Сохранить .
Генератор Сергей Юрьевич Волков

«Если бы в тот момент он знал, чем все обернется, думаю, мы смогли бы совладать с умрунами. Подтянули бы весь личный состав РОВД, пожарных, резервистов по линии военкомата. Залили бы подпол в доме старухи Терентьихи бетоном, завалили бы щебнем.
        Но для этого нужно было поверить в то, что на земле может существовать невозможное. Снежный человек. НЛО. Колдуны. Атлантида. И умруны…»
        Сергей Волков
        Генератор

0
        Трактора подходят к полевому стану под вечер. Поднятые плуги сияют зеркалами лемехов и кровь заката стекает с них, словно механизаторы пахали не приволжскую степь, а спину ершовской чудо-юдо рыбы кита.
        Уставшие за день парни выбираются из кабин, разминая затекшие ноги. Бригадир Витька Лопатин по прозвищу Лопата тяжело шагает к широкому обеденному столу, но повариха Раечка, рыженькая проворная девица в пестрой косынке, машет на него веснушчатыми руками:
        - А ну кышь! Вона бочка с водой. Сперва умойся!
        Следом за бригадиром к бочке бредут четверо механизаторов. Братья-близнецы Полторанины, носатый Гришка Варчук и самый молодой в бригаде парень, Михаил, за круглую, лобастую голову прозванный в селе Бычком, шумно плещутся, смывая степную пыль.
        Пахать целину - работа трудная, но механизаторы довольны. Они закончили клин. Завтра в селе будет праздник.
        Рая разливает по мискам наваристый борщ. Парни едят молча, лишь изредка слышны короткие просьбы передать хлеб, соль или перец. На выскобленный до бела досках стола появляется пятилитровый артельный чайник. Лопата закуривает «Казбек», Варчук отрывает от газеты «Социалистическая индустрия» полоску бумаги и скручивает «козью ногу», набивает ее самосадом. Над полевым станом плывет табачный дым. Он смешивается со сладковатым запахом солярки, с костровой гарью, с горьковатыми ароматами полыни и донника.
        - Хорошо!- констатирует Лопата. Братья Полторанины дружно кивают ушастыми головами. Гришка Варчук сквозь кашель - самосад у него ядреный, как купорос - хрипит:
        - А чё хорошего? Наломались как Стаханов, мать его…
        Характер у Гришки трудный. Он вечно всем недоволен, всегда лезет спорить и спорит до упора, даже если не прав. Плюс к тому язык Гришкин ядовит, словно денатурат. Через свой язык не раз бывал Гришка бит и своими, и чужими, но нрава не поменял, так и живя козлом-бодуном.
        - Да кончай…- лениво почесывая живот под засаленной тельняшкой, благодушно тянет Лопата.- Сёння аж до Лошадиной гривы дошли. Все, шабаш. Завтра к обеду в село вернемся. Хорошо!
        - А Хазарью балку чё, кинем?- вклинивается в разговор Мишка Бычок.- Там же всего на полночи работы!
        Темнеет. В степи стихает пересвист сусликов. В восточной стороне неба проклевываются первые звезды. С курганов тянет прохладой. Рая включает лампочку и все вокруг заливает желтоватый электрический свет. Лампочка питается от автомобильного аккумулятора. Повариха гремит котлами, прислушиваясь к разговору механизаторов.
        - На хрена нам твоя балка?- затушив сигарету, сонно спрашивает у Бычка бригадир. - Мы план сделали? Сделали. А широко шагать будем - штаны порвем.
        - Степаныч премию за Хазарью балку обещал, отрез швиётовый,- гнет свое Бычок.
        - На хрена тебе премия?- так же лениво интересуется Лопата.- Ты ж один. Чё, зарплаты мало?
        - А я, может, жениться хочу,- бухает Мишка.
        Рая перестает звенеть посудой. Варчук выкидывает «козью ногу» и визгливо смеется:
        - Жа-аних! Сопли утри!
        Но Мишка его не слушает. Он обращается к бригадиру:
        - Так вы балку пахать не станете?
        - Ну…
        - Тогда я сам. Один. Лады?
        - Ну…
        - Но чур уговор - премию всю мне!
        - Вот ты ж хапуга!- изумляется Лопата.- Надорвешься же! Там земля сухая…
        - Трактор - он железный,- уверенно заявляется Бычок.- Сдюжим.
        Братья Полторанины переглядываются. Они - молчуны, но парни работящие, упорны.
        - Может, и мы тоже…- робко спрашивает Андрей. От Сергея он отличается только родинкой на левой щеке.
        Отсмеявшийся Гришка Варчук осаживает близнецов:
        - Охренели? Бычку-то чё, он холостой. А у вас жены, дети. На кой ляд вы им сдались полумертвые?
        - Почему полумертвые?- недоуменно таращат глаза на Гришку братья.
        - Так это ж Хазарья балка,- мрачно хмыкает Варчук.- Дурное место…
        Из ночной степи вдруг доносится далекое конское ржание. Все вздрагивают.
        - Откуда тут лошадь?- Полторанины начинают вертеть головами, как будто пытаясь разглядеть в темноте невесть как оказавшуюся в этом глухом уголке приволжья скотину.
        - Может, по старой цыганской дороге кто едет,- неуверенно отвечает бригадир и чтобы переменить тему, толкает в плечо Варчука: - А чё ты там про дурное место нес?
        - Ничё я не нес,- задирает острый подбородок Гришка.- Мне дед рассказывал, когда еще не помер. Пахали уж раз Хазарью балку, в двадцатые годы, ну, после революции. Двое мужиков на тракторе «Форзон-путиловец». А там могила древняя, хазарская. От того и балка так прозывается.
        - Чё за хазары такие?
        - Ну, училка по истории рассказывала, что раньше тут жили везде хазары. И все им дань платили. А еще они набеги делали и пленников брали. Религия у хазар была эта… иудская. Не, иудейская.
        - Жидовская, что ли?- Лопата допивает остывший чай и со стуком опускает кружку на стол.- Так и говори.
        - А мне по хрену - хоть жидовская, хоть каковская,- сразу крысится Гришка.- Не хошь слушать…
        Бригадир поднимает руки, показывая, что сдается:
        - Ладно, ладно. Ну и чё там хазары?
        - Ни чё!- остывая, бурчит Варчук.- Пришел древнерусский князь Святослав и натянул этим хазарам глаза на жопу.
        - О, вот это правильно!- хором обрадовались братья Полторанины.- Русские всегда так.
        - А про могилу?- напоминает о себе Бычок.
        Гришка пожал плечами.
        - Да нечего рассказывать-то. Пахали мужики, пахали - да и сгинули. Только трактор нашли. Все, привет, пишите письма мелким почерком.
        После его слов за столом воцаряется тишина. Становится слышно, как потрескивают, остывая, дизеля тракторов да бьется о стекло лампочки всякая крылатая мелочь вроде мотыльков, ночных бабочек и прочей мошкары.
        - Чего - «привет»?- дрогнувшим голосом спрашивает у Гришки Андрей Полторанин.- Чё с ними сделалось-то?
        Бычок поднимается, идет в сторону тракторов.
        - Ты куда?- кричит ему в спину Сергей Полторанин.
        - Отлить.
        Варчук не спешит отвечать. От души, со вкусом, зевнув, он поднимается, потягивает и наконец говорит:
        - Умруны заели. Насмерть! А еще говорят, если умрун человека кусанет, то и человек сам умруном заделается. Они, умруны то исть, и под землей могут ходить. Вылезают из могилы - и прут, как кроты. А все это от древнего хазарского колдовства. Ну все, мужики, я спать.
        - Тьфу, балабол, мать твою!- ругается бригадир.- Навел тоску… «Умруны, заели, кусанет». Мятеж тогда в наших краях был, кулацкий. «Черный орел». Вот эти кулаки тех мужиков и убили. Такие дела. Ладно, потрепались - и харе. Айда тоже придавим на массу, уже полдвенадцатого, а то завтра в пять вставать.
        Парни поднимаются с лавок. Ночуют механизаторы в дощатом вагончике, а Рая - в фанерном пристрое, там же, где хранятся продукты.
        - Ой, чёй-то!- испуганно вскрывает кто-то из близнецов, указывая рукой на ближайший курган.- Стоит кто-то!
        - Где? Точно, стоит…- бригадир хмуриться. Рая вспархивает на скамейку, поворачивает лампочку и направляет ее в степь. Желтая дорожка света бежит по серебристым гривкам ковылей - и выхватывает из темноты низкий человекообразный силуэт.
        - У-у-у!! Умруны идут!- замогильным голосом воет из-за вагончика Варчук. Рая отчаянно визжит, зажмурив глаза.
        - Мудило!- почти ласково сообщает Гришке бригадир и поворачивается к остальным: - Баба это каменная. Всегда тут была, сколько себя помню. Охренели мы совсем с этой пахотой. Все, спать! Кому сказал? Щас дрыном загонять начну!
        Парни идут в вагончик.
        - Ми-иша…- тихо зовет Рая Бычка.- Мне одной страшно…
        - Не боись. Я тебя на замок снаружи запру,- отвечает ей парень. Девушка вздыхает и покорно идет в свою фанерную пристройку. Михаил гасит лампочку и ночная тьма охватывает стан. Он заводит трактор и гонит машину в сторону Хазарьей балки. Ночная пахота - работа не для всякого, но Бычок в себе уверен. Скоро, совсем скоро сыграют они с Раей свадьбу…

1
        - Я могу с ним поговорить?- Синявин с надеждой посмотрел на заведующего, но тот отвел глаза и отрицательно покачал головой.
        - Увы, дорогой коллега. Пациент номер сто двенадцать в настоящий момент находится в медикаментозной коме. Для своего же блага, замечу.
        - Он что, буйный?
        - Не то чтобы буйный, но… Двенадцать попыток побега, двенадцать! В последний раз он покалечил двоих санитаров, нанес ущерб больнице на несколько тысяч рублей.
        - Каким образом?
        - Пожар,- коротко ответил заведующий.- Ночью выдрал выключатель, закоротил провода, поджог простыни… И все это ради того, чтобы добраться до ближайшего отдела КГБ и сообщить об этих… он называет их умрунами или некробами.
        - Вот как?
        - Бред необычайно стойкий, я же вам писал. Удивительный случай. В последний раз его искали с привлечением военных. Так что…
        Синявин снял очки, протер стекла замшевой тряпочкой, снова водрузил их на нос.
        - Гм… коллега, но как-то ознакомиться с этим вот бредом про… как вы их назвали?
        - Умруны.
        - Вот-вот, поподробнее узнать про них, так сказать, из первых уст - это возможно? Вы вели какие-то записи?
        - Конечно, конечно! Грош мне цена, если бы я это не сделал. Да и зачем же я бы вас пригласил? Пойдемте в мой кабинет, у меня три катушки - и магнитофон, конечно же. Вы все услышите сами.
        Заведующий районной психиатрической больницей зарядил первую бобину в магнитофон, и сославший на дела, ушел, оставив Синявина одного. В кабинете было неуютно - поникшая традесканция на окне, пыльные шкафы с книгами, пустой графин, зеркало, календарь за прошлый год с взлетающим Ту-144. Поежившись - от окна ощутимо дуло - Синявин нажал клавишу пуска и услышал глуховатый, надтреснутый голос больного номер сто двенадцать:
        - Можно, да? Уже записываете? Доктор, а мне с самого начала рассказывать? Или… А-а, ясно. Ну, значит, в Средневолжск я попал…

2
        В Средневолжск я попал, в общем-то, случайно. Накануне Дня всемирной солидарности трудящихся мой непосредственный начальник майор Глухов, сыто отрыгивая в кулак, сообщил, что ждет меня дальняя дорога в казенный дом - Средневолжский РОВД, куда нужно срочно доставить документы по делу о нападении на водителей. На попытки как-то увильнуть от столь радужной перспективки - провести праздники в разъездах - Глухов решительно отрубил:
        - Поедешь - и все. Ты у нас самый молодой. Да и на кой ляд тебе торчать в оцеплении на демонстрации? А так проветришься, мир опять же - ха-ха - повидаешь.
        Про мир - это сильно. Средневолжск находится в трехстах километрах от Казани. Пять часов на рейсовом автобусе с часовой остановкой в Чистополе. Та еще, в общем, экскурсия.
        Но, как известно, если партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!». И поехал. По утреннему первомайскому холодку. Вся страна в это время пробуждается ото сна и готовится к демонстрации; повсюду, от Калининграда до Магадана, от Мурманска до Кушки, толпы празднично одетых людей высыпают на улицы, разбирают транспаранты, флаги, шарики, ведут за руки умытых детей, радуясь солнцу, теплу, весне, предвкушая после торжественной части накрытый стол, заслуженные честным трудом сто, а то и двести, а то и триста грамм под домашнюю закуску.
        Средневолжск - не исключение. Я шагаю по улицам этого расположенного на левом берегу великой русской реки городка, а навстречу мне к центральной площади катится ликующий людской поток. Грузовики везут украшенные бумажными цветами плакаты «За дело мира!», огромный глобус с надписью «Миру - мир!», серп и молот титанических размеров, белого голубя с оливковой ветвью в клюве, сжатый кулак, опоясанный кумачовой лентой, по которой бежали грозные буквы: «Владыкой мира будет труд!».
        Проделав путь от автовокзала до здания РОВД, я обнаруживаю в темной дежурке за стеклянным барьером усталого капитана.
        - Товарищ капитан, сержант…
        - Отставить,- машет он рукой.- Давай сразу по существу.
        - Документы я привез из Казани по делу о дорожных грабителях. Примите под расписку.
        - Они там что, охренели? До послепраздников подождать не могли?- риторически спрашивает капитан, но послушно принимает у меня три толстые папки-скоросшиватели и выдает расписку, внизу которой значится: «дежурный по Средневолжскому РОВД капитан Е. Л. Пархоменко».
        В это время у него на столе звонит телефон.
        - Дежурный слушает,- бурчит в трубку Пархоменко.- Кобяков? Что? Какая бабка? Какие еще умруны? Ты пьяный, что ли? Где я тебе возьму наряд, все на демонстрации, в оцеплении! Да никого тут нет. Вообще, понимаешь? Хотя…
        Он оценивающе смотрит на меня и уверенно говорит:
        - Сейчас пришлю сержанта Красникова. Новенький, да. И давайте там поаккуратней, первое мая все таки, праздник.
        Услышав слово «умруны», я несколько напрягаюсь, уж больно оно какое-то… жутковатое, что ли? А когда становится ясно, что сейчас этот злой и задерганный предпраздничной суетой капитан куда-то меня отправит, напряжение мое перерастает в обреченную тоску - ну что за жизнь? Все, кому не лень, тобой командуют…
        Заметив мое настроение, Пархоменко неожиданно подмигивает:
        - Не журись, хлопец. Мы тебе благодарность напишем. Официальную.
        - Обещаете?
        - Клянусь Карлом Марксом. Значицца, так: дуешь на Советскую улицу - это рядом, налево за углом - находишь там дом номер шесть. У телефонной будки тебя ждет младший лейтенант Кобяков, участковый. Он объяснит, в чем дело. Понял?
        - Так точно.
        - Тогда - первый пошел!- и капитан указывает на дверь.
        Если бы в тот момент он знал, чем все обернется, думаю, мы смогли бы совладать с умрунами. Подтянули бы весь личный состав РОВД, пожарных, резервистов по линии военкомата. Залили бы подпол в доме старухи Тереньтихи бетоном, завалили бы щебнем.
        Но для этого нужно было поверить в то, что на земле может существовать невозможное. Снежный человек. НЛО. Колдуны. Атлантида. И умруны.

…Советская улица умыта ласковым майским солнцем. На тротуарах - ни души. Желтые двухэтажные дома, ветерок лениво шевелит вывешенные по случаю праздника флаги. По проезжей части катится голубой воздушный шарик. С площади доносится усиленный репродукторами бодрый голос: «Да здравствует советский народ, строитель коммунизма! Ура!», и многоголосица демонстрантов в ответ: «Ур-р-ра!!».
        Кобяков оказывается пожилым, полноватым человеком с седой щеточкой усов под багровым мясистым носом.
        - Через хлебзавод что ли шел?- раздраженно приветствует он меня. Понять младшего лейтенанта можно - сегодня праздничный день, а ему приходится вместо отдыха исполнять служебные обязанности.
        - Какой завод. Я из Казани. Командировочный,- отвечаю в тон, чтобы понял - я тут тоже не трясусь от энтузиазма, мне местный проблемы вообще до лампочки.
        - Во как,- крутит головой Кобяков.- Ладно, пошли.
        - А что случилось-то?
        - Да понимаешь, сержант, бабка Тереньтиха - она у меня на заметке, самогонкой приторговывает - пришла ни свет, ни заря, говорит: «Умруны у меня в подполе!». Я зашел, а там…- Он делает паузу и почти шепотом заканчивает: - скребется кто-то. И крышку трясет. Изнутри, понимаешь? Я сундук надвинул сверху и айда в отделение звонить.
        - Что за умруны такие?
        - Хрен его знает. Это бабка так говорит,- Кобяков замолкает, достает «беломорину» и с чувством добавляет: - Дура!
        Заворачиваем во двор. Высокие тополя качают ветвями-саблями с едва проклюнувшимися листочками. Пахнет стиранным бельем, оттаявшей землей и борщом. Наверняка сейчас за окнами кухонь хозяйки варят, парят, жарят, готовя праздничные обеды. Эх, и угораздило же меня с этой командировкой…
        Терентиха, щупленькая старушка в вытертой бархатной безрукавке и цветастом платке, сидит на скамейке у подъезда, сложив на крупных коленках морщинистые руки.
        - Ну что, бабка,- зычно, начальственным голосом спрашивает Кобяков,- заходила? Чего там?
        - Ой, милок, не заходила. Боюся я,- старуха острыми глазками ощупывает меня, пытаясь понять, что за человека привел участковый и повторяет: - Боюся…
        - Бабушка,- стараюсь говорить как можно вежливее,- а что за умруны? Откуда вообще такое слово?
        - От прабабки, милок,- с готовностью отвечает Терентиха.- Она, царствие ей небесное, всегда говорила: как анчихрист явится, из могил умруны подымутся и зачнут люд хрещеный поедом жрать.
        Кобяков морщится.
        - Так ты что же, бабка, решила, что явился твой антихрист?
        - А как же,- старуха важничает.- Ясное дело, что явился. Умруны же полезли, вона как колотятся. Вы уж, милки, их угомоните, а?
        - Угомоним,- киваю я, остро ощущая весь идиотизм происходящего. Наверняка в подполе у Терентихи окажется либо какой-нибудь проспавшийся алкаш, либо вообще собака, которую склерозная старуха сама накануне заперла там. Дурак участковый не решился проверить в одиночку, а я лишь попусту теряю время.
        Входим в пропахший кошками темный подъезд. Старуха большим ключом отпирает дверь. В нос бьет жуткое амбре из смеси запахов нафталина, валерианки, тряпичной кислятины и мочи. И еще я слышу звуки, мерзкие шкрябающие звуки, идущие из кухни.
        Иду первым. Кобяков держится за мной. Краем глаза замечаю, что по лицу участкового течет пот. Надо же, какие пугливые милиционеры в Средневолжске!
        Посреди загаженной кухни стоит пыльный коричневый сундук. Он то и дело вздрагивает от ударов снизу.
        - Давай,- говорю Кобякову и берусь за ручку.
        Вдвоем мы отодвигаем тяжеленный - камни в нем хранит Терентиха, что ли?- сундук в сторону. Крышка подпола закрыта деревянной вертушкой. Я наклоняюсь, поворачиваю ее - и тут крышка со страшной силой бьет меня по ногам. Кулем валюсь в угол.
        Вообще-то я обычно сдержан на язык, но тут матерюсь безо всякого стеснения - что за хрень!?
        А из подпола, неуклюже размахивая руками, лезут какие-то темные фигуры - одна, вторая, третья… Сильный запах свежей земли перебивает квартирные ароматы Терентихи. Старуха тоненько визжит. Кобяков что-то орет, пытаясь выскочить из кухни, но один из покинувших подполье людей хватает ему за ногу.
        Я поднимаюсь. Я зол. Сейчас вся эта бичьва получит по первое число! Да и старухе достанется. Устроила, понимаешь, притон…
        Мысли мои обрываются, сердце ухает в пятки. Я вижу лица тех, кто вылез из подпола. Это - не люди. Коричневая, серая, в пятнах, струпьях, язвах, кожа. Мутные, ввалившиеся глаза, распяленные немым криком рты, из которых течет бурая жижа. Умруны…
        Ко мне тянутся скрюченные пальцы с длинными черными ногтями. Кобяков падает. Одновременно с этим затихает старуха - в нее вцепились и рвут на части. Кровь брызжет на пол, на газовую плиту, на открытую крышку подпола.
        - По-омо-огите!!- в отчаянии вскрикивает Кобяков - и захлебывается, колотя каблуками в стену.
        На меня бросаются двое. Я уже практически ничего не соображаю - голова отказывается мыслить, слишком невероятно и жутко все происходящее. Наверное, если бы я попытался пробиться к двери, меня ожидал бы тот же конец, что и старуху с участковым. Но тело срабатывает на автомате, отыскивая кратчайший путь к спасению - через окно, благо Терентиха живет на первом этаже.
        Табуреткой выбиваю раму, сигаю в проем, проламываюсь через кусты и только ощутив под ногами асфальт, понимаю, что спасся…

3
        Бегу по Советской. Сердце барабаном стучит в ушах. Только что на моих глазах какие-то люди, скорее всего, беглые уголовники, убили милиционера. Убили зверски, как убивают дикие звери.
        Я ничего не понимаю. Мне страшно. Кровь на стенах квартиры Тереньтихи, труп старухи, через который я перешагнул, а главное - оторванная голова Кобякова и алые струи, бьющие из обрубка шеи - все это никак не вяжется с весенним умиротворенным днем, с умытой улицей, с флагами, с по-прежнему доносящимися с площади радостными криками демонстрантов.
        Врываюсь в дежурку, судорожно цепляюсь руками за край разделительно барьера.
        - Э, ты чего?- удивленно смотрит на меня капитан Пархоменко.- Сержант?!
        - Кобяков убит…- задыхаясь от быстрого бега, хриплю я.- Старуха тоже. Там такое… Т-рищ капитан… Их много!!
        - Кого - их?- побледнев, Парохменко торопливо проверяет наличие пистолета в кабаре и выходит из дежурки.- Да говори толком!
        - Из подпола полезли! Уголовники, беглые… Много…- я все никак не могу нормально вдохнуть, меня колотит.- Руки… Голову… оторвали!
        - Пьяный, что ли?!- рявкает капитан и подскакивает ко мне.- А ну дыхни!
        - Да трезвый я! Трезвый!
        - Тогда чего плетешь тут, как…
        Договорить он не успевает - неожиданно в дежурке гаснет свет. Гаснет он и в коридоре. И лампочки на пульте связи темнеют.
        - Эт-то что за хрень?- неизвестно у кого спрашивает Пархоменко, перегнувшись через барьер, снимает трубку телефона и прикладывает ее к уху.
        - Странно. Молчит.
        Он пытается связаться с кем-то по рации, но в эфире только треск помех.
        - Та-ак,- зловеще тянет капитан, сузив глаза.- Значит, сержант! Слушай мой приказ: вот тебе ключи от оружейки, она на втором этаже, найдешь, не маленький. Твоя задача - вооружится и держать оборону до последнего. Понял? Не ссы, если это беглые уголовники - хотя откуда им тут взяться?- оружия у них наверняка нет и ты легко отобьешься. Я - на разведку и за подмогой. Все понял?
        - Так точно,- при слове «оружейка» я вдруг, как-то мгновенно, успокаиваюсь.
        - Выполняй!

4
        Сошки РПК сдирают краску с досок пола. Шаги на лестнице все громче. Слюна становится вязкой и я с трудом сглатываю ее. Вот и все, мамочка, вот и все…
        Нет, так не годится. Нужно успокоиться. Нужно вытереть эти чертовы мокрые ладони, перестать дышать открытым ртом, как рыба и сосредоточиться на главном.
        А что главное? Выжить? Победить? Нет. Это все из области мечтаний. Я видел, что сделали умруны с участковым Кобякиным. Какое уж тут «выжить»… Главное для меня в данный момент - РПК. Ручной пулемет Калашникова. Моя единственная надежда. Мой компас земной. Компас калибром 7, 62 миллиметра. Он похож на обычный АКМ, только приклад поздоровее, ствол подлиннее и снабжен сошками. Ну, и рожок тоже больше, чем у «калаша» - на сорок патронов.
        К оружейке ведет коридор в полтора десятка шагов. На такой дистанции обычные калашниковские пули со стальным сердечником изрубят в мелкий винегрет все, что попадется им на пути. Говорят, даже железнодорожные рельсы не могут устоять. Это хорошо. Это просто замечательно. У меня два снаряженных рожка. Если умрунов будет немного, шанс есть. Моя первостепенная задача - не торопиться. Не тратить патроны попусту.
        Шаги все отчетливее. К топанью ног примешиваются какие-то шорохи, позвякивания, приглушенные голоса. Интересно, а умруны могут говорить? Не просто издавать звуки, не стонать, не выть, не мычать, как они мычали в квартире на Советской улице, терзая труп несчатного Кобякина, а именно говорить, общаться? Если могут - то о чем? О качестве земли в могиле? О запахах гробовых досок? О глазете и венках?
        Господи, какая хрень лезет в голову! Все, спокойно, сержант! Соберись. До твоего последнего боя осталось всего несколько секунд.
        Чтобы приободриться, тихонечко запеваю:
        - «Последний бой, он трудный самый…»
        Морщусь - песня звучит фальшиво, как призывы диктора на демонстрации. «Да здравствуют советские профсоюзы! Ура, товарищи!» Ни хрена не ура. К тому же у меня нет слуха и я не попадаю в ноты. До-ре-ми-фа-со-ля-си - господи, спаси!
        На лестничной площадке второго этажа появляется темный силуэт первого умруна. Машинально передергиваю затвор. Из пулемета вылетает патрон и с костяным стуком скачет по доскам. Это все тоже от нервов. Я уже подготовил оружие к стрельбе. Подготовил - и забыл. Точнее, не забыл, а отвлекся на всякие глупые мысли о песнях и демонстрациях.
        Умрун, размахивая руками, поднимается все выше и выше. За его спиной появляется второй. Пора! Пора, иначе эти твари могут начать бросать камни. Сила у них чудовищная, в это я уже убедился. Мне вполне хватит половинки кирпича в висок.
        Стискиваю зубы - и жму на спусковой крючок РПК. Коридор заполняет упругий грохот, сизые струи порохового дыма бьют в стены. Звон гильз слышится мне волшебной музыкой, но еще милее цокот пуль о метлахскую плитку лестничной площадки.
        Умруны оказываются весьма проворны. Едва я начинаю стрелять, как они падают на ступени и отползают. Надо же, а на первый взгляд эти гады кажутся неповоротливыми, точно водолазы в полном снаряжении, вынужденные передвигаться по суше.
        Эх, жалко, нет гранат! Сейчас самое время закинуть в лестничный пролет пару
«фенек». Ф-1 - страшное порождение человеческого военного гения. В закрытом пространстве осколки этой гранаты посекут всё и вся. Но гранат нет. Зато есть три бутылки с бензином. Во время войны их называли «коктейль Молотова». Бензин я нацедил из канистры, обнаруженной в оружейке. Что ж, посмотрим, как умруны относятся к такой вот огненной выпивке.
        Достаю из нагрудного кармана рубашки спичечный коробок и замечаю, что пальцы дрожат, словно с перепоя. Ничего, это вполне объяснимо. Это все те же нервы. С ними можно справиться. О них нужно просто забыть. Скоро, уже совсем скоро мне станет не до отвлеченных умствований.
        Пододвигаю к себе резко пахнущую бутылку, закупоренную тканевым шишом, чиркаю спичкой о коробок - и слышу резкий голос капитана Пархоменко:
        - Сержант! Красников! Ты охренел там, что ли?! Мать твою, в кого стреляешь?!
        Губы мои помимо воли растягивает глуповатая улыбка. Спасибо, господи! Слава тебе, КПСС! Пронесло! Шаги на лестнице, голоса - это были не умруны. Это капитан Пархоменко возвратился с подмогой.
        Я отпихиваю бутылку с бензином, вскакиваю на ноги, выронив спички, и ору сквозь слезы и истерический хохот:
        - А хрена ж вы молчите, ур-роды?! Греб вас всех перегреб! Долбозвоны, мать вашу!
        - Успокойся, сержант,- примирительно басит Пархоменко, появляясь в коридоре.- Я ж не знал, как ты тут. Может, эти… в общем, тебя уже обглодали. Высунулся посмотреть - и на тебе гостинец. Прямо в хлебало, ха-ха!
        - Ха-ха-ха!!- я сгибаюсь от смеха пополам. А чего, смешно же, в самом деле смешно - человек высунулся посмотреть, а ему в лицо очередь из РПК. Ха-ха-ха!
        Пархоменко резко бьет меня ладонью по щеке. Рука у капитана тяжелая - я лечу к стене, сползаю по ней на пол. Голова в огне. Мысли перестают путаться.
        - Все?- спрашивает Пархоменко.
        - Все,- киваю я, а самого бьет крупная дрожь, как будто я заболел.
        - На, выпей,- он сует мне початую бутылку коньяка. Не глядя на этикетку присасываюсь к горлышку. Коньяк хороший, мягкий. Наверняка капитан прихватил его в каком-нибудь магазине.
        К нам подходят еще трое. Один в военной форме. Представляется городским военкомом. Двое других - крепкие мужики с испуганными лицами, одетые в спортивные костюмы - демонстрируют красные бабочки удостоверений. Ага, это местные «глубинники», сотрудники Средневолжского отделения КГБ.
        Не глядя ставлю бутылку рядом с собой и спрашиваю:
        - Это все?
        - Все,- кивает Пархоменко. Он опускается на корточки, подхватывает коньяк и делает длинный глоток.
        - А остальные?
        - Больше никого не осталось, сержант,- говорит военком. Его фамилия Ахметов. По случаю праздника он в парадной офицерской форме, майорские звезды тускло светятся на погонах.

«Больше никого не осталось»… А люди? Тысячи жителей города, вышедших на демонстрацию? А милиция, пожарники, гаишники, учителя, врачи, городские службы? Начальство, в конце концов? Директора предприятий? Шишки из горкома, райисполкома - где они все?
        Словно подслушав мои мысли, Пархоменко говорит, утерев мокрый рот ладонью:
        - Они окружили площадь с трех сторон. Никто не ушел. Вообще никто.
        Вообще никто… Но как же так?! Дрожь проходит. Коньяк окончательно приводит меня в чувство. Я поднимаю глаза на Пархоменко и тихо спрашиваю:
        - Кто же они такие? Что вообще… что происходит, товарищ капитан?
        - Это еще предстоит выяснить,- бесцветным голосом произносит один из
«глубинников».- Пока ясно только, что город подвергся нападению не установленных лиц. Связи нет. Никакой. Они первым делом повалили телеграфный столбы и вывели из строя подстанцию.
        - А военная связь?
        - Она в порядке, но чтобы задействовать ее, нам нужно запустить военкоматовский дизель-генератор.
        - Беда в том,- подхватывает Ахметов,- что здание военкомата захвачено этими… некробами.
        - Кем?
        - Некробами,- вступает в разговор второй «глубинник».- Некробиологическими существами.
        - Некро… Что это значит? И вы… Раз есть название… Вы с ними уже того… встречались?
        - Слишком много вопросов, сержант!- обрывает меня «глубинник».- Наша задача - запустить генератор. Он находится в подвале под военкоматом. Сейчас некробы расползаются с центральной площади по городу. Жизни всех людей, не пошедших на демонстрацию, под угрозой. Чем скорее мы сообщим о ситуации, тем больше шансов, что они уцелеют.
        - Это подполковник КГБ Боровиков,- поясняет мне Пархоменко.- Формально он - старший.
        - Не формально, а официально, капитан,- с неприязнью говорит Боровиков.- С этого момента я беру на себя командование группой и руководство операцией. Старший лейтенант Галиуллин будет моим заместителем,- он кивает на второго «глубинника».
        - Товарищ подполковник, по званию я…- начинает военком, но Боровиков прерывает его:
        - Оставить, майор! Времени у нас мало. Сержант! Встать! Выдать оружие.
        В голосе «глубинника» отчетливо звучит металл. Поднимаюсь, вытаскиваю из кармана ключи и бреду к двери в оружейку…

5
        Мы идем через город. Город вымер. Вымер в буквальном смысле этого слова. Над крышами двухэтажек в небо поднимется густой столб дыма. До нас доносится отчаянный женский крик, звон разбитого стекла. Пархоменко дергается, но подполковник хватает его за плечо.
        - Успокойся. Единственное, чем ты сейчас можешь помочь людям - это как можно скорее запустить генератор.
        Продолжаем движение. Шелестят деревья, звуки наших шаги отражаются от стен домов. На перекрестке поперек проезжей части стоит Газ-53 с желтой цистерной, украшенной надписью «Молоко». Боровиков приказывает мне осмотреть машину. Перехватываю пулемет наизготовку и бегу к «газону». Лобовое стекло выбито. В кабине пусто. На дверце - брызги крови, как будто рядом зарезали свинью. Я ставлю ногу на подножку, заглядываю внутрь.
        - Товарищ подполковник, ключ в замке зажигания.
        - К машине!- командует Боровиков и вся группа, лязгая оружием, бежит к молоковозу.
        Оружия мы взяли от души. У каждого - пистолет, автомат АКСУ-74, или, в просторечии, «сучок», вдоволь патронов. Плюс мой пулемет. В сущности наших сил достаточно, чтобы подавить сопротивление какой-нибудь банды. Но наш противник - не бандиты, а умруны. Некробы. У меня ум за разум заходит, когда пытаюсь понять, что они такое.
        Пархоменко садится за руль. Боровиков рядом. Военком и старлей Галиуллин втискиваются в кабину. Дверца захлопывается. Мне остается только вскарабкаться на бочку и пристроить пулемет на люке.

«Газон» трогается с места, разворачивается. Нам предстоит проехать через самый центр города. Что нас там ждет - можно только гадать.
        Первого некроба встречаем за два квартала до площади. По центру дороги, аккуратно обходя брошенные машины, вышагивает мужчина в светлом костюме и при галстуке. На первый взгляд он выглядит как нормальный, обыкновенный человек; унего открытое, располагающее лицо, за пуговицу привязан красный воздушный шарик - наверняка подарок сыну или дочке. Но землистая кожа, остановившийся взгляд и неестественная, ходульная походка заставляют меня снять РПК с предохранителя.
        Машина останавливается. Пархоменко опускает стекло и командует из кабины:
        - Сержант! Огонь!
        Я прицеливаюсь - и медлю. Мужчина приближается. Его коричневые начищенные туфли громко шаркают, полы расстегнутого пиджака болтаются. Такой походкой ходят парализованные и пьяные. Парализованные, пьяные - люди!
        - Стреляй!- рычит Пархоменко.- Ты что, уснул, греб твою мать?!
        - Греби свою, дешевле встанет,- цежу я сквозь зубы - и не стреляю.
        Не могу.
        Я впервые вижу некроба так близко. Те, в квартире Терентихи - не в счет. Там все было очень быстро и очень страшно. Сейчас никакого страха у меня нет. Есть чувство досады, горечь какая-то. Обида.
        Вот передо мной человек. У него есть работа, семья, любимая и любящая жена, дети. По выходным он ходил с ними в парк культуры и отдыха, покупал мороженное, потом пил пиво с друзьями. На рыбалку ездил, газеты читал вечером, футбол смотрел,
«Пахтакор» - «Спартак».
        А теперь он - бывший человек. Бычел. Некроб. Умрун. И я должен его убить. Убить уже мертвого? Или еще живого?
        Как понять?
        - Козел!!- это уже Боровиков. Он высовывается из кабины с пассажирской стороны и стреляет из автомата одиночными. Пули раскалывают асфальт у ног некроба. Тот прибавляет шаг. От машины его теперь отделяет не больше пяти метров. Подняв руки и раскрыв рот, некроб издает странный звук - то ли хрип, то ли вой. И тогда я нажимаю на спусковой крючок.
        Грохот выстрелов оглушает. Пулемет прыгает в руках, гильзы летят вниз, весело звеня об алюминий бочки. Стрелять из РПК нужно уметь. У него сильная отдача и ствол здорово уводит в сторону. Первая моя очередь уходит «в молоко». Стиснув зубы, прицеливаюсь снова - хотя чего тут целится, стрелять приходится практически в упор!- и даю вторую очередь.
        Попадаю. В ногу. На светлой ткани брюк расплывается темное пятно. Некроб не обращает на рану никакого внимание. Красный шарик вьется над ним, словно поплавок. И тут нога подламывается и он падает на асфальт. Падает - и поднимается, опираясь на колено.
        И вот когда это существо принимается ковылять к «Газону» на коленях, мне становится страшно. Так страшно, что я крепко вжимаю приклад в плечо и начинаю стрелять, точно пытаясь отгородиться от некроба веером пуль.
        - Отставить!!- орет Пархоменко.- Ты что, озверел?! Патроны надо беречь.
        Я киваю, опускаю пулемет на теплый металл бочки. У меня дрожат руки. Некроб, изрешеченный пулями, копошится на асфальте, пытаясь ползти в нашу сторону. Молоковозка трогается с места.
        Как говорится, с почином…

6
        На площади, под огромным плакатом, изображающим счастливых детей, выпускающих в небо белого голубы, под буквами «Мир! Труд! Май!» бродит толстый человек без головы. Черт, не человек, не человек!
        Некроб.
        Повсюду валяются брошенные транспортны, флаги, бумажные цветы, портреты руководителей партии и правительства. Наш «Газон» наезжает на лицо Андропова и под колесом с хрустом ломается деревянный держак.
        Но я не смотрю, что стало с портером нового Генерального секретаря ЦК КПСС. Я смотрю на руку. На женскую пухлую руку с изящными золотыми часиками, украшающими запястье. Она оторвана в районе предплечья. Пальцы с алым лаком на ухоженных ногтях впиваются в асфальт и подтягивают руку за собой. Конечность ползет, оставляя мокрый след.
        Не могу сдержать тошноту. Желудок скручивает и я едва не роняю пулемет, согнувшись пополам в рвотных судорогах.

«Газон» глохнет у здания Дома культуры и техники. Кончился бензин. Некробы бросаются на нас внезапно - и со всех сторон. Несомненно, у них остались какие-то крохи разума. Движения тварей осмыслены, они рвутся к нам, стараясь как можно быстрее сократить дистанцию, чтобы вступить в рукопашную, где у нас не будет шансов. Мы стреляем, а точнее - беспорядочно палим, не жалея патронов. Плотный огонь отбрасывает некробов. Не менее десятка их с разнесенными пулями головами бестолково бродит по площади, натыкаясь друг на друга, остальные прячутся за высоким крыльцом ДК.
        - Военкомат там!- хрипит майор, утирая выступивший на лбу пот.
        Неожиданно над притихшим Средневолжском разносится строгий женский голос:
        - Граждане! Внимание! Просим вас по возможности оставаться на рабочих местах и по месту жительства, включив все средства оповещения, а именно - радиоточки, радиоприемники, телевизионные приемники. В ближайшее время будет передаваться важное сообщение. Повторяю! Граждане! Внимание! Просим вас…
        Голос, усиленный установленными на крышах домов динамиками, бьет по ушам.
        - Что за…- вертя головой, бормочет Пархоменко.
        Военком бледнеет.
        - Это запись. По системе гражданской обороны передается.
        - Кто включил? Откуда?- дергает майора за рукав Боровиков.
        - Ефрейтор Цыплакова…- шепчет военком.- У нее ключи, доступ. Значит, она в здании, на узле связи.
        - А энергия? Электричество откуда?
        - У «ГрОба» свой генератор, он в бомбоубежище под исполкомом. Запускается автоматически. Из военкомата можно только подать команду на включение и трансляцию. Но как она прошла? Как?!
        Ответить майору никто не успевает - из подъезда ближайшего дома вываливается группа некробов, человек… нет, не человек, а особей, созданий, существ, тварей, в конце концов!- так вот, вываливается тварей семь-восемь. Они бегут к нам, вытянув руки. Вновь начинается пальба. Пороховой дым стелится над асфальтом. Измочалив некробов, мы оставляем их дергающиеся, залитые сукровицей тела и бежим через двор дальше.

7
        Трехэтажно здание военкомата высится за уютным сквериком, залитым солнцем. Молодая листва шелестит на ветру. Ворота с неизменными красными звездами распахнуты. Во дворе - ни души.
        В подворотне слышатся какие-то звуки - то ли рычание, то ли хрип.
        - Все, пацаны,- бьет ладонью по прикладу автомата Пархоменко,- мелодрама закончилась, начался вестерн!
        Некробы прут из подворотни. Их - сотни. Нечего и думать противостоять такой массе тварей. Бежим к воротам.
        - Закрывай!- командует Боровиков. Мы с Галиуллиным смыкаем тяжелые створки.
        - Где вход в подвал?- спрашивает у майора Пархоменко.
        - За мной!- машет автоматом военком.
        Неприятный сюрприз ожидает в фойе. Едва мы входим, как некробы бросаются на нас с лестницы. Я даю длинную очередь в упор, пули с омерзительным чавканьем пробивают плоть некробов, скалывая штукатурку на стенах. Другие тоже стреляют, но остановить атаку тварей мы не можем - и отступаем в коридор.
        И тут до нас доносится отчаянный женский крик:
        - Помогите! Кто-нибудь! Помогите!! Пожалуйста!
        - Это Цыплакова,- говорит военком.- В комнате связи двойные железные двери.
        - Где вход в подвал?!- дергает его за рукав Боровиков.
        - Чтобы пройти, надо попасть на лестницу. В подвал - вниз, в узел связи - наверх.
        - Ясно. Будем пробиваться. Сержант!- подполковник тычет грязным пальцем в сторону надвигающихся некробов.- Попробуй…
        - У меня патронов осталось - полрожка,- сообщаю Боровикову. Он мрачнеет.
        - Давайте в первый отдел,- предлагает военком.- Там тоже двери что надо. Отсидимся, подумаем, как быть.
        И вздувая жилы на шее, вдруг орет так, что у меня закладывает уши:
        - Зина!! Не выходи, слышишь! Ни в коем случае не выходи!
        Голос майора раскатывается по всему зданию. Некробы в ответ поднимают жуткий вой. Спустя какое-то время сверху доносится:
        - Я поняла! Поняла!

…Оббитая железом дверь и сваренная из ребристой арматуры решетка отделяют нас от коридора. Некробы бьются в металл, царапают его ногтями. Мы сидим на полу. Столами, стульями, двумя сейфами завалены окна. Там тоже есть решетки, но лучше подстраховаться. Некробы уже разбили стекла и теперь мы отчетливо слышим их хриплое ворчание. Все понимают, что положение наше аховое. В сущности, наша смерть - всего лишь дело времени. У нас нет еды, воды и мало патронов. К генератору не прорваться. Отважная девушка Зина Цыплакова тоже обречена.
        Пархоменко, глотнув коньяка, передает бутылку по кругу, закуривает «беломорину» и смотрит на Боровикова.
        - Слышь, дорогой товарищ подполковник, ты бы хоть рассказал нам напоследок, откуда вся эта дрянь?
        Боровиков угрюмо сопит. Галиуллин подтягивает к себе автомат - ему явно не понравился фамильярный тон Пархоменко. Военком неожиданно поддерживает капитана:
        - В самом деле, товарищ подполковник! Обидно умирать вот так, в неведении. Все равно мы никому ничего не расскажем.
        Некробы рвут решетку. В дверь бьют чем-то тяжелым.
        - Хрен с вами,- кивает Боровиков.- Дай-ка папиросу, капитан.
        Он закуривает, выпускает в потолок струю сизого дыма и начинает говорить:
        - Началось все в конце пятидесятых. Тогда повсюду целину пахали, ну, в свете решений партии и правительства по обеспечению продовольственной безопасности Союза. В общем, зацепили плугом древнее захоронение. Хазарское, что ли? Не помню. Там и оказалась эта ерунда. Активная протоплазма. При попадании в организм человека мгновенно перестраивает клеточную структуру. И все, ты уже не хомо сапиенс, а некроб. Некробиотическая форма жизни. Безмозглое - или ограниченно разумное, научники так и не разобрались - существо, у которого лишь одно желание: терзать все живое вокруг. Поначалу их мало было. Механизатор, ну, тот, которого первым заразило, добрался до полевого стана. А там бригада, четверо мужиков и девчонка-повариха. В общем, все они того… Отследили их на подходе к деревне, но остановить не смогли. Теперь там закрытая зона и институт по изучению некробов.
        - А чего их изучать-то? Их сжигать надо. Этим, как его… напалмом, как американцы во Вьетнаме,- подает голос военком.
        - Сжигать - это не наш метод,- усмехается Пархоменко.- Мы все должны поставить на службу победившему классу, так, товарищ подполковник?
        - Так, капитан,- Боровиков щелчком отбрасывает окурок в угол.
        - А какой от этих уродов прок?- спрашиваю я.
        - Небось, не убиваемых солдат хотели сделать,- Пархоменко достает новую папиросу.
        Боровиков с Галиуллиным переглядываются.
        - Бери выше, капитан. Не солдат, а командиров. Бессмертных руководителей.
        - Вечное Политбюро?!- смеется Пархоменко.- Кощеев, только без роковых яиц? Вот же ж вы мудаки, а!
        Галиуллин вскидывает автомат.
        - Товарищ подполковник!
        - Оставь, старлей. Все, конец. Просрали мы нашу работу - и жизнь тоже. Капитан прав - мудаки. Эту заразу надо было под десять метров бетона загнать и подземным ядерным взрывом уничтожить. Надеюсь, те, кто придет убираться за нами, так и сделают. Если успеют. Если некробы не расползутся по всей стране. Эх, вызвать бы авиацию! Сидим тут, как вши подмышкой…
        И тогда я встаю и поднимаю пулемет.
        - Открывай,- приказываю военкому.- Ну, шементом! Хватит базарить. Будем прорываться к генератору.
        Майор трясущимися руками отпирает замок. Я стволом распахиваю дверь и сквозь решетку разношу головы вцепившихся в арматуру некробов. Они лопаются, точно перезрелые арбузы. На лицо мне летят брызги, пороховую гарь перебивает острая гнилостная вонь.
        Все, площадка возле двери расчищена. Теперь нужно проделать обратный путь через коридор в фойе. Я иду первым, короткими, по три патрона, очередями опрокидывая прущих навстречу некробов. Когда кончатся патроны - а это случится очень скоро - я перехвачу РПК за ствол и начну бить умрунов прикладом. Потом в ход пойдут кулаки, ботинки, зубы… Но мы прорвемся к этому гребаному генератору! Мы должны. Как там поется в песне? «Это нужно не мертвым, это нужно живым».
        Пархоменко и военком идут чуть сзади. Их автоматы время от времени гавкают, разнося головы тех некробов, что упустил я.
        Мы - идем. Медленно, оскальзываясь в сукровице, заливающей коридор, отпихивая в стороны обезглавленных умрунов, жадно шарящих руками вокруг себя. Нам больше не страшно умереть. У нас теперь другой страх - не суметь вызвать подмогу.
        Вот и фойе. Оно заполнено воющими некробами. Я что-то ору, кидаясь вперед. Пархоменко матерится. Военком визжит. И вдруг в звуки боя вплетается странное посвистывание - и звон стали.
        - Стой, сержант!- кричит сзади Боровиков.- Стой, это группа зачистки! Это наши! Слава богу, успели!
        Я вижу за спинами умрунов силуэты людей в странных защитных костюмах. Они похожи на древних воинов, закованных в доспехи. На головах глухие шлемы с узкими прорезями. В руках у этих ребят настоящие сабли. Орудуют они ими на загляденье. Сабля - самое, пожалуй, эффективное оружие против некробов. Это становится ясно, едва только я вижу, как лихо, сноровисто группа зачистки пробивается к нам. Вжик, вжик!- и тела некробов разваливаются на части.
        Боровиков подбегает ко мне, вырывает из рук пулемет.
        - Все, ситуация под контролем! Остановись! Нас выведут отсюда!
        - Нас?! А остальных? А город?
        - Потом! Я приказываю!- ревет Боровиков.
        И тут Пархоменко, страшно оскалясь, бьет подполковника кулаком в челюсть. Боровиков отлетает к стене, натыкается лицом на перевернутый стул со сломанной ножкой, вскрикивает. Галиуллин вскидывает автомат и стреляет капитану в спину. Пархоменко падает рядом с Боровиковым. Военком хватается за ствол автомата старлея, пытается вырвать его из рук - и получает пулю в живот.
        Я поднимаю РПК и, целясь в Галиуллина, нажимаю на спуск. Но - судьба!- следует только сухой щелчок затвора. У меня кончились патроны.
        Последнее, что помню - удар сзади по голове. Наверное, это кто-то из группы зачистки…

8
        Запись оборвалась - закончилась пленка. Ее прозрачный хвостик прошелестел по роликам и магнитофон выключился. Синявин встал, подошел к окну, нашаривая в кармане сигареты. Он смотрел на заснеженное поле, пологий холм и дорогу, уходящую за взлобок. Там, на самом верху, стояла бетонная стела - колосья пшеницы обрамляли герб, на котором белая чайка косо парила над схематично изображенной волной. Буквы названия города были тщательно закрашены, но издали прекрасно читались даже сквозь краску: «Средневолжск».
        Синявин приоткрыл форточку и закурил, стряхивая пепел в спичечный коробок. На современных картах, в атласах никакого Средневолжска не было и в помине. На старых, десяти- и более летней давности - был. Теперь, прослушав откровения сержанта Красникова, Синявин знал, почему.
        Дверь открылась и в кабинет, мягко ступая, вошел представительный, седой мужчина лет пятидесяти. Синявину сразу бросился в глаза звездообразный, уродливый шрам на правой щеке. Он походил на фиолетового паука, вцепившегося в лицо мужчины. Шрам стягивал щеку, поддергивая уголок рта и от того казалось, что вошедший все время усмехается.
        - Здравствуйте, товарищ Синявин.
        - Добрый день. Чем обязан?
        - Я - генерал-лейтенант Комитета Государственной Безопасности Боровиков, комендант особого Средневолжского района,- глядя прямо в глаза Синявину, четко произнес мужчина. Он был уверен в эффекте. Синявин вздрогнул, смешался, зачем-то спрятал руку с окурком за спину.
        - Да вы не волнуйтесь,- успокоил его Боровиков.- Ничего страшного не произошло. Более того - наша с вами встреча была предопределена.
        - То есть как?- Синявин наконец совладал с собой, выкинул окурок в форточку, подошел к столу, сел, закинул ногу на ногу.
        - Вы нам нужны, Александр Аркадьевич. Ваши последние монографии, связанные с медитативными практиками и излучениями трансовых состояний, наделали немало шуму в узких кругах специалистов. В общем, мы специально допустили утечку. И вот вы здесь, и вы заинтересованы, не так ли?
        Синявин вздохнул. Ему не нравился этот разговор. Еще больше ему не нравился Боровиков. Кроме того, он уже понял, что ему сейчас скажут и решил опередить собеседника:
        - Закрытый НИИ?
        - Очень закрытый. Режим секретности - как на ядерных объектах. Город обнесен пятиметровой бетонной стеной. Там все… по прежнему. Ну, вы меня понимаете.
        - То есть эти существа… Они живы?!
        - Некробы? Не живы. И не мертвы. Прекрасный объект для изучения, а?
        - Это чудовищно! Целый город!
        - Согласен, тут присутствует некий, э-э-э… моральный аспект. Но тема, тема какая! Вы же ученый - у вас глаза должны гореть!
        - Знаете, когда вот так не оставляют выбора, это не очень-то способствует горению, - сказал Синявин и нахмурился - получилось словно бы он оправдывается.
        - Мы не имеем права на ошибку,- развел руками Боровиков.- Хватит, один раз уже… Итак - вы согласны и готовы приступить к работе?
        - Послушайте, генерал, к чему эти игрища?- Синявин вскочил, трясущимися руками полез за сигаретами.- Я же теперь не могу отказаться! Если я…
        - Не будем о грустном. Все необходимые бумаги вы подпишите с моим заместителем. Он же отвезет вас в институт. Город вы увидите позже, из окна спецмашины.
        Боровиков повернулся и пошел к двери.
        - Одну секундочку!- крикнул ему в спину Синявин.
        - Что такое?- генерал обернулся.
        - Этот сержант, милиционер… Ваш, так сказать, живец. Вы вправду держите его здесь, в лечебнице? Или он - просто подделка?
        - Да нет, отчего же - подделка. Вполне реальный человек, вы потом сможете с ним познакомиться, если захотите.
        - Но ведь если все, о чем он говорил,- Синявин бросил быстрый взгляд на магнитофон,- правда, то почему он является пациентом психиатрической клиники?
        Генерал несколько секунд молча смотрел на Синявина, потом ответил:
        - Потому, что он бежит не из города, а в город. Потому, что генератор в подвале военкомата все еще не запущен. А в комнату связи, откуда звала на помощь ефрейтор Цыплакова, все эти годы никто не входил…

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к