Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Волков Алексей / Командор : " №04 Гавань Командора " - читать онлайн

Сохранить .
Гавань Командора Алексей Волков
        Командор #4
        Нелегок путь на родину.
        Бывшие пассажиры круизного лайнера «Некрасов», ставшие невольными путешественниками во времени, добрались до Европы. Но там продолжается война Франции с Аугсбургской Лигой, и Командор, считающийся французским дворянином, вынужден принять в ней участие. Действия каперов в Ла-Манше, конвоирование торговых караванов, причем на некоторых «купцах» находятся бывшие современники и соратники. Наконец, долгожданная Россия, не слишком ласковая, но родная. И попытка хоть в чем-то изменить ход истории. Возможно ли это?
        Алексей Волков
        Гавань Командора
        Часть первая
        Франция - новая родина
        1
        Кабанов. Меланхолия
        Дул легкий ветерок. Его хватало, чтобы немного надуть паруса, а вот волны он вздымал еле-еле. Не крутые смертоносные горы и не череда валов, так, небольшие неровности. Лишь благодаря им океанскую поверхность нельзя было назвать гладью. Нечто извечно волнующееся, переменчивое, разве что в нынешней ипостаси - обманчиво-ласковое. Сливающаяся с горизонтом голубизна да искристая солнечная дорожка на ней.
        Не знаю почему, но вспомнилась ранняя юность. Такое же море, нагретый, местами прямо горячий песок, друзья тех лет, запах солнца и моря от загорелого тела, дюны, чуть наклоненные прочь от берега сосны за ними… Постоянные затеи в воде, прохладной, но привычной с детства… Тогда казалось - это будет всегда и впереди ждет лишь череда праздников, успехов, достижений…
        Но только казалось. Ничего этого нет. Сосны и песчаные дюны стали чужой страной. Затеи пропали. Друзья оказались кто где. Некоторых давно не стало. Если же точнее - то не живые, не мертвые, ведь они просто еще не родились. Вплоть до того, что не родился я сам. И даже мои пра-пра…
        Осталось лишь море. Да и то не родное, Балтийское, а экзотическое, Карибское, применительно к нынешним дням - флибустьерское. Еще более жестокое за счет добавления к стихии людской алчности и кровожадности.
        Впрочем, сейчас вокруг лежал океан. Море мы давно оставили позади. Сколько можно? Два с лишним года скитаний по небольшому клочку воды, густо напичканному островами и замкнутому с трех сторон двумя материками с одним и тем же именем - Америка.
        Больше двух лет…
        Иногда мне кажется, что я прожил несколько жизней, и ни одна не была похожа на другую.
        Детство, перешедшее в бесшабашную юность. Споры, забавы, первая любовь, школа, мечты…
        Служба. Ответственность, понятие долга, мотание по гарнизонам, моя первая война, и опять гарнизоны.
        Гражданская жизнь. Работа, семья, развод, пустая карусель никчемных дел, когда ни в чем давно не видишь смысла, однако все равно живешь по инерции, зная - это уже навсегда.
        И вот теперь нечто настолько новое, что даже фамилия превратилась в вольный перевод на французский, зато неожиданно вернулась кличка, которая была у меня в юности.
        Командор.
        Злосчастный круиз. Лайнер, по непонятным и необъяснимым причинам провалившийся в прошлое. Нападение эскадры британских флибустьеров. Вакханалия смерти. Попытки выжить, а в итоге - карьера пиратского капитана.
        Только я никогда не болел морской романтикой. Более того - всю жизнь считал, что море хорошо исключительно с берега, а корабль красиво смотрится лишь на картинке.
        А уж романтика на крови…
        Наверно, я просто устал. Вечные скитания по волнам, напряжения штормов, чувство ответственности за все и за всех, расчет напополам с сумасшествием боев, и смерти, смерти, смерти…
        У меня здоровая психика. Мне никогда не снились окровавленные мальчики с укором в остекленевших глазах. Тем более что не мальчиками они были, а здоровыми мужиками. Ни в той войне, ни в этой я не испытывал раскаяния, а если кого и жалел, то только своих. Тех, кого не уберег или против кого ополчилась судьба. Войны без потерь не бывает…
        Нет, хватит! Не хочу! Ничего не хочу! Не хочу крови, грязи, ветра, криков, парусов, волн, чужих земель. Ничего не хочу. Сколько можно все валить на одного человека?
        Просто пожить в покое без особых забот и напряжений. Ведь кто-то живет именно так, и ничего, счастливы. Гораздо больше, чем я, у которого приключений хватит на дюжину человек.
        Все, что хочу, - домой. В Россию. Повесить шпагу на стене, рядом разместить пистолеты и лишь порою вспоминать о былых походах. А то и не вспоминать вообще.
        И сразу разум ехидно вставил свою реплику: а это возможно? Единственное, на что я могу претендовать на родине, - все та же служба. Не за горами Северная война, и вновь придется убивать. Есть такое слово - долг.
        Ладно. Пролитие крови ради Отечества даже церковь не считает грехом. Но уж никак не ради наживы или мести, пусть нажива нужна, чтобы жить, а месть моя была праведной.
        Не я начал эту войну с безжалостными хозяевами моря. Они напали первыми, без всяких оснований и предупреждений, и почти восемьсот человек с того света буквально молили об отмщении.
        Надеюсь, их души довольны. Все. Хватит. Я расплатился сполна. Отныне если брать в руки оружие, то только на благо родине. А море… На море отныне буду смотреть исключительно с берега. Когда наконец прорубим окно в Европу.
        Хотя логичнее было бы сделать дверь.
        Все равно хватит. Скоро придем в Европу, отдохнем, да и рванем домой. Только дорогу прикинем поудобнее.
        Главное - это как-то убедить Петра, что чин лейтенанта в моем патенте не имеет никакого отношения к флоту. Государь, в отличие от меня, любит море. А я в любом случае предпочту действовать на твердой земле.
        Может, его к полетам склонить? Уж простейший воздушный шар мы как-нибудь изготовим. Все приятнее, чем испытывать на своей шкуре очередной шторм.
        Я так погрузился в не слишком веселые мысли, что едва услышал деликатное покашливание у себя за спиной.
        - Слушаю, Валера.
        Наш шкипер давно и полностью выздоровел от полученных ранений и весь переход был бодр. Гораздо бодрее меня, во всяком случае. Понятно, он моряк, я - нет. Но у меня были и другие, дополнительные, причины для грусти. Покидая, всегда оставляешь на месте часть своего сердца.
        - По моим расчетам, завтра к вечеру подойдем к берегам Франции… - Валера, внимательно оглядывая горизонт, с ноткой суеверия добавил: - Если погода, блин, не переменится.
        Бригантина, определенно, не пароход. Зависимость от погоды порою убивает. Дунет ветер не с той стороны, и все тщательно разработанные планы летят к черту.
        И вообще, какой умник решил, будто эти кораблики приспособлены для океанских переходов?
        По длине - портовый буксир моего времени. Только такой буксир, как явствует из названия, ходит по гавани, а не от одного материка к другому. И команда у него - несколько человек, а не та толпа, которая собралась на борту «Лани». Считая с женщинами - больше сотни. Селедкам в бочке куда просторнее.
        Специфика нынешней морской службы. Вахты собственно моряков, канониры плюс хотя бы небольшая абордажная команда. Если бы кто знал, сколько сокровищ находится в трюмах, не миновать бы нам череды боев с выстроившимися вдоль волн любителями поживы. Не миллионы, но все-таки. По нынешним временам…
        Весь путь мы старательно избегали любых встреч. Несколько раз на горизонте маячили паруса, и мы немедленно сворачивали в сторону, не задаваясь вопросом: друзья, враги? Драки ради драки я не люблю, а вводить кого-то в искушение - даже как-то не по-христиански. Хоть и никудышный из меня христианин.
        В общем, путешествие было паршивым. Что хорошего в море? Ладно, сильных штормов на пути не попалось. Да путеводной звездой где-то впереди лежала Европа. Надоели субтропические острова с их курортной природой и буйным населением. Я там не оставил ничего, кроме могил моих спутников.
        Да и могил у большинства нет.
        Если же и оставил, то разве что душу…
        Валера говорил еще, но я настолько был погружен в собственные мысли, что пропускал его слова мимо ушей.
        Действительно устал. Надоело стрелять, рубить, колоть, командовать… Хочу лишь тишины и покоя.
        Потом по краю сознания проходит мысль: при чем здесь мои желания? Раз уж я взял на себя ответственность за людей, то должен нести сей крест если не до конца, то хоть до Европы. Бездействие начальства разлагает подчиненных. А последнее, в свою очередь, зачастую приводит к беде. Порою - к катастрофе. И уж в любом случае ничего хорошего не получается.
        …Подходил к концу первый год моей офицерской службы. Я был молоденьким, неоперившимся лейтенантом, который лишь самому себе казался многоопытным, бывалым. Хотя было это еще до той, моей войны. Вернее, война шла, только тогда еще не для меня. Что называется, локальная, не затрагивающая большую часть армии.
        Наш полк стоял палаточным лагерем. Лето выдалось жарким и засушливым. В ответ на неблагоприятную пожароопасную работу начальство приказало усилить борьбу с курением. Везде, кроме специально отведенных мест.
        Но люди есть люди. Им запрещай, не запрещай, они все равно будут поступать так, как удобно, а не как требуют. Да и мало ли запретов в нашей жизни? Причем отнюдь не только в армейской.
        Нарушали внаглую, нимало не считаясь с приказами. Моя просьба хотя бы соблюдать некоторые приличия не помогла. Плевали солдаты на просьбы с самой высокой колокольни.
        И тогда пришлось вспомнить один старый трюк. С ним меня познакомили еще в училище. Даже помню кто. Один из наших лучших преподавателей, майор Смирнов. Боевой знающий офицер, пользующийся у нас, тогда еще курсантов, полнейшим уважением.
        Чашу моего терпения переполнил обычный окурок. Он нагло красовался посреди палатки, словно лежать на видном месте для него было в порядке вещей. Сухой брезент вспыхивает как порох. Главное - поджечь, а там не успеешь толком среагировать, как уже остался без крыши над головой.
        И тогда я разозлился по-настоящему.
        Бычок был обнаружен перед вечерним построением, когда бойцы уже направились на подобие плаца. Им же лучше. Первая возможная гроза так и не разразилась над их головами. Обошлось без криков. Сюрприз их ждал после отбоя. В палатке. В моем лице.
        По летнему времени темнело поздно, но в палатке уже царил полумрак. Поэтому меня увидели не сразу, а спустя несколько мгновений. Но раньше ли, позже ли - это теперь не имело никакого значения.
        - Взвод на выход! - коротко скомандовал я.
        Они построились. Без энтузиазма, наверняка матерясь про себя, однако куда в армии от начальства денешься?
        - Что это? - Я показал бойцам окурок.
        Ответом была тишина. Видно, по голосу поняли - шутки кончились, и теперь ожидали разборок, выяснений, кто из них является нарушителем приказа.
        - Мне плевать - чей, - успокоил я взвод. - Зато мне не наплевать, что мои приказы игнорируются.
        Читать нотации дальше я не стал. Решил, что словами все равно не пробьешь этих молодых охламонов. Не понимают люди слов, если слова не подкреплены делом.
        - Плащ-палатку.
        Приказание было выполнено с некоторой задержкой. Бойцы пока не понимали, во что они вляпались.
        - Саперные лопатки. Всем.
        Я бы обязательно добавил оружие, однако оружейка, на счастье солдат, была закрыта. Им просто повезло…
        - Первое отделение, берись! - Я торжественно положил в центр плащ-палатки злосчастный окурок.
        Бойцы все еще не понимали. Может даже думали, что у взводного поехала крыша.
        - Взвод бегом!
        Руки солдат привычно согнулись в локтях.
        - Марш!
        И мы побежали. В хорошем темпе.
        Окрестности лагеря я изучил достаточно неплохо и заплутать не боялся даже в темноте. Уж с чем, а с ориентацией никаких проблем у меня никогда не возникало.
        По ощущениям, мы отбежали километров на десять, когда мне понравилась одна из полян. Понравилась - громкое слово. Кроме луны, никакого освещения не было, но не цветочками же я собирался любоваться! Цветочки оставим для сентиментальных барышень, буде таковые еще уцелели на свете.
        - Стой! Копай! - Я старательно отмерил квадрат два на два метра. - Глубина - два метра. Приступить!
        Орудовать малой саперной лопаткой - удовольствие из последних, однако никто не роптал. Понимали - я ведь мог ошибиться с выбором места и заняться исправлением ошибки. Например, приказать копать чуть дальше. Поляна большая, а не хватит - найдутся другие места.
        Трудились быстро, то и дело сменяя друг друга. Я подождал, пока яма достигнет требуемого размера, и скомандовал:
        - Становись! Головные уборы снять!
        Бычок полетел примерно по центру. Я взял под козырек, прощаясь с бедолагой, и вздохнул:
        - Пусть земля будет пухом! Закапывайте, ребята!
        Обратно я вел их опять бегом. Только направление взял чуть в обход, чтобы путь был длиннее.
        Летние ночи коротки. Когда взвод вернулся к палатке, небо ощутимо стало светлеть. Утреннего подъема никто не отменял.
        Как всегда в подобных случаях, нагружены мы оказались без меры. Я сам мечтал, где бы притулиться, отдохнуть хоть полчаса. Куда там! Об этом даже нечего было мечтать, и оставалось выглядеть бодро да смотреть молодцом. На радость начальству и на зависть бойцам. Нам разве привыкать?
        И только во время случайно выпавшего перекура мой тогдашний приятель, Витька Кривцов из второй роты, покачал головой:
        - Ну ты и зверюга! Бойцов не жалко, хоть себя пожалей! Человеку отдых нужен, даже если он офицер. Зачем так людей гонять? Им бы свой срок отбыть…
        - Дослужусь до полковника, тогда отдохну. А бойцы молодые, им дурную энергию девать некуда. Зато порядок наведу.
        Кривцов в сомнении покачал головой.
        Бычки больше действительно в палатке никогда не валялись. Как я ни проверял. Курили, конечно, однако осторожно, старательно заметая любые следы.
        Через две недели в соседней роте сгорела палатка. Начальственного шума было!
        Уже потом, когда я превратился в штатского гражданина, как-то случайно встретился с одним из моих бывших бойцов. На крутой, мне никогда такая не светила, тачке, весь из себя… Поговорили по-дружески о том о сем. Между делом всплыл злополучный окурок.
        - Молодцом вы были. Мы сразу поняли - мужик.
        - Я ж вас гонял, - напомнил я.
        - Так по делу. Молодые мы были, дурные. По-хорошему бы не поняли. Похороны - это доходчиво и ясно. Опять-таки, круговая порука. Каждый отвечает за всех…
        А полковником я так и не стал. И даже до майора не дослужился. Остался вечным капитаном. Но кто знает свою судьбу?
        …Я обидел его, я сказал: «Капитан,
        Никогда ты не будешь майором…»
        Пока я вспоминал, Валера решил - говорить со мной бесполезно. Зря, между прочим, решил. Меланхолия прошла, словно никогда не бывала. Если же что осталось, то кто углядит?
        - Всех наверх!
        Моряки кое-как собрались на палубе. У нас не военный корабль. Флибустьеров в строю стоять не заставишь.
        - Отдохнули - и хватит. Скоро Франция. Забыли, что идет война? Столкнемся с противником - хотите пузыри пускать?
        Кое-кто попытался возразить. Пришлось рявкнуть так, что недовольных не осталось. И вместо приятного времяпровождения невдалеке от своих берегов людям пришлось отрабатывать всевозможные действия в чрезвычайных ситуациях.
        Откровенно говоря, с одной стороны, моряки были даже рады. В делах время летит быстрее. Да и по сравнению с реальными походами это казалось всем игрой.
        - С этого дня оружие всем иметь при себе. Если мешает в работе, то где-нибудь под рукой. Не хватало еще…
        Я сам не знал, чего могло не хватать. Все-таки не Карибское море. Почти цивилизованные места. До французского берега рукой подать. До английского, кстати, тоже…
        2
        Флейшман. Бригантина в тумане
        Вторую половину океанского перехода Сергей пребывал в меланхолии. Он много времени проводил в полном одиночестве или на кормовом балкончике, а чаще - на квартердеке. Задумчиво смотрел на море, почти непрерывно курил, на вопросы частенько забывал отвечать. Может, просто не слышал их.
        Он даже внешне как-то сдал. Стал более расслабленным, на лице отчетливее проявились морщины. Словно наш предводитель постарел. С одной стороны, я его понимаю - столько времени тащить на плечах такой груз и вот наконец приблизиться к цели.
        До желанной Европы рукой подать. Кровавые воды Карибского моря далеко позади. Тут поневоле захочешь просто отдохнуть, отринуть на какое-то время текущие дела и хлопоты. Благо, они не идут ни в какое сравнение с перенесенными нами. Я бы и сам с удовольствием провалялся бы на диване месяца два, и чтобы меня никто не беспокоил. Кроме Лены. Но корабль маловат для любовных утех. Отдельная каюта есть лишь у Командора. Хотя он частенько покидает ее и одиноко торчит на юте.
        Гораздо хуже, если Сергей пытается оценить проделанный нами путь. Слишком там много крови. Порою - пролитой напрасно.
        Хотя вряд ли бывалый вояка станет переживать из-за чужих жизней. Если это не жизни друзей. Я и то не просыпаюсь в кошмарах, хотя вроде человек изначально мирный, непривычный к подобным вещам. Век сильно повлиял на нас, заставил изменить прежнюю систему ценностей, иначе взглянуть на многое, что казалось нам раньше незыблемым и неопровержимым. Многое ушло, как подозреваю, без возврата, а то, что заняло освободившееся место, с точки зрения морали двадцать первого века больше подходит преступникам, чем порядочным людям.
        Впрочем, порядочные люди, иными словами - люди с положением, в наше время творили не меньше гадостей. Только не так открыто, стараясь, чтобы никто ничего не узнал.
        Здесь же врага принято уничтожать собственноручно, без посредников, без обдумываний алиби и без страха перед законом. Если подумать - даже порядочнее.
        Но - хватит. Бумаги у нас всех в порядке. Доберемся до берега - я со спокойной душой повешу шпагу над изголовьем дивана. Кабан хочет вступить в армию Петра - вольному воля. Я же предпочитаю заниматься более мирными вещами. Открою дело. Прежде здесь, потом попробую в России. Там сейчас можно отлично развернуться. Своих купцов не так много, с моим-то опытом не особенно трудно выбиться в большие люди. Ардылова могу припахать. Руки у бывшего раба Командора золотые. С его помощью можно такое производство отгрохать! Особенно если заручиться поддержкой сурового императора…
        Если и возьмусь когда за оружие, то только для защиты своего имущества. И никак иначе. Еще семью заведу. Надо и нам с Леной заиметь ребенка. Все равно лучше женщины я здесь не встречу. Чужие они здесь. Переспать с ними можно, а жить нельзя.
        Потом, уже недалеко от Франции, Кабан стряхнул с себя меланхолию и принялся усиленно нас гонять. Словно мы по-прежнему находились в проклятом архипелаге, а не у берегов благословенной Европы. Нравы-то здесь должны быть иными?
        Впрочем, почему бы не потренироваться напоследок? В память о прошлом. Заодно время убьем. Последние мили имеют подлое свойство растягиваться до бесконечности. Чем же еще занять себя настоящим мужчинам? На данный момент это - всего лишь игра. Даже Маратик с радостью в нее включился. Первые сражения он почти позабыл, и ему невдомек, что наяву все это выглядит намного непригляднее. Что взять с ребенка?
        Валера оказался прав. К берегу мы вышли на следующий день к вечеру. Довольно позднему вечеру, надо признаться. Но определиться поточнее сумели. Мы находились несколько южнее Шербура. У меня этот город ассоциируется главным образом с музыкой к фильму «Шербурские зонтики». Сам фильм я никогда не видел, а музыку любил слушать отец. В исполнении оркестра Поля Мориа, если не ошибаюсь. Довольно милая мелодия. Мне она и самому нравилась когда-то, а потом я ее просто не слышал.
        О городе с таким названием я не задумывался и даже не предполагал, что это порт. Мои прогулки совершались в Средиземном море. В Атлантику я не заглядывал, поэтому откуда мне знать здешние причалы. Человек редко захламляет память ненужными вещами.
        Нет, во Франции я был, только опять-таки в других краях. А страна по европейским меркам немаленькая, городов хватает.
        Шербур стоит на берегу Английского канала. От него недалеко до Британии. Первоначально мы думали идти в Брест, однако там сейчас главная база французского флота. Начнутся подробные расспросы, выяснения… оно нам надо?
        Самое лучшее - затеряться среди миллионов таких же, как мы, подданных короны, не афишируя свою прежнюю славу. Спокойно оглядеться, отдохнуть и дальше уже определяться с дальнейшими действиями. Кабан официально в отставке, мы вообще люди невоенные. Нам бы тихо-мирно переждать некоторое время. Так зачем лишние проблемы? Спокойный порт гораздо лучше любой базы. Тем более - главной. Поэтому Шербур, а не Брест.
        Мы повернули вдоль берега, держась от последнего на довольно порядочном расстоянии. Ночь выдалась довольно тихая. Бригантина легко скользила по воде, а команда предвкушала грядущие простые радости.
        Благо, денег на эти радости хватало с избытком. И как ни гуляй, еще останется на собственный домик, а то и на какое-нибудь небольшое дело. Море - удел бедных.
        Ночь прошла спокойно. Неправда, будто близость берега обязательно вызывает возбуждение. Долгий переход утомляет. Да и берег лишь показался, а вход в порт должен состояться лишь утром. Если подумать - куча времени. Поэтому все шло, как обычно. Согласно вахтенному расписанию.
        Зато едва начало светлеть, команда была на ногах. А уж женщины, по-моему, встали еще раньше. Собрались в капитанской каюте, изгнав оттуда Командора, и занялись бесконечными примерками да сложнейшими раздумьями по поводу нарядов.
        Изначально понятно - моды в метрополии опережают таковые же в отдаленных колониях. Но все же нашим подругам, по извечно женскому тщеславию, хотелось выглядеть если не лучше, то хотя бы не хуже местных обитательниц.
        Нам было проще. Кое-как почистились, привели себя в относительный порядок и посчитали подобные дела исполненными. У нас хватало других обязанностей. Например, благополучно добраться до желанного порта. Море не любит расслабленности.
        Посветлеть-то посветлело, однако все вокруг затянуло густым туманом. Это на суше его разгоняет самый легкий ветерок. Здесь же иначе. Вроде и дует, и в то же время вокруг висят белесые клочья. Видимости никакой. Тут не только мимо порта, мимо материка пройти - плевое дело. Или наоборот - наткнуться на него. Только избави Бог от такого натыкания! Утонуть в конце пути - это даже не глупо, а уж и не знаю, как назвать. В общем, не желал бы я подобной судьбы.
        Мы продолжали двигаться под минимумом парусов. Впередсмотрящие пялили глаза, пытались рассмотреть впереди хоть что-то до того, как станет слишком поздно.
        - Слышите?
        Откуда-то спереди долетели звуки горна. Но было непонятно, насколько далек от нас неведомый горнист.
        Мы продолжали следовать прежним курсом. Разве что матросы стояли наготове, да Кузьмин чуть напрягся у штурвала.
        Туман заметно поредел. Видимость улучшилась. Но силуэт корабля мы заметили, когда до него оставалось меньше кабельтова. Спустя два десятка метров уже стало ясно, что перед нами, вернее, несколько в стороне от курса, лежит в дрейфе небольшой фрегат. Паруса на нем были убраны, зато на корме развевался флаг. Тот самый, британский, который с самого нашего прибытия в эту эпоху действовал на нас похлеще, чем пресловутая красная тряпка на быка.
        - Лево руля! К абордажу! - Командор среагировал на чисто инстинктивном уровне. Раз перед тобой враг, то надо атаковать.
        - Ядрами заряжай! - Жан-Жак уже распоряжался на палубе.
        Дополнительные паруса мы поставить явно не успевали, да скорости и без того хватало для наших нужд.
        На вражеском корабле тоже заметили нашу бригантину. Там торопливо забегали. Большинство бросилось к пушкам, словно надеялись успеть угостить нас чугунными подарками.
        Пока вскроешь бочонки с порохом, засыплешь его в стволы, утрамбуешь… Это при условии, что ядра и порох уже у орудий, а не покоятся в крюйт-камере.
        Нам было проще. Мешочки с зарядами для первого залпа на всякий случай были тут же, на палубе. Плюс загнать на место мешок или насыпать порох лопатой - разница велика.
        Народ у нас был опытный, сноровистый, поэтому зарядить орудия одного борта мы успели. Англичане, разумеется, нет.
        Впрочем, поставить паруса они тоже не могли. На все требуется какое-то время, а его британцам судьба не дала.
        Им бы лучше изготовиться к рукопашной. Может, тогда бы удача и оказалась на их стороне. Но не сообразили, явно не ожидая нашего появления.
        - Пали! - рявкнул Гранье.
        Карронады выпустили ядра практически в упор. Потопить корабль с одного залпа - это из разряда фантастики. Пусть теории непотопляемости еще не существует, однако оружие таково, что сделать пробоину ниже ватерлинии удается исключительно при большом везении. Гораздо чаще корабли сгорают, чем тонут.
        Зато психологический эффект от попаданий велик. Британцы еще только приходили в себя, когда «Лань» навалилась на фрегат.
        - На абордаж!
        Это была не команда, а озвучивание общего стремления. Оружие находилось на руках, и уж владеть им мы умели.
        Главное - натиск! Мы привычно карабкались на более высокий борт фрегата. Кто-то лихо подтягивался и перемахивал на вражескую палубу, кто-то кого-то подсаживал, помогал приятелю. Мы проделали вместе столько походов, что не нуждались ни в каких указаниях. Все совершалось дружно, на едином порыве.
        Противопоставить нашему порыву британцы ничего не смогли. Часть моряков находилась на нижней орудийной палубе. Те же, кто был на верхней, в большинстве не имели оружия.
        Они даже не очень старались отталкивать нас или хоть как-то сопротивляться. Дух моряков был сломлен еще до боя. Вернее, настроя на бой у них не появилось. Не привыкли они к таким внезапным стычкам, да еще с достойным врагом.
        Как всегда, сопротивляться пытались на юте. На верхней палубе матросы практически сразу сдались. Выходы на нижнюю мы с ходу заблокировали. Пускай посидят там, смирнее будут.
        Командор сам возглавил атаку на квартердек. С ним были Сорокин, Ширяев, Калинин. Только мы с Кротких чуть задержались, и теперь оставалось наблюдать за происходящим со стороны. Ширина кораблей не позволяет нападать сразу всем. Да и дело не в числе, а в умении.
        Могу признать: британские офицеры сражались отважно. Хотя это была отвага обреченных, и никакой роли сыграть в схватке она уже не могла.
        Не прошло и двух минут, как кто-то из помощников капитана был убит, сам капитан ранен, и сопротивление иссякло.
        Фрегат стал нашим. Никаких потерь мы не понесли, если не считать пары раненых, да и англичане отделались легко. Несколько трупов, остальные попали в плен. Не самый худший вариант для наших противников. Учитывая предыдущие столкновения с гордым британским львом.
        Сразу же по горячим следам провели допрос. Судьба любит порою пошутить. В таком тумане запросто укроется целый флот. Война в Европе все еще продолжалась, и наша названая родина по-прежнему воевала с половиной мира. Только у нас не было ни малейшего желания сражаться с целой эскадрой. Ни сейчас, ни в дальнейшем. Может быть, мы плохие патриоты, но в Европу пришли не за тем, чтобы поддержать честь французского флага. Сражений нам с избытком хватило в Карибском море.
        На наше счастье, все объяснилось гораздо проще. Фрегат «Глостер» был послан в заурядный дозор понаблюдать за Шербуром. Только наблюдения не задались. Им постоянно что-то мешало. Сначала - туман, потом - мы. Видно, не судьба.
        - Пленных загнать в трюмы. Сорокин, Калинин, Гранье - осмотреть корабль, - распорядился Командор. - Я сейчас вернусь.
        Все-таки плохо, когда с тобою находятся женщины. Поневоле вынужден часть внимания уделять им. Я и сам устремился обратно на «Лань», вспомнив про Лену. Хотя по бригантине никто не сделал ни одного выстрела, но все-таки…
        Тревоги были напрасны. Наши женщины лишь недавно вышли на палубу. Как оказалось, орудийный залп застал их не совсем одетыми. Пока привели себя в надлежащий вид, все было уже кончено, и вместо одного корабля у нас вновь стало два.
        Зато какое было изумление! Нам немедленно обрушились на шеи, стали шептать, что надо быть осторожнее, и прочий бред. Словно осторожностью можно выиграть хоть одну схватку! Напротив, побеждает, как правило, самый наглый. Тот, который в бою в грош не ставит собственную жизнь.
        И уж самым огорченным оказался Марат. Мальчик выскочил на палубу раньше матери, однако у самого борта был перехвачен Петровичем. Это досадное происшествие помешало ему принять активное участие в абордаже. Поэтому мальчишескому горю не было границ. Он-то успел вообразить, как подберет на окровавленной палубе полусаблю и лихо обрушится на врагов. Тем самым склонив чашу боя на нашу сторону.
        На деле и крови пролилось до обидного мало, и жестокой битвы как таковой не было. Куда ни взгляни, сплошные огорчения.
        Сейчас Маратик смотрел на эскулапа, словно на злейшего врага, и все норовил пожаловаться отцу.
        - У каждого в бою свое место, - покачал головой Ширяев. - Вот когда научишься драться, тогда включим в абордажную партию. Пока же твое дело - помогать раненым, если таковые будут, подносить ружья и вообще находиться на «Лани».
        Жене Григорий ничего не сказал. На мой взгляд, Вике явно следовало всыпать за то, что недоглядела за сыном. Но у каждой пары свои отношения, и не мне вмешиваться в чужую жизнь.
        - Все в порядке, - успокаивающе произнес я Лене.
        Она продолжала висеть на мне с таким видом, словно это была первая схватка в моей жизни.
        Сколько их было! Хотя надеюсь, что эта - последняя. Надоело уже. Тем более - флибустьерская карьера закончена.
        Командору удалось первым освободиться из двойных объятий.
        Он деловито взглянул наверх. При столкновении часть реи на фок-мачте отлетела, и наш предводитель старался определить: стоит исправлять повреждение или мы сумеем добраться до порта без ремонта? Идти-то всего ничего.
        - Дойдем, - отозвался на невысказанный вопрос Валера.
        В абордаже он участия не принимал. Должен же хоть один офицер оставаться на судне! Жан-Жак, разрядив орудия, задерживаться на «Лани» не стал и на фрегате оказался одним из первых. Хотя как канонир делать это был не обязан.
        - Папа, я тоже хочу посмотреть на фрегат, - громким голосом заявил Ширяев-младший.
        Тот дисциплинированно посмотрел на Командора.
        Сергей кивнул. Мол, покажи мальчишке, раз так хочет. Зато воспоминание будет. Да и надо же воспитывать своих детей.
        Григорий приподнял мальчонку, и крепкие матросские руки подхватили его, перенесли на фрегат. Ширяев легко перескочил следом. Иногда приходится побыть в роли экскурсовода.
        Следом на фрегат отправился Петрович. Но этот совсем по другим делам - перевязывать своих и чужих. Раз уж взяли в плен, то должны же как-то о них позаботиться?
        - Что с фрегатом делать будем? - спросил я.
        Раз мы собрались завязать, нужен ли лишений корабль?
        - Не бросать же, - пожал плечами Командор. - На короткий переход людей хватит.
        Туман таял все быстрее, и скоро на нас излило сияние солнце.
        Обетованная Европа лежала рядом. В каком-нибудь часе хода.
        3
        Кабанов. Долгожданное прибытие
        Сорокин с компанией задерживались, и тогда я сам вновь перебрался на захваченный корабль.
        Решать что-нибудь не требовалось. Порт рядом, дотащить фрегат - дотащим. Пусть нам он и не нужен. Не топить же!
        Костя объявился рядом сразу. Вместе с остальными. Полное впечатление, что им было просто лень возвращаться на бригантину, вот и решили дождаться меня на трофее.
        По всему, «Глостер» был неплохим ходоком. Поменьше нашего «Вепря», но все равно аккуратный, со всеми нужными пропорциями, и уж явно не уступавший погибшему фрегату ни в маневренности, ни в скорости. В мощи - да. Всего тридцать две пушки, но…
        Вот именно. Нам это было уже все равно. Даже грустно как-то стало. Странно.
        Если подумать, позади остался далеко не лучший отрезок жизни. Пират - тот же бандит, только с морской дороги. Но таково свойство памяти - окрашивать прошедшее в более теплые тона, а то и подергивать их этаким романтическим флером. Недаром ветераны всех войн с годами вспоминают былые походы не только с гордостью, но и с некоторой ностальгией. Хотя есть ли во всех походах хорошее?
        Нет, хватит. С прошлым покончено. Захват фрегата - простая случайность. Своеобразное эхо минувшего, догнавшее нас у самой цели. Приобретенный устойчивый рефлекс прежде атаковать и лишь потом задумываться, надо ли нам это.
        Плюс визитная карточка, которую мы вручим жителям Шербура, а заодно и наш прощальный подарок Франции. Стране, которая чисто юридически, по полученным нами бумагам, может считаться нашей здешней родиной.
        Туман давно превратился в простую дымку. Мы наскоро прикинули, сколько человек следует назначить в призовую партию. Я уже собрался вернуться на бригантину, когда меня окликнул вышедший из надстройки Петрович:
        - Вас зовет пленный капитан.
        - Как он? - Во время нашего краткого поединка я не стремился убивать и лишь пробил противнику правое плечо. Просто лишил его возможности орудовать шпагой.
        - Жить будет, - усмехнулся Петрович.
        Практика у судовых врачей в обычных рейсах невелика. Конечно, бывают несчастные случаи, всевозможные ЧП, но не так часто. Большей частью корабельные эскулапы - сущие бездельники. Наше счастье, что Петрович не только не растерял когда-то полученные знания, но и старался пополнять их. Хотя сам толком не очень знал зачем. Подозреваю, во многом благодаря обилию свободного времени, которое требовалось чем-то занять.
        Зато в последние годы работы у него было чересчур много. Лишь не было привычных лекарств. Да и непривычных обычно тоже. И ничего, в основном научился выкручиваться. По количеству поставленных на ноги людей Петрович наверняка перекрыл в здешние времена все и всяческие рекорды.
        Если усмехается, значит, на самом деле ничего особо страшного. По нынешним меркам, разумеется.
        - Хорошо. Приду. - Это тоже чисто из местных правил - победитель навещает врага, и оба старательно расхваливают друг друга и вообще ведут себя так, словно отнюдь не собирались прикончить один другого.
        Даже словечко придумали - галантность!
        Все лучше, чем современная мне толерантность, проявлять которую надо исключительно к извращенцам всех мастей, экстремистам и прочим откровенным подонкам. Любое порядочное чувство давно осмеяно, поругано и объявлено глубоко неприличным.
        Мы не собирались забирать фрегат себе и даже обосновываться на нем надолго. Капитан так и остался в собственной каюте. Разве что мои свинята успели малость потрясти сундуки и уж, само собой, вынесли прочь все имевшееся там оружие.
        - Вы непревзойденный виртуоз стали, сэр, - встретил меня капитан. Он был довольно молод для своей должности. На взгляд - меньше тридцати лет. В военном флоте таковым полагалось еще бегать на побегушках, а вот поди ж ты, как-то выслужился. Интересно, за какие заслуги? Скорее всего - родительские.
        На комплимент я отвечать не стал. Не говорить же, будто он был достойным противником!
        - И ваши люди бесподобны. Они обрушились на нас с таким натиском, что почти никто ничего даже понять не успел, - продолжил тогда пленник.
        - У них большой опыт в абордажных схватках. Да и во всевозможных нестандартных ситуациях им приходилось действовать очень часто. Было бы сражение не таким случайным, не знаю, кто бы вышел победителем.
        Первая часть моей фразы была откровенным признанием, вторая - утешением раненому.
        Все-таки с одним фрегатом мы как-нибудь бы управились. В крайнем случае - спаслись бегством.
        - Позвольте полюбопытствовать, где приобретается такой опыт? - Разговор шел на французском. Благородным господам не пристало говорить между собой на каком-либо ином языке.
        - В Вест-Индии. - Я не видел причины скрывать. Ясно же, что мы не имеем отношения к регулярному флоту.
        Надо отдать капитану должное - на его лице не дрогнул ни один мускул. Хотя, возможно, он просто не знал до конца всех условий работы на позабытых порядочными людьми окраинах. И не знал о весьма своеобразном отношении к пленникам, имеющим мало общего к общепринятым ныне европейским нормам.
        Из-под расстегнутого камзола капитана проглядывала внушительная повязка. Угрозы для жизни рана, может, и не несла, однако болезненной была несомненно. Я же наносил удар в расчете, что правой рукой мой противник какое-то время действовать не сможет. Левой фехтовать дано не каждому.
        - Что вы намерены делать с нами? - Наверняка это был тот самый вопрос, ради которого меня звали в каюту.
        - Доставлю в Шербур. Там какое-то время вам придется пожить на фрегате, пока власти не решат, куда вас направить и где поместить… - Знатных пленников принято размещать у себя дома, но где он ныне, мой дом? В Пор-де-Пэ продан, а здесь вряд ли буду приобретать новый. У меня чемоданное настроение. Стоит ли при таком обрастать недвижимым имуществом?
        - Я старший сын и законный наследник сэра… - Признаться, на фамилию родителя я не обратил внимания. Все равно она мне ничего не говорила. Не специалист я в подобных вещах. До сих пор те немногие знатные британцы, с которыми я сталкивался, - это достопамятный лорд Эдуард да сэр Чарльз. Плюс несколько человек рангом поменьше да дочь губернатора.
        Никого другого я не знал, да особо и не хотел.
        Имя наверняка было названо лишь для того, чтобы показать - передо мной человек непростой, поэтому относиться к нему надо по всем правилам усложненного этикета. Для меня же сказанное послужило объяснением молодости капитана. Хотя это я предполагал и так. Карьера всевозможных отпрысков всегда складывается удачнее. Причем отнюдь не только в сословном обществе.
        - Шевалье де Санглиер, - запоздало представился я.
        Титул невелик, но вдруг за ним скрывается целая галерея предков, уходящих корнями ко временам походов Карла Великого, а то и крушения Рима?
        Удостоверившись, что имеет дело с человеком благородным, иначе говоря, одного с ним сословия, капитан почти открыто намекнул, что в качестве пленника предпочел бы содержаться в моем поместье. На худой конец - в моем доме. И за его благодарностью дело в таком случае не станет.
        - Я очень долго не был во Франции. Признаться, толком не знаю, как обстоят мои дела здесь на данный момент. Поживите на фрегате недельку-другую, а там посмотрим.
        Но нужен ли мне вообще персональный пленник? Насколько понимаю, пора индивидуальных выкупов давно прошла. Теперь вопросами былых противников занимается государство.
        Отпрыск забеспокоился. Даже сквозь холеный британский лоск кое-что пробилось. Странно, почему капитану настолько не хочется оставаться на корабле? Морская болезнь, как у Нельсона? Или что-то другое? Тогда - что?
        Я пригляделся. Молодой аристократ был явно напуган, хотя изо всех сил старался не показать этого. Словно знал нечто такое, что сделает пребывание в бухте Шербура опасным.
        Интересно. Собственно, я в любом случае должен был какое-то время простоять в порту. Следовательно, таинственная опасность могла коснуться и меня. А вот это уже не лезло ни в какие ворота. Хватит с меня опасностей. Пока хватит.
        Пришлось надавить. Благо, кое-какой опыт в подобных делах был. И прежний, армейский, и нынешний, пиратский.
        Нет, обошлось без пыток и прочих нежелательных эксцессов. Я миролюбивый человек, да и слова порою действуют не хуже физических мер. Главное - уметь их применять в соответствии с психологией допрашиваемого. Любой офицер в какой-то степени обязан быть психологом. В противном случае как из разнообразных людей сделать единый коллектив? Да и разбирать мелкие и не очень нарушения тоже приходится самому. Чтобы не выносить пресловутый сор из взводной или ротной избы.
        Пленник выдержал от силы четверть часа. Потом раскололся.
        «Глостер» не просто нес дежурное наблюдение за вражеским портом. Через неделю, максимум полторы, против города собирались применить адскую машину, которая должна была сровнять Шербур с землей. Такие же машины готовились для Деппа, Дюнкерка, Кале. В общем, для остальных атлантических портов Франции, кроме Бреста. Но в Бресте стояли основные силы королевского флота, поэтому и сам город был укреплен получше. При нападении на него без генеральной баталии не обойтись, а к ней британские адмиралы не стремились.
        Они рассчитывали нанести врагу удар в более слабые места, посеять таким образом панику и уж тогда попытаться продиктовать свои условия мира. И чем больше при этом будет разрушений и погибнет народа, тем лучше. Тем сговорчивее станут уцелевшие.
        Шербур для удара был выбран буквально пару Дней назад. По данным разведки, через указанный срок в город намечалось прибытие Поншартрена, нынешнего морского министра и одного из доверенных людей Короля-Солнца. Погибнет - на какое-то время министерство окажется обезглавленным. Уцелеет - доложит лично Людовику о том, что новому орудию британцев противостоять невозможно.
        Жаль, про саму адскую машину пленник практически ничего не знал. Лишь видел изобретателя, некоего Меестерса, а все остальное поведал мне парой фраз.
        Насколько я понял, речь шла всего лишь о гигантском брандере. Набьют его хорошенько порохом, а дальше то ли введут в бухту, то ли приткнут к крепостной стене. По представлениям изобретателя, взрыв должен получиться таким, что большая часть города превратится в развалины. Само собой, от крепости ничего остаться не должно. Да и корабли в бухте обречены.
        Поддержкой адской машине должны послужить мортирные суда, но с поддержкой, или нет, по-моему, силу пороха британцы несколько преувеличили. А вот сама попытка воевать против мирных жителей - что другого ожидать от островных джентльменов? Концлагеря ведь тоже придумали они. Во время Англо-бурской войны на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Задолго до коммунистов и нацистов. Не зря говорят, что демократия - самый передовой строй. По части технологий подобного рода - безусловно.
        В благодарность за сведения я пообещал пленнику принять все меры для спасения его драгоценной жизни. После чего покинул каюту. Теперь требовалось не только добраться до Шербура, но и предупредить местные власти о том, что должно случиться в ближайшее время.
        Я в нескольких словах передал новости своим ближайшим помощникам, после чего мы наконец расцепились и двинулись к близкому порту.
        Головной шла «Лань». Трофейный фрегат под командованием Сорокина двигался следом. Людей для двух кораблей было настолько мало, что, подвергнись мы нападению, дать достойный ответ не вышло бы. Еще на небольшом переходе управляться мы могли, а случись оказаться подальше от берега, проблем было бы столько…
        К счастью, британцев в зоне видимости не было. Мы медленно скользили по волнам. Возникший в дымке фрегат заставил было насторожиться, однако глазастый Жан-Жак довольно быстро разглядел над ним французский флаг. Такой же, как и тот, который развевался над «Ланью», а теперь и над захваченным «Глостером».
        Дошли!
        Впрочем, на дозорном фрегате отнюдь не разделяли нашу радость. Мы не были в обиде. Мало ли кто может поднять соответствующий флаг? Время военное.
        Фрегат торопливо поднял часть парусов. На нем забегали, явно готовясь к возможному бою, а затем аккуратно бросили ядро по нашему курсу. Универсальное требование - лечь в дрейф.
        Мы не спорили. Зачем лезть со своим уставом в чужой монастырь? Можем и в дрейфе полежать. Время еще раннее.
        Довольно скоро к борту «Лани» пристала шлюпка, полная вооруженных моряков. Им сбросили штормтрап, и я занял место неподалеку.
        - Лейтенант королевского флота де Буардок! - Командовавший досмотровой партией молоденький офицер безошибочно признал во мне капитана.
        Правда, раскланиваться не стал. Лишь коснулся рукой шляпы.
        - Шевалье де Санглиер, владелец бригантины «Лань». - Я поступил точно так же. Как равный с равным. Документы у меня были в полном порядке, и я протянул их Буардоку.
        - А это? - лейтенант кивнул на наш трофей.
        - Это мы захватили неподалеку. Часа полтора назад.
        - Как? - Буардок явно опешил.
        - Налетели в тумане, вот и пришлось атаковать.
        Изумление прочно обосновалось на лице молодого офицера.
        - Мы слышали не так давно пушечную стрельбу, но она была настолько короткой…
        - Один залп, - уточнил я. - Мы дали его перед тем, как свалиться на абордаж. Вы же понимаете, что завязывать артиллерийскую дуэль с фрегатом было глупо. А тут британцы не успели толком опомниться, когда фрегат стал уже нашим.
        Ох, молодость! Ведь наверняка мечтает о подвигах, сам же никак не в состоянии поверить довольно заурядному делу!
        Недоверие никак не хотело покинуть лейтенанта, хотя спросил он явно не то, что собирался:
        - У вас есть каперский патент, шевалье?
        - В данный момент - нет. - А про себя добавил: «И в будущем не будет. К чему мне эта бумажка?»
        - Как - нет? Вы разве не знаете, что по новому закону патент необходим, если вы занимаетесь подобной деятельностью?
        - Мы не занимаемся ею, лейтенант. Да и захватили не купеческое судно, а боевой корабль. Который, кстати, в противном случае обязательно напал бы на нас. Или, чтобы бить врагов нашего короля, надо обязательно спросить перед тем разрешения? Фрегат мы передадим вашему командованию, пленных - тоже. И вообще, мы очень давно не были на родине.
        - Тогда откуда вы?
        - Мы возвращаемся с Карибского моря.
        Кажется, Буардок кое-что знал о тамошних делах. Достаточно, чтобы поверить моим предыдущим ответам.
        - Надеюсь, вы нас пропустите в гавань? Можете убедиться, людей на обоих кораблях немного. Пленные заперты на фрегате в трюм. Кроме раненых, которым сделано некоторое послабление. По прибытии я немедленно навещу ваше начальство и договорюсь с ним о трофейном корабле и его команде. Кто у вас старший?
        Ответ был несколько неожиданным:
        - Капитан первого ранга барон Жерве.
        Рядом со мной расплылся в улыбке Жан-Жак. С Жерве мы вместе защищали далекий Пор-де-Пэ от испанской эскадры. Поэтому отношения у нас были превосходными. И было это какой-то год назад. А кажется - настолько давно…
        Я, признаться, после отзыва барона в метрополию думал - встретиться с ним мне больше не суждено.
        Впрочем, даже в эти времена мир не настолько велик…
        4
        Ярцев. Моряки в порту
        Заваливаться в гости нежданными всей толпой достаточно невежливо. Поэтому пришлось разделиться. К Жерве отправились трое: Кабанов, Ярцев и Гранье. Сорокин остался за старшего на кораблях. На бригантине требовалось кое-что привести в порядок, да и фрегат приготовить к передаче. Флейшман пошел искать на первое время гостиницу или дом. Жилье, одним словом, хотя бы для своей компании.
        Вначале предполагалось сразу распустить моряков по домам. Тех, кто возвращался именно во Францию, а не собирался следовать дальше. Но сообщенная пленным новость заставила несколько изменить планы. Вдаваться в подробности Кабанов не стал. Лишь объявил, что возможно нападение британцев на Шербур.
        Этого оказалось достаточным, чтобы бывшие флибустьеры согласились отложить планы на несколько дней. Не из-за избытка патриотизма. Однако нападать на город, в котором они собрались какое-то время отдохнуть, - это уже наглость со стороны англичан.
        Жерве встретил бывших соратников с полным радушием.
        - Мне прежде доложили о том, что какая-то бригантина походя захватила британский фрегат, и лишь потом сообщили имя капитана, - улыбнулся барон. - Признаться, вполне в вашем стиле - одержать победу просто, между делом.
        - Мы всего лишь наткнулись на британцев в тумане. Когда разглядели флаг, оставалось чуть больше полукабельтова. Вот и пришлось атаковать, - улыбнулся в ответ Командор.
        - У вас всегда были великолепные люди. В любой ситуации они всегда на высоте, - признал Жерве.
        - Так ситуаций было слишком много.
        - Вы не хотите поступить на службу? - поинтересовался хозяин. - Можете сделать неплохую карьеру. Кстати, господа, это касается вас всех. Флоту остро необходимы люди. Особенно такие опытные, как вы.
        Ярцев никогда не бредил военной карьерой. Тем более - во флоте чужого государства. А Гранье мог бы сделать это давно. Да только упорно избегал подобного счастья. Единственное - хотел попробовать себя в России, да и то увлекшись рассказами о далеком работнике на троне.
        - Нет. Мы решили отойти от прежних дел, - вежливо за всех отказался Командор. - Разве что сейчас…
        Он поделился известиями, полученными от пленного.
        Барон сразу помрачнел. Видно было, что забот у него хватало. Один визит министра чего стоил! А тут еще грядущая диверсия!
        - У меня в данный момент в Шербуре всего четыре фрегата, - сообщил Жерве. - Плюс форт. Даже не знаю, что делать. Надо будет срочно собрать совещание. Я могу рассчитывать на вас?
        Последнее он спросил с вполне понятной надеждой.
        - В этом случае - да, - за всех ответил Командор. - Только имейте в виду: у нас одна бригантина с минимумом людей. Большой помощи мы оказать не сможем. Я дал слово своим людям, что все желающие по приходе во Францию свободны. Остаются те, кто хочет составить мне компанию в одном путешествии. Так что…
        Куда еще собрались путешествовать гости, хозяина не интересовало. Его больше волновали текущие дела.
        - В конце прошлого года англичане взорвали подобную адскую машину в Сен-Мало, - сообщил французский капитан. - Подвести брандер вплотную к берегу они не сумели. Взрыв произошел недалеко от форта. Однако была разрушена часть крепостной стены и больше трехсот домов. Пострадало много жителей.
        Сам он в это время находился еще по пути из Вест-Индии, однако по прибытии наслушался немало рассказов об этой бессмысленной, с военной точки зрения, операции.
        Трое бывших флибустьеров отреагировали на сообщение так же, как любые нормальные люди. Неприкрытым возмущением. Еще понятно, когда город берут штурмом, норовя завладеть самим пунктом или богатствами горожан, но убивать ради убийства…
        Какое-то время еще поговорили об общем положении и ходе войны, после чего Жерве развел руками:
        - Прошу извинить меня, господа. Надо срочно заняться делами. Где и когда буду обедать, к сожалению, не знаю сам. Но если в городе - обязательно приглашу. Заодно подумаем, как обезопаситься от адской машины.
        Обижаться на него не стали. Когда на тебе лежит ответственность за город, то не всегда можешь уделить должное время на воспоминания или просто отдых в кругу хороших знакомых.
        Вроде не так долго продлился визит, однако Флейшман успел не только договориться на первое время с гостиницей, но и узнать кучу информации. Теперь тесной компанией мужчины засели в освободившейся каюте Командора. Надо же не только расположить женщин, но и подумать, как быть дальше.
        Адской машины пока не касались намеренно. Все равно следовало прежде побывать у Жерве еще раз. Сил у него намного больше, и уж в любом случае действовать надо в зависимости от планов местного командования. В самом лучшем случае бригантина может вообще не понадобиться. Все-таки влезать всерьез в войну не хотелось. Разве - защитить при необходимости давший приют город. Если потребуется его защищать.
        - Я что думаю, - Флейшман говорил подчеркнуто не торопясь. - Как мы доберемся до России? В архипелаге это не казалось проблемой, но если посмотреть вблизи…
        - Доберемся, - отмахнулся Ширяев. Ему казалось, что никаких препятствий не бывает. По сравнению с недавно пройденным…
        - А кто входит в Аугсбургскую Лигу, напомнить?
        - Британцы, испанцы, голландцы, - не задумываясь, перечислил Григорий недавних противников в архипелаге.
        - И сверх того - шведы и большинство германских государств, - добавил Флейшман. - Иными словами, почти весь нынешний мир.
        - И что? Нам какая разница?
        - Разница есть, - поддержал Юрия Командор. Подобно остальным, он тоже отмахивался от этого знания, считал, что главное - попасть в Европу, но вот попали - а дальше? Прибалтика принадлежит Швеции. Польша с Францией не воюет, однако на пути к ней лежат те самые германские государства. То есть, учитывая наше подданство, по суше ехать нам не с руки. А морем - даже если прорвемся, то некуда высаживаться. Пробовать южнее - там турки и татары. С нашим грузом только и ехать. Весь наш будущий юг под ними. Черное море до сих пор внутреннее море султана. В общем, эти пути пока отпадают.
        - Через Архангельск, ядрен батон, - напомнил Ярцев. - Вокруг Норвегии. Британцы ведь ходят.
        Кое-кто вздохнул. Встреча с англичанами сулила очередную драку. Хорошо, если в открытом море, а если прямо в Архангельске?
        Командор чуть поморщился. В Россию ему очень хотелось. И с не меньшей силой не хотелось пытать счастья в холодных морях, когда он уже был сыт по горло теплыми.
        Ну, не грела Кабанова мысль о северном походе.
        Да и моряков останется меньше двух десятков. Остальные решили обосноваться на родине.
        - Историю учить надо было, - наставительно произнес Флейшман.- Учили бы, хоть знали, когда закончится война. Чем - для нас, в общем-то, неважно.
        - Так чего, блин, не учил? - под общий смех заявил Ярцев.
        - Учил, но что-то не помню ее ни в одном учебнике. Там больше было про татарское иго да русских князей. Вероятно, составители сами не знали, что тут делалось, в Европе. Ученые - народ темный. Им пока не разжуешь, ничего не знают, - возразил Флейшман.
        Историю он действительно знал несколько лучше остальных, только история - понятие настолько растяжимое! О многих событиях упомянуто вскользь, да и событий тех столько…
        О войнах этого периода не знал даже бывший военный Кабанов. Как признавался - им преподавали одно и то же. Больше - отечественное, да и то - избранное.
        - Она же лет двадцать тянуться может, - высказал свое мнение Командор. - А идет только седьмой.
        Боевые действия до сих пор происходили без особой решительности со всех сторон. Одинокая Франция умудрялась сражаться с коалицией крупнейших и сильнейших европейских государств. Громких побед не было ни у кого. Схватки, стычки, баталии, и все такое неопределенное, без заметного перевеса как на суше, так и на море.
        Судя по количеству противников, Франция переживала один из периодов своего расцвета. Хотя расцвет государства имеет мало общего со счастьем граждан.
        Да и где оно, это счастье? В эти времена, скорее всего, нигде. Нет его еще в природе. Условия не созрели. Если, конечно, воспринимать счастье с позиций начала двадцать первого века. Для нынешних современников все не так плохо. Другой жизни они не знают, да и эпоха главных потрясений еще впереди.
        Все в мире весьма относительно. Особенно когда речь идет о зыбких категориях людских чувств.
        Облегчало положение то, что войны считались делом королевским. До всеобщей воинской повинности и тотальных мобилизаций еще никто не додумался. Подданных происходящее касалось лишь косвенно, за исключением небольшой категории профессиональных военных да тех людей, которые желали денег или славы. Простых людей еще могли завлечь в армию обманом, а порою - и силой, но уже дворяне участвовали в них исключительно добровольно. Хочешь - сиди в поместье. Никто, включая короля, тебя за это не осудит.
        Так что, может, что-то хорошее в данной эпохе все-таки было. Благо, нужды в деньгах ни Командор, ни его люди не испытывали. Если сейчас некоторые собирались принять какое-то участие в обороне Шербура, то исключительно в целях личной безопасности.
        Да и какое участие? Бригантина - корабль небольшой, а фрегат своим никто не считал. Пленных матросов уже сдали властям. Если же «Глостер» продолжал числиться за Командором, то лишь потому, что Жерве сейчас было не до него. Свободных команд все равно не было. Да и кое-какого ремонта «Глостер» требовал. После пушечного залпа в упор - оно не удивительно.
        О возможности еще одной схватки с англичанами не думалось. Зато решить, как пробраться в Россию, хотелось. Пусть не сразу, а после какого-то времени на отдых, встречи с д'Энтрэ и прочих приятных обязанностей.
        - Но не обязательно же, блин, драться с британскими купцами в Архангельске! - Ярцев все время возвращался к своему плану.
        Людям свойственно стремиться на родину, особенно когда другие страны тоже не сулят ничего особо хорошего.
        Нет, какое-то время пожить во Франции можно, но всю жизнь…
        - По-моему, можно попробовать, - согласился Сорокин. - Переберемся в Дюнкерк, получше подготовимся, а там… Раз другие ходят этим маршрутом, то пройдем и мы.
        Море его не страшило. В корабле он был уверен. Холод не беда. А шторма… Мало их, что ли, пережито? В Карибском море бывали такие ураганы, что куда там северу!
        Командор вновь чуть поморщился. Все же не влекло его в такие широты. Ох, не влекло!..
        По лицу Командора скользнула улыбка.
        - А если зайти с другой стороны? - набивая очередную трубку, поинтересовался он.
        - Там же турки с татарами! - Никто сразу не понял мысли предводителя.
        - Да при чем здесь турки? Спокойно обойдем Африку, выйдем в Индийский океан, мимо Индии проплывем в Тихий. Владика еще нет, но Камчатка давно российская. А от нее через Сибирь не спеша до Москвы… - Было непонятно, всерьез он предлагает или просто иронизирует, малость устав от рассуждений.
        - Но это же такой путь! - возразил Валера. - Почти кругосветка. Вы хоть представляете?
        - А что? - включился в игру Флейшман. - Побываем на черном континенте. Где-нибудь на территории грядущего ЮАР поищем алмазы. Потом задержимся у коллег на Мадагаскаре. Сколько помнится, где-то в тех краях одно время даже существовала пиратская республика. Прибарахлимся, побезобразничаем, может, выставим свои кандидатуры в местный сенат, или что у них там? В Индии покатаемся на слонах и отправимся на поиски заброшенных городов и жутких тайн Востока. В Японии поучимся искусству ниндзя и приобретем себе настоящие самурайские клинки. Затем задержимся в Китае в каком-нибудь монастыре мудрого гуру. Заодно заработаем черные пояса. Кто их сейчас имеет в Европе? Да и дорога по Сибири нынче долгая. Больше по болотам, тайге да компасу. Сейчас шестьсот девяносто четвертый год. Лет через двадцать доберемся до цели. Полтава уже отгремит, Питер будет построен. Так что прибудем на все готовенькое.
        - Почему через двадцать? Я думаю, лет на десять позже, - веселился Командор. - В окружении многочисленных детей и внуков. Зато сразу выйдем на пенсию. Заведем дачки под Москвой, раз уж виллы на Гаити не захотели. Лепота!
        - Да ну вас! - До Ярцева лишь сейчас дошло, что его компаньоны откровенно ерничают, сбрасывая таким образом накопившееся напряжение и откладывая на время груз нерешенных проблем. - Я уж и вправду подумал…
        Ответом ему был смех. Не хохот, а именно смех. Людям всегда необходим какой-то повод для веселья. Если относиться ко всему слишком всерьез, то в конце можно и спятить.
        Стук в дверь не дал компаньонам как следует развить план Кабанова.
        - Да!
        - Командор, к нам направляется шлюпка с каким-то офицером, - сообщил матрос. - Скоро пристанут.
        Большинство команды съехало на берег. Однако вещи моряков пока оставались на бригантине, и потому по жребию продолжалась нестись вахта. Вошедшие в нее отнюдь не обязательно собирались следовать за своим предводителем дальше. Но надо же охранять добытые в далеких краях сокровища!
        - Наверно, от Жерве. - Сергей поднялся. - Ладно. Все равно еще будет время решить, каким путем мы пойдем к грядущему завтра. Ленинским или найдем какой-нибудь свой.
        Капитанская каюта на «Лани» для всех была тесновата. А уж накурить в ней успели так, что дышалось с трудом.
        Наверх вывалили дружно, и от морского воздуха головы едва не пошли кругом. После дымовых табачных завес глоток кислорода тоже в состоянии действовать как наркотик.
        Так и застыли на палубе тесной группой. Совместно прожитое роднило их гораздо больше, чем это смогла бы сделать общая кровь. Вроде бы разные, они стали одной большой семьей. Настолько крепкой, что вместе готовы были выступить против всего мира. Да и выступали порою не раз и не два.
        Они стояли и смотрели, как на палубу поднимается франтовато одетый офицер. Оглядывается, делает к ним шаг.
        - Господа! Прошу прощения. Кто из вас шевалье де Санглиер?
        - Это я, - выступил чуть вперед Командор.
        - Вас просит прибыть морской министр Франции Поншартрен.
        - Куда прибыть? - несколько удивился Командор. - Насколько я осведомлен, официальный визит состоится не раньше чем через неделю. Или я ошибаюсь?
        - Официальный - да. В данный момент господин Поншартрен прибыл в Шербур по текущим делам и завтра к вечеру покинет город, - поведал офицер.
        Понятие военной тайны было еще достаточно зыбким. Многое объявлялось чуть ли не во всеуслышание. А уж куда и кто отправился из высших лиц государства, к секретам не относилось.
        Тем более по-настоящему высшим был один человек. Король-Солнце, который скромно говорил о себе: «Государство - это я».
        - Я еду. - Что еще скажешь на такое предложение?
        Остальные оказались намного счастливее предводителя. Любое плавание утомляет. Да и не только друзья необходимы мужчине для счастья. Хочется побыть какое-то время наедине со своей избранницей, вкусить те радости, которых большинство было напрочь лишено на корабле.
        Хотя людей на бригантине едва хватало для серьезного похода, сами размеры суденышка поневоле делали его переполненным.
        Шлюпка с Командором и посланником министра едва успела отвалить от борта, как Ярцев заявил, что едет на берег.
        Его поддержали остальные. Кроме Сорокина. Бывшему офицеру морского спецназа по жребию сегодня предстояло остаться на корабле.
        У каждого в мире своя доля. Тут уж как повезет.
        5
        Кабанов. Беседа с министром
        На берегу меня ждала карета. Настоящая карета, а не те экипажи, которые носили подобное название в Вест-Индии.
        Позолоченная, вычурная, со всевозможными финтифлюшками и гербом, со стеклами, задернутыми шторками изнутри. Некий аналог шестисотого «мерседеса» в грядущих временах. Только с лакеями в положенных ливреях и при соответствующих манерах.
        Ход кареты был плавным, общество посланного за мной офицера необременительно, а путь - недалек.
        Снаружи и внутри небольшого особнячка, облюбованного министром в качестве временного пристанища, все соответствовало многочисленным книгам и фильмам об этих временах. Суета многочисленных слуг, услужливость лакеев, внешняя суровость часовых у дверей, разнообразные просители в приемной.
        Я поневоле настроился на долгое ожидание. Кое-кто по соседству явно относился к немалым вельможам. А я кто? Заурядный шевалье без связей, предков и даже недвижимого имущества. По нынешним сословным временам - ноль без палочки.
        Ладно, не совсем ноль, однако с точки зрения государственных мужей нечто к нему весьма близкое. Сколько тут таких же собралось! И не сосчитать…
        Вопреки моим предположениям, к министру меня позвали минут через десять. В обход большинства разнаряженных и расфуфыренных мужчин, смеривших меня вдогон неприязненными и недоуменными взглядами. Мол, а это еще кто такой?
        Поншартрен мне понравился. Еще не старый, довольно подтянутый. Смотрел цепко, умно, не чванился; если и держал некоторую дистанцию, то в меру. Ровно настолько, насколько надо человеку, вознесенному на самый верх, но не возгордившемуся от этого.
        После обмена традиционными приветствиями мы сели в вычурные кресла по разные стороны стола.
        - Наслышан о ваших подвигах, шевалье. И в Вест-Индии, и по дороге, - учтиво сообщил мне Поншартрен.
        Вскакивать по стойке «смирно» и рявкать в ответ здесь пока не принято, поэтому я обошелся учтивым наклоном головы.
        Да и являлся я лицом сугубо частным, к регулярному флоту отношения не имеющим. Никакие требования воинской дисциплины на меня не распространялись.
        - Его Величество очень нуждается в таких людях. Он даже не принял в расчет ходатайств родственников Ростиньяка, - продолжил Поншартрен после некоторой паузы.
        Это было. Высокородный наглец очень напрашивался на поединок со мной, и выбора у меня в итоге не было. Однако заступничество губернатора Гаити Дю Каса вкупе с командующим эскадрой, а главное - бой с испанским флотом под Пор-де-Пэ избавили мою скромную персону от наказания. Напротив, именно тогда я получил лейтенантский патент и дворянство за заслуги перед короной.
        - Признаюсь вам честно, я не очень жалую море, - откровенно поведал я. - Только сила обстоятельств вынудила меня некоторое время идти по этой стезе. Но если при этом я принес пользу Франции и ее блистательному королю, то я безмерно счастлив.
        - Речь идет не о службе в регулярном флоте, - доверительно улыбнулся в ответ мой собеседник. - Скажу вам откровенно. С точки зрения финансов, Франция переживает сейчас далеко не лучшие времена. Что поделать, война продолжается, а расходы растут.
        Он замолчал на какое-то время, и я вставил хрестоматийную фразу Наполеона. Ту, которая прозвучит через сто с лишним лет.
        - Для войны требуются три вещи. Деньги, деньги и еще раз деньги.
        - Прекрасно сказано, шевалье! - восхитился Поншартрен. - Я смотрю, вы еще и философ!
        Ну, да. Если так называть каждого, кто в состоянии воспроизвести чужую мысль. Благо, высказано их за грядущие три века было немало. Главное - вспомнить. Воспоминания из грядущего. Еще я пророком могу побыть. Жаль, в общих чертах и о событиях гораздо более поздних.
        И почему я не изучал историю этого времени?
        Я чуть было не ляпнул, что философия - мое основное занятие, а фрегаты я жег исключительно в свободное от размышлений время. Для вдохновения, как Нерон, поджегший для этих целей Рим.
        - Я с удовольствием побеседую с вами. - Как человек, вынужденный нести бремя государственных проблем в сложное военное время, Поншартрен уделить мне много внимания явно не мог. За дверью его ждала целая толпа посетителей, и, по крайней мере, у некоторых из них были серьезные дела к морскому министру. - Пока же хочу предложить вам принять некоторое участие в нынешних битвах. Столкновения основных сил флотов пока не дали никаких ощутимых результатов ни одной из сторон. В настоящее время упор сделан на борьбу с вражеской торговлей. Речь идет о каперских действиях против наших врагов. Ваш опыт в подобных делах несомненен. А бумаги вам выпишут хотя бы прямо сейчас.
        Я молчал. Просто потому, что не знал, как лучше сформулировать отказ. Надоело мне воевать против целого света. Да и война шла явно не моя.
        Поншартрен воспринял заминку как безмолвный вопрос: насколько выгоден данный промысел? В бытность флибустьером я исправно отстегивал причитающуюся долю королю и губернатору, а все остальное делилось по оговоренным правилам между моряками. Разумеется, моя доля, как капитана, была больше доли рядового пирата. И против этого никто не возражал.
        - Все захваченные вами призы будут продаваться с аукциона. По удержании издержек и государственной доли вырученная сумма делится на три части. Первая - владельцу, поставившему корабль и вооружение. Вторая - поставщику продовольствия, материалов и снарядов. И третья - экипажу капера. Плюс слава. Имена Жана Бара и Дюк-Труэна известны ныне всей Франции.
        На мой взгляд, доля продуктового маклера была великовата. Раз действия ограничивались не столь дальними водами и потребность в запасах не столь велика.
        России я готов был служить за одно только жалованье.
        - Боюсь, я вынужден буду отклонить ваше предложение, - я старался, чтобы мой отказ прозвучал возможно мягче. - Хотелось бы отдохнуть после былых походов. Кроме того, в данный момент у меня нет корабля. Лишь небольшая бригантина, которая на фоне задействованных флотов выглядит, по меньшей мере, несерьезно. Да и команду я распустил. Срок найма закончился после прибытия в Шербур. Сейчас со мной буквально несколько человек. И те горят желанием отдохнуть и уж никак не ввязываться в новые авантюры.
        Авантюрой в данное время называли всего лишь приключения. Это позднее слово приобрело несколько негативный оттенок.
        - Вас никто не гонит в море. - Поншартрен взглянул на меня с некоторой укоризной. Мол, как вы могли так подумать? - Когда захотите, тогда и выйдете. Корабль не проблема. Вы же привели с собой еще и британский фрегат. Думаю, мы найдем способ оставить его за вами. Я могу его выкупить и передать в ваше пользование. По-моему, неплохой вариант. Как говорили, «Глостер» - корабль с отличным ходом. Идеально подходит для операций такого рода. А люди… Неужели вы их не наберете? Командор де Санглиер - человек среди моряков достаточно популярный. Если что - мы поможем вам с наймом. Право выбора набранных на флот людей принадлежит вам. Поставщиком же вооружения и припасов и вашим совладельцем я готов выступить сам.
        Вот! Еще и заработать на мне хотят!
        Меня определенно не тянуло в очередной раз скитаться по волнам. Никаких средств давления Поншартрен не имел. Как дворянин, я человек вольный. Что хочу, то и творю. Хоть всю войну на печи пролежу - никто даже не осудит.
        Или не на печи, а на камине?
        Да, на камине определенно не лежится… Ладно, я и от диванчика не откажусь. Еще бы книги на родном языке! Говорю по-французски я уже достаточно неплохо, а вот от чтения удовольствие получу навряд ли. Хотя надо попробовать. У нас на кораблях, кроме библий, никакой литературы не было.
        - Я на самом деле не люблю моря, - повторил я. - Да и надо решить кое-какие вопросы. Вы же знаете - я прибыл только вчера, а переход через океан - вещь достаточно сложная. Или хотя бы чрезвычайно утомительная.
        Поншартрен был вынужден отступить:
        - Вас же никто не торопит, шевалье. Я уже говорил - отдыхать вы можете сколько угодно. Речь идет только о вашем принципиальном согласии. Его Величество действительно остро нуждается в предприимчивых и энергичных людях.
        - Я подумаю, - уклончиво пообещал я.
        В итоге размышлений я нимало не сомневался.
        На седьмой год войны дела Франции были далеко не блестящие.
        Правда, и у ее соперников они обстояли не лучше.
        Бывают такие дни, которые по насыщенности событиями не уступят месяцу. Этот явно был из таковых. Столько всего уже произошло! Я, если честно, устал. К тому же земля под ногами несколько покачивалась, словно я до сих пор находился на корабле. Вестибулярный аппарат никак не мог прийти в норму после долгого путешествия, отчего походка у меня наверняка была чисто морская - вразвалочку, с широко расставленными для устойчивости ногами.
        Радовало, что вечер приблизился и день забот подошел к концу. Вернее - приносило некоторое облегчение. На радость я в данный момент уже не был способен. Устал…
        В приемной меня зацепил чей-то пристальный взгляд. Он буравил, жег, и пришлось повернуться, посмотреть на новоявленного василиска, проявившего недобрый интерес к моей малоизвестной на материке персоне.
        С дивана на меня взирал сухощавый пожилой мужчина с обильной сединой в холеной бородке. Кого-то он мне напоминал, но я никак не мог вспомнить, кого именно. Вроде что-то вертится и никак не может определиться.
        Взгляд черных, глубоко посаженных глаз светился неприкрытой ненавистью. Мужчина несомненно хотел уничтожить, испепелить меня. Но за что? Врагов вроде быть не должно. Хотя бы потому, что еще вчера меня здесь не было. И вообще, я практически никого во Франции не знал. Не за то же, что меня вызвали к министру без очереди! Очень уж это мелко. Хотя кто их, прирожденных аристократов, знает?
        Моего ответного взгляда мужчина в конце концов не выдержал. Уступил в нашем безмолвном соревновании первым.
        Наверняка еще один предлог для подогрева прежних неприязненных чувств!
        Наплевать! Нравиться я никому не обязан. Да и вообще, не собираюсь я надолго задерживаться ни в Шербуре, ни во Франции. Отдохну, осмотрюсь, навещу Мишеля и буду искать способы перебраться на далекую родину.
        Хочется снега, морозца. Нет, лето - здорово, однако хочется и разнообразия. Хоть иногда. Тем более - после климата курортных островов. Ну не привык я жить на курорте!
        Любезность Поншартрена простиралась настолько, что обратно меня тоже отвезли на уже знакомой карете. Только не в порт, а в гостиницу, которую снял Флейшман.
        Свободного жилья хватало. Война сильно ударила по морской торговле. Количество рейсов резко сократилось. Большинство стран оказались врагами. Поэтому портовые города переживали явно не лучшие времена. Не полный кризис, но все-таки…
        Любой порт вообще очень чувствительная штука. Во времена расцвета жизнь в нем кипит. Появляются толпы всевозможных авантюристов, просто желающих заработать, а за ними следуют торговцы, сутенеры и прочий, так сказать, обслуживающий персонал. Среди разноязыких пришельцев напрочь теряются коренные жители города. Меняются времена - и улицы заметно пустеют.
        Я уже наблюдал последнее в заморских колониях. Свободные дома в Пор-де-Пэ, полностью обезлюдевшая Тортуга…
        Здесь до такого не дошло. Все-таки материковые портовые города имеют большую историю, и слишком много людей живут в них из поколения в поколение. Им деваться некуда…
        А вот что мне хотелось больше всего - это настоящей баньки. Чтобы смыть весь пот, грязь. В море не помоешься, а плавание длится долго.
        Человек привыкает ко всему. И к грязи тоже. Только тело чешется так, что…
        Баньку! Хорошо пропариться, почувствовать себя чистым, словно заново родившимся. Только откуда баньки в цивилизованной Европе? Тут сама идея телесной чистоты еще в голову никому не пришла. И не знаю, когда придет.
        В итоге моюсь в лохани. Замена не равноценная, однако далее так вместе с грязью смываю часть накопившейся усталости. Затем следует обед. Не опостылевшая корабельная пища, а настоящий обед. Свежее мясо, соусы, овощи…
        Все это подается прямо в комнаты. Не хочу выходить в общий зал. Без этого почти постоянно находился на людях. Гораздо приятнее пообедать почти по-домашнему, с моими девочками. И чтобы никто нас при этом не тревожил.
        Интересно, у меня когда-нибудь появится свой дом в здешнем времени? Тот, который был в Пор-де-Пэ, я в расчет не беру. Пусть меня там всегда ждали и я стремился вернуться туда, однако воспринимался он как изначально временное пристанище. Место, которое рано или поздно я обязательно покину.
        Точно так же я не собираюсь надолго задерживаться во Франции. Дом-то купить здесь могу, а вот стоит ли? С чемоданным настроением? Вроде сумел вжиться в эпоху, и все равно чего-то важного не хватает. Не чувствую я себя здесь до конца своим. При том что предыдущая жизнь чем дальше, тем больше кажется сном. Нереальным, пригрезившимся, и еще странно, что память сумела удержать многое из него.
        Ладно. К чему сейчас заботы? Сытный и вкусный обед, твердая земля вместо качающейся палубы, относительный уют, чувство безопасности. Сын тихо спит, словно не хочет тревожить редкий покой родителей. Юля и Наташа рядом. О чем еще мечтать? Я без того обласкан судьбой без меры.
        Девочки тоже выглядят чуточку устало. Перейти под парусами океан - не шутка. Но сквозь усталость светится радость. Всё позади, мы вместе и даже наедине. По сравнению с перенесенным есть все поводы для полного счастья.
        А о будущем лучше не думать. По крайней мере, сейчас. Счастье и мысли плоховато уживаются друг с другом.
        И мысли на самом деле улетают прочь. Мы сидим при свечах, обедаем, ведем разговор ни о чем, наслаждаемся ощущением чистоты и покоя. Если подумать, человеку для радости достаточно простых вещей.
        Потом следует кормление сына. Я с умилением смотрю на малыша. Крохотный комочек, еще ничего не знающий о мире. Моя кровь и мое продолжение.
        Какое-то время он ведет себя неспокойно. Мы все втроем суетимся, угукаем, сюсюкаем, баюкаем, пока он вновь не засыпает.
        Жаннет, толстая негритянка, служанка моих девочек, пережившая с ними похищение, уносит его на ночь к себе. Мы остаемся наконец одни. И одна за другой гаснут свечи…
        - Я больше никуда не уйду. Мы будем вместе долго-долго. Каждый день, - искренне произнес я.
        Только не уточнил: пока мы во Франции. В России же - кто знает?
        Но зачем в такие моменты говорить о грустном?
        6
        Ширяев. О вреде пьянства
        Вечер и ночь Григорий провел в точности как его командир. В той части, которая последовала за визитом к Поншартрену. Такой же ужин в семейном кругу и даже в той же гостинице. Разве что жена у Ширяева была одна, еще из прежней жизни, да и сын отнюдь не являлся младенцем.
        Маратик практически забыл о теплоходах и самолетах. Для него существовал лишь один мир. Жестокий и привлекательный мир островов, парусов и отважных пиратов, одним из которых являлся его отец.
        Если уж взрослые вспоминали прошедшее как нечто совершенно нереальное, то что говорить о пятилетнем мальчугане, больше двух лет прожившем совсем в иной обстановке?
        Против обыкновения, Вика была миролюбива. Более того, она даже не стремилась к какому-нибудь обществу. Долгое плавание на крохотном суденышке в постоянном окружении одних и тех же лиц, довольно многочисленных для такой площади, многих заставляет ценить возможность уединения.
        Все спутники успели несколько надоесть, новых же знакомств на долгожданном берегу Вика завести не успела, да пока и не стремилась к этому. Прежде надо хоть чуть отдохнуть, прийти в себя, осмотреться, узнать, что сейчас носят, наконец.
        Но все это потом, потом. Когда земля перестанет тихонько раскачиваться под ногами, а в ушах затихнет постоянный шум моря.
        Вика даже не спрашивала мужа, что будет дальше. Хотя буквально перед прибытием осторожно советовала ему в дальнейшем держаться Юрия, а не Командора. Мол, раз отныне суждено - слава богу! - пребывать в цивилизованных краях, то требуются совсем иные качества. Предприимчивость, умение вложить добытые кровью деньги в выгодное дело, определить, что вообще в настоящее время является выгодным и перспективным. И у кого это может получиться лучше, чем у Флейшмана? Он и в прежние годы сколотил гораздо большее состояние, чем Григорий мог себе даже вообразить. А Командор умеет только воевать. Но кто воюет в Европе и можно ли разбогатеть на этом?
        Воевали практически все. С богатством дело обстояло гораздо сложнее. Да и Ширяеву самому не хотелось сражаться непонятно за кого и для чего. В Карибском море - дело другое. Там они были сами по себе. Или почти по себе. Но наниматься на службу к чужому государству… Ну, не так был Григорий воспитан.
        И бизнесом заниматься не хотелось тоже. Отвык за последнее время. Плюс плохо разбирался в местном рынке. Да и вообще тянуло в Россию. Если бы до нее было просто добраться!
        Весь вечер тема не поднималась. Говорили о ерунде, веселились, если вспоминали, то нечто смешное или хотя бы просто забавное. Отдых и есть отдых.
        Маратика уложили спать пораньше. Служанки у Вики не было. Поэтому заниматься ребенком пришлось самим.
        Продолжение вечера было предсказуемым и закономерным. Еще немного посидели, еще выпили, ну а потом…
        Потом разбудил стук в дверь.
        За окном светило солнце. Утро наступило давно. Хотя, что такое утро? Время, когда человек проснулся и встал.
        - Кого еще черт несет? - Ширяев обязательно выругался бы намного крепче и замысловатее, однако вовремя вспомнил, что рядом лежит жена.
        Стук повторился. Беспокойно шевельнулась Виктория.
        Григорий чертыхнулся еще раз, уже про себя, и вылез из кровати. Натянул штаны, набросил рубашку, потянулся было к шпаге и пистолетам, по привычке положенным неподалеку от изголовья, и тут же вспомнил, что Карибское море осталось далеко позади. Следовательно, надобность постоянно находиться вооруженным уже отпала. Не воры же стучатся в светлое время в престижной гостинице большого города!
        Не воры. В приемную комнату (номер состоял из трех помещений, одно из которых превратилось в детскую, и еще одно - в спальню) просочился Гранье.
        Вид у канонира был встревоженным. Словно только что город подвергся нападению или Жан-Жак умудрился проиграть в кости все накопленные деньги.
        Неизменный канонир Командора был при шпаге, но без пистолетов. Лишь рука то и дело машинально скользила по тем местам, где должны были располагаться привычные перевязи.
        - Что случилось? - шепотом осведомился Ширяев.
        Жан-Жак огляделся, словно боялся быть подслушанным, и так же тихо произнес:
        - Наших парней загребли. Облава.
        Голова спросонок работала плохо. Настолько, что Григорий не сразу сообразил, на каком языке говорит незваный и нежданный визитер.
        Говорил Гранье по-русски со своим привычным акцентом. Жаргон иного времени странновато звучал из уст человека, одетого в камзол, ботфорты, да еще и в шляпу. Язык ведь он учил не у современников, а у выходцев из будущего. Которые иначе говорить умели, но не очень привыкли.
        - Какая облава? Кого загребли? Когда? Замели, может?
        - Может, - согласился Жан-Жак.
        Соответствующих русских слов ему не хватило, и канонир перешел на родной язык.
        Вчерашним вечером, вернее уже поздней ночью, в портовых кабаках была произведена облава. Власти подчистую забирали всех, кто являлся моряком, но не был в этот момент приписан ни к какому кораблю. Таким образом частенько пополнялся военный флот. И не только таким. В команды линкоров и фрегатов включали обитателей тюрем. Разве что кроме государственных преступников. Все остальные категории на снисхождение рассчитывать не могли. Эскадрам Его Величества срочно требуется людское пополнение. И в таком деле полагаться на добровольцев нельзя. Давно доказано - добровольцев настолько мало, что вряд ли хватит даже на один корабль. Непопулярен военный флот, и ничего с этим не поделаешь. Вот и приходится собирать людей с бору по сосенке.
        Речь Гранье заняла не меньше десяти минут. Но только после повторного вопроса Ширяева он сказал главное. В число угодивших в облаву попалось не меньше полутора десятков людей с «Лани». Тех, кто решил обосноваться на берегу и старательно праздновал перемену в жизни. Заодно с окончанием последнего плавания.
        - Черт! - Ширяев в сердцах стукнул кулаком по ладони.
        Он плохо знал местные законы, однако по прежнему опыту мог сказать: с государством спорить бесполезно. Оно всегда окажется правым. Даже если в корне не право.
        - Шьерт, - согласился Жан-Жак.
        От волнения акцент у него усилился.
        - Это точно? Откуда ты узнал?
        Гранье принялся объяснять, как он утром отправился на поиски Антуана. Моряка он не нашел. Зато, пусть не сразу, ему попались свидетели ночного происшествия.
        - А они как спаслись? - Ширяев представил, как наиболее ловкие или наименее пьяные посетители неведомого кабака проворно выскакивают из узких окошек и, уворачиваясь от местного аналога ментов, скрываются во мраке.
        - Зачем им спасаться? - искренне удивился Жан-Жак. - Женщин никто на флот не берет. Даже очень легкомысленных женщин.
        - Ясно. - Григорий не улыбнулся. Не до улыбок было. Столько пережито вместе! - Командор знает?
        - Пока нет. Я сразу забежал к тебе.
        - Ладно. Подожди немного. - Ширяев торопливо отправился в спальню. Приводить себя в божий вид.
        - Что-то случилось? - Вика с кровати смотрела, как муж торопливо натягивает камзол, надевает перевязь со шпагой.
        - Ничего страшного, - попытался успокоить ее Григорий. - Появилась мелкая проблема. Я быстренько схожу, все выясню и вернусь. Все будет в порядке.
        Как раз насчет последнего он здорово сомневался.
        - Смотри, не пропадай, - предупредила Вика, повернулась на другой бок и вновь заснула.
        Выяснять характер проблемы она, к счастью, не стала.
        Командор уже встал и сидел за накрытым столом в окружении своих женщин.
        - Садитесь, - радушно улыбнулся он. - Вина, правда, нет, но по утрам лучше кофе.
        Посмотрел на компаньонов внимательнее, и улыбка медленно сползла с его лица.
        - Так, девочки. Мне надо поговорить.
        Наташа и Юля переглянулись. Сергей поднялся из-за стола и первым направился в другую комнату. Благо, комнат у него было четыре, и место для разговоров имелось. Еще с прежних времен не привык обсуждать дела в присутствии женщин. Разве что дела эти касались исключительно их.
        Он, не перебивая, выслушал новость и воскликнул в сердцах:
        - Ведь говорил же я всем: вести себя осторожнее!
        Справедливости ради, такого исхода Командор не предполагал. Предупреждал же на всякий случай. Все-таки одно дело - удаленная колония с некоторыми вольностями, и совсем другое - метрополия с устоявшимися порядками.
        Оба подчиненных молчали. Что можно поделать в такой ситуации? Бороться с государством? А будет ли толк?
        По идее, почти все схваченные уже не могли считаться людьми Командора. Так или иначе, но команда распалась по прибытию в порт, и осталось только обмыть грядущую разлуку. Только…
        Только Командор по-прежнему считал себя ответственным за людей, с которыми проделал столько походов. От самого первого и до последнего. Сквозь джунгли Южной Америки.
        В глазах Командора появилась неприкрытая тоска.
        - Значит, судьба, - произнес он устало и добавил уже своим обычным тоном: - Подождите. Я сейчас соберусь.
        Туалет занял не больше пяти минут. Вместо расслабленного и добродушного семьянина перед бывшими флибустьерами стоял одетый на выход дворянин при шляпе и шпаге.
        - Поехали, что ли…
        Кабанов первым двинулся к выходу, и закономерный вопрос Ширяева прозвучал уже по дороге:
        - Куда, Командор?
        - К Поншартрену. Он мне вчера кое-что обещал.
        Уточнять подробности Кабанов не стал. После визита к министру он не видел никого из недавних соплавателей, поэтому, зачем именно его вызывали, никто из сподвижников не знал. Но раз Командор говорит, значит, какая-то надежда помочь морякам все-таки есть.
        Весь путь проделали в наемной карете. Хоть и ехать было сравнительно недалеко, однако идти пешком несолидно. Не соответствует положению, и вообще…
        - Нас хотя бы примут? - с некоторым сомнением спросил Жан-Жак, оглядев столпившиеся рядом с особняком многочисленные экипажи. Большинство карет было с гербами - свидетельством важности рода их владельцев.
        - Пусть попробуют не принять. - Губы Командора чуть дрогнули в улыбке.
        От его недавней тоски не осталось и следа. Теперь это вновь был знаменитый флибустьер, одно имя которого заставляло трепетать сердца всех врагов в необъятной Вест-Индии.
        Приемная вновь была заполнена народом. Многие люди любят находиться поближе к представителям власти. Не чтобы помочь в делах, а лишь обратить на себя внимание да при удаче разрешить какие-нибудь собственные проблемы.
        - Как прикажете доложить? - склонился в поклоне какой-то важный слуга. А может, и не слуга, а некий аналог секретаря при важной персоне.
        - Шевалье де Санглиер по известному делу.
        Как бы решительно ни был настроен Кабанов, он поневоле настроился ждать. Если уж не вызовут в течение некоторого времени, тогда можно будет прибегнуть к другим средствам. Но не стоит без необходимости портить отношения с властью. Начальство склонно к обидчивости уже потому, что оно - начальство.
        - Что ты думаешь делать? - по-русски спросил Ширяев то, что давно вертелось на языке. Благо, понять вопрос никто в приемной не мог.
        - Ерунда. Мне тут предлагали вернуться к прежней специальности. Побудете со мной для солидности. Если все получится, то освободим наших, а дальше я один справлюсь, - небрежно произнес Кабанов.
        - Что есть «один справлюсь»? - недоуменно спросил Гранье. Тут он все понял и дальше продолжил с возмущением: - Хочешь забыть друзей и без меня добывать англичан? Не получится, Командор! Решили вместе, значит, вместе.
        - Стоит ли? Раз решили завязать, - пожал плечами Командор.
        - А если не получается? - встрял Григорий.
        Он настолько привык следовать за командиром, что отстать казалось равнозначным «бросить».
        - Выкручусь как-нибудь. Наверное, - особой убежденности в голосе Кабанова не чувствовалось.
        Он что-то хотел добавить, но тут неожиданно быстро объявился давешний важный слуга.
        Или все-таки секретарь?
        - Вас просят к себе. Можно с сопровождающими господами.
        И снова кое-кто посмотрел на Кабанова с нескрываемой завистью. А вот с ненавистью - никто.
        Поншартрен оказался не один. У стола с разложенной картой застыл Жерве. Впрочем, от карты он тут же оторвался и приветливо повернулся к вошедшим:
        - Рад вас видеть, господа! - Министр излучал само радушие.
        Он вопросительно посмотрел на капитана, и Жерве немедленно пришел на помощь начальству:
        - Мои приветствия, Командор! Месье Грамон, месье Ширяев. Что ни имя, то живая легенда Карибского моря.
        Поншартрен благосклонно кивнул в ответ на представление:
        - Вы удивительно вовремя. Информация о диверсии подтвердилась. Мы как раз обсуждаем, каким образом не допустить адскую машину англичан к городу.
        - Проще всего взорвать ее по дороге, - заметил Командор. - В идеале - прямо в Плимуте или на рейде. Разведка говорит что-нибудь конкретное? Его положение в бухте, степень готовности.
        - Сейчас адская машина еще не готова. Корабль даже не стали загружать порохом. По некоторым данным, подготовка начнется в ближайшие два дня. После чего брандер сразу выведут на открытый рейд во избежание возможного несчастья. Все-таки целый склад прямо в бухте…
        - Охрана на рейде будет большая? - Соваться в хорошо защищенную бухту при всей привлекательности затеи Командору все же не хотелось.
        - Очевидно, несколько фрегатов. Перед самой операцией еще мортирные корабли. Те, которые пойдут к Шербуру.
        - Покажете мне на карте место стоянки. Адской Машиной я займусь, - спокойно сообщил Командор.
        - Я, конечно, наслышан о ваших подвигах, только… - протянул с сомнением министр.
        - Моего слова вам мало? Раз уж я нахожусь в Шербуре, то должен защитить этот город.
        - Вашего слова достаточно, - кивнул Поншартрен, - но я все равно не представляю, каким образом вам удастся это сделать.
        - Надеюсь, наши враги этого тоже не представляют, - ушел от ответа Командор.
        Всю войну разведка союзников работала намного хуже французской. То ли галлы были более артистичнее и изобретательнее, то ли англичане продажней, однако факт налицо. И все-таки исключить, что кое-какая информация может попасть по ту сторону Английского канала, было нельзя.
        Поншартрен тоже прекрасно понимал это и настаивать ни на чем не стал. Чем меньше людей знают о каком-либо плане, тем больше вероятность, что он сбудется.
        - Вам что-нибудь потребуется? - уточнил министр.
        - Прежде всего карта с обозначением места каждого корабля. Хотя, в крайнем случае, могу понаблюдать и сам. Но дата вывода брандера - обязательно. И мои люди.
        - Дату мы сообщим. Карту тоже постараемся вам дать. - Поншартрен словно не заметил последнего условия.
        - А люди? - напомнил Командор.
        - Какие люди? - Министр посмотрел на него с недоумением.
        - Видите ли, сегодня ночью часть моих матросов была… ну, скажем, призвана на флот, - дипломатично пояснил Командор.
        Поншартрен переглянулся с Жерве. Задумавшийся Гранье не обратил на это внимания, однако и Кабанов, и Ширяев успели заметить многозначительный обмен взглядами.
        - Вы же сами мне говорили, что команда распущена и людей у вас нет, - напомнил министр. - На время операции мы предоставим вам любые силы, конечно в пределах возможного. Однако люди, поступившие в королевский флот, становятся людьми Его Величества. И как таковое обязаны продолжать службу.
        Командор вздохнул. Оставалось последнее средство.
        - Вы мне обещали помочь в наборе команды.
        Последовал еще один, еще более короткий, обмен взглядами.
        - Помочь я могу. Но, верно неся службу Его Величества, будучи облечен его высочайшим доверием, я могу это сделать только лицу официальному. Частному же - увы!..
        - Патент вы мне уже не предлагаете? - Во взгляде Кабанова промелькнула ирония.
        - В любое время. Хотите, его вам выпишут прямо сейчас?
        - И разрешение на набор команды из вашего последнего пополнения, - продолжил Командор.
        - Разумеется.
        - Выписывайте. Я хочу съездить за людьми сейчас же.
        …Когда они вышли из особняка и уже садились в карету, Ширяев не выдержал и воскликнул:
        - Ну и жук этот министр! Наверняка же сам все подстроил! Как они переглядывались с Жерве! Вы заметили? И тот тоже хорош! А как клялся в вечной дружбе! Обещал обязательно помогать.
        - Вот и помог. Чужое благо каждый воспринимает по-своему, - усмехнулся Командор. - Ничего. Никто не сможет заставить нас силой выйти в море. А там что-нибудь придумаем. Вот только с брандером разберемся. Не нравится мне затея наших британских друзей. Очень не нравится. Ничего. Может, она им еще выйдет боком. Чтобы жизнь совсем уж медом не казалась.
        - Вересковым, - вспомнил Ширяев давнюю балладу.
        - Пусть вересковым, - согласился Кабанов. - Уж не помню, где читал, но вереск - растение не медоносное. Так что и тут сплошной обман… Хотя чему удивляться?
        7
        Кабанов. Коллекционер патентов
        Шпионы, агенты, предатели и прочие разведчики существовали, наверно, всегда. Еще бы! Порою утечка информации равнозначна проигранному сражению. Враг ждет тебя там, где наносится удар, более того, активно принимает всевозможные контрмеры, и самое эффектное действие в итоге вполне может обернуться полнейшей катастрофой. Не зря появились на папках всевозможные грифы, были введены допуски, и чем серьезнее предстоящая операция, тем меньше людей посвящается в ее суть.
        Однако я не поделился планом с министром по гораздо более прозаической, банальной причине. Просто никакого плана в этот момент у меня не было. Вообще. Лишь легкие наброски, наскоро составленные тут же и еще нуждающиеся в серьезном обдумывании. И подозрение, что их придется скопом забраковать за полной непригодностью и абсурдностью. Только думать об этом было некогда. Требовалось спасать ребят. А уж брандер в любом случае можно было оставить на потом.
        И еще грызла досада на судьбу, втравившую меня в очередную историю. Нет, с адской машиной все было ясно. Тут двух мнений быть не могло. Но каперство…
        Вновь лить кровь, свою и чужую. Ради чего? Ради денег? Откровенно говоря, убивать из-за них - самое последнее дело на свете. Наша карибская одиссея была вынужденным шагом. В той ситуации у нас не было иного выхода, чтобы как-то выжить в чужом времени, хоть отчасти вписаться в него, обеспечить средствами и нуждающихся в них женщин, и себя. Альтернатива была намного страшнее. Рабский труд на плантациях в лучшем случае, гибель - в худшем. Такой уж нам достался район, и жизнь человеческая в нем не стоила ломаного гроша. Вернее - ломаного песо.
        Сейчас же все мы достаточно обеспечены. Аборигены, может, готовы продолжать зарабатывать на жизнь по старой пиратской формуле «топором и пистолетом», однако не выходцы же из двадцать первого века! Мы можем жить скромненько, на процентики. Или там дело какое завести. Землицу прикупить. Да мало ли вариантов с деньгами? Сколько хочешь! Я уже молчу, что долго задерживаться здесь мы не собираемся. Изыщем способ добраться до России - и в путь. Там сейчас можно развернуться по-крупному. Эпоха с любой точки зрения революционная.
        Идейные соображения?
        Я до сих пор понятия не имею, из-за чего вспыхнула эта война. Только и понял, что вначале Король-Солнце несколько не рассчитал свои силы. А уж кто прав, светоносный монарх или остальной мир, судить не берусь.
        Франция стала нашей второй родиной. Хотя бы по документам. Однако стоит ли ее рьяно защищать, если сами французы в своем абсолютном большинстве относятся к бойне равнодушно? Разве что ворчат о вызванной войной дороговизне.
        Хотелось бы сделать все, чтобы Англия так и не стала ведущей державой, как это произошло в реальности. Уж очень она полюбила лезть не в свое дело. И в нашу историю будет вмешиваться постоянно. Обычно - тайком, частенько - прикрываясь лживой доброжелательной улыбкой прирожденного подлеца.
        К сожалению, если один человек и может повлиять на историю, то лишь в том случае, если занимает ключевое положение. А это мне не светит. И не поможет здесь моя немногочисленная группа поддержки. Манией величия я не страдаю. Пусть удастся захватить десяток лишних транспортов, потопить какой-нибудь фрегат - что это значит в мировом масштабе? В общем-то, ничего. Кораблей у наших противников много. Они даже не заметят потери.
        Отряд не заметил потери бойца…
        Ладно. Разве мы не русские люди? У нас на каждое распоряжение, просьбу, приказ всегда найдется с полсотни отговорок. Наличие патента, команды и корабля еще не повод, чтобы выходить в море. На берегу в любом случае лучше.
        Последнее рассуждение изрядно подняло мой дух, и к казармам, где содержалось последнее флотское пополнение, я подъехал бодрым и почти жизнерадостным.
        Хотя какие это казармы? Тюрьма. Даже по виду, а о сущности уже молчу.
        Может, армейских новобранцев чему-то учили. Даже наверняка. И даже знаю чему - шагистике и премудрости нынешних воинских артикулов. Солдат должен уметь тянуть ножку, делать строевые приемы с ружьем и есть глазами начальство. Чтобы оно смилостивилось и распорядилось выдать более приемлемую пищу.
        Здесь же очевидно предполагалось, что набранный контингент - народ опытный и чему-то учить их бесполезно. А может, целиком полагались на корабельных боцманов, которые своими линьками в момент объясняли нерадивым, почем фунт соленого морского лиха. Упор делался лишь на то, чтобы призывники не сбежали прочь. Посему высоченный каменный забор, вместо неведомой пока колючей проволоки, был дополнительно укреплен стоявшими повсюду часовыми с ружьями. Да сверх того непрерывно патрулировался небольшими командами изнутри и конными разъездами снаружи.
        Вот это подход, мать его так!..
        - Ни хрена себе! - откликнулся на мои невысказанные мысли Григорий.
        В отличие от меня, в прошлом он был обычным срочником. Перед приходом в полк прошел сержантскую учебку, а там спуска не давали и гоняли по полной. Но, видно, и она показалась Ширяеву сущим курортом по сравнению с увиденным.
        Довершала картину сцена порки какого-то бедолаги. Уж не знаю, чем он не угодил начальству, однако в итоге провинившийся лежал на отшлифованной такими же несчастными лавке. Руки были связаны под ней. Спина освобождена от рубашки. Двое мускулистых мужчин по обе стороны старательно, от души, попеременно хлестали по этой спине кнутами. И еще один стоял рядом и считал каждый удар.
        Помочь наказуемому я все равно не мог. Разве что в срочном порядке каким-либо образом заменить нынешний устав. Особенно графы о наказаниях.
        Хотя, может, карали и за дело. Воинские законы придуманы не для унижения солдат и моряков, а для удержания их в некоторых границах. Отпустишь разок вожжи - и начнется такое! Чем меньше сознательной дисциплины, тем более суровыми становятся наказания. А откуда ей, сознательной, взяться?
        Бумаги, подписанные самим министром, оказали требуемое воздействие. Всех, сцапанных вчера, построили во дворе. Начальство было радо выгнать туда же и предыдущие партии. Пришлось сурово отказаться, мол, заваль не берем.
        Моих в выстроенной толпе оказалось семнадцать человек. Все перемазанные, многие - в рваной одежде, с ссадинами и синяками на опухших после недавнего возлияния лицах. В число улова морского ведомства попали Антуан и Грегори, самые ветеранистые ветераны наших походов.
        - Я дам вам конвой до самого порта, - заявил мне начальник лагеря-тюрьмы.
        Я чуть было не отказался, однако в последний момент решил, что конвой будет неплохим воспитательным уроком для бывших соплавателей. В другой раз станут осторожнее.
        Так мы и прошествовали через добрую половину города. Впереди в наемной карете важно ехала наша троица. Мы намеренно не обращали внимания на вытянутый небольшой строй позади нас. Стоит ли говорить, что по бокам и позади шли угрюмые солдаты с ружьями наперевес?
        Только на бригантине, куда моряков переправили под тем же конвоем, я впервые заговорил с провинившимися:
        - Так. Бравые моряки, гроза и ужас флибустьерского моря дают себя безропотно повязать первым же форменным проходимцам. В смысле, проходимцам в форме. Стыд и позор! Удивляюсь, как вы вообще могли одерживать победы? Или оставили весь свой запал в прошлом? Вот ты, Антуан. Ты же был неплохим рубакой. И вдруг ни с того ни с сего покорно следуешь за служителями порядка. Что молчишь? Альбатрос ты бескрылый!
        Недавние пленники государства угрюмо уставились в палубу. Зато немногочисленная вахта «Лани» восприняла разнос как неожиданное развлечение и веселилась вовсю.
        - Когда солдаты ворвались, я уже мордой на столе лежал, - мрачно признался Антуан.
        Все так и грохнули. Я сам едва сдержал улыбку и перешел к следующему:
        - А ты, Грегори, где был? Под столом? Или под лавкой?
        - Не надо, Командор. Я пытался сопротивляться. Только штормило меня очень. Так все и шаталось вокруг.
        - А солдаты двоились? - под общий хохот подсказал я. - Да и бил ты собственным глазом по чужому кулаку.
        Я кивнул на налитый фингал. Говоря проще - гематому.
        Грегори что-то пытался сказать в ответ, но говорил он непривычно тихо, а смеялись вокруг неприлично громко.
        - Желающие служить в королевском флоте - два шага вперед! - рявкнул я, перекрывая хохот.
        Как ни странно, желающих послужить не нашлось.
        - Так какого черта! Все! Отныне вы моряки каперовского фрегата «Глостер»! - я кивнул на стоящий неподалеку от бригантины приз. - Понятно? А чтобы вы получше уяснили себе это, всем недотепам двое суток без берега. Разойдись!
        Дожидаться выполнения команды я не стал. Уж стоять на месте точно не будут.
        - Костя, есть разговор, - я поманил к себе Сорокина.
        - Вы это серьезно, Командор? - спросил тот.
        - Что именно? Разговор или наказание? - На самом деле смысл вопроса был понятен, но не упускать же такую возможность!
        - О каперстве, - чуть улыбнулся, принимая мой ответ, Костя.
        Я поневоле вздохнул. Договаривались же завязать!
        - Ничего. Бог не без милости. Как-нибудь отвертимся. А там, глядишь, и война кончится. - Кого я утешал этими рассуждениями? - Вот с брандером точно придется разбираться нам.
        - Это я понимаю, - буднично кивнул бывший морской спецназовец. - Кому же еще? Больше некому.
        Мы вчетвером уединились в капитанской каюте.
        Следующий час прошел в бесконечных рассуждениях.
        Адская машина англичан представляла собой обычный корабль, по самую завязку напичканный порохом. По существу - гигантский брандер, а то и просто плавучая бомба. Несколько человек подводят его вплотную к объекту, поджигают фитиль, а сами спасаются на шлюпке. Далее - взрыв и занавес.
        Простейшим способом борьбы с подобной штукой были бы наши зажигательные бомбы, так хорошо зарекомендовавшие себя в Карибском море. Смесь масла, пороха и смолы гарантировала пожар на любом корабле. Шесть мортирок лежали в трюмах «Лани» вместе с последними восемнадцатью снаряженными снарядами. Только стреляли мортирки метров на двадцать. Мы так и звали их частенько - плевательницы. Хотя плевочек у них был…
        Весь вопрос заключался в одном. Дадут ли нам выйти на такую дистанцию? Помимо брандера на рейде будут фрегаты охранения, а уж они постараются засыпать нас ядрами так, что мало не покажется никому.
        Если же выйдем и выстрелим, то успеем ли далеко отойти? Порою нас накрывало взрывами гораздо менее набитых порохом кораблей. Этот же рванет так, что мы с легкостью разделим его судьбу. Если целый город пострадал…
        Обычный артиллерийский обстрел тоже отпадал. Опять-таки ответный огонь конвоя…
        В роли самоубийц выступать никому не хотелось.
        Ракеты, которые мы использовали в последнем походе против испанцев, были средством больше психологическим. Точности боя у них не было никакой. Просто на суше мы вели огонь по площадям. Нам важнее было не уничтожить, а деморализовать и отогнать противника. Попасть пороховой ракетой в море с корабля в корабль возможно разве что случайно. Да и то существует риск подпалить себя же реактивным факелом. А паруса при случае горят…
        Мелькнула мысль попытаться сделать торпеду, но пришлось отбросить и ее. Единственный двигатель - сжатый воздух, вращающий турбину. А попробуй изготовь последнюю в кустарных условиях! Если что получится, то потребует массу времени. Того, чем мы явно не располагаем.
        В общем, положение вырисовывалось достаточно безрадостное.
        Один выход из него был. Предложенный, кстати, Сорокиным. Только очень уж мне он не нравился. Я же не котик и не пиранья. Вот если бы с парашютом прыгнуть…
        К сожалению, ничего более умного никто из нас придумать не мог. Хотя пытались. Пытались.
        - Ладно. Поехали на берег, - закрыл я обсуждение.
        - Кто останется на корабле? - приподнял бровь Константин.
        Мол, я уже был, теперь очередь кого-то из вас. Хоть в приказном порядке назначайте, хоть жребий тяните.
        - Провинившиеся, - усмехнулся я в ответ.
        - Я спрашиваю - из офицеров?
        - Зачем, Костя? Корабль в порту. Ничего с ним не случится. Оставим старшим Антуана. Он после тотальной мобилизации из кожи вон лезть будет, лишь бы доверие оправдать.
        Я угадал. Причем не только насчет Антуана. Пока мы сидели в каюте, нас не тревожили. Даже старались не шуметь. А то как же? Тихо! Чапай думать будет! Зато когда вышли, на палубе стояли все «мобилизованные». В количестве семнадцати человек.
        - Что за сборище? - спросил я, лишь бы что-то спросить.
        - Мы тут… - Антуан немного помялся. - В общем, спасибо, Командор! Если бы не вы…
        «А если бы не вы…» - едва не брякнул я. Однако сдержался. Потом присмотрелся к моим орлам и понял: каким-то неведомым путем они узнали о цене своей свободы.
        - В общем, вы всегда можете на нас рассчитывать.
        - Я знаю. - Словно они не помогли мне после визита «Дикой кошки»! Что бы я делал без них? - Но учтите - наказание остается в силе. Чтобы в другой раз не залетали по глупости.
        - Ура Командору! - воскликнул Грегори, и остальные дружно подхватили клич:
        - Ура!!!
        Все-таки славные мои ребята. Дури в них много, однако хорошего больше. Только не каждому дано разглядеть это за суровой внешностью и грубоватыми манерами скитальцев морей. Разве можно оставить таких молодцев в беде?
        Я посмотрел на Ширяева и Сорокина. Надо сделать что-нибудь и для них. Гранье - дворянин. А они кто? По местным понятиям: ни рыба ни мясо. Хотя если мясо - пушечное, то они скорее - рыба. В смысле, моряки. Без роду и племени.
        - Куда теперь, Командор? - спросил Григорий.
        Чувствовалось, что ждет ответа: «В гостиницу». Ведь наверняка обещал своей благоверной сильно не задерживаться, а уже больше половины дня прошло. Но и меня бросить совестно, пока не переделаны все дела.
        - Я - к Поншартрену. А вы - по домам. Или по кабакам. На собственное усмотрение. В последнем случае можете сказать, что это я вас споил. - Я подмигнул Ширяеву.
        - Мы с тобой, - не очень уверенно сообщил Ширяев.
        - Не надо. Я буквально на минуту. Ну, может, на пять. Лучше передай моим, что скоро буду. Ведь наверняка волнуются, думают, куда я пропал. Все-таки чужой город.
        Мы как раз вышли на набережную. Народа на ней по случаю хорошей погоды хватало. Встречались даже хорошо одетые господа. А уж простых людей не счесть.
        - Зачем тебе к Поншартрену, Командор? Думаешь, удастся отказаться? - Григорию показалось, будто он угадал истинную причину внепланового визита.
        - Ты что? Каким образом? Просто хочу кое-что уточнить.
        Одну-единственную вещь, о которой говорить моим верным сподвижникам было преждевременно. Я хотел выторговать условие: адскую машину мы уничтожаем втроем. Мне ничего не надо, но моих спутников пусть наградит дворянством и офицерскими патентами. Чтобы не с пустыми руками приехали к Петру.
        Бумажка в любом времени бумажка. Чем больше их накопишь, тем легче потом жить.
        Чей-то излишне пристальный взгляд обжег спину. Я словно ненароком повернулся и увидел давешнего мужчину. Того самого, из приемной министра, что неприкрыто демонстрировал мне свою ненависть.
        На этот раз он ничего не демонстрировал. Напротив, старательно делал вид, будто вообще не смотрел в мою сторону. Гуляет просто в компании пары дюжих слуг. Имеет полное право.
        - Кто это? - спросил Сорокин, проследив направление моего взгляда.
        - Понятия не имею. Видел вчера в приемной у министра.
        Говорить об испытываемых невесть почему ко мне чувствах я, понятное дело, не стал. Вдруг это был всего лишь острый приступ неконтролируемой зависти?
        - Кого-то он мне напоминает, - в задумчивости произнес Жан-Жак. - Кого-то знакомого, но никак не могу вспомнить. Не сам, но кто-то очень похожий.
        - Так знакомых сколько! Пустяки, - махнул я рукой.
        Не все ли равно? И мало ли кто из нас на кого похож?
        - Вспомнил! Ростиньяка! - сообщил Жан-Жак. - Наверняка родственник. У них там семейка большая.
        - Ну и пусть. Ладно, господа. Надо торопиться, пока Поншартрен не уехал. Когда еще с живым министром встречусь… - Я говорил, а сам думал: с мертвым-то не увижусь наверняка.
        Да и не надо.
        8
        Ширяев. Адская машина
        Зрение Гранье было отличным. Настолько, что давно стало легендарным среди вольных бродяг флибустьерского моря. Никого не удивляло, что канонир всегда первым определял, что за корабль замаячил вдали, когда остальные еще не были уверены, действительно ли на горизонте появился парус, или это очередное облако старается ввести в заблуждение ищущих добычи моряков.
        Если же вдобавок подкрепить орлиные глаза Жан-Жака хорошей оптикой… Оптика была. Морской бинокль, равных которому пока еще не было ни в одной стране мира. Причем не только не было - даже появится нечто подобное нескоро. Спустя века.
        Сейчас Гранье занял воронье гнездо на мачте и старательно выглядывал корабли, застывшие на внешнем рейде. Сама «Лань» маячила у горизонта. Так что желающие, если у них не было собственного Жан-Жака, едва были в состоянии разглядеть ее паруса. А уж определить, чей это корабль, им нечего было и мечтать. Тем более в европейских водах знаменитая бригантина Командора была абсолютно неизвестна. Мало ли подобных кораблей?
        Согласно законам, капер перед боем должен был поднимать флаг державы, выдавшей ему патент. В остальное время он имел право маскироваться под кого угодно. За нарушение морских обычаев подобная маскировка не считалась. Поэтому в данный момент над бригантиной развевался голландский флаг. На случай, если кто сумеет разглядеть его с такого расстояния.
        И уж совсем в небытие ушел прежний флаг с ухмыляющейся кабаньей мордой. Когда воюют государства, самодеятельность недопустима. Еще в каких-то дальних водах - возможна, но у собственных берегов…
        Видимость была превосходной, ограниченной лишь линией горизонта. Командор поневоле жалел, что так и не собрался изготовить простейший монгольфьер. Насколько тогда улучшился бы обзор! Причем без малейшей необходимости приближаться к возможному врагу. Держись себе за всеми мыслимыми в данном веке пределами. Земля, как известно, круглая. Чем выше заберешься, тем дальше видно.
        Сделать воздушный шар вполне реально даже в конце семнадцатого века. Принцип известен, ничего особо сложного нет. Подогретый воздух не водород. Добывать его не надо. Вот только где все разместить на небольшом корабле?
        Мачты, пушки, паутина вант… И все это на крохотном пространстве. Единственное - если буксировать за собой баржу. Но это опять лишний груз.
        На всякий случай «Лань» была снаряжена по-боевому. Даже мортирки установлены на свои места. Хотя боя не предполагалось и расстояние вполне позволяло убежать. Только в море нет мелочей, а судьба богата на сюрпризы.
        - Все! - Не настолько и высока мачта, чтобы голос с нее не был услышан.
        Жан-Жак покинул свой пост и стал ловко спускаться на палубу.
        - К повороту!
        Лучше не маячить больше, чем предполагают обстоятельства. Зачем привлекать внимание? Для этого в последующем будут специальные категории людей. Певцы, политики… Те, кто делает дело, в лишней рекламе не нуждаются.
        Гранье сосредоточенно склонился над картой, прикинул ориентиры, расстояния и только затем принялся старательно рисовать короткие черточки.
        - Адская машина стоит здесь. Фрегаты, шесть штук, расставлены вот так. Орудийные порты закрыты. Видно, нападения не ждут, но ночью - кто знает?
        Сорокин, еще одна легенда экипажа, хотя несколько иного плана, оглядел горизонт и уверенно произнес:
        - Погода будет как на заказ. Волнение минимально. Даже луна в последней четверти послужит службу.
        Конечно. Полный мрак еще терпим на земле, но с воды без того видно немногое. А уж в кромешной тьме…
        Склонились над картой, намечая детали, пути, возможное время, дистанции.
        - Франция и лично Его Величество с надеждой взирают на нас, - пробормотал Командор.
        Надо отдать должное - разведка Поншартрена сработала хорошо. О выводе брандера известила заранее. Сообщила предполагаемое место. Сколько и где будет людей и кораблей. Даже не скажешь, что противники разделены проливом.
        Хотя, что такое Ла-Манш? Мелочь. Когда-то в будущем всевозможные любители рекламы и экстрима будут перебираться через него всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Не с таким большим риском и практически без вреда для здоровья.
        Сейчас способы были более просты, зато проверены веками и уже оттого надежны. Обычные лодки, благо весь пролив не перекроешь, а уж избежать нежелательных встреч нынешние разведчики и былые контрабандисты научились. Кто не сумел, того давно не стало.
        - Ладно. Большего мы все равно сделать не сможем… - Эх, все-таки не по душе было Кабанову грядущее мероприятие!
        Кто держался действительно спокойно, так это Сорокин. Его специально готовили к подобным вещам. Разве что предоставляли при этом весьма полезные приспособления. Акваланги, например.
        - Ладно. Три часа - спать. Жан-Жак, тебе предстоит сегодня настояться на вахте, - предупредил Командор.
        Людей на «Лани» было совсем мало. Флейшман и Ярцев остались на берегу. Юра упорно старался стать купцом не только по бумагам, но и в реальности. А Валера заранее был приписан к нему шкипером корабля. Которого пока еще не было.
        Конечно, они бы обязательно увязались по старой дружбе. Поэтому даже цель выхода в море от Флейшмана скрыли. Мол, идут на небольшую разведку. Через пару дней вернутся.
        Если что, должен уцелеть хоть кто-то из вынужденных путешественников во времени! И без того из мужчин практически никого не осталось. Женщин несколько больше, но и тут большинство повыходило замуж на Гаити и сейчас пребывало в том благодатном по климату краю.
        Если кроме климата нет ничего хорошего, то о чем говорить?
        - Постою, Командор, - кивнул Жан-Жак.
        Несравненный артиллерист, умелый фехтовальщик, отличный стрелок, лихой моряк, настоящий друг, он был никудышным пловцом. Как-то до этого всерьез не требовалось, а за несколько дней не научишься. Гранье впервые переживал по этому поводу и поэтому старался хоть как-то облегчить жизнь друзьям.
        Море приучило людей спать не по времени суток, а в зависимости от состояния дел. Есть свободное время - надо отдыхать. Пусть в данный момент светит солнце и сухопутные жители поголовно заняты разнообразной работой. Но им ведь не приходится выкладываться по ночам. Разве что с женами. Однако это уже сугубо личные проблемы.
        …Ширяев проснулся первым. В отличие от того же Командора, он был вполне доволен жизнью. Не каждому удается воплотить детские мечты. Хотя бы потому, что они редко имеют отношение к реальности. Рыцарские турниры, паруса - где это найдешь в современном мире?
        И пусть на самом деле романтики в подобных делах немного, Григорию нравилось ощущать себя настоящим мужчиной. Как многим спустя годы нравится вспоминать армейскую службу. Трудно, зато что сравнится с чувством преодоления любых препятствий, с суровыми законами мужского коллектива, с сознанием, что ты не нечто, неопределенного пола, а настоящий мужик, исполняющий извечную мужскую работу? Не самую лучшую, зато одну из самых необходимых в любой стране.
        Это другие поколения, избалованные, одураченные СМИ, стали относиться к подобным делам иначе. Воспитание Ширяева было иным. Более консервативным, следовательно, близким к жизни.
        Зато с каким восхищением смотрит на отца маленький сын! Ради одного такого взгляда можно в очередной раз пройти сквозь многое. Благо шторма, сражения, труд - все стало привычным.
        Некоторое время Григорий позволил себе полежать в постели. Раз есть в запасе время, то стоит ли спешить?
        Бригантина привычно скрипела корпусом, едва заметно покачивалась на небольшой волне. Волнующе пахло морем.
        Ладно. Пора вставать. Еще надо перекусить, узнать новости, подготовиться.
        Новостей, правда, не оказалось. «Лань» медленно крейсировала по проливу, стараясь не появляться в видимости берегов. Никаких кораблей не попадалось, горизонт был чист. Сегодня это радовало.
        Спустя несколько минут следом за Ширяевым наружу выбрался Командор, и почти сразу - Константин.
        - Наверно, пора. - Кабанов посмотрел на клонящееся к морю светило. - Пока дойдем, пока взглянем в последний раз.
        Британцы по-прежнему продолжали стоять на рейде. По донесениям разведки, они собирались начать операцию спустя два дня. Как раз к официальному визиту Поншартрена.
        «Лань» ненадолго отошла в сторону, а вскоре на море пала ночь…
        У парусных кораблей есть одно несомненное преимущество - бесшумность. Разве что едва слышно плеснет разрезаемая форштевнем вода да скрипнет рангоут.
        Зато не тарахтит двигатель, не бурлят воду винты. Если бы в придачу ко всему локатор! Чтобы получше разглядеть застывшего во тьме врага, ведь человеческие глаза плохо приспособлены к мраку.
        Локатора, разумеется, не было. Но путь был намечен еще днем, команда опытна, офицеры умелые. Разговоров не было. Люди не нуждались в понуканиях, а распоряжения передавались шепотом.
        Однако бывшим флибустьерам было не впервой подкрадываться по ночам. Минимум парусов, готовое к бою оружие, ни малейшего огня. Словно не корабль движется по морю, а призрак, тень. Вряд ли и разглядишь. Если же сумеешь, то наверняка будет поздно.
        Выходить на дистанцию «разглядывания» Командор не стал. Бригантину положили в дрейф и дальше двинулись на небольшой шлюпке. Борта едва возвышались над водой, ночь была довольно темная. Сколько бы ни таращились по сторонам вахтенные моряки, требуется редкое невезение, чтобы быть замеченным.
        Почти бесшумно погружались в воду весла. Шли еле-еле, руководствуясь не столько зрением, сколько интуицией.
        В свете ущербной луны постепенно разглядели едва видимые силуэты стоящих на якорях кораблей. Определились окончательно, приблизились еще, и Сорокин шепнул:
        - Все. Суши весла.
        Операция вступала в решающую фазу.
        Нет, можно было бы рискнуть. Шансы подобраться к брандеру на шлюпке были. Но время военное, вахта должна нестись внимательно. И пусть еще не изобретены прожектора, вдруг заметят, и тогда преимущество будет у тех, кто укрыт высокими бортами кораблей. Уверенное такое преимущество.
        Едва слышные всплески. Дальше заранее решено было двигаться вплавь. Боевые пловцы пока неизвестны. Обнаружить над водой три головы гораздо труднее, чем лодку. Не говоря о том, что сообщение на шлюпках ночью прерывается даже для своих, и заметившие немедленно заподозрят неладное.
        Плыли фактически налегке. Пара ножей у каждого, в непроницаемом мешочке огниво, да вокруг головы Сорокина намотан тюрбан с заранее изготовленным аналогом бикфордова шнура. Фитиль - вещь известная едва ли не с изобретения пороха.
        Вода была теплой. Волнение - небольшим. Плылось довольно легко. Если что несколько нервировало Кабанова и Ширяева, то только темнота. Сорокин-то был привычным к ночным заплывам, а тут плывешь и неосознанно думаешь: вдруг взял не то направление и так и будешь удаляться от шлюпки невесть куда. В перспективе - на дно. До берега неблизко…
        Потом в свете ущербной луны возникла темная громада. Потихоньку оформилась в силуэт корабля. И вот наконец над головами пловцов навис борт.
        Брандер стоял на якоре. С кормы свисал какой-то канат, явно не слишком нужный, позабытый.
        Аккуратнее надо быть, аккуратнее. В противном случае…
        Пловцы разделились. Командор отправился к канату, двое других - к якорю. Стальных цепей еще не делали. Якорь - тот же канат с лапой на конце.
        Первым полез Сорокин. Один нож он заранее взял в зубы. Не очень удобно, однако руки заняты, а так схватиться за него можно гораздо быстрее, чем если оставить в ножнах.
        С палубы, вынуждая застыть, послышались голоса. Смысл разговора остался неясен, но беседовали явно двое. Недолго, на уровне двух вопросов и коротких ответов на них.
        Стихло. Один, кажется, ушел. Может, и оба, но лучше быть готовым к встрече.
        Константин едва заметной тенью перемахнул через борт и быстро огляделся.
        Так и есть. Неподалеку застыл одинокий силуэт вахтенного. Моряк смотрел на воду, еще не зная, что прозевал свою смерть. К службе надо относиться добросовестнее.
        Созерцание воды утомляет. Матрос чуть отвернулся и звучно сплюнул на палубу. Очевидно, табачную жвачку.
        Курение с заходом солнца было запрещено на всех кораблях. На брандере же, учитывая характер груза, оно вряд ли поощрялось даже днем. Вот и приходилось пользоваться суррогатом.
        Если бы матрос посмотрел в другую сторону, то смог бы увидеть бросившуюся к нему тень. А так - успел ощутить, как его схватили сзади, закрыли рот, и в следующий миг острая сталь вонзилась в сердце.
        Сорокин некоторое время подержал дергающееся в последних конвульсиях тело. Затем бережно опустил его на палубу.
        Сзади на пороге слышимости возник легкий шум. Ширяев.
        Сорокин кивнул напарнику на вход в кубрик. Вдруг кто выползет по нужде или по другой причине?
        Григорий кивнул, мол, понял. А Константин тенью заскользил к юту. По идее, второй вахтенный должен был находиться там.
        …Командор тоже забрался сравнительно легко. Только в конце пути его ждала не палуба, а кормовой балкон. Дверь в каюту по случаю хорошей погоды была открыта.
        Некоторое время пришлось постоять на месте, дабы глаза привыкли к мраку. В помещении будет еще темнее. Не хватало на что-нибудь напороться! Или же долго искать, есть в каюте кто-нибудь или нет.
        Есть. Изнутри, облегчая задачу, доносился легкий храп. Командор скользнул внутрь и, ориентируясь на звук, приблизился к спящему.
        На войне как на войне. Мораль уступает место жестокой необходимости. Тут дилемма проста - или ты, или тебя. И разницы между ударом в спину и победой в честном поединке, собственно говоря, нет никакой. Раз уж итог один…
        Храп затих. Проснуться спящему было не суждено. Командор ощупью нашел рядом с изголовьем шпагу, извлек ее из ножен и тихо двинулся в коридор.
        По донесениям разведчиков, во время стоянки команда на брандере была минимальной. Максимум - пара офицеров и около дюжины моряков. Не столько команда, сколько охрана. Осталось угадать, в какой из кают расположился второй и последний офицер. Вряд ли он сейчас проверяет посты. Раз корабль на якоре…
        Ближайшая дверь оказалась закрытой. Если учесть, что встроенных замков на кораблях не было… Но и изнутри запираться было довольно странно. Матросу входить не положено под угрозой строгого наказания. Капитан, наоборот, имеет полное право заглядывать куда ему заблагорассудится. Тогда почему?
        Н-да… Выбить дверь нетрудно, но шум… Командор прижался к хлипкой преграде, прислушался.
        Тихо. Не каждый же храпит во сне! Ладно, может, не проснется. Все меньше грехов на душе.
        Остальные каюты открывались легко. Только были они пусты. «И разведка доложила точно…» Работают люди Поншартрена, работают. Или кто сейчас непосредственно отвечает за разведку?
        …Вахтенный на квартердеке оказался далеко. Он стоял ближе к кормовому обрезу, и незаметно приблизиться к моряку нечего было думать. Хорошо хоть, тоже пока смотрел в сторону. Да и чего высматривать на лестнице?
        Сорокин прикинул разделявшее их расстояние и на секунду приподнялся повыше. Бросок вышел удачным. Вахтенный успел только вскрикнуть, негромко, а затем со стуком повалился на палубу. В следующий момент Константин оказался уже рядом и заботливо вонзил другой нож прямо в сердце. Чтобы человек зря не мучился. Страшна ведь не смерть, а болезненный переход к ней. Смерти все равно не избежать.
        Уже вдвоем с Командором отправились к трюму. Он действительно был весь набит бочками. Настолько, что дальнейшее было сущей ерундой. Размотать припасенный шнур, расположить его поэффектнее да подпалить перед обратной дорогой.
        …Дело было практически сделано, когда брезентовый полог, прикрывающий вход в кубрик, отодвинулся и наружу высунулся сонный матрос.
        Ширяев чуть отодвинулся, давая моряку возможность выбраться на палубу. Затем привычно зажал левой рукой рот, а правой нанес удар. Неудачно.
        Матрос оказался довольно здоровым и дернулся так, что едва не вырвался из рук сержанта. Второй удар достиг цели. Тело дернулось, и Григорий ударил еще раз.
        Грязное дело - война.
        В кубрике по-прежнему было тихо. Места немногочисленной вахте хватало, тесниться было не надо. А то, что кто-то выполз наружу, не волновало. Может, и не заметил никто.
        Подошедшие Кабанов с Сорокиным посмотрели на труп. Шнур уже тихонько тлел, приближая неизбежный фейерверк, но вдруг проснется еще кто-нибудь? Обнаружить диверсию вполне возможно, а второй раз подобный фокус не повторить.
        А время между тем шло, и надо было срочно решать. Или лезть в кубрик и вырезать сонных, или спасаться, пока не стало поздно.
        Вырезать было противно. Хотя вахта была обречена в любом случае, однако сам процесс восторгов не внушал. Очень уж как-то…
        - Уходим, - тихо произнес Командор.
        Без того, пока ждали, времени прошло порядочно. Если кто и проснется, пока разберется, пока поднимет тревогу, а там уже…
        Вниз вновь скользнули по канату, чтобы не вызывать лишнего шума. А дальше поплыли в сторону ждущей шлюпки. Только теперь делали это намного быстрее.
        Только знать бы точно, где эта шлюпка! В темноте да на воде вполне можно заплутать. Тут чуть свернул, и вполне можешь проплыть мимо.
        Страх ведом всем. Плыли, и каждый думал про себя: вдруг вовремя не найдут и взрыв застанет их на воде?
        А то и еще страшнее - кто-нибудь из команды все-таки прореагирует, и все хлопоты окажутся напрасными…
        Тихий плеск впереди и чуть в стороне привлек внимание, заставил поневоле насторожиться. Свои или чужие?
        Хотя чужие, если бы и двинулись в шлюпочный обход, обязательно зажгли бы факел. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, кто передвигается по воде.
        А своим здесь опасно. До ближайшего фрегата рукой подать. Не ровен час - заметят.
        - Что? - Заботливые руки подхватили пловцов, помогли забраться в шлюпку.
        - Порядок.
        Оказалось - не совсем. Не успели разобрать весла, как сбылось предположение Командора. С темной глыбы фрегата раздался встревоженный голос. И кого он окликал - было ясно даже не знающим английский язык.
        Оклик повторился, и почти сразу за ним грянул выстрел. Хорошо, тьма мешала прицеливаться. Свиста пули никто не услышал. Зато на британце сразу поднялась суматоха. Вспыхнул один факел, другой, третий…
        - И раз! - На весла налегли так, словно участвовали в важнейшем соревновании по гребле.
        Впрочем, так оно и было. Причем ставкой была жизнь.
        Вновь выстрелили вдогонку. Но гораздо больше пули тревожила мысль, что сейчас проснутся не только на фрегатах, на брандере тоже. Сон на пороховой бочке - чуткий сон.
        Не проснулись. Море вдруг украсилось яркой вспышкой, а по ушам ударило громом так, что все прочие звуки на какое-то время напрочь исчезли.
        По небу понеслись пылающие обломки. Одни падали на воду, другие - на ближайшие корабли. Один рухнул почти рядом со шлюпкой, и поднятой волной ее крутануло, накренило так, что едва не зачерпнули бортом соленой воды.
        Теперь всем стало не до диверсантов. По крайней мере, на двух фрегатах стремительно разгорался пожар, и вырванные из сна команды лихорадочно занялись тушением.
        Более везучим кораблям досталось намного меньше, но кое-какие проблемы возникли и на них. Что до шлюпки, то на ней сбились с направления и теперь лихорадочно гребли абы куда, спеша уйти подальше из рукотворного ада.
        Неизвестно, куда бы их занесло, однако в стороне путеводною звездой вспыхнули огни. Жан-Жак решил хоть чем-то помочь своим друзьям. А на риск бывшему канониру прославленного Граммона было всегда глубоко наплевать.
        9
        Флейшман. Дела торговые
        Чужое время - не лучшее для собственных дел. У меня имелся довольно неплохой стартовый капитал, необходимые бумаги, вот только на практике…
        Нет, идеи были. Только чем больше я задумывался над каждой, тем менее они казались привлекательными. Тут главное что? Быстрый хороший доход. Оседать на одном месте я пока не собирался. Поэтому, например, было абсурдным заводить какой-нибудь трактир. Всерьез обогатиться с предприятия общепита можно только с течением времени. Когда пройдет необходимая реклама и люди решат, что именно у вас кормят лучше, чем в других местах, да и посещать данное заведение станет модным. Но я давно не оптимист и ждать долго результата мне не хочется.
        Производство? Руки у Ардылова золотые. Однако своих мастеров в этом времени тоже немало. Разве что изготавливать нечто пока неизвестное и уже по причине этого заранее освобожденное от конкуренции.
        Беда в том, что большинство изделий требуют иного уровня технологии. Настолько, что на данном уровне о них не стоит мечтать. Другие здесь пока просто не нужны. Например, нетрудно изготовить, скажем, керосиновую лампу. Но где взять для нее керосин? И вообще, эпоха всеобщего потребления пока не наступила, вещи служат десятилетиями, если не больше. Новшества в быту особо не приветствуются. Простому народу не до них, а у богатых столько слуг, что любой бытовой агрегат покажется явным излишеством.
        Да и много ли изготовит один человек? Окупятся ли затраты? Выгода находится в прямой зависимости от масштабов производства.
        Вот ардыловские штуцера пошли бы на ура. Оружие ценится. Только никто из нас не хочет послужить прогрессу на данном поприще. Радиосвязь мы держим в тайне, зажигалки решили в европейских водах не использовать, спасалки с «Некрасова» прячем. Штуцера сами имеем, однако изготавливать их на продажу не собираемся. Здесь пусть обходятся без нас. Пока речь шла о нашем выживании, все средства были хороши. Снабжать же опасными игрушками человечество заведомо аморально.
        Лучшая торговля - торговля оптом. Тут все плотно перехвачено местными. Попробуй влезь! Даже торговля с американскими колониями может идти исключительно через Вест-Индскую компанию. И никак иначе.
        Мелькнула мысль посетить Индию с ее запасами пряностей. Одна беда - по прикидкам, путешествие продлится около года. Долговато для начала. Век на дворе медлительный. Всего транспорта - парусники да телеги.
        И все-таки я не сдавался. Искал, расспрашивал людей, порою ненавязчиво давал взятки. Это ведь ложь, что подарки любят лишь русские. Здесь, в Европе, к этому делу относятся с отнюдь не меньшим вниманием. Так и ждут, когда ты поднесешь им барашка в бумажке. Хорошо хоть, не дошли до великолепной фразы Станислава Лема: «Взятки по-прежнему брали все, но никаких услуг за них не полагалось».
        Командор воспользовался моей занятостью и тайком провернул уничтожение английского брандера. Хоть я человек миролюбивый и шпагу над диваном повесил, чтобы по возможности никогда ею не пользоваться, поступок Кабана задел меня до глубины души.
        Сергей выслушал мои упреки и сказал:
        - Понимаешь, Юра, в архипелаге мы были обязаны выжить. Поэтому я водил вас в бой. Но сейчас… Оно нам надо? Брандер - ладно. Мы пока находимся в этом городе, и нас подобное касается напрямую. Да и последнее дело - стараться устроить теракт против мирных жителей. - Он намеренно употребил современные нам термины. - В Сен-Мало погибла масса ни в чем не повинного народа. Не хочу, чтобы такое повторилось еще раз. А вот все эти каперские патенты… Видал я их в одном нехорошем месте. Деваться было некуда. Однако таскать вас всех за собой я не собираюсь. Лучше устраивайтесь пока на берегу. Кстати, могу тебе предложить одно дело. Мне надо отремонтировать фрегат. Возьмешься? Наниматель платит. Наберешь рабочих, и вперед.
        - Хочешь сделать из меня судоремонтника? - Признаться, о такой стезе я еще ни разу не задумывался.
        - Ты же пока свободен. Захочешь - завяжешь. Да и это не помешает прочим планам.
        - Смотря как работать, - заметил я.
        - За день не надо. И за два тоже, - улыбнулся Командор.
        Мне показалось, что главную мысль Кабанова я уловил.
        - А за десять? - процитировал я один из любимых фильмов. - Да, трудную работу ты мне задал. Тут без помощников не обойтись.
        По выражению лица Сергея было ясно, что я угадал. Чем дольше будет ремонтироваться фрегат, тем позднее придется выходить на нем в море.
        - Вот и набери соответствующих. Платить все равно не нам. Я даже твои сметы проверять не буду. Берешься?
        - Что с тобой поделать? Ладно. Отремонтирую. Когда смогу.
        - Вот и отлично. А пока суд да дело, можем съездить в гости к одному хорошему человеку. Когда еще доведется его увидеть?
        - К Мишелю?
        - И как ты все знаешь? Он же приглашал. Заодно посмотрим, как там Рита. Вот уж, наверное, не думала стать знатной дворянкой!
        - А сам ты кто? Тоже французский дворянин. Угнетатель народных масс. Ох, повезло тебе, что не доживешь до великой революции! Робеспьера на тебя нет вместе с Маратом! И доктора Гильотена в придачу с его бессмертным изобретением. Которое и обеспечило свободу, равенство, братство.
        Конечно, я никогда не был приверженцем коммунистических идей. Как, кстати, не завидовал Командору с его дворянством. Но как не подколоть близкого человека!
        - Рановато мы для этого объявились. Предпосылок пока нет. Так что могу угнетать и массу, и объем. Слушай, может, пока мы во Франции, найти их родителей, или нет, дедов-прадедов, да и вызвать на честную дуэль? - не знаю, насколько серьезно предложил вдруг Кабан.
        - А они в чем виноваты? Раз уж сын за отца не отвечает…
        - А отец за сына? Кто-то же воспитал эту породу монстров! Не сами собой они вылупились! - Мне почему-то показалось, что Командор вполне может найти и убить неведомых предков.
        - Это будет простое убийство, - на всякий случай предупредил я. - Да еще при отягчающих. С умыслом.
        - Скорее - при облегчающих. Убить десяток, зато потом уцелеют тысячи. Или сотни тысяч. Любая религия отпустит мне этот грех. А то и зачтет на небесах.
        - Хорошо, что в святые не произведут. Ты уверен, что на освободившееся место не пролезут другие? Не десяток же человек устроили революцию! Тут одно общественное мнение подготовить надо. Все эти просветители и прочие энциклопедисты, которых слушали да понимали. Палачи и кандидаты в Наполеоны всегда найдутся. Лишь бы востребованность была.
        Командор тяжело вздохнул.
        Неужели на самом деле вообразил себя неведомым и бескорыстным спасителем человечества?
        - Да. Тут как бы еще хуже не было, - согласился он. - Кто знает, куда все повернет? Видишь, даже простейшим способом историю изменить боимся. Что мы за народ? Ладно. За ремонт берешься? Или, еще лучше, поехали с нами. Мишеля проведаем, женщин наших у него на время оставим. Пока сами не определимся, как дальше добираться будем.
        - Разве они мешают? Я, наоборот, стосковался по Ленке так, что на день разлучаться не хочу, - признался я.
        - Дело не в тоске, а в неопределенности. Тебе-то хорошо, а вдруг у меня опять начнутся походы? В отдалении они хоть ничего не будут знать. Пусть лучше считают, что рыбу ловлю. Или товары перевожу. Или там лабаз какой-нибудь охраняю. К чему лишние переживания? И мне будет легче. Волноваться не надо.
        Видно, наш несгибаемый предводитель никак не мог забыть похищения своих дам и все, что за этим последовало. Тут поневоле станешь осторожным, хотя в Европе подобные методы не практикуются. Очевидно - из-за остатков рыцарства, а также наличия собственных жен в пределах досягаемости.
        Что аукнется, то и откликнется. Вроде бы так.
        - Мы в Европе, Сергей. Архипелаг с его страстями остался позади, - пытаюсь объяснить другу. - Наоборот, сейчас мы можем пожить относительно свободно. Я так думаю: не жениться ли мне на Лене? Хоть я по национальности - сам знаешь, но все равно роднее здесь никого не найду. Опять-таки детей заводить пора.
        Ох, зря я это сказал! Командор едва заметно изменился в лице. Уж он-то никак не может оформить свои отношения. Разве что переберется в мусульманскую страну. Вот и терзается из-за этого. В наши дни никто ни на что не обращал внимания. Здесь же, пусть для виду, живут по христианским законам, и внебрачное открытое сожительство, да еще с двумя, шокирует кого угодно. Втайне позавидуют многие, однако с виду будут возмущаться с пеной у рта.
        Распишешься же с одной - куда девать вторую? Оформлять как родственницу? Но неудобно хоть на бумаге оказывать одной некое предпочтение.
        - И по какому обряду? - Сергей быстро взял себя в руки. - По иудейскому или по православному? Католиками или протестантами вы не являетесь, а светского брака пока нигде не признают.
        - Я предусмотрительный. - На моем лице появилась самодовольная улыбка. Хотя и неловко перед Командором, но кому еще признаешься? - У меня в кармане лежит свидетельство, что мы с Еленой являемся мужем и женой. Еще на Гаити тайком купил у одного ксендза. Настолько тайком, что Лена до сих пор ничего не знает. Все равно живем вместе. Бумага же - оправдание на всякий случай. Или давай устроим небольшую свадьбу. Посидим, отметим это дело. Впрочем, как знаешь.
        - Вот именно, - подтвердил Командор.
        При этом его малыш официально являлся юным Санглиером со всеми правами потомственного дворянина. О чем имелась куча бумаг, в числе прочего заверенных губернатором Гаити Дю Касом.
        Весь разговор проходил в небольшом портовом кабачке. Благо, Командора в лицо фактически не знали, и он мог гулять без опасения привлечь излишнее внимание.
        - Ладно, пойдем. А то скоро стемнеет. - Кабанов бросил на стол пару монет и поднялся.
        Мы почти не пили. Бутылка легкого вина на двоих - по градусам почти ничего. Мелочь, особенно в эти времена, когда других напитков, кроме спиртных, в Европе почти нет.
        Я успел на третий день по прибытии снять себе половину небольшого домика. Несолидно торговцу надолго останавливаться в гостинице да еще с женой. Я по легенде вообще хочу поселиться в Шербуре, как только присмотрю себе занятие по душе.
        Командор ничего ни снимать, ни покупать пока не стал. Он очень хотел навестить всей семьей Мишеля, а любая поездка пока растягивается на месяцы. А уж покупать, чтобы продать, едва двинем в Россию, и вовсе глупо. Цены на продукты и товары, говорят, растут. Как всегда во время любой войны. А вот на жилье - как-то не очень.
        Расставаться не хочется. Не спеша доходим до бухты. Корабли застыли на причале и рейде. Паруса убраны. Тишина. Машинально находим «Лань», а рядом с нею - захваченный нами фрегат. Командор привычно раскуривает трубку, выпускает клуб дыма и замечает:
        - Хочешь идею? Где-то когда-то читал, что англичане возили из России пеньку. Раз тут тоже есть флот, то почему бы тебе не заняться тем же? Все ближе, чем Индия. Правда, до Архангельска идти холодными краями. Но другие порты пока не отвоеваны. Да и после строительства Питера еще долго будет идти война.
        Франция пока является достойной соперницей Британии на морях. Поэтому идея не столь плоха.
        - Корабля нет, - напоминаю я.
        Наша «Лань» для перевозки больших партий грузов не приспособлена. Оно понятно - при всей ее универсальности, это главным образом боевой корабль. Пусть маленький, однако в свое время он доставил столько хлопот и голландцам, и испанцам, и тем же англичанам.
        - Ладно. Вернусь от Мишеля, придется пару раз выйти в море. Приведу пару посудин, а там - выбирай. Правда, продаваться они будут с аукциона, но кое-что тебе добавим, - сквозь дым, словно само собой разумеющееся, говорит Командор.
        - Хочешь вступить в долю? - Такому компаньону я был бы только рад. Деловой хватки у Сергея мало, он военный от мозга костей, зато надежен, словно скала.
        - Нет. Не мое это. Сам понимаешь.
        Понимаю и даже не пытаюсь соблазнить молочными реками с кисельными берегами.
        - Спасибо, Сергей. Как смогу - отдам.
        - Брось. Какие счеты? Если мы не будем помогать друг другу, то просто не выживем, - отмахивается Командор.
        Он немного провожает меня. Улочки Шербура узкие и грязные. Все-таки триста лет спустя жизнь в городах станет несравненно комфортнее. С другой стороны, настоящие друзья станут попадаться намного реже. Нынешняя жизнь располагает к дружеской открытости. Даже классическая мушкетерская троица Жила совсем недавно. Не то полвека, не то четверть века назад. Я уж, признаться, плохо помню датировку бессмертного творения Дюма.
        Что еще плохо - стоит лето, но на мне, согласно местной моде, надет камзол, шляпа да еще сверху наброшен плащ. Без последнего можно было бы обойтись, но я не был уверен, что мы не загуляем, а под свободно ниспадающей тканью легко прятать пистолеты. Все-таки после всех наших приключений без оружия я чувствую себя неловко.
        На очередном углу мы расстаемся. Отсюда до дома мне от силы десять минут ходьбы. Командору до гостиницы раза в полтора дальше.
        - Сам доберусь. Не маленький, - отмахиваюсь я.
        Уже совсем стемнело. Окна на первых этажах прикрыты ставнями. Преступность процветает повсюду. Не слабее, чем в наши дни. Даже сильнее, учитывая отсутствие должных органов правопорядка. Одна городская стража, которой до нашей продажной милиции еще расти и расти. Ни следователей, ни оперов.
        Не успел подумать об этом, как узкую улочку перегораживают два мужских силуэта. Скосив глаза назад, убеждаюсь, что еще один старательно пытается отрезать мне путь отступления.
        Кричи, не кричи, помощи не дозовешься. Порою под стенами домов находят труп запоздалого гуляки. Тоже издержки времени. Зато, справедливости ради, в случае нападения ты имеешь полное право защищаться любым оружием и за последствия отвечать не будешь. Хоть навалишь целую гору трупов.
        Невольно замедляю шаг, руки сами ложатся на рукояти пистолетов. Такие привычные рукояти.
        - Куда торопишься, приятель? - спрашивает один из мужиков.
        Второй, не дожидаясь ответа, в свою очередь добавляет хрестоматийный вопрос:
        - Жизнь или кошелек?
        - Вы хотите предложить мне деньги? - стараюсь, чтобы в моем голосе прозвучала ирония.
        - Чего? - Мужчины извлекают ножи. В свете отдаленного фонаря тускло отсвечивает длинное лезвие.
        - Шли бы вы себе своей дорогой, - предлагаю я, прижимаясь спиной к стене.
        Не хватало еще получить удар в спину!
        - Сейчас пойдем, - мрачно извещает меня наиболее здоровый грабитель, медленно надвигаясь на меня.
        - Ваше счастье, что не нарвались на моего приятеля. Он бы убил вас голыми руками. А я добрый. По пуле на каждого не пожалею. - Большие пальцы взводят собачки курков.
        Расстояние мало, и обмениваться дальше угрозами опасно. Да и не собираюсь я либеральничать.
        Выстрел эхом отражается от стен. Здоровяк хватается за грудь и послушно падает в пыль.
        Я направляю пистолет на его приятеля. Тот реагирует мгновенно. Только что стоял - и вот уже несется со всех ног прочь, нимало не беспокоясь о судьбе оставленного компаньона.
        С другой стороны тоже доносится удаляющийся топот - третий грабитель решает, что нет ни малейшего смысла перекрывать путь отступления тому, кто может спокойно идти вперед.
        Так я и делаю. Перешагиваю через тело и иду с пистолетом в руке. Второй, разряженный, вновь прячу под плащом.
        Лена встречает меня в комнате. Да и какая это встреча? Сидит надувшаяся от обиды. Одна в чужом городе, стране и времени. И еще я вечно шляюсь невесть где.
        Мне поневоле становится жаль мою бывшую секретаршу, а ныне - спутницу в скитаниях. Внимания ей на самом деле перепадает немного. В Карибском море я вечно пропадал в походах, а на берегу гораздо больше времени проводил с друзьями.
        - Леночка, милая, а знаешь, что я тебе принес?
        Обида еще не прошла, однако извечное женское любопытство заставляет заинтересованно поднять голову.
        - Тут у меня бумага завалялась. Прочитаешь или помочь?
        - Обойдусь, - отворачивается Елена.
        Женщины предпочитают нечто существенное. Бумажки их не интересуют. Хотя… смотря какие бумажки.
        - Тут, между прочим, о тебе. Вернее - о нас.
        - Их разыскивает милиция. Или кто вместо нее? - язвительно комментирует моя избранница.
        - Не угадала. Здесь выписка из церковной книги, в которой сказано, что некая Елена является законной женой некоего Юрия.
        - Шутки у тебя! - Прелестное лицо отворачивается от меня прочь.
        - Это не шутки. Читай.
        После третьего прочтения она все же убедилась, что это правда.
        И вот тогда такое началось…
        10
        Кабанов. Встреча с Мишелем
        В жизни мне довелось поколесить немало. Я не говорю про перелеты. В воздухе расстояния не ощущаются. Вернее, выглядят как-то несерьезно. Сел в самолет в Москве, а через восемь часов вылезаешь из него на другом конце света, в Хабаровске. Да еще бурчишь при этом, что надоело сидеть на одном месте, лишь один раз быстренько перекурил в туалете, и вообще, устал, надоело.
        Настоящее путешествие возможно только по земле. Или по воде. С постепенно разворачивающимся пейзажем, с определенным занудством, с подсчитыванием оставшегося расстояния.
        По времени путешествия бывают короткими и длинными. На колесах и пара сотен километров - пустяк. Пешком же такое расстояние пока пройдешь…
        Мне доводилось перемещаться на поезде, в автобусе, в автомобиле, на БМД и БТРе, на своих двоих с полной выкладкой. В последние годы - под парусами. А вот так, далеко да на карете, - первый раз в жизни. В фильмах и книгах герои вообще путешествуют верхом. Но это надо совсем не жалеть лошадь. Про собственную задницу уже не говорю. Да и вещей с собой много не прихватишь. Одному или в мужской компании от беды можно. Только с нами были дамы, а уж багаж у них…
        В конце концов к Мишелю отправились лишь мы с Ширяевым. Юра привлек к делу не только Ардылова и Кузьмина, но даже Ярцева. Калинин и Кротких остались помогать ему по коммерческой части. Военная стезя во Франции особо не привлекала никого.
        Петрович вновь искал себе практику. И наконец, Костю соблазнил Гранье. Уговорил навестить какого-то старого знакомого в Дюнкерке, городе, упорно ассоциирующемся у меня с позорным бегством англичан во время Второй мировой.
        В итоге мы пустились в путь двумя семействами. Двое мужчин, столько же детей, три наших женщины плюс две служанки и по кучеру на козлах. В одной карете поместиться мы никак не могли, и пришлось взять две с соответствующим числом лошадей.
        Дороги - беда не только одной России. По крайней мере, в нынешнее время. Там, где сохранились римские, - хорошо, однако появилось столько мест, где тракты проложились позднее. Именно проложились. Насколько понимаю, никто специально их не прокладывал. Люди путешествовали по делам. На популярных маршрутах возникали тропки, потом - тропы, те, в свою очередь, превращались в дороги. Между крупными городами за ними поневоле следили. Однако стоило свернуть в сторону, как езда превращалась в некое подобие набора мучений. Сплошные ухабы, наверняка помнившие старое средневековое правило: «Что с возу упало, то пропало», бесконечные повороты, подъемы, спуски, короче, все, что пожелает душа путешествующего мазохиста.
        Мазохистом я не был. Просто хотелось повидать дорогого мне человека. Времена таковы - расставшись с кем-нибудь, рискуешь больше его никогда не встретить. В отсутствие приемлемого транспорта любые расстояния становятся трудноодолимыми.
        Последнее мы сполна испытали на себе. Дни медленно уходили за днями. Ночи на постоялых дворах сменялись ночами в чьих-нибудь замках или дворцах. Один раз мы неверно рассчитали, и в итоге ночевать пришлось под открытым небом. Хорошо, что погода стояла хорошая и все это напоминало пикник.
        Задумчивое пламя костра, бурлящая похлебка, аромат запекающегося мяса, глубина звездного неба над головой… Лепота…
        Единственное, что несколько портило покой, - на дорогах, по слухам, пошаливали. Поэтому пришлось нам с Ширяевым дежурить по половине ночи. Не хватало прославленным морским разбойникам пасть жертвой своих сухопутных коллег!
        Но нет. Ночь на природе прошла спокойно. Бандитизм явно не являлся основной профессией французских жителей. Как в дальнейшем при всех гримасах криминогенной обстановки все же не стал доминирующей специальностью на Руси. Да и по оставленному позади Карибскому морю ходили не только пираты. Иначе кого бы мы там грабили? Друг друга?
        И вновь вокруг нас неторопливо пробегали леса, перелески, поля, виноградники… Прелестные картинки доиндустриальной эпохи. Это позднее деревья пойдут в ненасытные заводские топки, леса исчезнут, зато расплодятся города и городки с их чадящими заводскими трубами. Нам до этого не дожить.
        Пока доходило до того, что люди частенько пили прямо из рек. Мы-то по привычке воду кипятили. Помимо химии есть еще биология. Всевозможные бактерии да вирусы, еще не мутировавшие и потому для нас вдвойне опасные. Иммунитета от подобных тварей у наших организмов нет. Легко в ящик сыграть. В пиратской эпопее нас, наверное, спасало постоянное напряжение. Нам было не до хворей, и они в основном благополучно обходили нас стороной. До сих пор обходили…
        Кареты въехали в очередной лес. Настолько дремучий, что никак не ассоциировался с Францией. Тогда уж с Россией. Все-таки чащобы и прочие буреломы обычно соотносятся с моей родиной, а не с благополучной Европой.
        Только какая она благополучная? В нынешние времена…
        Дальнейшее произошло внезапно. Настолько, что неопытный трус испугаться бы толком не успел.
        В первое мгновение мне показалось, будто валятся деревья. Я сидел у левого окна, размышлял о пейзажах, о судьбах цивилизации, о прочей ерунде. Ребенок спал на руках у заботливой мамы. Сама Наташа сидела тихо, боясь разбудить дитя. Юленька вообще дремала, убаюканная бесконечной монотонной ездой. И, как всегда, спала Жаннет.
        Не то падающие, не то чересчур сильно качнувшиеся ветки вывели меня из задумчивого транса. Что происходит, я не понимал. Только в любом случае пассивность - худший из всех возможных способов действий.
        Затем сквозь треск и шум знакомо и реалистично грянул выстрел. И сразу все стало ясно.
        Я не облекал в мысли осознание происходящего. Это рассказывать о чем-то порою долго. По времени все случается гораздо быстрее. Настолько, что лишь потом можешь анализировать свои поступки и чужие ответы на них.
        Я столько раз десантировался из БМД и БТРа, что дальше просто сработал инстинкт.
        Тело само рванулось наружу. Я едва не снес довольно хлипкую дверцу кареты и еще в полете, привычно группируясь перед падением, заметил суетящихся кругом разнообразно одетых мужчин. Практически у каждого в руках что-то было. У кого - шпага, у кого - нож, а у кого-то - пистолет или мушкет.
        Ох, не демократ я и не либерал. И правозащитника из меня никогда не выйдет, сколько ни старайся! Нет во мне толерантности, политкорректности и прочих позднейших заморочек. Может, и особой любви к ближнему нет. Если этот ближний - дальний, да еще пытается отправить меня на тот свет. Или хотя бы ограбить на этом.
        В дороге я не расставался с портупеями, ставшими привычными. Плюс - шпага, плюс - метательные ножи. Без всего этого арсенала я чувствовал себя на редкость неуютно. Хуже бизнесмена без чековой книжки или демократа без внимания прессы.
        Первую пару пистолетов я выхватил еще в полете. Упал кому-то под ноги, перекатился, вскочил, взводя курки. Передо мной в некоторой растерянности застыл мужчина с обнаженной шпагой. Я выстрелил в него в упор из правого ствола, отбросил разряженное оружие и дернул из-за спины нож.
        Спустя мгновение нож вошел в спину некстати отвернувшегося от меня другого разбойника.
        От второй кареты, где находился Григорий, громыхнул выстрел и почти без перерыва - еще один.
        Дорога в этом месте делала небольшой поворот. Из-за моего рыдвана было не разобрать, что происходит сзади. Да я все равно пока не мог помочь моему бывшему сослуживцу и верному спутнику.
        Оглядываться пришлось молниеносно. Обстановка не радовала. Наш кучер завалился на своем облучке. Не то ранен, не то убит. Очевидно - тем самым выстрелом, который привел меня в чувство.
        Двое разбойников держали под уздцы лошадей. От природы наши четвероногие перевозчики - существа трусливые и вполне могут понести карету без понуканий кучера.
        Еще двое разбойников направлялись в мою сторону с той же стороны. Направлялись скорее по инерции. Мое выпадение из экипажа с последующим нападением вряд ли заняло больше пяти секунд, и мозги лесных грабителей еще не сообразили, что ситуация развивается не по их сценарию.
        Шедший первым был одет заметно лучше остальных. С этакой претензией на роскошь, если не принимать во внимание явную несвежесть наряда. Он был единственным, чья шпага покоилась в ножнах. Зато пистолет в руке наводил на размышления, кто именно стрелял в кучера. Следующий за ним был с мушкетом в одной руке и большим кинжалом в другой. Уже поэтому в моих глазах на роль стрелка он не подходил. Стрелять с тяжелого ружья от бедра или с вытянутой руки - это же какое мастерство и силу иметь надо! А на Малютку Джона разбойник явно не тянул. Даже с большой натяжкой.
        Почти рядом со мной стоял еще один из романтиков больших дорог. Его недавние соседи и приятели уже выбыли из игры. Этому же повезло. Пока повезло.
        Нож в его руке нервно подергивался, однако меня зацепило не это. Внимание сразу привлек пистолет, который ходил ходуном гораздо сильнее клинка. Что было гораздо серьезнее. Вдруг выпалит сдуру, а в карете, между прочим, женщины и маленький ребенок.
        Уже задним числом, когда все закончилось, мне подумалось, что по всем канонам жанра стычка должна была завершиться примирением с разбойниками, нашей если не дружбой, то хотя бы взаимоуважением, совместными посиделками у костра… Тогда же мне было не до рассуждений и размышлений. Тот, кто бьет вполсилы, наверняка сам окажется жертвой.
        Разбойников было больше. Кто-то наверняка находился по ту сторону кареты. Да и Григорий стрелял не по зайцам. Беда бандитов - в низкой боевой подготовке. Они привыкли брать неожиданностью, нахрапом. Смогли бы одолеть обычных путников. Может, и опытных, если бы последние промешкали хоть немного и дали робин-гудам чуть форы по времени.
        Что-то я расфилософствовался по мелочам и нагромоздил кучу ненужных описаний. Видно, совесть моя чуть не на месте. Не в том смысле, что мне жалко кого-то из нападавших. Сами хотели - сами получили. Но уж очень я привык убивать в последнее время. Словно так и надо поступать по жизни.
        Как раз отсутствие раскаяния меня и беспокоит.
        Шпага сама прыгнула в руку и вошла разбойнику в бок.
        Он еще падал, когда я вскинул пистолет и выстрелил в наконец-то опомнившегося главаря.
        Беда в том, что кремневое оружие срабатывает не сразу. Пока вспыхнет порох на полке, пока он подожжет основной заряд, проходит добрые полсекунды. Не меньше.
        Главарь оказался калачом тертым. За эти полсекунды он успел отшатнуться, и предназначенная ему пуля попала в руку следовавшего за ним бандита. Главарь отбросил пистолет, подтверждая тем самым мои недавние подозрения о выстреле в кучера, и потянул из ножен шпагу.
        Составить ему партию я не смог. От кареты раздался истошный женский визг. Пришлось забыть про главаря, его раненого приятеля да и про все остальное.
        Как я оказался по ту сторону экипажа, объяснить не сумел бы никто. Перепрыгнул ли, обежал, перенесся по воздуху…
        Вторая дверь была распахнута настежь, и какой-то крепыш похотливо пытался вытянуть наружу мою Юленьку. Другой оборванный разбойник стоял сразу за его спиной и выгадывал, где встать, дабы оказать компаньону наиболее эффективную помощь.
        Я оказался перед ними так, что ни рубить, ни колоть тащившего было несподручно. Пришлось ударить клинком, словно палкой, почти без замаха по спине.
        Убить подобный удар не мог. Разве что несерьезно ранить. У нас на море такие раны флибустьеры даже не замечали. Мало ли они зарабатывали царапин!
        Очевидно, в европейских лесах дела обстояли несколько иначе. Разбойник вскрикнул, разжал руки и отпрыгнул в сторону. Упиравшаяся перед тем Юля по инерции улетела в глубины кареты, лишь мелькнули одна из многочисленных юбок да кончик ноги.
        Второй бандит, до сих пор больше примеривавшийся, с какой стороны подступить, с неожиданной прытью выхватил пистолет.
        Я привычно качнулся в сторону. Ему бы хоть в туловище стрелять, а не в лицо! Тоже мне, Вильгельм Телль выискался!
        Мой клинок вошел незадачливому стрелку в живот. Его шибко раненный приятель решил не дожидаться очереди и припустил в лес. Плащ на его спине был порван, а дальше я и разглядывать не стал.
        Лошади все время норовили встать на дыбы, рвануть прочь от места, где что-то постоянно грохочет, да к тому же начинает явственно пахнуть кровью. К счастью, державшие их разбойники находились на своих постах. Они едва не висели на скакунах, однако продолжали удерживать карету на месте.
        Молодцы, ничего не добавишь!
        От экипажа Ширяева по-прежнему доносился шум. Там тоже дрались. Если уровень лесных братьев такой же, то, может, Гриша сумеет обойтись без моей помощи.
        Воинское ремесло, как никакое другое, требует постоянного упражнения даже после того, когда основные навыки давно закреплены. Разбойники явно пренебрегали этим непреложным правилом, большую часть времени пребывая в неге и довольстве. В архипелаге такие лентяи долго не жили…
        Я изо всех сил вновь рванул на другую сторону. Никак не мог забыть, что главарь находится там. Как правило, такие должности занимают люди, наиболее умелые. Чаще всего именно они собирают вокруг себя остальных, а нет - добиваются положения умением и силой. Ну и, конечно, удачливостью.
        Не знаю, как насчет умения, однако удачливость явно оставила главаря. Он сам прекрасно понял это. Даже не попытался ни устроить решающий поединок со мной, ни хотя бы схватить одну из женщин и укрыться за ней, словно за живым щитом.
        Хотя для последнего он был, возможно, хорошо воспитан.
        Я хорошим воспитанием не блистал. Шпага продолжала привычно лежать в правой руке, поэтому пистолет был выхвачен левой. Главарь как раз вцепился в древесный ствол, чтобы с разгона обогнуть его, а там - ищи его в чаще.
        Нет, все-таки я определенно не джентльмен. Подельники пусть удирают, а вот главарь… Он ведь еще может доставить ненужных хлопот. А то и попытаться отомстить за провал нападения. Достаточно хорошенько прицелиться из чащи да выстрелить. Пуля из засады без проблем способна одолеть любого фехтовальщика.
        Не выстрелит. Как и не отомстит. Я достал его буквально в предпоследний момент, который стал для главаря последним.
        И тут свои добровольные посты оставили конюхи. Они решили, что нет никакого смысла удерживать лошадей, по-прежнему остающихся хозяйскими. Да еще учитывая, что вместо благодарности их могла ждать общая участь.
        Это они зря. Работа заслуживает хоть какой-то награды. Уж их трогать я точно не собирался. Как перед этим фактически отпустил двоих бандитов: с рваным на спине плащом и второго, раненного в руку.
        Едва конюхи торопливо бросились прочь, почуявшие свободу лошади решили, что пришел их долгожданный час. Еще счастье, что назвать скакунов дружными было трудно. Рванули бы сообща, могли бы такую скорость набрать едва ли не с места!
        Что-то скрипнуло, что-то звякнуло, и карета тронулась в путь. Ощущение было таким, будто внезапно приходит в движение твой поезд, а ты остаешься стоять на перроне. Хорошо, перипетии схватки сыграли мне на руку и я оказался почти рядом.
        Чтобы запрыгнуть, пришлось даже отбросить шпагу. Я же не каскадер. Тренироваться в делах подобного рода не приходилось. Да и кареты мало приспособлены для трюков.
        Я едва не сорвался, на секунду завис, но сумел подтянуться и плюхнуться на козлы рядом с кучером.
        Кстати, тот был жив, хотя мало что соображал от раны. К тому же он стонал, но - вот что значит профессионализм! - вожжи не выпустил. Я буквально силой вырвал их и потянул, останавливая лошадей. Блин! С машиной управляться куда легче!
        Но - справился. Карета застыла, и я немедленно рявкнул:
        - Юля!
        Женщина послушно высунулась. Растрепанная, но такая милая…
        Времени на сантименты и любования не было. Сзади оставался Ширяев, и непонятно, как обстояли дела у него. Да и шпага мне была дорога, и оставлять ее у дороги я не собирался.
        - Держи! - Я подхватил Юлю. Рывком помог забраться на козлы и протянул вожжи. - Кому сказал!
        Не люблю приказывать женщинам, однако выбора не было, а уговоры всегда отнимают время.
        Женщина судорожно вцепилась в вожжи, а я сразу соскочил и бегом бросился назад.
        Помогать Григорию не пришлось. Разбойники не ожидали мгновенного отпора. Троих Ширяев убил или тяжело ранил, еще столько же, по его словам, бежали, и поле боя осталось за нами.
        Второй кучер не пострадал. Лишь Вика смотрела вокруг расширенными от ужаса глазами. Зато Маратик гордо взирал на валяющиеся тела. Он еще не понимал, что любая смерть - это окончательная точка в жизни. И ничего хорошего в ней нет.
        Я подобрал пистолеты, бережно вытер шпагу. Кое-кто из разбойников был всего лишь ранен. Добивать их я не стал, брать с собой и лечить - и подавно.
        Пусть решит судьба. Может, выживут. У меня даже не было на них зла. Просто не успело появиться…
        11
        Флейшман. Идеи и решения
        Ремонт фрегата шел строго в заказанном темпе. Конечно, для моей рекламы не очень, однако спешка пока не в чести, да и как не пойти навстречу другу? Пусть корабли не выходят в море без капитанов, а когда вернется Сергей, никому не ведомо, но лучше уж фрегат постоит. Со стороны сразу видно, что работы на нем идут. Часть обшивки разобрана, ребрами просвечивают шпангоуты, трудятся работяги, покрикивает кто-то из десятников…
        Показуха, зато убедительная. Всем ясно, что Командор взялся за дело всерьез. Настолько всерьез, словно готовится не к выходу в ближайшие окрестности, а к возвращению в знакомую до боли и ставшую привычной Вест-Индию.
        В таком виде и застал дела приехавший с официальным визитом Поншартрен. Командора он не застал, Сергей уже пустился в путешествие к Мишелю. Министр через своих порученцев поспрашивал, куда делся новоприобретенный каперский капитан, вроде вполне удовлетворился ответом да и отбыл дальше. В Брест, где были сосредоточены основные силы французского флота.
        Я же небольшую часть времени находился на верфи, а остальное или проводил с Леной, или искал достойное занятие. Чем больше искал, тем больше приходил к выводу, что хочу в Россию.
        Петр, несомненно, тиран. Зверь на троне. И я не квасной патриот. Более того, по определению не могу им быть. Все гораздо проще и прозаичнее. Во Франции сейчас царит относительный порядок. Не то чтобы особо хороший или плохой, однако лучшие места на внутреннем рынке захвачены. Далекие края пока слишком далеки. В России же готовится нечто сродни революции или былой перестройке, а значит, там есть где развернуться предприимчивому человеку.
        Вначале у меня мелькали мысли заложить собственную колонию где-нибудь в Калифорнии. Только разве это была бы жизнь? Или сам обрабатывай землю в поте лица своего, или завоевывай какое-нибудь племя и заставляй его делать то же самое. И оставайся на этом примитивном уровне до самого конца. Просто потому, что небольшой группой сделать реально ничего не возможно. Любые материалы и инструменты доставляй из Европы чуть ли не вечность, сплошное натуральное хозяйство. Короче, в таком случае гораздо больше смысла было заделаться плантатором на том же Гаити.
        В России же вариантов хватало. На самый худой конец можно возить в Европу пеньку, как советовал Командор. Другой вариант - хлеб.
        Во Франции действительно ощущался недостаток продуктов. Наверняка виновата война. Дошло до того, что пшеницу стали покупать в Норвегии. Она гораздо ближе, чем Россия. Да и портов на нашей недавней родине пока нет. А в тот же Архангельск много товара не довезешь. Цена в итоге получается такая, что покупателя в самый голодный год не найдешь.
        В Норвегию я бы сходил. Дело достаточно выгодное, хотя и несколько рисковое благодаря тому же военному времени. Однако в составе конвоя… Был бы вместительный корабль…
        Корабля не было. Большинство каперов действовало из Дюнкерка. Туда же доставлялись захваченные ими призы. В Шербуре что-то выставлялось на аукцион редко. А уж не устраивало меня ни в каком плане.
        Флибустьерская карьера приучила разбираться в кораблях. Так дворяне поневоле являются знатоками лошадей. Только у них это идет испокон веков, а у нас - сразу. Из одной сплошной необходимости. Как из необходимости мы научились более-менее сносно владеть саблей и пистолетом.
        Захваченные призы мне не нравились. Одни были не очень вместительны, другие недостаточно мореходны, третьи заведомо неуклюжи и тихоходны. При том, что цены на приведенные каперами корыта мне показались несколько завышенными. Или просто добычи в последнее время мало?
        Пришлось ждать. Корабль - не только жизнь моряка, но и средство производства. А чем лучше средство, тем больше возможная прибыль.
        Маленькие доходы я по жизни никогда не признавал. Они хороши, когда ты сам маленький и расти не собираешься.
        По старой памяти заглянул к Жерве. Вдруг былой соратник сумеет предложить иной вариант? Чтобы и качественно, и недорого.
        Морской начальник не морской министр. Очереди из посетителей в приемной не было. От командира небольшой эскадры многого не добьешься. Принял меня Жерве практически сразу.
        Меня поразил его вид. Вроде недавно я видел барона бодрым мужчиной, этаким обветренным, как скалы, капитаном, сейчас же передо мной сидел усталый и явно больной человек. Этот человек крепился, старался держаться молодцом, и все-таки болезнь отчетливо читалась на его лице, оставив печати-синяки под глазами, прорывалась наружу надсадным кашлем…
        - Видите, как бывает? В море никогда не болел, а стоило оказаться на берегу, как сразу раскис. - Губы Жерве тронула слабая улыбка, тут же уничтоженная очередным приступом кашля.
        - Я вам пришлю нашего лекаря, - пообещал я.
        Капитан пожал плечами. В жесте было вполне понятное презрение к служителям Гиппократа. Медицина пока не столько помогала больным выздороветь, сколько отправляла их на тот свет. Ни антибиотиков, ни толковой диагностики.
        - Присылайте, - довольно равнодушно произнес Жерве.
        Мол, хуже не будет, хотя и лучше тоже. Но если хотите…
        - Наш Петрович - лучший из возможных докторов, - заметил я без особой убежденности. Ведь можно быть лучшим, но, когда нет лекарств, что толку от всех знаний?
        - Глупости это все, - сказал Жерве и после вздоха спросил: - Но вы ведь пришли не за этим?
        Я рассказал о возникшей проблеме.
        - И это говорит мне соратник одного из знаменитых флибустьеров? - иронично прокомментировал капитан.
        - В данный момент я всего лишь купец. Мы решили покончить с прошлым. Причем не только моряки и офицеры, но и наш предводитель. Если бы не некоторые обстоятельства… - Я не сдержался и чуть намекнул на не слишком хорошую роль нашего соратника в убеждении Командора.
        Глаза моего собеседника на мгновение вспыхнули. Намек был понят и принят.
        - Вы просто давно не были во Франции, - вопреки ожиданиям, голос старого моряка звучал не гневно, а устало.
        Он угадал. Лично я последний раз был во Франции триста с лишним лет вперед.
        - Некоторые вельможи стали нашептывать Его Величеству, что, оказывается, в Карибском море есть такие люди - флибустьеры. И эти люди к королевским законам относятся постольку-поскольку. Власть не любит вольницы. Поэтому политика отныне направлена на превращение вольных добытчиков в послушных подданных. Да вы и сами это могли наблюдать.
        Тут ничего нового Жерве не открыл. Закручивание гаек шло полным ходом. С обратным эффектом. Знаменитая Тортуга, например, полностью обезлюдела. Флибустьеры откочевывали в другие края, как птицы, которых ведет неумолимый инстинкт. Возможно, мы были последними значительными представителями кровожадного и вольнолюбивого племени вечных морских бродяг.
        Кто там остался на островах после ухода Командора? Из ярких личностей никого. Одни погибли, другие стали правительственными чиновниками. История перевернула очередную страницу.
        Наверное, к лучшему. Хотя было жаль недавних соратников и собратьев по ремеслу.
        - Мы как раз полностью отошли от прошлых дел, - напомнил я капитану.
        - Отошли. Но за вами тянется ваше прошлое. Кое-кто из очень влиятельных людей напоминает королю о дуэли с Ростиньяком. Хотя Его Величество не только простил Санглиера, но и наградил, однако разговоры продолжаются. Да и кроме родственников покойного… Вам знакомо имя барона де Пуэнти?
        - Нет. - Интересно, а это еще что за фрукт?
        Жерве в очередной раз закашлялся и лишь потом смог продолжить. У меня создалось впечатление, что старому моряку, в силу профессии далекому от придворных интриг, необходимо выговориться перед кем-то, кто заведомо не побежит передавать услышанное дальше. Для этих целей я подходил.
        - Капитан первого ранга барон и кавалер Пуэнти, лицо чрезвычайно влиятельное при дворе, в прошлом году начал подготавливать налет на Картахену. Он привлек на свою сторону Его Величество, заручился поддержкой многих людей, их капиталами и планировал через год-два совершить задуманное. И вдруг приходит известие, что операция уже проведена без привлечения средств и самого Пуэнти. Подсказать кем?
        - Не надо. - Я невольно улыбнулся, вспомнив наш лихой поход. Хотя когда нас в Картахене зажали англичане, нам было не до улыбок и смеха.
        - Вот именно. Теперь Пуэнти усиленно пытается внушить всем, что коварные флибустьеры ограбили город, причем утаили большую часть королевской доли. В этом его сильно поддерживают все, кто был готов вложить в предприятие деньги.
        Сам барон, конечно, стремился лишь посмотреть на достопримечательности Картахены да ненадолго вывесить над городом французский флаг. Налет тем и отличается от захвата, что носит кратковременный характер. Удерживать заморские испанские территории у Франции просто нет сил.
        Кстати, королевскую и губернаторскую долю мы выплатили сполна. Сумма получилась отнюдь не маленькая.
        Но тучи явно сгущаются над головой Командора. А мы-то думали, что все наши проблемы автоматически канут в Лету с прибытием в Европу!
        - Уничтожение адской машины и заодно двух фрегатов реабилитировало Санглиера в глазах Его Величества, - продолжил между тем Жерве. - Даже заготовлен указ о награждении. Однако было бы лучше, если бы Командор вновь вышел в море. Тогда враги будут вынуждены окончательно притихнуть. Поэтому каперский патент - весьма неплохой выход для нашего героя.
        Последнее слово Жерве произнес без малейшей иронии.
        Похоже, он действительно уже второй раз пытался выручить Командора из неприятностей.
        Первый раз - после злополучной, хотя и вынужденной дуэли с Ростиньяком. Тогда капитан твердо встал на нашу сторону, хотя это не сулило ничего хорошего ему самому.
        Наш откровенный разговор был прерван долетевшим с моря отдаленным пушечным гулом.
        Знакомый звук поневоле заставил нас встрепенуться. Кому довелось хоть немного пожить в мире вечной войны, тот всегда будет настороженно относиться к ее отголоскам.
        Жерве поднялся. Он на время позабыл про болезнь и вновь превратился в бывалого морского капитана, которому все враги нипочем. Главное - сойтись с ними поближе.
        - Надо посмотреть.
        - Если не возражаете, я с вами, - попросил я.
        Карета уже ждала у подъезда. Адъютант при первом же залпе приказал подготовить экипаж. Уж своего-то начальника он знал.
        С берега мы смогли увидеть немногое. Почти на линии горизонта шел бой между пятью парусниками. Подзорные трубы чуть приблизили поединщиков, позволили разобрать, что два английских фрегата атакуют один французский корабль, охраняющий купцов. Вернее, пока один из британцев палил во француза, другой достаточно спокойно подходил к купцам.
        Помочь Жерве не мог ничем. Ветер дул к берегу, и о выходе из бухты не могло быть речи. Атакованным предстояло каким-то образом спасаться самим. Мы же могли быть лишь зрителями разыгрывавшегося перед нами трагического спектакля.
        Народа у берега собралось много. Не меньше половины города. В любом порту практически все жители поневоле разбираются в морских премудростях. Поэтому стоявших в гавани французских моряков не осуждал никто. Век пара наступит еще нескоро, а паруса - вещь капризная, зависящая от погоды.
        - Что творят! У самого берега! - Наглость британцев вызывала бессильный гнев.
        Один из купцов был уже захвачен. Второй пытался уйти к близкому порту, однако его преследователь был явно быстрее.
        И на фоне этого продолжали обмениваться залпами два схватившихся в поединке фрегата. Они попеременно окутывались густыми клубами дыма, скрывались в нем, и лишь спустя томительное время до нас долетал грохот пушек.
        - Не так надо! Не так! - невольно вырвалось у меня.
        Французский корабль вел себя слишком пассивно, а таким способом не выиграть схватки даже с ребенком. У нас проблемы выигрыша один на один не стояла никогда. Только атака, дерзкая, иногда до последнего предела. В идеале - стремительный абордаж. Такой, что все находящиеся на нижней палубе враги даже не успевали выскочить наружу и принять участие в общей забаве.
        Хотя, конечно, нам здорово помогали наши зажигалки. С ними и абордаж был излишеством. Но это лишь когда врага было больше и захватывать корабли мы не собирались.
        - Не знаю, кто командует англичанами, но ведет себя он очень нагло. Посмотрите, он постоянно навязывает свои правила боя, - заметил Жерве своим офицерам.
        Я стоял в той же группе, поэтому сказанное относилось и ко мне. Да, впрочем, я и сам давно заметил это. Опыт - великая вещь. А уж по части опыта не каждый военный имел возможность поучаствовать в таком количестве схваток. Да еще каких! Когда никто не считал, сильнее враг или нет, а просто атаковал его.
        Последний купец продолжал отчаянно удирать под всеми парусами. Шанс у него определенно был. Под самым берегом британец будет вынужден отстать. Вот только до берега еще надо было добраться…
        У самого выхода из гавани появился один из фрегатов Жерве. Ни о какой смене галсов речи не было. Проход просто не позволял этого. Поэтому паруса на мачтах были убраны до лучших времен, и сам фрегат тянули за собой шлюпки. Скорее жест отчаяния, чем реальная помощь. Такими темпами успеть к разборке корабль никак не мог. Но хоть пытался…
        Бой между фрегатами явно подходил к концу. Француз уже не отвечал на выстрелы своего противника. Кажется, он уже лишился одной мачты, хотя тут я был не уверен. Подзорная труба - плохая замена морскому биноклю, а схватка происходила у самого горизонта. Тут требовались орлиные глаза Гранье. Да и не в мачте дело. Раз замолчал, то уже побежден.
        Гнавшийся за купцом британец умудрился ловко повернуться и выпустил вдогонку полновесный залп. Ядра подняли фонтаны воды, не долетая до купца. Однако нервы у шкипера явно сдали. Он отвернул в сторону, в итоге потерял ветер, и британец немедленно воспользовался этим.
        Он ощутимо приблизился, почти вышел на траверз купца, угрожая расстрелом. И купец покорно сдался. В двух милях от спасительного берега.
        Зря говорят, будто ругаться способны лишь русские. Жерве загнул такой оборот, что поневоле задумаешься о неведомых богатствах французского языка.
        Я тоже не сдержался. Известное русское слово само сорвалось с губ. Пусть происшедшее меня никак не касалось, однако мы столько воевали против англичан, что их победа вызвала в душе приступ бессильной ярости. Я даже с некоторым удивлением поймал себя на мысли, что не против схватиться с грядущими властителями морей еще раз. Так, чтобы только щепки от них полетели.
        Тирада далась Жерве нелегко. Он вновь зашелся в кашле, прикрыл рот платком. Только я не знал, отчего покраснели глаза старого моряка. От болезни или от сознания собственного бессилия? Видеть подобный проигрыш и не иметь возможности предпринять хоть что-то…
        Напрасно одинокий фрегат подгребал к открытому морю на шлюпках. Все уже было кончено. Британцы овладели добычей и теперь медленно удалялись прочь.
        Жерве отошел от кашля и устало направился к экипажу. Звать меня с собой он не стал. Да и нужен ли я сейчас? Вот если бы тут был Командор…
        Люди медленно расходились прочь. Лишь некоторые продолжали стоять на берегу, словно надеясь на некое чудо. Например, внезапный подход французской эскадры. Но такие сюрпризы бывают только в кино.
        Я тоже направился домой. Дерзкий захват купеческих кораблей поневоле рождал мысли о риске, связанном с морскими перевозками. Вот так вложишь деньги в корабль, а его возьмут да и захватят, словно плохо лежавшую вещь. И никакой страховки при этом не предусмотрено.
        Но с другой стороны, кто не рискует…
        12
        Кабанов. Отдых и возвращение
        До ближайшего городка оказалось совсем недалеко. Мы сразу сдали кучера на попечение местного лекаря. Медики никогда не отличались ни бескорыстием, ни человеколюбием, однако оставленная мною некая сумма вкупе с высокомерным обещанием на обратном пути непременно проверить ход лечения должны были напомнить врачу о принесенной когда-то клятве.
        К безусловно смертельным рана не относилась. Поэтому варианты могли быть всякие. Если медицина особо не подгадит.
        Я сообщил местному прево о нападении банды и ее итоге, удостоился целой кучи восторгов и похвал, словно остро нуждался в них, нанял нового кучера и уже после обеда продолжил прерванное путешествие.
        Отсюда до поместья Мишеля было уже сравнительно недалеко. По меркам родного века - вообще рядом. Уже на второй день ближе к вечеру впереди возникло нечто среднее между старым рыцарским замком и новомодным дворцом.
        Предки Мишеля владели здешними землями не один век. Но времена меняются. Когда-то столь необходимые крепостные стены перестали играть прежнюю роль. Внутренние войны угасли, уступили место мирному сосуществованию с соседями, и прежние требования безопасности отошли в небытие.
        Нет, сами стены еще сохранились. Однако ров давно высох, подъемный мост явно перестал быть подъемным, на башенках больше не маячила неусыпная стража.
        Замок еще отчасти сохранял прежний вид, но с внешней стороны крепостных стен простирался ухоженный парк, а в центре парка потихоньку возникал новый, более привлекательный с точки зрения комфорта, дворец.
        Он еще далеко не был готов. Быстро строить еще не научились. Пройдет самое меньшее несколько лет, пока семья моего друга сможет окончательно перебраться из рыцарского жилища своих предков в достойный новых условий дом. Хотя, как мне показалось, сама стройка началась гораздо раньше возвращения Мишеля в родные края. Возможно, еще до нашего появления в этом времени.
        Пока же приходилось довольствоваться суровыми условиями минувшего Средневековья. Относительно суровыми, конечно. Сам замок тоже явно ремонтировался и перестраивался не один раз. Во всяком случае, описываемых различными авторами сквозняков внутри не было. Зато в наличии имелась масса оружия из того, что уже безвозвратно ушло в прошлое.
        Двуручные и простые мечи, секиры, кистени, палицы и прочие приятные глазу предметы, которыми полагалось рубить врага на части или же устраивать ему сложнейшие черепно-мозговые травмы с летальным исходом. А для защиты от подобных поползновений противников служили хорошо сохранившиеся полные латы, увы, бесполезные в век пороха, ядер и пуль.
        Осталось возблагодарить судьбу. Она здорово поиздевалась над нами, перебросив в прошлое из родного века. Но хоть в такое прошлое, а не в то, когда приходилось таскать на себе груду неподъемного железа. Да и не знаю, сумел бы я хотя бы пять минут помахать здоровенным мечом или сказал: «Рубите сразу. На фиг мне перед этим еще мучиться?»
        Может, кто-то видит в рыцарских временах романтику, но для меня это прежде всего размахивание тяжестями. Но не культурист же я! Да и каждый культурист ли выдержит подобные упражнения?
        Я посмотрел на массивные латы, в железных рукавицах которых был зажат здоровенный, почти с меня, меч, и решил, что лично я махаться этой штукой, да в таком прикиде, явно бы не смог. Стрелять как-то привычнее.
        Встреча же вышла великолепной. Этикет не властвовал над нами даже в первые минуты. Вместо церемонных поклонов - дружеские объятия, вместо приличествующих случаю речей - типичные возгласы: «А помните? »
        Рита присоединилась к нам практически сразу. Если и задержалась ненадолго, то явно лишь затем, чтобы привести себя в некоторый порядок. Женщины есть женщины. Во всех временах и во всех странах. Они в начале двадцать первого века умудрялись по несколько часов тратить на сборы на простенькое мероприятие, а уж сейчас, когда наряды намного сложнее и без служанок порою не обойтись…
        Это я привередничаю. На самом деле наша бывшая спутница отстала от своего родовитого супруга от силы на десять - пятнадцать минут. По лестнице частой дробью застучала каблучки, и в зал стремительно влетела Рита.
        На мой взгляд она заметно изменилась. Журналистка всегда была уверена в себе, но раньше эта уверенность базировалась на сознании собственного умения, деловитости, предприимчивости. Сейчас - на понимании, что от всех бед и проблем ее укрыла крепкая мужская спина. И это в сочетании с полученным высоким статусом, позволявшим на всех взирать свысока.
        Нет, на нас так Рита не смотрела. Зато на слуг…
        Царство этикета вступило в свои права позднее, во время ужина, больше смахивающего на небольшой пир. Да и то небольшой исключительно из-за малого количества участников.
        Столы ломились от всевозможных блюд, вина подавались самые выдержанные и отменные. Даже стало жалко, что я не знаток и ничего не понимаю в букетах и ароматах.
        Вышколенная прислуга сноровисто и без напоминаний наполняла наши тарелки и кубки. В остальном же вела себя так, словно мы в зале одни.
        Из всех детей с нами некоторое время восседал лишь Маратик. Остальные сидеть пока вообще не умели. Наследник Мишеля был старше моего всего на пару месяцев и пребывал под неусыпной заботой целого сонмища кормилиц и нянек. Туда же за компанию отправили и моего.
        Наташа прежде переживала: мол, как же в чужих руках, - но быстро попривыкла, успокоилась. Все же сынок порядочную часть времени проводил то с Жаннет, то с Юлей.
        Юля порою вообще воображала себя его матерью… Благо, отношения между моими женщинами были весьма специфическими и они во многом составляли нечто единое.
        Хорошее настроение не может разрушить даже этикет. Мы много шутили, зачастую на грани пристойности, а порою - и за гранью. Хотя и по меркам моих времен. Нравы меняются, многое приличное становится неприличным, и наоборот.
        Снаружи уже давно стемнело. В зале тоже царил полумрак. Вместо окон - бойницы. Тут и днем-то света маловато. И теперь масса свечей, горевших в многочисленных подсвечниках и прочих канделябрах, никак не могла справиться со своим извечным врагом.
        Но так даже приятнее. При ярком освещении пьют только извращенцы. Полумрак делает людей более близкими, а чувства поневоле открываются навстречу собеседникам.
        Наши дамы не выдержали первыми. Они удалились небольшой стайкой. Как подозреваю - немного посплетничать в своем кругу. Да и попутно обговорить массу вещей, которые мужчинам неинтересны. Мы же тоже частенько предпочитаем общаться в мужском коллективе.
        Ужин был настолько обилен, что больше есть я не мог. Даже вино не пьянило. Вроде нетрезв и в то же время не столько пьян, сколько тяжел. Не только сам. Мысли тоже обрели некоторую материальность и едва ворочаются в мозгу. Но расставаться не хочется. Куда спешить, когда вокруг друзья, а на столе еще масса запыленных бутылок?
        - Завтра отправимся на охоту, - как нечто само собой разумеющееся сообщает Мишель.
        - Да ну ее! - Вот чего не люблю! Вино позволяет многое, и я, не удержавшись, спрашиваю: - Вы что, все время тут живете?
        - Разве плохо? У меня земель столько, что за три дня не объедешь! - В голосе Мишеля звучит хвастовство. Но и что-то еще, малозаметное, тоже проскальзывает.
        Неужели капитан скучает по битвам?
        - Так и среди людей порою показаться надо. - По нынешним временам слуги и крестьяне людьми не считаются.
        - Разве соседей мало? То мы к ним, то они к нам, - улыбается хозяин. - Теперь вот вы приехали в гости.
        - Нет, но со своей родословной вы вполне могли бы блистать во дворце, - невесть из-за чего уперся я.
        Мишель некоторое время молча вертит в руках пустой кубок, а затем сообщает:
        - Были мы во дворце. Сразу после возвращения. Больше не хочу.
        - Почему? - на этот раз встревает Ширяев. Уж не знаю, что он воображает о Версале со своими романтическими представлениями.
        - Наш король как-то заявил, что государство - это он. Но если бы только заявил! Его Величество не привык встречать отказа и считает, что все во Франции принадлежит исключительно ему. Включая жен его подданных, - жестко отвечает Мишель.
        Теперь понятно. Рита - женщина интересная не только внешностью. Помимо лица и фигуры в представительницах слабого пола очень важна изюминка, пресловутый французский шарм. А в бывшей журналистке есть такое, что сейчас не встретишь. Вот стареющий ловелас и обратил на нее свое милостивейшее внимание. При этом напрочь забыв, что есть то, чем не делятся даже с королями. Во всяком случае, нормальные люди.
        Один из немногих оставшихся с нами слуг вновь разливает вино, и Мишель в который раз поднимает кубок:
        - Бог с ним, с королем. Давайте все-таки махнем на охоту. С самого утра. У меня такой лес есть неподалеку…
        При этом он несколько оживился. Наверняка мысленно стрелял зайцев. А то и брел с рогатиной на медведя.
        Хотя вряд ли тут уцелели медведи. Уж очень много желающих постелить у постели вместо коврика бурую шкуру.
        - Нет. Лучше просто покатаемся, посмотрим, отдохнем. И не с самого утра! - Я заранее думаю, что рано встать мы не сможем.
        - Хорошо. Я покажу вам свои владения, - покладисто соглашается Мишель. - Вокруг такие места…
        Убедить его сейчас не особенно трудно.
        Давно перевалило за полночь, когда мы устаем настолько, что решаем расстаться. До утра. А уж утром продолжим.
        Нет, я в общем-то не пьян. Голова разве что тяжеловатая. Сколько я спал за долгую дорогу? Но замок чуть покачивается, как бригантина на волнах. Несильно, чуть-чуть.
        И лишь поднимаясь в отведенные моему семейству комнаты, я осознаю, чего не хватало в нашей беседе.
        За все время никто ни разу не помянул об идущей войне. Словно ее не было в природе, а если и была, то стоит ли беседовать о чем-то настолько незначительном?
        И после этого меня пытаются привлечь к участию, будто мне это надо больше, чем всем остальным подданным, вместе взятым!
        Да, нравы тут у них!
        Последующие две недели становятся непрерывным праздником. Не в смысле пьянок. Вино к столу в здешних краях - не более чем будни. Нечто, не заслуживающее даже упоминания.
        Нет, данный праздник скорее сродни долгожданному отпуску после долгой и непрерывной работы. Верховые и пешие прогулки по живописным окрестностям, катание на лодках по огромному озеру, неторопливые беседы обо всем и ни о чем, по ночам - жаркие объятия моих подруг. Размеренная спокойная жизнь без забот и хлопот, наполненная единением со всем окружающим миром и каким-то пронзительным ощущением бытия.
        Мишель предложил купить небольшое имение по соседству. Денег после разбойных подвигов у меня хватает. Вполне могу превратиться в добропорядочного помещика, гулять, растить детей, временами навещать того же Мишеля, вспоминать былые походы…
        Мои женщины готовы поддержать плодотворную идею. Они устали без постоянного дома, среди постоянных тревог, ожиданий, а то и обильных смертей. Человеку свойственно стремиться к покою и постоянству, когда дальнейшая жизнь спланирована до мелочей.
        Искушение длится недолго. Идея поначалу нравится, я ведь тоже хочу обрести гавань. Сколько можно скитаться по свету? До местной революции девяносто лет. Хватит не только мне, но, возможно, и внукам. Да и можно их как-то предупредить, предостеречь, оставить записку с убедительной просьбой убраться перед зловещим годом.
        Можно. Все можно. Только выдержу ли я?
        Рано ли, поздно, праздная жизнь превратится в беспросветную скуку. Одной любовью сыт не будешь. Природа, как бы хороша она ни была, приестся. Дни превратятся в бесконечное и нудное чередование заурядных и бессмысленных дел. И останется только спиться потихоньку, благо винные погреба в любом поместье едва ли не бездонны. А покажется мало - всегда можно уговорить перебраться сюда Ардылова с его талантом к изготовлению самогонных аппаратов и горячительных напитков.
        На родину! Только на родину! Там ждут дела, возможность принести реальную пользу. Я же пока не бессильный старик, чтобы проводить время в безделье да написании мемуаров!
        В один из дней я спрашиваю Мишеля о главном. Могу ли я пока оставить у него женщин? Не стоит им волноваться за меня, ждать, когда появится на горизонте парус. Да и мне так будет намного спокойнее. Пусть похищать дам в Европе не принято, однако как вспомню историю с Кошкой!
        Мишель не возражает. Напротив, он рад, что у Риты какое-то время будут подруги. Да и замок настолько велик, что с легкостью вместит намного больше людей.
        Через некоторое время мы с Ширяевым уезжаем. О предстоящей нам стезе не сказано ни слова. Сообщаем, что некоторое время будем заняты подготовкой к переезду в Россию. Надо побывать во многих местах, наметить оптимальный и безопасный путь, поговорить со знающими людьми, уладить финансовые вопросы и многое-многое еще.
        Обратная дорога кажется короче. К Мишелю мы добирались одиннадцать дней; назад, в Шербур, сумели вернуться за восемь. Двое неприхотливых мужчин способны передвигаться гораздо быстрее, если они не обременены женами и детьми.
        Кучер выжил и благодарит меня за помощь. Словно я мог поступить иначе, когда человек пострадал из-за меня. Больше вспомнить нечего. Дорога как дорога.
        Первая новость, с которой встречает нас Юрий, - Жерве. Наш старый соратник серьезно болен. Настолько, что уже не встает, и Петрович говорит, что здесь помочь не в силах.
        Конечно, барон не очень красиво поступил со мной, навязывая ненужный патент, но стоит ли на него обижаться? Особенно когда Юрка сообщает мне подоплеку событий.
        Да и чем лучше сам Флейшман? Между делом он намекает, что в самом деле неплохо бы выбраться в море, захватить на выбор несколько купеческих кораблей, и даже готов составить мне компанию в этом столь нужном для него деле.
        Еще один благодетель на мою голову! Ладно, хоть собственную помощь предложил. Или просто желает выбрать кораблик получше?
        Дополнительного масла в огонь подливают Жан-Жак вкупе с Костей. Они вернулись несколько раньше и привезли новости из Дюнкерка. Главная из них - недавно под конвоем прибыл первый купеческий караван из Норвегии. Пшеница во Франции сейчас дорогая, а тут за раз доставили столько, что у наших коммерсантов начинают течь слюнки.
        Доставлена не только пшеница. Знаменитый Жан Барт, пожалуй, самый прославленный капер этой войны, попутно умудрился захватить флагманский голландский корабль вместе с находившемся там адмиралом Вриэсом, а затем - еще пару голландских линкоров. Теперь многие купцы думают повторить рейд, а Юра просто боится остаться в стороне от прибыльного мероприятия. Капиталы-то должны крутиться. Истина, известная даже таким неучам, как я.
        «Глостер» практически готов. Юра спланировал ремонт так, что основные работы давно сделаны. Оставшуюся мелочевку можно закончить за пару дней. Или растянуть еще на месяц.
        Только война за месяц не кончится. У меня такое впечатление, что она будет тянуться бесконечно, отдаляя наше возвращение в Россию. Остается помочь победить и хоть тем ускорить свидание с отрезанной от Франции родиной.
        Иначе… Мне что, весь век скитаться по морям?
        Часть вторая
        Ла-Манш
        13
        Ширяев. Возвращение к пройденному
        На сердце было радостно. План сработал как нельзя лучше, и уже одно это здорово радовало душу, как радует любая победа, если она достигнута при помощи удачного расчета.
        Грозный призрак французских каперов сильно притормозил торговлю. Дюнкерк располагался в стратегически важном пункте. Как раз в том месте, где берега Франции и Британии наиболее сближались друг с другом, практически у северного входа в пролив. Как раз там, где испокон веку проходили морские дороги из Голландии в Англию.
        Теперь путь был перекрыт. Напрасно купцы собирались в целые караваны. Напрасно нанимались для охраны военные корабли. В Дюнкерке жили люди смелые, потомственные моряки, и их легкие фрегаты едва ли не каждый раз возникали перед гружеными судами. Охранение отгонялось или уничтожалось, а затем приходил черед торгашам.
        Редко кому удавалось спастись, воспользовавшись близостью английского берега. Большинство становилось призами французов, и добротные суда вместе со всем грузом превращались в товар на очередном аукционе.
        Нет худа без добра. Британия слишком зависела от торговли. Меньше товаров - выше цены. Еще бы доставить этот товар…
        Ван Стратен для этого избрал более длинный, зато безопасный путь. Два его корабля шли из Архангельска вокруг Англии. Лучше перетерпеть лишние неудобства и как награду получить неплохую прибыль, чем с комфортом попасться в лапы похожих на пиратов дюнкерских моряков.
        И вот теперь изматывающее плавание подходило к концу. Чуть позади шел голландский фрегат, услужливо взявший на себя роль охраны. Пусть обошлось без схваток, однако как-то спокойнее в присутствии пушек и тех, кто сумеет возле них встать, случись по дороге какая-нибудь нежелательная встреча.
        Легкая дымка уменьшала видимость, скрывала горизонт. Если бы не она, вполне возможно, что зоркие глаза моряков уже сумели бы разглядеть желанные берега. Тоже специфика профессии - сколько ни ходи в море, однако самым чарующим моментом остается прибытие в порт.
        - Скоро придем, - заявил Ван Стратен своему помощнику.
        Словно тот сам не считал оставшееся до Плимута время!
        - Нас встречают, - отозвался помощник, кивая в сторону, откуда давным-давно замеченный приближался британский фрегат.
        И хоть нужда в охранении, похоже, отпала, но вид союзника лишний раз свидетельствовал о безопасности последних миль.
        - Дольше ходишь, целее будешь. - Ван Стратен даже изобразил скупую неумелую улыбку, давая понять, что сказанное - шутка. Этакое панибратство богатого и уважаемого человека с тем, кто стоит заведомо ниже, однако честно помогает хозяину в делах.
        Британский фрегат шел на сближение. Там, очевидно, горели желанием узнать, что за гости пожаловали к их берегам, какой товар привезли и как проходило плавание. А для этого требовалось сократить дистанцию до той, когда станет возможной голосовая связь. Или же лечь в дрейф и довериться шлюпкам.
        Готовясь к разговору, голландский капитан, он же хозяин груза, не спеша взял рупор и подошел к правому борту.
        - Очень уж как-то он себя ведет. - Помощник Ван Стратена всегда отличался редким красноречием.
        Но общая мысль была понятной. Британец вел себя очень рискованно и теперь был настолько близко, что вполне мог просто столкнуться с интересующим его купцом.
        - Да это же «Глостер», - стараясь оставаться невозмутимым, обронил Ван Стратен. - Там капитан - форменный лихач. Все время норовит преподнести какой-нибудь сюрприз.
        Его слова о сюрпризе достаточно быстро получили самое наглядное подтверждение. Британский флаг внезапно опал, и на его место стремительно взлетел французский.
        Что-либо предпринять на голландце уже не успевали. «Глостер» чуть довернул и спустя какую-нибудь минуту сошелся с торговым судном вплотную. Сделано это было настолько умело и аккуратно, что даже реи, весьма чувствительные к подобным маневрам, на обоих кораблях остались целыми.
        Пушечных портов «Глостер» не открывал. Да и зачем? С чуть более высокого борта фрегата стремительной и неудержимой лавиной на палубу купца хлынула толпа головорезов с оружием в руках.
        Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. Разве что кому-то очень надоела жизнь. Однако жизнь еще никому не была в тягость, и французским морякам осталось только собрать в кучу своих голландских коллег.
        Тем временем на квартердек в сопровождении доброго десятка подручных легко взлетел хорошо одетый мужчина со шрамом на щеке. Его грудь пересекали перевязи с пистолетами, на боку висела шпага, но капитан, а это явно был он, даже не потрудился взять оружие в руки. Вместо этого он довольно галантно приподнял треуголку, чуть склонил голову и заявил:
        - Сожалею, однако ваше судно захвачено.
        Взгляд капера задержался на Ван Стратене, и по губам неожиданно скользнула улыбка.
        - А ведь мы с вами уже встречались, капитан.
        Ван Стратен в свою очередь пригляделся и отшатнулся, словно перед ним стояло привидение.
        - Командор Санглиер?
        - К вашим услугам. Как мы оба имели возможность убедиться, мир до странного тесен. Впрочем, об этом мы поговорим чуть позже. Сейчас, извините, у меня есть неотложные дела.
        Командор обернулся к своим людям и уже совсем иным тоном произнес:
        - Юра! Принимай команду! Моряков запереть. Курс - на Шербур. А я пока займусь остальной посудой.
        И той же стремительной походкой отправился на свой корабль.
        - Здравствуйте, - Флейшман выдвинулся вперед и не без иронии поздоровался с капитаном. - А я вас тоже помню. Вас же зовут Ван Стратен?
        - Дьявол! - Ван Стратен с силой ударил кулаком о фальшборт.
        Других слов в данный момент у него не было. Зато эмоций - хоть отбавляй!
        Отвалить от приза удалось столь же аккуратно, как перед тем пристать к нему. Захват был осуществлен быстро, если не сказать - мгновенно. На остальных голландских кораблях еще не успели предпринять никаких мер, и Командор хотел воспользоваться растерянностью противников.
        Все было давно готово. Даже орудия были заранее заряжены, а откинуть пушечные порты - дело секундное.
        Маневрирование под парусами - сложнейшая наука. Корабль зависит от ветра, и многое из желаемого выполнить просто невозможно. Например, развернуться и броситься на врага.
        Любой поворот, любое движение требует от капитана немалого умения и особого чутья, а от команды - слаженности и четкости в выполнении приказов.
        Лишь небольшая часть моряков проделала с Командором лихие походы по Карибскому морю. Зато какие это были люди! Лучший из канониров Гранье, виртуоз-рулевой Кузьмин, ближайшие помощники и сподвижники. Все, кроме Ардылова и Петровича.
        Да и тех пришлось уговаривать, чтобы остались на берегу.
        Остальную и основную часть команды Сергей набирал лично, не полагаясь на вербовщиков и прочих поставщиков матросской силы. Благо, отголоски флибустьерской славы докатились даже до Европы, и от желающих испытать свое счастье под командой знаменитого Командора отбою не было.
        Результат не заставил себя ждать. «Глостер» послушно сбавил ход, и шедший вторым голландский купец сам стал накатываться на поджидающий его капер.
        - Жан-Жак! Дай ему под нос! - выкрикнул Командор.
        В то же мгновение рявкнуло орудие. Густой клуб дыма завис над морем, и ядро вздыбило воду в опасной близости от форштевня голландского корабля.
        Намек был понятен и доходчив. Уставившиеся чужие пушечные жерла и команды собственного шкипера заставили матросов проворно убрать паруса.
        На этот раз сходиться борт к борту Кабанов не стал. Абордажная партия проворно погрузилась в два баркаса. С «Глостера» лишь проследили, как шлюпки быстро пристали к купеческому судну, и новая команда во главе с Ярцевым проворно вскарабкалась на палубу тяжело груженного приза.
        - Два есть. Теперь остались сущие мелочи, - Кабанов посмотрел на торопящийся фрегат.
        По логике, начать следовало именно с него. Однако, пока идет схватка, охраняемые обязательно предприняли бы попытку к бегству. Если же им хватило ума, то еще и разбежались бы в разные стороны. Гоняйся за ними потом поблизости от чужих берегов! А так - добыча уже захвачена.
        Фрегат… Что ж, пусть попробует вырвать то, что сам же упустил. Раньше надо было думать, раньше!
        Ветер был у голландца, следовательно, и положение у него считалось выгоднее. Он мог бы диктовать дистанцию, взаимное расположение, сам характер боя.
        - Ну, куда он прет? Шел бы своей дорогой! - с некоторой бравадой заявил Калинин.
        - Он бы шел, да ветер несет прямо к нам! - громко, под общий смех, отозвался Ширяев.
        С Григорием все было понятно. Он в детстве грезил флибустьерами, мечтал о схватках на море, да и срочную провел в боях под командой тогда еще лейтенанта Кабанова. Но и остальные возмужали за последние годы, и теперь их уже не страшило ничто.
        Смерть - всего лишь некая данность, избежать которую невозможно. Так стоит ли бояться ее?
        - Женья! Давай нашу! - выкрикнул по-русски Жан-Жак.
        Кротких коснулся гитарных струн, и над «Глостером» зазвучала еще не сложенная песня.
        Четыре года рыскал в море наш корсар.
        В боях и штормах не поблекло наше знамя.
        Мы научились штопать паруса
        И закрывать пробоины телами…
        Жаль, что нельзя было поднять привычный флаг с ухмыляющейся кабаньей мордой. По законам капер в бою должен выступать под знаменем страны, выдавшей патент. В отличие, скажем, от обычных пиратов.
        Голландцы шли, забирая несколько вправо, явно готовясь к артиллерийской дуэли.
        «Глостер» намеренно шел медленно, позволяя противнику приблизиться. Оба захваченных купца уже повернули к французским берегам, однако путь предстоял не очень близкий, и голландский фрегат был явным препятствием на дороге.
        Голландец вышел на траверз капера, и Командор верно подгадал момент:
        - К повороту!
        Не зря он весь поход тренировал команду. Люди работали слаженно, не задумываясь над последовательностью тщательно отрепетированных действий. «Глостер» проворно отвернулся от противника, встал к нему кормой, и грянувший залп большей частью лишь вспенил воду по бортам. Два или три ядра ударили по юту, однако назвать повреждения большими не смог бы самый заядлый пессимист.
        - Право на борт! Атакуем!
        Капер, не теряя ни секунды, развернулся и пошел наперерез противнику. Там торопливо пытались перезарядить орудия. Однако процесс это долгий, а расстояние уменьшалось быстро.
        В какой-то момент могло показаться, что Командор решил таранить незадачливого охранника. Но вот «Глостер» стал разворачиваться, оказался к противнику бортом.
        - Пали!
        Орудия дружно выстрелили практически в упор. Нижняя палуба - ядрами, верхняя - картечью. Голландцы еще не успели опомниться, когда в клубах порохового дыма на них навалился каперский фрегат. На этот раз касание кораблей было жестковато.
        Такелаж перепутался, рухнул обломок реи, но все это было пустяком по сравнению с обрушившимся на палубу гранатным дождем.
        Черный порох - вещь достаточно слабая. Убойной силы у гранат почти нет. Зато грохот взрывов, вспышки, дым ошеломили, заставили людей потерять головы. Напрасно голландский капитан крутил трещотку, традиционный на флоте сигнал «К абордажу!». Большинство матросов просто не слышали его, а те, кто слышал, не смогли понять, что он обозначает.
        - На абордаж! - В отличие от голландцев, команду Кабанова французы расслышали и выполнили ее.
        Они к этому готовились…
        Ширяев перепрыгнул на вражескую палубу одним из первых, опередив даже Командора.
        Редкий противник попытался оказать сопротивление. Даже оружие схватил едва ли один из пяти.
        - Гриша, Костя, люки! - Крик Командора напомнил о главной задаче ближайших помощников.
        Фрегат - корабль двухпалубный. Довольно много моряков во время боя находится внизу у орудий, и требовалось не позволить им выйти наверх, пока не погашено сопротивление.
        После выделения двух призовых партий людей у Командора было немного, меньше чем на голландском фрегате. Впрочем, в бою важна не численность, а дух.
        Дух голландцев был сломлен. Как-то не по-честному все произошло. Вместо долгой стрельбы и маневрирования - стремительная атака, грохот, взрывы, свист картечи, а следом - появление на палубе вооруженного врага.
        Если где еще и сопротивлялись, это на квартердеке. Офицеры обязаны реагировать быстрее, да и положение у них не то. Матросу что? Он отвечает за себя да своевременное выполнение приказов. А офицер - за весь корабль. Он просто обязан быть решительным, иначе кто его станет слушать?
        Два узких трапа, ведущих на квартердек, создавали неплохие условия для обороны. Сам капитан встал у одного из них. Сверкнувший в его руке клинок заставил лезшего первым француза попятиться. Матрос не удержал равновесия, упал на следующего за ним товарища, и на трапе возникла бесформенная груда тел.
        Подскочивший сюда же Командор схватился за пистолет. Бой не место для благородных поединков. Тут главное - победа. Чем быстрее она будет достигнута, тем меньше потерь понесут победители. А своими людьми Командор дорожил.
        Пуля вошла голландскому капитану в грудь, заставила выронить шпагу. Стоявший рядом один из помощников еще попытался сопротивляться, пронзить устремившегося по трапу Командора.
        Сергей привычно отбил чужой клинок, подскочил к офицеру вплотную и, не мудрствуя лукаво, двинул противника в лицо витым эфесом шпаги.
        Офицер послушно отлетел, сбитый с ног нежданным ударом, а за Командором уже неслись взбодренные исходом схватки матросы…
        Но сопротивление вспыхнуло не только на квартердеке. Кому-то удалось организовать канониров на нижней палубе. Они рванули на помощь своим товарищам, еще не догадываясь, что помощь уже не нужна и наверху все закончено.
        Ширяев встретил карабкающихся канониров выстрелом из пистолета. Другая рука у него была занята полусаблей. Рядом разрядили оружие Кротких и Антуан.
        Промахнуться, стреляя в неширокий люк да по толпе, было невозможно. Кто-то внизу вскрикнул, послышался звук падения, зато остальные отхлынули прочь.
        - Выходи по одному! Без оружия! Фрегат уже захвачен! - крикнул по-английски Григорий. Голландского он просто не знал.
        Какое-то время ничего не происходило. Ровно столько, чтобы столпившимся защитникам стала ясной царившая вверху относительная тишина. В том смысле, что если и раздавались крики, то повелительные, но уж никак не вопли ярости и борьбы. Ни выстрелов, ни звона сталкивающихся клинков…
        - Сдаемся! - донеслось из люка. - Не стреляйте!
        И один за другим из него стали подниматься моряки. Как и требовалось - без оружия. Их сразу конвоировали к кубрикам. Без лишней суеты, деловито.
        Что делать пленным на палубе?
        - Костя! Этот приз поведешь ты, - распорядился Командор, обращаясь к Сорокину. А потом добавил: - Хорошо, что идти недалеко. А то бы…
        Продолжать не было смысла. Один экипаж на четыре корабля - хоть разорвись. Да еще пленные, которых надо охранять. Да опасность налететь на англичан.
        Впрочем, Шербур действительно был сравнительно рядом. С таким ветром - день хода. Ерунда.
        14
        Кабанов. Награды
        Наше появление вызвало в городе всеобщую радость. Глубинная Франция была почти равнодушна к идущей который год подряд войне, но в портах дело обстояло иначе.
        Война была рядом в виде постоянно шнырявших вокруг да около британских и голландских кораблей, попыток бомбардировок, морских стычек, хиревшей торговли… Захочешь - не забудешь.
        Конечно, встреча не напоминала те, которые ждали нас в Пор-де-Пэ. Там бы давно распахнули двери все кабаки, а их владельцы довольно потирали руки, зная, что скоро почти вся заработанная потом и кровью добыча перетечет в их здоровенные карманы. Откладывать деньги на черный день среди большинства флибустьеров было не принято. Спускалось все, кроме оружия. Последнее холили и лелеяли, как единственное средство пропитания, и в этом были очень похожи на казаков.
        Здесь дела обстояли чуть иначе. Местные моряки были людьми семейными, и потому часть средств отбирали благоверные супруги. Да и самих денег выходило намного меньше. Капер - лицо частное, однако как бы состоящее на службе. Только не совсем, а по договору, за определенный процент. Да и то вначале требовалось продать добычу на аукционе. Дело нескорое…
        Победа остается победой. Ушел в море один корабль. Вернулось четыре. На фоне бездействия основных сил флота это поневоле впечатляло.
        В начале войны эскадры просто не выпускались в море, тонули под грузом разнообразных противоречивых распоряжений. Потом последовал краткий период активности, не принесший перевеса ни одной из сторон, и вот теперь тянулось затишье.
        Я стоял на квартердеке и думал, что подобная история будет повторяться не раз и не два. По крайней мере, в моей стране. Крупные корабли будут вальяжно впустую прогуливаться по морю или застынут в базах, а тяжесть войны перепадет легким силам. В Японскую и Мировую это будут миноносцы, в Отечественную - катера и подводные лодки. Балтийский флот с сорок второго года не выпустит за пределы Кронштадта даже захудалого эсминца. Словно последние создаются исключительно для мирных маневров.
        …Для меня возвращение было отчасти печальным. Пусть я никогда не мечтал о морской карьере, пусть сам же старательно убеждал своих ребят в необходимости как можно скорее завязать с нашим невольным промыслом: я не могу терять их одного за другим, - однако человек привыкает ко всему. Мне поневоле стало грустно, что это последний поход нашей славной команды. Дальше пути расходятся.
        Каждый выбирает по себе
        Женщину, религию, дорогу…
        Дорога еще какое-то время будет одна. В Россию хотят все. Просто потому, что во Франции делать нам нечего. Здесь никаких перспектив. Кое-как устроиться можно, но что значит кое-как? На родине сейчас бурная эпоха, когда каждый в состоянии сделать карьеру. Да и слово какое: «Родина»!
        Путешествовать туда мы наверняка будем вместе, однако пути наши расходятся уже сейчас. Это неизбежно, да только всегда невесело. В последние годы мы как бы стали одним целым. Столько всего пережито…
        И сразу добавилась дурная новость.
        В толпе встречающих я увидал Петровича. Грустный вид нашего эскулапа говорил сам за себя. Все стало ясно, и хоть я еще на что-то надеялся, надежда была тщетной.
        Жерве скончался. Ничего удивительного в эпоху, когда потери от болезней в любой армии намного превышали число убитых. И все-таки… Даже глупо как-то.
        Старый моряк был честным человеком. Он здорово помог мне после злосчастной дуэли, да и теперь, как выяснилось, действовал из лучших побуждений. А я даже не смог проводить его в последний путь. Мир праху твоему, капитан!
        Но новости часто ходят дуплетом. В Шербур вновь приехал Поншартрен. И отдать долг одному из подчиненных, и назначить на его место другого. Жизнь продолжается со смертью любого из нас. Тем более - война.
        Я не успел толком переговорить с Петровичем, как уже знакомый адъютант пригласил меня к министру.
        Как капер, я был человеком достаточно вольным. Это строевые офицеры обязаны со всех ног спешить к позвавшему их начальству. Впрочем, в эти времена даже они обычно шествовали не торопясь, блюдя дворянское достоинство.
        Да только все равно меня никто не ждал. Сам же оставил женщин у Мишеля! А уж кабак от меня никуда не убежит. Мне без того надоело едва ли не каждый день пить вино. Пусть даже по чуть-чуть за обедом. Не алкоголик же я, в конце концов!
        Лучше тогда к министру.
        …От чего бежишь, на то и напорешься. Поншартрен первым делом велел принести нам вина, совсем как мой соотечественник добавив при этом со значением:
        - Сегодня обязательно надо выпить.
        Я только вздохнул, словно Шурик в отделении милиции, и потянулся к поданному бокалу.
        - Его Величество, - при этих словах Поншартрен поднял взгляд наверх, будто Король-Солнце восседал на облаке рядом с Богом, - изволил подписать Указ о награждении за уничтожение адской машины англичан. Пью за здоровье нового капитана!
        Оказывается, обычай обмывать звания родился отнюдь не в России. Повод-то какой! Наверняка с появлением званий появился и обычай их обмывать. Где-то в Древнем Риме. В Греции до центурионов вроде бы не додумались. По-моему.
        Но - приятно. Особенно если учесть, что по моей просьбе в новом патенте не было ни слова про флот. Дело в том, что года три тому назад Поншартрен совместно с военным министром Лувуа невесть с чего решили заменить флот корпусом береговой обороны. Толку от данного мероприятия не было никакого, однако в моем случае малопонятное мероприятие позволило получить не морское, а сухопутное звание.
        Памятуя любовь Петра к флоту, я старался сделать все, лишь бы предстать в дальнейшем обычным пехотным офицером, видавшим море издали на отдыхе.
        Не хочу вдобавок к моим нынешним похождениям еще и на родине проводить время на шатких палубах. Не хочу! Я десантник, а не моряк. И шторма давно сидят у меня в печенках. Воевать надо на суше. Воду пусть забирают желающие.
        И вдвойне приятно, что награждены мои соратники. Если наши бывшие бизнесмены могут заняться бизнесом в новых условиях, кое-какой капитал есть, моряки при Петре подавно не пропадут, а уж Ардылов с его золотыми руками пойдет на вес золота, то нашей троице предстояла служба. И лучше начинать ее не с нуля, а уже человеком с некоторым положением. На слово никто не верит, зато в наличии у каждого будут соответствующие бумаги.
        Мне хочется поскорее обрадовать приятелей, однако уйти, едва получив награду, неудобно. Поншартрен с интересом расспрашивает о походе, покачивает головой, затем одним движением брови понуждает слугу вновь наполнить бокалы.
        - Я рад, что не ошибся в вас, капитан. Такие люди, как вы и Жан Барт, способны начисто уничтожить торговлю англичан.
        - Остров велик, - замечаю я. А то решит, что нас двоих вполне хватит для полной блокады врага.
        Начальство всегда радо переоценить силы подчиненных, а уж возложить неподъемные задачи - это вообще свято. И потом разводить руками и недоуменно думать: почему же не получилось?
        Судя по рассказам, Жан Барт действительно был готов воевать в любое время и с любыми врагами Франции. Я - нет. Надоело.
        Покорно выпиваю за мудрейшего короля, за дальнейшую удачу. Между делом довольно прозрачно намекаю, мол, было бы неплохо, если один из захваченных купеческих кораблей купят мои хорошие знакомые. Люди старались, помогали мне в нелегком морском труде. Надо их тоже как-нибудь отблагодарить.
        - Надо бы их оставить при себе на время войны, - довольно резонно замечает Поншартрен.
        - Они уже давно мечтали заняться коммерцией. Еще со времени нашего Карибского вояжа. И я им обещал посодействовать.
        - Ладно. Раз так хотят… - Сегодня министр на редкость покладист. Уж раз король благодарил, то негоже его сподвижнику поступать иначе.
        Главное дело сделано, и я уже собираюсь подняться и вежливо откланяться, когда министр сообщает:
        - Мой совет вашим людям. Скоро из Дюнкерка в Норвегию вновь пойдет караван за зерном. Очевидно, последний.
        - Они успеют. - Я знаю, что шансы пройти в одиночку невелики. Слишком много у Франции врагов, а друзей почему-то нет. Норвегия хотя бы нейтральна.
        Поншартрен задумчиво смотрит на меня. Не иначе, вновь хочет нагрузить каким-либо делом.
        - По нашим данным, союзники твердо решили не пропустить торговцев. Они вновь готовят для нападения целую эскадру.
        Предыдущая была с успехом разбита. Но это не значит, что повезет во второй раз. Удача в войне переменчива.
        - Я готов идти в охранении, - пусть не хочется, только не бросать же Юрку!
        Судя по тому, как на мгновение блеснули глаза министра, своей цели он достиг. Я сам вызвался идти в море.
        Но не очень понимаю, почему на мою скромную персону делается такая ставка. Или покойный Жерве успел наговорить обо мне, как о непобедимом герое?
        - Охранением будет командовать капитан первого ранга Жан Барт. Поступите под его командование.
        - Слушаюсь!
        Давненько я не был в чьем-то распоряжении. Наверное, отвык. Только претендовать на должность глупо. Барт - моряк известный и отважный. А уж здешние воды знает гораздо лучше меня.
        Я кто? Флибустьер. Одиночные нападения, взятие добычи, налеты на прибрежные города. А уж командовать целым соединением - это явно не по мне.
        На улицах Шербура начинает темнеть. Идти в свой одинокий гостиничный номер уже не хочется.
        Я не жалею, что на некоторое время избавился от своей странной семьи. Им меньше переживаний. Да и мне спокойнее. В поместье Мишеля хорошо и безопасно. Приморские города постоянно живут в ожидании возможных налетов англичан. Трагедия Сен-Мало слишком свежа в памяти, и никто не может гарантировать, что она не повторится в другом месте. Новую адскую машину соорудить не так сложно, запасы пороха у британцев должны быть большими. Так что лучше я поскучаю в одиночестве, чем подставлять моих женщин под возможные последствия варварских действий англичан.
        Я совсем было собрался навестить Флейшмана, сообщить желанную новость, однако вовремя вспомнил, что человек только пришел с моря, и в отличие от меня Лену он никуда не отправлял.
        Неудобно беспокоить в таком случае. Ничего, сегодня ему не до радостных известий, а уж завтра с утра поведаю о словах морского министра.
        Где искать остальных, не знаю. Только догадываюсь. Так, смутно-смутно. Куда первым делом идут моряки, когда порт чужой и семьи в нем нет?
        Правильно. Но кабаков в Шербуре много. Разве бывают приморские города без них? Да и вообще города?
        Выбор настолько велик, что впору надолго задуматься. Думать неохота. Я направляюсь в… никак не удосужусь запомнить название. Если уж в грядущие времена не мог, то стоит ли менять привычки в нынешние?
        В общем, одно из самых дорогих заведений в городе. Мои друзья и соплаватели частенько бывают привередливыми на берегу. Особенно когда поход прошел удачно. Неудачных же как-то и не припомнится.
        Я оказался прав. Даже больше, чем прав. За отдельным столом восседают не только Григорий с Константином. С ними, к некоторому моему удивлению, семейство Флейшманов в полном составе. В том смысле, что оба. И Юрка, и Лена.
        Единственная дама за столом выглядит прекрасно. Не для красного словца и привычного комплимента. Хотя комплимент ей я, разумеется, говорю. Мне несложно, ей - приятно.
        Я давно заметил, что внешность женщины сильно зависит от настроения. Сегодня Лена явно счастлива, поэтому невольно привлекает взоры остальных посетителей.
        - Пьянствуете? А где Жан-Жак? - интересуюсь я, принимая из рук друзей бокал.
        Как догадываюсь, не последний.
        - У вдовушки. А может, у морячки, - усмехается Флейшман, а затем с театральным вздохом сообщает: - Это мы люди порядочные, семейные. Ничего такого даже в мыслях не держим.
        Судя по всему, Лена реагирует на вздох самым естественным женским образом: незаметно щиплет Юрку за ногу. Хотя вид у нее по-прежнему довольный. Так, экзекуция между делом. Чтобы шутил, но помнил: в подобной шутке все должно быть правдой.
        - Да, тяжела ты, доля добропорядочного семьянина! - в тон Флейшману вздыхаю я. - Придется тебе, Юра, отправляться в Норвегию за зерном. Семью ведь кормить надо.
        - Я не птичка! - с притворным возмущением немедленно заявляет Лена.
        Зато Флейшман преображается. Он сразу становится деловит, хотя до конца в исполнение мечты поверить не решается, и голос его звучит по-прежнему:
        - Зерно продадим, и мясо купим. Только в карманах я много не унесу. Да и в шлюпке от силы несколько мешков поместится.
        - От корабля ты, значит, отказываешься?
        - А мне его предлагают? - с чисто еврейскими интонациями спрашивает Флейшман.
        - Не предлагают, но готовы посодействовать. Любой из двух на твой выбор. - Передо мной возникает блюдо с тушеным мясом, и я вдруг чувствую, что порядком голоден.
        Нет, Поншартрен определенно не русский человек! Выпить предлагает охотно, а закусить - никогда. Наверно, у Людовика манер набрался. По давней французской традиции короли вкушают пищу в одиночестве.
        - Любой? - уточняет Юра.
        Я не сомневаюсь, что он давно выбрал. И даже знаю какой.
        Вместо ответа я киваю. Говорить с набитым ртом трудно, да и надо блюсти манеры.
        - Так надо обмыть! - Ширяев тянется к целой батарее бутылок, служащих главным украшением стола.
        - Обмывать будем после аукциона. - Я наконец прожевываю. - Сегодня есть другой повод.
        Четыре пары глаз скрещиваются на мне. Разумеется, я же не сообщал им о договоренности!
        Я достаю принесенные с собой бумаги, легко нахожу нужные и довожу до всеобщего сведения:
        - Его Величество в своей неисчислимой милости почтил вниманием уничтожение адской машины англичан и повелел произвести в чин лейтенантов доблестных воинов. Нам же остается выпить за них. Ваше здоровье, лейтенант Сорок, - ударение я ставлю на первом слоге, хотел перевести фамилию на французский, как перед этим перевели мою, но Пие определенно не звучит. Вот и пришлось оставить Костю почти при родной. Зато Григорию повезло больше, и я с удовольствием добавляю: - Ваше здоровье, лейтенант Ширак!
        Как я и ожидал, эффект ошеломляющий.
        - Кто?
        - Ширак. Ширяев королю было вымолвить сложно. Но ничего, Григорий, зато, возможно, в грядущем президенте будет течь твоя кровь! Это мы люди простые.
        Ребята недоверчиво разглядывают патенты.
        - Так мы что, сравнялись в чинах? - Ширяев даже вроде обиделся за командира.
        - Почему сравнялись? Отныне мне возвращено прежнее звание капитана. - Я поднимаю бокал и провозглашаю: - За нас, мужики!
        Только когда бокалы осушены до дна, Григорий возвращается к своему новому документу и покачивает головой:
        - Ширак. Надо же! И кто только выдумал?
        Я скромно молчу, а уже в следующий момент Флейшман с Сорокиным дружно разражаются хохотом. Нам остается присоединиться, что мы искренно делаем.
        Нет, хорошо. Действительно хорошо. Лишь только интересно - я стану хоть когда-нибудь майором?
        15
        Флейшман. Свое дело
        Мы стояли в гавани Дюнкерка вторую неделю. Наступила осень с ее частыми штормами, и именно погода мешала нам отправиться в путь. В проливе гуляли высокие волны. Сильный ветер упорно предпочитал дуть с норда. Норвегия казалась недостижимой мечтой. Хотя в то же время каждый понимал, что чем дольше мы стоим на месте, тем выше шансы встретиться где-нибудь с союзным флотом.
        Кораблей в закрытую бухту набилось много. В том числе и мой, недавно переименованный в честь моей же супруги.
        Напрасно говорят, будто снаряд два раза подряд в одну воронку не падает. Порою падает, еще как! Мне даже было отчасти жаль беднягу Ван Стратена, второй раз нарывавшегося на нас. Причем оба раза с конфискацией имущества. И ведь сумел же выкарабкаться после встречи в архипелаге! Ему бы там же и оставаться, но нет, решил поменять рынок сбыта. Идиот!
        Сумма везения в мире не меняется. Если у кого-то отняли, то кому-то прибавилось. У меня, например. Вернее, у нас.
        Кабан сам хотел превратить бывших соратников в добропорядочных граждан. Нельзя постоянно играть со смертью. Экстрим хорош, когда другого выхода не остается. Нас уцелело так мало, что порою невольно удивляюсь, обнаружив себя в числе счастливцев. Десяток мужчин да несколько женщин - вот и все, кто смог вернуться в Европу из восьмисот человек, отправившихся из нее. Десяток тех, кто не только сумел диковинным образом выжить, но и занять некоторое положение в новых временах. Не очень высокое, однако не рабы на плантациях и не крепостные.
        Еще бы погода установилась!
        По случаю наплыва моряков кабаки Дюнкерка были постоянно переполнены. Дым в них стоял коромыслом. Да и что еще делать морскому скитальцу на берегу?
        Ладно, кабаки. Мы едва сумели снять три комнаты на всю нашу компанию, да в придачу обошлось это нам в копеечку. Пусть не в копеечку, а в су.
        Теперь мы коротали вечерок вчетвером: я, Аркаша и Ширяев с Сорокиным. Не спеша потягивали винцо, вели еще более неспешную беседу. Делать все равно нечего. Ни телевизора, ни книг…
        - Скорее бы война кончилась, - со вздохом произнес новоиспеченный лейтенант Ширак.
        Фраза эта всплывала столько раз, что успела набить оскомину.
        - Я бы лучше на вашем месте спокойно дожидался Великого посольства, - тоже не в первый раз отозвался я. - Без всяких проблем вступите в службу. Да и ждать всего-то три года.
        Девяносто седьмой год - одна из немногих дат, которые мы сумели вспомнить всем нашим хорошим, однако не страдающим историческими знаниями коллективом.
        - Не пойму, чего вас так тянет в Россию? Петр - натуральный зверюга. Поимеет вас в хвост и гриву. Сами потом назад запроситесь, - Аркаша являлся самым космополитичным из нас и порою доводил своими репликами патриотов до кипения.
        - А сам? - На этот раз заводиться Ширяеву было лень.
        - Мое дело - торговое. Раз в России можно развернуться, то мой путь лежит туда, - слегка пококетничал Калинин.
        - Наткнешься на Петрушу, и будет тебе полный разворот, - буркнул Ширяев. - Он демократ, разницы между сословиями не делает. Что дворянин, что купец, дыба для всех одинакова.
        - Хорошее определение демократии. Равенство в наказании, - усмехнулся я. - Жаль, Лудицкого нет. Он бы мигом доказал, что воцарение Петра отбросило Россию со столбовой дороги цивилизации, лишило нацию свобод и вообще принесло столько зла, что мы до сих пор расхлебать его не можем.
        - Всю жизнь только к мнению Лудицкого прислушивался, - буркнул Сорокин. - Я не говорю, что Петруша хороший человек. Зато он единственный царь, который любит всевозможную технику. Поэтому все наши идеи вполне могут осуществиться.
        С этим я был согласен. Более того, восприимчивость Петра была одной из главных причин, из-за которой меня самого тянуло в Россию. Кое-какой список реально осуществимого мы составили заранее. Небольшой группой много не сделать. Зато, если удастся увлечь царя и получить таким образом государственную поддержку, можно нагородить столько, что вся история изменится кардинально.
        А свободы… Так ведь в любой самой демократичной стране власть принадлежит отнюдь не народу, а тем деятелям, которые выступают от его имени. Я на них насмотрелся, знаю. Да и как представить выборы в гигантской стране, когда единственный транспорт - лошадь? И для людей, и для вестей. Послал запрос, ответа жди полгода.
        - Хлебнем мы там горя, - без малейшего трагизма заявляет Аркаша. - Как начнет зубы рвать!
        - Не болей! А не нравится - поезжай в Венецию. Там республика. При удаче, может, и выбьешься в дожи… - Ширак смеется над своей шуткой.
        Куда ни отправься, мы все равно чужие в этом мире. Дверь отворяется без стука, и в комнату бодро вваливается Кабанов.
        - Говорят, шторм скоро закончится, - объявляет он с порога.
        - По радио передавали? - спрашиваю его.
        - В Сети прочитал, - парирует Командор.
        - Ты веришь синоптикам?
        - Верю. Их прогнозы всегда сбываются. Только обычно в другое время. Но не может шторм продолжаться полгода!
        - К послезавтра утихнет, - соглашается Сорокин.
        Его мнение для нас гораздо важнее любых прогнозов. Непонятно как, но Костя чует погоду. Еще и утверждает, что сложного ничего здесь нет. Мол, вон то облако на горизонте обещает небольшой шквал, а эта дымка - краткое затишье.
        Я пробовал что-то угадать по его приметам - ничего не выходит. Зато сказанное Сорокиным сбывается непременно. Без задержек, свойственных остальным прогнозам.
        - Я же тебе предлагал, Костя, давай откроем метеорологическое бюро. Золотые горы не обещаю, но стабильный заработок будет всегда.
        - Юра! Кончай людей сманивать! Ардылова забрал, теперь вот Костю хочешь. Так и меня в охранники определишь… - Настроение у Командора хорошее. Видно, сидеть без дела в гавани ему порядком надоело.
        - Уже сманил. Кто будет охранять мою толстушку? - Как большинство купеческих судов, «Елена» вместительна и дородна. Не в пример стройным фрегатам и бригантинам.
        - Жан Барт. Не переживай. Моряк он от бога, будете с ним как у Христа за пазухой. - Командор подмигивает.
        - А мы? - Сорокин сразу делается серьезнее.
        - Мы пока чуток пошумим у английских берегов. Союзникам сразу станет не до конвоя. Пока они за нами погонятся, пока будут искать, успеете три раза дойти до Норвегии и вернуться.
        - Это тебе Барт предложил? - осторожно спрашиваю я.
        При встрече мне понравился этот знаменитый капер. Человек безграмотный, однако прирожденный моряк. Решительный, удачливый, смелый. Союзникам от него досталось так, что помнить будут очень долго. Но этот новый ход за чужой счет…
        Губы Командора чуть тронула легкая улыбка. Нет, зря я грешил на Барта. Ясно же, кто мог выдвинуть подобный план! Все эти ложные ходы, отвлечение вражеских сил от места главного удара и прочие чисто военные шалости с пролитием малой крови. Как будто для владельцев этой самой крови столь важно, малой она считается или большой!
        - Ты о семье подумал? - набрасываюсь на Сергея. - Надо было хоть зажигалок наготовить, если решил в одиночку сразиться с целым флотом! Герой выискался!
        По лицу Калинина вижу, что он полностью на моей стороне и всерьез обеспокоен самоубийственными намерениями Командора.
        Зато офицеры сугубо деловиты. К Англии, так к Англии, дело служивое. Мало ли что приходится делать на войне?
        - Кто сказал, что я собираюсь сражаться? - Ох уж мне эта кабанья улыбочка! - Союзный флот пусть громит Турвиль. Мы малость попроказим, порезвимся, да и затеряемся в просторах. Пусть ищут хоть до конца войны.
        - А клюнут? За двумя кораблями? - Ширяев стал потихоньку возбуждаться. Мысль отвлечь внимание ему явно понравилась.
        Ох уж эти романтики с их неуемной жаждой приключений! Сунуть голову в пасть льву лишь для того, чтобы затем в компании рассказывать, какой ты молодец. Если, конечно, сможешь потом хоть что-нибудь хоть кому рассказать…
        - Мы будем не одни. Барт выделит нам еще несколько фрегатов, - поясняет Командор.
        С собой помимо «Глостера» он взял нашу бригантину. В серьезном бою без плевательниц она значит мало, однако захватывать на ней чужие транспорты весьма легко. Не приходится размениваться в одиночку и против охранения, и против добычи.
        - Сегодня в кабаках начнут циркулировать слухи, будто мы собираемся вновь взбунтовать Ирландию. Как только восставшие сумеют захватить более-менее значительный плацдарм, туда будет направлена часть французской армии, - продолжает как ни в чем не бывало Командор.
        У него все продумано. Ирландцы столько натерпелись от завоевателей, что всегда готовы выступить против англичан с оружием в руках. Так было и в этой войне. Свергнутый король Яков нашел прибежище именно в этой части некогда своей страны. Жаль, что высшее командование оказалось не на высоте и ирландцы вкупе с немногочисленной французской подмогой были разбиты. Но все равно нынешний Вильгельм Оранский вынужден всерьез считаться с возобновлением военных действий непосредственно на территории Британии. Хотя большинство протестантов поддерживает нового государя, вопрос законности нынешней власти достаточно спорный. Как и везде, когда в дело вступает выборное начало. Недовольные результатом найдутся всегда.
        - Мы, значит, тем временем пойдем без охранения? - чтобы скрыть тревогу за ребят, спрашиваю я.
        - Почему? С вами будет Барт. На тот случай, если за нами ринутся не все. Но я еще думаю малость пройтись по самой Англии. Когда еще на ее территорию вступит нога русского солдата?
        Подобная мысль вызывает смешки и радость среди соратников Командора. Им, прирожденным воякам, радостно высадиться на чужих берегах. Пусть даже потом придется оттуда уйти.
        Самое странное в том, что буквально недавно тот же Командор категорически не хотел принимать участия в войне. Зато, раз уж пришлось, сразу развил бурную деятельность и старается сделать все для победы.
        - Восстание - серьезно? - уточняет Сорокин. Еще один прирожденный вояка.
        - Как получится, - пожимает плечами Сергей. - Признаться, сомневаюсь. Вильгельм постоянно держит там войска. Да и недавние поражения еще не выветрились из памяти. Но чем черт не шутит? Лично я не прочь въехать в Лондон на белом коне.
        При последних словах Командор улыбается широко и открыто. Чувствуется, он на самом деле хотел бы проделать такой трюк, но прекрасно понимает несбыточность своих грез.
        Интересно, как он тогда поведет себя в России? Война со Швецией не за горами.
        Поставим вопрос иначе. Насколько несколько человек способны изменить историю? Тема обсуждалась нами неоднократно, хотя ни к какому выводу мы так и не пришли.
        Были ли в нашей реальности походы под Веселым Кабаном? Кто взял Картахену? Мы или неведомый и недоброжелательный к нам капитан первого ранга барон Пуэнти? Плохо, что никто из нас толком не знает событий этого периода времени.
        Нет, никакой цели а-ля герои Звягинцева мы перед собой не ставили. Однако даже для того, чтобы выжить в чужом веке, мы просто вынуждены порою действовать активно. Учитывая же некоторые более поздние знания, что-то изменить мы способны. Хотя бы чисто теоретически.
        Не зря до поры до времени старательно пытаемся сохранить тайну штуцеров, ракетных установок, зажигательных бомб. Даже спасательные шлюпки и рации старательно маскируем от местных. Хотя здорово сомневаемся, что на нынешнем уровне можно воспроизвести дизельный двигатель или передатчик вкупе с приемником. Ни материалов, ни соответствующей промышленности пока нет и еще не будет очень и очень долго…
        Ответа нет. Пока же время во многом изменило нас, подстроило под себя. Пусть не совсем, но влияние чувствуется во многом. И мы совсем не те, которые скоро как три года назад и триста с лишним лет вперед взошли на борт круизного лайнера.
        Пока я предаюсь абстрактным рассуждениям, офицеры увлеченно обсуждают план предстоящей операции. Даже Аркаша смотрит на них с нескрываемой завистью. Чувствуется - позови его Сергей с собой, - и Калинин позабудет про торговые дела и азартно ринется навстречу приключениям.
        Приключения, кстати, пока называют гораздо вернее и проще - авантюрами.
        …Шторм, как и предсказал Сорокин, утихомиривается через день. Уже утром волнение сносное, ветер тоже не норовит порвать паруса, и еще до обеда с якорей снимается отряд Командора. Четыре легких фрегата и три бригантины, обязанных привлечь внимание союзного флота.
        Жан Барт, крепкий мужчина средних лет с внешностью просоленного и обвеянного всеми ветрами морского волка, сам провожает уходящих. Они о чем-то беседуют с Командором, очевидно, уточняют принятый план, после чего обнимаются на прощание и Сергей заскакивает в ожидающую его шлюпку. Шлюпка сразу отваливает, а Жан Барт остается на пирсе. До тех пор, пока последний из кораблей не покидает уютную гавань.
        По всему городу ходят упорные слухи о предполагаемом вторжении на английские берега. Мол, следом за авангардом туда из Бреста устремятся основные силы флота во главе с Турвилем. Причем с ними пойдут многочисленные транспорты, перевозящие на своих палубах хорошо экипированную и обученную армию вторжения.
        И плевать на то, что свободных войск у Франции просто нет. Людям свойственно принимать желаемое за действительное. Надеюсь, наши враги тоже поверят в бродячие слухи. Наверняка найдутся доброхоты, которые тем или иным способом, за деньги или за идею, известят островитян о подступающей к ним угрозе. Свет не без добрых людей. Раз французам обычно заранее становятся известными замыслы англичан, то и последние должны как-то узнавать про предполагаемые ходы противника.
        Во всяком случае, для этого сделано почти все. Остальное пусть делают союзники. В смысле, противники.
        После ухода рейдовой эскадры мы оставались в гавани долгих пять дней. Теперь не надо было распускать слухи самим. Они уже гуляли автономно, более того, росли, как снежный ком.
        Дошло до того, что кое-кто из матросов объяснял причину новой задержки специальным королевским указом. Мол, Его Величество изволил приказать, чтобы все коммерческие суда оставались во французских гаванях и в дальнейшем использовались для перевозки десанта. Причем нашлись моряки, кто сам видел бумагу в капитанской каюте и даже ознакомился с ней. Тот факт, что матросы были поголовно неграмотны, никакой роли в данном случае не играл. Всем все было ясно, и доказывать иное было бесполезно. Понимающе пожмут плечами, секретничают, мол, господа, и останутся при собственном мнении.
        На шестой день мы наконец покинули Дюнкерк.
        Но как огорчились матросы, когда выяснилось, что путь наш лежит к норвежским берегам! Они уже настроились на другое, а судьба вместо победоносного похода преподнесла обычный рейс.
        Обычный - в полном и скучнейшем смысле слова. Даже сказать о нем толком нечего. Малость штормило, менялся ветер, из-за чего часть пути пришлось непрерывно лавировать. Только это привычные морские будни. Романтикой в море не пахнет. Лишь суровый и тяжелый труд, для удобства разделенный на вахты.
        Никакие вражеские корабли нам не встретились. Лишь на обратном пути мелькнула вдали парочка британских фрегатов. Связываться с нашей охраной они не рискнули и довольно быстро исчезли с глаз.
        Единственное, что стоило помянуть, - в Норвегии я познакомился со старым моряком, много раз ходившим в Архангельск. Он мне пообещал выступить в качестве лоцмана, если я надумаю посетить Россию. В этом году было уже поздно. Единственный русский порт был портом замерзающим. Да и в любом случае идти по тем водам можно только летом. Моря северные, студеные. До паровых машин еще никто не додумался. Как и до ледоколов.
        Когда мы возвратились в Дюнкерк, была уже глубокая осень. Она не походила на нашу, русскую, однако тепла уже не было, а пролив стал почти безлюдным.
        Первым делом мы стали искать в порту ушедшие суда Командора. Потом - расспрашивать: не появлялись ли они? Но никаких вестей от Кабанова не было.
        Семь вымпелов растаяли на горизонте, и никто не знал, что стало с их забубёнными командами. Пропали, и все…
        16
        Кабанов. Рейд
        Море умеет хранить тайны. Сейчас бы пропасть, сгинуть в нем без следа. Не навсегда. На какое-то время. Мои семь вымпелов против лавирующих за кормой двадцати трех - невелика сила. Будь с нами карибские приспособления, еще можно было бы попробовать сыграть ва-банк. Но наша небольшая компания решила хранить секреты. Не стоит раньше времени обучать Европу более коварным приемам боя. Жестоким - не говорю. На суше успех еще долго будет решаться в рукопашной схватке, когда противники, вконец озверев, пронзают друг друга штыками, рубят саблями и палашами, а то и в полном смысле слова вцепляются зубами в глотку. По сравнению с подобным любой пулемет покажется гуманным. Хотя бы для того, кто за ним лежит.
        Уходить приходилось почти против ветра. Постоянная смена галсов очень утомляла команды. Но ведь и преследователям доставалось не меньше.
        Слева едва виднелся берег Шотландии, справа манило открытое море. Было бы логичнее свернуть туда. Тогда даже ветер из явного врага превратился бы в нейтрала. Но шедшая за нами эскадра ждала данный маневр. Ее широкий фронт начинался за кормой и тянулся далеко вправо.
        Стоит нам повернуть - и фланговые получат преимущество, сразу приблизятся, возможно, сумеют на какое-то время связать нас боем, а там подоспеют основные силы.
        Между прочим, четыре линкора. Достаточно действенный класс кораблей в любой схватке. Тем более когда из моих семи вымпелов три - легкие бригантины, чьим назначением сражение эскадры на эскадру отнюдь не является.
        Еще не вечер. Хотя именно вечер сейчас был бы крайне желателен. Вечер, переходящий в беспросветную ночь…
        …Город был захвачен так, как мы захватывали города в далекой Вест-Индии. Скрытная высадка на берег, стремительный марш, а затем - наступление перед самым рассветом.
        Даже не столько наступление, сколько методичное занятие пустых темных улиц. И отборный отряд, тайно и неотвратимо приближающийся к форту…
        Британцы настолько не верили в подобную возможность, что не думали защищать город с суши. Форт был построен таким образом, чтобы бороться исключительно против морского врага. Никаких воинских патрулей нигде не наблюдалось. А ночная стража уже где-то дремала, решив уступить место утренней, пока не созданной.
        Мои нынешние подчиненные не внушали мне такого доверия, как прежние. Те всю жизнь проводили в набегах, и напугать их не могло ничто.
        Новобранцы тоже являлись смелыми людьми. Но до войны большинство из них относительно спокойно бороздили ближние моря, не помышляя о карьере ни пиратов, ни каперов. Управлялись с парусами они отлично. А вот оружием владели уже похуже. По крайней мере, всерьез воевать с ними на суше я бы не стал.
        На наше счастье, жители метрополии тоже были гораздо менее воинственными, чем заокеанские собратья. На островах постоянно приходилось считаться с возможностью налета. Здесь - уже порядком подзабыли, когда видели на своей земле неприятеля. И в обозримые века увидеть по идее не могли.
        Тем неожиданней стал мой сюрприз. Знакомство с ним, как всегда, началось с одинокого выстрела, грянувшего где-то на улице. Может, проснулся ночной дозор вкупе с дневным и сумеречным, может, простой житель, а может, у кого-то из победителей просто не выдержали нервы.
        Могло бы грянуть чуть попозже. Европейские города покрупнее заокеанских племянников, и я, признаться, чуть не заплутал среди изгибов совершенно незнакомых улиц.
        До форта было рукой подать. Со стороны города толком защищен он не был. Так, небольшой вал, преодолеть который под силу даже мальчишкам. Ни рва, ни отвесных стен…
        - Бегом!
        Раз скрытность больше не могла нам помочь, оставалось надеяться на быстроту и натиск.
        Мой отряд был составлен лишь из моряков «Глостера», которых я уже знал и которые, в свою очередь, знали меня.
        Мы с разгона перенеслись через показушный вал и оказались во дворе укрепления. Отовсюду выбегали солдаты. Почти все неодетые, большей частью без оружия.
        Сразу видно, нормативов на одевание здесь пока не сдают. Зря. Любая российская часть моего подлинного времени уже была бы готова дать отпор невесть откуда взявшемуся противнику.
        Латы за сорок пять секунд надеть! Хорошая бы фраза могла быть в Средневековье! Жаль, я опоздал. Погонял бы охламонов с золотыми шпорами.
        Нынешних противников мы именно гоняли. Безоружные, они бестолково носились взад и вперед, не понимая, в какой стороне спасение. Кому-то досталось прикладом по шее, кого-то убили. Война. Но в основном в плен взяли невредимыми. Легкость победы не позволила морякам озвереть. Просто так рубить и колоть не будешь…
        Город был захвачен довольно легко. Утром на горизонте объявилась наша эскадра. Еще за день до нападения мы с Сорокиным на бригантине прошлись в виду берега. Согласно международным нормам, свой флаг капер обязан поднимать лишь перед боем. Вот мы и прогулялись под чужим. Точнее - под голландским.
        И все-таки люди были не те. Мои прежние орлы четко придерживались всех требований нашего взаимного соглашения. Эти - нет. Пришлось повесить двоих за насилие. Порою для некоторых аргумент - только вид болтающегося в петле соратника. Стоит дать поблажку и потом ни за что не удержишь.
        Убийство я еще мог бы простить. Попробуй докажи, кто на кого напал. Насилия над женщиной - нет. Надо - купи шлюху. Этого товара в избытке в любые времена.
        Уже в обед мы погрузили на корабли выкуп. После чего внушительный отряд под моим командованием двинулся вглубь суши.
        Ни о какой единой форме речь у моряков не шла. Оружие тоже было разномастным. Поэтому на регулярную часть мы походили мало. Зато четыре упряжки из конфискованных лошадей тащили захваченные орудия. Те, что оказались полегче. Да и вообще, колонна выглядела внушительно. Жители должны четко убедиться, что перед ними прошел авангард армии вторжения.
        На самом деле для демонстрации пришлось снять с кораблей почти всех, оставив самый минимум, чтобы могли управиться с парусами.
        Но это британцам знать ни к чему.
        Наш рейд длился всего лишь два дня. Я опасался, как бы англичане не среагировали слишком быстро. Отрежут нас от берега или нападут на эскадру, и все. Во враждебной стране с достаточно густым населением партизанить не получится. Мы же толком местности не знаем. И смысл…
        Точка рандеву была намечена заранее. Погрузка прошла без эксцессов в виду маячивших на горизонте эскадр, зато наверняка во все стороны скакали гонцы, предупреждали о высадившихся французах.
        После этого нам удалось с боем захватить парочку подвернувшихся британских фрегатов. Правда, при этом призы сильно пострадали. Ремонтировать их не было ни людей, ни времени. Пришлось всех пленных высадить на берег, а корабли элементарно сжечь.
        Теперь путь лежал в Шотландию. Маячила надежда, что горцы выступят против узурпатора престола. Может, и выступили бы. Кто знает? Нам узнать было не суждено.
        Англо-голландская эскадра повисла на хвосте внезапно. И на этом закончилось наше везение. Сражаться с регулярным флотом, втрое превосходящим по вымпелам и бог весть во сколько раз по числу пушек, при риске, что враги могут получить подкрепление…
        Мы были с наветренной стороны. Да что толку, когда атаковать просто глупо?..
        Берега Шотландии виднелись на горизонте. И гораздо ближе горизонта маячили чужие корабли.
        С самого выхода я потратил массу времени, добиваясь сплаванности эскадры. Жан Барт дал мне лучших капитанов. Но сколько потребовалось времени, чтобы заставить их признать мое главенство! Это же не военный флот с его дисциплиной!
        Убедил. Не сразу, но убедил. Рации имелись только на двух моих кораблях. Тщательно скрываемые от всех непосвященных - мало ли какой груз порою находится на корабле?
        Для остальных существовали флажные сигналы. Собственно, их еще в мире не было, разве что самые простейшие, однако мы еще в архипелаге разработали целую систему, и простейшие командировки «ветеранов» на каждый из чужих кораблей здорово помогали в походе.
        И уж вдвойне - теперь. Костя на «Лани» руководил бригантинами, я - фрегатами. Поэтому отряд не рассыпался во время бегства, хотя мы вынужденно шли на расстоянии друг от друга. Для постоянного лавирования требуется место. Хотя бы чтоб не таранить своих.
        А вечер все не наступал. Наверно, потому, что был нам нужен.
        …Но у природы свой неизменный цикл. Человек воспринимает время субъективно. Порою день тянется до бесконечности. Потом оглянешься - как быстро прошла жизнь!
        Солнце, столь долго издевавшееся над нами, устало от суеты и быстро покатилось за недоступный для нас берег. Небо стало темнеть, потом чернеть, и любопытствующие звезды с праздным интересом поглядывали на развернувшееся под ними действо.
        Все необходимые распоряжения я передал заранее. Конечно, можно сигналить фонарем. Любой свет будет заметен издалека. Даже свет свечи, собственно и являющейся подобным фонариком. Но очень ли надо, чтобы он был заметен?
        Дистанцию между собой и преследователями мы увеличили, насколько смогли, еще перед самыми сумерками. И фрегаты, и бригантины, отобранные для рейда, отличались мореходными качествами, явно превосходя идущие за нами британские и голландские посудины. По силе огня - дело другое. Но часто успех решают не пушки, а удачный маневр.
        Единственный сигнал с флагмана, и семь кораблей погрузились во мрак. Ни единого огонька не светилось на палубах. Пусть появился реальный риск столкнуться, бесславно погибнуть в пучине, однако какая война обходится без риска?
        Я не мог видеть происходящее, однако знал, что сейчас вся моя немногочисленная эскадра легла в поворот. Но только не в ту сторону, в какую думали наши противники.
        Земля, скрывающаяся прямо по курсу, нервирует. Малейший просчет, и смерть будет неизбежной. Даже в неравном бою шансов уцелеть значительно больше, чем при столкновении с рифами.
        Самые глазастые матросы старательно пытаются высмотреть что-либо по носу. Слух напряженно пытается уловить плеск сталкивающихся с камнями волн. А тут еще идущие в такой же тьме товарищи. Того и гляди, какой-нибудь свой же фрегат налетит, ударит в борт, и тогда все.
        Я тяну до последнего. До того момента, когда уже становится невмоготу. Берег должен быть рядом. Только ночь безлунная, и разглядеть что-либо практически невозможно.
        Пора!
        Фрегат легко ложится в поворот. Теперь ветер дует нам в спину, и главным становится проскользнуть между Шотландией с одной стороны и англо-голландским флотом - с другой.
        Костя тоже повернул. Но о судьбе остальных ничего не знаю. Огней по-прежнему не зажигаем. Видимости никакой. Кто, где, куда - ничего не известно. Одна лишь надежда на лучшее да понимание, что хотя бы двух опасностей пока избежали: рифов и столкновения. Если они не ждут нас впереди.
        - Бриты идут. - Жан-Жак сумел углядеть далеко слева огонек.
        Наши противники с опасностью считались, а с нашим существованием - нет. Наверняка боялись лишь одного - не упустить небольшую эскадру в ночной темноте. Не ведая, что мы расходимся с ними на контргалсах.
        Во многих знаниях многие печали… Зачем же портить людям настроение раньше времени?
        Неведение тоже не приносит радости. В Косте я уверен и без кратких сообщений по радио. А вот где остальные корабли…
        Точка встречи определена заранее. Все равно нас неизбежно разнесет по морю, и мы вряд ли утром окажемся вместе. Кого-то отнесет течением и ветром. Может, и меня. Я же не корчу из себя великого мореплавателя. И даже Валеры со мной нет.
        Интересно, как там они? Судя по количеству преследователей, дорога стала менее опасна. Однако флот у союзников большой. Таких эскадр могут сформировать с десяток.
        Или не особенно могут? Ведь приходится какое-то количество кораблей держать в Средиземном и Карибском морях. А основные силы стоят, карауля эскадры Турвиля.
        Собственно, на это и был рассчитан мой план. Узнав о возможной высадке, союзники будут вынуждены строже следить за основными силами французского флота. Тут уж не до конвоев. Выделенные против последних корабли должны быть перенацелены на мой авангард. А там - как повезет.
        Пока везло.
        Без связи плохо, однако сигналить я не решался. Стоит какому-нибудь не в меру глазастому британцу или голландцу заметить огонек, и весь маневр накроется медным тазом.
        Лишь спустя два часа, когда, по всем расчетам, наши преследователи должны были оказаться далеко за кормой, я приказал послать короткий сигнал. Ответом были три огонька. Остальных мы не дождались.
        Но и три неплохо. Мы свернули чуть мористее, чтобы хотя бы отдалиться от опасного берега. Идти сразу стало веселее. Команды смогли повахтенно отдохнуть. Я и сам поспал пару часов. Хоть как командующий флотилией был в ответе за все, однако дурная от усталости голова еще никому и никогда не помогала.
        Отдых на войне не роскошь, а необходимость.
        Ближе к утру мы стали более активно обмениваться сигналами. Но уже не с тремя кораблями, а только с двумя. И лишь еще позже вдали замаячил приветливый огонек. Судя по выдуманным нами позывным, не хватало двух фрегатов и бригантины. Еще не так плохо для ночного плавания. Тем более оставалась надежда, что пропавшие самостоятельно подойдут к точке рандеву. Капитаны там опытные. Вряд ли запаникуют, оставшись одни.
        Потом в положенное время тьма стала сменяться сумерками. Не короткими, как на уже привычном юге, а неторопливыми, северными.
        В постепенно расходящейся мгле наши корабли сблизились. Гораздо приятнее видеть соратников рядом. Даже настроение становится другим.
        - Там впереди два корабля, - заявил мне Жан-Жак.
        Для меня на море виднелись лишь какие-то малопонятные расплывчатые пятна. Но я доверял зрению своего бессменного канонира больше, чем своему, и привычно скомандовал:
        - Два румба влево! Прибавить парусов!
        Последнее потому, что хотелось добраться побыстрее. Ведь наверняка это опередившие нас наши же корабли.
        - Стоят на якорях. Паруса убраны, - сообщил Жан-Жак. И чуть другим тоном: - А ведь один из них - линкор.
        Это автоматически означало, что перед нами враги. Кораблей подобного класса у нас просто не было. Подмогу же нам никто посылать не станет. Да и куда ее посылать?
        - Орудия к бою! Приготовиться к абордажу! - Нападение - лучший способ выживания. Истина, усвоенная мной во время карибских походов. - Атакуем с ходу! Передать на остальные корабли! Стрелять только в упор, если не будет выбора.
        Сам я надеялся, что выбор будет. Конечно же, в нашу пользу.
        Мы едва не летели навстречу судьбе. В правильном бою линкор мог порядком поколошматить своей тяжелой артиллерией, и оставалось надеяться лишь на стремительность маневра.
        Британцы заметили нас слишком поздно. Мы подходили почти с запада, с темной стороны горизонта. Да и не сразу определишь, что за корабли уверенно идут на сближение. Нам-то по всем канонам полагалось бы немедленно удирать.
        Не любитель я стандартных решений.
        На вражеских кораблях засуетились. И линкор, и фрегат стали поднимать якоря. На мачты торопливо полезли марсовые. Заиграл горн, приказывая заряжать орудия. Но пока их еще зарядишь…
        Высокий борт линкора оказался совсем рядом. Мы накатывались на него, и уже не было силы, способной предотвратить неизбежное.
        - На абордаж!
        И рев команды повторил следом:
        - На абордаж!
        Когда звучит сигнал вперед,
        В бою никто не отстает,
        И каждый хочет жизнь свою продать дороже…
        Жаль, не было над нами Веселого Кабана.
        Но некогда жалеть. Шпага в руке, борт - рядом.
        Столкновение…
        17
        Отец и дочь. Родина
        - Признаюсь вам как старому другу, Эдди, кое-кто был сильно недоволен вашими действиями в Вест-Индии. А некоторые попытались пойти еще дальше и причислить вас к тайным сторонникам свергнутого короля. - Первый лорд Адмиралтейства скупо улыбнулся, показывая, что он сам ни за что не поверил бы подобной ерунде. - Но они слишком перегнули палку. Ваша верность Вильгельму неоспорима. Однако тяжелое положение островов…
        Его собеседник подождал, не последует ли продолжение, и лишь когда удостоверился, что речь пока закончена, ответил:
        - Такое положение сложилось еще до моего прибытия на Ямайку. Более того, по нерасторопности команды фрегата я, как вам несомненно известно, по пути попал в плен.
        Первый лорд важно кивнул, подтверждая, мол, известно.
        - Когда же плен закончился, положение островов было плачевным. Эскадра погибла по вине командора Пирри и моего предшественника, недооценивших противника. Кингстон подвергся налету. В итоге на день моего появления не оставалось никаких сил, дабы пресечь действия французских флибустьеров.
        Новый кивок подтвердил, что и это объяснение является непреложным фактом, оспорить который невозможно.
        - Ваш предшественник казнен за государственную измену, - счел нужным дополнить первый лорд. - Жаль, что мы не смогли проделать то же с командором Пирри из-за его бесславной гибели.
        Лорду Эдуарду почудилось, что в словах его старого друга звучит намек на вполне возможную судьбу, ожидающую следующего губернатора заморских колоний. То есть уже его самого.
        - Острова отстоят на большом расстоянии друг от друга. Предугадать, когда и где будет нанесен следующий удар, почти невозможно. Отсутствие же флота связало меня по рукам и ногам. - Несмотря на неприятный холод в сердце, лорд Эдуард говорил бесстрастно. - Наши испанские союзники попытались атаковать Пор-де-Пэ, но были наголову разгромлены.
        - Не повезло, - прокомментировал первый лорд, при этом не сумев до конца скрыть удовольствия.
        Проигрыш союзника способен радовать не меньше, чем разгром врага. Порою даже больше. Нет ничего хуже чужой победы на фоне собственного поражения.
        Говорить дальше собеседник первого лорда не стал. Просто потому, что дальше следовали уже чисто его ошибки.
        - Но был еще один захват пиратами Кингстона, - напомнил ему первый лорд. - А затем - рейд по остальным нашим островам.
        - Нам попался весьма достойный противник, - признался бывший губернатор. - Один его налет на Картахену чего стоит. Хотя войск у испанцев было не в пример больше, чем у нас.
        - Вы говорите о Санглиере?
        - Да. Но мы все же смогли выдавить его из Карибского моря. И наше положение в конце моего правления было на редкость твердо.
        Все-таки лорда Эдуарда выдавали руки. Пальцы то сцеплялись в замок, то шевелились, словно умывая друг друга.
        - И где он теперь? - Первый лорд поинтересовался словно между прочим, однако хорошо знавший его Эдуард сразу заподозрил подвох.
        - Не знаю. Он ушел из Вест-Индии на одной бригантине. Как говорят очевидцы, продав перед этим дом и забрав семью.
        Конечно, лорд Эдуард знал гораздо больше об уходе Санглиера, но только рассказывать подобное явно не следовало.
        Вряд ли какие-то слухи просочились в Англию. Практически все свидетели были, слава богу, мертвы, а старый добрый сэр Чарльз молчал, как рыба.
        Первый лорд поднялся с кресла и не спеша прошелся к камину. За окном был привычно-серый и холодный осенний лондонский день, готовящийся перейти в еще более мрачный вечер. Поэтому пламя поневоле навевало ощущение уюта, домашности беседы.
        Лорд Эдуард тихонько вздохнул. С климатом на покинутых островах дело обстояло гораздо лучше. К тому же там он был полновластным хозяином, а здесь…
        Как холодно на сердце!
        - Я все это сумел доказать и пэрам, и королю… - заявил от камина первый лорд.
        По своему положению он знал все, что может сказать Эдуард, но, как видно, хотел послушать своего давнего друга.
        «Сумел доказать…» От сердца отлегло. Лишь почему-то по-старчески стали подрагивать пальцы.
        - Разумеется, на некоторое время вам лучше отойти от дел. Недовольных вашей деятельностью много. Лучше, чтобы они пока не имели к вам новых претензий. Оно и к лучшему. Отдохнете, наберетесь сил. После такой нагрузки это сделать просто необходимо, - продолжал вещать первый лорд.
        Небольшая опала гораздо лучше, чем позорная казнь. Его предшественник дорого бы отдал за подобный исход. Однако у него не было таких влиятельных друзей. И вот - итог.
        - Что слышно о французском десанте? - спросил лорд Эдуард.
        Теперь он мог позволить себе поинтересоваться другими делами, а не только своей судьбой.
        Первый лорд едва заметно передернулся, словно от камина повеяло не теплом, а холодом.
        - Почти ничего. Расстояние большое. Поэтому пока дойдет до Лондона… Мы отрядили в погоню эскадру, потом дополнительно послали на помощь еще несколько кораблей, но результат еще не известен. Кроме того, мы непрерывно ведем наблюдение за Брестом. Турвиль продолжает стоять там настолько спокойно, словно происходящее его ни в коей мере не касается. Возможно, французы поняли, что ничего у них не выйдет. Без сопротивления высадить десант мы не позволим, а в случае сражения при любом раскладе они понесут такие потери, что операция сорвется. Но свои силы мы вынуждены держать в кулаке.
        - По-моему, наши враги не рассчитали время. Скоро зима. Даже если десант будет высажен, обеспечить его своевременным подвозом подкреплений будет трудно, - высказался лорд Эдуард.
        - Наверно, вы правы. - Хозяин кабинета вернулся на свое место и взглянул так холодно, словно решил сообщить Эдуарду еще одну неприятную новость.
        - Как здоровье племянников? - После всех треволнений никаких плохих вестей слушать лорд Эдуард не хотел. - Как Пит? Джимми?
        Вопреки ожиданиям, его собеседник помрачнел еще больше.
        - Пит воюет. Настолько хорошо, что вполне может через год-другой стать адмиралом.
        Учитывая возраст Пита, это было весьма серьезным заявлением.
        - А Джимми?
        - Джимми больше нет.
        - Как? - Лорд удивился настолько, что это отразилось на его голосе и лице.
        - Он погиб. - В противовес своему другу, первый лорд говорил совершенно бесстрастно. - Уже довольно давно.
        - Погиб? - переспросил Эдуард. Хотя ослышаться два раза подряд не мог. - Каким образом?
        - Вы слышали об адских машинах Меестерса?
        - Очень немного. До нас новости доходили скупо, а сюда я вернулся два дня назад. Кажется, одну из них мы использовали против Сен-Мало.
        - Совершенно верно. Меестерс обещал, что с их помощью мы сможем уничтожать не только укрепления, но и целые города. И таким образом сможем поставить Францию на колени. Однако первое применение не дало подобных результатов. Город пострадал, однако уничтожен не был. Изобретатель утверждал, что всему виной взрыв на достаточно удаленном расстоянии. Мол, команда не смогла довести брандер до указанной точки. Отсюда и частичный результат.
        Первый лорд сделал паузу, набираясь сил, и продолжил:
        - Мы решили применить адскую машину против Шербура. Команда состояла из добровольцев. Офицерам было объявлено, что в случае успеха они немедленно будут произведены в следующие чины. А вы же знаете честолюбие Джимми! Он только женился, однако грядущий карьерный взлет заставил его предложить свое участие в операции. Чего не сделаешь для блага Англии! Снаряженный брандер вывели на внешний рейд. Ему предстояло простоять там какое-то время, пока не будут полностью готовы мортирные суда поддержки. Джимми даже привез на корабль свою молодую жену. Со свадьбы прошла едва ли неделя, и он еще не успел толком насладиться ею.
        Лорд Эдуард слушал, и волосы у него готовы были стать дыбом.
        - Адская машина взорвалась прямо на рейде, - по-прежнему бесстрастно сообщил хозяин. - Взрыв был настолько силен, что два ближайших фрегата погибли со всеми командами. Еще три получили сильные повреждения. Два удалось спасти, но последний затонул. А от Джимми и его жены не осталось и следа.
        - Я искренне сочувствую вам, мой дорогой друг. - Лорд Эдуард на самом деле горестно воспринял известие. - Наверно, кто-то из команды неосторожно обращался с огнем. Вы же знаете, на что способны матросы, если за ними не следить.
        - Нет. Моряки с кораблей охранения утверждают, будто незадолго до взрыва видели удаляющуюся от брандера шлюпку. Причем явно французскую. А недавно нам стало известно, что королевским указом за уничтожение адской машины двое французских моряков получили офицерские чины и еще один - повышение. Но и это не все. Догадайтесь, как фамилия этого офицера?
        Гадать лорду Эдуарду не требовалось. Он знал лишь одного человека, способного на столь дерзкую операцию. Однако догадка была жестока, и лорд лишь понуро молчал.
        Теперь заступничество старого друга казалось Эдуарду непомерной и незаслуженной милостыней.
        - Вижу, вы поняли. - Глаза первого лорда светились от ненависти. Уж непонятно к кому.
        - Понял, - сиплым голосом едва слышно выдохнул Эдуард.
        Но хоть все было сказано, первый лорд безжалостно уточнил:
        - Имя убийцы - де Санглиер.
        Эту ночь лорд Эдуард спал плохо. Причина заключалась не в старческой бессоннице. Тяжелые мысли гнали сон прочь. Развеять их не могло даже успешное разрешение дела. Плывя сюда, бывший губернатор колоний предполагал многое. В том числе и самый худший вариант.
        Вечером, после возвращения от первого лорда, Эдуард вкратце сказал дочери, что он полностью оправдан. На вопросы, почему же тогда он не радуется и что случилось еще, коротко сказал о гибели Джимми. Без малейших уточнений и указания виновника.
        К счастью, подробностями леди Мэри не поинтересовалась. Она видела столько смертей, что одной больше или меньше, не играло никакой роли.
        Девушка сильно изменилась после всех приключений. Раньше полоса меланхолии сменялась приступами кипучей деятельности. Сейчас Мэри словно позабыла, что такое улыбка. В ее глазах появилась отрешенность от мира. Словно ей довелось заглянуть в такие бездны, по сравнению с которыми все радости мира казались ерундой. Она чахла на глазах, и ни лорд Эдуард, ни сэр Чарльз ничего не могли поделать с этим.
        Как ни переживал отец за собственную судьбу, но порою в глубине души он радовался отзыву на родину. Надежда на помощь влиятельных друзей давала неплохие шансы благополучно выбраться из передряги. При этом Мэри покидала края, в которых ей столько пришлось пережить.
        Может, в Британии, где ничего не будет напоминать о прошлом, она сумеет излечиться от своей болезни. Должна же молодость взять свое! Время залечивает и не такие раны.
        И вот опять. Командор, похоже, превратился в какой-то рок для семьи. Куда ни переберись, он уже находится там. И ладно - просто находится. Нет, ему обязательно надо вставать на пути, одним своим далеким присутствием портить жизнь и отцу, и дочери.
        Но могут ли подобные люди вести себя тихо?
        И откуда только он взялся на их головы!
        Утром благородный лорд был вял и разбит. Он без нынешних передряг сильно постарел и сдал за время отсутствия Мэри, а тут опять начинается такое… Видно, напрасно Эдуард думал развлечь дочь балами и приемами. Люди всегда живут сплетнями, и не в одном месте, так в другом обязательно всплывут подробности трагической смерти молодой семьи племянника первого лорда, а также имя коварного убийцы. Что будет тогда с Мэри?
        Видно, придется как можно быстрее завершить дела и отправляться в поместье. Там хоть будет спокойнее. А здесь, того и гляди, начнутся визиты родственников и просто знакомых, которые не кончатся для бедной девочки добром. Если бы их навещал один сэр Чарльз…
        Старинный друг и компаньон явился с самого утра. Ему не терпелось узнать подробности оказанного приема. За накрытым для завтрака столом лорд Эдуард повторил рассказанное вчера дочери. И лишь когда мужчины взяли трубки и перешли в кабинет, поведал о том, о чем умолчал.
        Сэр Чарльз покачал головой. Он прекрасно понимал, что означало очередное появление Командора.
        - Вы совершенно правы, мой дорогой друг. Девочку надо увозить отсюда, и чем скорее, тем лучше. Может, родные места сумеют вернуть ей вкус к жизни.
        - Вы поедете с нами? - спросил лорд Эдуард.
        Он настолько сроднился со своим другом, что как-то отвык от мысли, что они могут долго находиться порознь.
        Толстяк замялся. Дружба - дружбой, но нельзя забывать и о делах. А Лондон гораздо более удобное место для них, чем самое благоустроенное поместье.
        - Видите ли, уважаемый лорд… Я тут навел кое-какие справки и решил предложить вам одно весьма выгодное дело.
        - Какое? - без особого интереса поинтересовался Эдуард.
        - Торговую экспедицию в Архангельск. Цены с войной сильно подскочили. Мы же в Московии сможем взять нужные товары буквально за бесценок. Московиты не имеют торгового флота и просто вынуждены отдавать все по той цене, по которой берут. Скоро будет зима. Их порт давно замерз. Но весной мы смело можем двинуть туда целый караван. Как раз за зиму купим несколько судов, подготовим их получше. Плавание получится долгим. Зато и расходы вернутся к нам сторицей.
        - Я не могу надолго оставить дочь, - вздохнул лорд Эдуард.
        - Я понимаю. Но ведь вести корабли я смогу и один. Вы лишь поможете мне со снаряжением. Я даже буду к вам приезжать, как только будут выпадать просветы в делах.
        Как ни была забита голова Эдуарда, однако, даже переживая за судьбу дочери, он не мог не признать, что предложение толстяка крайне выгодное. Если же учесть, что самому можно будет оставаться в поместье, то просто сказочное.
        До самого ленча старые друзья и компаньоны обсуждали всевозможные детали предстоящей экспедиции. Правда, попутно они иногда сбивались на новости об одном своем недоброй памяти знакомом, но лишь потому, что обоим была небезразлична судьба юной леди.
        Сразу после ленча началось то, чего больше всего боялся лорд Эдуард. Слуга сообщил о прибытии гостя.
        - Надо сказать, что вам нездоровится с дороги, - тихо подсказал сэр Чарльз.
        Однако едва было оглашено имя, стало ясно - отказывать в данном случае нельзя. Гостем оказался не кто иной, как Пит, племянник всесильного первого лорда Адмиралтейства и, несмотря на свои неполные тридцать, капитан первого ранга. Что лишний раз говорило даже непосвященным о знатности рода.
        Лорд и сэр относились к посвященным.
        - Проси.
        Пит почти не изменился за последние два года. Разве что еще больше возмужал, являя собой прекрасный образчик породистого дворянина и морского волка в одном лице.
        Леди Мэри в гостиной не было. Она ушла к себе перед самым прибытием баронета, и лорд Эдуард был готов благодарить за это судьбу. Пусть он как настоящий отец всегда невольно примерял каждого холостого и знатного мужчину на роль возможного зятя, в данный момент спокойствие собственной дочери было для него гораздо важнее самого выгодного брака.
        Тем более что до брака дело доходит нескоро.
        Как принято везде и всегда, гость начал с разговора о погоде. Хозяева немедленно поддержали столь увлекательную тему. Со стороны можно было подумать, что Пит заехал с единственной целью - пожаловаться на хмурую британскую осень, а лорд только и ждал, кто же сообщит ему об этом.
        Оказалось, что нет. Баронет мягко и деликатно свернул разговор на идущую который год войну. Коснулся последних стычек, не обошел свои заслуги в каперстве у французских берегов, рассказал, как недавно он с двумя кораблями сумел перехватить два купеческих судна с фрегатом охраны буквально у входа в Шербур. Конечно, зачем молчать, если выпала такая удача.
        - Вы сильно рисковали, Пит, - заметил лорд Эдуард.
        - Нисколько, - заверил баронет. - Ветер дул с моря, и французы были не в состоянии выйти из гавани. Тут роль сыграл не риск, а точная оценка обстановки.
        - В таком случае вы вдвойне молодец, - подал голос толстяк. - Редко кто из морских офицеров утруждает себя предварительным расчетом. Большинство просто действуют по шаблону. В лучшем случае - прислушиваются к интуиции. Из таких же, как вы, вырастают настоящие флотоводцы. Уровня прославившего Англию Френсиса Дрейка.
        В устах многоопытного сэра сказанное звучало откровенной похвалой. Между прочим, несомненно искренней.
        Лицо баронета засветилось от удовольствия. Но, к чести своей, он быстро взял себя в руки и обрел приличную родовитому дворянину бесстрастность.
        - Не знаю, получится ли, - с показной скромностью изрек Пит. - Но я пришел к вам не для того, чтобы рассказывать о своих подвигах. Мне нужен ваш совет.
        Лорд и сэр переглянулись. Какой совет могли дать они, на днях вернувшиеся в Британию? Хотя…
        И, подтверждая догадку, прозвучало продолжение:
        - Я слышал, что в Вест-Индии вы сталкивались с неким пиратом Санглиером. Я хочу как можно больше знать о нем.
        - О ком?
        Девичий голос заставил всех вздрогнуть. В дверях гостиной стояла незаметно подошедшая леди Мэри. Перенесенные лишения изменили ее. Казалось, она похудела, хотя и раньше не выделялась полнотой. Лицо ее казалось прекрасным за счет удивительно глубоких глаз, которые притягивали, словно бездна.
        Баронет машинально поднялся. Сквозь привычную бесстрастность на его лице постепенно проступало восхищение.
        - Леди, простите, что не сразу приветствовал вас, - голос Пита зазвучал глуше. Словно каждое слово давалось ему с трудом.
        Он с благоговением коснулся протянутой руки.
        - О ком вы хотите узнать? - Мэри не обратила внимания на реакцию баронета.
        - Вам это неинтересно, - выдавил из себя Пит. Но под требовательным взглядом прекрасных глаз все же ответил с некоторой запинкой: - О неком Санглиере.
        - Де Санглиере, - подчеркнула дворянскую приставку леди. - Но зачем он вам?
        - Этот человек убил моего брата вместе с женой.
        Лицо Мэри дернулось. Лорду показалось, что дочь может упасть в обморок, однако девушка сумела взять себя в руки.
        - Как это произошло, баронет? Командор никогда не трогал женщин. - Мэри проследовала к креслу, давая понять, что никуда она не уйдет. По крайней мере, пока не выслушает всю историю.
        - Какой командор? - не понял Пит.
        - Командором в Карибском море все звали Санглиера, - пояснил сэр Чарльз, так как остальные хранили молчание. - И хоть он враг, но вынужден признать, определенное благородство в нем было…
        18
        Кабанов. Супруг и кавалер
        Я подводил свою эскадру к Дюнкерку. Все восемь вымпелов.
        Одна из моих бригантин так и не прибыла к точке рандеву. Встал ли на ее пути коварный риф, а то и сам берег, нарвалась ли она на соединенную англо-голландскую эскадру, пала ли жертвой необдуманного маневра, или просто заблудилась в море, - неизвестно. Нынешний век - век тайн. Возвращаться и рисковать остальными кораблями я не имел права. Мы без того сильно зарвались, вступив в места, где ни при каких обстоятельствах нынче не встретишь французского флага. Вряд ли второй раз нам удастся вырваться при нежелательной встрече. Очень далеко до родных берегов. Как в моем веке до Луны.
        Я тянул до последнего, надеялся, но, когда контрольный срок истек, дал сигнал к дальнейшему походу.
        Может, бригантина по каким-либо причинам элементарно вышла не туда, заблудилась среди одинаковых вод и самостоятельно сумеет добраться до Дюнкерка? Помоги им Бог!
        Зато в наш состав вошли два захваченных британца - линкор и фрегат. Размен получился в нашу пользу…
        Крюк, который я сделал со своими кораблями, удлинил путешествие едва ли не вдвое. Зато - никаких встреч. Хлопот в море, как всегда, хватало и без них.
        Но какая нас ждала встреча! Нас уже успели списать и теперь старались хоть чем-то искупить свое неверие.
        Сам Жан Барт примчался на шлюпке еще тогда, когда корабли вытягивались у входа в гавань.
        Гавань Дюнкерка вообще защищена от штормов, ветров и врагов гораздо надежнее, чем шербурская. Город с самого начала войны надежно служил прибежищем каперов. В большинстве местные, сполна прошедшие суровую морскую школу, они вдобавок были стихийными и пылкими патриотами своей родины. Может, потому, что Дюнкерк и Англию разделяет кратчайшее расстояние?
        Объятия, восторги, похвалы…
        Флейшмана в Дюнкерке уже не было. Ушел буквально дня три назад. Говорят, сильно переживал о нашей судьбе, надеялся…
        И как ни горяча была встреча жителей, задерживаться мы не стали. Передохнули пару дней, а затем оба моих корабля отправились к Шербуру.
        Поздняя осень полностью вступила в свои права. Вроде невелико расстояние, однако нас угораздило попасть в шторм, и как итог - плавание растянулось.
        Надоело!
        Надоело зависеть от малейшего каприза погоды, бултыхаться посреди волн, сутками не иметь возможности просушить одежду… И ведь нам еще, можно сказать, везло. Сравнительно и относительно.
        Зато в Шербуре меня ждал настоящий сюрприз в лице моих испереживавшихся вконец женщин. Все в жизни компенсируется. Я вынес море упреков, зато получил столько самозабвенной ласки…
        Как объяснили Наташа с Юлей, долго в помещичьем раю они высидеть не могли. Сам Мишель вел себя безупречно, старался, как мог, сделать все, чтобы гостьи чувствовали себя словно дома. У подруг было все. Из того, что вообще возможно в этом мире. Зато не было самого главного из того, что есть в моем, - свободы.
        Не в том смысле, что их кто-то ограничивал. Только какая свобода может существовать под непрерывными, весьма внимательными взглядами слуг? Дворянин практически никогда не остается один. Ему помогают одеваться и раздеваться, умащивают кремами и опрыскивают духами, следуют за ним на прогулке…
        Родившиеся сейчас с первых дней привыкают к подобному положению вещей. Да и не считают слуг за людей. Для моих женщин такая жизнь была много хуже, чем жизнь под непрерывным прицелом папарацци.
        Если же учесть некоторые склонности…
        Плюс, по их утверждениям, тоска и тревога обо мне, вынудившая попросить у гостеприимного хозяина небольшой эскорт и пуститься обратно в Шербур. Даже не зная, что меня в нем нет.
        А ведь наши отношения будут крепко мешать нам всю жизнь. Иметь крепостной гарем считается вполне нормально, право первой ночи неоспоримо, никто не думает осуждать многочисленных любовниц из ближайших поместий, но так, как мы…
        То, что терпимо на едва населенных окраинах, с гораздо большим трудом воспринимается в центре пусть лицемерной, однако сложившейся культуры.
        Женщины сами все понимали. Едва прошла эйфория, исподволь стали вспыхивать краткие ссоры. Не из-за меня. Из-за нынешних и грядущих сложностей. И из-за сына.
        Наташа упорно ревновала ребенка к своей подруге, а та считала его своим. И как итог, порою случались извечные чисто женские дрязги, в которых иногда доставалось даже мне.
        В Вест-Индии мы были куда дружнее. Или это вообще свойство любого человека - создавать себе проблемы, а потом мучиться из-за них? Практически ни один брак не обходится без скандалов. А ведь там супругов только двое…
        Что здесь добавить еще?
        Европа так долго казалась нам землей обетованной, на деле же, достигнув ее, я порою с тоской вспоминал о времени, проведенном в архипелаге. Там мы все были дружнее и по-своему счастливее…
        Осенние шторма приковали большинство судов к гаваням. В Бресте встал на зимовку королевский флот. Лишь каперы изредка высовывались из бухт да шлялись по проливу в поисках добычи.
        Я ничего не хотел искать. Предложение Флейшмана о походе в Архангельск по зрелому размышлению стало казаться мне самым разумным. Шторма мы как-нибудь перетерпим, а как вынести ожидание? Война, судя по всему, будет длиться и длиться…
        Пока же в небольшой мастерской Ардылов старательно мастерил штуцера, которые я собирался внедрить на родине. С кораблей мы уже сняли рации. Вместе со спасательными шлюпками запрятали до лучших времен. А арендованный Флейшманом склад постепенно наполнялся не только ардыловскими изделиями, но и тем, что Юра собирался продать в России или использовать там для организации своего производства.
        Я уже настроился коротать время до весны, но тот же неугомонный Флейшман стал подбивать сходить разок к Дюнкерку. Он уже списался с тамошними знакомыми и договорился купить у них зерно. То самое, что было привезено из Норвегии и пока хранилось у купцов. Свое наш предприниматель уже продал, довольно выгодно, и теперь остро нуждался в следующей партии.
        Хорошо быть деловым человеком! Это я ничего не умею, кроме войны. Причем и воевать уже не хочу. Здесь.
        Посыльный от Поншартрена застал меня сразу после очередного мелкого семейного скандальчика. Морской министр срочно вызывал меня в Версаль. Даже прислал карету. Причину вызова мне не сказали, но дома сидеть надоело, идти в охранении Флейшмана или нет - я еще не решил, да и с номинальным начальством не спорят.
        Но оказалось, что меня хотел видеть не Поншартрен, а сам король. В числе других отличившихся в бесконечной войне…
        Благодаря своей последней должности я повидал в жизни достаточно министров, спикеров и прочего высокопоставленного люда. Но коронованную особу зреть вблизи ни разу не доводилось. Каюсь, кое-какое волнение было. Больше потому, что побаивался опозориться, нарушить невзначай правила придворного этикета. Хотя жизнь успела меня чему-то научить, но все-таки…
        Все оказалось не так страшно. Нас ввели в какой-то зал, где уже толпились придворные. Но если привычные дамы и кавалеры высшего света в ожидании короля стояли свободными группками и явно обсуждали какие-то сплетни, то нас заранее выстроили в линию и велели ждать.
        Придворные продолжали шушукаться и время от времени кидать в нашу сторону любопытствующие взгляды.
        Еще бы! Мы представляли определенный контраст с остальными собравшимися. Лица загорели и обветрились в походах, руки огрубели. Ведь даже при нынешней сословности офицеру порой приходится многое делать самому.
        Быть объектом внимания неприятно. Пользуясь относительной свободой, мы тоже познакомились хотя бы с ближайшими соседями по импровизированному строю и теперь тихонько переговаривались между собой. До тех пор, пока церемониймейстер не объявил выход короля.
        Надо отдать должное обитателям дворца. Они мгновенно выстроились вдоль стен, образовав столь знакомый по фильмам проход. Потом в зал вошел еще не старый мужчина с небольшой свитой, и в зале повисла тишина.
        …Давно это было. Нас собрали в одном вышестоящем штабе уже и не помню зачем. В армии хватает всевозможных собраний, совещаний, обязательных лекций, докладов, и какая разница, что читалось тогда. Все равно большая часть произносимого влетала в одно ухо и сразу вылетала из другого.
        Гораздо важнее другое. Как-то получилось, что или мы прибыли слишком рано, или вызвавшее нас начальство изволило чуть задержаться, но нужный нам зал оказался закрыт. Дверь выходила прямиком на лестницу, и нам не оставалось ничего другого, как стоять на ней, вытянувшись наподобие пресловутой очереди. Лейтенанты, капитаны, майоры, даже пара подполковников.
        Как всегда в таком случае, стоял легкий шум. Большинство ожидающих переговаривались друг с другом. Кто о чем. О службе, бабах, рыбалке, спорте, пьянках, семьях… Мало ли тем может быть у знакомых людей, да еще связанных одной судьбой? Стоять в полном молчании и скучно, и невежливо.
        Мы лениво трепались, дожидаясь прибытия начальствующего чина. До тех пор, пока внизу не появилась…
        Нет, это был не долгожданный начальник. Бери выше. По лестнице мимо нас прошествовала девица. Не знаю, кем она была. Чьей-то любовницей, женой, дочерью, пристроенной в штаб на теплое местечко. Не интересовался тогда, а уж теперь-то и подавно. Какая разница? Главное было в другом.
        Серый свитер девушки был поднят большой грудью. Бюстгальтер поддерживал ее, заставлял выпирать вперед, и все это смотрелось так, что гул голосов оборвался как по команде.
        Девушка поднималась мимо нас, и все провожали ее даже не взглядами, а поворотом головы, словно не грудь она несла, а полковое знамя.
        Она прошла, однако на лестнице так и зависло настолько красноречивое молчание, что кто-то не выдержал и произнес как несомненный вывод:
        - Ну и пошляки мы, господа офицеры.
        И тогда признанием непреложного факта грянул дружный хохот.
        На этот раз никакого хохота по определению быть не могло, но в остальном все было похоже. Собравшиеся смотрели на короля, как мы совсем в другое время смотрели на штабное диво. И тишина стояла такая, что любой шепот прозвучал бы отчаянным криком.
        Король милостиво кивнул всем собравшимся и неспешной походкой направился к нам. В небольшой группке, идущих за ним, я знал лишь Поншартрена. Да и не интересовали меня приближенные.
        Лицо Людовика было высокомерно и устало. Он явно ощущал себя центром мироздания. А сидеть в одиночку на Олимпе помимо всего скучно. Равных по определению нет, полноценное общение со стоящими во всех отношениях ниже невозможно. Разве от скуки, как другие общаются с собаками и котами. Но и к домашним животным можно относиться с лаской. У хорошего хозяина собака ухожена.
        Мы явно относились к ухоженным.
        Людовик заговорил с крайним офицером. О чем шла речь, я не слышал. Король говорил тихо, офицер отвечал ему так же, а волнение мешало мне прислушиваться к беседе.
        Общение с начальством очень редко бывает приятным. Старая солдатская заповедь права. Но тогда хоть скорее…
        Я стоял в ряду третьим, и ждать долго мне не пришлось.
        Поншартрен не без подобострастия шепнул что-то королю. Людовик милостиво улыбнулся мне. Он явно вспомнил что-то еще, потому что во взгляде я прочел проблеск некоторого интереса.
        - Наслышан о вашей лихости, шевалье. И в бою, и не только.
        К удивлению придворных, Людовик потянул меня из строя и совсем уже тихо спросил:
        - Скажите, как это постоянно жить с двумя? - Королевские губы чуть расплылись в скабрезной улыбке. - Они вас не ревнуют друг к другу?
        Грянь посреди зала гром, я бы удивился значительно меньше. Понятно, когда королю докладывают о боевых делах подданных, но о личной жизни… Я же не придворный, не вельможа. Меня знать во дворце, по всем параметрам, не должны.
        - Нет, сир. - Я постарался скрыть охватившее удивление.
        - Вам очень повезло, - чуть качнул головой Людовик. - Даже завидно. Вы не познакомите меня со своими…
        Он замялся, подбирая подходящее слово. Сказать грубо - значит оскорбить, но в христианской стране жена у человека может быть только одна.
        - Они не очень любят появляться в свете, сир, - как можно тверже ответил я. Вспомнился рассказ Мишеля об отношении короля к супругам своих подданных.
        - А вы скажите им, что так хочет король. - Людовик явно считал, что его малейшая прихоть для окружающих является законом и обязана выполняться с искренним восторгом.
        - Сир, в данный момент я думаю о том, что неплохо было бы послать наших купцов в Московию, - я попытался переключить разговор на другое, гораздо более важное для меня.
        Король сразу поскучнел. Говорить со мной о делах он явно не хотел. Но положение обязывает продемонстрировать мудрость во всем. Его Величество чуть нахмурил лоб, припоминая:
        - Туда сейчас не добраться. Война. Да и очень далеко.
        - У Московии есть порт на Севере. Мимо Норвегии морем. Несправедливо, что такая богатая страна, а ее товарами пользуются исключительно наши враги. Сверх того, небольшой союз с Московией мог бы быть выгоден Вашему Величеству. Например, нанести удар по врагам с тыла…
        - Попробуйте, шевалье.
        В переводе на нормальный язык - вы можете рискнуть, однако никакой поддержки государства не ждите.
        Его Величество явно утратил интерес к разговору. Словно и вызвал меня лишь затем, чтобы поговорить о способах любовной игры. А заодно познакомиться в дальнейшем с моими подругами.
        Может, и в самом деле?
        - Знаете, кое-кто был сильно недоволен вами, - доверительно поведал Людовик. - Но ваши дела говорят о многом… - Он несколько повысил голос и уже торжественно произнес: - Капитан де Санглиер! За ваши подвиги во славу Франции и меня жалую вас кавалером ордена Святого Людовика второй степени. Надеюсь, в новом высоком звании вы окажете еще много услуг. А также познакомите меня со своими дамами.
        Последнее король вновь произнес едва слышно.
        - Служу Вашему Величеству! - бодренько рявкнул я.
        Кто-то из свиты короля сноровисто прикрепил к моей петлице орден. Уже второй, если считать полученный мной за много километров и лет отсюда. Только тот был вручен в штабе без каких-либо вызовов в правительственную резиденцию.
        После прохождения королем нашего небольшого строя состоялась еще одна церемония. Согласно установленному обычаю, каждый новый кавалер приносил вассальную присягу королю не только как представителю верховной власти, но и как своему сюзерену по ордену. Последние зародились ведь не только как знаки отличия, но и как своего рода рыцарская организация. И я отныне являлся ее членом.
        Потом король удалился, и к нам хлынули придворные. У них среди награжденных хватало родственников и знакомых, но я тоже не был обделен вниманием. Его Величество потратил на беседу со мной гораздо больше времени, чем на других, и следовало узнать причину кажущегося фавора.
        Среди приближенных к трону или иному правительственному креслу всегда достаточно лизоблюдов.
        Впрочем, многие, наоборот, кидали в мою сторону откровенно неприязненные взгляды. В том числе - оказавшийся здесь Ростиньяк. Но для недоброжелателей я был пока недосягаем, а с лизоблюдами особо разговаривать не хотел.
        Не моя это компания…
        19
        Гранье. Конвой
        Над проливом стлался легкий туман. Не сплошная белесая муть, в которой не видно бушприта. Скорее довольно редкая кисея, ограничивающая обзор примерно до мили.
        Это нервировало. В дни войны хочется видеть до горизонта. И за горизонтом тоже. А тут…
        По левому борту, незримый в тумане, лежал французский берег, зато по правому, значительно дальше, находился английский. Но дальше - понятие относительное. Пролив не океан. Его в хорошую погоду пересечь - корабля не надо. Достаточно шлюпки. Или рыбацкой лодки.
        Вода была свинцовая. Она ничуть не напоминала лазурные глади Карибского моря. Даже волны колыхались тяжело и мрачно. Наверно, поэтому мысли были такими же тяжелыми, безрадостными. А тут еще промозглая сырость, заставляющая кутаться в плащ.
        Какая у нас была команда, думал Жан-Жак. Он стоял на квартердеке да вспоминал не самые худшие дни своей богатой на приключения жизни.
        Но какая была команда! С такими людьми не страшен сам черт. Недаром флибустьерское море пройдено вдоль и поперек. А сколько городов осчастливили своим заходом! Добычи было столько, что пропить ее не взялся бы даже Граммон. Человек, который знал толк и в налетах, и в попойках.
        И что теперь? Как быстро расходятся дороги!
        И пусть вполне понятно стремление людей жить так, как хочется, все равно немного грустно. На всем фрегате из ветеранов лишь двое - Командор, сам Гранье да с десяток матросов.
        Правда, Сорокин занят по горло ремонтом «Лани». Бригантина перенесла столько, что без некоторых весьма серьезных работ рискует не дойти весной до Архангельска.
        И неожиданно заболел Грегори. Лейтенант де Ширак. Сильная простуда, от которой не застрахован никто. Но даже в жару и полубреду верный помощник Командора рвался идти со своим командиром. Потребовался весь авторитет последнего, чтобы убедить - моряк должен быть здоров. В противном случае он станет обузой для остальных, а то и будущим покойником. Дни холодные, в каюте не вылечишься. Да и поход предстоял короткий. Что за путь - до Дюнкерка и обратно? Несколько дней. Плюс погрузка в порту.
        В любом случае возвращение гарантировано задолго до Рождества. А там можно будет славно гульнуть, перетряхнуть местные кабаки, чтобы все видели, как отдыхали флибустьеры в дальних морях.
        До возвращения-то осталось… Наверняка вечером конвой будет в Шербуре. Скорей бы…
        Гранье покосился на идущих с левой стороны низко сидящих купцов. Юра мало того что повел за зерном свой корабль, так еще зафрахтовал три чужих, все равно томящихся без дела. А теперь «Глостеру» приходилось подлаживаться под неторопливые посудины. Уж в одиночку фрегат бы точно давно был дома.
        Хоть бы чертов туман скорее рассеялся! Все веселее будет идти! Команды на фрегате - неполные полторы сотни. Для боя явно маловато. Поэтому лучше избегать его.
        Словно вняв проклятиям Жан-Жака, туман стал еще реже, истончился, еще не исчезнув совсем, но все же…
        Лучше бы он, наоборот, сгустился!
        Из дымки, в которую превратился туман, появился корабль. Другой. Третий. Затем - еще один.
        Четыре фрегата по правому борту и впереди, причем никаких сомнений в их принадлежности не было.
        - Поднять паруса! - Штурман «Глостера» Шарль, достаточно опытный, но несколько нервный моряк, среагировал молниеносно.
        Гранье в несколько прыжков слетел с квартердека на палубу и едва не столкнулся с выскочившим Командором. Кабанов недавно спустился к себе погреться, но как настоящий капитан почувствовал, что кораблю угрожает опасность.
        Для оценки ситуации Командору хватило одного взгляда.
        - Четыре румба вправо! К бою! На купцы сигнал - держать к берегу. Прорываться самостоятельно.
        - Что? - Гранье мгновенно понял замысел Командора.
        Канонир ничего не боялся в жизни, однако соотношение сил было таким, что о победе думать не стоило. Если бы на «Глостере» стояли плевательницы! Тогда бы шансы вмиг уравнялись, а то еще и перевесили бы. Но тут Кабанов посмотрел на него оценивающим взглядом.
        - Надо, Жан-Жак! Ничего, британцы узнают, почем фунт лиха! Только покажи все, на что способен. Надо дать купцам уйти.
        - Они все равно догонят. Пока парочка обрушится на нас, другие бросятся в погоню, - возразил Жан-Жак.
        - А мы не дадим, - нехорошо улыбнулся Командор. - Ни двоим, ни одному. Пусть потанцуют, как на сковородке.
        - Есть! - коротко ответил Гранье.
        Его колебания закончились. Надо так надо. Да и не страх им вначале руководил, а лишь сознание напрасности жертвы.
        И уже спустя мгновение раздался громкий и бодрый голос:
        - Заряжай!
        Флейшман ненароком задремал. Он добросовестно отстоял вахту и вот теперь пригрелся, а глаза коварно закрылись сами.
        Снилось, будто он снова находится в очередном походе по архипелагу и над головами развевается гордый кабаний флаг.
        Топот ног вторгся в сознание органичной частью. Тревога! Флейшман встрепенулся, вначале во сне, однако тут же проснулся.
        Какая тревога? И где то флибустьерское море?
        Тревога?!
        Матросы на реях уже вовсю работали с парусами, и только на квартердеке никак не могли решить, что делать.
        - Командор приказал идти к берегу, - встретил Флейшмана Калинин.
        Однако на его лице была написана решимость оспорить приказ.
        Ярцев сиротливо смотрел на море, и было непонятно, что думает единственный профессиональный штурман.
        - «Глостер» идет на противника! - послышался голос одного из матросов.
        - Юра… - осторожно произнес Аркадий.
        Флейшман окинул взглядом открывшуюся картину, а затем с досадой перевел взгляд на палубу.
        Десяток небольших пушек могли бы помочь отбиться от легкого капера, однако не сулили ничего хорошего в схватке с настоящим боевым кораблем. Да и людей на купце в несколько раз меньше. Минимум канониров, абордажной команды нет. Иначе откуда возьмется прибыль? Морякам платить надо.
        Так хотелось всего лишь перевозить товары, но теперь Юрий сильно жалел о сбывшемся желании.
        Остальные купцы уже повернули, и только бывшие соратники Командора продолжали следовать прежним курсом.
        - Лево на борт! - наконец выдохнул Флейшман.
        - Да ты что?! - в голосе Аркаши прозвучало возмущение.
        - Есть варианты? - осведомился Юрий.
        Ему самому не нравилось подобное решение, однако никакого выбора не было. Не тот корабль, да и команда на нем не та. За исключением десятка-другого человек.
        - Помочь Командору, - выпалил Калинин.
        - Лучшая помощь сейчас - это не мешать. С нашей маневренностью только будем путаться под ногами. Пока нас на абордаж не возьмут. Или ядрами не раздолбают.
        - Юра прав, блин! - неожиданно поддержал молчавший до сих пор Ярцев. - Если мы скроемся, у Командора хоть будет шанс пострелять да оторваться от преследователей. «Глостер» - очень быстроходный корабль. А так ему придется выручать нас. Пока сам, блин, не погибнет.
        Калинин опустил голову. Было неудобно бежать, пока твои знакомые сражаются, но если больше ничем не поможешь?
        Даже на коротких дистанциях остается время, чтобы обменяться мнениями, посоветоваться. Век стремительности еще не пришел. Хотя тянуть тоже не годится. В бою издавна выигрывает тот, кто крепче духом и кто быстрее реагирует на изменение обстановки.
        - Жан-Жак, весь упор на тебя и твоих людей и непрерывное маневрирование. Мы должны связать все корабли. Хотя бы на час-другой, пока наши не отойдут подальше. Никаких абордажей. Только артиллерийский огонь, - втолковывал Командор помощникам.
        Британские фрегаты пытались разделиться. Два из них шли на сближение с «Глостером», еще два поворачивали для преследования уходящих купцов.
        Командор в свою очередь направил корабль к преследователям. На его стороне был ветер и слаженность команды. Пусть не той, которая сопутствовала ему в Карибском море, однако и с «новичками» занимались столько, что каждый выполнял необходимые действия, не задумываясь. Слаженность - тоже сила.
        Британские офицеры всегда строго относились к полученным приказам. Любая инициатива могла стать наказуемой. Если вешали даже адмиралов за нарушение линии…
        Им бы поменять цели для каждой пары кораблей! Но нет! Два избранника Командора пытались продолжить выполнение задачи, в то время как два других упорно шли на «Глостера».
        Единственное, на что решились британские капитаны, - дать залп по приближающемуся каперу. С большой дистанции на качке большинство ядер без толку вздыбило свинцовую воду.
        Командор был более выдержанным. Из всех Карибских изобретений он продолжал пользоваться только двумя. Упакованными в холщовые мешки пороховыми зарядами да книппелями. Небольшой запас последних имелся на фрегате именно на такой, крайний случай, когда обычными мерами будет не отбиться.
        «Глостер» приблизился к одному из фрегатов вплотную, словно собирался сцепиться в абордаже, и лишь тогда слаженно прогрохотали орудия. Практически в упор. Благо, пушки с этого борта у англичан были разряжены и ответа быть не могло.
        Сам Командор вместе с несколькими отборными стрелками перед самым залпом открыл прицельный огонь из штуцеров. С такого расстояния хватило бы и обычных гладкостволок.
        Когда рассеялся дым, стало видно, что британец лишился части такелажа. Одна из рей была сломана, снасти беспомощно свисали с высоты, а люди на квартердеке старались спрятаться под защиту фальшборта.
        Комендоры сноровисто перезарядили орудия. По части скорострельности Командор мог дать фору любому из кораблей и не остался бы внакладе. Поэтому очередной залп был произведен, едва только второй британец оказался на траверсе.
        На этот раз вышло еще удачнее. Бизань переломилась на середине высоты, и верхняя часть медленно рухнула на ют британца. А комендоры уже вовсю шуровали банниками и забрасывали в пушки мешочки с зарядами…
        Гранье чертом носился по орудийной палубе, распоряжался людьми, проверял прицелы. Он был в своей стихии, стихии боя, и ничто не могло отвлечь бывалого канонира.
        «Глостер» вертелся возле британских фрегатов, непрерывно нападая то на один, то на другой, а орудия продолжали извергать на врага ядра, книппеля, картечь…
        Командор спешил сделать как можно больше, пока не подошла вторая пара англичан. Те спешили к месту схватки на всех парусах, и их прибытие не несло Кабанову ничего хорошего.
        Жан-Жак умудрился сбить фок-мачту на первом из фрегатов. Но и один из залпов англичан настиг «Глостер», заставил корпус содрогнуться от удара ядер. Кто-то на верхней палубе повалился, орошая все вокруг кровью. Первая жертва, которая никак не могла оказаться еще и последней…
        За кормой, очень медленно отдаляясь, гремела канонада. Сражающиеся скрылись за дымкой, в которую превратился туман, однако продолжали непрерывно напоминать о себе. Плохо лишь, что по грохоту было не понять, как разыгрывается сражение. Но и тот факт, что оно продолжается, говорил о многом. Особенно в сочетании с отсутствием погони.
        Значит, Командору удалось связать боем все фрегаты. И не просто связать, но и удерживать их до сих пор. Плюс - вести борьбу почти на равных, иначе залпы не гремели бы с такой частотой, да и пространство за кормой не было таким чистым от вражеских парусов.
        Но чего это ему стоит? А главное - сумеет ли потом вырваться из схватки? «Глостер» - хороший фрегат, однако любой корабль хорош, только пока цел. Повредят - и ни о каком отступлении не будет речи.
        - Блин! И откуда они здесь взялись? Как будто специально нас ждали! - Валера то и дело оборачивался назад.
        Самое паршивое - знать, что твой друг ведет бой, и быть не в силах ничем помочь.
        Но куда лезть на неповоротливом купеческом корыте с десятком пушек? Как ни старайся, четверть часа не продержишься против фрегата. А сам ему даже толковых повреждений не нанесешь.
        - Вряд ли. Мимо проходили, а нам просто не повезло, - Флейшман старательно разыгрывал бесстрастность, однако непрерывные попытки затянуться давно погасшей трубкой говорили об обратном.
        У него было гораздо больше поводов для переживаний. Сама идея смотаться до Дюнкерка и обратно принадлежала ему. Как и уговоры Сергея взяться за охрану небольшого каравана. Думал, одного фрегата хватит. На зиму основные силы флотов обосновывались в бухтах, и лишь самые отчаянные каперы еще пытались добыть редкие по времени года призы. А тут четыре корабля, да все явно принадлежавшие регулярному флоту.
        Цензурных слов в собственный адрес попросту нет…
        А канонада все гремела за кормой напоминанием об допущенных просчетах и одновременно известием о том, что Командор продолжает вести бой. Следовательно - жив.
        - Правый борт картечью заряжай! - Гранье разглядел сквозь никак не желающий расходиться пороховой дым британский фрегат, явно пытающийся свалиться на абордаж.
        Сколько прошло времени, Жан-Жак сказать не мог. Он непрерывно следил за обстановкой, подгадывал момент, когда Командор поставит корабль в удобное для огня положение, стрелял…
        Комендоров у пушек становилось все меньше. Уцелевшие оттаскивали раненых и убитых в сторону, чтобы не мешали живым, а сами продолжали остервенело сражаться. Давно без страха, толком ничего не понимая, лишь бы стрелять да стрелять.
        Пушек тоже убавилось. Некоторые были сбиты удачными выстрелами с той стороны, уцелевшие же накалились настолько, что уксус, который щедро лили для охлаждения, почти не помогал.
        Фок-мачта на «Глостере» была обломана, паруса издырявлены, часть такелажа порвана. Каждый маневр теперь давался с большим трудом, но и чиниться было некогда.
        Британцам досталось не меньше. Один из фрегатов с последней уцелевшей мачтой покачивался далеко в стороне. На другом команда боролась с пожаром. Только двух оставшихся тоже хватало с лихвой. Пусть избитые, они упорно не желали отпускать капера и все лезли и лезли в схватку.
        - Пли!
        Картечь смертельным роем устремилась к палубе британца. В следующий момент «Глостер» стал поворачиваться к противнику кормой. При таком соотношении сил Командор не хотел доводить дело до абордажа.
        Английский фрегат успел выстрелить в ответ. Кто-то рядом с Гранье упал. В стороне тоже послышался вскрик. Сверху едва ли не на голову обрушился обломок реи.
        - Черт! - ругнулся Гранье.
        Его сильно ударило концом перебитого шкота.
        - Удачно стреляют, - справедливости ради объявил канонир в следующий момент и добавил привычное: - Заряжай!
        - Залпы поредели. - Флейшман наконец догадался набить трубку, зато теперь забывал поднести ее ко рту.
        Ему никто не ответил. Бой заметно отдалился и теперь напоминал о себе нечастыми раскатами, больше похожими на гремящую где-то грозу. Если бывают грозы в начале зимы.
        Купеческие корабли старались держаться вместе. Хотя догнать их от места боя уже не представлялось возможным. Еще несколько часов, и впереди появится Шербур. Самое время Командору отрываться от противника да удирать подальше. Дело уже сделано, и продолжать схватку не имеет смысла.
        Однако, судя по звукам, британцы упорно не желали отпускать дерзкий корабль. А может, он уже сам не мог уйти.
        Подумав последнее, Флейшман стиснул зубы так, что едва не посыпалась зубная крошка.
        Впрочем, этого новоявленный купец не ощутил…
        …Гранье вдруг почувствовал, как неведомая сила с легкостью оторвала его от палубы, понесла по воздуху, а затем так же внезапно отпустила.
        Удар о доски был таким, что перехватило дыхание. Канонир долго пытался втянуть в себя пропахший порохом, уксусом и кровью воздух, но то ли тот настолько загустел, то ли легкие отказались работать…
        Наконец судорожный вдох увенчал попытки успехом. Встать не было сил. В голове шумело, и это был единственный звук, который долетал до канонира.
        Подташнивало, словно перед этим Гранье в одиночку осушил бочонок вина. В глазах маячили разноцветные, большей частью красные круги, и пришлось приложить немало усилий, чтобы хоть немного сфокусировать зрение.
        Встать оказалось неимоверно трудно. Никто не спешил на помощь, и, кое-как оказавшись на ногах, Гранье понял причину этого.
        Вокруг валялось несколько неподвижных тел, однако в остальном было на удивление безлюдно. Лишь в отдалении несколько моряков пытались зарядить орудие, и им не было никакого дела до начальства. Стоявшие неподалеку остатки станка подсказали причину недавнего полета.
        Пушку разорвало. В общем-то, обычное дело, хотя и крайне чувствительное для всех, кому не повезло оказаться рядом. Отсюда и отсутствие других звуков, кроме шума в голове, и тошнота…
        Но это было какое-то отстраненное знание. Восприятие мира почти исчезло. Что-то маячило перед глазами, но не вызывало отклика в душе. А тут еще ноги наступили на что-то скользкое, и, если бы не подвернувшаяся под руку болтающаяся без дела веревка, лежать бы Жан-Жаку опять на палубе.
        Откуда-то подскочил Командор. В порванном камзоле, перемазанный, со шпагой в руке. Он явно что-то кричал Жан-Жаку, однако последний по-прежнему не слышал ничего, кроме непрекращающегося непрерывного шума.
        Вдруг со стороны изуродованного оставшегося почти безоружным борта надвинулся фрегат. Гранье еще пытался сообразить, откуда он здесь взялся, когда вылетевший дым закрыл все вокруг. Показалось или нет, что-то пронзило воздух рядом. С головы слетела шляпа, и Жан-Жак даже не успел ее подхватить.
        Дым клубился наподобие тумана, быстро рассасывался, редел. Только вонял почему-то порохом, едко, противно. Что-то это означало. Что-то очень знакомое.
        Гранье несомненно бы сообразил, однако палуба под ногами качнулась. Ботфорты вновь скользнули по чему-то липкому, и канонир шлепнулся на пятую точку.
        Его рука наткнулась на чье-то распростертое тело. Жан-Жак с интересом посмотрел, кто это разлегся рядом. Туман или все-таки дым окончательно поредел, заставив Жан-Жака невольно вздрогнуть.
        Рядом с ним безжизненно лежал Командор. Человек-легенда флибустьерского моря, зачем-то вернувшийся к берегам негостеприимной Европы.
        Ни злости, ни горя, ни отчаяния Жан-Жак не ощутил. Чувства - удел здоровых. Шум в голове продолжался, тело болело, не желало слушаться, и только на задворках сознания еле билась мысль: «Вот и все. Вот и все».
        И занятый ею и болью канонир не обратил внимания, как на почти безлюдную палубу «Глостера» небольшой толпой хлынули британские матросы.
        Оказать им сопротивление было практически некому…
        Часть третья
        Моря и берега
        20
        Флейшман и компания. Одни
        Мир расплывался. Предметы не просто потеряли четкость. Они то и дело растворялись куском рафинада в чае, пропадали из поля зрения, хотя вроде бы должны были оставаться перед глазами, то вдруг всплывали непонятно откуда, однако в диком, невероятно искаженном виде, и лишь интуиция подсказывала, что это такое. Порой же интуиция почему-то молчала, но разве есть особая разница, что именно находится перед взором? Все верно, никакой. Тем более когда все равно подробностей не разобрать.
        Я пьян. Чертовски пьян. В стельку. Как последний сапожник. Странно, даже мысли приходили к Флейшману так, короткими, в два-три слова предложениями. Совсем как в книгах некоторых читанных в невероятном далеке авторов. Когда ничего более сложного не приходит на ум. «Он пошел. Она пошла. А потом как началось!»
        Похоже, не то последняя капля, не то последний бокал явно оказались лишними.
        Или не последний? После выпадения из одной реальности в другую было явно выпито еще столько, что теперь оно колыхалось где-то на уровне горла. Будто не человек он, а ходячий… ну ладно, сидячий, вино-коньячный бочонок. Настолько полный, что наклонять его опасно.
        Вроде бы долго пил не пьянея. Спиртное превратилось в подкрашенную воду, лишилось градусов, но потом коварно собралось с силами, и вот…
        Так что же, теперь стало пробуждаться сознание? Зачем? Сегодня и на много дней хочется только одного - полного забытья…
        - Ты не вини себя, Юрик. В жизни случается всякое. А уж на море… Кто ж знал? - вторгся в мозг чей-то сочувствующий голос.
        Потом перед глазами проявился сам говоривший.
        «Ардылов!» - узнал его Флейшман. Но интересно, откуда он здесь взялся? Вроде никого с собой не брал, со знакомыми старался не встречаться. Да и вообще: здесь - это где?
        Флейшман хотел оглядеться, однако голова охотно повернулась вправо и сразу рывком вернулась в прежнее положение. Потом - опять. Влево она почему-то поворачиваться не хотела, зато вниз стремилась так, что пришлось в несколько попыток подпереть ее непослушной рукой.
        Но даже то, что уловил взгляд, свидетельствовало в пользу кабака. Какого-то кабака.
        Юра успел побывать во многих злачных заведениях Шербура. В каких-то его ждали встречи с нужными людьми, в какие-то он заходил по дороге выпить стаканчик вина или что-то перекусить по-быстрому, в некоторых кутил с приятелями.
        Вроде бы должен узнать. Да только… Ну и ладно. Кабак - он кабак и есть. Питейное заведение. Есть ли меж ними принципиальная разница? Только в цене да в качестве подаваемых напитков и блюд. Может, глотнуть то, что налито в бокал, и узнать по качеству?
        - Ты выпей. Оно враз полегчает, - удивительно в тон произнес Ардылов, однако последовать его совету Флейшман не успел.
        Стол резко опрокинулся, встал на дыбы, стукнул по лбу, однако боли Юра не почувствовал.
        Глаза закрылись, не желая видеть творящегося безобразия, и сразу наступило желанное небытие…
        С горя пить нельзя. Его невозможно утопить в вине. Разве на какое-то время - вместе с сознанием. Зато утром проблемы обязательно всплывают опять, но только усиленные головной болью, головокружением, адреналиновой тоской и прочими последствиями отравления организма. Тогда - хоть в петлю.
        Лезть в петлю у Юрия не было сил. Иначе - кто знает?
        Он просто лежал, борясь с дурнотой, однако гораздо страшнее похмелья были мысли.
        Если бы не его стремление привезти и перепродать проклятое зерно! Понятно, бизнес есть бизнес, пусть еще и неведомо это слово, но результат!
        …Командор так и не догнал их караван. Это не вселило особой тревоги. Пока длился бой, суда успели уйти достаточно далеко. Желанный порт был в паре часов хода. Однако и потом, ни вечером, ни наступившим утром, у входа не замаячил знакомый силуэт.
        Флейшман вместе с остальными тешил себя надеждой, что Командор в очередной раз решил обмануть своих преследователей, пустился в путь по широкой дуге, чтобы уже затем незаметно выйти к заветной точке.
        Только какая дуга в узком проливе?
        И все равно надежда заставляла ждать, до боли всматриваться в горизонт. Однако ни одного паруса не мелькнуло вдали.
        Еще не до конца выздоровевший Ширяев с Сорокиным вообще никуда не уходили от мола. «Лань» как назло стояла в ремонте, и не было даже на чем выйти, осмотреть место недавней схватки.
        Да и что там найдешь? Обломки - и те уносит волнами. Британцы же давно ушли. Не в одну сторону, так в другую.
        Когда Командор не вернулся и на второй день, надежда стала уступать место отчаянию. Пока Юрий пристраивал покупателям привезенное зерно, Калинин с Кротких проехали далеко вдоль берега. Опрашивали жителей деревень. В большинстве рыбаки, последние всегда были внимательны к тому, что происходит в море.
        Увы! Никто в окрестностях не видел фрегата с английским именем и под французским флагом. «Глостер» пропал без следа, а вместе с ним пропали полторы сотни моряков команды, зоркий канонир Гранье, капитан и кавалер Санглиер, в южных морях гораздо больше известный как Командор…
        И тогда Флейшман запил. В одиночку, ибо встречаться с соратниками он сейчас не хотел. Юра боялся прочитать в их глазах укор. Ведь как ни крути…
        Вспомнил об этом и не сумел сдержать стона. Настолько мучительна была мысль об утрате.
        Пускай дороги расходятся, однако совместное прошлое продолжало связывать бывших флибустьеров. Да и общие стремления оставались едиными, расходясь в ничтожных деталях. Но уж помочь друг другу…
        Вот и помог. Как чувствовал - перед последним выходом отказался даже от услуг Кузьмина. Все современники находились или на купеческих судах, или в порту. Из близких с Сергеем был лишь Жан-Жак, да и то потому, что трудно подобрать такого великолепного канонира.
        Так они и сгинули. Вдвоем.
        …Вдвоем же, спустя каких-то жалких полчаса после пробуждения Флейшмана, к нему завалились Сорокин и Ширяев. Даже скорее лейтенанты Сорок и Ширак. Каперы на службе французского короля.
        До сих пор они ни разу не обвинили Юрия в случившемся. Напротив, всячески старались подчеркнуть, что Флейшман тут ни при чем. Как и любой другой из капитанов купеческих судов, вышедших в злополучный рейд.
        - Ну и амбре! - Сорокин демонстративно помахал рукой, пытаясь разогнать висевший в комнате плотный перегар. - Хотя бы окно отворил, проветрил…
        Легко сказать! Флейшман до сих пор еще не встал и в одиночестве лежал на диване. Одетый, за исключением перевязи и камзола, зато разутый невесть кем и когда.
        Лены в комнате не было. Вероятно, это она и распорядилась, чтобы ее благоверного уложили отдельно, а сама осталась ночевать в спальне. Лучше уж одной, чем с бесчувственным телом под боком.
        - Долго собираешься пить? - в свою очередь поинтересовался Ширяев. - Все кабаки навестил?
        Ответа не было. Флейшману было стыдно и за вчерашнее, и за то, что бросил Командора.
        - Слухи уже по Шербуру ходят. Мол, пьет новый купец, да так, что даже морякам после дальнего рейса не снилось, - продолжил тогда Григорий.
        - Откуда слухи? Я один день, - голос у Юрия был хриплым.
        - Городок маленький. Рюмку ко рту поднести не успеешь, как на другом конце скажут - напился, - хмыкнул бывший сержант.
        Флейшман напрягся и мужественно сменил лежачее положение на сидячее. Правда, при этом на какое-то время помутнело в глазах и голова пошла кругом, словно он только что долго крутился на очень быстрой карусели.
        - Я сейчас, - пробормотал купец, не уточняя, что же именно будет по истечении некоего абстрактно-условного момента.
        Во всяком случае, никаких действий после заявления не последовало. Если не считать за таковые попытку спрятать подрагивающие руки.
        Офицеры понимающе переглянулись. Кому из русских незнакомо подобное состояние? Национальная болезнь, время от времени касающаяся едва ли не каждого.
        Еще хорошо, что лекарство придумано давно. Пусть не спасает, но хоть делает существование терпимым.
        Ширяев оглядел комнату, поднялся, принес три бокала и поставил их на придвинутый поближе к дивану столик. Его компаньон уже открывал принесенную с собой бутылку шипучего вина. Еще две извлек Григорий.
        - Я не буду, - вяло возразил Флейшман.
        Горло пересохло, как песок где-нибудь в Сахаре, однако одна мысль принять нечто с градусами вызывала содрогание.
        - Куда ты денешься? - риторически спросил Сорокин, протягивая Юрию наполненный бокал.
        - Нет, - не столько вымолвил, сколько промычал Флейшман.
        - Пей. Легче станет. А то сейчас пользы от тебя как от одного животного известного продукта.
        Флейшман и сам знал, что полегчает. Только как решиться на прием горячительного зелья после вчерашней гульбы?
        - Мы же не ром предлагаем, а вино. Считай, как квас. Рассола в здешних краях не водится, - продолжал увещевать Сорокин.
        При мысли о роме Юрия передернуло. Однако бокал он все-таки взял. Тот оказался неожиданно тяжелым, а может, настолько ослабла рука, и Флейшман едва успел второй рукой подхватить норовящую упасть посудину.
        Две пары глаз внимательно следили за разыгравшейся в душе больного борьбой. Лекарство редко бывает приятным. И все-таки обычно человек принимает его, стараясь прекратить мучения.
        - Твое здоровье, - не без иронии произнес тост Григорий.
        Первый глоток был осторожен и мал. Словно Флейшман в самом деле подозревал наличие в бокале чего-то более существенного, чем слабоватое местное вино.
        Пошло оно на удивление легко. Сказалась жажда, а градус в общем-то почти не чувствовался. Чуть-чуть, которое не считается.
        Бокал опустел в два жадных глотка. Когда же руки с ним опустились, Сорокин деловито наполнил его опять.
        На этот раз уговаривать Юрия не пришлось. Он выпил сразу, не дожидаясь соратников, и посмотрел, много ли осталось в бутылке. Словно нельзя было послать слугу за добавкой.
        Голова продолжала побаливать. Однако чуть притихла жажда, да и вообще самочувствие стало относительно терпимым. Если бы еще вина было побольше…
        - Мы с Гришей едем к Поншартрену, - объявил цель визита Сорокин. Они с Ширяевым сравнялись в чинах, однако в прошлой жизни Сорокин дослужился до старшего лейтенанта, а Григорий был всего лишь сержантом. И ни тот ни другой не забыли этого.
        - Зачем? - Думать Флейшман был способен лишь с большим трудом. Спросить гораздо проще.
        - Мы были у Наташи и Юли, - с оттенком понятного раздражения отозвался Ширяев.
        Всегда трудно смотреть в глаза осиротевшей женщине, когда сам ты цел и невредим. Тут поневоле разозлишься и на себя, и на весь несправедливо устроенный мир.
        - Подожди, Гриша, - поморщился более уравновешенный Сорокин. - Просто у Поншартрена в Англии явно существует разветвленная агентура. Очень уж он осведомлен обо всех деталях, связанных с флотом противников.
        На лице Юрия было написано, что он все равно не понимает взаимосвязи между женщинами Кабанова и действующими в Британии французскими шпионами.
        - Корабли не пропадают в бою бесследно. Значит, кто-то в Англии должен знать, чем закончился бой Командора, - терпеливо, как маленькому, пояснил Сорокин.
        - Мы подумали, что Сергей не обязательно погиб, - поддержал Григорий. - Он мог вполне попасть в плен. Вот пусть Поншартрен и выясняет. Раз сам убедил Командора продолжать службу. Не захочет - дойдем до короля. Как кавалер ордена, Кабанов подчинен непосредственно ему. И вообще, сейчас же не сталинские годы. Плен за преступление не считается.
        - Жан Барт побывал в плену и бежал. - Флейшману припомнились ходившие по Дюнкерку разговоры о главном французском капере.
        - Вот! - Сорокин наставительно поднял палец.
        - Пока человека не видели мертвым, убитым считать его нельзя, - оба офицера работали слаженным дуэтом.
        - Точно. Ведь он вполне может оказаться там, - понятно и доходчиво пробормотал Флейшман. - За это обязательно надо выпить! Только распоряжусь…
        Остановить его не успели, и через пять минут слуга уже расставлял на столике бутылки, а к ним - легкую закуску.
        - Понемногу, и хватит, - предостерег Сорокин. - Мы после обеда отправляемся в дорогу.
        - Но коньячку… - Теперь Юра уже был в состоянии без содрогания думать о существенных напитках. - За то, чтобы Командор нашелся!
        Сейчас уже казалось неважным - где. Лишь бы был живой, а там всегда можно изобрести способ переправить его к команде. Вплоть до отчаянного налета на крепость, город, остров…
        - Хорошо, что я должен делать? - Головная боль на некоторое время прошла, и Флейшман ощутил небольшой подъем.
        Что сыграло роль - коньяк или надежда вновь встретиться с Командором, - он разбираться не хотел.
        - Оставаться здесь. Наташа и Юля нуждаются, чтобы кто-то был с ними. Да и готовиться к переходу в Архангельск тоже надо, - пожал плечами Сорокин.
        После распада команды единого авторитарного руководителя у путешественников во времени не было. Все по-прежнему признавали авторитет Командора, его связующую роль между военной и гражданской партиями. Теперь же, после исчезновения Кабанова, оставалось договариваться друг с другом в частном порядке.
        Оставаться не хотелось. Флейшман прикинул свои возможности и уточнил распределение ролей:
        - Я лучше съезжу в Дюнкерк к Барту. Он тоже может что-нибудь знать о Сергее.
        - И опять нарвешься на англичан, - не согласился Сорокин.
        - Я сказал: съезжу, а не схожу. Да и посмотрите, какая погода. Шторм на шторме. Тут надо быть отчаянным до предела. Без того удивляюсь, как британцы так вовремя оказались в нужном месте и в нужное время. Словно предупредил их кто… - Воспоминания о встрече с фрегатами не давали Флейшману покоя.
        - Мало ли зачем во время войны выходят корабли? - отмахнулся от предположения Константин.
        Флейшман вновь наполнил рюмки, но Григорий посмотрел на Сорокина и стал приподниматься:
        - Мы пойдем. Нам еще ехать черт знает сколько.
        - На посошок!
        Еще одно магическое русское слово. Однако, выпив, офицеры действительно задерживаться не стали.
        Юра проводил их до двери из комнаты. Он так и не обулся и шлепал по полу босыми ногами. Смысл напяливать туфли или сапоги, когда весь путь занимает несколько шагов!
        Оставшись в одиночестве, Флейшман уже не ощутил прежнего подъема. Вновь слегка начала болеть голова, накатила слабость, и пришлось срочно лечь обратно на диван.
        Он не собирался отказываться от собственных слов. Просто перед дорогой вполне можно позволить себе немного отдыха. А в путь пуститься вечером. Если же совсем будет плохо, то завтра утром. Главное - не переборщить с лекарством.
        Но хоть одну рюмочку еще можно, а после нее - спать, спать, спать. Похмелье не было бы таким страшным, если бы после гульбы удавалось выспаться.
        Только почему-то никак не получается.
        21
        Кабанов. Плен
        Комната была маленькой, чем-то похожей на корабельную каюту. В ней помещались лишь две кровати, больше смахивающие на нары. Хорошо, хоть сверху были постлано подобие тощих тюфяков. Никакого белья не было. Набитые соломой подушки и грубые одеяла. Но и за такое можно благодарить судьбу или нашего пленителя.
        Ни стола, ни стульев или хотя бы лавки - ничего. Небольшое окошко, в которое не смог бы пролезть даже мальчишка, давало мало света. Дело было не только в величине - снаружи серел беспросветный и тоскливый британский день.
        Почему я решил, что британский? Я ведь был на острове лишь раз, много лет спустя, сопровождая Лудицкого в одной из его разорительных и бессмысленных для страны поездок по миру. Есть подобное право и привилегия депутатов - мотаться по заграницам за государственный счет. Наверно, в целях постижения географии хотя бы таким достаточно накладным для казны путем.
        Приносившие еду слуги были молчаливы и чопорны. На вопросы не реагировали, изображая из себя то ли немых, то ли тупых. Французы так себя не ведут. Следовательно, где мы?
        Судя по всему, в беспамятстве я провалялся сравнительно недолго. Дня два, может, три. Жан-Жак, который занимал соседнюю койку, очнулся чуть раньше - если верить его утверждениям, так как в момент моего первого пробуждения он спал.
        Нет смысла описывать наши первые разговоры. Мой бравый канонир едва слышал, я едва мог говорить. Чудесная подобралась парочка. Если же добавить, что шевелились мы тоже с трудом…
        Сильно болели ребра. Несколько штук из них явно были сломаны. В итоге нормальный вдох вызывал боль, и мне приходилось дышать еле-еле. Плюс болела перебинтованная тряпками голова. Ранены, по-моему, без переломов, обе ноги и левая рука. Без малого комплект.
        Момента ранения я почти не помнил. Последнее воспоминание - на «Глостере» практически некому стало работать с парусами, а справа на нас наваливался фрегат. Руля наш корабль слушался уже плохо. Избежать абордажа не представлялось возможным. К тому же разорвалась одна из пушек, и оказавшихся рядом с ней моряков разметало в стороны.
        Я бросился на палубу, норовя организовать хоть какое-то сопротивление британцам, и тут, судя по всему, они выпалили картечью. Как я вообще умудрился уцелеть?
        Хотя как раз-то целым назвать меня было трудно. Такое впечатление, что даже думать было больно.
        Гранье вообще не задело. Зато сильно контузило при взрыве орудия, а потом не в меру ретивый и разгневанный англичанин несколько раз без всякой необходимости рубанул беспомощного канонира полусаблей. К счастью, неумело. Несколько ран на голове, перебитая левая рука, сейчас скрепленная импровизированной шиной. То есть прежде рубить, потом в меру сил и способностей стараться вылечить. Логичный порядок.
        По-моему, на третий день я увидел доктора. Может, и ошибаюсь. Я настолько часто проваливался в беспамятство, что вполне мог пропустить визит или перепутать дни.
        Полноватый, с округлым добродушным лицом и искринками в глазах, этакий весельчак и чревоугодник, но явно с определенными понятиями порядочности. В общем, симпатичный человек.
        - Где я? - вопрос был сакраментальным и предсказуемым, как рифмы в современных мне песнях.
        - В Англии, - сноровисто занимаясь моими повязками, отозвался доктор. С этаким утонченным английским юмором.
        - Я знаю. Какой город? - Ничем пока конкретное местонахождение мне помочь не могло, однако…
        - Вы в поместье вашего победителя. - Показалось, или доктор взглянул на меня с некоторой долей сочувствия?
        - Понятно. - Имя победителя мне все равно сказать ничего не могло. И я вновь погрузился в беспамятство.
        Опять потянулись скучные дни. Хорошо, хоть слух у Гранье стал восстанавливаться. Вначале мы даже общаться не могли. Жестами по причине ранений было трудновато, а писать - нечем и не на чем. Приходилось лежать да смотреть в потолок, хотя на нем была изучена каждая трещинка.
        - Доктор, мои матросы здесь есть? - спросил я врача во время его следующего визита.
        - Нет. Насколько знаю, их содержат в общем лагере.
        - А много? - До уничтожения пленных в Европе, как правило, не доходило. Времена Средневековья прошли, и отношение к захваченным противникам было сравнительно гуманным.
        - Человек тридцать - сорок, - пожал плечами доктор.
        Он, очевидно, заметил мои переживания и счел нужным утешить:
        - Как я слышал, нашим досталось не меньше. Уцелел от силы один матрос из трех, а то и из четырех. На двух фрегатах после боя вообще не осталось офицеров. Баронет уцелел чудом.
        Это действительно радовало. Если погибать, то хоть прихватить с собой как можно больше противников.
        - Спасибо, доктор. - Кроме слов, отблагодарить врача мне было нечем. Во время моего беспамятства, может, еще пленения, у меня забрали не только деньги, но и перстень с пальца, золотую цепь и прочие безделушки, которые приходилось носить для обозначения своего статуса.
        - За что? - Нет, чем-то он мне определенно нравился.
        Наверно, тем, что в отличие от многих нынешних и грядущих коллег относился к пациентам достаточно человечно.
        - За новости. И за то, что вы меня лечите.
        Доктор вздохнул. Я сразу почувствовал некий подвох, нечто, не устраивающее доктора, хотя бороться с ним он не мог.
        Он явно колебался, говорить ли мне правду, и пришлось немного его подтолкнуть к дальнейшему разговору.
        - У меня еще какие-нибудь неприятности?
        Эскулап отвел взгляд, однако признался:
        - Баронет приказал вас вылечить, во что бы то ни стало лишь для того, чтобы повесить.
        Да… Я явно переоценил гуманизм эпохи.
        - По какому праву? Баронет - палач-любитель? Убийство без суда… - Я не столько возмущался, сколько интересовался.
        - Почему без суда? Вас будут судить как пирата. А для них приговор один, - вздохнул доктор.
        - Между прочим, я - французский офицер. И имею каперский патент от Его Величества Людовика.
        Юридическая тонкость: капер - лицо, состоящее на службе у конкретного государства, и имеет полное право захватывать не только вражеские суда, но и корабли нейтральных стран, если они перевозят какой-то груз к противнику. Поэтому в случае плена никакому суду он не подсуден.
        - Мне сказали - пират. - Доктор вновь отвел взгляд.
        - Я никогда в жизни не был пиратом. - Надеюсь, ответ прозвучал с приличествующей случаю гордостью.
        Я не лгал. Даже в Карибском море у меня имелись соответствующие бумаги и разрешения грабить встречных-поперечных. Как практически у всех флибустьеров.
        И, добивая эскулапа окончательно, добавил:
        - И имею честь быть кавалером ордена Святого Людовика.
        Ордена еще не превратились в общедоступные побрякушки, и каждый кавалер был, как правило, лично известен королю.
        Все вместе это произвело на доктора определенное впечатление. Намерения баронета теперь предстали в другом свете.
        Только чем в подобном случае мог помочь врач? Констатировать у титулованного мерзавца сумасшествие вкупе с манией величия?
        - Доктор, я вам буду очень благодарен, если намерения баронета станут известны обществу. - Конечно, лучше было бы послать весточку друзьям, но на подобную помощь я не надеялся. - Во Франции у меня достаточно средств.
        Бескорыстие - настолько редко встречающаяся вещь, что лучше любое доброе дело подкреплять чем-то существенным.
        Колебался эскулап недолго. Он практически ничем не рисковал. Шепнуть одному-другому из знакомых о том, что одного из пациентов собираются незаконно казнить, - кто найдет тут состав преступления? Недовольство баронета, если он сумеет узнать про источник информации, вряд ли выйдет за пределы некоторых принятых в обществе норм. Средневековый беспредел позади, и сейчас казнить людей предпочитает государство, да еще обставляя данное «благодеяние» процедурами всевозможных обвинений. Хотя признания частенько выколачиваются из подследственного пыткой. Если дело сложнее, чем кража куска хлеба в лавке. За кражу без всяких пыток просто отрубают руку. Или в случае острой нужды отправляют на флот. Что гораздо хуже.
        Зато наверняка получится прибавить к накоплениям сотню-другую гиней. Что только поднимет рейтинг врача в глазах соплеменников. Не каждому удается заработать на чужом пленнике.
        Это тоже было веянием новых времен и протестантской религии. Любые доходы стали считаться особым расположением Бога. Вопрос, как они пришли, в данном свете превратился в неважный. Убил ли, ограбил, главное - сумел разбогатеть сам, и, значит, Господь на небе заранее отпустил тебе все грехи.
        Мой толстый лекарь ушел, пообещав рассказать всем о своевольстве баронета. И мне показалось, что он действительно сдержит свое обещание.
        - И вы спокойны, Командор? - Молчавшего во время визита Жан-Жака буквально прорвало. - Когда замышляется подлость!
        Канонир не боялся смерти, всегда бросался ей навстречу, вынуждая костлявую старуху отступать под его натиском, однако встретиться с ней в присутствии палача не желал. Оскорбительно как-то пройти тысячи миль, участвовать в сотнях схваток, а погибнуть, дергаясь в петле.
        - При чем здесь он? Подлец - баронет, а доктор лишь выполняет свой долг, - резонно заметил я. - Более того, он вызвался нам помочь. Или вам это не нравится?
        - Мне не нравится, когда меня считают преступником. Или будем покорными овечками?
        Покорной овцой я быть не собирался. Только сопротивляться в данный момент не мог. Я и вставал-то с трудом, еле-еле. Единственное, что несколько успокаивало, - желание баронета подлечить меня перед смертью. Пусть Англия не Ямайка, удрать отсюда едва возможно, но умереть в бою, прихватив с собой несколько врагов, - мое полное право и мой выбор. Лишь бы здоровья хватило на те несколько минут, которые продлится последняя схватка.
        Все это я втолковал Жан-Жаку. Мой канонир довольно неплохо понимал русский язык, и можно было не волноваться насчет подслушиваний. Хотя слух у Гранье не восстановился полностью и порою приходилось почти кричать.
        Но это был крайний случай. Я не имел права уйти в небытие просто так. Меня ждали мои женщины. Да и на родине сейчас начиналась весьма интересная эпоха. Если кости лягут в пользу баронета, тогда придется. Когда не помирать, все равно день терять. Но жила во мне надежда, что разговоры в обществе заставят признать нас с Жан-Жаком военнопленными. А там или сумеем убежать, подгадав соответствующий момент, или, в самом худшем случае, придется торчать в Англии до конца войны.
        Но что такое Ла-Манш? Довольно неширокий пролив. От Дюнкерка в хорошую погоду видны британские берега. И уж какую-нибудь лодку на берегу можно найти всегда. Даже самую маленькую. На двоих человек.
        Лишь бы иметь время для выздоровления.
        Лишь бы его иметь…
        22
        Лорд и леди. Известия
        - Как поживаете, дорогой друг?
        Сэр Чарльз чувствовал себя в поместье Эдуарда, словно в собственном. Потому, едва церемония встречи завершилась и друзья оказались в гостиной, без приглашения опустился в кресло. Которое по проведенному в нем времени тоже мог назвать своим.
        - Благодарю. Как можно жить в поместье? Покой, уют, тихое спокойное существование. Все то, чего так не хватало мне во время губернаторства на Ямайке.
        Лорд Эдуард пространно описал занятия по хозяйству и размеренные занятия, которым предавался, получив долгожданный досуг. А заодно - стоявшую в последнее время погоду, что-то позволившую сделать, а что-то, напротив, помешавшую.
        - А что с экспедицией в Московию?
        Теперь настал черед сэра Чарльза. Лорд вложил в предприятие немалые деньги и поэтому имел полное право быть в курсе всех мелочей предстоящего плавания.
        Старый друг и компаньон с готовностью поведал о покупке и подготовке судов, о товарах, которые стоит взять в тот конец, чтобы не идти порожняком, о предположениях, что именно стоит купить в далекой дикой стране и по какой цене вынуждены продавать это отрезанные от морей и лишенные кораблей московиты. Предполагаемая прибыль была велика. Пусть поменьше, чем добыча, доставшаяся друзьям во времена былых походов на испанца, но ныне былые враги объявлены друзьями и действия против них больше не приветствуются короной.
        Да и риска в плавании по северным морям меньше. Шторма там, конечно, опасны. Зато практически не встретишь пиратов. Когда кроме бездны других врагов нет, то предприятие можно считать почти безопасным.
        Главное - оно тоже шло на благо Англии, как ранее на благо Англии шла борьба с испанцами в далеком флибустьерском море.
        И лорд, и сэр были едины во мнении, что благо подданных в его денежном эквиваленте - это и есть благо их страны.
        Официальная часть беседы завершилась к обоюдному удовольствию. Теперь стало возможным спросить о личном, и сэр Чарльз не преминул это сделать:
        - Надеюсь, с Мэри все хорошо?
        Он спрашивал с искренней заботой. Когда ребенок вырос у тебя на глазах, то поневоле и в дальнейшем принимаешь в его судьбе посильное участие. Особенно если затем в чем-то успел провиниться перед ним.
        Лорд Эдуард несколько замялся. Вопрос был достаточно деликатным. Хотя с кем его обсудить, как не со старым другом?
        - Хандрит. Я думал, родные места заставят Мэри позабыть про последние события. Увы, мой друг! Ничего не изменилось. Я скажу вам больше. За ней стал ухаживать наш сосед. Отличная партия. Племянник первого лорда Адмиралтейства, несмотря на молодость - уже капитан первого ранга и наверняка в будущем адмирал. Но моя дочь даже не выходит из комнат во время его визитов. Говорит, он ей не нужен.
        - Вы говорите о Пите? - уточнил сэр Чарльз.
        - О нем. Вчера прислал записку, что недавно вернулся из похода и сегодня в два пополудни обязательно будет у меня. - Лорд машинально взглянул на здоровенные часы, мерно и монотонно отмеряющие время.
        Судя по стрелкам, до визита баронета оставалось почти сорок минут.
        Сэр Чарльз тоже посмотрел на циферблат. На лице толстяка явно просвечивало желание поделиться какими-то новостями. И сомнение: стоит ли это делать?
        Хорошо его знавший, лорд немного подождал результата внутренней борьбы и, не дождавшись, предложил:
        - Рассказывайте. Насколько я понял, речь пойдет о грядущем визитере. Он что-то натворил?
        Имелись в виду не обязательно какие-нибудь безобразия или нарушение норм приличия. Иногда натворить можно словом, рассказав не тем людям про вещи, само существование которых следует держать в тайне.
        - Судя по дошедшим до меня слухам, Питу удалось пленить Командора, - заговорщицки прошептал толстяк.
        - Как? - Эдуарда было трудно удивить, но сейчас он был просто поражен новостью.
        Сэр Чарльз осмотрел гостиную и тянущийся от нее коридор, явно побаиваясь, что к ним сюда некстати, как в прошлый раз, заявится леди Мэри.
        - Моя дочь отправилась на верховую прогулку, - понял друга лорд Эдуард.
        - Один весьма высокопоставленный друг по ту сторону канала, - Чарльз кивнул в сторону стены, словно пролив находился сразу за ней, - известил в частном порядке баронета, что Командор на одном фрегате отправился сопровождать купеческие суда до Дюнкерка и обратно. Вот Пит его и подкараулил. У него было четыре первоклассных фрегата против одного легкого французского. Хотя, - сэр Чарльз улыбнулся не без довольства, - полного успеха достигнуть не удалось. Наш старый знакомый умудрился связать боем весь отряд баронета. Более того, потери в людях на кораблях оказались настолько большими, а сами фрегаты настолько избиты, что один из них даже пришлось утопить самим. В противном случае, по свидетельствам очевидцев, не хватило бы моряков даже чтобы пройти короткое расстояние от места боя до ближайшего порта.
        - А Командор? - Лорд слушал с невольной жадностью.
        Пленение былого противника вполне может послужить поводом для обвинений его, лорда Эдуарда, в качестве экс-губернатора колоний. Мол, одолели же вашего флибустьера. Так почему же вы не могли этого сделать?
        - Его захватили раненым, без сознания. Насколько понял, с ним лишь один из былых офицеров. А так - вся команда набрана совсем недавно уже во Франции. Буквально накануне моего отъезда прошел еще один слух. Будто баронет собирается подлечить Командора, однако лишь для того, чтобы вздернуть его по обвинению в пиратстве. То, что у Санглиера есть официальный каперский патент от французского короля, Пита не смущает. Как и то, что Санглиер - кавалер ордена Святого Людовика.
        - Санглиер является кавалером? - переспросил Эдуард. Пусть в данном случае особого удивления не испытывал.
        Кавалерами становятся или по древности рода, или по заслугам. Как с древностью, в случае с Командором неясно, все-таки объявился он из Московии, то есть откровенной глухомани, по сравнению с которой даже колонии покажутся процветающими и культурными странами, но заслуг перед короной у Санглиера более чем достаточно.
        Жаль только, что перед французской короной.
        - Вы говорите - повесить? - с некоторым запозданием дошло до лорда Эдуарда.
        - Именно так, мой дорогой друг, - подтвердил сэр Чарльз.
        В принципе, Эдуард не возражал бы против смерти Санглиера. Но сами собой возникали возражения.
        Во-первых, позорная смерть шла вразрез с законами войны. Известие о незаконной казни обязательно дойдет до французского короля и его приближенных, и те в свою очередь могут точно так же поступить с любыми пленными британскими офицерами. Без всякой зависимости от их предыдущих дел.
        Во-вторых, одно дело добить противника втихаря, однако, раз просочившись, слухи станут достоянием всего высшего света. Пусть Пит - племянник самого первого лорда; человеку, обесчестившему свое имя, никакого пути в порядочное общество нет. И выдавать за такого дочь нельзя. Дабы она не разделила опалу мужа.
        А в-третьих… Вернул же Командор Мэри целой и невредимой. Более того, постарался, чтобы с ней ничего не случилось на обратной дороге. Хотя мог просто оставить в джунглях, не заботясь о ее дальнейшей судьбе.
        Элементарная порядочность требовала, чтобы к Санглиеру тоже было проявлено некоторое снисхождение. Это в колониях он был главным противником. Там требовалось вывести его из игры любыми методами. Здесь Эдуард ни за что не отвечал, следовательно, врагов иметь не мог. И даже благо Англии не требовало гибели бывшего флибустьера. Напротив, казнь сильно могла ударить по престижу. Тем более пленный навредить больше не мог.
        Бывший губернатор старательно обдумал со всех сторон сложившееся положение и лишь затем покосился на старого друга.
        Похоже, толстяк думал так же. Иначе он бы не начинал разговора и сообщил о случившемся лишь тогда, когда исправлять что-либо стало уже поздно.
        - Надо как-то остановить баронета, - высказался лорд.
        - Я совершенно согласен с вами. Тень падет на всех нас, - как предполагалось, ответил толстяк.
        - Но так действительно нельзя! - Эдуард здорово разволновался. - Или не надо вообще было брать в плен.
        - О чем вы, отец? - Как ни караулили молодую леди, она вновь появилась совершенно неожиданно.
        Наверняка вошла в дом с черного хода, а в гостиную поспешила, узнав о приезде любимого дядюшки.
        - Кто здороваться будет? - смутившись, напомнил отец.
        - Здравствуй, Мэри! Ты все хорошеешь. - Сэр Чарльз поднял с кресла свое грузное тело и склонил голову в вежливом поклоне.
        - Здравствуйте, Чарли. - Мэри привычно коснулась губами лба толстяка. - Добрый день, папа. Так о чем вы вели речь?
        - Ерунда. Недавно захватили французских пленных. Вот мы и рассуждали об их дальнейшей судьбе.
        - Каких пленных? - Никакой тревоги в голосе девушки не было. Лишь легкий интерес к теме.
        - Вы бы лучше переоделись. С минуты на минуту к нам с визитом пожалует один сосед, - лорд старательно уводил разговор в сторону. - Не выйдешь же ты к гостю в таком виде!
        - Як нему вообще не выйду, - чуть улыбнулась Мэри.
        Улыбка была лишь тенью той, прежней, однако совсем недавно девушка не улыбалась вообще.
        - Насколько я понимаю, молодой баронет приезжает отнюдь не ко мне, - сообщил лорд.
        Он пока не решил, стоит ли пытаться связать судьбу своей единственной дочери с возможным изгоем из общества. Может, попробовать воздействовать на баронета? Как ни крути, Пит племянник первого лорда. Лучшей партии не найдешь. Если, конечно, баронет во всем останется джентльменом.
        - К вам баронет… - Слуга, торжественный, словно принимал короля, завел обычную в таких случаях речь.
        - Проси, - оборвал его Эдуард. Титулы Пита он знал без представлений. Как титулы очень многих знатных соотечественников, а также подданных соседних стран.
        Он покосился на Мэри, но девушка демонстративно отвернулась и отправилась во внутренние покои.
        Пит вошел в гостиную стремительной походкой, едва только отзвучали слова лорда Эдуарда. Лицо баронета светилось самодовольством, и лишь в глазах мелькнуло нечто, похожее на отчаяние, при виде прямой девичьей спины.
        Приветствие прозвучало, когда Мэри уже не было в зале. Леди даже не сочла нужным изобразить подобие вежливости. Благо, знатным девицам прощается многое из того, что ни за что не простится джентльменам любого возраста.
        Баронета явно задело такое обращение, но к речи он подготовился заранее и начал ее уже независимо от обстоятельств. Просто по инерции решившегося на что-то человека.
        - Лорд, я имею честь просить руки вашей дочери… - Племянник первого лорда заученно отбарабанил все положенные обороты и застыл, ожидая решения или хотя бы приглашения присесть.
        Лорд Эдуард решил, что второе дать проще, и указал офицеру на одно из кресел.
        - Я польщен вашим предложением, баронет, - когда Пит утвердился в кресле и молчать стало невежливо, медленно произнес лорд Эдуард. - Только тут есть две вещи, которые от меня практически не зависят. Видите ли, когда-то очень давно в порыве вполне понятной отеческой любви я дал дочери слово, что без ее позволения никому не отдам ее руку. Поэтому вам надлежит самому спросить ее о решении.
        - Это же пустяки! - Пит прямо излучал самоуверенность. Он явно ощущал себя победителем во всем. О том, что кто-то вдруг не сможет оценить такого блистательного мужчину, ему явно не приходило в голову. - У меня есть неотразимые аргументы.
        При последних словах он горделиво коснулся шпаги, словно собирался сражаться, а не просить выйти за него замуж.
        Остальные присутствующие в лице хозяина и его старого друга намного пессимистичнее оценивали шансы новоявленного жениха.
        - Надеюсь, вы будете настолько любезны, высокочтимый лорд, чтобы позвать сюда вашу прелестную дочь? - Нет, никогда природному моряку не стать настоящим оратором. Хотя людей светских среди них всегда было много.
        Лорд позвонил в колокольчик, вызывая слугу. Будничный жест хозяина вызвал у Пита заметное разочарование. Наверно, баронет ждал, что осчастливленный отец отправится за дочерью сам.
        - Предупреждаю - моя дочь достаточно придирчива в выборе и отказала уже очень многим, - буднично произнес Эдуард.
        - Надеюсь, мне не откажет. Особенно если к моей просьбе присоединится ваша. - Самоуверенность вновь одержала у потенциального жениха верх. - Вы ведь поддержите меня, лорд? Ах, да. Вы, кажется, что-то поминали про второе условие.
        - Видите ли, любезный баронет, мой род очень древний, а дочь у меня одна, - медленно сказал экс-губернатор. - И я должен быть уверен, что передаю ее человеку не только прославленному и имеющему перспективы по службе, но и принятому в лучшем обществе. Иными словами, с безукоризненной репутацией.
        - А, - небрежно махнул рукой Пит.
        Он принадлежал к высшему свету уже по факту рождения, теперь же дополнительно по высокому положению дяди.
        - До меня дошли нехорошие слухи, которым не хотелось бы верить, но как отец я обязан знать правду, - Эдуард по-прежнему говорил медленно, старательно взвешивая каждое слово.
        Пит явно не понимал, к чему весь этот разговор.
        - Баронет, я недавно из Лондона и там услышал поразительные вещи, - вступил в разговор сэр Чарльз. - В обществе говорят, будто вы собираетесь повесить кое-кого без суда, не имея на это никаких прав. Согласитесь, подобное нарушение чести не прощают.
        Обвинение было достаточно серьезным, хотя Пит еще не понимал этого. Он чуть поморщился, словно речь шла о пустяках:
        - При чем здесь честь? Я всего лишь собираюсь вздернуть откровенного пирата. Кстати, известного вам по Вест-Индии Санглиера. То есть всего лишь выполнить свой долг.
        - Если бы пирата, то разговора бы не было. У вас в плену находится капер Его Величества французского короля, офицер и кавалер ордена Святого Людовика де Санглиер, - вздохнул толстяк.
        При этом он словно невзначай подчеркнул дворянскую приставку «де», словно прочих званий было недостаточно.
        Лицо Пита сразу стало жестким. Такое лицо больше подходило капитану в море, но не светскому человеку в гостиной.
        - Я дал слово отомстить за убийство брата. Или вы собираетесь защищать убийцу?
        - Я всего лишь защищаю будущее своей дочери, - твердо ответил лорд. - Если слухи являются правдивыми, то ни о каком предложении с вашей стороны не может быть речи. Оправдает вас общество - пожалуйста, сватайтесь. Нет - тогда увы!
        - Положим, на оправдание можно не рассчитывать. Да и по службе… - добавил сэр Чарльз.
        - И это говорите мне вы? Люди, которые сами пострадали от коварства Санглиера? - возмутился баронет. - Вам стало его жаль?
        - Милейший баронет! Если вы решили отомстить за гибель брата, то не надо было брать пленных. Ни у кого не возникло бы никаких вопросов к вам. Но раз взяли, то надо следовать обычаям войны. Прерогативы казнить у вас нет, - опять вступил Чарльз. - На то существует королевский суд. Который оправдает де Санглиера за отсутствием состава преступления.
        Пит обиженно засопел. В глубине души он понимал правоту хозяев. Если у человека есть свидетельства и патенты, он не может считаться преступником. Только врагом. А пленный враг благородного происхождения даже каторге не подлежит. По крайней мере, в цивилизованной Европе.
        Но неужели все было напрасно? Выход на Ростиньяка, засада, бой, стоивший жизни стольким офицерам и морякам, что впору самому под суд угодить за понесенные несравненные потери…
        И в самом деле, почему бы было не убить Санглиера, пока тот валялся на палубе без сознания? Нет, захотел эффектного суда. Чтобы обязательно повесить, словно собаку. Смерть от пули или клинка слишком хороша для убийцы.
        Неясно, что бы ответил баронет, когда бы в гостиную не зашла леди Мэри. Так и не потрудившаяся заменить платье для верховой езды на что-нибудь более подходящее случаю, явно раздосадованная просьбой отца, но все равно такая прелестная, что у Пита перехватило дух. Он машинально поднялся при входе дамы и даже сделал несколько шагов навстречу.
        - Леди, прошу меня простить, но…
        Мэри явно ничего не слышала. Она широко раскрытыми глазами уставилась на висящую на боку Пита шпагу. Знакомую шпагу, с которой она несколько раз пыталась скрестить свою.
        Баронету так хотелось похвастаться перед невестой победой, что он нацепил оружие пленника.
        - Я бы хотел… - вторично начал офицер и вновь не договорил. По самой банальной причине.
        Леди Мэри вдруг без звука грохнулась в обморок. Настолько неожиданно, что новоявленный жених даже не успел ее подхватить.
        23
        Флейшман. Перед дальней дорогой
        Это был самый безрадостный Новый год в моей жизни. Позапрошлый мы встречали на волне пиратского успеха тесной сплоченной компанией. И даже прошлый в затянувшейся погоне по морям и островам был как-то веселее.
        Тогда были похищены женщины Сергея, теперь он сам попал в плен. Вместе с неунывающим Гранье. Оба раненые, но хоть живые.
        Информация была верной и вполне официальной. Только, чтобы получить ее, пришлось потрясти Поншартрена. Тот с готовностью привел в действие свою машину шпионажа, но пока суд да дело…
        В итоге Сорокин с Ширяевым в новогоднюю ночь оказались на половине дороги от Бреста к Шербуру. Я же попутно улаживал кое-какие дела в Дюнкерке и в наказание застрял неподалеку от дома на заштатном постоялом дворе с названием «Хороший гусь», которое по привычке переиначил в «Хорош гусь».
        Карета сломалась, а местный кузнец продолжал отмечать. Он очухался в канун праздника, даже успел починить лопнувшую ось, но куда было ехать на ночь глядя? Тут хоть стены и какое-то угощение…
        Пришлось справлять вдвоем со слугой, недавно нанятым Жаном. Малый мне попался довольно расторопный и шустрый, однако долго не мог понять, зачем отмечать смену дат? Пока это не особо принято в Европах. Упор делается на Рождество, а Новый год идет практически незаметным довеском. Когда часов практически ни у кого нет, то как уловить момент перехода на другие цифры? Которые, кстати, тоже известны далеко не всем…
        После второго или третьего кувшина Жак проникся неповторимостью момента. Правда, на четвертом упал в тарелку с соусом, враз приобретя подобие карнавальной маски.
        Скукота.
        Нет, в покинутом мире я много не пил, а здесь порою случается. Наверно, просто не смог найти другого развлечения. Индустрии всевозможных шоу нет, кино нет, книги - большая редкость. Пойти кроме пресловутого кабака тоже некуда. Да и нервишки пошаливают. Войны, плавания, чемоданное настроение…
        В Шербур я приехал второго января промозглым хмурым утром. Лена смерила меня презрительным взглядом и молча проследовала в свою комнату. Пришлось вместо долгожданного отдыха идти следом, чертыхаясь и проклиная все про себя.
        - Попозже заявиться не мог? - это были первые слова моей благоверной, сказанные в ответ на мои многочисленные потуги выдавить из нее хоть что-нибудь.
        - Так вышло, Леночка. Карета сломалась, а другого транспорта пока не изобрели. Неужели думаешь, будто мне приятно было коротать праздник в одиночестве на захудалом постоялом дворе?
        - Было бы неприятно, заявился бы домой, - с чисто женской логикой заявила бывшая секретарша.
        Удивительно, насколько официальный брак меняет женщин! Прежде покладистые, заботливые, они в момент превращаются в мелочных тиранов, а на мужей смотрят словно на свою собственность, а порою - словно на домашнюю скотину.
        Пока жизнь висела в неопределенности, отношение ко мне было иным. Одной женщине в этом времени не прожить, а я далеко не худший добытчик и защитник на свете. Но вот все немного устоялось, и Лена временами начала демонстрировать зубки.
        Наверно, это свидетельство, что наши женщины полностью освоились в семнадцатом веке. Пусть несколько по-своему, сохранив кое-какие привычки иных времен - с эмансипациями и феминизациями и прочими неуместными сейчас благоглупостями.
        В итоге я добрых два часа доказывал, что не верблюд и вообще больше не буду. Совсем как мальчишка, даже неловко.
        Не зря большинство сказок заканчивается свадьбой. Народная мудрость давно усвоила, что дальше никаких сказок нет. Сплошная жизнь с бесконечными буднями, в которой больше не место чудесам. Только почему подобную концовку называют счастливой? По логике получается наоборот…
        При этом наши женщины хотя бы провели ночь в своем кругу, даже с присутствием редкого мужского элемента. Валеры, Жени, Аркадия, Петровича, Ардылова, Кузьмина…
        Как мало нас уцелело!
        Зато представляю, насколько «душевная» встреча ожидала Ширяева! Они с Сорокиным прибыли еще позже меня, не то на четвертый, не то на пятый день после праздника, безнадежно опоздав ко всем разборкам. И лишь назавтра нам удалось собраться всем вместе, нашей поневоле сплоченной «иновременной» компанией. Вернее, ее мужской составляющей.
        - Поншартрен обещал приложить все усилия, чтобы при ближайшем обмене пленными с той стороны включили Командора, - проинформировал о главном Сорокин. - Правда, в этом случае нашему предводителю придется дать слово ближайшие полгода против союзников не воевать.
        - Блин! Кто бы меня так наказал? - не сдержался Валера.
        - Да. Особенно учитывая желания Сергея… - подхватил я.
        Вопрос, согласятся ли на размен англичане, мы старательно обходили стороной.
        - Когда предстоит этот размен? - уточнил Петрович.
        - Не раньше весны, - ответил Григорий.
        - До весны еще, ядрен батон, далеко, - разочарованно протянул Ярцев. - Я-то думал…
        - Не очень. - Время летело настолько незаметно, что два-три месяца порою проносились словно день. Даже с нашего появления у проклятого острова прошло почти три года. Я постарался развить свою мысль. - Раньше апреля нам нет никакого смысла идти к Архангельску. Порт замерзающий, да и море непривычное, северное. Как раз получше успеем подготовиться, собрать необходимое.
        - Станки надо с собой захватить, - Ардылов большей частью молчал во время подобных сборищ, и было даже странно слышать его голос. - Там их наверняка нет, а делать еще и их…
        - Станки мы захватим, - успокоил я нашего токаря и мастера на все руки. - Лучше сразу скажи, что тебе понадобится еще? Потом будет поздно.
        - Так… это… еще проволоку было бы заготовить неплохо. Я тут прикинул, как динаму сделать, - работал Ардылов намного лучше, чем говорил. - Лишь не прикину, чем ее крутить.
        - Паровой машиной. Решили же изготовить на месте образец, - ответил Сорокин.
        Пока Командор со товарищи воевал в проливе, мы усиленно готовили промышленную революцию в отдельно взятой стране. Прикидывали, что можем сделать реально, отметали мечты от бредней и вообще почти постоянно находились в состоянии мозгового штурма.
        Нет, вояки тоже присоединялись к нам практически каждую свободную минуту. Оно понятно - человек устроен так, что прогресс всегда в первую очередь касается новых средств истребления подобных и лишь остаточным принципом перекладывается затем в другие, не столь актуальные сферы жизни и деятельности. Изменить что-либо еще и здесь было явно не в наших силах. Про желания уже промолчу.
        Человек волен выбирать, однако лишь из вариантов, предоставленных в распоряжение судьбой. А сия капризная особа редко привлекает к делу фантазию. Вот если надо кому подгадить - тогда да. Тут ей равных нет.
        Мы старательно сваливали в одну кучу все, что не нуждалось в высоких технологиях или развитой кооперации. Потом проходили по списку и вычеркивали нуждающееся в редком сырье. Потом снова повторяли процедуру, но уже на предмет необходимости.
        К примеру, даже обладай мы возможностями поточно изготовлять памперсы, настолько ли они нужны? Я рос, когда о них никто не знал. И ничего, обошелся как-то простыми пеленками. Правда, стирал их не сам, а привлекал к делу родителей.
        Или примус, а заодно - и керосиновая лампа. Можно продумать технологию, а потом старательно мудрить, не только изготавливая керосин из недобытой нефти, но еще и развозя по всей большой стране. При наличии в каждом доме печи и отсутствии большой потребности в ночном освещении…
        По ночам люди пока спят. И, возможно, правильно делают.
        Но в целом планов было громадье. Пожалуй, побольше, чем у самого Петра. В архипелаге мы были предоставлены себе. Здесь же, теоретически, губа ведь не дура, могли иметь поддержку страны. Пусть недоразвитой по любым меркам, зато с энергичным и заинтересованным в прогрессе царем. А то, что он не особо приятен в обращении… Так не бояре же мы. Напротив, тот самый разнородный талантливый элемент, который выбился наверх благодаря реформам и сам крепко содействовал им.
        Когда не можешь занять высокое положение по рождению, поневоле приходится отыскивать в себе хоть какой-то талант. И хорошо, когда таланты вообще востребованы. Гораздо чаще бывает наоборот. Тогда остается один путь - подготавливать очередную революцию в надежде вылезти наверх на ее волне.
        Ладно, это философия. А практика куда важнее.
        Под практикой, впрочем, каждый понимал нечто свое. Мы же не просто сидели. Разумеется, был накрыт стол. Ничего серьезного, не пир, однако вина хватало. Оно по привычке казалось нам слабым, вот кое-кто и прихлебывал словно воду.
        Общая беседа привычно распалась на очаги. Как всегда бывает, если количество собравшихся превышает магическую цифру «три».
        - Пароход мы сделаем, - втолковывал мне Сорокин. - На радость Валере. Только много ли от него пользы? В лучшем случае будет работать буксиром в тихую погоду. Общий принцип - это одно, а хотя бы относительное совершенство - другое. Там наверняка столько нюансов… Если парусники бороздили моря еще в конце девятнадцатого века, причем чайные клипера давали фору любому пароходу… А тут начинать вообще с нуля.
        - Зато на сто с лишним лет раньше Фултона, - хмыкнул я.
        Отчего-то вспомнилась история изобретателя. Как его усиленно отфутболивали разные государства, не видя в самодвижущемся судне ни малейшей пользы. Причем в числе слепцов был Наполеон.
        Петр к технике относится иначе. Потаенное судно даже делали без особого толка. Рановато взялись. Ни тебе двигателя, ни нормальной герметичности. Сжатые воздухи всякие, балластные цистерны, аккумуляторные батареи… Слова все такие звучные, запоминающееся. Хотя воплотить их в жизнь жизни не хватит.
        - Я согласен, Костя. Но другого выбора все равно нет. Командор попробовал повоевать без наших изобретений, и чем закончилось? А поставил бы плевательницы и спокойно пожег бы нападающих к чертовой матери!
        - Кстати, о Командоре. - Сорокин наклонился поближе ко мне. - Насколько я понял Поншартрена, вас ждали специально. Какой-то доброхот предупредил англичан о конвое.
        - Имя доброхота он не подсказал? - Я давно предполагал нечто подобное. Очень уж удачно вышли на нас фрегаты.
        - Юрик! Развитой контрразведки пока не существует ни в одной стране, - напоминает Костя. - Не путай с сорок первым годом.
        Увы, это так. Хотя чего проще? Две страны разделены нешироким проливом. Не надо быть профессионалом, чтобы самым элементарным образом свести переправку информации к минимуму. Постоянное патрулирование берегов плюс морская служба. Ведь явно, что предшественники Маты Хари используют вместо не изобретенных еще раций рыбацкие лодки и небольшие суда.
        Насколько знаю от Командора (а тот в свою очередь - от Поншартрена), лучше работает французская разведка. Практически уже давно флот извещается о любом более-менее крупном мероприятии противников. Но и британцы не дремлют. Запущенная Командором деза - яркий пример того, что не перевелись болтуны (которые находка для шпиона) на земле французской.
        И тут я вспоминаю слова покойного Жерве.
        - Насколько я знаю, у Сергея были недоброжелатели. Могу даже парочку имен назвать. Барон Пуэнти и Ростиньяк. Дядя незадачливого дуэлянта. Уж не они ли?
        - А где твой барон находится? - резонно замечает Сорокин. - О выходе конвоя знали здесь да в Дюнкерке.
        - Зато Ростиньяка я видел в Шербуре, причем не раз.
        - У нас руки коротки взять Ростиньяка в оборот. Кто мы, и кто он? К тому же не путай недоброжелателя с предателем. С тем же успехом весточку мог отнести неграмотный рыбак, польстившийся на вознаграждение.
        Довод логичный, но мне почему-то кажется, что в данном случае я прав. Ростиньяк при каждой встрече смотрел на Сергея с такой ненавистью, что если бы взгляды могли убивать, убил бы.
        - Давай мы за ним проследим. Если он сейчас здесь.
        Однако Константина ничем не проймешь.
        - Не наигрался в казаков-разбойников? Во-первых, если ты прав и он хотел лишь отомстить персональному врагу, то теперь наводить контакты нет никакого резона. Во-вторых, не сам же Ростиньяк переправлялся через пролив. Подобные дела делаются через кучу посредников даже в этом безалаберном веке. О занимаемом им при дворе положении я молчу. Продолжать?
        - Не надо.
        Я и сам понимаю, что правды здесь мы никогда не узнаем. Да и в случае моей правоты дядюшка давно должен угомониться. Цель-то достигнута. Командор в плену. И плен вполне может растянуться на годы. Пока Поншартрен не сумеет его обменять на какого-нибудь британского офицера или пока Сергей не сбежит с острова.
        Одновременно с Костей понимаем, что позабыли то, ради чего вновь собрались вместе. Вернее, ради кого. Разговоры давно перешли или в область откровенных фантазий, или превратились в воспоминания. И лишь о Сергее никто не говорил. Не потому, что позабыли или не волновались о его судьбе. Просто как-то решили, что министр обязательно сдержит слово и скоро мы вновь обретем своего предводителя.
        Демократией пока не пахнет, а плюс монархии в том, что человек просто обязан держать слово. В противном случае его никто за человека считать не будет.
        Наследная власть, в отличие от выборной, должна оправдывать свое существование вполне определенной шкалой ценностей. В числе которых честь, чувство долга, верность и многое другое, никак не уживающееся с политкорректностью, толерантностью и всеобщими выборами.
        Вот и решай, в ту ли сторону мы шли последующее время?
        - Он вернется, - убежденно говорит Константин в обмен на невысказанный вопрос. - Обязательно вернется. Да и Жан-Жак рвался повидать Россию.
        - И станет он Граньковым, как Гриша - Шираком, - вздыхаю я.
        - Гриневым из «Капитанской дочки». Гранько - это Украина, - поправляет Сорокин.
        Но в целом невесело.
        …Дома меня ждут упреки Елены. Закатить скандал названая супруга не решается, но напомнить, что самое главное в моей жизни отныне, она считает обязательным.
        Ох, женщины!
        24
        Кабанов. Нежданная встреча
        Хуже плена может быть только смерть. Она ставит окончательную жирную точку на судьбе человека, и если потом приходится оправдываться за все, что сделал или не сделал, то уже в тех краях, из которых никто не возвращался и даже не сумел послать весточки. Конечно, всем нам не миновать сей доли, да стоит ли спешить? Переиграть ведь невозможно…
        Советская власть придумала новые лозунги: «Русские не сдаются» и «У нас нет пленных, только предатели». На самом деле никакого бесчестия в плене нет. Если, конечно, ты честно выполнял свой долг. Остальное - судьба.
        Самое худшее в том, что плен - это подобие рабства. Или тюремного заключения. В заключение я, слава богу, не попадал, но в рабстве был.
        Больше всего гнетет неволя, невозможность самому распоряжаться своей судьбой. Ты никто, или почти никто. Человек, который не имеет почти никаких прав. В том числе - права свободно отправиться туда, куда душе угодно.
        Во всяком случае, я находиться в Англии не хотел. Не моя это страна. Тоскливо в ней и скучно.
        Мой толстый добродушный доктор передал кому мог о грозящей мне участи. По его словам, общество сразу встало на мою защиту. Разумеется, не из врожденного чувства чести, сострадания, жалости или уважения к достойному противнику. Все объясняется гораздо проще. Судьба переменчива. В эпоху непрерывных войн каждый вполне может оказаться на моем месте. Или же там может побывать сын или другой близкий родственник.
        В основе гуманизма к пленным лежит элементарное чувство самосохранения. Ведь как аукнется, так и откликнется. Сегодня расправишься с пленным ты, а завтра, может, так же расправятся с тобой. Уж лучше проявить толику милосердия в надежде, что при неблагоприятном раскладе нечто подобное перепадет и тебе.
        К простому люду это не относится. Их не считают за людей. Но к офицерам и вообще к представителям правящего сословия отношение достаточно неплохое. Да и войны заканчиваются рано или поздно, а в мирные годы дворянство живет единой семьей. Правда, очень недружной, но все же…
        На мое счастье, я считался дворянином. Жан-Жак вообще был им с рождения. Но жажда странствий и приключений забросила его в Карибское море. Обратный путь занял годы…
        В общем-то заурядная история младшего сына, чье единственное фамильное достояние - шпага да смелость. Недаром теперь, с угасанием флибустьерства, Гранье хочет ехать со мной в Россию. В надежде на новое счастье. А может, и на новые приключения.
        Не знаю, помог ли врач, или моим подлинным лекарем было время, однако я постепенно шел на поправку. Еще сильно давала знать о себе слабость, порою болела или кружилась голова, но я самостоятельно вставал, ходил, пусть до хорошей формы было еще очень далеко.
        Да, сильно мне досталось в этот раз! Не в первый, надо заметить, и не в последний. Но пуля - дура, а картечь - не умнее. Еще странно, что вообще остался живой.
        Жан-Жак поправлялся быстрее. Если не считать сломанной руки, которой предстояло еще срастаться и срастаться.
        Взявший нас в плен офицер, которого доктор обычно называл по титулу, в комнате не появился ни разу. Возможно, продолжал воевать дальше. А может, по зимнему времени отдыхал. Или готовил корабли к новым боям. По словам доктора, фрегаты нуждались в лечении не меньше, чем я. Помня таланты Гранье, я бы предположил, что больше.
        За пределы комнаты нас выпускали редко. Раз в пару дней нам позволяли погулять по парку. А уж следили при этом так, словно мы немедленно должны были вприпрыжку нестись к морю.
        Я бы понесся, если бы мог…
        Счет дней был потерян. Я лишь мог сказать, что январь перевалил на вторую половину, а может, уже подходил к концу. Мы с Жан-Жаком неторопливо прикончили обед. Признаться, довольно безвкусный, простой, да к тому же далеко не обильный.
        Да ладно, бывало в жизни похуже. Я же понимаю, что благородный баронет отрывает от сердца каждый кусок, а в итоге недоедает сам. На каждого кусков не напасешься.
        Теперь делать было нечего. Английский обед по времени близок нашему родному ужину. Учитывая время года, скоро должно было стемнеть, а свечи баронет тоже отрывал от себя.
        Я столько жаловался на хроническое недосыпание и вот теперь могу с уверенностью сказать, что хотя бы за первый год походов свое уже наверстал. Если включить сюда еще время, проведенное мной в беспамятстве.
        Снаружи послышались голоса и поднялась небольшая суматоха. В поместье явно кто-то приехал. Как бы не сам хозяин.
        Наше окно находилось в торце дома. Видеть вход мы не могли. Но пусть подобные приезды никак не отражались на нашей жизни, мы с Гранье все равно приподнялись, постарались выглянуть наружу.
        Все какое-то развлечение в монотонном чередовании дней и ночей. Прошлой ночью кто-то с факелом прогуливался по парку, и мы внимательно следили за передвижением огня. Спать-то в нашем положении можно и днем.
        Судя по окликам, похоже, в самом деле пожаловал хозяин, да еще в окружении немалой толпы гостей.
        Шум в доме раздавался очень долго. Кто-то явно пировал. Помнится, я в свое время не гнушался обществом пленных. Им же тоже хочется посидеть в уюте, принять на грудь, поговорить.
        Но это я. Человек простой, не знавший, не гадавший, что когда-то в прошлом превращусь в дворянина, и потому не привыкший взирать на людей свысока. А тут наверняка собралась белая кость. И у каждого родословная минимум с Вильгельма Завоевателя, а то и прямо из времен Рима.
        Невелика беда. Зато можно спокойно предаться сну. Когда в жизни нет ничего хорошего, то хоть в ночных грезах порою находится утешение.
        Не помню, что мне снилось. Наверно, действительно нечто приятное. Но даже поспать толком не дали.
        Когда выпадало время, я любил просыпаться не торопясь. Медленно выплываешь в явь, изредка скатываешься обратно, а потом опять. До тех пор, пока глаза не открываются сами и понимаешь, что давно пора вставать.
        Увы! Мне редко выпадал подобный вариант что в прежней жизни, что в нынешней. Гораздо чаще приходилось вскакивать по звонку будильника, а в последние годы - без звонка, однако с той же необходимостью.
        Сегодня нас разбудила пара чопорных слуг. Требовательно, словно и не гости мы в этом доме, а представители их лакейского племени, всегда готовые склонить спину перед хозяином.
        К немалому моему удивлению, слуги принесли воду и даже помогли нам помыться. Очень редкое здесь удовольствие. За весь плен оно нам выпало на долю лишь раз, если, конечно, не считать за мытье промывку доктором наших ран.
        Но этим чудеса не ограничились. Нам принесли новую одежду. Новую - достаточно условно. И камзолы, и штаны явно были бэушными. Зато относительно чистыми и не рваными. Наша собственная одежда изорвалась еще во время последнего боя, а уж провоняла потом и гноем ран так, что я сам себе был противен.
        Ну что я с собой могу поделать, если не европеец? Мне баньку надо хотя бы раз в месяц, да и одежду предпочитаю чистую.
        Хотя перед схваткой я и успел надеть на себя чистое белье, оно уже не просто стало грязным, а перепрело и фактически развалилось.
        - Не иначе с нами возжелал познакомиться сам баронет, - поведал я Гранье по-русски.
        Хорошо, когда владеешь языком, которого прочие не понимают!
        - Вряд ли только он. По-моему, хозяин решил показать нас гостям, - не совсем согласился Жан-Жак. - Помня доктора…
        Я понял намек. Если общество невольно взяло нас под защиту, то вполне возможно, кто-нибудь возжелал убедиться, что мы содержимся в сносных условиях.
        Одежда была несколько тесновата. Бог с ней! Трудно ожидать, что в загашниках хозяина окажется мой размер. Гораздо хуже было отсутствие шпаги. Я сроднился с оружием настолько, что без привычной тяжести у бедра чувствовал себя неуютно. Еще одна прелесть плена, чтоб его!
        Ботфорты мне оставили мои. Они не слишком пострадали, да и не очень легко найти мой размерчик. Когда же их отдраили на совесть, обувь стала выглядеть почти как новая.
        А в остальном Гранье оказался прав. Нас провели вглубь дома прямиком в небольшой зальчик, где за накрытым на пятерых столом восседали трое.
        Я не знал только одного из них. Молодого, явно моложе меня, довольно высокомерного и богато одетого типа. Наверняка именно он и являлся хозяином поместья и нашим пленителем. Под его высокомерием чувствовалась недюжинная храбрость, и лишь прикрытые британской бесстрастностью бушующие внутри чувства не позволяли всерьез развиться уму.
        Зато двое других… Я вздрогнул. Не признать гостей было невозможно. Хотя меньше всего на свете я ожидал увидеть их именно здесь.
        За столом чинно восседали лорд Эдуард и сэр Чарльз. Губернатор Ямайки и его советник. Мои персональные враги в далеких от здешних мест морях.
        Я предпочел бы увидеть кого-нибудь другого, однако о моих желаниях меня никто не спрашивал.
        Мы раскланялись с положенной в таких случаях бесстрастной вежливостью. Толстый сэр церемонно представил нас с Гранье хозяину, а затем самого хозяина - нам.
        - Прошу позавтракать с нами, господа, - ни малейшего радушия в голосе баронета не чувствовалось.
        Бесчувственный стол выглядел гораздо радушнее. Ничего хорошего в смысле еды у британцев никогда не было, и в данном случае речь шла о количестве блюд, а не об их мифических вкусовых качествах.
        Некоторое время мы насыщались практически молча.
        - Как вы себя чувствуете в плену, Командор? - Сэр Чарльз назвал меня моим флибустьерским прозвищем, не то желая оказать толику уважения, не то подчеркнуть, что мое прошлое не забыто. - Как ваши раны?
        - Благодарю. Раны потихоньку заживают. В остальном… Как можно чувствовать себя в плену?
        - По-разному. - Толстяк выглядел самым добродушным из собравшейся компании. Словно не он старательно строил против меня козни то в виде попыток похищения, то с альтернативой в виде «Черной кошки». - Помнится, у вас мы содержались весьма недурно. И даже располагали относительной свободой.
        Мне осталось лишь поблагодарить его за добрые воспоминания. О том, каковы будут мои, я предпочел промолчать.
        - Мы ведь к вам с предложением, Командор. Вы не откажетесь побыть некоторое время у нас? В память о былом, - при последних словах Чарльз усмехнулся с неприкрытой иронией. - И милейший баронет не против. Он вечно пребывает в делах. Даже встретиться с вами времени никак не нашел.
        Баронет ожег меня взглядом, в котором сквозила едва прикрытая ненависть. У него-то откуда? Вроде наши пути нигде не пересекались, кроме той точки в Ла-Манше, где мы слегка поспорили насчет свободного плавания купеческих кораблей.
        Специальных лагерей для лиц благородного сословия нет, и практически все они живут по частным домам. Как, к примеру, мы с Жан-Жаком. Только отправляться на жительство к своим персональным врагам, это знаете…
        Мое мнение не играло никакой роли. Но если бы было иначе, я не знаю, что выбрал бы из предложенных вариантов. Отправляться к лорду Эдуарду желания не было. Однако взгляд баронета свидетельствовал, что он относится ко мне ничуть не лучше.
        Я слишком хорошо помнил о планах, вынашиваемых хозяином по отношению ко мне. И не забыл о гадостях более старого недруга. Вот уж воистину - хрен редьки не слаще!
        - Разумеется, я с удовольствием навещу вас. - Я постарался сохранить хорошую мину при плохой игре, а сам жалел, что не имею при себе другой мины. Противопехотной.
        Хотя автомат с патронами и подствольником намного лучше.
        - Прекрасно. - Толстяк вел себя так, словно мое согласие для него действительно являлось важным.
        Сэр Чарльз вообще доминировал в нашей компании. Лорд и баронет предпочитали помалкивать. Гранье - тоже. А я больше отвечал на вопросы, чем говорил в обычном смысле.
        - Признаться, мы думали, что вы по возвращении отправитесь на покой, - продолжал говорить толстяк. - И вдруг узнаем о ваших новых подвигах и попадании в плен.
        - Хотите сказать, не стоило для этого отправляться в такую даль? - воспользовался я небольшой паузой, во время которой Чарльз запивал речь вином.
        Шутку оценили по достоинству. Даже чопорный лорд позволил себе улыбнуться. И лишь баронет продолжал посматривать на меня с еле скрываемым недружелюбием. Может, и хорошо, что меня забирают из его лап. Только плохо - в другие.
        Завтрак между тем подошел к концу. В праздничный пир его никто превращать не собирался.
        - У вас много вещей? - спросил Чарльз и спохватился. - Ах, да. Извините.
        - Ничего. Меньше вещей - быстрее сборы.
        Было лишь жаль шпагу. Привык я к ней. Так приятно ложилась в ладонь рукоять! Да стоит ли напоминать о ней? Может, мою любимицу вообще забыли на захваченном корабле?
        Это из области фантазий. В навершие шпаги был вставлен рубин. Сама рукоятка являлась произведением искусства. Клинок ни разу не подвел меня, не переломился в самый неподходящий момент.
        Лучше бы я выкинул ее в море! Чтоб уж никому.
        - В таком случае предлагаю отправиться в путь. - Чарльз чуть склонил голову, словно отдавая мне честь.
        Я чуть опасался, что перед дорогой на нас с Жан-Жаком напялят кандалы. Нрав мой был известен, в пути сбежать намного легче, чем из камеры или даже комнаты. Пусть я пребывал не в лучшей форме и на самом деле пока ни о каком побеге не мечтал. Куда бежать, когда до сих пор толком не ведаешь, в каких конкретно краях находишься?
        Даже доктор, практически единственный, кто отчасти сумел мне помочь, ни на один географический вопрос ответа не дал.
        - Командор, я бы просил вас не делать по дороге глупостей, - предупредил толстяк, когда нас с Гранье усаживали в старенькую карету.
        Господ ждала другая, шикарная. С гербом на двери.
        - Обещаю вам, сэр, - торжественно изрек я.
        Надо же хоть чем-то отблагодарить за отсутствие железа на руках и ногах! И обещание мое касается только дороги.
        Чарльз выжидающе посмотрел на Жан-Жака, и тот присоединился к моему слову.
        На крыльце лорд прощался с хозяином. Подойти ко мне баронет не соизволил и, мне кажется, был огорчен нашим отбытием. Причем отнюдь не по доброте.
        Я не силен в подобных делах, однако показалось - баронет и победитель охотно удавил бы или отравил бы меня. Втихаря, раз не вышло публично повесить, и лишь что-то очень для него важное заставило отложить сие действо.
        Толстяк чуть поворачивается к крыльцу, однако я останавливаю его вопросом:
        - Сэр, надеюсь, это не тайна. Как далеко лежит наш путь?
        - Еще до обеда мы будем на месте, - сообщает Чарльз.
        Памятуя, что обед наступает не раньше пяти, то проще сказать «до вечера». Сейчас же еще не наступил полдень. Следовательно, часов пять-шесть предстоит провести в пути.
        - Поместье лорда Эдуарда находится сравнительно недалеко отсюда. - Глаза толстяка смотрят на меня внимательно, словно стараются проникнуть в некую тайну.
        А я думал, что нас перевезут к толстяку.
        Самообладание дается мне с трудом. Вроде бы все забылось, но стоило прозвучать намеку, и память вновь нарисовала некий образ.
        …Как я не выстрелил тогда? Был момент, и палец вдавливал курок, а потом…
        Неужели мне вновь предстоит заглянуть в глаза, в которых, будем откровенны, вдруг захотелось утонуть?..
        Я так старательно пытался забыть все это…
        25
        Кабанов. Искушение
        - Может, мы зря дали слово, Командор? - Гранье говорит по-русски, поэтому не надо опасаться подслушивания.
        Карета покачивается на ухабах. Порою ее ощутимо встряхивает, и тогда боль отдается в голове. Такое впечатление, что последствия новых ран будут сказываться еще долго. Хорошо, хоть ребра зажили и вмятин на черепе нет.
        - Бежать пока смысла нет. Поймают - хуже будет. Лучше на месте осмотримся, а там решим, - машинально говорю я, а сам думаю о другом.
        Думаю - не то слово. Скорее пребываю в грезах, достаточно смешных для взрослого, неоднократно битого жизнью мужика. Битого - и в прямом, и в переносном смысле.
        Мне тридцать восемь лет. Примерно. После переноса счет времени был потерян, и дни рождения не совпадают с привычными датами. Да и бог с ними! Месяц туда, месяц сюда не играют большой роли. Возраст - это количество событий в жизни человека, а не обычный подсчет дней. Поэтому я наверняка много старше реальных лет.
        Порою ощущаю себя едва ли не стариком, но проходит какое-то время, и молодею. На несколько дней. Мужчина не взрослеет окончательно никогда. А вот стареть при этом - стареет.
        Но опыт, возраст, все отступает, словно я по-прежнему курсант, готовый терять голову из-за женских глаз и ног. Ноги показывать здесь не принято, зато глаза…
        У меня есть две женщины и сын. Я не имею права их покинуть. Но все-таки воображение рисует иные картины.
        Ничего пошлого. Просто хочется побыть рядом, и чтобы между нами больше не было былой враждебности. Мы же не рождались врагами. Так, обстоятельства…
        Нет, похоже, встреча для меня нежелательна. И вообще: по существу, на волоске висит жизнь, а я думаю о ерунде. Как персонаж какого-нибудь дамского романа, написанного на потеху домохозяйкам или юным девицам. Но все же…
        Видя мою нулевую реакцию, Жан-Жак отстал, а затем и вовсе задремал в уголке. Да и я сам находился на грани между явью и грезами. Дорога вообще навевает у путешественников сон. Монотонная и медленная смена пейзажей за окном. Покачивание экипажа. Отсутствие необходимости следить за чем-либо.
        По идее, ничего хорошего от парочки «лорд и сэр» ждать не следовало. Но точно так же не было ничего хорошего и позади. Я просто решил положиться на русское «авось», а там, на месте, будет видно. Толку в любых планах… Подвернется случай - окажемся на свободе. Но нельзя исключить вариант, что станут охранять до конца войны. И сидеть нам тогда здесь несколько лет.
        В близкое замирение уже никто не верит.
        Потом я проваливаюсь в крепкий сон. И снова нахожусь на раскачивающейся палубе «Вепря», а впереди почти на горизонте маячат паруса удирающего фрегата. Догнать его мне не суждено. Ни наяву, ни во сне.
        Проснулся я скачком от резкой остановки кареты. В Англии разбойники пошаливают не меньше, чем во Франции, однако причиною стали не они. Просто на середине пути кортеж остановился у трактира. Дорога еще дальняя, а силы подкреплять надо.
        Лорд вновь оказывается настолько радушным, что приглашает нас с Гранье к своему столу. Сам он при этом демонстрирует хваленую британскую невозмутимость, зато его толстый приятель выглядит так, словно оказался рядом с ближайшими друзьями.
        - Сказать откровенно, Командор, я не надеялся еще раз встретиться с вами, - доверительно сообщает мне Чарльз, одновременно обгладывая ножку гуся.
        - Я тоже, сэр, - признаюсь я. - В мои планы не входило задерживаться во Франции. Но война помешала двигаться дальше.
        - Я помню, вы ведь, кажется, из Московии?
        - Мои предки оттуда. Сам я на нынешней родине ни разу не был, - врать не хочется, и я адаптирую правду.
        - Поверьте, мне искренне жаль, что мы оказались во враждебных лагерях. Если бы не покойный сэр Джейкоб, все могло быть иначе, - толстяк наверняка говорит искренне.
        Особенно учитывая мою расплату по накопившимся счетам.
        Но он и сам не знает, насколько нападение пиратов Джейкоба изменило ситуацию. Подойди эскадра к остову на день-другой позже, и нам точно не пришлось бы ввязываться в войну. Круизный лайнер легко бы ушел от любых нынешних кораблей. Пусть его срок службы был поневоле ограничен запасами топлива, однако нам бы точно хватило добраться до Европы, если не до России. Главное же - были бы живы люди. Много людей. И уж таким количеством мы сумели бы сделать многое. Пусть даже поневоле.
        - Мне тоже жаль. Но изменить что-либо поздно.
        - Изменить можно всегда. Вы же тоже не были ангелом. - Толстяк улыбается так, словно мои походы являются не более чем мелкими шалостями.
        Интересно, куда он клонит? И вообще, зачем я понадобился этой неразлучной парочке? Чем больше размышляю, тем больше прихожу к выводу, что месть здесь ни при чем. Не будут же они меня мочить в подвале родового замка! Не то чтобы подобную возможность исключаю вообще, однако как-то это мелко. Расправиться со мной можно было бы и чужими руками. Баронета, например. Желание помочь у него определенно было.
        - Я простой человек, - улыбаюсь я, прикидывая варианты.
        Только в голову ничего путного не приходит.
        - Положим, не совсем простой. - Эдуард молчал настолько долго, что его слова вызывают некоторое удивление. Словно заговорил немой.
        - Ваш взлет был стремителен даже для мест, которые помнят многих незаурядных личностей, - поддержал его Чарльз.
        - Мне везло, - отвечаю я. Лишь не добавляю, что сейчас перестало. Но удача не может сопутствовать человеку всю жизнь.
        - И это тоже. Только помимо везения требуется умение, - Чарльз почти дословно цитирует Суворова.
        - Мы были поражены, что вы попали в плен. Конечно, потери баронета при этом оказались огромными, но, вспоминая некоторые прошедшие схватки… - Лорд многозначительно умолкает.
        Были бы у меня зажигалки, бой выглядел бы, разумеется, иначе. Однако мы сознательно решили не демонстрировать Европе новые средства взаимного истребления. На краю Ойкумены возможно все. Только не стоит переносить возможности туда, где они причинят вред слишком многим безвинным. Достаточно британских адских машин, практически первого оружия массового поражения, рассчитанного не на борьбу с чужими армиями, а на убийство мирных жителей.
        - Другая обстановка, другой климат. Даже команда на моем фрегате была другой, - ухожу от ответа. Вернее, делаю его максимально неопределенным.
        - Ваши знаменитые сжигания кораблей… - начинает толстяк.
        - В прошлом. Запас горючего вещества иссяк, а рецепт его мне неведом. Кроме того, данный способ хорош на небольших расстояниях. Брать его на вооружение регулярного флота бессмысленно, - твердо заявляю я.
        - А таинственные самодвижущиеся лодки?
        - Легенда. Вы же прекрасно знаете, что любое судно идет на веслах или под парусом. Никакой магии в природе не существует. Равно как и чудес. За чудо мы обычно принимаем то, что просто не можем объяснить в данный момент своим разумом.
        По лицам моих собеседников вижу, что веры мне нет. Но и уличить меня во лжи они не могут. Все слишком зыбко, где-то на грани между реальностью и легендой.
        Интересно, но я особо не преувеличиваю. Область применения зажигалок невелика, с дальнейшим же развитием артиллерии слабосильные плевательницы-мортирки сами собой сошли бы на нет. Еще меньшее влияние могут оказать две спасательные шлюпки с погибшего лайнера. Скорость у них мала, область боевого применения настолько ничтожна, что мы сами практически не использовали их. Плюс дизели не вечны, а сделать хотя бы некое подобие двигателей при нынешнем уровне промышленности не под силу ни одному государству.
        Технический скачок возможен лишь тогда, когда под него подведена определенная технологическая база. Так что два небольших дизеля в этом времени будут последними. Вплоть до промышленного бума.
        Впрочем, кое-какие идеи, как рационально использовать нашу единственную технику, у меня были. Держать подобное богатство на шлюпках и применять раз в год было недопустимой роскошью. Есть гораздо более интересные сферы, в которых без моторов просто не обойтись. Но это не здесь. Это в России…
        - В моих затянувшихся странствиях по миру мне попались чудесные манускрипты древних. - О мифических Золотых временах ходит столько легенд, что еще одна ничего не изменит. - В них подробно рассказывалось о способах создания самодвижущихся повозок без лошадей, кораблей без парусов и весел, о голосах, которые можно передавать на большие расстояния. И многое, многое другое. Вплоть до способов полета.
        Джентльмены слушают внимательно. Времена прогресса еще не наступили и наступят не скоро. Однако по крайней мере в Англии уже наметился отход от средневекового стремления без конца повторять уже раз сделанное. Нарождающийся капитализм требует больше товаров, соответственно, иного уровня производства. А тут еще передел мира, невесть когда начавшийся и продолжающийся до моих времен и дальше.
        - И где эти манускрипты? - осторожно спрашивает Чарльз.
        Он вообще реагирует быстрее приятеля. Один раз поговорить с этой сладкой парочкой, и сразу становится ясным, кто из них является генератором идей.
        Трапеза закончилась, и теперь можно с удовольствием закурить. Благо, табачком меня снабдил все тот же Чарльз.
        - К сожалению, погибли вместе с уничтоженным сэром Джейкобом кораблем. - Мне остается лишь развести руками.
        На некоторое время повисает тишина, а затем толстяк вздыхает с вполне понятным чувством:
        - Очень жаль. Это действительно невосполнимая утрата.
        - Теперь вы понимаете мое отношение к давнему нападению. Мало того что я был вынужден вступить на стезю флибустьера, но и потерял при этом то, что восстановить почти невозможно.
        - Сэр Джейкоб был полностью не прав, - важно соглашается Эдуард.
        Словно можно быть правым, атаковав беззащитных людей!
        Но все равно признание дорогого стоит. Британцы привыкли считать себя правыми во всем. Как, впрочем, и остальные нации, включая моих соотечественников.
        Но у нас приступы правоты сменяются периодами раскаяния, самобичевания и самоуничижения. Что тоже не способно вызвать ничего, кроме раздражения.
        - Но почему они погибли, если обладали таким могуществом? - интересуется толстяк.
        - Не знаю. В тех манускриптах почти ничего не было об их истории. Лишь некоторые намеки на государственное устройство и описания техники. Но пал же Древний Рим! Думается, причиной вполне могла стать природная катастрофа. - Я вспоминаю легенды об Атлантиде. - Или же внутренняя смута. Насколько я понял, государство древних обходилось без королей. Весь народ избирал себе главу каждые четыре года. И конечно же, каждый новый избранник старался исключительно для себя, но никак не для государства. Соответственно, ряды недовольных росли, люди перестали ощущать себя единой нацией, а отсюда недалеко до внутреннего столкновения.
        Я сознательно перенес в мифическое прошлое те черты грядущего, которые вызывали у меня наибольшее отторжение.
        Эх, слышал бы меня Лудицкий!
        Не жаль мне бывшего нанимателя. Как никогда я не любил дело его. Но если сам депутат сполна заслужил собственную участь, то его единомышленники самых разных сортов еще дождутся своего часа и будут процветать почти во всем мире.
        К сожалению, предсказания Кассандры никогда не пользовались популярностью. Джентльмены важно соглашаются, но по-настоящему их интересуют не подробности общественных взаимоотношений, а технические диковины.
        - Я пытался воспроизвести кое-что из изобретений древних. Однако это оказалось почти невозможно. В манускриптах то и дело упоминались сплавы металлов, которых мы изготовить не в состоянии, всевозможные малопонятные способы соединений, масса трудоемких и мелких деталей, изготавливаемых специальными машинами. И еще многое другое. Даже говорилось о порохе, более мощном, чем наш, однако нам так и не удалось расшифровать, из чего его делали.
        Мне вдруг приходит в голову, что после подобных откровений у лорда и сэра появится прямой интерес удерживать мою скромную персону неопределенное время, и я добавляю:
        - Но манускрипты безвозвратно утеряны, и теперь нельзя даже свериться с ними. А подробностей память, увы, не удержала.
        Собеседники явно разочарованы признанием. Однако выстроенная версия правдоподобна настолько, что возразить им нечего. Вряд ли найдется человек нашего круга (учитывая, что я дворянин), который сумеет запомнить технические детали. Остается проклинать сэра Джейкоба, в погоне за заурядным золотом упустившего шанс завладеть миром. И запоздало представлять себя на его месте. Ведь все могло быть иначе. И для благородных собеседников, и для меня.
        Как ни странно, но беседа вполне похожа на дружескую. Даже не скажешь, что встретились враги. Добродушен не только сэр Чарльз. Лорд тоже по-своему ведет себя достаточно ровно. Никаких особенных напоминаний о прошлом. Мало ли что бывает между людьми? О Мэри и всей истории с «Дикой кошкой» вообще ни слова.
        Последнему обстоятельству я особенно рад. Не люблю вспоминать последний поход по флибустьерскому морю. Тем более…
        - Я только одного понять не могу. Почему вы даже сейчас продолжаете оставаться на французской стороне? - Определенно, толстяка когда-нибудь сгубит любопытство.
        - Хотя бы потому, что, по дошедшим до меня слухам, в Англии меня собирались повесить. - Я смотрю в ответ наивным взором, не уточняя, когда именно дошел до меня сей приговор.
        Не подводить же доктора! Кстати, надо не забыть при первой же возможности переправить ему некоторую сумму.
        - Баронета тоже можно понять. На взорванном вами брандере находился его родной брат, - без смущения поясняет Чарльз. - Между нами, с ним была молодая жена. Но вы наверняка ее видели.
        Я вспоминаю нашу диверсию. Убитый мною капитан спал один. Зато соседняя офицерская каюта, единственная занятая, была закрыта изнутри. А проникать в нее я не стал.
        - Нет, не видел. Мы только убрали вахту, а затем подпалили шнур. Я и не думал, что на таком корабле может находиться женщина. - Но вряд ли я смог бы поступить иначе, даже если бы знал. Уйти вплавь с пленными было немыслимо, а оставлять брандер целым - преступно.
        - Как-то у вас легко получается. Убрали, подпалили. Потом спокойно спустились в шлюпку… - Чарльз улыбается, однако глаза его серьезны.
        - Мы ушли вплавь. Как и приплыли. Шлюпка ждала нас немного в стороне. - Дело прошлое, и ничего плохого в признании нет.
        - Вы положительно прирожденный воин, - цедит толстяк. - Такое впечатление: вы в состоянии найти выход из любого положения. Перечисление ваших дел займет столько…
        - Если бы из любого, то мы бы с вами не беседовали.
        - Но купцы-то ушли. Между прочим, связать боем сразу четыре фрегата еще надо уметь.
        - Если бы еще победить их! - вздыхаю я.
        - Вы рветесь продолжать войну? - это уже спрашивает лорд.
        - Нет, - откровенно признаюсь я. - Моя война в любом случае закончена. Хватит.
        Лорд с сэром в очередной раз переглядываются друг с другом, а потом Эдуард говорит:
        - Понимаю. Если вы не возражаете, то предлагаю продолжить беседу в моем замке. Пора в путь.
        А хоть бы и возражал. Что бы было?
        26
        Командор и лорд. Развязка
        Имение лорда оказалось намного ближе, чем предполагал Командор. Отдых на постоялом дворе занял довольно много времени, однако к дворцу Эдуарда подъехали еще засветло. И это невзирая на зиму с ее короткими днями.
        Родовое гнездо бывшего губернатора колоний могло бы поразить многих. Отреставрированный здоровенный дом в окружении аккуратного и тоже очень большого парка изобличал человека не просто богатого. Нет, даже дилетанту было ясно - именно владельцы подобных дворцов правят миром, определяют его политику, поддерживают на престоле королей или выступают против них. И тогда королям приходится плохо.
        Однако Гранье остался полностью равнодушен к увиденному. Канонир повидал на своем веку столько, что поразить его было трудно. Да и не интересовали его чужие дворцы, а свой он иметь особо не стремился.
        Реакция Командора ничем не отличалась от реакции товарища. Подобные здания воспринимались им скорее как музеи, но не как жилища нормального человека. К тому же мысли Сергея витали далеко. Настолько, что он даже не стал оценивать окружающее с прицелом на будущее.
        - Обед состоится через час. Вам покажут ваши комнаты, - коротко сообщил лорд, перед тем как войти в дом.
        Комнаты - у каждого отдельная - ничем не напоминали ту, в которой пленники содержались до сих пор. Однако эталоном Сергея на подсознательном уровне оставалась обычная квартира со всеми удобствами. Этакое наследие прежней жизни.
        Но что ждать? Человек, избравший в России судьбу военного, изначально знает, что никакой собственный дом ему не светит. Училище, по существу, та же казарма, а потом скитания по чужим углам. Где общага, где съемная квартира, а свою когда еще получишь… Да и получишь ли?
        Откуда при такой жизни взяться мечтам о собственном доме? Тем более - дворце. Раз не мечтаешь, то и не оценишь.
        Час тянулся очень долго. Делать было решительно нечего. Дома еще можно было взять в руки неплохую книгу или тупо посмотреть телевизор, а здесь? Еще хорошо, Жан-Жак зашел, избавив от необходимости идти к нему.
        Порою тонешь в собственных мыслях без малейшего желания делиться ими, но ощущать при этом дружеское плечо гораздо легче, чем оставаться в полнейшем одиночестве. Да и что слова?
        - Каковы планы, Командор?
        - Пока - осмотреться, - пожал плечами Сергей.
        Гранье хотел что-то сказать. Наверняка, мол, кого собираетесь осматривать? Однако лишь приоткрыл рот, а спросил - уже позднее - другое:
        - С чего они так вьются вокруг? Надеются выведать секреты?
        - Надеяться не вредно. - Командор думал неизвестно о чем, однако при этом еще умудрялся кое-как поддерживать беседу. - Хорошо, что нас забрали от баронета. Плохо, что это сделал лорд.
        - Да, крови он нам попортил много.
        - И мы ему, - объективно добавил Сергей.
        От его былой невозмутимости не осталось и следа. Он явно волновался, причем ни Эдуард, ни его толстый друг причиной волнения не являлись.
        Хорошо, Жан-Жак хоть отчасти это понимал и старательно обходил некоторые темы стороной.
        - Я за побег, - произнес он главное. - Море должно быть недалеко. Найдем лодку, и можно рискнуть. Мы давали слово не бежать по дороге. На имение оно не распространяется.
        - Посмотрим. Все равно сначала надо узнать побольше.
        - Я не узнаю вас, Командор. Раньше вы действовали решительнее. Вспомните свой плен на Ямайке. Ни подготовки, ничего. Напали, победили, захватили корабль…
        - Здесь Англия, Жан-Жак. Не успеем как следует отойти, как нас хватятся и пустятся в погоню.
        - А если… - Жан-Жак красноречиво провел рукой вдоль горла.
        Сергей отрицательно покачал головой. Настаивать канонир не стал. Возможно, сам в глубине души был против хладнокровного убийства тех, с кем недавно сидел за одним столом. Но очень уж опостылело находиться в плену да ждать решения собственной судьбы. Особенно когда привык во всем надеяться на себя и друзей.
        - Подождем, - еще раз повторил Командор.
        Обеда, во всяком случае, они дождались. Высокомерный холеный слуга провел обоих пленников вереницей коридоров и перед дверью в зал громогласно объявил:
        - Кавалер де Санглиер. Шевалье де Гранье.
        Командор кое-как поборол волнение и нашел в себе силы решительно шагнуть вперед.
        Борьба с собой оказалась напрасной. За огромным столом сидели лишь двое. Все те же Эдуард и Чарльз.
        В отличие от трапезы на постоялом дворе обед проходил с дежурными разговорами ни о чем. Лишь в самом конце сэр Чарльз небрежно осведомился:
        - Командор, вы не поделитесь с нами своими планами?
        - Какие планы могут быть в плену?
        - Плен не вечен. Он даже порою бывает короче войны, - глубокомысленно изрек толстяк. - Некоторые возвращаются и снова начинают сражаться. Другие уходят на покой.
        - К первым я не отношусь. Я намереваюсь покинуть Францию.
        - Хотите вновь вернуться в Вест-Индию?
        - Нет. Там мне больше делать нечего. Мой путь лежит в другую сторону. Хочу побывать на земле своих предков. Может, поступлю там на службу. По слухам, царю нужны опытные воины.
        - Опытные воины нужны везде, - заметил лорд. - Зачем так далеко ездить? К примеру, Англия тоже нуждается в умелых моряках.
        - В Англии вряд ли забудут, что я был ее противником. Карьеры здесь мне не сделать, - Командор постарался обосновать отказ понятными любому аргументами.
        - Почему же? - как-то неуверенно спросил лорд.
        Очевидно, понимал правоту Командора.
        - Признаюсь, мне надоело скитаться по морям. В молодости это неплохо, но с годами все больше тяготеешь к суше.
        - А вы, шевалье? - толстяк повернулся к Жан-Жаку.
        - Я отправлюсь вместе с Командором, - улыбнулся канонир. - Правда, для этого сначала надо выбраться из плена.
        - Пожалуй, это намного легче, чем вы думаете, - объявил Эдуард. - Если вы дадите подписки не участвовать больше в войне, то вам совсем необязательно будет ждать ее окончания.
        - Один вопрос… - Командор умел быть дотошным. - В жизни случается всякое. Памятуя мой прежний опыт… Если на меня нападут ваши соотечественники, то я буду защищаться.
        Судя по лицам хозяев, это был вопрос вопросов. Ведь можно выйти в море, а потом заявить, что первым напал не ты. Хотя до сих пор Командор держал обещания.
        - Нападение - дело другое. Под британским флагом порой ходят разные люди, - решил за приятелей Чарльз.
        Они переиграли Командора. Обычно с освобождаемого бралось обещание не воевать полгода. Даже обмен пленными происходил весной исходя из этого времени. Срок заканчивался осенью, а зимой боевые действия не велись.
        - Знаете, мне кажется, такому доблестному воину, как вы, нельзя без шпаги. Я понимаю, вы не раз доказали, что являетесь страшным противником даже без оружия. Надеюсь, здесь вы не будете применять свои умения? - Лорд смотрел на Командора, и глаза его почему-то были грустны.
        - Обещаю. - Сергей подумал, не слишком ли легко из него сегодня сыплются клятвы. Хотя драться в этом доме он в любом случае не хотел.
        Лорд что-то шепнул одному из слуг, и тот важно последовал к выходу. Положение обязывает. Когда хозяева не ходят, а шествуют, слугам тоже бегать не пристало.
        - Ваша шпага! - Эдуарду явно хотелось добавить пресловутое «сэр», однако по отношению к французскому дворянину это было не слишком уместно.
        Сергей покосился на принесенное слугой оружие, дернулся, а затем впился в него взглядом.
        Слуга с невозмутимым видом передал шпагу своему господину, и уж затем Эдуард торжественно поднялся и протянул ее Командору.
        Обычно суровое лицо Кабанова обмякло. Он сразу узнал родное оружие и был готов на радостях обнять лорда и счастливо дубасить по спине. Или, наоборот, прослезиться от волнения.
        Руки нежно, словно женщину, поглаживали рукоять с рубином в навершии. В этот миг хозяевам простилось все. И многое забылось. Даже то, что вызывало по дороге сюда столько волнения.
        - Ваш должник, - больше слов Сергей не нашел.
        Оставшееся обеденное время пролетело быстро. Но по окончании Эдуард вежливо попросил Командора пройти к нему в кабинет.
        - Прошу прощения, шевалье. Дело касается только нас двоих, - извинился хозяин перед Жан-Жаком.
        Гранье не возражал. От обильной еды и вина его слегка клонило в сон. Хотелось выкурить трубочку, поразмышлять, значат ли что-нибудь слова об обещании не участвовать больше в войне, да завалиться в постель.
        Командор ожидал, что обещанный разговор будет не вдвоем, а втроем, но против обыкновения Чарльз заходить в хозяйский кабинет не стал.
        Обычно толстяк всегда был неподалеку от лорда, но в этот раз почему-то проявил несвойственную ему деликатность.
        - Присаживайтесь, - лорд указал гостю на одно из кресел, сел сам, но почти сразу поднялся и принялся вышагивать то взад, то вперед. С чего начать разговор, хозяин явно не знал.
        Молчал и Кабанов. Он чувствовал какую-то неловкость и, скрывая ее, старательно делал вид, что целиком поглощен трубкой.
        Лорд несколько раз порывался что-то сказать, но никак не мог вымолвить первое слово.
        - Я хотел бы поблагодарить вас, Командор, - наконец произнес он. Голос Эдуарда звучал тихо.
        - За что? - Сергей ожидал всего, но только не благодарности.
        - За то, что вы оставили мне дочь. Вы же могли убить ее там, в джунглях. Однако не только сохранили ей жизнь и честь, но даже предприняли все меры, чтобы она смогла вернуться на Ямайку, - слова явно давались гордому британцу с трудом.
        Он старательно не смотрел на собеседника, и Кабанов большей частью видел Эдуарда в профиль.
        - Я не воюю с дамами, - повторился Командор.
        - Как представлю весь тот ужас… Измену, перевороты… Как только Мэри смогла выдержать такое?
        Вопрос был явно риторическим, но возникшая пауза заставила Кабанова в свою очередь произнести:
        - Вы выбрали для дела не тех людей. Коршун был обязан вам жизнью и действовал полностью в согласии с вашими приказами. Но, оказавшись далеко, не смог удержаться от искушения. Предавший один раз предаст и в другой.
        - Наверно, вы правы. Все равно. Мэри кое-что рассказала мне. В том числе - о вашем поединке. Вы поступили на редкость благородно. Хотя могли бы… Или просто отомстить.
        …Палец сам выжимал тугой курок, а на прицеле виднелся девичий лоб…
        Кабанов содрогнулся от воспоминаний. Если бы он так поступил, то вряд ли смог хоть одну ночь провести спокойно.
        О самом похищении ни один из собеседников не сказал ни слова. Если еще и это ворошить…
        - Вы, наверно, счастливый человек, Командор. Почти все у вас получается. Люди вам верны. Вы привлекаете сердца. А уж сражаетесь, словно древний бог войны.
        - Верны, положим, не все… - Кабанов вспомнил об оставленном посреди джунглей Лудицком. Правда, никаких угрызений совести он при этом не ощутил.
        Эдуард оставил его реплику без внимания. А может, просто успел забыть о слуге Командора.
        - Мне искренне жаль, что судьба в лице сэра Джейкоба сделала вас врагом. Все могло быть иначе…
        Хозяин замолчал. В кабинете повисла тишина. Нет, не повисла. Она звенела натянутой тетивой, и, чтобы разрядить ее, Кабанов в свою очередь счел нужным поблагодарить Эдуарда:
        - Я тоже многим обязан вам. Вы вытащили меня из рук баронета. Хотя, признаться, я поневоле ожидал худшего.
        - Вам надо благодарить за это мою дочь. - Эдуард тяжело вздохнул. - Моей заслуги в том нет.
        Он помолчал, решаясь на дальнейшее признание.
        - Баронет дал слово казнить виновника гибели его брата. И он бы обязательно сдержал обещание, даже несмотря на поднявшееся общественное мнение. Однако Пит неравнодушен к моей дочери, а она, узнав обо всем, заявила, что станет его женой в одном случае. Если с вашей головы не упадет ни волоса.
        Это был удар явно ниже пояса. Дыхание Кабанова перехватило, а в глазах застыло изумление напополам с болью.
        - Я могу поблагодарить леди Мэри лично? - каким-то сдавленным голосом спросил он.
        - Ее здесь нет. - Лорд Эдуард едва ли не впервые с начала беседы взглянул собеседнику в глаза. - Вам лучше не встречаться с ней. Я специально услал ее на несколько дней в Лондон. Если завтра будет погода, то вечером вас с вашим спутником возьмут с собой контрабандисты. До пролива отсюда меньше десяти миль. Сам пролив неширок. Утром уже будете во Франции. А все остальные пусть думают, что вам удалось бежать. В противном случае ничего хорошего не будет.
        Командор уставился на кончики старых ботфортов. Трубка давно погасла, но он боялся, что начни он набивать ее, и пальцы выдадут скрываемое волнение.
        - Вы согласны? - спросил внимательно наблюдающий за ним лорд. Он явно волновался в ожидании ответа.
        Командор провел рукой по лицу, с трудом оторвал взгляд от сапог и через силу произнес:
        - Да. Пожалуй, вы правы. Так будет лучше для всех.
        Судьба была на стороне старого лорда. Ветер к полудню установился устойчивый, западный. В самый раз для предстоящего плавания. Небо было ясным, луна - нарождающейся. Все словно на заказ. Да и до берега оказалось недалеко, пожалуй, поменьше обещанного десятка миль.
        С хозяевами распрощались еще в поместье и дорогу проделали в сопровождении троих вооруженных слуг. Разбойники в Англии пошаливали если чуть поменьше, чем во Франции, то исключительно из-за того, что часть лесов была уже вырублена. Во всяком случае, предосторожности были нелишними.
        В предчувствии грядущей свободы Гранье заметно повеселел. Он даже стал напевать. Впервые после памятного боя. И теперь небольшая кавалькада ехала вперед под песню, которую слуги при всем желании понять бы не смогли.
        Жил-был Анри четвертый,
        Он славный был король…
        Порой Жан-Жак несколько путал куплеты, начинал сначала, и песенка таким образом получалась бесконечной.
        Мрачноватый и не выспавшийся с утра, задумчивый и грустный днем, Командор постепенно принял бодрый вид и даже подтягивал знакомые с детства строки. Для него они звучали приветом из будущего, того, которое стало для него прошлым. Из времени, когда проблемы казались такими легкими и разрешимыми.
        Небольшая шхуна дожидалась в крохотной бухте. Суденышко приткнулось к берегу так, что небольшая сходня смогла послужить мостиком из одного мира в другой. От незыблемой тверди до качающейся палубы. Тут же сидело полдюжины суровых мужиков. Те самые контрабандисты, о которых говорил Командору лорд.
        До темноты оставалось совсем немного времени. Багажа у недавних пленников не было. Можно было размять ноги, пройтись вдоль берега, временами поглядывая то на небольшие волны, то на терпеливо дожидающихся отправления слуг. Видно, хозяева желали убедиться, не свернут ли куда их гости.
        - Я только одного не могу понять. С чего это нас решили отпустить? - впервые поинтересовался причиной Гранье.
        До этого он лишь радовался неожиданному повороту судьбы, не особо утруждая себя вопросами.
        - Мы просто надоели им так, что они готовы сплавить нас на край света. А еще лучше - за край. Чтобы никогда не видеть и не слышать, - усмехнулся Командор.
        Солнце незаметно скрылось за холмами на западе. Воздух стал синеть, наливаться темнотой, и контрабандисты потихоньку полезли на шхуну. Что они перевозили, кроме недавних пленных, ни Кабанова, ни Гранье не интересовало.
        - Пошли и мы. - Сергей поправил вновь обретенную шпагу.
        - Подожди. Скачет кто-то, - напрягся Жан-Жак.
        - Где? - Они стояли на небольшой скале, однако разглядеть что-либо Командор не смог.
        - Мелькнуло среди деревьев. - Канонир тоже был при оружии и теперь невольно положил руку на рукоять.
        В то же мгновение на открытое пространство вырвались галопом четверо всадников. Даже в сгущающих сумерках можно было бы разглядеть, как изменилось лицо Командора.
        Головной в небольшом отряде скакала Мэри.
        Она резко остановила коня в каком-нибудь шаге от застывшего изваянием Сергея, спрыгнула, и Командор едва успел подхватить стройное девичье тело.
        Может быть, девушка хотела невинно попрощаться. Только полуневольные объятия обожгли обоих огнем, затуманили головы, и губы сами нашли друг друга.
        Поцелуй показался со стороны бесконечным. Для двоих же время просто остановило свой неумолимый бег.
        Мэри размякла, почти обвисла в руках Командора. В ней ничего не осталось от леди. Обычная влюбленная девушка, сходящая с ума при виде любимого.
        Кабанов опомнился первым. Как только смог перевести дух.
        - Мне надо отплывать, - в его голосе не чувствовалось никакой уверенности.
        Воспитание - великая вещь. Девушка смогла отстраниться. В темноте ее глаза еще больше напоминали бездну. И так хотелось рухнуть туда, исчезнуть без малейшего следа…
        - Я хотела… - начала Мэри, но не сразу смогла справиться с волнением. - Я только хотела извиниться перед вами за все.
        - А я - поблагодарить вас. К сожалению… - Продолжать Кабанов не стал. Все было ясно без слов.
        Вечер как-то неожиданно обернулся ночью, и со стороны шхуны донеслось призывное:
        - Отчаливаем! Всем подняться на борт!
        - Вы должны идти. Идите.
        - Да, - как-то рассеянно отозвался Командор, не трогаясь с места. Словно сказанное относилось не к нему.
        - Идите. Я вас прошу, - с мукой произнесла девушка.
        - Сейчас, - с прежними интонациями повторил Командор.
        Они вновь прильнули друг к другу в прощальном поцелуе, и даже слуги лорда, обязанные в числе прочего следить за поведением дочери, отвернулись, разглядывая что-то по сторонам.
        Командор с трудом оторвался от леди и решительно, едва ли не бегом, достиг ожидающей шхуны. Она отплыла сразу, едва только Сергей оказался на борту, и во тьме было не видать, смотрит ли кто ей вслед на берегу.
        Жан-Жак дружески положил руку на плечо застывшего друга, но говорить ничего не стал. Зачем?
        Когда хочешь что-то приобрести, неизбежно что-то теряешь. Но кто знает, где оно, счастье?
        Часть четвертая
        Еще не шестая часть суши
        27
        Кабанов. Запоздалое прибытие
        Плавание выдалось на редкость трудным. Мы вышли из Франции в середине апреля, а сумели дойти лишь в июне. Два купеческих судна, до отказа набитые самыми разными вещами, частью товаром, частью пресловутыми средствами грядущего производства, и «Лань». Наша первая бригантина, помнившая столько…
        Северные моря - не южные. Даже ветры часто не благоприятствовали нам. Плюс необходимость всячески избегать нежелательных встреч. Встреч мы избежали. А вот все остальное… Если в самом конце пути было постоянно холодно и промозгло, то что говорить о его середине?
        Вода и та ни в чем не походила на привычные воды юга. Свинцовая, темная, тяжелая, холодная даже на взгляд. Избави боже еще раз пройтись подобным путем!
        Я был вымотан плаванием до предела. Вплоть до того, что многократно проклял всю затею с возвращением и готов был повернуть назад. Но обратный путь был ничуть не легче.
        Что бы ни говорили в мое время многочисленные критики Петра, противники его российской демократии, страна явно не могла обойтись единственным портом, к тому же находящимся у черта на куличках. И в смысле подходов с моря, и в смысле расположения на окраине страны. Подвести нормальное количество товаров мешало бездорожье, огромные расстояния, сам климат, необычайно суровый в этих позабытых богом краях. Можно сколько угодно говорить о мастерстве поморов. Погоды в торговле они сделать не могли. А без торговли, почти в изоляции ни о каком развитии страны не могло быть речи. Даже если под развитием понимать сомнительные ценности всемирных и доморощенных пустобрехов.
        Нам был необходим выход к морям. Просто для того, чтобы выжить в огромном мире. Как наверняка необходимо было подавить стрелецкую вольницу, дабы избежать грядущей судьбы Польши.
        Дымом Отечество не пахло. Только морем и кораблем. Небо было серым, определенно не соответствующим настроению.
        Счастья, всеохватного, пьянящего, не было. После всех трудностей похода на сильные страсти не оставалось сил. Тихое удовлетворение уставшего человека, наконец достигшего своей гавани. Берега выглядели суровыми, ничуть не напоминавшими покинутые нами края.
        Все равно - родина. Наш путь к ней растянулся на три с лишним года. Маратик заметно подрос, и в его речи французские слова звучали не менее часто, чем русские. Дети гораздо восприимчивее нас. Это мой сын еще ничего не понимает в окружающем мире. Маратик же видел столько… По нынешним временам, большинство населения дорогу до соседнего города воспринимают как путешествие. А о землях за океаном вообще гуляют сплошные небылицы. Я уже молчу про таинственный Китай и загадочную Индию. О существовании Японии почти никто даже не слышал.
        В Японии мы не были, зато Карибское море исходили вдоль и поперек. Век бы его не видеть!
        Маневрирование под парусами затянулось. Вроде бы берег близко, но пока бросишь якорь…
        На рейде стояло с десяток судов. Почти все под вездесущими британскими и голландскими флагами. Мы же шли под французскими. Немногочисленные вахты засуетились, не зная, чего ждать от таких гостей. И пусть враждебные страны не воюют в гаванях нейтральных государств, однако мало ли?
        Орудийные порты на наших кораблях были закрыты по-походному. Лишь из-за тех же предосторожностей командам было роздано на руки оружие. Фраза про береженого, которого Бог бережет, родилась невесть когда.
        Пока все было спокойно. В смысле, без стрельбы. Напасть на нас никто с ходу не попытался, а нам это вообще было не нужно.
        Плюхнулись в воду якоря. Паруса подтянулись к реям, и прозвучала долгожданная команда:
        - Шлюпку на воду!
        Обычную, весельную, а не одну из двух спасалок, которые мы упорно продолжали таскать с собой.
        - Ни пуха, Командор!
        - К черту!
        Съехать на берег хотели все. Только перед тем требовалось многое выяснить и утрясти. Французские корабли практически никогда не заходили в Архангельск. Кто знает, как примут представителей далекой страны? До сих пор Россия больше тяготела к Англии и Голландии. К странам, с которыми Франция много лет вела войну.
        Нас уже ждали. Времени подготовиться у местных властей было в избытке, и ничего удивительного, что в толпе зевак чуточку отдельно стоял определенно государственный человек в зеленом форменном кафтане, а рядом с ним - двое в более традиционной русской одежде.
        - Сержант бомбардирской роты Преображенского полка Щепотьев! - представился тот, который в форме.
        Один из стоявших рядом с ним перевел сказанное на английский, а другой, чуть помедлив, на голландский.
        Голландского языка я, понятно, не знал. Открывать сразу знание русского - не хотел. Французского наверняка не знали встречавшие. Поэтому отвечать пришлось на английском.
        - Кавалер Серж де Санглиер. - Я гордо покосился на вдетый в петлицу орден Людовика.
        Награда определенное впечатление произвела. Архангельск в основном посещали купцы, то есть люди частные, частично и безродные. А тут явный дворянин, возможно, самых голубых кровей, человек, явно отмеченный самим королем…
        - Воевода просил прибыть к нему… - Как поточнее обращаться ко мне, Щепотьев не знал.
        Мне он показался не без деловой жилки, явно смелым, но с точки зрения светских манер - чурбан чурбаном. Да и попахивало от него слегка смесью сивухи с луковицей.
        Давненько я не видал своих земляков в естественном виде.
        Нет, ничего плохого о сержанте сказать не хочу. Может, он из-за стола. Да и в Европе пьют не меньше. Только напитки другие. В полной зависимости от того, какие плоды бродят, какие можно перегнать. Ром, к примеру, изготавливается из сахарного тростника. Сам же тростник европейцы впервые узрели пару веков назад. И вот - отлаженное производство. Человек - создание изобретательное. Там, где не надо.
        - Спроси этого хрена - зачем прибыли? - подтолкнул Щепотьев переводчика. - Надо же будет что-то сказать Федору Матвеевичу.
        Мы уже медленно двинули вдоль улицы.
        Архангельск впечатления не произвел. Деревянные дома, амбары, лабазы, высоченные заборы, лай цепных псов… В принципе, мне доводилось бывать в городках, которые остались такими же, как этот северный порт. Только век тогда на дворе стоял иной…
        Медленно и величаво несла холодные воды Двина. По улице, пыльной и немощеной, навстречу нам попадались люди. Явно русские - в рубахах или кафтанах, спокойные, пока бородатые. Зато нервно смотрели в мою сторону другие. Британцы, голландцы. Как в каждом порту, матросы предпочитали коротать время на берегу, а какие у моряка могут быть радости?
        Драка тоже входит в число развлечений. Однако простым матросам я не по зубам, а единственный прилично одетый европеец предпочитает отвести взгляд. В более высокой среде кулаками не обойдешься, да и необходим какой-то повод.
        - По торговым делам. Хочется посмотреть, возможен ли обмен товарами между нашими странами? - Более подробно говорить я не собираюсь. Не вести же на улице серьезные беседы! - Нам потребуется жилье. Отдельно для купцов и офицеров. И что-нибудь общее для команд. Только так, чтобы все стояло близко.
        Это на случай столкновения с британцами. Я подкрепляю просьбу внушительного веса кошельком, который тут же исчезает у Щепотьева.
        - Переведи, что-нибудь сегодня же подыщем, - обнадеживает сержант. - Только с воеводой переговорим.
        Воображение рисует воеводу типичным боярином. Немолодым, с густой бородой, в обязательной меховой шапке и долгополой шубе. На практике все оказывается иначе. Местный начальник наверняка моложе меня. Лицо его чисто выбрито. Да и одет он почти в такой же кафтан, как встретивший меня сержант. Разве что кафтан тот зеленого цвета.
        Приветствие смотрится странно. Сразу становится ясным, что мы находимся на переломе веков. Щепотьев отдает честь. Зато оставшийся переводчик (второго услали за ненадобностью) кланяется в пояс. Хорошо еще, что не бухается в ноги. Я выбираю нечто среднее и куртуазно мету пол шляпой.
        Воевода смотрит пристально. В глазах светится ум. Само лицо волевое, однако в нем постоянно сквозит нечто высокомерно-боярское. Правда, как вести себя со мной, воевода явно знает. Эра поклонения иностранцам еще не наступила. Но и изоляция России уже подходит к концу.
        - Капитан Его Величества французского короля Людовика Четырнадцатого кавалер де Санглиер, - говорю пока по-английски.
        - Воевода Архангельска майор Преображенского полка Апраксин, - в ответ называет переводчик хозяина.
        Фамилия знакомая. Сколько помнится, был такой не то адмирал, не то фельдмаршал. Пусть до чинов ему еще служить и служить.
        - С чем пожаловали? - без тени подобострастия интересуется вельможа.
        - Говорит, по торговым делам, - опережает переводчика Щепотьев. - По-голландски не понимает ни хрена. Хорошо, хоть английский знает.
        Несмотря на свой крохотный чин, ведет себя сержант едва не запанибратски. В любой другой армии мира его давно бы поставили на место. Потакать подчиненным - дело последнее.
        Я протягиваю кое-что из бумаг. Свой офицерский патент, рекомендательное письмо Поншартрена и второе, подписанное самим королем. Но не уверен, что Людовик хотя бы ознакомился с его содержанием. Скорее, подмахнул не глядя.
        - Не по-нашему написано, - заглядывая воеводе через плечо, комментирует Щепотьев.
        Апраксин небрежным взмахом подзывает переводчика, словно тот может чем-нибудь помочь.
        - Первая бумага подтверждает мое офицерское звание, - перехожу на родной язык.
        Лица моих собеседников вытягиваются в немом изумлении. Русского в Европе не знает практически никто. Разве что редкие британские и голландские купцы, ведущие здесь торговые дела. Франция же словно находится на другой планете. Контактов с ней практически нет. Сами французы в Россию пока не стремятся. Как и французский язык еще не скоро станет языком людей благородных.
        Грянь гром - они были бы поражены меньше. Но надо же доверять собственным ушам!
        - Остальные бумаги - рекомендательные письма от Его Величества французского короля и его министра. Могу перевести, - продолжаю я, стараясь не улыбаться.
        - Вы говорите по-русски? - прорывается у Апраксина.
        - Также по-английски, как вы заметили, - вежливо добавляю я. К сожалению, этим список языков для меня исчерпывается. Я же не Аркаша.
        Мои потенциальные собеседники продолжают молчать, и приходится брать нить разговора в свои руки.
        - Я и некоторые прибывшие со мной люди хотели бы узнать о возможности поступить на службу в России. Другие - открыть здесь ряд производств. Думается, последнее выгодно не только им, но и вашему государству. Но все это нуждается в уточнениях.
        - Какое производство? - Надо отдать должное, Апраксин сумел взять себя в руки. Теперь он взирает на меня с некоторым ожиданием. Невольно мелькает мысль - вдруг воевода надеется, что мы привезли с собой столь необходимых ему специалистов по кораблестроению?
        - Это надо посмотреть на месте, подумать, посчитать. Узнать потребности, прикинуть прибыль… - Выкладывать с места все козыри не хочется. Хотя Апраксин явно относится к числу приближенных, однако решения, насколько знаю, принимает только Петр.
        - Понимаю, - кивает майор-воевода. - Отобедаете с нами?
        - Мне прежде бы хотелось разместить своих людей. Плавание было долгим и трудным. Всем хочется ощутить твердую почву под ногами, отдохнуть хоть немного.
        - Займись этим, сержант, - бросает Апраксин.
        - Уже. Сейчас подыскиваются им квартиры. - И когда этот пройдоха успел? Если не врет, конечно. Не иначе, послал распоряжения вместе с отпущенным переводчиком.
        - Сам займись, - морщится воевода.
        Как ни интересно узнать Щепотьеву нашу одиссею и дальнейшие планы, приходится подчиниться начальству. А заодно и отработать полученную от меня взятку.
        Только тут я вспоминаю, что забыл в шлюпке приготовленные заранее подарки для главы губернии. Чуточку неудобно, но ладно. Успеет еще получить свое.
        - Откуда вы знаете наш; язык? - Апраксин никак не может решить, как обращаться к моей скромной персоне.
        - Можете звать меня «кавалер», Федор Михайлович, - подсказываю я. - Во избежание недоразумений - ваше имя я услышал во время беседы сержанта со своими помощниками. У вас же, кажется, принято обращаться по имени и отчеству? А язык… В ранней юности мой отец брал меня в путешествие. Так что в России я уже был. Очень давно. Тогда здесь все было по-другому.
        Настолько по-другому, что никто и не поверит.
        - И вы не забыли за столько лет? - сомневается Апраксин.
        - Отец не зря брал меня сюда. Дело в том, что моя мама была русской. Хотя понятия не имею, к какому она принадлежала роду. Со мной тогда не делились, а сейчас уже поздно.
        Легенда проглочена. В жизни бывает всякое. Да и душещипательных романов пока никто на Руси не читал. Поэтому сказанному с оттенком мелодрамы верят.
        Мой русский начала двадцать первого века на слух нынешних соотечественников звучит с акцентом, и не приходится коверкать речь. Еще не наступили времена Сумарокова. Даже мелодика другая. Поэтому полное впечатление, что я иностранец, для которого язык не родной.
        - Это одна из причин, по которой я хочу попытать счастье в России, - продолжаю я. - Кроме того, некоторые из моих людей также владеют вашим языком. Кое-кто из них - это отдаленные потомки ваших соотечественников, по самым разным причинам попавших когда-то в Европу.
        - Корабелы есть? - Данный вопрос больше всего интересует воеводу единственной приморской местности.
        - Нет. Но есть моряки. - Любой моряк в это время умеет чинить корабль. Однако строить - увы!
        Апраксин явно разочарован. Корабелы на Руси сейчас на вес золота. Хотя флота еще нет, однако царский приближенный уже знает - его строительство не за горами.
        - Вы тоже моряк? - все-таки спрашивает он с определенной надеждой. Настоящих моряков еще меньше, чем судостроителей.
        - Я всего лишь офицер. Хотя, не скрою, на море драться мне тоже приходилось. - Нет, на флот меня не заманишь. Хватит бесконечных блужданий по морю, штормов и прочих прелестей морской службы. Как говорил мой отец-капитан: «Море хорошо с берега». Точка.
        - Я не могу сам решить вопрос о вашей дальнейшей судьбе, - признается после некоторой паузы Апраксин. - Пока отдыхайте, устраивайтесь. Вечером я жду вас к себе в гости вместе с вашими офицерами и главными из купцов. А царю я велю отписать сегодня же. Только расстояния у нас большие. Не ведаю, когда придет ответ. Пока туда, пока сюда…
        Понятно. Когда на Руси начальники могли решить что-то сами без высочайшего соизволения? Ладно, бог с ним. Все равно отдых после плавания необходим. Да и осмотреться получше не мешает.
        Последние фразы воеводы звучат намеком, мол, пора закругляться, и я встаю.
        - Надеюсь, не секрет, где находится его царское величество? - спрашиваю уже от порога.
        Я, кажется, знаю ответ и оказываюсь прав. Апраксин торжественно вздымает очи вверх и говорит:
        - Наш государь в данный момент осаждает турецкую крепость Азов.
        Борьба за выход к морям началась…
        28
        Ярцев. Моряк в порту
        От долгих переходов устают не только те, кто подобно Командору моря не любит. Профессиональные моряки выматываются не меньше. Качка, постоянные вахты, напряжение выматывает до предела. Еще на корабле как-то крепишься, привычно выдерживаешь ритм, зато в порту приходит расслабление. Особенно когда это порт назначения и плыть дальше некуда и незачем.
        Валера тоже устал. Весь переход он командовал одним из купцов, а сверх того, был главным штурманом небольшого отряда. Теперь его часть работы была сделана, и он мог спокойно заниматься чем угодно. Хоть пить, хоть плевать в потолок.
        Первые два дня Ярцев повсюду был с друзьями. Впрочем, это «повсюду» было ограничено резиденцией воеводы.
        Апраксин гулял. Волею Петра поставленный во главе единственного порта, он добросовестно выполнял свои обязанности, изучал кораблестроение и морское дело, но, как и его государь, не отказывался при случае от чарки. Случай же был из ряда вон выходящий.
        За все губернаторство впервые заявились иностранцы, знающие русский язык, к тому же люди сведущие, охотно готовые поведать о многом, в довершение же готовые пойти на службу к Петру.
        Нет, на службу, бывало, просились. Только языка не знали. Потому поговорить по душам с ними не выходило. Какое застолье через переводчика?
        Валера просидел у воеводы весь первый вечер, едва добрался домой, а следующим вечером все повторилось опять. Самое интересное - воевода в промежутках усиленно работал, словно не ведал похмелья. Валера так не мог.
        На третий день он остался дома. С утра - божественный рассол, вещь, неведомая в дальних краях. Потом чарка коньяка из корабельных запасов. Местную сивуху на следующий день пить было невозможно. Тут и коньяк шел плоховато.
        За коньяком последовали объятия Женевьевы. Обе ночи Валера был таким, что женщины ему не требовались даже теоретически. А тут ожил, потянуло. Не старик же, мужчина в расцвете лет.
        Потом опять был крепкий сон. Голова Женевьевы лежала на мужском плече, тело ощущало прижавшееся горячее женское тело. Не сон, а воплощенная мечта.
        Пробуждение было менее приятным. Женевьева уже встала, отчего в постели сразу сделалось одиноко. А тут опять стало донимать похмелье, и пришлось жадно припасть к жбану с рассолом, предусмотрительно поставленному рядом с кроватью.
        - И долго ты будешь валяться? - Женевьева возникла рядом. Уже недоступная, в глухом платье, со строгим выражением лица. Словно не она стонала совсем недавно от страсти, а после благодарно прижималась к своему мужчине.
        - Сегодня отдыхаем, - пробормотал Валера.
        Он сделал слабую попытку привлечь Женевьеву к себе, хотя продолжать недавние игры совсем не хотелось.
        Женщина легко выскользнула из несостоявшихся объятий.
        - Лучше скажи, зачем ты меня сюда притащил? Чтобы я дома сиднем сидела? Пойти некуда. Лето, а снаружи холодно почти как зимой. Тебе что? Ушел с друзьями, а тут жди. Говорила же, надо оставаться во Франции. Хорошему шкиперу работа всегда найдется. Зато тепло. И есть куда выйти. Ты обо мне подумал?
        Нашла, блин, время! Но даже эта мысль пришла к Ярцеву не наполненной гневом на спутницу жизни, а лишь вялым комментарием к факту. И вроде все объяснял…
        - Мы тут все равно жить не будем. Только пока. Не оставлять же тебя в Шербуре, ядрен батон, одну! Тут навигация - полгода в году. Если, блин, не меньше.
        - Так мне еще здесь зиму зимовать? - сделала свой вывод Женевьева. - Ты меня вообще заморозить хочешь?
        - Я тебе шубу куплю. Из натурального меха, - Ярцев прежде сказал и лишь потом подумал, что искусственных мехов пока нет.
        Обещание прозвучало заманчиво. В Европе зверя почти не стало, и хорошие меха ценились дорого. Из той же России - попробуй привези.
        Женевьева несколько смилостивилась. Валера даже подумал, что мир полностью восстановлен и скоро последует продолжение ласк, но тут в дверь торопливо застучали.
        - Кто там еще? - Штурман торопливо надел штаны и рубашку. Хоть это и родина, однако ожидать здесь можно чего угодно. Вернее - потому что это родина.
        Все оказалось плохо, однако не так, как успел предположить штурман. На пороге застыл Антуан и с места выпалил классическое:
        - Наших бьют!
        - Где?
        Фраза подействовала. Ответ еще не прозвучал, а Ярцев уже натягивал сапоги и искал взглядом пояс со шпагой и пистолеты.
        - Тут неподалеку. В кабаке. Сидели, мирно пили. Британцы задрались. Их, считай, четверо на одного. Я Грегори послал за парнями. Ни Командора, ни Ширака, никого.
        Антуан говорил короткими емкими фразами, а сам переводил дыхание после бега.
        - Пошли, - Валера торопливо насыпал порох на полки пистолетов и вдел пистолеты в перевязь.
        Простые матросы в портах всегда гуляли невооруженными. Кроме портов Тортуги и Ямайки в периоды взлета флибустьерства. В других же местах у многих с собой имелись разве что ножи. Однако стоило извлечь нож хоть одному…
        Валера на правах капитана мог носить любое оружие. Зато положение не позволяло разрешать конфликт кулаками.
        В провожающем не было никакой нужды. Издали от одного из домов были слышны яростные вопли. Потом дверь отворилась, и наружу вылетел моряк. Упал летун на спину, но почти сразу вскочил, словно не было удара о пыльную землю, и с воинственным ревом вновь устремился внутрь.
        Пришлось ускорить шаги. Совсем перейти на бег не позволяло достоинство. Несолидно капитану нестись, словно простому матросу.
        В дальнем конце улицы показалась толпа моряков. До введения формы или ее некоего подобия оставались десятилетия, если не века. Каждый одевался в свое, наиболее удобное, поэтому понять издалека, чьи моряки, английские или французские, бегут к месту драки, сумел бы только глазастый Гранье.
        Из-за забора вывернул хорошо одетый мужчина при шпаге и едва не столкнулся с Валерой у самых ворот. Явный европеец по костюму французом быть не мог. Следовательно - британец или голландец.
        Случись встреча с ним в море, дело легко дошло бы до схватки. Но в нейтральном порту война между странами не играла никакой роли. На первый план выступали остатки ушедшего в небытие рыцарства с его всемирным братством и обязательными кодексами поведения. Даже к откровенному врагу. Лишь бы его положение было не ниже определенного уровня.
        Взаимные оценивающие взгляды - то ли кланяться, то ли нос воротить, ведь о чужого матроса кулаки пачкать неприлично, - а потом одновременное понимание. Кланяться.
        Вежливое приподнимание шляп, наклон головы, левые руки на рукоятях шпаг - поддерживая, но не обнажая оружие.
        Взаимное приветствие было прервано очередным распахиванием многострадальной двери. Как и в прошлый раз, ее отворили всем телом. Причем тело это не остановилось, полетело прямо на Ярцева и встреченного иностранца.
        Пришлось шарахнуться в разные стороны. В противном случае не миновать бы обоим падения, а так в пыль рухнул лишь вылетевший из кабака матрос. В отличие от первого, вскакивать он не стал. Напротив, разлегся безвольной тряпичной куклой, всем своим видом изображая полнейшее равнодушие к происходящему внутри.
        Валера окинул упавшего взглядом, удостоверился - чужой - и еле заметно вздохнул. Демонстрировать радость в подобных случаях не пристало, но все равно приятно, когда поражение терпят не свои.
        Картина известная. Драки моряков официально не поощряются, и в то же время любой капитан гордится, когда его матросы сумели в кабацкой потасовке одолеть команды чужих кораблей.
        Зато вытянутое лицо чужого капитана, может, просто офицера, от разочарования вытягивается еще больше.
        - Мерзавцы! - цедит он с чувством по-английски.
        Внутри накурено и темно. Снаружи только и видно, что там мелькают какие-то фигуры, размахивают руками, стараясь достать один другого. Даже непонятно, как в толчее и полутьме они вообще разбирают, где кто. Или главное - ударить, а там разберемся?
        - Прекратить! - рявкает от входа британец. Голос у него, как у истинного моряка, способен перекричать любую бурю.
        Внутрь он предусмотрительно старается не заходить. Хоть нападение на офицера грозит петлей, но в горячке могут элементарно не разглядеть вошедшего.
        Его никто не слушает. С грохотом опрокидывается что-то тяжелое, кто-то орет матом на смеси нескольких языков, кто-то стонет, и стоны глушатся надсадным ревом.
        Такие драки редко обходятся без увечий. Бывает и хуже: труп, а то и два. Наверняка не так уж мало матросов закончило последнее плавание в кабаке с переломанной шеей или с ножом в брюхе.
        - Прекратить! - повторно орет чужой капитан.
        Валера набрал побольше воздуха, решительно выдохнул и бочком проскользнул внутрь мимо своего британского коллеги.
        После улицы разобрать что-либо сложно. Главное - дерутся. Крепко, с яростью, стараясь вышибить из противника дух.
        Вновь снаружи орет англичанин, да только никакое слово не в состоянии дойти до сознания озверевших моряков.
        Зато грохот выстрела заставляет всех поневоле замереть.
        Над стволом клубится кисловатый противный дым. Второй пистолет зажат в руке и поднят на уровне плеча. Из такого положения легко одним движением направить ствол на кого угодно.
        - Кто дернется - стреляю!
        Один пистолет - один выстрел. Есть еще одна пара, да разве успеешь ее выхватить в давке! И от шпаги никакого толка.
        Только быть единственным, кому достанется пуля, не хочется никому. Если пристрелят соседа, еще можно отомстить, пока глаза застит кровавым туманом. А жертвовать непонятно за что…
        Матросы дышат со свистом, тяжело захватывают разинутыми ртами воздух, и с каждым мгновением ярость уходит прочь.
        Теперь британец тоже заходит внутрь, оглядывается и брезгливо бросает:
        - Все вон!
        На улице гораздо легче отделить своих от чужих, да и кулачные забавы лучше идут в полумраке, чем при свете дня.
        - Платить кто будет? - Здоровенный кабатчик смотрит на выходящих моряков и, кажется, готов вытрясти из них все деньги до последней полушки. Если понадобится - вместе с душой.
        Только почему же раньше помалкивал?
        - Сейчас заплатят, - по-русски бросил ему Валера. Он запоздало подумал, что сейчас к кабаку подбежит виденная в отдалении толпа, и тогда драка рискует вспыхнуть с новой силой. Еще бы знать, кому неслась подмога!
        На практике все оказывается еще хуже. Вместо спешащих в битву моряков невесть откуда объявляется десяток стрельцов в характерных кафтанах. Разве что не в красных, как в фильмах, а в фиолетовых. Правда, без бердышей, лишь с ружьями в руках да саблями у пояса.
        Как видно, моряки увидели спешащий к кабаку патруль и решили, что теперь помощь не понадобится.
        …Кабанов объявился ближе к вечеру. Пусть в период белых ночей это понятие несколько относительное. С ним был Флейшман.
        - Выйдем поговорим, - Командор мотнул головой в сторону двора. Там, с внутренней стороны дома, был небольшой сад с парой вкопанных в землю лавок.
        - Блин! Могли бы и в доме, - пробурчал Валерий.
        - Дом ты снимаешь. Так? А местные поморы не курят. Как и остальное население России. Пока Петр не заставит. Соответственно, дымить в комнатах невежливо по отношению к хозяевам. - Сергей сразу принялся набивать трубку.
        - Душа-человек, - хмыкнул присевший с другой стороны Флейшман, делая то же самое.
        Дружно закурили, ибо какой разговор без втягивания в себя табачного дыма?
        - Рассказывай, что узнал. - Командор был серьезен.
        - Обычная драка, - сразу понял, о чем речь, Валера. - Британцы первыми задрались, вот нашим, ядрен батон, и пришлось помахать кулаками. Жертв нет, если не считать переломанные носы, выбитые зубы да поставленные фонари. Только стрельцы здорово приставали. И так быстро заявились, блин!
        - Хочешь сказать - знали? - уточнил Командор.
        - Откуда?
        - Вот и я бы хотел это узнать. Конечно, драка могла быть случайной. А если нет? И стрельцы вовремя подоспели, и Апраксину доложили о случившемся едва ли не в тот же миг. Причем с указанием на буйных французов, не дающих покоя мирным английским морякам, которые уже не первый год посещают Архангельск. Так что не стоит исключать чей-то умысел. Нас тут мало. Обвинить нетрудно. Потом доказывай, что не верблюды.
        - А что воевода? - после некоторой паузы, потраченной на осмысливание прозвучавших предположений, спросил Валера.
        Критиковать или соглашаться он не стал.
        - Пока оставил без последствий. Но все равно не нравится мне это. - Командор запыхтел трубкой.
        - Надо, блин, взятку дать. Наверняка же берет.
        - Берет. Но не только от нас, - вставил Флейшман.
        - Пришлось заявить о привезенных на продажу штуцерах и даже продемонстрировать стрельбу. Оружие Петру необходимо. Посему воевода стал относиться к нам несколько добрее. Даже предложил выгрузить товары в казенный склад, обеспеченный охраной. Дабы случайно ничего не пропало. А корабли я договорился перегнать к верфи. Не стоит дразнить гусей. Еще попробуют напасть невзначай. Держать команду на борту все равно нельзя. - Кабанов, как всегда, действовал сразу. Перестраховаться же старался вдвойне.
        - Без кораблей застрянем здесь навсегда. Так хоть уйти сможем. - Пусть Флейшман поддержал переселение на родину, но с отговоркой, чтобы в случае чего можно было вернуться.
        - Это понятно. С остальным как? - отмахнулся Валера.
        - Апраксин своей властью принять нас на службу не может. Вернее, может, но только на верфи. Царь в походе. В Москве князь-кесарь Ромодановский. Рекомендательные письма ему воевода напишет. А там посмотрим. Азов Петр все равно не возьмет. Следовательно, вернется скоро.
        - Почему не возьмет? - не понял уверенности Командора Ярцев.
        - Потому что Азовских походов было два. Это я еще после прочтения «Петра Первого» помню. А пошли туда в первый раз. Короче, мы с Юрой подумали и решили: всем в Москву ехать нечего, три-четыре человека на первый раз будет достаточно. Обстановку получше разведать, с царем, если получится, поговорить. И уже от этого плясать. Остальным же пока привести в порядок корабли. Товару прикупить. Свой лишний продать. Отсюда самим развозить нет никакого смысла. Дороги дальние, порядки неизвестные. Большее мороки будет, чем прибыли.
        Дела торговые Валеру интересовали больше как потребителя. Он давно уяснил, что коммерсанта из него не получится.
        - Кто поедет?
        - Мы с Юрой, - улыбнулся Командор. - Остальные под вопросом. Хочешь, отправляйся с нами.
        - Аркаша и Женя останутся здесь торговать, - добавил Флейшман. - Ребята надежные, справятся.
        Ярцев задумался. Москву он никогда не любил. Разумеется, в своем времени. Сейчас она совершенно другая, словно принадлежит иной стране. И вроде интересно взглянуть, и невольно боязно. Что ждет в незнакомом городе с известным названием? Да еще Женевьева. Оставить одну здесь - обидится. Везти ее сразу туда - кто знает, что там ждет? Путешествовать лучше без женщин. Спокойнее, да и работа идет намного лучше.
        - Наверно, останусь. Штурман вам на суше не понадобится.
        - Хорошо. - Кажется, Командор рассчитывал на отказ и предложил ради проформы: - Кузьмина и Ардылова оставишь себе. Плюс - кого-то из офицеров. Как только прояснится, мы сразу пришлем весть. Но это еще успеем обговорить. Дела тут быстро не делаются. Это же родина. Слово какое!
        Но в тоне его не было заметно ни радости, ни удовлетворения…
        29
        Кабанов. Служба царская
        Мы просиживали в Москве штаны без особого смысла и толка.
        Прежде была долгая и нудная дорога. По сравнению с ней мой путь к Мишелю являлся сущим пустяком. Подумаешь, полторы недели! А тут и водой по Двине, и потом по извечным российским ухабам от села к деревне, от деревни к городку.
        Жители неодобрительно косились на проезжающих «немцев». Хотя явного недоброжелательства не проявляли. Все-таки тут более-менее привыкли к иностранным купцам, а когда мы заговаривали с ними на родном языке, то отношение становилось хорошим. Лишь с оттенком некоторой жалости. Мол, какие вы бедные и несчастные там, в Европах. Хотя сами жили, мягко говоря, не богато.
        Я лишний раз убедился в давно известном факте: никакой оживленной торговли в России быть не могло. Единственный порт, если не считать тихоокеанских поселков, находился в такой дали, что доставка туда товаров была фактически нерентабельной. По крайней мере, до постройки железных дорог. А попробуй ее построй в здешних болотистых краях!
        О том, что торговать кроме сырья нечем, я молчу. Запасы руд почти не разведаны, промышленности нет вообще, эпоха нефти не наступила… Одна пенька да меха. Матрешки на Западе пока не популярны…
        Как ни обидно, но - глухомань. Едва ли не все надо начинать с нуля. И для всего требуются знания, которые не получить без школ и прочих университетов. А те в свою очередь невозможны, пока нет знаний.
        Везде и повсюду замкнутый круг. Как в промышленности - для изготовления сложных изделий нужны совершенные средства производства, которые в свою очередь могут быть изготовлены при помощи тех же средств, которые… И так до бесконечности.
        Ехали втроем. Я, Флейшман, Ширяев. Плюс нанятые слуги. Женщин, вопреки их настояниям, с собой не взяли. Кто знает, что может ждать в Москве? Лучше иметь развязанные руки, чем каждое мгновение думать: как они там?
        В целом дорога была скучной. Попались разбойники, по сравнению с французскими - какие-то несерьезные. В смысле, плохо вооруженные, с какими-то кистенями и рогатинами. Лишь у одного имелась древняя пищаль, да и та не выпалила. Черный порох отсыревает быстро, его хранить бережно надо. Во избежание подобных эксцессов.
        Гораздо больше неприятностей доставляли комары. Они налетали густыми тучами, и не было от них спасения. Сколько каждый из нас уничтожил маленьких вампирчиков - не сосчитать. Но, увы, лишь каплю в море. Остальные едва не сожрали нас.
        …Давненько мы не были в Москве. Да и то было в далеком будущем. Настолько далеком - даже наши правнуки не имеют никаких шансов дожить. А уж про нас и говорить нечего.
        Во времена моей юности частенько слышалась фраза: «Москва - большая деревня». Здесь выражение обрело плоть, стало истиной. Столица Российского государства представляла собой разбросанные без всякого плана, похожие на избы дома с глухими заборами, купеческие лабазы, и все это простиралось на огромном пространстве.
        Попадались настоящие усадьбы с полагающимися службами и пристройками, обиталища знатных дворян и бояр, но изб было намного больше. Как в виденных мной европейских городах, жилищ бедняков было больше всевозможных дворцов. Но помнятся больше дворцы, а хижины забываются быстро…
        Ромодановский принял нас лишь на другой день. Да и то сыграли роль рекомендательные письма, данные нам Апраксиным, а возможно - и посланное ранее сообщение о прибытии в пределы государства жаждущих поступить на службу иностранцев.
        Если виденный нами воевода с некоторой натяжкой мог называться птенцом гнезда Петрова, то князь-кесарь, фактический правитель России во время частых отлучек царя, на птенца не походил ни капли. С виду это был здоровенный цепной пес, готовый насмерть закусать любого, кто только вторгнется во владения его хозяина. Только вряд ли бывают псы с такими испитыми лицами.
        - Говорите, на службу? - Ромодановский мрачно уставился на нас красноватыми глазами с набухшими веками.
        Вид у него был таким, словно князь-кесарь подозревал нашу троицу в подготовке какого-нибудь государственного преступления.
        - Не только. Мы бы хотели также узнать о возможности наладить здесь какое-нибудь производство, - пояснил Флейшман.
        Сами наши обороты и несколько изменившаяся мелодика речи создавали впечатление акцента. Оно и к лучшему. Иначе, боюсь, невзирая на все бумаги, еще приняли бы за беглых, случайно добившихся в Европе некоторого положения. Благо, в бегах находится довольно порядочная часть населения, а судьба порою бывает прихотливой и взбалмошной.
        - Федор Михайлович вскользь упомянул о каких-то особых ружьях. В чем особенность? - Улыбаться князь-кесарь вообще не умел. Такому только в застенках работать. Да и работал…
        - Это есть секрет. Новинка, которой пока нет в Европе. - Я надеялся, что Ромодановский не станет расспрашивать подробнее.
        И он подтвердил мои надежды. Наверно потому, что чисто технические вопросы его принципиально не интересовали.
        - Ладно. Приедет государь, он сам решит, что делать.
        На этом короткая аудиенция закончилась. Князь-кесарь вернулся к государственным делам, а мы отправились на Кукуй. Снять три комнаты в немецкой слободе показалось намного предпочтительнее ночевок на постоялом дворе. И уж в любом случае намного безопаснее для карманов.
        Воров в Москве была тьма. Посему передвигаться приходилось с осторожностью. С разбойниками справиться легко, а поди уследи, когда чья-то ловкая рука срежет с пояса кошелек.
        Хотя разбойников тоже хватало. На ночь улицы перегораживались рогатками, и отряды стрельцов, порою - при пушках, отрезали один район города от другого. Словно стоя на месте реально кого-то поймать!
        Пребывание в Москве оказалось скучным. Пойти толком некуда, делать нечего. Разве пить пиво по вечерам среди заброшенных сюда судьбой иностранцев. Но я не очень-то люблю пиво…
        На наше счастье, Азовский поход скоро закончился. В полном соответствии с историей - неудачей.
        Я не очень понимаю, в честь чего вообще привлек Петра этот город? Да, он запирал выход в Азовское море. Но то в свою очередь лишь через Керченский пролив соединяется с Черным. А дальше есть еще знаменитые Дарданеллы. Даже не окно в Европу, а в лучшем случае - крохотная форточка.
        Не говорю, что нормальным людям требуется не окно, а дверь.
        Дремотная жизнь столицы была нарушена в один миг. Заносились галопом гонцы. На улицах объявились люди не в стрелецких кафтанах, а в форме регулярных полков. В канцеляриях быстрее заскрипели перья.
        Мы ждали вызова, однако в суматохе про нас просто забыли. Царь провел в Москве пару дней и вновь умчался куда-то. У него была куча дел.
        Примерно с неделю наша славная троица продолжала вести прежнюю жизнь. Власти редко снисходят до простых граждан. Зато граждане, в свою очередь, могут наслаждаться большую часть времени относительным покоем. Так что, может, и хорошо…
        Покой был нарушен однажды вечером. Вернее, той частью вечера, которую обыватели привыкли считать ночью. Мы уже тоже собрались ложиться, когда во дворе простучали копыта и через мгновение в дверь «нашей» половины дома постучал хозяин.
        - Вас просит царь. - Никакого «герр Питер» вопреки расхожей литературе хозяин не употреблял.
        - Сейчас, - кивнул я и только собрался идти одеваться, как из-за спины бюргера объявился рослый преображенец.
        - Государь велел доставить немедленно, - он прежде сказал, и уж потом подумал: а понимаем ли мы вообще русскую речь?
        Знаков различия еще практически не было, и я чуть запнулся с ответом. Надо же как-то обозначить посланца!
        - Мы лишь оденемся. Подождите минуту, - пусть обходится без чина, раз уж сам не представился.
        Русская речь из уст иностранца производит некоторое впечатление. Преображенец переваривает услышанное, а мы хоть получаем возможность привести себя в порядок без постоянных понуканий человека служивого.
        Нет, никто из нас не медлит. Правители не любят ждать. Нам же все равно не обойтись без встречи с Петром, а ночь или день - разница невелика. И так столько бездельничали…
        Повелители действительно не любят ждать. Едва мы садимся в стоявший неподалеку от ворот возок, как тот трогается с места. Носиться со скоростью грядущей курьерской тройки ему не дано, однако возница пытается выжать все из неказистого транспортного средства. Настолько, что в некоторые мгновения кажется, будто возок развалится, подскочив на очередном ухабе.
        - Наверно, к Лефорту везут, - предполагает Флейшман.
        Он давно проведал обо всех местах, где появляется царь.
        Хочу спросить, почему не к Монсу, но благоразумно не спрашиваю. Еще подслушают да потом доложат, как всегда, решительно все переврав. И получится - издеваемся над личной жизнью монарха, а то и в открытую осуждаем ее.
        Уж не понять, какое из обвинений хуже.
        Юра оказывается прав. Возок подкатывает к дворцу Лефорта. Большому зданию в европейском стиле, которое Петр со своей непосредственностью выстроил для любимца, а потом сам использовал для встреч послов, а то и просто хмельных гуляний.
        Никаких послов сейчас нет, не хвалиться же перед иноземцами собственным поражением! Зато гулянка идет вовсю.
        Не знаю, как у ребят, но у меня создается впечатление, будто я попал в пособие по истории. Как ни плохо нам ее преподавали, однако память сумела удержать несколько фамилий.
        Или тут заслуга не столько учителей, сколько книги Толстого да нескольких фильмов? Все-таки когда-то и читал, и смотрел.
        Даже встреча с Людовиком не воспринималась мной как прикосновение к истории. Должно быть, потому, что король-солнце в моем сознании был некой абстрактной фигурой. Только и помнилось, что пара сказанных им самовлюбленных фраз.
        Здесь же собрались люди, о многих из которых я слышал с самого детства. В разные периоды жизни их деяния воспринимались иначе. Менялись мои собственные оценки от положительных к отрицательным и наоборот, но раз менялись, значит, я помнил: были на Руси когда-то… Далее следует краткий перечень.
        А плюс еще важнейший вид искусства - кино.
        Конечно, запомнившиеся актеры оказываются мало похожими на реальных прототипов. Но то искусство.
        Я поневоле озираю пьющую и горланящую толпу мужчин в зеленых и голубых мундирах, а то и вообще в камзолах, наподобие моего. Женщин в зале практически нет. Несколько вызывающе накрашенных, явно не принадлежащих к сливкам общества, в счет не идут. Но про нынешних женщин я ничего и не знаю.
        После подсказок и наводящих вопросов в краткий момент, пока на нас не обращено всеобщее внимание, вычленяю некоторых лиц.
        Франц Лефорт, человек, вольно или невольно подтолкнувший Петра к преобразованиям, выглядит серьезно больным. Он пытается казаться веселым и бодрым, однако порою в глазах читается усталость. Да и лицо одутловатое, бледное, какого просто не может быть у здорового человека.
        В противовес ему другой исторический персонаж, знакомый позднее даже самому нелюбопытному соотечественнику, буквально пышет энергией. Алексашка поразительно молод. В нем столько бесшабашности и искреннего веселья, что поневоле любуешься им. Таким полагается быть гусаром. Хмельным, в расстегнутом кафтане, из-под которого выглядывает кружевная рубашка, с кубком в руке…
        Хотя наглости в нем тоже хватало…
        И конечно же, больше всего меня интересовал Петр.
        Будущему первому русскому императору было двадцать три года. Может, поэтому он вел себя как мальчишка. Никакого величия в его облике не было. А вот властности и уверенности в себе было столько, что он даже казался выше своего не настолько высокого, вопреки тем же картинам и книгам, роста.
        Судя по лицам присутствующих, выпито к нашему появлению было изрядно. Кое-кто из гостей даже изволил почивать лицом в закуске, однако сам Петр выглядел почти трезвым. Этакая мечта многих - пить, почти не пьянея.
        Наконец царь обратил свое внимание на нас. Раньше он был занят беседой с каким-то порядком пьяным юношей в синем семеновском мундире. Юноша что-то упорно доказывал с непоколебимой убежденностью дошедшего до кондиции человека. Разве что не хлопал при том царя по плечу.
        Петр что-то бросил юному собеседнику, вскочил из-за стола и порывисто подошел к нашей троице. За спиной государя как-то сам собой возник Алексашка с неизменный кубком. Уж не знаю, в качестве наперсника или телохранителя.
        - Говорят, зело русский знаете? - поздороваться царь забыл.
        - Немного знаем, Ваше Величество. - Я склонил голову в неопределенном поклоне. Иностранец, что с меня возьмешь?
        - Офицер? - Раз я ответил первым, то меня и спросили.
        - Так точно. Капитан и кавалер де Санглиер.
        - Моряк? - Петр спрашивал отрывисто, словно старался скорее получить ответ, решить нашу судьбу и обратиться к следующим делам. Но на мой пятиконечный орден посмотрел с интересом.
        - Нет. Хотя приходилось воевать и на море. - Пусть понимает ответ, как ему хочется.
        По воинской специальности я десантник, но доводилось столько заниматься и откровенным пиратством, и каперством… Но все же в очередной раз скитаться по морям я не хочу. Человек - существо сухопутное. А иногда - и крылатое. К земноводным оно отношения не имеет.
        Петр пристально всматривается мне в глаза, потом отворачивается к моим спутникам и друзьям.
        - Лейтенант де Ширак, - рапортует Григорий.
        И лишь Юрий в соответствии с бумагами представляется купцом. Причем с собственной фамилией, а не офранцуженным вариантом, как у нас. Но откуда в Европах взяться Кабановым, Ширяевым и прочим Сорокиным?
        - Пойдем поговорим, - Петр увлекает нас за относительно свободный конец стола.
        Преданный Меншиков по знаку царя тут же наполняет кубки и двигает к нам. Следом за Петром пьем без тоста, просто за знакомство. Наверное. Хотя, может, это и штрафная.
        Хорошо, в кубках было вино. Если хватануть такой же, но водки, то больше одного вдогонку не понадобится. Но и сам царь, и его фаворит внимательно наблюдают, оставим мы что-нибудь в кубках или нет? Мы не оставляем, и Петр довольно хмыкает.
        Похоже, в армию здесь набирают не воинов, а алкашей.
        - О невзятии Азова слышал? - Петр обращается на ты, причем только ко мне, очевидно, признав старшего в компании.
        - Слышал, Ваше Величество.
        - И что думаешь? - Петр задает вопросы так, будто я знаю миновавшую кампанию во всех подробностях.
        - Думаю, войска плохо подготовлены. - Дальше вспоминаю где-то слышанное, что ко второму походу будет создан флот, и добавляю: - И от моря крепость обязательно отрезать было надо.
        - Молодец! С флотом - молодец! - Петр дружески хлопает меня по колену, однако тут же сурово сдвигает брови. - С чего решил, будто войско ни хрена не умеет?
        - Хорошо подготовленные люди способны победить любого противника и в любых силах. На войне главное - умение, глазомер и дух. Солдаты должны твердо знать - разбить их нельзя. И тогда они будут творить чудеса.
        - Говоришь хорошо, а сам-то умеешь? - подал голос Меншиков.
        В отличие от своего государя, он явно захмелел, и в голосе чувствовались интонации уличного забияки. Показалось или нет, но Алексашка напрашивался на драку.
        - Подожди. - Царь строго взглянул на приятеля и сподвижника.
        - Ваше Величество, любая победа куется задолго до боя. Прежде всего - тщательной подготовкой. Умением стрелять, работать штыком, преодолевать препятствия, совершать длительные и быстрые марши. Наконец, смелостью.
        Наверняка эти банальные мысли высказывали царю много раз. Да и сам он проходил воинское обучение начиная с солдата. Только два полка на огромную страну слишком мало. Стрельцы же - не регулярная армия. В последние годы они занимались больше политикой, чем совершенствованием навыков по специальности.
        - По-твоему, мои солдаты боятся врага?
        - Я этого не говорил. Один и тот же человек в зависимости от обстоятельств может быть и трусом, и героем. Но на войне многое решает сила духа. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, ее в походе не хватило. Насчет умения - надо посмотреть. Я же не видел ваших войск ни на учениях, ни в бою.
        - Ладно. Говоришь складно. Посмотрим, каков сам в деле будешь. Зачислю я тебя к преображенцам капитаном. Покажешь, чего ты солдатам преподать сумеешь. Можешь лейтенанта в свою роту поручиком взять, - Петр кивнул на молчаливого Ширяева. - А ты, купец, что скажешь? Что привез?
        - Мы привезли некоторое количество ружей, - начал с самого главного Флейшман. - Таковых больше ни в одной армии мира нет.
        - Ой ли! В чем новизна? - влез в разговор Алексашка.
        - Это правда, Ваше Величество. Ружья эти называются штуцерами. Заряжаются они чуть дольше, зато стреляют дальше. И уж точность боя с обыкновенной фузеей не сравнить. У нас пара штуцеров с собой. Завтра можем продемонстрировать.
        - А ты какое отношение к ним имеешь? - Петр вновь уставился на меня. Сочетание дворянина и купца казалось странным даже ему.
        - Мы вместе работали, Ваше Величество, - туманно поясняю я. Без уточнений, что работой нашей был морской разбой. - Кроме того, с нами еще один офицер, один отличнейший канонир, очень хороший шкипер, двое купцов, лекарь и кое-кто из работников.
        - Ладно. Тащи свои ружья. Посмотрим, каковы они.
        - Темно, - напоминаю я, но царя подобное обстоятельство волнует меньше всего.
        - На сколько, говоришь, попадешь? - Вдалеке преображенцы разжигают смоляные бочки, освещая мишень. Какую-то вазу, поставленную на пень.
        Даже с такой подсветкой видно плоховато, однако на карту поставлено многое.
        Я отхожу еще назад, прикидываю расстояние, а затем решаю рискнуть и отдаляюсь еще дальше.
        Вместе со мной перемещается свора царских гостей во главе с самим царем и Алексашкой.
        Петр тоже с видом знатока смотрит на еле видную вазу и покачивает головой. Попасть из гладкоствольной фузеи отсюда невозможно даже днем.
        Где наша не пропадала? Да и мало ли мне доводилось стрелять в темноте вообще без всякого освещения?
        Грохот выстрела нарушает ночную тишину. Где-то с возмущенным карканьем срываются вороны, а великолепная ваза разлетается на куски.
        - Молодец! - Петр обнимает меня и целует в губы. Хоть не люблю подобных нежностей, однако приходится терпеть. Царь все-таки. Не оттолкнешь.
        - Дай-ка я! - Петр азартно вырывает штуцер из моих рук. - Да мы всю пехоту ими вооружим! Пусть знают наших!
        - Всю не получится. Штуцера сложнее в изготовлении, следовательно - дороже. - Упоминание о дороговизне чуточку сбивает спесь с царя. Казна, как водится, пуста. - Но этого и не надо. Достаточно в полках учредить специальные команды отборных стрелков. Можно даже назвать их егерями. Сиречь, охотниками.
        - Егерь, - пробует Петр слово на вкус. - А что? Попробуем!
        А дальше гремит выстрел…
        30
        Флейшман. Осень на родине
        - Как ты держишь фузею, мать твою!
        Голос Командора грозно раскатился по полю, служившему импровизированным плацем. Солдаты невольно вздрогнули, словно под неприятельским залпом.
        - Смотри, как надо! - Командор выхватил ружье из рук незадачливого недоросля и ловко продемонстрировал несколько приемов. - Запомни, жизнь твоя зависит от того, как ты владеешь оружием, тебе врученным. Сойдетесь с противником вплотную, и кому жить - решит ваше умение. Понятно?
        Увиденная картина живо напомнила мне наш первый лагерь на горе. Тогда Командор точно так же гонял нас, стремясь за считанные часы обучить хотя бы азам боя. Не спорю, жестоко, так, что хотелось послать Сергея к той же самой матери. Но только где те, кто отлынивал от занятий тем солнечным и столь мрачным днем?
        Мне оставалось терпеливо ждать, пока Кабанов не закончит урок. Ширяев гонял свою часть роты несколько дальше… Как там у военных? На другом фланге. Даже порыкивал вполне на манер своего вечного командира.
        Зато стоявший за спиной Командора совсем молоденький юноша с офицерским шарфом больше наблюдал и лишь раз что-то спросил у бравого капитана.
        - Продолжать занятия! - Кабанов наконец решил, что солдаты какое-то время смогут подырявить чучела штыками без его присмотра, и легким шагом двинулся ко мне.
        Выглядел наш былой предводитель подтянутым, энергичным, этакий традиционный слуга царю, отец солдатам, и только когда он подошел поближе, я заметил в его глазах тщательно скрываемую усталость.
        Мы обнялись в полном согласии с русским обычаем. Разве что это шло у нас от души. Когда столько пройдено и пережито вместе, отношения поневоле становятся братскими.
        - Как у тебя? - я все-таки успел опередить Командора с вопросом.
        - Обычный бардак. - Сергей недовольно скривился. - Вечно учат солдат не тому, а потом, едва доходит до дела, пытаются свалить на них собственные огрехи. А у тебя что?
        - То же самое. Сплошная бюрократия. Тому дай, этому дай, а взамен никаких услуг давно не полагается. Почти по Лему. Никак не могу найти место для заводика, а Петр требует готовой продукции. Из чего я только ее сделаю? Сырья нормального нет.
        Все последнее время я только и делал, что мотался по бескрайним весям полузабытой в предыдущих странствиях родины. В воспоминаниях она казалась намного привлекательнее. Наяву - сплошные покосившиеся избы, топящиеся по-черному, поля, леса да порою деревянные городки. Не страна - сплошная глухомань.
        - Зачем тебе сырье, пока завод не построен? - усмехается Командор. - Где ты его хоть складировать будешь? А потом тащить обратно куда-нибудь на Урал. Слушай, выбери Ижевск. Все равно там с годами появится ружейное производство. Значит, место хорошее. Разве далекое больно.
        - Вечно ты меня в какую-нибудь Тмутаракань сплавить хочешь! С глаз долой. Сколько мы не виделись? Месяца полтора?
        - Где-то около, - кивает Командор. - Ладно, по глазам вижу, что не такой-то ты и бедный. Колись: что успел сделать?
        - Только небольшую мастерскую в Дмитрове. Там Ардылов сейчас заправляет. Учит, как нарезы делать. Ругается похлеще тебя на плацу. Говорит: ни черта не умеют. И вообще, руки у всех из одного места растут. Весьма конкретного места.
        - Конечно, не умеют. Если штуцеров до сих пор нигде не было. Только почему именно Дмитров? Чем он тебе приглянулся?
        - Черт его знает, - пожимаю плечами я. - Наверно, тем, что сравнительно недалеко. Однако новые веяния обходят его как-то стороной. Маленький патриархальный городок. Тихий, сонный. И внимания никакого не привлекает.
        Мы не спеша прогуливаемся в стороне от тренирующихся солдат. Покуриваем, а Командор еще и поглядывает, как идет дрессировка.
        - Да. Такой городок загубил, - демонстративно вздыхает Сергей. - Теперь там не будет ни тишины, ни покоя…
        - Почему? - машинально переспрашиваю я, но тут же спохватываюсь. - Ах, да. Но это же временно. Все равно придется перебраться в более удобное место.
        - Знаю я это временное. Лет этак на триста-четыреста. Но что-нибудь хотя бы сделали? Не говорю про первую партию, хоть один штуцер? Для почина. О паровике не спрашиваю. Понимаю, что это дело долгое и на практике не столь легкое, как в нашем воображении. Но штуцер… Хоть часть людей вооружить.
        - Пока нет. Может, в мое отсутствие… А где Костя и Жан-Жак? - Кроме Ширяева, никого на плацу не вижу.
        - Сорокина Петр потребовал в Воронеж. А Гранье неподалеку. Возится с пушками да ворчит на качество пороха, тяжесть пушек и неповоротливость пушкарей. А уж матом кроет, нам такое не снилось! Научили языку на свою голову.
        Мы смеемся. Жан-Жак - человек способный, а уж что из всего богатства языка он выбрал наиболее выразительную его часть, нашей вины нет никакой. Этому мы его не учили.
        - Тогда Костя встретит в Воронеже Валеру, - соображаю я. - Петр лично потребовал нашего шкипера к себе.
        - Угу, моряка на реку, - комментирует Командор. - К тому же в ближайшее время - замерзшую.
        Сейчас конец сентября, но погода холодная, листья почти все осыпались, и впечатление такое, что зима действительно не за горами. Хорошо хоть солнце светит. Только греть почему-то не хочет.
        Или мы просто отвыкли от сурового климата? Столько лет в субтропиках, или к чему там относится Карибское море?
        - А это что за молодой офицерик? - киваю на того, кто недавно стоял за плечом у Кабанова, а сейчас старательно пытается подражать бывшему десантнику.
        - Поручик Голицын, - улыбается Командор и предупреждает закономерный вопрос: - Нет, корнета Оболенского здесь нет. Кстати, князь - весьма способный юноша. Служит в другой роте, однако с тех пор как решил, что может чему-то научиться у меня, старается присутствовать на занятиях. А потом внедряет у себя. Далеко пойдет. Он и поручиком стал недавно - за первый штурм. Храбр, умен, не стесняется спросить, если не понимает.
        - Ты давно видел Петра? - поворачиваю разговор от дифирамбов князю на более важную тему.
        Сам я после первой встречи видел царя лишь раз, с полмесяца назад. Петр поинтересовался ходом моих дел, велел поспешать да потребовал срочно отправить Ярцева к строящемуся флоту.
        И ведь не забыл оброненной фразы, что в нашей ищущей пристанища компании есть хороший штурман! Валера едва успел перебраться в Москву вместе со своей Женевьевой, как был вынужден мчаться к далеким донским берегам. Словно ему известно прихотливое течение знаменитой казачьей реки!
        - Я его вообще больше не видел, - пожимает плечами Командор. - Царь занят строительством флота, а до армии у него пока руки не доходят. Даже Головин за все время появлялся в полку пару раз. Тоже неплохая идея - назначить командиром едва ли не второе лицо в государстве. Ладно, третье, если считать Ромодановского.
        В Кабанове явно говорит прирожденный службист, ставящий интересы собственной части даже выше общегосударственных дел.
        Зато отсутствию внимания со стороны самодержца Командор явно не огорчен. Он был первым, кто предложил несколько подкорректировать историю с технической стороны, попробовать сделать Россию развитым государством, и он же старательно избегает каких-либо воздействий на Петра и даже встреч с ним.
        - Сейчас будет обед, хоть спокойно поговорим. У тебя как, время есть? - запоздало спохватывается Командор.
        - До завтра - полно. - Дел у всех нас стало выше крыши, и встречи превратились в маленькие праздники. - Да, - вспоминаю я. - Валера говорил, что видел в Архангельске нашего Чарли.
        - Одного? - О том, что британские друзья собираются посетить Россию, Сергей поведал нам давно. - В смысле, без Эдди?
        - И даже без его дочери. - Мне кажется, я понял причину вопроса Командора. - Приехал, переговорил с соплеменниками, куда-то умчал и, едва вернулся, стал набивать суда пенькой по верхние палубы. А потом принялся скупать меха. Вроде бы отоварился весьма неплохо. Наверно, умотал уже обратно. Собирался, по крайней мере.
        - Ну, Валера, блин, ну, шпион! - смеется Командор, хотя думает явно о другом. Или, о другой.
        - А мало ли? Петр привечает англичан. Еще шепнут что на ушко. Надо же избавиться от конкурентов! Война еще продолжается.
        - Так мы уже не французы. А на Россию пока смотрят, словно в наши дни на Зимбабве. И будем мы служить здесь или нет, никого не интересует. Хотя… - Сергей задумывается.
        Вспомнил, видно, рассказанную лорду с сэром легенду об осколках древних знаний. Но отпустили же его на все четыре стороны, хотя вполне могли бы задержать! Следовательно, сделали вывод, что на практике ничего извлечь из этого нельзя.
        - Ладно. Архангельск далеко. Других проблем полно, чтобы о Чарли думать, - отмахивается от собственных мыслей Командор. - Жан-Жак недоволен здешним порохом. Говорит, партии различаются очень сильно. А уж если решимся делать ракеты, тогда вообще абзац будет. В общем, придется пороховую мельницу ставить. Гранье обещал лично помочь в организации процесса.
        - Вы все горазды обещать. А как доходит до дела, вертимся мы вдвоем с Ардыловым. Никого из вас и близко нет, - говорю я.
        На самом деле, это нечестно. Договаривались действовать сообща, но воинственная четверка поглощена службой. Мы же при некотором практическом опыте многие вещи элементарно не знаем.
        - Приедем. Сейчас последние теплые деньки. Потом дожди зарядят, за ними - снег. Занятия поневоле придется отменить. На практике, думаю, через пару недель мы к тебе завалимся всей толпой да вплотную займемся созиданием. Кстати, что-то Григорий увлекся. Обедать пора, а он все солдатушек-ребятушек гоняет.
        Но приближение обеда Ширяев уловил сам. Несколько команд, перестроение, и рота двинулась к лагерю, а Григорий - к нам.
        При этом он издали улыбался мне самой широкой и радостной из улыбок. Как будто никак не мог подойти пораньше хоть на пять минут. Ох, уж эти военные…
        …Дел действительно было полно. Утром друзья вновь занялись подготовкой солдат. Примчавшийся на встречу Гранье ушел к пушкам. А мне пришлось ехать в Дмитров, проверять, что сделано без меня. Да еще по дороге заехать в Москву договориться о поставке кое-какой мелочи.
        Командор был не прав в своем пессимизме. Ардылов с компанией нанятых ремесленников успел сделать аж три штуцера, два из которых сам же и забраковал. Но первый блин всегда комом, и теперь бывший раб Командора обещал, что помощники больше портачить не будут. Мол, все осознали, кое-чему научились, но не все же сразу. Пока не попробуешь, считай, ничего не умеешь.
        - Ты мне зубы не заговаривай. Лучше скажи: как паровая машина? Хотя бы начали или тоже руку набиваете?
        - Начали, - убежденно кивает Володя. От него ощутимо попахивает сивухой и луком. - Уже местечко под нее наметили. Опять же, пробуем потихоньку фундамент, так сказать, возводить, крепления всякие готовим…
        - Володя, потихоньку не годится. Мы же всё еще во Франции наметили. Сколько заготовок привезли! Валы, цилиндры, клапана. Не ты ли твердил, мол, теперь сделать паровик - раз плюнуть?
        - Так, Юра, не могу же я разорваться! Сам говорил - в первую очередь наладить выпуск штуцеров. Вот и налаживал, а машиной уже занимался в свободное время, - довольно резонно возражает бывший судовой токарь. - Мастерские еще толком не оборудованы…
        Время - наш самый страшный враг, однако бороться с ним трудно. Женя и Аркаша постоянно в разъездах, я тоже мотался довольно долго, а один Володя со всеми делами сразу справиться не мог. Значит, надо, чтобы кто-то из нас тоже постоянно находился в Дмитрове. Раз я избрал сей городок временной базой.
        Хорошо, через пару дней подъезжает Гранье. Появляется он утром, большую часть дня мы выбираем место для пороховой мельницы, потом Жан-Жак составляет список всего необходимого для производства, дает всевозможные советы и в ночь уезжает обратно. Эпоха узкой специализации еще не настала, и многие из пушкарей разбираются не только в стрельбе, но и в приготовлениях к ней. Включая сорта огненного зелья.
        Еще бы Сорокина сюда! Как бывший диверсант он тоже в состоянии посоветовать немало. Но, увы, Костя сейчас далеко. По нынешним временам Воронеж - как в мои какой-нибудь Сидней.
        Нет, до Сиднея добраться было быстрее.
        Сильно портило отношение ко мне местных жителей. Ардылов как-то сразу был признан своим. Он даже стал посещать церковь, чтобы не слишком сильно выделяться из толпы, и скоро все вокруг стали считать его чисто русским. Хотя документы его, как и у всех нас, были французскими.
        Я же для добропорядочных обывателей был немцем, еретиком. В разное время отношение к иностранцам на Руси было различным. Весьма терпимым в Средневековье, подобострастным при первом Александре, подозрительно-подобострастным при Советской власти, однако сейчас по большей части враждебным. Если в Москве для проживания многочисленных купцов, ремесленников, военных был отведен целый район, то в Дмитрове я был единственным, кто вместо длиннополого или короткого кафтана носил французское платье, бороду брил, - короче, выделялся, словно панкующий юнец в толпе приличных граждан.
        Один раз на рынке какой-то нищий закричал, показывая на меня грязным пальцем:
        - Бей немцев! Понаехали еретики на Русь-матушку!
        День выдался праздничным, кое-кто из мужиков находился в подпитии, поэтому призыв частью толпы был воспринят сочувственно. Некоторые группки стали приближаться ко мне, другие, не столь агрессивные, хотели посмотреть, что будет, и довольно быстро я оказался в окружении народа.
        Случившаяся на рынке парочка стрельцов как бы случайно отвернулась. Не знаю, были то сторонники отправленной в монастырь Софьи или просто ревнители старины, только помощи от них ждать не приходилось.
        Не хватало только малости, которая окончательно превратит людей в звериную стаю. Пока же люди лишь заводили себя и окружающих, пытались соревноваться в придумывании нелестных эпитетов, обращенных ко мне, да в советах убираться в Неметчину.
        Знали бы они о некоторых работах! Даже невольно подумалось - хорошо, что сейчас не времена Ивана Грозного! Посадил бы он нас скопом на бочку с порохом за все изобретения и полетели бы мы куда повыше да подальше.
        Я прекрасно понимал, что не владею умением Командора справляться с любой толпой. При мне была шпага, под плащом скрывалась пара пистолетов, только случись настоящая драка, и оружие не особо поможет.
        Моя русская речь прежде оказала на толпу успокаивающее действие, затем кто-то выкрикнул:
        - Так он еще и говорит по-нашему! - И все едва не началось снова.
        Меня спасло появление воеводы. Тот имел бумаги царя с указаниями оказывать нам содействие и посему вне зависимости от собственных желаний никакого самосуда допустить не мог.
        Изображавшие глухонемых статистов стрельцы чуть подтянулись. Толпа же послушно притихла. Воевода сурово нахмурил кустистые брови, а затем рявкнул так, что где-то испуганно заржала лошадь:
        - Всем вон! Сейчас мигом батогов отведаете!
        И толпа покорно попятилась назад, а затем, выбравшись на оперативный простор, стала быстро рассасываться.
        Пришлось ехать в Москву. Но там Петра не было, князя-кесаря я побаивался, и в итоге о случившемся было рассказано только Командору. Зато через пару дней в город вошла команда из дюжины здоровенных преображенцев. Специально для охраны нужных государству мастерских, мельницы и прочего…
        Командор же с Гришей и Жан-Жаком заявились в начале ноября по первому снегу. Дела немедленно пошли веселее. Пока Гранье колдовал над жерновами, добиваясь одинакового помола, мы с ребятами занялись прочими проектами. Штуцера-то, Ардылов оказался прав, потихоньку делались. Зато теперь у нас был почти закончен электрогенератор, а паровая машина стала быстро наращивать плоть.
        Скромно промолчу, что в складе аккуратно складировались ракетные корпуса. И, одна из главных тайн, в еще одном помещении хранился промасленный шелк. Сшит он был еще во Франции, и теперь оставалось сплести гондолу да нацепить упряжь из веревочной сетки. Ни к чему монгольфьеру называться монгольфьером…
        31
        Командор с компанией. Петровский бал
        Петр заявился в Москву, как всегда, неожиданно. Даже не заявился - заскочил в столицу в промежутках между другими делами. Царь всея Руси упорно подготавливал новый поход на Азов и поэтому почти все время проводил в дорогах. Если же где задерживался, так в Преображенском, где изготавливались части галер, или в Воронеже, где они собирались. Самодержец самолично и самозабвенно строил корабли. Даже руки у Петра были не царские. Заскорузлые мозоли от топора давно не сходили, и, увидав их, никто не подумал бы, что их обладатель - повелитель пусть не шестой части суши, но уж десятой - так точно.
        Своих специалистов практически не было, и Петр пошел на гениальный в простоте ход. Согласно царскому указу воевода Апраксин направил солдат по кабакам, где проводили время зазимовавшие в Архангельске иностранные моряки. Всех их забрали и отправили строить флот российскому государству. Отказы не принимались. Правда, платить - платили, и весьма неплохо. Моряки ворчали по поводу сырого леса, из-за того, что их вообще заставляют работать, но втянулись, а обещанное вознаграждение поневоле принудило их относиться к работе добросовестно.
        Даже дорога к Воронежу, вопреки расхожим представлениям, была для этого времени превосходной. Прямой, обсаженной деревьями, чтобы никто с нее не сбился.
        …Царь успел побывать в нескольких приказах, потом посидел некоторое время на заседании боярской Думы. Но если в приказах все решалось росчерком его пера, то в Думе каждый блюл свою честь. Говорили согласно чинам и родословным, не спеша, витиевато, ссылаясь на многочисленные примеры, проще же говоря - старательно лили воду, ходя вокруг да около и всячески избегая окончательных решений.
        Думой Петр остался недоволен. Даже попытка надавить на бояр почти не удалась. Кое-чего по мелочам царь добиться сумел, а важные вопросы утонули в словоблудии, и даже о чем эти вопросы были, к концу заседания вспоминалось с трудом.
        Вечером Петр был уже на Кукуе. Он никогда не упускал возможности побывать внутри государства в государстве, каковым во многом являлась иноземная колония, отдохнуть там душой и телом, свободно побеседовать на интересующие его темы, а порою и узнать нечто новенькое. То, что затем обрушивалось на головы населения, ничего нового не жаловавшего.
        До Рождества оставалась неделя с лишним. Новый год первого января на Руси еще никто не праздновал. Он наступал первого сентября, хотя и эта дата праздничной в полном смысле пока не являлась.
        Строго говоря, в данный момент вообще еще продолжался Рождественский пост и полагалось очищать тело и душу. А уж о хмельных гуляньях речи быть не могло. Но на Кукуе жили по своим законам. О постах там слушать не хотели. Не то что на остальной территории, где проживали люди православные.
        Петр был всегда не прочь пойти наперекор установившимся в стране традициям, считая, что этим приближает Россию к статусу полноправного европейского государства. И уж никаких постов он, соответственно, не соблюдал.
        Человеку умному все равно когда гулять, а когда отдыхать от загулов. Петр Алексеевич и всю страну с радостью привел бы к этой нехитрой мысли, да только страна не хотела отрываться от традиций предков, и даже царь тут ничего поделать не мог.
        Но и ему никто не мог указать, как себя вести. Став единовластным правителем, Петр окончательно перестал считаться с мнением собственных подданных. Его друзья проживали на Кукуе. Вот их-то он еще послушать мог.
        Ночь прошла весело. Следующий день Петр Алексеевич вновь ездил по делам. Он принадлежал к счастливейшим людям на земле - к тем, кто похмелья почти не ведает и потому готов гулять день и ночь, а уже рано утром упорно работать. Словно не была принята накануне доза, любого другого человека уложившая бы на пару дней - отлеживаться и страдать.
        Ближе к вечеру самодержец пригласил к себе кучу народа, дабы те могли познакомиться с голландскими мореходами, оставшимися зимовать в России. Моряков, как известно, Петр вообще любил.
        …В день прибытия государя Командор был дежурным и никуда отлучиться из полка не мог. Даже если бы его позвали.
        Но кто позовет? Русские в большинстве своем к иностранцам относились предвзято. Иностранцы же, проживающие на все том же Кукуе, где снимал дом Санглиер, относились к новому соседу довольно настороженно. Сами они были, как правило, почтенными отцами семейств с соответствующим обликом морале. Про Командора уже через какое-то время поползли слухи, что обе женщины, живущие в его доме, как бы сказать… Ну, не просто живут…
        Здесь благопристойные обыватели замолкали, не в силах вымолвить пусть недоказанные, однако вполне достоверные сплетни. Откуда они пошли, кто первым так решил, осталось неизвестным.
        Зато прямым следствием стало двойное отношение к Командору. В колонии его уважали как профессионального воина, не один он был иноземным офицером в потешных полках, и в то же время косились за весьма сомнительное поведение в свободное время.
        В лицо Сергею никто ничего не высказывал. Не стоит огорчать такого человека, ведь он вполне может огорчить вас в ответ. А вот некоторый холодок отчуждения в общении с ним чувствовался.
        На мнение обывателей сам Командор просто плевал. Только было чуть неудобно перед женщинами. Ведь шушукались не только за его спиной. Им тоже доставалась некоторая толика.
        Командор мельком увидел Петра на другой день. Государь заскочил ненадолго в один из своих любимых полков. Поговорил с солдатами и офицерами, спросил Командора, как ему служится и каковы успехи в обучении, а заодно и остальных делах. Даже шепнул, мол, кое-кто недоволен офицером, для которого закон не писан. Учит людей так, словно не существует никаких правил ведения войны.
        И, справедливости ради, изложил мнение командовавшего полком Головина. Того самого, который по совместительству занимал столько постов, что один их список полностью бы занял целую страницу. Мелким почерком, ибо крупным бы не поместилось ни за что и пришлось бы продолжать на следующей.
        Головин Санглиера хвалил. Немолодой родовитый боярин, чуть ли не с рождения Петра ему верно служивший, обладал немалым здравым смыслом, да и отнюдь не считал Запад неким эталоном в военных делах.
        Похвалой и завершилась вторая встреча с будущим императором. Петр отправился к семеновцам, а Командор некоторое время побыл в канцелярии, доказывая необходимость получения целого ряда хозяйственных вещей. Военное дело не только муштра, учеба, собственно война, наконец. В первую очередь это своеобразный быт. А любой быт нуждается в обустройстве.
        Кое-что выбить удалось. Только дать обещали на днях. Добиться большего все равно не получалось. Занятий по случаю зимы практически не было. Какие занятия, если шинели и те не были изобретены, а в плаще русской зимой по улице долго не походишь? Морозы явно опускались под тридцать.
        Дома ждал уют, крохотный сын, две женщины, опять вполне помирившиеся, хотя порою и укорявшие единственного мужчину в некотором пренебрежении семьей, и даже их служанка-негритянка. Еще один повод для сплетен обывателей Кукуя. Негров в Европах не видел почти никто.
        Самой Жаннет приходилось несладко. Бог с ним, с языком. По-русски говорить она более-менее могла. Но как привыкнуть к холоду, когда снега раньше никогда не видела?
        Черный человек и белый снег совмещаются плохо.
        Насладиться домашним уютом Сергею не дали. За воротами остановились сани, и в дом ввалился Голицын. Всего лишь поручик, хотя в двадцать лет это тоже порядочный чин, зато самый настоящий князь.
        - Добрый вечер, Миша. С чем пожаловал? Проходи, сейчас велю что-нибудь подать. - Собственный возраст, служебное положение, а главное - расположение князя позволяли Командору говорить ему «ты». - Обедал?
        - Некогда. - Румяный с мороза Голицын даже не стал снимать шубу. Лишь сделал несколько шагов к печке и протянул к ней озябшие руки. - Нас зовет государь.
        - Куда? - односложно уточнил Командор.
        Петр мог назначить встречу где угодно.
        - Во дворец Лефорта, - так же коротко ответил князь.
        Есть приглашения, от которых отказаться невозможно. Хотя встречаться с самодержцем на пиру Кабанову совсем не хотелось. В отличие от Петра, после предыдущей встречи Командор приходил в себя два дня и даже на третий чувствовал себя плоховато. Хотя и потреблял в неограниченном количестве рассол и то, что по идее должно было поправить надорванное царским гостеприимством здоровье.
        - Хорошо. Только переоденусь.
        Дома в форме Кабанов не ходил. Отправляться же к государю в штатском было неудобно.
        - Девочки, я к царю. Скоро не ждите, - попутно успел предупредить Юлю с Наташей Кабанов.
        Тем оставалось лишь вздохнуть. А думали, будет вечерок в своем кругу. Прошлый Сергей провел в полку.
        Снаружи лютовал мороз. Если бы не меховой полог в санях, то до дворца можно было превратиться в снеговика. Или хотя бы в сосульку. Правда, в форменной треуголке и при шпаге.
        Дворец Лефорта был освещен не в пример лучше, чем в прошлый раз. Тогда Петр устроил застолье лишь для ближайших людей. Недавнее поражение не располагало к разгулу. Сейчас неудача успела забыться, да и число приглашенных, своих и чужих, было таково, словно наступил какой-нибудь праздник.
        В залах за заставленными столами сидели люди в самой разнообразной одежде. Традиционно русские наряды чередовались с новой формой потешных полков, те - с европейским платьем живущих здесь иностранцев и оставшихся на зиму заморских гостей. Даже боярские шубы и те встречались. Хотя нечасто и только в главной зале за столом для наиболее важных персон. Кое-кто из бояр с самого начала поддерживал Петра, а он еще не догадался в благодарность отрубить им бороды и покромсать шубы. Это придет гораздо позже. После путешествия в цивилизованную Европу.
        - А, француз! Все никак не могу поговорить с тобой, - приветствовал Командора Петр. - И князь тут! Да вы присаживайтесь рядом, не стойте.
        Будто не он посылал Голицына за Преображенским капитаном.
        - Счастлив видеть вас, Ваше Величество, - склонил голову Кабанов.
        - Ладно. У нас тут без чинов. Можешь звать герром Питером, - милостиво махнул рукой царь. - Или как у вас во Франции?
        - Обычно - месье, а к королю - сир, - чуть улыбнулся Командор.
        Мысль называть царя «месье Петр» показалась ему забавной. Как-то не вязалось французское обращение к отнюдь не куртуазному монарху. Невольно вспоминался Король-Солнце. Не как образец властителя, а как образец внешнего лоска. Того, которого не хватало Петру.
        - Кто - сир? - влез из-за плеча самодержца Алексашка. В отличие от своего патрона, Меншиков был заметно на взводе.
        - Сир - это французское обращение к королю, - пояснил Лефорт. Он по-прежнему выглядел нездоровым, но, как прежде, вполне справлялся с ролью гостеприимного хозяина.
        - Понял, балбес? - под хохот вблизи сидящих спросил Петр.
        Кое-кто из пирующих в стороне от государя тоже захохотал. Хотя расслышать слов повелителя не мог. Но есть сподвижники, а есть и обычные подхалимы.
        Кабанов тоже посмеялся. Ему Петр с Алексашкой в данный момент напомнили Чапаева с Петькой. Не реального комдива, в качестве карателя заявившегося на Урал и там получившего по заслугам, а вечного персонажа анекдотов. Даже усы в наличии для полного сходства.
        Сам Командор недавно расстался с уже привычной бородкой и теперь несколько стеснялся голого подбородка. Хорошо хоть, что усы пока можно оставить. Тут ведь как: пока бреешься - смущаешься недельной щетины, а стоит отрастить бородку - и обратный процесс кажется издевательством.
        - Ничего. Скоро одолеем султана и сможем плавать, куда только душе вздумается. Главное - Азов сейчас взять. - Петр никак не мог забыть своей цели. - Ведь возьмем, Санглиер?
        - Возьмем. - Командор помнил, что второй поход увенчается успехом. Потому голос звучал уверенно.
        Но помнил он и то, что на Черном море Россия сумеет утвердиться лишь при Екатерине. Лет через восемьдесят.
        - Серж солдат гоняет так, что они будут рады на любых турок броситься. Лишь бы от командира подальше, - сказал Голицын.
        Без злобы, напротив, с уважением. Сам он старательно перенимал науку и во всем подражал Командору. Разве что усов не отрастил.
        - Нам лишь бы как, но Азов взять, - отсмеявшись, заявил Петр. - О том, что гоняешь, наслышан. А другие дела идут? Кто-то обещал наладить производство штуцеров.
        - Идут, но не так быстро, как хотелось бы. Работников приходится учить на ходу. Не хватает сырья. Надо срочно разведать, где лежат запасы руды. Гранье жалуется, порох плох. Приходится ставить пороховую мельницу.
        - Ваш Гранье мне все уши прожужжал, - поморщился царь. - Но дело знает. Молодец. А для производства я вам несколько деревенек выделю. Только скажите, где вам лучше?
        - Мы готовим не только штуцера, - признался Командор. - Есть еще наброски. Кое-что будет через месяц, кое-что к весне.
        - Интересно посмотреть. - Петр отличался любопытством к технике. В том же, что прибывшая из Франции компания способна во многом дать фору специально приглашенным мастерам, он убедился на примере нарезного оружия. - Чем вы еще хотите удивить?
        Многие гости из тех, кто сидел поближе, стали вслушиваться внимательнее. Среди них Кабанов заметил нескольких иностранцев, поэтому предпочел ответить достаточно неопределенно:
        - Скоро увидите, государь. Сначала надо убедиться, что все получилось как задумано.
        Паровая машина сравнительно проста, и ему хотелось обеспечить за Россией некоторый приоритет в ее создании.
        Новая группа гостей отвлекла внимание самодержца. Он пригляделся, кто именно вошел в зал, и с немалой радостью поднялся и пошел навстречу.
        Подобно всем еще бодрствующим, Кабанов взглянул на опоздавших, однако тут его отвлек Голицын:
        - Брось. Это голландские купцы. Лучше скажи по секрету, будет еще какое-то оружие? Ты мне обещал десяток штуцеров.
        - Когда вооружим стрелковую команду, - напомнил Командор.
        Штуцера для своих солдат князь собирался приобрести на собственные деньги.
        - Князь, вы разоритесь, если будете тратить на солдат свои средства. - Лефорта купцы сейчас интересовали мало, и потому он предпочел присоединиться к разговору преображенцев. - Хотя порыв ваш похвален.
        Сам он был бессребреником. Петр был готов для друга на многое, однако Лефорт постоянно отказывался и от земель, и от наград. Даже на постройку дворца он согласился лишь в представительских целях и отнюдь не считал его своим.
        Может, поэтому Петр так и ценил своего наставника и друга. Бескорыстие для человека при власти - редчайший дар.
        - Не разорюсь. Я посмотрел, как стреляет капитан Санглиер. В бою это зело поможет, - ответил Голицын.
        Лефорт кивнул и спросил уже у Командора:
        - Серж, откуда вы взяли штуцера? Ни в одной армии их нет.
        - Сами изготовили. Нам понадобилось оружие более точное и дальнобойное, чем фузеи. - Где именно понадобилось, Кабанов уточнять не стал.
        - А это - мои офицеры, - раздался позади голос Петра.
        Преображенцы невольно обернулись.
        Самодержец стоял в компании голландских купцов. Руки царя дружески лежали на плечах двоих ближайших мореходов, и вообще, вид Петра был непривычно радушным, словно он только сейчас встретил настоящих друзей. За столом, если не считать Лефорта, сидели в основном слуги.
        Один из голландцев присмотрелся к Командору и вздрогнул.
        Командор в свою очередь тоже признал его. Да и как не признать? Перед ним стоял Ван Стратен, купец и капитан, чьи корабли Кабанов дважды забирал в качестве приза. Один раз в Вест-Индии, и не столь давно - у берегов Англии.
        Для некоторых людей мир бывает тесным.
        - Но это же… - Ван Стратен поперхнулся собственной фразой.
        Может, все бы и обошлось, однако Петр заметил испуг желанного гостя, напрягся и повелительно произнес:
        - Что такое? Говори.
        Кое-кто даже привстал, пытаясь понять происходящее. Шумели только в дальних концах зала. Здесь же установилась довольно странная для застолья тишина. В этой тишине послышался тихий голос голландца:
        - Это Командор Санглиер. Знаменитый морской разбойник.
        Если бы сказал «пират», то многие бы не поняли, но разбойники были известны всем. И наказывались без всякой жалости. Поэтому рык самодержца ни у кого не вызвал удивления:
        - Арестовать!
        32
        Флейшман. Испытания
        Работа неожиданно не просто сдвинулась с места, а устремилась вперед семимильными шагами. Так иногда бывает. Топчешься на месте, проклиная весь белый свет и собственную глупость, а потом вдруг не успеваешь перевести дух. Только трудишься, смотришь на содеянное тобой да предчувствуешь уже недалекий результат.
        Может, на ускорение повлияла суровая зима. Делать больше было решительно нечего. Морозы, сугробы, тьма, начинающаяся едва ли не с полудня… То ли пить без просыпу, то ли трудиться не покладая рук. Второе, оно предпочтительнее. Большинство населения старательно придерживалось поста. Кабаки поражали непривычным безлюдьем. Сидеть в них крохотной, противопоставившей себя миру компанией было неуютно.
        А тут еще монахи Борисоглебского монастыря. Зайдет такой, и начинаются нравоучительные беседы о душе, о грехах, на которые падок человек, хоть заранее известно, что отвечать за них все равно придется.
        Почему я должен отвечать за каждый несвоевременно съеденный кусок мяса, было не очень понятно. Наверно, я просто нерелигиозный человек. Причем не только с точки зрения православия. Своих соплеменников в этих вопросах я тоже не понимал. Тех из них, которые, не взывая к восхваляемому уму, вдруг пускались в споры, а можно ли в субботу включить телевизор, или это тоже работа? По субботам что-либо делать грех. Нет, смешно, но я знал и таких…
        Собственно, дела ощутимо сдвинулись еще во время приезда Командора со товарищи. Но если Жан-Жак занимался исключительно порохом, то Сергей с Григорием помогали нам. Когда же один за другим вернулись из поездок Женя с Аркашей, начался подлинный праздник труда.
        Командор долго справлять его не стал. Они с Ширяевым побыли с неделю и отправились в полк, зато мы остановиться уже не могли.
        Дело дошло до того, что изготовление штуцеров, собственно, наша прямая задача, было перепоручено работникам, а основные силы уходили на собирание паровой машины.
        Несколько комплектов шатунов, цилиндров и прочих относительно сложных деталей были произведены еще во Франции. Культура производства в королевстве Людовика явно превышала ту, которая ждала нас на Руси, а терять время на трудоемкие подгонки, шлифовки и прочее решительно не хотелось.
        Зато теперь основным стало изготовление котла, а затем окончательная сборка первой машины в мире.
        Как звучит - первая! Только решить, назвать ли ее паровой машиной Ардылова, Флейшмана или Кабанова…
        Шучу. Патентного бюро все равно не существует, а потомки в случае удачи пускай решают сами, в чью честь поименовать первый пыхтящий и парящий агрегат. Нам к тому времени будет уже все равно.
        На изготовление котла пришлось позвать половину кузнецов с округи. Сваривать корпус было нечем. Оставалось клепать. Стук молотков долго преследовал нас не только во время работы, но и ночью во сне.
        Собственно, в паровой машине ничего сложного нет. Придумать ее вполне могли еще древние греки. Но то ли они демонстративно плевали на любую технику в целях повсеместного внедрения спорта (например, гребли), то ли жалели свои чахлые леса, делать этого мудрецы, философы и прочие основатели современной цивилизации не стали.
        Огонь в котле нагревает воду, вода превращается в пар, пар двигает цилиндры, кривошип крутит вал, вал передает момент куда требуется. Короче, элементарно, Ватсон. Правда, больше на словах. Но описать агрегат и изготовить его - разница заметная.
        Я никогда не ощущал в себе желания стать Сайресом Смитом. Да и сейчас больше подсказывал, советовал, как истинный зевака, одним словом, руководил. Было бы над чем, а уж кому руководить - всегда найдется. У меня ведь два помощника имелись. Плюс Ардылов и Кузьмин в качестве мастеров. И куча народа для непосредственного проведения работ, если уж пользоваться суконным деловым стилем.
        Испытание паровика планировали провести в январе всей немногочисленной, но спаянной командой. Но не успел закончиться декабрь, а все уже было готово. До Рождества оставалась неделя. И лучшим подарком к нему являлась заполнившая большой сарай машина. Даже труба торчала наружу. Между прочим, у самого котла металлическая. И уж затем она переходила в каменную.
        Целый день в сарае наводился порядок. Мусора набралось столько, что вынести его самим было проблематично. Точнее - лень. Проще заплатить, а там всегда найдутся, кто проделает всю процедуру за копейки. В полном смысле слова - копейки. Покупательная способность денег еще долго будет иная, и та же пресловутая копейка для обычного горожанина как для нас… Даже не знаю сколько. Коров в двадцать первом веке я не покупал, а телевизоров не продают здесь.
        Теперь оставалось самое трудное - ждать. Раз уж собрались провести испытания всем скопом. Ждать, пока не приедут наши.
        И мы терпеливо ждали. Хмельную по случаю окончания работ ночь, похмельно-сонное утро и даже часть дня…
        Искус особенно усилился после отнюдь не постного обеда, сопровожденного соответствующей выпивкой. Обедали мы в купленной избе, стоящей недалеко от места работы. Удобно - не надо переться по морозу черт знает куда, да и никто не оценивает пищу на предмет кошерности.
        Зато на тот же предмет попытались оценить дела. Какой-то весьма плотного сложения монах хотел проникнуть в сарай. При этом в порыве кротости и братской любви к людям он едва не избил выглянувшего наружу часового из числа присланных нам на помощь солдат.
        Пришлось вставать из-за стола и идти выяснять отношения. А также - качать права и потрясать бумагами.
        Оказывается, в монастыре прослышали про собранную нами диковинку, и, хотя никто точно не знал, что она может делать и для чего вообще служит, кое-кто усмотрел в наших действиях происки сатаны. Усугубляло положение, что ни я, ни мои современники на исповедь не ходили. И вера ни при чем. Скажи правду - не поверят, такая получается тавтология. Лгать перед лицом Бога (вопрос о его существовании открыт, но все же…) нет ни малейшего смысла.
        Монах потребовал от нас пояснений, для чего мы устроили в сарае форменное железное непотребство. И уж, само собой, покаяться, а содеянное - собственноручно порушить.
        Пришлось припугнуть его именем сурового царя, а заодно сказать, мол, штука эта поспешествует (словечко-то какое!) дальнейшей победе над турками, а то и освобождению Гроба Господня. Следовательно, бесовской она никак не является.
        Это была битва, ничуть не уступавшая былым карибским баталиям. Только вместо картечи и ядер летали исключительно слова. Порою они перемежались со стороны монаха цитатами из Писания, а с нашей - указами самодержца и здравым смыслом напополам с иронией.
        И, как в Карибском море, мы опять победили. Хотя не сразу, с уроном для самоуважения, а заодно и кошелька. Небольшая сумма на свечи и молитвы положила конец спорам. Но не станет ли количество оппонентов еще больше, ведь многие могут захотеть воочию увидеть некоторые из аргументов?
        Спор был жарким, но промерзли мы капитально. Этакая странность климата и дел. А вторая странность - хоть изба была протоплена и не успела остыть, но, чтобы из сосулек вновь превратить нас в нормальных людей, пришлось в экстренном порядке принимать тепло внутрь. Иначе даже руки не действовали, а пальцы застыли в согнутом положении, ожидая полной чарки.
        Хорошо, не в распрямленном, иначе мы бы так и замерзли без покаяния прямо внутри помещения.
        - Ничего. Скоро наши приедут. Испытаем машину, тогда гульнем, - мечтательно вымолвил Кузьмин.
        - Это точно. Наверняка уже бросили все дела и мчатся сюда, - поддержал его токарь. - К завтрему будут здесь.
        Увидеть ребят было здорово. Погонять паровик на холостом ходу, а потом посидеть в своем, тесном кругу, немного выпить, попеть песни под гитару…
        Мысль согревала не хуже водки. Но был в ней трудноуловимый изъян, и мне пришлось поднапрячь оттаявшие от печи и спиртного извилины, чтобы сообразить: какой?
        - А послали?
        - Кого? - лениво уточнил Кротких, беря в руки гитару.
        - Ты бы еще «куда» спросил! - Я едва не возмутился непонятливости нашего признанного музыканта.
        - Куда - понятно. А вот кого… С монахом мы вроде были вежливы. Или я что-то не расслышал? - парировал Женя, беря пробный аккорд, а затем тщательно настраивая струну.
        - К Командору кто-нибудь с кем-нибудь известие послал? - тщательно выговаривая каждое слово, спросил я.
        Все переглянулись, и уже в этом выражался ответ.
        - Значит, они завтра не приедут? - жалостливо посмотрел на меня Ардылов, которому больше всех не терпелось испытать созданный им паровой агрегат.
        - Ты знаешь кого-нибудь, согласного отправиться в Москву на ночь глядя? По морозцу да во тьме? Я - не знаю.
        Никто из моих компаньонов тоже не знал. А Женя в придачу запел своим хриплым голосом:
        Во хмелю слегка лесом правил я…
        - Значит, еще дня три ждать. Если не все четыре, - когда песня закончилась, грустно вымолвил Ардылов.
        - Зачем же до завтра?
        Кто произнес эту фразу, вспомнить потом мы не могли. Она буквально витала в прокуренном воздухе, и вымолвить ее мог любой из нас. Даже странно, что ее не произнесли раньше.
        - Ничего. Мы только проверим, посмотрим, попробуем. А то приедут ребята, а паровик почему-то не действует. А так…
        Мысль показалась настолько удачной, что была принята на ура. Мы только кое-что прихватили с собой, дабы скоротать время до запуска, и веселою гурьбой устремились к сараю.
        Там тоже постоянно топились аж две печки. Часовой по совместительству являлся кочегаром и во второй своей ипостаси старался так, что машинный зал по температуре чем-то напоминал баню. Мы налили солдату на дорожку, да и услали его к товарищам по службе. Все-таки присутствие посторонних в ответственный момент показалось нам нежелательным.
        Едва за преображенцем закрылась дверь, как у нас закипела работа. Мы азартно таскали снег, растапливали его в каких-то ушатах, поставив ближе к печкам, смазывали оси, проверяли, не заедает ли механическая часть паровика.
        Конечно, порою мы прикладывались к взятому с собой, не пропадать же добру? Да и работа после этого шла еще веселее. Только ждать долгожданного запуска не хватало терпения. А тут еще снег так медленно таял…
        Пришлось залить в котел, что накопилось. Поставили следующую партию и заранее начали растапливать топку.
        Не сказать, что и эта часть дела шла быстро. Огонь не желал разгораться, да и дрова, солидный запас которых мы внесли в сарай заранее, были сложены как-то не так. Но наконец заполыхало, загудело, и теперь осталось только ждать.
        - Воды подлить? - бодренько приняв чарку, спросил Кузьмин, но на него дружно зашикали.
        - Тут эта никак не закипит, а ты туда же! До утра же ждать придется! Хватит как-нибудь. Потом, если что, подольем.
        Как всегда в таких случаях, закипать вода не желала. А может, и бурлила потихоньку. За гулом пламени было ничего не разобрать. Все приходилось определять на глаз. Манометра у нас не было, есть давление или нет - непонятно. Разве что на интуиции…
        Ардылов долго и внимательно прислушивался, потом чуть повернул маховик. Тоненькая струйка пара просочилась через неплотное соединение, однако кривошип оставался неподвижным.
        Мы напряженно смотрели на цилиндр. Ничего ле происходило. Мы сами были готовы лопнуть от переизбытка давления, а вот в котле его явно не хватало.
        Еще четверть оборота. Что-то скрипнуло, зашипел пар, и вдруг - о чудо! - кривошип медленно двинулся вперед. Он словно упирался, хотел остаться на месте, но сила пара, отныне поставленная на службу людям, гнала его дальше.
        Цилиндр выдвинулся до крайнего положения. Теперь пар через клапан давил с другой стороны. И вот он, первый оборот! И пусть вал пока вращается вхолостую, недалек час, когда от него начнут вертеться станки, а затем, будем думать о лучшем, и гребные колеса пароходов.
        Кривошип заходил увереннее. Не очень быстро, но уж добавить или прибавить оборотов в нашей власти.
        - Ура!!!
        Это был один из самых счастливых моментов моей жизни. По крайней мере, в нынешнем времени. Работающая паровая машина наглядно показывала, что мы в состоянии справиться со многим, кое-что изменить, и уж в любом случае гораздо раньше сдвинуть с места так называемый прогресс.
        Какой поднялся крик! Мы азартно лупили друг друга по спинам, подпрыгивали, отплясывали дикарские танцы…
        Энергия счастья, самая сильная из живущих в человеке, звала нас наружу из тесноватого и ставшего вдруг таким душным сарая.
        Мы вывалились как были. Не надевая шуб, под ясное звездное небо, закувыркались в снегу, а Аркаша радостно выпалил в воздух из пистолета.
        Не так далеко под небольшим обрывом застыла скованная льдом река Яхрома. Еще дальше за полями тихо спал город. А рядом с нами сарай походил на жилище дракона.
        Белый дым клубами вырывался из трубы, струйками тянулся в щели окошек, и это было прекраснейшее зрелище на земле.
        - В который раз лечу Москва - Одесса… - почему-то из всех песен завел эту Евгений.
        - И вот она подходит… - подхватили мы с Аркашей, и тут…
        Сарай вдруг резко вспучился. Оборвалась на полуслове песня. Никто не успел понять, что происходит, а строение с оглушающим грохотом полетело во все стороны.
        Запомнилось, как прямо в меня, почему-то словно в замедленной съемке, летит кусок бревна, и я никак не успеваю уклониться, уступить ему дорогу, разве чуть повернуть голову, чтобы встретить удар сбоку…
        Очнулся я от холода на лице. Боль была жуткой, что-то солоноватое и противное наполняло рот, а тут еще липкая стужа морозила щеки и нос, пыталась окончательно залепить глаза.
        Я попробовал пошевелиться и непроизвольно застонал.
        - Слава богу! Живой! - произнес надо мной голос.
        Кто-то осторожно убрал часть холода с лица, а я напряг всю силу воли и приоткрыл один глаз, потом попытался второй, но тот упорно оставался закрытым.
        Надо мной склонился Кротких. Почему-то без шапки, с оцарапанным лицом, в порванном рукавом камзола.
        - Говорил же я: дай воды подолью! - воскликнул неподалеку Ардылов. - И не рвануло бы тогда!
        Что - рвануло? Неужели?..
        Смутная догадка забрезжила в голове. Если бы не боль, я наверняка все бы понял сразу, а так пришлось хорошенько напрячься, припомнить хоть, где я нахожусь и что делаю.
        Где - на снегу. Что делаю - лежу. Только как-то неопределенно. Порождает новые вопросы. Все как-то смутно. И больно.
        Рука коснулась чего-то твердого, и я невольно скосил в ту сторону единственный раскрывшийся глаз.
        Дерево. Или кусок дерева.
        А ведь он летел прямо в меня. Когда сарай раздулся и лопнул. Словно мыльный пузырь. Сарай?!
        Я попробовал спросить, но то липкое и солоноватое, что наполняло рот, чуть не хлынуло в горло. Пришлось перекатиться на бок и в несколько приемов сплюнуть скопившуюся кровь. Кажется, вместе с чем-то острым. Угу. С зубом.
        Зуба было жаль, но еще больше было жалко взорвавшийся паровик. Единственную машину на всем земном шаре.
        Скрипнул над ухом снег. Я приподнял голову, увидел валенок, еще выше… Да это же Ардылов! А остальные где? Кротких - ладно, но Кузьмин, Калинин…
        Все-таки мне удалось сесть. Правое плечо ныло, невозможно было пошевелить рукой. Вся правая (опять правая!) половина лица была словно объята пламенем, а уж болела так, что зубная боль показалась бы цветочками.
        Или это болели еще и зубы? Да сколько же их у меня?
        - Ну, ты и красавец! Руки-ноги хоть целы? - спросил Ардылов.
        Я пошевелил конечностями. Кроме правой руки все работало нормально. Если говорить об организме как о машине.
        - Правое плечо болит. Что с остальными?
        - Отделались больше испугом. Только у Коли нога, кажется, сломана.
        - Черт! Этого еще не хватало! - Я провел левой ладонью по горящей половине лица, и ладонь окрасилась кровью.
        - Это тебя горбылем приложило, - пояснил Ардылов.
        Надо же! А мне казалось - полновесным бревном.
        - Едет кто-то! Смотрите! - Голос Кротких заставил посмотреть по сторонам, выглядывая то ли верхового, то ли сани.
        Оказалось, сани. Они стремительно неслись прямо на нас. Лишь когда расстояния почти не осталось, возница резко затормозил. Эффектно так, с заносом. И как только они не перевернулись?
        Зато выпрыгнувший на снег человек был хорошо знаком. Настолько, что стал почти родным. Как все остальные современники. Созерцать одним глазом было неудобно и непривычно, однако это был именно он, наш милейший доктор. Можно сказать, персональный коновал нашей небольшой команды.
        - Ну, ты, Петрович, как чувствовал! У нас, понимаешь ли, паровая машина разлетелась. Вместе с сараем, - сразу ввел Петровича в курс дела Ардылов. - У Кузьмина вроде нога сломана. А Юре чуть голову не проломило. Может, сотрясение?
        - Это еще не повод, чтобы на снегу разлеживаться, - заметил врач. - Давай, кто не может идти, в сани. Чья это изба?
        - Наша, Петрович, наша.
        Зеркал у нас при себе не было, и вместо этого я заглянул в кадку с водой. Свет свечей едва разгонял тьму, заставлял ее отступать к углам нашего временного пристанища, но даже то, что я разглядел, впечатляло. Вся половина лица была настолько залита кровью, что превратилась в подобие страшной маски.
        Жаль, пугать некого.
        Полночи заняло лечение и выяснение отношений с прибежавшими солдатами, с давешним монахом, с приехавшим посыльным от воеводы. Ладно, хоть рядовых обывателей мороз удерживал дома.
        Выяснял больше Петрович. Не знаю, как остальные, я на какое-то время вырубился и очнулся под утро, еще до света.
        Даже краткое забытье принесло свою пользу. Голова начала хоть что-то соображать. Например, что вряд ли Петрович приехал к нам абсолютно случайно. Наверняка его послал кто-то из наших с просьбой не то передать новости, не то разузнать их.
        - Как ты здесь оказался, Петрович? - Лицо доктора стало тревожным, и я переспросил иначе: - Что случилось?
        Петрович вздохнул, словно собирался нырнуть в ледяную воду, а затем выдохнул короткое предложение:
        - Командора замели.
        Сказанное было до того невероятно, что я даже не сразу обратил внимание на приблатненную формулировку.
        - Кто? - Почему-то память нарисовала подкрадывающегося к Сергею сэра Чарльза с толпой приспешников.
        И уж совсем невероятно прозвучал ответ:
        - Петруха. Кто же еще?
        - …мать! - Я даже не понял, кто так замысловато выругался.
        Оказалось - я сам.
        33
        Кабанов. Обвинения
        Первым моим побуждением было разметать всю толпу к какой-то матери.
        Ко мне подскочили два солдата-семеновца с ружьями в руках.
        Наивные! В тесноте толку от этих ружей, да еще наверняка незаряженных! И стоят же вплотную. Как раз так, что штык в дело пустить - проблема. О том, что я привык как раз к потасовкам в ограниченном пространстве, бедолаги даже не догадываются.
        Я мог бы уложить их десятком способов, а потом наверняка прорваться к выходу. Только что дальше? Бежать из Москвы зимой? Куда? До Архангельска, который тоже замерз?
        И что делать с моими женщинами? Бросить?
        Про ребят я не говорю. Хотя за них тоже могут взяться на тех же основаниях, что и за меня. Ван Стратен наверняка запомнил и Флейшмана, и Ширяева… А уж найти их не проблема. Как не проблема будет догнать по дороге меня.
        Все эти соображения промелькнули в один миг. Вся наша жизнь в семнадцатом веке превратилась в непрерывный поединок со смертью. А когда борешься, то эта самая смерть уже не страшна. Где-то в глубине души понимаешь: все равно конечная победа будет за ней. Я действительно не боялся. Только что с остальными?..
        - Вашу шпагу!
        Я оглядел присутствующих. Петр смотрел на меня с нескрываемым гневом, Алексашка - с интересом, словно на диковинку, Лефорт и Голицын - с откровенным сочувствием, Ван Стратен с торжеством, бывший здесь же Головин - бесстрастно…
        Покорность редко доводит до добра. Учитывая же склонность к допросам с пристрастием…
        Я извлек из ножен шпагу. Сколько можно было бы сейчас натворить! Пока очухаются, пока поймут…
        Клинок мягко опустился на стол. Ломать благородное оружие об колено или швырять его на пол мне было жаль. Да и жила надежда…
        - В холодную его!
        Оказывается, во дворце Лефорта есть и такая. Но чему удивляться, когда порою приходится наказывать нерадивых слуг?
        Там действительно довольно холодно. Из мебели - куча соломы в углу. И никакого освещения. Хоть бы факел оставили!
        Пожадничали. Ладно. Ночью можно и без факела.
        Обыскать меня не догадались. Между тем в правом ботфорте по привычке спрятан нож. Хороший такой, острый, сбалансированный. И для броска подходит, и для боя.
        Но главное - трубка с табаком. Раз не воевать, то покурить.
        Машинально на ощупь совершаю ставший привычным ритуал, а сам думаю о создавшемся положении.
        Меня не заковали в железо, чего я так боялся. Цепи не веревки, их так просто не порвешь и не перережешь. Хотя позвать кузнеца им никогда не поздно. Может, просто лень заниматься на празднике делами. Даже такими рутинными.
        А так - обидно. Уцелеть среди непрерывных боев, не утонуть в штормах, суметь добраться до родины и там закончить свой жизненный путь на плахе под топором палача.
        Формально я до сих пор подданный Короля-Солнца, у Петра только числюсь на службе. Но - уж эти вечные «но» - толку от всего этого? Расстояние превращает переписку в процесс длительный. Меня успеют казнить раз сто, причем самыми разнообразными способами, пока Версаль соблаговолит ответить. Да и не будет Людовик объявлять из-за меня войну еще и России. Даже если захочет: никаких границ нет, до врага не добраться.
        И не захочет он. Кто я такой? К чему считать себя центром Вселенной? Мало ли во Франции дворян? Как правило, более знатных, чем я. Моя судьба там никого не интересует.
        В той же Англии существует определенное общественное мнение, с которым приходится считаться королю, действуют конкретные законы и целая куча правил. Здесь же все зависит от минутного каприза взбалмошного самодержца, одного из самых великих, но и самых кровожадных за русскую историю. Потом нравы смягчатся, Россия едва ли не первой отменит смертную казнь, но я до этого момента в любом случае не доживу. Даже если меня отпустят сейчас на все четыре стороны.
        Стоило ли так рваться на родину? Могли бы остаться во Франции. Чудесный климат. Тишина. Покой. Но не понравилось.
        Колонизировать Америку, как порой предлагал то один, то другой, конечно же глупо. Мы могли бы при удаче доплыть до Калифорнии, даже найти там золото, только зачем оно - там? Вся наша жизнь свелась бы к непрерывной борьбе за существование. Паши, сей, строй… Даже если подчинишь какое-нибудь индейское племя, все равно ничего хорошего в жизни не увидишь. Любую мелочь пришлось бы или производить из ничего на месте, или везти за тридевять земель. Пока довезешь, не меньше года.
        В этом и заключена причина, по которой в конечном итоге все отказались от поиска не обжитых европейцами мест.
        Россия давала уникальный шанс, с одной стороны, обеспечить некоторый минимальный комфорт, с другой, и более важной, - попробовать хотя бы в мелочах переиграть историю, введя за много лет кое-какие элементы технического прогресса.
        Или никакой альтернативной истории быть не может и мое попадание сюда всего лишь доказательство этому? Своего рода защитная реакция времени на попытки как-то изменить его ткань? Ведь вполне возможно, что все наши действия до сих пор уже давно отмечены в памяти. Если мы не встречали никаких упоминаний о себе, то, во-первых, никто из нас на таком уровне прошлым не интересовался, а во-вторых, куча событий не попала в документы из-за своей малозначительности. Мало ли какие флибустьеры бродили по морям, нападая на суда и города?
        Мы провернули немало дел, однако ни одно из них не нарушало главного хода истории. Развевался ли над волнами флаг с кабаньей мордой, или нет, никакой роли не играет.
        Как когда-то не сыграло никакой роли мое личное участие в войне. Не потому что я был плох. Но был бы кто-то другой - общий ход дел остался бы прежним. Войну, вопреки расплодившимся книгам и фильмам, выигрывает не один человек. И даже главнокомандующему необходимы солдаты, центры их подготовки, вооружение, снабжение, страна за спиной, в конце концов. А что говорить про обычного взводного, а затем - ротного? Тактический бой судьбу кампании не решает. Разве что повезет угробить главкома той стороны.
        Мне - не повезло. Главкомов противника видеть довелось только по телевизору во время интервью с демократической прессой. Для них это были не кровожадные бандиты, а стойкие борцы за свободу. Демократия любит называть вещи совсем иными именами. Хоть суть остается прежней.
        Так можно изменить происшедшее или нет?
        Боюсь, узнать это мне будет не дано.
        За грустными размышлениями то о картине мира, то о себе я выкурил три или четыре трубки. На душе было тоскливо и мрачно. Порою мелькали мысли о женщинах, о друзьях. Но сделать я тут ничего не мог. Женщин, надеюсь, никто все-таки не тронет. Их даже обвинить не в чем. А вот с ребятами дела обстояли много хуже. Если возьмутся всерьез…
        И уж о чем я вообще не подумал - это о собственном поведении. Не потому, что не волновался, соблюдал нордическую стойкость. Но представлять, нагнетать ужасы заранее - только делать себя слабее. Да и грядущая реальность всегда отличается от наших представлений о ней. Воображаешь одно, получаешь другое. Придут - будет видно. На самый худой конец у меня есть нож. Только чем он тут поможет?
        Очередная трубка гаснет. Во рту уже погано от дыма. Как на душе от случившейся нелепости. Руки вновь машинально тянутся к кисету, однако сколько мне здесь еще сидеть - непонятно, и я решаю приберечь табачок. Может, и зря.
        Ладно. Надо поспать. Хотя бы для того, чтобы завтра - или уже сегодня? - быть в форме. Вот удастся ли заснуть?..
        Заснуть удалось. А вот проснуться довелось от холода. Хоть жалей о покинутых островах, где заморозить человека невозможно при всем желании. Жара не лучше, но сейчас я мечтал о жаре.
        Зубы норовили выбить чечетку. Тело трясло крупной дрожью. Даже было бы неловко, увидь меня кто-нибудь. Хотелось свернуться в клубок этаким котом, попытаться согреться, опыт же нашептывал другое. И я доверился опыту.
        Самое трудное - это заставить себя встать и сделать первые несколько движений. Дальше дело пошло значительно веселее.
        Я отжимался, приседал, отрабатывал стойки. Хорошо, моя камера была достаточно велика, а местоположение стен я определил заранее, чтобы не налететь на одну из них в процессе занятий.
        В итоге стало даже жарко. Я присел на свою соломенную постель, достал трубку, однако покурить мне не дали.
        За дверью послышались шаги, затем лязгнул несмазанный засов, и мне в глаза больно ударил свет факела.
        - Вас зовет государь.
        Хоть не тыкают, и то неплохо. Да и пришли за мной не палач с помощниками, а свои же преображенцы. Пусть из другой роты, однако в полку всегда знают своих офицеров. Меня же пока никто не разжаловал, и даже дела я никому не передавал.
        Снаружи уже рассвело. По выходе из подвала солдаты загасили ненужный больше факел. Меня по-прежнему не связывали, и это действовало ободряюще. Но и связать, и заковать в железо - дело не настолько долгое. Было бы распоряжение.
        В кабинете, куда меня ввели, меня ждали четверо. Сам Петр, бодрый, но несколько угрюмый, чтобы не сказать - злой, Головин, как всегда довольно спокойный, хозяин дворца Лефорт, задумчивый и несколько вяловатый, и еще не вполне отошедший после вчерашнего застолья Меншиков.
        - Будешь говорить в свое оправдание? - буркнул Петр.
        - В чем меня обвиняют, государь? - Лебезить я не собирался, соглашаться со сказанным вчера - тем более.
        Сесть мне никто не предложил, и я оставался стоять. Единственный в комнате.
        Впрочем, ко мне вскоре присоединился Петр. Он вскочил, словно ужаленный, в два шага оказался рядом со мной и, уставясь на меня чуть выкаченными бешеными глазами, недобро произнес:
        - Хочешь сказать, что не понял? Так я повторю! Тебя обвиняют в морском разбое. А если мало, то могу добавить от себя - в самозваном присвоении звания и в обмане государя.
        Он словно хотел испепелить меня своим взглядом. Только такое количество народа уже пыталось проделать это, что желание царя не достигло цели.
        - Мой последний патент на чин капитана выдан морским министром Его Величества Людовика Четырнадцатого Поншартреном, - отчеканил я. - А орден мне король вручил лично за заслуги в войне. О чем в моих бумагах есть соответствующие записи.
        Я намеренно начал с последнего обвинения. Одно дело быть человеком без роду и племени, и совсем другое - офицером и дворянином, известным лично королю.
        Пусть в бушующей европейской войне симпатии Петра принадлежали англичанам и голландцам, не считаться с французским монархом самодержец не мог. Хотя бы как с собратом по ремеслу.
        Царь рассерженно хмыкнул. С бумагами не поспоришь. Даже в семнадцатом веке. К тому же помимо моих собственных патентов я предоставил в свое время рекомендательные письма.
        - Теперь о морском разбое. Я имел честь служить Его Величеству в качестве корсара и капера, что также подтверждено соответствующими записями, - продолжал чеканить я.
        Правда, мой послужной список я в России до сих пор не показывал никому. Но у меня его никто и не требовал.
        - Имея патенты, я обладал полным правом захватывать корабли и суда враждебных держав на основании законов, признанных всеми морскими государствами.
        - Так есть, - важно подтвердил мои слова Лефорт.
        Он был сухопутным офицером, к тому же давным-давно покинувшим родную Швейцарию, но общепринятые правила войны знал назубок. Как и любой европейский военный вне зависимости от рода войск. И уж разницу между капером и пиратом представлял себе прекрасно.
        - Мне плевать, как есть! Мой добрый приятель потерял по твоей вине два судна с товаром! - выкрикнул Петр. - А отнял их ты и никто иной!
        - Не отнял, а захватил, - уточнил я, чувствуя поддержку Лефорта. Раз уж Франц на моей стороне, то дела обстоят не так плохо. Должен же царь прислушаться к мнению своего друга!
        - Право военной добычи - священное право, - вновь подтвердил мой союзник. - Оно признается во всем цивилизованном мире.
        Если мой современник что-либо знает о Петре, то это о его желании во всем следовать за Европой. Трактовку данного желания уже можно оспаривать. Например, ругать царя за разрушение векового уклада, хвалить за него же или порицать, что он ограничился нарядами и техникой, а вот внедрить в своей стране демократические ценности преступно забыл.
        Да видел я эти ценности!
        При дворе французского короля.
        Лефорт стойко вынес направленный теперь уже на него взгляд царя и улыбнулся неожиданно доброй улыбкой:
        - Питер, ты не прав. Что скажут о тебе в Европе?
        Царь вновь повернулся ко мне. Ноздри его раздувались от гнева, однако теперь самодержцу требовался еще какой-нибудь предлог. Раз уж решил играть по международным правилам.
        - Почему скрыл, что моряк? - спросил он меня.
        - Потому что я им не являюсь. Просто обстоятельства сложились так, что пришлось повоевать на море. Судьба не дала иного выхода. Но офицер я изначально сухопутный.
        Четыре пары глаз смотрели на меня заинтригованно. Ни книг, ни СМИ не было, и рассказ бывалого человека являлся любимым развлечением для многих. Тем более когда речь идет о вещах почти не знакомых. Морские путешествия и схватки со стороны всегда казались исполненными романтики.
        - Может, выслушаем историю Санглиера? - предложил Лефорт и кивнул мне на один из европейских стульев. - Садитесь, капитан.
        Его положение давало некоторое право распоряжаться даже в присутствии царя. Но я все равно вопросительно взглянул на Петра, как на старшего здесь по положению.
        - Садись и говори. Только без утайки. - Самодержец сам был заинтригован не меньше остальных. С его-то любовью к морю…
        Времени мой рассказ занял много. Я начал с момента нападения эскадры сэра Джейкоба на ни в чем не повинный корабль, а закончил французскими приключениями. Без упоминаний ряда имен, истории с Черной Кошкой и подробностей последнего плена. Только чисто флибустьерская эпопея с добавлением каперских действий.
        Слушанием увлекся даже Головин. Остальные и вовсе открыли рты. Перед ними открывался целый мир, жестокий, в полном соответствии со временем, однако все равно притягательный.
        - И ты все это смог проделать? - Глаза Алексашки были круглыми, словно у ребенка. - Нет, мин херц, Санглиер - молодец. Но ума не приложу, как с таким малолюдством можно брать крепости? Мы всей толпой под Азовом…
        Говорить простонародным языком в присутствии царя Меншиков не стеснялся. Да и не было еще такого жесткого разделения по сословному принципу. Оно придет позднее, когда уровень одних останется прежним, а другие станут получать определенное образование, читать книги, с детства впитывать в себя понятия, о чем и как можно говорить в своем кругу…
        - Война в Вест-Индии больше напоминает набеги. Армии минимальны. Да и народ у меня был отборный. Кроме войны, ничего другого не знал. В Ла-Манше уже все обстояло несколько иначе.
        - Рота Санглиера сейчас лучшая в полку, - неожиданно поддержал меня Головин. - Мыслю я, офицер сей немало пользы принести России может. Да и Гранье - артиллерист, каких не найти. Только недовольный вечно. Все ему не так.
        - Жан-Жак сейчас, помимо всего, сам занимается изготовлением пороха, - напомнил я. - Если все получится, мы еще преподнесем туркам кое-какие сюрпризы.
        «И если у нас всех до того времени останутся головы на плечах», - мысленно добавил я.
        - Что с тобой поделать? Молодой Михайло просит за тебя, Лефорт просит, Головин хвалит. Ладно, служи, - смилостивился Петр. Он вообще несколько размяк в процессе моего рассказа. - Но смотри у меня! Если что не так! - И, вновь переходя на нормальный тон, поинтересовался: - Что вы там удумали со своим купцом? Воевода из Дмитрова жаловался, мол, занимаются в его городе неведомым бесовским делом. Я пока покрываю, а сам не ведаю что.
        - Скоро узнаете, государь. - Большой радости я не чувствовал, но на душе стало заметно легче. Только отныне надо быть осторожнее. Если по нескольким словам меня чуть не осудили…
        - Опять скоро. Твое счастье, времени кататься в Дмитров у меня нет. Завтра опять в Воронеж мчаться. Слушай, Санглиер, мне кто-то из попов жаловался. А может, из пасторов Кукуя. Уж не помню. Правда, что ты живешь с двумя бабами, словно султан?
        Блин! Еще один Король-Солнце выискался!
        34
        Флейшман. Труды и беспокойства
        Как выяснилось, нам жутко повезло. И причиной везения следовало считать плохую работу кузнецов.
        Когда давление пара стало большим, а предохранительный клапан не сработал, в котле не выдержали заклепки. Они-то повылетали первыми, и в итоге произошел не столько взрыв, сколько развал нашего агрегата. Хотя был бы кто в помещении, убило бы с гарантией.
        Нам было не до разрушенного паровика. Арест Командора отменял все далеко идущие планы. Ясно же, что под обвинение в морском разбое подходим мы все. Разве что кроме Ардылова. Володя большей частью оставался на берегу и к нашим делам отношения не имеет. Хотя за компанию вполне могут прихватить и его.
        К моему удивлению, Аркаша с Женей принялись размышлять, как спасти Командора. Словно это было хоть сколько-нибудь реально! И еще удивительнее, что к этому же спору присоединился Ардылов. Причем обсуждалась даже не сама возможность, сколько вполне конкретные методы для этого.
        Если конкретными могут считаться способы нападения на тюремные застенки с разгромом охраны и последующим бегством через заснеженные просторы гигантской страны, в самый центр которой мы имели неосторожность забраться.
        Может, нехорошо, но я думал совсем о другом, более прозаическом. И не только о том, каким образом нам следует скорее мчаться к ближайшей границе, раз уж Архангельск с кораблями недоступен по причине замерзания.
        Мысли крутились вокруг другого. Стоило ли так рваться на родину, чтобы схлопотать здесь по заслугам? Беда в том, что в спокойные времена выбиться куда-то наверх человеку не светит, а в переломные все слишком зависит от сиюминутного каприза властелина. Мы рискнули - и вот результат…
        Или не все так плохо? По международным, нет, не законам, скорее, правилам, никаким разбоем мы не занимались. Все было сравнительно официально и юрисдикции не подлежит. Тем более третьего государства, никоим боком не замешанного в конфликте.
        Только береженого и Бог бережет. А надеяться на милость судьбы - первейший путь к полнейшему фиаско.
        Самое лучшее и надежное из того, что стоило бы сделать, - рвать когти немедленно. Не обязательно до границы, но хоть куда-нибудь подальше, до выяснения обстановки. Собраться, сорваться, и ищи, как нас звали. И уж потом из безопасного далека думать, что делать и куда двигаться.
        Если бы еще быть уверенным, что не сделаем Командору хуже! Бегство легко посчитать признанием вины.
        Отсутствие преступления никого и никогда не освобождало от ответственности.
        - Не о том спорите, - прервал я компаньонов. - Мы не в Вест-Индии. Освободить мы можем, да надолго ли? Куда деваться потом?
        - Но нельзя же допустить… - начал Калинин.
        - Допустить нельзя, а подождать можно. - Решение пришло мне в голову само. - Вдруг все разрешится без нашего вмешательства? Самое лучшее - как можно скорее съездить за женщинами, а потом попробовать затеряться неподалеку. Если все хорошо, то объявимся и придумаем причину отлучки. А плохо… Тогда попробуем отбить Командора в последний момент.
        Иначе мы просто утратим уважение к себе и нашему общему прошлому. Даже если в такой попытке не будет никакого толка.
        И как назло, Сорокин в Воронеже! Да и с Ширяевым абсолютно непонятно, арестуют ли его вслед за командиром, или какое-то время он еще сможет побыть на свободе? Мы-то люди вольные, и наши отлучки никого не касаются. А вот самовольное оставление части при желании трактуется как дезертирство со всеми вытекающими последствиями. При нежелании никто не замечает, что имярек пропал куда-то на несколько дней. Все же люди…
        Тут еще Ленка беременна. Я решил, что худшее позади и можно подумать о потомстве. А Фортуна в очередной раз решила повертеться в капризном танце. Ну и оказалась к нам определенной частью тела. Той, которую любят поминать американцы.
        Нам повезло. Собраться мы не успели. Примчавшийся Ширяев сказал, что все в полном порядке и Командор на свободе.
        А если бы задержался хоть на час? Ох, долго бы Гриша нас искал. Ох, долго…
        Сам Командор заявился где-то через недельку. Румяный с мороза, уставший от дороги, но старательно пытающийся придать себе бодрый вид, он долго расспрашивал о судьбе паровика, интересовался прочими изделиями, а потом заявил, что ближе к весне сюда обязательно приедет Петр и надо показать ему товар лицом.
        Это-то как раз понятно. Сумеем убедить царя в своей полезности для грядущих славных дел - заживем, нет - чего доброго, опять придется искать себе пристанище.
        - А я ведь запретил ребятам думать о твоем освобождении. Сказал, что лучше подготовиться самим к отъезду. Залечь на некоторое время на дно, а там поджидать благоприятного случая, - признался я, когда мы с Сергеем остались одни.
        Неловко каяться в потенциальном предательстве, однако все равно кто-нибудь расскажет. И тогда отношения между нами ухудшатся куда больше, чем если это скажу я сам.
        - Правильно сделал, - без осуждения кивнул Командор. - Я тоже первым делом хотел разметать всех к такой-то матери. Хорошо, сообразил, что после этого пути никуда не будет. И мне-то уж ваши демарши точно не помогли бы. Ладно. Хорошо все, что хорошо кончается. Других дел по горло.
        На этом тема оказалась исчерпанной.
        Последующие дни прошли в работе. Пришлось мотаться в поисках материалов и людей, решать самые разнообразные вопросы, строить второй образец паровика, выпускать штуцера, готовить еще кое-какие штучки вроде аккумуляторов и кучи всевозможной ерунды.
        Я много раз пожалел, что выбрал для опытов этот город. Пока все шло на предварительной стадии, он еще как-то устраивал, но если нам суждено развернуться, то требовалось выбрать местечко получше. Так, чтобы была большая река, по которой можно возить грузы, будь то сырье или готовые изделия. Других удобных дорог пока нет.
        В идеале возможно вообще перебраться ближе к источникам сырья, к тем же Уральским горам, например, но мы не хотели далеко удаляться от столицы. По крайней мере, в первое время. А потом - к чему гадать? Сначала надо все хоть как-то наладить, получить «добро» из уст царя, занять какое-то положение в общественной иерархии.
        Успехи чередовались с неудачами. Аккумулятор изготовить никак не получалось. Зато паровик наконец заработал без особых проблем. Приехавший Сорокин долго пытался изготовить капсюли и чуть не подорвался в итоге. Но Гранье сумел наладить на нашей мельнице производство более-менее одинакового пороха, и мы стали начинять им ракеты. Нам сильно не хватало умелых рук, подходящих материалов и инструментов, времени, а частенько - элементарных знаний.
        Отношения с горожанами были сложными. С одной стороны, кое-кого мы обеспечили работой, другие сдавали дома прибывшим со стороны мастерам, у купцов и лотошников оживилась торговля. С другой - по городу упорно ходили слухи, что некоторые изделия наши от лукавого. Штуцера - всего лишь ружья, а вот паровик…
        Не обошлось без монахов. Сами они пытались воздействовать на нас словом Божьим, но слышавшие их слова миряне пару раз пытались разрушить создаваемое нами. Хорошо, солдатам удавалось подавить недовольство без крови. Хотя, конечно, кое-кого из наиболее активных деятелей уволокли в Москву к недремлющему Ромодановскому. И что потом было с ними, лично я не знаю и знать не хочу. Добра от князя-кесаря никто не видел.
        И уж особенно возросло недовольство, когда Кабанов осуществил свою мечту. Этим делом занимался почти исключительно он в период своих кратких наездов, зато испытания произвели в городе такой фурор, что солдатам просто чудом удалось обойтись без стрельбы по возмущенной толпе.
        Дел было столько, что я почти не заметил бега времени. Вроде не так давно справляли всей компанией Новый год, этакую пришедшую вместе с нами традицию, и вот уже постепенно удлиняющиеся дни напомнили нам о весне.
        Петр действительно приехал посмотреть на результаты трудов. А с ним - неизменный Алексашка Меншиков и Лефорт. Прочие птенцы гнезда Петрова мотались по большой стране, строили флот, готовили к походу армию, пытались наладить производство мундиров и заготовить продовольствие. Людей монарху остро не хватало. Дел же был непочатый край.
        Наша компания опять была в сборе. Впервые после встречи Нового года. Даже Валера с Костей примчались ради такого случая из далекого Воронежа. А Командор с Ширяевым и Гранье были у нас еще за три дня до визита.
        - Показывайте, - буркнул Петр, вылезая из возка.
        Насколько я заметил, верхом он ездить не любил.
        - Прошу, Ваше Величество! - На правах хозяина я повел знатного гостя к сараю, где вовсю пыхтела паровая машина.
        Для такого случая была специально изготовлена система шкивов, и сейчас она крутила два станка. Токарный, привезенный нами с собой, и ткацкий, кое-как приспособленный на месте.
        - Данная машина позволит существенно облегчить целый ряд производств, - стараясь перекрыть шум, буквально кричал я. - В зависимости от размеров можно подсоединить к ней требуемое количество станков. Готовых изделий будет больше, а людей для работы потребуется меньше.
        Безработица не грозила России. Населения не хватало для всех планов Петра. Суровый климат заставлял большинство жителей заниматься сельским хозяйством, и даже в городах большинство держали огороды и домашнюю скотину. Поэтому никаких луддитов опасаться в ближайшем будущем не приходилось.
        Петр тщательно осмотрел паровик, немного поработал на токарном станке и даже довольно умело выточил табакерку.
        Что нынешний монарх - любитель ручного труда, я знал еще со школы. Труд же токаря пока считался аристократическим, и даже в Европе кое-кто из вельмож занимался им на досуге.
        Наконец нам удалось покинуть сарай. У меня в какой-то момент сложилось впечатление, что Петр так и будет вытачивать все подряд, а в промежутках подкладывать дрова в пылающую топку.
        - Помимо производства, такие машины в будущем можно ставить на корабли, - подлил масла в огонь Командор. - Она еще далека от совершенства, не все получится и не сразу, но с течением времени надо будет обязательно изготовить несколько пароходов.
        Последнее слово было понято без пояснений. Командор рассказал о гребных колесах, нарисовал на снегу небольшой чертеж, в который Петр так и впился горящим от избытка энтузиазма взглядом.
        - Вряд ли мы на первых образцах сумеем получить большую скорость, - на этот раз Сергей словно пытался остудить монарха. - Зато корабль с машиной не будет так зависеть от ветра. Маневренность возрастет. Думается, первые пароходы надо будет использовать в качестве буксиров. Потом по мере накопления опыта применение машин на флоте станет увеличиваться. Можно было бы использовать самодвижущиеся повозки, но тут надо прокладывать специальные дороги, потребуется много металла. Короче, это уже будет не через год и не через два.
        - Зачем металл? - раньше Петра спросил заинтригованный Меншиков. - Можно просто поехать.
        Пришлось нам с Командором в два голоса объяснять царю и его спутникам принцип железной дороги. Как и с пароходами, идея увлекла Петра, и довеском мы долго говорили о создании под это дело целой промышленности. Рельсы, паровозы, вагоны - это действительно была отдаленная перспектива. Настолько, что мы, выходцы из более позднего века, отнюдь не уверены, что успеем заняться ею сами.
        - Молодцы! Какие молодцы! - Петр перецеловал всю нашу компанию, начиная с Командора.
        Моих заслуг тут было побольше, все-таки Сергей основное время занимался своей ротой, но он оказался ближе к будущему императору. Да и я вместо царского поцелуя предпочел бы лучше нечто более существенное. Сундучок с монетами, к примеру.
        - Зело порадовали меня сим изобретением, зело, - возбужденно вымолвил молодой царь. - И тем, что решили подарить его России. Спасибо всем. Отблагодарю.
        Последнее слово прозвучало обнадеживающе. Не стоит думать, будто я сугубо меркантильный человек. Но мы впервые открывали целые горизонты и уж, по крайней мере, заслужили не одних восторженных слов. Любой труд должен быть оплачен. А труда было положено столько, что цену можно было назначать любую.
        - Область применения следующего изобретения не настолько широка, государь. - Командор подвел царя с его небольшой свитой к установке залпового огня. Усовершенствованной сестре тех, которые мы как-то с успехом применили в Южной Америке.
        Внешне сцепленные рамой направляющие с посаженными на них ракетами не производили особого впечатления.
        - Точности установка не дает и предназначена для стрельбы по площадям. Например, по вражескому строю. Трупов немного, но взрывы вызывают панику, а испуганный враг - уже побежденный. С помощью ракет мы как-то рассеяли большой испанский отряд. Даже догнать многих не смогли. - Сергей невольно улыбнулся воспоминаниям. - Если же сделать их зажигательными, то можно с успехом обстреливать вражеские города и крепости.
        Вот что значит истинный военный! Не так давно Командор возмущался англичанами за их попытку взорвать адскую машину у Шербура, а теперь предлагает подпалить город противника. Все верно: что идет на пользу нам - полезно, во вред - преступно.
        - Отойдем в сторону, - увлек высоких гостей Командор.
        Все-таки и взорваться на старте могло. Стать причиной смерти царя… Тогда уж лучше самому на кол залезть.
        Распоряжался, конечно же, Гранье. Он в последний раз осмотрел установку и собственноручно подпалил запальный шнур.
        Ракеты одна за другой уходили с направляющих в клубах дыма, со свистом проносились по небу, а затем все поле перед нами покрылось шапками разрывов.
        Все это впечатлило даже немногочисленных зрителей, а что тогда говорить о врагах, случись они на вспучившемся поле.
        - Изрядно, - первым на этот раз высказался Лефорт.
        - Да мы с таким оружием турок до Царьграда бежать заставим! - восторженно поддержал Алексашка. - Только пятки сверкать будут! Покажем им, где раки турецкие зимуют!
        Петр выказал восторг гораздо проще и доходчивее:
        - Жалую всех дворянством российским и деревнями на прокорм. Говорите, что надо, дабы побыстрее и побольше сделать все это, - он указал рукой на установку. - Все будет. Сегодня же указы подпишу.
        - Место для производства, - начал я. - Материалы. Людей толковых, мастеровых, чтобы им меньше объяснять пришлось. Помощников дельных. Чтобы не только штуцера, паровики да ракеты производить, но еще время хватало бы на то, что изготовить не успели. А уж мы постараемся.
        - Обрадовали вы меня, пираты. Зело обрадовали, - Петр никак не мог унять радость.
        - Мы хотели бы показать вам еще одну штуку, государь.
        К показу этой штуки Кабанов готовился с особой тщательностью. В мерзлой земле была даже вырыта яма, наполовину укрывшая здоровенный воздушный шар. Трубы от костра гнали теплый дым в горловину, и кабаньер, как мы называли это детище по примеру монгольфьера, заранее рвался в воздух.
        Пояснения были выслушаны внимательно. Мысль о странствиях по воздушному океану была настолько нова, что не сразу укладывалась в головах. Это Кабанов, бывший десантник, был в ладах с небесной стихией. Даже успел несколько раз испытать свое детище к вящему неудовольствию и страху местных жителей.
        Но что ему чужие страхи, когда по возвращении из полета глаза Командора светились счастьем и словно отражали небо! Я-то привык относиться к летающим изделиям лишь как к еще одному виду транспорта. А шар на роль транспорта пока не тянул. Забава.
        - Сейчас я поднимусь на нем и покажу, что в полете ничего страшного нет, - закончил Командор.
        - А мне с тобой можно? - жадно поинтересовался Алексашка.
        По своему живому характеру он стремился испытать как можно больше. А уж полетать - это вообще нечто запредельное.
        - Конечно. В нынешнем виде шар может поднять троих.
        - Троих? - встрял Петр. - Тогда чего мы ждем?
        - Но это может быть опасным, Питер… - протянул Лефорт.
        Монарх лишь отмахнулся и первым полез в корзину. Самое удивительное - он помнил о весе и, перед тем как залезть, небрежно сбросил на землю тяжелую шубу. Такой же шикарный, хотя и не слишком умный жест проделал Меншиков. Командор же избавился от громоздкой одежды заранее, а теперь лишь отстегнул мешавшую и ненужную в полете шпагу.
        На деле воздушный шар намного безопаснее самолетов. Погода стояла солнечная и тихая. Легкий ветерок подхватил величественно поднимающийся в небо шар и медленно понес его над заснеженными полями. Даже завидно стало.
        Внизу вслед за шаром едва не бегом неслась свита Петра. Ничего, вот научимся добывать в больших количествах водород, тогда узнают, какие средства передвижения возможны в воздухе. К походу на Азов не успеем, зато к осени - наверняка. И тогда даже паровая машина покажется забавой.
        Полет продолжался сравнительно недолго. Наверно, с полчаса. Командор стравил часть еще не остывшего воздуха через выпускной клапан. Шар обрел часть веса, стал опускаться, и крепкие руки вцепились в болтающийся канат, потянули разом, возвращая царя с небес на землю.
        Глаза у Петра были такими же, как у Командора. Восторженными и одновременно - умудренными. Как у человека, постигшего нечто, недоступное большинству.
        Похоже, России суждено строить не только морской флот. Пятый океан лежит прямо над головами.
        35
        Кабанов. На Азов!
        Мне доводилось воевать в горах, в городах, в джунглях, на море. И лишь в степи приходилось впервые.
        Кругом, куда ни кинешь взгляд, стояли высокие травы. Лишь изредка виднелись небольшие рощицы, да тихий Дон плавно катил свои воды к далекому Азовскому морю.
        Часть армии шла к турецкой крепости походным порядком. Зато другая просто сплавлялась по величественной реке. Галеры двигались одна за другой. Среди них затесалось несколько галеасов и даже чисто парусных кораблей. Петр твердо решил блокировать Азов с моря и потому тащил с собой заранее построенные морские корабли.
        Флотом назвать армаду было трудно. Скорее, скопищем плавающей посуды. Наскоро сделанные из сырого дерева корабли чем-то напоминали одноразовые предметы. Какое-то время протянут, выполнят поставленные задачи, а дальше все равно придется заменять их чем-нибудь более основательным и долговечным.
        Никакого опыта практически ни у кого не было. Кучка иностранных моряков не делала погоды. Кадры вообще готовятся долго, и где уж было обзавестись ими за какой-то год?
        Однако энтузиазма хватало. Учились на ходу. Поверхностно, наскоро. Хотя мой собственный путь до капитанского мостика (пардон, до квартердека) был еще стремительнее. И ничего. Я не могу пожаловаться на немилость Фортуны, хотя для успеха одной ее улыбки бывает мало. Надеюсь, нынешние моряки тоже сумеют проявить себя, если придется.
        Большую часть времени я проводил с ротой. Порой же Петр вызывал меня на флагманскую галеру, и тогда я шел вместе с ним. Вечерами самодержец то и дело заставлял меня рассказывать истории из флибустьерского прошлого. Интересовался парусными маневрами, поведением команды при абордаже, всевозможными хитростями во время жарких схваток.
        Иногда мне случалось мчаться к идущей берегом армии с каким-либо поручением. В общем, мне кажется, за время выдвижения я имел возможность составить более-менее объективное мнение о нынешней петровской армии. До того мой кругозор больше был ограничен ротой да полковыми делами.
        Сразу скажу - стрельцы никуда не годились. Они скорее являлись ополчением, чем собственно нормальным войском. Привыкшие не столько готовиться к войне, сколько заниматься торговлей да ремеслами, стрельцы даже заурядный поход переносили с трудом. Марши тоже надо уметь совершать. А тут небольшой переход напрочь расстраивал любой полк. Колонны растягивались, масса народа отставала, сотни были перемешаны, и один хороший налет мог посеять такую панику, что о сопротивлении не было бы и речи. Вдобавок ко всему амуниция стрельцов и вооружение явно оставляли желать лучшего. Пищали тяжелые, неудобные в походе, даже без ремней. Да еще сохранившиеся бердыши, явный архаизм, уже малопригодный для боя. Про дисциплину я вообще молчу. Если уж брать аналогии, то стрелецкое войско больше напоминало янычар. Всегда готовые вмешаться в политику, жадные до льгот, однако совсем не годные для войны.
        Ничуть не лучше были и солдатские полки, существовавшие почти на тех же основаниях. Они лишь назывались регулярными. На деле же представляли собой нестройные толпы однообразно одетых людей, по недоразумению зачем-то снабженных оружием. Они-то и занимались военным делом от силы месяц-другой в году, а остальное время посвящали ремеслам да промыслам.
        Пожалуй, только два потешных полка и два выборных были армией в полном смысле этого слова. Недочетов хватало и у них. Большая часть офицеров была явно не на своем месте. Слаб был сержантский состав. Но по сравнению с остальными полки эти, Преображенский, Семеновский, Бутырский, Первомосковский, были не шагом - скачком вперед.
        Конница, на мой взгляд, была тоже плоха. Причем в равной степени что помещичья, что казачья. Индивидуальная подготовка всадников была на высоте. Только набор людей и коней - это еще не кавалерия. Как набор звуков далеко не всегда слово, а самые лучшие стройматериалы отнюдь не дом.
        На Азов шло около семидесяти тысяч человек. Насколько помню, у Суворова под Измаилом было вдвое меньше. Даже грустно, честное слово, видеть огромные силы, брошенные на штурм заурядной крепости. Обычная история - когда нет качества, берут количеством. Судя же по предыдущему походу, даже количество спасает далеко не всегда. Война не терпит дилетантов.
        Противник действовал грамотно и умело. Не имея сил дать полноценное полевое сражение, он стал навязывать громоздкой и неповоротливой армии мелкие стычки. Татарские наездники налетали то на отставший обоз, то на какой-нибудь растянутый и усталый полк. Если удавалось - рубили, нет - уходили в степь.
        Погони за ними почти никогда не давали результатов. Татары галопом уносились прочь, а ни казаки, ни конные помещики не рисковали далеко отрываться от главных сил. Только раз погоня самозабвенно рванула вперед и скрылась за горизонтом.
        Обратно вернулись не более одного из пяти. Татары умело навели преследователей на засаду, зажали их в клещи, и только степь была свидетелем последней отчаянной схватки.
        Вырваться удалось лишь тем, у кого были лучшие кони. И кому повезло на отходе избежать татарской стрелы.
        В другой раз казакам удалось то же самое проделать с обитателями степей. Их точно так же заманили притворным отступлением в засаду и в одной из балок взяли в мешок.
        Рубиться казаки умели. Сотню татар превратили в фарш за четверть часа. Все это было сразу представлено Петру как победа, и вечером, когда галеры пристали к берегу на ночевку, начался бурный праздник с орудийной канонадой, фейерверком, водкой и обильной похвальбой.
        Был бы я на месте противника, праздник закончился бы плохо. Напрасно я напоминал царю, что война не место для всеобщего разгула. Было бы гораздо больше пользы ускорить марши, чем без конца устраивать стоянки, дневки, праздники…
        Да только ускорить - это вряд ли. Стрельцы и солдаты к большим переходам были непривычны. Это не ратовать на площадях в пользу того или иного решения, требовать вольностей и новых привилегий. Для политической борьбы требуется только луженая глотка, а для войны - постоянные учения и высокий воинский дух.
        Петр и сам понимал, что армии как таковой у него пока нет. Как и то, что в краткий срок ничего путного сделать в данной сфере не получится. Оставалось полагаться на время да на те кадры, которые постепенно взрастали в потешных полках. Но и нагрузка на любимцев ложилась немалая.
        Чтобы окончательно не стеснить армию, и без того едва ползущую со своими обозами, часть провианта доставляли по Дону кораблями, а уж затем перевозили на телегах к основным силам. Мне самому дважды пришлось сопровождать вереницу повозок и стада быков, предназначенных на заклание.
        Один раз все сошло благополучно. Даже на обратном пути, когда я резал угол, стремясь вывести людей к месту, куда предположительно переместилась флотилия, мне не попалось ни одного татарского разъезда.
        Тут уж как повезет. Уж этот-то урок я сполна усвоил еще на горных дорогах своей первой войны.
        Второй раз хоть не надо было перегонять стадо. Но и без него было ненамного легче. Разнообразные повозки были до предела нагружены мешками с мукой и крупой и бочонками с порохом и водкой. Волы, используемые в качестве тягловой силы, - животные, конечно, выносливые и более сильные, чем лошади. Зато заставить их перемещаться быстрее невозможно. Они будут брести и брести все время на одинаковой скорости, и пешеход при желании вполне способен играючи обставить весь этот караван.
        На все у меня были две роты преображенцев да казачья сотня.
        Часть казаков я сразу услал в дозоры.
        - Нападут незамеченными - собственноручно на оглоблях повешу, - предупредил я сотника.
        Казаки до сих пор считали себя не столько подданными, сколько союзниками московского царя, и с ними требовалось вести себя построже. Тут просто - отпустишь вожжи, и вмиг сядут тебе на голову. В бою же, в зависимости от настроения, то ли в атаку кинутся, то ли в отход.
        - Тады вешать некого будет, - хмыкнул сотник.
        Звероватого вида, с чуть раскосыми на восточный манер глазами, Лука производил впечатление воина бывалого и чем-то напоминал мне былых спутников по далеким морским походам. Наверно, тем же стремлением к определенной самостоятельности с признанием в отдельных случаях строжайшей дисциплины. Лишь бы тот, кому придется подчиняться, был с его точки зрения достоин доверия и не подставлял напрасно под убой.
        - Ничего. Я и мертвых поближе к небу подниму.
        - Да не боись. В запрошлый раз все было спокойно. - Лука был со мной при первом сопровождении каравана. - Дойдем и на этот…
        - То в прошлый. Не знаю, как ты, а я стать чучелом для рубки не стремлюсь. Когда дойдем, тогда и будем радоваться. Выполняй.
        Я посмотрел, как Лука быстро распределил казаков, часть разослал группками по три-четыре человека, а остальных оставил при себе. Огнестрельного оружия у казаков было мало. Пистолеты и ружья уживались с луками. Зато сабли и пики были у всех, и мне уже доводилось видеть, как ловко пользуются ими казаки.
        - Самое паршивое - это то, что при нападении нам придется уйти в оборону, - заметил я Ширяеву и Голицыну. Последний замещал командира другой роты, заболевшего пару дней назад.
        Болезни были подлинным бичом армии. В отсутствие элементарного ухода заболевшие солдаты и офицеры с легкостью переселялись в мир иной, и могилы были наиболее заметным следом на проделанном пути. Невольно думалось - коль так пойдет дальше, то к Азову в строю останется не больше половины армии. Остальные будут следовать в обозе. А то и не следовать никуда.
        - Разве есть что иное? - несколько удивился Голицын.
        - К сожалению, в нашем случае - нет. Пехотой мы можем отогнать кавалерию, а вот догнать ее - увы, не получится. Но запомни, Михаил, обороной сражений не выигрывают. Только нападением. - Голицын был человеком способным и старательным. Но очень уж нынче на Руси въелась в кровь осторожная тактика. Встретил противника - остановись и жди, пока он на тебя нападет. А уж чтоб самим…
        Самое же мерзкое - потом история повторится, и мы получим русско-японскую войну с ее чудесами героизма на рядовом уровне и сплошь отрицательными образчиками стратегии - на высшем.
        День уже перевалил на вторую половину. Как бы мы медленно ни ползли, однако до основных сил осталось сравнительно недалеко. Без возов я бы довел солдат часа за три. С возами же переться, пожалуй, придется чуть не вдвое дольше.
        - Похоже, нам навстречу порожняк идет, - Григорий кивнул на мчавшийся к обозу наметом правый головной разъезд.
        - Сомневаюсь. - В душе возник нехороший холодок. - Луку ко мне. И Голицына тоже.
        Звать сотника не пришлось. Он тоже заметил казаков, сразу понял все и сам подъехал ко мне.
        - Не иначе, накаркали. - Конь под Лукой танцевал, словно возбуждение хозяина передалось и ему.
        Один из дозорных на скаку несколько раз махнул пикой, и сотник перевел значение сигнала:
        - Татары. Сотни три. Сюда идут.
        - Так… - Я вспомнил недавно пройденный путь. - Лука, забирай своих. Видел балку справа? Незаметно уходи туда. Потом сиди и жди. Представится удобный момент - ударишь. Давай, действуй!
        Сотник быстро прикинул и согласно кивнул:
        - Лады. Сделаем.
        Он тут же умчался собирать свою кавалерию. В обороне она все равно ничего особенного из себя не представляла, а так хоть появлялся лишний шанс.
        - Возы в круг! - Раз уж Лука так уверен в том, на что наткнулись казаки, то ждать донесения не было никакого смысла.
        Возницы засуетились, составляя из повозок некое подобие вагенбурга. Дело было известное, знакомое, и подгонять никого не требовалось. Кроме волов, но флегматичные животные явно не разделяли людских тревог.
        Пыль при перестроении поднялась такая, что уход казаков остался незамеченным. Дозор подлетел, и старший выкрикнул то, что мне уже поведал Лука. Вплоть до предположительного числа нападавших.
        - Давай в круг. - Я не хотел, чтобы разведчики демаскировали ушедших товарищей.
        Остальным дозорам предстояло действовать на свой страх и риск. Кто хочет, могли попробовать успеть к уже устроенному вагенбургу, остальным лучше было попытаться затеряться в степи.
        Наконец появились татары. Они сразу заметили наше импровизированное укрепление и понеслись в атаку, постепенно наращивая скорость. А уж крик подняли такой, что мне поневоле приходилось повышать голос, дабы быть услышанным.
        - Гриша, на тебе передний фас. Михайло, держи фланги и тыл.
        Главное было выдержать первый удар, и я пока поставил сюда всю свою роту. Штуцерников в моей команде была всего дюжина, плюс столько же у Голицына. По меткости и дальности стрелки не знали равных. Зато на перезаряжание штуцера уходило гораздо больше времени, чем на простую фузею.
        Я торопливо обходил готовых к бою солдат и в последний раз напоминал им основные правила:
        - Помните, чему я учил! Огонь вести по команде плутонгами. Тщательно целиться. Ни одна пуля не должна пропасть зря. Об упреждении не забывать. Сразу после выстрела сноровисто заряжать, чтобы быстрее быть готовым к стрельбе. Гренадерам бросать гранаты тоже по команде. Не бояться. Если каждый будет действовать умело, татарам нас в жизни не взять.
        Впрочем, у татар мнение было иным. Им, наоборот, казалось, что удастся доскакать, с налета перемахнуть через препятствие, а там уж всласть поработать саблями.
        - Первый плутонг… - я прикидывал расстояние с таким расчетом, чтобы успели перезарядить до того, как всадники окажутся перед возами. А заодно жалел, что так и не успел ввести бумажные заряды к ружьям. Те самые, которые получат распространение несколько позднее. Тогда скорострельность повысилась бы раза в полтора. Но тут виновата нехватка бумаги. Промышленности-то практически нет, и попробуй напаси патронов на всю немалую армию. Или хотя бы на ее наиболее подготовленную часть. Стрельцов чему-то учить уже бесполезно.
        - Пли!
        Нет, все же не зря я гонял солдат и часть своих денег вкладывал в сверхлимитный порох. Не меньше десятка всадников вылетело из седел. Остальные продолжали нестись, еще надеясь взять нас с ходу, без дальнейших задержек и проблем.
        - Второй плутонг… Пли!
        На этот раз залп был еще удачнее, да и расстояние ближе.
        Солдаты торопливо шуровали шомполами, стремясь успеть выстрелить еще раз, но конница была уже рядом.
        - Гранаты!
        Убойной силы у нынешних гранат почти нет. Разве в лоб попадет, или кого-то осколок уж очень неудачно достанет. Зато грохота от них столько, что запросто сбивает с толку людей. Коней же может перепугать капитально. Лошадь вообще животное пугливое. А тут сразу и гром, и огонь, и дым. Полный букет лошадиных удовольствий.
        Взрывы действительно выглядели со стороны очень эффектно. Казалось, вздыбилась сама земля. Хотя на деле не останется даже воронок. Разве что небольшие круги выгоревшей травы послужат кратковременным напоминанием о падении гранаты.
        Лошади знать этого не могли. Они просто рванули в стороны, стремясь убежать от того страшного, что вдруг встало на пути, и все умение всадников не могло сразу остановить их, направить бег в нужную сторону.
        Я убедился, что первый плутонг вновь вооружен, но отдавать команду пока не спешил. Стрельба по движущейся цели требует соответствующего умения, и, как я ни гонял своих людей, овладели ею далеко не все.
        - Штуцерникам прицельный огонь по готовности. Стараться выбить тех, кто побогаче одет. Остальным ждать.
        Пока противник воевал с лошадьми, я и сам успел пару раз выстрелить из взятого с собой ардыловского изделия.
        Наездники не решились атаковать нас еще раз в лоб и закружились вокруг вагенбурга в беспокойной карусели. На нас посыпался дождь стрел. К счастью, что бы там ни говорили позднее, попасть на полном скаку достаточно трудно. Но кое-какие потери мы все-таки несли.
        С нашей стороны стреляли исключительно штуцерники. Тут тоже дело обстояло не очень хорошо. Многие забывали взять соответствующее упреждение. Поэтому наши пули тоже достигали цели нечасто.
        Ситуация получалась патовая. Мы не могли одолеть носящихся по кругу татар, как не может одержать победу любой обороняющийся просто потому, что инициатива принадлежит не ему. Не могли нас победить и татары. Оставалось ждать, пока у кого-то не иссякнут боеприпасы или же у наездников - терпение.
        Терпение иссякло быстрее. Очевидно, татары решили, что наши ружья разряжены, и бросок к вагенбургу у них получится.
        Они рванули к нам сразу с нескольких направлений, рассчитывая хоть где-то добиться успеха. Вот поэтому я и приказывал не стрелять никому, кроме штуцерников.
        Залп практически в упор был для татар неожиданным и страшным. Помнится, Суворов специально приучал лошадей идти прямо на выстрелы. Наш враг не был столь предусмотрительным. А тут еще несколько последних гранат…
        Те, кто не был сражен выстрелами, вновь понеслись кто куда. Причем, по иронии судьбы, многие как раз к заветной балке.
        Сам я выстрелить со всеми не успел. Зато, едва чуть рассеялся дым, подловил удаляющуюся спину наиболее богато одетого противника и надавил на курок.
        Татарин покорно свесился набок. Истинный наездник, он даже мертвым не потерял стремя и продолжал нестись за своим конем. Правда, плашмя и отмечая телом каждую кочку.
        По-моему, я угадал, и покойник был или главным, или одним из главных в подловившей нас компании. После его смерти среди нападавших явно наступило замешательство, а тут еще из балки, куда несло добрую половину уцелевших, навстречу выметнулись казаки Луки…
        Нам тоже досталось. От стрел погибло четырнадцать человек. Вдвое больше было раненых. Вдобавок перебита была часть волов, и нам пришлось изрядно потрудиться, где впрягая в повозки трофейных лошадей, а где перекладывая часть груза.
        Я уже всерьез стал опасаться, что тьма застигнет нас в пути, но под самый закат навстречу нам показался разъезд помещичьей конницы. Большой разъезд, в сотню с лишним коней.
        До армии было совсем недалеко. Да и до Азова оставалось несколько неспешных переходов…
        36
        Флейшман. У стен Азова
        Судьба упорно не давала мне покоя. Напрасно я считал, что уж теперь смогу повесить шпагу на любимый еще не сотканный ковер и заняться исключительно коммерцией и производством. Вернее, та самая коммерция как раз-то и заставила отправиться в края, где скоро должны были загрохотать орудия.
        С момента отправления армии мы успели изготовить очередную партию штуцеров, а уж ракет наделали столько, что могли бы закидать ими какой-нибудь заштатный городок, наподобие покинутого нашей компанией Дмитрова.
        Да что ракет? У нас даже появилась вторая паровая машина. Верхом совершенства она не являлась, боюсь, до совершенства нам как до пенсии, если не дальше. Тут важен факт. Толчок дан. Потихоньку, полегоньку, но хоть какое-то изобретение появилось значительно раньше положенного времени. Глядишь, прочее тоже появится быстрее.
        Кабаньер, к примеру. И не только. Дизель в реальности в состоянии работать даже на подсолнечном масле. Я запомнил передачу, случайно виденную по телику еще там, в будущем, как в какой-то деревне мужики заправляли маслом трактор. Им выходило дешевле солярки. И ничего, работал…
        Паровики я оставил в нашей новой «вотчине» - Коломне, а ракеты, порох и штуцера потащил к Азову. Дорого яичко к Христову дню. Оружие - к войне. Если не доказывать свою незаменимость, то кто в нее поверит?
        Путь до Дона был ужасным. Зато потом, по воде, стал больше походить на спокойное мирное путешествие.
        После Черкасска, по слухам, стало опаснее. Кто-то где-то видел отряды татар. Потому держаться мы старались подальше от берега и даже на ночь не высаживались на сушу, а бросали якоря посреди реки. Ну и, конечно, назначали усиленную вахту и вообще были готовы вступить в бой.
        Слухи так и остались слухами. Для нас. К Азову мы добрались на редкость благополучно. Вся местность вокруг крепости была забита войсками. Стрельцы в кафтанах разных цветов, старые полки иноземного строя, преображенцы, семеновцы, казаки, дворянское ополчение, масса артиллерии, а над всем этим приветом из другого времени - наш первый кабаньер.
        Глядя на него, многие стрельцы крестились, а то и просто плевали через левое плечо. Мол, сгинь, нечистая сила!
        Петра пришлось поискать. В конце концов нас послали на одну из батарей, которой якобы управлял сам царь. А может, не управлял, а смотрел, как управляют другие.
        Гремела редкая канонада. Пушки и мортиры то и дело окутывались дымом, посылая очередное ядро в сторону крепости. Насколько я мог рассмотреть, обычно без малейшего толка. Оттуда отвечали с точно таким же эффектом. Словно для обеих сторон важно было соблюсти некоторый декорум. Или выполнить план по расходованию пороха.
        - Боюсь, осада опять затянется, - покачал головой Женя.
        Он был единственным из помощников, взятым в дорогу. Ардылов и Кузьмин продолжали трудиться в мастерских, а Калинин занимался поисками серной кислоты. По идее, на наши нужды запаса уже хватало, но, как всегда, хотелось иметь его побольше. Тем более необходимые химикаты являлись большой редкостью.
        - Мы же пришли ко всеобщему воспоминанию - второй поход на Азов окажется успешным, - ответил я.
        - Только сроки назвать не смогли, - улыбнулся Кротких.
        - Надеюсь, в чем-то мы их изменили. - Кабаньер был тому лучшим доказательством. Уж о его существовании никто из нас не читал ни в учебнике истории, ни в художественной литературе.
        Впереди у пушек кто-то ругался с такой страстью, что порой заглушал пушечный гром. Мы с Женей невольно переглянулись, явно подумав об одном и том же человеке, и ускорили шаги.
        Конечно, это был он. Наш славный Жан-Жак крыл матом на пяти языках. Его собеседник пытался возражать в ответ, только кто сравнится по сочности выражений с бывалым флибустьером? Даже будь он царем Всея Руси. И ведь был. Наш бравый канонир усиленно налетал на бомбардира Алексеева, сиречь, царя Петра, последний же с упрямством прирожденного самодержца пытался настоять на своем.
        Несколько в сторонке я увидел Командора с Алексашкой и молодым Голицыным, терпеливо ждущих конца спора.
        - Ну и бросайте ядра на… К зиме гору навалите, по ней на крепость заберетесь! - долетел крик Жан-Жака.
        Нервы француза не выдержали. Он отвернулся от царя, сделал несколько порывистых шагов в сторону и зло уселся прямо на землю. На крепость Жан-Жак демонстративно не глядел.
        Неподалеку оглушающе вякнула мортира. Невооруженным глазом было видно, как здоровенная бомба поднимается в небо по крутой дуге, а затем падает вниз, не долетая до стены добрых ста метров.
        - Что это они? - после приветствий спросил я у Командора.
        - Не могут сойтись во взглядах на артиллерийское дело, - дипломатично ответил Сергей.
        Глаза у него были веселыми. Осада явно не давала поводов для отчаяния, хотя и для радости тоже. Как я узнал чуть позднее, импровизированный флот Петра в первые дни отогнал турецкие корабли, отрезав крепость от моря. Но на этом успехи закончились. Стрельба была неумелой, и большинство ядер пропадало впустую. Никаких значительных повреждений стенам нанести не удалось. Поэтому разговоров о штурме пока не было.
        Вновь рявкнула мортира, на этот раз другая. И снова бомба упала с недолетом.
        Петр долго смотрел на крепость, потом подошел к Гранье, сел рядом и положил руку канониру на плечо.
        Обиженный Жан-Жак сбросил руку, словно не царь пытался помириться с ним, а какой-нибудь провинившийся забулдыга.
        К чести Петра, каким бы самодуром он ни был, голос разума иногда был для него важнее сиюминутных чувств. Он что-то стал тихо говорить Жан-Жаку, вновь положил руку тому на плечо, и на этот раз бывалый флибустьер оттаял.
        Никто из нас не решался подойти к сидящей парочке. Мы лишь пытались понять, о чем идет речь. Гранье явно сказал что-то примиряющее, встал и пошел к ближайшей мортире.
        Канонир долго колдовал рядом с ней, прикидывал ветер, подбивал клин, бывший своеобразным механизмом наводки, и наконец сам взялся за пальник.
        Казалось, все вокруг, задержав дыхание, следили за полетом грозного снаряда. И наше ожидание было вознаграждено по-царски.
        Бомба перелетела через стену и взорвалась сразу за ней.
        Среди артиллеристов и стрельцов прикрытия раздались восторженные крики. Совсем как у болельщиков при виде того, как любимая команда забивает в ворота соперников красивый гол.
        Сам Петр в несколько широких шагов оказался рядом с виновником торжества и порывисто расцеловал его.
        - Дружок у вас! Самого государя переспорил, - восторженно покачал головой Меншиков.
        Будущий Светлейший, человек, несомненно, разносторонне талантливый, к пушкам никогда не лез. Артиллерийская стрельба - целая наука, требующая математических знаний и расчета, а как раз науки являлись слабым местом Алексашки.
        Только сейчас Гранье заметил меня и Женю в числе зрителей. Он немедленно устремился к нам и, едва успев поздороваться, засыпал простейшими вопросами:
        - Ракеты привезли? Сколько? А порох? Уже неплохо.
        Подошедший Петр спросил почти то же самое. С добавлением о штуцерах и общем ходе дел. Постройка второй паровой машины привела его в восторг не меньший, чем удачная стрельба.
        Тем временем подошла часть груза. Гранье сразу позабыл обо всем и бросился осматривать привезенное богатство. Вскоре прежняя мортира выстрелила уже с нашим порохом. Жан-Жак сделал кое-какие поправки, пристрелялся, после чего заговорила вся батарея. Несколько бомб одна за другой попали в угловую башню. Другие обрушились на стены. Даже те, которые не попали в конкретную цель, упали совсем близко. В памяти всплыло где-то не то читанное, не то слышанное слово: «Накрытие».
        Теперь никто бы не назвал канонаду вялой. Орудия одно за другим выплевывали в сторону крепости ядра и бомбы. Вдобавок Командор вызвал сводную команду штуцерников, выдвинул их вперед и несколько в сторону, расположил цепью и устроил своеобразный тир. Мишенями служили мелькающие на стенах турки.
        При виде какого-то подобия успеха Петр оживился и теперь то ходил следом за Гранье, то пытался сам воспользоваться наглядными уроками нашего канонира.
        Уйти, когда не только царь и Алексашка, но и все приятели оставались здесь, не получалось. Хотя находиться среди грохота было тоже несладко.
        Наконец не то Гранье, не то сам Петр вспомнили о ракетах. До сих пор их берегли, а тут с привозом мною новой партии появились как бы лишние. Ну, не лишние, но и не последние.
        Серьезного вреда крепости, всем этим стенам и башням, новоявленные предки «катюш» причинить не могли. Зато несколько проредить защитников, посеять среди уцелевших панику, а заодно и подпалить пару домов - вполне.
        Залп был впечатляющ. Мы не видели всего, что творилось в городе, зато неподалеку от батареи… Часть стрельцов попадала на колени, вознося молитвы к равнодушным небесам, часть упала ничком в ожидании конца света, а более слабые и нервные бросились в разные стороны, и более выдержанным преображенцам Кабанова пришлось их отлавливать по всему ближайшему полю.
        - Зело славно! - Чумазый Петр радовался, словно ребенок, получивший новую, никогда не виданную игрушку.
        От удачной стрельбы он пьянел похлеще, чем от вина. Да и не он один. Наверно, люди так бы и продолжали палить по крепости, но уже явно стал проявлять себя вечер.
        - Завтра продолжим. - Царь с удовлетворением покосился на поврежденную башню. - А пока пойдем - посидим, отдохнем…
        - Я останусь, - отказался Жан-Жак. - Ночью турки обязательно попробуют починить разрушенное. И тут я по ним вдарю. Не хочу завтра начинать сначала.
        Мысль увлекла Петра. Глаза на закопченном лице сверкнули в предвкушении очередной козни. Это для солдат война - трагедия и тяжелый труд. Для правителя она забава.
        - Хорошо. Я обязательно подойду попозже. Только не начинайте без меня. - Ждать некоего часа было не в характере Петра.
        - Я тоже останусь, государь, - после краткого раздумья сообщил Кабанов. - На месте турецкого командующего я обязательно решился бы на вылазку. Раз батарея стала опасной, самое лучшее - уничтожить ее. Было бы неплохо подтянуть сюда часть сил. В худшем случае сумеем отбить нападение. В лучшем - попробуем ворваться на плечах противника в крепость.
        По своему незначительному чину претендовать на руководство операцией Командор не смел. Хотя я чувствовал - хочет, и еще как. Тем более крепости нам брать доводилось. Пусть не такие грозные, так и людей у нас было поменьше. Зато каждый из них был не в пример лучше подготовлен, чем любой из собравшегося здесь воинства.
        - А турки заметят, и вылазки не будет, - возразил Меншиков.
        Мне показалось, что идея подготовить засаду ему понравилась, но то, что она пришла не в его светлую голову, заставляло искать слабые стороны в плане. Зачастую очевидные, на которые легко смог бы найти возражения даже я.
        - Полки в любом случае надо подтягивать ночью. А стрельцов убрать к чертовой матери. Толку от них… Только под ногами путаются. - Стрельцов Командор откровенно не жаловал.
        Царь тоже стрельцов не любил с детских лет, но все-таки его несколько задевало, когда так пренебрежительно относились к основе его войска. Пока задевало. Скоро полетят стрелецкие головушки, давая Сурикову возможность написать бессмертную картину. Но притом Петр понимал справедливость прозвучавших предложений и возражать не стал:
        - Так и сделаем. Я к полуночи Гордона пришлю с потешными и бутырцами. А потом и сам подъеду пострелять малость. Раньше смысла не вижу. Ладно. Не прощаюсь. Михайло! Ты с кем?
        - Я останусь здесь, государь, - без колебаний принял решение Голицын. - Со своей ротой.
        - Как знаешь, - настаивать на чем-то Петр не стал. Хотя порою пить с ним приходилось в приказном порядке.
        - Уж полночь близится, а Патрика все нет. - Несмотря на показную иронию, на душе было неспокойно.
        - А ночь в июле только шесть часов, - в тон мне отозвался Сергей. - Вот только укачивать кого-то в колыбели не стоит. И полночь, кстати, давно миновала.
        Мы сидели в крохотной ложбинке позади батареи у почти погасшего костра, пили кофе из запасов Командора и курили трубки. Каждые четверть часа очередная мортира грозно бухала, оглушала нас, посылая в сторону крепости бомбу, напоминая тем самым туркам о нашем существовании и о нависшей над ними угрозе.
        Гордона с обещанными полками действительно все не было. Как не было и обещавшего подъехать Петра. В итоге все прикрытие составляли две роты преображенцев да стрелецкий полк.
        Десяток штуцерников Командор заранее выслал попарно в секреты. Этих людей он готовил не только к стрельбе, но и к разведке. По прошлому опыту знаю, нет ничего хуже - сидеть, не ведая о творящемся в округе.
        - Заблудись, наверное, - подал голос Голицын. - Темно же.
        Вождение войск в темноте - целое искусство. Тут при дневном свете маневрирование удавалось не очень, а уж ночью…
        Разлитую в воздухе тревогу ощущали все. Иначе с чего бы Командору произнести успокаивающе:
        - Ничего. Орудия заряжены картечью. Уж пару сюрпризов мы в любом случае преподнесем. А вы бы, Юрик, шли пока к себе. Мало ли чем черт не шутит?
        Вместо ответа Женя провел рукой по струнам. Явно хотел исполнить какую-нибудь подходящую к случаю вещь, но Командор покачал головой, и пришлось умолкнуть не начиная.
        Мы бы в самом деле могли уйти. Никаких обязанностей у нас с Женей не было. Так, задержались с друзьями. Но что-то продолжало удерживать нас у погасшего костерка. Нечто иррациональное, бессмысленное с точки зрения логики, однако важное для нас.
        - Вот так и ходи в гости, а тебя потом гонят в три шеи. Куда мы пойдем, Командор? Ночь же на дворе, а места незнакомые. Еще заблудимся, - возразил я. - Да и сам говорил - утро скоро.
        Ответить Командор не успел. От орудий к нам торопливо спустился недавно ушедший туда Гранье и коротко сообщил:
        - Идут!
        Как он смог что-либо углядеть в темноте, оставалось тайной. Но до сих пор Жан-Жак не ошибался никогда. И подтверждение этому пришло буквально спустя минуту в виде одного из дозорных егерей.
        - Турки! Много! Прямо на пушки прут!
        - Роты, тихо в ружье! Стрелецкого полковника ко мне! - едва ли не шепотом распорядился Командор.
        Стрельцы тоже не спали, и потому полковник, уже в летах, бородатый и вечно всклокоченный, появился быстро.
        Чины частенько не играли роли. Даже Алексашка был всего лишь поручиком. Поэтому разбираться, почему им командует капитан, стрелец не стал. Видел его беседующим с царем, и этого было достаточно. А ведь мог бы поспорить. Единого начальства в прикрытии не было, но уж как-то само выходило, что «потешные» всегда главенствовали над прочими родами войск.
        - Сразу после залпа атакуешь турок. Задача - хоть всем полечь, но орудия не отдавать. Иначе на том свете достану. Я с преображенцами ударю во фланг. Если получится - пытаться ворваться в крепость. Людям передай - подмога скоро подойдет. Все. Выполнять, - тон у Сергея был таков, что никаких возражений последовать и не могло. Но на всякий случай Сергей повернулся ко мне: - Юра, проследи. На рожон не лезь.
        Полковник растворился во мраке, и мне пришлось следовать за ним почти наугад. От покинутой ложбинки грянула песня. Очевидно, Кабанов специально решил позабавить напоследок турок, показать, что их тут явно никто не ждет.
        Всего лишь час дают на артобстрел,
        Всего лишь час пехоте передышка…
        Интересно, многие ли понимали, о чем поется в песне? Вроде по-русски, а явления нет. И еще долго не будет. С нашей помощью - возможно никогда. Если удастся переменить хоть что-нибудь.
        Я был несправедлив к стрельцам. Выдвинулись они достаточно тихо. Мы практически подошли к орудиям, когда над полем прозвучал резкий выкрик Гранье:
        - Пли!
        Тьма раскололась, на миг осветила действительно несметные полчища врагов. Грохот больно ударил по ушам, а тут еще зашипели ракеты, сорвались с направляющих и пошли к городу.
        При их прощальном свете можно было рассмотреть, что первые ряды нападавших буквально сметены картечью. Остальные топчутся, не зная: то ли бежать назад, то ли рискнуть и рвануть вперед? Ведь до орудий осталось-то несколько десятков метров…
        Ободренные замешательством противника, стрельцы лавиной бросились в атаку.
        Я находился рядом с полковником несколько позади основной схватки. Тьма мешала различить подробности, однако даже по крикам было понятно: наша берет! Мы шли вперед к заветной крепости, и я даже подумал, что зря Командор перестраховывался, создавал резерв, когда все так просто, один рывок и…
        На середине пути к врагу подошло подкрепление. Крики стали громче, изменили свой тон, а затем на нас хлынула масса людей. Только что побеждавшие стрельцы как-то быстро впали в панику и теперь старались спасти свои жизни, удирая самым бессовестным образом.
        - Полковник!
        Но он и без моего крика бросился наперерез, а уж крыл при этом так, что мог позавидовать иной боцман.
        Бывшая с нами резервная сотня перехватила часть бегущих. А тут на нас нахлынула волна турок, и дальнейшее я воспринимал с трудом. В памяти остались какие-то фрагменты. Выпады, парирования, крики, стоны, рывки вперед, откатывания назад, пока откуда-то сбоку не грянул никогда не слышанный мной наяву, но знакомый по фильмам клич:
        - Ура!
        Удар двух рот во фланг вновь переменил ситуацию. На этот раз в панику впали турки. Пусть их было в несколько раз больше, но тьма не позволяла оценить реальные силы подошедшей подмоги. Порыв же преображенцев оказался таким, что попытавшиеся что-то сделать были сметены, а остальные сочли за благо не испытывать дальше переменчивую судьбу.
        Зато стрельцы, по крайней мере какая-то их часть, воспряли духом и поддержали атаку Командора. Был рывок, бег, а когда я чуть пришел в себя, то оказалось, что стою на стене у той самой башни, которую днем обстреливал Гранье.
        Небо начинало светлеть. Потихоньку, медленно, и до рассвета оставалось немало времени. Но для нас гораздо важнее прихода утра был приход подкрепления. Наскоро собранный совет определил наши собственные силы - остатки двух рот преображенцев да меньше сотни стрельцов. Да плюс мы с Женей, попавшие сюда неведомо как, зачем и в каком качестве. Вернее, еще я - понятно, но когда к драке присоединился Кротких?
        Со стороны покинутой батареи Гранье слышался частый перестук барабанов. Очевидно, заблудившийся Гордон все-таки вышел к назначенному месту и теперь явно спешил к нам.
        - Кротких! Раз уж ты без гитары, то поторопи наших! Всем приготовиться к турецкой контратаке! Ружья зарядить! Попробуем отбиться огнем, - распоряжался Кабанов. - Нам продержаться - всего ничего.
        Ничего - это хорошо. Однако турки набросились на нас огромной толпой. Залп фузей, штуцеров и пищалей не остановил их натиска, и все опять завертелось в карусели рукопашного боя. В той самой, которую потом и не вспомнишь толком.
        Рядом со мной рухнул стрелецкий полковник. Ятаган едва не разрубил его пополам. Здоровенный турок обрушился на меня, и пришлось применить все умение, чтобы не стать следующей жертвой.
        Шпага не ахти какое оружие против ятагана. Не знаю, чем бы кончилось дело, однако какой-то солдат ударил моего противника штыком в спину. Затем солдата в свою очередь рубанули откуда-то сбоку, и мне оставалось только отомстить за смерть моего спасителя. Благо, убийца был менее умелым, чем тот, с которым я дрался перед тем.
        Передо мной оказалось сразу двое. Я уж приготовился распрощаться с жизнью, но вокруг раздались яростные крики, и народа на стене сразу стало больше. Только уже не турок, а ворвавшихся сюда солдат. И где-то рядом гремел голос Патрика Гордона:
        - Вперед! Не задерживаться!
        Сил идти вперед у меня не было. Да это было и не нужно. Мне. Проход в крепость был открыт, и дальнейшее зависело от подошедшей подмоги. Три полка - немного, но это лучшие полки. А там…
        Азов был все-таки взят…
        37
        Кабанов. Командор
        Винниус готовил в Москве какую-то особо почетную встречу победителям, и Петр покорно ждал, не вступая в столицу. Самодержец вообще был склонен к дешевым театральным эффектам. Причем относился к ним до неприличия серьезно. В нем было намешано много и хорошего, и дурного. Последнего могло бы быть и поменьше. Только все равно история практически не оставила никакого выбора. Или очередная Смута с последующим прозябанием страны на второстепенных ролях, или перемены. Что там говорили о них китайцы?
        Любого исторического деятеля нельзя рассматривать отдельно от его эпохи. Наверно, сейчас России нужен был именно такой правитель. Алкоголик с характерным для многих пьющих самодурством, жестокий, безнравственный, но в то же время деятельный, работящий, не страшащийся неудач, упорный свыше всех пределов. Ошибок он наделает много. Остается надеяться, что хоть какие-то нам удастся предотвратить, а остальные несколько смягчить. Тем более некоторое влияние на царя мне приобрести удалось. Другом я для него не стал, но авторитет имел.
        Трудно. Я старался влиять на царя, но и он пытался откровенно распоряжаться моей судьбой. Сам увлеченный морем, упорно стремился сделать из меня моряка. Пришлось отказываться изо всех сил, даже удалось пока отвертеться, только не знаю, надолго ли? Кажется, что нет. Петр уже решил ехать в Европу. Не только учиться кораблестроению, но и набирать кадры для будущего флота. Но нашу компанию он тоже считал этими кадрами, к тому же находящимися под рукой. К счастью, помимо моряков самодержцу было нужно многое, и потому мы как бы оставались в запасе. На некоторое время.
        Кроме Сорокина и Ярцева. Костя получил чин капитана второго ранга и строящийся фрегат, Валера превратился в некое подобие личного царского шкипера, раз уж пока отсутствует должность флаг-штурмана. Оба моих бывших сподвижника, помимо этого, превратились в преподавателей учреждаемых с их же подачи морских курсов. Пока для двух десятков отобранных царем дворян. Новоявленные слушатели понятия не имели, как им повезло. Хоть не придется отправляться за границу без денег и знания языка. На месте любая учеба легче.
        Сорокин получил еще и третью полуофициальную должность в импровизированном комитете вооружений и изобретений. Куда, кстати, вошли мы все. Гранье, помимо прочего, стал командиром только что основанной бомбардирской роты Преображенского полка. Хорошо шли дела у наших производственников и торговцев.
        Что до меня, то майором мне так и не суждено было стать. После взятия Азова Петр немедленно произвел молодого Голицына и Ширака в капитаны. Мне достались три деревни, золотая медаль и повеление сформировать новый полк. А вместе с тем - чин полковника, минуя все предыдущие. И уже по моей просьбе Петр разрешил мне поменять фамилию. Отныне Санглиер исчез, а на его месте появился человек с дословным переводом - Кабанов.
        Полк еще только предстояло сформировать. Зато у меня был отличный помощник в лице Григория. Да и сам полк должен был стать егерским, принципиально новым. Это было интересное дело для военного человека. Сложное, трудное, но самое главное - иметь желание и готовность потрудиться от души. И тем и другим я обладал в избытке. И даже время до грядущей войны еще было.
        Напрягали две вещи. Необходимость быть рядом с Петром. Конечно, с одной стороны, полезно для дела. В чем-то мне исподволь удавалось убедить царя, на некоторые события я мог даже оказывать некоторое влияние. Но плата…
        В качестве платы приходилось пить. Петр по любому поводу, а часто без него был готов устроить грандиозную попойку, причем всегда следил, дабы никто не смел пропустить хотя бы рюмку. Ему самому было хорошо. Я же потом по утрам мучился жестоким похмельем, никак не мог прийти в себя и был не способен ни к каким действиям. Если же учесть количество застолий, то пустые дни случались часто, и я поневоле ждал, когда же будущий император отправится в свое заграничное путешествие.
        Вторым, что мне весьма не нравилось, была невозможность выбраться в столицу до торжественного въезда в нее. Сам Петр не обрел семейного счастья. В нем продолжала бурлить молодая кровь с ее гормонами, да и к женщинам царь относился исключительно потребительски. Пусть он позднее позволит прекрасному полу вырваться из заточения в теремах, сделает он это не из-за заботы о половине собственных подданных и не по доброте душевной, а исключительно от желания идти в ногу с Европой. Сам же до встречи со Скавронской, насколько понимаю, так и останется в данной сфере животным. Более того, будет искренне считать, что все его сподвижники тоже таковы.
        Я же порой мечтал о моей семье. Пусть странной, ненормальной даже в мое весьма либеральное время, но все-таки единственному моему оазису покоя посреди всеобщих тревог, волнений и дел. Пусть через некоторое время я начинал скучать в четырех стенах, рваться к работе, но потом уставал, и меня вновь тянуло к покою. Может, это возрастное, все-таки не мальчик. Я остепенился, о чем не жалею, только никак не мог добраться до семьи.
        Пришлось пойти на небольшую хитрость. Женщины переехали в Коломну под крылышко к Флейшману, а потом мы с Гришей сорвались туда же. Нас звали туда дела, и хорошо, что их удавалось совместить с долгожданной встречей.
        Перед Коломной мы с Петром посетили Тулу, осмотрели производство, литейные цеха. Теперь же царь собрался к нам, но ехал он вкруговую, решая попутно массу других дел, и мы всей компанией сумели достойно подготовиться к встрече монарха.
        Обе паровые машины исправно коптили небо, потихоньку собиралась третья, в только что построенных мастерских изготавливали штуцера для полка, который мне предстояло формировать в ближайшие дни, вернувшийся с флота Сорокин в лаборатории пытался получить капсюли, еще кое-какие изделия были на подходе.
        Так, мы всерьез собирались обуздать электричество. Хотя бы на самом примитивном уровне, но ведь лиха беда начало. Если в ближайшее время нам удастся запустить механизм технического прогресса, то потом дело пойдет быстрее. Тут главное - начать, определить направления, а там уж из одного будет вытекать другое. Предстояло решить кучу проблем, слишком многое пока невозможно из-за отсутствия материалов и технологий. Только если вздыхать и сидеть сложа руки, то ничего и не сделаешь. У нас впереди была масса времени, и мы твердо решили использовать его с максимальным толком.
        …Петра мы встретили на дороге. Сверху возки казались игрушечными, мелкими. Было видно, как люди спешно покинули их, встали, задрав головы, да так и застыли, глядя на рукотворное немыслимое чудо.
        Им было на что посмотреть. Не зря же мы собирали все запасы серной кислоты, до которой только могли дотянуться. И шелк, страшно дорогой, скупали не зря.
        Дирижабль получился небольшим. В той, прежней, жизни никто из нас не видел вживую воздушных кораблей. Зато изображения были в памяти у каждого, а прочее - дело техники.
        Недаром мы тащили от самого Карибского моря две спасательные шлюпки. На море они ничего существенного решить не могли. Но один дизель, пусть маломощный, мы поставили на созданный нами летательный аппарат. За неимением солярки движок работал на подсолнечном масле, и запах жареных семечек окутывал работающий агрегат. Скорость дирижабля была небольшой, только это все-таки был не капризный ветер.
        Если подумать, творение наше было эффектным, но абсолютно бессмысленным. В крайнем случае мы могли изготовить еще один воздушный корабль. Когда же дизеля окончательно выйдут из строя, то оба дирижабля придется поставить на вечный прикол. Я все понимаю, но только отказать себе в этом дорогостоящем удовольствии не мог. Хотелось мне ощутить себя аэронавтом. Да и наглядно показать, каких вершин сможет достигнуть прогресс, тоже было необходимо. Наверно.
        Эффект и в самом деле превысил все ожидания. В шестиместную гондолу собиралось набиться впятеро больше народу, и Петру самолично пришлось отбирать среди своей свиты достойных воздушного путешествия от окрестностей Коломны до самого города.
        Мы с тарахтеньем пустились в обратный путь. Город приближался, а я время от времени смотрел на блестящие от восхищения глаза царя и думал: если бы мы действительно могли производить пусть самые примитивные двигатели, то будущий император наверняка вместо морского флота приложил бы самые титанические усилия, но дал бы России флот воздушный.
        Увы…
        А сколько пришлось объяснять это царю? Чуть мозоли на языке не заработали. Да еще потом доказывать, что участие дирижабля в победной церемонии может дать обратный эффект. Средний обыватель даже мысли не допускает, будто человек может подняться в воздух. Свидетелями полетов на кабаньере была практически вся армия, но она-то как раз еще только войдет в Москву. Для жителей же подобное будет шоком. Пусть лучше постепенно свыкаются с мыслью о крыльях, чем во время церемонии думают о происках дьявола.
        В конце концов Петр был вынужден согласиться с нашими доводами. Но выражение его лица было настолько красноречивым, что я не завидовал тем, кто осмелился бы порицать самодержца.
        - Хорошо. Мы отдельно устроим обед где-нибудь в Преображенском специально для посланников из Европы. Винниус пишет, что англичане прислали посольство. Вот пусть они и увидят: не токмо нам надо у них поучиться, но и им у нас бы не помешало. Пусть знают наших!
        С этим я был полностью согласен. Еще не мешало бы по примеру Екатерины и Суворова показать им небольшое воинское учение. Но люди в мой полк начали прибывать только вчера, и требовалось как минимум несколько месяцев, чтобы превратить их в солдат. Основы же - выделенной мне на развод моей же бывшей роты преображенцев - было мало. Особенно после понесенных потерь.
        Последним сюрпризом Петру был приготовлен генератор и несколько дуговых лампочек. Никаких других при нынешнем уровне сделать было невозможно. Но и эти являлись чудом. За столько-то лет до своего изобретения.
        Мне страшно сглазить, но, похоже, в чем-то мы все-таки сумеем изменить мир. Вряд ли очень намного. Да хоть послужить тем камушком, который стронет с места лавину. Если бы еще знать - станет ли от этого миру лучше?
        Ладно. Мир - понятие слишком неопределенное. Как нет всемирных злодеев (что неграм до какого-то Гитлера или Ленина?), так нет и всеобщих благодетелей. Прочие страны меня пока не интересуют. Мы еще мастеров заграничных пригласим. Русские - это не народ, это субэтнос. И главное - не кровь, а менталитет. Единая система ценностей, выработанная стержневой нацией и перешедшая на остальных.
        Самое же главное - попытка стала возможной по одной-единственной причине. И причина та - монархия. Не только строй, но и личность. Пока политики, сенаторы и депутаты судили бы да рядили, Петр обеспечит нам поддержку одним произнесенным словом. У нынешнего монарха много недостатков, но любви к новому у него не отнять. А уж с поддержкой царя, то есть всего государства, хоть что-то мы сделать сумеем. Это в одиночку кроме самых простейших штучек мы не могли ничего. Прогресс делается не отдельными людьми вдали от остального мира. Очень уж многое надо для самого легкого. Но всей страной…
        А уж там наследники Петра просто вынуждены будут продолжать его линию, как, надеюсь, наши наследники будут помогать им в этом. Жизнь не заканчивается на одном человеке.
        Не зря же мы проделали такой большой путь!
        Может, и Швецию удастся сокрушить раньше? Подготовить получше армию, избежать катастрофы под Нарвой. Чем раньше закончится еще не начавшаяся, но неизбежная война, тем меньше жертв понесет родина.
        Но это еще впереди. Дел столько…
        Появление Петра удалось на славу. Гости собрались в Преображенском в полдень. Их принял Головин. Со всеми положенными церемониями и с извинениями, что царь прибудет чуть позднее. Здесь же в готовности к встрече расположились наши соплаватели. Гриша Ширяев, Костя Сорокин, Юра Флейшман, Валера Ярцев, Женя Кротких, Аркаша Калинин, Петрович, Жан-Жак Гранье, - все, проделавшие долгий путь под Веселым Кабаном.
        Они ждали нас у недавно сооруженной причальной мачты. Пока - подальше от посланников, их женщин, помощников и слуг. Мало ли кто может находиться на царском дворе? Гранье, к примеру, считался при пушках.
        Появление «Святого Николая» было встречено залпом салюта. За рулем высоты я стоял сам, за рулем поворота был Кузьмин. Ардылов следил за дизелем. Да еще три пассажира - Петр, Алексашка и Лефорт. К сожалению, больше единственный дирижабль поднять не мог. А то бы мы все…
        Накануне мы с Кузьминым несколько раз репетировали швартовку. До тех пор, пока операция не стала проходить безукоризненно, словно шли мы не на невиданном воздушном корабле, а на привычной бригантине.
        На практике, конечно, все чуть не вышло иначе. Порывом ветра нос дирижабля приподняло. Высота полета чуть увеличилась, вдобавок нас несколько отнесло в сторону. Еще немного - и мы рисковали распороть баллон. Однако Кузьмин успел среагировать, и мачта прошла в стороне.
        Может, все и к лучшему. «Святой Николай» описал второй круг, словно демонстрируя себя собравшейся внизу представительной публике, и на этот раз благополучно и эффектно пристроился рядом с причалом.
        Наземная команда подхватила концы, подтянула, принайтовила. Петр первым перешел на галерею и величественно стал спускаться к изумленным гостям.
        Я, признаюсь, несколько замешкался и догнал Петра с его сподвижниками уже на земле. Перед самодержцем совсем не по положенному ранжиру столпились гости. Мундиры и камзолы чередовались с женскими платьями. Даже жаль, что не могу вывезти в свет своих дам. Они бы порадовались, оказавшись в таком обществе. Женщинам всегда свойственно тщеславие, стремление оказаться посреди публики, на людей посмотреть, себя показать.
        Да, на них бы посмотрели. В мои либеральные времена подобное не всем и не всегда сходило с рук, а уж тут даже царь не сможет защитить от церкви. Про пересуды я молчу. Куда же без них? Полностью своими нам никогда не стать.
        Тут я заметил, что лицо у Флейшмана стало такое, словно увидел привидение, он силился мне что-то сказать, да подойти пока не мог. И еще старался показать мне рукой на толпу: мол, погляди, кто там.
        В итоге я только на Юрика и смотрел. Все пытался понять его странную мимику. И лишь потом до меня донесся чей-то торжественный голос:
        - Посланник Британии лорд Эдуард с дочерью. Сэр Чарльз…
        Наверно, теперь у меня было лицо намного выразительнее, чем перед этим у Флейшмана. Было бы что в руках - обязательно бы уронил и не заметил.
        Мэри явно похорошела, и ее глаза притягивали, лишали воли, заставляли вспомнить многое, что я давно приказал себе забыть.
        - Странно. Мы с вами постоянно встречаемся, Командор, - после обмена обязательными приветствиями лорд обратился именно ко мне. - Словно наши судьбы переплетены на небесах.
        Петр какое-то время переводил взгляд с британцев на меня и обратно, однако потом вспомнил и усмехнулся.
        - Мой капитан-командор воздушного флота, - произнес он на голландском, а мне тихо добавил на русском: - Раз ты всему миру известен как Командор, так и носи это звание.
        Но мне было не до того. Леди Мэри - или кто она после замужества, баронесса? - протянула мне руку тыльной стороной ладони вверх. Ее пальцы чуть подрагивали. Кажется, и мои тоже.
        Мимолетное касание губами, и Мэри осторожно освободила руку. Петр уже шел дальше вдоль строя дипломатов и купцов, а я продолжал стоять, чувствуя себя полнейшим идиотом.
        Кажется, что-то сказал сэр Чарльз, и пришлось собраться, попытаться разобраться со сказанным.
        - Вы говорили, будто все тайны утеряны, а между тем…
        - За долгую дорогу нам удалось кое-что вспомнить. Жаль, не все. - Я нашел в себе силы улыбнуться, склонил в поклоне голову и двинулся следом за будущим императором.
        Когда ты рядом с монархом, то можешь не задерживаться даже около давно знакомых людей.
        Только на душе было тревожно и одновременно хорошо. И что-то явно ждало впереди. Только - что?
        Ох, не зря тут появились мои старые знакомые. Не зря. И, видно, напрасно я надеялся, что очередная страница моей жизни давно перевернута.
        Посмотрим. Как бы то ни было, но все равно отныне история пойдет хоть чуть иначе. Даже поневоле приходит на память знакомое название: «В начале славных дел». И никто не обещал, что все будет совсем гладко. Но в любом деле главное - не наши муки, а общий результат.
        Посмотрим…
        38
        Год следующий, от Рождества Христова 1697-й.
        На далеких островах
        Пираты пили ром. Ром был скверным, так называемый Негро. Тот, который изготавливается из отходов сахарного тростника.
        Какова жизнь, таковы и напитки. Затянувшаяся война наконец-то кончилась, и бывшие французские и британские коллеги отныне не считались врагами. Но и испанцы ими тоже больше не являлись, по крайней мере с точки зрения королей.
        Жалованные грамоты на добычу испанца больше не выдавались. Отныне любой, осмеливающийся захватывать суда и города, был обычным пиратом со всеми вытекающими последствиями. И как таковой подлежал суду любой страны, которая захватила его. С соответствующим пеньковым вознаграждением в конце.
        Не было больше ни одного порта, который принял бы джентльменов удачи с распростертыми объятиями. Если какое-то предприятие удалось, то следовало таиться, скрывать содеянное. И даже не погуляешь с прежней лихостью в кабаках. Еще возникнут вопросы - откуда деньги? А уж сбыть захваченный товар… Нет, можно, только соблюдая такие меры предосторожности…
        Распавшемуся Береговому братству не суждено было собраться вновь. Только и оставалось, что при встрече вспоминать былые походы, богатую добычу, людей, с которыми доводилось ходить на самые опасные дела…
        - Я недавно видел старого Тома. Помните, с которым ходили в Южное море? - спросил моряк со шрамом на щеке.
        Кто-то кивнул, мол, помним, кто-то пожал плечами.
        - Он сейчас шкипером на британском купце. Летом ходил в Архангельск, а потом сопровождал хозяина вглубь Московии. И знаете, кого он там встретил?
        - Кого? - без особого интереса поинтересовался один из собеседников Меченого.
        - Командора.
        - Кого?! - совсем другим тоном переспросили сразу несколько моряков.
        - Нашего Командора. Большим человеком стал. Приближенный царя. И не только он. Там с ним почти все офицеры, кое-кто из парней с бака. Довольные, живут припеваючи. Говорят, в Московии всех желающих готовы взять на службу.
        - Ну, нет. На службу я и здесь могу поступить, - скривился один. - Не хочу быть подневольной скотиной.
        - Эх, Жак, - усмехнулся Меченый. - В том-то и дело, что бывалые парни, вроде нас, там в большой цене. Учат местных новичков, а сами катаются, словно сыр в масле.
        - Когда это и где парни с бака так жили? - усомнился другой.
        - Говорю тебе - в Московии. Сам царь с ними запросто здоровается. И тоже не чурается концы потягать, у руля постоять. Даже думаю: может, махнуть к Командору? Примет ведь по старой памяти. Здесь всё равно больше делать нечего. А Командор звал всех. Передавал - дела намечаются большие и люди ему нужны.
        - А что? - загорелся возражавший перед тем Жак. - Можно попробовать. Только там ведь, говорят, холодно. Даже лед плавает.
        - Том по секрету сказал, мол, Командор намекнул ему - все будет иначе. Похоже, Московия скоро начнет войну. Не знаю, с кем, но моряки, говорит, понадобятся. А уж такие, как мы…
        Люди собрались опытные, знающие себе цену. Плечи их расправились сами собой, а в глазах у некоторых зажглись огоньки надежды. Здесь им не светило ничего хорошего.
        - А правда, что он был отличным капитаном? - спросил самый молодой из собравшихся, только недавно вышедший из юнг.
        И хотя так и не уточнил, кто именно, остальные поняли, о ком идет речь.
        - Таких только поискать. Разве что Граммон. Да, говорят, Морган из старых. Такие дела мы с ним делали, - покачал головой Жак. - Наш флаг был самым знаменитым в здешних водах.
        - Только почему - капитан? Капитаном Санглиер никогда не был. - Меченый обвел взглядом приятелей и весомо добавил: - Капитанов было много, а Командор - один. А что? Давайте и вправду рванем к нему. Раз зовет, значит, мы на самом деле нужны.
        Никто из присутствующих не мог знать в деталях случившегося между взятием Азова и окончанием в Европе войны. А случилось в России уже столько, что мировой расклад стал меняться. Пусть пока малозаметно, но события сгущались, нарастали подобно снежному кому, и скоро должна была грянуть лавина.
        - За Командора! - провозгласил Жак, поднимая кружку, а Меченый добавил:
        - И за тех, кто был с ним.
        2006, Г. КЛАЙПЕДА.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к