Сохранить .
Маяк Хааргад Дмитрий Михайлович Володихин
        Вторжение гоблинов #1
        Дмитрий Володихин
        Маяк Хааргад
        …он плыл на лодке по кружеву каналов, а за рулевым веслом стояло призрачное существо, состоящее, кажется, из белесых нитей, то сходящихся в орнаменты, древние, как юность преисподней, то сплетающихся в узлы, то расходящихся во все стороны, подобно колосьям в верхней части снопа. Легкая рябь тревожила лицо воды, принявшей сегодня изумрудный оттенок. Впрочем, вода в каналах вечного города Самат девственно чиста, вне зависимости от того, черна ее поверхность или посверкивает плавленым золотом, свинец ли, небесная ли лазурь или же молодая трава растворены в ее изменчивом наряде… Ее можно пить, зачерпнув ладонью, и всякий раз почувствуешь новый вкус: там был родник, тут - талый снег, а ближе к сердцу города встречаются места, где за бортом плещется легкое вино. Как знать, не молочные ли потоки омывают кисельные набережные Цитадели?- Туда он еще ни разу не заплывал… А здесь напиток в его ладони обращался простой, но изысканной сладостью горного ключа. Вода в канале была столь прозрачной, что в отблесках вечного заката, пляшущих на волнах, он мог разглядеть дно, устланное белыми и красными квадратами в
шахматном порядке; по мраморным плитам тут и там неведомый архитектор рассЫпал золотые монеты и крупные шарики жемчуга. Канал неглубок: человеку среднего роста тут будет по грудь. Но никто почему-то не осмеливался потревожить спящее на дне сокровище.
        Ему нравились кварталы, окружающие Истинную Обсерваторию на маяке ХааргАд.
        - Площадь Серебряных Слез,- объявил перевозчик.
        Полушепот, в котором слышится, как где-то в отдалении перекатываются по тонкой деревянной доске маленькие каменные шарики, кубики, конусы, пирамидки… Перевозчик никогда не говорил громко; впрочем, здесь никто не имеет привычки повышать голос, гоготать или сквернословить. Это - город Тишины, теплого камня и холодного света.
        - У таверны «Мистраль»,- сказал он перевозчику.
        Лодка тюкнула пристань скулой. Лодочник обмотал цепь вокруг кнехта, выточенного из горного хрусталя.
        Он покинул суденышко и взошел на набережную по ступенькам светло-желтого камня; нижние уходили под воду, а верхние упирались в брусчатку мостовой. Прямо перед ним дородная хозяйка в белом переднике и белом же чепце, улыбаясь, распахнула дверь таверны.
        - Мы ждали вас, благородный господин.
        В таверне было не намного теплее, чем на улице. В городе стоит вечный ноябрь. Не тот хорошо знакомый ему вьюжный, обжигающий ледяными ветрами ноябрь, а его младший брат: ноябрь-нежная-тоска, ноябрь-предупреждение, без малого ноябрь-поздняя-любовь. По городским набережным гуляет сумеречный холодок. Он приводит местных и гостей в бодрое состояние духа, но не пытается забираться в складки их одежд и докучать их телам стылыми пальчиками. Здесь свежо, но не морозно. Тут и там на гранитных постаментах покоятся огромные медные цветы; из их тычинок вырываются синеватые языки пламени, чтобы потом вяло растечься по лепесткам. Этот огонь никого не греет и ничего не освещает, он покидает толщу камня лишь ради совершенной красоты города. Здесь не бывает стужи, и не бывает лета, поскольку на смену вечному ноябрю никогда не придет декабрь, вслед за ним никогда не родится январь, а значит, и весь год. Город и вся провинция Багнадоф не ведают ночи, но точно так же не знают и дня. От основания Цитадели до Скончания времен, невидимого за пеленой здешней тишины и неподвижности, закатный час властвует над водой,
камнем, огнем и жизнью существ, населяющих Самат.
        …Он сделал жест, означающий «как всегда». Ему немедленно принесли фарфоровую чашку, полную горячего шоколада, кубок чистой воды и рюмку можжевеловой водки. Сев у окна, он предался созерцанию.
        Небо Самата тысячелетиями хранит последний отблеск утонувшего в дальних кварталах солнца. Дневное светило оставило небесному своду легкое, воздушное золото, в то время как светило ночное едва проступает сквозь солнечную взвесь. Полупрозрачный талер день за днем приближается к полнолунию, но ему вечно не хватает нескольких часов…
        Напротив, через канал от таверны, возвышается палаццо старинной постройки, сложенный из грубо обтесанных блоков, с зубчатой стеной, скрывавшей сад, узкими окнами-бойницами и граненым цоколем. Слева от него - фривольного нрава особнячок: стрельчатые окошки, стены, прихотливо отделанные каменной резьбой и увитые плющом, целый букет декоративных башенок, разбросанных тут и там, словно игрушки по детской. Справа - строгий дом в голландском стиле. Второй этаж нависает над каналом, двускатная черепичная крыша исторгла нагло-высокую дымовую трубу, словно хозяин дома надеялся дотянуться до небес второй вавилонской башней, а если не получится, то хотя бы подкоптить облака… Темно-рыжий кирпич, фигурные решетки на окнах, сразу от входной двери начинается длинная узкая лестница на второй этаж.
        В городе не было ни единого дома, похожего на другой. В то же время, Самат столь огромен, что занимает целый мир - всю провинцию Багнадоф, кроме Цитадели-на-шести-островах, лежащей точно в центре внутреннего озера…
        Под окном прошел отряд городской стражи с серебряными топориками на длинных рукоятях.
        В таверне масляный запах кухни перебивается запахом сушеных трав, подвешенных пучками под потолком. К аромату почти аптекарскому добавляются предательские нотки мастики, которой натерты полы, да еще доброго кофе. Тяжелые дубовые кресла обиты черным бархатом с серебряной монограммой СиммаархаАла НЭга - лорда-демона, покровительствующего этому кварталу Самата. На стенах красуются переплеты старинных книг, надетые на глиняные плиты. Столы отгородились от гостей заведения белыми скатертями с пышными гербами несуществующих стран и городов. На каждом столе - маленький терракотовый светильник и книга, переплетенная зеленоватой кожей горгульи; по внешней видимости дорогая и таинственная, книга не скрывает ничего, кроме засушенных цветов между пустыми пожелтевшими страницами.
        Можжевеловая водка ужалила гортань. Жар ее медленно распространялся по телу и, наконец, добрался до желудка. Вода из кубка смягчила жжение.
        Разные места города соответствовали разным настроениям и переживаниям посетителя таверны. Здесь он любил впускать в свое сердце отчаяние.
        Что он такое? Человек, лишенный сильного дарования. К сорока пяти годам он нигде и ни в чем не достиг вершины. Не заработал больших денег. Не испытал вдохновения. Не завел детей. Не приобрел звенящей славы, но лишь глухое и убогое «доброе имя». Отдав себя тайной науке, он и здесь не преуспел, вечно добиваясь вторых ролей, но не смея претендовать на первые… Слабый маг. Почти профан, плещущийся на отмелях великой каббалы. Единственным его успехом стало открытие верного пути сюда, в Самат. Открытие, совершенное почти случайно, на пути к иной цели. Да, он может бывать здесь, он получил возможность пользоваться всеми благами Провинции, но так не может длиться вечно. Еще двадцать лет, ну, тридцать - если повезет - и его путь земной окончится. Тогда его душу заберут, и она со свистом пронесется мимо благословенного мира Багнадоф вниз, вниз, к чертогам боли.
        Вот она, суть ловушки: некоторым людям позволено здесь бывать, и местные жители относятся к пришельцам извне почтительно; однако ни одному человеку нельзя остаться здесь навсегда. Только существа, по рождению своему избавленные от души, могут заработать право на дом и вечный приют в Самате…
        Шоколад здесь готовят отменно. Нигде в Срединном мире он не пробовал такого шоколада. Попросить взбитых сливок? Нет, ни в коем случае. Это будет очевидным преступлением против эстетики места сего.
        Отчаяние мерзлой горошиной каталось по его сознанию. Но в конце концов он замкнул ледяной шарик в клетке покоя. Он - сильный человек. Он знает, что в жизни существуют вещи, которые никто не в состоянии исправить. Над собственными слабостями следует возвыситься, их следует мысленно прожить и прочувствовать до самого дна, до тех трюмов, где старинные страхи лежат пластами и смердят. Тогда перестаешь бояться.
        Отчасти.
        А в сущности, так ли уж все худо? Двадцать лет - много. Тридцать лет - невероятно много. Наслаждайся тем, что получил, пока не утратишь воли, здоровья или рассудка… Ведь таков смысл игры в жизнь, не так ли?
        Он присмотрелся к публике, сидевшей за столами.
        Таверна «Мистраль» никогда не пользовалась шумной славой. Это тихое место для немногих. Впрочем, все кварталы, примыкающие к маяку Хааргад,- пристанище спокойных существ, эстетов и умников, чуждающихся больших компаний, драк, чувственных наслаждений в гомерических дозах, а также излишеств любого рода. Эта область вечного города представляет собой приют мудрецов… Говорят, площадь Пенных роз и Большой Красный канал собирают гурманов и распутников со всех концов Самата, а к Театру Колесниц сходятся лучшие бойцы, чтобы померяться силой. Но ни ему, ни любому другому завсегдатаю «Мистраля» нет никакого дела до площади Пенных роз, Большого Красного канала и Театра Колесниц.
        Вот лунный ратник, давший когда-то обет не снимать лат нигде, кроме дома, и сейчас скрывающий ослепительное сияние радужной брони под тяжелым темно-зеленым плащом. Над плащом горделиво возвышается орлиная голова с чудовищным крючковатым клювом. Глаза его затянуты мутной пленкой, в неподвижности он предается размышлениям. Перед ратником стоит кубок с вином, но воин к нему не притрагивается. Рядом с кубком лежит обнаженный меч, познавший вкус крови разных цветов.
        Вот девушка с распущенными седыми волосами ест рыбу, больше похожую на змею. Половина лица незнакомки сверкает чистым золотом, а другая половина алеет, подобно молодой крови, бегущей из рассеченной артерии; ровная граница алого и золотого делит надвое лоб, нос, губы, подбородок и спускается вниз, ныряя в разрез платья. Девушка одета в черное, и бусы черного жемчуга беспощадно сжимают ее горло. На левой щеке красуется татуировка: знак треф. Это означает, что в Срединном мире ей не суждено появляться в человекоподобном обличии; а та форма, которую принимает ее тело, восходя к людям, более всего удобна для уничтожения некоторых редких, можно сказать, экзотических существ.
        Вот юный паж в малиновом берете с пером цапли и сером камзоле, шитом серебряной нитью. Ухоженные кудри цвета ночной реки в продуманном беспорядке разметаны по плечам. Оливковые глаза, по-детски пухлые губы, первоснежная кожа, тонкие длинные пальцы, больше привыкшие к лютне, чем к оружию,- мало кто способен противостоять обаянию его изысканной невинности. Юноша рассеянно вертит рюмку с ликером, улыбаясь собственным мыслям. Он не читает стихи, он не поет, и это спасительно для многих посетителей таверны, поскольку существо, скрытое в плоти пажа, без малого шестьсот лет питается чужими страстями и чужим безумием, разжигая их волшебным голосом своим.
        Вот за дальним столом у окна двое ведут деловой разговор. На одном из них - старом, ослепительно лысом, тонкогубом человеке с изуродованной, трехпалой рукой - одежда гостя. А значит, он маг из Срединного мира, того же поля ягода, что и последний гость таверны. Каждый, кто способен пройти сквозь каменное жерло и выйти в город Самат через Портал Чужих Снов, вступает на землю Провинции в длинном серебристом балахоне на голое тело. Это немного напоминает наряд грустного клоуна Пьеро. Безымянный маг ни разу не делал попыток познакомиться, и, следовательно, не стоило навязывать ему свое общество. Здесь так не принято. Вообще, правила этого мира сами проникают в сознание, и если тут нечто считается непозволительным, то даже мысли не возникает,- почему? Да потому что нарушение будет стоит дорого, вот и всё…
        Вот его собеседник, ни в малой степени не похожий на человека. Непонятно, чем он производит звуки человеческой речи, а ведь маг отлично его понимает! Больше всего он похож на огромный целлофановый пакет, наполненный прозрачной маслянистой жидкостью, осколками керамических цветочных горшков, тоненькими палочками и маленькими блестящими чешуйками. Где у него рот? Где у него уши? Существо испускает слабое сияние, тяжело ворочается в кресле, иногда по его поверхности проходит быстрая волна ряби. Хм. Любопытно. Это не может быть истинным обликом. Иллюзия, обманка. Если умеешь подстраивать зрение, обязательно разглядишь внутреннюю суть… ну-ка… конечно!.. расплывается вся эта целофанная бутафория, расплывается… и… и… девица. Худенькая, рогатенькая, голенькая. Очень приятно.
        А это что за…
        Странная двоица загораживала стол в самом дальнем углу, по соседству с дверью на кухню. Кажется, там тоже кто-то сидит. Она? Она?? И с ней… кажется… кто-то еще… какой-то… безобразный уродец агрессивного вида… странно, таких не пускают в Самат, таким нечего делать в самом прекрасном городе вселенной… Или… нет. Нет. Просто тень необычной конфигурации, зазубренная, двоящаяся… никого там больше нет. Но она-то как здесь оказалась? Невозможно!
        Ни при каких обстоятельствах она не могла сюда попасть, да она вообще никуда не могла попасть! С каких это пор видения, чистые порождения фантазии обрели способность к жизни?
        Знания, полученные гостем таверны «Мистраль» за двенадцать лет усердных занятий тайной наукой, говорили: «Вот магия, а вот бред. Следует четко различать, что реально».
        Боль, ужас, жертвы - это было ему понятно. Но бред, ставший частью реальности? Увольте.
        Черноволоса. Волосы - чистая тьма, как бывает чистым золото или серебро. Длинные, прямые, свободные от шпилек, заколок и прочих оскорбительных нелепостей, они сбегали ночным ручьем до пояса.
        Смугла. Такой оттенок кожи белой женщине загар даровать не способен, он рождается только тогда, когда твердая сила полуночных земель смешивает кровь с преступной яростью полдня. Человек с подобной кожей способен придать пороку величие в глазах простецов.
        Желтоглаза. Но в этой желтизне очень мало жаркого кошачьего солнца и много студеной волчьей луны… Два стылых лунных огня поселились в ее очах.
        Тонка. В ней нет ничего простого, ничего, связанного с обилием и щедростью жизни. Полночь и водяной демон иногда зачинают красавиц, жестоких на ложе, томных в полуденный час, хладнокровных и высокомерных. Они похожи на прекрасные хищные цветы и по рождению своему входят в высший свет Ночи, аристократию Тьмы.
        Вот уже тысячу лет, как ей двадцать пять.
        На ней было платье из кофейного шелка, лишенное разреза на груди и опускавшееся до пят; длинные рукава оставляли открытыми только ладони. Ей ни к чему обнажать лишний миллиметр тела, она и без того способна взять в плен чей угодно взгляд. На ее левом плече он разглядел золотую брошь-заколку в форме буквы «рэш», подаренную им пять лет назад…
        - Эльхона… Эльхона!
        Все, кому случилось быть в таверне в тот час, немедленно повернулись на голос последнего ее гостя. Слишком громко, слишком неуместно звучал он в этих стенах. Высокий русоволосый мужчина в серебристом одеянии вскочил с места и быстрыми шагами направился в дальний угол заведения, забыв о нормах приличия и о собственной репутации.
        - Эльхона!
        Кажется, она улыбнулась…
        Эта женщина давным-давно, когда он еще был никем, понятия не имел о великих тайнах каббалы и тайной науки, прилежно учился на юриста и, мучаясь пустой амбицией тщеславного ума, писал статейки в студенческий сборник, явилась к нему. Ворочаясь на постели от бессонницы, он просто почувствовал: в комнате кто-то есть, кроме него. Рядом. На расстоянии вытянутой руки. Он заставил себя открыть глаза и в первый раз увидел ее. В его спальне оказалось больше света, чем положено быть при выключенной лампе, посреди ночи, в городе средней полосы. Она сидела у него в ногах, на постели. В тусклом, сумеречном освещении, взявшемся неведомо откуда, он мог разглядеть ее лицо, руки и - чуть хуже - все ее тело, затянутое в столь же глухой, как и сейчас, в таверне «Мистраль», облегающий костюм. Она показалась ему губительно привлекательной, и только по этой причине он не закричал и не бросился вон из комнаты. Незнакомка заговорила с ним ласково. Кто она? Существо с тонкого плана снов. Что она? Призрак, иногда обретающий иллюзию плотского существования. Зачем она здесь? Порой создания из мира высоких смыслов не могут
преодолеть влечения к простым смертным; она долго наблюдала за ним и решила предаться своему избраннику телом и душой; она будет нежна и покорна, если он решится ответить ей; она пойдет за ним на край света, ни в чем не помешает и не нарушит его планов; она готова стать живой вещью, приходящей по первому зову. Это были те слова, о которых в тайне мечтает каждый мужчина, слова, наверняка достигающие уязвимого места в душе и бьющие без промаха. Он желал ее; он почти любил ее. Не мудрствуя лукаво и не слушая воплей рассудка об опасности, которая, быть может, исходит от незнакомки, он посвятил ту ночь неистовой плотской любви. Под утро эфирная женщина подарила ему свое имя - Эльхона - и, попрощавшись поцелуем, исчезла. Через несколько секунд он проснулся и почувствовал между ног скрученное винтом одеяло. «Какая только чушь не приснится!» - сказал он себе. Но «чушь» явилась на следующую ночь, еще раз, еще, еще и еще… Каким-то чудом ему удавалось высыпаться, и ночные часы, проведенные в любовной схватке, никак не сказывались на дневном его состоянии. Он не был влюблен в нее по-настоящему и даже не
привязался к ней как следует. Вещью стала она, и, пожалуй, наибольшее удовольствие он получал от сознания собственного превосходства, а не от ее ласк. С годами Эльхона стала появляться реже. Она жаловалась на собственное несовершенство: существа ее природы, не всегда могут оказываться там, где хотят, и не всегда способны удерживать человекоподобный облик… От этих слов он, помнится, когда-то оторопел, но Эльхона пояснила: в иное время она похожа на отражение луны в зеркале или просто невидима; ничего ужасного, никакой связи с грубой киношной нечистью. Она же посоветовала ему: «Когда я не смогу приходить к тебе, ты попробуй прийти ко мне иной дорогой. Если захочешь видеть меня, попробуй знания тайные, недоступные простецам… Я укажу тебе достойного учителя». Как ни странно, теряя Эльхону, он воспламенился и стал жаждать ее со страстью и тоской, никогда не утоляя своих желаний до конца. А она отдавала себя с той же беззаветной преданностью и любовью, как и в первые дни их странного романа, но - нестерпимо редко. В последний раз он подарил ей ту брошь, получил почти все, чего хотел, но только не последний
глоток - его всегда не хватало. С тех пор он не видел Эльхону. Пробовал забыться с другими женщинами, женился и… немедленно развелся. Разве может простая женщина из плоти и крови сравниться с существом, сотканным из снов, мечтаний и тайных слабостей?! А его магической силы не хватало, чтобы пробиться к ней. В его дни каждый второй занимается тайной наукой, но девять из десяти слабы: дар несокрушимой мощи дается ничтожному числу адептов… Когда он попытался вызвать Эльхону, на зов никто не явился. А когда попробовал поискать ее в местах, не предназначенных для жизни людей, то неизменно попадал в кошмарные, лишенные элементарной логики пространства, где, в большинстве случаев, даже не имел возможности передвигаться. Случайно отыскал Самат и застрял здесь, пораженный красотой города, но еще того более - его созвучностью собственному душевному состоянию. Эльхона постепенно расплывалась в стынущем мареве памяти; он усомнился в необходимости продолжать поиски. Пойди, поймай собственный сон! Благо, если он просто убегает от тебя: сны часто убегают от своих родителей; хуже, когда суть экзотичной грезы остается
под вопросом. Было ли на самом деле нечто осязаемое, или его полжизни преследовало желание обладать чем-то необычным, да одеяло, стиснутое бедрами? Охота на женщину-видение почти прекратилась…
        - Эльхона!
        Он был уже в двух шагах от ее стола. На миг Эльхону закрыл мощный деревянный столб, поддерживающий потолок таверны. Миновав его, гость с изумлением и ужасом увидел: там, где он ожидал найти женщину из снов, уже никого не было.
        Занавеска, закрывавшая дверь на кухню… нет, не колыхнулась. Она как будто сохранила воспоминание о кратком и уже завершенном движении. Эльхона не могла уйти столь быстро. Впрочем, он знал о жизни эфирных существ, вроде нее, слишком мало, чтобы судить об их способностях. Сама же Эльхона становилась неразговорчивой, когда беседа касалась ее другой жизни.
        Он осмелился распахнуть дверь, хотя обычаи этого места не позволяли ему подобных действий. С кухни донесся омерзительный запах паленого мяса…
        Вдруг проход ему загородила хозяйка таверны. Она ничего не сказала, однако настороженный вид ее и выражение лица, начисто лишенное прежней почтительности, ясно показывали: есть двери, навсегда закрытые для гостей. Растерявшись, он отступил на шаг и сдавленно произнес:
        - Я видел здесь… мою старую знакомую… и… кажется… она вышла из зала… сюда…
        - Скорее всего, вам показалось, благородный господин Иосиф. Посетителям не след заглядывать на кухню. Кроме того, я бы заметила вашу знакомую, поскольку давно стою у двери, но никого, кроме поварят и прислуги, тут не было.
        Он погладил подбородок и отступил еще на один шаг в нерешительности. «Возможно, мне и впрямь привиделось? Отчего я уверен в обратном? Это ведь город, чуждый Срединному миру, и некоторые странные вещи могут здесь…»
        На столе, за которым только что сидела Эльхона,- а теперь гость таверны совершенно уверился в ее недавнем присутствии - лежала брошь в форме буквы «рэш». Он схватил заколку, невольно отыскивая в ее материальности опору своим чувствам. Вещица не успела забыть тепло живого тела.
        - Я не ошибаюсь. Она была здесь, и в этом нет никаких сомнений!
        - Благородный господин Иосиф! Боюсь, я не могу вам позволить зайти сюда.
        Тут он перестал слышать хозяйку: во всем заведении как будто притушили громкость, и лишь один голос оставался доступным его слуху: тот, который зазвучал в его голове, призывая покинуть провинцию Багнадоф.
        - Иосиф! Иосиф Резник! Тебе пора! Спеши! Не в твоей воле задержаться здесь! Иосиф! Иосиф Резник! Тебе пора…
        Неведомое, но могущественное существо холодно и бесстрастно напоминало ему о повиновении.
        Гость колебался недолго. Каждый, кто не принадлежал городу на веки вечные, каждый, кто не был тут своим, впитывал правила поведения с первым же визитом. Дурной нрав могли простить, но неповиновение - никогда. Ни разу он не пытался оспорить мысленные приказы; его право находиться здесь было слишком шатким для этого, в то время как право хозяев Самата обращаться с ним так, как им заблагорассудится, неоспоримо. Гостю хотелось отшвырнуть собеседницу, ударить ее, или, на худой конец, оттеснив плечом, убрать с дороги. Но повеления извне он испугался. Эльхона… он еще вернется за ней. А пока следует сохранить жизнь и свободу.
        Способность слышать вернулась к нему.
        - …считали вас благовоспитанным…
        - Хорошо! Извините меня. Напрасно я поддался волнению.
        На лице у хозяйки появилось нечто, напоминающее улыбку,- настолько, насколько показания, выбитые под пыткой, напоминают правду.
        - Вот и славно. Мы всегда рады вам, благородный господин Иосиф. Если пожелаете вновь побаловаться нашим шоколадом, отведать винца и спокойно посидеть в нашем заведении, примем вас честь по чести.
        Гость почел за благо расплатиться и вежливо попрощаться. Содержательница таверны была само дружелюбие. Но его скудных познаний в тайной науке оказалось достаточно, чтобы уловить эманации ее истинного настроения, а в них почувствовать и ее истинную сущность. Создание сильное и свирепое изготовилось рвать его плоть, но законы города запрещали это; опасной гадине приходилось напрягать волю, дабы сдержаться; если бы он совершил некоторые ошибки, тварь получила бы повод для развлечения.
        - Иосиф! Что же ты медлишь?- вопрошал голос.
        И он заторопился, сообразив: «За промедление меня накажут столь же сурово, как и за неповиновение».
        У выхода из таверны его ждала лодка. Во время обычных прогулок по Самату не так-то просто найти лодочника, готового услужить. Чаще всего они заняты или просто не хотят сажать в свои посудины чужаков - людей. Но когда голос Силы велит гостю без задержки оставить город, лодка отыскивается моментально.
        На веслах сидел некто почти человеческой природы. К людскому роду его мешало отнести обилие голов на плечах. Одна из всей грозди открыла маленький ротик и пискнула:
        - Куда?
        - Канал Юной Воды, Портал Чужих Снов рядом с маяком Хааргад.
        - Это место мне знакомо.
        За всю дорогу между ними не было сказано ни единого слова.
        Из воспоминаний о движении к Порталу б?льшую часть вырезали чьи-то аккуратные, но безжалостные ножницы.
        Кровь каналов обрела ртутный оттенок. Она бежала мимо бортов лодки с немыслимой скоростью. Прекрасные особняки как будто исчезли с его пути или, быть может, просто слились в две свинцово-серые стены - справа и слева. Вот площадь Серебряных Слез… а вот уже канал Собачьих Глаз… набережная Негромкого Эха… протока Таможенных Фортеций… а куда подевалась водяная галерея Купеческих Палаццо… а где перекресток Оловянного Ясеня и Говорящих Парусов? Кажется, даже каменные глыбы набережных потекли…
        В затылок Иосифу бил знойный ветер. Не мучил, но тревожил. Самат всегда подталкивает тех, кто покидает его. Словно с гранитных губ вечного города срывается фраза: «Мое терпение на исходе». Самат вежлив с гостями, пока не приходит время прощания. В этот момент он суровеет.
        - Канал Юной Воды, благородный господин.
        Как же так! Куда подевался изысканный шпиль маяка? Невозможно проскочить мимо него, не заметив его.
        Гость Самата обернулся.
        О нет, он все-таки ухитрился пропустить Хааргад! Правда, верхние яруса маяка застелены были туманом. Но, скорее, Эльхона оттеснила образ маяка: иногда женщина способна побороть башню, сколь бы прекрасной ни была последняя…
        - Благодарю тебя,- ответил Иосиф лодочнику и бросил серебряную монетку на дно посудины. У людей в провинции Багнадоф есть одна привилегия по сравнению с иными существами: гости могут и смеют унижать хозяев безнаказанно. Разумеется, если при этом соблюдаются определенные правила.
        Каббалист и маг Иосиф Резник покидал провинцию Багнадоф со смешанными чувствами. С одной стороны, он упустил Эльхону. С другой стороны, их встреча вряд ли была случайной: стремление отыскать эфирную женщину, пользуясь сверхъестественными способностями, когда-то завело его в призрачный город Самат, не принеся очевидного результата; но как знать, не отыскал ли он окольную дорогу к Эльхоне? И не все ли равно, каким путем прийти к своему любимому имуществу - прямым или извилистым? Гость Самата питал надежду вновь встретиться с ней во время очередного визита. А через день это произойдет, через месяц или через год - уж как получится…

* * *
        Портал Чужих Снов представляет собой тяжкую арку, испещренную хаотичными скоплениями геометрических фигур, а также клинописными знаками. Видя их, Иосиф неизменно испытывал неприятное чувство: этот язык ему не известен; мало того, он посмел родиться на несколько тысячелетий раньше иврита. Арка имела кубическую форму. Длина каждой стороны куба на вид чуть превышала десять метров. Низенький вход в Портал заставлял гостя, покидающего Самат, согнуться в три погибели. Далее следовало, не разгибаясь, подняться по узенькой, крутой и страшно неудобной лестнице к центру куба.
        Там, в толще камня, неведомые строители вырубили камеру, где мог поместиться один человек среднего роста, если он встанет на колени. Иосиф, с его метр-восемьдесят-семь, упирался макушкой в потолок. Ничего, в конце концов, он привык. Стены и потолок отшлифовали до зеркального блеска.
        Пять черных коленопреклоненных Иосифов повторяли движения оригинала…
        От пола в камере исходило легкое свечение, не имевшее видимого источника. Каждый, кто входил в Портал, опуская голову, видел, как на холодных светящихся плитах возникают узоры, намекающие на особенный, тайный смысл, на миг становятся контрастными, а потом расплываются. Им на смену являются новые узоры… или это надписи на древнейшем языке, первоязыке? Возможно, угадай Иосиф значение хотя бы одного узора, он мог бы остаться здесь навсегда, или исполнился великой силы… Но он не угадал. Калейдоскопическая вязь только мешала ему сосредоточиться на словах, цифрах и буквах.
        Когда-то он выучил ритуал наизусть. Иначе невозможно: путешествие в пространства, не терпящие людей или не предназначенные для их присутствия, способны уничтожить или исказить любой предмет, взятый в дорогу. Лист бумаги с записями может превратиться… во что угодно. Да хоть в глиняный светильник!.. Только наизусть. И не запинаться, не путаться, произносить громко, внятно, твердо, иначе произойдет беда. В ритуал не входили обычные молитвы и призывы к богу. В самом конце он содержал шесть строк, никак не связанных с каббалой, никак не приспособленных к ивриту или даже к его алфавиту. Учитель когда-то сказал: «Это и древнее, и сильнее…»
        - …Ту-цал ки-хут мах-ша. Ту-цал ки-хут мах-ша…
        За одни только занятия каббалой любой добропорядочный московский раввин без особых комментариев выбросил бы его из синагоги. Но какое проклятие Иосиф заслужил за подобное «углубление знаний», даже представить себе трудно.
        Узоры исчезли. В камере стало холоднее. Добрый знак! Его слышат, ему готовы услужить.
        - …Агжэ гаж эль таг кгар шткэграж…
        Здесь следовало сделать паузу. Неведомо откуда Иосиф знал, чувствовал: он взывает к сильной сущности и перечисляет ее титулы, уважительно делая паузы между самыми важными из них.
        - …Крэн’грах траш’тмор бадгжанх онгк да…
        Титулатура закончилась. Теперь сама просьба:
        - …До мэй.
        Где-то далеко открылась дыра, отверстие, чудовищное ухо, способное, внимая, засосать говорящего и погубить его в своих глубинах. Легкий ветерок мазнул по щекам Иосифа.
        - …Йарг э хаф дан’храж эль оннэ! Йарг мэфа дэг.
        Кто бы ты ни был, что бы ты ни было, верни меня домой! Я стою перед тобой на коленях, я покорен, я молю о помощи.
        Его слышали. Иосиф был уверен: его слышали.
        Каменные зеркала поплыли. Пять черных отражений каббалиста задрожали, их очертания утратили резкость. Потолок набух абсолютной тьмой, в нем образовалась вогнутость, медленно превратившаяся в раковину, а потом в глубокую воронку. Вихрь неудержимо потянул Иосифа кверху, утягивая в воронку.
        Одежда его сей же час исчезла. Умные люди в Самат приходят голыми, как и в любой другой мир, куда может привести тайная наука. Глупые люди живут столько, сколько им выпадает везения: никто в Срединном мире не способен предсказать, во что превратятся одежда и обувь при переходе через портал… но чаще всего это убивает. Обнаженного достигнутое пространство одевает так, как там положено выглядеть гостю. Или оставляет обнаженным…
        «Гостевая» одежда любого мира не выдерживает обратного перехода. Никогда.
        Следующие несколько секунд были крайне неприятными. Каждый раз Иосиф говорил себе: «Назавтра полечу с закрытыми глазами. Запомнить!» И запоминал. Но его страх мешался с любопытством, а значит, глаза сами собой раскрывались… Он вновь и вновь видел белёсый полупрозрачный кисель, пронизанный гибкими трубами-кишками, наподобие той, по которой двигался он сам. Движение наверх бывало стремительным. Гоночный болид, предназначенный для установления очередного скоростного рекорда, не угнался бы за человеческим телом, несущимся по пищеводу иной реальности.
        Иосиф в подобные моменты неизменно испытывал ужас: «Как бы не переварили здесь меня… или мою душу». Человек, сведущий в тайной науке, совершая путешествия в скрытые пространства, порой не осмеливается даже самому себе признаться в том, где именно он находится, сколь зыбко его право выжить и вернуться в исходную точку. Суть, пустившая сюда Иосифа, своенравна и не склонна чтить нерушимость договоров.
        Любых.
        Труба выплевывала каббалиста прямо в кисель, и на протяжении десяти или пятнадцати секунд он летел, задержав дыхание: тут нечем дышать. На миг перед его глазами открывалось истинное небо всех скрытых пространств - черная плоскость, испещренная рунами и сакральными знаками разных времен. Затем Иосиф попадал в новую трубу, ровную и прямую, с гладкими каменными стенами. Тут следовало беречь голову: скорость движения ничуть не снижалась, и один-единственный удар грозил превратить его череп в подобие разбитой салатницы.
        Обратный путь всегда завершался одинаково. Иосиф чувствовал тошноту, боль в груди и заходился в крике. От собственного вопля он просыпался, хлопал рукой по будильнику и долго лежал, чувствуя себя заново родившимся. Проклятый будильник, будто верный пес, надрывался, приветствуя возвращение хозяина, хотя Иосиф не заводил его. По часам Срединного мира он провел за его пределами не более сорока секунд…
        Минут десять каббалист лежал на полу своей квартиры в Миусском переулке, в центре Москвы, мысленно смакуя наслаждение от одного факта: «Вернулся! Вернулся…»
        Потом он встал и отправился в ванную. Холодный пот все еще катил с него градом.

* * *
        Воскресенье. На работу идти не надо.
        Он мог никуда не торопиться. Он мог не думать ни о чем важном. Он мог отключить телефон.
        Приняв душ, Иосиф позволил себе прогулку по холодной сыри настоящего московского ноября. Вчерашние лужи обернулись хрусткой коркой на грязном асфальте, парк дышал скорыми заморозками, помоечные киски разбежались по подвалам. Сегодня он как никогда остро чувствовал всю грязь и все несовершенство реальности, заключившей его в оковы.
        Нелепый и вонючий мусорный контейнер посреди двора. Забрызганные грязью машины соседей по подъезду. Старая, вся в трещинках и выбоинках жилая кубатура, сложенная из кирпича еще при железном старце Иосифе… Всюду ржавчина, косо намалеванные надписи сантехнического содержания, аляповатые вывески магазинчиков и небо цвета жестяной тоски. Раздражение постепенно нарастало в нем.
        Он пообедал в ресторане «Цимес», который прежде считал милым. Но сейчас балаганчик, расписанный под старину в стиле Зингера и Шолома Алейхема, показался ему тошнотворным. Эпоха идиш давно ушла. Тем, кто был внутри, она, наверное, казалось уютной. Но сколько же в ней провинциального плебейства! Выведя строку из Торы масляной краской на дачном заборе, нельзя сделать забор священным, зато придать словам высоким пошло-избяной оттенок - запросто. После того, как твоя голова привыкает к кипе, пятница - к свечам, а утро - к молитве «Шма Исраэль», ты однажды открываешь каббалу, и она для тебя становится чем-то вроде прыжка в бассейн с ледяной водой: смысл привычных вещей изменяется, пошлая простота уходит… Ресторан Иосиф покинул в еще более мерзком настроении.
        Он пытался читать, но прочитанное немедленно расставалось с памятью. Он попробовал заснуть, но сон не шел к нему, и даже снотворное не помогло.
        Каббалисту следовало вернуться в Самат, но он боялся. Вот в чем дело.
        Оставалось применить испытанное средство. Иосиф подошел к окну и отдернул штору. Мир, и без того им не любимый, предстал в концентрированно-безобразном обличии троллейбусного парка - старого, нищего, размалеванного в желтое и красное, как общественный сортир.
        Ни в одной цивилизованной стране троллейбусами больше не пользуются. Там для нормальных людей уже и авиетки - пройденный этап! И только здесь, в захолустье мировой цивилизации, цветет и пахнет троллейбусный заповедник. Почему судьба у него такая - родиться именно здесь, в этой стране?! Да и Россия ли тюрьма? Весь мир - тюрьма! Просто есть люди, которым на роду написано быть в этом мире арестантами, и есть другие люди, прирожденные тюремщики. Он, Иосиф Резник, мастер тайной науки, человек, владеющий особой властью над скрытыми мирами, здесь, в родном мире - узник. Куда ни ткнись, всюду упираешься лбом в железную дверь со смотровым глазком и окошком для выдачи скудных тюремных харчей.
        Ведь он даже не может заработать достаточно денег, чтобы сменить квартиру и никогда больше не видеть проклятых железных жуков, пыхтящих и завывающих под окнами!
        Старая, выдержанная, непобедимая ненависть подняла голову. Слепая и безадресная, она готова была кусать весь мир. Он - обычный человек, вот в чем трагедия. Он - невидимая крупица в миллиарде крупиц…
        Иосифа на протяжении всей жизни не покидало ощущение собственной исключительности. Допустим, сегодня он не очень заметен, да и вчера не имел шансов подергать за хвост славу, но унывать не стоит: завтрашний день, или, на худой конец, послезавтрашний, принесет ему триумф. Но триумф не пришел и, по здравому размышлению, быть может, не явится никогда. Желанное назначение высокое в этой жизни так и не отыскало его до сих пор. Пора бы отучиться от превосходного мнения о самом себе… Да вот какая штука: мнение-то уходить не желает и даже ни капельки не расплывается под напором мутных струй повседневности. Это чувство, как видно, убить невозможно, и умрет оно вместе с самим Иосифом, никак не раньше. Что же укрепляло и подпитывало его? Последние два или три года каббалист пытался разобраться в себе и отыскал простой ответ: в юности все самолюбивы и амбициозны; должно быть, кое-какие способности к литературному труду поддерживали в школьнике и студенте Иосифе Резнике тщеславные мечтания; затем появилась Эльхона, и пусть она - всего лишь сгусток эфира, вселившийся в его сны, но ведь никто, кроме него, не знал
подобных снов; затем его окрыляли занятия тайной наукой; а в последнее время он научился посещать пространства, закрытые для обычного человека, и почувствовал дыхание высокой обреченности… Худо, что большего не сумел дать ему учитель. Но ведь каббала, даром что кажется рациональной, почти ремесленной отраслью человеческого знания, логической системой цифро- и буквосложения, подчиненного строгому своду правил, на самом деле глубоко иррациональна. Она идет навстречу одним, даруя способность к практическому деянию, а других совершенно обходит стороной, оставляя без награды. Значит, он кое-чего стоил. Последние полгода он предпринимал попытки найти эфирную женщину только затем, чтобы подтвердить самому себе право на важные призы. Обладание силой, недоступной для простых смертных, значило больше, чем обладание Эльхоной, но достижение с помощью этой силы сознательно поставленной цели дало бы полную уверенность: жизнь идет в правильном направлении. Вместо этого Иосиф стал разочаровываться в себе… Теперь иное дело! Теперь приз оказался перед носом, остается приложить минимум усилий, чтобы овладеть им.
        Таково было простое объяснение самому себе, составленное Иосифом после долгих размышлений. Но к нему прилагалось еще одно, более сложное. И его Иосиф никогда бы не стал всерьез обдумывать, поскольку оно итак всегда шествовало рядом с его рассудком, но отстояло на один шажок, и каббалист, повинуясь необъяснимому инстинкту, вечно оставлял этот шажок непройденным… Он с детства мечтал обмануть мир, окружавший его. Никогда ему не хотелось бороться с миром, гнуть на него спину, или всерьез вкладываться в постижение реальности. Иосиф желал быть в стороне, дожидаться удобного момента, а потом хитрым ходом обойти мерзкие запреты, ударить с фланга, вырвать все потребное для души и тела, схорониться с добычей в месте недоступном для чужих… То есть для всех.
        Уверенность в том, что когда-нибудь он надует этот мир, более всего прочего, более литературных способностей, ласк Эльхоны и тайной науки вместе взятых, питала в Иосифе ощущение собственной уникальности.
        После всех витиевато закрученных размышлений о мире, о силе и о троллейбусном парке, он, наконец, признался себе: «Я до смерти хочу ее. Хотя бы еще раз!»
        Иосиф покинул Самат всего пять часов назад. Ужас еще не утих в нем, холод еще не покинул его внутренностей. Но правила игры от этого ничуть не изменились. Каббалист мог отправиться в новое путешествие когда угодно, хоть через минуту после очередного возвращения. Расставаясь, учитель сказал ему: «Лишь твой страх и твоя воля диктуют, как часто ты будешь использовать полученные возможности. Более ничто».
        Но раньше он никогда не отваживался нырнуть в ритуал столь быстро. Обычно Иосиф давал себе отдохнуть на протяжении недели, на худой конец, отмокал в течение суток… Правда, теперь у него был стимул поторопиться.
        И желание подавило страх.
        Иосиф разделся. Иосиф принял соответствующую позу. Иосиф произнес первые слова ритуала…

* * *
        Зная утонченный характер Эльхоны, каббалист прежде всего отправился к маяку Хааргад. Они ведь так похожи друг на друга - Иосиф и Эльхона! Отчего бы ей не полюбить место, приглянувшееся ему? Скорее всего, так оно и есть.
        Маяк собирал гостей Самата. Заметный издалека, Хааргад указывал путникам направление к Порталу Чужих Снов. Здесь, на первой ярусе, им выдавали золотые и серебряные монеты на увеселительные расходы. Здесь же, на самом верху, располагалась Истинная Обсерватория, откуда аристократия Провинции могла наслаждаться созерцанием неба скрытых миров. Но туда допускали не всех гостей, и каббалист даже не пытался узнать, попал ли он в число избранных. Обсерватория не интересовала его. Зато библиотека, устроенная в обширных подвалах маяка, неизменно притягивала Иосифа. Он не знал, существует ли где-нибудь на Земле столь же полное собрание книг, посвященных тайной науке. Бывало, он просиживал тут часами и днями, пока не получал приказ покинуть город. Каббалист всем сердцем полюбил старинные кожаные переплеты, с оттиснутыми на них знаками могущества, гравюры, сработанные средневековыми печатниками-чернокнижниками, рисунки и таблицы, от одного вида которых пробирало холодком. Не столько новые знания тешили его самолюбие, сколько причастность к великим силам, создавшим в незапамятные времена драгоценное
книгохранилище… Само общение со здешними фолиантами было небезопасным: некоторые из них представляли собой живых существ с длинной биографией, возможностями так или иначе прочитывать читателя и вторгаться в него. Иные же являлись пристанищем для духов жаждущих - чаще всего пребывавших в спячке, но в момент пробуждения склонных без разбора пожирать сущности из Срединного мира… если таковые окажутся поблизости. До сих пор Иосиф чудесным образом избегал неприятностей, хотя для людей библиотека представляла собой чуть ли не самое опасное место в городе. То ли восторженное отношение каббалиста к ее сокровищам умиляло хранителей книг, то ли некто сильный незаметно оберегал Иосифа от всяческих напастей.
        Стены библиотеки украшены были витражами, и снаружи, из соседних подземелий, их подсвечивали масляными светильниками. Больше других витражей Иосифу нравилось изображение черного креста, распятого на пламенно-алой розе.
        Все было великолепно - как всегда, однако Эльхону маг здесь не нашел.
        Он заглянул во все таверны, кофейни, школы, кумирни, театры, лабиринты, цирки и прочие увеселительные заведения Большой Протоки. Иной раз ему казалось: вон там, за дымом благовоний, за огнистой крупой фейерверка, за точеными станами колонн промелькнуло ее лицо. Но нет, видения обманывали его.
        За Эльхоной не водилось склонности к грубым наслаждениям, она была одновременно страстной и целомудренной… Но на всякий случай Иосиф обошел «достопримечательности» площади Пенных роз, Большого Красного канала и Театра Колесниц. Бывало, он содрогался от омерзительной избыточности тамошних зрелищ: умеренность, изящество и утонченность, свойственные области Драф, окружавшей маяк Хааргад, уступали место незамысловатому гедонизму в кварталах, предназначенных для ублажения сластолюбцев. И всё же каббалист не пропустил ни одного потаенного уголка, заглянул всюду, проверил каждую дыру. Тщетно.
        Тогда он пустился в плавание к центру города. Там, в Цитадели-на-шести-островах, говорят, растут четыре яблони; на каждой из них по одному раскаленному и обугленному плоду - таковы Мертвые Сердца провинции Багнадоф; яблони сторожит некто актар, воин и оракул одновременно; за определенную плату актар ответит на любые вопросы…
        Но сила, охранявшая Самат от дерзости гостей, отводила глаза и магу, и лодочникам, снова и снова отклоняя Иосифа от прямого пути. Поплутав в неизвестной части города в очередной раз, он исполнился отчаяния. Цитадель оказалась недоступной для него.
        Лишь последняя попытка принесла каббалисту нечто, помимо неудачи и огорчения. Он так и не нашел Эльхону, даже не напал на ее след. Зато пополнились его знания о провинции Багнадоф.
        На этот раз никто не пытался завернуть лодку Иосифа с прямого пути к центру провинции. Должно быть, существо, обязанное вышвыривать непрошеных гостей, отвлеклось или занято было кем-то другим. Едва за кормой осталась граница области Драф, как гость Самата почувствовал сонливость. Дома, оставленные жильцами, и проспекты, выложенные водой вместо булыжника, словно оделись серебристой паутиной. Когда он пытался сосредоточить взгляд на блестком кружеве, оно сразу же исчезало, но краем глаза каббалист все время улавливал его присутствие.
        Ему мнилось: путь проходит по развалинам, полуукрытым водой, как больного ребенка укутывают одеялом. Впрочем, Иосиф не поручился бы за истинность увиденного. Он мучился от жара и озноба одновременно. И то, и другое пришло внезапно, а вместе с ними - провалы сознания. Сколько он плыл таким образом? Час? День? Больше? Самат огромен. Иные континенты Срединного мира уступают ему в размерах… Далеко ли Портал Чужих Снов от внутреннего озера провинции? Иосиф не имел ни малейшего представления. Мечта ввела его в полубезумное состояние, горячка страсти заставляла раз за разом идти на штурм призрачной Цитадели. Возможно, нет ни ее, ни внутреннего озера, ни Черных Яблонь, и лишь иллюзия, слух, легенда поддерживают веру в их существование…
        Иосиф очнулся. Лодка проплывала под мостом, и арка между двумя грязно-серыми быками никак не заканчивалась. Когда-то, во времена темных битв и борьбы необузданных сил за владычество в скрытых мирах, неведомый зодчий сотворил циклопический мост: по нему, наверное, могла пройти целая армия, выстроившись в одну шеренгу. Время источило бесконечные стены справа и слева от лодки, обезобразило их длинными шрамами и глубокими кавернами. Свод арки был продырявлен во многих местах, и сквозь пробоины сочился тусклый свет, скупыми горстями разбрасывая блики по унылым плоскостям опор.
        Серебристая паутина пропала.
        Впрочем, он не избавился от наваждения полностью: все вокруг казалось ему нереальным. Будто тяжкая твердь камня могла обернуться крашеной ватой… Каббалист продолжал чувствовать себя больным, только хворь перешагнула с одного уровня на другой. То ли дело шло к выздоровлению, то ли у этой болезни, как у тайфуна, был «глаз», область затишья, предшествующая гибельной полосе штормовой ярости.
        Лодочником служило ему странное существо. Более всего оно напоминало осьминога, пытающегося встать на четвереньки; бахрома маленьких пальчиков заменяла лодочнику присоски на щупальцах; однако глаза у него были человеческие - печальные карие человеческие глаза.
        Вода за бортом утратила прозрачность и приобрела чернильный цвет. Ни за какие блага Иосиф не стал бы пробовать ее на вкус. Вот тебе и молочные потоки в кисельных набережных…
        Наконец, лодка миновала проход под мостом-гигантом и оказалась на середине широкого залива. По обеим его сторонам высились глиняные холмы и пустынные руины кирпичных дворцов, щеголявших в годы своей молодости нарядом из плиток небесной лазури и глубоких вогнутых рельефов. Теперь же плитки опали, подобно лепесткам увядших цветов,- сохранялась едва ли одна на дюжину; ну а рельефы под действием кислоты веков превратились в рваные раны. Кое-где виднелись извилистые трещины, оставленные магическим огнем.
        Стены и оконные проемы были крепко закопчены. Видно, древность провинции Багнадоф не знала мира… Молодые окраины Самата предназначались для праздного времяпрепровождения. Война, кровь и пламя, способное пожирать каменную плоть города, никак не вязались с нынешним покоем. Современный Самат,- заселенная его часть - отличался от древнего, как небо и земля.
        Здесь, в кварталах, возведенных несколько тысяч лет назад, поселился древний ужас. Людям тут не нашлось бы места. Возможно, они никогда здесь и не жили… Однако Иосиф не затем рвался к Цитадели, чтобы по дороге влезать в напластования тайн и страхов, угнездившихся в этих местах раньше, чем был возведен маяк Хааргад. Ему следовало поторапливаться.
        - Прибавь ходу!- приказал он лодочнику.
        Тот обернулся, и на миг Иосиф разглядел в его глазах панику. Боялось не тело, нелепое и смешное, а суть, то есть демон, скованный кандалами столь уязвимой оболочки. После гибели мясного фарша, «одетого» на имя и жизненную энергию демона, он перейдет в другое существо, скорее всего, не столь неуклюжее. Отчего же лодочник так беспокоится? Видимо, есть виды смерти, способные рассеять и демонскую суть…
        Залив постепенно расширялся, берега его расходились все дальше и дальше. Наконец, они исчезли за горизонтом. Лишь тонкая нить башни, возвышавшейся над мысом, вбитым во внутреннее озеро как гвоздь, указывала, где побережье всего ближе к лодке.
        Демон-перевозчик вновь оглянулся, вынул весла из воды и положил их на дно посудины. Видя изумление на лице Иосифа, он заговорил, и голос его оказался не громче шелеста осенних листьев, разметанных студеным ветром:
        - Посмотрите вокруг, благородный господин! Здесь нет места живым. Нам следует отступить.
        Иосиф повертел головой. Вокруг расстилалась темная маслянистая гладь цвета древесной гнили. От воды припахивало тиной, болотом и плесенью. Ее поверхность не подчинялась ветру и оставалась идеально гладкой. Можно ли отыскать более точное изображение стихии смерти?
        Тревога наполнила мысли каббалиста. Но он справился с волнением и ответил перевозчику:
        - Все способное подчиняться правилам сдвинулось со своих мест. Я разрешаю тебе спрыгнуть в воду и спастись вплавь; мое стремление слишком сильно, и его никто не остановит.
        Лодочник рассердился и зашипел:
        - Я обязан тебе повиноваться, но впереди нас не ждет ничего хорошего. Поверни!
        - Вперед. Такова моя воля.
        - Глупец! Убиваешь меня, а сам хочешь получить то, за что не сможешь расплатиться!
        - Твое ли дело думать о моих долгах? Если не можешь уплыть, бери весла и греби! Суждено тебе сгинуть - так сгинешь. А теперь избавь меня от лишних разговоров.
        Демон-перевозчик попеременно то угрожал Иосифу, то умолял его, то взывал к его рассудку, но каббалист оставался тверд. Лодочнику оставалось подчиниться.
        Весла вновь легли на воду…
        На протяжении многих часов «Осьминог» без устали греб. Затем Иосиф сменил его. Вскоре у них кончилась пища, а потом и чистая вода из области Драф. Зато демон-перевозчик более не заговаривал о возвращении, а у каббалиста шансов вернуться осталось немного: он умер бы, скорее всего, от жажды, в лучшем случае достигнув пояса развалин. Оба молчали. В безмолвии одного крылось ожидание гибели, скорой и беспощадной, в безмолвии другого - надежда.
        Демон и человек выбились из сил. Они едва ворочали веслами, когда гниль за бортом сменилась кровью; не прошло и часа, как холодная кровь превратилась в кипящую. Вокруг лодки лопались пузыри. Раскаленные брызги обжигали Иосифу лицо и ладони.
        - Теперь… скоро.
        В шепоте лодочника слышались хрипы.
        Действительно, минул час или чуть более того, и вдалеке появилась черная игла, уходившая к небу. Ее острие касалось кисейной луны.
        - Что это?
        Демон не ответил.
        Теперь лодку притягивало к берегу, словно великан тащил ее за невидимую цепь. Они перестали грести. У самого острова жидкость внутреннего озера дважды принимала иной цвет. Сначала свинцовый, тусклый и тяжкий, а потом золотой. Стоял нестерпимый жар, демон спрятался на дне деревянной скорлупки, Иосиф ждал, когда кожа начнет клочьями слезать с его рук. Раскаленное золото плескалось повсюду, однако, нимало не повреждая днища лодки.
        Ощущение нереальности не отпускало каббалиста. Он ясно видел: ему придется прыгнуть в жидкий металл,- иным способом невозможно вытянуть посудину на берег. Но почему-то был твердо уверен, что совершать прыжок не понадобится. Силы, управлявшие этим местом, давным-давно могли погубить его более простым способом. Они пропустили Иосифа; значит, была на то причина и был смысл. Теперь должно произойти нечто великое, а ничтожные препятствия будут убраны с его пути.
        Не успел каббалист как следует задуматься над этим, как лодка поднялась в воздух, пролетела метров пятьдесят и упала на гальку. Он испытал легкое разочарование: их полет не содержал и крупицы величественного. Некто сильный, к тому же начисто избавленный от страха получить ожог, прикоснувшись к золотому расплаву, схватил деревянную лохань и небрежно швырнул ее на берег…
        Сам по себе остров не представлял ничего особенного. Скалы и камни, никакой травы, никаких деревьев. Он был велик: изрезанная бухточками береговая линия уходила за горизонт.
        В самом его центре высилась твердыня - колоссальная литая скала, видимо, попытавшаяся когда-то принять форму башни и застывшая ровно посередине этого превращения. Ни окон, ни ворот, ни зубцов наверху. Впрочем, самая верхушка терялась в облаках… Потеки застывшего металла обезображивали ровный конус выступами и провалами. Серо-черный материал, из которого отлили Цитадель, напоминал никель по цвету и по особому восковому блеску.
        В иное время Иосиф пришел бы в восхищение от собственной силы и воли. Достигал ли кто-нибудь из людей столь дальних пределов в странствиях по скрытым мирам? Вряд ли. Быть может, этот его успех и есть тот самый великий приз, о котором он мечтал десятилетиями? Но сейчас честолюбие каббалиста не смело поднять голову, сейчас его интересовало другое. Ни тропа, ни дорога не вели в сторону Цитадели. Ее металлическая толща не содержала каких-либо отверстий. Следовательно, сад Мертвых Сердец оставался для него недостижимым.
        - Он тебе и не нужен, Иосиф,- негромко сказал кто-то за его спиной.
        - Почему?- машинально спросил каббалист, поворачиваясь.
        - Мы уже здесь и готовы давать ответы, хотя ты и случайный гость в наших местах. Твой лорд упустил тебя. За это он подвергнется легкому наказанию. Но нам нет дела до его ошибок. Говори.
        Перед ним стояли четыре существа, до странности похожие на людей, но не люди, конечно. Их бледная кожа отливала синевой, их головы имели вытянутую форму, более всего напоминавшую детский воздушный шарик. Их лица выглядели искаженной копией человеческих: слишком длинные носы, слишком крупные уши, слишком маленький рот… И все четверо выглядели как братья-близнецы, рожденные в один день и час. Если бы они были чудовищами, каббалист испытал бы, наверное, меньшее омерзение.
        Четверка бесстрастно разглядывала грязного оборванца.
        - Видимо, кто-то из вас - актар, воин и оракул.
        Один из них пояснил:
        - Мы актар-гаггш.
        - Гаггш?
        Те ли они актар? Как бы не ошибиться…
        - Тебе об этом думать не надо, забудь. Мы - те, кого ты искал,- ответил другой.
        - А сад Черных Сердец?
        - Тебе ни к чему там быть. Сердца питают целый народ, а их питает наш бог, зачем нужно пускать туда существо из Срединного мира?- произнес третий.
        Иосиф несколько растерялся. Все выглядело не так, как он ожидал.
        - Но кто из вас оракул?
        - Мы - одно!- сказал четвертый.
        Ладно, пусть будут одно.
        - Сколько вопросов я имею право задать?
        - Сколько захочешь, пока нам не надоест эта забава. На некоторые из них мы не сможем ответить, а на другие отвечать не пожелаем. Нам скучно, поэтому ты до сих пор жив… Тут никого не было вот уже восемьсот три года, если считать по твоему календарю.
        Игрушка для сведущих людей, вот я кто,- подумал Иосиф.
        - Не людей. Мы - актар-гаггш,- вежливо поправил его то ли второй, то ли третий. Впрочем, какая разница…
        - Тогда… тогда скажите, где мне искать Эльхону?
        Не задумываясь, один из актар сказал:
        - Там, где ты ее потерял.
        - Я не понимаю. Вы можете сказать точнее?
        Никто не ответил ему.
        Иосиф занервничал, и вопросы посыпались как из рога изобилия:
        - Найду ли я ее? Да или нет? Когда я ее найду?
        - Очень скоро ты найдешь то, чего не искал.
        - Я опять не понимаю вас! Продолжать ли мне поиски?
        Актар переглянулись. Один из них подмигнул остальным.
        - Да, Иосиф.
        - Где, в каком направлении?
        - В любом.
        - Вы сказали: «Там, где ты ее потерял». Поясните мне смысл ваших слов.
        - Смысл буквальный.
        - Но почему в любом направлении, когда она ждет меня… там, где я ее потерял!
        - Так тебе будет удобнее.
        - Где она находится в данный момент?
        - Нигде.
        - Как вас понимать?
        Молчание…
        Что за глупость! Ему не удалось узнать ничего путного. Остается потешить праздное любопытство:
        - Почему эту громаду называют «Цитаделью на шести островах», ведь остров один?
        - На Цитадель нанизано шесть скрытых миров, и провинция Багнадоф - всего лишь верхний из них. Там, внизу, она пронзает еще пять островов, а ее основание висит в воздухе, поддерживаемое силой нашего бога.
        Больше Иосифу нечего было здесь делать. Его усилия оказались напрасными, его порыв ни к чему не привел. Опускаясь на дно уныния, он задал последний вопрос:
        - Какую цену полагается мне заплатить за ваши ответы?
        Неожиданно актар усмехнулись - все четверо совершенно одинаково.
        - Другие взыщут с тебя плату.
        Близнецы, как по команде, повернулись к нему спиной и побрели в направлении Цитадели. По всей видимости, забава им надоела. Они развлеклись на следующие восемьсот три года, и каббалист больше не интересовал их.
        А тот стоял, не дыша, он даже мысли свои привел в состояние соляного столба. Актар могли убить его безмолвно, неприметным движением перстов. Иосиф опасался оскорбить их непричесанной мыслишкой, он не хотел привлечь к своей особе лишнее внимание словом или движением… даже шумом шагов. Каббалист легко преодолевал страх, когда плыл сюда и когда разговаривал с актар; цель вела его, придавая безоглядную отвагу; но стоило ему потерпеть поражение, и воля приняла вид сдувшегося шарика. Иосифа оставила прежняя сумасшедшая решимость довести дело до конца.
        «Прости меня, Эльхона, я ничего не смог сделать для нас с тобой…»
        Между тем, в воздухе и на камнях опять проявились паутинные узоры. Новый приступ сонливости заставил его покачнуться. Дурнота подступала к самому горлу. Иосиф усомнился, что ему удастся покинуть остров и переплыть внутреннее озеро провинции Багнадоф. Он едва стоял на ногах, не располагал даже глотком воды, миссия его закончилась… станут ли высокие силы покровительствовать ему сейчас? Нужно ли кому-то возвращение слабого мага, к тому же обитателя Срединного мира, в места, где он может существовать, не опасаясь ежеминутно скорой и мучительной гибели?
        Совсем обессилев, каббалист лег на камни. Нет, следует все-таки взять себя в руки и попытаться выбраться из этих мест. Если уж он преодолел столько препятствий и все еще жив, к чему сдаваться? В конце концов, лодочник - существо из плоти и крови, а значит, его мертвое тело доставит Иосифу столь необходимый запас пищи и питья. Как бы половчее убить его? Как бы…
        И тут некто стер черной тряпкой все запахи для носа Иосифа, все звуки для его ушей, все прикосновения для его кожи и весь мир для его глаз.
        Новое состояние не было сном. Скорее, оно напоминало плен в глубоком темном колодце. Узилище владело Иосифом долго, дух его томился, не зная часов, или, возможно, дней, отведенных ему для испытания абсолютным неведением и недеянием. Лишь перебирая цифровые и буквенные сокровища каббалы, бесконечно нанизывая бусы бессмысленных слов на нити чисел, построенных в ряды и фигуры, он отвел от себя безумие.
        Неожиданно ватную тишину нарушил голос, столь знакомый каббалисту по прежним путешествиям в Самат. Привычное бесстрастие сочилось нотками ярости.
        - Иосиф! Иосиф Резник! Ты пробыл в Вечном городе слишком долго и нарушил запреты, установленные существами, бесконечно более высокими, нежели маг-недоучка из Срединного мира.
        - Как мне называть тебя, владыка? Я готов повиноваться. Если мною нарушены были законы провинции, то лишь по оплошности и без злого умысла…
        - Тебе не следует разговаривать со мной, Иосиф Резник. Ты не смеешь разговаривать со мной, Иосиф Резник. Каждое твое слово наносит мне оскорбление, Иосиф Резник.
        Каббалист ощутил на себе взгляд, исполненный мощи. Нет, он не увидел чужих глаз, а именно почувствовал взгляд, способный распотрошить и сжечь. Великий демон всматривался ему в душу.
        - Я, лорд Симмархаал Нэг, по прошествии недолгого времени заберу тебя в свое поместье. Там мы побеседуем о долгах и расплате за них. Посмотри, каково твое будущее!
        Иосифу дали увидеть нечто непередаваемо жуткое. Память отказалась хранить это, а рассудок сберег всего три слова, служащих самым общим описанием увиденного: «Плоть, нанизанная на железо».
        Когда врата ужаса закрылись, когда взгляд лорда-демона оставил душу каббалиста в покое, он услышал:
        - Металлический сад ждет тебя, Иосиф.
        Голос вроде бы пробудил каббалиста от странного состояния полусна-полубодрствования, извлек из «колодца». Иосиф открыл глаза… во всяком случае, он помнил, как отворялись его веки. Но дальнейшее напоминало бред, преследующий тяжелобольного и во сне, и наяву. Каббалист не понимал, лежит он или стоит. Перед взором его беспорядочно мелькали детали городского ландшафта, сменяя друг друга в мгновение ока. Их чудовищное нагромождение напоминало тарелку с салатом, в котором ложка кухарки производит скорые метаморфозы. Окна, забранные вычурными решетками, узкие двери, светильники, наполненные жидким огнем, клейма древних мастеров на каменных кубах набережной, висячие бронзовые фонари с готическими литерами, углы домов, лица, ладони, когти, серебряные топорики, золотые вензеля лордов-демонов на каретах, фонтаны, ажурные мостики, почему-то отдельные кирпичи, плечо лодочника, фасад трактира «Мост и Роза», а потом тень, странная уродливая тень, совсем короткая, карликовая… тень, тень, опять тень… плащ лодочника, причал…
        - Канал Юной Воды, благородный господин.
        Иосиф, оказывается, лежал ничком на дне лодки… Необыкновенная усталость сковала его члены. Ноги отказывались служить, руки дрожали. В голове стоял чугунный туман. Каббалист едва сумел подняться.
        - Вам пора сходить на берег, благородный господин…- это был другой лодочник. Не только иное тело, но и суть иная: Иосиф отлично чувствовал перемену. Видно, прежний демон-перевозчик не зря опасался неприятностей. Как знать, покинул ли он остров Цитадели…
        Хотел бы спросить Иосиф, как относиться ему к сегодняшнему приключению, да у кого? Впрочем, то, что его вернули в исходную точку, и то, как это произошло, само по себе могло служить ответом на незаданный вопрос.
        Иосиф шагнул на набережную. Вечный город Самат качнулся у него перед глазами, канал ощерил пасть…
        Но на этот раз каббалист сумел удержать равновесие.

* * *
        Неудачная экспедиция к Цитадели и даже угроза лорда-демона не остудили пыл каббалиста.
        Желание отыскать Эльхону росло и разгоралось. Он уже не мог силой воли удерживать его в разумных пределах. Промежутки от одного визита в Провинцию до другого стремительно сокращались; в конце концов, Иосиф свел их к минимуму, проводя в Срединном мире не более часа. Впервые за всю жизнь он не вышел на работу без уважительной причины и даже не стал звонить начальству, брезгуя сочинять примитивную историю о хворях/смертях произвольно взятой родни.
        До сих пор Иосифу не везло в поисках, хотя, казалось бы, он перебрал все примечательные места области Драф…
        Ему оставалось вернуться туда, где он видел эфирную женщину в последний раз. Возможно, она давно ждет его в таверне «Мистраль»,- не на это ли намекнули актар?
        - Площадь Серебряных Слез…
        Лодка понесла его по давно известному маршруту. Иосиф проглядел все глаза, присматриваясь к прохожим на набережных. Не она. Опять не она. А может быть? Нет, не она…
        Поэтому он поздно заметил черноволосую женщину, сидевшую на нижних ступенях каменной лесенки перед самой таверной «Мистраль». Ее босые ноги были опущены в воду. Иосиф онемел. На Эльхоне был тот самый наряд, что и в ночь их знакомства… Ее улыбка сохранила узор нежной и преданной любви.
        Лодка подплыла ближе.
        - Я ждала тебя, Иосиф, мое счастье! Я опять буду с тобой, благородный Иосиф.
        И он поверил ей сразу, безоглядно, как голодный человек верит куску хлеба, положенному в его руку. Каббалист потянулся к ней, рискуя опрокинуть лодку, их пальцы соприкоснулись.
        В тот же миг зазвучал голос, исполненный холода и бесстрастия:
        - Иосиф! Иосиф Резник! Тебе пора! Спеши! Не в твоей воле задержаться здесь! Иосиф! Иосиф Резник! Тебе пора…
        В ужасе он сжал ее пальцы, пытаясь удержать миг счастья. Ни за что не отпустит он Эльхону, разве можно им теперь расстаться?
        - Мне приказано покинуть Самат! Пойдем со мной, Эльхона, пойдем со мной, моя любимая!
        Печально улыбаясь, эфирная женщина ответила:
        - Все мое существо стремится к тебе, мой благородный возлюбленный. Время, проведенное без тебя, стало для меня бездонным колодцем горя. Но я лишена права уйти с тобой. Если я нарушу запрет, лорд Симмаархаал Нэг, покровитель маяка и всей области Драф, заберет у меня даже это призрачное тело.
        Между тем голос в голове Иосифа набирал силу:
        - Иосиф! Иосиф Резник! Тебе пора…
        В отчаянии он стиснул виски. Слезы потекли у него по щекам. Иосиф считал себя Каменным Сердцем, он отучился плакать еще в детстве. Но тут неодолимая сила погнала соленую влагу у него из глаз. Больше он не владел собой, страсть превращала его в сумасшедшего, и не оставалось сил, чтобы отогнать призрак безумия.
        - Любимый мой! Не отчаивайся. Я буду ждать тебя здесь, и я никуда не исчезну. Исполни долг повиновения сейчас, возвращайся в скором времени и возьми меня! Я по-прежнему принадлежу тебе безраздельно. Я - твое имущество…
        Эльхона поцеловала его. Давным-давно утраченная сладость ее поцелуя разлилась по его телу пьянящим ядом. Иосиф не почувствовал, не понял, когда его губы расстались с ее губами, он плыл в забытьи, лодка покачивалась под ним, а он стоял в полный рост, и шепот последних слов Эльхоны преследовал его:
        - Думай обо мне!
        Так, не покидая состояния полусна, Иосиф миновал маяк Хааргад, расплатился с лодочником, зашел в Портал Чужих Снов.
        - …Ту-цал ки-хут мах-ша. Ту-цал ки-хут мах-ша…
        Он произносил слова ритуала, накрепко вбитые в память, а думал о ней.
        - …Крэн’грах траш’тмор бадгжанх онгк да…
        Он бросал в узоры на полу слова ритуала, а думал о ней.
        - …Йарг э хаф дан’храж Эльхона! Ой. То есть, йарг э хаф дан’храж эль оннэ! Йарг мэфа дэг.
        Ужас обуял Иосифа. Здесь так не ошибаются. Здесь нельзя так ошибаться.
        Но бездна наказания не разверзлась под ним. Камера не превратилась в пылающую печь. Тело каббалиста не претерпело искажений. Словом, ничего не произошло. Приняв это за добрый знак, Иосиф перевел дух. Должно быть, ошибка его была столь ничтожной, что силы, правящие провинцией Багнадоф, побрезговали взимать с него штрафную пошлину.
        Пять Иосифов исчезли из пяти каменных зеркал…

* * *
        …надрывался будильник.
        На дворе стояла ночь. Безжалостный московский ноябрь гнал снежную крошку по пустынным улицам. Ледяной ветер до костей пробирал редких прохожих. Неживой лунный свет боролся с вьюжной мутью.
        Издалека доносился невнятный шум.
        Иосиф чувствовал себя до крайности измотанным, но счастливым. Счастье звенело в его сердце золотым колокольчиком.
        Он лежал, пока не прошла дурнота, а потом вскочил с постели и принялся изображать подобие латиноамериканского танца. Вскидывал ноги, принимал горделивые позы, выделывал лихие коленца… Потом раскланялся перед невидимой публикой, подметая пол пером невидимой шляпы.
        Неожиданно сам собой включился визор. Иосиф поискал глазами пульт, но тот лежал на подоконнике, и случайное прикосновение к нему исключалось. «Скачок напряжения в сети? Так бывает…» - успокоил себя каббалист.
        По первой программе шли экстренные новости. Диктор выбирал наиболее осторожные выражения, но кадры говорили сами за себя.
        - …Катманду, Нью-Йорка и Москвы. В ходе боевых действий выжжены целые кварталы. Природа существ, которые вторглись на территорию трех столиц, остается дискуссионной. Некоторые специалисты высказывают опасения, что военно-промышленный комплекс…
        На экране Таганка стремительно превращалось в салат из огня, поджаренной плоти и камня. Уже не домов, а именно - камня.
        Шум за окном усилился.
        В комнате вспыхнул свет. Иосиф растерянно повернулся и увидел прямо перед собой эфирную женщину, улыбавшуюся счастливо и умиротворенно.
        - Эльхона! Дай я обниму тебя!
        На мгновение странная война в его сознании уступила место любви.
        Но Эльхона сделала жест, отклонявший объятие. Она быстро расплывалась. Вот пропало лицо, шея, руки…
        А-ах!
        На месте любимой женщины Иосифа Резника оказались два уродливых карлика. Один из них стоял на плечах у другого. Оба хихикали. Тот, что был сверху, спрыгнул на пол.
        - Ап! Меня зовут Бим,- представился он тонким детским голоском.
        - А меня тогда зовут Бом…- забасил его напарник.
        - Ты нам до смерти надоел, Резник!- воскликнул Бим.
        - И ты редкий дурак!- вторил ему Бом.
        Каббалист только и сумел вымолвить:
        - А где же…
        - …моя милая краля Эльхона?- подхватил Бим.- А вот она, перед тобой, болван. Я, например, ее верхняя часть.
        - А я так нижняя…- уточнил Бом.
        - А вместе мы…- вскричал Бим.
        - …веселые проказники Бим и Бом с адского курорта Багнадоф!- завершил его напарник.
        - Ты нам очень помог, дурень!
        - Нам давно тесно в Самате, надо было как-то расширяться, да.
        - А тут как раз ты! Благор-родный возлюбленный,- точно изобразил голос Эльхоны Бим.
        - Любимый мой! Не отчаивайся…- издевался Бом.
        Каббалист застыл, не в силах сдвинуться с места или произнесли хотя бы одно слово. А «проказники» продолжали веселиться:
        - …хоть на край света, ха-ха-ха!
        - …живая вещь, приходящая по первому зову, хи-хи-хи!
        Бом плюхнулся на пол и затряс в воздухе маленькими ножками. Бим радостно прыгал вокруг него.
        - Бом, а ты еще не верил, что мы спихнем этот проект. Помнишь, ты все говорил: «Где найти такого придурка, который вызовет прямо в Срединный мир целую провинцию преисподней»? А, помнишь? Ты мне должен щелбан.
        - На, бей, паразит!
        Дыщщ!
        - Вот дурак, ты бы еще сковородкой отбил!
        И козявки принялись носиться по квартире, швыряя друг в друга все, что под руку попадется.
        Иосиф, наконец, справился с охватившим ступором и закричал:
        - Чего вам надо в моем мире? Я расплачусь с вами, только убирайтесь отсюда!
        - Здесь нам надо всё! Заверни и вышли на мое имя!- вопил Бим.
        - Да, мы забираем весь товар, порежьте, пожалуйста, дольками…- гундосил Бом.
        - Но я могу…
        - Ты уже ничего не можешь, благородный господин Иосиф,- прозвучал у него за спиной тихий голос.
        Каббалист заставил себя обернуться. Почти всю комнату занимал демон в хитиновом панцире, с огромными жучиными лапами и человеческим лицом, до половины упрятанном в хитиновый воротник. Из пасти вырывались искры пламени.
        Интуитивно каббалист узнал в демоне содержательницу таверны «Мистраль». В следующий миг жало на хвосте демона ударило его в грудь. Падая, Иосиф увидел, как разлетелся в щепы стенной шкаф. Оттуда полезла целая армия трехметровых бойцов с глухими костными щитами вместо лиц.
        Его не стали добивать. Каббалист умирал долго: кровь бежала из его ран, тепло жизни истончалось медленно, покой все никак не приходил. Но корчась от боли под тяжелыми сапогами солдат преисподней, Иосиф ликовал той частью сознания, которую сумел уберечь от мучений плоти.
        «Вот он, мой триумф! Было все-таки у меня назначение высокое…»
        Москва, 2004-2005

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к