Полноземлие Евгений Войскунский
Исай Лукодьянов
Жизнь и приключения Алексея Новикова, разведчика Космоса #3
Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов
ПОЛНОЗЕМЛИЕ
11 АПРЕЛЯ
Селеногорск взбудоражен. Такое впечатление, что все посходили с ума. Утром, когда я столкнулась в коридоре с Веригиным, я подумала, что, может быть, пригодится моя медицина. У него были красные, воспаленные глаза и вообще, я сказала бы, вид лунатика - если бы это не звучало смешно.
Я предложила Веригину выпить экстракта криногена, который он обожал, но он отмахнулся и побежал в радиорубку.
Давно я заметила, что с наступлением полноземлия наши ребята взвинчиваются. Да и мне становится как-то не по себе, даром что я уже около четырех лет живу в этой пещере, выдолбленной во внешнем склоне кратера Птоломея: беспричинное возбуждение сменяется беспричинной же грустью, и все время хочется пить. Конечно, тут прежде всего - воздействие сильного света, идущего от Земли. Но не только. У меня накопилось порядочно наблюдений, и я над ними раздумываю.
Вообще же мне особенно нечего тут делать. В Селеногорске никто не болеет, если не считать старого Шандора, у которого иногда побаливает новая печень (это бывает первое время, пока печень «осваивается»), да еще Володи Лермана с его вечными ушибами и растяжениями связок.
За завтраком астрофизики галдели, как скворцы, наткнувшиеся на ультразвуковое заграждение. Я только и слышала: «тау-частицы, тау-частицы»… Кажется, только Алеша Новиков сохранял относительное спокойствие. Он улыбнулся мне, пододвинул кофейник и сказал:
- С наступающим. Марта.
Я вспомнила, что завтра День Космонавтики.
В столовую вошел Виктор Доля. Глаза у него были воспалены, рыжие волосы - не чесаны. Видно, он только что сменился с вахты у большого инкрата. Все так и накинулись на него;
- Ну что, Виктор? Как Стрелец?
- Стрелец полыхает, - сказал Виктор и, сморщившись, потер глаза.
Я попросила Алешу вразумительно рассказать, что, собственно, произошло.
- Выброс материи в центре Галактики, - ответил он с набитым ртом.
- Но это не ново. Я слышу это уже много лет…
- Выброс колоссально возрос. Резко усилился поток тау-частнц. Ночью Веригин ворвался к Шандору и стащил его с постели.
Опять тау-частицы. Только это я и слышу здесь…
- Завтра, - продолжал Алеша, - прибывает куча космогонистов. Ларин, Крафт, Воробьева…
- Воробьева? Тина Воробьева?
- Да, - сказал Алеша и подлил мне кофе.
Он говорил что-то еще, но я плохо слушала. Вот как, значит. Прилетает Тина. Давно я ее не видела.
- Опять отложили наш вылет, - сказал Алеша. - Сколько можно околачиваться на Луне?
«Действительно, сколько?» - подумала я.
12 АПРЕЛЯ
День Космонавтики у нас обычно отмечается праздничным обедом - всегда очень веселым. Каждый раз меня бесконечно трогает особо предупредительное отношение ребят. Я тоже смеюсь и шучу и стараюсь изо всех сил победить тоску. Что поделаешь: я твердо знаю, что никто никогда не заменит мне Федора. Добродушного моего гиганта…
Но сегодня было не до праздничного обеда. Около полудня мы вышли на поверхность. На террасе, под которой в Море Облаков раскинулся космодром Луна-6, мы ожидали прибытия корабля. Тут были все: астрофизики нашей обсерватории, и космодромная команда, и экипаж «Юрия Гагарина», который вот уже три недели томится в ожидании вылета. Только неугомонный селенолог Володя Лерман залез в танкетку и умчался на ту сторону, к своим бурильным автоматам. Будет лазать по немыслимым крутизнам. А к вечеру заглянет ко мне и, пряча за иронической улыбкой смущение, попросит примочку для ушибов.
За четыре года я привыкла к Луне, к ее бурой, ноздреватой поверхности, где все - вверх-вниз; привыкла к обнаженному черному небу, утыканному звездами; даже к коварным колодцам, присыпанным легким, как пена, шлаком. К одному не могу привыкнуть - к полноземлию.
Глаз не могу отвести от Земли. Ее огромный диск висит над головой.
- Марта. Марта, надо ль плакать, если Дидель вышел в поле…
- Перестаньте, - прошу я.
Я действительно готова заплакать. Алеша не знает, что Федор тоже любил Багрицкого.
Корабль прилунялся долго. Жуками поползли по космодрому банкетки.
Прибывшие все в одинаковых скафандрах, не разберешь, кто где. Голоса, голоса - конечно, о тау-частицах. И вдруг - уверенный, быстрый, напористый голос: «Я предупреждал, что это зависит от волокнистого строения туманности…»
Значит, и Герман Скрипкин прилетел. Ну что ж…
Я вспомнила: кто-то рассказывал, что он никуда Тину одну не отпускает. О нем вообще много говорили. Да он и сам часто высказывался в астрофизических вестниках - всегда запальчиво и резковато.
В Селеногорске, когда мы вылезли из скафандров, Тина Воробьева бросилась ко мне. Мы обнялись.
- Безумно рада тебя видеть, - сказала она.
- И я рада…
Тина была все такая же - хрупкая, тоненькая, белокурая. Только вот под глазами у нее появились припухлости.
В институтские годы (Тина окончила профилактический факультет, а я - лечебный) она отличалась прекрасной памятью. На сессиях она, вздернув тоненькие брови и глядя куда-то вверх, почти дословно пересказывала тексты учебников. Тина мне казалась замкнутой и несколько анемичной. С тем большим изумлением следила я в последние годы за ее неожиданным взлетом, за интересными теоретическими работами, которые выдвинули ее в число видных космогонистов. Так бывает: готовится человек к одной профессии, а проявит себя в совершенно другой.
- Мы с Германом часто тебя вспоминаем, - сказала Тина. - Почему ты за столько лет ни разу не прилетала на Землю?
- Я прилетала в прошлом году. В Ленинград.
Тина укоризненно развела руками:
- И не дала нам знать о себе! Как не стыдно. Марта…
- Она зазналась, - услышала я за спиной и, обернувшись, увидела Германа Скрипкина.
- Здравствуй, Марта Роосаар, - сказал он, как мне показалось, подчеркнуто. - Здравствуй, лунный доктор. Как поживаешь?
- Хорошо, - сказала я.
- Рад слышать. Постоянно находиться в обществе Доли - завидная доля. - Он засмеялся. - Я уже не говорю о таком светиле астрофизики, как старик Шандор.
Я хотела ответить, что их общество вполне меня устраивает, но тут бурей налетел Костя Веригин.
- Герман, дружище! - закричал он. - Хватай под мышку свою светлую голову и пойдем смотреть, как образуются звезды. Тина, идемте!
Они помчались в обсерваторию, к большому инкрату…
Селеногорск - это в сущности длинный и узкий коридор, ведущий в круглый зал обсерватории; по бокам коридора - клетушки комнат, радиорубка, столовая, библиотека. В эту-то библиотеку и втиснулось население городка вместе с гостями.
Вначале все было довольно чинно. Веригин сделал сообщение. Он торопился, глотал слова и быстро набрасывал указкой-лучом на экране цифры расчетов.
Потом Шандор Саллаи вознес над собранием свою великолепную седую голову. Насколько я поняла, смысл его слов заключался в следующем: теперь можно считать доказанным, что тау-частицы являются основным носителем огромной энергии, сосредоточенной в ядре Галактики…
Вдруг раздался язвительный голос Германа:
- Не вы ли, товарищ Саллаи, утверждали, что в нашей Галактике не существует условий для возникновения частиц столь высоких энергий?
- Да, - сухо ответил Шандор, - раньше я так полагал. Но я не делаю фетиша из своих взглядов.
- Не надо, Герман, забывать, что именно Шандор Саллаи открыл семнадцать лет назад тау-частицы, - сказал Веригин.
- Этот отрадный факт общеизвестен. - Герман порывисто поднялся. Волосы над высоким его лбом странно торчали вперед и в стороны, худое лицо казалось перечеркнутым длинной линией рта. - Но с тех пор, - напористо заговорил он, - Шандор Саллаи не внес в астрофизику ни единого бита информации. Понадобился катаклизм в созвездии Стрельца, чтобы вы тут очнулись от семнадцатилетней спячки…
- Спячки? - пророкотал мощный бас Виктора Доли. - Да вы что, товарищ Скрипкин? Тау-излучатели - это, по-вашему, спячка?
- Я имею в виду теоретическую мысль, а не героические потуги практиков. Сплошная цепь ошибок и заблуждений, начатая Шандором Саллаи…
Тут поднялся такой шум, что и передать не могу. Я просто не узнавала ребят. Доля, уставив на Германа палец, кричал, что привык разговаривать с учеными, а не с ветхозаветными прокурорами. Свен Эриксон заявил, что пописывать бойкие статейки в журналах, конечно, легче, чем годами сидеть у большого инкравизора.
Я смотрела на Тину. Она молча сидела между Германом и Эриксоном, скрестив руки на груди, и, часто моргая, глядела на графин с водой. Она не вмешивалась в спор - и правильно делала.
Старый Шандор вдруг пошел к выходу. Я встревожилась и выскочила за ним в коридор.
- В чем-то он прав, - сказал Шандор, принимая из моих рук стакан с экстрактом криногена, - но этот его тон…
Он не договорил и залпом осушил стакан.
Вечером в медпункте я обрабатывала раствором очередной синяк на лодыжке Володи Лермана. Вдруг распахнулась дверь - на пороге стоял Скрипкин.
- Ты занята? - спросил он.
Я познакомила его с Володей.
- Читал вашу брошюру о селеногенных породах, - сразу сказал Герман. - Любопытно. Впрочем, мысль о «сонных микроорганизмах» высказывал еще десять лет назад Стаффорд Хаксли.
- Я не претендую на первооткрытие, - проворчал Володя. - Я излагаю факты.
- Ну да, конечно, здесь только и делают, что излагают факты.
Володя поспешил уйти.
- У тебя удивительная способность - ярить людей, - сказала я.
- Ты находишь? - Герман опустился в кресло и смотрел на меня, прищурив глаза. - Ты почти не изменилась, - сказал он, помолчав. - Златокудра и зеленоглаза… Довольна своей жизнью?
- Да.
- Меня потрясла гибель Федора, - негромко сказал он. - В Космоцентре хотят поставить ему памятник.
- Я видела проект.
Опять мы помолчали.
- Значит, доктор. Лунный доктор Марта Роосаар…
- Хочешь сказать, что это не так уж много?
- Ну, почему же, - возразил он. - Не каждому греметь на всю Вселенную.
В медпункт заглянул Веригин:
- Герман, ты с Тиной расположишься в моем кабинете. Уюта не гарантирую, тесноту гарантирую, микрофон общей связи не работает - ну да он тебе и не нужен…
- Спасибо, Костя. Меня вполне устраивает.
- Фу, кажется, всех разместил. - Веригин исчез.
- Пойду, лунный доктор, - сказал Герман, поднимаясь. - Работать надо.
Я его окликнула, когда он был уже в дверях:
- Это правда, что ты никуда не отпускаешь Тину одну?
- На Луну бы, во всяком случае, не отпустил, - сказал он подчеркнуто и вышел.
Я всегда считала, что унаследовала от своих эстонских предков уравновешенность. Но когда вдруг сотрясся пол, я взвизгнула и испытала нелепое желание кинуться на грудь к кому-нибудь сильному - а ведь я прекрасно знала, что это стартовал рейсовый на Марс…
Хорошо, что никто не слышал моего визга. Полноземлие ужасно все-таки будоражит…
Осторожный стук в дверь. Это, верно, Алеша…
13 АПРЕЛЯ, полдень
Полдень - это по земным часам. У нас на Луне сейчас долгая морозная ночь.
Не могу себе простить вчерашнего. Никогда себе не прощу.
Надо было холодно указать на дверь, когда он ко мне потянулся.
Не смогла…
Я рассказала ему все. О девчоночьей влюбленности в Федора Чернышева и своем восторженном письме к нему. Кто не влюблялся в космонавтов?.. Потом, уже в институтские годы, - дружба с Германом. Его серьезность, его незаурядный ум много значили для меня. Я не очень умела анализировать свои чувства, но когда Герман попросил меня стать его женой, я отказалась наотрез. Почему? Сама не знаю. Что-то в нем было… ну, что-то отталкивало… Потом - это было в День Космонавтики - знакомство с Федором. Он приехал к нам в институт на праздничный вечер, он танцевал со мной…
Светлый мой, добрый мой…
Не знаю, был ли кто-нибудь когда-нибудь так безмерно счастлив, как я…
Федор ушел в рейс и не вернулся. Его последняя радиограмма оборвалась на моем имени… Ну, это все знают.
Он стартовал со старого космодрома Луна-5. Я попросилась на Луну: хотелось быть там, где он проходил в последний раз. И вот я почти четыре года живу в Селеногорске. Я наблюдаю за новой печенью старого Шандора и прикладываю примочки к Володиным ушибам. Прав Герман: не каждому греметь…
Я выплакала всю себя. «Милый Алеша, - сказала я ему, - на Земле полно чудесных девчонок. Зачем тебе пепельный свет?» Он ответил: «Через семь лет я вернусь и разыщу тебя, где бы ты ни была».
Вот так, я не Героиня. Всего лишь женщина, которой нужно быть нужной не только человечеству, но и человеку…
13 АПРЕЛЯ, вечер
Снова совещание в библиотеке. Тина Воробьева выступила первой. Она говорила умно, и слушали ее, по-моему, уважительно. Но - странно! - никак не могла я отделаться от впечатления, что она, как некогда в институте, читает заученный текст. Она, вздернув тоненькие шелковистые брови, поглядывала вверх и часто моргала… Ее высокий голос то и дело замирал, как бы ломаясь о глубокомысленные паузы.
Герман сидел рядом с ней, слушал, подперев лоб ладонью. Несколько раз он исподлобья взглянул на меня.
И еще два глаза - два сияющих глаза - были устремлены на меня. Я старалась не смотреть на Алешу.
Когда Тина села, Шандор обратился к ней:
- Согласен с вами, что мои высказывания об источниках тау-энергии - не более чем гипотеза. Но, скажите на милость, какими расчетами вы подтвердите, что те крохи тау-излучения, которые доходят до нас…
- Полагаю, - перебил его Герман, - товарищу Саллаи известно, что центр Галактики укрыт от нас газо-пылевыми облаками. Поэтому достоверно мы может утверждать лишь одно: двадцать пять тысяч лет назад произошел интенсивный выброс сгустков материи из ядра…
- Я спрашиваю Тину, - сухо сказал Шандор.
- Что и привело к усилению потока тау-частиц, - продолжал Герман. - Но что дает вам основание считать это явление общеметагалактической закономерностью? Почему Веригин и вы, товарищ Саллаи, настаиваете на явной ошибке поспешного обобщения? А я вот не убежден, что идет образование новой звезды. Почему бы не связать явление с разумной жизнью, которая…
- Простите, но я спрашиваю Тину, - повторил Шандор. - Ваша гипотеза о высокоразвитых мирах в центральных областях Галактики нам известна…
Но Германа уже нельзя было остановить. Насколько я поняла, он связывал явление с неким экспериментом неких обитателей центра Галактики - с гигантским накоплением энергии, что ли.
- А что думаете об этом вы, Тина? - спросил Веригин.
Она помигала на него, чуть слышно ответила:
- Я… я согласна с Германом.
- Веригин, при всем моем к нему уважении, громоздит ошибку на ошибку, - заявил Герман и вдруг развернул рулончик цветного пластика. - Вот своего рода регистр его заблуждений, я изобразил их схематически..
Так. Теперь он принялся за Веригина…
Костя выслушал его до конца, не перебивая. Потом он поднялся, негромко сказал:
- Хотел бы я знать, Герман Скрипкин, по какому праву ты присвоил себе роль непогрешимого судьи?
- Я отметаю эти дивергенции! - запальчиво выкрикнул Герман. - Говори по существу вопроса.
- Это по существу! - раздался громовой бас Виктора Доли. - Прекратите нападать на исследователей. Время крикливых разоблачений, знаете ли, давно миновало…
- Постой, Виктор, - сказал Веригин. - Существо вопроса, Герман, в том, что ты - в плену собственной схемы, под которую усердно подгоняешь науку. Именно отсюда твоя нетерпимость, твоя неистовая самовлюбленность…
- Правильно! - гаркнул Доля. - Ошибаться может каждый, но не надо лезть!
14 АПРЕЛЯ
Сегодня в семнадцать сорок по земному времени на корабле «Юрий Гагарин» ушел в Пространство Алеша.
15 АПРЕЛЯ
Полноземлие кончается, на земной диск наползает тень.
У ребят неважное настроение. Даже ласковый Джи удрученно улыбается. За обедом я спросила его, что с ним стряслось. Джи промолчал, за него ответил Эриксон:
- Наш друг Скрипкин обозвал его работу о релятивистских электронах чушью. - И добавил, хлопнув Джи по плечу: - Не горюй, человек. Не для Скрипкина вперяем мы, как сказал поэт, пытливый взгляд в звездный лик Вселенной.
- Завтра он улетит на Землю, - буркнул Веригин.
- И воцарится на Луне мир, в человецех благоволение, - подхватил Эриксон. - Пойду-ка я починю линию общей связи. Где мой любимый тестер?
После обеда Веригин зашел ко мне в медпункт выпить экстракту. Я спросила, нет ли новых сообщений с «Гагарина».
- Разгоняется, - ответил он между двумя глотками.
Я видела, что он занят своими мыслями - о тау-частицах, конечно. А я думала об Алеше. Давно уже мне не было так радостно - и так жутко…
Вдруг в динамике щелкнуло, мы услышали взволнованный высокий голос:
- … Невозможно. Ты всех восстановил против себя, даже Костю.
- Они не любят, когда им говорят правду, - отозвался угрюмый голос Германа.
Мы с Веригиным остолбенели. Это Свен починил линию, и те двое говорят в Катиной кабинете при включенном микрофоне…
- Я больше не могу! - В голосе Тины послышались слезы. - Не хочу больше подписывать твои умные статьи и выступать по твоим шпаргалкам. Это обман!
- Я делаю это для тебя. Тина…
- Нет! Просто ты хочешь что-то доказать кому-то! - Она всхлипнула.
Веригин шагнул к динамику, резко выключил его.
- Жаль мне его, - проговорил он, помолчав, и нервно потер лоб.
- Она от него не уйдет, - сказала я.
- Может быть… Но все равно, он будет наказан самым страшным наказанием - одиночеством.
|
