интересом подвигал пухлой короткой ножкой по полу, пытаясь рассмотреть рваные кусочки.
        - Принадлежащую мне фотографию, - поправился Максим. - На ней была изображена… одна моя знакомая.
        - Ваша общая с Кушевым знакомая? - Следователь поднял на него глаза.
        - Моя. - Танкован вытер ладонью лоб. - У нас с Русланом не было общих подруг, которых мы могли бы не поделить, если вы на это намекаете.
        - Значит, Кушев женщин не обижал? - уточнил увалень.
        - Нет.
        - А вы? - Он замер, буравя Максима взглядом.
        - Какое это имеет значение? - не выдержала Михеева. - Вам нравится копаться в грязном белье?
        - Это моя работа! - Следователь расплылся в улыбке и демонстративно переложил с места на место скомканные Максимовы брюки. - Просто может статься, что Кушева кастрировали по ошибке.
        - Вот-вот! - обрадовался рыжий оперативник. - Я же говорю: по недоразумению! - Он доверительно наклонился к следователю, не сводя глаз с Татьяны. - Адвокаты жуть как боятся недоразумений.
        - Что значит - по ошибке? - нахмурился Танкован. - Должны были постричь голову, а взяли чуть ниже?
        - Нет, - лучезарно улыбнулся увалень. - Должны были кастрировать вас, а оскопили вашего несчастного друга.
        - Меня?! - Максим отступил на шаг и машинально сел на перепачканную кровью кровать.
        - Ну да, - пожал плечами тот. - Преступники копались в ваших вещах и порвали вашу фотографию.
        - А с чего вы взяли, - вклинилась в разговор Татьяна, - что порванная фотография имеет отношение к случившемуся? И кто вам внушил вообще, что отрезанные гениталии - это непременно месть обманутой женщины, а не взбешенного кредитора, например, отчаявшегося вернуть свой долг?
        - Кредитору незачем рвать фотографию, - возразил коротышка, несколько смущенный таким напором.
        - А кто вам сказал, - не унималась Михеева, - что карточку порвали преступники?
        - Ну мы с вами этого не делали, правда? - развел руками следователь. - А в этой квартире, кроме Танкована с Кушевым, больше никто не живет. - Он повернулся к Максиму и подмигнул: - Или, бывает, дамочки наведываются?
        Тот нахмурился:
        - Никто не наведывается. У нас с Русланом уговор: где едят, там не гадят…
        - Цинично, но верно, - пожал плечами Блатов. - Вот я, например, когда жил в общаге…
        - Постойте! - Максим вспомнил что-то важное. - Когда я последний раз видел Кушева… В этой самой квартире… Словом, приходила женщина. Моя давняя знакомая, одноклассница. Говорить мне с ней было некогда, да и не о чем. В общем, я ушел, а она осталась на какое-то время здесь, с Русланом.
        - Когда это было? - полюбопытствовал следователь. - Сегодня утром?
        Танкован покачал головой.
        - Нет. Три дня назад.
        - Вас трое суток не было дома? - удивился рыжий оперативник.
        - Я лежал в больнице. Это легко проверить.
        - Стандартное алиби, - понимающе кивнул тот.
        - То есть вы не знаете, сколько времени провела здесь ваша одноклассница? - спросил следователь. - Может быть, час, а может, все три дня?
        - Понятия не имею, - пожал плечами Максим.
        Коротышка что-то записал в протоколе.
        - А как вы объясните… - он не успел договорить: по квартире прокатился противный дребезжащий звонок.
        Блатов удивленно взглянул на Танкована, потом на его спутницу и отправился в прихожую.
        - Я так и знала! - донесся до всех визгливый женский голос, не менее противный, чем дверной звонок, и через мгновение в комнату вбежала Руфина Леонидовна - хозяйка квартиры. - Гнездышко вьешь годами, а стоит впустить бандитов, они превращают его в вертеп!
        Она тяжело дышала, капельки пота прочертили две кривые размытые дорожки на ее напудренном лице, бесцветные, водянистые глаза вылезали из орбит, а морковного цвета губы дрожали от злости.
        - Подонок! - Женщина крутила головой вправо-влево, словно подыскивая подходящий тяжелый предмет, чтобы запустить им в Танкована. - Негодяй! Ты что здесь устроил? Какое преступление совершил? - Ее взгляд неожиданно остановился на кровати с безобразными бурыми пятнами, и Максиму показалось, что хозяйку сейчас хватит удар. Даже сквозь толстый слой пудры было видно, как кровь отхлынула у нее от лица. - Это… Это… - Руфина Леонидовна, задыхаясь, ткнула дрожащим пальцем в сторону перепачканного пододеяльника. - Это убийство?!
        - Вы гражданка Бабкина, не так ли? - уточнил следователь. - Могу я у вас попросить договор, на основании которого вы сдаете в аренду данное жилое помещение?
        Руфину Леонидовну, казалось, расстроил вопрос. Она на мгновение стушевалась, но тут же взяла себя в руки и перешла в наступление.
        - У меня нету договора! - закричала она. - И что? Теперь вы нашли козла отпущения? Вместо того чтобы ловить и наказывать настоящих преступников, вы станете преследовать пожилую несчастную женщину?
        - На одного из ваших квартирантов совершено разбойное нападение, - пояснил рыжий оперативник. - И нам небезынтересно, на каком основании он здесь находился.
        - Ни на каком основании! - Женщина взмахнула руками. - Без всякого основания! Оба незаконно вперлись в мою квартиру! Так и запишите!
        - Ну, как же? - Следователь ткнул ногтем в раскрытый паспорт Танкована. - Временную регистрацию они сами себе сделали, что ли? Без вашего ведома и согласия?
        - Я, дура, их прописала! - простонала Бабкина. - Потому что пожалела сопляков. Я ведь не предполагала, что они оба - убийцы! - Она схватила со стола брюки Максима и швырнула ему в лицо: - Чтобы через час даже духу твоего здесь не было! Убирайся немедленно, слышишь? Живи где хочешь - на вокзале, на чердаке, а лучше всего - в тюрьме! Там тебе самое место!
        Блатов сочувственно покачал головой:
        - Не переживай, парень. Остаться без жилья все же лучше, чем без яиц…
        - Насчет «пошел вон» - вопрос спорный, - заявила Татьяна, обращаясь к разъяренной хозяйке. - Мы можем обратиться в суд общей юрисдикции. Регистрация есть, договора - нет…
        - Ах ты лахудра! - взвизгнула та. - Судиться хочешь? Претензии на жилплощадь предъявлять? Товарищ полковник! - Она страдальчески сложила руки, повернувшись к следователю. - Запишите в протокол, как мне угрожают! Как замышляют обманным путем отобрать у меня квартиру!
        - Ну, хватит! - Максим поднялся с кровати. - Никто на вашу жилплощадь не претендует! Я соберу свои вещи и уйду. Через час духу моего здесь не будет.
        - А квартплата за полмесяца? - прищурилась Руфина Леонидовна.
        - Мы вам заплатили вперед, - грозно напомнил он.
        - А за моральный ущерб? - не унималась женщина. - А за беспорядок и изгаженное белье?
        Михеева решительно расстегнула сумочку, вынула оттуда стодолларовую купюру и с презрением протянула Бабкиной:
        - Вот вам на прачечную! А теперь… - Она подхватила женщину под локоть и легонько подтолкнула к выходу. - Прошу вас не мешать работе следствия! Вернетесь, когда никого здесь не будет!
        - М-да-а-а, - задумчиво протянул следователь, когда за хозяйкой захлопнулась дверь. - Скандальная особа.
        - Зато в полковники тебя произвела, - усмехнулся рыжий.
        Максим аккуратно сложил брюки, повесил их на спинку стула и поднял с пола пустой чемодан.
        - Если у вас ко мне все, - глухо сказал он, - то я буду собираться.
        - Вам нужно подписать протокол. - Коротышка постучал пальцем по разложенным на столе бумагам. - «С моих слов записано верно. Замечаний и дополнений нет». Дата, подпись. - Он протянул было Максиму обкусанную шариковую ручку, но вдруг передумал и сжал ее в кулаке: - Совсем забыл… Последний вопрос…
        Танкован опустил чемодан на пол. Татьяна двумя пальцами поправила на носу очки и устало напомнила:
        - Я должна ознакомиться с протоколом, прежде чем мой клиент его подпишет.
        - Ознакомитесь, - не глядя на нее, пообещал следователь и кивнул Максиму: - Можно попросить вас выйти в прихожую?
        Тот пожал плечами и направился к двери.
        - Меня интересует автор художества! - крикнул ему вслед коротышка.
        Очутившись в крохотной прихожей, Танкован растерянно покрутил головой:
        - Какого еще художества?
        - За вашей спиной.
        Максим обернулся и похолодел: прямо на зеркале щетинился худой черный пес с раскрытой зубастой пастью, искусно нарисованный фломастером или маркером.
        - Автор мне неизвестен, - пробормотал он, вернувшись в комнату. - Одно могу сказать точно: этот рисунок сделан не мной и не Русланом.
        - Я так и думал, - весело сообщил следователь. - Не смею вас больше задерживать.
        - Минуточку… - нахмурился Блатов. - Мне мало одного телефонного номера господина Танкована. Мобильник поменять - раз плюнуть. А домашнего адреса, как я понимаю, больше не существует. - Он развел руками, повернувшись к увальню: - И где мне искать свидетеля?
        - Я всегда буду на связи, - заверил Максим. - И как только найду жилье, сразу вам сообщу.
        - Не уверен. - Рыжий поджал губы.
        - Не уверены, что сообщит или что найдет жилье? - уточнила Михеева.
        - Я, видите ли, опасаюсь недоразумений и неправомерных действий, - ерничая, отозвался оперативник. - Поэтому мне нужен адрес сейчас.
        - Что за… - возмущенно начал Максим.
        - Записывайте! - Татьяна решительно тряхнула головой. - Верхняя Радищевская…

9
        - Проблемы? - поинтересовался Корж, когда Маргарита поднялась по скрипучим ступенькам и чмокнула его в щеку в знак приветствия.
        - С чего ты взял? - удивилась та.
        - А что понадобилось от тебя этому убогому? - Сашка зажал окурок между указательным и большим пальцами и щелчком выстрелил им в сторону пылящей по дороге косматой фигурки Антиоха.
        - Мы просто болтали, - улыбнулась девушка. - О грибах…
        - О грибах? - Корж изобразил на лице изумление. - А мне показалось, ты вытаскивала из сумки кошелек. Он просил у тебя денег?
        - Не просил. - Маргарита нахмурилась. - Что за допрос, Саша?
        Тот прищурился и цокнул языком.
        - Просто… беспокоюсь за тебя.
        - Со мной все в порядке… - Она вдруг осеклась, вспомнив, что собиралась звонить Коржу как раз именно потому, что у нее не все в порядке.
        - Могу я дать тебе совет? - Он криво улыбнулся. - По старой дружбе…
        Ах, как ей нужны сейчас его советы! Как не хватает его ободряющего спокойствия, его заразительной уверенности в том, что все ее страхи и сомнения - пусты!
        - И не один, - кивнула Маргарита.
        - Держись подальше от этого бородатого попрошайки. - Сашка зло сплюнул. - Нутром чую, он таит опасность.
        - Опасность?! - Девушка рассмеялась. - Да он мухи не обидит.
        - Не знаю, - покачал головой Корж. - Я просто чувствую, что с ним что-то не так…
        - Конечно, не так. Он странный, чудаковатый. - Маргарита бросила взгляд туда, где только что растворилась в закатной мгле крошечная фигурка философа-грибника. - Но забавный. И даже по-своему интересный.
        Корж мрачно усмехнулся.
        - Странный вы народ, женщины. Вас так легко охмурить сладкими, заумными речами. Вы качаетесь под них, как змея под дудку, забывая, что мужчина - это прежде всего молчание и дело. Какой-нибудь физик-неудачник, непризнанный гений, пустил сопли, потряс воздух перед вами, и он уже - лучший! И он уже у вас в постели!
        - Саша!.. - вспыхнула Маргарита. - Не смей!..
        Но Коржа словно прорвало.
        - А этот! - Он ткнул пальцем в остывающее марево вечернего города, дрожащее мутной сиреневой полосой за краем дороги. - Полоумный бездельник! Попрошайка с руками мясника! Ему камни ворочать и столбы выкорчевывать, а он милостыню клянчит! Но вам до этого дела нет! Для вас мужчина не тот, кто пашет с утра до ночи, а тот, кто мурлычет бессмыслицу, приторную заумь! И вот он уже, оказывается, забавный! Интересный! Сегодня ты даешь ему монетку, а завтра сама отдашься?
        Маргарита изменилась в лице.
        - Уходи, - тихо сказала она. - Ты мне не друг.
        Корж поперхнулся, словно ему сунули в глотку палец, часто заморгал, неловко прикрыв ладонью стриженую голову, и, оступившись, шумно соскользнул ногой со ступеньки.
        - Прости, Ритка… Я это… Что-то мне совсем нехорошо. Как увидел тебя, так все в башке помутилось.
        Маргарита открыла рот, чтобы ответить, но внезапно распахнулась входная дверь, и забавный русоволосый мальчуган в полотняных бриджах и надетой наизнанку футболке бросился ей на шею:
        - Мамуля! Я жду тебя, а ты все не идешь! Уже и стрелка в часиках прошла то место, когда ты возвращаешься! Пойдем скорее в дом! Я покажу тебе, что мне нарисовал дядя Саша! Представляешь, он разными фломастерами нарисовал Донателло, Микеланджело, Рафаэля и Леонардо![Герои детского анимационного фильма про черепашек-ниндзя.] Они получились как настоящие! Так здоровско!
        - Я глупость сморозил, Ритка, - пробормотал Корж. - Забыли, да?
        Почуяв неладное, мальчуган вдруг умолк, поднял глаза на «дядю Сашу», потом перевел их на мать и просяще повторил в тон Коржу:
        - Забыли, да?
        Добротная светелка, которой однажды попытались придать вид городской гостиной, все равно хранила дух хуторской, деревенской строгости. Эта просторная комната никогда не превращалась ни в кустодиевский интерьер с провинциальной напыщенностью и аляповатыми атрибутами купеческого достатка, ни в пошловатую смесь «а-ля рюс» и
«хайтек», характерную для многих осовремененных деревенских домов.
        Беленые стены, узкие деревянные подоконники, прикрытые легкими тюлевыми занавесками, низкий бревенчатый потолок и массивная мебель из мореного дуба - картинка, скорее, из бытописания уездного врача начала прошлого века.
        Широкий обеденный стол был накрыт чистой, но выцветшей от стирки полотняной скатертью. Огромный оранжевый абажур с густой бахромой свисал с потолка так низко, что любой сидящий за столом мог при желании выкрутить лампочку из патрона, не вставая с места. Тяжелый коричнево-бурый сервант щербато скалился у стены белоснежными блюдцами, а рядом, распахнув заслонки, стыла аккуратная, беленая, как и стены, печь. Над продавленным диваном с высокой спинкой и полированными подлокотниками висела выполненная маслом картина в черном рассохшемся багете (единственное, что осталось от последней жены Карла Коха), запечатлевшая казнь провинившегося каторжанина. Полураздетый, привязанный к дереву мужчина, медленно и мучительно умирал под пытками. Его лицо превратилось в черную кашу от жадного многотысячного роя мошки, москитов и гнуса.
        Маргарита много раз порывалась убрать со стены это скорбное полотно, но мать запрещала.
        - Мы все - каторжники в этом мире, - поясняла она. - И окружены кровопийцами и палачами… Картина не дает мне об этом забывать.
        Голый деревянный пол, местами прикрытый суконными половичками, еще пара резных стульев и несколько табуреток - вот и весь интерьер гостиной «чертовой избушки». Двадцать первое столетие здесь было представлено лишь VHS-плеером и DVD-проигрывателем, втиснутыми в узкую полочку между полотняной тумбой и громоздким телевизором LG, а еще - многочисленными пластмассовыми детальками конструктора «Lego», раскиданными по всей светелке.
        - Опять не убрал игрушки, - укоризненно покачала головой Маргарита, сбросив туфли на пороге и пристроив сумочку на стул.
        - Я еще не доиграл, - объяснил мальчуган, поправляя ногой разбросанные по полу детальки. - Дядя Саша долго разговаривал с бабушкой о политике, а потом мы начали рисовать.
        Маргарита удивленно уставилась на Коржа:
        - Долго разговаривал о политике? Моя мама стала словоохотливой с гостями?
        Тот усмехнулся:
        - А что в этом странного? В отличие от тебя Нонна Карловна понимает, что я человек положительный и надежный, что я гораздо интереснее некоторых… физиков… - Он осекся под взглядом Маргариты, небрежно придвинул ногой табурет и уселся за стол. - Правда, положительному человеку даже чаю не предложили…
        - Я сейчас, - всплеснула руками девушка, - мигом что-нибудь приготовлю. - И повернувшись к Антону, уточнила: - А тебя, положительный человек, тоже не накормили?
        Тот важно поковырялся в носу:
        - Бабушка дала мне кукурузных хлопьев.
        - Я так и думала, - кивнула Маргарита. - Ну что ж… Иду на кухню.
        - Я помогу. - Корж поднялся из-за стола.
        - Я тоже. - Антон высыпал обратно на пол собранные было в ладонь детальки конструктора и вытер руки о футболку.
        Спустя полтора часа, уложив сынишку спать и прибравшись в комнате, Маргарита накинула на плечи полушалок и вышла на крыльцо подышать воздухом.
        Корж пристроился рядом на ступеньке и, щуря маленькие глазки, вглядывался в узкую светлую полоску остывающего от дневных забот засыпающего города. Маргарита запрокинула голову, подставляя лицо ночному эфиру, льющемуся сквозь изрешеченное звездами небо. Воздух пах травой и жимолостью. Огромная, тяжелая луна осела на верхушках сосен, осыпав ледяной глазурью крохотный двор и прочертив по земле неестественно длинные тени от двух пихт, колодца с покосившейся крышей и торчащей оглоблями вверх сломанной телеги, которую Нонна Карловна за неимением лошадей и скота использовала как крепление для бельевой веревки. Припорошенная лунным светом
«Ауди» выглядела мертвой заиндевелой тушей пантеры.
        - Саш… - позвала Маргарита.
        Тот, не отрывая взгляда от горизонта, вопросительно хмыкнул.
        - Мне последнее время отчего-то не по себе… Жутко и тревожно.
        Он перевел на нее взгляд и невольно отметил про себя, что при луне она выглядит еще соблазнительнее. Распущенные волосы блестели холодными искрами, словно в них запутались звезды. Возбуждающий абрис груди, не спрятанный полушалком и подчеркнутый облегающей блузкой, был таким манящим, что казалось, протяни только руку, и чудесный бугорок сольется с ладонью, наполняя ее биением сердца и сладким теплом.
        Корж облизал губы.
        - Ты совсем одна, - хрипло сказал он. - А в одиночестве молодой женщине всегда не по себе…
        - Я не одна, - возразила Маргарита. - У меня есть Антошка, мама…
        - А мужчины нету, - выдавил из себя Корж.
        - Нету, - согласилась она. - Но мои страхи, Сашка, совсем иного свойства. Мне кажется… Я чувствую, что меня кто-то ненавидит. И не могу понять - кто и за что.
        - Ненавидит? - переспросил Корж и недоверчиво хмыкнул. - Тебя?
        - Происходят какие-то… странные события. - Маргарита замялась, подыскивая правильные слова. - Как тебе объяснить… Они меня пугают, Саша.
        - У тебя есть я, - напомнил тот и сам удивился, как уверенно и твердо он это произнес. - А значит, тебе нечего бояться.
        - Да. - Она слабо улыбнулась. - Спасибо тебе.
        И тут же в памяти металлическим эхом прозвучал голос Юрика: «Мне плевать, что за тобой приударяет мент! Думаешь, ты благодаря ему в безопасности?.. Он обычный купленный мент! А настоящие хозяева - те, кто ему платит!.. Слышала о «псах», подруга?»
        - Что за события? - поинтересовался Корж. - Чем ты напугана?
        - Сначала в одно из моих дежурств с полки запертого шкафа в процедурной исчез эфедрин. - Она озабоченно потерла ладонью лоб.
        - Это наркотик? - живо поинтересовался Корж.
        Маргарита покачала головой.
        - Нет. Это препарат, активизирующий работу сердца и повышающий кровяное давление.
        - Из запертого шкафа? - уточнил Сашка. - А у кого ключи?
        - У дежурной сестры, то есть у меня. Ну, еще есть дубликат у старшей сестры.
        Он открыл было рот, чтобы задать еще вопрос, но Маргарита его перебила:
        - Он нашелся, Саш… На следующий день.
        Корж поднял брови.
        - Где же?
        - На полке, - устало вздохнула она. - В запертом шкафу процедурной. - И растерянно пожала плечами: - Словно и не исчезал.
        - Забавно, - усмехнулся Сашка.
        - Ничего забавного. Когда я сдавала дежурство, эфедрина на полке не было. Это точно. Я проверяла шесть раз. Потом написала объяснительную записку на имя заведующей, а та уже готовила докладную на имя главврача, как вдруг…
        - Он нашелся, - закончил Корж и рассмеялся. - Ритка, поверь, если бы кто-то тебя, как ты говоришь, ненавидел и хотел подставить, то ни за что не вернул бы препарат на место.
        - Не вернул бы, - мрачно согласилась она. - Когда хотят подставить, используют другие способы. Чтобы тюрьмой запахло.
        - Ты опять про это сомнительное убийство? - Сашка криво усмехнулся.
        - Вчера меня заперли в процедурной. - Она схватила его за руку. - Двадцать минут я не могла ни до кого ни достучаться, ни докричаться. Как в вакууме… Это так страшно. Мне даже померещилось, что я задыхаюсь.
        Он вздрогнул, обожженный ее прикосновением, и спросил хрипло:
        - Может быть, дверь сама защелкнулась?..
        - Что значит - сама?
        - Замок заклинило, например… Такое бывает.
        - Сначала я так и подумала, - кивнула Маргарита и подвинулась ближе к Коржу. - Но потом началось такое!.. Завыла сигнализация - в ПИТе умирал больной, а я, беспомощная, сидела взаперти и сходила с ума от страха и отчаяния!
        У Сашки кружилась голова. Он вдыхал неяркий, тонкий и очень сексуальный аромат ее духов и борол в себе страстное желание схватить эту девушку за плечи и осыпать жаркими поцелуями ее глаза, губы, шею…
        - По счастью, один пациент-старичок проходил по коридору мимо процедурного кабинета, - продолжала Маргарита. - Ключи болтались снаружи, и он отпер дверь… - Она опустила плечи. - Струковский был уже мертв…
        - Трагическая случайность, - убежденно кивнул Корж, не сводя с нее взгляда.
        - Шнур оказался вырванным из сети, - со значением произнесла она. - Понимаешь, Саша?
        - Понимаю… - выдохнул тот.
        - Но и это еще не все… - Она на секунду замолчала, раздумывая, рассказать ли ему про беседу с Антиохом в палате, и решила, что это лишнее.
        - Не все? - переспросил Корж.
        - Тот старичок, который выпустил меня из процедурной… Словом, ему сегодня утром стало плохо. Но он успел признаться мне, что его хотят убить…
        - Как! И его тоже? - хмыкнул Сашка. - Не терапия, а сумасшедший дом!
        - Он видел человека, который заходил прошлым вечером в ПИТ! Видел предполагаемого убийцу! И даже пытался назвать его имя! Правда… - Маргарита закусила губу. - Я не уверена, что правильно расслышала…
        Корж молчал. У него слегка кружилась голова от близости любимой женщины, ее запаха, голоса, выражения глаз.
        - А потом кто-то разбил мою фотографию в рамке. - Маргарита наклонилась к самому его лицу и добавила шепотом: - Я видела тень!
        На мгновение Корж почувствовал, будто летит кувырком в пропасть. Он вцепился в край ступеньки, судорожно глотнул воздух и, более не пытаясь сдерживаться, припал губами к горячим губам девушки.
        Та отстранилась и удивленно заморгала:
        - Ты не слушаешь меня?
        Сашка перевел дыхание, тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, и пробормотал:
        - Слушаю, конечно… Только ерунда все это, Ритка…
        Ее глаза расширились:
        - Ерунда?! Поиск убийцы не стоит твоего внимания? Ты считаешь его пустой тратой времени, а мои страхи - бредом истерички? Или ты думаешь, что мне все померещилось, что я сумасшедшая?
        - Ты совершенно нормальная, - заверил Корж. - Просто устала. Когда ты последний раз была в отпуске? Два года назад? Три?
        Маргарита не верила своим ушам. Сашка Корж - ее лучший друг, защита и опора - даже не встревожился за нее. Больше того, он, наверное, даже половину не расслышал из того, о чем она ему сейчас взволнованно говорила. Что это? Небрежение? Усталость? Или просто цинизм, которым заразила его профессия?
        - Ладно. - Он махнул рукой. - Прости. Я лишь хотел сказать, что, как мне известно из опыта, большая часть подобных происшествий яйца выеденного не стоит. Всему виной страхи, усталость, служебные интриги, кулуарные сплетни… - Заметив, что Маргарита собирается возразить, он поспешно закончил: - Но ты не волнуйся. Можешь мне довериться, я тебя в обиду не дам! Если что узнаю - на куски порву злопыхателя твоего.
        Несколько минут они сидели молча. Огромная синюшно-белая луна, тяжело оттолкнувшись от колючей верхушки леса, повисла у них над головами наподобие многотонной тарелки. Вырвавшийся из заточения теплый ветер толкал ее кулаком, и она подрагивала на небесной подставке, проливая на землю печальный свет. Двор и крыльцо тонули в этом мертвенно-бледном свете, теряя контрастность, как на экране черно-белого телевизора, в котором бунтует доживающий последние часы кинескоп. Мужчина и женщина казались друг другу нарисованными искусной, но печальной светотенью.
        - Могу я тебя спросить о чем-то как друга? - Маргарита, поколебавшись, решила, что имеет право рассчитывать на Сашкину откровенность. - Поверь, мне очень неприятно задавать вопросы, которые похожи на городские сплетни, но мне кажется, мы заслуживаем того, чтобы быть честными друг с другом.
        - Валяй, - разрешил тот и добавил, пряча горькую усмешку: - Я тебя никогда не обманывал. И не предавал…
        - Говорят, что ты… - Маргарита вдруг смутилась. - Прости, это звучит глупо и даже мерзко… Но говорят, что ты… мздоимец.
        Корж расхохотался так, что чуть не свалился со ступеньки.
        - Что… ты говоришь?! Прямо вот так и говорят?
        Она часто заморгала, и в матовом лунном свете было видно, как дрожат ее ресницы.
        - Да, Саша… Говорят, что обложил данью коммерсантов, а тем некуда деваться…
        - Что ты говоришь! - фыркнул он. - Прямо некуда деваться?
        Маргарита совсем стушевалась.
        - Говорят, что милиция не может поймать «псов», потому что с ними в сговоре.
        - Ишь ты! - театрально изумился Корж и вдруг перестал смеяться. - Язык бы отрезал болтунам!
        Маргарита просияла.
        - Значит, это все неправда? - спросила она.
        - Вранье! - подтвердил Сашка и достал из кармана пачку сигарет. - Когда я лично поймаю «псов», ты сама в этом убедишься. А я поймаю, будь уверена. Мне на роду написан фарт.
        - Я верю, - кивнула девушка. - И тебе, и в тебя…
        Он усмехнулся, засунул в рот сигарету и чиркнул зажигалкой. На миг его лицо осветилось желтоватым пламенем, но тут же опять провалилось в темноту.
        - Что же касается коммерсантов, здесь не все так просто… Здесь мы друг друга не поймем.
        - Почему? - нахмурилась Маргарита. - Разве мы говорим на разных языках?
        - Именно! - подтвердил Корж, небрежно выпуская тонкую струйку дыма. - То, что у тебя однозначно черное, у всех остальных людей может быть и черным, и белым, и серым.
        - Действительно, - согласилась девушка. - Трудно найти общий язык с человеком, который на черное говорит белое, и наоборот.
        - Пойми, чудачка! То, что хорошо для коммерса, - не всегда благо для других. И то, что плохо для него, - не всегда худо для нас. Ты ведь как считаешь: если коммерсант жалуется на милицию, значит, она плохая, если коммерсант ладит с ней - опять же скверно!
        - Я считаю, что и милиция, и бизнес должны жить по закону, а не ладить друг с другом.
        - Тебе уже скоро четверть века, Марго, а ты наивная какая-то, - вздохнул Корж. - Даже инфантильная.

«Опять! - пронеслось у нее в голове. - Не только Журналов, оказывается, так считает».
        - Тебе не приходило в голову, дуреха, - продолжал Сашка, - что коммерсант, не укравший, не обманувший, не схитривший, - просто лузер? Его дела никогда не пойдут в гору. Закон бизнеса. У такого соответственно ни с законом, ни с милицией проблем нету. И какой с него прок окружающим? Какой прок государству?
        - А-а, - понимающе протянула Маргарита. - Ты о государстве радеешь?
        Корж не поддержал иронию.
        - И о нем тоже, - спокойно подтвердил он. - Стране нужен сильный бизнес. А успешный предприниматель непременно придет к менту с поклоном. Помоги, мол, не посади, мол, дай работать! Всем от этого будет польза.
        - И мент не может устоять перед соблазном, - в тон ему закончила Маргарита.
        - А что он должен сделать? - поинтересовался Сашка. - Похерить даже то, что есть? Уравнять и правых и виноватых? Сделать всех середнячками и лузерами? Как хорошо! Зато проблем с законом ни у кого не будет! - Он взял ее за руку и понизил голос: - Пойми, Марго, я - точно такой же винтик системы, как и сам коммерсант.
        - Бедный, - посочувствовала она. - Винтик! Вместо того чтобы арестовать жулика…
        - Если арестовать и посадить всех жуликов и ворюг, - перебил Корж, - бизнеса не останется. Ни крупного, ни среднего. А сейчас - баланс, равновесие.
        Маргарита поднялась со ступеньки и поправила на плечах полушалок.
        - Выходит, наша милиция, вместо того чтобы ловить преступников, попросту строит себе кормушки! - Она в негодовании тряхнула головой, и посеребренная луной челка блеснула крошечными искрами. - Убийцы гуляют на свободе…
        - Кстати! - Корж поднялся следом за ней и небрежно отряхнул джинсы. - Я ведь собирался поговорить с тобой о преступнике, который почему-то до сих пор гуляет на свободе. - Он потянулся к заднему карману и извлек из него сложенный вчетверо лист бумаги. - Сегодня мы получили ориентировку. Фоторобот человека, подозреваемого в убийстве. Он никого тебе не напоминает?
        Маргарита неуверенно приняла из его рук листок, оказавшийся черно-белой фотокопией, сделанной на лазерном принтере, и открыла рот. Со снимка на нее напряженным и немного расстроенным взглядом смотрел Максим Танкован.
        - Что это значит? - пробормотала она.
        - Узнала, - удовлетворенно констатировал Корж. - А я боялся, что это только мне он повсюду мерещится.
        - Мужчина, подозреваемый… в убийстве? - Маргарита сделала вид, что ослышалась. - Ты шутишь? Или затеваешь какую-то очень скверную игру?
        - В убийстве, милая, - кивнул он. - Некоего Теодора Свирского - человека, пару недель назад прибывшего в Москву прямиком из нашего города.
        Она закусила губу и вдруг порывисто вернула листок.
        - Забери свою ориентировку! Как это глупо, Саша!
        - Что именно? - уточнил тот.
        - Глупо и непорядочно пытаться разыграть меня таким отвратительным образом!
        - Это не розыгрыш, - сухо возразил Корж. - Фоторобот составлен в Москве и прислан нам для проведения оперативно-розыскных мероприятий. Я бы значения не придал, у нас своих дел невпроворот… Но уж больно рожа знакомая! - Он помахал листком у нее перед носом.
        - Значит… - Маргарита пыталась на ходу придумать что-то веское и значительное. - Значит, на снимке - тот, кто просто похож на Максима!
        - Конечно, похож, - пожал плечами Корж. - А я разве сказал, что это непременно он?
        - Разумеется, это не он! - Девушка почти умоляла оперативника смириться с этой мыслью.
        - Одна только странность имеется… - Сашка театрально вздохнул. - Печальное совпадение.
        - Какое еще совпадение? - Маргарита уставилась ему прямо в глаза.
        Тот простодушно пожал плечами:
        - Сырой Яр. Наш город.
        На следующий день Маргарита позвонила Коржу.
        Она проснулась в четыре утра и больше не могла заснуть, как ни пыталась.

«Вторая ночь почти без сна!» - Девушка страдальчески поморщилась.
        За окном в широкой щели между шторами едва различимым бледным пятном брезжил рассвет. Будильник, не поставленный на звонок по случаю выходного дня, громко отстукивал секунды. Антон застонал во сне, что-то пробормотал и перевернулся на другой бок. В комнате было холодно, а может, Маргарите это только казалось, и она дрожала под одеялом не от зябкой утренней сырости, а от волнения и страха.
        Черно-белая фотокопия не шла у нее из головы. «Человек, подозреваемый в убийстве» в самом деле очень похож на Танкована! Какая-то невероятная, чудовищная ошибка! Максим - умный, тонкий, проницательный - не может убить! Даже в порыве ярости. Ведь он умеет управлять своими эмоциями. У него холодный мозг. И… сердце.
        Все подозрения - чушь, и волноваться не о чем!
        Тем не менее фамилия убитого, названная Коржом, показалась Маргарите знакомой. Она ворочалась, металась на кровати, мучительно вспоминая, где могла слышать ее. Трижды она вставала и бродила по комнате, шлепая босыми ногами по холодному полу, пила теплую, безвкусную воду из графина, потом опять ложилась, ворочалась и снова вставала.
        Было уже совсем светло, когда она вспомнила человека с такой фамилией.
        Маргарита рывком села в кровати. Открытие, которое она сделала, не только не принесло ей облегчения, но еще больше напугало. Она схватила трубку и на цыпочках вышла из комнаты в коридор.
        - Саш… - Голос ее дрожал. - Прости, что в такую рань… Но мне кажется, это важно.
        - Тебя опять заперли в процедурной? - хмуро поинтересовался тот.
        - Нет. Я по поводу того человека… Ну, которого убили.
        - Кого убили? - Корж, видимо, еще не окончательно проснулся.
        - Ты говорил, что в Москве убили человека по фамилии Свирский, правильно?
        - Ну.
        - А перед смертью он побывал в нашем городе. - Маргарите хотелось, чтобы Сашка вспомнил все до мельчайших подробностей. - Ты еще сказал, что Сырой Яр - странное место для простых совпадений.
        - Да не тяни же! - В голосе Коржа появилось раздражение. - Ты придумала алиби Танковану?
        - Алиби? - растерянно переспросила Маргарита, как будто заново открывая для себя смысл этого слова. - Пожалуй, нет… Может быть, даже наоборот. - И она шумно вздохнула в трубку.
        - Вот как? - Корж не скрывал ликования. - Наоборот - это значит, Танкован полностью изобличен?
        - Не путай меня! И не перебивай. Я лишь хотела сказать, что вспомнила этого человека. Свирского. Он действительно был в нашем городе. Один день. Проездом откуда-то издалека.
        - Ты с ним общалась?
        - Нет. Но я видела его.
        - Где же?
        В трубке повисла такая тишина, что Корж поначалу решил, что пропала связь.
        - Алло! - прохрипел он. - Алло!
        - Я здесь, - тихо отозвалась Маргарита.
        - Я спросил тебя, где ты видела человека по фамилии Свирский? - напомнил Корж. - Или ты опять забыла?
        - Я его видела в доме у родителей Максима. Он провел у них целый день.
        Наверное, она поступила подло, по-предательски, вот так, прямо указав на связь между убитым Свирским и Танкованами. Теперь следствие цепко ухватится за версию о том, что преступник - Максим. Но с другой стороны, рассуждала Маргарита, если Танкован невиновен (в чем она не сомневается), возможно, этот след поспособствует поимке настоящего убийцы и поможет снять с Максима нелепое подозрение.
        Корж попросил ее быть в четыре часа дня возле гостиницы «Уют», принадлежащей родителям Максима.
        - Пообщаемся, - небрежно пояснил он. - Проясним кое-какие детальки. Ты согласна?
        Маргариту впервые страшила встреча с Танкованами. Ей казалось, на ее лице отпечаталась метка сексота. Она вросла в кожу, впиталась в поры и теперь чернела на лбу безобразной отметиной.

«Проясним детальки!» Циничный, толстокожий Сашка даже представить себе не может, каково ей сейчас. Она провалится сквозь землю, как только поднимет глаза на добрых стариков. Уж кто-кто, а они никогда не сделали ей ничего плохого и даже в ее отношениях с собственным сыном всегда поддерживали Маргариту. Танкованы безоговорочно приняли внука и баловали его так, как этого не делала даже Нонна Карловна. В любое время дня и ночи Маргарита могла обратиться к ним с просьбой и знала, что они сделают все, чтобы помочь.
        И вот теперь она появится у Танкованов с неожиданными «расспросиками», с гнусными, почти иезуитскими «прояснениями деталек»!
        Опер, которого боится и недолюбливает весь город, и не подумает быть деликатным:
«Граждане Танкованы! Ваш сын подозревается в убийстве человека, с которым вы, оказывается, были знакомы! Вот, гражданка Байкалова - тому свидетель. Она уже дала необходимые показания, на тот случай, если вы вздумаете отпираться. Отсюда вопросик: что связывало вас и вашего сына с убитым? Отвечать быстро, не задумываясь, и глядя мне прямо в глаза!»
        От этих мыслей Маргарите стало плохо. У нее даже поднялась температура. Она проглотила таблетку аспирина и все утро просидела в кресле, закутавшись в полушалок и рассеянно слушая восторженное щебетание Антошки.
        - Дядя Саша подарил мне раскраски, смотри, мама! Это настоящие внедорожники. Дядя Саша сказал мне, что это очень дорогие машины. Но у него, наверное, скоро будет такой джип!
        Маргарита вздрогнула. Корж хвастался перед ребенком своим растущим благосостоянием. Бессовестный! Она вспомнила его вчерашние откровения. По сути, Сашка признался, что берет взятки, и ему даже не стыдно за это!
        - Тебе звонили из милиции. - Мать появилась в дверях. На ней был шелковый пестрый халат и огромного размера ворсистые шлепанцы. Лицо - узкое, жирное от крема, глаза усталые, уголки губ опущены, что всегда придавало ей недовольный и даже угрюмый вид, волосы гладко зачесаны назад и прибраны черной заколкой в виде дракона. - Я сказала, что ты уехала по делам.
        - Из милиции? - Маргарита мягко отстранила Антошку, который норовил залезть к ней на колени, и испуганно посмотрела на мать. - По какому вопросу?
        - Я не секретарь, - сухо напомнила та. - И ни о чем их не расспрашивала. Кажется, они сейчас в больнице. Болтают что-то о системе вентиляции легких. Эти дурни, как всегда, ищут крайнего.
        - Я так и знала! - выдохнула Маргарита. - Этим крайним буду я! Меня подозревают в убийстве человека!
        По лицу Нонны Карловны пробежала тень усмешки. Она выпростала руки из бездонных рукавов халата и надменно сложила их на груди.
        - Для того, чтобы убить человека, - проскрипела она, - требуются воля и незаурядная храбрость. Ни того, ни другого у тебя попросту нет. Так и скажи этим халдеям продажным!
        - Сашка обещал меня защитить! - воскликнула девушка. - Хотя он уверен, что никакого убийства не было.
        - Вот-вот… - кивнула мать. - Они так всегда и делают, когда ничего не могут доказать. На нет и суда нет!
        - Но ведь кто-то отключил аппарат! Возможно тот, кто запер меня в процедурной.
        - Пусть ищут, - тряхнула головой Нонна Карловна. - Это их работа, которую они давно разучились выполнять. - Она вынула из кармана сложенную в трубочку утреннюю газету. - В городе порядок навести не могут, мерзавцы! Вот, послушай… - Нонна Карловна развернула газетный лист, поискала глазами заметку и принялась читать, в своей обычной манере делая неправильные ударения в словах и произнося союз «что» с выраженным звуком «ч»:

«Вчера совершено очередное нападение так называемых «псов» на предпринимателя Штейна. Бандиты вынесли из квартиры коммерсанта, расположенной на улице Якова Свердлова, ценности и вещи общей стоимостью два миллиона рублей, после чего оставили на дверях свою обычную метку - нарисованного фломастером худого пса. Нападение было совершено с обычной для «псов» жестокостью: бизнесмена избили, а потом зачем-то выкололи ему глаза.
        Милиция давно убеждена: «псы» - это группа беглых заключенных, прячущихся где-то в лесах. Это похоже на правду, если учесть, что в радиусе пятидесяти километров от Сырого Яра находится добрый десяток исправительных лагерей и колоний. Из источника, близкого к губернатору, мы располагаем данными, что глава администрации Сырого Яра намерен обратиться к руководству области с требованием снова провести войсковую операцию по зачистке леса…»
        Мать гневно сверкнула глазами:
        - Интересно, что им даст войсковая операция? Прочесать тайгу - нужна целая дивизия, а то и две! Я же говорю - дурни и бездельники!
        Маргарита поежилась.
        - Жуть какая! Неужели их так и не поймают?
        Нонна Карловна пожала плечами:
        - Все зависит от того, захотят ли ловить. Уверена, «псы» сидят где-нибудь в администрации города или в Управлении внутренних дел и в ус не дуют.
        Маргарита задумчиво потерла лоб.
        - Интересно, а где они хранят награбленное? Вряд ли все это барахло можно продать - городок у нас маленький, все на виду.
        - В лесу и хранят, - убежденно заявила мать. - Выкопали пещеру - там все и складывают.
        - Ну ты скажешь, - улыбнулась Маргарита. - Пещера Али-Бабы?
        - Зря скалишься. Сейчас все возможно. И Али-Баб, и разбойники, и пираты… Слышала в
«Новостях» про сомалийских пиратов?..
        - Бабушка! - оживился Антошка. - Значит, пираты на самом деле есть? Вот здорово! А Мишка Самохин говорил, что они только в сказках, так же, как и Дед Мороз!
        Через час зазвонил мобильник.
        - Марго! - В голосе Женечки чувствовалась усталость, но она, как всегда, держалась молодцом. - Докладываю тебе новости, подруга. Вчера поздно вечером сделала обход по палатам с твоей фанеркой. В восьмой мужички мялись-мялись, да проговорились, что, мол, кроме Антиоха никто на такое не способен!
        - Что за ерунда! - возмутилась Маргарита. - Бородача выписали в полдень, и больше он в отделении не появлялся! Да и не похоже, чтобы Антиох был способен на такую… гадость.
        - М-да? - недоверчиво хмыкнула Женька. - А вот Александр Михайлович другого мнения.
        - Сашка Корж? - воскликнула Маргарита. - Он что, у нас в отделении?
        - Только что ушел, - подтвердила сменщица. - Я почему задержалась-то? Здесь все утро шастали менты, допрашивали, опрашивали… Ходили по палатам, заглядывали к
«вобле» и к заведующей - кучу бумаги извели. Хотели тебя вызвать, но прибыл Корж и сказал, что с этим можно обождать. - Медсестра цокнула языком. - Он у тебя классный мужик!
        - Почему - у меня? - покраснела Маргарита.
        - Ну не у меня же! Он тебя защищал по полной программе. Я ж говорю - классный мужик. И дело свое сделал классно: наорал на заведующую, чтобы та увеличила штат медперсонала и чтобы не дергала его людей по всяким пустякам.

«Что же здесь классного?» - хотела воскликнуть Маргарита, а вслух спросила:
        - А убийцу… так и не нашли?
        - Александр Михайлович сказал, что убийства не было. А халатность, если и была, то со стороны заведующей. Словом, быстренько все уладил. А еще дождался Журналова, который с девяти заступил на дежурство, и попросил его быть твоим опекуном и куратором! Тот, ессесна, согласился…
        - Прекрасно, - тяжело вздохнула Маргарита. - Классный мужик все уладил… Это все новости, Женька?
        - Не совсем… - ответила та и замялась.
        - Ну что там еще? Говори мне уж все до кучи.
        - Битюцкий умер, - тихо сказала Женечка. - Не выкарабкался.
        - Когда?
        - Вчера вечером… Через полчаса после твоего ухода…
        В трубке на мгновение наступила тишина.
        - Через полчаса? - ошеломленно прошептала Маргарита.
        - Но к тебе никаких претензий, - заверила сменщица. - Просто…
        - Что - просто?
        - Просто непонятно, зачем ты ввела капельно кавинтон, а струйно - пирацетам…
        - Щевьев велел!
        - Никаких письменных предписаний не было…
        Полдня после этого разговора Маргарита бродила по дому сама не своя. Мысли путались. Она думала про Сашку, который грубо и очень формально «уладил» дело, даже не удосужившись всерьез заняться расследованием (значит, он не поверил ей, значит, он считает ее истеричкой, которая придумывает страхи и боится собственной тени!), про разбитую фотографию и оклеветанного Антиоха, про пышущую злобой после беседы с оперативником «воблу», про самодовольного Журналова, про несчастного Битюцкого и трусливого Щевьева, отказавшегося подтвердить свои устные предписания.
        В три часа, даже не притронувшись к обеду, который состоял из горохового супа и пожаренного филе трески, Маргарита стала собираться на встречу. Быстрыми, точными штрихами она нанесла немного косметики, чтобы снять следы усталости с лица, подкрасила ресницы и аккуратно уложила волосы, оставив челку, которая всегда придавала ей деловой и серьезный вид. Для сегодняшнего, не очень приятного разговора она выбрала фисташковый брючный костюм с коричневым широким поясом и коричневые же туфли на невысоком каблуке.
        - Ты далеко? - хмуро поинтересовалась мать. - Я думала, выходной день проведешь с сыном. Он совсем от рук отбился. Игрушки за собой убирать не хочет и повсюду оставляет обертки от конфет.
        - Я ненадолго. - Маргарита виновато заморгала. - Мне нужно к Танкованам. А Тошка, я уверена, будет молодцом.
        - Чего тебе там, медом помазано?
        - Я не одна. С Сашкой Коржом. - Маргарите не хотелось рассказывать подробности. - Он собирался о чем-то их расспросить.
        - Танкованов давно пора к ногтю! - буркнула мать. - Бизнесмены доморощенные! Вырастили сыночка-подлеца и в ус не дуют!
        Едва Маргарита переступила за порог, как тут же пожалела, что легко оделась.
        Несмотря на то что небо было чистым и солнце, выкатившись из лунки зенита, все еще старалось вовсю, холодный ветер, процеженный сквозь лесное сито, нахально лез за пазуху, продувал легкую льняную материю, студил спину и руки.
        Двор, еще накануне присыпанный пудрой лунного света, теперь тонул в лучах студеного солнца и выглядел совсем по-другому. Две пихты тянули вверх мохнатые ветви, хватаясь за уходящее тепло. Ледяная вода в колодце бросала танцующие блики на покосившуюся крышу, а поверженная телега поскрипывала, с трудом удерживая натянутую бельевую веревку с тяжелым, сырым пододеяльником.
        Маргарита остановилась на крыльце, подумывая, не повернуть ли назад и не переодеться ли в синий твидовый костюм, как вдруг ослепительный луч солнца, скользнув по перилам, ткнулся в темное бесформенное пятно на двери.
        Маргарита едва успела подумать: «Странно. Этой безобразной кляксы еще вчера здесь не было», как неожиданно похолодела от ужаса.
        Это было не пятно. И не клякса…
        Голодный, худой пес, нарисованный то ли краской, то ли гуталином, свирепо скалил пасть на покрытой олифой дверной доске.

10
        - Что вы задумали? - спросил Максим, выходя из лифта и громыхая чемоданом по грязному кафелю. - Зачем вы дали им свой домашний адрес?
        - Полагаю, ничего страшного не случится, если вы проведете несколько дней у меня, - спокойно ответила Татьяна. - Мои юристы подыщут вам недорогое жилье. На это уйдет какое-то время. Не на чердаке же вам жить, в самом деле?
        - Минуточку! - Танкован остановился, пристроил тяжелый чемодан между ног и вытер ладонью лоб. - Значит, вы не допускаете, что у меня могут быть друзья… подруги, наконец? Вы считаете, что я пропаду без вашего участия? Сгину без вашей материнской заботы?
        - А вы хам, - беззлобно заметила Михеева. - Что же вы не засыпали оперативника адресами друзей и подруг? Почему стушевались?
        - Я растерялся, - мрачно признался Максим. - Столько всего навалилось на мою голову в последние дни…
        - А я не растерялась, - отрезала Татьяна. - Потому что поняла, что этот рыжий вас просто так не отпустит.
        Вы ему не понравились. - Она усмехнулась. - И я его где-то понимаю.

«Ого! - стукнуло в голове у Максима. - Вот тебе и первое признание, фон Штыц!»
        - Спасибо, - буркнул он. - Вы умеете приободрить человека.
        - Я его понимаю, как если бы была на его месте - мужчиной-оперативником, - с улыбкой пояснила адвокатесса.
        - Что же во мне такого неприятного с точки зрения мужчины-оперативника? - ехидно поинтересовался он.
        - Во-первых, внешность. - Блондинка выставила ладонь и кокетливо загнула мизинец с блестящим ноготком. - Лицо побитое, но смазливое, футболка несвежая, но подчеркивающая достоинства фигуры. Во-вторых, поведение. - Она загнула безымянный палец. - Сразу обзавелись адвокатом - это полбеды, но вы - бабник, это заметно неискушенному взгляду, а таких мужики-оперативники не жалуют. Уверяю: этот рыжий искренне пожалел, что кастрировали не вас!
        - Комплексы? - удивился Максим. - У ментов?
        - Они тоже люди, - усмехнулась Татьяна. - И в-третьих…
        - Достаточно во-первых и во-вторых! - перебил он. - Вам нельзя ставить себя на место мужчины-оперативника. Интуиция вас подводит.
        - И в-третьих, - повторила Михеева. - Происшествие действительно очень смахивает на месть. А в этом случае вы - главный подозреваемый.
        - Это почему? - нахмурился Максим.
        - Логика работы юриста - отрабатывать, как самую вероятную, версию причастности друзей и близких родственников. Это проходят на первом курсе.
        - И что?
        - В статусе подозреваемого ближайшую ночь вы уже непременно провели бы в изоляторе временного содержания.
        Танкован молча уставился в пол.
        - В конце концов! - воскликнула Татьяна. - Если гордыня мешает вам воспользоваться моей добротой - я вас не принуждаю! И домой к себе силком не потащу. Я, признаться, чувствовала себя в некотором долгу перед вами… Но раз так - мы квиты!
        - Хорошо, - подумав, согласился он. - Пожалуй, вы правы. Надеюсь, буду не слишком обременителен для вас эти несколько дней.
        - Я тоже на это надеюсь, - кивнула Михеева и легко сбежала по ступенькам к выходу.
        Сердце Танкована пело и ликовало. Он безупречно справился с задачей. Теперь эта заносчивая бизнес-леди будет думать, что ему и впрямь не кажется удачной идея поселиться у нее в теплом гнездышке.
        - Ты - уже моя, глупышка, - усмехнувшись, прошептал Максим. - Считай, что я поселился у тебя навсегда. Такими шансами не разбрасываются!
        По двору гулял ветерок. Редкие тополя шумели листвой, барабаня ветками по жестяным крышам исписанных граффити гаражей. Солнце висело низко, и двор тонул в широкой тени, отбрасываемой теперь уже бывшей танковановской хрущевкой. Дворник-таджик деловито собирал в ведро мусор под окнами первого этажа. Трое подростков на скамейке, врытой в землю у самых «ракушек», распивали пиво и весело ржали.
        - Вы не любите оставаться в долгу! - задыхаясь, крикнул Максим, семеня за адвокатессой с чемоданом по узкому тротуару. - Я тоже! Поэтому, как только у меня появится возможность, я заплачу вам за эту услугу.
        - Это лишнее, - не оборачиваясь, бросила Михеева. - Сдача комнат внаем - не мой бизнес. Я и так неплохо зарабатываю на жизнь.

«Кто бы сомневался», - мысленно буркнул он.
        Жора, запарковавший БMВ на углу дома у самой бровки тротуара, предупредительно распахнул перед ними заднюю дверцу, помог Максиму погрузить чемодан в багажник и вопросительно уставился на хозяйку.
        - Домой! - скомандовала та, доставая из сумочки мобильник.

«Домой! - повторил про себя Танкован. - Хорошо звучит. Почти по-семейному».
        По дороге Татьяна сделала несколько звонков. Она предупредила, что появится на работе только к концу дня, и попросила распечатать ей стенограмму вчерашнего заседания. Затем набрала какую-то женщину - вероятно, подружку - и совсем другим голосом, не деловым, мягким и даже виноватым предложила перенести встречу на завтрашний вечер.
        - Сегодня просто не успею, милая, - проворковала адвокатесса. - Да… Да, к сожалению… Я сама огорчена, мы же не виделись целую вечность!.. Конечно… Знаю, что тебе многим нужно со мной поделиться, поэтому и не хочу комкать вечер. А завтра нам никто не помешает, обещаю!.. Спасибо, милая. Я закажу столик в «Ланселоте». Пока-пока…

«У-тю-тю, милая! - мысленно передразнил Максим. - Завтра поделишься с нашей Танечкой самым сокровенным, сидя под хвостом пенопластового дракона в окружении фальшивых прачек и менестрелей! А та, конечно, даст тебе толковый совет, если только завтра у нее не найдется занятие… ммм… поинтересней!»
        Несмотря на трагедию с Русланом и кучу проблем, Танкован пребывал в приподнятом расположении духа. Но третий звонок его расстроил.
        - Здравствуй, - тихо произнесла в трубку Михеева. - Не волнуйся, у меня все в порядке…
        Максим насторожился. Ему была очень хорошо знакома телефонная лаконичность, вызванная присутствием посторонних ушей. Когда нет свидетелей, с которыми нужно прятать неловкость, обычно говорят: «Здравствуй, любимый! У тебя нет повода для беспокойства: я по-прежнему люблю тебя! Хоть я сейчас и вырвана глупыми неотложными делами, я непрестанно думаю о тебе!»
        - Как будет возможность - позвоню… - заверила в трубку Татьяна. - Да… И я - тебя…

«И я - тебя! - мысленно фыркнул Танкован. - Что?.. Люблю?.. Целую?..»
        Он удивился, поймав себя на мысли, что уже просчитывает соперника, досадует и даже ревнует. Нарисовав в голове план блиц-крига, убедив себя в том, что ему нужна победа над этой невзрачной блондинкой, он вел себя так, словно шел по проторенному, давно изученному пути. Наличие препятствия в виде любовника или, еще хуже, жениха явилось для него неприятной неожиданностью. В пылу самоуверенности он даже не предположил, что у этой закомплексованной пташки может оказаться другой мужчина. Впрочем, решил Максим, трудности только раззадоривают. Неведомый жених усложняет задачу, а значит, делает ее интереснее.
        Михеева занимала огромную квартиру на третьем этаже недавно отремонтированного пятиэтажного дома постройки начала прошлого века, ютившегося между современным стеклянным зданием банка и стильным рестораном «Ле Помм» с покатой крышей, модными витражами на окнах и выносным летним кафе. Окна пятиэтажки выходили в переулок, где успешно соседствовали друг с другом обнесенная рабицей строительная площадка, ряд мусорных контейнеров, крохотная автостоянка, паркинг бизнес-центра и сверкающий стеклянными афишами фасад небольшого театра.
        Сам переулок был кривым и горбатым. Дорога сначала уходила вниз, оставляя дома и промышленные постройки вверху на холме, а затем постепенно поднималась на один уровень с ними, выходя изогнутым концом опять на Верхнюю Радищевскую улицу буквально в сотне метров от того места, где начиналась.
        БMВ остановилась в нижней точке этой заасфальтированной синусоиды, и Танковану пришлось тащить чемодан по длинной каменной лестнице, ведущей на холм.
        Вблизи дом казался не таким уж крошечным, как издалека - в сравнении с банком. Оливковые стены, аккуратная лепнина на окнах, наклонно-поворотные стеклопакеты на мансардном этаже, модная деревянная дверь с многокнопочной пластиковой панелью домофона, ухоженный по периметру газон - все указывало на то, что ветхую старину выкупили, вылизали, оскопили и осовременили совсем не бедные люди.
        Зато в подъезде, отремонтированном и выкрашенном в стальной, неуютный цвет, все равно пахло сыростью, мышами и древностью.
        - Жить будете в гостевой комнате, - предупредила Татьяна, поднимаясь по плиточным ступенькам и на ходу доставая из сумочки ключи. - Она небольшая, но функциональная. В ней есть все самое необходимое, даже компьютер с выходом в Интернет.
        - Угу, - согласно промычал Максим, перетаскивая свою поклажу с пролета на пролет и едва поспевая за блондинкой. - Хоть в санузле.
        - Если вы будете жить в санузле, то доставите мне немало хлопот, - спокойно парировала адвокатесса. - Так что смиритесь с комнатой для гостей.

«Смирюсь, красавица, - мысленно заверил ее Танкован. - Но ненадолго. Мне больше по душе хозяйская спальня!»
        Квартира была переделана в апартаменты из обычной коммуналки. Не считая огромного холла, для расширения которого, видимо, пришлось демонтировать две стены, а также столовой и необъятных размеров кухни, смежных с холлом, все остальные комнаты были сепаратными, и каждая выходила дверью в узкий и длинный коридор.
        Михееву трудно было упрекнуть в пошлости и аляповатости. Прихожая и холл являли собой образчик минимализма. Ничего лишнего. Равновесие и симметрия. Расчерченное, выверенное с математической строгостью пространство. Здесь преобладали два цвета: голубой и сиреневый. Коридор был немногим теплее. В голых, отделанных венецианской штукатуркой стенах по обеим сторонам сияли подсвеченные галогеновыми светильниками ниши. В каждой - небольшая фарфоровая статуэтка гейши.
        - Восемь японских куртизанок, - подсчитал Максим. - В них какой-то тайный смысл?
        - Гейши - не куртизанки, - возразила адвокатесса. - Они - символ ума, обаяния, образованности и, как ни странно, женского превосходства. Тайна гейши в том, что она во сто крат умнее, тоньше и сильнее духом любого из мужчин, с которыми общается.

«Ты переоцениваешь себя, девочка, - мысленно хмыкнул Максим, - если считаешь, что у тебя много общего с этими японскими куклами».
        Комната для гостей располагалась в самом конце коридора.
        Михеева не солгала: здесь было все, чтобы гость чувствовал себя комфортно, - широкая кровать с шелковым альковом и тремя подушками, платяной зеркальный шкаф из темного дерева, письменный стол с настольной лампой под абажуром, компьютером
«Эппл» и набором карандашей в подстаканнике, а также кресло с высокой спинкой и журнальный столик с пустой хрустальной вазой.
        - Располагайтесь, - кивнула Татьяна. - Надумаете принять душ - ванная справа от холла. Чистые полотенца- в шкафу.
        - Спасибо. - Максим водрузил чемодан на кровать и расстегнул молнию. - Мне необходимо привести себя в порядок и переодеться.
        Михеева посмотрела на часы.
        - Сколько времени вам потребуется?
        - А что, - Танкован скорчил гримасу, - здесь вода по часам?
        - Нет, - спокойно ответила блондинка. - Водопровод безлимитный. Просто хочу понять, когда мы с вами сможем выйти из дома.
        - Куда? - опешил Максим.
        - А разве вы не собираетесь навестить пострадавшего друга в больнице?
        - А разве вы планировали ехать со мной? - вопросом на вопрос ответил он.
        - Да, - кивнула Михеева. - Это дело мне кажется интересным и серьезным.
        - Это дело? - удивился Танкован. - Вы, похоже, ни на минуту не перестаете быть юристом.
        - Я почти уверена, что и вам, и вашему приятелю потребуются мои услуги.
        - Боюсь, что они мне не по карману.
        - Знаете что, - Татьяна сняла очки и протерла стекла белоснежным носовым платочком, извлеченным из рукава, - вы позвонили потому, что вам нужна моя помощь. Только побоялись в этом признаться и наплели чепухи про якобы вспыхнувшее желание мне понравиться.
        - Я позвонил вам, потому что вы оставили мне свою визитку, - напомнил Максим.
        - Верно, - согласилась адвокатесса. - И коль скоро я сама предложила вам помощь, то и не отказываюсь от нее. - Она надела очки, от чего опять стала выглядеть строже и официальнее. - Сколько времени вы будете мыться-бриться?
        Танкован сел на кровать рядом с раскрытым чемоданом.
        - Полагаю, сегодня Руслану не до меня, - вздохнул он. - А мне - не до него. Кушева спасать поздно, а вот мою карьеру - самое время. Этим я и намерен заняться нынешним вечером.
        Михеева окинула его пристальным взглядом и дернула плечами:
        - Как угодно… Значит, я поеду одна.
        Танкован криво улыбнулся.
        - На всякий случай: у Руслана нет денег!
        - А у вас - совести. - Она отсоединила от брелока кольцо с двумя длинными ключами и бросила их на кровать. - Верхний замок - на два оборота, нижний - на три! - Развернулась и вышла.
        - Не боитесь оставлять квартиру на человека без совести? - крикнул ей вслед Максим.
        Блондинка не ответила.
        Он слышал, как по коридору процокали ее каблучки, потом хлопнула входная дверь, и все смолкло.
        Первым делом Танкован поставил на подзарядку телефон, после чего направился в ванную.
        Легко разобравшись с мудреными кнопочками в душевой кабине и - с гораздо большим трудом - в разноцветных пузырьках на полке, он тщательно намылил голову ароматным шампунем, покрыл себя пеной из другого флакона, растерся мягкой розовой губкой и десять минут стоял под сильными струями шипящей воды, наслаждаясь гидромассажем.
        Потом он насухо вытерся огромным махровым полотенцем, которое нашел в платяном шкафу своей комнаты, зачесал назад и гладко набриолинил волосы, прошелся электробритвой по лицу, все еще хранящему следы побоев, и как следует побрызгался туалетной водой «Живанши».
        Заминка вышла с утюгом. Адвокатесса забыла оставить ему этот нужный прибор, и Танкован долго крутился перед зеркалом, придирчиво осматривая модную серую (под цвет глаз) рубашку, извлеченную из чемодана и потому местами мятую.
        Почертыхавшись и в конце концов решив, что она обязана «отвисеться на нем и разгладиться», Максим натянул блестящие черные брюки с узким змеевидным ремнем и надел замшевые остроносые туфли с серебряными пряжечками.
        Оставшись довольным своим видом, он проверил наличие карманных денег, сунул их в крохотную кожаную барсетку на «молнии», с грустью посмотрел на водительские права с открытой категорией «А» и тоже убрал их в сумочку. Убедившись, что телефон вобрал в себя немного энергии, он отключил его от розетки и сунул в карман. Затем присел на корточки, выудил из чемодана миниатюрную цифровую видеокамеру «Sony», проверил уровень заряда батареи и наличие диска, погрузил ее в кожаный кофр и, перекинув ремешок через плечо, двинулся к выходу.
        Сегодня он поставит Лиснянской шах, а если она окажется полной дурой, то и мат.
        По дороге на работу Максим пытался привести в порядок мысли и сосредоточиться на главном. То, что ему предстояло сделать, было на грани фола. Но не рискнув, не выйдешь в ферзи. Проходная пешка представляет ощутимую опасность только у края поля. До этого момента противник старается ее не замечать. Его мысли заняты главным сражением, в которое вовлечены основные фигуры. У разоблаченной пешки только два способа победить: сработать на опережение или утащить с собой в небытие офицера. Пожалуй, только сейчас Танкован отчетливо осознал, что шахматная «вилка» - это, по сути… шантаж. А как иначе назвать выбор между двумя потерями?
        Тем не менее ход, который он придумал, был более похож не на шахматный, а на карточный. И по своей авантюрности - ва-банк, и по нечистоплотности - туз в рукаве. Последнее обстоятельство Танкована не сильно смущало. Его беспокоил только неоправданный, непросчитанный риск. Он силился представить подводные камни и препоны, которые могут возникнуть у него на пути, и признавался, что не готов к их преодолению.
        Было еще кое-что, тревожившее Максима. Если все получится так, как задумано, есть ли гарантия, что он достигнет желаемого результата? Не существует ли дополнительной комбинации, которой он попросту не заметил в пылу азарта? Вдруг у дилеммы есть третье решение?
        - Бог любит тебя!..
        Его отвлек от раздумий улыбчивый молодой человек в канареечной футболке, в бриджах с бесчисленным количеством карманов и в кожаных сандалиях, надетых на босу ногу. За плечами у парня красовался рюкзак цвета хаки, а в руках пестрел яркими обложками веер из брошюр.
        - Бог любит тебя! - ласково повторил молодой человек. - Положись на Него!
        Максим не заметил, как он появился. Может быть, вошел на предыдущей станции
«Павелецкая», а может, все это время медленно двигался по вагону, приставая с разговорами к угрюмым пассажирам, пока не добрался до него.
        Судя по легкому акценту и по манере произносить твердое «л» одними губами, парень в бриджах был из западных славян. Скорее всего, поляком.
        - Я атеист, - буркнул Максим, поднимая руки.
        - Это не страшно! - Молодой человек засветился радостью, словно пассажир с разбитым лицом только что правильно ответил на вопрос викторины. - Бог все равно любит тебя.
        - И фаталист, - добавил Танкован.
        - Мы все - дети Его, - назидательно покачал головой парень и, раскрыв одну из пестрых брошюр, ткнул пальцем в разноцветное, будто из детского мультика, распятие. - Он смотрит на тебя. Аллилуйя!
        - Если бы я верил, - продолжал Максим, отпихивая от себя буклет, - то пошел бы в церковь!
        - Церковь вот тут! - Молодой человек с чувством ударил себя в грудь.
        - А Бог - вот тут! - Танкован постучал себя пальцем по лбу.
        - Возьми… - Поляк протянул ему книжицу. - Здесь написано про Церковь Новых Евангелистов. Аллилуйя!
        - Да поди ты прочь! - не выдержала женщина средних лет, сидящая рядом с Максимом, и замахнулась на парня газетой. - Сектант хуже сатаниста! Прости, Господи…
        - Бог и тебя тоже любит! - заверил тот, на всякий случай отступив на шаг. - Он всех любит! Почитайте - и вы все поймете. Аллилуйя!
        - Ступай себе, - миролюбиво процедил Танкован. - Здесь тебе ничего не светит.
        - Ты мой брат! - объявил молодой человек. - Купи! - И протянул круглый желтый значок, на котором красными буквами в четыре ряда было написано:

«Jesus died for your sins!»[Иисус умер за твои грехи (англ.).]
        - Не покупайте, - посоветовала женщина. - Крестика, спрятанного на теле, вполне достаточно. А все эти кричащие картинки - бал-маскарад.
        - Десять рублей, - увещевал парень. - И ты сделаешь шаг навстречу Богу.
        Максим усмехнулся.
        - А всего сколько?
        - Что? - не понял поляк.
        - Я говорю: сколько всего шагов? Семь? Тринадцать?
        Молодой человек, казалось, задумался.
        - Сто, - нерешительно объявил он.
        - Выходит, тысяча рублей за весь путь, - констатировал Танкован. - Немного, с учетом кризиса.
        Гул поезда понизился на октаву. За окнами вынырнула из темноты многолюдная платформа.
        - Станция «Автозаводская»! - объявил диктор. - Уважаемые пассажиры! Уступайте места людям пожилого возраста, пассажирам с детьми и инвалидам!
        - Ладно, - махнул рукой поляк, оглядываясь на толпу братьев и сестер, намеревающихся влиться в вагон. - Бери так! - Он сунул в руку Танкована желтый кружок и поспешил навстречу пастве. - Аллилуйя!
        Солнце остыло и упало на крыши домов тусклым оранжевым шаром. На улицах царила обычная вечерняя суматоха. Люди толкались на переходах и на автобусных остановках, сновали по тротуарам, ежеминутно тычась в двери магазинов и мелких кафешек, гудели пуганым роем у витрин и афиш.
        Фирма «Интеллект сервис» заканчивала работу в шесть. Полседьмого разбредались по домам сотрудники технических служб. На двух опустевших этажах оставались допоздна лишь уборщицы, охранник на проходной, пара-тройка компьютерных гениев, которым разрешалось приходить на работу днем и стучать клавишами хоть до следующего утра, и, конечно, Анна Ильинична Лиснянская. Руководитель одного из самых крупных и самых важных отделов компании, она имела обыкновение засиживаться в своем кабинете до восьми, а то и до девяти часов вечера.
        Танкован знал об этом. Он умышленно выбрал для беседы время, когда нет посторонних глаз и телефоны не разрываются ежеминутно нетерпеливыми звонками. Лиснянская устала за день - и это тоже ему на руку.
        Весь недолгий срок работы в «Интеллект сервисе» Максим тщательнейшим образом приглядывался к начальнице, старался понять ее, просчитать, обнаружить в ее поведении, манере держаться с подчиненными уязвимые места. Он искал любую зацепку, любой ключик, способный открыть перед ним настоящую Анну Ильиничну - простую одинокую бабу, которой не чужды слабости и пороки. Он пытался найти возможные рычаги давления на Лиснянскую, чтобы сломать ее, сделать ручной и безвольной.
        И кажется, он что-то нащупал. Теперь задача - привести рычаги в действие.
        Максим вошел во двор, где размещалось грязно-белое здание его конторы, без четверти восемь. Прошагав вдоль ряда металлических гаражей, он свернул направо, обошел строение по периметру и остановился возле серой трансформаторной будки недалеко от въездных ворот. На асфальтовом пятачке парковки стояли всего две машины - ржавый «Сааб» коменданта и зеленый «Ниссан» Лиснянской.
        Он не ошибся со временем визита. Начальница была на рабочем месте, и скорее всего одна.
        Деловой, спешащей походкой, похожей на стремительный танец, исполняемый перед камерой наружного наблюдения, Максим прошагал по дорожке к невысокому крыльцу с черной металлической дверью и надавил на кнопку звонка.
        Через минуту щелкнул замок и хмурый охранник высунул наружу коротко стриженную голову.
        - Тебе чего?
        - Анна Ильинична назначила мне на восемь, - глухо сообщил Танкован и сокрушенно вздохнул: - Даже поболеть нельзя…
        Охранник не спешил открывать дверь.
        - Э…э, тебя ведь не было сегодня на работе? - уточнил он.
        - Говорю же: я на больничном! - раздраженно сказал Максим. - А дел - по горло! Вот Анна Ильинична меня и вызвала на ночь глядя.
        - А как твоя фамилия?

«Будет совсем некстати, если этот бритоголовый чурбан свяжется с Лиснянской по телефону, - подумал Танкован. - Та, разумеется, ни сном ни духом о моем визите».
        - Возьми карточку. - Он протянул охраннику пластиковый прямоугольник с фотографией.
        - Еще чего! - фыркнул тот. - Прокатаешь на терминале. Порядок есть порядок. - И отступил, освобождая путь.
        В коридоре висел запах краски и знакомого моющего средства.
        Максим быстрым шагом проследовал мимо стендов с приказами, объявлениями и графиками совещаний, мимо плотно закрытых дверей с темно-синими табличками
«Технолог», «Комендант», «Комплектующие», «Отдел заказов», «Старший экономист»,
«Бухгалтерия», через узкий аппендикс с наглухо замурованным окошком кассы, через холл, заваленный системными блоками, мониторами, пустыми коробками и мотками проводов - на лестничную площадку. Мигом взлетев на второй этаж, он снова двинулся по коридору, но теперь уже в обратном направлении.
        Эта часть здания была отдана творческому и руководящему составу. Об этом косвенно свидетельствовали отделка стен «под мрамор», новенький, еще не затертый ковролин на полу, кожаная мебель в холле и прямо заявляли таблички на дверях: «Приемная»,
«Зам. по развитию», «Переговорная», «Отдел разработок», «Программисты», «Отдел инноваций», «Сектор испытаний», «Системный отдел».
        Все лампы в коридоре горели, несмотря на то, что рабочий день уже закончился, а за огромными, прикрытыми легким тюлем окнами с узкими гранитными подоконниками еще маячил световой день.
        Максим остановился перед неплотно закрытой дверью с надписью «Начальник отдела разработок».
        Лиснянская разговаривала с кем-то по телефону.
        - А что вы хотели? - доносился из кабинета ее низкий грудной голос. - Чтобы нам в глаза тыкали? Над программой трудились наши лучшие кадры! Копирайт - наш, и мы это будем доказывать в суде! Мы живем в демократическом государстве, дорогой мой! По-вашему, украсть батон хлеба в супермаркете - плохо, а увести чужую идею - в порядке вещей?
        Танкован хмыкнул. Кажется, он догадывался, о чем речь. Несколько программистов, уволенных Лиснянской в прошлом году, по видимости, утащили с собой свои же собственные разработки и предложили их конкурентам.
        - Ничего подобного! - кипятилась начальница. - У нас остался оригинал программы и черновики с набросками. Вряд ли вам что-то светит в суде. Предлагаю решить проблему полюбовно в досудебном порядке. При чем здесь шантаж? Я действую в правовых рамках! Ну, как угодно… На нет и суда нет. Точнее, суд-то как раз непременно будет! - И она бросила трубку.

«Неумело блефуешь, - подумал Танкован. - Ничего ты не докажешь в суде. Играть надо с умом!»
        Он распахнул дверь и быстро вошел в кабинет как человек, который пару минут назад отлучился покурить и теперь вернулся.
        Лиснянская сидела в углу комнаты за фигурным металлическим столом в стиле
«хайтек», приобретенном на ежегодной выставке офисной мебели в Экспоцентре. Кроме модного жидкокристаллического монитора, ее рабочее место украшали искусно собранный стальной макет Эйфелевой башни размером с настольную лампу и элегантная статуэтка нимфы. На столе - ни бумаг, ни документов. Только глянцевый специализированный журнал «Компьютерные технологии», раскрытый и небрежно отодвинутый в сторону. По левую руку от Лиснянской высился металлический шкаф с темными стеклами, за которыми угадывался ряд массивных папок со скоросшивателями. Рядом со шкафом - изящная напольная вешалка. Центр комнаты пустовал. Последний месяц хозяйка кабинета каким-то чудом обходилась без привычного стола для совещаний. Вместо него у стены под окном, завешанным дымчатыми жалюзи, появился серый кожаный диван с кожаными же подушечками, раскиданными по углам. Перед диваном стоял журнальный столик с толстой металлической ножкой. На столике - электрочайник, две прозрачные кружки, банка растворимого кофе и вазочка с шоколадными конфетами.
        Анна Ильинична подняла голову и удивленно воззрилась на вошедшего. Включенный монитор отбрасывал голубоватый свет на ее лицо, от чего оно казалось еще более надменным и холодным.
        Максим закрыл за собой дверь, вытер ноги о половичок и деловито пристроил на полке барсетку с кофром.
        - Что это значит? - грозно спросила Лиснянская. - Ты не ошибся кабинетом, Танкован? И вообще - зданием?
        Тот стремительно проследовал к дивану, сел на него, раскинув руки на спинке и заложив ногу за ногу.
        - Я пришел поговорить с вами, Анна Ильинична, - торжественно объявил он. - Как умный человек с умным человеком.
        - И с этой целью ты ворвался в мой кабинет без приглашения? - Начальница зло прищурилась.
        - Мне бы долго пришлось ждать от вас следующего приглашения, - пожал плечами Максим. - И мы оба знаем - почему.
        - Что за фамильярность? Ты не забываешься, Танкован?
        - Потому что, - невозмутимо продолжал тот, - я имел неосторожность и глупость отвергнуть предыдущее.
        Лиснянская посмотрела на него с нескрываемым злорадством.
        - Значит, ты признаешь, что глуп? - ухмыльнулась она. - Секунду назад ты величал себя умным человеком!
        - Я глуп, Анна Ильинична, - послушно кивнул Максим. - Но умею исправлять свои ошибки. И я просил вас не увольнять меня, не дав мне шанса…
        - Ты оскорбил меня, Танкован. - Лиснянская встала, закрыла глянцевый журнал и зачем-то передвинула его в центр стола. - Кроме того, ты злостно нарушил трудовую дисциплину. Прогул - это…
        - Вам хорошо известно, что я был в больнице. - Он выразительно обвел рукой вокруг лица. - Автомобильная авария. И медицинская справка у меня есть, разумеется.
        - Ну разумеется, - усмехнулась начальница. Она подошла к шкафу, распахнула дверцы и наугад вытащила первую попавшуюся папку. - Только не забывай, что ты у нас на испытательном сроке. Опоздание или тем паче прогул даже при наличии справки - верный шанс потерять работу. Ты сам дал мне повод.
        - Именно - повод! - Максим выразительно поднял указательный палец. - А причина кроется в ином. В том, что вы называете оскорблением.
        - А по-твоему, это несущественно? - Лиснянская раскрыла папку и принялась рассеянно листать страницы. На ней была узкая кремовая блуза с коротким рукавом, обтягивавшая пышную грудь, длинная юбка стрейч, скрывавшая полные ноги, и туфли на высоком каблуке.
        - Иными словами, вы готовы уволить высококлассного специалиста, незаменимого работника только за то, что он по каким-то причинам отказался пообедать с вами?
        - Не передергивай! - Начальница поморщилась и захлопнула папку. - Тебя послушать - я просто монстр, феодал-самодур!

«В самую точку!» - мысленно подтвердил Максим.
        - К тому же, - продолжала она, - мне еще неизвестно, насколько ты хорош. Пока я лишь постоянно слышу, как ты сам себя нахваливаешь…
        - Я просил дать мне шанс, - напомнил Танкован.
        - И сколько тебе нужно времени? - криво улыбнулась Лиснянская. - Месяц? Полгода? Год?

«Смотря на что», - резонно заметил он про себя, а вслух спросил:
        - А сколько времени вы дали двум моим предшественникам, прежде чем их уволить?
        Женщина внимательно на него посмотрела, поставила папку на место, закрыла дверцы шкафа и небрежно поправила прическу:
        - Продолжай.
        - Я хотел спросить, чем провинились перед вами два молодых программиста? - выпалил Максим. - Почти месяц изучая сделанное ими, я могу судить об этих ребятах как о талантливых специалистах.
        Лиснянская презрительно скривилась:
        - Бездари и воры! Ничтожества!
        Танкован едва заметно улыбнулся.
        - Сдается мне, что эта ярость таит совсем иное что-то…[Строка из пьесы «Собака на сене» Лопе де Вега.]
        - Что? - Начальница нахмурилась.
        - Да бог с ними! - Он беззаботно махнул рукой. - Речь не о них, а обо мне. Знаете, чем я отличаюсь от остальных?
        - Гениальностью? - Лиснянская насмешливо хмыкнула.
        - И этим - тоже, - невозмутимо подтвердил Максим. - Но главное: вы мне по-настоящему нравитесь.
        Анна Ильинична изобразила на лице изумление.
        - Что с тобой, Танкован? Ты не заболел? - Она взяла со столика банку кофе и села рядом с ним на диван. - Может быть, травма головы оказалась слишком сильной? - Начальница старалась держаться спокойно и даже насмешливо, но в голосе ее сквозило едва уловимое волнение.
        - Я действительно пострадал в аварии, - жарко зашептал тот. - У меня сотрясение мозга, вы правы… Но, вероятно, именно поэтому я говорю вам то, в чем никогда бы не признался, находясь в здравом уме.
        Он убрал руки со спинки дивана и смиренно сложил их на коленях. Щеки его пылали.
        Лиснянская избегала смотреть ему в глаза. Она медленно открыла банку и зачерпнула ложечкой кофейные гранулы. Ее рука чуть заметно дрогнула, и Максим краем глаза это заметил. Он в упор, жадно рассматривал профиль своей начальницы. Тонкие волосы зачесаны наверх, один из выскользнувших локонов прикрыл ухо с крохотной золотой сережкой. На носу уточкой виден слой тонального крема. Второй подбородок заметно круглится под скулами. Шея - гладкая, ухоженная, с крупной коричневой родинкой, а руки - белые, полные, с едва заметным пушком. Необъятные груди теснятся в глубоком вырезе блузки. Кажется, между ними можно просунуть ладонь, и она утонет в жаркой расселине. От Анны Ильиничны исходил приторный запах туалетной воды «Кензо».
        - Но не волнуйтесь, я нормален, - продолжал шептать Максим. - Когда б я был безумен, я каждый час искал бы пустяшный, глупый повод увидеть вас, перекинуться словом, побыть наедине, пользуясь придуманной необходимостью подписать бумажку или уточнить и без того понятное задание. Когда б я был безумен, я б неумело старался коснуться вас, буквально кончиками пальцев, дотронуться до края одежды, а если повезет, до этой кожи, такой манящей… - Он погладил ее по руке и почувствовал, что она покрывается мурашками. Женщина замерла с не донесенной до стакана ложкой кофе.
        - Ты порешь чушь, Танкован, - хрипло сказала она. - Прибереги словоизлияния для безмозглых девочек…
        - Когда б я был безумен, - продолжал тот срывающимся голосом, - я бы немел от одной только мысли, что между мной и этой умной, красивой, волшебной женщиной может быть расстояние величиной с ладонь. - Он положил руку ей на колено, прикрытое натянутой, грозящей лопнуть по швам юбкой.
        Лиснянская бросила ложку в стакан и наконец повернула к нему лицо. В ее зеленых глазах, подведенных аляповатыми стрелками, отражалась мучительная борьба. Она не верила этому смазливому, пахнущему дорогим одеколоном, честолюбивому мальчику с подвешенным языком.
        - Почему же ты в таком случае пренебрег обедом с этой… волшебной женщиной? - Она убрала его руку со своих колен.
        - Как раз потому, что я в здравом уме, - пожал плечами Максим, не сводя с нее глаз. - А еще потому… - Он замялся. То, что ему пришло в голову сейчас брякнуть - действительно полный бред. Но как любил хохмить один из его приятелей, «Машу Сашей не испортишь», здесь все средства хороши, даже самые невероятные. Чем бредовее мысль, тем легче ей верят, особенно если она приукрашена полуправдой. - А еще потому, что я встречался с вашими обидчиками.
        - С кем? - не поняла Лиснянская. В зеленых глазах мелькнули недоумение и очевидное любопытство.
        - С уволенными программистами Сосновым и Визякиным, - нахально заявил Максим. - Они сказали мне, что вы их домогались, пытались затащить в постель… - Он блефовал, чувствуя восторг от того, что ходит по краю.
        - Это ложь! - На щеках начальницы выступили пунцовые пятна. - Они сами… то есть я никогда…
        - А когда те отказались, вы, мол, их за это уволили, - закончил Максим и невинно поморгал.
        - Неправда! Я уволила этих бездельников за то, что они бездари и ничтожества! - Лиснянская, волнуясь, схватила его за руку.

«Шах! - ликуя, констатировал про себя Танкован. Блеф сработал. Значит, он опять попал в точку. - Вот что значит умелый расчет! Остался последний ход, и король ляжет на спину. - Он усмехнулся. - В данном случае - королева…»
        - Я им так и ответил, - с грустью сказал Максим. - И влепил пощечину одному из наглецов. Но их было двое, силы неравные… - Он ткнул пальцем в синяк под глазом.
        - Это правда? - растерянно пробормотала Анна Ильинична.
        Танкован со вздохом кивнул.
        - В больнице я сказал, что попал в аварию…
        - Зачем? - Ее глаза повлажнели. - Нужно было заявить в милицию.
        - Тогда мне пришлось бы рассказывать о причине ссоры. А вмешивать в это дело женщину мне не хотелось… Это было бы подло.
        Лиснянская посмотрела на него совсем другим взглядом. Куда-то испарились надменность и ироничная снисходительность. Им на смену пришла неподдельная нежность.
        - А я, дура, разозлилась на тебя… - прошептала она и виновато улыбнулась.
        - А я хотел сказать вам… - Максим обнял женщину за талию, бугрящуюся жировыми складками, - чтобы вы не спешили меня увольнять… Потому что я люблю вас… - Финальная фраза получилась настолько убедительной - с придыханием, с дрожью в голосе, что он решил запомнить интонацию. В будущем пригодится.
        Лиснянская закрыла глаза. Максим увидел небрежно наложенные тени на веках, подрагивающие ресницы с микроскопическими кусочками туши, приоткрытый в волнении рот.
        Не раздумывая, он поймал губами ее влажные губы, оказавшиеся на редкость теплыми и сладкими, и мгновенно юркнул руками под блузку. Женщина слабо застонала.
        Натренированным движением Максим расстегнул крючки на бюстгальтере, удивляясь их количеству, провел ладонями по спине, согнул руки в локтях, подхватывая тяжелые горячие груди, и потащил блузку вверх, через голову.
        - Запри… дверь… - прохрипела Лиснянская.
        Он вскочил с дивана, на ходу расстегивая рубашку и брючный ремень, в два прыжка очутился у двери, повернул в замке ключ и так же стремительно вернулся обратно. Женщина успела освободиться от блузки и спутавшегося розового лифчика. Она легла на спину, сунув под голову одну из кожаных подушек. Белые груди с большими расплывшимися сосками свисали с обеих сторон оголившегося жирного торса. Стащив с себя рубашку, Максим бросился сверху на свою начальницу и, осыпая поцелуями ее губы, шею и дрожащую грудь, запустил руки под юбку. Отбросив трусики в сторону, Танкован неуклюже стащил с себя брюки до колен. Задранная юбка стрейч сейчас опоясывала широкую талию Анны Ильиничны.
        Полные ноги ходили ходуном и дрожали от возбуждения. Мысленно чертыхаясь, Максим взобрался на начальницу и принялся усердно двигать бедрами.
        - Да!.. - стонала женщина, царапая ему спину. - Да… Да… - Я прощен? - поинтересовался он, застегивая ремень и пытаясь отдышаться.
        - Еще не до конца, - игриво ответила Лиснянская, шаря руками по полу в поисках лифчика. - Окончательное прощение и полную индульгенцию получишь у меня дома. - Она хитро улыбнулась. - Приглашаю тебя на бокал хорошего красного вина.

«Тебе все мало, жирная стерва! - неприязненно подумал Максим. - Меня чуть не вырвало, когда я тонул в твоих потных складках! Чтобы тебя удовлетворить, нужен взвод десантников или сборная Аргентины по футболу!»
        Он заправил рубашку в брюки, поправил прическу перед зеркалом, вполглаза наблюдая, как растрепанная, раскрасневшаяся женщина застегивает на груди бюстгальтер, переворачивает его и по очереди впихивает рассыпчатые груди в розовые чашечки, и с сожалением вздохнул:
        - Звучит заманчиво, но мне нужно бежать.
        - Бежать? - Лиснянская подняла на него укоризненный взгляд.
        - На уколы, - пояснил Максим. - Мне осталось сделать еще две внутримышечные инъекции. - Он сокрушенно покачал головой. - Эти гады здорово меня отделали.
        - Милый… - сочувственно протянула Анна Ильинична. - Мой рыцарь…
        - Завтра рыцарь полностью в твоем распоряжении, - заверил он.
        - Ловлю тебя на слове, - проворковала начальница. - Не забудь о своем намерении!

«Полагаю, завтра ты быстрее забудешь о своем», - мысленно пообещал Максим.
        - Поцелуй меня! - капризно потребовала Лиснянская, застыв посреди комнаты с блузкой в руках. - И беги на свои уколы.
        Танкован шагнул к ней, обхватил ладонями ее круглое лицо и впился губами в ставшие вдруг сухими и совсем не сладкими губы начальницы.
        - Ты меня опять заводишь, - призналась она, мечтательно закрыв глаза.
        - Ты меня тоже, - промычал он.
        - Может, все-таки поедем ко мне?..
        - Не могу. Уколы - прежде всего. Я ведь нужен тебе здоровым и сильным, правда?
        - Ты любишь меня?..
        - Конечно.
        Лиснянская вздохнула.
        - Ну иди, милый… Завтра в девять - на работу. Без опозданий.
        Максим воспользовался мгновением, когда она натягивала через голову блузку, быстро подошел к полке, выключил камеру с торчащим из кофра объективом, и застегнул
«молнию».
        Шах и мат.

11
        У Маргариты потемнело в глазах. На ее двери непостижимым образом появилась зловещая метка печально известной банды «псов»!
        Что это? Предупреждение? Угроза? Чего добиваются негодяи? Чего хотят? Ограбить? Что может быть нелепее! Ведь с нее нечего взять. В их маленькой семье нет ни денег, ни ценностей! Откуда здесь этот жуткий рисунок? Не из той же ли он цепочки загадок, что и запертая процедурная, отключенный аппарат, разбитая фотография?..
        - Доброго здоровья!
        Маргарита вздрогнула так, что чуть не упала с лестницы.
        У самого крыльца, смущенно покашливая, топтался Антиох.
        - Я, кажется, вас напугал. Уж простите меня великодушно.
        Бородач был одет в грубо вязанный шерстяной свитер с высоким воротом и серую ветровку, заправленную в широкие холщовые штаны. Седые космы скрывала все та же черная бандана, что была на нем вчера вечером.
        - У меня на двери - «пес», - зачем-то пожаловалась Маргарита. - Ума не приложу, кто это сделал и, главное, зачем. - Она расстроенно ткнула пальцем в гуталиновое пятно.
        - Хорошая собака, - добродушно оценил Антиох. - Тело пропорциональное, только пасть великовата. - Он медленно опустился на нижнюю ступеньку и отер колени. - Один мой знакомый художник, впоследствии ставший иконописцем, рассказывал мне, что труднее всего рисовать лошадей. Собак, наверное, тоже нелегко.
        - Это знак, Антиох! - Маргарита, казалось, просила у этого полоумного бродяги защиты или хотя бы сочувствия. - Это угроза! Неужели ты не слышал о бандитах, которые оставляют такие рисунки на домах своих жертв?
        - Знак? - задумчиво переспросил тот. - Если собачка вас напугала, значит, художник свою задачу выполнил.
        - Что ты хочешь сказать?
        - А я уже говорил вам, - улыбнулся Антиох. - Многие грибочки, птицы и даже букашки имеют боевую раскраску, а сами при том - безобидные и даже никчемные.
        - Что же, по-твоему, мне «пса» на двери нарисовала безобидная букашка? - Маргарита недоверчиво хмыкнула.
        - Я не говорил, что собачку нарисовала букашка, - возразил бородач. - Я лишь сказал, что по раскраске не судят о ядовитости.
        Маргарита бросила взгляд на рисунок.
        - Кто бы он ни был, этот букашка-художник, он просто негодяй, - решительно заявила она.
        Антиох нагнулся, сорвал с земли стебелек, очистил его от пушистых семян и сунул в рот.
        - А ты как здесь оказался? - вдруг спохватилась Маргарита. - Опять по грибы ходил?
        - Не-а, - покачал головой тот. - По ягоды. Знаете, чем хороши грибы да ягоды?
        - Догадываюсь, - буркнула она. - Они хороши в тарелке.
        - Не догадываетесь, - хитро возразил бородач. - Грибы да ягоды - девственны. Они родились поутру, а к вечеру уже у кого-нибудь в лукошке. Они не успевают набраться тайн. Другое дело - дуб или вяз. Стоят десятилетиями, а то и веками. Представляете, сколько они всего навидаются, сколько разной мерзости человеческой насмотрятся? Господь сделал природу безмолвной - и правильно. Мы бы оглохли от стонов, будь у леса язык.
        - У природы - свой язык, особый, - возразила Маргарита. - Кто понимает его, тот внемлет и стенаниям и жалобам.
        - Умница. - Антиох расплылся в улыбке. - Это язык жестов. Как азбука глухонемых. Земля, деревья, ручьи умеют подать знак. Не такой, конечно, - он кивнул на гуталиновый рисунок, - но все равно вполне понятный. - Он вынул изо рта стебелек, задумчиво покрутил его между пальцами и вздохнул: - Мне сегодня земля выдала одну из своих тайн.
        - Ты нашел грибницу? - с грустной улыбкой поинтересовалась Маргарита.
        - Я нашел гробницу, - спокойно ответил бородач.
        У Маргариты смыло улыбку с лица.
        - Гробницу? В лесу?
        - Ага. Время и дожди сделали свое дело - размыли могилку. Видать, она была неглубока. - Антиох опять засунул стебелек в рот. - И земля показала мне то, что хранила много лет.
        - Ты нашел труп? - ахнула Маргарита.
        - Скелет. Когда-то это была женщина. Я пытался представить ее себе. Как она двигалась, как говорила, как смеялась, когда была жива.
        - Какая печальная участь, - вздохнула Маргарита. - Умереть и быть похороненной в лесу.
        - Ее убили. - Антиох выплюнул стебелек. - У нее проломлен череп. Она долго пролежала в своей могиле, а об этом преступлении так никто и не узнал по сегодняшний день. Земля сама решает, когда выдавать свои тайны.
        - Какой ужас! - Маргарита всплеснула руками. - Жила себе женщина, наверное, была молода и красива, и вдруг…
        - Не думаю, что она была молода и красива, - перебил Антиох. - У нее, к сожалению, был серьезный изъян.
        - Какой же?
        - Она была горбата.
        Порыв ветра ударил в оконные ставни, прошуршал по крыше и хлопнул пододеяльником, сохнущим на бельевой веревке.
        - Я ее похоронил опять. - Антиох скорбно покачал головой. - На сей раз - как следует. Чтобы ни звери, ни птицы не надругались над останками. А сегодня вечером на службе поставлю свечку за упокой безымянной души.
        - Может, надо было сообщить в милицию? - неуверенно спросила Маргарита.
        Бородач тяжело поднялся со ступеньки.
        - Спина ноет второй день, - пожаловался он. - Видать, просквозило где-то. Может, даже в больничке. Вот уж напасть. Схожу на пасеку к Нилычу, пусть пчелками меня подлечит. Оно, конечно, болюче, но очень действенно.
        - А кто мне собачку на двери нарисовал, как думаешь?
        Антиох медленно взобрался на крыльцо, наклонился к дверной ручке, понюхал ее, внимательно осмотрел рисунок и даже колупнул ногтем щепу.
        - Пальцем рисовали, - констатировал он. - А краской такой у нас на подворье храма одно время балясины покрывали. Она густая, как смола, и отмывается плохо. Я вот ею испачкал себе ладонь, так потом два дня пемзой оттирал. Ядреная краска. Жалко дверь вашу. Соскабливать надо до стружки.
        - Это все, Пинкертон? - слабо улыбнулась Маргарита.
        - Теперь здоровайтесь с друзьями, знакомыми - да примечайте. Палец не спрячешь. Улика.
        - Буду примечать, - полушутя пообещала Маргарита. - Только из моих друзей вряд ли кто-то на такое способен. Похоже, Антиох, у меня имеется тайный недоброжелатель…
        - И не один, - пробормотал под нос бородач.
        Дом Танкованов находился в дачном районе на окраине города в непосредственной близости от неработающей ветряной мельницы - местной отреставрированной достопримечательности. Сюда водили редких экскурсантов и почетных гостей Сырого Яра и неизменно рассказывали им одну и ту же бесхитростную легенду про то, как давным-давно, когда и города-то еще не было в помине, хуторяне мололи муку на этой мельнице, пока в один ужасный день некий сапожник не смолол на ней свою неверную жену. Ревнивца отправили на каторгу, а останки несчастной женщины похоронили неподалеку, под корабельной сосной. Дерево украсили металлической табличкой, призывающей всех мужей вынимать сначала бревно из своего глаза, прежде чем замечать сучок в глазу жены.
        С тех пор мельницу закрыли. Хуторяне брезговали молоть на ней хлеб. А в скором времени и молоть стало нечего - грянула коллективизация, национализация, у середняков-хуторян зерно отобрали и увезли молоть за тридевять земель - ближе к столице.
        Отец Максима - Семен Романович Танкован - еще в конце восьмидесятых построил дом - добротный, из огнеупорного кирпича, просторный, но невысокий. На одном-единственном этаже уместилось шесть больших комнат, одна из которых служила гостиной. В ней было двенадцать окон, не считая эркера со стеклянной дверью, потолок из плетеной лозы и дубовый отциклеванный пол. Все остальные комнаты считались спальнями. Зачем понадобилось столько спален семье, состоящей из трех человек, - хозяин и сам не знал. Но именно эти жилищные излишества и натолкнули его на мысль превратить свой дом в частную, уютную гостиницу.
        Десять лет Танкован-старший трудился не покладая рук, надстраивая над своим домом еще два этажа. Он понемногу приобретал материал, сам месил раствор, сам клал кирпич, сам штукатурил, сам ладил кровлю.
        В результате его многолетних усилий вырос грузный, как гигантский комод, грязно-белый трехэтажный монстр, трапециевидной формы с плоской крышей из металлочерепицы и толстыми, как питоны, водостоками. После того как Семен Романович на последние сбережения пристроил к дому крохотную кухню и приладил к фасаду световой короб с незатейливым названием «Отель «УЮТ», новая гостиница была готова принять первых постояльцев.
        - УЮТ - это со смыслом, - хвастался Танкован соседям. - В названии зашифрованы инициалы моей жены, Ульяны Юрьевны.
        Соседи посмеивались. Старик явно перестарался. Командировочный люд для Сырого Яра - явление нечастое, а уж туристы - и подавно. Кого селить на трех бескрайних этажах - Семен Романович не знал, так же, как в свое время не знал, зачем ему пять спален.
        Гостиничный бизнес Танкованов стал чахнуть, едва родившись. Раз в год в УЮТе останавливались участники конференции «Пчеловодство», которых Семен Романович в свое время «подцепил» прямо на вокзале, да еще приезжали гостить дальние родственники здешнего раввина. Всех прочих немногочисленных постояльцев приносила сюда либо нелепая случайность, либо чудесное стечение обстоятельств.
        Зато у кого действительно был спрос на услуги УЮТа, так это у горожан, желающих
«поселиться на час». Каждый день, чаще всего именно в обеденный перерыв, к парадному входу гостиницы подкатывали разновозрастные парочки, требующие
«номерочек с двуспальной кроватью». Поначалу Танкован сдавал комнаты всем желающим, но потом, сообразив, что «потворствует разврату», раз и навсегда закрыл сюда дорогу похотливым землякам. Надежды, возлагаемые стариком на УЮТ, как на курочку, несущую золотые яйца, растаяли окончательно. Гостиница стала убыточной.
        Родители Максима жили на пенсию, не жалуясь на судьбу, и все их чаяния и надежды были связаны только с сыном, которым они гордились необычайно.
        Маргарита, успевшая все-таки переодеться в синий твидовый костюм, вышла на автобусной остановке «Старая мельница» без четверти четыре. Небольшое стеклянное кафе на другой стороне дороги было переполнено. Редкие авто, запаркованные вдоль тротуара, потрескивали остывающими моторами. Веселой гурьбой мимо остановки прошагала группа подростков, окатив окружающих стучащей, грохочущей музыкой из огромного, как чемодан, магнитофона.
        Маргарита не спеша прошла вниз по улице несколько десятков метров и остановилась возле невысокого бетонного заборчика, опоясывающего грязно-белую громаду УЮТа.
        Через пять минут, взвизгнув протекторами на повороте, к гостинице подкатила «Ауди» Коржа.
        - Спасибо, что пришла, - кивнул он, вылезая из машины. - Долго ждешь?
        Маргарита пожала плечами:
        - Несколько минут.
        Сашка был одет в светло-синие джинсы и легкий, в серую клетку, джемпер с небольшим вырезом на груди, в котором поблескивала массивная золотая цепочка.
        Он протянул ей руку для приветствия. Маргарита машинально опустила глаза и похолодела: указательный палец Коржа был плотно забинтован и смахивал на созревший кокон.
        - Что у тебя с рукой? - беззаботно спросила она. - Бандитская пуля?
        - Ах, это… - Сашка убрал руку в карман. - Сегодня утром возился с мотоциклом, натягивал тросик сцепления и поранился. Чепуха. Плевая царапина.
        - А забинтовал так, словно до кости разодрано, - заметила Маргарита.
        - Говорю же - ерунда. - Корж поморщился. - Не стоит внимания. - Он потянулся к звонку на железной, местами поржавевшей калитке. - Давай нанесем визит гостиничным магнатам.
        - Подожди! - Маргарита ухватила его за рукав. - Мне нужно тебе кое-что сказать.
        Корж удивленно опустил руку.
        - Что еще? Ты передумала насчет Свирского? Он тебе померещился?
        - Мне звонили утром из милиции, - сообщила Маргарита то, о чем Сашка и так знал. - Я полагала, началось расследование преступления. Но потом выяснила, что никто ничего не расследует и никого не ищет. В больнице произошло убийство, а твои оперативники заполнили кучу ненужных бумаг и убрались подобру-поздорову.
        - Глупая, - усмехнулся Корж. - Это их работа, понимаешь? Отписаться для галочки. Заполнят бумажки, соберут объяснения, и на этом - все. Поверь: в смерти пациента, скончавшегося в палате интенсивной терапии, очень трудно найти состав преступления. Никакой доказухи. Даже косвенных улик нет. Ни один следак за такое дело не возьмется. А если и возьмется, до суда не дотащит. Любой адвокат принесет ему десять авторитетных заключений различных экспертов, что этот ваш аппарат искусственного дыхания мог спокойно отключиться сам.
        - Но ведь его все-таки кто-то отключил, Саша, - тихо возразила Маргарита.
        - Сомневаюсь.
        - Тебе просто хочется верить, что преступления не было, правда?
        - Мне хочется верить, что у моей… - Корж запнулся, подыскивая правильное слово, -
…хорошей знакомой отныне не будет проблем на работе.
        - Ты считаешь, что решил их? - возмутилась девушка. - Тем, что накричал на заведующую? Тем, что подыскал мне опекуна?
        Сашка криво улыбнулся:
        - Уже раскудахтались, эскулапы? То-то. Теперь будут знать, что ты под надежной защитой. - Он взял ее за локоть. - Пойми, Марго, если у тебя есть недруги или завистники на работе, они отныне десять раз подумают, прежде чем причинить тебе зло.
        - Мне - возможно, - кивнула она. - Хоть и сильно сомневаюсь. А - другим?
        - На других мне наплевать! - отрезал Корж.
        - Среди моих, как ты говоришь, недругов, один как минимум - убийца, - заметила Маргарита. - Меня он запер в процедурной, а другого человека - Струковского - лишил жизни…
        - На колу - мочало, - Сашка страдальчески закатил глаза, - начинаем сказку сначала.
        - Он разбил мою фотографию, - продолжала девушка, - а другому человеку… - Она на мгновение замерла, словно осененная внезапной догадкой. - Саша! Я уверена, что и Битюцкий умер не своей смертью!
        - Битюцкий? - Корж заморгал, наморщив лоб. - Это твой старичок-спаситель?.. Скончался прошлым вечером в ПИТе от острой коронарной недостаточности. Какие проблемы?
        - Помнишь, я говорила тебе: он заранее знал, что его хотят убить! Он видел преступника в лицо и за это поплатился. Уверена, с ним расправились так же, как и со Струковским! Второе убийство, Саша!
        - Знаешь, - хмыкнул тот, - а с тобой не соскучишься.
        - Очень странные совпадения, - настаивала Маргарита. - Надо тщательнейшим образом все проверить!
        - Ты не слишком злоупотребляешь детективами, Марго? - Он сокрушенно покачал головой. - Слишком много всего для одной больницы, пусть даже районной. Сдается мне, будет нелишним выбросить к чертовой матери всю Устинову из твоей библиотеки и запретить тебе смотреть на ночь канал НТВ.
        - Возможно, ты прав, - с горькой усмешкой согласилась она. - И запертая дверь, и отключенный аппарат, и разбитая фотография - всего лишь плод больного воображения… Но нарисованный «пес» на моей двери - вполне осязаем.
        - Что? - У Коржа округлились глаза. - Какой пес?
        - Мне оставили метку. Точь-в-точь как на том рисунке, который публиковали в газетах, когда писали про банду.
        - Это чушь! - Сашка наклонился к самому ее лицу. - Нонсенс! Тебе не могли оставить такую метку!
        - Опять - чушь? - усмехнулась Маргарита. - Галлюцинация? Поедем ко мне домой, и ты убедишься, что мы оба бредим.
        - «Пес» на твоей двери? - ошеломленно пробормотал Корж. - Это невозможно!
        - Почему?
        - Потому что… - Он, казалось, запнулся. - Потому что ни ты, ни твоя семья этим ублюдкам не интересны. Они грабят только обеспеченных горожан. К тому же, у них в привычке оставлять рисунок после расправы, а не до нее. «Псы» еще ни разу не использовали свой «фирменный знак» в качестве устрашения или предупреждения.
        - Все когда-то бывает в первый раз, - пожала плечами Маргарита.
        - Тогда - зачем? - воскликнул Сашка. - Зачем им понадобилось пугать тебя?
        - А если это не «псы»? - предположила она. - Если это…

«Никчемная букашка», - пронеслось в голове.
        - Если это тот, кто тебя ненавидит? - подсказал Корж.
        - Вот именно.
        - Ты считаешь, это кто-то из больницы?
        - Я не знаю. - Маргарита вздохнула. - Ни у кого нет причин для ненависти. Моим коллегам, по большому счету, наплевать на мою жизнь. Каждый занят собой, своими проблемами. Похоже, меня преследует больной человек. Ненормальный.
        - М… может быть, - задумчиво протянул Корж. - Скажи, а ты давно видела этого юродивого… Антиоха?
        - Сегодня утром. - Маргарита вспыхнула. Ей не хотелось рассказывать ни про найденный бородачом скелет в лесу, ни про его совет искать злодея по пальцу. - А почему ты спрашиваешь?
        - Он зачастил к твоему дому! - со злостью заметил Корж. - Ты не находишь, что этот странный тип проявляет слишком большой интерес к твоей персоне?
        Маргарита пожала плечами.
        - По крайней мере, я не чувствую исходящей от него опасности. Антиох просто несчастный человек и по-своему очень милый.
        - Разумеется, милый, - оскалился Сашка. - Я бы сказал - милейший! - Он грубо схватил ее за локоть. - Сними очки, Марго! Тебе нравятся бородатые, вонючие лузеры?
        Она с негодованием вырвала руку.
        - Мне нравятся добрые, умные, порядочные люди!
        - А если завтра выяснится, что этот порядочный человек подбросил тебе табличку с именем усопшего пациента - что скажешь? - Корж ядовито прищурился.
        - Я уже сказала, - ответила Маргарита. - Ни за что не поверю в эту чушь! Антиох не способен на такую мерзость.
        - Не веришь, потому что не хочешь верить! - поправил Сашка. - Потому что наивная дурочка!
        - А ты не хочешь верить в то, что было убийство! - парировала она. - Потому что упрямый баран!
        Маргарита обиженно поджала губы и отвернулась.
        - Ладно, - буркнул Корж. - Я еще выведу твоего Антиоха на чистую воду. - Он зло сплюнул. - Этот милый человек раздражает меня все больше и больше…
        Неожиданно со скрипом распахнулась железная калитка, и в проеме возник Семен Романович Танкован.
        - А я смотрю в домофон: кто-то топчется перед дверью и не решается позвонить! - радостно сообщил он. - Риточка, вам с молодым человеком не надо стесняться. Наше дело - стариковское, домашнее, и гостям мы всегда рады. Особенно - таким. - Он растянулся в благодушной беззубой улыбке.
        Маргарита выдавила из себя ответную улыбку:
        - Здравствуйте, Семен Романович… Мы вот тут… Саша захотел с вами познакомиться…
        - Так мы знакомы! - Танкован прищурился. - Вы ведь Александр Корж, правильно? Одноклассник Максима и Риточки.
        Корж протянул руку.
        - Старший оперуполномоченный службы криминальной милиции управления внутренних дел города, - холодно уточнил он. - Это в первую очередь. А одноклассник - в десятую.
        - Так официально? - удивился Семен Романович. - Уж не служебные ли дела вас привели ко мне?
        - Они, - важно подтвердил Корж.
        Лицо Танкована вмиг приобрело серьезность.
        - Никогда не имел дел с милицией. Только однажды, когда у меня украли бетономешалку. - Он отступил в глубь двора. - Прошу вас, проходите. Мы с женой как раз собирались обедать. Не откажите сотрапезничать с нами. По тарелочке супчика, ага?
        Они прошли по вымощенной плиткой дорожке к парадному эркерному входу. Корж задержался в дверях, основательно вытер ноги о половичок и первым шагнул в дом, за ним последовала Маргарита. Семен Романович поправил ногой сдвинутый Коржом половичок, подергал разболтавшуюся дверную ручку и печально покачал головой:
        - А бетономешалку так и не нашли…
        Гостиная зала УЮТа из-за многочисленных окон была скудно обставлена мебелью. Весь центр комнаты занимал огромный дубовый стол на шестнадцать персон, окруженный стульями с высокими спинками. В дальнем углу, рядом с деревянной лестницей, ведущей на второй этаж, высился сервант ручной работы, за стеклами которого угадывались многоярусные стопки тарелок, салатниц и блюдец. Под каждым окном находилась банкетка с бархатной обивкой. У самого входа прижалась к стене аккуратная стойка бюро, служившая, по всей вероятности, гостиничным лобби. К ней был приставлен маленький журнальный столик с крохотным стулом для того, чтобы посетитель УЮТа мог заполнить анкету постояльца.
        Ульяна Юрьевна Танкован - женщина лет семидесяти с широким лицом, большим мясистым носом и каштановыми пережженными волосами - накрывала на стол, когда Корж с Маргаритой в сопровождении Семена Романовича появились в гостиной. Она приветливо улыбнулась вошедшим:
        - Здравствуйте, мои хорошие! - и тут же всплеснула руками: - Сейчас еще приборы поставлю.
        Танкован усадил гостей за стол, а сам уселся напротив, отодвинул пустую тарелку и положил перед собой большие руки со вздувшимися венами и круглыми, потемневшими ногтями на коротких толстых пальцах.
        - Сначала покушаем, а потом займемся делами, не возражаете?
        Ему было семьдесят пять. Сухой, жилистый, с седыми, гладко зачесанными назад волосами, землистым лицом, испещренным глубокими, словно шрамы, морщинами, Семен Романович почему-то напоминал Маргарите героя из детской книжки Гарриет Бичер Стоу. Будь Танкован негром - вылитый дядя Том!
        - Вообще-то я не голоден, - пробормотал Корж.
        - Даже не возражайте. - Семен Романович поднял ладонь. - Тарелочка ароматного супа с клецками еще никому не повредила.
        Ульяна Юрьевна принесла и поставила на стол большую керамическую супницу, открыла крышку и с удовольствием помешала половником в густых клубах пара.
        - Подавайте свои посудины, - весело скомандовала она.
        Маргарита протянула ей тарелку и виновато опустила глаза.
        - Ты сегодня сама не своя, Риточка, - заметила женщина. - С Антошкой все в порядке? Он здоров?
        - Здоров, - кивнула та. - Все спрашивает, когда в следующий раз сможет навестить бабушку с дедушкой.
        Ульяна Юрьевна просияла:
        - Ах, ты мой хороший! Скажи: в любое время! Его всегда здесь ждут. - Она поставила перед Маргаритой полную тарелку горячего супа и потянулась к тарелке Коржа. Тот мрачно проследил, когда опрокинется первый половник, и спешно поднял руку:
        - Достаточно. Больше не надо.
        - А как со школой? - продолжала Ульяна Юрьевна. - Уже присматриваешь подходящую?
        - Рано еще, - вздохнула Маргарита. - Тохе только четыре. Время есть.
        - Не скажи, - цокнула языком женщина и потянулась к тарелке мужа. - Хорошую школу нужно заранее подыскивать, там все места нарасхват. Не успеешь глазом моргнуть, как Антошка повзрослеет. А мальчику в первый класс лучше идти шестилетним. Очень рискованно получать аттестат в восемнадцать. Вдруг не поступит в институт сразу - что тогда? Армия?
        - Да уж, - вклинился в разговор Корж. - Нынче мальчиков всячески берегут от армии. Поэтому они все больше похожи на девочек.
        - А что хорошего в современной армии? - Ульяна Юрьевна прочертила дымящимся половником в воздухе кривую, похожую на вопросительный знак. - Ужасы одни. Вот по телевизору недавно показывали: один мальчик в казарме застрелил своего сослуживца.
        - Ну, мальчики стреляют друг дружку не только в армии, - с усмешкой заметил Корж.
        Маргарита вздрогнула и чуть не расплескала суп.
        - А как дела у Нонны Карловны? - поинтересовался Семен Романович. - По прежнему живет затворницей?
        - Ага, - подтвердила Маргарита. - Из дома почти не выходит. Повозится с Антошкой - и в свою комнату. Там ее мир - особый, неприкасаемый.
        - Надо же, - покачал головой Танкован. - Ведь совсем молодая женщина, а взяла и отгородилась от света. Вот мы с Ульяной хоть и старики, а все же пытаемся быть в гуще событий.
        Ульяна Юрьевна шутливо замахнулась на мужа половником:
        - Какие-такие старики? Вот болтун! Я, между прочим, баба-ягодка!
        - Баба-Ягушка! - подхватил шутку Танкован и засмеялся.
        - Именно потому, что вы всегда в гуще событий, я хотел у вас кое-что уточнить, - неожиданно сказал Корж.
        - Ну, не то чтобы совсем в гуще, - смутился Семен Романович. - А просто… Стараемся не замыкаться в себе, не затворничать.
        - Как бизнес? - поинтересовался Корж. - Постояльцев много было за последний месяц?
        - Да практически - никого, - вздохнула Ульяна Юрьевна. - Бизнес - это для молодых. А нам на горбушку хлеба хватит - и то хорошо.
        - Врач один гостил в начале месяца, - вспомнил Танкован. - Травник. По лесам да по полям нашим бродил, корешки собирал.
        - И еще этот… - подхватила Ульяна Юрьевна. - Из центра социальной истории.
        - Да, - Семен Романович опустил глаза. - Еще и он.
        - Из центра социальной истории? - удивился Корж. - Это где же такой центр?
        Ульяна Юрьевна пожала плечами:
        - В Москве, надо полагать. Потому что этот сотрудник, ну, который у нас останавливался, потом сразу в Москву отправился. Он сказал, что нам с Семеном полагается денежное вознаграждение…
        Танкован поднял на жену сердитый взгляд, и та осеклась.
        - Денежное вознаграждение? - переспросил Корж. - За что?
        - Ой, да оно нам не нужно! - всплеснула руками Ульяна Юрьевна. - Мы же не из-за денег… Смешно, ей-богу! Столько лет минуло.
        - А этот человек, - Корж отложил в сторону ложку, - который вам деньги обещал и в Москву уехал… Как его фамилия?
        - У меня в книге постояльцев записано, - растерянно развела руками женщина. - Сейчас посмотрю. - Она встала из-за стола и направилась к стойке лобби.
        - А что? - насторожился Танкован. - Этот человек - жулик? С ним что-то не так?
        Маргарита уронила с ложки в тарелку клецку.
        - Ну что вы! - улыбнулся Корж. - Пустая формальность. Уж простите меня, что расспрашиваю о всяких пустяках. Служба такая. По последней разнарядке нам велено собирать информацию обо всех гостях Сырого Яра. Для галочки, как всегда. - И он ободряюще хмыкнул.
        - Вот оно что! - понимающе кивнул Семен Романович. - Действительно, Сизифов труд. Сочувствую вам.
        - Здесь у нас записаны все, кто останавливался в УЮТе хотя бы на день. - Ульяна Юрьевна листала толстую тетрадь в клеенчатом переплете. - Этот человек был одним из последних. У него еще имя такое странное… А! Вот он! Я же говорю: имя странное - Теодор. Теодор Свирский.
        За столом все вздрогнули, потому что гостиную прорезала свистящая трель дверного звонка.
        - Господи! - удивилась Ульяна Юрьевна. - К нам гости. Может, конференция какая в городе открывается?
        Семен Романович вытер салфеткой рот и отправился открывать калитку.
        - А может, Свирский вернулся, - оскалился Корж. - С деньгами.
        Маргарита бросила на него гневный взгляд.
        Ульяна Юрьевна не поняла иронии.
        - Я же говорю, - виновато пожала плечами она, - нам не нужно никаких денег от этой организации… как ее?.. социальной истории. Мы с Семеном и так вознаграждены - какого сына воспитали! - Она горделиво поправила рукой прическу и доверительно сообщила: - Максим - гений!
        - Да уж… - мрачно подтвердил Корж.
        В комнату вернулся Танкован. За ним, цокая каблучками, вошла Ларочка. На ней был широкий коричневый жакет и черная трикотажная юбка. На ногах - лакированные туфли на высоком каблуке с тонкими позолоченными пряжками. Лицо ее сияло.
        - Здравствуйте, Ульяна Юрьевна! Я к вам с новостями от Максика! - Она расцеловалась с хозяйкой и, повернувшись к столу, округлила глаза: - Что я вижу! Марго и Сашка у вас столоваются! Неужели на постой попросились? Или номерочек на час снимают?
        - Заглохни! - грубо оборвал ее Корж. - Тарахтелка бензиновая.
        - Садись, Ларочка. - Хозяйка достала из серванта еще одну тарелку. - Пообедай с нами.
        Семен Романович потер руки:
        - Сегодня день приятных гостей. Хорошее общество молодых, образованных людей! А что нам, старикам, еще нужно?
        - Спасибо, Ульяна Юрьевна. - Ларочка подхватила женщину под локоть. - Я на минутку забежала. Расскажу новости - и дальше поспешу по делам.
        - Как там Макс? - осведомился Танкован. - Ты попеняла ему, что редко старикам звонит?
        - Конечно! - Ларочка расплылась в плотоядной улыбке. - Выговорешник влепила! Пристыдила. Он обещал звонить чаще. А приеду, говорит, когда разбогатею. Мол, и сам твердо на ноги встану, и родителям помогу.
        Ульяна Юрьевна покраснела от удовольствия.
        - Да мы-то - ладно! Ведь живем как-то - и ничего. Главное, чтобы у Максимки все было в порядке. Он - наша главная радость и надежда.
        Корж насмешливо поджал губы.
        - У него все путем, - заверила Ларочка. - Устроился на хорошую работу. Я толком не поняла, но вроде с компьютерами дело имеет.
        - Компьютеры - это хорошо, - авторитетно кивнул Семен Романович. - За ними будущее. И хорошие специалисты в этой области нужны всегда.
        - Ну а как живет? - озабоченно спросила Ульяна Юрьевна. - Как питается?
        Ларочка хмыкнула.
        - Живет хорошо. Купил себе мотоцикл.
        - Ой, - хозяйка поднесла ладони к щекам, - это в Москве-то? Там такое движение жуткое на дорогах! По телевизору показывали: одни аварии. А самый опасный транспорт - мотоциклы.
        - Максик аккуратный, - заверила Ларочка. - В аварию не попадет. У него все рассчитано и все ходы записаны. Сейчас снимает квартиру на пару с другом. Очень приятный молодой человек. - Она покраснела. - И имя такое красивое - Руслан.
        - Значит, не скучно ему, - констатировал Семен Романович. - И оплата - пополам. Не так накладно.
        - Ему не скучно! - Ларочка расхохоталась. - Максик большой спец по женскому полу! Скучать не приходится. - И она бросила победный взгляд на Маргариту. Та опустила глаза.
        - Вот бабник… - досадливо крякнул Танкован.
        - Еще ветер в голове, - покачала головой Ульяна Юрьевна. - Ну, ничего. Годик-полтора - и остепенится. Вернется к настоящим ценностям. Поймет, наконец, что самое главное в женщине - это ее любовь.
        - Максик уже понял, что самое главное в женщине. - Ларочка не сводила с Маргариты ликующего взгляда. - Он ищет невесту побогаче да поумнее. А к местным… ценностям возвращаться - тоска зеленая! - Ей осталось вбить последний триумфальный гвоздь в самое сердце Маргариты. - К ошибкам молодости не возвращаются!
        - Зря ты так, - покачал головой Семен Романович.
        - Это не я, - пожала плечами Ларочка. - Это мне сам Максим так объяснил. Он же физик, у него все подсчитано, продумано и сверено. - Она чмокнула в щеку Ульяну Юрьевну. - Ну, я побегу, а то прямо с поезда к вам. Только вещи успела домой закинуть. Еще дел невпроворот. И Руслану обещала позвонить. Он явно на меня глаз положил!
        Последнюю фразу Ларочка прощебетала уже в дверях.
        Когда на улице за ней захлопнулась калитка, Семен Романович сердито тряхнул головой:
        - Вот сорока!
        Корж искоса взглянул на Маргариту. Та сидела, не сводя глаз с тарелки, положив перед собой руки на манер школьной отличницы.
        - Простите, - сказал он, повернувшись к хозяйке, - я хотел бы все-таки закончить с тем господином… со странным именем. Что же ему понадобилось от вас?
        Ульяна Юрьевна замялась.
        - Понимаете, - она медленно вытерла руки о передник и закрыла супницу крышкой, - его интересовало то, о чем в нашей семье говорить не принято.
        - Мы старательно обходим эту тему, - подхватил Танкован. - Хотя она ни для кого не секрет в нашем городке, и для Максима - в том числе, но у нас на нее табу.
        - Однако этому Свирскому удалось вас разговорить? - уточнил Корж.
        - Он появился у нас, уже собрав всю необходимую информацию, - неохотно пояснила Ульяна Юрьевна. - Нам оставалось ее только подтвердить. Узнав правду, господин Свирский заявил, что нам полагается вознаграждение. Он еще сформулировал так нелепо: за проявленное благородство и человечность… Четверть века назад! Как это глупо…
        - Четверть века назад… - машинально повторил Корж. - То есть Свирского интересовали события двадцатипятилетней давности?
        - Если быть точным, - Танкован вытер губы салфеткой и сжал ее в кулаке, - его интересовало одно-единственное событие восемьдесят пятого года…
        - Мы неохотно распространяемся об этом, - промямлила Ульяна Юрьевна. - Потому что…
        - …потому что в восемьдесят пятом году, - решительно перебил ее Семен Романович, вставая из-за стола, - мы усыновили нашего Максимку, взяв его из городского дома малютки.

12
        Было совсем темно, когда Танкован вышел из метро на станции «Таганская»-кольцевая, свернул налево, проскочил мимо ларьков и афиш и двинулся быстрым шагом по Верхней Радищевской улице. Оставив по правой руке красное кирпичное здание Театра на Таганке и стеклянный, подсвеченный огнями фасад детского клуба, он нырнул в переулок, утыканный мусорными контейнерами и запаркованными на ночь авто. Вечерний воздух был душным и липким. Асфальтовое небо грозило вот-вот прорваться назревшим волдырем и низвергнуть на улицы потоки теплой, застоявшейся воды, отдающей железом и кислыми городскими испарениями.
        Максим ежеминутно вытирал платком лицо. Модная рубашка прилипла к телу, а туфли нестерпимо жали. Вдобавок он только сейчас вспомнил, что ничего не ел с самого утра. Чувство голода и тяжелой усталости, отодвинутое было на время волнениями и перипетиями сегодняшнего дня, теперь обрушилось на него сторицей. С коэффициентом три - выражаясь более точным и правильным языком. Ноги гудели и едва слушались, в желудке ворочалась перетягиваемая из одного конца в другой холодная перфолента, а во рту ощущался противный железный вкус, словно он только что сосал ржавые ножницы. Ко всему прочему, в паху нестерпимо жгло и чесалось. После жаркой близости с пышнотелой начальницей у него даже не было возможности подмыться.
        Несмотря ни на что, Максим пребывал в приподнятом расположении духа. Он блестяще решил две задачи из трех. Больше того: обе победы обещали обернуться еще и дополнительными выгодами. Сейчас главное - не допустить промашки. Все правильно рассчитать и отмерить. Самовлюбленная блондинка Михеева только на первых порах кажется неприступной башней. На самом деле она сплошь состоит из комплексов и слабостей. Танюша даже сама не заметила, как сдала первые позиции - Танкован живет у нее в квартире! А это, считай, уже - в сердце. В иное время такой удачи пришлось бы дожидаться месяцами. Состоятельная барышня не успеет оглянуться, как окажется пленницей пошлой иллюзии под названием любовь. И тогда она превратится в безвольную куклу, в послушную марионетку, в глупую фарфоровую статуэтку гейши, подобную тем, что украшают ее жилище. Иметь богатую, уважаемую всеми любовницу, которая к тому же еще и успешный юрист, - от такой перспективы дух захватывает! Это вам не глупышка-студентка, у которой не только в голове, но даже в холодильнике ничего нет. Кстати, сейчас предстоит исследовать холодильник Михеевой - жрать
охота до дурноты!
        Что касается Лиснянской - дебелая старушка уже у него в кармане. Путь к блестящей карьере не только не оборвался, а наоборот, забрезжил впереди новыми рассветными тропами. Завтра предстоит закрепить успех - нанести решающий удар. Анна Ильинична, наверное, и не вспомнит, когда последний раз оказывалась в таких дурах.
        Остается одна проблема по имени Светка. Завтра днем истекает срок ее идиотского ультиматума. Но у Максима, кажется, есть план. Если сработает - он вытащит и эту занозу или по крайней мере выиграет время, что само по себе немаловажно.
        Почти все проблемы на свете создаются людьми. Вольно или невольно. Простыми людьми - слабыми и сильными, обиженными и надменными, мстительными и великодушными, глупыми и умными. К каждому из них нужен правильный подход, ведь у каждого есть уязвимые места. Обнаружить ахиллесову пяту у человека, создающего тебе проблемы, - значит наполовину решить их. Разглядеть у противника незащищенное солнечное сплетение, беспечно открытый для удара пах - значит найти архимедову точку опоры.
        Гораздо сложнее решать задачки, подкинутые обстоятельствами. Здесь кучность стрельбы не поможет. Куда ни бей - всюду молоко. Пока доберешься до истоков, пока нащупаешь корни проблем - потеряешь драгоценное время. Лотерея «спринт». Рвешь корешок за корешком, а на каждом - равнодушное резюме: «Без выигрыша». Можно перелопатить весь барабан и только на опустевшем донышке обнаружить счастливый билет, а бывает, даже первая попытка оказывается удачной. От мозгов ничего не зависит. Или - почти ничего. В этом-то и беда.
        Треклятый Свирский в модном черном костюме, лежащий в луже крови на полу своей комнаты, - из разряда таких «лотерейных» загадок. Проблема, подкинутая обстоятельствами. К ее решению еще предстоит отыскать ключ, и может быть - на самом дне шапки среди десятков подобных жребиев-ключей.
        Миновав опущенный шлагбаум автостоянки, горстку галдящих людей у входа в театр-музей, пропетляв между пыльными и загаженными голубями машинами, загромоздившими тротуар, Максим шагнул на ступеньки лестницы, ведущей на вершину холма. И в этот момент загрохотало. Воздух потяжелел и вмиг сделался сырым. Первые капли тяжело застучали по асфальту и по густой серой листве. Потом осмелели и принялись клевать голову, плечи и модные замшевые туфли Танкована. Он припустил наверх, прыгая через три ступеньки, прижав к груди барсетку и кожаный кофр, ставший за последние несколько часов просто бесценным. Мокрый ветер ударил в спину, лестницу на миг осветила вспышка небесного «Полароида», выдернув из темноты блестящие перила с гнутыми металлическими балясинами и пепельную, прибитую к земле траву за ними. В воздухе что-то треснуло, словно порвался натянутый брезентовый тент, и на ступеньки рухнула толстая ветка, шлепнув Максима по лицу липкой холодной листвой. Втянув голову в плечи и матерясь, он выскочил на бетонный пятачок, венчавший лестницу, перемахнул на тротуар, подняв фонтан брызг, и припустил во весь дух к
дому.
        Во дворе уже бушевала стихия. Ливень кидал водяные снопы на крыши машин, на деревья, на прогнувшуюся маркизу подъезда. Он слизал со стен все бумажные объявления и афиши, порвал их в клочья и теперь налепливал повсюду, наподобие мокрых заплат. Одна бумажка шлепнула Максима по лбу, но тут же отклеилась и юркнула куда-то за плечо.
        Очутившись у дверей, он спешно приложил к гнезду автоматического замка магнитную таблетку, оказавшуюся на связке ключей, и юркнул в подъезд.
        Михеева была уже дома. В прихожей горел свет, а из кухни доносилась негромкая музыка. Работала радиостанция «Серебряный дождь».
        - Кто там? - раздался голос адвокатессы.

«Что, еще кто-то может быть с ключами от твоей квартиры?» - зло подумал Максим, стряхивая с себя капли на половик, а вслух откликнулся:
        - Я!
        Она появилась в дверях, помешивая ложечкой в пузатой керамической чашке, и неодобрительно покачала головой:
        - Вы с улицы или из душа?
        Адвокатесса выглядела по-домашнему: белоснежная просторная футболка чуть выше колен и короткие сиреневые лосины. Светлые волосы зачесаны назад и зафиксированы красивым ультрамариновым обручем со стразами. Очки болтаются на мягкой серебряной цепочке на груди. Лицо, как всегда почти не тронутое косметикой, теперь, без очков, лишилось налета официальности и деловитой холодности и стало беззащитным и немного растерянным.

«Так - лучше», - отметил про себя Танкован.
        - Ливень застиг меня в ста метрах от дома, - пояснил он, виновато ежась. - Поэтому от настоящего душа - горячего и обильного - я бы не отказался.
        - Ванна свободна, - пожала плечами Михеева и, повернувшись, исчезла на кухне.
        - А еще - от кофе с коньяком и буженины с салатом! - запальчиво крикнул ей вслед Танкован.
        Адвокатесса снова выплыла в холл. Ее бесцветное личико изобразило удивление.
        - Столоваться все-таки давайте раздельно, - заявила она. - В вашем распоряжении - плита, микроволновка и посуда.
        - О’кей, - согласно кивнул Максим. - Не премину воспользоваться всем, что в моем распоряжении. Пожарю на плите замшевые мокасины, потом доведу их до кондиции в микроволновке и выложу на фаянсовую тарелочку. Вы не голодны? Могу предложить вам каблук и пряжечку - на закуску.
        Татьяна перестала помешивать в чашке, посмотрела на него с еще большим удивлением и даже надела на нос очки.

«Так - хуже!» - незамедлительно констатировал про себя Максим.
        - Вы со мной разговариваете таким тоном, - надменно произнесла Михеева, - будто я виновата в том, что вам нечего есть.
        - В моем тоне не было даже намека на это, - заверил он. - Ядействительно чертовски голоден. Стакан воды в «Ланселоте» - вот весь мой сегодняшний рацион.
        Но мне бы и в голову не пришло вас в чем-то упрекать. Напротив, я искренне признателен вам за все, что вы сделали и делаете для меня.
        - Хорошо, - одобрительно кивнула адвокатесса, словно похвалила трехлетнего мальчика, который самостоятельно пописал в унитаз и не промахнулся.
        - Но мне казалось, - продолжал без смущения Максим, - что после того, как вы мне великодушно предложили кров, я могу рассчитывать и на скромный ужин. - Он невинно поморгал. - Можно даже не при свечах.
        Татьяна усмехнулась.
        - Дайте попить, а то так есть хочется, что и переночевать негде! - беззлобно передразнила она.
        - Хоть чаю нальете? - взмолился Танкован. - Без сахара.
        - Ладно, - Михеева опять сняла очки, - так и быть, накормлю вас. Только давайте не превращать это в правило.
        - Давайте не превращать, - послушно согласился он. - Кроме того, я неприхотлив. Мне разносолы не нужны. Сойдет крохотная куриная ножка с гарниром из овощей, авокадо и креветки в кляре, а также бифштекс - только хорошо прожаренный! - с картофелем фри и салат из крабов с перепелиными яйцами. И насчет коньяка я пошутил - вполне достаточно бутылки красного вина урожая восемьдесят девятого года.
        - Сейчас посмотрю, - вздохнула адвокатесса. - Кажется, у меня остались микомсовские сосиски. - И она скрылась за дверью.

«С юмором у дамочки все в порядке», - отметил про себя Максим и, скинув на пороге серые замшевые туфли, ставшие от воды черными и гладкими, пошлепал в носках в ванную комнату.
        - Прошу прощения! - задрав голову, крикнул он. - После душа я имею обыкновение ходить по дому в трусах! Уверен, что вам на это наплевать, но решил на всякий случай предупредить!
        - Если придете к столу нагишом - останетесь без ужина! - откликнулась Михеева.
        Пятнадцатиметровая кухня была обставлена в стиле модерн. Над плитой со множеством ручек и кнопок нависала пузатая хромированная вытяжка. Полочки, шкафчики и пеналы, закрытые матовыми стеклами с напыленным серебряным рисунком, отливали металлическим блеском. Столешница под мрамор соединяла полукругом всю рабочую зону и заканчивалась вместительной раковиной, в которой стояли два пустых стеклянных бокала. Под натяжным потолком горела дюжина галогеновых светильников. Пол, выложенный серой плиткой, сиял ослепительной чистотой, словно хозяйка имела обыкновение завтракать прямо на нем.
        Обеденная зона от рабочей была отделена условной границей в виде узкой стальной пластины на полу. Почти десятиметровое пространство казалось полупустым. Здесь также преобладали холодные тона. Стены, оклеенные синими моющимися обоями, были утыканы полочками с неизменными фарфоровыми статуэтками, единственное окно зашторено прозрачными голубыми занавесками, а на крохотной тумбочке едва умещался модный музыкальный центр с двумя хромированными колонками. В самом центре столовой стоял стол на трех металлических ножках со стеклянной поверхностью. Рядом - три стула с высокими спинками, обитых сиреневой клеенчатой материей.
        На одном из них сидела Михеева и рассеянно листала последний номер журнала
«Караван историй» с фотографией известной, но уже примелькавшейся актрисы, открытой в свое время режиссером Говорухиным, а потом им же и забытой.
        В динамиках музыкального центра звучал голос Джанго, поющего про холодную весну.
        Татьяна подняла глаза на вошедшего Танкована, успевшего переодеться в желтую футболку и черные спортивные штаны, и указала на место за столом напротив себя:
        - Садитесь, ужинайте.
        На аккуратной сиреневой подставке дымилась тарелка с вареным картофелем и крохотными сосисками величиной с палец. Поодаль стояли плетеная хлебница с мелко нарезанным французским батоном и фарфоровая салатница со свежими овощами. Вилка и нож лежали рядом, на ресторанный манер завернутые в бумажную салфетку.
        - Премного благодарен! - Максим уселся за стол, устраиваясь поудобнее, подвигал под собой стул, оказавшийся на редкость тяжелым, и аккуратно, двумя пальцами извлек из салфетки вилку. - Приятного аппетита!
        - Спасибо, - кивнула Михеева. - Я уже поела.
        - Это я - себе, - пояснил он, схватив хлеб и поддев вилкой дымящуюся сосиску. - Приятного аппетита, Макс! Спасибо, дорогой Макс!
        Адвокатесса опять оторвалась от чтения, некоторое время молча наблюдала, как ее гость управляется с ужином, а потом спросила насмешливо:
        - Вы всегда разговариваете сами с собой? Да еще столь дружелюбно.
        - Разумеется, - кивнул тот, набив рот и с удовольствием жуя. - Приятно ведь поговорить с умным человеком.
        - Как прошел день? - поинтересовалась Михеева без особого интереса.

«Ого! - мысленно воскликнул Максим. - Мы уже похожи на супружескую пару, проведшую в браке не один десяток лет и лениво обсуждающую за столом итоги минувшего дня».
        - Славно, - ответил он и надкусил огурец, извлеченный пальцами из салатницы. - Спас свою карьеру и, полагаю, успел продвинуться по служебной лестнице.
        - Рада за вас. - Адвокатесса перевернула страницу журнала. - Уверена, вы не пропадете в жизни.

«Ты еще пока не можешь быть в этом уверена, - хмыкнул про себя Танкован. - Но скоро…»
        - А вам не интересно, как закончился день у меня? - вдруг спросила Михеева и отложила в сторону «Караван историй».
        - Отчего же, - пожал плечами Максим. - Если вам не лень рассказать - с удовольствием послушаю.
        - Я думала, вы проявите большую заинтересованность, - заметила она. - Ведь речь идет о жизни и здоровье вашего друга.

«Ах, да! - с досадой вспомнил Танкован. - Эта дура все-таки потащилась в больницу к Руслану!»
        Он отложил вилку и вытер салфеткой губы.
        - Я как раз собирался расспросить вас о нем, не дожидаясь завтрашнего дня, когда сам смогу навестить беднягу.
        - Я так и подумала, - кивнула Михеева и холодно разрешила: - Расспрашивайте.
        Максим отодвинул тарелку и озабоченно нахмурился.
        - Он в сознании?
        - В полном.
        - Как чувствует себя?
        Татьяна откинулась на спинку стула и сложила руки на груди.
        - А как бы вы себя чувствовали, лежа на казенной кровати с отрезанными гениталиями, в полном одиночестве, забытый и брошенный всеми, даже лучшим другом?
        Максим изменился в лице.
        - Вы словно пеняете мне на что-то, - пробормотал он. - Как будто это я… отрезал… кастрировал Руслана.
        - Не вы, - согласилась Михеева. - Но по вашей вине. А вы даже не удосужились навестить друга в больнице!
        - Смените, пожалуйста, тон! - вспылил Максим. - Кто вам дал право обвинять меня? Насколько я помню, вы адвокат, а не прокурор!
        - Я - простой человек! - возразила она. - Женщина, которая умеет сострадать и сочувствовать и которую возмущают черствость и бездушие других людей по отношению к их близким.
        - Вот как? - оскалился Танкован. - Значит, я - черствый и бездушный человек? От кого я это слышу, позвольте спросить? От барышни, избалованной обеспеченными родителями, от той, кому все в жизни преподносят на ладошке очищенным и подслащенным, от той, чья профессия - наживаться на чужих проблемах и несчастьях! - Он отшвырнул скомканную салфетку и выскочил из-за стола. - Я не поехал сегодня в больницу, потому что у меня действительно были важные и безотлагательные дела, а вы непонятно зачем отправились туда, хотя вас никто об этом не просил! И теперь, пользуясь этим своим мнимым преимуществом, вы обвиняете меня в черствости?
        Татьяна тоже встала и, подойдя к Максиму, взяла его за руку.
        - Он не хочет жить… - тихо сказала она. - Лежит, не шевелясь, а из-под закрытых век катятся слезы… Может быть, вы правы и я - избалованная барышня, наживающаяся на чужих несчастьях, но поверьте, сердце разрывается видеть, как убивается и мучается совершенно незнакомый мне человек. А он - ваш друг, Максим… И возможно, именно ваше слово, ваше присутствие, ваша поддержка ему сейчас нужны как никогда.
        Танкован поостыл. Он почему-то был готов к тому, что адвокатесса станет кричать, спорить, швырять ему в лицо обидные слова, но совершенно не ожидал, что она просто возьмет его за руку, заглянет в глаза и тихо скажет совершенно понятные, очевидные истины.
        - Чем я могу ему помочь? - Он скорбно покачал головой. - Слово - пустой звук, глупый набор фонетических конструкций. У человека непоправимое горе, а вы предлагаете, чтобы я его утешил вербальной погремушкой. Единственный, кто может подарить Руслану надежду, - высококлассный, непревзойденный хирург.
        - Врачи бессильны, - вздохнула Михеева. - Плоть погибла, а трансплантатов нет.
        - Вот видите, - развел руками Максим. - И зачем ему теперь мои утешения?
        - Поставьте себя на его место, - возразила Татьяна. - Разве вам не понадобилось бы участие близких?
        Танкован фыркнул.
        - На его место? Уверяю вас, мне хватает проблем и на своем. Я даже теоретически не могу залезть в его шкуру.
        - Ошибаетесь. - Михеева тряхнула белокурой головкой, небрежно прошла в рабочую зону кухни и включила электрочайник. Тот послушно зашуршал, набирая сил. - Вы только чудом не оказались в шкуре своего друга.
        - То есть? - Максим нахмурился.
        Татьяна распахнула дверцу шкафчика над мойкой и потянулась за блюдцами.
        - Вы чай будете, или все-таки налить вам вина?
        - Вина? - растерянно переспросил Танкован. До него будто только сейчас дошел смысл сказанного ранее. - Странно, что вы заговорили о вине. В смысле, о моей вине…
        - Что? - не поняла Михеева.
        - Вы сказали, что Руслан пострадал из-за меня, - напомнил Максим.
        Адвокатесса достала с полки коробочку с чаем, вынула два пакетика, освободила их от обертки и сунула в разноцветные чашки. По краям остались свисать яркие ярлычки на ниточках.
        - Это - правда, к сожалению… - вздохнула она. - И означает, что вслед за первым вполне может случиться и второе несчастье.
        - Вы можете выражаться яснее? - снова вскипел Танкован. - Что за манера у вас, адвокатов, вечно тянуть кота за яйца!
        - Тянуть - полбеды! - парировала Татьяна. - Можно вообще их лишиться.
        - Спасибо за напоминание! - раздраженно бросил он. - Кушеву оно уже ни к чему.
        - Зато вам пригодится.
        Чайник звякнул и выключился. Адвокатесса разлила кипяток по чашкам, пристроила их на блюдца и отнесла к столу.
        - Руслан вам что-то рассказал? - догадался Максим. - Он считает меня виноватым?
        - Вам сколько сахару? - невозмутимо поинтересовалась Михеева. - Две ложки? Три?
        - Ну, хватит! К черту чай! Говорите, что вам известно!
        Блондинка уселась за стол и придвинула к себе блюдце с чашкой.
        - Мне известно, что Руслана кастрировали по ошибке, - сказала она. - Вместо вас, понимаете? Тот рыжий оперативник в квартире оказался прав, когда с издевкой предположил такое.
        Максим открыл рот и в смятении опустился на стул.
        Татьяна отхлебнула из чашки, поморщилась, обжегшись, и продолжила:
        - Нападавший был один. Здоровенный бородатый мужик в защитной штормовке. Он с порога ударил Руслана головой в лицо, тот упал… - Она подула на чай, разметав струйки пара. - Потом схватил его за горло, потащил к кровати… Кушев сопротивлялся, но бородатый детина оказался сильнее.
        Михеева замолчала и опять отхлебнула из чашки.
        - И что было потом? - едва слышно пробормотал Танкован.
        - Потом налетчик крикнул: «Привет из Сырого Яра, Максимка!» - и нанес еще несколько ударов. Руслан потерял сознание…
        - Привет из Сырого Яра… - как эхо, отозвался Максим. - Бородатый детина…
        - Вам это о чем-нибудь говорит? - Татьяна наклонила голову, пристально вглядываясь в его лицо. - Кого-то напоминает?
        Он покачал головой.
        - Никого не напоминает… Но Сырой Яр - это город, в котором я родился и жил до восемнадцати лет.
        - Тогда, может быть, что-то для вас прояснится, когда вы узнаете, что было дальше. Едва Руслан пришел в себя, он увидел, что бандит вытащил из-под шкафа чемодан, перевернул его и копается в вещах. В ваших вещах, Максим! Найдя фотографию, он ткнул ею в лицо Куше-ву. Узнаешь, мол, кот потасканный? Напрасно тот пытался объяснить, что он не Максимка и что фотография не его. Бородач не слушал. Он стащил с Руслана штаны, достал из кармана бритву и…
        Танкован закрыл глаза.
        Стальное лицо Сашки Коржа выплыло из темноты. Он услышал его мерзкий ледяной смех, его голос с дрожащей хрипотцой: «Танкован! Ты ответишь мне за Марго! Жить не захочешь, физик!»
        Единственный человек, готовый мстить Максиму за свое унижение, за свой позорный проигрыш, за уязвленное самолюбие, - «сыроярский мент»! Дворовый хулиган, нацепивший милицейские погоны, уже не знает границ дозволенного. Тупоголовая шпана, облеченная властью, не просто хамовата, но еще гипертрофированно жестока.
        Сначала - Свирский. Теперь - Руслан. А на месте Кушева должен был оказаться он, Максим! Это к нему Корж прислал бородатого мясника с опасной бритвой в кармане! Танкован, кажется, даже слышит, как мстительный мент отдает приказ: «Иди! Отрежь этой гниде яйца! Пусть мучается всю оставшуюся жизнь. Пусть воет на луну и рвет на себе волосы от отчаяния. Пусть останется один на белом свете - без друзей, которые пару раз из жалости навестят его в больнице, а потом отвернутся и забудут (а может, и не навестят, кстати, поскольку не найдут слов утешения!) и, конечно, без женщин».
        От этой мысли все внутри холодеет и дрожит.
        - Значит, - медленно произнес Макcим, словно разжевывая заученную теорему, - налетчик мстил не Руслану, а мне… И теперь, узнав об ошибке, он может вернуться.
        - Верно, - кивнула Михеева. - Вот почему я сказала, что не исключаю второго несчастья. Вам угрожает опасность, Максим!
        Он посмотрел на нее странно, потом отвел взгляд и уставился на прозрачные голубые занавески.
        - Бред…
        - Явь, - поправила адвокатесса. - И логика, которую вы столь уважаете.
        - Мне нужно подумать, - сказал он.
        - Вам нужно понять, откуда исходит опасность. - Татьяна поднялась, достала с полки вазочку с шоколадными конфетами и поставила ее на стол. - Только тогда станет ясно, как действовать. - Она сложила руки на груди. - Хотите мое мнение? Избитая мудрость, старая, но тысячу раз проверенная: шерше ля фам.
        Маским скривился.
        - Ля фам здесь ни при чем. Ей в голову такое не придет - присылать в Москву бородатого отморозка с бритвой. Она - глупая, наивная, но не кровожадная.
        - Вы говорите о той, что была на фотографии? - уточнила Михеева. - Она не москвичка?
        - Она из Сырого Яра. - Танкован бросил быстрый взгляд на адвокатессу и снова отвел глаза. - Одноклассница. Подруга детства.
        - Это не мое дело, конечно, - пожала плечами Татьяна, - но все-таки: что вас с ней связывало? Роман? Увлечение?
        - Марго уверяет, что… родила от меня ребенка, - неохотно признался Максим. - Мальчика…
        - Что? - Адвокатесса открыла рот. - У вас в Сыром Яру остался сын?
        - Это еще нужно проверить, - пробормотал Танкован, почесывая висок. - Не факт, что ребенок - от меня…
        - Прошу вас! - с жаром перебила Михеева. - Не падайте в моих глазах окончательно! Мне иногда кажется, что вы больше выглядите циником, чем являетесь им на самом деле!
        - Цинизм - здоровое качество, - важно заметил он. - Присуще художникам и врачам. А еще цинизм - маска, способ выживания, защитная реакция.
        - Вы все время от кого-то защищаетесь? - полуутвердительно хмыкнула Татьяна.
        - Я вынужден, - подтвердил Максим. - Несмотря ни на что - я совсем один… Как пес. Как подранок, отбившийся от стаи и все-таки выживший. - Его голос дрогнул. - Родители, немногочисленные приятели, женщины - не в счет. Они меня не понимают и даже при желании не могут разделить со мной мой мир: мои проблемы, радости, печали и успехи.
        - А ту женщину… - Михеева запнулась. - Вы…
        - Никогда не любил, - опередил ее вопрос Танкован. - Нам было по восемнадцать. За плечами - школа. Впереди - вся жизнь. Нам казалось, что пока она не началась - можно все. Знаете, как на репетиции в театре. Перед премьерой не грех и подурачиться на сцене и покривляться - словом, успокоить нервную дрожь, дать волю бесшабашности, пока не пришла пора ответственности. Режиссер простит, потому что знает, что свою роль нам еще предстоит сыграть десятки, сотни раз. А сейчас, за опущенным занавесом, пусть поваляют дурака… Пускай порезвятся, пока не прогремели литавры и не вспыхнули софиты.
        - Значит, вы порезвились, - подытожила Татьяна. - А как пришла пора ответственности - нырнули в кусты, правильно?
        У Максима дернулась щека.
        - Неправильно, - отрезал он. - Я не боюсь отвечать за свои поступки. Но как только меня начинают шантажировать… Ребенком или… чем-то еще… - Он вспомнил Светку и со злостью хлопнул ладонью по столу. - Я оставляю за собой право поступать так, как сочту нужным! И с этого момента чувствую себя свободным от любых обязательств!
        - Эта женщина шантажирует вас ребенком? - удивилась адвокатесса.
        - Она не оставляет надежды вернуть меня, - интимно пожаловался Танкован. - Не имея на это никакого морального права.
        - А сын? - не унималась Михеева. - Разве ваш сын не дает ей такого права?
        - Кто ее просил рожать? - вскипел Максим. - Она даже не посоветовалась со мной! Даже не призналась в том, что беременна! Просто поставила перед фактом, когда мальчику был почти год. А это что значит? Это значит, что она сочла возможным принимать решение самостоятельно и поэтому не имеет права ни с кем делить ответственность за него!
        Татьяна, казалось, задумалась.
        - И все-таки… - пробормотала она. - Неужели в вас не шевельнулись отцовские чувства? Неужели вам ни разу не хотелось повидать своего ребенка, обнять, прижать к себе? Как бы вы ни относились к его матери, он ведь ваша плоть и кровь, и он ни в чем не виноват!

«Тебе-то что за дело, моралистка хренова?!» - хотел крикнуть Максим, но сдержался, сокрушенно покачал головой и, как ему показалось, очень трогательно вздохнул:
        - Конечно, хотелось, Таня… Я ведь… Я ведь мечтаю о семье. О настоящей, крепкой семье, где все построено на чистой взаимной и искренней любви, а не на обмане и шантаже. Вы правы: дети не в ответе за глупость родителей. Они вправе рассчитывать на их любовь, несмотря на то, что между самими мамой и папой никакой любви нет в помине.
        Танкован заметил, что адвокатесса отвела взгляд и часто заморгала.

«Браво, Макс! - похвалил он себя. - Ты нащупал у этой ледышки теплое место!»
        - Если бы вы знали, - с жаром продолжал Максим, - как я одинок! Ведь то, в чем я признаюсь вам - совершенно постороннему человеку, - мне совершенно некому открыть! Сколько раз в мечтах я рисовал себе самую красивую, саму лучшую из картин, какие только бывают на свете! На ней - я неизменно в окружении любящих и любимых людей: милой, чудесной жены и очаровательных ребятишек. Их много - может быть, четверо, а может, и больше… - Он наклонился через стол к Михеевой. - Вот почему мне особенно больно, когда мои чувства пытаются сделать разменной монетой, когда разыгрывают корыстную карту, а главный джокер в колоде - ребенок!
        Она шмыгнула носом и подняла глаза к потолку, стесняясь выступивших слез.

«Ай да Максик! Ай да сукин сын!»
        - Мне кажется, я вас понимаю…
        - Вряд ли, - сухо заметил Танкован. - Вы способны заметить во мне только то, что на поверхности. Видите защитную маску циника, бездушный грим, нанесенный небрежными мазками.
        - Я всегда думала, что чувство вины, а тем более горе сближает, - медленно произнесла адвокатесса, извлекая из очечника носовой платок. - Я была убеждена, что ребенок, а тем более его смерть не могут быть для родителей всего-навсего аргументом в споре…
        - Вы о чем? - насторожился Максим.
        Татьяна промокнула глаза платком и надела очки.
        - Два года назад я потеряла ребенка, - глухо сказала она и, не зная, куда деть руки, убрала их под стол. - Дочку…
        - Боже! - прошептал Танкован. - Какое несчастье! Сколько лет было крошке?
        - Нисколько. Это был выкидыш. - Михеева опять сняла очки и тщательно протерла стекла платком. - Общее горе не сблизило нас с отцом ребенка. Напротив, я почувствовала, что начинаю его ненавидеть, понимаете? Как будто он был виноват в том, что случилось! Умом я понимала, что не права, и злилась на себя. Но чем больше я упрекала себя в холодности к этому человеку, тем больше он меня раздражал. И я ничего не могла с собой поделать… - Она уронила руки на стол.
        - И что? - Максим внимательно наблюдал за ней. - Вы расстались?
        Татьяна скорбно покачала головой.
        - Я сделала попытку. Но когда он понял, что я готова его бросить, в него словно бес вселился. Он плакал, кричал, умолял, угрожал, а потом обвинил меня в том, что это я не уберегла нашего ребенка. Он заявил, что теперь до конца жизни я не смогу оправдаться перед собой. И перед ним…
        На ее глаза снова навернулись слезы.
        - Вы до сих пор вместе? - уточнил Танкован.
        Михеева пожала плечами.
        - Вроде вместе… А вроде и нет. Знаете, и не чужие, и не близкие. - Она неопределенно махнула рукой в глубь квартиры. - Он появляется здесь иногда. Но в основном звонит, справляется о моих делах, самочувствии. Ему удалось поселить во мне чувство благодарности за то, что вот, мол, я - такое ничтожество, а он до сих пор любит меня.
        Максим вспомнил странный телефонный звонок в машине и свои подозрения относительно возможного соперника.

«Здравствуй… Не волнуйся, у меня все в порядке… Как будет возможность - позвоню… Да… И я - тебя…»
        Он с сомнением покачал головой.
        - Вы производите впечатление сильной, волевой, решительной женщины. А тут послушать - не иначе зомби… Тряпка какая-то, уж простите за определение.
        - Вот именно, что произвожу впечатление, - горько усмехнулась Татьяна. - А на деле - тряпка и есть. Слабая, безвольная и запуганная. Боль потери, оказывается, со временем перерастает в страх, рождает чувство вины. А это - тяжкий груз. Еще более тяжкий, чем сама боль.
        На кухне что-то щелкнуло. В глубине неиссякаемой радиоволны жизнерадостный мужской голос объявил, что в Москве полночь.

«Вот они, комплексы, которые я в тебе сразу распознал! - мысленно воскликнул Максим. - Холодность и деловитость искушенной бизнес-леди соседствуют со страхом, неуверенностью в себе, чувством потерянности и ненужности. Типичная фобия дурнушки, которая ни для чего, кроме работы, не годится и ни для кого, кроме клиентов, не хороша!»
        - Вам не следует себя казнить, - сказал он вслух. - Вы - чудесная женщина: умная, добрая, тонкая, искренняя и… красивая. Безнадежный кретин или даже подлец тот, кто этого не понимает. Грустно… - Максим обхватил руками голову. - Грустно, что и вы сами забываете об этом, не верите себе, бежите от сознания собственной незаурядности.
        - Незаурядности… - с грустной улыбкой повторила она.
        - Именно! - подхватил Танкован. - Любому мужчине это очевидно. А вы почему-то доверяете тем, кому на руку ваша растерянность, неуверенность в себе, кому нужно казаться сильным за счет других.
        - Спасибо. - Адвокатесса посмотрела на него с благодарностью. - Правда спасибо.
        - И вам - спасибо, - кивнул он. - За то, что проявили ко мне и к моей жизни неравнодушие. За то, что я вдруг сегодня почувствовал всерьез, что кому-то небезразличен, что кто-то заботится обо мне и даже боится за меня.
        - Да, - спохватилась Татьяна. - Ведь ваша проблема осталась нерешенной. Вам по-прежнему угрожает опасность.
        - Я разберусь с этим, - заверил Максим. - Мне просто надо как следует подумать, кое-что просчитать. Голова - главное оружие физика. - Он улыбнулся. - Уверен, я смогу вычислить обидчика и сделать ответный ход.
        - Только не пытайтесь отвечать такими же методами, - Михеева встала из-за стола.
        - Я даже при желании не смогу. У меня ведь нет бородатых наемников.
        Танкован пытался шутить, а на душе было мерзко. Мысль о том, что по приказу проклятого Коржа он должен был оказаться на месте Руслана, приводила его в смятение.
        Татьяна поставила в раковину грязную тарелку, оставленную Максимом, а вслед за ней - чашки и блюдца.
        - Давайте я помою, - вызвался он.
        - Я справлюсь, - улыбнулась Михеева. - Идите спать. Уже первый час ночи.
        Секунду поколебавшись, Максим решил не дожидаться, пока блондинка отправится в спальню. Нужно было, как он сам любил выражаться, «держать состояние». Здесь главное - не дать женщине остыть, не позволить отойти от впечатлений, от невольного интима, вызванного откровенностью.
        - Спокойной ночи, Таня. - Он невинно взял ее за руку.
        Она не выдернула ладонь, только слегка стушевалась.
        - Спокойной ночи, Максим…
        Он поцеловал ее пальцы, бережно опустил руку, словно боясь, что она упадет на пол и разобьется, и вдруг мягко притянул девушку к себе. Адвокатесса не сопротивлялась. Она только судорожно вдохнула воздух, как оратор перед тирадой. Не давая ей опомниться, Танкован поймал губами ее теплые губы и в поцелуе так крепко обнял, что даже выдавил из нее легкий стон. Михеева закрыла глаза и обмякла в его руках.
        В раковине громыхнула сползшая с бортика тарелка. Зазвенела уроненная на пол вилка. В динамиках музыкального центра проснулось что-то очень трогательное и милое в исполнении Хулио Иглесиаса.
        Девушка отвечала на его поцелуи сначала неуверенно, застенчиво, а потом - все более входя во вкус - жарко, с желанием. Танкован гладил ее по спине, то опуская руки к обтянутой лосинами аккуратной попке, то поднимая вверх к самой шее, погружая пальцы в белокурые мягкие волосы. Запах ее духов, еще тогда, в лифте, показавшийся ему знакомым, сейчас был другим - совсем не терпким, немного мыльным - потому, наверное, что и сами отношения между ними вдруг поменялись.
        В том, чтобы, оторвавшись от поцелуя, попытаться увлечь адвокатессу за собой, существовал известный риск: блондинка по дороге могла прийти в себя, стушеваться, одуматься. Поэтому не долго думая Максим подхватил ее на руки и понес, как драгоценную ношу, по длинному коридору, рябящему пятнами светящихся ниш, утыканных фарфоровыми куртизанками, - в хозяйскую спальню.
        На огромной двуспальной кровати с шелковым покрывалом он стащил с нее футболку, лосины, мгновенным движением расстегнул крохотный, почти детский лифчик и принял в ладони миниатюрные груди с сосками-кнопочками.
        На мгновение Танкован испугался, что может сплоховать. Все-таки у него уже была сегодня женщина - толстая и старая - которая выпила из него все соки, оставив после себя отвращение и усталость. Кроме того, весь этот день - тяжелый, суматошный, полный стрессов и волнений, - совсем не вдохнул в него силы. Да и блондинка, честно признаться, не из разряда сексапильных и привлекательных.
        Она крепко обвила руками его тело и жадно подставляла для поцелуев губы, глаза, шею, грудь. Максим целовал ее медленно, пытаясь сосредоточиться на том, что делает и что еще предстоит сделать. Надо, очень надо в эту самую первую близость произвести на Михееву впечатление. В нем - залог будущего успеха, гарантия того, что все задуманное умным и удачливым фон Штыцем пойдет как по маслу. Он - непревзойденный игрок. Нужно чуть-чуть постараться, и вторая партия за день завершится безоговорочной победой.
        И он постарался.

13
        - Тебя отвезти домой? - спросил Корж, захлопнув за собой железную калитку.
        Маргарита молча кивнула. Она была слишком подавлена, чтобы что-то говорить.
        Трехэтажная громада УЮТа за забором ловила окнами уходящее вечернее солнце. Улица заметно поредела. Теперь, кроме запаркованного синего фургона на другой стороне дороги и Сашкиной «Ауди», здесь больше не было ни одной машины. На автобусной остановке молодой человек целовался с девушкой. Он упорно лез руками ей под блузку, а та мягко останавливала его порыв, стыдливо загораживаясь локтями.
        - Смотри, - усмехнулся Корж. - Чувак с голодного края приехал.
        По улице, подняв облако пыли, промчался мотоцикл с коляской, доверху набитой арбузами. Сашка проводил его взглядом и поморщился:
        - Если не возражаешь, заскочим на рынок. - Он достал из кармана ключ с черным брелоком и направил на «Ауди». Машина послушно моргнула фарами. - Мне нужно по делу. Это займет совсем немного времени.
        Маргарита опять кивнула.
        От старой мельницы до центрального рынка было четверть часа езды. К нему вела прямая, как палка, улица Декабристов, на которую Корж вырулил, миновав ряд деревянных частных домиков с резными наличниками и почерневшими от времени ставнями.
        - Ты чего такая смурная? - Он повернулся к Маргарите. - Из-за баб танкованских расстроилась? Так ведь и без Ларочки известно, что твой дружок гнилой, как прошлогодний помидор.
        - Смотри за дорогой, - мрачно посоветовала та.
        - Знаешь, что было бы правильно и по совести? - не унимался Корж. - Знаешь, что было бы в высшей степени справедливо? Кастрировать этого дон жуана хренова. Оттяпать ему кочерыжку и скормить псам!
        При слове «псам» Маргарита вздрогнула и внимательно посмотрела на Сашку. Того распирало от ярости:
        - Интересно, во что бы превратилась его жалкая жизнь без яиц? Какую, хотелось бы знать, миллионершу он тогда бы искал? Какие бы карьерные планы строил? Ходил бы, мразь, толстый, потный и тоненьким голоском взывал к состраданию! Вот ты бы, Марго, приняла его без яиц? Говори честно: приняла бы?
        - Саша, за что ты так ненавидишь Максима? - тихо спросила она. - Неужели до сих пор не можешь простить ему события пятилетней давности? Где же твоя сила? Где мужское великодушие? Ведь, по логике, ты должен бы ненавидеть меня.
        - Тебя? - Корж со злостью погудел зазевавшемуся велосипедисту. - Ты просто глупая девочка. А он - изощренный, хладнокровный подонок!
        - Что ты намерен делать? - Маргарита прищурилась. - Мстить? Как ты теперь используешь информацию, полученную от простодушных стариков?
        - Как использую? - Сашка оскалился. - По-моему, даже тебе очевидно, что между нашим дон жуаном и убитым Свирским существовала прямая связь.
        - И что она доказывает?
        - Я просто уверен, - Корж стукнул кулаком по рулю, - что этот господин со странным именем, узнав, что Танкован - приемный сын своих родителей, отправился в Москву с единственной целью: повидаться с ним!
        - Зачем?
        Сашка пожал плечами.
        - Не знаю. Ясно одно: для Свирского факт усыновления - необычайно важная информация. Иначе он не валял бы Ваньку и не плел небылицы про центр социальной истории. Следующий логичный шаг для него - беседа с самим Танкованом. Уверен, что они встретились в Москве. О чем говорили, что не поделили - предстоит выяснить столичным следакам. А я им помогу.
        - Ты всерьез считаешь, что Максим… убил? - Маргарита побледнела. - Я поняла: даже если ты, как и я, в это не веришь, ты все равно постараешься упечь его в тюрьму! Это и будет твоей местью, верно?
        - Я - за справедливость, - серьезно ответил Корж. - Как говорил капитан Жеглов, вор должен сидеть в тюрьме! Если человек - подонок, он должен быть наказан!
        Живешь не по законам, не по правилам - плати! И людей не волнует, кто взыщет с тебя долг - суд, бандиты или милиция. Я так считаю. Если есть справедливость, значит, должны быть и те, кто ее вершит.
        - Справедливость? - мрачно переспросила Маргарита. - Что мы знаем о справедливости? У каждого человека она - своя. И кто прав в итоге? Чья справедливость самая справедливая? Того, кто ходит с пистолетом и в погонах?
        - Не понимаю тебя, - нахмурился Корж. - Как может быть много справедливостей? Она - одна и звучит так: набанковал - заплати!
        - Это для тебя она так звучит. А для другого - иначе. - Маргарита грустно покачала головой. - Даже у грибочка и то своя справедливость.
        - У какого еще грибочка? - Сашка раздраженно крутанул руль. - Вечно у тебя все с подковыркой да с умничаньем! А на деле все просто, как три копейки. Если кто-то всю жизнь дурачит женщин, то должен быть готов к тому, что его в один прекрасный день кастрируют. Если кто-то - бездельник и лузер, то будет до конца дней просить милостыню и получать по морде, как твой Антиох.
        - Твоя справедливость какая-то мстительно-мелочная, не находишь? - Маргарита подняла брови. - Ты зачем пошел работать в милицию? Чтобы отыгрываться на обидчиках? Ты всерьез считаешь себя орудием возмездия? - Она фыркнула.
        - Ничего смешного. - Сашка вырулил на рыночную площадь: охранник, увидев его
«Ауди», поспешно распахнул ворота. - Да, если хочешь знать, так и есть! Я - орудие возмездия! Это по большому счету. По закону, так сказать. И моя справедливость понятна всем простым людям: милиционерам, врачам, воспитателям детских домов, даже вот этим торгашам-лотошникам, - он ткнул пальцем в окно. - Сейчас ты в этом убедишься.
        Рынок был полон народу. Рабочий день закончился, и разночинный люд спешил закупиться снедью по дороге домой. Бесконечные ряды палаток и лотков гудели озабоченным многоголосием. Мускулистые, натруженные битюги, привязанные к перилам амбарных лестниц, подремывали, лениво отгоняя хвостами слепней. Шустрые азиаты в грязных спортивных костюмах бегали взад-вперед, толкая перед собой груженые тележки и покрикивая на зазевавшихся покупателей:
        - Даррогу давай! Сторронку-сторронку! Зашибу!
        В вечернем воздухе пахло шаурмой, дынями, гнилым картофелем и лошадиным пометом.
        Корж вразвалочку прошелся вдоль овощного ряда, остановился у одного из прилавков, поднял с земли два упавших помидора и аккуратно пристроил их в торговую пирамидку на столе.
        - И-шпасибо, гошподин нашальник. - Продавец расплылся в беззубой улыбке. - И-шдоровья, шастья вам и вашему родные…
        - Где директор рынка? - поинтересовался тот. - Я говорю: Аман где?
        - И-шдесь Аман! - Торговец замахал руками. - У ше-бя в офише…
        Корж кивнул Маргарите, мол, не отставай, и свернул за торговые ряды на мощенную бордюрным камнем дорожку, ведущую к аккуратному домику из бруса с металлической крышей и резным крыльцом, - офису директора рынка.
        Грузный, мешковатый охранник с землистым квадратным лицом вскочил со скамейки и подобострастно пожал оперуполномоченному руку. Тот обернулся к Маргарите:
        - Подожди меня здесь. Я недолго. - И лихо взбежал по ступенькам.
        Ленивое солнце, как остывший дирижабль, сползало к горизонту. Длинные, остроконечные тени от торговых навесов расчертили землю, словно листок школьной тетрадки по геометрии. Вечерний ветерок набирал силу. Маргарита почувствовала, что ей зябко даже в твидовом костюме. Она постояла у резного крыльца, искоса бросая опасливые взгляды на бесформенного охранника, развалившегося на скамейке, потом шагнула с дорожки и неспешно двинулась по вытоптанной траве с тыльной стороны лотков и палаток. Земля здесь была завалена пустыми коробками, грубо сколоченными ящиками и паллетами. Дети торговцев, призванные охранять нехитрый скарб, сгруженный за прилавками, прыгали по сломанным ящикам и кидались оставшейся в рваных мешках картошкой.
        - Здравствуйте! - услышала она знакомый жизнерадостный голос. - Орешков не желаете?
        Антиох в своей обычной ветровке и бандане сидел за импровизированным лотком, сооруженным из поставленных на попа ящиков, и улыбался. - Кедровый подарок природы! Витамины и жизненная сила. - Он пригоршней подхватил сухие твердые горошины и пересыпал их из ладони в ладонь.
        - А я и не знала, что ты бизнесмен-предприниматель! - рассмеялась Маргарита. - Много наторговал?
        - Два стакана продал, - просиял бородач. - За один взял яблоками, а другой просто подарил. - Он покрутил косматой головой. - Здесь место хорошее.
        - Где же хорошее? Не ходит никто.
        - Ну, вот вы ходите. - Антиох лукаво прищурился. - Значит, день удался.
        Маргарита опять рассмеялась. Ей вдруг почему-то стало легче на душе. Будто и не было сегодня звонка из милиции, нарисованного на двери пса, подленькой Ларочки и мстительной решимости Коржа. Этот странный, смешной человек в нелепой бандане, живущий «чем Бог пошлет», как птица небесная, от зернышка до зернышка, от восхода до восхода, и не думает стенать или жаловаться на судьбу. Наоборот, он совершенно счастлив. Он благодарен всем и вся: солнышку, новому дню, найденному подберезовику, росе на траве, случайной улыбке и доброму слову. Если бы ему пришлось разгадывать загадки, сродни тем, что обрушились сейчас на Маргариту, как бы он поступил? Отчаялся? Впал в уныние? Или, может быть, верно говорят, что каждому - свое? Кому-то на роду написано тащить ворох проблем и напастей, а кого-то судьба щедро одаривает подарками. Но разве похож этот бородач на обласканного жизнью везунчика? Разве не вызывает жалость и сочувствие?

«Если кто-то бездельник и лузер - будет до конца дней просить милостыню, как твой Антиох!»
        И все же он счастлив. Его глаза светятся неподдельной радостью. Он свободен от страхов и комплексов, потому что живет своей, особой жизнью - Христа ради юродивого. Он просто не знает, что ему плохо. А может быть, самая великая мудрость - быть счастливым, когда для всех ты - несчастен?
        - Я соскоблил с вашей двери собачку, - признался Антиох.
        - Что? - Маргарита словно очнулась.
        - Я бы еще и дверь покрасил заново, но вышла ваша мама и меня прогнала. - Он сокрушенно покачал головой. - Наверное, решила, что я вредитель.
        - Зачем ты это сделал? - слабо улыбнулась Маргарита. - Теперь мой приятель не поверит, что там был рисунок. Он вообще считает, что я склонна все выдумывать.
        - Каждый поступает так, как ему комфортно и удобно, - философски заметил бородач. - И верит в то, во что хочет верить.
        - Ты сейчас о себе или о моем приятеле?
        Антиох загадочно улыбнулся.
        - А во что веришь ты? - спросила Маргарита.
        - Я верю в Бога. - Старик посерьезнел. - В то, что Он управляет всем так, как надлежит.
        - А в любовь веришь?
        - Бог и есть любовь. - Антиох почесал бороду. - Просто мы иногда этого не понимаем. Мы нетерпеливы, горды и нередко пеняем небу за его молчание.
        - Ты сейчас вспомнил мои слова? - прищурилась Маргарита. - Значит, небо молчит?
        - Оно не молчит, - пожал плечами бородач. - Я же говорил вам: нам просто не дано его слышать, и мы принимаем тишину за молчание.
        - Выходит, нам не нужно его слышать?
        - Совершенно верно. - Антиох улыбнулся. - Мы просто должны воспринимать все как должное и не лезть не в свои дела.
        - А просить? - Она задумалась. - Просить Бога о чем-то мы можем?
        - Конечно. Не только можем, но даже обязаны.
        - Странно. - Маргарита подняла ладонь, словно намереваясь разглядеть ее на просвет. - Ты ведь утверждаешь, что в жизни и так произойдет все что нужно. О чем же тогда просить?
        - О разном, - неопределенно промычал Антиох. - Мы ведь всегда хотим чего-то…
        - Вот я и говорю, - весело подытожила она. - Ты сам себе противоречишь! Одно из двух: или человек - соляной столб и конченый фаталист, и тогда ему просто незачем и не о чем просить Бога, либо он всегда стоит перед выбором поступать или не поступать по воле Его. И в этом случае человек должен слышать небо.
        - Не вижу противоречия, - возразил бородач. - Мы можем просить Бога обо всем, но при этом должны быть готовы к молчанию в ответ.
        Маргарита взяла с прилавка кедровый орешек, положила его на ладонь и задумчиво поинтересовалась:
        - А о чем ты просишь Бога?
        - О чем? - переспросил тот. - О прощении…
        - А о справедливости просишь?
        Антиох опять улыбнулся.
        - Мы уже с вами договорились, что ничего не знаем о справедливости.
        - Отчего же не знаем? - Корж, криво ухмыляясь, вырос за спиной Маргариты. - Мы договорились, что справедливость - это когда каждый получает то, что заслуживает! Как там в Библии? Кесарю - кесарево!
        Маргарита стушевалась и положила орешек обратно в кучку. Бородач покачал головой.
        - А разве мы знаем, кто чего заслуживает? - сказал он.
        - Я - знаю, - насмешливо ответил Корж. - И всякий раз убеждаюсь в своей правоте. - Он наклонился к Антиоху, опершись на ящик кулаками. - Вот ты, например, ничего, кроме презрения, не заслуживаешь!
        Маргарита дернула его за рукав:
        - Прекрати, Саша! Почему ты считаешь себя вправе обижать и унижать людей? - Она вынула из сумочки несколько монет и протянула их бородачу: - Вот, возьми…
        - Сейчас, - засуетился тот. - Я вам насыплю самый большой стакан кедровых орешков.
        - Не нужно орешков, - мягко остановила его Маргарита. - Спасибо тебе…
        - Теплые отношения, - с усмешкой оценил Корж. - Но здесь, на рынке, они могут быть только товарно-денежными. - Он опять наклонился к Антиоху. - Ты милостыню просишь или торгуешь?
        - Торгую, - простодушно ответил тот и добавил с гордостью: - У меня сегодня хороший день.
        - А за место заплатил?
        - Он же никому не мешает! - вступилась Маргарита. - Стоит на отшибе, по другую сторону торговых рядов. И у него нет ни копейки.
        - У меня есть яблоки, - возразил бородач. - Я выручил их за стакан орешков.
        - Вот видишь! - Сашка театрально развел руками. - Он совсем не в убытке! Работает по бартеру.
        - Перестань ерничать! - нахмурилась Маргарита. - И оставь его в покое!
        - Я гляжу, вы хорошо спелись, - процедил Корж и, не сводя с нее глаз, вдруг схватил Антиоха за ворот. - Посмотри на этого заморыша, на эту никчемную, грязную тварь, которая только небо коптит! Он тебе нравится, да? Тебя притягивают неудачники? Тебе по душе бездельники и оборванцы?
        - Да, нравится! - с вызовом ответила Маргарита. Ее щеки горели. - Нравится, слышишь? Потому что он добрый и ни капельки не фальшивый!
        - Господин начальник, - рядом возникла грузная, бесформенная фигура охранника. - Аман просил передать: мамой клянется, что завтра отдаст все, что причитается.
        - Ладно, - великодушно оскалился Корж и рывком отпустил ветровку. - Я гляжу, моя девушка кипит от возмущения. - Он с сожалением развел руками. - Она добра ко всем, кроме меня.
        - Хотите, я вам отдам свои яблоки? - предложил Антиох. - Они очень вкусные. Возьмите, прошу вас. А я себе еще наторгую.
        - Вот он возьмет. - Корж небрежно кивнул на охранника. - А нам пора… - Он схватил Маргариту за руку и потянул за собой в сторону бетонной дорожки.
        Охранник некоторое время смотрел им вслед, потом повернулся к продавцу, взял яблоко, взвесил его на ладони, брезгливо бросил на землю и вдруг, не замахиваясь, откуда-то снизу всадил тяжелый, как штанга, удар Антиоху под дых. Тот, охнув, сломался пополам и, покачнувшись, ткнулся лицом в прилавок, бородой сметая с него орешки. Охранник немного помедлил, наслаждаясь своей работой, потом сорвал с продавца бандану и, схватив за волосы, заставил выпрямиться. Второй удар, не менее страшный по силе, пришелся в лицо. Бородач вскрикнул и, нелепо взмахнув руками, рухнул навзничь.
        Маргарита увидела, что происходит, только когда, увлекаемая Коржом, уже поворачивала за крайнюю палатку торгового ряда.
        - Антиох! - взвизгнула она, рывком освобождаясь от цепкой руки своего спутника. - Ой, мамочка!.. Люди!
        - Стой! - Корж едва удержал ее. - Ты чего орешь?
        - Саша! - взмолилась Маргарита. - Антиоха избивают! Вступись за него! Ты же милиционер!
        - Сейчас я не милиционер, - прохрипел тот, пытаясь ухватить ее за локти. - Сейчас я инструмент судьбы! Помнишь, я говорил тебе в машине?.. И тот охранник, и эти торгаши в тюбетейках - мы все вершители справедливости!
        - Какой еще справедливости?! - Маргарита тяжело дышала и едва сдерживала слезы. - Прошу тебя! Заступись за него! Он никому не сделал зла, он просто несчастный, но при этом очень добрый человек!
        - Он лузер, Марго! - прокричал ей в самое лицо Корж. - Сорняк! А сорняки надо пропалывать! Так назначено судьбой для нас с тобой! Одним - расти сорной травой, другим - вырывать ее в поте лица.
        Охранник по ту сторону дорожки с размаху обрушил на лежащего Антиоха деревянный ящик, который служил ему прилавком, и еще дважды ударил ногой в голову и в живот.
        - Пожалей его! - кричала Маргарита, барабаня Коржа по груди кулаками. - Хватит все валить на судьбу, вершитель справедливости! Докажи, что ты великодушный и сильный, каким я тебя всегда знала!
        Тот схватил ее за плечи и с силой встряхнул.
        - Послушай меня, Марго! Пойми, наконец, то, что понимает любой взрослый человек! Перестань быть наивной и глупой! На этом рынке, как и во всей нашей жизни, - свои законы. И их никому не позволительно нарушать! Либо ты играешь по правилам, либо становишься аутсайдером, белой вороной - сорняком! Если я сейчас вступлюсь за этого юродивого, то нарушу чужие правила игры. И тогда завтра никто не будет играть по моим! У каждого в этой жизни - своя роль. Какой путь выберешь, по такому и пойдешь до конца!
        Маргарита, казалось, не слышала его. Она вырывалась, кричала и, наконец, обессилев, опустила руки и разрыдалась, ткнувшись лицом в Сашкин джемпер.
        - Жизнь - жестокая штука. - Корж вздохнул и погладил ее по волосам. - Она мстит тому, кто на нее не похож. - Он огляделся по сторонам. - Пойдем отсюда, Ритка, а то мы стали центром внимания. Ишь, жала выставили!
        Продавцы за прилавками таращились на них с любопытством и с некоторым испугом. Чумазые дети хихикали. Маргарита чувствовала себя раздавленной, побитой и глубоко несчастной, словно это ее, а не Антиоха сейчас пинали ногами и валяли в грязи.
        - Пусти меня. - Она отстранилась от Коржа и, пошатываясь, медленно направилась туда, где продолжал бесчинствовать охранник.
        - Куда?! - Сашка снова ухватил ее за руку. - Нам в другую сторону.
        - Я - медик, - пробормотала она. - И должна оказать первую помощь…
        Корж выхватил из кармана телефон.
        - Не беспокойся, я вызываю «Скорую». Вот, смотри… - Он защелкал клавишами. - Моргнуть не успеешь - наш коммерсант ореховый окажется опять на казенных харчах. Лафа!.. Алло!.. «Скорая»?.. Центральный рынок! Срочно! Человек чинил крышу, поскользнулся и упал с пятиметровой высоты!.. Срочно, я сказал!..
        - Мне пора домой, - устало произнесла Маргарита.
        - Я отвезу, - кивнул он.
        - Не нужно. Доберусь сама…
        В августе в Сыром Яру вечереет стремительно. Маргарита едва успела дойти до остановки «Сыроярский рынок» и втиснуться в переполненный автобус, как на городок обрушились грязно-синие сумерки.
        Она с грустью смотрела в окно на проплывающие дома с остроугольными крышами, шевелящими на ветру тараканьими усами телевизионных антенн, на крохотные дворики с разноцветными скамейками, облепленными обрывками газет, с детскими горизонтальными качелями, на которые, чтобы перевесить ребенка, нужно усадить мамонта, и мусорными контейнерами, похожими на груженые океанские танкеры. Она рассеянно провожала взглядом обгоняющие автобус машины, сияющие звездами габаритных огней, хлопала влажными ресницами и изо всех сил крепилась, чтобы снова не расплакаться. Она силилась понять, почему ей так скверно, так тоскливо и так одиноко. Ведь в отличие от того же Антиоха, который в этой жизни один как перст, у нее есть чудесный и самый лучший на свете Антошка, есть мать, которая при всем своем тяжелом и мрачном характере все равно ей опора, поддержка и родная душа, есть Максим, который когда-нибудь непременно поймет, что не прав, и вернется туда, где его ждут и по-прежнему любят. А между тем на сердце такая тоска, такая ноющая боль, будто ей, как и Антиоху, нет места среди людей, будто нет у нее надежды на чье-то
понимание, великодушие, сочувствие и тем паче любовь. Не может быть, чтобы Сашка оказался прав, и судьба давно распределила роли между людьми. Если Антиох - «лузер»,
«сорняк», значит, и она такая же. Значит, и ей на роду написано быть битой, презираемой всеми и одинокой. Они с Антиохом очень похожи, только мудрый бородач не тяготится своей планидой, а она близка к унынию и даже отчаянию.
        Он сказал, что человек должен быть готов к тому, что в ответ на мольбы услышит молчание. Почему небо молчит, если в мире царит несправедливость, если льется кровь и не затихает боль? Почему одиночество и скорбь не получают награды или хотя бы утешения, а злость и жестокость находят удачу? В конце концов, разве такие очевидные и безответные вопросы - это «справедливость грибочка»?
        По проселочной дороге, ведущей к «чертовой избушке», гулял ветер. Он гонял по земле сырую пыль, гладил траву и глухо стонал, запутавшись в соснах. Солнце окончательно утонуло в лесном море, оставив на небе бледные мерцающие разводы, похожие на угасающие вспышки осциллографа.
        Маргарита шагала к дому, пытаясь выстроить в голове в хронологическом порядке все напасти и беды последних дней.
        На работе - убийца. Он запер ее в процедурной, расправился с беспомощным человеком, а потом подбросил на рабочий стол табличку с именем жертвы. Потом - Битюцкий. Старик умер при странных обстоятельствах, успев сообщить имя предполагаемого душегуба, больше похожее на ребус: «журна… евге…». Трусливый Щевьев отказался признать, что давал предписание капать кавинтон. Коллеги считают ее неудачницей, если вообще не преступницей. Одним словом, на работе все как никогда скверно и жутко. Что еще? Максим! Его фоторобот разослали по городам и весям как портрет человека, подозреваемого в убийстве! Хуже того, Максим и этот несчастный Свирский, похоже, действительно были знакомы, а выяснилось это, увы, не без ее помощи!.. В городке лютует банда жестоких, кровожадных «псов», что само по себе страшно. А на дверях ее дома кто-то оставил зловещую метку - страшно вдвойне. И что же Корж? Как познается во всех этих бедах ее лучший друг? Чем он помог ей? Защитил? Утешил? Успокоил? Он попросту посмеялся над ее страхами, не поверил опасениям и догадкам. Но еще хуже - не поверил фактам. И как итог даже не стал возиться с
расследованием убийства, нахамил врачам и, вероятно, окончательно испортил ее и без того непростые отношения с коллегами. Зато, словно гончая, почуявшая след, бросился доказывать вину Танкована. Сашка Корж, ее защита и опора, оказался взяточником, циником и просто мстительным, жестоким человеком. То, как он поступил с безобидным Антиохом, окончательно разрушило его авторитет в глазах Маргариты. А еще - палец… Глупость, конечно, но этот забинтованный палец, может быть, тоже о чем-то говорит. И хотя он - ничто в сравнении с остальным, но все-таки вспоминается «до кучи». Еще не хватало, чтобы Сашка нарисовал ей «пса»! Впрочем, лучше, чтобы это действительно был он, а не настоящие бандиты!.. - Как поживают родственнички? - Мать встретила ее на пороге, поигрывая в руке полотенцем. - Надеюсь, все хуже и хуже.
        - Ну зачем ты так? - укоризненно покачала головой Маргарита. - Они нам ничего плохого не сделали.
        Нонна Карловна посторонилась, пропуская дочь в дом. На ней был нарядный передник, вязаная розовая кофточка и смешные фланелевые шаровары, делающие ее похожей на кухарку из восточной сказки.
        - Прям уж не сделали, - проворчала женщина и закинула полотенце на плечо. - Весь их род мелкопакостный из одной глины слеплен!
        - Мамочка! - Антошка выскочил из комнаты, размахивая над головой альбомом. - Я ждал тебя! Ты порисуешь со мной?
        - Обязательно, - пообещала Маргарита. - Вот только переоденусь, поужинаю и сразу сядем с тобой рисовать, малыш.
        - Чур, мои фломастеры - синий, красный и черный! - хитро прищурился мальчуган. - Договорились, мама?
        - Договорились, - кивнула та. - Я буду рисовать небо, солнышко и лес, поэтому мои - голубой, желтый и зеленый. - Она повернулась к матери: - Если ты под мелкопакостным подразумеваешь Максима, то он, мама, слеплен из иной глины, нежели его родители.
        - Вот как? - удивилась Нонна Карловна. - Из иной, значит? А от кого же тогда твой физик потасканный свою гнильцу унаследовал, как не от мамаши с папашей? - Она безнадежно махнула рукой. - Впрочем, у тебя все - хорошие. Все - расчудесные.
        Маргарита скинула туфли и направилась в ванную комнату.
        - Я и вправду не держу ни на кого зла, - донесся оттуда ее голос. - Ни на Максима, ни тем более на его стариков. Но, представь себе, я сегодня услышала от них ошеломляющую новость.
        - Ничего нового, кроме того, что их сыночек - полное дерьмо, они сообщить не могут, - заявила Нонна Карловна. - Да и это ни для кого не новость, кроме них самих. - Она сняла с плеча полотенце и протянула вышедшей из ванной дочери. - Всем давно известно, что твой Максим - конченый негодяй.
        - Однако мало кому известно, - сказала Маргарита, - что он - не родной сын Танкованов.
        - Что? - Мать вытаращила глаза. - Как это - не родной?
        - Я сама была ошарашена, только виду не подала. Танкованы уверены, что в городе это ни для кого не секрет. Даже Максим в курсе, оказывается.
        - Они что, его под забором нашли? - насмешливо предположила Нонна Карловна. - Я бы не удивилась.
        - Они взяли его из дома малютки крошечным младенцем в восемьдесят пятом году.
        - И кто же его настоящие родители? - полюбопытствовала мать.
        - Никто не знает. - Маргарита пожала плечами. - Однако недавно приезжал человек из Москвы и устанавливал факт усыновления. Вероятно, он как-то связан с родителями Максима. - Она опустила глаза. Матери совсем не обязательно знать, что москвич уже мертв, а в его смерти подозревают как раз того, чьим рождением и усыновлением он интересовался.
        - Ну, теперь все на своих местах! - Нонна Карловна злорадно потерла руки. - Вот тебе и гены! Вот тебе и привычка бросать своих детей на произвол судьбы! Подонки рождаются от подонков.
        - Мы же ничего не знаем про этих людей, - укоризненно заметила Маргарита. - Как можно так, заочно, их в чем-то обвинять?
        - Зато мы знаем твоего прощелыгу! - парировала мать. - Яблоко от яблони, как говорится…
        За ужином, приготовленным на скорую руку, Нонна Карловна вдруг вспомнила:
        - Сегодня с утра возле нашего дома крутился этот ненормальный… как его?.. Антиох!
        - Да, я знаю, - кивнула Маргарита, поливая кетчупом сваренные сардельки.
        - А ты знаешь, что он расцарапал нашу дверь? - Мать хлопнула ладонью по столу. - Паршивец! Сам денег не зарабатывает и другим ущерб наносит!
        Маргарита повертела в руках вилку и неохотно сообщила:
        - Мам, на нашей двери кто-то нарисовал «пса»!
        Нонна Карловна чуть не поперхнулась.
        - Что ты сказала?!
        - Я говорю: нам оставили метку. Худого зубастого пса намалевали неотмываемой краской. Видно, кто-то неудачно пошутил… Вот Антиох и пытался соскоблить рисунок. Помочь хотел…
        Мать была потрясена. Только утром она читала дочери вслух очередную статью про зверства неуловимой банды, ужасалась подробностям, насмехалась над милицией и администрацией городка, но даже предположить не могла, что убийцы окажутся так близко. Буквально за порогом их «чертовой избушки».
        - Ты не ошибаешься? - хрипло спросила она. - Может, тебе просто померещилось с перепугу?
        Маргарита замотала головой.
        - Не померещилось. Только теперь, когда Антиох уничтожил улики, ничего никому не докажешь… Сашка Корж тоже считает, что я все выдумываю.
        - Любой на его месте считал бы точно так же, - убежденно кивнула Нонна Карловна. - С какой стати мы сдались «псам»? Тоже мне нувориши - две одинокие женщины и малолетний ребенок!
        - Поэтому я и предположила, что кто-то просто неудачно пошутил.
        - Руки надо выдернуть этому шутнику, - проворчала мать. - Совсем у людей мозгов не осталось от вседозволенности! Лет двадцать пять назад такое было просто немыслимо.
        - Лет двадцать пять назад и банда «псов» была немыслима, - вставила Маргарита.
        Нонна Карловна поднялась и собрала со стола посуду.
        - А что говорит твой милиционер? - спросила она. - Когда, наконец, поймают этих отморозков?
        - Знаешь, мама… Я больше не хочу с ним ни о чем говорить.
        - Чего ж так? Достал тебя твой ухажер?
        Маргарита поджала губы.
        - Он жестокий и злой человек. Кроме того, ему по большому счету наплевать на меня и на мои проблемы.
        - Он - чуть ли не единственный из всех твоих слюнявых воздыхателей, кто любит тебя, - возразила мать.
        - Я так не думаю… Он любит свою работу. И - себя в ней.
        - Значит, тебя никто не любит, - резюмировала Нонна Карловна.
        Маргарита подняла на нее печальные глаза.
        - Хоть ты не будь такой жестокой, мама…
        - Посмотри, какие мужчины - прости, господи! - тебя окружают! - воскликнула та. - Смех и грех. То этот физик мерзопакостный, то щенок какой-то безмозглый!
        - Какой щенок? - нахмурилась Маргарита.
        Мать усмехнулась.
        - Уж не знаю, откуда он взялся, и какими коврижками ты прикормила этого сопляка. Глаза - пустые, на роже самомнение такое, будто он хозяин Вселенной. Сорит деньгами, как подгулявший купчик. Полное ничтожество.
        - Что происходит? - всплеснула руками Маргарита. - О ком ты говоришь?
        - Да заявился сюда днем один… - Нонна Карловна брезгливо поморщилась. - Приволок букет рублей на тыщу и бутылку еще с пойлом заграничным! Молокосос! Еще вчера за школьной партой сидел. Где, говорит, ваша дочь, я пришел ей предложение делать! Мне, заявляет, женщины не отказывают!
        - Юрик? - ахнула Маргарита. - Вот бессовестный! У него же невеста есть! Очень хорошая девушка. Моя подруга Женька.
        - Уж не знаю, какая Женька может быть у такого дебила, - отозвалась мать, - но только я выставила прочь этого детсадовского жениха. И букет ему вслед швырнула вместе с бутылкой.
        Антошка, расположившийся с альбомом и фломастерами на другом конце стола, вопросительно поднял русую головку:
        - Бабушка прогнала моего папу?
        - Тьфу! - не выдержала Нонна Карловна. - Еще не хватало, чтобы этот заморыш был твоим папой! Хотя… -
        Она скривилась в горькой усмешке: - Твой настоящий папка ничем не лучше.
        - Мама! - Маргарита предупредительно постучала пальцем по столу. - Прошу тебя: не заводи подобные разговоры при ребенке!
        - Пусть с малолетства знает, что мир состоит из подлецов и негодяев, - отрезала та.
        - Это неправда, - тихо возразила Маргарита. - Люди в основном - добрые и хорошие. Но многие из них просто боятся окружающего мира, не верят ему, не верят себе. Вот и подыскивают на театральных развалах самые распространенные маски - циников, обманщиков, злодеев, лихоимцев.
        Нонна Карловна расхохоталась.
        - Мы говорили о генах. Так вот, знаешь, мне иногда кажется, что ты - не моя дочь. Я даже в пятнадцать лет не была наивной дурочкой! Какие маски, дорогуша? Люди - такие, какими кажутся. Ни больше, ни меньше. И нечего все валить на обстоятельства да на страхи перед окружающим миром! Танкован - подлец, Корж - циник, этот сопляк Юрик - хам и дурак. Они такими родились, Рита! Такими были их родители, такими будут и их дети. Окружающий мир, работа, обстоятельства лишь помогают развиваться врожденным качествам, и они растут, множатся, как бактерии в скисшем молоке.
        - А «псы» стали душегубами в утробе матери? И там всосали жажду крови и наживы?
        - Уверена, что так, - кивнула Нонна Карловна. - Кто сказал, что гениями рождаются, а злодеями - нет?
        - Скажи… - Маргарита задумчиво опустила глаза. - А мой отец… Кто он? Кем был? Почему оставил нас? Он тоже… негодяй?
        Женщина побледнела. Было заметно, как у нее задрожали руки.
        - Твой отец просто несчастный человек, - тихо сказала она. - Никогда в жизни ему не улыбалось небо. Он выл на луну, просил Бога о помощи, но Тот оказался глух к его мольбам. И тогда он отчаялся что-то выпрашивать…
        - И? - Маргарита затаила дыхание. Впервые мать заговорила о том, о чем всегда предпочитала отмалчиваться. - Все это, конечно, плохо закончилось?
        - Кто знает? - Нонна Карловна неопределенно пожала плечами и цокнула языком. - Почему обязательно - плохо? Если небо тебе не помощник, значит, все только в твоих руках.
        Маргарита с сомнением покачала головой.
        - Я так не думаю, мама. Мне хочется верить, что если небо молчит, то это совсем не значит, что оно тебя не слышит. Оно просто медлит с ответом.
        - Очень долго медлит, - язвительно заметила та. - За это время добрые, хорошие люди, вроде тебя, так и остаются в кювете - одинокими и несчастными, а у подонков ладятся дела, спорится работа, поет в руках жар-птица. Разве ты не замечала?
        Полтора часа назад Маргарита буквально об этом размышляла, трясясь в автобусе и давясь горькими слезами.
        - Мы ничего не знаем о справедливости, - сказала она с печальной улыбкой. - Но я знаю точно: мольбы никогда не остаются без ответа. Надо только ждать и верить…
        - Юродивая, - вздохнула мать.
        Маргарита нарисовала с сыном яркие картинки в альбоме. Он изобразил самолет и еще грузовик с большой дымящей трубой, а она - крохотный домик у самого леса, щурящий близорукие оконца на голубеющую вдали, ровную и чистую линию горизонта.
        - А теперь почитай мне книжку, - распорядился Антошка, захлопнув альбом.
        - После того, как ты умоешься, почистишь зубы, выпьешь стакан простокваши и ляжешь в постель.
        Она прочитала ему две сказки, а на третьей почувствовала, что язык заплетается, а тяжелые веки прячут от нее книжную страницу.
        - Завтра продолжим, милый, - пообещала она мальчугану, поцеловала его в лоб, затем поочередно в оба глаза и в нос и выключила лампу.
        - А волки только в лесу живут? - сонно спросил Антон.
        - В лесу. - Маргарита разобрала в темноте постель и открыла баночку с ночным кремом.
        - А на людей нападают?
        - Бывает…
        - А на нас не нападут, мама?
        - Ни за что. Обещаю тебе.
        Она думала о сыне. Каким он вырастет? Кем станет? Если мать права и гены все равно дадут о себе знать, ей хотелось бы, чтобы он унаследовал от нее доброту и веру в любовь, а от своего отца - ум, проницательность и волю.
        Несмотря на усталость, Маргарита долго не могла заснуть. Она ворочалась, разглядывала в окне белую, пузырящуюся, как манная каша, луну и шептала:
        - Господи, прошу Тебя, услышь меня… Пусть все будет по воле Твоей… Пусть восторжествует справедливость Твоя… Только не дай мне отчаяться, не позволь впасть в уныние и неверие. Помоги мне услышать небо…
        Она проснулась среди ночи от холодного толчка и резко села, упершись руками в жесткий матрац. Комната тонула в бледном свете неугомонной луны. В распахнутую форточку вливался дрожащий гул цикад.
        Антон спал в своей кроватке, безмятежно раскинув руки и чуть посапывая во сне. Оконное стекло на просвет казалось пыльным, словно припорошенным луной.
        Маргарите почудилось, что на миг его загородила чья-то тень. Она вскочила и, прошлепав босыми ногами по теплым деревянным половицам, прильнула к окну и тут же, вскрикнув, отпрянула в ужасе.
        Человек снаружи тоже испугался ее мелькнувшего, искаженного гримасой лица, присел от неожиданности, бросился в сторону и через секунду исчез за деревьями. Но этого короткого мгновения Маргарите хватило, чтобы хорошо разглядеть грузную, почти бычью фигуру, косматую, черную как смоль голову, кривой нос и зловещий золотой оскал в зарослях густой бороды.

14
        В половине девятого Максим провел карточкой по терминалу на проходной, быстрым шагом миновал еще пустынный в это время коридор, взлетел по лестнице на второй этаж, пересек душный холл, пахнущий новенькой кожей и мастикой, и толкнул тяжелую белую дверь с табличкой «Отдел разработок».
        Комната, похожая на школьный класс, была разделена на западный манер стеклянными перегородками, образовавшими шесть кабинок - по три с каждой стороны прохода. Каждая кабинка - индивидуальное пространство менеджера-разработчика - получилась похожей на четырехметровый бокс с одной глухой стеной, отделанной пенным звуконепроницаемым материалом, и тремя прозрачными. Сотрудник на рабочем месте чувствовал себя одновременно и отгороженным от внешнего мира и выставленным напоказ.
        В кабинке, ближайшей к входной двери, уже трудилась за столом Соня Банштык - черноглазая девушка с бледным худым лицом, не тронутым косметикой, и жесткими, будто из проволоки косичками - ведущий специалист отдела разработок. Она подняла голову, оторвавшись от монитора, и весело помахала Максиму.
        - Бу-бу-бу, - донеслось до него из-за плотного оргстекла.
        - И тебе - здравствовать, - кивнул Танкован, досадуя, что пришел на работу не первым. - Кофе хочешь? - Он изобразил пальцами, будто держит горячую кружку, и потряс ею над раскрытым ртом.
        Соня замотала головой.
        - Бу-бу-бу-бу…
        - Как хочешь, - пожал плечами Максим.
        Его удивляла и даже восхищала эта невзрачная на вид девушка, чья головка, перетянутая проводами черных непослушных волос, стоила хорошего «Пентиума» последнего поколения. А то и - двух. Золотая медалистка, окончившая школу в неполные четырнадцать, а институт - в девятнадцать лет, успевшая нахватать кучу наград и премий ведущих компаний и известных фондов, Соня Банштык по справедливости считалась компьютерным гением. Танковану иногда казалось, что она вообще не человек, а машина, ежеминутно переваривающая терабайт информации, моделирующая десятки программ и совершающая сотню мыслительных действий одновременно, способная обходиться без перезагрузки, без сна, без еды и даже без кофе (как сейчас!). «Интеллект сервис» заполучил ее год назад, заплатив Международному центру компьютерных инноваций, где тогда работала девушка, кругленькую сумму. По слухам, самой Сонечке от этой сногсшибательной сделки не досталось ни копейки. Ее просто купили, как машину, как новинку-агрегат с технической выставки.
        Танкован вскипятил чайник, насыпал прямо из банки в большую кружку с надписью
«Максипес Фик» кофейные гранулы, залил их кипятком и, помешивая ароматный напиток пластмассовой вилкой, заглянул в каморку ведущего специалиста.
        - Ты чего так рано? - поинтересовался он. - Думаешь, Лиснянская оценит такое рвение?
        - Лиснянская? - Соня округлила черные глаза и тут же спохватилась: - Ах, да! Начальник отдела…

«Потрясающе! - отметил про себя Максим. - Она не всегда помнит, на кого работает. Не удивлюсь, если даже название фирмы ей покажется малознакомым».
        - Мне пришла в голову одна мысль, - поделилась девушка. - И я поспешила ее агрегировать и зафиксировать.
        - Поспешила, значит? - понимающе кивнул Танкован. - И давно ты ее… ммм… агрегируешь?
        - Начала анализ, когда на улице было темно, - улыбнулась Соня. - И сейчас близка к финалу.

«У нее нет часов, - не удивляясь, констатировал Максим. - В самом деле, зачем они ей, если существуют только два времени суток: «когда темно» и «когда светло»!»
        - И что за мысль? - без интереса спросил он и тут же пожалел об этом.
        Девушка просияла. Упругие косички задрожали, подобно антеннам игрушечного внедорожника с дистанционным управлением.
        - Представляешь?! - воскликнула она, вскинув руки ладошками вверх на манер Шивы, - например, если юзер занесет вирус в Сеть, то публикация программ работы с электронной почтой, а возможно и всех приложений - большой геморрой. Но можно использовать локальные почтовые агенты, если иметь возможность редиректа контента совместно с одной крохотной программкой, которую я набросала, для перенаправления приложения, запускаемого с устройства клиента, на наш сервер. При щелчке пользователя на прикреплении к письму в локальном приложении оно запускается в приложении, опубликованном на нашем сервере, ассоциированном с данным типом файла.
        - Молодец, - мрачно похвалил Максим. - Но по-моему, где-то что-то такое уже было.
        - Наверное, - пожала плечами Соня. - Хотя моя программа - емкая и простая. В конце концов, если она не нужна, то по крайней мере забавна, правда?
        Танкован с сомнением покачал головой.
        - Не думаю, что Лиснянская - а это, напоминаю, начальник отдела, - найдет в этом что-то забавное. Ей нужен план, Соня. Копирайты, инновации, контракты.
        - Неужели ей не интересны задачи и головоломки? - удивилась та.
        - Сомневаюсь. - Максим отхлебнул из кружки и лукаво прищурился. - Хотя… Я собираюсь подкинуть ей сегодня одну забавную головоломку. Вот и проверим, как она к ним относится.
        - Хорошо, - улыбнулась девушка. - Удачи тебе.
        Он проследовал в свою кабинку - последнюю в ряду, пристроил кружку с недопитым кофе рядом с ковриком для мыши и плюхнулся в узкое кресло на роликах. Его рабочий стол почти наполовину занимал компьютер «Эппл» с двадцатидюймовым монитором, на котором в режиме заставки плавала надпись: «Не спи, фон Штыц!» Другая половина стола была заставлена пластиковыми поддонами с внушительными стопками бумаг и папок. На глухой стене справа красовался коллаж, изображающий Билла Гейтса в образе Данаи, отбрасывающей покрывало. Напротив, прямо к стеклу скотчем была приклеена полоска бумаги с утверждением: «Хороший системный администратор после ядерной войны может месяц питаться крошками с клавиатуры и тянуть Интернет из кэша прокси», а чуть ниже - с мольбой: «Интернет-Интернет! Отпусти в туалет!» И постер и глуповатые изречения на стекле достались Танковану в наследство от его предшественника по фамилии Визякин, уволенного Анной Ильиничной полгода назад. Поначалу Максим не сдирал их со стен своей каморки, потому что «чтил память безвременно изгнанного коллеги», а потом просто привык к ним и перестал замечать.
        Потопав ногой (он случайно пролил на пол сладкий кофе несколько дней назад, а ламинат до сих пор оставался липким), Танкован придвинулся к столу, вывел компьютер из спячки, достал из кофра камеру и подключил ее к системному блоку. Скачав файл, он с удовольствием просмотрел его в режиме перемотки, останавливаясь и включая «плей» на самых интересных местах, чтобы проверить качество изображения и звука. Затем разместил свой пикантный видеоролик на бесплатном хостинге, а ссылку отправил Лиснянской с внушительной припиской: «Завтра это оскароносное кино появится в открытом доступе в обеих Сетях - локальной и всемирной, а самыми благодарными из всех сотен тысяч зрителей окажутся наши учредители. С любовью, твой М.Т.»
        Щелкнув клавишей «Enter», Максим закрыл глаза и прислушался к себе, не испытывает ли он что-нибудь похожее на угрызения совести? Нет, вроде все тихо. Только сердце восторженно трепещет, как это всегда бывает у азартных игроков, когда прет масть.
        Сейчас на кону - все: успех, карьера, деньги. Как он вчера сформулировал для себя главную мысль? У разоблаченной пешки только два способа победить: сработать на опережение или утащить с собой в небытие офицера. Шахматная «вилка» - это шантаж. А как иначе назвать выбор между двумя потерями?
        Записанный на камеру диалог не просто удачен, он - исчерпывающе красноречив. Из него можно узнать истинные причины увольнения двух толковых программистов, утащивших с собой, кстати, собственные разработки, и принципы, которыми руководствуется начальник отдела в подборе персонала и работе с подчиненными. Следующая за диалогом эротическая сцена - ярчайшее подтверждение всему сказанному…
        Кабинки постепенно заполнялись сотрудниками. Программисты один за другим появлялись в комнате, приветствовали присутствующих одной и той же пантомимой и, заварив себе кофе, отправлялись на рабочие места.
        Лиснянская уже у себя. Сейчас она поправит перед зеркалом начес пережженных рыжеватых волос, включит чайник, проведет ладонью по шершавой коже дивана, улыбаясь воспоминаниям о вчерашнем вечере, по-хозяйски усядется за стол, включит компьютер… Пару минут машина будет загружаться, а начальница - подкрашивать розовые пухлые губки своей противной помадой со вкусом переспелой клубники. Потом вспыхнет экран, возникнет стартовая страница. Перед тем как открыть базы данных, Анна Ильинична обязательно проверит почту… В ящике наверняка дюжина новых сообщений от клиентов, контрагентов и коллег, но она сразу заметит письмо, отправленное Танкованом, и просмотрит его первым - в этом он не сомневается. Сердечко похотливой женщины затрепещет от сладкого предчувствия: в послании, конечно, объяснение в любви и мольба о новом свидании! На скачивание ролика уйдет пять-семь минут, в течение которых Лиснянская просто сойдет с ума от желания и неуемных фантазий. А потом…
        К Танковану заглянул Серега Кобранов - широколицый, вечно что-то жующий молодой человек с ежиком светлых волос, известный в Сети под ником Pauk81.
        - Здорово, старик! - Он помахал перед носом Максима бутербродом с ветчиной. - Давненько тебя не видел. Хочешь свежий прикол?
        Тот вздохнул. Шутки Паука, как и его бутерброды, никогда не были ни свежими, ни аппетитными.
        - Валяй, только по-быстрому! - Танковану хотелось побыть одному, собраться с мыслями и подготовиться к непростому разговору, который - он был уверен - состоится через пятнадцать-двадцать минут.
        - Значит так. - Кобранов лукаво подмигнул. - Звонит программист на радио в программу по заявкам: «Передайте песню Пугачёвой о том, как у неё завис Windows». Ведущий: «Чего-чего?» Программист: «Ну, она же сама поёт: «Кликну, а в ответ тишина. Снова я сижу у окна…» - И Паук заржал так, что чуть не уронил бутерброд.
        - Смешно, - мрачно оценил Максим. - А теперь иди-ка, дружок, на рабочее место.
        - Слушай еще, - не унимался Кобранов. - Возлюбленная компьютерщика мурлычет ему на ушко: «Любимый, ну когда, когда мы будем регистрироваться?» А он: «На хрена? Я щас и так взломаю!» - Паук опять затрясся от смеха.
        Танкован хмыкнул и вдруг посмотрел на приятеля как-то странно.
        - Ты чего? - испугался тот. - Не вставил анекдот? Давай другой расскажу…
        - Регистрироваться? - задумчиво переспросил Максим. - Это интересно…
        - Ты не понял, чувак. - Кобранов снисходительно цокнул языком. - Эта баба из анекдота - просто ламер! Она имела в виду не нормальную регистрацию на сайте, а поход в ЗАГС! Сечешь?
        - Сколько времени занимает бракосочетание? - быстро спросил Танкован. - С момента подачи заявления до обручальных колец.
        - Я ж холостой, старик, - обиделся Паук. - Но думаю, все едино - дольше, чем крякнуть программу или взломать пароль. - Он весело подмигнул. - Женщину крякнуть - тож недолго.
        - И все-таки… Месяц? Два?
        Кобранов пожал плечами и сунул в рот остатки бутерброда.
        - В ЗАГС ходить - только время терять, старик. Мы, компьютерщики, его ценим больше других, мы делим на него объем файла и получаем скорость скачивания! - И Паук расплылся в улыбке.
        Танкован усмехнулся в ответ и хлопнул приятеля по руке:
        - Сейчас гораздо важнее обратное действие. Скорость, умноженная на объем конкретной проблемы, даст мне искомое время. То самое, которое так необходимо для выигрыша.
        Паук поморгал.
        - Тебе виднее, - неуверенно заметил он. - Еще прикол рассказать? Слушай…
        - Хватит, - остановил его Максим. - На сегодня - достаточно. Иди работай, крякальщик.
        Он взглянул на часы. Четверть десятого. Лиснянская молчит. Может, еще не посмотрела киношку, а может, раздумывает, как поступить. И то и другое вполне укладывается в изначальный план. Вот если еще через полчаса начальница не даст о себе знать - появится причина для беспокойства. А если…
        В кармане взвыл Демис Руссос. Максим поспешно достал мобильник и взглянул на дисплей. Звонила Михеева.
        Он плотоядно улыбнулся. «Соскучилась, адвокатессочка? Сама не заметила, пташка, как попала в силок!»
        Сегодня утром Татьяна долго не отпускала его. Ночь получилась жаркой, и теперь, непривыкшая к такой долгой и страстной любви, Михеева опасалась, что стоит разомкнуть объятия, Максим исчезнет, растворится в небытии, ускользнет безвозвратно. Она сама призналась ему в этом. Она заглядывала ему в глаза, осыпала поцелуями подбородок, губы, грудь и шептала:
        - Не уходи, милый… Скажи мне, что все происходящее - не сон, что мое счастье - явь, а не плод бесконечных фантазий и мечтаний.
        Адвокатесса, казалось, была на грани помешательства. Она то смеялась, как ребенок, которого подбрасывают на руках, то вдруг принималась лить слезы, растирая их по лицу ладошками.
        - Ты вернешься? - Татьяна сидела на кровати, растрепанная, розовая от слез и любви, а Максим, стоя перед зеркалом, подправлял усики электробритвой. - Пообещай! Прошу тебя!
        - Обещаю… - Он вернулся с порога, поцеловал ее и нежно погладил по щеке. - Обязательно вернусь к тебе, милая… - И уже в подъезде, сбегая по лестнице, с ухмылкой добавил: - Куда денусь!
        Выждав по обыкновению, когда греческий тенор дойдет до припева, Танкован принял звонок:
        - Алло?
        - Это я…
        - Алло! - Он раздраженно подул в трубку. - Кто это?.. Алло!
        - Это я, Максим! - взволнованно повторила Михеева. - Слышишь? Это я, Таня! - Она почти кричала, встревоженная странными перебоями связи. - Слышно меня? Максим!
        Наконец он сжалился над ней.
        - Кто? Таня? - Его голос приобрел теплоту и душевность. - Здравствуй, милая. Как я рад, что ты позвонила.
        - Разве ты не видишь мой номер? - не переставала беспокоиться она. - Почему спрашиваешь, кто звонит?
        - Я не успел внести его в список абонентов, - соврал Максим. - Поэтому не узнал. Но - боже! - как я рад, что это ты! Я успел соскучиться.
        - Правда? - Голос адвокатессы дрогнул. Казалось, она опять была готова расплакаться от страха и нежности одновременно. - Ты правда соскучился?

«Влюбленные женщины глупеют стремительно, - отметил про себя Танкован. - Просто на глазах теряют остатки здравомыслия. Даже бизнес-леди».
        - Чистая правда, - подтвердил он.
        - Наверное, я выгляжу полной дурой, - словно прочитав его мысли, пробормотала Михеева. - Но я хочу попросить тебя… Не бросай меня, ладно? Не бросай, Максим…
        - С чего бы мне тебя бросать? - отозвался тот, мысленно празднуя победу, на молниеносность которой даже не рассчитывал. - По-моему… Ты меня прости, конечно, за самонадеянность… Но по-моему, у нас с тобой все только начинается.
        - Правда?
        Глупее этого переспрашивания может быть только возглас «вау».
        - С самой первой минуты рабочего дня я жду его конца, - с придыханием произнес Танкован. - Чтобы примчаться к тебе и снова почувствовать на губах твое дыхание.
        - Правда?
        Если еще раз она задаст этот дебильный вопрос, он выпалит: «Нет, шучу, дурочка!»
        - Еще бы! - Максим причмокнул в трубку. - Я мечтаю об этом… На мотоцикле, конечно, долетел бы до тебя гораздо быстрее, но ничего не поделаешь - доползу на черепашьем общественном транспорте.
        - Я скоро доберусь до офиса, - сообщила Михеева после секундной паузы. - Сразу же распоряжусь, чтобы твоего коня вызволили из гаишного плена.
        - Буду тебе необычайно признателен, - вздохнул он.
        - Но я опасаюсь, что какая-нибудь другая близорукая блондинка шагнет тебе под колеса.
        - Опасаешься за меня или за блондинку? - уточнил Максим.
        - За себя. - Она кокетливо хмыкнула.
        - Ты в полной безопасности, милая, - заверил он. - Обещаю объезжать блондинок за версту. Брюнеток и шатенок - тоже.
        Через стекло было видно, как Паук отчаянно жестикулирует ему. Он делал страшные глаза, руками изображал на себе большие округлые груди и тыкал пальцем в сторону двери.
        - Сожалею, но вынужден прерваться, дорогая, - вздохнул в трубку Танкован. - Меня вызывают к руководству.
        Лиснянская сидела за рабочим столом, уткнувшись в компьютер и нервно двигая мышью. Она выглядела бледнее обычного. Казалось, макияж облупился с ее щек, как штукатурка со стен в подъезде. Пухлые бесцветные губы (она, видимо, так и не успела их подкрасить) едва заметно дрожали. Яркая красная блузка со стоячим воротничком только подчеркивала нездоровую бледность лица.
        В комнату пробивался солнечный свет, порезанный на тонкие ломти полуоткрытыми жалюзи. На журнальном столике потрескивал остывающий электрочайник. Подушки кожаного дивана, испытанного вчера на прочность, были аккуратно разложены по краям, а в центре, вальяжно откинувшись на спинку, восседал смешной человечек с бородкой-эспаньолкой в черной футболке с надписью «Maxim» и в синих джинсах - большая мягкая игрушка, сделанная, вероятно, на заказ.
        Лиснянская даже не подняла глаз на вошедшего.
        - Здравствуйте, Анна Ильинична! - Танкован расплылся в улыбке. - Вызывали?
        Женщина молчала, раздраженно щелкая мышью.
        - У вас выдалась свободная минутка? - ерничал он. - Может быть, мне запереть дверь?
        Лиснянская оторвалась от монитора, и Максим заметил, что у нее заплаканы глаза. На мгновение ему даже стало жаль начальницу.
        - Сядь, - глухо приказала она.
        Танкован неспешно прошел к дивану и уселся рядом со смешным человечком.
        - Забавный тип, - оценил он с усмешкой. - Вам подарили искусственного мужчину?
        - Это… Максим, - сказала Лиснянская тоном, которым обычно говорят о недавно умершем человеке. - Он - милый, добрый и… честный.
        - Сколько потрясающих качеств для одного Максима, - иронично заметил Танкован. - Неудивительно, что он - всего лишь игрушка.
        - Да… - согласилась Анна Ильинична. - Он не похож на оригинал. - И помедлив, добавила: - К сожалению…
        - Поэтому и останется на всю жизнь куклой, - подхватил Максим. - Это удел всех милых и честных. - И помолчав секунду, со значением подытожил: - К сожалению…
        Лиснянская отодвинула монитор в сторону и положила перед собой руки, словно демонстрируя, что безоружна.
        - Чего ты добиваешься? - тихо спросила она. - Если ты хочешь унизить меня и растоптать, то тебе это уже удалось.
        - Унизить? - Танкован округлил глаза. - Чего ради мне причинять вам боль?
        - Уже причинил, - холодно кивнула женщина.
        - Не хотел, - коротко отреагировал Максим. - Наоборот, я полагал, что мы останемся хорошими друзьями.
        - Хорошими… друзьями? - ошеломленно пробормотала Анна Ильинична. - Ты издеваешься?
        - Ну, если не друзьями, - он пожал плечами, - то по крайней мере добрыми приятелями. Как и положено коллегам на равнозначных должностях.
        - Что?
        - Сейчас вакантно место начальника системного отдела, - сообщил Танкован, невинно моргая и подбрасывая на ладони руку игрушечного тезки. - Достойному человеку самое время его занять.
        - Ты имеешь в виду себя? - на всякий случай уточнила Лиснянская, хотя и так было понятно, что развязный юнец имеет в виду именно это.
        Тот утвердительно покачал головой.
        - Время на раздумья попросту нет. Сегодня вечером на планерке нужно вносить кандидатуру.
        - Это очень серьезная и ответственная должность, - растерянно напомнила Анна Ильинична. - Директорат основательно и вдумчиво подходит к выбору кандидата.
        Максим молчал, поигрывая рукой человечка с эспаньолкой.
        - На это место метят весьма достойные люди, проработавшие в сфере высоких технологий не один год, - продолжала Лиснянская. - Человеку без должного опыта и навыков предлагать себя бессмысленно.
        - Почему - себя? - удивился Танкован. - Разве за него некому похлопотать?
        - Я не смогу! - вскрикнула Анна Ильинична. - Правда, не смогу… - Она страдальчески сложила руки. - Это вообще не моя прерогатива…
        - Жаль, - Максим отпихнул от себя куклу и сделал вид, что собирается уходить. - Значит, не быть нам хорошими приятелями.
        - Послушай! - Лиснянская чуть не плакала. - Меня просто-напросто не воспримут всерьез с таким… ммм… странным предложением.
        - А я полагал, вы имеете вес в компании, - насмешливо процедил он.
        - Не такой, чтобы предлагать кандидатов на руководящие должности. - Женщина всплеснула руками. - Генеральный даже слушать меня не станет.
        - Глеб Валерьянович? - уточнил Максим и расплылся в широкой улыбке. - Добропорядочный семьянин, который пять лет назад снял уютное гнездышко для ваших с ним встреч? Да ладно, Анна Ильинична. Вы до сих пор живете в этой квартире и, кстати, умудрились остаться со старым пердуном в чудесных отношениях! Он ведь и сейчас к вам заглядывает по доброй памяти, верно?
        Лиснянская покрылась пунцовыми пятнами.
        - Какая же ты мразь… - прошипела она.
        - Ну-ну-ну, - миролюбиво протянул Танкован. - Зачем ссориться? Мы же теперь заединщики.
        - Мразь! - повторила начальница. - И ничтожество.
        - Вчера вечером я не был ничтожеством… - подмигнул он. - А о Глебе Валерьяныче никто даже и не вспомнил.
        - Не тебе, молокосос, судить о нем! - выпалила Лиснянская. - Это порядочный, честный, умный и серьезный человек. И неизвестно, как он отреагирует, когда я предложу ему твою поганую кандидатуру на роль начальника отдела. Скорее всего - расстроится. Или разозлится. И тогда ты вообще можешь остаться без работы.
        - Он расстроится еще больше, когда увидит вашу роль в нашем скромном кино, - с сарказмом возразил Максим. - Останемся без работы оба. А кое-кто - еще и без квартиры.
        - Пошел вон!
        - Я ухожу. - Танкован поднялся с дивана. - И буду ждать вашего звонка до завтрашнего полудня. Или хотя бы эсэмэску: «Максик, поздравляю тебя с новой должностью! Твоя А.Л.» - Он причмокнул губами. - По умолчанию в двенадцать ноль один я заливаю ролик в Сеть и на корпоративный сервер.
        - Скажи, - Лиснянская прищурилась, - мне просто интересно… Когда ты замышлял всю эту мерзость и строил планы на будущее, как ты предполагал в дальнейшем смотреть мне в глаза?
        - Вот так. - Максим вытаращился на нее, криво улыбаясь.
        Она с презрением покачала головой:
        - Далеко пойдете, молодой человек…
        - Всего доброго, Анна Ильинична! А этого джентльмена я забираю с собой. - Он ухватил куклу за руки и закинул на плечо. - Вы приобрели его, потому что он похож на меня, правда? Чтобы сделать мне сюрприз? - Максим повернул голову и вгляделся человечку в лицо. - Вам это удалось.
        - Положи на место! - свирепо приказала Лиснянская.
        - Зачем вам жалкая копия, если есть оригинал? - Танкован лукаво улыбнулся и направился к выходу. На пороге он обернулся и серьезно, даже с оттенком грусти произнес:
        - А мне было с тобой очень хорошо, Аня… Очень…
        В обеденный перерыв позвонила Михеева. Она сообщила, что оплатила содержание мотоцикла на штраф-стоянке и даже наняла слесаря, чтобы произвести замену поврежденных деталей агрегата и мелкий ремонт.
        - Успеешь забрать своего коня до девяти вечера? - поинтересовалась Татьяна.
        - Куда нужно ехать? - уточнил Максим.
        - В Марьино. Станция метро «Братиславская».
        - Ого! - Он взглянул на часы, прищурив один глаз и что-то прикидывая в уме. - Не ближний свет, но я постараюсь. А во сколько мне нужно быть дома?
        Было слышно, как адвокатесса шмыгнула носом. Видать, опять прослезилась от такого простого, но по-семейному теплого вопроса. Просто удивительно, как деловые, холодные, волевые и жесткие женщины враз способны утратить все эти качества ради пустой и глуповатой надежды принадлежать кому-то с головы до пят, быть «при ком-то» или, точнее, «за кем-то», слышать «люблю» или даже нагловатое «с какой стати мне бросать тебя?»
        - Чем скорее, тем лучше, - прошептала она. - Я буду ждать.
        Танкован нажал «отбой». Успеет он сегодня забрать мотоцикл или нет, зависит от того, сколько времени уйдет на необычайно важное и, к сожалению, безотлагательное дело - освобождение от сетей, в которые умудрился попасть два дня назад. В жизни, увы, приходится и догонять, и удирать. Охотник сам рискует стать чьей-то добычей, а шантажист может оказаться жертвой шантажа.
        В два часа истекает срок ультиматума, предъявленного ему сволочной Светкой, а в том, что эта безмозглая стерва способна на решительные и не всегда адекватные поступки, он нисколько не сомневается. Принести ей на блюдечке запрашиваемую сумму невозможно! И дело не только в том, что таких денег у него попросту нет, а еще и в том, что уступить вымогателю - значит проиграть. Кроме того, аппетит приходит во время еды, и нет гарантии, что, получив желаемое сегодня, завтра шантажист не потребует вдвое больше. Злодей поймет, что на правильном пути: его жертва боится разоблачения. Вряд ли Анна Ильинична думает точно так же, и как говорится - слава богу! Но ему самому не пристало идти на поводу у подлой шантажистки.
        Остаются два варианта: броситься в контратаку - ударить по слабым местам, запугать, пригрозить - или выиграть время.
        К великому сожалению, у Светки нет слабых мест. Точнее, у нее все места слабые, в особенности - голова, но они практически неуязвимы для ответных мер. Наносить тяжелый удар некуда - безмозглой, нищей студентке нечего терять, некого бояться, не о чем беспокоиться. На блеф она не купится. Позвонить и пообещать, что завтра ее выгонят из института и лишат койки в общежитии - равносильно тому, что сказать:
«Ах, ты сволочь поганая, змея подколодная!» Она рассмеется в ответ и только мстительнее станет.
        Поэтому единственный выход - выиграть время. В книжке «Статистика подлости» какого-то британского ученого он прочитал однажды, что в девяти случаях из десяти шантаж со временем теряет свою актуальность. Максиму нужен месяц, от силы - полтора. За этот срок он переиграет Светку. Возможно, она и сама остынет. А может статься, и настоящего убийцу найдут!
        Сегодня пошловатая шутка Паука навела его на интересную мысль.
        Поколебавшись, он набрал знакомый номер.
        - Ух ты! - удивилась «пещера неожиданностей». - Позвонил все-таки! За полчаса до истечения срока.
        Значит, она помнит о своей угрозе. Значит, все эти дни смотрела на часы. Стерва!
        - Какого срока? - невинно поинтересовался Максим. - Здравствуй, Светик.
        - Ты приготовил деньги?
        - Ах, ты все про это! - беззаботно отозвался он. - Все злишься, глупышка?
        - Я спрашиваю, - в голосе девушки появились раздражительные нотки, - ты нашел необходимую сумму?
        - Необходимую для чего?
        - Меня бесит, когда ты включаешь дурака! - Светка перешла на крик. - Сумму, необходимую для того, чтобы я не сообщала о тебе в милицию!
        - Ты вправе сообщать обо мне туда, куда сочтешь нужным. - Максим изо всех сил крепился, чтобы не наговорить гадостей. - А звоню я совсем по другому поводу.
        - Плевать на твои поводы! Мне нужны деньги!
        - Мне тоже нужны, - рассмеялся он (ох, каких усилий это стоило!). - Только не делай вид, что ты почти год встречалась со мной из-за денег, которых у меня нет.
        - Тебя не касается! - отрезала Светка, но как ему показалось, уже менее агрессивно.
        - Я попал в аварию, - сообщил Максим. - И два дня лежал в больнице.
        - Так тебе и надо!
        - Я не верю, что ты жестокая. - Он постарался, чтобы его голос звучал укоризненно, но мягко. - Я знаю тебя совсем другой.
        - Я тоже знала тебя другим, - парировала девушка.
        - Сейчас я скажу тебе одну важную вещь, а ты, если захочешь, рассмеешься и повесишь трубку, договорились?
        - Говори свою вещь, - секунду поколебавшись, разрешила Светка.
        - Понимаешь, - Танкован огляделся по сторонам, словно его могли подслушать в застекленной кабинке, - когда ты находишься на волоске от смерти, когда жизнь, все-таки одержавшая верх, заставляет взглянуть по-новому на все, что тебя окружает… Когда явственно понимаешь, что растратил годы на ложь и подлость… Вот тогда уже не хочется врать, тогда признаешься себе в самом сокровенном и самом главном и стыдишься того, что вовремя это не осознал, что пытался выглядеть в глазах дорогих и близких людей эпикурейцем, донжуаном, циником и мерзавцем! - Он выдержал почти театральную паузу. - Света, если ты нагрубишь мне сейчас, плюнешь, бросишь трубку - то будешь, конечно, вправе так поступить. Но я все равно скажу тебе то, что хотел сказать с той минуты, как очнулся после аварии, а по большому счету с той минуты, как впервые узнал тебя… Ты - самый дорогой, самый лучший, самый чистый, самый светлый для меня человек! Я люблю тебя! Люблю…
        Трубка молчала.
        - Никто и никогда, кроме тебя, - продолжал Максим, окрыленный этим молчанием, - не мог разбудить во мне такие чувства, такую силу, такую нежность! С тобой я стал другим - я вдруг понял, что умею любить. Дороже этого чувства нет ничего на свете. Любовь - самое главное в жизни…
        - Ты гад, Танкован, - всхлипнула Светка. - Ты…
        - А теперь положи трубку, - перебил тот. - Подумай над тем, что я тебе сказал, и если вдруг почувствуешь, что мои слова нашли отклик в твоем сердце, - приезжай через полтора часа к Грибоедовскому загсу.
        - Куда?!
        - Я буду ждать тебя. - Максим едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. - Даже если ты не придешь, я все равно буду ждать. Буду стоять у входа с подарком, с цветами и… ждать. - Он театрально вздохнул, как если бы дочитал вслух историю с печальным концом, и неожиданно добавил игривым тоном: - Паспорт не забудь!
        Резонно рассудив, что на работе до завтрашнего полудня ему делать нечего, Танкован выключил компьютер, подхватил на плечо игрушечного тезку и, подмигнув через стекло неутомимой труженице Соне Банштык, прокричал:
        - Я проверил! Лиснянская обожает головоломки! Того, кто их подкидывает, ждет повышение! - И вышел вон.
        На улице бушевала листва, звонко переругивались трамваи, рычали задыхающиеся грузовики. Уходящее лето щедро сыпало золотые монеты на тротуары, крыши домов и пыльные стекла деловито шуршащих по мостовой авто. Возле входа в метро пахло чебуреками, сладкими духами и типографской краской. У пивного ларька толпились мятые мужички.
        Денек выдался солнечным и теплым.
        Примерно так же по-летнему светло и легко было на душе у Максима. Три проблемы, три задачи решены с математической точностью, три совершенно разные по характеру, возрасту и социальному статусу женщины лежат на лопатках, одураченные и побежденные. Мало того, все три победы, словно цыганки, сулят ему восхитительные перспективы в быту, в карьере и в любви.
        Единственная проблема под названием «Корж» пока еще не решена, но кажется, Максим знает, с чего начать. И опять, в очередной раз, ему поможет женщина. Подлый и тупой сыроярский мент думает, что неуязвим, что на него нет управы, и ой как ошибается! Корж получит второй удар с той же стороны, с какой получил в свое время первый.
        Танкован купил в ларьке скромный букет цветов и юркнул в метро.
        Девушки улыбались ему, когда он, устроившись в вагоне, ехал, фамильярно обняв игрушечного двойника с эспаньолкой и в черной футболке с надписью «Maxim». Танкован улыбался им в ответ. Он улыбался всему миру, как победитель, как человек, который знает, чего хочет в жизни, и добивается всего своим умом, своим обаянием и несомненным упорством.
        Сунув руку в карман, он обнаружил маленький круглый значок, подаренный ему вчера здесь же, в метро, глупым поляком. «Бог любит тебя!» - вспомнил Максим и ухмыльнулся.
        - Конечно, любит, - пробормотал он, вертя в пальцах желтый кружок. - А от дураков и неудачников - отворачивается.
        Он в сотый раз подтвердил собственную правоту: как только теряешь ум, способность анализировать и просчитывать - теряешь и Бога. Женщины, обведенные им вокруг пальца, начиная с Марго и заканчивая Светкой-пустышкой, допустили главную ошибку - доверились сердцу. И в результате лишились Бога. Удача отвернулась от них, потому что Бог, как известно любому здравомыслящему человеку, не в сердце, а в голове!
        И Максим прицепил значок на футболку своему бессловесному, тряпичному двойнику.
«Пещера неожиданностей» не заставила себя ждать. Она примчалась к Дворцу бракосочетаний раньше Танкована и, завидев его издали, бросилась навстречу. На ней была модный белоснежный топ с глубоким вырезом, подчеркивающий достоинства и без того аппетитной фигурки, и белые же брюки с широким лакированным поясом.
        - Скажи… Ты серьезно?.. Ты все обдумал?..
        - Я ни о чем не думал, - признался он, улыбаясь. - Я просто хочу быть с тобой всю жизнь.
        - Не думал? - удивилась Светка. - Не просчитывал? Не умножал и не делил? - Она тряхнула копной пшеничных волос, как всегда не убранных ни заколкой, ни обручем и небрежно спадающих на лоб, шею и плечи. - Это так не похоже на тебя, Максик.
        - Верно, - согласился тот. - Как и мои чувства к тебе не похожи на обычную похоть или тривиальное влечение. Это ведь и называется любовью, Светка. Любовь - это когда все не так, как всегда.
        Она часто заморгала и, пряча улыбкой слезы, кивнула на куклу:
        - А это еще кто?
        - Это - Максим Танкован! - объявил он, протягивая девушке двойника. - Я заказал его для тебя в специальном магазине. Мне очень хотелось, чтобы если не я, то хотя бы кто-то похожий на меня всегда был рядом с тобой.
        - Зачем же мне кто-то похожий, если есть ты? - Светка взяла его за руку.
        - Я не был уверен, что выживу после аварии, - вздохнул Максим. - И уж тем более не был уверен, что ты примешь мое предложение, сможешь понять меня и простить.
        - Какое предложение? - Девушка лукаво прищурилась.
        Танкован кашлянул в кулак, огляделся по сторонам и вдруг, припав на одно колено, протянул ей цветы:
        - Будь моей женой, Светик! Будь со мной всегда - в печали и в радости - до самых последних дней! Ты согласна? - Он умоляюще смотрел на нее снизу вверх. - Скажи, ты согласна?
        - Да! - Девушка больше не скрывала счастливых слез. - Да! Да! Да!
        Прохожие улыбались им, и эти улыбки были искренними и теплыми…
…За мотоциклом Танкован отправился без четверти пять. В кармане у него лежала бумажка с печатью загса, в которой значилась дата будущего бракосочетания - 18 октября 2008 года.
        - Это будет самый счастливый день в моей жизни, - призналась Светка, когда они вышли на улицу из душного помещения, где провели почти два часа.
        - Мой - тоже. - Максим мечтательно возвел глаза к небу. - Самый счастливый и самый светлый.
        Девушка игриво пихнула его локтем.
        - А ты разве не пригласишь меня куда-нибудь отметить нашу помолвку? - Она цокнула языком. - В кафе или в суши-бар…
        - Непременно, дорогая, - натянуто улыбнулся он. - И не в кафе, а в один из лучших ресторанов Москвы.
        - Правда? - восторженно взвизгнула Светка.

«И эта туда же, - раздраженно подумал Максим. - Ах, правда? Ах, правда?»
        - Разумеется, - подтвердил он. - Но не сегодня, а завтра вечером.
        - Почему - завтра? - Девушка надула губки.
        - Сегодня я получаю из ремонта мотоцикл и отмечаю с коллегами новую должность.
        - Ты пошел на повышение? - Девушка коснулась щекой его щеки.
        - А ты разве сомневалась в моих способностях? - хмыкнул Максим. - Ум плюс трудолюбие равняется карьера.
        - Но ты хотя бы останешься у меня сегодня на ночь? - прошептала она.
        - Говорю же: завтра. - Он увидел, как у Светки обиженно дрогнули губы, и поспешно добавил: - Я заеду за тобой ровно в семь, мы поужинаем в ресторане, а потом отправимся к тебе…
        - Может, к тебе?.. - неуверенно предложила она. - В общаге все же не так романтично.
        - У меня беспокойный сосед по квартире, - нахмурился Танкован. - Нет покоя ни днем, ни ночью.

«А было бы забавно заявиться с этой глупышкой к Михеевой! - мысленно хохотнул он. - Настоящая шведская семья! Самец и две дуры!»
        - Значит, завтра в семь? - спросила Светка.
        - Точно!
        - Я буду ждать, любимый.
        - До встречи, родная, - и он легонько втолкнул ее в метро. Вместе с увядшим букетом и большой жизнерадостной куклой в черной футболке и синих джинсах.
        - Ну что же, господа, - обращаясь к воображаемой аудитории, пробормотал Максим, когда белоснежная фигурка растворилась в толпе. - Остается Корж. Из всех противников он - самый опасный. Однако он уязвим для удара, потому что влюблен. Следовательно, самый точный и самый болезненный удар может нанести ему только тот, в кого он влюблен. Это просто, господа…
        В шесть часов, прежде чем стартовать из Марьино на отремонтированном и ставшем резвее прежнего мотоцикле, он вынул из кармана мобильник и отыскал номер, который не набирал ни разу с тех пор, как зачем-то внес его в записную книжку.

15
        Как часто Маргарита представляла себе момент, когда услышит этот голос! Десятки, может быть, даже сотни раз она рисовала в воображении, как восторженно ахнет или испуганно вздрогнет, как расплачется или закричит от радости, как защебечет всякую ерунду про здоровье и успехи или спокойно поведает про боль одиночества и тягость разлуки, а теперь, услышав его в трубке, ошеломленно молчала.
        Ее ночное дежурство только началось. Женечка как ни в чем не бывало рассказала ей свежие новости и пару анекдотов в придачу, передала дела, заполнила журнал, аккуратно вложив в него стопку процедурных листов, и попрощалась до утра. Врач Евгений Игоревич, сухо поздоровавшись, скрылся у себя в кабинете, а молодой ординатор по фамилии Сагайдак вручил ей назначения для новых больных и ушел домой. Она осталась одна за столом в свете включенной настольной лампы, среди стопок бумаг, папок и медицинских карт, растерянная и оглушенная тишиной.
        Весь долгий сегодняшний день Маргарита была сама не своя. Зловещий бородатый лик за окном преследовал ее неотступно. Она почти не сомневалась, что рисунок на двери и таинственный ночной гость - звенья одной цепи, но ума не могла приложить, кому и зачем понадобилось ее пугать. Она ничего не сказала матери и (теперь уже - разумеется!) не позвонила Коржу. Это ее тайна и только ей предназначенное испытание. Испытание страхом, экзамен на выдержку, тест на взрослость. Она рассудила так: у любой задачи бывает решение, а тайное непременно становится явным. Если для чего-то вокруг нее плетется таинственный и жуткий клубок, она скоро узнает - для чего. Ее совесть чиста, и она не боится зла.
        С тяжелым сердцем Маргарита оставляла сына, собираясь на дежурство. Против обыкновения она попросила мать ночевать вместе с ним в его комнате или позволить ему спать у нее.
        - Что за страхи? - возмутилась Нонна Карловна.
        - Предчувствие какое-то… - пожала плечами Маргарита. - Сама не знаю, что со мной.
        Тревога не покидала ее и по дороге на работу, и в самой больнице.
        - Глупости! - отрезала Женька, услышав жалобы подруги. - Ты просто измучена и подавлена событиями последних дней. Это пройдет, поверь мне. Знаешь что? - Медсестра подмигнула. - Хлебни-ка ты водочки! Верно говорю: опрокинь стаканчик прямо сейчас. Вот увидишь: ночь пролетит спокойно и тихо.
        Маргарита не последовала дельному совету неунывающей сменщицы и теперь, таращась на дисплей телефона с мерцающими цифрами московского номера, жалела об этом.
«Опрокинув стаканчик», она наверняка бы не онемела как дура, услышав голос того, о ком думала ежедневно.
        - Почему не отвечаешь, Марго? - повторила трубка. - Может, мне перезвонить позже?
        - Здравствуй, Максим, - пролепетала она.
        - У тебя что-то со связью? - осведомился тот. - Ни черта не было слышно.
        Ей бы соврать, но она не умела этого делать даже в мелочах.
        - Со связью в порядке. Я просто… растерялась.
        - Ты не рада мне? - спросил Танкован.
        Маргарита почувствовала, что ему не безразлично, что она ответит.
        - Рада… Я… очень рада, Максим…
        - Я постоянно думаю о тебе, - после секундной паузы произнес тот. - Особенно почему-то в последнее время.
        - Правда?..
        В трубке что-то стукнуло, словно ею ударили об колено.
        - Алло? - встревожилась Маргарита. - Ты меня слышишь?
        - Как твои дела?
        Тысячу раз она отвечала на этот вопрос в своих фантазиях. Рассказывала про работу, про своих больных, про уколы и клизмы… Хвасталась успехами Антошки, сетовала на плохое здоровье мамы… Говорила даже, что читала Коэльо, несмотря на то, что это модно и он ей действительно понравился… А потом вдруг признавалась, что очень скучает, что ей одиноко и тяжело в этом жестоком мире.
        - Нормально, - вздохнула она. - Все в порядке…
        Маргарита мысленно ругала себя за растерянность и смущение, проклинала свою дурацкую манеру недоговаривать и надеяться, что собеседник все поймет и без слов.
        Танкован не понял. Или не захотел понять. Его удовлетворил короткий ответ, и он не спросил больше ни про работу, ни про Антошку, ни про маму, ни про то, каково ей самой приходится в этом жестоком мире.
        - Рад за тебя, - сказал он. - Очень рад.
        Наступила неловкая пауза.
        Маргарита силилась придумать, что еще добавить, но в голову как назло ничего не лезло.
        - Ты одна? - вдруг спросил Максим.
        - Что? - Она вздрогнула и машинально огляделась по сторонам. - Я заступила на ночное дежурство, и в отделении сейчас никого нет, кроме больных.
        - Я имею в виду, у тебя есть кто-то? - сухо уточнил он.
        - Н-нет. - Маргарита почувствовала, что сейчас расплачется. - У меня никого нет.
        - Понятно, - с явным облегчением вздохнул Танкован. - А я боялся, что ты забыла меня. Глупо, правда?
        - Совсем не глупо, - поспешно возразила она и тут же спохватилась: - В смысле, не глупо, что боялся… То есть я хочу сказать, бояться не глупо, а глупо думать, что забыла… - Она совсем стушевалась.
        - Я собирался приехать к тебе Марго. - Его тон изменился, как будто он перешел непосредственно к теме своего звонка. - Приехать насовсем.
        Она открыла рот и не нашлась что ответить.
        - Насовсем, - твердо повторил Максим. - Разумеется, я не был уверен, что ты сможешь простить меня или хотя бы выслушать… Я решил так: приеду, брошусь ей в ноги, покаюсь и, если она меня примет обратно, буду самым счастливым человеком на свете! А если нет… Ну что ж… Сам во всем виноват.
        Телефон задрожал в руке Маргариты. Сердце колотилось так сильно, что даже заглушало голос в трубке. Она почувствовала, что у нее деревенеют пальцы и немеет и без того не слишком подвижный язык.
        - Молчишь? - продолжал Танкован. - И на том спасибо. Я знаю, каких слов заслуживаю…
        - Ты сказал, - вдруг очнулась она, - что собирался приехать. Что же тебе помешало?
        - Не что, а кто, - мрачно поправил Максим. - Мне не очень приятно об этом говорить. - Он откашлялся и закончил жизнерадостно: - Ну да Бог ему судья! А я все равно приеду к тебе. Не сейчас, так позже.
        - Ты о ком говоришь? - тревожно спросила Маргарита. - Кто изменил твое намерение приехать?
        - Корж, - неохотно признался он. - Наш общий знакомый перешел все границы!
        - Сашка? - Она потерла ладонью лоб. - Ты считаешь, что он?..
        - Его где-то можно понять, - перебил Максим. - Уязвленное самолюбие, оскорбленная честь. Наконец, просто мужские амбиции. - Голос в трубке вдруг сделался стальным. - Но всему есть предел, Марго. Существует грань, за которую непозволительно заходить даже очень мстительному человеку. Стоит ее перешагнуть, и можно самому стать преступником, негодяем, еще большим мерзавцем, чем твой обидчик.
        - Что он сделал? - пролепетала Маргарита.
        - Он прислал в Москву отморозка, чтобы кастрировать меня! - прорычал Танкован.
        Она ахнула и зажмурилась.

«Знаешь, что было бы в высшей степени справедливо? - прозвучал где-то совсем близко хриплый Сашкин голос. - Кастрировать этого дон жуана хренова! Оттяпать ему кочерыжку и скормить псам! Ходил бы, мразь, толстый, потный и тоненьким голоском взывал к состраданию! Вот ты бы, Марго, приняла его без яиц? Говори честно: приняла бы?»
        - Не может быть, - ошеломленно прошептала Маргарита, - чтобы он решился… всерьез…
        - Еще как всерьез! - подхватил Максим. - Корж прислал ко мне бородатого ублюдка в штормовке и с опасной бритвой в руках, который чудом обознался и оскопил не меня, а моего друга Руслана Кушева.
        - Бородатого ублюдка… - еле слышно повторила она.
        Перед глазами возникла бычья фигура, седая косматая голова и зловещий оскал страшного человека в окне.
        - У него хватило наглости передать мне привет из Сырого Яра, - с горечью продолжал Танкован. - И оставить глупый издевательский рисунок.
        - К-какой рисунок?
        - Да неважно! - Он не скрывал раздражения. - Этот подонок сделал калекой моего друга, понимаешь? А хотел изувечить меня!
        - Что было на рисунке? - упавшим голосом спросила Маргарита. - Пес?
        Максим удивленно хмыкнул:
        - Да. Откуда ты знаешь?.. Черный зубастый пес… А что, это имеет какой-то смысл?
        - Наверно, имеет, - тихо ответила она и, секунду помолчав, неуверенно предположила: - Может быть, это все же не Корж?
        - Вот как? - воскликнул Танкован. - Ты не хочешь верить в очевидное? Покрываешь старого друга? - Он поднес трубку к самым губам, отчего в ушах у Маргариты зазвенело: - Это Корж, Марго! Во всем Сыром Яру - да и нигде в мире - больше нет человека, мечтающего отомстить мне за тебя, да еще таким диким способом!
        - Наверно, ты прав… - Она запустила в волосы пятерню и в отчаянии сжала пальцы. - Как это больно признавать! Сашка - негодяй… Даже больше - преступник!.. А ты… Ты теперь не вернешься из-за него?
        - Сама понимаешь, - вздохнул Максим. - Я не могу этого сделать, пока надо мной нависает жуткая опасность. Но я обязательно приеду к тебе, когда все закончится и этот сумасшедший окажется в тюрьме или в психушке. Я вернусь, милая. Непременно вернусь!.. - И он нажал «отбой».
        Маргарита уронила руки. Конец разговору, конец связи, конец смелым надеждам и сладким мечтам. Ее любимый хочет вернуться к ней (свершилось то, чего она так страстно желала!), но… не вернется. По крайней мере, в обозримом будущем. И всему виной - человек, которого она считала своим другом, своей надежной защитой и опорой. Ослепленный ненавистью, опьяненный вседозволенностью, движимый единственным желанием отомстить, взять реванш, он разрушил ее счастье, которое, оказывается, было совсем близко. Где найти силы, чтобы не впасть в отчаяние? Небо не слышит ее. Небо молчит…
        В отделении висела тревожная тишина, нарушаемая лишь постукиванием электронных часов на стене. Лампа лила желтый неровный свет на раскрытую страницу дежурного журнала и стопки исписанных бумаг. Тонкая металлическая подставка, еще недавно державшая ее семейную фотографию в рамке, теперь, сдвинутая на край стола, торчала подобием крохотного надгробного креста.
        Маргарита смотрела на нее и чувствовала, как в душе поднимается что-то незнакомое, что-то страшное, доселе неиспытанное. Она и думать не могла, что когда-нибудь сможет кого-то ненавидеть, тем более Сашку. На глаза навернулись слезы. Ей стало плохо от одной мысли, что ее друг стал ей по-настоящему противен, омерзителен, что она желает ему зла.
        Она гнала от себя это чувство, но оно не уходило, а напротив, становилось все более ярким, глубоким, почти осязаемым. Оно холодило грудь и сжимало сердце, оно наполняло душу сладким ядом. Словно кто-то невидимый, лукавый, злой и сильный нашептывал на ухо страшные, жуткие и в то же время приносящие облегчение и даже удовольствие слова: «Если бы Корж лежал сейчас в ПИТе… Если бы он был беспомощным, недвижимым… Если бы единственным источником жизни для него была эндотрахиальная трубка, подключенная к аппарату искусственного дыхания!..» Маргарита зажмурилась.
        - Нет! - закричала она невидимому собеседнику. - Замолчи! Замолчи сейчас же!
        Но тот продолжал с усмешкой: «Если бы ты знала, что твое счастье, твое будущее зависит только от серого электрического шнура, свернутого под тумбой…»
        - Нет! - Она разрыдалась, закрыв руками лицо. - Нет!

«Врешь, - голосом, похожим на голос врача Журналова, ласково увещевал искуситель. - Врешь, девочка… Будь у тебя выбор, ты бы не сплоховала…»
        Слезы текли ручьями по лицу, и она не успевала вытирать их ладонями.
        - Я могу вам чем-то помочь? - участливо прозвучало над головой, и Маргарита вздрогнула. Это был другой голос, совсем не похожий на тот, что рисовал ей сейчас страшные картины, провоцировал и дразнил.
        Она испуганно открыла глаза и оторопело уставилась на бородатого великана с перебинтованной головой и заклеенным пластырем носом.
        - Может быть, принести вам водички? - осведомился тот. - Или позвать доктора?
        - Антиох! - прошептала Маргарита. - Что ты здесь делаешь?
        - Я? - Он поднял локти и удивленно осмотрел свою больничную пижаму, словно намереваясь отыскать в ней ответ. - Я здесь… болею.
        - Ах, да! - Она нахмурилась, вспомнив, как на ее глазах избивали этого бородатого чудака, а Сашка Корж не только не остановил расправу, но даже, кажется, был доволен ею. - Как ты себя чувствуешь?
        Антиох пожал плечами.
        - Я всегда чувствую себя превосходно. - Он наклонился над столом и доверительно сообщил: - Мне в больничке нравится. Здесь вкусная еда и очень мягкие подушки.
        Маргарита улыбнулась сквозь слезы.
        - Не много же тебе требуется для счастья.
        Бородач покачал перебинтованной головой.
        - А для счастья всегда требуется не так уж много, - серьезно сказал он. - Бывает, достаточно одного слова.
        - Для того чтобы сделать несчастным, тоже иногда достаточно слова, - горько усмехнулась медсестра.
        - Вы чувствуете себя несчастной? - осведомился Антиох. - Могу я для вас что-нибудь сделать?
        - Что именно? Позвать доктора? - Она опять улыбнулась. - Или принести стакан воды? Вряд ли я сразу же стану счастливой. Мне для этого нужно больше, чем тебе. К сожалению…
        - Воды я тоже могу принести, - согласился бородач. - Но думаю, что мне под силу и большее. Я мог бы, наверно, помочь вам не впасть в отчаяние или уныние. Предостеречь от беды…
        - О как! - шутливо удивилась Маргарита. - Куда подевался твой фатализм? Где твоя уверенность в том, что чему быть - того не миновать?
        Антиох почесал бороду.
        - Это другое. - Он задумчиво прищурился. - Я же не сказал, что собираюсь изменить вашу жизнь. Я просто хочу помочь вам… постараться услышать небо.
        - Ты же сам говорил, что человеку этого не дано! - воскликнула она.
        - Но вы же не согласились со мной. - Бородач лукаво улыбнулся. - Вот и мне последнее время все чаще кажется, что я не прав, - признался он. - Я вдруг задумался - а что, если мы просто глухи? Что, если не умеем слышать? Значит, нам нужно научиться этому.
        - А как можно научиться слышать? - Маргарита скривила губы. - Я тоже в последнее время думаю о том, что неправа, думаю, что если небо молчит, значит, оно ждет от нас поступка.
        - Какого поступка? - полюбопытствовал Антиох.
        - Решительного. Способного изменить нашу жизнь или жизнь другого человека к лучшему.
        - Все в руках Божьих, - напомнил он.
        - Верно, - кивнула Маргарита. - Значит, и мы, и наши поступки - в Его руках! Значит, отчаявшись услышать подсказку, мы должны сами решить, как изменить судьбу! - Ее щеки горели. - Наказать негодяя или помочь доброму человеку!
        - Вы опять заговорили о справедливости, - печально заметил Антиох. - Меня пугает яростный блеск в ваших глазах. Разве у вас не было трагичных примеров судьбы бунтарей?

«Твой отец просил Бога о помощи, - вспомнила Маргарита слова матери, - но Тот оказался глух к его мольбам. И тогда он отчаялся что-то выпрашивать. Если небо тебе не помощник, значит, все только в твоих руках».
        - Я не знаю. - Она замялась.
        - Что с вами? - тихо спросил бородач. - Почему вы перестали верить в то, во что верили еще вчера?
        - Я не знаю, - повторила Маргарита и вздохнула. - Может быть, просто устала ждать… - Она спрятала лицо в ладонях, некоторое время молчала и вдруг, что-то вспомнив, вскинула голову: - А от какой беды ты собирался меня предостеречь?
        - От ненависти, - спокойно ответил Антиох. - Это самая большая беда, которая может случиться с человеком.
        Она внимательно посмотрела ему в глаза и вдруг усмехнулась нарочито небрежно:
        - Вот если бы ты назвал мне имя убийцы, то, возможно, предупредил бы очередную беду.
        Бородач, кряхтя, уселся на диванчик под часами и поморщился:
        - Голова еще немного кружится и ребрышки побаливают. Вы не против, если я посижу?
        - Вообще-то тебе давно пора в палату, - сказала Маргарита. - А мне нужно разобрать медицинские карты и проверить назначения. К тому же ты еще слаб. Так что лучше поговорить утром.
        - Если я назову вам имя, - сказал Антиох, пропустив мимо ушей последнее замечание, - то вмешаюсь в ход событий, не мною определенных. А это скверно. Но что еще хуже, я могу поселить в вашей душе ненависть, злобу, жажду мести, желание вершить справедливость.
        - С чего ты обо мне так заботишься? - ехидно спросила она. - Так печешься о моей душе…
        Бородач погладил ручищами колени и без тени иронии ответил:
        - Потому что вы - хороший человек. Добрый, искренний и открытый. - Он шмыгнул носом. - А еще для вас сердце важнее разума, а душа - плоти. И вы - та, кто понимает, что слово есть душа.
        Где-то, в одной из палат, раздался дружный хохот, но тут же стих.
        - А еще, - продолжал он ровным голосом, - вы умеете верить. А это, пожалуй, самое главное в жизни. Вы даже полоумному попрошайке верите, что тот и впрямь разговаривал с мертвым и узнал от него имя убийцы.
        - Но ты же не выдумал это? - осторожно спросила медсестра. - Правда?
        Антиох вытянул ноги и с интересом воззрился на больничные тапочки, словно видел их впервые в жизни.
        - Очень важно, - произнес он, сопя, - чтобы вы продолжали верить. Людям, себе, голосу сердца и, конечно, в Бога. Чтобы не утратили эту способность из-за предательства близких, обмана друзей и из-за того, что небо молчит.
        - Я постараюсь, - тихо сказала Маргарита. - Но мне иногда кажется, что сил больше нет, что я опустошена, раздавлена, мертва и никогда уже не воскресну.
        Антиох погладил бороду.
        - Знаете, - сказал он, пошевелив ногами, чтобы лучше рассмотреть тапочки. - В нашем храме, внизу, напротив трапезной, есть комната, полная книг. Я там частенько засиживался. И вот в одной хорошей книжке прочитал про девушку, которую, как и вас, звали Маргаритой. Точнее, на немецкий манер - Гретхен. Вы чем-то с ней очень похожи. Она, как и вы, была мила, добра и чуточку наивна. Как и вы, верила людям, словам и сердцу. И конечно, верила в Бога. Всей душой. Она находила красоту в самых простых вещах. Все ее пространство было - от дома до собора. - Антиох вдруг подобрал ноги и поднял голову. - И вот однажды она полюбила доктора. Всем сердцем, потому что иначе не умела. Она отдала ему жизнь, а он погубил ее. Этот доктор был умным, красивым, успешным… негодяем.
        - Доктора звали Фауст, верно? - улыбнулась Маргарита. - Я тоже читала эту книгу.
        - Он погубил ее, - повторил бородач. - Поселил в ее душе скверну, и Гретхен стала преступницей.
        - Насколько я помню, Господь оправдал ее, - возразила Маргарита. - За любовь.
        - Она стала убийцей, - упрямо мотнул головой Антиох. - А доктор обманул ее и предал.
        - Зачем ты мне это рассказываешь? - нахмурилась медсестра.
        Он медленно и тяжело поднялся с дивана и, обернувшись, взглянул на часы.
        - Ух! Засиделся я с вами. Пора в палату. Соседи опять хватятся, что меня нет.
        - Зачем ты мне рассказал про погубленную Маргариту? - повторила она, повысив голос.
        - Не знаю. - Бородач простодушно пожал плечами. - Просто вы с ней очень похожи. Даром что тезки…
        Он виновато улыбнулся и, тяжело вздохнув, побрел прочь. Маргарита провожала взглядом его грузную фигуру, пока она не исчезла из виду, слышала, как, удаляясь, становились все тише его шаркающие шаги, как хлопнула где-то в дальнем конце коридора дверь восьмой палаты.
        На отделение терапии вновь упала оглушительная тишина.
        Маргарита встала, заварила себе чай в розовой кружке, потом, размешав сахар, аккуратно вытерла салфеткой ложечку, отжала использованный чайный пакетик и выбросила его в мусорное ведро.
        На душе было мерзко. Она сама не знала, чего ей хочется больше: плакать, кричать или сидеть неподвижно, уставившись в одну точку. Дежурную медсестру ждала куча бумажной работы, но сейчас явно было не до нее. Впрочем, Маргарите хотелось прояснить одну деталь, найти ответ на интересный вопрос, который занимал ее вот уже несколько дней. Сейчас явно был подходящий случай для этого.
        Она склонилась над столом, отставив в сторону кружку, и принялась перебирать стопку медицинских карт.
        Почти сразу она нашла то, что искала. Вынув пухлую сброшюрованную книжицу, надписанную крупным каллиграфическим почерком, Маргарита открыла от удивления рот и машинально села на стул. Графа ФИО в карте больного, которую она держала в руках, содержала единственное слово: «Антиох». Графа «Дата рождения» вообще пустовала, а в пункте «Род занятий» значилось «земледелец».
        - Издевательство какое-то, - пробормотала Маргарита и принялась торопливо листать страницы, пестрящие диагнозами: «Обморожение конечностей», «Кишечная инфекция»,
«Пневмония», «Острое пищевое отравление». Последняя запись была сделана рукой врача Журналова. Евгений Игоревич констатировал у больного по имени Антиох сотрясение головного мозга, многочисленные ушибы и оссифицирующую гематому коленного сустава.
        - Странно, - хмыкнула медсестра. - Не карта, а сплошное недоразумение.
        Действительно, она впервые сталкивалась с медицинским документом, больше похожим на анекдот: пациент не имел ни паспортных данных, ни номера страхового полиса - ничего, кроме лаконичных диагнозов, с последним из которых, кстати, ему вообще нечего было делать в терапевтическом отделении.
        Почему Антиоха определили не в травматологию и не в неврологию, а сюда - оставалось загадкой, не меньшей, чем его анкета. Впрочем, не меньшей, чем он сам.
        Прихватив карту, Маргарита отправилась к Журналову. Дежурный врач весь вечер не казал носа из своей кельи. Вероятно, коротал время наедине с бутылкой.
        Остановившись перед кабинетом, она постучала в дверь и прислушалась. В комнате работал телевизор. По одному из каналов транслировался футбольный матч, и до медсестры доносились возбужденные возгласы болельщиков. Врач не отвечал. Наверное, заснул перед телеэкраном. Она постучала сильнее и позвала:
        - Евгений Игоревич! Откройте, пожалуйста!
        Через некоторое время Журналов наконец распахнул дверь и неприязненно уставился на Маргариту.
        - Тебе чего? - Маленькие красные глазки презрительно прищурились. - Секса? Поздно, голубушка! И не проси!
        - Я… - начала она, но дверь шумно захлопнулась.
        На пустом баке, в котором обычно развозили ужин, а теперь почему-то оставленном в коридоре и придвинутом к стене, звякнула крышка.
        - Мы с вами на дежурстве! - возмущенно напомнила Маргарита и с силой подергала дверную ручку. - Извольте открыть!
        Журналов снова возник на пороге. На этот раз - с ухмылкой на лице. Он был без халата, в бежевой мятой рубашке и широких полотняных брюках на помочах.
        - Тебя не поймешь, красавица. - Доктор большими пальцами оттянул подтяжки и смачно хлопнул ими по обвислому брюху. - То ты гонишь меня спать, чтобы я не мешал тебе гробить больных, то настойчиво требуешь общества. - Он подмигнул. - Тебе подельник нужен или сексуальный партнер?
        - Мне нужен врач-терапевт Журналов Е.И., - отчеканила Маргарита.
        - То, что тебе нужен хороший врач, - давно не секрет, - оскалился тот. - На что жалуемся?
        - На безответственность и халатность некоторых работников.
        - Ты, разумеется, себя имеешь в виду? - весело уточнил Журналов. - Подтверждаю диагноз. Но к сожалению, дорогая, традиционная медицина здесь бессильна.
        - Если бы вы не напились в тот злосчастный вечер, - сказала она, едва сдерживая ярость, - то Струковский был бы жив! Вы виноваты в его смерти!
        - Ась? - Врач шутовски наклонился к ней, подставляя ухо. - Кто виноват? - Он выпрямился и скорчил презрительную гримасу: - Может быть, это я заперся в процедурной, возвращая на место ворованный эфедрин, и прозевал сигнал тревоги? Может быть, это меня все коллеги вокруг считают неудачником и глупцом? Может, это я не в состоянии совладать не только со сложной аппаратурой, но даже с дверным замком? - Он оскалился. - Наконец, может быть, это я случайно отключил аппарат искусственного дыхания по причине вопиющего непрофессионализма?
        - Может быть, и вы, - спокойно кивнула Маргарита, удивляясь собственной смелости. - Но совсем не случайно…
        - Что? - Улыбка сползла с его лица. - Ты совсем обнаглела, девочка? Может быть, окончательно тронулась рассудком вследствие сексуальной неудовлетворенности?
        - А с Битюцким кто расправился? - Ее несло. Она чувствовала восторг отчаяния. - Старик оказался невольным свидетелем убийства и поплатился за это?
        Журналов затрясся от злости.
        - Попридержи язык, ненормальная! - прохрипел он. - Твое место в психушке, а не в терапии! Большая ошибка - держать тебя здесь!
        - Антиоха здесь тоже держат по ошибке? - Маргарита сунула врачу под нос медицинскую карту. - С гематомой и сотрясением мозга?
        Журналов, казалось, даже не понял, о ком речь.
        - Анти-чего? - пробормотал он, сбитый с толку напором и решительностью обычно такой тихой и вежливой медсестры.
        - Антиоха, - ледяным голосом повторила та. - Пациента без фамилии и без возраста.
        Врач неуверенно принял из ее рук медицинскую карту, полистал и вдруг опять взорвался:
        - Этот псих сам попросился в терапию! Говорил, что у него здесь неоконченная пьеса для пианино с оркестром! - Он сунул ей обратно книжицу. - А твои приятели-менты, что привезли его в больницу, сказали: «Сделайте, как он просит. Лишь бы не возникал и рта не открывал»!
        Маргарита досадливо закусила губу.
        - Понятно…
        - Что тебе понятно? - взревел Журналов.
        - Обвинение по последнему эпизоду снято, - нахально заявила она, обмахиваясь медицинской картой, как веером. - Но только - по последнему…
        - Какое обвинение?! - Его глаза вылезали из орбит. - Что здесь, черт возьми, вообще происходит?!
        - …а вот с убийством Струковского и, возможно, Битюцкого будем еще разбираться, - закончила медсестра и, развернувшись, зашагала дальше по коридору.
        - Дура! - крикнул ей вслед Журналов. - Истеричка и хамка! Обещаю, ты у меня поплачешь! Горькими слезами!
        Маргарита сама себе удивлялась. Эта неведомо откуда взявшаяся смелость, а может, наглость, была сродни опьянению, короткой эйфории, моменту истины, и оставалось только догадываться, каково будет похмелье. Пока не улетучился восторг, пока не пришло осознание того, что все сделанное и сказанное - просто глупость, бездумная выходка, скверное слово, написанное на доске примерной отличницей, Маргарита распахнула дверь восьмой палаты и крикнула в темноту:
        - Антиох! С утра собирай манатки! После обхода переедешь в неврологию!
        Она сама не могла понять, что с ней, почему страдает и злится одновременно.
«Неоконченная пьеса» настырного бородача - это, конечно, не что иное, как его желание вести с ней душеспасительные беседы! Да кто он такой, в конце концов?! Почему считает себя вправе поучать, наставлять, проводить сомнительные параллели?
«Один умный доктор Фауст» - это, разумеется, намек на Танкована, а вот «Гретхен стала убийцей» - это…
        Маргарита остановилась как вкопанная посреди коридора. Уж не намекает ли Антиох вслед за остальными в этом медицинском учреждении, что она виновата в смерти Струковского и Битюцкого?! Нет, не похоже. Ведь бородач предупреждает ее, а не укоряет.
        Он считает, что она может стать убийцей, если впустит в свою душу ненависть и отчаяние. А ведь она действительно близка к этому как никогда…
        Маргарита тряхнула головой. Злость постепенно улетучивалась, а вместе с ней стала таять бездумная, слепая решимость. Им на смену возвращались растерянность и страх.
        Она добрела до сестринского поста в холле, опустилась на стул и попыталась привести в порядок мысли.
        Звонок Максима - долгожданный и все равно неожиданный - внес смятение в ее чувства, надломил в ней что-то очень хрупкое и равновесное, лишил возможности бороться с унынием и отчаянием. Он прозвучал набатом, тревожным императивом, заставляя ее капитулировать перед чем-то темным и жутким, что, вероятно, до поры до времени гнездилось в сердце, а теперь лезло наружу, ломая преграды, годами возводимые терпением и кротостью. Маргарита впервые и всерьез подумала (пусть и на мгновение), что могла бы убить Сашку Коржа! Не это ли увидел в ее глазах Антиох?
        По коридору пронесся короткий металлический звук, какой обычно издают, смыкаясь, двери служебного лифта. Маргарита подняла голову и настороженно прислушалась. Неужели из хирургии привезли в ПИТ нового больного? Но тогда почему ее никто не предупредил и не позвал? Телефоны молчат, и во всем отделении висит гулкая, тревожная тишина.
        Она замерла, напрягая слух, а потом, вздохнув, опустила плечи: показалось… И опять замерла: где-то совсем рядом скрипнул железный засов, и из коридора потянуло то ли уксусной эссенцией, то ли аммиаком. Еще через мгновение под потолком хлопнуло так, что Маргарита подскочила на месте, и тут же погас свет.
        Липкий, холодный страх сковал все тело. Вцепившись руками в край стола и не смея пошевелиться, она таращилась в темноту. Погасло электронное табло настенных часов и в аквариуме смолкло журчание - отключился аппарат подачи воздуха.

«Совсем, как в ПИТе», - пришло ей на ум, и от этой странной аналогии стало еще жутче.
        Утонувшее в мертвой тишине, вдобавок еще и обесточенное помещение теперь было похоже на склеп. Маргарите даже почудилось, будто из-под дверей тянет могильной сыростью.
        Если бы сейчас в палате интенсивной терапии находился пациент, подключенный к системе жизнеобеспечения, то сработал бы генератор в щитовом отсеке, обеспечивающий подачу бесперебойного питания в ПИТ и две операционные наверху.
        Но палата пустовала, и генератор молчал.
        Маргарита пару минут сидела неподвижно, надеясь, что врач Журналов, лишившись футбола, выйдет из своего кабинета и отправится устранять неполадку. Но коридор безмолвствовал.
        Пытаясь успокоить бешеный пульс, она сделала несколько глубоких вдохов и, нащупав на столе кружку, поднесла ее к дрожащим губам. Глоток остывшего чая придал ей сил и позволил собраться с мыслями. Конечно, ничего страшного не произошло. Кто-то из больных, решив втихаря почифирить, воспользовался самодельным нагревателем, и в результате замыкания выбило пробки. Она даже знает, кто именно. Низкорослый крепыш из второй палаты с золотыми зубами и похабными татуировками на предплечьях! Он уже пытался однажды прямо в палате заварить в армейской кружке сразу полпачки байхового чая. Зелье тогда у него отобрали, пригрозив немедленной выпиской и дисциплинарной ответственностью. А сейчас, похоже, нарушитель опять взялся за свое.
        Маргарита медленно поднялась из-за стола и, стараясь не споткнуться о задранные местами куски линолеума, направилась в коридор, вытянув перед собой руки на манер слепого, переходящего улицу. Нагнувшись, она нащупала край банкетки, повернула направо, выпрямившись, легонько ткнулась пальцами в зеркало, обошла стоящее под ним кресло, и двинулась вперед, касаясь ладонью стены и отсчитывая двери.
        Кабинет старшей медсестры… ординаторская… раздевалка младшего персонала… вторая палата… четвертая… шестая… Она вскрикнула, наткнувшись на каталку, и только чудом удержалась на ногах, успев схватиться за бортик. Задетая стеклянная рамка с картиной рухнула со стены на пол и, судя по звуку, разлетелась на мелкие осколки. Стараясь не наступать на битое стекло, Маргарита сделала еще несколько шагов и остановилась перед электрощитом, в котором, как много раз объясняли медсестрам на инструктаже, находились автоматы защиты электропитания и УЗО. Если произошло замыкание и автоматы выбило, нужно просто открыть щит и привести все рычажки в положение «on». Простейшая операция, которую, впрочем, затруднительно производить в кромешной темноте.
        Она поморщилась, досадуя, что не догадалась прихватить с собой Женькину зажигалку из верхнего ящика стола. В ту же секунду неведомая сила сдавила ей ледяными тисками шею, грубо запрокинула голову, больно прижав к лицу что-то мокрое и теплое. В глазах сверкнула фиолетовая вспышка, горло сжалось от сладкой удушливой волны, как от самой первой в жизни сигаретной затяжки, и обжигающий яд хлынул в испуганные легкие. Мозг пронзила холодная тупая игла, но боль тут же стихла, превратившись сначала в горячую и до одури приятную солнечную ванну (будто лежишь на песочном пляже), а потом в водоворот смущения и восторга (будто совершенно голая паришь над городом). Острый, неприятный запах сделался вдруг не таким уж противным, а даже, наоборот, забавным, и Маргарита без страха и удивления узнала в нем хлороформ…
…Они бежали с Максимом, взявшись за руки, по песчаному берегу ослепительной реки, у самой кромки набегающей воды, разбрызгивая ее босыми ногами, молча - не смеясь и не разговаривая друг с другом. Бежали, переполненные отчаянием, страхом, смятением и в то же время надеждой опередить беду, ускользнуть, скрыться от черной стихии, разыгравшейся за их спинами. Грубый ветер рвал в клочья румяные облака, и тревожный солнечный луч, скользящий по белому, как крахмал, песку, спотыкался о хрустальные граненые камни, преломляясь в них и рассыпаясь на мириады огненных искр.
        Маргарита бежала, спиной чувствуя наползающую беду. Она задыхалась, но не от бега, а от ужаса, физически ощущая, как стремительно тают драгоценные секунды, как сокращается расстояние между ловцом и жертвой. Мелькали загорелые лодыжки, ступни тонули в ослепительной белизне холодного берега.
        В какой-то момент Максим выдернул руку из ее ладони и бросился в сторону. Она остановилась, чтобы окликнуть его, но не смогла, обернулась в отчаянии и увидела, что настигающая их черная тень разделилась пополам. Теперь стало две беды. Одна ринулась за Максимом, а вторая продолжила погоню за ней. И Маргарита побежала вперед. Рваные клочья облаков били ее по лицу, забивались в рот, мешая дышать, залепляли глаза. Она старалась не потерять из виду любимого, боясь за него пуще, чем за себя. А беда становилась все ближе. Теперь она нависала прямо над головой. Еще мгновение - и черная тень проглотит Маргариту, уничтожит ее, сотрет в мелкий песок, похожий на тот, что хрустит под ногами и что печально зализывает набегающая речная волна.
        - Ты сама во всем виновата! - сказал голос, который показался ей знакомым. - Здесь тебе самое место. Скоро отправишься следом за бедным Струковским и подлым Битюцким! А я с удовольствием помогу тебе в этом!
        Она закрутила головой, пытаясь понять, кто произнес эти страшные слова, и, оступившись, упала ничком в рыхлый, похожий на снег песок. Мгновенно подтянув к животу колени и перевернувшись на спину, Маргарита в ужасе выставила перед собой руки, защищаясь от зловещей тьмы, навалившейся на нее отовсюду. Она брыкалась и царапала тяжелый воздух ногтями, билась в конвульсиях, отворачивая лицо и отплевываясь от вязкой, удушливой мглы. И та в конце концов отпрянула, отступила, клубясь боками, подбирая за собой рваную черную мантию, и сгинула прочь.
        Маргарита вскочила на ноги и, удивляясь тому, что жива, бросилась искать Максима. Тот уже почти полностью исчез из виду под тяжелой завесой второй беды. Его абрис был едва различим в густой, зловещей тени. Она, не раздумывая, кинулась к нему, нырнула в непроглядный мрак и только тогда, проваливаясь в бездонную бездну, ловя угасающим взглядом растерянный, умирающий вместе с ней солнечный луч, вдруг отчетливо поняла, что это - всамделишный, не придуманный, не из сна и не из сказки - конец…

16
        Проснувшись наутро от жарких, требовательных поцелуев, Максим не сразу сообразил, где находится.
        Ему привиделся странный, жутковатый сон, будто бежит он по белоснежному, пустынному берегу, держа за руку девушку (лица не разобрать, но, кажется, это Светка), а за ними гонится черная, разъяренная стихия. Она наступает на пятки, дышит в затылок, рычит и неистовствует за спиной. Максим прибавляет прыти, но страшная тень не отстает. Девчонка мешает ему бежать. Такое впечатление, что она едва передвигает ноги, не поспевает за ним, вязнет в рыхлом песке. Он тянет ее, тормошит, заставляет двигаться быстрее, но в какой-то момент понимает, что сейчас они сгинут оба, и выдергивает руку. И сразу становится легко. Теперь можно припустить быстрее. А беда, замешкавшись, пожирает девчонку, перемалывает, пережевывает ее в своей отвратительной черной пасти.
        За эти спасительные секунды Максим успевает значительно оторваться от погони и… проснуться.
        Он поморщился и вытер губы тыльной стороной ладони:
        - Какая глупость мне приснилась!..
        - Я люблю тебя, - прошептала ему в самое ухо Татьяна. - Просыпайся скорее, милый.
        Танкован разлепил веки. Тяжелая люстра, увешанная бирюльками от Сваровски, искрилась в тонких лучах раннего солнца, пробивающегося сквозь щели в массивных бархатных шторах.
        - Ты неотразим, - ворковала Михеева. - Ты просто великолепен…

«А ты - ненасытна», - мысленно вздохнул он.
        Кто бы мог предположить, что худые, закомплексованные блондинки бывают такими страстными и неуемными в желаниях?!
        Максим потянулся, хрустнув косточками, и сел в кровати. Спальня еще тонула в полумраке. Огромные, под потолок, раздвижные створки зеркального шкафа отражали разобранную постель со смятой простыней, сползшим на пол одеялом и двумя обнаженными телами: одним - смуглым и жилистым, а другим - белым и хрупким.
        Танкован усмехнулся отражению, поправил растрепанные волосы и, откинувшись, потянулся за бокалом, оставленным вчера вечером на прикроватной тумбочке. Но его на месте не оказалось. Под фигурной лампой с крохотным стеклянным абажуром стояло только блюдце с парой виноградинок и мокрыми веточками лозы.
        - Где мое вино? - нахмурился он.
        - Ты хочешь выпить? - удивилась Михеева. - Прямо с утра?
        - Не выпить, а пригубить, - поправил ее Максим. - Божественный напиток, придающий мужчине сил для утреннего куража.
        - Куражиться будем вместе? - лукаво подмигнула она и прильнула губами к его груди.
        Танкован снова поморщился. После вчерашнего нестерпимо болела голова, а во рту горела пустыня Гоби. Романтический вечер при свечах постепенно перерос в бушующую страстями ночь. Он попытался вспомнить, сколько выпил. Три… нет, кажется, даже четыре бутылки «Шардонне» и еще шампанское… Максим застонал.
        - Что с тобой, милый? - участливо осведомилась блондинка. - Тебе нездоровится?
        - Угу, - подтвердил он. - Если быть точным, мне совсем хреново.
        Она отправилась на кухню и принесла ему стакан воды, таблетку растворимого аспирина и целую упаковку парацетамола.
        - А вино где? - слабым голосом поинтересовался Танкован. - Где мой божественный напиток?
        - Вино по утрам пьют только алкоголики, - назидательно произнесла Михеева. - Прими аспирин и полежи денек в постели. Ты ведь сказал, что на работу сегодня не нужно ехать?
        - Пока не нужно, - подтвердил он и задумался: каким-то будет этот рабочий день?
        - Вот и славно, - улыбнулась адвокатесса. - Однако про себя того же сказать не могу. Через час нужно бежать. - Она присела на кровать и, юркнув руками под одеяло, шаловливо закусила нижнюю губку: - Может быть, провести эти шестьдесят минут с пользой?
        - Сейчас от меня пользы мало, - вздохнул Максим. - Буду ждать, пока подействует парацетамол, а потом приму контрастный душ.
        - Знаешь, - Татьяна легла рядом с ним на живот, подперев кулачками подбородок, - если честно, я сама себя не узнаю. Мне кажется, ты меня заколдовал.

«Сколько раз я уже слышал подобное! - мысленно хмыкнул он. - Все вы поете одно и то же», - а вслух сказал:
        - Представляешь, мне тоже самое кажется, но - про тебя. Это твои чары что-то делают со мной! Я стал безвольным, глупым и… счастливым.
        - Нет, серьезно. - Михеева возвела глаза к потолку. - Я никогда в жизни не испытывала к мужчине ничего похожего. Влюбилась как дура. - Она хлопнула ладонью по одеялу. - Да еще так быстро! Оглянуться не успела.

«Ничего неожиданного, - мысленно возразил Танкован. - Все было предсказуемо с самого начала».
        - Я ведь тебе сразу понравился? - Он самодовольно улыбнулся.
        Татьяна покачала головой.
        - Не думаю… Точнее, сначала мне было жаль тебя. Избитый мотоциклист, пострадавший по моей вине… - Она перевернулась на спину. - Потом чувство вины уступило место какой-то… заинтересованности… Я не знаю, как сказать правильно… Что-то показалось мне в тебе необычным. Привлекательным и в то же время…
        - Отталкивающим? - подсказал он, ухмыляясь.
        - Нет… - Блондинка подыскивала слова. - Опасным, что ли…
        - Опа-асным? - театрально удивился Максим. - Во мне?
        - В какой-то момент ты мне стал интересен, но внутренний голос… интуиция… подсказывали, что от тебя стоит держаться подальше. - Она виновато улыбнулась.
        - Это правильно, - шутливо подтвердил он. - Я могу съесть и даже не облизнуться.
        - Ты бабник, конечно… - вздохнула Михеева и ткнула его кулачком в плечо. - И нам, женщинам, от таких, как ты, одни только беды и страдания.
        - Что же не прогнала меня прочь? - усмехнулся Танкован. - Почему сама не ушла, не отстранилась?
        - Было дело, я уже почти собралась, - призналась она. - Когда ты предстал передо мной хитрым обманщиком и эгоистом.
        - Это когда? - уточнил он.
        - Когда явился на встречу, беспокоясь о заявлении в милицию, а наплел небылиц про то, что хочешь моего расположения. - Она лукаво подмигнула и тут же помрачнела. - Ну, и когда показал, что тебе безразлична судьба друга.
        Максим рывком сел в кровати.
        - Ты мне действительно понравилась! - Он потряс руками. - С того самого момента, как увидел тебя впервые - такую беззащитную, хрупкую, в очочках и сиреневом платьице! Почему ты мне не веришь? У меня нет нужды или тайного умысла водить тебя за нос, родная… И про Руслана я все объяснил…
        - Объяснил, - согласилась Татьяна. - Но знаешь, для меня тогда явилось открытием другое… Я вдруг почувствовала, что ты один. В смысле, одинок. Я вдруг поняла, что ты хочешь казаться циником, потому что на самом деле - ранимый и беззащитный. И мне захотелось… помочь тебе. А может, одновременно - и себе. Ведь мы в чем-то очень похожи, Максим.
        Тот удивленно вскинул брови.
        - Очень похожи, - повторила Михеева. - Мы оба страдаем от того, что одиноки, оба боимся, что люди могут причинить нам боль. И оба мечтаем о любви, о детях… о счастье. - Она запрокинула голову и сладко потянулась. - А теперь мне кажется, я начинаю чувствовать себя счастливой! Я словно парю в облаках. Не опускай меня на землю, ладно?
        - Ладно, - с улыбкой пообещал Максим. - Будем летать вместе.
        - Правда?
        Он невольно поморщился: как сложно привыкнуть к этому глупому переспрашиванию!
        - Ты правда понимаешь меня? - Татьяна села и приникла щекой к его плечу.
        - Больше того, - подтвердил он. - Я думаю точно так же, как ты. Мне тоже кажется, что я обрел родственную душу. Встретив тебя, я вдруг явственно понял, что никогда еще никого не любил.
        - Будь осторожен, - предупредила она, царапнув его руку ноготком. - У меня уже кружится голова от твоих слов.
        - Закон жизни, - продолжал он, пожимая плечами. - Мы осознаем, что имеем, только потеряв это, или как у меня сейчас - вдруг обретя, понимаем, что ничего не имели раньше.
        - А что ты обрел? - осторожно спросила Татьяна и даже отпустила его руку.
        Он повернулся к ней и заглянул в глаза.
        - Любовь, Таня… Да. Любовь.
        Она зажмурилась.
        - Повтори еще… Пожалуйста.
        - Я люблю тебя. - Голос не слушался, потому что раскалывалась голова, но Танкован постарался придать ему интимность и искренность.
        - А ты не спешишь? - недоверчиво покачала головой Михеева. - И скольким женщинам ты уже говорил такое?
        - Тебе - первой, - не моргнув глазом выпалил Максим. - У меня есть свои маленькие, но принципы. Один из них гласит: добиваясь расположения женщины, не ври ей, что любишь ее. - Он обнял адвокатессу за плечи. - Согласись, мне незачем врать тебе. Ведь после секса в таком вранье вообще пропадает смысл, верно? Уже добившись своего, незачем произносить «люблю». - Он взял ее лицо в ладони и поцеловал подбородок. - А я тем не менее говорю: я люблю тебя, Таня… Я тебя люблю… Значит, это правда.
        Казалось, блондинка вот-вот расплачется.
        - Я счастлива, - сказала она, моргая, чтобы спрятать слезу. - Я счастлива, Максим… Впервые в жизни.

«Да, - подумал тот. - Видать, тебе здорово расплавило мозги! Дрожишь и краснеешь как школьница! Разум тебя предостерегал, но такие глупышки, как ты, его не слушают. Они верят полубредовым фантазиям и называют их голосом сердца».
        - Может быть, опоздаешь сегодня на работу? - Танкован игриво приподнял бровь, мысленно все же надеясь, что у педантичной адвокатессы куча неотложных дел.
        - Опоздаю! - жарко прошептала та и, повалив любовника на подушку, мигом оседлала его. - Мне еще нужно многое успеть! - И она, прогнувшись на манер кошки, медленно провела горячим языком по его животу и груди. - То, что не успела вчера вечером!

«А ты разве что-то упустила? - мрачно подумал Максим и обреченно констатировал: - Все очкастые блондинки - потаскухи!»
        Спустя полтора часа, приняв горячий душ и поставив на плиту кастрюлю для пельменей, Танкован бесцельно слонялся по квартире.
        В явно великоватом для одного человека жилище Михеевой он насчитал четыре комнаты: просторную гостиную, отделанную в псевдоклассическом стиле, с фальшивым камином, огромной двадцатиламповой люстрой и мебелью, состоящей в основном из танкеток и легких кресел, и три спальни, включая хозяйскую.
        - Кто-то, понимаешь, по помойкам шастает, пропитание ищет, - с иронией процитировал он вслух булгаковского персонажа, - а кто-то в четырех комнатах расселился… Штанов у него… у нее… шесть пар. - Максим щелкнул пальцем по голове фарфоровой гейши. - Есть на свете справедливость, господа?
        Он внимательно оглядел свое отражение в зеркале, провел ладонью по лицу, еще хранящему следы побоев, погладил пальцем усики и уверенно ответил сам себе:
        - Определенно, есть! Бог любит умных. А дураков и в особенности дурочек - наказывает безжалостно.
        Родители Татьяны, как он успел выяснить, вот уже три года работают в Италии. Успешные предки, которые по-настоящему заботятся о своем потомстве! Не то что некоторые… Дав своей Танюшке достойное образование и купив дочке перспективный бизнес, супруги Михеевы даже сейчас помогают ей деньгами. Не жизнь, а сплошной праздник. И ему, Максиму, на этом празднике отводится не последнее место. Необходимо лишь терпение…
        На кухне звякнул чайник, и он поплелся туда, чтобы заварить себе кофе. Голова почти прошла, но во всем теле ощущалась противная слабость то ли от выпитого вчера вина, то ли от сумасбродных утренних утех с окончательно потерявшей стыд адвокатессой.

«Если так пойдет дальше, - мрачно усмехнулся про себя Масксим, - мне понадобится ежедневный допинг. Блондинка голодна, но при этом не особо сексапильна. Или придется искать в ней несуществующие достоинства, убеждать себя, что она возбуждающе красива, или… пить! - Он вздохнул. - На что только не пойдешь ради заветной цели!»
        Танкован вбухал в кружку две столовые ложки кофейных гранул, залил кипятком и, помешивая, задумчиво уставился на кастрюлю с кувыркающимися в бурлящей воде скользкими белыми шариками. Есть не хотелось. Кухня наполнилась знакомым ароматом
«тухлинки», какой всегда сопровождает процесс приготовления дешевых пельменей. Зачем он их купил вчера, если у Михеевой полный холодильник вкусных деликатесов? Пора переходить на общий стол. Они, можно сказать, уже полноценная семья.
        Максим улыбнулся. Вспомнился старый фильм: «Что невеста? Молода, красива?» - «Она далеко не молода и совсем не красива, но очень и очень богата!..» - «О, поздравляю, папа. Сейчас это самое главное». И другой, с Михалковым в главной роли: «Я женюсь, господа… Беру в приданое золотые прииски…» - «Хорошее приданое…»
        Он поднял голову и прислушался. Ему показалось, что в прихожей щелкнул замок. Кто-то снаружи возился с ключом, пытаясь открыть квартиру.
        Максим посмотрел на часы. Без пяти одиннадцать. Неужели неутомимая блондинка передумала ехать на работу, развернулась с полпути и, обуреваемая желанием, примчалась к нему за продолжением секса?! Если так, то и спиртное уже не поможет.
        Через мгновение хлопнула входная дверь, и незнакомый мужской голос позвал:
        - Танюша! Ты дома?

«Здрасьте вам! - пронеслось в голове. - Неужто хахаль пожаловал? Настырный отец неродившегося ребенка. Шантажист и нытик. Вымогатель и подхалим. Такой же закомплексованный неврастеник, как и его «Танюша», которой ему удалось внушить чувство вины и одновременно благодарности за все!»
        - Дома только Максюша! - раздраженно крикнул Танкован, выключил конфорку под кипящей кастрюлей, отхлебнул кофе из кружки, и, облокотившись на столешницу, принял развязную позу. - Но он вполне может ее заменить!
        На пороге возникла долговязая фигура. Худощавый мужчина в безупречном сером костюме и голубой рубашке без галстука удивленно уставился на Танкована.
        - Максюша? - растерянно переспросил он.
        Хахалю было, наверно, за сорок. Узкое, вытянутое лицо, крупный нос, тонкие губы, жидкие светлые волосы, аккуратно зачесанные на пробор, и умные, печальные глаза.

«Тю-ю… - разочарованно присвистнул про себя Максим. - Я думал, здесь Илья Муромец! А такого-то Кузьму я и сам возьму!..»
        Это тоже была фраза из фильма. Неизвестно почему, но в последнее время ему постоянно и не всегда к месту лезли в голову кинореплики. На самом деле Танкован был раздосадован: перед ним стоял не наглый, самоуверенный и пошловатый тип, каким он ожидал увидеть Танькиного ухажера, а зрелый, спокойный и, видимо, очень неглупый человек.
        - Для кого - Максюша, а для вас - Максим Семенович, - важно поправил он. - Чем могу быть полезным?
        - Вообще-то, - моргая от изумления, произнес мужчина, - мне нужна… то есть мне может быть полезна только Татьяна Михеева. - Он бросил взгляд на стол, на котором со вчерашнего вечера остались бокалы, недопитая бутылка вина и ваза с фруктами, и добавил: - Но ее, как я понимаю, сейчас нет.
        - Вы правильно понимаете, - кивнул Максим. - Она на работе.
        - Ясно, - пробормотал мужчина, растерянно оглядываясь, будто за время его отсутствия на кухне переставили мебель. - Жаль, что я ее не застал.

«Мне тоже жаль, - насмешливо подумал Танкован. - Было бы гораздо приятнее, если бы адвокатесса смогла оценить, как красиво я с тобой расправился!»
        - А вы, простите, кто? - полюбопытствовал он.
        - Не поверите, - улыбнулся визитер. - То же самое я хотел спросить у вас.

«Еще бы! - мысленно хмыкнул Максим. - Я-то знаю, что ты за птица, а вот для тебя мое появление - неприятный сюрприз. У меня - фора, но я лежачих не бью».
        - А по какому делу вам понадобилась моя Татуля? - невинно поинтересовался он.
        - Татуля? - Мужчина, казалось, вздрогнул. - М-м, по личному.
        - Мне следовало бы догадаться. - Танкован шумно хлебнул кофе и расплылся в улыбке. - Ведь вы открыли дверь своим ключом. Вероятно, хотите забрать вещи?
        - Вообще-то не планировал, - признался гость. - Я заскочил к Танечке… просто так.
        Максим озабоченно нахмурился.
        - Согласитесь, это странно - заскакивать просто так к женщине, у которой есть жених.
        - Жених - это вы? - на всякий случай уточнил мужчина.
        - Совершенно верно, - подтвердил тот, опять отхлебывая из кружки. - И зовут меня, как я уже сказал, Максим Семенович. А вот вы на мой вопрос так и не ответили. - Он укоризненно цокнул языком. - Ворвались в дом, не представились и даже успели вселить в мою душу сомнения, уж не изменяет ли мне моя Татуля, пока я отсутствую по важным государственным делам!
        - Танечка - чудесный человек! - заверил гость. - Искренний, светлый и теплый.
        - Да! - радостно согласился Танкован. - Теплый! Что есть, то есть. - Он вдруг нахмурился: - А вы откуда это знаете?
        - Я ее коллега, - сообщил мужчина. - Меня зовут Геннадий Александрович Ферзяев. Слышали, наверно? - Он ободряюще улыбнулся. - Танечка обо мне рассказывала?
        - Что-то припоминаю. - Максим потер лоб. - Вы вроде как метили к ней в мужья?
        Ферзяев помрачнел.
        - Я не метил, - сказал он тихо. - Я просто ее люблю.
        - Любите? - Танкован сделал вид, что ослышался. - Мне всегда казалось, что когда любят, ведут себя иначе!
        - Я много раз делал Танечке предложение…
        - А она? - Танкован наклонил голову. - Всякий раз отказывала?
        Мужчина горестно покачал головой.

«Ох, артист! - насмешливо воскликнул про себя Максим. - Хмырь болотный! Сначала ноги ей лизал, мол, не бросай меня, а потом обвинил в смерти ребенка!»
        - Ну, если отказывает, значит, не любит, - развел он руками. - Так чего вы еще добиваетесь?
        - Наверно, вы правы, - согласился Ферзяев, - и мне не на что рассчитывать. - Он поднял на Танкована глаза, полные боли. - Но я-то ее люблю! Люблю, понимаете? И если есть хоть малейший шанс, хоть крохотная надежда…
        - Нету! - оборвал его Максим. - Шанс всегда был ничтожным, а с моим появлением и вовсе исчез.
        - Это она сама так сказала? - осторожно спросил мужчина.
        - Это я вам говорю, уважаемый! - Танкован вдруг почувствовал злость. Этот интеллигентный жердь и впрямь производит впечатление безнадежно влюбленного, кроткого воздыхателя. Если бы Максим не знал правды, не был в курсе его подлых приемов, то, вероятно, мог бы поверить ему.
        - Но Танечка… - начал тот.
        - Танечка больше вас не боится! Вы внушили ей чувство вины, а это подло! Вы убедили ее в том, что она должна быть вам благодарна за вашу так называемую любовь, но я открыл ей глаза! - Максим с шумом поставил кружку на столешницу. - Она свободная женщина и вправе поступать так, как считает нужным, как велит ей сердце, как подсказывает душа! И предупреждаю вас, господин… как там?.. Ферзяев?.. Что если вы и дальше попытаетесь преследовать Таню, умолять, угрожать, требовать… Если опять возомните, что являетесь ее добрым гением, опекуном, надеждой, опорой и хозяином, - вы горько об этом пожалеете! - Танкован хлопнул ладонью по стене так, что загудела вытяжка над плитой. - Прошу вас хорошо запомнить и твердо уяснить: я Таню никому больше в обиду не дам!
        Ферзяев ошарашенно моргал.
        - Все, что вы говорите, - взволнованно произнес он, - несправедливо… Я и Танечка…
        - Немедленно уходите! - потребовал Максим.
        Мужчина отшатнулся, словно его ударили по лицу, и, развернувшись, медленно побрел в прихожую.
        - Минуточку! - Танкован выскочил следом за ним. - А ключики от квартиры не мешало бы вернуть! Помните, как там, в старом фильме про Жеглова и Груздева:

«У меня нет и не может быть ключей от квартиры чужой мне женщины! Понимаете - чужой!»
        Ферзяев замялся.
        - Вообще-то это моя квартира, - неуверенно сообщил он.
        - Что? - Максим открыл рот.
        - В смысле, наша с Танечкой, - поправился Ферзяев.
        - Вы здесь прописаны?
        - Нет…
        - Тогда, может быть, у вас права собственности?
        - Нет… - Мужчина покраснел. - Права у Танечки.
        У Максима облегченно опустились плечи.
        - Тогда позвольте забрать у вас ключики, уважаемый. - Он протянул руку.
        - Может быть, я отдам их Татьяне? - промычал Ферзяев.
        - Рекомендую вам никогда больше не искать с ней встречи, - категорично отрезал Танкован.
        Мужчина неохотно протянул ему связку.
        Максим принял ключи, подбросил их на ладони, сунул в карман и ловко распахнул перед гостем входную дверь.
        - Всего хорошего!
        Тот потоптался в нерешительности, хотел что-то сказать, но передумал и медленно вышел из квартиры.
        - Эй, постойте! - крикнул ему вслед Танкован. - Один вопрос.
        Ферзяев с готовностью обернулся.
        - Вы сказали, что являетесь Тане коллегой. Вы что, адвокат?
        - В некотором роде, - кивнул тот. - Но вообще - юрист.

«Батюшки! - удивился Максим. - Как же он дела-то ведет, будучи такой рохлей?»
        - Впервые встречаю застенчивого, робкого и немногословного адвоката! - сказал он, улыбаясь.
        - В нашей профессии всякие попадаются, - пожал плечами Ферзяев. - Но знаете ли, работа - это одно, а отношения с любимой, но не любящей женщиной - нечто совсем другое.
        - А вы, стало быть, Танин подчиненный? - То, что лежало на поверхности, теперь сверкнуло в голове у Максима неожиданным озарением. Он даже открыл рот от восторга.
        Но мужчина, прежде чем ответить на такой простой вопрос, казалось, задумался.
        - В каком-то смысле, - пробормотал он невнятно, - я ее вечный подчиненный. Можно сказать - раб.
        Танкован цокнул языком. Ай да Ферзяев! Ай да сукин сын! Высший пилотаж! Он сам едва не купился на его застенчивые манеры. Вот тебе и рохля! Плести годами служебный роман, охмурить начальницу до такой степени, чтобы та оказалась пленницей его интриг, жертвой его внушения, мог только блестящий адвокат - хитрый, с подвешенным языком, знающий, чего хочет, и добивающийся своего планомерно и терпеливо. «Моя квартира…» «Я много раз делал Танечке предложение… Если есть хоть малейший шанс, хоть крохотная надежда…» Максим представил в этой ситуации себя и Лиснянскую. Кто-то, как он, берет нахрапом, действует решительно и цинично, играет ва-банк, а кто-то, как этот хлыст, медленно и методично, как вода из крана, капает в одну точку, долбит пальцем по клавише, стучит кулаком в дверь, пока не проделает в ней дыру или пока она сама не откроется.
        - Не теряйте время, - великодушно, как победитель побежденному, улыбнулся он Ферзяеву. - Переключайте тумблер. Начальниц много, а таких талантливых и умных людей, как мы с вами, - мало. Я молод, и мне нужно все и сразу. А вы - опытный стервятник, готовы караулить жертву годами. Вот и наберитесь терпения заново. Прощайте! - И Максим захлопнул дверь перед изумленной физиономией «стервятника».
        Несмотря на то что кофе остыл, он допил его с удовольствием. Настроение улучшилось. Даже голова прошла окончательно.

«Все идет как надо, - заверил он сам себя. - Жизнь - это шахматы, и выигрывает тот, кто умнее!»
        В кармане морзянкой запиликал телефон, оповещая о полученной эсэмэске. Максим специально установил такой сигнал на новые сообщения. Ему нравилась азбука Морзе. Он где-то слышал, что связисты учат этот чудесный язык «напевами». Каждой букве соответствует набор коротких и длинных звуков - точек и тире, которые легче запоминаются, если для них придумать «напев» - слово или целую фразу. Вот и сейчас, если прислушаться, телефон напевал: «са-мо-лет… ма-ма… са-мо-лет». Три точки, два тире, три точки - «СМС».
        Танкован, не торопясь, словно приоткрывая полученную в игре карту, достал из кармана трубку. Он не сомневался, что Лиснянская прислала долгожданную весть. Через секунду он узнает, «очко» у него или «перебор».
        Он сделал глубокий вдох и коротко взглянул на дисплей. Сообщение было от Светки. Она писала: «Максик! Miss you too much! Считаю мин. до нашей встречи. Жду ровно в
7, как ты и обещал! Если can раньше - буду happy. Твоя Пещера неожид.:)»
        - Тьфу! - Максим в сердцах бросил трубку на стол. - Тебя не хватало!
        Он совсем забыл, что обещал этой дуре Светке романтичный ужин в «одном из лучших ресторанов». А-яй-яй!
        Как у него могло вылететь из головы, что эту проблему он еще не решил, а только отсрочил? Он был так доволен блестящей идеей подать заявление в ЗАГС, что упустил из виду важное обстоятельство: это - лишь полдела. Теперь придется отыгрывать роль влюбленного жениха на протяжении месяца, а то и двух. «Пещера» - девушка ушлая и если заподозрит, что ее водят за нос, мгновенно реализует свою угрозу, и на этот раз - с удвоенной злостью.
        Танкован вздохнул. Придется ехать на свидание. О ресторане, разумеется, не может быть и речи. Причину отказа он как-нибудь придумает. Но вот жаркой ночи в обшарпанной комнате общежития ему скорее всего не избежать. Вот ведь ирония судьбы! Нет ничего идеального в жизни. Даже в занятиях любовью. Если ты в дорогой спальне, на шикарном ложе - то непременно с дурнушкой, а если все-таки с аппетитной красоткой, то - в общаге, на скрипучей кровати.
        Он схватил телефон и набрал ответное сообщение: «Miss you гораздо больше! Просто crazy от желания to love you. Буду в 7 like promised! Целую, любимая».
        Настроение, поднявшееся было после победы над хитрым Ферзяевым, опять упало до нулевой отметки. Максим вдруг подумал, как было бы хорошо, если бы Светку кто-нибудь прикончил! Или нет - пусть она сама сведет счеты с жизнью: прыгнет в окно, удавится или пустит пулю в висок. Сколько сразу проблем можно похоронить вместе с ней! Он вспомнил, что женщины обычно не стреляются. Они все больше травятся или режут вены.

«Бр-р-р… Не терплю крови!» - Танкован поежился. Жуткие фантазии. Но такие сладкие…
        Он посмотрел на часы. Действительность, однако, диктует свои правила, и приходится с ними мириться, а фантазии оставлять на откуп тщеславию и гордыни.
        Отыскав в телефонной книжке абонент «Любимая» (он специально переименовал его из
«Адвокатессы» на тот случай, если Михеевой вздумается просмотреть список его контактов), Максим нажал «вызов».
        Татьяна мгновенно сняла трубку.
        - Здравствуй, милый… Ты уже проснулся?
        - Проснулся я давно, - проворковал он. - А звоню, чтобы сказать, как сильно я скучаю по тебе, любимая.
        - Правда?..
        Максим закатил глаза. Это действительно становится невыносимым!
        - Лишь толика правды! Едва ли десятая часть того, что я чувствую! - здесь он, пожалуй, не соврал.
        - И я скучаю, - призналась адвокатесса. - И при первой же возможности примчусь к тебе.

«А вот этого не надо, - подумал Танкован. - Работай, родная, пока работается. Добывай денежку, стриги купоны, делай карьеру. Без нее ты никомушеньки не нужна. Даже Ферзяеву!»
        - А у нас были гости, - невинно сообщил он.
        - Гости? - Судя по голосу, Михеева встревожилась. - Кого еще принесло?
        - Принесло Геннадия Александровича Ферзяева. - Максим причмокнул. - Волчонка в овечьей шкуре.
        В трубке повисло молчание.
        - Это ведь твой… словом, отец твоего ребенка? - уточнил он.
        - Что он тебе наговорил? - хрипло спросила Татьяна.
        - Наговорил достаточно, чтобы пробудить жалость в любом, - усмехнулся Танкован. - Но не во мне.
        - Прости, - тихо сказала она. - Я должна была тебя предупредить…
        - Не расстраивайся, любимая. - Максим растягивал слова, демонстрируя великодушие победителя. -
        Этот визит, как оказалось, был совсем не лишним. Я отчетливо понял, что он за птица. Господин адвокат давил на сочувствие, изображал безнадежно влюбленного, отвергнутого поклонника. Но я его раскусил, Таня. И очень рад, что смогу тебе открыть глаза на то, в какой чудовищной, жуткой сомнамбуле ты пребывала, под каким сильным внушением находилась. Я расколдую тебя, родная…
        - Тебе это уже удалось, - сказала Михеева. - Любовь - лучшее и самое действенное лекарство.
        - Мы еще поговорим об этом, - пообещал он. - А пока я настоятельно советую тебе уволить этого проходимца.
        - Я подумаю… - вздохнула она.
        - Сделай это, - настаивал Танкован. - И разом обрубишь канат, которым Ферзяев пытается к тебе пришвартоваться. - Он цокнул языком. - Одну ниточку я уже обрубил.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Я отобрал у него ключи от квартиры! - Максим не скрывал торжества. - И настоятельно порекомендовал не искать с тобой встреч. Слышишь, Таня?
        - Слышу, - грустно молвила та. - Спасибо тебе…
        - Где оптимизм и радость в голосе? - поинтересовался он. - Ты, наверное, не поняла: этот тип больше не появится здесь, перестанет тебя преследовать, запугивать и унижать.
        - Я поняла, - так же тихо возразила Михеева. - И сказала тебе спасибо.
        - Пожалуйста, - буркнул Максим.
        - Не обижайся, - попросила адвокатесса. - Пойми и ты: я еще не привыкла к такой стремительной смене событий. Моя личная жизнь долгое время была похожа на спящее болото. И только сейчас я начинаю просыпаться, только теперь начинаю ощущать красоту и силу настоящего чувства, только благодаря тебе становлюсь счастливой…
        - Ладно, - проворчал он. - Я понимаю.
        - Скажи, ты дождешься меня, если я примчусь через пару-тройку часов? - Голос Михеевой зазвенел лукавством. - Не сбежишь на работу?
        Танкован помрачнел. Сейчас ему предстоит сообщить этой щебечущей дурочке, что он не только не дождется ее возвращения, но и вообще не придет ночевать. А это непросто. Когда отношения только набирают обороты, когда важна каждая мелочь, каждая деталь, когда пустяшный знак внимания кажется добытой с неба звездой, когда слова воспринимаются значительно, ласки - горячо, а поступки - восторженно, такое признание равносильно краху, падению с небес на грешную землю. Нужно быть предельно осторожным, преподнося любую неприятную новость, а уж такую - тем паче. Здесь хороша полуправда, а значит, придется опережать события и выдавать за уже случившееся то, чему он еще не получил подтверждения. Чистая рулетка. Игра на поле.
        - У меня для тебя сюрприз! - жизнерадостно хохотнул Максим. - Не хотел говорить вчера, чтобы не сглазить!

«Как бы и сейчас не сглазить, - подумал он. - Эта стерва Лиснянская почему-то медлит с хорошей вестью».
        - Сюрприз? - обрадовалась Татьяна. - Ты хочешь мне сделать подарок?
        Танкован замялся. Такая простота, как говорят, хуже воровства.
        - В некотором роде, - неопределенно промычал он. - Я просто полагал… смел надеяться, что отныне мои успехи для тебя так же важны, как и твои - для меня. То есть я думал, что теперь мои радости - это и твои тоже.
        - О, разумеется! - спохватилась Михеева. - Мне кажется, я обрадуюсь за тебя больше, чем за себя. Говори же, милый! Не томи.
        - Меня повысили! - выдохнул он. - Ты только представь: вчерашний студент, на работе - без году неделя, а уже заметили, оценили!
        - Это чудесно! - восхитилась адвокатесса. - Я плохо разбираюсь в ваших делах, но скажи: тебе доверили новый сложный проект?
        - Лучше! - воскликнул Максим.
        - А что может быть лучше после двух месяцев работы? - удивилась она. - Неужели тебя назначили старшим специалистом?
        - Еще лучше! - Танкован даже взвизгнул. - Меня утвердили в должности начальника системного отдела!
        - Я потрясена, милый, - восторженно прошептала Татьяна. - Я догадывалась, что ты гений, но даже не предполагала, что такой успешный. А велик ли отдел?
        - Одиннадцать рыл плюс два консультанта, - горделиво сообщил он. - Оцени! В двадцать три года!
        - Поздравляю! Я так рада за тебя, Максимка! Правда, так рада!
        - Но есть одно скверное обстоятельство. - Его голос упал. - Очень скверное…
        - Что такое? - встревожилась адвокатесса. - Ты здоров?
        - Лучше бы я заболел! - Танкован перешел почти на хрип. - Я даже подумал: лучше бы мне вообще не предлагали повышения!
        - Да что стряслось? - В ее голосе появились панические нотки. - Ты передумал… быть со мной?
        - Наоборот, любимая! Я всем сердцем этого хочу. - Он выдержал паузу и произнес похоронным тоном: - Тем тяжелее для меня необходимость срочно принимать дела в новой должности, чтобы успеть к завтрашней планерке подготовить доклад. Боюсь, мне придется всю ночь корпеть за рабочим столом, вместо того чтобы ласкать тебя, гладить твои волосы, целовать твои глаза…
        - Господи! - Татьяна облегченно вздохнула. - Это вся твоя беда?
        - А разве этого мало? - укоризненно воскликнул Максим.
        - Милый! Это, конечно, грустно, но не настолько, чтобы и самому терзаться, и меня пугать! Работай, сколько потребуется, мой гений, а я буду ждать тебя!
        - Ты самая лучшая на свете, - печально резюмировал он. - До встречи, моя принцесса. - И нажал «отбой».
        Где-то далеко, может быть, этажом выше, вдруг забили часы. Гулко и настойчиво, удар за ударом отмеряя непонятное время. О чем возвещают куранты в двенадцать двадцать?
        Танкован удивленно поднял брови и прислушался. Сумасшедший и бестолковый звон. Как набат, как эхо тревожных перемен. Что за чудаки живут там, наверху? Может, у них не только часы, но и жизнь сломана? А может, наоборот, у него - который внизу - что-то не так? Пятнадцатый удар… Семнадцатый…
        На двадцатом все смолкло. И в наступившей тишине вдруг весело запиликала трубка:
«са-мо-лет… ма-ма… са-мо-лет».
        Максим схватил телефон. На дисплее мигало: «Лиснянская». Криво улыбаясь, он нажал
«ОК».
        В сообщении было всего три слова: «Ты уволен, подонок!»
        Максим ошеломленно заморгал. Он несколько раз прочитал текст, словно тот мог измениться или растаять на глазах, как нелепая шутка сокурсника-программиста. Но сообщение осталось прежним. И означало, что Анна Ильинична Лиснянская, не испугавшись угрозы, вышвырнула его на улицу, как дырявый башмак.
        Танкован нажал «вызов».
        Через мгновение в трубке запищали гудки, раздался щелчок, и надменный голос начальницы произнес:
        - Чего тебе еще?
        - Я не верю своим глазам! - с напускной веселостью воскликнул Максим. - Наверное, я получил от вас эсэмэс, предназначенный кому-то другому.
        - Тебе повторить вслух? - ледяным тоном поинтересовалась Лиснянская. - Изволь. Ты уволен, мерзавец!
        - Я так и думал, что это ошибка. Там было написано - подонок, - попытался сострить он.
        - Ты уволен, подонок! - незамедлительно исправилась начальница.
        - Это неразумно, - вздохнул Максим. - Вы не оставляете мне выбора. Самый короткий путь между двумя точками - прямая.
        - Именно поэтому я и выбрала этот путь, - отчеканила женщина.
        - Что это значит?
        - Я пошла к Глебу Валерьяновичу и во всем покаялась. Одинокая женщина, ищущая любви или хотя бы понимания, иногда совершает непростительные ошибки. Мне было нелегко в этом признаться, а ему - еще тяжелее услышать мое признание. - Голос Анны Ильиничны дрогнул. - Но Глеб Валерьянович оказался настоящим мужчиной, великодушным и сильным человеком. Он простил меня…
        - Простил как мужчина или как директор? - перебил Максим. - Падшая женщина и скверный руководитель - не одно и то же.
        - Он простил меня! - с вызовом повторила Лиснянская. - Я сделала ему очень больно, но он справился с этим. А про тебя сказал, что ты редкий негодяй. И я лишь повторяю то, что просил передать тебе генеральный директор: ты уволен! Иди, размещай свои ролики, киноман!
        - Глеб Валерьянович - джентльмен, - стараясь не закричать от отчаяния, усмехнулся Максим. - Но, согласитесь, знать, что между нами что-то было, - это одно, а видеть, как это было, - нечто совсем другое. Такое зрелище может выбить из колеи даже очень сильного человека.
        - Ты его не знаешь, сопляк! - презрительно фыркнула Анна Ильинична. - Он даже смотреть не станет эту гадость. Это ниже его достоинства.
        - Не беда, - процедил Танкован. - Другие сотрудники, я уверен, не столь брезгливы. Уже завтра им будет что обсуждать в курилке и за обедом. Я позабочусь об этом.
        - Валяй! - разрешила Лиснянская. - Заботься! Если у тебя больше нет ко мне вопросов, господин порнорежиссер, разговор окончен. И не вздумай заявиться в бухгалтерию. Расчета не будет. А тебя самого попросту возьмут за шиворот и выкинут вон. - Она победно хмыкнула. - Неудачник! - И повесила трубку.
        Максим уронил руки. Он проиграл. Блестяще разыгранный дебют обернулся разгромным поражением. Этого не может быть! Где он допустил ошибку? Что не просчитал? Разумеется, его двухходовая комбинация - не шедевр шахматного искусства, но зато она была выверена и несколько раз отыграна за противника. Какой ответный маневр Лиснянской остался непредугаданным? Явка с повинной к Глебу Валерьяновичу? Он оценивал этот вариант как маловероятный. Шанс был настолько ничтожен, что позволял продолжать игру. Он и сейчас уверен, что женщина блефует. Унтерофицерская вдова Лиснянская пошла и высекла себя! Чушь! Она слишком высокого мнения о себе как о женщине и как о профессионале. Однако почему Анна Ильинична так уверенно держится? Почему блефует без опаски? Куда подевалась ее осторожность?
        И тут Максима осенило. Он зажмурился и уронил голову на руки. Камера! Его цифровая камера с драгоценным файлом, скопированным только в служебный «Эппл», осталась на рабочем столе! Тогда, после красивого шаха, поставленного Лиснянской, он подхватил под мышку глупое чучело и, переключившись в азарте на Светку, ринулся к ней на встречу, совершенно позабыв, что оставляет в тылу противника свое главное оружие - компромат, добытый тяжелым трудом!
        Танкован застонал. Теперь из-за одной чудовищной, нелепой ошибки рухнуло все. Он остался без работы, без денег и без надежды в два хода изменить свою жизнь. Его честолюбивым мечтам сбыться не суждено.
        Он не знал, конечно, но мог бы догадаться, что в эту самую минуту Анна Ильинична Лиснянская, уединившись в своем кабинете, удалила последний файл с его компьютера и весело подмигнула объективу, торчащему из кофра на ее рабочем столе:
        - И на старуху бывает проруха, верно? А Глеба расстраивать незачем. Он еще нужен мне…
        В отчаянии меряя шагами длиннющий коридор с нахально улыбающимися фарфоровыми шлюхами, Максим пытался сосредоточиться на главном: его судьба сделала жуткий, непредсказуемый поворот. Бог, который любит умных, почему-то посмеялся над ним. Единственной надеждой на спасение, соломинкой, способной вытащить его из бурлящей воды на берег новой, беззаботной жизни, остается Михеева. Ставки выросли, и все они сделаны на очкастую адвокатессу. Теперь Татьяна для него не только деньги, крыша над головой и какая-никакая поддержка, но и серьезная перспектива на будущее. Блондинку необходимо удержать возле себя любой ценой. Приклеить, привинтить, приварить к себе обаянием, сексом, безумными словами, красивыми поступками, умными речами и жаркими признаниями. И уж в этой игре допустить ошибку никак нельзя.
        Поездка к Светке на сегодня, конечно, отменяется. Еще не хватало рисковать отношениями с Михеевой ради спокойствия обманутой дурочки. Завтра… нет, уже сегодня Татьяна узнает, что он уволен, и ему отныне придется придумывать серьезные оправдания своим ночным отлучкам. А «Пещере» он все объяснит. Не станет же она, в самом деле, эгоистично дуться и закатывать истерики, когда у жениха такие проблемы на работе! В конце концов, их будущая семейная жизнь напрямую зависит от его карьерных успехов. Так он ей и скажет.
        Поколебавшись, Максим набрал Светкин номер. Длинные, безответные гудки означали, что девушка не слышит звонка. Наверное, едет в метро или заскочила в парикмахерскую, предвкушая поход в «лучший ресторан Москвы». Танкован уже собрался нажать «отбой», когда на другом конце вдруг сняли трубку.
        - Алло, - услышал он незнакомый мужской голос. - Алло. Говорите…
        - Это… кто? - ошеломленно пробормотал Максим.
        - А кто вам нужен? - нахально поинтересовался голос.
        - Мне нужна Света, - мрачно ответил он. - Позовите, пожалуйста, Светлану.
        - Она не может ответить. - Мужчина на том конце явно дразнил его. - А вы с какой целью звоните?
        - Уже - ни с какой, - зло бросил Максим. - Передайте ей, что звонил Танкован, но больше беспокоить не будет.
        - Господин Танкован! - радостно пропел голос. - Я знал, что нам еще доведется с вами пообщаться!
        - Мы знакомы? - хмуро спросил он.
        - Еще бы! Моя фамилия Блатов. Я старший оперуполномоченный УВД Южного административного округа. Помните такого?

«На тебе! - стукнуло в голове у Максима. - Эта стерва Светка все-таки обратилась в милицию! Но почему? Что я опять сделал не так? Где допустил промашку?»
        - Нам необходимо срочно встретиться с вами, - продолжал Блатов, но уже не радостным, а ледяным голосом. - Беседа обещает быть долгой.
        - Беседа? - растерялся Танкован. - О чем?
        - Точнее - о ком, - поправил оперативник.
        - О Руслане?.. В смысле, о Кушеве? С ним опять что-то стряслось?
        - Все, что с ним могло стрястись - уже стряслось, - сухо заметил голос. - А разговор наш пойдет о Светлане Андреевне Тузовой.
        - Кто это? - вырвалось у Максима.
        - Как! - насмешливо воскликнул Блатов. - Вы не помните имени своей невесты?
        - Светка?.. А при чем здесь… То есть я хотел сказать… Почему вы заинтересовались Светланой?
        - В большей степени - вами, - уточнил оперативник. - И на этот раз - в связи с делом гражданки Тузовой.
        - С каким еще делом?! - закричал Танкован. - Что с ней?
        В трубке на секунду повисла тишина, а потом все тот же голос произнес с расстановкой:
        - Не знаю, новость ли это для вас… Но Светлана Тузова… ваша невеста… девушка, с которой вы вчера были в ЗАГСе… Словом, она застрелилась.

17
        Маргарита с трудом разлепила веки. Раскаленное сверло буравило мозг. Он пузырился, разбухал, как замешанное тесто, рвался наружу из черепной коробки, выталкивая из орбит глаза, сотрясая носовые перегородки, ломясь в барабанные перепонки. Виски, гудящие, как кровельное железо на ветру, грозили вот-вот лопнуть. Уши заложило, словно ватой. Рот застыл в неестественной гримасе - челюсти свело, а сухие, натянутые, как бельевая веревка, губы нестерпимо болели. Маргарита попыталась облизать их, но не смогла: язык был прочно прижат к нижним зубам чем-то тяжелым и горьким на вкус. Щеки горели, будто по ним прошлись наждаком.
        Ей казалось, что ее пылающая, пульсирующая адской болью голова отделена от тела. Члены одеревенели, она их чувствовала, но как-то отстраненно, как если бы ее руки, ноги и туловище покоились рядом, сваленные в кучу, бесполезной, бесформенной грудой, а жизнь переместилась целиком в гудящую черепную коробку.
        Маргарита попыталась пошевелиться, чтобы определить, в каком положении находится. Она нечеловеческим усилием заставила ожить кисти рук, подвигала локтями, хотела согнуть в коленях ноги и вдруг с ужасом поняла, что… распята. Это первое ледяное откровение, пришедшее к ней, оказалось страшнее бесчувствия. Онемевшие руки были раскинуты в стороны и зафиксированы в запястьях, беспомощное тело - прижато к жесткой, бугристой поверхности, а ноги - сомкнуты и намертво приклеены друг к другу. Маргарита отчаянно закричала, но из горла вырвался лишь приглушенный стон, который к ее изумлению и страху, вполз обратно в грудь, всосанный легкими, и затих где-то в межреберье.
        Она заморгала, силясь разогнать пелену перед глазами и хоть что-нибудь различить в мутной целлофановой мгле. Ее пугало собственное дыхание. Оно было тяжелым и неестественно глубоким, словно в грудную клетку ежесекундно вкатывали горячий валун, а потом стремительно выкатывали обратно. Обездвиженное тело стала пробивать холодная дрожь. Маргарита решительно не понимала, что с ней и где она находится. Пытаясь определить хотя бы последнее, она до боли в глазах вытаращилась в матовый полумрак.
        Ей показалось, что из расфокуса появился зловещий абрис гигантского чудовища с распахнутой пастью и огромными горящими глазами. Она неясно увидела два ряда ровных зубов и клейкий серый язык между ними. Еще через мгновение означились и обрели контрастность предметы, яркий свет свернулся в крохотные мерцающие точки, а сомкнутая челюсть великана стала похожа на обычную стальную сетку. Маргарита, не моргая, уставилась на нее, стараясь сообразить, где видела точно такую же. Грязная металлическая решетка в обрамлении светящихся кружочков была ей, без сомнения, знакома. Стоит только сосредоточиться, успокоить кипящий мозг, урезонить дыхание - и она сразу разгадает этот геометрический ребус. Ответ был где-то рядом, крутился в воспаленном сознании, приближался, нависая, нырял в сторону и опять ускользал. Маргарита не успевала его остановить, ухватить за хвост и досадовала, что память изменяет ей, а мысли путаются.
        Она застонала и, с усилием повернув голову вбок и скосив глаза, снова вздрогнула: справа над ней склонилась зловещая тень. Сутулый старик с толстым, как груша, обвисшим носом стоял в изголовье.
        - М… м-м… - замычала Маргарита, испуганно таращась на незнакомца.
        Язык снова уперся во что-то твердое и ребристое, а губы чуть не лопнули от напряжения.
        Старик не шелохнулся. Казалось, он смотрит на нее с невыразимой печалью и сочувствием.
        И опять ей почудилось, что этот безобразный грушевидный нос напоминает что-то очень знакомое… то, что она не раз видела и даже, может быть, держала в руках… варежку… нет… лампочку… бутылочку…
        Глаза Маргариты, и без того вытаращенные, расширились до предела. Бутылочка! Конечно, это бутыль для капельных инъекций! А сам незнакомец не что иное, как… стойка капельницы!
        И тут же ледяным валом нахлынуло озарение: алюминиевая сетка и два светильника по краям - это… Боже мой!… так выглядит потолок ПИТа!
        Она лежит, привязанная к кровати, в палате интенсивной терапии! Над ней жужжат лампы дежурного освещения, а из бутылочки, подвешенной за кольцо стойки, по трубочке, подсоединенной к ее руке при помощи канюли, бежит неведомый раствор. В том месте, где игла входит в вену, Маргарита теперь явственно чувствует жжение.

«Какой ужас! - пронеслось в голове. - Я в реанимации! Значит, я была на волосок от смерти, но меня спасли… Что же со мной случилось? - Она зажмурилась, вспоминая. - Неужели авария? Я попала под машину?.. Или поскользнулась где-то и ударилась головой о тротуар?»
        Последняя версия ей показалась наиболее правдоподобной. Иначе почему так раскалывается от боли голова?
        Она попробовала пошевелить языком, и тот опять наткнулся на жесткую преграду. Резиновый или пластмассовый предмет у нее во рту отдавал горечью. Маргарита впилась в него зубами и тут же почувствовала неприятное шевеление в горле, вызвавшее рвотные позывы. Взбешенный мозг, лоскутами, кусочками возвращавший к ней сознание, выдал новую порцию озарения: эндотрахиальная трубка!
        Она скосила глаза влево и отчетливо увидела в дрожащем полумраке черную вздымающуюся гармошку респиратора.

«Я подсоединена к аппарату искусственного дыхания!» - мысленно взвизгнула Маргарита.
        Теперь стало объяснимым странное перекатывание тяжелого валуна в легких.
        Непонятным оставалось главное: что за несчастье с ней произошло и почему она ничегошеньки не помнит?
        Маргарита всхлипнула. Глаза застелил туман, горячие слезы защекотали щеку и переносицу. Минувшие события никак не желали лепиться в памяти. Когда сознание покинуло ее? Утром? Вечером? Ночью? Где она была? На улице? Дома? На работе?.. Стоп! Она вдруг отчетливо вспомнила разговор с Танкованом. Максим позвонил ей сам… И сказал, что хочет вернуться… Маргарита почувствовала теплую волну где-то под сердцем. Или это было во сне?.. Они бежали, взявшись за руки, по белоснежному песку у самой кромки воды… Черная тень догнала их, накрыла, поглотила… Нет - только ее, а Максиму удалось спастись… Жуткий сон… А звонок? Звонок был наяву! Танкован любит ее! Он хочет быть с ней, но ему мешает… Корж! Проклятый Корж!..
        Маргарита застонала.
        Все ее несчастья так или иначе - по его вине! Сашка, как злой гений, встает на пути, разрушая то, что уже было создано, и мешая тому, что могло бы сложиться… Звонок Максима ей не померещился, их будущая встреча - лишь дело времени, а не плод ее несбыточных фантазий, глупых надежд или помутненного сознания.
        Маргарита нахмурилась, вспоминая. Танкован позвонил, когда она была на работе. Верно! Ночное дежурство только началось. Что было потом?.. Антиох. Бородач вел с ней душеспасительные беседы и пытался от чего-то предостеречь… От чего? От ненависти… От отчаяния… От чего-то еще… Он говорил, что она похожа на Гретхен из
«Фауста», а та стала убийцей. Антиох боится, что Маргарита может кого-то убить… Глупость. Нелепые фантазии бородатого чудака. Хотя… кажется, ей и впрямь лезли в голову страшные мысли… Она представляла, как может расправиться с Коржом!.. Господи…
        Перед глазами поплыли, сменяя друг друга, тусклые картинки. Вот - жестокое и немного насмешливое лицо Сашки… печальные глаза Антиоха… трясущиеся, слюнявые губы врача Журналова… человек с мячом - на его спине отчетливо виден номер «13» - он прорывается к воротам противника… Цифры на его майке расползаются, и вот это уже не цифры, а голодный худой пес с зубастой пастью… Футболист бьет по мячу… Гол!.. Нет, вратарь начеку. Он принимает удар…
        Маргарита вздрогнула и открыла глаза. Сознание изменяет ей. Она то и дело проваливается в забытье. Но футбол ей не померещился. Его транслировали по телевизору, который работал за спиной дежурного врача… Евгений Игоревич стоял в дверях, загораживая проем, но включенный экран она увидела. И футболиста с номером
«13», кажется, тоже… А потом погас свет… Правильно, все отделение оказалось обесточенным, и она еще подумала, что смотреть футбол уже нельзя. Однако врач не появился, даже не высунул носа из своего кабинета. И тогда… И тогда она пошла по темному коридору к электрощиту…
        На этом - все. Воспоминания обрываются. Картинка гаснет, свернувшись в крохотную светящуюся точку, как, должно быть, на экране телевизора в кабинете Журналова.
        Маргарита испуганно заморгала. Вот оно что! Оказывается, ее ударило током! Ну конечно! Она подошла к щиту, открыла дверцу и…
        И тут память вернулась окончательно. Вспышка… чьи-то ледяные пальцы на шее… удар… что-то влажное и теплое ткнулось в лицо и мешает дыханию… хлороформ!
        На нее совершено нападение в темном, пустынном коридоре отделения. И никто не пришел к ней на помощь. Или все же пришел? Ведь она каким-то непостижимым образом оказалась в ПИТе, подключенной к приборам жизнеобеспечения! Значит, ее спасли, но злодей успел причинить ей серьезный вред.
        Ледяной ужас пронзил Маргариту. Ей пришли на память страшные слова из недавнего забытья: «Ты сама во всем виновата!.. Здесь тебе самое место. Скоро отправишься следом за бедным Струковским и подлым Битюцким! А я с удовольствием помогу тебе в этом!..»
        Прозвучали они наяву или были рождены ее болезненным сознанием? Знакомый голос, только никак не вспомнить, кому он принадлежит.

«Тебе здесь самое место!..»
        Она обвела безумным взглядом пространство. Палата тонула в зловещем полумраке, разбавленном дрожащим сиянием дежурных ламп. Глухая, тревожная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием светильников и шуршанием гармошки респиратора, давила на грудь, склеивала веки.
        Маргарита повернула голову, насколько позволяла трубка, и вгляделась в собственную руку, пристегнутую ремешком ладонью вверх к бортику кровати. Ее поразили собственные пальцы. Они были белыми, точно их испачкали мелом. Неведомый раствор деловито бежал по трубочке от бутыли к запястью. Сразу за бортиком, рядом с хромированной стойкой капельницы, виднелась матовая крышка прикроватной тумбочки. Маргарита прищурилась. Тонкий, спутанный провод свисал с края столешницы подобно брошенному макраме. Она дернулась всем телом вбок, напрягая руку и растопырив пальцы. Запястье обожгло нестерпимой болью, а трубка респиратора шевельнулась в трахее, вызвав приступ дурноты. В глазах запрыгали огненные искры.
        Маргарита откинулась обратно, переводя дух, и через мгновение повторила попытку. Ей казалось, что белый провод от ее пальцев отделяют считаные сантиметры. А может, это был лишь зрительный обман. Ремешок сдвинулся вверх по руке и плотно сдавил ее, не намереваясь более уступать ни миллиметра. Маргарита, морщась от боли, подвигала предплечьем, и ремешок неохотно вернулся на запястье. Тогда она потащила его вниз по бортику до тех пор, пока не почувствовала сопротивление, и вывернув кисть, попыталась освободиться. Ремешок, не отпустив добычу, скользнул обратно, но заметно ослабил давление. Теперь он мог прокручиваться. Маргарита подтянула руку выше, пропустила ее под бортиком и с силой выпрямила. Ногти царапнули край тумбочки. Раскачав руку на ремешке, как на качелях, она изловчилась и кончиками указательного и среднего пальцев подцепила свисающий провод. Потирая фалангами, Маргарита перекатила его ближе к ладони и наконец схватила всей пятерней. Пластмассовая коробочка с кнопкой вызова дежурной медсестры упала с тумбочки на пол.
        Передохнув и собравшись с силами, как после длительной пробежки, Маргарита принялась работать пальцами, подбирая провод, и мысленно молясь не выпустить его из рук. Через несколько секунд коробочка оказалась у нее в ладони. Зажмурившись, она надавила на кнопку всеми пальцами и к своему облегчению услышала, как по коридору прокатился знакомый дребезжащий звонок.
        День сейчас или поздний вечер - на посту обязательно находится одна из сестер. Возможно даже - ее лучшая подруга Женечка. Уж она-то непременно поведает Маргарите, что произошло той злосчастной ночью, расскажет в деталях, как поймали и обезвредили таинственного злодея, назовет имя ее спасителя. Пусть даже им окажется Журналов - она готова просить у него прощения за свои дерзкие выходки, пусть даже это будет скандалист из шестой палаты - она поклонится ему в пояс. Но только не Корж! Она больше не сможет воспринимать его как героя. Он ей противен. Губителю уже не стать спасителем!
        Однако Женечка (или кто там сегодня дежурит) явно не торопилась. Противная трель разливалась по всем уголкам коридора, разумеется, была хорошо слышна в холле, во всех кабинетах и комнатах отделения и смогла бы разбудить даже спящую медсестру, но время шло, а в ПИТе никто не появлялся.
        Маргарита вдруг с ужасом представила, что Женечку заперли в процедурной, и та сейчас отчаянно барабанит кулачками в дверь, взывая о помощи и заливаясь слезами. Наверное, вот так безнадежно и страшно умирал в мучениях Струковский, пока Маргарита сражалась с жестоким и глупым замком. Теперь она сама оказалась на месте своего пациента. В наказание за беспечность и глупость.

«Скоро отправишься следом за бедным Струковским и подлым Битюцким!..»
        Неожиданно дверь распахнулась, и в палату, задев плечом косяк, вбежал Евгений Игоревич. Он был в жеваной рубашке, неправильно, видно впопыхах, застегнутой на животе, и в своих обычных брюках, но без подтяжек. Лицо дежурного врача, под стать рубашке, выглядело мятым и сонным. Журналова, по всей видимости, только что подняли с постели.
        - Какого хрена?.. - прорычал он с порога и тут же замер, остолбенело уставившись на Маргариту.
        - М…м-м… - замычала та, дергая плечами и радостно моргая.
        - Байкалова? - растерянно пробормотал врач. - Ты это… чего?.. - Он метнул короткий взгляд на шипящую гармошку аппарата искусственного дыхания, обвел глазами палату и вдруг пришел в бешенство: - Что за маскарад?! Ты почему не на посту, дура?! В четыре утра трезвонишь на все отделение!
        - Мэ… ми… ма? - удивленно подняла брови медсестра.
        Журналов подскочил к аппарату и щелкнул тумблером. Меха респиратора застыли и медленно сдулись.
        Маргарита зажмурилась. На мгновение ей показалось, что она уже не может дышать самостоятельно. Грудь болела, а легкие ослабли настолько, что каждый вдох давался с трудом.
        - Потрудись ответить, что здесь происходит! - грозно потребовал врач.
        - Мэ…э… - Она затрясла головой, слезы опять хлынули из глаз.
        Евгений Игоревич подошел вплотную к кровати, и гневное удивление в его взгляде постепенно сменилось каким-то странным интересом, похожим на догадку.
        - Ты зачем это сделала? - спросил он более дружелюбно. - Поиграться решила? А на кого рассчитана мизансцена? Неужто на меня? - Журналов вскинул брови и расплылся в улыбке. - Ну конечно! Прости, что сразу не догадался. Ведь кроме нас с тобой на ночном дежурстве никого нет. Врач да сестра. - Он провел рукой по ее груди, животу, талии, бедрам, и Маргарита только сейчас вдруг с ужасом осознала, что лежит совершенно голая. - Доктор да сестренка… Мальчик и девочка…
        - М… м-м! - Она забилась в конвульсиях.
        Журналов заметно возбудился. Маргарита увидела, как у него шевельнулись брюки.
        - А я ничего не могу понять спросонья, - продолжал он таким тоном, будто рассказывал сказку. - Кто-то звонит, а я знаю, что в ПИТе больных нет. Ну, думаю, сейчас Ритка разберется. А звон продолжается… - Его руки вовсю хозяйничали у Маргариты на теле. - Это ты хорошо придумала… Необычно… Даже непохоже на тебя… Любишь пикантные игры? - Он подмигнул. - С переодеваниями… С ролями…
        - Ма…э-э… - Страх и отчаяние плескались в глазах девушки.
        - Как ты умудрилась себя привязать? - Евгений Игоревич из-под руки оценил ремешки на ее запястьях. - Молодец… А вот ножки спеленала зря… Неудобно ведь, дурочка. - Он покачал головой. - Респиратор, капельница… Все по-взрослому, как будто не понарошку…
        - М… ма-а… - почти кричала Маргарита.
        - Потерпи, милая, - убаюкивающе мурлыкал врач, расстегивая брюки. - Я ведь уже здесь… И всегда в боевой готовности.
        Медсестра была близка к обмороку. Она прогибалась всем телом, силясь освободиться. Глаза вылезали из орбит, а на бледных губах выступила пена.
        - А что ты себе прокапываешь? - Журналов провел пальцами по трубочке, подсоединенной к бутыли. - Кавинтон? - Он вопросительно уставился на Маргариту.
        Та неожиданно замерла, услышав название лекарства, и тут же снова забилась в истерике:
        - М…м-ма-а…
        - Глупо, - резюмировал врач. - Кавинтон хорошему сексу не подмога. Скорее - помеха. - Он стащил с себя штаны вместе с трусами и, наклонившись, принялся разматывать ее ноги, туго спеленатые простынями. - Ножки надо было пристегнуть к бортикам, как и ручки, а то очень неудобно… Приходится время терять…
        Почувствовав частичную свободу, Маргарита быстро подтянула колени к животу и, почти не целясь, со всей силы всадила обе ступни в обвисшее брюхо Журналова. Тот охнул и, согнувшись, попятился назад.
        - Дура! У тебя что, забавы такие? Думаешь, это возбуждает? - Он опять приблизился и получил новый удар в пах. - Сука! - Врач взвыл от боли и злости. - Сначала дразнишь, зазываешь, а потом обламываешь, да? Динамить вздумала? Со мной такие фокусы не проходят, крошка! - И он, отмахиваясь от ударов и норовя поймать ноги брыкающейся Маргариты, бросился на нее всей тушей.
        Девушка хрипло застонала. И без того скудные силы таяли на глазах. Журналов навалился сверху и плотно прижал ее к кровати, лишив всякой возможности сопротивляться. Взбешенный доктор рычал, и она чувствовала на лице его зловонное дыхание. Запястья жгло огнем, а проклятая трубка царапала трахею.
        В тот самый миг, когда иссякла последняя надежда на спасение и она с отвращением и болью почувствовала, как в нее входит разбухшая твердая плоть, многострадальный ремешок на правом запястье наконец сдался и выпустил добычу. Не медля ни секунды, Маргарита перехватила трубку капельницы, выдернула из руки канюлю и, крепко зажав в пальцах иглу, несколько раз с силой вонзила ее в шею своему обидчику.
        Журналов издал звук, похожий на свист чайника, мотнул головой, еще не до конца понимая причину острой боли, дернулся в сторону и, перевалившись через бортик, рухнул на пол. Медсестра извлекла из горла трубку респиратора, давясь слюной и едва справляясь с рвотными спазмами, и, ломая ногти, принялась отстегивать левую руку. Через мгновение доктор поднялся во весь рост, зажимая ладонью хлещущую кровь и дрожа от ярости. Его рот скривился, обнажая прокуренные зубы, а белки глаз сделались багровыми. Тугая пряжка на ремешке заела, Маргарита отчаянно царапала ее, выкручивая кисть то вправо, то влево и подвывая от страха.
        - Тварь! - прохрипел Журналов и, схватив моток провода, еще четверть часа назад казавшийся девушке спасительным, накинул ей на горло. - Убью… С-сука-а… - Он зашипел, ожесточенно затягивая петлю, Маргарита опрокинулась на спину и, мгновенно извернувшись, ударила его ногой в лицо. Врач опрокинулся, но удержался на ногах. Измазанный кровью, лохматый и страшный, с вытаращенными глазами, он вновь накинулся на медсестру, растопырив пальцы и норовя ухватить ее за шею. Девушка встретила его новым ударом - на этот раз более эффективным: судя по звуку, она сломала противнику нос. Евгений Игоревич взвыл и рухнул на колени перед кроватью.
        Пряжка наконец щелкнула, и Маргарита, высвободив вторую руку, перекинулась через бортик с другой стороны, коснулась ладонями пола и беспомощно забарахталась в воздухе, потому что обезумевший Журналов крепко держал ее за ногу.
        - Тебе конец! - орал он, захлебываясь кровью. - Я тебя убью и все равно оттрахаю - уже мертвую!
        Маргарита завизжала, сделала попытку дотянуться до ножки соседней кровати, но не успела и лишь царапнула ногтями линолеум - озверевший врач с удесятеренной силой тащил ее обратно. Она попыталась лягнуть его свободной ногой, но промахнулась.
        - Сдохнешь в мучениях! - Журналов задыхался от бешенства и от нелегкой борьбы. - Я препарирую твой куриный мозг!
        Девушка ухватилась за крепежные скобы под днищем кровати, нащупала рычаг трансформера и рванула его на себя. Нижняя часть койки резко опустилась вниз, и врач, потеряв равновесие, соскользнул коленом с бортика и выпустил свою жертву. Маргарита упала на пол, больно ударившись локтями, но тут же вскочила на ноги и сделала дикий прыжок в сторону двери. Журналов бросился ей наперерез. Она увернулась от него, свалив ширму, дернулась влево, вправо и замерла у стены, обреченно опустив плечи и зажмурившись в ожидании удара.
        Доктор, однако, не спешил. Он обдумывал, как ужесточить расправу и продлить себе удовольствие. Теперь, когда Маргарита была в его руках, можно было подойти к наказанию творчески и с фантазией.
        Девушка уже не кричала. Она лишь стучала зубами, как в ознобе, и судорожно всхлипывала. Евгений Игоревич стоял перед ней, тяжело дыша, - окровавленный, поцарапанный, в разодранной рубахе, без штанов, с безвольно свисающим, сморщенным пенисом - и плотоядно скалился.
        - Попалась, сучонка… Сейчас мы доиграем в игру, удачно тобой придуманную… С респиратором и связанными ручками… А потом… Потом я решу, на сколько частей тебя резать.
        - За что вы убили Струковского? - хрипло спросила Маргарита. - И зачем разбили мою фотографию?
        - Ты опять бредишь, стерва? - беззлобно ухмыльнулся он. - Совсем головка тю-тю… И чего ты так переполошилась? Я и не думал тебя убивать. Просто разозлился сильно. Но ты сама виновата, дурочка. То соблазняешь, то дерешься. - Журналов вытер рубашкой нос, из которого все еще шла кровь. - Но теперь уж - извини - не отвертишься. Позабавимся как следует, и тогда - свободна.
        - Ладно, - вдруг согласилась медсестра. - Только давайте обойдемся без респиратора, Евгений Игоревич.
        Тот расплылся в широкой улыбке.
        - Можно, конечно, без респиратора. Но тогда придумай что-то другое. Чтобы дух захватывало. Ты ведь мастачка…
        - Дух захватит обязательно, - пообещала Маргарита.
        - И что будет вместо респиратора?
        - Ножницы…
        - Что? - не понял Журналов. - Какие еще…
        Он не заметил маленького столика для лекарственных препаратов за ее спиной. И никогда не обращал внимания на то, чем обычно дежурные медсестры разрезают большие пластиковые упаковки с бутылочками для инъекций. Поэтому все произошедшее в следующее мгновение явилось для него полной неожиданностью. И прежде чем завизжать от ужаса и боли, он успел удивиться, как ножницы, которым действительно взяться было неоткуда, вдруг оказались у него в паху, нелепо торчащие колечками вниз.
        Журналов рухнул на колени прямо в кровавую лужу, образовавшуюся на полу, простирая руки к медсестре то ли за помощью, то ли за сочувствием.
        Та рванулась к выходу, распахнула дверь и, сообразив в панике, что не может в таком виде выскочить в коридор, вернулась, сделала хаотичный круг по палате в поисках своих вещей, обнаружила их сваленными в кучу под кроватью, схватила в охапку и уже без колебаний бросилась вон.
        Она бежала по рассветным улицам, глотая слезы и задыхаясь от ужаса, омерзения, отчаяния и боли. Ей казалось, еще мгновение, и она лишится чувств, упадет замертво на свежевымытый мокрый асфальт, и это будет уже настоящий, взаправдашний, не из сна и не из болезненных видений, конец. Перед глазами все плыло и раскачивалось, а голова гудела то ли от пережитых страданий, то ли от кавинтона. Босоножки стучали по тротуару, а сердце словно догоняло их: «тук-тук-тук-тук».
        Небо начинало светлеть. В оконных стеклах заискрились первые проблески солнца. Посвежевшая за ночь листва весело отряхивалась от сна, а где-то высоко в небе по-утреннему гулко постанывали электропровода.
        На углу остановился автобус. В этот ранний час он был пустой. Сонный водитель позевывал за рулем и ежился, отгоняя дремоту. Маргарита с разбега влетела в салон и рявкнула не своим, сиплым голосом:
        - Поехали! Ну!
        - Не запрягала, - проворчал водитель, бросив на нее опасливый взгляд в зеркало и нехотя включил передачу. - Нукает еще…
        Совсем рассвело, когда Маргарита, спрыгнув со ступеньки ЛИАЗа, притормозившего у одинокого столба с табличкой «23-й километр», быстрым шагом двинулась по проселочной дороге к дому. По левой руке, сколь хватало взгляда, колыхались травы, тяжелые от росы, по правой - угрюмо молчал лес, проглотивший сбежавшую ночь.
        Она все решила. В больницу больше ни ногой. С нее довольно. Устроится диспетчером в автобусный парк или пойдет секретарем к директору леспромхоза (он давно зазывает). Нужно рвать замкнутый круг несчастий и бед. Но одним уходом с работы его, пожалуй, не порвешь. Надо что-то менять в жизни. Может быть, само отношение к ней. Как там говорил Сашка? Если играешь не по правилам - станешь аутсайдером, белой вороной. И еще: у каждого в этой жизни - своя роль. Какая роль уготована ей - обычной и, по существу, очень несчастной женщине? Прощать, надеяться, верить и ждать, ждать, ждать?.. Она столько раз молила Бога изменить ее судьбу! Оставить только Антошку и маму, а все остальное - исполосовать, перевернуть, скомкать, разгладить и освятить. Столько раз! Но ничего не меняется, и она продолжает играть одну и ту же роль. Небо молчит…
        Внезапно Маргарите стало страшно. А вдруг этот подлец Журналов умрет от потери крови? Тогда… Тогда она станет убийцей! Случится то, от чего ее предостерегал Антиох. Но если Гретхен из «Фауста» была прощена Спасителем, то Маргарите из Сырого Яра нет никакой надежды на оправдание.
        Она свернула с дороги на тропинку, ведущую вдоль пихт, миновала живую изгородь и кособокую дощатую пристройку, поднырнула под развешанное на веревке белье - и вдруг остановилась как вкопанная, вцепившись в торчащие из земли оглобли. На крыльце, присев на корточки и макая в пластмассовое ведерко с краской еловую шишку, незнакомый человек в полосатом джемпере и бейсболке, надетой козырьком назад, торопливо рисовал что-то на двери ее дома. Маргарита хотела окликнуть наглеца, но не смогла выдавить из себя ни звука. Она только шевелила губами и испуганно моргала.
        Неожиданно незнакомец выпрямился, отступил на шаг, любуясь своей работой, повернулся и, подхватив ведерко, легко сбежал по ступенькам. Маргарита присела от неожиданности, все еще держась за оглобли с натянутой бельевой веревкой, и изумленно открыла рот: Юрик! Женькин жених только что нарисовавший на ее двери худого черного пса, вероятно, был очень доволен сделанным: на его губах играла улыбка, а маленькие черные глазки возбужденно блестели. Он еще раз оглянулся на свое творение и, сделав шаг, вдруг вскрикнул и выронил ведерко.
        - Красивый рисунок! - оценил хриплый мужской голос, и из-за ближайшей ели показалась грузная фигура в защитной штормовке. - Почти Шишкин… Или даже этот… Петров-Водкин!
        Маргарита закрыла рот рукой, чтобы не закричать от страха: она вспомнила эту бычью шею, этот колючий взгляд из-под мохнатых бровей, эту черную, как смоль, голову, сломанный нос и зловещий оскал золотых зубов в зарослях густой бороды. Страшный тип, что заглядывал к ней ночью в окно и напугал до полусмерти, сейчас, в свете дня, выглядел не менее жутко. Тяжело ступая по мятой траве огромными кирзовыми сапогами и держа наперевес карабин с болтающимся ремнем, он приблизился к обомлевшему Юрику.
        Тот вдруг вскинул руки и затрясся, как зазевавшийся пешеход, который через мгновение будет сбит грузовиком.
        - Нарисовал псину лучше меня! - Незнакомец одобрительно покачал черной головой. - Настоящий художник, сукин сын.
        Маргарита, почти не дыша, попятилась назад, чтобы скрыться за развешанным на веревке бельем. Между тем, оба мужчины ни разу не взглянули в ее сторону.
        - Это у тебя забава такая - рисовать ни свет ни заря зверюшек на чужих домах? - поинтересовался лесной гость, поведя стволом в сторону двери.
        - Это… шутка, - прохрипел Юрик, держа руки поднятыми и не переставая трястись. - Сюрприз.
        - Сюрприз? - удивился мужик. - Ты никак дурачок, малой?
        - Я очень… То есть мне нравится… девушка… в смысле, женщина… которая здесь живет, - сбивчиво пояснил тот.
        - Какое совпадение! - усмехнулся незнакомец. - Мне тоже нравится женщина, которая здесь живет. - Он вдруг помрачнел. - Только я не мараю ей дверь по утрам.
        - Понимаете, - Юрику очень хотелось казаться убедительным, - некоторые пишут признания в любви, а я рисую… животных разных.
        - Вот как! - воскликнул мужик. - Ты думал ее обрадовать этим рисунком, верно?
        Юрик неуверенно кивнул.
        - Или напугать? - Гость вопросительно прищурился.
        - Напугать, - признался парень и добавил: - Чуть-чуть…
        Черный человек сделал шаг вперед и ткнул ему стволом карабина в подбородок.
        - Ты знаешь, кто я?
        Юрик угодливо закивал:
        - Да… то есть… догадываюсь… - Он вдруг переменился в лице. - Но если я не должен знать… в смысле… догадываться, то я ничего не знаю! Это не мое дело. Я понятия ни о чем не имею!
        - Ты нарисовал знак, который имею право оставлять только я, - холодно произнес незнакомец.
        - Я сейчас сотру! - Юрик кинулся к крыльцу.
        Мужик с проворностью, которую от него трудно было ожидать, одним прыжком догнал парня и коротко ударил его прикладом между лопаток. Тот кубарем полетел на ступеньки.
        - Не убивайте! - взвизгнул он, закрывая руками лицо. - Прошу вас! Пощадите!
        Незнакомец наступил ему на руку сапогом.
        - Назови мне хоть одну причину, по которой я должен тебя пощадить.
        Юрик страдальчески зажмурился.
        - Я вас уважаю, - простонал он. - Я считаю вас… героем. Вы настоящий… Робин Гуд.
        - Я - Бог, - поправил гость, перенося всю тяжесть тела на сапог.
        - Да!.. Да!.. - Парень взвыл от боли. - Конечно, вы - Бог! Я всегда завидовал
«псам» - их бесстрашию и неуязвимости!.. Я сам хотел бы стать таким, как вы!..
        - Но у тебя кишка тонка, верно? - оскалился мужик. - Все хотят быть Богом, но не всем дано. - Он вдруг отступил, опустил ружье и, подхватив его за ремень, протянул Юрику. - На, дерзай!
        Тот испуганно заморгал.
        - Бери винтарь, сморчок! - приказал незнакомец. - Посмотрим, что ты можешь.
        Парень поднялся на ноги и неуверенно принял из его рук карабин.
        - Целься вот сюда, - мужик приставил ствол к своей груди. - Дави на курок, художник. Ну!
        Юрик плаксиво скривил рот.
        - Что вы?.. Зачем?..
        - Ты хотел быть Богом! Тогда - стреляй! Стреляй, слышишь?
        Парня трясло, как в ознобе. Ружье в его руках ходило ходуном.
        - Стреляй, мразь! - орал незнакомец. - Убей Бога, и сам станешь Богом! Это ведь просто! Нажал на спуск, и понеслась дуняха в ад! Ну же!
        Юрик покачнулся, опустил карабин, рухнул без сил на колени и зарыдал.
        - Я… не хочу… быть Богом… - Его поникшие плечи сотрясались от всхлипываний, а слезы текли по щекам и, не вытираемые, падали на грязные сапоги бандита. - Отпустите меня… Пожалуйста…
        - Наложил в штаны? - презрительно скривился тот. - Знаешь, что я тебе скажу, говнюк? Убить Бога или по крайней мере попытаться это сделать - по зубам только очень сильному человеку. Или тому, кто дошел до отчаяния и больше не верит ни в справедливость, ни в удачу. Я сам таким был. И я смог стать Богом. - Он схватил парня за шиворот и рывком поставил на ноги. - А ты - слаб. Наверное, еще веришь в добро или в удачу.
        Юрик уже не всхлипывал. Он безвольно опустил руки и только вздрагивал от звука голоса своего мучителя.
        - Я тебе докажу, слюнтяй, - продолжал тот, - что на свете нет ни первого, ни второго. Нет справедливости, и добра тоже нет. Есть только ты и говенный мир. Либо ты управляешь им, либо он растирает тебя, как плевок на ладони.
        Незнакомец потянул его за ворот:
        - Пошли со мной, художник. У тебя золотые пальцы…
        Юрик послушно засеменил к лесу, подталкиваемый в спину прикладом карабина.
        Обе фигуры пересекли полянку и скрылись за раскидистым ельником. В густых ветвях мелькнул на миг полосатый джемпер и тут же исчез. Где-то скрипнула сухая сосна, ахнула потревоженная птица, и все стихло.
        Маргарита, пошатываясь, вышла из своего укрытия, машинально стащив с веревки влажную простыню и бросив ее на землю, поднялась по ступенькам крыльца и перегнулась через перила, содрогаясь от приступа рвоты.
        Худой зубастый пес враждебно наблюдал за ней с дубовой дверной доски.

18
        Светка лежала на спине, нелепо подогнув под себя левую руку и широко раскрыв мутные, косящие в сторону глаза. Рот приоткрыт - некрасиво, как у пластмассовой куклы, и в нем не хватает двух передних зубов. Спутанные волосы испачканы чем-то черным и липким, похожим на смолу. В окоченевших пальцах зажат пистолет - с отброшенным затвором, стальной, очень похожий на тот, игрушечный, что много раз служил Светке «приправой» к любовному блюду. Только этот был настоящим…
        Максим уронил фотографию на стол и спрятал в ладонях лицо.
        - Это ужасно…
        - Выстрел произведен в рот, - пояснил Блатов. - Пуля вышла наружу, раздробив затылочную кость. На стене и на плинтусе, как видите, остались следы мозгов.
        Танкован резко убрал руки от лица.
        - Вам доставляет удовольствие рассказывать мне такие подробности? - вспылил он. - Вы садист, что ли?
        Рыжий оперативник внимательно наблюдал за его реакцией.
        - Наш клиент очень чувствительный. - Он, усмехнувшись, повернулся к следователю. - Совсем недавно морщился, слушая про отрезанные яйца своего друга. Теперь шибко переживает за мозги своей невесты. Забавно для человека, который постоянно находится в эпицентре убийств и жестоких расправ.
        - Действительно, - покачал головой следователь - уже знакомый Максиму коротышка с бледным, веснушчатым лицом и пухлыми розовыми губками. - Вас не удивляет, что вы все время проходите свидетелем по кровавым делам? Не удивляет, что львиная доля преступлений во всем Южном административном округе совершается именно против ваших близких?
        - Удивляет! - раздраженно бросил Танкован. - И что это доказывает?
        - Ничего не доказывает, - пожал плечами следователь. - Пока только - удивляет. И вас, и нас.
        Максим посмотрел на часы. Разговор явно не клеился. Вот уже полтора часа он сидит в чистеньком, пахнущем краской и новой мебелью кабинете следственного отдела, а ему еще не задали ни одного толкового вопроса. За голыми окнами без занавесок и жалюзи висел сиреневый сумрак. В комнате было накурено, и у Танкована першило в горле от запаха краски и сигаретного дыма.
        Следователь сидел за широким столом, липким от свежего лака, и мастерил из бумажного листа кораблик. Пепельница в виде худющего негра, оттягивающего обеими руками на животе широкие штаны, была переполнена окурками. В кабинете кроме стола, высоченного шкафа и дюжины стульев еще стоял современный сейф, а на нем - музыкальный центр с нервно моргающим эквалайзером. На стене с жидкими обоями висела черная плазменная панель Panasonic.
        Рыжий Блатов досмолил очередную сигарету, впихнул ее в штаны афроамериканцу и шумно зевнул. Максим посмотрел на него с отвращением и вновь повернулся к следователю:
        - Простите, как вас?..
        - Пал Палыч, - важно ответил тот. - Как Знаменского… Смотрели «Следствие ведут знатоки»?
        - Позвольте спросить, Павел Павлович, а чего мы ждем? - Танкован нетерпеливо передернул плечами. - Сидим, теряем время. Ни объяснений, ни протоколов, ни допросов…
        - Сейчас все будет, - весело пообещал оперативник. - По полной программе. И лампа в глаза, и гвозди под ногти.
        - Мы ожидаем некоторые документы по делу, - объяснил следователь, бросив на коллегу неодобрительный взгляд. - И тогда, возможно, у нас появятся к вам дополнительные вопросы.
        - Дополнительные? - удивился Максим. - Вы до сих пор никаких не задавали. Только фотографии показывали, - он мрачно кивнул на разбросанные по столу снимки, - и с непонятным воодушевлением рассказывали мне про мозги…
        Блатов встал, прошелся по комнате и вдруг, остановившись у него за спиной, наклонился к самому уху:
        - А спрашивать пока нечего. Все, что нужно, мы и так знаем.
        - Что вы знаете? - Танкован удивленно поднял голову.
        - Ну, например, что Светлана Тузова была счастливой и жизнерадостной девушкой. - Оперативник положил руку ему на плечо. - Вдвойне счастливой, потому что буквально за день до смерти собиралась замуж за одного прохиндея…
        - Можно полегче на поворотах? - нахмурился Максим.
        - А как еще назвать молодого человека, который живет с одной, а в ЗАГС идет совсем с другой?
        - Это вас не касается!
        - Ошибаетесь! - Теперь рыжий опер положил обе руки на плечи Танковану и даже легонько его встряхнул. - Еще как касается. Потому что если молодая девушка, у которой нет ни малейшей причины быть обиженной на жизнь, вдруг неожиданно сводит с ней счеты, то, значит, ее умышленно подтолкнули к этому шагу.
        Максим попытался вскочить со стула, но Блатов его удержал.
        - А это - статья, - невозмутимо продолжал он. - Называется «доведение до самоубийства».
        - Как это на вас похоже! - воскликнул Танкован. - Дежурная статья, как рояль в кустах! - Он раздраженно дернул плечом, желая сбросить руку бесцеремонного опера. - Работать надо, граждане милиционеры! Разбираться, искать, думать, наконец.
        - Оговорка по Фрейду! - обрадовался Блатов. - В обращении уже не «товарищ», а
«гражданин»!
        - Вот-вот, - угрюмо кивнул Максим. - Оговорки в ход идут! Фрейд, Станиславский, Ломброзо… А думать, анализировать, искать улики, мотивы - это для вас слишком сложно.
        - Ну почему же, - не сдавался опер. - Уверен: найдутся и улики, и мотивы.
        - Дима, сядь! - досадливо махнул рукой следователь. - Не мельтеши. Господин Танкован хочет обстоятельного разговора - и он его получит.
        Блатов неохотно отпустил свою жертву.
        - Получит-получит, - подтвердил он. - По полной программе.
        - Вам даже в голову не пришло, - пробормотал Максим, одернув на плече рубашку, - что случившееся несчастье, возможно, никакое не самоубийство.
        - Опаньки! - хлопнул в ладоши рыжий. - Теплее, теплее, гражданин Танкован…
        - Да, не самоубийство, - смерив его презрительным взглядом, продолжал тот. - А несчастный случай.
        - Неосторожное обращение с оружием? - уточнил Пал Палыч.
        - Вот именно. - Максим вскинул руки. - Игры с заряженным пистолетом.
        - Весело, - оценил гипотезу следователь. - То есть получается так: девятнадцатилетняя девочка в комнате общежития перезаряжала свой табельный
«Вальтер» и по неосторожности, а может, из любопытства сунула ствол себе в рот и нажала курок?
        Блатов засмеялся, одобряя шутку.
        - Нет. - Танкован поджал губы. - Понимаете… У Светки… то есть у Светланы Тузовой была одна особенность… - Он замялся. - Ну… это из интимной области… Словом, она обожала, когда во время секса ей угрожали оружием.
        - Оргазм под дулом миномета! Зачатие в бомболюке! Камасутра в торпедном отсеке! - ерничал Блатов. - И это будущий инженер-физик! Хорошо, что не учитель начальных классов.
        - У нее уже нет будущего, - сурово напомнил Пал Палыч. - Ни инженерного, ни учительского. - Он опять повернулся к Максиму: - Вы имеете в виду имитацию изнасилования?
        - Не совсем. Просто приставленный ко лбу пистолет ей почему-то доставлял дополнительное удовольствие. - Танкован смущенно кашлянул. - Ну, игрушечный, разумеется… Она представляла, что он - настоящий, и визжала от восторга.
        - Ну и? - следователь вопросительно поднял брови.
        - Ну и… может быть… ей захотелось поэкспериментировать…
        - …и она приобрела в секс-шопе боевой наган, - подхватил Блатов. - Взяла его, пардон, в рот и… сымитировала семяизвержение.
        Пал Палыч хлопнул ладонью по столу.
        - Дима! Ты можешь хоть минуту не ерничать?
        Тот шутовски вскинул руки:
        - Только минуту.
        - Видите ли, - следователь откинулся на стуле, - в случае сексуальной игры с настоящим оружием у Светланы Тузовой должен был быть… ммм… партнер.
        - Наверное, - пожал плечами Максим.
        - Иными словами, вы, как само собой разумеющееся, допускаете, что у вашей невесты был любовник?
        - Нет, ну… Я не знаю… - Танкован стушевался. - Не думаю…
        - Значит, это были вы? - простодушно спросил Пал Палыч.
        - Я был дома! - рявкнул Максим. - В другом конце города.
        - Кто это может подтвердить?
        - Убийство по неосторожности, - не выдержал рыжий оперативник, - это уже иная статья. Ну и незаконный оборот оружия - как уж водится.
        - Так… - Танкован потер колени, бросив на Блатова ненавидящий взгляд. - Я отзываю свою версию. Она несостоятельна.
        - Отчего же? - удивился следователь.
        - Если бы Светка развлекалась, то была бы голая, а судя по фотографиям, она погибла в одежде.
        - Да, - сокрушенно подтвердил опер. - Версия никуда не годится. Возвращаемся к первой статье.
        Дверь распахнулась, и в кабинет прошмыгнул молодой человек в сером пиджаке и джинсах. Он положил перед следователем папку с бумагами и, наклонившись, что-то сказал ему на ухо.
        - Здесь все? - осведомился тот, ткнув пальцем в бумаги. - И сопроводиловка из Сыроярска?
        - Из Сырого Яра, - вполголоса поправил молодой человек.
        Услышав название города, Максим насторожился. Рыжий оперативник бросил на него победный взгляд.
        - Хорошо, - кивнул следователь. - Ступай, Миша.
        Когда за Мишей закрылась дверь, он деловито потер руки и выложил на стол несколько листов из папки.
        - Ну что ж, Максим Семенович, теперь можно обстоятельно поговорить.
        Блатов придвинул стул поближе, оседлал его, вцепившись в спинку и предвкушая интересную развязку.
        - Вы оказались правы, - развел руками Пал Палыч. - Это действительно не самоубийство.
        Танкован внимательно слушал.
        - Это убийство. - Следователь эффектно щелкнул пальцами. - Вашу невесту застрелили.
        Максим открыл рот.
        - Выстрел произведен после того, как… - следователь склонился над бумагами, - Тузову несколько раз ударили тяжелым предметом (вероятно, рукояткой пистолета) в голову и грудь. У нее сломано ребро, а в височной области хорошо видны следы гематомы. Потерпевшая уже лежала на полу, головой к плинтусу, когда ей сунули в рот ствол (сломав при этом передние зубы) и спустили курок. После чего в руку уже мертвой Тузовой вложили оружие (дактильность слабая), чтобы имитировать самоубийство.
        - Что вы на это скажете? - не выдержал Блатов. - Отвечать быстро, не пряча глаза!
        - Да пошел ты! - огрызнулся Танкован.
        - Я-то пойду, - заверил его оперативник. - В суд за санкцией и в отдел - за наручниками.
        - А в самом деле, вы не хотите что-нибудь сказать? - осведомился у Максима Пал Палыч.
        - Мне нечего сказать, - хрипло ответил тот. - Кроме того, что я потрясен и подавлен.
        - Между тем это далеко не все новости. - Следователь достал из папки еще несколько листов. - У нас готова баллистика. Наш пистолетик совсем недавно засветился еще в одном деле. - Он поднял голову и внимательно посмотрел на Танкована. - Из него был застрелен некто Свирский Теодор Исаевич.
        Максим похолодел. Он вдруг почувствовал, что будет дальше. Ладони разом вспотели, во рту появился противный железный вкус, а перед глазами забегали яркие точки.
        - Знаете такого? - осведомился Пал Палыч и на всякий случай повторил по складам: - Свир-ский Те-о-дор…
        - Нет, - едва слышно ответил Танкован. - Не знаю.
        - Я так и думал, - кивнул следователь. - Однако наши коллеги из Сыроярска…
        - Из Сырого Яра, - поправил Блатов.
        - Спасибо, - холодно поблагодарил его Пал Палыч. - Так вот, наши коллеги из Сыроярска уверены в обратном. - Он, как фокусник, извлек из папки копию черно-белого снимка, распечатанную на плохом принтере, и выложил перед Максимом. - Это фоторобот подозреваемого в убийстве, а это… - он ловко прикрыл снимок документом, выполненным на бланке МВД, - …результаты оперативно-розыскных мероприятий. Ознакомьтесь, это весьма любопытно.
        Танкован точно прикипел к стулу. Он тупо уставился на милицейскую «птичку» в верхнем углу бланка и не шелохнулся.
        - Наши коллеги, - упиваясь произведенным эффектом, продолжал следователь, - легко узнали вас на этой, прямо скажем, не очень хорошей фотографии. Кроме того, они установили, что господин Свирский провел двое суток в вашем доме, Максим Семенович, а потом отправился прямиком в Москву на встречу с вами. Оперуполномоченный Корж ссылается на показания супругов Танкованов и некоей Маргариты Байкаловой.
        - Корж - подонок! - крикнул Максим. - Он просто мстит мне, понимаете? А Марго - дешевая шлюха! Подлые твари!..
        - А ваши родители? - полюбопытствовал Пал Палыч. - Они тоже… подлые? - И не дождавшись ответа, сгреб со стола бумаги и фотографии. - У нас имеются основания для объединения двух эпизодов в одно уголовное дело.
        - И еще - кастрированный Кушев, - напомнил Блатов. - До кучи.
        Максим потрясенно молчал.
        - У вас есть адвокат? - осведомился следователь.
        - Имеется, - ответил за Танкована рыжий опер.
        - Боюсь, он вам в скором времени понадобится.
        - Она, - поправил Блатов и громко рыгнул.
        В оконных рамках за прозрачными голубыми занавесками теснилась ночь. Под потолком горели только две лампы, и в их подслеповатом свечении и плита, и пузатая хромированная вытяжка, и шкафчики, и пеналы, и фальшивая мраморная столешница, и даже пол, выложенный серой плиткой, казались нелепыми пазлами, вставленными не туда, куда нужно. В колонках музыкального центра что-то печально потрескивало.
        - Ты обманул меня! - кричала Татьяна, расхаживая взад-вперед по кухне. - Впервые за долгие годы я доверилась мужчине, была готова раствориться в нем, а он меня предал!
        Максим сидел за столом, понурив голову и запустив в волосы пятерню. Перед ним в огромной кружке стыл, покрываясь жирной пленкой, крепкий кофе. Нетронутый и уже подсохший круассан лежал рядом - весь сегодняшний день ему кусок не лез в горло.
        - Я был с тобой предельно искренним и честным во всем, - возразил он. - Но не мог же я, в самом деле, загружать тебя своими дикими, невообразимыми проблемами.
        - Все равно ведь - загрузил! - Михеева всплеснула руками. - Только теперь вместе с проблемами приходится расхлебывать еще и ложь.
        - Я не лгал тебе, - упорствовал Максим. - Ты - единственная женщина, которой…
        - Которой можно сказать, что просидишь до утра на работе, - подхватила она. - А самому отправиться к любовнице!
        - У меня нет любовницы! И не было.
        - Ах, прости, - скривилась Татьяна. - Не к любовнице, конечно, а к невесте! - Она схватилась за голову. - Подумать только! Заявление в ЗАГС датировано вчерашним числом! Какая же я дура! Дура! Дура!
        - Послушай! - Танкован выскочил из-за стола и попытался ее обнять. - Это чушь! Сплошное недоразумение! Я и не думал жениться.
        - Ты сам - сплошное недоразумение. - Адвокатесса отстранилась от его объятий. - Жениться не думал, а в ЗАГС побежал! И после этого… - она зажмурилась, - ты лег со мной в постель!
        - Выслушай меня!
        - Лег в постель! - Михеева вдруг залилась слезами. - Целовал меня, а думал о другой!
        - Я думал только о тебе! - закричал Максим. - Пойми: поход в ЗАГС - это обманка, трюк! Мне нужно было выиграть время.
        - Обманка? - Татьяна подняла на него гневные, полные слез глаза. - А наши отношения - тоже трюк?
        Он схватил ее за плечи, усадил на стул, а сам рухнул перед ней на колени.
        - Прошу тебя, верь мне! Светка меня шантажировала! Она грозилась пойти в милицию и донести… в смысле, оклеветать… Словом, я бы потом долго отмывался. Мне неоткуда было ждать помощи. Я решил ее перехитрить: потащил в ЗАГС, чтобы выиграть время. Расчет прост: два месяца можно не тревожиться, что девчонка наделает глупостей, а там, глядишь, все само собой образуется.
        - Что образуется? - Михеева сердито тряхнула головой.
        - Ну… - Он пожал плечами. - С убийством все прояснится, настоящего преступника поймают.
        - За два месяца? - хмыкнула адвокатесса. - В полном «глухаре»?
        - Ну, или Светка сама образумится, мстить передумает, угрожать перестанет…
        Татьяна подняла голову, чтобы унять слезы.
        - И все эти шестьдесят дней и ночей ты бы разрывался между нами? - Она закусила губу. - Прыгал из постели в постель?
        - Что ты! - Максим обхватил ее колени. - Я вообще бы с ней не виделся! Честное слово! Я кучу отговорок придумал.
        - Ты и для меня придумал отговорку, - с горечью напомнила Татьяна. - Новая должность! Придется торчать на работе до утра, чтобы успеть к планерке!
        - Это не так! - Он страдальчески поморщился. - Я предположить не мог, что меня жестоко разыграют бывшие коллеги, и всерьез готовился к повышению. А сегодня оказалось, что это - дурацкая шутка. Кому-то показалось забавным сообщить мне о новом назначении, в то время как на самом деле меня попросту сократили!
        - Что за идиотские выходки? - возмутилась Михеева.
        Максим уронил голову ей на колени.
        - Я ни на кого не сержусь, милая… Но они сделали мне очень больно. Очень…
        - Ты тоже причинил мне боль, - вздохнула она.
        - Прости! Прости! Прости, моя родная. - Танкован попеременно целовал ей руки. - Ты представить себе не можешь, каково мне. - Казалось, он сейчас расплачется. - Я терпеть не могу ложь. И когда мне пришлось хитрить… Когда пришлось изворачиваться, чтобы защитить себя от клеветы, шантажа и подлости… Я думал, что мое сердце разорвется. Ведь больше всего на свете я боялся ранить тебя, причинить тебе страдание. - Он поднял голову и с жаром воскликнул: - Я пытался оградить тебя от своих неприятностей!
        Татьяна вытерла ладонью глаза и всхлипнула:
        - И чего ты добился, неразумный? Что выиграл в итоге? И от навета не уберегся, и в гнусную историю попал, и меня обидел. А вдобавок к былым неприятностям получил новые, и теперь расхлебывать их нам придется вместе.
        Максим схватил ее ладонь и прижал к своей щеке.
        - Ты правда мне поможешь? Даже после того, как я оказался таким глупцом?
        - Куда ж я денусь… - Она вздохнула. - Кроме того, ты сам говорил: твои радости - это и мои радости. Значит, и твои проблемы - мои тоже.
        - Боже! - Танкован закрыл лицо руками. - Я и несчастен и счастлив одновременно. Конечно, я не заслуживаю, такую женщину, как ты. Я жалок и ничтожен, глуп и груб, но у меня есть одно оправдание. - Он с чувством протянул к ней руки. - Я люблю тебя! Люблю, слышишь? И мне никто не нужен на всем белом свете.
        - Я очень привязалась к тебе, - задумчиво сказала Михеева. - Даже больше, чем просто привязалась. Ты стал мне по-настоящему дорог.

«Небо слышит меня! - мысленно ликовал Максим. - Оно небезучастно к моей судьбе!»
        - Конечно, я еще не раз пожалею, что связалась с тобой, но пока мне страшно представить, что мы могли бы не встретиться. Ты изменил мою жизнь, наполнил ее смыслом, новыми красками, ощущениями. Я стала с тобой… - Она шумно вздохнула и виновато развела руками: - …женщиной!

«Женщиной ты, конечно, не стала, - хохотнул про себя Танкован. - Но и крокодильчики бывают очень и очень полезными».
        - А теперь, - Михеева вытерла платком глаза и надела очки, мгновенно преобразившись в деловую и рассудительную адвокатессу, - расскажи мне подробно и честно, не утаивая ничего, никаких мелочей - как получилось, что тебя подозревают в причастности к двум жутким и тяжким преступлениям?
        Он поднялся с колен.
        - У нас есть выпить?
        - Сначала - дело, - категорично заявила Татьяна. - Милицейскую версию я сегодня выслушала. Теперь хочу послушать твою. - С моих слов записано верно, - диктовал Пал Палыч. - Замечаний и дополнений не имею.
        В свете дня кабинет следователя выглядел иначе. Мебель уже не казалась новой, а плазменная панель на стене смотрелась стертой, выцветшей картиной в узком, дешевом багете. Оттянутые штаны негра все также были полны окурков, только теперь весь стол был усыпан пеплом, мелкими крошками и заляпан руками.
        Максим с Татьяной сидели напротив Пал Палыча, а Блатов беспокойно вертелся у них за спинами, прохаживался по комнате, садился, снова вставал и опять садился.
        - Сочинение на двадцати трех страницах! - воскликнул он. - Как только бумага выдержала!
        - Бумага все стерпит, - расстроенно кивнул следователь.
        - Ишь! - не унимался Блатов, брезгливо перебирая исписанные листы. - Сколько всего навертели. Здесь и мстительный одноклассник, и одураченные родители, и незнакомец в черном костюме, и незапертая дверь, и даже порнушка на видео! Все как в скверном дешевом детективе.
        - Про Тузову - еще занятнее, - подхватил Пал Палыч. - Студентка-извращенка, неземная любовь, мечты о свадьбе и - убитый горем жених.
        Танкован достал платок и шумно высморкался. Вчера Татьяна предупредила его, чтобы он не вздумал писать ни про шантаж, ни про угрозы, ни про «обманку» с загсом.
        - Сразу подаришь им мотив! - объяснила она. - Поэтому придется соврать маленько. Сам виноват, горе луковое!

«Все-таки она не конченая дура, - с уважением подумал Максим. - Даром что блондинка».
        - За ночь успели подготовить домашнее задание, - презрительно улыбнулся рыжий оперативник и, обращаясь к следователю, добавил с сожалением: - Надо было вчера закрывать этого деятеля, как я и предлагал.
        - А я еще вчера вам ответила, - вмешалась в разговор Михеева, - что трое суток, на которые вы вправе задержать моего клиента, вам ничего не дадут. - Она звонко щелкнула замками своего кейса. - Обвинение вы не сможете предъявить ни через три дня, ни через пять. У вас ничего нет, ребята!
        Следователь и опер переглянулись.
        - Ну, хоть малейшая зацепочка, - весело продолжала адвокатесса. - Хоть малю-юсенькая улика. Хоть какой-нибудь смехотворный мотивчик - и был бы разговор. Сели бы тогда с вами и поторговались хорошенько. А так - извините. Приберегите свои трое суток как помощь зала или звонок другу.
        - Остроумно, - оценил Пал Палыч. - Но немного нахально, не находите?
        - Ничуть, - улыбнулась Татьяна. - Судите сами: закрыли бы вы его вчера - у вас уже ночь долой. Десять часов потеряно. Поэтому и советую: приберегите. Задержать - дело нехитрое. Вот рукава засучить да поработать - куда сложнее. - Она встала. - И мой вам совет, коллеги: не ищите там, где светло. Поверьте: мой клиент ни в чем не виноват. Вы теряете время, а убийца, между тем хихикает где-нибудь рядом.
        - Скоро дохихикается, - мрачно пообещал Блатов, не сводя глаз с Танкована. - Я умею выводить на чистую воду проходимцев и донжуанов. Они у меня на особом счету.
        - Семейная драма? - сочувственно покачал головой тот. - Жена сбежала со стриптизером?
        - Что? - Оперативник побагровел.
        Максим презрительно хмыкнул.
        - Вы свободны. - Пал Палыч поспешно протянул ему пропуск. - Когда понадобится, мы вас вызовем.
        У Блатова болезненно дернулась щека.
        - Не прощаемся. - Он поднес к глазам два пальца и перевел их, как пистолет, на Максима. - Я отныне всегда рядом. До первой твоей ошибки, герой. Постарайся не споткнуться на ровном месте.
        - Он постарается, - пообещала Михеева, подхватив своего клиента под руку. - Всего хорошего.
        На улице накрапывал дождь. Небо затянуло мутной серой пеленой. Ветви редких деревьев вздрагивали от порывов ветра, роняя на пятнистый асфальт раннюю листву. Небольшой дворик перед зданием УВД, утыканный сине-белыми машинами с проблесковыми маячками, кишел галдящими людьми. Разбитые на группы, они толпились перед центральным входом в ожидании то ли экскурсии, то ли участия в массовке какого-нибудь милицейского сериала. На ступеньках крыльца стояла полная женщина в брючном костюме и, раскрыв картонную папку, похожую на ту, что приносили вчера Пал Палычу, выкрикивала фамилии.
        - Этот рыжий тебя не оставит в покое, - сказала Татьяна, когда они, миновав толпу, вышли со двора на улицу через крохотную стеклянную проходную. - Его аж трясет от злости. А ты еще масла в огонь подливаешь.
        - Неудачник! - скривился Максим. - Закомплексованный тип, вероятно, терпящий бедствие в постели.
        - Тебе не о его постели думать надо, а о своей свободе, - назидательно сказала Михеева.
        - Моя свобода спасена! - Танкован остановился и взял адвокатессу за руки. - Ты у меня просто чудо! Необыкновенная женщина!
        - Хорошо, что ты это заметил, - улыбнулась она. - Но я бы не торопилась с выводами.
        - Что ты хочешь сказать?
        - Понимаешь, - Татьяна подхватила его под локоть и продолжила путь, - они будут дальше копать под тебя и не успокоятся, пока не найдут какой-нибудь ничтожный повод для обвинения. Я же говорю: они ищут там, где светло.
        - Но я же невиновен! - возразил Максим. - А значит, им ничего против меня не найти!
        - Вот то-то и оно. - Адвокатесса цокнула языком. - Если все происшедшее с тобой - нелепая случайность, фатальное совпадение, тогда, может, и не найдут ничего. - Она поправила очки и покачала головой: - А если - нет?
        - Я не понимаю. - Танкован опять остановился. - Что ты имеешь в виду? Что это я убил неизвестного мне человека и сопливую девчонку-студентку? - Он закатил глаза. - А заодно - и Кушева кастрировал? Ты считаешь, что…
        - Я считаю, - перебила Михеева, - что и убийства, и случай с Русланом как-то связаны с тобой, имеют к тебе прямое отношение. Все это не просто так. Не случайно, понимаешь? Не по совпадению.
        - Продолжай. - Максим сложил руки на груди.
        Они стояли посреди тротуара под моросящим дождем, их толкали спешащие по своим делам прохожие, но им было на это наплевать.
        - Посмотри на все со стороны, - предложила Татьяна. - Логика непременно приведет тебя к одному из двух вариантов: либо убийца - ты сам…
        Танкован резко опустил руки.
        - Ну… - Михеева виновато заморгала. - Мы-то знаем, что это не так. Я говорю - со стороны!
        - Либо? - Он жестом попросил ее продолжать.
        - Либо убийца - настоящий убийца - очень хочет, чтобы подозрение пало на тебя, - закончила адвокатесса и развела руками: - Третьего не дано.
        - Какая-то куцая логика! - воскликнул Максим. - Почему не дано третьего или даже четвертого? Почему ты напрочь отвергаешь совпадения? Ведь даже по теории вероятности…
        - Таких совпадений не бывает, - мотнула головой Татьяна. - Подсчитай сам их вероятность, и ты получишь величину, которой, как говорят математики, можно пренебречь.

«Это тебе наука, фон Штыц, - сказал сам себе Максим. - Никогда не разговаривай с блондинкой на ее языке, потому что она может неожиданно заговорить с тобой на твоем».
        - Ты знаешь, как считать? - усмехнулся он. - Нашла коррелят?
        - Да, - спокойно ответила Михеева. - Его и искать не надо. Это - Сырой Яр. - Она сняла очки и протерла их платком. - Сырой Яр так или иначе имеет отношение ко всем трем происшествиям, а ты, в свою очередь, имеешь отношение не только к Сырому Яру, но и к потерпевшим.
        - Я думал об этом, - кивнул Танкован и вздохнул. - Похоже, ты права, Таня.
        - Помнится, ты говорил мне, что догадываешься, кто может желать тебе зла. - Она прищурилась. - Скажи, этот человек - из Сырого Яра?
        - Это оперуполномоченный Корж. - Максим зло сплюнул. - Тот самый, что прислал следователю доказательства моей якобы причастности к убийствам.
        - Ясно… Значит, все-таки, Сырой Яр… - Михеева подняла голову. Казалось, она только сейчас заметила, что моросит дождь. - Мы промокли до нитки, Максимка!
        - Знаешь что? - Он огляделся по сторонам и схватил ее руку. - Пойдем в ресторан!
        - В ресторан? - улыбнулась она. - По какому случаю?
        - Ну, ты-то ходишь по «Ланселотам» без всякого повода. - Танкован подмигнул. - А у меня, возможно, найдется сегодня один, и очень важный. Пошли! - И он потянул адвокатессу за собой - через дорогу, к двухэтажному белому особнячку с круглым, как у планетария, куполом, витражами и сверкающей огнями вывеской «Аста Маньяна».
        В зале, больше похожем на винный погреб, чем на ресторацию, причудливо подсвеченном фонарями сквозь витражи, играл гитарист в сомбреро. Рядом, разодетая, как цыганка, молодая особа азартно подыгрывала ему на кастаньетах. Украшенные ивовыми прутьями стены, в тех местах, где их доставал тусклый свет факельных бра, казались влажными от сырости. Столики, покрытые длинными, почти до пола, узорчатыми скатертями и хаотично расставленные по всему периметру зала, печально помаргивали горящими фитилями в крохотных розетках.
        Ресторан был пуст. Музыкальный костюмированный дуэт развлекал сам себя. Завидев вошедших, девица выплыла на середину погреба и принялась отплясывать хоту[Хотa (jota) - мягкие прыжковые танцы, сопровождающиеся игрой на кастаньетах.] , зазывно сверкая глазищами.
        - Смотри-ка, - удивилась Татьяна. - Из посетителей никого нет. Мы здесь одни.
        - Неудивительно, - хмыкнул Максим. - «Аста маньяна» означает «до завтра». Это все равно как повесить на двери табличку «Мест нет. Спасибо за понимание».
        И они дружно рассмеялись.
        - Знаешь, - признался он, усадив свою спутницу за столик и расположившись напротив, - когда я с тобой, мне не хочется думать ни о Корже, ни об убийствах, ни об опасности. Окружающего мира не существует. Нет никого вокруг. Пусто, как в этом зале. Есть только ты… и я…
        - Я и ты… - улыбнулась Михеева.
        Она сняла очки и теперь, в лучах света, процеженного сквозь витражное стекло, казалась Максиму нарисованной мягкими цветными карандашами.
        Проворный официант разложил перед ними меню и винную карту. Танкован наугад заказал холодный суп-пюре гаспаччо, блюдо из риса «паэлья валенсиана», турнедо из говядины и бутылку красного вина «Оливо Миленарьо».
        - Эстетствующий чревоугодник! - рассмеялась Татьяна.
        Он мягко накрыл ладонью ее руку и загадочно вздохнул.
        - Милая моя… Самая лучшая на свете Танечка…
        - Ты хотел мне открыть свой важный повод? - Она лукаво прищурилась.
        - Именно, - кивнул Максим. - Я собирался тебе сказать… - Он вдруг сорвался с места, осененный блестящей мыслью, и бросился к гитаристу в сомбреро.
        Михеева внимательно наблюдала, как они о чем-то перешептывались, изредка бросая в ее сторону заговорщицкие взгляды, как музыкант настраивал инструмент, а девица поправляла юбку. Наконец все трое направились к ней, загремела гитара, застучали кастаньеты, а Танкован, бледный от гордости и волнения, вдруг затянул несильным, но чистым голосом: «Ми-ла-я! Ты услы-ышь меня-а! Под окном сто-ю Я с гита-ро-ю!»
        Он набрал побольше воздуха в легкие и, упав на колени перед столиком, почти закричал: «Так взгляни ж на меня хоть один только раз! Ярче майского дня дивный блеск твоих глаз!»
        Татьяна улыбалась так, что у нее заболели скулы.

«Не физик, а позорище! Клоун! - думал про себя Максим. - Хорошо, что меня не видит никто из знакомых… На что только не пойдешь, когда на кону - будущее».
        Он подполз на коленях к Михеевой и, не понижая голоса, простонал:
        - Любимая! Прошу тебя! Заклинаю тебя в присутствии этих пестрых свидетелей: будь моей женой!
        Когда они вновь сидели за столом и чокались высокими бокалами с длинными ножками, она вдруг перестала улыбаться и тихо спросила:
        - Ты зовешь меня в ЗАГС? Через пару дней после того, как уже был там с другой?
        Танкован поставил бокал и сцепил пальцы под подбородком.
        - Ну зачем ты так?.. - укоризненно произнес он. - Я ж от чистого сердца… Никогда и никого, кроме тебя, не звал в жены. Никому не говорил такого. Даже для Светки другие слова нашел - пустые, ничего не значащие. Ее уже нет… А мне стыдно за свою глупость и ложь.
        - Значит, со мной по-другому? - спросила Татьяна.
        - С тобой все по-другому. Все иначе. Все впервые. - Максим смотрел ей в глаза. - Я и люблю - в первый раз. Тебя люблю… Тебя, Таня…
        Она вдруг опустила голову.
        - Я тоже тебя люблю, Максим…
        Танкован просиял.
        - Значит, ты выйдешь за меня замуж?
        - Я подумаю.
        Он вскочил с места.
        - Я хочу, чтобы нас расписали немедленно! Прямо сегодня! Чтобы ты не думала всякие глупости - сегодня же обменяемся кольцами под музыку Мендельсона.
        - Сегодня нас не распишут даже по ходатайству президента, - засмеялась Татьяна. - Уже поздно… Да и колец нет.
        - Тогда - завтра! - настаивал Максим. - Похлопочи, милая, у тебя же есть связи! Дрожу от нетерпения назвать тебя своей женой!
        - Хорошо, - улыбнулась она. - Сделаю все, что в моих силах. Но у меня условие, дорогой…
        - Любое! - с готовностью воскликнул Танкован. - Мне еще спеть? Или выпрыгнуть из окна?
        - Хорош кавалер! - Татьяна покачала головой. - Поел, попил, потанцевал - и в кусты! В смысле - в окно. Это одно и то же, поскольку ресторан на первом этаже.
        - Понимаю, - подмигнул он. - Ты хочешь, чтобы я сиганул с телебашни?
        - Я хочу, чтобы мы провели наш медовый месяц… - она заговорщически наклонилась к Максиму, - …в Сыром Яру.
        - Что? - опешил он. - Ссылка в Сибирь? Я не декабрист, любимая, чтобы из-за меня тащиться в глушь. Я полагал, нам больше подойдут Мальдивы или на худой конец Турция.
        - Мальдивы подождут, - решительно возразила Михеева. - А Сырой Яр ждать не будет. У нас с тобой как минимум три причины мчаться туда безотлагательно.
        - Называй. - Максим приготовился загибать пальцы.
        - Во-первых, - она вытерла салфеткой губы и надела очки, - ты меня познакомишь со своими родителями. Это ведь очень важно, дорогой, и просто по-человечески так положено.
        - Допустим, - согласился Танкован и зажал мизинец.
        - Во-вторых, - продолжала Татьяна, - я хочу нормальную, веселую, шумную свадьбу, милый. С друзьями, соседями, родственниками и криками «горько». Напоминаю тебе, что это - мой первый брак и, надеюсь, последний.
        - Принято, - усмехнулся он и зажал безымянный палец.
        - И наконец… - Она вдруг посерьезнела. - Нам надо раз и навсегда решить твою проблему и оградить тебя от опасности.
        Максим смотрел на нее, готовясь загнуть третий палец.
        - А сделать это можно не на Мальдивах, не в Турции и даже не в Москве. Только в Сыром Яру, - закончила Татьяна.

19
        Маргариту разбудил телефонный звонок. Она с трудом разлепила веки и уставилась в потолок, силясь вспомнить, где находится. На мгновение ей показалось, что паутинка трещин, вплетенная в волокна рассохшихся белил, очень похожа на ту, что она видела совсем недавно. Не хватает только чего-то важного рядом, возможно - яркого круга, или квадрата, или даже маленьких квадратиков в обрамлении ярких кружков… Не хватает… решетки! Обычной вентиляционной решетки и нескольких ламп по краям. И тогда эта бесконечная паутинка трещин на белом поле будет означать… потолок ПИТа!
        Маргарита рывком села в постели. События минувшей ночи разом нахлынули на нее, вдавили голову в плечи, сделали ватными руки. Она зажмурилась и стиснула в отчаянии зубы. В памяти, наползая друг на друга, словно в жутком слайд-шоу, плыли картинки: футбол по телевизору, электрощит, хлороформ… ослепительная река, белый песок и черная беда за спиной… эндотрахеальная трубка, связанные руки, Журналов… слюнявый рот, ножницы, кровь… Потом - автобус, сонный водитель, бескрайние травы, тяжелые от росы… И наконец - «пес» на двери, Юрик и страшный человек в штормовке с ружьем. И это все на самом деле случилось с ней за одну ночь!
        В комнату вбежал Антошка с телефонной трубкой в руке.
        - Мамочка, это тебя… - Он виновато пожал плечами. - Я сказал дяде, что ты спишь, а дядя все равно просит разбудить.
        - Маргарита Байкалова? - голос был незнакомым - самоуверенным и грубоватым.
        - Это я… - хрипло подтвердила она.
        - Прошу вас срочно прибыть в больницу для дачи показаний.
        - Каких показаний? - Маргарита потерла лоб. - Что случилось?
        Это был довольно глупый вопрос, и голос отреагировал незамедлительно:
        - Вам лучше знать, что случилось этой ночью и почему один из уважаемых врачей клиники получил увечье.
        - Увечье? - все еще плохо соображая, переспросила она. - Вы говорите о Журналове?
        - Ну слава богу, вспомнили, - насмешливо подтвердил голос. - Извольте быть здесь через полчаса.
        - А вы… кто? - спросила Маргарита.
        - Я - сотрудник криминальной милиции города, - отчеканил собеседник. - Еще вопросы будут?
        - А Сашка… То есть я хотела сказать - Александр Корж… Он - там?
        В трубке на мгновение воцарилась тишина, а потом тот же голос холодно произнес:
        - Александр Михайлович очень расстроен случившимся и считает, что вы заигрались в собственные фантазии.
        - Я так и думала, - с горькой усмешкой кивнула Маргарита.
        - Вы приедете сами или за вами выслать наряд? - сухо уточнил голос.
        - Я буду через сорок минут. - И она повесила трубку.
        В висках плескалась горячая боль. Она, как злая, но преданная собака, откликалась на голос, на поворот головы, даже на движение глаз. Эта жуткая боль мешала думать и чувствовать. Может быть, поэтому Маргарита сейчас тяжело соображала и не так остро ощущала отчаяние.
        Она ободряюще улыбнулась притихшему Антошке и босиком отправилась в ванную.
        - Что с тобой? - спросила Нонна Карловна, когда Маргарита села за стол и с отрешенным видом принялась помешивать ложечкой в пустой кружке. - Ты здорова?
        - Я здорова, мама, - пробормотала та. - Просто… Меня опять вызывают на работу.
        - После ночного дежурства? - всплеснула руками мать. - С ума они там все посходили со своим кризисом! - Она хлопнула ладонью по столу. - Где это видано, чтобы людей за копейки заставляли так надрываться?!
        - Меня, наверное, посадят в тюрьму, - безжизненным голосом сообщила Маргарита.
        - Ты о чем, детка? - нахмурилась Нонна Карловна. - Опять переживаешь по поводу своего умершего пациента?
        - Я нанесла увечье человеку, - пробормотала девушка. - Как говорят - тяжкое телесное повреждение.
        - Это кому же? - поинтересовалась мать. - Больному?
        - Врачу.
        Нонна Карловна расхохоталась.
        - Да ты даже нагрубить толком не можешь - какое еще повреждение?
        - Он хотел меня изнасиловать, а я ударила его ножницами в пах, - призналась Маргарита. - И у него… пошла кровь.
        Мать застыла за столом, широко раскрыв глаза.
        - Ты?.. Ты оказалась способна отрезать негодяю яйца?.. - Она схватила ее за руку. - Скажи, что не врешь! Дочка, девочка моя родная! Скажи, что не придумала это только что.
        Маргарита осторожно высвободила руку.
        - К сожалению, это правда… Я чуть не убила человека. Я - преступница.
        В комнату вбежал Антошка, размахивая пластмассовым мечом.
        - Мама, бабушка! - воскликнул он. - Я - Мститель! Я отрезаю всем головы, руки и ноги во имя добра!
        Маргарита словно очнулась. Она отставила кружку и поймала мальчугана за руку.
        - Йе-ху! - Тот азартно размахивал над головой своим оружием. - Я наказываю зло!
        - Послушай меня, малыш, - она старалась говорить спокойно, - нельзя никому отрезать руки и головы, даже во имя справедливости. - Казалось, она сейчас расплачется. - Запомни, Тошенька: невозможно творить зло во имя добра.
        - Ну, Бэтман же может… - растерянно возразил мальчик. - Не плачь, мама… Пожалуйста…
        - Я не плачу. - Маргарита попыталась улыбнуться. - А Бэтман или какой-нибудь другой сверхчеловек потом горько пожалеет, что боролся со злом его же оружием.
        Антошка нехотя отложил меч и взял со стола пульт телевизора.
        - Вот умница. - Она вытерла глаза. - Посмотри мультик. А еще лучше - сходи погуляй во двор.
        Нонна Карловна поджала губы.
        - Нельзя воспитывать ребенка раз в месяц, - проворчала она. - Сутками торчишь на работе, получая гроши, а дитя бегает беспризорником.
        - Мама, - голос Маргариты дрожал, - если меня посадят в тюрьму, я вообще не смогу воспитывать сына.
        - Никто тебя никуда не посадит, - махнула рукой женщина. - Справедливость гласит: если потаскун охоч до баб, если дурачит их и даже насильничает - его нужно кастрировать! И между прочим, в Антоне уже говорят твои гены. Мальчик, когда вырастет, наверняка оттяпает кочерыжку какому-нибудь донжуану.
        - Что ты говоришь? - возмутилась Маргарита. - Как у тебя язык поворачивается?
        - …тело найдено в ста метрах от лесополосы. - На экране телевизора выплыло изображение: проселочная дорога, машины с мигалками, желтые ленты оцепления, люди с носилками. - По мнению сотрудников МВД, данное преступление по своей немотивированной жестокости ничем не отличается от всех предыдущих убийств, совершенных так называемой бандой «псов»…
        Маргарита выронила ложку.
        На экране возник журналист в галстуке и с микрофоном в руке.
        - Непонятно другое, - продолжал он. - Зачем лесным бандитам, жертвами которых до сей поры становились только зажиточные люди и коммерсанты, понадобилось убивать девятнадцатилетнего парня - временно неработающего Юрия Шиша?
        - Смотри! - Нонна Карловна ткнула чашкой в сторону экрана, на котором появилась черно-белая фотография молодого человека с испуганным лицом и гладко зачесанными на лоб волосами. - Это же тот хмырь, что приходил к тебе с букетом и бутылкой виски! - Она наклонилась к телевизору. - Точно - он! Ритка, узнаешь? - Женщина сокрушенно покачала головой. - Это его убили, что ли?.. Опять эти «псы»!
        Маргарита не мигая уставилась в экран.
        - Юрий Шиш предположительно был убит выстрелом в сердце, - продолжал журналист. - Но перед смертью ему зачем-то отрезали пальцы рук. Можно только догадываться, через какие муки прошел несчастный…
        - Зверь! - вдруг завизжала Маргарита. - Бородатый подонок, называющий себя Богом! - Она вскочила, опрокинув кружку. - А на самом деле - дьявол!
        - О ком ты говоришь? - испуганно заморгала Нонна Карловна. - Кто дьявол?
        Но дочь не ответила. Она схватила со стула сумочку и бросилась вон.
        В холл отделения терапии набилось столько народу, что было сразу ясно: происходит что-то экстраординарное, из ряда вон выходящее. В последний раз здесь было так людно, когда в больницу с дружественным визитом приезжал губернатор. Его встречал весь медперсонал - от главврача до нянечки - и потом толпой сопровождал с этажа на этаж, из палаты в палату. Сейчас, кроме сотрудников милиции, сюда пожаловали врачи и ординаторы из разных отделений, медсестры и даже несколько пациентов, среди которых выделялась косматая фигура Антиоха. «Вобла» сидела за столом и что-то записывала под диктовку молодого оперативника, морщась от шума и ежеминутно цыкая на собравшихся. Корж стоял у окна, скрестив руки на груди и с презрением разглядывая взволнованных эскулапов.
        Когда Маргарита появилась в дверях, все разом замолчали. Было слышно, как щелкнуло табло электронных часов. Она обвела взглядом притихшую толпу и, увидев сидящую на банкетке Женечку, бросилась к ней:
        - Милая моя, добрая, хорошая… - Маргарита попеременно целовала ее щеки, и гладила по волосам. - Это ужасно… Мне так жаль… Я не просто сочувствую тебе - у меня сердце разрывается!
        Женечка, казалось, была немного ошарашена таким бурным проявлением чувств. Она растерянно чмокнула ее в ответ и пожала плечами:
        - Что с тобой, Марго? В чем ты мне сочувствуешь?
        - Как?! - Та даже присела от удивления. - Ты разве еще не знаешь?..
        - Чего я не знаю? - нахмурилась рыжая сменщица. - Да что стряслось, в конце концов?
        - Одну минуточку! - вклинился в их разговор молодой оперативник и, обращаясь к Маргарите, официально спросил:
        - Маргарита Григорьевна Байкалова?
        Она узнала голос, который час назад слышала в телефонной трубке.
        - Да, это я…
        - Вы работаете дежурной медсестрой терапевтического отделения этой больницы?
        - Работала, - поправила «вобла» и громко фыркнула.
        Маргарита кивнула.
        - Боюсь, мне придется взять с вас письменные объяснения о событиях минувшей ночи, - заявил опер и эффектно бросил на стол карандаш. - А возможно, и задержать вас по обвинению в покушении на убийство, нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших длительное расстройство здоровья потерпевшего, а также - в халатности, повлекшей смерть одного или более лиц.
        - Отличник! - похвалил его Корж и, отлепившись от подоконника, подошел к столу. - Молодой, да ранний. - Он повернулся к Маргарите: - Сейчас, Марго, мы пройдем в один из кабинетов и там подробненько запротоколируем случившееся. А пока ответь, пожалуйста, всем присутствующим - своим коллегам, товарищам по работе, друзьям, наконец: что опять замкнуло в твоей очаровательной головке, если ты решилась… - он помотал головой, подыскивая правильные слова, - …по сути, на убийство? Ты изувечила человека, который был чуть ли не единственным твоим союзником в этой паскудной больничке, твоим опекуном и наставником!
        Маргарита беспомощно обвела глазами собравшихся, словно ища поддержки. К ней со всех сторон были обращены напряженные взгляды - сочувственные, насмешливые, но в основном - враждебные и недоверчивые.
        - Евгений Игоревич… хотел меня изнасиловать, - пролепетала она.
        По толпе прошелестел смешок.
        - Байкалова! - не выдержала «вобла». - Оставь эти байки для девочек-малолеток! Журналов, конечно, слаб на передок, но ему нет нужды никого насиловать. - Она насмешливо огляделась. - Мы здесь все свои и прекрасно знаем, что можно по пальцам пересчитать тех, кто не побывал у него в постели!
        - Вам тоже довелось? - осведомился Корж.
        - Нет! - резко ответила Тамара Игнатьевна. - Я не по этим гайкам, молодой человек! Но как старшая медсестра знаю все и про всех. Наши дурочки у Журналова - по записи. - Она вновь повернулась к Маргарите: - Так что не рассказывай нам здесь про свое целомудрие!
        - Вот как? - удивился Корж, и в его глазах промелькнул злой огонек. - Значит, и Маргарита Байкалова… как вы говорите… по записи?
        Старшая медсестра передернула плечами.
        - Да уж не ангел ваша Марго. - Она откинулась на стуле. - Вы лучше спросите у нее, как она оказалась ночью в ПИТе, если там не было ни одного пациента! Насильник Журналов, получается, схватил ее, орущую и сопротивляющуюся, взвалил на горб и потащил через все отделение в палату интенсивной терапии? Зачем? Почему тогда не в операционную и не к главврачу?
        Среди собравшихся опять пробежал смешок.
        - Кабинет самого Журналова - гораздо ближе, - продолжала «вобла». - И нет риска, что кто-нибудь из больных проснется и выйдет в коридор. Да и постелька там у него всегда приготовлена!
        - Это точно, - подтвердил кто-то. - Евгений не насильник. Он просто старый, потасканный котяра.
        У Маргариты текли по щекам слезы. Она стояла, опустив руки, словно на эшафоте, и вздрагивала от всхлипываний.
        - Ну что же ты? - скривился Корж. - Объясни коллеге, зачем потащилась в ПИТ со старым котярой? Говори, Марго!
        - На меня напали в темноте… - едва слышно ответила та. - Усыпили хлороформом…
        - Где? В туалете? - холодно уточнил оперативник.
        - Скорее всего - в процедурной! - язвительно вставила Тамара Игнатьевна. - Это ее любимое место отдыха.
        - Во всем отделении погас свет, - пояснила Маргарита. - Я пошла к электрощиту…
        - Нонсенс! - прокомментировала «вобла», обращаясь к Коржу. - У нас не может просто так погаснуть свет. Это все же больница!
        - Очнулась я уже в ПИТе, - продолжала девушка. - Под капельницей, раздетая, привязанная к кровати и подключенная к аппарату жизнеобеспечения… Потом пришел врач Журналов…
        Собравшиеся дружно засмеялись.
        - Нынешняя молодежь - поколение извращенцев! - весело сообщила Тамара Игнатьевна и потрепала оперативника за локоть: - Не в обиду будет сказано.
        - Что вы имеете в виду? - удивился тот.
        - Простого, доброго секса им уже недостаточно, - пояснила «вобла». - Все - с вывертами, с болезненными придумками, с дурацкими играми.
        - Ничего себе игра, - покачал головой молодой опер. - Дикость какая-то. Аппарат жизнеобеспечения, капельница, ножницы…
        Корж подошел к Маргарите и, взяв ее за подбородок, заглянул ей в глаза.
        - Может, ты нездорова? - спросил он. - Может быть, тебе действительно нужен хороший врач, если ты не в состоянии справиться с глупыми фобиями и нелепыми фантазиями? Я ведь предупреждал тебя, Марго: перестань быть наивной и жалкой, выбрось из головы свои подозрения и вечные страхи, не раздражай людей.
        - Ты никогда мне не верил… - тихо сказала она. - И никогда не был мне другом…
        - Другом? - воскликнул Корж. - То-то и оно! Ты всегда меня числила только приятелем, школьным товарищем, жилеткой для соплей - и не более того! Ты до сих пор не поняла, что такое отношение оскорбляет мужчину, унижает его!
        - Я тебя унизила? - Маргарита не верила ушам.
        - Ты мне всегда давала понять, что между нами - дистанция, что я недостоин тебя, потому что не умею складно брехать, как твой физик! Тебе всегда казалось, что я недостаточно добр, а я просто знаю жизнь, Маргарита, и вижу людей насквозь.
        - Настоящая «Кармелита» в постановке Рауфа Кубаева! - воскликнула Тамара Игнатьевна. - Мелодрама в живых декорациях! - Она постучала костяшками пальцев по столу. - Может быть, перейдем к делу?
        - Я как мог помогал тебе, - не обращая внимания на «воблу», продолжал Корж. - И сделал все, чтобы тебе спокойно работалось в коллективе. А ты… - он закрыл глаза и поиграл желваками, - …распутничаешь! И калечишь людей…
        - Как вам не стыдно! - раздался голос, и все разом повернули головы к Антиоху.
        - Что? - прищурился Корж. - Это кто там меня стыдит?
        Бородач шагнул вперед. Он был в больничной пижаме и своих неизменных шлепанцах. На широком лице, неожиданно утратившем следы юродства и детского простодушия, все еще были заметны ссадины от недавних побоев.
        - Вы же любите эту женщину, - произнес Антиох, кивая на Маргариту. - Зачем умышленно втаптываете ее в грязь? Почему самоутверждаетесь за счет тех, кто добрее, а значит, слабее вас?
        Корж театрально развел руками.
        - Полюбуйся, Марго, до чего ты докатилась! Твоим единственным другом, - он повернулся к аудитории, - а я подчеркиваю это слово - другом! - оказался грязный и вонючий бомжара, местный дурачок, попрошайка и неудачник!
        - Ты не оговорился, Антиох? - широко улыбаясь, воскликнула «вобла». - Добрый - значит слабый? То есть зло сильнее добра, философ?
        - Нет, - серьезно ответил бородач. - Добро - сильнее. Но - в конечном счете, понимаете? А до поры нам кажется, что все наоборот: миром правят мерзавцы и негодяи, а небо благоволит подлецам. - Он мотнул косматой головой. - Вот и сейчас видится, будто зло на коне. И нелегко выбить его из стремени.
        - А ты попробуй, умник! - призвал его Корж. - У мужиков есть одно правило: сказал А, говори и Б. Отвечать за слова - гораздо труднее, чем их плести.
        - Плести - тоже непросто, - возразил Антиох. - Но вы правы: пришла пора отвечать…
        - Ты зачем рот-то свой открыл? - не унимался Корж. - Чего выполз из норы? Хочешь продемонстрировать, какой ты крутой да добрый? Заступился за девочку, да? Как в школе учили? Как в пионерской организации? - Он схватил бородача за рукав. - Ну, давай, докажи всем, что добро сильнее зла! Обели запачканную грязью Маргариту Байкалову! Убеди нас, что она ни в чем не виновата! Назови настоящего злодея.
        - Я думаю, - спокойно сказал Антиох, - что он сам себя назовет…
        В холле воцарилась зловещая тишина. Корж, ухмыляясь, сложил руки на груди. Тамара Игнатьевна замерла, настороженно обводя глазами присутствующих. Молодой опер уронил на пол недописанный листок и смущенно кашлянул. Две медсестры из хирургического отделения испуганно прижались друг к дружке.
        - Ап! - крикнул Корж и щелкнул пальцами. - Сейчас губитель невинных душ выйдет в круг! Ап! - Он опять щелкнул, прислушался к тишине и разочарованно развел руками: - Фокус не удался… Разоблачения не получилось. Госпожа Байкалова осталась в свете прожекторов. Никто не хочет ее грехи брать на себя, верно? Чуда не произошло, и справедливость восторжествовала!
        - Человеческая справедливость жестока и бессмысленна, - заметил Антиох. - Но небо нередко опережает ее, чтобы лишний раз показать эту жестокость и бессмысленность. - Он неторопливо достал из кармана сложенную вчетверо газету, развернул ее и протянул обомлевшей Женечке: - Теперь и для вас станет очевидной бессмысленность ваших преступлений…
        - Что ты сказал, урод? - пролепетала рыжая медсестра, испуганно обводя глазами собравшихся. - Каких еще преступлений?.. Что ты мне подсовываешь?.. - Она дрожащими руками приняла из рук бородача газетный лист с кричащим заголовком на первой полосе: «НОВАЯ ВЫЛАЗКА «ПСОВ»: 19-летнему Юрию Шишу отрезали пальцы, а потом выстрелили в сердце!»
        Уставившись на подругу, Маргарита попятилась к стене. Внезапно ей стало ясно значение загадочных слов, произнесенных стариком Битюцким на смертном одре: «Ты… должна знать… кто убийца… Это… журна… евге…»
        Дежурная Евгения! Никакой не Журналов, будь он неладен, а Женечка! Ее милая, добрая, верная подруга Женька!
        А та между тем была близка к истерике. Вытаращенными глазами она пробегала строку за строкой, возвращалась назад и снова вчитывалась, постигая страшный смысл сухих, жестоких слов, потом сползла с банкетки на пол и глухо застонала, прижав к груди скомканную, бездушную бумагу.
        - Не-е-ет!… Не-е-ет! Юрочка-а-а!..
        - Что происходит? - нахмурился Корж. - Кто-нибудь мне объяснит?
        Врачи и медсестры хранили недоуменное молчание. Женечка стояла на коленях и рыдала, бессильно уронив руки. Внезапно она поймала на себе взгляд Маргариты.
        - Что смотришь, гадина? - Сменщица швырнула в нее скомканной газетой. - Радуйся! Смейся! Хохочи! Его больше нет! - Она поднесла к лицу дрожащие ладони. - Его нет - и ничего, и никого нет… И смысла нет… Ни в чем.
        - Вот видите, - печально кивнул Антиох. - В ненависти смысла нет. И не было никогда. Потому что ненависть, злоба, жестокость не питают, а выжигают сердце, и оно становится пустым, безнадежным и никому не нужным.
        - Ненавижу! - заорала Женечка, сжав ладони в кулаки. - Ненавижу тебя! Сволочь ты, Марго! С виду - тихоня, а на деле - подлая хищница! Для тебя украсть чужое счастье - раз плюнуть!
        - Я… украла твое счастье? - пролепетала Маргарита.
        - Почти украла! Но я тебя опередила! Я не позволила тебе разрушить мою жизнь!
        - Она уже разрушена, - напомнил Антиох. - И только вы всему виной. Только себя вините и ругайте. Ведь вы причинили зло невинным людям, а в конечном счете - себе.
        - Она! - Женечка кулачками указала на подругу. - Она сама во всем виновата! Во всем! Если бы не она - ничего бы не случилось! И бедный Струковский был бы жив, и подлый Битюцкий!
        Неожиданно Маргарита вспомнила этот голос. Он был из ее кошмарного, бредового видения: «Ты сама во всем виновата! Здесь тебе самое место. Скоро отправишься следом за бедным Струковским и подлым Битюцким! А я с удовольствием помогу тебе в этом!»
        Выходит, он звучал наяву.
        Женечку словно прорвало. Казалось, она была близка к сумасшествию. В ее глазах плескался безумный огонь, щеки горели, а губы кривились в исступлении.
        - Мразь! Подлая тварь! Ты всегда стояла на моем пути! С самого первого дня! Это лицо, эти волосы, эта фигура - почему они достались тебе, а не мне? Почему к убогим и безмозглым так благосклонно небо? Почему оно никогда не слышит таких, как я? Почему молчит в ответ? За что одним выпадает и красота, и тихое благополучие, и рождение детей, и мужское внимание, а другим - вот такая круглая рожа с веснушками, жирное тело, любовник, который грозится вот-вот бросить, и страшный диагноз «бесплодие» после третьего аборта?
        - Ты завидовала мне? - выдохнула Маргарита, не веря услышанному. - Мне - одной из самых несчастных женщин на свете, которая сама страдает оттого, что небо молчит?
        - Эта твоя вечная привычка прибедняться! - скривилась Женечка. - Эта тихая грусть, постоянные вздохи и надежды изменить судьбу! Тьфу! Сколько женщин на свете несчастней тебя, ты не думала?
        - Женя! - воскликнула Маргарита. - Я не верю тому, что ты сейчас говоришь! Это не ты! Я знаю тебя жизнерадостной, веселой, никогда не унывающей, доброй и милой девушкой!
        - А я и есть - веселая! - Рыжая медсестра страшно расхохоталась. - Я была бы еще милее, если бы ты провалилась в тартарары! Я стала бы самой жизнерадостной и счастливой девушкой, если бы твоя жизнь превратилась в ад! - Она вдруг перестала смеяться. - И я была готова сделать для этого все!
        - Но за что? - ахнула Маргарита.
        Женечка исподлобья оглядела разинувших рты коллег.
        - Вам всем не понять! - отрезала она и опять зарыдала: - Я так любила… люблю своего Юрика! У меня никогда не было такой любви - испепеляющей, страстной, необъятной! Я для него была готова на все! Вот сказал бы: кинься в реку - и кинулась бы! Не раздумывая. Головой вниз. Бог меня наказал, послав мне такую любовь. - Медсестра опустила голову. - А Юрка… Он такой взбалмошный… Такой несерьезный… Вот взял и сказал мне, дурачок, что собирается бросить меня… А я и поверила… - Она подняла глаза на Маргариту. - Юрик сказал, что готов меня променять на нее! На нее! - Женечка залилась слезами. - Это же приговор! Мне! Это значит - лишить меня всего: счастья, возможности дышать. Лишить самой жизни. Ради кого? Ради нее! - Она ткнула пальцем в сторону подруги. - И тогда я решила: не позволю! Не бывать этому! Я сделаю все, чтобы сделать жизнь этой стервы невыносимой!
        - И поэтому убили Струковского? - спросил молодой опер.
        Женечка отыскала его глазами и оскалилась:
        - Сначала я украла эфедрин. Но потом, когда поняла, что эта гадина отделается лишь выговором, вернула на место. У меня были идеи получше. Однажды вечером я поднялась в отделение на служебном лифте - я всегда им пользовалась, это очень удобно, - и заперла стерву в процедурной, а сама пошла в ПИТ и выдернула из сети шнур аппарата вентиляции легких. Струковский все равно был не жилец, а Риточке за халатность грозило уже нечто больше, чем просто выговор. - Женечка досадливо цокнула языком. - Но как назло больному Битюцкому приспичило в это время в сортир. Падлюка видел, как я выбегала из ПИТа, когда включился сигнал тревоги. Ну что с ним было делать? - Она развела руками. - Старый пердун наверняка выдал бы меня. Пришлось ввести ему поутру «неправильную» инъекцию.
        - Да вы просто дьявол в юбке! - вырвалось у кого-то из врачей.
        - Верно, она сошла с ума, если так спокойно обо всем рассказывает! - воскликнул другой.
        - Это так называемый момент истины, - пояснил молодой оперативник. - Состояние аффекта, вызванное горем.
        Женечка окинула его презрительным взглядом и продолжала:
        - Я вошла во вкус. Месть, оказывается, - сладкое дело. Чтобы Ритуля окончательно чокнулась со страху, я разбила ее фотографию и подбросила на стол табличку с фамилией умершего пациента. Марго оставался один шаг до пропасти. - Медсестра хлопнула в ладоши. - Однако моим планам опять помешали. На этот раз - вы, Александр Михайлович! - Она повернулась к Коржу. - Пришел, понимаешь, нахальный опер, повертелся здесь часок и все замял. Нету, говорит, преступлений. Все в порядке. Риточка снова на коне. Ну что, скажите на милость, оставалось делать несчастной женщине, которую бросает жених? Я решила: пропади ты пропадом, подруга. У меня для тебя припасен главный сюрприз. Поздно ночью я поднялась на лифте и обесточила все отделение. - Она помахала рукой «вобле». - Эй, кобыла костлявая, вырубить свет - дело одной минуты, так что не заливай, будто это невозможно! Ритка поперлась к щитку, и тут я ее встретила в темноте с тряпочкой хлороформа. Я в красках представляла себе, что станет с этой гадиной, когда она очнется в ПИТе, под капельницей, с трубкой респиратора во рту, привязанная к кровати, как лягушка, да
еще - в полном одиночестве! Марго точно сошла бы с ума от страха и под воздействием лекарств. - Женечка поморщилась. - Я ж не предполагала, что она дотянется до кнопки вызова дежурной медсестры и в ПИТ прискачет наш конь Журналов. Воображаю, что померещилось этому ублюдку. Наверное, он решил, что Ритка его соблазняет!..
        - Мне кажется, достаточно, - сказал Корж.
        Стараясь не встречаться глазами с Маргаритой, он подошел к дрожащей от ненависти и возбуждения рыжей медсестре и, подхватив ее под руки, заставил подняться с пола.
        - Теперь все то же самое расскажете в Управлении, - натянуто улыбнулся он. - Впрочем, если откажетесь - у нас две дюжины свидетелей.
        - Ты - тоже мразь, - доверительно сообщила ему Женечка. - И подонок. Если бы вы нормально работали, мой Юрик был бы жив!
        - Если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой, - огрызнулся Корж и кивнул молодому оперу: - Забирай подругу. И наручники не забудь. Первый шок пройдет, и она станет буйная.

«Вобла» поднялась из-за стола.
        - Все свободны!
        Но народ и не думал расходиться. Взволнованные, потрясенные увиденным и услышанным, люди топтались в холле, переговариваясь вполголоса, как на похоронах по окончании траурной церемонии.
        - Все по своим местам! - бодро крикнула Тамара Игнатьевна. - Напоминаю, что рабочий день еще не закончился! - Она звякнула ключами в кармане. - А больных попрошу разойтись по палатам и не высовываться до начала процедур!
        Медленно, словно нехотя, сотрудники больницы двинулись из холла в коридор. Кто-то направился к выходу, кто-то скрылся в аппендиксе, ведущем в столовую. Медсестры сбились в стайки и неторопливо поплыли мимо распахнутых дверей кабинетов и палат, похожие на зрителей, покинувших кинотеатр после сеанса.
        Через минуту холл опустел. Маргарита все еще стояла у стены, словно найдя в ней поддержку, опору и защиту, и тихо плакала, прислонившись щекой к холодной деревянной панели. Корж пристроился рядом на стуле, поигрывая брелоком от «Ауди» и досадливо морщась.
        - Слышь, Марго… - он старался не смотреть на нее, - в общем, я был неправ… Извини. Ты тоже должна меня понять: нервная работа, почти без сна и без выходных… «Псы» еще эти… Ну и ревную я тебя, конечно… Ты ж мне не чужая… Словом, перенапрягся. Нервный срыв.
        Маргарита повернула голову и заметила Антиоха. Бородач, оказывается, был здесь и не спешил уходить. Он неторопливо прошелся по холлу, нагнулся, подобрал с пола скомканный газетный лист и, разгладив, сунул его в карман. Потом почесал бороду и виновато пожал плечами:
        - Вроде все хорошо… А на душе гадко.
        Маргарита растерла ладонями слезы по щекам.
        - Почему ты не сказал раньше о том, что знал? - укоризненно спросила она. - Столько бед можно было бы избежать!
        - Ничего нельзя было избежать, - вздохнул Антиох. - А мне бы попросту не поверили. Мое слово против ее… Кто я такой? Жалкий бродяжка.
        - Поверили бы, - возразила Маргарита. - Я бы поверила.
        - И что? - Он наклонил голову. - Бросились бы мстить? Или добиваться справедливости?
        - Я бы ее добилась.
        - Торжество человеческой справедливости ничего не доказало бы вашей несчастной подруге. Она бы так и не поняла, как жестоко, мерзко и, главное, бессмысленно то, что она делает.
        - А сейчас, думаешь, поняла? - горько усмехнулась Маргарита.
        - Ей ответило небо, а не человек. - Антиох многозначительно поднял палец. - И если она его не слышит, значит, она просто глуха.
        - Скажи, - Маргарита не могла успокоиться, - а почему ты все же решил вмешаться? Ты же не хотел лезть в дела Божьи.
        - А я и не вмешивался, - возразил бородач. - Я только немного помог людям услышать небо.
        - Самому не противно? - не выдержал Корж. - Небо молчит, небо кричит… Помог людям… Может, и Богу помог заодно? Ты кем себя возомнил-то, кусок дерьма? - Он вскочил со стула и схватил Антиоха за воротник. - Хочешь продлить себе пребывание в больничке?
        - Не хочу, - спокойно ответил тот. - Я здесь все дела сделал и ухожу. Мне осталось еще одно важное дело в городе. Сделаю - покину и его.
        - Вот это правильно! - одобрил Корж, не выпуская ворот из рук. - В Сыром Яру сразу чище станет. Готов придать тебе ускорение.
        - Мне не требуется ускорение, - покачал головой бородач. - Всему свое время.
        - Это как посмотреть, - не унимался оперуполномоченный. - Мне, например, не терпится выкинуть тебя вон! - Он дернул за воротник с такой силой, что у пижамы отлетели пуговицы. - Ты чего к девке липнешь, урод? Слюни текут? Тоже в очередь хочешь записаться?
        Антиох накрыл ладонью его руку и, отступив на полшага, сделал короткое движение плечом. Не успев высвободить заломленную кисть, Корж рухнул на колени, побелев от боли и изумления.
        - Не надо так, - спокойно посоветовал бородач. - Каждый должен делать свое дело, но при этом - не обижая и не унижая людей. Тем более - близких.
        Оправившись от удивления, но все еще морщась от боли в запястье, Сашка вскочил на ноги и ринулся на противника. Тот протянул его на себя и, сделав шаг в сторону, ударил коленом в бедро.
        На этот раз Корж кубарем полетел на пол.
        - Я не понял, - взвыл он, корчась от боли и даже не пытаясь подняться. - У нас всякое отребье владеет джиу-джицу?[Вид восточных единоборств.]
        - Я, конечно, отребье, - согласился Антиох и присел на корточки, чтобы милиционер мог его хорошо слышать. - Но Маргарита - не девка. Вы давно должны были это понять…

20
        Прямо от здания ЗАГСа на Таганской улице белый БMВ, украшенный лентами и шарами, вырулил через Абельмановскую на Марксистскую улицу, пересек площадь и помчал своих пассажиров по Садовому кольцу к трем вокзалам.
        Татьяна и Максим целовались на заднем сиденье. Жора, ухмыляясь, поглядывал на них в зеркало заднего вида и весело крутил баранку. За окном проплывали деревья, размалеванные известью на манер голых пропагандистов боди-арта, низкорослые кирпичные домики в парандже ремонтных полотен с нарисованными окнами, особнячки с заляпанными цементом кариатидами и выцветшими кровлями. Вынырнул и исчез парапет набережной реки Яузы, мелькнули стеклом и бетоном стены «Атриума», и потянулась за ними нескончаемая вереница разноцветных витрин, плетеных огней и мудреных названий.
        - Вы как тинейджеры, - хохотнул Жора. - Прям оторваться не можете друг от друга.
        - За дорогой следи, - посоветовала Татьяна, в неге запрокинув голову и закрыв глаза.
        - Мы - молодожены! - поправил Максим, с нежностью разглядывая бархатную кожу адвокатессы. - А это - хуже тинейджеров.
        Он блаженствовал. Впервые за последние месяцы ему по-настоящему улыбнулась удача. Все переживания и волнения, неприятности и тревоги, свалившиеся на него в этом проклятом августе, теперь были перечеркнуты, перелистаны и раздавлены синей печатью в паспорте. Брак с успешной адвокатессой, раскрутившей бизнес при помощи богатых родителей, вселял в него надежду раскрутить собственный с той же помощью. У этой женитьбы имелись и другие неоспоримые преимущества, из которых не последнее - прописка в шикарной квартире на Таганке. Остались позади съемные хрущобы и комнаты в общежитии, канули в небытие унизительные собеседования с работодателями и копеечная зарплата, сгинули, словно не были, вонючие пельмени на завтрак и две пары обуви на четыре сезона. Даже мотоцикл - его многострадальный старенький
«Минск» - теперь уступит место новенькому, блестящему, пахнущему дорогой кожей и высокооктановым бензином внедорожнику.
        Танкован, как и мечтал, появится в родном городе победителем. Правда, еще пока не известным физиком, не мультимиллионером, не знаменитой VIP-персоной, но вполне респектабельным и удачливым молодым человеком, у которого синичка уже в руках, а впереди блестящее будущее и журавль в небе.
        Машина свернула на Каланчевку, промчалась вниз к высотке и, юркнув под мост, остановилась на тесной парковке перед Казанским вокзалом.
        - Удачи вам, - сказал Жора, вытащив на тротуар два новеньких чемодана и захлопнув багажник. - И… горько!
        Зал ожидания был переполнен. Сотни спящих, жующих, галдящих людей, обложенных коробками, чемоданами и тюками, коротали время до отправления. В воздухе стоял тяжелый запах немытых тел. Вдоль стены протянулась длинная, изогнутая змея воткнутых друг в друга тележек, а единственную, свободную от кресел площадку в дальнем углу зала занимало кафе, возле которого топталась внушительная очередь.
        - Надо было все-таки лететь самолетом, - вздохнула Михеева, брезгливо оглядываясь по сторонам.
        Максим водрузил чемоданы на ближайшую тележку и виновато развел руками:
        - Я же говорил: до Сырого Яра нет прямого воздушного сообщения. А от Тюмени все равно еще трястись поездом несколько часов.
        - Несколько часов - не трое суток, - возразила Татьяна и обреченно махнула рукой: - Ладно, чего уж там. Дело сделано. И то хорошо, что у нас с тобой СВ.
        - Молодоженам нельзя ехать в купе, - подмигнул он. - Они должны заботиться о нравственности окружающих.
        - Пошли на перрон, - предложила Михеева. - Локомотив подадут через час, так хоть давай проведем эти шестьдесят минут на относительно свежем воздухе.
        Они двинулись к выходу. Со всех сторон на них глазели с нескрываемым любопытством: красивый молодой человек в элегантном льняном костюме, белоснежной сорочке и (несмотря на жару) шелковым шейным платком и хрупкая миниатюрная блондинка в очках, в нарядном кремовом платье с легкой прозрачной накидкой и бежевых туфельках из мягкой кожи со стразами на высоком каблуке - жених и невеста!
        Молодые проследовали на платформу.
        - Честно говоря, - сказал Максим, осторожно ступая по грязному от налузганных семечек асфальту и катя за собой чемоданы, - я все же думал, что мы сначала отправимся куда-нибудь к морю, солнцу и пальмам и только потом махнем в Сибирь.
        - После Сибири море, солнце и пальмы покажутся еще желаннее, - улыбнулась Татьяна. - И вообще, мы же договорились, дорогой: сначала - свадьба, а потом уже медовый месяц.
        - Я позвонил старикам, - сообщил Максим. - Они нас ждут с радостью и говорят, что на свадебное торжество в гостинице поместится полгорода!
        Михеева остановилась.
        - В гостинице?
        - Я же говорил тебе, - рассмеялся он. - У моих стариков - своя гостиница. Называется УЮТ.
        - Вот тебе раз! - Татьяна забавно приподняла бровь. - А я и не знала, что ты у нас гостиничный магнат!
        Максим хмыкнул.
        - Да гостиница - одно название, - небрежно пояснил он. - Обычный частный дом. Большой и бестолковый. Батя, как муравей, таскал в него по гвоздю да по досточке и в результате отгрохал бетонный скворечник в три этажа. Гости туда носа не кажут, а командировочных и отдыхающих в нашем захолустье отродясь не было.
        - Чем же они зарабатывают? - удивилась Михеева.
        - А они не зарабатывают, - пожал плечами Танкован. - Живут на пенсию и бродят по своему пустому дворцу, как король с королевой в изгнании. Два дурачка.
        Татьяна посмотрела на него укоризненно.
        - Ты говоришь о своих родителях как о чужих людях.
        - А они и есть - чужие… - пробормотал под нос Максим.
        На платформе постепенно стал собираться народ. Носильщики сновали взад-вперед, громыхая тележками и лавируя между неторопливыми пассажирами с ловкостью циркачей.
        - Танюша! - пронеслось над перроном, и Михеева вздрогнула.
        - Ты чего? - улыбнулся Танкован. - Ты одна, что ли, здесь Танюша?
        - Просто… показалось. - Она поправила очки и на всякий случай огляделась по сторонам.
        Максим подтащил чемоданы к краю платформы и полез за носовым платком.
        - Ну и жарища! Я весь взмок!
        - Почему ты решил, что именно здесь остановится десятый вагон? - рассеянно спросила Татьяна, продолжая оглядываться.
        - У меня глаз-алмаз! Погрешность - от силы полтора вагона, если только нумерация с головы состава, а не с хвоста. - Он наклонился над путями и посмотрел вдаль. - Нашего паровоза еще не видать.
        - А если - с хвоста? - все так же рассеянно спросила она.
        - Тогда придется чуть-чуть пройтись! - бодро объявил Танкован и вдруг нахмурился: - Ты кого там высматриваешь?
        - Понимаешь… - Татьяна смутилась. - Это глупо конечно, но мне померещился голос Гены.
        - Кого?! - Максим чуть не выронил платок. - Какого, на хрен, Гены?
        - Нет, не померещился… - Она помрачнела и опустила руки.
        Танкован в недоумении проследил за ее взглядом и увидел спешащего к ним Ферзяева.

«Стервятник» семенил и подпрыгивал, вытирая на бегу раскрасневшееся узкое лицо и приветливо махая рукой:
        - Танюша!..
        - Как он узнал? - грозно спросил Максим, повернувшись к жене.
        - Понятия не имею! - воскликнула та. - Его уже несколько дней не было на работе. Я думала: отстал наконец, успокоился.
        - Не успокоился, как видишь, - процедил Танкован и демонстративно убрал руки за спину в ответ на приветственно протянутую ладонь подбежавшего Ферзяева.
        - Здравствуйте!.. Здравствуй, Танюша! - Мужчина был явно взволнован. - Я боялся, что не успею…
        - Не успею - куда? - холодно поинтересовался Максим. - Туда, куда еще недавно было можно, вы уже не успели.
        - В чем дело, Гена? - спросила Михеева. - Зачем ты примчался сюда и кто тебе вообще сказал, что мы здесь?
        - На работе, - простодушно ответил тот. - Секретарша призналась, что заказывала для тебя билеты.
        - Понятно… - Татьяна запустила в волосы руку и отвернулась. - Можно было сразу догадаться.
        - Что вы хотите? - Максим шагнул к «стервятнику», загораживая от него жену.
        - Я хотел… - Ферзяев стушевался. - Поговорить…
        - Вы помните, я рекомендовал вам никогда больше не искать встречи с Таней? - Танкован почувствовал приступ ярости. - Помните, говорил, что никогда и никому не дам ее в обиду? Помните, нет? - Он подошел вплотную к своему долговязому сопернику и теперь смотрел на него снизу вверх. - Я предупреждал вас, что вы горько пожалеете, если не оставите ее в покое? Предупреждал?
        - Предупреждал, - согласился тот и через плечо Максима обратился к Татьяне: - Милая, ты ведь не откажешь мне в паре слов?
        - Какие еще слова, Гена? - Михеева резко повернулась. - У меня началась другая жизнь, понимаешь? У меня - вот! - Она сунула ему под нос руку с кольцом. - И в этой новой жизни тебя нет! И меня - вчерашней и позавчерашней - тоже нет!
        - Ты делаешь ошибку! - застонал Ферзяев. - Непростительную ошибку!
        Танкован схватил его за лацкан пиджака:
        - Это вы допустили ошибку, явившись сюда! Я уже говорил и снова повторю: с Таней вам ничего не светит! Ищите другой объект для осадного положения.
        - Ты ничего не знаешь! - не унимался хлыщ. - Этот человек просто использует тебя! Ему нужны твои деньги, твоя квартира! Он мне сам в этом признался!
        - Что? - ахнула Михеева. - Что ты сказал?
        - Ах ты подонок! - взвыл Максим, с силой встряхнув Ферзяева за пиджак. - Не слушай его, Таня! Он валит с больной головы на здоровую! На воре и шапка горит! Каков негодяй! Сам годами охмурял начальницу, чтобы добиться своей жалкой цели: попасть в фавориты, сделать скачок в карьере, поправить свое финансовое положение. И все - за твой счет, Танечка!
        - Неправда! - кипятился Ферзяев. - Я сказал ему, что люблю тебя, Танюша, и готов всю жизнь ждать твоего расположения. А он мне в ответ: вы, мол, опытный стервятник, готовы караулить жертву годами, вот и наберитесь терпения заново, а я молод, и мне нужно все и сразу!
        У Танкована потемнело в глазах. Самое ужасное заключалось не в том, что все это он действительно говорил, а в том, что не просчитал, кретин, каким боком ему могут обернуться эти слова.
        - Я убью тебя, гад! - Он замахнулся на долговязого юриста, оказавшегося таким прожженным негодяем и хитрецом, но почувствовал, что кто-то крепко держит его за руку.
        - Статья двести тринадцатая, часть первая! - констатировал рыжий Блатов, вцепившись Танковану в рукав. - Еще одна статеечка - до кучи. - Он повернулся к долговязому: - Прошу вас, гражданин, потратить десять минут на написание заявления, и я оприходую этого деятеля в лучшем виде.
        - Что? - не понял Ферзяев. - Ах, нет, увольте! Не нужно никаких заявлений, мне пора идти. - Он опять обратился к Михеевой: - Танюша, знай: я люблю тебя! Люблю так, как никто никогда не любил и вряд ли полюбит. Я буду ждать тебя, несмотря ни на что! Помни: ты всегда можешь рассчитывать на мою преданность!

«Стервятник» всхлипнул, развернулся на каблуках и зашагал прочь, подлец.
        Татьяна стояла, опустив голову и нервно теребя пальцы.
        - Сорвался, головень, - досадливо цокнул языком Блатов. - Сейчас бы такую уху сварили!
        - Что вы-то здесь делаете? - раздраженно спросил Максим. - Еще один добрый знакомый! Не вокзал, а дом свиданий!
        - Я же сказал тебе, - рыжий оперативник поднес два пальца к глазам и ткнул ими в грудь Танковану, - я теперь всегда рядом. До первой твоей ошибки, герой.
        - Вы мне угрожаете?
        - Я тебя предупреждаю, донжуан. - Блатов окинул насмешливым взглядом его новенький костюм. - Обязательно посажу тебя! Прямо в этом прикиде. А в тюрьме светлые вещи не в цене. На них грязь очень заметна.
        - Спасибо, я приму это к сведению. - Максим повернулся к Михеевой: - Танечка, с тобой все в порядке?
        - В порядке, - пробормотала она и отошла в сторону.
        Шипя и отплевываясь горячим воздухом, подъехал состав. Люди, нагруженные вещами, бросились к вагонам, на ходу сверяясь с билетами и беспокойно оглядываясь по сторонам.
        Максим взялся за ручки чемоданов, терпеливо дожидаясь полной остановки поезда и краем глаза наблюдая за адвокатессой. Его беспокоило поведение жены. Он видел, что она расстроена и подавлена, и срочно пытался придумать выход из создавшегося положения. Конечно, подлый Ферзяев здорово его обыграл. Нет, ну каков негодяй! Решился приехать на вокзал, чтобы подпортить молодым большой ложкой дегтя их едва начавшийся медовый месяц! И надо признать, ему это удалось. Татьяна сама не своя - бледная, мрачная и молчаливая. Теперь Максиму придется нелегко: подлые уколы, как показывает жизнь, надолго ранят сердце и застревают в мозгу. Мысль о том, что он - всего-навсего жиголо и женился на ней по расчету, теперь невольно будет приходить адвокатессе на ум всякий раз, когда между ними пробежит черная кошка. Впрочем, трое суток в СВ - достаточный срок для того, чтобы найти нужные слова, утешить жену, доказать ей свою искренность и одновременно - тщетность и нелепость любых подозрений.
        - У тебя какой вагон, герой-любовник? - прервал его напряженные размышления Блатов.
        - Что? - не понял Максим.
        - Десятый? - оскалился рыжий. - У меня - тоже. - Он помахал желтоватой бумажкой. - Приятное совпадение.
        - Вы что, едете в Сибирь? - ужаснулся Танкован.
        - Не столько еду сам, сколько этапирую тебя! - хохотнул опер. - Даже в сортир - под конвоем. Красота! - Он плотоядно потер руки. - Это, конечно, пока еще не вагонзак[Железнодорожный вагон, предназначенный для перевозки заключенных.] , но уже, считай, репетиция.
        Максим не знал что и думать. Один из самых счастливых и удачливых дней в его жизни на глазах превращался в сущий кошмар.
        - Не имеете права, - пробормотал он. - Покажите санкцию или предписание.
        - Ты у мамы дурачок? - поинтересовался Блатов. - Какая санкция? На что? Я - турист, понимаешь? Ту-рыст! - Он легонько шлепнул Танкована по затылку. - У меня подагра и боли в голеностопном суставе. А в Сыром Яру, я слышал, превосходные ортопеды! - И смех рыжего опера потонул в хриплом гудке тепловоза.
        Отсчет вагонов, как и предполагала Михеева, начинался с хвоста состава, и Максим, подхватив чемоданы, торопливо двинулся дальше по платформе.
        - Танечка! - позвал он. - Не отставай, милая.
        Пестрая масса толпящихся на перроне людей закрутилась, как творог в миксере, и развалилась на куски. Взволнованно галдя и суетливо размахивая руками, пассажиры семенили то в одну сторону, то в другую, отыскивая свои вагоны.
        Блатов накинул на плечо большую спортивную сумку и пробормотал под нос:
        - Тебя ждет масса сюрпризов, сукин сын! Не разочаруй меня…
        За окном, мигая огнями и ухая под ударами многотонного ветра, проносилась ночь. На столике позвякивали два пустых стакана. Над ними одиноко высилась запечатанная бутылка шампанского.
        Праздновать не хотелось. Молодые поужинали в полной тишине - без аппетита, на скорую руку. Татьяна собрала со стола остатки нехитрой снеди: завернула в газету недоеденную курицу и остатки сырокопченой колбасы, ссыпала яичную скорлупу в целлофановый пакет, закрутила пробку на термосе и теперь сидела на полке, уютно подобрав под себя ноги и прижав к груди крохотную подушку.
        Танкован развалился напротив и мрачно смотрел на Танино отражение в оконном стекле.
        - Я верю тебе, Максим, - наконец произнесла она. - Иначе никогда бы не вышла за тебя замуж. Просто пойми… такие слова… они, как огнем, обожгли…
        - Ферзяев хотел тебе сделать больно, - отозвался он. - И сделал. Попал в самое сердце. Это же его любимый прием - показать, что кроме него ты никому не нужна, что ты не можешь рассчитывать ни на чью любовь, что ты попросту не заслуживаешь искренности и тепла.
        Михеева опустила глаза.
        - Гена выглядел таким убедительным… таким взволнованным.
        - Это его амплуа! - воскликнул Максим. - Неужели ты до сих пор не поняла? Безотказный метод воздействия на тебя. - Он наклонился и взял ее за руку. - Ферзяев знает все твои болевые точки и умело давит на них. Именно поэтому ему много лет удавалось манипулировать тобой.
        - А ты действительно сказал ему, что тебе от меня нужно все и сразу?
        - Да, - жарко выдохнул он. - Я так сказал.
        Татьяна удивленно подняла на него глаза.
        - Это значит, что…
        - Это значит, - подхватил Максим, - что мне нужна ты! Вся, без остатка! От кончиков этих прекрасных волос до подушечек на пальцах. Мне нужен не кусочек твоего сердца, а вся его необъятная глубина! Я не желаю делить его ни с кем. - Он мягко провел ладонью по ее щеке. - Мне нужен твой взгляд, твое дыхание, твой нежный, ласковый голос, твоя улыбка.
        - Ты правда любишь меня? - Она заморгала, стараясь не расплакаться.
        - Очень, - Танкован закрыл глаза. - Так сильно, что готов весь мир обнять.
        - Весь мир - не надо, - улыбнулась Михеева. - Обними меня…
        Он сел рядом и с жаром заключил ее в объятия.
        - Танечка… Моя Танечка… Как ты могла поверить этому прощелыге? Как могла даже на секунду усомниться в моей любви?
        - Я не усомнилась… - Она повела плечиком. - Я просто… испугалась. Понимаешь? Испугалась, что у меня отберут мое счастье - одним неосторожным словом, одним росчерком пера убьют мои надежды и мечты.
        - Глупышка моя… Я никому не позволю этого сделать. - Максим вдруг вскочил, распахнул и с грохотом захлопнул дверь купе, щелкнул задвижкой и хитро подмигнул Таниному отражению в зеркале:
        - Медовый месяц - он и в поезде медовый!
        Та кокетливо огладила на коленях платье:
        - Сумасшедший! А если войдет кто?
        Максим повернулся к ней:
        - Да кому заходить-то? И дверь к тому же заперта.
        Он сел рядом, убрал в сторону подушку и притянул девушку к себе. Та боязливо повела плечами, но послушно придвинулась и подняла руки, чтобы Максиму было удобно снять с нее платье.
        - Ты моя жена… - задыхаясь от страсти, шептал он, расстегнув на адвокатессе бюстгальтер и с жадностью лаская ее маленькие груди. - Так сладко напоминать себе об этом… Ты моя жена…
        - А ты - мой муж… - закрыв глаза, вторила она. - Сказка стала явью…

…Через полчаса Танкован откупорил бутылку шампанского.
        - За новую, крепкую семью! - провозгласил он, подняв над головой граненый стакан в подстаканнике. - За парадоксальный союз физиков и лириков!
        - За тебя, любимый. - Татьяна чокнулась с ним. - За нас…
        Прохиндей Ферзяев остался в дураках.
        Глубокой ночью в дверь купе постучали.
        Максим вздрогнул и проснулся, не сразу поняв, что его разбудило. Он бросил взгляд на жену, спящую, как ребенок, раскинув руки и трубочкой вытянув губки, на бегущие по стенам полосы света, прислушался к ровному постукиванию колес и собирался уже повернуться на другой бок, как стук повторился. На этот раз проснулась и Татьяна. Она испуганно подняла голову и спросила:
        - Кто там?
        - Откройте, пожалуйста! - потребовал грубоватый женский голос.
        - С какой стати? - возмутился Максим. - Вы на часы иногда смотрите? Ступайте-ступайте, нам ничего не нужно!
        - Зато нам нужно, - отрезал голос.
        - Какая наглость! - поразилась Татьяна. - Что за порядки в этом поезде!
        - Это купе для молодоженов, - заявил Танкован. - И ломиться ночью в дверь - по меньшей мере бестактно!
        - Это купе - для инвалидов! - возразил голос. - И держать их в коридоре - бессовестно! Поэтому придется открыть.
        Максим нашарил в изголовье тренировочные брюки и резко сел, отбросив одеяло.
        - Не открывай, - посоветовала Михеева мужу. - Скорее всего, это ночные аферисты или мошенники.
        - Нет уж, я открою! - рявкнул он, натягивая штаны. - И разберусь с этими инвалидами!
        - Подожди, - взмолилась Татьяна. - Я наброшу на себя что-нибудь…
        Танкован щелкнул задвижкой, дверь поехала в сторону, и в купе из коридора пролился неяркий свет.
        - Какого черта?..
        Снаружи стояла статная пожилая дама в строгом черном костюме и в белой блузке с жабо. Максим увидел седые, гладко зачесанные назад волосы, орлиный нос, тонкие губы и надменный взгляд. Ее руки покоились на спинке инвалидного кресла, в котором, чуть наклонившись вбок и тараща на Танкована безумные глаза, сидел полный мужчина лет сорока - небритый, мокрогубый - в желтой фланелевой рубашке, застегнутой на все пуговицы.
        - Мне и моему сыну давно пора спать, - сообщила женщина низким грудным голосом.
        - Как мило! - оскалился Максим. - Вам - пора, а мы - давно уже спали, знаете ли. Пока вы не разбудили нас самым бесцеремонным образом.
        - Повторяю, - холодно произнесла дама, - это купе - для инвалидов. Извольте освободить его немедленно.
        - Может, вам заодно и полы вымыть? - поинтересовался Танкован. - И вставную челюсть положить в стаканчик?
        - Что за вздор? - крикнула Михеева. - Максимка, вызови проводника!
        - Проводник! - гаркнул он в глубь коридора. - Срочно подойдите сюда! Здесь два клиента, сбежавшие из психлечебницы!
        - Проводника нет, - сообщила женщина тоном, от которого у Танкована побежали мурашки по спине. - И не заставляйте меня применять силу. - Она толкнула кресло вперед. - Убирайтесь по-хорошему!
        - Да что ж это такое! - Максим взвыл от боли: коляска наехала ему на ногу. - Пошла вон, старая грымза! - Он попытался выпихнуть незваных гостей из купе и закрыть дверь, но женщина отчаянно сопротивлялась и толкала кресло вперед. Небритый мужчина в желтой рубашке недоуменно таращился то на мать, то на ее противника, потом вдруг плаксиво скривился и заскулил басом:
        - Ма-е-эээээ!
        - Убивают! - истошно завопила дама. - Помогите!
        Неожиданно распахнулась дверь одного из соседних купе, и в коридор выскочил Блатов. Как был - голый по пояс, в домашних шлепанцах - он бросился на помощь орущей женщине.
        - Стоять, сморчок! - Рыжий оперативник ухватил Максима за шею, вытащил из купе и, заломив руку за спину, повалил на пол. - Тебе конец, Танкован! Допрыгался, герой-любовник!
        - Не трогайте его! - закричала Михеева. - Неприятностей хотите, капитан? Я как адвокат вам их обещаю!
        - Он пытался убить женщину с инвалидом! - заявил Блатов, тяжело дыша.
        - Немедленно отпустите его! - потребовала Татьяна. - А с инвалидами мы сейчас разберемся! - Она грозно повернулась к даме: - Покажите ваши билеты, гражданка! Живо!
        Оперативник, пыхтя, поднялся с пола.
        - Вы чего раскомандовались, товарищ адвокат?
        - Эта особа разбудила нас, ворвалась в купе, требуя, чтобы мы убирались вон. - Татьяну трясло от возмущения. - И я хочу знать - на каком основании?
        Максим тоже поднялся на ноги и, зло отпихнув Блатова, отправился к себе.
        - Я никуда отсюда не уйду, так и знайте! - заявил он. - Даже если придет толпа инвалидов!
        Женщина тем временем достала билеты и протянула их оперативнику.
        - Вот, пожалуйста. Все - на законных основаниях.
        Тот, щурясь, вгляделся в документы и сконфуженно почесал нос:
        - Простите, сударыня, но ваше купе там, в конце вагона.
        - Странно… - фыркнула та. - Очень странно.
        Блатов услужливо развернул кресло.
        - Давайте я вам помогу…
        - Ну что ж, сделайте милость, - разрешила женщина и первая двинулась по коридору.
        Рыжий поспешил за ней, толкая перед собой коляску с хнычущим мужчиной и увещевая на ходу:
        - Отдохнете, выспитесь как следует, наберетесь сил, а завтра напишем заявленьице, опаньки?..
        Татьяна проводила его презрительным взглядом и хмыкнула:
        - Наш оперуполномоченный, наверное, сошел с ума, если потащился за нами в Сибирь.
        Максим выглянул из купе.
        - Ты сама говорила: он теперь от меня не отстанет.
        - Говорила, - согласилась Татьяна. - Но не ожидала от него такой прыти. - Она сложила руки на груди и задумчиво прищурилась: - Хотя знаешь, может, это и к лучшему.
        - Ты о чем? - не понял Танкован.
        - Хорошо, что он будет рядом, когда мы выведем на чистую воду твоего сыроярского недоброжелателя, - пояснила Михеева. - И помощь какая-никакая, и свидетель в одном лице.
        - Ну да, - хмыкнул Максим. - Только если он меня раньше на чистую воду не выведет. Вон, опять пошел «заявленьице» клянчить. Того и гляди или покушение на убийство состряпает, или терроризм.
        - Ну, чтобы этого не случилось, у тебя есть я. - Татьяна чмокнула его в щеку. - Пойдем спать, любимый…
        - Славный день и веселая ночка…
        Спустя сутки с Максимом произошел несчастный случай.
        Ночью он побрел в туалет, а когда вышел, решил подышать в тамбуре свежим воздухом. Танкован всегда считал, что ночью хорошо думается, а поезд - лучшее место для таких раздумий. Вокруг - никого, ветер ерошит волосы, пахнет дымком и смолой, мимо проносятся спящие леса и бескрайние черные степи. Бескрайние - как его жизнь.
        Он вышел в тамбур, поднял ступеньку и, легко распахнув входную дверь вагона, подставил лицо бушующему эфиру. Молодое тело, обдуваемое ветром странствий, перемен и свершений, трепетало. Глаза слезились от сладкой тоски и смелых надежд. Ему скоро двадцать четыре. Судьба, трепавшая его недавно, как этот ночной ветер, теперь улыбнулась, великодушно позволив расправить легкие и широко раскрыть глаза, устремленные в будущее. Колеса безумствовали на стыках, и наверное, так же сильно, громко и смело колотилось его сердце. Поезд летел навстречу новому дню, а Максим - навстречу новой жизни.
        Он не успел испугаться. Он даже не сразу понял, что произошло. Ледяной ужас пронзил все его существо только тогда, когда, чудом ухватившись за поручень, он забился в конвульсиях снаружи летящего вагона. Извиваясь, как червяк на рыболовном крючке, Максим поймал ногой выступ ступеньки, втащил свое тело обратно в тамбур и рухнул на грязный пол, хватая ртом воздух. Он оказался на волосок от гибели, от нелепейшей и жуткой смерти именно в тот момент, когда собирался жить. И от этой мысли становилось страшно. Но еще страшнее было другое! Танкован готов был поклясться, что его толкнули в спину! Он до сих пор чувствовал чью-то руку между лопаток.
        Максим вбежал в вагон, распахнул дверь своего купе и бросился к спящей Татьяне:
        - Таня! Милая! Проснись! - Его трясло, как в лихорадке. - Умоляю, родная!
        - Что случилось? - Михеева рывком села, моргая и пытаясь продрать глаза.
        - Меня хотели убить! - закричал Танкован.
        - Что?! - Она мигом проснулась. - Убить? Тебя?
        - Минуту назад! В тамбуре!
        Он дважды рассказал ей о том, что произошло, но она отказывалась верить:
        - Это бред какой-то, Максимка… Какая-то чудовищная фантасмагория. Кому понадобилось караулить тебя ночью там, где ты никогда не появляешься, поскольку не куришь?
        - Возможно, убийца давно выбирал подходящий момент, чтобы расправиться со мной, - предположил он. - А тут подвернулся удобный случай.
        - Какой убийца?! - вскричала Михеева. - О ком ты говоришь?
        - А как ты думаешь? - Максим сузил глаза. - Кто в этом поезде имеет причины ненавидеть меня?
        - Никто, - заявила она и вдруг осеклась… - Ненавидеть?.. Ну, возможно… И то - сильно сказано. Скорее - испытывать антипатию. Но так, чтобы убить…
        - Пошли к Блатову! - Танкован схватил ее за руку. - Я плюну в рожу этому гаду!
        Татьяна на секунду задумалась.
        - Правильно, мы пойдем к Блатову, - решила она. - Но только не за тем, чтобы плевать ему в рожу. Наш оперативник хочет заявления? Он его получит. И пусть только попробует не принять его и не дать ему ход!
        Сонный опер долго не мог понять, чего от него среди ночи хотят супруги Танкованы.
        - Покушение на убийство? - переспросил он, позевывая.
        - Ваша любимая статья, - напомнила Татьяна. - Или вы больше специалист по ночным скандалам? Тогда переквалифицируйтесь в участкового.
        - Убийство в восточном экспрессе, - ухмыльнулся Блатов. - Агата Кристи отдыхает.
        - Примите заявление? - холодно спросила Михеева.
        - Я не при исполнении. - Оперативник повернулся, чтобы уйти обратно в купе. - Прав не имею.
        Татьяна ухватила его за штаны.
        - А голым скакать по коридору и руки невинным людям заламывать - имеете право?
        - Чего пристали? - нахмурился рыжий. - Если неймется - вызывайте транспортных ментов из линейного отдела и хоть обпишитесь заявлениями и ходатайствами. А еще лучше… - он наклонился к адвокатессе, - посоветуйте супругу вашему любвеобильному не шастать по ночам и не открывать двери в тамбуре.
        - Он учтет ваши рекомендации, - сухо пообещала Татьяна. - Но и вы учтите мои: зарекитесь отныне совершать любые действия в качестве оперуполномоченного. Помните, что вы - только турист! - Она поманила его пальцем и добавила на ухо: - Ту-рыст!
        Поезд прибыл в Сырой Яр ранним утром - точно по расписанию.
        Зная, что остановка всего три минуты, Максим с Татьяной заранее собрали вещи и приготовили к выносу чемоданы. Танкован облачился в свадебный льняной костюм, а Михеева надела свое нарядное кремовое платье. Она долго прихорашивалась перед зеркалом в купе, сетуя, что «грязные волосы плохо лежат» и что родители мужа увидят «лохматую лахудру». Тот ухмылялся в ответ, подправляя бритвой усики.
        Он сошел на платформу и двинулся к зданию вокзала, благоухая одеколоном «Живанши», держа под руку молодую жену и улыбаясь родному городу голливудской улыбкой победителя. Суетливый носильщик-узбек, подхватив новенькие столичные чемоданы, семенил сзади, радуясь хорошему клиенту и обещанным чаевым.
        На крохотной станции было малолюдно. Дворники в старомодных картузах неторопливо подметали полупустой перрон. Жирные вороны прохаживались вдоль полотна в поисках случайной поживы. Громыхая бидонами, промчался грузовик, подняв облако пыли и оставив за собой прозрачный шлейф отработанной солярки.
        На привокзальном дворе, заставленном контейнерами и автоприцепами, хозяйничал рабочий люд: шныряли грузчики, стучали молотками ремонтные мастеровые, румяные женщины в спецовках раскатывали по земле брезентовые рукава для мытья цистерн.
        Молодые супруги пересекли здание вокзала, миновали скромную будку с охранником и вышли на асфальтовую площадку, окруженную низкорослым кустарником и заставленную пыльными авто. Несколько водителей-частников прохаживались возле своих машин, высматривая клиентов. Группа людей с рюкзаками и сумками томилась на остановке в ожидании автобуса.
        Расплатившись с носильщиком и пристроив чемоданы на скамейке, Максим ностальгически вдохнул:
        - Ну вот, Танюша… Это и есть моя малая родина.
        Отсюда Сырой Яр был виден как на ладони. Он выглядел гигантской брешью, проделанной в густом лесу неведомым астероидом. Выставив напоказ серые бетонные башни, поблескивающие на солнце стальными крышами, и протянув в небо пятерню заводских труб, сам городок оставался в тени вековых сосен и могучих кедров.
        - На автобусе до дома - полчаса с небольшим, - сообщил Танкован, взглянув на часы. - Если хочешь, возьмем частника. Он попросит рублей четыреста.
        - Смотри! - Михеева дернула его за рукав.
        Максим поднял голову и обомлел. Высокая седовласая дама в черном костюме - нарушительница их ночного покоя - загружала в синий микроавтобус инвалидное кресло. Ей усердно помогал рыжий оперативник. Он придерживал дверцу и впихивал внутрь застрявшее в полозе колесо коляски. Женщина нервничала. Она раздраженно дергала кресло, покрикивая на Блатова, и время от времени обращаясь к сыну:
        - Потерпи, Мишутка, скоро поедем…
        Небритый Мишутка, усаженный рядом с водителем и прочно пристегнутый ремнем, плаксиво кривился:
        - М-маа-ээ…
        Наконец громоздкая коляска сдалась и нырнула внутрь. Блатов галантно помог даме войти следом и, прежде чем самому запрыгнуть в салон, коротко бросил водителю:
        - Район «Старая мельница». Гостиница УЮТ.
        Когда за ним захлопнулась дверца и микроавтобус дернулся с места, Максим ошеломленно перевел взгляд на Татьяну.
        - Что… он сказал?
        - Ма-э, - пожала плечами она.
        - Нет, не инвалид, а рыжий гад. Он сказал - гостиница УЮТ, я не ослышался?
        Михеева ахнула.
        - Может, это другой УЮТ? - неуверенно предположила она.
        - Район «Старая мельница»! - воскликнул Танкован и обреченно уронил руки. - Обложили со всех сторон. Блатову мало, что он сам как стикер на моей заднице! Он еще и подружку с сорокалетним дитем ко мне приклеил!
        - Ну, это форменное свинство! - возмутилась Татьяна. - Что, в городе других гостиниц нет? - Она погладила мужа по руке. - Ты только не нервничай. Как приедем - попроси родителей, чтобы отказали в постое этим… турыстам.
        Ульяна Юрьевна и Семен Романович Танкованы встретили молодых у порога своего дома хлебом-солью.
        - Надо же! - восхитилась Михеева. - В Сибири еще остались старые добрые традиции. Так здорово!
        Она бережно отломила кусочек, макнула в соль и с удовольствием сунула себе в рот. Максим, ухмыляясь, сделал то же самое.
        - Добро пожаловать! - Ульяна Юрьевна поклонилась и, виновато улыбаясь, смахнула слезу.
        - Ну чего ты, ма? - нахмурился Максим. - Все же в порядке. Мы приехали.
        - Наш дом - это ваш дом! - воскликнул Танкован-старший и тоже поклонился.
        - К чему эти церемонии? - Максим был явно смущен. - Ну что вы, ей-богу?
        - Здравствуйте! - Михеева поклонилась в ответ. - Я - жена вашего сына. Меня зовут Татьяна.
        - Добро пожаловать в нашу семью, Танечка! - торжественно произнес Семен Романович.
        - Милости просим! - подхватила Ульяна Юрьевна.
        В гостиной она не отходила от сына ни на шаг.
        - Возмужал-то как, Максимка! Настоящий красавец! И стать, и ум - все при нем!
        - Да брось ты, ма, - отмахнулся тот. - Что вы с батей все кудахчете, как наседки? Стыдно, право! Татьяна подумает, что я маменькин сынок.
        - Правильно! И - папенькин! - засмеялся Танкован-старший.
        - Он у вас серьезный и важный. - Михеева, улыбаясь, ткнула мужа пальцем в плечо. - А в душе еще ребенок.
        - Ах, как это верно! - хлопнула в ладоши Ульяна Юрьевна. - Все тот же милый, добрый и немного застенчивый мальчуган.
        - Ну? - Максим насмешливо сложил руки на груди. - Не надоело чепуху молоть? Нашли застенчивого мальчугана! - Он задрал голову. - Мы наверх? В мою комнатушку? Или поселите нас по-царски - в гостиной?
        Ульяна Юрьевна горделиво приосанилась:
        - У вас - апартаменты люкс! Лучшая комната в доме. Просторная, светлая и со своим санузлом!
        - Бывшая батина мастерская! - вспомнил Максим. - Надеюсь, там не воняет ацетоном и мастикой?
        - Там все - шик-блеск! - заверил Семен Романович. - А кровать - вообще загляденье! Пять человек с раскинутыми руками поместятся.
        - Пять человек? - улыбнулась Михеева. - Вы к нам еще троих подселите?
        - Это я фигурально, - смутился мужчина. - Никаких подселений. Комнат на всех хватит с лихвой. - Он вдруг перешел на заговорщицкий шепот: - Вообще, нам в последние дни везет! Не иначе как вы с собой удачу привезли! Вчера - два постояльца. Сегодня - еще трое.
        - Кстати, - нахмурился Максим. - По поводу этих последних троих…
        - Госпожа Робаровская с сыном, - подсказала Ульяна Юрьевна. - И очаровательный Дмитрий Владимирович Блатов.
        - Ах, он уже очаровательный? - воскликнул Максим. - Прибыл на полчаса раньше нас и уже всех очаровал! - Он взял мать под руку. - Слушай, ма… Такая просьба… Несколько необычная. Ты не могла бы этой троице вежливо так отказать?
        - Что? - удивилась она. - Как это - отказать?
        - Ну, извиниться и попросить переехать в другую гостиницу.
        - Что ты, сынок! - Ульяна Юрьевна испуганно замахала руками. - Как можно?! Пожилая дама и сын-инвалид. С кресла не встает и не говорит вовсе. У кого рука поднимется выгнать таких? Я их поселила на первом этаже, чтобы коляску удобно было возить.
        - А Блатов? - поинтересовался Максим. - Он тоже с кресла не встает?
        - Дмитрий Владимирович забронировал номер заранее, - сообщил Танкован-старший. - Позвонил из Москвы и сказал, что хочет жить только у нас! Он намерен провести в Сыром Яру не меньше двух недель.
        - Понятно, - вздохнул Максим. - Наш пострел везде поспел.
        Ульяна Юрьевна обняла сына.
        - Как же мы с отцом по тебе соскучились! Это такое счастье для нас, что вы приехали с Танечкой! Такое счастье!
        - Ну, хватит, мать, - Семен Романович потянул ее за рукав. - Дай молодым отдохнуть с дороги. Поди ж, трое суток в вагоне тряслись.
        - И то верно! - спохватилась она. - Ступайте к себе, дети. Наверху все для вас приготовлено. А к обеду - милости просим за стол! У нас сегодня праздник!
        - Вот еще новость, Максимка! - вспомнил отец, когда молодые уже поднимались по ступенькам. - Сегодня ночью в городе поймали «псов»!
        - Кого? - Максим с Татьяной переглянулись.
        - Банда у нас была такая неуловимая, - пояснила Ульяна Юрьевна. - Звери, а не люди. Убивали, грабили, даже органы отрезали. - Она вздохнула. - Так вот их словили наконец!
        - Ну, поздравляю, - кивнул Максим.
        - Бандитов двое оказалось, - продолжала мать. - Всего два «пса» держали в страхе весь город!
        - Сынок! - Семен Романович кашлянул в кулак. - Ты не представляешь, кто это…

21
        Ночью, накануне появления в городе Танкована с женой, Маргариту разбудил странный звук. Словно где-то рядом кто-то страшный и большой ворочал тяжести, громыхал сапогами и хрипел.
        Бросив испуганный взгляд на Антошку и убедившись, что сынишка безмятежно спит, она опустила ноги на пол и прислушалась. Звук повторился и сразу затих. Маргарита в страхе бросилась к окну и, прильнув лицом к стеклу, вгляделась в ночь. Двор был пуст. Длинные зловещие тени, отброшенные пихтами, колодцем с покосившейся крышей и торчащей оглоблями вверх сломанной телегой, сходились на земле наподобие черной сгорбленной фигуры. Ни звука, ни малейшего движения вокруг.
        Неожиданно ей почудилось, что где-то рядом скрипнула половица. Сердце подпрыгнуло в груди и ухнуло вниз ледяным осколком. Маргарита на цыпочках подошла к двери, осторожно взялась за ручку и тут же почувствовала сочащийся из щели холодок. Сквозняк! Либо в доме открыты все окна, либо… она даже присела от жуткой догадки… входная дверь!
        Справившись с волнением, Маргарита вышла из своей комнаты и тут же вздрогнула: хлопнувший ветер слизал со стола газету и с силой швырнул ей под ноги. На окне тревожно взметнулись занавески. Щелкнули и гулко ударили два раза настенные часы.
        Она стояла по щиколотку в холодном ручейке сквозняка и дрожала от страха.
        Неожиданно в прихожей что-то скрипнуло, и на пол упал синий конус лунного света. Он расширился на глазах, превратившись в трапецию, и опять свернулся - на этот раз в узкую прямую. Ветер играл незапертой входной дверью.
        Схватив со стола кухонный нож и держа его перед собой трясущимися руками, Маргарита медленно двинулась в прихожую. С вешалки соскользнул полушалок и мягко упал ей под ноги. Скрипнула половица. Где-то под потолком зажужжала встревоженная муха. Звякнула крышка на пустом ведре. Снаружи застонал ветер, и дверь снова распахнулась, обнажив сумрак двора. Ни жива ни мертва от страха, Маргарита шагнула через порог на крыльцо и сразу почувствовала пронизывающий холод. Ночной ветер разметал ей волосы, нырнул под сорочку и жадно облапил тело. Где-то рядом зловеще расхохоталась птица. Черная стена леса дрогнула, и ближайшие деревья согнулись под натиском набирающего силу урагана. Развешанное на веревке белье забилось в конвульсиях и сухо, раскатисто хлопнуло.
        Втянув голову в плечи, Маргарита попятилась обратно в дом.
        Внезапно над ее головой задрожал воздух, и вздутое, как парус, черное небо треснуло пополам. Тяжелую завесу ночи разорвал огненный всполох, за ним - еще один, и по ступенькам крыльца застучали свинцовые капли дождя. Через мгновение безумная, шипящая стихия обрушилась на землю холодным ливнем. Снова сверкнула молния, выхватив из темноты двор, и в этой короткой вспышке света обомлевшая Маргарита увидела прислоненное к стене ружье.
        Она решила, что зрение сыграло с ней дурацкую шутку. Теперь в наступившем полумраке проглядывались очертания перил, распахнутой настежь двери, бревенчатого основания дома, но ничего похожего на охотничий карабин уже не было. Выставив руки, она шагнула вперед, наклонилась, пошарила ладонями по мокрым бревнам и с облегчением вздохнула: померещилось. Но следующая же вспышка в точности повторила предыдущую картину. Добротное ружье с длинным стволом и резным прикладом стояло у стены в полушаге от Маргариты. Во вновь наступившей темноте ее пальцы скользнули влево и наткнулись на холодную сталь.
        Плохо что-либо соображая, она схватила карабин, шарахнулась в сторону и, наткнувшись на перила, вскрикнула и выронила нож. Он глухо стукнул о дощатый настил и упал вниз, на ступеньки. Подхватив ружье второй рукой и держа его наперевес, Маргарита заметалась по крыльцу. В нее, словно пули, рикошетили крупные капли дождя. Ночная сорочка сделалась мокрой. Она липла к телу, обжигала холодом спину и грудь. Широкий фанерный навес едва сдерживал натиск стихии. С него с грохотом рушились на землю потоки воды, и за перилами висела черная глянцевая пелена.
        Не обнаружив ничего подозрительного снаружи, Маргарита вбежала в дом. Сердце выпрыгивало из груди и готово было разорваться на части от страшных предчувствий. И они оправдались…
        В прихожей и гостиной висела гробовая тишина, которую нарушали лишь хлопающие на окнах занавески. Маргарита двигалась вдоль стены, держа оружие наизготовку и делая короткие остановки, чтобы утереть ладонью мокрое лицо. Под ногами тихонько поскрипывали половицы. Осторожно ступая и стараясь почти не дышать, она завернула за угол прихожей и вздрогнула всем телом: ствол ружья уперся во что-то мягкое. Понимая, что сейчас разом лишится чувств, Маргарита медленно подняла глаза и… встретилась взглядом с огромным черным человеком с колючими глазками, сломанным носом и зловещим оскалом золотых зубов в зарослях густой бороды.
        Незнакомец поднес палец к губам:
        - Тс-с…
        Наверно, от ужаса с ней случился шок. Она думала, что истошно кричит, а на деле только беззвучно кривила рот, тряся подбородком и щелкая зубами.
        - Все хорошо, - шепотом заверил гость. - Все очень хорошо… Опусти винтовочку, милая.
        Маргарита заморгала, отпрянула и, вдруг обретя способность хоть что-то соображать, прохрипела:
        - Берите, что вам нужно, - и уходите…
        - Разумно, - оценил незнакомец.
        - Только никого не трогайте!.. И тогда я не вызову милицию. - Она бросила испуганный взгляд на дверь своей комнаты. - А где Антошка? Что с моим сыном?
        - Понятия не имею. - Мужчина покачал черной головой. - Наверное, спит у себя в кроватке, где же ему еще быть?
        - Что вам нужно? - выдохнула Маргарита. - Вы ведь из банды «псов», верно? - Ее глаза наполнились слезами. - Что вы хотите от моей семьи?
        - У меня на нее особые виды, - поделился гость. - Но сейчас это к делу не относится. - Он улыбнулся, обнажив в темноте ряд золотых зубов. - Я могу идти?
        - Вы - убийца! - словно заново постигая значение этого слова, прошептала она. - Убийца… садист и палач!
        - Это слишком упрощенный взгляд на вещи, - философски заметил незнакомец. - Я мог бы это доказать, но сейчас не время для дискуссий, правда?
        - Вы с патологической жестокостью убиваете людей и оскверняете их тела, - не унималась Маргарита. - За что вы убили Юрика?
        - Какого Юрика? - удивился мужчина и наморщил лоб. - Ах, да! Художника? Этого трусливого сопляка? - Он вдруг помрачнел. - Никому не позволено действовать от имени Бога.
        - Бог вас накажет! - убежденно сказала она. - Может быть, люди не смогут, а Он - накажет обязательно.
        Незнакомец расхохотался.
        - Меня некому наказывать! Я сам - наказываю.
        - Вы ненормальный, - твердо произнесла Маргарита. - И вами правит бес!
        Неожиданно в комнате вспыхнул свет.
        - Что здесь происходит?
        Нонна Карловна стояла в дверях своей спальни - растрепанная, испуганная, в накинутом впопыхах халате.
        - Мама! - щурясь, воскликнула девушка. - Только не волнуйся!.. Это…
        Незнакомец бросил быстрый взгляд на женщину, потом - на Маргариту и вдруг кинулся вперед, пытаясь выхватить у нее ружье.
        Маргарита не услышала хлопка, а только с удивлением увидела, как человек отлетел назад, ударился о стену и медленно сполз вниз, оставив за собой жирный багровый след.
        - Гриша! - завизжала мать. - Гришенька!
        Она бросилась к поверженному бандиту и рухнула рядом с ним на колени.
        - Золотой мой… Единственный… Ненаглядный… - Нонна Карловна дрожащими ладонями гладила черную косматую голову, запрокинутую к стене. - Так не бывает… Этого просто не может быть!
        Маргарита выронила из рук карабин и попятилась.
        - Мама, - прошептала она. - Что с тобой? Это же… Это…
        - Это твой отец! - закричала та, сверкая на нее безумными глазами. - Слышишь меня, несчастная?
        Мужчина с трудом приподнял голову, блуждая вокруг себя мутным взглядом, и в мученической улыбке обнажил золотые зубы:
        - Убить Бога… по плечу только очень сильному… человеку.
        - Не-ет! - застонала мать. - Не умирай! Прошу тебя! Заклинаю! Не оставляй меня, Гриша!
        - Я не понимаю! - взвыла Маргарита, схватив себя за волосы и заламывая в отчаянии руки. - Я не понимаю! Что со мной? Господи, что происходит?
        - Это твой отец, - повторила Нонна Карловна, отрешенно уставившись в пол. - Григорий Степанович Байкалов. Самый лучший и самый несчастный человек на земле!
        - Это бандит, мама! Это… «пес»! Он - убийца, понимаешь? Убийца!
        - Так ведь и ты - убийца, - возразила та. - И в чем разница?
        Маргарита хватала ртом воздух:
        - Я… не…
        - Каково это - четверть века прятаться в лесах? - продолжала мать. - Ты не думала? Как жить? Как любить? - Она подняла на дочь заплаканные глаза. - Он жил только ради нас… Ради меня… Ради вас с Антошкой. А каково - жить, не зная ласки самых близких людей, не видя их улыбок, их счастливых глаз?
        - Я не понимаю! - Маргарита стучала зубами, словно в ознобе. - Я не могу поверить, что это происходит со мной наяву! Скажи мне, что я сплю!
        - Мы все спим. - Нонна Карловна мрачно покачала головой. - Рождаемся, ходим в школу, на работу, потом, коротая старость, сидим дома, и наконец сходим в могилу. Короткий путь во сне. - Она протянула руку к бездыханному телу. - А кто-то - живет… Несмотря ни на что, вопреки всему… Даже мертвый - живет!
        Мужчина еле слышно застонал.
        - Он не умер! - воскликнула Маргарита, таращась на бородатую тушу. - Слышишь? Его можно спасти! - Она в панике огляделась и бросилась в прихожую к телефону. - Нужно вызвать «скорую»! Немедленно!
        - Стой! - завопила мать. - Не делай этого! Не смей!
        - Почему? - Маргарита срывающимися пальцами набирала номер. - Его спасут, вот увидишь!
        - Неужели ты не понимаешь, глупая? - Нонна Карловна поднялась с пола. - «Скорая», врачи, больница - это значит тюрьма!
        - Мама! - Маргарита не верила ушам. - Что ты говоришь? Речь идет о человеческой жизни!
        - Ему нельзя в тюрьму! - застонала мать. - Он предпочел ей двадцать лет одиночества и дикой жизни в лесу!
        - Сейчас другой выбор, - возразила дочь. - Тюрьма или смерть.
        Дежурная медсестра Сонечка (Маргарита часто видела ее в хирургии) аккуратно вывела в журнале: «Байкалов Г.С., огнестрельное ранение брюшной полости».
        На экране осциллографа уверенно скакала зеленая линия. Монитор пестрел радужными всполохами, похожими на взрывы петард, демонстрируя высокую активность мозга.
        Мерцающая рамка контроля работы сердца показывала пятьдесят пять сокращений в минуту. Давление - сто сорок на семьдесят. Режим вентиляции легких включен четырнадцать минут назад - сразу после того, как прооперированного больного доставили в палату интенсивной терапии. Зеленая лампочка показывала: смерть не спешит забирать к себе грабителя и убийцу. Господь дал ему время что-то понять…
        - Сильный человек, - констатировала Сонечка, записывая в журнал показания компьютера. - Любой другой давно бы умер.
        - Он - не любой, - буркнула Нонна Карловна.
        Растрепанная, с красными воспаленными глазами, она сидела на банкетке у стены, уронив на колени руки и поджав сухие, потрескавшиеся губы. Маргарита стояла рядом, понурив голову.
        В дальнем конце коридора за окном брезжил рассвет. Там, в холле, возле основного сестринского поста о чем-то оживленно беседовали дежурный врач Щевьев и поднятый среди ночи молодой ординатор. Возле служебного лифта старший оперуполномоченный Корж сухо и отрывисто давал указания прибывшим сотрудникам милиции:
        - Возле палаты интенсивной терапии выставить круглосуточный пост! О состоянии подозреваемого докладывать каждые полчаса лично мне! Кроме того, понадобятся письменные показания врачей «скорой помощи», а также протоколы допроса матери и дочери Байкаловых.
        - Они обе задержаны? - поинтересовался один из сотрудников.
        - Только старшая. - Корж встряхнул запястьем и взглянул на часы. - Думаю, что уже не задержана, а арестована.
        - А эта?.. - Милиционер кивнул в сторону Маргариты.
        - С нее возьмете подробные объяснения, и пусть сидит дома и носа никуда не кажет.
        В коридоре царило заметное оживление. Каждую минуту распахивались двери лифта, и в отделении появлялись все новые и новые лица. Кроме работников милиции - в форме и в штатском - сюда прибыли несколько врачей, испуганных и помятых со сна, толстолицый коротышка в синем кителе прокурора, худой, вертлявый журналист из местной газеты, а также тучный пожилой господин в очках - мэр Сырого Яра - в окружении свиты. Щелкали дверные замки, хлопали двери кабинетов, тревожно гудели голоса.
        Мать и дочь, казалось, не обращали никакого внимания на царящую вокруг суматоху. Нонна Карловна сидела неподвижно, устремив взгляд на мерцающие мониторы ПИТа, а Маргарита стояла у стены, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами - словно молясь.
        - Ну что? - Перед ними выросла коренастая фигура Коржа. - Не удивляюсь тебе, Марго! Даже где-то понимаю тебя. - Оперативник хмыкнул. - Ножницами орудуешь, из ружья палишь - достойная дочь своих родителей.
        Маргарита открыла глаза и с болью посмотрела на своего бывшего друга.
        - Не надо, Саша… Прошу тебя…
        - Отчего же - не надо? - удивился тот. - По-моему, перед нами - логичный итог всего, что годами происходило в твоем доме, Марго.
        - Я не знаю, что происходило в моем доме, - пробормотала она.
        - Еще бы! - воскликнул опер. - Ты вообще ничего и никого не видишь вокруг! Ни людей, ни зверей… Ни друзей. - Он поморщился. - Живешь в своем узком, инфантильном мирке, как в скорлупе. Просишь у Бога счастья, любви, покоя и не замечаешь, что рядом льется кровь, страдают люди, ломаются жизни. У тебя под носом резвятся «псы» - любятся, милуются, делят добычу, а ты ходишь как в сомнамбула и размышляешь, кто у тебя похитил с полки эфедрин и когда к тебе, наконец, вернется Танкован!
        Нонна Карловна моргнула, словно очнувшись от тягостных мыслей, и повернула голову.
        - Никогда не вернется! - На ее губах мелькнула кривая усмешка. - Кастрированному жеребцу уже нечего делать ни в Сыром Яру, ни вообще - в жизни.
        - Что ты сказала? - обомлела Маргарита.
        Мать подняла на нее красные глаза:
        - Ты думаешь, твой отец - грабитель? Разбойник? Подлый убийца? - Она прочертила пальцем в воздухе знак, похожий на латинскую «Z». - Ему незачем было воровать. Он не нуждался в чужом золоте. Твой отец - вершитель справедливости! Он наказывал зажравшихся негодяев, отбирал у нуворишей награбленное, нажитое обманом и подлостью.
        - Одним словом, сыроярский Робин Гуд, - презрительно вставил Корж.
        - А при чем здесь Максим? - нахмурилась Маргарита.
        Мать насмешливо поманила ее пальцем.
        - Помнишь, я восхитилась, когда узнала, что ты хотела кастрировать этого вашего врача-насильника? - Она цокнула языком. - Я поняла, что в тебе течет правильная кровь! А Гриша наказал другого твоего обидчика - подонка Танкована. Он отправился в Москву, нашел этого смазливого мерзавца и оттяпал ему его жалкое достоинство. - Нонна Карловна победно сверкнула глазами: - Это лишний раз доказывает, что твой отец охотился не за золотом, а за справедливостью!
        Корж удивленно вскинул брови:
        - Танкована кастрировали? Вы ничего не путаете, уважаемая? Насколько мне известно, он целехонек и даже успел это доказать.
        - Максим не пострадал, - подтвердила Маргарита. - Жертвой стал его ни в чем не повинный друг.
        - Откуда ты это знаешь? - нахмурилась мать.
        - Знаю… - вздохнула девушка. - И все это лишний раз доказывает, что человеческая справедливость не только слепа и жестока, но и бессмысленна.
        - Где-то я это уже слышал, - хмыкнул Корж. - Совсем недавно.
        - Прости меня, Саша. - Маргарита покачала головой. - Я ведь думала, что это ты мстишь Танковану.
        - Вот как? - скривился тот. - Жаль, что это был не я… Тогда бы точно не случилось осечки и этот хмырь пел бы сейчас на клиросе, а не развлекался с молодой женой.
        - Что? - Маргарита побледнела.
        - Не хотел тебе говорить, - Корж небрежно стряхнул с плеча пылинку, - но твой физик женился. Больше того: он катит сюда со своей избранницей.
        - Этого не может быть… - Она замотала головой. - Полнейшая чепуха…
        Опер пожал плечами:
        - Не веришь - спроси у Танкованов. Старики ожидают прибытия сына с невесткой сегодня утром.
        - Но это ведь неправда! - закричала Маргарита. - Зачем ты дразнишь меня? Зачем мучаешь? - Она без сил опустилась на танкетку, рядом с матерью.
        Та бросила на нее усталый взгляд и отвернулась.
        - Я правда сочувствую тебе, - сказал Корж. - На тебя в последнее время свалилось столько открытий! Лучшая подруга оказалась завистливой стервой. Родные мать с отцом - самыми страшными бандитами в городе…
        - Это еще не доказано! - зло бросила Нонна Карловна.
        - А жених - полным ничтожеством, - невозмутимо продолжал опер. - Сочувствую тебе, Марго. Но хочу напомнить собственные слова: ничего просто так не бывает. У каждого в этой жизни - своя роль. Какой путь выберешь, по такому и пойдешь до конца! Я говорил тебе: жизнь мстит тому, кто на нее не похож! Попрошайка Антиох до конца дней останется неудачником, а наивная дурочка вроде тебя обречена тащить ворох проблем и напастей.
        - Значит, у меня такая судьба, - глотая слезы, пробормотала Маргарита. - Значит, ничего не изменить… Человеку не под силу тягаться с небом. Он может только молить его о милости и… верить в чудо.
        - Чудес не бывает, - раздраженно отрезал Корж. - Когда ж ты это поймешь? Если бунтуешь - непременно сгинешь, как твой отец. Если плывешь по течению, молишь о милости и веришь в какое-то нелепое чудо - все равно сгинешь! Главное в жизни - приспособиться к ней. Либо играешь по правилам, либо становишься сорняком - третьего не дано. Удачу не вымаливают, как ты, и не берут силой, как твой отец. Ее зарабатывают…
        - …как ты, - закончила Маргарита.
        - Верно. - Он не воспринял иронии. - Я свое везение заслужил. Отработал бессонными ночами и кропотливым трудом. Отыграл по правилам, не жульничая и не блефуя. Я ведь давно твою мамочку взял на карандаш. Веду ее уже почти год. Представляешь, какое это терпение - ловить на живца и ждать! Я знал, что главный «пес» где-то рядом, что Нонна Карловна даже не подельница, а лишь верная подруга бандита - его прачка, кухарка и, пардон, подстилка.
        - Дерьмо! - огрызнулась мать. - Сопливый, безмозглый мусорок!
        - Но «псу» всегда удавалось меня надуть, - не обращая на нее внимания, продолжал Корж. - Я даже не был точно уверен, кто он. Было время, думал на Антиоха. Уж больно этот бородатый дикарь подходил по описанию. -
        Оперативник почесал в затылке. - Но у твоего шизофреника всегда находилось алиби. Тогда мне пришлось стать ближе к твоей семье, Марго. Ты думаешь, почему я так часто наведывался в гости?
        - Я полагала… - Маргарита запнулась. Она много раз произносила это слово и столько же раз убеждалась в его бессмысленности. - …что ты мне друг.
        - Да-да, я помню, - усмехнулся Корж. - Друг детства, приятель, товарищ, комрад. - Он вдруг помрачнел. - Когда я понял, что не смогу стать для тебя больше, чем другом, я выбросил из головы глупые надежды. И остался просто оперативником, Марго. Хорошим опером! И мне в конце концов повезло…
        - Не приписывай то, что произошло, своим заслугам, мент, - зло бросила мать. - Если бы не роковая случайность, если бы я не совершила непоправимую ошибку, ты бы Гришу ловил до пенсии!
        - Сплошные «если бы», - хмыкнул тот. - Как говорил товарищ Жеглов, кому повезет, у того и петух снесет.
        Нонна Карловна повернулась к дочери.
        - Прости меня, девочка. Я не смогла уберечь вас - моих самых близких людей - от неожиданной встречи. Я чувствовала, что когда-нибудь она случится, но не нашла нужных слов, чтобы подготовить к ней тебя.
        - Мама! - Маргарита взяла ее руки в свои ладони. - Скажи мне: ты ведь ни в чем не виновата, правда? Ты просто любила всю жизнь одного мужчину и несла свою любовь как крест! - Слезы ручьями текли у нее по щекам, но она даже не вытирала их. - Ты ведь именно та, кого я знаю, - моя добрая, умная, любимая мама, правда? Никто и никогда не сможет убедить меня, что это не так! Человеческая справедливость слепа. Никто не посмеет назвать тебя преступницей!
        Нонна Карловна печально потрепала дочь по руке.
        - Посмеет, Ритка… На людей и на их справедливость мне плевать. А Бог посмеет… И это, как ты выражаешься, - мой крест.
        - Но ты ведь никого не убивала, мама? Ведь правда? - Маргарита целовала ей руки. - Скажи!
        Женщина опустила глаза.
        - Ответьте дочери, - мрачно посоветовал Корж. - Не оставляйте ее в очередном розовом заблуждении.
        - Есть и на мне грех, - глухо призналась Нонна Карловна. - Правда, это дела давно минувших дней… И вспоминать об этом не время и не место.
        - Самое время, - приободрил опер. - Вы ведь не на допросе, а, скорее, на исповеди.
        - Перед тобой, что ли, мне исповедоваться, мусор? - Мать сузила глаза.
        - Нет, конечно, - серьезно ответил тот. - Перед дочерью, Нонна Карловна. Она не заслуживает лжи. Откройте ей сейчас то, что скрывали от нее четверть века! Это ей нужно, а не мне. Потому что все, что я должен знать, - я и так уже знаю.
        Маргарита испуганно уставилась на мать.
        - Тебя еще не было на свете, когда все произошло, - пробормотала та, не глядя ей в глаза. - Я долго и безропотно выносила издевательства горбатой стервы. Но наступил момент, когда чаша терпения переполнилась.
        - Какой стервы?.. - Дочь заморгала, и с мокрых ресниц на блузку упали тяжелые капли. - Ты о ком говоришь?
        - О проклятой зэчке, мерзкой уродине - последней жене моего отца и твоего деда - Карла Иоганновича Коха. - Мать скрипнула зубами. - Старый дурак в ней души не чаял, и она чувствовала себя полновластной хозяйкой в нашем доме. Того, что я пережила за тот год, - врагу не пожелаешь! Горбатая бестия относилась ко мне даже не как к падчерице - как к рабыне! Она сделала меня и слугой, и прачкой, и объектом своих сексуальных утех! Проведшая в тюрьмах не один десяток лет, она была жестока и изобретательна в своих требованиях и фантазиях.
        - И ты убила ее? - пролепетала Маргарита.
        - Это произошло как-то… вдруг, - нехотя призналась Нонна Карловна. - Горбатая гадина увела меня в лес и подвергла очередному унижению. Она приказала рыть могилу. По ее мнению, вид свежевыкопанной ямы, близость земного конца должны были сделать меня еще более послушной. - Мать, волнуясь, облизала губы. - Мы были совсем одни. Только она и я… И еще - лопата. Когда горбатая стерва отвернулась, я ударила ее по голове… Потом закидала землей…
        Маргарита замерла, открыв рот. Ей вспомнился рассказ Антиоха о его страшной находке в лесу: «Это скелет женщины…У нее проломлен череп. Она долго пролежала в своей могиле, а об этом преступлении так никто и не узнал по сегодняшний день. Земля сама решает, когда выдавать свои тайны…»
        - И что же было потом, когда вы вернулись домой? - Корж сложил на груди руки. - Рассказывайте уж все до конца - про то, как старый немец, не желая смириться с потерей любимой жены, набросился на вас с кулаками, и вам ничего не оставалось делать, как прикончить и его тоже.
        - Я защищалась! - закричала мать. - Отец даже в свои восемьдесят мог убить меня одним ударом! Он был ослеплен бешенством и не понимал, на кого поднимает руку! Для него похотливая приживалка оказалась дороже родной дочери!
        - Ты убила собственного отца? - Маргарита, казалось, вот-вот лишится чувств. - Ты…
        - Я ознакомился с этим давним делом, - пояснил Корж. - Убийство старика Коха повесили на его жену. А ту сочли сбежавшей с места преступления и объявили во всесоюзный розыск. - Он развел руками: - Финита ля комедия.
        - Ты осуждаешь меня, девочка? - хрипло спросила мать.
        Маргарита не ответила. Она спрятала лицо в ладонях и тихонько покачивалась из стороны в сторону.
        - Ты ведь тоже чуть не убила собственного отца… - Нонна Карловна отняла ее руки от лица. - История повторяется в генах, Рита. Кровь - великое дело.
        - Да, кровь - великое дело, - пробормотала девушка. - Это слова дьявола из
«Мастера и Маргариты».
        - Вот видишь, - цокнула языком мать. - Из Маргариты…
        - Я правильно понимаю, - вмешался в разговор Корж, - что Григорий Байкалов появился в вашей жизни примерно тогда же - то есть после того, как вы похоронили отца?
        Нонна Карловна провела ладонью по растрепанным волосам.
        - Он постучался в дом поздней ночью. - Она грустно усмехнулась. - Молодой, дерзкий, сильный… Его невозможно было не полюбить. В нем чувствовалась какая-то первобытная страсть - необузданная, дикая. А еще - смелость. Способность бросить вызов всему миру! Мы были такими разными и такими похожими: воющая на небо сирота, ощетинившаяся, как злая кошка, и осужденный за двойное убийство беглый каторжник. И той и другому жутко, до судорог в зубах хотелось жить… И любить.
        - Дальше - ясно… - махнул рукой Корж. - Через некоторое время родилась Маргарита, а вы уже привыкли жить двойной жизнью - все время прятаться, бояться, таиться от людей и… ненавидеть их. - Он посмотрел на часы и устало потер глаза. - Ну что ж, утро тягостных воспоминаний лучше всего продолжить в Управлении внутренних дел. Собирайтесь, дамы. Тебя, Марго, после допроса отвезут домой, а вот маме твоей, боюсь, придется задержаться.
        Маргарита вернулась домой в одиннадцать. Удивленный Антошка встретил ее на пороге:
        - Мама! Пока ты ездила по делам, у нас пропала бабушка! Я хотел посмотреть: может быть, она еще спит в своей комнате, но ведь мне туда нельзя заходить.
        - Мне тоже нельзя, милый. - Она прижала сынишку к груди. - Но сегодня мы с тобой, наверное, сделаем исключение из правил, идет?
        - Что такое скучение? - Мальчик забавно поджал губки и стал еще больше похож на своего отца, Максима Танкована.
        - Исключение, милый, - поправила Маргарита. - Это когда один раз можно сделать то, что обычно нельзя.
        - Ух, ты! - восхитился Антон. - А можно я сегодня сделаю скучение с шоколадным батончиком, новым велосипедом и еще с фильмом, который после программы «Время»?
        Изо всех сил стараясь не разреветься при сынишке, она обняла его, потерлась щекой о его щеку, вдохнула запах его волос и прошептала:
        - Сегодня - можно, Тоха… Сегодняшний день - исключение из всей нашей жизни.
        - Все хорошо, мама? - насторожился мальчик. - Ты, наверное, устала на работе?
        - Да, - согласилась Марагарита, глотая слезы. - Я устала… - Она хотела добавить -
«…жить», но одумалась. -
        А ты - мое единственное спасение, Тоха. Мой единственный солнечный лучик, мое избавление от усталости и от скверных мыслей. Я люблю тебя, слышишь? Люблю тебя больше всего на свете.
        - Даже больше, чем берлинское печенье? - лукаво прищурился тот.
        - Больше, чем целую тонну берлинского печенья.
        - А тонна - это много? - Антошка задумался. - Это больше, чем вот такая гора? - Он развел руками.
        - Тонна - это очень много, милый, но моя любовь к тебе - гораздо больше.
        - Ух ты! - улыбнулся мальчик. - Здорово.
        Маргарита чувствовала, что силы покидают ее. Ей хотелось лечь прямо здесь, на полу и провалиться в тартарары - туда, где не нужно страдать и плакать, где не болит и не рвется сердце, где нет никого и ничего вокруг, где и самой можно не быть ни кем и ни чем, и вообще можно - не быть. Если бы не этот маленький, улыбчивый кусочек тепла - искренний, доверчивый, как она сама, и горячо любимый - жизнь можно было бы считать конченой. Счастье, радость, удача - оказались «алыми парусами», которых можно попросту устать дожидаться. Они существуют в другом измерении, где-то там, за черным лесом, хранящим свои жуткие тайны, за яркой рекой с белым, как крахмал, песком - по ту сторону ее собственной, никому не нужной жизни. Ее доброта, невинность, искренность и неизменная вера в чудо оказались хламом, смешными декорациями, вынесенными за сцену и сваленными там в бессмысленную кучу. А небо молчит…
        Антошка потянул маму за рукав:
        - Пойдем к бабушке, сделаем скучение… Может быть, она еще спит.
        - Она уже не спит, милый. - Маргарита вздохнула. - Бабушка уехала… по делам.
        - Уехала? - У мальчика отвисла челюсть. - Она же никогда никуда не уезжала…
        - Бабушка сегодня тоже сделала исключение.
        - Значит, мы не будем заходить к ней в комнату? - Антон почесал затылок. - Жаль. Мне интересно, как там все у нее устроено.
        - Мне тоже интересно, - призналась Маргарита и взяла сынишку за руку. - Пошли…
        В свою комнату Нонна Карловна впустила дочь лишь однажды - лет пятнадцать тому назад - и то потому, что девочка болела скарлатиной и нуждалась в круглосуточном уходе. Все последующие годы материнская спальня была единственным местом в доме, куда вход был строжайше запрещен всем. Исключение делалось лишь немногочисленным товаркам, которые иногда наведывались «узнать судьбу». Тогда, помнится, по городу ходили нелепые слухи, что «Карловна - колдунья». Однако период странных посещений был недолог. Очень скоро к матери Маргариты перестали захаживать даже самые заядлые оккультисты. То ли они разуверились в ее колдовских способностях, то ли просто в какой-то момент потеряли интерес к гаданиям и приворотам.
        Маргарите было боязно открывать дверь. Она плохо помнила, как выглядела комната матери тогда, много лет назад, и ей представлялось, что сейчас таинственная спальня непременно должна быть похожа на склеп или келью, как и положено каморке затворника.
        - Ну что ты? - Антошка дернул ее за рукав. - Испугалась?
        - Нет, просто задумалась… - Она дернула дверь, и та бесшумно распахнулась, открыв перед ней черный зев таинственной комнаты.
        - Чем пахнет? - поморщился мальчик, топчась на пороге и не решаясь войти внутрь.
        Маргарита дернула щекой. В нос ударил теплый и сырой дух погреба, а может, склада. Наверное, так пахнет в музее, в котором произошла протечка и затопило водой подвал.
        Она перешагнула порог комнаты, нащупала на стене выключатель и, щелкнув кнопкой, замерла, открыв в изумлении рот.
        В большой добротной светелке не было окон! Точнее, они были наглухо заколочены фанерными листами. Потолок - тяжелый и низкий - был сбит из хаотично уложенных и почерневших от времени досок. На полу лежал ворсистый ковер, изъеденный молью и местами протертый до серого основания. Из мебели в комнате находились только полотняный шкаф, небольшая этажерка, узкая кровать с горкой подушек и стул. Но не мрачность комнаты потрясла Маргариту. Все пространство глухой клети от пола до потолка было заставлено и завалено странными по ассортименту и, очевидно, чужими вещами. Здесь ютились фарфоровые вазы и статуэтки, горы хрусталя соседствовали с кучами сваленных у стен шалей, дубленок и шуб. Два пузатых стеклянных сосуда, похожих на аквариумы для рыб и пристроенных прямо на полу, были доверху заполнены кулонами, бусами, браслетами и наручными часами. Пирамиды из телевизоров и компьютеров высились в каждом углу материнской спальни. В центре этого по-настоящему складского изобилия на старой деревянной этажерке застыл золотой орел с распростертыми крыльями, держащий в клюве змею. Об этих каминных часах,
принадлежавших цыганскому барону, газеты писали, что такую «необычайно дорогую вещь продать в нашем городе практически невозможно».
        Их, как теперь становилось ясным, никто и не думал продавать. Орла просто поставили на полку в ряд с другими, разными по назначению, но совершенно бесполезными вещами…
        Жестокость «пса» Григория Байкалова, как и любая другая жестокость, оказалась не только кровавой, но и бессмысленной…
        В три часа дня в дверь постучали. Маргарита вздрогнула, испуганно затрепетала, но, поколебавшись, решила все же открыть.
        На пороге топтался Антиох. Бородач был в своей неизменной бандане, в грубо вязанном свитере с высоким воротником и грязных армейских сапогах. В руках он сжимал большой бумажный сверток, перетянутый шпагатом.
        - Ты? - удивилась девушка.
        - Я услышал о вашем несчастье, - пробормотал он. - И решился прийти. Мне кажется, неправильно сейчас вас оставлять одну.
        - Спасибо, - кивнула Маргарита. - Это очень мило с твоей стороны, но…
        - Я могу войти? - поинтересовался бородач.
        - Ну… - она замялась, - если ты так хочешь…
        - Хочу. - Антиох покачал косматой головой. - У меня к вам разговор и одна маленькая просьба.
        - Проходи. - Девушка отступила, пропуская в дом странного гостя. - Сапоги можешь не снимать.
        - Вы не волнуйтесь, - шмыгнул носом тот. - У меня совершенно чистые носки…
        Антошка испуганно юркнул под стол, когда большой бородатый человек, тяжело ступая, вошел в гостиную.
        - Эй, малец! - позвал Антиох. - Вылезай, не бойся, у меня для тебя маленький сувенир.
        - Будь воспитанным мальчиком, - попросила Маргарита. - Подойди к дяде и поздоровайся.
        Мальчик неохотно вылез из своего убежища.
        - Тебя Тохой зовут? - улыбнулся бородач.
        - Угу. А - тебя?
        - Надо говорить - вас, - поправила мать.
        - А меня зовут Роман Борисович, - спокойно представился Антиох, и Маргарита, поперхнувшись, закашлялась.
        - Роман Борисович… - повторил Антошка, удивленно взглянув на мать. - Здравствуйте. А какой у вас для меня подарок?
        Маргарита закашлялась сильнее.
        - Надо постучать по спине, - авторитетно сообщил мальчик. - Сможете?
        - Еще бы, - подтвердил Антиох и похлопал мать между лопаток.
        - Спасибо. - Она утерла слезы. - Уже лучше.
        - Вот мой подарок. - Бородач достал из кармана и протянул Антошке плоский металлический предмет величиной с ладонь. - Можешь носить смело. Мальчишки умрут от зависти.
        - Что это? - Антон недоуменно вертел в руках медную пластину с изображением луны и солнца, соседствующих на звездном небе.
        - Значок, - ответил Антиох. - Настоящий, военный. Там написано по-английски «Иф зе хэвэн сайленс», что означает «Если небо молчит»…
        - А почему оно молчит? - спросил мальчик.
        - По-разному бывает, - прищурился бородач. - Иногда - для того, чтобы мы могли услышать друг друга. И понять… А еще, - он повернулся к Маргарите, - оно ждет от нас выбора, и это ожидание - всегда испытание. Испытание унынием и отчаянием, ненавистью и злобой, гордыней и завистью. Выдержишь испытание - услышишь небо.
        - А если не выдержишь? - тихо спросила та. - Если сил не осталось? Если верить и ждать больше невмоготу?
        - Это тоже выбор, - пожал плечами Антиох. - Но мы-то с вами знаем, что он - неправильный, потому что самый легкий.
        - Легкий? - Маргарита села за стол и положила перед собой дрожащие руки.
        - Конечно. Ведь продолжать грести всегда труднее, чем бросить весла. Ждать и верить - нелегкий труд, но как и всякий труд, он достоин награды.
        - Тошка, - она повернулась к сыну, - иди, малыш, погуляй во дворе.
        - Значок не потеряй, - подмигнул ему бородач. - Он нам с тобой еще пригодится.
        - Мы будем воевать? - Глаза мальчугана загорелись. - Сражаться, как черепашки-ниндзя?
        - Может, и придется, - печально ответил Антиох.
        Когда за сынишкой закрылась дверь, Маргарита уронила голову на руки.
        - Господи! За что мне все это? Почему - я?
        - Человек, который испытывал боль утрат, нравственно готов к обретению, - заметил бородач. - Он будет больше ценить полученное в дар от Бога и воспринимать это как дар, а не как оплату по сделке.
        Девушка подняла на него глаза, и в них мелькнуло любопытство.
        - А почему ты - Роман Борисович, а не Антиох?
        - Это долгая история, - улыбнулся бородач. - Антиохом я стал много лет назад, потому что хотел научиться слышать небо.
        - И научился?
        Он покачал головой:
        - Думаю, что - да… А сегодня мне опять придется стать Романом Борисовичем.
        - Что же это за день такой - сегодня? - вырвалось у Маргариты.
        - Очень важный день, - подтвердил Антиох. - Для всех… - Он положил на стол сверток, который все это время не выпускал из рук. - Видите ли… Роману Борисовичу не хватает одного штриха для преображения. Я принес с собой одежду, бритву, ножницы и все прочее - самое необходимое. Мне неудобно просить вас об этом, но не могли бы вы дать мне возможность воспользоваться на пару часов вашей ванной?
        Девушка невольно улыбнулась.
        - Это и есть твоя просьба?
        - Понимаете, - бородач смутился, - на подворье сейчас нет горячей воды.
        Она со вздохом поднялась из-за стола:
        - Ступай, сейчас принесу чистое полотенце…
        В шестнадцать тридцать, когда Маргарита, покормив Антошку, мыла посуду, Роман Борисович вышел из ванной.
        - Я все убрал за собой, - доложил он. - Подмел с пола волосы, сложил принадлежности, а полотенце бросил в стирку. Старую одежду прихвачу в охапку и по дороге утилизирую.
        - Хорошо, - кивнула девушка. - Удачи тебе, Анти… - Она обернулась и открыла рот.
        Перед ней стоял высокий привлекательный мужчина лет сорока пяти, гладко выбритый, с аккуратно зачесанным назад ежиком темных волос, правильными, даже немного аристократичными чертами лица, волевым подбородком и ясным взглядом титановых глаз. На нем ладно сидела выцветшая полевая форма с неизвестными Маргарите знаками отличия. Из-под расстегнутого ворота выглядывала синяя тельняшка.
        Девушка растерялась настолько, что даже не нашлась что сказать. Она почему-то покраснела, протерла полотенцем уже сухую тарелку и, чтобы скрыть замешательство, прочитала вслух надпись на одной из форменных нашивок военного кителя:
        - Сто шестьдесят восемь, О-Эр-Дэ-Бэ. - И вопросительно подняла глаза.
        - Сто шестьдесят восьмой отдельный разведывательно-десантный батальон, - перевел Роман Борисович и пояснил: - Когда-то, очень давно, я два года жил в этой форме, а потом в ней же и умер.
        - Это как? - заморгала Маргарита.
        - Умер Роман Скачков, - ответил он. - Бывший спецназовец ВДВ, потом - студент, безработный, охранник - человек, который считал, что за Богом - должок, если Он жег его войной, душил безденежьем, бил неудачами и ничего не дал взамен.
        - Роман Скачков устал верить и ждать? - понимающе кивнула девушка. - Бросил весла?
        - Нет, он просто умер. А вместо него родился Антиох.
        - А что же теперь? - Маргарита перекинула полотенце через плечо. - Снова воскрес человек, считающий, что за Богом должок?
        Роман Борисович рассмеялся.
        - Скорее - тот, кто спешит отдать Богу свои долги. - Он нагнулся и подобрал с пола кучу трепья, еще недавно служившее Антиоху одеждой. - Ведь всему на этом свете свое время - и разбрасывать камни, и собирать их. Вот пришел и мой черед сделать правильный выбор. Спасибо вам, Маргарита…
        - За что? - удивилась она.
        - За то, что умеете верить и ждать, даже когда совсем худо и тяжко. За то, что не впустили в душу ненависть и не ослепли от зависти и злости окружающих людей. За то, что сохранили в сердце главное - доброту и любовь.
        - Ты… - Маргарита стушевалась, - то есть… вы… уходите насовсем? - Она подыскивала правильные слова. - Я хочу спросить: Антиох больше не вернется?
        - Все, что ему нужно было сделать, - он сделал, - пожал плечами Роман Скачков. - У меня тоже осталось только одно важное дело в этом городе - и я уеду. - Он протянул ей широкую ладонь. - Прощайте, Маргарита.
        Она неуверенно пожала его пальцы.
        - До свиданья…

22
        Когда Максим с Татьяной, успевшие принять душ и переодеться, спустились к обеду в гостиную, за столом уже собрались почти все обитатели УЮТа.
        Робаровская в своем неизменном костюме и блузке с жабо сидела с краю, выпрямив спину и важно потряхивая длинными рубиновыми серьгами в ушах. Коляску она придвинула к столу рядом с собой и время от времени помогала сыну не промахнуться мимо тарелки. Небритый Мишутка благодарно мычал, послушно открывал рот и снова делал попытки поддеть ложкой суп. На нем была просторная клетчатая безрукавка, по обыкновению застегнутая на все пуговицы, и канареечного цвета бейсболка, сдвинутая козырьком вбок. Чуть далее восседал Блатов. Его короткие рыжие волосы были набриолинены и торчали в разные стороны подобием фонтанчика от тефтели, упавшей в гороховый суп. Оперативник оделся вызывающе ярко: белая накрахмаленная сорочка в сочетании с желтой атласной жилеткой делали его похожим на мажордома. Напротив Блатова сидел господин с лошадиным лицом и жидкими черными волосами, уложенными
«от уха до уха». Он близоруко щурился, пытаясь рассмотреть на столе то, что, по его мнению, было достойно употребления в пищу, и ежеминутно поправлял пальцами широкий узел модного шелкового галстука.
        В гостиной было жарко, и лица гостей блестели. Танкован-старший, расположившийся во главе стола, завидев Максима с Татьяной, радостно замахал руками:
        - А вот и молодожены! Милости прошу к нашему шалашу! Обед в разгаре, супчик еще не остыл! Наливочка - отменная, домашняя!
        Ульяна Юрьевна, хлопотавшая у плиты на кухне, немедленно выглянула в гостиную:
        - Максимка с Танюшей! Как отдохнули, детки? Присаживайтесь-присаживайтесь! Приборы на столе. Сейчас подам уточку.
        - Выпьешь, сынок? - Семен Романович поднял над столом графин с наливкой.
        - Я еще успею, - хмыкнул Максим, присаживаясь рядом с господином в галстуке. - На свадьбе.
        - Да! - Танкован-старший горделиво оглядел гостей. - Через пару-тройку деньков сыграем таку-ую свадебку, что сыроярцам и не снилась! - Он прижал графин к сердцу. - Вы все, господа, разумеется, в числе приглашенных!
        Семен Романович был уже заметно под хмельком.
        Михеева села рядом с Максимом, улыбнулась присутствующим и аккуратно разложила на коленях салфетку.
        - Приятного аппетита! - Рыжий опер-мажордом расплылся в нехорошей улыбке. - Подкрепитесь как следует. Кормят здесь на славу!
        - И вам - не подавиться, - скривил ответную гримасу Максим.
        - С Дмитрием Владимировичем ты уже знаком, сынок! - радостно воскликнул Танкован-старший. - Позволь представить тебе госпожу Робаровскую.
        Дама высокомерно поджала губы.
        - И с ней мы не чужие. - Максим отвесил шутовской поклон. - Можно сказать, одну койку на троих делили.
        - А это, - невозмутимо продолжал Семен Романович, указывая на Максимова соседа, - господин Глузкер. Бизнесмен, эстет, гурман и просто хороший человек.
        Лошадиное лицо гурмана изобразило политес.
        Максим кивнул в ответ.
        - Надолго в наши края?
        - Зависит от обстоятельств, - неопределенно ответил Глузкер и подцепил вилкой тонкий ломтик сала.
        - А мне всегда казалось, что бизнесменам, а, тем более эстетам в таком захолустье должно быть тошно.
        - Зачем ты так, сынок? - укоризненно покачал головой Семен Романович. - Здесь твоя земля, твои корни, и про родину так говорить негоже.
        - Кто знает, где мои корни? - усмехнулся Максим. - Быть может, в Венеции, а, может, в Париже. - Он наклонился к Робаровской. - Я даже согласен на остров Пасхи.
        - А Сырой Яр вам чем не угодил? - поинтересовался Глузкер.
        - Вы серьезно спрашиваете? - Максим даже отставил тарелку. - Вы - бизнесмен, уважаемый человек, действительно находите что-то интересное или даже привлекательное в этом паршивом городишке? Это же клоака! - Он вскинул руки. - Если Москвой наша страна жрет, то Сырым Яром она, так сказать… Не к столу будет сказано.
        Семен Романович опустил глаза.
        - Ну почему же? - возразил Глузкер, накладывая в тарелку дымящиеся картофелины. - Мне лично ваш город очень и очень симпатичен. Кроме того, я здесь по делу, и дело это, смею вас заверить, необычайно важное и прибыльное. - Он поднял взгляд к потолку, словно что-то подсчитывая в уме. - Миллиарда на три…
        - Долларов? - ахнул Максим и растерянно огляделся: - Я даже не предполагал, что здесь можно ворочать такими деньжищами.
        - Можно, - заверил Глузкер и потянулся за головкой маринованного чеснока. - Сегодня - можно.
        Робаровская вытерла губы салфеткой и поднялась из-за стола.
        - Благодарю вас, - произнесла она скрипучим голосом, обращаясь к Танковану-старшему. - Обед был превосходный.
        - Что вы! - запротестовал тот. - Не уходите так рано! Впереди еще - утка под сыроярским соусом, а потом - десерт.
        - Нет-нет, мы уже сыты. - Она тщательно протерла полотенцем небритую физиономию Мишутки и откатила кресло назад. - Сейчас - послеобеденный отдых, а потом мы с сыном отправимся на прогулку.
        - Это чудесно! - просиял Семен Романович. - Здесь - воздух, сосны, кедры. Знаете, какой у нас лес? Можно сделать шаг - и заблудиться.
        - Да, - подхватил Максим. - Прогуляйтесь по лесу! Мы вам настоятельно рекомендуем сделать этот шаг.
        Михеева легонько пихнула его локтем.
        - Что-то ты не на шутку разошелся сегодня, - заметила она и, повернувшись к старшему Танковану, бодро поинтересовалась: - А где же еще один постоялец? Вы говорили, их пятеро.
        - У-у, - загадочно протянул тот. - Пятый у нас затворник, Танюша. Целыми днями сидит в своей комнате и никуда носа не кажет - ни на улицу, ни даже сюда, в гостиную.
        - Чем же он питается? Святым духом? - рассмеялась она. - Ну точно - схимник!
        Робаровская важно удалилась, толкая перед собой коляску, а в гостиную выплыла Ульяна Юрьевна с огромной утятницей в руках.
        - Уважаемые гости! Прошу отведать фирменное блюдо гостиницы УЮТ - пекинская утка под сыроярским соусом!
        - Андалузский кролик в рязанском маринаде! - фыркнул Максим.
        Татьяна снова пихнула его в бок.
        - Да что с тобой сегодня? Не выспался, что ли?
        - Отведаем-отведаем, - потер руки Глузкер, близоруко щурясь на утятницу. - Мне определенно у вас нравится!
        - Ну и слава богу! - улыбнулась хозяйка.
        - Да ты садись, мать. - Семен Романович отодвинул стул. - А то все бегаешь, хлопочешь.
        - У меня работа такая, - лукаво подмигнула она.
        - Стол уже ломится, - махнул рукой Блатов. - Садитесь, Ульяна Юрьевна, опрокиньте стопочку за здоровье сына с невесткой.
        Максим бросил на него презрительный взгляд.
        - Это я - с радостью, - встрепенулась женщина. - За Максимку, за Танечку… За то, чтобы семья была крепкая и любящая. - Она сняла фартук и села за стол рядом с мужем. - Чтобы все у них ладилось - и на работе, и дома. И чтобы знали, что здесь у них всегда - надежный тыл, горячий очаг и уютное гнездышко.
        - Максу здесь неуютно, - вздохнул Семен Романович. - Говорит, что сюда, мол, только ср. ть ездят.
        - Я не так сказал, - засмеялся Максим. - Вечно ты, батя, все передергиваешь.
        - Нет, правда, - засуетилась Ульяна Юрьевна. - Знайте, дети, что здесь вам всегда рады, что здесь - ваш родной дом, а в нем - любовь и забота. - Она печально покачала головой. - У некоторых, вон, и того не осталось. В родном доме - притон бандитов.
        - Да, - вздохнул Танкован-старший. - Бедная Маргарита…
        - Ничего она не бедная! - вспылил Максим. - Уверен, у нее самой рыло в пуху! Ну кто поверит, что человек живет в одном доме с убийцами и даже ни о чем не догадывается! - Он хлопнул ладонью по столу: - Чепуха!
        - Антошку жалко, - плаксиво протянула Ульяна Юрьевна. - Мальчонке-то за что все это?
        - Вы выпьете со мной? - неожиданно спросил Блатов у Татьяны.
        Адвокатесса взглянула на мужа и пожала плечами:
        - Почему нет?
        - Наливайте! - распорядился опер и, махнув рукой, задел тарелку на столе. Она с грохотом упала на пол. Рыжий мажордом, похоже, успел захмелеть.
        - Ничего страшного! - вскочила с места Ульяна Юрьевна. - Я сейчас уберу.
        - Может быть, вам хватит? - осведомилась у Блатова Татьяна.
        - Наливай, коллега! - настаивал тот.
        - Давайте ваш бокал.
        Через полчаса за столом остались только Танкованы и Михеева.
        - Хороший обед получился! - подвел итог Семен Романович, покачиваясь на стуле. - Настоящий этот… бизнес-ланч!
        - Э-э, батя, - Максим цокнул языком, - тебе, пожалуй, тоже пора бай-бай.
        - Ступай-ступай. - Ульяна Юрьевна отобрала у мужа вилку. - Иди к себе, а я пока здесь приберу.
        - Давайте, помогу, - предложила Татьяна. - Вдвоем мы быстро управимся.
        - Да что ты, детка! - всплеснула руками хозяйка. - Я мигом сама справлюсь. А вы идите, мои хорошие, погуляйте. Побродите по нашим улочкам, подышите кедровым духом. После Москвы - отрада для организма.
        - Я все же вам помогу, - улыбнулась Михеева. - Я ж не только гость, но и невестка как-никак!
        Предоставленный себе как минимум на полчаса, Максим отправился в дальний конец дома - в кладовку - подыскать что-нибудь из теплых вещей. В Сыром Яру вечереет рано, а ночи здесь - холодные и сырые. Если они с Татьяной загуляются допоздна, то, пожалуй, в джемперочке да в платьице мигом околеют на ветреных сыроярских улочках.
        Он прошел по длинному узкому коридору первого этажа, свернул в крохотный холл, где ютились два расшатанных стула с металлической пепельницей на подставке, и распахнул легкую фанерную дверь без замка. Пятиметровая комната, захламленная нужными и ненужными вещами, навеяла массу воспоминаний. Здесь всегда было хорошо прятаться, а однажды, в девять лет, Максим затащил сюда одноклассницу - кажется, ее звали Мила - и, заставив раздеться догола, с интересом и непонятным возбуждением изучал, как устроено женское тело. Сейчас смешно вспоминать, а тогда, застуканный за этим занятием отцом, Максим был выпорот и лишен велосипеда.
        Неожиданно в коридоре за его спиной послышались торопливые шаги, и чей-то незнакомый мужской голос произнес:
        - Посмотрим, как все сложится… Да… Здесь нужен подходящий момент…
        Максим машинально отступил в темноту кладовки и прикрыл за собой дверь, оставив щель величиной с ладонь. В ту же секунду, прижимая к уху мобильный телефон и беспокойно оглядываясь по сторонам, в холл зашел мужчина.
        - Мне очень неудобно говорить, - объяснил он своему собеседнику в трубке. - Гостиница маленькая, и деться совершенно некуда. В номере разговаривать сложно - стены тонкие и превосходная акустика.
        У Максима перехватило дыхание. Странный субъект, опасающийся за свою конфиденциальность, стоял к нему спиной, загородив дверную щель.
        - Я же сказал, - повторил мужчина. - Нужно дождаться подходящего момента. Парень ни о чем не догадывается, наслаждается медовым месяцем. Мне необходимо некоторое время, и я разом покончу с этим делом.
        Максим почувствовал, что у него от ужаса немеют ноги. Странный незнакомец говорил с кем-то о нем! Парень, «который наслаждается медовым месяцем», - это, разумеется, Максим Танкован! А дело, с которым нужно «разом покончить» - это…
        Перед глазами поплыли картинки скользящих в ночи полей, мелькающих столбов, скачущих железнодорожных насыпей. Потом - толчок в спину, и вот он уже извивается всем телом, ухватившись за поручень. Его бьет по щекам бешеный ветер, а скользкие пальцы грозят вот-вот сорваться с перил. Еще мгновение, и он будет раздавлен, смолот, разорван на куски многотонным свистящим железом…
        Следом в памяти прозвучали слова отца: «Пятый гость у нас - затворник… Целыми днями сидит в своей комнате и никуда носа не кажет - ни на улицу, ни даже в гостиную».
        Максим облизал губы. Возможно, перед ним сейчас - тот самый таинственный схимник. И этот тип явно что-то замышляет против него!
        - Хорошо, - ответил мужчина. - Конец связи. - Он нажал «отбой», со вздохом сунул трубку в карман широких холщовых брюк и повернулся к Максиму в профиль.
        Тот открыл рот и медленно осел прямо на сваленные в кучу свитера, шубейки и пледы. Он ожидал увидеть кого угодно, даже Фредди Крюгера, даже дьявола во плоти, но только не толстогубого Мишутку! Инвалид преспокойно расхаживал по притихшему УЮТу, разговаривал по телефону и ни единым намеком не выдавал в себе беспомощного паралитика.
        Максим был потрясен так, что даже не заметил, как стал выстукивать зубами тревожную дробь. Робаровский-младший почесал небритый подбородок, досадливо цокнул языком и направился обратно в коридор. Когда стихли его шаркающие шаги, Танкован выполз из своего убежища и со всех ног кинулся в гостиную. - Что за вздор! - нахмурилась Татьяна. - Верится с таким трудом, что я даже не знаю, как реагировать.
        - Я не мог ошибиться! - убеждал ее Максим. - Он стоял от меня на расстоянии вытянутой руки.
        - Знаешь, - Михеева покачала головой, - если наш инвалид - фальшивый, то он непревзойденный артист.
        - Плевать, кто он на самом деле! - горячился Танкован. - Важно другое: этот тип недвусмысленно сказал, что разом покончит с делом, пока парень - то есть я - наслаждается медовым месяцем!
        - Вот что, - Татьяна взяла его за руку, - пошли к Блатову. Этим головоломкам пора найти решение.
        - Я был у него только что! - взвыл Максим. - Эта рыжая свинья спит беспробудным сном, и я не смог его разбудить, как ни старался! - Он вдруг перешел на шепот: - А ты не думаешь, что Блатов может быть с ними заодно?
        - С кем - с ними? Хотелось бы знать. - Михеева поджала губки. - В любом случае, я почти уверена, что рыжий опер не тянет на злоумышленника.
        Танкован был близок к панике.
        - Вот видишь! - Он вскинул руки. - Ты была уверена, что мой враг находится в Сыром Яру, а он между тем следовал за нами из самой Москвы! Я понятия не имею, что теперь делать!
        - Прежде всего - успокоиться, - сказала Татьяна. - И дождаться, когда придет в себя Блатов.
        - Давай вызовем милицию, - предложил Максим.
        - И что ты им скажешь? - насмешливо спросила она. - Проверьте, мол, этого инвалида на вшивость? Так? Даже если предположить, что какой-нибудь дурак за это возьмется и докажет, что паралитик - симулянт, что это даст? Лицедейство - не преступление.
        - А чем нам поможет рыжий? - Танкован в отчаянии метался по гостиной. - Ты помнишь, как он отреагировал на ночное происшествие в поезде? Он и сейчас скажет: вызывайте ментов, а я не при делах!
        Татьяна нервно покусывала палец.
        - По правде говоря, мне все это не нравится, - пробормотала она. - Сначала - тамбур, потом - фальшивый инвалид. Постоянная скрытая угроза… опасность, которую я почувствовала еще в Москве и которая продолжает висеть над нами.
        - Надо мной, - поправил Максим.
        - Помнишь, ты говорил: мои радости - это твои радости, и мои беды - это твои беды? - Она взяла его за руку. - Я никому не позволю посягать на наше счастье. Никому не дам разрушить нашу жизнь…
        Они оба вздрогнули и разом повернули головы: в гостиную, цокая каблуками по паркету, вошла Робаровская. Суровая дама окинула их надменным взглядом и сухо поинтересовалась:
        - Есть ли в этом городе где-то поблизости аптека?
        - Разумеется, - кивнул Максим и ткнул ребром ладони в сторону окна. - За калиткой - направо и метров двести вниз по улице. Угловой серый дом.
        - Благодарю, - процедила женщина и двинулась к выходу.
        Каблуки ее старомодных туфель звонко простучали по плитке крыльца, потом - глухо - по асфальту и наконец стихли совсем.
        - Вот что, - Татьяна приняла решение. - Собирайся, дорогой. Проведем в городе остаток дня, а если понадобится - и ночь. - Она развела руками: - Пока не проснется Блатов, будем бродить по улицам твоего детства, милый. Находиться здесь небезопасно, а для того, чтобы расставить все на свои места, требуется время - возможно, самая малость, которой нам пока не хватает.
        - Наверно, ты права, - вздохнул Максим. - Подожди меня наверху, заодно оденься потеплее - к вечеру станет прохладно. А я - мигом. Проведаю Блатова, оставлю ему записку и тоже подыщу себе что-нибудь из теплого гардероба.
        На втором этаже УЮТа бесшумно открылась дверь одной из комнат, и таинственный гость-затворник выглянул в коридор. Он настороженно прислушался к тишине, постоял в раздумье и опять скрылся в номере. Если бы его мог увидеть Танкован! Он, конечно, сразу узнал бы и это моложавое смуглое лицо c орлиным носом и сеточкой морщин в уголках глаз, и эту крепкую фигуру в иссиня-черном костюме, и белоснежной, расстегнутой на две верхних пуговицы сорочке с модным воротником. Узнал бы и закричал от ужаса…
        Этажом ниже, в своей комнате небритый Мишутка отжимался от пола, разогревая затекшие мышцы. Закончив упражнения, отдышавшись и встряхнув руками, он отправился в смежную комнату, где его ждала наполненная до краев горячая ванна. Раздевшись и сложив одежду на стуле, инвалид-симулянт с наслаждением погрузился в воду.
        Еще через мгновение дверь в ванную распахнулась. Мишутка дернулся в воде, выплеснув на пол пышные хлопья ароматной пены, и резко сел, выставив перед собой мокрые ладони:
        - Спокойно… Спокойно… Ничего страшного не происходит… Я сейчас все объясню… - Он медленно потянулся к вещам. - Вы мне позволите одеться? Сейчас присядем за стол, выпьем по рюмочке, и я нормально все объясню…
        В его взгляде, тем не менее, уже плавала обреченность. Поэтому он даже не испугался, а только беспомощно съежился, когда включенный в розетку фен, описав в воздухе короткую кривую, упал перед ним в воду.
        В ванной раздался оглушительный хлопок, что-то сверкнуло, и Мишутка, неестественно выгибаясь всем телом и расплескивая вокруг себя дымящуюся воду, ткнулся затылком в бортик, нелепо засучил ногами и затих, тараща в потолок безумные, но уже мертвые глаза…
        Спустя час в УЮТе появился Роман Скачков.
        Он остановился на пороге, растерянно наблюдая царящую в гостинице суматоху. Обеденная зала гудела тревожным многоголосием. Люди в синих комбинезонах пронесли мимо него носилки с чем-то тяжелым, упакованным в черный пластик. Возле лестницы, ведущей на верхние этажи, два врача оживленно беседовали с Танкованом-старшим. За столом, положив рядом с собой фуражку и ежеминутно промакивая платком мокрый лоб, участковый милиционер сосредоточенно заполнял бумаги. Несколько человек в домашних тапочках топтались у стойки лобби.
        - Вы тоже из милиции? - Заплаканная женщина лет семидесяти с широким лицом, большим мясистым носом и каштановыми волосами окинула взглядом военную форму Скачкова. - Я хозяйка гостиницы, меня зовут Ульяна Юрьевна.
        - А что здесь произошло? - полюбопытствовал он.
        - Ой! - Женщина махнула рукой и поднесла к глазам платок. - Несчастный случай! Гостя убило током. - Она всхлипнула. - Жалко-то как! Он же беспомощный был… Инвалид. Бедняжка полез в ванну и уронил электроприбор. Как можно было оставить его без присмотра! Госпожа Робаровская, понятное дело, убита горем. Еще бы - единственный сын.
        - Госпожа Робаровская? - удивился Скачков. - Странно… Очень странно. - Он досадливо потер переносицу. - Неужели я ошибся?..
        - Что - странно? - Ульяна Юрьевна снова всхлипнула. - Что у пожилой дамы умер сорокалетний сын-инвалид?
        - У нее никогда не было детей, - пробормотал Скачков. - Вот я и хотел бы узнать, та ли это госпожа Робаровская.
        - А вы кто? - насторожилась хозяйка.
        - Я-то? - Мужчина, казалось, задумался. - Да, пожалуй, никто. - Он грустно усмехнулся. - В городе меня знают как попрошайку Антиоха.
        - Антиоха? - Женщина отступила на шаг и удивленно наклонила голову. - Не похож…
        - Скажите, - Скачков нетерпеливо огляделся, - могу я увидеть госпожу Робаровскую?
        - Боюсь, ей сейчас не до вас, - отрезала Ульяна Юрьевна. - Сами должны понимать: такое горе у человека!
        - Если это та, о ком я думаю, то погибший - вряд ли ее сын, - сказал он. - А если я, все-таки ошибся, то, разумеется, извинюсь и сразу уйду.
        - Послушайте, - хозяйка начала терять терпение, - я же вам объясняю…
        - Да вот же она! - воскликнул Скачков и шагнул навстречу сухощавой даме в черном костюме, появившейся в гостиной. - Илона!
        Робаровская вздрогнула и подозрительно уставилась на мужчину в десантной тельняшке и выцветшей «афганке» с тремя желтыми нашивками ранений.
        - Узнаете меня, Илона? Это я - Роман Скачков. Ответственный за проваленную операцию «Если небо молчит»…

23
        Ленивое солнце покоилось на верхушках сосен. Домики с высокими остроконечными крышами тянули друг к другу длинные руки-тени. Пыльные автобусы прогревали глотки на площадке перед зданием автовокзала, готовясь к обычной вечерней гонке по рейсовой петле. От резких порывов ветра гремели жалюзи на фасадах лавчонок и мелких кафе. Вечернее небо покрылось серыми морщинами, а ползущая из-за горизонта чернота предвещала новый ливневый ураган - возможно, похлеще, чем минувшей ночью.
        Танкован и Татьяна, взявшись за руки, брели по центральной улице Сырого Яра, вдоль развесистых деревьев, сторонясь крикливых прохожих и снующих авто.
        - Я хочу, чтобы ты знал, Максим, - сказала она. - Я не представляю жизни без тебя. Ты стал для меня самым родным, самым близким, самым дорогим человеком.

«Ты, в общем, тоже мне небезразлична, - удивляясь сам себе, подумал он. - Даже не заметил, как это произошло. Все-таки верно говорят: общие напасти сближают людей. Да и штамп в паспорте играет какую-то роль».
        Ветер усиливался и с каждой минутой становился холодней. Он бился в ветвях деревьев, взметал на асфальте дорожную пыль и норовил залезть под одежду.

«Са-мо-лет… ма-ма… са-мо-лет…» - запиликало в кармане у Максима, и он остановился, отыскивая трубку.
        - Наверно, первые поздравления, - предположил он, ухмыляясь. - Слухи разносятся со скоростью мысли.
        В самой глубине сердца что-то сладко заныло: «А вдруг это Лиснянская? И сообщение на сей раз выглядит так: «Ты - начальник отдела, подонок!»
        Он достал телефон и, уставившись на дисплей, заморгал:
        - Ч-черт!
        - Что такое? - встревожилась Татьяна.
        - Невероятно! Слухи действительно распространяются молниеносно! - Максим скривился: - Это Марго… Представляешь? Век молчала - прорвалась!
        Михеева поджала губы.
        - А откуда у нее твой номер?
        - Понятия не имею, - соврал он. - Возможно, узнала от общих знакомых. А может, и старики дали.
        - Понятно, - кивнула Татьяна и продолжила путь.
        - Хочешь узнать, что она пишет? - Максим протянул ей телефон.
        Михеева повела плечом.
        - Нет, не хочу…
        - Это интересно, - настаивал он. - Наша дурочка полагает, что я брошусь к ней сломя голову для объяснений! И уловки у нее такие детсадовские - мол, не придешь - брошусь в окно!
        - Так и написала? - удивилась Татьяна. - Она же вроде умная женщина. И гордая.
        - Ну, не совсем так. - Максим нажал кнопку на телефоне, отыскивая смс. - Вот: «Я знаю, что ты в городе. Немедленно приходи. Вопрос жизни и смерти».
        - Действительно, интересно. - Михеева опять остановилась. - Меня все эти игры между жизнью и смертью в последнее время просто пугают. Как ты думаешь, чего она хочет?
        - Тут и думать нечего! - рассмеялся Танкован. - Она хочет заполучить меня всеми правдами и неправдами.
        - Не сходится, - покачала головой Татьяна. - Такую цель не ставят вдруг - после нескольких лет молчания, когда ты к тому же успел жениться на другой.
        - А чего же тогда ей нужно?
        - Не знаю. - Она закусила губу. - Может, что-то с ребенком? Может, это - вопрос его жизни и смерти? А кроме тебя помочь некому…
        - С ребенком? - растерянно пробормотал Максим. - Да, это может вовсе и не мой ребенок…
        - Я считаю, нам нужно пойти к ней, - перебила адвокатесса. - Это будет правильно во всех отношениях.
        - Нам? - переспросил он.
        - Мы ведь муж и жена, - развела руками Татьяна. - А значит, все проблемы должны решать сообща.
        - А я думаю, мы вполне можем проигнорировать все ее просьбы и угрозы, - поморщился Танкован. - Слишком много чести - бежать к ней по первому зову.
        - Мы должны пойти к твоей бывшей невесте и расставить все точки над i, - упрямо заявила Михеева. - Если ей действительно нужна помощь - болен ребенок или что-то еще - это одно дело. Другое - если она просто хочет объяснений. Но это ее право. Она их получит, и мы раз и навсегда закроем эту тему. Согласен со мной, Максим?
        Он пожал плечами.
        - В любом случае, - подытожила адвокатесса, - разговор неизбежен. И чем скорее он произойдет, тем лучше.
«Чертова избушка» тонула в тени нависшего над ней леса. Съехавшее за горизонт солнце еще цеплялось краешком за одинокий дорожный указатель с табличкой «23-й километр», но уже не дотягивалось ни до пихт, ни до колодца с покосившейся крышей, ни до перевернутой телеги с торчащими вверх оглоблями.
        Миновав кособокую дощатую пристройку во дворе, Максим и Татьяна проследовали быстрым шагом по узкой песчаной дорожке и легко вбежали по ступенькам крыльца.
        Михеева взялась за ручку, но тут же отдернула пальцы, словно обжегшись.
        - Смотри!
        Танкован открыл рот. Поджарый пес с раскрытой зубастой пастью зловеще чернел на дверной доске.
        - Такой же рисунок, как и на зеркале в прихожей… - Он попятился. - Когда изувечили Руслана…
        - Ты думаешь, здесь есть какая-то связь? - Татьяна решительно распахнула дверь. - Значит, мы узнаем сейчас и это…
        Маргарита сидела за столом в гостиной, испуганно прижимая к себе сынишку. Ее лицо казалось застывшим белым пятном на фоне черной картины в рассохшемся багете, по-прежнему висевшей на стене. За спиной девушки все так же медленно и мучительно умирал каторжанин, наверно, очень похожий на ее родного отца.
        Маргарита беззвучно шевелила губами. Спутанная челка разметалась по лбу, полные слез глаза неподвижно смотрели в одну точку.
        Когда супруги Танкованы вошли в комнату, настенные часы пробили шесть раз.
        - Здравствуй, Марго, - приветствовал ее Максим и сам удивился собственному голосу: он сделался низким и вязким.
        Маргарита не ответила. Она даже не взглянула на вошедших.
        - По-моему, она не в себе… - обескураженно заметила Татьяна.
        Русоволосый мальчуган беспокойно выглянул из-под руки матери.
        - Я пришел… - Танкован откашлялся. - Мы пришли сразу, как получили твое сообщение. Может быть, скажешь, зачем звала?
        Маргарита моргнула, и крупная слеза упала сынишке на маковку. Она обратила к Максиму взгляд, полный страдания и безысходной тоски, и замотала головой.
        - Что - нет? - Танкован расшифровал это движение именно так. - Не скажешь? - Он посмотрел на жену, призывая ее разделить с ним его возмущение, и снова повернулся к Маргарите: - Ну, тогда я тебе скажу. Возможно, ты не в курсе… Но я сочетался законным браком. Это… - он обнял Татьяну за плечи, - …моя супруга, мой ангел-хранитель и любовь всей моей жизни!
        Маргарита слушала, не мигая.
        - Ты должна понять, наконец, Марго, - продолжал Максим. - У нас с тобой нет и не может быть ничего общего. Ты - наивная и даже инфантильная неудачница, я - умный, многообещающий физик, успешный и в работе и в личной жизни. - Он вскинул руки. - Мы живем даже не в разных городах - на разных планетах!
        Танковану и самому был противен этот спектакль, но он отыгрывал его для адвокатессы. В другое время он не стал бы пороть эту чушь и скорее всего вообще уклонился бы от встречи с девушкой, перед которой где-то в самых потаенных уголках души чувствовал себя виноватым. Но сейчас все обстояло иначе. Каждый жест, каждое слово, обращенные к Маргарите, он на самом деле, адресовал Михеевой. Ему было важно убедить блондинку, что здесь, в Сыром Яру его ничто и никто не держит.
        Маргарита пошевелила губами, но на этот раз взгляд ее сделался осмысленным. Она уже не бормотала себе под нос, а явно пыталась что-то сказать.
        - Что? - Танкован наморщил лоб. - Что ты лопочешь? Зачем вообще послала мне смс?.. Мы с женой примчались сюда только потому, что испугались за тебя. Нас привело к тебе элементарное чувство локтя, желание помочь, если и впрямь случилась беда. - Он повысил голос: - Что за вопрос жизни и смерти? Зачем ты спекулируешь такими понятиями?
        Маргарита вдруг подалась вперед и, с усилием преодолевая невидимый барьер, мешавший ей говорить, закричала, срываясь на визг:
        - Максим! Беги-и!!!
        Тот даже присел от неожиданности.
        - Что? Куда беги? Ты в своем уме?
        - Это я отправил вам сообщение, - раздался мягкий мужской голос, и из-за широкого коричневого серванта появилась знакомая долговязая фигура.
        У Максима отвисла челюсть.
        Ферзяев улыбался ему как старинному знакомому. Тонкие губы обнажали ряд неровных зубов, жидкие светлые волосы, как обычно, были аккуратно зачесаны на пробор, а светлые глаза искрились неподдельной радостью. «Стервятник» держал в руке пистолет.
        - Я бы давно себя обнаружил, - признался он. - Но мне очень понравилась ваша проникновенная речь. Как там? - Ферзяев прикрыл глаза, вспоминая. - Умный, многообещающий физик, успешный и в работе и в личной жизни? - Он расхохотался.
        Танкован не смог вымолвить ни слова и только беззвучно открывал рот.
        - Какой талант негодяя! - продолжал долговязый. - Одну бросил, на другой женился из-за денег! И при этом - всегда держит правильный курс, говорит то, чего от него хотят услышать, когда нужно - не боится выглядеть ни циником, ни подхалимом, ни подлецом. - Он вдруг перестал улыбаться. - Я давно тебя раскусил, мразь. Таким, как ты, пускать кровь - милое дело. И рука не дрожит. - «Стервятник» досадливо цокнул языком и направил пистолет на Маргариту. - Но всегда жаль, когда приходится убивать красивую женщину, да еще и с дитем…
        Маргарита зажмурилась и крепче прижала к себе Антошку.
        Ферзяев наклонился к ней:
        - Боюсь, сударыня, вам придется отправиться вслед за такими же, как вы, безмозглыми созданиями, которым, по сути, просто не повезло, что они встретили на своем пути этого подонка. - Он кивнул на Максима.
        - Послушайте! - у Танкована прорезался голос. Он взволнованно поднял руки. - Я понял: это недоразумение.
        - Недоразумение? - удивился хлыщ.
        - Конечно! Я уверяю вас, что не имею никаких видов на Маргариту! Я вообще не собирался сюда приходить!
        - Верю, что не собирался, - гадко улыбнулся Ферзяев. - Поэтому и послал смс с ее телефона, мол, приходи скорей, на кону жизнь или смерть. Знал ведь, что примчишься! И оказался прав.
        - Что вы! - попытался улыбнуться в ответ Максим. - Мне на нее наплевать! Честное слово! Можете убивать и Марго, и ребенка - я не имею к ним никакого отношения! Считайте, что я вообще не приходил.
        - Ты не понял, дебил, - нахмурился долговязый. - Видать совсем мозги со страха скукожились. Это не ты к ним, а они к тебе имеют отношение. - Он подошел к нему вплотную и, наклонившись, зашептал на ухо: - Сам посуди: для чего же мне понадобилось тебя вызывать, если бы я собирался убить только ее одну?
        - Я действительно не понимаю, - пробормотал Максим. - Я-то вам зачем нужен? Меня-то за что убивать?
        - А ее - за что? - Ферзяев кивнул на Маргариту. - А Свирского? А твою дуру Светку?
        У Танкована задрожали губы.
        - Значит, это вы их… всех…
        - А я тебе отвечу - за что, - процедил долговязый. - За то, что поспешили связаться с тобой раньше меня. За то, что…
        Он не успел договорить. Максим ударил его по руке и с воем бросился головой вперед. Выбитый пистолет отлетел в сторону. Ферзяев не удержался на ногах и завалился на спину, увлекая за собой Танкована. Тот вывернулся, оттолкнул противника ногой и перекатился по полу к серванту, шаря вокруг себя руками в поисках пистолета.
        - А ты молодец! - раздался над ним голос Татьяны. - Прыткий. Один-ноль не в пользу Геночки.
        Максим поднял голову и почувствовал на лбу холодное дуло револьверного ствола.
        - Знаешь, чем мне нравятся наганы? - весело спросила Михеева. - Они гильз не отбрасывают. Все в барабане остаются. А Геночке по душе «Вальтеры». Глупо, да? Старье, на самом деле. И следов много. - Она подмигнула. - Но теперь все иначе.
«Вальтера» больше нет - остался в общаге МИФИ. А у нас - семизарядный «Айсберг». Калибр - девять с половиной. Череп разносит на куски. Сила, правда?
        Ферзяев поднялся на ноги, отряхнул брюки и, подойдя к стоящему на коленях Танковану, с силой пнул его в живот. Тот охнул, сломался пополам, и, задыхаясь, повалился набок.
        - Один-один! - констатировала Михеева, опустив пистолет и подставляя щеку для поцелуя: - Здравствуй, любимый!
        Неожиданно Антошка вырвался из объятий Маргариты и с криком бросился к дверям.
        - Куда, щенок?! - Адвокатесса поймала его за руку и отшвырнула обратно к матери. - Я гляжу, в вашей поганой родне все прыткие. - Она нагнулась, извлекла из стоящей на полу сумки два рулона толстого скотча и протянула их Ферзяеву. - Вяжи всех троих, Гена. Да покрепче.
        Тот взял скотч и направился к Маргарите.
        - Дернешься ты или твой сопляк - порву на части обоих, - пообещал он, с хрустом высвобождая клейкую ленту.
        - На этот раз давай без проколов, - напутствовала его Михеева. - Не так, как с Тузовой и с ее липовым самоубийством, которое менты раскусили в два счета. Теперь все должно выглядеть как несчастный случай.
        Адвокатесса подошла к Танковану и присела рядом с ним на корточки.
        - Ну что, мой дорогой физик? Кто из нас умеет играть и блефовать? Кто силен в расчетах и комбинациях? - Она ткнула его револьвером в лоб. - Ты, конечно, не глуп, но между нами говоря, абсолютный ноль. И как физик, и как оратор, и как мужчина.
        Ферзяев оторвался от своего занятия:
        - Ты осталась недовольна им в постели, детка? - зло спросил он.
        - Я же говорю - ноль! - рассмеялась она. - Тебе даже ревновать не надо.
        - С-сука… - прошипел Максим, глотая слезы. - Какая же ты дрянь…
        - А ты - неудачник, - презрительно бросила Татьяна. - Ты не просто проиграл, фон Штыц, ты проиграл с позором. Если можно было бы оставить тебя в живых, ты бы хлебнул этот позор сполна! Прочувствовал бы его каждой клеточкой, каждым нервом. Но к сожалению, это невозможно. - Она встала и печально развела руками. - Прощай, Максим Танкован…
        Он завыл, дернулся всем телом и попытался вскочить на ноги, но блондинка коротко и точно ударила его револьвером в висок. Оглушенный и ослепленный болью, Максим рухнул на пол, обхватив руками голову.
        - Вяжи его скорей! - бросила Татьяна Ферзяеву. - Пока он не наделал глупостей.
        Тот кивнул на дверь:
        - А ты неси канистры. Они в прихожей…

24
        Робаровская сидела за столом в гостиной УЮТа, положив перед собой сухие морщинистые руки и печально покачивая головой. Аляповатые серьги подрагивали в ушах.
        - Значит, ты остался жив… - Она задумчиво уставилась на желтые нашивки Скачкова. - Я так и подумала, когда узнала, что на месте той ужасной трагедии так и не нашли двух тел - ребенка и охранника.
        - Да, я выжил, - кивнул тот и закрыл глаза, словно заново переживая трагедию двадцатипятилетней давности. - В который раз уже… В четвертый или в пятый. - Он устало провел ладонью по лицу. - Жизнь не торопилась со мной расставаться. Она пощадила меня и тогда, в полевом госпитале под Кандагаром, и потом - в Пандшерском ущелье, когда подпрыгнул на мине мой БРДМ. Она была ко мне великодушна, когда целиком полег в «зеленке» наш разведвзвод, не дождавшись вертушек подкрепления…
        - У тебя сильный ангел-хранитель, - заметила Робаровская.
        - Господь что-то хотел мне сказать, только я не понимал Его, - печально вздохнул Роман. - Я был глух и не слышал небо.
        - А что же было потом? - спросила женщина. - Ты исчез из жизни на четверть века?
        - Исчез? - Он откинулся на стуле и сложил на груди руки. - Это как взглянуть… Для одних я исчез из жизни, а для других - начал жить заново. Я ведь сменил не только облик и имя, я изменился внутренне. Переродился, понимаете?
        - И куда ты подался тогда - переродившийся?
        Скачков пожал плечами:
        - Скитался по свету. Жил по воле Божьей. Мерз, голодал, бывало, но - жил. Находил приют в храмах, бродил по лесам, просил милости и сам старался быть милосердным. Искал добра в себе и в людях. - Он улыбнулся. - А потом вернулся сюда - в Сырой Яр - в город, в котором началось мое перерождение и в котором, вероятно, счастливо закончится таинственная история под названием «Если небо молчит».
        - Пока ничто не предвещает счастливого конца, - вздохнула Робаровская. - Сегодня погиб мой…
        - Сын? - спросил Роман.
        - По легенде, - уточнила она. - Сотрудник Интерпола работал под видом моего сына-инвалида.
        - Несчастный случай? - Скачков прищурился.
        - Не знаю… - Женщина покачала головой. - Уж больно нелепая смерть.
        На лестнице послышался шум, и они разом подняли головы.
        Бледный как смерть, взъерошенный и помятый Блатов скакал вниз через две ступеньки, громыхая по ламинату босыми пятками.
        - Бляха-муха! Илона! У нас - серьезные проблемы!
        - Серьезнее, чем ты думаешь! - откликнулась та.
        Очутившись внизу и едва не опрокинув по дороге вазу с цветами, оперативник бросил на стол мятый листок бумаги.
        - Вот! Это я нашел у себя в комнате! Илона! Казни меня! Мы потеряем парня!
        Робаровская схватила записку и, пробежав несколько раз глазами, опустила руки.
        - Час от часу… - Она со злостью оглядела рыжего опера. - На кого ты похож! Почему ты позволил себе напиться до беспамятства?
        - Я не пил! - взвыл тот. - Клянусь, Илона, я только имитировал опьянение! - Он сжал кулаки. - Меня опоили! Эта сучка что-то подсыпала в мой бокал, и я отрубился!
        - Когда только успела? - ехидно поинтересовалась женщина. - Ты где был в это время? Мазал голову бриолином?
        - Моя рюмка побывала у нее в руках! - убеждал Блатов. - Она сказала: давайте, мол, ваш бокал, я сама налью.
        - Значит, все-таки пил! - подняла палец Робаровская. - Если бы выплескивал под стол, то не отравился бы!
        - Что делать, Илона? - паниковал опер. - Где Антон? Ему пора встать на ноги и делать дело!
        - Антон мертв, - холодно произнесла дама. - И теперь я почти не сомневаюсь, что его убили.
        - Что?! - заорал Блатов. - Как - убили? И ты при этом спокойно сидишь за столом и беседуешь с приятелем?
        - Здравствуйте. - Скачков учтиво поклонился. - А можно полюбопытствовать, что в записке?
        - А ты кто? - оперативник бросил уважительный взгляд на нашивки. - Шурави? Дословно - «советский». Обращение к воину-афганцу.]
        - Было дело… - кивнул тот. - Так из-за чего паника?
        - Наш подопечный пропал, - признался Блатов. - Оставил записку, что пошел в город с женой.
        - Ну и хорошо, что не с любовницей, - улыбнулся Скачков. - А в чем проблема?
        - Подопечный - Максим Танкован, - пояснила Робаровская. - Наш подкидыш-миллиардер.
        У Романа сползла с лица улыбка.
        - А жена? - спросил он.
        - В том-то и дело! - Блатов схватил себя за рыжие волосы. - Авантюристка международного класса! И вдобавок - убийца! За ней четыре года охотится Интерпол! Боюсь, что ни парень наш, ни эта сучка сюда больше не вернутся…
        - Подбери слюни! - рявкнула на него Робаровская. - Мало того, что проспал все на свете и, по сути, завалил операцию, так еще истерики закатываешь!
        - Где теперь их искать? - не унимался тот. - Поднимать ментов, прочесывать город? А, если они в лес подались? Тогда вообще армейцы понадобятся. - Он в отчаянии глянул на часы. - И это при том, что дорога каждая минута! Все - плохо!
        Скачков вдруг резко поднялся с места.
        - Мне кажется, я знаю, куда они направились, - пробормотал он. - И теперь все плохо вдвойне.

25
        Микроавтобус, на котором еще утром добирались до гостиницы рыжий опер и Робаровская с несчастным Мишуткой, притормозил у дорожного указателя «23-й километр» и осторожно съехал с шоссе на проселочную дорогу.
        Луч фар выхватил из темноты высокую траву, серый песок и заскользил по черным стволам сосен. За машиной взметнулась шатром дорожная пыль.
        Старенький «Фольксваген» бросало из стороны в сторону, и оба пассажира на заднем сиденье крепко держались за поручни, чтобы не столкнуться головами и не удариться о стекло.
        - Смотри! - Блатов выбросил вперед руку. - Что это?
        Там, где луч фар терялся в черной каше еловых сплетений, появился другой свет - подрагивающий, быстрый и озорной. Он прыгал по верхушкам кедров и сползал вниз, оставляя в непроглядной тьме красноватый абрис стволов и веток. Еще через мгновение по густой листве заплясали злые огненные язычки.
        - Кажись, лес горит! - крикнул оперативник, вглядываясь в ветровое стекло.
        Мелкие огоньки закружились в тревожном танце и вдруг скакнули высоко в небо, превратившись в кровавое зарево и располосовав на части лопнувшую ночь.
        Теперь стало отчетливо видно, как огонь поднимается над лесом, лижет румяные облака и кутает верхушки сосен в тяжелую серую шаль.
        - Наддай газку, друг! - Скачков нервничал. Он вцепился обеими руками в подлокотник сиденья и, не отрываясь, смотрел, как ширится и растет в небе огненная стерня.
        Свет фар ударил в живую изгородь, водитель резко крутанул руль вправо, и машина, соскользнув колесами с дороги, накренилась, взревела мотором и, протащившись юзом по песку, выскочила на поляну.
        Скачков и Блатов зажмурились: прямо перед ними, вздымая вверх облака черного дыма, полыхал гигантский костер.

«Фольксваген» затормозил перед низким колодцем с покосившейся крышей, и оба пассажира сразу выскочили наружу. Они метнулись в одну сторону, потом - в другую и замерли на месте, беспомощно щурясь на огонь.
        - Опоздали! - пробормотал Блатов. - Всему конец, Рома…
        Дом Маргариты был объят пламенем. Кровавые языки лизали бревенчатые стены, ползли под кровлю и крученым вихрем вырывались наружу. Крыльцо уже погибло в огне. Перила прогорели и обрушились на землю, торчащие балясины полыхали, как факелы, а обугленные ступеньки зияли черными дырами. По двору летали горящие ошметки белья, сорванного бушующим пламенем с веревки.
        - Смотри! - Скачков указал рукой на окна. - Стекла целы. Значит, пламя хозяйничает пока только снаружи. - Он встряхнул оцепеневшего опера: - Слышишь меня? Я говорю: если внутри есть люди, то огонь, возможно, до них пока не добрался.
        - О чем ты говоришь! - завопил тот. - Там все если не в огне, то в едком дыму! Три раза глотнул и кранты - угорел!
        Роман подбежал к колодцу, схватил привязанное веревкой ведро и швырнул его вниз.
        - Что ты задумал, безумец? - Оперативник скривился. - Тушить костер наперстком?
        - Вызывай пожарных и «скорую»! - приказал Скачков, с остервенением вращая ручку. - В нашем городишке они приезжают быстро!
        Блатов послушно полез в карман за телефоном. Роман подхватил свободной рукой вынырнувшее из пасти колодца ведро с водой, ослабил веревку и, отступив на шаг, опрокинул его на себя.
        - Алло! - заорал в трубку опер. - Это Служба спасения? А что у вас под номером девять-один-один? Прачечная, что ли?..
        Скачков бросился к дому.
        - Стой! - завопил Блатов, оторвавшись от телефона. - Разобьешь стекло - будет сквозняк! И все нутро запылает как спичка! - Он вновь приложил к уху трубку: - Пожарный расчет и «скорую»! Живо! Адрес?.. Вашу мать! Откуда мне знать этот чертов адрес! Здесь лес кругом! И деревья разные… Подождите!.. - Он кинулся к машине: - Слышь, друг! Водила! Как тебя?.. Возьми трубку, продиктуй им, как подъехать!..
        Роман обошел дом со всех сторон, щурясь от света и вглядываясь в окна. Блатов прав: если хоть где-то есть доступ воздуху, второе окно открывать нельзя.
        Ему показалось, что с подветренной стороны дома огня почти нет. Короткие язычки пламени дрожали на лохмотьях вылезшей из щелей пакли - и все. Он подпрыгнул, пытаясь ухватиться за наличник, но лишь царапнул ногтями стену.
        Рыжий оперативник тем временем решил подойти к дому со стороны леса. Он обогнул пристроенную веранду по вытоптанному участку земли, куда его сыроярский коллега Александр Корж обычно ставил свою «Ауди», и, нырнув в заросли ежевики, двинулся вперед, ломая ветви и обдирая руки.
        В ту же секунду что-то взвизгнуло у самого уха, и Блатову резкой болью обожгло плечо. Еще не понимая, что произошло, он машинально присел на корточки и тут же почувствовал, как над головой, словно хлыстом, срезало ветки. Упругий хлопок прокатился между деревьями и стих. Морщась от боли и стараясь не закричать, оперативник отнял руку от плеча и обнаружил, что она перепачкана чем-то липким и черным.
        - Хорошие выстрелы, Гена, - похвалил приглушенный женский голос. - Похоже, ты снес ему полбашки. А теперь - уходим. Быстро.
        - Подожди, - раздраженно ответил мужчина. - Еще не хватало, чтобы наших подопечных успели спасти. Вот это будет прокол похлеще, чем с Тузовой.
        Справа, в нескольких шагах от Блатова хрустнули ветки.
        - Нужно удостовериться, что он мертв, - сказал стрелок. - Ступай за мной след в след и не высовывайся.
        Роман повторил попытку допрыгнуть до окна, но - безуспешно. Он огляделся по сторонам и, заметив прислоненный к сосне детский велосипед, не раздумывая, подкатил его к дому. Если хрупкая конструкция выдержит его вес, он сможет выиграть сантиметров тридцатьсорок - вполне достаточно, чтобы достать до окна и ухватиться за раму.
        Примерившись пальцами к бревнам и растопырив руки, чтобы не потерять равновесие, Скачков поставил ногу на хрупкое пластмассовое сиденье и подпрыгнул. Велосипед жалобно дзенькнул и откатился в сторону, но Роман успел ухватиться за ручку оконной рамы и найти опору на бревенчатом выступе. Перебирая ногами, он поднялся вровень с окном, приник лицом к стеклу, пытаясь рассмотреть что-нибудь в кромешной темноте, но ничего не увидел. Он уперся коленом в карниз, высадил локтем стекло, нащупал шпингалет с внутренней стороны рамы и, стараясь не потерять опору под ногой, осторожно открыл створку. Путь в дом был свободен. Роман сдвинулся на полкорпуса вперед, перенес руки на подоконник и… больно ударился лицом о жесткую преграду. Он отпрянул, таращась в темноту, протянул ладонь и обомлел: окно было заколочено изнутри фанерным листом!
        Снова хрустнула ветка, чавкнула земля, и за деревьями мелькнуло серое пятно. Едва сдерживаясь, чтобы не застонать от боли, и не сводя глаз с ближайших кустов, Блатов завалился набок, выпрямил ноги и медленно достал из-за ремня табельный
«Макаров».
        - Осторожно, - предупредил женский голос. - Быть может, он еще ранен.
        - Тогда добьешь сама, - отреагировал мужчина. - Ты ведь милосердна… - и он коротко засмеялся.
        Оперативник поднял пистолет, сдвинул пальцем скобу предохранителя и… опустил руку: плечо обожгло болью.
        Шаги приближались. Он переложил пистолет в другую руку и, перекатившись на спину, снова прицелился. Еще мгновение, и…
        Перед ним как из-под земли выросла долговязая фигура. На влажном лице незнакомца отплясывали бордовые отблески близкого пожара, и Блатов успел разглядеть удивленные и немного растерянные глаза, прежде чем спустил курок. Раздался мокрый шлепок, как будто по воде ударили веслом, и мужчина, нелепо взбрыкнув ногами, кувырнулся назад в кусты.
        - Гена! - истошно закричала женщина. - Геночка!
        Блатов вскочил на ноги и, ломая грудью сухие ветки, бросился на крик. Через мгновение он оказался возле Михеевой.
        Адвокатесса склонилась над распластанным телом, в панике шаря руками по земле в поисках револьвера.
        - Встать! - хрипло приказал опер, наставив на нее оружие. - И без глупостей, Таня.
        Она подняла на него глаза и оскалилась:
        - Ах, это ты, мент?.. Мне следовало бы догадаться…
        - Это я, - подтвердил тот. - У турыстов тоже бывают пистолетики. Встать, стерва!..
        Скачков чувствовал приближающийся жар. Огонь жадно жевал древесину, его челюсти смыкались, переламывая кости старого дома, и их треск усиливался с каждой минутой. За стеной стонали перекрытия, а на кровле оглушительно лопалась черепица.
        Он подтянул к себе второе колено и, перебирая руками вверх по раме, осторожно встал на подоконник. Расстояние между ногой и фанерным листом явно было недостаточным для удара. Прогнувшись, Роман поискал руками над головой хоть какую-нибудь щель или заступ - и ничего не обнаружил. Возможности для замаха и удара не было. Оставался только один выход: отпустив руки, попытаться выдавить фанеру массой тела. Но тогда, если деревянный лист выдержит натиск и самортизирует - он полетит спиной вниз из окна на голую землю.
        Скачков набрал в легкие воздуха, чуть отклонился назад и, придав телу ускорение, ударился грудью о заслон. Тонкий щит прогнулся и отыграл в обратную сторону. Левая нога соскользнула с подоконника, и Роман упал на колено, чудом ухватившись за раму. Зловеще затрещали петли, створка дрогнула и стала наклоняться. Понимая, что медлить больше нельзя, он запрокинул голову и - его так учили еще в десантуре: бить нужно местом, что повыше лба - нанес резкий удар в фанеру. Лист треснул вдоль, его края выскочили из крепежей, и Скачков кубарем скатился в комнату.
        Михеева медленно поднялась на ноги и отступила на шаг.
        - Хорошо, - похвалил Блатов. - А теперь покажи мне свои ладошки. - Не опуская оружие, он потянулся за наручниками, висевшими на ремне. - И без лишних движений, девонька…
        Та послушно подняла руки и вдруг, шагнув вперед, резко опустила их на пистолет. Хлопнул выстрел, и пуля вошла в землю в сантиметре от Блатовского ботинка. Не давая оперативнику опомниться, адвокатесса бросилась на него и впилась зубами в раненое плечо. Тот взвыл от боли, покачнулся и хлестко ударил ее ладонью по лицу. Михеева не отпустила добычу. Рыча, как разъяренная львица, она вцепилась ногтями в запястье опера, заставляя его разжать пальцы. Тот выронил пистолет, попятился, стараясь стряхнуть с себя обезумевшую женщину, и снова ударил ее по лицу - сильнее. Михеева взвизгнула и, оглушенная ударом, рухнула перед ним на колени. Не теряя ни секунды, Блатов схватил ее за руки и защелкнул на них наручники.
        Разумеется, он не мог видеть, как за его спиной возникло из темноты окровавленное лицо с горящими глазами и зловещим оскалом.
        Роман упал на что-то мягкое, вероятно, на кучу сваленной на полу одежды. Он откатился в сторону, пытаясь сориентироваться в темноте, наткнулся на железную ножку кровати, пошарил вокруг себя руками и поднялся на ноги. В воздухе, еще не пропитавшемся гарью, стоял сырой и удушливый запах захламленного помещения. Вероятно, это была кладовка.
        Вытянув перед собой ладони, Скачков двинулся вперед и тут же споткнулся обо что-то стеклянное и тяжелое. Потеряв равновесие, он перегнулся через край неведомого сосуда и почувствовал, как пальцы погрузились в россыпь мелких предметов. Ухватив пару из них и поднеся к носу, Роман с удивлением обнаружил, что это большая брошь и изящные наручные часики. Судя по всему, у него под ногами на полу стоял аквариум, набитый до краев бижутерией и женскими украшениями. Скачков выпрямился и двинулся в другую сторону, ощупывая перед собой пространство и аккуратно ступая по мягкому настилу. И тут он услышал стон! А следом за ним - приглушенный кашель. За стеной находились люди!
        - Эй! - закричал Роман. - Я здесь! Я иду к вам!
        И снова стон в ответ. Ориентируясь по звуку, он шагнул влево, ткнулся ладонями в доску и, сообразив, что это дверной косяк, пошарил рядом и нашел ручку.
        Ферзяев набросился на оперативника сзади и, обхватив за шею мертвой хваткой, опрокинул на себя. Блатов забился в стальных объятиях, скрежеща зубами от боли и с ужасом чувствуя, что сил для борьбы почти не осталось.
        - Убью тебя, с-с-сука… - шипел долговязый, сдавив ему горло, словно тисками.
        Опер хрипел, таращась в темноту и отчаянно цепляясь за угасающее сознание.
        Между тем Михеева, не вставая с колен, поползла вперед, шаря по земле скованными руками в надежде найти оброненный пистолет.
        Блатов зажмурился, из последних сил дернулся, растопырив руки и пытаясь перевернуться на бок, издал отчаянный вопль и в тот же миг почувствовал под ладонью холодную сталь. Перед глазами поплыли в хороводе нарядные березки, закружились в танце улыбчивые девушки в ситцевых сарафанах, и солнечное яркое небо распахнуло для него свои теплые, бездонные объятия. Плохо что-либо соображая и даже опасаясь, что уже бредит, он схватил оружие, подогнул под себя руку и дважды нажал на курок.
        Ферзяев мгновенно ослабил хватку. Он задрожал всем телом, засучил ногами, прогнулся, схватил пригоршнями землю и затих. Отхаркиваясь и хватая ртом воздух, Блатов скатился на бок, привстал на локте, заморгал, пытаясь разогнать перед глазами ярко-красные круги, и вдруг совершенно отчетливо увидел выплывшее словно из расфокуса и направленное на него дуло своего табельного «Макарова».
        Михеева держала пистолет обеими руками, тщательно целясь оперативнику в голову.
        Гостиная была заполнена едким дымом. Снаружи сюда пробивался свет от скачущих языков пламени, и его зловещие отблески выхватывали из серой густой пелены размытые очертания мебели. Натянув на лицо тельняшку и утирая рукавом слезящиеся глаза, Роман громко позвал:
        - Маргарита!
        И опять прозвучал стон. Откуда-то снизу, словно из преисподней.
        Скачков упал на колени, пополз вперед и тут же наткнулся на тело. Большое, неподвижное, спеленатое, как гигантский кокон, оно лежало на полу у самой ножки стола. Рядом Роман обнаружил еще одно - поменьше. Легко подхватив его на руки, кашляя и отплевываясь от дыма, он бросился обратно в кладовку и удивился, увидев в ней свет. Яркие синие полосы скользили по стенам, выхватывая из темноты то полотняный шкаф, то узкую кровать с горкой подушек, то аляповатые фарфоровые вазы, то мрачные горы дубленок и шуб.
        Скачков запрыгнул на кровать, и выбитый им фанерный лист хрустнул под его сапогом. Подхватив свою ношу так, чтобы было удобно балансировать на высоте, он шагнул на подоконник. В глаза ударил свет проблесковых маячков, а в следующее мгновение Роман увидел огромную красную машину и людей в униформе, разворачивающих рукав брандспойта.
        - Эй! - крикнул он хрипло. - Принимайте ребенка!
        Пожарные, как по команде, подняли головы и со всех ног бросились к окну.
        - «Скорая» здесь? - спросил Скачков. - Мальчику нужна неотложная помощь! - Он осторожно опустил свою ношу в спешно подставленные руки и повернул обратно.
        - Стой! - заорал один из спасателей. - Сейчас рухнут перекрытия!
        В гостиной уже бушевал огонь. На окнах полыхали занавески, языки пламени стремительно ползли по обоям, пожирая все на своем пути. Вспыхнули хрупкие настенные часы, лопнули и съежились фотографии в рамочках, а вслед за ними загорелось безрадостное черное полотно в старом багете. Беглый каторжник, так похожий на Маргаритиного отца, наконец избавился от мучений. Он погиб в огне, и вместе с ним, похоже, погибло все, что хранило мрачную тайну «чертовой избушки».
        Задыхаясь, Скачков упал на колени, подполз к столу и, ухватив за одежду спеленатое беспомощное тело, потащил его к выходу. В горле нещадно саднило, а глаза отказывались что-либо видеть в едком дыму. На пороге комнаты, которую он определил для себя как кладовку, Роман, обессилев, сел на пол, прислонившись спиной к косяку.
        И в этот миг над его головой с оглушительным треском разверзлась кровля. Снопы искр ринулись вниз и закружились в чудовищном водовороте. В комнату с воем ворвалось пламя, расшвыривая стулья и пожирая тяжелую мебель, а еще через секунду гигантская балка, прочертив воздух огненным хвостом, рухнула на стол, раскрошив его в щепы.
        Скачков вцепился обеими руками в свою ношу, втащил ее в комнату и, застонав от натуги, взвалил на плечо. Под сапогом жалобно хрустнул фанерный лист, когда он, пошатываясь, взобрался на кровать и, дрожа от напряжения, наклонился над подоконником.
        - Эй… - прохрипел Роман. - Помогите мне…
        Маргарита лежала в его руках - беззащитная, недвижимая. Голова запрокинулась назад, спутанные темные волосы рассыпались по подоконнику, а на бледном, но по-прежнему милом лице застыла боль.
        Неожиданно дрогнули густые ресницы, по мраморному лбу пробежала тень, и девушка застонала.
        - Быстро в «скорую»! - приказал Скачков подоспевшим пожарным и вздохнул: - Кажется, все…
        Маргарита медленно открыла глаза, посмотрела на него мутным, тревожным взглядом и с трудом разлепила спекшиеся губы:
        - Там… Максим… - Не делай этого… - осторожно сказал Блатов, выставив вперед левую руку. - Ты ведь не убийца, Михеева…
        Она стояла в трех шагах от него, трясясь, словно в ознобе, тараща безумные глаза и беззвучно шевеля губами. Пистолет в ее руках ходил ходуном.
        - Куда ты уйдешь в наручниках? - увещевал оперативник. - Кругом - непроходимый лес и дикие звери.
        Татьяна молчала. Казалось, до нее не доходил смысл слов.
        - Ты ведь не убийца, - повторил Блатов. - Просто - мошенница… - Он скривился, словно отказываясь от копеечной сдачи в супермаркете. - А это - ерунда… Плевое дело. Условный срок…
        Лицо Михеевой вдруг приобрело осмысленное выражение. Она презрительно оскалилась:
        - Чего ты гонишь, мусор? Мои грехи и без крови по совокупности лет на пятнадцать тянут! А с твоим ублюдком Мишуткой… или как его там?.. фальшивым инвалидом - то и на всю катушку.
        - Мишутку уже квалифицировали как несчастный случай, - продолжал врать оперативник. - Опусти пушку, Таня… Давай просто поговорим.
        - О чем? - усмехнулась та. - Может, о любви?
        - Можно и о любви, - охотно согласился Блатов. - Ты ведь красивая, умная женщина… - Он поморщился: с новой силой проснулась боль в плече. - Сексуальная… Тебе только свистнуть - и к твоим ногам упадут сотни достойных мужиков - богатых, красивых, молодых.
        - Один уже упал. - Михеева повела в воздухе стволом пистолета и хмыкнула. - Правда, немолодой, небогатый и совсем не красивый. - Она цокнула языком. - Обычный мусор!
        - Я - не показатель, - возразил Блатов. - Есть много других интересных кандидатур.
        - Вот что я скажу тебе, мент. - Татьяна зло прищурилась. - Тебе и таким, как ты, никогда не понять, на что может толкнуть женщину любовь. - Она бросила взгляд на распластанное тело Ферзяева. - Это только в книжках пишут, что во имя любви творят только добрые дела. Неправда! Любовь в два счета делает женщину убийцей.
        - Но ведь это не про тебя, - поспешно вставил опер.
        - Заткнись! - рявкнула Михеева. - Ты, мент безмозглый, конечно, не читал «Фауста»… А там все сказано. Женщина стала убийцей ради любви, и Бог ее простил.
        - Обязательно прочитаю, - пообещал Блатов. - Прямо отсюда пойду в библиотеку.
        - Простил! - с чувством повторила Татьяна и, прикрыв глаза, процитировала: «- Она погибла! - восклицает Губитель. - Она спасена! - ответствуют с высоты».
        - Но ведь и это не про тебя… - с грустью пробормотал опер.
        Неожиданно по деревьям полоснул луч света, затрепетали синие огни, и где-то рядом завыла сирена.
        Михеева затравленно огляделась.
        - Брось пистолет, Таня! - изменившимся голосом приказал Блатов. - Я лично оформлю тебе явку с повинной.
        - Вставай! - рявкнула она.
        - Что?
        - Быстро встал, мент!
        Оперативник оперся локтем о землю, морщась от боли, и медленно поднялся. Только сейчас она заметила в его руке револьвер.
        - Ты… - Михеева вдруг опустила оружие. - Знаешь, чем мне нравятся наганы? - В ее глазах мелькнул злой огонек. Она мгновенно вскинула руки и нажала на курок… - Почему вы позволили ему вернуться в дом? - грозно спросил пожарного мужчина в погонах майора.
        - Я предупреждал… - развел руками тот. - Я говорил: сейчас рухнут перекрытия… А этот, ну, который в «афганке», не послушал.
        - Не послушал! - передразнил майор и ткнул пальцем в затихающее под бешеными струями воды пожарище. - Теперь всем конец! И этому храбрецу, и двум нашим сотрудникам в придачу.
        - Эта баба ему сказала, что там кто-то остался, - оправдывался спасатель. - И этот тип ринулся обратно в дом. - Он почесал нос и обнадеживающе добавил: - Наши ребята - парни ушлые! Все будет хорошо, товарищ майор.
        - Да пошел ты! - огрызнулся тот и направился к машинам.
        - Ну что? - спросил его круглолицый милиционер в каске и бронежилете. - У вас-то все в норме?
        - Какое там! - безнадежно отмахнулся майор. - Похоже, поджог… И три трупа. А может, и все четыре, если в доме действительно кто-то оставался. - Он потянулся прикурить. - А у вас?
        - У нас полный набор для повешения, - хмыкнул милиционер, чиркая зажигалкой. - Пожар, стрельба… Не удивлюсь, если еще парочку трупов найдем. Сейчас ребята прочесывают ближайший лес…
        Блатов успел выстрелить первым…
        Он словно на замедленной кинопленке увидел, как вздулось на светлом джемпере безобразное черное пятно, как взметнулся вверх кусок окровавленной плоти, как, удивленно и беспомощно вскинув скованные руки, Михеева полетела назад, ломая спиной сухие ветви. А еще он запомнил ее глаза. В них ярким и очевидно поздним прозрением застыл ответ на вопрос: «Она погибла?..»
        Застыл навсегда.
        Оперативник тяжело опустился на землю и вытер рукавом мокрое лицо.
        - Дерьмо… - сказал он тихо. - И жизнь - дерьмо, и работа - дерьмо, и я сам - полное дерьмо. - И горько сплюнул: - Немолодой, небогатый и совсем некрасивый…
        По стволам сосен прыгали лучи. Люди с фонариками, громко ругаясь, продирались сквозь заросли ежевики. Блатов вздохнул и положил рядом с собой на землю револьвер. Тот самый, что не выбрасывает гильзы. - Смотрите! - Пожарный со всех ног кинулся к дому. - Я же говорил! Я говорил, товарищ майор, что все будет хорошо!
        Офицер выбросил недокуренную сигарету и поспешил за ним.
        В дымящемся окне материнской спальни показались две фигуры в защитных костюмах. Спасатели аккуратно опустили на землю два бездыханных тела: одно - туго перетянутое широкой, местами расплавленной лентой, другое - в обгоревшей полевой форме спецназовца.

26
        - Это в который раз уже? - поинтересовалась Робаровская. - В четвертый? Или четвертый был в Кандагаре? Я что-то сбилась со счета.
        Она была в своем обычном черном костюме, только теперь вместо блузки с жабо из-за ворота выглядывала изящная серая водолазка.
        Скачков усмехнулся:
        - Разве это главное, Илона? Я же сказал вам: Господь отводит смерть, когда хочет что-то сказать. Хочет, чтобы мы научились слышать небо.
        На нем хорошо смотрелся голубой облегающий свитер, подчеркивающий цвет глаз и достоинства фигуры. На лице остались следы от ожогов - один из шрамов пролег прямо над веком, и в этом месте у Романа больше не было брови.
        - Живучий, гад, - согласился с женщиной Блатов. - Как говорится, ни огонь его не берет, ни пуля, ни злые языки.
        Рыжий опер, как именинник, восседал за столом на хозяйском месте и накладывал себе левой рукой в тарелку маслины. Правая покоилась на груди - забинтованная и зафиксированная повязкой.
        - Сегодня такой торжественный вечер! - Ульяна Юрьевна заметно волновалась. - Мы собрались, как самые близкие люди, за этим скромным ужином, чтобы… - Она поднесла к глазам платок. - Чтобы поздравить… То есть раскрыть…
        - Ну, хватит, ма! - перебил ее Максим. - Вечно ты пускаешь слезу по делу и без дела.
        Он выглядел мрачным и немногословным. Врачи только неделю назад разрешили снять бинты, и теперь Танкован привыкал к жизни без волос и с уродливыми, покрытыми безобразными язвами руками.
        - Зачем перебиваешь мать? - нахмурился Семен Романович. - Понятное дело, она волнуется. А как иначе? Не каждый вечер, можно сказать, с сыном расстаемся!
        - Да ничего не расстаетесь, - буркнул Максим. - Буду приезжать, навещать…
        - На белом лимузине, - вставил Блатов.
        - На нем, - раздраженно кивнул Танкован.
        Даже после всей этой истории, которой минул уже месяц, где рыжий показал себя настоящим героем, он его недолюбливал. Тупой, закомплексованный мент, выскочка и наглец, Блатов умудрился втереться в доверие к родным и близким Максима, стать чуть ли не членом семьи!
        Антошка сидел на коленях у матери и изредка бросал на Танкована осторожные взгляды. Ему недавно объяснили, что этот лысый дядя с некрасивыми руками - его папа и что в принципе он может попросить у него новый велосипед. Предложение выглядело заманчивым, но мальчуган никак не мог решиться на эту просьбу.
        Маргарита время от времени убирала руки сынишки от пирожных, выложенных на широком фарфоровом блюде, и делала на ухо замечания. Она, кажется, еще более похорошела с того страшного вечера, только немного осунулась и в глазах появилась щемящая тоска. Они с сыном менее всех пострадали в том ужасном пожаре - отравились продуктами горения - это сущий пустяк по сравнению с тем, что могло произойти.
        Маргарита помешивала ложечкой в розетке салат и все никак не решалась притронуться к пище - совершенно не было аппетита. Она иногда бросала на Скачкова пытливые взгляды и сама дивилась оттого, что не видит в нем Антиоха.
        - Риточка, почему ты не ешь? - мигом заметила Ульяна Юрьевна. - Не нравится?
        - Что вы! - Маргарита смутилась. - Очень нравится. Я уже ем. - И она поднесла, наконец, ложку ко рту.
        Родители Максима дали ей кров. Она жила теперь здесь, в УЮТе, с Антошкой и сама не знала - в каком качестве.
        - Мне пришлось перенести командировку на месяц, - напомнил Глузкер. - А дело между тем не терпит отлагательств.
        Господин с лошадиным лицом был одет в дорогой двубортный костюм с безукоризненно подобранным галстуком. Он наложил полную тарелку тушеных овощей и теперь, вероятно, считал, что пожадничал. Гурману не понравилось блюдо.
        - Да! - спохватилась Ульяна Юрьевна и повернулась к сыну: - Позволь тебе представить господина Глузкера.
        - Мы вроде знакомы, - пожал плечами Максим.
        - Не совсем. - Женщина лукаво улыбнулась. - Господин Глузкер является основателем и директором адвокатского бюро «Глуз энд партнерс».
        - Как это явствует из фамилии, - самодовольно добавил гурман.
        У Танкована отвисла челюсть.
        - Как вы сказали? Директор «Глуз энд партнерс»? - он отложил в сторону вилку.
        - Дорогой мой, - вздохнул Глузкер. - Вы же современный человек. Вам достаточно было ввести в любом поисковике название нашей фирмы, и вы бы получили исчерпывающую информацию обо всех ее руководителях. - Он хмыкнул. - И фамилии Михеева вы бы там не нашли.
        - Мне не пришло в голову… проверять, - признался Максим. - Да и не до того было. Столько неприятностей… - Он замялся. - А кто же она была на самом деле - Татьяна Михеева?
        - Мировая тетка! - воскликнул Блатов и выплюнул в кулак косточку от маслины. - В том смысле, что мировая полиция ею шибко интересовалась. - Он досадливо цокнул языком. - Покойный Мишаня - Антон Разумов - был сотрудником Интерпола. Вел нашу подругу несколько лет.
        - И довел… - не к месту вставил Семен Романович.
        - Интерпол? - переспросил Максим. - Мировая полиция?
        - Ты будешь удивлен, мой юный друг, - развязно сказал рыжий. - Но у твоей бывшей жены несколько имен. В Польше ее знают как пани Эву Велоховску, на Украине - как Мирославу Жмых, а в России кроме Михеевой она называлась еще и Катей Соболевой. - Он фыркнул. - Простенькие русские имена и фамилии вносили путаницу. Представляешь, сколько ее полных тезок нужно перелопатить, пока выйдешь на настоящую?
        - Так кто же она, эта Жмых-Михеева? - нетерпеливо спросил Танкован.
        - Авантюристка, мошенница и брачная аферистка высочайшего класса! - Блатов показал здоровой рукой большой палец. - Четыре громких дела о наследстве - и три трупа. - Он снисходительно поднял бровь. - Четвертого удалось избежать. И всякий раз одна и та же схема: наследство, женитьба на молодой преуспевающей особе, несчастный случай - и безутешная вдова-миллионерша!
        - Ужас! - Ульяна Юрьевна покачала головой. - Я как представлю, что наш Максимка мог оказаться…
        - Погоди, ма! - поморщился Танкован и опять повернулся к Блатову: - Значит, в моем случае планировалась та же самая схема? - Он провел ладонью по лицу. - Как я, умный, расчетливый, ушлый человек, мог попасться на удочку этой авантюристки?
        Рыжий опер посмотрел на него полунасмешливо-полусочувственно.
        - Ты - искушенный, расчетливый и циничный - стал жертвой хитроумной западни, устроенной Татьяной Михеевой и ее давнишним любовником, а заодно и подельником - Геннадием Ферзяевым.
        - Который, конечно, тоже никогда не работал в адвокатском бюро? - уточнил Максим.
        - Конечно, - учтиво улыбнулся Блатов. - Но, правда, в «Глуз энд партнерс» у Михеевой и Ферзяева имелся сообщник - человек, перехвативший информацию о наследстве - деле, которое было поручено уважаемой фирме их давнишними клиентами в Лондоне.
        - Да, - вздохнул Глузкер. - Мы только что закончили служебное разбирательство. Теперь наш сотрудник предстанет перед судом.
        - Ну и слава богу, - без особого интереса кивнул Блатов. - Одной крысой станет меньше.
        - А что же было потом? - полюбопытствовала Ульяна Юрьевна.
        Рыжий деловито наложил себе в тарелку маринованных грибочков и причмокнул.
        - Мнимая адвокатесса, - продолжал он, - заварила всю эту кашу, узнав через своего осведомителя в бюро «Глуз энд партнерс», что некоему Танковану - найденышу из Сырого Яра - причитается огромное наследство от почившего европейского миллиардера - его родного отца. Михеева попросила сообщника на время припрятать дело и не давать ему ход, а сама наняла Свирского. Тому вменялось в обязанности разузнать все о сыроярском подкидыше и найти его.
        Семен Романович хмыкнул.
        - Да уж… А нам наплел, что работает в Центре… как его?.. социальной поддержки, что ли?
        - В Центре социальной истории, - поправила Ульяна Юрьевна и пожала плечами: - Мы бы и так ему все рассказали. Это ж ни для кого не секрет.
        - Свирский блестяще справился с заданием, - щелкнул пальцами Блатов. - Но решил сыграть в свою игру: без Михеевой и Ферзяева раскрыть Максиму все карты и получить свои комиссионные.
        - Вот оно что… - пробормотал Танкован. - Теперь мне понятно про бампер от внедорожника!
        - Но преступная парочка опередила его! - радостно сообщил рыжий, и Максим вздрогнул. Он вспомнил разобранную тахту, круглый стол с двумя деревянными стульями, потрескивающий включенный телевизор и Свирского, лежащего на полу в безобразной черной луже между столом и тахтой.
        - По счастью, выстрел оказался не смертельным, - торжествующе закончил Блатов.
        - Что? - не понял Танкован. - Свирский жив?!
        - Живее всех живых, - подтвердил опер. - Уже в больнице он дал первые показания. Только благодаря ему нам удалось, наконец, выйти на след криминальной парочки. - Он подбросил маслину и поймал ее ртом. - И мы сыграли в свою игру!
        - Невероятно, - пробормотал Максим. - Он выглядел тогда… как мертвый.
        - Месяц назад Свирский был здесь, - сказала Ульяна Юрьевна и хитро улыбнулась. - Помнишь таинственного постояльца, который ни разу не вышел из своего номера?
        - Схимник, - кивнул Танкован. - Я еще подумал, что он заодно с преступниками.
        - Он приехал, чтобы разоблачить нашу подругу. - Оперативник нахмурился. - Мы планировали арестовать ее прямо здесь, в гостинице. Но эффектного разоблачения не получилось. Михеева нас опередила.
        - А почему вы медлили? - воскликнул Максим. - Почему не арестовали ее раньше? Ведь было столько возможностей!
        - Нам был нужен еще и Ферзяев, - простодушно улыбнулся Блатов. - И желательно - с поличным.
        - Вы что же… - Танкован даже поперхнулся от возмущения. - На живца ловили?!
        - На червячка, - уточнил наглец.
        - Какая жуткая история, - передернул плечами Глузкер. - Какой-то психологический триллер.
        - Именно - психологический, - кивнул рыжий. - Госпожа Михеева была прекрасным психологом и умелым шахматистом. - Он хмыкнул. - Иным физикам до нее - как до неба.
        Максим опустил глаза.
        - Она блестяще все рассчитала, - продолжал Блатов. - Ей не составило труда понять, на какую уду ловить жиголо.
        - Зачем вы так? - укоризненно сказала Маргарита.
        - Ну, хорошо, - смягчился опер. - Не жиголо - альфонса! - Он наклонился над столом и жарко зашептал: - Михеева вычислила все его уязвимые точки и била по ним наверняка.
        - Мне кажется, вы действительно сгущаете краски, - робко вставила Ульяна Юрьевна. - У Максюши масса положительных и по-настоящему ценных для любого мужчины качеств.
        Блатов откинулся на стуле, выставил перед собой здоровую пятерню и принялся загибать пальцы:
        - Болезненное честолюбие, жажда быстрой наживы, желание добиться благополучия и карьерного взлета любыми путями - даже самыми мерзкими.
        - Может, хватит? - зло процедил Максим. - Это только ваше мнение, и оставьте его при себе!
        - Это мнение разделяла и Михеева, - напомнил рыжий. - И как показали события, она не ошиблась. - Опер отставил от себя тарелку. - В день убийства Свирского состоялось ваше первое знакомство. Оно было обставлено в лучших голливудских традициях. Авария, раскаявшаяся потерпевшая, великодушный мотоциклист. Дальше - все как по нотам: визитка, имидж бизнес-леди, шикарное авто, квартира в центре Москвы…
        - А за что они убили Тузову? - мрачно спросил Максим.
        Блатов печально покачал головой:
        - Всему виной - твоя нелепая выходка с ЗАГСом. Не водил бы за нос девушку - она была бы жива.
        - Опять я виноват? - вскипел Танкован. - Я гляжу, вам приспичило вешать на меня всех собак!
        - Михеева перепугалась, обнаружив в кармане твоих брюк квитанцию с датой будущего бракосочетания, - пояснил оперативник. - Криминальная парочка, решив, что ты всерьез собираешься жениться на Светлане Тузовой, поспешила расправиться и с ней. Они без колебаний устраняли всех, кто мог помешать их плану.
        - А зачем им понадобилось приезжать в Сырой Яр? - спросил Семен Романович.
        - Как вы уже догадались, выйдя замуж за Танкована, Михеева стала бы правопреемницей его заокеанских миллиардов, - сказал Блатов. - Все, что было нужно, - оформить брак и убрать Максима. Однако информация о том, что в Сыром Яру у него имеется наследник, внесла изменения в ход событий. - Он повернулся к Маргарите. - Требовалось убрать не только самого Максима, но и вас с ребенком - и путь к богатству и успеху свободен.
        За столом воцарилось молчание.
        - М-да… - протянул наконец Семен Романович. - Чего только в жизни не бывает. Что там твоя Агата Кристи?!
        - А кто меня пытался столкнуть с поезда? - спросил Танкован.
        Опер пожал плечами:
        - Полагаю, что Ферзяев. Он ехал в соседнем вагоне. И тут ему улыбнулась удача! Ты взял и зачем-то поперся в тамбур, да еще и дверь открыл! Такую возможность грех было не использовать. Стопроцентный несчастный случай. Никаких следов. - Блатов усмехнулся. - Вообще, надо сказать, все это время наши фигуранты страшно нервничали. Михеева никак не могла понять мою роль во всей этой истории. Мне удалось ее убедить, что я просто имею зуб на Танкована и ищу любой повод, чтобы засадить его за решетку.
        - Вам удалось в этом убедить не только ее, - мрачно заметил Максим и укоризненно бросил: - Что же вы - все знали и при этом валяли Ваньку? Разыгрывали передо мной спектакль за спектаклем! Прессовали, оскорбляли, заламывали мне руки… И все - ради того, чтобы выглядеть убедительным?
        - Не только. - Опер скромно потупился. - Просто я на самом деле терпеть не могу донжуанов…
        Семен Романович досадливо крякнул.
        - Ну что же… - Глузкер жизнерадостно потер руки. - Все хорошо, что хорошо кончается. Зло, как говорится, разоблачено и наказано…
        - Человеческая справедливость восторжествовала! - вставил Скачков и посмотрел на Маргариту.
        Та взглянула на него и тут же опустила глаза.
        - Позвольте мне, наконец, перейти к делу. - Адвокат потянулся к кейсу. - К приятному во всех отношениях делу.
        - Миллиарда на три? - подмигнул Максим.
        - Что-то вроде того. - Глузкер открыл чемоданчик и извлек из него пачку бумаг. - Если быть точным, на два миллиарда шестьсот миллионов двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.
        - Вот это да! - ахнула Ульяна Юрьевна. - Я даже такую цифру не выговорю.
        - Повезло тебе, донжуан, - усмехнулся Блатов. - Достойная награда за честную жизнь, кроткий нрав и доброе сердце.
        - Бог любит умных! - напомнил ему Максим.
        - А этого хватит на новый велосипед? - повернулся к матери Антошка.
        Та дернула его за рукав.
        - Будет тебе велосипед, малец! - великодушно улыбнулся Танкован. - Жизнь продолжается! Бог ведь не слепой. Фортуна улыбается достойным!
        - Если небо молчит… - зачем-то вставила Робаровская и нервно поправила ворот водолазки.
        - Максим Семенович! - Глузкер торжественно встал и поправил на носу очки. - Я уполномочен сообщить вам, что господин Самьюэль Менсак - медиамагнат, владелец судоверфи, а также огромного количества ценных бумаг и непрофильных активов - скончался год назад в одной из частных клиник Ливерпуля.
        - Царство небесное! - вздохнула Ульяна Юрьевна.
        Глузкер строго взглянул на нее поверх очков и снова обратился к бумагам:
        - В восемьдесят пятом году у господина Менсака в СССР родился сын. Побывав годом ранее в нашей стране и вернувшись обратно в Великобританию, он так и не смог забыть русскую женщину, которую полюбил, а узнав о рождении ребенка, предпринял все возможное, чтобы вывезти их из Советского Союза к себе в Лондон. Исчерпав легитимные возможности, Самьюэль Менсак решился сделать это нелегально. Операцию готовили несколько месяцев. - Глузкер вздохнул. - К сожалению, она провалилась. Автобус, перевозивший мать и дитя, разбился на лесной дороге вблизи населенного пункта Сырой Яр.
        Робаровская внимательно наблюдала за Скачковым. Тот слушал адвоката, и его лицо не выражало никаких эмоций.
        - Через много лет, - продолжал Глузкер, - до господина Менсака дошли слухи, что на месте той страшной аварии не обнаружили тела ребенка. - Он пожал плечами и добавил: - Ничего удивительного, что информация пришла с таким запозданием - наша страна менялась медленно и старые тайны выползали наружу не сразу.
        - Можно без комментариев? - нахально попросил рыжий опер. - Не отклоняйтесь от сути.
        - А суть такова, - сказал адвокат, - что господин Менсак стал искать своего сына, своего единственного наследника, потому что был уверен, что тот жив. - Глузкер поморщился. - Это было непросто. Единственный свидетель - человек, ответственный за операцию, у которого находился верительный жетон, погиб…
        - Странно, - вдруг произнесла Робаровская, и все разом повернули к ней головы. - Уже тогда было известно, что его тела тоже не нашли на месте катастрофы. Господин Менсак должен был об этом знать.
        - Что вы хотите сказать? - нахмурился Глузкер.
        - Госпожа Робаровская хочет сказать, - вмешался в разговор Скачков, - что тот самый свидетель - человек, ответственный за операцию, у которого находился верительный жетон, - жив!
        Ульяна Юрьевна ахнула. Блатов промахнулся маслиной мимо рта.
        - Продолжайте, - насторожился адвокат.
        - Я была в те годы поверенной в делах западного миллиардера и лично готовила операцию, - сообщила Робаровская. - И сама передала жетон - свидетельство полномочий, своеобразную верительную грамоту… - Она ткнула пальцем в Романа. - … му!
        Маргарита открыла рот. Танкован заморгал и через силу улыбнулся:
        - Значит, все сложилось вдвойне счастливо…
        - Я вас поздравляю, - пробормотал Глузкер. - Сегодня вечер радостных откровений.
        - Похоже, что так, - кивнул Скачков и обвел присутствующих спокойным и немного грустным взглядом. - Но откровения будут не полными, если промолчать о том, что господин Менсак… ошибся.
        - То есть? - Адвокат снял очки.
        - Миллиардер сделал все правильно, - Роман вздохнул, - не считая того, что он изначально пошел по ложному пути. Ему следовало искать не сына, а… дочь.
        - Что? - выдохнул Максим.
        - Извольте объясниться, - потребовал Глузкер.
        - У Самьюэля Менсака родилась дочь, а не сын, - спокойно произнес Скачков. - Мать девочки на ломаном английском объяснила тогда по телефону отцу своего ребенка, что у них родилось «солнышко». А в английском языке слова «солнышко» и «сын» звучат одинаково.
        - Что за бред! - воскликнул Максим. - Что за нелепые фантазии?! Какая дочь? Родился сын, понимаете? То есть - я! - Он с силой ткнул себя в грудь. - В метриках все указано: меня подбросили на крыльцо дома малютки как раз в восемьдесят пятом! Это - факт!
        - Мать ребенка погибла в той нелепой автокатастрофе, - продолжал Скачков. - Погиб и водитель. А я - раненый, истекающий кровью, - оттащил корзинку с девочкой на безопасное расстояние и, прежде чем потерять сознание, увидел, как ее подобрали неизвестные женщина и бородатый мужчина. Позже я нашел эту женщину. - Он вдруг поднялся из-за стола. - Ею оказалась Нонна Карловна Байкалова. А ребенком была… Маргарита.
        В комнате повисла гробовая тишина. Антошка поднял голову и удивленно посмотрел на мать. Она испуганно съежилась:
        - Ну что вы… Это какая-то ошибка…
        - Это не ошибка, - спокойно возразил Скачков. - Это как раз и есть - факт!
        - Я вам не верю! - заорал Максим, сбросив со стола тарелку. - Кто вы такой? Кто может подтвердить правоту ваших слов и ваши полномочия?
        - Я могу подтвердить. - Робаровская с достоинством подняла голову.
        - А жетон? - Танкована трясло. - Где тот самый верительный жетон? Вы его потеряли?
        - Он в надежном месте, - улыбнулся Роман и подмигнул Антошке.
        Тот заговорщицки моргнул в ответ.
        Глузкер тяжело опустился на стул и бросил перед собой бумаги:
        - Теперь заново готовить все документы…
        - Пусть это будет самой большой проблемой в вашей жизни, - мрачно отреагировал Семен Романович и повернулся к Робаровской: - Я правильно понял, что наш Максимка больше не миллиардер?
        - Увы, - развела руками та.
        - Да какое там - увы! - воскликнула Ульяна Юрьевна. - Это значит, у нас никто не отбирает нашего ребенка! - Она просияла. - Максюша остается с нами, в родном гнездышке!
        - Верно, - согласился Семен Романович. - А деньги… Были бы руки да голова на плечах - заработаем!
        - Много вы заработали, - прошипел Максим и закрыл глаза: - Идиоты…
        - Знаете, что я думаю? - промычал Блатов, шаря рукой в пустом блюде из-под маслин. - Я думаю, что жизнь все-таки не дерьмо…
        На следующее утро, когда Маргарита спустилась в гостиную, там царило необычное оживление. За столом уже собрались супруги Танкованы, Робаровская, Блатов и даже Антошка. Максим, одетый в праздничный костюм и шелковую сорочку с шейным платком, произносил тост. Голос его заплетался, и чувствовалось, что он с утра пораньше успел хлебнуть лишнего:
        - Друзья! В этот праздничный день… Когда жизнь повернулась ко мне лицом… И заставила понять и признать все ошибки и непростительные промахи… Когда вдруг так явственно заболело сердце и из него, наконец, с моими слезами выскочил злой, ледяной осколок Снежной Королевы… Я вдруг понял! - Он грохнул по столу кулаком. - Как омерзительно подло я живу! Ко мне пришло прозрение: я негодяй! У меня ведь все есть: тепло, очаг, любовь близких и самых дорогих людей! У меня растет замечательный сын - мой милый Антошка! - Максим махнул мальчугану зажатым в руке бокалом. - У меня, кроме мозгов, есть, оказывается, горячее сердце! Слепец! - Он схватился за голову. - Что я искал? Зачем гонялся за фантомами? Чего ради оставил самое святое - любовь преданной женщины и тепло Отчизны? Говорят: потерявши голову, по волосам не плачут. А я - плачу навзрыд! И я благодарен судьбе за то, что она, проведя меня через жуткие испытания и жестокие муки, открыла мне глаза, заставила снова стать вашим милым и добрым, любящим Максюшей!
        Антошка поднял голову и, увидев мать, воскликнул:
        - Вот она!
        Танкован поспешно поставил бокал на стол, схватил из вазы букет цветов и нетвердой походкой направился к лестнице.
        - Что здесь происходит? - удивилась Маргарита, обводя глазами окружающих. - А где Антиох?
        Максим грохнулся перед ней на колени и зарыдал:
        - Марго! Прости меня, подонка! Прости меня, моя милая, ненаглядная и самая лучшая на свете женщина! Я буду стоять на коленях, пока не вымолю твоего прощения или хотя бы ласкового взгляда!
        - А где Антиох? - повторила Маргарита, обращаясь к Робаровской.
        Та пожала плечами:
        - Он сделал все, что должен был сделать. В этом городе его больше никто и ничто не держит.
        - Это неправда! - воскликнула девушка. - Он не может так думать!
        Робаровская опустила глаза.
        - Он уехал, Рита… Рано утром отправился на вокзал вместе с Глузкером.
        - Марго! - заорал Максим. - То, что я сейчас скажу, - не пустые слова. Они выстраданы, обагрены кровью, обожжены огнем! Стань моей женой, Рита! Выходи за меня - и счастливей, светлей и радостней семьи, чем наша, не будет на всем белом свете!
        - Да, - покачал головой Блатов. - Далеко пойдете, молодой человек…
        - Максим! Вы ведь еще пока женаты на другой, - напомнила Робаровская.
        - Я вдовец! - прорычал тот.
        Маргарита вдруг бросилась вверх по лестнице, но, пробежав несколько ступенек, вернулась обратно:
        - Тоха, мальчик, ты уже позавтракал?
        - Я еще не допил чай. - Он скорчил смешную гримасу. - С двумя конфетами.
        - Давай, малыш, возьмем конфеты с собой. - Она схватила его за руку. - У нас очень мало времени.
        - Риточка! - взмолилась Ульяна Юрьевна. - Не бросай Максимку! Мы же тебе не чужие!
        Маргарита подскочила к ней и расцеловала в обе щеки:
        - Спасибо вам за все! За все! И знайте: ближе вас у меня нет людей на этом свете! И я не прощаюсь, я говорю - до свидания! До скорого и, конечно, счастливого свидания.
        - Я не понял, - нахмурился Максим. - Она куда-то уезжает?
        - Встань с колен, Макс, - тихо сказал Семен Романович. - И ступай, умойся.
        - Я не знаю, где я буду завтра! - с жаром воскликнула Маргарита. - Не ведаю, через какие трудности и мытарства еще придется пройти. Но я всегда буду помнить о вас! Всегда буду любить вас. И конечно, ждать нашей встречи.
        - Счастливо тебе, девочка, - сказала Робаровская. - Теперь все в твоей жизни сложится как надо…
        - Знаете что? - Блатов скривил губы. - Налейте мне водки.
        На крохотной станции, как обычно, было малолюдно. Дворники в старомодных картузах все также неторопливо подметали полупустой перрон. Холодный сентябрьский ветер гонял вдоль полотна обрывки газет и смятые пластиковые стаканчики. На платформе мрачный дежурный по станции в форменной фуражке и серой телогрейке кормил голубей. Грязный товарняк на соседних путях шипел гидравликой и лязгал вагонными креплениями. Усыпанный опавшими листьями перрон тоскливо проглядывал под ногами серыми асфальтными пятнами.
        Маргарита увидела его сразу, как только выбежала на привокзальный двор. Он сидел на скамейке, пристроив между колен термос и разложив на мятом журнальном листке бутерброды.
        - Я тоже не завтракала, - призналась она, присаживаясь рядом.
        Антошка забежал за скамейку и спрятался.
        Антиох не спеша развернул фольгу и протянул ей бутерброд с сыром.
        - И я голодный! - подал голос мальчуган и тут же получил другой бутерброд.
        - Значит, - сказала Маргарита, с наслаждением жуя черствый хлеб, - ты опять не вмешивался в дела Божьи?
        - Совершенно верно, - улыбнулся он. - Просто следовал Его подсказке, Его голосу.
        - Антиох, - она перестала жевать, - почему ты решил уехать?
        - Мир велик, - он пожал плечами, - и мне в нем легко. А в этом городе у меня нет ни дома, ни родных… Было важное дело, а теперь - ничего не осталось.
        - Ничего? - Она вспыхнула. - И… никого?
        Он внимательно посмотрел ей в глаза и не ответил.
        - У меня тоже в этом городе ничего не осталось - ни работы, ни дома… - Маргарита взяла его за руку. - Помнишь, ты говорил, что если небо молчит, значит, оно ждет от нас выбора?
        - Я свой сделал, - тихо сказал он.
        - Я - тоже…
        Эпилог
        Сибирь, 1985 год…
        Он отполз в сторону, тяжело дыша, морщась от боли, и с трудом повернул голову, пытаясь разглядеть пылающий на обочине УАЗ. Черный, клубящийся столб, похожий на погасший во время спуска парашют, висел над лесом. Сломанные и обожженные ветки деревьев дымились, а серая, умершая листва мрачно, как воронье, кружила над местом трагедии.
        Он боялся закрыть глаза. Это будет конец. Такой же близкий и осязаемый, как предыдущие четыре в Афгане. Только на этот раз - без прощения. Его выбросило на дорогу со сломанными ребрами, порванным сухожилием и пробитой головой лишь для того, чтобы перед смертью он мог взглянуть на небо. Оно висело над ним - грозное серое полотнище в мятых складках облаков - и… молчало.
        - Скажи что-нибудь! - мысленно простонал он. - Не молчи! Дай знак! Если опять отводишь беду, если чего-то еще ждешь от меня - не молчи!
        И в этот миг прозвучал голос. Робкий, едва слышный, тонкий, как писк.
        Он сжал кулаки.
        - Еще! Прошу тебя - не умолкай!
        И снова - писк. На этот раз - сильнее, требовательнее.
        Он зажмурился, подтянул колени, рыча от боли, и перевернулся на бок. Потом сдвинулся вперед, царапая пальцами землю, и поднял голову. В шаге от него, прямо на дороге, стояла корзинка с младенцем, вероятно, выброшенная из машины ударной волной.
        Ребенок кричал, и этот крик означал жизнь.
        Он шел, прижимая к себе корзинку, пошатываясь и боясь потерять сознание от боли, - через поредевший лес - туда, где в рассветном тумане виднелись очертания города. Может быть, это не город вовсе. Может, поселок. Или даже деревня. Но там - люди. Там детские врачи и нянечки, добрые воспитатели и учителя. Там не дадут пропасть маленькому, еще ничего в жизни не повидавшему человечку.
        А человечек лежал в корзине, смотрел вокруг себя ясными серыми глазами и беззаботно улыбался.
        Это был мальчик…
        notes
        Примечания

1
        Сильнодействующий наркотик. Применяется как обезболивающее, анестезирующее, противошоковое средство.

2
        Палата интенсивной терапии.

3
        Языки программирования.

4
        Герои детского анимационного фильма про черепашек-ниндзя.

5
        Иисус умер за твои грехи (англ.).

6
        Строка из пьесы «Собака на сене» Лопе де Вега.

7
        Хотa (jota) - мягкие прыжковые танцы, сопровождающиеся игрой на кастаньетах.

8
        Вид восточных единоборств.

9
        Железнодорожный вагон, предназначенный для перевозки заключенных.

10
        Дословно - «советский». Обращение к воину-афганцу.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к