Цена короны Алексей Гамаюн
        Татьяна Серебряная
        # Новая книга из межавторского цикла по миру настольной карточной и онлайновой компьютерной игры «Берсерк»!
        Пока непобедимый герой Хигарт занят поисками составных частей Молота Времени, за его спиной, в столице, происходит много интересного: плетутся интриги и составляются заговоры, Тьма тянет свои магические щупальца к Адрелиану, готовящемуся принять корону и скипетр. Раэр, полководец Тьмы, считавшийся погибшим в Халланских войнах, - вернулся и готовится к сокрушительному реваншу. Поединки воинов и единоборства магов, расследование Инквизиции и схватки с чудовищными монстрами, порожденными Тьмой, - всё слилось в одну большую игру, где главная ставка - корона Туллена. Клинки против магии, мужество против предательства, честь против ослепляющей жажды власти… Захватывающие приключения полюбившихся героев, кровопролитные битвы и великие свершения ждут тебя, читатель!
        Алексей Гамаюн, Татьяна Серебряная
        Цена короны
        Часть первая Ложь и корона
        Глава первая Чем заканчивается фальшивое гостеприимство
        Ночь покрыла наконец всю округу - и долины, давно уже тонувшие во мраке, и горные пики Страны йордлингов, долго сопротивлявшиеся подступающей темноте, освещенные опустившимся за горизонт светилом.
        На степное предгорье, полого понижавшееся в сторону пустыни, тоже навалились тьма и безмолвие.
        Багровое пятно костра едва рассеивало мрак - дрова прогорели, и языки пламени лишь изредка поднимались над углями, тянулись к туше, медленно поворачивающейся на вертеле.
        Надо сказать, что при жизни былой владелец туши никак не мог считаться симпатичной зверюшкой, - весьма напоминал крысу, отчего-то выросшую до размеров пятимесячного подсвинка. Но люди, нетерпеливо ожидавшие трапезы, предпочли считать иначе: над огнем истекает жиром именно подсвинок, по странному капризу природы появившийся на свет без копыт, с вытянутой крысиной мордой вместо пятачка и с раздвоенным на конце голым крысиным хвостом. Тем более что запах от жаркого доносился вполне аппетитный.
        Было их, собравшихся у костра, общим счетом одиннадцать, - число, как все знают, угодное Пресветлому Сеггеру и приносящее удачу.
        Неизвестно, насколько одобрительно взирал Пресветлый из небесных чертогов на компанию, пытавшуюся угодить ему своей численностью. Но удачей явно не баловал. Одежду ночных посидельцев можно было назвать лохмотьями, не особо погрешив против истины. Оружие, имевшееся у каждого, - плохонькое, собранное с бору по сосенке. И любой одинокий путешественник трижды бы подумал, получив предложение разделить ночлег и ужин с такими людьми. Подумал - и отказался бы, ибо по всем признакам были они шакалами больших дорог, живущими впроголодь: не способными на дерзкое нападение, на стычку с охраной купеческого каравана, - но при том весьма опасными для одиноких и слабых.
        Лезвие ножа блеснуло в отблеске костра - узкое и принявшее от многолетнего общения с точильным камнем серповидную форму. Один из шакалов, самый непоседливый, потыкал ножом тушу, радостно объявил:
        - Доспело, однакось! Будите Хулгу!
        Собравшиеся оживились, подвигаясь поближе к жаркому. А заодно наградили несколькими тычками здоровенное и бесформенное нечто , громко храпевшее чуть в стороне. Нечто на тычки не отреагировало, храпело как храпело.
        - Пушкай шпит! Шамим больше доштанетшя! - прошамкал другой бродяга, чьи канувшие в никуда зубы наверняка могли бы поведать немало скорбных историй о неприятных знакомствах с кулаками и иными твердыми предметами.
        Шепелявый, похоже, считался здесь за главного, невзирая на дефекты речи, - остальные немедленно послушались и прекратили попытки растолкать Хулгу.
        Следующие минуты были наполнены чавканьем, хрустом разгрызаемых мелких косточек и тому подобными звуками, отнюдь не ласкающими ухо. О застольном этикете почтеннейшая компания никогда не слышала, а слышала бы - не поверила.
        Главарь оказался единственным, кто пользовался неким подобием столового прибора - кривым ножом-засапожником. Не от излишка воспитанности, разумеется, но ввиду отсутствия передних зубов: маленькие кусочки мяса шепелявому приходилось не откусывать, а срезать, и насыщался он дольше всех.
        Наконец шепелявый сыто рыгнул, швырнул в костер очищенную берцовую кость свинокрыса и извлек из-за спины просмоленный бурдюк. Приложился долгим глотком, затем крякнул, вытер рукавом губы и пустил емкость по кругу.
        Питье вполне соответствовало пище - гнусная пародия на вино, безбожно разведенная винным зельем. Но собравшихся у костра сей нектар вполне устраивал…
        - Щас бы бабу еще… - мечтательно произнес один из шакалов - молодой, безбородый, с неприятно косящим глазом. - Послал бы сейчас Пресветлый Сеггер нам бабу, хошь бы и одну на всех, - и вышло нам бы полное щастье и благолепие…
        Он блаженно откинулся назад, рука машинально теребила мотню штанов - словно Пресветлый и впрямь мог услышать, внять и послать косоглазому и его дружкам бабу. Хошь бы и одну на всех.
        - Не шпеши, - утешил главарь. - Горшы в штепь шпуштятся - будут те и бабы, и фше будет…
        В разговор вступили остальные - и реплики их в основном сводились к тому, какая пожива ждет шакалов в оставшихся без защиты селеньях йордлингов - когда все воины под предводительством йорд-каана Балеога уйдут через Заргейский перевал в набег на аккенийские окраины…
        Любой, решивший подслушать беседу и хоть немного знакомый с обычаями йордлингов, удивился бы. Да, варвары, пасущие свои стада в долинах и на горных лугах, не держат ни регулярной армии, ни наемной, - все они народ-войско, каждый с раннего детства приучается сидеть в боевом седле, владеть мечом и луком. Да, и в набег, и на защиту своих рубежей мужчины выступают все как один, - и в этом сила относительно немногочисленных горных племен, позволяющая им много десятилетий отстаивать в неприкосновенности свои рубежи…
        Но даже если все взрослые мужчины уйдут в поход - оставленные ими селенья беззащитными назвать трудно. Женщины йордлингов знакомы с ратным делом не понаслышке, да и дети-подростки, хоть и не способны сойтись с жестокой сече со взрослыми воинами, но вполне могут засЫпать врага градом метким стрел… Банде, насчитывающей чуть больше десятка головорезов, трудно было надеяться на успех в своей затее.
        Либо возле обглоданных останков свинокрыса собрались дураки, спешащие навстречу верной гибели, либо… Либо они рассчитывали на что-то еще, кроме собственных сил. На чью-то помощь.

* * *
        Неожиданный звук раздался в темноте - конский топот. Оборванцы немедленно схватились за оружие. Времена стояли такие, что трудно было ожидать чего-либо хорошего от всадников, рыскающих в ночи. Могла пожаловать на огонек другая банда, более многочисленная и не жалующая конкурентов. Да и летучие отряды гвардии Туллена нещадно преследовали любителей легкой наживы, забираясь для того порой даже в пустыню и предгорья…
        Но нет, до слуха грабителей доносились звонкие удары о камень лишь четырех копыт. Одинокий всадник приближался к костру. Одинокий и очень неосмотрительный, надо сказать…
        Шепелявый, не тратя лишних слов, сделал быстрый жест рукой. Свои роли в подобных случаях члены шайки знали давно и хорошо - тут же скользнули в темноту, расходясь в разные стороны, готовые напасть на неосторожного путника сразу с нескольких направлений. У костра остались лишь двое: юнец, мечтавший о бабе, и шепелявый главарь. Да еще похрапывало чуть в стороне огромное нечто , именуемое Хулгу.
        Вожак грабителей подкинул в костер охапку сухих сучьев, дабы подсветить место грядущих событий. И уселся в нарочито мирной, расслабленной позе, прикрыв дерюгой лежавший рядом кистень - старый, видавший разные виды и отправивший в небесные чертоги немало одиноких путников.
        Невидимый пока конь с медленной рыси перешел на шаг. Еще несколько мгновений - и всадник стал виден в круге неверного света.
        - Баба… - еле слышно ахнул юнец. - Как есть натуральная баба…
        Что уж тут говорить - внял, внял Пресветлый Сеггер искренней молитве, идущей если и не прямиком от сердца, то уж всяко от части организма, не менее важной для юноши…
        Хотя обратиться к всаднице со словом «баба» едва ли кто-нибудь бы рискнул, по крайней мере в ином месте и в иное время. Скорее подобало бы обращение к ней
«благородная сайрис», как говорят в Туллене и Аккении, либо же «каанум», как йордлинги называют дочерей своих самых могущественных и знатных родов.
        Молодая, высокая и стройная, уверенно и непринужденно сидящая в мужском седле. Совсем непохожая на здешних горянок: кожа белоснежная, глаза огромные, вовсе не те щелочки, сквозь какие взирают на мир женщины йордлингов. И красивая… Ну до чего же красивая!
        Впрочем, шепелявый главарь красотой наездницы не восхитился. В голове его словно бы защелкали купеческие счеты, складывая грядущий барыш: конь - чистокровный тулленский жеребец преизрядных статей - две сотни флорианов. Роскошная, серебром отделанная упряжь - еще полсотни. Диадема, украшающая голову всадницы - сотня, самое малое, а может и подороже, смотря что за камешки в ней поблескивают. Одежда, вся вместе… с этим сложнее, трудно найти в здешних диких местах достойного покупателя… но если повезет, три десятка серебряных кругляшей с профилем императора Флориана выручить можно. Да и кошель, какой ни есть, при дамочке найдется. Станет ли подобная фифа отправляться в путь, не запасшись хотя бы сотней монет? Шепелявый решил, что никак не станет.
        Общий итог получался весьма приятственный, побольше даже, чем от разграбленного селенья йордлингов, живут те небогато… Повезло так уж повезло. О том, что выкуп за пленницу благородного происхождения может составить куда большую сумму, бандит не стал задумываться. Становиться кровными врагами какого-нибудь могущественного семейства себе дороже. Нет уж, пусть ребята натешатся, наиграются, пуская красотку по кругу, пока не надоест. А потом можно продать ее куда-нибудь подальше, в бордель самого низкого разбора - там каждая вторая шлюха плетет небылицы, будто была когда-то принцессой, да кто ж им, шлюхам, верит…
        Оружия у всадницы не видно. Жаль, конечно, какая-нибудь дамская сабелька, золотом да каменьями отделанная, хорошо бы пополнила грядущую выручку… Ну да ладно. Может, и к лучшему, - нет оружия, так и не вздумает отбиваться. Не помогла бы ей, конечно, ни сабелька, ни что иное, но все же меньше риска попортить товар.
        Меж тем одинокая путешественница подъехала почти вплотную к костру, не подозревая о поджидающей ее весьма незавидной судьбе.
        Главарь поднялся, кряхтя и изображая себя куда более старым и немощным, чем был на деле. Юнец тоже оказался на ногах, не сводя взгляда с наездницы и подрагивая от нетерпеливого вожделения. Хулгу продолжал (продолжала? продолжало?) храпеть.
        - Шлежайте ш коня, милоштлифая гошпожа, - подобострастно заговорил шепелявый. - Не побрежгуйте передохнуть на нашем шкромном бифаке и ражделить наш шкромный ужин!
        И шагнул вперед, готовый придержать стремя. Он твердо решил ломать комедию и не подавать сигнал к нападению до тех пор, пока всадница не спешится. А не то еще даст нагайки своему скакуну, и придется снимать с седла метательным ножом или дротиком.
        А жеребец, надо сказать, явно обладал большим чувством самосохранения, чем его хозяйка: всхрапнул, дернул шеей, - и зубы его клацнули в опасной близости от руки главаря. Тот испуганно отпрянул от стремени и словно невзначай оказался рядом с дерюгой, прикрывавшей кистень.
        Женщина не обратила внимания на выходку коня и не спешила покинуть седло. Спросила надменно:
        - Кто вы, люди, разводящие костры в ночи и предлагающие мне отужинать аррухом?
        Она кивнула на обглоданный остов свинокрыса. Ни тени издевки в словах ночной наездницы не прозвучало, но все же шепелявый почувствовал себя глубоко уязвленным. И решил: милостивый вариант судьбы будущей пленницы - дешевый бордель - отменяется. Он сменяет ее на что-нибудь банде бродячих троллей, а не сговорится, так попросту подарит, с троллями дружить полезно. А у зеленых чещуйчатых громил мужское хозяйство размеров устрашающих, прямо-таки убийственных для любой женщины. И ночь с изголодавшимися по любовным ласкам троллями переживет редкая пленница, да и та истечет на следующий день кровью…
        Однако скрывать свое имя главарь не видел причин. Пусть знает, кого проклинать, умирая.
        - Жовут меня Бо-Жаир, милоштлифая гошпожа. Шкромный паломник Бо-Жаир.
        Всадница перевела взгляд на юнца. А у того, похоже, язык прилип к гортани, - довольно странно перед лицом той, кого юнцу предстояло в самом ближайшем будущем грабить и насиловать.
        - Н-ну… дык… - выдавил наконец юноша и ничего более внятного так и не произнес.
        Бо-Жаир (а может быть, и Бо-Заир, делая скидку на дефекты речи) не пришел на помощь своему засмущавшемуся подручному. Сказал, указывая на громадную похрапывающую кучу:
        - А это, милоштлифая гошпожа, Хулгу. Шущество на фид штрашное, но нефиннее ребенка.
        - Вы странствуете втроем на одиннадцати лошадях, скромный паломник Бо-Жаир, невинное существо Хулгу и юноша Нудык?
        Вопрос всадницы прозвучал прежним тоном, вроде как и не несущим издевки. И вновь показался шепелявому главарю донельзя оскорбительным.
        Изящная, отделанная серебром нагайка указала туда, где в отдалении были стреножены лошади бандитов. На сжимавших нагайку пальцах блеснули перстни, наверняка немалой цены, но Бо-Жаир не приплюсовал их стоимость к итогу своих счетоводческих выкладок. Бандита все сильнее захлестывала волна злобы. И в самом деле, что за ерунда: баба шляется в ночи одна, как последняя потаскуха, а вопросы задает, словно королева в тронном зале!
        За растущим раздражением главарь не обратил внимание на интересный момент: приехала всадница совсем с другой стороны, однако же как-то сумела не только разглядеть во мраке бандитских лошадей, но и сосчитать их. Либо женщина видела в темноте лучше любой кошки, либо… Впрочем, даже о первом «либо» шепелявый не задумался.
        - Шлежайте ш коня, милоштлифая гошпожа, - повторил он свое приглашение несколько более настойчиво и сгорбился в низком подобострастном поклоне. - Пришажифайтесь, и ошщашлифте нас фашим благородным именем, ешли желаете, и пошлушайте шкорбную нашу ишторию, и нощь жа рашшкажом пролетит быштрее.
        Пальцы его отогнули край дерюги и коснулись рукояти кистеня. Не спешится сейчас добром - ссадит одним молниеносным ударом. Не беда, удовлетворить любовный пыл рыцарей большой дороги можно и с парой сломанных косточек, все равно долго не заживется.
        Но всадница не успела ни покинуть седло, ни ответить отказом, а бандит не успел нанести свой фирменный удар, коим по праву гордился… События, разворачивающиеся до тех пор неторопливо и размеренно, замелькали вдруг с едва уловимой глазом скоростью.

* * *
        Конец игре в мирных паломников положил непоседливый и озабоченный юноша, только что получивший от всадницы прозвище «Нудык». Снедаемый нетерпением, он воспользовался тем, что внимание женщины оказалось отвлечено разговором с главарем, - и бочком, крохотными незаметными шажками, подобрался так, что норовистый жеребец не смог бы ни укусить, ни лягнуть задними копытами.
        И прыгнул! План Нудыка был незамысловат: ухватить женщину за одежду, да и стянуть с седла. Сколько ж можно разговоры разговаривать? Пятую неделю без бабы тоскуют…
        Он прыгнул, и тут же рухнул на землю, ухватившись руками за лицо. Нагайка рассекла воздух, а затем и щеку Нудыка. Удар получился не хуже доброго сабельного: между пальцев юноши струилась кровь, и струилась весьма обильно.
        Главарь не присматривался к тому, что происходит с незадачливым подручным. Его кистень взметнулся было в воздух, но тут же безвольно повис, - вместе с рукой, стиснувшей рукоять. Бо-Жаир зашипел от боли и злобы, увидев серебристую метательную звездочку, глубоко вонзившуюся в его предплечье.
        Но бандит прожил долгую жизнь, и повидал многие виды, и вышел живым из многих переделок, пусть и потеряв в одной из них все свои передние зубы. Он мгновенно перехватил кистень левой рукой и издал длинный пронзительный свист - сигнал для остальных своих сообщников.
        Впрочем, те и сами увидели, как оборачивается дело, - и уже ринулись со всех сторон без всякого сигнала.
        Еще две метательных звездочки прошили полумрак, и у двоих нападавших сразу поубавилось прыти. Вжиу! - вновь рассекла воздух нагайка, и не только лишь воздух: еще один бандит выронил рогатину и волчком завертелся на месте.
        И все же они наверняка задавили бы числом одинокую всадницу, даже самый искусный воин не сможет отразить многочисленные атаки, направленные одновременно со всех сторон. Задавили бы, но…
        Но всадница оказалась отнюдь не одинокой. Новые верховые выскакивали из мрака - многочисленные и похожие на серых бесшумных призраков: морды коней плотно обернуты тряпками, а копыта - толстым войлоком, по обычаю йордлингов, желающих скрытно подобраться верхами к врагу.
        Засвистели дротики, и взметнулись арканы, и дико заорал похотливый юноша Нудык, поднявшийся было, но тут же сбитый ударом палицы-пернача прямо в пламя костра.
        Закончилось все быстро. Почти закончилось - из бандитов на ногах и при оружии остался лишь Бо-Жаир. Рана, нанесенная метательной звездочкой, зацепила артерию - кровь пропитала рукав, обильно струилась на землю, и вместе с ней быстро вытекали последние силы. Главарь едва стоял, со всех сторон его окружали конные враги и направленное на него оружие. И лишь повелительный жест ночной наездницы удержал йордлингов от того, чтобы тут же не прикончить или не пленить последнего грабителя.
        - Я осчастливлю тебя своим благородным именем, скромный паломник Бо-Жаир, - произнесла женщина так, словно за последние две минуты ровным счетом ничего не произошло. - Не знаю, правда, каким… Эти люди зовут меня Дочерью Снегов. А ты можешь звать проще - своей смертью.
        Она повернулась к йордлингам, махнула нагайкой.
        - Свяжите его! И посмотрите, что за странную вечно спящую тварь они возят с собой!
        Главарь завопил, и истошный вопль его наверняка был слышен за несколько лиг:
        - Й-о-о-о-о-гэй!!!
        То не был крик боли либо отчаяния, как могло показаться. Бандит попытался использовать свой последний шанс.
        Громадная бесформенная куча, именуемая Хулгу, пришла в движение. И тут же стало ясно, на что рассчитывала шайка, планируя авантюрный рейд по селеньям йордлингов.
        Глава вторая Величайший воин под небесами
        Если бы какой-нибудь маг, специализирующийся на выведении новых пород боевых животных, вдохновился бы вдруг бредовой идеей скрестить болотного тролля с гигантской ракатицей, обитавшей в безднах ныне высохших морей Лаара и способной, по слухам, топить своими щупальцами рыбачьи суденышки, - наверное, в итоге магических экспериментов получилось бы существо, весьма напоминающее Хулгу.
        Но вполне может быть, что к появлению на свет Хулгу магия не имела никакого отношения, и стал он капризом природы, мутантом, каких особенно много появилось после Катаклизма.
        Верхние конечности Хулгу своим строением отдаленно напоминали человеческие, но пропорции их частей были невероятно искажены: плечи и предплечья очень короткие, но толстые и мускулистые, зато кисти… Кисти Хулгу являли собой зрелище невообразимое. На обеих, как и положено, по пять пальцев, но каких! Невероятно длинные и гибкие, невероятно развитые, с огромным количеством суставов, - они скорее напоминали щупальца. Каждое свое щупальце Хулгу использовал как самостоятельную конечность, причем использовал в боевых целях, - один палец сжимал, обвивая, двусторонний топор-лабрис, другой стиснул обломок кавалерийского копья, в третьем поблескивал непонятный клинок, зазубренный на манер пилы… В общем, каждый палец держал какое-то свое оружие.
        Если тому, что заменяло Хулгу руки, еще можно было найти аналоги в человеческом организме, то остальные части тела мутанта даже отдаленно не напоминали людские.
        Высота Хулгу в полтора раза превышала человеческий рост. Головы как таковой не было, а если и была, то никак не выделялась из туловища. Большую часть этого головотуловища прикрывал не то природный панцирь, как у крабов, не то раковина. Неприкрытые же участки оказались густо залиты пузырящейся слизью, не позволяющей увидеть, имеются ли у существа глаза, уши, нос… Порой среди слизи на миг приоткрывался какой-то провал, но был ли то беззубый рот или нечто иное, разглядеть не удавалось.
        А вот ног Хулгу совершенно точно не имел - ни ног, ни лап, ни чего-либо другого, служащего для ходьбы и бега. Опирался, подобно улитке, на одну большую подошву, слизистую и мягкую. И передвигался, надо полагать, тоже как упомянутый слизень, - не слишком-то быстро.
        Но сегодня мутанту не пришлось гоняться за врагами, они сами навалились на него со всех сторон. Потеряв несколько человек от ударов, которые Хулгу щедро раздавал во все стороны своим многочисленным оружием, йордлинги быстро оправились от первоначального шока. Вновь пустили в ход дротики и арканы, держась на расстоянии и стараясь не попадать под разящую сталь, направляемую пальцами-щупальцами.
        Однако дротики отскакивали, не в силах пробить не то панцирь, не то раковину, а если и вонзались в мягкую, не защищенную часть существа, то некоторое время торчали, не причиняя видимого вреда, затем выпадали, - и края раны тут же смыкались, срастались. Выступившую кровь, если таковая имелась у Хулгу, скрывал все тот же толстый слой слизи.
        Арканы же… не много толку от аркана, если у твари нет шеи, на которую его можно накинуть. Порой сплетенная из конского волоса петля захлестывалась вокруг одного из пальцев-щупальцев, но ее тут же рассекало оружие, сжатое в другом.
        Схватка застыла в неустойчивом равновесии. Существо казалось неуязвимым, но и само не могло дотянуться до противников, держащихся на расстоянии.
        - Й-о-о-о-о-гэй, Хулгу!!! Й-о-о-о-о-гэй!!! - вопил шепелявый, не переставая.
        Неизвестно, были или нет у мутанта уши, но отчаянный призыв бандитского главаря он чем-то услышал. И тут же доказал, что все, посчитавшие, будто длиннопалое чудище не способно к быстрому передвижению, - жестоко ошибались.
        Хулгу как-то осел, стал значительно ниже, втянув под раковину мясистую подошву-основание. И в следующий миг взвился в воздух!
        Одним прыжком преодолел никак не менее двадцати локтей, приземлившись с сырым чавканьем в самую гущу врагов.
        Дико заржала сбитая с ног лошадь. Люди падали на землю, сраженные беспощадными ударами. Кое-кто отступил, иные пытались отбиться, но без успеха, - никакая воинская выучка, никакое блестящее владение оружием не помогут, когда десять длинных, неимоверно гибких щупальцев со всех сторон тычут в тебя смертоносными остриями.
        Вскоре вокруг Хулгу опять образовалось пустое пространство, усыпанное убитыми и ранеными. И он вновь начал оседать, втягивать подошву-основание.
        - Назад! - перекрыл шум схватки громкий голос Дочери Снегов. - Все назад! Я справлюсь с ним!
        Йордлинги послушались мгновенно.
        Дочь Снегов стояла, протянув обе руки в сторону Хулгу. И вокруг вытянутых рук ее разгоралось алое сияние, поначалу едва заметное, но с каждым мгновением набиравшее силу. Вскоре стало видно, что это сверкает, светится кристалл, сжатый в пальцах ночной всадницы. Губы женщины беззвучно шевелились.
        Хулгу промедлил с новым прыжком, словно предчувствуя какой-то подвох. Издал нечто среднее между булькающим хрипением и тем храпом, которым недавно услаждал слух компании, ужинавшей свинокрысом. Затем вновь втянул подошву, собираясь-таки прыгнуть - похоже, прямиком на главную свою противницу.
        Не успел…
        Сияние кристалла стало совсем уж ярким, нестерпимым для глаз. Потом с него сорвалась беззвучная синяя молния и понеслась к владельцу чудовищных пальцев, на лету ветвясь, рассыпаясь на множество молний поменьше.
        Словно бы сплетенная из синего огня сеть охватила Хулгу. Существо и думать забыло об атаке, даже если могло и умело думать. Не прыгнуло - тяжело рухнуло на землю, пальцы-щупальца выпустили оружие и яростно извивались, с корнем вырывая небольшие чахлые кустики.
        Долго сопротивляться силе заклинания чудовище не сумело. Движения щупальцев замедлялись, слабели. Вскоре Хулгу замер, опрокинувшись навзничь - живой, но не способный шевельнуться, спеленутый в синий искрящийся и потрескивающий кокон.
        - Сделайте для него волокушу, - приказала Дочь Снегов. - Хочу разобраться, сможет ли тварь пригодиться для чего-нибудь полезного.

* * *
        Бо-Жаир не увидел финала схватки - обессилел от потери крови и рухнул на землю в полуобморочном состоянии, а затем и вовсе лишился сознания.
        Очнулся он связанным и лежащим неподалеку от того места, где шайка ужинала и строила свои великие планы. Прошло не так уж много времени - звезды и луны по-прежнему сияли на небе, даже не начавшем светлеть на востоке.
        Неподалеку лежал Нудык и еще двое бандитов - тоже опутанные веревками. Остальные, надо полагать, могли уже не страшиться сурового суда йордлингов, представ перед другим, высшим судьей…
        Рана Бо-Жаира больше не кровоточила, перевязанная небрежно, но достаточно туго. Однако же ничего хорошего в том не было, ибо йордлинги славились большой изобретательностью в деле придумывания самых мучительных казней для взятых в плен врагов.
        Но ничего предпринять для своего спасения главарь разгромленной шайки не мог, не мог даже пожаловаться на судьбу связанным сообщникам - рот оказался плотно заткнут кляпом. Оставалось только лежать, смотреть и слушать.
        А посмотреть было на что…
        Новые и новые отряды конных воинов появлялись в свете костра, получившего свежую порцию топлива и пылавшего высоким ярким пламенем. Сотня за сотней двигались в походном строю с гор в сторону равнины. Бо-Жаир понял, что он и его шайка стали жертвами провокации, хитро распущенного ложного слуха: войско йордлингов под водительством Балеога не ушло через Заргейский перевал в набег на Аккению. Шли они здесь и сейчас, настоящую цель похода шепелявый не мог определить, да и не особо озадачивался этим вопросом.
        Ясно, что столь масштабный обман затеяли не ради горстки бандитов. Те, на чьи богатства и жизни нацелились горцы, до самого момента нападения должны оставаться в блаженном неведении… Но Бо-Жаиру от этого было ничуть не легче. Ему хотелось выть, ему хотелось грызть в бешенстве землю, - кляп не позволял ни того, ни другого.
        А вон тот высокий, статный мужчина, одетый куда роскошнее прочих всадников и разговаривающий с Дочерью Снегов, - не сам ли йорд-каан Балеог? Очень похоже на то… Оружие, богато изукрашенное драгоценными камнями, золотая цепь на шее… Свита из людей на вид важных, однако же взирающих на мужчину с явным подобострастием… Он и есть, Балеог, верховный предводитель союза четырех горных племен.
        О чем разговаривал владыка йордлингов с Дочерью Снегов, Бо-Жаир расслышать не смог.

* * *
        - Тейа, госпожа моя, - говорил Балеог (это и в самом деле был он), - вы неоправданно рисковали. Разведчики сами справились бы и с бандитами, и с их чудищем. Потеряли бы еще десяток-другой - но что значат их ничтожные жизни в сравнении с вашей бесценной для меня особой?!
        - Что сделано, то сделано, господин мой Балеог, - ответила Дочь Снегов, носившая, как выяснилось, еще и имя Тейа. - Грабители повержены, а разведчики не раз пригодятся вам в опасном походе. Теперь же я хочу сказать вам то, что не должны услышать ничьи больше уши.
        Йорд-каан немедленно сделал знак свите, и та отъехала подальше, за пределы слышимости. Точно так же знатные йордлинги исполнили бы приказ и Тейи, обрученной невесты своего владыки, - авторитет Дочери Снегов среди горцев был огромен. Но пока что она не позволяла себе отдавать подобные распоряжения, когда рядом находился Балеог. Но чтобы править народом, не обязательно громогласно командовать подданными, - достаточно управлять их повелителем, не так ли? Эту простую истину Тейа понимала очень хорошо.
        Она вынула из седельной сумы небольшой, перевитый шелковым шнуром свиток, протянула йорд-каану:
        - Мы с мудрейшим иль-Заахом составили список из семи оазисов, границы которых ни при каких условиях вы, господин мой Балеог, не должны пересечь с обнаженным мечом. Ни при каких! Там живут наши преданные союзники, либо те, кто может стать таким союзником в самое ближайшее время. И станет, если мы не допустим непродуманных действий.
        Балеог кивнул, убирая свиток в самое надежное для горца место - за пазуху. Дочь Снегов продолжала:
        - Владения магноса Сандивилла в Кандии также должны остаться в неприкосновенности.
        Причину такого благоволения к владетельному магносу с варварским именем, о котором до сего момента владыка йордлингов и слыхом не слыхивал, Дочь Снегов объяснять не стала. А Балеог не стал спрашивать. Лишь вновь кивнул, уже несколько более нетерпеливо. Ему не терпелось в набег. Бешеная скачка по степи, ветер в лицо, в ужасе разбегающиеся враги, пылающие дома и богатая добыча, - что может быть лучше для настоящего мужчины?
        Тем более для него, для великого воина и искуснейшего полководца обитаемой части мира… Ныне, когда герой прошлой войны Хигарт опустился, стал презираемым бродягой, кабацким вышибалой, променивающим былую славу на чарку дешевого вина и миску гнусной похлебки, - кто еще может оспорить у Балеога эти титулы?! Никто. И нынешний великий поход еще раз всем покажет, кто первый герой Лаара!
        Тейа продолжала свою речь, не замечая нетерпение йорд-каана. Вернее, делая вид, что не замечает.
        - И последнее, господин мой Балеог. Очень прошу вас: не забудьте о просьбе лорда-регента Адрелиана. Не мне вам объяснять, насколько важны для нас хорошие отношения с Тулленом.
        Балеог лишь махнул рукой: не надо, мол, никаких объяснений. Довольно слов - в поход, в поход!
        Дочь Снегов прикусила губу, постаравшись сделать это незаметно. Мальчишка… Громадный, мускулистый, повесивший на шею цепь йорд-каана. Но все равно ребенок. Как бы она хотела быть рядом с Балеогом в начинавшемся походе… Увы, некоторые стародавние обычаи йордлингов даже ей нарушить не под силу. Пока не под силу… Мужчины идут в набег, женщины остаются дома, - и всё, точка, обсуждению не подлежит. Женщина в походном порядке горцев может оказаться в одном лишь случае: если она пленница, полонянка, связанная и перекинутая через седло.
        Остается лишь надеяться, что Балеог сумеет не наделать ошибок… А о том, что список из семи оазисов перекочевал в свиток прямиком из письма, полученного Дочерью Снегов от светлейшего епископа Хильдиса Коота, иерарха Церкви Сеггера и члена королевского совета Туллена, - йорд-каану знать вовсе не обязательно. Он и не узнает.
        Балеог выдержал паузу, и, видя, что его невеста не желает больше ничего добавить, произнес веско:
        - Все будет исполнено в точности, госпожа моя Тейа. Какой казни прикажете придать ваших пленников?
        - Моих? - удивленно подняла брови Дочь Снегов. - Разве не владыка йордлингов, и только он, властен над жизнью и смертью пришедших с оружием в горы Йордхейма? Приказывайте, господин мой Балеог, и пусть свершится все по воле вашей!
        Пусть, пусть… Пусть потешится, пусть лишний раз почувствует себя владыкой, грозным йорд-кааном.
        Балеог сделал свите знак приблизиться и громогласно возвестил, подъезжая к связанным пленным:
        - Оскопить их! Отрезать губы, носы и уши! А затем увезти в разные стороны и превратить в пограничные столбы, для острастки прочим шакалам, дерзающим покушаться на наши земли!
        Услышав слова владыки, Бо-Жаир изогнулся и со всего размаха ударился головой о сухую твердую землю, пытаясь оглушить себя, потерять сознание. Не получилось.
        Спустя час у погасшего костра никого не осталось. Войско ушло за славой и добычей, Тейа же с немногочисленной охраной вернулась в неприступную горную крепость Йорд-Кале, служившую столицей Союзу четырех племен, - править страной в отсутствие жениха. Туда же отправили плененного Хулгу.
        А несколько легкоконных разъездов поскакали к рубежам Страны йордлингов, увозя уцелевших бандитов, - спеша исполнить повеление Балеога и затем догнать главные силы.
        Глава третья Небольшая братская просьба
        Вырвавшись из горных долин на простор степи, конница йордлингов устремилась на юг двумя потоками.
        Балеог, мысленно именуя себя величайшим воином под небесами, - хвастался и привирал, без сомнения, но не так уж сильно.
        Он и самом деле был умелым и могучим бойцом, и мало кто из сошедшихся с ним в поединке оставался жив, и никто из выживших не мог похвалиться одержанной победой… По праву считался йорд-каан и отличным командиром, умело и успешно руководящим конницей горцев. Но, увы, как стратег и тем более как политик особой дальновидностью Балеог не отличался. Зато отличался склонностью пограбить соседей, как ближних, так и дальних, - Страна йордлингов ничем не богата, разве что пастбищами, не иссушенными Катаклизмом.
        Расставшись с Дочерью Снегов, Балеог почувствовал себя гораздо свободнее. Скажи кто-нибудь йорд-каану, что он попросту побаивается своей невесты, - результатом стал бы сильнейший гнев владыки, и дерзкий язык вполне мог расстаться со своим законным владельцем. Однако же на деле все обстояло именно так, пусть Балеог никогда бы и не признал того, даже мысленно.
        Он искренне любил Тейу. Глубоко уважал - за многое, в том числе и за то, что в хитросплетениях большой политики, всегда смущавших Балеога, та чувствовала себя как рыба в воде. Но побаивался. Случается такое, и даже с великими воинами.
        По крайней мере, все последние указания невесты йорд-каан честно собирался исполнить. Запретные оазисы конница йордлингов обойдет стороной, как бы ни манили тамошние богатства. И подданные неведомого магноса Сандивилла могут спать спокойно. И просьбу лорда-регента Адрелиана Балеог постарается исполнить.
        Хотя просьба, надо признать, не совсем обычная… И удовлетворить желание лорда-регента будет ох как не просто…

* * *
        Упомянутая просьба прозвучала месяц назад, когда йорд-каан посетил с дружественным визитом Туллен.
        В деле присутствовала одна тонкость: Балеог не являлся вассалом Тулленской короны, гордые йордлинги вообще никогда не признавали над собой чужих сюзеренов, даже в лучшие времена единой империи.
        Балеог считался союзником лорда-регента Адрелиана, однако же на деле союз получался далеко не равноправный, - кое в чем йордлинги сильно зависели от Туллена. А именно: скотоводство, главное занятие горных кочевников, в основном состояло в разведении коров и овец. Лошади в горах водились мелкие. Неприхотливые, конечно, способные пройти с тяжелым грузом по узенькой тропинке по-над горной кручей, и умеющие добыть корм из под снега, завалившего горный луг… Но для дальних походов, для скачек в несколько десятков лиг лошадки йордлингов никак не годились. Лучших скакунов разводили в Степи, и поставлял их горцам как раз Туллен.
        Ну и понятно, на кого приходилось ориентироваться Балеогу во внешней политике.

…Принимали его в Туллене с почестями, по высшему разряду. После того, как были скреплены подписями и печатями все заключенные договора, состоялся пир - официальный, чопорный, на котором Балеог, привыкший к куда более вольным пирушкам, поначалу чувствовал себя не в своей тарелке. Но виду не подавал, великому воителю не к лицу, а затем приналег на выдержанные тулленские вина и все наладилось.
        После окончания застолья лорд-регент пригласил «венценосного брата» побеседовать наедине, в небольшой комнатке, примыкавшей к пиршественному залу.
        Долгих вступительных слов Адрелиан говорить не стал, поведал сразу по большому секрету: у него проблемы. Безвластье в Туллене опасно для будущего страны, и он решил короноваться. Но есть загвоздка: нужна супруга. Дети нужны, династия… Понятное дело, требуется равная по положению жена - даже если усадить рядом с собой на трон какую-то из нынешних смазливых наложниц, в будущем права детей от нее легко и просто оспорят. Многие владетельные сайэры поглядывают на пустующий тулленский престол с вожделением. Покамест он, Адрелиан, крепко держит их в руках, но ничто не вечно под небесами, и он не вечен. Короче, нужна невеста. Невеста королевских кровей.
        Услышав, в чем проблема, йорд-каан приосанился, перебирая в мыслях своих незамужних сестер. Но, едва обмолвился о них, получил жестокий афронт: чином не вышли горские принцесски для тулленского престола. Ничего подобного Адрелиан, разумеется, вслух не произнес. Очень вежливо, но непреклонно объяснил: Балеог не наследственный монарх, но всего лишь предводитель, избранный Советом родов. С точки зрения династического права брак с его сестрой ничем не отличается от брака с дочерью какого-нибудь тулленского владетельного сайэра.
        Аккения, продолжил Адрелиан, тоже отпадает по понятным причинам…
        Балеог покивал с умным видом, хотя сам этих причин, хоть убей, не понимал. Один народ, один язык, единые вера и обычаи, - и при этом две страны, Туллен и Аккения. Долго ли сойтись Адрелиану в честном поединке с аккенийским императором, да и выяснить, кому из них владеть объединенной державой? Именно так сошелся отец Балеога с Хайзой, вождем снорлингов, - двадцать лет назад, когда только начал складываться союз горных племен… Но тулленцы не понимают очевидных вещей и разводят непонятные интриги… Дикий народ, одним словом.
        Лорд-регент продолжал: рассматривалась и возможность брака с эльфийской принцессой. Конечно, потомство от нее станет бесплодным уже в следующем поколении, равно как и от принцесс прочих нелюдских рас, зато наследник будет отличаться редкостным, недостижимым для людей долголетием. Но… В общем, не сторонник он, Адрелиан, межрасовых связей… Не то чтобы лорд-регент расист, но… Короче, не пойдет.
        И если не принимать в расчет уорлогских болотных князьков и их пованивающих тиной дочек, то единственный реальный вариант - Кандия. Все-таки вполне легитимное королевство, и не маленькое. Но тут он, Адрелиан, увы, не компетентен. Понятия даже не имеет, кто там сейчас на троне и как у него с семейным положением. Все давние связи порушил Катаклизм, будь он неладен. Посольствами с тех пор не обменивались, не до того было, да и тулленские торговые караваны через южные пустыни ныне почти не ходят.
        Так что вся надежда на венценосного брата Балеога. (Эк запел, подумал венценосный брат, а сестры мои, значит, чином не вышли?!). Он, лорд-регент, знает, что йордлинги нередко бывают в Кандии, пусть чаще с мечом, чем с торговлей, но все-таки… Если венценосный брат посодействует сосватать принцессу королевских кровей, то уж он, лорд-регент, найдет, чем отблагодарить.
        Балеога кандийцы и в самом деле хорошо знали. Можно сказать, знали как облупленного. И, попадись йорд-каан им в руки, - речь, мысленно скаламбурил горец, шла бы отнюдь не о руке принцессы. Лишь о его собственной шее - перерубить ее палаческой секирой или намылить петельку… Или, того хуже, не о шее - о заднице, кандийцы и на кол посадить не побрезгуют… Какие уж там брачные переговоры - прискакал, порубил, забрал, что смог, - и уноси ноги.
        Но виду Балеог не подал. Наоборот, ответил весьма хвастливо: да у меня, говорит, эти кандийцы по струнке ходят, глупые южные лежебоки; едва моя славная конница на горизонте появляется - на коленках из домов выползают, с дарами на золотых блюдах: всё, мол, забирай, только живота не лишай. Надо принцессу - сделаю! Две надо, три
        - нет проблем! Да хоть королеву-мать в золотой клетке привезу, пусть гости на пирах в нее обглоданными костями швыряют! Несколько последних чарок доброго тулленского вина явно оказались лишними для йорд-каана…
        Мать - не надо, строго сказал малопьющий лорд, а насчет принцессы договорились. Субсидиями на поход обеспечим, не поскупимся.
        Утром было похмелье, и понимание: обещанное надо исполнять. Хоть тресни, а принцессу раздобудь…

* * *
        Незадолго до рассвета войско йордлингов вышло к оазису Зэй-Боали - первому в редкой цепочке селений, пересекавших пустыню Дзара. Всадники не казались измотанными долгим ночным переходом: горец при нужде без затей дремлет в седле под мерную иноходь коня.
        Балеог, честно исполняя обещанное, развернул полученный от невесты свиток - нет, Зэй-Боали в списке не подлежащих нападению мест не значился. И йорд-каан отдал команду на атаку.
        Получилась она совершенно неожиданной для мирно спящего оазиса. Да и от кого стеречься? Многие лиги раскаленного бесплодного камня охраняют лучше высоких крепостных стен, никакое войско не начнет переход через пустыню без тщательной подготовки, о которой тут же узнают жители оазисов, куда как чутко внимающие подобным известиям… Знали они и том, что Балеог, извечный их супостат и притеснитель, двинулся в набег на Аккению. План Дочери Снегов - а распространение ложного слуха затеяла именно она - сработал без осечки.
        И проснулись обитатели Зэй-Боали, лишь когда всадники йорд-каана, смяв малочисленную стражу, скакали по улицам и врывались в дома.
        Сопротивления ошеломленные жители практически не оказали. Балеог, жаждавший схваток и подвигов, не расстроился, - поход только начинается, и свое он наверстает.
        Грабили торопливо, но не жадно, - брали лишь деньги и драгоценности, которые не успели припрятать едва проснувшиеся хозяева. Путь впереди долгий, ни к чему раньше срока утомлять коней тяжелой поклажей.
        В общем и целом оазис Зэй-Боали отделался сравнительно легко. Обывателей, не рискнувших вступить в схватку - то есть почти всех - не тронули, дома не подожгли. Зачем? Рачительный хозяин никогда не зарежет овцу, которую не раз еще будет стричь. Когда жители оазиса оправятся от убытков, можно будет пожаловать в гости снова.
        Довольный Балеог смотрел, как на расстеленном перед ним белом войлоке растет кучка золота, серебра и самоцветов - пятая часть добычи, доля йорд-каана.

* * *
        А в это время в ста двадцати лигах к северо-востоку умирал неудачливый грабитель Бо-Жаир. Умирал и никак не мог умереть, хотя очень старался. Он извивался всем своим связанным телом, пытаясь сделать так, чтобы кол, измазанный кровью и калом, вошел как можно дальше, пробил ему сердце или другой жизненно важный орган.
        Напрасные старания. Горцы понимали толк в казнях и не позволяли врагам погибать чересчур быстро. К вкопанному в землю колу, терзающему внутренности Бо-Жаира, была приколочена небольшая перекладина, - и бандит, как ни старался, не мог насадить себя еще глубже.
        Три гурха-стервятника обосновались неподалеку. Змеиными глазами - не мигающими, с узким вертикальным зрачком - внимательно наблюдали, как мучается человек, скалящий в вечной усмешке провал рта, лишившегося губ.
        Кляп у Бо-Жаира вынули, и он кричал на гурхов, пытаясь отогнать. Мысль, что его плотью подкрепят силы гнусные стервятники, вызывала у шепелявого отвращение. Хотя, казалось бы, теперь-то уж какая разница…
        Гурхи не улетали. Порой переступали на несколько шагов, волоча по земле широкие кожистые крылья, - и вновь терпеливо ждали.
        Позже, когда безжалостное светило поднялось в зенит, и обожженная кожа Бо-Жаира покрылась волдырями, лопающимися и причиняющими нестерпимые муки, он уже сам стал призывать стервятников: не ждите же, налетайте, пустите в ход свои усеянные мелкими острыми зубами клювы, - и пусть всё хотя бы так, но закончится.
        Призывы умирающего пропали втуне, на живых гурхи никогда не нападали.
        А потом - спустя века, спустя тысячелетия, наполненные безумной болью, - солнце начало клониться к закату, и Бо-Жаир пришел в ужас. Неужели этот день так и не прикончит его, и предстоит мучительная ночь в ожидании новой пытки беспощадным солнцем?
        Он мечтал потерять сознание, провалиться в благодатную тьму беспамятства и умереть, не приходя в себя. Пустые мечты… Он бредил, он уже не мог различить реальность от видений, порожденных закипающим на солнце мозгом, но все же оставался в сознании. И каждой клеткой своего существа ощущал дикую боль.

…Громкое хлопанье крыльев заставило Бо-Жаира с трудом разлепить веки, склеившиеся от гноя. Гурхи-стервятники улетели, словно отчаявшись дождаться, когда же умрет живучий страдалец.
        Смеркалось, и смеркалось как-то странно. Солнце уже исчезло, но тьма наползала отчего-то не с запада, а с севера. Непроглядная, клубящаяся темнота приближалась сплошной стеной, как порой приближается в поле утренний туман. И это была не просто тьма, которая, как известно, всего лишь отсутствие света. К месту казни пришла не ночь. Пришло нечто иное.
        Глупо умирающему бояться чего-либо или кого-либо. Но Бо-Жаир испугался. Казалось, что во тьме таится нечто настолько страшное, гнусное, мерзкое, что встреча с этим окажется куда хуже казни на колу. Кол, в конце концов, убивал только тело…
        Шепелявый бандит никогда не усердствовал в вере, но все-таки надеялся, что его душа не умрет вместе со своей истерзанной оболочкой… Больше Бо-Жаиру надеяться было не на что.
        А подступившая тьма - непонятно как, но он чувствовал это совершенно точно - грозила пожрать именно душу.
        Непроглядная, угольно-черная стена замкнулась кольцом, окружив крохотный островок с вкопанным в центре колом. Бо-Жаир не мог видеть, но чувствовал - там, во тьме, и в самом деле кто-то есть. Он ощущал движение, ощущал взгляды, направленные на него со всех сторон, и они жгли кожу сильнее, чем недавний мучитель - беспощадное полуденное солнце.
        Он закрыл глаза, он не хотел видеть, что с ним сейчас произойдет…
        Последнее, что почувствовал бандит - леденящий холод, отчего-то не принесший ни малейшего облегчения сожженной коже. А затем Бо-Жаира поглотила Тьма. Настоящая Тьма, а не то благодатное черное ничто, о котором он недавно мечтал.
        Глава четвертая Суровые жители Йохаллы и веселые порядки Кандии
        В природе, как утверждают ученые мужи, ничто не исчезает бесследно. И, соответственно, ничто не появляется ниоткуда. Если какой-нибудь маг решит за обедом удивить и порадовать своих гостей, произнесет заклинание, и на столе появится покрытая паутиной бутыль вина двадцатилетней выдержки, - значит, где-то разгневанный хозяин винного погреба обнаружит исчезновение драгоценного напитка, и будет проклинать последними словами прощелыг-магов, вечно норовящих промочить глотку на дармовщинку, и призывать на их головы небесные кары богов и земные - Святейшей инквизиции…
        Не исчезло бесследно и громадное количество воды - ее многие миллионы кубических лиг, заполнявшие до Катаклизма моря и океаны Лаара. Вода собралась на юге, собралась в виде огромных ледников, громоздящихся, словно сверкающие на солнце белые горы. Ледяной панцирь в несколько лиг толщиной покрыл землю на огромных пространствах и схоронил многие ранее обитаемые земли. Мало кто рискнул пытаться пересечь студеные просторы, а рискнувшие - не возвращались. И неизвестно, где заканчиваются ледники, остались ли за ними пригодные для обитания места и спаслись ли в Катаклизме обитатели тех мест…
        Но вода, даже замерзшая, - это жизнь. Жаркие ветры, дующие из пустыни, облизывают края ледяных глыб, и ручейки талой воды бегут на равнину, собираются в небольшие речки и орошают длинную, но относительно узкую полосу плодородных земель, протянувшуюся вдоль границы ледников.
        На той полосе и расположилось королевство Кандия, отделенное от всего обитаемого мира труднопроходимыми пустынями и сильно отличающееся от остальных уцелевших держав Лаара.
        Ледники тают и постепенно отступают - в иной год на полсотни шагов, в другой, более жаркий, и на всю сотню. Оптимисты уверены, что когда-то весь лед растает, и Лаар, как и прежде, зазеленеет нивами и лесами, садами и пастбищами… И ждать того осталось не так уж и долго, каких-нибудь десять тысяч лет, - и все вернется на круги своя. Но покамест количество плодородных земель в Кандии не прибывает: с другой стороны, с севера, примерно с той же скоростью наступает пустыня.
        Владетельные магносы, коим принадлежат те земли, живут между собой не особенно дружно, зачастую решая мечом спорные вопросы, и объединяются только в случае нападений внешнего врага, - но немногие враги рискуют пересекать бесплодную пустыню. А сильной королевской власти, способной приструнить дворянскую вольницу, нет, - корона Кандии не наследственная, после смерти короля магносы собираются на сейм и выбирают промеж собой нового владыку, причем обычно не из самых богатых и могущественных, дабы не усиливались чрезмерно и без того сильные семейства. И получается, что у иных магносов и казна больше, и войско многочисленнее, чем у их номинального сюзерена.
        Однако, как правильно заметил лорд-регент Адрелиан, король есть король, и супружеский союз с его дочерью поможет основать вполне легитимную династию.
        Йорд-каан Балеог рассчитывал, что сумеет выполнить свое опрометчивое обещание не слишком дорогой ценой. На мирные переговоры о браке, конечно же, нечего и надеяться. Не та здесь у йордлингов репутация… А вот захватить силой королевскую дочку особого труда не составит. Коронное войско Кандии - смех один, несколько сотен наемников. А пока еще магносы сговорятся и объединят свои сильные дружины… кони йордлингов к тому времени будут уже скакать к родным горам.
        План йорд-каана был незамысловат, но именно оттого вполне мог удаться, - пытаясь разыгрывать хитроумные комбинации, Балеог куда чаще попадал впросак. Но уже в Йохалле, последнем оазисе на пути в Кандию, стало ясно: выполнить просьбу лорда-регента нет никаких возможностей.

* * *
        Йохаллу окружала крепостная стена, достаточно толстая и высокая, - Кандия неподалеку, в двух дневных переходах, а кандийские магносы весьма охочи до чужих богатств. Стена была не каменная, глинобитная, и едва ли долго бы выстояла под ударами таранов. Но тащить осадную технику через пустыню - задача не из простых, а на месте соорудить таран не из чего, вся растительность внутри оазиса, вокруг - бесплодная каменистая равнина. А живой таран - громадный морраг - способен, конечно, крушить стены и башни своим исполинским рогом, но воды ему для водопоя надо не меньше, чем нескольким полкам конницы. Эти гиганты и в степи сейчас стали куда как редки…
        И местные жители, успевшие получить весть о походе Балеога, держались настороже и рассчитывали отсидеться за своими укреплениями. Тем более что в нынешнем набеге йордлинги пересекали пустыню, нигде не задерживаясь, и лишь пробовали по пути на прочность попадающиеся оазисы, - где удавалось, грабили, где получали отпор - откатывались и шли дальше…
        Йохаллинцы подготовились к обороне. Был объявлен сбор ополчения: земледельцы и ремесленники получили в арсенале пики, шлемы, кожаные нагрудники, обшитые железные бляхами, разбились на десятки и сотни, провели смотр… Более зажиточные жители явились на службу со своим оружием и верхом на боевых верблюдах.
        По ночам единственные ворота Йохаллы, крепко запертые, охраняла утроенная стража, днем - удвоенная. Во все стороны разъехались верховые дозоры, готовые предупредить о приближающемся войске йордлингов.
        Прошел день, второй, третий - бунчуки Балеога не появлялись на горизонте. Йорд-каан предпочел обойти оазис стороной, узнав о его готовности к нападению? Йохаллинцы надеялись именно на это, ибо надеяться всегда хочется на лучшее. Но неплохо было бы получить подтверждение, что угроза и в самом деле миновала.
        Поэтому первый же вопрос, который задали сторожившие ворота караульные прибывшим на четвертый день тревоги караванщикам, был: где войско йорд-каана?
        - Разве сторож я этому нечестивцу?! - риторически вопросил старшина каравана, невысокий рыжеватый эрладиец. - Ай-ай-ай, из-за таких вот бродячих псов честные торговцы не знают покоя на дорогах, клянусь Семью Царями! Люди говорят, что нечестивый йордлинг грабит сейчас Кандию, и пусть-таки его там изловят, и пусть посадят на кол, и пусть он будет умирать долго-долго, и пусть мальчишки кидают в него камни и верблюжий навоз!
        Стражники согласно кивали, столь незавидная судьба йорд-каана их вполне устраивала. Приехавшие торговцы улыбались словам своего караван-баши, и лишь его помощник, начальствующий над охранниками, - здоровенный детина, до самых глаз заросший черной густой бородой, - недовольно хмурился. Наверное, считал, что неплохо бы для начала все-таки захватить Балеога, а уж потом обсуждать варианты его позорной казни.
        - А теперь, о почтеннейшие стражи ворот, - сказал старшина, - откройте же ворота, и дозвольте нам попасть внутрь, и напоить-таки животных, и дать отдых людям, и предложить наши товары, лучшие под небесами, клянусь Семью Царями!
        - Конечно же, почтеннейший, - начальник стражи сделал знак, и створки ворот медленно поползли в стороны. - Заплатите въездную пошлину - три рэнда с человека, два с лошади или верблюда, половину рэнда с любой иной скотины - и проезжайте, и отдыхайте на здоровье, и торгуйте с прибылью.
        Конечно же, эрладиец не был бы эрладийцем, если бы так просто, за здорово живешь, согласился бы сразу отдать запрошенную сумму. Он призывал всех известных и давно позабытых богов засвидетельствовать тот факт, что со времен падения Уорлогского Зиккурата нет, не было и не будет на свете людей более жадных, чем мытари Йохаллы. И требовать за въезд в нее такие деньги - просто преступление, куда хуже Талаарской резни, таки да. Тридцать рэндов - и по рукам?
        Главный стражник остался непоколебим: не нравится - разбивайте бивак снаружи, на раскаленном камне, и пейте привезенную с собой воду. И сами с собой торгуйте. Он махнул рукой подчиненным: запирайте, дескать, ворота.
        Караван-баши ухватил его за рукав, и, стеная, что собственными руками вырывает хлеб изо рта своих детей, набавил цену аж на целых пять рэндов. И деловые переговоры вступили в новый цикл.
        Торговались долго, до хрипоты. Трижды начальник делал вид, что приказывает запереть ворота, трижды старшина накидывал предлагаемую плату. Под конец торг шел уже за каждого человека, за каждое животное. Двенадцатилетнего мальчишку утомленный стражник согласился учесть за половинку человека и удовлетворился платой за него в полтора рэнда; две овцы, предназначенные для трапезы караванщиков, были немедленно зарезаны и перешли в категорию товара, не облагаемого пошлиной… Вроде бы дело шло к полюбовному соглашению, но тут караван-баши заявил, что лошадь, способная нести куда меньше груза, чем верблюд, ну никак не может оцениваться в ту же сумму.
        И все началось снова.
        Стражники, собравшиеся поначалу вокруг каравана, заскучали от нескончаемых препирательств. И помаленьку потянулись с солнцепека в прохладную караулку. Остались лишь двое у створок ворот, причем уже перестали реагировать на указующие взмахи руки начальника…
        Однако и караванщиков, похоже, жара донимала не меньше. Чернобородый детина потянул старшину за рукав, что-то шепнул на ухо. Эрладиец шмякнул оземь круглую войлочную шапочку, в очередной раз оплакал тяжкую судьбу своих умирающих с голоду детей, - и согласился-таки заплатить последние спорные монеты.
        Начальник караула облегченно вздохнул, глядя, как старшина полез в объемистую суму за деньгами… вздохнул и рухнул на землю, заскреб ногами, щедро орошая кровью придорожную пыль. Потому что вместо монет эрладиец вытащил узкий, похожий на шило нож, - и молниеносным, точно рассчитанным ударом вогнал его в артерию начальника караула, туда, где под бармицей, откинутой из-за жары, белела полоска незащищенной кожи. Затем лжекараванщик сильным толчком швырнул на землю стражника, не позволив кровавой струе попасть на себя.
        Двое йохаллинцев, стоявших у створок ворот, умерли прежде, чем сообразили, что происходит. А вдали, в нескольких лигах, над гребнем кургана уже появилась темная движущаяся масса - многочисленные конники, галопом несущиеся к оазису.
        Над головой раздался громкий трубный звук - в небольшой надвратной башенке дозорный дул в сигнальный рог, побагровев от натуги. Долго не протрубил - стрела, выпущенная одним из «охранников каравана», пробила кожаный нагрудник.
        Однако в Йохалле, жившей в последние дни настороже, немедленно поднялась тревога. Необходимо было удержать ворота до подхода основных сил.
        - Вперед! - гаркнул чернобородый детина, взмахнув секирой. Ухватил себя за бороду, сорвал, отбросил в сторону, - и, о чудо! - обернулся йорд-кааном Балеогом.
        Воины - и те, что изображали торговцев, и те, что выступали в роли охранников - поспешили в ворота, бросив снаружи животных и грузы.
        С остальными стражниками рубиться не пришлось. Два десятка здоровенных мужчин вывел из строя щуплый мальчишка - тот самый, которого покойный начальник караула неосмотрительно сосчитал за половинку человека. Вывел очень просто: незаметно проскользнул внутрь, да и подпихнул под дверь караулки небольшой клин из твердого дерева.
        Стража оказалась в ловушке: дверь при попытке ее распахнуть сдвинулась на ладонь и встала намертво. Караульные, ругаясь, пытались снести дверь с петель и пробовали на прочность решетки, затянувшие узкие окна. Напрасный труд, строили караулку на совесть.
        Воины йорд-каана, не обращая внимания на вопли запертых, быстро соорудили у распахнутых ворот импровизированную баррикаду: опрокинули арбу водовоза, в неудачный для себя час прикатившего сюда, добавили к ней бочки с водой, подперли массивным брусом, служившим для ворот засовом.
        Очень вовремя - по узким улочкам Йохаллы уже грохотали копытами боевые верблюды с всадниками, с ног до головы закованными в железо. Сзади, поотстав, спешили пехотинцы-ополченцы.
        Первый натиск оказался страшен. Казалось, громадные животные, не сбавляя аллюра, разнесут сейчас хлипкое укрепление, растопчут людей шипастыми подковами, и всадникам даже не придется пускать в ход двуручные мечи…

* * *
        Но йордлинги выстояли, выдержали стремительный удар. Всадники все же не стали бросать горбатых скакунов на преграду, над которой сверкали острия копий и мечей,
        - зашли с флангов, баррикада не полностью перекрывала узкую улочку, ведущую к воротам.
        Звон оружия, стоны раненых, храп разгоряченных верблюдов… Верховые йохаллинцы оказались настоящими мастерами боя, и превосходили числом кучку храбрецов, захвативших ворота. Но горцы теряли людей, однако же не отступали, упрямо цепляясь за свое укрепление. Всадникам никак не удавалось оттеснить их от баррикады, чтобы зайти со всех сторон и сполна использовать численное преимущество. Вот рухнул один верблюд, забил в агонии длинными ногами, - и к пытающемуся подняться наезднику тут же подскочили двое йордлингов, награждая ударами чеканов, способных пробить любые латы. Вот другой корабль пустыни поспешил прочь от схватки - а владелец его скорчился в седле, и кровь обильно сочилась через стыки доспехов…
        Без сомнения, в конце концов превосходство в числе и оружии сделало бы свое дело, тем более что к воротам приближались пехотинцы, готовые внести свою лепту в резню. Но тут на опрокинутую арбу вскочил йорд-каан Балеог. Застыл на мгновение - в окровавленных доспехах, с окровавленной секирой, - точно статуя бога-воителя. И с оглушительным боевым кличем ринулся вниз, на всадников, сгрудившихся перед баррикадой и не участвовавших пока в схватке. Ринулся, казалось бы, на верную гибель: один на три десятка.
        Но нет, в тесной свалке верблюжьи кавалеристы не могли толком развернуться со своими громадными мечами, а секира Балеога разила без пощады и без промаха.
        Доспехи, скованные лучшими кузнецами пустыни, не выдерживали страшных ударов йорд-каана; покалеченные верблюды бились на земле в агонии. Сам Балеог казался неуязвимым.
        Очень скоро вокруг него образовалось очищенное от врагов пространство, лишь заваленное телами убитых и их скакунов. И на то пространство вступил, спешившись, один из йохаллинцев, на голову выше остальных и куда шире в плечах, - судя по роскошным доспехам, изукрашенным золотой насечкой, был он предводителем всадников. Или, по меньшей мере, сильнейшим и славнейшим воином.
        Обычно такие схватки один на один предваряются словесными поединками: бойцы сообщают свои имена и повествуют о заслугах, безбожно хвастая и привирая. А также оскорбляют противника, стараясь вывести его из себя, заставить совершить ошибку…
        Ныне ничего подобного не прозвучало. Йохаллинец хорошо понимал - время работает против него, надо как можно быстрее убить главаря врагов, затем смять его оставшихся без командира приспешников, отбить и запереть ворота… И закованный в металл богатырь немедленно шагнул вперед, взмахнув двуручным мечом.
        Удар, способный развалить человека пополам, лишь высек искры из лезвия секиры Балеога. Удар, удар, и еще один, и еще… Быстрые, неуловимые глазом, они обрушивались с разных сторон, порой совершенно неожиданных… Йохаллинец управлялся со своим тяжеленным оружием легко, словно мальчишка с прутиком. Казалось, никто не сможет устоять перед этим вихрем разящей стали. Но каждый раз меч наталкивался на секиру йорд-каана.
        А затем произошло нечто, толком никем не увиденное… Но сверкающий вихрь исчез, воин оазиса застыл неподвижно, и оплечье его доспеха оказалось искорежено и вмято. Левая рука йохаллинца бессильно свисала вдоль тела, а мгновением спустя кровь показалась на сочленении наручи и латной перчатки, закапала на землю все обильней и обильней…
        Йорд-каан не стал уподобляться гурху-стервятнику и выжидать, когда противник обессилеет окончательно. Тут же горец прыгнул вперед и показал, что его секира может ничуть не хуже изобразить стальной вихрь.
        Как выяснилось, йохаллинец - силач из силачей - даже одной рукой мог управиться с двуручником, почти не замедляя движений. Но лишь почти… Пара ложных выпадов позволила Балеогу нащупать брешь в защите противника. Взмах - и шлем-арме, украшенный султаном из выкрашенного в алый цвет конского волоса, покатился по земле. Вместе с головой, разумеется.
        Воины оазиса не впали в панику, лишившись предводителя. Двинулись на Балеога всей массой - смять, раздавить верблюдами, не считаясь с потерями. Не успели - главное войско йордлингов пришло на помощь передовому отряду. Сразу за ворота горцы не сунулись, - здесь, в тесноте, теперь уже им не помогло бы превосходство в числе.
        Воины гор полезли на стену, о защите которой йохаллинцы в пылу схватки совсем позабыли: забрасывали на зубцы веревки с крюками, ловко, как кошки, карабкались наверх, скидывали новые веревки оставшимся внизу сотоварищам… Очень скоро и надвратную башенку, и гребень стены на четверть лиги в ту и другую сторону захватили лучники йордлингов. И немедленно обрушили вниз град стрел - как раз в этот момент их владыка победным ударом завершил поединок.
        Всадники, возможно, и выдержали бы этот смертоносный ливень - не так-то легко пробить добротно скованный доспех стрелой из лука. Не выдержали их верблюды - израненные животные с громким ревом поскакали назад, сминая и калеча подоспевших пехотинцев.
        И уж затем на расчищенную улочку хлынули из-за ворот конные сотни йордлингов, догоняя и рубя убегавших.
        Битва за Йохаллу на том закончилась, и жителям ее, сообразившим это в горячке боя, оставалось лишь сдаться, надеясь на снисхождение победителей. Ну а не сообразившим… если враг не сдается, его уничтожают.
        В это время мощная дверь караулки, сотрясаемая изнутри ударами дубовых скамей, наконец-таки рухнула! Опозорившиеся стражники гурьбой полезли наружу, но, увидев, чем обернулось дело, бросали к ногам оружие и поднимали руки…

* * *
        В поверженной Йохалле йорд-каан узнал неприятную новость: в Кандии, оказывается, сейчас безвластие. Междуцарствие.
        Старый король Загелло три с лишним месяца назад покинул своих подданных, оправившись к престолу небесного владыки держать ответ за свои земные дела. А нового короля еще не выбрали. Насколько знал Балеог заведенные в Кандии порядки, процесс выборов грозил затянуться на год, а то и подолее.
        Выборы короля - самое веселое время для многих малоземельных и нищих магносов. И самое доходное. Дело в том, что по стародавнему обычаю король должен быть избран на сейме магносов единогласно. Хоть один голос против, и кандидат не проходит. А второй раз претендовать на корону нельзя.
        Понятное дело, что голосование предваряется многочисленными интригами, возникают и тут же рушатся союзы и коалиции магносов, порой доходит дело и до открытых схваток между их дружинами. Мелкие магносы, живущие впроголодь и на корону претендовать не способные, стараются продать свои голоса подороже - за деньги, за земельные участки, за всевозможные привилегии и за выгодные браки для своих подтощалых дочерей.
        Наконец, вдоволь поинтриговав и намахавшись саблями, вдоволь испив горячительных напитков на примирительных пирах, участники сейма останавливали свой выбор на каком-нибудь кандидате. Обычно не на самом богатом и влиятельном, да и не на молоденьком, - чтобы правление излишне не затянулось и вновь пришло бы веселое время междуцарствия.
        Впрочем, изредка одному из самых могущественных магносов удавалось собрать войско, способное справиться с объединившимися дружинами ближних и дальних соседей, - и тогда ему путь к короне прокладывали не звонкие монеты, но мечи и копья. И Кандия на какое-то время получала сильного, всерьез правящего монарха. Но даже таким королям не удавалось положить конец дворянской вольнице и основать прочную династию.
        Загрустив от известий, Балеог поинтересовался у плененных йохаллинцев: не осталось ли, часом, у покойного короля Загелло дочерей?
        Были дочери, что ж не быть… Целых четыре, но все давно замужем, да и в годах дамочки, лет через пять уже внучки королевские в брачный возраст вступят.
        Внучки йорд-каана не интересовали, не та степень родства. И он понял, что выполнить просьбу лорда Адрелиана не удастся, по крайней мере в этом походе. Через годик можно попробовать наведаться снова, авось магносы до чего-либо договорятся… Но без гарантий.
        Печалился владыка йордлингов недолго. В конце концов, проблемы Адрелиана - это всего лишь проблемы Адрелиана. Субсидии на нынешний поход получены - деньгами, оружием, но в основном лошадьми - и обратно их лорд-регент уже не вернет. Уважительная, что ни говори, причина! На нет и суда нет, даже монархи под Творцом ходят… Не каждое сватовство успехом завершается… Через год, кстати, новые субсидии попросить можно под ту же самую затею. А пока что эти отработать - но исключительно в свою пользу. Веселое время настало в Кандии, говорите? Ну так конница йордлингов добавит веселья!
        Решив так, Балеог вернулся в хорошее расположение духа, и даже затребовал с плененных старейшин Йохаллы чуть меньший выкуп за их жизни, чем собирался поначалу.
        А затем, вспомнив кое-что, йорд-каан вытянул нагайкой фальшивого караван-баши, тоже отлепившего заплетенную в косички бороду и сейчас мало напоминавшего эрладийца. Не слишком сильно, впрочем, вытянул.
        - За что, мой каан?! - возопил бывший эрладиец.
        - За нечестивого пса, которого ты предлагал натянуть на кол и забросать верблюжьим навозом, - наставительно произнес Балеог. - Почтительность к владыке надо сохранять, даже когда лицедействуешь перед лицом врага!

…Наутро конница йордлингов покинула разграбленный оазис. Отряды уходили под неумолчный стук кирок - йохаллинцы заканчивали ночные труды по уничтожению своей крепостной стены… Не все уцелевшие, конечно же, но одни лишь мужчины. Для женщин в минувшую ночь нашлась чуть менее обременительная повинность, хоть далеко и не порадовавшая их отцов и законных мужей.
        Глава пятая Люди гибнут за металл
        Грабить Кандию - дело для йордлингов знакомое и привычное. Все слабые и сильные стороны противника давно изучены, и давно найдены наиболее успешные способы и захватить богатую добычу, и сберечь свою шею.
        Главное - быстрота. Если соберутся владетельные магносы, если сведут в одно войско своих конных панцирников - быть беде, не устоять легковооруженным всадникам-горцам под ударом лучших кавалеристов Юга. Ну, допустим, лучшими они сами себя называют, а у каждого народа на сей счет собственное мнение имеется, однако факт есть факт: не устоять.
        И Балеог, едва пересек границу, немедленно разделил своих наездников, поскакали конные отряды по магноратам и имениям, благо кандийское войско всегда долго выступить на бой собирается, а уж сейчас, при безвластье-то и смуте… А когда со всех сторон тревожные вести сыплются: и тут йордлинги напали, и там, и там еще, и за соседним лесом их уже видели, - тут еще и не враз сообразишь, где беду отражать, куда войска стягивать. Да и не каждый магнос в поход поспешит, имение оставив, - когда на него в любой момент горцы наскочить могут…
        Для себя, для своего отряда, йорд-каан выбрал особо лакомую добычу. Началось с малого: захватили горцы на переходе обоз, нагруженный странным товаром - тридцать возов свинца в тяжеленных чушках, и ничего больше. По четверо здоровенных быков едва те возы тащат, груз неподъемный.
        Балеог призадумался: куда столько? Кому? Сельским халупам свинцовая кровля не по чину, а тут двадцать зАмков перекрыть можно, и желоба водосточные свинцовые приделать - все равно еще немало останется. Загадка, тайна. А зачастую чужие тайны хорошей поживой пахнут - для того, кто их сумеет разведать.
        С обозом трое купцов шли, эрладийцы, - настоящие эрладийцы, не фальшивые. Отец с сыном, да их компаньон. Запирались те купцы недолго, едва палач походный инвентарь свой разложил, да иголки подногтевые на костерке калить начал, - соловьями запели торговцы, все выложили.
        Дескать, неподалеку один магнос обитает: Иеремиус, князь Сандирский. Не из бедных, денег куры не клюют, но и затраты у него немаленькие - на трон нынче метит, дело это не дешевое, безземельные магносы от выборов до выборов чуть не с сумой ходят, но нынче их час - голос свой за гроши не продадут.
        Это Балеог и без того знал, но свинец-то тут при чем? Фальшивой монетой князь голоса оплачивать собрался?
        Не совсем… Сиятельный магнос, дескать, мага-алхимика пригласил, золото варить из свинца. Настоящий маг, из ордена Тоа-Дан, не колдунишка какой-нибудь деревенский! И варят ведь! Третий обоз уж такой в замок к Иеремиусу едет, свинцом груженный! Быть князю Сандира королем, по всему видно.
        Балеог призадумался. Если два раза по тридцать возов свинца в золото уже превратили, то это… То это ж Хаос знает какая прорва золота! Если не врут купцы, жизни свои спасая, конечно.
        Сомневался и колебался Балеог недолго. Отряд, на-а-а-а конь! Купцов с собой, и в гости к магносу Иеремиусу. Пресветлый Сеггер заповедал делиться…
        Поскакали.

* * *
        Ночь опустилась на Кандию - тревожная, беспокойная. Где-то в отдалении лизали черное небо языки пожаров, проносились по дорогам отряды конницы, и не разглядеть было во тьме - своей или чужой, и мирные кандийские обитатели, зарыв и припрятав самые ценные вещи, ложились спать настороже, не раздеваясь, в любую минуту готовые услышать под окнами грохот копыт незваных гостей…
        Но отряд йорд-каана двигался на Сандир скрытно, не предавая огню и мечу встречные городки и деревни, монастыри и имения. Наоборот, обходили их стороной, осторожничали, дабы не встревожить раньше времени магноса Иеремиуса. И без того, наверное, богатство свое охраняет с превеликим тщанием и драться за него будет до последнего.
        На дневку остановились в густом еловом лесу, Кандия богата дубравами и борами. Огонь не разводили, воины позавтракали узкими полосками вяленого мяса, горцы в походе неприхотливы. Кони же, полученные из Туллена, не отличались, увы, способностью своих горных сородичей везде и всюду отыскать пропитание, и даже не пытались подкрепиться мхом и скудно растущими лесными травами. Пришлось скормить им неприкосновенный запас, - зерно, что горцы везли в седельных сумах подменных лошадей. Ладно хоть воды оказалось вдоволь, журчали здесь многочисленные ручейки, холодные, аж зубы ломило после первого же глотка…

…Выспавшись, йорд-каан вышел из своего шатра. Лишь для него везли йордлинги это походное жилище, остальной отряд похрапывал на пышном, словно перина, мху, расположившись в самых живописных позах.
        Солнце клонилось к западу, но до выступления было еще далеко. Неслышно ступая по мягкому лесному ковру, Балеог отправился осмотреть караулы. Не то чтобы он не доверял своим воинам, но проверить лишний раз не помешает. Разве мало великих героев, непобедимых в открытом бою, погибали, проявив беспечность на биваке? Для уснувших на посту йордлинги знали лишь одно наказание: ломали хребет и оставляли умирать. Проштрафившиеся извивались, подобно раздавленным дождевым червям, пока не приходили ночные хищники и не избавляли их от мучений.
        Но сегодня прибегать к суровым мерам не пришлось, часовые несли службу исправно, - и те, что стояли во внешнем охранении, и те, что сторожили купцов-эрладийцев.
        Балеог вернулся к шатру, послушал птичий хор, распевавший свои песни где-то высоко, на верхних ветвях елей, - не разглядеть пернатых певцов, даже задрав голову. И не понять, предупреждают ли птахи о подкрадывающейся, пока не обнаружившей себя опасности, или, наоборот, докладывают: всё в порядке, спите спокойно…
        Йорд-каан плохо знал и не любил лес. Деревья, деревья, деревья… тоска. А из-за любого дерева может прилететь предательская стрела, зачастую отравленная, - и не помогут никакие доблесть и геройство. И жители лесов вполне соответствуют местам, избранным для обитания, - подлые и трусливые. Что эльфы, что друиды, что людские племена, таящиеся в лесах Кронга. Хуже их только мокрые и коварные насельники болот - там, небось, и людей-то настоящих не найдешь, у каждого течет в жилах примесь тролличьей или орковской крови.
        В горах же - простор, и ярость дикой природы, - но ярость открытая и честная, а не ползучая, не змеиная, как в лесах и болотах. Ну и люди гор, конечно, не сравнятся с лесовиками да болотниками… Орлы!
        А самый могучий из тех орлов - он, йорд-каан Балеог… Причем очень скоро может стать еще и самым богатым среди правителей Лаара. Ха, да зазнайка-Адрелиан за честь почтет посвататься к сестре йорд-каана! Да не обломится, уж припомнит ему
«венценосный брат» тот разговор после пиршества…
        Фантазия горного орла воспарила вполне по-орлиному: виделась Балеогу уже и вновь отстроенная крепость Йорд-Кале, превратившаяся в роскошный город, в настоящую столицу, и бесчисленные отряды наемников, нанятые на алхимическое золото, и победоносный поход на Темную сторону - под предводительством, естественно, его, йорд-каана… И благодарные народы Лаара, венчающие чело Балеога короной императора всего мира…
        А затем фантазия йорд-каана - упорхнувшая в самые выси, чуть ли не к чертогам Пресветлого Сеггера, - столкнулась с одним простым вопросом, убийственным, как стрела охотника. И подломился полет, и сложились гордые крылья, и вернулся будущий император всея Лаара с небес на грешную землю, в еловый бор неподалеку от княжества Сандир.
        Вопрос был вот какой: если все так просто - накупи свинца, найми мага-алхимика, да и вари себе золото в любых потребных количествах - почему никто из владык не пользуется таким способом? Душат народ налогами, грабят земли соседей, а вот чтобы кто-то казну алхимией пополнял, не слышно…
        И поговорка одна вспомнилась Балеогу очень кстати: пока, дескать, алхимик крупицу золота добудет, - мешок серебра изведет.
        Терзать себя сомнениями Балеог не любил. И в алхимии ничего не понимал, равно как и в прочих науках, - да и ни к чему владыке-то, для того советники имеются.
        Пробежавшись взглядом по спящим воинам, он обнаружил то, что искал: синюю мантию, расшитую серебром. Надо сказать, что узор, изображавший затейливо сплетенные семилучевые звезды, потерял большую часть былого блеска, да и само одеяние выглядело весьма потасканным. Под мантией похрапывал человек - невеликого росточка, но с большой бородой, седой и окладистой.
        - Вставай-ка, кудесник, любимец богов, - растолкал Балеог спящего. - Светлейший йорд-каан желает выслушать твой мудрый совет.

* * *
        Обладатель седой окладистой бороды и прожженной у походных костров мантии звался Монредом. Сколько себя помнил Балеог, кудесник всегда присутствовал сначала при ставке его отца, а затем и нынешнего йорд-каана. Когда и при каких обстоятельствах он туда прибился, как вообще попал в Йордхейм, никто уж и не помнил. Толку особого от смешного старика в синей мантии не было, но и вреда никакого, зато свой чародей при дворе, не хуже, чем у прочих…
        Надо сказать, что сильным чародеем Монред считаться никак не мог, даже в старые добрые времена, предшествующие Катаклизму, когда магия не достигла нынешних высот. Владел кое-какими заклинаниями, предсказывал будущее по звездам, по внутренностям животных и по особенностям полета птиц и гурхов-стервятников, - иногда удачно, иногда не очень. Неоднократно, после совсем уж провальных предсказаний, бывал бит кнутом и изгоняем, однако же всякий раз возвращался, - лучше такой кудесник, чем совсем никакого. Тем более что в походах помощь Монреда была незаменима: сам он боевой магией не владел, но чужую распознавал безошибочно и мог разрушить большую часть творимых враждебными магами заклинаний.
        - Ну что, кудесник, - спросил йорд-каан с насмешкой, хоть и с доброжелательной, - что говорят тебе звезды, и пути птиц в небе, и форма кучек конского помета о нынешнем походе? Удастся ли свершить нечто такое, о чем будут долго складывать песни и легенды?
        - Кучки конского помета говорят лишь об одном, мой каан: зерно, которым утром накормили коней, оказалось слишком пересушенным. А вот расположение звезд и светил указывает, что в походе встретится много трудностей и неожиданностей, но в главном он завершится удачей, и лорд-регент Адрелиан обретет желанную невесту.
        Балеог вздохнул. Он испытывал к старому кудеснику немалую слабость, и в его правление сводить новое знакомство с кнутом Монреду не доводилось. И, похоже, старик начал этим пользоваться… Две недели назад, призванный для совета, он говорил то же самое про звезды, удачу и невесту для Адрелиана. Теперь все изменилось, но кудесник до сих пор упрямо гнет свою линию. А йорд-каан надеялся услышать нечто совсем иное: что в нынешнем походе его поджидает небывалое, прямо-таки баснословное богатство.
        - Звезды могут ошибаться, - сказал Балеог. - Или, что вернее, ошибаются люди, толкующие их расположение. Ошибаются и упорствуют в своих ошибках. Ну, как ты упорствовал, предсказывая моему отцу смерть от любимого коня, - даже когда тот конь был отправлен подальше от Йорд-Кале, на самые удаленные пастбища.
        - Но звезды и тогда не ошиблись, мой каан! - вскричал кудесник. - Палица той особой формы, что положила конец жизни вашего любимого отца, да будет сладостен покой его в небесных чертогах, на языке древних жителей степи как раз именовалась
«кан-а-заил», что значит в переводе: голова рыжей лошади! И это почти созвучно
«каан-зил» - то есть «смерть владыки» на языке йордлингов!
        Йорд-каан удивился:
        - Ну надо же… Что же ты, любимец богов, не сказал о том моей матушке, светлейшей Олдинай-каанум, когда она приказала всыпать тебе горячих за ложное предсказание?
        - Увы, я и сам узнал это недавно, мой каан, - удрученно ответил любимец богов, непроизвольным жестом потянувшись к спине и к тому, что находится несколько ниже.
        - Узнал из старинного свитка, спасенного мною в Йохалле от пламени пожара!
        - Ладно… - проворчал Балеог, от острого взгляда которого не укрылся жест кудесника. - Зачтется за будущие грехи… Но тогда скажи мне, что сам, без подсказки звезд и прочего, знаешь ты о науке, именуемой алхимией? А именно: дозволяют ли средства и способы той науки превратить презренный свинец в благородное золото?
        - Алхимия - наука сложная, мой каан, и тайны ее открыты немногим. С младых ногтей начинающие алхимики помогают учителям своим у горнов, реторт и плавильных печей, набираясь будущей премудрости. Многие приемы и заклинания алхимиков не найти ни в одной книге - ибо все передается из уст учителей в уши учеников.
        - Пустые слова… Я ничего не понимаю в премудростях левитации, однако ж знаю: люди, превзошедшие те премудрости, парят в воздухе, не нуждаясь в крыльях. Можно сделать золото из свинца? Да или нет? Твой повелитель задал простой вопрос, и советую ответить так же просто, не ссылаясь на тайны, ведомые лишь посвященным.
        По тону йорд-каана Монред сообразил, что терпение владыки иссякает, и ответил, как требовал Балеог, коротко и однозначно:
        - Да. Можно, мой каан.
        - Отчего же не алхимики самые богатые люди Лаара?
        - Путь к тайнам трансмутаций долог и труден, мой каан. И прошедший его обретает иные ценности, куда дороже, чем желтый металл, коий вы, мой каан, именуете благородным, а люди духовного пути - презренным. Так, по крайней мере, написано в книге мудрейшего Зей-Кааба, первого мага, сумевшего получить алхимическое золото.
        - Ну-ка, ну-ка, рассказывай с подробностями. Это было настоящее золото? Не свинец, окрасившийся в желтый цвет?
        - Настоящее, мой каан, - и по цвету, и по удельному весу, и по химическим свойствам. Однако же обладал тот слиток и еще кое-какими неприятными особенностями, не присущими обычному золоту. И Зей-Кааб, получив первую партию металла, никогда не повторял опыта, даже сжег все записи, к нему относящиеся.
        - Любопытно… чем же провинилось его золото? Лаяло и кусалось?
        - Почти так, мой каан… Можно сказать, так все и было, хотя лая никто не слышал, а укусов до поры не чувствовал. В своих опытах мудрейший Зей-Кааб сильно поиздержался и задолжал крупную сумму ростовщику, - полученный металл ушел в уплату долга.
        Услышав про ростовщика, йорд-каан успокоенно покивал:
        - Значит, и впрямь золото оказалось настоящим. Ни один пройдоха-ростовщик не принял бы в оплату свинец, окрасившийся в желтый цвет.
        - Принял, мой каан, и даже восхитился чистотой металла, и заказал сделать из алхимического золота украшения для жены и массивный перстень для себя.
        - Что же тогда насторожило Зей-Кааба? Даже испугало?
        - Жена ростовщика вскоре после того умерла от загадочной, неизвестной болезни. Муж ненадолго пережил ее, и смерти его предшествовали те же симптомы.
        - Совпадение… Мало ли болезней гуляет по свету?
        - Слишком много совпадений, мой каан. Ювелир, изготовивший украшения, словно бы подцепил ту же заразу: слабел и чахнул без видимой причины, у него выпадали зубы и волосы. Хуже того, и у себя Зей-Кааб обнаружил похожую болезнь, правда, в слабой форме и не ставшую смертельной; и у своего ученика, помогавшего в опытах… С тех пор мудрейший навсегда забросил науку и посвятил остаток дней своих виноторговле, в коей весьма преуспел.
        - Ну и дурак твой Зей-Кааб, - сделал вывод Балеог. - Если и впрямь сварил настоящее золото, мог купить рабов и приставить к тиглям и ретортам, а сам бы приглядывал за ними издалека. А полученный товар сплавлял бы в отдаленные города, желательно враждебных держав, - болезни среди врагов дело полезное.
        Надежда стать самым богатым монархом под небесами вновь согрела душу йорд-каана, и он стал выпроваживать кудесника из шатра со словами:
        - Ступай, любимец богов, и принеси жертву небесным покровителям, - пусть грядущая ночь станет самой удачной в жизни твоего владыки.
        - Какое животное мой каан прикажет пожертвовать? - осведомился старик. - Овцы, взятые в поход, все съедены, равно как вся и захваченная скотина. Отправить на заклание вьючную лошадь?
        - Ишь чего удумал… лошадь ему… И мечтать не смей! Очень скоро мне понадобятся все вьючные лошади, до последней.
        - Так что же принести богам?
        - Придумай что-нибудь… За что деньги получаешь?! Лес кругом - белку излови, или зайца, что ли…
        - Увы, мой каан, ловля белок и зайцев не входит в число моих ничтожных умений.
        - Ты испытываешь мое терпение, кудесник. Неужели твой повелитель должен ловить для тебя по кустам зайцев?! Разбуди сотника Бойзу, тот большой дока в охоте… А теперь исчезни с глаз моих, дармоед!
        Любимец богов послушно исчез. А Балеогу вновь представились манящие груды алхимического золота - и все величайшие дела, что свершит он, йорд-каан, захватив это богатство.
        Глава шестая К чему приводит жадность при жертвоприношениях
        Точную численность дружины магноса Иеремиуса купцы-эрладийцы не знали. Много, дескать, и конных, и пеших. А сколько много - Хаос ведает…

…Всадники безмолвными серыми тенями двигались сквозь темноту: не звякают подковы, не бряцает оружие, кони - и те не ржут, приучены. Балеог - во главе отряда, впереди него только дозорные, скользят неслышной волчьей поступью, временами возвращаются, докладывают вполголоса: все тихо, можно двигаться дальше.
        И так же - вполголоса - убеждал йорд-каана полутысячник иль-Бахр (тот самый, что талантливо изобразил караван-баши):
        - Нельзя посылать всех воинов в бой, не зная, сколько врагов и чем они вооружены.
        Балеог молча кивал: нельзя, понятное дело.
        - Но и после тщательной разведки, мой каан, - продолжал иль-Бахр, - я не советовал бы нападать сразу. Дома помогают и стены, особенно если это высокие стены замка. Надо выманить магноса из них.
        - Как?
        - Пошлем к нему гонца, мой каан.
        - В своем ли ты уме, полутысячник? Наш гонец проживет у магноса ровно столько, сколько надо, чтобы перекинуть веревку через потолочную балку, и подставить то уродливое четвероногое сооружение, о которое жители равнин так любят плющить свои седалища.
        - Гонцом будет не наш человек, мой каан.
        - Кто же?
        - Купец-эрладиец.
        - Так-так-так… - Балеог начал понимать суть замысла. - Тот, который странствовал с сыном, конечно же? И он, зная, что наши клинки у горла его сыночка, скажет лишь то, что мы велим… Так?
        - Сияющая мудрость йорд-каана высветила до дна колодец моих замыслов.
        - Не первый год в походы хожу… И что за весть принесет купец магносу?
        - Почти правдивую, мой каан: нечестивые йордлинги грабят сейчас караван со свинцом совсем неподалеку, возле Сандира. А он, купец, чудом вырвался и прискакал за помощью.
        - Понятно… Магнос или поскачет на выручку сам, или пошлет большую часть дружины. А мы захватим замок и устроим засаду возвращающимся.
        Иль-Бахр завел снова что-то о мудрости повелителя, но йорд-каан оборвал его нетерпеливым жестом. Отличный план… Давно пора бы назначить иль-Бахра тысячником и командиром отдельного отряда, но… Но Балеог не назначит. Слишком тот умный… Умным опасно давать много власти, ничем хорошим не закончится.

* * *
        Городок Сандир приткнулся к склону не то большого холма, не то небольшой горы. Впрочем, Балеог, привыкший совсем к другим горам, мысленно обозвал возвышенность
«кочкой». Аккуратные домишки под черепичными крышами слабо белели в темноте стенами, обмазанными известью. Нигде ни огонечка, не слышно и не видно ночной стражи на узких улочках. Тишина, лишь изредка взлаивала собака и тут же смолкала, словно и она опасалась, что услышат страшные йордлинги, налетят, ограбят: заберут цепь, миску и припрятанную на черный день кость, а уходя - подожгут конуру.
        Балеог вздохнул. Эх, хорошо бы разбудить сонных лежебок, ворвавшись в Сандир - с грохотом копыт, с молодецким гиканьем, с факелами, летящими в окна… Нельзя. Замок магноса неподалеку - стоит наособицу, в десятке лиг, отделенный от Сандира протяженной дубравой. И тревожить до срока обитателей замка ни к чему.
        Спящий городок обошли стороной. А в дубраве началось непонятное…
        Для начала потеряли дорогу. Сеггер ведает, как это произошло, но потеряли. Вроде только что копыта лошадей ступали по колеям, плотно уезженным колесами возов, - и вот уже невысокая трава, а колеи куда-то делись. Сунулись туда, сюда, - нет дороги! Словно испарилась…
        Двинулись напрямую - заплутать трудно, дубрава княжеская, заповедная, давненько не гулял здесь топор дровосека, дубы-великаны стоят редко, и подлеска под их могучими кронами никакого…
        Заплутать трудно, однако же заплутали, и очень быстро. Описали круг в темноте и снова вышли к приметному месту, - к дубу с расщепленной молнией вершиной.
        Тут йорд-каан сообразил, что без магии не обошлось. Горец даже в темноте, даже в чужих краях никогда не заблудится, лишь бы светили на небе луны да звезды, а ночь нынче выдалась безоблачная.
        Купцы-эрладийцы ничем помочь не могли - дальше Сандира не ездили, там у них принимал товар приказчик магноса, там и рассчитывались за привезенный свинец.
        Монред подтвердил: да, какую-то магию он в дубраве чувствует. Но разобраться в хитро сплетенных заклинаниях не получается: знать, высокого полета чародей тут потрудился.
        Балеог, с одной стороны, порадовался: видно, есть что беречь магносу Иеремиусу, коли не поскупился на магические преграды. Но как те преграды обойти? Этак недолго и проплутать среди дубов до самого рассвета… Надо было все же не жадничать и поднести богам вьючного коня, а то поди-ка, подели на весь небесный пантеон того вшивого ежика, что изловил и прикончил на походном алтаре Монред, - кому лапка достанется, кому хвостик, а кому и вовсе клок шкуры с иголками вместо меха…
        Выход, конечно же, нашел иль-Бахр, эта хитрая лиса всегда и везде находила выход. Вернее, в данном случае, - вход, ведущий к замку магноса.
        Поступили просто - стреляли из лука вперед, привязав к стреле тоненькую бечевку, - именно так делают йордлинги, когда наводят веревочную переправу через бездонную пропасть или горную реку.
        Затем двигались вдоль натянутой бечевки. И казалось: бечева не лежит, как ей положено, вдоль полета стрелы прямо и ровно, - но изгибается, уводит далеко в сторону. Но так лишь казалось…
        Преодолевать подобным способом лигу за лигой - занятие не самое легкое и быстрое. Однако же, выпустив стрелу не то в десятый, не то в одиннадцатый раз, йорд-каан уже сбился со счету, увидели: бечевка натянулась прямо, как струна. Магическая преграда закончилась.
        А вскоре и дорога появилась…

* * *
        Вернувшиеся разведчики доложили: не похоже, что в замке бодрствует готовый к отражению атаки гарнизон. Но сам замок… Громадина. Дворец, обнесенный стеной. Богато живет магнос, ничего не скажешь.
        Вообще-то йордлинга замком не удивишь. Дело тут вот в чем: у горцев дворянства, как отдельного сословия, нет, равно как нет и простонародья. Каждый йордлинг - сам себе дворянин, и считает себя полной ровней сайэрам с равнин. Даже свой герб у каждого семейства имеется. Пусть порой простенький, вроде трех перекрещенных стрел, однако и каждая скотина, и каждый невольник помечены тавром с изображением того герба, и на щитах и родовых бунчуках он же красуется. Все как у благородных.
        И живут вольные горные дворяне, как и надлежит, в замках. Зимой, естественно, когда заканчивается кочевая тюбеневка на горных пастбищах, и отары овец, неспособных добыть корм из-под снега, возвращаются в селения.
        Некоторые глупые равнинные жители, лишь издалека видевшие горы, считают, что живут дикие йордлинги в нищих лачугах, а то и вообще в пещерах, на манер горных троллей. Сами они дикие… У каждого йордлинга, пусть даже совсем не зажиточного, есть свое родовое гнездо, дом-крепость: башня в два этажа, сложенная из дикого камня: на верхнем зимой живут, в нижний загоняют овец при угрозе нападения. У тех, что побогаче, башни уже трехэтажные, а у самых могущественных родов - настоящие крепости из многих башен (в четыре, а то и в пять этажей), соединенных поверху защищенными от стрел переходами…
        Отряд приблизился к обиталищу князя Сандирского, и йорд-каан был вынужден согласиться: и впрямь громадина, немногим меньше Йорд-Кале будет… (Балеог мысленно солгал сам себе: даже на вид, не вымеряя стены шагами, замок магноса выглядел обширнее и внушительнее, чем крепость-столица йордлингов.)
        Во всей темной громаде - всего три огонечка, три окна в дальнем крыле светятся… И стража на стенах не перекликается, сон разгоняя. Подъемный мост опущен, но так просто на него не попадешь - с наружной стороны въезд перегорожен каменной аркой с воротами, а по бокам от ворот - две караулки с толстыми стенами и узкими окнами-бойницами. Пока нападающие будут ломиться в ворота под стрелами из караулок, гарнизон и мост поднять успеет, и вообще к обороне подготовиться.
        Да вот только ни слуху, ни духу того гарнизона. В караулках - темнота и тишина.
        - Засада? - полуутвердительно прошептал йорд-каан иль-Бахру.
        Можно и такого ожидать. Если как-то прослышал, разузнал магнос, что кочевники на его богатства нацелились, вполне может заманивать незваных гостей.
        - Не чую… - шепнул в ответ полутысячник, глубоко втянув воздух ноздрями, словно и впрямь принюхивался. В бою, да и перед боем он выражался коротко, без обязательного «мой каан».
        Балеог чутье старого лиса уважал. Не настолько, чтобы полагаться без оглядки на слова полутысячника, но уважал. Он повелительно махнул рукой: выпускайте, дескать, фальшивого гонца.
        Коня, на котором предстояло подъехать к замку эрладийцу, загодя прогнали по кругу галопом - чтобы пена с боков, чтобы хрипел загнанно. А самому купцу подбили глаз, порвали и изваляли в пыли одежду - сразу видно, чудом спасся. И очень красочно живописали, как долго и мучительно станет умирать его сын, если отец скажет хоть одно лишнее слово.
        Соскочив с седла, эрладиец колотил в ворота кулаками, взволнованно вопил что-то на трех языках вперемешку. Словом, лицедействовал вполне талантливо. Йордлинги наблюдали из темноты - затаив дыхание, держа оружие наготове.
        Довольно долго не происходило ничего. Вообще ничего. Словно обитателям замка было абсолютно наплевать на все на свете, кроме своего глубокого и здорового сна.
        Затем ворота - не те, что прикрывали мост, но главные ворота замка - тягуче заскрипели петлями, одна створка медленно-медленно поползла в сторону. Вот приоткрылась щель, достаточная, чтобы бочком проскользнул человек, вот она расширилась несколько больше… И наружу показался охранник. Один.
        Монред, как уж умел, творил заклинание: проверял, не прячется ли за отпертыми воротами готовый к стремительной атаке отряд. Иль-Бахр нервно теребил рукоять изогнутого меча. Балеог думал, что в лживые глотки принято заливать расплавленный свинец, - и такая казнь окажется весьма подходящей, даже символичной, для купцов-эрладийцев, буде они посмели обмануть йорд-каана.
        Охранник оказался не человеком. Орком. Не молодым, сильно прихрамывающим. В одной руке верзила сжимал пылающий факел, в другой - всенепременную дубину. Пока он, приволакивая негнущуюся правую ногу, шаркал к внешним воротам, Монред закончил свои труды и прошептал:
        - Никого, мой каан. Никого нет поблизости.
        Дохромав до предмостового укрепления, зеленокожий пустил в ход свою луженую глотку, и его слова затаившиеся йордлинги разобрали хорошо, в отличие от невнятных воплей торговца.
        Речи орка неприятно удивили Балеога. Магноса, дескать, в замке нет, в отъезде сиятельный магнос, и дружина вместе с ним, разумеется. Так что спасайтесь сами, торговые люди, как уж сумеете, и нечего тут орать под окнами, тревожить ночной покой.

«Волью в глотки свинец, а затем повешу на воротах», - постановил для себя йорд-каан. И гаркнул уже во весь голос, уже не скрываясь:
        - Сотня Бойзы, вперед! Захватить ворота, пока не заперты!
        Сколько же можно здесь торчать, вычисляя по звездам и конскому помету: есть впереди ловушка или нет? А передовой сотней и пожертвовать по беде можно.
        Иль-Бахр хмыкнул не слишком одобрительно после нетерпеливого приказа йорд-каана. Но ничего не сказал.
        Услышав из темноты конский топот, хромоногий не пытался поднять в одиночку мост или же принять иные меры для обороны. Опрометью кинулся было обратно, но хромота не позволила развить нужную скорость.
        На середине моста орк остановился, оглянулся, - йордлинги уже закинули веревки с крюками на зубцы арки, карабкались наверх. Отшвырнув дубину и факел, зеленокожий подковылял к перилам моста, перевалился, - плюх! - мощный всплеск потревожил кувшинки, застывшие на темной воде рва.
        Утонул он, или же сумел выбраться на дальний берег, - никого из атакующих не заинтересовало.

* * *
        В поисках поживы йордлинги рассыпались по всему громадному замку. Временами то один, то другой выскакивал с докладом во внутренний двор, где стоял Балеог в окружении сотенных командиров и личных охранников. Сюда же, дабы не убежали под шумок, привели купцов-эрладийцев - бледных и съежившихся от страха.
        Доклады воинов не радовали их владыку. В буфетных замка хоть шаром покати, не то что золотой посуды нет, - даже серебряной не нашли. Оловянная, словно у купчишки проторговавшегося… Взломали мощные железные двери с хитроумными запорами - и точно, за ними сокровищница княжеская оказалась. Да только в сундуках там пусто и в ларцах ветер свищет… В оружейной кладовой - старье, хлам, мечишки ржавые да латы покореженные. И мехов драгоценных, редких не нашли йордлинги в гардеробных, и коней благородных кровей не обнаружили на конюшне.
        Йорд-каан и сам прошелся покоями замка и увидел достаточно, чтобы понять: жилище магноса напоминает яйцо гурха, которым полакомилась каменная куница, прогрызшая крохотное отверстие в скорлупе и выпившая все содержимое. Так и здесь: стены-скорлупа на месте, а внутри - пустота, взять нечего…
        Причем видно, что не так давно жил Иеремиус вполне зажиточно, как и положено вельможному магносу. И утварь имел драгоценную, и гобелены с картинами, - на стенах после них темные пятна еще выцвести не успели. Да и в часовне замковой золото с алтаря и образов словно вчера ободрали.

«Кто же тут поживиться успел?» - ломал голову Балеог, недобро поглядывая на эрладийцев.
        Во двор начали приводить пленных, прятавшихся по дальним закоулкам замка. Оказалось их немного: прислуги десятка полтора, несколько воинов - причем все, как и бросившийся в ров орк, немолодые да увечные. И две женщины - молодая и старая - по одежде судя, из благородных. Ни самого магноса, ни мага-алхимика, - не врал, стало быть, хромоногий.
        Балеог немедленно учинил схваченным допрос: что тут стряслось, куда всё подевалось и все поисчезали.
        Выяснилось - не врали купцы… Почти. В самой малости ошиблись.
        В самом деле хозяин замка в короли метит, и все богатства на это дело спустил, и статуи с посудой продал, и шпалеры драгоценные, и драгоценности из шкатулки единственной дочери. Только всё равно не хватало, алхимика привез издалека - мага из ордена Тоа-Дан…
        Свинец-то маг извел, но вот золото - ошиблись в том купцы - у него не получилось. Много лесов окрестных на древесный уголь пережгли - а все не тот, не дает нужного пламени. Холодный огонь, дескать, - жаловался тоаданец. Вместо золота или нормального свинца хотя бы - что-то непонятное в тиглях остывало, бурого цвета и на металл вовсе непохожее…
        От такой алхимии вельможный магнос слегка ополоумел, очень уж он большие надежды на волшебное золото питал. Снялся с места с приближенными и дружиной, потащил алхимика с его приборами да свинец к Халлиарскому вулкану. Мол, если уж и там тебе холодно будет, сам в жерло отправишься, самозванец!
        Халлиарский вулкан?! О-хо-хо-хо… Балеог представлял, где это. Чтобы захватить там магноса с алхимиком, придется пересечь из края в край всю Кандию, растревоженную набегом йордлингов. Да проще и безопаснее раздеться догола и сунуться в пчелиный улей за медом. И неизвестно при том, есть там мед или нет. В смысле, сумел ли алхимик добыть заветный металл… Очень похоже на то, что магнос все-таки связался с шарлатаном.
        Тьфу… Стоило копыта коням бить…
        А женщины благородного облика - это дочь магноса, значит, с дуэньей, дальней и нищей родственницей.
        Дочь - это хорошо, решил йорд-каан. Вдруг все-таки алхимик свинец в золото превратить сумеет? Наверное, тогда магнос пару-тройку возов с золотыми слитками не пожалеет, чтобы выкупить единственную дочку.
        Йорд-каан еще раз окинул взглядом замок, разоренный самим хозяином, и решил: о возах с золотом нечего и мечтать. Шарлатанство вся эта алхимия… Подошел к женщинам, поигрывая плетью с отделанной серебром рукоятью.
        - Как зовут? - спросил почти даже добродушно.
        Старуха молчала и смотрела затравленным зверьком, гадающим, освежуют ли его сейчас и разделают, либо же сожрут целиком, со шкурой и костями. Уймись, кому нужно твое старое мясо?
        Молодая держалась получше. Выпрямилась во весь рост, ответила гордо:
        - Амилла, княжна Сандирская.
        Гордо, но не дерзко. Глупо дерзить тому, чья плеть может быстренько научить покорности… А ничего, вполне симпатичная, решил Балеог. И фигурка, и мордашка… Он оглянулся на соратников. Вроде бы здесь собрались самые верные, самые близкие… И все равно нельзя им полностью довериться… Узнает Дочь Снегов, и… Балеог раздраженно хлестнул плетью по своему сапогу и отвернулся от пленниц.
        Полчаса спустя йордлинги покинули замок, увозя юную магнессу. Выла во весь голос старуха-дуэнья, оставшаяся без подопечной, слуги торопливо шарили по кладовым, забирая все, что уцелело при распродаже и не приглянулось йордлингам. В арке ворот покачивались трое повешенных эрладийцев с вырванными языками…
        В мирно спящий городок Сандир горцы ворвались, как о том и мечталось йорд-каану: с грохотом копыт, с молодецким гиканьем и с факелами, летящими в окна…

* * *
        Беда не приходит одна. Они, беды, любят странствовать стаями, словно ночные хищники, - и если одна беда запустила в тебя зубы, то и остальных жди, не задержатся.
        Так думал йорд-каан Балеог, устроив в оазисе Зи-Дайр смотр своему поредевшему войску. Зи-Дайр загодя назначили точкой сбора для возвращающихся из Кандии отрядов
        - но многие, слишком многие воины гор не смогли туда добраться…
        Все тот свиток, полученный от Дочери Снегов… Забыл Балеог ознакомить с ним командиров своих летучих отрядов. Забыл, с кем не случается… И всадники Гойды, молочного брата йорд-каана, невзначай разграбили небольшой городок, принадлежавший магносу Сандивиллу - тому самому, чьи владения строго-настрого запретила тревожить Тейа.
        Впрочем, вполне может быть, что свиток ничем и не помог бы, - Гойда не имел обыкновения спрашивать, кому принадлежат дома, которые он грабил, и нивы, по которым топтались копыта его конницы. Что приглянулось йордлингу, вольному горному орлу, - то уже принадлежит ему, что бы на сей счет ни думали недавние хозяева.
        Балеог попенять молочному брату не мог. Гойда погиб, и сложили головы почти все его всадники.
        У магноса Сандивилла, оказывается, дружина конных панцирников под копьем стояла, - весьма многочисленная, хорошо обученная, готовая к немедленному выступлению. Не иначе как Сандивилл тоже королем стать задумал, да только не при помощи подкупа…
        Перебив всадников Гойды, панцирники ударили по разрозненным отрядам горцев. По всей Кандии прокатились, словно горная лавина. Кто из йордлингов пробовал сопротивляться, тех таранным ударом сминали конники в панцирях, украшенных по кандийскому обычаю белоперыми крыльями. Остальные бежали, побросав захваченную добычу. Но многие из них, увлекшись грабежом, забрались слишком далеко вглубь страны, - и не успели пробиться в пустыню.
        Если называть вещи своими именами, поход закончился полным провалом. Добычи кот наплакал, половина войска - перебита или в плену… Беда. А еще и лорд-регент принцессу ждет, отчета потребует…
        Разве что попробовать всучить ему плененную дочь магноса? Нельзя, слишком рискованно, сама же девица первой и проболтается, кто она на самом деле.
        Чтобы хоть как-то восполнить убытки, Балеог приказал разграбить оазис Зи-Дайр - и уж здесь йордлинги постарались… Забрали все, что смогли. Даже припрятанные в самых укромных тайниках драгоценности - хозяева сами показывали их, не выдержав пыток огнем и железом.
        Оазис пылал, когда его покидала конница горцев. Тушить пожары было некому, всех уцелевших жителей йордлинги угоняли с собой - те, кто сумеет пересечь пешком пустыню, попадут на невольничьи рынки, ну а кости остальных обглодают гурхи и прочие падальщики.
        Схожая судьба ожидала и три других оазиса, лежавших на обратном пути войска. О том, что последний из них, Гаа-Рах, Тейа строго-настрого запретила трогать, Балеог и не вспомнил. А свериться со свитком не мог, где-то обронил его, унося ноги от конных панцирников магноса Сандивилла…

* * *
        Нельзя сказать, что Дочь Снегов впала в бешенство, узнав о результатах похода. Столь резких проявлений чувств она себе не позволяла. Просто почувствовала усталость, и бесконечную тоску, и желание бросить все, вернуться к родителям, в родное племя смедлингов… И навсегда позабыть о своем непутевом женихе.
        Не бросила и не вернулась. Несколько часов совещалась с Монредом и с премудрым иль-Заахом, исполнявшим при небольшом дворе йорд-каана обязанности первого министра, казначея и, по совместительству, верховного конюшего. О чем говорилось на том совете, никто не узнал, и решения его стали претворятся в жизнь не сразу, - недели через три после возвращения потрепанного войска йордлингов.
        Началось с того, что плененную магнессу Амиллу, жившую в Йорд-Кале в скромных покоях на положении не то узницы, не то гостьи, перевели в отдельный роскошный флигель, и приставили вместо двух служанок чуть ли не полсотни, предписав обращаться с девушкой, как с самой почтенной каанум. Дальше - больше: роскошные наряды, украшения, личный повар из пленных аккенийцев, готовящий самые изысканные блюда… А еще - нескрываемая почтительность к юной княжне со стороны Балеога и Тейи.
        Прямо ничего сказано не было. Но вскоре по дворцу-крепости пополз слух, неизвестно кем распущенный, пополз и коснулся изящнейшего ушка магнессы: ее отец, князь Сандирский, избран-таки королем! И грозит войной Балеогу, если дочь не вернется немедленно под родительский кров!
        Поверили все, и Амилла - в первую очередь, в ее положении очень хотелось поверить… И когда княжну с величайшим уважением усадили в раззолоченный паланкин, тронувшийся из Йорд-Кале в сопровождении многочисленной свиты, взволнованная и обрадованная девушка не сомневалась: очень скоро она увидит луга и дубравы Кандии.
        Она бы не столь радовалась, если бы смогла прочитать письмо, хранившееся в серебряном ларце у иль-Зааха, возглавившего сопровождавших магнессу всадников.
        Письмо йорд-каана Балеога к Адрелиану, лорду-регенту Туллена

…

«Бессменный хранитель Тулленского престола, храбрейший рыцарь Церкви, победитель порождений Хаоса и искоренитель ересей, брат мой Адрелиан, - вечно здравствуй на страх врагам!
        Похвальный обычай осыпать друг друга подарками, будучи надежнейшим основанием дружбы и взаимного доверия между владыками, повелевает нам прежде всего высыпать на ковер приязни отборнейшие жемчуга приветствий и изумруды лучших пожеланий, которые и просим принять благосклонно. Единственная цель этого послания есть нижеследующая. Цветник сердца нашего, не орошаемый водой известий о здоровье друга и брата нашего Адрелиана, иссох совершенно: посему, кланяясь сказанному другу, желаем знать, в каком положении находится вышеупомянутое здоровье, дабы увядшие почки реченного цветника вновь могли расцвести во всей красе и привлекать к себе соловьев радости и наслаждения. А поскольку ныне не о чем больше писать, и дела никакого в виду не имеется, то желаем, чтобы Пресветлый Сеггер упрочил ваше могущество до дня представления света.
        Раб Божий
        Балеог
        Р.S. Мы недавно воротились из похода на еретиков и врагов веры кандийцев, коих при помощи Пресветлого Сеггера разбили в прах, уничтожили и искоренили совершенно. За совершение столь благого дела Пресветлый даровал нам несметную добычу и целую тьму невольников. Плененная при этом случае дочь короля кандийцев, наследница многих магноратов, земель и замков, при сем прилагается. Судьба не дозволила нам в этот раз похитить заодно и королеву-мать кандийцев, ибо та при вести о наших победах скоропостижно скончалась от огорчений и желудочной колики; приносим извинения в оплошности.
        Р.Р.S. Добыча наша бессчетна, но в последний победоносный поход мы замучили и потеряли почти всех лошадей наших, будущей же весной намерены, во славу Сеггера, искоренить и совершенно уничтожить безбожный Соултрад. Совершения этого благочестивого подвига требуея самых лучших лошадей и наличных денег. Тулленские лошади славятся своей быстротой и силой. Находимся также в необходимости занять где-нибудь денег. Нам довольно четырех, шести, много двадцати тысяч золотых содаров.
        Р.Р.Р.S. Вина эрладийские славятся во всем мире своим вкусом и чудесной изысканностью букета: здесь же они редки, и в настоящее время, после войны между Тулленом и Аккенией, нельзя достать этих вин ни за какие деньги. О чем извещается.
        Р.Р.Р.Р.S. Повторяем бесконечно поклон наш дражайшему другу и венценосному брату, и с тревогой ожидаем известия об упомянутом бесценном здоровье, как единственной цели сего послания».
        Балеог, подписывая сочиненное иль-Заахом письмо, прочитал, - сплюнул, выругался, и не вернул перо в чернильницу, а в сердцах зашвырнул в угол. Тейа, напротив, осталась совершенно довольна.
        Часть вторая Любовь и корона
        Глава первая Совет и любовь
        Солнце поднялось высоко. Еще недавно его лучи наклонно пронзали Зал Совета словно тысячами стеклянных копий. Теперь эти копья стояли, прислоненные древками к высоким окнам с темными резными рамами, и с их наконечников стекала сияющая кровь, желтая, как топленое масло.

«Не к добру, если в голову приходят такие мысли», - подумал Хильдис Коот, светлейший епископ Церкви Пресветлого Сеггера, от лица которой сегодня выступал. Правда, с таким же успехом он мог представлять и Инквизицию, поскольку являлся примасом ее капитула и ближайшим помощником основателя, патриарха Феликса Гаптора. Сам патриарх вот уже третий месяц как покинул столицу и уехал в неизвестном направлении. При крайней необходимости к нему можно обратиться… но об этом его светлейшество предпочитал даже не думать - даром что магический кокон, окутывающий Зал Совета, не уступал по надежности защитным завесам Дома Инквизиции.
        Совет сегодня начался поздно: ждали лорда-канцлера. О том, что он опоздает, стало известно еще утром, когда члены королевского совета по обычаю собрались в нижней трапезной - длинном зале с низкими сводчатыми потолками, опирающимися на мощные квадратные колонны. Покойному монарху, да упокоит Пресветлый Сеггер его душу, и в голову бы не пришло принимать здесь пищу. Его величество предпочитал вкушать пищу уединенно, в одном из висячих садов…
        Теперь висячих садов не осталось - слишком дорогой стала вода в Лааре. Лишь внутренние дворики на женской половине украшали неприхотливые степные деревца.
        Лорд-регент, а в самом ближайшем будущем - император Туллена Адрелиан сидел на своем любимом кресле. Совет негласно именовался «Советом равных», однако для того, чтобы подойти к лорду-регенту, требовалось подняться на три ступеньки. Вынужденная мера: когда восстанавливали дворец, перед строителями встал выбор: либо поднимать весь пол, просевший во время землетрясения, либо сооружать это возвышение. Что ж, когда на это место поставят трон…
        В том, что это случится, давно никто не сомневается. За десять лет народ Туллена - да и не только Туллена - устал от непрестанных раздоров, устал жить в хаосе, который последовал за Катаклизмом. Казалось, стихия погубила не только всю королевскую семью, казалось, вместе с ними в людях погибло все человеческое. Брат шел на брата. Люди оплакивали погибших родственников - и тут же убивали уцелевших, чтобы отнять то немногое, чем те владели.

«Тьма пробудилась в нас самих, - думал Хильдис Коот, поглядывая на лорда-регента.
        - По сравнению с ней все армии Темной стороны не страшнее шайки карманников. Победи ее - и станешь непобедимым».
        Кажется, всем известно: сообща с бедой сладить легче. Но почему так мало нашлось тех, кто вспомнил эту простую истину в те страшные дни? И почему так много было… других?
        Скольких магов опьянило внезапно обретенное могущество… Обнаружив, что немыслимой мощи артефакты буквально валяются под ногами, а заклинания, которые прежде вытягивали из них половину жизненной силы, теперь срабатывают, стоит их только произнести, они уничтожали друг друга в бесцельных поединках. Они убивали ради того, что с легкостью могли добыть сами… Порой даже клятва верности ордену не могла удержать их.
        Сколько было сайэров, чудом уцелевших и обнаруживших, что они стали единственными наследниками огромных земель. Добрая половина их владений превратилась в пустыню: земля обожжена, покрыта толстой коркой, растрескавшейся, словно плохо обожженный глиняный горшок, - однако хозяев сайэратов это мало волновало. Многие пали жертвой соседей, успевших переманить больше наемников. Но, как сказал один мудрец,
«верность наемника короче, чем его копье». Наемники перебегали к тем, кто предлагал большую плату, и с легкостью обращали оружие против того, кого еще вчера называли господином. Они убивали и грабили, грабили и убивали, - не разбирая, на чьей земле находятся. Впрочем, это было не самое страшное. На Лааре исчезла вода. Высохли колодцы, обмелели реки. Месяцами не выпадали дожди. И тот, кто еще недавно видел себя властелином половины великой степи, умирал от жажды в своем замке, окруженный ненужной роскошью, покинутый самыми верными из слуг.

* * *
        Его светлейшество епископ Хильдис недолюбливал мероприятие, именуемое большим королевским советом. Хотя, конечно же, никогда и никому не продемонстрировал бы эту нелюбовь… Более того, считал достаточно бессмысленным собирать раз в месяц со всего Туллена провинциальных чиновников и офицеров, чтобы выслушать их «доклады с мест». Местными проблемами провинций, как полагал епископ, должны заниматься наместники, но никак не местоблюститель престола и его приближенные. Однако же лорд-регент Адрелиан называл это «держать руку на пульсе государства» и был непреклонен: все члены малого королевского совета должны присутствовать и на большом. Впрочем, иногда в докладах приезжих попадалось кое-что, заставлявшее его светлейшество слушать весьма внимательно.
        Однако сейчас сайэр Хильдис, изображая полное внимание, пропускал мимо ушей рассказ молодого гвардейского офицера о стычке с троллями на землях, примыкающих к болотам Уорлога. История пустячная - местные крестьяне наняли троллей для раскорчевки поля и вздумали расплатиться с ними брагой из свекольной ботвы, последствия оказались весьма-таки разрушительны… Однако наместник сайэр Остелен явно поспешил, назвав происшествие «восстанием троллей».
        И епископ не слушал гвардейца, внимательно наблюдая за лордом-регентом.

…Адрелиан сидел прямо, чуть подавшись вперед. Серые глаза поблескивали из-под полуопущенных век, но в этом не чувствовалось ни рассеянности, ни равнодушия: так смотрит человек, который сосредоточенно обдумывает слова собеседника - но видит и слышит все, что происходит вокруг. Время от времени лорд-регент поднимал взгляд, который становился напряженным и пристальным, как у кречета. Тогда два пальца левой руки - средний и указательный - нетерпеливо поглаживали коротко стриженную седеющую бородку. Несомненно, с большей частью докладов он ознакомился еще накануне вечером. Но одно дело читать свитки, а другое - слушать, что говорят люди… и как говорят.
        Меж тем история с буйными пьяными троллями сменилась делом об исчезновении воды в коронных землях, отданных во временное пользование магу Эрлату Тоорду, - доклад о следствии по делу также не привлек внимание епископа, Инквизиция провела там свое независимое расследование: не имело ли место враждебное магическое воздействие? - но нет, обошлось без такового, просто Тоорд, маг-недоучка, не состоявший ни в каком ордене, самонадеянно переоценил свои силы.
        - Теперь я хотел бы выслушать мастера Арбака, - лорд-регент пробежал взглядом список назначенных к рассмотрению дел. - Затем вы, Тассоран… Решение по поводу чеканки новой монеты я предлагаю отложить до тех пор, пока мы не примем окончательного решения о коронации. Ваше мнение?
        Возражений не последовало, и канцлер сделал знак капитану-настоятелю.
        Абрак, капитан-настоятель Храма Вольных, был в одних годах с Адрелианом, но казался старше… или моложе? Седина терялась в песочных волосах, стянутых на затылке в хвост. Поджарое, сухое тело с годами, казалось, не дряхлело, а высыхало, расставаясь со всем лишним и ненужным - оставались лишь кости, мышцы… и сила, терпкая, как выпаренное вино.
        - Милорд регент, - начал он. - Я не умею говорить красиво. Не сочтите за дерзость ту просьбу, с которой обращается к вам круг капитанов - не только как к лорду-регенту, но и как к командующему королевской гвардией… коим вы и останетесь после того, как станете императором Туллена. Мы просим вас позволить нашим наставникам обучать гвардейцев. Не всех, конечно - как всегда, мы будем выделять тех, кто обладает хотя бы небольшими способностями к магии. Но хотя эти юноши будут обучаться как послушники и во время обучения жить в монастыре, это не обязывает их принимать посвящение и становиться воинами Храма. И… наверно, излишним будет сказать, что Храм не станет брать с них платы за обучение.
        Адрелиан подошел к нему и обнял.
        - Дорогой друг… Разве это просьба? Это лучший подарок, который вы могли сделать мне и Туллену. Это честь, о которой мы не смели просить. Господа, - он повернулся к советникам, - я понимаю, что этот вопрос следовало бы вынести на обсуждение, но…
        - Но глуп будет тот, кто отвергнет дар, сделанный от чистого сердца, - произнес человек в темно-красном облачении служителя Тоа-Дана.
        Рослый, крупный, почти грузный, он казался мрачным и высокомерным - возможно, из-за привычки вскидывать голову, словно в попытке посмотреть на собеседника сверху вниз… а может быть, из-за его черных, словно углем нарисованных бровей, почти сходящихся на переносице. Несмотря на возраст - ему не исполнилось еще и сорока, - маг был совершенно седым.
        - Золотые слова, мастер Анволд, - лорд-регент тепло улыбнулся. - Итак, я повторяю: кто-нибудь возражает против того, чтобы мы приняли предложение Храма?
        Он выдержал паузу, дождавшись, пока смолкнет гул одобрительных голосов.
        - Благодарю вас, - улыбка Адрелиана стала лукавой. - Сегодня на совете царит удивительное единодушие. В таком случае… мэтр Хаммах, сделайте одолжение, подготовьте к завтрашнему дню указ. Мы обсудим его и, думаю, утвердим. Мастер Арбак, вы передадите его кругу… Переходим к следующему вопросу?
        И вскоре прозвучали слова, заставившие Хильдиса Коота насторожиться и слушать весьма внимательно. Слова, слишком часто звучавшие в последнее время на больших и малых королевских советах.
        Вот какие: беспорядки на границе с Аккенией.

* * *
        - На границе с Аккенией беспорядки, - ротмайстер Тассоран, командующий небольшим приграничным гарнизоном, встал, вытянулся во фрунт и докладывал громким уверенным голосом, словно ротой на учениях командовал. - На этот раз виновниками оказались наши солдаты.
        - Опять? - сайэр Куллен, делегат иллерданского наместника, вскинул жидкие брови.
        - Никак нет. В прошлый раз драку затеяли аккенийцы.
        Куллен лишь махнул рукой, не стал разъяснять, что его «опять» относится лишь к беспорядкам, но не к их зачинщикам.
        - Продолжайте, ротмайстер, - приказал Адрелиан.
        Под внимательным взглядом лорда-регента ротмайстер коснулся щеки, словно хотел прикрыть огромный шрам, который тянулся от глазницы до нижней скулы. Давным-давно, когда орки тревожили границы Туллена, клинок зеленокожего рассек ему скулу. Усилиями полкового мага удалось спасти глаз, но кость срослась неправильно, и на щеке осталась глубокая вмятина. Тассоран отказался от операции - до Катаклизма на такое хватило бы сил не у всякого мага, - и старался не подавать виду, что стесняется своего уродства. Но неосознанная привычка прикрывать щеку ладонью осталась.
        - Все произошло в приграничном трактире «Крепкий орешек». Двое рядовых, Воймир Пелисар и Проныра Сот, подошли к двум аккенийским легионерам и потребовали, чтобы те выпили за здоровье… - ротмайстер замялся.
        - За мое, как я понимаю, - подсказал Адрелиан.
        - Ну да… - кивнул Тассоран. - «За здоровье его величества Адрелиана, императора Туллена» - это прозвучало именно так. К сожалению, тому есть множество свидетелей…
        - Понятно. Продолжайте.
        - Аккенийцы пить отказались. Тогда Воймир и Проныра вывели их из трактира под угрозой оружия. Затем связали и напоили насильно. Причем не вином, а алхимическим питейным зельем.
        - Проныра - это прозвище? - словно бы невзначай поинтересовался лорд-казначей, но в тоне звучал невысказанный попрек: ни к чему оскорблять слух собравшихся прозвищами всяких проныр.
        - Никак нет, - ответил ротмайстер. - Пронырой он записан в метрике.
        Лорд-казначей лишь покачал головой - странные, дескать, родители были у рядового Сота.
        - Где они взяли зелье? - спросил епископ.
        За магами-алхимиками Инквизиция наблюдала весьма внимательно, а подпольных нещадно преследовала. Алхимия в преступных руках крайне опасна…
        - Получили от ротного лекаря, согласно норме ежедневной выдачи.
        - Есть такая норма? - удивился Хильдис Коот.
        Он считал, что выдача вместо вина питейного зелья осталось в прошлом, в тех временах, когда по морям плавали корабли, - и в дальних походах матросы получали свою законную ежедневную порцию зельем.
        - Точно так, - подтвердил ротмайстер. - Для обработки ранок, царапин и прочего наружного употребления.
        Лорд-казначей кивнул, подтверждая.
        - А насколько пьяны были сами солдаты? - спросил лорд-канцлер.
        - Они выпили по паре кружек вина и заказали третью, когда пришли аккенийцы. Пелисар послал Сота за зельем, и когда тот вернулся, - все и началось…
        - Как отнеслись к этой, с позволения сказать, забаве остальные посетители трактира? - поинтересовался Адрелиан. - Там сидели другие наши солдаты?
        - Сидели… - неохотно подтвердил ротмайстер. - Они оставались в роли наблюдателей, но никому и в голову не пришло остановить товарищей.
        - Что думают по этому поводу гражданские власти Иллердана? - лорд-регент перевел взгляд на Куллена.
        Тот встал, откашлялся, заговорил:
        - Милорд регент и уважаемый совет… Если бы имели место единичные стычки, мы попытались бы разобраться на месте. Но вы видите сами. Ни одного заседания совета не проходит без того, чтобы на нем не прозвучали слова «беспорядки на границе с Аккенией». И заметьте, едва ли не в каждом третьем случае вина бесспорно лежит на наших людях. Расправу над купцом Белегостом я вообще считаю возмутительным деянием, порочащим честь армии Туллена. Унижать человека лишь за то, что он является подданным другой страны…
        - Прекрасно, - возразил один из делегатов. - А как тогда относиться к аресту наших воинов, которых продержали в клетке трое суток, не имея на это никаких оснований? Это не оскорбление?
        - Аккенийцы всегда были слишком обидчивы, - лорд-комтур откинулся на спинку кресла. - Хочу вам напомнить, уважаемые, что обидчивость уже стоила жизни их императору.
        - Ваше мнение, сайэр Авенир? - обратился Адрелиан к лорду-казначею, видя, что тот порывается что-то сказать.
        Сайэр Авенир поднялся, поправил массивную золотую цепь, отягощавшую шею, и заявил:
        - Вопрос в другом: нужны нам эти постоянные стычки как повод для новой войны с Аккенией? Тогда не только можно, но и должно оставить дела в нынешнем их положении. А уж при необходимости мы сумеем раздуть из малой искры большой пожар. Или же не нужны, как сеющие лишнюю рознь между нашими народами? Тогда надо укрепить дисциплину самыми простыми и действенными мерами. Для начала перевести гарнизоны на казарменное положение. Однако, как мне кажется, сейчас, после победоносной Семидневной войны, речь о войне новой и тем более о завоевании Аккении идти никак не может. И ответ, по-моему, очевиден.
        Лорд-регент впервые поднялся со своего кресла, и все делегаты большого королевского совета немедленно смолкли, чувствуя: сейчас прозвучит нечто важное.
        - Вопрос о завоевании Аккении и в самом деле не стоит, - заговорил Адрелиан негромко, повышать голос он не имел нужды, сейчас в обширном зале слышно было бы даже жужжание мухи. - Но вопрос о мирном воссоединении Аккении и Туллена, - стоит безусловно. Более того, мне кажется, что жителями обеих держав он уже решен, и решен положительно, не так ли?
        Никто не ответил, и лорд-регент удовлетворенно кивнул.
        - Молчание - знак согласия. За распрями и междоусобицей мы забыли о том, что Аккения и Туллен когда-то были единым государством со столицей в Кирсониге. И напомню, что изначально это государство называлось именно Тулленом, по имени императора-основателя. Об этом знает каждый мало-мальски образованный житель Лаара. Но одно дело - знать, другое дело - помнить. Мы все забываем об одной опасности, которую несут великие бедствия. Они делят нашу память на «до» и
«после». То, что было прежде, со временем начинает казаться нам чем-то вроде легенды. Императорскому роду Аккении выгодно навсегда позабыть о том, что раньше вся империя называлась Тулленом. Но мы все помним. Оба наши народа - помнят.
        Если бы Хильдис Коот не умел безупречно контролировать свою мимику, наверняка скривился бы, словно отхлебнув по ошибке вместо вина крепкого уксуса.
        Политическое заявление - именно так называлось то, что произнес сейчас лорд-регент. То, о чем обыватели толковали в кабаках, а политики - в самом узком кругу, исключавшем утечку информации. Политическое заявление, сделанное высшим лицом государства в присутствии без малого сотни людей, очень скоро станет известно всем в королевстве, равно как и за его рубежами. Вот вам и повод к войне, лорд-казначей, куда уж до него дракам пьяных солдат…
        Но до чего же не вовремя… Так, по крайней мере, считал сайэр епископ. До коронации, до женитьбы… Недаром говорил древний мудрец: «Слово, сказанное вовремя, есть семя, брошенное на пашню; слово, сказанное не в срок, есть семя, брошенное на ветер». А только что прозвучавшие слова Адрелиана способны породить не ветер, - настоящую бурю.
        Церковь всегда выступала за объединение двух держав, - в обоих большую часть населения составляла ее паства. Но присоединится ли Аккения к Туллену, или же Туллен к Аккении, - Пресветлому Сеггеру безразлично, его Церковь - структура надгосударственная и не зависящая от личных амбиций монархов. Такова была официальная позиция патриарха Гаптора.
        Епископ Коот, тулленец по рождению и член королевского совета, никак не хотел бы оказаться перед дилеммой, - выбирать между верностью Церкви и интересами своей страны. Потому что сам не знал, что в итоге выберет…
        Правда, Адрелиан не упомянул, кто же должен встать во главе объединенного государства. Знал, что найдется кому озвучить непроизнесенную им мысль.
        Так и получилось. Слово немедленно взял лорд-комтур:
        - В Аккении сейчас по большому счету безвластие, наследный принц Орвас не спешит возложить на себя корону. Конечно, его род правит Аккенией уже не один век. Увы, порой титул, полученный по наследству, имеет больше веса, чем заслуженный. Наш лорд-регент, - комтур отвесил легкий поклон в сторону Адрелиана, - хотя и правит Тулленом, до сих пор не считается не только императором, но даже королем. Но сейчас, насколько мне известно, вопрос о коронации можно считать решенным. Император Аккении погиб - как справедливо заметил сайэр Лейт, пал жертвой собственной обидчивости. Надеюсь - думаю, и мы все надеемся, - что принц Орвас проявит больше рассудительности и прислушается к голосу разума. Он вспомнит, что хотя великая империя, о которой мы сегодня вспомнили, распалась много веков назад, в Аккении по-прежнему веруют в Пресветлого Сеггера и говорят на одном с нами языке. Поверьте, это достаточное основание для того, чтобы забыть распри. Главное
        - своевременно напомнить принцу. Равно как и о том, что отныне ему придется иметь дело уже не с лордом-регентом Туллена, а с императором Адрелианом, чьи владения почти в полтора раза больше его собственных, и который является супругом наследной принцессы Кандии.
        - Кстати, - произнес лорд-канцлер. - Когда вы собираетесь сыграть свадьбу с ее высочеством Амиллой, милорд? До коронации или после?
        После его слов в зале повисло молчание. Лорд-регент умел находить решения для самых сложных проблем, и военных, и политических.
        Но для этой пока не нашел.
        В дело, задуманное исключительно как политический брачный альянс, вмешалась материя своенравная и политическим расчетам не подвластная.
        Вмешалась любовь.
        Глава вторая Что случается, когда влюбляется правитель государства
        Когда он вошел, она сидела в кресле у двери на балкон. Дверь была высокая, застекленная. Дикий виноград опутал ее и растопырил листья, похожие на широкопалые лапы без ладоней, тщетно пытаясь заслонить комнату от безжалостных лучей солнца. Сверкающие стрелы мертвенно-белесого цвета, толщиной не более вязальной спицы, падали смертоносным ливнем, и казалось, что он вот-вот смоет, уничтожит без следа хрупкую темную фигурку…
        В следующий миг она встала и шагнула к нему сквозь завесу. Невредимая.
        Слепящая завеса сомкнулась за ее спиной.
        Тонкая, как росток. Бархат платья, прошитый золотой нитью, почему-то кажется горячим, словно весь день пролежал на жарком солнце. Ткань туго стягивает ее стан и бессильными, тяжелыми складками стекает на пол. Хрупкая шейка клонится под тяжестью медных локонов и косичек, перевитых шелковыми шнурами. Ресницы, тронутые позолотой, дрожат. Капризный носик. Улыбка сладкая, несколько отстраненная - будто обладательница капризного носика вспоминает что-то такое приятное, что не передать словами, и тут же готова над этим посмеяться. Глаза под полуопущенными веками чуть щурятся. Вот-вот разомкнутся губки - блестящие, темные, как капли вишневого варенья, - и произнесут: «Что вы, лорд Адрелиан! Я ничего не вижу!»
        Она не походила ни на пышногрудых, румяных южанок с кожей белой, как снега их родины, ни на дочерей степи, чье тела при свете пламени кажутся медными, а глаза так черны, что в них можно утонуть.
        Женщина - самое прекрасное, что есть на свете. Даже если она не подарит тебе ласк, если просто пройдет мимо, едва удостоив тебя взглядом. Одни сразу ослепляют красотой, в других ее нужно разглядеть. Так ювелир высматривает в куске агата тот единственный завиток, который поможет одним распилом явить миру горный пейзаж размером с ладонь или неведомую птицу, летящую к солнцу. Так маг чувствует силу в неприметном обломке, впаянном в породу, или угадывает водяной пласт, скрытый глубоко под землей…
        Когда Адрелиан открыл для себя эту истину, вода на Лааре не имела цены. Это после Катаклизма она стала бесценной. Тогда люди удивлялись, если десять дней не выпадало дождя. Тогда реки были полноводными, в любой захудалой деревушке имелся колодец, а то и не один, и никто не требовал плату за позволение набрать кувшин воды.
        Но Адрелиан, командир крошечного гарнизона на границе с орочьими землями, уже тогда умел ценить воду… и ценить женщину.
        Пленницы, которых он брал - а потом и наложницы, которых с удовольствием поставляли ему услужливые вассалы, ибо отдать дочь в сераль лорда-регента считалось большой честью… Они ожидали другого.

«Чего ты ожидала? Почему ты так удивлена?»

«Я думала, вы прикажете сразу раздеться и…»
        А он вместо этого приказывал евнуху принести дорогого вина и фруктов, садился напротив и начинал расспрашивать. О родном поместье, о том, как прошло путешествие в столицу, нравится ли ей новая комната. О подружках, о лошадях, о том, какой вид открывался из окна ее покоев. И никогда не обижался, когда девушка проявляла любопытство, которое другой счел бы непочтительным.

«Лорд Адрелиан, а откуда у вас шрам на подбородке?»
        Он рассказывал про шрам. Рассказывал про Крейд-Моор… Но не про сражения. Что толку смущать их видениями крови, брызжущей из ран, дымящихся внутренностей, отрубленных голов? Он говорил о лесах Нальраэна, где густые ветви деревьев тянутся к самому небу и не пропускают солнечного света. О суровых бородатых гномах, грубых и неотесанных. Когда его спрашивали о первых походах, он рассказывал об удивительных топях Уорлога, где на плавучих островках, сплетенных из водных растений, токуют птицы с чудесными бирюзовыми перьями и с хвостами, похожими на лиру…
        Рассказывал и видел, как у его возлюбленной загораются глаза.
        Так мог пройти не один вечер. И не один день. Бывшие соратники не удивлялись, но новые министры поначалу только качали головами - чудит лорд-регент. Но потом привыкли. И когда лорд Адрелиан прогуливался по дворцу, почтительно держа новую избранницу под руку, а потом проводил ночь в одиночестве, никто уже не удивлялся, не перешептывался и не высказывал сомнений в том, что наследник когда-нибудь появится на свет.
        Пока, правда, лишь одна женщина подарила ему ребенка. Дочь…
        И обеих отнял у него Катаклизм.
        Ладно, не будем об этом. Не стоит. Что толку скорбеть о том, чего не вернуть? Теперь все в прошлом. А настоящее только что шагнуло ему навстречу из огненной завесы.
        Настоящее… и будущее.

* * *
        В руке она держала что-то, похожее на зеркало на толстой ручке. Однако в нем не отражалось ничего.
        - Здравствуй, Амилла.
        - Добрый вечер, Ваше величество.
        Такое обращение позабавило Адрелиана.
        - Кажется, ты немного поторопилась.
        - Если что-то произойдет неизбежно, разве нельзя считать, что это уже случилось?
        Лорд-регент улыбнулся и прошелся по комнате.
        - В таком случае, мне и стоит обращаться к тебе «Ваше королевское высочество»…
        Тонкие, подщипанные золотыми ниточками брови взлетели вверх, щечки чуть порозовели… Или это только показалось?
        - Ну что вы, милорд…
        - …ведь твоего отца уже короновали.
        - Конечно, милорд. Но я подумала…
        Девушка вздохнула - явно с облегчением - и прикрыла своим непонятным «зеркалом» вырез платья, вполне приличествующий столичной моде, но по кандийским меркам слишком глубокий. Только тут Адрелиан понял, что пристально смотрит на пару округлых холмиков, еще тронутых румянцем смущения.
        - Что это у тебя?
        - Баранья лопатка, милорд. Простите, если нарушила приличия… но мне надо было чем-то занять себя. Видите ли, я не стала брать с собой книг. Вчера вечером мне подали на ужин баранину, и это навело меня на одну мысль. Я попросила слугу, чтобы он достал лопатку и как следует отчистил ее. И в ожидании вас развлекалась рисованием…
        Вот как, значит. Баранья лопатка…
        - Осторожно, милорд. Берите там, где я держу, чтобы краски не размазались…
        Рисунок был прост и незатейлив - полевой вьюнок. Но казалось, тонкий стебель выходит прямо из руки - и ветвится, ветвится, опутывая кость, разворачивая темные листья-сердечки, раскрывая сиреневые цветки…
        - Этот цветок у нас называют «утренняя слава», - объяснила девушка. - Видите, его цветы похожи на горн? Они раскрываются с рассветом - как будто трубят славу солнцу…
        - А где ты взяла краски, Амилла?
        Девушка улыбнулась и игриво склонила голову набок.
        - У всякой женщины они есть, милорд. Румяна и краски для век… И кисточки, конечно. Признайтесь, вы уже догадались! Кому, как не вам, знать женщин… - тут по ее личику словно пробежала тень. - Говорят, у вас сотня наложниц. Одна красивее другой.
        - Кто тебе такое сказал?!
        - Люди говорят.
        - Ну, насчет сотни они явно преувеличили… - Адрелиан поспешил сменить тему. - И долго ты ехала?
        - Нет ничего длиннее и ничего короче, чем путь жаждущего к источнику… Так у нас говорят.
        Она отвела глаза, по лицу скользнула тень. Но через миг дрогнули уголки вишневых губок, прищур стал сильнее, зорче… Насмешка. Дерзкая, но такая нежная…
        Время тянулось незаметно. Солнце скатилось за западную городскую стену, погасла огненная завеса на балконной двери. Дикий виноград стал похож на чугунную решетку, выкованную гномом, что заблудился в лесах Нальраэна и сошел с ума…
        Перекликалась стража на воротах. Из садов потянуло прохладой. Высокое небо, гладкое, с прозеленью, как семаахская бирюза, наливалось бархатной чернильной синью, и пламя свечи стало нестерпимо ярким, почти слепящим.

* * *
        Принцесса сидела напротив - неподвижная, узкие ладони целомудренно сложены на коленях. В жарком сиянии свечи ее лицо казалось полупрозрачным, будто выточенным из сердолика. Адрелиан затаил дыхание. Сейчас он вздохнет - и видение рассеется, и он останется один в комнате… наедине с глухой болью невосполнимой потери.
        - Ты не устала, Амилла? - спросил лорд-регент и удивился, услышав собственный голос - осипший, словно он целый день командовал полками на поле боя.
        - Нет, что вы, милорд! С вами я готова говорить хоть до утра. Конечно, если вы пожелаете…

«Я пожелал бы никогда отсюда не уходить. Но еще больше мне хотелось, чтобы ты об этом не пожалела».
        В кабинете его ждали доклады наместников. На послезавтра был назначен малый королевский совет. Адрелиан искал повода закончить разговор, уйти… и понимал, что на самом деле ищет повод задержаться еще хоть ненадолго.
        Прощаясь, он поцеловал узкую, невесомую руку принцессы и застыл, вдохнув странный горьковатый запах благовоний, которыми было надушено ее платье - запах пустынь, сухой полыни и выгоревшего до белизны неба.
        - Доброй ночи, Амилла.
        - Доброй ночи, ваше величество.
        Дверь закрылась. Еще несколько минут лорд-регент стоял в полутемном коридоре. Сердце отстукивало время, точно шаги невидимого стража на стене, а в ушах стоял глухой перезвон бубенцов - вроде тех, что погонщики нашивают на сбрую своих верблюдов…

* * *
        На следующий день Адрелиан проснулся рано. Кажется, всю ночь во сне он искал слово, чтобы назвать что-то, но никак не находил.
        Он открыл глаза. Бледно-голубые шторы заледеневшими водопадами ниспадали до пола - лорд-регент нарочно выбрал покои окнами на восток, чтобы не было соблазна залеживаться в постели. Было тихо - как бывает только рано утром, когда солнце, до сих пор прячущееся за дворцовыми стенами, за крышами домов, вдруг подскакивает, точно сияющий хрустальный шар, и застывает в небе, пораженное собственной дерзостью.
        И тут лорд-регент понял, что нашел то самое слово. «Счастье».
        Он был счастлив.
        До самого вечера это чувство не покидало Адрелиана. Откуда-то взялись силы, словно на него наложили заклятие неутомимости. День тек, как река - то невыносимо медленно, то стремительно, неистово, словно пытаясь обогнать самого себя… и нес его к той двери из тяжелого красного дерева, к тому мгновенью, когда он толкнет ее и войдет в комнату с занавесом из огненных копий, пронзающих черные листья дикого винограда…
        За ужином он спросил, не желает ли она чего-нибудь.
        - Милорд… Я буду вам верной женой. Я буду радеть о благе Туллена. Я рожу вам наследника. Я прошу вас лишь об одном. Не принуждайте меня менять веру.
        Адрелиан замялся.
        - Поймите меня… Я хотела бы принять вашу веру сердцем. Как приняла вас, мой государь.
        В комнате стало очень тихо. Казалось, даже дрова в камине перестали трещать. Узкая ручка принцессы замерла на красной парче рядом с его рукой - так близко… так ужасающе близко…

…И Адрелиан увидел как наяву: тяжелое лезвие топора с сухим треском входит в столешницу - между ее ладонью и его.
        Лорд-регент поднял взгляд. Глаза Амиллы, чуть раскосые, цвета недоспелого желудя, смотрели на него.
        - Принять человека проще, чем принять бога. Я не училась магии, не беседовала с мыслителями, милорд Адрелиан, и не могу объяснить, почему оно так. Если просьба моя слишком обременительна…
        - Нет… - выдохнул Адрелиан. - Что ты…
        Он все еще не мог поверить собственным ушам. В комнате вдруг стало слишком мало воздуха. Или его собственные вены стали слишком узкими, чтобы вместить обезумевшую кровь?
        А может быть, эта девочка, едва достигшая брачного возраста, просто не ведает, что говорит? Но нет, так не глядят юные барышни - райские пташки, выращенные в тепле и холе, повторяющие заученные по книжкам и балладам клятвы.
        - Вам нехорошо, милорд?..
        Тонкие-тонкие пальчики коснулись его запястья, как дыхание.
        Конечно, он не станет принуждать ее переходить в иную веру. В конце концов, девочка права: как можно заставить кого-то уверовать? Вера рождается в душе… как любовь. Если разобраться, вера - это и есть любовь к богу. И, как любовь, она бывает разной. Светлой, неистовой, всепоглощающей. Мучительной, омраченной ревностью и сомнениями и существующей вопреки им - подобно дереву на оледенелом склоне, что избито ветрами и снегом, но все равно цепляется корнями за каждую трещинку, за каждый уступ. Она может быть холодной, похожей на привычку, как в браках, о которых говорят, что они заключены без любви…
        Но… Если в народе пойдет гулять слух, что на престоле сидит еретичка, что тогда? Очень многие усилия пойдут прахом… А уж распустить тот слух найдется кому, будьте уверены. Те же владетельные сайэры, оскорбленные, что не на их дочерей пал выбор лорда-регента.
        Надо будет обсудить проблему с епископом Коотом. В отсутствие патриарха именно он высший специалист королевства про делам религии и веры.
        И, конечно же, Адрелиан распустит гарем. Это будет непросто. Хотя бы потому, что каждой из его возлюбленных - бывших возлюбленных - надо выплатить отступные. По закону Туллена мужчина, расставаясь с наложницей, обязан заплатить ей или ее семье
        - чтобы женщина могла хотя бы какое-то время жить безбедно.
        Лорд-регент Адрелиан - а когда-то просто офицер имперской гвардии - отпускал своих наложниц так, чтобы ни одна не уносила в сердце обиды.
        Он уже переговорил с лордом-казначеем. Разговор получился долгим и малоприятным. Сайэр Авенир, некогда адепт Алого Ордена, тучный, пунцовый, то и дело возводил очи горе, качал головой и прикладывался к кубку с белым аккенийским - другого вина он не пил. Адрелиан усмехнулся. Эх, сайэр казначей, кому бы говорить про потворство женским капризам! Вся столица знала, как дочка покойного сайэра Карфакса окрутила Авенира, некогда выпивоху и похабника, каких поискать. Правда, и сейчас в тесной компании бывший магистр мог спеть пару песенок, от которых и орк покраснеет. Но с пьянством было покончено раз и навсегда. А что до песенок… против них и сама сайрис Эльвен не слишком возражала.
        Прикидывали, взвешивали, спорили. Сумма выходила немалая. Учитывая предстоящие расходы - на коронацию, на свадьбу - и вовсе неподъемная.
        Ставя подпись под утвержденным списком, Адрелиан тогда пошутил:
        - Хорошо, что у меня не сто наложниц.
        И сам понял, что шутка получилась не смешная.

…Так или иначе, Аллена и Урсель уже покинули дворец, и обе получили щедрые отступные. А завтра предстоит настоящее испытание - беседа с Валдой. Тут можно ждать чего угодно: язвительных упреков, истерик, угроз самоубийства и клеветы… Амилла, любовь моя. Ты и вправду думаешь, что девушки Туллена и Аккении спорят за право разделить ложе с Адрелианом, Объединителем земель, героем Крейд-Моора? Скорее уж это относится к их сиятельным и не слишком сиятельным папашам. Сайэр Кавель весьма щедро заплатил - не деньгами, лояльностью к престолу - за то, что его дочь получила возможность подарить наследника лорду-регенту. Возможность, которой она так и не воспользовалась…
        Потом Солана, северная красавица. Одна из первых, кто вместе с Адрелианом начал обживать этот дворец - еще полуразрушенный, хранящий следы пожаров и грабежей. Дворец отстраивался, расцветал, - а вместе с ним расцветала и Солана. Потом начала полнеть. Она всегда любила белые одеяния, тяжелые украшения гномьей работы. Как хорошо было прийти к ней поздним вечером, забыться в ее объятиях, в напевных воркующих звуках ее низкого грудного голоса… и под конец уснуть, прижавшись к ее пышному плечу и вдыхая запах парного молока, который почему-то всегда исходил от ее не тронутой загаром кожи. В ее ласках было что-то материнское.
        Солана не упрекнет, не станет стыдить. Разве что спросит почти равнодушно: «И какова она из себя, эта Амилла?» Что ответить на ее вопрос? Как оправдаться, не оправдываясь, потому что оправдания глупы и бесполезны?
        И Флайри. Грустная умничка Флайри - встретиться с которой довелось посреди пламени мятежа, среди смерти и крови…

* * *
        На третью весну после Катаклизма некий владетельный сайэр, по имени Яллен Суркот, объявил, что гибель королевской семьи освобождает его от вассальной присяги короне Туллена, а посему отныне его земли являются суверенным государством.
        Хуже того: бросил в темницу мага, который по приказу лорда-регента обводнил окрестные земли, а держать источник поставил другого, обманом убедив его в том, что прежний владелец со своими обязанностями справляться больше не может. Маг заподозрил неладное, но кошель с золотыми содарами сделал свое дело…
        Адрелиан, лишь полтора года назад провозглашенный лордом-регентом, отправился в путь, чтобы лично встретиться с новоявленным самодержцем. Но вот беда: писарь, который должен был присутствовать при переговорах, в дороге занедужил и остался на постоялом дворе. Проблема не большая, особенно сейчас, но… Шел третий год от Катаклизма, людей не хватало, особенно людей грамотных.
        И в охотничий домик, где остановился Адрелиан со своим отрядом, приехала девушка.
        Придерживая пыльный платок, который был наброшен на голову - лицо у нее было открыто, - она спросила:
        - Лорд Адрелиан… Вам еще нужен писарь?
        Она была из Мааров - рода знатного, но бедного. Вся ее родня погибла в Катаклизме, крестьяне с родовых земель разбежались. Девушка добывала себе пропитание тем, что помогала вести дела местному трактирщику… и охотилась. Ездила верхом и стреляла из лука Флайри так, что многим стоило бы поучиться. И, разумеется, в той, прежней жизни была изрядно обучена грамоте.
        Потом были переговоры, завершившиеся ничем, и бой, принесший победу отряду лорда-регента, и штурм замка, казавшегося неприступным, - отчаянный штурм, самоубийственно дерзкий, и лишь оттого, наверное, ставший успешным.
        Адрелиан освободил незадачливого мага, в замке оставил наместником верного сайэра Прама, увез Яллена Суркота в столицу, в оковах, - для того, чтобы правосудие вынесло окончательный приговор… И увез Флайри Маар - ясное дело, не для суда.
        Девушка оказалась не только смелой, но и умной. Только вот почти никогда не улыбалась. Даже когда он дарил ей подарки, когда благодарил за робкие, но такие мудрые советы, когда зарывался лицом в ее пышные каштановые волосы в попытке обрести блаженную сияющую тьму, что накрывает любовников на пике наслаждения… Даже тогда ее широко раскрытые глаза наполняли тревога и боль.
        Адрелиан вспоминал реки на стыке болот и предгорий Йериклиппена. Их русла глубоки, словно прорезаны клинком в теле земли. Летом вода в них кажется неподвижной, как золотисто-бурое стекло. Но поздней осенью начинаются дожди, и тогда выходят из берегов и несутся, исходя белой пеной, в отчаянной попытке достичь моря…

«Ты права, Амилла. Права во всем. И насчет веры. И насчет йордлингов - с ними не стоит иметь дела. Балеог стал слишком заноситься. Прямо кум королю… Интересно, знаешь ли ты, с каким жаром он убеждал меня взять в жены одну из своих сестричек?.
»
        Кость с нарисованным вьюнком до сих пор лежала на столе в его комнате…
        Талисман.
        Залог любви.
        Глава третья Прерванные разговоры
        Донг… Донг… Донг…
        Большой колокол возвестил смену караула. Наступала Заполночная стража - самое недоброе время суток…
        Днем гул колокола быстро тонет в тысячеголосом шуме столицы - людском говоре, скрипе повозок, криках торговцев… Кажется, и не подавал он голоса, и на воротах и стенах стоят те же стражи в плащах цвета закатного солнца.
        Но то днем. Ночью - другое дело. Последние гуляки разбрелись по домам, погасли все светильники в окнах. Даже собака не вдруг подаст голос… да и было бы с чего. На улицах ни души.
        Город спит. Не спят лишь стражи на стенах да, может быть, ненасытные любовники, что еще не успели сполна насладиться друг другом. Но эти счастливцы скрыты стенами спален, тяжелыми занавесками, мраком ночи.
        Нет! Есть те, кому этой ночью не спится, не сидится дома. Но стражи на стенах не заметят их. Ни одному не придет в голову бросить взгляд в сторону старой башни, что стоит на окраине столицы, точно огромная обугленная колода.
        Когда-то здесь проходила городская черта, и высились укрепления, и на смотровой площадке башни стояли дозорные, а на древке реял желто-алый штандарт королей Туллена. Но город богател и рос, точно опара на добрых дрожжах. Старые крепостные стены стали ему тесны. И однажды их сломали, чтобы возвести новые. Почему не снесли эту башню? Никто не знал. Может, кто-то и помнил, но память об этом погибла в хаосе Катаклизма. Многое тогда погибло, многое кануло в безвестность… Но эта древняя башня уцелела. Она мрачно и презрительно взирала на крошечных человечков, которые после катастрофы копошились у ее подножья, пытаясь собрать то, что уцелело… свое ли, чужое ли - не важно.
        Вход в башню давно замуровали, чтобы любопытные мальчишки не лазили и не ломали себе руки и ноги.
        Однако тем, кто стоял сейчас, в Заполночную стражу, на смотровой площадке, удалось все-таки найти лазейку. И были это вовсе не мальчишки.
        Может, и не люди вовсе проникли в старое укрепление, а бесплотные духи, которым не помеха запоры и стены? Черные капюшоны надвинуты глубоко, что под ними - не разглядеть… Нет, вряд ли стали бы духи кутаться в плащи, защищаясь от порывов ветра.
        Или эти двое боялись, как бы не подхватил ветер их слова и не бросил в город?
        Если и так - кто их подберет, эти слова? Город пуст, словно вымер. Мертвым семенем они упадут в пыль, а утром ветер, задремавший перед рассветом, снова зашевелится, заворочается, стирая все следы… И никто ничего не найдет - просто потому, что искать не будет.
        Но семя взойдет.
        - Коронация…
        - Дело решено…
        - Гвардия… На обучение…
        - В Храме Вольных, говоришь?..
        Странный голос. Сиплый, сдавленный, с посвистом. Неживой. Словно не из горла вырывается, а из полой кости, до дыр источенной веками. Не холод в нем слышится, лишь пустота - бесконечная, незаполнимая.
        - И Молот, Молот… - шебуршит пугливой крысой второй голос. - Вот уже с-с-семь дней… Хиг-гарт… Наверш-ш-шие…
        И вправду духи… Кому под силу проникнуть сквозь завесу, что прикрывает кабинет епископа Коота? Самые опытные маги на службе Инквизиции сплели эту ловчую сеть. Ни заклинание, ни сущность, созданная враждебной волей, не почувствует ее присутствия, пока не наткнется на нее и не запутается в тенетах. Неужели найдется сила, что сумеет проникнуть сквозь все незримые вуали, не потревожив их?
        Такая сила есть. Имя ей - предательство.
        Ветер, затаив дыхание, ловит обрывки слов, но напрасно. Они выскальзывают у него из пальцев - колючие, комканные, точно прошлогодние листья. Сразу и не поймешь, то ли это имена, которых никто не слышал, то ли слова неведомого языка. Ясно одно: большие беды ждут и Туллен, и некоронованного императора Адрелиана.
        - Нет силы сильнее духа… - дышит пустотой сиплый голос. - Но сила - это лишь сила. Она служит тому, кто ее направляет…
        Что-то потревожило тишину ночи. Поднялся ветер, разметал черные лохмотья облаков. Три луны загорелись на небе - словно проснулась неведомая трехглазая тварь и смотрит сонными светящимися глазами без зрачков. Но зря таращится: под глубоко надвинутым капюшоном сипуна лишь темнота.
        Рассердилась тварь, дунула, но капюшон смахнуть не смогла. Лишь туже запахнулись полы черного плаща. И странное дело: кажется, будто черная ткань не на человеческое тело наброшена - на воронье пугало, что кто-то потехи ради выставил на башне.
        А затем внизу послышался стук деревянной колотушки, быстро приближавшийся, дозор ночной стражи шел обходом по спящему городу.
        И разговор смолк.

* * *
        Ночь прошла. Наступило утро. И, словно салютуя ему, два платана, растущие у Конных ворот, радостно размахивали своими пальчатыми листьями. Ворота назывались Конными потому, что прямо за ними располагались дворцовые конюшни, и именно отсюда некогда выезжали в город пышные верховые кавалькады. Какими ворота были до Катаклизма - никто и не вспоминает. Однако весьма прочными. Во времена Смуты через них проник во дворец монах-расстрига Джайрис Карий со своими троллями, и зеленокожим верзилам пришлось изрядно потрудиться, чтобы высадить створки.
        Джайрис не продержался во дворце и двух недель. Маг он был никудышный, а правитель
        - и того хуже. Через две недели в Туллен вернулся Адрелиан - тогда еще командующий городского гарнизона. Вернулся с победой, разбив армию самозванца, объявившего себя чудесно спасенным принцем Лорисом - уж кому не знать Лориса, как Адрелиану, который сам учил наследника воинскому делу и мудрости полководца!
        Их кровь пролилась на плахе в один день и час - и лжепринца, и вышвырнутого из дворца расстриги, затевать долгие судебные процессы не было ни времени, ни возможности. И на том же помосте, на коврах, наскоро застеленных поверх кровавых пятен, состоялась в тот же день еще одна церемония.
        Адрелиана, с благословения Хильдиса Коота, епископа церкви Пресветлого Сеггера, при поддержке Инквизиции и круга капитанов-настоятелей Храма Вольных, провозгласили лордом-регентом. Дабы он правил, пока не объявится настоящий наследник престола… С тех пор прошло двенадцать лет, а наследники не объявились.
        Искореженные в дни мятежа Конные ворота кое-как приладили на место, заколотили дощатыми щитами. Когда Адрелиан стал восстанавливать дворец, на старые петли привесили простые деревянные створки, выкрашенные темно-зеленой краской - точно под цвет лапчатых платановых листьев, - а в одной из створок проделали порт-батард, проще говоря - небольшую калитку.
        Ей и до сих пор пользовались - правда, нечасто.
        Вот и сейчас калитка отворилась, и на улицу вышел человек.
        Больше всего он напоминал отставного гвардейца. Кажется, ушел человек с военной службы и решил: сменил ты форму на широкие полотняные штаны и суконную безрукавку поверх простой рубахи - и вот ты уже простой горожанин. Но тело не сразу забудет годы походов, рука не сразу отвыкнет от тяжелого меча-полуторника из харабанской стали. Того и гляди расправятся плечи, и шаг станет тверже, и зоркие серые глаза блеснут металлом, да и в голосе появятся командные нотки. И станет ясно: воин не из простых. Командовал не просто плутонгом - ротой… а то и смотри повыше.
        За воротами начиналась улица с тем же именем, тоже Конная. С нее бывший гвардеец свернул на Пряжный переулок, и впрямь такой узкий, что разве что веретено с пряжей прокатится. Оттуда - на Хлебную улицу, над которой с рассвета до заката витает томительный аромат топленого молока и горячих булок, а булыжники на мостовой припудрены мукой…
        В лавке, что вся разрисована зелеными и оранжевыми цветами, отставник немного задержался: купил знаменитый хлебец из заварного ржаного теста, куда добавляют еще дробленые семечки и мелконарезанные вяленые персики, затем поболтал с носатым булочником.
        - …Да на нашей улице, кроме меня, только и выжили, что Иллина-пирожница - она с детьми в подвале пять дней сидела, - рассказывал словоохотливый торговец. - Да Маран еще, но он-то лавку нынче продал и к племяннику перебрался. Племянник у его отыскался, так ведь? Он же к магу в ученики пошел, перед самым этим Катаклизмом… Теперь вот воду нашел, замок поставил, людей завел - знаете, от Аврела два конных перехода… Большой человек! А от роду ему… дайте вспомню… да, двадцать пятый год только пошел, вот подумайте!
        - На наместника не жалуется?
        - Да какое жаловаться, на наместников! Все говорят: под себя не гребут, а порядок блюдут. Вот раньше - тесть мне рассказывал, он от своего сая к нам сюда сбежал, не выдержал. Тот с крестьян драл, с купцов проезжих драл, да еще дочек крестьянских… сказать стыдно, первым пользовал, и нет чтоб отблагодарить, - на улицу выкидывал, побитыми. Нет, понятное это дело, когда сай простую девку пользует. Так ты хоть лоскут ей на юбку дай, так ведь?.. А этот… Я вам вот что скажу… - лавочник подался вперед, перегнулся через прилавок и поманил сероглазого покупателя, чтобы тот нагнулся поближе: - Грех, конечно, так говорить, но наследники-то престола… Не объявились, и слава Пресветлому Сеггеру. Пусть лорд Адрелиан правит, как правил. Вы вот были в городе, когда Катахлизма проклятая приключилась? Вижу, не были… ох, повезло вам! Боги вас сохранили. Первый день и на улицу не выйти: зарежут и не спросят. А на другой день глядим - гвардейцы. Начали порядок наводить. И указ вышел: мародеров этих, воров, убивать на месте. Воду опять-таки давать начали. Потому как без воды, сами знаете… А кто магов-то наших подвиг,
чтобы они воду давали? Он же, лорд Адрелиан! К нам люди, почитай, отовсюду стекались. Голодные, раненые… Таких страхов нарассказывали - ночью не уснешь. А теперь-то задышал народ, твердую власть почувствовал… И будущее впереди, так ведь?
        Воин вышел на улицу, напоследок улыбнувшись носатому лавочнику. С Хлебной улицы на Илонную - так она звалась с тех пор, как Туллен из замка стал городом, и никто уже не помнит, кто ее так назвал и почему. С Илонной - на Горбатую, догнал прихрамывающую женщину немалых лет, что тащила с рынка корзину овощей.
        - Помочь вам, майфрау?
        - Спасибо вам, майгер! Тут нести-то недалеко… вон до того переулка…
        Двинулись к переулку вдвоем, словно чинное семейство. Навстречу, гомоня, неслась стайка ребятишек. По другой стороне улицы, подбирая расшитые юбки, спешат девушки
        - сразу видно, незамужние: обе прикрывали лица тонкими платками. Подружки, а может, и сестры… При виде женщины и сероглазого гвардейца они украдкой толкнули друг друга локотками, и ветер донес их шепот и смех, похожий на тихий перезвон колокольчиков…
        Хромоножка болтала без умолку, ей достался благодарный слушатель, - Адрелиан, лорд-регент Туллена, любит получать сведения из первых уст.
        А женщина уже поведала ему, что молодая зелень, уже появившаяся на рынке, подешевела по сравнению с прошлым годом, да и на коренья цены падают - смотришь, скоро задаром будут отдавать. Оно и понятно: года не проходит, чтобы кто-нибудь из магов не нашел воду. И ведь не сидят на колодцах, как в прежние времена! У ее-то сестры вся семья перемерла от жажды, когда началась засуха. Сестра на коленях ползала перед своим сайэром, вымаливала хоть бочонок, чтобы напоить детей - не допросилась. А теперь кто такое допустит? Наместник быстро покажет скупердяю, как от честных людей прятать воду… Жаль только, что не нарекают добрых наместников сайэрами, они того заслужили. Но ничего, вот станет лорд Адрелиан императором…
        - Что же хорошего в наследственном титуле сайэра, который не заслужен ничем, кроме родства? - возражает ее сероглазый спутник. - И чем плохо звание наместника? Тем более что носить его будут лишь достойные. Сын наместника, если опозорит себя неблаговидным поступком или ленью, не сможет унаследовать должность отца…
        - И то верно, - соглашается женщина. - Только звучит уж как-то непривычно… Ох… вот здесь направо…
        Проводив ее, Адрелиан вернулся на Горбатую улицу и некоторое время стоял, рукой прикрывая глаза от солнца. А теперь - на Караванную площадь, послушать, что говорят люди, прибывшие из иных краев и мест…

* * *
        Караванная площадь казалась бескрайней. Кибитки, крытые повозки, телеги… Коновязи и верблюжьи стойла, сенные сараи и поилки… Остро пахло навозом, сеном, конским потом. Слышалась разноголосая и разноязыкая речь.
        Лорд-регент зашел в трактир «Горбатый жеребец». Здесь собирались не любители хлебнуть лишку, люди приличные и почтенные - караванщики и торговцы - и приходили поговорить о делах, обменяться свежими новостями за стаканом вина или кружкой пива.
        Внутри заведения царил приятный полумрак. Светильники, закрепленные на глинобитных стенах, горели через один, сквозь узкие окошки, похожие на бойницы, косыми клиньями падал солнечный свет. В дымном воздухе он казался таким плотным, что можно было взять этот сияющий клин рукой и перенести на другое место, словно сосульку-самосвет, какие иногда находят в пещерах.
        Сегодня в «Горбатом жеребце» было не слишком людно, и половина низких грубых столов пустовала. Тем не менее, посетители старались садиться поближе друг к другу, чтобы не пропустить ни слова и при случае вступить в разговор. Здесь не имело значения, как тебя зовут, откуда ты родом. По большому счету, не имело значения даже то, что за кровь течет у тебя в жилах. В отличие от многих трактиров, в «Горбатом жеребце» обслуживали не только людей, но всех, кто способен заплатить за еду и выпивку.
        - …Гришь, прям-таки на воротах? И языки прям-таки долой?!
        Это слова стали первым, что услышал Адрелиан, расположившись за столом и заказав кубок вина. Пить, впрочем, он не собирался, - смочить губы, не более того.
        Человек, спросивший про языки и ворота, сидел прямо на полу под окном, привалившись спиной к стене и отгороженный потоками света. Видно было лишь то, что человек очень высок и худ. Лорд-регент насторожился: неужели кто-то своевольничает в его владениях?
        - Эге, как есть на воротах, - подтвердил собеседник худого, дородный торговец в ярко-голубом кафтане, явно только что побывавший у цирюльника. - И старого Тгарра с сыном, и компаньона ихнего, запамятовал уж, как тот звался…
        - За что же их?
        - За шею, братец, за шею! И скажи спасибо, что не крюком под ребра - тогда уж быстро не помрешь, намучаешься, смертушку призываючи…
        - Хуже собак бешеных эти йордлинги, - вступил в разговор еще один торговец. - Как есть псы смердящие, даром что вашему регенту союзники…
        При слове «йордлинги» лорд-регент насторожился еще более.
        - Может, брехня всё? - усомнился худой. - Наш правитель с бандитами и убийцами если и связывается, так только для того, чтоб их самих… на ворота, значит…
        - Клянусь Сеггером, так мне говорили! - возмутился владелец голубого кафтана. - Сам-то я, понятное дело, не видел. Но караванщик Майсур видел и рассказал мне, когда мы с ним встретились в Тургоре. Он сам снимал несчастного Тгарра с ворот и сам похоронил. Не по эрладийскому обряду, понятно, откуда ему те обряды знать, это ж с детства ихнюю Книгу учить надо, да и как учить: ночью тебя растолкают, страницу назовут, ну и говори, что там написано, да слово в слово чтоб…
        - Хватит тебе про Книгу! - перебил тощий человек у окна. - Ты рассказывай дальше: где повесили, зачем повесили, и что там за этими самыми воротами было…
        На Адрелиана никто внимания не обращал. Будущий император Туллена делал вид, что прихлебывает вино из кубка и внимательно слушал рассказ толстяка-караванщика.
        - Так вот, я и говорю… - продолжал караванщик. - Повесили тех троих бедолаг прямо на воротах. Горцы ж дикие, чего от них ждать. Раньше-то хоть не так зверствовали: ну, налетят, ну, обчистят… а тут - вы подумайте! Иголки под ногти… Пятки у них все в ожогах были - не иначе, на угли ставили, изверги… Ну и языки под корень вырезаны.
        - Да переста-а-ань! - протянул бородатый коротышка, похожий на гнома. - Я с йордлингами торгую - люди как люди, не звери дикие. Когда, говоришь, все стряслось-то?
        - Да месяца два, почитай, как в Кандию нагрянули… Никакого спасу от них не было - чисто саранчи стая!
        - Он правду говорит! - подал голос кто-то из угла. - Я тоже слышал: у магноса Кейсара на замок напали, вынесли все подчистую! Сам магнос с семейством у вассалов гостил…
        - Вы поближе подсядьте, почтенный Рагнар! - крикнул трактирщик. - А то зажались там, что крысолюд в норе…
        - А давно ли и у нас такие страсти творились? - прозвучал чей-то риторический вопрос. - Я-то помню, как было: позарится кто на твои штаны - без яиц останешься!
        - И хорошо, если только без яиц!
        - За сайэра Адрелиана! Во всем порядок навел!
        - Еще эля, почтенный!
        - Хорош тебе, Ровня! И так еле сидишь…
        - За доброе дело и выпить не грех… Два эля, почтенный!.. Слышал там? Пей-пей, Хурдис, угощаю. Ох, погуляем на свадьбе у нашего императора, храни его Пресветлый Сеггер и все боги…
        - До дна, почтенные! За нашего лорда - до дна!
        Опустошенные кружки стучали по столу. В воздухе плыл терпкий запах эля.
        Лорд-регент, никем не узнанный, усмехнулся и все же осушил свой кубок, вопреки первоначальным намерениям. А то получить от разгоряченных торговцев по шее за неуважение к себе самому - ситуация, уместная в ярмарочной комедии, но в жизни вовсе не смешная…
        Что ж… Выходит, с коронацией и вправду тянуть не стоит. Люди уже видят его императором. Возможно, это просто дело привычки - за неполных двенадцать лет народ Туллена уже привык, что им правит лорд Адрелиан. Но может быть… Может быть, это заслуженная благодарность. Он немало поработал и выбрал себе в помощники достойных людей. Так что чиновники, докладывавшие о настроениях в народе, его не обманули.
        А вот про йорд-каана Балеога такого не скажешь… Потому что тем временем Рагнар - загорелый торговец в одежде кочевника - не чинясь, пересел поближе, откашлялся, вытер губы и продолжил свой рассказ, освещавший недавний набег йордлингов несколько иначе, чем письмо йорд-каана.
        - Что с магносом-то Кейсаром стряслось?.. - говорил он. - Так вестимо, горцы на его замок напали. Йордлинги, то есть…
        - Вот видите! - подхватил дородный караванщик. - Все говорят! Две луны назад вся пустыня от страха дрожала!..
        - Ну, так уж и дрожала! Магнос Сандивилл со своей конницей гнал их до самого оазиса Кен-Канар, да как гнал! Все бросали, - и добычу, и пленников.
        - Может и бросали, да не всех! У одного магноса, в короли он метил, дочку умыкнули, выкуп требовали. Так он монетки битой пожалел. Зато на мага не поскупился. Чтоб тот ему золота наколдовал…
        - И как, заполучил он корону? - поинтересовался тощий.
        - Да какое там! Так и остался с голой задницей: ни дома, ни дочки, ни денег. А короля все еще выбирают. Но дело почти решенное…
        Разговор принимал совсем интересный оборот. Адрелиан привстал, намереваясь заказать у трактирщика что-нибудь еще, а заодно и подсесть поближе.
        Но тут словно запертый в погребе великан решил покончить со своим заточением, - и со всей силы ударил в пол кулачищем. С полок полетела посуда. С кухни донесся истошный многоголосый визг. Трактирщик за стойкой охнул совсем по-женски и присел, надеясь спастись от непонятной беды.
        Это было последнее, что удалось разглядеть Адрелиану. Светильники разом погасли - всплеснувшееся масло залило фитили. С потолка посыпалась труха, мелкие обломки… Новый толчок, еще сильнее. Те, кто стоял на ногах, повалились. И в сгустившемся мраке стало видно, как по глинобитным стенам зазмеились сквозные трещины… Кровля трещала, угрожая рухнуть в любой момент.
        Посетители голосили, толкались, пытаясь пробиться к выходу. На трактирной кухне кто-то истошно выл - должно быть, ошпарился кипятком или горячим маслом. Снаружи тоже доносились крики и грохот.
        Самый страшный враг человека - паника. Это знают многие, но одно дело знать, другое - помнить. Когда страх окатывает ледяной волной, остается лишь то, что огненным клеймом выжег безжалостный учитель Опыт. Правда, страха Адрелиан не почувствовал. Память спокойно подсказала, где находится дверь. Дело за немногим: сделать несколько шагов и толкнуть деревянную створку.
        Но лорд-регент не успел сделать и шагу. Что-то тяжелое обрушилось ему на голову. И лорд Адрелиан потерял сознание.
        Глава четвертая Прерванные разговоры (продолжение)
        Харадир, главный евнух-распорядитель дворцового гарема, плюхнулся в кресло и промокнул взмокшую лысину огромным пунцовым платком.

«Ар-шуаммис реви хуаммиди», как говорят в таких случаях южные еретики. «Беды ходят караваном».
        Вот уже пятый день женскую половину дворца лихорадило. Все началось с того, как привезли кандийскую принцессу. Понятное дело, что вверили ее заботам Харадира. Поначалу евнух-распорядитель даже обрадовался. Ни скандалов, ни капризов от новенькой - тише воды, ниже травы. Понятно, что и служанок, и покои ей предоставили самые лучшие - как-никак, невеста будущего государя… В том, что Адрелиана коронуют, Харадир не сомневался. И не имел ничего против радостного события.
        Евнух, который служит в императорском гареме - будь то распорядитель или мальчик-служка, недавно прошедший все испытания, признанный годным по складу ума и характеру и подвергнутый известной операции, - пользуется большим влиянием. Но с каким бы уважением к евнуху не обращались, как бы перед ним не заискивали, в отношении к нему всегда присутствует легкий, почти неуловимый привкус презрения. Особенно это заметно у мужчин. И Харадир в свое время опешил, когда понял, что вселившийся во дворец лорд-регент общается с ним… как с равным.
        Понятное дело: если ее высочество Амилла здесь, значит, со свадьбой все решено. И не хотелось бы ударить в грязь лицом перед будущей императрицей.
        Харадир перед вселением принцессы лично осмотрел покои, сделал внушение служанкам, а сам пошел в свой кабинет и тайком достал из особого сундучка бутылку крепкого эрладийского вина. Ждал, что начнутся крики: вода в ванне горячая, яблоки не того сорта, и занавески на окнах зеленые, как хвоя на ели, а должны быть как хвоя на сосне. За долгие годы службы наслушался…
        Но караул у дворца в тот день сменился раз, потом другой, и Сурран, молоденький служка, приставленный к Харадиру, дабы набирался опыта, постучался в дверь, спросил, не угодно ли почтенному распорядителю пообедать - обедал распорядитель поздно. И только позже явились служанки - удивленные, улыбающиеся… Ее высочество просит передать, что всем довольна, а почтенному распорядителю вручить в благодарность подарок - футляр для книг из лучшего кандийского бархата, расшитый золотой нитью. И служанок одарила: кому достался гребень, кому узорчатый платок, чтобы не выходить на улицу с непокрытым лицом…
        Дальше - пуще. Ни с того ни с сего лорд-регент взялся распускать свой сераль. Зачем? Женитьба, конечно, дело хорошее, нужное. Опять-таки, государственное. Но зачем же наложниц - по домам?!
        Евнух-распорядитель поворочался в любимом мягком кресле, которое вдруг показалось ему слишком глубоким, и вздохнул, вспоминая, как утирал слезы Аллейн, которая разревелась в самый неподходящий момент. И как искали ей платок - прикрыть лицо, взамен перепачканного потекшими от слез красками и румянами, да еще такой, чтобы к платью подходил.
        И вот теперь новая напасть… Сказать кому - не поверят: сам сайэр Хильдис Коот, светлейший епископ Церкви Сеггера, пожаловал в сераль…

* * *
        Евнух поморгал, словно надеялся, что фигура в лиловой сутане, сидящая в кресле напротив, исчезнет. Однако светлейший епископ никуда не исчез, только двойная складка между бровями, похожая на гадательный символ «нун », стала глубже.
        - Все понятно, ваше светлейшество, дело государственной важности, - пробормотал Харадир, пытаясь придать голосу необходимую твердость. - Но обычай гласит: невесту до свадьбы лицезреть не дозволяется никому, кроме ее ближайших родственников, а также жениха и его родителей…
        - Слушай меня, распорядитель, - епископ нагнулся, оперся на стол, и расстояние между ним и толстяком опасно сократилось. - Я повторю тебе исключительно из уважения к твоей должности и твоим заслугам. Как мне хорошо известно, лорд-регент не раздает должности людям, если они того не заслужили. И не чем-нибудь, а особыми способностями, необходимыми на занимаемом посту. А также чувством долга, верностью и неподкупностью. Иначе разговор с тобой был бы другим.
        - Конечно, ваше светлейшество…
        - Значит, говоришь, лицезреть невесту нельзя?
        - Вы совершенно правильно поняли, ваше светлейшество. Ни в коем случае. Даже лицу, облеченному саном, если только оно…
        - …не приходится ей ближайшим родственником.
        - Именно так, ваше светлейшество.
        - Похвальная бдительность, очень похвальная… Враги престола и Церкви могут быть повсюду. Бывает так: сидит человек в роскошном кабинете, отделанном синим бархатом, - и он верный слуга короны и лорда-регента. Но стоит лишь ему спуститься к нам, в подвал Инквизиции, - и там, среди голого камня, быстро выясняется, что никакой он не слуга, а шпион, продавшийся за золото Соултрада. Очень быстро выясняется, за какой-нибудь час.
        Намек был более чем прозрачен. Именно синий бархат обтягивал стены кабинета, где происходил разговор. Евнуха била мелкая дрожь, и он лишь надеялся, что она ускользнет от пронзительного взгляда епископа. Напрасно надеялся.
        - Любой распорядок можно нарушить, - промямлил Харадир. - По личному распоряжению лорда-регента, конечно…
        - Лорд Адрелиан в отлучке, и ты это прекрасно знаешь, евнух. Ну так как, продолжим поиск врагов до его возвращения?
        Харадир был одним из немногих - по пальцам одной руки сосчитать можно - людей, знавших о тайных прогулках лорда-регента по столице. Знал и то, что они зачастую растягиваются на полдня. Сколько он сумеет выдержать в подвале Инквизиции, если епископ и в самом деле исполнит угрозу? Час? Едва ли больше… А потом писцы, обслуживающие пыточных дел мастеров, заскрипят перьями - и обратной дороги уже не будет.
        И все же евнух продолжал колебаться… И наконец выдавил:
        - Н-не могу, ваше светлейшество. Нельзя…
        Епископ подумал, что в упрямом толстяке мужества, пожалуй, поболее, чем у иных, имеющих в штанах полное мужское хозяйство. Наверное, он все-таки мог сломать евнуха, даже без обещанных пыток. Применив магию, например… Но не стал, напротив, позволил тому выйти из нелегкой ситуации без урона служебному долгу:
        - Тогда сделаем так. Как я понимаю, там у тебя дверь в другую комнату? - епископ ткнул пальцем в сторону тяжелой малиновой портьеры.
        Евнух закивал и принялся лихорадочно вытирать платком лысину. О существовании двери, ведущей из кабинета распорядителя в маленькую комнатку, а оттуда - на женскую половину дворца, знали очень немногие. И всех, кто об этом знал, почтенный Харадир мог перечислить, даже разбуди его среди ночи.
        Епископ Коот в этом коротком списке не значился. До сегодняшнего дня.
        - Так вот, евнух. Если ты приведешь ее высочество Амиллу, принцессу Кандии, в комнату, которая находится за той дверью… туда есть вход не только из твоего кабинета, верно?
        Почтенный Харадир поймал себя на том, что уже в десятый раз промокает лоб и макушку скомканным платком. Он вжался в любимое кресло, но это не помогало. Казалось, взгляд глаз-буравчиков впивается в его рыхлую плоть.
        Сайэр епископ знал про потайную дверь… Если разобраться, чем это грозило распорядителю сераля? Ничем. Но от осознания этого факта спокойнее не становилось.
        - Дверь оставишь открытой, - продолжал епископ, расправляя на коленях концы пояса и словно не замечая ужаса евнуха. - Соответственно, ее высочество будет стоять по одну сторону шторы, я - по другую. Лицезреть невесту сквозь такую плотную ткань я не смогу… Ну, что скажешь, евнух?
        Ответом был сдавленный стон, похожий на мычание теленка. Но явно утвердительный.
        - Вот и славно. Так что никаких обычаев и предписаний мы не нарушим. Я просто задам ее высочеству несколько вопросов. А чтобы окончательно развеять твои сомнения и тревоги… Можешь не покидать этой комнаты и выслушать весь наш разговор.

* * *
        Ждать пришлось недолго.
        - Приветствую вас, ваше светлейшество, - тяжелая портьера немного приглушала звук, но голос невесты лорда-регента звучал вполне отчетливо. Епископ поднялся и неспешно подошел к двери.
        - Шуами ан дар маю, ашалла .[Счастье да пребудет с вами, прекрасная. (кандийск.)]
        - Маю анна ан дар шуами, алламеи тарро. Фалами дар маю халарра анна то шарраэ .[И вам счастья, отец мудрости. Да будет ваш путь столь же легок, как в юности]
        Епископ усмехнулся и покосился на евнуха. Тот неподвижно сидел кресле, словно оплыл, заполняя его своей тушей. На его гладком лице застыло то кротко-обреченное выражение, которое появляется у человека, который пережил тяжелую потерю и смирился с неизбежным. Расчет его светлейшества оказался точен. Он знал не только о потайной двери, но и о том, что распорядитель ни слова не понимал по-кандийски. Во всем дворце набралось бы от силы человек десять, понимающих этот язык, - включая самого епископа и лорда-регента, а умеющих мало-мальски объясняться, - и того меньше.
        - Шарраэ ара туро ан халарро фаламаи, ато ар-зуабби то заввахи .,[Юность не ищет легких путей, если не хочет погрязнуть в праздности.] - продолжал сайэр Хильдис, вновь поворачиваясь к двери.
        Из-за портьеры послышался прелестный смех, похожий на журчание ручейка.
        - И маю фалами зуаро ан ома те ар-заввахэ фалами .[И путь, который привел вас ко мне - не путь праздности.]
        - Фарада дар ан заввахэ фаламаи зуаро ан ме, ашалла .,[Благословен будет путь праздности, ведущий к вам, прекрасная.] - Хильдис Коот развел руками и отвесил поклон невидимой собеседнице.
        Евнух вскинул голову и вперил в него затравленный взгляд. Неужели епископу под силу видеть даже сквозь тяжелую, плотную ткань?
        Коот заметил это движение, коротко взглянул на Харадира и кивнул, одновременно прикрыв глаза. Толстяк шумно вздохнул, словно с его плеч упала огромная тяжесть. Этим едва заметным кивком епископ давал понять, что не собирается нарушать уговор.
        - И ом ар? туро ан халарро фаламаи анна то шарраи , - продолжал он. - Ме баларраэ аллахар анн? ашалла .[Я же, как в юности, не ищу легких путей. Но ваша прозорливость столь же блистательна, как и ваша красота.]
        - Арахарралаэ ар-аллуат ту фарра ,[Слепому не дано судить о солнце.] - лукаво возразила принцесса.
        - Аллама мута ар-алхарралаэ то ар-анна .[Мудрость делает видимым незримое.]
        - И ома аллама ой ар-анна маю .[В таком случае моя мудрость не идет в сравнение с вашей.]
        - И фарси-ар-туллаэ таэ хуараэ но ваххаламаэ. Аула-фейхаэ анна кель-ами аллуаэ . Умаление своих достоинств - признак скромности или лукавства. О соловье судят по песням.]
        Несчастный распорядитель таращился то на дверь, то на безжалостного епископа, надеясь понять хоть что-то из разговора. Страх немного прошел, сменившись растерянностью и полной беспомощностью. Что он скажет лорду-регенту? Евнух жалобно посмотрел на резной столик, где еще прошлой осенью стояла клетка с бормотуном, его любимцем. Элвес, бедная птичка… Ты наверняка запомнил бы что-нибудь из этой варварской тарабарщины…
        - Фейхаэ ан фарра ато кель-ами ар-фейхаэ ,[Дословно: слушая днем, соловья не услышишь (Если бы соловей пел днем, его бы никто не услышал).] - послышался голосок принцессы.
        - Таи фейхи дар бен анна фейхаэ, ашалла…[Имеющий уши да услышит, прекрасная.] И ом йох шело маю то ар-анна шелли? Зуарро то ома маю ой-фарсаэ шелли .[Или вас подобает называть другим именем? Подскажите мне имя, что будет вас достойно.]
        Хильдис Коот выдержал паузу и прислушался к дыханию за портьерой.
        - Шелоэ фармилла то фарраэ мано но милревиэ-фах ар-мута ой-ашаллаэ .[Назови фармилу «устами дня» или «душой садов» - ты не сделаешь ее краше]
        Умна, ничего не скажешь… Епископ напоминал себе человека, метающего дротики вслепую. Правда… прежде чем завязать себе глаза, он успел хорошо разглядеть мишень.
        И первый же дротик попал в цель. Пусть не поразил ее, но задел. Ответ собеседницы прозвучал на миг позже, чем можно было ожидать.
        - И но шелли ар-йох те бар-таллабаи фах мута харралаэ ан айят ?[А разве имя не есть суть, облаченная в слово, чтобы явить себя миру?]
        - Фар-алла ,[Воистину.] ваше светлейшество.
        Последние два слова прозвучали так, словно у барда, подыгрывающего себе на валлине, лопнула жила на смычке, и древко со всей силы ударило по струнам. Распорядитель Харадир, окончательно отказавшийся понять смысл разговора и убаюканный звуками певучей кандийской речи, подскочил в своем кресле. Но епископ оставался невозмутим. Толстая парча приглушала звук.
        Но там, где евнух слышал лишь прекрасную, но бессмысленную музыку слогов и пауз…
        Там, где знаток кандийского языка заметил бы лишь искусную риторическую игру, которой жители многочисленных маноров, теснящихся вдоль границы ледников, и разбросанных по пустыне оазисов учатся исподволь, овладевая родной речью, а заодно и добрым десятком людских и нелюдских наречий…
        Там епископ ощутил первые признаки нарастающей паники. Так что не будем торопиться, девочка. Поиграем, раз тебе так нравится. «Туалла хавида - пато турро[Дословно: длинна веревка - конец найдется.] …»
        Он едва не произнес это вслух.
        Молчание затягивалось. Будучи знатоком не только языка Кандии, но и ее обычаев - впрочем, то же самое можно было сказать о языках и обычаях многих народов, населяющих Лаар, - епископ Коот мог ожидать, что следующим ходом станет приглашение «перейти от слов к делу». Но не обязательно. Любой, кому доводилось вести дела с жителями огромной, малонаселенной территории, именуемой Кандией, может рассказать о многочасовых обменах общими фразами вперемешку с любезностями, которые предшествовали решению главных вопросов. Многим это казалось просто развлечением, и кандийцы с этим не спорили. И лишь сами они да те немногие, вроде Хильдиса Коота, кто стремится дойти до сути и найти второе дно - или хотя бы убедиться, что его нет, - знали: это и есть переговоры по-кандийски.
        - Алламаэ те фах-харраэ, йет алламаэ шеллоэ аллахар ,[Мудрому дано увидеть суть вещей, потому мы и зовем мудрость прозорливостью.] - продолжала принцесса. - Алламэ айте фармила ар-шело хурулла анна йинуххаэ .[Мудрый никогда не назовет фармилу хурулллой , подобно страдающему носотечением.]
        Ее голосок был по-прежнему сладок и певуч, и епископ мог поклясться, что она улыбается. Однако звон колокольчика понемногу сменялся лязгом стали. Хороший признак… К тому же она помянула хуруллу - сорняк, цветы которого благоухают похуже выгребной ямы, а вторая фраза содержала оскорбительный намек.
        - И аллахар анна бейлахар ,[Прозорливость подобна ясновидению.] - спокойно проговорил Коот и одернул пояс, стягивающий его лиловое одеяние. - Милреви-тарро хар фармила ар-анна хурулла бей йинн-ойарашалаэ милреви .[Садовник отличит хуруллу от фармиллы прежде, чем сад будет осквернен зловонием.]
        Стало очень тихо. Даже евнух-распорядитель очнулся от дремоты в своем кресле и насторожился.
        - Ай-йетаэ то айат …[У всего сущего есть свое предназначение.]
        Теперь он отчетливо слышал, как дрожит голос невесты лорда-регента - от страха, от отчаянного, безнадежного усилия в попытке выиграть спор.
        - Ом вах баллараэ маю … - епископ выдержал паузу, словно подбирая подходящее слово, - аллахар. Ой-йетаэ хурулла-йета ан милреви …[Вы второй раз восхищаете меня своей… прозорливостью. Если семя хуруллы попало в сад, на то была причина]
        Пол под ногами епископа содрогнулся. Казалось, в стену дворца ударил таран. Позолоченное деревце, стоящее на каминной полке, со звоном упало, хрустальные листья рассыпались по ковру.
        Евнух-распорядитель вскочил, словно подброшенный катапультой, и бросился к двери, оттолкнув епископа. Трудно было ожидать от толстяка такой прыти… Его лицо посерело, точно непропеченное тесто. Харадир рванул тяжелую бархатную штору и наполовину сорвал ее с карниза.
        На женской половине стоял гвалт. Звон бьющейся посуды, визг служанок и наложниц, пронзительный голос Харадира:
        - В сад! Всех женщин - в сад! Быстрее, быстрее!
        Воистину, евнух-распорядитель не зря получал свое жалование.
        Равно как и архитектор, который перестраивал дворец и позаботился о том, чтобы из любого помещения можно было без особых затруднений попасть в один из внутренних двориков. Чем и воспользовался Хильдис Коот: оставаться в кабинете почтенного Харадира стало не только бесполезно, но и небезопасно.
        С тех пор как разразился Катаклизм, в Туллене землетрясения случались по крайней мере трижды в год (если верить поступающим донесениям), и хотя бы раз в год - в самой столице. Но сегодняшнее землетрясение было каким-то… неправильным.
        Глава пятая Чем заканчиваются прогулки инкогнито
        Человек пришел в себя от резкой боли - похоже, кто-то всей тяжестью наступил ему на руку. И тут же последовали новые болезненные толчки и удары… Человек лежал навзничь. Вокруг металась обезумевшая толпа.
        Застонав, он поднялся на четвереньки, затем на ноги, едва не был свален снова, но устоял и побрел в сторону от столпотворения, не понимая: «Кто он? Где он? Что вокруг происходит?»
        Кое-как выбрался из толчеи, не обращая на нее внимания, не вслушиваясь в звучащие вокруг вопли.
        Память начала проясняться - медленно и неохотно. Человек с трудом разлепил губы и проговорил без всякого выражения:
        - Я - ротмайстер Баркус.
        Память радостно подтвердила: да, именно так он себя и называл… Но отчего-то произнесенное имя показалось чужим. Ненастоящим.
        Где-то неподалеку истошно заорала женщина, легко перекрыв бессвязный хор толпы:
        - На помощь! Грабят!! Насилуют!! Убиваю-у-у-у-т!!!
        И, странное дело, вопль этот словно выдернул затычку из переполненного сосуда: воспоминания хлынули струей, потоком.

«Какой, в бездну Хаоса, еще ротмайстер?! Я лишь называл себя так, инкогнито гуляя по Туллену. А на самом деле я… Да, Адрелиан. Лорд-регент Адрелиан. Но что же происходит в моей столице?»
        Женский крик, терзавший уши, смолк. Возможно, убийцы и насильники успели сделать свое черное дело. Либо же разбежались, не вынеся пронзительных воплей жертвы.
        Но и без того вокруг хватало суматохи. Удары землетрясения - а в том, что случилось именно оно, Адрелиан не усомнился, - уже прекратились. Дома вокруг большей частью уцелели - иные покосились, стены других покрылись трещинами. Лишь несколько зданий старой постройки лежали в руинах. Но люди не спешили в свои жилища, опасаясь новых подземных толчков. Никто толком не знал, что можно и нужно делать. Женщины причитали, прижимая к себе детей. Мужчины мрачно молчали. Неподалеку занимался пожар, но никто не спешил его тушить.

«Где городская стража? Где гвардия? Почему никто ничего не делает? - возмутился Адрелиан. - Вот и отлучись ненадолго…»
        Меж тем по площади пронесся слух, что здесь-то еще ничего, стихия достаточно милостиво обошлась с людьми, а вот неподалеку, где рухнул караван-сарай старой постройки… Называли цифры раздавленных - одна другой больше.
        Лорд-регент немедленно поспешил туда.
        Развалины старого караван-сарая и впрямь представляли самое печальное зрелище. Земля устлана погибшими, раздавленными и ушибленными. Многие купцы и их работники еще оставались под руинами, придавленные обломками стен и тяжеленными тюками с товаром, - стоны доносившиеся оттуда, не позволяли усомниться. Народ, столпившийся вокруг, застыл в каком-то тяжком оцепенении, не пытаясь спасти погибавших.
        Адрелиан сгоряча совершенно позабыл, что он переодет. По привычному сознанию своей власти грозно закричал на бесчувственных ленивцев и приказал им расчищать обломки, отваливать тяжести и освобождать раненых. Многие, полагая его чиновником, повиновались властному голосу, и лорд-регент, чтобы подать им пример, первым начал отбрасывать камни и перетаскивать тюки.
        Несколько минут спустя Адрелиан услышал зычные крики: «Разойдись! Разойдись!» Поднял голову - на площадь въезжали конные гвардейцы во главе ротмайстером Круллом. С этим командиром лорд-регент был лично знаком с давних, еще до Катаклизма, времен. Старый служака, решительный, храбрый и преданный, но сообразительностью, увы, не блещет… Что и продемонстрировал в очередной раз вполне наглядно.
        - Отставить! - рявкнул Адрелиан, подскочив к Круллу. - Не разгонять толпу! Пусть расчищают обломки, спасают людей!
        Ротмайстер, казалось, на мгновение лишился дара речи. Уставился так, словно видел лорда-регента первый раз в жизни. Хотя, конечно же, не мог не узнать, пусть и в чужой одежде.
        - Кто здесь командует: ты или я? - поинтересовался Крулл весьма язвительно. - Ты или я получил этот шеврон из рук самого лорда Адрелиана?
        Теперь уже лорду-регенту пришел черед онеметь.
        - Ступай! - махнул ротмайстер рукой с зажатой в ней нагайкой. - Ступай и радуйся, что у меня нет времени наказать тебя за дерзость!
        - В своем ли ты уме, ротмайстер Крулл?! - возопил Адрелиан. - Отныне ротой ты не командуешь, езжай в казарму и жди решения своей судьбы!
        Ротмайстер немедленно доказал, что решительности ему и в самом деле не занимать. Ответил не словом, а делом - со всей силы вытянул лорда-регента нагайкой. И крикнул солдатам:
        - Взять его!

«Сошел с ума… Не узнает меня…» - мелькнула мысль у Адрелиана. Гвардейцы уже подбирались к нему, расталкивая конями толпу.
        - Солдаты! Разве вы не узнаете своего командующего? - громыхнул голос лорда-регента, прокатившись от края до края площади, - точь-в-точь как в старые времена громыхал на поле боя.
        Не узнавали… Или старательно делали вид, что не узнают.
        Заговор?.. Мятеж?.. Разбирательство стоило отложить на потом. Раз уж люди решились на такое , то пойдут до конца, ни перед чем не остановятся. Ткнут ножом в суматохе, и конец…
        Надо было уносить ноги, и Адрелиан юркнул в толпу. Зеваки улюлюкали ему вслед, но попыток схватить не предпринимали.

* * *
        Землетрясение вызвало не так много разрушений, как показалось поначалу, зато переполоха наделало немало.
        Половина магов, прибывших на большой совет, разъехалась накануне вечером. Лорд-регент не любил проволочек и позаботился о том, чтобы люди, занимающиеся государственными делами, разделяли с ним эту нелюбовь. Те, кто не успел уехать, ненадолго заперлись в особом покое.
        Как стало вечером, была срочно созвана комиссия от Инквизиции, коей поручили установить истинные причины происшествия.
        Это могло означать только одно: без магии тут не обошлось.
        Прислуга еще убирала битую посуду и поломанную мебель, когда вернулся лорд-регент.
        Его одежда была разорвана, в пыли, на щеке красовалась ссадина. Не говоря ни слова, он прошел в свой кабинет, через миг выбежал оттуда, огляделся по сторонам и исчез в гардеробной.
        Придворные и прислуга растерянно переглядывались. Наконец, кто-то сообразил сбегать на кухню и распорядиться, чтобы лорду-регенту подали ужин. В гардеробной было подозрительно тихо, и другой слуга, осторожно постучав в дверь, спросил:
        - Мой лорд, не желаете ванну?
        - Ванну?! - послышался хриплый, но восторженный вопль. - Давай!

…Слуги еще не успели убрать разлитую воду, а их ждал новый сюрприз.
        Лорд-регент, который даже на полевой кухне держался под стать родовитому сайэру, уписывал за обе щеки. О существовании такой вещи, как вилка, он и думать забыл. Нагромоздив на тарелку горы закусок, Адрелиан управился с ними с помощью салатной ложки, хлебнул из кубка, после чего недоуменно уставился на мажордома.
        - Эт-то что такое?
        - Родниковая вода, милорд, - с поклоном ответил тот, пытаясь сохранять невозмутимость.
        - Вода?!
        - Так точно, милорд. В соответствии с вашим…
        - Разорви меня демоны Хаоса! - взревел Адрелиан. - Почему лорд-регент должен пить воду, как мул у дороги? Вина! Самого лучшего! Что у вас там есть? Или вы все гномам на топоры поменяли?
        Несчастный распорядитель точно врос в землю. А вдруг это шутка? Или хуже того: лорду-регенту вздумалось испытать его таким способом?
        Тем временем Адрелиан сунул в рот остатки немыслимой смеси, которая осталась на тарелке, и принялся жевать.
        - Успокойся, приятель, - буркнул он с набитым ртом и хлопнул распорядителя по плечу. - Никто тебя на дыбу не потащит… Давай-ка, быстренько…
        И, поднеся к губам тарелку, вылил в рот остатки подливки и звучно рыгнул.
        Ужин (во время коего лордом-регентом было выпито немало) еще не закончился, а по дворцу уже ползли слухи: будущий император ударился головой во время землетрясения и… как бы это выразиться помягче… слегка тронулся умом. Тем более что подтверждения этим слухам следовали одно за другим.

* * *
        Странник был немолод, загорел, худ, жилист. Истоптанные сапоги и сбитый конец посоха свидетельствовали, что немало дорог он измерил своими шагами, пока не очутился здесь, на окраине Туллена.
        Что происходит в городе, странник пока не понял - подземные толчки застали его в пути, в нескольких лигах от столицы, и не показались чересчур сильными.
        - Скажи, добрый человек, - обратился он к первому встреченному тулленцу, - что произошло в вашем спасаемом богами городе? Смута или вторжение врагов?
        Тулленец стоял у обочины и не спешил ответить на заданный вопрос. Занимался он странным делом: мял и ощупывал собственное лицо.
        Странник повторил вопрос.
        - Землетрясение… - ответил тулленец равнодушно, словно о чем-то малозначительном.
        - Но ответь и ты, странник, на мой вопрос, хоть и может он показаться нелепым. Какое у меня лицо? Опиши его по совести!
        - Сеггер да простит тебя, добрый человек, за такие неприличные вопросы! Но если это тебе нужно…
        - Очень нужно!
        - Изволь, я опишу. Лицо у тебя ужасно загорелое, кожа почти черная.
        - Проклятье…
        - Нос чуть ли не с мой кулак…
        - Проклятье…
        - …Рот преширокий и губы с голубым отливом.
        - Что еще? - сдавленно прохрипел тулленец.
        - Глаза серо-зеленые и выпучены, как у рака. А в общем… ты уж извини, добрый человек, но Сеггер наградил тебя преотвратной рожей!
        Выдав этакое заключение, странник отступил на шаг и перехватил посох поудобнее, мало ли что взбредет в голову странному человеку… Но тулленец лишь ограничился словами:
        - Не Сеггер одарил меня этим … И мой ответный дар будет страшен!

* * *
        Амилла отложила книгу, упала на тахту и судорожно обхватила пухлую бархатную подушку.
        Больше всего ей хотелось разреветься. Нельзя. Вот-вот войдет служанка, чтобы помочь ей переодеться, сделать прическу… и непременно спросит: «Что случилось, ваше высочество?» Можно что-нибудь соврать - например, что стосковалась по отцу. Или просто приказать, чтобы ее оставили в покое. В конце концов, она принцесса, невеста будущего императора Туллена!
        Если только свадьба состоится.
        Нет, конечно, состоится. Адрелиан так ее любит! Стоит ей только попросить, и он…
        А что «он»? Пообещал разорвать отношения с этими дикими горцами, которые два дня везли ее в мешке через всю пустыню? Ее до сих пор тошнит от запаха конского пота и плохо выдубленной кожи, стоит только вспомнить… Сказал, что избавится от своих наложниц? Разрешил не ходить в церковь?
        Хорошо, но откуда ей знать, что обещания не останутся обещаниями? Где указ со словами «не оказывать помощи», «не подпускать к границам» и прочими, скрепленный императорской печатью? Где гонец, который скачет на север, чтобы отнести этот указ Балеогу? Правда, болтая со служанками и как бы невзначай спрашивая то одну, то другую, Амилла поняла, что почти все наложницы уже покинули дворец, а те, что остались, уедут со дня на день. Но если это всего лишь уловка? И если уж на то пошло, кто помешает императору заводить новых наложниц после свадьбы?
        Если только свадьба состоится…
        В дверь постучали. Наверно, служанка пришла - помочь одеться, сделать прическу…
        - Входи! - крикнула Амилла.
        Но девушка, которая проскользнула в дверь, была непохожа на служанку. Слишком хорошо одета… И слишком высоко держит голову.
        - Меня зовут Флайри. Я наложница Адрелиана.
        - Тебе еще не сказали, что все наложницы ко дню моей свадьбы должны отправиться по домам?
        Флайри поджала губы, но гримаса получилась горькой. Девушка присела на пуфик и привычно одернула длинное темно-зеленое платье - еще один жест, выдающий девушку из древнего рода сайэров. Она была ростом чуть выше Амиллы, немного старше и заметно шире в плечах. В ее фигурке было что-то мальчишеское. Огромные, чуть ли не в пол-лица глаза были густо подведены и от этого казались еще больше.
        - Ты, наверно, думаешь, что я стану просить, чтобы ты пожалела меня? Буду рассказывать, как я люблю Адрелиана и все такое?
        Кандийка смутилась. Примерно этого она и ожидала. Заплаканные девушки, которые будут умолять ее поговорить с лордом-регентом, позволить им остаться…
        А теперь она сама вот-вот расплачется.
        - И что дальше? Думаешь, я откажусь от свадьбы? Брошу все, оставлю письмо лорду Адрелиану и уеду к отцу?
        Наложница поднялась и шагнула навстречу Амилле. Всего один шаг, но кандийка попятилась.
        - Не городи чушь, принцесса… - прошипела Флайри. - Свадьба состоится. Если ты этого захочешь. А ты захочешь. Но имей в виду: Адрелиану нужна не женщина, а императрица для его империи. Иначе он бы давно женился.
        - На тебе, что ли?
        - Да хоть бы и на мне!.. Послушай, сейчас это неважно… - она покачала головой и коснулась руки Амиллы. - Адрелиан в беде. Я не знаю, что именно случилось, но… Мне нужен твой совет. Мне больше не с кем поговорить. Понимаешь, сегодня, после ужина, он позвал нас к себе…
        - Нас?
        - Да. Нас осталось всего три: Валда, Солана и я. Остальные уже отправились к родителям… Я знаю, это из-за свадьбы…

«А ты чего хотела?»
        Слова уже были готовы сорваться с губ Амиллы, но она осеклась. Кажется, девчонка и в самом деле не пыталась ее запугать или оскорбить. И смолкла она не потому, что ждала ее ответа. Меж густых бровей наложницы залегла морщинка, губы сжались, точно от невыносимой боли.
        - Продолжай.
        - Я никогда его таким не видела… Он был… пьян.
        Последнее слово Флайри выплюнула, как неприличное орочье ругательство.
        - Поверь мне: Адрелиан не пьет. Даже на торжествах. Пара глотков не в счет. Ты разве не заметила? Когда вы с ним ужинали? Он наверняка приказал принести вино, но у него в бокале была вода. Или ягодный сок.
        - Откуда ты знаешь? - ахнула Амилла.
        Она была слишком потрясена, чтобы скрыть изумление. И в самом деле… Во время второго визита лорд-регент распорядился подать угощение. Когда пришел слуга-евнух с вином и фруктами, дочь магноса заметила, что кубки он принес разные и старается, чтобы ни в коем случае их не перепутать. И запах… Тогда словно звякнул колокольчик, и только сейчас Амилла поняла: когда Адрелиан поцеловал ее в щеку у дверей спальни, она не ощутила запаха хмельного.
        Флайри чуть заметно улыбнулась.
        - Я знаю его не первый день. Он никогда не пил. Он считал, что человек, на которого возложена такая ответственность - управление государством, - должен сохранять трезвую голову. Иначе этим непременно воспользуются враги.
        Амилла поежилась. Только сейчас она поняла, что почти совсем стемнело, и никто не пришел растопить камин. Пламя свечей подрагивало, словно от холода или страха.
        - Ну так вот, - продолжала Флайри. - Он посмотрел на нас и спросил: «Как, это все?
        Распорядитель Харадир стал объяснять: мол, вы сами приказали отпустить Аллену и всех остальных. А он даже не дослушал, шлепнул Солану и сказал что-то вроде
«Ладно, девочки, пошли веселиться».
        Пресвятой Пасман-миротворец… Амилле показалось, что пол уходит из-под ног, как сегодня утром, когда началось землетрясение. Значит, он все-таки обманул ее.
        - И что ты предлагаешь?
        Она надеялась, что этот вопрос прозвучит спокойно, небрежно. Но голос внезапно осип, а язык стал непослушным.
        - Мы должны выбраться отсюда и рассказать кому-то о том, что случилось, - Флайри покачала головой. - Сейчас у нас есть возможность. Пока… этот человек развлекается… Только мне кажется, что это и не человек вовсе.
        - И кому ты расскажешь? - выпалила Амилла. - Кто нам поверит?
        - Все поверят! Все, кто знает Адрелиана. Видишь, даже ты мне поверила!
        - А кто тебе сказал, что я поверила?
        Амилла сделала последнюю попытку освободиться от кошмара, который сгущался вокруг нее с сегодняшнего утра. В конце концов, какая разница, кто станет ее мужем - настоящий император или его двойник? Она станет императрицей Туллена, ее коронуют… а там будь что будет! Но что-то подсказывало ей, что это не так.
        - Я вижу, что ты веришь, - шепот Флайри обволакивал ее невесомой осенней паутинкой. Теперь девушек разделяло не больше шага. Казалось, бархатистые глаза наложницы не отражают, а впитывают золотой свет свечей. Амилла заметила две тонких морщинки, которые словно брали ее рот в скобки, и подумала, что наложница старше, чем показалось в первый миг.
        - Знаешь, что я подумала? - тонкие пальцы стиснули запястья Амиллы, в горе между женщинами возникает особая близость. - Ты права насчет Темной стороны. Поэтому надо поговорить с кем-то из Инквизиции. Феликса Гаптора нет… Значит, с Хильдисом Коотом.
        Кандийка задрожала. Она никогда не разговаривала с епископом. До этого утра. Слышала о нем многое, и хорошее, и плохое. Но сегодняшний разговор, с его завуалированными угрозами, оставил крайне неприятное впечатление… Да что обманывать себя - просто-напросто напугал Амиллу.

«Только не с ним», - хотела ответить она… и потеряла сознание.
        Флайри, которой случалось после боя ампутировать руки или ноги покалеченным солдатам, презрительно скривила губы. Затем нагнулась, легко, без натуги подняла с пола обмякшую принцессу, положила на кровать. Долго рассматривала, задаваясь извечным женским вопросом: «Да что же он в ней нашел?»
        Успокаивать себя мыслями о браке по политическому расчету не стоило… Адрелиан полюбил невесту, полюбил по-настоящему, и Флайри хорошо это чувствовала…
        Но все-таки: что же он в ней нашел?
        Глава шестая Чужое лицо
        После разговора со странником Адрелиан уверился окончательно: никаких случайностей, вызванных землетрясением и последовавшей суматохой, нет и в помине. Он, лорд-регент, стал жертвой магической атаки - хорошо продуманной и спланированной кем-то, знавшим привычку Адрелиана к прогулкам инкогнито… И этот
«кто-то» - из обитателей дворца, сомнений нет. Надо было знать наверняка , что правитель покинул дворец под чужой личиной. Не исключено, что и землетрясение - плод заклинаний того же мага, не бывает таких совпадений…
        И вот результат: фальшивая чужая личина стала по-настоящему чужой. Что теперь делать - непонятно.
        Можно, конечно, во всеуслышание объявить себя лордом-регентом, попавшим под злые чары. Тому же ротмайстеру Круллу, происходи разговор с ним в более спокойной обстановке, можно было бы напомнить о многих делах, про которые случайный самозванец знать ничего не должен. Можно было бы, но…
        Но план такой сработает, только если во дворец вскоре после землетрясения не заявился некто , похожий как две капли воды на Адрелиана.
        А он заявился, сомнений нет. Потому что никто не станет затевать столь рискованную игру лишь для того, чтобы доставить временные неудобства лорду-регенту.
        Тогда попытка объявиться может закончится плачевно… Если очень повезет, то и столица, и затем страна расколются надвое: кто-то признает регентом утратившего лицо Адрелиана, кто-то - засевшего во дворце двойника-самозванца. Смута, гражданская война… Не годится. Даже если удастся в той войне победить, враги только и ждут такого случая.
        А если не повезет, то гвардейцы схватят Адрелиана, когда он только начнет убеждать потенциальных сторонников, что он - это он. Швырнут в подземную темницу, и все на этом закончится. Даже публичной казни, как в случае с лжепринцем лже-Лорисом, ждать не приходится. Ну объявился какой-то сумасшедший бродяга-самозванец, ну сгинул безвестно, через неделю никто и не вспомнит…
        Нет, с последствиями магической атаки надо бороться с помощью магии. Адрелиан вздохнул. Он всегда предпочитал надеяться на верный меч и мужество солдат… Но другого выхода нет, надо обратиться к кому-то из сильных магов, и вернуть для начала свое истинное лицо.
        Проблема в другом: а к кому можно обратиться, не рискуя попасть в лапы автору всего нынешнего безобразия? К Хильдису Кооту? Что не епископ затеял магическое покушение, Адрелиан был уверен. Почти уверен…
        Но… Но лорд-регент не всегда согласовывал свою политику с политикой серого братства - когда считал, что интересы Инквизиции идут вразрез с государственными. Не так давно, когда на совете речь зашла об объединении с Аккенией, епископ очень старался не выдать недовольство… Не посчитает ли сайэр Хильдис, что попытаться сделать из самозванца свою марионетку гораздо выгоднее, чем иметь дело с подлинным, но весьма своевольным Адрелианом?
        Ответить на этот вопрос лорд-регент не смог. Не успел.
        Несколько фигур, закутанных в темные плащи с низко опущенными капюшонами, со всех сторон надвинулись на него из сгущавшихся вечерних сумерек.
        Во всех их движениях таилась невысказанная угроза, и лорд-регент не стал мешкать, решив, что лучше показаться смешным, чем стать мертвым. Торопливо шагнул назад, прислонился спиной к невысокой каменной ограде, подхватил валявшийся под ногами обломок суковатой палки - слишком легковесное оружие, в роли увесистой дубины выступить никак не сможет, но все же лучше, чем ничего. Громко спросил:
        - Кто вы?! Зачем прячете свои лица?! Зачем подкрадываетесь в темноте к мирным людям?
        Фигуры на мгновение замерли. Затем один из замаскированных поднял руку - несколько угловатым, не совсем естественным движением. И стало ясно: прятал лицо он не зря, в приличную компанию с такой физиономией лучше не соваться… Нос отсечен, осталась лишь недавно зажившая рана с двумя отверстиями; губ тоже нет, в лунном свете поблескивали оскаленные в вечной ухмылке зубы: не обычные человеческие, но сделанные из стали, острые, напоминающие волчьи клыки.
        - Кто я? - переспросил изуродованный, и слова его перемежались со стальным лязганьем. - Меня зовут Бо-Заир, и ты навсегда запомнишь это имя, Адрелиан! На все оставшиеся тебе недолгие часы!
        Никакой радости от того, что хоть кто-то его наконец узнал, лорд-регент не испытал.
        Остальные плащеносцы ни имен, ни лиц открыть не пожелали. Повинуясь знаку Бо-Заира, ринулись на Адрелиана.
        Но противостоял им один из лучших бойцов Туллена и сопредельных стран, не растерявший боевые навыки за годы, проведенные в королевском дворце, привыкший сражаться и побеждать как оружием, так и голыми руками.
        Бац! - и, столкнувшись с кулаком лорда, один из нападавших отлетел и растянулся на земле. Хрясь! - и рука, тянувшаяся к горлу Адрелиана, бессильно повисла. Рука? Как бы не так, из рукава торчало нечто, куда более напоминавшее птичью лапу с изогнутыми острыми когтями.
        Но, рука то была, или лапа, - мощного удара палки не выдержала, переломилась. Увы, палка тоже разлетелась в щепки. Ничего иного, способного заменить оружие, поблизости не виднелось…
        У другого нападавшего в пылу схватки свалился капюшон, показалась голова с мерно двигающимися жвалами, покрытая темным густым мягким пухом и опоясанная по кругу не менее как десятком глаз, пялящихся во все стороны. Из рукавов плаща торчали многосуставчатые лапы, весьма похожие на паучьи, но разделявшиеся на несколько частей, тоже суставчатых, шевелящихся, отдаленно напоминающих пальцы - и на концах псевдопальцев двигались, сгибались и разгибались какие-то крючочки, отросточки… Впрочем, внимательно все разглядеть Адрелиан не успел, сбил тварь ударом ноги, хотел добавить, добить, - не успел, в драку лезли все новые и новые существа.
        Лорд-регент вскоре понял, что атакующие стараются его не убить, но захватить живым, отчасти это уравнивало шансы, но лишь отчасти…
        В схватке наступила недолгая пауза - поверженные враги поднимались с земли, но не спешили вновь ринуться в бой.
        Адрелиан же, понимая, что так просто от него не отстанут, прикидывал, в какую сторону лучше пойти на прорыв.
        А затем на него двинулся новый боец, тоже закутанный в плащ - но даже в этом одеянии на человека он не походил ни малейшим образом: тело угловатое, совершенно нелюдских пропорций. То не был тролль или иной перегруженный мышцами здоровяк, как можно было ожидать, - росточком существо едва достигало пояса взрослого мужчины, и лорд-регент промедлил с ударом.
        Напрасно…
        Капюшон отлетел в сторону, показалась голова - расплющенная, блинообразная, с широченным безгубым ртом и выпученными лягушачьими глазами. Раскачиваясь из стороны в сторону, голова поднималась все выше, казалось, что поддерживающая ее тоненькая извивающаяся шея растет на глазах. А может, и в самом деле росла.
        В ритме движений плоской башки было нечто, притягивающее взгляд, завораживающее. Адрелиану чудилось, что в голове его звучит незатейливый заунывный мотив, выводимый флейтой или схожим инструментом, - расслабляющий, клонящий в сон. Хотелось лечь, вытянуться, закрыть глаза, - и будь что будет.
        Лорд-регент мотнул головой, отгоняя наваждение. Тварь не делала попыток напасть, лишь вытягивала шею все больше и больше. Вот ее сплющенная голова поднялась на уровень человеческого роста, потянулась выше… Неторопливо, с нарочитой успокаивающей медлительностью.
        И вдруг безгубая пасть распахнулась - мгновенно превратилась в круглый провал. Ни клыков, ни даже самых маленьких зубов существо не имело, не они были его оружием. Наружу стремительно метнулся язык, точь-в-точь как у лягушки, ловящей муху. Всем языкам язык, предназначенный явно не для ловли насекомых - настоящая сеть из многочисленных гибких отростков.
        Адрелиан рухнул, спеленатый живым коконом. Напряг все силы, пытаясь разорвать извивающуюся сеть, один отросток лопнул, брызнув на лицо лорда жгучей темной жидкостью, за ним второй, третий… Казалось, освобождение близко…
        Взмах руки Бо-Заира лорд-регент не увидел. И свист небольшого медного ядра, подвешенного на ремешке, сплетенном из сыромятной кожи, не услышал… Вечерняя тьма вспыхнула для него багровым пламенем, и тут же распалась на пылающие куски, разлетелась осколками, и вновь превратилась в темноту - непроглядную и безгласную.

* * *
        Епископ зажег еще одну свечу. Она не разгоралась долго - трещала, сплевывала искры, - но наконец кургузый рыжеватый хвостик пламени вытянулся и стал ровным.
        Глядя на его трепещущий кончик, сайэр Хильдис Коот, светлейший епископ Церкви Сеггера, член королевского совета, боевой магистр Храма Вольных и примас капитула Инквизиции еще раз перечислил в уме все странные события, что случились в этот день и в этот вечер. Потом вспомнил разговор с принцессой. И глубоко задумался.
        Покои епископа Коота располагались в дальнем крыле дворца и не отличались роскошью
        - устав Серого Ордена предписывал аскетизм и воздержание. Хильдис Коот встал из-за стола и прошелся по комнате с низким потолком. Звук шагов по голому полу будил в тяжелых каменных стенах гулкое эхо.
        Час назад он вернулся с заседания капитула - экстренного, созванного в большой спешке. Капитул Инквизиции собрался не в столице - в стенах монастыря Вольных, в половине конного перехода от Туллена. Конечно же, его светлейшество добирался туда не верхом, воспользовался порталом, - на таких расстояниях действовали они достаточно надежно.
        Там можно было не опасаться чужих ушей… хотя после того, что случилось во дворце, никто уже не знал, чего ожидать. Как заметил капитан-настоятель, появись на кафедре собора лично Архааль, никто бы не удивился. Пошутил, конечно… но в каждой шутке, как известно, есть доля истины.
        Причин для такой поспешности было две, но и каждой из них оказалось бы довольно. Странное землетрясение и не менее странная перемена, которая произошла в лорде-регенте.
        Проще всего оказалось установить причину землетрясения. Давно известно, что твердь земная подобна крепостной стене, сложенной из огромных глыб и соединенных раствором. Понятно, что лакуны и щели в этой кладке оставлены Пресветлым Сеггером не по недосмотру, а с особым умыслом - например, для тока подземных вод.
        После же Катаклизма она уподобилась куче кое-как наваленной черепицы. Вода ушла вглубь по разломам, образовались пустоты, которые проседали под тяжестью почвы, камней, пепла и всего прочего. Время от времени «куски черепицы» начинали скользить друг по другу, и тогда сотрясались вновь отстроенные деревни, замки сайэров и города. Лаар оседал, точно дом, под который не удосужились подвести добрый фундамент. Правда, по сравнению с Катаклизмом все это казалось сущими пустяками. Каменщики навострились возводить мощные стены и соединять их толстыми балками, причем даже самые бедные семейства и самые отъявленные скупцы раскошеливались на дубовую древесину из Кандии, которая изрядно вздорожала. И не возводили строения выше двух этажей, даже королевский дворец, спрятавшийся за высокими стенами. Исключением стали только сторожевые башни, которые укрепляли всеми возможными способами, в том числе и магическими. Лишь кое-где возвышались дома, неведомым образом пережившие Катаклизм. Теперь они взирали на низкорослых соседей с брезгливым высокомерием знатных старух, наблюдающей из окна за шумной компанией юных
девушек и парней.
        Казалось, Туллен припал к ухом к земле, да так и не осмелился подняться - боялся, что вовремя не услышит подземный гул, предвещающий новое землетрясение.
        Пропустил. Прослушал. Да и странным оно оказалось…
        Землетрясение разразилось, точно гром среди ясного неба, без обычных предвещающих его признаков. Собаки не скулили, лошади и верблюды не пытались сорваться с привязей…
        Обычно стены домов ходили ходуном, кувшины съезжали с полок, тряслись, словно от страха, - на этот же раз они попросту свалились вниз. Раз! - и упали, не раскачиваясь… Не зазвонил Большой колокол - а он отзывался на дрожь земли с тех пор, как лорд-регент повелел отлить его заново и повесить на башне. Зато шума и пыли было предостаточно. Вся труха, скопившаяся под стрехами и на чердаках, вся копоть с потолочных балок посыпалась на головы горожан. Народ выскакивал в двери и окна, вопя от ужаса. Те, кто уже находился на улицах, толком ничего не почувствовал - кроме разве что торговцев на открытых лотках. Однако вид перепуганных соседей и сыплющейся с крыш черепицы не способствовал душевному спокойствию. Паника мгновенно охватила столицу - к счастью, ненадолго.
        Имитация… Имитация магическим путем внешних признаков землетрясения.
        Отцы-инквизиторы пытались понять, откуда был направлен удар. В столице применение заклинаний подобной силы незамеченным не прошло бы.
        Конечно же, внимание в первую очередь обратили на север. Так уж повелось в последние годы - если уж ждали беды, то в первую очередь с севера, с Темной Стороны. Туда развернуты заставы, и военные, и магические. Идущие из-за Халланских гор возмущения в астральных слоях бдительно отслеживают маги-наблюдатели, несущие посменное круглосуточное дежурство.
        Неведомый противник хорошо это понимал, и ударил с тыла. С юга. Нельзя сказать, что от нападений оттуда, в том числе и магических, Туллен не имел защиты. Имел… Совсем недавно имел…
        Сайэр епископ вновь встал, подошел к стене из грубо обтесанного камня, щелкнул пальцами, - и неровная серая поверхность превратилась в рельефную карту Лаара. Карта казалось живой: обладая очень острым зрением и внимательно всмотревшись, можно было увидеть, как шевелится под ветром листва деревьев Нальраэна, или разглядеть белые барашки на волнах, гуляющих по озерам Уорлога.
        Хильдис Коот сделал замысловатый жест левой рукой, и на карте загорелись семнадцать ярко-зеленых кружочков. Некоторые из них располагались в приграничных городах, тулленских и сопредельных, другие - в заброшенных святилищах и храмах, три или четыре вообще в местности пустынной и ничем не примечательной. Разбросанные, по видимости, бессистемно и хаотично, кружки тем не менее складывались в замысловатую симметричную фигуру. Вернее, складывались бы - но один выпадал, нарушал симметрию, и мерцал он сейчас не зеленым - тревожным алым светом.
        Система магической обороны Туллена. Одна из наиболее охраняемых государственных тайн.
        Несколько пассов - и масштаб карты изменился, теперь она показывала юг, пустыню Дзара и расположенные еще южнее земли. Именно там, в оазисе Гаа-Рах, горел тревожный алый сигнал: невидимая сеть, прикрывавшая державу с юга, порвана. И оттуда враг нанес колдовской удар, аукнувшийся псевдоземлятресением в Туллене.
        Казалось бы, случайность: набег йордлингов, перебитая храмовая стража, похищенные магические артефакты…
        Но епископ давно уже не верил в случайности и совпадения. Не положено в них верить инквизитору…
        Неслышно звякнул колокольчик. Именно что неслышно - тончайший серебряный звон прозвучал лишь в голове Хильдиса Коота. Кто-то стоял у дверей, кто-то желал поговорить с его светлейшеством. И поводом послужило нечто важное, ради пустяков никто бы не побеспокоил епископа глубокой ночью.
        - С вами желает поговорить… - начал отец-экзекутор с серой сутане, и не закончил - сделал шаг вперед, нагнулся к епископу, прошелестел имя в самое ухо едва разборчивым шепотом. Добавил уже вслух, оправдывающимся тоном:
        - Ваше светлейшество приказали, что в любое время дня и ночи…
        Сайэр Хильдис кивнул, пошагал следом за экзекутором - длинным, едва освещенным коридором, затем винтовой лестницей, ведущей на вершину самой высокой башни дворца.
        Несколько раз на пути попадались постовые - и не люди, но големы, застывшие словно статуи. Впрочем, их неподвижность быстро бы сменилась стремительной атакой, не почувствуй глиняные истуканы эманаций, исходивших от неприметного кристалла, висевшего на шее экзекутора. Такой же кристалл украшал и перстень на левой руке епископа.
        В небольшом круглом помещении - выше его находилась лишь смотровая площадка башни
        - громоздилась магическая аппаратура. Зеркала, бронзовые и серебряные, отполированные до нестерпимого блеска, - они были развешаны по стенам или возвышались на специальных подставках. Кристаллы - иные из них огромные, не обхватишь. Прочие устройства, о предназначении которых простой смертный не смог бы и гадать, знакомой для взора непосвященного человека показалась бы только большая клепсидра, - но капала в ней вода, а непонятного вида алая светящаяся жидкость.
        Одно из зеркал мерцало тусклым синеватым светом. Епископ сделал знак инквизиторам
        - и тому, что был его спутником в прогулке по ночному дворцу, и еще двоим, хлопотавшим у аппаратуры. Все трое отошли подальше, и Хильдис Коот установил вокруг себя и зеркала магический кокон, не позволяющий увидеть и услышать, что происходит внутри. Перестраховка, конечно же, попасть сюда могли лишь самые верные, трижды проверенные и испытанные самыми разными искушениями, но…
        - Видел я, как отступаются верные, и смущаются праведные, и тьма покрывает землю, и мрак - народы, - негромко процитировал епископ Вторую Книгу Сеггера и активизировал зеркало.
        Несколько мгновений спустя в синеватой туманной дымке появилось знакомое лицо - сначала размытое, со смутно различимыми чертами, становившимися все более отчетливыми.
        Человек в зеркале говорил - губы шевелились беззвучно, затем до слуха епископа начали доносится слова. Тревожные слова…
        Хильдис Коот слушал очень внимательно, затем заговорил сам:
        - Хигарт, мой мальчик… Ты уже давно не мальчик… - Сайэр епископ сообразил, что изрек нечто весьма странное, и торопливо поправился:
        - Не тот мальчик, которого я послал к Тул-Багару. И я сейчас не могу вести тебя в Уорлог на помочах…

* * *
        Изображение Хигарта становилось все более расплывчатым, затем и вовсе исчезло. Звук исчез еще раньше… Помехи магического происхождения, и не понять, случайные ли то возмущения в астральных слоях, или же кто-то целенаправленно мешал беседе. После нескольких безуспешных попыток восстановить связь епископ досадливо махнул рукой, и зеркало погасло.
        Он убрал защиту, и лишь тогда понял, что инквизиторы уже некоторое время пытаются до него докричаться сквозь магический кокон.
        - Ну что? Что случилось? - спросил епископ с тоскливой и усталой иронией. - Рухнул мир? Темные штурмуют дворец? Феликс Гаптор женился на эрладийке?!
        Услышал ответ, - и иронию как рукой сняло.
        Часть третья Политика и корона
        Глава первая Невеста и наложница
        Воздух в комнате был сухим и тяжелым. Флайри прикрыла ладонями глаза, словно собиралась заплакать, и некоторое время сидела неподвижно. После бессонной ночи глаза болели, особенно если смотреть на свет. Казалось, под веки попало множество мелких песчинок, и сколько ни моргай, от них не избавишься.
        Пыль…
        Первый знак беды.
        Небо роняет огненные слезы. Дрожит и трескается плоть земли, точно ее сжигают заживо… Из тех, кто видел это, почти никто не выжил. Те, кто уцелел, запомнил другое.
        Тучи сухой пыли на полдня затягивают небо. Пыль - мелкая, как сеянная мука, серая, как пепел. Собственно, это и есть пепел. Его несет отовсюду: с гор, откуда прежде приходили лишь тяжелобрюхие грозовые тучи, со степи, с пустыни… Когда ветер есть и когда ветра нет. Иногда пыльные облака затягивают небо, и становится темно, точно в сумерки, а солнце делается красным, похожим на воспаленный подслеповатый глаз.
        От пыли никуда не спрятаться. Мужчины, подобно женщинам, закрывают лица тряпками, но и это не спасает. Пепел скрипит на зубах, от него постоянно першит в горло. Он попадает в еду, а самое главное - в воду…
        Потом начались осени без дождей, бесснежные зимы, вёсны, когда не разливались реки… Истерзанная, выжженная, вымороженная земля не могла родить, а если бы и могла - кому было ее засевать? Те, кто не погиб под развалинами домов, кого не побило раскаленными камнями, падавшими с неба - пали под ножами разбойничьих шаек, защищая свое добро. Кто смог отбиться - умер позже от голода или покончил с собой, чтобы не лишать детей последней корки хлеба, последней кружки воды.
        Вот о чем будут рассказывать, вспоминая Катаклизм. Никто не вспомнит про пыль, которая отняла у Лаара воду.
        Странная штука - человеческая память.
        Наложница открыла глаза и покосилась на Амиллу. Девушка лежала в постели и, похоже, дремала. После ночного обморока она еще не вполне оправилась и сегодня почти весь день провела в постели, потягивая отвар из трав, призванный «вернуть силы, отнятые чрезвычайным душевным волнением». Впрочем, гаремный целитель Витар, в чьих жилах явно текла кровь кочевников-хазгов - рослый, с черными, как смоль, волосами, - мог обойтись и без эликсиров: он знал, что надо сказать женщине в минуты «душевного волнения».
        Тем не менее, ночь Флайри провела в покоях кандийки. Заглянув к принцессе, наложница собиралась тотчас уйти. Однако, как это всегда бывает, за одним вопросом последовал другой… Вскоре Амилла пожаловалась на слабость и легла в постель, попросив Флайри немного посидеть с ней. Через несколько мгновений она уже спала.
        Обычно две женщины всегда находят, о чем поговорить… если только одна из них не поглощена собственными тревогами настолько, что не замечает ничего вокруг. Однако разговор не клеился. После того, как целитель ушел, Амилла некоторое время сидела молча, поигрывая изумрудной подвеской, потом отпустила пару дежурных фраз, на которые можно ответить как угодно и, наконец, свернулась калачиком и уснула. Кажется, она была слабее, чем пыталась казаться.
        Амилла спала беспокойно: ворочалась, вскрикивала. Пару раз Флайри подходила к ней и осторожно, чтобы не разбудить, касалась лба рукой - не началась ли лихорадка. Но тревоги оказались напрасны. Скорее всего, девушке просто снился страшный сон.
        - О боги… - внезапно пробормотала Амилла. - Опять…
        Наложница обернулась. Девушка снова пошевелилась, зевнула и, не открывая глаз, спустила ноги с постели.
        - Я больше не могу, - заявила она. - Прошу тебя, позови лекаря…
        - Тебе нездоровится?
        Принцесса поежилась, словно от холода.
        - Нет. Знаешь, наверно, лекарь не поможет… - она сокрушенно покачала головой, снова подтянула ноги и закуталась в одеяло. - Лекарь исцеляет тело, а от дурных снов снадобья нет.
        - Что тебе снилось? - Флайри тепло улыбнулась и пересела на пуфик возле кровати. - Если рассказать дурной сон, он не сбудется.
        - Не знаю, что тут может сбыться… - Амилла покачала головой. - Город… Все тот же город…
        - Город?
        Одна из свечей затрещала, ее пламя вытянулось и задрожало. Флайри поднялась и сняла щипцами нагар.
        - Может, город, а может, крепость… Я ни разу не видела его снаружи. Каждый раз, когда сон начинается, я оказываюсь на его улицах. Иногда это и улицами назвать нельзя. Дома только с одной стороны, а с другой… Я чувствую, что там обрыв, но посмотреть вниз боюсь. Знаю, что не увижу дна… Думаю, этот город стоит на холме или на утесе. Всюду туман, и мне сейчас кажется, что он чем-то пахнет, но чем - не могу вспомнить… Стена уходила куда-то в небо - грубая, вся в трещинах, наверно, очень древняя, потому что из трещин торчали какие-то корни, стебли растений…
        - Значит, город был заброшен?
        - Нет… В других снах я оказывалась на улицах - на настоящих улицах - и видела людей, которые там жили. Люди с серебряными масками вместо лиц… Люди, похожие на свертки грязного тряпья… мне казалось, я чувствую запах, который от них исходит. Они и двигались так, словно сделаны из тряпок. Помню одного - он был весь обмотан то ли бинтами, то ли лентами. Когда я проходила мимо, эти бинты у него на груди сами собой раздвинулись, и оттуда выглянул глаз - огромный, во всю грудь, карий с красными прожилками, как у лошади. Я шла по улице, где дома были с сложены из черного камня, но выглядели как обугленное дерево, и сочились жидкостью, точно потели. Нигде ни окон, ни дверей - я вообще не понимаю, с чего взяла, что это дома. Потом мне начало казаться, что две стороны улицы отражаются друг в друге, точно в зеркале, только я сама в этом зеркале не отражалась. И люди тоже…
        Она помотала головой.
        - Вдруг все перевернулось, и оказалось, что я лечу в каком-то странном коридоре без стен. Пол и потолок блестели, как замерзшее озеро… громадное озеро, от горизонта до горизонта, и из него торчали обгорелые бревна. Толстые, со ствол старого дуба. Некоторые - от пола до потолка…. или от потолка до пола… Я не могла понять, где там был пол, а где потолок. Сверху вниз тянулись то ли корни, то ли веревки. Мне казалось, что они пытались схватить меня, когда я пролетала мимо, но их отростки проходили сквозь мое тело, и я даже этого не чувствовала… Слизь стекала по ним и тут же застывала. Я видела, что внутри они полые, как трубки, и наполнены чем-то светящимся. Представь себе свет, который ничего не освещает… - Амилла спрятала лицо в ладонях. - Отвратительно… И у меня появлялось чувство, будто кто-то смеется надо мной, как над маленькой девочкой, которая просилась сесть на спину лошади, а когда ее посадили, подняла крик… Я не знаю, что это такое. Все эти дома, города, башни… Этого просто нет на свете и быть не может. Я просила Харадира найти мне толкователя сновидений, но он сказал: «Только после
свадьбы».
        - Непонятное снится, когда на душе тревога, - Флайри попыталась говорить как можно мягче. - И при переезде на новое место люди часто видят странные сны.
        - Сны начались еще дома, - возразила кандийка. - Я это очень хорошо помню, потому что хотела посоветоваться с магистром из Тоа-Дана. Его пригласил к нам отец.
        - И что он сказал?
        Амилла тряхнула головой, и ее косички рассыпались по плечам.
        - Ничего не сказал. Я постеснялась беспокоить его. А через несколько дней приехал йорд-каан Балеог… и увез меня.
        - Понимаю, - Флайри вздохнула и разгладила складку на скатерти. - И с тех пор…
        - И с тех пор я вижу их чуть не каждую ночь. Правда, когда мы ехали через пустыню, эти кошмары прекратились. И я была почти счастлива.
        Принцесса встала и подошла к столику перед зеркалом и зажгла несколько свечей. Покрутилась перед зеркалом, улыбаясь своему отражению… С башни, словно эхо собственного звона, долетел певучий гул колокола.
        - Ну вот, - Амилла капризно постучала пальчиком по столешнице. - Наверно, уже Предвечерняя стража сменилась, а я все сплю и сплю… И на кого я похожа?
        Прекрасная кандийка вздохнула и отвернулась от зеркала.
        - Если лорд Адрелиан все-таки навестит меня сегодня… Как ты думаешь, ему уже доложили, что мне нездоровится?
        - Послушай…. - начала Флайри. - То, что я тебе вчера рассказывала - это не выдумки и не пустые слова. Я не шутила и не пыталась тебя запугать. Если хочешь, я покажу тебе указ, который он подписал третьего дня…
        - Я знаю, - Амилла спокойно улыбнулась и посмотрела ей прямо в глаза. - Мы с лордом Адрелианом его… обсуждали.

«Так я и знала».
        Недавняя боль - не стихшая, просто чуть позабытая, - снова напомнила о себе ледяной горечью. Однако Флайри только стиснула руки.
        - Тогда тебе будет очень интересно узнать, Амилла, что лорд-регент распорядился не слишком торопиться с исполнением этого указа. Скорее всего, он даже его отменит, если вспомнит, как это делается.
        Флайри замолчала, глядя, как принцесса меняется в лице.

* * *
        Лорд-регент и в самом деле продолжал чудить…
        Надежда на то, что после бурной ночи в объятиях двух наложниц он придет в себя, не оправдалась. Придворные исполняли приказы и делали вид, будто ничего не происходит, но из покоев лорда-регента выходили, вытаращив глаза.
        Будущий император внезапно потерял всякий интерес к государственным делам. Он отказался принять посланца от одного из наместников, которого вызвал к себе еще в день совета. Указы лежали на столе и если не покрывались пылью, то обещали покрыться ею в самое ближайшее время. Когда лорду-регенту напомнили, что до коронации осталось семь дней, он только кивнул. Зато распорядитель гарема уже получил наказ найти «парочку красоток, да таких, чтобы было за что подержаться». Разумеется, первым узнал об этой затее лорд-казначей. Обливаясь потом, краснея и бледнея, сайэр Авенир прибежал в покои Адрелиана с указом, подписанным лордом-регентом буквально накануне: «Вы же сами приказали распустить всех по домам!» - на что лорд-регент, пожав плечами, ответил:
        - А зачем их распускать? Пусть живут. Запас карман не тянет.
        Последнее, очевидно, относилось и к Флайри, к которой Адрелиан не проявлял ни малейшего интереса… по крайней мере, по словам гаремной прислуги.
        Положим, что будущий император решил отвести душу перед свадьбой. Но лорд-регент всегда отличался поразительной памятью на лица и имена - поговаривали, что он поименно знает всех гвардейцев и добрую половину солдат и офицеров своей армии. И вот теперь придворные содрогались, слыша:
        - Эй, как тебя там?.. Сай Лейт? А ты вообще кто такой? Лорд-комтур? Ух ты… Ну, тогда ладно.
        У большинства обитателей королевского дворца уже сложилось мнение по поводу случившегося. Мол, лорд Адрелиан во время землетрясения сильно расшибся и оттого пребывает во временном умопомрачении. Но в этом страшного ничего нет, недуг подобный со временем сам проходит. В самом деле: подобно любому человеку, занедужившему как телесно, так и душевно, лорд-регент сторонился людей… правда, для недужного подозрительно много времени проводил в серале.
        Кто-то попытался уговорить его посетить целителя, но толку не добился. Благодушно ухмыльнувшись, лорд-регент похлопал доброжелателя по плечу и весьма доходчиво объяснил, что у целителя ему делать нечего, поскольку «здорового лечить - только увечить». Правда, это как раз никого не удивило: Адрелиан и прежде без особой нужды к лекарям не обращался. Так или иначе, опровергнуть, равно как и подтвердить догадки о наведении магической порчи, высказанные сайэром Авениром, не представлялось возможным. Подменить же лорда-регента двойником, а паче чаяния мыслеформом… Ни одному магу из живущих как ныне, так и прежде, не под силу сотворить такой мыслеформ или снабдить двойника такой личиной, чтобы их пропустил магический кокон, которым маги трех орденов - Белого, Алого и недавно образованного Серого - окутали королевский дворец…
        Глава вторая Как допрашивает Инквизиция
        Экзекутор в серой рясе толкнул тяжелую дверь и вежливо поклонился, приглашая Амиллу пройти внутрь.
        Девушке было не по себе. Почему? Она не знала. Ни евнух, который проводил ее к выходу из женской половины дворца, ни инквизиторы, что ждали ее там - никто ей не угрожал, никто не запугивал. Всю дорогу служители Серого Ордена молчали. Амилла не слышала от них ничего, кроме «сюда, пожалуйста» или «пожалуйста, направо». Но и эти редкие слова звучали весьма любезно. В ее представлении, так надлежало обращаться с почетной гостьей, а не пленницей, которую ведут на допрос… возможно, допрос с пытками.
        Но воображение не желало прислушиваться к логике, говорившей, что невесте лорда регента страшиться нечего. Воображение рисовало кошмарные вещи: подвальное помещение, освещенное жаровней и тусклыми факелами, и раскаленные железные прутья, и зазубренные крюки, подвешенные на ржавых цепях и покрытые запекшейся кровью… И мускулистых зверообразных палачей в забрызганных кожаных фартуках… И дыбу, слышавшую на своем веку огромное количество стонов, криков и проклятий… Или отцы-инквизиторы не нуждаются во всем этом устрашающем инвентаре? Пользуются заклинаниями, разрывающими плоть и превращающие кости в полужидкую массу?..
        Амилла не знала. Она даже о том, как обустроены подземные темницы в родительском замке, не имела понятия. Да и к чему, в самом-то деле, знать такие неаппетитные подробности высокородной магнессе?

…Помещение оказалось просторным и светлым, да и располагалось на втором этаже дворца. Никакого зловещего инструментария: странное стекло в тонкой раме из тусклого серебристого металла, похожее на зеркало, но ничего не отражающее; рядом стоит бледный носатый инквизитор, даже отдаленно не напоминающий зверообразного палача в фартуке… Правда, широко распахнутое окно прикрывала массивная решетка, - однако не она, а немолодой человек в фиолетовом балахоне, сидящий за грубым столом без скатерти, пугал принцессу больше, чем все решетки, клещи, крюки и дыбы, вместе взятые…
        - Маю фалами авахо туро ома ,[Дословно: ваш путь снова встретился с моим (канд.)] ваше светлейшество, - пролепетала Амилла, подбирая юбки и присаживаясь на табурет.
        - Ай-фаламаи тотуро[Все пути (рано или поздно) сходятся (канд.) - «мир тесен».] … Простите, но мои помощники не знают кандийского языка, прекрасная. Поэтому я попрошу вас говорить по-тулленски.
        - Эи, йухабб … простите… гость в доме порядков не заводит, - девушка поправила платок, прикрывающий нижнюю часть ее лица, прищурилась, пристально посмотрела в глаза епископу и тут же отвела взгляд.
        - Наши братья из Тоа-Дана говорят иначе: «В чужую башню со своим уставом не ходят», - Хильдис Коот привычно поправил концы плетеного шнура, стягивающего его одеяние. - Однако время дорого, а посему перейдем к делу. Прошу вас повторять за мной: «В небе солнце и три луны».
        - В небе солнце и три луны…
        - Наш мир, именуемый Лааром, создал Творец…
        - Наш мир, именуемый Лааром, создал Творец…
        - …И спас от порождений предвечной Тьмы сын его, Светлейший Сеггер…
        - И спас от порождений предвечной Тьмы сын… Простите, ваше светлейшество, но моя вера учит иначе!
        Хильдис Коот кивнул. Амилле почему-то показалось, что он очень доволен.
        - Продолжаем, прекрасная. Итак: «Мой отец - магнос Иеремиус»…
        - Мой отец магнос Иеремиус…
        Ничего не отражавшее зеркало то усиливало, то ослабляло свой блеск - в такт словам принцессы. Носатый инквизитор всматривался в него очень внимательно.
        - …Сюзерен княжества Сандир…
        - …Сюзерен княжества Сандир…
        - …Проиграл выборы… Почему вы молчите, магнесса Амилла?

«Высокородной даме надлежит сохранять присутствие духа при любых…»
        Мысль мелькнула в голове падучей звездой и погасла. Епископ заметил, как узкая ручка девушки чуть сильнее сжала грубый подлокотник кресла.
        - Зачем вы заставляете меня говорить неправду?
        Сейчас она сорвется на крик. Сейчас маленький кулачок сожмется, стукнет по деревянному подлокотнику, глаза сверкнут яростью. Но нет. Пока самообладанию невесты лорда-регента позавидовали бы иные ученики магических школ.
        - Вы уверены, что это неправда? - Коот чуть склонил голову набок. - Разве вы присутствовали при коронации вашего отца?
        - Нет, конечно! Но ваши люди утверждали, что мой отец избран королем Кандии. И он подтвердил согласие на мой брак с лордом-регентом…
        - Мои люди? То есть инквизиторы?
        Амилла смотрела на него, словно епископ вдруг заговори на незнакомом языке. Мир вокруг еще казался прежним, но девушка уже чувствовала, как рвутся незримые внутренние связи…

…И то, что миг назад казалось прочным, как крепостная стена, в следующий разлетится на куски.
        А так ли прочны крепостные стены?..
        Защитят ли они, когда содрогнется земля, ветер среди дня принесет ночную мглу, и на землю упадет огненный дождь?
        Потом замок будет отстроен. Но его стены и башни никогда не вознесутся так высоко, как прежде. Высохшие, изломанные деревья выкорчуют, двор замостят обломками старых плит. И никогда не зажурчит фонтан в саду, где ты играла.
        Мама… Мама…
        - Я догадываюсь, кто рассказал вам об этом, - продолжал епископ. - Подданные йорд-каана, верно? Но, во-первых, йордлинги никогда не были моими людьми, уважаемая. Во-вторых, ваш отец никогда не избирался королем Кандии. Я очень хорошо осведомлен о том, что происходит в вашей стране, и уверяю вас: он даже не прошел в заключительный круг голосования. Правда, могу вас успокоить: ни у магноса Сандивилла, ни у магноса Пулманкара, которым повезло больше, нет дочерей.
        Лицо Амиллы закрывал платок, но было видно, как она побледнела.
        - Вы… говорите неправду, - прошептала она.
        - Я говорю правду, - Коот бросил короткий взгляд на отца-дознавателя, который сосредоточенно смотрел в как бы зеркало. - И вы, судя по всему, тоже. Точнее, вы свято уверены в том, что вашего отца короновали. И что вы, таким образом, стали наследной принцессой Кандии. Остается один вопрос: что же вас так напугало во время моего визита?
        Девушка ответила не сразу. Она опустила взгляд, и ее руки, полускрытые широкими рукавами, сжали подлокотники кресла.
        - Йорд-каан Балеог предупредил меня, что вы человек опасный… Что вы против того, чтобы лорд Адрелиан женился на кандийке… потому что это, по-вашему, может помешать объединению Туллена и Аккении.
        Епископ бросил на отца-дознавателя косой взгляд и рассмеялся.
        - Похоже, не стоит откладывать встречу с йорд-кааном. Он знает столько забавных историй… Может и нам с вами что-нибудь расскажет, отец Браам?
        Он посмотрел на своего помощника. На губах молодого инквизитора появилась робкая улыбка - и тут же спряталась, словно испугавшись.
        - По большому счету, результаты выборов в Кандии ничего не меняют здесь, в Туллене… Если лорд Адрелиан хочет жениться на вас и сделать вас императрицей Туллена, я не вижу к тому никаких препятствий. Даже если бы вдруг оказалось, что вы на самом деле не дочь князя Сандирского… а, скажем, ее наперсница.
        - Неужели у вас нет способа отличить хуруллу от фармиллы? - удивилась Амилла. - Если это так трудно - спросите мага, который делал для моего отца золото из свинца.
        - И где же я смогу найти почтенного алхимика? - осведомился Коот.
        - Здесь, во дворце! Мы вышли с женской половины и свернули направо - а магистр Анволд как раз выходил из чьих-то покоев.
        Лицо епископа оставалось невозмутимым, но девушка заметила, как он переглянулся с отцом-дознавателем.
        - Благодарю вас, магнесса Амилла. Мы непременно пригласим почтенного Анволда. А теперь расскажите, пожалуйста, что произошло с того дня, как к вам прибыли сваты йорд-каана.

«О боги всемилостивые… Если эта дикая орда, ворвавшаяся к ним в замок - сваты, неудивительно, что йордлингов считают дикарями»…
        Само собой, в столицу невесту лорда-регента привезли в паланкине. Но ее до сих пор тошнит, стоит только вспомнить запах мешковины, пропахшей конским потом!
        Что ей терять? Йорд-каан обманул ее. Он уверял, что произошла ошибка, что его воины и представить не могли, что похитили будущую принцессу Кандии. Но поскольку все сложилось столь благоприятно и для ее отца, и для Туллена - может быть, ее высочество воздержится от упоминания о некоторых неприятных событиях, которые произошли с ней во время путешествия? Виновные будут непременно наказаны за неподобающее обращение со столь знатной особой. Они уже наказаны, получили по сто ударов плетьми…
        И она воздержалась. Воздерживалась до сих пор, хотя не слишком верила обещаниям Балеога. Но если тот надеялся, что мнимая принцесса замолвит за него словечко перед лордом-регентом или епископом, то он глубоко ошибался.
        Поэтому Амилла рассказала все. И про повешенных слуг, и про грабеж - хотя выносить из замка, по большому счету, было нечего. И про путешествие поперек седла. И про то, чем один из похитителей предлагал ей расплатиться за миску с сушеными финиками.
        Епископ слушал внимательно, хотя со стороны могло показаться, что он дремлет. Носатый дознаватель пристально глядел в свое стекло и лишь вежливо переспрашивал, если девушка приписывала подданным йорд-каана деяния, на кои у них просто не хватило бы выдумки.
        В другой раз он полюбопытствовал, сколько пальм стояло у источника. Потом попросил уточнить, какой масти была лошадь, на которой ехал горец, который косил на правый глаз. Удивляясь самой себе, Амилла отвечала. И про лошадь, и про пальмы, и про горца. Оказывается, она все помнила ясно, как вчерашний день.
        Но может быть, его светлейшество ставит себе какую-то другую цель, нежели уличить йорд-каана во лжи?..
        Когда она закончила рассказ, Хильдис Коот, не открывая глаз, кивнул своему помощнику.
        - Все верно. Может быть, проверить на «честном слове»? - осторожно предложил отец-дознаватель.
        - Не вижу смысла, Браам. Поток очень чистый. Если бы появилось хоть одно ложное воспоминание, мы бы это поняли… - епископ хрустнул суставами пальцев и обратился к Амилле - Скажите, ашалла , а не случалось ли магистру Анволду делать вам какие-либо подарки? Может быть, украшения, безделушки…
        Девушка покачала головой.
        - Попробуйте вспомнить.
        - Разрешите мне помочь, ваше светлейшество, - вмешался дознаватель. - Если, конечно, ее высочество не сочтет за оскорбление…
        - Что именно не сочту, почтеннейший?! - довольно резко осведомилась Амилла.
        - Отец Браам просит у вас позволения прикоснуться к вашим вискам, - спокойно объяснил епископ. - Это избавит вас от необходимости тратить слова и время, рассказывая вам о пребывании магистра Анволда при дворе вашего уважаемого отца.
        - Если это принесет пользу - пожалуйста. Но поверьте, мне нечего скрывать.
        Она встала и решительно шагнула в сторону пюпитра с зеркалом.
        - Сидите, сидите, магнесса Амилла, - Хильдис Коот поднялся и, взяв девушку за локоть, заставил вернуться в кресло. - Отец Браам сам к вам подойдет. Знаете ли, приближаться к некоторым магическим артефактам небезопасно. Сядьте, закройте глаза и вспоминайте. Ни на что не обращайте внимания.
        Пальцы отца-дознавателя казались сухими и невесомыми, точно серый хрупкий материал, из которого осы строят свои домики. Амилла почти не почувствовала их прикосновения.

…Яркий, солнечный день. На узкой винтовой лестнице не надо ни факелов, ни светильников: достаточно света, падающего сквозь узкие бойницы. Амилла торопится. Не то что ей запрещено покидать в одиночестве свои покои, но никто ее не похвалит, если прознает, что она с раннего утра пробралась в сторожевую башню. Да еще все платье в пыли… Здесь вечно гуляет ветер, задувает в бойницы, норовит сорвать платок с головы. Но любопытство сильнее, чем страх наказания. Сегодня наконец-то должен приехать таинственный маг, выписанный отцом из… как же называется это место?
        Караван неторопливо вступает на опущенный мост. Между двумя рослыми верблюдами покачиваются крытые носилки. Амилле кажется, что ветер доносит глухое звяканье бубенцов. Но вот мост снова поднимается, громко скрипя ржавыми цепями. И она, подобрав юбки, бежит вниз по лестнице - надо поскорее вернуться, пока никто не заметил ее отлучки.

…Обед в пиршественной зале. Магистр Анволд, величественный, бородатый, восседает на почетном месте по правую руку от хозяина, потягивает из кубка вино. Отец то и дело прочищает горло и опускает глаза, словно не может смотреть на убогую оловянную посуду, из которой приходится есть. Служанки всю ночь накануне начищали ее песком, но олово за серебро не выдашь…
        А ведь он вовсе не старый, этот магистр! Просто волосы у него светлые, как песок, и оттого седина кажется гуще…

…Длинный полутемный коридор. Там, в самом конце - покои, отведенные магистру Анволду под магическую лабораторию. Отец строго-настрого запретил Амилле заходить сюда, но любопытство слишком велико. Она должна непременно увидеть, как превратится в золото свинец, который вчера привезли в замок и весь вечер разгружали на заднем дворе. Девушка почти наяву видит, как тускло-серые слитки вдруг начинают таять, точно свечной воск, растекаются золотой лужей, и та сверкает так, что глазам больно.
        Какое чудо! Тяжелая дверь комнаты приоткрыта. Свет растекается по каменному полу, словно золото и впрямь потекло наружу. Амилле отчего-то становится весело - кажется, что золотые искорки щекочут в носу. Подкравшись к дверям, она припадает к щели, достаточно широкой, чтобы не было нужды щуриться и заглядывать одним глазом.
        Комнату не узнать. Окна завешены толстыми тяжелыми шторами, не пропускающими солнечный свет. Кушетки и кресла убраны, их место заняли бесчисленные стеллажи, заставленные ни на что не похожими сосудами, полки с пухлыми фолиантами и тубусами, подставки и пюпитры. В этом окружении даже свет ламп кажется таинственным. Он смешивается с багровым мерцанием, которое распространяет маленькая открытая жаровня в углу, и играет на бесчисленных стеклянных и металлических поверхностях, заставляя налитые в них жидкости излучать глубокое сияние или лучиться сотнями крошечных искорок. Зачарованная, восхищенная, Амилла разглядывает причудливо изогнутые реторты, из которых вырастают трубки разной толщины, пузатые колбы, где плавают граненые радужные кристаллы или странные туманные сгустки, шевелящие призрачными отростками… Отец с магистром Анволдом стоят возле жаровни и о чем-то разговаривают, но их слова долетают как будто издалека, и девушка почти не разбирает слов, да и слова непонятные. Куда больше ее занимают удивительные предметы, стоящие на полках. Как бы выведать у магистра Анволда, для чего они
предназначены?
        Внезапно голоса магистра и отца становятся громче, словно падает невидимый занавес, перегородивший лабораторию.

«… вопреки распространенному заблуждению, не воздух как таковой, но лишь один элемент, в нем содержащийся и именуемый „великим окислителем“. Поэтому нагнетание производится не в нагревательную камеру непосредственно, а в реторту из алхимического стекла, содержащую абсорбент».

«А нет ли иного способа добыть этот элемент, почтеннейший? Чтобы не вышло, как с тем купцом, что нанял караван ради мешка фиников».

«Поверьте, сиятельный магнос, это способ из ныне доступных самый дешевый. Есть, конечно, способ добывать этот элемент из воды. Но мне кажется, это будет сопряжено с более существенными затратами. Вы не находите?»
        Магистр говорит и говорит, прохаживаясь по комнате и покачивая бородой.
        У него забавная привычка - то и дело вздергивать подбородок, словно пытаясь им на что-то указать. Но Амилле не до смеха. Ей кажется, что голоса отца и мага раздаются прямо у нее в голове. Потом она с ужасом осознает, что смотрит вовсе не туда, куда ей хочется. Какая-то сила мягко, но настойчиво заставляет ее разглядывать то одну реторту, то другую, читать надписи на переплетах фолиантов, на крошечных буроватых бирках, привязанных к горлышкам реторт.

«Успокойтесь, магнесса Амилла. Вам ничего не угрожает. Что это за предмет на треножнике?»
        Амилле становится жутко. Она хочет отвести взгляд от странного сосуда, похожего на уродливую бескрылую птицу, лежащую на спине… и не может. Бутыль медленно приближается, увеличиваясь в размерах. Вот уже заметны крошечные значки, выцарапанные на блестящей поверхности… Под толщей темного стекла что-то мерцает, и это страшнее всего.

«Амилла, ты что тут делаешь?»

«Ох, отец… я только хотела вам напомнить… Мы можем выйти в коридор? Совсем ненадолго. Простите, магистр Анволд».
        Поток воспоминаний прервался неожиданно, что девушке показалось, будто какая-то сила швырнула ее в кресло. Голова пошла кругом. Пламя светильников было таким ярким, что глазам делалось больно.
        Потом холодная сухая рука отца Браама коснулась лба Амиллы, и все прошло.
        - Очень хорошо, - голос епископа Коота звучал спокойно, словно ничего не произошло, даже слишком спокойно. - Благодарю за помощь, отец Фенор проводит вас в ваши покои. Однако, вполне возможно, что нам вскоре придется встретиться еще раз, и вместе побеседовать с магистром Анволдом.
        Его светлейшество дождался, когда за принцессой закроется дверь, и произнес так же спокойно и мягко:
        - Отец Браам, я бы очень хотел увидеть досье магистра Анволда, причем в самое ближайшее время.
        Однако носатый инквизитор вздрогнул и подумал, что ни за какие сокровища земли и небес не согласился бы поменяться местами с Анволдом. Ни за какие…
        Глава третья Как допрашивает Инквизиция (продолжение)

«Отец мудрости Кфартум аль-Кан советовал строить словесную часть заклятья в форме стиха. Он полагал, что ритмическая структура создает еще один пласт, способный придать магической формуле особую силу. Недаром его „Наставления вступающему на путь познания“ - это поэма-притча, чтение которой может доставить немало наслаждения даже непосвященному. Однако в ней же великий учитель всех магистров Тоа-Дана предупреждает, что неверно выбранный стихотворный размер может не только усилить, но и разрушить заклинание… .»
        Анволд перестал писать и опустил веки. Сторонний человек, случайно оказавшийся в комнате, мог бы подумать: за долгие годы глаза магистра насмотрелись на этот мир, и теперь их утомляет даже быстрый бег строчек по пергаменту.
        Но маг был вовсе не так стар, как могло показаться. И глаза у него не уставали, даже просиди он над свитками трое суток напролет - достаточно воспользоваться несложным заклинанием, известным даже ученикам, не покинувшим стены Аль-Джамии.
        Усталость придет позже. Когда голосок, пока еще еле слышный и то и дело стихающий в сознании, превратится в зловещий шепот, в сбивчивое бормотание, когда начнет срываться в судорожное рыдание, в истошные вопли… и лишь воля магистра Тоа-Дана, что крепче гномьей стали, сможет заставить его смолкнуть хоть ненадолго.
        Пока же Анволд опустил веки, чтобы разобрать, что говорит голос его тревоги.
        Услышать. Выслушать. А потом успокоить.
        Успокоить, чтобы этих слов не услышал никто - кроме него самого, Анволда Гудхайда. Потому что в этом дворце даже у стен есть уши. Уши, способные слышать неслышимое.
        Но те, кому принадлежат эти уши, глаза, пальцы - не всемогущи. Сильны, очень сильны. Но можно ли всерьез говорить о силе, если за плечами не стоит тысячелетний опыт величайшего из магических орденов Лаара? Единственного ордена, создавшего магическую школу, где год за годом отбирают и шлифуют жемчужины сокровенного знания? Ордена, из которого вышли Ай-Рубан и благословенный «Целитель Сеггера» Хорет аль-Раа, спасший Лаар от болотного мора? Единственного ордена, адепты которого осмелились прикоснуться к тайнам Темного искусства? Разве пошли бы они на подобный шаг, если бы мощь их знания не защищала их, подобно тому, как пропитанное снадобьями одеяние и заклинания защищают врача, препарирующего труп прокаженного?
        Он знал, что люди, вспугнувшие его незримого сторожа, уже стоят за дверью. Они спокойны, непроницаемо спокойны. Но и он уже успокоился. Не за несколько ударов сердца до того, как они смогли бы это почувствовать, понять, что он давно ждет их. Гораздо раньше.
        Поэтому - пусть входят. Не их шаги отвлекли его от рукописи: мало ли кто ходит по коридору мимо его двери? Он, представитель Тоа-Дана в Королевском совете, не настаивал на том, чтобы ему предоставили уединенные покои в какой-нибудь башне - тем более что во дворце подходящих башен не было. Он сможет перечислить всех, кто проходил мимо его двери с тех пор, как его сюда поселили, но что с того? На такое способен любой маг его уровня. Для этого не нужно ни усилий, ни особых заклинаний
        - подобные вещи делаются не задумываясь. Так простые люди запоминают дорогу, которой ходят на рынок.
        Пусть входят. Он спокоен. Он просто задумался, желая облечь свою мысль в наилучшую словесную форму.
        Ну вот. Уже стучат.
        Инквизиторов было трое. Отцов-экзекуторов, которые появились первыми, Анволд видел впервые. Оба рослые, крепко сбитые, с гладко выбритыми подбородками - один чуть помоложе, другой чуть постарше. Сразу видно, что умеют отражать не только магические атаки. Серый Орден никогда не отказывался учиться ни у Алого, ни у Белого. И пример тому - тот, кто остановился в дверях. Очевидно, что остановил этого человека не страх…
        - Младший магистр Анволд Гудхайд, советник гильдии Тор-Абъяд? - проговорил старший экзекутор. - Прошу вас следовать за нами.
        Его напарник чуть ниже опустил голову. Его волосы, стриженные в кружок, были черными, совершенно прямыми и толстыми, как у коня.
        - Что случилось? - Анволд отложил перо. - Может быть, вы объясните… ваше светлейшество? Я уверен, после того как мы поговорим, вы убедитесь в несостоятельности своих подозрений.
        - Если вы могли опровергнуть все наши сомнения, не покидая этой комнаты, нам не было бы нужды приглашать вас с собой, - произнес епископ, выходя вперед. Его голос звучал мягко, но это была мягкость ножен, скрывающей стальной клинок. - К сожалению, существует ряд необходимых процедур… Вас пока ни в чем не обвиняют, магистр. Для предъявления обвинения необходимы доказательства. Пока если вас и подозревают, то лишь в том, что вы могли оказаться очевидцем некоторых событий, имеющих чрезвычайную важность… Прошу вас, не надо так возмущаться. В этом смысле мы все на подозрении все, даже я сам. Дело очень запутанное, и ситуация в любой миг может повернуться совершенно неожиданным образом. И чего вам бояться? Неужели вы, человек просвещенный и искушенный в науках, верите в байки об инквизиторах, которые живьем препарируют людей, чтобы убедиться, что те не являются порождениями Тьмы? Или вы всерьез думаете, что патриарх Феликс Гаптор издал указ, согласно которому в год должно отлавливать определенное число еретиков? А если в Туллене столько не наберется - тащить на дыбу всех подряд, поскольку Пресветлый
Сеггер сам отличит верных от неверных?..
        Краем глаза епископ следил за «нимбом силы» магистра. Но Анволд, похоже, не переживал сейчас никаких чувств, кроме возмущения, в просторечии именуемого
«праведным гневом». А чего еще ожидать от одного из сильнейших магов Тоа-Дана? Что он запаникует, подобно неофиту, пойманному за попыткой уронить на голову товарищу
«водяной шар»?

«Твои страсти должны стать тебе слугами, но не господами и не рабами, - говорил отец Лагфин, глава Алого Ордена. - Не подавляй их сверх меры, но и не давай взять над собой верх. И помни, что вызвать в себе чувство порой труднее, чем убить».
        Магистр Анволд тоже знал эти слова. Его слуги были верными и послушными. Будь он полководцем, а они - его армией, он смог бы завоевать половину Лаара…
        И они не выдадут его. Каждый выйдет в свой черед и сделает, что должно.
        И ты знаешь это, почтеннейший сайэр Коот. Потому что твоя армия вышколена не хуже моей. Мы с тобой похожи на двух игроков в шатрандж. Беда лишь в том, что правила игры задаешь ты. И еще в том, что ты играешь белыми… а я - черными.
        Но и белые порой проигрывают. И кому это знать, как не тебе, примас капитула Инквизиции?
        - Ну что ж, - магистр неспешно поднялся с кресла, - я постараюсь помочь вашему расследованию… если это в моих силах.

* * *
        Прогулка ожидалась весьма занимательная. Магистру Анволду еще никогда не доводилось бывать в этой части дворца. Здесь, как нигде, чувствовалось дыхание магии - почти неощутимое, как у задержавшего вздох воина, который желает остаться незамеченным. Сюда стягивались незримые нити, опутавшие возрожденное обиталище королей Туллена. Магистр ощущал их, но не осмеливался прикоснуться. Так ребенок жадно разглядывает пышный гобелен на стене пиршественной залы под пристальным взглядом родителей, что строго-настрого приказали ему: руками не трогать.
        Отцы-экзекуторы шагали следом, невозмутимые, вежливые. Они любезно поддерживали разговор, но не более того. Что ж, в конце концов, в их обязанности не входит развлекать… подозреваемых.
        Но когда тяжелая дверь распахнулась, маг едва не споткнулся.
        - Магистр Анволд! - воскликнула Амилла. - Вы меня не узнаете?
        Лицо девушки скрывал платок. Но не нужно было обладать магическим зрением, чтобы узнать этот разрез глаз, выдающих давнюю примесь крови хазгов. И угадать форму черепа под причудливым нагромождением косичек.
        - Конечно, узнаю… - пробормотал Анволд, кланяясь. - Магнесса Амилла, не ожидал вас здесь увидеть…

«Зачем Коот привел ее на допрос? - снова зашелестел голосок тревоги. - Неужели…»
        Успокойся, Анволд Гудкайд. Самое скверное, в чем она может тебя обвинить - это в том, что ты не оправдал надежд ее отца. Если она здесь - значит, магнос Иеремиус все-таки стал королем без твоей скромной помощи. Весь дворец знает, что лорд-регент берет в жены наследную принцессу Кандии. Ну что ж, как говорят у вас на родине, прекрасная, «все пути сходятся». Скорее всего, ваш грозный отец недолго посылал проклятья на голову проныры-алхимика, который мало того что не добыл золота, так в довершение всего просто взял и растворился в воздухе, стоило сиятельному магносу остановить верблюда. Но все мы хотим жить, даже маги. Неужели сиятельный магнос надеялся, что алхимик захочет закончить свои дни в жерле огнедышащей горы? Я же все-таки не аколит Дзара.
        Мошенничество? Нет. Древесный уголь действительно не мог дать того жара, без которого не начнется трансмутация, и об этом он честно сообщил магносу. Не хватало и еще кое-каких ингредиентов, и об этом магнос также был поставлен в известность. Все же остальное…
        - Магистр Анволд, - не унималась Амилла. - Пожалуйста, скажите его светлейшеству: вы ведь жили у моего отца и делали для него золото, верно?
        - Именно так! - радостно подхватил Анволд.
        - Так объясните им, кто я такая!
        Маг развел руками.
        - Вы - магнесса Амилла… законная дочь магноса Иеремиуса…
        - Скажите, - перебил епископ, - а удались ли ваши опыты?
        - Увы, - Анволд сокрушенно покачал головой. - Как вы понимаете, получить золото можно лишь двумя способами: обнаружить скрытую золотоносную жилу или произвести реакцию трансмутации, употребляя в качестве исходной субстанции свинец. Еще в дороге мне стало ясно, что золотоносные жилы проходят слишком далеко от замка почтенного магноса. Что же до трансмутации…
        - Зерцало истины оглушено, - пробормотал отец-дознаватель.
        - Вы уверены?
        Хильдис Коот шагнул к треножнику и несколько ударов сердца вглядывался в прозрачную толщу магического стекла… пока не заметил едва уловимую серебристую пелену, которой подернулось его поверхность.
        - Вы быстро учитесь, Браам, - негромко проговорил епископ.
        В следующий миг Амилле показалось, что прямо перед ней треснул незримый хрустальный бокал, и все, кроме нее самой, застыли, точно под взглядом василиска. На лбу у магистра Анволда заблестел пот. Можно было подумать, что и маг, и инквизиторы пытаются усилием воли не дать невидимому бокалу разлететься на куски.
        Снова раздался звон, совсем рядом, а потом - пронзительный, невыносимо тонкий свист, от которого заложило уши. Не помня себя от ужаса, девушка завизжала и бросилась на пол, надеясь спастись под креслом. Запах ее собственных духов вдруг сделался одуряющее резким, голова пошла кругом… Воздух вокруг дребезжал, точно стекло. Вжавшись лицом в колени, зажмурившись, Амилла пыталась дышать реже, но сердце колотилось, норовя выпрыгнуть из груди, и жадно требовало воздуха.
        Внезапно что-то громко хлопнуло, словно лопнул надутый бычий пузырь, и все пропало. Сквозь отступающую дурноту Амилла почувствовала, как крепкие руки убирают кресло. Другие руки осторожно подхватили ее, и она судорожно вцепилась в рукав грубого серого балахона. Перед глазами все плыло, но самое страшное, кажется, было уже позади.
        Отец-экзекутор усадил девушку в кресло. Несколько глотков красного эрладийского окончательно вернули ей силы. Амилла подняла голову. Носатый отец Браам и епископ тихо переговаривались, стоя возле своего магического прибора. Один из экзекуторов, который привел ее, а потом и магистра, хмурился и потирал руки, словно катал что-то в ладонях. Второй по-прежнему стоял рядом и глядел на нее заботливо, как любящий брат на занедужившую сестру. Амилла вопросительно посмотрела на него, снова огляделась… и вдруг осознала, что магистр Анволд все еще стоит неподвижно, устремив взгляд непонятно куда.
        Она хотела окликнуть мага, но тут епископ, прервав разговор с дознавателем, шагнул к девушке.
        - Приношу свои извинения, прекрасная, - Коот учтиво поклонился ей. - Как вы себя чувствуете?
        Амилла заставила себя улыбнуться и запоздало поправила платок.
        - Благодарю, мне уже лучше, - ответила она.
        - Немногим девушкам в ваши годы доводилось стать свидетельницами магического поединка, - епископ оперся на стол кончиками пальцев. - Вам будет что рассказать детям. Благодарю вас за помощь. Все подозрения относительно вас сняты.
        - Но я хочу остаться! - в голосе Амиллы послышалась мольба. - Пожалуйста, ваше светлейшество, разрешите мне присутствовать при допросе магистра Анволда. Возможно, я смогу еще чем-нибудь помочь…
        Ее глаза сияли, дыхание участилось. Кожу, нежную, как лучший хавирский шелк и цветом подобную костяному эрладийскому фарфору, тронул легкий румянец. Противиться ее красоте было трудно, почти невозможно… почти.
        Епископ покачал головой.
        - Простите, магнесса Амилла. Это может быть небезопасно. Кажется, вы уже имели случай в этом убедиться.
        - Неужели вы не верите в силу своих людей, ваше светлейшество? Неужели магистр Анволд - самый сильный маг, с которым вам приходилось иметь дело? Я уверена, он не причинит мне вреда…
        - Это может быть небезопасно для вашего душевного покоя, ашалла , - Коот выпрямился, давая понять, что разговор окончен. - Отец Фенор…
        Вежливый экзекутор подал Амилле руку. Брови у него были очень густые, срастались на переносице и могли сделать грозным и злым любое другое лицо, но только не это.
        Когда дверь за Амиллой и ее сопровождающим закрылась, его светлейшество одернул фиолетовую хламиду и сердито посмотрел на «зерцало истины».
        - Боюсь, нам придется на время забыть, что Пресветлый заповедал нам: «Будь милосерд к врагам своим», - пробормотал он.
        - «Поелику это возможно», - отозвался отец Браам. - Боюсь, магистр Анволд не вовремя вспомнил о том, что лучшая защита - это нападение.
        - Не стоит нападать на то, что может тебя защитить… - оставшийся экзекутор коснулся серебристой оправы зерцала. - Но мы не оставили ему выбора.
        - Выбор есть всегда, - холодно возразил Хильдис Коот. - Это право, дарованное Пресветлым Сеггером своим возлюбленным чадам. А вот нам выбор предстоит нелегкий. Кому-то придется чистить зерцало, пока не вернется отец Фенор.

* * *
        Чистка пользы не принесла. Собственно, и чистить-то было нечего - в этом его светлейшество убедился, когда отец-дознаватель, признав свое бессилие, уступил ему место. Зерцало не откликалось. Нет, оно не превратилось в простой кусок алхимического стекла - епископ чувствовал каждую из сложнопереплетенных нитей заклинания, которое превращало этот кусок в могучее магическое орудие. Они были подобны туго натянутым струнам луры… и странно, что он не мог извлечь из них ни звука.
        Хильдису Кооту не раз доводилось наблюдать «оглушенное» зерцало. Инквизиция хорошо умеет хранить свои секреты, хотя это и порождает множество слухов о жестокостях, которые творятся в ее застенках. Что поделать, за все приходится платить, и верные служители Пресветлого Сеггера не исключение. Человеку свойственно стремление делать тайное явным… И он делает, порой по собственному усмотрению, добросовестно выдавая желаемое за действительное. Отцы-инквизиторы снисходительно слушают эти сплетни. Секрет зерцала будет раскрыт еще нескоро.
        Однако случалось, что заклинания, которыми маги пытались - пока безуспешно - защитить воспоминания, могущие стать опасными, «оглушали» зерцало. Оно становилось похоже на человека, заткнувшего уши ватой, и после того, как «вату» вычищали,
«слух» возвращался.
        На этот раз «ваты» не было. Тем не менее, зерцало вдруг стало глухо и немо.
        За этим занятием епископа застал отец Фенор.
        - Принести новое?
        Епископ покачал головой.
        - Боюсь, нам придется обойтись без зерцала. Где уверенность, что со вторым не случится то же самое? Мы коснулись какого-то воспоминания, защищенного заклинанием, которое нам незнакомо.
        - Вы правы, - мрачно отозвался отец-экзекутор. - Так у нас вовсе не останется зерцал.
        - Попробуем по-другому? - Хильдис Коот криво усмехнулся и, сплетя пальцы, хрустнул суставами.
        - Но, ваше святейшество…
        Он не пытался ни поспорить, ни предупредить епископа об опасности, о которой тот прекрасно знал. Это был всего лишь условный знак, необходимый в присутствии тех, кто умеет читать мысли.
        Второй экзекутор взял за руку отца Браама - таким жестом, каким соединяют руки застенчивые любовники. Отец Фенор встал с другой стороны. встал перед неподвижно стоящим Анволдом и протянул руку, словно ждал, что магистр отдаст ему какой-то предмет.
        Так прошло… кто знает сколько? Если бы в камере стояли песочные часы, можно было бы услышать, как падают песчинки. Молчание становилось похоже на звенящую, готовую лопнуть струну. И епископ был тем менестрелем, что крутил колок, натягивая ее - медленно, терпеливо, чтобы, избави Сеггер, не порвалась.
        И наконец коснулся ее, чтобы родился один-единственный звук. Одно-единственное слово.

«Адрелиан».
        Ни одно слово из тех, что прозвучали в камере, не коснулось слуха Анволда. Ни одно, кроме этого.
        У горных отшельников-линунгов есть странный музыкальный инструмент. Он похож на продолговатый ящик с отверстием, внутри которого натянуто несколько струн. Лишь немногим мастерам доверяют линунги его изготовление. После того, как мастер натянет последнюю струну и заставит их звучать в унисон, ни одна рука больше не коснется инструмента, ибо имя ему - «ваэр-лайра », лура ветров. Двое магов, избранных на Сейнге - совете линунгов, что собирается раз в год, - бережно примут инструмент и, освятив, установят на вершине скалы. Отныне только горным ветрам суждено играть на ней, заставляя струны петь на разные голоса.
        Так же откликались в памяти плененного магистра воспоминания, когда он слышал слово, произнесенное епископом Хильдисом Коотом, примасом капитула Инквизиции…
        И он, епископ Хильдис Коот, вслушивался в их голоса и слышал каждый.
        Так опытный регент, попавший в чужой город, заходит на службу в собор и, ненадолго забыв о молитве, слушает хор. Не он писал эту мессу, не он разучивал ее с певчими. Но он слышит каждого, и перед его мысленным взором причудливой вязью бегут строчки партитуры.

«… я беседовал с ротмайстером королевской гвардии Адрелианом», - говорит магистр Сфор аль-Киран, представляющий Тоа-дан в королевском совете. Он погиб при падении башни Реммират, когда на магов, многие дни отражавших атаки полчища скелосов, обрушился огненный дождь…

«… Адрелиан? Комендант столичного гарнизона».
        Это магистр Румен Хунара из гильдии Тор-Румаанди, еще недавно просто маг Румен, молодой черноволосый красавец, лицом и походкой похожий на степного гепарда.

«… зовут просто Адрелианом»…

«… назначен лордом-регентом. Я считаю, что это справедливо»…
        Голоса, голоса… Регент слушает, изредка кивая в такт головой, но сам не издает ни звука, даже если напев кажется ему знакомым.

«… Впервые за десять лет лорд-регент просит нашей помощи…»

«… если сайэру Адрелиану не удастся остановить войска нежити…»

«… Лорд-регент защищает не только Туллен! Я считаю, что мы обязаны…»
        Снова магистр Румен Хунара. Он еще не знает, что погибнет на Шаардской равнине. Да почиет его душа с миром…

«… соединившись с армией гномов, лорд Адрелиан…»

«… сразил в поединке полководца сил Тьмы…»

«… лорд-регент передает соболезнования и благодарит…»
        Чуткий слух регента прослеживает каждую партию, ловит каждую фальшивую ноту. И непременно заметит, если кто-нибудь из певчих замолчал не в срок.
        Случается, что ветер занесет в отверстие клочок шерсти. Он зацепится за струну, и она перестанет откликаться. Удастся ли мастеру вытащить шерсть, не повредив хрупкий корпус «луры ветров»?
        Особенно если легкий пушистый комочек вдруг выпускает когти, стремительные отравленные крючки, норовящие вцепиться в тебя?
        Иным - обычным - слухом епископ уловил за спиной короткий звук. Это крякнул от натуги отец Фенор, отражая чужое заклинание. Хильдис Коот ударил в ответ и почувствовал, как заклятье вязнет в чем-то липком, цепком…
        Интересно, где водятся овцы с шерстью из стеклянных нитей, клейких, точно паутина? .
        Его начинало затягивать в этот мутный, спутанный клубок, в котором не на что опереться, нечем дышать… Епископ отпрянул. Но вырваться мало. Важно не оставить внутри ни одной частицы своего заклинания, ни звука, ни чувства, ни оттиска, потому что все это может быть использовано неведомым противником.

«… считаем необходимым сообщить лорду Адрелиану, что порождения Хаоса, в просторечии именуемые демонами…»
        Когтистая лапка, метнувшаяся к инквизиторам, вдруг разлетелась в ослепительной вспышке, и епископ почти услышал громкий хлопок. Потом еще раз. «Ком шерсти» вздулся, ощетинился, потом послышался громкий треск.
        Отцы-экзекуторы наконец-то смогли подобрать контрзаклинание.
        Однако Хильдис Коот знал, что радоваться рано. Простое заклятье, состоящее из одной-единственной формулы, так же просто и уничтожить, ибо к самому хитрому замку найдется если не ключ, то отмычка. Если хотите, чтобы оно вышло надежным, надо сплести хитрее, чем силок охотника на лесных вампиров-глоа. Создайте десятки, сотни цепочек-формул и заставьте их работать слаженно, как действуют при осаде воины гарнизона, чтобы смерть одного не повлекла гибель остальных.
        Тот, кто создал этот «клочок шерсти», знал свое дело.

«Когти» больше не высовывались, но отцепить его от струны, казалось, просто невозможно. Епископ почти чувствовал, как отец Фенор теребит непокорный клок. Конечно… Проще вырвать струну, выломать колок, разбить ящик…
        Но тишину в камере нарушил не треск ломающейся доски и не вой лопнувшей струны… а хриплый стон - первый настоящий звук, раздавшийся здесь за неизвестно сколько времени.
        Сколько раз за свою жизнь епископу Хильдису Кооту доводилось слышать звуки, которыми человек пытается сказать миру о своей боли? Не сосчитать. Надрывные, жалобные вопли… Рев, в котором уже не было ничего человеческого… Пронзительный визг… Скрип зубов - когда кричать нельзя, когда лучше сразу умереть, чем подать голос.
        Но редко в этих звуках слышалось столько страдания.
        Хильдис Коот открыл глаза. Своим внутренним зрением он по-прежнему видел странный ком, каким ему представлялось заклинание в памяти магистра Анволда. В любой миг он мог снова нырнуть туда, чтобы продолжить поединок.
        Но теперь важнее было вернуться в мир, доступный чувствам простых людей.
        Лицо мага стало белее, чем стена, к которой он привалился, чтобы удержаться на ногах. Глаза налились кровью, по щекам текли слезы, смешиваясь со струйками пота. Епископ знал, что причина тому не только боль. Последние несколько мгновений они вели борьбу с одним и тем же противником…
        Заклинание, обнаруженное Хильдисом Коотом, цеплялось за воспоминание, которое должно было защищать. Не сумев отбросить врага контратакой, оно ушло в глухую оборону. Оно знало лишь одну цель: удержаться любой ценой, даже если это разрушит разум человека, в чьей памяти оно живет.
        - Постойте… - прохрипел магистр. - Не надо… Я сам все скажу… Я не виноват…
        Епископ кивнул и скрестил руки на груди.
        - Хорошо, - очень спокойно произнес он. - Почему же вы не потрудились объясниться с самого начала? Вы боялись смутить магнессу Амиллу?
        - Нет, нет… - Анволд задыхался. - Вы могли неправильно меня понять. Наш план… он может показаться странным… и мне самому он таким казался… Но клянусь, все делается ради блага будущего императора и Туллена… Необходимо защитить лорда Адрелиана от козней врагов…
        - Очень любопытно, - Коот покачал головой и одернул свою фиолетовую хламиду. - И кто же проявляет такую заботу о лорде-регенте?
        - Я не могу этого сказать. Но поверьте, мы были вынуждены действовать тайно…
        - Отец Браам, - не сводя глаз с магистра, кивнул дознавателю, - сделайте одолжение…
        Носатый инквизитор нахмурился, словно ему очень не понравилось предложение его светлейшества, и осторожно сделал шаг назад. Отцы-экзекуторы, которые стояли рядом к ним, шагнули навстречу друг другу, точно танцоры, исполняющие странный неспешный танец, и он соединил их руки. Потом ладони Браама тихо выскользнули из их пальцев. Медленно, будто двигаясь под звуки неслышимой музыки, он начал пятиться к стене, отделяющей камеру от коридора.
        Вот за его спиной мелькнула бледно-голубая вспышка… Штукатурка подернулась рябью, точно водная гладь…
        Казалось, какая-то неведомая сила швырнула магистра вперед… и ударила о невидимую стену, которая внезапно выросла между ним и епископом.
        Отец Браам чуть слышно охнул, но не сбился с шага и продолжал движение, даже когда Анволд начал оседать на пол, весь пунцовый, как его мантия.
        Наконец, инквизитор, все так же пятясь, с неподвижным торжественным лицом шагнул в портал, раскрывшийся у него за спиной, и стена сомкнулась.
        - И как это понимать? - тоном заботливого родителя осведомился Хильдис Коот. - Проявление доброй воли и готовность оказать помощь следствию?
        - Вы… - выдохнул магистр. - Вы все равно не поверите…
        - Поверим, - заверил епископ, опускаясь перед ним на корточки. - Если вы скажете правду. А убедиться в этом мы можем только в одном случае: если вы не будете нам мешать. К сожалению, положение дел таково, что мы не можем верить вам на слово. Равно как и кому бы то ни было. Если кто-то приложил столько усилий, чтобы защитить вашу память от проникновений, это поневоле наводит на размышления. Возможно, ваши воспоминания никак не связаны с расследованием, которое мы ведем. Но это еще надо доказать.
        - Я скажу… скажу… - Анволд бормотал, словно не слышал епископа. На его лицо понемногу возвращались привычные краски. Он сидел на полу, странно погрузневший, будто оплывший, растекшийся по каменным плитам… В ухоженной бороде поблескивали нитки розоватой слюны.
        - Я скажу…
        - Так говорите, - терпеливо проговорил Хильдис Коот.
        - Мне поручили установить точки силы… - прошептал магистр, - для ритуала…
        Шепот перешел в надсадный хрип, рот скривила судорога боли - явно непритворной. Анволд закряхтел, дернулся, словно хотел рывком подняться с полу, его голова запрокинулась…
        - Позже.
        Епископ произнес это слово одними губами, но знал, что для мага оно прозвучит громче крика.
        - Позже, - повторил он чуть громче. - Пока просто попробуйте открыть мне все воспоминания, которые сможете…

* * *
        - Значит, допроса на зерцале все-таки не избежать?
        Хильдис Коот покачал головой. Он выглядел усталым, как человек, который провел несколько суток в изнурительной медитации. Под глазами залегли свинцовые тени, морщины на посеревших щеках как будто стали глубже.
        - Он этого очень не хотел, - епископ покосился в сторону стены, в которой только что закрылся портал, словно провожая взглядом экзекуторов, уносящих с собой магистра. Во время допроса Анволд лишился чувств. - Но увы. Некоторые его воспоминания защищены заклятиями, которые он снять не в силах. Пресветлый Сеггер заповедал нам являть милость к тем, кто грешит по неведению…
        Отец Браам задумчиво поскреб скулу.
        - Хотел бы я знать, что об этом думают те, кто создал эти заклятья.
        - Подозреваю, они не слишком часто размышляют над вопросами богословия. Разве что в тех случаях, когда это может принести пользу делу… - епископ бросил на своего помощника короткий зоркий взгляд. - А свое дело они знают.
        - Ваше светлейшество… вы узнали, кто они такие?!
        Коот покачал головой.
        - Они сделали все, чтобы об этом никто не узнал. Боюсь, почтенный Анволд жив только потому, что его работа еще не закончена…
        - …И лорд Адрелиан еще жив?
        - Возможно… - епископ оглядел камеру, потом его взгляд остановился на еле заметной трещине, которая пересекала одну из каменных плит на полу. Трещина напоминала то ли перекресток трех дорог, то ли гадательный символ «йеи », означающий непредвиденную опасность или денежные затруднения. - Это нам еще предстоит узнать. Но кое-что магистр нам все-таки рассказал. А именно, о том, что неизвестные защитники лорда Адрелиана поручили ему установить две силовые точки. Обе находятся в пустыне. А теперь вспомните начальный курс силовой геометрии.
        - «Если же силы для проведения данного обряда недостаточно…» Но почему только две точки? Обычно число точек нечетное - три, пять, семь. Если соединить эти точки, получится геометрическая фигура. В ее фокусе будет находиться место приложения…
        - Совершенно верно. А теперь смотрите.
        Он сосредоточенно посмотрел в переносицу отцу Брааму. Перед мысленным взором молодого инквизитора разворачивалась карта Лаара.
        - Вот оазис Тай-Сурда, - негромко продолжал епископ. - Глухая дыра вдалеке от караванных путей. Если кто туда и наведается, так это разбойники или случайный отряд кочевников. Ближайшая башня слишком далеко, чтобы маги заметили вспышку силы. Разве что наблюдали за этим местом, но это вряд ли. Скорее всего, там мы уже ничего не найдем, только следы, но попытаться стоит… А вот Сандир, замок магноса Иеремиуса, откуда почтенный Балеог привез нам невесту для лорда-регента.
        - Если точка приложения силы находится где-то между ними…
        - Нет, - Хильдис Коот покачал головой.
        На карте появилась светящаяся линия. Между ними вспыхнула яркая точка, и из нее начал вырастать луч. Пересекая темный кружок, он заставил его засиять ярким светом и продолжал расти.
        - Туллен, - пробормотал отец Браам.
        - Правильно. А вот третья точка силы, которая находится на том же расстоянии от столицы, что и две предыдущие…
        Луч пересек тусклую волнистую полосу, обозначающую Халланские горы, замер, и на его конце засияла алая звездочка.
        - Урангрунд?
        - Вот именно. Заметьте, не Соултрад, как можно было ожидать. Это кое-что объясняет. Может быть, я ошибаюсь. Окончательные выводы сделаем после того, как осмотрим замок и оазис.
        Епископ прикрыл глаза ладонью, словно свет мешал ему, и произнес, обращаясь явно не к отцу-дознавателю:
        - Райва Мината и Реаса Фаркхарла - немедленно ко мне.
        В этот миг послышался стук. Епископ опустил руку, прищурился, бросил на дверь пристальный взгляд и помрачнел.
        - Сайрис Флайри… - пробормотал он. - Настроена очень решительно. Впустите ее, отец Браам. Посмотрим, что ей понадобилось.
        Наложница осторожно перешагнула порог. Вместо пышных юбок, которые последнее время вошли в моду в столице, на ней были свободные броки из тонкого полотна, расширяющиеся книзу и стянутые на щиколотках тесьмой. Этот покрой любительницы верховых прогулок еще до Катаклизма позаимствовали у жен кочевников-хазгов.
        - Ваше светлейшество, - голос женщины дрожал, но не от страха. - Ради лорда-регента, ради блага Туллена… я прошу вас и отца-дознавателя допросить меня на «зерцале истины».
        - Но зачем, во имя Пресветлого Сеггера? - кустистые брови Коота поползли вверх. - Вас же пока никто не подозревает!
        Флайри покачала головой.
        - Когда королевство в опасности, свободен от подозрений лишь тот, чья невиновность доказана. Кому как не вам это знать, ваше светлейшество.
        Огромные темные глаза в упор смотрели на него.
        - В конце концов, сделайте это ради моего спокойствия. Я хочу убедиться, что не стала орудием врагов… пусть даже невольно.
        В камере воцарилась тишина. Она казалась грузом, лежащим на плечах - грузом, который ни в коем случае нельзя уронить. С каждым мгновением он становился тяжелее, словно песчинки, падающие в незримых песочных часах, оседали на нем… и даже потолок камеры начал проседать под их тяжестью.
        - Хорошо, сайрис Флайри, - слова примаса капитула Инквизиции падали каплями расплавленного свинца. - Вы правы. Но я молю Пресветлого Сеггера, чтобы вам не пришлось смотреть в «зерцало истины».
        Глава четвертая Добрые дела не остаются безнаказанными
        Флайри проснулась рано. За десять лет, прожитых с Адрелианом, она привыкла вставать чуть свет и не залеживаться в постели. Первое время она разрывалась между стремлением быть полезной лорду-регенту… и мучительным желанием отоспаться. Отоспаться за все бессонные ночи, которые провела среди развалин родного замка, в промороженных землянках, в трактире «Три подковы», где заменяла судомойку. За все ночи, когда пол вдруг начинает крениться, и ты покорно скользишь в уютную бархатную тьму, где нет ни свиста ледяного ветра, ни звона посуды, ни запаха вареных овощей и чада кипящего жира - только сон.
        Лорд-регент ей в этом не препятствовал, кроме разве что тех дней, когда без ее помощи было не обойтись, - а они выпадали нечасто. И Флайри, проснувшись, обнаруживала, что постель уже остыла, а солнце уже поднялось в зенит и застыло, словно раздумывая, в какую сторону спускаться. При таких пробуждениях девушку терзало чувство вины. Сам лорд-регент, едва открыв глаза, как будто тут же вспоминал о срочных делах и вопросах, решение которых не терпит отлагательств. Это чувствовалось даже в минуты нежности, в коих он не отказывал своей возлюбленной. И выбираясь из объятий утренней дремоты, она следила, как Адрелиан быстро, хотя и без лишней поспешности, натягивает штаны и рубашку, расчесывает щеткой волосы - он никогда не прибегал для этого к помощи камердинера. При этом он обсуждал с ней, как договориться с кем-нибудь из магов об обводнении заброшенного замка, или говорил о новом указе против высокородных сайэров, проявляющих излишнюю жестокость к крестьянам… Так, словно они уже сидели за письменным столом в его кабинете.
        Вот тогда Флайри вспомнила свою старую привычку обдумывать серьезные дела с восковой дощечкой в руках. И вскоре свитки, пергамент, чернильница и прочие письменные принадлежности переселились на ее прикроватный столик.
        Сейчас здесь же лежала карта столицы, рядом - восковая табличка, наполовину исписанная мелким почерком. Карту, плод стараний придворного писца, украшало множество причудливых значков. Флайри просидела над ней до самой Послеполуночной стражи, пока ее не сморил сон.
        Молодая женщина спустила ноги с постели. Раннее солнце, еще яркое, словно не успело запылиться, освещало комнату. Масло в светильнике, который Флайри забыла потушить, давно выгорело, но аромат еще витал в воздухе. Дворец еще не проснулся, и хрупкая тишина стояла на цыпочках, готовая то ли улететь, то ли исчезнуть.
        Флайри позвала служанку и приказала принести воды для умывания. Ожидая ее возвращения, она взяла со стола карту и разгладила рукой.
        Ворота - Сайгуровы, Флориановы, Торговые, Старые… Казармы городской стражи… Казначейство… Торговая площадь…
        Все эти места ей придется посетить, если она хочет спасти Адрелиана… или хотя бы что-то сделать для его спасения.
        Умываясь, она продолжала размышлять об этом. Разговор с епископом укрепил ее во мнении, что человек, коего все называли лордом-регентом, с недавнего времени таковым не являлся. Разумно предположить, что настоящий Адрелиан похищен. Возможно, уже покинул не только дворец, но и столицу…
        Кстати, кто сказал, что похитители принадлежат людскому роду?..
        Флайри написала на пергаменте «люди?» и некоторое время разглядывала это слово, точно эрладийскую головоломку.
        Кто еще, кроме людей? Эльфы? Гномы? Орки? Тролли?
        Появление эльфа в столице стало бы настоящим событием. Даже если за похищением стоят, скажем, «Стражи леса», поклявшиеся загнать людей «в болото, откуда они вышли»… Скорее всего, они воспользуются услугами тех, кто не привлечет себе такого внимания: деньги и магия порой творят настоящие чудеса.
        Орки… Их шаманы вот уже тысячу лет как предрекают кару небесную, что должна обрушиться на род людской. Катаклизм показал, что для небесной кары нет различия между орками и их заклятыми врагами. И посему те же шаманы объявили, что обещанный конец времен наступит позже. Однако численность племени зеленокожих сократили не только землетрясения, огненные дожди, мор и голод, но и клинки имперской гвардии. Так что не исключено, что зеленокожие, оправившись от потерь, решили кое-что предпринять… Тем не менее, граница с орочьими землями не была границей в привычном смысле слова. Она представляла собой полосу бесплодного песка шириной в несколько десятков лиг там, где заканчивалась степь и начиналась пустыня. Орк, которому удалось хотя бы пересечь ее, прослыл бы среди сородичей настоящим героем. И ни один из этих героев даже не мечтал о том, чтобы дойти до столицы Туллена.
        Посему орков можно вычеркнуть.
        Другое дело тролли, которых издавна нанимали для тяжелых работ, и гномы, давние союзники людей. И те и другие жили в городах и селениях Туллена и Аккении. Порой в нахождении общего языка возникали затруднения. Однако последствия оных затруднений были не страшнее драк в кабаках и ими же обычно ограничивались. Что должно произойти, чтобы Каменный Молот или Трольхейм, забыв вековую дружбу, осмелились на такой шаг, как похищение будущего императора накануне коронации? А что касается попытки подкупа… Сребролюбие гномов вошло в поговорку, но есть вопросы, в которых они проявляют редкую неподкупность. Тролли же слишком тупоумны, чтобы поручить им такое дело.
        Выходит, все-таки люди…
        Люди, чьим бы орудием они ни стали. Здесь можно только предполагать. Непонятно даже, связано ли похищение с предстоящей коронацией. Ясно одно: похитители готовились заранее. Они находились в столице не один день, выжидая подходящего момента.
        И как они это сделали?
        Если хотите отвезти куда-то человека против его воли, позаботьтесь о том, чтобы он не сопротивлялся… и о том, чтобы этому не сопротивлялись окружающие.
        Положим, Адрелиана оглушили, связали… Лорд-регент до сих пор ежедневно упражнялся с мечом и мог справиться с тремя молодыми воинами из Храма Вольных. Но случаи бывают разные. В суматохе, которая поднялась в городе во время землетрясения, никто не обратит внимания, скажем, на двух человек, которые куда-то тащат третьего. А вот стражники на воротах непременно захотят задать несколько вопросов… К тому же в свое время Адрелиан шутки ради показывал Флайри, как освободиться, когда у тебя связаны руки и ноги, причем даже без помощи магии. Нет, опытного воина, скорее всего, опоили бы каким-нибудь настоем. Не магическим, потому что кристаллы на воротах откликаются на любую магию, и «успокоить» их может только
«око Сеггера», выданное Инквизицией после долгой и тщательной проверки всего магического имущества отъезжающего. Подменить один магический предмет на другой, неопечатанный, было невозможно, равно как и добавить что-нибудь в багаж: око
«запоминало» лишь те предметы, которые ему «показывали» инквизиторы. То же самое касалось и людей, пребывающих под действием магических предметов, магических снадобий и заклинаний.
        Флайри поймала себя на том, что слово в слово пересказывает «Правило для въезжающих в столицу и ее покидающих», и усмехнулась. Она хорошо помнила, как они с Адрелианом вместе сочиняли его, а потом высмеивали каждый пункт.
        Вывезти одурманенного человека не составило бы труда, и для этого, опять-таки, не требовалось магии. Достаточно сбрить пленнику бороду, перекрасить волосы и брови. Если похитители покинули город поздно вечером или рано утром, то стражники, услышав что-нибудь вроде «мой кузен нездоров, утомлен лихорадкой и сейчас дремлет», ограничатся тем, что взглянут на мнимого кузена, убедятся, что тот жив, и пожелают доброго пути. Умелый травник - а таких, по слухам, можно найти в болотах Уорлога, если хорошо поискать, - составит такой сбор, что человек даже сможет ответить на пару простых вопросов. Он и в самом деле будет напоминать тяжелобольного, которого, скажем, привозили показать столичному лекарю. При случае можно сослаться и на лекаря. Вряд ли бдительный стражник побежит к почтенному Барсуму или Кселлосу выяснять, кого он осматривал накануне. При всей добросовестности, к концу Предполночной стражи воины на воротах начинают торопиться: когда ударит Большой колокол, все трое ворот Туллена должны быть закрыты. После этого, конечно, можно посидеть в караулке, поболтать с товарищами, которые пришли на ночное
дежурство… а можно со спокойным сердцем возвращаться в казармы, заглянув по дороге в какой-нибудь симпатичный трактир и пропустить кружку эля.
        Куда больше подозрений вызовет, скажем, работник, который тупо сидит на телеге, вместо того чтобы помогать хозяину или хотя бы держать коня под уздцы. Сомнительно, что стражники задержат подводу до прибытия отцов-инквизиторов… но для себя непременно отметят. А уж когда кто-то начнет разыскивать человека, который был вроде как не в себе, наверняка забьют тревогу. Понятно, что мнимый торговец с мнимым работником за это время успеют проехать немало лиг, но, как говорил дядя Пеперль, собаки уже возьмут след.
        А кого досматривать и проверять будут разве что во время войны или когда объявлена награда за поимку опасного разбойника?..
        Невесту.
        По обычаю, невесту до свадьбы не разрешается видеть никому, даже инквизиторам - до тех пор, пока священник не откроет ее лицо в храме, объявив мужней женой. Конечно, случаи бывают разные. Случается, что просватанным девушкам приходится покидать не только дом, но и город. Понятно, после этого еще неделю только и разговоров будет, что о том, как Агнерт Китаб, что держит ковровую лавку на Розовой улице, выдал замуж племянницу за богатого купца из Белегоса, как ее везли через Сайгуровы ворота и какое было шитье на паланкине. Но удивительное дело: если стражу начнут расспрашивать, не случалось ли чего подозрительного в последнее время, о племяннице торговца коврами никто и не вспомнит. Особенно если расспрашивать начнут в связи с исчезновением лорда-регента.
        Если, конечно, им не напомнить.
        Флайри написала слово «невеста» и подчеркнула его. Если неизвестные похитители избрали этот путь, они заметно облегчили ей поиски. До Флориана Благословенного согласие невесты на брак считалось желательным, но необязательным. Сейчас это правило распространялось только на наложниц, однако Флайри знала: кое-кого из стражей наверняка сможет разжалобить сказка о двоюродной сестре, которую против воли отдали в гарем неизвестно к кому. Рассчитывать на заступничество лорда-регента в таком случае можно, но сложно. И все-таки… может быть, память доблестного воина освежит кружка доброго эля? А заодно он может угостить товарищей, и отнюдь не из собственного кармана. Пресветлый Сеггер учит нас платить добром за добро…
        Она представила, как говорит это старшине привратников, опираясь одной рукой на стол и прикрывая широким рукавом монету в десять туллов, и рассмеялась.
        Имелась, конечно, еще одна возможность, о которой не стоило забывать. Если за два дня город не покинули ни одни конные носилки, если никто не вывозил женщин и недужных родственников в паланкине на спине верблюда, оставалась надежда только на то, что лорда-регента, опять-таки одурманенного каким-нибудь снадобьем, засунули в мешок и погрузили на подводу торгового каравана. Чтобы проделать такое, похитителям следовало либо очень поторопиться, либо быть очень везучими… либо очень постараться, чтобы повезло. После землетрясения столы в караулках наверняка завалены жалобами горожан и приезжих, которых обокрали, воспользовавшись паникой и суетой. Потому каждый тюк, каждый мешок с углем или овощами, скорее всего, будет старательно развязан и осмотрен в поисках предметов куда более мелких, нежели человеческое тело.
        И если только стражников не подкупили…
        Флайри отложила перо и откинулась на спинку кресла. Подкуп стражи - успешный подкуп стражи - случай из ряда вон выходящий, обещающий самые нешуточные последствия. Еще будучи комендантом Туллена, Адрелиан сделал все, чтобы такие случаи исключить, и неподкупность столичных стражников обещала в скором времени войти в поговорку.
        Прежде всего, узнать заранее, кто на каких воротах караулит, было невозможно, поскольку это определялось сложной системой жеребьевки. Замены не допускались ни под каким предлогом. Жребий кидали во время Предутренней стражи, причем перед этим всех осматривал лекарь, а на Утреннюю стражу, когда открывались ворота, избранные воины заступали в караул. Трое стражников дежурили, еще трое сидели в караулке, и с каждым ударом колокола менялись. К Предполуночной из казарм приходила новая тройка, которой предстояло запереть ворота и бодрствовать всю ночь, а их товарищи отправлялись по домам. Стражник получал весьма щедрое жалование, а сверх того - вознаграждение, размер которого зависел от количества дней и ночей, проведенных в карауле. Оказывать помощь честным горожанам и приезжим, желающим что-то узнать, и даже получать за это определенную мзду также не возбранялось, но при одном условии: если вопрос касается дел прошлых, но не будущих.
        Таким образом, стражник мог со спокойной совестью рассказать, кто дежурил на воротах на прошлой неделе, проезжал ли в его смену караван из оазиса Фель-Асад и не было ли среди караванщиков человека в одеянии адепта Ордена Жженых листьев. А вот золотой содар, полученный за позволение провести склянку с магическим порошком или, паче чаяния, Небесный Кристалл, мог стоить виновному если не жизни, то доброго имени точно: гарнизонное начальство не ленилась устраивать проверки. Что поделаешь: стоять на страже родного города - большая честь… которую недостаточно заслужить единожды. Да и неловко принимать взятку на глазах у товарищей. Поговорка
«Стражники по одному не ходят» появилась задолго до Адрелиана, и этот обычай давно перестал быть поводом для шуток. Пристальный взгляд двух пар глаз мог удержать не только от желания «показать истинную цену своей чести», но и от попытки оную честь купить, а также возвести «навет и поклеп».

«Ты думаешь, Флайри, что отцам-инквизиторам придется разгребать кучу доносов высотой с уорлогский зиккурат? Уверяю тебя, такое им не грозит».
        Адрелиан оказался прав. Во-первых, доносы никаким образом не поощрялись: сообщая о случае мздоимства, стражник просто выполнял свой долг, и не более того. А во-вторых, доложивший о «подлом деянии» немедленно отправлялся на допрос на
«зерцалах истины». Такая же участь ждала и того, кто предлагал взятку, и того, кто согласился ее принять, и тех, кто при этом присутствовал.
        И горе доносителю, если донос оказывался ложным.
        Адрелиан оказался прав: столичной резиденции Серого Ордена не суждено было исчезнуть под грудами донесений. Флайри могла по памяти перечислить все, что случилось за эти десять лет… Нет, пальцев на руках и ногах для пересчета чуть-чуть не хватало: двадцать одна попытка подкупа стражи, из них одна успешная, и два ложных доноса - оба не со стороны стражников, один в шестом году после Катаклизма, другой в восьмом. Об участи этих двоих предпочитали не вспоминать… но помнили.

«Публичная казнь - сильнодействующее средство, которое нельзя применять без крайней нужды. Иначе она превратится в развлечение для толпы».
        От него часто можно было услышать подобные фразы. Он отпускал их походя, как расплачивается в придорожном трактире богатый человек. Не скоробогаток, что урвал шальную деньгу и в глубине души до одури, до смертного пота боится, что не удержит ее в руках, как птицу феникс, а по-настоящему богатый, унаследовавший от дедов и прадедов не только казну, но и привычку приумножать свое достояние. Флайри поначалу была готова бегать за своим господином со стилосом и восковой табличкой, но Адрелиан только отшучивался: «Зачем? Кому надо - запомнит. Тем более что запоминают не слово, а дело».
        Но может статься, что теперь никто не поспешит, чтобы сообщить сайрис Флайри свежие новости. Может статься, что-то изменилось в мире - не только человек, который обитает ныне в покоях лорда-регента. Человек, о котором она не может думать, как об Адрелиане.
        Человек, за которым она никогда не захочет бегать с восковой табличкой, чтобы сохранить для будущего его слово.
        Да и каким оно будет, это будущее?..
        Флайри зажмурилась и ударила кулаком по столу с такой силой, что ушибла руку. Боль телесная на время притупила душевную. Довольно! Лорда Адрелиана - ее лорда Адрелиана - еще рано хоронить. Она должна сделать все, что в ее силах, вместо того, чтобы вспоминать вчерашний день и оплакивать завтрашний.
        Она тряхнула головой и снова пробежала глазами список.
        Итак…
        Сначала ей следует посетить канцелярию городской стражи и узнать, кто стоял на воротах в день похищения начиная с Полуденной стражи… и на следующий день: вряд ли похитители рискнули задержаться в городе дольше. Если это не удастся, придется зайти в казначейство… хотя это в любом случае не лишне. У мытарей цепкая память, к тому же именно они ведут списки податей. Уговорить писарей поднять списки проезжающих может оказаться непростым делом. Но если разобраться - что преступного в ее просьбе?
        Дальше ее путь лежит в казармы. Носилки не каждый день проезжают через ворота Туллена. И если неподкупные тулленские стражники не вспомнят, куда они направлялись, достаточно будет знать, через какие ворота они проехали. Конечно, мнимые купцы или сваты вместо Белегоста могли отправиться в Кирсонинг - но всяко не в Фордервиль и не в Иринтон: всем, кто проезжает через старые Флориановы врата, путь на запад. По крайней мере, они добрались бы до деревни Коруны, откуда по старому тракту можно было свернуть на юг… да мало ли еще куда. Возможно, носилок окажется несколько. Или не окажется вовсе. Возможно, похитители все-таки решили рискнуть и вывезли Адрелиана в мешке из-под угля или в корзине с сушеными яблоками. Если так, это заметно затруднит ей поиски.
        Наконец, возможно, что стражники, мытари и хозяева постоялого двора не пожелают ей помочь. И здесь уже все будет зависеть только от нее самой.
        Всегда есть обстоятельства, при которых человек скажет правду. И для этого не понадобится ни нож, приставленный к горлу, ни «заклятье честного слова».
        Глава пятая Сколько стоит правда
        Возле питьевого фонтанчика Флайри остановилась, просунула в узкое окошко чашку и дождалась, пока та не наполнилась водой. Солнце уже поднялось высоко, день обещал быть теплым - даже слишком теплым для конца Рассветного Месяца. Месяца, когда Пресветлый Сеггер отправился в Первое Странствие по Лару…
        Теперь ей самой придется отправляться в путь. Одной.
        Получить список стражников оказалось на удивление легко. Сонный усатый писарь поднял голову, почесал пером кончик носа и прежде, чем Флайри открыла рот, чтобы рассказать заготовленную историю, прогудел:
        - Вы это… присядьте, уважаемая. Вот там, у окошечка.
        За этим могло последовать все, что угодно, но дело разрешилось самым благоприятным образом. Через некоторое время писец закончил работу, достал с полки толстый свиток и без лишних слов развернул перед посетительницей. Ни пергамента с пером, ни восковой дощечки посетительнице предложено не было. Очевидно, по мнению почтенного писца, дама желала знать, когда стоял в карауле тот или иной стражник. Потому что если бы дама выясняла имя стражника, дежурившего, скажем, на Сайгуровых воротах в ночь на десятый день Рассветного месяца, она, скорее всего, спросила об этом прямо. Хотя… кто их знает, этих женщин?
        Дама внимательно проглядела список, мысленно возблагодарила Пресветлого Сеггера, наделившего ее при рождении цепкой памятью, после чего возблагодарила писца - уже не молитвой, а звонкой монетой достоинством в десять туллов. И чинно вышла, шурша пышными юбками.
        Если бы вместо того, чтобы возвращаться к столу, радуясь щедрой награде, писец проследовал за дамой на улицу, увиденное его бы очень удивило. Потому что дама, вытащив из-за корсажа восковую дощечку, принялась торопливо царапать по ней стилосом.
        Два дня… Четверо ворот, на каждых по шесть стражников… итого сорок восемь человек. Впрочем, запоминать столь длинный перечень нужды не было.
        Казначейский писарь оказался более подозрительным - видимо, в силу возраста, когда велико желание скрыть за напускной строгостью отсутствие опыта. Близоруко щуря маленькие глазки неопределенного цвета и взирая на Флайри словно c постамента, он задавал ей нелепые вопросы, напрочь лишенные смысла - нудно, точно по бумажке читал. И его личико, и жидкие льняные волосы, отпущенные до плеч в попытке создать видимость пышной шевелюры - все это казалось бесцветным, точно прошлогодняя трава. Едва пробивающиеся черные усики смотрелись странно. Казалось, писарь брызнул себе на губу чернилами, не заметил и размазал рукой. Флайри пожалела, что не отправилась сразу в казармы или к воротам. После такого допроса Флайри решила, что имеет полное право достать табличку и открыто переписать имена мытарей из списка, милостиво предоставленного ей почтенным молокососом. Самое обидное, что имен было всего восемь, и запомнить их не составило бы ни малейшего труда.
        Из этих восьми один стоял сегодня на Сайгуровых воротах. Остальных можно найти, если немного постараться. Но это потребует немало времени. Мытари, в отличие от ремесленников, не селятся слободой. Кто-то из них может жить у Зеленого рынка, кто-то у Жестяного, а кто-то и вовсе у Кустов - так называлось место, где некогда располагался городской парк. Теперь от парка почти ничего не осталось. Окончательно его не вырубили лишь по одной причине: никто пока не задался вопросом, а не мешают ли кому-нибудь эти заросли. Может быть, горожане просто привыкли, что на этом месте есть парк. Человеческая память - странная штука. И теперь деревья, пережившие огненные дожди, землетрясения и засухи, стояли, точно калеки на костылях, теснимые со всех сторон набирающим силу городом, суровые, упорные, обреченные. Каждый год в их изуродованных кронах появлялись новые сухие ветки. Меж пыльных полуиссохших кустов, где по ночам находили приют бродяги и заблудившиеся выпивохи, вились тропки… Однако никто бы не сказал, что это место пользовалось дурной славой. Улица Гиэранца Победоносного по-прежнему опоясывала умирающий
парк. Отстроенная заново, она осталась такой же чистой и нарядной, как и в прежние времена…
        Как бы то ни было, Флайри решила сначала отправиться в казармы. Возможно, после разговора со стражниками ей и не придется разыскивать по всей столице мытарей, которые в такой час вряд ли сидят дома.
        Однако стражники поверили слезной истории о молодом красавце, который пленил ее сердце, но не ответил на любовь несчастной девушки и покинул Туллен, женившись на дочери богатого купца. Сам он уехал десять дней назад, а вот невеста в день землетрясения еще оставалась в столице. Если бы только узнать, куда они отправились! Может быть, ее возлюбленный смягчится, узнав о том, какой путь проделала ради него та, для которой есть лишь одна отрада - видеть его, слышать звук его речей… Судьба обошлась с ней сурово, все ее родные погибли во время Катаклизма. И вот теперь - безответная любовь. Если почтенные стражи помогут ей, хотя бы вспомнят: не выезжали ли в последние два дня из города конные носилки? Она будет очень благодарна…
        Правда, «бедная девушка» была одета отнюдь не в лохмотья. Поэтому никто не предложил ей забыть неблагодарного и найти утешение в объятьях доблестных стражей Туллена или, паче чаяния, вознаградить их таким способом за помощь. То, что девушка предпочла страдать, но не прибегла к богопротивной ворожбе (ибо Пресветлый Сеггер порицает магию, лишающую человека свободы воли с целью иной, кроме как защита ближнего и установление истины), также возвысило Флайри в их глазах. Ясно было, что «неблагодарный» не обращал на Флайри внимания именно так, как не обращают внимания на высокородных сайрис - то есть не удостаивая их не только любви духовной, но и не снисходя до того, чтобы удовлетворить с ними мимолетные позывы плоти. Никто из собравшихся носилок не видел, но Флайри даже не пришлось обращаться снова к своему списку, чтобы найти остальных свидетелей.
        - Доран! Кто на Сайгуровых третьего дня стоял?
        - Дай памяти, Пресветлый… Кажется, Ваандир с Хариотом. А кто третий - не помню.
        - А на Торговых?
        - Погоди, не части. На Сайгуровых второй тройкой были Маресий Рыжик - он со скамейки свалился, когда трясти начало… еще Бешеный Орк и Брамир, а старшой у них
        - Наарий Халистер.
        - Так чего ты бронтобея за хвост тянешь? Сбегай в оружейную, они сейчас там сидят!
        - А если носилки через Торговые пошли?
        - На Торговых третьего этот был… как его, новенький, белобрысый такой…
        - Леан!
        - Вот-вот. С ним Шон, который «На Здоровье» - его нынче на Флориановы поставили. Старшина у них - Сум Толстобровик. А кто третий - не помню.
        - На Флориановых вчера герионова тройка стояла, - подсказал коренастый воин с роскошной курчавой шевелюрой, которую даже не пытался стянуть в хвост. - Но Герион сказал, что пойдет отсыпаться к тетке на Монетную улицу…
        - Ха! Знаю я, что там у него за тетка. Мне б такую - с каждого жалования по двойному содару отстегивал бы на нужды храма.
        - Кто тебе разрешит… Ладно, хватит веселиться. Кого еще ставили на Флориановы?..
        Кто-то побежал в казармы. Вскоре на перекрестке собралась целая толпа. А еще чуть погодя Флайри узнала, что единственные за эти дни носилки проезжали через Сайгуровы ворота. Везли их иноходцы, один рыжий, другой гнедой, хидтунской вислоухой породы - «короткошеие и выносливые, что твой арацент». Таких лошадок мог себе позволить лишь человек весьма небедный, но при этом сами носилки выглядели неприметно. Стражник, который видел их, даже не запомнил цвет: то ли синий, то ли зеленый. Сопровождающих оказалось немного. Возница показался старшине незнакомым, но мало ли кто заезжает в столицу? Магических предметов никто с собой не вез. Что до сайрис Саамер, которая ехала в носилках, то она держалась, как и полагается высокородной даме: не то что лица не показывала, но даже полога не откинула. Всем распоряжался евнух-эрладиец. Он и подорожные показывал, и налог уплатил - правда, ровно столько, сколько полагается, ни туллом больше.
        - А как он выглядел? - с замирающим сердцем спросила Флайри.
        Страж только пожал плечами.
        - Эрладиец - он эрладиец и есть. Волосы черные, рыжинкой отливают. Носатый… Ростом пониже меня - вот так где-то, - он провел в воздухе невидимую черту возле своего уха. - Правый глаз малость косит… или левый… Не помню, уж извините, ради Пресветлого. Толстый, лицо круглое. Бороды, сами понимаете, нет. А из особых, что называется, примет - их вроде как и не было.
        После этого разговора кошелек Флайри стал заметно легче, но то, что она услышала, стоило любых денег. Про себя она отметила, что никто из стражников не удосужился расспросить ее про «неблагодарного возлюбленного». Но это и неудивительно. «Смел, как Беннед, силен, как Элвес, и красой затмевает солнце»… Самое большее, что будет к этому прибавлено - цвет волос и глаз. Просто находка для сыскных дел мастеров!
        Глава шестая Сколько стоит ложь
        Караванная площадь тонет в золотой дымке. В воздухе висит мелкая пыль, поднятая сотнями копыт и сапог. Звучно фыркают верблюды, ржут лошади, орут ослы. В тулленскую речь ручейком вплетается певучий эрладийский говор, причудливая вязь кандийских слов. Воистину, все дороги ведут в Туллен.
        Катаклизм изменил многое. Заброшены старые тракты. Сотни лет утаптывали их копыта лошадей и верблюдов, солдатские сапоги и сандалии бродячих магов. Они помнят мерную поступь гномьих хирдов, марширующих к Туллену, чтобы присягнуть на верность императору после разгрома орков. Помнят конные пулы Мерлена Храброго, посланные усмирять варваров в Халланских горах. И помнят, как те возвращались, разбитые, и вместо вести о победе несли рассказы о мужестве товарищей, до последнего стоящих на узких горных перевалах - рассказы, что тут же становились легендами.
        Здесь же много лет спустя скакали на крепких мохноногих лошадках послы йорд-каанов, потомки тех самых горных варваров, дабы знал император: тем, у кого общий враг, делить нечего. И скоро легионы Туллена снова шли в горы - чтобы очистить от орков те перевалы, где когда-то гибли под стрелами нынешних союзников их прадеды.
        Они, эти заброшенные тракты, помнят первые шаги императорской гвардии, чьи наследники тысячу лет спустя топчут совсем другие дороги.
        Помнят, наверно, и епископа Оссидия, провозглашенного после смерти святым миротворцем. Помнят, как ехал он в Аккению, чтобы возложить на голову короля Тиберима императорскую корону и тем самым положить конец братоубийственной войне. Ехал, наверно, по тем же дорогам, по которым триста лет назад гонцы несли в столицу весть о том, что Винбер Аккенийский, племянник недавно почившего императора Лорнбера, провозгласил себя королем, а земли свои - государством, Туллену не подвластным.
        Возможно, некоторые из них помнят Туллена и Ханеранга, что вели свой народ в новые земли.
        Теперь они, эти дороги, никому не нужны. Прямые, как стрела, они тянутся по безводным землям. Если найдете крепкого верблюда, привыкшего ходить по пустыне, и несколько бурдюков из шкуры болотной ящерицы - пройдите по одному из старых трактов. Хорошо, если с вами будет телохранитель, умеющий сражаться не только с людьми, но и с теми тварями, что с недавнего времени заселили Великую степь.
        Городские ворота останутся позади. Какое-то время вас будут сопровождать многочисленные повозки. Всадники на стройных тулленских скакунах будут приветствовать вас, обгоняя вашего верблюда. Когда стены города скроются за горизонтом, новый тракт повернет в сторону, точно полноводный приток, и вы останетесь одни, наедине с вашим спутником и Великой Степью. Вам еще не захотелось повернуть назад? Продолжайте путь, и вашему взору откроется немало удивительного. Вот земля вспучилась, словно десятки подземных чудовищ, вставая на дыбы, пытались проломить толщу, лежащую на их хребтах. Вот что-то блестит вдалеке - может показаться, что впереди круглое озерцо. Не надейтесь напиться из него: это всего лишь песок, расплавленный огненным дождем и превращенный в мутное шероховатое стекло.
        Осторожный верблюд обойдет трещины и каменистые выступы, обойдет и воронки с расплавленным песком. Но тракт все тянется к горизонту сквозь завалы и блестящие блюдца расплавленного песка, упорно не замечая, что его бесполезные сточные канавы заносит песок.
        Нынешние дороги вьются, как след змеи, что переползает от колодца к колодцу. Неведомо как она чувствует, напоена ли земля живительной влагой, или сушь сделала ее бесплодной. Где вода - там жизнь.
        Люди говорят: «все реки впадают в море». Кто-то поспорит. Кто-то вспомнит мелкую речушку, что брала начало в неприметном родничке под песчаным обрывом и, пропетляв лигу или две, впадала в крошечное озерцо. Ныне и полноводная река Ошун, распавшись на тысячи рукавов, обнимающих острова Колыбели Уманкша, теряется в топях, над которыми плескались когда-то волны океана Нальданен. Но кому под силу проследить за каплей воды, что покинула родник? Куда лежит ее путь после того, как она достигнет своей первой цели? И достигнет ли она ее? Может быть, обернувшись незримым глазу облачком, поднимется в небо и умчится неведомо куда, подхваченная быстрокрылым ветром? Или сольется с неведомыми подземными потоками?
        Так или иначе… Но если когда-нибудь к вашим ногам лягут обессиленный прибой Нальданена, или ветер сорвет легкие брызги с волны Ваннвея… и если вы, по неизъяснимой воле Пресветлого Сеггера, сумеете узнать ту самую каплю…
        А вы узнаете ее, хотя на вкус она стала соленой, как кровь. И удивитесь, но так, как удивились бы, встретив старого друга в чужом городе - седого, постаревшего, но в чем-то оставшегося прежним.
        Поэтому люди и говорят: «Все реки впадают в океан».
        И поэтому никто не станет спорить, если услышит слова:

«Все дороги ведут в Туллен».
        Золотая, словно осколок солнца, капля скатилась по стенке чашки и упала в песок…
        - Скажите, почтенный… Где тут можно договориться о носилках?

«Почтенный», светловолосый человек лет тридцати с неровными зубами и начинающим выпирать брюшком оглянулся, и его длинное лицо вытянулось еще сильнее.
        - А… уважаемая… - промямлил он. - А вам… э… какие носилки нужны? Если по городу, так я предоставлю. Носильщики у меня крепкие, здоровые.
        Флайри едва сдержала стон. Ну конечно! Какие еще носилки могут понадобиться прилично одетой девушке, что оказалась посреди Туллена - если не высокородной сайрис, то дочери или вдове зажиточного торговца или писца? Скорее всего, девушка вышла в город - прогуляться по лавочкам, присмотреть ткани или украшения, полакомиться в пекарне рассыпчатым печеньем или курматами, что на ее глазах опускают в патоку и тут же подают на длинной, гладко обструганной палочке. Ни служанок, ни телохранителей с собой не взяла. Все-таки столица, не какой-нибудь приграничный городишко… Но не оказалось в лавках ткани, которая бы приглянулась взыскательной красавице, не нашлось украшений, что радовали бы и глаз и сердце… И вот красавица уже жалеет, что отправилась на прогулку. А нет радости, нет и силы. И хочет она только одного - поскорее вернуться домой…
        Но ни одна женщина, которой по средствам нанять конные носилки, не отправится их нанимать. Она пошлет дворецкого или конюха, чтобы тот нашел возчика, оценил стать лошадей, договорился о цене… Даже если наша красавица торгуется лучше кандийского купца, а лошадей знает так, что посрамит и королевского конюшего.
        - Мне нужны конные носилки, - торопливо поправилась Флайри. - Пожалуйста, подскажите, где возчики собираются…
        - А-а-а… - с заметным облегчением отозвался светловолосый. - Да вон в том трактире, уважаемая… А то смотрите. Эти ребята мои в Лигонге колесо ворочали. С такой красавицей, у которой стан как веточка, весь день по городу пробегают и не заметят. Я бы сам…
        Но Флайри, пренебрегая правилами учтивости, уже устремилась в толпу.
        До трактира и впрямь было рукой подать. Там ей придется предстать совсем в другом облике… не меняя при этом платья и даже не перевязывая платка.
        Бродячие лицедеи любят «Игру о двух сестрах». Наблюдая за представлением, зрители, подобно героям, недоумевают: почему девушка добрая и милосердная, точно посланница Сеггера, вдруг превращается в настоящую фурию. Причина становится очевидна лишь в самом конце. Виной всех бед, выпадающих на долю доброй сестры, становится чрезвычайное сходство с сестрой-злюкой. Само собой, обеих сестер играет одна и та же женщина, и это требует от нее подлинного мастерства. Если верить великому Виллему Перевертышу - одному из немногих лицедеев, чье имя осталось в памяти людской, - все мы лицедеи в великой игре, обычно именуемой Жизнью. Но Флайри доселе имела весьма скромный опыт лицедейства - едва ли не меньший, чем у большинства добропорядочных жителей Лаара.
        Конечно, возчикам можно повторить печальную историю о безответной любви. Можно даже посулить немалые деньги тому, кто поможет догнать «невесту». Тем более, цель заключалась не в том, чтобы «догнать и не допустить» - в этом случае возчику, согласившемуся пуститься в погоню, пришлось бы лишать одного из своих товарищей законного заработка, - а лишь проследить за тем, куда отправятся носилки. Флайри сильно сомневалась, что кто-то на такое согласится. Чувства чувствами, но вдруг жених начнет выяснять, откуда «постылая» узнала, куда он уехал? Гильдия дорожила своим добрым именем, а за разглашение подобных сведений нарушитель рисковал не только потерять место в гильдии, но и лишиться работы до конца своих дней. Конечно, не исключено, что кто-нибудь из возчиков или даже сам старейшина проявит сострадание и поможет «бедной девушке». Но рассчитывать на это не стоило.
        Впрочем, это не значит, что дело совсем безнадежное…
        Молодая женщина поправила волосы, красиво выбивающиеся из-под платка, и зашагала вперед. А вокруг нее шумела тысячеголосая Караванная площадь…
        Трактир «Три смоковницы» стоял точно напротив «Горбатого жеребца», где лорд-регент перед своим похищением услышал столько занятного. Правда, Флайри об этом не знала. Зато с первого взгляда, не успев даже войти в дверь, поняла, что хозяин носилок ее не обманул.
        Из трех смоковниц, давших имя заведению, ныне выжила только одна. Две другие стояли по ее бокам, точно странная двойная тень, призванная напоминать о бренности всего сущего… или скелеты-телохранители, поднятые темным магом. Неизвестно, почему хозяин до сих пор не спилил их и не посадил молодые саженцы. Возможно, опасался, что они не приживутся, а это может оказаться дурным знаком.
        Солнце уже стояло высоко, и возчики укрылись от палящего зноя под крышей трактира
        - грубоватые, кряжистые, пропахшие лошадиным и собственным потом, с загорелой до черноты, задубевшей от солнца кожей. Большинство из них лишь сегодня прибыли в Туллен, отдали порученный им груз и ждали нового заказчика, чтобы снова отправиться в путь. Так проходила вся их жизнь - с того дня, когда парнишка восемнадцати лет, которому до сих пор доверяли лишь присматривать за лошадьми, муттунами и верблюдами, поведет свой первый караван… Куда? Один отправится через пустыню, к оазисам Кандии и башням Тоа-Дана, чтобы вернуться с грузом фиников, семаахской бирюзы и орехов курут. Другой повезет вина и пряности в вольные города Аккении и Туллена. Третьего наймет высокородный сайэр, что нанял мага для обводнения новых владений и теперь желает переселиться в свой замок. Что будет дальше - кто знает?
        На ярмарках часто можно встретить предсказателей, что утверждают, будто умеют прочесть прошлое, настоящее и будущее человека по линиям на его руке. Но не нужно быть предсказателем, чтобы узнать, что ждет этих мальчиков. Вожжи уже успели натереть на их ладонях мозоли, которые не сойдут никогда: тем, кто от рассвета до заката возится с упряжью, не до перчаток. Их одежда проста и прочна, мускулы крепки. Силой они не уступают воинам, охраняющим караваны, но их тела лишены их гибкости.
        Некоторым эта разница будет стоить жизни в быстротечной схватке с любителями легкой поживы. Другие встретят смерть в пустыне, занесенные песчаной бурей, или в когтях степных тварей…
        И все же многие доживут до тех лет, когда им будет уже не по силам водить караваны. Прохаживаясь вдоль коновязи и щурясь от яркого солнца, они будут показывать шустрым парнишкам в выгоревших безрукавках, как надевать упряжь на верблюда, как заставить его опуститься на колени, чтобы закрепить на горбу груз, как подпилить рога муттуну и сколько корма задать коню, которого закончили вываживать после долгой скачки.
        Но пока старость пусть не за горами, но и не за порогом, они сидят, потягивая светлый тулленский эль, и размышляют каждый о своем… а кто и вовсе ни о чем. Если услышите, как кто-то рассказывает про мытаря из вольного городка, повадившегося брать взятки, или о том, что шайку разбойников, которая хозяйничала во владениях наместника Гирса, наконец-то извели - благослови Сеггер почтенного Гирса и лорда Адрелиана!.. Если услышите, то знайте: этот человек вернулся в Туллен недавно. И прежде, чем смолкнет гул Большого колокола, возвестившего смену караула, новость перестанет быть новостью. Разговоры стихнут, и в «Трех смоковницах» воцарится безмолвие, нарушаемое лишь стуком кружек да голосом кого-нибудь из возчиков, подзывающего служанку… До тех пор, пока не распахнутся двери, по обычаю раскрывающиеся в обе стороны, и не войдет купец в богатом пыльном кафтане, желающий нанять с десяток крепких верблюдов до оазиса Тиль-Орб или доставить груз вин и пряностей в один из вольных аккенийских городков…
        Именно тишина смутила Флайри. После многоголосого гула площади она казалась оглушительной. Охваченная смущением, молодая женщина замерла на пороге, и рука сама поднялась, чтобы прикрыть лицо платком…
        Двое или трое возчиков подняли головы, и она встретила взгляд рыжебородого здоровяка - если бы Флайри не знала, что браки гномов с людьми, буде такие случатся, не приносят потомства, она могла бы поклясться, что в его жилах течет кровь Подгорного племени.
        Что ж… возможно, Пресветлый Сеггер дает ей знак. Флайри перевела дух и направилась столику, за которым сидел рыжебородый. Здоровяк по-прежнему не сводил с нее глаз, однако в его взгляде она не заметила ни удивления, ни любопытства, ни тех чувств, что порой испытывают мужчины при виде женщины.
        - Пусть будут ваши пути легкими, уважаемый, - она подобрала юбки и присела за стол напротив, показывая, что разговор пойдет о делах, но не делах любовных. - Мне сказали, что у вас можно нанять конные носилки для путешествия.
        - Носилки - дело хлопотное, - бросил возчик, ставя на стол кружку. - По мне, проще верхом. Или в кибитке, если спешности особой нет. Пристроитесь к каравану и поедете, как королева. Заодно и деньги сбережете: скинетесь с остальными на охрану, дешевле будет.
        - Мне нужны именно носилки, - твердо возразила Флайри.
        - Как скажете, - здоровяк качнулся и сонным взглядом обвел зал. - Тогда, боюсь, ничем помочь не могу. Я только приехал - сегодня, на Предполуденную стражу. Пока разгрузили, пока рассчитали… Вы вон того спросите, он тут давно за пивом сидит.
        И он кивком указал на человека, который сидел чуть ближе к стойке и после каждого глотка смотрел на свою кружку с таким видом, словно задавался вопросом о первопричине сотворения мира. На первый взгляд могло показаться, что человек лыс, но это было не так - просто его волосы, светлые, как лен, и довольно жидкие, были туго стянуты на затылке. Правда, залысины у него успели появиться весьма заметные
        - это становилось видно, когда он поворачивался, и капельки пота на лбу начинали блестеть.
        - Благослови вас Сеггер, - пробормотала Флайри, поднялась и положила перед ним серебряный тулл, после чего решительно направилась к столику беловолосого.
        Могучий возчик с недоумением посмотрел ей вслед, потом озадаченно повертел в руках монету и снова взялся за пиво.
        До столика беловолосого оставалась пара шагов, когда тот неожиданно поднял глаза и тихо спросил:
        - Чем могу служить?
        Флайри сама не поняла, как услышала этот голос.
        - Мне нужны конные носи… - начала она.
        - А… - беловолосый устало закатил глаза, снова глотнул пива и неожиданно рявкнул:
        - Эй, Нинай!
        - Чего тебе? - усталым басом отозвался бородач у стойки.
        - Тут про твою честь спрашивают.
        - Иду я…
        Нинай выпрямился так, словно держал на плечах неподъемный тюк, развернулся… и уставился на Флайри с таким удивлением, будто узрел перед собой речную деву из болот Уорлога.
        Через несколько ударов сердца возчик все-таки пришел в себя, прочистил горло и приосанился.
        - Благослови вас Сеггер, высокородная, - чинно произнес он, присаживаясь за столик. - Что привело?
        - Мне нужны конные носилки. Я еду…

«Куда-нибудь подальше. Все равно куда».
        - …в вольный город Вальгеро. Все подорожные будут выправлены, об этом не беспокойтесь. Но лошади должны быть непременно иноходцами, - Флайри вспомнила, как говорит Валда, когда ей чего-то хочется, и в голосе появились капризные нотки. - Иначе мне может сделаться дурно. И желательно… м-м-м… хидтунской породы. Они самые выносливые, а ехать мне далеко.
        Возчик поскреб бороду.
        - Эк вы меня озадачили, почтенная… - пробормотал он. - Носилки-то ладно. Но иноходец, сами знаете, зверь редкий. Вы ж поймите, это в телегу какую хочешь запрягай - оно и пойдет, абы без норова, и ладно. А чтоб они носилки несли - это надо лошадок с умом подбирать. А вы говорите… Да еще хидтунцы…
        - Но мне сказали, что здесь были носилки с иноходцами! - с притворным возмущением перебила Флайри. - Не далее как вчера! И лошади были хидтунские! Одна гнедая, другая рыжая! Или в Лааре вывели другую породу вислоухих лошадей?
        - Постойте-постойте, уважаемая… - бородач изменился в лице и привстал. - И куда ж они ехали?
        - В Кирсонинг! Носилки были без герба, а распоряжался всем евнух!
        Другие возчики, привлеченные их спором, оставили кружки и повернулись, а некоторые даже пересели поближе. Флайри слышала, как они переговариваются:
        - Хидтунская гнедая?..
        - Отродясь у наших не было!
        - Постой, а у Косты-Хазга?
        - Так его Живчик вороной был. И их в прошлом годе в пустыне песком засыпало.
        - Так может, выбрались… Чего на свете не бывает?
        - И толку-то! Все равно жеребец вороной. И не иноходец вовсе.
        - Вы погодите, уважаемая, - повторил бородач. - Лошадок мы вам сделаем. Все чин-чином. Не сегодня только, пару деньков обождать придется, ладно? Сейчас старейшина придет, он вам точно скажет…
        Флайри подобрала юбки и присела на скамейку, притворяясь, что кипит от возмущения. Кто-то подозвал служанку, и та поставила перед женщиной кружку с ключевой водой, в которой плавали несколько кусочков льда.
        Лед наполовину растаял, когда пришел старейшина. Судя по возрасту, он уже давно не водил караваны, но кожа так и осталась коричневой, точно кора дерева. Белая, очень густая борода отдавала желтизной, словно в нее тоже въелся загар.
        - Так вы говорите, сайрис, что вчера в Кирсонинг отправились носилки с двумя хидтунскими иноходцами? - осведомился старик, сверля женщину взглядом маленьких глаз, ярко-голубых, как ясное небо.
        - Именно так, почтенный, - Флайри вежливо кивнула. - Но какое это имеет значение? Они вернутся еще очень нескоро. А мне носилки нужны сегодня, самое позднее завтра к Полуденной страже…
        - Боюсь, так скоро ничего не выйдет, - старейшина вздохнул и сделал странное движение, словно его голова на миг до половины ушла в плечи и тут же высунулась обратно. - Через два дня должны вернуться носилки из Аккении. Лошади, правда, не хидтунские, но тоже иноходцы, очень хорошие, обе кобылки…
        Флайри сокрушенно вздохнула.
        - Мне надо подумать, - печально произнесла она. - Я была настолько уверена, что у вас есть иноходцы… Хоть какие-нибудь…
        Она и вправду была огорчена. Обычно старейшина осведомлен обо всех заказах, которые получают члены гильдии и даже более того: знает, какие возчики обычно отправляются с караванами на запад, в вольные города, а какие - на восток, в Аккению, кто держит лошадей, а кто верблюдов. И все-таки ее расчет оказался верным. Не пройдет и десяти дней, как носилки с двумя гнедыми хидтунцами будут искать по всему Лаару, так что похитителям не удастся уйти скрытно. Возчики - впрочем, как и любая другая, - ревностно следит за теми, кто пытается взять заказ в обход гильдии. И это справедливо. Да, каждый возчик исправно отдает Гильдии четверть заработка. Но именно из этих денег ему купят лошадь взамен павшей, если не хватит его собственных сбережений, оплатят услуги лекаря и мага. Когда он заключает договор с купцом, это означает, что за него поручилась вся гильдия - от старейшины до мальчонки, которому только и поручают, что задавать корм ослам. Гильдия следит за тем, чтобы никто не засиделся без работы. Да, старейшины знают, кто и с каким грузом отправился. Но как иначе находить пропавшие караваны, выручать тех,
кто попал в беду? Порой лишь весточка, переданная встречным погонщиком, позволяла спасти чью-то жизнь, а порой и кошелек. И наместник, видя бляху в виде колеса, высылал на помощь отряд, потому что знал: благое дело без награды не останется.
        Но если окажется, что кто-то договорился о поездке за спиной у старейшины… Хитреца ждало весьма суровое наказание - вплоть до пожизненного исключения из гильдии. После этого найти работу становилось весьма непросто: возчики делали все, чтобы ославить прежнего товарища если не на весь Лаар, то уж точно на весь Туллен.
        Как бы то ни было…
        Флайри снова вздохнула. Ей так и не удалось узнать, куда отправились похитители. Остается одно: покинуть город через Сайгуровы ворота… и ехать, куда глаза глядят, расспрашивая во всех придорожных трактирах о носилках, запряженных двумя хидтунскими иноходцами.
        Следовало ожидать. Скорее всего, негодяи обо всем позаботились заранее, и им не пришлось обращаться к возчикам. Носилки они привезли с собой или даже приехали в них, да и лошади у них тоже свои - иначе хоть кто-то из возчиков да вспомнил бы, кому принадлежат вислоухие скакуны.
        Положив перед стариком заранее отложенный мешочек с монетами и не слушая возражений, она встала и покинула трактир.
        Полуденное солнце плеснуло в лицо ослепляющим жаром. У Флайри перехватило дыхание, перед глазами заплясали разноцветные пятна. На миг Караванная площадь представилась ей залитой белым, как старая кость, колышущимся маревом. И почему-то ей показалось, что это марево живое - медлительное, равнодушное, точно старый варан, но смутно опасное.
        Она поморгала, и все прошло.
        - Уделите мне пару ударов сердца, почтеннейшая, - послышался вкрадчивый голосок.
        Флайри обернулась. Существо, которому принадлежал голос, ростом едва достигало ее плеча и взирало на нее снизу вверх блеклыми глазами с поволокой. Его роскошным ресницам позавидовала бы любая красавица, чего нельзя сказать о шершавой сероватой коже. Да и сам коротышка был весьма неказист. Подбородок, поросший редкими волосками, выпирал вперед, точно таран, делая его ухмылку несколько двусмысленной. Безрукавка из грубой ткани, больше всего похожая на мешковину, позволяла видеть тощие длинные руки, на которых узлами выступали мышцы. Уши, как у козленка, торчали в разные стороны. Сначала молодой женщине показалось, что незнакомец стоит, склонившись в подобострастном поклоне, но потом разглядела на его спине заметный горб. Четырехпалая рука крепко сжимала короткий посох, похожий на причудливо свитую ручку для корзины. Пальцы заканчивались крепкими и острыми, как у птицы, когтями. Такие же когти торчали из срезанных носков сапог.
        - По правде говоря, мне хорошо заплатили за молчание… - проговорил горбун. - Но видя ваше отчаяние, я не мог оставаться в стороне. Может, присядете? Не должно высокородной сайрис стоять на дороге.
        Он жестом учтивого кавалера предложил женщине руку и усадил на маленькую скамеечку в тени смоковниц.
        - Видите ли, почтеннейшая, - продолжал он, - я сам не занимаюсь извозом, но у меня неплохие связи. Люди часто обращаются ко мне, когда нужно найти быструю лошадь… или конные носилки… скажем так, не поднимая лишнего шума.
        Существо вскинуло взгляд, посмотрело прямо в глаза Флайри и тут же опустило веки, словно заинтересовалось чем-то лежащим на земле.
        - Позавчера вечером у меня заказали конные носилки, - продолжало оно. - Вы понимаете, я не вправе разглашать их имена. Но ведь вы на этом не настаиваете, верно?
        - Конечно, - Флайри пожала плечами. - Скажите только, куда они поехали. Или хотя бы через какие ворота… Поймите, это очень важно.
        - Если бы это было неважно, мы бы сейчас не разговаривали, почтеннейшая, - коротышка отвесил удивительно изящный поклон. - Словом… на днях ко мне подошел евнух-кандийец и сказал, что хочет нанять носилки, чтобы перевезти больного. Он даже не настаивал на том, чтобы ему дали иноходцев - я сам предложил. Что же до больного… Я видел его только краем глаза. Или ее? - он картинно взмахнул руками. - Кажется, это все-таки был мужчина, закутанный в покрывало с головы до ног. Но то, что этот был человек, причем тяжело больной - никаких сомнений. Или очень слабый… Он даже не мог стоять без чужой помощи, не говоря о том, чтобы слезть с седла и забраться в паланкин…
        Горбун снова зорко взглянул на Флайри, очевидно, ожидая расспросов, но молодая женщина молчала. Однако от коротышки не укрылось то, что ее глаза раскрылись чуть шире.
        - И куда они поехали?
        Коротышка вздохнул, словно этот вопрос его страшно разочаровал.
        - Очевидно, на восток, через Сайгуровы ворота. Я слышал слово «Кирсонинг», но это, скорее всего, просто один из городов, который они собирались проезжать…
        - Спасибо! - воскликнула Флайри.
        В четырехпалую ладонь упал блестящий содар. Но, во имя Пресветлого Сеггера… Если бы не приличия, она расцеловала бы коротышку прямо у входа в трактир.
        - Подождите благодарить. Как я понимаю, носилки вам ни к чему. Но не желаете ли отправиться в путь на иноходце? Правда, не хидтунской породы… - маленький горбун хмыкнул, - но для вас ведь это не главное? Возьму совсем недорого. Кобылка-трехлетка, буланой масти и очень послушная…
        Вскоре Флайри покинула двор трактира верхом на той самой буланой кобылке. Лошадка и вправду оказалась прекрасно вышколена. Флайри поняла это прежде, чем села в седло, но виду не подала. Требовать мужское седло она тоже не стала: не стоило смущать добропорядочных горожан, разъезжая подобным образом по столице, да еще и в платье.
        Коротышка посмотрел ей вслед, повертел в пальцах монету и хмыкнул. Как все-таки просто провести этих людей! Стоит только послушать повнимательнее, а потом сказать им то, что они больше всего хотят услышать…
        Часть четвертая Магия и корона
        Глава первая «Чаша шипокрыла»
        До Кирсонинга Флайри, само собой, не добралась - да и не надеялась на это. Новую столицу Туллена от старой отделяло ни много ни мало шесть конных переходов. Даже лучшие гонцы, которым в соответствии указом, выпущенным еще императором Авриелем, безвозмездно меняли лошадей в каждой деревне, смогли бы покрыть это расстояние не меньше чем за трое суток.
        По счастью, места для ночлега искать не пришлось. Вдоль всей дороги, на расстоянии конного перехода, стояли постоялые дворы.
        В прежние времена ни человек, ни гном, будучи в здравом уме и трезвой памяти, не осмелился бы отправиться в одиночку даже до ближайшей деревни. Крестьяне, торговцы, а порой и именитые сайэры, месяцами ждали, когда через их земли пройдет попутный караван. Днем бесконечная цепь повозок медленно ползла по выжженной степи, поднимая серую пыль. Когда же солнце опускалось за горизонт, путники разбивали лагерь, поставив повозки кругом, а добро и людей поместив посредине, и выставив стражу. Опасались разбойников, опасались тварей, расплодившихся в Великой степи или пришедших неизвестно откуда…
        Одни приводили в ужас своим видом, но на поверку оказывались не страшнее эхеонов или аррагов, что способны нести на спине «башню» с десятью вооруженными всадниками, но испугаются лая собаки и пустятся в бегство, не полагаясь ни на толстую шкуру, ни на могучие бивни и наросты на спине, похожие на рога. Другие были мельче, но коварнее и представляли собой немалую опасность. Многие из них считались порождениями Катаклизма. Никто прежде не видел ни треххвостых жрагов - приземистых хищников, похожих на ящеров, но покрытых голой кожей, ни авиалов, гигантских саранчуков, способных своим весом проломить соломенную крышу, ни арацентов, которых в Аккении недаром прозвали «песчаными дьяволами». Ходили слухи о странном племени полуконей-полулюдей, кочующих на юге Великой степи. В отличие от змееглавов из пустыни Сота - служителей культа Змея, при постижении высших заповедей учения обретающих черты своего божества, - эти существа жили грабежом. Сбиваясь в огромные табуны, они совершали налеты на караваны и исчезали так же стремительно, как и появлялись. Правда, кое-кто утверждал, что это вовсе не люди-лошади,
а мятежная шайка хазгов, заручившихся покровительством могущественного мага. И что слухи распускаются нарочно, едва ли не по приказу самого лорда-регента, который намерен в самое ближайшее время разделаться с разбойниками, не портя отношений с вождем кочевников Гхар-Дунном, своим старым другом.
        Потом на дорогах начали появляться постоялые дворы - аккурат в таком месте, где придется остановиться путнику, если он едет с повозкой - или верхом, не желая слишком гнать коня. Постояльцы платили хозяину не только за хлеб и крышу над головой, но и за покой: охрана придорожных заведений была объявлена делом государственным. Порой туда отправляли своих выучеников даже монастыри Вольных - на тот случай, если окажется, что от крепких кулаков толку мало, даже прилагайся к ним, вопреки известной пословице, ум и сметливость, а также изрядное умение владения не только этими кулаками, но и всевозможным оружием. Люди приходили в себя после Катаклизма и обнаруживали в себе силы, о которых раньше не могли и мечтать. Да, многие из этих новоявленных «магов» не справились бы и с теми заданиями, что осваивают на подготовительных курсах школы Тоа-Дана. Но когда тебе под ноги в разгар драки с полки падает горшок… или внезапно гаснет пара светильников… это вполне может отвлечь тебя на пару ударов сердца - ровно настолько, чтобы ты пропустил совершенно немагический удар, направленный тебе в голову или иное
чувствительное место. В разбойничьих шайках таких людей ценили, несмотря на то, что «заклинания» у них выходили далеко не каждый раз или выбирали совсем не ту цель. Не меньшую опасность представляли «выскочки» - так прозвали людей, у которых способность творить магию проявлялись неожиданно как для окружающих, так и для них самих.
        Еще несколько лет - и вокруг постоялых дворов начали вырастать домишки, обычно принадлежащие либо родне его владельца, либо у кого-нибудь из работников возникало желание завести свое хозяйство. Родственники приезжали из неблагополучных мест, где не сумели обводнить землю, и приходилось втридорога покупать воду у соседей. Селились торговцы и ремесленники, разоренные Катаклизмом и так и не сумевшие заново начать дело. Селились, наконец, проезжие холостяки, оставшиеся без кола и двора и заглядевшиеся на хорошенькую служанку.
        Так появилось и село Околомна, первое на пути Флайри.
        Каменные стены Туллена давно скрылись за горизонтом. Иноходец легко бежал по дороге. На тяжелом зеленом сааре, прикрывающем колени всадницы, оседала мелкая пыль.
        Степь раскинулась от горизонта до горизонта пестрой дырявой шалью. Хозяин не нашел ей иного применения - выбросить жалко, а латать прорехи и отстирывать застарелые пятна уже нет сил. Вот и лежит она, местами выцветшая, местами порыжевшая от времени. Издали она радует глаз яркими звездочками гвоздик и горицветов, но приглядишься поближе - и увидишь, что вся она стачана из лоскутков на живую нитку, и торчат лохмотья по краям дыр, в которых темнеет голая земля, а кое-где нетающим инеем сверкает соль.
        Изредка заметишь одинокое деревце акации, кривое и приземистое. Кажется, то ли у него нет сил расти, то ли оно, вопреки природе, стремится распластать по земле ветки, чтобы пронзить ее острыми шипами, исколоть до крови и впитать выступившие капли драгоценной влаги. Тщетно: земля черна и суха, как пепел. Лишь в глубине еще таятся остатки талой воды, но скоро от них не останется и следа. Все, что не уйдет в подземные пласты, питающие колодцы и источники, выпьют тюльпаны и маки, которые с прошлой весны копили в луковицах силу для нового роста, а теперь спешат расцвести и рассеять семена. У них слишком мало времени. Скоро жаркое летнее солнце сожжет их сочные листья, и они распластаются по растрескавшейся земле бледными пленками. Только легкие седые нити ковыля будут по-прежнему развеваться на ветру среди жестких стволиков полыни и метелок типчака, ожидая редкого дождя и теряя вместе с водой краски. Придет Месяц Познания, принеся с гор дождевые тучи, но степь уже поблекнет, и лишь сиреневый безвременник поднимется над пожухлой травой, точно нарядный и рассеянный гость, опоздавший на пир и попавший на
похороны…
        Миновала пора полуденного зноя. Лошадь все так же бежала, словно не чувствовала усталости. А вот Флайри почувствовала, как начинает затекать спина и ноют ноги. Она уже давно не ездила верхом.

* * *
        Постоялый двор назывался «Чаша шипокрыла». Будь надпись на вывеске сделана эльфийскими рунами справа налево, и находись этот постоялый двор, скажем, в Белегосте, а не в крошечной деревеньке в три двора, Флайри все равно вряд ли прошла бы мимо. Вывеска, творение местного резчика, притягивала взгляд, точно Полярная звезда стрелку компаса. Шипокрыл, цепко держась коготками за край огромного кубка, весело поглядывал на прохожих красным глазом, сделанным из битой стекляшки, словно прикидывал предстоящую выручку. Наложница почувствовала, что улыбается… и, толкнув двери, вошла внутрь.
        Она уже заготовила целую речь на случай расспросов. Но почти все столы были пусты. Хозяин же «Шипокрыла» оказался человеком на диво нелюбопытным, хотя и весьма любезным. Сидя за столом с кувшином прохладной, удивительно вкусной воды и тарелкой, где красовались ломтики вяленых фруктов и пресного овечьего сыра, Флайри наблюдала за ним из-за занавески, что отделяет часть зала, позволяя замужним женщинам открыть лицо и насладиться трапезой, не опасаясь чужих взглядов. Служанка
        - худая, увядшая, с жидкими, черными как смоль волосами, - показала гостье ее комнату, но Флайри отказалась от предложения отдохнуть с дороги и, оставив вещи, вернулась обратно в зал. Ей не терпелось разузнать о таинственных конных носилках, которые должны были покинуть это место, самое позднее, вчера утром.
        Караваны, идущие по дороге в Кирсонинг, останавливались на ночлег ближе к столице
        - в Околомне, на постоялом дворе под названием «Гнедой единорог». Флайри не поленилась заехать туда, хотя солнце еще стояло высоко. Увы, ни трактирщик, ни постояльцы, ни жители деревеньки не видели никаких конных носилок по крайней мере с Месяца Обновления.
        - …Ходит он, значит, по комнате, пыль со своей колехции смахивает, - нудно вещал бородач за соседним столом. - Вдруг слышит: в дверь стучат. Открывает дверь - на пороге скелет стоит. И без головы. Одна шея, значит, торчит.
        - Так уж и стоит? - ехидно осведомился его сосед, воспользовавшись тем, что рассказчик потянулся за пивной кружкой. - Как же он без головы дошел?
        - На все воля Пресветлого Сеггера, почтенный, - бородач звучно хлебнул пива. - В общем, стоит скелет и в шею, значит, себе тычет. Старик хоть и струхнул, но смекнул, в чем дело. Снял с полочки череп, протянул скелету. Тот его ощупал, проверил на соответствие, так сказать, и насадил себе на шею. «Спасибо, - говорит,
        - старый. Там у нас такая заваруха! Лирайны с леса поперли, с десяток наших положили. Хорошо еще, что я головой отделался. А моему братцу все ребра переломали».
        Соседи рассмеялись. Рассказчик обвел их довольным взглядом, снова поднес кружку к губам, сделал большой глоток и смахнул с усов обильную пену.
        - Ты забыл последнюю фразу, уважаемый, - подал голос молодой человек, который, наверно, с самого дня Катаклизма сидел здесь с одиноким кубком вина.
        - Какую? - удивленно спросил бородач.
        - «Беги, беги… дурья твоя башка, - пробурчал старик, глядя вслед неуклюже подпрыгивающему скелету».
        - А вот я знаю, чем закончилась бы ваша история, - вмешался широкоплечий парень - судя по одежде, он до недавнего времени водил караваны верблюдов в Кандию. - Приперся бы некромант, колехционера пришиб, а колехцию перевез к себе в лабораторию. Вдруг у какого чудища головы не хватит…
        Флайри так и не поняла, что заставило ее обернуться. Во всяком случае, она успела увидеть, как вошедшая в трактир незнакомка скинула широкий дорожный плащ - таким движением, словно его должен был принять стоящий сзади услужливый спутник… Но в последний миг она сама подхватила тяжелую ткань и небрежно перекинула через локоть.
        Посетители - исключительно мужского пола - встретили это маленькое представление восхищенными возгласами. Впрочем, не очень громкими. Вид аккенийского меча, который покачивался на бедре у незнакомки, не оставлял места сомнениям по поводу занятия, коим она зарабатывала на жизнь. Распустивший в присутствии подобных дам язык, а тем более руки, рискует и языком, и руками, а также тем, что в приличном обществе не поминается.
        Так или иначе, но ни одно из замечаний не нарушало законов пристойности - а посему не стоило внимания, и женщина направилась прямо к стойке.
        На ней была простая рубашка из небеленого полотна, свободные кожаные штаны, стянутые на талии широким ремнем, и замшевая безрукавка. Флайри почти не сомневалась, что между простеганной кожей и подкладкой вложены стальные пластинки, способные спасти и от не слишком сильного удара ножом, да и от стрелы, если она не выпущена в упор. Словом, обычное одеяние наемницы. Достаточно удобное для того, чтобы провести день в седле, и достаточно привлекательное, чтобы будущий наниматель не перепутал ту, которая будет его защищать… с той, от кого следует защищаться.
        Но внимание Флайри привлек отнюдь не наряд незнакомки.
        В каждом движении воительницы чувствовался такой избыток силы, что мнилось: окажись на пути у этой женщины стена - и камень расступится, чтобы пропустить ее… А она пройдет и даже не заметит, как люди не замечают примятой травы под ногами.
        Чем-то она напоминала снежного барса, которого как-то привезли в дар Адрелиану горцы-йордлинги…
        При мысли о лорде-регенте у Флайри заныло сердце, и она прижала к груди кусочек пергамента, словно это был могущественный артефакт, способный исцелять боль. В общем, так оно и было.
        Покидая Туллен, Флайри прихватила с собой кусок пергамента - набросок, сделанный два года назад заезжим живописцем. Адрелиан не любил позировать для портретов, поскольку считал это ненужной тратой времени. Разочаровавшись в попытке переубедить лорда-регента, художник сделал рисунок во время пира, а потом подарил Флайри. Тогда она еще посмеялась: зачем ей портрет, когда оригинал у нее перед глазами. Но воистину, сам Пресветлый Сеггер надоумил ее принять это скромное подношение…
        Наложница продолжала наблюдать за незнакомкой. Женщина была не слишком высока ростом, хотя выше Флайри, и хрупким сложением не отличалась. Узкая ладонь небрежно покоилась на длинной рукояти меча, предназначенного для работы как одной рукой, так и двумя. Лицо ее Флайри разглядеть не успела.
        Зато отметила, что наемница не облокотилась на стойку, как делали большинство посетителей, а просто остановилась и положила ладонь на широкий дубовый прилавок… Даже не всю ладонь, а одни только кончики пальцев.
        - Доброй ночи, почтенный. Да благословит Сеггер вас и ваше заведение.
        В ее голосе было столько теплоты, что одна эта фраза могла растопить все северные ледники… А следующая, очевидно, предназначалась для южных:
        - У вас найдется свободная комната на ночь?
        Трактирщик, который уже давно взирал на гостью, точно пес на хозяина в ожидании косточки, расцвел.
        - Конечно, уважаемая! Целых две… Желаете осмотреть? Замки новые, магическая завеса от шума…
        - Замечательно. И сколько с меня?
        Возле стойки, словно по волшебству, возник лохматый парнишка. Женщина передала ему плащ, проворковала что-то дружелюбное. Парень заулыбался, неуклюже поклонился и повел ее вверх по скрипучей лестнице, на второй этаж, где располагались комнаты для гостей.
        Пресветлый Сеггер… Как она поднималась! Лучшие аккенийские танцовщицы, исполняющие
«Игру змеи и птицы», рядом с ней показались бы не намного изящнее торговок, идущих с корзинами на базар…
        Нет, не торговок, а тех же танцовщиц, только выученных не в столице Аккении, а в каком-нибудь Гринаке или Нерфе. Наивных дурочек, что прогуливаются по пиршественному залу после выступления и изо всех сил стараются понравиться какому-нибудь именитому - или не слишком именитому - сайэру.
        Задумывается ли вода, текущая по камням, или ветер в листве, нравится она кому-то или нет?
        Флайри проводила незнакомку взглядом. Редкая женщина в такой ситуации не ощутит укол зависти… и не попытается отыскать у вызвавшей зависть хоть какой-то изъян. Флайри не была исключением. Судя по голосу, дама уже не первой молодости, подумала она, делая большой глоток из кружки. Посетители явно оживились. Не требовалось напрягать слух, чтобы понять: ближайшую стражу будут говорить только о наемнице. Похоже, это старая знакомая хозяина… Последнее обстоятельство мешало гостям озвучить свои фантазии по поводу того, каким образом мальчик показывал ей комнаты: по залу сновали служанки, а у девушек, как известно, чуткие ушки и длинные язычки. Правда, любой был бы не прочь оказаться на месте паренька… даже если мечты так и остались бы мечтами.
        В общем, приставать к людям с расспросами про конные носилки - по меньшей мере глупо. Флайри помрачнела. Вечерело, узкие окошки словно затянуло темно-синим шелком. Тяжелые балки, почерневшие от времени, терялись в темноте, сгустившейся под потолком. Рыжее пламя светильников как будто стало ярче. Его раздвоенные язычки вытягивались, лизали тьму и тут же одергивались, словно находили ее вкус отвратительным.
        Задумавшись, Флайри не заметила, как наемница вернулась в зал. Паренек по-прежнему следовал за ней, сияя, точно новенький содар, и смотрел на нее так, словно этот содар она только что положила ему в карман… вместе с приказом о зачислении в гвардию Туллена.
        - Прекрасные комнаты, - сообщила она. - На таких постелях, как у вас, можно выспаться за две стражи! Пусть приготовят седьмую, хорошо? А Косар пока принесет мои вещи.
        - Косар? - ахнул трактирщик. - Давайте я лучше Илликса, нашего вышибалу, позову… Эй, Илликс!..
        - Не стоит, - женщина покачала головой. - Человек, следящий за порядком, выполняет почетный долг, и не стоит его беспокоить. Такой сильный юноша, как Косар, вполне справится: я же не прошу принести мне в комнату коня.
        - Желаете что-нибудь еще? Умыться с дороги?
        - Скорее выкупаться, почтенный.
        - Будет исполнено. Вайла, пошевеливайся!.. Не угодно ли пока перекусить?
        - Думаю, я успею только сходить за вещами. Когда мы с Косаром вернемся, меня будет ждать чан с теплой водой - верно?
        Она выдержала паузу, за время которой можно было успеть только сказать «да», и добавила:
        - Я непременно воздам должное вашей кухне, только чуть позже. Не стоит купаться на полный желудок.
        Незнакомка по-прежнему стояла к Флайри спиной, но счастливая улыбка трактирщика ясно указывала, что это обещание обещанием не останется.

«Если так попросить, могут и бесплатно обслужить», - подумала Флайри. Последняя надежда разлетелась вдребезги. Трактирщик не станет утруждать себя, вспоминая всех посетителей, побывавших у него за последних два дня. Он слишком занят тем, чтобы как следует обслужить эту краса…
        В этот миг красавица повернулась, и наложница лорда-регента тихо охнула. Но на этот раз не от восторга.
        От неожиданности.
        Во-первых, она ошиблась с возрастом незнакомки: та была ровесницей самой Флайри, а то и постарше. Во-вторых… во-вторых…
        Она даже не могла понять, красива ли наемница. Определенно, таких женщин красавицами не называют - и дело даже не в глубоком шраме, который пересекал ее левую щеку. Просто именно ради них зачастую бросают самых прославленных красоток.
        Лукавый прищур небольших темных глаз… Усмешка получается немного кривой - скорее всего, потому, что шрам стягивает кожу. Однако иные отдали бы пять лет жизни, чтобы так усмехаться. Незнакомка поджимает яркие губы, которым словно пытаясь спрятать торжествующую улыбку - или сделать ее чуть строже, чуть безопасней… Поздно. И тяжеловатый подбородок, и рваный шрам на щеке из недостатков давно превратились… в то, что в сыскной службе Аккении принято называть «особыми приметами».
        Тем временем наемница прошествовала к дверям и покинула зал. Флайри посмотрела ей вслед. Потом невидящим взглядом уставилась на тарелку с недоеденными фруктами. Ей хотелось только одного: уйти из «Чаши шипокрыла», сесть на коня и ускакать куда глаза глядят.
        Но за комнату было уже заплачено. К тому же рано или поздно эта женщина отправится спать. Да, перед этим она выкупается - еще одна тема если не для бесед, то, скажем так, для раздумий, - потом почтит присутствием зал трактира… Но даже магия со временем рассеивается. В конце концов, утром она уедет. И когда хозяин очнется, с ним можно будет поговорить.
        Она осушила кружку, встала и поплелась наверх. Фрукты служанка принесет к ней в комнату, а если и не принесет - невелика потеря.
        Ступени поскрипывали под ногами. Скорее всего, в одной из них стоял «сторожок» - особое заклинание, которое сообщает хозяину о том, кто спускается или поднимается, позволяя лишний раз не вертеть головой.

«Скрип, скрип, скрип…»
        Флайри вдруг показалось, что это восхождение никогда не закончится, и у нее возникло непреодолимое желание считать ступени - грубые, выглаженные не столько рубанком плотника, сколько ногами постояльцев.

«Скрип, скрип, скрип…»
        Лестница закончилась так неожиданно, что Флайри споткнулась и чудом не упала. Дверь, за которой располагались комнаты, была гостеприимно распахнута. Длинный коридор, такой узкий, что два человека могли бы разойтись только боком, освещала пара свечей в ажурных глиняных светильниках. Стены и пол затянули причудливые кружевные тени. Из какой-то комнаты доносился густой храп - очевидно, хваленые магические завесы устанавливали только между комнатами.
        Вздохнув, Флайри толкнула дверь, вдруг показавшуюся очень тяжелой, и вошла.
        И в самом деле, здесь было совсем тихо. Желтые домотканые занавески опускались до самого пола. Запах свежевыстиранного белья бил в нос. Кровать, скорее всего, привезли из замка какого-нибудь сайэра или богатого торговца в числе прочей мебели, выброшенной то ли за ненадобностью, то ли за отсутствием владельца. Новый владелец довольно аккуратно спилил витые столбики, на которых когда-то крепился балдахин, и прибил в изголовье широкую доску. Три столбика пошли на сооружение прикроватного столика, который стоял тут же, накрытый пожелтевшей кружевной салфеткой. Шкаф со скрипучими дверцами когда-то украшали резные накладки, но сейчас половина из них оказалась сколота. А на стене красовалась картина, которая, судя по подписи, изображала «Поединок лорда Адрелиана с проклятым Раэром».
        Хозяин, памятуя про близость столицы, не поскупился и приобрел не кое-как раскрашенную гравюру, а самую настоящую картину, выполненную маслом - пусть даже не по холсту, а по гладкой доске, - неким то ли Дротом Сааксом, то ли Дротом Саамом. И раз уж повесил ее здесь - значит, комната и вправду предназначалась для почетных гостей. Тех, что не попытаются проломить голову какому-нибудь тулленскому подданному творением почтенного Саакса - или Саама… разве что сей подданный убедит их, что не может называться честным человеком. И не станут в состоянии подпития устраивать состязания в меткости, используя в качестве мишени лица тулленских воинов, изображенных на картине.
        Воины Туллена, выстроившиеся в два ряда за спиной своего полководца и бесстрастно наблюдающие за поединком, походили друг на друга, точно близнецы. То же самое можно было сказать и о гномах. А вот на воинстве Тьмы почтенный живописец отвел душу, хотя твари получились скорее забавными, чем страшными. Маги Черного Ковена были бы весьма рады, согласись он поделиться с ними парой задумок. Во всяком случае, без помощи заклинаний эти создания вряд ли смогли не то что передвигаться, но и стоять на ногах.
        Их предводитель явно не удостоил художника чести позировать для великого полотна, и оставалось только гадать, насколько Полководец Тьмы похож на свой портрет. Разглядывая рыцаря в черных латах, Флайри вспомнила, что никогда не спрашивала у Адрелиана, как выглядел Раэр. И Адрелиан никогда не рассказывал. Только однажды бросил:

«Раэр был мальчишкой. Умным, сильным, но мальчишкой».
        Того, кто скакал навстречу Адрелиану с огромным бердышом в руках, назвать
«мальчишкой» язык не поворачивался. Не было в его лице той юной бесшабашности, которая порой сияет в глазах седых стариков и обещает способность совершать чудеса. Выпирающий вперед подбородок, который, не разобравшись, можно принять за часть шлема, огромный крючковатый нос, похожий на клюв гвейхира… Наплечники в виде сцепленных костлявых пальцев… Само собой, с лезвия бердыша падали капли крови. На небольшом круглом щите - и куда с таким в конную атаку? - красовались три очень старательно прорисованных черепа. Живописец явно желал, чтобы они выглядели настоящими. Но когда служители Тьмы украшали щиты черепами? Им находилось куда более полезное применение… после чего они выглядели куда более устрашающе. Возможно, почтенный Саам - или Сакс - вспомнил, что видел такие щиты у орочьих вождей.
        Кожа полководца отливала зеленью - вероятно, художник некстати вспомнил выражение
«позеленел от злости». Тролли и прочие зеленокожие болотные жители, которые не скрывали, что не поддерживают захватчиков с Севера, а зачастую еще и подкрепляли свое мнение с помощью кулаков и дубинок, вряд ли поняли бы его замысел. Увы, в таких случаях за несоответствие изображения натуре отвечает не создатель картины, а ее владелец. Но троллей в подобных комнатах не селят. К тому же табличка у дверей «Чаши шипокрыла», равно как и возле стойки, гласящая «Обслуживаем только людей», позволяла оному владельцу избежать подобных неприятностей.
        Могучий вороной жеребец, в отличие от всадника, удался на славу. Присмотревшись, можно было заметить, что сквозь вздувшиеся мышцы скакуна проглядывают кости.

«А может быть, это вовсе не удачная находка, - сердито подумала Флайри. - Может быть, он просто хотел нарисовать Раэра верхом на конском скелете. А потом скелет не получился, и этот маляр его замазал».
        Она уже поняла, что отводит глаза, словно боялась встретиться взглядом с Адрелианом - несмотря на то, что его взгляд был устремлен на врага, а вовсе не на нее.

«Глаза бы мои на это не смотрели»…
        Если бы не подпись, довольно неумело стилизованная под эльфийские руны, она и не узнала бы Адрелиана… наверно. Но разве было Адрелианом существо, оставшееся во дворце? Существо, как две капли воды похожее на человека, которого она любила?
        Усталость, обида, тревога - все, что копилось в ее душе в эти дни, хлынуло наружу. Флайри упала на подушку и разрыдалась.
        Глава вторая Кто ходит в гости по ночам…
        Ее разбудил не звук. В комнате кто-то был, и она почувствовала это еще до того, как проснулась. В такие минуты страха не возникает - для него пока нет причин. Разум, не до конца вырвавшийся из мира снов, пытается обмануть себя, отыскивая в темном силуэте хоть что-то знакомое и судорожно перебирая самые невозможные варианты.
        Харадир?.. Целитель Витар?.. Адрелиан?..
        Последнее имя она произнесла вслух. Пожалуй, этого делать не стоило: незнакомец на миг застыл на месте и повернулся к ее кровати. Только на миг. Но этого хватило, чтобы тусклый лунный свет упал на его лицо. Увидев блестящие белки глаз, словно наклеенные на висящую в черноте белую маску, молодая женщина завопила не своим голосом. И тут крепкая потная ладонь зажала ей рот.
        Будь в комнате чуть светлее, или успей Флайри сделать еще один шаг от грани, отделяющей сон от яви, она бы заметила, что грабитель просто-напросто замотал голову черной тканью - очевидно, начитавшись легенд об убийцах-койарах. На самом деле никто не видел, как койар выполняет задание. Зачастую их не успевали увидеть даже жертвы. Адрелиан, которому доводилось иметь дело с этим прославленным кланом наемников, утверждал - то ли в шутку, то ли всерьез, - что койары сами распустили половину легенд, которые о них ходят. Во всяком случае, ни койару, ни посланнику Тьмы и в голову бы не пришло показать жертве огромный нож с выщербленным лезвием и прошипеть:
        - А ну заткнись, курица!..
        Флайри задыхалась от запаха кожи и застарелого пота, однако первая волна страха уже схлынула, сменившись… даже не яростью, а откровенной злостью. И она сделала первое, что пришло в голову: ткнула грабителя коленом в причинное место.
        Удара не получилось: ноги запутались в тяжелом покрывале. Однако грабитель шарахнулся, ладонь соскользнула, и Флайри снова завизжала - уже не от страха, а для того, чтобы хоть кто-то услышал.
        В соседней комнате что-то с грохотом упало. Послышался вопль, потом грубая брань. Похоже, в комнате Флайри забыли поставить магическую завесу от шума.
        Уворачиваясь от растопыренной пятерни, которая должна была вцепиться ей в горло, Флайри упала с кровати прямо под ноги грабителю. Светильник полетел на пол и разлетелся вдребезги. Толком не понимая, что делает, и осознавая лишь одно - подняться на ноги уже не успеть, женщина метнулась под кровать. Сурфан, который она так и не сняла, за что-то зацепился, послышался треск рвущейся ткани. Но Флайри, отчаянно работая локтями, забиралась все глубже.
        За спиной уже слышалось тяжелое пыхтение. Поминая Архааля, всех его сородичей и те места, где им следовало оказаться, разбойник пытался последовать за своей жертвой, но был слишком толст. Задыхаясь от пыли, Флайри чувствовала странную пустоту в голове. Лишь одна мысль билась в виски, точно бабочка о стекло:

«Сколько же здесь не убирали?»
        Судя по звукам, доносящимся из коридора, соседи вряд ли поспешили бы ей на помощь
        - самим бы отбиться. Выходит, она может надеяться только на себя. Грабитель явно охотился не только за ее кошельком - иначе она давно лежала бы в луже собственной крови. Впрочем… если этот выродок до нее доберется, солнца ей уже больше не видать.
        Она едва успела перевалиться на бок, когда потная рука скользнула по ее бедру.
        - Ах ты, руки загребущие, - прошипела Флайри.
        Прежде, чем грабитель успел ухватить ее за одежду, она вцепилась в его руку ногтями… и почти с радостью услышала вой, за которым последовал новый поток брани.
        Однако радоваться было рано. Тяжелая деревянная рама заскрипела, осыпая залежи пыли, и Флайри, впервые за эту ночь, стало по-настоящему страшно. Кряхтя от натуги, грабитель пытался перевернуть кровать.
        Что делать? Вылезти и попытаться проскочить к двери? Или понадеяться, что груз окажется негодяю не по силам?
        Но тут доски у нее над головой застонали, и Флайри застонала от отчаяния. Вскочив на кровать, разбойник пытался отодвинуть ее, упираясь в стену.
        На этот раз ускользнуть Флайри не удалось. Крепкие пальцы стиснули ее локоть, словно клещами. Еще толчок - и грабитель рывком вытащил женщину из-под кровати. Флайри попыталась уцепиться за раму, но силы были неравны.
        Ах, вот как?
        Едва почувствовав под ногами опору, Флайри извернулась и впилась зубами в волосатую руку. Она чувствовала, как грабитель тянет ее за волосы, точно пытается вырвать их вместе с кожей. Во рту стоял вкус крови - возможно, что и ее собственной, - немытой кожи и чего-то еще, столь омерзительного, что не находилось слов. Разбойник рычал, точно орк перед дракой. Она не знала, что будет дальше, и понимала только одно: нельзя разжимать зубы. Что бы ни случилось.
        Внезапно поток брани оборвался коротким хрипом. Еще не успев осознать, что больше ее ничто не держит, она упала и ткнулась носом в скомканную, истоптанную простыню. Что-то тяжелое упало с кровати… и Флайри показалось, что наступила тишина. Откуда-то по-прежнему доносились крики, звон оружия, треск ломающейся мебели, но она слышала только стук крови в ушах.
        Потом чья-то рука подхватила под локоть. Женская.
        - Вы не ранены? - тихо спросила наемница, помогая Флайри подняться.
        Флайри не ответила и лишь помотала головой. Она была слишком потрясена. Плечо саднило - когда разбойник вытаскивал ее из-под кровати, она зацепилась о раму. Руку, казалось, до сих пор сжимала железная пятерня. А затылок… Молодая женщина почти не сомневалась, что пару дней не сможет пользоваться гребнем.
        Но разбойник лежал на полу мертвый, глупо разинув рот. Платок, под которым он пытался спрятать лицо, слетел, из-под клочковатой бороды торчала рукоять метательного ножа.
        - Прекрасно, - воительница окинула Флайри быстрым взглядом. - Быстрее собирайтесь. На трактир напала шайка разбойников. Берите самое необходимое - и бежим.
        Она склонилась над убитым, что-то проворчала, потом выдернула из горла нож, брезгливо вытерла об рубашку грабителя и сунула к себе за пояс… и все это левой рукой. В правой наемница держала тот самый аккенийский меч, с которым вчера появилась в трактире. Впрочем, можно было поспорить: в какой бы руке он ни оказался, врагам от этого легче не станет.
        Много времени на сборы не потребовалось. От усталости Флайри уснула, не успев не только разобрать седельную сумку, но даже раздеться, и лишь сняла платок, который теперь валялся непонятно где.
        - За мной, - шепнула наемница, вскидывая на плечо вьюк-скатку, который до сих пор лежал в темноте у двери. - Старайтесь держаться у меня за спиной… Вот, держите.
        Она сунула Флайри короткий кинжал, вытащенный непонятно откуда, рывком распахнула дверь и метнулась в коридор. Короткий свист клинка оборвался тошнотворным звуком, с которым его лезвие рассекло чью-то плоть. Выбегая из комнаты, молодая женщина успела увидеть, как падает второй грабитель, разрубленный почти пополам.
        В коридоре стоял дым. Подобно большинству трактирщиков, владелец «Чаши шипокрыла» не поскупился на заклинания, защищающие от пожара - тем более что на придорожных постоялых дворах, согласно указу лорда-регента, эти заклинания обновлялись за полцены. Однако масло из сбитых светильников разлилось по полу и горело, распространяя удушливый чад. Рядом валялось несколько трупов, и одежда на одном из них уже занялась. Крики в комнатах стихли - похоже, разбойники расправились с последними из постояльцев и теперь занимались грабежом. Но в коридоре не было никого живого. Как и в зале. Во всяком случае, так показалось Флайри, когда они начали спускаться по лестнице. Если только кто-нибудь не затаился под стойкой или среди перевернутых столов…
        - …Их тут человек тридцать, - объясняла воительница, спускаясь по лестнице в полутемный зал. - Двое или трое знакомы боевой магией. Из меня маг - как из бронтобея танцовщица. Так удачно выбрали время! В трактире только три человека, способных держать оружие: я, вышибала и охранник одного торговца… но его, кажется, уже положили…
        Из недр трактира донесся грохот и звон. Похоже, в поисках добычи грабители опрокинули посудный шкаф.
        - Сейчас почти все эти мерзавцы наверху, - сквозь зубы бросила наемница, приседая около стойки. - Нам здесь лучше не задерживаться. Главное - добраться до конюшни, Бат нас уже ждет.
        - Бат?
        - Это мой конь. Да, а меня зовут Тэм. Можно на «ты».
        - Я - Флайри, - пробормотала молодая женщина.
        Она еще не оправилась от потрясения. Все происходило слишком быстро. Казалось, только что она билась под кроватью, глотая пыль и отгоняя мысли о гибели. И вот теперь ей остается только пересечь зал и…
        Однако спокойно уйти им не дали.
        Дверь справа от стойки распахнулась. На пороге появился лысый, как яйцо, здоровяк в кожаном кафтане. Он успел сделать лишь шаг… и, глухо охнув, упал навзничь. Второй разбойник, последовавший за ним, решил не повторять ошибки товарища. Прикрываясь чем-то - похоже, дверцей того самого посудного шкафа, - он сумел пройти чуть дальше. Потом что-то со звоном упало на пол. Налетчик взвыл, выронил свой щит и осел, схватившись за щиколотку.
        Он еще поминал кого-то недобрым словом, когда стена вместе с висящей на ней доской, на которой перечислялись подаваемые в трактире блюда, пошла рябью, словно превращаясь в собственное отражение в воде. Прозрачное марево разливалось по смежной стене в сторону дверей. Глазам стало больно.
        Один из грабителей - «знакомый», по словам Тэм, с магией, - пытался прикрыть сообщников.
        Флайри не смогла бы сотворить и простейшего заклятия. Но не уметь - не значит не знать. И она знала, что за этой переливчатой пеленой прячутся, по меньшей мере, двое. А то, что завеса перестала расти, не покрыв и половины стены, вполне можно было счесть добрым знаком. Тот, кто создал ее, был не магом, а «выскочкой»… и, похоже, не особенно сильным.
        Кажется, это поняла и Тэм. Сделав еще несколько шагов, она остановилась между двух перевернутых столов, не сводя глаз с завесы, и поудобнее перехватила клинок.
        Неизвестно, что кончилось раньше - силы «выскочки» или терпение его сообщников. Так или иначе, рябь исчезла, и четверо головорезов с ревом бросились наперерез беглянкам.
        Коротким взмахом клинка Тэм отбила удар заросшего типа, который ломанулся вперед, непонятно почему надеясь на легкую добычу. Сталь скрежетнула о кость, разбойник по-бабьи охнул, выронил тесак и отскочил, точно ошпаренный. Меч наемницы снова рассек воздух, но не достиг цели. Впрочем, Тэм вряд ли собиралась преследовать противника. Сейчас беглянок защищали перевернутые столы. Никто не рискнул бы лезть туда: смельчаку, озабоченному лишь тем, чтобы сохранить равновесие, попросту подрубили бы ноги. Но сделай Тэм пару шагов вперед, к дверям - и грабители без труда взяли бы ее в клещи…
        Крепкая рука обхватила Флайри за талию. Молодая женщина взвизгнула, а в следующий миг наемница, одним прыжком перелетев через перевернутые козлы, приземлилась на крошечный пятачок между двумя скамейками - вернее, тем, что когда-то таковыми являлось. Вместо того, чтобы прорываться к выходу, она отступала к столу, стоящему в углу. Он был сильно задвинут в угол - скорее во время недавней драки, нежели по умыслу владельца: посетители, отличающиеся дородным сложением, вряд ли смогли бы разместиться на скамейках, стоящих вдоль стен…
        Флайри почти догадалась, что задумала Тэм. Но в этот миг наемница сунула ей второй вьюк, и молодая женщина не успела опомниться, как оказалась под столом.
        Стол был широк, а перевернутые скамейки, козлы и столешницы загораживали обзор, но Флайри видела, как ее спутница взлетела, словно подброшенная катапультой, и оказалась в проходе у стены, по которому гуськом пробирались двое разбойников. Прежде чем ее ноги коснулись пола, сталь лязгнула о сталь… Свист клинка потонул в истошном вое. Первый разбойник рухнул на колени и вцепился в культю, словно хотел остановить бьющую фонтаном кровь… или удержать уже отрубленную кисть руки, которая валялась где-то среди ломаных скамеек и битой посуды.
        Его товарищ, на которого тот налетел, надеясь уйти от удара, свалился в проход и, похоже, крепко приложился обо что-то головой. Он даже не пытался подняться, только стонал и отползал назад, елозя задом по грязному полу.
        Заросший громила только что отыскал свой клинок и занял позицию там, где до первого отчаянного прыжка Тэм стояли беглянки. Однако было очевидно, что еще на один шаг у него пока не хватает духу. Флайри заметила, как он косится на последнего из своих сообщников. Этот разбойник - плотный, коренастый, в кожаной безрукавке со стальными клепками, - направился в обход вдоль разгромленной стойки. Вот он остановился, сделал левой рукой странное движение… что-то прошептал…
        И его тень поднялась с полу. На темном овальном пятне, заменяющем ей голову, блеснули тускло-багровые глаза.
        Флайри показалось, что в желудок провалился кусок льда. Впервые она видела тварь, которой, словно за неимением лучшего, дали простое название - «тень». Собственно, они и были тенями - бестелесные создания, появившиеся вскоре после Катаклизма. Никто не знал, откуда они берутся и почему привязываются к некоторым людям. Зато скоро выяснилось: убить такую тварь, не прибегая к магии, весьма непросто, потому что ее берет лишь оружие, которое держит человеческая рука. Правда, стрелы, метательные ножи, «звездочки» могли причинить вред ее хозяину - которого тень защищала преданнее собаки, поскольку погибала вместе с ним.
        Тэм вскочила на один из поваленных столов, заставив заросшего детину шарахнуться назад. Удалось ли наемнице задеть его, Флайри увидеть не успела. Что-то свистнуло совсем близко, и клинок, похожий на сгусток плотного тумана, рассек край деревянной столешницы. В лицо пахнуло холодом… и женщине показалось, что само время вдруг стало вязким, точно патока. Словно во сне, она смотрела, как опускается белесое лезвие. Оно тускло светилось, но ничего не освещало, казалось полупрозрачным, но не просвечивало… В этом было что-то невыразимо мерзкое. Флайри вцепилась во вьюки, словно они могли ее защитить, и зажмурилась.
        Воздух распороло тонким посвистом, и призрачный клинок исчез. Снова зазвенела сталь, послышался грохот отброшенной пинком скамейки… и вой, от которого у Флайри заложило уши. Следующее, что она услышала, было:
        - Ты мне за это ответишь, сука!
        И Тэм отозвалась медовым голоском:
        - Да неужели?
        Раздался неровный топот, словно двое подростков, сцепившись, пытались оттоптать друг другу ноги. Потом, совсем рядом - сдавленное, удивленное «ох!». Открыв глаза, Флайри едва успела увидеть перед собой две пары сапог: тяжелые, заляпанные грязью, и маленькие, на небольшом каблучке. На стол обрушился мощный удар. Прямо над головой Флайри что-то чавкнуло. Грязные сапоги дернулись в воздухе, словно отбиваясь от чего-то невидимого. Еще не осознав, что произошло, она почувствовала, как к горлу подступает тошнота… и лишь заворожено смотрела, как со стола, между двух неподвижных ног в грязных сапогах, широкой струей стекает что-то черное, вязкое…
        - Йухабб зей… - прошипела наемница.
        Флайри снова закрыла глаза. Она поняла, что задыхается от запаха крови и нечистот. Никогда в жизни она не лишалась чувств, но сейчас была близка к обмороку. В следующий миг вонь схлынула. Что-то тяжелое упало рядом. Наемница присела и, протянув Флайри руку, помогла выбраться из-под стола.
        - Идем быстрее, - проговорила она, принимая у своей подопечной вьюки. - Только не поскользнитесь…
        Предупреждение оказалось весьма своевременным. Пол перед столом был залит кровью… и кое-чем похуже. Здоровяк-«выскочка», хозяин тени, распластался неподалеку, раскинув руки и ноги. Заросшему громиле тоже не удалось уйти. Он лежал носом в камин, с метательным ножом в спине, распространяя омерзительный запах паленого волоса.
        У самой двери наемница знаком приказала Флайри остановиться. Сама она на миг замерла у двери, словно окаменела под взглядом василиска… и вдруг…
        Флайри снова не успела ничего разглядеть - и дело даже не в том, что в зале было темно. Створки хлопнули и закачались, снаружи кто-то коротко ахнул. Тэм снова распахнула дверь и поманила свою спутницу.
        В окнах второго этажа мелькали тени, слышался грубый хохот, треск ломающейся мебели. В конюшне стоял такой грохот, словно там заново разразился Катаклизм. Кто-то орал благим матом, падали доски, время от времени раздавалось конское ржание. Но во дворе было пусто, лишь несколько оседланных лошадей стояло у коновязи, беспокойно прядая ушами. При приближении женщин они забеспокоились, но Тэм подошла к одной из них и что-то зашептала ей на ухо, поглаживая по холке. Потом к другой… Флайри заметила, как в руке наемницы блеснул нож, и поняла, что погоня им не грозит. В седле с перерезанной подпругой далеко не уедешь.
        Женщины едва успели подойти к воротам конюшни, когда те распахнулись, и им навстречу вылетел всадник. В следующий миг Флайри, отброшенная крепким толчком, отлетела в сторону и едва удержалась на ногах. Поднимая упавшую сумку, она снова лишь успела заметить, что лошадь скачет прочь без седока, а сам разбойник лежит в пыли, раскинув руки. Тэм тряхнула головой, быстрым движением вытерла клинок о его плащ и кивнула Флайри.
        - А теперь выпустим лошадок, - с довольным видом пробормотала она. - Постарайтесь от меня не отставать, хорошо?
        Оказавшись в конюшне, Флайри возблагодарила Пресветлого Сеггера за то, что в свое время научилась обращаться с лошадьми. Их даже не пришлось выгонять: получив свободу, они с громким ржанием устремились к воротам и исчезли в темноте.
        Как обычно, разбойники решили забрать не только добро постояльцев, но и их коней, чтобы увезти награбленное, а заодно и помешать тем, кто уцелел, пуститься в погоню. Уверовав в собственную безнаказанность, они не слишком спешили. Один - тот самый, которого зарубила на пороге конюшни Тэм - выводил лошадь к коновязи, в то время как его товарищи седлали для него следующую.
        Но с одним скакуном, похоже, дело не заладилось. Во всяком случае, никто даже не попытался помешать беглянкам.
        - Да оставь ты его, тупорыл безмозглый!..
        - Заткнись! Сейчас я сбоку подойду…
        - А-а-а-а!!!
        - Вот тварь! Не пускает!
        Голоса доносились из дальнего конца конюшни, то и дело заглушаемые грохотом и треском. Тэм, которая только что отвязала последнюю лошадь, перехватила кинжал обратным хватом и поманила спутницу. Глаза наемницы сияли, на губах то и дело начинала играть озорная улыбка. Флайри смотрела на нее с недоумением. Она не могла понять, что так развеселило ее спасительницу… пока они не подошли к деннику.
        Двое разбойников стояли внутри, в углу. Даже при ржавом свете факелов было видно, что оба бледны, как полотно. Их сообщник уже не кричал: он лежал на соломе с пробитой головой, а в деннике бесновался серый в яблоках тулленский жеребец. Толстые доски разлетались под его копытами. Он пытался добраться до обидчиков, но повод не пускал.
        Тэм негромко присвистнула. Жеребец всхрапнул, навострил уши и вскинул изящную голову.
        - Тихо, Бат, - проговорила наемница. - Тихо, мой хороший. Это я… Давайте сюда сбрую. Вы с ним все равно не управитесь.
        Последние слова были обращены к разбойникам, которые при виде наемницы с мечом совсем растерялись. Тэм прикусила губу и выжидающе смотрела на них. Наконец, один вышел из оцепенения и осторожно бросил к ее ногам уздечку.
        - Вот и славно, - Тэм многозначительно улыбнулась. - А теперь, цыплятки…
        Грабители не двигались с места. Не пошевелились они и после того, как воительница сделала еще один шаг к ним. И еще…
        Третьего шага не последовало. Флайри услышала, как дважды свистнул меч - два звука почти слились в один, - и оба разбойника упали одновременно, точно по команде. Наемница, ухмыльнувшись, несколько мгновений наблюдала, как один из них корчится, пытаясь подобрать собственные кишки, расползающиеся по полу… Добивать не стала - подобрала уздечку и вошла в денник.
        Бат услышал хозяйку и почти успокоился. Он недоверчиво покосился на незваную гостью, но Тэм, ласково похлопав скакуна по холке, негромко проговорила: «Свои, свои», и жеребец, окончательно успокоившись, начал тыкаться мордой ей в плечо.
        - Потом, потом, - терпеливо проговорила наемница, взнуздывая коня. - Стой спокойно… Бат очень не любит чужих людей. Он даже конюхов не подпускает, пока ему не скажешь «свои».
        И покосилась на труп разбойника, лежащий в углу денника.
        Быстроте, с какой Тэм оседлала своего скакуна, позавидовали бы и бывалые конюхи, коим доверяли лошадей королевской почты. Приторочив вьюки, она вскочила в седло, подвинулась к передней луке и подала руку своей спутнице.
        - Ты знала трактирщика? - спросила Флайри, когда постоялый двор остался позади.
        Тэм обернулась.
        - Какого трактирщика?
        - Ну… хозяина трактира, в котором мы останавливались.
        - Нет, конечно. В первый раз вижу.
        - Почему ты тогда с ним так разговаривала?
        - Почему бы и нет? - Тэм улыбнулась. Улыбка у нее была кривая - правая щека, изуродованная шрамом, оставалась неподвижной. - В каждом человеке найдется то, за что можно похвалить - надо только посмотреть повнимательней… Да и не только в человеке. Знаешь, есть такая пословица: доброе слово и орку приятно.
        Она немного помолчала и добавила уже без тени улыбки:
        - А расслабившегося орка убить гораздо легче.
        Глава третья Жена капитана Сегарха
        Тэм гнала коня всю ночь. Флайри сидела позади, на конском крупе, обхватив свою спасительницу за талию и уткнувшись носом в пушистый лисий мех, которым был оторочен плащ наемницы.
        Удивительно, но страх очень скоро отступил. На смену ему пришло чувство странного покоя, которое наступает, когда опасность миновала, но сил радоваться избавлению уже не осталось. Время от времени ей начинало казаться, будто все происходит во сне, и она сейчас проснется… но вот только что увидит, открыв глаза? Волосы Тэм испускали странный аромат, напоминающий об осенних листьях и яблоках, с глухим стуком падающих с веток. Он причудливо смешивался с запахом кожи, пыли и конского пота. Потом плащ как-то незаметно перекочевал на плечи Флайри. Наемница молчала - но не так, как молчат люди, погруженные в свои мысли и не замечающие ничего вокруг. Ничто не нарушало тишины - только мерный перестук копыт и тоскливый крик раннего козодоя. С зеленоватого неба холодно, недобро смотрели три луны, а ниже широкой пыльной полосой растянулся Драконий хвост.
        Беглянки остановились, когда восточный край горизонта раскололся, и из трещины начал медленно разливаться тусклый свет восходящего солнца. Тэм натянула удила, остановила коня и спешилась.
        - Ох… - она помотала головой и улыбнулась. - Кажется, оторвались. Как вы?
        - Спасибо, - пробормотала Флайри.
        Наемница прищурилась и пристально посмотрела на нее.
        - Ладно. Думаю, мы со спокойным сердцем можем отдохнуть.
        Она помогла спутнице слезть с седла и поддержала, когда та пошатнулась. Ноги, еще не отдохнувшие после вчерашней скачки, не слушались. По приезде в трактир Флайри собиралась если не посидеть в бадье с горячей водой, то хотя бы растереть мышцы особой согревающей мазью. Но усталость взяла свое, и сейчас она начинала об этом жалеть. Странно: проспав от силы две стражи, а потом немного подремав в седле, она не чувствовала сонливости. Казалось, тело и разум жили каждый своей жизнью. Мышцы ее были подобны измученному верблюду, что лег и не желает подниматься, словно не чувствует ударов хлыста, которыми осыпает его разгневанный погонщик. Но Флайри почти не сомневалась: если она ляжет, то не сможет уснуть.
        Поддерживая ее одной рукой, наемница другой отстегнула странный сверток, который приторочила к седлу в конюшне, и раскатала на земле, после чего осторожно усадила на него Флайри.
        Это оказался широкий плащ из овчины - мягкой и прекрасно выделанной. Догадку Флайри подтверждали и петли, которые она заметила на углах шкуры. Женщина с наслаждением провела ладонью по упругой мягкой шерсти. Похоже, ее спасительнице не впервой ночевать в степи. Как известно, на овечью шкуру не заползают ни насекомые, ни пауки, ни скорпионы. То же касается и прочих малоприятных тварей…
        Тем временем Тэм достала из вьюка сверток и, не говоря ни слова, протянула ей.
        Сверток был кожаный, а внутри оказалось небольшое полотенце, пропитанное водой. Едва взяв его в руки, Флайри едва сдержала стон. Подумать только, сколько наслаждения доставляют порой самые простые вещи! Она прижала полотенце к щекам, потом протерла лоб… На время мир со всеми его тяготами перестал существовать - по крайней мере, до тех пор, пока полотенце не нагрелось.
        - Я не хотела бы засиживаться, - проговорила Флайри, складывая ткань. - Еще немного, и мне будет просто не встать.
        - Конечно, - наемница отстегнула один из вьюков и опустила его на землю. - Но все же вам стоит немного отдохнуть. Тем более что это можно себе позволить. Погони не будет.
        - Ты уверена?
        Тэм кивнула.
        - Если бы эти мерзавцы охотились на вас, их не смутило бы то, что я положила четверых и теня впридачу. Даже если они не рассчитывали, что я за вас вступлюсь, у них было достаточно времени, чтобы позвать подмогу - еще до того, как мы выбрались из трактира.
        Это звучало разумно, даже если не соответствовало истине, и Флайри возражать не стала. Некоторое время она молча следила за тем, как наемница снимает вьюки, потом расседлывает коня и внимательно осматривает ему бабки - не сбиты ли ноги, а потом и спину - не натерло ли где в спешке надетое седло. Тулленец стоял спокойно и послушно поднимал ноги, когда Тэм проверяла подковы, но под конец повернул к хозяйке голову и настойчиво ткнулся мордой в плечо.
        - Простите, что пришлось оставить вашу лошадь, - воительница покопалась в маленькой поясной сумке, вытащила кусочек сушеной лепешки. Бат, получив вожделенное лакомство, фыркнул и с довольным видом захрустел.
        - Ничего страшного, - отозвалась Флайри. - Было бы кого забирать.
        Тэм, которая в это время поглаживала коня по лбу, украшенному «звездочкой», вопросительно посмотрела на нее.
        - Я не заметила ее ни на конюшне, ни во дворе, - пояснила наложница. - Должно быть, ее уже увели куда-то.
        - Как я понимаю, вы брали ее внаем?
        Флайри кивнула.
        - Жаль конюха, который мне ее дал. Лишиться такого иноходца…
        Она замолчала, сообразив, что даже не полюбопытствовала у своего странного благодетеля, обучена ли ее кобылка ночной скачке.
        - Если бы за нами погнались, мне все равно пришлось бы пересесть к тебе в седло, - проговорила Флайри, спеша заполнить неловкую паузу. - Конь у тебя и в самом деле великолепный. Я вижу, он мог бы скакать еще целую стражу…
        Наемница кивнула.
        - Если вы поедете, а я побегу, держась за стремя - сможет наверняка, - она вытащила из вьюка суконку и начала растирать круп коня. - Но в этом пока нет нужды… хвала Пресветлому Сеггеру.
        Флайри пошевелила плечами, разминая затекшую спину, и поплотнее закуталась в плащ,
        - солнце еще не успело разогнать предутренний холод.
        - В какую сторону вы направляетесь? - спросила Тэм, не отрываясь от работы. - Не сочтите это за любопытство: я должна довезти вас до ближайшей деревни.
        - Неужели тебе самой все равно, куда ехать?
        - По большому счету - да. Мой хозяин, упокой Сеггер его душу, умер четыре дня назад, так что я пока без работы, - наемница убрала суконку и вытащила из вьюка широкую попону. - Оговорюсь сразу: моей вины в этом нет. У него было слабое сердце. Обычно он принимал особую настойку, но ее нельзя было запасать впрок. Вы, наверно, знаете: некоторые снадобья можно хранить только несколько дней…
        Она замолчала и набросила попону на круп коня.
        - Потому что потом они теряют целебные свойства. И поэтому вам приходилось покупать его в каждом городе?
        - Именно так. То, что мы купили в Плейнтиле, уже никуда не годилось, а в Медуне оказалось всего два лекаря, и ни у одного не оказалось нужных трав… Деметриус не захотел бросать обоз, как я ни уговаривала его: верхами мы могли бы успеть. А когда это случилось, было уже поздно: я не успела бы привести снадобье, даже если бы загнала коня. Хороший был человек…
        - Мои соболезнования, - пробормотала Флайри.
        - Спасибо. Благослови вас Сеггер.
        Наемница достала еще один сверток с мокрым полотенцем, вытерла лицо, а потом и руки, и блаженно улыбнулась.
        - Какое чудо… - она помотала головой. - Я жива.

* * *
        Флайри тоже почувствовала себя лучше. Ноющая боль в мышцах, отнимающая все силы, понемногу стихала, но молодая женщина знала: еще немного, и усталость снова возьмет верх. Пока не поздно, надо встать и пройтись… Тем более что наемница собиралась вываживать коня, чтобы он остыл после скачки.
        Люди зачастую понимают друг друга без слов, едва доходит до дела, коим оба когда-то занимались. Флайри не только знала толк в лошадях, подобно многим дочерям сайэров, но и умела за ними ухаживать. После Катаклизма, когда она оказалась предоставленной самой себе, ей это очень пригодилось.
        - Должно быть, почтенный Деметриус был весьма состоятельным человеком, - заметила она, поднимаясь с овчины.
        - Весьма, - Тэм подала ей руку, помогая встать. - И не только состоятельным, но и щедрым. Это он купил мне Бата.
        - Как я понимаю, ты училась не в Храме?
        Тэм покачала головой и хмыкнула.
        - Где я только не училась. Правда, в Храме не довелось. А первый мой наставник был… даже не знаю, как это назвать. Что-то вроде тех молодцов, от которых мы отбивались в трактире. С одной разницей. Если бы Йол узнал, что кто-то из его бойцов сделал то, что с вами пытался сотворить тот негодяй в комнате… А он узнавал всегда - у него был нюх на такие вещи… Вы не возражаете, если я не стану рассказывать, как Йол поступал с такими людьми?
        Флайри кивнула.
        - Йол утверждал, что его прадед был высокородным сайэром, и очень этим гордился. Подозреваю, что это было что-то вроде легенды, которую он придумал сам, а потом поверил. Не важно. Главное, что он запрещал насиловать, калечить и убивать женщин без крайней нужды. Мне очень повезло… - Тэм похлопала коня по спине. - Будь я мужчиной, разговор вышел бы короткий: оглушили бы чем-нибудь тяжелым и дело с концом. Йол не любил лишний раз пачкаться. Но мне приставили к горлу нож и попытались отнять кошелек. Само собой, они не знали, зачем мне эти деньги, да и вряд ли для них это что-то значило. А я предпочла бы умереть, чем их лишиться. Не помню, что я делала - вернее, пыталась сделать. Если бы это было не ребята Йола… и если бы с ними не было самого Йола… Словом, меня скрутили так, что я не могла даже пошевелиться. Потом Йол присел напротив меня на корточки и сказал - я это на всю жизнь запомнила: «Не умеешь ты драться. Хочешь, научу?»

«Они не знали, зачем мне эти деньги»… Походя брошенная фраза… Если наемница не расскажет ей об этом сама, надо будет непременно спросить.
        - Так меня всю жизнь и учили, - продолжала Тэм. Иногда я сама говорила: «не умею, хочу научиться». Некоторые отказывали. Но на самом деле… В каждом человеке живет жажда передать свое знание другому. У кого-то ее голос заглушает страх. Вдруг ученик обойдет учителя? Вдруг возьмет, что хотел, и бросит наставника и даже спасибо не скажет? Вдруг задаст вопрос, на который я не смогу ответить достойно, и выставит меня на посмешище? Мне с учителями везло. Начиная с Йола.
        - Ты говоришь так, словно их было очень много, - заметила Флайри.
        - Очень много. У меня пальцев на руках не хватит, чтобы всех перечислить. И всем я очень благодарна. Равно как и Пресветлому Сеггеру, который меня с ними свел. Не знаю, смогла ли я дать им что-то взамен…
        - Ты дала им почувствовать себя нужными. Почувствовать себя учителями.
        Тэм остановилась и прищурилась. Молодая женщина заметила, что воительница старается держаться так, чтобы солнце не било в глаза ни ей самой, ни ее спутнице.
        - Пожалуй, вы правы. Хотя они сами того не понимали. Иногда я просто смотрела, а когда чего-то не понимала, спрашивала. В первые годы после Катаклизма никто не смотрел, есть у тебя медальон или нет. Если ты умеешь держать в руках клинок, без работы не останешься. Другое дело, что заплатят тебе меньше, чем тому, кто умеет не только держать его, но и работать им. А когда ты научишься еще чему-нибудь… Пока есть работа, есть возможность оттачивать мастерство. Правда, сначала я не думала, что буду кормиться клинком. Я училась только ради того, чтобы выжить. Время было слишком неспокойное. Мне казалось, что в Третане грабителей и убийц вдвое больше, чем добропорядочных горожан…

«Третана! Значит, она из Аккении? Занятно…»
        В числе тех, кому на руку исчезновение лорда-регента, Аккению надлежит помянуть если не в первую очередь, то далеко не в последнюю. Сейчас эта страна - принявшая на себя основной удар Катаклизма, но не до такой степени разоренная Нашествием Тьмы, как Туллен, - обезглавлена: император погиб, а принц Орвас еще слишком молод, чтобы защитить свой трон, если Адрелиан повторит попытку присоединить его страну к Туллену. Но принц не единственный, у кого есть не только желание, но и силы сравнять счет.
        Допустим, аккенийские соглядатаи узнали, что она, Флайри, начала поиски лорда-регента. Если даже Аккения не имеет отношения к похищению, она приложит все усилия, чтобы не допустить его возвращения. Слишком вовремя появилась эта бесстрашная воительница, похожая на легендарную нельфияду.
        Но тогда почему она так легко говорит о своем происхождении? Все равно как адепт Тьмы открыл лавку на улице Святого Оссидия и украсил ее соответствующей вывеской… Или черепами, на манер того щита в руках у Проклятого Раэра.
        - Я помню, - проговорила Флайри. - Я, правда, жила не в городе, но… - она покачала головой. - Подумать только… Еще год назад нам казалось, что нет напасти страшнее набега орков. Как сейчас помню: мы сидим за ужином, горят свечи… И дядя Пеперль говорит отцу: «Третьего дня был у сайэра Мея - у него сын командует отрядом на границе. Говорят, зеленокожие осмелели: что ни день, то стычки».
        - Да… - Тэм ослабила шнуровку на воротнике рубашки. - У нас орков не было. Даже корсары вели себя прилично - с тех пор как Сегарх объяснил им, чем грозят визиты вежливости в Коклейну и прочие прибрежные города Аккении…
        - Сегарх? Подожди… Тот, который открыл материк за Восточным океаном?
        Тэм улыбнулась. Ее улыбка показалась Флайри странной.
        - Он самый. До этого он командовал эскадрой… и считался одним из лучших капитанов аккенийского флота. Корсары Эллиона боялись его с тех пор, как он в одиночку потопил три их галеры. Когда атаман Тристейна осадил с моря Минеолу, он рассчитывал только на одно: что город падет раньше, чем Сегарх вернется из Товьеры. Никто другой не мог снять осаду… Сегарху на это хватило одного дня. После этого на море стало спокойно.
        Наемница замолчала. Ее губы вздрагивали, словно она пыталась скрыть переполняющие ее чувства… какие?
        - Твой отец ходил в море? - осторожно спросила Флайри.
        - Как сказать…
        Улыбка Тэм медленно угасала, точно небо после заката.
        - Если ты живешь у моря, море становится частью жизни. Но пока оно рядом, ты этого не замечаешь… Правда, когда его нет, к этому тоже можно привыкнуть.
        - Воистину, - Флайри наклонилась и сорвала стебелек ковыля, чтобы чем-то занять руки. - Человек ко всему привыкает. Я вот никогда не видела моря.
        - Жаль. Это было очень красиво.
        Она вздохнула и отвела взгляд. Бат, почувствовав беспокойство хозяйки, остановился и ткнулся носом ей в плечо.
        - Восемь лет назад я ездила в Дельп - вернее, то, что от него осталось, - Тэм погладила коня, ероша пальцами его длинную челку. - Этот город стоит на высоком утесе, поэтому его не смыло волной…
        - Волной?
        Тэм кивнула.
        - Катаклизм начался с того, что с океана пришла огромная волна. Наверно, вдвое выше, чем стены Туллена. Есть легенда о древнем городе Рас-Шарма. Задолго до того, как государь Туллен привел наш народ в степи, был такой город на берегу Нальдарена. Его разрушила волна высотой с гору. Я думала, что это выдумки, пока не увидела собственными глазами… - Тэм вздохнула. - Ни один из прибрежных городов не уцелел, а про рыбачьи поселки я и не говорю.
        - Значит, твои родители погибли во время Катаклизма?
        - Нет. Они утонули за восемь лет до него, во время шторма на море. Отец, мама и Йаллини, его жена… Я - дочь наложницы. Отец женился на сайрис Йаллини, но она так и не успела родить ему ребенка. После того, как они погибли, начался дележ наследства. Ты не представляешь, как это мерзко. Приходят совершенно чужие люди, якобы дальние родственники отца, и до Полночной стражи сидят в пиршественной зале, выясняют, кому какая деревня причитается и сколько лошадей. Послушаешь их… и хочется пойти и вымыть руки. Я, правда, предпочитала купаться в море.
        - Так ты… умеешь плавать?!
        Тэм пожала плечами.
        - Умею. А что в этом такого? Я же выросла на море. Понятно, что от высокородной сайрис никто не требует, чтобы она переплывала реку в полном доспехе, держась лишь за холку своего коня. Но дети рыбаков, например, учатся плавать раньше, чем ходить… учились.
        Она помрачнела и замолчала. Флайри в смятении смотрела на свою спасительницу. Значит, сайрис Тэм… Скорее всего, ее мать была знатного рода, но осталась наложницей, потому что в Аккении кудель не наследует - в отличие от Туллена. Конечно, Катаклизм все перемешал, и иные высокородные сайэры теперь не то что шли в наемники, а попросту промышляли на большой дороге. И все же…
        - Бабушка Асварта, мать отца, твердила, что я должна позаботиться о своем будущем,
        - снова заговорила Тэм. - И что без приданного меня никто даже наложницей в гарем не возьмет, а уж женой и подавно. Но мне было просто невмоготу сидеть там, с ними, и слушать, как они поливают друг друга грязью. Я садилась на лошадь и скакала в Тихую бухту. Тамошние рыбаки прозвали меня «морской девой», потому что я плавала, как рыба. Там были скалы… Семеро мертвецов, как мне надоели эти «был», «была»,
«было»! - Тэм стукнула кулаком по чему-то невидимому. - Вот только закрою глаза - и вижу Радужный мыс, и дорогу среди холмов, и рыбачьи домики на сваях… я в детстве все спрашивала маму: «А почему у домиков ножки? Чтобы ходить?» И гора Валонта, на которой ничего никогда не растет, кроме одного-единственного дерева асх. У корня оно толстое-толстое, не обхватить, потому что асх этот очень старый. Время от времени ветер ломает ему макушку, а один раз - я сама не видела, это рассказала бабушка - налетел сильный шторм, и ствол как будто срубило топором. Но уже через год асх выпустил новые побеги, и один из них выжил. Похоже, такое случалось и прежде, только про это никто уже не помнит… теперь уже никто.
        Она неожиданно повернулась к Бату, раздвинула гриву на холке и озабоченно осмотрела кожу, но, очевидно, ничего нехорошего не нашла.
        - Потом появился Тристейна со своей шайкой. Если раньше пираты нападали только на купеческие караваны, то теперь начались налеты на прибрежные поселения. Сегарх в это время находился где-то далеко на юге: он надеялся найти место, где кончается суша и соединяются два океана - Ваннвей и Нальданен, Восточный и Западный. Тристейна разжился оружием, захватил два форта и, наконец, осадил Минеолу. Иногда ясной ночью с вершины Валонты можно было разглядеть зарево подожженных деревень… если только луна не мешала. Помните, какая была раньше луна? Белая, круглая, как лепешка… и вот такая огромная.
        Тэм вытянула руку и вытянула два пальца, большой и указательный, словно держала в них некрупный персик, на который наложили заклятие невидимости.
        - Мне было пятнадцать лет. И я просто не могла спокойно сидеть в замке, вышивать скатерти и расставлять букеты по вазам. Поэтому в один прекрасный день я отстригла волосы покороче, взяла пергамент и написала, что мне во сне явился пресветлый Сеггер и повелел мне отправиться в Минеолу, помогать ухаживать за ранеными. Полевой лекарь в лагере раскусил меня сразу, хотя виду не подал. Я пришла к нему, наврала с три короба - что я сын рыбака, что воевать не хочу, потому что не люблю убивать людей, даже плохих, но очень хочу что-нибудь делать, чтобы защитить Аккению от корсаров. Сказала, само собой, что никакой работой не гнушаюсь, могу и корпию щипать, и грязь выносить. Лекарь меня выслушал, покивал головой. Провел меня по больнице, показал, как и что делать. Само собой, ничего сложного мне не поручили: протереть пол, подать нянечке бинты… А под вечер, когда я принесла сумки с корпией, сказал: «Замечательно, Ирьес, сын Ходона. Только когда у тебя начнутся женские дни, предупреди меня, чтобы тебя не заставляли поднимать тяжести».
        - Вы не отписали домой?
        Тэм лукаво улыбнулась.
        - Кажется, вы предлагали перейти на «ты», сайрис Флайри.
        Женщина почувствовала, что краснеет.
        - Мое предложение было неоднократно отвергнуто, сайрис Тэм.
        - Не отвергнуто, высокородная госпожа. Я просто не смела воспользоваться столь щедрым подарком.
        И наемница отвесила поклон - столь изысканный, что ее могли бы поставить в пример придворным Флориана Благословенного. Флайри не удержалась и улыбнулась в ответ.
        - И все-таки… Если тебе не хочется отвечать, не отвечай.
        - Почему? Конечно, я написала. Едва убедилась, что в больнице не возражают против того, чтобы я исполняла повеление Пресветлого Сеггера, и Аккении от меня больше пользы, чем ущерба. Я точно знала, что никто не пришлет за мной эскорт и не отвезет обратно в замок. Родственники были только рады, что я не мелькаю у них перед глазами и не напоминаю своим присутствием, что они не единственные претенденты на наследство. Бабушку больше всего волновало, не лишилась ли я девственности. Когда выяснилось, что на цвет моей юности никто не покусился, она успокоилась. Так что… Храни Пресветлый Сеггер лекаря Пирса и упокой его душу, если он уже преставился, - наемница приподняла попону на спине Бата и коснулась ладонью его спины. - Ну вот, мы уже остыли. Теперь погуляешь немножко сам, ладно?
        Она вернулась к вьюкам, достала откуда-то железный колышек с кольцом на тупом конце. К кольцу была привязана аккуратно смотанная веревка - судя по всему, очень длинная.
        - Давайте помогу, - проговорила Флайри.
        - Спасибо. Подержите, пожалуйста…
        Тэм разнуздала коня и передала ей уздечку, после чего одним точным ударом вбила колышек, размотала веревку и привязала свободный конец и привязала к недоуздку Бата.
        - Вот и все, - сказала она. - Теперь, думаю, стоит переложиться. Не возражаете, если я сложу вашу одежду в свой вьюк?
        Разумеется, Флайри не возражала. Под тремя вьюками лошади идти так же нелегко, как человеку, принужденному нести в одной руке тяжелую корзину. И если человек может даже на бегу сменить руку, то перевьючивать коня так быстро не удастся. А делать это придется чем дальше, тем чаще.
        Изначально у Флайри, как и у ее спасительницы, было два вьюка. Но один она бросила на постоялом дворе, памятуя, что добро - дело наживное, а жизнь дается лишь однажды. Так что с платьем, рубашкой и нижними юбками пришлось расстаться, равно как и кое с чем еще. Зато остались украшения, которые при нужде можно продать, броки из темно-вишневого полотна - скорее предназначенные для верховой езды, но достаточно красивые, чтобы в них появиться на людях, шкатулка с письменными принадлежностями и теплый саар. Его Флайри отложила чуть в сторону, намереваясь использовать как одеяло.
        Что касается Тэм, то она первым делом принялась за сумку, которая была с ней во время бегства. Во второй, скорее всего, она держала скребницы, запасную попону, дегтярную мазь… Словом, все, что берут с собой путешественники, готовые провести ночь не на постоялом дворе, а в степи, где об их скакуне некому будет позаботиться, кроме их самих. Когда же удается заночевать под крышей, такие мешки обычно оставляют на конюшне. Конюхи - народ честный, особенно если дело касается вещей, необходимых скорее лошади, чем ее хозяину.
        Наемница явно рассчитывала на долгую поездку. Все ее пожитки были не только аккуратно сложены, но и разложены по кожаным и матерчатым мешочкам: это позволяло при необходимости быстро собраться.
        Сначала появился увесистый сверток, в который, похоже, содержал что-то металлическое. Следом - еще один, чуть поменьше, но тоже тяжелый. Их наемница отложила отдельно, на кусок зеленого сукна, который вытащила заодно с ними, но распаковывать не стала.
        Флайри первой нарушила молчание.
        - Неужели те деньги были тебе дороже жизни? - спросила она.
        - Какие деньги?
        - Ну… Те, что хотели у тебя отобрать грабители.
        - В Третане?
        - В Третане.
        Наемница Тэм вытряхнула из очередного свертка рубашку из полотна серо-стального цвета, отделанную по вороту серебристым шитьем, и подняла голову.
        - Да, - ответила она без тени улыбки. - Они были нужны, чтобы спасти мужа.
        Вот как… Скорее всего, во время исполнения «божественной воли» Тэм познакомилась с кем-то из моряков и вышла за него замуж - обычное дело. Потом мужа похитили разбойники. Когда она несла посреднику деньги, предназначенные для выкупа, на нее напали и…
        - А почему Йол тебе не помог? - осторожно спросила она.
        - Ну, во-первых, это было ему не по силам, - Тэм обернула броки Флайри в отдельную тряпицу и сложила вместе со своей блузкой. - А во-вторых, его убили через полгода после того, как мы встретились, и его шайка распалась.
        - Так тебе удалось спасти его?
        - Кого?
        - Твоего мужа!
        - Мужа? Пока нет.
        - Пока?.. Когда ты… встретила Йола?
        - Через год после Катаклизма.
        Флайри помотала головой. Неужели она начинает засыпать и что-то пропустила?
        - Двенадцать лет… - пробормотала она. - Но кто станет так долго держать заложника?
        - Он не в заложниках… - Тэм вздохнула. - Я на это надеюсь.
        - Я ничего не понимаю… Кто же он такой?
        - Капитан Сегарх, - увидев, как округлились глаза Флайри, наемница усмехнулась - Хотите верьте, хотите нет. Я бы на вашем месте не поверила.
        Она вздохнула и отложила сверток с одеждой.
        - В самом деле, чем я могу подтвердить свои слова? Рассказать, какие у него были привычки? Какое ему нравилось вино, любил ли утром поваляться в постели? Все зависит только от того, насколько убедительно я буду врать. И насколько собеседник захочет мне поверить.
        - И от того, сможет ли кто-то подтвердить твои слова, - возразила Флайри.
        - При желании можно найти свидетелей, которые подтвердят, что я наследная принцесса эрладийская. Если я не стану предъявлять права на престол, мне это сойдет с рук. Но дело не в этом. Людям неинтересен человек по имени Сегарх. Или человек по имени Элвес. Или человек по имени Адрелиан - я имею в виду нынешнего лорда-регента. Людям нужна легенда. К вечеру мы приедем в деревню. Ради любопытства спросите тамошних жителей, какой он из себя, лорд-регент. Смею вас заверить, вам опишут десяток людей, совершенно друг на друга непохожих. А если показать им портрет, никто не догадается, кто на нем изображен. Знаете, это похоже на то, что происходит с покойником. Человек умирают, его хоронят и ставят каменное надгробие. Пройдет время, у человека, который лежит в могиле, истлеют волосы, сгниют мышцы, и останется один скелет. Если на надгробии будет написано «Здесь похоронен лорд-регент», то спустя века люди будут считать, что череп принадлежит лорду-регенту. Даже если там будет похоронен совсем другой человек.
        Пресветлый Сеггер…
        Флайри почувствовала, как глаза застилают слезы.
        Она даже не успела отвернуться.
        - Тише, тише… - наемница обняла женщину и нежно, по-матерински прижала к себе.
        Флайри не понимала, что происходит. Какая-то часть ее существа словно стояла рядом и равнодушно наблюдала, как она рыдает, уткнувшись в плечо незнакомки, которую встретила лишь вчера ночью. Странной женщины, чья история слишком похожа на легенду, чтобы ей верить. Да и сама эта Тэм…
        - Я тоже хочу спасти одного человека.
        Она не знала, как эти слова сорвались с языка. Но что-то подсказывало Флайри, что жалеть об этом не придется.
        Наемница не отвечала, только снова вздохнула и похлопала ее по плечу.
        - Его похитили, - Флайри заставила себя проглотить слезы. - Похитили совсем недавно. Кажется, я напала на след похитителей. Если бы не эти мерзавцы в трактире…
        Она не договорила и лишь покачала головой. Но плакать больше не хотелось: Флайри с удивлением поняла, что выплакала все слезы. Гроза прошла, сменившись странной смесью усталости и облегчения. Наверно, так чувствует себя моряк, выброшенный штормом на незнакомый берег.
        - Но ни вы, ни ваши родные не получали писем с требованиями выкупа или угрозами? - спросила Тэм.
        - Нет, не получали.

«Любопытно, какой выкуп могут потребовать за императора - пусть и будущего?»
        - Значит, хотят сначала запутать след… - наемница потерла виски кончиками пальцев и полезла во вьюк. - Как я понимаю, ни отцы-инквизиторы, ни сыскных дел эшевен в поисках пока не преуспели?
        - Нет. Поэтому я решила искать сама. Я знаю только одно: его увезли или связанным, или одурманенным.
        - То есть, справились с ним без помощи магии… Но это не значит, что они вообще не связывались с магией, верно?
        Она развернула мокрое полотенце - Пресветлый Сеггер, сколько же их у нее?! - и протянула своей спутнице.
        - Я попробую вам помочь, Флайри. Ничего не обещаю, но вдруг что-нибудь да выйдет.
        - Но, Тэм…
        Флайри замялась.
        - Если дело в деньгах, - наемница криво усмехнулась, - то об этом не беспокойтесь. Не стану обещать, что покрою все расходы… но я могу позволить себе немного щедрости. Пресветлый Сеггер завещал нам помогать ближним в час нужды. Тем более что я пока сижу без работы.
        - А Гильдия?
        Тэм пожала плечами.
        - После того, как глава Гильдии разыскивал меня по всему Лаару, дабы сообщить, что я могу не вносить залог за экзамен, если пожелаю вступить в их ряды? И после тех денег, которые я им принесла? В любом случае, я имею право помогать людям, если делаю это за свой счет. А убедиться в этом им будет очень просто. Поверьте, у Гильдии Наемников длинные руки… и уши если не в каждой стене, то в четырех из пяти.
        Она заметила, что ее спутница все еще держит полотенце в руках, развернула его и аккуратно утерла ей лицо.
        - У вас нет чего-нибудь, что может помочь в поисках?
        Флайри почувствовала, как от напряжения начинает ломить виски. Все складывалось слишком хорошо. Подозрительно хорошо.
        - Я только знаю, что его повезли в сторону Кирсонинга, - пробормотала она. - Это все. Его могли везти под видом больного. Хорошего лекаря не везде найдешь, и никто ничего не заподозрит…
        - Значит, везли на подводе или в конных носилках, - задумчиво проговорила Тэм. - Но крупные города они будут обходить стороной, даже если не прибегали к магии. Глаза стражей порой столь же зорки, как «Око Сеггера». Ладно, будем надеяться, что простые люди им в этом не уступают… На чем мы остановились?
        Флайри попыталась вспомнить, но почувствовала, что мысли уплывают. Усталость подкралась незаметно, точно враг, сумевший найти тайную тропу и бесшумно снявший часовых в лагере.
        - А какой он был - Сегарх? - спросила она, кутаясь в плащ.
        Тэм замерла с полотенцем в руках, словно не расслышала вопроса… и улыбнулась печально и почти беспомощно.
        - У него были светлые волосы. И голубые глаза. Светло-голубые, точно выцветшие на солнце… - она покачала головой и принялась заворачивать полотенце в кожу. - Так смешно получается… Видела когда-нибудь такую игру - картинку разрезают на много частей, а потом их складывают? Вот и у меня то же самое. Только я не тороплюсь сложить картинку. Беру кусочек - и разглядываю, любуюсь… пока меня что-нибудь не отвлечет.
        Она отложила сверток и села поудобнее.
        - Он скалывал волосы стальной заколкой. Когда он приезжал с верфи, они пахли морем. А утром… Под утро он сворачивался клубочком, а я лежала рядом… Представь себе: эти золотистые ниточки на подушке, стоит чуть-чуть подвинуть голову - и можно будет ткнуться в них носом, поймать запах, который они впитали за ночь - запах чистой воды, свежего белья, живой кожи. И я боюсь пошевелиться - не хочу его разбудить. Кожа у него как будто светится изнутри… Он все шутил, что солнце его любит.
        - У тебя не осталось его портрета?
        Тэм улыбнулась и покачала головой.
        - Сегарха? А зачем? Я его помню. Этого достаточно. Когда любишь человека, он у тебя… не в памяти, не в душе… Знаешь, когда он отправлялся в плавание, жены других моряков плакали, а я… Меня все спрашивали: «Ты что, ребенка носишь?» - наемница засмеялась. - Если любишь человека, он внутри тебя…
        Она подняла очередной мешочек, повертела в руках и сунула во вьюк.
        - Мир ему был всегда тесен. Он мне рассказывал, что еще в детстве хотел заглянуть за горизонт. И ужасно обижался, когда видел, что горизонт от него убегает. С возрастом он понял, почему так происходит, но это ничего не изменило. У нас в госпитале лежал боцман с его корабля, «Нахалки Луны» - такой задиристый, толстый, похожий на гнома. Он рассказал, что Сегарх знал корабельное дело не хуже опытных корабелов и приложил руку к созданию лучших кораблей своей эскадры. Из кораблей, с которыми он отправился за океан, вернулись только те, которые он сам строил.
«Нахалка Луна» и «Морской конек»… Здесь у вас ничего хрупкого?
        - Нет, но лучше положи это в тюк с одеждой, - Флайри взяла из рук наемницы мешочек с украшениями и засунула в сверток, где уже лежали броки и блузка. - Так вы там и познакомились - в больнице?
        - Можно сказать и так, - наемница отвернулась и поглядела на Бата, который бродил в ложбинке, время от времени встряхивая головой. - Мы столкнулись на пороге палаты, где лежал боцман Морк. Сказать - никто не поверят: я выносила судно за раненым, который не мог сам вставать, а Сегарх пришел навестить брата по оружию и придержал дверь, чтобы я смогла выйти. Но меня хватило только на то, чтобы сказать ему «Благослови вас Сеггер». От судна так воняло… - она рассмеялась и покачала головой. - Я-то уже привыкла за полгода, но в тот миг… Не знаю, как это объяснить. Как будто в комнате открывают окна, и все становится ярче: запахи, звуки, краски… В общем, хотя дверь захлопнулась, я услышала, как он что-то спросил, а Морк ответил: «Твоя почитательница».
        - Забавно… Почему он тебя так назвал?
        - Потому что так оно и было. Я видела, как «Нахалка Луна» шла к Минеоле. Я еще не знала, что это «Нахалка Луна», потому что Сегарх сумел сохранить свое возвращение в тайне. Но когда я увидела, как этот корабль летит, рассекая волны, у меня от восторга остановилось сердце. Такое невозможно описать словами - или надо быть великим поэтом… Правда, долго любоваться мне не пришлось. После боев работы в больнице было хоть отбавляй. Но на самом деле Сегарх уже побывал в городе, только я об этом не знала.
        Она засунула в сумку два свертка с исподним - свой и Флайри, поместив между ними шкатулку с письменными принадлежностями.
        - Его люди приехали в Минеолу сушей, переодетые крестьянами, и разведали, где стоят посты сигнальщиков. А ночью к стоянке пиратских кораблей подошло несколько лодок. Обычных рыбацких челноков. Правда, фонари у рыбаков были необычные - в темном чехле с узкой щелью. Догадываешься, для чего они понадобились?
        Флайри кивнула.
        - Чтобы свет был виден только с одной стороны! Ловко придумано… Это была абордажная команда?
        - Нет. За лодками шли старые баржи, груженые промасленной ветошью…
        - И когда они приблизились к стоянке пиратов, баржи подожгли, - закончила Флайри.
        - Почти так, - спокойно отозвалась Тэм, проверяя содержимое очередного мешочка. - Сегарх дождался прилива, и баржи просто вынесло на стоянку. Началась паника… И тут подошла эскадра. Думаю, ты догадываешься, чем дело закончилось.
        - Это называется «бить противника его же оружием», - заметила Флайри. - Странно, что никто раньше не смог до такого додуматься.
        - Никто не смог такого сделать, - возразила воительница. - Как и многого другого. Он бросал вызов невозможному и побеждал. Этот поход через Ваннвей… Никто не верил, что такое возможно. Император отказывался дать деньги на экспедицию. Купцы спрашивали: «А что мы с этого получим?» А он уже не мог жить без континента, которого никогда не видел. Он перестал улыбаться. Ему все надоело. Иногда я просыпалась от того, что его нет рядом, а он стоял у окна и смотрел на море. Он твердил: «Там, за океаном, есть огромный материк. Я читал о нем в древних летописях. А это значит, что наши предки доплывали туда. Они торговали с ним так, как мы торгуем с островами Восточного океана. А корабли у них были не чета нашим. И если им это удавалось, значит, удастся и мне». Он был такой неугомонный… Когда уходят такие люди, мир становится пустым. Если бы не Сегарх, кем бы я была? Бабушка, упокой Сеггер ее душу, не так уж и заблуждалась, когда говорила о моем будущем. Но знаете, сайрис Флайри… одной той встречи в больнице хватило, чтобы изменить мою жизнь. Я подумала: если такой человек будет рядом со мной, я должна стать
лучшей. Потому что он достоин самого лучшего.

«И тебе это удалось»…
        Она представила, как Тэм идет по узкой улочке под руку с мужем. Оба молоды, красивы… Встречные прохожие, останавливаясь, смотрят им вслед, словно Силья и Беннед вернулись, чтобы ради развлечения провести день на земле.
        Если сейчас ей за тридцать, то какова же она была в…
        - Сколько вам было, когда вы поженились?
        - Сегарху - двадцать шесть, - воительница засунула в сумку тяжелый сверток, который достала первым и так и не развернула. - А мне - восемнадцать.

«Восемнадцать»…
        Столько же сейчас Амилле - юной, обманчиво хрупкой… Амилле, которая уже чувствует силу своей красоты, хотя не осознает ее.
        - …После той встречи я как будто переродилась, - продолжала Тэм, застегивая пряжки. - Представьте, что вы сидите в комнате у закрытого окна. Стекло только что вымыли, так что его как будто и нет. И вдруг ветер распахивает створки! Кажется, будто со всего мира смахнули пыль - и с домов, и с неба, и с запахов, и со звуков… Вы чувствуете, как он пахнет солнцем, солью, горячими камнями, и эти ароматы богаче самых дорогих благовоний… Ну, вот и все. Рубашки подложите под голову, если захотите вздремнуть, так что я их убирать не буду.
        - А ты, Тэм? Ты не будешь спать?
        - Нет, конечно. Не Бату же сторожить.
        Она вытащила из ножен меч, достала из последнего мешочка брусок и, по-прежнему улыбаясь, принялась точить клинок.
        Глядя на нее, Флайри пыталась вспомнить, что почувствовала, когда…
        Когда что? Когда вошла в тесный бревенчатый домик и собственными глазами увидела человека, о котором уже второй год говорил весь Туллен?
        Или позже?

«У меня это было совсем иначе. Я была как земля, на которую наконец-то возвращается тепло и вода…»
        - И что было дальше… у вас с Сегархом? - спросила она, боясь уйти в воспоминания.
        Наемница хмыкнула и провела пальцем по клинку.
        - Вы будете удивлены, но ничего особенного. Я не видела ни как он уходил из больницы, ни как «Нахалка Луна» покидала Минеолу. Откровенно говоря, было не до того: к нам привезли столько раненых, что не хватало коек, и мы клали их на деревянные щиты в коридорах. Но если вы думаете, что город чествовал своего спасителя, то ошибаетесь. Никакого чествования не было, так что я ничего не пропустила. Сегарх оставил в порту те корабли, которые оказались сильно повреждены, и пустился в погоню за пиратами. В Минеолу он так и не вернулся… - она еще раз проверила лезвие, перевернула меч и занялась другой гранью. - Я даже не мечтала, что снова его встречу.
        Молодая женщина в смятении следила за тем, как наемница точными, короткими движениями правит клинок - так, словно и клинок, и сама эта работа ей милее всего на свете. Во имя Сеггера! И при этом она так спокойно говорит о человеке, которого любит, который, по ее словам, изменил ее жизнь?
        - Около года я жила при больнице, училась у почтенного Пирса, - продолжала Тэм. - Потом бабушка Асварта умерла, и мне пришлось вернуться в Коклейну. Родственники думали, что смогут лишить меня наследства, но не тут-то было. Я наняла стряпчего, большого доку в запутанных имущественых исках и наследственных делах… За замок я биться не стала, однако отсудила небольшой дом в городе, недалеко от порта, и деревню в трех конных переходах от нашего замка. Чтобы было на что жить, если не удастся заработать своими руками. А я вполне могла остаться без работы, потому что в Аккении к женщинам-лекарям относятся… как бы сказать…
        - Их не любят?
        Тэм отложила брусок и кисло усмехнулась.
        - Скорее наоборот. Слишком любят. И сильно возмущаются, когда не встречают взаимности… - она выдержала красноречивую паузу. - В общем, местный лекарь взял меня в помощницы только потому, что я уже многое умела. И домой я ходила только к женщинам. Но я и не гналась за деньгами. Служанку нанимать не стала, готовила себе сама. Если возникала нужда прибрать дом, приглашала девушку из соседнего трактира, а воду таскали парнишки-лотошники.
        Тэм вздохнула, подняла меч и посмотрела вдоль клинка, чтобы проверить, не повело ли лезвие.
        - В общем, дом у меня был не самым роскошным в городе. И все-таки, когда в Коклейну пришла «Нахалка Луна»…
        Она замолчала, словно потеряла мысль, и уставилась на брусок в своей руке.
        - Ты отправилась в порт?..
        - Нет. Ночью у одной старой купчихи случился приступ грудной жабы. Я освободилась только к Утренней страже и едва пришла домой, уснула. А проснулась только под вечер. Сами понимаете, никто не прибежал ко мне и не сказал, что мне следует бежать в гавань…
        Снова молчание. Флайри видела, как изуродованная шрамом щека Тэм чуть заметно подергивается. Но может быть, это просто от усталости?..
        - Одно время я думала: «если бы не та купчиха»… - проговорила наемница, неожиданно оборачиваясь к ней. - Но знаете, как говорят? «Чему быть, того не миновать». На все воля Пресветлого Сеггера. Не оказалось бы той купчихи - случилось бы что-нибудь другое, и мы бы все равно встретились. Если не на Гаванской улице, так у памятнику Мертвому грузу или где-нибудь еще. Не в этот день, так на следующий. Я это чувствовала. Потому что когда мы столкнулись, Сегарх тоже меня узнал. Позже я спрашивала его: неужели такое возможно? Но его это даже не удивило.
        - Не удивило… что?
        - То, что мы встретились и узнали друг друга. Да и меня, по правде говоря, тоже. Я начала удивляться, только когда стала вспоминать, как все было. А его удивило… Его удивило, когда я сказала, что он может плевать на ковер и называть кота сукиным сыном. Ковров у меня не было, и кошек тоже. Он плохо понимал шутки.
        - И что ты ответила?
        - Ответила: «Ничего страшного, купим»… Словом, через три месяца он сделал мне предложение. Кстати, до сих пор не понимаю, как ему удалось получить согласие моей родни - если и хотела спросить, то все забывала. Платок я носила ровно три дня, а на четвертый нас обвенчали, и…
        - И он отправился в экспедицию.
        - Нет. Он остался в Коклейне до конца зимы. Потом его отправили в рейд к южному побережью, и из Укарды он послал за мной… А за океан он отправился ровно за два года до Катаклизма.
        - А почему ты не поплыла с ним?
        - Что бы я делала на корабле? Разве что готовить еду вместо кока. Лекаря бы из меня не вышло, хотя я многому научилась. А главное… вы знаете, почему считается, будто женщина на борту приносит несчастье?
        Флайри пожала плечами.
        - Корабль отправляется в плавание не на один месяц, - Тэм отложила брусок и взяла другой, более мелкий. - Все это время у моряков нет никакой надежды увидеть живую женщину. Понятно, что в ближайшем порту они наверстают упущенное. Но это потом, а пока они размышляют так: нет женщин - и ладно. А теперь представьте, что кто-то взял с собой жену. Или наложницу. Что будет? Даже будь она страшна, как умпи, на второй день пойдут разговоры: «У него есть, а у нас нет!» А еще через два дня начнется бунт.
        Наемница печально кивнула и некоторое время разглядывала бруски, словно те были частями той самой головоломки… и она никак не могла решить, стоит ли складывать из нее картинку.
        - Так что мне оставалось только ждать. Никто не верил, что он вернется. Даже торговец, который поручился за него перед императором - а он давно знал Сегарха, потому что доверял ему сопровождать свои караваны, когда на море бесчинствовали пираты.
        - Но Сегарх вернулся… - сказала Флайри. - Через полтора года. С двумя кораблями из семи.
        - Из восьми. Но откуда вы это знаете?
        - Слухами земля полнится. Мне тогда было тринадцать лет.
        Тэм улыбнулась и покачала головой.
        - Он не просто пересек океан. Он привезли зверей, которые там обитали, невиданные растения и даже двух тамошних жителей - мужчину и женщину. В жизни не видела ничего более странного. Пучеглазые, уши оттопыренные, точно лист манжетки, кожа серая, как зола… Оба были ростом со взрослого человека, но сложены, как трехлетние дети: пузатые, ручки и ножки тоненькие… Жаль, что они умерли по дороге.
        - И как же Сегарх сумел их довезти?
        - Приказал засунуть их в бочку с питейным зельем. Команда, лишившись ежедневной чарки хмельного, едва не устроила бунт, чего раньше не случалось. Но когда эти два корабля вошли в гавань Коклейны, все разом забылось. Их приветствовали как героев…
        - Они и были героями, - тихо произнесла Флайри.
        - Да. Как переменчивы люди! Император, который не хотел даже слышать об экспедициях, устроил во дворце прием. Сегарх получил чин адмирала и был назначен наместником вновь открытых земель. Не прошло и полгода, как к новому континенту отправился флот из двадцати семи больших кораблей. Теперь все были готовы платить: и император, и купцы… Они сами предлагали деньги! Сами, вы представляете? Я стояла на пристани и смотрела, как они уходят за горизонт. Огромные, могучие, и паруса у них словно из белого золота…
        - Да… - Флайри вздохнула. - Помнишь стихи?
        - Взгляни на корабль, и пленит тебя вид его.
        Гоняется с ветром он, несясь по течению,
        И, кажется - птица он, что крылья расправила
        И с неба в волны стрелой низринулась…
        - Кулуб аль-Ан? - с улыбкой спросила наемница.
        - Да. Кулуб аль-Ан, - Флайри устроилась поудобнее и потерла затекшую ногу. - Маг и поэт, который в год девятьсот девяносто шестой от исхода Туллена совершил путешествие к берегам Ваннвея… и остался там навсегда.
        - В год девятьсот девяносто шестой от исхода Туллена… Сейчас так уже давно никто не считает, - Тэм передернула плечами, отложила брусок и принялась полировать клинок суконкой. - Сейчас скажут «в год семьсот девяносто третий до Катаклизма».
        - Вся наша жизнь разделилась на «до» и «после» Катаклизма, - проговорила Флайри. - Но только для нас. А для тех, кто родится года через два…
        - Для них он станет чем-то вроде исхода Туллена… - отозвалась наемница. - На самом деле, я с тобой не совсем согласна. У каждого человека свое летоисчисление. Свои вехи, которые делят его жизнь на «до» и «после». Потом происходит еще что-то, и старое летоисчисление сменяется новым.

«Так оно и есть. Раньше летопись моей жизни разделялась на две главы: „до встречи с Адрелианом“ и „после встречи с Адрелианом“. Так было раньше. А теперь…
        Теперь просто „до Адрелиана“ и „после Адрелиана“».
        Она не заметила, как опустились веки, но вместо полумрака на миг погрузилась в бело-золотое ничто.
        Раскаленный белесый песок пустыни… раскаленное белесое небо… горизонт тает в мареве, словно солнце выпаривает его… И в ушах стоит звон, словно тысячи стеклянных песчинок-колокольчиков перекатываются в голове.
        - Вам стоит прилечь, Флайри, - неожиданно произнесла наемница. - Извините, но глаза у вас красные, и это не от слез. Боюсь, если бы возлюбленный увидел вас в таком состоянии, это разбило бы ему сердце. Давайте сюда плащ…
        Она сунула меч в ножны, распустила завязки кожаного мешочка.
        - Вот, возьмите. Думаю, у вас такого снадобья нет, - из мешочка появилась плоская баночка с притертой крышкой. - Разотрите ноги, будет легче.
        Мазь оказалась легкой, словно таяла в пальцах, и пахла лавандой. Она слегка холодила кожу, но по мышцам вскоре разлилось приятное тепло.

* * *
        - Они должны были доплыть до того материка, - голос наемницы звучал уверенно и твердо, даже чересчур, по мнению Флайри, уверенно. - Если Сегарх не сбился с курса… Он отправился во второе плавание за полгода до Катаклизма. Первое продолжалось полтора года. Значит…
        - Значит, он успел достичь берега?
        - Именно. Вот на что мне нужны деньги: пересечь океан и найти его.
        - Если разобраться, ты собираешься повторить его подвиг, - заметила Флайри.
        Тэм прищурилась.
        - Никогда так не говорите. Есть подвиг, а есть долг. Подвиг совершает тот, кто прокладывает путь, а не тот, кто идет по его следам. Но мне и в самом деле проще. Мне не нужны корабли. Похоже, океана больше нет. Так говорят охотники за сокровищами, которых я встретила в Дельпе. Эти люди отправляются в океан и ищут корабли, что когда-то затонули, хотя это очень опасно. По их словам, у человека, если он не владеет мечом и магией, нет надежды пройти хотя бы пару лиг по топи и остаться в живых.
        - Как я понимаю, ты пыталась нанять кого-то из них?
        Тэм передернула плечами.
        - Вообще-то, я отправилась в Дельп просто для того, чтобы увидеть, что осталось от моря. Эти люди очень не любят чужаков и стали со мной разговаривать только после того, как убедились, что я неплохо владею клинком. Договариваться с ними бесполезно. Они не верят, что тебе даром не нужны сокровища с затонувших кораблей. Ты можешь поклясться будущим своих потомков до сорокового колена и пресветлым Сеггером, - но над тобой только посмеются. Потому что такие клятвы они слышали если не сотню раз, то десяток уж точно. И никакие деньги не помогут. Либо это будут жалкие крохи по сравнению с тем, что они привозят из своих вылазок… либо они решат, что дело нечисто. Например, ты перебьешь их всех на обратном пути и загребешь сокровища и деньги свои заодно вернешь. Потому что сами они поступили бы именно так… В общем, я решила не настаивать - пусть каждый остается при своем мнении… И это оказалось очень мудрым решением. Они много рассказали мне об океане. И показали пару занятных уловок…
        Она встала - легко, словно ее подняли невидимые руки, - выхватила меч… и, описав им широкую восьмерку, снова вернула в ножны. Флайри перевела дух. Еще пару ударов сердца ей казалось, что воздух, рассеченный сверкающим лезвием, все еще звенит.
        - Не подумайте, что я уподобляюсь верблюду, что не смог дотянуться до смоковницы и стал всем говорить, что плоды на ней дурные… - Тэм устало вздохнула. - На самом деле эти люди были недостаточно хороши для моей цели. Воистину, что ни делается, все к лучшему. Мне нужно собрать отряд, где маги не уступали бы воинам, а воины не уступали мне. Это огромные деньги. В десять тысяч раз больше, чем было у меня в кошельке в тот день, когда на меня напали ребята Йола. Но если бы я тогда отдала деньги, то никогда не стала бы тем, кто я есть.
        - Думаешь? - Флайри поворочалась, устраиваясь поудобнее. - Тот, у кого есть цель, всегда найдет к ней дорогу.
        - Только дорога может быть короче, а может быть длиннее, - отозвалась наемница. - Знаете, что мне сейчас пришло в голову? Я все время отстаю. Если бы я была такой, как сейчас, когда мы с Сегархом только поженились, - кто знает, как бы все обернулось? Может быть, это какой-то урок, который я никак не могу усвоить? И как только я его усвою, все станет на свои места?
        Но Флайри не ответила. Она спала.
        Глава четвертая День откровений
        Большой колокол возвестил Полуденную стражу.
        Раз, два, три… пятнадцать… Сколько ударов сердца успеешь отсчитать, пока стихнет последний отголосок его гула, тягучего, как патока, но невесомый, как хавирская вуаль, которую можно продеть сквозь обручальное колечко юной девушки?
        Раз… два… три…
        Хильдис Коот отвернулся от окна и усмехнулся. Мальчишкой он часто так делал - считать удары сердца, прислушиваясь к этому звуку, пока тот не станет таким тихим, что его не уловит даже чуткое ухо эльфа из лесов Нальраэна. Пока не понял: считать бесполезно. Потому что он никогда не сможет понять, когда перестает слышать певучий голос колокола… и начинает слышать звук, рожденный лишь его воображением, желанием продлить удивительный миг.
        Где она, грань между желаемым и действительным?
        Он не получил ответа ни в семинарии, ни позже, когда стал послушником, а затем и священником Церкви Сеггера. Изучение иных магических практик также не приблизило его к разгадке. Истина ускользала, как солнечный свет меж пальцев… оставляя на их кончиках лишь пыль.
        Так может, не надо ломать голову над подобными вопросами и просто делать дело? Пример тому сайрис Флайри - «умничка», как называл ее лорд Адрелиан.
        Под низкие своды покоев не проникает ни звук колокола, ни солнечный свет. Время там течет, как река Ирикан по равнине. Его гладкая поверхность похожа на темную глазурь и кажется, что лишь ветер тревожит ее… Стоит ли удивляться, что допрос, на котором настаивала бывшая наложница, затянулся до самой Предполночной стражи?
        Но дело заключалось не только в этом.
        За свою жизнь Хильдису Кооту доводилось допрашивать разных людей, да и не только людей. Одни молчали до тех пор, пока отцы-дознаватели не пускали в ход заклинания. Другие, едва закрывалась дверь, начинали кричать не своим голосом, хотя их никто и пальцем не трогал… в том числе и магическим. Третьи болтали без умолку, несли всякий вздор, оговаривали себя и тут же оправдывались… Но никто из них не требовал так настойчиво и в то же время спокойно проверить то или иное свое высказывание, помочь вспомнить какую-нибудь встречу… Через некоторое время епископ с удивлением понял, что Умничка допрашивает сама себя, а он оказался едва ли не в роли помощника! Это показалось подозрительным, и он задал несколько вопросов, на первый взгляд совершенно невинных, но позволяющих поставить пару недостающих точек над гадательным символом «вай ». Прибавив пару заклинаний, дабы расстановке точек ничто не воспрепятствовало.
        И точки встали. Немного не так, как ожидал его светлейшество, но встали.
        Точка первая. Сайрис Флайри не пыталась отвести от себя подозрения. Предупреждая, что может оказаться марионеткой в руках неведомых, но весьма могущественных врагов, она ничуть не лукавила. И если бы это подозрение подтвердилось… Хильдис Коот не стал ломать голову и строить догадки, чем бы это могло обернуться. Одно знал точно: некогда любимая наложница лорда Адрелиана не стала бы отпираться, подобно магистру Анволду. И вовсе не потому, что повинную голову меч не сечет. Инквизиция придерживалась на этот счет несколько другого мнения, что было хорошо известно.
        Точка вторая. Кажется, у нее появились какие-то догадки относительно случившегося с лордом-регентом. И она пыталась эти догадки проверить - не выяснить, что думают по поводу случившегося отцы-инквизиторы. И не навести его, Хильдиса Коота, на определенные мысли.
        В конце концов епископ потребовал, чтобы она поделилась своими подозрениями. И услышал следующее…
        Лорда Адрелиана похитили и подменили… Кем? Этого Флайри не знала - действительно не знала, как показало свежеочищенное зерцало, принесенное по ее настоятельной просьбе. Зато она была уверена, что человек не может так измениться ни за две стражи, ни за двадцать две, даже если на него навели порчу. В другое время Хильдис Коот разубедил бы ее: магическое воздействие, в просторечии именуемое «порчей», дает порой поразительные результаты, особенно если дополняется другими заклятиями и если при его наведении используются Небесные Кристаллы. Но сейчас перед епископом стояла другая задача: не заниматься просвещением приближенных будущего императора, а раскрыть преступление, жертвой которого рекомый император, пока еще лорд-регент, сделался.
        Флайри подозревала, что похищение связано не с предстоящей коронацией, как полагали, а с каким-то делом, обсуждавшимся на совете. Что именно там обсуждали, она, против обыкновения, не знала. В тот день Адрелиан появился в гареме только вечером и до самой Предполночной стражи находился в покоях своей невесты, после чего сразу отправился спать. Что же до Флайри, то она даже не надеялась с ним увидеться. Можно было не верить сплетням служанок и евнухов. Но указ, согласно которому ее накануне коронации отпускали домой - правда, с правом присутствовать на церемонии, - она увидела первой. И была за это очень благодарна лорду-казначею сайэру Авениру.
        Адрелиан мог рассказать Амилле о своих планах на утро, но это не доказывает виновности кандийки. С кем она могла поделиться подобным секретом - по злому умыслу или, напротив, по недомыслию? Разве что со служанкой. Больше к невесте будущего императора никого не допускали.
        Кто из них знал о привычке лорда-регента разгуливать по столице в одежде простолюдина? Скорее всего, никто - кроме разве что распорядителя Харадира. Кому еще, кроме Амиллы, он мог рассказать о предстоящей прогулке? Возможно, что и никому. До сих пор Флайри была едва ли не единственной, кого Адрелиан об этом оповещал, притом обычно накануне. Кого еще?
        Неужели она, Флайри, случайно проговорилась - не сейчас, раньше? Месяц назад, в прошлом году? Вот чего наложница боялась больше всего. Не из-за наказания. Она могла, пусть и поневоле, стать причиной несчастья, что постигло ее любимого - это было для нее страшнее любых наказаний. Только бы вспомнить…Может быть, его светлейшество освежит ей память каким-нибудь заклинанием?..
        Освежить память его светлейшество не отказался, но проку из этого вышло мало. Если бы она могла помнить то, чего не видела и не слышала… Возможно, кого-то лорд-регент посвящал в свои планы раньше, чем ее. Но отчего-то епископу Хильдису Кооту, примасу капитула Инквизиции, члену королевского совета и боевому магистру Храма Вольных, казалось, что это не так.
        О привычке Адрелиана выходить в город похитители должны были узнать заранее. Не за день и не за два. И, скорее всего, без помощи магии. Но они знали - это, пожалуй, единственное, в чем не приходилось сомневаться. Когда еще можно застать будущего императора за стенами дворца. Там, где его не будут защищать бесчисленные магические и антимагические артефакты, охранные и сторожевые заклятья, пентаграммы, делающие невозможным открытие портала…
        А так ли они всесильны, эти невидимые стражи, расставленные его помощниками? Произнеси кто-нибудь в одном из дворцовых покоев заклинание - кто об этом узнает… и главное, кто обратит внимание? Искусство мага, как известно, состоит не столько в количестве сложных заклинаний и обрядов, которыми рекомый маг успел овладеть, а в умении простыми средствами добиться многого.
        Как те, кто заставил содрогнуться Туллен.
        Пока содрогнулась только столица. Но скоро, возможно, содрогнется все королевство. И, скорее всего, не из-за новых смещений каменных плит, слагающих твердь земную.
        Они ждали, когда лорд-регент покинет дворец? Или должно было случиться что-то еще? После того, как это случилось - сколько они готовы ждать? И что собирались предпринять после того, как терпение иссякнет?
        Возможно, на некоторые из этих вопросов сможет ответить магистр Анволд, который сейчас лежит в одном из покоев под надежной охраной. После допроса его будет непросто привести в чувство. Но придется. Поскольку вопросы, на которые ему предстоит ответить, далеко не праздные.
        Важно не только понять, что произошло с лордом-регентом и найти виновных. Важно узнать, как они это сделали, чтобы впредь подобного не допустить.
        Но и это - лишь полдела.
        Меч, висящий на стене, может сорваться и убить человека, проходящего мимо. Случается ли такое? Случается, но редко. Гораздо чаще меч, прервавший чью-то жизнь, держит в своей руке воин. Но и воина кто-то направляет. Десятник подчиняется приказу сотника, сотник исполняет приказы полководца.
        Если верить показаниями магистра Анволда - а не верить им нет оснований… Если верить им, «полководец» - или, по крайней мере, «сотник», - сидит за Халланским хребтом. Но так ли все просто? С недавнего времени все, что приходит из-за гор, связывают с происками магов-некромантов, окопавшихся в Соултраде. Чуть реже поминают демонов и вампиров. Но задумывался ли кто-нибудь, что на самом деле случилось после Катаклизма с Архаалем? Какая судьба постигла болотные племена, которые он увел с собой на плато Ханеранг? Считается, что они то ли погибли, то ли были низвергнуты в преисподнюю. Так или иначе, но никто не рассматривает их как силу, способную сегодня и сейчас влиять на судьбу Лаара. Они сделали свое дело, и их сняли со счетов. Но не слишком ли рано Архааля объявили Князем Тьмы, личным врагом Пресветлого Сеггера - королем, который может объявить войну, но не станет утруждать себя, отдавая приказы десятникам своего войска?
        И все ли так понятно по эту сторону Халланских гор? Жизнь - не партия в шатрандж, где с самого начала ясно, кто играет белыми, а кто - черными. Вчерашний союзник может оказаться врагом, который лишь выжидает случая, чтобы нанести удар в спину…
        И вчерашний противник вдруг протянет руку помощи. Просто потому, что враг моего врага - мой друг.
        Насколько прочной оказывается такая дружба - покажет время.
        - Ваше светлейшество…
        Густой бас отца-экзекутора прервал его размышления. Епископ опустил руку и повернулся.
        - Лорд-регент проснулся, принял ванну и теперь… завтракает
        - Главное блюдо - кувшин «Крови феникса»? - по губам епископа скользнула кривая усмешка. - Отлично. Отец Райс готов?
        Инквизитор молча кивнул.
        - Можете приступать. Делайте что хотите, но убедите лорда Адрелиана, что без него не обойтись. Подготовка к церемонии коронации - дело государственной важности и все такое. Но никакой магии. Ни-ка-кой, помните? Даже нимб ему прощупывать не пытайтесь. Мы не знаем, с чем имеем дело.
        - Слушаюсь, ваше святейшество. Отец Крондак, заносите зерцало.
        Тяжелая дубовая дверь Зала совета распахнулась шире. Хильдис Коот покачал головой, подошел к деревянному креслу с резной спинкой и впервые за сегодняшнее утро позволил себе сесть. Он наблюдал, как двое инквизиторов вносят тяжелый треножник, как Крондак вынимает из ларца, изрисованного магическими символами, толстое стекло и закрепляет его в раме. По полу заплясали размытые пятнышки света.
        Неисповедимы пути человеческие… Всего три дня назад они с Крондаком сидели в этом зале на заседании Совета. И самым важным делом казалась предстоящая коронация. Ни стычки на границе с Аккенией, ни тролли, потравившие крестьянский сад - ни одно из дел, что обсуждали в тот день, не стоило того, чтобы ради него созывать Совет.
        Спокойно. Все так и есть. Нет ничего важнее коронации, до которой остались считанные дни.
        Экзекуторы, установив зерцало, отошли к окну: высокий узкоплечий Райв Минат - казалось, что он все детство провисел, подвешенный за макушку, точно яблоко, пока не достиг зрелых лет, - и Реас Фаркхарл, коротышка с тонким лицом щеголя времен Флориана Благословенного, живой пример того, насколько обманчивой бывает внешность. Чуть позже появился тучный чернобородый Луурис Райс со своими любимыми четками - по слухам, отец-дознаватель не расставался с ними даже во время омовений. Поздоровавшись с епископом, он немедленно присоединился к дискуссии, предметом коей стали некие твари, недавно обнаруженные в отрогах Харабана.
        - …Только представьте, отец Реас, - донесся до епископа высокий, точно ломающийся голос Райва Мината. - Кто-то уже распустил слух, что это проклятые Сеггером еретики, которые отреклись от Истинной Веры.
        - Это те, которых называют «бесами»? Четвероногие твари с витыми рогами на голове, питающиеся падалью?
        - Так точно. Только питаются они не одной лишь падалью. Случалось, что они нападали и на людей.
        - Какая чепуха! - воскликнул Луурис Райс. - Я читал описания этих созданий. И на каком основании их считают бывшими людьми? Из-за того, что у них нет шерсти? Или из-за размеров?
        - Ну, не только, - возразил экзекутор. - Отец Фелиан, например, отмечает некоторое сходство в строении черепа и конечностей…
        - У орков также наблюдается некоторое сходство с людьми, - перебил Райс. - Если на то пошло, у нас есть куда больше оснований считать их проклятыми еретиками.
        - А это интересная мысль, - заметил Реас Фаркхарл. - Тем более что орки появились задолго до Катаклизма… Я правильно вас понял, отец Луурис?
        - Совершенно верно, отец Реас. В отличие от тварей, о которых мы говорим. Они не упомянуты ни в летописях гномов, ни в сказаниях йордлингов и хазгов. Получается, что Пресветлый терпел еретиков, а после Катаклизма решил, что роду людскому мало бед, и начал превращать их в богомерзких тварей…
        - Простите, но о чем мы говорим? - вмешался отец Крондак. - Вдумайтесь… э-э-э… в само значение слов: «Еретики, проклятые Сеггером»! Вам не кажется, что это полная бессмыслица?..
        Он замолчал и судорожно сцепил пальцы. Инквизиторы тоже молчали, не торопясь оспорить его слова или выразить согласие. В Сером Ордене хорошо знали, что язык у отца Крондака часто не поспевает за мыслью.
        Дознаватель бросил взгляд на дверь, шумно перевел дух, словно раздраженный собственной медлительностью, и опустил руки.
        - Как Пресветлый может кого-то проклясть? - продолжал он. - Мы же говорим не о маге-отступнике! Это все равно что сказать «Солнце отбрасывает тень»…
        - Тише, почтенные, - проговорил епископ. - Лорд-регент идет.
        - А, сай бискуп? - лорд-регент вошел в зал, улыбнулся от уха до уха и помахал Кооту. - Добрый день! И вам всем привет, почтенные. Крепкого, так сказать, здоровьица, и не кашлять… А где все?
        - Подойдут чуть позже, - спокойно ответил епископ.
        Несомненно, камердинер постарался, чтобы будущий император выглядел пристойно, но преуспел в этом лишь отчасти. Ворот шелковой рубашки цвета зеленого яблока был расстегнут, ремень следовало затянуть еще на пару дырок. От лорда-регента отчетливо пахло вином.
        - Вот так всегда, - он сокрушенно кивнул головой. - Раз амператор - так бросай все, беги… и позавтракать толком не дадут. Остальные-то еще до Вечерней стражи будут в постелях нежиться… Что ж вы их не поторопите, сай бискуп? Дело-то государственное, верно? Сами ж сказали…
        Войди сейчас кто-нибудь в Зал Совета - хоть человек, не наделенный даже даром чувствовать силу , хоть адепт, посвятивший жизнь изучению магической науки, - он не заметил бы ничего подозрительного. Немолодой уже человек вразвалочку расхаживает по залу с видом мелкого лавочника, купившего на шальные деньги дом на Парадной улице. Отцы-инквизиторы слушают его болтовню - вежливо, но не слишком внимательно… И в глубине души посмеиваются над этим шутом гороховым, который по неизъяснимой прихоти Пресветлого стал их правителем.
        Экзекуторы у окна откровенно скучали. Тучный дознаватель сосредоточенно перебирал четки, словно никак не мог сосчитать бусины и был этим чрезвычайно озадачен. Крондак улыбался любезной и кислой улыбкой человека, страдающего несварением желудка… И его пухлая рука рассеянно поглаживала раму «зерцала истины».
        Хильдис Коот задумчиво посмотрел на него. На лорда-регента, который что-то вещал. Потом одернул концы шнура, стягивающего его балахон, поднялся на возвышение и как бы между делом подошел к зерцалу. Луурис Райс последовал за ним.
        То, что они заметили, можно было принять за отсвет солнца. Но желтушная дымка, которой подернулась поверхность стекла, быстро рассеивалась.
        - Да, жизнь правителя тяжела, - Крондак посторонился, уступая епископу место. - Нелегкое это дело - управлять государством, вы не находите?
        - А что вы меня спрашиваете? - лорд-регент похлопал ладонью по подушке, лежащей на одном из кресел. - Пока вроде не жалуюсь. Вот коронуете меня, тогда и поговорим.
        Зелено-коричневая фигурка, причудливо искаженная неровностями магического стекла, дрогнула и подернулась желтизной. Казалось, в его глубине лопнул крошечный пузырек с краской. Через пару ударов сердца туманное пятно заполнило всю поверхность зерцала и стало совсем прозрачным. Отец Луурис оставил четки, погладил бороду и вопросительно посмотрел на епископа.
        - Что это вы переглядываетесь? - будущий император сделал несколько шагов в сторону возвышения и прищурился. - И штуки вон свои магические принесли… Небось, эту… конспирацию затеваете? Заговор?
        - Нет, что вы, - прогудел бородатый инквизитор. - Вот когда вас коронуют, тогда можно будет и про заговор подумать, и про конспирацию. А сейчас вроде как-то неинтересно.
        Лорд-регент радостно заржал. Шутка ему явно понравилась.
        - Это уж точно! - заявил он. - Какой я император? Смех один! Короны, и той не выдали. И девок этот… тупорыл, как его… - всех разогнал. Я ему говорю: что за беда? А он…
        Крондак поежился, потер складку в уголке рта и посмотрел на стоящих у окна экзекуторов так, словно провинился перед ними. Так оно и было, судя по косому взгляду, которым удостоил его отец Реас. Что до отца Райва, то тот равнодушно поглядел на лорда-регента и…

…странный, почти неслышный звук поплыл по Залу Совета. Казалось, кто-то коснулся басовой струны на луре - не щипнул, а осторожно провел пальцем.
        - …ну просто поглядеть не на что, - продолжал, как ни в чем ни бывало, будущий император. - Ни кожи, ни рожи. Вот подумайте, сай визитор, куда такое годится? Разве ж это баба?
        К кому именно он обращался, было непонятно, да для самого лорда-регента это, скорее всего, это не имело значения. Возможно, что и к Хильдису Кооту… но кивнул епископ отнюдь не с тем, чтобы выразить согласие с его утверждением.
        Просто его светлейшество только что получил подтверждение одной из своих догадок.
        Он и не ожидал, что заговорщики воспользуются «заклятием личины». Никому на свете мире не под силу создать «маску», которую не заметят артефакты, во множестве установленные во дворце. Доказательство тому - только что произнесенная Крондаком
«вокабула истинного облика». Она не разрушала изменяющие обличие заклинания, но позволяла «заглянуть» под них. Сколько бы ни понавесили этих «вуалей».
        А вуалей и не вешали.
        Никто не пытался скрыть истинный облик человека, который стоял посреди зала и сетовал на отсутствие подходящих женщин в гареме. Не был он и мыслеформом, пустой оболочкой, управляемой кем-то на расстоянии. А вот его «нимб силы»…
        Епископ прищурился. Все те же уплотнения, переливы, пятна - где-то звенящие от напряжения, где-то похожие на пушистый туман… Даже если бы его светлейшество не научился мгновенно запечатлевать в памяти «нимб» любого существа и любого предмета, у него было в запасе почти двадцать лет.
        Все знакомо. И все-таки что-то не так. Сходство - как между живым человеком и его портретом, что написан талантливым художником.
        Очень талантливым, если не сказать «гениальным». И все же портрет остается портретом.
        Воздух снова зазвенел. Однако на этот раз звук был иным.
        - Вы ничего не почувствовали? - осведомился Хильдис Коот, обращаясь то ли к лорду-регенту, то ли к самому себе.
        - А что мне чувствовать? - возмутился будущий император. - Вы давайте, сай бискуп, не тяните!
        Епископ сочувственно кивнул. Ему не было нужды смотреть в «зерцало истины». После того, как он произнес «заклятье честного слова, этот человек не смог бы солгать. И даже не захотел бы.
        - А может, подскажете, уважаемый… - Крондак спустился с возвышения и одернул пояс, стягивающий его балахон. - Кто вы такой?
        Лицо Хильдиса Коота оставалось непроницаемым.
        Лорд-регент осклабился.
        - Ох, сай бискуп! Вы что ж, не знаете, кто я такой? Тоже мне визитор… Визиторы все-е-е знать должны! Эх, вы-ы-ы…
        - Не пререкайтесь, пожалуйста, - оборвал его узкоплечий экзекутор. - Сделайте одолжение, ответьте отцу-дознавателю.
        - Ох, - «Адрелиан» подошел к креслу, похлопал по бархатной подушке и уселся. - Вот так бы сразу. «Пожалуйста», «сделайте одолжение»… Фарин я. Фарин Домкс. Работаю в трактире «Горбатый жеребец», добываю кусок хлеба, так сказать, честным трудом. Овощи с рынка ношу, дичину разную, муку там… Мусор опять же убираю, полы чищу… - в голосе послышались ноты негодования. - Работка, между прочим, нелегкая, грязная. Иные бы побрезговали, а я вот не брезгую! А мог бы, между прочим, давным-давно в Совете сидеть, советы давать! И дельные советы-то, слышите? Голова у меня хорошо соображает, да и папаша-то мой - не кто-то там, сай благородный. Ну, с маменькой он не по-благородному обошелся, но кровушка о себе знать дает, ох как дает!..
        Хильдис Коот помрачнел, как грозовая туча, и коротко взглянул в зерцало, словно боялся, что оно разлетится под его взглядом. Но стекло сияло девственной чистотой, и в его незамутненной толще шевелилась нелепо искаженная фигурка самозванца, восседающего в кресле, точно на троне. Крондак продолжал улыбаться - казалось, он забыл, что в этом больше нет нужды. И все же что-то неуловимо изменилось. Лишь мнимый Адрелиан, кажется, ничего не замечал.
        - Так меня, сталбыть, теперь признали, - он дернул головой, словно у него затекла шея, и поудобнее устроился в кресле. - Сами видите: сижу во дворце, и обращаются ко мне не «Эй, увалень!», а по-правильному, лордом-регентом величают…
        - Да уж, - фыркнул Реас Фаркхарл. - Для увальня он мелковат.
        - Скажи мне, почтенный… - Крондак укоризненно покосился на экзекутора и подошел к самозванцу. Капюшон, который отец-дознаватель так и не снял, отбрасывал на его бледное лицо сероватую тень. - Кто тебе так удружил? Кто тебя во дворец привел, кто объяснил, что к чему?
        - Да кто ж его знает , сай визитор . Виноват, не спросил. Но ежели увижу, непременно узнаю и поблагодарю. Может, и награжу… по-амператорски. Хороший человек. Вытащил меня, сталбыть, из-под балки, когда там все падать пошло. А там сказал: ты, сталбыть, не выделывайся… ну, он иначе сказал, по-благородному… сразу за все дела не берись, а поначалу сиди тихонечко, присматривайся. Я уж старался. Но не такой я человек, чтобы тихо сидеть. Я, можно сказать, всю жизнь тихо сидел! Пока тут всякие саи знатные творили, что их левая пятка желает… Я б, может, так бы все повернул…
        - А каков он из себя был? - спросил Хильдис Коот. Его голос внезапно стал глухим и очень усталым.
        Адрелиан - он же Фарин Домкс - почесал затылок, и на его лице отразилась напряженная работа мысли.
        - Да Архааль его знает… - он печально вздохнул. - Здоровый - повыше вас, сай бискуп. Брюхо вроде не толстое, но дородность в теле есть. Вроде чернявый, как эрладиец. А вот на лицо… Убей, не помню. Вы б винца принести распорядились, что ли… Чтоб память, так сказать, освежить.
        Епископ поджал губы, так что рот его сделался похожим на неровную щель, махнул рукой. Лицо лже-Адрелиана застыло, словно превратилось в восковую маску. И внезапно стало очень тихо.
        - Никакое вино ему не поможет, - проговорил Коот. - Скорее всего, наш доброжелатель воспользовался личиной - таким он его и запомнил… - он покачал головой и заговорил, подражая Домксу - Отец Райв, вы б сходили, что ли, проведали, как там почтенный магистр Анволд почивают. Может, так сказать, оклемались опосля магического-то допроса…
        Когда тяжелая дверь захлопнулась, епископ оглядел своих помощников, потом устремил взгляд к потолку. Под потолком начинали сгущаться тени - полупрозрачные, теплые, словно впитавшие в себя сияние солнца, чьи лучи две стражи назад пронизывали просторный зал. Толстые балки, вытесанные из цельных дубовых стволов, будто обтянули черным кандийским атласом, таким мягким, что рука сама просится к нему прикоснуться.
        В зале по-прежнему царила тишина. Не напряженная, гудящая тишина ожидания. Не тишина, возникающая, когда счастье или горе столь велико, что слово изреченное не в силах его передать. Казалось, в этих стенах свершилось что-то постыдное.
        - Вы когда-нибудь видели увальня, отец Реас? - нарушил молчание епископ. - Живого, не нарисованного?
        Экзекутор покачал головой.
        - А я видел, - его светлейшество подошел к одному из кресел, мимоходом бросив взгляд на неподвижного лже-Адрелиана. - Во время похода к Тул-Багару. Это огромная зверюга, похожая на огра - если встанет на задние лапы, то будет и покрупнее. Но на задние лапы она поднимается крайне редко, почему-то ей проще передвигаться на четвереньках. Шкура у нее не зеленая, а светло-бурая, поскольку живет этот зверь среди скал, и хвост имеется - вроде посудного ершика. Возможно, увальни когда-то были разумны, как огры и тролли. Во всяком случае, когда такая тварь смотрит тебе в глаза, начинаешь подозревать, что это так. Увалень, который подобрался к нашему лагерю, даже не попытался на нас напасть, только скатил вниз несколько крупных валунов - явно без злого умысла. Кстати, увальнями их прозвали именно из-за милой привычки разваливать горные склоны. И снордлинг по имени Хельмир, который был нашим проводником, увидев это, спросил меня: «Если под его лапами так трещат камни, что же будет с нашими доспехами?»
        Глава пятая Сойдутся все пути…
        Флайри разбудило солнце. От его яркого, оголотело-белого света почему-то щекотало в носу. Она открыла глаза, но тут же зажмурилась снова, села и заморгала, пытаясь избавиться от разноцветных пятен, плавающих перед глазами.
        Остро пахло нагревающейся сухой землей. Порывы свежего ветра теплого ветра доносили тысячи иных запахов, перемешивая их, подобно безумным некромантам, на старости лет решивших вступить в гильдию составителей благовоний, но не сумевших изменить былым пристрастиям.
        Послышался странный певучий звук, и Флайри обернулась.
        Тэм танцевала. Никаким иным словом это нельзя было назвать. Утреннее солнце ослепительно вспыхивало на лезвии ее меча, стекая по нему расплавленным золотом. Потом клинок превратился в огромную серебряную воронку… и снова замер.
        Не было слышно ни шороха камушков, ни стука каблуков. Казалось, воительница не касается земли - вот-вот взлетит в воздух и поплывет над степью, удерживаемая лишь взмахами широкого пленчатого крыла.
        Внезапно наемница, словно почувствовав взгляд Флайри, остановилась и замерла. Прозрачный веер в ее руке сложился, превратившись в сверкающий клинок аккенийского меча.
        - Ну как, выспалась? - весело спросила Тэм.
        Флайри не ответила. Она все еще не могла оправиться после того, что видела несколько ударов сердца назад.
        Наемница вернула меч в ножны, вытащила из сумки очередное мокрое полотенце и вытерла блестящий от пота лоб.
        Она сияла. Солнце превратило ее волосы в бронзовый нимб, украсило огненной россыпью кожу. Она походила на юную адептку магической школы, только что получившую звание мага…
        - Ты не ложилась? - пробормотала Флайри.
        Тэм беззаботно отмахнулась.
        - Успею отоспаться. Надо же было кому-то стоять на карауле.
        Сборы много времени не заняли. В сумке у Тэм оказалось немного вяленого сыра, мешочек семян «плакучего ореха» - ползучего кустарника, что как сорняк плодился всюду, где в земле была хоть капля влаги, - и вяленые фрукты. Наемница почти не ела - «чтобы меньше пить хотелось». По ее словам, до ближайшей деревни, именуемой Радуна, осталось не так много, так что вечером у них будет и кров, и стол. Правда, при этом они заметно удалялись от тракта. Флайри поспешила напомнить об этом Тэм.
        Наемница нахмурилась и прикусила губу, потом полезла в сумку и вытащила карту.
        - Радуна здесь, - она ткнула кончиком пальца в небольшую точку. - Вот Околомна, вот «Чаша»… значит, мы где-то тут. Видишь, как тракт изгибается? Если из Радуны мы возьмем на запад, то через два дня выйдем к тракту.
        - Подожди, - перебила Флайри.
        Она поднесла карту поближе к глазам, словно плохо видела, потом провела пальцем по толстой черте, обозначающей реку Ошун.
        - Эта карта не пером начерчена, верно?
        - Верно, - Тэм улыбнулась. - Это гномья работа. Знаешь, как изготавливают такие карты? Берется плоский камень, шлифуется так гладко, что в него можно смотреться, как в зеркало. Потом на нем выбиваются буквы и рисунки, но в зеркальном отражении…
        - Буквы заливают краской, - подхватила Флайри. - Сверху накрывают листом пергамента и прижимают…
        - Верно!
        Флайри засмеялась и покачала головой.
        - Придумали, как избавить писцов от нудной работы и дали работу камнетесам! Молодцы. Всякому ясно, что гному больше нравится работать с камнем, чем с бумагой! . Значит, едем в Радуну?
        - Поедешь ты, - Флайри одним движением поднялась с земли. - Я какое-то время побегу рядом… ну, так, как мы утром шли.
        Она подошла к вбитому в землю колышку и рывком вытащила его. Бат, увлеченно объедавший кустики полыни, подошел к хозяйке и начал попрошайничать. После отдыха он стал куда более покладистым.
        Взнуздав Бата и навьючив на него тюки, Тэм свернула шкуру, на которой спала Флайри, и приторочила к седлу.
        - Не перетруждайся, - наложница передала ей повод. - Как только почувствуешь, что устала, садись в седло.
        Тэм взъерошила волосы растопыренной пятерней.
        - Мне не привыкать. Но если я устану… ты же позволишь мне сесть на собственную лошадь?

* * *
        Когда они приехали в Радуну, уже стемнело. Ворота были приоткрыты, но под ветхим навесом, который, по всей видимости, служил караулкой, никого не было. Впрочем, городок не производил впечатление заброшенного или разграбленного. Ветер доносил уютный запах дыма и жареного мяса, где-то блеяли козы. Подождав немного, Тэм вполголоса ругнулась, спешилась и подошла к навесу.
        - Добрый вечер, уважаемые! - крикнула она.
        Никто не ответил. Наемница пожала плечами, спешилась и направилась к воротам.
        Флайри следила за ней, не скрывая удивления. Тэм шла, словно прогуливалась… хотя ее рука, несомненно, лежала на рукояти меча.
        Она даже не успела заметить, когда это произошло. В руке у Тэм появился кинжал, а сама она словно распласталась по створке ворот - той, что была закрыта. Еще одно почти незаметное движение - и наемница исчезла внутри. Через пару ударов сердца послышался громкий недовольный скрип, щель между створками начала медленно расширяться, и в ней показалась голова здоровенного гоблина. Потом Тэм вышла вперед и поманила спутницу рукой.
        Проезжая через ворота, Флайри заметила, как воительница улыбнулась доблестному стражу и бросила пару слов на его родном языке - явно добрых и приятных.
        - Вуг уже собирался на боковую, - Тэм взяла коня под уздцы и похлопала по холке, чтобы тот успокоился: Бат уже понял, что Флайри «своя», но носил ее без особого восторга. - Здесь ворота закрывают засветло, да и проезжий люд тоже старается не задерживаться в дороге. Все-таки два перехода до столицы… В ту же Околомну разбойники обычно не суются. Обычно…
        Она внезапно остановилась и провела рукой по лбу.
        - Подожди, Флайри. Кто рассказал тебе про носилки?
        Молодая женщина обернулась и посмотрела на нее так, словно не поняла вопроса.
        - Стражники на воротах…
        - Только стражники? Сколько дней прошло с тех пор, как похитили… твоего любимого?
        - Два дня, - Флайри почувствовала, как внутри нарастает тревога. - Если не считать того времени, как я в пути.
        - То есть за два дня Туллен покинули только одни конные носилки… - пробормотала Тэм. - Ладно, положим, что так. А с кем еще ты про эти носилки разговаривала?
        - Да много с кем! Я и не скрывала…
        - Хорошо, - Тэм потянула за повод. - Дойдем до трактира, обсудим.
        На улицах не было ни души. Похоже, здесь рано ложились спать не только стражи на воротах. Сухая земля, утоптанная сотнями ног, стала твердой, как камень, и стук копыт Бата казался таким громким, что хотелось заткнуть уши. За невысокими заборчиками, сложенными из крупных валунов и кое-как обмазанных глиной, темнели мазанки и таращились на пришельцев тускло светящимися окнами, точно разбуженные в неурочный час совки-сплюшки.
        Постоялый двор возвышался на деревенской площади во весь свой двухэтажный рост. Мощные бревна, из которых он был сложен, почернели от непогоды и, похоже, сумели пережить Катаклизм, а каменный фундамент казался прочнее гномьих крепостей. Флайри не удалось разглядеть вывеску, но Тэм, похоже, заметила там что-то забавное, потому что фыркнула и покачала головой. Зато надпись «Страж и мантикора», сделанная светящейся краской, была видна издалека. А если подойти чуть поближе - то и приписка «Обслуживаем всех!», чуть ниже и более мелким шрифтом.
        Последнее было разумно. Возможно, корчмарь не желал лишиться половины посетителей. А может, опасался, что отвергнутые посетители войдут без разрешения и потребуют возмещения за подобное унижение… вернее, и требовать не станут, а просто возьмут вином, элем, битой посудой и переломанной мебелью. Так или иначе, но это могло вполне сойти за жест вежливости и доброй воли, который требовал ответной вежливости и от посетителей.
        Поэтому посетители предпочитали следовать политике «бдительного мира» - проще говоря, держаться друг от друга подальше и не нарываться на драку. За столиком у дальней стены собралось несколько сурового вида гномов. Люди сидели за столами кто по двое, расселись кто где, но стараясь держаться подальше от представителей Подгорного племени, а посередине восседал могучий циклоп в безрукавке из драконьей кожи, проклепанной медными бляхами, и громко чавкал жареной бараньей ногой.
        Появление Тэм произвело примерно то же впечатление, что и в «Чаше шипокрыла». Наемница пропустила свою спутницу вперед, однако Флайри спиной чувствовала, куда устремлены все взгляды. Даже циклоп на миг оторвался от баранины и пробурчал что-то невразумительное.
        Договориться о комнате не составило труда. Помня, насколько воительнице удаются подобные вещи, Флайри благоразумно помалкивала и только следила за тем, как та болтает с трактирщиком. Румяный кучерявый хозяин «Стража и мантикоры» не носил знак Хаалы ни на одежде, ни на груди в виде подвески, но всем своим видом словно говорил: «Да, я эрладиец, почтеннейшие! И что с этим поделать?» Однако одно дело, когда какой-нибудь подвыпивший деревенщина таращится на тебя, точно на таракана в тарелке. И совсем другое - когда твое происхождение позволяет завязать беседу с прекрасной воительницей, возжелавшей освежить познания в чужом языке. Флайри не смогла бы с такой же легкостью поддерживать разговор, даже если бы время от времени переспрашивала, подобно Тэм: «Хом тува эрли до ?[Как это правильно сказать по-эрладийски? (эрл.)] »
        Так или иначе, но комнату им дали если не самую лучшую, то по самой лучшей цене… то есть не требуя за ржавый гвоздь золотой содар. В комнате находилось две кровати, в меру мягких, пол застлан ковриком отнюдь не с тем, чтобы скрыть грязные пятна. Пучки лаванды и мелиссы под потолком источали аромат, легкий, точно полунамек, от которого хотелось погрузиться в грезы. На стене, помимо вязаных ажурных салфеток, красовалась гравюра, но к великому облегчению Флайри, на этот раз обошлось без «лорда Адрелиана». На гравюре - судя по всему, недавно купленной,
        - герой в сияющих латах небрежным движением вонзал в подножье гранитного утеса пику толщиной с молодое деревце, и из камня весело летели брызги. Картина именовалась «Сайгур, добывающий воду из скалы».
        Еще один человек, ставший легендой…
        А был ли он на самом деле - Сайгур, великий герой Лаара, возжелавший вернуть воду в Лаар? Было ли Копье Демонов, добытое в сражении с силами Тьмы и способное пробивать земную твердь, достигая глубочайших водоносных пластов? Наверно, этого никто и никогда не узнает.
        Как гласит легенда, ему удалось создать лишь три источника.

«На другой же день проснулся Сайгур и понял, что не сможет подняться с постели. Силы покинули его. Попросил он воды, испил ее и помолился пресветлому Сеггеру об исцелении, но облегчение не пришло. Бледность покрыла его чело, и кровь начала сочиться из носа и ушей. И позвали к нему целителей и магов, но никто не смог распознать недуга. И прежде, чем село солнце, дух его отошел к пресветлому Сеггеру в день десятый Месяца Познания, в год одиннадцатый от Катаклизма »…
        Расследование гибели героя проводила Инквизиция. Согласно записи в особом отчете - Флайри ее не видела, но склонялась к тому, что это и в самом деле так, - причиной стало само копье, которое сразу после смерти Сайгура исчезло без следа. Сайгур не был магом, хотя и обучался в монастыре Вольных. Обращаться с магическими предметами не так просто, как может показаться. Некоторые маги полагают, что многие из этих предметов обладают чем-то вроде разума, более мощного и изощренного, чем у скаковой лошади. Возможно, Сайгур не знал каких-нибудь тонкостей обращения с Копьем, и оно обратило свою силу против нового хозяина. В конце концов, создавалось оно отнюдь не для добрых дел.
        Будет ли когда-нибудь упомянуто в легенде, что маги Серого Ордена предложили герою передать Копье для изучения? Неизвестно. Но вряд ли кто-нибудь из певцов и сказителей осмелится передать те слова, в коих Сайгур выразил отказ… Разве что будет этот певец выступать в трактире поплоше, чем «Страж и мантикора», где хозяева не брезгуют разбавлять вино питейным зельем.
        Тут в дверь постучали, и долговязый парень втащил деревянную бадью с горячей водой. Вслед за ней появилась вторая и третья, пустая.
        - Замечательно, - промурлыкала Тэм, вытаскивая из сумки кожаный мешочек.
        В мешочке оказалось мыло, завернутое в пергамент, бутылочка с маслом, флаконы с какими-то притираниями, мочалка…
        Флайри заметила, что и флаконы, и бутылочка украшены одной и той же эмблемой: стилизованным алым сердцем, заключенным в алхимическую реторту. И кое-что ей стало понятно…
        Наемница тем временем посмотрела на бадейки, убедившись, что их оставили достаточно далеко от окна, и добавила:
        - Думаю, тебе стоит купаться первой. Я подожду в коридоре. Если что-нибудь понадобится - зови.
        - А почему я первая?
        - У тебя волосы длиннее.
        И, не дожидаясь ответа, вышла за дверь.
        Флайри так и не позвала ее, даже когда пришлось мыть спину и ополаскивать волосы. Почему? Она спросила себя об этом лишь позже, глядя в темное окно и слушая, как наемница плещется в бадье, напевая что-то себе под нос.
        Возможно, Тэм и вправду не обладала даром мага. Но почему она вошла в комнату ровно в тот миг, когда Флайри, натеревшись по ее совету косточковым маслом, переоделась в чистое исподнее и закутала волосы полотенцем? Как будто сквозь дверь видела…
        Воительница присела на стул и стянула один сапог, затем другой. Флайри размотала сняла полотенце и шагнула было к двери, но Тэм остановила ее.
        - Я не стесняюсь. Но если тебе неловко, можешь отвернуться. А ходить с мокрой головой по коридору не стоит - простудишься.
        Скорее всего, она действительно не стеснялась. Однако Флайри почему-то не могла заставить себя обернуться. Чтобы как-то занять время, она некоторое время разглядывала «Сайгура, добывающего воду», потом стала считать лепестки на цветочках, вышитых на шторе…

* * *
        Когда путешественницы вернулись в зал, там стало куда более людно - в том смысле, что число посетителей увеличилось исключительно за счет представителей людского племени. Гномы так и сидели за своим столом, изредка перебрасываясь парой слов. Циклоп, расправившийся с бараниной, с нескрываемым наслаждением хлебал эль из огромной кружки, время от времени громко рыгая. Зато в противоположном конце зала расположилась шумная компания, судя по богатым одеяниям и выстроившимся у стены плечистым телохранителям - заезжие торговцы. Два стола, сдвинутых вместе, ломились от блюд с всевозможной снедью и, в первую голову, бутылок с вином.
        - Бедняга Вуг, - Тэм сокрушенно покачала головой. - Опять его разбудили.
        Пока ничего не происходило, но было ясно: под влиянием выпитого эля равновесие, царящее в зале, пошатнулось. Флайри и ее спутница не столько поняли это, сколько почувствовали и, не сговариваясь, остановились на площадке.
        В этот миг один из посетителей, обладатель блестящей лысины, обрамленной сальными черными волосами, громко стукнул кружкой об стол и крикнул, обернувшись к гномам:
        - Эй, фуктур зарот !
        Злость крикуна и желание задеть противника явно превосходила его познания в языке Подгорного племени.
        - Не «фуктур », а «фук-хтур заарот », - заметила Тэм. - «Паленая борода»… Неплохо. Но произношение… Я бы даже не обиделась.
        - А на что бы ты обиделась, Тэм? - спросила Флайри.
        - Будь я гномом?
        - Да, будь ты гномом.
        Наемница пожала плечами.
        - Ну, на «подземного недомерка» вряд ли. А вот на «топтуна безродного» - да. Или…
        - Рабар дропт ! - заорал обладатель сальных волос.
        - Раббаар дробдт … «Крысолюд поганый», - Тэм покачала головой. - А вот это он зря. За такие слова доброго человека вполне могут размазать по полу… Кажется, сейчас это и случится.
        В подтверждение ее слов послышался грохот падающей скамейки. «Крысолюд» поднялся во весь свой невеликий рост и пошел на обидчика.

«Поперек себя шире» - так частенько о гномах говорят. На первый взгляд они кажутся неповоротливыми и неуклюжими, но это не так. Телосложением гном похож на медведя, и так же, как медведь, быстр и проворен. Лысый задира и его дружки об этом явно забыли.
        Первый удар достался не обидчику, а тому, кто сидел ближе и попался под горячую руку. Схватив за грудки одного из собутыльников сальноволосого, гном приподнял его и прорычал ему в лицо что-то на родном языке. За этим должна была последовать крепкая оплеуха, но тут гному пришлось отвлечься.
        Виновником стал сидящий за соседним столом возчик, которого гном походя зацепил локтем - дочерна загорелый молодой парень, с лица которого, казалось, не сходило выражение крайнего недоумения. Драться парень явно не собирался - ему просто захотелось узнать, чем он обязан столь непочтительному отношению, ради чего он вполне дружелюбно похлопал гнома по спине.
        Гном обернулся, и сальноволосый не преминул этим воспользоваться. Схватив со стола огромное блюдо с остатками тушеного мяса и овощей, он обрушил его на голову гнома.
        Несмотря на многовековую дружбу c Подгорным Племенем, среди людей до сих пор ходят самые нелепые байки. Например, о том, что гномы каким-то образом родятся из камня, поскольку женщин у них нет. Однако, наблюдая за этой дракой, Флайри подумала, что подобные слухи имеют под собой некоторое основание.
        Блюдо разлетелось вдребезги. Осколки, куски вареной брюквы и брызги мясной подливки полетели во все стороны. Однако гному это, судя по всему, особого вреда не причинило - чего нельзя сказать об одеяниях тех, кто не успел убраться подальше. Зал огласили возмущенные вопли. Не обращая внимания ни на них, ни на потеки подливки, стекающие по лицу, гном тряхнул головой и, отшвырнув свою первую жертву, шагнул к сальноволосому. На этот раз удар достиг цели. Пудовый кулак, больше похожий на кузнечный молот, врезался в нос обидчика, и тот, сбивая на пол приятелей, полетел со скамьи.
        От торжествующего рева на стойке зазвенела посуда. Победитель вскочил на скамью, потрясая кулаками, гномы поддержали его радостными воплями. Если даже кто-то и крикнул в тот миг «Берегись!», его никто не услышал. Тяжелая медная кружка, метко брошенная возчиком, на чьей спине расплывалось свежее сальное пятно, положила конец ликованию Подгорного племени. Раздался глухой стук. Гном-победитель охнул и плюхнулся на задницу. Еще миг он ошарашенно таращился непонятно на что, потом закатил глаза и рухнул навзничь, прямо на стол.
        В зале стало тихо, как перед грозой.
        - А ты что вылупился, цыпа?
        Голос принадлежал человеку… Человеку, которому в самое ближайшее время предстояло горько пожалеть о своих словах, обращенных к циклопу, до сих пор довольствующемуся ролью мирного наблюдателя.
        Циклоп звучно рыгнул и оторвал свой необъятный зад от скамьи.
        В следующее мгновение было уже не разобрать, кто кого бьет. Впрочем, сами дерущиеся тоже не задавались этим вопросом: у них наконец-то нашелся повод почесать кулаки. И не только кулаки. В ход шло все - кружки, скамейки, пустые и полные кувшины, тарелки… Сальноволосый и его противник уже очнулись и присоединились к товарищам, хотя случай пока не свел их для продолжения поединка. Первый сцепился с огненно-рыжим лавочником, которому не терпелось поквитаться за испорченный кафтан, второй отбивался от пары возчиков, чьи рубахи уже поздно было нести в починку. Впрочем, Флайри заметила, что никому не пришло в голову пустить в ход оружие, хотя у возчиков наверняка имелись засапожные ножи.
        - Ну что, уважаемые? Накостыляем невежам? А то я уж засиделся.
        Этот могучий бас доносился с другого конца зала, где пировали купцы. Его обладатель, рослый толстяк с курчавой черной бородкой, судя по акценту, был если не чистокровным кандийцем, то уроженцем Степи с изрядной долей кандийской крови. А судя по его одеянию, соединить тулленский стиль с кандийским для толстяка было явно важнее, нежели соблюсти хороший вкус.
        - Ай-фаламаи тотуро …[Мир тесен. Дословно «Все пути сходятся» (канд.)] - пробормотала Тэм.
        Русоволосый молодой человек с непроницаемым лицом, который стоял за спиной толстяка, похожий на сильно отощавшую тень, нагнулся и что-то шепнул ему на ухо.
        - Отвяжись, Харник, - весело бросил купец. - Дай старому человеку кости размять!
        - Как бы тебе бока не намяли, Реддер! - крикнул с другого конца стола статный молодой человек с пышными усами.
        - Ничего, - откликнулся его сосед в коротком замшевом плаще. - Ему это на пользу пойдет - авось жир немного поразгонит. Верно, Реддер?
        - Верно! - рявкнул Реддер, поднимаясь и одергивая кафтан цвета ржавчины, которых сходился на его необъятном брюхе только благодаря изумрудному кушаку. - Эй, почтенный! Придержи своего вышибалу, пусть не мешает веселиться добрым людям. Поломанная мебель - за мой счет!
        Последние слова были обращены к несчастному трактирщику, который вот уже несколько мгновений то приседал, то выпрямлялся и вставал на цыпочки, словно примеривался перед прыжком через прилавок.
        - Его голос услышали даже торосы Йара… - Тэм сделала шаг вниз по лестнице и снова остановилась. - Горбатого могила исправит.
        - Ты его знаешь?
        Наемница передернула плечами и усмехнулась.
        - Конечно. Реддер Рикс, мой бывший наниматель. Скоро я поверю, что Лаар имеет форму шара. Кстати, нас он, скорее всего, заметил, вот и старается. Ар-фаламиэ Хором …[Хором беспутный. (канд.) Впрочем, это слово можно перевести и как
«непутевый» или «заблудший».]
        Флайри бросила взгляд на купца, который не без усилия проталкивался между скамейками, и фыркнула. Тэм, как всегда, била не в бровь, а в глаз: Реддер Рикс и вправду напоминал Хорома, толстого ленивого кота, героя многочисленных сказок, который благодаря своей удачливости и нахальству выбирался из любых переделок.
        - А он тебя узнал?
        - Нет, конечно. Он близорук.
        - В смысле, дальше своего носа не видит? - Флайри чувствовала, что ее разбирает смех.
        - А вот это ты зря. Поверь: если он решил «повеселиться» на потеху высокородным сайрис - значит, уже просчитал, во что обойдется поломанная мебель и битая посуда, и понял, что может себе такое позволить. Едет он, судя по всему, с ярмарки с Каэро… Значит, при деньгах… При хороших деньгах…
        Последние слова наемница произнесла негромко, словно сама себе.
        События меж тем развивались, и Тэм не прекращала их комментировать:
        - Ага… вот и его новый телохранитель… Пресветлый Сеггер! Он что, разумом повредился?
        Это смелое предположение, скорее всего, следовало отнести на счет молодого человека с непроницаемым лицом. В настоящий момент он доблестно пытался оттащить хозяина от бритоголового детины в потертом кожаном дублете. Детина только что получил от почтенного купца пинка и намеревался дать сдачи.
        - Спускаемся, - наемница безнадежно махнула рукой.
        Драка достигла той стадии, когда изначальный повод давно забыт, и все колотят друг друга, не разбирая, кто свой, а кто чужой. Половина столов были перевернуты. Циклоп, устремившись к обидчику, опрокинул скамейку вместе с сидящими на ней возчиками. Понятно, что простить такое оскорбление невозможно - тем более что возчики быстро сообразили, что в одиночестве не останутся. Прежде чем циклоп успел сделать еще два шага, на нем повисло пятеро плечистых молодцов - включая поднявшуюся с пола парочку и лохматого, тощего как жердь парня в пунцовой рубахе, который столь непочтительно обозвал его «цыпой». Впрочем, численный перевес - не всегда залог победы. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть в дальний угол зала, где Подгорное Племя понемногу брало верх над неприятелем. Мрачный рыжебородый гном, чье пузо было перетянуто богатым ремнем, отделанным серебряной сканью, повалил противника, взгромоздился на него и сосредоточенно лупцевал. Правда, Флайри заметила, что он не стремится покалечить забияку - скорее, старается сделать так, чтобы тому стало обидно и больно. Еще один гном сцепился с толстым
возчиком в кожаных штанах, стриженным под горшок, которого вполне можно было принять за его родича. Зачинщик драки, взобравшись на стол, отбивался от третьего гнома с помощью длинного хлыста. Скамейки, предусмотрительно отброшенные подальше, не позволяли приземистому гному последовать за обидчиком. Все попытки стащить его на пол оканчивались неудачей. У гнома в буквальном смысле слова были коротки руки, сальноволосый подпрыгивал, уворачивался с удивительной для пьяного ловкостью.
        Компания возчиков наконец-то опрокинула циклопа. Неловко взмахнув огромными ручищами, великан рухнул прямо на один из уцелевших столов. Раздался треск толстых ломающихся досок. Циклоп взревел - не столько от боли, сколько от обиды. Но хуже оказалось другое: падая, он зацепил одного из гномов, который только что сбил с ног кряжистого мужика с багровым лицом. Гному достаточно было сделать лишь шаг в сторону… но вместо этого носок его сапога вошел под ребра обидчику. В следующий миг гном рухнул на поверженного недруга. Стоящий рядом стол накренился, точно приседая на подломленную ножку, и полупустой кувшин скатился прямо гному на поясницу.
        Толстого купца ожидала еще более печальная участь: циклоп должен был упасть прямо на него. Лишь чудом телохранитель успел оттолкнуть хозяина в сторону. Почтенный Рикс, едва удержавшись на ногах, развернулся, явно намереваясь расквасить нос своему спасителю, но в последний миг передумал.
        Тем временем гном поднялся с пола. Его лицо, перекошенное от гнева, напоминало цветом вареную свеклу. Степенно отряхнув штаны, он обвел зал яростным взглядом…
        Потом опустил взгляд…
        И с яростным ревом набросился на поверженного циклопа.
        Тэм покинула Флайри у подножья лестницы. Именно здесь должна стоять хозяйка, возжелавшая оценить бойцовские качества своей телохранительницы во время пьяной драки в трактире, и не подвергая при этом себя опасности. Ни в коем случае не наверху - злоумышленники могут затаиться в комнатах, выжидая, пока высокородная сайрис останется в одиночестве. Нет, именно здесь, возле стойки, где трактирный вышибала может если не помешать негодяям, то хотя бы их задержать. Одного этого было бы достаточно, чтобы сделать выбор в пользу Тэм, пожелай Флайри и в самом деле нанять ее в качестве телохранительницы.
        Пока же мнимая госпожа стояла и смотрела, как наемница говорит что-то взмокшему трактирщику и вышибале, а парень с несчастным видом таращился то на нее, то на хозяина.
        И тут под сводами зала, перекрывая шум и крики, загремел мощный бас купца:
        - Пресветлый Сеггер! Ай-фаламаи тотуро !
        - Фар-алла ! - откликнулась Тэм.
        Она помахала «госпоже» и устремилась вперед.
        Флайри догадалась, что собирается сделать ее спутница. Прекратить пьяную драку - все равно, что превратить кипяток в лед: для этого нужно либо время, либо магия. Пьяный человек не склонен прислушиваться к голосу разума, особенно если у него чешутся кулаки. Впрочем, это касается не только людей…
        Так или иначе, но для всех будет лучше, если обладатели горячих голов, еще более разгоряченных вином и элем - к какому бы народу они не принадлежали, - полежат немного и остынут. Огонь можно тушить и встречным огнем, если не хватает воды. Возможно, ради этого придется на время забыть о милосердии… но что поделать? Порой цель и в самом деле оправдывает средства.
        Тэм, во всяком случае, избытком милосердия не грешила. Когда она, перемахнув через перевернутый стол, прошла мимо двух сцепившихся возчиков - видимо, те решили вспомнить старые обиды, - Флайри не успела ничего заметить. Но через миг драчуны уже лежали без памяти, слепо уставясь в потолок.
        В это время почтенный купец наконец-то освободился из заботливых объятий своего телохранителя и, точно гвейхир с небес, обозревал зал в поисках новой жертвы.
        - Да будут все ваши пути легче того, что мне пришлось только что проделать! - крикнула Тэм.
        Это было чисто кандийское приветствие. Однако Тэм говорила на тулленском - весьма разумное решение. Когда люди - или не люди - настроены не слишком дружелюбно, разговор на чужом языке кажется попыткой договориться о чем-то, не предназначенном для чужих ушей. Что за этим последует, догадаться нетрудно.
        - Легкий конец не означает легкого начала! - откликнулся купец.
        - Но до конца мы, кажется, еще не дошли, - парировала Тэм. - Извините, ашалла …
        Она грациозно подхватила поднос у служанки, которая пыталась перебраться через скамейку. Бедная девушка, пытаясь спасти хоть что-то из хозяйского добра, бросилась к одному из уцелевших столов. Ей даже удалось составить на поднос несколько блюд и кувшинов. Но путь обратно преграждал циклоп, распростертый на полу среди переломанных скамеек.
        Взметнулись юбки. Через миг поднос был возвращен владелице. Рука, которая только что держала его на весу, распрямилась пружиной, и острый локоток врезался в чье-то солнечное сплетение.
        В этот миг едва не произошло непоправимое… Бритоголовый детина пришел в себя и попытался подняться на ноги. Ему это удалось, хотя и не с первой попытки. Несколько мгновений его мутные глазки обводили взглядом зал и, наконец, остановились на толстом купце. Рука дернулась к поясу и через долю мгновения блеснул сжатый в ней нож.
        - Ну что? - спокойно проговорил Рикс, не смутившись при виде оружия. - Тебе еще не хватило?
        Его кулак описал полукруг, направляясь к челюсти противника. А другой рукой купец рубанул по запястью бритоголового. Тот увернулся, чудом удержавшись на ногах, - однако выбитый нож улетел куда-то в угол.
        Бритоголовый взревел и ударил торговца в живот.
        Флайри не заметила, когда Рикс успел ответить… Зато увидела, как его противник взлетел в воздух, перевернулся, упал и остался лежать неподвижно.
        - Йуххаб зей! - взревел толстяк. - Почему все норовят лупить меня в пузо? До чего я дожил! Бедный старый торговец, который и так немало повидал на своем…
        Что именно он повидал, осталось неясным. Именно в этот момент ему пришлось мощным пинком отправить под стол возчика, который пытался вцепиться ему в ногу. Тэм расхохоталась и тряхнула роскошной гривой.
        - Только не говори, что тебе это не нравится, Рикс!
        - Еще как нравится!
        Впрочем, радоваться ему пришлось недолго. Вскоре все участники драки лежали на полу, на перевернутых столах и разбитых скамейках. В основном это были люди - если не считать гнома, еще до появления на поле боя Тэм получившего скамейкой по голове, и циклопа, который счел разумным не подниматься, пока все не закончится. Флайри убедилась, что Тэм вовсе не льстила своему бывшему хозяину. Почтенный Рикс и в самом деле дрался очень неплохо, учитывая его далеко не юный возраст и весьма дородное сложение.
        Кроме него и Тэм, на поле боя остались лишь двое. Наемница смахнула со лба несуществующие капли пота, изображая усталость, и взлетела на стол, на котором по-прежнему отплясывал зачинщик драки. Гном, который пытался его поймать, пыхтел, точно кузнечные мехи. На носу красовалась багровая полоса - обидчик все-таки сумел зацепить его кончиком хлыста.
        Ни тот, ни другой не ожидали увидеть перед собой Тэм. Флайри показалось, что воительница подарила человеку свою неотразимую улыбку. У нее было слишком мало времени, чтобы в этом убедиться. В следующий миг сальноволосый задира без чувств распластался на столе.
        Тэм присела на корточки, потом устроилась на краю стола и заговорила с гномом. Говорила она тихо, к тому же явно на его родном языке, и до Флайри не долетало ни слова. Однако было ясно, что она обращается к собеседнику весьма почтительно.
        Гном тряхнул головой, возразил. Потом помолчал, снова ответил…
        Но Тэм была настойчива и учтива. Вот она улыбнулась, сделала короткое движение рукой… И гном кивнул.
        Наемница спустила ноги со стола и задала какой-то вопрос…
        Гном снова кивнул, развел руками и что-то ответил…
        Понимание было достигнуто. Угрюмый сын Подгорного племени отвесил воительнице глубокий поклон, добавил еще что-то и чинно направился к дверям.
        - Ну вот, - с притворным возмущением проворчал толстяк, отряхивая штаны. - Весь хмель из головы вон. Помнишь, как ты грозилась, что будешь меня катить по улице, если я хлебну лишнего?
        - Помню… - наемница криво усмехнулась. - Реддер, а не ты заказал эту пьяную драку?
        Купец пожал плечами, всем своим видом выражая недоумение.
        - Ладно, - Тэм огляделась и удовлетворенно кивнула. - Поверю тебе на слово.
        - Но ведь славно повеселились, Тэми? А этот, носатый… Ты видела, как я его уложил? Будь я помоложе, боги мне свидетели, я одной рукой разодрал бы его пополам, а второй сыграл бы у него на ребрах, как на луре. Сейчас я стар, толст и измучен жизнью. Тяжело быть старым, Тэми…
        - Золотые слова. И зачем ты туда полез?
        - Ну… - толстяк поднял брови. - Ты же знаешь: там, где есть враждующие стороны, честному торговцу всегда найдется дело… Но ты права: их было многовато. Ты меня спасла, Тэми!
        - Скорее уж твой кошелек. Еще немного - и почтенные посетители разнесли бы весь трактир. А за свое спасение благодари Харника, - она бросила на молодого человека взгляд, способный если не испепелить, то крепко прижечь. - Если бы он не полез тебя выручать, я бы в жизни не спустилась с балкона.
        - И что бы ты делала?
        Наемница пожала плечами.
        - Отвела бы свою хозяйку в комнату и приказала подать обед туда.
        - В таком случае, не согласится ли твоя хозяйка отобедать с нами? Обещаю, любые ваши пожелания…
        - А если я пожелаю, чтобы ты не пил больше ни капли хмельного?
        По выражению лица своей спутницы Флайри поняла, что та требует если не невозможного, то трудноисполнимого.
        - Согласен, - толстяк церемонно поклонился. - Я буду пьянеть, глядя на тебя.
        - Смотри, не перебери, - наемница усмехнулась и похлопала его по плечу, точно старого друга. - Ладно, я пошутила. Если только моя хозяйка примет твое предложение…
        Она взглянула в сторону Флайри, которая по-прежнему стояла у стойки. Молодая женщина поймала ее взгляд - лукавый, искрящийся и удивительно мудрый.
        - …Но имей в виду, - Тэм понизила голос, но они подошли достаточно близко, чтобы Флайри слышала каждое слово. - Она здесь инкогнито, поэтому не пытайся знакомиться…
        Решив не выходить из роли телохранительницы при дочери именитого сайэра, Тэм пообещала предоставить своей спутнице заказать обед, заранее сообщив, какие блюда здесь готовят особенно хорошо. Наемница явно не бедствовала, однако за обед Флайри собиралась расплатиться из собственного кошелька. Поскольку за те деньги, которые Тэм выложила за комнату и ванну, можно было накормить полтрактира… не считая, конечно, циклопа. Однако наложницу очень удивило, что ее спутница сказала, что не будет пить и попросила для себя кувшин воды. Наемница явно разбиралась в винах и не преминула сообщить, что трактирщик сумеет отыскать для дорогой гостьи бочонок
«Третьей луны», причем урожая восьмого года от Катаклизма.
        Теперь, благодаря щедрости почтенного Реддера Рикса, вопрос решился сам собой. Угощения было в избытке… и, разумеется, вина. Была и «Третья луна», и «Кровь кракена», и даже «Берзо-Раллэ».
        - Эй, почтенные, подвиньтесь! - заорал толстяк. - Две прекрасные и благородные дамы соизволили оказать нам честь, разделив наш скромный ужин… Ты не откажешься разделить со мной место моего отдохновения, Тэми?
        Наемница посмотрела на Флайри, словно спрашивая разрешения занять место рядом с купцом. Согласно неписанному правилу, телохранитель имел право садиться к столу только с дозволения хозяина… конечно, если считал, что может позволить себе насладиться трапезой.
        Флайри, почти не задумываясь, кивнула. Она разглядывала купцов и почти слышала их мысли:

«Кто из них хозяйка, а кто телохранительница?»
        В самом деле, случалось, что на время путешествий высокородные сайрис менялись одеждой с одной из своих служанок. Многим из них это спасало жизнь. Разумеется, мнимая госпожа должна была обладать всеми умениями, необходимыми для того, чтобы хорошо сыграть свою роль. Сказать, что Тэм справилась бы с таким заданием - значит не сказать ничего. Помимо всего прочего, она принадлежала к числу немногих счастливиц, что восхищают мужчин, не раздражают женщин и вызывают мучительное желание подражать. Желание, увы, неосуществимое.
        - Если только под «местом отдохновения» ты имеешь в виду эту скамейку, - воительница многозначительно посмотрела толстяку в глаза. - Главное, чтобы я не оказалась той последней соломинкой, под весом которой сие место встретит свой бесславный конец.
        - Ты думаешь, я тяжелее того одноглазого красавца, что возвышается у стойки подобно горе Уран, не к ночи она будь помянута?
        Достиг ли этот двусмысленный комплимент ушей циклопа, который уже пришел в себя и заказывал новую кружку пива - неизвестно. Во всяком случае, гора Уран откликнулась бы на слова купца гораздо живее, а ее обитатели - и подавно.
        - Откуда мне знать, - наемница развела руками и скромно потупилась. - Я не проверяла.
        - Пока не проверяла, - поправил купец. Его черные, как орех, глазки лукаво поблескивали.
        - Если он столь же легок на подъем, как ты…
        - Один взгляд этих прекрасных глаз - и даже евнух… - толстяк выдержал красноречивую паузу, - …поднимется на вершину Ганненфеля с легкостью, которой позавидует снежный барс.
        Тэм усмехнулась, покачала головой и присела на предложенное ей место между купцом и своей мнимой госпожой.
        - А ты по-прежнему не пьешь? - осведомился торговец, обращаясь к Тэм.
        Наемница кивнула.
        - Как всегда, только воду. Впрочем, и от молока не откажусь - только не сейчас.

«Человек, на которого возложена такая ответственность - управление государством, - должен сохранять трезвую голову. Иначе этим непременно воспользуются враги».
        Так говорил Адрелиан… Надеясь скрыть смятение, Флайри потянулась к блюду с закусками.

* * *
        - Заглянула бы ты ко мне, Тэми. Вспомним старые времена, выпьем…
        - Во-первых, пить я не буду. А во-вторых, почему ты не спрашиваешь мою хозяйку?
        Последние слова были произнесены чуть громче, поскольку предназначались для ушей Флайри.
        Недавно перевалило за полночь. Ушли гномы, явно довольные, что не пришлось платить за разбитую посуду. Следом ушел циклоп. Ушли возчики - по двое, по трое, поругиваясь и потирая отбитые бока, спотыкаясь на узкой лестнице, ведущей на второй этаж. Тише всех держался зачинщик с сальными волосами - очевидно, опасаясь привлечь к себе внимание Тэм. Лишь один по-прежнему храпел в углу, приспособив под голову корзину, которая до недавнего времени украшала стену. Сотрапезники почтенного Рикса, отяжелевшие от вина и еды, лениво перебрасывались учтивыми фразами, ожидая, когда радушный хозяин объявит окончание пира.
        - Знаешь, - купец покосился на мнимую нанимательницу, - лучше переговори с ней сама, а то как-то неловко…
        Тэм неопределенно хмыкнула.
        - Скажи ей, что я дам ей своего охранника. Харник - парень надежный, учился у Вольных… между прочим, я сам оплачивал.
        - Чтобы охранять девушку? Прости, я знаю только одно место, где молодых людей делают… достаточно надежными.
        Кандийец засопел и вытаращил глаза.
        - Во имя всех богов, Тэми! Что ты такое говоришь!
        - Ты прекрасно слышал, - невозмутимо ответила Тэм. - И не говори, что тебе арраг на ухо наступил. Если тебе понадобится, ты услышишь, как гномы под горой Йордфель торгуются из-за мешка руды.
        - Для этого нужно, чтобы у меня под горой Йордфель были уши, - возразил купец. - И желательно никем не отрезанные… Так, может, переговоришь все-таки с хозяйкой?
        Разговор происходил в двух шагах от мнимой хозяйки, которая вертела в пальцах половинку вяленого персика и пыталась не показать, насколько сложен для нее этот вопрос.
        Что она могла сказать - и что должна была сказать? Тэм вызвалась помогать ей по доброй воле. И вольна в любой миг уйти на все четыре стороны. Их не связывают ни договоры, ни клятвы, ни обязательства. Скорее уж она, Флайри, обязана наемнице жизнью. Но если она - странствующая инкогнито дочь высокородного сайэра, достаточно богатого, чтобы нанять одну из лучших телохранительниц Лаара…
        Скорее чувствуя, чем видя ее нерешительность, Тэм повернулась к купцу.
        - Я еще раз осмотрю комнату, - громко произнесла она. - Если пойму, что моя госпожа будет там в безопасности, я вернусь.

«Осмотр комнаты» не занял много времени. Судя по тому, как Тэм кивнула, никакая опасность ее госпоже не угрожала. После этого купцу ничего не оставалось, кроме как, преодолев смущение - скорее всего, притворное, - обратиться со своей просьбой к Флайри… и получить согласие.
        Строго говоря, купцу следовало этому удивиться. Однако то ли он был слишком пьян, то ли слишком счастлив… а скорее всего, и то и другое.
        - Договорись с корчмарем, - сказала ему Тэм, помогая «госпоже» встать из-за стола.
        - Пусть поставит вышибалу под твое окно. Толку от него будет немного, но хотя бы поднимет тревогу…
        Как и полагается настоящей телохранительнице, Тэм проводила Флайри в комнату, пообещала не задерживаться и ушла. Мрачный молодой человек по имени Харник остался снаружи.

* * *
        - Я говорил тебе, что ты двигаешься, как танцуешь?
        - Конечно, говорил. На следующий день после того, как мы подписали договор. И потом говорил, в среднем один раз в неделю.
        Стены в комнате купца были не покрашены, а затянуты бордовой тканью, которая словно впитывала свет светильников. Впитывала и ничего не отдавала.
        - Зря смеешься, - толстяк вяло махнул рукой. - Ладно, ты всегда так. Я плАчу, она смеется…
        - А что плакать? - Тэм присела в кресло с пухлыми подушками, недавно обтянутыми темно-коричневым плюшем. - Приятно, когда тебя хвалят, особенно от души.
        - А разве когда-то было иначе? Говорят, чужая душа - потемки, но когда такая женщина освещает ее своей красотой…
        Тэм усмехнулась, потянулась к корзине с фруктами, достала темно-малиновый плод апайлы, спелый, словно готовый вот-вот лопнуть, и сделала крошечный надрез ножиком.
        - Меня не только за красоту держат, - она поднесла фрукт к губам и выдавила в рот немного ароматной мякоти.
        - Само собой, - купец с тоской проследил, как она слизывает с губы капельку сока, алую, точно капля крови; потом встал и вытащил из-за кресла запечатанную глиняную бутыль. - Так ты точно не будешь пить?
        Наемница швырнула пустую шкурку апайлы на плетеную салфетку и устало откинулась на спинку кресла.
        - Мы с тобой это уже обсуждали. Ты же не спаиваешь своего телохранителя… Кстати, неплохой мальчик. Говоришь, он у Вольных учился?
        - С тобой ему все равно не сравниться.
        - Ну, извини… - наемница пожала плечами. - Я и стОю дороже. Хотя, знаешь, с удовольствием пожила бы пару месяцев при монастыре…
        - Хочешь, чтобы тебя погонял какой-нибудь отец-настоятель? Так это я тебе и так устроить могу…
        - Фу. Опять ты со своими сальными шуточками. Прошло уже четыре года, а ты… Дай сюда бутыль. Не стоит мыть вином стол.
        Она наполнила бокал Реддера.
        - Меня переучивать поздно.
        - Брось. Учиться никогда не поздно.
        - Поздно, поздно… Я старый толстый похабник. Была одна женщина, которая могла меня изменить, но она ушла, и мне…
        - Не замечала, что ты чему-то учился, пока я у тебя служила.
        - Говоришь, никогда не поздно? - купец осушил бокал, словно там была родниковая вода. - Мое предложение все еще в силе.
        - Что поделать. Ты опоздал, причем буквально на несколько дней. Обидно, понимаю…
        - Ну, так давай я тебя перекуплю.
        - И что ты будешь делать с Харником? Выгонишь?
        - Само собой, зачем мне двое? Кроме тебя, мне никто не нужен.
        - Зачем двое? На развод… - Тэм покачала головой. - Ничего не выйдет. Ты знаешь мои правила. Я не расторгаю договор, пока его не нарушил наниматель.
        - За это я тебя и уважаю, - купец поднял кубок, словно провозглашал тост. - И сколько ты теперь стоишь?
        - Я не продаюсь, - в голосе наемницы появились ледяные нотки. - Я продаю свое искусство владения клинком. В общем… - она откинулась на спинку кресла и добавила мягче - Благородный сайэр назвал цену в полтора раза выше моей обычной ставки.
        - Это почти как за койара!
        - Женщина-койар стоит раза в два дороже, чем я.
        Реддер тяжело вздохнул.
        - Я много думал с тех пор, как мы расстались… - купец взял бокал двумя пальцами за ножку и покачал. - И понял: я готов отдать очень много, чтобы вернуть все, как было. И готов отдать еще больше, чтобы начать то, чего не было… Отдать прямо здесь и сейчас.
        - Сколько?
        - Э-э-э… То есть ты согласна? - в голосе Реддера смешались изумление и надежда.
        - Я не говорила, что согласна. Я просто спросила, что в твоем понимании «очень много» и «еще больше». С чем ты согласен расстаться прямо здесь и сейчас.
        Повисло молчание. В тишине стало слышно, как потрескивает в светильнике горящее масло.
        Часть пятая Смерть и корона
        Глава первая Служитель смерти
        Рыжий язычок пламени задергался, словно пытаясь вытянуться еще немного. Флайри вопросительно посмотрела на него, потом взяла щипцы и сняла нагар.
        В черном смолянистом комочке было что-то отвратительное, и она долго стучала щипцами по краю стола, пока не сбила его.
        Ночь была непроглядно темной, ни одна из трех лун еще не взошла. Казалось, темнота липнет к стеклам, как огромный ком нагара. Флайри ощутила почти непреодолимое желание распахнуть окно и сдирать ее ногтями, сдирать, понимая, что все равно останутся грязные следы, похожие на потеки.
        Комната оказалась чуть просторнее той, что ей предоставили в недоброй памяти «Чаше шипокрыла». Кровати без спинок, одинаковые, как близнецы, стояли у стен - одна справа, другая слева. Толстые шторы, украшенные безыскусной вышивкой, похоже, перекочевали из комнаты, где потолки были выше. Толстый шерстяной плед, работа местной мастерицы, свешивался с кровати, его длинные кисти почти касались дощатого пола.
        Всего несколько дней назад она вместе со всем Тулленом ждала коронации. И даже известие о том, что ей, как и всем наложницам предстоит покинуть дворец, не омрачила радости…
        Или она обманывает себя? А если бы на следующий вечер во дворец вернулся сам Адрелиан - а не пьяный недоумок, по непостижимому промыслу Пресветлого Сеггера похожий на него как две капли воды?
        Где бы ты была сейчас, сайрис Флайри?
        Тяжелая дверь распахнулась. Флайри ничего не услышала скрип петель, только ощутила легкий выдох сквозняка. Когда наложница обернулась, Тэм уже вошла в комнату. Аккенийка выглядела так, словно только что закончила некую тяжелую и нудную работу
        - во всяком случае, так могло показаться.
        Потом Тэм отошла в темный угол, отстегнула перевязь с мечом, а затем… Затем что-то опустилось на пол - тяжело, увесисто, и в тоже время с легким звяканьем, словно наполненный монетами кошель. Да что там кошель - пожалуй, только мешок, набитый серебром или золотом, мог заставить так вздрогнуть половицы.
        - Ты… - начала было удивленная Флайри.
        - Спать будешь вон на той кровати, - бесцеремонно перебила Тэм, и указала, на какой именно.
        Молодая женщина с изумлением посмотрела на наемницу. Это был не женский каприз… но что? Если просьба, то таким тоном не просят. Таким тоном требуют - с твердой уверенностью, что делать нужно только так и никак иначе.
        - И почему же я должна спать на той кровати? - холодно осведомилась Флайри.
        - Когда мы остановились в степи, ты кричала во сне. Перегородки здесь тонкие, и я подобрала комнату так, чтобы хотя бы с одной стороны не оказалось соседей. - Тэм прошлась по комнате. - Если кто-то узнает, что в «Страже и мантикоре» остановилась наложница лорда-регента, это может помешать нашим поискам. И еще хуже, если кто-то узнает об исчезновении лорда Адрелиана.
        Пресветлый Сеггер… Флайри показалось, что пол у нее под ногами провалился, и в ней самой что-то оборвалось. Ноги занемели. Казалось, если она и сможет подняться, то тотчас упадет, не сделав и шага.
        Тэм знала это… Знала - и так спокойно разговаривала с ней, пока бежала рядом с ней по степи, держась за стремя. Знала - и не подала виду, что знает. Ничему не удивлялась, ни о чем не расспрашивала.
        Что же она успела услышать?
        Страшнее всего то, что ничего уже не исправишь. Слово - не воробей… Но разум, не желая с этим смириться, снова и снова искал выход. Отчаяние и вина сменились гневом, и с каждой попыткой он рос.
        Словно ничего не замечая, Тэм сняла безрукавку и повесила ее в изножье кровати. Потом взяла гребень и принялась расчесывать волосы.
        Флайри следила за ней, и мысли носились в голове клочками растерзанного свитка: даже если попытаться собрать их, вряд ли удастся понять, что там было написано. Из обрывков складывалось нечто бессмысленное, странное, пугающее…
        Тэм, с улыбкой расправляющаяся с грабителями в полутемном зале «Чаши шипокрыла»…
        Тэм, танцующая с мечом в ослепительных лучах полуденного солнца…
        Тэм под восхищенными взглядами купцов поет кандийскую балладу, и трактирщик-эрладиец, забыв о счетах, слушает и улыбается до ушей…
        И она, Флайри, чуть не подпала под ее очарование.
        Но чего добивается эта женщина?
        Может быть, она заодно с похитителями и хочет заманить ее в ловушку? Вряд ли. Тогда она не стала бы предупреждать, что ее секрет раскрыт. Если уж ей так понадобилось, чтобы Флайри легла именно на эту кровать, а не на другую, она могла бы придумать что-нибудь другое. Значит…
        Что это значит, Флайри понять не успела - следующие слова наемницы заставили позабыть обо всем.
        - Кстати, о лорде Адрелиане… Когда я выбирала тебе лошадку, заикнулась заодно о конных носилках… Носилок у местных возчиков последние сто лет никто не заказывал, потому что здесь их просто нет. Знатные сайэры, которые останавливаются в
«Мантикоре», обычно приезжают на своих.
        И она так спокойно об этом говорит… Флайри сжала кулаки. Не от злости, а от обиды, и не на Тэм, а…
        - …Но один возчик мне рассказал кое-что любопытное… - Тэм растянула шнурок и одним движением стянула блузку через голову. - Вчера он вернулся из Ланнаха. Путь туда лежит через деревеньку, которая называется «Сухая Буйвола». Название такое смешное… Так вот, в этой Буйволе он встретил обоз, который там только что остановился. На одной из подвод купцы везли какого-то человека, то ли больного, то ли раненого. Судя по одеянию - мага… Но судя по приметам…
        Флайри вскочила.
        - Он???!!!
        Наемница кивнула.
        - И чего ты ждешь?! Поехали! Поехали скорее!!!
        Тэм покачала головой.
        - Не шуми. Мы поедем. Но сейчас и тебе, и мне надо хотя бы немного отдохнуть. Прости, но это необходимо. Не забудь, пожалуйста: возможно, нам придется драться. Да, я - один из лучших клинков Аккении и Туллена, но, во-первых, нас двое, а их может оказаться куда больше. Во-вторых, среди них может оказаться маг, а он стоит не двух, не трех - самое меньшее, пятерых.
        - Но…
        - Обоз идет к нам навстречу, - наемница снова подошла и присела перед ней на корточки. - Я посмотрела по карте. По большому счету, мы могли бы просто сидеть и ждать, пока он сюда прибудет. Дело только в том, Буйвола стоит на перекрестке двух дорог. Куда эти добрые люди направляются, возчик не знает. Не беспокойся, мы в любом случае их догоним. Даже если они шли целые сутки не останавливаясь, что маловероятно. Поверь, я знаю, с какой скоростью идет обоз, а с какой - всадники на свежих лошадях без поклажи. С Утренней стражей отправляемся в путь. Можно было бы и с Предутренней, но ты не выспишься. С прачкой я договорилась, так что наше исподнее уже сохнет на горячих камнях.
        Молодая женщина хотела возразить… И вдруг поняла, что возразить нечего, да и смысла возражать нет.

* * *
        Амилла перевернулась на бок и свернулась клубочком, но сон не шел. Ночь припала к окну, щурила злые подслеповатые глазки-звезды, заглядывала в комнату сквозь плети дикого винограда. Исчезли все цвета, остались лишь оттенки серого. Очертания вещей исчезли под складками пепельной вуали, заляпанной грязно-белесыми мазками.
        Как страшно… Девушка села на кровати, обхватив колени, и закуталась в покрывало.
        Адрелиан - муж телом и дитя разумом - на троне… Настоящей правительницей Туллена будет она, Амилла, дочь князя Сандирского, что так и не стал королем Кандии.
        Будет - если ей это позволят.
        Как мало зависит от нее. И как сильно она зависит от тех, кто сильнее ее.
        Думала ли она об этом, когда узнала, что ей суждено стать императрицей Туллена? Думала ли она об этом, покачиваясь в носилках, запряженных двумя мохноногими лошадками, что осторожно спускались по горным тропам? Думала ли об этом, когда на севере навсегда растаяла стена Халланских гор, а впереди вставали белокаменные стены столицы?
        Рано или поздно ей придется самой принимать решения. От этих решений будет зависеть многое, очень многое. И, прежде всего - ее собственная жизнь и судьба. Потому что если она ошибется, никто не защитит ее.
        Даже лорд Адрелиан.
        Если только маги Серого Ордена сумеют исцелить его…
        А захотят ли они его исцелять?
        Может, именно они околдовали Адрелиана, превратили в вечно пьяного тупицу, не способного связать двух слов - не то что управлять страной? Или, еще хуже, подменили его двойником, а то и гомункулом, живой куклой, послушной их воле?
        Кто тогда защитит ее? Кому хватит смелости помешать тем, чья правота не подвергается сомнению?
        Если кто и мог это сделать, так это Адрелиан. Еще в тот вечер, когда он в первый раз пришел к ней в комнату, Амилла поняла: воля этого человека крепче гномьей стали. И он свернет Халланские горы и заставит Ошун и Ирикан устремиться к океану Ваннвей ради той, которую полюбит всем сердцем.
        Великие боги… Неужели она сама, собственными руками разрушила свое счастье? Может быть, не стоило так торопиться?

«… И если урок кажется нам слишком жестоким, то, значит, мы не вняли иным предупреждениям, не позаботились о том, чтобы предотвратить или облегчить свою участь… Или неверно истолковали прошлые уроки»…
        Сейчас это уже неважно. Всеведущий епископ испугался не ссоры с йорд-кааном Балеогом, не мира с Кандией. Даже не того, что произойдет, когда народ Туллена узнает, что новая императрица не верует в божественную сущность пресветлого Сеггера, но считает его всего лишь мессией, принесшим людям Слово Небес…. Просто он понял: рано или поздно лорд Адрелиан - император Адрелиан - стукнет кулаком по столу, так что трещины побегут по толстой столешнице, и скажет: «Такова моя воля, и вы, ваше святейшество, мне не указ».
        И решил нанести упреждающий удар.
        Но и вы не всесильны, ваше светлейшество. И сами прекрасно об этом знаете.
        Амилла подошла к столику и развернула один из свитков, принесенных из библиотеки. В комнате было слишком темно, чтобы разобрать хоть пару букв. Но бывшая невеста лорда-регента хорошо помнила, о чем говорят эти строки.

«… Феликсу Гаптору удалось объединить силу двух Храмов: Церкви пресветлого Сеггера и Храма Вольных. Маги Тоа-Дана тоже откликнулись на призыв патриарха. Лучшие воины Туллена и Аккении, забыв раздоры, встали под знамена войска, выступившего в поход против сил Тьмы.
        Велики были их доблесть и мастерство, но они проиграли. Казалось, Легион Смерти не заметил потерь, понесенных в Шаардском сражении. Многие маги и воины, смутившись, вопрошали себя: можно ли убить то, что уже мертво? »
        Она даже не увидела, а почувствовала, как темнота, перевитая многорукими лозами, шевельнулась и шагнула к ней. Звезды и мазки света зашевелились, точно отражение в потревоженной глади пруда. Одни погасли, другие стали складками тяжелых штор, начинающихся ниоткуда. А может быть, это были и не шторы, а плащ, окутывающий саму ночь…
        Что-то подсказывало: надо закричать, позвать на помощь. Надо испугаться. Но странное дело: Амилла не чувствовала страха - разве что трепет, который охватывает при виде чего-то незнакомого, но необъяснимо влекущего своей чуждостью.
        - Приветствую тебя, моя королева .
        Голос прозвучал как выдох ночного ветра среди тишины, как эхо в колодце - бесплотный, невесомый, но завораживающе глубокий и заполняющий собой весь мир… хотя холод, которым от него веяло, ничем не напоминал живительную прохладу, радующую усталых путников. Не напоминал он и о гордых пиках страны йордлингов. Он не пугал - куда страшнее было назвать это по имени.
        - Тьма не есть смерть , - Амилле показалось, что тень улыбнулась. - А смерть - не то, чего следует бояться .

«Я знаю»…
        Но откуда она может это знать?
        - Знание сокрыто в нас, как плод в цветке , - прошелестел ночной гость, словно читал ее мысли. - Только мы боимся увидеть его …
        Тень сгущалась, становилась плотнее. Она ниспадала тяжелыми складками плаща, теряясь среди других теней на полу… а может быть, это были сложенные крылья. Так же и одеяние под ними могло быть и камзолом, и панцирем… или оказаться чем-то таким, для чего нет названия. Потом из тьмы проступило лицо цвета полной луны. Старой луны, которая была одна на небе.
        Луна задрожала, точно мыльный пузырь на круглой рамке, но не лопнула. Что-то натягивало ее, давя изнутри… Бесформенные выпуклости росли, и она превращалась в перламутрово-белую маску, залитую светом, точно густой краской. Лишь глазницы заполняла бездонная темнота, и Амилла даже не пыталась убедить себя, что это только тень.
        - Мы боимся, что плод окажется горьким. Но как узнать, это не отведав его? - голос стал сильнее, в нем появилась глубина. - Помнишь сны, что так пугали тебя? Прошло немного времени - и страха уже нет .
        Ночной пришелец шагнул к Амилле. Над его плечом жидким серебром сверкнуло изогнутое лезвие бердыша.

«Смерть»…
        И тотчас звук смеха, похожий на шорох пальмовых листьев, пролетел по комнате.
        - Я не смерть , - проговорил гость. - Я всего лишь ее скромный служитель, моя королева. Разве ты думаешь об увядании, глядя на розовый бутон? Или тоска и страх застилают твои глаза, мешая любоваться красотой?
        - Роза… - прошептала Амилла. - Мне снилась черная роза…
        Гость шагнул к столику, где по-прежнему лежала разрисованная баранья лопатка.
        - Соултрад… - лунный лик качнулся, словно черные глазницы изучали рисунок. - Цветок Тьмы, что несет в себе плод проклятья… Самый прекрасный из городов Лаара, творение Ольфера Мирта.
        - А черви?
        Черный рыцарь снова засмеялся.
        - Чтобы напитать землю, нужен перегной, моя королева. Что-то должно сгнить, истлеть… Таков закон мироздания. Но вот в чем вопрос: есть ли она, смерть?
        Он наклонился вперед, и девушка на миг задержала дыхание. Но лишь на миг. Потому что запах, который она ощутила, вовсе не показался ей неприятным - скорее странным. В нем непостижимо перемешались дурманящая сладость ночного сада и ломящая ноздри свежесть снега, который Амилла впервые увидела в горах.
        - Те, кто боятся Тьмы, не смеют туда заглянуть, не могут знать, что там, за гранью. Они придумывают красивые сказки о рае для праведников и преисподней для грешников и помещают в один тех, кого считают своими друзьями, а в другой - тех, кто им неугоден. Для них… Да, для них смерть существует. Для них с ней все кончается. Потому что они верят в это. Сколько бы они не твердили тебе, что собираются отправиться в горний мир Разан, или присоединиться к друзьям на небесном пиру, или стать листком на Великом Древе - все равно они знают, что ничего этого не будет. Ни пира, ни дерева. Только мы, познавшие Тьму, поистине бессмертны. Мы знаем, что смерть - это продолжение нашего начала. И поэтому они станут перегноем, а мы… Каждому воздается по вере его - кажется, так говорил ваш пресветлый Сеггер? Что ж, он был прав.
        - Так ты веруешь в пресветлого Сеггера? - ахнула девушка.
        - Разве знать о чьем-то существовании - значит веровать? - возразил пришелец. - Вот ты никогда не видела Раэра, Полководца Великой тьмы, но знаешь, что существует и он, и его воинство.
        Амилла покачала головой.
        - Лорд Адрелиан разбил войско Тьмы, - проговорила она. - И убил Раэра. Я читала об этом. И когда Феликс Гаптор повел войска через горы, его встретил Иллиат Керсам, а не Раэр.
        - Конечно , - рыцарь чуть заметно кивнул. - И бессмертным нужен отдых, чтобы восстановить силы. Мудрость - не в том, чтобы добиваться победы любой ценой. Мудрый знает, когда нужно ударить, а когда отступить и скопить силы. Мудрый понимает, как выбрать благоприятный момент… Но Адрелиан был достойным противником. Просто он не знал, с чем столкнулся.
        Полководец Соултрада усмехнулся, как человек, не желающий что-то признавать.
        - Он… скажем так, выиграл у меня тот поединок. Но он не убил меня. И тем более не победил. Ты же знаешь, моя королева, победить можно и не убивая.
        - Но почему ты называешь меня своей королевой?
        - Потому что ты рождена править. Во многих есть жажда власти, во многих есть несгибаемая воля, чтобы ее утолить. Но мало кто владеет оборотной стороной силы - слабостью. Той, что заставляет склониться перед собой любую силу. Это великая тайна, сравнимая лишь с тайной смерти, открытая лишь посвященным. Прочие… Пусть они думают, что нельзя черпать силу в слабости, а жизнь - в смерти.
        Раэр повернулся, и ночь за его плечами на миг расправила крылья.
        - Мы отступили, чтобы собрать силы - и те, кто еще недавно торжествовал победу, вернулись ни с чем. Мы знаем тайну… так же, как и ты. Тьма, что заставляла их в ужасе прятать глаза, защитила нас. Смерть, от которой бежит все живое, стала нашим прибежищем. И мы вернулись, как будем возвращаться снова и снова… Так в чем сила, а в чем слабость?
        Он шагнул к окну. Миг - и Амилла перестала понимать, где шторы, ниспадающие с потолка подобно застывшему черному водопаду, а где складки его плаща. Первая из трех лун, украдкой выглянула из-за конька крыши, словно сонный крестьянин, разбуженный шумом на соседском участке. Ее тускло-желтый свет блеснул на лезвии бердыша… а может быть, никакого
        - Так ли важно, что тебя защищает, если оно способно защитить? - голос Раэра наполнил комнату, словно дыхание темноты, неощутимое, но проникающее всюду… всюду, куда ей дозволено проникнуть. И тем более туда, где оно желанно.
        Амилла вздрогнула. Один вдох - и он уже звучал у нее внутри, в сердце, в крови. Вот он, ответ, который она искала. Искала и почти отчаялась найти.
        - Да… - выдохнула она.
        - Иди ко мне, моя королева … - голос превратился в невесомый шелест.
        И было еще одно слово - которое она не услышала, но запомнила.
        Амилла открыла глаза, не понимая, случилось ли все это наяву или только приснилось. Но искать ответ времени не было.
        Скорее. Скорее…
        Она позвала Зарину и приказала ей собирать вещи.
        Наутро Амилла послала служанку с письмом к епископу Хильдису Кооту. В письме она смиренно просила его светлейшество позволить ей покинуть Туллен и вернуться домой. Доводы, которые она приводила, вряд ли могли кого-то насторожить. Поскольку она не является наследницей кандийского престола, ее брак с Адрелианом не может представлять интереса для Туллена. Конечно, если она все еще может помочь следствию, которое ведет Инквизиция, ей придется остаться в столице. Но…
        Как ни странно, но к Послеполуденной страже прошение, подписанное епископом Церкви Сеггера и примасом капитула Инквизиции Хильдисом Коотом, лежало на столике, прижатое ящичком с письменными принадлежностями. Приготовления к отъезду не заняли много времени. В пути Амиллу должны были сопровождать лишь двое стражников и служанка. От слуг, которые прибыли вместе с ней из Сольвунна, а также от конных носилок она отказалась.
        Перед отъездом несостоявшаяся императрица Туллена щедро одарила служанок и евнухов. Распорядителю гарема Харадиру было поручено передать главному повару дворца большой футляр, обтянутый кожей радужного змея и инкрустированный семаахской бирюзой, довольно тяжелый и толстый, а императорскому библиотекарю Иринарху - свиток со «Сказаниями йордлингов», дар правительницы Тейи.
        Почтенный Харадир был бы весьма удивлен, если бы вскрыл футляр. Потому что помимо свитков, для переноски коих этот предмет предназначался, в нем лежало несколько костяных пластинок, украшенных весьма изысканной росписью. Впрочем, к одному рисунку слово «изысканный» подходило плохо. Он изображал розу, раскрывающую черные каменные лепестки навстречу ночному небу, в котором сияла усмехалась круглая белесая луна - одна-единственная.
        Но евнух-распорядитель недаром считался человеком честным и в футляр заглядывать не стал.
        Во всяком случае, Амилла, дочь магноса Иеремиуса, князя Сандирского и несостоявшегося короля Кандии, об этом бы не узнала. Она гнала своего верблюда через степь, в пустыню, к оазису Джиль-Обад.
        Она знала, что там ее уже ждут.
        Глава вторая Смерть магистра
        В чем благо: в знании или в неведении?
        Давно известно, что ответ зависит от случая. То, что сегодня казалось благом, завтра может обернуться бедой. А если не завтра, то через год или через век… Может быть, пройдет пятьсот лет, и наши потомки станут благословлять Архааля, подарившего миру магию, а тех, кто пытался остановить его, называть жалкими слепцами?
        Или назовут слепцами королей Туллена и Ханеранга, что покинули болота и увели свои народы в странствие по земле Лаара, и Исхара, чье племя укрылось в пирамидах Священного города?
        Наверно, лишь пресветлому Сеггеру известно, кто из нас слеп, а кто зряч.
        Так не проще ли отринуть попытки прозреть будущее и позволить судьбе нести себя, подобно тому, как несет щепку великая река Ошун?
        Нет. Недаром пресветлый дал человеку пытливый разум и волю, которые позволяют ему каждый час, каждый миг делать в этой жизни выбор. Разве открыл бы он Свою мудрость рабам предначертанного, игрушками в руках судьбы, богов… или чего бы то ни было?
        Хильдис Коот тяжелым шагом прошелся по комнате. Солнце, утомленное долгим дневным переходом через небесный свод, опускалось за высокие крыши дворца. Опускалось осторожно, словно опасалось, что острый конек прорвет его тонкую оболочку, и вязкое раскаленное содержимое выльется, затопив Лаар.
        Еще один день прошел. Еще на один день ближе событие, которое отменить невозможно, как невозможно отменить заход солнца.
        Коронация нового императора Туллена. Не отменить, не отложить на время.
        А есть ли в этом нужда? Есть ли нужда тревожить народ, давать повод для слухов и кривотолков, от которых недалеко до смуты?
        Народ спокоен, пока знает, что у него есть завтра, каким бы оно ни было. Пока крестьянин знает, что завтра приедет на тележке водовоз, он спокоен. Он даже не грустит о тех временах, когда воду можно было носить из ближайшей речки, сколько нужно или сколько сил хватит. Спокоен и ремесленник, зная, что завтра для него найдется работа… а если что случится, гильдия поможет ему деньгами, стражники и маги поймают злодея, причинившего ему вред, лекарь вылечит от недуга. Спокоен высокородный сайэр, ибо его земли обводнены и плодоносят, а если враг, превосходящий его силой, посягнет на его владения, правитель пришлет войска и даст отпор наглому захватчику.
        Как хрупок этот покой! Он подобен сну одинокого воина, сделавшего привал посреди степи. Конь его притомился после долгой скачки, но нет поблизости ни деревни, ни постоялого двора, где можно было найти кров. И воин, расседлав скакуна, отпустил его пастись, а сам, раскинув на земле плащ и подложив под голову седло, дремлет на солнце. Кажется, он не слышит ни щебета жаворонков, ни посвиста тушканчиков в ковыле. Но один подозрительный звук - и вот он уже на ногах, и вылетает из ножен клинок из харабанской стали…
        Почему отменили коронацию? Это неспроста. Лорд-регент болен? Почему так неожиданно сразил его недуг? Нет ли здесь вражеских происков?
        А если народ ищет врага, то непременно находит. Пусть даже этот враг и в мыслях не держал тех злодеяний, которые ему приписывают.
        Так не лучше ли народу оставаться в неведении?

…Солнце наконец-то опустилось на покатую крышу и медленно поползло вниз.
        Время уходит. Времени остается все меньше.
        Тело лорда-регента с заключенной в нем душой трактирного работника Фарина Домкса до сих пор пребывает в одной из камер, где пол и стены непроницаемы для магии. В любой миг его можно разбудить, стереть память обо всем, что произошло в Зале Совета и…

«Лорд Адрелиан, все готово к вашей коронации».
        С помощью несложных заклинаний можно заставить «лорда Адрелиана» запомнить заранее написанную речь. Несколько сложнее будет сделать так, чтобы «лорд Адрелиан» не ел за столом руками, питал отвращение к хмельному и выражался так, как подобает императору.
        Но никакая магия не поможет Фарину Домксу стать лордом Адрелианом.
        Память - это еще не все. Память - волшебная сокровищница, которую человек наполняет всю жизнь. И только от него зависит, как распорядиться своим достоянием: пустить в рост, копя и приумножая… Или зарыть в землю, подобно Глупому Варту из детской сказки, который закопал деньги в поле, чтобы из них выросли колосья с монетами вместо зерен.
        Значит, выход один - запереться в келье и стать кукловодом, управляя каждым шагом, каждым движением мнимого императора. Соблазн велик. Тем более велик, что такая задача вполне по силам Инквизиции, соединившей в своих руках силу и власть. Достаточно вспомнить, как вел себя в тех или иных обстоятельствах лорд Адрелиан. Поначалу исцеленный «император» будет время от времени совершать странные поступки
        - впрочем, не идущие ни в какое сравнение с тем, что он творил до вчерашнего дня. Но по мере того, как отцы-дознаватели будут по крупицам собирать воспоминания придворных, слуг, наложниц, воинов, когда-то служивших с лордом Адрелианом, он будет становиться все более похожим на самого себя. Что-то забудется, что-то станет восприниматься как само собой разумеющимся. В конце концов, людям свойственно меняться с возрастом.
        Но стоит ли объяснять, чем это опасно?
        Кто знает: может быть именно этого шага ожидает от него враг. Раз не удалось посеять смуту, подменив императора дурачком-выпивохой, он дождется удобного момента… и, овладев куклой, попытается выломать пальцы кукловоду. Правда, при этом он и сам может раскрыться, так что у Серого Ордена появится возможность сразить противника его же оружием.
        И то, что казалось выходом, обернется ловушкой…
        Нет. Не будет никакой схватки. Враг будет терпеливо ждать, пока кукловод ошибется, и о подмене узнает Королевский совет. И тогда - обвинение в заговоре с целью захвата власти. Этого будет достаточно, чтобы поставить под сомнение все, чего удастся выяснить в ходе расследования, и уничтожить Инквизицию как таковую.
        Значит, придется выносить вопрос на обсуждение Совета. Это опасно. Не только потому, что Совет может отвергнуть предложение. Люди, привыкшие задумываться о том, что движет их врагами, порой не задумываются о причинах собственных поступков. Старые друзья лорда Адрелиана не захотят видеть на его месте марионетку, которой управляет Инквизиция. И кара последует немедленно.
        Вы хотели править страной, ваше светлейшество? Не надейтесь, что вам удастся получить на это наше согласие. Кстати, а не хотите ли вы посоветоваться с капитулом Серого Ордена, патриархом Церкви Пресветлого Сеггера Феликсом Гаптором? И не кажется ли вам, что его путешествие слишком затянулось?
        И все-таки… Как искушает власть… И как трудно устоять перед этим искушением…
        Грешно лукавить: после того, как стало ясно, что на самом деле случилось с Адрелианом, трудно надеяться на то, что удастся его вернуть. Если бы речь шла об обычном похищении, можно было бы попытаться напасть на след злоумышленников. Вспышки магии позволили бы найти место, где они открыли портал. Да, дыры в пространстве затягиваются так же быстро, как след на воде. И тем не менее по
«входу» всегда можно найти «выход» - лишь вопрос времени. Для этого достаточно знать, какое заклинание использовал маг, в какое время и какую силу приложил.
        Но если похищена душа…
        В том, что это так, Хильдис Коот убедился, едва осмотрел тело лорда-регента. Равно как и в том, что это именно тело лорда-регента. Оно все еще хранило отпечаток его души - тот самый отпечаток, который позволяет магу определить по одной-единственной кости, найденной в безымянной могиле, кто здесь захоронен и в каком возрасте он скончался. Подобное считалось возможным даже до Катаклизма.
        И это тело - не искусная подделка и не гомункул, выращенный с тем, чтобы сделаться вместилищем чьей-то души, - никогда не умирало.
        Отец Крондак тут же предложил провести обряд призыва. Епископ не возражал, хотя подозревал, что попытка закончится полным провалом. Так оно и вышло. Наивно рассчитывать, что похитители, приложив столько усилий, упустят добычу.
        Несомненно, они догадывались, что порой Инквизиция закрывает глаза на собственные запреты. Например, прибегает к помощи некромантии. Небольшая группа магов школы Тол-Абъяд с давних пор изучала это искусство. Разумеется, и для них существуют некоторые ограничения, но «белым некромантам», как они называют себя, вполне по силам если не вернуть душу в тело, то призвать ее и устроить небольшой допрос. Дело, конечно, богопротивное, ибо грех тревожить душу в покоях Пресветлого Сеггера, но случаи бывают разные. Понятно, что душа, не скованная запретами, может сообщить отцам-дознавателям много интересного. Иначе зачем строить силовой треугольник? Зачем собирать энергию, с помощью которой можно призвать стаю снежных драконов с нагорий Искъеллера и вызвать землетрясение, каких не столица не знала со времен Катаклизма? Сложные заклинания чрезвычайно «прожорливы». Если предположить, что до создания «человека-тюрьмы» додумался не только капитул Инквизиции Феликс Гаптор…
        Или этот секрет стал известен еще кому-то…
        Хильдис Коот поморщился, что-то прервало его размышления.
        К двери приближался отец Трекан - Хильдис Коот почувствовал это прежде, чем экзекутор вошел в зал.
        - Ваше светлейшество, - проговорил он. - Прибыли посланники Тоа-Дана.

* * *
        В первый миг они казались до странности одинаковыми - все трое в широких балахонах и плащах с капюшонами, темно-красных, точно пустыня в час заката. Но стоило приглядеться, и становилось ясным: эти люди совершенно не похожи друг на друга. Магистр Ай-Ванур, представитель Верховного совета Тоа-Дана, рослый и чернобородый
        - удивительно видеть человека его возраста, в чьих волосах нет ни одного седого волоска. Кустистые брови, темные, чуть навыкате, глаза - из-за этого казалось, что магистр то ли встревожен чем-то, то ли глубоко взволнован.
        Магистр Кфор, глава гильдии Тор-Абьяд, невысокий эрладиец, принадлежал к той породе людей, что даже в лютый голод выглядят полноватыми. Округлое лицо с забавно вздернутым носом придавало ему вид человека открытого и доверчивого. Но глубоко заблуждались тот, кто на это покупался.
        Третьего, как доложили епископу, звали Рагнос Гимер, и ему предстояло стать новым представителем Тоа-Дана в Королевском Совете Туллена. Разглядывая его, Хильдис Коот почувствовал, что с трудом может задержать взгляд на лице этого молодого человека. Пожалуй, он не сразу узнал бы магистра, встретив в толпе. Совершенно неприметный, среднего роста… Ему следовало бы стать наемным убийцей: природа наделила его тем, чему койары учатся долгие годы.
        Словно прочитав его мысли, магистр Рагнос покраснел.
        - Пресветлый не искушает своих чад, - негромко проговорил он. - Лишь человеку дано выбирать, употребить ли его дар во зло или во благо.
        - Полагаю, об этом сегодня и пойдет разговор, - отозвался Хильдис Коот, привычно одергивая свое одеяние. Сегодня он сменил лиловый балахон рядового инквизитора, в котором ходил последние дни, на облачение примаса капитула Серого Ордена.
        - Безусловно, ваше светлейшество… - Ай-Ванур выступил вперед. - Именно об этом. Мы считаем, что обвинение, предъявленное магистру Анволду Гудхайду, несправедливо и основано лишь на домыслах. Вместо того, чтобы провести расследование, вы…
        - Сделали из магистра Анволда козла отпущения, - любезно подсказал епископ.
        - Именно так, - представитель Верховного Совета скрестил руки на груди. - Как я понял, ваши обвинения основаны лишь на одном факте. Разум магистра содержит воспоминания, защищенные заклятьями, которые наш брат сам не в состоянии снять без угрозы для своей жизни. Смею вас заверить: у каждого из нас есть такие воспоминания.
        - Так может быть, вы поможете нам снять заклятия? - епископ дружелюбно улыбнулся.
        - Мы разрешили бы все вопросы… и, возможно, доказали бы невиновность почтенного Анволда. Например, выяснили бы, что почтенный Анволд не занимался в замке Мокар ничем, кроме попыток провести трансмутацию… используя весьма занятные составляющие. Равно как и в оазисе Тай-Сурда, как я понимаю.
        - В оазисе Тай-Сурда магистр проводил астрологические измерения, - возразил магистр Кфор. - Это делалось с ведома Совета Гильдии и с ее одобрения. Думаю, мне нет нужды объяснять, что для успешного осуществления реакции трансмутации должно учитывать положение планет и звезд…
        - …оказывающих своим тяготением влияние на Лаар, - закончил за него Коот. - Но почему магистр не воспользовался астрологической лабораторией Тол-Абьяда?
        - Как вы знаете, главной планетой, влияющей на ход алхимических реакций, является Луна, - начал Кфор, словно читал лекцию в школе Аль-Джаамия. - После того, как она раскололась, потребовалось заново составлять астрологические уравнения. Но многие вычисления до сих пор не завершены…
        Епископ кивнул, всем своим видом выражая согласие.
        - Магистр Анволд предположил, что расчеты можно упростить, если ввести в качестве вспомогательной переменной положение малой планеты Ур-Ману. Сложность заключается в том, что планета появляется над горизонтом лишь с середины месяца шюбат, второго месяца зимы, именуемого у вас Месяцем Печали, до первой декады месяца азаар, первого месяца весны, который вы называете Месяцем Обновления. Оазис Тай-Сурда находится южнее башни Тол-Абъяда…
        - Понимаю, - в тон ему проговорил Хильдис Коот. - Поскольку Катаклизм привел не только к распаду Луны, но и изменению в положении Лаара относительно других планет и звезд, сведения о движении Ур-Ману требуют уточнения. Тай-Сурда - самый южный из оазисов, где горизонт не загораживают горы Южного хребта. И магистр решил захватить последние дни, когда Ур-Ману еще появляется в небе, потом провести вычисления и тут же проверить их на деле. Грех не воспользоваться таким случаем! Пройдет год, выборы в Кандии закончатся… А трансмутация - опыт, который в случае неудачи обходится весьма недешево…
        - Вы считаете предосудительным пополнение казны ордена за счет выполнения магических услуг? - холодно осведомился Ай-Ванур.
        - Ни в коем случае, магистр. Бережливость весьма похвальна. И вклад почтенного Анволда, несомненно, окупает даже неудачу, которую он потерпел.
        - Безусловно, - подхватил Кфор. - Магистр Анволд предоставил нам подробный отчет, указав и причины, по которым реакция не прошла и, по его мнению, не могла пройти. Если вам угодно, я могу вам его предоставить. Мы не делаем секрета из своего знания.
        И он достал из сумки свиток в простом красном футляре. Епископ принял футляр, быстро осмотрел. Затем поднял двумя пальцами красную печать, стягивающую толстый шелковый шнур, который оплетал его, и вопросительно взглянул на мага.
        - Ох, простите… - Кфор торопливо коснулся печати и что-то прошептал. Печать легко соскользнула, но епископ поймал ее на лету, после чего развернул свиток.
        - Прекрасно, - он пробежал его глазами. - Само собой, после столь исчерпывающего отчета нет никакой нужды отправляться в Тай-Сурду и выяснять, чем там на самом деле занимался магистр Анволд.
        - Я вас не понимаю, ваше светлейшество.
        Епископ прищурился и посмотрел на мага, словно прикидывал, можно ли ему верить.
        - Зато я, кажется, понимаю, - произнес Рагнос Гимер. - Его светлейшество полагает, что исследования магистра Анволда являлись лишь поводом для некой иной работы… Я правильно вас понял, ваше светлейшество?
        - Именно так, - Хильдис Коот оправил тяжелую, шитую серебром фелонь, непривычно сковывающую движения. - Поэтому мне хотелось бы узнать, не получал ли магистр Анволд других заданий от ордена. Возможно, это разрешит все недоразумения, и мы снимем с вашего брата все обвинения.
        Представитель Совета ордена и магистр Кфор переглянулись. От взгляда Хильдиса Коота не укрылась тень смятения, скользнувшая по их лицам.
        - Мы не давали ему никаких поручений! - воскликнул Ай-Ванур. - Но…
        - Устав ордена не обязывает мага сообщать обо всех опытах, кои он проводит, - мягко перебил Кфор. - Мы полагаемся на добрую волю и честь наших братьев. Посудите сами: во что превратилась бы жизнь мага, если бы он, подобно неофиту, описывал в конце дня каждое производимое им заклинание? Если опыт не представляет интереса для магической науки, если во время и после его проведения не произошло ничего необычного, о нем нет нужды сообщать. Что же касается ингредиентов, выданных магистру Анволду по его просьбе… Предполагается, что маг, получивший степень магистра и заслуживший звание советника в Младшем совете Тол-Абъяда, располагает некоторым запасом магических средств и приспособлений, а также проводит самостоятельные исследования. Так что его выбор нас ничуть не удивил. Сожалею, ваше светлейшество, но мы ничем не можем…
        - Подождите, брат, - представитель Совета остановил его. - Я предлагаю подойти к вопросу с другой стороны. Как я понимаю, ваше светлейшество, магистр Анволд обвиняется в причастности к заговору против лорда-регента. Вы можете объяснить, что могло подвигнуть его на такой шаг? Мне кажется, есть много людей, у которых куда больше оснований для подобных деяний.
        - Вот как? - епископ поднял бровь. - И кто же?
        - Например, вы, ваше светлейшество.
        - Очень интересно, - проговорил Хильдис Коот. - И что же подвигло меня на такой шаг?
        Ай-Ванур повел плечами, словно мечник перед поединком. На непроницаемом, бесцветном лице Рагноса Гиммера мелькнуло беспокойство, и он шагнул к магистру, но тот остановил его.
        - Всем известно, что вы ратуете за объединение с Аккенией, - голос представителя Совета стал жестче. - Понимаю, вы возразите, что лорд-регент разделял с вами это стремление. Но насколько нам известно, ему пришлось отказаться от мысли об объединении. Лорд Адрелиан представлял его как присоединение Аккении к Туллену, но никак не наоборот. Однако это не представлялось возможным. И мне кажется, лорд Адрелиан это понимал - с горечью, но понимал. Коронация лишь сделала бы его равным принцу Орвасу, но не более. Гибель императора Аккении ни на шаг не приблизила лорда Адрелиана к аккенийскому престолу. Даже в случае смерти принца нашлось бы немало особ королевской крови, кои имеют куда больше прав на корону. И среди них, увы, нет незамужних дам… - магистр перевел дух. - Не сочтите мои слова за попытку оскорбить лорда-регента. Будь он здесь, он согласился бы со мной. Что же до вас, ваше светлейшество… Для вас, насколько я понимаю, нет разницы, Аккения ли присоединится к Туллену или Туллен к Аккении. Ведь когда-то они были единым государством, верно? Их жители до сих пор говорят на одном языке - хотя порой
об этом забывают, - и поклоняются Пресветлому Сеггеру…
        - Веруют в Пресветлого Сеггера, - спокойно поправил епископ.
        Круглые глаза Ай-Ванура, черные, точно печеный курут, сверкнули сталью. Магистр даже не пытался сделать вид, будто пропустил замечание мимо ушей.
        - Никто не отдал делу объединения Туллена столько сил, сколько лорд-регент, - продолжал он. - Но он не считал, что ради этого можно пожертвовать независимостью своей страны. Вы решили идти до конца.
        - И поскольку, как вы только что сказали, гибель принца Орваса ничего не меняла, я решил избавиться от лорда Адрелиана, - Хильдис Коот улыбнулся. - Хорошо, почему бы вам не предъявить обвинение… скажем, патриарху Феликсу Гаптору? Этот человек столь сильно стремился к власти… В конце концов, после объединения Туллена и Аккении именно он станет главой церкви. Принц Орвас еще юн. Юность жаждет независимости, но за этой жаждой кроется желание быть ведомой и преклонение перед силой и умудренностью. А если принц вдруг не пожелает такого наставника - всегда найдется тот, кто продаст душу за то, чтобы занять его место. Прошу заметить, я для роли мудрого учителя подхожу куда меньше, чем Феликс. В отличие от него я - не вождь. Я не умею вести за собой людей. Мне бы, например, при всем желании не удалось создать собственный орден. Орден, который за какие-то три года превратился в силу, способную влиять на судьбу Туллена… да и, пожалуй, всего Лаара.
        Рука епископа привычно скользнула по одеянию. Но, не нащупав шнура, который обычно стягивал его балахон, опустилась.
        - Вам, наверно, известно, насколько этот человек неразборчив в средствах. Пожалуй, его впору причислить к приспешникам Тьмы! Взять хотя бы поход Воли Храма… Лучшие воины Вольных, сильнейшие маги всех орденов погибли - и ради чего? Гаптор привел их, можно сказать, прямо в логово врага, в ловушку, устроенную силами Тьмы! Сам он, заметьте, не был даже ранен. Неужели не очевидно, что единственная цель этого похода состояла в том, чтобы ослабить наши силы? Способность патриарха выходить сухим из воды просто поразительна. Не настораживает ли вас, что при пожаре, в котором погибли все адепты Ордена Очищающего пламени, в живых остался лишь Гаптор? Ходят слухи, что именно он поджег обитель. Может, эти слухи не лишены оснований? Кто знает? Найдётся ли безумец, который осмелится бросить вызов главе Инквизиции, патриарху Церкви Пресветлого Сеггера?
        - Вы издеваетесь… - прошептал Ай-Ванор.
        - Хорошо, - Хильдис Коот продолжал, словно не услышав его. - Положим, вы не считаете нужным вмешиваться в дела Церкви. На самом деле, это весьма похвально. Но почему вы так радеете о независимости Туллена?
        - Я радею о справедливости, - гордо произнес маг.
        - Что ж… Ваши доводы не лишены оснований. Я намеревался представить вам результаты нашего расследования, но боюсь, что вы обвините меня в обмане и попытке скрыть следы собственного преступления. Нет, это не уловка, - епископ поднял руку, предупреждая протест мага. - Я не собираюсь что-либо от вас утаивать. Но, увы, выход у нас только один. Я предлагаю устроить магистру Анволду допрос на «зерцале истины». Полагаю, вы знаете, что это такое.
        - Но это разрушит его разум! - воскликнул Кфор.
        - Возможно. Но одно из заклятий, преграждающих путь к его воспоминаниям - к слову сказать, и для самого Анволда, - делает невозможным более мягкую форму допроса, когда зерцало лишь помогает отличить правду от лжи. Проще говоря, они приводят артефакт в негодность. Если вы желаете в этом убедиться, я готов пожертвовать еще одним.
        Глава гильдии мрачно поглядел на своих товарищей. Лицо Ай-Ванура не выражало ни гнева, ни возмущения, лишь дыхание магистра стало чуть глубже. Рагнос Гимер выглядел как человек, который чем-то искренне огорчен.
        - Полагаю, в этом нет нужды? - спросил он наконец, обращаясь то ли к епископу, то ли к представителю Совета.
        - Согласен, - процедил Ай-Ванур.
        - Мне кажется, это предложение разумно, ваше светлейшество, - голос молодого мага неожиданно окреп, стал глубоким и звучным. - По крайней мере, мы убедимся, что наш брат не оговаривает сам себя. «Зерцала истины» лишают силы и заклятие ложной памяти, и любые другие. А что касается его разума… Вам ведь известно немало исключений из этого правила, верно?

* * *
        Вскоре Анволда привели.
        Не сказать, что маг был бледен, но его лицо казалось напудренным мукой. Он даже не осунулся - он ссохся, словно жертва упыря, которому что-то помешало закончить трапезу… и теперь магистр рассеянно озирается по сторонам мутным взглядом, пытаясь понять, какое чудо его спасло.
        Он будто не замечал, как двое инквизиторов внесли толстое неровное стекло в простой раме и закрепили его на пюпитре. Он не сопротивлялся, когда отцы-экзекуторы подвели его к зерцалу. И когда дознаватель подошел сзади и сжал его затылок, не давая поворачивать голову, маг вздрогнул и чуть слышно всхлипнул…
        А потом своды зала огласил вопль, в котором не было уже ничего человеческого.
        Магистр Анволд Гудкайд встретился с собственным страхом.

* * *
        Нет ничего страшнее немощи. Нет ничего страшнее - понимать, что должен что-то делать, и осознавать собственное бессилие.
        Я лежу среди камней. Солнце едва поднялось и скучающим, равнодушным взглядом окидывает предгорья с неглубокими долинами и редкими зарослями колючего кустарника. Где-то среди скал тонко, жалобно завывает ветер.
        У меня перебиты руки и ноги. Я мог бы произнести заклинание, но язык не повинуется, а в голове туман. Небесные Кристаллы, которые я ношу с собой, давно истощились. Десять дней мы шли по следу демонов. Но твари, что набросились на нас, не были демонами. И у нас не оказалось ничего, что помогло бы их одолеть.
        Я могу лишь лежать и смотреть, как ОНприближается.
        Он идет, словно не по своей воле выполняет скучную, хотя и не слишком утомительную работу. Широкий плащ цвета мокрой золы почти не колышется на ветру. Под плащом - то ли камзол, то ли кираса из тусклого металла. Он еще далеко, но я уже чувствую его силу. Не ту силу, от которой воздух начинает звенеть, точно лист металла, по которому стукнули киянкой, обернутой куском овчины. Его сила… Мне не подобрать нужные слова. Она похожа на ледяной вдох, за которым не последует выдоха. Кажется, сейчас она всосет меня, и от меня не останется и следа.
        Но я могу только смотреть.
        Он подходит совсем близко и присаживается на корточки. Я хорошо вижу его лицо - крупный нос, близко посаженные глаза и широкий, точно безгубый рот. У него нездоровая, бледная кожа человека, еще не оправившегося от тяжелого недуга. Он молод, совсем юноша - но юноша, преждевременно состарившийся. И состарили его не праздность и неумеренность, не горе и тяготы… Его состарило глубокое, бесконечное презрение к жизни, которое я читаю в его взгляде.
        - Эти несчастные создания не желали вам зла, - он начинает так, словно мы говорили уже целую стражу. - Они пришли как посланцы, но вы напали на них, и они были вынуждены защищаться. К сожалению, в гневе они страшны.
        - Посланцы?..
        - Да, - странное движение одним плечом. - Я знал, что вы идете сюда, и отправил их вам навстречу. Жаль, что так получилось.
        Я сомневаюсь, что он способен о чем-то сожалеть или чему-то радоваться. Но сейчас это неважно.
        - Какое послание они несли?
        Говорить трудно, рот наполняет вкус крови и блевотины, и я даже не могу сплюнуть. Сомневаюсь, что мой язык произносит эти слова.
        - Я ищу тех, кто поможет мне в одном нелегком деле. Наша цель велика, но мы вынуждены действовать тайно, поскольку наш враг очень силен. Полагаю, ты даже не догадываешься, Анволд Гудкайд, что на самом деле происходит в мире.
        Те, кто назвал себя Серым Орденом, на самом деле жаждут только одного - власти. И поверь, как только Адрелиан перестанет их слушаться, они уничтожат его.
        - Значит, ты хочешь защитить лорда Адрелиана?
        - Ты все правильно понимаешь, Анволд. Я хочу защитить его от козней тех, кого он считает своими соратниками. Но мне нужны помощники.
        - Но ты же великий маг! Я чувствую твою силу…
        Он улыбается. Правда, эту гримасу трудно назвать улыбкой.
        - Действовать одному трудно. Каким бы великим магом я ни был, я один, а мне противостоят тысячи. В том числе и твои братья. Сообща вы легко справитесь со мной.
        Бессилие… Неужели это чувство знакомо ему? Неужели ему знакома та боль, которую я пережил только что?
        Его взгляд становится пристальным. Шум у меня в голове нарастает, заполняет череп, распирает его изнутри…

…Я стою перед дверью из дерева асх, что со временем не ветшает, а делается крепким, как железо. Темный коридор освещает ровный синеватый свет светильников - я слышал, их вырезают из какого-то болотного растения. Я только что вышел из этой двери. Кажется, я сделал все, что должно сделать. Но почему меня не покидает тревога? Почему я почти уверен, что совершил ошибку?

«Капитул, сегодня в Зале Совета я заметил, что состояние лорда-регента…»

«Благодарю вас, магистр. Мы незамедлительно примем меры».
        Перед моими глазами сменяют друг друга лестницы, коридоры, покои - то залитые ярким светом, то полутемные… С каждым шагом тревога растет, а вместе с ней и отчаяние.

«Я Анволд Гудкайд. Пропустите! Мне необходимо срочно увидеть лорда-регента!»

«Сожалею, но лорд-регент нездоров. Его осматривает отец-инквизитор»…
        Конечно, отец-инквизитор обо всем позаботится. Я даже не могу пустить в ход магию, хотя в моем кошеле лежат три золотых кристалла. Высокий молодой человек в серой рясе, что снисходительно посматривает на меня, обучен блокировать заклятья любой силы. Даже такие, которые ему в жизни не создать. А артефакты, плотной паутиной опутавшие дворец, облегчат ему эту задачу.
        На миг ярость охватывает меня. Броситься вперед, заглушив голос рассудка, разнести вдребезги дверь, прорваться, чего бы это не стоило… И что дальше?

«Мятежник, покушавшийся на жизнь лорда Адрелиана, попытался довести свое черное дело до конца, но был остановлен. К сожалению, спасти лорда-регента не удалось».
        Бессилие. Отчаяние.

«Туллен скорбит. Ушел из жизни…»
        Я ловлю ртом воздух, словно слишком долго пробыл под водой. Вокруг меня снова каменистое взгорье. Тусклое солнце смотрит сквозь плотную вуаль облаков и кажется, что предметы не отбрасывают тени.
        Неужели все, что я видел - правда?
        - Может быть, мне стоит рассказать…
        - Кому? Лорду Адрелиану? Кому он поверит - тебе или тем, кого давно считает своими верными соратниками? Неужели ты думаешь, что твое красноречие его убедит? Твое слово против их слов… К тому же подумай, что ты им скажешь?
        - Я скажу им, что ты…
        Я пытаюсь что-то придумать, но в голове стоит туман, и мысль, едва возникнув, ускользает.
        - Ты не назвал своего имени, - бормочу я, надеясь выиграть несколько мгновений. Трудно вот так сразу признать поражение.
        Он как-то странно дергает головой, и гримаса снова кривит его губы.
        - Что тебе это даст? - небрежно бросает он. Наши взгляды встречаются… Но через миг он отводит бесцветные глаза и разглядывает камень, который упирается в мое колено… а может быть, что-то еще.
        - Мне ничего не приходит на ум, магистр Раэр…
        - Ничего и не придет, Анволд. Я же сказал: твое слово против их слов… У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на разговоры. Ты должен…
        Наши взгляды снова встречаются. Когда он опускает глаза, я уже все знаю.
        - И этого достаточно, магистр Раэр?
        - Вполне достаточно. Но поспеши. Если ты сделаешь все верно, Адрелиан получит бессмертие, которого достоин.
        - Но как я выберусь отсюда? Я ранен, все мои силы уходят на то, чтобы поддерживать…
        - Об этом не беспокойся. Один из ваших отрядов находится неподалеку. Я сделаю так, чтобы они пришли сюда. Исцелить тебя я не смогу. Посуди сам: все твои товарищи пали, а ты цел и невредим… Это покажется подозрительным. Но калекой ты не останешься. Ты быстро выздоровеешь…

* * *
        - Магистр… Раэр? - тихо переспросил Рагнос Гимер.
        Хильдис Коот кивнул. На его лице не дрогнул ни один мускул, лишь сжались кулаки под широкими рукавами епископского облачения. Магистр Ай-Ванур тяжело дышал и тер виски, словно его мучила невыносимая головная боль.
        - Ужасно… - пробормотал магистр Кфор, затравленно переводя взгляд с епископа на Анволда, который, как завороженный, смотрел в зерцало.
        - Ужасно, - отозвался Коот. - А теперь спросите себя: где был разум вашего брата, когда он заключал сделку с врагами? Не с врагами Туллена, заметьте - с врагами, которые угрожают всему Лару!..
        Его слова прервал звук падения тяжелого тела.
        - Силы великие! - вскричал Ай-Ванур. - Да помогите же ему!
        Однако сам он как будто врос в землю…
        Магистр Анволд лежал на полу. Его пустой взгляд был устремлен в потолок. Казалось, перед его внутренним взором все еще разворачиваются образы воспоминаний, до сих пор скрытые даже от него самого.
        Отец-дознаватель и экзекуторы подошли к магистру. Один из них пощупал пульс у лежавшего и удовлетворенно кивнул, словно и не расчитывал ничего почувствовать.
        Экзекуторы подхватили мертвеца за ноги и подмышки, понесли прочь.
        - Ваше светлейшество… - в голосе Ай-Ванура звучала боль. - Вы знали?
        Рука епископа снова попыталась нащупать концы пояса. И не найдя, стиснула складку тяжелой ткани, серой, точно пасмурное небо.
        - Клянусь Пресветлым Сеггером, магистр… Я догадывался. Но такого даже представить не мог.

* * *
        Донг… Донг… Донг…
        Большой колокол роняет звуки, как грозовая туча - первые капли дождя. Только капли не падают, а поднимаются в небо… И медленно уплывают, несомые усталым ветром.
        Кроткая ночь глядит в окно покоев Хильдиса Коота - скромная послушница, не смеющая поднять с лица звездотканное покрывало.

«Вы не спите, ваше светлейшество? Вас что-то тревожит?»
        Епископ отвернулся от окна, словно не желая встречаться с ней взглядом. Молитва не шла на ум. Да и много ли толку в одной молитве? Она укрепляет дух, проясняет разум, но за словом должно последовать дело.
        Ибо Пресветлый Сеггер взрастил чад Своих, дабы стали они помощниками в делах Его и вершителями воли Его. И велика скорбь отца, чьи дети, лишь на него уповая, сами пребывают в праздности…
        Вот только всякое ли деяние - благо? И, может быть, прав святой Рутилий, когда сказал: «Благими намерениями вымощен путь в место мучения»?
        Жаль, что ты забыл об этом, магистр Анволд. Об этом и еще кое о чем.
        Кто утратит смерть - тот утратит жизнь. Это не вечность, а небытие. Никто и ничто живое не бывает бессмертным, но только люди знают, что умрут. Это наша суть, наш великий дар. Поэтому мы так боимся ее потерять. Наша жизнь, наши страдание - то, что мы боимся потерять. Человеческая жизнь недолговечна, как волна в море.
        Неужели кто-то захочет, чтобы это море застыло?
        Его светлейшество епископ Хильдис Коот, член Королевского Cовета, боевой магистр Храма Вольных, примас капитула Инквизиции, подошел к окну и некоторое время следил, как из-за горизонта, похожего на полуразрушенную крепостную стену выползает первая луна. Потом подошел к стене и коснулся ее ладонью.
        Когда он убрал руку, в стене темнело маленькое отверстие, которое быстро затягивалось.
        А на ладони епископа лежал маленький золотистый кристалл.
        Несколько мгновений Хильдис Коот разглядывал его, словно в чем-то сомневаясь. Казалось, кристалл впитал в себя весь свет луны, едва она показалась над горизонтом, превратив ее в тусклый оплавленный обломок. На блестящих гранях играли крошечные искорки. Но странное дело: келья по-прежнему оставалась темной.
        Быстрым движением епископ разломил кристалл пополам и прижал половинки к вискам.
        - Учитель Гаптор, - произнес он. - Мне необходим ваш совет.
        Глава третья Запах смерти
        Утром, чуть свет, Флайри и наемница покинули и «Мантикору», и Радуну.
        Реддер Рикс не вышел их проводить, да и не удивительно, наверняка спал сейчас тяжким похмельным сном… Впрочем, Флайри о состоянии здоровья купца нимало не задумывалась, да и все остальные приключения на постоялом дворе и встреченные там люди напрочь вылетели из головы.
        Весь первый час пути наложница пыталась найти ответ на вопрос, терзавший ее минувшей ночью: в чем причина бескорыстной помощи Тэм? Помогала бы та ей, будь Флайри наложницей какого-нибудь купца или чиновника? Ох как сомнительно… В
«Шипокрыле», возможно, и помогла бы, не стоит сразу думать о людях дурное. Но сразу же после этого их пути наверняка бы разошлись. Наемнице некогда заниматься благотворительностью, ей надо зарабатывать на спасение своего ненаглядного Сегарха…
        Сегарх… Вот и имя-ответ. Вернее, ответ в двух именах: Сегарх и Адрелиан. Адрелиан и Сегарх. Лорд-регент - один из немногих людей на Лааре, кому по силам организовать спасательный поход по океанскому дну.

…Вокруг тянулась каменистая низменность. Казалось, огромный больной бронтобей пришел сюда и лежит, дожидаясь смерти. Толстая шкура лопнула, из трещин алыми степными тюльпанами выступила кровь. Солнце отражалось в блестящих бляшках расплавленного песка - незаживающих шрамах, оставленных огненным дождем. Между ними торчали жесткие пучки полыни, ковыля и красного бурьяна - его лепестками, высохшими по осени, матери набивают матрасики для новорожденных младенцев. Лошади ступали осторожно, словно и впрямь умирающий исполин мог очнуться от предсмертной дремоты, потревоженный болью.
        И тогда степь огласится хриплым ревом, задрожит от топота могучих ног…
        Перевалило за полдень, когда кобылка Флайри споткнулась и потеряла подкову. Тэм, которая до сих пор мерно покачивалась в седле и как будто дремала, тут же остановила коня, спешилась и, взяв лошадку под уздцы, заставила поднять ногу.
        - Ничего страшного, - сообщила она. - Копыто цело. Но без кузнеца нам далеко не уехать.
        Флайри тяжело вздохнула и спрыгнула на землю.
        - Возвращаемся в Радуну?
        Полдня в одну сторону, полдня в другую… Еще день потерян. Сколько за это время успеют пройти похитители? Даже если они движутся со скоростью обычного каравана, догнать их будет нелегко. Они знают, куда идти, не тычутся вслепую…
        Тэм задумчиво посмотрела на широкий лист безвременника, примятый копытом кобылки.
        - Насколько я понимаю, где-то поблизости должна быть деревенька. На нашей карте ее нет, но трактирщик помянул ее… Не то КОльцы, не то ГОльцы…

* * *
        Путь до деревни показался долгим. Тэм вновь посадила спутницу на круп своего коня. Поклажу женщины навьючили на кобылку, которую аккенийка вела в поводу. Ехать приходилось неспешной рысью, чтобы лошадка не повредила ногу.
        Деревенька показалась слева, неожиданно. Казалось, только что до самого горизонта не было ничего, кроме грязно-бурой земли, колючей травы и тюльпанов, алеющих назло набирающему силу солнцу. И вдруг - вот они, слева, у подножья высокого холма: крошечные мазанки, обнесенные плетнем, присели на корточки, точно степные карлики-унды - мудрые смертоносные коротышки, способные силой мысли подчинить и человека, и животное. Присели и ждут. И пока не подойдешь, ни за что не догадаешься, как они тебя встретят. Пригласят ли к костру, чтобы ты разделил с ними трапезу… Или один из них взлетит в воздух в немыслимом прыжке и через миг уже будет сидеть у тебя на спине, управляя тобой, точно послушным мулом.
        Тэм натянула удила и повернула Бата в сторону деревеньки. Вскоре потянуло запахом дыма. Солнце сообща с ветром и песком выбелило толстые окоренные сучья плетня, так что они стали похожи на древние кости неведомой твари. Теперь же оно расщедрилось и слегка позолотило их, а заодно и выступы известняка на склоне холма. Так богатый купец бросает горсть монет к ногам полуживых от усталости бродячих актеров… а те, стоя на четвереньках, радостно подбирают звонкие кругляшки, даже не имея сил подняться на ноги.
        Из-за плетня доносились шум и крики, приглушенные расстоянием.
        - Похоже, кузнецу сейчас не до нас, - пробормотала Флайри, принимая у спешившейся Тэм повод.
        Наемница не ответила. Она подошла к воротам, постучала, но никто не ответил. Снова постучала.
        - Не только кузнецу, - отозвалась она, обернувшись к своей спутнице.
        Флайри с опаской посмотрела на плетень, словно примериваясь, каково будет через него лезть. Но тут Тэм толкнула створку ворот - они оказалась не заперты.
        Деревенька была невелика. Тесные дворики лепились друг к другу, разделенные низкими глиняными заборчиками. Однако извилистый проход между ними, который язык не поворачивался назвать улицей, был чисто выметен. Кое-где рядом с мазанками росли низкорослые кривые деревца, окутанные нежной пеной цветения - среброствольные курматы, низкорослые кривые яблони, разлапистый золотой кизил.
        И нигде ни души. Лишь в одном дворике черноволосая девчушка лет десяти играла с малолетней сестренкой. Малышка чертила прутиком по земле, а старшая девочка внимательно наблюдала и строго, как взрослая, прикрикивала на нее, когда та начинала поднимать пыль. Услышав топот копыт, она вскочила, одернула передник, да так и застыла, раскрыв ротик. Флайри поймала ее взгляд, полуиспуганный, полувосхищенный.
        Шум стал громче, и вскоре за поворотом открылась широкая утоптанная площадка - деревенская площадь.
        Похоже, новость - скорее тревожная, чем радостная, - распространилась быстрее пожара, заставив обитателей Кольцев (а может, Гольцев) бросить дела и прибежать сюда. Мужики в грязных холщовых рубахах с закатанными рукавами держали в руках кто вилы, кто мотыгу, кто топор. Некоторые из женщин также несли топоры. Что именно происходило, разглядеть было невозможно. Те, кто оказался в задних рядах, поднимались на цыпочки и подталкивали соседей, тщетно пытаясь привлечь их внимание. Из-за спин и голов виднелась лишь верхушка толстого деревянного столба.
        Тут один из крестьян, немолодой, грузный и, несмотря на жару, не снявший шапку, похожую на ночной колпак, обернулся, охнул и уставился на женщин. На его широком лице отражалась яростная борьба между двумя желаниями: то ли прикрикнуть на незваных гостей, то ли раскланяться перед знатными дамами и извиниться за то, что им не оказали должный прием. Перед Тэм вопрос выбора не стоял.
        - Благослови вас Сеггер, почтенный, - произнесла она.
        - А… ага… - выдавил крестьянин. - И вас… вам… того же.
        Несколько человек, сообразив, что у них за спиной творится нечто не менее любопытное, повернулись и, перешептываясь, разглядывали путешественниц.
        - У моей госпожи расковалась лошадь, - продолжала наемница. - Мы хотели бы обратиться за помощью к вашему кузнецу. Просим прощения, что вошли в ворота без спросу…
        - Да ладно, - благодушно ухмыльнулся крестьянин. - Негоже родовитым госпожам ворота подпирать. Сейчас кузнеца вам приведем…. вот только тваря болотного порешим. Может, подсобите? Я вижу, вы с мечом… это… Эй, дайте пройти!
        Крестьяне расступились не сразу. Те, кто стоял ближе к столбу, напирали сзади - им не терпелось увидеть, кто еще пожаловал к ним в Гольцы (или все-таки в Кольцы?).
        Кто-то услужливо принял повод из рук наемницы. Тэм помогла Флайри спешиться. К этому времени вся деревня уже знала о двух «родовитых госпожах» и, казалось, забыла о пойманном «тваре».

«Тварь» сидел у столба, накрепко примотанный веревками. Казалось, он обливается потом - его кожа, серовато-зеленая, как лист облепихи, блестела на солнце. Он был мал ростом - немногим выше той девчушки, которую Флайри видела во дворике играющей с сестренкой, - и походил бы на ребенка-уродца, если бы не жидкая зеленая бородка, напоминающая козлиную. Тощая шея чудом не переламывалась под тяжестью лысой, несоразмерно большой головы. Огромные глаза занимали на лице столько места, что больше там, казалось, ничто не могло поместиться. Крошечный лобик собрался в морщинки, словно от напряжения или от боли, но маленький пленник даже не пытался вырваться, лишь изредка поскуливал и шмыгал носом - коротким, будто срезанным до самого хряща.
        - Что натворил преступник? - по голосу Тэм было не понять, говорит она серьезно или шутит.
        - Копался у меня на огороде, почтенная! - крикнул вооруженный вилами крестьянин, тощий, с длинными вислыми усами. - Как водовоз приехал, я, значит, взял ведро и только вышел репу полить, а он тут… Небось, пакость какую затевал!
        - А какую именно, вы не поняли?
        Крестьянин развел руками.
        - Что ж, я спрашивать его буду? Все равно правду не скажет, нежить болотная. Даже если ему пятки подпалить… Ишь, сопли распустил!
        - Пятки подпалить? - рявкнул кто-то. - Эт’ дело! Тащите дрова! Сжечь гаденыша, и дело с концом. Ларкис, ты, кажись, яблоню давеча спилил?..
        - Еще чего не хватало! - завопила рослая молодка в грязно-вишневом платке. - Дрова на этакую мерзость переводить, велика честь! Каменьями закидаем!
        - Верно! - подхватили еще несколько человек. - Каменьями!
        - Перестаньте!
        Тэм произнесла это слово не намного громче, чем говорила до сих пор. Но на площади стало очень тихо. Слышно было, как неподалеку, на грушевом дереве, чирикает какая-то птаха.
        Наемница обвела взглядом притихшую толпу и подошла к столбу.
        - Насчет нежити вы ошибаетесь, почтенные, - проговорила она вполголоса, словно размышляя вслух. - А вот насчет болота совершенно правы.
        Она чуть повысила голос.
        - Это осклизг. Выглядит он странно, но мы, по его мнению, тоже не красавцы. Только вот непонятно, как он забрался так далеко… Что скажешь?
        Последний вопрос был обращен к привязанному уродцу.
        Осклизг закатил глаза и снова всхлипнул. Потом его тщедушное тельце дернулось, раздался звук, похожий на призывный вопль кота, и по сморщенной мордашке мутными каплями покатились слезы.
        - Хозяин мертв! Хозяина убили! Мну остался один, Мну не знает, куда идти!
        Дальше последовал набор совершенно непонятных слов - очевидно, пленник говорил на одном из многочисленных языков болот.
        - Мертв? - переспросила Тэм. - Ну-ка…
        Она присела перед осклизгом и коснулась пальцем его морщинистой щеки.
        - Осторожней, госпожа! - крикнул один из крестьян. - Еще укусит!
        - Не укусит, - отозвалась наемница, не сводя взгляда с заморыша. - Он уже понял, что я его не трону. Ох, бедолага…
        Крестьяне недоуменно переглянулись. Кое-кто попятился. Несколько молодых парней, наоборот, поудобнее перехватили лопаты и шагнули вперед. Можно было подумать, что перед ними беснуется скованный цепями огроллок, огромный степной тролль, и вот-вот вырвется на свободу.
        - Знаете, для чего унгары водят с собой осклизгов? - спросила Тэм, вновь поворачиваясь к крестьянам.
        Никто не ответил.
        - Когда я вижу осклизга, - наемница встала и стряхнула с плаща невидимую пыль, - я начинаю жалеть, что не родилась на болотах. Непременно завела бы себе такого спутника. Более верного друга вы не найдете. Если с вами что-то случится, он будет лечить вас, пока не исцелит, даже если это будет стоить ему жизни…
        Она сняла с пояса флягу, открутила крышку и наполнила ее водой, словно собиралась утолить жажду.
        - Они вливают в хозяина собственную жизнь - вот так, - вода тонкой струйкой побежала обратно в горлышко. - До тех пор, пока не минует угроза смерти. Или пока в нем самом… - Тэм сделала паузу и сосредоточенно проследила, как последние капли возвращаются во фляжку. - …пока в нем самом не иссякнет жизнь. Этому, можно сказать, повезло. Правда, он со мной не согласится.
        Осклизг бросил на нее сердитый взгляд и снова заголосил.
        - Пресветлый Сеггер… - пробормотал чернобородый здоровяк, судя по угольным пятнам на руках - местный кузнец. - Надрывается-то как…
        - Чисто собака на могиле, - подхватил его сосед. - Когда Катахлизма случилась - помнишь, у рыжего Мелета дом рухнул? Так пес его дней десять вокруг ходил, выл. Да какие десять? Больше… Пока не издох.
        - Слышь, а может, оно и впрямь по хозяину убивается?
        - Ну да. Тебе ж сказали…
        Флайри, которая пока только наблюдала, улыбнулась под платком.
        - Скажите, уважаемый, - Тэм шагнула к чернобородому. - Если я не ошибаюсь, вы староста этой деревни?
        И улыбнулась - точно солнце из туч выглянуло. Бородач просиял.
        - Нет, ну что вы… Какой я староста… хотя, конечно… - он напыжился и попытался придать лицу торжественное выражение. - Вон наш староста. Позвольте представить. Кирэн его зовут.
        Наемница кивнула, подарила великану еще одну улыбку, и пока тот, совершенно счастливый, хлопал глазами, повернулась к неприметному сутуловатому мужичку в гороховом сюртуке, чей возраст пока не позволял называть его «дедушкой», но это время было уже не за горами.
        - Благодарю вас, - наемница кивнула, подарила кузнецу еще одну улыбку, и пока тот, совершенно счастливый, хлопал глазами, повернулась к старосте.
        - Благослови вас Пресветлый Сеггер, - произнесла она, вежливо поклонившись. - Как я понимаю, это создание причинило вашей деревне немало беспокойства. И вас тревожит не столько его появление, сколько то, что за этим может последовать.
        - Истинная правда, высокородная госпожа! - воскликнул почтенный Кирэн. - Откуда ж нам знать, что ожидать от этого поганца?
        - Я попробую выяснить. Надеюсь, это хотя бы отчасти вознаградит вас…
        - Погодите, погодите, - перебил ее Кирэн. - Что ж вы так сразу, споро… Давайте в корчму пойдем, там посидим, заодно все и обсудим. Или уж сразу ко мне в гости заходите. Жена обед сготовит…
        - Благодарю, почтенный, - Тэм покачала головой. - Но я предпочла бы обсудить все прямо здесь. Прежде всего, нужно успокоить ваших односельчан. Негоже, если они будут ждать, пока я воздаю должное искусству вашей супруги. Вы со мной согласны? А вот когда мы выясним, откуда взялся осклизг, убедимся, что вашей деревне ничего не грозит…
        - А что? - насторожился староста. - Грозит, что ли?
        - Скорее всего, нет. Но ведь кто-то убил его хозяина? - наемница кивком указала на осклизга.
        - Истинная правда, уважаемая! Если только паршивец тут тень на плетень не наводит.
        - Скорее всего, не наводит… но в этом мне тоже хотелось бы убедиться, почтенный Кирэн. Я постараюсь выяснить, кто убийца, и понять его планы. И если он угрожает деревне - поверьте, я сделаю все возможное, чтобы вас защитить.
        - Ох, уважаемая… - Кирэн развел руками. - Не знаю, как вас благодарить… Вы ж нас спасли!
        Тэм улыбнулась.
        - Не торопитесь, почтенный Кирэн. Может быть, вам будет не за что меня благодарить. Представьте, что у кого-то была одна-единственная цель - убить хозяина этого бедолаги. Вы им не нужны, они сделали дело и пошли своей дорогой. Ведь такое возможно, правда?..
        Староста смущенно развел руками.
        - …Но опять-таки, я должна в этом убедиться. Я прошу у вас только одного, - наемница бросила быстрый взгляд в сторону столба. - Я заберу у вас осклизга - пусть он покажет нам, где его хозяин… Как я понимаю, унгаров у вас в деревне не водится, так что вам он будет совершенно бесполезен. А если кто-то и вправду за ним охотится…
        - Ваша мудрость сравнима только с вашей красотой, высокородная сайрис… Эй, ребята! Сайлус, Хурин! Отвяжите заморыша! Да смотрите, чтобы он вас не тяпнул…
        Но осклизг даже не пытался кого-то тяпнуть. Когда веревки были развязаны, он еще некоторое время сидел у столба, шмыгая носом и поскуливая. Потом встал и заковылял к Тэм.
        - Ну что, Мну? - наемница присела на корточки. - Покажешь, где убили твоего хозяина?
        - Ох, да… - осклизг шумно вздохнул, опустил глаза и забормотал что-то на своем родном языке.
        - Ничего себе! - воскликнул конопатый парень, раскосый, как хазг. - Вы и прозвание его знаете, почтенная?
        - У всякого разумного создания есть имя, - тоном школьной учительницы отозвалась Тэм. - И любому созданию приятно, когда его этим именем называют… Благодарю вас, почтенный Кирэн. Надеюсь, вашей супруге не придется угощать нас ужином вместо обеда.
        - Может, возьмете с собой ребят покрепче?
        - Нет, спасибо, - наемница снова встала. - Мы с подругой пойдем одни. Лошадей и вещи мы оставим здесь. Пусть с них снимут вьюки, но не расседлывают. С жеребцом осторожнее. Вот он вполне может… тяпнуть.
        Предупреждениями обойтись не удалось. Пока рыжий Сайрус держал за повод Бата, Тэм пришлось стоять рядом, поглаживая коня, а тот недобро косился на парня и прядал ушами.
        - Ты и в самом деле собираешься их защищать? - тихо спросила Флайри, когда они покинули площадь.
        Тэм, не обернувшись, пожала плечами. Понимать этот жест можно было как угодно.

* * *
        - Туда, туда, - бормотал осклизг, указывая в сторону изгороди.
        За изгородью начиналась пепельно-серая долина, изрезанная глубокими оврагами. Похоже, землетрясение обрушило какие-то подземные пустоты, и почва местами просела, местами разломилась, точно тыква, которую уронили с крыльца. Нетронутый, слежавшийся за много лет пепел уже начал каменеть, подсыхая на солнце. Тут и там торчали пыльные кустики облепихи - она тянула во все стороны крепкие подземные корни в неуемном стремлении захватить как можно земли, совершенно не заботясь, долго ли протянут молодые побеги на обезвоженной, жесткой почве. Ветер стих, стояла мертвая тишина. Лишь зловеще жужжали огромные мухи, словно изготовленные неведомыми умельцами из вороненой стали.
        Пройдя немного, осклизг остановился, заглянул за куст, неведомо как вымахавший почти в человеческий рост, и бросил на Тэм взгляд, полный такого отчаяния, что слова были излишни.
        - Вот и хозяин… - произнесла Флайри.
        - Мертвый хозяин, - подтвердила очевидное Тэм.
        Человек и вправду был мертв. Тощий, жилистый, он лежал на спине, мышцы под зеленоватой кожей вздулись: казалось, он безумным усилием пытался разорвать невидимые путы. Засохшая пленка слизи, похожая на пот, усиливала это впечатление. Волосы, тоже светло-зеленые и стянутые на макушке в хвост, отливали серебром, точно болотная осока, и только одна прядь была черной, как воронье перо.
        Осклизг хрюкнул, потом обернулся и посмотрел на женщин. У Флайри защемило сердце. Может, это просто ловушка… Может быть, еще шаг - и мир для нее навсегда скроет тьма смерти. Но она могла поклясться, что горе маленького заморыша непритворно.
        - Спасибо, Мну, - наемница подошла к осклизгу, погладила его и задумчиво посмотрела на мертвеца.
        - Похож на ижора, - проговорила она. - Только слишком велик ростом, да и глаза…
        Тэм быстро вытащила из поясной сумки два бычьих пузыря, просунула в них руки, точно в рукавицы, и запустила пальцы в рану, темнеющую на бедре болотника. Ее веки сомкнулись, лицо стало отрешенным - лишь вздрагивали ресницы да время от времени начинали трепетать ноздри. Осклизг снова заскулил. Опасаясь, что он помешает Тэм, Флайри шикнула на него, и тот затих.
        - Зря ты его, - не открывая глаз, проворчала наемница. - Ох, пресветлый Сеггер…
        Она поморщилась, наклонила голову, словно прислушивалась к чему-то, потом кивнула и открыла глаза.
        - Будь я магом, все было бы гораздо проще. А так… Если боишься крови, то зажмурься.
        Флайри повиновалась, но успела заметить, как в руке Тэм появился маленький нож с длинным узким лезвием…
        Когда Флайри открыла глаза, рана на мертвом теле увеличилась за счет нескольких небрежных разрезов. Тэм сидела рядом и разглядывала небольшой предмет, липкий от крови.
        - Наконечник! - воскликнула Флайри. - Только какой-то странный… Никогда таких не видела.
        Мну, решив, что осмотр окончен, подполз, с опаской покосился на женщин и вновь обхватил ногу хозяина. Некоторое время он сидел неподвижно, напряженно смотрел в застывшее зеленоватое лицо, словно надеялся, что тот оживет. Потом огромная голова Мну дернулась, и он снова запричитал на непонятном языке. Наемница взглянула на него, словно собираясь утешить, но покачала головой, снова посмотрела на свою находку и поморщилась.
        - От эльфийской стрелы… Но насколько я знаю, эльфы не пользуются отравленными стрелами. И тем более не связываются с некромантией.
        - О чем ты говоришь?
        - По действию похоже на кровь зомби, - Тэм снова повертела в пальцах таинственный наконечник. - Но от нее так быстро не умирают. А если стрела не была отравлена… Скажи, Мну, ты смог бы залечить эту рану?
        - Ой, да… - осклизг снова закатил глаза. - Унгар травы искал, носил, варил… Но нет такой травы, чтобы помогла унгару. И я не помог. Жизнь ушла из него, а я остался… Ай-я-я-яу! Ой, ой, ой!
        Тэм закатала «рукавицы» в промасленную бумагу, сорвала пучок прошлогодней полыни и сунула туда же - так, чтобы хвостик торчал наружу.
        - Чтобы исцелить раненого, - пояснила она, - осклизги вливают ему в рот особый настой и сами выпивают. Не знаю, что происходит потом, но жизнь начинает перетекать из одного в другого… Правильно я говорю, Мну?
        - Ох… - застонал крошечный болотник. - Так и есть. Но Мну не смог вылечить унгара. Унгар выпил траву, но не смог выпить жизнь Мну. Почему Мну пощадили?.. Ох!
        - Подожди… - Тэм повернулась к осклизгу. - Как ты сказал? Он и в самом деле унгар?
        - Ох, да… - Мну закатил глаза и потянул себя за бородку, превращая ее в острый клинышек. - Кливай - унгар. Все унгары ушли с Позором Болот, Кливай остался. Кливай сказал Мну: «Пусть лечат здоровых, раз хотят, а мы будем лечить хворых». Мать Кливая - из ижоров, отец погиб. Кливай сказал: «никогда не брошу мать». Илисс была доброй, очень доброй. Мну умер бы вместо Илисс, но Илисс убила старость. Не хворь, не раны.
        Тэм выбрала каменистую проплешину, где не было травы, достала кремень и принялась высекать искру.
        - «Позор Болот» - это Архааль, - проговорила она, понизив голос. - В Уорлоге и в Исхаре его имя проклято, и никто не осквернит себя, произнося его… Ладно, мы отвлеклись. Если эта рана смертельна, то я - дочь умпи и минотавра. Крови вытекло совсем немного, внутренности не задеты. Но главное в другом. Даже если предположить, что кто-то добыл эльфийские стрелы и пропитал их ядом, Мну вылечил бы своего хозяина. Поверь, если в тебе течет кровь болотного народа - эликсир Ракштольна исцелит тебя от любых ран и от любого недуга. Так что мы скорее нашли бы труп осклизга и живого унгара. Если бы только эльф не вернулся, чтобы их добить.
        - Если эльф знал, что перед ним один из соплеме… - начала Флайри
        - Давай уважать чужие обычаи, - перебила наемница. Ей наконец-то удалось поджечь полынный «запал», и в воздухе поплыл тошнотворный запах паленой шкуры. - Не стоит без нужды поминать то, что другим неприятно. Н-да… Как ты думаешь, когда убили беднягу?
        Флайри пожала плечами.
        - Не знаю… Но до Полночной стражи он, кажется, был жив. Правда, я никогда не видела мертвых унгаров…
        - Веришь ли, я тоже. Но ты правильно думаешь. Труп еще не начал разлагаться. А запах из раны тебе ни о чем не напомнил?.. Ай, извини - ты же стояла с наветренной стороны. Так вот, я не понимаю, почему я вытаскивала наконечник из гнилого мяса. Там даже не мясо, а жижа, как будто тело пролежало здесь дней шесть.
        - Но если бы оно столько пролежало, я почувствовала бы запах сразу, - задумчиво заметила Флайри.
        - Конечно, - Тэм пощупала сведенную судорогой мышцу мертвеца. - Я никогда не слышала, чтобы какой-нибудь яд так действовал.
        - И Мну не слышал, - вмешался осклизг. - Мну знает много ядов, и Кливай знал. Но Кливай умер и никогда не расскажет. Ой-ой-ой!
        - Да, в самом деле… - отозвалась наемница. - Только
        - Подожди, - проговорила Флайри. - Почему вам пришлось бежать?
        - Кливай и Мну не бежали… - мрачно проговорил осклизг. - Кливай и Мну шли. Когда Илисс умерла, в деревне сказали: «Кливай, ты одной крови с Позором Болот, тебе с нами не жить. Ты лечил людей, поэтому мы не убьем тебя, а отпустим. Но никогда не возвращайся в деревню». И Кливай пошел, а Мну не мог бросить Кливая. Мну собирал травы, варил снадобья. Кливай белил лицо, лечил людей, покупал еду и воду. Мну шел с Кливаем через земли мгану, мимо Малых Великих вод…
        - Мимо Лухаарского моря, - пояснила Тэм, заметив недоумение Флайри. - Ныне Лухаарской котловины. Там сейчас просто засоленное болото.
        - Не болото, - возразил осклизг. - Болото - наша жизнь. Там, где были Малые Великие воды, ничто не может жить. Только ужасные существа. Существа не выходили на берег, но Мну знал, что они там, затаились в тине. Существа, жаждущие крови, и существа, жаждущие жизни…
        - Но в леса вы не заходили? - перебила Тэм.
        - Лес - враг болот, болота - враг леса, - Мну коснулся ладошкой земли, словно желая придать больше веса своим словам. - Лес хранит много тайн, но не раскроет их детям болот. А дети болот не раскроют лесу свои. Кливай и Мну не приближались к Ну-рону.
        - К Нальраэну… Мну, ты уверен, что вас не преследовал?
        Маленький осклизг покачал головой.
        - Если это были эльфы, он мог и не заметить, - проговорила Флайри.
        - Что за нужда эльфам тащиться через весь Лаар, чтобы убить унгара…
        - Мну не мог не заметить эльфов! - возмутился осклизг. - Мну слышит запах. Эльфы пахли смертью, пахли тьмой…
        - Тьмой?! - переспросила Флайри.
        - Чем еще может пахнуть нежить? - Тэм потерла лоб, по ее лицу пробежала тень. - Замечательно. Просто замечательно.
        Она посмотрела на убитого унгара, потом на его маленького спутника.
        - Мну слышал запах смерти, - уверенно повторил маленький болотник. - Эльфы были мертвыми, хотя двигались, как живые.
        - И много их было?
        - Ох, да… Были мертвые эльфы. Были воины, закутанные в рваные плащи, словно замерзали. Воины опустили на лица железные щитки, но Мну видел, что глаза у них горят, точно угли. Все пахли смертью. Люди в длинной одежде. Люди были живые, но тоже пахли смертью…
        - Подожди, - перебила Флайри. - Как живые могут…
        - Если вещь положить рядом с тем, что смердит, она тоже будет смердеть, - Тэм устало вздохнула и покосилась на догорающий костерок.
        - Был человек, чье лицо скрыто, а душа далеко, - продолжал Мну, словно не слышал их. - Все ехали на мертвых лошадях, потому что живая лошадь не понесет мертвое.
        Флайри вздрогнула и посмотрела на Тэм. Глаза наемницы сузились. Некоторое время она, казалось, разглядывала кусты облепихи, уже запыленные степным ветром, потом повернулась к своей спутнице.
        - Йухабб зей… Флайри, если это не ловушка, то нас сам Сеггер надоумил заехать в эту деревню. Ты понимаешь, про что я говорю?
        Молодая женщина кивнула.
        - Целый отряд нежити посреди Туллена… Но если они открыли портал, то явно не здесь.
        - Мну собирал цветы кут-кера, - осклизг опустил голову и забормотал, словно не слышал ее. - Цветы кут-кера лечат сердце, когда оно задыхается, и изгоняют тревогу.
        Тэм оглянулась, посмотрела на кусты боярышника у погоста и кивнула.
        - Кливай вышел в поле, и Мну не слышал, как Кливай вскрикнул. Мну услышал запах и испугался. Но запах шел оттуда, где стоял Кливай, и Мну повернулся, увидел эльфа с луком в руках, и других эльфов на лошадях, и воинов, и людей, живых, но пахнущих смертью. Они ехали прочь, а Кливай…
        Болотник бросил на своего хозяина взгляд, полный отчаяния, и залился слезами. Флайри смущенно наблюдала, как Тэм, присев рядом на корточки, похлопывает его по руке и говорит что-то ласковое. Так, наверно, она сама утешала бы ребенка на кладбище… Ребенка, который еще не до конца понял, что смерть - это не понарошку.
        Только вот зеленокожее существо, с которым говорила наемница, было отнюдь не ребенком. Ни телом, ни разумом.
        - Скажи, Мну, ты помнишь, куда ушли все эти мертвые люди?
        - Туда, где за горами садится солнце, - пробормотал осклизг.
        - Туда, верно? - Тэм указала рукой на северо-запад.
        Вместо ответа маленький болотник кивнул.
        - Мну слышит запах. Следы мертвых пахнут тьмой. Трава пахнет тьмой. И Кливай… - он всхлипнул. - Тьма выпила эликсир вместо Кливая. Но у Тьмы нет шоло . И она не взяла жизнь Мну. Зачем Тьма не взяла жизнь Мну? Зачем Мну не умер? Мну не знает, куда идти!
        И снова заплакал в три ручья.
        - Ты пойдешь с нами, Мну, - наемница положила руку на плечо осклизгу. - Поможешь нам найти тех мертвых. А я позабочусь о том, чтобы они тебя не тронули. Согласен?
        - Нет, нет! - маленький болотник отшатнулся и замахал руками, словно отгоняя назойливых насекомых. - Мертвых много! Мертвые убьют Тэм, и Мну не сможет вылечить Тэм, потому что у нее нет шоло. Тэм не сможет убить мертвых, потому что они мертвые…
        Тэм улыбнулась и уверенно сжала тощее жилистое плечико осклизга.
        - Ты когда-нибудь видел, как гурх поедает трупы, Мну? Может быть, мертвых нельзя убить, а вот уничтожить - вполне. И я это уже делала. Скажи лучше, как у вас поступают с телами погибших.
        - Мы отдаем погибших болоту, - Мну нахмурился и отвернулся. - Но здесь нет болот. Нет реки. Нет речных дев, чтобы позаботиться о Кливае. Душа Кливая никогда не возвратится к Омулу.
        - Да… - Тэм поморщилась и взъерошила волосы. - Непростое дело. Значит, вода относит души Омулу? Выходит, она знает дорогу?
        Осклизг кивнул.
        - Тогда смотри, Мну…
        Она сняла с пояса флягу и, присев над Кливаем, отвинтила крышку.
        - Здесь вода, Мну, - она вылила несколько капель на грудь болотника. - Она проникнет в землю и по мелким трещинам отправится в путь. Это будет не слишком быстро, но она непременно доставит к Омулу душу Кливая. Ты согласен?
        - Да, да! - осклизг подскочил, потом снова присел рядом с хозяином и устремил на Тэм восхищенный взгляд. - Тэм спасет душу Кливая! Душа Кливая вернется к Омулу!
        - Ну вот и славно. Тогда поспешим.
        Глава четвертая Смерть владыки
        Пресветлый Сеггер… Где я? Что происходит?
        Свет льется отовсюду - бледный, нездоровый, словно процеженный сквозь грязную кисею. Кроме света, нет ничего. Даже… меня.
        Спокойно. Этому должна быть причина. Если я осознаю свое состояние, если вижу свет
        - значит, я еще жив. Возможно, это какое-то колдовство. Меня захватили в плен. Я должен вспомнить, что произошло, что происходит, и освободиться… если только возможно. Главное - не делать резких движений. Как если бы я провалился в болото. Не делать резких движений…
        Болото… Все мы вышли их болот. И великий Туллен. И Архааль, погубитель Лаара.

…Густая зеленая жижа хлюпает под ногами. Каждая кочка таит опасность. Гладкое окошко стоячей воды может плюнуть слизью. Так что не стоит заглядывать туда, надеясь увидеть отражение затонувшего города Зелтрада. Обилие костей возле коряги
        - верный признак того, что под ней обитает торфяной змей. Где-то взлетает, тяжело хлопая крыльями, виверна, и над топью разносится ее хриплый крик. Легкое движение крыльев, почти неуловимый звук… Понимание приходит слишком поздно, когда клыки уже вонзились, и яд, обжигая, бежит по венам. Даже легкая царапина может стать причиной смерти.
        Спутанные лианы сплетаются, точно решетка, выкованная гномом, что обезумел, заблудившись в лесах Нальраэна… За ней свет. Широкие листья тянут растопыренные ладони: «Не ходи туда!» Они бессильны меня задержать, я знаю. Один шаг - и завеса разойдется… Это знает и женщина, стоящая у меня за спиной. Она тоже не пытается меня остановить, просто смотрит, щуря ореховые глаза…

«Что вы, лорд Адрелиан! Я ничего не вижу!»
        Какой-то голос твердит мне, что я больше никогда не умру. Странный голос, не мужской, не женский… бестелесный. Он наполняет меня и почти сразу уходит, как вода из решета. Бывают такие голоса, которым не хочется верить, сколь бы красно они не говорили. И я ни за что бы ему не поверил. Но уже понял, что он не врет.
        Вода уходит в землю - черную, растрескавшуюся, словно ее медленно сжигали заживо. Лошади осторожно переставляют ноги, хотя корка тверда, как древесная кора. Ледяной ветер швыряет нам в лицо пригоршни пепла. С кем мы воюем? Я не помню, хотя полностью уверен, что должен знать. Я веду людей, которые едут рядом. Их головы обмотаны тряпками, как у эрладийцев, пересекающих пустыню Дзара.
        Только эрладийцы всегда украшают сбрую верблюдов бубенчиками. Когда караван идет по пустыне, их звон слышно издалека… Он плывет над песками, невесомый, как мираж. На горизонте громоздятся горы, и на их вершинах ослепительно сияют ледяные шапки.
        Вода. Ее хватит, чтобы напоить весь Лаар.
        Вернуть те времена, когда повсюду вдоль дорог стояли колодцы, из которых можно было пить вволю. Когда степь по весне пестрела цветами, а рощи радовали тенью в жаркий полдень. Когда там, где рваными ранами зияют овраги, лениво текли реки.
        Говорят, с помощью Молота Времени, за которым послали Хигарта, можно повернуть время вспять. Неужели? Я бы так хотел… но это невозможно. Невозможно.
        Молот опускается и снова взлетает, плюща широкую стальную полосу. От жара она раскалилась добела, точно полуденное солнце. Снова удар - и во все стороны брызжут яркие искры. Кряжистый рыжебородый гном, крякнув, опускает заготовку в бадью с водой. Сталь шипит, словно и вода, и заготовка тоже очень довольны тем, что получилось.
        Моя жена что-то говорит кузнецу, тот недоуменно разводит здоровенными ручищами, берет со стойки короткий тулленский седельник и протягивает ей. Иллана передает мне дочурку, неловко берет меч за рукоятку, поднимает…
        Соррель, вытаращив глазенки, смотрит на нее. На румяном личике недоумение: что это мама делает?

«Женщине пристало носить ребенка, а не оружие».
        Прости меня, Иллана. Прости, Соррель. Я сделал все, что мог.
        Или еще не все?

* * *
        Солнце растекалось по горизонту, словно таяло, растопленное собственным жаром. Небо на востоке небо уже натягивало последнее, седьмое по счету покрывало ночи, и сквозь них холодно мерцали первые звезды.
        Тэм, наверно, вот уже седьмой раз запевала «Три пальмы у колодца» и не в такт похлопывала плетью по голенищу сапога. Осклизга ее пение приводило в буйный восторг, и он то и дело начинал подпевать неприятным скрипучим голоском. Но когда расплавленное солнце, коснувшись земли, начало остывать, все трое притихли, как школьники при появлении учителя.
        Через некоторое время Мну вдруг начал постанывать и ежиться. Он непрестанно твердил, что «след свежий». Однако лошади, которые всегда боятся нежити, пока не выказывали беспокойства. Флайри это показалось подозрительным, но она решила оставить свои подозрения при себе и лишь плотнее куталась в плащ, одолженный наемницей.
        Слишком гладко все выходит. Слишком вовремя попадаются нужные люди… да и не только люди. Можно, конечно, возрадоваться и возблагодарить Пресветлого Сеггера за то, что не пришлось носиться по всему Туллену, докучая вопросами посетителям и хозяевам постоялых дворов - толком не зная, о чем спрашивать. Вот только Его ли воля свела ее с Тэм, женой капитана Сегарха, некогда подданной Аккении, а ныне наемницей, продающей свой клинок и все иже с ним тому, кто больше заплатит?
        Тэм… Можно подумать, она едет на праздник, а не на бой с нежитью. Да, ее верность возлюбленному в разлуке состоит не в том, чтобы запереться с его портретом в четырех стенах и лить горькие слезы. Она проливает соленую кровь - свою, чужую…
        Что на самом деле скрывает твоя улыбка, сайрис Тэм? Слезы тоски и отчаяния… или что-то другое?

«Чем я могу подтвердить свои слова? Все зависит только от того, насколько убедительно я буду врать. И насколько собеседник захочет мне поверить».
        Может быть, ты тоже сочинила для себя легенду? Если да, то зачем? Чтобы самой в нее поверить? Или чтобы в нее поверили другие?..
        Небо над горизонтом медленно тускнело, бессильное удержать сияние дня. До сих пор он напоминал проведенную нетвердой рукой линию, а теперь стал похож на десну старца, из которой торчит единственный уцелевший зуб.
        Путники подъехали ближе. Зубец рос, и понемногу в его черном силуэте стали угадываться очертания развалин старого монастыря. Похоже, он был разрушен еще во время Катаклизма. Отстраивать его заново было некому, и время неспешно продолжало дело, начатое землетрясениями и огненными дождями. Крыша церкви провалилась, кельи ныне не могли приютить даже призраков. Колокольня торчала над развалинами, как сожженное молнией дерево.
        Увидев руины, Мну обхватил свою огромную голову руками, словно от невыносимой боли, и закачался из стороны в сторону.
        - О-о-ох! - застонал он. - Мертвые здесь… Мертвые пришли раньше, чем солнце село…
        Тэм остановила коня, взъерошила волосы растопыренной пятерней и прищурилась. Флайри недоуменно вглядывалась в ее лицо. Она не могла понять выражения, которое на нем появилось… и не из-за ночной темноты.
        - Не бойся, Мну, - наемница спешилась и сняла осклизга с седла. - Ты дальше не поедешь. Оставайся здесь. Для тебя тоже найдется работа.
        Она вытащила из вьюка какие-то тряпки. Флайри молча наблюдала, как наемница, присев на корточки, объясняет маленькому осклизгу, как обмотать ими копыта лошадей. Похоже, аккенийка ожидала весьма радушного приема в монастыре… когда хозяева прилагают все силы, чтобы гости остались с ними навсегда.
        - А мне что делать? - холодно спросила наложница.
        Тэм обернулась. Флайри успела заметить, как с ее лица сходит приветливая улыбка.
        - Решай сама, - отозвалась она. - Конечно, было бы неплохо, если бы ты пошла со мной: я никогда не видела вблизи лорда Адрелиана. Но ты должна понимать, что это опасно.
        Флайри ощупала кристалл в ладанке, висящей у нее на шее - прощальный подарок Хильдиса Коота. По словам епископа, он защищал от некоторых заклинаний, которыми пользовалось большинство магов, а также отводил «магический взгляд». Тэм знала от Флайри про амулет и его действие, - и не потому ли приглашала с собой? До сих пор во всех стычках она прекрасно обходилась без помощи «хозяйки»: стой здесь (а то и полезай под стол) и не лезь под руку…
        - Да будет на все воля Пресветлого Сеггера, - проговорила Флайри.
        Наемница вздохнула и встала.
        - Как говорят в Кандии, «на богов надейся, а сам не зевай», - она одернула рубашку. - Идем.
        Некоторое время женщины шли молча. Стемнело, и тишину не нарушал даже голос саранчи. Хруст стерни под ногами Флайри казался оглушительно громким, точно треск льда в горах, что предвещает сход снежной лавины…
        - Тэм… - начала было наложница, когда они преодолели три четверти расстояния до развалин.
        Аккенийка прижала палец к губам.
        - Во-первых, тише. Во-вторых, присядь. Нас слишком хорошо видно.
        Флайри повиновалась и опустилась на корточки рядом с наемницей. Невысокий взгорок теперь скрывал их от возможных взглядов, направленных из монастыря и способных видеть во тьме. Каменистая земля еще не остыла, пахла теплом, сухой прошлогодней травой и полынью. С востока тянуло ночным холодом, и Флайри поплотнее запахнула безрукавку. Тэм не разрешила взять с собой плащи - по ее словам, они сковывали движения.
        - Что это? - негромко, но крайне встревожено спросила наемница, указывая рукой куда-то в темноту.
        Ее спутница ничего не увидела и не услышала. Повернулась в ту сторону, напряженно вглядывалась в ночной сумрак, и тут… Страшный удар по затылку швырнул ее вперед, лицом на острые камни. Тьма взорвалась ослепительной алой вспышкой и вновь сгустилась, поглотив Флайри.

* * *
        Болело всё. Тело, опутанное тоненьким кожаным шнурком, - плетеным, очень прочным, глубоко врезавшимся в кожу. Лицо, разбитое при падении. Сломанный нос - а может, и не сломанный, тоже разбитый и забившийся сгустками крови, так что дышать Флайри могла только ртом. Но сильнее всего болел затылок, по которому угодил безжалостный удар наемницы.

«Как она могла показаться красивой? Мне или кому-то другому?» - удивилась Флайри.
        Лицо Тэм оказалось совсем близко - нагнувшись, она снимала с шеи «хозяйки» ладанку. Уродливый шрам, хищно поблескивающие зубы… Словно пелена упала с глаз Флайри: хищница, безжалостная хищница, ничем не лучше ночных охотников слуа…

«За что?» - хотела спросить наложница, но ничего не получилось, лишь на губах надулся и лопнул кровавый пузырь.
        - Глупая курица, - произнесла наемница, будто услышав незаданный вопрос. - Зачем тебе Адрелиан? Только в твоем крохотном курином мозгу могла зародиться мысль, что мужчина, вышвырнувший тебя, как ненужную старую вещь, вернется - если ты заявишься умереть рядом с ним. Умереть, курица, умереть, ни на что иное ты не способна. Тебя, по справедливости, сейчас должны бы пожирать бродячие псы на задворках
«Шипокрыла» - изнасилованную и с перерезанным горлом. Радуйся, что жива, но Адрелиана ты не увидишь.
        - А… з-зачем… он… т-тебе?.. - сумела-таки вымолвить Флайри. Острые обломки зубов при каждом слове раздирали язык и губы. - Деньги?..
        - Деньги мне не нужны. Уже не нужны - спасибо покойному Реддеру Риксу.
        - П-покой… - Флайри не договорила, перебитая наемницей.
        - Покойному, покойному… Тот бритоголовый придурок, которого Рикс так славно отколошматил, вернулся перед рассветом в трактир и свел счеты: зарезал и купца, и телохранителя. Надеюсь, сейчас его пытают, добиваясь, где спрятано похищенное у Реддера золото.

«Она подобрала выбитый Риксом нож бритоголового… - подумала Флайри. - И если на оружие есть какая-то метка, хотя бы инициалы на рукояти…» Заканчивать мысль не стала, все это не важно, совсем не важно здесь и сейчас. Какая разница, кто стал наследницей купца Деметриуса, которому Тэм «не успела» доставить лекарство…
        - Денег теперь хватает, - продолжила Тэм. - Нужна помощь сильных мира сего. Наш император мертв, у принца Орваса другие заботы, но вот лорд Адрелиан… Он ведь отличается честью и благородством? Чувство благодарности ему не чуждо, не так ли, курица? И он не откажет своей спасительнице в двух-трех невинных просьбах? Но спасительница должна быть одна, уж извини.
        Флайри поняла, что умрет, умрет прямо здесь и очень скоро. Иначе нет резона говорить всё то, что сказала наемница.
        Но Адрелиан останется жить… По крайней мере Тэм сделает для этого все, что сможет. А в том, что она может, Флайри не раз могла убедиться… Спасет, и пустит в ход свое очарование… Вернее, свою магическую косметику магистра Тманна, и…
        - Ну все, мне пора, - буднично произнесла наемница.
        Флайри закрыла глаза. Лишь бы все произошло быстро, одним ударом меча…
        Мгновение, другое, третье… Удар не последовал. Флайри с трудом разлепила веки.
        - Рот тебе не затыкаю, - порадовала Тэм. - Наберешься сил, можешь покричать. Если отвлечешь кого-то из похитителей, мне станет легче.
        Если бы Флайри не видела, как она уходит, могло показаться, что наемница просто растворилась в воздухе… что Тэм никогда и не было - ни здесь, неподалеку от монастыря, ни вообще в этом мире. А был только хитро наведенный мыслеформ, созданный, чтобы заманить ее, связать и оставить на остывающей каменистой земле…
        Глава пятая Владыка смерти
        Когда наемница подошла к полуразрушенной ограде, последние отблески заката давно погасли. Теперь на небе безраздельно царила ночь. Звезды, многотысячная армия в сверкающих шлемах, заняли его без боя и ждали, когда с востока начнут торжественное шествие три полководца - старые, медлительные, покрытые боевыми шрамами, исполненные величия и подозрительности.
        Стена, когда-то окружавшая монастырь, разрушилась. Из года в год ползучие растения карабкались по ней и иссыхали к осени, а весной новое поколение уже карабкалось по их мертвым стеблям. Полынь и пырей жадно просовывали крепкие корни в каждую щель между камнями, чтобы добраться до земли, удобренной перегноем и пеплом, где еще задержалась влага.
        Найти пролом, через который можно было попасть на монастырский двор, не поднимая лишнего шума, не составило труда. Кто бы ни прятался здесь, он не позаботился о том, чтобы предотвратить такую возможность.
        На подворье было пусто. Свет звезд едва разгонял темноту, и тени разливались по земле чернильными лужами. Чтобы войти в собор, требовалось пересечь широкий двор. Но Тэм пошла в обход, к колокольне, которую от собора отделяли несколько шагов. В былые времена весь двор был вымощен каменными плитами, но сейчас из них уцелели немногие, - остальные, надо полагать, выковыряли для своих нужд местные крестьяне.
        На месте двери чернела неровная дыра. На пороге громоздилась груда щебня. Наемница поглядела вверх, покачала головой и бесшумно нырнула в темноту.
        За дверью было темно, хоть глаз выколи. Через некоторое время взгляд привык к мраку, и женщина разглядела впереди серое пятно.
        Вход на лестницу…
        Винтовая лестница оказалась узкой и крутой. Опасаться здесь стоило не столько неведомых врагов, - возможно, затаившихся наверху, - сколько ступенек, которые не обрушились лишь потому, что на них никто не наступал. Внешняя стена местами обрушилась полностью, но света звезд было недостаточно, чтобы осветить их. Наемница поднималась боком, прижимаясь спиной к шероховатым камням, неохотно отдающим последнее дневное тепло. Ветер, словно пробуя силы, залетал в проломы и тут же стихал.
        Когда-то колокольня была выше, но сейчас ее шатер развалился. Осталась лишь площадка, где когда-то стоял звонарь. Столбы звонницы тоже рассыпались, и только один торчал обломленным клыком.
        Тэм бесшумно поднялась на площадку. Там оказалось неожиданно холодно. Подворье тонуло в чернильной темноте, в которой угадывались очертания развалин. Ни одна из лун еще не появилась над горизонтом.
        - А вот и наши мертвецы, - пробормотала Тэм.
        Вцепившись в рассыпающуюся каменную кладку - все, что осталось от стены, - она не отрываясь глядела вниз.
        Крыша собора обрушилась полностью, и внутри все было залито смутным тусклым зеленовато-лиловым сиянием. Оно не было похоже на свет луны - скорее напоминало прозрачный мерцающий туман. К нему, как к темноте, глаза привыкали долго, но через некоторое время наемница начала различать в нем неподвижные темные фигуры.
        Вот человек на правом клиросе… не сразу поймешь, что это мужчина. Тяжелое одеяние до пола похоже на траурное платье высокородной сайрис. Лицо с тонкими, до странности правильными чертами напоминает цветом спелую вишню, темные волосы туго стянуты на макушке. Кираса как будто собрана из огромных листьев падуба…
        Рядом - женщина с очень белой кожей, в длинном сурфане цвета красного вина, надетом на голое тело… Корона с невероятно длинными зубцами тоже отливала багрянцем, за спиной развевались длинные ленты темно-красного тумана.
        На амвоне замер человек в плаще с капюшоном непонятного цвета. Его руки покоятся на пустом пюпитре, на груди поблескивает тяжелая цепь с круглым медальоном. Глаза, обведенные темными кругами, закрыты, как у спящего, но на губах играет сладкая улыбка.
        Еще один сидел чуть поотдаль, скрестив ноги и утопая в зеленоватом свечении. Длинные волосы, рыжие, как восходящее солнце, падали на лицо. Человек был наг, если не считать кованых поножей и наручей, бледную кожу покрывали странные татуировки.
        На хорах наемница заметила женщину, тоже рыжую и очень худую. Казалось, от нее растекается едва заметное сияющее марево.
        А вот высокое тонкое существо в темном одеянии… Судя по длинным белым волосам, это тоже женщина. Лицо скрыто под гладкой светлой маской с прорезями на месте глаз и рта… а может, это не маска?
        Время от времени Тэм казалось, что из храма доносится тихий-тихий звук - будто кто-то монотонно читает молитву.
        Кто произносил их, эти слова - непонятные, неразличимые, даже не слова, а тени слов?
        Кажется, здесь отправляют какой-то ритуал… Но кто и зачем принес в храм это ?
        Вещь, настолько неуместная, что поневоле притягивает взгляд, точно стрелку компаса…
        Турнирный доспех - в таких выезжали на ристалище воины времен Флориана Благословенного. В первый миг женщина приняла их за воина в полном облачении, но чуть позже заметила зеленоватый свет под забралом и поняла, что доспех пуст.
        Он словно висел в воздухе, не касаясь разбитых каменных плит подошвами железных сапог. Нити зеленоватого свечения, похожие на тонкие мохнатые щупальца, словно ощупывали маслянистую поверхность желтоватого, до блеска отполированного металла.
        В том, что ему не раз доводилось принимать удары копий, сомневаться не приходилось. Кто бы ни начищал эти латы, ему не удалось выбрать многочисленные щербины, похожие на отметины, что оставила оспа на лице стареющего придворного щеголя. Едва заметные, они покрывали гладкий нагрудник, горжет, словно раздвинутый изнутри усилием могучих мускулов, и щиток-тарч на левом плече, заостренный кверху, точно язык тяжелого пламени - казалось, он предназначался не для того, чтобы отражать вражеские удары, а сам был оружием, разящим нападающих сверху неведомых тварей.
        Тварей с костями из литого металла… Одолеть их по силам только таким воинам, как тот, кто носил этот доспех - могучим великанам, что на целый локоть выше обычного человека. Повергнув врагов в жестокой схватке, они привозят домой их головы и отдают оружейникам. А те изготавливают из черепов наплечники для доспехов победителя, а из зубастых челюстей - налокотники… подобно тому, как орочьи вожди украшают щиты черепами убитых неприятелей…
        Наемница сморгнула, но наваждение не пропало. В какой-то миг ей начало казаться: туманные волоконца не просто плавают по собору, как дым в лощинах осенним утром. Они связывали подобием паутины участников странного ритуала… Или это вовсе не люди, не живые существа и даже не порождения Тьмы, с помощью богопротивной магии вернувшие своим телам подобие жизни? Может, эти странные одежды и бледная кожа скрывает все тот же желтый металл… Стоит сорвать их, и блеклые язычки тумана тут же примутся осторожно облизывать его, точно лоснящуюся мертвую плоть?
        Она потерла кончики пальцев: ей показалось, что она невзначай макнула их в прогорклое масло.
        Словно неведомо каким образом прикоснулась к наручам, и впрямь напоминающим руки преступника, с которого живьем содрали кожу… Скорее всего, они набраны из толстой проволоки. Начищать их сложнее, чем гладкие литые поверхности, а времени было мало, вот они и остались темными… Но чем дольше Флайри убеждала себя в этом, тем меньше верила. Страх, подкравшись незаметно, касался кожи липкими паучьими лапками.
        И не обернуться. Не отвести глаз от зубчатой розетки на груди металлического воина, похожей на мельничное колесо. Вот-вот оно повернется, и омерзительный стальной скрежет прорежет тишину, разорвет непрестанно шевелящиеся призрачные нити, что как будто держат мертвого воина, не давая упасть…
        Снова зазвучал тихий монотонный голос. Не мужской, не женский… бестелесный. И на полу перед амвоном начала проступать тусклая огненная спираль.
        Голос смолк. Но спираль становилась все ярче и медленно, завораживающе медленно вращалась. Она была огромна - добрый десяток шагов в поперечнике. Казалось, ее тупой конец вот-вот коснется железных сапог.
        Наемница смотрела не на спираль. Она смотрела на высокого человека с длинными светлыми волосами, который неподвижно стоял в центре ленивого огненного водоворота. Слишком далеко, чтобы разглядеть лицо… Адрелиан?
        - Рахх зыдыр судох[Непристойное орочье ругательство.] … - прошипела Тэм. - Пресветлый Сеггер, как все паршиво…
        Она вдруг поняла, что видит духа, призрака, - кого угодно, только не человека. Сквозь высокую статную фигуру можно было смутно разглядеть камень стены…
        Внезапно наемница застонала, качнулась и начала оседать на камни. Ее лицо вдруг постарело, подурнело и стало похоже на тряпичную маску-личину с разорванной и наскоро зашитой щекой - маску вампирши, прикусившей одним клыком собственную губу.

* * *
        Флайри осталась одна. Тишина невыносимо давила - так, что хотелось изогнуться и крепко приложиться затылком о каменистую землю. Слух просил хоть каких-то звуков. Но все звуки куда-то подевались, куда-то исчезли: и пение ночного сверчка, и скрип козодоя, и почти неуловимый слухом шелест ветра в траве. Тысячеглазая безмолвная ночь зорко глядела вниз, и казалось: ничто не в силах укрыться от равнодушного холодного взгляда.
        А затем она услышала… Нет, показалось, обманул собственный пульс, отдающийся в ушах… Однако несколько мгновений спустя сомнений не осталось: шаги! Приближаюшиеся осторожные шаги!
        - Мну, малыш! - позвала Флайри тихонько.
        Потом несколько громче:
        - Я здесь, сюда!
        Неизвестно, что творилось на душе у маленького осклизга… Да и есть у него вообще душа? Однако всю его жизнь люди дрессировали и натаскивали болотное существо, добиваясь, чтобы оно лечило, умеряло страдания… Многолетние старания не пропали даром: очевидно, какие-то эманации избитой и страдающей Флайри пересилили панический страх, внушаемый мертвецами Мну.
        Из темноты выплыла закутанная в плащ фигура - не Мну! чужой! - и Флайри поняла, что опять ошиблась… А вот расчет наемницы опять оказался точен.
        Повисла томительная пауза. Наложница не могла толком рассмотреть остановившегося в нескольких шагах незнакомца. Он же, казалось, разглядывал ее весьма внимательно, нимало не смущаясь темнотой. А затем произнес странным голосом, сопровождавшимся металлическим лязганьем:
        - Доброго вам здоровьичка, сейра Маар!
        Флайри изумилась. Давно, очень давно никто не называл ее так - став наложницей, девушка теряет родовое имя.
        Знакомый из прошлой жизни… Может, не все так плохо? Врагов тогда юная Флайри еще не успела себе нажить… Она пыталась хоть как-то приободрить себя, но ничего не получалось. Всё плохо. И станет еще хуже.
        И тут из-за горизонта наконец выскочила Галлана, первая и меньшая из лун, - она двигалась по небу стремительно, не в пример своим неторопивым товаркам.
        Старый знакомец шагнул вперед, откинул капюшон, скрывавший лицо. Знакомец? Нет, узнать его Флайри не смогла… Да и немудрено: лицо человека было страшно изуродовано.
        Нос и уши отсечены, и раны зажили не так давно; губ тоже нет, в лунном свете поблескивали оскаленные в вечной ухмылке зубы. Стальные зубы…
        - Не узнаете, сейра Маар? - пролязгал изувеченный. - Понятственно, кто ж людишек-то запоминает, кому нагайки выдает да копытами лошадиными их топчет… А вот я не забыл, Бо-Заир ничего не забывает.
        - Вы ошиблись… Я никогда…
        Бо-Заир засмеялся, и лучше бы он этого не делал. Казалось, что части тела, производящие смех, ему тоже отковали из стали, а затем смазали змеиным ядом.
        - Было, было… Людишки винцо попивали, никого, значит, себе не трогали, а тут рог трубит, солдаты скачут… Были зубы у Бо-Заира - подковой хрясь! - и не стало.
        И Флайри вспомнила! Тогда, много лет назад назад, на самой заре их знакомства с Адрелианом… Мятежный сайэр Яллен Суркот велел открыть винные погреба, надеясь привлечь на свою сторону пьяную чернь. Лорд-регент запретил гвардейцам пускать в ход оружие, хмельная толпа не выдержала вида скачущих на нее боевых коней. И юная сайрис Флайри Моор скакала там, у левого стремени любимого, - наверное, этот бедолага был слишком пьян и невзначай подвернулся под копыта…
        Что-либо сказать и как-либо оправдаться она не успела. Бо-Заир надвинулся вплотную со словами:
        - Я эту штучку вот попросил, значит, и получил для балеоговской потаскушки, для Дочки Снегов, так ее кличут… А нынче вот думаю: дайкось на тебе, значит, спытаю…
        На миг Флайри показалось, что стальнозубый выдернул из-под одежды какое-то оружие, блеснувшее в лунном свете. Потом разлядела: не выдергивал, выскочило само, и вовсе не для боя сделано это орудие. Чудовищная стальная пародия на детородный орган, усеянная шипами, лезвиями и зазубренными крючками, напоминающими рыболовные…
        Флайри закричала во весь голос, и кричала очень долго.

* * *
        Я потерял счет времени. Голос, который говорил со мной… или во мне… тот странный бестелесный голос… Был ли он? Или это я говорю сам с собой, подобно пленнику, запертому в башне?..
        Время никогда не останавливается. Оно подобно реке, а реки всегда текут…

…Реки на стыке болот и предгорий Йериклиппена, чьи русла глубоки, словно прорезаны клинком в теле земли. Летом вода в них кажется неподвижной, как золотисто-бурое стекло. Но поздней осенью начинаются дожди, и тогда выходят из берегов и несутся, исходя белой пеной, в отчаянной попытке достичь моря…

…Моря, которого больше нет…
        И никогда не будет…

…Если не сделать прошлое будущим. Это кажется невозможным, но есть в мире то, что заставит реку времени повернуть вспять…

…Молот Времени. Недаром мое сердце затрепетало от радости, когда мне принесли тот свиток. Я понял, как можно сделать с его помощью…

…Если попадет в нужные руки. Не следует забывать: у мальчика, который отправился добывать Молот, свои представления о спасении мира. Все мы неохотно расстаемся с тем, что досталось с потом и кровью. Или с тем, что обещает исполнение желаний… Захочет ли он расстаться с молотом? Что победит в нем: чувство долга или стремление сделать все по-своему, свойственное юности?

…Слава, которая приходит быстро, может вскружить голову. Особенно мальчишке, который стал героем легенд раньше, чем успел повзрослеть. Пресветлый одарил его при рождении более чем щедро. То, что другим достается тяжким трудом, он получил просто так. Но не стоит судить его слишком строго…

…Не стоит судить его слишком сурово. Это не его вина, это его беда. Главное, чтобы она не обернулась бедой для всего Лаара. Молот должен попасть в надежные руки. В руки человека, который знает, что сила - это власть…

…А власть - это ответственность. И чем больше тех, кто находится под твоей рукой, тем тяжелее бремя ответственности. И тем меньше у тебя права на ошибку…

…Понимает ли это юнец, которому до сих пор доводилось командовать лишь отрядами всякого сброда? Сбежавший из храмовой школы, едва осознал, что путь воина Храма обязывает отказываться от многого во имя служения долгу? Хигарт, герой Тул-Багара, зарабатывал вышибалой в трактирах, охранял торговые караваны, а порой попросту грузил мешки с углем? И тратил деньги не на то, чтобы продолжить обучение, а на пиво и непотребных девок…

…Его считают непобедимым…

…но бой с ленью и праздностью он явно проиграл. Наставники пристально наблюдают за своим учеником, но стараются не вмешиваться в его жизнь открыто. Они полагают, что принуждением благой цели не добьешься. Но к чему стремится его сердце? Чего он хочет? И сможет ли он…

…сможет ли он распорядиться Молотом достойно? Понимает ли он, что такое цель, ради которой можно отказаться от всего, что дорого, даже от самого себя?.. Понимает ли он…

…Понимает ли он, что такое собирать королевство из обломков, поднимать из руин? Понимает ли, каково это - понимать, что ты не вправе даже умереть иначе как во имя этой цели?
        Я не вправе умереть. Я не вправе оставлять Туллен. Люди верят в меня… Если меня не станет…

…начнется война, где каждый будет сам за себя…

…ибо на кону - корона Туллена. Высокородные сайэры начнут драться за нее… и за Молот. Снова в стране воцарится хаос и разруха. Потому что они не понимают…

…они не понимают: взять Молот легко, но взявший его в руки вряд ли захочет расстаться с ним по доброй воле.

…Ничего страшного. Мне уже приходилось убивать ради правого дела.

…Цель - все, средство - ничто. Меч в руке воина - залог безопасности, меч в руке разбойника - залог беды. Взять ту же некромантию, запретную науку, которую изучают лишь некоторые маги Тоа-Дана. С ее помощью можно творить чудовищ…

…Чудовищ, которых я убивал, чтобы защитить Лаар…

…Но с ее же помощью можно возвращать к жизни умерших. Что же тогда эта наука: добро или зло?

…Как все непросто в этом мире…

…Можно заставить двигаться бездушное тело…

…И получить тупую, могучую тварь, не знающую иных желаний, кроме одного, внушенного ей создателем: убивать…

…А можно вселить душу в новое тело - бессмертное. Ибо тело - лишь орудие…

…орудие, меч в руке воина…

…И тогда ничто не помешает продолжить дело объединения Туллена. Даже само время… Нужно только сделать шаг.

…Один шаг. Это просто еще один шаг на пути, на который я ступил давным-давно. На пути к величию моей страны.

…Сделай его. Прими это тело. Войди в него.

* * *
        - Нет, лорд Адрелиан, - прошептала Тэм. - Что же вы…
        Она лежала на каменном полу, холодном, как лед. Во рту чувствовался соленый вкус крови, и прокушенная губа начала саднить.
        В следующий миг наемница уже была на ногах, пальцы стиснули кожаную ладанку Флайри, висящую на шее.
        Слава Пресветлому Сеггеру… Кристалл епископа Коота по-прежнему лежал внутри. Все не так плохо - заклинание оказалось направлено не на Тэм, иначе кристалл разрушился бы, отражая его.
        Голова шла кругом, но через пару ударов сердца все прошло. Воительница шагнула к краю площадки и посмотрела вниз.
        Пылающая спираль перед амвоном померкла. Доспех, до сих пор неподвижно стоящий у колонны, пошевелился, и сталь оглушительно заскрежетала по звонкому стеклу тишины.
        Под забралом вспыхнули две огненные точки. Тускло-алые, как солнце над Лааром в первые дни после Катаклизма.

* * *
        Флайри хотела одного - умереть как можно быстрее. Но жизнь уходила слишком медленно, вытекала неторопливо вместе кровью из ее истерзанного лона, превратившегося в сплошную рану…
        Маленький ночной зверек - на вид безобидный и пушистый - осторожно приблизился к растущей кровавой луже, лизнул кровь, и, казалось, призадумался: понравилось? нет?
        - затем проворно заработал язычком. Красные бусинки глаз поглядывали на Флайри, словно на главное блюдо в грядущей роскошной трапезе.

* * *
        Ей приходилось много убивать на своем нелегком пути, много и многих, но всегда Тэм делала это с холодной головой и без малейшей ненависти, - точно так же, как оставила сегодня на верную смерть Флайри.
        Но сейчас с наемницей творилось небывалое: ее захлестнул приступ яростного и безрассудного желания - сбежать вниз с колокольни и устроить собравшимся в монастыре бойню. Мертвых нельзя убить?! Пусть так, зато можно искромсать на куски, вышибить их гнусное подобие жизни!
        Рука уже сжимала меч, и Тэм с огромным трудом сдержалась, ноги прямо-таки рвались к лестнице.
        Она замерла, стараясь дышать глубоко и размеренно. Что-то здесь не то… Не ее это желание… Надо полагать, сюда попали самые крохи, самые брызги бушевавшего внизу потока заклинаний. Откат , как его называют маги. Но и его хватило… Трудно даже представить, какой заряд ненависти и яростной силы вложен в то, что недавно было лордом Адрелианом…
        И что теперь? План, родившийся экспромтом и казавшийся таким удачным, оказался пустышкой…
        Поражений Тэм не признавала. Разве что последнее и окончательное - смерть. Все остальное - лишь отложенная партия. Путь к любимому станет еще чуть длиннее, чуть извилистее, но она дойдет! Дойдет, через что бы ни пришлось пройти! И через чьи трупы не пришлось бы перешагнуть…
        Новый план родился мгновенно. Не медля, отправиться в Туллен и рассказать обо всем, здесь увиденном. Кому? Да уж не рядовому дознавателю инквизиции, дело-то государственной важности…
        Патриарх Феликс Гаптор. Вот кто должен услышать рассказ из первых уст. Вот кто может сделать для великого похода по дну высохшего океана куда больше, чем все золото, оплаченное отчасти своей, но в основном чужой кровью и спрятанное Тэм в надежных тайниках. Патриарху достаточно лишь благословить задуманное, и многие препятствия исчезнут сами собой…
        И в этот момент наемница поняла: добраться до Гаптора будет не так просто. Внизу, у тонущего в густых тенях подножия колокольни, послышались звуки - топот ног многих людей. Или, что вероятнее, не людей…
        Ее обнаружили. Возможно, обнаружили уже давно, но не хотели нарушать течение ритуала.
        Тем хуже для них. Все, кто вставал между Тэм и ее великой целью, полегли и никогда уже не встанут… Полягут и эти.
        Враждебной магии Тэм не слишком опасалась. Приходилось и с магами дело иметь, и где сейчас те маги? Отобранная у Флайри ладанка стала лишь очередным дополнением к коллекции амулетов и оберегов, собранных наемницей и предохраняющих от действия самых разных заклинаний. Да и меч ее не просто хорошо выкованный и остро заточенный кусок стали, - несет на себе немало заклятий, и недаром маг Торчин, мир его праху, так долго не хотел отдавать спрятанное в тайнике оружие, целый день и половину ночи мучался, теряя плоть кусочек за кусочком…
        Дожидаться врагов наверху Тэм не стала. Ринулась вниз по лестнице - сосредоточенная, избавившаяся от яростной ненависти, - идеальная боевая машина. Машина смерти.

* * *
        Нежить убить нельзя, нельзя сделать еще мертвее. И когда Тэм вывалилась из дверного проема колокольни, за спиной остались не трупы, но куски изначально мертвых тел, переставших двигаться. Все ступени лестницы были усеяны ими - еще шевелящимися, сочащимися черной жидкостью, отвратительно смердящей.
        Снаружи поджидал последний противник - и, казалось, уж он-то особых хлопот не доставит. Какой-то коротышка-недомерок, отставший или же не рискнувший сунуться в схватку на лестнице: ростом чуть выше пояса Тэм, с огромной уродливой головой - расплющенной, блинообразной, с широченным безгубым ртом и выпученными лягушачьими глазами.
        Наемница шагнула вперед, намереваясь без затей снести отвратительную башку.
        Рот существа распахнулся и наружу стремительно метнулся язык, словно у лягушки, ловящей муху, - настоящая сеть из многочисленных гибких отростков, извивающихся, липких, слизистых… Размер сети позволял без труда опутать лошадь вместе со всадником.
        Два или три отростка Тэм успела отрубить на лету, но остальные стянули ее, мгновенно прилипнув, спеленали тугим коконом. Наемница рухнула на землю, а тварь быстро двинулось к ней: не шла, не бежала, просто подтягивала себя, всасывая обратно неиспользованную часть языка.
        Рука оказалась притиснута к телу, но сжатый в ней меч торчал наружу, за пределы кокона, - вывернув кисть под немыслимым углом, наемница пыталась разрубить кокон, даже с риском поранить себя.
        А существо взгромоздилось на нее, оседлало. Широченный рот неимоверно растянулся, распахнулся громадной пастью, - провал надвинулся, растянулся еще больше… Глотка никак не соответствовала скромным размерам существа - казалась бездонной, уводившей в неведомые глубины.
        Казалось, что тварь сейчас попросту попытается натянуть себя на Тэм, будто перчатку на кисть руки.
        Наемница, не обращая уже внимания на кокон, попыталась проткнуть мечом тело существа - не удалось дотянуться даже кончиком, но тут произошло странное: клинок удлинился, вытянулся раза в два, не меньше. И сам собой изогнулся, словно тростинка на ветру.
        Насквозь пронзенное существо заверещало скрипучим голосом, забилось в агонии. Струи черной жидкости хлынули на лицо Тэм, жгучие, словно кислота.
        Через пару мгновений наемница была уже на ногах, отодрав от одежды последние остатки кокона. Тварь перестала шевелиться, валялась рядом - скорчившаяся, затихшая, похожая на убитого ребенка. Спасибо за клинок, маг Торчин, вечная вам память…
        Лицо жгло как огнем. Немедленно найти воду и смыть эту пакость! Иначе придется тратить в разы больше денег на магическую косметику магистра Тманна, а ведь и без того приходилось дорого платить за то, чтобы уродливый шрам казался милой и пикантной деталью лица…
        Броситься на поиски воды Тэм не успела. Громыхающей поступью к ней приближался тот самый доспех - но, казалось, стал он выше и больше. Два красных огонька за забралом сверкали теперь гораздо ярче, да и сам доспех начал переливаться в темноте собственным светом…
        Наемница громко зашипела, как разъяренная дикая кошка. Дух ты, призрак или нежить,
        - сейчас отправишься в бездну Хаоса!
        Она привычным движением крутанула меч и… Сталь глухо звякнула о каменную плиту. Тэм почувствовала, что не может сдвинуться с места, не может даже пошевельнутся.
        Доспех, кто бы в нем ни находился, застыл неподвижно, протянув к наемнице латную перчатку. Затем перчатка двинулась вверх, и ноги наемницы оторвались от земли, она медленно поднялась в воздух на высоту в пару локтей. Металлические пальцы шевельнулись, словно сжимали, комкали что-то, - Тэм услышала громкий треск и поняла, что это ломаются ее кости.
        Боли отчего-то не было. Вместо нее наемница ощутила нечто более страшное: словно сотни невидимых громадных пиявок присосались к ней, и вытягивают, выпивают всё, - кровь, жизнь, душу…
        - Сегарх… - прохрипела каркающим голосом старуха, повисшая над землей - седая и морщинистая.
        Обрывки истлевших лохмотьев свалились с уродливого тела, покрытого гнойниками, на глазах лопающимися, истекающими сукровицей и гноем. Один глаз тоже лопнул и вытек, а может, его затянула старческая катаракта, но вторым наемница смутно видела, как латная перчатка медленно сжимается в кулак.
        - Се… га… ррр-ххх… - проскрежетал скелет, теряющий ошметки гнилой плоти.
        Позеленевшие кости посыпались на монастырский двор, распадаясь в пыль, в прах, в ничто.

* * *
        Человеческая самка могла стать моей верной рабыней, но ей пришлось умереть. Владыки Хаоса свидетели, она пыталась остановить меня, и стала первой, на ком я опробовал свою новую силу. Первой из многих.
        Закончено последнее испытание. Я прошел его и отправляюсь в путь. Мое новое тело бессмертно. Мой долг не изменился - объединить Тугард… и весь Лаар.
        Но пока я не вправе вернуться в столицу. Прежде мне предстоит найти этого мальчишку, Хигарта.
        И отнять у него Молот.
        notes
        Примечания

1
        Счастье да пребудет с вами, прекрасная. (кандийск.)

2
        И вам счастья, отец мудрости. Да будет ваш путь столь же легок, как в юности

3
        Юность не ищет легких путей, если не хочет погрязнуть в праздности.

4
        И путь, который привел вас ко мне - не путь праздности.

5
        Благословен будет путь праздности, ведущий к вам, прекрасная.

6
        Я же, как в юности, не ищу легких путей. Но ваша прозорливость столь же блистательна, как и ваша красота.

7
        Слепому не дано судить о солнце.

8
        Мудрость делает видимым незримое.

9
        В таком случае моя мудрость не идет в сравнение с вашей.

10
        Умаление своих достоинств - признак скромности или лукавства. О соловье судят по песням.

11
        Дословно: слушая днем, соловья не услышишь (Если бы соловей пел днем, его бы никто не услышал).

12
        Имеющий уши да услышит, прекрасная.

13
        Или вас подобает называть другим именем? Подскажите мне имя, что будет вас достойно.

14
        Назови фармилу «устами дня» или «душой садов» - ты не сделаешь ее краше

15
        А разве имя не есть суть, облаченная в слово, чтобы явить себя миру?

16
        Воистину.

17
        Дословно: длинна веревка - конец найдется.

18
        Мудрому дано увидеть суть вещей, потому мы и зовем мудрость прозорливостью.

19
        Мудрый никогда не назовет фармилу хурулллой , подобно страдающему носотечением.

20
        Прозорливость подобна ясновидению.

21
        Садовник отличит хуруллу от фармиллы прежде, чем сад будет осквернен зловонием.

22
        У всего сущего есть свое предназначение.

23
        Вы второй раз восхищаете меня своей… прозорливостью. Если семя хуруллы попало в сад, на то была причина

24
        Дословно: ваш путь снова встретился с моим (канд.)

25
        Все пути (рано или поздно) сходятся (канд.) - «мир тесен».

26
        Как это правильно сказать по-эрладийски? (эрл.)

27
        Мир тесен. Дословно «Все пути сходятся» (канд.)

28
        Хором беспутный. (канд.) Впрочем, это слово можно перевести и как «непутевый» или
«заблудший».

29
        Непристойное орочье ругательство.