Днем с огнем Карина Вран
        Огневик #1
        Никогда не геройствуйте, если можете этого избежать. Не открывайте через силу двери, закрытые перед вами. Иначе никогда не сможете вернуться к тому миру, что вы оставите за дверью. Но если вам девятнадцать, как Андрею Бельскому, и вы, как и он, слишком хорошо воспитаны, чтобы пройти мимо крика о помощи - дерзайте. Вам жить с последствиями. Прекрасный, дождливый Питер, мир Ночи - созданный Андреем Васильевым. Андрей, спасибо, что позволил мне осуществить эту даже не задумку - мечту! Автор обложки - Софья Потоцкая.
        Карина Вран
        Днем с огнем
        Может ли кто взять огонь за пазуху, чтобы не прогорело платье?
        Царь Соломон. Книга притчей Соломоновых
        Все персонажи, места, заведения и события являются плодом воображения автора, совпадения случайны.
        Возможно.
        Эту историю давно следовало записать. Сесть, выдохнуть решительно, отбросить неловкость и облечь события той поры в печатную форму. Впрочем, Кошар убежден, что писать обязательно нужно от руки (хорошо хоть не по берестяным листам писалом), но история моя, и только мне решать, как с ней обходиться. Ему вообще нет полной веры: по его заверениям, память моя с той поры должна была сохранить все в целостности, тогда как я нахожу в воспоминаниях прорехи, туманные пятна и порой даже теряю нить событий.
        Впрочем, это не важно. Как помню, так и запишу.
        Почему я не занялся этим в те дни и почему решил окунуться в прошлое теперь? Тогда я был в основном слишком занят тем, чтобы перейти в новый день без потерь (и речь вовсе не о презренном металле или жалких бумажках), теперь - потому что прошлое, отжитое и отгоревшее, снова постучалось в мои двери.
        Пора закруглять вступление, пока скалящийся надо мной Кошар не вывихнул себе челюсть.
        Все завертелось в начале двухтысячных, когда…
        Нет, не с этого следует начать. Меня зовут Андрей Дмитриевич Бельский, я был тогда и сейчас остаюсь толстяком. А еще я - огнетушитель.
        М-да, снова что-то не то… У кое-кого точно треснет челюсть от моих потуг на исповедь.
        Мне тогда только-только стукнуло девятнадцать, я учился и работал, раз в месяц выслушивал наставления от ма, питался полуфабрикатами, эпизодически злоупотреблял спиртным, причем, как правило, по утрам. Выпивка утром была следствием ночного графика работы, сменами два через два с двадцати ноль-ноль до восьми ноль-ноль. Бывало, что отпускали пораньше, если зал был пустой. И наоборот, случались овертаймы, если народ массово засиживался. Дневная смена, в которой вполовину меньше людей, "не вывозила" толпу.
        Я был твердо убежден в своей взрослости и независимости. Телефонные нотации ма из Парижа только тешили это мое убеждение. В страну романтики и шампанского она укатила из не менее романтичного, пусть и с менее удачным климатом, Санкт-Петербурга аккурат после моего совершеннолетия, спустя год, как преставился па. Я же Питеру верен: в нем родился, вырос, и последний вздох надеюсь испустить в нем.
        От родителей мне осталось две квартиры: та, где мы жили втроем до ухода па, и доставшаяся в наследство от каких-то дремучих родственников со стороны ма. Когда я остался один в родных стенах, понял, что жить там не смогу. Сдать жилье - что-то внутри воспротивилось. Не интуиция, думаю, будь она у меня - я бы позже не вляпался…
        Вот как-то так я перебрался в непрезентабельную однушку с видом на парк имени Академика Сахарова, где из мебели имелись только древний кухонный гарнитур с провисающими дверцами, скрипучий шкаф да стол с парой потертых стульев.
        Итак, я был студент государственного экономического университета. Раздолбай, а не студент, если быть точным: по юношеской наивности мне верилось, что совмещать дневное обучение и работу по ночам для здорового меня - отличная затея. Отмучившись два семестра, с грехом пополам сдав первую сессию и чудом (к чуду прилагались невзрачные конвертики без марок с шуршащим содержимым) не завалив вторую, моей сознательности хватило на перевод на заочное. Мои коллеги-студенты по ночному труду в основном пошли тем же путем, а те, кому самомнение помешало признать очевидное, позже гордо заявляли, что в наши дни никому не нужны эти корочки. Самые упертые вздергивали подбородки: "Меня не исключили. Сам ушел (ушла)!"
        А студентов в моей смене был каждый второй, да из каждых первых - половина. Состав у нас был молодой, бойкий. Работали мы, собственно, в казино.
        Рулетка, покер (оазис), блэкджек. Не надо шуток про продажных дам, мы, к счастью, уже не застали пору, когда можно было ткнуть пальцем в девочку-дилера и затребовать ее к себе "в номера", эта дикость осталась в махровом прошлом или в самых низкосортных казино. Наше к таковым не относилось, да и номеров в нем не было.
        Были: игровые автоматы на первом этаже, мы к ним никакого отношения не имели, у нас даже охранники были разные; два зала: общий (шестнадцать столов) и ВИП (еще шесть столов на первом этаже). Плюс спортбар с большими экранами - он тоже нас никак не касался. И для сотрудников помещения, само собой.
        Каким ветром меня туда занесло? Так ма укатила, ни контроля, ни лишних финансов, а мне жизнь паиньки-студента (лекции-библиотека-дом) оказалась пресной на вкус. Где-то мне попалась на глаза рекламка об открытии и предварительных тренингах, так я и угодил в дилеры.
        Оказалось, что умение быстро считать там ценилось важнее внешних данных, а закручивать спин и делать шафл можно научить и обезьяну - это я не применительно к себе, а пересказываю Драгана, одного из менеджеров, владеющего великим и могучим далеко не идеально. Драган был из Сербии; у нас вообще среди менеджерского состава русской была только Нина, дама стальной выдержки лет эдак сорока с хвостиком, владевшая пятью иностранными и малой долей в игорном нашем бизнесе.
        Тейбл-тест я сдал одним из лучших, и это с учетом того, что мне срезали баллы за шафл: красиво и аккуратно тасовать колоду своими большими руками я научился далеко не сразу, тянул углы карт слишком сильно, слишком резко отпускал. Но ничего, время показало, что лысый черт Драган (лысый - это в прямом смысле, голова у него, как рулеточный шарик, круглая, гладкая и бледная) полностью прав - всему можно научиться.
        Насчет внешности: может показаться, что я комплексую. Одно время так оно и было - а излишне пухл я еще с пеленок - затем как-то обвыкся. Ма, тонкая во всех смыслах и эмоциональная натура, разрывалась между желанием не выпускать меня с диеты и: "Ребенок должен нормально питаться".
        В конечном итоге па, не выдержав мамулиных переживаний, отвел меня в секцию бокса. Самолично.
        Чтобы понять всю масштабность события, надо знать, каким был па: петербургский интеллигент старой закалки, заведующий кафедрой математической лингвистики, чопорный, дотошный и умный. Па носил трость и пенсне, его манжеты и воротничок всегда были кипенно-белы. Я точно знаю, что в гардеробе, помимо костюмов, белья и сорочек, имелись фрак и цилиндр. Он не переносил резких запахов и громких возгласов. Находил поговорку на любое событие (а ма любила сыпать цитатами, так что детство мое можно смело назвать специфичным).
        И па за руку привел меня учиться боксировать. В здоровом теле - здоровый вес… то есть дух, так что четыре года я добросовестно отзанимался. Никаких успехов не достиг, чего уж там, зато изрядную часть жира потерял, вместо этого набрал массы мышечной. На весах это были все те же сто двадцать (при метре девяноста роста), что вгоняло в тоску ма.
        Как обращались ко мне сверстники: "Андрей - похудей, Андрей - будь храбрей", - так и продолжали, да и в других определениях не стеснялись. Меня воспитали решать конфликты словом, миром, в крайнем случае игнорированием, потому постановка удара не повлияла на мои отношения с одноклассниками. Они считали меня тюфяком и зубрилой, я их - назойливыми мухами.
        Что до лица - от родителей мне достался вполне себе "фэйс".
        - За что шницелю такие глазищи с ресничищами? - помнится, незадолго до выпуска стенала, тыча в меня пальцем Лена из параллельного. - Тушь-удлинитель, три слоя - а у этого длиньше. И сам-то русый, откуда вот ему это?
        Я тогда молчал, представляя, как на "длиньше" поджали бы губы ма и па, синхронно. Наследственность у меня хорошая, оба родителя выделялись породистой, правильной красотой. Как ма хороша на снимках в молодости - любая модель обзавидуется, куда там мослатой Ленке. И густые темные ресницы, и глаза янтарные мне достались от ма. Линия бровей - та от па, высокий лоб и подбородок с ямочкой - от него же. Фамильное сходство исключает подмену в роддоме, а в кого я удался телосложением - загадка. И да, мое к родителям обращение - не от манерности, а настойчивая просьба самих предков. Мне не сложно, им приятно.
        Как-то до переезда мне попалась на глаза шкатулка, в ней ма хранила письма - многое мир потерял с уходом от чернильной переписки к цифровой! - от родителя. "А в глазах цвета осени искры юного пламени", - начиналось письмо. Я не стал читать дальше, это как подглядывать в окошко времени.
        Так, думаю, представление тогдашнего Андрея Бельского можно считать состоявшимся. Можно, правда, повспоминать, как год работы в казино отразился на моем характере, но после бокса я новых ругательств не услышал, к оскорблениям со стороны игроков (о, они это любят!) меня подготовила школа, а что до прочего: главным для меня изменением стало появление друзей. Но про них я еще напишу, и не раз, а в то утро, завертевшее мою жизнь вечной огненной круговертью, я возвращался домой в одиночестве. Взял дополнительную ночь, а с другой ночной сменой внерабочее общение у меня было не глубже: "Привет всем! Пока всем".
        Был июнь. Совсем раннее утро - шести еще не было - ночь с четверга на пятницу прошла "порожняком", меня и половину смены отправили по домам пораньше. Я топал пешочком по холодку. Маршрутки еще не ходили, а ловить частников, когда никуда не торопишься - ну их, лучше ноги размять. А что меня дернуло срезать дорогу, пройдя дворами да гаражами - этого я и за двадцать лет понять не смог. Я не хожу этим маршрутом, да что говорить, когда я с тротуара свернул, даже не был уверен, что пройду там насквозь.
        Запах гари я почувствовал на подходе к гаражам (охраняемым, кстати, но где была тем утром охрана - тоже вопрос без ответа). И рванул бегом от него, к заправке. "Бензинчика прикупить, чтоб веселее горело", - хотелось бы пошутить, но причина была прозаичнее: к тому времени я не приобщился еще к прелестям мобильной связи, а на заправке находился ближайший доступный телефон. Набрать 101 я побежал.
        Только вот не сложилось.
        - По-кх-мо-кх-гите! - перемежая слоги кашлем, голосом перепуганного ребенка позвал меня пожар.
        Я не герой. Никогда не мечтал примерить трико Супермена или плащ Бэтмена. От координат, в которых найдется место подвигу, я предпочел бы держаться подальше, потому как я у себя один, и у ма один. Добежать до заправки и тешить потом себя мыслью, что сделал хорошее дело - это на одном полюсе. Вышибать ногой ворота, из-за которых тянется дымище - на другом, том, что с полоумием рядышком. Особенно если ворота открываются наружу, а ручки сорваны. Поддевать раскаленную створку какой-то валявшейся под ногами фиговиной - из той же местности.
        Меня осыпало искрами, обдало жаром и дымом, едва створка поддалась. Внутри были обрушенные стеллажи, разнообразный хлам на полу и багрово-рыжие языки пламени по дальней стене.
        Мальчишка, позвавший на помощь, лежал почти у выхода, но сразу я его не заметил: пацана прилично засыпало какими-то обломками. Какими именно, разбираться был момент неподходящий, так что я просто начал откапывать его, так быстро, как мог.
        - Ты встать сможешь? - успел спросить я прежде, чем с лязгом захлопнулась створка ворот.
        Я ринулся к выходу, налег плечом на металл, но не тут-то было.
        "Ма не переживет", - отстраненно и как-то даже равнодушно подумалось мне. "Ладно я, дурак, но пацану-то еще жить и жить…"
        - ЖИВИ, СЛЕД! - проревело из резко раздувшегося пламени у дальней стены.
        "Тише, незачем так орать", - не удивился я новому действующему лицу, точнее - голосу. Раньше я его не приметил, а на тот миг сколько бы нас в гараже ни было, всех спалит.
        Отключаясь от дыма и жара, я успел увидеть, как в несущемся ко мне огненном безумии сверкает яркая молния.
        "Звэр чтоб лютый похмэлуг нэ встрэчался тэбэ, друг", - первым, что я вспомнил, придя в себя, был излюбленный тост Иванидзе.
        По паспорту мой коллега - Иванов Рустам, дитя любви русского папы и мамы из солнечной Грузии, а язык он коверкает только по особому поводу, нарочито.
        "Похмелуга - она рыба. Как белуга", - всякий раз поправлял Иванидзе Окунев.
        С Окуневым по вопросу рыб не спорят, поскольку он сам - Рыба.
        "Что я с чем опять смешал, что меня настолько люто кроет?" - облизывая пересохшие губы, вяло соображал я. Перед глазами плыли красивые ало-оранжевые дымчатые круги.
        Попытался подняться.
        - Семен Ильич, тут этот очнулся! - взорвал "акустическую бомбу" в моей голове незнакомый голос.
        К кругам (вроде как тающим) добавились острые позывы к избавлению от столовского ужина.
        - Я вскоре подойду, - чинно отозвался другой голос, постарше и глуше. - Сережа, побеседуй пока сам с молодым человеком.
        - Есть побеседовать! - дурнота потихоньку отступала, и я смог сфокусировать взгляд: на фоне закопченного гаражного ряда, зияющего черным нутром отсутствующих ворот, улыбался мне парнишка едва ли сильно старше меня с округлым лицом и ультракороткой стрижкой. Чуть ниже улыбки маячило раскрытое удостоверение.
        - Милиция Санкт-Петербурга, младший лейтенант Крылов, - зрение ко мне вернулось, подтверждая, что в удостоверении написано то же самое. - Поручено побеседовать по инциденту.
        Мой взгляд упал на лежащие на асфальте ворота, черные, как и внутренности гаража. Я вспомнил: запах, крик, засыпанного хламом пацана… Мчащееся на меня пламя. И молнию.
        - Попить не найдется? - во рту будто наделал нехороших дел "звэр лютый".
        - Найдется, - по-доброму кивнул милиционер. - Вы бы резко не вставали, вдруг сотрясение.
        "Было бы что сотрясать", - невесело подумал я, вставая с асфальта. Перспективы у моего случайного геройства вырисовывались аховые: скорой помощи не видать, пожарной машины (вот уж что сложно не заметить) в месте очевидного, хоть и погасшего, пожара тоже нет, зато родная милиция тут как тут.
        - Хм, а куда огонь делся, если не пожарные его сбили? - от неожиданного вида вполне целых, не обгорелых, разве что в саже изгвазданных, ветровки с футболкой (на джинсах и вовсе только колени спереди были грязные) я эту мысль высказал вслух.
        - Вода, - произнес служивый.
        Я пригляделся в поисках луж, но это мне водичку в бутылке принесли, оказывается. С пузырьками, вкусненькую.
        - Спасибо, - искренне поблагодарил я. - Сергей, там внутри пацан был и вроде еще кто-то. Могу я спросить…
        - Мальчика увезли в больницу, а "еще кто-то" там внутри, его подполковник…
        Служивый не договорил: из проема вынырнул невысокий мужчина в штатском, с седыми усами и шевелюрой. И с цепкими голубыми глазами.
        - Как так получается, Сережа, что на вопросы отвечаешь здесь ты? - вроде как мягко спросил мужчина, после чего представился. - Подполковник Рыков, Семен Ильич.
        Взгляд его вцепился в меня. Ощущение было такое, словно в мужика встроен рентгеновский аппарат, и меня только что отсняли, положили снимки в папку, осталось эту папку подписать.
        - Бельский Андрей Дмитриевич, случайный прохожий, - не стал я затягивать с процедурой "подписывания".
        И с остальным пересказом событий не затянул, как добросовестный гражданин, которому нечего скрывать от органов правопорядка. Разве что про молнию умолчал.
        - Андрей, как насчет пройтись? - спросил подполковник; уловив что-то в моем выражении лица, уточнил: - До ближайшего дворика. Вам сейчас долго стоять не желательно, а мне хотелось бы чуть подробнее вас расспросить. Сережа, прихвати нам еще водички. И набери… ты знаешь.
        Мы дошли до скамейки во дворе пятиэтажки.
        - Будьте добры, повторите, что прокричал неизвестный? - я и подполковник сели на скамью, а младший лейтенант с "трубой" - массивным мобильным телефоном, которым, судя по виду, вполне можно было избивать хулиганов - замер чуть в стороне.
        Я повторил. Семен Ильич наклонился, поднял с земли отломленную ветку, вывел на вытоптанном участке перед скамейкой: СЛ ? ДЪ. Именно через "ять".
        - Как думаете, мог неизвестный сказать так? - по голосу казалось, что спрашивает он не у меня, а у неких незримых персонажей.
        Я неопределенно пожал плечами.
        - Наследник, значит, - пожевал губами подполковник.
        - И что нам это дает? - вклинился молодой служивый. - Мальчишка весь поломанный, места живого нет.
        - Сережа, Сережа, - покачал головой старший. - Ты набрал? Подай мне аппарат.
        Младший лейтенант насупился, но указание выполнил.
        Я ощущал себя лишним в происходящем. Увы, моего мнения никто не спрашивал.
        - Да. Да. Нет. Все верно. Холодное. Нет, - коротко проговаривал подполковник, прижав к уху мобильный. - Спрошу. Андрей, когда вы в сознание вернулись, чем пахло?
        "Проблемами на пятую точку", - так и подмывало ответить.
        - Костром, - не задумываясь, выпалил вслух я. - Летом. И немного чем-то горьким.
        - Ну ты даешь! - перескочил с формально-вежливого "вы" Сергей. - Там же до костей и во…
        - Сережа! - очень тихо сказал подполковник, и младший его коллега мигом захлопнул рот. - Кто? Действительно? Андрей, до потери сознания видели ли вы - или, может, слышали, чувствовали? - что-то необъяснимое, небывалое?
        Я "вспомнил" про молнию в мчащемся на меня пламени.
        Семен Ильич перекинулся еще несколькими фразами с собеседником, поохал по-стариковски, за что хотелось встать и заявить: "Не верю!" - настолько не соответствовали охи выправке подполковника и ощущению исходящей от него силы.
        - Поздравляют нас. И вас особенно, - доверительно сообщил страж порядка, закончив разговор по мобильнику. - Нас меньше, поскольку долго вы на берегах Невы не задержитесь.
        - Это еще почему? - возмутился я.
        - Сейчас вы мне, возможно, не поверите, но постарайтесь. Это в ваших же интересах: побыстрее поверить в изменения. Погибший в гараже в последние мгновения пытался передать наследнику силу. Не физическую силу. Да только принял переданное не законный преемник, сила досталась вам. Может, сказалось состояние мальчика: у него сломаны все четыре конечности и перебит позвоночник. Как был приведен в недееспособное состояние погибший, нам еще предстоит выяснить. Так вот, сила попала к здоровому вам, а не к искалеченному ребенку. Сила обрела хозяина, но хозяин очутился в шаге от гибели. Произошло…
        - Крещение огнем, - обронил я, не отводя взгляда от клумбы, разбитой на придомовой территории.
        На ней цвели красным цветом то ли георгины, то ли хризантемы, не разбираюсь я в этих растительных делах. Сагу Сапковского мне подкинул Макс, хотя никто бы не заподозрил в неисправимом матершиннике любителя фэнтези, особенно, глядя на неизменную косуху и зная, что Находько периодически (когда жена не в городе) гоняет на байке. "Крещение огнем. Башня ласточки" - два романа в одном томе, как сейчас помнится…
        - Не убоялись мальца покалечить, - себе под нос проговорил младший лейтенант. - Поперек по…
        Дослушать тихое "сам с собой веду беседу" не удалось, старший не дал.
        - Вы адекватно реагируете, Андрей, - похвалил меня Семен Ильич. - А еще мое поколение ропщет о нынешней молодежи. Так вот, в момент смертельной опасности сила как бы сплавилась с новым носителем, приняв за него - за вас - выбор. Возможно, сыграло роль солнцестояние, Купала опять же… Но тут я, признаюсь, в вопросе плаваю. Коллега из первопрестольной утверждает, что нынешним утром появился редкий носитель силы - огневик.
        - Я? - тукнул себя пальцем в грудь.
        Не стоит думать, что я вот так, с ходу во все говоримое подполковником поверил. Часть меня была убеждена, что я сплю и вижу странный сон, а во сне лучше соглашаться с собеседниками.
        - Вы, Андрей. Знаниям коллеги я доверяю полностью, и вам советую.
        - И почему я не задержусь на берегах Невы? - уточнил я зацепивший меня момент. - Я коренной петербуржец не в первом поколении. Бабушка блокаду пережила.
        - Нева, - развел руками мой собеседник. - Каналы, притоки, болота, залив. Вода, Андрей! Что естественный противник огня? Вам станет неуютно в родном городе. Очень неуютно.
        - Потерплю.
        Упертость - одно из моих качеств, и не худшее.
        - Попробуйте, - покивал Семен Ильич. - Просьба отдельная: когда будете постигать произошедшие с вами изменения, постарайтесь… поаккуратнее. Пожары в городе нам не нужны. Что ж, ваши контакты Сережа записал. Кстати, настоятельно советую приобрести подобное устройство, в наше суетное время не знаешь, когда понадобится срочная связь. И не стесняйтесь в случае нужды звонить Сергею: есть в нем, конечно, лихая безбашенность юности, без опоры на знания опасная, шаткая, но я убежден, если не сгинет он по глупости, станет лучшим оперативником города. Страны - навряд ли, а про город нет сомнений.
        Сергей без подсказки со стороны начальства протянул мне визитку.
        - Обязательно, - серьезно пообещал я в ответ на все замечания сразу: мне как раз выпала возможность убедиться в необходимости экстренной связи, часа не прошло, а уж побеспокоить служивого, случись что, я не постесняюсь. - Молодость - недостаток, который быстро проходит.
        Так частенько говорит ма, цитируя Гете.
        - Это славно, - невесело улыбнулся старший из пары милиционеров. - Потому как нами не установлена цель сегодняшнего инцидента. Одно дело, если смерть, другое - если целью была сила погибшего.
        - Благодарю за предупреждение, - вежливость в моих словах была наигранной.
        Я понял, что меня смутило в удостоверении младшего лейтенанта Крылова. Сразу бы сообразил, но головушка после всех испытаний работала так себе. Сергей Крылов был приписан к Невскому району, тогда как мы мирно беседовали - в Калининском.
        Пока шел домой, в голове слегка прояснилось. Я крутил и так, и эдак беседу с дядькой в штатском, и выводы мне ничуть не нравились. Положим, он не врал и мне не снился. Не врал, но и не договаривал, чего стоят одергивания этого Сережи, моего примерно (пару-тройку лет плюс, минус вряд ли) ровесника? Слов было сказано много, все, ручаюсь, прошли бы проверку на полиграфе, как наичестнейшие. А по факту?
        По факту случилось убийство, преднамереннее некуда, и без моего вмешательства быть бы ему двойным: малец со сломанным позвоночником даже уползти бы не сумел. И никто меня из списка подозреваемых не вычеркивал, несмотря на благостно звучащие слова.
        Если допустить, что с молнией я всамделишно получил некий паранормальный довесок, выходит, что выгодополучатель в данном деле - скромный студент и работник игорного бизнеса. И будет за скромным студентом пригляд ненавязчивый…
        "Бесстыжий глаз и дым неймет", - вспомнилась мне фразочка из арсенала па.
        - И пусть, - я сощурился, догадываясь и о второй цели присмотра за собой замечательным: если довесок намеревался поймать кто-то другой, назовем этого другого - Злыдень, то чем я не фигура на роль живца?
        Вполне себе. Молодой, наивный (только распоследний олух в крайней стадии наивности, проходя мимо, полез бы доброй волей и без подготовки в огонь), чужой - своих-то всегда жальче. Готовый агнец на заклание.
        Что из этого следовало? Что шевелить ногами надо поскорее, домой идти да спать ложиться, выходной-то один. Потому как никакая пиромантия, никакая потусторонняя сила - не повод тупить в субботнюю ночь, это вам любой пит-босс скажет.
        Ночь с субботы на воскресенье в казино - это почти как день открытых дверей в аду, помноженный на зомби-апокалипсис. Народу, что в метро в час пик, дымина - глаза слезятся. У нас потолки в здании высоченные, метров пять, если не больше, система очистки воздуха, но в такие дни и ночи дымят сильнее, чем успевает разойтись. Гул, крики, мат, шумы всех разновидностей. Если открыт ВИП-зал, то и паранормальщина "местного разлива" в ходу, с летающими тарелками, бокалами… Хотя чаще - фишками и пепельницами. В общем-то зале за такое охрана скрутить может, а внизу покуда крупье в глаз не зарядили, никто даже не дернется. Включая дилеров, в которых эти все "чудеса" и летят.
        Движения дневной смены, которую мы сменяем, как у сломанных роботов, в глазах отражаются глубины космоса - и не единого отблеска мысли. По смятым пиджакам на спинках и несвежим сорочками легко читается, что добрая половина присутствующих игроков как в пятницу "залипла", так и до сих пор "шпилит". В лучшем случае, перекусили днем в баре и дальше, больше: спускать и отбивать кэш.
        Пит-босс Алиса, забежав в стафф, чтобы дать направление единственному отдыхающему из всей дневной смены, смотрит на вяло переодевающихся нас, как на иконы.
        - Кто может выйти в зал через пять минут, впишу час овертайма! - с мольбой в голосе обращается она, скользя взглядом по равнодушным лицам.
        Дураков нет: нам целую ночь предстоит впахивать в оставляемом ими апокалипсисе. И - перчинкой к чебуреку - в стаффруме наблюдаются три юных пингвина: черный низ, белый верх, бабочка, без жилетки - их шьют персонально, и стажерам первого дня заранее не выдают.
        - … же вас в корму! - высказывается за всех Макс, от чего у пингвина-девочки (из троицы свежего мяса двое парней, одна девица) краснеют уши. - О, привет, АБ! Красноглазишь, как Джо? Где эта задница?
        АБ - так меня называют приятели. Для прочих коллег по рулеточно-карточному труду я либо Бельский, либо Шифоньер Жирнье, последнее удобно для проверки дефекта фикции к концу смены, с охрипшим от криков горлом. Это милая девочка Алия так меня назвала на тренингах, народ посмеялся, прозвище прилипло. У нас с этим вообще быстро.
        - М-м, свежатинка, - протянула влетевшая в стаффрум Майя. - К утру будет тухлятинка.
        Каждый бодрится перед адовой ночкой, как может.
        - Что, малыши, все немножко не так, как вам говорили в школе крупье? - с деланным сочувствием спросил Окунев.
        Ему больше прочих подходит его прозвище - Рыба. Глаза на выкате, высокие залысины, маленький рот с узкими губами и полное равнодушие к окружающим в смеси с сарказмом.
        Вообще, как правило, с прозвищами в нашем узком кругу попадают если не в десятку, то около. Находько, который Макс и любит выразиться нецензурно - как есть Шпала. Два метра худобы, даже лицо узкое, вытянутое. Еще он рус, сероглаз и одевается (в миру, на работе форма) как неформал, много кожи и металла. Женька Митин, наш с Находько приятель, зовется Джо Красный Глаз за вечный недосып, вызванный амурными похождениями. При наличии постоянной, верной и замечательной то ли невесты, то ли уже жены (за выслугу лет). Джо невысок, смазлив и нагл - и простоя без барышень у него почти не случается. Вот и в этот раз он приперся с явными признаками недосыпа, зато с довольным блеском красно-карих глаз на бледном лице. Карий - цвет радужки, красное - вокруг радужки. Перед сменой он привычно закапает глаза визином из дежурного флакона, и будет каждый брейк хлестать кофе без сахара.
        Смена началась с низвержения во тьму: дилером на рулетку в ВИП, который на первом этаже, а стаффрум - на втором, соединены они между собой очень узкой винтовой лесенкой (во хмелю по ней ходить нежелательно). У лесенки есть бонус: если при подъеме в стафф пропустить девочку-дилера вперед, всю дорогу можно наслаждаться интересным видом.
        Пока шла передача смены, я осмотрелся: незнакомая компания на покере и старый клиент, для которого открыто два стола: рулетка и покер. Дядька не особо вредный, ставит крупно, предпочитает кэш-фишки, а не засыпать цветом "всю поляну". Порой на него находит, но как сливается цвет - снова возвращается к большому номиналу и одиночным фишкам. Если не тупить безбожно, сложностей не предвидится.
        Мне еще и чипера поставили - пристроили стажера Пашу, чтобы, видимо, не сразу на амбразуру.
        - Андрей, - это он с бейджика прочитал. - А как долго мы будем стажироваться?
        Низенький вихрастый очкарик высоко задрал подбородок, пытаясь смотреть мне прямо в глаза.
        - До утра доживи, - от души посоветовал я. - Нечем заняться? Режь стек.
        Есть у меня персональная примета: если ночь пятницы или субботы началась легко, впереди ждет задница, как у Кононовой, а она у нее такая… всеобъемлющая.
        - Как? - испуг в голосе пингвина не наигранный.
        Клиент завис над картами, к нам бегать перестал.
        - Стек: двадцать жетонов, тренируешь все нарезки выплат. По пять, - нарезаю двадцать фишек ближайшего - черного - цвета четырьмя стопками по пять, раскатываю последнюю стопку. - По четыре, по три. Четыре-четыре-один, Три-три-один.
        Паша режет: два-два-один.
        - Пять чипов не режется, пять раскатываешь, собираешь, выплачиваешь. Кто вас натаскивал-то?
        Выяснилось, что тренингами в это лето занимался Ненад, еще один серб, что смахивал на злобного хоббита: мелкий, кудлатый и глазки бегающие. И вот от него добра вообще ждать не приходилось, этот гад в менеджерской должности даже "за свой счет" на похороны матери девчонке из дневной не подписал как-то раз. Правда, девочка догадалась после Ненада подойти к Нине и вопрос решили, но выводы все сделать успели.
        Примета сработала: наверх я пошел прямиком на вторую рулетку общего зала, инспектором, где дилером поставили - барабанная дробь! - легко краснеющую девочку-стажера. На поле все цвета, разномастный кэш, засыпано так, что трясущиеся пальцы не успевают поправлять спорные ставки.
        Первую выплату Оля считала несколько минут, ошибалась, пересчитывала, ошибалась снова. Делала просящие глазки (мультфильм "Шрек" выйдет только осенью, и летом я не мог сравнить зелень ее просящих глаз с глазками котика из мультика, зато постфактум - очень похоже, как с Оли рисовали) и шептала: "Помоги! Сколько?". В стоящем гвалте она могла это орать, что есть мочи, результат был бы тот же. Я умею читать по губам, и мне не сложно пожать плечами, отвечая: "Считай".
        Игроки недовольны? Вон там ходит пит-босс, он назначил сюда эту лялечку, красивую - взгляд радуется - и тупую, что зубы сводит. Мое дело маленькое: следить за правильностью выплат и чистки поля. И пинать под столом чипера за грязные стеки (то в один цвет чип от другого цвета собрал, а то и вовсе кэш там очутился).
        Все хорошее когда-нибудь заканчивается; Оленька выдала всем причитающиеся фишки, сняла с номера долли, запустила по новой шарик.
        - Нет спина, - оповестил я стол, наблюдая за красивым полетом шарика в бокал с пивом.
        Позвал пит-босса: шарик однозначно заменять.
        Оля взяла второй шарик.
        "Хоть тут не растерялась", - мысленно похвалил я стажерку.
        Рано обрадовался.
        - Что делать?! - прокричала брюнеточка, ухитрившись перекричать толпу.
        Разговоры над столом притихли, народ у нас любит бесплатные развлечения, а тут явно оно и вырисовывалось.
        - Положи в номер девять, - назвал ей последнее выпавшее, от которого нужно делать следующий спин.
        Оленька обрадованно кивнула. И положила шарик в номер девять - на стол, а не в сектор рулетки. Прямо в завалы фишек, подготовленные нетерпеливыми игроками к новому спину.
        - Овца, - не удержал я за зубами определение Оленьки.
        - Радуйся, что Овца, а не Шалаева. Или Шалавова, - "утешала" под утро, когда толпа малость рассосалась, стажерку Шаеву Майя Бореева. - Оляля уже есть в дневной смене, а фамилии у нас тут любят склонять по-всячески.
        Бореева знала, о чем говорит: ее как раз звали Обуреева - от "обуреть". Характер у нее был тот еще, хотя внешние данные вполне на уровне. Кареглазая Майя высветляла волосы, чтобы эффектнее выглядеть, и не ела ничего, кроме йогуртов. Фигура у нее средненькая на мой вкус (я предпочитаю наличие выпуклостей их отсутствию), зато ножки - прелесть. Однако стоило Майе открыть рот, и красота ног резко забывалась. Словом, лучшими моментами в обществе Майи были те, когда она поднималась из ВИП в стафф и молчала.
        Эти вот обязательные прозвища были "фишкой" нашего тесного коллектива, в других казино, насколько я знаю со слов более опытных дилеров, ничего подобного нет. Может, текучка кадров быстрее, может, люди там без воображения.
        После смены я, Джо и Макс как обычно пошли пешком до Финляндского: это общее направление нас и сдружило. Макс жил на "Финбане", он шел с нами до остановки маршрутки, дальше мы катились, а он уже завтракал. Я выходил у Сезона, а Джо ехал до Пискаревки. Прокладывали по-разному маршрут, заглядывали в кафе по пути (или не сильно от него отклоняясь), общались. Иногда останавливались на набережной неподалеку от Инженерного замка. Макс курил (из нас троих легкие куревом портил только Находько), а мы с Джо кидали монетки в постамент Чижика-Пыжика. "На фарт" называлось это действо.
        Днем у этой крохотной статуи не протолкнуться от туристов, а утром - тишь да благодать, ни одного таджика не видать…
        Монетка, другая, третья - все мимо. Женек свою долю удачи урвал с первого броска.
        Я занес руку с четвертой по счету монетой, но она так и осталась зажатой между пальцами: из реки Фонтанки высунулась бледно-синюшная рука. Высунулась, чтобы пригрозить мне кулаком.
        - Что, упыреныш, выбрался из склепа и духом свободы никак не надышишься?
        - Что? Кто там что протявкал? Тявкай громче, пусть ветер носит!
        Это за моей спиной привычно обмениваются подначками Шпала с Джо. Это у них хроническое, ночь прошла впустую, если два моих приятеля друг дружке слово "доброе" не сказанули. Причем делают они это к обоюдному удовольствию, похмыкивая над особо удачными подколками.
        Пока я вертел головой, рука из Фонтанки никуда не делась, что даже для горячечного бреда слишком.
        Меня, конечно, воспитывали в духе мира и взаимоуважения, но всему границы есть, и анемичными кулачонками мне грозить всякая муть синюшная без ответа не будет. К тому же, мне своевременно вспомнились слова служивого о том, что в Питере мне задержаться не удастся, а я вызовы принимал всегда, даже от Родиона Громова, из секции прямой дорогой отправившегося в юношескую сборную. Да, отделал меня тогда Родька знатно, но и я один раз сумел его достать левым боковым.
        Я таскаю с собой в заднем кармане зажигалку, хотя и не курю, это со времен походов с классом вошло в привычку: огонь должен быть доступен всегда, в любой глуши, в любую непогоду. Так что в качестве ответа на торчащий из воды вызов я убрал монетку в карман, вместо нее вытащил зажигалку. Перегнулся через парапет и тихо-тихо пообещал:
        - Завтра возьму с собой канистру бензина и вылью в воду. А затем малую искорку высеку, - и чиркнул зажигалкой, прикрыв ее корпус ладонью.
        "Если тот дядька прав, и я получил некую связь с огнем (допустим!), то…", - не успел я додумать эту сумбурную мысль, как кулак, потрясшись напоследок как-то особенно яростно, ушел под воду. "Вот и славно".
        До Литейного моста мы дошли в обычном режиме. А на мосту меня накрыло: ноги налились свинцовой тяжестью, грудь сдавило, голову словно в тиски взяли. И еще потянуло к ограде, где в руках двух чугунных русалок на щите перекрещиваются скипетр, морской и речной якоря. И за перильное ограждение потянуло… От одной из русалок мне послышался гнусный смешок, похожий на тот, что издает Обуреева, когда особо довольна сказанной гадостью.
        Смех-то меня и спас, разозлив: злость сбила наваждение. Сигать за перила перестало хотеться. Что же до прочего - это можно было перетерпеть.
        - АБ, тебе б покемарить, - чуть позже, прощаясь со мной и Женькой перед маршруткой, посоветовал Находько. - Совсем квелый на вид, баньши румянее.
        Именно Макс "подсадил" меня на фэнтези с фантастикой, дома-то преобладали другие книги. Справочники, словари, сборники. Почитать чего-нибудь художественного? Пожалуйста, классика. От Гомера до Чернышевского, выбирай по вкусу.
        Не доходя до вокзала, мы порой заскакивали в книжный, где Шпала становился моим советчиком в плане того, что стоит купить, а что - бредятина, на которую потраченной бумаги жалко. В прошлый заход я с подсказки Находько забрал домой прекрасный "Заповедник гоблинов" Клиффорда Саймака.
        В книжном мы бывали не в те дни, конечно, когда пили после смены…
        - Я в норме, - заверил я друга.
        Поскольку от Невы мы немного, да удалились, сказанное соответствовало действительности. Что занятно, когда я ехал на смену, ощущений таких и близко не было. Придавило чуток к сиденью маршрутки где-то в центре моста, да и только.
        До дома добрался нормально: пока ехали, Джо подбивал устроить назавтра грандиозную пьянку по завершению смены, если зарплату с утра выдадут (она у нас в двадцатых числах выдается), я вяло отбивался, думая о том, что "зэпэ" - отличный повод обзавестись мобильным телефоном. Если взять такой же "кирпич", как у того Сережи, чугунную голову русалки им не расшибешь, а какую-нибудь мелкую нечисть можно и огреть.
        И только когда я уже засыпал, послышались мне сквозь сон охи-вздохи и радостное, хоть и еле слышное бормотание: "Вот свезло, так свезло! Радость-то какая! Теперь не страшно, что Пантюхин с пятого окурки о ковролин по пьяному делу тушить опять начнет, чтоб его волосатик взял! Счастьюшко, ох счастьюшко!"
        Мало ли, что во сне услышать можно.
        Воскресная смена обещала быть не особо напряжной (относительно предыдущей): и в зале посвободнее, и дым не стоял коромыслом, еще и лучший (по моему скромному) состав пит-боссов работал, Димка и Жан. Я уже говорил, что в казино подобрался тот еще интернационал? Если нет, говорю: были сербы-менеджеры, англичане-менеджеры (в том числе генеральный), наполовину поляк, наполовину француз (и где-то кто-то русский пробежался) Жан в пит-боссах, а среди дилеров кого только ни было, и казашка, и финка, и наполовину грузин, и белорус, и два украинца, и чешка, и грек, и даже мулатка Аннет в дневной смене. Разнообразие и толерантность.
        - Здравствуйте, Жан Флорианович Сковрон! - звонким голосом поприветствовала начальство Алия (как раз казашка) Ах-ах Ахметова.
        Ах-ах - это было непременное прозвище, очень уж умильно эта девушка с коротким темными волосами, лукавым прищуром и открытым смешливым характером ахала над всякой ерундой.
        А обращение к Жану - это как раз был "нестандарт". К пит-боссам практикуется обращение по имени. Но Алие нравится звучание этого конкретного ФИО, где фамилия - чистая издевка, "сковронек" с польского жаворонок, тогда как Жан яркий представитель сов. Кроме того, у нас с ним схожие параметры: мы одного роста, Жан тоже плотный, но поменьше меня.
        Дима тоже высокий, тощий только. Нас: меня, Макса, Жана и Димку порой кличут четырьмя столпами ночной смены. Или столбами - фонарными, кто на что горазд.
        Напрягся я после того, как стрелки циферблата в стаффе прошли восьмичасовую отметку, и все, кроме двоих, получили распределение. Нет, это норма, когда нет полной загрузки, что кто-то выходит попозже. Меня смутило другое: этими двумя оказались я и давешняя стажерка, Оленька.
        И еще напрягло, как Майя пропела перед выходом в зал, здорово пародируя Свиридову:
        - Ах ты, бедная овечка-а-а!..[1 - Строка из песни Алены Свиридовой "Бедная овечка", альбом "Ночью все иначе", 1997 г.]
        В каждой смене есть один прикормленный начальством персонаж, постукивающий куда нужно… А то и больше. И порой я подозревал Обурееву в принадлежности к любителям стука.
        - А тебе, Андрюх, особое задание от партии, - Дима сочувствующе покачал головой. - Наиважнейшее и наисложнейшее.
        - Я аполитичен, - попытался отбиться я, понимая, впрочем, что без толку.
        - Надо, Бельский. Я в тебя верю: ты сумеешь сделать из этой красавицы, спортсменки и комсомолки, - пит-босс показал на порозовевшую щеками Оленьку. - Дилера.
        "Овечка бедная?! Бедный Шифоньер! Он опустошен и ему нечем крыть!" - видимо, эти мысли нашли яркое отражение на моем лице, раз Димка решил меня подбодрить.
        - Получится - напишу рекомендацию повысить тебе категорию досрочно и без аттестации, - знал, хитрован, чем вовлечь меня в эту авантюру.
        Кроме стажеров, есть шесть категорий: Д-3, Д-2, Д-1, Д-И-3, Д-И-2, Д-И-1, где Д - дилер, Д-И - дилер-инспектор. Проще говоря, Д-3 - это самое дно, Д-И-1 - потолок (дальше уже пит-боссы). У меня была категория Д-И-3, и скачок на одну ступень мне бы не помешал. Выше категория - выше оплата отработанных часов, выше коэффициент при распределении чаевых (у нас они идут в общий котел и делятся по итогам месяца на всех), выше премия. Если совсем упросить: сделав из овцы… нет, не человека - дилера, я начну получать больше шуршащих бумажек, а они никогда не бывают лишними.
        - Где? Когда? Как сильно могу жестить? - принял я и этот вызов.
        Последний вопрос - не блажь. Нет в казино места нежным фиалкам, нежизнеспособны в наших условиях чувствительные хрупкие натуры. Они либо закаляются, либо в один прекрасный вечер не появляются на смене.
        - ВИП пустой пока - там, - с облегчением выдохнул Дима; похоже, про задание партии он не шутил, кто-то за Оленьку слово замолвил из старшего руководства. - Спускайтесь, Жан откроет вам флот, и хоть до упора ее гоняй. Если придут шпилить - звякни, решим по перемещению. И, Андрюх, делай что угодно, как угодно. Без рукоприкладства и детей, в остальном - она вся твоя.
        Кровушка от розовых щечек отлила, стажерка вжалась в спинку дивана.
        Я не стал ей говорить, что прессинг уже начался, и лучше это сделаем мы, чем клиенты.
        - Ступай, чего расселась, - "приободрил" я Овцу, заметил, во что она обута. - Еще и на шпильках. Надеюсь, ноги запасные у тебя есть, так как эти к утру отвалятся.
        Если в прошлую смену после "номера девять" ее откровенно убирали с глаз долой, и даже при полной нагрузке зала у Оли были брейки, то от меня ей таких роскошеств ждать не стоило.
        Димка придержал меня за плечо, пока стажерка спускалась по винтовой лестнице.
        - Постарайся все же полегче с этой… - вполголоса сказал он. - За нее впрягся лично Ненад.
        Тут я слегка уронил челюсть: чтобы злобный хоббит за кого-то хлопотал? Жаль в лесу поголовье медведей…
        Оля улыбалась. Заученно, вымученно и неправдоподобно.
        - Так, - вздохнул я. - Положи колоду на стол. Расслабь лицо.
        - А? - взлетели вверх брови стажерки; приклеенная улыбка не стиралась.
        Я хлопнул по столу кулаком, не очень-то и сильно. Овца дернулась. Вытащил пепельницу (они большие, металлические, внушительные), замахнулся ею в сторону девушки. Та отпрыгнула. Я добавил сложную фразу, начисто лишенную цензурных слов, не считая предлогов и союзов. Глаза у моей жертвы стали практически квадратными; я всегда думал, что это художественное преувеличение, и человеческая физиология не позволяет подобного. Ошибался.
        - Когда клиент проигрывает, - спокойно сказал ей, убирая на место пепельницу. - Он чаще всего зол. И все, что я сейчас показал - вполне жизненно. А если ты еще и ошибешься, твоя улыбка в лучшем случае вызовет у него вопрос: "Ты дура?", - а в худшем взбесит еще сильнее. Поэтому вот тебе домашнее задание: учись перед зеркалом делать пустое от эмоций лицо. Покерфэйс. Ок? Освоишься, начнешь немного разбираться в игроках и ситуациях - тогда улыбайся, сколько влезет. И выдохни уже, я не собираюсь тебя бить.
        Кажется, именно к этому она и готовилась.
        Я перегнулся через стол, набрал себе из флота фишек разного номинала, попутно уточнив, что никто с той стороны стола лапы во флот запускать не имеет права.
        - Пока ты за столом - ты его хозяйка, а по ту сторону твои замечательные гости. Им стоит радоваться, они тебе приносят подарки, но это не значит, что их следует допускать до самого сокровенного: места, где деньги лежат. Иногда гости ведут себя плохо, не разуваются при входе, гадят на ковер, но ты хозяйка радушная, и не выгонишь их взашей, пока у них при себе что-то есть. Учись вживаться в роль. Хотя странно, конечно, что тебе это я говорю, а не ваш тренер.
        - Нам говорили улыбаться, - с видом оскорбленной невинности ответила Оля. - И помаду обязательно. И ногти красить.
        - А, ну да, самое главное до вас донесли, - рассмеялся я. - Архиважное!
        А мой пассаж о сокровенном она явно не так поняла, наивная: кому вообще тут есть до нее дело, когда за сутки в этих стенах вливаются или отгружаются сотни тысяч? Разве что Ненаду в свете поступившей информации, да и то не факт, что блажь сиюминутная не пройдет быстрее, чем возникла.
        Мы начали с покера: это простейший для работы стол. Гонять Овцу пришлось по всему, она вставала в ступор от малейшего действия "не по шаблону", вроде: никто не хочет срезать колоду, что делать? К концу третьего часа в действиях Оленьки начал проглядывать автоматизм, да и в подсчете выплат прогресс наметился.
        - Сворачиваемся, - великодушно махнул я рукой, когда Жан спустился проведать нас со стажеркой. - Совет: держи крепче колоду. В нее срезку так могут загнать, что карты по столу полетят. И нет, за это ничего никому не будет. Во всяких мутных клубах вообще по пальцам крупье могут "случайно" попасть. Спроси потом у Бартош, после чего она к нам перешла из предыдущего казино. Кстати, это мысль: отдохнешь, поешь, я попрошу тебя к ней инспектором поставить. Делать шафл, как она - этому стоит поучиться.
        Не такое я и чудовище, даже покормиться отпустил бедную овечку… А то, что она к утру охрипла от нон-стоп раздач на блэкджеке - так это для ее же блага.
        К концу смены Оленька меня, похоже, люто ненавидела, а я из плюсов (весьма и весьма сомнительных) приобрел знание, что носит она чулки, а не колготки, и какого цвета на ней белье. Лесенка, этот шедевр архитектурной мысли…
        Помнится, в школе еще, нам биологичка рассказывала об удивительных вывертах памяти: мол, собираетесь вы на свидание с девушкой/парнем своей мечты, эмоций и гормонов - уйма, образ возлюбленного ярок до искр и сердечек в глазах; пройдет два-три-четыре десятка лет, и вы не сможете вспомнить, какого цвета была одежда на вас обоих и куда вы ходили, зато вспомните, как красиво цвел кактус на окне в кухне, мимо которого вы пробегали во время сборов. Мало кто ей поверил: мы были дети.
        Прошли годы, многие действительно важные вещи начали затуманиваться в моей памяти, зато эти розовые кружева - как вчера видел.
        Зарплату по утру не выдали: кто-то где-то профукал какую-то ведомость. Обещали к вечеру восстановить и те, кому срочно нужны финансы, могут подъехать вечером и получить причитающееся. Я в предыдущем месяце так заработался, что даже не успел особо потратиться, некогда было.
        Но когда отсутствие "зэпэ" становилось поводом не выпить после второй смены? Ладно бы в дождь или в лютый мороз, а ясным летним утречком повод отказаться был только у Лизаветы: Мамочка одна воспитывала дите, и с работы спешила к нему. Так что сразу после приветствия дневных крупье мы дружной галдящей толпой вывалились из заведения, чтобы стремительно пронестись до Малой Садовой, забить небольшой зал магазинчика, вынести из него несколько пакетов со слабоалкогольными (утро с тяжелого не начинают) напитками в банках и бутылках и пакетиками с ерундой, вроде орешков и сухариков.
        Примоститься на скамеечках, разобрать напитки, звякнуть за успешно пережитые выходные…
        Димка с Жаном - демократичны, они легко встраиваются в нашу молодую компанию, и даже оплачивают первый круг, как бы извиняясь за задержку финансов, хотя косяк совершенно не их. По первости Жана в такие вот внерабочие моменты осаждали девчонки, "незаметно" строя ему глазки (как-то он их магнитит, Джо с его обаянием проигрывает Жану всухую), так, что нашему пит-боссу с польско-французскими корнями пришлось показывать всем фото с молодой (и очень симпатичной) женой. Саму жену он продемонстрировать не мог: она тогда была на крайних сроках беременности, а сейчас нянчилась с маленьким Данилой Жановичем.
        После первого круга неизбежно происходит второй, после чего следует традиционное закидывание монетками постаментов кота Елисея и кошки Василисы: дилеры народ довольно-таки суеверный, все, что "на фарт" делать можно - делается. Был как-то случай: беспощадно "отдающуюся" ночную смену с подачи генерального добровольно-принудительно облагодетельствовали тремя бутылками виски; выпил - за стол. К утру дилеры были пьяненькие, веселенькие, отбившие весь минус и сделавшие немалую прибыль.
        После третьего круга всегда встает правомерный вопрос: куда дальше? Часть ребят "отваливается", их провожают до метро, попыхтев на дорожку у шара (фонтана, в прошлом году установленного). Оставшиеся выбирают дальнейшую культурную программу.
        В этот раз сошлись на кино, в девять пятнадцать в разведанном уже месте начинаются утренние сеансы, как раз прогулочным шагом дойти. Правда, в угоду дамам смотреть пришлось "Бар "Гадкий Койот", что являлось расплатой за предыдущий заход на "Людей Икс", но по мне лучше подремать в темноте под диалоги и музычку, просыпаясь от самых громких девчачьих возгласов, чем пытаться не оглохнуть в караоке, как в конце мая.
        Тогда только Миха, белорус из параллельной ночной, тоже берущий иногда дополнительные смены, улыбнул перепевкой ДДТ.
        Что такое осень - это духи.
        Водник под чернеющей Невою.
        Осень на погосте вся опять звенит костями,
        Призрак, я опять лишен покоя.
        Души развлекаются, сыпят пакостями,
        Мертвяки встают, им нет покоя.
        Он так-то душевный парень, и перед сменой оставляет в шкафчике все свои перстни, браслеты и подвески с черепами.
        После сеанса восторженные девчонки потащили нас выпить кофе, благо это можно было сделать прямо в кинотеатре.
        - Таша, мне Андрей, - взгляд, не сулящий ничего доброго, достался мне от стажерки. - Сказал спросить у тебя, почему ты ушла из прошлого казино.
        Наталия Бартош - единственная девушка в смене с категорией Д-И-1, постоять у нее инспектором я и отправлял ночью Олю. Ее лучше не звать Наташей или Натальей: уравновешенная Бартош к своему имени относится ревностно. "Не можешь выговорить правильно, зови - Таша, четыре буквы, элементарно. Даже имбецил способен усвоить". С маленькой, худенькой Ташей, когда она говорит таким тоном, спорить ни у кого желания не возникает.
        - Каттинг-карту вогнал один персонаж в мизинец, кожа лопнула, - равнодушно ответила Таша, поправляя белокурые волосы.
        Мой взгляд непроизвольно задержался на ее тонких пальцах.
        Оленька испуганно ойкнула.
        - Жуть какая! И что было потом?
        - Вход ему на неделю закрыли. За порчу сукна, брызнуло сильно. Мне - три дня за свой счет на залечивание пальца. Не бойся, у нас так не беспределят, не тот контингент.
        - А зачем ты в таком… - Оля выпучила глаза, подбирая слова. - Плохом месте работала?
        - Близко к дому, - пожала плечами Бартош, взглянула на часы. - Я поехала. Всем пока.
        Вместе с Ташей как-то и все остальные засобирались: кофе победил хмель, напомнила о себе усталость двух не самых легких ночей.
        Перед домом я забежал в магазин за продуктами, заодно занес рубашки в химчистку. Стирка и глажка - совсем не мое, а стоит услуга недорого. Уже за магазином, возле помоечных баков, пожалел худющего и длинного дымчато-серого кошака, похоже, собиравшегося испустить дух. Остановился, чтобы пошарить рукой по пакету.
        - Колбасу будешь? - спросил я еле дышащую скотинку. - Там, правда, от мяса только запах.
        Готовка тоже не особо по мне, перебиваюсь в основном чем-то простейшим или уже готовым, что только разогреть перед отправкой в желудок.
        - Иди мимо, как все, человек, - услышал я. - Всех нас изживете, раньше ли, позже ли…
        Я дар речи потерял от неожиданности.
        Длинное тело кота вдруг дернулось, животное (животное?!) повело носом, шевельнуло усами.
        - Не человек. Владыка огневой? - в желтых кошачьих глазах блеснули искры. - Владыка, аже пояти… прыскуч да ревностен…
        - Кхм! - закашлялся я, ничегошеньки не понимая.
        - Впусти в дом, то во власти твоей, отслужу, пригожусь! - котище поднялся с асфальта, прижал уши. - Глаголил забытОе… Не серчай. Будет тебе от меня польза.
        Я присел на корточки. Кот сел напротив.
        - Так. Сейчас без всяких "аже пояти" и прочей старославянщины, внятно и четко, современным языком, ты объясняешь, кто ты такой, - решительно сказал я, глядя в желтые глаза. И понял, кого мне напомнил кошак: почтовую марку, коллекционную вроде, в наборе, что я на почте видел. Там еще что-то было написано… Таджикистан, дикий кот… "Точно, манул!" - озарило меня. Форма ушек, размеры, все говорило о моей правоте. Правда, не было на марках упоминания, что манулы разговоры ведут, такое мне бы точно запомнилось, ввиду очевидной нелепости.
        Очень худой манул, а не домашний кошарик, смотрел на меня изучающе довольно долго, но все же ответил.
        - Что ты знаешь о замолотках, Владыка? - спросил у меня "кот ученый, дикий", после моего недоуменного пожатия плечами продолжил. - В именины овина возжигали прежде живой огонь. Бросали в огонь под овином необмолоченный сноп ржи, дозволения спрашивали у хозяина овина, можно ли им, человекам, каменку-то растопить? С того начинались замолотки. А дозволял сие действо такой, как я: нас вы прежде звали овинниками, да батюшками заревыми. Только вот нет больше овинов, и гумен нет. И памяти о нас не осталось. А мы скитаемся, пристраиваемся, где можем. Последних лет полста совсем стало тяжко, прибиваемся к складам с зерном хоть каким… Мой вот переделали, склянки да железки с закатками завезли, крупы-зерна убрали. Не стало мне житья: не промеж полок и человеков же мне ютиться? Смирился с хладом, с тем, что ни почета мне, ни уважения, но с этими, без понятия, никак не сжиться.
        - Оптимизация, - брякнул единственное, что мне в голову пришло. - У меня дома ни снопов, ни печи… духовая только. И плита газовая.
        - Ты сам, что огонь, Владыка, - подернул усами мой собеседник. - Мне подле тебя теплее, чем в подлазе.
        - И ты просишь, чтобы я тебя к себе пустил на ПМЖ? - меня слегка понесло от необычности ситуации. - А ты станешь мышей ловить и в лоточек ходить?
        - Грызунов в хозяйстве моем никогда не водилось, - гордо вскинул голову манул. - Что за лоточек - не ведаю. Одно скажу: покуда в твоем доме буду, никто без позволения твоего да со злым умыслом порога не переступит, да в оконце не заглянет. Верь мне, Владыка.
        - Мое оконце с балконцем на седьмом этаже, - сказал я и поморщился: заразная это все же манера разговора! - Кроме птиц, заглядывать некому.
        Тот покачал головой.
        - Почем знать, кому в выси летать.
        - М-да… Условимся: ты стараешься говорить без этих всех книжностей, при гостях ведешь себя, как кот - обычный, не говорящий, даваться на погладить и мурчать не обязательно, но и шокировать откровениями про заревого батюшку не сметь. И прекращаешь звать меня Владыкой, эдак до темных властелинов недалеко катиться… У меня имя есть, Андрей. А тебя как звать, пушистый представитель славянского эпоса?
        Мне пытались привить если не любовь, то почтение к корням, но не тянуло меня к истокам, не интересны были басни, сказания, обряды и прочая. Ма с па посчитали, что в жизни пригодятся многие знания, но, если не идет - запихивать насильно и не стоит. И вот, похоже, истоки решили потянуть меня к себе…
        - Это… - ушастый смущенно почесал когтистой лапой затылок. - Запамятовал я за давностью. И ты бы именем не разбрасывался подобру-поздорову. Оно ж бывает: ты к кому с добром, тот к тебе с лихом.
        - Будешь Кошар, - распрямился я, махнул рукой. - Ты сам или на ручках?
        Нареченный Кошаром мохнатик вскочил на все четыре лапы, боясь, видимо, что я могу и передумать. Со мною дошел до дома, между ногами проскочил в парадную (хотя я и считал, что парадные - это в историческом центре, а в нашей длинной девятиэтажке банальные подъезды, но так уж повелось, не мне переиначивать), пошипел на мелкого, что вышел из лифта с родителями и решил протянуть руки к котику. За что был обозван блохастой тварью и обвинен в бешенстве. Мамаша продолжала что-то еще нам с Кошаром выговаривать, но двери лифта закрылись.
        Так, вдвоем, мы и прошествовали до коридорной двери, затем и до входа в квартиру.
        Тут стоит сказать, что смущению Кошара я не поверил. Больно правдоподобно он его (смущение) разыгрывал. Ничего он не запамятовал, но и представляться не спешил. Не зря и мне попенял. Много позже состоялся у нас с ним разговор, когда овинный хозяин признался, что побоялся он власть над именем - и над собою - в то утро мне передавать. Огонь огнем, а ничего хорошего он не ждал, ни от будущего, ни от меня. Погреться после долгих скитаний и холода он надеялся, и только.
        Тогда, в ночном разговоре за чашкой чая, любуясь красивым лунным диском, Кошар назвал мне свое настоящее имя. Я принял его, сохранил, но не называл вслух ни разу. И вреда мне от овинника (почитал я позже про сложный, пакостный характер этих нечистиков) не было, слово данное Кошар крепко держал.
        За дверью наши с Кошаром пути разошлись: пока я переобувался, он подхватил передними лапами поставленный на пол пакет с продуктами и без видимых усилий понес его в сторону кухни (и когда успел сориентироваться?), я же прямой наводкой направился в душ. А когда вышел из него с полотенцем в руке, обнаружил, что моя не особенно большая кухонка превратилась в поле боя.
        Серый клубок шерсти оплетал кого-то босоногого, с длинными седыми патлами и бородой.
        Я, не задумываясь, метнул в это безобразие полотенцем, которое вообще-то нес, чтобы пихнуть в стиралку, она у меня на кухне стоит, больше никуда не вписывалась. Это рубашки с брюками я таскаю в химчистку, а такую бытовую ерунду стираю (через лень и не хочу) дома.
        - Это что еще за буча?! - прикрикнул на дерущихся.
        Удивительно, но мокрый снаряд попал точно в цель, дебоширы раскатились по разным углам. Одного из них я знал - вот уже с полчаса, а второй… Это был махонький, сухонький… гном? Карлик? Гоблин?! (Это я произведение Клиффорда Саймака вспомнил не вовремя, на мистера О" Тула незнакомый драчун похож не был). Этот мелкий некто был мне меньше, чем по колено, его Кошар, встав на задние лапы, становился выше. Седой, патлатый и бородатый, как я уже заметил, "гость" был морщинист, большерот и синеглаз. Если вспомянуть Ленкино про меня: "Глазищи с ресничищами", - то у этого не знамо кого они были размером с два блюдца (гномьих блюдца). Одет он был в серые штанишки с подтяжками и белую рубаху, а вот обувь отсутствовала.
        - Я в праве! - упер руки в боки "гном".
        - Я в праве! - царапнул когтями по плитке Кошар.
        - Вы оба в праве хранить молчание! - рявкнул я. - И отвечать строго по делу. Вот ты - кто?
        Не будь я уставший и злой, к седовласому пусть даже гному обратился бы на "вы", это правильно, это вежливость, но у меня до сих пор глаз подергивался от обучения Овцы, да и вся свистопляска с огнем и молниями даром не прошла. Еще русалки те чугунные…
        - Я Мал, - насупил брови "гном".
        - Полуостров? - устало спросил я, подбирая с пола полотенце, так как сказанное вообще мне ничего не прояснило.
        - Мал Тихомирыч я! - обиженно вскинулся бородач.
        - Домовик, - подсказал Кошар, все еще собранный и готовый сражаться. - Мал, невелик.
        - Парадник, не домовик, - сказал Мал Тихомирыч, делая ударение на второй "а". - Пятеро нас на дом, по числу парадных.
        - Значит, все-таки парадные, не подъезды, - развеселился я, вспомнив недавние мысли на этот счет. - Даже в нашем панельном монстре семидесятого года выпуска.
        - Подъездные - в граде Московом обретаются, - с достоинством сообщил старичок, вскинув вверх указательный палец. - В Петербурге - парадники. Понимание надобно иметь!
        Тут я не выдержал, расхохотался: мне вспомнилось, как Жан рассказывал Алие, что его отчество (очень уж нравящееся звучанием нашей казашке) было бы таким даже при другом папе, поскольку ухаживали за его мамой одновременно два друга-тезки, один звался Флориан Сковрон, второй Флориан Парадник. Не такое уж и редкое имя, если учесть, что знакомство претендентов в отцы с матерью Жана происходило в Ницце. "Сковроном мог бы я не быть, но Флорианычем - обязан", - шутил наш пит-босс на радость Ах-Ах.
        Бородач закашлялся, приняв мой смех на свой счет. И я вспомнил со всей очевидностью, откуда мне его голос знаком: то бормотание меж сном и явью, про Пантюхина с пятого и волосатика, мне не причудилось. И радостные охи я припомнил.
        - Не примите на свой счет, уважаемый Мал Тихомирыч, - примирительным тоном произнес я. - Неделя выдалась очень уж нервная. Итак, кто вы - мы прояснили. Я вот - Андрей, этот мохнатый - Кошар. Он очень просился ко мне в жильцы и обещал вести себя безукоризненно, что, несомненно, подтвердит. Немедленно!
        Последнее я добавил, глядя в упор в кошачьи глаза, меняющие цвет с желтого на оранжевый с алыми всполохами.
        - Не причиню вреда этому дому, токмо ежели выбора между ущербом для дома и ущербом для Андрея не возникнет, - оставил себе лазейку Кошар, впрочем, в мою пользу, так что поправлять его я не стал.
        - Давайте жить дружно? - улыбнулся я в духе мультипликационного персонажа. - Кошар, я чай принес из магазина. И пряники с печеньем, и хлеб с колбасой. Как насчет мирного чаепития и не менее мирной беседы?
        Я донес все же летучий снаряд - полотенце - до стиральной машинки, затем набрал воды в чайник, разжег конфорку (за этим делом внимательно проследил Кошар).
        - Домовые и овинники - не то, чтоб совсем недруги, - пожевал губами Мал Тихомирыч, но на выдвинутый из-под небольшого столика табурет взобрался молниеносно. - Но и не други.
        Табуретов у меня было два, второй я вообще купил потому, что сдачи в мебельном по утру не было. Есть и пить в комнате, где стоял стол, мне не нравилось - далеко ходить с посудой было лень, так что скрипучие стулья вместе с шатким столом давненько отправились на помойку, а в кухню была приобретена замена. Словом, после того, как я парадник расселись, места для Кошара не осталось, что бородача явно порадовало.
        Шерстистый решил вопрос с размещением, заняв подоконник. И к чаепитию присоединился, причем перед этим лапы кошачьи потемнели, подушечки удлинились, превратившись в подобие пальцев. Смотрелось жутковато, но чашечку придерживать не мешало, как и овсяное печенье к пасти подносить.
        - Нет больше овинов, - повторил я за Кошаром (сам-то я слово "овин" только тем утром и узнал). - И он неприкаянный мыкался. Прогнать - погибнет.
        - Не погибнет, - покачал головой парадник. - Но участь его незавидная…
        - А к моему проживанию на… кхм… подведомственной территории вы как относитесь? - вставил я, не дожидаясь описания незавидной доли беспризорного духа в современном мире.
        - Одобрительно, - вздохнул, явно разгадав мой маневр, бородач. - Слышал-таки.
        - Слышал, - не стал я отпираться. - И потому надеюсь на благоприятное для всех нас решение возникшего конфликта. От слова я не откажусь, Кошара на улицу не выгоню. С вами воевать тоже не хочу. Я за мир и толерантность!
        Парадник захлопал глазами-блюдцами.
        - За терпимость я, - пояснил. - И дружелюбие.
        Посиделки на троих растянулись примерно на час. Мы пили чай, выказывали друг другу расположение напополам с опасением, играли словами. Иначе говоря, вели торг. Предмет торга лупил распушистым хвостом по подоконнику да подливал всем нам чай из заварочного чайничка, и кипяточек.
        Мы сговорились на том, что Кошар не покидает стены моей законной жилплощади (действительно моей, к слову: право собственности на меня ма оформила до того, как укатить к Эйфелевой башне), без крайней на то необходимости. Со мной вместе ему позволят выходить в парадную и заходить обратно, но без меня в недра нашей девятиэтажки ему лучше не соваться: навалятся впятером хозяева дома, пойдут клочки по закоулочкам. Я же подвязался на тушение возможных возгораний во всем доме, не только в пределах своей парадной. Для вида на этом пункте хмурил брови: мне в этом доме жить, я бы и без причины особой согласился в случае чего помочь. Как освою встроенную в себя паранормальщину, в которую и впрямь поверил, принял, как факт, где-то между встречей с еле дышащим манулом и знакомством с седовласым малоросликом…
        Так добрым словом, чаем и печенюшками был улажен конфликт между двумя недружественными персонажами народных поверий. Кошар и Мал Тихомирыч позднее даже установят неплохие отношения, после того, как заревой батюшка шуганет пару домушников, да так, что тех в дурно пахнущем исподнем (прочее они поскидывают, так как оно затлеет на телах) надолго запрут в Скворцова-Степанова.
        Вечерком, отоспавшись, я прокатился на привычной маршрутке до конечной - площади Искусств, чтобы прогуляться по Невскому и купить, наконец, средство мобильной связи. Наверняка это можно было бы сделать и ближе к дому, но мне нравились пешие прогулки по Невскому, несмотря на обилие народа на нем в вечернюю пору.
        Прошелся. Ко мне народ при возможности обойти в сторонке "впритирку" и без того не подходил особо, а тем вечером я буквально шел по коридору в живом потоке. Люди сторонились, причем даже те, кого я обгонял - заранее отходили на шаг в сторону. И не скажу, чтобы мне этот эффект не пришелся по нраву. Удобно же!
        В магазине, несмотря на обилие посетителей, я спокойно выбрал и приобрел свой первый мобильник, благо продавец от меня не шугался. Я не стал жадничать, и купил не самый дешевый из представленных вариант, а тот, что разрекламировал парнишка: с виброзвонком, смс на кириллице, со спрятанной в корпус антенной и выбором мелодий из тридцати пяти предустановленных и семи редактируемых. А еще в нем была "змейка". Из магазина я выходил с изрядно похудевшим бумажником, зато довольным, как слон, обладателем Nokia 3310.
        Обратно до транспорта тоже прошелся с удовольствием. Встретил живописную компанию готов, тогда они еще не успели примелькаться, и потому привлекали внимание. В отличие от прочих пешеходов, эти не стали уступать мне дорогу. Девушка с выбеленным лицом и черными губами даже потянулась ко мне, уж не знаю, с какой целью, но ее придержал "проклепанный" приятель с ирокезом. Я пошел себе дальше: после Михи эти расписные ребята казались какими-то… ненатуральными.
        - С-сладенький, - в спину мне прилетел эдакий комплимент.
        Дома меня обнюхал Кошар, после чего заявил, что я должен быть осторожнее и не бродить по улицам в вечернее и уж особенно в ночное время.
        - Вдругорядь уцепить могут, - аргументировал он, ударив по полу хвостярой.
        - Ты в скитаниях нянькой не подрабатывал? - склонил голову на бок я. - Не довелось?
        Кошар с пола прыгнул на полку над вешалкой, где должны храниться головные уборы, а у меня хранилась пыль. Махнул хвостом, да так, что я еле успел увернуться от облака пылищи, и умчался в кухню. К газовой плите и пачке овсянки. Обиделся.
        Второй выходной прошел приятственно: мы с Находько провели его в маленькой сауне, хозяин которой был весьма чистоплотен. Это отражалось как на состоянии сауны, так и на ее сотрудниках. Я так понял из разговоров, случайному человеку не попасть в ту парную, где балдели под умелыми руками мы с Максом. Мне вот повезло иметь Шпалу в знакомцах.
        Джо с нами не было, ему вообще днем дозвониться сложнее, чем до Смольного.
        - А еще что-нибудь расскажи! - просила Ташу Оленька со странной смесью ужаса и восторга на лице.
        Мальчики-пингвины как бы поправляют бабочки у зеркала в сторонке, но уши греют оба. Кажется, я понял, почему люди любят ужастики и разные триллеры: слушая (смотря, читая) леденящие кровь истории, они и прикасаются к волнующему, пугающему, как бы становясь сопричастными, и выброс адреналина свой получают, и при этом не покидают свою зону комфорта. Очень удобно.
        Откуда я знал, что рассказывала Бартош Овце, если я только зашел в стафф? Так никто никогда не слышал от нее других историй. Или не хотел слышать. Это, вон, Кононова может с восторгом описывать, как их на восьмое марта катали на казиношном лимузине, загрузив в салон сколько-то ящиков шампанского. Уверен, Ташиной ноги в том лимузине не было бы, случись ей работать с Лошадью вместе в ту пору. Зато всяких пробитых авторучками ладоней, пойманных на мухлеже, летающих предметов, вскрытых черепов - этого в памяти Бартош столько, что можно часами рассказывать.
        - На третьей неделе моего стажерства я стояла на маленьком покере, - ровным голосом принялась за рассказ Таша, сложив кисти на закрытой книге в мягком переплете (Ремарк, "Три товарища" - это я пригляделся). - Маленький, потому что ставки от пятидесяти рублей в анте. С опытным инспектором, конечно. За спиной, через стену - бар, там какие-то громкие разборки, но они там каждый день, никто не дергается.
        - Каждый день?! - воскликнула Оля, прервав рассказчицу. - Ой, извини.
        Я эту историю уже слышал, но остановился у двери в мужскую раздевалку, послушать. Время позволяло, а ровный голос этой девочки всегда меня успокаивал.
        - Я делаю очередной шафл, мне подрезают колоду, - продолжила, как ни в чем не бывало, девушка. - И тут мой инспектор ойкает, приседает и в полуприседе просачивается в стафф. Стафф к нашему маленькому покеру как раз ближе всего. Тут же под рулетку напротив меня прячутся дилер с инспектором, игроки все куда-то разбегаются. Кроме одного, за моим столом. Мимо пробегает пит-босс, тоже в стафф. Это все очень быстро происходит. Я начинаю крутить головой: непонятно же, что случилось? И вижу двоих в проходе в полутора метрах от моего покера со стволами.
        - Ах! - попыталась вырвать законные лавры у Алии Овца.
        - За столом сидит один игрок, спокойно поигрывает фишками, курит, наблюдая за сценой. А у меня в голове одна мысль: "Можно ли мне сдавать карты, если у меня нет инспектора?"
        - Серьезно?! - всплеснула руками стажерка.
        - Да. Это меня очень тревожило. По правилам нельзя, я же стажер, но инспектор на момент расстановки анте была на месте. В том, что она покинула стол, моей вины нет. Перевесило мои сомнения то, что к четырем боксам со ставками прилагался только один клиент, так что я его спросила, можем ли мы подождать, пока другие вернутся?
        - Да ну, неужели не было страшно? - не верить словам Таши можно, если не знать ее чуть получше.
        - Они же не на меня направляли стволы, - пожала плечами Бартош.
        Не дожидаясь завершения потока вопросов вроде: "А если бы?! А часто такое бывало?" - я пошел переодеваться. Если бы дурочка Оля не перебивала, уже бы узнала, что в финале истории выстрел-таки прозвучал, у одного из участников разборки слегка сдали нервы. Никого не задело, бандит был псих, но садиться за огнестрел не хотел, так что пальнул в потолок, для пущей убедительности аргументов. После пальбы на тех двоих навалились свои же, разняли: лучше сами, чем если менеджер исполнит угрозу и вызовет ментов. Охрана, успешно отморозившаяся в баре и зале с игровыми автоматами, после того, как вывели спорщиков, громко и уверенно уверила клиентов, что ситуация урегулирована. Менеджер распорядился о выпивке за счет заведения, пит-босс и дилеры тонкой струйкой потянулись обратно в зал, дергаясь до самого утра на малейший шорох.
        Под шумок из флота большого покера уволокли стек крупного кэша, но видео-наблюдение в кои-то веки отработало свой хлеб: кэш вернули, мужичка, оказавшегося слишком глупым, чтобы попытаться разменять стыренные фишки в ту же ночь в кассе, немножко прессанули. Дилеру, не закрывшему флот хотя бы просто крышкой перед побегом, выписали штраф (а если бы не нашелся вор, то и сумму украденного вычли бы из "зэпэ", собственно, только по этой причине работники узнали о судьбе кэша и мужичка - просветили перед всей сменой девочку-крупье о всех вариантах последствий).
        Ташу сняли со стола после того, как она закончила-таки ту раздачу, над которой зависла: сдавать или не сдавать? Пит-босс потом в стафф-рум ее долго пытала, почему она не убежала вслед за инспектором, и удивлялась ответам. Таша удивлялась, чему удивляется пит-босс, и почему вообще ей нужно было убегать? Тогда ей рассказали несколько историй маленького городка, где пули летели чуть реже, чем фишки, с рикошетами от металлических плафонов над столами, прострелами конечностей и одной, самой безрадостной, историей с выстрелом в глаз.
        Вся эта ситуация не научила Ташу бояться за свою жизнь, зато она сделала для себя вывод: в аховой ситуации надо накрыть флот крышкой и даже, в особых случаях, лечь на крышку сверху для надежности. Пуля-дура, она может пролететь мимо, а украденные фишки - это огромная дыра в бюджете.
        Игрок, просидевший за Ташиным столом, пока другие драпали, перед уходом передал через бар для Бартош бутылку шампанского: после открытия в том казино чай крупье принимали только "натур-продуктом" - тем, что можно было купить в баре, то бишь шоколадками, соками и алкоголем. И попросил передать на словах: "У малышки есть яйца".
        У малышки просто были проблемы с инстинктом самосохранения, а шампанское было распито по утру всей сменой. Бартош не жадная, и к алкоголю относится с прохладцей.
        Когда я вышел из раздевалки, Ира, сегодняшний пит-босс, уже раздавала назначения по столам.
        - Бельский! - махнула рукой она, завидев меня. - Я в курсе про ваши договоренности, но ты идешь дилером на первую рулетку. Шаева отдыхает.
        - Может, пусть почипует? - если Ирина хотела меня огорчить, то это она крупно промахнулась: тянуть Овцу до высокого звания дилера я не рвался, а рулетка - мой любимый стол.
        Девчонке сидеть в стаффе бесполезно, это только опыт просиживания зада принесет, а так хоть пальцы разомнет.
        - Ладно, - пит-босс выгнула бровь, но не стала никак комментировать мое предложение. - Тогда Маленький на отдыхе.
        Это даже не прозвище, а настоящая фамилия вихрастого очкарика. Впрочем, его уже успели окрестить Гигантом, то ли от противного, то ли у кого-то с чувством юмора беда.
        - Ир? - заглянул в стафф Антон, второй сегодняшний пит-босс.
        Та махнула папкой, напомнила про пять оставшихся до смены минут и вышла.
        Эти двое забавно друг дружку дополняли: коротко стриженная, никогда не красящаяся, слегка мужиковатая Ирина, и мягкий, ухоженный Антон. Из них двоих маникюр делал как раз Тоха, Ира на это плевала, как и на должностные инструкции на сей счет. Зато Антон влет считал выплаты по устным ставкам любой сложности, именно он учил нас считать комплиты. А Ира была "свой парень", дымила в окно мужской раздевалки (женская упиралась в менеджерскую и зал, там окон не было), крыла матом как заправский сапожник, и лихо решала любые конфликты.
        - Пять минут, пять мину-ут, - пропела ей вслед Обуреева. - Шифоньерчик, ты свою Овечку от тела на отпускаешь теперь ни на миг? М-м, а это правда, что тебе разрешено делать с ней все-все?
        Оленька зарделась, я привычно проигнорировал нашу язву.
        - Он-то Шифоньер, а у тебя пустая антресоль, - без намека на эмоции высказала Бартош, откладывая книгу на уголок спинки дивана. - И эхо, эхо, эхо…
        У нас прекрасный, дружный коллектив. За некоторыми исключениями, вроде Майи.
        За первой рулеткой творился карнавал: трое латиносов, одна азиатка (я их совсем не различаю, мне едино, кто китайцы, кто тайцы), помятый и усталый русский переводчик и с пяток "болельщиков" разных мастей. Латиноамериканцы засыпали поле зеленым, черным и желтым цветами, азиатка играла по шансам, гранича с максимумом стола. Русский очень извинялся, но переводил, что по мнению его клиентов, квалификация у крупье весьма низкая. Что на самом деле высказывали эмоционально жестикулирующие "туристы", я предпочел не знать. Очевидно же, что ничего нового, только на красиво звучащем языке.
        Вообще, обычно такая публика нас обходит стороной. У нас демократичное место, не пафосное. Ни тебе колонн мраморных, ни позолоты. Крупье до идеала не вышколены. Даже английский выше уровня "школьной программы" не обязателен для приема на работу.
        В любом случае, это веселее, чем обучать пугливую и не шибко умную стажерку.
        А потом я глянул в сторону флота. Мне пришлось постараться, чтобы не уронить челюсть: фишек крупного номинала в нем фактически не осталось. Вообще, нам не вдалбливали, что клиента надо непременно обыгрывать: по рассказам дилеров со стажем, во многих местах "сливать" или "отдаваться" - это чуть ли не смертельный грех, достойный порицания и презрения. Мы к проигрышам относимся спокойно: "побеждающий" казино игрок обычно оставляет чай, если не жмот, а еще они (игроки) имеют свойство возвращаться. И приносить обратно весь свой выигрыш. Правда, это не относится к таким вот явно заезжим персонажам.
        Макс уже сменил инспектора, Оленька встала на место чипера; предыдущий, тоже пингвин, просто высыпал из рук набранные фишки, "зачистил" руки - это когда мы показательно вытираем открытые ладони одну о другую, показывая (в основном на камеры), что в руках ничего нет - и помчался в сторону свободы, то бишь, стаффа с раздевалкой. А я пока стоял близ текущего дилера, спин он закрутил длинный, потом выплаты, в это время меняться нельзя, только после снятия долли с номера парень из дневной (забыл его имя, он из опытных) мог покинуть стол.
        Выпала шестерка, средне засыпанная цветом, были в разы более загруженные номера. Крупье зачистил поле, и начал оплачивать шансы. Сыграли: малое, черное, четное, первая дюжина, третья колонна; именно то, что поставила азиатка.
        Я сменил "дневника", закрутил от шестерки. Как и мой предшественник, я делаю длинные спины, оборотов сорок-пятьдесят, за это время можно поле нагрузить по полной. Чем и занимались латиносы. Азиатка же закрыла глаза, приложила руку к броши в виде стилизованной сосновой веточки (очень похожей издалека на настоящую), затем быстро раскидала ставки: черное, нечетное, малое, вторая дюжина, вторая колонна. Я объявил завершение ставок, шарик сделал еще несколько оборотов и аккуратно закатился в семнадцать. Поясняю: семнадцать - черное, нечетное, малое, вторая дюжина, вторая колонна.
        Я поставил долли, зачистил стол, раскрыл номер для инспектора (так, чтобы с его позиции было видно, сколько где и каких фишек). Выгреб из флота почти что крайние остатки кэша на оплату шансов, постучал пальцем по пластику, мол: "Еще раз, и тут будет пусто-пусто", услышал в ответ, что скоро поднесут новые фишки. Вздохнул, глядя на неловкие Олины пальцы: хороший чипер уже бы больше порядка навел, и в первую очередь собрал бы те цвета, которые нужны для выплаты, а отличный чипер посчитал бы и подготовил "нарезку": крайне редко выплата бывает ровной, чаще всего надо или с полного стека срезку делать, или дорезать нужное количество (если жетонов меньше четырнадцати). Оле до отличного чипера было так же далеко, как от Питера до исторических родин наших "туристов".
        Закрутился новый спин, возле стола материализовался Драган с подносом для фишек (это такой пластиковый короб с отделениями внутри и замочком снаружи). Азиатка снова смежила веки, приложив кончики пальцев к брошке. Расставила кэш на: красное, четное, большое, третья дюжина, третья колонна.
        - Мудан, не следует, - едва слышно сказал Драган на русском, затем еще что-то добавил на незнакомом мне языке.
        Шарик, почти уже завершивший вращение, бешено заскакал в барабане, стуча о дефлекторы. Я почти видел, как он закатывался в номер тридцать шесть перед тем, как начать эти скачки.
        Азиатка склонила голову, ответила менеджеру на том же незнакомом языке, бросила горсть тысячных фишек, добавив без малейшего акцента:
        - На чай, - после чего встала и прошествовала к кассе.
        Загалдели латиноамериканцы, отчаянно жестикулируя.
        - Они просят выплату и размен в деньгах, - со вздохом сообщил переводчик.
        - В кэше? - уточнил Макс, хотя тут разночтений не могло быть, обмен наличных на фишки за столом производится, а обратно - только через кассу.
        Мы завершили дела с "туристами", следом за которыми испарились и "болельщики", загрузили свежим кэшем почти разоренный флот. Меня подмывало спросить Драгана, что же он такое сказал азиатке, но в хороших отношениях мы не были (и никто не был, сербы держались наособицу), а излишки любопытства имеют свойство выливаться в неприятности. Это мне после одного горящего гаража точно известно.
        - Я тебя помню, - указал на меня пальцем серб. - Ты был пр?ст. Д?бри.
        И ушел, я только рот успел открыть, чтобы все же спросить об уточнении.
        Сменили нас всех троих одним стажером Пашей. Поскольку рулетка опустела, его туда поставили манекеном, чтобы было видно: сюда можно идти с фишечками, открыто! Заодно, пока стоит, закручивать спин потренируется. Пит-боссы дружно закатывали глаза, показывая, как "хорошо" у всех стажеров летнего набора со спином дела. В дневной смене парень зарядил клиентке почти в глаз, скандал был жуткий, Ненад потом чуть лохмы на голове себе все не выдергал.
        Димка как-то под пиво разболтал, что положение Ненада в нашем чудном заведении самое шаткое, его вообще у нас быть не должно было. К нам на открытие должен был прибыть менеджером югослав с таким стажем, что иные не живут столько, но того югослава в последний момент сманили в первопрестольную. Так подхватили Ненада, и случись необходимость в кадровых перестановках, под ним стул зашатается в первую очередь. То-то наш хоббит злой такой…
        - Андрей, ты же видел, видел?! - стоило закрыться двери в стафф-рум, прорвало Овцу. - Как она это делала? Типа в шар хрустальный глядела? Шарик заговаривала? Как?!
        - Если под хрустальным шаром ты подразумеваешь стакан с соком, то так оно и было, - хмыкнул Макс. - Такая большая, а до сих пор веришь в сказочки…!
        Без фирменного непечатного Находько был бы не Находько.
        - Совпадения случаются, - поддержал я Макса, стараясь, чтобы голос звучал убедительнее. - А как не совпало, так она и улетучилась.
        - Да нет же! - не унималась Оленька. - Точно вам говорю, что-то эта тетка знала.
        - Ага, я понял: ты так медленно собирала фишки, потому что разгадывала тайны вселенной, - поддразнил я. - Спустись с небес на землю, девочка. Твое дело не ворон считать и не фантазировать, а чиповать, учиться считать выплаты да помалкивать в тряпочку.
        - Надо будет эту идею знакомым подкинуть для зомбоящика, - Макс развалился на диване, вытянув ноги. - Запустить… шоу со всякими экстрасексами… пардон, мадмуазель, экстрасенсами, гамадриадами и потомственными чернокнижниками. Пусть они угадывают номера на рулетке, клады ищут, могилы со свежими жертвами маньяков на кладбище находят. Огонь идея! Назвать: "Мистическое противостояние". Нет, лучше - магическое, так…, звучит убедительнее.
        - Порнографическое, - по лесенке из ВИП поднялась Алла Кононова. - Е…стическое.
        Лошадь сняла с левой ноги туфлю, запустила ее с силой в стену над головой Макса. Выматерилась так сочно, что Шпала (даже не дрогнувший, пока в его сторону летел снаряд) зааплодировал. Сняла вторую, с правой, швырнула в доску с графиками смен и объявлениями для персонала. Добавила еще одну тираду на могучем нашем языке.
        - Сегодня обучение не состоится, - констатировал я. - ВИП-зал занят.
        Алла подобрала обувь, кликнула электрический чайник.
        - Кто-нибудь будет кофе?
        - Мне со сливками сделай, Лошадушка, - подал голос Находько, совмещая в одном прозвище Лошадь и Душку (так порой за открытость характера Аллу называли тоже).
        Не стоит думать, что Кононова поехала кукушечкой, или что она одна такая. Нас тут всех порой срывает. А Алла живет по принципу - не переполняй чашу. Выбесили - запули обувкой в стенку и сбрось эмоциональный пик, встрепенулось высокое (или не очень-то) чувство - не трать время на душевные метания. Потянуло к пироженке - покупай и ешь ее, хочется весело провести время - проводи. Не раз бывало, что после посиделок Лошадь тыкала пальчиком в приглянувшегося коллегу и спрашивала низким, бархатным голосом: "К тебе или ко мне?" - и крайне редко нарывалась на отказ. Этот ее голос пробирает до пяток.
        В казино вольные нравы: связи на раз тут в порядке вещей, бывает, что и семьи складываются. И рушатся прежние под весом накапливающихся недопониманий, разности графиков и обид… На интрижки все смотрят сквозь пальцы, до тех пор, пока те не несут ущерба заведению: так, Кононова может спать с кем угодно из дилерского состава, но лучше ей не связываться с кассирами, охраной или (ой-ой) официантками, ведь такая связь - это гипотетическая возможность обналичивать кэш, а доверчивостью начальство не грешит, что целиком согласуется с должностной инструкцией.
        Вполне себе у Лошади жизненная позиция, я считаю. Вреда окружающим не наносит, разве что пингвина-девочку в ступор вогнала витиеватостью и насыщенностью фраз. Так это ничего, той полезно просвещаться: больше услышит по эту сторону дверей стаффа, меньше удивится, когда подобное польется с той, игроков, стороны в ее, пингвина, адрес. А это случится, как бы не оберегали начинающих крупье наши заботливые пит-боссы.
        Я тоже не чужд нецензурщины, хоть и предпочитаю высказываться вроде: "Я сейчас пойду искать на карте мира Катманду, извольте следовать за мной, пожалуйста". Карта мира - это вообще поле непаханое для оскорблений. Помнится, назвал мне па однажды местечко в Новой Зеландии - Тауматауакатангиангакоауауотаматеапокануэнуакитанатаху, так у меня на середине прослушивания уши в трубочку свернулись, а ему нормально, не запнулся даже, произнося сие названьице. Или его привычная шутка в период сессий о единственном отличии студента на экзамене от столицы Камбоджи: столица - Пномпень, тогда как студент пень пнем. Для совсем непонятливых есть городок в Канаде с названием Дилдо, а уж сколько всякого абсурда на просторах необъятной нашей родины, от Большого Куяша до Верхнего Зачатья… Очень помогает, кстати говоря, знание географии в пустые смены, при игре в города.
        Эта вот смена, выпавшая на будни, пустой не была, даже ВИП до самого утра проработал. Его заняли спортсмены, гордость и надежда нашей сборной, которых лично мне хотелось прикопать тихонечко, как однажды Миха (белорус и любитель черепушек) советовал: в тиши и тьме, мол, утихают страсти, приходит понимание своего места в мире, а как откопаешься - все вокруг такое яркое, и дышится особенно хорошо.
        Мечты мечтами, но в относительной узде этих, которые гордость, удерживал только вид Драгана, стоящего у бара, поодаль от игровых столов. Менеджер подкидывал монетку высоко в воздух и ловил одним из пальцев. В полете монетка находилась долго, а в то время, как один из профессионалов спорта (я не стану говорить какого, лишнее это, люди они публичные) потянулся через стол, чтобы схватить дилера за край жилетки (тот вскрыл у себя каре против флэша), желтый кругляш и вовсе завис в воздухе. Я это заметил, потому как стоял инспектором и краем глаза отслеживал поведение серба.
        Кое в чем скидывающая излишки эмоций Кононова права: поколебать душевное равновесие может любая мелочь. Меня вот вразумила эта монетка.
        - И на Пустой луг в полную луну забредать не смей! Даже днем не советую, а уж ночью - косточек не останется, там своих, от коровьих до людских, валом навалено, новым места не сыскать, их водные духи на побрякушки до зари разберут.
        Это Мал Тихомирыч вещал, уплетая торт Муравейник, с зарплаты принесенный в дом. Я не особый любитель сладкого, тортик покупался в качестве угощения и некой платы за беседу. Глупо ведь: ничего не зная о свалившейся на меня небывалищине, не расспросить пару нечистиков, с которыми у меня вроде как налаживался контакт. Об опасностях, о возможностях…
        - Ты про поле Потешное? - уточнил Кошар, всколыхнув во мне понимание, о чем парадник речь вел - о Марсовом поле.
        Там еще после февральской революции косточек зарыли немало, это каждый знает.
        - Про него, поганое. Ох, как на нем утопцы резвятся, да девки тинные, да водник пузо греет под луною.
        - Я столько раз мимо ходил, вроде живой, - слегка поежился. - Не совсем впритык, вдоль Фонтанки.
        - То прежде было, - парадник смешно покачал своими лохмами. - В прошлом годе было твое вроде. Теперь если один идешь, да луна полна, сторонись, а лучше езжай на этой, как ты называл повозку самобеглую?
        - На маршрутке, - подсказал я, подкладывая на опустевшую тарелочку перед парадником новую порцию сладенького. - А чем она мне поможет?
        - Железо, людишки, быстрота, - загибая пальцы, перечислил Мал Тихомирыч. - Мы существуем медленно. Исстари как повелось, так и не сменилось. Покуда почуют, покуда потянутся, тебя и след простыл.
        - Невелик дело говорит, - вальяжно потянулся на подоконнике Кошар. - Но ты понимание имей: таковое к простым духам относится. Те, что в человечьем теле ходят, в разы опаснее.
        - И ездят не на маршрутках, а на гоночных тачках, я понял, - покивал, хлебнул чаю.
        - А по Обводному и ездить не вздумай, не то, что ходить! - встрепенулся мой седовласый советчик. - Зло растревоженное не уснет вовеки, людишек-то оно губит, а тебя и вовсе смаковать станет. Ох, участь недобрая у тех, кто в его водах канул… Ни за какие коврижки не ходи повдоль Новой Канавы, Андрей! Под страхом смерти не ходи!
        На этом парадник резко засобирался, отказавшись делиться подробностями. Была, я помню, какая-то нехорошая история про строительство теплотрассы в двадцатых, но в чем заключалась - это не ко мне. Одно то, как парадник разнервничался, о многом говорит. Нечего мне делать на Обводном, галочку себе поставил.
        - Теперь ты, хвостатый товарищ, - обратился я к Кошару. - Скажи что-нибудь дельное, для выживания нужное и важное.
        Он хлобыстнул хвостом по подоконнику, напомнив о давешнем пыльном облаке и тому, что его предваряло.
        - Был не прав, - сказал я: ошибки признавать никто не любит, только настаивать на своих заблуждениях - это свойство баранов. - Про няньку. Совету о разумной осторожности внял, обдумавши.
        Серьезно, манера речи моих новых знакомцев из преданий старины далекой на меня влияет ого как. Того и гляди, привыкну, начну подобно "соловию стараго времени" высказываться.
        - Доля и Недоля справно ткут, да вяжете узлы уж вы сами, - вздохнул Кошар. - Что ты хочешь услышать, Андрей?
        Я сделал большой глоток чая, повертел в руках чашку, задумавшись.
        - Я о своем сродстве с огнем знаю только с чужих слов. Ты говоришь, тот служивый утверждал… А сам я его даже не чувствую. Это как иметь счет на огромную сумму в забугорном банке, но не знать к нему кодового слова, без которого ни гроша с этого счета не выдадут.
        Затрепетали усы, желтые глаза закрылись.
        - Сила великая, сплавилась с сутью накрепко. Вот что скажу: на голые камни сколько зерна не сыпь, всходов ждать не след, да и на худой земле налитого колоса не поднимется. В твоих предках кто-то могучий был. Силу не передал, но кровь не водица, все помнит.
        - Мои предки: домохозяйка и профессор университета, - покачал головой я. - Бабушки и дедушки умерли до моего рождения, я о них мало что знаю.
        - Не мне искать истоки твои, - махнул лапой Кошар. - Мне б сберечь твою буйну голову… Позови его.
        - Огонь позвать? - слегка оторопел я. - Как? Елочка, гори?
        - Да не голосом же! - заалели глаза у Кошара. - Покажу, но не долго, не те у меня ныне возможности.
        Он приложил лапу к груди, вырвал несколько шерстинок, и те, взмыв повыше, вспыхнули тонкими язычками пламени, а на протянутой ко мне лапе лежал тлеющий уголек. Миг - и все пропало. Кошар как-то сгорбился, потемнел.
        - Ты в порядке? - встревожился я, но мой собеседник и наставник по совместительству только лапой махнул.
        - К ночи восстановлюсь. Мой огонь не чета твоему, ты звать - зови, но легонечко. А то тушить придется. И вот что в уме держи ежечасно: не ты - его, он - твой.
        Я вздохнул: ждать от заревого батюшки доступных моему понимаю объяснений было наивно. Что же, стоит попытаться визуализировать по примеру, разве что без выдергивания шерсти: у меня на груди зарослей особых не имеется, да и больно это. Я представил так четко, как мог, уголек на ладони с язычком пламени над ним, и постарался внушить себе, что весь я нормальной температуры, а ладошке теплее, как в детстве в рукавичке.
        Таяли минуты одна за другой, я им счет потерял, раз за разом рисуя в воображении тот уголек, лоб покрылся испариной. А потом это случилось: прямо на моей руке, над линией вроде как судьбы (хиромантией не увлекался, зато встречался одно, очень недолгое, время с любительницей разных гаданий) вспыхнуло переливчатое многоцветное сияние, больше всего похожее на северное, миниатюрную его версию. От изумрудной зелени к темно-бордовому, затем от солнечно-рыжего к тускло-фиолевому. Оно мало общего имело с тем, что я старательно представлял, зато было намного красивее. Жаль, что развеялось быстрее, чем я успел налюбоваться.
        - Огонь небесный и огонь земной, живой огонь и огонь мертвый, все огни тебе подвластны, - с благоговением проговорил Кошар. - Он твой, помни, не ты - его. И ступай уже спать, тебе снова в ночь в твой вертеп.
        График моих смен овиннику запомнить легче, чем простое название итальянского происхождения, означающее в переводе просто "домик".
        Совет идти спать был верным, только мне не спалось: все крутились в голове события прошедшей ночи, с азиаткой и Драганом. Овца не ошиблась: женщина шансы раскладывала явно не "от балды", это прям к гадалке не ходи. Как ей оно удавалось: заглядывала ли она в будущее, с духами ли советовалась или еще что - мне этого не узнать, нечего морщить извилины. Да и вряд ли я еще когда-нибудь столкнусь с этой дамой, ее доходчиво на место поставил наш серб, выставив вон. После виденного можно утверждать наверняка: сам менеджер отнюдь не "пр?ст".
        А вот к чему были фокусы с монеткой? "Я знаю, что ты видишь; ты видишь, что я знаю?" - или тоже на место ставил? Нет, однозначно надо найти способ побеседовать с Драганом, хотя бы попытаться. Заставить его отвечать не в моих силах, так что вежливость и только вежливость, тоже, конечно, ничего не гарантирующая. Серб не из болтливых. И не из простых… Но это я на второй круг пошел, прав Кошар, спать нужно.
        И вот еще момент: а с чего это вдруг Находько принялся разубеждать Овцу в ее догадках о ненормальном везении азиатки? Ему-то какой в этом интерес? Пусть бы девица пофантазировала, Шпала любит фэнтези… Нет, точно пора выключаться: такими темпами недолго счесть Макса тайным агентом на страже небывальщины, а со мной он общается, потому как мой папенька спас жизнь его папеньке (от какой-то страшной литеры в темном собрании книгочтеев защитил, не иначе), а в качестве платы за спасение взял обещание беречь дитя свое (меня то бишь) пуще своего, родного, случись с ним (папенькой моим) беда. И мне стоит радоваться, что Макс не прекрасного пола, а то бы жениться пришлось.
        - Спать, немедленно! - выпалил я в потолок, крепко зажмурился и отключился. Снилось мне, как Кононова предлагает Оленьке поехать к ней, Овца скидывает туфли, шепчет с придыханием: "Последний выпавший номер - девять", - и ложится на стол. Не рулеточный, а почему-то бильярдный, но тоже с зеленым сукном.
        Проснулся я злой, недовольный, помянул недобрым словом дедушку Фрейда. Вот только же позавчера посещал любимую сауну, с чего бы шалить подсознанию?..
        Смена прошла ожидаемо уныло: унылая дерганая стажерка уныло изображала работу на рулетке. Я накрыл лицо ладонью столько раз за ночь, что к утру удивился, не обнаружив в зеркальном отражении отпечатка на лице. На одной из открыток от ма был снимок статуи Каина в саду Тюильри (что было подписано на обороте мелким шрифтом), так вот точно такую же позу и точно такой жест я воспроизводил практически всю смену.
        Побеседовать с Драганом не получилось, он отсутствовал. Был Ненад, наблюдал со стороны за процессом обучения. Меня подмывало встать, подойти к манагеру и предложить ему сменить меня - ведь это он должен был натаскать что Овцу, что прочих пингвинов. Хоббит как чувствовал пятками, когда это желание становилось нестерпимым, и своевременно испарялся.
        - Тебе легко, ты всю ночь надо мной издеваешься! - сорвалась под конец смены Оленька, блеснув слезинками в уголках глаз. - А я не калькулятор, могу ошибаться!
        - Сколько будет: тридцать пять умножить на семнадцать, плюс одиннадцать на девять, плюс восемь на четырнадцать, плюс пять на пять? - игнорируя намечающуюся истерику, спросил я.
        Зависла красна девица, как и бесчисленное количество раз до этого на хоть сколько-нибудь сложной выплате.
        - Восемьсот тридцать один, - я озвучил, не дождавшись "отвисания". - И я такие примеры считал за секунды еще до тейбл-теста. Георгин, по отзывам, считает ненамного дольше, хоть и криворук фантастически. Он тоже издевается или все же проблема в тебе?
        Георгин - это третий из приписанных к нашей смене стажеров, его так девчонки прозвали, без понятия, за какие грехи. Так-то он Гоша.
        Овца молча глотала слезы.
        - Меняемся, - я встал с кожаного табурета, махнул рукой подошедшему Димке. - Побудь за инспектора? Чтобы наша ВИП-клиентка не подумала, что дилер ее дурит.
        То он, то Жан время от времени спускались, чтобы узнать, как наши дела. Дела были скорбные, успехи крайне скромные.
        - Пятнадцать минут, - кивнул пит-босс, правда вместо места инспектора встал за стол. - Черный цвет по двадцать пять мой.
        И понеслось: Овца и наш непосредственный начальник засыпали поле горами фишек, я крутил, поправлял ставки, оплачивал, сам чиповал во время спина. Димка требовал заковыристые выплаты через разный кэш, кроме загрузки поля развлекался с устными ставками. Я отвел душу: люблю этот стол, в нем есть драйв, есть место для разминки серого вещества, есть ощущение, что ты держишь за самое-самое (за кошелек) всех, кто по ту сторону стола.
        - Я так никогда не научусь, - с болью в голосе признала Оленька, когда прошли озвученные Димой пятнадцать минут, и еще пятнадцать, и еще…
        В казино нет часов, кроме как у пит-боссов и в помещениях для персонала, так что о том, что мы малость увлеклись, поведал нам хмурый Жан, забежав за потерявшимся напарником.
        - Учи таблицу, чтобы от зубов отскакивала, карточки зубри, считай сама воображаемые выплаты, - если Оля ждала жалости, то не на тех напала, Жан жалостливым не был, несмотря на все его добродушие. - Расти над собой, превозмогай. За полгода, если не ныть, а тренироваться, научишься. Мила тоже не умела считать, но поставила себе цель научиться - и научилась.
        - А Мила - это?.. - робко и слегка пристыженно спросила стажерка.
        - Жена.
        - Она тоже в казино? В нашем? В другой смене? - засыпала вопросами пит-босса Оленька.
        Я незнамо в какой раз за ночь прикрыл лицо ладонью: только что были драма и слезы, и уже расспросы о супруге. Женское любопытство - величина неизмеримая, видимо.
        - Раньше работала, - проверив и закрыв флот, ответил Жан. - Ушла, как забеременела. Речь, вообще-то, не о ней.
        Я, кстати, не знал, что жена его была дилером.
        - Я буду! - вспыхнули стажерские щеки. - Учить и тренироваться. Тут сложно все очень, но… увлекает.
        В первый раз с начала наших совместных мучений Оленька взглянула на меня без страха и даже без ненависти. А я впервые подумал, что из нее все же может выйти дельный работник нелегкого, но крайне увлекательного игорного бизнеса.
        Когда после традиционного зачина на Малой Садовой кто-то предложил поехать в бильярдную, я, право, не удивился даже. Полученная накануне денежка требовала "продолжения банкета", а бильярд в столь ранний час уже работал - это было одно из разведанных нами мест. Столы свободные по утру там практически всегда имелись. Еще там ценники на алкоголь вполне демократичные.
        Свободных столов нашлось целых четыре: три американки и один русский. За последним обосновались Шпала с Джо, договорившись через партию меняться с пит-боссами. Мы с Иванидзе отвоевали одну из американок, опять же, через раз с девчонками, за другую встали Шипко и Коломийцев (я про этих парней еще не рассказывал, не приходилось к слову), с очередью из Окунева и Левентиса. Последний стол пожертвовали в пользу угнетаемых стажеров, потому как он был сильно в стороне от других.
        Я свою партию слил относительно быстро: Рустам на уровень сильнее меня в бильярде, да и всех присутствующих. Он даже в каких-то специфических соревнованиях участие принимает время от времени. Как закончили, я пошел к приятелям, у тех наметилось серьезное противостояние. Мешать не стал, отчалил к бару. Там сидела Бартош с бокалом в одной руке и книжкой в другой.
        - Что пьешь? - полюбопытствовал: содержимое пузатого бокала было разноцветное, украшено шпажкой с вишенкой, ананасом и чем-то оранжевым.
        Мне казалось, в местном баре напитки простые и понятные: горькая, пиво, коньяк…
        Таша подернула плечами.
        - Вкусное, - и протянула мне бокал, намекая на вторую трубочку; не жадная девочка.
        - Андрей, - позвал меня сзади знакомый до зубовного скрежета уже голос. - Научишь меня играть?
        - Думаю, с меня достаточно на сегодня уроков и игр, - обернувшись, ответил я. Не в форменной одежде Оленька выглядела еще симпатичнее: вырез на блузке, разрез на юбке, вроде как на грани пошлого, но еще не за ней, все нужные выпуклости и упругости подчеркнуты.
        - Обратись к Алле, - посоветовал я в ответ на невысказанный упрек, на отказ Оля явно не рассчитывала. - Она хорошо учит таким вещам.
        "Таким разным вещам", - додумал я мысль, подозвал бармена, попросил себе такой же, как у Бартош, коктейль. И полностью проигнорировал недовольное сопение за спиной.
        Но мне было без разницы, что и по какой причине ей от меня понадобилось, общество Овцы меня достаточно утомило в стенах казино, чтобы и свободное от работы время на нее тратить.
        Питье оказалось приторно-сладким, и было передано Таше, я же себе заказал текилы. Порой стоит выпить лишку, или сделать что-то себе несвойственное. В философии Лошади есть здравое зерно.
        Либо ты сбрасываешь пар, либо пар сбрасывает тебя: с тонкой натянутой лески под названием "душевное равновесие", с ума, с моста.
        И я только хмыкнул, когда, засобиравшись с парнями домой (Джо вызвонила его девушка), заметил Кононову, со спины приобнимающую Оленьку. В процессе уроков бильярда, разумеется.
        Я уже говорил, что под окнами моего дома раскинулся парк. Ну как, парк: зимою и летом, если дожди не зарядят безостановочно, он парк, весной он - болотце, осенью - гряземеска. Но то по земле, а с балкона седьмого этажа вид круглый год весьма приятен. Беда, конечно, что даже к дню нынешнему в парке ни черта не сделано в плане водоотведения, зато постоянно пытаются куски зеленой зоны перевести под застройку. Деревья в парке рассажены своеобразно, где густо, где пусто, но все равно - нравится он мне.
        Что еще рассказать для полноты картины? Памятник "Колокол мира", с журавлем над колоколом, копия памятника жертвам ядерной бомбардировки Нагасаки, ответный дар японской стороны на "Мать и дитя", установленный в их Парке Мира. В начале августа он звонит… Я пишу: памятник, а не памятники, потому как композиция из четырех гранитных арок, вложенных одна в другую, с аистом, вьющим наверху гнездо, откроется позднее. Текущим летом там только закладной камень.
        Еще белочку можно встретить, если повезет.
        С чего я вообще решил углубиться в зеленые, но не дебри? Так Кошар напросился на прогулочку, грамотно обосновав ее полезность, причем в первую очередь - для меня.
        Речь о похмелье. Намешал я к пиву текилы поутру, конечно, зря, они мне и аукнулись при пробуждении. И спал совсем недолго, меньше четырех часов - это стандартная реакция моего организма на встречу птички "перепил".
        - Апельсинку? - с издевкой (возможно, существовавшей лишь в моем воображении) спросил Кошар, когда я ввалился, взъерошенный и квелый, в кухню.
        Он поддел когтем оранжевую кожуру, прорезал ее ровнее, чем я бы сделал с помощью ножа, и выложил на блюдце нарезанный на четвертинки фрукт.
        - Ни квашеной капустки, ни рассолу огуречного в хозяйстве не имеется, а бить клин клином я тебе не советую.
        - Это подарки вообще-то, - хрипло выговорил я, поморщившись: дыхание ощутимо отдавало винной бочкой.
        А "клин клином" - это заревой батюшка обнаружил, по всей видимости, пару бутылок абсента, непочатых, дареных и запыленных.
        Я распахнул окно, подхватил с блюдца сочную четвертинку, чтобы случайно услышать, как соседский магнитофон спрашивает меня голосом Земфиры:
        Хочешь сладких апельсинов,
        Хочешь вслух рассказов длинных?..[2 - Строки из песни "Хочешь?" - Zемфира, альбом "Прости меня моя любовь", 2000 г.]
        Рассказов на болящую голову я не хотел, апельсин ел по рекомендации. А вот когда песня дошла до строчки с соседями, что мешают спать, заподозрил неладное. Понимаете, при работе по ночам, на сон отводится дневное время, шумное в любом многоквартирном доме, а у меня один сосед - любитель послушать музыку погромче, другой - запойный алкаш, поколачивающий жену, скандалы с воплями и грохотом со стороны их семейства мало уступают в частоте выходам программы "Время". На их фоне иногородняя соседка-скрипачка, снимающая комнату в той же двушке в конце коридора, где живут пьянчужка с женой, сыном и чьей-то матерью (не в обиду, я действительно не в курсе, кем приходится суровая громкоголосая дама, мамой алкашу или тещей), смотрится сущим одуванчиком. Другие соседи тише и потому для меня незаметнее. С момента появления Кошара на моих квадратных метрах я перестал просыпаться от громкой музыки, от громыханий, от визгов…
        - Кошар, - было тепло, день еще не перетек в вечер, но меня холодком пробрало. - Ты ничего не предпринимал по отношению к нашим соседям? Они больше не будят меня днем.
        - Ты меня с хапуном путаешь? - возмутился Кошар. - Дом твой укрепляю помалу, как обещался. Это с хмелю ты мыслишь криво, не иначе. Тебе бы живой огонь да сквозь тело пропустить - враз бы сняло хворь эту бражную.
        Стоит ли говорить, что с таким стимулом я возжелал обучиться лечебному приему как можно скорее? А уж то, что при моем неумении обращаться с даром техника безопасности велит держаться подальше от легковоспламеняющихся предметов, как раз и привело меня в парк. Он довольно-таки обширен и не очень хорошо обустроен, так что найти в нем уединенное местечко не проблема, особенно в будни. Собак, к которым прилагаются их владельцы, способен отгонять Кошар, и о приближении ко мне кого угодно предупредить тоже может.
        К сожалению, к собакам прилагаются не только владельцы, но и производимые четвероногими натуральные удобрения. Так что кеды для прогулки я надел поплоше, а когда пришло время сойти с пешеходной дорожки на зеленую травку, пустил вперед манула с его потрясающим нюхом. И топал вслед за ним. А как забавно было глядеть на вытянутые лица собачников, когда их здоровенные псы жались к хозяйским ногам, жалобно поскуливали, пропуская величественно вышагивающего Кошара с задранным вверх хвостом!.. Разумеется, без всяких пошлостей вроде шлейки выгуливался мой "котик". И он не походил больше на испускающего дух, это был гордый, уверенный в себе серый представитель семейства кошачьих (и славянского фольклора по совместительству).
        Легкая прогулочная часть закончилась на расстилании туристической пенки за группой насаждений, удачно скрывающей меня от досужих взглядов. Пенка, как и боксерские перчатки, переехала со мной с родительской квартиры; я полагал, что буду заниматься, но кроме как на пробежки по парку в погожие дни и посещения спортклуба раз в неделю-полторы-две ни на что меня после переезда не хватало.
        С глаз людских мы ушли подальше. Беспокоило меня, что будет, если я в процессе освоения антипохмельного… то есть, живого огня, полыхну ненароком, и кто-нибудь заметит за кустами да деревцами иллюминацию. На высказанные опасения Кошар махнул лапой, то, мол, не моя забота, а его.
        А потом пошла тягомотина: непросто убедить себя в том, во что веришь с оговорками, донести убежденность эту до того, во что и веришь, и не веришь. Еще и на больную голову… Да, сам видел, держал на ладони сияние. Да, не считал говорящего манула и босоногого малорослика своими воображаемыми собеседниками, но что-то внутри противилось, мешало, ставило палки в горящее колесо.
        Когда же эти внутренние "палки" под напором (я упорный, местами упертый, говорил ведь уже) сломались, абстиненция уже выветрилась ветерком. Подозреваю, на то Кошар и рассчитывал.
        Волна тепла прокатилась по телу, окутала, будто пледом в холодную ночь, обняла, как живая. Она - эта часть стихии, огонь живой - с того первого объятия в парке ассоциировалась у меня только с женским образом.
        - Ох-хо! - после этой волны у меня не только в голове прояснилось, по всему организму ощущалась такая бодрость, что никакими дозами кофеина не добиться.
        Кошар сдержанно похлопал подушечками передних лапок.
        - А как часто можно такое проделывать? - спросил я.
        Кошар подернул плечами, прям как человек.
        - Малыми шагами достигать единства я б тебе советовал, Андрей. Лихо будет, ежели возобладает огонь над тобой. То говорил, говорю и говорить буду: он - твой, не ты - его.
        - Ладно, - согласился я. - Вот над каким малым шагом думаю со вчера: мне б научиться огонек вызывать, небольшой, как от свечи или зажигалки. И наука, и контроль, и польза.
        Тот случай у Фонтанки, когда я пригрозил неведомому обладателю синюшной конечности "высечь искру малую", неоднократно всплывал у меня в памяти. Вроде пустяк, а неприятно. Мне по Фонтанке ходить, не переходить; блеф с зажигалкой - чистой воды шарлатанство (или правильнее в моем случае сказать: чистого огня?) - а я пустые угрозы терпеть ненавижу. Повторись кулачонку высунуться снова, мне бы страсть как хотелось ответ давать не выдуманный.
        - Контроль и наука - дельно, важно, - согласился Кошар. - Слушай тогда…
        Ясность ли мысли, от живого огня оставшаяся, то ли, что не впервые обратился к "встроенной паранормальщине" (мне это определение больше по нраву, чем пресловутая "сила"), но огонек на ладони нужного вида и размера зажегся скоренько. Я тренировался, доводя до автоматизма вызов язычка пламени, покуда не зажегся в небе закат.
        - В дом пора, - высказал Кошар нашу общую мысль.
        - Согласен. И в магазин бы забежать, есть охота. И твоих овсяных печенек прикупить, я видел, что закончились.
        Он степенно кивнул, обойдясь без нравоучений об опасностях хождения после захода солнца. Либо рассудил, что я успею сбегать и вернуться до того, как солнышко окончательно за кромку закатится, либо пристрастие к овсяному печенью перевесило вероятные неприятности.
        Сначала я завел в дом Кошара и взял денежку. Без бумажника, сунул в карман джинсов одну пятисотрублевую купюру. Без изысков и лишнего шика я в эту сумму из расчета на пару дней обычно укладывался, а считать ценники, чтобы не выйти за предел, дело несложное.
        Задержался, очередь была на всех кассах, а тетушка на той кассе, что я наугад выбрал, и вовсе работала со скоростью мороженой камбалы. Ей бы точно не повредил заряд бодрости.
        Бравурно насвистывая, с раздутым пакетом в руке, я подошел к парадной. Улыбнулся: для парадника сладенького я тоже прикупил, чтобы не серчал за сегодняшнее хождение овинника по лестничной клетке.
        Перед дверью мялась девочка, какая-то потерянная на вид. Две русые косички, голубенькие бантики у основания косичек, пронзительно-голубые глазки. Открытое, милое личико.
        - Заходишь? - придержал дверь я.
        Девочка кивнула, зашла в парадную следом за мной. Дверь лифта для нее тоже пришлось придержать.
        - Какой этаж? - спросил я участливо: дети не должны грустить и походить на брошенных котят.
        Малышка захлопала ресницами. Я нажал на свой - седьмой. Спросил:
        - Тебе выше?
        Она отрицательно покачала головой. Лифт со скрежетом пополз вверх. Я закатил глаза: что мог, я сделал, вести эту потеряшку к себе или в милицию - нет, спасибо, хватит с меня добрых дел. Особенно непрошенных.
        И тут малышка резко мотнула головой, по моей руке скользнул кончик косички. Сверкнула голубыми глазами, запела. Звук из ее рта шел такой странный, будто не живая дошкольница поет, а старая патефонная пластинка, с шумами, щелчками, поскрипыванием и царапающим слух выделением буквы "ц".
        - Плацет облаце,
        Льеца водица.
        Льеца водица,
        Неугодица.
        И снова, тот же набор слов, как на повторе.
        Банты расплелись, полились водными струями по беленькой блузке девочки, хлынула и изо рта вода, косички теперь были, как бегущие ручейки.
        Я открыл было рот, чтобы выкрикнуть какую-то нелепость вроде: "Какой Ибицы хрень тут творится?!" - но язык не ворочался.
        - Плацет облаце,
        Льеца водица.
        Льеца водица,
        Неугодица.
        Повторял распахнутый рот, из которого лилась вода. Распустились ручьи-косички…
        Тело задеревенело, попытка протянуть руку, чтобы остановить лифт, дала только боль в конечности.
        - Плацет облаце,
        Льеца водица.
        Льеца водица,
        Неугодица.
        Двумя потоками хлынула вода из голубых глаз.
        В воде мое непослушное тело стояло уже по колено.
        "Что естественный противник огня?" - вспомнил я вопрос служивого.
        "Что естественный противник воды?" - с пронзительной ясностью подумал я.
        - Плацет облаце,
        Льеца водица.
        Льеца водица,
        Неугодица.
        "Сварюсь", - осознал я четко и безальтернативно, обращаясь к тому немногому, что успел узнать о своей "встроенной паранормальщине".
        Вода при удерживаемом живом огне разогрелась, вскипела неестественно быстро, паром заволокло все лифтовое пространство.
        - Плацет… Пла… Пла… - заело, наконец, эту живую пластинку.
        Девочка начала уменьшаться, будто таять, начиная с нижних конечностей.
        Я орал - орал мысленно, безумно - моим нижним конечностям приходилось не легче. И держал бьющий из меня живой огонь, из последних сил, а как те кончились, так на одной незамутненной боли. Из моего носа что-то лилось, вряд ли водица, скорее, кровушка.
        Вода перестала прибывать, когда в пузырящейся жидкости скрылась макушка моей несостоявшейся убийцы.
        Когда лифт остановился, с треньком и скрежетом разошлись его двери, боли в ногах уже не было. Я их - ног - не чувствовал ниже колена, как и не было их вовсе.
        Топот маленьких ножек, всклокоченные волосы и шерсть дыбом - вот, что встретило мое рухнувшее тело. Упал я, когда остатки горячей воды вытекли из кабины, заструившись весело по железобетонной лестнице вниз.
        Меня вытянули на лестничную клетку в пару рук и пару лап, и только тогда к телу начала возвращаться подвижность. По чуть-чуть, сверху вниз.
        О том, что с тем низом, я не хотел думать.
        - Ведро! - скомандовал Кошар. - И ни одна дверь не должна распахнуться!
        Парадник метнулся, пропав из моего поля зрения.
        "Зачем?" - вяло подумалось мне. - "Водица уже утекла, по семи этажам собирать теперь капли"…
        Манул же когтями, как днем с апельсином, начал резать на мне одежду.
        "Мне огонь не вредит, но одежда? Почему одежда целехонька?" - предавался я бесцельным измышлениям.
        Шок - штука действенная, я его порцию выхватил порядочную.
        Раздался скрежет металла по полу.
        - Волосы проверь, - велел Кошар, вприпрыжку мчась с моими вещами в лапах к большому эмалированному ведру.
        По голове зашарили маленькие ручки.
        Туда и одежда, и белье, и кеды отправились. И промокшие продукты, рассыпавшиеся при падении, и даже полиэтиленовый пакет. Лапа манула щедро выхватила горсть собственных шерстинок, те искрами упали на вещи. Полыхнуло.
        Шерстистый поскакал обратно, осматривать и обнюхивать меня с головы до ног.
        Мне осталось лишь апатично подумать, что как же я удачно не взял с собой бумажник, а мобильный брать не стал перед парком, так как незачем он мне там был.
        Что они ищут, я понял, когда Кошар с шипением вытянул из царапины на руке, куда пришелся скользящий удар косичкой, рыбью чешуйку. Я и не заметил ту царапину.
        - Теперь огонь живой по телу пускай! - спалив завонявшую стоялой водой чешуйку, потребовал от меня Кошар.
        Что странно, пока вещи горели, ничем не пахло, хотя от паленых кед вонь должна была быть несусветная. Видимо, овинный хозяин как-то и на дым влиять был способен.
        Я промычал что-то, сам не знаю что.
        - Скорее же! - прикрикнул Кошар. - Нет воды, ее всю невелик собрал и выплеснул. Ну же!
        "Хуже уже некуда", - подумал я и попросил проявиться свое живое пламя еще раз.
        Объятия в этот раз вышли нежнее, теплее, стихия словно извинялась передо мной.
        "Пустое", - мысленно изобразил улыбку я.
        И понял, что чувствую свои ноги, все, целиком. Свои не сваренные ноги.
        Так я узнал, что такое слезы облегчения.
        Слезы по морщинистому лицу парадника катились, не переставая, при этом само лицо лучилось счастьем.
        - Если б жешь… Кабы край… Я бы… Ох! - причитал Мал Тихомирыч, шмыгая носом.
        Вот же: я в него при первой встрече полотенцем бросал, "тыкал", голос повышал, а в ответ такая искренность. Мне было стыдно. Очень. Поэтому я отводил глаза, высматривая что-то неведомое в глубокой тарелке, да работал ложкой.
        Жор напал на меня после всего пережитого, я как умылся да оделся, сразу ринулся на кухню, заранее зная, что мало что найду. Видел ведь, как в большом эмалированном ведре в огне пропал свежезакупленный провиант. Так что на предложение Кошара отреагировал без раздумий:
        - Овсянку? Холодную? Буду! - хотя никогда в любви к овсяной каше замечен не был.
        Еще я подумывал откупорить-таки одну из бутылок с зеленым напитком, но попозже.
        Ел я, кстати, стоя. Ощущать саму возможность стоять, вышагивать по небольшой кухонке - это было как бальзам на сердце. Оба табурета заняли мои уставшие, не меньше меня перенервничавшие спасители. Особенно утомленным выглядел Кошар, он даже лупил хвостом в замедленном темпе.
        Мой информационный голод Кошар уже начал утолять, ответив на животрепещущий вопрос: "Не бессмертен ли я часом с встроенным живым огнем?" - что не все так восхитительно, как хотелось бы: очень скоро после повреждения тела надо обращаться к живому огню; серьезные повреждения он не исправит, руку, например, отрубленную не пришьет, не говоря про голову; от старения не убережет. Много побочных условий, не во всем мне понятных, но и то, что есть - бонус существенный.
        - Живот натешил? - когда я донес до раковины пустую тарелку, спросил заревой батюшка, снова переключившись на речь, понятную мне в основном интуитивно. - Теперь рот свободен, говори говором. Что-то мы учуяли, что-то услыхали, но и тебя послушать охота.
        Вздохнув, расписал словесно все события от парадной до седьмого этажа, максимально детально. Эти двое мне жизнь спасли, да и я сильно не прочь услышать их мысли о произошедшем.
        - Невелик, поспрошай у своих про девчонку, хоть и зряшнее это, но поспрошай, - покачал головой Кошар. - Одежу, кроме бантиков с блузою, запомнил?
        Это он уже мне.
        - Юбка темная, вроде черная, - напряг я память: глаза ясные и банты эти все внимание на себя перетянули. - Или темно-синяя, не скажу точно. Обувь не помню. Гольфы еще были белые с двумя синими полосками, по верху широкая, пониже узкая.
        Как с тем кактусом: не заметить что-то важное, но выцепить какую-то малозначимую деталь - это про меня.
        - Мигом обернусь, - пообещал парадник и пулей метнулся к угловому кухонному шкафчику.
        Лицо его к этому моменту уже высохло, что сбавило градус моей неловкости.
        - Ненашенская девка, да то мы знали уж… - махнул рукой малорослик, открыв изнутри дверцу гарнитура, как и обещался, через пару-тройку мгновений. - Рыбень чешуйчатая, тьфу! И ты, ротозей, хорош! Сам своим словом, своей волей в дом ее впустил. То-то мялась она под дверьми, тряпками б ее отлупасили, ежели б не ты со своим доброхотством. То с помойки, вон, подберешь, то водяного дочу впускаешь в дом… Добрый ты да бедовый, Андрей.
        - Самоуверенный, неопытный неслух, - присоединился к обругиванию меня Кошар, пропустив даже мимо ушей выпад про "с помойки, вон".
        - Русалку, что ли? - решил я по примеру шерстистого не заметить выговор моим умственным способностям, догадался уже, что сам подставился.
        - Темень темная, - попенял мне представитель давно забытых мифических сущностей. - Сказки в детстве читал? Как мужик к речке губами прильнул, чтоб напиться, да его за бороденку водяник хвать и не пущает? Нет? Темень… Слушай, значит. Мужичонка в испуг, колошматит по водице, брызги летят. Вопит: "Отпусти меня, не топи меня, хозяин вод! Что хошь отдам, что угодно проси, токмо не губи!" Водяной соглашается, но с зароком: отдать то, о чем не ведаешь, но что в доме тебя ждет.
        - Так один ведьмак добавил себе немало приключений и опеку над не рожденной еще Цириллой, - не сдержавшись, вставил я. - С весьма схожей формулировкой.
        - Поперебивай мне тут! Но ты прав, в доме мужичонки жена сына прежде срока родила. Тут сказы обычно расходятся. В одних говорится, что мужик тот - царь, и подменяет свою кровинку на дьякова или рыбакова сына, да жена, устыдившись обмана, вертает в обратную детей, не сказавши мужу. Тогда в срок отрока кидают в колодец, да следом за ним другой отправляется, выручать. Там испытания, суть да дело, добрый отрок женится на дочке водного хозяина, злой наказан. Другие бают, что сын в срок пошел к реке, исполнять слово даденое. Увидал там золотую уточку, залюбовался. Уточка на бережок, перья смахивает, оборачивается красной девицей. Вьюнош крадет перышко, знакомится с нареченной, влюбляется, там опять испытания и свадебка. Про тот сказ, что с царевым сыном, даже киноленту сделали, я на экране видел сам. На третьем мамаша одна с малым, так его оставляет смотреть фильму, а сама работать. Я и приглядываю, чтобы, значится, не стряслось чего.
        - Меня за годы помотало по землям, - вздохнул Кошар. - Люд много где сказ такой имеет. Испытания разные: где-то по пути к невесте руки-ноги отрезать жениху приходилось, одной головою докатываясь до дома водяного, где среди дев али птиц выбирать нужно верную. И есть сказ об озерной деве, что полюбила человека, родила ему дитя, но тосковала на суше об озере. Тоска пересилила, и она поделила дитя, разорвав его на две части: половину оставила мужу, с половиной спустилась под воду.
        - Жесть какая! - непритворно схватился я за сердце. - Про половины особенно.
        - Люд где прибалтывает, где примысливает, - продолжил Кошар. - Но много что - чистая правда.
        - Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок, - заговорил Мал Тихомирыч неожиданно для меня строками из Александра Сергеевича, причем не своим голосом, явно кому-то подражая, не иначе, припомнил какую-то "фильму". - От девок отсуленных чаще всего родятся дочурки водников. Точно говорю, дочка водного хозяина с тобой разговаривала.
        - Не назвал бы это разговором… - я поежился, воспоминания были свежи. - Это что получается, она ко мне с Фонтанки шла?
        - Что ты уже успел сделать тамошнему водяному? - на Кошаре - не иносказательно, натурально - потемнела шерсть. - Бестолковщина, он же большак среди водников града всего! Живо, без утайки, говори, что вытворил?!
        Я, как-то вдруг засмущавшись тогдашней своей уверенности в собственной правоте, рассказал про монетки, кулак и мою грозную реплику, с бензином и искоркой. Чтобы ничего не упустить, пересказал и эпизод на Литейном мосту.
        - Не удивлюсь, если они связаны, события эти, - присовокупил к "делу" свое подозрение.
        - Это - нет, забудь, - отмахнулся Кошар. - По граду водяных немало, Нева на участки поделена, у притоков с каналами свои хозяева. Ты всем им не по нраву, всем. И шалить с тобой станут - все. Но какой же ты балбесина…
        - Я никому кулаками не махал, - возмутился я и тут же понял, как глупо выгляжу со стороны.
        Как мальчишка, кричащий: "Он первый начал! Нещитово!"
        - Ты швырял блескушки в его дом. До блескушек охочи русалки, особенно те, что малого срока под воду ушли. А блескушки - с твоих рук - жглись. Забыл, кто ты теперь? Тебе указали на неправоту, невместность, ты же возбух. Красный молодец! Лицом красив, умом непрозорлив. Но нет, не думаю, что оттуда пришла к тебе вестница. Сказано: водица - неугодица, а не водица - гневица, и не водица - мертвица. Нет, дойти бы она дошла. Доплыла б рыбкою, канализация всюду раскинулась. Но не стал бы большак на мелкую мошку волну гнать. Ты потом ума поскреби по сусекам, извинения принеси, как положено. Но - неугодица…
        - С прудов, чай, кладбищенских, мнишь, притащилась рыбеха? - встрепенулся парадник. - Неугоден им пламень у их вонючих луж? Две полосы: две воды да пена белая… Дела… С одного краю - правила не нарушены, с другого - огневик в своей земле.
        Я выпал из их диалога, окончательно перестав что-либо понимать. Вроде не дурак, но слишком много аллегорий, и речь их, местами далекая от современности… Про полосы с трудом, но догадался: полосы на гольфах, две, по числу прудов на близком к нам Пискаревском мемориальном кладбище, один водоем больше, другой меньше, плюс канал еще. До этого дойти - много ума не надо, как и знаний.
        Правила, земля, неудобица с гневицей - тут я забуксовал. Еще и организм после стресса и перекуса потребовал отпустить его на боковую.
        - Канализация? - выловил я из общего (и для меня мутного) потока слово. - То есть, мне теперь с опаской ходить… кхм… в уголок задумчивости? Из трубы могут того…
        - Ты из крайности в крайность-то не кидайся. То он большаку грозит, то по малой нужде ходить опасается. Отследить по воде - могут, в ту же Фонтанку ты своею рукою кидал монеты со своим следом, - пожевал губами Мал Тихомирыч. - Но навредить тебе тут - нет, тут моя власть. И его, с крупинку. Разве что по приглашению твоему, ты их раздавать горазд.
        Он махнул седыми волосами в сторону манула.
        И тут я покрылся холодным потом, поняв, что до седьмого этажа с теми темпами, что лилась вода, лифт не успел бы наполниться настолько, чтобы скрыть меня с головой.
        - Постойте, это я, получается, убил девочку за "привет" от соседей?!
        - Так уж и убил, - махнул хвостярой Кошар. - Когда я чешуйку жег, воду невелик уже выплеснул. Не ссохлась дрянь эта, значит, хозяйка не в целости, но в Яви.
        - Что это хоть за чешуйка? - спросил я чисто механически.
        Грех брать на душу с убийством… пусть даже условно живого существа за просто так (за "показалось") я пока не был готов. Что там: если оставить в стороне нешуточный испуг от ее способа передачи информации, мне она была симпатична. До того, как вода полилась, но была ведь.
        - Повязать тебя она хотела, - ответил не манул, а малорослик. - Душу взять в присягу она б не смогла, но и тело огневика в службу себе поставить, или подменыша сотворить - вполне почетно. Всего и надо было, чтоб ты утоп с ее следом на теле.
        - Как мило! - всплеснул руками я, резко утратив остатки симпатии к малышке. - Пойду-ка я спать. Подсказки, как мне быть дальше, с радостью выслушаю утром.
        Первым делом по пробуждении я не к "родным" нечистикам за продолжением беседы отправился, а позвонил служивому. Тому, который младший. Вообще-то номер его я сохранил еще в день покупки Нокии, но позвонить - вроде как не горело, я и отложил. А тут повод появился побеседовать.
        - Приветствую! - поздоровался я, дождавшись ответа. - Андрей Бельский беспокоит, мы двадцать второго числа по печальному поводу познакомились.
        - Помню, конечно, - отозвался аппарат голосом младшего лейтенанта. - Такое не забудется… Очень хорошо, что позвонили, мне как раз с вами связаться поручили. Мы можем пообщаться?
        - Сегодня я целый день свободен, - заверил я Сергея.
        Договорились встретиться в семнадцать тридцать на Финляндском. Хоть и суббота была, а служба и в выходной призвала работящего парня. Почему там? Не в дом же его звать, с котом ученым знакомиться. И мне в Невский район ехать сегодня резона не имелось. Нейтральная территория подошла нам обоим.
        - С сыскарем разговаривал? - спросил Кошар, стоило мне появиться на кухне.
        - У тебя прям ушки на макушке, - усмехнулся я. - А Мал Тихомирыч где?
        - Занят он. Не один ты в этом доме проблемы создавать умеешь, - с укоризной ответил овинник. - С законником за вчерашнее молвить будешь? Дело не совсем по их части, но вреда от болтовни не будет.
        - Тогда я чайку хлебну и еще раз за продуктами сбегаю, - сообщил пушистому. - Одной овсянкой сыт не будешь, и ту я вчера доел.
        Вчера, честно признаться, думал, мандраж при выходе из защищенных стен появится. В лифте особенно. Оправдание перед сном заготовил сам для себя: пешком ходить полезно для здоровья, и бешеной собаке седьмой этаж не крюк. Но нет, при нажатии кнопки вызова лифта - абсолютный ноль.
        "Как с гуся вода", - улыбнулся я сам себе.
        Нет, так и не екнуло нигде.
        Позже мы снова заседали на троих на кухне, лакомились сластями (я конкретно прошелся по кондитерскому отделу, наполняя корзину), обсуждали насущный вопрос: как быть дальше? В том плане, что положительных точек соприкосновения у меня с водным миром нет и вряд ли таковые появятся в дальнейшем. Отрицательных же хоть отбавляй. Поскольку я упертый, и место жительства менять не намерен, придется мне как-то выкручиваться. И гордость отодвинуть в сторонку: если я сейчас упрусь, не пойду на какой-то компромисс, следующая вестница может пропеть песенку про другую водицу. По словам Кошара, человеку хватит капли мертвицы, чтоб околеть.
        Он мне немного разъяснил про эти водицы: живица может на ноги чуть ли не труп поднять; неудобица лишает подвижности; гневица причиняет боль; мертвица - мертвит, исходя из названия. Названия вроде как нигде дальше нашего славного града эти не в ходу. Живую да мертвую воду знают всюду, а ключи с двумя другими водами особо редкие. И тут отличился наш прекрасный город.
        А вот как до мировой дойти с водниками, хотя бы некоторыми, с этим мне мои советчики едва ли помогли. Нет, они мне про табуны какие-то вещали да настоятельно советовали жертву принести. Желательно человеческую или хотя бы черного петуха, за что были посланы на ту же Ибицу, о которой я вспоминал накануне. Кому-то это, наверное, норма, но я к таковым не отношусь.
        Не соприкасались почти мои сказочные знакомцы с духами вод: разные функции, разная направленность. Разве что с банником одним Кошар знакомство водил, так тот был охоч до черных куриц и ржаного хлеба. И до девчачьих попочек, что дурехи ради гаданий на жениха в дверной проем бани подставляли. Хлеб я на заметку взял, а про куриц предпочел "не услышать". Где взять девицу, готовую опустить неодетую попу в кладбищенский пруд, я представлял с трудом. Это нужны тяжелые препараты, мне кажется.
        - Ладно, друзья-кошарики, закругляемся, - махнул рукой я, так как время к встрече со служивым подходило. - Мал Тихомирыч, мое уважение.
        - Многого о нас не болтай с законником, - наказал Кошар.
        Впрочем, я и без его упоминания собирался в беседе с милиционером оставить "за кадром" участие во вчерашних событиях этих двоих. Правда, придется если не врать, то умалчивать, чего я делать не люблю, но и подставлять новых знакомцев не хотелось бы.
        В пути к вокзалу решил подсократить слегка события, опустив применение живого огня и последующее. Оставить в виде: как вода выше колен поднялась, створки лифта разошлись, я выпал, вода вылилась, девочка куда-то делась. Куда - без понятия. Все по правде, детали только подверглись редакции. Не очень складно, но, чтоб совета спросить по задабриванию водяных, должно хватить.
        Сойдет, если этот Сергей Крылов не слишком въедлив.
        С Сергеем мы договорились встретиться на площади имени вождя пролетариата. Правда, не совсем там, где он с броневичка толкал речь, а на одной из ближайших к ограждению скамеечек. Я предлагал встретить служивого на выходе из метро (а прибыть он собирался именно на нем), но он повинился, что может задержаться. Я спорить не стал, служба у человека. Прихватил с собой, чтобы не маяться от скуки в ожидании, "Волшебника Земноморья" Ле Гуин. "Волшебника" мне не так давно "сосватал" Шпала, а прочесть его я пока не успел.
        На площади всегда довольно-таки людно, особенно на выходных, а как фонтаны зафонтанируют (что, впрочем, случится через годы), так и вовсе по вечерам тут будут толпы туристов. Книжечку не почитать будет спокойно. Но в этот раз мне повезло со свободной скамейкой, и из Земноморья меня выдернуло тактичное потряхивание плеча.
        - Сергей, - я закрыл книгу, запомнив страницу, встал, подал руку коротко стриженному парню. - Добрый вечер.
        В этот раз он был не в форме, в обычной светло-голубой рубашке и джинсах, с коричневым портфелем на ремне, перекинутом через плечо.
        - Здравствуйте, Андрей, - рукопожатие у сыскаря было крепкое. - Давно ждете?
        Я бросил взгляд на часы на башне: шесть вечера ровно они показывали. Этот мой взгляд не укрылся от младшего лейтенанта.
        - Попросили срочно заехать к сотруднице. Внештатной, - развел руками он.
        - Ничего, я даже не заметил ожидания, - поднял чуть повыше книгу. - Прямо тут будем беседовать?
        - Людно тут, - Сергей махнул в сторону набережной, потом поморщился, как от внезапной зубной боли. - Близость Крестов не смутит?
        Не смущала. И небольшой участок зеленой зоны через дорогу от кирпичного забора действительно был неплохим выбором для беседы о нерядовых событиях.
        Мы заняли скамеечку подальше от проезжей части.
        - Может… - замялся милиционер. - Не будем "выкать" в отсутствие старших чинов?
        - Я только за, - искренне улыбнулся я: сам бы предложил, мы почти ровесники, но он на службе, ему и проявлять инициативу. - Так что случилось? Что-то новое узнали о пожаре в гараже? Почему я решил, что что-то произошло? Так накануне по телефону было сказано: "Поручили связаться". А это поручение вряд ли на ровном месте было сделано. И да, я ничуть не забыл о возможной опасности со стороны устроителя пожара, хоть и не зацикливался на этом. Смысл? От переживаний нервы портятся, мне и без загадочного злыдня-поджигателя хватает поводов для размышлений и нервозности.
        - О пожаре, - нахмурился Сергей. - Увы, ничего. Огонь выжег все, что могло бы дать какие-то зацепки. Парнишка в коме. Установили личность погибшего и дальше все, затык.
        - И кто он был? - полюбопытствовал я тоном, каким спрашивают: "Брать ли зонт?" - облачным утром.
        - Иван Афанасьевич Мельников, - ответил служивый, огляделся по сторонам, добавил чуть тише. - Колдун. Замкнутый, жил один, объявлений в газеты: "Сведу порчу, очищу карму", - не давал. Вообще очень мало информации о нем. Пацан, который в коме, его внук, сын погиб, жена умерла.
        - Откуда-то же вы узнали о его… особой деятельности, - небрежно спросил я. - Хотя у вас там, наверное, картотека составлена таких… необычных граждан.
        - Кхм, - закашлялся мой собеседник. - "Как так получается, Сережа, что на вопросы отвечаешь здесь ты?"
        Это он довольно похоже изобразил своего непосредственного начальника.
        - Можно подумать, ты мне что-то секретное сообщил, что мне знать не положено? - пожал я плечами. - А в том случае я сильно заинтересован, чтобы нашелся зачинщик. Вообще… Меня больше всего смущает момент вашего появления. В дикую рань, не в вашем районе, возле каких-то зачуханных гаражей - как вы там раньше всех оказались? Вот чего я понять не могу. А хотелось бы.
        - "Он вдумчивый молодой человек; Сережа, скажи ему, если спросит напрямик", - снова в манере Семена Ильича проговорил означенный Сережа. - Куда и когда нам ехать, сказала Беда-Беда… Наша внештатная сотрудница, к которой я заезжал. Выдернула нас с подполковником из постелей, погнала на беду: она чует временами, когда что-то очень плохое и опасное должно случиться. Что-то с очень нехорошими последствиями. Только не спрашивай, как она это делает, я не в курсе. Проблема в том, что указания ее не всегда очевидные: там-то, тогда-то, тот-то. С временем еще куда ни шло, с местом хуже, обычно ориентир какой-то называет или название, какое уже сто лет никто не использует. А что за беда, никогда не говорит. Беда - и все тут.
        - Ого, - мне ужасно захотелось углубиться в расспросы, но я это желание постарался угомонить. - Такого варианта я себе и представить не мог. И всегда предсказания верные?
        - Я недолго на службе, - смутился вдруг Сергей. - Не могу знать за всегда.
        - Зато уже знаком с настоящей предсказательницей! - восхитился я. - Не с шарлатанкой какой-то.
        Тут округлое лицо моего собеседника как-то резко вытянулось.
        - Я с ней не знаком. С ней даже Семен Ильич не знаком: она никого на порог не пускает, на звонки не отвечает. Когда ей что-то нужно, звонит сама. Продукты или вещи ей под дверь приносят… Я в основном, приношу. Звоню, жду стука изнутри - это она дает знать, что рядом, и чтобы уходил - ставлю пакеты перед дверью и ухожу.
        Визит к внештатной сотруднице обрел вдруг объем и форму. Обязанность эта, похоже, не самая приятная для парня. Что отвечать на вопрос: как прошел твой день на службе? "Относил батон хлебушка и два литра кефирчика коллеге-затворнице"? Это немного не то, что поимка опасных преступников, лихие погони или мозголомные расследования.
        - И ты прав, кое-что случилось, - резко сменил тему Сергей. - Еще одна смерть без единой ниточки.
        - Огонь? - подобрался я.
        Милиционер покачал головой.
        - Нет. Я, честно сказать, связи никакой не усматриваю между этими убийствами, но начальству виднее. Мстислав Юрьевич обычный был человек, общего с Мельниковым только в семейном положении: вдовец. Профессор, уважаемый среди коллег, ни в чем эдаком не замечен…
        - А фамилия у этого профессора?.. - вскинулся я, услыхав знакомое и не самое уж частое сочетание имени с фамилией.
        - Пивоварский, - Сергей посмотрел на меня задумчиво. - Ты с ним знаком?
        - Дядя Слава… - я откинулся на спинку скамейки, пораженно уставившись в небеса. - Коллега отца. Бывал у нас, нечасто, но бывал. Как он умер?
        - А вот это как раз самое странное, - распрямил и без того не ссутуленные плечи и подался вперед младший лейтенант. - Найден он в кабинете, еще не окоченевшим, в луже крови. Кровь из вен на обеих руках, вены, согласно заключению, перегрызены. Во рту, на зубах - кровь и частицы эпителия.
        С каждой новой подробностью мне делалось не по себе: убить человека можно множеством надежных способов, к чему такая изощренность, излишняя, нарочитая, кровавая? Дядя Слава был тихий книжный человек, невысокий и не выделяющийся. Зачем с ним так? За что?..
        - Нашедшие, студенты, его дожидавшиеся, клянутся и божатся, что ни звука из-за двери не доносилось, пока они там стояли. Как профессор заходил в помещение, видело несколько человек, никого внутри не заметили. Никто не входил и не выходил, пока студенты не устали ждать и не вошли без разрешения. Все в крови: стол, стул, пол, окно, стены.
        - И об этом не трубят газеты и новостные программы на ТВ? - здраво усомнился я. - Такие истории разлетаются быстрее ветра…
        - Один из студентов, - с напором продолжил сыскарь. - Начал биться головой об косяк, сразу же, как открылась дверь, причем молча. Еще одна студентка шариковой ручкой стала бить себя в грудную клетку. Третья побежала к окну и попыталась выброситься прямо через стекло. И так же резко, как на них накатило, так же резко выключилось. Девчонка с ручкой, девчонка с порезами от осколков, пацан с разбитой головой. А вот речь к ним вернулась только следующим днем. Они все дали подписку о неразглашении. Как и администрация. Если что и просочится, ректорат будет все отрицать. Но прямо здесь и сейчас действительно странным мне кажется то, что ты был в месте гибели одной жертвы, и знаком с другой.
        Я протянул руки, сжатые в кулаки.
        - Кресты близко, - махнул головой. - Вас ректораты покрывают, и не только они, видно, а я человек маленький. Спихнуть все на меня, и дело раскрыто. Удобно.
        - Чушь не пори, - отмахнулся Сергей. - Лучше расскажи, что ты про Пивоварского знаешь.
        - Да ничего, он изредка ужинал у нас. Потом они с па общались. Отец наверняка сказал бы больше… Удар, на рабочем месте, два года назад.
        Тут стоит сказать, отчего я с такой легкостью говорил и думал об уходе па из жизни: по правде, я так его смерть и не осознал. Не принял. Для меня он как бы укатил с ма во Францию или еще куда, заниматься исследованиями. Вот это было в его характере, не то, что внезапный переход в мир иной.
        Я был на похоронах, видел тело. Но не видел в теле - па. Только костюм, сорочку, туфли, шейный платок.
        Я быстро пересказал то немногое, что слышал от па о коллеге. Думая при этом о другом: допустим, огонь в гараже затер следы материальные и не слишком, верю. С оговорками, но верю. А что их стерло в кабинете, где погиб дядя Слава? Студенты затоптали? Дело ясное, что дело мутное…
        - И тут, похоже, тупик, - расстроенно выговорил младший лейтенант. - Ты в любом случае, будь осторожен. И при любом подозрении на ненормальность происходящего - звони мне.
        - Вот, кстати, об этом… - вздохнул я, натяжно улыбнувшись.
        И приступил к пересказу отредактированной версии потопа в лифте.
        Пока я вел свое "смонтированное" повествование, работник компетентных органов все больше хмурился. Будто на его открытое лицо тучки одна за другой набегали. К финалу они собрались в мрачную тучу, громыхнувшую:
        - Заливаешь?
        Я промолчал.
        - Маленькая девочка топила тебя в лифте и пела песенку? - недоверие в его голосе можно было ложками черпать. - А потом куда-то делась, оставив в порезе от косички рыбью чешую, которую ты догадался сжечь?
        - Девочка. Пела. Вода прибывала, - с расстановкой ответил я. - Чешуйка сгорела. Все так.
        Про чешую эту упоминать не следовало, это я понял поздно. Но я старался соблюсти хронологию, потому и не "выпилил" эту лишку.
        Сергей потряс головой. Для того, кто носит продукты предсказательнице бед, какой-то он был слишком недоверчивый.
        - И полоски на гольфах навели тебя на мысль, что девочка пришла с прудов? С кладбища? Того самого кладбища, где: "Никто не забыт и ничто не забыто"?
        Я отвечал коротким кивком на каждый вопрос, что звучали, как обвинения.
        Он расстегнул портфель, достал из него свой "кирпич", он же - средство связи. Потыкал по кнопкам.
        - Семен Ильич? - поглядывая на меня, парень приступил к передаче информации по цепочке выше - начальству.
        Ничего не переврал, память у него оказалась отменная.
        - Вот как? - выслушав соображения с "того конца провода", удивился он. - А Полюстровский? Есть, отработать версию…
        Некоторое время по завершению телефонного разговора Сергей молчал.
        - Подсказали про чешую и пруды? - спросил он после раздумий.
        - Верно, - не стал отпираться я.
        - Ты и твой советчик могли ошибиться с направлением, - милиционер потер лоб ладонью. - Три пруда в Полюстровском парке, наверное, не подходят, а вот то, что осталось от системы прудов дачи Кушелева-Безбородко, вполне. Каждый год там жмуриков со дна поднимают. Но мне сказано сначала отработать твою версию. А кто подсказал тебе, скажешь?
        - Про дочку водяного парадник рассказал, - сдал одного из знакомых нечистиков: о таковых Сергей наверняка знает. - Но он, увы, плавает в вопросе: с чем стоит приходить к недружелюбно настроенному водяному. Я, признаться, рассчитывал на совет.
        Сергей вскочил со скамейки.
        - Купи хороший, свежий хлеб. И табак. Пойдем, знаю магазинчик недалеко. Гребень еще хорош для гостинца, но тогда и для русалок надо гребешков принести. Общаться надо, выяснять и разъяснять. Гадать, что в голову нечисти водной взбрело, я смысла не вижу. Тут не зеваку утянуть под волну, не шалость, не проверка на слабоволие. А что тогда? На тебя напали, ты вправе требовать ответа. Без угроз и хамства, желательно.
        Я кивнул, тоже встал со скамейки. Вот это уже был предметный разговор, не то, что голые попы гадальных девок и водимые неведомо где табуны. Опять же, гребень купить всяко проще, чем лошадиный череп.
        После пробежки по небольшим магазинчикам Сергей сообщил мне, что ждать будет в девять ноль-ноль у входа на мемориальное кладбище.
        - Ты? Меня? - оторопел я.
        - Руководство поручило отработать твою версию, - ответил служивый. - Если ты ошибся, то и другой вариант тоже. Всю первую половину дня при необходимости я выступаю твоим сопровождающим. Общаешься - ты, я слежу за соблюдением порядков.
        - Чтобы не слопали меня вместо хлебушка? - кривовато усмехнулся я. - Мудрое руководство. Что я буду должен за услугу?
        Когда я обувался перед выходом на встречу с младшим лейтенантом, Кошар озадачил меня фразой: "К любой даче отдача". Долг платежом красен, как сказал бы па. И с обоими, если задуматься, я был солидарен.
        - По долгу службы… - начал было парень, но я его перебил.
        - Вот по долгу я быть не намерен, не нужно мне долгов. Больше скажу, мне решительно непонятно, в чем ваша служба на самом деле состоит и кому служит. И вовсе не уверен, что получу прямой развернутый ответ, задайся я этой целью. Без обид, Сергей. Повторюсь: за услугу с меня что причитается?
        - Посоветуюсь, - вздохнул служивый, повторно проделал ряд манипуляций, чтобы пообщаться с руководством.
        Итогом стало обещание отработать человеко-часы по новому профилю: что-нибудь сложное для обычных пожарных затушить, если возникнет в том нужда. Согласился, не раздумывая. Судя по скорости выдачи ценного указания подполковником - оно (указание) было заранее продумано.
        С пакетами, где были гостинцы (в нескольких экземплярах), я ввалился домой до захода солнца. Быстро обернулся. И попал в лапы цепкие Кошара, пришлось пересказывать все до буковки… Разговоры уже утомлять начали, но нужны они были мне в первую очередь, потому я терпел.
        На пересказ профессорской гибели овинник никак вообще не отреагировал. Не было ему дела до подобных пустяков: подумаешь, на одного человека стало меньше, так где-то новых прибыло. Зря только язык напрягал, пересказывая. А вот то, что касалось дочурки водяного, он впитывал, вперив в меня колючий взгляд.
        - Долг знамый, долг правый, - путано одобрил заревой батюшка финал нашего с сыскарем общения. - В место непростое идешь, пригляд от законника не повредит. И вот что: помни, где ты, и кто там властвует. К огню живому не обращайся: душ неприкаянных, горемычных, погибелью лютой забранных, нигде более не встретишь. О том, что там под землею и травкою, лучше тебе и не думать…
        - Но там же горит огонь, - устало наморщил лоб.
        Я был на Пискаревском мемориальном кладбище, когда мне было пятнадцать, с родителями. И помнил вполне отчетливо вечный огонь в горелке. А вот чтобы мне там нехорошо было, тягостно - такого не припомню. Наоборот, я б сказал: там будто воздух наэлектризованный, как струна натянутая, дрожит, но не рвется, и в голове все становится ясно и четко. До прозрачности.
        - Мертвый огонь, - тихо откликнулся Кошар. - Вот что… идем-ка в белый закуток с чугунным корытом, поучу тебя. Тряпки только все вынеси оттуда.
        Это он про ванную, если что. Корыто - сама ванна, в которой я валяться не люблю, предпочитаю душ. Плитка там настенная и напольная белого цвета, видимо, чтобы нужность уборки сразу бросалась в глаза даже такому лентяю, как я.
        Уроки по постижению (начальному, крохотный первый шаг) огня мертвого дались мне с натугой. Глубокой ночью, прокляв мысленно все и вся, я сумел вызвать на ладони малый всполох фиолетово-синего пламени. Ненадолго. Один или два удара сердца просуществовал проявленный всполох. Однако ж и это был прорыв.
        - Не смотри через пламя там, куда завтра отправишься, - проговорил уставший не меньше меня Кошар. - Ни к чему это. Не нужно.
        - А если погляжу? - откликнулся, зная, что этот совет заревого батюшки напрасен.
        Да что там, лучше бы он его и не давал вовсе: тогда и искушения б не появилось.
        - Ни к чему. Я сказал.
        Сергей встретил меня перед павильонами. Уж не знаю, сколько по времени он меня ждал; я явился, как договаривались - в девять. Даже без пары минут, если верить часам, что были подарены мне родителем на шестнадцатилетие. А верить им следует: сколько передряг они со мной позже пройдут, в стольких и уцелеют. И ни разу не собьются с хода.
        Он обозначил еще раз, что переговоры вести с обитателями прудов - мне, он следит за порядком. И очень надеется, что я не стану делать глупости. Обнадеживать милиционера я не стал, так как не люблю пустых обещаний.
        Еще он передал послание от Семена Ильича, после которого я заподозрил того в родственных связях с одним знакомым мне овинником. Подполковник просил не тревожить покой усопших и помнить, что власть на кладбище принадлежит совсем не директору и даже не заведующему архивом. И что пруды, относясь к кладбищу, все же отдельная территория. Королевство в королевстве, и оба формально под юрисдикцией городских властей. И что мне необходимо учиться мух отделять от котлет.
        Почему даже работники органов изъясняются со мной иносказаниями, я понять не смог. И махнул уже рукой, если честно. Решил так: или сам разберусь, или сгину, но тоже сам.
        Более ценной оказалась краткая справка по самим прудам. Их выкопали из-за болотистой местности, для водоотведения. А еще земля для насыпей нужна была. Источники воды неизвестны, считается, что пруды наполняются осадками. Правда, это не объясняет почти не колеблющийся, не считая весеннего периода, уровень воды в обоих водоемах. Согласно иным источникам, не тем, что числятся в штате кладбищенских сотрудников, пруды питают два "особых" ключа. Очень может быть, один из них - редкая неугодица. Отсюда и "благосостояние" водной нечисти: с местным водником расплачиваются за редкую водицу откупами да отсулами. Столько-то вещиц или столько-то человеков за бидончик водицы. Товарный обмен.
        - Это нормально? - изумился я. - Вы в курсе этих обменов и ничего не имеете против?
        - Если человек дал свое согласие, нам ничего не остается, - насупился Сергей, которому подобная практика явно претила. - Слово сказано - все, нам не вмешаться. Это не только к водяным относится, это общее правило.
        Я высказал, что думаю, про эти их правила, далеко не литературно, зато по существу. Мой сопровождающий покивал, не найдя возражений.
        Мы постояли с минуту молча, глядя перед собой. В никуда.
        - Пойдем, попробуем договориться? - с ноткой сомнения произнес Сергей.
        Я подернул плечами, переступая границу, отделяющую живой город от города усопших.
        Я не был намерен пытаться. И договариваться, если уж по правде, желания не имел. Я собирался выяснить, с этих ли прудов ко мне заявилась девчонка. Если здешняя малявка, то спросить: чего ей не сиделось под ряской. То бишь, узнать причину ее ко мне визита. Далее - по обстоятельствам. Гостинцы еще оставить собирался, независимо от результатов переговоров. Для того и покупались.
        А ступив на землю тех, чьи факелы жизни прогорели до срока, выставил перед собой руку. Ладонью к лицу. И позвал огонь, что меньше других хотел быть - моим.
        Что можно увидеть на кладбище? Не нашедшие покоя души, озлобленные и не очень - так мне думалось. Сонмы призраков тех, кто умер от голода, от болезней, от взрывов, от прочих ужасов войны. Тех, кто не сдался и пал. Пал, но не сдался.
        Как духи великих, чьи памятники не пострадали от бомбежек. Великие полководцы: Суворов, Барклай Де Толли, Кутузов; изваяние самого Петра - хранили свой город в страшное время.
        Полководцам нужны армии, так думалось мне по дороге к кладбищу. Где бы им быть, если не здесь?
        Скажите тому, кто пережил блокаду, что памятники эти сохранились случайно, несмотря на обстрелы. Заодно скажите жителям Нагасаки, что раскопанный ими в развалинах "Ангел" тоже случайно уцелел.
        Знаете… Любой маршрут по Петербургу включает в себя Эрмитаж, Дворцовую площадь, Гостинку, набережные, дворцы и каналы… У театралов свои маршруты, у любителей мистики свои, от дома на Гороховой до Ротонды и Башни грифонов. А мне думается, что любому приезжающему стоит выделить денек на посещение непримечательной станции Пискаревка. И двадцати шести гектаров памяти, что там расположены.
        Взывая к огню мертвому, проявляя его на ладони, я ждал увидеть призраков. Воинов, женщин, детей. Но перед взором появилось совсем иное.
        Я силился подобрать определение увиденному. Дымка? Туман? Марево? Хмарь?.. Пусть - хмарь, раз точного слова не отыскать.
        Хмарь струилась, стелилась, клубилась. Хмарь собиралась в циклопические фигуры, а через миг распадалась ошметками. Миг - и многорукое туловище тянется, чтобы… Схватить? Растерзать? Осыпать ударами? Дотронуться кончиками пальцев до крохи живого тепла?
        В абсолютном молчании раззеваются беззубые рты. В просветах глазниц и ртов - безоблачное небо. В небесной лазури нет теплоты, лишь неохватное безразличие.
        Скрюченные тощие пальцы с птичьими когтями рвут воздух, скребут по безмолвию. И разлетаются рванью. Хмарь хлещет клоками, ярится. Вихрится воронками хмарных смерчей. Растекается жидким сумраком с проблесками серебра…
        - Андрей? - обжигающе горячая рука на плече. - Идем?
        Сбивается концентрация, гаснет огонь.
        Передо мной: зелень прямоугольных холмиков и дрожащие алые капли бутонов.
        - Идем, - буднично ответил я, разворачиваясь в направлении большего из двух прудов.
        Он не так уж далеко от входа, в отличие от малого пруда.
        Степенно кивнул ворон, сидящий на крыше левого павильона. Ворон сидел к нам боком, к нужному нам пруду клювом. Радужка вороньего глаза была - серебряная.
        Сергей остановился метрах в трех от воды. Я не замедлил шага, подойдя к искусственному берегу. Разложил по каменной кромке гостинцы. Отступил на шаг.
        - Здесь есть рыба, - обернувшись к милиционеру, сообщил я ценную информацию.
        - Отлов запрещен, - меланхолично отозвался парень.
        - И уточки плавают, - продолжил я выдавать важные факты из жизни пруда, глядя уже в сторону сплетения ветвей на островке в центре озера. - Будет очень жаль кипятить тут все. Рыб жаль. И птичек тоже жалко.
        Деревья на острове - вроде как ивы, но не уверен, из меня тот еще специалист по флоре. Стволы широкие, приземистые, выстреливают в стороны длинные плети-ветви.
        Серый камень обрамления, зеленые листья с травой, почти черная кора стволов в крапинках мха, темная, с зеленцой, вода.
        - Птичек можно и спугнуть, - решил подыграть мне Сергей; сегодня он в форме, ремень, кобура - на нее он руку положил демонстративно. - А рыбок жаль, но они не по нашему ведомству.
        Жест законника я подметил, столь же демонстративно повернувшись спиной к воде.
        - Административное нарушение? - почесал я макушку.
        - Большая уха-то? - задумался милиционер. - Не уверен. Прикроем. От административного - точно.
        - Хватит ужо! - я еще раз повернулся, чтобы заметить, как забурлил водоворот между островком и берегом. - Ты! Как там тебя звать?! Это что за ерунду ты приволок? Где курица пестрая, где козлик черненький? Черный петух где? Где девка, кою никтось не поелозил? Фу, что за просители…
        Из водоворота показался бровастый, бородатый и сильно злой мужичок. Кожа его была бледная, волосы и борода тусклые, зеленые глаза навыкате. Палец, загнутый, как знак вопроса, указывал на меня.
        - Огневиком зовите, - спокойно ответил я, наученный в этом вопросе Кошаром. - И мне совсем не верится, что вы не поняли, кто я такой, и кто со мной пришел. И почему мы здесь.
        Водяник яростно забулькал.
        - Не люб ты тут, Огневик! Неугоден!
        Хозяин пруда разогнул палец, начал крутить им: над пальцем возник водоворот, крохотный сначала, но быстро увеличивающийся в размере.
        Я показательно скрестил руки на груди.
        - Кхм, - сделал шаг вперед сыскарь. - Нападение, причем уже второе и без должного повода. Не советую.
        - К каждой даче - отдача, - нагло стырил я фразу Кошара, распуская руки. - Просить я ничего не намерен.
        И пламенный цветок на руке распустился по зову. Легко, будто я не бился над единственным его "лепестком" полночи. А сейчас - трепетал фиолетовыми и синими лепесточками, удивительно красивый.
        - Твоему пруду не хватает кувшинок, - плавно опуская руку, я присел на корточки. - А я часть ответов, похоже, получил.
        Неугоден - прозвучало едва ли случайно.
        Цветок сорвался с моей ладони тогда же, когда и водяной вихрь с пальца водника. Они столкнулись над водою, почти у самого берега. Огненный бутон получил водный "стебель", в стороны полетели брызги, вверх пошел пар.
        Копье, меч или хотя бы хлыст из пламени были бы куда как практичнее, и от огненного шара я б не отказался, однако же ни на что похожее я не был способен.
        Пар стал моим союзником: он застил вид с воды. За ним, как мне хочется верить, сложнее было считать напряжение с моего лица. Еще пар практически скрывал от меня противника, но это не имело особого значения, ведь я уже выкладывался на пределе сил. Если водяной добавит что-либо к водовороту, мне нечего будет ему противопоставить.
        Наша борьба стихий в изящной, почти игрушечной форме, выбирала из меня все силы. На стороне водника были опыт, умение и его пруд: пока не исчерпается до донышка вода, он сможет сражаться. И что-то мне подсказывает, водоворот - не предел его возможностей.
        На моей стороне - лишь набравший заемной кладбищенской силы мертвый огонь да упорство.
        Я знал, что неминуемо проиграю. И знал, что уйти от столкновения лестью или мольбами мне не позволит характер. Говорить я готов был только на равных. Гостинцы - жест, обозначение моих мирных намерений. Моей вменяемости, грубо говоря. Не подношение, не просьба, не умасливание.
        Парадник с овинником блюли свой интерес: им я нужен был живым. Одному, чтобы дом его был безопаснее, второму - как источник тепла. Для служивых я еще не отыграл роль живца (или агнца, возможно перетекание одного в другое). Еще я нужен был ма, потому что сын.
        Я же ответил на вызов, переданный мне малявкой. И я буду держать бутон мертвого пламени, пока не отключусь. Пока не паду.
        Паду, но не сдамся.
        Пока не…
        - Кар-р-р! - хрипло, с издевкой прикрикнул на нас ворон.
        Я качнулся от неожиданности, разорвав связь с цветком. Тот рассыпался лепестками, а те, не долетев до воды, распались на искорки, сверкнули бриллиантами капель в тающем водовороте. И пропали.
        Вода на меня не хлынула, так что я позволил себе проморгаться. Кажется, пока удерживал связь со своим единственным оружием забыл о том, что люди моргают. Резь в глазах постепенно прошла.
        Водяник напротив меня булькал, фыркал, тряс рукой. Та была покрыта волдырями, а до носа моего дошел запах тухлой рыбы.
        - Поговорим? - злобно буркнул он, достав откуда-то здоровой рукой комок ила.
        Водник плюхнул ком на пострадавшую конечность, уставился на меня. Так и тянуло сказать - вылупился.
        - Два нападения, одному - я свидетель, - напомнил из-за моей спины голос милиционера. - Рыбки в порядке?
        Это он, наверное, запашком обеспокоился.
        - Насколько мне отсюда видно, только один рыб пострадал, - не удержался от колкости я. - Поговорим. Мне особенно любопытно, что за номер с пением вы мне устроили позавчера. Причины и цели сего выступления.
        Заметил за собой дурную черту: когда я уставший, легко срываюсь на хамство, оставляя воспитание где-то вдалеке. А ведь общаться - если бы дошло до общения - я намеревался вежливо.
        - Ерш те в ковш! - хлестнул по воде хвост, я не понял, чей, водяного или кого-то из его подчиненных. - Причина! Праскуня! Причина леща поперек хребтины давнось не отхватывала. Ты мне до икоты не люб, Огневик, смердит дымами аж досюда от тебя, да что уж - притопить бы рад. У-у, лещевка!
        Это уже появившейся совсем рядом с островком малявке. Она выглядела похуже, чем в нашу прошлую встречу: никаких бантов, косицы неаккуратные, лицо все оплывшее, синюшное. Из уголков глаз непрерывно каплет что-то зеленоватое - слезы?..
        - Порядок соблюсти бы, - встрял Сергей. - Как к кому обращаться, для начала. Мне же потом отчеты писать, они должны быть правильно оформлены.
        За эту реплику служивый заработал от меня второй плюсик к отношению: первый был за то, что не вмешался, когда мы с водяником стихиями мерились.
        - Карасичем зови, - надул щеки хозяин пруда. - Эта - Праскуня Карасична, токмо вся в мамку. Гонору - море, умишка - с песчинку.
        - Узнаю вас, Праскуня Карасична, - дружелюбно помахал рукой девчонке я. - Будем сознаваться? Зачем водицу ценную лили, зачем след свой оставляли? Кто подсказал, кто дорожку ко мне показал? Про вокальные потуги не спрашиваю, сам грешен, подвываю в душе порой.
        - Ты! - махнула косицами в сторону папеньки дочь водяного. - Пруд обещал, второй! Как докажу, что под силу мне! Ты вон пыжился-пыжился, да обтек. Я ж пошла по зловонию, да пожглась.
        Я покачал головой: как же непросто с этими представителями фольклора общаться…
        - Хронологически, сначала я столкнулся с вами, а затем уже с вашим родителем, - решил внести немного ясности в разговор.
        - Ты! - зыркнула голубыми глазищами малявка. - Должен был стать тиной молчащей, вечным подручным. А ты! Пруд мне во владение за заслугу отдать. За избавление от вони. Из-под водицы он бы вышел не пахучим, не жгущим. Мертвеньким!
        - Ладно, хоть не скотиной… подножной, - я обернулся к Сергею. - Похоже, к гостинцам книжку стоило приложить. "Отцы и дети" Ивана Сергеевича. В первом издании, где название через "ять". Или, возможно, что-нибудь из трудов Макаренко.
        Пока я это говорил, с пруда слышались шлепки и писки. Наверное, шел воспитательный процесс при помощи леща.
        Вот ведь: мы с нечистиками накрутили всяких думок об этом происшествии, а там всего-то дурь гонористой малявки. Никаких тебе сложных комбинаций, просчетов последствий, просто дележ территории. А я под руку подвернулся. Или под плавник?.. Не важно. Притопить "вонючку" огневика - и вся недолга. Подчинить дохлое тельце, как аргумент в семейных разборках. Милый ребенок, сама непосредственность.
        Я подождал, пока странные звуки не прекратятся. Когда опять повернулся к воде, Праскуни над нею уже не было. Только водник, оказавшийся у самого края. С обеими здоровыми ручищами, не иначе - особая лещевая магия сработала.
        - Праскуня - дура, и будет наказана, - очень серьезно и без лишних украшательств заговорил водяной. - Я, Карасич, признаю за своими прудами долг. Один долг. Назови, что хочешь за беспокойство и расплывемся.
        - Два нападения, - методично напомнил сыскарь.
        - Законник, имей совесть! - вспылил водник. - Он вонял! Я ж проснулся от вони нестерпимой.
        "Кто б говорил"", - вертелось у меня на языке, тухлятиной продолжало попахивать.
        - Я не злопамятен, - махнул рукой, больше для Сергея, чем для пучеглазого нечистика. - Один долг стребую и разойдемся миром. По-добрососедски. Не чиня затем друг дружке гадостей и помех. Уговор?
        - Уговор. Что ты хочешь, Огневик? У меня под островом много всякого, ценного да дельного.
        Я присел на корточки.
        - Имя, уважаемый сосед Карасич. Я хочу имя твоей дочери, истинное и полное. И если, оказавшись в опасности, хоть тень подозрения промелькнет, что опасность пришла с твоих прудов - я назову это имя. В предсмертном проклятии назову.
        Хозяин пруда открыл и закрыл рот, снова открыл, снова закрыл.
        - Огневик в праве, - подтвердил Сергей.
        - Кар-р-р! - добавил откуда-то сверху ворон.
        С тоской во взоре и яростью в голосе Карасич нашептал мне на ухо имя дочери.
        - А пруд у тебя красивый, - распрямился я, получив желаемое. - Раздолье рыбкам, птичкам.
        - Лебедей заведу, - уныло откликнулся водяной. - Беленьких, как косточки. Или черненьких, как тоска. Заморских. Не решил еще.
        Я понял: он уже вычеркнул из списка… живых - не совсем верное слово, скорей уж, существующих, имя своей дочки.
        Мы ушли, не оборачиваясь.
        Только у самого выхода, он же и вход, я остановился, склонил голову.
        - Помощи не просил, но признателен. Вечная память павшим.
        Кому сказал? Ворону? Хмари? Кому-то, кто остался неувиденным? Не суть.
        - Блин, блин, блин! - однообразно, зато экспрессивно выругался Сергей, как только мы с ним отошли от кладбища.
        - Оладушек, - с нескрываемой усталостью закрыл я эту "блинную". - Спасибо за участие в переговорах. Я домой, отсыпаться. Вечером на смену.
        - Переговорах! - скривился милиционер. - На переговорах говорят, а не цветочки ал… синенькие запускают.
        - Аленьких там без меня хватает, - помотал головой, борясь с сонливостью. - Серег, результат достигнут, у тебя еще время осталось свободное. Ты мне очень помог, с меня пожар. То есть, тушение… Все, я поехал.
        - Там не только я помог, - очень тихо сказал все еще ошарашенный Сергей, когда я забирался в маршрутку.
        Он был прав. Но ворону вряд ли нужно, чтобы я что-то затушил в его владениях. А если бы наоборот, то я готов был зажечь множество мертвых "бенгальских" огней, как только научусь. Но вряд ли кому-то на оставленной позади земле мертвых это интересно.
        - А еще там общие душевые для дилерского состава, - выдавал очередную просветительскую байку для стажеров Вадик (он же Водяра) Коломийцев. - Как и всё, под камерами. Не только Бартош у нас делится историями из жизни казино, этим балуются, по-моему, все ребята и девчата из опытных. Вадик к нам пришел из крутого по Питерским меркам заведения, где и столов в пять раз больше, чем у нас, и условия для персонала отличаются. Почему ушел, понизив планку? Так Водяра же, этим все сказано.
        - В душе?! - привычно уже вспыхнули щеки Овцы.
        - В душе, в кабинках, в раздевалках, в столовке, на лестницах, ве-е-езде, - подмигнул Вадим, протянул указательный палец в сторону "недремлющего ока" над телевизором. - Чего ты удивляешься-то? Вон - помаши дяденьке ручкой. И, когда пойдешь пи-пи, тоже не забудь помахать.
        Оленька заалела щеками с новой силой, втянула голову в плечи и предприняла попытку вдавить тело в диван.
        А душевые у нас так-то тоже в наличии, по одной кабинке на раздевалку. Если не брезговать, в сезон отключения горячей воды выручает. Хотя я лентяй, мне проще под холодным душем постоять, чем таскать на смену банные принадлежности. А так - в стаффе можно под утро столкнуться с Ханной Луккунен в потертом коротеньком халатике и с полотенцем на голове. Волосы у нее короткие, сохнут быстро, так что душ она принимает каждую свою смену. К счастью, Ханна в другой смене, и пересекаемся мы нечасто, на подработках. К счастью, так как доброе прозвище Ноги дано ей не за длину нижних конечностей, а за их повышенную волосатость, не скрываемую плотными черными колготками. А халат позволяет разглядеть еще и руки, густо покрытые длинными темными волосками, что обычно скрыты длинными рукавами рубашки. В зап?х я не заглядывал, но что-то мне подсказывает, там тоже найдется лишнее в плане волосяного покрова. И над Ханниной губой верхней, если приглядеться, видны усики.
        - Ну и там отдельно камермены по столам отсматривают, и отдельно охрана от общих видов тащится, - Водяря расплылся в сальной улыбке. - С охраной дилерам тереться нельзя, но если втихую, то ничего за это не будет. Одна девица там работала - ух… Так вот, лучший пост в смене - на камерах. Сидят, смотрят шоу в режиме реального времени: на одном экране боевичок, на лестнице прессуют кого-то за попытку выноса, на втором - стриптиз в раздевалочке, на третьем - порнушка в душевой. Потом кто-то из руководства догадался поставить прям в душевой автомат по выдаче презиков. Обалденно успешный автомат. Но его быстро убрали, всего два месяца и простоял. И все два месяца на самом автомате и на доске в дилерской были прилеплены распечатанные объявы: "Уважаемые коллеги! Будьте так любезны, выбрасывайте использованные резиновые изделия в урну. Уборщицам совершенно не нравится их за вами убирать".
        Реакцию стажеров я ждать не стал, ушел переодеваться. Когда-то я был на их месте и глубоко задумался, реальная это история или вымышленная? Воспаленный водярой мозг Коломийцева может и не такое выдать. Спрашивать-то бесполезно, он будет бить себя пяткой в грудь и доказывать, что истинно так оно все и происходило.
        А выйдя, чуть не столкнулся с Луккунен, пять минут назад вспомянутой. Посторонился, придержал дверь. "Скр-бэм-скр-бэм", - прозвучали изношенные, потертые черные туфли. Похоже, расклеилась подошва. Не знаю, как Ханна живет, что ходит в этой убитой обуви с самого открытия. И на что она тратит зарплату. И почему не получает выговоров и штрафов за несоответствующий внешний вид. Не мое это дело.
        Закрыв дверь за Ханной, я обнаружил, что экзотики в нашем дружном коллективе прибавилось.
        - Приветствую всех! Меня зовут Тамара Шах, и я с этой ночи буду работать с вами, - без какого-либо акцента представилась беловолосая индианка. - До этого я работала в покер-клубе, но правила общего зала знаю.
        Я не шучу: к темной, с медным оттенком, коже, темно-карим глазам, чуть приплюснутому носу и чувственным губам прилагались совершенно белые волосы, брови и ресницы. Еще у экзотики были большие и оттопыренные уши.
        - Бельский, - помахал папкой Антон. - С Шаевой и Шах в ВИП. Нужен прогон по всем столам. С отчетом. Условия те же.
        - Их уже две на тебя одного, - с придыханием проговорила Кононова, прижавшись ко мне со спины. - Поделишься?
        - Так разве я не уже? - полушепотом спросил я Аллу, обернувшись к ней вполоборота. Лошадь состроила разочарованное лицо и покачала головой.
        Я дошел до доски, прошелся взглядом по графикам: Луккунен в этом месяце работает три через один, в другую смену переведен Шипко, у нас обновление в лице Шах. Подшипник гад, даже не сказал ничего, когда были в бильярдной. Впрочем, потому и не сказал, наверное, чтобы не заставили проставиться на дорожку - год ведь бок о бок отработали. Сроднились, можно сказать.
        - За июль получишь премию по первой категории, - когда народ дружным ручейком потек в зал, пообещал мне пит-босс. - Рекомендацию я передал, Ненад и Драган подписали, осталась резолюция от Филиппа. Ожидаем его на днях из Грэйт Британ.
        Филипп - это наш генеральный менеджер, если что.
        - Шах и мат, - развел руками я. - Дамы, вперед.
        - Шифоньерчик-то жжет! - прыснула зависшая у выхода Обуреева. - Второе прозвище подряд. И так четенько! Хотя я б назвала ее: Ушастик. Или Ухи. Или Слоник.
        Два раза в сутки незаведенные часы показывают правильное время - это я не про прозвища, а про "жгущего Шифоньерчика". Майе то "жжет" просто к слову пришлось, а меня передернуло. Сразу почему-то вспомнился совет Кошара, выданный после рассказа об утренних событиях: "Вот девку поелозить тебе б в самый раз. И в баньке попариться. Тебя неживое касалось, да огонь мертвый ты палил. Банька да девка - живое к живому, жар к жару". Прямо про любимую мной сауну сказал. Жаль, трудовые будни посещению препятствовали.
        И намеки Аллы… А ведь так хотелось спокойно отработать тихие ночи будней, без лишних нервов и - особенно - без небывальщины. В привычной, пусть и не совсем здоровой, обстановке провести две ночи. Прокоматозить вторник, день между сменами, и залить алкоголем и смехом утро среды. Неужели я так многого хотел?..
        - Андрей! - за рефлексиями я прощелкал момент, когда новенькая Тамара уже преодолела лесенку, а чуть менее новенькая Оля уперла мне палец в грудь.
        А будь это не палец, а какой-нибудь ритуальный ножик?
        - Андрей, - повторила она потише и немного растеряно. - Я тебе совсем не нравлюсь? Ты меня отправил к Алле учиться бильярду - зачем? Она мне такое предложила… Я не… Она не… Я…
        Спокойно отработать тихие ночи тихих, растак его, будней!
        - Ба! Поздравляю, дитя мое, да у тебя Стокгольмский синдром.
        На лесенке было темновато, но мне хватило, чтобы разглядеть ее запрокинутое, вытянувшееся в непонимании лицо.
        - Сходи потом в библиотеку, просветись. Смотри: бедная Овечка вдруг обнаружила, что вокруг нее стая волков и парочка таких же беззащитных, как она сама, барашков. Один волк напугал ее особенно сильно, но постепенно она убедила себя, что волк так грозно рычит, чтобы помочь Овечке поскорее влиться в волчью стаю, сменить, так сказать, шерстку. Очевидно, из симпатии, с чего же еще? Но вот в чем дело: волк рычит, потому что ему пообещали прибавку к зарплате, а на тебя он чихать хотел. Так что бедной Овечке стоит поискать помощи у пастуха. Впрочем, пастух и сам заинтересован в Овце. Чтобы ты не запуталась: пастуха зовут Ненад. И с ролевыми играми - к нему, пожалуйста.
        - Ненад… Я боюсь Ненада, - Оленька опустила голову, выслушав мой зоологический монолог.
        - Это тоже не ко мне. Давай, цокай копытцами, не задерживай долбанный учебный процесс.
        Я ни разу не мужчина девичьих мечт. И не верю во всякие там "любовь вопреки", "страсть поневоле". Просто дурашка запуталась, бывает. Проходит.
        Тонкие каблучки застучали по ступенькам.
        Новенькая неплохо справлялась. Поначалу порывалась сдавать карты непривычно глазу: положив на стол колоду, она левой рукой эту колоду придерживала, а пальцами правой "метала" по сукну карты. Причем из-за высокого (почти с меня) роста ей приходилось горбиться, чтобы этот способ раздачи осуществлять.
        Сначала я заставил Олю показать раздачу с колодой в руке, а затем уточнил у Тамары, откуда такая манера. Оказалось, так сдают в стад-покере. Кивнул, порекомендовал тренироваться чаще и больше, в идеале даже дома, чтобы выбить одну привычку, заместив другой. Учиться с нуля проще, чем переучиваться, когда действия уже вбиты в подкорку и осуществляются на автомате.
        В принципе, этот момент был основной придиркой. Ну и двигала стеки по сукну Тамара топорно. В подсчетах она была на голову выше Овцы, так что - в зал выпускать можно.
        Оленька по-прежнему вгоняла в уныние, но косячила уже намного реже. И, что важнее, сама осознавала, когда накосячила.
        В общем, когда Тоха спустился узнать результаты наших занятий, я с чистой совестью сдал этих дев ему с рук на руки и свалил из учебной преисподней. Антон лучший в устных ставках, ему и шарик в руки. А мне бы чайку, да в нормальный зал.
        За труды мои великие мне дали двойной брейк (понедельник нерыбный день в плане наплыва клиентов). Я сходил поесть, выпил, как и собирался, чаю. Даже воздухом ночным успел подышать: окно в нашей раздевалке в летнюю пору всегда приоткрыто, к нему стягиваются как курильщики, так и те, кого обкурили до омерзения в зале. Такие высовывают корпус наружу и дышат, дышат… Курильщики в такие моменты стараются быстренько затушить свои сигареты и испариться, не звери же.
        Я уже выхватил свою дозу кислорода и собирался уходить в стафф, когда к окну подошла Луккунен. Я еще в раме торчал, но понял, что подходит ко мне именно она - по звуку. "Скр-бэм-скр-бэм". Есть у меня предубеждение против курящих девушек, но в Ханне собрано столько отталкивающего, что, в целом, без разницы.
        Я затормозил, поняв, что не так, что царапает: Луккунен курит, но от нее не пахнет куревом. Совсем. Можно подумать, что я принюхался на работе настолько, что не отличаю, но как раз-таки наоборот, отличаю запах курящего от некурящего на раз. От Ног же пахнет мускусом и чем-то неопределимым, неприятным, отдаленно похожим на мокрую шерсть. Но не табачным дымом.
        "Тыш-тыш-тыш", - чиркала Ханна пальцем по колесику, но зажигалка не срабатывала. - "Тыш-тыш-тыш". Я стоял рядом, спросить помощи или сходить в стафф, найти курильщика с работающей зажигалкой - любой бы так сделал. Но Ноги ни с кем не общалась. Изредка делала исключение для Шпалы в виде шепота из-под опущенной челки: "Привет".
        "Тыш-тыш-тыш".
        Шпала - тоже курильщик. Он старается отходить в сторону, щадя мой некурящий нос, но он не расстается с портсигаром. На портсигаре декор: тиснение на бересте с изображением двух волков и смешанного леса. Про бересту - это он сам говорил.
        От Шпалы тоже нет этого раздражающего запаха. Вопрос: как я этого раньше не заметил? Вопрос второй: почему так? Ответ на оба вопроса: а черт его знает.
        "Тыш-тыш-тыш".
        - Дать огоньку? - спросил, стараясь не выдать голосом антипатию.
        К Ханне и без меня плохо относится чуть ли не каждый первый. Мне было лень доставать зажигалку из кармана уличных штанов, те в шкафчике лежали. Уроки Кошара желательно почаще отрабатывать. Так почему бы и не оказать микроскопическую услугу Луккунен?
        Она зыркнула на меня недоверчиво, затем резко кивнула.
        Я убрал руку за спину, якобы доставая зажигалку. Прикинул, смутит ли ее отсутствие звука при зажигании. Решил, что плевать на ее смущение. Осторожно зажег язычок пламени над ладонью, протянул руку к Ханне.
        И тут я перевел взгляд с огонька на лицо Ханны, приблизившей сигарету - и лицо - к огню.
        Не лицо - морду.
        Чего мне стоило удержать на физиономии покерфэйс, а над ладонью - трепещущий огонек, сложно передать словами. Похвалюсь: я справился с этой задачей. Возможно, мне помогло то, что проявившаяся мордочка выглядела куда как симпатичнее, чем привычное Ханнино лицо. Цвет глаз - красное золото. Черный блестящий носик на вытянутой вперед мордочке, острые черненькие ушки. Серебристые усики. Трехцветные ворсинки меха: кончики черные, серединка белая, а основание серое. В острых зубах торчала даже не сигарета, а нечто среднее между самокруткой и сигарой со слабо светящимся знаком в виде двух скрещенных линий там, где положено быть фильтру у обычных сигарет. Луккунен прикурила, отодвинулась. Снова стала привычной, некрасивой, угловатой девушкой.
        - С-спас-сибо, - сказала она.
        Не заикание послышалось мне в этом простом слове, а лаянье. Впрочем, это уже скорее я сам себя накрутил.
        Я коротко кивнул и ушел в стафф. Почему не выбежал с криком: "Там лис! Лисица! Пушной зверек в раздевалке!", - а молча примостил свою тушку на край дивана? Потому что легко представлял встречный вопрос: "Лис - полярный?" - и я такой в ответ: "Нет, чернобурый". И мне бы с сочувственным видом покивали, попросили бы чуть меньше принимать на грудь до смены, чай - не Коломийцев.
        И вообще, что за дискриминация? У меня дома обитает манул, который не совсем манул, так мне ли наезжать на милую лисичку, которая прикидывается страшненькой девушкой? Жаль, не рассмотрел ее подробнее: я к животным вообще отношусь с симпатией. Даже большей, чем к подавляющей людской массе, со списком исключений, разумеется.
        В зале меня поставили инспектором на открытый для единственного игрока блэкджек. Это обещало быть скукой смертной, но окупалось тем, что дилером за стол встала Бартош. Я уже упоминал, что шафл в ее исполнении - это красиво.
        У нее изящные руки с тонкими пальцами, и абсолютный контроль над этими пальцами: ни одного лишнего, случайного движения, никаких огрехов. Скорость ее работы на блэкджеке - это и вовсе что-то космическое. Таша считает сумму карт чуть ли не раньше, чем следующая карта перевернута, а достает она их из шуза с быстротой молнии.
        Шуз, он же каблук, он же башмак, он же ботинок - это устройство, в которое вкладываются шесть тасованных колод после подрезки. Так, я перебрал с тренингами, Арктике-то точно не нужны мои поучения. Особенно на "джеке" - это ее коронный стол.
        Год назад, когда я был таким же свежим мясом, как и нынешние стажеры, я спросил у Жана, может ли кто из пит-боссов сдавать быстрее и четче, чем Бартош. Ответ был прост и однозначен: нет. Еще он тогда посоветовал не пытаться подкатывать к этой миниатюрной блондиночке, не тратить время понапрасну.
        Помню, я тогда возмутился: меня стиль и качество работы восхитили, а не работница. Хотя вообще-то она хороша: ладно скроена, волосы - свои, а не результат трудов парикмахера, как у Бореевой. Светлая кожа, тонкая кость. Светло-серые глаза и светлые пушистые ресницы. Если уж придираться, то нос и губы тонковаты, но все прочее - весьма приятно глазу.
        И характер стального слитка, лежащего под тонким слоем пушистого снега: Арктика холодна, отстранена от всех и вся, кроме своих книжек, ее мнение бесполезно подвергать критике.
        - Андрей, - услышал я сбоку голос пит-босса Иры. - Не удивляйся. Стол открыли для счетчика.
        Второй раз за ночь ко мне незаметно приблизилась девушка - позорище, в полный двухметровый рост! Конечно, покрытие скрадывает звуки шагов, но глаза-то мне на что?..
        - Сто процентов? - вслух удивился я другому. - Что счетчик?
        - Ага. Его Тоха узнал, потому и смылся, чтобы не спугнуть гуся залетного, - глаза Ирины сияли предвкушением. - Бартош уже в курсе. Наслаждайся шоу!
        - Погоди, - притормозил я собравшуюся уходить Иру. - Антон сказал, что денежку мне насчитают по первой категории. А у меня третья, и разговор был вроде как про вторую. Уточняю, чтобы губу раньше времени не раскатать, и не поймать птичку обломинго потом.
        - На первую инспекторскую он тебя двигает, - пожала плечами пит-босс. - Не знаю, что он там тебе говорил, но я слышала про Д-И-1.
        - Благодарочка! - улыбнулся я искренне: с Ирой легко общаться, приятно. - А чего этого перца сразу в блэк-лист не внесли, раз опознали?
        - Не-е-ет, - протянула она: будто в сироп окунула. - Так не интересно. Идет, испаряюсь.
        Все то время, что мы болтали, Бартош стояла неподвижно, как изваяние, перед шестью колодами, разложенными аккуратными дугами.
        Клиент наш, пришедший со стороны бара, швырнул пять тысячных купюр на размен по сто и пятьсот. И начал раскладываться: поставил борсетку, достал из нее серебристый портсигар (мне сразу вспомнились "волчий" портсигар Находько и серебристые усы Луккунен). Вытащил записную книжку с прикрученной к ней ручкой. Получив свои фишки, махнул рукой барским жестом.
        Таша перевернула срезкой колоды рубашкой вверх, начала большой шафл. Я невольно залюбовался: вроде же ничего особенного, все могут научиться тасовать карты, но мало кто сделает это так технично, как Бартош.
        Подоспела официантка с чашкой чая и подносом бутербродов. Клиент, грузный мужчина с сединой в жестких волосах, местами стоящих торчком. Обрюзгшие щеки, презрительно изогнутый рот. Да, такого сложно не узнать, единожды столкнувшись.
        - Зажигалку, - велел он официантке; раскидал на два бокса по сторублевой фишке. - Сдавай.
        С тихим шелестом быстро легли карты. Понеслась скоростная игра: игрок быстро командовал, карту ему, делать ли сплит или дабл; Таша столь же быстро реагировала. Он улыбался, пил чай мелкими глоточками, пока она замешивала карты после выхода срезки.
        Второй шуз - еще быстрее первого. Игрок выкурил сигарету, оставил окурок в пепельнице.
        На третьем шафле подбежала официанточка с подносом, на котором стояли собранные бокалы, пустые и не до конца допитые. Потянулась к пепельнице - забрать грязную. И совершенно случайно уронила с подноса бокал с недопитым пивом.
        - Простите, извините, мне так жаль! - залепетала девочка, спешно затирая расползающееся мокрое пятно.
        - Потеряйся! - рыкнул на бедолагу клиент.
        - Смена стола, - ледяным голосом объявила Бартош.
        На новый стол улыбающаяся исподтишка (чтобы дорогой клиент не разглядел) Ирина перевела их в неполном составе. Сообщила, что новые колоды, как и положено при переходе на другой стол, распечатают прямо перед уважаемым посетителем, буквально через несколько минут. А дилеру пора на брейк, ее заменят. Тоже через несколько минут.
        Клиент терзал челюстями новый бутерброд: свежий чай и свежий перекус бар принес за счет заведения, в знак извинения за доставленное неудобство.
        Ташу заменила Алия. Судя по озорным смешинкам в уголках ее раскосых темных глаз, Ах-Ах была в теме.
        Шуз, второй… Алия замешала почти все карты на третий, как из тасуемой пачки вдруг нечаянно вылетело несколько карт. Так неудачно, что упали они аж за пределы стола, только одну, шестерку треф, зачем-то поймал в полете клиент.
        - Смена карт! - объявил я со всем прискорбием, на какое только был способен. - Нам очень жаль, по правилам казино при падении карт на пол обязательно следует замена.
        - С-с… - прошипел наш дорогой гость. - Смените.
        Шесть новых колод опять пришлось подождать. Я даже забеспокоился, что меня могут сменить и я не досмотрю представление до конца. Обошлось: Ира или мне благоволила, или решила, что я достаточно наотдыхался до этого, но место инспектора на "джеке" осталось за мной.
        Смена шести колод, раскладывание, разравнивание, чтобы были видны номинал и масть каждой карты. Бартош одним движением делает идеальную дугу, без надобности в поправках, но Бартош такая одна. А Алия никуда не спешила. Большой шафл, стандартный шафл.
        Шуз, второй. На третьем Алия - конечно же, по неосторожности! - уронила "столб" из шести колод.
        - Как же ты так неловко? - пожурил ее. - Делай теперь снова большой шафл.
        - Менеджера! - ударил кулаком по столу клиент.
        - Ай! - вскрикнула Ахметова. - Ах…
        Только что собранные после большого шафла карты от "испуганного" толчка разлетелись в разные стороны.
        - Ай эм э манэджэ, - сообщил Пол, подошедший так своевременно, что глупо было бы и это записать в случайности. - Вай а ю скэрин вис дилэ?
        - В зад я имел и вис дилэ, и тебя, дрыщ англикосовский, и все твое казино нищебродное, - сорвался клиент: не на крик, он каждое слово выговорил тихим, безэмоциональным голосом.
        - Дрыщ? - вскинул брови похожий на жердь английский джентльмен. - Какое забавное слово, надо запомнить. А вам я вынужден закрыть вход по причине непристойного поведения. Хорошей вам ночи.
        Год назад, после открытия, когда мы познакомились с Полом, он совсем не говорил по-русски, и надеялся обратить нас - сотрудников - к изучению прекрасного языка Великобритании. Но дело не пошло. Пол принял этот вызов судьбы, забросившей его к неотесанным дикарям, и выучил "русиш". Продолжал брать уроки произношения, уже вполне свободно говоря, за что заслужил как минимум от меня глубокий респект.
        - Ир, ты сама доброта, - восхитился я, когда дорогого гостя ветром сдуло, и пит-босс пришла закрыть флот и отпустить нас с Ах-Ах на отдых. - Добрейшество! Дала человеку от души наиграться.
        - Мы ему и хлеб-соль-сыр-колбасу подали, - Ирина поиграла плечами, размяла шею. - Не выгнали в ночь без объяснения причин, приняли гостя, как полагается. Кто знал, что гость такой грубиян?
        - Действительно, кто? - хихикнула Алия. - А пострадавшим от грубияна будет молоко за вредность?
        Ира сверилась с часами.
        - Знаете что, пострадавшие, через полчаса двигайте по домам, как раз мосты начнут сводить, - предложила пит-босс. - У нас тут вон, полторы калеки на все столы. И в стаффе будете, передайте, что еще троих могу отпустить.
        - Ок, босс! - предприняла попытку повиснуть на Ире Алия. - Ты лучшая, босс!
        Увы, Находько и Митин не вошли в число досрочно уходящих: у одного были назначены какие-то дела поблизости на утро, второму, пока думал, не хватило мест.
        Я даже отчасти порадовался, потому как у меня в шкафчике стоял пакет с гостинцами для водяного с Фонтанки. И я прям голову ломал, как бы эти гостинцы передать так, чтобы товарищи не сдали меня в дурку. Исключительно из лучших побуждений.
        - Э-э, - протянул я, глядя на стоящую перед казино девушку.
        Когда я прощался с народом, Луккунен была в стаффе: тоже одетая в уличное, она наливала в одноразовый стакан водичку из кулера. Я спросил Ах-Ах, не нужно ли ее проводить: одинокая девушка в пять утра - опасно так расхаживать. Выяснил, что Алию проводит Денис Левентис, им по пути. Спросить, нужно ли сопровождение Ханне, мне и в голову не пришло.
        И вот она - стояла перед выходом, убрав руки в карманы видавшей виды джинсовки, с рюкзачком за спиной. И я, гадающий, как она ухитрилась очутиться тут, не обгоняя меня на лестнице. В окно выпрыгнула?
        Я поднял голову, нашел за деревьями настежь раскрытое окно раздевалки: этаж второй, но потолки в здании высоченные. А лисичка - это вроде как не кенгуру…
        - Ханна, ты кого-то ждешь? - я решил, что стоять перед выходом вдвоем, мозоля глаза охране, глупо.
        Луккунен резко кивнула, затем еще резче дернула подбородком вперед.
        - Мне - в ту сторону, - я махнул рукой направо, вдоль Кленовой. - А тебе?
        Не затруднив себя ответом, Ханна зашагала вдоль здания. Я двинулся следом, вздыхая и покачивая головой.
        За свою недолгую дилерскую карьеру жизнь ни разу не сводила меня за одним столом с Ногами, так что я не знал, как она говорит с клиентами, как проговаривает выплаты, ставки и всякие там: "Сплит? Дабл? Много!" - на том же блэкджеке. Но если она и в работе общается так же, как вне ее - я вообще не понимаю, за что Ханну держат в штате. За остроту зубов?..
        - З-за Волчье п-поле, - остановившись на пересечении Кленовой и Замковой, почти под стенами Инженерного замка, сообщила мне моя попутчица цель своего путешествия.
        Я напряг мозг: где-то я слышал это название "Волчье поле", причем буквально недавно. Вспомнил: это Мал Тихомирыч так назвал место нашей со служивым воскресной встречи. Площадь возле Финляндского, ранее Финского, вокзала, и окрестности.
        - Нам по пути, - смирился с неизбежным я.
        - З-знаю, - махнула челкой Луккунен.
        Мы почти вышли к набережной, и я озадачился по новой вопросом гостинцев: как их передавать при Ханне?
        - Нах-ходько, - обернулась на каблуках Луккунен. - Друг?
        Вопрос был хороший. Злободневный. Я гнал от себя мысли, что мой приятель может оказаться немножко не человеком, если дать ему прикурить да глянуть, как на Ноги. Кем тогда? Животным? Оборотнем? Какие там еще варианты-то есть?.. И вытекающий вопрос: дружба между зверем и человеком - возможна? Или даже так: между хищником и его трапезой? Может, чтобы было вкуснее кушать, сначала трапезу следует… приручить? Приправить фэнтезийным содержимым мозги, попарить в баньке, чтобы мясо стало нежнее?
        - Друг, - с уверенностью ответил я, отметая весь нафантазированный бред.
        Пока не доказано обратное, Шпала - мой друг. Я ничего, кроме добра, от него не видел.
        - Можешь меня с-с ним?.. - она зависла, кажется, подбирая формулировку.
        - Он женат, - поспешил внести ясность в деликатный момент.
        Ханна замотала головой.
        - Нет! Говорить. Мчать рядом. В ночи, - оказалось, страшненькая, угловатая Луккунен может быть романтичной. - Не вдвоем, не вместе. Рядом.
        Еще недавно я решил бы, что Ханна хочет вступить в байкерский клуб, с которым периодически гоняет на механическом звере Макс. По ночам в основном гоняет, когда трассы относительно пусты.
        "Ну их, эти прятки, псу под хвост. Или лису. Полярному", - решил я. Мы вроде как оба не совсем те, кем выглядим. Ханна - чернобурка, я - огнетушитель.
        - Это потому, что он - как ты? - спросил я, внутренне подбираясь: далеко не факт, что она отреагирует дружелюбно, я прежде опыта общения с лисичками не имел. - Ханна, я видел твою… другую личину.
        Я смотрел, как заостряются ее и без того резкие черты лица, как наливаются кровью глаза. Как подается вперед корпус, как плечи уходят вперед, и спина скругляется.
        "Доброхот из страны непуганых идиотов, сейчас тебя тупо сожрут. И поделом", - костерил я себя, готовясь принять бой. Пустынные улицы, раннее утро, я и горячая финская девушка неподалеку от набережной реки Фонтанки, в водах которой, в случае моей неудачи, с радостью припрячут мои бренные останки.
        Она преодолела метр пространства, отделяющий нас друг от друга, одним смазанным движением. Распрямилась, вытянула руки вдоль тела. Запрокинула голову, обнажая горло.
        - Убей, - не знаю, чего в ее голосе было больше: ярости или тоски.
        - Тише, тише, - как можно размереннее произнес я, чуть оправившись от шока.
        Я ведь биться за жизнь собрался уже, а не отнимать чужую. На ровном месте.
        - Ханна, я не собираюсь причинять тебе вред, - нескладная, неказистая девушка продолжала стоять с подставленным горлом. - Возможно, я как-то не так выразился, расстроил тебя. Успокойся. Никому не нужно умирать. Никаких глупостей. Я - не враг.
        - Не с-сын Керейт-тар? - она дернулась, опустила наконец голову, всмотрелась в меня так, будто дырки в черепе взглядом просверливая. - Дал огонь. З-закрыт оборот. Ты лжешь? Лучше смерть, чем в лапы золотых!
        Последнюю фразу она выкрикнула, позабыв про заикание.
        - Я по батюшке Дмитриевич, а мать зовут Богдана, - начал я по пунктам опровергать обвинения. - У ма редкое имя. Не спутать с твоим Кере… что-там. Про этого… эту Керь я слышу впервые в жизни. С огнем вышло случайно: был рядом, решил помочь. Оборот - это вообще не ко мне. Я не лгу, все, мною сказанное - правда. И уж точно я не хочу ни в какие лапы тебя отдавать, ни в золотые, ни в титановые.
        Из Луккунен будто бы вынули стержень: она покачнулась, осела. Я кинулся было подхватить: тротуар грязный, но не понадобилось. Она села на корточки, обхватила себя руками, начала раскачиваться из стороны в сторону. Издала странный звук, похожий не то на всхип, не то на скулеж.
        Мне совсем несвоевременно вспомнилось, что где-то тут в давнишние времена, еще до шведских владений, были финские деревни. Или дальше? Вот так потянет эрудицией блеснуть, и сам себя физиономией в грязь.
        - Мне побыть с тобой? - спросил я в растерянности: как-то не приходилось мне бывать в подобных ситуациях, не умею я утешать девушек.
        Не говоря уж о девушках-оборотнях.
        Ханна замотала головой. Я не стал гадать, то это девчачье: "Нет", - которое следует воспринимать как: "Конечно же, да!" - или это был всамделишный отказ. В моих интересах было нет, которое нет. Его я и выбрал.
        - Я отлучусь минут на несколько, - сообщил я расстроенной финке. - И вернусь. Не уходи никуда, пожалуйста.
        И устроил себе короткую утреннюю пробежку вдоль Фонтанки. Остановился, не добежав чуть-чуть до ремонтируемого Пантелеймоновского моста. Повертел головой: никого, ни машин, ни прохожих, ни дворников. Поставил пакет с гостинцами на гранитный парапет над птичьей статуей.
        - Не серчай на меня, водяной дедушка, - по наущению Кошара выпалил в прохладный утренний воздух. - Обиду нанес по незнанию. Принес тебе да твоим девушкам малость малую, но в воду не брошу, чтоб никого не пожечь.
        Эту речь овинник меня заставил репетировать перед зеркалом в прихожей, и велел, чтобы на сей раз без огненных цветочков и прочего самоуправства. Мне пришлось согласиться с тем, что хамство с моей стороны имело место быть. И потому оттарабанил, как по писаному.
        Темная вода лениво плескалась, не снисходя до ответа.
        Я пожал плечами.
        - Худой мир лучше доброй ссоры, - добавил я все ж таки отсебятины. - Я побегу обратно, меня девушка ждет.
        И побежал, хотя совсем невелика была моя вера в то, что Ханна меня дождется. Ее уход меня бы не расстроил, хотя про неведомую Керь и каких-то золотых разузнать хотелось бы. Не люблю, когда мне говорят: "А", - а весь остальной алфавит предлагают отыскать самостоятельно.
        Но нет, Ханна нашлась на набережной неподалеку от того места, где я ее оставил. Она стояла, облокотившись на решетку, глядя на забранный лесами Михайловский замок. Пришла в себя, значит, пока я отбегал.
        - Меня иногда т-туда т-тянет, - призналась девушка.
        - В замок? А меня порой тянет спрыгнуть с моста, - я показательно зажег над ладонью огонек. - Водные обитатели меня сильно не любят. Лучше в замок пробраться, чем камушком на донышко.
        Ханна боязливо глядела на огонь, но растянула губы в подобие улыбки, услышав про донышко.
        - Идем?
        Она кивнула и зашагала - теперь не передо мной, а по правую руку, как бы отделяя воду от меня.
        Еще не пришла пора августовских чернильных ночей, небеса, укутанные дымкой облаков, еще серы. Воздух прозрачен. И потому фигурка в черном и сером, подскочившая к оставленному мной пакету и решившая его спереть - видна была отчетливо.
        - Зараза, стой! - выкрикнул я, срываясь на бег.
        Вот же пошли люди: даже внутрь не заглянул, а вдруг там что-то нехорошее? Скажем, голова, отделенная от туловища?..
        Меня обогнала размытая от скорости Ханна, только и мелькнули подошвы.
        "Ура! Погоня! Адреналин! Приключение!" - возрадовалось во мне нечто первобытное. И почти сразу скуксилось: погоня завершилась менее, чем за минуту. Ноги у Луккунен оказались не только шерстистые, но и нечеловечески быстрые. Подросток - это я увидел, добежав до места действия - убегать рванул туда, откуда шел, по набережной реки Мойки. Вот через ограждение его и перегнула Ханна, одной рукой перехватившая запястья парнишки, локтем второй упершись в спину беглеца. Пакет, из-за которого мы устроили утренние догонялки, стоял у ног Луккунен. Кажется, ему (пакету) досталось: из уголка вытекала водичка.
        Я походя порадовался, что она сочла меня опасным и попыталась перекинуться, чтобы напасть. Не смогла, впала в отчаяние, пошла на убой. Ринься она на меня как есть, и исход сшибки был бы не очевиден. Да, на моей стороне какие-никакие, а занятия спортом. Но, пока бы я ломал свое "нельзя бить девушек", проворная девушка, не обремененная подобными ограничительными глупостями, могла бы натворить дел.
        "Водичка?!" - как током ударило меня. В числе гостинцев не было ничего жидкого.
        - Он взял т-твое? - Ханна показала зубы, прошлась по верхним кончиком языка. - Т-ты взял чужое?
        Это она у трясущегося, что тот осиновый лист, мальчонки, уточнила.
        - Да пошла ты-ы… - он не договорил, куда пойти Ханне, наверное, удар по спине помешал.
        Не сильный, воспитательный.
        Я подошел к этой живописной парочке, присел перед пакетом на корточки, заглянул внутрь.
        - Отпусти ты этого детеныша, - махнул я рукой. - Пусть идет куда шел. Пацан, ты не заметил, что пакетик булькает?
        - Булькает, значит, бухло! - огрызнулся пацаненок, которого тут же, стоило мне попросить, отпустила Луккунен. - Тьфу, придурки.
        - А вот это ты зря, парень, - сказал я, глядя за траекторией полета плевка в воду. - Ханна, пробежимся еще немножко? Придется вернуться, в наш круглосуточный заскочить. Нужна большая бутылка питьевой воды, не минеральной, не газированной.
        Я достал из кармана пару сотенных, протянул Ханне. Наш круглосуточный - это если обогнуть строение, приютившее наш клуб, будет как раз он.
        - Ты быстрее меня. Не затруднит?
        Луккунен без лишних слов сорвалась на бег.
        В пакете, вопреки мнению воришки, булькало не бухло, а речная вода. Внутри большого пакета стоял пакетик поменьше, из-под гребешков, кажется. Он-то и был наполнен водой и бережно завязан сверху. Только в нем или сразу была, или в процессе беготни образовалась дырочка, и пакет стремительно пустел. Что грозило печальными последствиями для двух рыбин, одной с мою ладонь, второй раза в два мельче. Карасики, определенно два карася шевелили плавниками в подтекающем полиэтиленовом пакете. Я позже уточнил у знающих людей.
        Рыб было бы хорошо - и срочно - переселить в аквариум, но я никогда не искал в Питере работающий в начале шестого утра зоомагазин, не собирался и начинать. И даже в продуктовый меня вряд ли бы пустили с текущим пакетом, а бросать на верную смерть отдарок водного хозяина было бы недальновидно. И тем более - обратно в реку выплескивать воду с рыбами. Оскорбить отказом большака среди водников после всех поучений Кошара с парадником было бы полным кретинизмом. Полнейшим.
        Даже если единственное решение, пришедшее мне в голову, вгоняло меня в некий долг перед Ханной.
        Я пробежал - напрягаясь изо всех сил - полпути до магазина, когда Луккунен примчалась ко мне с запрошенной бутылкой.
        - Подержишь? - спросил я, передавая ей многострадальный пакет.
        И достал брелок с ключами, раскладывающийся на маленькое стальное лезвие и на открывалку. Еще одно "наследие" походных времен.
        Открыл пятилитровую бутыль, выплеснул часть воды на проезжую часть. Нагрел лезвие, срезал верхнюю часть бутылки. Увы, караси в стандартное горлышко не пролезли бы. Мелкий еще просочился бы, а крупный наверняка нет.
        Переселение рыб состоялось. Ханна ничего не сказала, хотя глаза ее существенно расширились.
        - У меня непростые отношения с водными духами, я говорил, - улыбнулся я девушке, прижимая к груди бутыль. - И некоторые из этих духов с юмором.
        Похоже, вести в подводном мире разносятся быстро. С Пискаревских прудов до реки Фонтанки волны информации докатились меньше чем за сутки.
        - С-сдача, - потянулась Луккунен.
        Я остановил ее жестом.
        - Купи суперклей для твоих рабочих туфель. Хотя он вонючий, тебе, наверное, неприятно будет. Я, правда, признателен тебе за помощь. Я поговорю со Шпалой. Не в качестве платы за помощь, просто поговорю. Идем?
        После всей этой беготни мы довольно долго шли молча, а потом Ханна заговорила. Сам бы я не стал вытягивать из нее откровения, несмотря на любопытство. Личное - есть личное.
        Говорила она сбивчиво, путанно, надрывно. Сбивчивости было так много, что я позволю себе пересказ ее истории своими словами.
        Ее предки вели род от Лукутар - матери всех чернобурых лисиц по верованиям финнов. Лукутар была дочерью Тапио, хозяина лесного. У самого Тапио две звериные, "сильные" личины: медведь и лось, и для простых людишек лик старца седобородого. Вместе с женой Миэллики они правили лесной страной Метсолой (или Тапиолой, я не очень понял двойственности названия - финны сложные). Кроме Лукутар, у лесных правителей были еще дети, со столь же зубодробительными именами, в том числе - Керейтар, мать лисиц. Рыжих лисиц, золотых. Золотая жена. Чья жена - я недопонял, уточнять постеснялся.
        Все шло своим чередом, пока люди справно носили подношения к пню - "столу Тапио". Справедлив и суров был владыка лесной, но пропал (или уснул), когда людская вера в него иссякла. Миэллики уснула того раньше.
        И вот тогда пришла беда, откуда не ждали, от "родни" - золотых детей Керейтар. Сестры (они же матери) все реже отзывались на зов прежде любимых ими детей-оборотней, и постепенно власть собралась в лапах старейших лисов. Как золотых, так и чернобурых. И в одну ночь, собрав совет семей, дети Керейтар объявили: лишь их мать - истинная дочь Тапио, золотого короля леса, а Лукутар - приблуда, темна и чужда она. А значит, ату ее потомков! Во имя справедливости и чести "золотой жены". Мол, когда от "ублюдков" избавятся, да не просто так, а по полной ритуальной форме, заливая лапы матери кровью ее "племянников", можно вернуть мощь и величие Керейтар.
        Рыжие оборотни физически существенно превосходят чернобурых, сила последних - в другом. "В чем?" - не удержался я на этом моменте от вопроса. "В другом", - повторила Ханна и я, поняв намек, прикусил язык и продолжил выступать в роли свободных ушей для пересказа наболевшего.
        Первый удар был внезапен и страшен: из сотен взрослых детей Лукутар разминулась со смертью едва ли четвертая часть. Немногие уцелевшие встали на тропу мести, кусая исподтишка, ударяя по слабым семьям. И гибли, гибли… Кто геройски, кто глупо.
        Золотые не тронули лишь детей, не достигших возраста первого оборота - это было против заветов. Все, что могли предпринять осиротевшие дети - бежать из родных лесов, рассеяться, схорониться. Надеяться, что до них не дотянутся рыжие лапы.
        Когда остатки чернобурых поняли, что проиграна не битва, а война, жалкая горстка их вышла в последний бой. Пока лилась кровь, ревели боевые - последние - кличи, во все стороны света катились телеги с детьми. Чернобурые оборотни пали, но отроки их успели разъехаться. Не все незаметно от убийц, многих вели загонщики. И по достижению возраста отправляли к предкам. Другие провели в бегах всю жизнь, нигде не оседая, ни к чему не привязываясь.
        Перед тем, как испустить дух, последний из старшей семьи Лукутар пролаял своим палачам: "Не вернется никто из великих, не проснется владыка лесной. То, что способно их пробудить, унесли из лесов в дальние дали младшие. Ночь укроет, ночь защитит: не добудут рыжие предатели ценнейшее".
        С тех пор попасться в лапы детей Керейтар для чернобурых стало еще страшнее: раньше их ждали лезвия когтей и смерть у лап фигуры "золотой жены", теперь - зачарованные цепи и бесконечные пытки.
        Меня Ханна испугалась из-за цвета глаз: решила, что я имею отношение к золотым и хорошо маскируюсь.
        Ее пра-пра… (я запутался, насколько пра-) бабка прибыла в Петербург со станции Рихимяки: прятаться под носом у рыжих стало опасно. Прибыла по железной дороге, на Финский вокзал. Нашла приют в какой-то лачуге: все ценности ушли на проезд. Оборачиваться было опасно, но сохранить силу крови, наследие, память и выжить - было важнее. Почему-то в семье Луккунен рождались только девочки. Отцы даже не узнавали, что стали, собственно, отцами; их роль в действе была невелика, и фамилию малюткам мамы давали свою.
        Так, годы спустя в полуподвальной комнатушке во тьме ночи и появилась сама Ханна.
        Жизнь в городе для оборотня - то еще испытание. Вонь, шум, гам, снова вонь. Пропитание… Они ловили и рвали крыс, если тех становилось мало - охотились на голубей. Как пережили блокаду, Ханне не рассказывали, но более чем вероятно, что женщинам тогда пришлось замараться не только в звериной и птичьей крови. Ради выживания, ради наследия семья вполне могла начхать на риск быть пойманными законниками.
        Чтобы не сходить с ума от запахов, лисам приходилось покупать заговоренный порошок из измельченных трав и минералов. Чтобы не обернуться случайно в гневе или от других сильных эмоций - выкуривать те сигары, что я видел сквозь пламя. Там тоже травы, наговор, запрещающие знаки (кроме того, что я увидел, на внутренней стороне бумаги еще знаки), сама бумага непростая.
        "А порошок не белый случайно?" - встрял я во второй раз в рассказ Ханны, вспомнив, как поймал Находько на втягивании в ноздри беленького порошочка. Тогда я подумал нехорошее, был встревожен и зол. Ханна подтвердила: порошок "антивонь" белый, хотя раньше, со слов матери, был серо-зеленым. Бизнес идет в ногу со временем - это уже моя мысль, а не слова Луккунен.
        Недавно мать Ханны ушла из Срединного мира - как мне, глупому, пояснили, умерла. Не в бою, поэтому - ушла. От чего, девушка не сказала. Я не полез с выяснением подробностей, они бы ничего мне не дали. Финны сложные… Я это уже говорил? Так повторю.
        Луккунен жила одна, в коммуналке, с общим на шесть комнат сортиром, общим душем, в котором горячая вода бывает только в летнюю жару, с общей кухней. Грязь, шум, вонь, насекомые. От насекомых тоже есть "традиционное" средство, но на него денег обычно уже не хватает. Где все эти чудо-средства покупают-продают? На Кирочной. Точнее - раз сам не знаю, мне и не надо. Ей нельзя приводить чужаков к уважаемым людям и нелюдям.
        Про быт она говорила очевидно - чтобы выговориться. Не давила на жалость, не ныла. Просто всем нам иногда надо облечь в слова накипевшее, выплеснуть это из себя. Это приносит пусть мимолетное, но облегчение.
        - Дальше с-сама, - сообщила она, когда мы миновали Кресты, и быстрым шагом ушла дворами в северном направлении.
        Мое: "Счастливого пути", - услышал только если ее рюкзачок.
        Я вздохнул, стиснул покрепче емкость с карасями (редкие встречные прохожие с глубокой задумчивостью смотрели на тех карасей) и потопал к дому. Сутки на хлебных крошках рыбы должны были протянуть, и решать их дальнейшую судьбу я намеревался после второй смены. Хорошо бы, чуть менее беспокойной.
        Главное, не забыть пояснить Кошару, что рыбки - не еда. А то кто его знает, взыграют еще охотничьи инстинкты…
        Когда я ввалился в квартиру, весь такой красивый, облитый водой (это лифт дернулся между этажами), с карасями в объятиях (а как прикажете тащить бутыль со срезанным верхом?), у шерстистого случилась истерика. Манул катался по подоконнику, тыкал лапой в сторону емкости, взгроможденной на стол, тряс хвостом и снова катался.
        "Заодно и пыль сотрет", - махнул рукой я, велел не жрать рыбех и свалил в душ.
        К моему возвращению бутыль уже стояла на подоконнике, Кошар сидел рядышком, хвост обернув вокруг пластика, и лапкой поигрывал с водной поверхностью. А меня на столе ждали чай с рогаликами.
        - Не жру. И в мыслях не было, - сообщил шерстистый, прижав уши. - Их вообще жрать не безопасно. Вот их потомков… Рассказывай!
        Я принялся за пересказ событий, перемежая говорение чаепитием, отчего паузы получались прямо-таки театральные. Пересказал и историю Ханны: не пойдет Кошар трепать об услышанном по дворам. А когда я закруглил историю, где-то под раковиной забулькало, загрохотало, откуда-то снизу выкатился всклокоченный Мал Тихомирыч. Уставился на нас с заревым батюшкой глазами наикруглейшими, и с дрожью в голосе, смешанной с негодованием половина к половине, спросил:
        - Ты ж не притащишь в дом чухонский блошарник?! Андрей! Один блохастый хвост от бака помоечного ты уже приволок, довольно!
        - Попрошу! - вздыбил шерсть оскорбленный в лучших чувствах овинник. - Отродясь не…
        - Ох, не начинайте, - я хлопнул по столу ладонью. - Ваша взаимная приязнь мне известна, можете избавить меня от обмена любезностями. Я не представляю себе соседства с девушкой-лисой в однокомнатной квартире, увольте. А почему чухонский-то?
        Честное слово, чем дальше, тем больше эта парочка напоминала мне Митина и Находько: непрекращающейся словесной пикировкой, плавно перетекающей в совместное распитие… Шпала и Джо распивали алкоголь, а эти - хозяйский (мой, то бишь) чай.
        - Потому как чухна! - подернулся парадник. - А говаривал, что папенька профессор. У, стыдоба! Кто трубы начищал, кто у кастрюль важничал?
        По мшистым, топким берегам
        Темнели избы здесь и там,
        Приют убогого чухонца;
        И лес, неведомым лучам
        В тумане спрятанного солнца,
        Кругом шумел.
        Я потупился, уставившись в чайную заварку на дне чашки, слушая, как читает стихи - снова не своим голосом - Мал Тихомирыч. Встал, раскрошил остаток рогалика в воду. Карасям.
        - Пустое это, не стыд ужо не знать старья, - сменил гнев на милость парадник. - Эт я как, значится, о соседстве с кицунэ по-чухонски подумал, аж вскипел.
        - Взопрел, так вернее будет, - вернул должок за блохастый хвост Кошар. - А ты оборотницу от Чуди с теми из Ниппон не путай. Одни и скрытны, и просты - зверье о двух личинах. Ты ж про них слова лишнего не услышишь среди людишек, так таятся. А те - хитры и злокозненны. И многосильны. Слава их впереди хвостов бежит. Не сравнивай.
        - И ловки, как сто китайцев, - отмахнулся я ругательным по мнению па сравнением. - В вас, двух ворчунах, самое ценное - снотворное действие ваших речей. Пять минут послушаешь - весь день спишь, как отрубленный. Да, звонков не было?
        Кошар покачал головой. Странно: мы с ма договорились, что она справляется по телефону о моем здоровье первого числа каждого месяца. Я пропустил звонок: ма выбрала время, когда я пропадал на кладбище. Падая спать, я настоятельно просил овинника разбудить меня любыми методами, если аппарат затрезвонит, а я засплю. Видимо, ма укатила в какую-нибудь экскурсию. Свежий воздух, лаванда, Прованс - чего-то такого ей хотелось в прошлом месяце, возможно, решила развеяться.
        - Если будет звонок - буди, - повторил я указание и с чувством выполненного долга завалился спать.
        Мне снилось, что я - искра. Я пробегал по старому, сухому, чем-то вымазанному бревну. Я тлел. Тлел, покуда не услыхал зов: тогда я с гулом рванулся к перегородкам, к стропилам, в стороны и ввысь. Я мягко, неотвратимо шел дальше, я ширился, наращивал мощь. Я был аккуратен: зов просил пощадить живых, просил забрать лишь то, что д?лжно.
        Я возносился зарницами, я обнимал все здание, мои хвосты изгибались в танце свободы и ярости в вышине. Дышал жаром, опрокидывал гостеприимные стены, несся по коридорам, ласкал гобелены и шторы. Я искал.
        Зов вывел меня в зал, к блескучему провалу в нечто чуждое, мерзкое, липкое.
        - За-берите-берите-берите! - лился шепот: мне слышались в нем миазмы и хлюпанье скверны. - У-несите-несите-несите!
        Я слышал, как стыла в венах людишек кровь, как тряслись их поджилки. У них не было сил противостоять истекающей ужасом пагубе: выламывая ногти, окровавленными пальцами они скребли, царапали раму, они задыхались и тлели одеждами, но продолжали попытки содрать со стены осклизлую мерзость.
        - Остановитесь! - прокричал тот, кого я тронуть не смел. - Прочь! Повелеваю разойтись немедля! Ваши жизни дороже зеркала.
        Шепот тек, не переставая. Заползая в уши, в ноздри, в души чавкающим холодом. Его питали кровавые разводы поверх отражений подчиненных людишек, питал их страх. Их глаза были мокры от слез, лица черны от гари.
        Звон. Треск, бульканье.
        - А-а-а-а-а! - отчаянье и ненависть.
        Осколки зеркального провала, что разлетелся вдребезги, осыпались у ног разбившего его. Как змеи, они ползли: уколоть, покорить, отравить.
        - Мы уходим. Гори!
        Вся мощь, что я сдерживал, прорвалась, пронеслась пламенеющим валом по залу. Я был красив и величествен, я несся на пламенных крыльях, я очищал.
        Я был - пожар.
        - Плохо, - встопорщились усы манула. - Где-то я ошибся.
        Я проснулся рывком: сознание еще не до конца переключилось, часть меня с ликованием пожирала ткани и перегородки, сияла и пела в ночи, а другая, обыденно-скучная, утирала пот со лба.
        Кошар сидел на подлокотнике дивана, что в расправленном виде служил мне кроватью, а в заправленном бывал едва ли чаще, чем никогда.
        - Сон об огне? - вздохнул заревой батюшка. - После прудов к пламени обращался?
        - О нем. Обращался. Дважды. Оба раза по язычку пламени вызвал, как на тренировке, - подтвердил я, окончательно вываливаясь в реальность с потными простынями.
        Я встал, махом стянул постельное белье. Прямо на пол. Отворил окно и балконную дверь.
        - Выходит, сдерживать и проявлять по капле не для тебя, - задумчиво водил глазами Кошар, сопровождая мои мельтешения по комнате. - Придется взять силу полным черпаком, покуда не прорвалась, не захлестнула. Только это не в дому делать следует. Снаружи риск лишних глаз… В загородное владение бы, о высоком заборе да в отдалении. Жаль, не до роскошеств…
        - Почему же? - откликнулся я, надышавшись относительно свежим воздухом, стоя на балконе в труселях. - Есть родительская дачка. Минут сорок на электричке. От пляжа далековато, зато лес рядом. Сад там… зарос уже, наверное.
        Мы раньше там проводили все лето, я и ма. Па мотался между городом и "тремя соснами" - это на участке у нас растут три здоровые сосны, их не корчевали при постройке дома. Славно было…
        - По уму, тебе б на седьмицу хотя бы оставить свой шалман. И заняться тем, что взаправду важно. Раз уж и условия, как обнаружилось, имеются.
        - Хм, - я подобрал кучу белья с пола. - Два отгула могу взять. На следующие смены не выйдет, скорее всего, там выходные, а понедельник-вторник должны подписать. Махнем? Там и рыб найдется, куда пристроить.
        Манул вальяжно кивнул.
        Рассказал овиннику подробности сновидения, пока сооружал себе перекус: яичница, сосиски, крупно порубленные овощи - один фиг все в желудке перемешается. Уточнил момент "зова" - был ли снившийся мне пожар в реальности, и кто его звал? Такой же, как я?
        - Град многажды вспыхивал. И опрометчиво думать, что памяти у огня нет: все имеет память. Зола помнит, как была костром. Пепел помнит, как был пожаром. Эта домина вспыхивала трижды: пустяшно и глупо человечишки безобразили. Ну да парадники не зазря поставлены, обходилось малым огоньком. А могло б - как в твоем сне. И позвать пламень можешь не только ты: тот же колдун справится. Не всяк мастак, но бывают, бывают. Но ты бы, Андрей, не за других радел, а за себя думал.
        "Да, нянюшка", - удалось мне проглотить вместе с куском помидорки. Расту над собой: хамлю мысленно, кивая с умным видом собеседнику.
        "Глухо, как в танке", - окинул я взглядом почти что пустой зал. Заметил у бара Пола, взгрустнул: стоило мне начать искать возможность пообщаться с Драганом, как он запропал. Я даже выловил Димку до смены, спросил про нашего серба. Тот окинул меня донельзя задумчивым взглядом, молча дошел до ямы (тумбы со всяким нужным, называемой "пит"), достал что-то белое. Вернулся, все так же молча вручил мне незапечатанный конверт.
        - Э? - с глубокими чувством и смыслом спросил я.
        - Драган домой улетел до конца июля. В отпуск. Сказал, чтобы тебе передали, если ты про него спросишь, - пит-босс сощурился. - Что за мутки?
        - Сам не знаю, - пожал плечами. - Давно его не видел, подумал, кадровые перестановки.
        Димон склонил голову, приподняв одну бровь выше другой.
        - Ладно. Переодевайся.
        Как гирю вместо форменной бабочки мне на шею повесил.
        "Здухач гледа у вас", - размашистые черные буквы сложились в непонятное нечто. Я из сербского языка запомнил только "обозленный" - "popizdeo". И ведь не поленился кириллицей записать, а перевод мне с кого спрашивать? С Ненада? Тьфу-тьфу три раза, я лучше этим листком подотрусь, чем с хоббитом стану иметь дело.
        Психанул я знатно. Чуть не забыл про отгулы, а то пошла бы поездка на дачу к сербам обозленным…
        Злость привела к тому, что я почти весь состав смены ухитрился "просветить" огоньком. Кого прям вблизи, как накануне Ханну, кого издали. Не поймал четверых: новенькую Тамару - та всю ночь без брейков по собственному желанию раздавала покер для скучающих дилеров, тренировалась; Макса и Джо - их я оставил "на сладкое", особенно Шпалу; Бартош - та просидела внизу с Шах на покере.
        Что сказать: из парней "немножко не таким" в свете моего огонька оказался Миха из параллельной. От него в разные стороны отходили какие-то дымчатые жгуты. Без понятия, что это значит, но в его случае я не был удивлен. Миха - белорус, я про него говорил уже, его нежно зовут Смертью, за его задушевное: "Мертвяки встают, им нет покоя", - и атрибутику с черепушками.
        На девчонок смотреть в основном было грустно: огонек напрочь игнорировал косметику. И если у Лошади просто синяки под глазами проявились, то Обурееву я лучше буду видеть без огня. Чур меня… Овца, кстати, тоже резко потеряла в привлекательности при пристальном просмотре. Ах-Ах почти не изменилась, что вернуло мне веру в чистое и светлое… ладно, в темненькое и симпатичное.
        А потом я глянул на Рыбу и взбледнул с лица: Окунев за бойко пляшущим огоньком стал старше лет на пятьдесят, если не больше. Морщинистый, почти лысый, кроме нескольких клоков на затылке, вместо губ две тонкие серые линии, ввалившийся нос. Я отозвал огонь, отвернулся и сказал большое (мысленное) спасибо за то, что он не улыбнулся этим страшненьким ртом. Бр-р!..
        В общем, когда по утру я услыхал призыв выпить - мчал на Малую Садовую как бы не быстрее всех. И в кино на повтор "Бойцовского клуба" топал с превеликим удовольствием - хотелось отвлечься. Тем более, я его раньше не смотрел. Хорошо зашел фильм, аж кулаки зачесались.
        - К тебе? - на выходе из кинотеатра спросила Бартош, глядя на меня с безмятежностью утреннего тумана.
        Я был бы распоследний дурандай, если б ответил отказом Арктике. АБ не такой, АБ принялся вылавливать частника.
        И да, свободу огоньку и паранойе я предоставил в салоне авто: Таша за пламенем выглядела также, как и всегда. Отстраненно и светло.
        Так вышло, что она осталась на ночь. В Питере "так вышло" в период открытой навигации обычно означает, что люди не успели к разведению мостов. Вот и в нашем случае дело было в недосыпе и судоходстве.
        Я соорудил нам поздний ужин из пельменей со сметаной и порезанных на четвертинки помидор. Кошар старательно прикидывался ветошью, лавировал по малогабаритной жилплощади так, не попадаться гостье на глаза.
        Ели молча. В какой-то момент я поймал на себе пристальный взгляд девушки. Такой пристальный, что я чуть не подавился пельменем.
        - Что-то не так? - справившись с собой, спросил я.
        - Ты знаешь, что твой кот - вовсе не кот? - огорошила меня Таша спокойным, ничего не выражающим голосом. - Я сомневалась, говорить ли тебе об этом.
        Я же смотрел на нее сквозь язычок пламени: она была нормальная, без каких-либо странностей!
        Как процитировала бы ма перевод Шекспировского Гамлета: "Есть много в небесах и на земле такого, Что нашей мудрости, Гораций, и не снилось". И уточнила бы, что перевод князя Романова ей люб более прочих.
        - Он друг, - придавив поднявшийся ворох эмоций, произнес я. - Этого достаточно.
        - Хорошо, - откликнулась она.
        Уже позже, стоя на балконе, подставляя лица потокам ночного ветерка, Бартош решила развить тему.
        - Я с детства их вижу, - равномерно, как плеск волн, набегающих на берег, заговорила она. - Несоответствия. Бабуля гордилась, говорила - кровь выбрала наследницу, раз видит суть в безлунный день, редчайшее, мол, проявление. Она же и научила молчать об увиденном. Баба Рая мне приходилась прабабкой, бабушку я не застала. Молчать-то она меня научила, но поздно: мать и отчим меня уже побаивались; отчим поговаривал, думая, что я не слышу, что неплохо бы было сдать дочь со странностями в интернат. До интерната не дошло: баба Рая взяла меня к себе, до младших классов я у нее жила и училась разбираться в том, что мне видится. И не нестись через весь огород с воплем: "Ба, ба, там такая бука за печкой! Глазища, усищи и фырчит!"
        Я заулыбался, живо представив Ташу любознательной малявкой, натыкающейся на представителей славянского эпоса. Похоже, не проста была ее бабка…
        - А потом они родили мне Настю. Ба перебралась в город, я вернулась домой. Отчим был мне чужой, отца я не застала. Мать была - в работе и в отчиме. А Настя - вся моя. У нас с ней разница восемь лет, я тебе уже говорила.
        Говорила: не то, чтобы мы прям дружески ладили, но год в одной смене сближает. Нет-нет, а прорываются какие-то эпизоды из жизни вне работы. Таша знает про Парижский "отпуск" ма, я про ее младшенькую. Как-то она даже фото ее мне показывала: они с сестрой совсем не похожи, что не удивительно при разных отцах.
        - Она появилась - и заполнила весь мой мир. Пеленки, присыпки, кашки. Алфавит, игрушки, колготы. Ее первым словом было не "мама", а "Тана". А потом она заболела. Лейкемия. Сначала мы надеялись, верили, болезнь Насти как-то нас всех сплотила. Умерла баба Рая - этого никто особо и не заметил, кроме меня. Меня она вызвала за три дня до смерти и не отпускала. Передала мне свой дар. Кое-какие знания. Мне было не до наставлений, моя Настя сгорала в соседнем доме.
        Она втянула с силой воздух, порывисто выдохнула. Стиснула перила так, что костяшки пальцев побелели.
        - Врачи не помогли ничем, только растягивали ее боль. И тогда я решила: никто не заберет у меня мою Настю! В общем… я ее вытянула. И вытянула - из себя - весь бабкин дар, выплеснула без остатка. Всего и осталось - как в детстве, видеть бук за печками и газовыми плитами.
        Она замолчала. Что было дальше, я знал: перед тем, как Бартош устроилась в свое первое казино, сдало сердце ее матери. Отчим вскоре ушел в другую семью. На попечение Таши, только поступившей на истфак, осталась десятилетняя сестренка.
        Я порывался что-то сказать, подбирал слова, когда она легонько покачала головой.
        - Только не вздумай меня хвалить, - другая, наверное, сказала бы "жалеть", но мы не первый день друг друга знаем, про жалость в лексиконе Бартош ничего нет. - Спасла, молодец. Силой пожертвовала. Я без нее задыхаюсь. Это как если бы я шестнадцать лет жила со связанными руками-ногами, с заглушенными чувствами и дышать могла через раз. А после разом спали путы, все вокруг прояснилось. Я стала настоящей, цельной. И затем добровольно затянула руки и ноги, залила воском глаза и уши, перестала нормально дышать.
        Я накрыл ее руку своей. Любые слова тут были бессильны.
        - Береги себя - нынешнего, - мягко сказала Таша, вдоволь намолчавшись. - Ты теплый.
        Что-то ворохнулось в душе. Не влюбленность, пожалуй, нет. Я восхищался ее мастерством и умом, прочее было приятным дополнением.
        Я расправил плечи, вгляделся в полупрозрачность июльской ночи, почти полнолунной - пара дней и диск обретет полноту. А пока же над верхушками деревьев мягко заиграли, заструились зеленые всполохи. Ненадолго, буквально на несколько минут. Зато без подсказок Кошара, без особых усилий, одним лишь оформленным желанием.
        Рано утром она уехала, не стала меня будить. А я решил, не дожидаясь следующей недели, навестить загородный участок. Разгрести по минимуму грязь, затариться продуктами, чтобы не отвлекаться на пустячную бытовуху потом. Карасей, опять же, в привычную им среду обитания выпустить.
        - Рюкзак или переноска? - угрожающе скрестил я руки на груди, обращаясь к манулу: тот вознамерился поехать со мной, приглядеться, принюхаться. - Мал Тихомирыч, вы мне поможете его утрамбовать, ежели станет отбиваться?
        - С превеликим упоением помогу, Андрей! - потер руки парадник. - И завязочки затяну, будь уверен, со всем тщанием и надежностью.
        Я был в славном расположении духа: небесные огни, так легко удавшиеся ночью, способствовали. А еще разговор телефонный с Находько, в ходе которого я сговорился с ним встретиться в четверг за час до начала смены в небольшом заведении на Литейном. Чем ближе к Невскому, тем выше ценники в кафешках, а это место весьма гуманно к кошелькам посетителей.
        Опять же, затея махнуть на природу - летом-то - хороша была сама по себе.
        Оказалось, я слегка запутался в воспоминаниях: путь на электричке до Белоострова занял чуть больше часа. Плюс до вокзала доехал, плюс пешочком от станции прошелся… Дорога до дачи отняла без малого два часа: с рюкзаком за спиной и авоськой в руке. В авоське стояла бутыль, которую Мал Тихомирыч обернул газетами (в том числе и по верху, наделав в бумаге дырочек) и перевязал бечевкой. Пояснил: чтобы людишек в транспорте не смущать. В рюкзаке устроился Кошар, почти не скандаливший о способе его транспортировки.
        Зато воздух! После городского - сказочно вкусный.
        А вот и дощатый забор, затянутый плющом. Черноплодная рябина за забором, в отдалении, за домом - треугольник из высоких сосен. Все, как я помнил.
        Сад, конечно, зарос, хоть и не до буйных крапивных зарослей, но заняться в мини-отпуске им явно стоило. Несколько клумбочек с растюшками ма - какие-то травки, в основном многолетние - выглядели кусочками луга с разнотравьем. Но в них я лезть не собирался, там что ни травинка, то нужная, а по мне - сорняки обыкновенные. Зато какой изумительный чай из этих травок получался - куда там заводским!
        Никаких теплиц или грядок: ма не была готова на огородные подвиги. Только ягодные кусты, несколько яблонь, два вишневых дерева и эти клумбочки. Зачем тратить время на то, что можно купить у трудолюбивых соседей? Мы с па были полностью с ней солидарны в этом вопросе.
        Дом не изменился: кирпич вообще стойкий материал, а на темно-серой черепице не видно грязи. Я вытащил из дупла старой яблоньки запасной ключ от дома. Прошел внутрь, попутно оценив толщину слоя пыли на всем.
        Поставил в прихожей авоську с рюкзаком, выпустил шерстистого. Пооткрывал все окна первого этажа настежь. Наш семейный домик прост и снаружи, и изнутри: никакого наборного паркета или дизайнерской мебели, даже камина нет. Зато есть печь, которая вполне прогревает дом в холода.
        Я зажмурился под теплым солнечным лучиком у окна. На секундочку выпал из времени: вот на этом самом подоконнике, два с половиной метра в длину и метр в ширину, лежало однажды мое наказание за детскую шалость. Пустяк, в самом деле: оборвал ветку соседской яблони, перевесившей через забор налитые плоды с темно-красными боками. Вкусить запретный плод не удалось: ма застукала меня на месте преступления. За это я перебирал большое ведро морошки, высыпанной на застеленный газетами подоконник. Долго я ее перебирал, и почему-то после этого на варенье и компот осталось так мало ягод… Сколько потом не покупал морошкового варенья, никогда не было так вкусно, как то, что варила ма.
        - Я пройдусь, - обнаружив в жестяной банке зернышки для птичьей кормушки, сообщил я вынюхивающему что-то Кошару.
        Предки мои были категоричны: если подкармливать диких птах, то не пшеном или хлебом, а просом, овсянкой или готовой смесью зерен для птиц.
        За ту, другую шалость, начавшуюся с подсыпания зернышек птичкам в мой день рождения, я красил забор: как раз тот, что граничит с участком тетки Дарьи, яблоки которой меня искушали годом ранее. Не то, чтобы испариться со своего праздника было так уж нехорошо, но не стоило, пожалуй, подбивать на побег с этого праздника незнакомого парня. Тот был сыном приглашенного па гостя, среди прочих, тоже родительских гостей. Все бы ничего, но сначала я вспомнил, что птички, уже приученные к кормушке в саду, не кормлены - взрослые едят, а малявки пернатые мучаются, не порядок - и тот пацан увязался со мной, так потом мне стало неохота возвращаться в дом, ведь на улице тепло и замечательно, озеро близко, ручей еще ближе…
        Да, мы умотали на сколько-то там часов (кто ж их считал?), зато отлично провели время. Мне уже не вспомнить, как звали того парня, и даже как он выглядел, но я помню, как мы играли в индейцев, добывающих рыбу в ручье палкой. Почему индейцев? Потому что нашли шикарные вороньи перья (или сорочьи, или еще кого-то черноперого) по пути к ручью.
        Кто виноват, что наши предки дружно решили, что детей похитили? Или другое какое-то - непременно страшно-ужасное - горе с детьми приключилось? Мы ж проявили сознательность и вернулись раньше заката! Жаль, больше того гостя и своего недолгого приятеля-индейца я не видел.
        Да… Чудные были времена.
        Я вытряхнул прошлогоднюю листву из кормушки, щедро насыпал зерна для пернатых.
        Приотворилась входная дверь, меня поманила серая лапа.
        - Что такое? - зайдя в дом, спросил я.
        - Домовика нет, - покачал головой манул. - Не чую. Но если тут жили наездами, да не позвали - оно и понятно, что нет. Хуже, что кровью несет с той стороны. Не в доме. Снаружи тянет. И смертью недавней.
        Лапа манула указала туда, где находился крашенный мною забор. И дом тетки Дарьи.
        Я дернулся к выходу, но одернул себя.
        - А на подходе не тянуло? Как в дом вошли, так и почуял?
        Кошар сверкнул глазами.
        - Я тебе, Андрей, не пес-нюхач, не равняй. Кровь услыхал разлитую, но то могла быть порванная крысоловкой грызунья. Или хрюшка, на мясо да сальце забитая.
        - А сейчас ты так не думаешь? - уточнил я.
        - Осведомиться надобно, вот, что я думаю, - в отворенную мной дверь стрелой вылетел Кошар.
        Пока я шел до калитки, тот уже успел запрыгнуть на край забора, вздыбить шерсть, обшипеться. А после кинуться мне под ноги.
        - Дурная там смерть. Не скотина пала, человечья кровь разлита. Внутри дома.
        - Не было печали, приехал на дачу Андрей, - закатил я глаза. - И что теперь делать будем, советчик?
        - Законникам весть слать, - ответил советчик. - И держаться самим подальше. Нет, ну якая ж неудача!
        С последним я был полностью согласен, выходной, судя по всему, был запорот. А вот что до держаться подальше: как тогда мне объяснять тому же Сергею Крылову, что стряслось на соседнем участке? А может, там и вовсе не по "особому" профилю происшествие? Придется идти.
        Когда я озвучил свои соображения, овинник интереса не высказал, но и спорить не стал. Выходит, не пустые аргументы привел - прям повод гордиться собой.
        Я дошел до соседской калитки, никого не встретив. Ничего странного в этом не было: наш участок был предпоследним по дороге, а Дарьи Ивановны - крайний. Два участка напротив в дни моего беззаботного детства выкупил один кооперативщик, затеял стройку с размахом, а после влип в неприятности в девяностых. Стройка встала и больше не возобновлялась, зарастая крапивой и постепенно разрушаясь.
        Этими отвлеченными воспоминаниями я унимал мандраж: на стук по дереву никто не откликнулся, калитка легко отозвалась на толчок, открыв ухоженный, весь в цветах и кустарниках, участок.
        - Дарья Ивановна! - на всякий случай повысил голос я, переминаясь на дорожке из крупных, поросших боками мхом камней. - Соседский сын с визитом вежливости. Впустите?
        Какая-то часть меня уже знала, что впускать меня некому. Дверь деревянного домика открылась, как и калитка, без всяких ключей. Внутри дома тетки Дарьи я прежде не бывал: они с ма не особенно ладили. В узенькой прихожей, где стоял рядок обуви, висели плащ и дождевик, я еще раз прокричал свою речь гостя. Запихивая поглубже немалым усилием дурные предчувствия, прошел дальше в дом.
        Ответить мне не могли. И прав, кругом прав был Кошар: кровь, много крови, смерть и "держаться подальше". По каждому из пунктов угодил в точку заревой батюшка. И про весть законникам не ошибся: лежащая на спине в луже собственной крови женщина явно проходила по их ведомству. О том намекали раскуроченная грудная клетка, разодранное горло и вспоротый живот с вытащенными наружу кишками. Свет из оконец падал на лицо жертвы, игриво отражаясь от уложенных поверх глаз крупных монет: одна - двуглавым коронованным орлом смотрела на меня, другая - коронованным же профилем тучной дамы. Но более всего о срочности звонка именно Крылову говорила надпись по обоям в цветочек: "А блядям и видмам бесчестия 2 деньги против их промыслов". Кровью, кажется, сделанная.
        Нехороший дух ударил мне в ноздри: похоже, от зрелищности вида я ненадолго забыл про дыхание. Обратно на улицу я чуть ли не кубарем выкатился. Поборов позывы к избавлению от завтрака, достал мобильный.
        "Нет сети", - сказал аппарат.
        "Кто б сомневался!" - я прошипел что-то нецензурное (не одному Кошару шипеть), отправился искать сеть - вне двора Дарьи Ивановны.
        Обнаружив сигнал уже у своей калитки, тщательно описал Сергею увиденное. Прослушал второй сезон сериала про "блинную", а после - требование оставаться на участке до прибытия самого Сергея и его начальника.
        Потом меня колотило: мелкой, противной дрожью, унявшейся, что странно, от умывания холодной водой. Съездил за город, развеялся! Нашел мангал с шампурами, расчистил площадку, потренировался в разжигании огня своими - внутренними - силами. Была мысль позвать Митина с Находько на шашлыки… Три раза: ага.
        Меня слегка растормошил Кошар, заявивший, чтоб я поменьше думок думал. И что тетка навряд ли нарочно убилась под мой приезд. Стыкнулись в одном отрезке времени некстати, так злосчастья случаются.
        Смутил меня: определенно, когда тетке кишки выпускали, ей похуже пришлось, чем мне от сорванных планов на отгульные дни.
        На этой безрадостной мысли я подхватил авоську и потопал до ручья. Ехать служивым долго, а хотя бы одно дело сделать следовало.
        Ручей, прозрачный до донышка, журчал свои ручейковые песни в обрамлении яркой зелени. Успокаивал. Я отправил карасей в вольное плавание, постоял молча на бережке. Повспоминал, как прыгал по корням и камням тут мальчишкой. И побрел обратно, чтобы не разминуться с сыскарями, едущими в наш тихий загородный уголок по скорбному поводу.
        Я успел расчистить подход к дому от палой прошлогодней листвы, смести грязь по первому этажу, кое-где даже пыль протер. Почаевничал с Кошаром, заел стресс прихваченными из городской квартиры бутербродами. Задал давнишний вопросец, что вертелся на языке, но как-то раз за разом откладывался ввиду более важных тем.
        - А почему караси, а не пескари? - я сыто щурился, почти уже не напрягаясь от факта, что в соседнем доме - труп. - Пруды Пискаревские. "Премудрого пискаря" Салтыкова-Щедрина я читал по детству. Сказка не детская, мне в шесть лет не понравилась, но название запоминающееся.
        - Так Карасич, это в воду не гляди, назначенный, - ответил Кошар. - Покуда град строился, водоемам меняли русла, сушили. Где-то и новые разрывали.
        - Меняли топографию, - заполнил я иронией паузу, пока шерстистый дожевывал свой бутерброд.
        - Иные водники оставались не у дел. Они, знаешь, тесниться не любят, у них каждая водоросль на счету, всякая рыбешка под приглядом. Такие неудельные плывут на поклон к большаку. Большак, как дно новое разрывают, правит бывшего никчемного к делу.
        - Ага, теперь понял, - я отряхнул руки от хлебных крошек. - Пожалуй, и хорошо, что не пескари. А то бы ходил потом по ручейной воде, доставал из воды пескарей.
        Со стороны накатанной грунтовки просигналили.
        - Наверх давай, - повторил я обговоренный уже момент укрывательства "моего" нечистика от доблестной милиции. - И чашку свою прихвати.
        Не ошибся: перед домом тетки Дарьи стоял милицейский "уазик". Мы обменялись приветствиями, старшее поколение высказало одобрение тому, что я не стал поднимать шум в садоводстве, а связался напрямую с ними, младшее обозвало меня ходячим бедствием. Дальше меня с вежливой настойчивостью отправили восвояси, а слуги закона (не уверен, что того же, что и УК РФ) пошли делать свою работу. И попросили пока что никуда не уезжать.
        "Не путайся под ногами, мальчик, а после мы с тобой поговорим", - перевел я. Не обиделся: меня к смраду и кровище не тянуло.
        - Значит, вы были знакомы с потерпевшей, - первым делом спросил Семен Ильич, ввалившись через час ко мне в дом вместе с Сергеем.
        - Шапочно, - пожал плечами я, указывая "гостям" на стулья возле круглого стола. - Как с большинством давно тут проживающих и на лето-выходные наезжающих.
        Разумеется, о таком себе отношении ма к соседке я говорить не стал. Не совсем обалдуй.
        - И первым делом, с порога, пошел к ней в дом? - здраво усомнился Сергей. - Вот прям со станции, прямой наводкой?
        Да, этот момент я как-то не продумал.
        - Запах почудился неприятный, - стараясь держаться правды (немножечко редактированной), ответил я. - Подумал, вдруг утечка газа. Я же тут хотел немножко потренироваться, а это, понимаете, огнеопасно. Постучал, покричал, решил посмотреть, что да как. Чай будете? Я нашел отменную заварку, она хоть и рассохлась, но все еще круче магазинной.
        - Будем признательны, - подполковник жестом угомонил завертевшегося на стуле младшего коллегу. - А о принадлежности соседки к Ковену Северных Ведьм вы, Андрей, осведомлены?
        Я от возмущения - совсем не деланного - аж блюдечком о стол задребезжал.
        - К какому такому северному овену? Овен - это баран по гороскопу?
        Семен Ильич отхлебнул глоточек чая на заварке ма, одобрительно хекнул.
        - Все забываю, что вы недавно начали знакомство с обитателями Ночи, и многого не знаете. Ковен - это сообщество ведьм, некое объединение по необходимости и традиции: серьезные ритуалы требуют совместных действий. Дарья, или Дария Ивановна Берегова, входила в такое сообщество. До прошлого вечера… или ночи. Криминалисты скажут точнее после экспертизы.
        - Невесело это знакомство начинается, - посерьезнел я. - Колдун - труп. Ведьма - труп. Предпочел бы вовсе без знакомств обойтись, чем такие.
        - Вот и я нахожу, что много вокруг те… вас, Андрей, несчастных случаев, - пристальным взглядом вперился в меня Сергей. - Подозрительно много. Случайный прохожий, первый нашедший…
        Я поерзал на сиденье, доставал из заднего кармана клочок бумаги.
        - Как удачно, что у меня сохранился билетик.
        И подумал, что еще удачнее - мое алиби, которое может подтвердить Бартош. Не хотелось бы ее впутывать, но если припрут к стенке…
        - Оставьте, Андрей, - широким жестом откликнулся Семен Ильич. - Будущий лучший опер Питера пока еще молод и ищет легкие пути. Лично я убежден, что цепь случайностей - есть цепь случайностей. От этого никто не застрахован. Замечательный чай.
        Я кивнул. Понял, что такими темпами у меня вскоре выработается аллергия на слово "случайность". Я случайно свернул к гаражам. Случайно вмешался в пожар. Случайно отхватил огневую силу. Случайно был знаком с коллегой па и теткой Дарьей.
        Случайно намешал всякого, заполучив похмелье. Случайно научился вызову живого огня, чтобы избавиться от этого похмелья. Случайно обжег им Праскуню Карасичну. Таша случайно именно вчера решила поехать ко мне. Я случайно надумал приехать на дачку - сегодня, к свежему телу.
        Хм… Тогда намешал алкогольного я только потому, что примостил свой большой зад возле барной стойки рядом с Бартош. Надо будет ей спасибо сказать. Или книжку подарить: она их любит, а мне будет повод заглянуть в книжный, прикупить чего-нибудь новенького для себя.
        - А монеты дорогие… - я понял, что упустил часть беседы, задумавшись. - Елизаветинские рубли. Кто-то не пожалел, пустился в расходы.
        - Надпись. Как правило, их оставляют маньяки, серийники, люди - или нелюди - с расстройством психики. Мало убить, нужно дотошно и безошибочно послание обозначить свое.
        - А чем оно было сделано? - перебил я подполковника. - Простите, любопытно.
        - Кочергой, - ответил Семен Ильич: я не такого ответа ждал. - В кровушку обмакивали и писали. Капли до стены оставили след. Орудие убийства мы не обнаружили, а кочергу прислонили к печи. Сомневаюсь, что мы найдем там отпечатки, но вдруг. Нам бы любая зацепка не помешала.
        - А по предыдущим случаям? - спросил я. - Есть что-то новое?
        - "Простите, любопытство", - передразнил меня Сергей. - "Почему на вопросы"…
        Передразнить себя подполковник не дал, одного покашливания хватило, чтобы младший лейтенант замолк.
        - Немного ясности в деле профессора Пивоварского появилось, да, - покачал головой старший сыскарь. - Форточка. Окно было закрыто, его попыталась выбить собою позднее студентка, а форточка была отворена. Никто не входил и не выходил через дверь, но теперь мы рассматриваем и путь по воздуху. Вешница-сорока, скажем, попала бы внутрь без труда. А это, в свою очередь, ниточка к ведьмам, но те категорически отрицают свою причастность. Убийство Дарии Ивановны, в свете данного отрицания, может дать нам новую нить в расследовании. Я удовлетворил ваше любопытство, Андрей?
        - Немного, - растянул губы в подобие улыбки я. - Но немного - это больше, чем ничего.
        - Славно! - поднялся из-за стола Семен Ильич. - Спасибо за чай, нам с Сережей пора в город. Маленькая просьба: перенесите, если можете, ваши… тренировки в другое место. Пока тут все не обследовали более тщательно.
        Накрылись мои отгулы медным тазом, искупанном в Медном озере, что к северу от нас в полутора часах ходьбы.
        - Без проблем, - сказал вслух.
        Служивые укатили, не предложив мне поехать с ними. Я бы отказался, конечно, не бросать же манула на даче одного, но все же.
        - В парк, значит, будем ходить, - слух у Кошара отменный, хоть один разговор повторять не придется. - Это сложнее, но что ж уж теперь…
        - Может, в парк, - я потер лоб, сверился с часами. - А может и нет. Поглядим. Ладно, хвостатый товарищ, нас тут кроме немытых кружек и заварочника ничего не держит. Так что моем посуду, пакуем хвост в рюкзак, и в город.
        - О как, - внимательным взглядом окинул меня Кошар. - Поглядим, так поглядим. Что скажешь, владыка огневой, к тому прислушаюсь. Если то будет не ахинея полная.
        Был плюс в раннем возвращении с дачи: полупустая электричка. Удалось не только самому усесться, но и рюкзак на сиденье поставить. Тем не менее, испорченное напрочь настроение не спешило улучшаться. Как если бы я укусил бок румяного яблока, а во рту вместо сочного летнего вкуса остался привкус подгнившего лука.
        А как жаль было планов на соседнюю заброшку! Понятное дело, начал бы я тренировки с площадки для мангала, но все дальнейшие, относительно масштабные "учения" намеревался проводить не в родном саду, а на брошенной стройке. И ущерб минимален, пойди что не так, и от лишних глаз прикрываться не сложно.
        Смертоубийство тетки Дарьи - если это дело рук того же Злыдня, то счет к нему от меня сегодня увеличился… Впрочем, я, как и прежде, морщить извилины на тему поисков ужасного и коварного душегуба особо не планировал. Если куда как более подкованные в вопросе сыскари в замешательстве, то уж далекого от таких дел меня вряд ли настигнет озарение. Не Шерлок я, не Холмс.
        Чтобы отвлечься, я принялся вспоминать детали недавнего сна. То, что я-огонь считал вкусным топливом, на отстраненный взгляд было искусным и дорогим убранством. Люди успели вынести почти все ценности, но лепнину со стен и потолков никто не обдирал. Встроенные в стены украшательства, вроде того стремного по содержимому, но красивого на вид зеркала, огромные сверкающие люстры - все это было не унести. Очень, очень богатый дом. Или даже дворец.
        А те людишки, кровавившие пальцы, чтобы спасти от огня мерзопакость из зеркала? То ж был не случайный сброд, а схожие комплекцией и ростом мужики в однотипной форме. На двоих я даже головной убор припомнил. Далеко не современный.
        На форме я и сосредоточился: в клубах дыма видна она была не особо отчетливо, да и сон - не художественный фильм с отличными ракурсами. Темные, определенно темные… камзолы? Мундиры? Вроде как не черные, не серые… Темно-зеленые? Пожалуй, что да.
        Жаль, я-огонь совсем не видел того, кто им приказывал оставить поганое зеркало. Причем вызвал огонь не тот командир, кто-то другой. Но в того, повелевавшего, я не только искры метать не смел, еще и обходил всячески.
        Что-то он такое бросил в зеркальную гладь… Точно, бинокль. Огонь таких штуковин не понимал (невкусное же), а я сопоставил. Определенно, пожар был не на вилле богатея в современности, это даже для них слишком. Ни в обстановке, ни в голосе отдающего распоряжения не было фальши, театральности.
        Вообще, у меня же знакомый историк - Бартош. Хорошо, не цельный историк, а "я только учусь", но раз моя дырявая голова не находит ассоциаций, то спросить совета у Таши - не худшая мысль.
        На этой позитивной ноте мы подкатились к Пискаревке, где я и сошел с электропоезда, вспомнив заодно карасей, пескарей и прочих товарищей в чешуе да с плавниками.
        "Домашних" нечистиков я рыбной темой, видимо, задолбал, поскольку на мой запоздалый вопрос: "Верно ли я поступил с карасями и так ли истолковал их появление в пакете?" - услыхал два протяжных вздоха.
        - Знаешь, сколько может в глубине крыться подводных течений, Андрей? Сколько родников бьется на дне и вдоль берегов? - вопросами на вопрос ответил Кошар. - И никто, кроме водников, не знает. Тебе и нам в тонкостях водных потоков и потоков мысли водяного хозяина не разобраться. Рыбы не к худу, то точно. За сотрясание воздуха на тебя зла не держат. За Карасичей - тоже. Омут мутный, но можно так истолковать: два долга мог взять с прудовых, взял один. Из того: то ли не обидчивый, то ли мягкотелый. А может, по нраву большаку пришлось, как ты прищучил Пискаревских.
        - Отдарок за гостинец - знак так и сяк добрый, - добавил со своей стороны Мал Тихомирыч. - Даже ежели со вторым дном, кое нам, сухопутным, не разглядеть.
        Не то, чтобы я сильно запаривался с этой ситуацией. Но слова эти, про так и сяк, порадовали.
        - Выходит, разрулил, - сказал я.
        Одобрительно кряхтнул парадник. Загадочно блеснул желтым глазом манул.
        Я вытянул ноги, закусил чай и чувство скинутой с плеч ноши барбариской. В обертку закрутил остатки неприятных воспоминаний. И перевернул для себя эту страничку.
        Много позже, спустя несколько лет, мне попался на глаза блог любителя рыбной ловли. Там ни словечка не было о карасях, зато пелись то ли дифирамбы, то ли хулительные песни в адрес некоего товарища, выпустившего в наш Пасторский ручей пару канальных сомиков (они же американские, они же калифорнийские). Запуск рыб в ручей состоялся по обросшей легендами и домыслами версии случайно, чуть ли не аквариум по дороге через ручей пролили. А сомяшки не только акклиматизировались, они еще и заполонили все Пасторское озеро, пожрав к чертям лысым мальков, икру и вообще все, что нашли. Частичное вытеснение "аборигенов" зачлось не в плюс новоселам, а в плане достоинств рыболовы обозначили: вкусность и некостлявость, бесхитростность клева, всеядность к поклевке, азартно оказываемое сопротивление при поимке. А еще то, что он - сомик - усатенький симпатяха.
        Уж не знаю, уцелели ли после "сомовой диверсии" потомки "моих" карасей, но что-то многовато мне примерещилось совпадений. Вылитый якобы случайно в ручей аквариум, пара рыбех… Ручей наш - не набережная реки Фонтанки, мимо него не прогуливаются аквариумисты со специальными емкостями. И тем более, с декоративными рыбами. Впрочем, может это просто воображение у меня-будущего разыгралось.
        Как бы то ни было, знайте: сомики - не моих рук дело. Я много такого за утекшие годы сотворил, чем не горжусь, но к тем усатым отношения не имею.
        Откровенно говоря, я скотина. Поясню: я учел реакцию Ханны Луккунен на раскрытие ее звериной личины и поостерегся повторять сей номер в малолюдном месте. Имелись у меня догадки относительно того, что я могу увидеть в Максе за пламенем, проявляющим суть. И потому я подстраховался. Самым грязным образом: я выбрал для разговора кафе, где подавали вкусные десерты. Да и пообедать нормально за вменяемые деньги было можно, и потому туда нередко приходили семьями, с детьми.
        Детство - наивная и чистая пора, в которую негоже лезть с грязью взрослых. Так однажды (что удивительно, без единого ругательства на все предложение) высказал Шпала. А я запомнил и воспользовался.
        Эта страховка - как раз из той копилки деяний, которыми я не горжусь. Беспечные живут коротко, так я себя оправдал. Не прошло даром капание на мозг заинтересованных в моем долголетии нечистых сил, однако решение было за мной.
        Я даже пришел заранее, чтобы столик успеть занять. Макс, видимо, думал схожим образом (не про подстраховку, а про столик), так что поглощать сырники со сметаной мы с ним уселись на полчаса раньше обговоренного. Находько к сырникам взял бокал кофе с пенкой - капучино, захотелось ему "поебстетствовать", а я себе заказал ежевичный чай.
        Макс еще и пришел не с пустыми руками, принес мне томик из личной коллекции - "Бойцовский клуб" Чака Паланика. Правда, в оригинале, на инглише.
        - Тебя торкнуло это месилово с порновставками, я видел, - хмыкнул Шпала, пододвинул через стол ко мне книгу. - Едрючая концовка не по тексту, до… срани левых отсылок и косяков, но местами - четко в нерв.
        - Понравилось, - согласился я. - Но я дождусь, пожалуй, переводного издания. Мой английский не особенно хорош.
        - Ай, ладно. "Срань господня", - конец цитаты, - он откинулся на спинку стула, побарабанил по столику пальцами. - В киняге, в драке на парковке… "Ты палишь по воображаемому другу, а рядом четыреста галлонов нитроглицерина", - помнишь? Тайлер разбивает головой Рассказчика зеркало заднего вида у ржавого ведра, а через секунду смотрится в это же, но сдвинутое, зеркало. Как мыслишь, это кондовый… косяк или смысловая надстройка? Сцук! Вот же: вдребезги, в ноль, нет его. А оно - хоп и ржет над твоей перекошенной рожей. Над твоей выдуманной - или настоящей - физиономией. А?
        "Вдребезги, в ноль, нет его", - рефреном отдалось в моей голове поверх мигом отрисованной картинки из сна, где бинокль влетает в зеркальную гладь, осколки прыщут в стороны. "А оно - хоп и ржет"… - ползущие по полу блестящие змеи.
        Я пожал плечами.
        - О настоящих физиономиях… Ты сегодня курил? - кивнул я в сторону неизменного портсигара.
        - Да.
        Я моргнуть не успел, как на месте расслабленного, треплющегося об отстраненных вещах приятеля, оказался прямой (как шпала, ага), подобравшийся парень с острым - значительно острее подхваченного столового ножа - взглядом.
        - Кажется, я получил сразу два ответа, - с глубочайшим сожалением озвучил я свои мысли. - Другой вопрос звучал примерно так: возможна ли дружба между хищником и его трапезой?
        С омерзительным звуком нож проехался по тарелке из-под сырников. На месте сметанных разводов мне живо представилась кровушка. Благо, насмотрелся на нее накануне. Предоставил мне Злыдень, кем бы он ни был, отменное наглядное пособие.
        - Хрена тертого ты понимаешь, АБ… - процедил сквозь зубы Макс.
        - Вот сейчас и пойму чуть-чуть больше, - с неожиданной для самого себя злостью сказал я, вызывая над ладонью огонек.
        Идя на встречу, я не собирался провоцировать Находько. Я думал как-то мягко, вроде как спонтанно, подвести его и себя к раскрытию карт, лежащих рубашкой вверх. Срывать покров тайны с друга, который, возможно, только в моем воображении друг, ничуть не безопаснее, чем палить из огнестрела в авто с нитроглицерином сквозь альтер-эго.
        И вот я разглядывал через весело пляшущий огонек лобастую шерстистую голову со стоящими торчком ушами. Вытянутую морду с белесыми бакенбардами, светло-серую шерсть с редкими вкраплениями рыжины. Желтые с серо-зеленой окантовкой глаза с поблескивающими яростью раскаленного уголька зрачками.
        - Знатный волчара, - озвучил я, забыв про всякую осторожность.
        - АБ теперь гребаный Гендальф? - морда задвигала челюстью, демонстрируя шикарные острые зубы. - Глянь-ка фокус-чпокус. К-ха!
        Когтистая лапа с зажатым непонятно как ножом проехалась по круглому столику, оставляя на середине его ровную полосу. На пути ножа стояла неубранная тарелка, и была сметена походя молниеносным движением. В ту же сторону отлетел недопитый бокал, вырисовал на фирменном фартуке работницы общепита картину из разводов и пенных брызг. Посуда с грохотом и звоном разбилась о напольную рыжую плитку. Звякнули приборы. На подходе к столику замерла испуганным тушканчиком облитая официантка. Пропали все сторонние звуки, будто отсекли их от меня и Шпалы невидимым куполом.
        - Грань да ножик, АБ, - снова задвигалась челюсть. - Один кувырок - и травы-наговоры не удержат скрепы. И все тут умрут. Стремно, а? Р-х!
        Рука моя все же дрогнула, отпустив контроль за пламенем. Напротив меня сидел худой, длинноносый, широкобровый, русоволосый, слегка всклокоченный парень. Серые глаза с едва заметными зелеными и желтыми крапинками смеялись, равно как и тонкие губы были растянуты в хохоте.
        Длинными человечьими пальцами Макс крутанул по лакированной поверхности столика ножик. В нас ударили голоса и звуки. Подбежала официантка: уже не тушканчик, а разъяренная кошка.
        - Что вы себе позволяете, молодые люди?!
        - Ой, простите, мы не нарочно, - не обращая внимания на ржущего взахлеб Шпалу, я поспешил утихомирить самого страшного зверя в округе - разозленную женщину. - Понимаете, мой друг - он припадочный. Врожденное, почти всегда он нормальный, но порой, кх-м, накатывает. Мы заплатим за ущерб, не волнуйтесь.
        Я протянул даме салфетку: салфетница, сахарница и мои чашка с чайником стояли на моей половине круглого стола, потому уцелели.
        - Эпилептик, что ли? - подбоченилась официантка, недоверчиво оглядев двухметровую гогочущую каланчу.
        А салфетку взяла, отерла налипшую на фартук пенку.
        - Вроде того, - развел руками я. - Его скоро отпустит. А принесите нам, пожалуйста, чайную чашку.
        Я пнул под столом этого паяца.
        - Да-да, я в норме! - скруглил пальцы в знак "ок" Макс, дождался ухода барышни. - Свинтила тля поломойная. Это, чего сказать: добро пожаловать в заповедник, тать его, гоблинов. С почином, дружище.
        Приятель раскинул руки в стороны. Сюр, как есть сюр - но такой уж Макс: буйный, невоздержанный, презирающий общепринятые рамки. На кураже без тормозов - это про него. Как это уживается внутри одной черепушки с умением, когда нужно, становиться предельно серьезным и вдумчивым - мне не понять.
        Я выдохнул с облегчением, поняв, что с переворотом карт ничего в моем к Находько отношении не сдвинулось. Почему, несмотря на слова "все умрут"? О, все просто: я успел за год немного узнать Макса. Он человек - ну, в свете сегодняшних открытий, нечеловек - действия, если что-то решил, то делает, а не треплется. Он не из тех, кто станет угрожать, сообщать о намерениях, это Шпала оставляет киношным и книжным героям. Он сначала врежет, а потом уже скажет, за что. Не в обратном порядке.
        Слова - это просто забава.
        - Заповедник гоблинов, хм, - я вернул приятелю ухмылку.
        - Вымудреные мудни назовут нас обитателями Ночи, - Макс скорчил гримасу, отхлебнул моего чаю. - Одна… хренота. Тебя-то как угораздило?
        Работница споро подсуетилась с чашкой для клиента-психа, наверное, чтобы быстрее закруглились, рассчитались и покинули заведение. Осколки и другие следы полета посуды унесли и затерли того быстрее.
        - С меня - рассказ, с тебя - выслушать просьбу одной нашей общей знакомой, - предложил я эдакий "баш на баш". - И прояснить мне, дремучему, почему ты со мной, не входившим в этот ваш заповедник, так дружелюбно все это время общался.
        - Эх, - он запустил пятерню в непослушную шевелюру. - Так и не вспомнил.
        - Не вспомнил - чего? - не понял я.
        - Кого, епть, - Шпала махнул рукой, подхватил со спинки соседнего стула косуху. - Эй, дамочка! Посчитайте нам… все это.
        Официантка подскочила, зыркнула на нас со смесью недовольства и жалости.
        - Давным-давно два мальца свалили с тупой трепологии взрослых, - Макс, резким жестом перехвативший чек, отсчитал купюры; наступил такой момент, когда он был серьезен - мат из фраз пропал напрочь. - Один был - я, второй - помладше и поширше. У второго была днюха. Я увязался за ним от скуки. Мы носились по лесу, по ручью, по полям. Добежали до озера, на спор - кто быстрее - пронеслись наперегонки вдоль берега, наведя шороху среди отдыхающих. Мне ухи надрали так, что я ими потом с неделю отсвечивал, но оно того стоило. Помню, как малец, стоя перед крапивными зарослями с него высотой, сказал: "Важно не то, чего ждут они, а то, чего хочу я. Вот ты чего хочешь?" Это он на мои взрослые - я ж был старше - возражения о том, что его как бы в доме ждут, он причина сборища.
        - Да ну, не может быть, - чем больше он рассказывал, тем ниже падала моя челюсть. - Острый Клык?
        - Да, Большое Перо, я, - обновил он почти выщербленные временем из глубин памяти прозвища. - Когда ты Джо прозвал Красным Глазом, я был уверен… Эх, АБ. Я, между прочим, те твои слова запомнил на всю последующую. Такие, как я, не живут в городах, не гоняют на байках, они сидят в глуши и не отсвечивают, а в полнолуние рвут скотину, бывает, что двуногую. Или же, если город с благами и удобствами ближе к телу, отказываются от возможности перекидываться. Просто в срок не проходят обряд. Я не хотел и увечным быть, и от байка отказываться. И стал тем, кем стал, во многом благодаря тому вопросу: "Ты чего хочешь?" Я хочу жить на полную катушку, приятель, пусть для этого надо разосраться с родней и положить херище на обычаи.
        - Ты си-ильно изменился, Острый Клык, - "индеец" из моих детских воспоминаний был угловат телом, а лицом по-девчачьи смазлив - в Шпале нынешнем ни намека на девчачье не сохранилось. - Даже не беря в расчет… кхм. Шерсть.
        Вот же: я совсем не помню по отдельности черты своего напарника по детскому приключению, зато общее впечатление про смазливость в памяти отпечаталось. Макс нынешний слишком брутален, чтобы хоть мыслишка о поиске сходства проскочила. И от угловатости ни следа не осталось.
        - У меня мех. Волосяной покров и подшерсток. - скривился Макс, выйдя из кафешки. - Шерсть у тебя на жопе, и та подгорает.
        Я начал чуть лучше понимать их с Джо постоянные обмены подколками. Сказал об этом Максу, тот заржал.
        - Ты его засветил уже, Хрендальф? - спросил Находько с предвкушением в голосе. - Если не, пробля… поблести в него своим светочем при мне. Только близко к харе не подноси, он дерганый.
        - Сказал другой дерганый, - я понял, что мне доставляет удовольствие вливаться в этот поток взаимного стеба. - Так вот, про девочку…
        Конечно, я не стал пересказывать подробностей. Личное дело Ханны - говорить ли о себе Максу. Я всего лишь передал дословно ее просьбу, ту, про "мчать в ночи". Заодно поставил приятеля перед фактом, что пока она работает три через один, одно утро из двух мы будем ходить до "Финбана" вчетвером.
        - Услышано, - подтвердил Шпала. - Хистори?
        Рассказ об обретении "встроенной паранормальщины" я постарался не растягивать. Была у меня мысль расспросить Макса о волчьей морде: как он дошел до жизни такой, в кого уродился и прочая. Но это было бы сверх уговора. Опять же, не последний день живем и общаемся.
        За болтовней мы прошлись вдоль Литейного, сделали небольшой крюк, чтоб заглянуть в Сен-Жермен. До смены, благодаря раннему приходу в кафе и раннему уходу из него (не будем тыкать пальцами в наглую серую морду), оставалось солидно времени, а в этом тихом дворике за чугунной калиткой не людно. Преграда нас не остановила: Шпала, кажется, знал все Питерские подворотни, как и способы в них попасть. После шумного проспекта этот садик - отдушина. И для разговора самое то, не надо перекрикивать шумы с проезжей части.
        Потом, топая к игорному нашему заведению, мы снова ударились в воспоминания детства. За теплыми для нас обоих картинами давно минувшего дня дошли мы до моста Белинского. Как раз, чтобы увидеть парнишку, перелезающего через кованую решетку. Рядышком шли пешеходы, проезжал транспорт, и никому не было дела до тощенькой фигурки в серых трениках и черной толстовке с капюшоном.
        Пацан повернулся к нам, сорвавшимся на бег (сначала понесся я, а Шпала заодно со мной), помахал ручкой.
        - И меня подарил, - сказал он: с каждым раскрытием рта из уголка сизых губ вытекала водица. - И меня.
        И сиганул в Фонтанку.
        Я узнал его. С запозданием, но узнал: это был тот пацаненок, что пытался стырить пакет с карасями, а после плюнул в воду.
        Я подбежал к ограждению, вгляделся в темную толщу закованной в гранит реки. Ничего не разглядел.
        - Ты парня видел? - обернулся к Шпале, с любопытством поглядывающему то на меня, то на воду.
        Макс кивнул. Пешеходы как шли, так и шли, ни одна зараза не заголосила о самоубийстве. Людям нравятся сенсации, а тут тишина…
        Я кратенько поведал об эпизодическом участии себя в судьбе того парнишки.
        - Полнолуние, - отметил Находько. - Прибрали к воде, ближе всего - этой ночью. Не косись, ни на пук нет за тобой вины. Чужое хапнул - он, плюнул - он. Право и дело, АБ.
        "И лишнее напоминание мне, что водные духи злопамятны. И просто злы", - додумал я и побрел на смену. Пацана не вернуть, и корить себя толку нет, тут Шпала прав. И расслабляться не стоит: раз щелкнешь клювом - только перья в стороны и полетят. В "заповеднике" с этим быстро…
        - Есть ли жизнь на Марсе? Бывает ли на Арктике жара? - закрыв глаза, приложив ко лбу подушечки пальцев, почти продекламировала Обуреева.
        Право слово, впору Майю было пожалеть: поди, извелась, бедная, в ожидании с заготовленной шуточкой.
        Я всю дорогу игнорирую нашу бессменную занозу. Пропускаю мимо ушей ее псевдоюмор. Но тут что-то пошло не обычному сценарию, видимо, разболтались нервишки от событий этого вечера.
        - Мужика б тебе, - я покачал головой. - Выносливого, слабослышащего и подслеповатого.
        - Тэ-эк! - вмешался Макс, попала ему какая-то вожжа под хвост. - Выносливость - чтоб драл до опупения. Плохого на ухо, чтоб кроме воплей ни хрена не слышал, это я понял. А незрячесть-то к какому бую притыкается?
        - Думай, - хлопнул я приятеля по плечу. - Будет, чем думалку занять.
        Я уже сообразил, что снова сболтнул лишнего. Заявлю сейчас, что натуральный фэйс Бореевой сравним с молодою кикиморой (по моим представлениям, основанным на сказках и воображении), и тут-то на меня и налетят с вопросами: "А когда ты ее такую увидеть успел?" Шпала поймет, а остальные? Выкручивайся потом…
        Про вольные нравы в дилерской среде я говорил. По сути, тут никого ничем не удивишь, даже на суровые извращения а-ля некрофилия мои коллеги (стажерское "свежее мясо" не в счет, вот годика через пол…) отпустят полный пофигизма комментарий: меньше трат на достижение цели, есть особенности в эксплуатации, зато не забеременеет. Или, проведя сравнение с искусственной елкой, мягко намекнут, мол - живая-то лучше.
        Тут каждый устанавливает свои границы. Я катался "в номера" с Аллой Кононовой, было дело. Еще раньше, по завершении школы крупье, заезжал на съемную квартиру Аннет. И Таша у меня побывала. Я бы сильно не прочь был позвать к себе Алию, но она - казашка, у них с этим строго: только после свадьбы с одобренным родителем женихом. Но Майя? Это как раз тот редкий случай, когда живая - не лучше.
        Я подернулся, скрылся за дверью раздевалки. С небольшим запозданием в дверь с той стороны что-то влетело и звякнуло. Похоже, непривычная к ответу с моей стороны Бореева психанула.
        "Вечер неудачен для посуды", - я цокнул языком, вздохнул. Прокрутил по-новой наши с Находько мирные посиделки в кафе. Мирные, да. Возникни у Шпалы желание меня прикончить, там бы я и остался. Макс даже не пугал меня: я видел скорость, на какой способны двигаться он и Ханна, а вогнать нож в миллиметре от моей кожи было бы куда проще, чем скрипеть по керамике. Страшно мне не было, я даже восхититься успел звериной его мордахой. Нет, эта серая морда с волосяным, так его, покровом, показушничала. Что-то вроде: "Ты хотел узнать больше? Их есть у нас, узнавай".
        Шоу ради шоу - в этом весь Макс. "Шоу маст го оооон!" - помнится, с диким акцентом надрывал горло (не пел, песнью эти вопли назвать было нельзя) под "Квинов[3 - "The Show Must Go On" - группа Queen, альбом " Innuendo", 1991 г.]" в караоке Находько. Органично смотрелся, хотя ушам моим от этой органичности легче не было.
        Общество Бартош вызвало у меня ассоциацию с огнями небесными, мягкими сполохами северного сияния. Их приятно созерцать, осознавая их чуждость. Ту же Борееву можно сравнить с гирляндой из петард: что-то посверкивает, но за раздражающим грохотом огни не важны. А Шпалу я бы как минимум с взрывом на нефтетанкере уравнял: и пламя яркое, и, главное, клубы дыма впечатляюще громадны и темны. И ему - пламени - весело глядеть на бегающих человечков.
        Что поделать, веселье в представлении Макса - не всегда веселье для окружающих.
        - Бельский, поторопись, - предупреждение Антона застало меня за красочными сравнениями и поправлением бабочки. - Ты в ВИП инспектором на покер.
        Тоха - он как огонь в камине, не исключено, что в искусственном. Очень правильный, упорядоченный. Безопасный.
        ВИП-зал полностью занят бывал у нас так редко, что впору эти дни в календаре отмечать. И этот четверг как раз грозился войти в число обведенных дней: играли обе рулетки, два покера из четырех и блэкджек. Причем ввалилась к нам одна большая компания, при пиджачках и галстучках, дамы в вечерних платьях.
        А ничего такие платьица, и декольтированы весьма существенно. Поскольку Ира поставила меня на оба играющих покера посматривать, я рисковал получить косоглазие. Взгляд разрывался между черным лифом с шикарным содержимым по правую руку и узким, но глубоким, уходящим аж куда-то под стол, вырезом на красном с блестками платьице слева. У красного то и дело соскальзывала тонкая бретелька с плеча, и так манерно поправлялась…
        Возле платьиц сидели и костюмы, конечно. За правым покером играли четыре бокса, за левым - целых пять. Но это так, рабочий момент, а вырезы… Ох!
        Я говорил, что покер - скучный стол? Забудьте. Порой этот стол может расцвести, заиграть, я б даже сказал - раскрыться - новыми сторонами и красками.
        - Закроетесь? - вкрадчиво спросил обладательницу платья с падающей бретелькой подошедший генеральный менеджер нашего игорного заведения. - Там двойки, не иначе.
        У дилера пятой (открытой) картой как раз лежала двоечка.
        - Без сомнений! - обворожительно улыбнулась дама, бросила две сотенных фишки.
        - Постойте, но я ведь не уточнил, сколько будет двоек? - всплеснул руками Филипп. - Как будет грустно, если их там три?
        - О, разве можно пасовать при двух королях? - фигурка так изогнулась, что великолепный вид открылся как Филиппу, так и мне.
        - Три двойки, - объявила свою комбинацию Алия.
        - Ом-м-м… - протянула дама в красном, совершенно не выглядя при этом огорченной.
        Филипп развел руки в стороны, крутанулся на каблуках и пошел к другому столу. Тут, пожалуй, самое время сказать пару слов про нашего генерального менеджера. Он англичанин. Полиглот: есть стойкое мнение, что он схватывает языки на лету, буквально с одного разговора. Еще он талисман: считается, если Фил вышел на смену, то к закрытию эта смена непременно будет в плюсе, даже если дилеры будут шарик закручивать ногой, а карты сдавать в открытую. Генеральный об этом поверье осведомлен и выходит, как правило, в самые посещаемые ночные: пятничные, субботние, реже - воскресные. А в четверг, наверное, после отпуска решил заглянуть, проверить, не разнесли ли все в его отсутствие.
        Он невысок, мне и до плеча не дотягивает. Худосочен, но обладает явным пивным животиком. Ему лет сорок пять - пятьдесят - на вид, а точный возраст начальства нам знать не положено. Рыж: вокруг лысенькой макушки закручиваются в хаотичном порядке медные "проволочки". Не носи он дорогие, явно пошитые на заказ костюмы, Филипп был бы похож на работника ЖЭКа - такого, изрядно обмусоленного судьбиной мужичка-боровичка.
        - Поздравляю, Бельский, - через пару раздач за моей спиной оказалась Ирина. - Резолюция получена, инспектор первой категории. Цитирую: "Выглядит разносторонним юношей, одобряю". Мне нашептали, что против была только Нина. Ты в чем-то ей насолил?
        - Э… Нет, - удивился я. - Определенно нет.
        С Ниной, русской дамой-менеджером, предпочитающей дневные смены, мы очень редко пересекались. И общались на уровне: "Здравствуйте!" - с моей стороны, да барского кивка в ответ.
        - Ладно, - откликнулась пит-босс. - Теперь к насущному: как сменят, иди наверх, Антон дальше направит.
        Разносторонним юношей я, значит, выгляжу. Казалось бы, должно льстить, но я почему-то напрягся. Настолько, что даже зрелище выложенного фулхауса на фоне возлежащей на столе груди обладательницы черного платья меня не впечатлило.
        "Здухач гледа у вас", - кольнуло меня в левый бок. Выглядит-гледа-глядеть? Кто-то (здухач?) что-то выглядывает "у вас"? Здухач - кто или что? Вдруг это намек такой, что я "палюсь" тем, что "не прост"?
        Мимо карточных столов вальяжно прошелся Филипп, отсалютовал кому-то за моей спиной стаканом с виски. Хоть у него и спрашивай, он-то точно знает сербский. Он и на русском шпарит, как по писаному, и с сербами общается без запинок, и в "де франсэ" у него получается. Можно долго продолжать, серьезно. Талант у человека.
        Мое бойкое воображение тут же подкинуло картинку, где генеральный (и до кучи совладелец казино) с ехидцей мне подмигивает, грозит пальчиком, после чего этот пальчик меняет направление, превращаясь в указующий перст. Перст направлен мне пониже пояса, а голос, которому так и хочется верить, подсказывает: "У вас гледа здухач". Я аж не удержался от поиска не застегнутых мест на форме.
        Нет. К Филиппу я с этим странным посланием обращаться не стану. Ну его… Лучше у Бартош спрошу: она не полиглот, но умная и немного говорит на чешском, вдруг там что-то схожее, созвучное обнаружится?
        Однако сказать (подумать в моем случае) оказалось проще, чем сделать. С Ташей на один брейк мне удалось попасть к трем часам ночи, и мы оба хотели есть. Над тарелкой с рыбной котлетой и пюре заговорить я решился только про одежду приснившихся мне мужиков. Поварам до нас дела нет, но все равно прилюдно болтать о некоторых штуках было лишним.
        Спросить спросил, только не ожидал, что Таша начнет уточнять:
        - Зеленый - какой? Как зеленка? Как наше сукно? Как горох? Как елка в сумерках?
        Я обалдел от этого ряда ассоциаций, так молниеносно составленного. Задумался.
        - Елка в сумерках, - выдал (вроде как) наиболее похожую ассоциацию.
        - Воротники глухие? - продолжила опрос она, отложила на тарелку приборы, обхватила себя обеими руками за шею. - Такой высоты?
        Я кивнул.
        - Пуговицы, эполеты, обшлага, красное, желтое, золотое в отделке? - не унималась она.
        - Это не в курсе, - пожал плечами.
        Сон не изобиловал ракурсами, да и я-огонь в человечков не вглядывался.
        - Лейб-гвардии Преображенский полк, - на минутку задумавшись, вынесла вердикт Бартош. - Предположительно период правления Николая I. В декабре одна тысяча восемьсот тридцать седьмого горел Зимний. В целом описание сходится, но я уточню по книгам.
        - Что ты, не трать время, - неловко мне стало напрягать девушку.
        - Почему? - чуть приподняла бровь Арктика. - Ты спросил, я отвечаю. Ошибаться не люблю, поэтому хочу удостовериться. Доел? Нам пора.
        Часы над стойкой выдачи порций подтверждали ее правоту. И теперь я точно должен был подарить Таше книжку. А то и не одну.
        До самого утра мы с Бартош больше не пересекались, что нормально для конкретно загруженной ночи. С утра она испарилась быстрее, чем я успел переодеться. Спешила, надо полагать, домой, к сестре. Засобирались и мы. Втроем: я, Макс и Ханна. Митин, зараза, взял отгул по каким-то там семейным обстоятельствам.
        - Ах! Какой ужас, - дрожащим голосом проговорила за моей спиной Алия, когда я уже за ручку двери стаффрум взялся.
        - Что там, детка? - спросил Находько.
        Ах-Ах молча ткнула зажатым в руке пультом от телевизора в сторону экрана. Звук был выключен, картинка шла. Показывали живописные обломки - все, что осталось от рухнувшего самолета.
        - Малышка, это грустно, но ничего не поделать, - я подошел к ошарашенной девушке, попытался разжать пальцы, вцепившиеся в пульт; не сумел, нажал на кнопку выключения. - Гречка, ты ее проводишь? Алия, иди домой, выспись. В мире каждый день случается что-то поганое, и мы никак не можем на это повлиять.
        С нашим графиком мы часто пропускаем мировые события, как хорошие, так и плохие. Лично меня это устраивает: пока эти события не затрагивают знакомых мне людей, пусть там хоть кровавые осадки месяцами выпадают. Я даже не почешусь. Когда что-то происходит рядом, на глазах, эффект, конечно, совсем другой, как и отношение с вытекающими действиями. А вот то, что за экраном "зомбоящика" - не пронимает. Сегодняшняя (чуть устаревшая уже) новость тронула меня только потому, что Алия расстроилась. Она - очень искренняя девочка, все воспринимает близко к сердцу.
        А я… я больше тревожился о том, как пройдет моя утренняя прогулка в компании двух мордатых и хвостатых зверюг, маскирующихся под людей. Скотина, как есть скотина - и это я не о хвостатых.
        - С-сильнее, - Луккунен прильнула к ограждению, глядя на громадину в лесах на другом берегу. - Т-тянет с-сильнее.
        Шпала заявил, что прямиком через Марсово поле идти сразу после полнолуния его не штырит, так что мы дружной троицей потрусили через мост Белинского и дальше вдоль Фонтанки. Тут попросила пройти Ханна, мы с Находько предпочли бы пораньше вырулить на Литейный.
        - Речь о Михайловском замке, - работать переводчиком между матершинником и заикой - та еще задачка, как выяснилось. - Он притягателен для Ханны.
        - Итить тя, лисонька, итить не переитить! - Шпала присвистнул. - Давно тянет?
        Кто есть кто - это они между собой разъяснили еще на Кленовой. Я взял самоотвод, отойдя в сторонку и не прислушиваясь к доносящимся порыкиваниям. Постоял, привалившись к стволу каштана, подождал, пока они попринюхиваются… или что там делают ребята и девчата вроде них? Немного погодя меня позвали, сообщили, что с августа Ханна переведется в нашу смену, чтобы "мчать в ночи" не мешали несовпадающие графики.
        - С з-зимы, - пожала плечами Луккунен, указала на меня. - С-с ним с-сильнее. С-сейчас еще с-сильнее.
        - Хэ-э, а с красноглазым оно как будет? - задумался Шпала. - Так-то я не прочь поавантюрить, но вчетвером сподручнее.
        "Похоже, Находько это всерьез. И меня вписал, не спрашивая. И Джонни", - резвости Макса я удивляться перестал давно.
        - Братец-волк, сестрица-лисица, напоминаю: двоим из нас вечером на смену, - вмешался я в разговор. - Потом у меня два отгула.
        - Слыш, колобок, ты не опух? Два отгула! - возмутился Макс. - Ты еще про отпуск заикнись. Я тогда, что не зъим, то понадкусываю!
        Я только рукой махнул. Спорить с шутом гороховым, вошедшим в раж, по результативности сопоставимо с метанием бисера перед хрюнделями.
        В итоге, дойдя до Финляндского, мы сошлись на том, что вылазку в Михайловский замок произведем после пятничной смены следующей недели - если она не совсем уж кошмарной выдастся. Или уже на вторник через неделю перенесем, чего не хотелось бы Находько, ждать он не любил и не умел. А у пятницы как раз число было по календарю красивое, правильное для безобразий - тринадцатое.
        Следующая смена прошла под девизом: "Трэш и кэш". Через крупный номинал кэш-фишек играли практически все столы. Творили дичь все, кто мог и не мог: тут и шарик был, влетевший в ноздрю посетителю, и карты веерами летали, и пепельницы метались… Просто не было, скучно тоже. Три брейка за всю ночь. Прибыль заведения с шестью нолями. Виски и шампанское из бара с утра от Фила.
        Я пить особо не стал: на два пальца плеснул себе в стакан вискаря, выпил одним глотком и сделал ноги. В планах были: маршрутка, магазин, затариться там хорошенько, но в пределах грузоподъемности, переодеться, подхватить Кошара и укатиться из города в дальние дали.
        Дали располагались на границе Ленинградской и Псковской областей, точнее, уже в Псковской. Если быть совсем точным, наш с Кошаром путь лежал в Псковскую область, Гдовскую губернию, Вейнскую волость, деревню Журавлев Конец. Как песня звучит, не правда ли?
        - До моста довезу, а сворачивать не хотелось бы, - сообщил подвезший меня и Кошара мужичок. - В Вейно дорога куда ни шло, а в этот ваш Конец только журавль и доберется, не застряв. Потому как с крыльями, понимаешь?
        Водила гоготнул удачной шутке. Я поспешил улыбнуться в ответ: дядька нехило меня выручил, докинув досюда на своей старенькой ниве.
        - Дальше пешочком дойду, спасибо вам, - я подтвердил благодарность купюрами, добавив сотню сверх изначально запрошенного.
        - Ага, - машинка затормозила у отворота на нужную мне деревеньку, водитель открыл бардачок, пошарил в нем. - Ты это… вот что… номерок тебе черкну, как обратно соберешься, с вечера звякни. Договоримся.
        Я повторно поблагодарил дядьку, что в дороге представился Женей: "Просто Женя, не надо этого разводить… с отчествами". Подхватил рюкзак и сумку. И потопал, благо, заблудиться тут было сложно: грунтовка в две продавленных колеи вела ровненько, вдоль полей да кладбища.
        Поля: пока мы ехали сюда от Сланцев, необъятные полотнища ржи и каких-то еще зерновых перемежались с широкими полосами люпинов. Затем сменялись деревьями и снова - колосья до горизонта. Это был мой второй визит в деревеньку с чудным названием - ударение в "чудном" можно ставить куда угодно, не ошибетесь. И поля эти продолжали радовать глаз.
        На полях, как мне три года назад рассказали, под исход лета собираются журавлиные стаи. Набираются сил перед отлетом на зимовку. Затем стая снимается с места, выстраивается клином и улетает в теплые края. Отсюда и название, Журавлев Конец.
        В Сланцы я прикатился на рейсовом автобусе, выкупив два места (одно для рюкзака с шерстистым) и покемарив в пути. Дальше покучковался с кучей народа внутри местного автовокзала и понял, что комфорт в иных случаях дороже денег. И отправился искать частника, готового прокатиться в нужном мне направлении. Мужик попался говорливый, подремать мне не дал, но подсобил изрядно.
        В Журавлев Конец в прошлый раз привозили меня родители. Жив был па, не улетучилась в край утренних круассанов ма… Кстати, о ма: она позвонила ровно в тот промежуток времени, когда я уже пришел и еще не уехал. Завалила меня восторженным многословием о прелести лавандовых полей в цвету (я оценил сегодня люпиновые, отцветающие уже, поля - не уверен, что они сильно уступают), о нежности и игривости провинциальных вин… Как и всегда, мне оставалось только заполнять редкие паузы крайне осмысленными: "М-м! О-о! Конечно, ма". Я, право, не знал, так ли ей хорошо там в самом деле, или она хочет казаться счастливой…
        В прошлый приезд я мало что запомнил: визит был краткий, два дня мы тут всего и пробыли. Кроме дома, речки и кладбища, я успел побывать только в ближнем селе. Повод для приезда был тогда печальный: умер мой дядя, старший брат па, с которым они прекратили общение еще до моего появления на свет. Там была какая-то сложная и неприятная история, в которую меня не стали посвящать. Я дядю Демьяна и вовсе не знал, только фотокарточку в старом семейном альбоме видел.
        Дядька жил один, рассорившись с родней. Семьи не завел. Или завел, но рано потерял - честно, не помню. Умер тоже в одиночестве, в деревенском доме. Дом он завещал па, к завещанию приложив записку с просьбами: не продавать, не пускать чужаков, уж пусть лучше дом разрушится от ветхости сам. И что он, Демьян, был бы рад, приходи кто-нибудь к нему на могилу. Чтобы наливали чарку водки, пусть даже раз в несколько лет. И зла просил не держать, уж не знаю за что.
        И вот я топал в Журавлев Конец по сухой, слегка растрескавшейся без дождей землице. Слева от меня шумел, жил солнечный луг. С иван-чаем, васильками, ромашками. С пичугами, кузнечиками, бабочками, пчелками, божьими коровками - он был ярок, наполнен движением. А справа стояла неподвижная тень: сумрачные старые деревья, раскидистые кусты и очертания крестов с памятниками. Там, казалось, сам воздух застыл в безвременье.
        Даже столбы с проводами, и те слева стояли, поближе к свету. И ржавая башня (по-моему, пожарная) тоже слева примостилась.
        Очень контрастно: по одной моей руке мурашки бегали, а вторую припекало солнышком.
        - Ой! Привет! - ударил по барабанным перепонкам очень звонкий девчоночий голос. - Ты кто, откуда, городской? Автобусом? Нет, он же вечером, пешком? Из села? Я - Яра. Не Слава! Ярослава! Яра, вот. Так ты кто-чей?
        Рюкзак за моей спиной заворочался и, кажется, заржал.
        - Славное создание, здравствуй! Я - Андрей, - представился я мельтешению из тощих косичек цвета соломы, загорелой рожицы, пятнистой футболки, синих штанишек и белого шуршащего пакета. - Ты откуда выкатилась?
        Дорога вперед отлично просматривается, а трава на лугу не столь высока, чтобы скрыть ребенка. За ветками возле кладбища - запросто, но я его уже прошел, а Яра выскочила слева. Я чего напрягся: прошлый раз, когда я был вежлив с малявкой похожего возраста, вылился в неприятности - в наипрямейшем смысле.
        - Никому-не-говори, - затараторила мелкая так, что слова сливались в одну кучу. - Нельзя-на-холм-я-собирала-грибы. Трюфели. Розовые. Вот!
        Мне предъявили раскрытый пакет с грибами. Действительно трюфели, как по мне - чуток страшненькие на вид, мерзенькие для обоняния, но весьма интересные на вкус. Такие в виде грибного соуса очень уважал па. Еще в пакете лежала ручная лопатка, похожей всегда вооружалась ма, когда возилась со своими травками на даче. Яра и ножичек складной из кармана достала, то ли как доказательство, то ли - показать, что не беззащитная бродит по непонятным холмам.
        Я покрутил шеей в поисках, собственно, холма. И обнаружил некую неровную возвышенность, частично прикрытую иван-чаем и неизвестным мне кустом. На возвышении росла кривенькая сосенка и что-то лиственное. Лезть и ощупывать я не стал, но, как мне показалось, под слоем земли были камни. Или один большой неровный каменюка. И веяло от холмика… Скорее, как от кладбища, чем как от луга, на который он взгромоздился.
        - Он-не-холм-он… - девочка закрыла рот ладошкой. - Нельзя.
        - Нельзя, так нельзя, - не стал допытываться я: мне-то проще, если любопытство захлестнет, подойти в другой день да глянуть через огонек на этот трюфельный холм. - До деревни проводишь?
        Подразумевалось, что это я шебутную балаболку провожу, но пусть она думает иначе.
        Щебечущее обо всем и ни о чем создание довело меня до деревенского исполина: дуба, возраст которого явно за сотню лет перевалил. Тут болтушку отловила женщина с усталым лицом и такими же, как у Яры, соломенными волосами. Мелкую уволокли, ухватив за косицы, не слушая возражений и даже не взглянув в мою сторону. Проводницу я потерял, но выдохнул с облегчением, оценив покой и прохладу раскидистой тени огромного дерева.
        Снова заворочался рюкзак, а чуть погодя и голос подал.
        - Дуб с омелой! Да запах налитых колосьев! Мало люда, просторы широки… Аспидов в травах не чую совсем. Андрей, я пенял тебе за время в пути? Был не прав! Опамятовался. А к тому жальнику под муравчатыми камнями не ходи, не надо.
        - Жальник? - обозначил я совсем незнакомое слово; аспидами па звал чиновников всех мастей, а про травушку-муравушку и в сказках есть, и в песнях.
        - Прах там, - приглушенно отозвался овинник. - Захоронение, коему не один век. Дуб сей куда моложе будет.
        - Понял, - передышка закончилась, я собрался топать дальше. - Не полезу, не больно-то и хотелось.
        Пусть трюфельную делянку и дальше окучивает Яра. Тем более, грибы готовить я не умею.
        До Журавлева Конца я добрался, осталось перейти через речку Вейнку. Мостик на ту сторону периодически сносит по весне и после продолжительных ливней, тогда через поток приходится перебираться по подрубленным деревьям, пока мост не отловят и не вернут на место после паводков. Это нам рассказали местные в прошлый приезд. Оттуда же я знал и то, что прежде тут было две деревни: собственно, Журавлев Конец на ближней стороне реки и деревушка Новая по дальней, за переправой.
        Я говорил, что наша дачка стоит практически на отшибе, так тут вся бывшая Новая - на отшибе. Мне повезло: мостик стоял на месте, а речушка даже чуть просела в берегах. Еще минут десять прогулки мимо разномастных домишек, и цель путешествия - деревянный дом дяди Демьяна - была достигнута. Когда-то светло-серый, теперь пятнистый: где краска облупилась, где осадки подпортили прежний вид. Краска - это мелочь, главное, что окна не побиты (от нашего семейства тут три года никого не бывало, что угодно могло произойти). Грязища меня тоже не удивила, а сухие дрова в дровнике - наоборот.
        Внутри я расчихался: пыль буквально клубилась в солнечных лучах. Выпустил из рюкзака Кошара, тот зафырчал и поскакал, аки коник, к печи. А я пошел пробки вкручивать: для безопасности дом был обесточен в отсутствие жильцов. Еще мне предстояло натаскать воды. Из общего колодца - в рукомойник да для прочих нужд. Водопровода в деревеньке не имелось. Питьевую - из ключика, что в изобилии бьют возле берега, но каждое хозяйство берет воду из своего. С речки - в летний душ, может, успеет до заката хоть немного прогреться. Внизу, возле Вейнки, стоит бревенчатая банька, но ее я топить в день приезда не возьмусь. Позже видно будет, а пока обойдусь летним душем.
        Особое деревенское удовольствие - посещение уголка задумчивости с дыркой под крышкой. Среди важных покупок перед выездом значилась и мягонькая туалетная бумага, чтобы хоть как-то смягчить этот непростой для городского меня момент. А то мы уже раз приехали неподготовленными: оказалось, деревенские на эти цели расходуют печатную прессу, а в единственном магазине в пешей доступности, что в селе Вейно (это с полчаса ходу быстрым шагом), нужные рулончики не всегда имеются в наличии.
        Я помахал веником в сенях и комнате, совмещенной с кухней, натаскал дров и воды. На словах просто и быстро, а на деле спуск к речке довольно крут. Метров двадцать сильного уклона по узенькой тропке, выложенной камнями на самых затруднительных для подъема и спуска участках. И все это с пятнадцатилитровыми ведрами, в три ходки. Под щебетание и стук дятла по высоченной сосне на краю склона.
        Перед тем, как ту воду начать набирать, я разложил на мостки немудреный набор подарочков воднику: хлеб, табак, гребень да гребешки. Восхитился искренне, вслух, веселой журчащей речушкой. Дружно снующими в блестящих водных струях мальками. Вода в Вейнке холодная, даже в середине лета - дело в ключах. В принципе, воду из нее можно пить, но в реку и вода после мытья сливается (все деревенские бани вдоль реки стоят, по обе стороны), и белье в ней полощут. А вода из прибрежных ключей, ледяная - аж зубы сводит - куда как вкуснее.
        К третьей ходке с ведрами мостки были пусты, что я счел добрым знаком. Мне почему-то казалось, что у такой бойкой речушки и водный хозяин должен быть с легким, незлобивым нравом. Пока я занимался физическим трудом, Кошар, бурча и фырча, периодически выкатывался мне под ноги, но внятного ничего не сообщал. Я не лез в его своеобразную инспекцию: закончит - сам все скажет. Связываться с газовым баллоном, чтобы включить плиту, я поостерегся, обошелся электрической плиткой для разогрева воды. С собой у меня были крупы и консервы, но в первый вечер я решил обойтись чаем с бутербродами и печеньем.
        - Есть кто дома? - раздалось от дверей.
        Ага, как я и ожидал: местные заметили оживление дядькиного дома, пришли выяснить, кто и с какой целью пожаловал.
        Правда, я думал, бдительный сосед будет из старшего поколения, а парень, который пришел к свистку вскипевшего чайника, был мой ровесник.
        - Приветствую, я - Кирилл, - представился визитер, протянул для пожатия руку, такую же здоровую, как моя. - Первый дом.
        - Андрей, племянник Демьяна Бельского, - ответил на крепкое рукопожатие я. - С недолгим визитом. Чай? Как раз вскипел.
        Остатки заварки ма, что были для меня на вес золота, я в деревню, разумеется, не повез. Обошелся "липтоном" в пакетиках. Чай, печенюшки и грильяж в шоколаде поспособствовали налаживанию контакта. Так, я вскоре был осведомлен, что дальний двор принадлежит пасечнику, и у него можно достать отличный мед. У моих соседей-пенсионеров всегда можно разжиться свеженькими овощами прямо с грядки. Дали мне, подмигнув, контакт деревенского самогонщика. Еще я получил наводку на свеженькие яички и на молочко, коровье и козье - и молоко, и яйца на той стороне реки.
        При упоминании молока нарисовался Кошар, принялся тереться мне об ноги и - впервые в его исполнении слышал - мурчать.
        - Ого! Ничего себе кошатина, - восхитился Кирилл. - Из города привез?
        Парень был круглолиц и рус, прямые волосы доходили до шеи. Крупные веснушки почти что вывели по его лицу полосу от скулы до скулы через переносицу. Был он пониже меня, но помощнее в плечах.
        - Да. Он тут отлично обустраивается, - хмыкнул я, провел рукой по серой шерсти. - Будет тебе молоко, будет. Завтра же и схожу.
        Пушистый вымогатель мявкнул и ускакал. Продолжать инспекцию.
        - Лучше всего к Нине Ильиничне идти с утра, часиков в семь-восемь, - посоветовал "абориген". - А на обратке к нам загляни, вместе и позавтракаем.
        - Неудобно… - начал отнекиваться я.
        - Глупости, Лидка моя только рада будет, - отмахнулся он, дернул головой; волосы откинулись в сторону, приоткрыв ухо с заостренным кончиком. - В кои-то веки ровесник, а не старые грымзы с хрычами. Раньше тут поболее молодежи было, но много кто перестал приезжать. Соглашайся! Оладьи с вареньем. Земляничным.
        Я изобразил раненого и даже почти умирающего: земляничным вареньем он и впрямь сразил меня наповал. Оно у меня под номером два в списке любимых, сразу после морошкового. На что к сладкому ровно дышу, а варенье - это отдельная категория.
        - У меня к тебе два вопроса, мурлыкин, - громко сказал я, проводив гостя; тот засобирался домой вскоре после обещания заглянуть с утра. - Вопрос первый: сколько брать молока и зачем оно нам? Если в блюдечко, полакать…
        - Домовик чахнет, дом дряхлеет, - выскочил серый комок у меня из-под ног. - И зол он сильно, выходить-говорить не желает.
        - Молоко - домовику? - уточнил я и погромче добавил: - Не сердись и угощайся, домовой дедушка, меня и хвостатого не стесняйся.
        Кошар важно кивнул.
        - Ему кринку, да нам кринку. Да к молочку малинку - за домом уж назрела.
        - И второй вопрос: этот Кирилл - кто? - пока Кошар не перечислил все, что унюхал полезного в округе, спросил я. - У него уши почти как у эльфа, но комплекцией он ни разу не эльф.
        - Мыслишь: альв, скоге али сид он? - овинник запрыгнул на стул, который прежде занимал Кирилл, повел носом. - Не знаю. Нет. Плакун-траву чую, она все прочее отшибает. Ты ведь сокрытое видеть научен, выбери момент да вызнай.
        - Шерстистый, тебе там в рюкзаке не напекло? - поморщился я. - А если он опасен? И поймет, что я узнал о нем то, чего не следовало бы? Мне вот совсем не хочется, чтобы меня на вилы подняли или тюкнули по темечку и прикопали. Этот, как его… жальник, вон, потом на полянке соорудили, чтобы трюфели собирать. Законники далеко, а мы тут чужие всем.
        - Огонь великий! - выпучил глаза Кошар. - Ты начал думать о том, что воспоследствует! Опробуй тогда безопасный путь: спроси имя рода у этого Кирилла. Может, из него что поймем, особенно, ежели он из ненашенских. Но пришел он к дому не со злом, за то не сомневайся.
        - Спасибо и на том. Спрошу.
        Я махнул рукой и занялся дальнейшим обустройством. До сна хотелось изобразить нечто похожее на цивилизацию, раз я сюда на несколько дней "понаехал".
        Под вечер я под чутким руководством заревого батюшки разжег огонь в печи. Без спичек, бересты и бумаги для розжига. Без цели согреться и уж, конечно, не для готовки, хотя в печи дяди Демьяна, по заверению Кошара, и хлеб с пирогами прежде пекли, и каши варили, и мясо томили. Я мог бы сослаться на тренировку (в общем-то, это она и была), но на деле - огонь был для уюта. Трескучий, радостный, завораживающий.
        Мы с шерстистым уселись на подметенном и даже помытом мною полу, пили "липтон", смягченный свежей мятой, найденной в огородных зарослях чутким нюхом Кошара. Заедали свежесобранной спелой малиной из общего блюдечка. Второе такое блюдце овинник унес куда-то за печь, обиженному невесть на кого домовику.
        - Славно, - довольно сощурился Кошар.
        - Славно, - согласился я. - У меня отпуск в конце августа. Сюда же поедем? Если не случится ничего дурного.
        Это я тетку Дарью растерзанную вспомнил. Не к ночи такие воспоминания…
        - Сюда, - подтвердил манул. - Слышишь? В сенях топочет кто-то. Кто - не разобрать. Но не крыса там.
        Он вскочил, от неги и расслабленности и след простыл.
        - Начинается, - огорчился я, поднялся, отряхнулся. - Схожу, проверю.
        - Ухват возьми, - предложил Кошар. - И огонь чтоб готов был. Вместе идем.
        Серьезные мы, вооруженные чугунным ухватом (в моей руке), выдернутыми шерстинками (в серой лапе), осторожно, на цыпочках (чтоб не спугнуть нарушителя) прокрались в сени. Там мною был вызван огонь на ладони, чтоб высветить наверняка того, кто в дом вломился.
        "Топы-топы-топы-топы!" - услышал я, резко обернулся на звук.
        - Я тож дряхлею, - вздохнул овинник, подскочил к топотуну. - Мы малину не всю доели? Надо бы угостить гостя, раз пожаловал. А лаз я завтра поищу да заделаю.
        Я убрал "подсветку", щелкнул выключателем.
        На одной доске друг напротив друга нос с носу стояли Кошар и… ежик.
        Ниной Ильиничной звали дородную румяную женщину неопределимого возраста. То есть, понятно, что за третий десяток перевалило, но насколько далеко - никакой очевидности. Морщинок на круглом лице почти не сыскать, а те, что есть, притаились в уголках глаз. Русые волосы, заплетенные в тугую косу и завернутые в объемистый пучок, кое-где высветлены солнышком, а не сединой.
        Женщина новому лицу в деревне слегка удивилась, но в парном молоке не отказала. Полюбопытствовала, чей я буду и как надолго. Хотя, как я подозреваю, цену за трехлитровую банку с молочком и пакетик с творогом для меня она несколько заломила. Я был не в обиде: прилетел тут гусь залетный, явно городской и в их краях ненадолго, грех не обобрать такого.
        Спросила, откуда я про нее узнал. Логичный вопрос, поскольку рекламных вывесок возле дома не имелось. Я "сдал" Кирилла.
        - Антоновых малец? - уточнила она, и я подвис: сосед по дальней стороне на мальца не тянул комплекцией, и мне был сверстником. - Ай, не смотри ж ты так. Я ж его вот таким помню, - рука Нины Ильиничны опустилась на уровень бедра. - Худющий был, как газетный лист. Худющий да больнючий. А как стали его каждый год привозить, поднаел бока. Оправился. Молочко от козочки пил, сил набирался. Теперь племяша привозит, старшие-то занятые. Ну, за хозяйством присмотр. Девица только там… Ай, не след языком молоть. Ступай, дела ж у меня!
        Я поблагодарил хозяйку рогатых дарительниц молока.
        - Завтра ждать тебя? - уже перед входом в коровник обернулась женщина. - За добавкой?
        Я вспомнил про чахнущего домовика и поспешил застолбить за собой на завтра такой же набор из коровьего молока и свежего творога. Еще мне пообещали дать на пробу домашней сметанки. Экологически чистый, натуральный от и до продукт! Я согласился: если самому по вкусу не придется, побалую Кошара и обиженного незнакомца, что при доме дядькином обретается.
        Итого, кроме некоторого расхода финансового в обмен на свежую молочную продукцию, я получил от похода на ту сторону речки Вейнки фамилию Кирилла. Увы, совершенно обычную. Загадку интересных ушей она никак не объясняла. Единственный плюс, самого Кирилла спрашивать на сей счет не придется.
        Прежде, чем идти в дом Антоновых на завтрак, я забежал к себе. Выпил с хвостатым советником по кружке деревенской полезности, поделился тем, что узнал от Нины Ильиничны. После вчерашнего прокола с вечерним визитером овинник был сам не свой. Еж - это и впрямь был самый обычный зверек в иголках, а не какой-нибудь там миниатюрный оборотень или полевик, дух-хозяин полей - погостил у нас ночку и вернулся в природу. А заревой батюшка так и остался в задумчивости.
        - Ничего не дает, - со вздохом прокомментировал фамилию соседа Кошар. - Может, он из прижившихся лопарей? Иль вовсе - чакля?
        - Чакля чахла, чакля сохла, чахля сдохла! - выпалил скороговоркой я, сбившись на последней фразе. - Ты издеваешься? Расшифровку мне этих лопатырей и чахлей дай, будь так любезен!
        - Толмачом побуду, так и быть. Лопари, их еще кличут лапландцы или саамы - один из северных народов, - покачав головой, согласился на расшифровку Кошар. - Сильны их нойды, чей взгляд проникает туда, где другие слепы. Народ сей рассеян, часть его осела на наших землях. А чакли - малорослый подземный народец.
        - А кто из них остроух? - уточнил я.
        Манул развел лапами.
        - Никто. Эх, снова, выходит, ошибся? Застень на взоре и разуме… Иди, Андрей, обозреть и обдумать мне нужно многое. Без страха иди, но коли в ночь позовет куда - не соглашайся.
        - Не совсем дурак, - буркнул я, оставляя Кошара в его раздумьях.
        Свалил мне в голову кучу незнакомых и устаревших словечек овинник, и все, получается, без толку.
        Часы показывали начало девятого, меня ждали к завтраку остроухий Антонов Кирилл и некая Лидия, которой не симпатизирует Нина Ильинична. В деревне утро вообще рано начинается. По меркам хозяюшки коз и буренок, встающей с первыми петухами, чтобы сладить с хозяйством, я - засоня, а Кирилл с невестой, завтракающие в половину девятого - лентяи.
        И верно, жизнь в деревушке бурлила. Я поздоровался со старичком-соседом, договорился о свежих огурчиках, редиске и зелени на салат. У колодца пожелал доброго дня спине шустро топающей женщины с ведрами. Та агакнула и умчалась быстрее, чем я успел предложить помощь. Это с парой наполненных ведер-то. Лаяли собаки, звонким мявом оглашала округу пушистая трехцветная кошатина в репьях, щебетали птички.
        Кирилл к моему приходу как раз закончил зарядку. Делал он ее вместе с мелким, худеньким пацаненком. Вблизи малой выглядел уменьшенной во всех направлениях (включая и возраст) копией Кирилла.
        - Здрафстфуфте! - вежливое приветствие обнаружило отсутствие двух передних зубов у мальца.
        - Доброго дня этому дому, - откликнулся я. - Я - Андрей.
        - Мифаил! - гордо вздернул подбородок пацан. - Офень прияфно!
        - Племянник мой, - с улыбкой дополнил знакомство Кирилл. - Идемте в дом, оладьи наверняка уже готовы.
        Внутри опрятного светлого домика состоялось еще одно знакомство, с девушкой Кирилла - Лидой: рыженькой, зеленоглазой, стройной, очень симпатичной. Наверное, это во мне сработало воспоминание о ряде цветовых сравнений от Бартош: цвет глаз Лидии я мигом уравнял с яблоками, с антоновкой. И подумал, что фамилия Антонова ей будет к лицу. Голос у Лиды оказался под стать облику: мягкий, медовый, обволакивающий. И чем эта милая девушка не угодила Нине Ильиничне?..
        Мы вкусно поели, приятно поболтали о всяких пустяках. "Мифаил" убежал во двор сразу после завтрака, а мы втроем продолжили посиделки за травяным чаем. До той прелести, что получалась у ма, этот чай не дотягивал, но был весьма неплох. Хозяева были приветливы, легки в общении и не сыпали через слово непонятностями. Приезжали в деревню, на природу, они каждое лето из Пскова. Точнее, каждый год наведывался в Журавлев Конец Кирилл, его девушка только второе лето проводила с ним за городом.
        Расспрашивали меня про Питер, я постарался не ударить в грязь лицом. Правда, из новостей только об идущих в прокате фильмах смог рассказать. Театральную афишу я не отслеживал, политикой и общественными мероприятиями не интересовался, по музеям меня в детстве еще провели, а новые экспозиции я не посещал. Лень и график работы не способствовали.
        Любопытство так и подзуживало меня: зажги, ну зажги огонек! Если заметят - беги наутек. Я его (любопытство) запихивал поглубже. Эта приветливая парочка имела право на свои секреты, и нечего пихать свой нос, куда не следует.
        - Если хочешь, я тебе покажу, где тропинка начинается, чтоб напрямик в Вейно ходить через лес, без крюка мимо кладбища, - когда я засобирался домой, предложил хозяин дома. - Только в вечернее время лучше не ходить по ней. Говорят, там кабана видели. Я так думаю, что спьяну зверь кому-то привиделся, а детвора да бабки растрезвонили. Но рисковать зазря не стоит.
        Я согласился: знание окрестностей мне бы не помешало. Особенно, если я не в последний раз сюда прикатываюсь.
        - У Сережи одна рожа, а у Миши много рож! - сразу за порогом дома Антоновых услышал я знакомый голосок.
        Пригляделся: все верно, местная егоза, с которой я столкнулся возле жальника. В компании с племянником Кирилла и еще одним пацаном, чуть постарше. Чернявый, загорелый чуть ли не до черноты, темноглазый. Стоптанные сандалии на босу ногу, спортивки и рубашка с половиной пуговиц, плюс обиженная физиономия.
        "Мифаил" держал в руке пучок колосин и отчаянно краснел.
        - Миша, к вечеру хочу услышать, как правильно склонять по падежам слово рожь во множественном числе, - тоже подметив колоски, с улыбкой сказал Кирилл. - Яра, Сережа, приветствую.
        Мы поспешили уйти, пока ураган энергии по имени Яра не переключился с пацанов на нас. И то, ураганчик успел выпалить в спину мне: "Андрей-я-помню-городской-привет!" - на что я ускорил шаг. Мы обошли участки за деревенскими домами, вышли к лесочку, упирающемуся в вездесущие люпины. За люпинами начинались злаковые поля. Я прошелся с Кириллом до тропы, запомнил его наставления: "Тропка одна, никаких отворотов. Не заблудишься. По пути ручеек, его просто перешагнуть можно. В сумерках все же не советую ходить". Собственно, дальше парень пошел по этой тропе к селу, а я вернулся домой.
        Стоило мне войти в сени, как под ноги мне выкатился малорослик. Был он заросший до неимоверности, со спутанными волосами и бородой. В какой-то пыльной рванине и босой. С приличным Малом Тихомирычем это нечто роднили только глаза-плошки, синие, как незабудки, обильно цветущие возле ключика, в самой низине. В глазищах тех стояла лютая тоска, как только слезы не лились…
        Домовик молчал, стоял и пялился на меня этими неимоверно синими очами, полными горести, а я оторопел, не зная, что сказать и что сделать. Не сразу и заметил, что в руках у малорослика какой-то серый земляной ком.
        - Ласточкино гнездо, - подоспел с разбором ситуации Кошар. - Упало из-под крыши. Дому это сулит много дурного.
        Домовик шмыгнул носом.
        - Птенцы выросли, вылетели, - продолжил говорить за домового овинник. - Но родители вскоре должны вернуться на повторную кладку. А гнездо упало: пока новое соберут, построят, сроки пропустят. Птенцы не успеют встать на крыло до холодов, погибнут. Писк птенцов - последняя радость нашего домовика. Гнездо снаружи, над бревном, где кровельный свес.
        Эх, видимо, проникся шерстистый этой бедой: столько сказал, и ни единой пыльной древности не ввернул!
        - Что от меня требуется? - спросил я, догадываясь, что, если бы нечистики могли обойтись без меня, они бы так и поступили. - Свить новое гнездо?
        Манул, стоя на задних лапах и обнюхивая серый ком, совсем по-человечьи пожал плечами.
        - Гнездо не разбилось, упало в высокую траву. Глины много. Если край мокрой глиной обмазать, к стене приложить, да жаром нагреть, должно хорошо схватиться. Место увидишь, там пятно осталось. И тебе урок будет, и птахам небесным вспоможение малое.
        - Лестница подходящая есть? - вздохнул я, додумав недосказанное: это еще и возможность наладить общение с домовым.
        Кошар и нечесаный бедолага переглянулись. Лестница нашлась в пристройке. Глину эти двое где-то набрали сами, густо намазали края гнезда. А я полез на верхотуру, работать горелкой и реставратором птичьих жилищ.
        - Готово! - вскоре отчитался я, чтобы волнения домовика поумерить.
        Тот то и дело выглядывал через оставленную открытой входную дверь, а манул и вовсе крутился на пятачке подо мной. Казалось бы, противоречие: куриц в жертву приносить - за милое дело, а перелетной птахе надо помогать растить потомство. Наверное, в примете дело, про дурные посулы.
        Именно потому, что поглядывал вниз, я успел заметить резкое движение. Домовой метнулся к лестнице, дотронулся до нее и рванул обратно в дом. И уже на чистых инстинктах ухватился я за бревнышко под кровлей за миг до того, как лестница подо мной треснула и обвалилась.
        - Держись! - вскрикнул заревой батюшка, выдирая из хвоста шерстинку за шерстинкой, дуя на каждую.
        Шерстинки послушно взлетали в воздух на разную высоту.
        - Еще немного продержись! - спешно дергая свой хвост, увещевал овинник.
        Пальцы скользили по гладкому бревну, немалый мой вес тянуло к земле.
        - Огнь, велю тебе! - взревел не своим голосом Кошар.
        Шерстинки вспыхнули. Разошлись, растянулись огненными струнами от моих ног почти до земли.
        - Быстрее ступай!
        Мог и не подгонять: я помчал по огненно-рыжим с золотыми искрами натянутым в воздухе струнам живого ревущего пламени. Мой рев сплелся с ревом чужого огня. Не было страха: был дикий, первородный восторг, упоение опасностью и красотой.
        А потом я шлепнулся. Сначала осел в травушку Кошар, исчерпав, похоже, силы. Следом пропали огненные струны, будто горелки газовые разом завернули. И я сверзился, по счастью, близко от земли: нога провалилась, я потерял равновесие. Смешно всплеснул руками, благо, тело вовремя вспомнило, как нужно правильно падать - этому нас здорово натаскали в секции.
        - Намну… бока… - с трудом, на выдохе выговорил манул, покуда я нес его в дом на руках.
        - Оклемайся сначала, - нервно откликнулся я. - Ты дымишься.
        За шерстистого я испугался не на шутку. Мне плевать было на устроенное средь бела дня представление, и что подумают о нем соседи. Плевать на выходку домового духа. Но, случись нехорошее с Кошаром, я спалил бы дотла и дом дядьки, и поганца-домовика вместе с домом.
        - Не я… дымлюсь, - проговорил Кошар. - Ты - дымишься.
        И верно. Я уложил серого на скамью, а от рук продолжал идти дым.
        - Ярость… свою… поумерь, - с тяжелыми паузами давил из себя слова овинник. - Не место. Не время. И мое время… не вышло.
        Я стиснул кулаки и зубы. Дым продолжал струиться от моей кожи, но послабее.
        - Чем я могу помочь?
        - Печь… разожги. Меня - рядом. Поспать.
        Кошар спал до полуночи. Я сидел рядом с ним почти неотлучно.
        - Молоко не все без меня выпил? - зевнув, потянулся мой серый товарищ. - Если осталось маленечко, я бы не отказался.
        Хвостатый не только не помер, он развил по утру бурную деятельность. Мало ему показалось сгонять меня за молочной продукцией, он меня в село решил отправить. За свежим хлебом, дрожжами и мукой: пирогов из печи, понимаете ли, захотелось ему нестерпимо.
        - Ходи, не торопясь, - напутствовал оклемавшийся манул. - Мне дюже охота разговорить горемыку нашего, а при тебе он говорить не станет.
        - Разговорить - или отмутузить? - зачем-то решил уточнить я. - Вообще, хвост вчера мог бы и не трепать: не такая страшная высота была. В худшем случае, сломал бы пару костей, а то и вовсе обошелся бы ушибами. Живой огонь бы справился.
        Серый хвост с силой ударил по тропинке: общались мы за пределами дома.
        - Лупцевать темного я и при тебе могу, - без угрозы сказал Кошар. - А вмешался - по наитию. Что-то диковинное тут с моим нюхом творится. И с нюхом, и с разумом. Как обвис ты, меня аж хлестнуло: а вот ежели его в падении дернет что, обернет маковкой к низу?
        Я потянул шею, покрутил головой вправо-влево. Живо представилось, как с хрустом ломаются шейные позвонки.
        - Что или кто? - спросил я, не столько Кошара, скорее сам себя. - Спасибо тебе за спасение. Но ты силы-то рассчитывай. На тебе с таким расходом шерсти скоро проплешины будут.
        За такой себе шуткой я замаскировал тревогу прошедшего дня.
        - Лучше шерстины горючие, чем горючие слезы, - махнул лапой в сторону дороги заревой батюшка: ступай, мол, не отнимай мое время на пустую болтовню.
        Я оценил каламбур. Думаю, даже па эта фразочка овинника пришлась бы по нраву.
        Раз надо было идти в Вейно, я совместил нужное с нужным. Зашел на могилу к дяде Демьяну. Прикрытое зеленью кладбище было не особенно велико, но походить по обители скорби пришлось. Вроде бы не жалуюсь на память, но расположение могил - не то, что мне хотелось бы в ней (памяти) хранить.
        На надгробии не было эпитафии. Только ФИО, годы жизни и фотокарточка. Дядя и па были похожи, только черты у дядьки были крупнее, грубее.
        Полоть сорняки я не стал. Поросло и поросло, не за тем пришел. Я налил в прихваченный из деревенского дома стакан водки до краев, поставил перед обточенным камнем. Вскрытую бутылку оставил рядом - будет радость местным пьяницам. Я и покупал-то водку перед выездом не для себя, а для этого вот визита.
        Постоял, помолчал. Говорить было нечего: мы были родней по крови, незнакомцами по сути. Пошумели ветвями деревья. Никакой мистики, просто ветер.
        Этот ветер, поднявшийся внезапно и разбушевавшийся особенно сильно, когда я дотопал до села, толкнул меня к небольшой авантюре. Обратно в Журавлев Конец из Вейно я решил пройти по лесной тропке. Кирилл показал мне тропу только с нашей стороны, но добрым словом и конфетами из местных чумазых детишек удалось вытянуть и второй, сельский конец тропы.
        Слову верному, как к лешему обратиться, Кошар меня обучил. Зазубрить заставил: к огню с опаской относится все лесное, от деревьев до живности. От вежливости и демонстрации мирных намерений зависит, пустят ли меня в тот лес… И выпустят ли.
        Свежий круглый хлеб я раздобыл в единственном на все село магазине. Его тут и пекли, как продавщица сказала. Благодаря этому подношение лесовику у меня имелось, как и наученное вежество. Солнышко поднималось по небосклону, идти было всего ничего. До сумерек, если верить Кириллу, я успевал раз двадцать туда и обратно пройти по тропинке весьма неторопливым шагом. В кабанов в такой близости от жилья я не верил, иначе не отпускали бы мамани по тропе детвору. И по ветродую я не хотел долго ходить.
        Как в таких случаях обычно говорится: ничто не предвещало.
        Я шел, насвистывая - шуметь, обозначая свое присутствие, советовали еще на походных инструктажах. Дикий свинтус, если он тут и впрямь обитает, равно как и прочее зверье, не должен сам стремиться к встрече с человеком. А услышав загодя - отойти вглубь леса, "сохранив лицо" и, возможно, жизнь. Может, свою, может, глупого человека, который приперся на чужую территорию. Если бы я хотел зверя выследить, другое дело, а мне всего-навсего надо было пройти без опаски. Потому я негромко свистел, без зазрения совести наступал на хрустящие веточки, шумел ветками.
        Вскоре шуметь пришлось уже по делу: меня прицельно атаковала туча мошкары, и я отломил от какого-то деревца ветку с листьями, чтобы отмахиваться. Начал понимать, за что деревенские ценят и любят ласточек: те ловят на лету насекомышей, и мелкие кровопийцы меньше досаждают людям и домашним животным.
        К мошке вскоре присоединились комары. Гудящие, крупные, голодные. Никаких средств защиты у меня с собой не было - не предусмотрел. Только и оставалось, что обмахиваться. Минус себе за забывчивость, а плату брали с меня моей же кровушкой особо рьяные насекомые.
        Кроме меня и комарья, шумел еще и ветер. В лесу он был не так ощутим, зато поскрипывал затрухлявевшими стволами и листвою шелестел только так. Птицы, наоборот, притихли.
        Я шел по тропке, лупил по плечам и спине своей веточкой. И вспоминал - просто, чтобы отвлечься - ночную беседу с Кошаром. После его сна и нашего совместного ночного перекуса я спросил его, почему мне с усилием даются малые лепестки пламени, а он может чуть ли не воздух воспламенять. Хотя я, по его же, Кошара, заверениям, должен повелевать любым огнем, во всех его проявлениях.
        - Наклони головушку, - вкрадчиво сказал в ответ манул; когда я это пожелание исполнил, кошачья лапа постучала мне по лбу. - В этом дело. Разум в путах. Силушку вбухивать - тщета, ежели разума нету.
        - Так красиво по моим умственным способностям давно никто не проходился, - хмыкнул я с легкой обидцей. - А как же: сила есть - ума не надо?
        - Ты слишком людь, Андрей, - вздохнул овинник. - Мера на все - вбитая, как у всякого человека. Ты делаешь шаги в мир Ночи, но только ногами. И то, словно тать. Голова твоя в мире людском. Как сбросишь путы, как осознаешь н?чное бытие - все сменится. Тогда ты пойдешь не как тать, а как сильник, и потуги мои с шерстинами померкнут на фоне великого твоего жара.
        - Неужели нельзя слова попроще подбирать? - я потер виски: перенервничал, голова разболелась. - Молоко прокиснет, если ты вдруг станешь выражаться понятным мне языком?
        - Привыкай верить в себя, - махнул лапой Кошар. - Сходу пламень до небес вызывать не стоит, но научиться принимать суть свою ты должен. Для того мы и здесь - учить тебя скидывать путы.
        - Инакомыслию? - ввернул и я занятное словцо.
        - Познаванию.
        Мы еще немного поперекидывались словами прежде, чем я отправился на боковую.
        "Принимать суть", - хлопнув себе по лбу измочаленным листом, подумал я. - "Сейчас кому-то мы поджарим хоботки".
        Остановившись на мшистом камушке, я позвал живой огонь. Сразу прошел зуд с прокушенных участков кожи, а гудящее облако отшатнулось в сторону. Я вздохнул с облегчением.
        - Не во вред тебе и лесу огонь мой, - сказал вслух.
        На пеньке за опушкой я успел оставить ароматный кругляш, сказать слова приветственные и даже отвесить поклон. Но вежливости много не бывает, особенно после проявления чуждого лесу огня.
        - Гух-гу-ук, - не менее вежливо ответил мне лес.
        Ноги мои как приросли к камню, на ярком мху которого после моего эксперимента образовалась пара черных пятен. До носа как раз дошел нехороший запах, надеюсь, что от погоревшего мха.
        Возможно, за елками, осинками и лещинками голос подавал крошка енот. Или другая безобидная живность. Но, зная мое "везение" в последнее время…
        - Я сейчас ускорюсь и покину этот чудесный лесок, - сообщил вслух свои намерения, по-прежнему надеясь на расход в разные стороны с диким зверем. - Не буду злоупотреблять гостеприимством.
        Заросли снова гукнули. Кажется, подальше. Я постоял еще немножко, чтобы не показывать спину неизвестному лесному обитателю. А после стал быстро-быстро перебирать ногами, топая по тропе и не отвлекаясь на пустяки вроде вернувшейся к прерванной трапезе тучи кровососов.
        - Куда идем мы с пятачком, большой-большой секрет, - напевал без особой бодрости в голосе я, ожидая выйти уже к ориентиру - ручейку, обещанному Кириллом.
        Ручья не было. Гуки за спиной то пропадали, то появлялись. На всякое похрустывание и поскрипывание я чуток прибавлял громкости к пению.
        Когда от меня отстали насекомые, я и не заметил. Не обратил внимания и на то, как сменились деревья: я смотрел под ноги и прямо перед собой. Не хотелось поскользнуться на склизкой ветке или попасть ногой в яму. Я понял, что что-то не так, когда резко ухудшилась видимость.
        "Ветер нагнал туч", - подумал я и поднял голову, чтоб осмотреться.
        Поднял - и обомлел. Над головой сплетались голые черные корявые ветви, оставляя крохотные узорные оконца в тускло-серое небо. Грабы, дубы? Без понятия, но деревья были огромные, ветвистые. Мертвые.
        Куда делась зеленая опушка с гудящей мошкарой? Когда травка и мох сменились сухой безжизненной землей, больше похожей на пепел, чем на почву?
        Я принялся соображать: что же было сделано не так? Неправильный пенек для подношения? Приветствие было недостаточно учтивое? Живой огонь, вызванный в ответ на комариные атаки?
        - Гу-у-гу-у-гу, - как-то очень обыденно прозвучало совсем близко. - Хры-у.
        Я осторожно повернул корпус. Что же, хоть в этом не произошло осечки: обещали возможность встречи с кабаном? Пожалуйста: получите, распишитесь. Черно-бурая живая горка с длиннющей щетиной, длинное рыло с черным подвижным пятаком, острые клыки.
        - Если встретится тебе все же кабан одинец, не беги от него, - процитировал я давешние слова Кошара и добавил свой к ним комментарий. - Помрешь уставшим.
        - Уху, - согласился мордатый хрюндель, поскреб по земле копытом и ринулся на меня.
        Когда кабаньи копыта оторвались от земли, между нами было метров пять. На глаз. Неповоротливая с виду туша набирала скорость, как гоночный болид. Счет шел на секунды, а я стоял китайским болванчиком и тупил. Деревья? Взобраться? Мне примерещилось, что стволы темной пущи расступились, отодвинулись подальше от меня.
        "Привыкай верить в себя", - успело мелькнуть в сознании за миг до столкновения. - "Струны-ступени, спуск-подъем…"
        Задумка не успевала оформиться, пыхтящая гора поспевала быстрее мысли.
        "Для того мы и здесь - учить тебя", - я прыгнул в сторону и вверх, силясь воплотить в воздухе огненную черту, вроде тех струн от Кошара. И линию огня по земле - звери должны бояться пламени.
        Видимо, не только тело хотело жить и здравствовать. Дар пламенный послушно откликнулся на мой зов. Я подтянулся, взобрался на свое мерно гудящее творение, и только потом позволил себе поискать взглядом противника. Дикий свин не попер сквозь огонь, он ухитрился свернуть, пробежать мимо пламенной преграды. Вот и верь тем, кто утверждает, что разогнавшийся кабан мчит строго по прямой и, если отскочить с его пути, пронесется мимо жертвы…
        - Пошел прочь! - прикрикнул я. - А не то запеку кабанину.
        Черта на земле, повинуясь моему желанию, полыхнула сильней, поднялась на метр, расширилась. Моя "встроенная паранормальщина" рвалась на волю, предвкушая… Что?
        Я резко разорвал связь с огнем, спрыгнул на землю. Испуганный зверь бежал прочь, признав поражение.
        "Лихо будет, ежели возобладает огонь над тобой", - нет, нам такой вариации будущего от Кошара не нужно совсем.
        - Учиться, значит, - я присел на корточки, прислонившись рюкзаком с продуктами (хорошо, додумался рюкзак взять, не пакет или сумку) к коряге. - Как завещал дедушка Кошар.
        Навалилась слабость. И апатия. И ноги заныли, что столько прошагал, и все не по ровненькому асфальту. И пить захотелось, а питья, как на зло, я и не купил.
        Тут меня в спину толкнуло что-то. Я наскреб силенок, чтобы обернуться - слабость, как перина с пухом, затягивала все сильнее. Случись вернуться хрюнделю, толчком безобидным дело бы не обошлось, значит, жилы рвать на последнем издыхании нужды не имелось.
        Ничего за спиной не было. Коряга черная да черные стволы.
        - Показалось? - вопрос самому себе.
        Я поскреб затылок и принялся поднимать свою тушку с земли. Ослабшие, обмякшие конечности слушаться не спешили. Им бы так и сиделось, а лучше - лежалось бы - эдакой киселеобразной массой.
        А вот то поваленное дерево с вывороченными корнями не было ли дальше от меня? А этот противный скрип-скрежет - он мне тоже причудился? И тот, совсем несвойственный чаще лесной, странный звук, будто на раскаленный металл плеснули холодной водицы…
        Треск-визг-хруст с вышины. Корневища, выползающие наружу. Ветви, метнувшиеся вниз, все в изломах, наростах. Высверки света сквозь клетку из этих ветвей.
        Холод в сердце - вот, что я ощутил. Тело вскочило, враз забыв про усталость, но ничего, кроме короткого забега наперегонки с корнями и ветками предложить оно мне не могло.
        Я буквально увидел себя со стороны, запертым в ловушку, спеленутым плетьми и отростками, распростертым и жалко трепыхающимся на черно-серой земле. Увидел червей и опарышей, вползающих в мою плоть. Увидел, как корни, резко натянувшись, дергают меня в разные стороны. Как с чавкающим звуком из оторванных конечностей вытекает и брызжет - не кровь! - серо-бурая вязкая жидкость. Как голову нанизывает прутьями-пальцами черное дерево, как потрясает ею над макушками безжизненного леса.
        - Да щаз-з-з! - проорал я.
        - Аз-аз-аз! - подхватило эхо.
        Сбросить путы? Да я из кожи вывернусь, лишь бы так не подохнуть!
        Выворотень тряхнуло, земляные комки с корней крупными градинами посыпались вниз. Черта между мной и корнями. Пламя!
        Черта между мной и трескучим древесным уродцем. Черта там, где пошла трещина по земле. Пламя! Нет, так не пойдет: это с кабаном можно было играть в любезности, обозначать намерения, защищаться. С этим… незнамо чем - гуманизм с этикетом заталкиваем поглубже. Шпала выдал бы направление точнее, но обойдемся тем, что есть.
        Вдох-выдох.
        - Хрен вам, а не башка на ветках! - окунаясь в незнакомую доселе ярость, выдыхаю я.
        Выдыхаю: и воздух, и слова, и пламя.
        - Ах-ах-ах… - крадет любимое причитание Алии Ахметовой эхо.
        Я - пламя. И воля моя - превыше.
        Не пням трухлявым решать, как мне умирать, не позволю!
        Огонь ринулся во все стороны, напоенный моей яростью. Сжечь, поглотить, изничтожить! Чернота смешалась с яркими струями рыжего золота и багрянца. Смешалась - и сморщилась, проиграв столкновение. Клубы огненные и клубы дымные взметнулись выше видимого. С треском и хрустом помчались со ствола на ствол жалящие искры-осы.
        Я стоял, раскинув руки, запрокинув голову, и хохотал. Взять силу полным черпаком? Сделано! Вскоре узнаем, треснул ли черпак, оплавился ли? Сгорел ли дотла?..
        - Стоп, - потребовал я, ощутив порыв ветра на коже.
        Пламя дрогнуло, заклубилось.
        - Стоп, - повторил я, завидев вдали зеленое деревцо вместо выжженной чащи.
        Выжженной в ноль, в ничто, лишь жирный пепел остался.
        Пламя загудело с обидой.
        - СТОП! - рявкнул я, услыхав испуганный, жалостный визг.
        Живого зверя визг, не скрип безжизненного древа.
        Пламя опало. Разом: ушло в землю, оставив дымные струйки-напоминания. Я успел обрадоваться послушности пожара, прежде чем провалился в темноту.
        - На вот, попей, попей, - отреагировал на мой выход из беспамятства негромкий уверенный голос.
        Покрытые трещинами руки с зеленцой под ногтями протягивали мне лист… лопуха? Лист был так свернут, чтобы удерживать воду. Где-то с полкружки холодной и вкусной воды.
        - Молодцом, молодцом, - похвалил меня обладатель грязи под ногтями.
        Я смог окинуть взглядом не только пальцы и лопух. Говоривший был стар: шевелюра, усы и борода убелены сединами, лицо изрезано морщинами настолько глубокими и темными, что казалось, будто в этих морщинах скопились годичной давности пыль да грязь. За спиной у дедули была пушистая елочка, рядышком кустик какой-то - словом, нормальный зеленый лесок, а не выгоревшая пустошь.
        - И вот еще ягодки бери, поешь, - протянул мне новый лопух, свернутый "кульком", лесной дед. - Дюже сочные, красота!
        В протянутом зеленом кульке была черника. По виду - отборная.
        - Благодарствую, хозяин лесной, - я окончательно распрямил спину. - Поем, коли не шутишь.
        - Ишь, признал! - приподнял кустистые брови дед. - Сходу признал.
        - Я головой не ударялся, - пожал плечами, что далось не без труда: все тело болело и ныло. - Как не признать?
        - Сердишься, - не спросил, утвердительно сказал лесовик.
        - За пятачка - не особо, - я повторил пожатие плечами. - А за то, что завел непонятно куда… Не то, чтобы сержусь. Не понимаю.
        - Да, да, - закивал дедушка. - Завел. Было дело. И ты ж молодцом! Не растерялся. Сдюжил!
        Я промолчал. Как там в рекламе сказано? "Иногда лучше жевать, чем говорить"? Я и жевал - черничку. Предъявлять претензии лешему, будучи на его территории? Можно, в принципе, если больше в тот лес ни ногой.
        - Тут, понимаешь, непросто все, - старичок пристроился поудобнее на пеньке. - Не мухоморы жевать, не листвою шуршать. Ты в нутре своем такое носишь, что впущать тебя в лес нежелательно. Говорил ты слова нужные, да поклонился мне и лесу по Покону. А стоило впустить тебя - как жаром пыхнул.
        - И сказал, что не во вред это делаю, - уточнил я, оторвавшись от поглощения вкусных ягодок.
        - Сказал, сказал, - манера повторять слова у лешего, наверно, была от эха лесного взята. - А я тебе в ответ что-то сказал? Не сказал. Так и не сгубил. Не навел на медвежий капкан или яму прорытую. Свинчик - то я тебя испытывал, признаю.
        - А то, что меня корешками чуть не четвертовали - тоже испытание было? - не сдержался все же.
        - Ох, ох! - дед так замотал головой, что впору было поверить в его искренне раскаяние. - Это ты с бедой столкнулся. Беда наведенная, страшная. У, ведьма проклятущая, как лесу подгадила!
        Лесовик замахал кулаками, насупился, отчего его морщины стали еще черней. Я же решил подождать: когда так ярятся, редко обрывают рассказ на полуслове.
        - С поганью той мы давно схлестнулись… Давно, - леший, прекратив потрясания кулаками, указал вытянутым пальцем на толстенную сосну, крона которой из-за высоты и соседствующей поросли не просматривалась вовсе. - Во-он та сосенка еще шишкою не была. Сильная ведьма была, лихая. Причины ссоры быльем поросли… Да и не об них речь. Топнула она, хлопнула: "Была у тебя пуща-могуща, пуща-дремуща, станет - пуща-мертвуща!" - и сделалось по ее. Ушла жизнь из пущи, ушла. И из тех, кто забредал в нее - жизнь забирала. Ведьмино тело под землею сгнило, и наследницы ее тоже, а дальняя кровь ее - ныне - по миру еле-еле шатается. Никто силу и дела ее поганые на себя брать не желает, ни родня, ни чужая девка, коей предлагалось - никто. А ну как канет бабка, с пущи и вовсе не снять будет лихо наносное, проклят?е! Я уж отчаялся, совсем-совсем…
        - И тут я, чужой и с огнем, - когда дедуля примолк, подытожил я. - Но почему за столько лет было не сжечь эту пущу?
        - Так простой огонь не взял бы. Не просто ж дерева… Вот что, парень: урок тебе, урок, - сощурился лесовик. - Наущение. Когда слово дадено, держи его. Смерти вопреки держи. Но до тех пор, пока слово не зазвучало, ты ему хозяин. И думай наперед, в чем выгода твоя, и в чем выгода того, кто слова с тебя ждет. Крепко думай.
        Меня так и подмывало вскочить, вспылить, сообщить этому дедку все, что я нем и его уроках думаю.
        - Спасибо за науку, лесной хозяин, - вместо грубостей, рвавшихся на язык, проговорил я. - Тем ценнее урок, чем дольше о нем память держится. Сегодняшнее я навряд ли забуду.
        - Дельно, дельно, - за чистую монету принял мои слова старичок. - В другой раз, в лес мой входя, можешь не гнуть спину. Покуда не творишь недоброго, ходу твоему препятствий чинить не буду. Не закручу тропку, не наведу зверя. Лес помнит злое, помнит и доброе. Евсей мое имя. Весь лес тут - мой.
        - У меня вопрос, - если быть точным, у меня было настоящее озарение. - Пожарище после пущи нормальным лесом зарастет?
        - Удивил, удивил, - откликнулся дедок. - Через много весен, когда последний след от мертвущи под дерн уйдет.
        - Ага, - подался вперед я. - Тогда второй вопрос, проистекающий: могу ли я приходить на пожарище, и там огонь выпускать?
        - Происте… Вот сказанул! Ежели только в бывшей мертвуще, можешь. За опушкой скажи: "Евсей, отведи в пущу", - я тропу и проложу. Не понимаю, в чем твоя выгода. Но пусть - зла в том не вижу.
        - Выгода, - улыбнулся краями губ я. - В отсутствии лишних глаз. В конце концов, я же сюда тренироваться приехал.
        Прежде, чем распрощаться с лесовиком, я уточнил судьбу хрюнделя: успел ли тот унести копыта из мертвущи, не навредили ли ему проклятый кус леса и выпущенное мной пламя. Я помнил звериный визг. Понятно, что сделанного не воротишь, если и сгубил животину в пожаре, это на моей совести и останется. Однако знать о том, содеяно ли зло - хотелось.
        Дедок меня успокоил: мол, любопытная наглая морда, что взвизгнула, отделалась легким испугом. Так-то лесной хозяин всех зверей и птиц отвел подальше от мертвого леса, когда тропинку мне в него под ноги подкладывал. Это прямо-таки порадовало.
        - Свинчик ямки уже роет, роет, - дал понять лесовик, что за судьбу пятачка переживать не стоит. - Навел его на дубравку, где глыбки. Как там их по иноземному называют? Вспомнил: трю-фе-ли. Свинчик доволен и сыт, и рад. Заслужил, заслужил.
        Я заулыбался, вспомнив про одну знакомую охотницу до грибов. В бойкости кабанчик, пожалуй, даже проигрывал Яре.
        - И то верно: не один свинчик измотался, - хлопнул себя по бокам леший. - Ты-то глыбки уважаешь?
        - Боюсь, я совсем не умею их готовить.
        Дедуля поцокал языком.
        - Тогда попроще чего сообразим, - он топнул по травке, завел руку за спину, достал откуда-то сзади плетеную корзинку. Не шибко большую, с длинной ручкой. Наполненную по краешки лисичками. - Уж с этими-то петушками лисыми любой сладит.
        - Благодарствую, лесной хозяин, - я склонил голову: шея не переломиться, а у меня теперь планы имеются на лес. Долгоиграющие. - Пойду я.
        Вон, Кошара озадачу приготовлением "лисых". Они вроде в сметане хороши, а сметанка у нас, благодаря Нине Ильиничне и буренкам, настоящая, деревенская.
        Тропинка, проложенная лесовиком, на сей раз вывела меня к опушке без проволочек. Даже с ускорением: я и заметить не успел, как оказался перед цветочками полевыми. И ветер стих, покуда я таскался по чащобам.
        В деревню я пришел со стороны дома Антоновых, и прошел бы мимо него быстрым шагом, но тут меня окликнули.
        - День добрый! - к низенькому, чисто декоративному заборчику подошла Лидия.
        Улыбнулась лучисто из-под соломенной шляпки с большими полями. Я втайне порадовался, что у меня был некий иммунитет перед женской привлекательностью: никого красивее ма мне по сей день не встречалось. Более броские - да, таких видал. Но до естественной гармонии черт, как у моей родительницы, ни одна красотка не дотягивала. Включая актрисок киношных. Лида была хороша, но я смотрел на нее без какого-либо трепета (неуместного, учитывая знакомство с ее парнем).
        - Приветствую! - вежливо улыбнулся в ответ.
        - Заглянешь к нам на обед, Андрей? - спросила девушка, отбросив со лба непослушную солнечно-рыжую прядку. - Часика через полтора? Кирилл с Мишуней укатили на велике к Велику, как раз вернуться должны. Велик - это ручей такой.
        Она хихикнула: похоже, игра слов про велики в их семье в обиходе была на постоянной основе. Что-то в этой деревеньке все подряд норовят поиграть словесами. Яра с рожами и Сережами, Лида с великами… И Кошар туда же, со слезами и шерстинами. Самому впору делать грудь колесом и дурным голосом зачитывать, вторя одному постоянному игроку, прохиндею, журналисту и памфлетисту (последние два определения с его слов, а первое на роже написано):
        - Раз девка Зина,
        Раздев каз?но,
        Шла вдоль Невы.
        Зиною были не вы?
        Автор фонетическими тонкостями четверостишья про Зину не заморачивался, а меня порой подмывало менторским тоном па впасть в скучную детализацию о созвучности гласных "а" и "о" в заударном положении…
        Борис, таково имя памфлетиста, нежно называем в узком дилерском кругу - маромой или крохобор. Он каз?но раздевал разве что в мечтах, тогда как сам всякое посещение выворачивал карманы, а после подсаживался к игрокам с горками фишек побольше и выпрашивал то фишечку на удачу, то кружечку пенного за поддержку.
        Про журналиста-побирушку в стаффе с подачи Майи стишок даже ходил.
        У собора есть забор,
        У забора - крохобор.
        Крохобору Боре
        День не выпить - горе.
        Бореева, по неизвестным мне причинам недолюбливающая современную церковь, проводила тут тонкое сравнение денежных оборотов в игорных заведениях и доходов приходов РПЦ. Мне вот это все параллельно и перпендикулярно, покуда лежит в иной от меня плоскости, а Майя храмы и их финансовую деятельность не жалует.
        М-да, к чему вся эта чушь на меня вдруг нахлынула? Переутомился, наверное. Перефразируя одно выраженьице, можно вывезти крупье в деревню, но нельзя вывезти деревней из крупье - крупье. Деформация, как есть.
        Пока мой вымотанный лесными испытаниями разум блуждал по извилистым тропам, я успел согласиться на визит. Мне не хотелось обижать отказом эту милую девушку. После пущи звать огонь, кроме как для розжига печи, я сегодня не намеревался, довольно. А других дел у меня вроде как и не было.
        Дома же я нагрузил Кошара лисичками, снедью из села, что чудом уцелела в процессе похождений, и рассказом о тех похождениях. Подробным рассказом: от поджаренных хоботков наглого груса до задушевной беседы с лесовиком. В процессе шерстистый хватался лапами за голову, принимался носиться по комнате, обнюхал меня со всех сторон.
        - Так я сходил за хлебушком, - подытожил и дохлебал молоко из большой глиняной кружки. - А ты как провел день, то есть, утро?
        - Без толку я провозился с обормотом. Не признается, бедовый, почему тебя скинуть решил. Талдычит: нашло, нашло… И бить бесполезно, что кочергу поленом. Одно лишь вытянул: дом он покинуть не смеет, наказ у него. Хранить, сколько сил его хватит. Зачем хранить, что хранить: дом или что-то в нем спрятанное - молчит, как рыба в пироге.
        - О пирогах: я все купил, что ты заказывал, - отчитался о проделанной работе. - Но останется ли у меня под них место после обеда в гостях, не уверен.
        - Для доброй снеди место завсегда найдется, - отмахнулся Кошар, затем снова стал серьезным. - Огнь бережет тебя пуще, чем ты его и самое себя. Как бы не то, ты бы днесь не воротился. И вот, что еще думаю: ведьма лешему козни строить надумала - странно это. Ведьма - природная, Веды ведающая, с просто так с лесным хозяином не схлестнулась бы. Повод должен был быть внушительный. У заклятой сил бы таких не отыскалось, разве в предсмертном проклятии. И то еще: лес ведьме - травушки редкие, особые, дельные. А после ведьме той лес только кругом обходить, потому как ярый леший в мести за язву в лесу - страшен.
        Кошару в этих потусторонних делах явно видней: кто, кого, кому, за что. Мне только на ус мотать оставалось. Ус - метафорический, я побрился, прежде чем из дому вышел.
        - А если ведьм в округе несколько? - все же решил я встрять со своим соображением. - Было в дремучие времена, когда оно все закрутилось?
        Овинник задумался.
        - А могло быть, - согласился он после раздумий. - И не только быть.
        - То есть…
        - То есть, может и есть их окрест - больше одной. Куда как больше.
        - Ведьмы не мы, ведь мы немы, - автоматически выдал мой явно перегревшийся в лесном пожаре разум.
        "Игрословность" прилипла и не собиралась отпускать.
        - И то верно, ведьмы-немуши мне не встречалось, - совершенно не понял юмора Кошар. - Они, окромя наговоров, слов тайных и явных, говоруньи те еще. Под иной уж пламюшко разгорается, пятки лижет, а она все трещит да трещит без умолку… Лучше б домовик здешний столько трещал!
        Меня поведение хранителя дома тоже напрягало. Что уж там, он меня с верхотуры скинул! Имею право сердиться.
        - Я только категорическое решение могу предложить, - нарочито громко сказал, глядя в сторону печки. - Снести эту дряхлость. Начисто снести, чтобы крошек от фундамента в земле не осталось. Думаю, найдутся в селе и мужики рукастые, и техника какая-никакая. Денежкой поманить - чайной ложкой под котлован землю выберут.
        Неумытое нечто выкатилось мне под ноги, забилось в истерике.
        - Нельзя-нельзя-нельзя-нельзя! - на каждое "нельзя" по удару лбом о половицу приходилось.
        Много "нельзя" мне приходится слышать в Журавлевом Конце. Как и игр словесных.
        - Твой хозяин добр-р, - вкрадчиво сказал заревой батюшка, аж почти мурлыкнул в конце фразы. - Ему красного петуха пустить в дом, что пальцами прищелкнуть. Слыхал, небось: он сего дня проклятую пущу огню очищающему предал. Что ему - домушка-развалюшка?
        Домовик нам явно поверил. Я это понял, как только увидел тощие узловатые пальцы с неровными ногтями, царапающие собственное горло.
        - Молчи! - крикнул я. - Не смей говорить. Это приказ!
        Малорослик, стоя на коленях, недоверчиво вылупился на меня, не отводя рук от шеи. Он часто-часто дышал раскрытым ртом, как пес в жару.
        - Кошар, не наседай на него больше, - попросил я шерстистого. - Даже я, далекий от всей это ненормальщины, вижу: не из вредности он молчит.
        - Правда твоя, - сверкнул глазами манул. - Далекий ты. Чтобы убиться, ему себя удушить мало. В таких, как мы, многое не так, как в вас, устроено. Но в чем-то ты прав. И дом ему дорог, и запрет силен.
        - Скажи, домовой-дедушка, - обратился я к всклокоченному чуду. - Тебе велено только секрет не выдавать? Или ты, кроме этого, должен вредить всем, кто в доме поселится? Если первое, кивни. Если второе - кивни два раза. Конечно, если запрет напрямую на кивки не распространяется.
        Неумытик медленно-медленно кивнул. Голова опускалась с опаской, будто он ждал, что вот-вот в эту голову молния ударит. Или без "будто", просто ждал.
        Второго кивка не последовало.
        - Следует ли мне ждать каверз, как вчерашняя, с лестницей? - продолжил я. - Без слов. Кивок, если да. Плечами пожми, если не уверен. Ничего не делай, если подвохов можно более не ждать.
        После раздумий домовик пожал плечами.
        "А диалог-то налаживается", - похвалил себя мысленно.
        - Причину того, что вчера сделал, сам понимаешь? Кивни, если да.
        Тот замер истуканом.
        - Последний вопрос, и отпущу тебя, - вздохнул: ясности больше не стало, несмотря на успешный контакт с домовым. - Запрет, в чем бы его суть не состояла, на тебя дядя Демьян наложил?
        Не дожидаясь указания к действию, малорослик резко кивнул.
        - Как я и говорил, кровь не водица, - алые искорки проявились в глазах Кошара. - Вот оно тебе, первое доказательство. Простой людь запрет такой силы на защитника наложить бы не смог. Ты! Горемычный! Стой, куда покатился? Я вопрос тебе важный задать хочу: примешь ли м?лодца сего, доброго, отважного, отходчивого сердцем, как хозяина дому, что ты бережешь? Не от неволи, не по отнятию, но по родству, по праву, по чести?
        Домовой, пойманный запросом овинника на полпути к печке, замер. Словно прислушиваясь к чему-то, что мы с Кошаром слышать не могли.
        - Да! - прорезался голос (нормальный, без истерических взвизгов) у домовика. - Принимает Нелид!
        - А ты согласен взять оного в защитники дом?вые, воздавать ему достойную честь против служения его? - задвинул вторую часть речи овинник, обращаясь ко мне.
        - Согласен, - поспешил ответить я, хотя про воздаяние неплохо было бы уточнить.
        Но момент портить не хотелось. Кошар прям искрами сыпал, распушив шерсть. Домовик, услышав мое согласие, склонил голову, приложив руку к груди. Он как-то разом и вдруг стал получше выглядеть. Всклокоченность поубавилась, паутина с плеча пропала, спина распрямилась.
        - Я рад, что мы продвинулись в общении, - сказал, взглянув на часы. - Мне пора идти, я обещался подойти к обеду.
        По-хорошему, после "прогулки" по лесу, мне бы лечь и вздремнуть стоило. Сам же чувствовал, что "подтормаживаю", голова работает не очень, отвлекаюсь на стороннюю ерунду. Но слово было дано, а его, тут я с лешим был согласен - держать следовало.
        - Ступай, - махнул лапой Кошар. - А я грибочки стомлю в печи. Со сметанкой. Осторожен будь. Ежели ведьмино кодло угнездилось округ, глядеть нужно в оба глаза, слушать в оба уха.
        - Буду, - пообещал я, потер оба глаза, которыми должен глядеть. - Если не усну прямо за столом.
        От горячей еды разморило меня еще сильней. Я, конечно, старался бодриться и вслушиваться в увлекательный рассказ "Мифаила" о Великских Девонских отложениях, геологических обнажениях вдоль ручья, к которому они катались. Да-да, на велике - этот момент мой разомлевший организм четче всего воспринял.
        О красном песчанике, находимых в нем окаменелостях, о "Девоне" - "веке рыб" - мальчишка говорил взахлеб, поглядывая на Кирилла. Понятно, от кого наслушался. Вставлял кое-какие уточнения и сам Кирилл. Правда, после фразы: "Комплексы ихтиофауны в послойных разрезах Главного Девонского поля", - у меня в голове щелкнул некий тумблер, и все далее сказанное я воспринимал как: "Бу-бу-бу-бу-бу".
        Лида улыбалась, с умилением смотрела на своих мужчин, норовила подложить Мишуне побольше добавки. Это обращение к мальчишке, Мишуня - от него веяло теплом и уютом.
        Стук в дверь застал нас за чаем. С малиновым джемом, блинчиками, россыпью карамели и орешков в шоколадной глазури в вазочке. Стук был настойчивый, резкий, заполошный.
        - Пойду, открою, - поднялся Кирилл.
        Меньше, чем через минуту к накрытому столу подбежала незнакомая черноволосая женщина в серой юбке в пол и темно-зеленой, под цвет глаз, блузе навыпуск.
        - Лидка, скорей поднимайся, пойдем! - зачастила женщина, стреляя в нас злыми взглядами. - Да скорее же, чего расселась, как тетеря?!
        Девушка с недоумением начала подниматься из-за стола.
        - Куда вы спешите, Алла Леонидовна, и почему Лида должна идти с вами? - хозяин дома встал вполоборота перед входом. - Миша, иди, погуляй во дворе, хорошо?
        Мальчишка зыркнул на Лидию, упершуюся ладонями в стол, да так и замершую между сидячим и стоячим положениями.
        - Мишуня, иди, - с усилием выговорила девушка, резко выпустила воздух из груди и опустилась на стул. - Что, говорите, стряслось, Алла Леонидовна?
        Гостья вперила взгляд в меня. Я вернул ей спокойный, уверенный взгляд: мне не восемь лет, и меня из-за стола не просили выйти. Значит, имею право присутствовать при разговоре.
        - Алевтина Павловна при смерти! А ты сидишь тут, кудахчешь! - всплеснула руками женщина, подскочила к Лидии, потянула ее за рукав. - Да идем же уже!
        Алла, по батюшке Леонидовна, оказалась совсем близко ко мне. От ее блузы с широкими рукавами пахнуло сладостью. Медовой сладостью.
        "А что за плакун-трава, которую ты почуял?" - вспомнил я свой запоздалый вопрос, адресованный Кошару. Я его задал после того, как ко мне забегал Кирилл, познакомиться и позвать на завтрак. Мы с шерстистым тогда еще ежика с рук и лап кормили обмельчавшей, но сладкой садовой малиной.
        "Трава, что выпускает росою-слезою влагу с листа. Ее же дербенником называют. Цветет ярко и долго, пахуче - пчелок медовым духом зазывает", - ответил тогда мне овинник. Я счел экскурс в царство флоры достаточным и не стал продолжать расспросы. А сейчас запах меда напомнил…
        - Что именно случилось? - переспросил Кирилл.
        Женщина нахмурилась, раскрыла рот - мне показалось, что рявкнет сейчас. Не рявкнула. Смахнула челку со лба, зачем-то показала зубы - крупные, ровные.
        - Скрутило ее в огороде. Удар, как мне кажется. Я на нас двоих яйца забирала со двора Вилмы, подошла, окликнула - тишина. В доме проверила - нет ее. Пошла в огород, там она и лежит лицом в грядку, вся скрученная. И помрет же, пока мы языками мелем! Ну, доволен? Лидка, живо подымайся!
        "Дальняя кровь ее - ныне - по миру еле-еле шатается", - явственно вспомнились мне слова лесовика про наследницу проклявшей пущу ведьмы. И другие, про девку чужую, не пожелавшую брать на себя силу и дела той наследницы.
        Мне представилась натянутая струна пламени, только не яркого, огненно-рыжего, а мутного, черно-бурого. Как струна эта, протянутая к лесу, срывается и мчит к другому своему концу. На огород, к совершенно незнакомой мне Алевтине Павловне. Как хлестко ударяет по немолодому уже телу…
        Это было чистой воды озарение, я с механизмом проклятий дел прежде не имел. Позже Кошар, не вдаваясь в подробности (не надо, мол, оно мне), подтвердил: очень вероятно, прекратившее действие проклятие в пуще, и впрямь ударило обратным махом по той, с чей кровью было связано. Такое могло случиться.
        - Лидия, ты медработник? - сонливость с меня слетела резко и безвозвратно.
        - Не-эт, - медленно откликнулась девушка, производя впечатление оглушенной.
        - Так почему вместо вызова скорой помощи тебя зовут? - я привстал, сдвинул стул так, чтобы не мешал, если что, быстро с него вскочить. - В деревне есть врач? Фельдшер? Аптечка?
        - Нет врача! - взвилась черноволосая. - И фельдшера нет! Лидка нужна, а не какая-то аптечка!
        - Для чего?! - спросили одновременно я и Кирилл.
        - Кирюша-а, - жалобно протянула Лидия. - Мне на-адо идти…
        И я плюнул на осторожность, на свои же здравые соображения о том, что не хочется по-глупому сгинуть, стать удобрением, пищей для червячков в свежем жальнике. В этом доме меня приняли, как друга. Разделили со мной хлеб… и суп. И картошку с салатом. И блинчики.
        "Чужая девка" не пойдет подневольно к старой подыхающей ведьме - подыхающей моими усилиями, о чем нет во мне ни малейшего сожаления. Почему нет? Об этом времени и желания задумываться не было.
        Я просто вызвал огонь над ладонью. В пламени, проявляющем суть, Алла Леонидовна смотрелась погано. Горбоносая, с длинным кривым ртом, морщинистая - похлеще лесного хозяина. Вместо статной фигуры - кособокое туловище, вместо густой шевелюры цвета воронова крыла - тусклые космы.
        - Лидия. Никуда. С вами. Не пойдет, - процедил я в лицо старушенции, подчеркивая паузы; перевел взгляд на хозяина дома. - Кирилл, позаботься о девушке.
        Лидия визуально не изменилась, только какое-то сизое марево над головой ее зашевелилось. "У бабки неплохо с убеждением", - со злостью подумал я, сопоставив марево, заторможенную реакцию Лиды и - особенно - "мне надо идти", хотя изначально она никуда не собиралась.
        Я понял, что совсем не хочу, чтобы в ясных глазах цвета антоновки отражались такие же презрение и злость, как у "брюнетки".
        - В селе наверняка есть кто-то, способный помочь, - продолжил я. - Там даже школа есть, значит, и медик отыщется. Лидия, как мне видится, тоже нехорошо себя чувствует. Ей бы прилечь. Кирилл?
        По нему я скользнул взглядом - сквозь пламя. Вот он на вид изменился, но не сказать, чтобы очень уж сильно. Эти изменения - не помеха тому, чтобы обезопасить небезразличную ему девушку.
        Парень меня понял. Подбежал к рыженькой, рывком поднял ее на руки и умчал вместе с драгоценной ношей в дальнюю часть дома.
        - Нет! - крикнула старуха, выглядящая для всех, кроме моего огня, молодкой. - Ты-ы!..
        Я остался один на один с местной - будем называть своими именами людей и нелюдей - ведьмой. Исступленное бешенство, что клокотало в обращенном на меня взгляде, можно было взвешивать - так оно было ощутимо. Выставленный вперед крючок указательного пальца трясся, будто бабку било током.
        - Проклинать будете, Алла Леонидовна? Порчу наводить? - Я вытянул ноги, скрестил руки на груди. - Имейте ввиду, к Лидии я вас не пропущу. Слыхал я, у таких, как вы, с огнем давние и очень особенные отношения. Желаете убедиться?
        Я нарывался и хамил, наплевав на последствия. Если ведьмы (которых тут, очевидно уже, больше одной) выяснят, что я, по сути, виновник удара как там ее… Алевтины, мстить станут почти наверняка. С чего я это взял? Так поглядел в глаза "брюнеточке", там все крупными буквами написано. Такие не прощают, такие живут и дышат ненавистью, лютой злобою и местью.
        Страха не было совсем. Очищающее пламя пересилит порчу, а убить меня на месте - это еще постараться надо. Перед домовиком немного неудобно было: я укачусь на днях, а он тут останется. Как бы на нем не отыгрались.
        - Ты-ы кто вообще такой?! - с налитыми кровью и тьмой глазами рявкнула старуха.
        - Я? - все так же безмятежно откликнулся. - Гость. Который привык платить за гостеприимство.
        "АБ теперь гребаный Гендальф?" - внезапно вспомнился мне перл Находько. "Ты не пройдешь! You shall not pass![4 - Дж. Р. Р. Толкиен, "Властелин колец".]"
        Я расхохотался - так вышло, что в лицо склонившейся ко мне старушенции. Та отдернулась, словно обжегшись. Пыхнула волной бессильной ярости и выбежала вон.
        А я заливисто и бесшабашно смеялся ей вслед, представляя, как был бы доволен своим приятелем-индейцем Шпала, присутствуй он сейчас в этой комнатке.
        Когда подошел Кирилл, я уже вдоволь насмеялся. Стрескал пару карамелек и не постеснялся доесть последний блин. Очень уж они вкусные у хозяюшки получились.
        - Похоже, у нас друг к другу появились вопросы, - немного виновато сказал парень.
        Я пожал плечами: как бы там оно не повернулось, ясноглазую милашку на растерзание старым грымзам отдавать - последнее дело. Так что и вопросы, и ответы на них - мало что изменят.
        - Кирилл, а уже можно перестать гулять? - нарисовался третий участник нашего мужского коллектива. - Тетя ушла. Только она, когда уходила, много ругалась и разбила горшок с настурциями. Лида сильно расстроится, как думаешь?
        - Спасибо, что сказал, Миш, - Кирилл потрепал племянника по волосам. - Иди еще чаю себе сделай. А потом посиди с Лидой, у нее вдруг голова закружилась. Мы с Андреем сходим, приберем на веранде.
        - Я тогда сразу к Лиде! - мальчишка прошмыгнул мимо нас метеорчиком.
        Мы же со старшим Антоновым вышли на воздух.
        - Надо было сразу не впускать эту Аллу, - скрежетнул зубами парень, глядя на дело рук соседки: осколки глиняного подвесного горшка, рассыпанную землю с цветочными корешками и вершками; вершки мало походили на веселенький зелено-оранжевый цветик, став иссохшей и местами подгнившей травой. - Тряпками ссаными со двора таких гнать… Так бабуля моя про соседку языкастую говорила. У бабушки кот жил, старенький очень, иногда не доносил свои дела. Очень этого стеснялся, приходил с виноватой мордой и мявкал - винился. В общем, как выглядит и пахнет ссаная тряпка - я в курсе. Ею бы да по сусалам, да наотмашь!
        - Предлагаю смести аккуратно это и сжечь, - нейтрально высказал я, показывая на пострадавшие растюшки. - Во избежание.
        Парень резко обернулся ко мне.
        - Андрей! Слушай, я начал сильно не с того. Спасибо, что спровадил эту тетку. От меня спасибо, и от Лиды. Не знаю, как ты это сделал, но - от души признателен. Теперь, уверен, Алла зуб на тебя имеет, а ждать от нее можно всякого, - он ткнул кроссовкой в сторону гнили. - Сжечь - отличная идея, поддерживаю.
        Сначала действие, потом болтовня - этот порядок был правильным. Мусор с веранды переместился в металлическую бочку, напомнив мне, как Кошар палил мои вещи в эмалированном ведре на лестничной клетке.
        Доверять спичкам я не стал. Конспирацию соблюдать было поздно уже, так что в бочке вскоре резвилось и искрило вызванное мной шумное пламя. Зачадило поначалу, но вонь быстро сошла на нет.
        - Расскажешь, что знаешь про Аллу? - спросил у Антонова-старшего. - А то я, знаешь ли, не местный.
        Я кривовато усмехнулся.
        Кирилл стоял рядом, скрестив руки на груди и глядя на взлетающие искры.
        - Живет через дом от тебя, за ней только пасечника хозяйство и край деревни, - заговорил парень. - Поговаривают, что с пасечником она общается не только по-соседски. Тот мужичок немолодой, но еще крепкий и одинокий, так что все может быть. Свечку не держал.
        Я мысленно посочувствовал тому пасечнику. Неведение порой благо. Знай мужик, что с престарелой крокозяброй амуры крутит - наверняка бы поплохело бедолаге.
        - Кроме соседа, Алла приятельствует с Алевтиной Павловной из третьего дома, - продолжил Кирилл. - Той, которой поплохело. Она, кстати, как раз медработник. Заслуженный, на пенсии. Еще с Вилмой с той стороны общается, и с бабулей Яры, Мишиной подружки - ты видел Ярку, когда был у нас в прошлый раз. Она пацанят дразнила. Тетки эти вчетвером частенько собираются в третьем доме. К остальным у них отношение… как к бытовой технике: когда нужно, все должно работать и вертеться вокруг них. В остальное время смотрят сквозь тебя, как мимо предмета проходят.
        Четкое он дал определение. Старушенция реально смотрела сквозь всех нас. Кроме Лидии, на которую, похоже, злилась, как на застрявшую газонокосилку. Траву убрать срочно надо, а эта штуковина встала посреди лужайки.
        Вилму я с утра повстречал после визита к Нине Ильиничне. Сначала приобрел молочную продукцию, затем забежал за десятком яиц. Женщина, как женщина, неприметная такая. Никакой инфернальности.
        Другие слова Антонова, о заслуженном медработнике на пенсии, я постарался как-то… задвинуть в сторону, если можно так выразиться. Одно дело: выжечь язву лесную, попутно нанеся ущерб здоровью некой ведьмы. Сделать это по случаю - несчастному, счастливым он был разве что для меня, потому как я из переделки выбрался невредимым. Другое: непредумышленно, походя грохнуть бабулечку-медичку. Когда оно далекое, чуждое и наверняка злое - не чувства вины. А стоило проявиться чертам, описанию - кольнуло.
        И укол этот был ох, как не вовремя. Поэтому я постарался сосредоточиться на иной стороне монеты.
        - А еще Алла Леонидовна ведьма, ты забыл упомянуть, - дополнил я вышесказанное.
        - Ну… - он замялся. - Тебе виднее.
        Я отпустил огонь, заглянул в бочку. Кроме черепков, все выгорело.
        - Я видел ее такой, какая она есть, - прямолинейно сообщил Кириллу. - И не только ее.
        У меня постепенно набиралась коллекция реакций на подобные "срывы покровов". Такую, как у Кирилла, я наблюдал впервые.
        Брови парня поползли вверх, глаза расширились, сам он подался вперед. На лице проявилось такое чистое, явственное любопытство, какое, как мне прежде думалось, возможно только в детстве.
        - Погоди, не говори, - поднял руку ладонью ко мне Антонов. - По пиву?
        Я хмыкнул. Поднял голову: солнышко уже не в зените, обед успел упасть в желудок. Как оно было у Карлсона и фрекен Бок? "Ты перестала пить коньяк по утрам?[5 - Астрид Линдгрен "Малыш и Карлсон"]" - мне по утрам пить не привыкать, хоть сие и не повод для гордости. В послеобеденное время - почему нет?
        - Давай.
        Он сбегал в дом, чтобы скоренько вернуться с двумя откупоренными бутылками "тройки". Мы уселись на веранде, сделали по большому глотку холодненького - только что из холодильника - напитка.
        - Что ты увидел? - снова вернулось на лицо Кирилла выражение жгучего любопытства. - Какой такой я?
        - Ты не знаешь? - удивился я.
        - Только байки бабулины, - он, кажется, смутился. - Когда она мне разъясняла, отчего я такой болезный в детстве был. Мол, когда-то в давние времена пошла наша прародительница в лесок, присела на полянке откушать, да там и уснула. Проснулась, а рядом с ней юноша. Ликом бел, ладен и складен. "Утомилась?" - спросил юноша. Та ответила согласием. "Так отдохни", - и увлек он деву на мягкую травку… Словом, через время вышла она из лесу, с животом до носа, в стертых обносках, босая, с цветами и листьями в волосах. Причем была она уверена, что провела в лесу всего ночь, обнимая ладного юношу. Повторяла, что спины у него не было: она обнимала, а там - пустота. Ей повезло, что дочь она была любимая и единственная: как-то сгладили в семье неловкий момент с дитем из неоткуда, а не выгнали с позором. С тех пор, мол, по женской линии в семье все красивы, а по мужской - болеют в городе. В деревне, близ природы, наоборот, отходят и крепнут. Такая вот байка про деву-засоню, согрешившую с лесным духом. Скоге - так его бабушка называла.
        - Вот это история! - неподдельно изумился я.
        Я припомнил это словечко - "скоге". Его Кошар в числе прочих называл, когда я впервые про Кирилловы уши спрашивал.
        - Ага, - он в один заход допил остаток пива. - В нее, конечно, никто в семье не верит - вслух. Но чуть что: кашлянул, бок закололо - сразу едем на природу, к лесочку. И еще мясо не едим, ни я, ни Мишка. Яйца, масло, молоко - это нормально, а от мяса - выворачивает. Не убеждение, физиология.
        Договорив, парень уставился на меня с нетерпением. Что мне оставалось? Только сказать ему правду.
        - Ты немножко похож на дерево, - виновато озвучил я. - Кожа на лице - как кора осиновая, серебристо-серая. Нос как сучок, рот как трещина, глаза как выступы.
        "Ты немножко Буратино, дружище", - мог бы сказать я, не особо покривив душой. Но предпочел дать подробное описание увиденному.
        Кирилл какое-то время молчал, переваривая услышанное.
        - Вот тебе и бабкины сказки! Семейное древо, выходит, реально с ветвями и корнями. Не иносказательно, - выпалил он в итоге. - Ладно, со мной разобрались. Коза эта, Алла, чего она от Лидки хотела?
        Я тоже допил свое пенное, положил бутылку на уличный столик, крутанул. Бутылочное горлышко указало на входную дверь.
        - Смена дилера, повтор номера, - мрачно ответил я.
        - Чего? - не понял специфичного юмора парень.
        - Я говорил, что работаю дилером. Крупье, - начал я пояснять. - Когда на рулетке меняется дилер, и первым спином - вращением шарика в колесе - попадает в тот же номер, что до этого последним выкинул предыдущий крупье, такую фразу обычно озвучивают. Примета есть: при смене крупье не снимать выигравшую ставку.
        - А Лидок причем? - продолжал недоумевать Кирилл.
        - Алевтина Павловна умирает, - жестко сказал я, гоня от себя мысли о виновнике умирания. - Она, как и прибегавшая к вам Алла - из ведьм. И ей некому передать свою силу - ведовство или ведьмовство, не уверен, как назвать правильно. В вопросе плаваю. Лида для передачи подходит. Только не спрашивай, откуда я об этом узнал, не смогу объяснить. Случайно получилось.
        - Погоди… - Антонов задумался; вытянул руку в сторону следующих вдоль дороги домов. - Ведьма уходит - ведьма приходит, так? - второй рукой он показал на дверь своего дома. - Лида, да? Моя девушка - ведьма?
        - Нет, - непререкаемо (и откуда взялось?) резанул я. - Она могла бы войти в их ряды, если бы захотела. Ты сам видел, она желания идти с Аллой не проявляла. Та ее тянула силой - не физической, убеждения или даже подчинения. В это просто поверь.
        Здесь и сейчас я делал вид, что разбираюсь в делах ведьмовских, хотя было это далеко не так. Но Кириллу нужно было опереться на что-то (или на кого-то), потому я старался говорить как можно увереннее. Мы в ответе за тех, за кого заступились. Так что я вспоминал все, что успел узнать от Кошара и не только о всяком-разном, своеобразном.
        - Гипноз? - нахмурился парень.
        - Вроде того, - согласился я.
        Марево над головой Лиды могло иметь ряд объяснений, это - не худшее.
        - Так, - собрался Антонов, сощурившись и устремив недобрый взгляд мне за спину - опять же, на следующие повдоль дороги дома. - Чего нам теперь ждать?
        Это был очень хороший вопрос. Своевременный.
        - Вижу два варианта, - пораскинув мозгами, озвучил я. - Первый: я иду в дядькин дом и жду ведьминскую делегацию. Ты никого не пускаешь дальше порога: ни теток левых внутрь, ни своих домашних, особенно Лиду, наружу. Второй: я остаюсь тут, с вами, и мы вместе никого никуда не пускаем. Но тогда тетки припрутся сюда, это как пить дать.
        - Уверен? - нахмурился Кирилл. - Что припрутся?
        - У Аллы ко мне претензии имеются, - ответил я; вообще, стоило бы волноваться о последствиях, но я отчего-то спокоен был, как тот удав. - Сейчас она кружком по деревне пробежится, своих покличет и с группой поддержки пойдет их высказывать. Нет, будь я постоянным жителем тут - могло бы по-другому пойти, но я же сорваться и укатить могу в любой момент. Значит, откладывать визит не станут. О! Третий вариант развития событий придумал: вы дружно уезжаете из деревни. Хотя бы на недельку, убрать Лиду из фокуса внимания.
        "Чтобы скрученную скрутило окончательно и безвозвратно, а после земелькой присыпало", - это соображение я озвучивать не стал.
        К себе я шел с четким осознанием правильности своего поступка. Ведьмы за мной придут - это точно. Кирилл, которому я вообще зря второй вариант озвучил, настаивал, чтобы я остался. Будь в доме Антоновых он один, я бы так и поступил. Но там были Миша и Лида.
        Кирилл согласился отправить племянника и девушку на время в город. Но сделать это прямо сходу не мог: их в Журавлев Конец отвозил и привозил Мишкин отец, он же муж сестры Кирилла. Своего авто, как и прав, у Антонова не было. В будни, даже если вызвонить родственника, забрать их не получится - работа. Расписания автобусов я не знал. Его знал Антонов, но погоды это не делало: рейс в эту глушь раз в три дня, и по графику сегодня уже отбыл. Тут-то и пришелся кстати номер Жени - мужичка, что подвозил меня сюда от Сланцев. Я его сразу внес в список контактов, знал, что бумажку по-любому где-нибудь посею.
        Незадача: в деревне сигнала сети не было. Но он (сигнал) был в Вейно, куда можно было пройти через лес. Кирилл порывался сделать хотя бы это, тем более, единственный бонус от особенного происхождения, о котором ему было известно - он не мог заблудиться в лесу. Парень хотел быть полезным. А я не мог сказать ему, как цепному псу: "Сиди, охраняй, сам схожу". Так что он на два замка запер своих в доме, а сам припустил в сторону тропки.
        Мне же позарез нужна была консультация овинника. И получить ее хотелось до того, как ко мне придут.
        - Фе! - с порога встретил меня без восторга Кошар. - Весь плакун-травой пропах!
        - Простите, ваша чувствительность, я не нарочно, - дал себе секундочку позубоскалить я. - Так, рассказываю быстро, откуда вонь, и во что, кроме запаха, я успел вляпаться…
        Что удивительно, шерстистый одобрил все мои действия. Видать, когда-то прищемила ему хвост некая представительница ведьминского племени. И за давностью лет оно не забылось. Так и надо с этими змеюками - к тому примерно сводилось все сказанное Кошаром. Еще он затребовал право встречать со мной делегацию, буде та припрется, и говорить вперед меня.
        Когда в дверь застучали, заревой батюшка выскочил в сени впереди меня. Но вместо теток снаружи оказался Кирилл. Впрочем, ошибка шерстистого была объяснима: не только я пропах дербенником. По одежде Кирилла Алла юбкой обтерлась, когда заходила в дом.
        Парень забежал сообщить, что с водителем он договорился.
        - Отлично, дуй к своим, - напутствовал я.
        - Андрей, а ты кота не одолжишь? - сумел удивить меня Антонов. - Для запуска производственного процесса отпугивающих тряпок.
        Шерстистый изогнул хвост знаком вопроса.
        Я закашлялся.
        - Боюсь, не получится. Он все-таки…
        "Не совсем кот", - я замялся, не зная, как бы это так преподнести помягче. Для всех присутствующих.
        - Слишком воспитан, да? - вздохнул Кирилл. - Санкт-Петербург, культурная столица. Даже котики не гадят мимо лотка.
        Образовавшуюся неловкую паузу после ухода Антонова, в течение которой тело манула всем собой спрашивало: "Что это было?!" - а я скромно шаркал ножкой, мол, это не я, это все он, оборвал своим появлением домовик. Еще утром я на него был сердит, а теперь - прямо-таки рад появлению.
        - Ехид будем бить? - деловито спросил защитник жилища. - Демьян так баял: женщин бить нельзя; бесовок, мертвячек, кикимор и ведьм бить не с руки. И на руку мотал енти-вот ремешки. Ради-для сподручности.
        Штука, что протянул мне домовик, была сделана из шершавой кожи с металлическими заклепками. Тонкий ремень, как я понял, предполагалось наматывать на руку, так, чтобы заклепки располагались от запястья, по пястным костям, доходя до суставов первой фаланги. Заклепки были разные по форме и по цвету. Были гладкие и не очень бляшки, были и шипы. Металл попадался как совсем светлый, так и почти черный, как матовый, так и блестящий.
        Цестус, вспомнилось мне название. На манер римского: шипы - это оттуда.
        - Серебро, железо, железо небесное, - затрепетали усы Кошара.
        Не знал, что его нюх - или чутье - и на определение металлов работает.
        - У дядюшки, похоже, была небезынтересная жизнь, - задумчиво сказал я, держа в руке предмет, знакомый мне только по картинкам. - Нелид, ты это и хранил?
        Домовик, выглядящий еще пристойнее, чем поутру, глянул на меня с опаской. На всякий случай втянул голову в плечи.
        - Не только, - признался дух-хранитель. - За другое - не спрашивай.
        - Не стану, - заверил я домового; отпустить его отпустило, больше он на припадочного бомжика не был похож, но тревожность в нем все еще чувствовалась. - За подарок от дядьки - спасибо.
        Не думаю, что Демьян Бельский давал прямое указание домовику презентовать мне эти ремешки с заклепками. Вроде: как сцепится племяш с заразами из местных - выдай ему в помощь. Но и не упомянуть дядюшку не мог, его же вещь. Была. И станет моей - чувствую.
        Вот какой-нибудь меч-кладенец в моих руках оказался бы, скорее всего, красивой исторической железкой. Тяжелой и бесполезной, ввиду неумения обращаться с холодным оружием. Не научен, не было нужды. А кулаки прикладывать к разным частям тела противника - научен. Сущая мелочь осталась: научиться обмотку правильно делать. И привыкнуть, что на руке не перчатка боксерская, та не усиливает удар, а смягчает.
        Но в этот день опробовать подарок мне не удалось. Пока я крутил-вертел в руках "мою прелесть" (да будет профессору светло и радостно там, куда он отправился) с улицы раздался женский окрик. Противный такой - Алла Леонидовна пожаловала.
        - Сбереги, - передал я ценность обратно домовику.
        Впопыхах мотать кожу на руку не стал. У меня имелись огонь и язык, их для общения с ведьмами должно было хватить за глаза.
        - Здравствуйте, - изобразил я вежливость, подойдя к провисшей калитке; с нее и крючок давно был сбит. - Не скажу, что рад вас видеть, и потому не приглашаю внутрь.
        Шерстистый вышел вместе со мной. Тут не город, никого не смутить разгуливающим по улице кошаком.
        Ведьмы явились втроем. Я ожидал двоих, с мыслью, что кто-то из них останется рядом с болезной. По сути, ничего не менялось в раскладе, две или три против нас с Кошаром "ехиды", как домовик их назвал. Меня все еще несло на волне куража, а при таком настрое море не то, что по колено, оно так, пяточки намочить.
        Кроме Аллы Леонидовны, передо мной стояли птичница Вилма, светловолосая молодка обычной наружности, и дама с седыми волосами, забранными в пучок, к коей так и просилось определение - аристократка в изгнании. Осанка, рука на трости, взгляд - она была мне по грудь ростом, но ухитрялась смотреть на меня сверху вниз.
        - Ты кто-чей будешь? - властно спросила дама.
        "Так ты кто-чей?" - живо вспыхнул перед глазами момент встречи с Ярой. Видимо, усталая женщина, утащившая в тот день малявку, приходилась Ярославе матерью, а это - бабушка. С тем, что сказал мне Антонов, пока все сходилось.
        - Племянник Демьяна, - ответил я почти так же, как и Кириллу в день приезда. - С чем пожаловали, леди?
        И пусть в этом захолустье никто не посмеет сказать, что я не умею хамить с претензией на стиль!
        - Так вижу: ябедница-вешница на хвосте принесла наветы, - вышел вперед меня Кошар, чинно уселся на примятую траву. - И пришли с тебя брать за обиду. Да только ошиблись: ты в праве гостя был, тогда как вешница вознамерилась взять не свое. В доме, в кой вошла, как гостья.
        Пока шерстистый вещал, я вспоминал, где слышал про вешницу и обдумывал заковыристый вопрос: нормальное ли вообще сочетание - овинник-адвокат? Про вешницу, кстати, вспомнил: старший из законников говорил про форточку, в которую могла влететь вешница-сорока. Он это связывал с ведьмами… А я до сих пор не уточнил взаимосвязь сорок и ведьм у дружественного источника знаний о мире Ночи.
        - Алла? - перевела грозный взгляд сначала с меня на овинника, потом с овинника на брюнетку седая леди.
        Уж не знаю, какое место в иерархии занимает (занимала?..) помирающая Алевтина Павловна, но среди пришедших главной была - именно бабушка Яры.
        - Ах ты, мерзкая тварь! - заверещала упомянутая Алла, занесла ногу, чтобы пнуть Кошара.
        Огненная черта между шерстистым и ведьмами вспыхнула, взметнулась ввысь, на мгновение закрыв от нас противниц, а затем опала. Только темная полоса по краю грунтовой дороги осталась, как напоминание.
        - Я очень миролюбив, - сказал я, внимательно оглядывая троицу: отшатнувшуюся в испуге птичницу, перекосившуюся Аллу и непоколебимую седовласую старушку. - И знаю, что "тварь" означает творение. Но что до прочего…
        - Мы поняли, - выставила вперед руку старая леди. - Виры не будет. Полагаю, эта встреча не последняя, племянник Демьяна. Мы уходим, нам нужно облегчить страдания нашей сестры.
        Она крутанула ладонью, и вся троица двинулась к первым домам, надо полагать, к пострадавшей Алевтине. Уходили они эдаким неравнобедренным треугольником: вершиной впереди бабушка Яры, сзади и по бокам Алла и Вилма.
        - Однако, быстро закончили, - заметил Кошар. - Грибочки и пироги не остыли.
        - Не слишком ли быстро? - усомнился я.
        - Вящая мудра и сильна, - овинник направился к дому. - Ведает и зрит куда как больше, чем ее холопки.
        Эх, а я-то приготовился "глаголом жечь сердца людей". Или просто - жечь. Без глаголов.
        Не самих ведьм. Что-нибудь в округе, вроде того же дровника. Для пущей убедительности. Но: нет, так нет. Дровник мне и самому пригодится. И пейзаж мне нравится в том виде, как есть.
        А еще старая леди, что так и не представилась (как, впрочем, и я), оставила за собой последнее слово. И - как мне кажется - не затаила серьезной обиды. Или правильнее называть ее - барыня? Чай, не в Грэйт Британ…
        Что же до злой на меня "холопки" - нельзя всех превратить в своих почитателей.
        Перед самой дверью уже воздух вокруг Кошара сгустился, подернулся, как в жаркое полуденное пекло бывает. Я тут же пропустил по телу волну живого огня. Паранойя? Да кто его знает, что за пакость невербальную на нас могли напустить? И учует ли за навязчивым ароматом плакун-травы эти пакости манулий нос? Я в умениях ведьм не знаток, мне проще перестраховаться.
        - И все же, что это было такое скоротечное? - внутри помещения переспросил я Кошара. - Это даже не "пришел, увидел, победил" получилось, а "здрасьте, до свиданья"!
        - Идем к столу, неугомонный, - встряхнул шерсть манул. - Там я рот твой займу трапезой, а уши - баяньем.
        Я честно дотерпел до стола. До горшочка из печи - с лисичками в сметане. Выяснил, что и в самом деле успел проголодаться, несмотря на недавний обед у Антоновых.
        - Слушай, - потер лапы Кошар, глядя, как я шустро заработал ложкой и челюстями. - Ничего в том сложного не было. Четыре ведовки, наследница проклявшей лес - природная. Две по той стороне, две по этой. Чернавка темная - с этой, склочная и резкая. И важно ей, чтобы сила дохнущей не ушла в землю. Почему? Некое важное знание, ритуал, что чужим не передавался. Или влияние. Это племя за власть и силу наворотить готово всякого. Две по той стороне: или заклятые обе, или одна к одной, природница и заклятница. А то и вящая - сильнейшая, главнейшая. Дуб с омелой по той стороне. Так и вышло.
        - Минутку, дай переварить… - это я не про лисички сказал; добавил по измышлении. - А что Алла не природная, ты с чего взял?
        Овинник посмотрел на меня, как на дите малое.
        - Так ты ее шугнул, там, в гостях. И из слов твоих: злости в ней больше, чем умения. Потому я и слово взял наперед тебя. И ярил ее словом нарочно, видел же, что не сдержится. А кто средь них вящая, уж ясно стало, как белый день.
        - Алла и не сдержалась, - я восхищенно прищелкнул языком.
        Я видел пару раз овинника в минуты слабости, практически без сил. Потому и не усомнился в нужности реакции, когда его решили наградить пинком. Когда вел огненную черту между своим нечистиком и ногой, обутой то ли в чешку, то ли в туфлю на плоской подошве (не разглядел), был уверен, что должен проявить свою силу.
        - А ты показал не только решительность, но и справедливость: так к огню обратился, чтобы он никого не пожег, не подранил. Чем подтвердил каждое слово мое. И холопка светлая звука не издала: она, как я и мыслил, присная главнейшей. Так что лиха от ведьм с того берега не жди. Силы общие приуменьшатся, но и власть, как тряпку, рвать станет некому. Чернушка может спакостничать, потому совсем уж не расслабляйся.
        - А дому она что-то сделать может? - озвучил я опасение, еще у Антоновых возникшее. - Домовику? Нам уезжать на днях, он вряд ли с нами согласится уехать. Нелид! Имей ввиду, если решишься оставить дом, я могу позвать тебя в другой наш домик, дачный. Он ко мне ближе и приезжать я в него могу чаще.
        - Никуда не поедет Нелид, - ответили мне со стороны печи. - Ехида не сунется. За меня не боись.
        - Услышал тебя. Слушай, а если бы ты ошибся в расчетах? - обратился снова к овиннику. - И ведьмы бы иначе себя повели?
        - Да спалил бы ты тогда что-нибудь, - сверкнул алыми искрами в зрачках Кошар. - Дровник, например. Или сарай. А я бы шерстин вокруг их домов уложил. Случись чего - запалил бы. Ты же жалостливый. Супротив живого сознательно насмерть жечь - ноша тяжкая.
        Тут он был прав. Не уверен, что я с такой ношей справился бы. Но откуда он узнал про дровник? Что я к нему примерялся - как бы он красиво, ярко горел.
        - Ты ешь, стынет же, - сощурился серый хитрован. - Завтра в пуще все силы тебе пригодятся, вся снедь.
        "Patience, mon cher[6 - Терпение, мой мальчик (фр.).]. Еще остались аттракционы, на которых мы не катались", - всколыхнулось в памяти детское, голосом ма.
        - Да что со мной не так?! - вспылил я, когда рука в очередной раз прошла сквозь пламенную струну. - Получалось же!
        - Как осознаешь, отправимся обедать, - индифферентно покачал усатой головой манул. Невесть откуда послышался смешок.
        Сговорились нечистые. А ведь я сильно сомневался, вести ли в лес с собой Кошара. Гадал, как на его появление отреагирует лесовик. Нормально отреагировал, внес заревого батюшку, скажем так, в рамки достигнутых договоренностей. И в списки особых посетителей.
        Тоже верно: тренировки без тренера - баловство одно. Нет, если база в подкорку вколочена, сотнями человеко-часов отшлифована, а самодисциплина на высоком уровне, тогда можно и самому заниматься. Но когда той базы - пшик - толку от самодеятельности будет немного.
        Вот уже четвертый час я создавал так четко получавшиеся у меня накануне огненные струны. С ними навострился. А любое воздействие мной на мои же потуги - проваливалось. Я, сбегавший по огненной "лестнице" с неба на землю, подтягивавший свою тушку, как на перекладине - раз за разом хватал бесящее ничто в попытках повторить сии действия. Огонь просто пропускал сквозь себя мои пальцы (стопы, локти, колени и даже голову - побиться пытался об огонек).
        - Ты и запалить участок леса сопоставимый не сумел бы без встряски, - растопырил усы Кошар. - Ты снова действуешь чем? Головушкой. А надо чем?
        Не сдержался, закрутил фразочку в стиле Макса Находько, с упоминанием органа, который к тушению огня еще как-то приложить реально, а к воспламенению и использованию пламени - нет.
        - Уище… ищет… свищет… - впечатлилось эхо.
        - Домой пойдем, - спрыгнул с камушка овинник. - Бестолковщина прет из всех мест, разумения не прибавляется.
        - Можно все-таки для тупых разъяснить? - скривился я. - Обидно ведь, когда теперь такая возможность представится.
        - Нельзя разъяснить, почувствовать надо, - Кошар приложил лапу к груди. - А у тебя такие запутки ныне внутри, что заговаривать - только вредить.
        Я стиснул кулаки и зубы, и попросил Евсея, батюшку лесного, открыть нам тропу к деревне.
        Сердился я не только на себя. Не нравится мне, когда мои планы ломают. Особенно, когда такое происходит раз за разом. А некий сотрудник органов с неочевидными для меня функциями и полномочиями Сергей Крылов именно это и сделал - сломал мои планы.
        До того, как забуриться в пущу лесную, мы с Кошаром зашли в сельский магазин. Мы - громко сказано, так как шерстистый упаковался в рюкзак. Купить свежего, не вчерашнего, хлеба для лесного хозяина - такова была цель визита. И оживший с появлением сигнала сотовой сети аппарат к той цели отношения не имел ни малейшего.
        - Андрей, приветствую! Ты на послезавтра планами не обзавелся? - Сергей моему голосу заметно обрадовался, но радость быстро сошла на нет, когда он понял, что я не в городе. - Это важно, чрезвычайно важно! Беда-Беда уверена, что без тебя не обойтись. И быть тогда беде.
        Стоило мне услышать про внештатную сотрудницу-пифию, как стало очевидно: с меня собираются взыскать должок.
        - Буду, - коротко откликнулся, памятуя о страшном монстре под названием роуминг. - Созвонимся завтра.
        И тут же озадачил Женю работкой для него и его нивушки.
        Нет, сам факт быстрой отдачи долга меня вполне устраивал. Выпустить меня из поля зрения сотрудники Невского РУВД не выпустят, но одним рычажком давления у них сразу станет меньше. Плохо было то, что со всеми суматохами, ведьмами, шкодами домовика и лешего (привет пятачку!), я потратил все отгульные дни не на то, что планировал. И тут еще на день урезали мой мини-отпуск. Неудачные попытки повторить уже вроде как пройденные шаги в освоении огневой силы раздосадовали меня на фоне вынужденного возвращения конкретно так.
        Настолько, что, услышав характерный звон в пакете, принесенном Кириллом, я чуть не кинулся его обнимать. Его - Кирилла. Впрочем, и к пакету я тоже воспылал дружественными чувствами.
        Лида и Миша уехали, Антонов-старший остался холостяковать. И по этому поводу пришел ко мне. С продукцией местного специалиста, разлитой в две бутылки по ноль-пять. Специалист оказался ценителем, процесс для него был не менее важен, чем результат.
        - На дубовой щепе, - отрекомендовал Антонов.
        - Гвоздика, кориандр… Тмин? - проникся я весьма быстро деревенским продуктом.
        - Не тмин, а мускатный орех, - с укоризной покачал головой шерстистый, обнюхав налитое в блюдце "шутки ради". - Кто ж их путает?
        - А ты после приема дубовой щепы внутрь дуба дашь или к дубу пойдешь обниматься? - озадачил я потомка лесного духа.
        - Почему твой кот разговаривает? - глубоко задумался Кирилл. - Или мне померещилось?
        За печкой кое-кто ухнул и уронил сковородку. Или другую тяжелую посудину.
        Нам отлично зашел самогон. На второй бутылке блюдец "шутки ради" стало уже два, второе отправилось за печь. За третьей пришлой заглянуть в дом Антонова. Четвертую - неприкосновенный запас - мы распивали в поле, средь налитых колосьев ячменя. Шли к молодому дубку на опушке за полем, но слегка заблудились в коварных колосинах.
        - Не падай, помнем поле, - уговаривал я Кирилла. - Ух, нам потом…
        - Мните, я все улажу, - успокаивал нас Кошар, ритмично покачивая хвостом.
        - Эх, дубинушка, ухнем! - зычно запел вдруг Антонов. - Печально, что ты уезжаешь. А то б мы завтра тоже ка-ак ухнули!
        Наш извилистый путь сквозь вероломные колосья вышел на примятую извилистую же колею.
        - Мы здесь уже вроде были… - с сомнением озвучил я, глянул на красиво падающего в зерновые Антонова.
        Тот принялся грести руками и ногами, как если бы плыл баттерфляем. Потом перевернулся на спину, принялся двигать конечностями вдоль туловища, изображая нечто вроде морской звезды.
        - Во поле березка стояла… - приняв созерцательный вид, пропел я.
        - Вы, гудки, не гудите, - подхватил глубоким низким голосом Кошар. - Старого мужа не будите.
        - Старой спит с похмелья, - вклинился голос потоньше, незнакомый, из глубины поля. - С великого перепоя. Эх!
        - Мы трезвы! - вскочил (почти не шатаясь) Кирилл. - И молоды. Лидок не видит…
        - Я спросил у ясеня… - на два, а потом на четыре голоса завели мы печально…
        Да, хороший оказался у местного специалиста продукт. А похмелье у меня было считанные минуты, пока я не вспомнил о великолепном эффекте живого огня. Как там Антонов, я предпочел не задумываться. Хорошо еще, что в памяти одним из крайних проблесков был момент, когда я аккуратно складировал парня на кровать его - Антонова - дома. Натурально, как большую и тяжелую связку дров.
        С Нелидом мы попрощались довольно тепло. Обещали приехать в августе. Я увез во внутреннем кармашке цестус, презентованный домовым. Как там дела у ведьм, не узнавал - в их дела совать нос не безопасно, да не больно-то и хотелось.
        Словом, никто из деревенских на прощанье нам платочком не махал, но уезжал я с мыслью, что будет здорово еще разок, а то больше, "понаехать" в Журавлев Конец.
        - Итак, что за беда, где и когда? - первым же делом по возвращению в Питер, в маленькую свою квартирку, я набрал номер младшего лейтенанта Крылова.
        - Не имею ни малейшего понятия, - бодро откликнулся законник.
        - Здрасьте, Сергей Батькович! - зажав аппарат плечом у уха, я всплеснул руками, жалея, что служивый этого увидеть не способен. - Я бросил все и примчался, чтобы услышать этот прекрасный, донельзя содержательный ответ!
        - Это Беда, - вздохнул мой собеседник. - С ней это так не работает. Главное, будь на связи, как она даст знать хоть что-нибудь, я тут же с тобой свяжусь.
        Моей выдержки хватило на то, чтобы сначала сбросить вызов, а потом уже высказать все, что я думал по данному поводу. Затем поздороваться с Малом Тихомирычем, передать его в лапы Кошару, то есть, предложить узнать о наших загородных приключениях от овинника.
        Сам укатил в книжный. Без разницы, где ждать звонка, так почему бы не совместить ожидание с выбором книжки для Бартош? И себя, любимого, не обделить печатной продукцией.
        Контраст между просторами "губернии" и сутолокой города был, конечно, разительный. Казалось бы, несколько дней всего провел без гула двигателей и выхлопных газов, а разницу прочувствовал.
        Из книжного я ушел не с пустыми руками. А в дороге предавался измышлениям: что там за беда такая, без меня не устранимая? С серьезным пожаром? Чьих рук: Злыдня или кого другого? Питер город большой, нехороших нелюдей, как и людей, в нем хватает.
        Не то, чтобы я всерьез рассчитывал на ответы. Просто это был первый случай, когда моя "встроенная паранормальщина" должна была найти дельное применение, и я был поставлен в известность об этом заранее.
        Первую половину четверга я провел, как на иголках. Младший лейтенант все не звонил, тогда как я был с самого утра в боевой готовности.
        - Октябрьская набережная, Речной вокзал! - выпалил мне в ухо Крылов, когда наконец-то дал о себе знать. - Причал.
        - А поточнее? - оторопел я: бегать вдоль набережной мне как-то не улыбалось.
        - Причал! Теплоход! Пожар! - проорал служивый, разделяя нервные выкрики паузами. - Не ошибешься!
        Он отключился, а я на бегу уже признал некую логичность сыскаря: действительно, мимо горящего теплохода я вряд ли пробегу, не заметив.
        Спешил я, как мог. И все равно опоздал.
        Над рекой воздымался густой серый дым, источником которого было белое с голубой окантовкой судно. Теплоходом уже занимались пожарные. Лили на кораблик и с машин, стоящих у края причала, и с воды.
        Мельтешили какие-то люди, как в форме, так и в гражданском. Сергея среди них я не видел.
        "И что теперь? Прорываться через оцепление, чтобы попросить: огонечек, не гори?" - занервничал я.
        Потом ругнулся на себя: телефон же! Крылова я набирал на ходу, не стесняясь оттирать плечами столпившихся зевак. Или пассажиров, кто в такой сутолоке разберет?
        - Где? - коротко спросил служивый. - С какой стороны… А, вижу тебя! Двигай прямо, встречаю.
        Дыма было валом, но огня я не видел. О чем и сказал Сергею, как только приблизился.
        - Пожарные вроде справляются.
        - Если бы достаточно было полить водой это корыто, Беда не всполошилась бы еще позавчера, - мотнул головой парень. - И я бы тебя не выдергивал.
        Я пожал плечами, мол, тебе виднее.
        - Так, там был взрыв в машинном, - быстро двигаясь к судну, начал рассказывать о происшествии Крылов. - Оттуда распространился пожар. Пассажиров на борту нет. Но, возможно, есть кто-то из экипажа. Капитан не может найти моториста.
        - Мы - внутрь? - уточнил я, видя, что мы приближаемся к не убранным сходням.
        - А ты собрался прилюдно действовать? - огрызнулся законник.
        Странно, но никто нас не остановил. Никто не препятствовал, не взывал к разуму, не предупреждал об опасности.
        Нас словно пропускали в расставленную западню.
        Вода. Огонь на воде. И водные духи, с которыми у меня не самые простые и понятные отношения.
        - Нет, - теперь уже я мотал головой, отгоняя сомнения.
        И несвоевременное воспоминание, со словами старшего законника: "Вода, Андрей! Что естественный противник огня?"
        Я - огонь - иду на воду - тушить пожар. Будет местный водник разбираться, кто виновник пожара? Или, не раздумывая, загребет под одну гребенку всех, начиная с ближайшего, с меня?
        - Сюда! - я замешкался, и Сергей успел уже прилично отбежать от меня по верхней палубе.
        Я помчал следом. Получил струей воды под напором в бочину и пару ведер воды на голову в виде капель. Что-то шипело, скрипело, судно кренилось под ногами.
        Крылов схватил меня за руку, потащил внутрь - в какие-то служебные помещения.
        - Слышал? - уставился он на меня выпяченными глазами.
        - Что?!
        - Кто-то звал на помощь, - парень завертел головой по сторонам. - Вроде отсюда.
        - Так, стоп! - не ожидая возражений, я продолжил. - Я постараюсь затушить огонь, прежде, чем кого-либо искать.
        - Туши! - блеснул глазами Сергей. - Я поищу поблизости.
        Огонь не хотел отзываться. Он только разошелся, он готовился взять больше пищи и веселья. Где-то ниже и правее гудело его раскаленное сердце. "Ты мне не указ", - не услышал, почувствовал я. Хребтиной и черепушкой ощутил волну недовольства.
        - Указ! - настойчиво выкрикнул я. - Я - и никто иной!
        Ропот в ответ. Клубы пара, застящие взор.
        "А можно ли допросить пламя? Кто или что - его первопричина?" - подумал, с усилием затягивая в себя чужую досаду.
        Хлоп?к! Смялся пластик (или металл?) перегородки.
        Яркие текучие языки втянулись внутрь.
        Крылов - он побежал в том направлении, откуда хлопнуло?..
        - Повелеваю! - взревел я.
        Язычок вытянулся ко мне, с укоризной - отчетливо ощутимой - лизнул мне лицо. И пропал.
        - Сергей! - заорал я в надежде, что парень услышит меня.
        И еще сильнее надеясь, что он не сгинул в огне.
        - Крылов, твою дивизию!
        Слева высунулась чумазая физиономия.
        - На взрывчатку твоя способность распространяется? - без прелюдий спросил он. - Я нашел моториста.
        На нижнюю палубу к мотористу мы неслись вдвоем. Я попытался остановить Сергея, требовал, чтоб тот сошел на берег, но этот упрямый баран решил, что сегодня - отличный день для того, чтобы геройски погибнуть. Втроем. Он, я и моторист.
        Последний был найден служивым в закутке на нижней палубе. Обмотанный цепью, вместе с какой-то штуковиной с проводками и тикающим таймером.
        Штуковиной занялся Крылов. А мне он поставил задачу найти способ снять с бессознательного мужика почти моей комплекции толстую цепь, впившуюся от натяжения в кожу мужика. Его ею обмотали с шеи начиная, пройдясь подмышками, вокруг талии, пропустили цепь между ног. Концов, чтоб размотать, не было, дальняя часть цепи делала восьмерку вокруг бедра моториста и чего-то, смахивающего на набор сигар, стянутый двумя блестящими полосами фольги. "Сигары" и цепь были опутаны проводками.
        Я попытался потянуть конечности, поискал места, где цепь прилегала бы слабее. Безуспешно: как на пластилинового мотали, тем же путем без членовредительства не снять. Как это было проделано? Без понятия, но что-то мне подсказывало, без особых талантов здесь не обошлось.
        И без понятия же, как мне эту цепь убрать. Расплавить? На живом-то человеке, который не я - к жару вполне восприимчив.
        Прелести ситуации добавлял саквояж, на котором, как на подушке, лежала голова мужчины.
        Саквояж был из темно-коричневой кожи, большой, внушительный. Мой походный рюкзак и то меньше.
        Сергей завис над таймером, прижимая к уху свое массивное средство связи. Наверное, пытался получить помощь от начальства. Я же - просто завис. Если верить таймеру, жить нам троим - и трехпалубному теплоходу заодно - менее двух минут. А я стоял, разглядывая саквояж.
        - Серег, - я потер глаза, пар им на пользу не шел. - Извини, что отвлекаю. Когда ты эту спящего красавца нашел, он был в сознании?
        Красавцем спящий был просто писаным: наливающийся чернотой фингал под глазом, свернутый шнобель и многочисленные язвины от давней оспы.
        - Без, - не отрывая взгляда от меняющихся цифр, а пальцев от "сигар", сухо ответил Крылов.
        - Тогда как он на помощь позвал?
        Полторы минуты.
        Не церемонясь, я вытянул из-под спящего красавца саквояж. Голова мужика глухо бухнула об пол.
        "На том свете голова не разболится", - мысленно повинился перед мотористом.
        В такую сумку, если хорошо утрамбовать, поместилось бы полменя. Впихнуть невпихуемое, тромбануть нетромбуемое…
        Подросток или миниатюрная девушка вроде Таши, если сложить, прижать конечности… Или старушка.
        Маленькая, сухонькая, неимоверно старая на вид.
        Минута пятнадцать.
        Я сорвал с лица божьего одуванчика клейкую ленту. Поморщился от неловкости - это ведь больно.
        Старушка задвигалась внутри расстегнутого саквояжа. Я полез по карманам. Показались связанные морщинистые руки. Маленькое складное лезвие споро поддело веревку. Не цепь стальная, хоть в чем-то повезло.
        Я машинально отметил аккуратность ногтей.
        - Не подадите ли руку? - велеречивость попортили надсадный кашель и таймер.
        Минута ровно.
        Руку я подал. Погибать - так стоя, это я мог понять. Впрочем, об опасности скорого взрыва старушка могла и не знать. Из саквояжа таймера не видно.
        - Тц, тц, тц, - оценила происходящее выбравшаяся из своеобразного узилища бабулечка. - Вы не видели мои очки?
        Ан нет, не оценила. Не разглядела сослепу масштаб и глубину той за… западни, в которой нас уже пятеро, включая теплоход.
        - Да! Нет! Тут нет такого! - выпалил младший лейтенант с надрывом в голосе. - Нет!
        Похоже, начальство отозвалось, но помочь - не поможет.
        - Да нет же!
        Сорок секунд.
        - Мне жаль, - я нашарил рукой в покинутом старушкой саквояже тонкую оправу без стекол.
        - Уходите, - глухо сказал младший лейтенант. - Прямо сейчас. Андрей, помоги гражданке.
        Тридцать секунд.
        - Не-а, - я прикинул, сколько по времени занял спуск на нижнюю палубу. - Не успеть уже.
        "Погодите-ка…"
        - Гражданка в саквояже была с заклеенным ртом и не могла нас позвать, - невесело сказал я. - Значит, где-то на судне еще кто-то есть.
        "И их стало шестеро - включая теплоход".
        Бабулечка сцапала с моей ладони побитые очки. Надела их. Вытащила из кармана платочек с вышивкой - рябиновая гроздь, как сейчас помню. Накинула платочек на таймер.
        Тот уже совсем грустное показывал…
        И правда, зачем на такое смотреть? Крылов вон вовсе голову повесил…
        Из другого кармашка старушка достала флакончик с таблетками. Вытряхнула одну, разломила. Посыпала белесым цепь.
        - Потяните, будьте так любезны.
        Я послушно потянул: звенья лопнули в руках.
        - Где вода? - старушка дотронулась до дужки.
        Сергей протер слезящиеся от дыма и пара глаза. Мне-то с этим попроще.
        - Впрочем, не показывайте. Возьмите это, только аккуратно, не стряхните платок. И отнесите к воде.
        "Э-э… А где бум? Уже как бы пора…"
        - Феодосия Ивановна?! - изумился Крылов, разглядев старушку.
        - Федя, я же просила… - бабулечка взмахнула рукой, затем указала на то, что по всем расчетам уже должно было помочь нам взлететь на воздух. - Идемте вместе.
        Эти двое, подхватив неприятную ношу, удалились. Я же остался скручивать цепь со спящего красавца.
        Вскоре из-за выбитой двери раздался тихий плюх, еле различимый за другими корабельными звуками. А еще через пару секунд нас тряхнуло. Бахнуло, потемнело. Я еле удержался на ногах.
        - Кто посмел?! Огнь? ОГНЬ?! - ударил по мозгам громчайший вопль отовсюду и из неоткуда. - Уничтожу!
        И тут же в днище что-то ударило. Что-то сильное и очень злое.
        "Приплыли", - подумал, хватая за ноги спящего красавца.
        Ноги были ближе к выходу и ко мне, и ситуация, увы, не располагала к деликатности.
        "Хрупкое. Не кантовать", - вздохнул, глядя на болтающуюся по полу голову мужика, собирающую все неровности.
        Второй удар был куда как сильнее первого. С премерзким скрежетом теплоход начал крениться на бок. Удар!
        Меня мотануло. Удар!
        Крен стал таким сильным, что я полетел спиной вперед, будто колени кто-то подсек. За мной выкатился по проходу мужик. Взвыла сирена.
        Множество менее сильных ударов по брюху несчастного теплохода. Треск, хруст, скрип, чьи-то крики. Сложился и рухнул в воду трап. Удар, удар, удар!
        - Изничтожу! - снова тот бешеный вопль.
        - Руку! - это Сергей за мной вернулся. - На счет три перепрыгиваем!
        Я не враз понял, через что перепрыгивать. К боку теплохода, который трепало, как пес мягкую игрушку, нечто страшное из подводного царства, вдруг прижалось неказистое суденышко.
        - Один, два, три! За борт!
        Мы сиганули через ограждение (оно, наверное, как-то правильно называется), одновременно с сильнейшим ударом, поднявшим вверх корму.
        Суденышко еле успело вильнуть, чтобы нас не затянуло под атакуемое судно. Перед носом спасшего нас катера поднялась волна. И обрушилась - левее юркого судна. Рулевой прижал нас к набережной, я ухватился за какую-то веревку…
        Следующий удар почти перевернул суденышко, но мы с законником уже были на причале. Я - распластавшись, Сергей на карачках.
        - И целовал он землю… Или, в нашем случае, гранит, - рассмеялся младший лейтенант, встряхнулся, устроив мне душ из речных брызг.
        - Моторист! - лихорадочно задвигал я конечностями. - Спящий, так его, красавец - там остался.
        - Лежи, отдыхай, я дал указания, - успокоил Крылов. - Его вынесут.
        Хлоп?к со стороны воды.
        - Надеюсь, уже, - обернувшись, сказал я севшим голосом.
        Среднюю палубу теплохода, уже вроде как выровненного, лизало рыжее пламя.
        С законником мы пересеклись на следующий день, перед моей сменой и после его рабочего дня. За проявленное служебное рвение и прочая, и прочая - парня отпустили чуть пораньше. Мы встретились на Площади Искусств: я прокатился на маршрутке до конечной, Крылов добрался на метро.
        Мы какое-то время шли в молчании. Прогулочным шагом, думая каждый о своем.
        - Ты знаешь, что на этом месте раньше были финские поселения? - повернул ко мне круглое лицо Сергей. - Называлось "земля с твердым грунтом". Забыл, как это на финском… Я подумал, тебе на твердом грунте после вчерашнего должно быть хорошо.
        - А ты умеешь в сарказм, - хмыкнул я. - Не знал.
        Вздохнул: не очень-то давно, идя домой со смены с Ханной Луккунен, сам думал про эти поселения. Будто с полгода минуло с того дня по ощущениям.
        После пережитого совместно… назовем это приключением, относиться к законнику с отстраненной настороженностью стало сложнее. Может быть, дело в том, что под формой и непонятными мне обязанностями я разглядел упорство такой же силы, как и мое. И отвагу. Да, моя (по заверению "родных" нечистиков) граничила со слабоумием. Его - с должностными инструкциями. Но ведь имелась? Имелась.
        К загадочной инстанции я теплыми чувствами не воспылал, но самого Сергея из нее выделил.
        Как к представителю инстанции, у меня было много вопросов. Потому мы и встретились. И законник, повспоминав о временах дремучих, начал давать мне ответы. Пропущенные через фильтр дозволенного его руководством, конечно же, но хоть что-то.
        Моториста спасли. Чуть-чуть припозднились: качка мешала. Мужик отделался несильными ожогами и сотрясением мозга. Когда я сделал грустное лицо, Крылов заверил, что сотрясли ему (мужику) серое вещество до меня. Хорошенько приложив по головушке. Его еще чем-то накачали, так что в себя спящий красавец пришел только сегодня к утру. Ругался, обещал всех засудить.
        Из полезного: он успел услышать разговор двух незнакомцев, мужчины и женщины. "А это ее укокошит?" - спрашивал мужской голос. "Не обязательно. Если да - хорошо, если нет - не страшно. Границы бедовости важнее", - отвечал женский голос. После этого моторист не помнил ничего, кроме темноты.
        Границы бедовости - это была явная отсылка к Беде-Беде, пророчице несчастий. Но в чем заключалась конечная цель, никто пока не понял. А лично я не понял, почему после того, как моторист услышал то, что услышал, его не прибили на месте.
        Далее: на момент эвакуации моториста никого больше на теплоходе не было. Зов о помощи, который услыхал Сергей, был зовом Феди Ивановны. Подала она его не голосом, а как-то иначе. Как? Меня не просветили. Как не просветили о том, что за таблеточки при измельчении меняют свойства стали, и что за платочки меняют ход времени - или что там с таймером произошло. И о том, как старушка очутилась в саквояже, мне тоже не рассказали.
        Вместо этого мне передали приглашение на обед с Федей Ивановной. В воскресенье, в два часа пополудни, если мне будет угодно. И адрес на визитке. Тут, кстати, недалеко, на Итальянской.
        Федя Палеолог. Палеограф. Папиролог. После этих трех "п" (и одной "ф") у меня глаз стал подергиваться.
        - Постараюсь явиться, - находясь под впечатлением (и глаз все еще дергало) сказал я. - По…явиться.
        Из не менее ценной информации: мне пообещали, что от разгневанного водного хозяина проблем не будет. С ним сам Рыков Семен Ильич будет договариваться, прояснять ситуацию. Я для себя решил так: к Октябрьской набережной без нужды не соваться. Хотя бы в ближайшее время. А потом - верить в дипломатический успех Семена Ильича. Я же во всей этой истории был сбоку-припеку.
        Той безграничной веры в начальство Сергея, как у самого Сергея, я не имел. Живо и ярко в ушах звучало вчерашнее: "Тут нет такого! Нет! Да нет же!"
        Кошар, кстати, меня так сурово вечером за дурость отчитал: долг я отдал, потушив пожар. Стоять и ждать, пока что-то дотикает, такого уговора не было. Хотя чуть позже он меня заверил, что во взрыве конкретно у меня был шанс уцелеть. В зависимости от силы взрыва, расстояния меня от источника, полученных одномоментно травм. Шанс был невелик, но он был. По крайней мере, огонь от взрыва меня бы не опалил.
        - Серег, - довольно-таки фамильярно обратился я к служивому. - Есть какие-нибудь соображения? Не обязательно официальные. Твои личные.
        Парень подернул щекой, как от резкой зубной боли.
        - Беда-Беда заголосила во вторник. Десятого. Теплоход прибыл из Казани. Десятого.
        - Думаешь, проверятели границ бедовости на нем приплыли? - нахмурился я.
        Тот момент, когда Злыдень перестал был персонажем одиночным, превратившись в некую группу лиц, сам по себе приятного внес мало. Он (момент этот) ничегошеньки не прояснял, зато ставил новые вопросы. Что это за люди? Люди ли? Почему они объединились и какие преследуют цели? Как все это прозевали ответственные личности?
        - Допускаю, - с сомнением произнес Крылов. - Или на теплоходе плыл сообщник. Не знаю даже, в какую сторону копать: всюду тухло и беспросветно.
        - Если я смогу помочь - помогу, - сдвинул брови я. - Чем смогу. Не стесняйся обращаться.
        Кошар бы за эти слова меня… не знаю, наверное, сразу бы прибил, чтоб меньше мучился. Доброй волей вписался в неведомый, как говорит порой Находько, блудняк. Весьма вероятно - со смертельным исходом. Мал Тихомирыч шерстистому еще и помог бы, приговаривая: "Ох, дурак! Ох, балбесина! Дуралей и обалдуй!"
        И это я еще не стал представителям славянского эпоса сообщать, что у меня очередная авантюра запланирована. На утро после ближайшей смены.
        Это все влияние пятницы, тринадцатого. Не иначе.
        - То, что ты видел - определенно горевший в тридцать седьмом Зимний, - наполовину одетого меня выцепила Таша, увлекла в противоположный от окна угол мужской раздевалки и принялась вещать. - В этом я убеждена. Тогда, по заметкам очевидцев, действительно случился эпизод с зеркалом, гвардейцами и биноклем. Бинокль швырял в зеркало сам Николай I. Что любопытно, почти годом ранее в городе случился еще один сильный пожар. Сгорел балаган Лемана на Адмиралтейской площади, театр пантомимы.
        Обычно холодная, неэмоциональная Бартош, ведя рассказ, выглядела крайне увлеченной. Вероятно, перелопатила дюжины пыльных фолиантов, пока я был в разъездах. Теперь же почерпнутые сведения искали выхода. Словом, я не стал сопротивляться, когда меня настойчиво позвали в сторонку. Рубашку-жилетку-бабочку можно было надеть и не возле шкафчика. Чего Таша там не видела?
        - Как ты знаешь, в те годы балаганы на масленичные гуляния были популярны, - продолжала Арктика; я ничего такого не знал, но кивнул, чтоб не казаться совсем уж неотесанным поленом. - Балаган Христиана Лемана был на вершине популярности. Первое место в топе занимал, как бы сейчас сказали. Однако о самом Лемане я ничего найти, по сути, не смогла. Где и когда родился, где и когда скончался, у кого обучался театральному мастерству: а игру его отмечали, как превосходную; чем он занимался до приезда в Россию - ничего из этого.
        - В самом деле любопытно, - девушке удалось передать мне толику своей увлеченности. - Даже загадочно.
        - Именно! - Таша изящно шевельнула пальцами. - Балаган Лемана изволили посетить Николай I вместе с наследником. О Лемане говорили, Лемана хвалили. Но все это - о балагане, личность Лемана как будто никого и не интересовала. В заметках современников нет ничего, кроме впечатлений о представлениях и яркости оформления балагана. Биография? Нет, не слышали. У Лемана был брат, с которым они вместе прибыли из Европы. Брат остался в Москве, Христиан перебрался в Петербург. Еще у Лемана был зверинец. Сам Леман выступал, как паяц. Но славу ему принесли балаганные постановки пантомим-арлекинад. С совершенно невозможными, фантастическими "превращениями".
        Бартош вытянула шею, ожгла меня взглядом льдисто-серых глаз. Я запутался в пуговицах жилетки, криво их застегнул.
        - Эффекты с фантастическими превращениями достигались некими машинами, - не дождавшись от меня реакции, продолжила Наталия. - "Черный кабинет", так они назывались, со сложной системой зеркал.
        - Снова зеркала? - "проснулся" я, отвлекаясь от петель на жилетке.
        - Снова зеркала, - Таше надоела моя возня с пуговицами, и она, стряхнув мои руки, за пару секунд привела мою форму в порядок. - Я немало любопытного нарыла о сюжетах представлений. Мне очень понравилась фраза из газеты: "Распустить храм, раздеть чертей и поджечь фейерверк".
        - Это все еще про театр или уже про власть, пришедшую на смену царской? - вставил реплику.
        - Смешно, - изобразила слабый хлопок в ладоши Бартош. - Так вот, про феерии, точнее, про пожар. Загорелись стропила. Между пантомимами на сцену выскочил актер и закричал: "Господа, пожар, горим!" - за что сорвал аплодисменты. В одном письме мне попалась версия, что: "Горим!" - вскричал сам Леман. Тут не знаю, других подтверждений не нашла. Дальше было красочно и ярко, в стиле балагана Лемана: играла музыка, пылали декорации, вся сцена была объята пламенем. Публика кричала: "Браво!" - правда, потом до зрителей дошло, что огонь не совсем театрален, и тогда началась дикая давка. Погибли почти все, кто был внутри. Горящее здание оцепила полиция, никого не пуская до прибытия пожарных.
        - Не пуская внутрь или наружу? - спросил я, внутренне содрогаясь: Таша оказалась хорошей рассказчицей, не зря столько художественной литературы прочла на брейках. Я это представил, все, что она говорила.
        - Не могу сказать, - с сожалением ответила девушка. - Через четверть часа от возгорания сцены все было кончено. Обрушилась на потеху собравшимся на площади зевакам стена, а внутри - черные головешки, груды трупов, человеческий костер. Сто двадцать шесть человек - по полицейским сводкам - погибли. По неподтвержденным данным, жертв было вдвое больше. Леман - выжил. Он прогорел финансово, и в тридцать седьмом тайно покинул город. Возможно, и страну - дальнейшая его судьба неизвестна.
        - О! Тут АБ нарисовался! - влез в диалог какой-то радостный Шпала. - Все в силе? Ты в деле? Хо! У вас тут приват-рум?
        Это Таша, совершенно теряющаяся за широким мной, сделала шаг в сторону. И наградила Макса фирменным арктическим, ничего хорошего не сулящим, взглядом.
        - Свали, - отмахнулся я от приятеля.
        - Понял-понял! - Находько поднял руки вверх. - Испаряюсь!
        Бартош чуть слышно вздохнула, протянула руку к моему горлу. Бабочку поправить.
        - Вспомнишь паяца - он тут как тут, - озвучил я.
        Ворвался в увлекательный исторический экскурс Находько, а неловко стало мне.
        - Казалось бы, нет ни малейшей связи между горевшим три дня Зимним Дворцом, и пятнадцатиминутным кострищем из людей в театре Лемана, - отмахнулась от моей фразы про паяца Арктика и продолжила свой экскурс, как ни в чем не бывало. - И у меня нет никаких доказательств. Только ощущение: эти пожары случились не просто так. Что-то необходимо было пропустить через пламя, не считаясь с жертвами, как людскими, так и из дорогой дворцовой обстановки.
        Я задумался. Конечно, живых свидетелей, чтобы спросить, права ли Таша, мы вряд ли встретим. Раньше я сказал бы, что гарантировано не встретим, но то было до знакомства с рядом представителей "заповедника гоблинов". Я доверял чутью Бартош. Возможно, кроме видения бук за печками, сила крови проявилась в ней и в интуиции. И да: по мере того, что я слышал, сам проникался историей. И тоже ощутил некую незримую связь этих двух разнесенных по времени пожаров.
        Может, мы оба видим то, что хотим увидеть.
        Таша пытливо заглянула мне в глаза. Кивнула, найдя, наверное, там отражение своих собственных мыслей.
        - Я пыталась поискать среди исторических личностей того времени кого-то, кто был достаточно близок к императору. Кто мог бы стоять за этими возгораниями. У кого было достаточно власти, чтобы приказать полиции стоять оцеплением вокруг театра. Но круг поиска слишком широк. И слишком далек - по времени. И далеко не факт, что замысел и воплощение - одних рук дело. Можно попытаться притянуть за уши, скажем, Бенкендорфа, главного начальника третьего отделения: под их юрисдикцию попадали и сектантство, и старообрядчество. Под эти определения можно многое подвести… Ты понимаешь, о чем я. Но это все, увы, полет мысли без опоры на факты. Палец в небо. Было б куда проще, совпади эти пожары с визитами в Петербург графа Калиостро или графа Сен-Жермен, но с ними по годам не сходится даже близко. Так что, или тебе приснится настоящая причина пожара, или мы ничего больше не раскопаем.
        Отделения, третьи или какие-то еще… Как давно существует группа посвященных в дела мира Ночи людей возле власти? Или возле милиции-полиции, так вернее сказать? Какими методами борется с "нетрадиционными" угрозами? В саге о Ведьмаке есть превосходный рассказ - "Меньшее зло". Предположим, ставки были столь высоки, что костер из живых людей на фоне возможных бедствий предстал для кого-то меньшим злом. Смог бы я, по заверениям того же Кошара, воплощение и владыка огня, поджечь здание, полное невинных жертв?
        Тут и думать нечего, не смог бы. Даже зная, что всех, кто в здании, при ином раскладе ждет участь худшая, чем смерть. И не только их… Нет, я бы не смог. Хилый у огня нынче владыка…
        А Сергей Крылов? Смог бы стоять перед пламенным кошмаром в оцеплении? А шеф его, Семен Ильич, смог бы отдать приказ - никого не пропускать? А санкционировать разжигание пламени? Тут у меня не имелось ответов.
        - Огонь и зеркала… - выныривая из крайне неприятных размышлений, проговорил я. - Огонь, зеркала и сны.
        - Если ты что-то как-то… - не договорила Таша.
        - То обязательно поделюсь, - заверил я.
        А что? Она уйму времени убила на поиски в книгах и статьях. Пошла дальше, нашла еще один подозрительный случай, провела расследование, можно сказать. Свинством будет, если завтра мне, скажем, новый сон-озарение в головушку постучится, а я не расскажу о нем исследовательнице. Нет-нет, свинячить мы оставим пятачкам.
        Я вдруг вспомнил про презент, оставленный в шкафчике. Долго разрывался в книжном между увесистым томиком "Граф Монте-Кристо" и томиком полегче (ненамного) "Сто лет одиночества". Маркеса советовала девушка на кассе, а Дюма - моя память. Остановился на совете продавца, ей, как девушке, виднее. А ведь сейчас, после двух упомянутых графов, "Монте-Кристо" был бы уместнее.
        - Тили-тили тесто, - захлопала в ладоши Обуреева, завидев выходящих вместе из мужской раздевалки меня и Ташу. - Жених и невеста!
        Шпала сделал большие страшные глаза и затряс шевелюрой: мол, не я это, совсем не я. Причем косился почему-то в основном на Бартош, будто опасаясь ее мсти. Совсем нюх потерял, не чует, чей кулак ближе!
        - Детский садичек, штаны на лямочках, - потеснила сидящего на краю дивана Митина Бартош.
        - Если их заженить, АБ эволюционирует в АНББ, - решил позубоскалить отодвинутый Джо. - А - Андрей, Н - Наталия, ББ - Бельский-Бартош.
        - Агентство Ненормально-Безумной Безопасности? - мигом предложил вариант расшифровки Шпала.
        Ненормальность и безумие - Макс в своем репертуаре.
        - На ком вы там собрались женить Бельского? - в стафф влетела черная бестия.
        Мое недолгое, но яркое увлечение смешанного происхождения: мать русская, отец кениец. Как папу занесло из Кении в Питер, история умалчивает. Аннет Яковлева, темнокожая (что-то между темным и молочным шоколадом), черноглазая, с копной длинных и жестких черных волос, заплетенных в тонкие косички. Любительница черных простыней и взбитых сливок. Она же - Африка.
        - На Арктике… на Африке, - Майя просияла, как ребенок при виде новогодних подарков. - От Африки до Арктики… О-о-о, вы сделали мой день!
        - Если ты выпадешь из окна и сломаешь шею, все подтвердят, что это был несчастный случай, - абсолютно ровно проговорила Бартош, не отрываясь от подаренной книги.
        - И лестница крайне опасная, - обнажила в широкой улыбке белые зубы Аннет.
        Я предпочел отмолчаться. Хотя мыслишка предложить услуги по кремации после несчастного случая где-то на краю сознания мелькнула.
        Стоит ли упоминать, что тяжелую смену с минимумом брейков, на которых я не пересекался ни с Ташей, ни с Аннет, ни даже с Майей, я воспринял, как благо?
        О, сколько неожиданных открытий, неведомых и удивительных может последовать за такой, казалось бы, обыденной фразой: "Кажется, мы не туда свернули"! Особенно, если произносится она в подземном тоннеле, который не отмечен ни на одной из схем.
        Впрочем, стоит начать с начала. С того момента, как я пообещал Жене Митину:
        - Это не больно, не дрейфь, - и подсветил его личико огоньком.
        И, знаете ли, чуть не сдрейфил сам.
        Не потому, что радужки Джо Красного Глаза сверкали двумя рубинами. Не потому, что лицо его оплывало, показываясь мне то в облике давно знакомого парня, то в личине подыстлевшего мертвяка… Вспоминая шуточки Находько про склепы и зомбятину, неоднократно звучавшие в разных вариациях за прошедший год, я к чему-то подобному морально готовился. Может, к менее нелицеприятному зрелищу, но настраивался.
        А к тому и потому, что это существо раззявит клыкастую пасть и молниеносно на меня накинется, подготовиться я не успел. Попытается накинуться. Апперкот в нижнюю челюсть Митина вышел совершенно автоматически.
        Джо взвыл: намотанный на правую руку еще в раздевалке цестус, скрытый рукавом и карманом ветровки, по вкусу клыкастику не пришелся.
        Второй раз бить не пришлось. Шпала, захлебываясь от смеха, как-то перетек от парапета к нам двоим, встал между нами.
        - Говорил же, АБ, он дерганый.
        Живым снарядом в бок Джо влетела Ханна. В человеческой ипостаси. С тем же успехом она могла памятник, отлитый из бронзы, боднуть. Митин даже не вздрогнул. Тогда как эффект от приложения заклепок с ремешков был хорош. Я по-новому взглянул на наследство дяди Демьяна.
        - Все-все, буйный не буянит, лисонька, - Макс оттянул "снаряд" от Женьки.
        В обычном зрении я это уже наблюдал. Огонь с руки (левой, я предусмотрительный) уже был отозван.
        Нет, началось не с этого… началось с моего заявления:
        - Прежде, чем мы влезем неведомо куда, нужно разрешить одну непонятность. На берегу. Жень, без обид.
        Если быть точным, дело было на берегу реки Фонтанки. Еще точнее, на набережной. Перед главным входом в Михайловский замок. Перекрытым, конечно: замок был закрыт на реставрацию.
        В этот замок тянуло Ханну. Жадный до адреналина и безумств Макс поддержал "лисоньку" в стремлении попасть внутрь замка. Моего согласия хвостатые не спрашивали, зато вписали в список посетителей Евгения Митина. И я решил, что хочу знать, с кем именно совершаю незаконное проникновение.
        - Друзья и нитроглицерин, - подмигнул мне Находько.
        Возможно, именно этому напоминанию я обязан своей реакцией с красивым ударом снизу-вверх. Тем более, после "приятных" минут, пережитых мной накануне возле связки "сигар".
        - Могу полить хлоргексидином, - не только я оценил то темное, что сплевывал на тротуар Джо. - Но не думаю, что стоит его переводить.
        Да… Про пополнение наших странных рядов я и забыл рассказать. Про хлоргексидин - это Таша озвучила.
        Она-то откуда взялась? Увязалась за нами от дверей казино. Сказала, что Шпала с Красным Глазом слишком громко обсуждали на пропущенных мной сменах предстоящее развлечение, и ей стало любопытно. На Максово: "Шла бы ты, девочка", как и на мое: "Тебе не стоит лезть в небезопасные авантюры", - Бартош махнула рукой. Дважды.
        - Авантюристы, аптечка у кого-то из вас есть? - осмотрела всю нашу честную компанию Арктика. - Фонари? Запас воды? Снаряжение, в конце концов?
        Я сделал вид, что очень заинтересован изучением мостовой. Это те товарищи могли ударить себя пяткой в грудь со словами: "Все свое ношу с собой"". И предъявить клыки и когти (ногти Джо я успел разглядеть, они тоже вполне тянули на когти). У меня с собой был я. И цестус. И огонь.
        Много ли я нажгу в кромешной тьме, как осветительный прибор? Живой огонь для починки себя драгоценного - это отлично, но его не вызвать, будучи в бессознательном состоянии. Мы не знаем, что внутри замка, в каком он вообще состоянии, и куда именно тянет Ханну. А если под потолок? Заберется ли туда чернобурка? Высота дворцовых потолков побольше, чем в хрущевках будет.
        Усы, лапы и хвост - вот, что взяли с собой братец-волк и сестрица-лисица. Ханна в этот раз даже свой рюкзачок не взяла. По уговору, эти двое не курили свои чудо-сигары, чтобы иметь возможность перекинуться. Вне полнолуния, как мне пояснили, оборот совершать было сложнее, но чего не сделаешь ради приключения.
        У Джо не было усов и хвоста, зато имелись рубиновые зыркалки. Я буду не я, если в них не встроен режим ночного зрения.
        Бартош, в кожанке, черных джинсах и берцах, с рюкзаком за спиной, выглядела куда более подготовленной к вылазке, чем я.
        - Я с вами. И это не вопрос, - равнодушно сказала Таша.
        - Предупредить нельзя было? - наконец отплевавшись, оскалился Митин. - Истинное пламя для вурдалака ненамного приятнее солнца. А ты - перед рожей. Этот скалящийся придурок надоумил?
        - Я понятия не имел, кто ты такой, - примирительно ответил. - И, ради правды, ничего не знаю о вурдалаках.
        - Если мы не хотим дождаться прихода рабочих, стоит поторопиться, - выступила вперед Арктика. - Краткую справку по неживым можно прослушать в другой раз.
        Вообще-то утро субботы мы выбрали еще и потому, что в этот день недели на труды по восстановлению замка работяги не выходили - выходной. В начале девятого в субботу и пешеходов-то почти не было. Но поправлять я не стал, поспешить и впрямь стоило. Хотя бы потому, что небо заволакивало тучами, а ветер хмурил мелкой рябью воду в Фонтанке и забавлялся с придорожной пылью.
        - Ептить-колотить! И давно ты про Джо знаешь, льдышка-малышка? - нездоровым любопытством Макса, если бы его в электроэнергию перевести, можно было б освещать города.
        - Всегда, - пожала плечами Бартош. - И не только про него.
        Я перехватил плечо Ханны, услыхав тихое порыкивание.
        - Никто не будет убивать Ташу, - произнес я так убедительно, как только мог. - Она своя.
        - А ощущаешься, как простая смертная, - шумно втянул воздух Митин. - А на ощупь…
        - Заглохни, или я буду вынужден врезать тебе второй раз, - процедил я.
        Еще ничего не началось, а я уже задолбался…
        - Он тебя построил, кровосос-коротышка, - хохотнул Шпала.
        На фоне Находько и меня Джо несколько терялся со своим средним - метр семьдесят шесть - ростом. При этом Евгений был выше Ханны с Ташей.
        - Проверю т-там, - нервно дернула плечом Луккунен, нехотя отвернувшись от Бартош. - Людей.
        И Ханна перестала быть человеком. Без огня, проявляющего суть, момент перевоплощения прошел незамеченным. Просто: стояла некрасивая девушка, я моргнул - нет девушки, есть лиса. Чернобурая.
        Очень скоро моих ног что-то коснулось, как выяснилось - шикарный хвост. А немногим позже мы всем составом проходили под лесами, покрывающими фасад. Во внутренний двор и дальше, в темноту, в недра замка.
        Ворота оказались не заперты. Была то оплошность рабочих или что иное, без понятия. В колонный вестибюль мы прошли беспрепятственно.
        Не сговариваясь, мы дружно повернулись к Ханне, "сбросившей" лисью шкуру и вернувшейся к обличию угловатой девушки. Ханна на молчаливый вопрос: "Куда дальше?" - растерянно пожала плечами. Мы медленно и осторожно зашагали вверх по лестнице, вдыхая сырой холодный воздух. Температура снаружи была выше, чем внутри. Внутри не было ветра, но лучше б был: я со своим человечьим обонянием морщился от тяжелых затхлых запахов сырых тряпок, мокрой штукатурки и плесени. Каково чувствительным звериным носам, и думать не хотелось.
        Шли уже не во мраке. Откуда-то сверху лился свет, хоть нижний лестничный марш и был зажат стенами, видимости хватало. Я успел сделать восемь шагов по лестнице. Когда я занес ногу для шага девятого, мои глазные яблоки что-то сдавило. Изнутри. И изнутри же, в черепной коробке, побежали мурашки. Щекотка, крохотные острые коготки и жальца впились в мой мозг.
        Что-то (кто-то?..) сжало мои глаза повторно. Пришла тьма.
        И боль, и искры во мгле: я упал от резкого удара (будто тараном прилетело) в грудь. И полетел к основанию лестницы, собирая затылком пройденные ступени.
        "А все-таки, есть ли мигрень на том свете?" - отвлеченною мыслью я старался отогнать самое мерзкое, что мне доводилось испытывать в жизни. Это не проходящее ощущение тараканьих лапок под черепушкой. Эти глазные пожамкивания. Эти несильные, неожиданные уколы.
        Этот шелест пересыпаемых песчинок, постепенно складывающийся в слова, воспринимаемые не слухом - сознанием.
        "Недостойные канут во тьму. Тьма голодна. Покорись!"
        А потом тьма - или что оно там на самом деле было - ударила. Вас когда-нибудь били в мозг? Если нет, не ищите этих ощущений. Не нужны они вам. От удара срезонировало, заболело и завибрировало все то, что, по идее, болевых окончаний-то иметь не должно. По крайней мере, если я верно помню уроки анатомии от нашей замечательной биологички, Евгении Альбертовны. Той, что предупреждала нас о вывертах памяти.
        "Выкусишь, чернуха недокормленная!" - на волне ответной ярости выкрикнул мысленно я - в боль и нескончаемое эхо боли. - "Противопожарная инспекция. У тебя тут искрит…"
        Искры продолжали сыпаться из глаз, теперь уже от колкой боли. И от гулкой боли. И от жгучей, и режущей - все оттенки и отголоски боли поселились разом в моей черепной коробке. И совершенно никакого желания не изъявляли по части ухода.
        Евгения Альбертовна учила нас, остолопов, на совесть. Старалась шутить, проводить аналогии, понятные ленивым, нелюбопытным до науки ученикам. Человечество, говорила она нам, давно изобрело действующее средство против головной боли - гильотину. Если бы не ярость, я бы мечтал уже об этом средстве.
        С усилием я перекатил свое туловище в сторону. Во-первых, потому что рот наполнился противной жидкостью со вкусом железа. Я прикусил язык, когда падал и считал затылком ступеньки. Во-вторых, в подошвы моих кроссовок упиралось еще одно туловище. Не знаю, чье именно, но соприкасаться с кем-то, взывая к живому огню, не хотелось. Вдруг там Джо припал к моим стопам, а у него вроде как аллергия на пламя?
        "Встретился мне вот сегодня Виталик", - кряхтя, перекатываясь и стараясь не выть от болевых взрывов, вспоминал я начало очередного урока биологии. - "Он пронесся мимо, задел на бегу. Ни: "Здрасьте, Евгения Альбертовна", - ни: "Извините, Евгения Альбертовна". Ничего, думаю я: Земля круглая, подкатишься. И вот Виталик приходит ко мне на урок. С опозданием всего-то на десять минут. Пустяк, не правда ли? Вот и нет, не пустяк, теперь моя очередь. Катись, Виталик. Хоть домой, хоть к директору. Катись колбаской по Малой Спасской".
        Я был не Виталик. Малая Спасская была в другой стороне. Но я катился. На губах застывал горький привкус желчи с примесью железа.
        Честно сказать, я всегда был уверен, что флэшбеки в фильмах - это чтобы сходить за пивком к холодильнику. Или отнести уже выпитое пиво к белой фаянсовой неизбежности. Причем зритель ничем не рискует: герой в передышке между важными событиями вспоминает, как было хорошо до того, как злодей уничтожил жизнь на планете; случайный псих вырезал всю семью героя; компания-конкурент провела хитрую диверсию; нелюбимая мачеха отравила морскую свинку герою… Можно продолжать очень долго. Так вот, в кино каким-то давнишним воспоминаниям есть место и есть время. Герой повспоминает, соберет в кулак свою решимость и бросится дальше творить великие дела. Во имя, в память, вопреки - нужное подчеркнуть. А зритель как раз успеет вернуться с пивчанским - аккурат к великим делам.
        Тут же я осознал: в жизни все работает не так. В жизни память подкидывает тебе разные картинки прожит?го в самый неловкий и неудобный момент. Например, когда ты катишься и отплевываешься своей кровью. Тебя всего выворачивает, тело почти не слушается, мозг в отключке от боли, а ты не можешь не хмыкать, потому что ты - колбаска, и ты катишься, как завещала твоя школьная учительница с юморком.
        Собираешь мокрыми губами грязь с пола, который не мыли не меньше века, делаешь еще оборот, сплевываешь и снова похмыкиваешь. В промежутках между рвотными позывами.
        Теперь в меня никто не упирался.
        Я воззвал к живому огоню.
        Боль ненадолго схлынула, отступила к затылку. И снова ударила - но этот удар показался слабее прежнего. Терпимее.
        Новая волна живого огня.
        Слух вернулся. Согласно этому слуху, рвотные позывы настигли не только меня.
        Я собрал конечности, поднялся на четвереньки. Такая себе поза для противостояния неведомой угрозе, но всяко лучше "колбаски".
        Еще огонь. Больше огня! Выжечь к хренам эту дрянь из башки!
        Попустило. Даже просвет перед глазами замаячил. В просвете - миниатюрная, почти кукольная фигурка, то ли цепляющаяся за перила, то ли поднимающаяся, за перила держась.
        - Доброго дня, Ваше Императорское Величество, - натужно, но уверенно звенит в пространстве.
        Свод высок, со стен содрано все, что сдиралось - и эхо получается не хуже, чем в лесу.
        - Чество-чество…
        "Достойные - отринут тьму. За веру, во имя справедливости", - осыпались песчинки в отголосках тьмы. Уже не тьмы - лучей и дорожек от верхнего света на лестнице, на которой распрямилась во весь рост хрупкая фигурка.
        - Мы нарушили Ваш покой, о чем сожалеем, - продолжала Таша. - Одна из нас испытывала стремление прийти в Ваш замок. И вот мы здесь.
        - Зов… Стремление… Помощь страждущим… - голос из ниоткуда пронизал все помещение. - Страждущим… КТО?
        Я говорящего не видел, хотя и пропускал сквозь себя пламя так часто, что огни плясали перед глазами.
        У основания лестницы зашевелился комок. Распрямилась спина. Ханна.
        - Сердце одно на два тела. Справедливости ищет. Страдания. Вера. Тоска. Следуйте за мной. Сопровождающим, статс-даме, адъютантам, дозволено пройти. Даже тому, в ком нет жизни.
        Я наконец его узрел: тускло-серое нечто с человеческим силуэтом, сквозь которое просвечивает стена. Как в этом Бартош опознала венценосца? В простой ночной рубахе, но в ботфортах, с широкой полосой клубящейся тьмы там, где у живого человека шея, с тьмою вместо левого виска. Ни короны, ни прочих символов власти.
        Впрочем, если не тупить и вспомнить, кем строился этот замок, и кто вскоре был в нем убит предателями, все быстро вставало на свои места. Даже тьма вместо шеи.
        Две сотни лет… Две сотни лет в бестелесности и ненависти к предателям. Тут и тьма оголодает, и букашки-мозгоеды заведутся.
        Призрак плыл, не касаясь запыленного пола. За ним молча, с опаской, двигались мы. Подозреваю, мне, благодаря живому огню, идти было легче всего. Ханна скалилась с каждым шагом. Джо пошатывался. Макс то и дело сплевывал кровь и вроде как даже осколки зубов. Ташу штормило, хотя, как я понял из очень краткого обмена впечатлениями (присутствие ведущего нас по дворцу призрака к долгим беседам не располагало), ей досталось меньше всех. Как бы эхом, фоном от нанесенного по нам четверым (мне, Джо и обоим хвостатым) удара. Я подхватил ее под локоток. Предложил вполголоса понести рюкзак, но получил отказ.
        Два века назад, полагаю, дворец был прекрасен. Величественен. В строгих линиях и в размахе ощущалась тень величия, но разграбление, запустение, грязь сильно смазывали впечатление. Хотя не за красотами мы сюда шли.
        - Глупцы искали тайные ходы, - снова раздался голос отовсюду. - Замуровали явное. Устроили в покоях церковь. Камин в будуаре. Искали, громили. Глупцы! С поспешанием строили, не с небрежением. Сюда.
        Призрак поманил нас к стене, с которой явно что-то сдирали. Он указал на Ханну, на стену, вновь на Ханну. Полупрозрачная длань замерла перед стеной.
        - Достойные - отринут тьму. Не страшись. Покуда тьмы и предательства зерен не вкусила ты, ступай без страха.
        Ханна решительно шагнула к стене, вжала в нее ладонь. Нахмурилась, упершись обеими руками в поцарапанную штукатурку. И стена отошла вглубь, приоткрыв неширокую щель.
        - Ваше Императорское Величество, позвольте вопрос? - обратилась к призраку Таша, дождалась шевеления серости над тьмой вместо шеи. - Вы знали о заговоре. Но приняли смерть. Почему?
        - Всегда есть другие пути, - рокот исполнился печали. - Мы видели их. Личные виды не смеют идти впереди интересов государства.
        Внутри тоннеля было темно, влажно и пахло похлеще, чем в замке.
        Бартош сняла со спины свою ношу, достала из рюкзака пару ручных фонариков и два налобных фонаря. Поделила их между мной и собой. Логично: перевертышам лапы лучше не занимать, а у Джо - зыркалки.
        - Привал, епть! - выпалил Шпала, прислоняясь к каменной кладке стены. - Дедуля приложил, так приложил. Даром, что насквозь просвечивает, Назгул питерского разлива.
        Из рюкзака появились бутылки с водой. Упоительно: наконец-то смыл из горла и с губ вкус желчи.
        - Хозяйственная, - растянул в усмешке рот Митин. - АБ, женись.
        Я возмущенно забулькал в ответ.
        - Не приложил, - Таша сначала напилась, и только затем заговорила. - Пожелай Император нас приложить, рабочим бы пришлось отмывать стены от пятен. Пятна, если я непонятно выразилась - это то, что осталось бы от нас, товарищи авантюристы. Когда он со мной говорил, я видела это. А так - мы попали под… скажем так, эхо застарелой ненависти.
        - Кстати, о рабочих: он их тоже этим… эхом обласкивает? - покривился я. - Фига се тут тогда текучка кадров.
        - Работяги - обычные люди, - Бартош вздохнула. - Курсантов он ведь тоже не трогал. Знаете, я в свое время долго гадала, как бы сложилась история, останься Павел I править. Он ведь точно знал и про заговор, и про причины его, и всех участников поголовно. Даже тот приказ: заколотить дверь в комнаты Императрицы, он был не недоверием вызван. Напротив, заколоченная дверь предполагала защиту. И отсылка всех, кого только можно было отослать от себя. Прощальный семейный сбор… Ужин, после которого он называл смешным зеркало, в котором он видел себя со свернутой шеей. Масса других знаков. Он знал, он мог предотвратить, но вместо того отдался в руки убийц.
        Я пожал плечами, допил воду.
        - Теперь у тебя есть ответ.
        Честно сказать, на уроках истории я ловил ворон. Ее нам начитывали скучно и сухо. Казенно. Дата - событие - фамилии - подробности. Зубрите, дети. По этому предмету я был в числе худших в школе, а университетский экзамен первого курса и вовсе сдавался мной через конверт.
        И увлеченность Арктики событиями давно минувших дней была для меня чудн?.
        - Интересы государства? - Таша забрала из моих рук пустую бутылку, убрала в рюкзак. - Слишком пространно.
        - А ход, который искали все, кому не лень, включая комиссию по аномальным явлениям? Причем безуспешно искали, он тобой нормально воспринимается? - выпалил длиннющую речь наш немертвый коллега Джо. - Ровно?
        - Комиссия по… - зацепился я за заинтересовавшую меня фразу.
        - По аномальным явлениям, - подхватила Бартош. - При Русском Географическом Обществе, благополучно пережившим революцию. Официально имеющую такую комиссию в советские времена. Исследования проводились в год моего рождения. И, что касается твоего вопроса, Евгений, о тайных ходах, заложенных при строительстве Михайловского Замка, всегда было известно. О том, что они есть. Я также допускаю, что замок был возведен, как зримое прикрытие того, для чего строился данный ход. Без позволения защитника веры и справедливости ход не открыть и не обнаружить. Так это видится мне.
        - Призрака Павла? - уточнил задумчивым тоном Митин. - Ты сейчас про его титул Великого магистра Мальтийского ордена?
        - Верно.
        За Женькой, студентом архитектурно-строительного университета, я страсти к истории прежде тоже не замечал. Студентом Джо был, как я, и того хлеще. Он появлялся на своем дневном отделении два раза в год, на сессиях. Это с его слов. С них же, учиться он туда пошел по требованию родителя, директора стройфирмы. Правда, в свете новых знаний уже не понятно, что во всех рассказах Джонни правда, а что - вымысел. Не удивлюсь, если фирма "родителя" занимается возведением и обустройством комфортабельных склепов.
        - З-зов невынос-симо с-сильный, - Ханна приложила ладони к ушам. - Вы можете с-спорить на х-ходу?
        - Можем.
        - Мы не спорим, - разом откликнулись Таша и Джо.
        - Помчали, лисонька, - высказал Макс. - Тухлые умники сами за нами потопают. И колобок покатится.
        Хмык вырвался сам собой.
        - Кажется, мы не туда свернули, - спустя четверть часа и одну развилку прозвучали эти слова. - Сейчас, елдыть-шебуршить, вот самое время для лекции о немертвых. И откуда берутся клыкастые… его, детки.
        Джо размазался в движении, тенью обтек Шпалу и исчез за пределами освещаемого фонарями коридора внутри каменных стен.
        - Макс? - нахмурилась Таша. - Что там?
        Макс держал за руку Ханну, а та скалила зубы. По-моему, уже не совсем человеческие. Но это, может быть, в скудном освещении мне причудилось.
        - Упыриное… его, лежбище.
        - Андрей: лекция, - резко крутанула головой Бартош; я сумел не озвучить ответное: "Лекция, Андрей, приятно познакомиться". - Вурдалак - разумная нежить, появляющаяся в мире Ночи через сложный и кровавый ритуал. Для функционирования потребляет живую кровь. Упырь - отход не-жизнедеятельности вурдалака.
        - Пил-пил и недоперепил, - встрял в объяснения Макс. - Жизнь была, да вышла вся, а тельце недоумерло.
        - Упырь - это вечная жажда, - Арктика покачала головой. - Инстинкты на уровне зверя. Сильного, убийственного, вечно томимого жаждой крови.
        - Коктейль из колотого льда и сцеженной кровяшки "Кровавая Мэри" не канает, - Макс уже обеими руками сжимал запястья Ханны; ту буквально колотило. - Фужер должен быть со стучащим моторчиком, клять.
        - Иначе говоря, кровь упыри, да и вурдалаки, пьют из живых людей. Только вторые, как Джо, не бросаются на первого встречного. Они получают согласие жертвы, прежде, чем вонзить в нее клыки.
        - Так барышни, которых охаживает Джо, они… - я замялся, не зная, как продолжить: то ли правильно назвать их "овсянка, сэр", то ли - личное кладбище.
        - А ты думал, он их всех шпили-вили? - немного нервно хохотнул Макс, вглядываясь в коридор, из которого все никак не возвращался Митин. - Шпилилка у трупаков не шпилит, и это такая, должно быть, тоска…
        - Пока у джентльмена есть хотя бы один палец, он все еще джентльмен, - из темноты выскочил, как тот чертик из табакерки, Женька. - Но вы бы лучше про методы упокоения ему рассказали, пока я отсутствовал.
        - Солнце, огонь, причем упырю хватит огня обычного, тогда как вурдалаков палить следует истинным пламенем, - ровно, как реально лекцию начитывая, сообщила Таша. - Особое оружие, но удар должен быть нанесен точно в сердце. Можно вырвать сердце и оторвать голову. Нанести нерегенерируемый ущерб организму.
        - Что-то я не заметил, чтобы Красный Глаз страдал и помирал на солнце, - удивился я, припоминая наши многочисленные посиделки. - И смены заканчиваются после рассвета.
        - А вот это уже для другой лекции материал, - отмахнулся Джо. - Долгой и не для всех.
        - Пойдемте наз-зад, - проговорила Ханна. - Вернемс-ся. К другому тоннелю.
        Митин покачал головой. Закатал рукава.
        - Идите. Я сам тут подчищу и постараюсь вас догнать.
        Куда и как глубоко Женьке следует засунуть это "я сам" объясняли красочно и наперебой. Ханна перестала трястись, перекинулась в лисицу и осуждающе щелкала резцами. Отматерив как следует приятеля, обернулся и Макс. Волчара его оказался сильно крупней чернобурки. Таша достала зажигалку в форме пистолета. Спалить такой никого не получится, но все не с пустыми руками стоять.
        С меня спросили, смогу ли я перекрыть огнем коридор от стены до стены, и как долго смогу держать его горящим. Сказал, что смочь - смогу, по времени не засекал. Но приложу, как говорится, все усилия.
        Почему мы не могли поступить, как просила Ханна, то бишь, развернуться и пойти по другому коридору там, где тоннель разделялся? Потому что Джо узнал одного из упырей. Тот был, со слов Митина, относительно недавно обращен, и еще сохранил вполне узнаваемые человеческие черты. И у Жени были догадки, как такое могло случиться, но нам он их озвучивать отказался. Соль же была в том, что от этого упыря можно было провести связующую ниточку к его, Джонни, семье. Вурдалачьей. И семья могла понести ущерб. Какой - он умолчал, но я так подумал, что не штраф с них в рубликах спишут через налоговую.
        "А ты заполнил декларацию о случайно обращенных? Заплати налоги и спи спокойно! Вечным сном…" - это так на меня адреналиновый выброс повлиял. Или я все же слишком сильно побился головой о ступеньки.
        Нет тела - нет дела, так что с упырями Джо решил разобраться во избежание.
        А вот и знак нам - остановиться и ждать на месте минуту ровно. За поворотом - дрыхнущие кровососущие твари. Их там всего восемь, по паре на каждого, не считая Ташу. Должны осилить. День - не их время.
        Во всем тоннеле ароматы были отвратные, но тут вонь, похоже, достигла максимальной концентрации.
        Твари не почуют Джо - в нем нет живой, бегущей по венам, крови, нет биения сердца. Он обойдет их, и ударит в тыл после того, как на тварей накинутся оборотни. И перекроет упырям путь к бегству.
        Моя же задача была проста, как грабли: держать горящую черту между полем боя и Ташей. И самому быть рядом с Арктикой, прикрывая ее от случайностей. Ташу пытались оставить подальше от бойни, но ровно с тем же успехом, что и попытки отговорить ее от похода в замок. А когда я обратился к Ханне с просьбой не лезть с когтями наголо к упырям, и тоже постоять в сторонке, меня чуть не покусали. Женщины - сложные. А уж финские женщины…
        Тут уже ощущалось движение воздуха: выход на поверхность был где-то не слишком далеко. Кислород не выжгу. Если кто из упырей к нам сунется - можно жечь на подходе, ни в чем себе не отказывая. Единственно просили - своих не подпалить.
        Два ближних к нам упыря лишились голов, не проснувшись. Я не успел поджечь коридор, а они уже булькали, хлюпали и вскоре сыпались пеплом оземь, точно зола с совка. Из дальней части коридора донесся нечеловеческий визг.
        А мигом позже пять тел, как от нажатия кнопки, одновременно взвились в воздух. Двое ринулись к волку, трое облепили Ханну. За стеной бесполезного пламени, в клубке неживой плоти я потерял из виду чернобурую шерстку.
        - Будь здесь! - рявкнул я на Бартош, шагнул к огненной черте, велел уже той. - Не гаснуть. Гореть.
        Предполагалось, что вкусная и легкая в добыче кровь - моя и Ташина - привлечет хотя бы кого-то из упырей. Спросонок те если и не рванут в огонь, то отвлекутся, замешкаются. Потеряют драгоценные секунды - и это поможет упокоить недокровососов нашей ударной тройке. Уж те мешкать не станут.
        Оттого и пошла с нами Арктика - самая беззащитная, самая хрупкая. Легкая цель для хищника. Приманка.
        Увы, не сработало.
        Я ринулся к Ханне. Ринулся…
        Мой прыжок через пламя еще длился, а Джонни уже выдергивал из клубка упыриных тел что-то… кажется, позвоночный столб. Чернобурая лисица, вывернувшись под телами, смыкала челюсти на чьей-то шее. Два вороха золы разом присыпали ее красивую, подсвеченную пламенем шерстку. Голова третьего упыря отлетала вправо, а влево - туловище, рассыпающееся прямо в полете жирным пеплом.
        Я завершил прыжок. Лисица встряхнулась. Волк… не было уже волка, Находько громкими шлепками, напоминающими аплодисменты, отряхивал ладони.
        - Кто великолепен? Макс великолепен! - самодовольство на физиономии.
        - Ты погаси там, пожалуйста, - обратился ко мне Митин в том же тоне, как и "передай мне соль, будь добр". - И, не в службу, как мы отойдем - выжги тут, что осталось.
        - Ага, - ответил я с пересохшей глоткой.
        "Что осталось" - это малость золы (или пепла?..) да челюсти. Кажется, верхние, но я не стоматолог. Могу соврать. Что же, теперь к своему резюме, сразу под строкой "огнетушитель" я смело мог добавлять новую строчку - "мусоросжигатель". Все профессии важны, все профессии нужны.
        Потом мы вернулись к развилке. После расправы над упырями к Ханне вернулся зов. Почему и как этот зов перебило присутствие немертвых, осталось не выясненным. Больше никаких препятствий и испытаний потайной ход нам не подкинул. А закончился он в… в нигде. Пожалуй, иначе и не сказать.
        Только что мы шагали по коридору, перекидываясь малозначимыми фразочками, а вот уже - моя тушка в кромешной темноте шарит руками в поисках стен и сучит ногами в поисках пола. И то, и другое - безрезультатно.
        Эта темень не лупила мне по мозгам, не пакостничала, не касалась меня шероховатыми лапками насекомышей.
        "Тучеводец отыщет тебя. Согласись!" - сказала мне темнота.
        И выплюнула меня в узнаваемый, почерневший от огня кусок коридора. Не одного - с друзьями и коллегами, которые совсем недавно разбирались тут с кровососами, которых я толком и разглядеть-то не успел.
        Ханну темень не отпускала дольше других. Я начал волноваться за лисичку. Неусидчивый, не умеющий ждать Находько прошелся по тоннелю, повторяя наш же путь. И сообщил, вернувшись, что больше нет никакой развилки. Больше того, там, где начинался отворот к немертвым засоням, теперь тупик. Залитая бетоном, совершенно гладкая стена. И на простукивание - не слышно никаких пустот за бетоном.
        - Пойдемте? - оказавшись рядом с нами, предложила Ханна.
        Она счастливо улыбалась. Из этого я сделал вывод, что не всякая тьма одинаково погана.
        Тоннель вывел нас в нечистоты. Не в канализацию, как я думал, судя по вони, а в оприходованное бомжиками подтопленное поддомное убежище с обшарпанными, некогда окрашенными стенами. Прошлепав по вонючему коридору, всласть налюбовавшись на ржавые трубы, на скамейки, стоящие прямо в воде, и угробив обувь, мы выбрались во двор на Литейном.
        В ливень, сверкание молний и громовые раскаты. В хлещущие наотмашь по лицам струи грядущих простуд.
        Макс знал и этот дворик тоже. И номер для вызова такси с небрезгливым водителем. За кое-какую доплату на чистку салона он развез нас по домам. Утрамбовавшись, на заднем сидении уместились Шпала, Джо и девочки. Я, как самый объемистый, занял переднее. Находько вышел на Финбане, Ханна немногим позже. На Замшина высадили нас с Ташей, Митина повезли до Пискаревки. Бартош в пригород, в два часа дня (и куда время-то делось, мы же не находили столько в тоннелях?), в грозу - ехать было бы попросту глупо. На сон между сменами запаса совсем не осталось бы.
        Впрочем, его и так не особо осталось.
        Пока мы ехали, я думал над словами лисоньки. Все с той же счастливой улыбкой она с нами прощалась. Кроме Шпалы: с ним в эту ночь, даже если не распогодится, они будут мчать бок о бок. Как он ей обещал.
        А назавтра она уедет. Сначала в Ригу. Там она должна встретиться с "таким, как она". Из Риги в Калайоки. И дальше. Справедливость - вот, что обещала и что показала ей темнота. Не знаю, насколько терниста будет дорога к обещанному, но, глядя на Ханну, я видел - она с этой дороги не сойдет. По-прежнему некрасивая, угловатая - она светилась изнутри уверенностью. Предвкушением. Знанием своей цели.
        Не то, чтоб мы успели подружиться. Но что-то в моей душе дрогнуло, когда она неловко меня обняла на прощание.
        Что темнота сообщила парням, я не узнал. "Дело семьи", - сказал Джо. "Место под солнцем", - криво усмехнулся Макс. Таша же…
        О том, что поведало ей то невидимое, Арктика сказала мне наедине. "Держись ближе к огню. Утраченное обратимо". Ближайшим источником огня был признан я. И мне в голову не пришло ответить ей отказом.
        Ночь с субботы на воскресенье в казино - это разверзшаяся преисподняя. Я это уже говорил. И крайне нежелательно выходить в такую ночь не выспавшимся. Увы, мы не всегда поступаем так, как следует.
        На третьем часу ночи в дымине, в буйстве возгласов (при выигрышах) и стонов (от проигрышей), я "поплыл". На засыпаемой всеми цветами и кэшем рулетке, в мельтешении рук, в отзвуке вращения шарика, воздух подернулся алым.
        - Ставки сделаны. Ставок больше нет, - объявил я, точно робот.
        Руки, подсовывающие фишечки под мои опущенные, перекрещенные кисти, не желали убираться.
        - Нет больше ставок! - повторил я, выпихивая эти наглые конечности.
        "Сожги! Сожги их всех!" - в ликующем предвкушении прошелестело в моей голове. - "Выплесни ярость и мощь! Жги!" А потом тьма - или что оно там на самом деле было - ударила. Вас когда-нибудь били в мозг? Если нет, не ищите этих ощущений. Не нужны они вам. От удара срезонировало, заболело и завибрировало все то, что, по идее, болевых окончаний-то иметь не должно. По крайней мере, если я верно помню уроки анатомии от нашей замечательной биологички, Евгении Альбертовны. Той, что предупреждала нас о вывертах памяти.
        "Выкусишь, чернуха недокормленная!" - на волне ответной ярости выкрикнул мысленно я - в боль и нескончаемое эхо боли. - "Противопожарная инспекция. У тебя тут искрит…"
        Искры продолжали сыпаться из глаз, теперь уже от колкой боли. И от гулкой боли. И от жгучей, и режущей - все оттенки и отголоски боли поселились разом в моей черепной коробке. И совершенно никакого желания не изъявляли по части ухода.
        Евгения Альбертовна учила нас, остолопов, на совесть. Старалась шутить, проводить аналогии, понятные ленивым, нелюбопытным до науки ученикам. Человечество, говорила она нам, давно изобрело действующее средство против головной боли - гильотину. Если бы не ярость, я бы мечтал уже об этом средстве.
        С усилием я перекатил свое туловище в сторону. Во-первых, потому что рот наполнился противной жидкостью со вкусом железа. Я прикусил язык, когда падал и считал затылком ступеньки. Во-вторых, в подошвы моих кроссовок упиралось еще одно туловище. Не знаю, чье именно, но соприкасаться с кем-то, взывая к живому огню, не хотелось. Вдруг там Джо припал к моим стопам, а у него вроде как аллергия на пламя?
        "Встретился мне вот сегодня Виталик", - кряхтя, перекатываясь и стараясь не выть от болевых взрывов, вспоминал я начало очередного урока биологии. - "Он пронесся мимо, задел на бегу. Ни: "Здрасьте, Евгения Альбертовна", - ни: "Извините, Евгения Альбертовна". Ничего, думаю я: Земля круглая, подкатишься. И вот Виталик приходит ко мне на урок. С опозданием всего-то на десять минут. Пустяк, не правда ли? Вот и нет, не пустяк, теперь моя очередь. Катись, Виталик. Хоть домой, хоть к директору. Катись колбаской по Малой Спасской".
        Я был не Виталик. Малая Спасская была в другой стороне. Но я катился. На губах застывал горький привкус желчи с примесью железа.
        Честно сказать, я всегда был уверен, что флэшбеки в фильмах - это чтобы сходить за пивком к холодильнику. Или отнести уже выпитое пиво к белой фаянсовой неизбежности. Причем зритель ничем не рискует: герой в передышке между важными событиями вспоминает, как было хорошо до того, как злодей уничтожил жизнь на планете; случайный псих вырезал всю семью героя; компания-конкурент провела хитрую диверсию; нелюбимая мачеха отравила морскую свинку герою… Можно продолжать очень долго. Так вот, в кино каким-то давнишним воспоминаниям есть место и есть время. Герой повспоминает, соберет в кулак свою решимость и бросится дальше творить великие дела. Во имя, в память, вопреки - нужное подчеркнуть. А зритель как раз успеет вернуться с пивчанским - аккурат к великим делам.
        Тут же я осознал: в жизни все работает не так. В жизни память подкидывает тебе разные картинки прожит?го в самый неловкий и неудобный момент. Например, когда ты катишься и отплевываешься своей кровью. Тебя всего выворачивает, тело почти не слушается, мозг в отключке от боли, а ты не можешь не хмыкать, потому что ты - колбаска, и ты катишься, как завещала твоя школьная учительница с юморком.
        Собираешь мокрыми губами грязь с пола, который не мыли не меньше века, делаешь еще оборот, сплевываешь и снова похмыкиваешь. В промежутках между рвотными позывами.
        Теперь в меня никто не упирался.
        Я воззвал к живому огоню.
        Боль ненадолго схлынула, отступила к затылку. И снова ударила - но этот удар показался слабее прежнего. Терпимее.
        Новая волна живого огня.
        Слух вернулся. Согласно этому слуху, рвотные позывы настигли не только меня.
        Я собрал конечности, поднялся на четвереньки. Такая себе поза для противостояния неведомой угрозе, но всяко лучше "колбаски".
        Еще огонь. Больше огня! Выжечь к хренам эту дрянь из башки!
        Попустило. Даже просвет перед глазами замаячил. В просвете - миниатюрная, почти кукольная фигурка, то ли цепляющаяся за перила, то ли поднимающаяся, за перила держась.
        - Доброго дня, Ваше Императорское Величество, - натужно, но уверенно звенит в пространстве.
        Свод высок, со стен содрано все, что сдиралось - и эхо получается не хуже, чем в лесу.
        - Чество-чество…
        "Достойные - отринут тьму. За веру, во имя справедливости", - осыпались песчинки в отголосках тьмы. Уже не тьмы - лучей и дорожек от верхнего света на лестнице, на которой распрямилась во весь рост хрупкая фигурка.
        - Мы нарушили Ваш покой, о чем сожалеем, - продолжала Таша. - Одна из нас испытывала стремление прийти в Ваш замок. И вот мы здесь.
        - Зов… Стремление… Помощь страждущим… - голос из ниоткуда пронизал все помещение. - Страждущим… КТО?
        Я говорящего не видел, хотя и пропускал сквозь себя пламя так часто, что огни плясали перед глазами.
        У основания лестницы зашевелился комок. Распрямилась спина. Ханна.
        - Сердце одно на два тела. Справедливости ищет. Страдания. Вера. Тоска. Следуйте за мной. Сопровождающим, статс-даме, адъютантам, дозволено пройти. Даже тому, в ком нет жизни.
        Я наконец его узрел: тускло-серое нечто с человеческим силуэтом, сквозь которое просвечивает стена. Как в этом Бартош опознала венценосца? В простой ночной рубахе, но в ботфортах, с широкой полосой клубящейся тьмы там, где у живого человека шея, с тьмою вместо левого виска. Ни короны, ни прочих символов власти.
        Впрочем, если не тупить и вспомнить, кем строился этот замок, и кто вскоре был в нем убит предателями, все быстро вставало на свои места. Даже тьма вместо шеи.
        Две сотни лет… Две сотни лет в бестелесности и ненависти к предателям. Тут и тьма оголодает, и букашки-мозгоеды заведутся.
        Призрак плыл, не касаясь запыленного пола. За ним молча, с опаской, двигались мы. Подозреваю, мне, благодаря живому огню, идти было легче всего. Ханна скалилась с каждым шагом. Джо пошатывался. Макс то и дело сплевывал кровь и вроде как даже осколки зубов. Ташу штормило, хотя, как я понял из очень краткого обмена впечатлениями (присутствие ведущего нас по дворцу призрака к долгим беседам не располагало), ей досталось меньше всех. Как бы эхом, фоном от нанесенного по нам четверым (мне, Джо и обоим хвостатым) удара. Я подхватил ее под локоток. Предложил вполголоса понести рюкзак, но получил отказ.
        Два века назад, полагаю, дворец был прекрасен. Величественен. В строгих линиях и в размахе ощущалась тень величия, но разграбление, запустение, грязь сильно смазывали впечатление. Хотя не за красотами мы сюда шли.
        - Глупцы искали тайные ходы, - снова раздался голос отовсюду. - Замуровали явное. Устроили в покоях церковь. Камин в будуаре. Искали, громили. Глупцы! С поспешанием строили, не с небрежением. Сюда.
        Призрак поманил нас к стене, с которой явно что-то сдирали. Он указал на Ханну, на стену, вновь на Ханну. Полупрозрачная длань замерла перед стеной.
        - Достойные - отринут тьму. Не страшись. Покуда тьмы и предательства зерен не вкусила ты, ступай без страха.
        Ханна решительно шагнула к стене, вжала в нее ладонь. Нахмурилась, упершись обеими руками в поцарапанную штукатурку. И стена отошла вглубь, приоткрыв неширокую щель.
        - Ваше Императорское Величество, позвольте вопрос? - обратилась к призраку Таша, дождалась шевеления серости над тьмой вместо шеи. - Вы знали о заговоре. Но приняли смерть. Почему?
        - Всегда есть другие пути, - рокот исполнился печали. - Мы видели их. Личные виды не смеют идти впереди интересов государства.
        Внутри тоннеля было темно, влажно и пахло похлеще, чем в замке.
        Бартош сняла со спины свою ношу, достала из рюкзака пару ручных фонариков и два налобных фонаря. Поделила их между мной и собой. Логично: перевертышам лапы лучше не занимать, а у Джо - зыркалки.
        - Привал, епть! - выпалил Шпала, прислоняясь к каменной кладке стены. - Дедуля приложил, так приложил. Даром, что насквозь просвечивает, Назгул питерского разлива.
        Из рюкзака появились бутылки с водой. Упоительно: наконец-то смыл из горла и с губ вкус желчи.
        - Хозяйственная, - растянул в усмешке рот Митин. - АБ, женись.
        Я возмущенно забулькал в ответ.
        - Не приложил, - Таша сначала напилась, и только затем заговорила. - Пожелай Император нас приложить, рабочим бы пришлось отмывать стены от пятен. Пятна, если я непонятно выразилась - это то, что осталось бы от нас, товарищи авантюристы. Когда он со мной говорил, я видела это. А так - мы попали под… скажем так, эхо застарелой ненависти.
        - Кстати, о рабочих: он их тоже этим… эхом обласкивает? - покривился я. - Фига се тут тогда текучка кадров.
        - Работяги - обычные люди, - Бартош вздохнула. - Курсантов он ведь тоже не трогал. Знаете, я в свое время долго гадала, как бы сложилась история, останься Павел I править. Он ведь точно знал и про заговор, и про причины его, и всех участников поголовно. Даже тот приказ: заколотить дверь в комнаты Императрицы, он был не недоверием вызван. Напротив, заколоченная дверь предполагала защиту. И отсылка всех, кого только можно было отослать от себя. Прощальный семейный сбор… Ужин, после которого он называл смешным зеркало, в котором он видел себя со свернутой шеей. Масса других знаков. Он знал, он мог предотвратить, но вместо того отдался в руки убийц.
        Я пожал плечами, допил воду.
        - Теперь у тебя есть ответ.
        Честно сказать, на уроках истории я ловил ворон. Ее нам начитывали скучно и сухо. Казенно. Дата - событие - фамилии - подробности. Зубрите, дети. По этому предмету я был в числе худших в школе, а университетский экзамен первого курса и вовсе сдавался мной через конверт.
        И увлеченность Арктики событиями давно минувших дней была для меня чудн?.
        - Интересы государства? - Таша забрала из моих рук пустую бутылку, убрала в рюкзак. - Слишком пространно.
        - А ход, который искали все, кому не лень, включая комиссию по аномальным явлениям? Причем безуспешно искали, он тобой нормально воспринимается? - выпалил длиннющую речь наш немертвый коллега Джо. - Ровно?
        - Комиссия по… - зацепился я за заинтересовавшую меня фразу.
        - По аномальным явлениям, - подхватила Бартош. - При Русском Географическом Обществе, благополучно пережившим революцию. Официально имеющую такую комиссию в советские времена. Исследования проводились в год моего рождения. И, что касается твоего вопроса, Евгений, о тайных ходах, заложенных при строительстве Михайловского Замка, всегда было известно. О том, что они есть. Я также допускаю, что замок был возведен, как зримое прикрытие того, для чего строился данный ход. Без позволения защитника веры и справедливости ход не открыть и не обнаружить. Так это видится мне.
        - Призрака Павла? - уточнил задумчивым тоном Митин. - Ты сейчас про его титул Великого магистра Мальтийского ордена?
        - Верно.
        За Женькой, студентом архитектурно-строительного университета, я страсти к истории прежде тоже не замечал. Студентом Джо был, как я, и того хлеще. Он появлялся на своем дневном отделении два раза в год, на сессиях. Это с его слов. С них же, учиться он туда пошел по требованию родителя, директора стройфирмы. Правда, в свете новых знаний уже не понятно, что во всех рассказах Джонни правда, а что - вымысел. Не удивлюсь, если фирма "родителя" занимается возведением и обустройством комфортабельных склепов.
        - З-зов невынос-симо с-сильный, - Ханна приложила ладони к ушам. - Вы можете с-спорить на х-ходу?
        - Можем.
        - Мы не спорим, - разом откликнулись Таша и Джо.
        - Помчали, лисонька, - высказал Макс. - Тухлые умники сами за нами потопают. И колобок покатится.
        Хмык вырвался сам собой.
        - Кажется, мы не туда свернули, - спустя четверть часа и одну развилку прозвучали эти слова. - Сейчас, елдыть-шебуршить, вот самое время для лекции о немертвых. И откуда берутся клыкастые… его, детки.
        Джо размазался в движении, тенью обтек Шпалу и исчез за пределами освещаемого фонарями коридора внутри каменных стен.
        - Макс? - нахмурилась Таша. - Что там?
        Макс держал за руку Ханну, а та скалила зубы. По-моему, уже не совсем человеческие. Но это, может быть, в скудном освещении мне причудилось.
        - Упыриное… его, лежбище.
        - Андрей: лекция, - резко крутанула головой Бартош; я сумел не озвучить ответное: "Лекция, Андрей, приятно познакомиться". - Вурдалак - разумная нежить, появляющаяся в мире Ночи через сложный и кровавый ритуал. Для функционирования потребляет живую кровь. Упырь - отход не-жизнедеятельности вурдалака.
        - Пил-пил и недоперепил, - встрял в объяснения Макс. - Жизнь была, да вышла вся, а тельце недоумерло.
        - Упырь - это вечная жажда, - Арктика покачала головой. - Инстинкты на уровне зверя. Сильного, убийственного, вечно томимого жаждой крови.
        - Коктейль из колотого льда и сцеженной кровяшки "Кровавая Мэри" не канает, - Макс уже обеими руками сжимал запястья Ханны; ту буквально колотило. - Фужер должен быть со стучащим моторчиком, клять.
        - Иначе говоря, кровь упыри, да и вурдалаки, пьют из живых людей. Только вторые, как Джо, не бросаются на первого встречного. Они получают согласие жертвы, прежде, чем вонзить в нее клыки.
        - Так барышни, которых охаживает Джо, они… - я замялся, не зная, как продолжить: то ли правильно назвать их "овсянка, сэр", то ли - личное кладбище.
        - А ты думал, он их всех шпили-вили? - немного нервно хохотнул Макс, вглядываясь в коридор, из которого все никак не возвращался Митин. - Шпилилка у трупаков не шпилит, и это такая, должно быть, тоска…
        - Пока у джентльмена есть хотя бы один палец, он все еще джентльмен, - из темноты выскочил, как тот чертик из табакерки, Женька. - Но вы бы лучше про методы упокоения ему рассказали, пока я отсутствовал.
        - Солнце, огонь, причем упырю хватит огня обычного, тогда как вурдалаков палить следует истинным пламенем, - ровно, как реально лекцию начитывая, сообщила Таша. - Особое оружие, но удар должен быть нанесен точно в сердце. Можно вырвать сердце и оторвать голову. Нанести нерегенерируемый ущерб организму.
        - Что-то я не заметил, чтобы Красный Глаз страдал и помирал на солнце, - удивился я, припоминая наши многочисленные посиделки. - И смены заканчиваются после рассвета.
        - А вот это уже для другой лекции материал, - отмахнулся Джо. - Долгой и не для всех.
        - Пойдемте наз-зад, - проговорила Ханна. - Вернемс-ся. К другому тоннелю.
        Митин покачал головой. Закатал рукава.
        - Идите. Я сам тут подчищу и постараюсь вас догнать.
        Куда и как глубоко Женьке следует засунуть это "я сам" объясняли красочно и наперебой. Ханна перестала трястись, перекинулась в лисицу и осуждающе щелкала резцами. Отматерив как следует приятеля, обернулся и Макс. Волчара его оказался сильно крупней чернобурки. Таша достала зажигалку в форме пистолета. Спалить такой никого не получится, но все не с пустыми руками стоять.
        С меня спросили, смогу ли я перекрыть огнем коридор от стены до стены, и как долго смогу держать его горящим. Сказал, что смочь - смогу, по времени не засекал. Но приложу, как говорится, все усилия.
        Почему мы не могли поступить, как просила Ханна, то бишь, развернуться и пойти по другому коридору там, где тоннель разделялся? Потому что Джо узнал одного из упырей. Тот был, со слов Митина, относительно недавно обращен, и еще сохранил вполне узнаваемые человеческие черты. И у Жени были догадки, как такое могло случиться, но нам он их озвучивать отказался. Соль же была в том, что от этого упыря можно было провести связующую ниточку к его, Джонни, семье. Вурдалачьей. И семья могла понести ущерб. Какой - он умолчал, но я так подумал, что не штраф с них в рубликах спишут через налоговую.
        "А ты заполнил декларацию о случайно обращенных? Заплати налоги и спи спокойно! Вечным сном…" - это так на меня адреналиновый выброс повлиял. Или я все же слишком сильно побился головой о ступеньки.
        Нет тела - нет дела, так что с упырями Джо решил разобраться во избежание.
        А вот и знак нам - остановиться и ждать на месте минуту ровно. За поворотом - дрыхнущие кровососущие твари. Их там всего восемь, по паре на каждого, не считая Ташу. Должны осилить. День - не их время.
        Во всем тоннеле ароматы были отвратные, но тут вонь, похоже, достигла максимальной концентрации.
        Твари не почуют Джо - в нем нет живой, бегущей по венам, крови, нет биения сердца. Он обойдет их, и ударит в тыл после того, как на тварей накинутся оборотни. И перекроет упырям путь к бегству.
        Моя же задача была проста, как грабли: держать горящую черту между полем боя и Ташей. И самому быть рядом с Арктикой, прикрывая ее от случайностей. Ташу пытались оставить подальше от бойни, но ровно с тем же успехом, что и попытки отговорить ее от похода в замок. А когда я обратился к Ханне с просьбой не лезть с когтями наголо к упырям, и тоже постоять в сторонке, меня чуть не покусали. Женщины - сложные. А уж финские женщины…
        Тут уже ощущалось движение воздуха: выход на поверхность был где-то не слишком далеко. Кислород не выжгу. Если кто из упырей к нам сунется - можно жечь на подходе, ни в чем себе не отказывая. Единственно просили - своих не подпалить.
        Два ближних к нам упыря лишились голов, не проснувшись. Я не успел поджечь коридор, а они уже булькали, хлюпали и вскоре сыпались пеплом оземь, точно зола с совка. Из дальней части коридора донесся нечеловеческий визг.
        А мигом позже пять тел, как от нажатия кнопки, одновременно взвились в воздух. Двое ринулись к волку, трое облепили Ханну. За стеной бесполезного пламени, в клубке неживой плоти я потерял из виду чернобурую шерстку.
        - Будь здесь! - рявкнул я на Бартош, шагнул к огненной черте, велел уже той. - Не гаснуть. Гореть.
        Предполагалось, что вкусная и легкая в добыче кровь - моя и Ташина - привлечет хотя бы кого-то из упырей. Спросонок те если и не рванут в огонь, то отвлекутся, замешкаются. Потеряют драгоценные секунды - и это поможет упокоить недокровососов нашей ударной тройке. Уж те мешкать не станут.
        Оттого и пошла с нами Арктика - самая беззащитная, самая хрупкая. Легкая цель для хищника. Приманка.
        Увы, не сработало.
        Я ринулся к Ханне. Ринулся…
        Мой прыжок через пламя еще длился, а Джонни уже выдергивал из клубка упыриных тел что-то… кажется, позвоночный столб. Чернобурая лисица, вывернувшись под телами, смыкала челюсти на чьей-то шее. Два вороха золы разом присыпали ее красивую, подсвеченную пламенем шерстку. Голова третьего упыря отлетала вправо, а влево - туловище, рассыпающееся прямо в полете жирным пеплом.
        Я завершил прыжок. Лисица встряхнулась. Волк… не было уже волка, Находько громкими шлепками, напоминающими аплодисменты, отряхивал ладони.
        - Кто великолепен? Макс великолепен! - самодовольство на физиономии.
        - Ты погаси там, пожалуйста, - обратился ко мне Митин в том же тоне, как и "передай мне соль, будь добр". - И, не в службу, как мы отойдем - выжги тут, что осталось.
        - Ага, - ответил я с пересохшей глоткой.
        "Что осталось" - это малость золы (или пепла?..) да челюсти. Кажется, верхние, но я не стоматолог. Могу соврать. Что же, теперь к своему резюме, сразу под строкой "огнетушитель" я смело мог добавлять новую строчку - "мусоросжигатель". Все профессии важны, все профессии нужны.
        Потом мы вернулись к развилке. После расправы над упырями к Ханне вернулся зов. Почему и как этот зов перебило присутствие немертвых, осталось не выясненным. Больше никаких препятствий и испытаний потайной ход нам не подкинул. А закончился он в… в нигде. Пожалуй, иначе и не сказать.
        Только что мы шагали по коридору, перекидываясь малозначимыми фразочками, а вот уже - моя тушка в кромешной темноте шарит руками в поисках стен и сучит ногами в поисках пола. И то, и другое - безрезультатно.
        Эта темень не лупила мне по мозгам, не пакостничала, не касалась меня шероховатыми лапками насекомышей.
        "Тучеводец отыщет тебя. Согласись!" - сказала мне темнота.
        И выплюнула меня в узнаваемый, почерневший от огня кусок коридора. Не одного - с друзьями и коллегами, которые совсем недавно разбирались тут с кровососами, которых я толком и разглядеть-то не успел.
        Ханну темень не отпускала дольше других. Я начал волноваться за лисичку. Неусидчивый, не умеющий ждать Находько прошелся по тоннелю, повторяя наш же путь. И сообщил, вернувшись, что больше нет никакой развилки. Больше того, там, где начинался отворот к немертвым засоням, теперь тупик. Залитая бетоном, совершенно гладкая стена. И на простукивание - не слышно никаких пустот за бетоном.
        - Пойдемте? - оказавшись рядом с нами, предложила Ханна.
        Она счастливо улыбалась. Из этого я сделал вывод, что не всякая тьма одинаково погана.
        Тоннель вывел нас в нечистоты. Не в канализацию, как я думал, судя по вони, а в оприходованное бомжиками подтопленное поддомное убежище с обшарпанными, некогда окрашенными стенами. Прошлепав по вонючему коридору, всласть налюбовавшись на ржавые трубы, на скамейки, стоящие прямо в воде, и угробив обувь, мы выбрались во двор на Литейном.
        В ливень, сверкание молний и громовые раскаты. В хлещущие наотмашь по лицам струи грядущих простуд.
        Макс знал и этот дворик тоже. И номер для вызова такси с небрезгливым водителем. За кое-какую доплату на чистку салона он развез нас по домам. Утрамбовавшись, на заднем сидении уместились Шпала, Джо и девочки. Я, как самый объемистый, занял переднее. Находько вышел на Финбане, Ханна немногим позже. На Замшина высадили нас с Ташей, Митина повезли до Пискаревки. Бартош в пригород, в два часа дня (и куда время-то делось, мы же не находили столько в тоннелях?), в грозу - ехать было бы попросту глупо. На сон между сменами запаса совсем не осталось бы.
        Впрочем, его и так не особо осталось.
        Пока мы ехали, я думал над словами лисоньки. Все с той же счастливой улыбкой она с нами прощалась. Кроме Шпалы: с ним в эту ночь, даже если не распогодится, они будут мчать бок о бок. Как он ей обещал.
        А назавтра она уедет. Сначала в Ригу. Там она должна встретиться с "таким, как она". Из Риги в Калайоки. И дальше. Справедливость - вот, что обещала и что показала ей темнота. Не знаю, насколько терниста будет дорога к обещанному, но, глядя на Ханну, я видел - она с этой дороги не сойдет. По-прежнему некрасивая, угловатая - она светилась изнутри уверенностью. Предвкушением. Знанием своей цели.
        Не то, чтоб мы успели подружиться. Но что-то в моей душе дрогнуло, когда она неловко меня обняла на прощание.
        Что темнота сообщила парням, я не узнал. "Дело семьи", - сказал Джо. "Место под солнцем", - криво усмехнулся Макс. Таша же…
        О том, что поведало ей то невидимое, Арктика сказала мне наедине. "Держись ближе к огню. Утраченное обратимо". Ближайшим источником огня был признан я. И мне в голову не пришло ответить ей отказом.
        Ночь с субботы на воскресенье в казино - это разверзшаяся преисподняя. Я это уже говорил. И крайне нежелательно выходить в такую ночь не выспавшимся. Увы, мы не всегда поступаем так, как следует.
        На третьем часу ночи в дымине, в буйстве возгласов (при выигрышах) и стонов (от проигрышей), я "поплыл". На засыпаемой всеми цветами и кэшем рулетке, в мельтешении рук, в отзвуке вращения шарика, воздух подернулся алым.
        - Ставки сделаны. Ставок больше нет, - объявил я, точно робот.
        Руки, подсовывающие фишечки под мои опущенные, перекрещенные кисти, не желали убираться.
        - Нет больше ставок! - повторил я, выпихивая эти наглые конечности.
        "Сожги! Сожги их всех!" - в ликующем предвкушении прошелестело в моей голове. - "Выплесни ярость и мощь! Жги!"
        Я отшатнулся. По спине, под жилеткой и рубашкой, ощутимо потек пот. Мне стало страшно, и я не стыжусь этого признания. Я не испугался, когда меня в лифте пыталась утопить малявка; не испугался - взъярился - когда пуща-мертвуща готовилась попировать моими останками; не испугался, когда меня корчило от боли на пыльном замковом полу. В тот же момент, когда огонь - мой огонь - стал рваться наружу, вознамерившись устроить массовое сожжение в казино, я действительно испугался. Не за себя, не за последствия. Испугался того, что не сдержусь и воплощу желание пламени. Потому как оно, желание это, отчасти, краешком, перекликалось с моим собственным. И не вызывало того отторжения, какое человеку нормальному было бы естественно ощутить в такой момент.
        "Выжги из них эту дерзость!" - бушевало во мне… Бушевал я сам.
        "А ризотто с подосиновиками тебе не хо-хо?" - я попытался представить на своем месте кого-то вроде Арктики. Ее холодность мне бы ой как сгодилась.
        - Зови Иру, - бросил я за плечо, усмиряя изо всех сил пляшущие перед глазами ало-рыжие огни. - Срочно!
        Шарик, попрыгав вволю по колесу, определился с числом.
        - Четырнадцать, красное, - объявил перед установкой долли.
        И выдохнул с облегчением: попал в самое "мясо", тут даже для меня есть, чем занять мозги - подсчет выплат будет не из простых. И я считал. Переводил в выплаты через кэш разных номиналов, искренне радуясь этому фишечному "замку" на выпавшем номере.
        Сработало, отвлекся, переключил мозги. Огоньки перед глазами смазались, отдалились.
        - Бельский, чего тебе? - подошла пит-босс, когда я почти завершил выплаты. - Проблемы?
        - Замени меня, - процедил сквозь зубы. - Желательно, прямо сейчас.
        Ирина перегнулась через стол, глянула на меня снизу вверх.
        - Кем? Ей? - указала она на собирающую фишки в кособокие стеки Овцу.
        Я повернулся к Ире, набрал воздуха, чтобы высказаться, при этом не вспылив. Пит-босс не виновата в том, что на смену субботнюю не вышло два человека и подменять нас, по сути, некем. Раз в месяц любой работник может взять один отгул без каких-либо штрафов, только при подсчете часов эту смену вычтут. Достаточно позвонить до смены и поставить в известность руководство. Ввела это правило Нина, женщина-менеджер ради девочек-крупье. Но приняли его (правило) для всех, и для девочек, и для мальчиков.
        Собственно, отсутствовал Шпала - я точно знал, почему. И Кононова не вышла, возможно, по той самой "девчачьей" причине.
        - Ир, мне нужен брейк, - я отвез очередную "пирамидку" из фишек по сукну осчастливленному игроку, подобрал брошенную сотенную фишку; постучал фишкой по металлической рамке дроп-бокса для чаевых (очередное протокольное действие для камер). - Это ни разу не блажь.
        - Поняла, - нахмурилась она, сверилась с часами, кивнула Вадику, инспектору, чтобы тот сменил меня, сама заняла его место. - Пятнадцать минут.
        - Смена дилера! - выдохнул.
        - Эй, как так?
        - Так харашо кидал мальчик, да! Верни мальчика!
        - Выиграли - и меняете?! - туча возмущений нависла над сукном, разряжаясь молниями-выкриками, но меня это уже не волновало.
        Я мчал в стафф без оглядки.
        Стафф был пуст, только зомбоящик на музыкальном канале какие-то кривляния с завываниями транслировал. Душ - в раздевалке. Форму я скидывал на ходу. Выхватил из шкафчика запасную рубашку; та, что была на мне, пропиталась липким потом. Выскочил в трусах и носках в стафф - схватить пачку салфеток, потому как обзавестись полотенцем на рабочем месте до сей поры не удосужился.
        Холодные, леденящие струи, бьющие в лицо и растекающиеся по телу - это было то, что доктор прописал. Я стиснул зубы и выдал в кафельные стены беззвучный крик. Вдох-выдох, самоконтроль. Постепенно огни растворились в холоде. Красная пелена сошла с глаз.
        Самоконтроль.
        Говорил мне Кошар: худо будет, если огонь надо мной власть возымеет. Дождался, доигрался, допрыгался - еще бы чуточку, и возымел бы…
        Мне вспомнился сегодняшний… впрочем, нет, уже вчерашний разговор после приема душа. Дома. Меня не на шутку прибило, когда я вспомнил, как легко и непринужденно называл жертв жажды Джо "овсянкой". Это же, если подумать, не смешно ни разу. Это трупы. Женские, девичьи… Трупы "барышень", окучиваемых Митиным. Без числа…
        - Яна из зала с автоматами, Лена, официантка, Татьяна, главный кассир, - перечислила Таша. - Это только те, кого я знаю. Где-то раз в три-четыре месяца они тесно общаются с Женей. Он… как бы сказать так: о, он не бьет фужеры. Вопрос самоконтроля.
        Самоконтроль.
        "Ну же, Бельский, ты никогда не пасуешь перед трудностями!" - ругнул я сам себя. - "И дару этому, который конь дареный, зубы пересчитаешь и лишние выбьешь. Вздумал тут - взбрыкивать".
        Я вытирался мгновенно намокающими и скатывающимися салфетками и представлял - в красках и деталях - громадного огненно-рыжего коня в языках пламени. С дымом из ноздрей, с искрами из-под копыт. И себя, впечатывающего кулак с дядькиным цестусом в челюсть коняге. И крошащиеся зубы, вперемешку с искрами летящие наземь.
        - Снегопад? - застал меня за натягиванием брюк удивленный вопрос.
        На пороге раздевалки стояла Аннет, хлопая ресницами. Большими от природы и расширенными от удивления карими глазами она смотрела на раскиданные белые комки салфеток на полу. Из-за спины ее доносились: "Мои мысли - мои скакуны, Словно искры зажгут эту ночь…" - и я не удержался.
        Подошел к "шоколадке", щелкнул ее по широкому носу. Зрелище "снежинок" на полу так ее поглотило, что проделать все это мне удалось беспрепятственно.
        - Суровая июльская зима, Африка. Что ты как непривычная?
        На секундочку "моих скакунов" занесло в пошлом направлении. По заветам Вадика-Водяры: душевая, два разнополых крупье и камермен по ту сторону экрана. Но я, к счастью, умею сдерживать в узде подобного рода фантазии.
        - Эй! - справедливо возмутилась Аннет, затем совсем в другом тоне сообщила. - Ира просила передать, чтобы ты до двух сорока отдыхал. В ВИП закрыли стол джека, теперь хоть какие-то передышки появятся.
        - Аннушка, как тебя-то в ночную занесло? - не то, чтобы меня взволновал ее перевод, но уточнить вроде как вежливость обязывала. - И Ирка сегодня почему вместо Жана, не в курсе?
        Я люблю стабильность. Это, наверное, странно звучит, с учетом выбранной мной работы - воплощения хаоса, алчности и прочих страстей. Но мне комфортнее, когда в буйстве хаоса есть некий намек на упорядоченность. "Земля с твердым грунтом" (привет финнам, и доброй дороги Ханне Луккунен) под ногами.
        - У Жана ребенок заболел, - начала отвечать, как обычно, с конца Аннет. - А мне захотелось чего-то новенького. Ты есть пойдешь?
        - Лучше кофе выпью, - не хватало еще, чтобы от сытости меня разморило и снова кинуло в алую пелену. - Сугроб замету, сделаю кофе, выпью его. Как-то так.
        - Покрепче, два кубика сахара? - уточнила девушка. - Займись снегоуборочными, кофе на мне. Сливки?
        Ох уж, эта ее улыбка белозубая… Память коварная моя услужливо подкинула кадр с Африкой и сливками. И другой, где Африка в костюме горничной (знаете, у всех свои причуды).
        - Без сливок.
        - Как скажешь, белый господин, - крутнулась на каблуках Яковлева; собранные на затылке в хвост тонкие косички взметнулись веером.
        Вот опять она это делает! Я мысленно орнул и занялся уборкой салфеточных "снежинок" с таким рвением, какого ни в жизнь не замечал за работниками ЖЭУ суровыми зимами, в метели да вьюги.
        Кофе ли помог, душ ли холодный - не знаю. Но до конца смены я продержался без новых позывов сжечь всех и вся. И это не могло не радовать.
        Обед с Федей Ивановной я проспал. Вроде и будильник завел, и Кошару дал указание по побудке, но пробуждение мое пришлось на семь часов вечера, а никак не на час дня.
        - И как мне понимать сей саботаж? - спросил я у шерстистого.
        - Загонишь себя, худо будет, - буркнул манул с видом попранной справедливости.
        Что показательно, про ночное происшествие, с пеленой и говорящим внутренним "конем", который дар, я овиннику ни слова не сказал.
        - Спасибо за заботу, - я взгромоздил на плиту чайник. - Но лучше было бы, когда я просил разъяснений, что не так делаю, тогда их и дать.
        Кошар опустил очи долу, усы к полу. Возникло ощущение, что он знает что-то совсем нехорошее обо мне, вроде неизлечимой болезни, и не желает о том говорить. Или знает, что говорить - без толку. Ничего от его слов не изменится.
        По счастью, у меня сохранилась визитка Феди Палеолог. Дама она в возрасте, извиниться надо непременно, на понимание этого во мне доставало воспитания и такта.
        - Андрюшенька? - как-то очень сердечно обратилась она ко мне после моего представления. - Кабы я знала, что вы в выходные дни трудитесь! Не вам должно быть неловко, мне. Вот что: вы еще не успели отужинать? Нет? Замечательно. Мое предложение таково: приезжайте, ежели настроены на беседу. Буду рада вас принять.
        Я вставлял краткие осмысленные ответы, но разговор вела Федя Ивановна. Мои "да-нет-да" там только как дополнение звучали. Как знаки препинания, расставленные в нужных местах.
        Так что через час я был в квартире на Итальянской. В доме, где прелестная лестница, а в парадной красуются кариатиды. Квартира также впечатляла: высокие лепные потолки, дубовый наборный паркет, дубовая же мебель - не новодел. Лакированный дуб и текстиль в бирюзовых тонах. Я совсем немного разбираюсь в этом, благодаря ма. Способен отличить "дорого-богато" от "дорого и со вкусом".
        Хозяйка была под стать жилищу. Клетчатая юбка по щиколотку, черная блуза под горло и с кружевными манжетами, туфли без каблука. Соболиные брови, темно-карие глаза, выделяющиеся на светлом, изрезанном тонкими морщинками лице. Тускло-серая, седая коса в руку толщиной свернута в тяжелый узел. Если бабушку Яры тянуло назвать леди или барыней, то в Феодосии Ивановне виделась мне царственная стать.
        Стол к моему приходу был сервирован на двоих. И это был один из редчайших случаев, когда вбиваемые через "не хочу, не буду" манеры поведения за столом мне пригодились. Разговоров никаких не велось. Что-либо серьезное обсуждать за едой - дурной тон, а от светских тем я был далек.
        После ужина мы перешли в библиотеку. В книгах здесь было все, докуда взгляд дотягивался. Ряды стеллажей в потолок, шкафы со стеклянными дверцами - все было заставлено томами и томиками.
        - Располагайтесь, пожалуйста, - указала на диванчики, установленные буквой "П" на единственном свободном от шкафов островке немаленькой комнаты. - Если желаете, можете ознакомиться с книгами. Здесь малая часть моей коллекции. Я подойду вскоре. И чай принесу.
        Малая часть. Конечно, университетская библиотека пообширнее будет, так она и не на одного читателя рассчитана. Даже в отчем доме подобное помещение скромнее будет. Как размерами, так и наполнением.
        Федя Ивановна принесла один за другим два подноса. Один с крохотными фарфоровыми чашечками, чайничком, сахарницей, розетками с вареньем, сливочницей, лимонницей, десертными тарелочками. Все было из одного набора. Плюс серебряные приборы. На втором красовались пирожные на тортинице и прочие сласти на блюде. Какое-то время ушло на сервировку столика между диванами. И еще минут двадцать на церемонии с распитием чая.
        Я снова возблагодарил ма. Если б не ее нотации, быть бы мне теперь слоном в посудной лавке. А так - могу сойти за цивилизованного. Конечно, разово весь этот этикет занятен, но каждый день по регламенту - я б взвыл. И не говорите мне, что выть - прерогатива оборотней и зверья.
        - Андрюшенька, - хозяйка благосклонно кивнула мне. - Могу я вас так называть? Ввиду разницы в возрасте…
        Тогда, на теплоходе, мой язык поворачивался назвать осанистую, но помятую неудачной транспортировкой умудренную годами и сединами женщину - старушкой. Сейчас… нет, не поворачивался.
        - Разумеется, Федя Ивановна, как вам будет угодно, - блеснул воспитанием я.
        Во врагах сию даму заиметь - было бы очень нехорошо.
        - Вы прекрасно воспитаны, Андрюшенька, - обозначила улыбку она. - Полагаю, это заслуга родителей. Мы не были представлены друг другу с вашим отцом, однако у нас имелись общие знакомства.
        - С па? - изумился я. - С Дмитрием Бельским?
        - С Дмитрием Федоровичем, - подтвердила дама. - По роду деятельности - мы оба связаны со словом. Этот мир не слишком широк, если брать тех, кто смыслит в своем деле. Примите мои искренние, хоть и запоздалые соболезнования в связи с его уходом.
        Я кивнул. Заторможено: "этот мир" - чем-то меня царапнуло словосочетание.
        - К тому же, он был прямой потомок истребленного, казалось бы, полностью, рода. Я же - потомок, из рода вычеркнутый, - Федя Ивановна промокнула сухие уголки глаз кружевным платочком. - Это не имеет большого значения в наши дни, но это - иронично. Ирония - то немногое, что меня трогает.
        - Впервые слышу про истребленный род, - продолжил удивляться я.
        Вечер неожиданных открытий, иначе это было не назвать.
        - Ветви вашего семейного древа впутаны в ветви древа истории, - путано высказалась женщина. - Впрочем, раз Дмитрий Федорович не стал тревожить сон предков и ваш душевный покой, невместно оно и мне. Оставим.
        Меня подмывало запросить подробности, но тон, каким было сказано это "оставим" не подразумевал продолжения.
        - Мне следует благодарить вас, - переменила тему хозяйка. - За тот эпизод с неловким знакомством в весьма стесненных обстоятельствах.
        "Спасибо, что расстегнул саквояж", - перевел я.
        - Не стоит, - проявил еще и скромность. - Любой на моем месте поступил бы так же. Простите мое любопытство: как случилось, что вы оказались… в тех стесненных обстоятельствах? Вам не позволили сойти в день прибытия теплохода из Казани?
        - О! - взмахнула платочком она. - Нет, вы же не думаете, что я провела долгий срок столь… неудобно?
        - Простите, не подумал, - я понял, что сморозил глупость.
        Теплоход прибыл из Казани десятого, двенадцатого случился пожар. Больше суток в саквояже - и речь шла бы не про помятый вид. Человек в ее возрасте просто не разогнулся бы. А какой был бы запах… Потребности организма свойственны всем. Кроме, может быть, таких, как Джо.
        - Я палеограф; годами занимаюсь памятниками древней письменности, - пустилась в пояснения женщина. - Сходно с тем, имею дело с прочими древностями. Держу скромную лавку. Всеми делами в ней занимаются наемные работники, но порой я захожу ознакомиться с любопытными экземплярами. Такие нет-нет, а попадаются. В то утро, двенадцатого, я как раз намеревалась посетить лавку: моим людям принесли на оценку шелковую пелену, расшитую… Увлеклась. Детали вышивки не существенны. В лавке я не побывала. Меня перехватили в парадной.
        - А саквояж?.. - чувствуя себя не шибко умным, спросил я.
        - Саквояж был тесный, - содержательно ответила Федя Ивановна. - И не мой, если вопрос состоял в том.
        - А перехватили в парадной… - я в задумчивости проделал ладонями жест, как если бы снежок лепил. - Кто, каким способом? Понимаю, что это не совсем мое дело, но…
        - Это самое странное, Андрюшенька. - доверительно сказала мне хозяйка дома. - Я не помню. Кто-то что-то сказал рядом со мной. Одну короткую фразу. Но я, специалист по слову, пусть не устному, письменному, не могу не то, что воспроизвести. Не могу даже вспомнить, что было сказано. А потом меня оглушили. Банально ударив по голове. До сих пор шишка.
        Она приложила ладонь к затылку.
        - И моториста ударили по голове, - сопоставил я. - Хотя он помнит подслушанный разговор.
        - Возможно… - Федя Ивановна сделалась задумчивой. - Допустим, что среди тех, кто устроил все это громкое и яркое действо, как в водах морских, есть разные течения. Посудите сами: бедного моториста проще всего было убить. Если только слова, что он услыхал и передал, не были произнесены нарочно. Ровно для того, чтобы были они услышаны и переданы. Далее: к чему был первый взрыв? Тот, что случился, когда на борт только начали всходить пассажиры? Не будь его, тушения и эвакуации людей не произошло бы. Рвануло бы разом, с туристами, с экипажем. Причем как раз тогда, когда теплоход уже отправился бы, но еще не ушел далеко от причала. Было бы громко, ярко и с множеством пострадавших. Резонансно.
        - И вы бы погибли, - негромко обронил я.
        - О, как раз это-то едва ли, - она издала короткий и едкий смешок. - Сереженька ничего обо мне не сказал? Понимаю, он деликатен. Водою меня убивали в день, когда я появилась на свет. В первый раз. Огнем жгли неоднократно. Как видите, безуспешно. В этом случае была попытка совместить огонь и воду, а также силу взрыва, но весьма сомнительно, что эффект был бы… значителен.
        Я совсем уж глупо захлопал ресницами. Это же насколько госпожа Палеолог не проста…
        - Видите ли, Андрюшенька, не всем везет с семьей, - морщинистая рука сжала в кулаке платочек. - Так, матушка моя была из тех, кто свои интересы и цели ставит превыше всех и вся. Родительница жаждала сына, причем сына с силой великой. Как на зло, рождались дочери. Обычные, к тому же, хилые здоровьем. И тогда она замахнулась на то, с чем совладать не смогла… Много лет я искала хотя бы след того, с кем зачала меня мать. Очевидно, не с тем, чье отчество я продолжаю носить, как издевку. Годы поисков, сотни рукописей, любые упоминания, любые обряды… Увы, я оказалась бессильна.
        - Тогда вода… - это мысль вырвалась в слух.
        - Матушка, узнав, что произвела на свет очередную дочь, велела сунуть эту дочь в чан с водой, - темные глаза моей собеседницы почернели того сильней. - Когда повитуха обмолвилась, что дитя сучит ножками под водою, был дан приказ швырнуть дочь в колодец. Вмешалась добрая тетка со двора. Забрала меня, а после отчиталась, что дело сделано.
        "Ма, когда ты снова позвонишь из солнечной Франции, я обязательно скажу тебе, как сильно твой сын тебя любит!" - проняло меня до печенок.
        Те, кто запихнул Федю Ивановну в саквояж, что-то знали о ней. Отсюда и сомнения, укокошит ли ее взрыв. "Границы бедовости - важнее", - снова выходит на первый план. Какую реакцию должна была показать Беда-Беда? Вызвать меня, урвавшего огневую силу при гибели колдуна? Если да, то стоит их - кем бы они ни были, эти измерители границ бедовости - поздравить. Я явился на пожар, как по свистку. Засветился по полной программе.
        - Был период, когда я сдалась, - заполнила повисшую паузу хозяйка. - Перестала доискиваться до истоков своего происхождения. И стала искать смерти. Потому как костер, разведенный добрыми соседями доброй тетки, что спасла мою жизнь во младенчестве, меня не взял. Выплюнул, не опалив.
        - За что такую дикость… - начал я, но не договорил, женщина остановила меня жестом.
        - Урожай не задался, коровы перестали доиться. Был бы повод, а крайнего найти легко. Особенно странную, нелюдимую девку, принесенную бабой-перестарком без мужа. Все это быльем уж поросло, и то место, и те люди. Я и не вспоминала бы, только иначе же не объяснить. Услышь не о людишках мелких, услышь другое: там, где вода и огонь бессильны, справились слова. Слова, которых я не помню.
        - Но вы живы, - запутался вконец я. - Пострадал, по сути, только теплоход.
        - Ты играешь в шахматы? - решила, видимо, добить меня хозяйка дома.
        - Слабовато, но правила знаю.
        Женщина приподняла голову, отчего часть складок на шее распрямилась.
        - Фигуры отчетливо белые и отчетливо черные, - она смежила веки, и чуть заметно растянула в усмешке рот. - А в какие цвета обряжены игроки?
        Мало кому нравится ощущать себя болваном. Я в это малое число определенно не входил. Я бы мог сейчас ответить мудрой женщине, что шахматисты рядятся, кто во что горазд. Благо, напротив излюбленных наших скамеечек для утренних посиделок с коллективом, что на Малой Садовой, если Невский перейти, будет Катькин садик. Как вечереет, там собирается люд весьма специфических наклонностей, и речь сейчас не про этих товарищей, что нам не товарищи. Днем же на скамейках сквера поигрывают в блиц (на деньги) любители резных фигур.
        Если кто-то вдруг не в курсе, где такой скверик в Питере, может попытаться сориентироваться по старинной угадайке.
        Где стоит такая дама,
        Позади которой драма,
        Слева - просвещение,
        Справа - развлечение,
        А спереди не всякому доступно?
        Подсказка: то, что спереди - Елисеевский магазин.
        Но я, повторюсь, не испытываю приятных ощущений, когда из меня делают дурака. Пусть даже делать ничего и не надо, оно само такое выросло. Понятно, что в поединке опыта, знаний и интеллекта я продую этой даме с разгромным счетом. Становиться недругом госпожи Палеолог не стоило, это я чувствовал областью тела, соприкасающейся с диваном. Выразился бы грубее, но в приличном же обществе. Отставить грубости.
        И я нацепил на лицо улыбку. Искреннюю и полную восхищения. Допускаю, что как-то так выглядели туземцы, тянущиеся к дарам белых людей. Я цапнул с блюда какую-то пироженку, запихнул ее в рот. Целиком и пальцами. Прожевал. Вытер пальцы об салфетку.
        По замысловатому виду поглощенного пирожного допускаю, что как раз из Елисеевского, что спереди от дамы, его и доставили.
        - Невероятно вкусно, - цокнул языком, выражая восторг. - Я спрошу, пока не забыл? Про шишку на голове - это вы фигурально выразились? Или там всамделишная гематома с отеком?
        Я знаю в шишках толк. Столько их набил…
        - Сласти удались? - спросила хозяйка так, словно сама их готовила и горда была результатом. - Заверну с собой для вас позднее. Не возражайте! Мне одной столько не съесть. А шишка настоящая. Такое мне внове, обычно я не получаю травм. Но почему вы спрашиваете?
        - Из-за вашей устойчивости к огню, - обезоруживающе-наивно улыбнулся. - Вам Сергей о моей… особенности сказал же?
        Дождался степенного кивка.
        "Угу, а мне о той, к кому отправил отобедать, он не поведал ничего", - поставил я мысленно жирный минус служивому.
        - Я немного освоил призыв живого огня, - воображаемый туземец потряс кипой шкурок пушных зверьков. - И мне ужасно любопытно, могу ли я применять его только к себе? Это ведь такие перспективы, я столько хороших дел мог бы совершить, если бы умел других с его помощью исцелять. С другой стороны, навредить могу того сильнее… Может быть, вы позволите… эм-м… наложить на вас руки?
        Ничего подобного мне бы и в голову не пришло, если б не совет Таше от тьмы из подземелья Михайловского замка. "Держись ближе к огню", - это вряд ли про банальное трение.
        - Любопытно, - чуть сдвинулась назад женщина, поиграв бровями соболиными. - Живой огонь, стремление к добрым делам… Отчего бы и не опробовать? Это пожароопасное действо? Рукописи, как известно, не горят, но печатные издания пламени боятся. Занятно: после того, как вы, Андрюшенька, обрели свои способности, Семушка удвоить наказал пожарные команды в городе. И совершенно без толку. Несколько частей и управлений по сию пору на него сердиты.
        "Семушка, надо полагать, это Рыков Семен Ильич", - проявил я чудеса догадливости. И решил немного развить тему, покуда госпожа Палеолог настроена говорить о служаках.
        - Я буду предельно осторожен, - пообещал я, не прекращая сиять улыбкой. - Однако, если вы опасаетесь, можно перейти подальше от книг. Дома я использую ванную комнату. Федя Ивановна, а что еще обо мне вам подполковник поведал? Чтобы не повторяться.
        Как говаривал па в периоды сессий: "Коренное население Непала делано непалкой и непальцем, относительно же нынешних студентов обуревают меня смутные сомнения".
        Вежливый и воспитанный Андрюшенька, увы, развесил уши и челюсть свесил в непонимании происходящего. Подвис на грузиле чужого жизненного опыта. Возможно, "туземец" будет менее предсказуем. И управлять им будет посложнее. Чем опасна обезьяна с гранатой? Тем, что никто не знает, что взбредет в голову той обезьяне. Гранаты у меня нет, но есть "огнемет", и я льщу себе надеждой, что до уровня уроженца Непала я от обезьяны-то дорос.
        Мудрая белая женщина выгнула губы в усмешке, пригрозила мне пальчиком.
        - Хорош, хорош! - она пересела так, чтобы я мог подойти со спины к ней со своим "наложением рук". - Не станем никуда ходить. Что до поведанного… Ты удивил Семочку. Он отчего-то думал, ты или пожжешь весь град, или же в поиске знаний придешь к ним в управление.
        "Прибежишь, как песик, приманенный косточкой", - ничего такого не было сказано, но именно так интерпретировал слова Палеолог мой внутренний "конь". Он ворохнулся, сыпанул из глаз искрами.
        Я неторопливо подошел к хозяйке дома, со всей деликатностью положил ладонь ей на затылок, куда она указала при моем к ней приближении. О той же деликатности попросил самую добрую ипостась своей "паранормальщины".
        - О-ох! - выдохнула она, приложила пальцы к месту, откуда я спешно отдернул руки. - Весьма… бодрит. И шишка рассосалась. Потрясающе! Андрюшенька, я имела знакомства с обуздавшими силу огня, но с этим аспектом ни разу не сталкивалась. Это невероятно интересно! И нуждается в дополнительных изысканиях: удастся ли тебе проделать подобное с кем-то еще. С кем-то из мира Ночи. И с кем-то из мира обывателей. Позволишь мне поговорить с Семушкой об этом?
        - Как посчитаете нужным, Федя Ивановна, - ответил вежливый я.
        Я сделал шаг назад. Интересно и любопытно в данный момент было не только хозяйке дома. Любопытство снедало и меня. Обошел диванчик, призвал язычок пламени на руку. Пока собеседница взбудоражена и отвлечена, можно и рискнуть.
        Держа в голове услышанную историю, я готовился узреть некую древнюю древность, чуть ли не мумифицированную. Или - в другом направлении фантазию запустив - некое демонское отродье. А может - альтернативная фантазия - и вечно юную, неписаной красы царевну, замершую во временах, как в хрустальном гробу.
        Вот только истинное пламя дало сбой. На краешке дивана восседала та же седая дама, что я наблюдал обычным зрением. И дама снова грозила мне пальчиком.
        Я сверкнул зубами и вернул свое туловище на диван.
        - Семушка был уверен, что вы станете искать знаний, - глядя мне прямо в глаза, сказала хозяйка. - Даже связался со столичными коллегами, более сведущими в вопросе. После предположил, что вы и сами нашли наставника. Ведь нашли?
        Я выдержал этот прямой вопрошающий взгляд. Сдавать Кошара я не был намерен. Что мое - мое.
        - Может быть, еще чаю? - не дождавшись ответа, переключилась Федя Ивановна. - А то и чего покрепче, час располагает?
        - Благодарю, но нет, - покачал головой.
        Дама поджала губы.
        - Я обязана вам дважды, Андрюшенька, - проникновенно сказала она и тут же опередила мои возражения. - Позвольте мне судить о том. Доброй волей и ясным рассудком даю слово перед ликом Луны: все, что сказано мною будет в сей час, не во вред вам, Андрей.
        Я задумался: что положено в таких ситуациях отвечать?
        - Услышано, - повисшая тишина и тяжелый взгляд из-под бровей требовали какого-то ответа.
        Показалось мне или нет, но, когда специалист по древним письменам упомянула Луну, воздух в библиотеке сгустился. И свет от ненавязчивых светильников потускнел. С моим же: "Услышано", - вернулось все на круги своя. И свет, и плотность воздуха.
        - Заметьте, я уточню: когда говорится "сей час", будьте настороже. Не со мной, не сегодня. В грядущем. Легко запутать незнающего, обговоренный срок сообщая лишь полезное, а едва час миновал, сбить с толку. Сказать что-то, что неминуемо навлечет на вашу голову беду. Скажем, поведать о кладе богатом. И умолчать о том, что клад тот заклят на кровь, и возьмет вашу жизнь, если вы не прямой наследник первого владельца клада. Или же не Хранитель Кладов, но вы - не он.
        Промолчал. Кивком обозначил, что сказанное достигло моих ушей.
        - Вы спросили меня о подполковнике, - сузила большие глаза Палеолог. - А я вновь вернусь к вопросу о тех, кто стоит за фигурами на шахматной доске.
        Я откинулся на спинку дивана, показывая всей позой, что расслаблен и беспечен.
        - Как угодно они одеты, - пожал плечами.
        - Именно, - вздохнула моя собеседница. - Случалось мне наблюдать за партиями, ведомыми одним игроком. И за такими, где разом играло множество досок. И за такими, где игрок до последнего хода оставался в тени: нынешняя партия, сдается мне, из таких.
        Расслабленного меня щекотнуло по небу. Выдох ударился о зубы. Я оглушительно громко чихнул, мгновенно разрушив серьезность момента, обесценив вес сказанных только что слов. Даже "туземец" во мне обмер: нарочитыми кривляньями он бы в жизнь такого не добился.
        - Будьте здоровы, Андрюшенька, - откинулась, "отзеркалив" мою позу Федя Ивановна.
        Засмеялась: не по-старушечьи, когда непонятно, кашель то, одышка или все-таки веселье. Заливисто, по-девичьи засмеялась она.
        - Спасибо, я постараюсь, - улыбнулся: нельзя не улыбнуться, слыша такой смех. И тут же подался вперед. - А кто в нынешней партии - вы? Фигура?.. Нет, слишком мелко. Игрок? - озарение, почти как чих перед этим, царапнуло нёбо. - Арбитр?
        И вновь она повторила за мной движение.
        - Скорей, наблюдатель, - витиеватый жест, закрученная пальцами в воздухе спираль. - К тому, чтобы называть себя так, я шла долгим, непростым путем.
        "Другие столько не живут, сколько вы шли", - удержал я за зубами. Все эти: повитуха, чан с водой, тетка со двора - они сильно не из наших дней были. Слова с отзвуком давнего, стылого прошлого.
        - Эта партия - та, где меня затянули на поле, как куль какой-то - она необычна, - увлеченно продолжила женщина. - В тенях в ней кроются не только игроки, но и фигуры. За этим полем я стану наблюдать. Игра занятна, нешаблонна. Вот, скажем: как думаете, Андрюшенька, в подготовку сотрудников органов милиции нынче входит работа с обезвреживанием бомб? Я не особо сильна в затейливых придумках обывателей, не поспеваю за техническим прогрессом.
        А вот это был сильный удар. По упущенному моменту, по порыву необдуманного благородства. По обещанию, данному без обговоренных рамок, без условий. Помогать, чем смогу.
        Лицо я, видимо, в этот момент удержать не сумел, потому как госпожа Палеолог решила меня добить.
        - Может, и не входит, - она собрала пальцы в замок. - Может, этому учат отдельно. Может, отсутствие подготовки - это часть партии. Но - оставим. Вы, Андрюшенька, попав на одну из досок… Что вы предприняли?
        - Ничего, - резковато ответил я. - Я вовсе не испытываю желания становиться пешкой в чужой игре.
        - Ни-че-го, - по слогам повторила за мной хозяйка. - Пешкой… Сейчас я озвучу обидные вещи. Но не озвучить их не могу, ибо кто-то обязан. А в вашем окружении, похоже, не нашлось того, кто бы вас вразумил. Чтобы стать пешкой, вам годами и десятилетиями придется расти, набирать влияние и вес. И совершенствовать свой дар. Все это - при условии, что таковые возможности у вас будут. В нынешнем статусе вы меньше, чем насекомое, случайно забравшееся на доску. Вы - пылинка. Пыль стряхивают, если заметят.
        "И это ее я пытался сбить с толку, обезьянничая? Да этого мастодонта граната в пасти не прошибет, что ей мои кривляния…" - грустно подумал я.
        Обидно мне не было. Я только начал прозревать и обозревать пропасть между собой и Федей Палеолог. Котенка ткнули в лужицу носом.
        - Чтобы стать пешкой, - повторилась она. - Нужен колоссальный труд. Или покровители, влиятельные до той степени, чтобы вознести вашу значимость до статуса фигуры. Ибо даже с пешкой в определенный момент считаются. С пылью - не считается никто. Семен Ильич, конечно, ошибся, полагая, что в обмен на знания вы станете подчиненным… как они говорят, внештатным сотрудником. Но что для роста своего сделали вы?
        Я не стал повторять: "Ничего". Вместо этого я снова и снова прокручивал в голове обещание помощи, данное Сергею Крылову. И вспоминал экскурс в историю театра пантомимы… И понимал все отчетливее, что болваном в обществе специалиста по древностям ощущал себя неспроста. Я и был - глупенький слепой барашек.
        - Продолжил жить прежней жизнью, Федя Ивановна, - сказал, наскоро, как в перемотке, прокрутив в голове события с того утра, когда я вошел в горящий гараж. - Наверное, другой на моем месте прыгал бы от радости. Или сжег бы город. Просто потому, что внезапно смог его сжечь.
        - А вы не запрыгали? - с печальной улыбкой спросила она.
        - Меня устраивала моя жизнь, - незнамо в какой уже раз пожал плечами. - И мне как-то забыли выдать самоучитель по развитию дара огневого. Ни гримуара силы, ни записок предыдущих пользователей. А город мне нравится, жечь я его не хочу.
        - Ваша жизнь - прежняя жизнь, - вкрадчиво проговорила хозяйка дома. - Сгорела дотла в том пожаре. Выплавилась в воспоминания, а вы за них зачем-то уцепились. Как за якорь, возможно. И не удивительно, что якорь этот стал тянуть вас ко дну. Сбросьте его, пока еще можете выплыть.
        Мне вспомнился и тяжелый, полный безнадежности взгляд Кошара.
        - Не знаю, отчего вам этого не говорит ваш наставник, а он, без сомнений, есть у вас, - продолжила, так и не дождавшись отклика от меня, Палеолог. - Сужу по тому, что видела сама. Поймите, Андрюшенька, независимо от вашей воли и желания, вы - уже на доске. Что делать с этим дальше - решать вам.
        Она замолчала.
        - Благодарю за пищу для размышлений, - приготовился встать и уйти. - За пищу для разума, за пищу для тела. Час поздний, не стану злоупотреблять гостеприимством.
        - Обиделись все же, - сделала свои выводы хозяйка.
        - Ничуть, - качнул головой.
        Не кривил душой. Обижаться на правду - последнее дело.
        - Тогда позвольте последний вопрос, - она поднялась с диванчика следом за мной. - Деликатный. Дмитрий Федорович наверняка оставил работы и записи. Он был большой специалист, и было бы неверно, чтобы труды его канули в забвение. Могу ли я как-то ознакомиться?..
        - Мне жаль, - прервал я ее. - Но все бумаги из отцовского кабинета мать вывезла.
        И вновь я говорил чистую правду: ма даже книги с полок поснимала. И что с всей этой макулатурой сталось, без понятия.
        - А матушка ваша?..
        - Отбыла за границу, - вздохнул. - Бессрочно.
        - Что же, досадно, - не стала скрывать разочарование Федя Ивановна. - Сласти! Подождете минуточку?
        Я подождал. У меня дома овинник с парадником, они все сладкое до крошки подъедят. Федя Ивановна в роли радушной хозяйки выглядела донельзя органично. А мне дали вдосталь пищи для ума. Мне было не до сладкого.
        Пока ехал до дома, потряхиваемый дорожными ухабами, утрясал и мысли. Были они… разными.
        Для чего зазвала меня к себе Палеолог? Глянуть на пылинку с доски? Вблизи, под лупой? Предложить покровительство? Хотя это - едва ли, хотела бы, предложила. Поделиться соображениями о служивых? Или же вся соль была в последнем-деликатном вопросе?
        Я уперся лбом в спинку сиденья маршрутки переднего ряда. Охладить головушку от жара дум о пластик. Еще недавно мой удобный мир был понятен. Доступен. Ощутим. Вот, как сиденье, на которое я взгромоздил пакет с дареными пирожными.
        На сидении - пара шерстинок. Наверное, здесь до меня ехала дама с собачкой. Миниатюрной тявкалкой… И запах песьих лап.
        Когда мой мир перевернулся, почему я не перевернулся вместе с ним?
        "Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте", - так, кажется, говорилось в "Алисе в Зазеркалье". Занятно: в полном иносказаний и всяческих необычностей повествовании о девочке и шахматной доске - не о той ли стороне мира речь? Впрочем, оставим, как говорит Федя Ивановна.
        Когда меня закрутило, что сделал я? Уцепился за осколок "земли с твердым грунтом", за привычный распорядок жизни? Что бы вообще я делал, не подбрось мне клубок случайностей узелок - встречу с манулом у помойных баков? Ответ очевиден: загнулся бы, не отходя далеко от кассы.
        Меня мотало, штормило, а я делал вид, что ничего особенного не происходит, что все под контролем, все в порядке вещей. Ничего такого, с чем бы я не справился. Как… как собачью какашку в проруби мотало меня. А я находил себе оправдания, бултыхаясь в той проруби. Бессмысленно и беспощадно.
        В блокнотике жизнеописания - на книгу это не тянет - я был сам себе герой и сам себе злодей. Сам себе злобный баклан.
        Не так. Такой себе геройчик, такой себе злодейчик.
        Рукописи не горят, историю не перепишешь. Что, если напрячься, смогу ли я хотя бы эпилог приличный дописать? Выпрыгнуть из проруби, стать чем-то более… твердым, чем натуральное топливо для огня?
        - На остановке, пожалуйста, - попросил водителя.
        От ближайшей остановки до дома еще было топать и топать. Самое то: мерными шагами выбить из себя лишнюю дурь. А на освободившееся место в ближайшее время утрамбовать все, что может поведать мне о пламенном даре Кошар. Все, чему он может меня научить.
        У Таши вызнать теорию, историю и вообще все, что она успела узнать от бабки. С учетом успешного эксперимента с живым огнем - мне есть, чем отплатить ей за сведения. По знакомству расспросить об оборотнях и вурдалаках Шпалу и Джо соответственно. Знания лишними всяко не будут. Это та валюта, что не обесценивается со временем.
        План был строен, хорош. Вполне осуществим.
        - Какая неожиданная встреча, - услыхал я и понял, что припозднился с планами. - Владыка огневой. Новоявленный!
        - Семен Ильич, - изобразил восторг от встречи; после натурального лицедейства у Палеолог надевать и снимать личины было легче легкого. - Хотите пироженку? Вы скверно выглядите.
        Подполковник, похоже, давно не высыпался. Таких синяков под глазами, как у него сегодня, я у себя даже в периоды сессий не наблюдал. Черно было аж до скул.
        - Пожалуй, откажусь, - Рыков подернулся, будто я не свежих кондитерских изделий ему предложил, а живых (и тоже свежих) червячков, шевелящихся, с землицей на мясистых телах. - Удачно, что мы пересеклись. Неожиданно, но удачно. Уделите несколько минут?
        И замолк, выжидательно вперив в меня взор, от которого у меня снова (первый раз был у памятного мне гаража) возникло ощущение сквозного просмотра. Гибрид рентгеновского аппарата и снайперского прицела - таким был взгляд подполковника Рыкова.
        - Разумеется, - ответил я с видом радушного хозяина. Лживого хозяина: звать в свой дом законника я совсем не желал. Там Кошар. - Вы здесь по делу, по беде ли? Или просто прогуливаетесь?
        Ага, по району, застроенному стандартными многоэтажками. И даже не по зеленой зоне. Аж вижу: погрузился в экипаж самобеглый, с кондуктором, Семен Ильич, и отправился в вояж по Калининскому району.
        - А по какому поводу удача? - успел заполнить вопросом момент. - Неужто пожарная бригада наябедничала? Так я не при делах.
        - Молод и резок, - сощурился служитель закона. - Режешь по живому. Обидчив. Хм-м… Может, прав Сережа? И вместо сложностей, запутанных ходов, нам нужно проверить застарелые обиды?
        Я знал, как это называется. С больной головы на здоровую. Беда в том, что здоровой моя голова здесь и сейчас не была. Меня всякими там шахматными партиями и игроками, сокрытыми в тенях, изрядно нагрузили с полчаса назад, и к продолжению я готов не был.
        - Семен Ильич, - вздохнул. - Попрошу сказать прямо и по существу. Чем я могу быть полезен следствию?
        Подполковник прошелся ладонью по волосам. Кивнул. Мне ли, своим ли мыслям - неизвестно.
        - Был звоночек, якобы в сгоревшем гараже кто-то был, - без перехода сообщил он по существу и прямо. Прямо посреди тротуара, в людском потоке. - Кто-то шумел. В случае подобного я просил не вмешиваться, только наблюдать по возможности. Вмешательство может быть слишком опасно. Я осмотрел гараж, но никаких изменений не обнаружил. Подумал: не вы ли, часом, там побывали, Андрей?
        - Зачем мне там бывать? - опешил я.
        - Не вы, - озвучил вывод подполковник. - Знаете, кто это мог быть?
        - Нет, - без колебаний.
        - Нет, - рефреном подхватил Семен Ильич. - Выходит, поездка прошла впустую. Не смею задерживать.
        И резко развернулся, ровно на девяносто градусов. Замер.
        - Завтра днем, в удобное вам время, прибудьте на Сенную площадь, - произнес не своим голосом Рыков. - Где падал козырек в позапрошлом году. Вас встретят.
        Еще на девяносто поворот. И без каких-то пояснений седая макушка скрылась за головами прочих прохожих. А я пытался понять: что это только что было? Изменился не только голос, изменились и интонация, и произношение. Он делал паузы там, где Рыкову было несвойственно. Он растягивал другие гласные, а "е" в "Сенной" звучала, как "и". Я наслушался в свое время от па о редуцированных предударных гласных и прочих мозгодробительных бесполезностях (так мне казалось до этой вот минуты).
        Люди меняют манеру речи, так бывает. Со временем, со сменой среды, со сменой круга общения. Можно "нахвататься" от окружающих. Можно, переехав из Петербурга в ту же Москву, перестать говорить "дождит", заменив его на "дожжит". Так, па никогда не смотрел новостей, аргументируя это тем: "Что полезного могут сообщить мне люди, у которых горот откроет новую булошную, а в четверх ожидается дощщь?"
        Но никто не меняет речь молниеносно. Если он, конечно, не имеет специальной подготовки к подобным изменениям.
        Что сие значит? Что, либо Рыков Семен Ильич не тот, кем кажется, либо про "Синную" говорил устами подполковника кто-то другой.
        Все страньше и страньше, как говорила Алиса…
        Честно говоря, при виде Рыкова я решил было, что с меня пришли брать обещанное. Слово дал - долг взыскал. Добровольно-принудительно оформят в помощники, и шаг вправо-влево будет считаться за побег. И мой распрекрасный, едва оформившийся план пойдет по неприлично-анатомичному месту, что очень часто упоминается в моем нынешнем рабочем пространстве.
        Но это? Обиды какие-то, гараж, шумы в нем. И финал, как обрушившийся занавес. Занавес, падающий, как козырек на Сенной.
        Вечер неожиданных и фееричных встреч на том не завершился. Причем вторая встреча поначалу казалась совсем безобидной. И на вид, и на слух. Перед стеклянными окнами в пол, за которыми висят вечно пыльные занавески почтового отделения, наигрывала на гитаре простенькую мелодию девушка, одетая почти по форме казино: брюки, рубашка, жилетка. Я знал песню, ее у костра частенько запевали в походах. "Перевал", где дом средь лесов, где: "Прожитое прожито зря"…
        Я остановился, заслушался. Голос у гитаристки был приятный, мягкий и обволакивающий.
        …Ведь за нами все мосты сожжены.
        Все мосты, все перекрестки дорог,
        Все нашептанные тайны ночи.
        Каждый сделал все что смог, все что смог,
        Но об этом помолчим, помолчим[7 - "Перевал". Юрий Визбор.]…
        Девушка пела, прохожие текли себе мимо, кто-то останавливался, как я, послушать. А я видел высокий костер, видел сосновый бор за языками гордого пламени. Ушедшее беззаботное время. Прожитое зря и не зря.
        Ударили по струнам пальцы, оборвав наваждение.
        Я согнулся, чтобы вложить в черный цилиндр перед гитаристкой немного материальной благодарности. А когда распрямил спину, длинные пальцы снова тронули струны, заиграли бодрый, незнакомый мотивчик.
        Девушка пропела один куплетик, и мне его хватило. Я резко засобирался в сторону дома. Благо идти-то оставалось совсем немного: обогнуть этот корпус, что с почтой, да пройтись через двор.
        Ласково на ручки возьмите,
        Нежно положите в могилку.
        Сверху присыпьте землицей.
        Стану я - красивая упырка!
        - Слышал про другой способ становления упыркой, - буркнул, отходя от гитаристки.
        Что меня за язык потянуло? Не мог отойти молча, а мысль оставить в голове, не озвучивая? Пора уже было усвоить: поющая особь женского пола - не к добру! Так нет же: мало мне было водицы-неугодицы, потянуло к землице.
        - Это какой же? - и куда подевалась мягкость из голоса?.. - И от кого ты слышал про другой способ?
        Некрасиво изогнулись яркие губы на бледном лице, черную тучу волос рванул ветер, резко взметнув. Гитара осталась зажатой в правой руке, левая вцепилась в мой локоть.
        - От того, кто в теме шарит, - грубовато ответил девице. - Руку бы ты убрала, люди смотрят.
        Народу вокруг и впрямь стало побольше. Что и требовалось доказать: чужие страсти народу интереснее искусства.
        Мои слова не возымели воздействия, хватка на локте только крепче стала.
        "Мне бы цестус, а не пироженки сейчас", - опечалился я. Бить девушку неправильно, конечно, но что-то мне подсказывало, это такая девушка, каких бить можно и нужно. Лучше сразу намертво. Что подсказывало? Кровь, выступившая на рукаве, там, где крашеные в бордовый ногти впились с нечеловеческой силой в кожу сквозь ткань.
        - Сейчас ты, мой сладенький, пойдешь со мной, вот так, под локоток, - нашептала она мне на ухо, для чего девице пришлось встать на цыпочки. - По дороге расскажешь мне все, что я хочу услышать. А потом, так и быть, я подарю тебе поцелуй. Хорошее предложение, не так ли, милый?
        Локоть стиснули, как в тисках. Гитара в доступности имелась, руку протяни, да пой про группу крови на рукаве.
        Я пыхнул живым огнем, плюнув на условности и маскировку. Да, мне тут жить. И кто-то из прохожих запросто может оказаться одним из моих соседей. Но это одна сторона монеты. На другой те же самые слова: мне тут жить. Значит, пренебречь тем, что могут углядеть пытливые, глазастые обыватели, но не дать какой-то девке помыкать собой, как скотиной. Скотина - на рынке, на Кондратьевском. Недалече. В коробки да клетки распихана.
        Зараза когтистая отдернула руку, отпрянула от меня. Задела ногой цилиндр с денежками. Весело и звонко покатились по дорожке монетки.
        Занятно: Феде Ивановне мое наложение рук с живым огнем на пользу пошло, а этой бледнолицей явно не понравилось его касание. Огонь сам выбирает, кого ему лечить, кого калечить? Или дело в моих пожеланиях? Здоровья музыкантше я точно не желал.
        - Встречное предложение, - я встал так, чтобы загородить широкой спиной девицу от зевак. - Ты сейчас свернешь свое шапито и быстренько свалишь туда, где солнышко не светит. С учетом ваших трепетных с ним, солнышком, отношений, это дельное направление. Я тебе даже пироженку в дорогу завернуть готов, чтобы заесть горечь нашего с тобой, прелестница, расставания.
        Разозлился я не на шутку, отсюда и многословность. Будет тут в считаных шагах от дома меня погань какая-то строить! С руки полыхнуло истинное пламя. Нет, смотреть через него на девку я не собирался, чего я там не видел? Мне хватка на локте многое сказала, плюс ее же речи, про "поцелуи". И на Джо я уже глянул, мне хватило. Угляжу очередную страхолюдную тварь, потом спать - а ну как приснится? Нет, огонь должен был дать понять гитаристке, что тут вот-вот запахнет жареным.
        - Не действует? - на бледном лице явственно боролись страх и изумление. - Не слушаешься? Ничего, кровь твоя у меня осталась, я найду тебя. Приду в ночи и высушу.
        - Спасибо, что напомнила, - я не Федя Ивановна, кружевных платочков не имею, но обычный клетчатый платок с собой ношу. - Вытирай.
        Шагнул к ней, встал так, чтобы другие не расслышали дальнейших слов. Просто шагнул, хотя жгло желание ударить посильнее, впечатать в стекло. Так, чтобы осколки зазвенели громче встревоженной сигнализации. Сдержался, конечно: в запале устроить в городе представление, чтобы потом огрести неприятностей от доблестной милиции - игра не стоила свеч.
        - Не заставляй меня жечь твои пальцы. Без них играть неудобно. Не с руки. Что, запеклась кровушка? Выковыривай.
        Говорил я тихо, спокойно. Размеренно. Вкрадчиво даже. Отдавая себе отчет, что, если взъерепенится зараза когтистая, я и впрямь прижгу ее пальчики. Мне это не доставит ни капли удовольствия, но у немертвых, из того, что я о них слышал, не только реакция с силой на уровне, у них и с регенерацией все замечательно.
        Жечь не пришлось. Проняло девку, прислонила гитару к стеклу, начала подцеплять бурое из-под ногтей, продырявивших мне рубашку. И это было облегчением: вполне возможно, гитаристка приходилась Джо не чужой. Их "семья" (речь не о привычной нам ячейке общества) неподалеку обосновалась. Могло занести оттуда дурочку-трубадурочку. Почему дурочку? Умная бы смолчала про образец под ногтями.
        Побеседовать с Женькой надо в любом случае, даже нет, не так поступим…
        - Упырка красивая, ты с Евгением Митиным знакома? - склонил вопрошающе голову я. - Вот хм. Мне отчетливо дали понять, что упыри и вурдалаки - не одно и то же. Что между ними существенная, принципиальная разница. А твое творчество вступает в конфликт…
        - Вурдалачка во втором куплете, - зыркнула музыкантша. - Рифмуется с землячкой. В контексте закусывания по знакомству. И да, я знакома с Митиным. Хорошо знакома… Что с того?
        - Отлично! - я просиял. - Значит, когда ты отскребешь кровь, пойдешь к Жене и скажешь, что решила поиграть с огнем, и тот тебя не обжег исключительно по доброте душевной. Потому что хочет и дальше быть добрым соседом.
        - Он после этого сам тебя высушит, - протянула обратно платок окончательно успокоившаяся вурдалачка.
        - Это вряд ли, - усмехнулся, отдавая кусок материи скоротечной вспышке огня.
        Немного зная Джо, я был уверен - до фатального не дойдет. Вот если бы я эту певунью в факел живой (неживой?) превратил, тогда да. Тонкие семейные связи обязали бы коллегу принять меры. А так: побеседовали о музыке и гастрономических пристрастиях. Слегка поспорили, оба вспылили. Пустяки же.
        Девица присела, чтобы поднять цилиндр. Монетки укатились, но несколько купюр остались внутри. Не зря бренчала трубадурка, получается. И как никто не уволок под шумок?..
        - Так что, пирожные будешь? - по-доброму обратился к девице; та как раз запихнула купюры в кармашек жилетки, а цилиндр, наскоро отряхнутый от песка и дорожной грязи, пристроила поверх распущенных волос. - Вкусные, рекомендую.
        - Засунь их себе, - обнажила клыки она, а потом озвучила такой заковыристый маршрут, что мое "где солнышко не светит" и рядом не стояло в плане детализации.
        Как сказала бы ма, обожающая цитаты: "Один человек - весть, два человека - вторжение[8 - Урсула Ле Гуин.]". Тогда чем будет три человека?..
        До дома я не дошел самую малость. Перехватили меня у скамейки, что возле подъезда (простите, Мал Тихомирыч, парадной).
        - Андрей? - с малой толикой сомнения в голосе обратилась ко мне незнакомка неопределимого возраста. - Ты - Андрей?
        Обратившаяся ко мне поднялась со скамьи, оставив на ней мальчонку, увлеченно рисующего что-то в альбоме.
        - Я - Злата, - сообщила она мне имя, удивительно ей подходящее: волосы у нее были не то русые, не то рыжие, будто солнышком поцелованные, вызолоченные. - Я тебя жду.
        Сложилось впечатление, что, пока я был в отъезде, понадобился куче народа. А как вернулся, они живую очередь организовали.
        - Цель ожидания? - устало спросил я.
        - Левушка, покажи дяде рисунок? - вместо нормального ответа она обратилась к мальцу.
        Парнишке было лет шесть, может семь с виду. Шальная мысль о том, что мелкого привели познакомиться с папой (мало ли, обстоятельства знакомства с мамой забылись под градусом алкоголя и страсти?), на подлете разбилась о реальность: я в столь юном возрасте нашалить на гипотетическое отцовство не успел. Сходства со мной и отдаленно не было, как и с самой Златой. Пацан был темненький и кареглазый.
        Левушка послушно поднялся и протянул мне раскрытый альбом.
        - Молодец, Лева, - тронула макушку ребенка Злата. - Иди, поиграй.
        Пацаненок куда-то умчался, я не обратил внимания, куда. Я глядел на корявенький, схематичный карандашный рисунок, изображающий лежащую женщину. И огромную, заштрихованную черным и красным, область вокруг нее.
        - Ты ее убил? - голос Златы изменился, теперь он сочился угрозой и ненавистью. - Дарию убил ты?!
        А вот это уже был залет похлеще случайной пули, срикошетившей от металлического плафона. О том, что тело соседки по даче обнаружил я, знал крайне ограниченный круг лиц. Я сам, Сергей Крылов и Семен Ильич. И одна усатая морда. Что я вообще побывал в тот день в садоводстве, тоже мало кто знал. Разве что другие соседи заметили. И караси еще в курсе были, которых я в ручей выпустил. Может, водник местный, но это уже совсем сложная цепочка выходила.
        Упрощаем: манула вычеркнуть, карасей вычеркнуть, водника в расчет не брать. Остаются соседи (а наши участки крайние, напротив заброшка), да служаки. Последние обо мне не постеснялись говорить с Федей Ивановной, отчего я должен думать, что товаркам тетки Дарьи (тоже Ивановны) они про меня не сболтнули?
        Теперь про соседей: я в садоводстве свой, привычный, никто ничего эдакого про меня там не знает. Соседям неизвестен этот мой адрес, никому из них.
        Я не палился, совсем ничего не жег. Даже листву просто смел, не стал выжигать. Овинник - и тот только нюх свой использовал. И с его, овинника, слов, одни запахи там отлично перебивались другими.
        Кто-то специфическими средствами вызнал, что я заходил в дом соседки? Тогда он (она?) же мог бы определить и то, что я ничего внутри, кроме дверей и дверных ручек, не касался.
        К чему приходим? К ушам гончих закона, явственно торчащим из-за спины этой Златы.
        - Сейчас же отвечай! - прошипела означенная Злата, взъяренная моим задумчивым молчанием.
        - Не убивал, не желал ей смерти, не имею понятия, кто мог ее убить, - решил уж ответить, желательно так, чтобы дополнительных вопросов избежать. - Там вашего сынишку какой-то мужчина уводит, мамаша.
        Юного рисовальщика, взяв за руку, и впрямь уводил по дороге рослый мужчина. Темноволосый, кстати.
        - Как ты меня назвал?! - взвилась женщина, аж подавившись от возмущения воздухом. - А, бес, ты про этого. Он не мой сын. Так, какой-то пацан. Не ты? Не желал и не ведаешь…
        Моя очередь была глотать воздух. Ничего такой ход: чужой ребятенок, рисующий труп в луже крови.
        - Не желал и не ведаешь, - повторила она, как бы смакуя эти слова. - Знай: если Ковен Северных Ведьм узнает, что ты солгал, будешь мечтать и молить о смерти, пожирая свои кишки.
        - Фу, как неаппетитно, - покачал головой, не дав представительнице Ковена продолжить список вероятных экзекуций. - Злата, а мой адрес вам кто дал? Случайно, не сотрудники органов правопорядка?
        - Ищейки, - выплюнула она словцо; не похоже, чтобы у законников и ведьм были теплые отношения. - Они не ищут, кто тронул одну из нас. Зато рыскают, вынюхивают, не мы ли пустили кровь какому-то человечишке…
        "И сдают зачем-то ведьмам меня, мое место жительства", - неприятна была эта мысль.
        - А что, если цель в том и была? - переключился я с мысли неприятной на мысль отвлеченную, на гипотезу, возникшую буквально только что. - Закон натравить на ведьм, ведьм на закон. И наблюдать со стороны за сварой? - удержал так и рвущееся "сварой ищеек и бешеных сук". - А то и другое дельце под шумок обстряпать.
        Например, слегка подорвать теплоход.
        Ведьма выхватила из моей руки альбом, вырвала раскрашенный лист. Скомкала. С силой зашвырнула его в лужу, оставленную дождем. Звонко застучали каблучки, унося обладательницу золотых волос и дурных манер подальше от моего жилища.
        Ушла, не попрощавшись. Даже пирожных на дорожку ей предложить не успел.
        Больше этим вечером никаких странных встреч не случилось. Обыденные - да, у лифта пересекся с каким-то замусоленным дядькой из жильцов (видел его раньше пару раз). В коридоре этажа обменялся приветствиями с Катюшей, соседкой, что снимает комнату в крайней квартире. Не удержался, подсветил ее, стараясь проделать это незаметно. Порадовался: Катя была нормальная, без "прибамбасов".
        - На свидание? - улыбнулся из вежливости.
        На соседке было темно-синее платье с блестками, так что версия была вполне себе.
        - На подработку, - вернув мне улыбку, указала на кейс с инструментом, прислоненный к стене, пока руки девушки были заняты закрытием входной двери на три замка (казалось бы, что красть в двушке, где, кроме Кати, живут выпивохи?). - В клубе играем.
        Ага, не только я в темное время суток зарабатываю на жизнь.
        - Успешного вечера, - пожелал со всей искренностью.
        - Спасибочки! - скрипачка победила тугие замки, подхватила футляр и помчалась в сторону лифта.
        А я наконец-то ввалился к себе, чтобы выпить с "родными" нечистиками чаю. Точнее, на чай с десертом налегали овинник с парадником, я больше говорил. Пересказывал события вечера, слишком насыщенные, чтобы мне одному "переваривать" пережитое. Поделить на троих - в самый раз получится.
        Они меня дослушали. Морщились, порывались перебить, но дотерпели до финального: "И вот я дома".
        - Не ве-рю! - запальчиво тряхнул шевелюрой Мал Тихомирыч. - Судные дьяки сдать ведьмам тебя не могли. Никак не могли, Андрей!
        - И тем не менее, - мне и самому не нравилось происходящее.
        Манул ударил хвостом по подоконнику, где он привычно уже обосновался для чаепития.
        - Нет! - упрямо мотнул головой малорослик. - Не по заведенному порядку такое, не может такого быть.
        - В дверь никто не ломился, - поразмыслив, веско обронил Кошар. - Не стучал, не звонил. Знай Злата твой полный адрес, неужто поленилась бы на лифте прокатиться?
        - Скажи, - пытливо заглянул мне в глаза парадник. - Ведьма прям так сказала: ищейки дали твой адрес?
        Я честно припомнил.
        - Почти, - признал незначительное несоответствие. - Я спросил про адрес, они ли его им сказали. Ведьма ответила… - тут я осекся. - Ведьма ответила, что ищейки одного не ищут, а насчет другого рыщут.
        - Вот! - вздернул указательный палец к потолку Мал Тихомирыч. - Вот оно! Говорил я, что не может такого быть!
        Я подвис. Выходило: сам придумал, сам поверил, когда разубеждать не стали?
        - Мы можем прояснить этот… момент, - скривившись, я потянулся за мобильным; номера подполковника Рыкова в списке контактов я не имел, но Крылов из той же конторы. - Сергей? Извиняюсь за поздний звонок.
        - Ничего, - ответил служивый. - Не так и поздно.
        - Мне бы прояснить одну неловкую ситуацию: к моему дому пришла с обвинениями и угрозами ведьма, - говоря, я поглядывал на парадника, по-прежнему покачивающего в знак неверия головой. - Она решила почему-то, что я убил Дарью Ивановну.
        - Стоп! - прервал меня Сергей. - Она назвалась? Пришедшая? Аргументировала обвинения?
        - Назвалась Златой, - откликнулся, скрипнул зубами, готовясь спрашивать неприятное. - Аргументов не привела, только угрозы. Суть вопроса: как ведьма вообще на меня вышла? Ваша служба причастна к ее появлению?
        - Нет, - твердо озвучил Крылов. - Ведьма еще там? Рядом с тобой?
        - Изволила удалиться, - уверенности во мне после этого простого и емкого "нет" изрядно убавилось.
        - Андрей, мне нужно немного времени, чтобы разобраться, - зато в голосе служивого уверенности было, хоть отбавляй. - Перезвоню.
        - Вот те раз, да? - оживился парадник. - Вот те два: ведьма клятву Луной с тебя спросила? Не спросила.
        - Бо с людишек не берут ее, - вставил свое соображение Кошар. - Посуди: что сделала ведьма? Наколготила да свинтила. Так с равным не поступают. С человечишкой же можно и так. Те Луны не слышат, не внемлют, зато их пронимает, когда устрашат.
        Ко мне вернулось ощущение, испытанное в доме Палеолог: то, когда я себя чувствовал полным болваном. Если так посудить, меня раскачали на эмоции рисунком, потом попытались взять на испуг. На мой прямой вопрос ответили так, что я сам додумал ответ. С испугом не зашло, зато с эмоциями - вполне.
        Затрезвонил мобильный. Крылов - сверился я с экраном.
        - Андрей, - серьезно обратился ко мне служивый. - Заверяю тебя со всей ответственностью, что никто из сотрудников отделения, штатных и внештатных, не разглашал какой-либо информации о тебе Ковену. Ни личных данных, ни о том, что ты стал свидетелем в деле. Отделение, а также все смежные службы и сотрудники, не причастны к возможной утечке информации. Мое в том слово. И слово Семена Ильича.
        - Рад слышать, - выдавил, окончательно признав свою неправоту. - Несказанно рад.
        - Кроме того, я уполномочен сообщить тебе некоторые детали расследования, - казенно ронял слова младший лейтенант. - После того, как мы обследовали дом и участок, Ковен получил разрешение провести ритуал. Поиск и распознание. Не могу озвучить всех подробностей, но вывод - могу и озвучу. Дарию Берегову убил человек. Не кто-то из мира Ночи. Это все.
        Я сбросил звонок. Молча уставился на сияющего парадника, явно услыхавшего все до словечка.
        - И что получается? - спросил я вслух.
        Не нечистиков, скорее, себя.
        - Подумай: вы многажды наезжали в загородное владение, - подключился к вразумлению меня овинник. - Вы соседствовали с ведьмой Дарией. Тебя видели, знали, что ты - соседский ребенок без дара. Твоего родителя знали в мире Ночи. Отчего б и родителю о мире Ночи не знать? Как и поделиться знанием с отроком.
        Кивнул, отчасти соглашаясь. Как было сказано Златой об уводимом ребенке? "Так, какой-то пацан". У родителя осведомиться, знал ли он о мире Ночи, я не могу. Как в ближайшее время и родительницу не спрошу. Этот ее Париж, будь он неладен…
        - И как тогда они меня нашли? - раз уж нечисть прозорливее меня, пусть поломают головы и над этим. - И с чего вообще приплели к делу?
        - Сам сказал: могли соседи заметить в день визита, - сделал лапкой шерстистый. - Ритуал мог показать твои касания. А как нашли: дороги небесные для сорок все открыты. Иском искать - искомое брать.
        Это был вечер весомых ударов по самооценке.
        - Мотив? Повод? - понесло в другой край меня. - Чего ради бы мне убивать тетку Дарью? Типа: мальчик соседский узнал, что тетя за забором - ведьма, и пошел ее казнить? Это же бред.
        - Тебя и шугнули одними словесами, - поддел меня Кошар. - Одно то свидетельствует: наговорил ты на сыскарей. Они-то тебя знают, как огневого владыку. Не как соседского мальчика.
        Я только рукой махнул. Меня бросило в очередную крайность: в ту, где важно было не почему, а как. Ведьма же должна быть как-то более защищенной, чем обычная женщина. Даже если она дома, на своей территории. Особенно, если она дома, на своей территории.
        - Как с шишкой Феди Ивановны? - высказал вслух наиболее адекватное соображение. - Чтобы ведьму убить человеку, надо же постараться, так?
        - А вот этому - верю, - парадник прекратил сиять от осознания своей правоты. - Голыми руками ведовку не взять.
        - А если Дарье тоже сказали что-то эдакое… - задумался я. - То, выходит, это те же, так их, шахматисты. И что слова, которых не помнит Федя Ивановна, могут быть сказаны обычным человеком.
        - Досюльный обычай не ведает сходного, - овинник спрыгнул с подоконника. - Допрежь не бывало…
        - Все эти прогрессии - к худу, - закивал парадник.
        - Оставим, - махнул рукой, повторяя за специалистом по древностям уместное словцо. - Мне на завтра назначили встречу. Тот-не-знаю-кто. Хотелось бы к ней подготовиться. Как насчет урока, хвостатый советник? Желательно не слишком масштабного, чтобы обойтись квадратными метрами санузла?
        - Об уроках и встречах, - с гордым видом повернулся ко мне манул. - Вурдалачьи пальцы зря мучил. Как живой огонь прошел, внешнее перестало быть следом. А что за ум взяться решил, хвалю. Не рассиживайся, коли серьезно настроен.
        Я тут же встал и собрался последовать за наставником. Шерсть ли там, хвост ли, а знает он всяко больше моего. Сигнал мобильника затормозил на время мой ученический порыв.
        - Джо? - удивился я вслух входящему вызову. - Быстро мой привет дошел. - и, уже к коллеге обращаясь. - Приветствую красноглазых!
        - Вечера, АБ, - откликнулся Женя. - Скажи, пожалуйста, ты с моей женой не пересекался недавно? С меня ростом, темненькая, особая примета - гитара, без которой она никуда.
        "Жена", - я поперхнулся.
        - С кем-то, подходящим под твои приметы, я пообщался, - сверился с часами, - Менее получаса назад. Мы определенно не сошлись во вкусах.
        - Понятно, - спокойно сказал Джо. - Как насчет пересечься завтра, поговорить?
        - У меня днем на Сенной встреча. Не знаю, на сколько затянется. Потом свободен.
        - Набери меня, как освободишься, - ровно проговорил вурдалак.
        На том мы распрощались, а я отправился в белый закуток, к ожидающему меня там Кошару. Учиться, не переучиться, до того, как забрезжил рассвет.
        - Знать бы, кто вызвал тебя, - голос овинника звучал устало.
        Это было неудивительно: он решил подтянуть мое владение мертвым огнем из каких-то своих соображений, а тот мне изначально плохо давался. Вымотался и я, меня можно было выжимать да развешивать, как ту простынь.
        - Кошар, ты же так много знаешь, - и почему мне раньше не пришла в голову сия здравая мысль? - Может, тебе что-то скажет фраза: "Здухач гледа у вас"?
        Бартош, увы, мне с этим помочь не смогла. Сказала, что звучит знакомо, будто бы очень давно она что-то похожее слышала, но слишком давно, чтобы память сохранила подробности.
        - Где ты это слышал? - дернулся шерстистый.
        И я окончательно понял, что дуралей. Так не дергаются от незнакомых слов. Та же Арктика ненадолго задумалась, а после пожала плечами. Нет, что стоило спросить у овинника раньше?
        - Мне записку оставили, - ответил, как есть. - Менеджер из казино, серб. Оставил и в отпуск уехал.
        - Здухач - дух-ветрогон, зело сильный, - пустился в пояснения мой хвостатый наставник. - Его воплощение спит, а сам дух покидает тело, сражается с непогодой, водит тучи, гонит ветер, может схлестнуться с другим ветрогоном. Этому духу близок и хмурник. Или хмарник, так еще говорят. Те живут в дождевых и градовых тучах, направляя их полет. Еще ближе к нам планетник, он наполняет туманами тучи, мелет лед железным цепом, создавая град и бури.
        - "Тучеводец отыщет тебя. Согласись", - процитировал я подсказку от подземной темени. - Это про здухача?
        - Подле Невы? - усомнился Кошар. - Тогда уж про планетника. Андрей! Ежели встреча назначена им: согласись. Согласись, чего бы от тебя не потребовали. Супротив мощи планетника ты, я, невелик - все сор.
        Я промолчал. Еще поглядим, соглашаться ли на то-не-знаю-что. Выслушаем предложение, решим по месту и по времени.
        - Не понимаешь, - закручинился заревой батюшка. - Говаривали, оставили планетники мир. Ушли за кромку, улетели. В Навь, не в Ирий… Но только не планетник тутошний. Когда ветром срывает крыши, когда буря бушует седмицу без продыху, когда за стеной дождя не видно, день ли, ночь ли - то планетник. Когда ночь молоньями сверкает ярче дня, градины валятся с рублевик - он.
        - То есть, когда гром гремит, то планетник чихает? - с превеликой долей недоверия спросил я. - И надобно ему желать: "Будьте здоровы"?
        Кошар открыл было пасть, чтобы высказаться, затем хлопнул хвостом по боковине дивана.
        - Спи, - фыркнул. - С недосыпу мелешь чушь.
        Я и послушался - насчет сна. Недолгого, но спокойного. А идя на встречу, назначенную "под козырьком", не тревожился. Банально не верилось мне, что настолько могучей сущности, как описал планетника мой наставник, может зачем-то понадобиться такой неумеха, как я. Серьезно, что я могу-умею такого, чтобы вызвать к своей персоне интерес? Да ничего, все умения в зачаточном состоянии.
        - Замечательно, что вы пришли, - услышал я со стороны торговых рядов.
        Сразу узнал голос и говор: по "замичательно", произнесенному через "и".
        - Приглашение было передано оригинально, - ответил, взглядом выискивая в людском потоке говорящего. - Как я мог на него не откликнуться?
        Нашел. Тот, кто меня позвал, был сед. Усы цвета сухого асфальта перетекали в бороду, та соединялась с длинными, вихрящимися волосами на голове. Богатырская борода, знатная. Крупный нос, глаз не разглядеть под нависающими веками, седые кустистые брови. И уже слышанный из чужих уст раскатистый голос, эдакие отзвуки грома.
        - За тем человеком был долг, - рука, поманившая меня, чтоб подошел, тоже была богатырская. - За услугу солидную. С оговоркою: не во вред. Вреда и не было. Вдохнул человек воздух, выдохнул мой ветер. Мой ветер донес слова. Долг закрыт, вы - здесь. Ветер не шумит.
        Определенно, у него была занятная манера речи.
        - Вы так с любым можете? - маневрируя, пошел к этому необычному, чем-то отпугивающему, и, наоборот, чем-то притягивающему персонажу. - И не подскажете, как мне к вам обращаться?
        - Чеславом можно звать, - когда мы поравнялись, оказалось, что он даже выше меня. - Ваше имя, младой носитель пламени, мне известно. Вы плохо слушаете: я взял долг. Должать у меня не всякий сможет.
        Впрямь - богатырь телесными параметрами, только в возрасте.
        - Со второй попытки, кажется, понял, - сказал я покладисто. - А почему именно сюда меня позвали? Тут людно и шумно. Много разных… ушей.
        Ма на Сенной никогда не бывала. Поджимала губы при любом упоминании о "чреве Петербурга", как и об "Апражке", что вон в ту сторону…
        - Прежде к границе селения приходили, - не отказал в ответе богатырь, приглашая жестом пройтись вместе с ним. - Теперь границы сдвигаются чаще, чем ветер меняется. Здесь раньше была грань. Лес здесь шумел. Затем уж начались торги, торговые казни. Трущобы скучились. Пронесся холерный бунт. Там, дальше, подняли храм. Позднее - взрывом - подняли его на воздух. Я иду к той границе, что помню. А что до людности: надо спрятать - прячь на виду. В подворотне да тьме любопытство чужое дразнить. Тайна манит. В сутолоке мы такие, как все. Не невидаль.
        Он говорил, вымеряя шаги. Шаг-слово, шаг-слово.
        - Признателен за разъяснения, Чеслав, - кивнул.
        Все еще не стало яснее, зачем он меня звал, но визит уже не был напрасен. Нет, про трущобы, бунт и храм я знал. Знал про Спасский переулок, название-эхо от Спасской улицы, что вела к Спасу-на-Сенной. Нет Спаса, переулок есть.
        Эта мерность, эта тягучесть, этот своеобразный ритм - из-за них была не напрасна поездка. Они придавали спокойствия, сметали небрежным жестом нервозность. Умиротворяли.
        - Спрашивали про обращение, - продолжил он так же мерно. - Имя мне - Чеслав. Было. Кажется. Не уверен. Кем был Чеслав? Стратиг, кметь, тиун? Не помню того. Может, палач? Столько гроз весенних отшумело. Смыло память. У вещественного память куда дольше. Мостовая помнит, как сыпались искры, как топали сапоги. Ветер помнит, как шумел тут ветвями. Пепел помнит, как пламенел. Земля помнит, как лилась из-под плетей чья-то кровь. Плети и кровь: палач, верно? Не отвечайте, не тратьте слов. Обращение не важно. Важна суть.
        Я не стал тратить слов и для того, чтоб спросить о сути. Воздух был влажен и горяч, предвещая грозу. Не удивительно - гроза печатала шаг по правую руку от меня.
        - К вечеру засверкает, - будто мысль из моей головы выхватил Чеслав. - И завтра тоже быть грозе. Озаботьтесь укрытием. Спросите, для чего я вас позвал?
        - Был уверен, вы сами сообщите мне об том, - подстроившись под шаг богатыря, откликнулся я. - В должное время.
        - Сообщу, верно, - рокотнул он. - Дар ваш применить нужно. Нужда давняя, польза несомненная. Возьметесь?
        Выходит, я снова ошибся: могучей сущности нужны мои способности. Те, что в зачаточном.
        - Я мало, что умею, - признался. - В развитии дара почти не продвинулся.
        - Это - умеете. Неискусно, хлипко, да иных умельцев нет. Не появлялось много весен. Вы видели горящий терем?
        Вопрос сбил меня с шага. Удалось не ударить в грязь лицом, сразу в двух смыслах. Не шлепнуться оземь, споткнувшись, и догадаться, о каком сне речь.
        - Если это про сон о пожаре в Зимнем, то да, - подернул плечами. - А сны вы, как и послания передаете?
        - Сны - не я, - отринул мое предположение Чеслав. - Подручный. Как - не моя тайна. Раз видели, то видели и подоплеку. Зло в отражениях. Язва на грани Яви и Нави. Мор был предотвращен, огонь ослабил зло. Оно раскололось, отразилось в иных зеркалах. Менее гибельное. Не покоренное. Отражения стремятся к слитию. Я разметал их. Поднял, сбросил в море. А они тянутся, тянутся к гранитным берегам. Хлад, буря, ветра, град и молнии - не берут пагубу. Ожечь в истинном пламени на пробу задумал давно. Некому воплотить.
        Я припомнил мерзкие ощущения из сновидения. Открыл было рот, чтоб согласиться - дрянь подобную изничтожать надо, бесспорно. И закрыв, подумав, а не забыл ли Чеслав упомянуть о последствиях? После вчерашней ошибки мне всюду чудились подвохи, скрытые смыслы. Лес, не замеченный за деревьями.
        Каких последствиях? Любых, вплоть до сказочного, где победивший чудовище, сам становится чудовищем. В нашем случае, прижегший язву, убравший из осколка зло, получает то самое зло "на сдачу". Хотя это я, пожалуй, перегрелся на жаре.
        - Труд будет оплачен, - по-своему трактовал мое молчание он. - Любой труд заслуживает платы. Даже труд палача. Я готов стать пестуном. Взять под руку на время обучения. Мне ведом один лишь огонь небесный, но те, кому он был роднее, спят за кромкой. Ушли без возврата. Ныне лучшего наставителя вам не сыскать.
        "Тучеводец отыщет тебя. Согласись".
        Более чем щедрое предложение сделал мне тучеводец.
        - Какие могут быть последствия? - я не рванул за приманкой, может быть, зря. - Если осколок сгорит? И какие, если оставить все, как есть?
        - Сгорит - зло поуменьшится, - пожал могучими плечами собеседник. - Оставить - отражения потянет одно к одному. Зеркала всюду есть. Зло легко отражается в глади. У людей будучи, станет их подчинять. Корежить их разум, подминать их волю. Люди слабы, покорятся. Гладь разбита - будут разбиты и люди. Кто сам с высоты и о землю. Кто близких на части разделит. Может, будет иначе. Может, зря я лью воду. Может, мы запоздали с вмешательством. Что будет - за пеленой. Мне не подвластно.
        "Тучеводец отыщет тебя. Согласись".
        И я бы согласился, не будь в его речи ненавязчивого подталкивания к согласию.
        "А еще будут плюшки и молнии", - нашептывало мне мое пламя.
        - Могу ли я поразмыслить? - спросил я. - Малый срок. День-два - просто, чтобы не сгоряча принимать решение?
        Чеслав остановился.
        - Можете. Мой ветер будет дуть так, чтобы услышать зов. Решитесь, скажите: "Чеслав, согласие мое тебе". Ветер донесет. Отыщу вас сам. Слова сами по себе ни к чему не обяжут. Они - намерение в звуке. Детали озвучим, заверим перед ликом Луны сообща. Не забудьте о грозе! Отыщите надежную кровлю.
        Резкий порыв ветра взметнул пыль и мелкие камушки с мостовой. Когда я проморгался, богатырской фигуры справа от меня уже не было. Планетник ушел, оставив меня вариться в котле сомнений и недосказанности.
        Встречу Джо назначил в ресторанчике неподалеку от Зеленого моста. С оформлением под морскую (и даже, скорее, пиратскую) тематику. Он с супругой ожидали меня в отдельном зальчике, вроде погребка или нижней палубы корабля, как это представлял себе дизайнер. Там были кирпичные стены, с участками камня и белой штукатурки, длинный стол, стулья с треугольными спинками и бочонки, якобы вмурованные в стены. И рожковая люстра на натянутых цепях.
        Занятный антураж, только черно-белый плиточный шахматный пол выбивался. И невольно отвлекал мое внимание после разговоров о шахматных партиях.
        Евгений восседал "во главе стола", знакомая мне вурдалачка заняла стул слева от него. У стены я заметил кейс для гитары - особую примету Жениной жены. Сама жена глядела на меня с вызовом, исподлобья, ноздри ее раздувались. Джо был спокоен, как удав - обычное для него состояние.
        - Ох ты ж, милота какая! - заулыбался, заметив на столе наполненный янтарной жидкостью графин в форме черепа и стаканы в виде скалящихся голов. - Вопрос: почему именно здесь - снят.
        Уселся напротив Джо.
        - Предлагаю начать с представлений, - высказал мой коллега. - Еду принесут чуть попозже. Помнится, ты уважал красную рыбу, АБ? Так вот, представления. Моя жена - Лена.
        - Хелен! - вздернула носик упомянутая. - Для него так и вовсе…
        Женя невозмутимо пожал плечами.
        - Пусть так. Хелен Митина, прежде - Курьянова.
        - Так-то зачем?.. - раздалось сбоку от него приглушенное.
        - Затем, что я так сказал, - веско обронил Джо. - В свою очередь, представляю своего коллегу, Андрея.
        - Очарован, - откликнулся я со своего края стола. - И талантом, и непосредственностью.
        - Рад, что ты ухватил суть! - придержал за руку свою супругу Женька. - Лена - Хелен - сама непосредственность. И совершенно не умеет слышать: "Нет". Как только звучит это слово, падает штора. Закон, Покон, здравый смысл - остаются за шторой. Андрей же в последние дни отличается резкостью и горячностью. И я скажу вам сразу, обоим, что становиться промокательной бумагой между вами не намерен. Ты знаешь правила, - обратился он к супруге. - Озвучит согласие, и его кровь твоя. Ты же, АБ, вправе не согласиться. Сейчас я пройдусь до бара, закажу второй такой графин. О еде распоряжусь. Пока меня нет, вы решите свои разногласия. Осушишь его без согласия - твою участь решит семья. Тронешь ее до нападения - виски я буду пить за упокой вас двоих. Если же я вернусь и застану вас обоих живыми, выпьем за знакомство. Конфликт будет исчерпан.
        - Уточнение, - подался вперед я. - Как ты узнаешь о согласии или нападении, находясь у бара?
        - Мои органы чувств совершеннее твоих, - просветил меня Джо.
        Поднялся из-за стола. Лена (Хелен Курьянова - серьезно?) тут же привстала.
        Справедливость в простоте суждения: напавший без причины - повинен смерти - находила отклик если не в моем разумении, то у моей "паранормальщины". Вызывало вопросы другое. Джо допускал, что к его возвращению за столом будет сидеть кто-то один, и вроде как шансы стать тем одним (одной) предполагались если не равными, то что-то около. При том прозвучала полная уверенность, что с тем, кто останется, он легко справится. Возможности жены ему, полагаю, известны. А как быть с моим истинным пламенем? Вурдалак подготовился, нашел способ защититься? Или меня ни в грош не ставит?
        - АБ, лосось тут достаточно хорош, чтобы до него дожить, - адресовал мне усмешку коллега.
        И удалился.
        Вурдалачка замерла, уперев руки в стол.
        Я малость сдвинулся вместе со стулом, чтобы успеть, если что, среагировать.
        Она колебалась. Я судил о том по трепету ноздрей, по шевелению губ. Будто зубам во рту тесно.
        - Я по-прежнему готов быть добрым соседом, - проговорил со всем доступным в данной ситуации миролюбием.
        Обедом становиться не хотелось. И за жизнь я, определенно, поборюсь, дерзни она напасть.
        В животе заурчало.
        Джо, зараза, раздразнил меня словами о рыбе, а я с утра не ел.
        - Про талант был сарказм? - огорошила меня вопросом вурдалачка.
        Я понял: сложнее финских женщин - женщины неживые. Тут к атаке готовишься, а она - про талант. Снег на голову в плюс тридцать.
        - Ни капельки, - продолжал отслеживать малейшие движения брюнетки: вдруг это такая манера отвлечения? - Я это даже денежкой подтвердил, если помнишь.
        - Ладно, - все напряжение из голоса Лены пропало. - Живи.
        - И тебе долгой жи… существования долгого, - поправил я чуть не сорвавшуюся неуместность. - Не подтолкнешь ко мне стаканчик?
        Вурдалачка потянулась, красиво и грациозно, как большая хищная кошка. Вытащила из графина-черепа (тот завершался узким длинным горлышком) пробку, плеснула жидкости в зубоскальный стакан. Аккурат по уровень, где сходились зубы.
        Обошла стол, поставила передо мной питье. Не впритык подошла, на расстояние вытянутой руки. Но я-то видел, с какой скоростью ее супруг преодолевал сходное расстояние.
        - А вот и наш обед! - провозгласил Джо. - Если есть еще пожелания, озвучиваем.
        Пропустил вперед сияющую улыбкой официантку. Для улыбки дежурной сияния было многовато.
        Вскоре на столе, кроме обещанного второго графина с виски, да третьего графина - обычного, стеклянно-прозрачного, с морсом, оказались мясные горячие закуски, холодные рыбные закуски, запеченный лосось с икорным соусом (передо мной, что радовало и вызывало слюноотделение), мясо, сочащееся неприятным свекольного цвета соком перед Женькой и его супругой.
        И, если парочка на том конце стола в своих тарелках ковырялась, я ел с аппетитом и удовольствием. Потому как, если человек по-настоящему голоден (а я был), он будет утолять свой голод с чувством даже в компании кровопийц.
        Позже, годы спустя, я посещал то местечко повторно. Делал такой же заказ. Но увы: или повар сменился, или кризис ударил по качеству закупаемых продуктов. Вкус оказался совершенно не тот. Не таяла на языке красная рыба. Не было легкой терпкости от пряностей и лимонного сока. Как не было и забавной посуды с черепушками. Истинное кулинарное волшебство заменил пересушенный костистый кус рыбы со вкусом пергамента, в котором ту рыбу готовили. Поэтому координат того места не скажу: в том виде, как оно мне запомнилось, оно больше не существует, хоть и остается на городской карте.
        - Теперь можно и поговорить, - качнул стаканом Джо после того, как улыбчивая официантка забрала тарелки и приборы. - Как говорится: ешь с голоду, люби смолоду, говори с поводу.
        Пальцы его супруги тронули воздух, как струны.
        - Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались[9 - Бардовская песня. Написана и впервые исполнена Олегом Митевым в 1978 г.], - напела она.
        Я эту строку привык слышать под открытым небом, на просторе. Где нет потолков, только кроны деревьев и "тугая высь". Как оказалось, в узких четырех стенах "нижней палубы" она тоже неплохо звучит.
        - Талант не пропьешь, - сказал я, намекая на янтарного цвета виски, которым не смущалась смачивать губы Лена. И только договорив, сам услыхал двусмысленность: пить, жажда, кровопийца. - Не вымучишь без него лирику, это имел ввиду.
        Поправкой только хуже сделал.
        - Что ты знаешь о муках? - глухо спросила певунья. - Ты был хоть раз в хосписе? Видел улыбки, за которыми прячется боль? Сам - страдал?!
        - Я ничего такого не… - не договорил.
        С той стороны стола с бледного лица на меня глядела тьма. Глубинная, беспросветная. Я понял, что лучше заткнуться.
        - Когда девчонка, не знавшая мук, кроме мук творчества, узнает - жить ей с полгода, год при везении, - слова срывались резко, надрывно, болезненно. - Когда та, что грезила словом и песней, не может больше петь и даже говорить… Когда она выблевывает желчь и кровь, и все свои планы-надежды-мечты в белое чрево сортира. Когда болит и молит о смерти каждая клеточка тела. Вот это - муки. Бабулька, подымающаяся с койки, чтобы прошаркать через палату и поднести тебе, послеоперационной, стакан воды. Ты пишешь ей на листочке: "Спасибо", а на рассвете остывшее тело доброй бабушки вывозят в морг.
        Женя молча накрыл ее руку своей.
        - Жизнь сужается до записок на блокнотных листах. И до обедов - завтрак ты пропускаешь, потому что потом все равно блевать - и поисков знакомых лиц. Все ли, кто вышел в столовую прошлым днем, еще здесь? Они держатся - держишься ты. Так не настолько обидно. О тех, кто не вышел, молчат. Они не удержались - и ты не удержишься в одну из ночей. Могут позже, вскользь, упомянуть. Скажем, при поступлении новой соседки, вроде: "С чем тебя к нам? А, у девочки с койки у окна было оно же. Девочка? Третьего дня увезли".
        Дрожь пробежала по беломраморной коже лица.
        - Легкие - относительно легкие - прихорашиваются перед приходом родных. Прячут глаза от тяжелых, от тех, кто не в силах сменить заблеванную майку на чистую, потому что руки не поднимаются так высоко. На ночь затыкают уши: почти каждую ночь кто-то стонет, а то и кричит. Из тех, кому уже не помогают препараты. Из тех, кто вскоре не выйдет к обеду. А днем улыбаются, прячут боль. Бормочут извинения перед санитарками за испачканную уборную. Кто может, вытирает сам за собой, туалетной бумагой своими дрожащими пальцами свою же блевотину.
        Левой рукой, не той, что придерживал Джо, она резко опрокинула зубоскалящий стакан. Ударила донцем о стол.
        - Не к столу речи, да? Не после сытной трапезы. О, в обед ты или есть не можешь вообще, или готова съесть дохлую крысу. К вони не привыкать. К мерзкому вкусу во рту тоже. А колики в животе ты даже не почувствуешь за прочей болью. А потом и этот узкий мир: блокнот, стойка раздачи, стол - сужается до узкого оконца в палате. И стонешь по ночам - уже ты, как ни стараешься вытерпеть. Ты ничего не знаешь о муках, хорошенький, пухленький мальчик. Вот как узнаешь, как сподобишься испытать их на своей гладенькой шкурке, тогда и поговорим.
        Я молчал. Мне нечего было сказать в ответ.
        - Ах, я забыла! - грустно усмехнулась Лена. - О подобном вовсе не принято говорить. Мол: зачем это все, в этом нет никакого героизма. Никаких свершений. То ли дело ранение с поля боя. Нет, такие воспоминания нужно прятать во тьме, никогда не извлекая на люди, на свет. Это же стыдно, неуместно, это фи.
        - Лен… - подал голос долго молчавший, как и я, Женька. - Его, Андрея, фамилия - Бельский.
        Удивился на миг, но решил, что пусть будет. Он назвал мне обе фамилии Лены, а ей мою. Квиты.
        Музыкантшу же как подменили. Она уставилась на мужа с заметным недоверием.
        - Что… Ты же не хочешь сказать, что он… - Лена перевела взгляд на меня. - Дмитрий Федорович Бельский тебе… - снова движение пальцами по воздуху, словно в поиске струн.
        - Отец, - хоть интерес к па со стороны вурдалачки понятен мне не был, родство я не стал скрывать, смысл? - Он умер.
        - Знаю. Слышала. Прости… Наговорила лишнего, - заговорила она быстро, почти скороговоркой. - Такая потеря… Он был великий мастер слова. Мог одной фразой перевернуть чью-то жизнь. Я у него училась… До того, как… До всего. Не знала, по стезе журналистики пойти, жечь едким словом несправедливости мира, или путем музыки, трогать сердца людей. Лекции Дмитрия Федоровича - это было лучшее, сильнейшее, наибольшее, что дал мне ВУЗ. Еще раз: прости. Его уход - удар для всех нас, его студентов. Что уж говорить о тебе.
        - Все нормально, - отвечая, я отвел взгляд.
        Возможно, впервые с момента похорон я начал осознавать: па действительно умер. Не в поездке, не закопался по уши в работу. Умер. Нет его. И его бывшие ученики скорбят о нем глубже, чем родной сын. И, очень может быть, знали его лучше, чем я.
        - Так. У вас наверняка есть мужские темы для разговоров. Не зря же столько алкоголя взяли, - Лена выскользнула из-за стола, движением текучим и мягким. - А я пробегусь по своим. Что-нибудь спою… Что-нибудь куплю. Убежала!
        - Рекомендую купить зонт, - в спину девушке, подхватившей кейс с гитарой, запоздало посоветовал я. - Вечером будет гроза.
        - Как я и говорил, сама непосредственность, - минут пять после побега прекрасной половины Джо мы с ним молча пили. - Редко кто, пройдя изменение, сохраняет эту черту. Не благодари, кстати.
        - За что?
        - Я только что тебе союзника подарил, - Женя усмехнулся. - Не самого сильного и без царя в голове, но союзника. Твоего предка она почти боготворила.
        - Я - не он, - вернулось ощущение неловкости.
        - Но сейчас она вспомнит, что чуть не выпила сына того, кем восхищалась, и начнет себя корить, - обозначил намек на улыбку Джо. - И тень восхищения, в смеси с чувством вины, упадет на тебя. Не за что.
        Я салютнул ему стаканом. Он поддержал, подняв свой стакан. Оскал к оскалу.
        - Спасибо. Хотя…
        - Брось. Ты живешь слишком близко к нашей семье, чтобы долго с ней не пересекаться. Удивительно, как до сих пор никто из наших на тебя не вышел: в тебе же крови побольше, чем в среднем задохлике, - он хмыкнул. - Я умею в самоиронию. В общем, мне будет жаль, если тебя осушат. Мы сработались, спились, - взмах стаканом в мою сторону. - И твой огонь семья может посчитать угрозой. Тебе пригодятся союзники, АБ.
        - М-да… С этой точки зрения - ты прав. Теперь при виде симпатичной бледнокожей девы буду бодро делать ноги. Зараза, у меня вообще последние недели ощущение, что вокруг - одна нечисть. И нежить. И нормальных людей почти нет.
        Джо рассмеялся.
        - От не бледных тоже делай: у них есть косметика. А вот с тем, что на тебя внушение не проходит - тебе конкретно повезло. И да, ощущение - это эффект новизны. В конце концов, тебе открылся дивный новый мир. Постепенно привыкнешь, перестанешь обращать внимание. Если тебя успокоит: в этом ресторанчике кроме нас с тобой сейчас только люди.
        - Успокоил, так успокоил, - хмыкнул я в ответ. - Будем.
        - Будем, - поддержал заливание вискаря в организм Джо. - В Питере - пить! Правда, чтобы ты знал, изначально эта фраза была не о рюмочных, пивоваренках и прочих питейных.
        Он многозначительно показал мне клыки.
        Мы еще с полчаса посидели, поболтали ни о чем и слегка - вдаваться в подробности Женя не рвался - о вурдалаках. Приговорили оба графина. Перешли на смысл жизни и не-жизни. О значимости. О том, чтобы оставить след. Не обязательно в людской памяти, мир Ночи, как правило, памятливее к свершениям.
        Я снова понял, что - дурак. Мне дали реальный шанс сделать нечто полезное для города, внести посильный вклад, а я стал ломаться. С виду - с запозданием глянул на себя со стороны - набивая себе цену. И это с учетом совета от темени и настойчивой рекомендации Кошара.
        "Протрезвею - соглашусь", - решил я.
        Все же к сущности такого масштаба, как Чеслав, обращаться с пьяных глаз неверно.
        Затрезвонил Женин мобильный, как раз на моих соображениях о трезвости. С позвонившей (обращался он к ней - Галочка) по голосу он был елейно мил. Это дико смотрелось с бесчувственным взглядом.
        - АБ, я за десертом, - завершив беседу, усмехнулся Джо. - До дома доберешься сам?
        - Куда же я денусь? - это уже в спину вурдалаку. - Счастливого пути.
        Не приятного же аппетита ему желать.
        Кое в чем, разумеется, я снова ошибся.
        Я вышел на улицу, чтобы в ожидании вызванного такси глотнуть свежего воздуха, а вместо этого глотнул сигаретного дыма. Под козырьком стоял и усиленно втягивал никотин благопристойного вида дядька. Такой, знаете: гладко зачесанные редкие волосы, гладко выбритое лицо, ладно сидящий костюмчик (в плюс тридцать, напомню), галстук, рубашечка - последней белее только кожа Лены-Хелен. Блестящая обувь, кожаный портфель. Может, банковский работник, может, какой-нибудь искусствовед.
        К подъехавшему такси мы с ним шагнули одновременно.
        - Позвольте, но это за мной, - попытался оттеснить меня "костюмчик".
        И куда только окурок дел? Урны у выхода в наличии не имелось.
        Марка автомобиля соответствовала той, что назвала официантка, сделавшая вызов. Обходить, чтобы сверить номера, как и спорить, было лень.
        - Не стану преграждать вам путь, - в том же духе и тоне ответил я дядьке.
        Пусть ему: прогуляюсь, спущусь в метро. Не люблю его, неуютно мне в подземке, зато сэкономлю.
        - Куда вам ехать? - замер у приоткрытой двери авто банкир-искусствовед. - Вдруг в сходном направлении?
        - На Замшина, - не стал скрывать.
        - О, так мне до пересечения Кондратьевского и Металлистов, это чуть не доезжая, - обрадовался дядька. - Поедемте вместе? Оплата пополам.
        Я согласился. Чего ломаться, когда уже ветер резчает, а безмятежную синь заволакивают облака?
        Попутчиком курильщик оказался тем еще. Он то дымил в салоне, предварительно выспросив согласия у водителя, и забыв спросить того же у меня. Я не стал возмущаться: в казино и не так обкуривают. То он принимался рассказывать какие-то нелепые, несмешные анекдоты. Не пошлые, поэтому я изображал: "Хе", - в качестве реакции.
        Вроде такого:
        - Мой остров, моя вилла, мое золото, мой кофе.
        - Сударь, прекратите бахвалиться!
        - Что вы, мой только кофе, про остальное - это я вспоминал, как склонять по родам.
        Я бы предпочел, чтоб попутчик молчал. Он был живой человек, а не радио, и кнопки отключения не имел. А я был поддат и добродушен. Мерный шаг, подкрепленный словом от Чеслава, наложился на принятый внутрь алкоголь. Или наоборот, алкоголь на шаг? Не суть. Я был умиротворен и созерцателен, меня из этого настроя не могли выбить такие пустяки, как говорливый куряка. Когда мы доехали до нужного попутчику перекрестка, "костюмчик" протянул водителю тысячную купюру.
        - За все и сдачи не нужно, - в порыве щедрости сказал он.
        А потом добавил что-то еще. Я не разобрал ни слова. Это даже не было похоже на человеческую речь. Змеиное шипение, треск ломающегося дерева, скрежет ножом по стеклу - таковы были звуки.
        И перед глазами померкло.
        В себя я пришел так же резко, как до того выключился. Кто-то щелкнул тумблером, чтобы я успел насладиться беспомощностью и перспективами.
        О перспективах я мог судить по причине удачного ракурса. Тело, которого я не ощущал вовсе, как и не было его, одна чистая мысль, лежало на боку. В полутьме, разжижаемой дневным светом, что просачивался из-под складок местами вздыбленной крыши, я мог наблюдать за своим недавним попутчиком. Это была единственная доступная мне-мысли функция. Впрочем, вру. Еще я мог паниковать, но почему-то кроме осознания: "Вот это подходящий момент для паники, АБ, теперь можно", - ничего схожего с тем чувством не проскальзывало. Спишем на шок и нестандартность ситуации.
        Еще я мог моргать. Что обнадеживало: раз к векам вернулась подвижность, раз что-то их подняло, глядишь, и до прочего организма дело дойдет.
        Мой бывший попутчик, балагур и куряка не сидел без дела, дожидаясь моего пробуждения. Он что-то сосредоточенно вырисовывал (или вписывал, с моего угла зрения было не очень понятно) малярной кистью на темном полу. Кисть то и дело окуналась в литровую стеклянную банку, в таких ма раньше варенье на зиму закрывала. Пол в той части был вроде как заметен, кажется, от пепла. Или от дичайшего слоя пылищи. Опять же, ракурс и недостаток освещения не помогали детализировать.
        - Очнулся? - спросил с участием в голосе "костюмчик"; впрочем, пиджак он снял, пока я был в отключке, а рукава рубашки закатал. - Я же рассчитывал дозу… Не важно.
        "Это что, классический злодей сейчас толкнет классическую речь?" - с отторжением подумалось мне.
        - Ничего личного, парень, - если верить голосу, сидящий на корточках дядька мне прямо-таки сочувствовал. - Мне жаль, что до этого дошло. Был отличный ход: уехать из города. Я даже понадеялся, что ты не вернешься. Годика с пол вне Петербурга - и мне бы не пришлось прибегать к неприятному.
        М-да, темно-красное на кончике кисти, не обязательно краска, аж подтверждало сочувствие.
        - Заставил ты меня по возвращению побегать, конечно, - отер он свободной рукой воображаемый (или реальный?) пот со лба. - Еще раз: мне жаль. Скоро для тебя все закончится. Там, где началось. Она не должна узнать, что ты втянут. Это недопустимо. А это вот, - он повел рукой над полом. - Чтобы не впустую тебя отработать. Это было бы расточительством.
        То, что дядька любит лить слова, я понял еще в такси. И ждал, что он продолжит мысль: что значит - не впустую? О каком расточительстве речь? Кто такая - она?
        Дар. Не впустую - ему нужен дар огневой. Которого я не ощущаю, равно как и тела. Федя Ивановна внутри саквояжа так же себя чувствовала? Во тьме, но в сознании, как заживо погребенная, вмурованная в темную бестелесность? Если да, у меня было преимущество: я мог видеть и даже слышать.
        Слышать далекие раскаты грома и резкие удары ветра по истерзанной крыше. Я узнал, где мы: гараж, чертов гараж, в который я сдуру влез, чтобы спасти пацана. Где началось, там и кончится… Успеют явиться законники, подняла ли шум обо мне их Беда-Беда?
        - Лучше не надейся, парень, - как будто прочтя мои мысли, с участием произнес дядька. - Я столько шума наводил тут, загонял псов шелудивых. И меры принял. Все, не отвлекаюсь. Быстрее закончу, быстрее…
        Он покачнул головой и вернулся к прерванному занятию. Продолжил марать чем-то красным пол.
        Я попытался найти в себе хоть малый отсверк огня. Владыка я его или где? "Или где". Как там говорила Бартош? Жить с заглушенными чувствами, дышать через раз, после успеть пожить без пут, в цельности? Чтобы вернуться к залитым воском глазам и ушам, затянуть руки-ноги? Да, было очень похоже. Тень меня недавнего валялась на полу гаража. Тень-мысль.
        Но даже тени не хотелось так глупо сдаваться. Не хотелось идти на убой. Я жаждал жить и вернуть себе цельность.
        Увы, у банкира-искусствоведа-убийцы были другие планы.
        "Не может все закончиться так глупо!" - бунтовало все во мне. Билось, ярилось - без всякого пламени, без коня огнегривого.
        На щеку мне упали крупные капли: обещанная Чеславом гроза приближалась. С надежной кровлей для укрытия, правда, не сложилось.
        Чеслав. "Пепел помнит, как пламенел".
        Кошар: "Зола помнит, как была костром. Пепел помнит, как был пожаром".
        Пепел помнит… Что толку мне от памяти пепла, если я не могу с ним говорить? Не могу обратиться к той памяти.
        Огненный вал, слепящая молния. Рокот. Это все пронеслось перед глазами, будто нынешнее. Реальное.
        Новые капли, на этот раз в ухо. Гром - совсем близко.
        - Плацет облаце, - вплелось в громовой раскат.
        Еле слышно, сам не понимаю, как уловил - память сработала?..
        "Костюмчик" чертыхнулся, стер с лица упавшую каплю. Крышу изрядно покорежило пожаром, щелей в ней хватало на нас обоих.
        - Льеца водица. - не расслышал за стуком настойчивых капель по остаткам кровли мой бывший попутчик.
        Зато услышал я. Малявка? Карасична? Пришла поспособствовать, убедиться, что я не смогу сдержать обещание, данное ее батюшке: назвать ее имя в смертном проклятии? Если так, она отлично подобрала момент.
        - Льеца водица, - за новым раскатом. Кончик тонкой косицы, свешенный в пролом кровли.
        Пепел помнит…
        Ты был пожаром, ты пламенел! Ты несся, неостановимый и алчный! Ты был могуч - для чего? Чтобы тебя заметали, как сор, из-за каких-то художеств?
        - Не-у-го-дица. - в промежутке между раскатами.
        Рисовальщик застыл с занесенной кистью.
        "ГОРИ ЖЕ!" - прокричал я мысленно.
        И пепел услышал.
        Он полыхнул тем гордым превосходством, от которого перехватывает дух. Презрением, злостью, отмщением полыхнул он, расслышав мой зов. В этом огненном вале никто не кричал. По мне он прошелся теплым касанием, снял путы, вернул мне власть над телом. А к моему несостоявшемуся убийце он рванул, облизал ало-рыжими языками, опрокинул. Все пламя, возгоревшееся в гараже, собралось в один гулкий, искрящийся шар. Чтобы выплюнуть нечто темное, спекшееся - к ногам моим, как кость.
        Или как придавленную мышь из пасти кота-добытчика.
        - Ты - мой, - встав, выпрямившись во весь рост, раздельно произнес я, ощущая себя - бушующим пламенем.
        Язычки стрельнули искрами, лизнули мои пальцы. Отступили, затихли.
        - Не могу ответить взаимностью, - переступив через то темное, я поискал в себе муки совести. Не нашел. - Мне не жаль.
        - Праскуня Карасична, - немного отойдя от территории с гаражами, я наткнулся на мелкую.
        Успела, выходит, удрать до пекла и жара, и сидела теперь, дрыгая ножками в белых гольфиках с синими полосами, на крыше автомобиля. Того, на котором мы с говорливым курякой ехали с набережной реки Мойки. Я обошел транспортное средство, чтобы проверить, жив ли пересаженный на соседнее с водительским сиденье сам водитель. Живой он был. А мне не пришлось гадать, как куряка допер от перекрестка до гаража мое немало весящее туловище.
        - Вонючка, - вздернула носик малявка, проорала, перекрикивая дождь и гром. - Не смей помирать! Ты мой, понял? Раз мне за тобой уходить, не смей дохнуть! Ты мой, камнем под воду, кровью к омуту, только я тебя отправлю. Мой-мой-мой!
        Она спрыгнула с крыши и забавно затопала ножками по луже на асфальте. Взбивая навстречу к падающим с неба каплям - капли из-под ножек.
        Гроза сместилась. Сверкало и бухало теперь издали, нам остался лишь ливень.
        Я всплеснул руками в умилении.
        - Батюшка осведомлен, где и чем вы занимаетесь, милейшая собственница?
        - Батюшке по плавнику, где я, - поморщилась девонька. - Он к лебедям примеряется. Какие лебедушки заживут в его прудочке? Чешуя в заклад: поплывут по пруду лебеди, поплывут по кладбищенскому. Слуг сухопутных принудит, смотрины лебединые с боями петушиными ему устроят. Спит и видит батюшка Карасич, чтобы повод к тому появился. Ты про то на ус намотай себе, вонючка.
        - Учту, - ровно откликнулся я. - Ты бы шла… Мне надо вызвать законников. Ни к чему им тебя здесь видеть.
        Праскуня округлила и без того немалые голубые глазища.
        - И ты им не сдашь, что я сухопутного запела, залила неугодицей?
        - А зачем? - пожал плечами. - Наши дела - только наши. Мотивы у тебя своеобразные, но мне ты малость подсобила. Кто знает, вдруг бы он смог из огня вырваться без твоей водицы?
        Сверкнуло ярким изломом темное небо.
        - Подрос ты, вонючка, - шаркнула ножкой дочка водяника. - Не водят за ручку больше, а? Не нуждаешься. Бывай. И не мри!
        И растеклась пенной водичкой, заструилась в сторону прудов вместе с дождевыми ручейками.
        А я сел в такси. Благо, двери остались незаблокированными. Набрал Крылова. Побеседовал, если наш обмен эмоциональными мнениями можно назвать беседой.
        После толкнул дверцу, вдохнул терпкого воздуха, какой бывает только в грозу.
        - Чеслав, согласие мое тебе, - выговорил в ливень, захлопнул дверь и принялся ждать служак.
        В асфальт передо мной ударила ветвистая слепящая молния.
        - Услышано, - ответил гром.
        - Польстила тебе малая в тот день, - это Кошар, поднаторевший в язвительности. - Усластила да умаслила.
        - Цыц, шерстистый, - я только поставил точку на том отрезке своей истории, не исправлять же сразу на запятую?
        Нет, запятая там сама просится. Но потерпит: кроме записей о прошедшем, есть и дела насущные. Скажем, те, что днями робко улыбались мне с порога.
        Тот "я" подождет. В сухости и тепле, в островке безопасности посреди непогоды. Обмозгует случившееся. Снова поищет в себе угрызений совести, поскребет ногтями по взбаламученной душе.
        Не отыщет. Ему так и не станет жаль. Станет противно, что замарался.
        "Я" нынешний мог бы сказать, станет ли первая сожранная моим пламенем фигура - последней. Но смолчу. До той поры, пока точка не станет запятой.
        Это случится.
        Конец первой книги.
        notes
        Примечания
        1
        Строка из песни Алены Свиридовой "Бедная овечка", альбом "Ночью все иначе", 1997 г.
        2
        Строки из песни "Хочешь?" - Zемфира, альбом "Прости меня моя любовь", 2000 г.
        3
        "The Show Must Go On" - группа Queen, альбом " Innuendo", 1991 г.
        4
        Дж. Р. Р. Толкиен, "Властелин колец".
        5
        Астрид Линдгрен "Малыш и Карлсон"
        6
        Терпение, мой мальчик (фр.).
        7
        "Перевал". Юрий Визбор.
        8
        Урсула Ле Гуин.
        9
        Бардовская песня. Написана и впервые исполнена Олегом Митевым в 1978 г.