Сохранить .
Стакан Глеб Андреевич Васильев
        Родиться с хорошим стаканом на голове дано не каждому, вот и Халфмуну Полулунку не повезло. Название одно, а не стакан: крохотный, да еще и вверх дном перевернут. Вся жизнь наперекосяк из-за этакого украшения. Что же делать молодому Халфмуну? Конечно, отправиться на поиски сумасбродных, странных и опасных приключений, в которых он не только узнает, почем фунт бобриного уха, но и обретет настоящее счастье.
        Стакан есть, бесспорно, и стеклянный цилиндр и инструмент для питья. Но стакан имеет не только эти два свойства или качества или стороны, а бесконечное количество других свойств, качеств, сторон, взаимоотношений и «опосредствований» со всем остальным миром. Стакан есть тяжёлый предмет, который может быть инструментом для бросания. Стакан может служить как пресс-папье, как помещение для пойманной бабочки, стакан может иметь ценность, как предмет с художественной резьбой или рисунком, совершенно независимо от того, годен он для питья, сделан ли он из стекла, является ли форма его цилиндрической или не совсем, и так далее и тому подобное.
        Владимир Ульянов, «Ещё раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина»
        1
        Рождение первенца в семье Мойры и Джебедаи Полулунков стало настоящим событием в городке Бобровая Заводь, про который говорили «обычно здесь происходит две вещи - либо ничего, либо совсем ничего». Младенец, нареченный Халфмуном, был вполне здоров, но имел очевидное уродство - стакан, растущий на его макушке, отличался размерами, слишком маленькими даже для новорожденного. Хуже того, стакан Халфмуна был перевернут кверху дном, и являл собой короткий закупоренный цилиндр из прозрачного стекла.
        «Мда, не думал, что сын разочарует меня раньше, чем произнесет первое слово», - мрачно глядя на Халфмуна, сказал Джебедая Полулунок. - «И в кого он только таким уродился?»
        «Не говори глупостей», - ответила Мойра, баюкая дитя на руках. - «Посмотри, у него твои глазки и подбородок, а носик в точности, как у меня».
        Джебедая, по праву гордившийся венчающим его голову шестигранным стаканом - высоким, прочным и кристально чистым, не стал спорить с женой.
        «Мы будем любить тебя таким, какой ты есть, маленький Халфмун», - Мойра нежно поцеловала мальчика в живот. При этом изящный хрустальный бокал на голове Мойры, благодаря которому она считалась одной из главных красавиц Бобровой Заводи, звонко стукнулся о стеклянный цилиндрик младенца.
        Весть об уродстве отпрыска Полулунков быстро разнеслась по всему городу. Кто-то сочувствовал несчастью Мойры и Джебедаи, другие злорадствовали. Нашлись среди жителей Бобровой Заводи и те, кто углядел в появлении на свет ущербного младенца дурное предзнаменование, сулящее всевозможные невзгоды - от бобрового мора до конца света. Обсуждения возможных причин и последствий ущербности Халфмуна внесли разлад в привычный ход жизни. Из-за жарких споров стопорилась работа на бобровой ферме, а в кабаке «Два зуба» все чаще случались драки. Участником одной из таких драк стал Джебедая Полулунок.
        Зайдя после очередной утомительной рабочей смены в «Два зуба», чтобы выпить немного можжевеловой настойки, отец Халфмуна лицом к лицу столкнулся с завсегдатаем кабака - выпивохой и задирой Иеремией Вертопрахом. Тот, преградив Джебедае путь, сплюнул на пол и сказал с издевкой: «О, какие люди! Папаша перевертыша явился! Давно хотел тебя спросить, от чего такая забавная штука с твоим щенком приключилась? Из-за той безделушки, что у тебя в штанах, или ответ у Мойры под юбкой?». Джебедая, уставший от насмешек больше, чем от работы, не проронил ни слова. Вместо этого он обрушил свой мощный кулак на темечко Иеремии Вертопраха, разбив вдребезги его грязный щербатый стакан.
        Хуже порчи чужого головного стакана могло быть только убийство. Как гласила старинная поговорка Бобровой Заводи, «око за око, стакан за стакан». По делу Полулунка был собран суд старейшин - первый за многие десятилетия. Горожане гадали, какая кара постигнет Джебедаю за его преступление, ставшее еще одним большим событием, - изгнание, лишение стакана или же смертная казнь.
        Представ перед судом, Джебедая был готов принять самое суровое наказание. Однако речь главы совета старейшины Агриппы Звездоврата поразила его, как и всех жителей Бобровой Заводи, присутствовавших в зале, сильнее любого приговора: «Молодой Джебедая Полулунок, мы все знаем, что ты сделал, и почему ты это сделал. Ни для кого не секрет, сколь дерзок и невоздержан на язык Иеремия Вертопрах. Также всем известно, что ты добросовестный работник, примерный муж и хороший человек. Но проблема не в Иеремии и не в тебе, а в твоем сыне. Из-за его врожденного порока под угрозой находится благополучие всей Бобровой Заводи.
        Увы, людям куда милее чесать языками, чем работать. Заткнуть рты всем горожанам я не в силах, так же как не могу требовать, чтобы ты избавился от младенца. Тем не менее, я наделен достаточной властью, чтобы приказать молчать тебе, Джебедая Полулунок. Отныне тебе запрещается участвовать в каких либо спорах и разговорах, касающихся Халфмуна. Даже самые злые издевки тебе надлежит игнорировать со всем мужеством и хладнокровием, какие у тебя имеются. Это будет нелегко, но я уверен, что ты справишься.
        Я достаточно стар и помню, как здесь, в Бобровой Заводи, где никогда ничего не происходит, кое-что все же произошло. И, можешь мне поверить, со временем любые происшествия утрачивают свою остроту, а болтать о них становится лень даже самому неутомимому сплетнику. Призываю тебя дождаться того времени, когда уродство твоего сына станет для всех таким же привычным явлением, как восход солнца.
        Храни спокойствие и воспитывай сына в трудолюбии и скромности, чтобы он стал таким же достойным гражданином Бобровой Заводи, как ты. И еще - не забудь принести свои искренние извинения Иеремии Вертопраху. Теперь же ступай, молодой Джебедая Полулунок, да пребудет с тобой мудрость».
        Когда Агриппа Звездоврат закончил говорить, по рядам собравших горожан пронесся возмущенный ропот: «из ума выжил», «беззаконие», «старый дурак», «нет оправдания», «он поплатится» - доносилось шипение из разных углов зала суда. Но только Иеремия Вертопрах с перебинтованной головой и горящими глазами встал со скамьи и во всеуслышание отчетливо произнес: «Я законопослушный гражданин и уважаю решение старейшин. Но если старейшины не могут защитить меня, я сделаю это сам. Берегись, Полулунок, и отпрыску своему вели беречься. Отмщение придет - не от меня, так от детей моих». Джебедая же, помня давнюю мудрость Заводи «от бобра добра не ищут» иследуя совету главы старейшин, извинился перед Вертопрахом за разрушенный стакан, после чего поспешил покинуть собрание.
        Вернувшись после суда домой, Джебедая крепко обнял жену, впервые погладил по голове прильнувшего к ее груди сына и сказал: - «То, что находится внутри голов наших соседей, Мойра, в тысячу раз уродливее того, что растет на голове Халфмуна. Его жизнь в Бобровой Заводи едва ли будет простой, но это не должно помешать ему стать хорошим человеком».
        Шло время, и, как предсказывал Агриппа Звездоврат, повседневные дела и заботы жителей городка постепенно стирали из их памяти события, последовавшие за рождением Халфмуна. Джебедая, как и большинство местных мужчин, продолжал работать на бобровой ферме, дававшей пропитание всем горожанам, а Мойра все так же шила одежду из бобровых шкур для всех от мала до велика. В кабаке «Два зуба», как и десятки лет назад, люди собирались, чтобы промочить горло можжевеловой настойкой и обменяться байками об успехах на рыбалке, якобы виденных кем-то диких бобрах в два человеческих роста и другой ерунде. Старейшины тоже занимались привычными мирными делами - говорили прощальные слова у гроба, если вдруг приходил чей-то срок отправиться на тот свет, и поздравляли молодых, если кому-то случалось жениться. Единственным исключением стала свадьба Иеремии Вертопраха и косоглазой Марьяны Небосклон, на которую не были приглашены не только старейшины, но и вообще никто из жителей Бобровой Заводи.
        Таинственное бракосочетание Вертопраха и Небосклон породило немало слухов и сплетен. Одни говорили, будто бы Иеремия зол на Агриппу за оправдание Полулунка, потому и нарушил традиции. Другие утверждали, что соблюсти свадебные традиции Вертопраху, чей стакан разбил Джебедая, не удалось бы и в присутствии старейшин. Ведь официально мужем и женой жених и невеста считались только после ритуала «Поения», в ходе которого они должны были напоить друг друга из своих головных стаканов медовой брагой. Вдобавок к этому, никто не понимал, с чего вдруг Иеремии вдруг приспичило жениться на Марьяне - кроме косоглазия природа наградила ее испещренным бородавками лицом, хромотой и горбом, а вместо стакана ее голову венчала кастрюля. Хоть Вертопрах и сам был далеко не красавец, рядом с Марьяной он казался образцом человеческого совершенства.
        Как это часто бывает, обращая внимание лишь на внешность, люди не замечали, насколько добра, отзывчива и бескорыстна была косоглазая Небосклон. Никогда и никому не могла она отказать ни в единой просьбе. Также не отказала она и Иеремии, который однажды пришел к ней и с порога потребовал стать его супругой. Еще с тех времен, когда он обладал стаканом, Марьяна жалела Вертопраха за то, что никто его не любит. Поэтому девушка согласилась на брак и искренне поклялась отдавать Иеремии всю заботу, ласку и любовь, что были в ее большом сердце.
        Что касается Вертопраха, то любви он не понимал и никакой важности в ней не видел. Жена же ему требовалась для осуществления коварного плана. Иеремия рассчитывал, что Марьяна родит ему сына, который унаследует злость отца и бесовскую внешность матери. Своего сына Вертопрах собирался воспитать так, чтобы тот стал идеальным орудием для мести ненавистным Полулункам и превратил их жизнь в постоянный кошмар.
        Но, как говорят старики, бобер предполагает, а фермер располагает. Косоглазая Марьяна Небосклон понесла от Иеремии и в положенный срок родила, но не сына, а девочку, к тому же лишенную каких-либо внешних уродств и с прелестной фарфоровой чашечкой на голове. Вертопрах был вне себя от ярости. Изрыгая потоки ругательств, он так поколотил Марьяну, что та едва не умерла. Разобравшись с женой, Иеремия хотел взяться за дочку и изуродовать ее собственными руками, но его остановила внезапная идея.
        Вертопрах смекнул, что если из девочки вырастет красавица, то это не так уж плохо. Дьявольская злоба, замаскированная ангельской внешностью, таит в себе куда больше опасности. Волку в овечьей шкуре намного проще проникнуть в самое сердце овечьего стада и сгрызть его изнутри. А уж в том, что из собственного ребенка ему удастся сотворить коварного монстра, Иеримия не сомневался. Подумав, что кроме уроков ненависти, ребенку понадобится кормление и уход, Вертопрах поглядел на избитую окровавленную Марьяну и неспешно пошел за лекарем.
        Как станут звать будущее чудовище, Иеремию не беспокоило, поэтому имя дочери выбрала Марьяна. Она назвала малышку Унией и дала ей свою фамилию - Небосклон. Будучи на год младше Халфмуна, Уния развивалась гораздо быстрее. Как только она научилась ходить, ей пришлось учиться бегать - от отца. Иеремия, завидев дочь, всякий раз норовил отвесить ей оплеуху. Если Унии не удавалось убежать или спрятаться, и она получала удар, Вертопрах после этого говорил: «Больно тебе, малявка? Плохо, не нравится? Вижу, что не нравится. А знаешь, кто виноват, в том, что тебе больно? Проклятые Полулунки, особенно - Халфмун Полулунок! Он во всем виноват, да! Это урод-перевертыш заставляет тебя мучиться и страдать! Его ты должна ненавидеть и презирать!».
        После отцовских уроков, избежать которых удавалось далеко не всегда, Уния находила утешение в объятьях матери. Марьяна умела подобрать ласковые слова и так поцеловать ушибленное место, что всякая боль тут же исчезала, прихватив с собой печаль и злобу. Уния становилась совершенно счастливой и до следующей отцовской экзекуции напрочь забывала обо всех Полулунках на свете.
        Детские годы Халфмуна ничем не отличались от детства других мальчишек Бобровой Заводи. Он также гонялся за кошками, стрелял из рогатки, рыбачил и получал от отца наставления и советы по ведению бобрового хозяйства. Наказывали Халфмуна нередко, но всегда за дело - то отцовские часы разберет по винтикам, чтобы узнать, что там внутри тикает, то дырку в крыше дома проделает, чтобы на звезды смотреть.
        О своем уродстве, дожив до девяти лет, Халфмун и не подозревал. Он видел, что у всех взрослых и детей на голове есть стакан, кружка, чашка или ваза, знал, что и у него есть головной стакан, и этого ему было достаточно. Разговаривая с сыном о головных стаканах, Джебедая настаивал лишь на том, что каждый из них уникален и ни в коем случае нельзя причинять вред чужим стаканам. Мойра о стаканах не говорила вовсе, и только целовала Халфмуна в его стакан перед сном, желая ему доброй ночи.
        Однажды Халфмун выстрелил из рогатки жеваной бумагой в головную кружку соседского старика, желая напугать того шутки ради. Увидев это, Джебедая устроил сыну такую взбучку, что после нее Халфмун на рогатку даже смотреть боялся. Не меньше, чем понесенное наказание, мальчика впечатлило то, как старик отреагировал на его выстрел. Вместо того чтобы испугаться, сосед затрясся от охватившей его злости. Глядя через забор прямо в глаза маленького Полулунка, он прокаркал: «Проклятый недомерок перевертыш! Тебе бы, урод, твой стакан вместе с башкой расколотить - все равно и то и другое пустое!».
        Тем же вечером за ужином Халфмун спросил родителей, что означает слово «перевертыш». Услышав вопрос, Мойра опустила глаза и молча вышла из-за стола, а Джебедая отодвинул тарелку и приблизил свое лицо к лицу сына. «Вот и настал этот день», - сказал Джебедая. - «Халфмун, тебе нужно усвоить одну очень важную вещь. Ты не такой, как все. Точнее, твой стакан - он отличает тебя от других. Я уже говорил тебе, что каждый головной стакан неповторим, но твой… Он ущербный, то есть, перевернутый донышком кверху. Многим людям это кажется… неприемлемым. Не спрашивай меня, почему. Никто не знает этого. Особенно - те люди, которые так считают». Халфмун непонимающе уставился на отца. Помолчав, Джебедая продолжил: «Главное, что ты должен понять, - если тебя считают ущербным в чем-то одном, во всем остальном ты обязан быть безупречным. Тебе нужно стать умнее, сильнее, упорнее и порядочнее всех прочих. Потому что всем прочим, считающимся нормальными, простится любой грех, а тебе - нет. Чтобы достичь того, что нормальные люди получают легко и просто, тебе придется выигрывать бой за боем, доказывая, что ты этого
достоин. Понимаешь?». Халфмунк неуверенно кивнул и спросил: «А что получают нормальные люди?». Джебедая несколько секунд, не мигая, смотрел на сына, после чего расхохотался: «Отличный вопрос, Халфмун! Нормальные люди получают нормальную работу, нормальный дом, нормальную семью и право пригласить старейшин на свои похороны».
        В тот же день, когда Халфмун узнал о том, что он ущербен, Уния получила от Иеремии особенно сильный удар в живот. Девочке показалось, что вместе с воздухом из нее вылетела жизнь, и ни вздохнуть, ни вернуть жизнь уже невозможно. «Если ты сдохнешь, знаешь, кто будет в этом виноват? Халфмун Полулунок и его проклятые старики» - произнес Вертопрах, стоя над корчащейся на полу Унией.
        Кое-как восстановив дыхание, Уния пришла к матери и, не дожидаясь утешений и поцелуев, спросила: «Кто такой Халфмун Полулунок? Почему он такой злой? Зачем он хочет, чтобы мне было плохо?». Марьяна улыбнулась и ласково обняла дочь, заставив ее боль исчезнуть: «Хорошие вопросы, Уния. Только, чтобы узнать ответы, тебе стоит задать их самому Халфмуну». Марьяна объяснила Унии, как найти дом Полулунков, и девочка помчалась туда, несмотря на поздний час.
        После разговора с отцом, Халфмун сидел на крыльце, смотрел на звездное небо и размышлял о том, что услышал. Он ругал себя за то, что спросил у Джебедаи, что значит слово «ущербный», и теперь мучился догадками.
        «Ты Халфмун Полулунок?» - Халфмун оторвал взгляд от неба и увидел, что прямо перед ним стоит девочка с чашкой на голове.
        «Я. Чего тебе?» - проворчал Халфмун.
        «Скажи, почему ты хочешь, чтобы я сдохла?» - спросила девочка, буравя Халфмуна взглядом.
        «Я тебя знать не знаю. Как я могу чего-то такого хотеть?» - удивился мальчик.
        «Меня зовут Уния Небосклон. Так зачем тебе нужны мои боль и страдания?»
        «Говорю же тебе, Уния, ничего мне от тебя не нужно» - мрачно ответил Халфмун.
        «Тогда… тогда… почему я должна тебя ненавидеть и презирать?»
        «Ну… наверное, из-за того, что я ущербный», - Халфмун вздохнул. - «И из-за этого перевернутого стакана на голове».
        «Ой, какой маленький и забавный!», - Уния подошла к Халфмуну и, хихикнув, дотронулась пальцем до его головного стакана.
        «Сама ты маленькая и забавная!», - Халфмун отпрянул от Унии. - «И вообще, мой папа говорит, что нельзя трогать чужие стаканы».
        «А мой отец говорит, что ты хочешь, чтобы я мучилась-мучилась и потом умерла», - Уния закатила глаза и вывалила язык.
        «Враки все это», - Халфмун нахмурился.
        «Если мой отец ошибается, то, может быть, и твой не во всем прав», - Уния села на ступеньки крыльца рядом с Халфмуном. - «Мне вот не кажется, что ты ущербный».
        «Мне тоже… Только я не знаю, что такое ущербный», - признался Халфмун.
        «Это значит - щербатый, покрытый выщерблинами. А у тебя никаких выщерблин нет», - уверенно сказала Уния. От ее слов мрачное настроение Халфмуна улетучилось, ведь никаких выщерблин в себе он и сам не видел.
        «Уния, тебе нравится рыбачить?» - спросил он.
        «Я никогда не рыбачила. Это весело? Расскажи!»
        «Еще бы! Сначала нужно проснуться рано-рано, наковырять из земли червяков, взять удочку и отправиться на берег. Потом надо насадить червяка на крючок, забросить в воду и ждать, пока какая-нибудь рыба попробует его съесть. И при этом очень важно все время повторять «ловись рыбка - не бобер, ловись рыбка - не бобер». Если это не повторять, то можно поймать бобра, а за это мужики с бобровой фермы с тебя шкуру спустят. Так папа говорит… Пойдешь завтра со мной на рыбалку?» - последнее предложение вылетело изо рта Халфмуна неожиданно для него самого. До того всеми делами он занимался либо в одиночестве, либо вместе с отцом.
        «С удовольствием!» - ответила Уния. - «Только… можно я не буду ковырять червяков и насаживать их на крючок? Я их боюсь и мне их жалко».
        «Сразу видно - девчонка», - рассмеялся Халфмун. - «Конечно, можно».
        Утром, как договорились, Халфмун и Уния отправились рыбачить. Они не поймали ни рыбы, ни бобров, но ничуть из-за этого не расстроились. Как говорили в семье Полулунков, улова нет - и хлопот на кухне нет. Весь день дети весело болтали, рассказывая друг другу все, что только приходило им на ум. Они повторяли шутки взрослых и смеялись, даже не понимая их смысла. На ходу придумывали свои собственные остроты и смеялись, даже если те получались совсем глупыми и несмешными. Халфмуну так понравилось проводить время вместе с Унией, что он предложил ей пойти с ним на рыбалку и следующим утром, а та с радостью приняла это предложение.
        Вскоре дети стали проводить вместе все свободное время. Даже в те дни, когда Халфмун помогал Джебедае на бобровой ферме, он старался выкроить хотя бы час, чтобы встретиться с Унией. А Уния, сбегая от Иеремии или получив от него затрещину, мчалась теперь не к Марьяне, а к Халфмуну. Скрыть свою дружбу от родителей дети не пытались, да и едва ли это было возможно.
        Прознав о том, что Уния водится с перевертышем Полулунком, Иеремия Вертопрах, считавший бескорыстную честную дружбу глупой выдумкой, возликовал. Он решил, что коварный план начал работать, созданный им монстр уже заманил жертву в ловушку и теперь выжидает время для нанесения наиболее болезненного и, в конечно итоге, смертельного удара… Правда, радость Иеремии не заставила его отказаться от избиения дочери. Согласно плану, на этой стадии рукоприкладство больше не требовалось. Но Вертопрах настолько пристрастился к домашнему насилию, что попросту не захотел лишать себя этого, как он говорил, «маленького удовольствия». Марьяна, которой, как и Иеремии, не довелось познать дружбы, тоже радовалась. Ей было несказанно хорошо и легко на душе от того, что жизнь любимой дочери складывается лучше, чем ее собственная.
        Джебедая отнесся к дочери Вертопраха с подозрением. Он прекрасно помнил обещание отомстить, данное Иеремией в зале суда, и ждал от Унии любой подлости. Чтобы защитить сына, Джебедая запретил ему общаться с Унией и в тот день впервые увидел Халфмуна плачущим навзрыд. «Боишься, что другие навредят нашему мальчику, а сам убиваешь его собственными руками», - сказала мужу Мойра. После часовых размышлений под аккомпанемент непрекращающихся всхлипываний Халфмуна Джебедая сдался. «Эта девчонка… как ее там? Агния? Ладно, не важно…», - с напускной небрежностью сказал старший Полулунок. - «Так вот, сын, таких девчонок у тебя в жизни будет еще миллион. Я понимаю, что для миллиона с чего-то нужно начать, и… Пусть для начала будет эта Унгия или как там ее звать. Только ты будь осторожен, а то мало ли чего. Вот… И еще - можешь ей передать, что если она хоть на миллиметр сподличает, то я ей лично ее чашку натяну на ее же… В общем, придумаю, на что, если только даст повод. Ты меня понял?». Халфмун радостно закивал, хоть и понял из сказанного только то, что суровый запрет снят.
        С той поры Халфмун Полулунок и Уния Небосклон виделись каждый день. Они вместе ходили на рыбалку, охотились за прыгучими лесными грибами, купались в заводи, бессовестно пугая бобров, или валялись на лугу, разглядывая облака. Дни сливались в недели, недели - в месяцы, а месяцы - в года. Иеремия Вертопрах продолжал терпеливо ждать свершения мести, Джебедая Полулунок как и прежде с подозрением поглядывал на Унию, Мойра и Марьяна все так же любили своих детей, а Халфмун и Уния просто радовались жизни и друг другу.
        2
        Халфмуну Полулунку исполнилось восемнадцать лет. В этом возрасте все юноши и девушки Бобровой Заводи в обязательном порядке проходили курсы профессионального обучения, после которых сдавали экзамены. По результатам экзаменов определялось, для какой работы человек подходит лучше всего. В течение года Халфмуну предстояло попробовать себя в роли бобровода, рыбака, мясника, пасечника, портного и еще много кого.
        В день начала учебы студенты собрались на главной площади Бобровой Заводи, чтобы послушать традиционную напутственную речь старейшины Агриппы Звездоврата. Хоть старик уже давно разменял девятый десяток, ораторских способностей он не утратил.
        - Приветствую вас, молодые люди, вчерашние мальчишки и девчонки, - Агриппа обвел взглядом собравшихся. - Вы - кровь, сила и ум нашего города. Да-да, именно вы - каждый из вас, а не болтливые развалюхи, вроде меня. Сегодня начинается ваш путь во взрослую жизнь, и чем лучше будет ваша жизнь, тем лучше станет жить вся Бобровая Заводь. Помните, трудясь добросовестно и упорно, вы помогаете в первую очередь самим себе. Трудолюбие и порядочность сделают вас уважаемыми гражданами, которым будут рады в любом доме и в праздные дни, и в часы невзгоды. Кто-то из вас раскроет свой талант в заботе о бобровом хозяйстве - это хорошо. Кому-то лучше подойдет готовка можжевеловой настойки для жадных до нее завсегдатаев «Двух зубов» - и это не менее прекрасно. Не существует плохой работы, как нет дела хуже безделья. Никого вы не сможете очаровать или разочаровать сильнее, чем самих себя. Пробуйте все, что только можете попробовать. Испытывайте себя, экспериментируйте, откажитесь от любых предрассудков и никогда не говорите, хорошо ли, плохо ли, о чем-то, чего не испробовали сами. Не забывайте, голова дана человеку не
для того, чтобы стакан носить. Рассуждайте, осмысливайте свои поступки, анализируйте их последствия. Проще говоря, думайте, что делаете, и тогда любое дело будет спориться в ваших руках.
        На этом, пожалуй, я оставлю свои наставления, но скажу еще кое-что. Вчерашние мальчишки и девчонки, будущие мужчины и женщины, как же я завидую вам. Сейчас пора весны вашей жизни, все пути открыты перед вами и нет надобности доказывать, что еще не выжил из ума, толкая длиннющие речи, - Звездоврат усмехнулся. - Целый год вы будете учиться и работать бок о бок, найдете новых друзей и, может быть, даже повстречаете любовь. Как бы мне хотелось стоять сейчас не за этой трибуной, а на площади, среди вас… Кстати, что это вы все здесь до сих пор столбами стоите? А ну, кыш отсюда! Приступайте к занятиям, речь окончена! В добрый путь, и пусть он будет счастливым!
        - Слышали, что сказал старейшина? За мной, студенты! Приступим к делу! - прокричал старший мастер бобровой фермы Богарт Пыльтуман. - Бобры ждать не любят!
        Пыльтуман бодрым шагом двинулся в сторону заводи, на берегу которой располагалась ферма, и юноши и девушки нестройными рядами пошли следом за ним.
        - А Агриппа-то, видать, совсем рехнулся. Важная шишка, а студентикам завидует, - слова прозвучали прямо за спиной Халфмуна. Оглянувшись, он увидел ухмыляющегося парня.
        - Ладно бы он нормальным студентам завидовал, - продолжил парень. - Так Агриппа, если его послушать, был бы не прочь оказаться даже на месте этого урода перевертыша!
        Судя по раздавшимся смешкам, острота парня понравилась многим студентам. Взгляды всех, шедших рядом, устремились на Полулунка. Халфмун же от такой наглости растерялся.
        - Я бы на месте старейшины лучше задумался о том, что на бобровую ферму таких вверхтормашечных выродков пускать не стоит, - вдохновленный смехом публики, парень заговорил громче. - От вида его крохотулечного недостакана у бобров аппетит пропадет, или они сразу хвосты поотбрасывают!
        Эта шутка вызвала уже массовый хохот.
        - Если бы я был бобром, то… - следующую шутку парень закончить не успел, потому что прямо в его нос врезался кулак Халфмуна.
        - !!! Пдокдятый субашедший удод! - завопил парень, прижимая ладони к разбитому носу. Халфмун знал, что удод - это такая птица, и ничего плохого в ней нет, но слова «пдокдятый» и «субашедший» показались ему явно оскорбительными. Поэтому он добавил парню еще пару ударов - в живот и челюсть. Парень, хоть и был намного крупнее Полулунка и выглядел довольно крепким, скуля, свалился на землю. Одна из девушек, увидев кровь, пронзительно завизжала. Кто-то закричал «Драка! Драка!». Процессия, следующая к бобровой ферме, остановилась.
        - Это ты сделал бы, если бы был бобром? - Халфмун усмехнулся собственной шутке.
        - Какого бобра здесь происходит?! - распихивая студентов, к Халфмуну и валяющемуся у его ног парню пробрался Богарт Пыльтуман.
        - Урод бьет Дункана, - заявил щуплый прыщавый юноша с котелком на голове.
        - Да, перевертыш первый начал! - донеслось из толпы. К этому выкрику присоединились и другие свидетели: - Он Дункану нос сломал! - Набросился на него, как зверь! - Дункан вообще ничего не делал, а урод его убивать стал!
        - Какой бобер тебя укусил, а? - Богарт навис над Халфмуном и несколько раз стукнул пальцем по его стакану. - Ты вообще соображаешь, что творишь, недоносок?!
        Через секунду Пыльтуман повалился рядом с парнем, шипя от боли и держась за пах, в который Полулунок нанес короткий и точный удар коленом.
        - Не надо мой стакан трогать, - проворчал Халфмун. - И еще это… я не недоносок.
        Когда Богарт Пыльтуман смог встать на ноги, лицо его и взгляд были преисполнены такой яростью и ненавистью, что Халфмун испугался за собственную жизнь. Студенты притихли, и даже Дункан прекратил подвывать, ожидая, что будет дальше.
        - На сегодня занятия отменяются, - скрипнув зубами, сказал Богарт. - Все свободны, кроме тебя, ур… у… ученик. Отведу тебя к старейшинам, пусть они решают, как с тобой поступать. Но лично я отказываюсь тебя учить. И если хоть раз увижу тебя рядом с бобровой фермой, пеняй сам на себя - дух вместе с потрохами из тебя выколочу.
        По толпе студентов пробежал вздох разочарования. Представление закончилось совсем не так эффектно, как они это себе представляли. Перешептываясь, юноши и девушки разбрелись. Двое парней подняли Дункана и, поддерживая его под руки, увели прочь.
        - Молодой Халфмун Полулунок… Признаться, не думал, что так скоро снова увижу тебя, - Агриппа Звездоврат задумчиво теребил бороду. - У меня нет оснований сомневаться в правдивости слов Богарта Пыльтумана. Тем не менее, я хочу выслушать и твою версию данного прискорбного инцидента.
        Под пристальным взглядом старика Халфмун чувствовал себя неуютно.
        - Тот, который Дункан, обзывал меня по-всякому, и про вас сказал нехорошее - дескать, сбрендили вы или типа того. Пыльтуман тоже меня обозвал, да еще и стакан мой трогал. Вот и вся история, - пробурчал Полулунок.
        - Допускаю, что ты говоришь правду, - кивнул Звездоврат. - Но скажи мне, разве Джебедая не учил тебя, что людям дан язык для того, чтобы на слова отвечать словами, а не кулаками?
        - Отец меня учил, что нельзя чужие стаканы трогать.
        - Это, бесспорно, верно, но… - старик задумался. - Но ответь мне, чего ты хочешь от этой жизни? Только будь честен.
        - Нормальную работу, семью там, дом и это… - Халфмун запнулся. - Не знаю я. Знаю только, чего не хочу. А не хочу я, чтобы надо мной смеялись. И чтобы стакан мой трогали, тоже не хочу.
        - Понятно, - кивнул Агриппа. - Что ж, пока что ты делаешь все, чтобы с тобой поступали именно так, как ты того не хочешь. Боятся ли люди бешеных бородавочников? Безусловно. Но уважают ли они их? Нет, люди бешеных бородавочников убивают, как только появляется такая возможность. Если ты, молодой Халфмун, будешь вести себя как бешеный бородавочник, никто не станет тебя уважать. Сегодня первый день учебы. И чего ты успел достичь? Того, что одна из самых уважаемых в городе профессий теперь не для тебя. Мастер бобровой фермы Пыльтуман неплохой человек, но обид он не забывает. Да и рыболовом тебе тоже не стать. Мастер рыбных дел Листрат Четвертьхвост, чьего сына Дункана ты так непредусмотрительно избил, едва ли примет тебя на службу. Надо бы тебя как-то наказать… Но, с другой стороны, ты уже сам достаточно наказал себя. Ступай с миром, молодой Полулунок, постарайся впредь соблюдать благоразумие и не уподобляться бешеному бородавочнику.
        - Старейшина Звездоврат, но это ведь нечестно! - воскликнул Халфмун. - Словами обидными обзывают меня, смеются - надо мной, и наказан оказываюсь опять же я. Это все из-за того, что я ущербный?
        - Мальчик мой, ты действительно наделен несколько э… - Агриппа наморщил лоб, подбирая нужное слово. - Несколько специфичным головным стаканом. Он привлекает к тебе излишнее и не слишком доброжелательное внимание, это правда. Но полноценная жизнь в обществе - это наука, которую тебе еще только предстоит освоить. Как только ты сам смиришься со своей э… особенностью, тебе станет легче ладить с людьми, и, возможно, когда-нибудь в будущем…
        - Специфичный, особенный, наука жизни, когда-нибудь в будущем - хватит пустопорожней болтовни! Вы тоже считаете меня уродом! Так и скажите мне в лицо - урод, перевертыш, недоносок! - выпалив это, Халфмун с побагровевшим от обиды лицом выбежал из дома Звездоврата.
        Как только Полулунок спустился со ступеней крыльца, что-то ударило его по ногам с такой силой, что он упал. Над Халфмуном нависли трое - Дункан Четвертьхвост с распухшим носом и синяками под глазами, и двое его приятелей. В руках каждый из них держал увесистую палку.
        - Сейчас тебе, перевертыш, даже дряхлый маразматик Агриппа не позавидует, - поигрывая палкой, сказал Дункан. - Ну что, парни, преподадим этому выродку урок вежливости?
        - Вежливости? Это, что, типа, руки надо перед едой мыть и все такое? - спросил один из приятелей Дункана.
        - Не, вежливость - это когда там здрасьте-досвиданья говоришь, или спасибо-пожалуйста, - сказал второй.
        - Заткнитесь и сделайте из него отбивную, придурки! - прорычал Дункан.
        Удары градом посыпались на Халфмуна, и все, что он мог сделать, это поджать колени, защищая живот, и закрыть руками свой перевернутый стакан. Полулунок не знал, как долго продолжалось избиение, но удары иссякли, когда кто-то совсем рядом крикнул: - Эй! Оставьте его! Вот я вам сейчас всыплю!
        С трудом приподняв голову, Халфмун увидел своего отца, кулаком грозящего вслед убегающим парням.
        Джебедая Полулунок оказался возле дома старейшины Звездоврата неслучайно. Он пришел туда после крайне эмоционального рассказа мастера Пыльтумана о «достижениях щенка», чтобы своими руками свернуть Халфмуну шею. Теперь же, когда придушить Халфмуна можно было только из жалости, Джебедая на руках отнес его домой.
        - Святые бобры, - увидев мужа и сына, перемазанных кровью и грязью, Мойра едва не лишилась чувств. - Как? Что? Почему?!
        - Все в порядке, мам, - еле шевеля разбитыми губами, произнес Халфмун.
        - Помнишь, Мойра, когда Халфмун родился, я сказал, что он меня разочаровал? - сказал Джебедая, продолжая держать сына на руках. - Но тогда я сильно ошибся. По-настоящему он разочаровал меня сегодня. Кого мы вырастили, Мойра? Неблагодарную тупую скотину. Мой отец работал на бобровой ферме, и мой дед трудился там же, и отец моего деда, и вообще все Полулунки. А Халфмун - он… он взял и наплевал на все это. Нет, хуже, чем наплевал! Он просто на…
        - Джебедая, бобра ради, не время для легенд о династии Полулунков-боброводов. Скорее, уложи Халфмуна на кровать, а я позову лекаря.
        - О, да, я знаю, кто виновен в том, каким стал Халфмун, - Джебедая не обратил на слова Мойры никакого внимания. - Это все девчонка Вертопраха, никаких сомнений. Это она испортила нашего мальчика. Я чувствовал, чем дело закончится, был уверен, знал и ничего не предпринял. О, горе мне! Бедный, наивный Халфмун, мой несчастный сынок, ты попался в ловушку злой расчетливой твари. Ее влияние отравило твою чистую душу, наполнило голову гнилью, а сердце - черной желчью. Но даю тебе слово, мой мальчик, я и Вертопраху, и его марионеточной дочурке головы поотрываю.
        - Пап, - проговорил Халфмун.
        - Что, сыночек?
        - Пожалуйста, замолчи. И сделай, как мама сказала.
        После осмотра Халфмуна лекарь сообщил, что, несмотря на множество ушибов, кровоподтеков и ссадин, кости юноши, за исключением двух треснувших ребер, целы.
        - Говорите, его три человека палками избивали? - лекарь усмехнулся в седые усы. - Либо те трое были немощными младенцами, либо парень у вас крепкий, как гвоздь.
        - Вот-вот, и такой же умный, как тот гвоздь, - проворчал Джебедая. - Так и будут его всю жизнь заколачивать, пока по самый стакан не заколотят. Сколько раз ему говорил, не зная бобров, не суйся в воду. Но нет же, он не отца слушает, а девку, которой только и нужно, что подвести его под плотину.
        - Какой же занудой ты стал, Джебедая, - Мойра покачала головой. - Мальчишки всегда дерутся, это нормально. Делать в молодости глупые поступки - тоже нормально. И знаешь, что? Я сейчас же схожу и приведу Унию. А то ты на мальчика всех бобров повесил, да мрака нагнал. Нужно, чтобы кто-нибудь ему настроение поднял.
        - Ты в своем уме, женщина? Врага в дом звать собралась, чтобы он у кровати нашего чудом выжившего сына радостно руки потирал?! Не бывать этому! - Джебедая стукнул кулаком по столу.
        - Натуральный зануда, - вздохнула Мойра и пошла за Унией.
        При виде побитой физиономии Халфмуна Уния расплакалась. Это был первый раз, когда Полулунок видел ее плачущей.
        - Не реви ты. Лекарь сказал, жить буду.
        - А если бы твой отец не подоспел? Если бы они тебя… - Уния не смогла договорить и разрыдалась еще сильнее.
        - Если бы да кабы, то во рту росли бобры. Стало бы на свете одним ущербным меньше, подумаешь, велика потеря.
        - Что ты такое говоришь, глупенький, - Уния прижалась щекой к лицу Халфмуна и зашептала быстро-быстро: - Ты не понимаешь, дурачок, ничего-ничего не понимаешь. Подумай о своей маме, о папе, обо мне подумай - у меня ведь, кроме тебя… Нет-нет, ни о ком не думай - о себе только подумай. Ты же хочешь быть счастливым, я знаю, и ты умеешь. А если будешь счастлив ты, то и все, кому ты дорог, тоже будут счастливы.
        - Хватит. Надоело мне выслушивать, что я того не понимаю, сего не понимаю, что я дурак, остолоп и тупица, - Халфмун оттолкнул Унию и поморщился от пронзившей бок боли треснувших ребер. - Главное я уже понял - не будет мне ни счастья в Бобровой Заводи, ни нормальной жизни. Мне тут только оскорбления выслушивать можно, и ничего больше. Защищаться нельзя, обучиться и получить работу - тоже нельзя. Да и вообще, что это за место такое проклятое - Бобровая Заводь? Носятся все с этими бобрами, как будто на них свет клином сошелся. А то, что глава совета старейшин умом тронулся, вообще никого не волнует. И на то, что среди бела дня во дворе этого старейшины трое могут напасть на одного и забить его до смерти, всем тоже плевать. Зато все просто лопаются от счастья, тыча грязными лапами в мой стакан и обзывая меня уродом. Хочешь знать правду? Мне жалко, что те мерзавцы с палками меня не прикончили. Это бы разом избавило меня от всех проблем.
        - Так что же? Иди к ним - тем мерзавцам, и пусть они выполнят твое желание, - опустив глаза, проговорила Уния.
        - Нет. Что я, бобер, что ли, тупой - самому на бойню идти?
        - Халфмун, может быть, ты прав, а я - дура или сумасшедшая. Но я не понимаю, чего ты добиваешься, чего хочешь. Мне казалось, что я знаю тебя, а оказывается… Да, дура, беспросветная дура, - хоть глаза Унии и покраснели от слез, она смотрела на Полулунка, не мигая. - Но, похоже, только волшебство поможет тебе. Я думала, что между нами происходит нечто волшебное… Видать, ошибалась, глупая я девчонка.
        - Какое еще волшебство, - фыркнул Полулунка. - Все знают, что рассказы о магии и волшебных фокусах - просто сказки для детей и умалишенных.
        - Мама рассказывала мне, что далеко на севере живет волшебник. Он может исполнить любое желание человека, каким бы оно ни было.
        - Чушь бобрячья. Выдумала все твоя мать от нечего делать. Иначе все бы только и делали, что к этому волшебнику на поклон ходили.
        - Дойти до волшебника дано не каждому. Царство его находится в землях, навечно скованных льдом и укрытых непроходимыми снегами, - сказала Уния.
        - Надо же, как удобно, - Халфмун мрачно усмехнулся. - Придумала баба волшебника-чудотворца, а чтобы вранье ее никто не раскрыл, загнала его в такую глушь, куда не проехать и не пройти.
        - Не говори так. Меня обзывай, как хочешь, но маму не трогай, - твердо произнесла Уния. - Если тебе нужны доказательства - спроси у старейшины Звездоврата, от которого мама эту историю слышала. Ему единственному удалось найти волшебника. И еще…
        - Что еще? - спросил Полулунок, но Уния, не ответив, вскочила с краешка его кровати и выбежала из дома.
        Пока ушибы и ссадины Халфмуна заживали, он думал лишь об одном: что если волшебник, выполняющий желания, действительно существует? Тогда, преодолев любые расстояния, и справившись с какими угодно трудностями, Полулунок пришел бы нему и попросил исправить чудовищную несправедливость - свое врожденное уродство. Халфмун вообразил, как крошечный цилиндрик на его голове сменяется большим крепким стаканом, наподобие головной емкости Джебедаи, или даже еще более мужественным.
        «С таким стаканом никто даже посмотреть на меня косо не посмеет, не то, что перевертышем обозвать, - фантазировал Халфмун. - Мастера всех ферм и хозяйств захотят, чтобы я работал именно у них. И отец меня зауважает, и все-все-все в Бобровой Заводи. Никто больше не пикнет, будто бы я дурак и ничего не понимаю. Хотя… бобру под хвост эту Бобровую Заводь. Когда заполучу на голову великолепный стакан, смогу найти себе место получше этой дыры. Стану жить в какой-нибудь стране, где всегда тепло, на деревьях круглый год растут сочные плоды, в лесах полно дичи, кроме прыгучих грибов, а о вонючих бобрах никто в жизни не слыхал. Нет, лучше я сам создам собственное государство, которым стану править строго и справедливо, и все подданные будут хвалить совершенство моего стакана, мудрость, силу и все такое».
        Выздоровев окончательно, Халфмун первым делом отправился к Агриппе Звездоврату, чтобы проверить, не наплела ли ему Уния сказок.
        - Старейшина, правда ли, что на севере живет всемогущественный волшебник, и вам повезло найти его? - не тратя время на приветствия, спросил Полулунок.
        - И тебе здравствовать, молодой Халфмун, - кивнул Агриппа. - Прости старику невежливый ответ вопросом на вопрос, но скажи - зачем тебе знать то, о чем спрашиваешь?
        - Старейшина, вам ли не знать - тут для меня западня, а не жизнь. Я для всех, как бельмо на глазу, как заноза или вредоносное насекомое. Меня такое положение не устраивает, и я готов избавить всех от своего присутствия. Я немедленно уйду, как только вы ответите на мой вопрос.
        - Вижу, ты настроен решительно, и нет смысла отговаривать тебя, - Звездоврат пристально посмотрел на Халфмуна, и тот, не моргнув, выдержал тяжелый взгляд воспаленных глаз старика. - То, что ты слышал о волшебнике - правда. И я действительно знаю, где он живет.
        - Подскажите же скорее, как и мне найти волшебника? - Халфмун с трудом сдерживал ликование.
        - Ты обещал уйти после ответа на один вопрос, а это уже второй, - усмехнулся Звездоврат. - Ладно, так и быть, дам тебе ответ и на него. Каждую ночь примечай, где на небосводе восходит самая яркая звезда, а затем весь день следуй в том направлении. Если повезет, через тысячу дней и тысячу ночей звезда приведет тебя к цели.
        - Спасибо, старейшина! - Халфмун бросился к выходу, но остановился на пороге. - Мастер Звездоврат… какое желание вы загадали, когда нашли волшебника?
        - Совсем совесть потерял, нахальный мальчишка. Прочь отсюда, и свой третий вопрос с собой забери! - прикрикнул Агриппа. - Да, и еще - счастливого пути и удачи тебе, молодой Халфмун Полулунок.
        В тот же день Халфмун приступил к сборам. Мойра, узнав о плане сына, сперва кричала, а после плакала, упрашивая его остаться в Бобровой Заводи, но юный Полулунок был непреклонен. Тогда несчастная женщина обратилась за помощью к мужу, безучастно сидящему на крыльце и налаживающему бобровый манок.
        - Джебедая, запрети ему, не пускай, в сарае запри, пока не одумается, - сделай хоть что-нибудь! - взмолилась Мойра. - Иначе пропадет наш сыночек, погибнет ни за что!
        - Раньше запрещать и запирать надо было, - ответил Джебедая. - Теперь лучше помоги ему собраться.
        Мойра настаивала на том, чтобы Полулунок взял с собой палатку, спальный мешок, складную лодку из бобровых шкур, переносной очаг с запасами угля, лопату, топор, две удочки, пять смен одежды, жидкость, заживляющую муравьиные укусы, справочник диких птиц и животных, энциклопедию ядовитых растений и стопку носовых платков.
        - Мать, с этим добром наш сын и до околицы не дойдет, будь он даже силен как бык, - отложив манок в сторону, покачал головой Джебедая.
        - А без него он пропадет. Это все вещи первой необходимости, каждая из них может понадобиться и спасти его жизнь, - твердо заявила Мойра.
        - Помнишь старика Бугрохолма? Он всегда таскал на плечах деревянный табурет с исцарапанной и покореженной седушкой. Рассказывал о том, что давным-давно, когда он был молодым, ему довелось охотиться в горах. Случился камнепад, и сохранить в целости стакан и голову Бугрохолму удалось только благодаря табуретке, которую он нашел и подобрал где-то у подножья. С тех пор он ни разу за порог своего дома не ступал без табурета над головой. Старик был уверен, что эта вещь, один раз спасшая ему жизнь, будет хранить его вечно. Припоминаешь, чем закончилась история старика?
        - Да, - Мойра вздохнула. - Бугрохолм пошел в лес по грибы и зацепился там табуретом за ветку. Он дернул за ножки, чтобы высвободить табуретку, ветка отломилась и придавила старика. Вдобавок к тому, на ветке было гнездо диких пчел… Бедняга Бугрохолм.
        - Поэтому дай-ка лучше Халфмуну в дорогу еды, сколько унесет, чтоб не сразу погиб. А там, если повезет, парень сам разберется.
        В результате все походные вещи Халфмуна уместились в одной заплечной сумке, а на пояс Полулунок приладил нож с широким обоюдоострым лезвием - любимую вещь отца, подаренную им со словами «Кулаки с умом используй, а нож - когда ни на кулаки, ни на ум надежды не останется».
        Перед сном, как советовал старейшина Звездоврат, Халфмун приметил самую яркую звезду, и утром, наскоро попрощавшись с родителями, отправился в путь. Покидая Бобровую Заводь, она зашел к Унии, но у дверей его встретил ухмыляющийся Вертопрах.
        - Так-так, Халфмун в поход собрался, - Иеремия расхохотался. - Доброе дело для такого удалого молодца, как ты. И чем дальше поход, тем добрее. Скатертью дорожка, Полулунок, попутного ветра.
        - Спасибо, - проворчал Халфмун. - Вообще, я к Унии пришел. Можно с ней поговорить?
        - А о чем ей с тобой разговаривать, Полулнок? - Вертопрах изобразил удивление. - За каким бобром моей доченьке-красавице с перевертышем лясы точить? В уме ли ты, уродец? Топай, куда, собрался, а про Унию забудь - не для тебя такой цветочек вырос.
        Халфмун ушел, Уния, запертая отцом в подвале, безутешно плакала, а Иеремия посмеивался, глядя Полулунку вслед и бормоча под нос: - Не забыть тебе ее, щенок, в жизни не забыть. До последнего своего вздоха, гаденыш, вспоминать ее будешь. Даже жаль, что недолго тебе дышать осталось, урод. Сыграла моя затея, одним проклятым Полулунком меньше.
        3
        Путь, указанный звездой, оказался непростым. Миновав окраинные хозяйства и домишки Бобровой Заводи, Халфмун уперся в болото.
        - Дурацкая звезда, полоумный Зведоврат, проклятая Заводь, - выругался Полулунок. Он обернулся и с ненавистью посмотрел на крыши родного городка и дымок, вьющийся над высоченной трубой мыловарни. - Думаете, я сдамся и вернусь, поджав хвост? Не дождетесь!
        Халфмун, сжав зубы, пошел прямо через болото. Прыгая с кочки на кочку, то и дело соскальзывая, он вымок насквозь, с ног до головы перемазался бурой болотной жижей, дважды чуть не утонул, но, в конце концов, все-таки выбрался на твердую почву. Правда, от этого легче Полулунку не стало. Теперь он оказался в лесной чаще, продираться через которую было не проще, чем преодолевать болото.
        После многих часов борьбы с цепкими ветками и сучьями, бросающимися под ноги трухлявыми пнями, залепляющей лицо паутиной и назойливой кровососущей мошкарой, Халфмун увидел впереди просвет между деревьями. Выйдя на прогалину, грязный, замерзший, исцарапанный и искусанный Полулунок выругался - перед ним в лучах предзакатного солнца поблескивала зловонная водица другого болота.
        Прежде чем брать штурмом эту преграду, Халфмун решил подкрепиться. Вяленая бобрятина по-прежнему годилась в пищу, но раскисший от болотной жижи хлеб пришлось выбросить. После скудного ужина Полулунок прикинул, что оставшихся припасов ему хватит от силы на неделю, и приуныл.
        От мрачных размышлений Халфмуна отвлек пронзительный визг. Из болота высунулась огромная клыкастая голова с налитыми кровью глазами. Через миг, вынырнув полностью, оглушительно визжа и разбрасывая мощными лапами комья грязи, на Полулунка мчался зверь, которого он узнал, хоть и не видел никогда прежде. Гигантский бобер, которого Халфмун считал выдумкой, размерами превосходил медведя и двигался с проворством белки.
        Челюсти с длиннющими резцами клацнули в сантиметре от лица юноши. После этого бобер взвыл, захрипел и повалился на спину. После нескольких судорожных рывков, зверь распластал хвост и лапы, вывалил лиловый язык и затих. Стряхнув оцепенение, Халфмун увидел, что из брюха чудовища торчит отцовский нож. Полулунок не смог припомнить, как он умудрился выхватить оружие и воткнуть его в бобра. Он не испытал ни малейшей радости от того, что опасность миновала. Единственное, чего захотелось Халфмуну, это убежать отсюда без оглядки, снова оказаться дома и навсегда забыть о том, что гигантские бобры-убийцы действительно существуют.
        Вместо этого Полулунок отвесил самому себе пару сильных пощечин: - Соберись, тряпка! Не смей думать о возвращении. Лучше стать бобровым ужином, чем отступить.
        Трясущимися руками Халфмун схватился за рукоять ножа и дернул его на себя. Из раскрывшейся раны на него брызнул фонтан горячей крови.
        - Ах ты так, скотина?! На, получи! - в ярости Халфмун всадил нож в грудь мертвого животного, вытащил и всадил снова, затем еще и еще раз. Он продолжал кромсать тело бобра, пока окончательно не выбился из сил и не упал в кровавое месиво.
        - Будешь знать, как… со мной… свя… - прошептал Полулунок и уснул.
        Утром Халфмуна разбудил громкий гул - в воздухе над ним, заслоняя собой солнце, вился рой жирных мясных мух. Точно такие же мухи облепили его лицо и руки, покрытые коркой запекшейся крови, как и истерзанного бобра, на котором он лежал. Вскочив, Полулунок, бросился к болоту и, сдерживая рвоту, принялся отмываться в затхлой стоячей воде.
        Когда мухи потеряли интерес к Халфмуну и полностью переключились на тушу убитого им зверя, Полулунок схватил свою сумку, сунул нож за пояс и поспешил вперед через болото.
        Трясины и топи на пути Халфмуна сменялись непроходимым буреломом, за которым вновь оказывались болота. Изредка слышались далекие визгливые крики гигантских бобров. Поначалу они заставляли юношу хвататься за нож и замирать, но к исходу третьего дня путешествия Полулунок перестал обращать на них внимание. Он сбился со счету, сколько болот осталось позади, и перестал думать о чем либо. Изнуренный Халфмун машинально переставлял ноги, когда это требовалось - пригибался, прыгал или плыл, следуя за звездой. Он шел днем, спал ночью, пил болотную воду и старался есть не чаще одного раза в сутки.
        На шестой день пути запасы вяленого мяса иссякли. Заслышав знакомый визг, Халфмун пошел прямо на него. Спустившись с заросшего тальником холма, сквозь ветки кустов он увидел озеро и двух гигантских бобров на берегу. Животные стояли друг напротив друга, скалили клыки и визжали, брызжа слюной. Шерсть на их загривках стояла дыбом, а хвосты нервно молотили по земле. Неподалеку от них Халфмун заметил бобра поменьше - тот умывался, облизывая лапы и тря ими морду, как будто яростный спор соплеменников его вовсе не касался. Халфмун смекнул, что это самка, и крупные бобры-самцы меряются резцами именно из-за нее.
        Двигаясь как можно тише, юноша подкрался к самке сзади и вонзил нож между ее лопаток. Бобриха испустила дух, не издав и звука. Халфмун подхватил ее тело и вместе с ним скрылся в кустах, незамеченный самцами, которые так и продолжали визжать и скалиться.
        До этого Полулунку никогда не приходилось есть сырое мясо, но сейчас выбирать было не из чего. Кое-как содрав шкуру с животного, Халфмун впился зубами в его ляжку и тут же позавидовал мухам - тем сырая бобрятина явно приходилась по вкусу. Мясо, хоть и было свежим, отчетливо отдавало тиной и гнилью.
        Через силу набив желудок, Халфмун собрался идти дальше. Тащить с собой тушу не имело смысла - все равно мухи скоро доберутся до нее, и уже через несколько часов в мясе будут копошиться белые черви. Прежде чем продолжить путь, Полулунок выбил из пасти животного пару длинных резцов и убрал эти трофеи в свою сумку.
        Ночью, не забыв приметить путеводную звезду, Халфмун попытался заснуть, но это ему не удалось. Живот, непривыкший к такой пище, болел немилосердно. Чтобы отвлечься от боли Полулунок попытался представить себе что-нибудь приятное, но перед его мысленным взором вставали плачущая Уния, печальная Мойра, нахмуренный Джебедая и ухмыляющиеся физиономии Дункана Четвертьхвоста и его приятелей.
        - Оставьте меня в покое! - крикнул Халфмун, но едва он закрыл глаза, ему снова явилась вереница тех же лиц, к которым добавился еще и Агриппа Звездоврат с пристальным взглядом, полным неодобрения. Выругавшись, Полулунок вскочил на ноги, схватил сумку и, с шумом ломая сучья, ринулся в непроглядную ночную темень.
        Не видя ничего дальше собственного носа, Халфмун чуть не сломал ногу, запнувшись о поваленное дерево, а одна из веток разодрала его висок, едва не выколов глаз. Но все это лишь больше злило Полулунка, заставляя его идти быстрее. Выбравшись на очередную прогалину, юноша подумал, что снова вышел к болоту или лесному озеру, и не поверил своим глазам. Перед ним раскинулась огромная долина, светящаяся в предрассветной темноте россыпью из сотен крохотных огоньков. Халфмун догадался, что это город, хоть раньше и вообразить не мог такого огромного поселения. В надежде, что ему наконец удастся помыться, высушить одежду, пополнить запасы еды и выспаться на постели, а не на голой земле, Полулунок зашагал навстречу огонькам.
        Спустившись в долину вместе с первыми лучами солнца, Халфмун оказался на широкой дороге. «Добро пожаловать в Красвиль!» - гласила надпись на большом щите, возвышающемся на обочине.
        - Спасибочки, - Полулунок кивнул щиту и ускорил шаг. Он никогда не думал, что можно получать удовольствие от такой простой вещи, как ходьба по ровной утрамбованной земле. Теперь же, когда под ногами были не коварные пни, кочки и чавкающая болотная жижа, Халфмун испытывал настоящее блаженство.
        Просыпающийся утренний Красвиль вскружил голову Полулунка - в сравнении с ним Бобровая Заводь выглядела, как бурая жаба рядом с белоснежным лебедем. На просторных улицах, выложенных камнем, высились дома, каждый из которых отличался от всех остальных цветом и архитектурой. Тут были и башенки с остроконечными шпилями, и многогранные конструкции с узорчатыми окнами всевозможных форм, и даже дома, похожие на рыб, птиц, коней, медведей и других животных. Редкие горожане, встречавшиеся Полулунку в этот ранний час, были разряжены в яркие замысловатые костюмы, а на головах их красовались расписные вазы. В воздухе разносились ароматы цветущих садов, свежевыпеченного хлеба и сдобы, от которых у Халфмуна потекли слюнки.
        - Здравствуйте. Скажите, где здесь можно поесть? - Полулунок обратился к прохожему, который на ходу уминал очень аппетитно выглядящий пирожок. Прохожий остановился, смерил Халфмуна взглядом, презрительно скривился, бросил надкушенный пирожок на мостовую и пошел дальше, так и не проронив ни слова.
        Доедая пирожок, Полулунок подумал, что мужчина, скорее всего, немой - потому и не ответил. А рожу состроил такую, как будто тухлую пиявку проглотил, от того, что после недельного путешествия Халфмун действительно пах и выглядел не лучшим образом.
        - Добрейшего утречка, - сказал Полулунок, увидев полную немолодую женщину с добрым лицом. - Я только что пришел в ваш город, и мне бы было в самый раз освежиться. Не подскажете, есть ли тут поблизости баня?
        Женщина всколыхнулась всем пышным телом и, отворачиваясь от Халфмуна, поспешила прочь.
        Полулнок пытался заговорить еще с несколькими горожанами, но ни один из них не снизошел до ответа.
        - Вот тебе и «добро пожаловать в Красвиль», - подумал Халфмун, понуро бредя по купающейся в солнечном свете улице. - В Бобровой Заводи меня уродом считали, а тутошние щеголи вообще за пустое место держат.
        - Стой, уродец! Куда это ты намылился? - услышав оклик за своей спиной, Полулунок обернулся и увидел в конце улицы трех парней. Не раздумывая, Полулунок побежал, но не от парней, а к ним.
        - Не ваше бобрячье дело, куда я намылился, - прорычал Халфмун и с разбегу ударил одного из обидчиков ногой под колено. Второму достался мощный тычок в солнечное сплетение, а третий получил кулаком в нос. Все трое остались стоять на ногах. Секунду они с непониманием и обидой пялились на Халфмуна, а после расплакались, схватившись за ушибленные места.
        - Благодарю за свое спасение, сударь. Я уж было подумал, что мне, так сказать, что-то вроде крышки, - рядом с Полулунком невесть откуда появился длинный щуплый и сутулый человек болезненного вида с белым картонным стаканчиком на голове.
        - Ничего, Базя, мы с тобой еще встретимся, уродец, - давясь рыданиями, проговорил один из парней, глядя на человека со стаканчиком.
        - И тебе, оборванец, тоже не поздоровится, - теперь парень обращался к Халфмуну. -Будешь знать, как в чужие дела вмешиваться.
        - Так это вы не мне кричали «стой, уродец»? - растерянно спросил Полулунок.
        - Ну ты и урод, Базя. Дружка тупее и грязнее никто кроме тебя найти не сумел бы, - всхлипывая, сказал второй парень, которому наконец удалось восстановить дыхание после удара.
        - Точно, шваль к швали, - проскулил третий и перешел на крик: - Полиция, полиция! На помощь! Жестокое обращение с детьми!
        Двое парней присоединились к воплям, призывающим полицию.
        - Скорее, пойдем отсюда, - испуганно озираясь, сказал Базя. - Мне ведомо место, где можно спрятаться.
        Ошарашенный произошедшим, Халфмун безропотно последовал за Базей. Свернув с широкой улицы, они прошли через замысловатый лабиринт переулков и оказались на берегу небольшой реки.
        - Вот мое убежище, - Базя указал на горбатый мостик. Убедившись, что их никого не видит, он нырнул под мост и затащил Халфмуна за собой.
        - Меня зовут Бальтазар Силагон, - гордо представился Базя. - Только не называй меня Базей - ненавижу это вульгарное прозвище. А ты кем являешься? Раньше я тебя в Красвиле не имел чести встречать.
        - Я Халфмун Полулунок из Бобровой Заводи. Ты здесь живешь? - Халфмун поежился. Под мостом было грязно, пахло сыростью, а места едва хватало, чтобы вдвоем сидеть на корточках.
        - Нет, конечно. У меня роскошный дом в самом центре города с лучшим видом изо всех окон. Здесь я только прячусь от опасностей.
        - И много в Красвиле опасностей?
        - Для таких, как я, - на каждом шагу, - ответил Бальтазар. - Не появись ты, меня бы замочили.
        - Как это - замочили?
        - Мочилово - самое кошмарное, что только может быть, - Бальтазар задрожал, как осиновый лист. - Те дети собирались схватить меня и окунуть стаканом прямо в отхожее место.
        - Кого это ты называешь детьми - трех здоровенных лбов, которым я навалял? - удивился Халфмун.
        - Ну да - им же всего по двадцать лет.
        - Что же, я, по-твоему, тоже ребенок?
        - Не уверен, - всматриваясь в лицо Полулунка, сказал Бальтазар. - На тебе слишком много грязи.
        - А ты знаешь, как по глазам определить возраст бобра?
        - Н-н-нет, - ответил Силагон, вжав голову в плечи. - Ты ведь не побьешь меня за это?
        - Не побью, Бальтазар, честно. Так ты хочешь узнать ответ?
        - Н-н-нет, если честно.
        - Чем дальше глаза бобра от его хвоста, тем он старше, - досказав любимую шутку своего отца, Халфмун рассмеялся, хоть раньше она ему и казалась совершенством глупости. - Догоняешь?
        - Кого догоняю? Бобра? - Бальтазар нервно грыз ногти на дрожащей руке. - Я не знаю, что такое бобр… Только, пожалуйста, не бей меня.
        - Видать, частенько тебя били, Бальтазар, что ты такой запуганный.
        - Били? Нет, что ты, в Красвиле уже лет сто, как запрещено биться. Но натерпелся я за свои сорок лет сполна. Эти дети - они такие жестокие, - Бальтазар горестно шмыгнул носом. - Они обзывают меня и постоянно норовят забросить в мой головной стакан какую-нибудь гадость, вроде персиковой косточки или яблочного огрызка.
        - Да уж, потрясающая бесчеловечность, - хмыкнул Халфмун.
        - А один раз дети проткнули мой стакан булавкой, - не обратив внимания на сарказм Полулунка, Бальтазар показал пальцем на едва заметную дырочку в картонном стаканчике. - Видишь, каково мне здесь приходится? Нет, не выжить в Красвиле утонченной интеллигентной натуре.
        - Что-то никак я в толк не возьму - что с тобой не так, Бальтазар? - Халфмуну начало казаться, что его собеседник попросту умственно отсталый.
        - Так вот же! - Силагон щелкнул себя по стакану. - Мне непосчастливилось уродиться с таким вот стаканом. Взрослые горожане меня уважают за выдающие достоинства - это правда. Они так меня уважают, что даже дар речи при встрече со мной теряют и глаза отводят. А глупые бессердечные дети - им же не объяснишь, что не стакан красит человека. Дети видят мой стакан и… и… Это кошмар, я больше такого не вынесу. Знаешь? Я даже думал о том, чтобы взять и утопиться прямо в этой речке.
        - Да нормальный у тебя стакан, - Халфмун похлопал Бальтазара по плечу. - Ты на мой посмотри - вот уже где действительно уродство.
        - Хм, действительно, уродливый… Только, пожалуйста, не бей меня. Твой стакан хотя бы стеклянный, а у меня - благородный, но крайне недооцениваемый картон. Это непонимание и издевательство со стороны детей ранит мою душу. Пожалуй, утоплюсь прямо сейчас.
        - Погоди ты топиться. Если хочешь, будет у тебя стеклянный стакан. Для этого всего-то нужно прогуляться на север до исполняющего желания волшебника. Какой стакан себе попросишь, такой он и сделает. Я, кстати, именно к тому волшебнику и направляюсь.
        - Не шутишь? Это правда? - взволновался Бальтазар. - Я никогда не слышал об этом волшебнике. Донего действиетльно можно дойти?
        - Путь, вроде как, обещает быть не слишком легким и безопасным, - Полулунок пожал плечами. - Но для тебя и в Красвиле опасность, как ты говоришь, на каждом шагу. Тебе же к трудностям не привыкать.
        - Ты прав, Халфмун! - Бальтазар просиял. - В веселом этом месяце мае не время топиться славному Силагону. Чую, дорога манит меня на великие свершения. Отправляемся немедленно, прямо сейчас, нельзя терять не минуты! Мою светлую голову должен венчать достойный стакан!
        - Погоди. С такими вещами, как путешествия, торопиться нельзя, - заявил Полулунок. - Нужно собрать припасы в дорогу, выспаться хорошенько, помыться, поесть и отправляться в путь бодрыми и полными сил.
        - Звучит вполне разумно, но… - Бальтазар замялся. - Где же мы сможем сделать все это?
        - Твой роскошный дом, я думаю, подойдет как нельзя лучше.
        - Нет, это исключено. Возле моего дома нас наверняка поджидают полицейские. Жестокое обращение с детьми - одно из самых серьезных преступлений.
        - И что эти полицейские могут сделать? - спросил Халфмун, не имеющий о полиции ни малейшего представления.
        - О, у них огромные полномочия, - глаза Бальтазара округлились от ужаса. - Полицейские могут заставить принести детям искренние извинения. Это верх унижения.
        - Суровые правила в Красвиле, ничего не скажешь. Но не бойся, тебе-то полиция ничего предъявить не сможет, ведь это я жестоко с детьми обошелся. Ну и, как законопослушный человек, если меня полицейские прижучат, я готов понести заслуженное наказание, - сказал Полулунок. - Давай вылезать из-под этого моста, а то у меня ноги затекли.
        - Но ко мне домой мы все равно пойти не можем. Потому что… ты слишком грязный для моего роскошного дома.
        - Не испачкаю я твою роскошь, Бальтазар. Пойдем, хватит бобра за хвост тянуть, - Халфмун начал терять терпение.
        - Нет-нет-нет, и не надо меня уговаривать, - Силагон затряс головой.
        - Уговаривать? О, нет, что ты, ни в коем случае. Я просто поколочу тебя так, что ты навсегда под этим мостом останешься, - нахмурившись, Халфмун поднес кулак к носу Бальтазара. - Чуешь, чем пахнет?
        - Да-да-да, конечно, - засуетился Бальтазар. - Идем скорее, время слишком дорого, чтобы тратить его впустую.
        Дом, к которому Силагон привел Полулунка, даже по меркам Бобровой Заводи считался бы крошечным. При небольшом размере, внешне хибара в точности повторяла облик своего хозяина - такая же серая, нескладная и сутулая. Никаких полицейских поблизости видно не было.
        - Добро пожаловать в мой дом, - торжественно произнес Бальтазар, отворяя перед Халфмуном скрипучую дверь.
        - Спасибочки, - проворчал Халфмун. - Традиционная красвильская гостеприимность ужасно трогательна.
        - Прошу уважать мое жилище и постараться его не пачкать.
        Зайдя внутрь, Полулунок понял, что особых стараний ему прилагать не придется. Изнутри дом Силагона был в тысячу раз грязнее, чем снаружи. На стенах и потолке пушились ковры из многолетней пыли с разухабистыми вкраплениями плесени, а пол устилал толстый слой разнокалиберного мусора.
        - Для уборной-то хоть в этом великолепии место нашлось? - оглядываясь, Халфмун подумал, что ночевка посреди болота или под тем же мостом была бы не так уж плоха.
        - Разумеется. У меня одна из лучших, то есть - лучшая ванная комната в городе, - сказал Бальтазар и открыл заваленную хламом дверцу, из-за которой на Полулунка повеяло могильным холодом и запахом гнили.
        - Определенно, путешествие на север покажется тебе детской забавой, - Халфмун с трудом протиснулся в узкий дверной проем ванной комнаты. Захлопнув за собой дверцу, он с удивлением обнаружил, что торчащий из стены краник способен выдавать горячу воду. Полулунок стащил с себя грязную сырую одежду и с наслаждением погрузился в ванну. Разомлев в тепле, изнуренный Халфмун закрыл глаза и тут же уснул. Во сне он видел весеннюю Бобровую Заводь и улыбающуюся Унию в венке из одуванчиков.
        Проснувшись, когда вода в ванне остыла, Полулунок выстирал одежду и приступил к сборам. Разгребая завалы мусора в поисках чего-нибудь съестного, Халфмун наткнулся на картину в треснувшей раме. С картины на него смотрели три улыбающихся человека - высокий статный мужчина с хрустальным бокалом на голове, красивая женщина с изящной вазой и пухлый жизнерадостный мальчик, в котором Полулунок по головному картонному стаканчику с удивлением узнал Бальтазара. Счастливое семейство стояло перед ладным маленьким домиком, щедро украшенным изображениями экзотических цветов и диковинных животных.
        - Давно ты переехал в этот дом? - спросил Халфмун.
        - Ты о чем? Я тут живу с самого своего рождения, - ответил Силагон. - Раньше вместе со мной жили родители, но пять лет назад, в год моего совершеннолетия, они покинули меня.
        - Мне очень жаль, Бальтазар, - проговорил Полулунок, чувствуя себя неловко от того, что затронул такую болезненную тему.
        - А уж мне-то как жаль, - Бальтазар скрипнул зубами. - Эти подлые эгоисты купили дом в два раза больше, переехали в него, а меня оставили тут. Сказали, что я должен научиться заботиться о себе самостоятельно. А чему тут учиться? Самостоятельность у меня в крови. Нет дела, которое было бы мне не по плечу, и то, как я веду хозяйство в этом роскошном доме, отличная демонстрация моей зрелости.
        Сложив в свою сумку все полезное для путешествия, что отыскалось у Бальтазара, Халфмун ладонью стер толстый слой пыли с оконного стекла, приметил на небе северную звезду и заново улегся спать. При этом он бесцеремонно занял единственную кровать в доме, а на многочисленные визгливые возражения Силагона ответил одной фразой: - Умолкни, пожалуйста, завтра у нас будет долгий трудный день.
        4
        Полулунок не ошибся - следующий день начался с трудностей. Кое-как заставив себя встать с кровати, он потратил немало сил и времени на то, чтобы разбудить свернувшегося на полу Бальтазара. Халфмун долго тряс того за плечи и кричал «подъем!», но Силагон вскочил на ноги, лишь услышав слово «полиция».
        - Что? Где? Зачем полиция? Я ничего и никогда, клянусь! - бешено озираясь, бормотал Бальтазар.
        - С добрым утром, - Полулунок впихнул в руки перепуганного Силагона свою дорожную сумку. - Пора в дорогу. Припасы будем нести по очереди - скажешь, когда устанешь.
        - Я это… уже, - Бальтазар присел под весом сумки, его колени дрожали. Халфмун молча забрал у него сумку и вышел из «великолепного» дома.
        Поначалу путь, указанный звездой, совпадал с одной из дорог, ведущих от Красвиля на север. Силагон был бодр и весел. Шагая налегке, он подобрал палку и, размахивая ею, как саблей, с задорным свистом кромсал растущие на обочине лопухи.
        Через несколько часов дорога сменила направление на восточное. Халфмун, не колеблясь, сошел с нее и устремился через поле в сторону темно-зеленой полосы леса на горизонте.
        - А по дороге никак нельзя дойти? - спросил Бальтазар.
        - Можно. Но только не туда, куда идем мы.
        Силагон начал ныть и хныкать, что устал, натер ноги, проголодался, хочет пить, есть и спать раньше, чем закончилось поле, и они с Халфмуном вошли под полог леса.
        - Ладно, сделаем привал тут, - Полулунок уселся на покрытую изумрудным мягким мхом землю, достал из сумки мешочек с сушеными фруктами и протянул Бальтазару.
        - Ты уверен, что мы не пропадем в лесу? - жуя яблоко, спросил Силагон. - От этой жуткой чащобы у меня мурашки по спине. А я, как ты мог заметить, не робкого десятка.
        - Не пропадем, если трясины и гигантские бобры будут встречаться не слишком часто, - от слов Халфмуна Бальтазар побледнел, но ничего не сказал.
        Забираясь дальше и дальше вглубь леса, Полулунок все больше удивлялся тому, насколько он отличается от тех зарослей, через которые ему пришлось продираться после ухода из Бобровой Заводи. Здешние деревья с толстыми, как колонны, стволами, были так высоки, что увидеть их кроны можно было, лишь запрокинув голову. За весь день на пути не попалось ни одного куста, ловушки бурелома или трясины. Под ногами был все тот же упруго пружинящий ковер изо мха. Но самым странным Халфмуну показалось совсем не это.
        - Ты слышишь? - спросил он Бальтазара.
        - Слышу что?
        - Вот именно - тишина. Ни птиц, ни зверей, ни насекомых, даже шелеста листьев и скрипа стволов не слышно.
        - Ты хочешь сказать, что… - Силагон, затравлено оглядываясь, вжал голову в плечи. - Что мы попали в окружение? Они притаились, чтобы напасть, когда мы не будем этого ждать?
        - Брось, какие еще «они», - отмахнулся Полулунок. - Ты посмотри - тут кроме деревьев и мха вообще ничего нет. Видишь хоть одну травинку, ягодку или грибок?
        - Нет. Значит, мы в безопасности?
        - Надеюсь, что так оно и есть, - Халфмун погладил рукоять висящего на поясе ножа.
        День за днем Полулунок и Силагон шли через лес, не встречая никого и ничего. Идти было легко и даже приятно, Халфмун почти научился не обращать внимания на жалобы Бальтазара. Каждый вечер перед тем, как лечь спать на мягкий мох, Полулунок забирался на макушку дерева, над бескрайним недвижным морем крон находил взглядом звезду и успокаивался, что не сбился с пути. Без звездной подсказки он давно бы решил, что заблудился и бродит по кругу, настолько неизменным было лесное окружение.
        Через неделю, как Халфмун ни пытался экономить припасы, еда и вода, взятые в Красвиле, закончились.
        - Мы обречены! - горестно взвыл Бальтазар. - Будь проклят тот день, когда я встретил тебя, лживый Полулунок. Я знал, что ты ведешь меня на верную погибель, но твои сладкие речи затуманили мой бедный мозг.
        - Сладкие, говоришь? - Халфмун влепил Силагону отрезвляющую пощечину, а после еще одну: - Это тебе за лживого Полулунка.
        - Давай, забей меня до смерти - уж лучше так, чем сгинуть от голода и жажды, - взвизгнул Бальтазар и горько разрыдался.
        - Плачь-плачь, расходуй воду на слезы и сопли, - проворчал Халфмун.
        - У нас нет ни единого шанса выбраться отсюда, - всхлипнул Силагон, но плакать перестал.
        - Да что ты говоришь. Гляди, - Полулунок оторвал от земли большой пучок мха и крепко сжал его в руке. Из кулака тут же засочилась влага. Халфмун слизнул проступившие между пальцев капли: - Немного горчит, но это лучше, чем ничего.
        - А вдруг мох ядовитый?
        - Скоро узнаем, - Полулунок равнодушно пожал плечами. - Я буду пить моховой сок, а ты смотри - если до завтра со мной ничего не случится, то не ядовитый.
        - До завтра? Ну уж нет, - Бальтазар принялся рвать мох и мять его в ладонях, но как он ни старался, ему не удалось выжать ни капли сока. Вздохнув, Халфмун взял флягу, за час наполнил ее моховой жидкостью и протянул Силагону: - Пей. Только если еще хоть раз разревешься, сам будешь воду добывать.
        Решив проблему с водой, Халфмун попробовал утолить голод с помощью того же мха, древесной коры и листьев, но те решительно отказались задерживаться в его желудке. Хоть Полулунок и не подвал вида, что обеспокоен, мысленно он начала соглашаться с Бальтазаром. Его ночные сны вновь наполнились образами обитателей Бобровой Заводи, которые так же визгливо, как Силагон, укоряли его в безрассудстве. Даже Уния из сновидений кричала: «Дурак, сумасшедший уродец, так тебе и надо». Но чаще Халфмун просыпался не от кошмаров, а из-за оглушительного урчания животов - своего и Силагона.
        В очередной раз взбираясь на дерево, чтобы свериться со звездой, Полулнок поймал себя на мысли, что Бальтазар не такой уж плохой спутник, если его можно съесть. О том, как лучше упокоить Силагона, Халфмун подумать не успел. С верхушки дерева он увидел то, на что уже не смел надеяться - огни города, до которых, казалось, рукой подать.
        - Бальтазар, дружище, мы спасены! - Полулунок спешно слез с дерева и стиснул Силагона в объятьях. - Сон отменяется, там впереди огромный город! Если поспешим, то к утру будем на месте!
        - Ура! Я знал, что какому-то глупому лесу не справиться с Силагоном! - Бальтазар просиял, хоть и был обессилен настолько, что последние несколько дней даже ни на что не жаловался.
        Полулунок и Силагон шли всю ночь напролет, но то, что открылось им, когда они вышли из леса, привело их в изумление. Перед путешественниками определенно был город - они видели очертания домов ис острыми шпилями и башенками. Но город этот находился за гладкой полупрозрачной стеной, конца и края которой не было видно.
        - Как будто бы стекло, - Халфмун постучал пальцем по стене.
        - И где же ворота? - Бальтазар растеряно хлопал глазами.
        - Уж точно не наверху, - верхушка стены скрывалась за облаками.
        - Я хочу немедленно попасть в этот треклятый город! - Бальтазар схватил с земли камень, формой и размером напоминающий лошадиную голову, и швырнул его в стену. Стена отдалась колокольным гулом, а камень отскочил от нее обратно в Бальтазара так, что он еда сумел увернуться. В том месте, где камень врезался в мутную гладь стены, не осталось ни малейшей трещины или царапины.
        - Ого! - внезапная прыть Бальтазара удивила Халфмуна не меньше, чем прочность стеклянной преграды. - Пойдем вдоль стены и рано или поздно обязательно наткнемся на вход.
        - Опяяять идти, - простонал Силагон, но послушно поплелся следом за Полулунком.
        Поиски ворот оказались куда более трудным делом, чем Халфмун мог себе представить. Лучи нещадно палившего солнца отражались от стены и раскаляли воздух так, что он дрожал и плыл, как жидкое масло. За мутной стеной иногда виднелись силуэты людей, но докричаться до них оказалось не проще, чем пробить стену камнем. Моховой сок давно закончился, но Полулунок не хотел останавливаться раньше, чем отыщет вход. Солнце пошло на закат, но и силы путешественников к тому времени были на исходе.
        - Я больше не… - Бальтазар тряпичной куклой повалился на землю, глаза его закатились, а из пересохших растрескавшихся губ послышался хрип.
        - Держись, я уверен, еще чуть-чуть, и мы дойдем, - Халфмун и сам едва стоял на ногах. Вместо того, чтобы упасть рядом с Силагоном, он поднял его, взвалил себе на плечи и пошел дальше.
        - Нет. Входа нет, - пробормотал Бальтазар.
        - Бобрам на смех, не может такого быть.
        - Камень, камень, входа не существует, - эти слова Силагона Полулунок сперва принял за бред, но тут его взгляд наткнулся на камень, похожий на лошадиную голову. Сомнений в том, что они обошли город по кругу и вернулись туда, откуда начали, не осталось.
        - Вот теперь можно начинать паниковать, - мрачно усмехнулся Халфмун. Сил у него не осталось даже на то, чтобы вернуться в лес и надавить немного сока изо мха. Полулунок опустил Бальтазара на землю, сел рядом с ним, привалившись спиной к остывающей в сгущающихся сумерках стене, закрыл глаза и приготовился уснуть навечно.
        Погружаясь в оцепенение, Халфмун прислушивался к себе. Он ждал, что услышит, как его сердце замедлит свой ход, кровь, шумящая в висках, смолкнет, и не останется ничего, кроме тишины. Однако вместо этого до слуха Полулунка стали доносится потрескивания и короткие щелчки.
        «Так вот как звучит смерть, - подумал Халфмун. - Как костер. Получается, что умереть - это сгореть изнутри».
        Звуки стали громче, и к ним прибавился запах жарящегося на огне мяса.
        «Странно, что у смерти не холодное пламя. Иначе с чего бы мертвецам коченеть? Но я ощущаю запах своих горящих внутренностей, не чувствуя ни жара, ни боли. Должно быть, я уже умер» - решил Халфмун. В этот момент у него зачесался нос, и Полулунок утер его тыльной стороной ладони. Секунду спустя, сообразив, что у мертвецов в носу не свербит, юноша распахнул глаза. В ночной темноте он отчетливо увидел мерцающий свет на кромке леса.
        Не сумев встать на ноги, Полулунок пополз к огню.
        - Есть… Пить… - прохрипел он, вползая в пляшущие на земле отблески костра.
        - Ядерная грыжа! - сидящий у костра человек испуганно отпрянул от Халфмуна.
        - Умоляю…
        - А это… Нету у меня ничего, ага. Совсем ничего нет, - человек проворно схватил закрепленный над огнем прут и спрятал его за спину. - Хотя, если у тебя найдется что-нибудь для меня, то и я кое-что отыскать сумею.
        - Желание… любое… знаю, как выполнить…
        - Сказочки, хе-хе. Думаешь, дурачка нашел? Я тебя напою, накормлю, а ты потом - фьють, сбежишь, и поминай, как звали.
        - Клянусь… помогу исполнить… любое… желание… - Халфмун прилагал титанические усилия, чтобы оставаться с сознании.
        - Вот заладил-то, - человек покачал головой. - Правда, желание у меня имеется. Эх, всегда я из-за своей доброты страдаю. Но если обманешь, то я с тобой такое сделаю, что… что лучше тебе не знать.
        Человек вытащил из-за спины прут, снял с него кусочек неведомой пищи и вложил в рот Полулунка. После того, как Халфмун жадно проглотил кусок, человек приложил к его губам флягу и дал сделать один глоток мохового сока.
        - Там у стены мой друг, ему тоже нужно хоть немного еды и воды, - Полулунок попытался встать с земли, но не смог. Он чувствовал себя лучше, но все равно был еще слишком слаб.
        - Я тебе что, харчевня ходячая что ли? - возмутился человек.
        - Он… - Халфмун припомнил хвастливые слова Бальтазара. - Он из рода Силагонов - самого славного и богатого рода города Красвиля. Силагон владеет несметными сокровищами и не останется в долгу. Его благодарность за помощь будет царской.
        - Вот ведь ядерные чудеса, - человек присвистнул, его глаза заблестели в свете огня. - Исполнители желаний и благородные богачи тут, знаешь ли, не часто встречаются. Ладненько, милосердие - мое второе имя. Но если твой дружочек меня не отблагодарит, то вам обоим было бы лучше… вот.
        Увидев, как человек, кряхтя и ругаясь, подтащил Бальтазара к костру, Полулунок провалился в темное безвременье сна.
        Утром Халфмун проснулся от голоса, прокаркавшего ему в ухо: - Солнце уже высоко, пора платить за гостеприимство.
        Открыв глаза, Полулунок увидел, что над ним склонился вчерашний спаситель. Кожа его безволосой головы была цвета болотной ряски, а из макушки торчала большая кружка с тремя кривыми ручками.
        - Только без глупостей - твой ножик у меня, так что не советую рыпаться, - Халфмун почувствовал прикосновение прохладного металла к своей шее.
        Зевнув, Полулунок коротким движением схватил зеленокожего за руку и вывернул его запястье так, что нож выпал на землю.
        - Ууу, ядерный обманщик! - взвыл зеленокожий.
        - Меня зовут Халфмун Полулунок. И если я поклялся помочь исполнить твое желание, то так я и сделаю. Только больше не трогай мои вещи, а то руки тебе переломаю.
        - Прошу прощения, просто так уж случилось, что сейчас никому нельзя верить на слово, - растирая запястье, прошипел зеленокожий. - Меня зовут Трехручка. А твой друг - он и вправду богатей?
        - Это истинная правда. Я, Бальтазар Силагон, принадлежу самому богатому, уважаемому и славному роду Красвиля, - из-за спины Трехручки показался Бальтазар с гордо задранным носом.
        - Вот и славненько, господа, - заулыбался Трехручка. - Я очень рад нашему миленькому знакомству. Чтобы не омрачать его всякой чепухой, я бы хотел получить обещанное мне исполнение желания и царскую благодарность, и больше не тревожить вашенские сиятельства.
        - Обсудим это за завтраком, - ответил Халфмун, перекрикивая урчанье собственного живота.
        Трехручка развел костер, достал прут и принялся насаживать на него куски бледного мяса.
        - Что это? - с подозрением спросил Бальтазар.
        - Сейчас покажу. Только не шумите, - отойдя на несколько шагов от костра, Трехручка очистил землю ото мха и приложился к ней ухом. После минутного сосредоточенного вслушивания, он запустил пальцы в рыхлый влажный грунт и вытащил из него толстого червя с огромным количеством ножек.
        - Мы это… ели? - глядя на извивающегося червяка, Силагон позеленел так, что стал походить на Трехручку.
        - Извиняйте, ваше благородство, но в тутошних лесах из съедобного только сырицы водятся, - ответил Трехручка и с хрустом отгрыз многоножке голову.
        - Жарь уже, раз такое дело, - сказал Халфмун, чье чувство голода было многократно сильнее отвращения. - А пока жаришь, расскажи, что это за город такой без входа и выхода.
        - О! Это Экстраполис - лучший из городов, - Трехручка пристроил прутик с мясом сыриц над огнем и мечтательно прикрыл глаза. - В Экстраполисе не едят сыриц. Там есть такие штуки, которым достаточно сказать, какое блюдо желаешь, и оно тут же появляется в специальном шкафчике. Еще там не приходится гнуть спину. Для всех работ существует целая туча штук от вот такусеньких до огроменных. Нужно лишь приказать одним штукам, и они сами землю вспашут, семена посеют, воды для полива натаскают, а потом и урожай соберут. Другие штуковины одежду шьют, третьи дома строят, четвертые любые болезни лечат, пятые за чистотой и порядком следят. Да и это не все. В Экстраполисе даже ноги утруждать нет смысла - самоходные телеги куда надо тебя в лучшем виде доставят. Погода там никогда не бывает плохой - ни холода, ни жары, ни дождя, ни снега. Всегда сплошь тепло и уют. И горожане там счастливее всех, никаких бед не знают, ни в чем нужды не испытывают. Знай себе удовольствия получают, представления всякие смотрят, музыками наслаждаются и живут по сотне лет.
        - Вот уж сказка, так сказка, - усмехнулся Халфмун. - Впрочем, немудрено, что ты таких басен насочинял. Все равно ведь в Экстраполис не пройти, значит, и проверить бредни твои нельзя.
        - Ядерная чушь! - взвизгнул Трехручка. - Я родился в Экстраполисе и все-все о нем знаю. Город накрыт сплошным колпаком, как тот, что у тебя на голове, только в тысячи тысяч раз больше, но дорога в него есть. Она идет под землей через глубокий колодец, который переходит в длиннющий каменный лаз.
        - К чему же уроженцу столь славного города покидать его? - удивился Силагон. - Не хочу никого оскорбить, но не разумнее было бы вернуться в Экстраполис, чем питаться этими э… сырицами?
        - Верно подмечено, господарик. Но тут заковыка имеется, - Трехручка вздохнул. -Колпак стеклянный, что над городом, не сам вырос. Давным-давно, когда меня и в помине не было, стоял Экстраполис, открытый всем ветрам. И создали тогда тамошние жители самую огромную штуковину из всех, такую, какая могла бы им солнце и днем и ночью заменять, да ветра в нужную сторону разворачивать. Выкатили они ту штуку на высокую гору, приказали ей работать, а она возьми, да разлетись на мельчайшие детальки. И это еще не вся беда - вместе с частями из штуковины облако такой гадости вылетело, что все живое от него сразу передохло - и люди, и звери, только мох, деревья, да сырицы остались. Пока облако двигалось к Экстраполису, люди успели город под колпаком спрятать.
        - Смею заметить, что облака имеют обыкновение двигаться отнюдь не медленно, - Бальтазар поднял указательный палец и ткнул им в небо. - Видите то облачное образование? Пару минут назад оно возле горизонта было, а теперь уже к солнцу подплывает. Как же досточтимым гражданам Экстраполиса удалось столь шустро соорудить обозначенную куполообразную конструкцию с размерами, поистине поражающими воображение? Тут, простите меня за проявленную проницательность, я могу узреть явные признаки выдумки. Ведь не по волшебству же город в считанные минуты под колпаком изволил скрыться.
        - Еще раз кто из вас, госпадариков, намекнет, что я сыриц на уши вешаю, живо тот без ушей останется, - огрызнулся Трехручка. - Купол - вот он стоит, смотри на него, хоть пока глаза не сломаешь. И что быстро его состряпали, каждый в Экстраполисе знает - эта история поколениями передается. Как нашим паренькам строителям так подшустрить удалось, то вам не понять. Вы телеги-то хоть самоходные видали? Нет? То-то и оно, мозгов у вас не хватит, чтоб такую мощь умственную, смекалку и рукастость вообразить. Что до колпака, то хоть и поторапливались горожане изрядненько, все равно малость опоздали. Что-то от облака того, будь оно неладно, все-таки под колпак успело просочиться. Стали в семьях тех, кто заразы глотнул, но не помер, дети уродливые рождаться.
        - Поэтому ты такой зеленый? - спросил Полулунок.
        - У кого-то на голове стакан с двумя ручками оказывался, а у кого и с тремя, - продолжил Трехручка, словно не слыша вопроса Халфмуна. - Таких детей горожане из Экстраполиса по каменному ходу и дальше через колодец выносили и в мертвом лесу бросали. Боялись, что заразу того облака дети эти им передать могут. Они там же и мусор выбрасывают, потому что колпак-то не резиновый. Я зла на них не держу - в том мусоре и одежка приличная попадается, и еда годная, но, ядерный чертополох, вернуться в Экстраполис хочу - слов нет. Вот это мое желание, господин исполнитель, и прошу выполнить прямо сейчас или еще раньше.
        - Не понимаю, какая тебе помощь нужна, - жуя поджарившуюся сырицу, сказал Полулунок. - Раз ты знаешь, где находится колодец, лезь в него - и дело с концом.
        - Так не выйдет. Колодец такие штуковины сторожат, что меня с моими тремя ручками ни за что не пропустят. Как-то один парень с двумя ручками попытался мимо них пробежать, так штуковины ему ручки вместе с головой оторвали. Поэтому, господин Полулунок, отплатите за мою щедрость, сделайте так, чтобы я нормальным стал и в Экстраполис родной вернулся на правах уважаемого гражданина.
        - Твое желание я выполнить не могу, но…
        - Обманщик! - Трехручка вцепился в горло Халфмуна, и, чтобы стряхнуть его руки, юноше пришлось отвесить зеленокожему довольно сильный удар в ухо.
        - Я говорил, что не сам исполню, а помогу исполнить твое желание, - откашлявшись, сказал Полулунок. - Мы с Бальтазаром как раз направляемся к волшебнику. И, если больше не будешь тянуть ко мне свои зеленые грабли, можешь пойти с нами.
        - Ядерная несправедливость, - проворчал Трехручка, держась за ухо. - Но благородный господин Силагон не станет откладывать на потом царскую благодарность?
        - Что? А, да, само собой разумеется, - Бальтазар встал и с важным видом положил руку на плечо Трехручки. - Дорогой э… Многоручка! Приношу тебе царскую благодарность за твои благие поступки, стремления и так далее, и тому подобное.
        - И это все? - от ярости глаза Трехручки полезли на зеленый лоб. - А сокровища? А несметные богатства?!
        - Да-да, конечно, - Бальтазар небрежно кивнул. - Будет тебе сокровищ столько, сколько э… в, общем, много, да. Но это все потом, когда доберемся до волшебника и обратно вернемся. А то, понимаешь ли, путь нам предстоит неблизкий и опасный - сокровища в такие путешествия с собой брать крайне неблагоразумно.
        - Ну, господа хорошенькие, если вы меня попытаетесь обмануть…
        - Полдня уже лясы точим, - перебил Трехручку Полулунок. - Пора в дорогу собираться. Я пока мохового сока отожму, ты налови побольше сыриц, а Бальтазар… Бальтазар пусть отдохнет хорошенько, чтобы мне его не пришлось на руках таскать, как вчера.
        5
        Колпак Экстраполиса остался позади, а лес сменился голой выжженной солнцем пустошью.
        - Вот тута то облако из большущей штуковины и обосновалось, - сказал Трехручка. - Даже деревья со мхом передохли.
        Более жуткого места Халфмун не видел - желтый песок под ногами, бесцветное небо до самого горизонта и нестерпимая жара. Радовало Полулунка только то, что они с Трехручкой заготовили сока и жареных сыриц на много дней вперед.
        - Мы обречены на смерть? - устало поинтересовался Бальтазар.
        - Сначала богатства обещанные отдай, а потом будешь помирать и вообще делать, что хошь, - Трехручке, тащивший половину припасов, покосился на Силагона, идущего налегке. - Через день пути речушка должна быть. Говорят, за нее облако не перебралось.
        - Надеюсь, так оно и есть. Даже если об этом говорят люди, верящие в самоходные телеги и в чудесные штуковины, выполняющие любую работу, - сказал Халфмун и ускорил шаг.
        Следующим утром Полулунок, Бальтазар и Трехручка уперлись в водную преграду. Перед ними оказался поток, бурлящий и клокочущий между двумя крутыми берегами.
        - Речушка, говоришь? - спросил Халфмун.
        - Да мне почем знать? Я тута отродясь не бывал, - Трехручка пожал плечами. - Была бы свалка Экстраполиса здесь - тогда конечно, познакомился бы с этим местечком поближе.
        - Друзья, я тут совершенно внезапно подумал, насколько прекрасно, что судьба свела нас вместе, - благостно улыбаясь, Силагон приобнял Трехручку и Полулунка.
        - Да и так понятно, что ты плавать не умеешь, - Халфмун стряхнул с плеча руку Бальтазара. - Только такую стремнину не то, что человеку, - ни одному бобру не переплыть.
        - На меня не смотрите, я этих ваших речушек в глаза не видывал, - сказал Трехручка. - Вот вы тут все такие из себя благородные - вам и придумывать, как через этот ядерный термояд переправляться.
        - Если поток здесь такой шустрый, выше по течению должен быть порог, - Халфмун вспомнил, как отец рассказывал ему о строительстве запруд. - Если повезет и порог каменистый, мы сможем перейти.
        Догадка Полулунка оказалась верной - поднявшись вверх по течению реки, путешественники увидели порог, оскалившийся огромными валунами, сквозь которые, пенясь и завихряясь, бежала вода. Перескакивая с камня на камень, Халфмун быстро перебрался через реку. После бесконечных прыжков по болотным кочкам это показалось ему детской забавой.
        - Эй, что вы там застряли? - крикнул Полулунок Бальтазару и Трехручке, топчущимся на другом берегу.
        - Я с сожалением вынужден отметить, что эти камни слишком скользкие, а это существенно увеличивает риск падения с последующей гибелью, - ответил Силагон, с ужасом глядя на водопад.
        - Во-во, ядерно увеличивает, - поддакнул Трехручка.
        Халфмун представил себе, как Бальтазар и Трехручка поскальзываются на мокрых валунах, шлепаются в воду и, вереща и нелепо размахивая руками, стремительно уносятся течением. Усмехнувшись мысленному видению, Полулунок отогнал его.
        - Ладно, бобер с вами, пойдем искать тихий брод.
        Поиски брода заняли весь день. Зато на пороге сумерек, когда он был найден, Халфмун с величайшим удовольствием искупался в спокойной кристально чистой воде, а после выстирал свою одежду.
        - Вы бы тоже сполоснулись, - предложил он своим спутникам.
        - Не вижу в этом абсолютно никакой необходимости, - поморщился Бальтазар.
        - Во-во, и я вообще не вижу, - согласился Трехручка.
        - Тогда спать ложитесь подальше от меня, - сказала Полулунок. - Уж больно сильная от вас вонь.
        Ночью Халфмун спал крепко и безмятежно, впервые за много дней не мучаясь ни животом, ни сновидениями.
        Долина за рекой разительно отличалась от предшествующей ей мертвой пустоши. Тут щедро колосились травы, цвели многочисленные кустарники, над которыми порхали бабочки и стрекозы, в кронах деревьев заливались птицы. На глаза путешественникам попадались олени с пятнистыми оленятами, лоси с тугими боками и круглые кабанчики. Заметив людей, животные не проявляли беспокойства, в отличие от Силагона.
        - Гигантский бобер, о котором говорил Халфмун! Монстр собирается напасть! Спасите! - завопил Бальтазар при виде белки. До этого он своими криками уже успел спугнуть всех зверей, на которых Халфмун рассчитывал поохотиться
        - Не ори, если хочешь, чтобы сегодня на ужин у нас были не сырицы, а нормальное мясо, - прошипел Полулунок, увидев в зарослях очередного кабана. И ему действительно удалось подкрасться к кабану и всадить нож в основание толстенной шеи. Но только после того, как Трехручка по его просьбе зажал ладонью рот Силагона.
        После ужина из жареной кабанятины и ночевки на ароматных луговых травах настроение поднялось у всех, а Бальтазар даже перестал бояться бурундуков и полевых мышей. «Советую вам проявить благоразумие и отступить» - говорил он неразумным грызунам.
        Несмотря на то, что долина казалась бескрайней, Халфмун получал удовольствие от путешествия по ней. Ему представлялось, что там, сразу за линией горизонта, он найдет северного волшебника, заполучит такой стакан, о каком в Бобровой Заводи никто и мечтать не мог, и заживет полной жизнью. Трехручка и Бальтазар тоже были бодры и преисполнены надежд.
        - Пожалуй, я бы остался в этой долине, - как-то раз сказал Трехручка. - Ну, в смысле, если б тут Экстраполис стоял. Нету ничего лучше Экстраполиса.
        - Странное дело. Если детей с уродством выкидывают на помойку, как тебе удалось так много узнать об Экстраполисе? - спросил Полулунок.
        - Я десять лет прожил в роскошествах Экстраполиса, - Трехручка гордо похлопал себя по зеленой груди. - Маманя и папаня сразу смекнули, что путь мне на помойку, но этакий расклад им не по вкусу пришелся. Мои старики важные были, они и мне такое важное имя дали - Трехстримегистратис. И сильно важно воспитывали - говорили, что важному мальчугану шляпу носить нужно изо дня в день. И ни в коем случае ни перед кем ее не снимать, потому как из-под снятой шляпы вся важность мигом улетучивается. Десять лет я в той шляпе ходил - она с резинкой была, что за подбородок цепляется. Но однажды к нашему дому подкатил главный управитель Экстраполиса. До сих пор не знаю, чего ему нужно было. Только я портки спустил и зад ему показал, а потом в таком благородном жесте присел, коленки подогнув, и э… как же оно называется, это движение?
        - Предполагаю, что речь идет о реверансе, - подсказал Силагон.
        - Во-во, - обрадовался Трехручка. - На глазах этого главного я такой реверанс устроил, что у него чуть пар из ушей не попер. А в конце я сделал, как артисты поступают - поклонился и шляпкой зрителям помахал. Вот и вся история. И не зовет меня теперь никто Трехстримегистратисом, а лишь Трехручкой погоняют.
        - Значит, если бы ты не снял шляпу и не показал свой уродливый стакан… - начал Бальтазар, но Трехручка не дал ему договорить.
        - Я сейчас, ядерная кулебяка, башку с твоей дохлой шеи сниму! - зеленокожий вцепился в горло Силагона и не отпускал его до тех пор, пока Полулунок не выдал ему порцию тумаков.
        - Мне чрезвычайно отвратно путешествовать в такой компании, - продышавшись, заявил Бальтазар.
        - За словами следи, благородие вшивое, - огрызнулся Трехручка.
        - А вы знаете, почему бобры долго живут? - Халфмун вытащил нож из-за пояса, погладил лезвие, засунул его обратно и сам ответил на свой вопрос. - Потому что язык за зубами держат.
        Хоть еды и воды хватало вдоволь, путешественники обрадовались, когда долина вывела их к поселению.
        - Не Красвиль, конечно, но есть некое очарование в этой примитивной хозяйственности, - сказал Силагон, глядя на приземистые бревенчатые домики, сарайчики, аккуратные грядки и возвышающуюся над ними огромную ветряную мельницу.
        - Во-во, чую, есть здесь, чем поживиться, - Трехручка потер руки.
        - О! Привет, чужестранцы! - внимание Халфмуна и его товарищей привлек голос, раздавшийся из ближайшего домика. На крыльце сидел крошечный улыбающийся человечек с аккуратной рюмкой на голове. Если бы не длинная седая борода, его можно было бы принять за ребенка.
        - Здравствуйте, - сказал Полулунок, Силагон кивнул, а Трехручка расшаркался в нелепом реверансе.
        - На праздник к нам в Виргинию прибыли? - спросил человечек и, не дожидаясь ответа, продолжил. - Да, долго же все мы ждали такого события! К нам уже и из Брукхола, и из Волыни, и даже из Мупляшек гости приехали. Наконец-то мы покажем этим…
        - С кем это ты тут болтаешь, Бублик? - за спиной бородатого человечка появилась облаченная в серую хламиду огромная фигура, на фоне которой он выглядел как виноградина рядом с арбузом.
        - Мергатройд, милая, я привечаю гостей, - Бублик нервно рассмеялся. - Рассказываю им, какая большая трагедия постигла нашу бедную Виргинию.
        - А коз ты подоил, яблоки собрал, малышу пеленки выстирал и отхожий котел вычистил, чтобы бездельничать? - пророкотала Мергатройд, чью голову венчала корона из щепок.
        - Сию минуту, - пискнул Бублик и шмыгнул прочь, словно мышь.
        - Путники, не в добрый час довелось вам посетить нашу чудесную Виргинию, - Мергатройд горестно вознесла руки к небу, от чего ее груди, похожие на мешки с мукой, ударились друг о друга. - Сегодня тьма и грязь сгустились над этой благодатной долиной, и мы обязаны разогнать тучи, убрать нечистоты и вернуть самое дорогое - чистоту и праведность.
        - Ты что-нибудь понимаешь, умник? - Трехручка тихо спросил Бальтазара.
        - Я все понимаю, глупыш, - шепотом ответил Силагон. - У них тут э… день сбора налогов.
        - Мы пришли издалека и не знакомы со здешними традициями, - сказал Халфмун, незаметно ткнув локтями в бока Бальтазара и Трехручки. - Может быть, вы сможете пролить э… немного света на наши темные головы?
        - Третьего дня я, Мергатройд Третья, дочь Мергатройд Второй, внучка Мергатройд Первой, узрела среди дев славной Виргинии греховное зло злобствующего греха, поразившее самое священное, что есть у девы - ее стакан, - возвестила Мергатройд и замолкла.
        - Звучит очень э… серьезно, - прервал неловкое молчание Полулунок.
        - Это более чем серьезно! - от голоса Мергатройд зазвенели стекла ее дома. - Дева Селия из рода Кардиганов утратила целостность своего головного стакана до священной церемонии бракосочетания пред лицом главенства Виргинии и ее добродетельных жителей.
        - Ты все еще понимаешь? - шепнул Трехручка.
        - Конечно, дурак, - прошипел Силагон.
        - Смыть позор внебрачных осколков может лишь кровь, - продолжила Мергатройд. - Сегодня, в сей день скорбной печали, я как верховный пастырь всея Виргинии размозжу голову девы Селии каменным молотом, каким должна была бы разбить ее головной стакан при венчании ее и достойного ее честного избранника.
        - Похоже, нелегкий у вас сегодня денек, - сказал Полулунок.
        - Именно так, дети Создателя нашего, - Мергатройд склонила голову. - Но я надеюсь, что урок, который получит дева Селия, оградит от греха всех нас. Теперь же пришла пора попрать смертью жизнь греховную девы, навлекшую на благостный сей край гнев Создателя нашего, чьими детьми мы все являемся.
        Мергатройд скрылась в доме, но вскоре вновь появилась на пороге, держа в руке гигантский каменный молот.
        - Чем благословляю, тем и караю, - Мергатройд взмахнула молотом так, что у Халфмуна, Бальтазара и Трехручки стаканы зашевелились на головах.
        - Следуйте на главную площадь, да свершится правосудие Создателя нашего, - с этими словами Мергатройд ушла.
        - Нет, ты правда понял, что тут за ядерный куралес творится? - проводив Мергатройд взглядом, спросил Трехручка.
        - Праздник сегодня, парни! - из дома выскочил сияющий Бублик. - Наконец-то хоть одна из этих тварей получит по заслугам! Уж лет двадцать, как во всех грехах мужиков винили, а тут на тебе - бабенка проштрафилась, хи-хи! Так пойдем же, пойдем скорее, посмотрим, какого цвета у нее мозги!
        Бублик побежал следом за Мергатройд, а Халфмун и его товарищи устремились за ним. Изо всех домов, что встречались на пути, выходили маленькие мужчины и огромные женщины. Они присоединялись к шествию, возглавляемому Мергатройд. Ручейки людей втекали в ряды, расширяя и удлиняя их. Вскоре путешественники оказались в плотной толпе - посреди тучных женщин, шагающих впереди, и жмущихся сзади плюгавеньких мужчин.
        «Получит свое, греховодница», «А ведь из приличной семьи», «Я давно знала», «При рождении чертовок таких давить», «Родителей жалко, но сами виноваты», «Пусть сдохнет», - доносились громкие голоса женской половины.
        «Слышал, она стакан об полку расшибла», «Дуреха», «Баба бабу, хе-хе», «Чтоб им всем», - перешептывались мужчины.
        Процессия вынесла Полулунка, Силагона и Трехручку на площадь, кипящую людьми. В центре площади располагался дощатый помост со столбом, к которому была привязана девушка. Торчащие из ее макушки осколки живо напомнили Халфмуну о Иеремии Вертопрахе.
        - Девы и мужи Виргинии! - воскликнула Мергатройд, взобравшись на помост. - В этот день скорби мы собрались здесь, чтобы свершилось правосудие Создателя нашего, с чьих заповедных слов знаем мы - лишь в священном браке стакан девы разбит быть должен, став знаком плодородия чрева от союза благословенного.
        - ДААА!!! - закричал хор женских голосов.
        - Смерть дурехе! Сдохни! За все заплатишь! - нестройно выкрикнули мужчины.
        - Вся Виргиния и жители других городов явились сюда с чистыми сердцами, наполненными кристальной грустью, - помахивая каменным молотом перед лицом привязанной к столбу девушки, продолжила Мергатройд. - Мы печалимся о сестре нашей, не сумевшей уберечь символ веры своей в предназначение свое, позорно утратившей чистоту свою и целостность стакана своего. Однако милостив отец наш, дарующий прощенье и очищение всякому раскаявшемуся. Раскаиваешься ли ты в грехе своем, Селия Кардиган?
        - Пожалуйста я ничего не делала я не хотела умоляю не надо… - пролепетала девушка, но голос ее утонул в криках толпы.
        - Стакан твой, дарованный творцом нашим женщине для единого его избранника был разрушен при ударе о полку, - пророкотала Мергатройд. - Нет сомнений, что нечестивость помыслов и гордыня поработили душу твою, Селия Кардиган, не дали твоей шее и плечам пригнуться и миновать той полки, что лишила тебя чистоты и права на простую и благословенную жизнь.
        - Это была просто полка с горшками я не думала честное слово просто полка, - сказала Селия сквозь слезы.
        - Пусть весь мир сегодня содрогнется от сочувственной жалости, - Мергатройд вознесла молот высоко над головой. - Ты же, Селия Кардиган, должна возликовать, ибо очищена будешь отныне и впредь до скончания веков.
        - Я так думаю, что большая некрасивая женщина сейчас станет колотить молотком по привязанной к столбу девушке, - произнес Бальтазар. - Видишь, Трехручка? Я все понимаю!
        - А я смекнул, что все жители этого захолустья собрались прямо здесь и прямо сейчас, - Трехручка хихикнул. - Значит, в их домах никого не осталось. Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь. Пойдемте скорее, господинушки, нагребем, сколько унесем, пока эта ядерная канитель не закончилась. Не каждый день такой праздник.
        Халфмун не услышал слов своих товарищей. Расталкав людей в толпе, он пробрался к помосту, влез на него и встал между Мергатройд и Селией.
        - Жители Виргинии и других городов! - крикнул Полулунок. - Я сам пришел из таких дальних мест, что вы о них даже не слыхали. Но и в моем родном городе у людей есть стаканы на головах и полки на стенах. И нередко бывает, что люди стукаются стаканами о полки. Есть ли среди вас хоть одна женщина или один мужчина, чей стакан ни разу не задевал ветку дерева, спинку кровати или дверцу шкафа?
        - Смерть бабе! Очищение! ДААА!!! - взревела толпа.
        - Нельзя убивать человека за то, в чем он не виновен! - перекрикивая толпу, продолжил Полулунок. - Селия не сама поставила свой стакан на свою голову, не сама построила дом и не сама приколотила к его стене полку! Она заслуживает сочувствия и заботы, а не разбитого черепа!
        - Убить ее! Во имя отца нашего! ДААА!!!
        - Я вижу, юноша, что слова твои идут от самой твоей души, - Мергатройд положила тяжелую руку на плечо Халфмуна.
        - Спасибо! Я рад, что вы…
        - А теперь посторонись, и позволь мне свершить обряд очищения, - не дав Полулунку договорить, Мергатройд отпихнула его в сторону и подняла молот над головой дрожащей, плачущей и бормочущей что-то невнятное Селии.
        - Стойте! - завопил Халфмун и, выпучив глаза, указал трясущейся рукой в гущу толпы. - Смотрите! Грешник среди вас! Вон там! Да разуйте вы глаза, не дайте ему уйти! Держите грешника! Видите? Вот он - озирается!
        - ХВАТАЙ ГРЕШНИКА!!! - взвыла толпа. Все принялись озираться и колотить озирающихся.
        - Тебе не уйти, жалкая ошибка Создателя - отца нашего! - рявкнула Мергатройд и, сметая всех на своем пути, ринулась в толпу.
        Среди жителей Виргинии завязалась нешуточная драка. В котле человеческих голов, рук и ног смерчем прохаживалась Мергатройд, чей молот возносился и опускался то тут, то там. В это время Полулунок срезал со столба веревки, удерживающие Селию.
        - Скорее, бежим отсюда, - сказал он девушке.
        - Куда бежим? - спросила Селия, растерянно хлопая глазами.
        - Тебе не все равно?
        - Да, но мои платья остались в… - закончить предложение девушка не успела, потому что Халфмун схватил ее и закинул на свои плечи.
        Сбежав с площади по улице, на которой было меньше всего людей, Полулунок помчался вперед. Несмотря на стройное тело, Селия оказалась весьма увесистой, поэтому бежать было довольно тяжело.
        - Ты сама ногами шевелить можешь? - задыхаясь, спросил Халфмун.
        - Конечно, могу, - девушка поболтала ногами в воздухе. - У меня отличные ноги.
        Не успел Халфмун сбросить Селию с плеч и посоветовать ей воспользоваться ногами для дела, как на их пути возникли зеленокожий Трехручка и Силагон, прижимающие к груди охапки тряпья. Трехручка и Бальтазар пятились, а на них наступала свирепого вида крутобокая женщина, вооруженная копьем.
        - Я ничего не брал вашенского. Это все мое с рождения, - верещал Трехручка.
        - Смею сообщить, что этот господин лукавит. Он украл ваши вещи, как и мои. Но, безусловно, истинной жертвой являюсь в первую очередь я, - бормотал Бальтазар.
        - С дороги! - рявкнул Халфмун и с размаху заехал ногой болтающейся на его шее Селии в челюсть воинственной женщины.
        - Уф, наконец-то спасение, - выдохнул Силагон.
        - Прекрасненько. Успеем прихватить еще что-нибудь ценное, - обрадовался Трехручка. Но гул голосов, орущих «ДЕРЖИ ЗЕЛЕНОГО ГРЕШНИКА» стер улыбку с его лица и заставил обратиться в бегство, бросив добычу.
        Крича, спотыкаясь и падая, жители Виргинии лавиной мчались за Трехручкой, Силагоном, Халфмуном и размахивающей ногами Селией.
        - Одумайтесь, люди! - не сбавляя скорости, крикнул Полулунок через плечо и Селию. - Молот Мергатройд не настоящий! Она дурачит вас! Им и куриного яйца не разбить!
        «Я знал это», «Грешница», «Покарать бабу Мергатройд», «Смерть дурехе» - сотней голосов возопила толпа и, сменив направление, потекла обратно к центру Виргинии. А Полулулунок, Силагон и Трехручка продолжали бег до тех пор, пока Виргиния не осталась далеко позади.
        - Смотрю, отец ваш суровый мужик, - сказал Халфмун, опустив Селию на землю.
        - Сам ты мужик, - фыркнула девушка. - Мой папа главный полочник Виргинии.
        - Мы ее съедим, или как? А то я что-то проголодался от этой ядерной гонки, - Трехручка облизнулся, глядя на Селию.
        - Нет-нет-нет, - Бальтазар замотал головой. - Я решительно против употребления в пищу грешниц. Помнится, таким образом и самому грех подцепить, как раз плюнуть.
        - Завалите хлеборезки. Это не грешница, а Селия. И она идет с нами, - сказал Полулунок. - Не для того я ее спасал, чтобы вы тут чушь бобровую несли.
        - А для чего? - хором спросили Бальтазар, Трехручка и Селия.
        - Жениться на ней буду, - пошутил Халфмун.
        - Прекрасно. Я готов благословить сей чудный союз и произнести восторженную, поучительную и премудрую речь на вашей свадьбе, - благостно улыбаясь, заявил Силагон.
        - Никогда не понимал, зачем люди женятся, - проворчал Трехручка. - Поэтому от меня свадебных подарков не ждите.
        - Да вы с ума все посходили что ли? - взвился Халфмун.
        - Я подумаю, - сказала Селия. - Выходить замуж за чужестранца - это полное безумие, но… И без стакана на голове свадьба будет не настоящей, но… Да, я подумаю. Только где мне взять стакан?
        - Где-где, на севере, - проворчал Полулунок, а Бальтазар принялся объяснять девушке, что такое север, и зачем они туда идут
        6
        Долина за Виргинией сменилась густым лесом, кишащим всевозможной живностью. За добычей даже не приходилось охотиться - можно было метнуть нож в ближайший кустарник, и быть уверенным, что он попадет во что-нибудь более-менее съедобное. Баьлтазар, начинавший вопить, как только на него садился жучок, клопик или паучок, быстро сорвал голос, а его беззвучные крики не беспокоили никого.
        - После того, как волшебник вернет мой стакан, мне понадобится свадебное платье, - Селия прихлопнула жуткого вида насекомое, спикировавшее с ветки дерева на ее бедро. - И это должно быть не какое-то обычное платье, а совершенно особенное. Такое, чтобы в нем я выглядела, как снизошедшая на грешную землю благодать или еще лучше.
        - Как выглядит эта благодать? - поинтересовался Полулунок.
        - Ну… вот как я, только в роскошном платье, - Селия щелчком скинула таракана со своего плеча и поправила волосы. - Кроме платья мне нужно самоцветное колье, белая лошадь, подчеркивающая мою чистоту и невинность, и огромный букет лилий, чтобы цветочный аромат чувствовался издалека.
        - Если б мне такое дали, я и сам бы от свадьбы не отказался, - облизнулся Трехручка. - Пригласил бы на торжество всех жителей Экстрапролиса и такой ядерный им реверанс устроил, что на всю жизнь запомнили бы.
        - Скажи, Селия, а я не кажусь тебе э… некрасивым? - спросил Халфмун.
        - Ты же мужчина. Как мужчина может быть красивым? - хмыкнула девушка.
        - У нас в Бобровой Заводи говорят, что мужчина должен быть чуть красивее бобра, - смущенно улыбнулся Полулунок.
        - По крайней мере, у тебя не восемь ног и ты не покрыт колючками, - Селия пожала плечами. - Только прекрати так пялиться на мою грудь - до свадьбы это грех.
        - А после свадьбы?
        - Хм, не знаю. Я подумаю об этом после свадьбы.
        Хоть Селия Кардиган и запретила Полулунку разглядывать ее фигуру, он с трудом мог оторвать взгляд от нее. Стройная, высокая, с крутыми бедрами и грудью, дерзко натягивающей тонкую ткань платья, Селия вызывала у Халмуна странные для него чувства. Ему казалось, что он сходит с ума, желая разорвать Селию на части, покрыть ее поцелуями, прикоснуться к шелковистым волосам, защитить ото всех бед на свете и проглотить одновременно. Раньше юноша никогда не думал о свадьбе, но теперь она казалась ему желанной хотя бы потому, что после нее он, вероятно, сможет не таясь смотреть на грудь Сели.
        Из пучины сладких, томных и мучительных фантазий Полулунка рывком вытащила острая боль, пронзившая правую ногу. Вскрикнув, Халфмун посмотрел вниз, и увидел, что от пятки и до колена его нога опутана вьющимися травяными стеблями, густо усаженными колючками.
        - Ядерная чресполосица! - заорал Трехручка. Растения сковали его до пояса и продолжали стремительно двигаться вверх. Также в плену травы оказались Селия и Бальтазар, по-рыбьи разевающий рот и пучащий глаза.
        - Я спасу тебя! - Халфмун выхватил нож, в несколько взмахов освободился от удерживавшего его хищного растения, после чего подскочил к Селии и принялся исступленно кромсать стебли, обвившие ее ноги.
        - Ай! Ты мне ногу порезал, идиот! - взвизгнула Селия.
        - Прости, пожалуйста, я не нарочно, я просто хотел…
        - АА!!! - от боли и ужаса к Силагону вернулся голос. Его, как и скулящего Трехручку, стебли успели обвить до плеч.
        - Да иду я, иду, - ругая себя за неосторожность, Полулунок подошел к товарищам и срезал с них извивающиеся колючие побеги.
        - Друзья, это приключение нравится мне все меньше и меньше, - сообщил Бальтазар, когда Халфмун закончил рубить коварную поросль.
        - Может, сначала сходим за сокровищами господина Силагона, а к волшебнику как-нибудь потом? - предложил Трехручка.
        - Молчать! - рявкнула Селия, прежде чем Халфмун успел раскрыть рот. - Я. Хочу. Стакан. И ПЛАТЬЕ! Ясно?
        - Да-да, более чем, - втянув голову в плечи, Бальтазар испуганно прижался к Трехручке, побледневшему до салатового цвета.
        - АГХРРРР!!!
        - Селия, ну что ты? - Халфмун осторожно положил руку на плечо девушки. - Видишь? С тобой все согласны. Зачем так рычать?
        - Это не я, придурок, - прошипела Селия и ткнула Полулунка локтем под ребра. - Смотри!
        Из кустов, окружающих поляну, на которой стояли путешественники, появились огромные оскаленные морды, по сравнению с которыми гигантские бобры казались милыми котятами.
        - Гиперионские волки, - сказала Селия. - Вам конец. Однажды они напали на Виргинию и съели всех мужчин. Прошло много лет, прежде чем удалось восстановить мужское поголовье.
        - Не смотрите на меня! Я не мужчина! Они все мужики, а я нет! Слышите?! Баба я, БАААБА!!! - верещал Бальтазар.
        - Вот ведь ядерные волки. И чем им бабы не нравятся? - Трехручка затравленно огляделся и, к своему ужасу, обнаружил, что звери взяли их окружили. - Халфмун, бей их!
        Полулунок насчитал больше дюжины гиперионских волков и понял, что у него нет ни малейшего шанса справиться с ними. Единственное, что его успокаивало, это то, что Селии опасность не грозила. Волки же явно издевались над своими жертвами - рыча, клацая тремя рядами острейших клыков и брызжа пенистой слюной, они ходили по кругу, неспешно сжимая кольцо.
        - Прощайте, Бальтазар, Трехручка. Я сожалею, что втащил вас в это гибельное путешествие, - Халфмун выронил нож. - Селия, надеюсь, тебе удастся отыскать волшебника. Будь счастлива. И еще… вспоминай меня, хоть изредка.
        Волки приблизились к путешественникам на расстояние вытянутой руки. Один из них подошел к Селии и мордой вытолкнул ее за пределы круга.
        - Я самая несчастная девушка в мире, - Селия закрыв лицо ладонями, разрыдалась. - Плакала моя свадьба и платье.
        - Посторонись, красавица, - за спиной Селии возникла высокая широкоплечая фигура. Халфмун, Бальтазар, Трехручка и гиперионские волки в изумлении уставились на человека с длинными светлыми волосами на голове, увенчанной золотым кубком, инкрустированным драгоценными камнями и украшенным замысловатой резьбой. В мускулистой руке человек легко, как тростинку, держал двухметровый обоюдоострый меч.
        - Порубить вас на кусочки, или поищите себе другой ужин? - взмахнув мечом, грозно пророкотал незнакомец.
        - Поищем, с-с-само собой, вне всяких с-с-сомнений, поищем, с-с-сударь, - заикаясь, пролепетал Бальтазар.
        - Это он волкам, олух, - Трехручка толкнул Силагона локтем в бок.
        Ворча, волки прижали уши, поджали хвосты, и, не спуская глаз с меча, принялись пятиться, и вскоре скрылись в густой зелени кустарника.
        - Чрезвычайно любезно и благородно с вашей стороны, досточтимый господин, избавить нас от общества лютых хищников, - произнес Бальтазар.
        - Какое счастье! Моя свадьба спасена! - воскликнула Селия.
        - Спасибо, - сказал Полулунок, а Трехручка шумно высморкался в кулак.
        - Не стоит благодарности, - отмахнулся великан. - А теперь прощайте. Будьте осторожны, и да приведет ваш путь к цели.
        - Постой! Неужели я не узнаю имени своего спасителя? - Селия обеими руками вцепилась в мощное предплечье незнакомца.
        - Меня зовут Кратис Ясносвет, - смущенно опустив ярко-синие глаза, сказал мужчина. - Прошу отпустить мою руку и меня вместе с ней. Вы все и так уже довольно настрадались от вида моего уродства. Я сожалею по этому поводу, и надеюсь, что вскоре мой облик сотрется из вашей памяти.
        - О чем ты говоришь? - удивилась Селия, продолжая сжимать руку Кратиса.
        - Ты очень добра, красавица, но не стоит меня жалеть, - Ясносвет вздохнул. - Я прекрасно знаю, насколько отвратительна чаша на моей голове.
        - В сравнении с моим утонченным стаканом, конечно, она выглядит немного э… вычурно, но, в целом, не так уж дурно, - заявил Бальтазар.
        - Повторю, что не следует щадить мои чувства, - сказал Кратис. - Я не единожды видел себя в зеркале и верю своим глазам. В Римафинах, где я родился и вырос, никогда прежде не было ни мужчины, ни женщины с подобной омерзительной головной плевательницей. Головы народа Римафин издавна славились великолепной керамикой. Не знаю, чем я и мои добрые родители заслужили такое наказанье, но мне удалось смириться с гневом и гордыней. Покинув родной город, я веду скромную уединенную жизнь вдали от зеркал и чужих глаз, чей взгляд может оскорбить мое уродство. В здешних лесах я уже много лет не встречал никого, кроме животных, а им нет дела до человеческой внешности.
        - Послушай, Кратис, зря ты так говоришь на счет своего стакана, - Халфмун подошел к Селии и с трудом оттащил ее от Ясносвета. - Даю тебе честное слово Полулунка, никакой ты не урод.
        - Посмотри на меня, Селию, Бальтазара и Трехручку, - продолжил Халфмун, показав по очереди пальцем на себя и на каждого из своих спутников. - Вот у кого серьезные проблемы. А ты, прости за откровенность, попросту с жира бесишься.
        - Хватит лжи! - Ясносвет побагровел от ярости. Огромный меч сверкнул, словно молния, - одним коротким движением Кратис перерубил ствол могучего дуба на несколько сантиметров выше головы Полулунка. - Убирайтесь прочь!
        - О, Кратис… - Селия восхищенно закатила глаза.
        - Да уходим мы, уходим, - оглянувшись, Полулунок посмотрел на толстенный пень и с трудом смог подавить дрожь в коленях. - Счастливо оставаться, ваше уродство.
        Халфмун увлек за собой сопротивляющуюся Селию, а Бальтазар поспешил за ними.
        - Я вас догоню, - крикнул Трехручка вслед путешественникам. - У меня… шнурок развязался!
        С минуту Трехручка делал вид, будто бы пытается завязать на своих лаптях несуществующий шнурок. При этом он косился на понуро ссутулившегося Ясносвета, сидящего на стволе срубленного им дуба.
        - Кратис, дружочек мой, я понимаю, как тяжело тебе приходится, - вкрадчиво сказал Трехручка.
        - Да уж куда тебе понять, - вздохнул Ясносвет.
        - Твой котелок похож на раздавленную жабу, - осторожно произнес Трехручка.
        - Ты прав, так оно и есть, - по щеке Кратиса скатилась крупная слеза.
        - Еще он напоминает пригоршню тухлых рыбьих голов в куче конского навоза.
        - О, горе мне, сущая правда, - слезы градом хлынули из глаз Ясносвета. - Я самый уродливый, несчастный и одинокий человек в мире.
        - Не плач, дружище, - Трехручка приблизился к Кратису и, встав на цыпочки, положил руку на его плечо. - Твоей беде можно помочь! Присоединяйся к нашему походу, и твое самое заветное желание исполнится.
        - Правда? - просиял Ясносвет, но тут же снова нахмурился. - Нет, это не может быть правдой. Ты издеваешься над уродцем, бессердечный насмешник.
        - У тебя на голове словно кошка сдохла, а в ее гнилом мясе будто бы копошатся трупные черви и сырицы, - Трехручка изобразил скорбную гримасу. - Я вижу все твое безобразие и лишь хочу помочь. Поверь, Трехручка твой друг.
        - Что ж, ты первый человек, который сумел сказать правду о моем уродстве прямо мне в лицо, - Кратис в задумчивости наморщил высокий лоб. - Стало быть, ты, Трехручка, и вправду единственный, кого я могу считать другом.
        - Совершенно верно, дружище Кратис. Наконец-то я достучался до тебя! - Трехручка подпрыгнул от радости. - Чтобы избавиться от уродства тебе всего лишь нужно пойти вместе с нами на север. Там мы шустренько отыщем волшебника, а тот - БАЦ! - исполнит наши желания, и дело в ядерной шляпе, хе-хе! По дороге, конечно, будут встречаться всякие хищные звери, а может и какая-нибудь другая опасная дрянь. Но тебе-то с твоей силой и такой сабелькой вострой бояться нечего, ты же любого нашего врага - ВЖИК! - и на кусочки!
        - Опасности меня не пугают, - Кратис тряхнул своей платиновой гривой. - Но я беспокоюсь, что Полулунок и другие твои товарищи не захотят путешествовать с таким уродом.
        - Кратис, парнишка, подбери сопли. Друг Трехручка знает, что делать, - зеленокожий подскочил к ленточному дереву и сорвал с него пару десятков длинных узких листьев. - Наклонись-ка чуток.
        Ясносвет послушно склонил голову, и Трехручка обмотал его головной кубок листьями так, что он стал напоминать корзинку, сплетенную из свежесрезанного тростника.
        - Не шляпа, ясное дело, но сильно недурственно - ядерная маскировка, - разглядывая свою работу, сказал Трехручка. - Теперь сырица жвал не подточит, какой ужас на твоей макушке творится.
        - Спасибо, ты настоящий друг, - глаза Кратиса увлажнили. Он сгреб Трехручку в охапку, и сжал его в объятьях, от которых у зеленокожего заскрипели кости.
        - Пусти, дурак, - просипел Трехручка. - То есть, друг. Нужно поторопиться, чтобы Полулунка догнать. Не то они с той девкой и дохляком все желания сами загадают.
        Первым спешащего к ним Ясносвета, на плече которого сидел Трехручка, увидел Силагон.
        - Караул! Взбесившийся громила схватил Трехручку и гонится за нами! - завопил он. - Халфмуна кроши! Это он грязный лжец, я тут ни при чем!
        - Что тебе нужно? Мы уходим, как ты и просил, - Полулунок обнажил свой нож.
        - Простите меня, добрые путешественники, - зычно сказал Кратис. - Я не хотел пугать вас. Смиренно прошу вас позволить мне присоединиться к вашей компании.
        - Это еще зачем? - нахмурился Халфмун.
        - Я понимаю, что повел себя грубо при нашем знакомстве, а ты всего лишь проявил учтивость, делая вид, будто бы мое уродство не ранит твои глаза и душу, - произнес Ясносвет. - Друг Трехручка поведал о цели вашего похода. Умоляю, не лишай меня шанса исполнить желание и исцелиться от проклятья, превратившего мою жизнь в сплошное страдание.
        - О, Кратис, конечно, пойдем с нами! - Селия захлопала в ладоши. - Это так здорово!
        - Погоди, - Полулунок метнул в девушку раздраженный взгляд. - Трехручка, давай-ка отойдем на минутку. Разговор есть.
        - Ты с ума сошел? - зашипел Халфмун на Трехручку, отведя его в сторону. - Какого бобра ты всем подряд разбалтываешь наш секрет?
        - Секрет? А я-то и не знал, господинчик хорошенький, - притворно ужаснулся Трехручка. - Я-то, дурачок несмышленый, думал, что еже ли ваша благородность на пару с Бальтазаром первой встречной девке об таком сообщает, то и не секрет это никакой вовсе.
        - Э, ну… - смутился Полулунок. - Да у этого Кратиса явно стакан поехал. Он бредит о каком-то уродстве, да еще вдобавок чуть башку мне с плеч не снес. Взбредет ему еще что-нибудь в голову, он и впрямь, как Бальтазар кричал, в щепки нас покрошит.
        - Это у тебя котелок не варит, если ты от такой дружбы стакан воротишь, - заявил Трехручка. - С Кратисом наше путешествие в веселенькую прогулочку превратится. Он в те самые пресловутые щепки крошить будет всех, на кого мы ему укажем. Сплошная польза с Ясносвета получится, говорю, в отличие от бабенки твоей малохольной.
        - Сам ты лягушка малохольная, - огрызнулся Халфмун. - Ладно, пусть идет. А то откажешь такой скале, и будешь потом себя из лоскутков собирать.
        - Я чуйкой чуял, что ты не такой уж дурак, каким кажешься, братишка, - Трехручка подмигнул хмурому Полулунку и поспешил к Ясносвету, чтобы сообщить тому радостную новость.
        Воодушевленный тем, что его приняли в команду, Кратис сиял. Энергия так и била из него. Чтобы другим путешественникам было проще идти через густые лесные заросли, он, размахивая мечом на манер ветряной мельницы, прорубал в чаще широкий проход, снося кусты и валя вековые деревья. При этом Ясносвет двигался так быстро, что Селия, Халфмун, Бальтазар и Трехручка едва поспевали за ним.
        - Трехручка мне доходчиво объяснил, зачем он потащил этого громилу с нами, - шагая рядом с Селией, сказал Полулунок. - Но ты-то чего за ним так ухлестываешь?
        - Глупый, - девушка улыбнулась. - Он ведь спас меня. Если бы не Кратис, то все мои мечты обратились бы в прах.
        - Вот оно как. А мне казалось, что это я твою шкуру спас, когда Мергатройд собиралась ее молотком своим в бобровую отбивную превратить.
        - Шкуру? Фу, какой ты грубый, - Селия поморщилась. - Да, ты помог мне сбежать и, может быть, без тебя я бы сейчас была мертва. Но зачем мне эта жизнь, если в ней не будет пышной свадьбы и такого платья, какому позавидовуют все девушки в мире? Я всегда верила, что самое главное - это лететь за своей мечтой. И если мечта оказывается недостижимой, то лучше умереть, чем жить со сломанными крыльями.
        - И что же, замуж ты тоже за этого остолопа Ясносвета полетишь? - Халфмун пытался говорить насмешливо, но голос его предательски дрогнул.
        - Не знаю, - пожала плечами Селия. - Он мне еще не предлагал руку и сердце.
        - Про роскошное колье и белую лошадь забыла добавить, - сквозь зубы сказал Полулунок.
        - Малыш, ты как будто сердишься? - тонкие брови девушки приподнялись, демонстрируя удивление, а губы сложились в кроткую улыбку. - Я пока что не связана ни какими обетами, и желаю лишь добра и счастья всем, включая моего будущего избранника и себя саму. А что касается моего избранника… Ты ведь и сам не предлагал мне выйти за тебя замуж.
        Халфмуну нестерпимо захотелось сделать что-нибудь, чтобы навсегда стереть с лица Селии насмешливо-удивленное выражение, от которого его душа выворачивалась наизнанку. Сжимая и разжимая кулаки, юноша произнес: - Селия Кардиган, я готов отдать тебе свое сердце и обе руки. Прошу тебя, будь моей женой.
        - О, Халфмун, это так мило, - Селия, не сбавляя шаг, чмокнула Полулунка в щеку. - Обещаю, что подумаю над твоим предложением.
        - И… это все?
        - Что ты, конечно нет. Тебе стоит знать, что ты первый, кто предложил мне супружество. Поверь, это очень важно для меня.
        - Я такое впервые говорю, - Халфмун смутился. - Просто, понимаешь ли…
        - Да-да, понимаю, - перебила его Селия. - Еще тебе следует усвоить, что такие предложения на бегу посреди леса, тараканов и другой мерзости не делаются. Если хочешь, чтобы девушка приняла тебя всерьез, ты должен пригласить ее в какое-нибудь место потрясающей красоты. Кроме того необходимо преклонить колено и преподнести своей избраннице в дар нечто совершенно особенное, а потом смиренно ожидать ее решения, каким бы оно ни было.
        - Уверен, что какое-нибудь красивое место нам еще встретится. Пока же, Селия Кардиган, прими в знак серьезности моих чувств этот подарок - трофей, добытый мной в неравном бою, - встав на колени, Халфмун протянул девушке два гигантских бобровых резца.
        - Фу, какая гадость! Ты сдурел что ли, что мослы мне эти отвратительные подсовываешь? Немедленно выбрось эту дрянь, чтобы я никогда больше ее не видела! - вспыхнула Селия. - Жених должен подарить девушке никак не меньше, чем роскошное кольцо с сияющими самоцветами.
        - Вот ведь ядерное представленье! - воскликнул Трехручка. - И чего ж мне не подфартило бабенкой в той Виргинии родиться? Я б все женихов лесом слал, зато колец самоцветных нагреб бы будьте здоровы сколько!
        - Эй! У нас тут свой разговор! - возмутился Полулунок.
        - Вообще, для рыцаря из славного рода Силагонов, коим я и являюсь, непозволительно мечтать об иных статусах, - не обращая внимания на слова Халфмуна, сказал Бальтазар, - но судьбы дев Виргинии и впрямь выглядят весьма прельстительно.
        - Жениться на доброй деве - что может быть лучше? - остановившись и перестав размахивать мечом, сказал Кратис. - Я по горло сыт своим одиночеством. Как только избавлюсь от уродства, первым же делом подыщу себе пару, чтобы жить с ней в гармонии, пока смерть не разлучит нас.
        - ЗАКМОЛКНИТЕ ВСЕ! - заорал Полулунок и швырнул один резец в Трехручку, а вторым запустил в Бальтазара. - Я женюсь на Селии, во что бы то ни стало. Понятия не имею, где мне раздобыть кольцо, и каким именно должно быть место потрясающей красоты, но клянусь, что сделаю это! Ясно вам?
        - Яснее ясного, как ясное утро ясного дня, - пролепетал Силагон.
        - Ишь ты, какой ядерный мальчуган, - хмыкнул Трехручка.
        - Верно говоришь, Полулунок, - сказал Ясносвет. - Речь твоя достойна будущего мужа.
        - О, это было так страстно сказано, - Селия мечтательно прикрыла глаза, не дав понять, чьи именно слова ее впечатлили.
        - Ну… чего встали? Пойдем дальше, не то так до конца жизни и будем в лесу болтаться, - проворчал Халфмун.
        Кратис продолжил расчищать дорогу, а Селия уселась на его могучие плечи, сказав, что натерла ногу и пешком идти дальше не может. Она что-то весело щебетала на ухо великану, а тот благосклонно кивал головой и периодически похохатывал. Бальтазар и Трехручка семенили следом, завистливо поглядывая на девушку и перешептываясь о том, как хорошо та устроилась. Замыкал процессию мрачный Полулунок, смотрящий себе под ноги, чтобы не видеть Селии, оседлавшей Ясносвета.
        Халфмун ругал себя за то, что выставился круглым дураком, сделав предложение Селии, и тут же оправдывался перед собой, думая о непостижимости любви. Он злился на себя за данную сгоряча клятву, но находил утешение в собственной твердости и решимости.
        «Я, если быть откровенным, не так уж молод», - вел с собой мысленный разговор Полулунок. - «Когда же мне жениться, если не в скорейшем времени? Да и на ком, если не на той девушке, которую я спас от гибели?»
        «Не зря тебя все дураком называют», - отвечал он самому себе. - «Думаешь, для той же Мергатройд ее Бублик кольца, колье, платья и лошадей белых добывал? И вообще, для города, в котором всех мужиков волки сожрали, у Селии требования высоковаты. Хотя, может, мужчинам Виргинии так и лучше вышло - волкам на обед попасть, если для женитьбы разве что луну с неба доставать не приходится».
        «Ну ты и сравнил - Мергатройд и Селию! Тут вообще ничего пояснять не надо. А что на счет порядков, то со своим бобром в чужую хатку не лезут, знаешь ли».
        «Не нравится сравнение? Что если я тебе про Унию напомню, а?»
        «Тьфу ты, зануда. С тобой разговаривать - только время впустую тратить», - рассердился Халфмун и дальше шел, старательно гоня из головы любые мысли.
        7
        Халфмун воспрянул духом лишь поздним вечером, увидев взошедшую северную звезду. Полулунку показалось, что та подмигнула ему с небес, как бы говоря: «Все в порядке, дружище. Ты следуешь за мной, а все остальные - за тобой. Стало быть, ты тут главный. После меня, конечно».
        - Завтра пойдем туда, - Халфмун махнул рукой, указывая путь. - С каждым днем и с каждым шагом мы все ближе к нашей цели. И я клянусь, что доведу вас до нее.
        - Позволю себе поклясться, что намерен поймать тебя на данном слове, если ты вздумаешь преступить сию клятву, - заявил Бальтазар.
        - Тссс, тише, - зашипел Кратис, державший на огромных ладонях свернувшуюся клубочком Селию. - Девочка спит.
        - Не спит, а спала, - проворчала Селия. - Если вы сейчас же не замолчите, то клянусь, что и вам сегодня поспать не случится.
        - Прямо день прекрасненьких клятв, - хмыкнул Трехручка и, поймав на себе взгляд девушки, испепеляющий даже сквозь вечерний сумрак, поспешно добавил: - Сырица сдохла, хвост облез, кто скажет слово, тот ее и съест. Сладеньких снов.
        Были ли ночные грезы сладкими или нет, Полулунок не смог бы сказать, так как момент пробуждения разнес его сон вдребезги. Он проснулся от того, что кто-то схватил его под руки, рывком поднял с земли и поставил на ноги.
        - Кто есть ты таков? Что творить на этой территория? - слух Халфмуна резанула громкая речь, находящаяся на грани поросячьего визга.
        Проморгавшись, юноша смог кое-как сфокусировать взгляд. С двух сторон плечи и руки Полулунка крепко держали два внушительного вида мужчины, а прямо перед ним стоял коротышка. Он, как и мужчины, был одет в черный кожаный костюм, плотно обтягивающий его округлую фигуру. На голову визгуна был надет шлем из черной кожи, через отверстие в котором торчал гладкий стакан такой же формы, как и у его подручных, но на несколько сантиметров выше.
        - Твой имя, род, предназначение? Отвечать срочно! - сверля Халфмуна взглядом, проскрежетал коротышка.
        - Какого бобра здесь происходит? - Полулунок огляделся, насколько это позволяли сдерживающие его две пары мускулистых рук, и не увидел никаких следов Селии, Бальтазара, Трехручки и Кратиса. - Где моя невеста?
        - Закрыть рот! Я задавать вопрос! Отвечать! Имя! Род! Предназначение! - брызги слюны орущего коротышки долетели до лица Полулнка, но утереться не было никакой возможности - хватка мужчин в черных костюмах не оставляла в этом ни малейших сомнений.
        - Я Халфмун из рода Полулунков, в последнее время - скиталец.
        - Преступник! - выпучив глаза, заорал коротышка. - Пятикратное нарушение параграф номер сто сорок шесть кодекс Объединенная Конфедерация. Именем президента Роррия Роршахрада я, суперинтендат пятого ранга номер тысяча пятьсот два, арестовать тебя. Ты скоро быть представать перед судом, Хафмун Поуунок, сктиаец.
        - Да чего я нарушил-то? - удивился Халфмун.
        - Шестикратное нарушение! Я быть сообщать об этом судья! - трясясь от ярости, выкрикнул раскрасневшийся суперинтендант. - Рядовой номер семьсот двадцать пять и рядовой номер триста шестьдесят шесть, я приказую сковать преступника.
        Рядовые, чьих номеров Халфмун не запомнил, за считанные секунды обмотали его от коленей до плеч цепью, обвешали замками, а на голову натянули черный светонепроницаемый мешок, пахнувший пылью.
        - Эй, это обязательно? - возмутился Полулунок.
        - Семикратное нарушение! Уводить его с очей моих прочь сей же время! - Халфмун получил в спину сильный толчок, едва не сваливший его с ног.
        - Я направить, ты ходить. И без дурачковатостей, - произнес низкий грубый голос, принадлежавший, как подумал Полулунок, одному из рядовых.
        С трудом переставляя связанные ноги, юноша пошел туда, куда его направляли мерные тычки. Цепь плотоядно впивалась в тело, причиняя боль при каждом шаге, воздуха в мешке не хватало, лицо Халфмуна заливал пот, но все его мысли были прикованы к Селии. Удалось ли ей сбежать, или она так же бредет с мешком на голове, потея и задыхаясь? Если ее все же схватили, не наговорила ли она что-нибудь такого, что могло разозлить суперинтендантов и рядовых настолько, чтобы они причинили вред беззащитной девушке? Не пришел ли на выручку Селии Ясносвет? Последняя мысль заставила Полулунка страдать сильнее, чем цепь, мешок и толчки в спину. Халфмун не смог сдержать горестного стона, вообразив, как Кратис играючи расправляется с врагами, а Селия с восхищением наблюдает за этим, прижимая руки к груди и шепча «о, мой спаситель».
        - Ты стоять, - мучительные размышления Полулунка прервал голос конвоира. Один из рядовых сорвал мешок с его головы, и Халфмун на миг ослеп от ярких солнечных лучей. Когда глаза привыкли к свету, юноша, жадно глотая свежий воздух, увидел, что находится перед странным зданием. Отделанное плитами из черного камня, оно напоминало исполинский многоэтажный гроб, испещренный сеткой зарешеченных окон. Рядовой подвел Халфмуна к входу в здание, распахнул массивную дверь, пропустил вперед второго сопровождающего, а затем толкнул юношу следом за ним.
        Пройдя через длинный узкий коридор, Полулунок и сопровождающие его рядовые оказались в просторном зале со множеством дверей, на каждой из которых висело по тяжелому замку. В углу зала стоял письменный стол, за которым сидел хмурый человек в черной мантии. Халфмун заметил, что стакан на голове человека как две капли воды походил на стакан суперинтенданта, но был еще крупнее.
        - Предсудья третьего ранга номер девятьсот шестьдесят один, прибыть преступник, - подойдя к столу, отрапортовал рядовой. Кивнув рядовому, предсудья перевел тусклый, ничего не выражающий взгляд на Полулунка: - Имя, род, предназначение?
        - Халфмун Полулунок, с недавних пор пленник.
        - Четырехкратное нарушение параграф номер сто сорок шесть, - равнодушно произнес предсудья и принялся что-то записывать в лежащей перед ним книге.
        - Предсудья третьего ранга номер девятьсот шестьдесят один, иметь место поправка. До этот момент преступник нарушать параграф номер сто сорок шесть семикратно, - сообщил рядовой.
        - Хм. Одиннадцатикратное кратное нарушение, - предсудья широко зевнул, и снова застрочил в книге. Закончив писать, он с безразличием посмотрел на Халфмуна и сказал: - Решением предсуда предприговор преступника Хафмуна Поуунка, пенника, быть помещать камера номер семнадцать до производства суда и принятия приговора. Приводить предприговор к действию в данный час.
        - Я не нарушитель. Вы меня с кем-то перепутали. Поймите, господин предсудья, я вообще здесь случайно оказался. Пожалуйста, прикажите меня освободить, - попросил Халфмун, которого рядовые уже тащили к одной из запертых на замок дверей.
        - Ну вот, пятнадцатикратное нарушение. Опять зачеркать, снова переписать, - предсудья огорченно вздохнул и уставился на собственные записи. - Хотя… Решением предсуда принимаю фактичность, что одиннадцати крат быть достаточно. Уводить преступник в камера быстрее, пока он еще не нарушать сверх того.
        Сняв с Полулунка оковы, первый рядовой отпер камеру, а второй привычным тычком в спину отправил его внутрь, после чего с громким лязгом захлопнул дверь.
        По размерам камера не уступала залу, в котором заседал предсудья, но народу в ней было набито больше, чем огурцов в бочке.
        - Эй, откройте! Меня схватили по ошибке! - Халфмун пнул ногой металлическую обшивку двери.
        - Ух ты, какой матерый преступник, - усмехнулся один из арестантов.
        - Да, нарушать не стесняется, - поддакнул его сосед, а следом заговорили и остальные заключенные, чьи голоса слились в гул: - Красавчик! - Сразу видно многократные нарушения! - Во дурачок!
        - Смотрите, это же Халфмун! - пробился сквозь шум болтовни громкий возглас. К Полулунку из другого угла камеры, распихивая арестантов, пробирались Кратис, Бальтазар и Трехручка. Увидев это, юноша бросился им навстречу.
        - Где Селия? Что с ней? Говорите же!
        - Дева Селия в полном порядке, - сообщил Ясносвет.
        - Здесь она, вон в том углу сидит, - сказал Трехручка. - Только на тебя она дуется, как ядерный грибок на небо. Ейному мамзельству не по нутру пришлось, что ее хватанули тепленькой и сюда приволокли. Считает, что ты виноват в этом веселеньком приключении.
        Полулунок хотел броситься к своей возлюбленной, но чувство обиды остановило его. Халфмуну показалось крайне несправедливым такое отношение к нему Селии, поэтому он решил притвориться, будто бы девушка не вызывает у него никаких эмоций. Впрочем, он успел порадоваться тому, что Ясносвет на сей раз не блеснул героизмом и не спас Селию от захватчиков.
        - Рад снова видеть вас, парни, - Халфмун попытался непринужденно улыбнуться. - Меня в нарушении какого-то пункта-кодекса обвиняют. Но это же бред бобрячий - я ничего такого сделать точно не мог. Думаю, они скоро разберутся, и все прояснится. А вас из-за чего схватили?
        - Сия тайна до сей поры покрыта мраком неизвестности, - Бальтазар пожал плечами. - Я проснулся от того, что меня трясут весьма грубо и неуважительно. Я представился этим варварам и потребовал немедленно изменить стиль общения со мной. Но их руководитель, услышав мое имя, закричал, что я преступник, да еще и многократный.
        - Во-во, с Селией тот же цирк, - добавил Трехручка. - Сам видел, как ее также потряхивали. Она такая пищит «что вы себе позволяете?», а они такие «нарушение! нарушение!». Я не растерялся, подбежал к Кратису, говорю ему «вставай, тетеря, пора кое-кому вломить по полной программе». Тут и меня схватили, и опять - «нарушение! нарушение! закон пункт порядок!». Ясногон наш волшебный глаза продрал, говорит «господа, призываю вас оставить деву Селию в покое». Догадываешься, как те молодечики на его речь отреагировали? Ага, «нарушение» ивсе дела.
        - Кратис, так почему ты отпора не дал? - спросил Полулунок.
        - Очевидно, что господа, задержавшие нас, служат хранителями закона. Я не какой-нибудь дикарь, а гражданин славных Римафин, где блюстителям порядка сопротивление оказывают лишь слабоумные преступники, не разумеющие принципов цивилизации, - с достоинством ответил Ясносвет. - Местные стражи считают, что мы нарушили их кодекс. Для меня ясно, как день, что это не так. Но свою правоту и честность перед законом я собираюсь доказывать не кулаками и мечом, а доказательствами в зале суда. Если уж в этом городе жители развиты достаточно, чтобы соорудить настолько крепкую и большую тюрьму, и способны в предварительном порядке поместить сюда всех этих людей, они должны быть сильны и в правосудии.
        - Во-во, я и говорю - волшебный дурачок. Когда ему на башку мешок надевали, он даже наклонился для ихнего удобства, - поморщился Трехручка.
        Кратис отправился дожидаться свершения правосудия к Селии, сидящей в углу камеры, повернувшись ко всем спиной. Бальтазар свернулся клубочком на полу неподалеку от них и вскоре уже вовсю храпел и посапывал, а Трехручка, широко улыбаясь и подмигивая, что-то нашептывал на ухо толстяку с добродушным лицом и пивной кружкой на голове. Халфмун же решил, что будет полезным поговорить со здешними товарищами по заключению и выяснить, во что он и его спутники вляпались.
        - Добрый день, уважаемый дедушка, - сказал Полулунок, подойдя к седовласому арестанту, на чьем морщинистом лице поблескивали хитрые глаза.
        - Привет тебе, преступничек, - кивнул старик.
        - Меня зовут Халфмун Полулунок, я прибыл сюда издалека и не знаком с местными законами…
        - Я Фарий Кунст. Да уж, не повезло тебе, парнишка. Лучше б ты и дальше оставался в том издалеке, от куда явился, - арестант захихикал. - Или, хотя бы, соврал полиции на счет своего имени. Правда, с таким стаканом и это тебя бы не спасло.
        - Зачем мне врать?
        - В твоем имени, преступничек, запрещенная буква три раза используется, а это - уже трехкратное нарушение, требующее немедленного предания в руки предправосудия.
        - Буква «л»? Как она может быть запрещенной? - поразился Халфмун.
        - За это скажи спасибо действующему президенту Объединенной Конфедерации. Господин и отец народа нашего Роррий Роршахрад, - Фарий снова прыснул со смеху. - Так вот, Роррик не произносит букву «л», не дается она ему, хоть ты тресни. Вот и попала буковка под президентский запрет в рамках кодекса. Сказал вслух «тра-ля-ля» - добро пожаловать в тюрьму.
        - Бред какой-то, не может быть такого запрета.
        - Бред, не бред, но если бы Роррик немой был, он не только людям разговаривать, но и мышам пищать, а птицам - щебетать запретил бы. Нам, гордым жителям Объединенной Конфедерации вообще сильно подфартило, что у Роррика две ноги и две руки. Иначе пришлось бы с запрещенными конечностями расстаться, - сказал старик.
        - Так что же, ваш президент вконец обезумел?
        - Одно удовольствие с тобой разговаривать, преступничек. Давненько у меня не было повода так многократно нагрешить, хе-хе. Я уж чуть было на потолок не влез от гавканья вертухаев: «номер триста тридцать три», «третьего ранга», «нарушать быть предосудить» итак далее, - Кунст вздохнул. - А что касается Роррика нашего, то и не скажешь, чтобы вконец он ума лишился, потому как с рождения своего слабоумен был.
        - Как же тогда он президентом стал? - Халфмун все еще надеялся, что Фарий его разыгрывает, но чем больше он узнавал, тем слабее становилась эта надежда.
        - Все справедливо, все по кодексу Объединенной Конфедерации. Ты Роррика-то видел? У него самый большой, самый прозрачный и гладкий стакан среди всех граждан. Вот, глянь-ка, - Кунст вытащил из недр своих лохмотьев измятый листок бумаги и протянул его Полулунку. В нижней части листка ютилось изображение одутловатой человеческой фигуры с невыразительным лицом, а все остальное пространство занимал громоздящийся на голове человека огромный, как печная труба, стакан.
        - У меня портрет Роррика всегда при себе. Плюю в него по вечерам, чтоб спалось лучше, - пояснил старик.
        - Мой товарищ Кратис Ясносвет уверен, что мы невиновны, и суд нас оправдает.
        - Верховный суд? Оправдает? - Фарий расхохотался. - Пост верховного судьи в Объединенной Конфедерации занимает смерть. Любой, кто попал в тюрьму, не выйдет из нее. В соответствии с законом, предсудья сажает людей, а окончательное правосудие отправляет их в могилу. На счет могилы, я конечно, приукрашиваю. Каждый заключенный сидит в камере, пока не умрет, а потом остается в этой же камере, но уже в качестве не узника, но приманки для крыс. Кроме крыс тут, видишь ли, поживиться нечем, а без приманки эти хитрые животные не стремятся почтить нашу скромную обитель своим хвостатым присутствием. Хорошо хоть, крыша у нашей тюрьмы дырявая, а дожди идут с завидной частотой - от жажды за последние лет десять еще никто не преставился.
        - Эти люди, - Полулунок обвел взглядом переполненную камеру, - все они попали сюда и обречены на медленную голодную погибель из-за одной жалкой буквы, запрещенной слабоумным уродцем?
        - Но-но, не заговаривайтесь, молодой человек! - старик погрозил Халфмуну пальцем. - Никакая она не ничтожная. Без буквы «л» луна превращается в уну, улыбка - в уыбку, а любовь - в юбовь. По мне, так лучше гнить в этой зловонной дыре, чем жить в мире, где вместо слов сова. Кроме того, нарушение параграфа номер сто сорок шесть - лишь один из способов попасть в тюрьму. Находишься на территории Объединенной Конфедерации, не будучи ее гражданином? Шпионаж, нарушение параграфа двести двенадцать. Не работаешь в структуре государственной безопасности? Тунеядство, нарушение параграфа номер двести десять. Пытаешься получить место в структуре государственной безопасности, не имея стакана надлежащей формы и размера? Притворство и карьеризм, нарушение параграфа номер двести одиннадцать. Допускаешь, что в мире существуют иные цивилизованные государства, помимо Объединенной Конфедерации? Государственная измена, нарушение параграфа номер шесть. Взглянул без подобающего подобострастия на портрет Роррика? Покушение на образ президента, нарушение параграфа номер один.
        - Получается, что на свободе одни только стражи порядка, а все остальные в тюрьме сидят?
        - Верно, преступничек. Либо сидят, либо скоро сядут.
        - А кто же тогда хлеб выращивает, одежду шьет, дома строит? - спросил Полулунок, уже уставший удивляться странностям этого государства. - Не уж-то вертухаи?
        - Объединенную Конфедерацию кормит, поит и одевает великая война, - ответил Фарий. - Когда ресурсы начинают подходить к концу, президент издает указ о нападении со стороны какой-нибудь деревушки. Работники государственной безопасности тут же выступают с маршем обороны и героически защищают Объединенную Конфедерацию от свирепствующего врага. Надо сказать, что враг, как правило, ни сном, ни духом не ведает о своем нападении. Поэтому все эпизоды великой войны завершаются безоговорочной победой Роррика, а территория неприятеля становится частью Объединенной Конфедерации. Возможно, что со временем и впрямь ничего в мире не останется, кроме всеобъемлющей Конфедерации.
        - Кошмар, - Халфмун похолодел, представив себе, как колонны марширующих конфедератов в черных кожаных формах и шлемах входят в Бобровую Заводь. - Конфедерацию нужно остановить. Все умные люди здесь и в других тюрьмах, а снаружи - безмозглые псы слабоумного президента. Преимущество на нашей стороне. Фарий, мы ведь можем что-нибудь придумать, да?
        - Мы? - Кунст задумчиво поглаживал бороду. - Это вряд ли. Скажу тебе, в этой тюрьме сборище непроходимых идиотов, не считая меня, конечно. Лучшая мысль, которая приходила в головы моим сокамерникам, это спустить штаны, прежде чем облегчиться. Со мной-то, разумеется, история иная…
        - И не надоело тебе бахвалиться, Фарий? У меня скоро кровь из ушей пойдет от твоей чванливой болтовни, - сказал мужчина, все время разговора между Кунстом и Полулунком сидевший с закрытыми глазами, прислонившись к стене. - Бывший строитель - тоже мне, важная птица.
        - Попридержи язык, Дарий, - огрызнулся Кунст. - Я эту тюрьму своими руками построил и каждую трещинку тут знаю. Разбери тюрьму по камешку, и я ее хоть вслепую обратно соберу.
        - Каменный мешок соорудил - да уж, велика заслуга, - ответил Дарий. - Да я из здешней плесени, крысиного помета и каменной крошки могу такую смесь сделать, что если ее поджечь - она всю твою хваленую тюрьму на куски разметает.
        - Умоляю, прекрати, - поморщился Фарий. - Ну, делал ты когда-то взрывчатку, и что с того? Твой повод для гордости настолько смехотворен, что меня на куски скорее от смеха разнесет.
        - Замолкните оба, - к спору подключился еще один арестант. - Я вот могу силой собственной мысли заставить любого человека делать то, что мне нужно. Так я же не ору об этом день-деньской.
        - Гурий, все знают, что ты чокнутый на всю голову дурачок. Поэтому, будь добр, не влезай в разговор серьезных людей, - сказал Фарий.
        - Фарий Кунст, велю тебе трижды гавкнуть и укусить себя за пятку! - воскликнул Гурий, зажмурившись и сжимая ладонями виски.
        - Честное слово, этот спектакль уже слишком… - начал Кунст, но не сумел договорить. Снисходительная улыбка на его лице сменилась хищным оскалом, а глаза затянула мутная пелена. Издав утробный вой, Фарий повалился на пол и принялся крутиться, пытаясь поймать свою пятку, как собаки порой гоняются за собственным хвостом.
        - Ни трех гавканий, ни укушенной пятки - что и требовалось доказать, Гурий, - покачал головой Дарий. - Даже старика не можешь подчинить.
        - Просто я недостаточно сильно разозлился, - ответил Гурий, открыв глаза и убрав руки от головы.
        - Дурачок - он и есть дурачок, - поднявшись с пола, сказал Фарий.
        - Стойте! Прекратите спорить, - Халфмун втиснулся между щурящихся друга на друга Дариейм, Фарием и Гурием. - У меня появился блестящий план. Фарий лучше всех знает, как устроена эта тюрьма. Если Дарий сделает взрывчатку, Фарий подскажет, в каком месте ее взорвать, чтобы можно было выбраться наружу и не погибнуть под обломками. В это время, если стражники что-то заподозрят или заметят, Гурий сможет отвлечь их, внушив, что ничего не происходит, или заставит их глупо тявкать и гоняться за пятками. Если мы будем работать сообща, то сможем сбежать из тюрьмы и обезвредить Роррия. Что скажаете?
        - Я скажу, что ты рехнулся, Полулунок, - нахмурился Фарий. - Чтобы я стал участвовать в разрушении тюрьмы, которую построил вот этими самыми руками? Ну уж нет, прошу меня уволить. Да если хоть кто-нибудь сбежит из камеры, спроектированной мною, то моя строительная репутация и обглоданного крысиного хвоста стоить не будет.
        - Старик Фарий как всегда тянет одеяло на себя, - ухмыльнулся Дарий. - Но и ему понятно, что ключевая фигура в этом плане - я. А я мог бы и без твоего «блестящего» плана взорвать стену и выбраться на волю. Только делать я этого не собираюсь. Потому что выйдет такая красота: Дарий освобождает всех, а эти все, пальцем о палец не ударившие, и Фарий в первую очередь, рассказывают сказки, что спаслись благодаря своей персональной гениальности. Такую неблагодарность я терпеть не намерен. Лучше уж помереть здесь с этими крысами рода человеческого, чем смотреть на их наглые самодовольные морды по ту сторону тюремной стены.
        - Если хочешь знать, я прямо сейчас могу отдать мысленный приказ Роррию Роршахраду лично явиться сюда, освободить меня и сделать вице-президентом Объединенной Конфедерации, - заявил Гурий. - Но я не настолько тщеславен. Великая сила есть еще и великая ответственность. И уж коли даже собственной силе я страшусь давать полную волю, то тем более не стану помогать никому из присутствующих здесь предосужденных преступников.
        - Вы… вы… вы… это серьезно?! - Халфмуна по самое голо захлестнула волна негодования и непонимания, едва не лишившая его дара речи.
        - Абсолютно, - хором ответили Фарий, Дарий и Гурий.
        - Да что же вы за люди такие? Вам ведь не только на других, но даже на самих себя плевать. Это не президент у вас слабоумный, а в головах ваших сопли вместо мозгов!
        - Зря стараешься, мальчишка, - хмыкнул Фарий. - Сначала построй что-нибудь сам, потрать на это двадцать лет, а потом посмотрим, с какой радостью ты согласишься разрушить собственное творение.
        - Мои мозги в порядки, они служат мне и только мне, - Дарий постучал себя пальцем по лбу.
        - Твои слова не задевают меня, они меркнут в свете истины моих принципиальных убеждений, - заявил Гурий.
        Полулунку нестерпимо захотелось разбить лица всем троим мудрецам, и он уже занес кулак, целясь в нос Кунста, но тут его слух резанул вопль: - Мошенник! Жулик! Подлец! Ненавижу!
        Обернувшись, Халфмун увидел в центре камеры побагровевшего толстяка, обеими руками сжимающего горло Трехручки.
        - Ты мне солгал! В этой игре нельзя победить! Каждый раз ты называешь все большее число, а я проигрываю! Это обман! Верни мои конфеты! - вопил толстяк, а Трехручка, чья кожа приобрела синеватый оттенок, хрипел и пучил глаза.
        - НЕТ! - стены содрогнулись от оглушительного рева Кратис. Единым прыжком он преодолел полкамеры, одной рукой схватил толстяка за шкирку, как котенка, а второй вырвал из его пальцев Трехручку.
        - Не смей обижать моего друга, - скрежеща зубами, сказал Ясносвет и отшвырнул душителя прочь от себя. Несчастный толстяк врезался в тюремную стену со страшным хрустом, треском и грохотом. Во все стороны брызнули кровь и осколки каменных плит. В камере воцарилась мертвая тишина. Все заворожено смотрели на медленно оседающее облако пыли, за которым отчетливо виднелся широкий разлом.
        - Священные Римафины, что я наделал, - ошарашено пробормотал Кратис. - Я стал худшим из преступников.
        - ТЫЫЫ!!! - к Кратису подскочил Фарий и принялся колотить его кулаками, кажущимися на фоне мощной фигуры великана не больше булавочных головок. - Ты сломал мою ненаглядную тюрьму! Мою маленькую деточку! Стража! Стража! Держать преступник! Хватать! Нарушение! Нарушение! Угроза президент и вся Конфедерация! Убивать преступник! Стража!
        - Кратис, не стой столбом, бежим через дырку, - перекрикивая Кунста, гаркнул Полулунок.
        - Нет, - Ясносвет печально покачал головой. - Я преступник, и должен понести заслуженное наказание.
        - Ну и бобр с тобой, - Халфмун подбежал к Селии, безучастно наблюдавшей за происходящим, взвалил ее на плечи и устремился к разлому в стене.
        - Нужно выбираться. Римафинам грозит опасность. Слышишь, Кратис? Во имя твоих славных Римафин, пойдем скорее, - прохрипел лежащий на полу Трехручка. Закатив глаза, он добавил: - И во имя нашей дружбы.
        - О, какая жестокая нравственная мука, - простонал Ясносвет. - Что ж, хоть мне и не смыть с себя клеймо преступника, я не предам нашу дружбу.
        Кратис бережно поднял Трехручку и, прижимая его к груди, побежал следом за Халфмуном.
        - Ну, вот, а мне опять на своих двоих надрываться. И чем я хуже девицы и говорящей жабы? - ворча себе под нос, Бальтазар успел выскочить из камеры за миг до того, как в нее ворвались стражники.
        Убегая, Полулунок ждал, что за ними неминуемо будет погоня. Но, пока беглецы мчались к начинающемуся неподалеку лесу, из разлома в тюремной стене не показалось ни одного стража порядка, а по округе лишь разносились крики:
        - Они сломали мою тюрьму!
        - Двукратное нарушение!
        - Слышите?! Сломали мою деточку!
        - Пятикратное нарушение!
        - Остолопы, ловите их!
        - Семикратное нарушение!
        Спустя несколько часов, когда солнце, и без того с трудом проникавшее сквозь густые кроны деревьев, окончательно скрылось, путешественники стали готовиться к ночевке.
        - Трехручка, скажи, откуда ты узнал, что Римафины в опасности? - улегшись на мох, спросил Халфмун.
        - Когда жить захочешь, так не только Римафины - весь мир в ядерной беде окажется.
        - Мне еще вот что интересно - во что ты играл с тем типом, который тебе чуть шею не свернул?
        - Назови любое число.
        - Десять.
        - Одиннадцать. Я победил. Еще сыграем?
        - Нет уж, спасибо. Спать пора. Добрых снов, Селия.
        - Я с тобой все еще не разговариваю, Полулунок. И с тобой, Кратис, тоже теперь не стану разговаривать. В следующий раз будешь головой думать, кого на руках из вонючей тюрьмы вытаскивать.
        - Понимаю тебя, Селия. Тебе не стоит тратить свои слова и дыхание на такого ужасного преступника, как я.
        - Любезный Ясносвет, я готов тратить свои слова и вздохи в каких угодно щедрых масштабах. Более того, я с радостью позволю тебе завтра понести на руках меня.
        - Ты очень добр, Бальтазар.
        - Хоть я с вами и не разговариваю, это не повод мешать мне спать. Если у вас глаза не закрываются, хоть рты захлопните.
        8
        Утром, встав раньше всех, Кратис отправился на охоту. Великанский меч остался у стражей порядка Объединенной Конфедерации, но Ясносвет голыми руками без труда поймал кабана и переломил его хребет об колено, как сухую ветку. Разведя костер подальше от того места привала, чтобы его треск не разбудил остальных путников, Кратис принялся за жарку кабаньей туши. Аппетитный аромат готовящегося мяса разнесся по округе, и вскоре к костру подтянулись Трехручка, Селия, Бальтазар и Халфмун.
        За завтраком Полулунок рассказал о том, что ему удалось узнать от Фария Кунста.
        - Стало быть, Римафины действительно в опасности, - печально произнес Кратис.
        - Да. Бобровая Заводь, Красвиль, Виргиня - все города находятся под угрозой. Но мы на свободе, а это значит, что не все потеряно. Мы обязаны придумать, как остановить Конфедерацию и ее президента.
        - Обязаны? - Трехручка чуть не подавился куском кабаньего окорока. - За себя говори, а я за Экстраполис от всей душеньки спокоен - под купол никакой ядерной конфетизации не просочиться.
        - Виргиния - дыра, - Селия пожала плечами. - Там даже портнихи ни одной приличной нет.
        - Мы бессильны. Мой народ уважает силу, но отвергает насилие, - глядя на огонь, сказал Кратис. - В Римафинах чужестранцев принимают как гостей. Даже если предупредить людей о нападении, это ничего не изменит - они не станут воевать. Лучше погибнуть, чем изуродовать свою душу убийством.
        - Многоуважаемый Кратис тысячекратно прав в том, что не стремится переоценивать наши силы. Если Красвиль и Римафины обречены, то это хоть и прискорбная, но судьба, - Бальтазар поднял вверх указательный палец, подчеркивая важность своего высказывания. - А у нас всех тоже судьба, но своя. Нам надобно по воле этой судьбы не в войну играть, а волшебника отыскать и желания овеществить.
        - Да вы только послушайте себя, шкуры бобровые! - взвился Полулунок. Он собрался отчитать спутников за малодушие, но осекся. Его разум царапнули последние слова Силагона. «Овеществить желания, - подумал Халфмун. - Точно. Я ведь могу загадать какое угодно желание. Да, я спасу всех-всех-всех. Такой героизм Селия точно заметит и оценит по достоинству».
        - Ладно, бобров на плотине не меняют, - сказал он вслух. - Путь выбран, будем следовать по нему до конца.
        - Как же ты меня достал своими бобрам, - закатив глаза, простонала Селия.
        Наевшись, путешественники пошли дальше. Полулунок нес завернутые в листья исполинского лопуха остатки мяса, Селия восседала на шее Кратиса, а Трехручка и Бальтазар - на плечах великана.
        - Я тащу кабана на горбу, потому что половину его ног мы съели, а оставшиеся если куда и пойдут, то только нам на обед. А тебе, Кратис, как будто нравится изображать вьючное животное и везти тех, кто и сам ходить умеет.
        - Животное… я и есть зверь, а не человек, - вздохнул Ясносвет. - Мое внешнее уродство дополнилось внутренней ущербностью, и нет смысла отрицать это. Я чудовище, которое никем не притворяется. Однако когда этот монстр хоть немного помогает людям, в нем оживает память о том, что когда-то и он был человеком.
        - Лучше бы мне мясо нести помог, - проворчал Халфмун.
        - Дохлая свинья для тебя важнее, чем я? Надо же, какое прелестное откровение, - Селия с высоты плеч Ясносвета одарила ссутулившегося под весом туши Полулунка презрительным взглядом.
        - Вот-вот, молча завидуй, господинчик хорошенький, - поддакнул Трехручка.
        - Любезный Халфмун, беру на себя смелость пообещать, что постараюсь проголодаться как можно скорее, дабы облегчить твою ношу путем частичного ее перемещения в мои благодатные недра, - выпустив шумную отрыжку, сообщил Бальтазар.
        Через неделю пути лес начал понемногу редеть, а на восьмой день путешественники вышли к равнине, раскинувшейся до самого горизонта.
        - Наконец вы сможете вымыть эти ваши ужасные мужские тела, и я хоть на какое-то время перестану задыхаться от вони, - сказала Селия, глядя на сверкающую в лучах солнца ленту реки, пересекающей равнину.
        - Дражайшая сударыня, обращусь к вам с симметричной просьбой, так как издаваемый вами чудный аромат уже не только сковывает мое дыхание, но и глаза режет немилосердно, - Бальтазар потер глаза кулаками.
        - Вздор. У Кратиса шея потеет, а лишь пропиталась его потом.
        - Простите, я непредумышленно, - вздохнул Ясносвет.
        Дойдя до прогалины на берегу реки, Халфмун, предвкушая купание, принялся стаскивать с себя заскорузлую одежду, но его остановил возглас Селии: - Стой! Ты что задумал, оголяться у меня на глазах? Будь добор отойти за какие-нибудь кусты и раздеваться там, и купайся так, чтобы я тебя не видела. Остальных это тоже касается. И чтобы даже не думали за мной подглядывать. Не то я позабочусь, чтобы подглядывать вам впредь было нечем и не зачем.
        Кратис с Трехручкой послушно ушли вверх по течению, а Халфмун и Бальтазар скрылись за кустами на другой стороне прогалины, оставив Селию в одиночестве.
        - Вроде бы, достаточно далеко отошли. Можно в воду лезть.
        - Здешние заросли крапивы чрезмерно густы и стрекотливы. Предлагаю проследовать далее до более комфортного места, - ответил Силагон.
        - Ты как хочешь, а я больше шагу не сделаю, не искупавшись, - сказал Полулунок, проворно раздеваясь. Бальтазар же, фыркнув, пошел дальше.
        Когда Халфмун забрался в реку по пояс, до него долетел голос Силагона: - О, а вот эта полянка мне весьма по вкусу. Зря ты отверг мое разумное предложение. Тут мягкая шелковистая трава, удобный спуск к воде, живописная раскидистая ива и… ААА!!! Спасите!
        Голый Полулунок выскочил из воды и помчался на зов. Продравшись через густые заросли крапивы, он оказался на поляне, посреди которой стоял бледный Бальтазар
        - Там м-м-мертвец, - Силагон трясущимся пальцем указал в сторону дерева, растущего на краю поляны.
        - Тьфу ты, - Халфмун с досады плюнул себе под ноги. Вся нижняя половина его тела зудела и чесалась от крапивного яда. - Как мне тебя от мертвеца спасать? Еще раз его убить, что ли?
        - Н-не знаю. А ты м-можешь это сделать?
        - Нет. Зато могу тебе по мозгам настучать, чтоб они на место встали.
        - Мне крайне оскорбительно слышать такое в свой адрес. Полагаю, тебе следует незамедлительно устыдиться своих слов, ибо боязнь мертвецов есть не признак трусости или скудоумия, но вполне естественная реакция живого человека на мерзкий облик трупа, - от возмущения Бальтазар раскраснелся, а бившая его дрожь унялась.
        - Сейчас посмотрим, что здесь за мерзкий облик, - Халфмун приблизился к иве и увидел под ней лежащего на спине пузатого мужчину с бутылью из зеленого стекла на голове. Грудь и живот мужчины мерно вздымались, а ноздри раздувались. - Дрыхнет твой мертвец.
        - Вот! Значит, тебе нужно срочно его убить, пока он не проснулся и не причинил мне какой-нибудь вред! - воскликнул Силагон.
        - Плюк-плюк-плюк, - мужчина зачмокал губами. На его круглом лице открылись маленькие розовые глазаки, и уставились на Халфмуна и Бальтазара.
        - Доброго дня, господин, - сказал Полулунок. - Мы не хотели мешать вашему отдыху. Но, раз уж так вышло, подскажите, есть ли тут поблизости какой-нибудь город?
        - Какая хорошенькая, - необъятные щеки мужчины медленно расплылись в улыбке. - Миленький стаканчик.
        - Я настаиваю, что медлить в нашей ситуации преступно. Необходимо воспользоваться случаем и, пока не поздно, убить этого господина, - яростно прошептал Бальтазар
        - Иди к дяде Пятихату, сладенькая. Он тебя прбэррр, - мужчина протяжно рыгнул. - Он тебя приласкает.
        - Уймись, Бальтазар. От него разит, как из бочки с брагой, - сказал Халфмун. - Наш господин всего лишь надрался до беспамятства, вот и несет бобр знает что.
        - Кто надрался? Свен Пятихат надрался? Прбэррр! Да никогда, - всколыхнулся мужчина. - Щас дядя Свен Пятихат эт докажет, миииленький стаканчик! Покажет тебе, и будешь знать, как в глазах моих двоиться.
        С трудом перевернувшись на живот, Пятихат встал на четвереньки, но тут же завалился на бок, - Ха-ха! Первый бой за тобой, сладенькая. Но запомни, дядя Свен не сдется и не отступает - такой уж у дяди Свена девиз.
        Со второй попытки Пятихату удалось не только устоять на коленях и вытянутых руках, но и, совершив сложнопостановочный рывок, принять вертикальное положение.
        - Видела, лапуля? Вот оно, настоящее мужское… - что именно мужское должна была увидеть «лапуля», Пятихат не успел сказать. Ноги его подкосились, и Свен, шатаясь и мелко переступая в попытках удержать равновесие, свалился с берега в воду, подняв столб брызг. Течение подхватило круглое, дрыгающее руками и ногами тело Свена, и унесло его прочь.
        - Ну и как его теперь убивать? Никто не слушает гласа мудрости, вопиющего в пустыне, - Бальтазар сокрушенно покачал головой.
        Вдоволь накупавшись, Полулунок и Силагон отправились обратно к тому месту, где расстались с Кратисом, Трехручкой и Селией. Они обнаружили своих спутников в компании с маленьким сморщенным существом, человека в котором выдавал высокий фужер на голове.
        - Халфмун, Бальтазар, знакомьтесь - это леди Айрис, - представил существо Ясносвет.
        - Здравствуйте, бабушка, - кивнул Полулунок.
        - Сам ты бабушка, - огрызнулась леди Айрис. - Мне двадцать только следующим летом будет.
        - О, прошу меня извинить, я, честное слово…
        - Что б ты подавился словом своим честным, - перебила Халфмуна Айрис. - Лучше скажи, не видал ли ты тут одного идиота? Жирного такого, глупого и бестолкового.
        - Господина Свена Пятихата?
        - Да-да, - злобно сверкая глазами, леди Айрис сжала свои крохотные кулачки. - Где он, свинья мерзкая? Целый день эту пьянь ищу, будто бы дел поважнее у меня нет.
        - Он э… уплыл по реке.
        - Вот ведь скотина. И угораздило же меня за такого подлеца замуж выйти.
        - Госпожа Пятихат, вы не переживайте. Я думаю, что с вашим мужем все в порядке, - сказал Полулунок.
        - Еще бы, - хмыкнула Айрис. - Свен по реке гораздо раньше меня до Виноградной Долины доберется, изверг проклятый.
        - Пока мы вас ждали, леди Айрис рассказала нам о своем городе, - сообщил Кратис. - Виноградная Долина, по ее словам, чудесное место - плодородное и с великолепным климатом, а об Объединенной Конфедерации они слыхом не слыхивали.
        - Кратис, не заставляй меня заново выслушивать всю эту чепуху, - нахмурилась Селия.
        - Пойдем-ка лучше скорее в эту чудненькую долину, посмотрим, чем там поживиться можно, - хихикнул Трехручка, но тут же поправил себя: - То есть, подкрепиться. А то одним купанием сыт не будешь.
        - Топайте за мной, незнакомцы, - проворчала Айрис Пятихат, и, шустро перебирая коротенькими ножками, двинулась вниз по берегу.
        - Леди, меня зовут Халфмун Полу…
        - Плевать я хотела, как вас зовут, - перебила Халфмуна Айрис, даже не обернувшись к нему. - Дел будто бы важнее у меня нет, чем ваши имена запоминать. Если хотите в Виноградную Долину попасть, за мной идите, да помалкивайте.
        Все, включая Селию, безропотно последовали за женой Пятихата, которая умудрялась, не сбавляя хода, болтать без умолку.
        - Вот ведь Свен, гадина жирномордая, - ворчала Айрис себе под нос, но так, что слышно это было всем. - С утра вина нахлещется под завязку, что аж из ушей брызжет, на речку свалит, а мне ищи его свищи. Кому виноград собирать, кому скот кормить, кому за детьми следить? Мне. Все хозяйство на мне, а нету времени-то им заниматься - с утра до вечера паршивца Свена разыскиваю. Силы все, жизнь всю свою молодую на поиски пьяньчуги трачу. И где благодарность? Каждый день одно и то же. Так бы и убила его. Взяла бы, да бутылку его дурную прямо в глотку вонючую ему и затолкала бы. Тоже мне, счастье - то найди хряка бесстыжего, то терпи его, кобеля шелудивого, пока снова не сбежит. Что б он сдох, чтоб глаза свои до бельма залил, чтоб в винище захлебнулся.
        - Винишка-то, стало быть, у вас в избытке водится? - поинтересовался Трехручка.
        - Заткнись, - рявкнула Айрис. - Чтоб то вино проклято было. Чтоб все виноградники сгорели, сгнили и засохли. Ничего мужику не надо, лишь бы напиться с утра до чертиков, да с чертиков - до утра. Говорила мне мать мудрая, нахлебаешься с Пятихатом. Вот и нахлебываюсь горестями, как он вином нахлебается, пенек трухлявый. Уговаривала меня сестрица старшая замуж не ходить, да не слушала я, ох не слушала. Вот и расплачиваюсь теперь за душу свою широкую, да за сердце доброе. Слезинок уж не осталось жизнь свою девичью загубленную оплакать, все соки из меня душегуб Свен высосал. Чтоб у него на носу рога выросли, да башку его дурную насквозь проткнули.
        Под несмолкаемое тарахтенье Айрис Пятихат путешественники добрались до Виноградной Долины. Все дома в городе, что попадались на глаза, от фундамента до крыши были густо увиты виноградными лозами, даже ветряная мельница, которая при этом как-то умудрялась крутить крыльями. По пыльным улицам лениво слонялись коровы, козы и овцы, шумными стайками носились дети - маленькие и морщинистые с фужерами на головах, и полненькие круглолицые - с зелеными головными бутылками. То тут, то там прямо на дороге валялись толстые мужские тела. Кто-то из них храпел, кто-то безудержно икал, другие заплетающимися языками вещали о чем-то или пели дурными голосами, сбиваясь и ужасно фальшивя. Над некоторыми мужчинами, охаживая их лица тряпками, вениками или голыми руками, хлопотали женщины, точь-в-точь похожие на Айрис.
        - Только полюбуйтесь - полдень, а Грязнохват, Курощуп и Овцехвост уже в канаве прохлаждаются, - походя комментировала обстановку Айрис. - Ох, и балуют же их матери. Говорила я им, что недостаточно сыновей раз в неделю пороть. Каждый день нужно мальчишек розгами воспитывать, да кто ж умную женщину слушать станет. Вырастут обормотами, а женам их потом всю жизнь расхлебывать.
        - Эй, Дина, брось ты Ульрика, - крикнула она женщине, тянущей за собой тележку с пускающим слюни толстяком. - На Средней улице твой старшенький, кажись, перебрал. Иначе, с чего б ему козьим горохом закусывать.
        - Спасибо, Айрис, - ответила женщина. - А тебе б домой поторопиться - там Свен с граблями поссорился. Орет на них, пинает, топчет, да только пока что грабли побеждают - уж и глаз ему подбили, и нос на сторону своротили.
        Пройдя еще немного, Айрис и следующие за ней путники свернули к дому, во дворе которого мужчина с окровавленным лицом обеими руками судорожно сжимал грабли и надрывно орал: - Я тебе покажу! Шею в порошок сотру! Будешь знать, дешевка редкозубая!
        - Свен Пятихат, немедленно прекрати! - Айрис подскочила к мужчине, и ловко выхватила грабли из его кулаков.
        - Но они… они обзывались. Они называли тебя стервой и курвой. И все вино мое вылакали, - бормотал Свен.
        - Последние мозги пропил, чудовище.
        - Нет, что ты, это все они, они про тебя плохо говорили, я тебя защищал, а ты… ты… - мужчина внезапно расплакался горькими слезами.
        - Про меня? Про твою маленькую Айрис? - лицо жены Свена смягчилось, морщины на нем немного разгладились, а яростный огонь в глазах погас.
        - Да, малютка Айрис. Им нельзя так про тебя говорить, я не дам, не позволю, никогда-никогда, - размазывая по лицу кровь, слезы и сопли, ответил Пятихат.
        - Конечно, не позволишь. Ты же мой защитник, моя опора. Я же за тобой, как за каменной стеной, - Айрис обняла живот Свена - выше она не дотягивалась.
        - Все так, все так, Айрис. Но вино… они все выпили, проклятые грабли.
        - Ну-ну, не плачь, мой хороший. Я же вижу, что осталось еще, - ласково поглаживая Свена, сказала Айрис. - Давай-ка, наклони свою головушку, вот так, да, умничка.
        Пятихат послушно склонил голову, а Айрис ловко подставила свой головной фужекр точно под горлышко его бутылки. Булькая и брызгаясь, в фужер полилась бардовая жидкость и вскоре наполнила его до краев.
        - А теперь пей, Свенчик мой ненаглядный, - проворковала Айрис. Пятихат схватил жену за плечи, легко оторвал от земли, жадно припал пухлыми губами к фужеру и мигом его осушил.
        - Фу, какая мерзость, - скривилась Селия.
        - Это ж, ядерное дело, ритуал такой, - Трехручка облизнулся. - Леди, я вот эту всю вашу культуру жутко обожаю. Можно ли и мне как-нибудь причаститься, а?
        - Идите в дом, поднимайтесь на чердак и ложитесь спать. Сегодня у всех нас был тяжелый день, - улыбаясь, сказала Айрис.
        - Милостивая госпожа, смею заметить, что сейчас лишь немногим позже полудня, и мы испытываем куда как большую потребность в питании, нежели во сне, - заявил Силагон.
        - Марш наверх спать, - сморщив лицо так, что глаза скрылись в складках кожи, рыкнула Айрис. Желания спорить с ней не возникло ни у кого, и путники понуро удалились в дом.
        Проведя ночь на чердаке, зарывшись в копну сухих виноградных листьев, следующим утром Халфмун спустился вниз и застал хозяев дома на кухне. Айрис длинной ложкой помешивала варево в стоящем на печи котле, а Свен, обхватив голову руками, сидел на скамье возле стены.
        - Да стаканчик-то всего и прошу, - бубнил Пятихат. - Что ж мне в собственном доме и стаканчика не выпить?
        - Был бы дом из вина сделан, ты бы и его выпил, бочка бездонная, - ворчала Айрис. - Не зря матушка твоя тебе ни капли пить не позволяла, да порола изрядно. В ежовых рукавицах вас мужиков держать надо.
        - Может я потому и женился на тебе, чтобы из матушкиного дома поскорее выселиться, да зад свой в целости унести. Будь ты, баба, человеком, хоть опохмелиться-то дай. Не пьянства же ради, а здоровье поправить.
        - Знаю я твое здоровье. Сейчас стаканчик, потом еще стаканчик, а затем снова с граблями беседы задушевные до кровавых соплей вести будешь.
        - Айрис, ну зачем ты так? Я ведь вежливо тебя прошу, от всей души и со всем уважением. Помощь мне нужна, хоть полстакана - не то ей-ей помру.
        - Я так зачем? А ты, рыло свинячье, зачем что ни день, то до оскотинивания напиваешься?
        - Хочешь правду знать? - Свен вонзил в спину Айрис преисполненный ненавистью взгляд. - Потому что на тебя трезвым смотреть невозможно. На рожу твою морщинистую, как вымя у столетней козы. Вообще на тебя, мерзость такую. Да только для того и пью, чтобы не стошнило от отвращения, чтобы руки на себя не наложить! Какова тебе правда, нравится?
        - На свое мурло сальное посмотри. Мне, думаешь, от тебя нутро не крутит? Так что же, и мне теперь горькую с утра до ночи пить? - не отрываясь от помешивания бурлящей в котле жижи, сказала Айрис.
        - Ну, жена ты мне или нет? Хоть треть стакана дай, не могу больше, страдаю. Да четвертушку-то накапай. Жалко тебе что ли, не человек ты или вообще где? - взмолился Свен.
        - Ладно. Одни стакан, и больше ни капли. Ясно?
        - Лапуля, золотце мое, клянусь, спасительница моя, одна стаканюшечка и все, - Пятихат проворно подбежал к жене и, дрожа от нетерпенья, склонил свою бутылку над ее фужером. - Только тебя люблю, только в тебе душа живая, человечья теплица. Умереть за тебя готов, Айрюнечка моя распрекрасная.
        Отложив ложку, Айрис твердой рукой схватила горлышко бутылки Свена и направила его в свой фужер, не дав трясущемуся и подпрыгивающему Пятихату пролить ни капли мимо.
        Едва Свен успел выпить вино, как в дом вбежали запыхавшиеся Трехручка и Бальтазар.
        - Помогите! Нужно запереть дверь, - бешено вращая глазами, заголосил Силагон. - За нами гонятся сумасшедшие!
        - Дело дрянь, тут сплошь психи агрессивные попадаются, - подтвердил Трехручка, утирая пот с зеленого лба.
        - Следи за своим поганым языком. Ты в моем доме находишься, - нахмурилась Айрис.
        - Погоди, Арюня, в СВОЕМ доме я сам с наглецами разберусь, - заявил Свен, и тут же получил от жены удар ложкой по лбу.
        - У тебя и мозгов-то своих нет, кусок жира проспиртованный. В этом доме я хозяйка, а ты только жрешь, пьешь, да спишь.
        - Позорить меня вздумала? Слезки потом не лей, сама напросилась, - Свен с утробным рычаньем набросился на жену. Сцепившись в клубок, хозяева принялись кататься по кухне с такой скоростью, что Халфмун и Бальтазар еле успевали уворачиваться от них. Трехручка же вскарабкался на печь и, воспользовавшись суматохой, хлебал варево и котла ложкой, оброненной Айрис. В это время в дверь дома начали колотить, снаружи послышались крики: «Пятихат, старый кобель, делиться надо! Выходите, девчонки! Вам от нас не уйти!».
        - Чем вы местным насолили? Опять Трехручка с ними в свои игрушки играл? - запрыгнув на стол, спросил Полулунок.
        - Мы не сделали ровным счетом ничего предосудительного, смею утверждать, - забившись в угол и прикрывшись скамейкой, ответил Силагон. - Я и Трехручка, поскольку нам не спалось, предприняли небольшой променад по округе, в ходе которого приметили компанию молодых аборигенов, распивающих вино чрезвычайной ароматности. Трехручка поинтересовался, не будут ли юноши так любезны, и не поделятся ли с нами дивным напитком. Реакция оказалась совершенно неожиданной и в корне противоречащей духу гостеприимства.
        - Понятно. Вино украсть пытались, - нахмурился Халфмун.
        - Да не успели мы. То есть, не собирались мы ничего красть, - сказал Трехручка. - Парнишки как нас завидели, как-то уж больно странно обрадовались. Заулыбались так гаденько, языками цокать стали, пальцами щелкать, бутылками на макушках своих трясти и жесты всякие жестикулировать. Говорят: «О, какие красотули. Идите к нам, девчули, стаканчики свои хорошенькие подставляйте. Винишка выпьем, познакомимся поближе, да потанцуем в разных позах». Бальтазарчик сперва купился на приманку ихнюю, подошел поближе, дурачок. Но как его один из тех мужичков за стакан цапнуть попытался, так и смекнул, что ноги уносить надо. Свора парнишек там с десяток или больше морд, да у каждого та морда поперек себя шире, ручищи огроменные и брюхо, что у господинчика Пятихата. Мы бежали, бежали - еле добежали.
        - Хочешь сказать, что тебя и Бальтазара приняли за девушек? - на лестнице, ведущей с чердака, появилась Селия, а следом за ней и Кратис.
        - Я, ваше мамзельство, хочу поскорее свалить из этой чудненькой долиночки. А говорить о том, за кого нас посчитали… да у меня ядерная отрыжка больше желаний вызывает, чем такие беседы.
        - Вздор. Ни один мужчина не мог бы настолько ошибиться, будь он даже слеп и безумен. Мужчины знают, как должна выглядеть женщина. Сейчас я вам это продемонстрирую, - перепрыгнув через продолжающих драться, царапаться и кусаться Айрис и Свена, Селия решительно направилась к входной двери.
        - Мне на мгновение показалось, что ты планируешь отворить эту дверь, разделяющую нас и тех молодых людей. Я всецело уповаю на твое благоразумие, но считаю нелишним на всякий случай попросить тебя не… - договорить Бальтазар не успел, потому что Селия рыком распахнула дверь.
        - Доброго утра, мальчики, - выйдя на крыльцо, Селия улыбнулась и сладко потянулась под прицелом дюжины глаз.
        - Это еще что за чучело? Прочь с дороги! Мы хотим красоток, которые тут прячутся! - загалдели молодые жители Виноградной Долины.
        - Что?! Это я девушка, я красотка! - задыхаясь от ярости и едкого винного перегара, струящегося от парней, воскликнула Селия.
        - Брехня. У тебя на башке черт знает что, а у тех красоток были премиленькие стаканчики. Хватит нам бутылки заговаривать. Убирайся прочь, уродина!
        - Кратис! Ты слышал, как они меня оскорбили? Немедленно убей все этих безмозглых болванов! Оторви им головы, выдави глаза, разбей бутылки, переломай все кости до единой, сейчас же! - с крика Селия перешла на оглушительный визг.
        - Господа, произошло досадное недоразумение, - протиснувшись в дверной проем, Кратис осторожно обнял Селию одной рукой, а другой зажал ее рот.
        - Ого, вот это дама! Просто блеск! Смотри, какие формы! Есть за что подержаться! - вид Ясносвета произвел на парней сильнейшее впечатление.
        - Я и мои друзья не хотим никаких осложнений и конфликтов. Мы крайне признательны уважаемым Пятихатам за ночлег, но сейчас для нас пришла пора покинуть Виноградную Долину, - продолжил Кратис, но молодые винограднодольцы его не слушали.
        - Почему ты прячешь свой стаканчик, детка? Не скромничай! Я уверен, что он такой же очаровательный, как твоя мордашка! Покажи стаканчик, и я плесну в него отменного винца!
        - Прошу вас прекратить это… это… это неуважительно, - смутился Ясносвет, удерживающий извивающуюся и мычащую Селию.
        - Расчехляй скорее стаканчик, да подружек своих выводи! Мы вас всех уважим!
        - Немедленно уходите отсюда. Оставьте нас в покое для вашего же блага! - Кратис начал терять терпение.
        - Девчонка нам угрожает! Слыхали, ребята? Надо ей урок преподать, чтобы знала, как дерзить! Вылечим и ее, и всех красоток! Хватит болтовни! Заходим в дом! - окружив крыльцо, плотные широкоплечие и круглопузые парни, потирая кулаки и ухмыляясь, пошли в наступление.
        - Кратис, уноси Селию. Я их задержу, - сказал Халфмун. Он не верил, что сможет победить в этой драке, но гибель во имя спасения любимой девушки казалась Полулунку не таким уж плохим исходом.
        Когда Халфмун был готов первым нанести удар по ближайшей пухлой физиономии, раздался строгий голос: - Отто Глиногрязь, Людвиг Пустосуп, Гонзо Шерстомех и все остальные! Что это вы тут затеяли, а?
        - Ничего, тетушка Дина. Совсем ничего, честное слово. Мы тут просто играли в… в… в ни во что, - при виде маленькой сморщенной женщины все парни, как один, потупили глаза, спрятали руки за спину и принялись задумчиво ковырять землю носками своих ботинок.
        - А мне так видится, будто бы вы вином с утра нагрузились, а теперь чужестранок донимаете, которых Пятихаты приютили, - прищурилась Дина. - Все вашим матерям расскажу, так и знайте.
        - Нет, не надо маме говорить! Мы не пили никакого вина, честно. И девчонок вообще не трогали. Просто познакомиться хотели, подружиться и поиграть.
        - Хворостины с вашими задами подружатся на весь месяц вперед, когда мамки об играх этих узнают, - пообещала Дина. - А теперь кыш отсюда, шантропа.
        Повторять два раза ей не пришлось. Парней как ветром сдуло.
        - Вы уж простите их. Они хорошие мальчики, просто ума еще не набрались, вот на подвиги их и тянет, - Дина улыбнулась.
        - Спасибо, - пробормотал Халфмун, которого до сих пор бил озноб. - Бальтазар, Трехручка, Кратис, уходим. Очень-очень быстро уходим.
        Виноградную Долину путешественники покинули бегом, то и дело оглядываясь. Говорить никому и ничего не хотелось, только Селия, свешиваясь с плеч Ясносвета, возмущалась, пока не охрипла: - Ничтожные карикатуры на людей. Уродливые твари с заплывшими жиром мозгами. Подлые задоголовые поросячьи отрыжки в соусе из козлиных соплей и тухлого винного уксуса, достойные пожирания личинками гнилостных навозных жуков. И ты, Кратис! Как ты посмел затыкать мне рот?! Нет, определенно, в мире нет ничего отвратительнее и тошнотворнее мужчин.
        9
        Когда Виноградная Долина осталась далеко позади, путники позволили себе перейти с бега на шаг.
        - Скажи, Халфмун, не мог бы ты вести нас к нашей высочайшей цели как-нибудь так, чтобы мы больше не попадали в столь неприятные населенные пункты? - спросил Бальтазар.
        - Чтобы в пункты не попадать, нужно не по дороге шпарить, как мы сейчас, а через леса, болота, а еще лучше - через горы маршировать, - вместо Халфмуна ответил Трехручка. - Ты, конечно, как хочешь, но обе мои ноги криком кричат, что за ради удобной ходьбы можно другие неприятности и потерпеть.
        - Раньше я всегда полагал птиц существами крайне ограниченной привлекательности - эти перья, клювы, когтистые лапы, дурная манера испражняться на что ни попадя. Но сейчас я начал испытывать определенное уважение к их способности взмывать в воздух и беспечно перелетать к месту назначения, нисколько не беспокоясь о том, каковые особенности присущи проносящимся под ними топографиям, - Силагон запрокинул голову и мечтательно посмотрел на небо. - Истинно говорю вам, умей я летать, то был бы уже во владениях кудесника, дожидаясь вашего скромного прихода, мои пешие друзья.
        - Ишь, размечтался, - фыркнул Трехручка. - Ты и пешком-то топаешь, как табуретка колченогая - того и гляди развалишься. Думаешь, махать руками-крыльями легче, чем окорока переставлять?
        - Оставлю твое желчное высказывание без комментариев, так как одна суть ясна до полнейшей очевидности - людям летать не дано, стало быть, и рассуждать об этом можно лишь в философском ключе, понимание которого тебе едва ли подвластно, - сказала Бальтазар, одарив Трехручку полным презрения взглядом.
        - Ты это вон тем господинчикам скажи, - Трехручка махнул рукой в сторону поля, тянущегося вдоль дороги. Посмотрев туда, Халфмун и его спутники увидели трех человек, приближающихся к ним по воздуху. Летуны скользили на высоте около метра над землей головой вперед, согнув ноги и прижав руки к бокам.
        - Они нас явно заметили, - с досадой сказал Полулунок. - Кратис, будь готов защитить Селию, а я выясню, кто это, и чего им надо.
        Стараясь шагать как можно тверже и не показывать волнения, Халфмун направился навстречу летящим людям.
        - Приветствую вас! Мы мирные странники, впервые оказавшиеся в этих землях, - прокричал Полулунок, подняв над головой раскрытые ладони. На незнакомцев его слова никак не подействовали. Не меняя высоты, скорости и направления движения, они пролетела мимо Халфмуна в такой близости, что он смог хорошо разглядеть всех троих. Одетые в просторные белые одежды, летуны походили друг на друга, как капли воды. Из их безволосых макушек торчали одинаковые цилиндрические стаканы, а гладкие лица с закрытыми глазами не выражали ни каких эмоций. Полулунок подумал, что настолько безмятежными не выглядят даже спящие младенцы. Он был готов к чему угодно, только не к встрече с летающими мертвецами. Мороз пробежал по коже юноши. Стряхнув оцепенение, Халфмун поспешил к оставшимся позади спутникам.
        - Чем ты их так уел, что они по ветру угнали? - спросил Трехручка.
        - Ничем. Они нас не заметили… как будто, - Халфмун нервно сглотнул ком, вставший в горле. - Нужно двигаться дальше. Чем скорее, тем лучше.
        - Не заметили МЕНЯ?! Да что творится с мужчинами в этом мире? - воскликнула Селия.
        - Я не уверен, что они мужчины, - сказал Полулунок.
        - Мог и не говорить, - буркнула девушка. - Среди вас нет ни одного настоящего мужчины, так откуда вам знать, как они выглядят.
        - Если все обитатели здешних территорий столь же бесконфликтны, как те, которых мы видели только что, то я против таких существ не имею никаких возражений, какого бы пола они ни были, - заявил Бальтазар.
        Следующие три дня путешествия прошли спокойно. Дорога под ногами оставалась ровной, в полях по обе стороны от нее Кратису и Халфмуну неизменно удавалось поймать вдоволь дичи, а ручьи встречались достаточно часто, чтобы воду не приходилось экономить. В разговорах никто не упоминал о странной встрече, лишь Полулунок время от времени опасливо оглядывался, словно ожидая внезапного нападения.
        На четвертый день Халфмун заметил впереди башни неизвестного поселения. Они были так далеко, что казались не толще ежовых иголок. Но их вид вызвал у Полулунка то же чувство липкого страха, что и летающая троица.
        - Пора сходить с дороги, - сказал он своим спутникам. - Она уводит нас в сторону от цели.
        - Странное дело, - прищурился Трехручка. - Дорога-то шпарит - прямее некуда, и звездочка, на которую ты каждую ночь таращишься, туда же показывает. Глазки удивленные не делай, давно уж я смекнул, как ты, дружочек, курс вынюхиваешь. Так что давай-ка начистоту выкладывай, с чего нам вдруг в кусты нырять?
        - Завести нас в болота и там бросить задумал! - ахнул Бальтазар. - Чтобы в одно лицо все желания загадать! Ну и ну, вот так Халфмун. Какая черная подлость, низкая неблагодарность и возмутительное коварство. Что за аспида, источающего яд, пригрели мы на нашей чистосердечной груди!
        - Не думала, что тебе удастся меня чем-то удивить, Халфмун, - процедила Селия. - Но можешь принять мои поздравления, я поражена твоей низостью.
        - Полулунок, немедленно объяснись, - потребовал Ясносвет.
        - С ума вы все спятили, что ли? - еще больше, чем то, что Трехручка разгадал его ориентир, Полулунка задела легкость, с которой все поверили в его злой умысел. - Впереди город. Судя по башням - большой. Я не знаю, какие люди в нем живут, и как они относятся к чужестранцам, поэтому и предложил обойти город стороной.
        - Надо же, как удобно - город! - воскликнул Бальтазар. - Ты лжешь весьма искусно, но я раскусил тебя. Ты НЕ предлагал обойти город, а обманом пытался увести нас с дороги. Что скажешь на это?
        Прежде чем что-то сказать, Халфмун ударил Силагона кулаком под дых так, что у того чуть глаза из орбит не вылезли: - За языком следи. Если вам всем так хочется попасть в этот город и на собственных шкурах проверить, не принято ли у местных сдирать с чужаков шкуры - бобер с вами, идите по дороге. Я же поступлю так, как считаю нужным. Желаю вам удачи. Быть может, еще свидимся.
        Стиснув зубы, Полулунок спрыгнул с обочины и решительно направился в сторону леса, виднеющегося за полем.
        - Жалкий трус, убегающий, поджав хвост. Невероятно, что я могла всерьез думать о том, чтобы когда-нибудь подумать о нашей свадьбе, - донеслись до Халфмуна слова Селии. Ему страстно захотелось провалиться сквозь землю, раствориться в воздухе или превратиться во что-нибудь, что не способно ни думать, ни переживать. Но вместо этого Полулунок лишь ускорил шаг.
        До леса Халфмун добрался уже в густых сумерках. Устроив привал, он попытался заснуть, но роящиеся в голове мысли упорно отгоняли сон: «Моя миссия - спасти мир. И она по-прежнему важна, даже если Селия этого не оценит. Я должен. Я сделаю. Я спасу. А потом… сяду возле дома волшебника и буду ждать Селию столько, сколько понадобится. Она придет, я все ей расскажу, и она все-все поймет. И мы будем жить долго и счастливо. А если она не дойдет? Чушь, как ей не дойти, Кратис не позволит… Дурацкий Кратис и так уже слишком много себе позволяет. Как бы она и он… Нет, этому не бывать. Я должен быть с Селией. Так отчего же я не пошел в треклятый город? Струсил? Нет! У меня есть миссия - спаси мир. Она важнее, чем Селия. Я не могу рисковать. Но когда я спасу мир…».
        С первыми проблесками рассвета Полулунок вскочил и, ругая себя самыми грязными словами, побежал обратно к дороге. После мучительной бессонной ночи он больше не боялся ни летающих людей, ни опасностей неизвестного города, ни провала своей миссии. Единственным желанием Халфмуна было снова оказаться рядом с Селией.
        Не чуя ног, Полулунок мчал до тех пор, пока не уперся в высокую крепостную стену с закрытыми воротами.
        - Впустите меня! - срывающимся голосом крикнул Халфмун.
        В створке ворот открылось окошко, из которого на юношу посмотрело сморщенное седобородое лицо.
        - Откройте немедленно, - засунув голову в окошко, скомандовал Полулунок.
        - Суета грех есть, ибо и добродетель без взвешенных раздумий к итогам плачевным приводит, - глядя Халфмуну прямо в глаза, сказал старец. - Прежде чем я приму решение, впускать ли тебя в Иероманополь, ответь на мои вопросы. Ты согласен?
        - Да. Только скажи, через эти ворота проходили странники - девушка с тремя мужчинами? - выпалил Полулунок.
        - Что? - изумился старик. - Странники? Нет, конечно же, мой первый вопрос совсем не такой. Сперва я хотел спросить тебя о… девушке, которая… Тьфу ты! Святые негодники! Ты меня с толку сбил, мальчишка. Все вопросы из головы вылетели.
        - Тогда так ворота отпирай, да поживее.
        - Не годится, - привратник замотал косматой головой. - Мне Его Святейшество лично указало на невозможность прохода детей Создателя нашего до получения от них правильных ответов.
        - Так что же теперь делать?
        - Пойду в святилище, помолюсь часик-другой, глядишь, и вернется ко мне благословенное знание, а ты пока тут помолиться можешь.
        - Сейчас же отпирай ворота. Не то на кладбище отправишься, а не в святилище, - Халфмун просунул руку в окошко и ухватил старика за бороду.
        - Убийство грех есть великий, - сообщил привратник. - А ослушаться наставления Его Святейшества под угрозой смерти - еще большее злодеяние, потому как является малодушием, недостойным верующего. Нет ответов - и прохода нет.
        - Хорошо же, - Полулунок дернул старика за бороду так, что тот гулко стукнулся лбом о ворота. - Вспоминаешь вопросы?
        - Отрицаешь ли ты упование на коврик Создателя… Принимаешь ли ты морковку, как завещал нам… Остаканиваешь ли ты вино испитое… Нет, все не то, - огорченно вздохнул привратник. - Ответы помню, а вопросы - как будто и не знал их никогда.
        - Так тебе же от меня ответы и нужно услышать. Правильно?
        - Да, но…
        - У меня безупречный план. Выкладывай ответы, я тебе их скажу, ты меня впустишь в город, и мы расстанемся друзьями, не наделав никаких грехов.
        - Звучит, вроде бы, разумно, - старик задумчиво почесал голову. - Ответы, кои надлежит выбрать благодетельному чаду, чуждому ереси и кривого мышления, нашептываемого лукавыми приспешниками…
        - Давай ближе к ответам.
        - Нет, да, нет, да, да, - пробормотал старец.
        Продолжая сжимать в кулаке бороду привратника, Халфмун в точности повторил ответы.
        - Сияющий свет истины снизошел на тебя! Да возрадуется наш Создатель, что юноша столь благочестивый и чистый душой ступит во град Иероманополь! - от широкой улыбки лицо старика сморщилось еще больше. - Сейчас же, будь так добр, отпусти мою бороду, чтобы я смог отпереть ворота.
        - Теперь ты можешь мне сказать, проходила ли здесь девушка в сопровождении здоровяка, зеленого уродца и длинного тощего парня? - спросил Полулунок, пока привратник возился с замком и засовом. - Или ты и это позабыть успел?
        - Я никогда ничего не забываю, мальчишка. Конечно же, я помню этих добрых путников. Они вошли в Иероманополь э… пару лет назад, да.
        - Как пару лет?! - изумился Халфмун.
        - Точно так и было. Я все прекрасно помню, как будто это случилось только вчера.
        - Может, это и было вчера?
        - Добро пожаловать в Иероманополь, - старик навалился на створку ворот и, кряхтя, сдвинул ее ровно настолько, чтобы Полулунок смог протиснуться внутрь. - Проходи и ступай дальше, куда направлялся, да поможет тебе Создатель. И нечего меня отвлекать пустопорожней болтовней. Я тут стою на службе государственной важности, если ты не заметил.
        Ступив за ворота, Халфмун оказался на широкой улице, по обеим сторонам которой громоздились суровые здания из серого камня, похожие на замки. Над каждым зданием возвышалось по несколько остроконечных башен со шпилями, украшенными одинаковыми четырехконечными звездами. К удивлению Полулунка, сама улица не была вымощена ни камнем, ни засыпана гравием - под ногами чавкала жидкая грязь. По этой грязи, старательно огибая лужи и ямы, деловито сновали горожане, одетые в серые мешкообразные хламиды, бегали босые полуголые дети и лениво прохаживались тощие облезлые собаки. Возле некоторых домов, словно не замечая грязи и сырости, сидели и лежали люди, с ног до головы замотанные в лохмотья все того же вездесущего серого цвета.
        Халфмун несколько раз к ряду пытался заговорить с прохожими, но в ответ на свои незамысловатые приветствия получал лишь мрачные, равнодушные, подозрительные, злобные, осуждающие или презрительные взгляды, брошенные исподлобья. В самой гуще кипящей уличной жизни, Полулунок ощутил себя настолько одиноким и беспомощным, что взвыл в голос: - Что ж это за город такой?!
        - Первый раз в Иероманополе, сынок? - хриплый голос, который услышал Халфмун, исходил из-под самых его ног. Опустив взгляд, на дне бурой лужи он увидел горку тряпья, из которой на него смотрела пара человечьих глаз.
        - Да. Я ищу своих товарищей. Вы видели девушку в компании мужчин? - выпалил юноша, и тут же, смутившись собственной невежливости, добавил. - Простите… В смысле, доброго вам дня.
        - Коль приберет меня Создатель до вечера, то и день добрым выйдет, - произнесло существо в луже. - Что до твоих товарищей - мне есть, что рассказать. Только прежде вытащи-ка меня отсюда.
        Наклонившись, Полулунок ухватился за мокрые лохмотья и без труда поднял собеседника на вытянутые руки - тот оказался почти что невесомым.
        - Да не размахивай ты мной, как флагом, - шикнуло существо. - От тебя и без того ересью на квартал разит, так что лучше не нарывайся. Замотай рясу вокруг меня поплотнее, перекинь через плечо, да ступай по улице прямо, будто мешок с картошкой несешь.
        Халфмун послушно выполнил все наставления своего нового знакомца и, стараясь не столкнуться ни с кем из горожан, заскользил вперед по дорожной грязи.
        - Вам удобно? - шепотом поинтересовался Полулнок.
        - Бывало лучше, но и хуже тоже случалось, - донеслось из мешка. - Причем, чем хуже - тем чаще и случалось. Думаешь, я - мастер Сухотруб, в луже ради большого удобства оказался?
        - Печально это слышать, но…
        - Да ты не печалься. У тебя-то хоть руки и ноги есть, не то, что у меня, - перебил Халфмуна мастер Сухотруб.
        - Я хотел бы узнать, что вам известно о моих спутниках, которых…
        - Узнаешь, непременно узнаешь, - заверил Сухотруб. - Но прежде неплохо бы тебе понять, в какое чудесное место ты, сынок, забрел, и как тут себя вести положено. Слушай внимательно, да иди все прямо, пока не увидишь храм с большим зеленым глазом на фасаде. Не видал еще такого - с глазом?
        - Нет, но…
        - Тогда ноги переставляй, уши подставляй, да запоминай, что тебе Сухотруб в них лить будет. Первым делом, если прожить хочешь дольше, чем пару часов, сам первым ни с кем не заговаривай - только взгляды кидай, полные подозрения. Почувствуешь, что опасность близка, тогда в соседа пальцем тычь и кричи, что есть мочи: «Держи еретика! Хватай предателя Создателя нашего! Вяжи преступника, в просветление благодатное неверующего! Руби сквернеца, против Куделафия Окстийского злобствующего!». Запомнил?
        - Да, но… - Халфмун хотел сообщить, что вышел к высокому зданию, на стене которого красовалась огромная четырехконечная звезда с изображением таращащегося зеленого глаза в центре.
        - Хорошо, - не дослушав, Сухотруб продолжил свою речь. - Если схватят тебя монахи-инквизиторы, кричи еще громче: «Создатель наш, вино в своем стакане сотворяющий, верую в тебя и в наместника твоего земного - святейшего Куделафия Окстийского! Люблю тебя и Куделафия со страстью непреодолимой! Рабствую истово перед тобой и перед солнышком Окстийским, небушком нашим, хлебушком и родителем ласковым!». Разумеешь?
        - Долго мне еще перед глазастым домом стоять?
        - Вот те на! Я и забыл, как быстро можно передвигаться, когда ноги есть, - Сухотруб удивленно присвистнул. - Ступай от того дома по улочке, что влево и чуть выше забирает. Иди, пока в каменную стенку не упрешься, да слушать меня не забывай. Коли крики не помогут, а помогают они редко, - тут уж напрячься придется. Улучи момент, когда монахи на что-нибудь отвлекутся, вырвись из их хватки, да беги прочь. Только смотри, не слишком быстро мчись. Поймать-то снова тебя все равно поймают, это не вопрос. Однако если они сильно утомятся во время погони, то сперва ноги тебе открутят, а потом жилы из тела по одной вытягивать станут. Но ежели все правильно сделаешь, могут сжалиться и прямо на месте упокоить. Усек?
        - Стенку вижу - чуть выше моего пояса.
        - Вот-вот! Она, родимая. Верным путем движемся, - обрадовался мастер Сухотруб. - Швыряй меня за стенку, да сам следом перелезай.
        - Что дальше? - Халфмун легко перемахнул через стенку, не снимая с плеча мешка с Сухотрубом.
        - Иди от стены вверх к макушке холма. Там дерево должно стоять. Видишь?
        - Голое и обугленное?
        - Оно самое. Давай прямо к нему. И вот еще что - если вырваться из рук монахов не сумеешь и упокоения на месте не получишь, то придется от скверны очищаться. Устроят тебе такую процедуру, что надолго запомнишь…
        - На этом холме нет ничего, кроме дерева, - сказал Полулнок.
        - Что ты говоришь? Не может быть! Там обрыв должен быть и пропасть под ним, - разволновался Сухотруб.
        - Это добро имеется.
        - Уф, слава Создателю. Теперь будь добр, кинь-ка меня прямо в пропасть.
        - Как это? - опешил Халфмун.
        - Ростом большой, да умом малый, - проворчал Сухотруб. - Берешь, да швыряешь - чего тут растолковывать?
        - Мастер Сухотруб, вы за то время, что я вас сюда тащил, из ума выжить успели? Не собираюсь я вас швырять. Лучше расскажите, куда Селия пошла. Это та девушка, о которой я уже спрашивал.
        - Захлопни пасть, щенок! - завизжал Сухотруб. - Не знаю я никакой девушки, уродец, ничтожество, лопух, придурок, мозоль пяточная, окурок человеческий, отрыжка Создателя!
        - Так вы мне… соврали?
        - О, да, обманул тебя старик Сухотруб! Облапошил, гнилостный ты нарыв на крупе сухопарой кобылы с неправильным прикусом и отвратительной манерой скалить щербатые зубы!
        - Зачем?! Я столько времени зря потратил! Селия теперь… а вы… а я тут! - Полулунок задрожал от гнева.
        - А вот такой я вероломный. Обожаю унижать, насмехаться и ерничать.
        Халфмун молча положил Сухотруба под растущее на холме дерево и зашагал прочь.
        - Эй! Стой! Разве я недостаточно оскорбил тебя, чтобы заслужить смерть? - завопил Сухотруб. - Ведь я и врал, и обзывался… И еще могу, недоносок ты с жидкими коленками и волосенками, похожими на рыбьи кишки!
        - Счастливо оставаться, - процедил юноша.
        - Да будь же ты человеком! - взвыл кулек под деревом. - Сжалься, умоляю! Самому мне даже отсюда до обрыва не доползти.
        - Так вы серьезно хотите умереть? - Полулунок остановился.
        - Да-да, только об этом и мечтаю! Ты уж прости, что наврал тебе насчет девушки, да еще и обзывался по-всякому, но иначе в моем случае никак. Просто подбрось меня чуточку. Ну, что тебе стоит, а? Доброе дело ведь сделаешь, а я Создателю с того света всякий раз при случае о тебе рассказывать стану…
        - Хватит. Вы явно не в себе. Не может человек желать собственной смерти. Тем более не может он о ней умолять, - заявил Халфмун.
        - Я - человек?! Посмотри на меня! Чем я, по-твоему, отличаюсь от червя?
        - Черви не умеют разговаривать, не носят одежду и… Вообще, я не так уж много знаю о червях.
        - Ладно, ладно, пусть не червь, пусть блоха, пиявка, клещ… - бормотал Сухотруб, но вдруг осекся. - Нет! Плесень - вот, кто я! Беспомощная и бесполезная плесень. Понимаешь? Я не могу сотворить ни зла, ни добра, я ничего не могу. Так чем же я от нее отличаюсь?
        - Уверен, что даже плесень не хочет умирать, - пожал плечами Полулунок. Несколько секунд Сухотруб молчал, после чего из-под его капюшона стало доноситься нарастающее бульканье. Вскоре громкость звуков, издаваемых Сухотрубом, стала такой высокой, что юноше пришлось зажать уши. С ужасом Халфмун, догадался, что слышит не что иное, как хохот - бездушный ледяной смех, в котором действительно не было ничего человеческого.
        - Видишь? - отсмеявшись, произнес Сухотруб. - Даже плесень лучше меня, раз находит в себе силы жить… Предлагаю тебе сделку - ты выслушаешь мою историю и, надеюсь, поймешь, почему меня нужно сбросить с этого благословленного Создателем обрыва.
        - У меня нет времени.
        - Погоди, это не все условия сделки. После своей истории я расскажу, где ты сумеешь найти девушку.
        - Очередной обман?
        - Клянусь Создателем, что говорю правду. Пусть я никогда не видел ее, но совершенно точно знаю, где она окажется завтра на рассвете. И ее спутники, которых ты упоминал, будут там же и в то же время, - Сухотруб замолчал, давая Полулунку понять, что выбор за ним.
        - Сейчас же скажи, коли знаешь! Селия в опасности? - Халфмун вцепился в тряпье Сухотруба и силой тряхнул его.
        - В опасности или нет - до утра с ней ничего не случится, - ответил Сухотруб. - Так ты готов слушать, ужасаться и скорбеть по поводу моей искалеченной и загубленной жизни в этом улыбающемся Создателю городе?
        - Рассказывай, - после недолгих колебаний согласился Полулнок.
        - На сей милостиво согретый любовью Создателя свет я появился двадцать полных лет и еще два с половиной года назад, - начал свой рассказ мастер Сухотруб.
        - Выходит, вам всего двадцать два года? - изумился Халфмун.
        - Что входит, то и выходит. Слушай, да помалкивай, - огрызнулся Сухотруб. - Родиться мне посчастливилось в благословенной семье черногрязцев. Тебе, должно быть не ведомо, кто такие черногрязцы? О, это прекрасные люди, ничуть не менее любимые Создателем, чем такие чада его, как, к примеру, навозные жуки или трупные черви. Живут черногрязцы исключительно в ямах, которые они сами же выкапывают в плодороднейшей черной грязи Иеороманополя. Копать приходится голыми руками, так как никаким имуществом черногрязцам владеть не полагается, за исключением обмоток, скрывающих срамные места. Доля моего племени весьма завидна - всякий черногрязец, покуда жив, буквально купается в лучах всеобщего внимания. Еже ли любому из монахов или даже самому святейшеству Куделафию Окстийскому что-нибудь потребуется, он не побрезгует ласково попросить черногрязца об услуге. Дня не проходит, чтобы мы без труда праведного сидели - и на полях сеем, пашем, да жнем, и за скотиной ухаживаем, и рясы монашеские золотом вышиваем, и храмы во славу Создателя возводим, и дома для служителей Его строим. Понимаешь, как тут все гармонично
устроено?
        - Я понял, что черногрязцы усердно работают, но не могут заполучить ничего, кроме ямы и тряпок, - пожал плечами Полулунок. - По мне, так не слишком гармонично выходит.
        - Какая крамольная мыслишка, - хмыкнул Сухотруб. - Похоже, ты плохо знаком со Священной Книгой. Там все дивно про гармонию расписано. Черногрязцу любая роскошь только во вред, потому как от трудов отвлекать его станет. Будь у черногрязца свой дом, поле и скотный двор - что тогда? Станет он в доме порядок, уют да чистоту наводить, о гардеробе беспокоиться, землю свою возделывать. Что уж там, даже коровенку или лошаденку свою захудалую любить будет больше, чем Создателя - а это первейший грех. Дальше - больше. Не захочет погрязший в роскоши и уюте черногрязец монахам помогать. Скажет им дерзко, чтоб сами пахали, дома себе строили и одежды вышивали. И не спросит, даже в мыслях не поинтересуется, откуда у монахов так много времени и сил возьмется, чтобы и хозяйство свое вести, и Создателю столь же ревностно служить. Так-то и произошло бы впадение в усугубляющий грех. Коли через строптивость черногряцев монахи от Создателя отдалятся, то и Создатель от всего Иероманополя отвернется, рассерженный и чрезвычайно недовольный. Обиженный Создатель - это очень плохо. Как сказано в Священной Книге, он шуток не
любит, и в кратчайшие сроки может покарать всех и каждого, причем наиболее мучительным, унизительным и во всех отношениях неприятным методом, о сущности которого, в прочем, умалчивается. Но, пока черногрязцы знают свое место, они служат монахам. Монахи в свою очередь ублажают Создателя, а Создатель улыбается Иероманополю, даря жизнь и процветание всем его обитателям. Все взаимосвязано, все при делах, все уравновешено и сбалансировано - такая вот чудная гармония. Стоит попытаться хоть что-то изменить в этом отлично работающем механизме, и рухнет весь Иероманополь. Теперь-то ты проникся мудростью устройства здешней жизни?
        - Я не знаю, кто такой этот ваш Создатель, но, кем бы он ни был, монахи могут прислуживать ему, живя при этом в ямах и не отвлекаясь ни на что другое. А черногрязцы, раз уж они и так ведут городское хозяйство, могли бы им вполне обоснованно владеть и распоряжаться. Разве не так?
        - Надо же, снова вопиющая ересь. Слышал бы тебя Его Святейшество Куделафий Окстийский, - Сухотруб усмехнулся. - Хотя, самому ему и слушать не надо - у него для подслушивания тысячи монашеских ушей по всему городу. За такие высказывания грозит казнь через третирование. Сперва тебе отрежут ноги и руки, и пришьют ноги к плечам, а руки - к бедрам. Затем, когда ты убедишься, что в устроенной по правилам Создателя гармонии Иероманополя менять местами черногрязцев и монахов такая же прекрасная идея, как подменить руки ногами и наоборот, тебе отрежут голову. Нравится тебе эта перспектива?
        - Что тут у вас с еретиками делают - не мое дело. Вы в Иероманополе живете, стало быть, вам и думать, гармонично тут все устроено, или нет, - ответил Халфмун. - Теперь я могу узнать, как отыскать Селию?
        - Не спеши, мальчишка, я еще не закончил свой рассказ. Священная Книга - лучшая книга в мире. В ней растолковывается все, о чем только можно подумать. Например, задается кто-нибудь вопросом, если Создатель создал все-все-все, то кто же создал Создателя? «Создатель есть Создатель, был таков и будет всегда» - говорит Книга. Стало быть, никто его не создавал, да и нужды в этом никакой не было, раз уж он и так всегда существовал. Интересуешься, каков Создатель из себя? В Книге есть ответ - «Создатель лучезарен и ослепителен». Захочешь узнать какие-нибудь подробности о Создателе - вот они, все в Книге: «Выпустив град Иероманополь из Стакана своего на землю, возрадовался Создатель деянию сему. Дабы дети Его, населившие Иероманополь, возрадовались вместе с Ним, наполнил Создатель стакан свой водой и обратил ее в вино, кое щедро излил во рты человечьи, распахнутые в благоговейном восторге перед мудростью Его, добротой Его и величием Его же».
        Но не это самое удивительное. До третирования первого еретика, задавшего вопроса, почему бы монахам и черногрязцам не поменяться, в Священной Книге было сказано лишь «И повелел Создатель каждому свое - воду рыбе, воздух птице. Попыталась птица пойти против замысла Создателя, нырнула в воду и утонула. Вознамерилась рыба постичь сушу, выбросилась на берег и погибла от удушья». Но тот самый еретик перед казнью успел заявить, что птицы водоплавающими бывают, а рыбы - летучими. Вскоре произошло истинное чудо. На очередной проповеди, читая Священную Книгу, Его Святейшество прочитал следующий отрывок: «Опечалила Создателя судьба неразумной птицы и глупой рыбы, погибших бесславно. И сделал Создатель так, чтобы всякая птица, желавшая познать воду, как и рыба, жаждущая летать, получала вожделенное. Однако награду эту следует заслужить праведностью и принятием всех законов Создателя. Птицы, проведя жизнь в воздухе, и рыбы, из воды носа не кажущие, с последним вздохом отправляются в чертоги Создателя, где за послушание и верность свою становятся птицами водоплавающими и рыбами летучими». Восхитительно, не
правда ли?
        - Недалеко от Иероманополя я видел летающих людей, - воспоминание заставило Халфмуна зябко поежиться. - Это были мертвые праведники, направляющиеся в те самые чертоги?
        - Глупости, ни какие они не мертвые и вовсе не праведники, - фыркнул Сухотруб. - Когда-то они были монахами, но потом сошли с ума. Сперва отказались от позолоченных ряс и больших домов. Своими руками без помощи черногрязцев построили ветхие хижины на окраине города и поселились в них. Куделафий Окстийский призывал их проявить благоразумие и отказаться от подобных действий, но болезнь прогрессировала. Сумасшедшие монахи стали выступать с проповедями явно еретического содержания. Они говорили о том, что Создатель обитает не на небесах и не в храмах, а в сердцах и умах человеческих. Утверждали, будто бы люди различаются не по родам и племенам, а по способностям и умениям. По их словам, уважения достоин всякий труд, приносящий пользу. Если человек для пользы своих детей, жены и родителей способен построить дом, то преступно заставлять его жить в яме. Несмотря на очевидную лживость, бредовые проповедники нашли немало приверженцев среди черногрязцев. Видя, как детей Создателя вводят в заблуждение, Его Святейшество предпринял серьезные меры для борьбы с распространением этой заразы. Сумасшедших монахов и
их паству схватили и приговорили к казни. Черногрязцев Куделафию Окстийскийскому удалось спасти - лишившись головы, те вмиг позабыли обо всякой ереси и были прощены Создателем. Однако с монахами все прошло хуже, так как их безумие успело достичь наивысшей точки. Взойдя на эшафот, они презрели законы Создателя, поднялись в воздух и улетели прочь. Их пытались сбить, но камни и палки отскакивали от безумцев. Это доказало, что даже камням и палкам, сотворенным по воле Создателя, противна сущность закоснелых еретиков. Так бывшие монахи и летают, но вреда от них теперь никакого не происходит, так как они помалкивают и внимания ни на кого не обращают. В Книге же о них сказано: «Все, что отвратительно Создателю, должно быть в равной степени отвратительно и всем Его созданиям. Еже ли нечто столько мерзко и противоестественно, что Создатель предпочитает не видеть этого, то и верным детям Его видеть ту мерзость не подобает». Поэтому, если кто-нибудь приметит этих летунов, то просто отворачивается, опускает глаза или зажмуривается.
        Священная Книга, как глас Создателя, доносящийся до нас, глаголет правду и отвечает на любые вопросы. Более того, подобно существу живому, она растет. На моей памяти Книга прибавила в объеме как минимум двукратно. Появились в ней главы о том, что «служить во славу Создателя из ямы, грязью наполненной, такое же безрассудство, как поглощать Священное вино при помощи срамных отверстий». И о том, что «храм богат быть должен, чтобы не печалить Создателя, чьим домом земным храм сей почитается, пусть и далек тот бесконечно от великолепия истинных чертогов Создателя».
        - Не мог ли этот ваш Куделафий сам новые главы в книжку добавить? - спросил Полулунок. - Я не то чтобы не верю в чудеса - как раз наоборот. Если бы не вера в чудо, сидел бы я сейчас на крыше своего дома в Бобровой Заводи, пялился на звезды… вместе с Унией…
        - Смеешься? - воскликнул Сухотруб. - Кому как не Его Святейшеству Куделафию Окстийскому слова Создателя в Священную Книгу добавлять? В том и есть высочайшая обязанность и служба Его Святейшества, чтобы доносить до людей мудрость неземную, ширящуюся и усиливающуюся. Или ты думал, будто бы книга самостоятельно может взять перо с чернилами, написать пару страничек и в саму себя же их вклеить? Если так, то ты глупее, чем я мог предположить.
        К сожалению, иногда человеческий разум спешит бежать впереди промысла Создателя. Так произошло и со мной. Чтобы не впадать повторно в это же греховодство, расскажу о случившемся по порядку.
        Мой отец, известный всем в Иероманополе мастер Сухотруб, был выдающимся строителем. В одиночку он возвел полдюжины крупнейших и красивейших храмов города. Если мой отец в своей жизни и нагрешил, то лишь тем, что больше Создателя любил свою жену. Свидетельством тому было мое появление на свет, а также моих четверых старших братьев и двух младших сестер. В вырытой отцом яме нам всем было не слишком просторно, но и без Священной Книги мы знали, что таким образом Создатель проявляет любовь свою, хранит и преумножает тепло тел наших и укрепляет веру нашу.
        Отец любил повторять, что Создатель не посылает человеку испытания, которое он был бы не в силах пройти. И пусть он не был ни монахом, ни мудрецом, я убедился в истинности этих слов. Однажды, водружая на только что построенный храм четырехконечную звезду, символизирующую вездесущность Создателя в земле, воде, воздухе и огне, мастер Сухотруб оступился. Не удержав равновесия, он рухнул вниз с головокружительной высоты, а огромная звезда упала на него сверху. Испытание, которому его подверг Создатель, казалось слишком суровым, но мой отец преодолел его с блеском. Он испустил последний вздох с улыбкой и именем Создателя на устах, и, вне всякого сомнения, в тот же миг вознесся в Священные чертоги, где был вознагражден по заслугам.
        Моим братьям Создатель тоже уготовил славную судьбу. Вскоре после вознесения отца, они попали под мчащуюся по улице колесницу. В той колеснице находился не кто-нибудь, а сам Куделфий Окстийский, торопящийся по важному делу. В результате столкновения изломаны и измяты оказались не только тела моих братьев, но и колесница получила серьезный ущерб - чтобы продолжить движение, пришлось полностью заменить оба ее колеса. В этом определенно было провидение. Как стало известно позже, как раз в то время, когда черногрязцы чинили колесницу Его Святейшества, обрушился старинный деревянный мост в центре Иероманополя. Если бы не Сохотрубы, Куделафий Окстийский как пить дать въехал бы на тот мост и упал бы вниз. При этом он мог бы серьезно покалечиться, но, хвала Создателю и доброте его безграничной, этого не произошло.
        Оставшись единственным мужчиной в семействе Сухотрубов, я попросил монаха, который в то время пользовался моими услугами, дать мне разрешение продолжить дело отца. Неслыханная дерзость для черногрязца, да к тому же занимающегося чисткой монашеских конюшен - мне и рта не полагалось раскрывать, не то что высказывать просьбы и пожелания. Но Создатель был милостив, и мне позволили заняться строительством храма Всевидения. Результат моего труда - тот храм с изображением всевидящего ока Создателя, который ты видел по дороге сюда, - пришелся по вкусу всем, даже Его Святейшеству Куделафию Окстийскому. Меня, до того никому не известного конюха, стали называть мастером, как моего заслуженного отца. О такой чести я и не мечтал. Сейчас я понимаю, что это было частью испытания, которое Создатель приготовил для меня, но тогда счел такой поворот судьбы за подарок.
        Время шло, я успешно создал еще два храма, женился на доброй девушке из соседней ямы, у нас родился сын - продолжатель дела Сухотрубов, думал я. Мы все вместе - мать, сестры, жена и ребенок жили все в той же яме, выкопанной моим родителем. Нам было не так уж просторно, но нехватки тепла мы не испытывали даже в зимнюю стужу.
        В один из весенних дней я закладывал фундамент своего четвертого храма, но работу пришлось остановить из-за разразившейся грозы. Небо почернело, как ночью, ливень хлестал с невероятной мощью и яростью, все дороги Иероманополя скрыли стремительные бурлящие потоки глубиной по пояс взрослому человеку. Получив разрешение надзирающего монаха, я покинул строительную площадку и поспешил к родной яме. Однако когда мне наконец удалось преодолеть сшибающие с ног потоки и добраться до нужного места, я не поверил своим глазам. Там, где раньше была яма, в которой и четверым было бы тесно, и в которой мы привыкли жить вшестером, теперь зияла гигантская воронка, до краев заполненная водой. Перекрикивая рев воды, я звал своих родных, но тщетно.
        Когда потоп прекратился и паводок сошел, стало видно, что под нашей ямой располагается пещера. Ливень подточил дно ямы, и оно провалилось под землю вместе со всеми, кого я любил. Наверное, они пытались вылезти, но вода размыла края ямы так, что опереться на них было невозможно. Поток увлек в пещеру их всех - мою жену с младенцем, маму и сестер. Они утонули. Все.
        Когда я понял, что никому не удалось спастись, меня охватило безумие. Я принялся орать, рвать волосы на голове и колотить себя кулаками в грудь от бессильной злости. Впервые в жизни я усомнился в мудрости Создателя, так как гибель моих родных казалась совершенно бессмысленной, как смерть глупой птицы, нырнувшей в воду вопреки своему назначению. В приступе помутнения, я решил, что это никак не могло быть достойным испытанием, особенно для моего новорожденного сына. Именно тогда я предела свою веру и провалил ниспосланное мне испытание.
        На следующий день я продолжил работу над храмом, но все валилось из рук, закладка фундамента застопорилась. Яд сомнения отравил мои мысли и отвратил их от радости труда во славу Создателя. Я мог думать лишь о своей потере и бессмысленности всего сущего. Пусть у меня, как и у любого законопослушного черноземца, не было собственности, но зачем мне были даны семья и любовь? Чтобы в одночасье лишить меня этого и погрузить в пучину скорби и страдания? Так рассуждал я, глядя на ущербный фундамент, который не подошел бы и для конюшни. Вера, прежде служившая мне надежным фундаментом, рухнула и ослабила меня. Единственный выход из ловушки бессмысленности я видел в побеге от всего - от работы, воспоминаний, Иеороманополя и собственного тела. Убить самого себя - вот, что я решил сделать.
        Дождавшись, когда надзирающий монах отправится обедать, я прямо на строительной площадке на скорую руку соорудил из трех бревен арку, а под ней установил каменный блок. Затем я взял веревку попрочнее, закрепил один ее конец на перекладине арки, а на втором сделал петлю со скользящим узлом. Просунув голову в петлю, я прыгнул с блока, рассчитывая удавиться. Ослепленный наваждением, я и не подумал, что совершаю тяжкий грех.
        Как ты догадываешься, самоубиться мне не удалось. Монах-надзиратель вернулся раньше, чем я предполагал. Он успел вытащить меня из петли, хоть я и сопротивлялся, чего делать черногрязцу никоим образом не положено.
        Его Святейшество Куделафий Окстийский пожелал лично выяснить все обстоятельства происшествия и призвал меня на исповедь. Я исповедался, без утайки рассказав обо всех своих мыслях, сомнениях и действиях. Выслушав меня, Куделафий вздохнул и сказал, что крайне опечален моим вероотступничеством и малодушием. Он предложил мне вообразить, что произошло бы с Иеропанополем, если бы жизни себя лишал всякий, кому случилось столкнуться с какими либо неудобствами на пути, прочерченном для него Создателем. Я представил себе эту картину и ужаснулся - все люди на ней были мертвы. Кто-то повесился, другие бросились в пропасть или на вилы, третьи утопились или проглотили горсть ядовитых ягод. И все это было сделано из-за порывов чистого безрассудства, пробужденного холодом, голодом, болезнями и другими невзгодами, служащими лишь для испытания силы веры. О своем жутком видении я тут же поведал Его Святейшеству. Он полностью подтвердил сделанные мною выводы и добавил к ним мудрую мысль: если станут самоубиваться все черногрязцы, кому это взбредет в голову, то некому будет работать в полях и садах, шить одежду,
строить дома и храмы. С глубокой грустью Куделафий Окстийски сообщил, что во имя всеобщего блага мой проступок не может остаться безнаказанным, и я подвергнусь публичной экзекуции. С еще большей печалью он сказал, что казнь не будет смертельной, но с максимальной наглядностью продемонстрирует неприемлемость наложения на себя рук. И ведь правда - умерщвление за попытку самоубиения было бы не наказанием, а воплощением плана, задуманного самоубийцей.
        За свой грех я был лишен рук и ног на главной площади Иероманополя перед большим собранием горожан. Голова и жизнь были оставлены мне для осмысления собственной греховности, а в Священной Книге появилась новая запись. Она гласит: «Лишь Создатель, отец всего живого, земной слуга Его Куделафий Окстийский, несущий всевышнее слово Его и посвященный в планы Его, а также слуги, действующие от имени Куделафия, владеют правом отбирать жизнь. Человек, вознамерившийся убить себя, оскорбляет Создателя не только тем, что отвергает Его драгоценнейший дар, но и попыткой вмешаться в промысел Его. Всякому существу положен срок, отмерянный свыше. Грех самоубиения навечно закрывает грешнику путь в небесные чертоги и искуплен быть не может».
        Что ж, я, не умевший ценить то, что имел милостью ласкового Создателя, получил по заслугам. Тысячи и тысячи раз я раскаивался в грехах своих и молил если не о прощении, то о забвении. Вот уже полгода я мечтаю о прекращении этого бесславного существования, о превращении в пустоту и исчезновении из памяти живых и мертвых, но все зря. Сегодня я скатился в лужу, где ты меня и нашел. Та лужа на короткий миг дала мне надежду на то, что я захлебнусь в ней. Оказалось, что глубины ее для этого никак не хватит. Зато я понял, что Создатель послал мне знак - надежду. Раз я способен надеяться, то и вера моя разрушилась не до самого основания. И как только я постиг эту истину, явился ты - часть всевышнего замысла, окончание моего трудного испытания. Бросив меня в пропасть, ты прекратишь мои муки и свершишь волю Создателя. Так не медли же, сынок!
        - Погодите, мастер Сухотруб. Вы до сих пор не рассказали о Селии и моих товарищах, - напомнил Халфмун.
        - Ах, да. На рассвете приходи на главную площадь Иероманополя - она как раз перед храмом, украшенным всевидящим оком Создателя. Если придешь пораньше, сможешь поближе подобраться к эшафоту и лучше рассмотреть казнь.
        - Какая казнь? За что?!
        - Не могу сказать точно, потому как не знаю. Но в том, что твоих товарищей милостью Создателя задержали, приговорили и завтра казнят, я совершенно уверен, - сообщил Сухотруб. - Они чужаки, как и ты. А это значит, что им, как и тебе, мало известно о Создателе и о том, что написано в Священной Книге.
        - Да плевать я хотел на вашего Создателя и все книги вместе взятые! - воскликнул Полулунок.
        - Вот-вот. Типичное поведение для чужака, которое иначе как еретическим не назовешь. Ты сам уже наговорил столько, что хватило бы оснований для пяти казней. Твои спутники тоже наверняка прокололись, а уши у Куделафия Окстийского повсюду. Поэтому нет никаких сомнений в том, что сейчас все чужаки кроме тебя дожидаются своей участи в подвале храма Всевидения. А ты находишься на свободе лишь по той причине, что Создатель свел тебя со мной раньше, чем с кем-нибудь из монахов. Теперь же, когда я выполнил свою часть уговора, дело за тобой, - сказал Сухотруб, но Халфмун его уже не слышал. Сломя голову он несся к храму с четырехконечной звездой, серебрящейся в лунном свете.
        - Эй! Куда это ты? Вернись сейчас же, мерзкий мальчишка! Проклятый предатель! - вопли Сухотруба разорвали ночную тишину. - Здесь еретик! Грешник в городе! Держите его! Хватайте! Не дайте ему уйти!
        Добежав до храма, Полулунок остановился перед воротами, чтобы перевести дух и придумать, как вызволить Селию, Кратиса, Бальтазара и Трехручку. Но не прошло и секунды, как из темноты за спиной Халфмуна вынырнули три фигуры в черных плащах. Не говоря ни слова, они молниеносно скрутили юношу по рукам и ногам и проворно втащили внутрь храма под бесстрастным наблюдением циклопического зеленого глаза, взирающего с фасада.
        Бесшумно двигаясь по извилистому лабиринту коридоров, освещенному лампадами, троица монахов несла Полулунка с такой легкостью, будто бы он был сделан из ванты.
        - Честное слово, никакой я не еретик. Я люблю Создателя, Куделафия Окстийского и Священную Книгу, - забормотал Халфмун, сообразив, что кричать и вырываться не только бесполезно, но и опасно. - Только отпустите девушку. Ее зовут Селия Кардиган. Она ведь здесь? Селия тоже не еретик, и она любит Создателя больше всех. Произошла ошибка, я все могу объяснить…
        - Его Святейшеству на исповеди объяснишь, - буркнул один из монахов и ткнул Халфмуна под ребра так, что у того в глазах потемнело.
        Боль немного утихла как раз к тому моменту, когда монахи внесли Полулунка в просторный зал и положили на пол. Посреди зала высилось кресло, на котором восседал круглый лысый старичок с длинной бородой и хитрыми глазками.
        - Добро пожаловать в Иероманополь, - сказал старичок.
        - Его Святейшество Куделафий Окстийский? Я должен вам сказать, что…
        - Скажешь, мальчик, все скажешь - на исповеди по-другому и не получится, - усмехнулся Куделафий. - А со мной не церемонься, зови меня просто отче - так мы сэкономим кучу времени. Ясно?
        - Да, отче, - кивнул Халфмун.
        - Приятно, что ты такой понятливый. Но хлопот ты нам задал немало, ничего не скажешь. Всю ночь из-за тебя на ногах. Я думал, что ты гораздо раньше прибежишь спасать своих товарищей, Халфмун Полулунок.
        - Откуда вы знаете мое имя? - удивился Халфмун. - Я не сообщал его никому из горожан.
        - Я, видишь ли, на короткой ноге с всевидящим Создателем, - Куделафий рассмеялся. - А если без шуток, то самые подробные сведения о тебе выложили твои товарищи на исповеди. Селия Кардиган, Трехручка и Бальтазар Силагон ни в малейшей степени не сомневались, что ты примчишься им на помощь. Что касается Кратиса Ясносвета, то… м-да, очень тяжелый случай. Он так стремился понять, какие именно из законов Создателя были им нарушены, что я истово утомился ему объяснять.
        - Отче, клянусь, все наши нарушения проистекают исключительно из незнания. Отпустите нас, и мы тут же покинем славный Иероманополь.
        - Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, Халфмун Полулунок, - Его Святейшество встал с трона, подошел к лежащему на полу юноше и ласково потрепал его по голове. - Но и ты попытайся меня понять. Ты и твои друзья - чужаки, ничего не понимающие в том, как устроена жизнь в Иероманополе. В данном случае незнание является самой настоящей ересью. Для горожан должна оставаться незыблемой истина, что незнание Священной Книги и неверие в Создателя попросту несовместимы с жизнью. Более того, и черногрязцам, и монахам нельзя показывать чужаков, оставшихся безнаказанными. Из-за этого у людей с неокрепшим умом может возникнуть мысль, что чужаки тоже люди, и жизнь в их городах не хуже, а то и лучше, чем в Иероманополе. А волшебник, исполняющий желания, к которому вы шли? Местным жителям полагается верить в Создателя, одаривающего праведников, а не в сказочного чародея. Как человек, отвечающий за судьбу своей Родины, я не могу допустить, чтобы народ покидал Иероманополь.
        - Значит, вы ни за что нас не отпустите? - глухо произнес Халфмун, и собственный голос показался ему чужим.
        - К сожалению, дело обстоит именно так, - Куделафий печально вздохнул. - Заметь, я сделал все возможное, чтобы еретики ради своего же блага не могли попасть сюда: истеной город окружил, и систему паролей для входа придумал. Кстати, пора бы сменить привратника, а то нынешний утратил бдительность.
        - Вы совершите ошибку, если убьете нас. Над всем миром нависла угроза в лице Объединенной Конфедерации. Это огромная военная сила, которая захватывает город за городом и устанавливает там свою власть. Не за горами тот день, когда ее вооруженные до зубов солдаты дойдут и до Иероманополя. Я знаю, как остановить Конфедерацию, но для этого мне и моим спутникам нужно продолжить поход.
        - Предположим, что ты говоришь правду, и на нас вот-вот нападет враг. При этом я оказываюсь перед выбором: отпустить еретиков с миром или принять бой с некими страшными неприятелями, - сказал Куделафий, задумчиво поглаживая бороду. - Даже поверив тебе, я вынужден склониться ко второму варианту. В схватке с вражеским войском у жителей Иероманополя есть шанс. Они буду сражаться до последней капли крови за свой город, народ и веру. И если нас постигнет поражение, скорбеть об этом никто не станет, потому что побежден Иероманополь будет лишь тогда, когда погибнет последний его житель. Но если чужаки с еретическими сказками о волшебниках покинут этот город живыми, Иероманополь начнет разрушаться изнутри через гнилостные споры и побеги ереси, так легко проростающие в людских мозгах. Это разрушение уже нельзя будет исправить, сколько бы человек не отдали свои жизни.
        - Вы либо непостижимо мудры, либо окончательно и бесповоротно спятили, - удивляясь собственному спокойствию, проговорил Халфмун. - Но лично я склоняюсь ко второму варианту.
        - Так или иначе, ты умрешь быстро, без мучений и унижений. Официально ты был уличен и признан виновным в ереси неверия претворения Создателем воды в вино, - Куделафий Окстийский трижды хлопнул в ладоши. Монахи, появившиеся по этому сигналу, унесли Полулунка в темную сырую камеру, где он в одиночестве провел часы, остававшиеся до казни.
        Едва первые лучи солнца проникли в камеру через крошечное зарешеченное окошко, Халфмуна вывели из храма на площадь, где в ожидании казни собралась большая толпа горожан. Спутники Полулунка уже стояли на эшафоте. Селия и Бальтазар безудержно рыдали, Кратис с виноватым видом разглядывал носы своих сапог, а Трехручка затравленно озирался. За спиной каждого из них стояло по монаху с секирой в руках.
        - Халфмун, дружище, вот ты где! - прокричал Трехручка, увидев Полулунка, и нервно захихикал. - А я уж подумал, что мне ядерная крышка. Скорее, сделай что-нибудь и освободи меня!
        - Единственное, что я могу сделать, это разделить судьбу с вами, друзья, - сказал Халфмун. - Простите меня.
        - Я ни секунды не сомневалась в твоей бесполезности, Полулунок, - сквозь слезы проговорила Селия. - Из-за тебя у меня никогда не будет свадебного платья.
        - Это ошибка, вы все ошибаетесь, это очень ошибистая ошибка, мы так ошибались, не делайте этого, это ошибка, ужасная преужасная ошибка, - всхлипывая, бормотал Бальтазар.
        - За грехи достойны мы и худшего, чем справедливая кара Создателя, которую понесем, - не поднимая глаз, произнес Кратис.
        Следом за Полулунком на эшафот взошел Куделафий Окстийский, головной стакан которого украшал колпачок, увенчанный четырехконечной звездочкой.
        - Дети Создателя нашего, мир вашим домам и ямам, - крикнул он, и толпа на площади отозвалась оглушительным восторженным ревом.
        - Сегодня мы собрались здесь, чтобы еще больше сплотить ряды и укрепить веру нашу… - продолжил Его Святейшество, но его перебил пронзительный визг Трехручки: - Смотрите, вон они летят! Это знак! Отпустите нас!
        К храму, мчась над головами заполнивших площадь горожан, приближалась троица людей в светлых одеждах.
        - Чтобы укрепить верну нашу и исполнить волю Создателя, - не обращая на летучих монахов никакого внимания, Куделафий повысил голос, чтобы перекричать Трехручку.
        - Я вас знаю, мы уже встречались! Помните меня? Я - Бальтазар Силагон, благородный и совершенно безгрешный! Спасите меня! Я жертва нелепых обстоятельств! Заберите меня отсюда, я вас щедро отблагодарю! - подпрыгивая, вопил Бальтазар. Его Святейшество повернулся, подмигнул стоящим на эшафоте монахам, и те короткими тычками под ребра заставили Трехручку и Бальтазара замолчать. Тем временем летучая троица проплыла над эшафотом, свернула влево и скрылась за махиной храма Всевиденья Создателя.
        - Да очистятся заблудшие грешники от яда ереси и неверия, - при этих словах Куделафия монахи на эшафоте занесли секиры над головами осужденных.
        - Как был милостив Создатель, претворив в стакане Своем воду в вино и излив его на радость детям Своим, так и мы… - завершить фразу о винной мистерии Его Святейшеству не удалось. Словно подавившись словами, он схватился за горло, забулькал и повалился на спину. Из шеи Куделафия торчало оперенное древко стрелы. Монахи с секирами успели удивленно переглянуться, прежде чем так же попадали, сраженные стрелами.
        Из закипевшей толпы на эшафот проворно влезла дюжина человек, одетых в лохмотья и держащих в руках натянутые луки, и высокий тощий старик в расшитой золотом рясе.
        - Граждане Иероманополя, сегодня великий день, - обратился к ропщущей толпе один из оборванцев. - Прогнившему еретическому правлению Куделафия Окстийского пришел конец. Много лет мы все слушали его ложь и верили ей, навлекая на себя гнев Создателя. Теперь же все изменится, и гармония воцарится в нашем городе под мудрым наставничеством истинного слуги Создателя - Его Святейшества Шлафия Кунского.
        - Мир вашим домам и ямам, - вперед вышел длинный старец, успевший снять колпачок со звездой с головы павшего Куделафия и водрузить его на свой стакан. - Всем вам хорошо известно, что я, Шлафий Кунский, любил Куделафий Окстийского как родного брата. Потому ересь его причиняла мне многократно усиленные страдания. Мне было невыносимо больно слышать, как Куделафий лгал о том, будто бы Создатель в своем стакане претворяет воду в вино.
        - Но ведь так написано в Священной Кни… - просвистевшая стрела, оборвала голос из толпы.
        - Всем добрым детям Создателя известно, что вино - пойло свинообразных жителей Виноградной Долины, - продолжил Шлафий Кунский. - Подлейшее из преступлений против веры и здравого смысла предполагать, что Создатель может симпатизировать этому отвратительному напитку, дурманящему мозг и делающему дыхание смрадным и кислым.
        - Так во что же, если не в вино, превращал воду Созда… - один из оборванцев метким выстрелом заткнул очередного любопытного жителя.
        - Очень хороший вопрос, - воскликнул тощий старик. - Наш великий Создатель милостью и всемогуществом своим обращает воду в чудеснейший яблочный сидр, ароматный и янтарно-прозрачный.
        - Точно! В сидр, я всегда так говорил, - заверещал Трехручка. - Только в сидр, а не в какое не в вино.
        - И я имел обыкновение именно о сидре заявлять господину Куделафию Окстийскому, за что был мучительнейшим гонениями и даже казни почти что подвергнут, - гундосил Бальтазар.
        - Отпустите деву Селию Кардиган, - потребовал Халфмун. - Обвинения в ереси, выдвинутые против нее еретиком Окстийским, ничем не обоснованы.
        - Вижу, что вы верные дети Создателя нашего, - ласково глядя на осужденных, сказал Шафий Кунский. - Властью, данной мне Создателем, снимаю с вас все обвинения. Ступайте с миром.
        - Когда это Создатель дал тебе вла… - попытался поинтересоваться кто-то из горожан, но лучники нового Святейшества отлично знали свое дело.
        - Не нравится мне эта новомодная традиция, в соответствии с которой в какое поселение мы ни попадаем, то всякий раз его покидать приходится спешно, радуясь единственно тому, что живы остались, - сказал Бальтазар, оглянувшись на частокол храмовых шпилей Иероманополя, тающих в утренней дымке.
        - Угораздило меня связаться с такими типами, как вы, - хмыкнула Селия. - Мало того, что толку от вас ноль без палочки, так еще и опасность приманиваете, как тухлятина мух. Особенно Халфмун, с которым я по-прежнему не желаю разговаривать.
        - Я же говорил, что стоит этот город стороной обойти, - попытался защититься Полулунок.
        - Тот, с кем я не разговариваю, плохо пытался, был ни капельки не убедителен, да к тому же бросил меня на произвол судьбы, - отрезала Селия.
        - Прости, Селия. Я действительно виноват, - сдался Халфмун. - Но как вам вообще удалось в Иероманополь проникнуть? Ведь нужно было знать ответы на вопросы.
        - О, с этим, дружочек мой, проблем не возникло, - сказал Трехручка. - Я просто припомнил стишок, который мне в детстве мама перед обедом читала:
        Кто не вымыл руки, получит ли обед?
        Нет!
        А если он помоет, получит ли тогда?
        Да!
        Обеду за столом ты скажешь ли «привет»?
        Нет!
        А скажешь ли «какая чудесная еда»?
        Да!
        Запомнил ли, дружок, ты это навсегда?
        Да!
        - Неужто привратник о вымытых руках спрашивал? - удивился Полулунок.
        - Я ничегошеньки не понял из того, о чем старикан бубнил, - отмахнулся Трехручка. - Зато ответы мои ему подошли отличненько, он аж в пляс пустился, когда их услышал.
        - Ничего не понимаю. Сначала незнание о винной мистерии Создателя - грех. Потом оказывается, что знание о ней - ересь, - понуро бредущий Кратис сокрушенно качал головой. - Видимо, я совсем пропащий грешник, и Создатель никогда не откроет моих глаз навстречу свету Его сияющей истины.
        10
        Ночью, когда мужчины трудились над обустройством привала, Селия глядела на иссиня-черное небо, усыпанное звездным крошевом.
        - Звездочка-звездочка, хочу оказаться в месте, где все мне будут рады. Где никто не станет пытаться меня убить, а кто-нибудь очень красивый и богатый предложит мне стать его женой и подарит великолепное платье, - сказала девушка, увидев белый штрих, оставленный на небе падающей звездой.
        - Нееет! - крикнул Халфмун. Он смотрел на ту же саму звезду, что и Селия. На эту звезду, указывавшую путь, Полулунок привык смотреть каждый день, и ее исчезновение с небосвода его очень огорчило. Халфмун был готов поддаться отчаянью, но его остановила мысль, что последние пару месяцев он каждый раз точно угадывал место звезды на небе еще до ее появления.
        - Эгоистичный самодур. Только о себе и думаешь, - проворчала девушка и перевернулась на бок, собираясь рассерженно заснуть, но громкий вопль «Добро пожаловать в Приходку!» помешал ей осуществить задуманное.
        - Привет, братишки, как делишки? - на поляну к ошарашенным и перепуганным путникам из темноты кустов выскочило человекообразное существо.
        - Что по чем, куда мы прем? - следом за первым существом выскочило второе.
        - Добро пожаловать в ПрииииХОДКУ! - проорало первое существо, после чего громко расхохоталось и повалилось прямо на Селию.
        Издав утробный рык, Халфмун набросился на существо, пытаясь оторвать его косматую голову от тела.
        - Эй, братишка, ты чего творишь? - второе существо нависло над яростно шипящим Полулунком. - Расслабься.
        - Миррр… дррружба… - прохрипел в ослабивших хватку руках Полулунка незнакомец.
        - Убей его! Немедленно! Убей-убей-убей! - визжала Селия. В унисон с ней подвывали Бальтазар и Трехручка.
        Великан Кратис ладонью отодвинул Халфмуна, после чего поднял обоих явившихся существ за шкирку, как нашкодивших котят: - Кто вы, и что вам нужно?
        - Я Лапуня, а это - мой братишка Хвостюня. То есть, наоборот - он Лапуня, а я Хвостюния. Ну, или как-то так, - затараторило первое существо, потешно дрыгая ногами.
        - Он Лапуня, а я Хвостюня, - перебило его второе существо. - Или наоборот. Он меня все время путает, потому что он непутевый. Или это я непутевый… Тьфу ты, совсем я запутался.
        - Совершенно точно, что кто-то из нас Лапуня, а кто-то Хвостюня, - сообщил первый.
        - Да-да, так и есть. Мы никак оба не можем одновременно быть Лапунями или Хвостюнями, потому что э… - второе существо задумалось. - Потому что только один из нас Лапуня, а другой Хвостюня. А нужно нам только одно - мир, любовь и братство!
        - Погоди, мир, любовь и братство - это не одно, а три, - вмешалось первое существо. - Нам нужно только три - мир, любовь, братство и дружба… Ого! Четыре получается. Стало быть, нам нужно всего четыре вещи.
        - И вкусняшки, не забывай про вкусняшки, - воскликнул второй. - Итого пять вещей.
        - Кратис, хоть ты-то можешь убить эту гадость? - поинтересовалась Селия.
        - Нельзя убивать людей. Создатель этого не одобряет… кажется, - неуверенно произнес Ясносвет.
        - Какие же это люди? - хмыкнула Селия. - У них даже стаканов на головах нет.
        - Лапуня точно человек, я в этом совершенно уверен, потому что мне припоминается, будто бы Лапуня все-таки я, - сообщило первое существо. - А Хвостюня тоже человек, потому что он мой братишка. Все люди - братишки. Или все братишки - люди? Ох, сложновато как-то выходит.
        - Да. Все. И люди, и братишки, и вкусняшки, - подтвердил Хвостюня. - А стаканов у нас нет, потому что у вкусняшек их нет, и у любви нет, и у дружбы тоже.
        - Нет, не поэтому, - возразил Лапуня. - Мы без стаканов, потому что они нам не нужны.
        - Несчастные умалишенные человечки, - Кратис вздохнул и бережно опустил Лапуню и Хвостюню на землю.
        - Нетушки, братишка, никакие мы не несчастные, - вскинулся Лапуня. - Очень даже мы счастные. И уманелишенные.
        - И мы рады приветствовать вас в Приходке! Добро пожаловать в лучший город мира! - прокричал Хвостюня.
        - Кусты эти что ли ваш город? - хихикнул Трехручка.
        - О, братишка, весь мир наш город, - приобняв Трехручку за плечи, доверительно сообщил Лапуня. - Приходка всегда с нами в наших душах, сердцах и… Хвостюня, что у нас еще есть, кроме душ и сердец?
        - У нас еще есть братишки, - подсказал Хвостюня.
        - Точно. Приходка в наших душах, сердцах, братишках и сестренка. Да, особенно в сестренках и еще во вкусняшках.
        - За кого здесь мне нужно выйти замуж, чтобы он избавил меня от этих омерзительных шумных людишек и я бы наконец смогла поспать? - простонала Селия.
        - Лапуня, Хвостюня, приятно было поболтать, но пришла пора прощаться, - сказал Халфмун.
        - Не-не-не, братишка. Ты что, не слышал, что сестренка сказала? Сейчас самое время поспать, а не прощаться, - заявил Лапуня.
        - Обожаю спать и вкусняшки, - поддержал его Хвостюня. - Завтра мы покажем вам Приходку, и вы полюбите ее, не будь я Лапуня или… как там меня зовут?
        - Я решительно против того, чтобы спать в компании личностей, вызывающих у меня крайнее подозрение и недобрые ожидания, - сказал Бальтазар. - Вдруг они притворяются сумасшедшими, а сами только и ждут, чтобы вонзить нам в спины ножи, когда мы уснем, повернувшись к ним всей своей беззащитностью.
        - Нет у ниф никакиф нофей, - пробубнил Трехручка с набитым ртом. - Только пара булофек была. Вкуфных.
        - Когда ты их успел обчистить? - поразился Халфмун.
        - Если вы сейчас же не умолкните, я уйду в лесную чащу и умру там от хронического недосыпа, - пригрозила Селия, и не нашлось никого, кто бы смог или захотел ей возразить.
        Утром Халфмун проснулся от шума множества голосов. Открыв глаза, он увидел, что на поляне вокруг него и его товарищей сидят и оживленно разговаривают несколько десятков людей. Среди них были мужчины и женщины разных возрастов, общим у которых было отсутствие головных стаканов.
        - О, братишка проснулся, - к Полулунку подскочил широко улыбающийся Лапуня. - Добро пожаловать в Приходку!
        - Я видела дивный сон, будто бы эти несносные бесстаканцы мне лишь приснились, - обведя поляну хмурым заспанным взглядом, проворчала Селия.
        - С добрым утречком, сестренка, - возникнув возле Селии, Хвостюня звонко чмокнул ее в щеку, за что незамедлительно получил от девушки удар кулаком в нос.
        - Ух ты! Вот это да, сильно, сестренка, от души, - расхохотался Хвостюня.
        - Меня одного беспокоит тот факт, что количество потенциальных неприятелей вокруг нас за минувшую ночь значительно увеличилось? - подал голос проснувшийся Бальтазар.
        - Спите дальше, дурачочки, мне же больше булочек достанется, - на краю поляны Полулунок увидел чавкающего Трехручку, сидящего между бесстаканцев.
        - Невероятно, я никогда не видел подобного ужаса, - часто моргая, забормотал Кратис. - Кто сотворил это со всеми вами? Какой бесчеловечный монстр мог так изуродовать столько человек, бедняжки?
        - Опаньки. Вот и Кратис с ума спрыгнул, - хихикнул Трехручка.
        - Скажите, что случилось? Как это произошло? - вскочив с земли, Ясносвет горестно заломил руки. - Что за сила посмела лишить вас стаканов?
        - Мой стакан Хвостюня отпилил, - ответил Лапуня.
        - А мою кружку Лапуня расколошматил, - сказал Хвостюня.
        - Должно быть, с вами двумя это случилось по оплошности, либо по воле злого рока, - проговорил Кратис. - Но как такая беда могла постичь вас всех?
        - Да расслабься ты, братишка. Нет у нас никаких бед, - к Ясносвету подошла сморщенная старушка и ласкового похлопала великана по колену, расположенному на уровне ее головы. - Все мы - приходцы, расстались со своими головными стаканами при помощи друг друга совершенно добровольно.
        - Не понимаю… Как вы могли так поступить и решиться на такое? Не мне, уроду из уродов, говорить об уродстве, но как вы теперь живете с этим? - простонал Кратис.
        - Ты, братишка, просто не понимаешь, насколько эта вселенная прекрасна и наполнена любовью. Сейчас тебе сестрица Ластуня все объяснит, - Лапуня поцеловал седой висок старушки.
        - Во вселенной все совершенно - цветы и деревья, звери и рыбы, солнце, луна и звезды, - Ластуня развела крошечные ручки так, как будто бы пытаясь обнять всю вселенную. - И ни у неба, ни у животных, ни у растений нет стаканов.
        - Приношу свои извинения за то, что может показаться вам бестактным в моем поведении, однако не могу не высказать своего принципиального несогласия, - перебил Ластуню Бальтазар. - У растений и головы нет. Так что же, человека теперь нужно обезглавить, чтобы он совершенный по вселенским меркам облик принял?
        - Какой забавный глупыш, - улыбнувшись, Ластуня потрепала Силагона по щеке. - Если человека лишить головы, тут-то ему и конец наступит. Головой человек ест, пьет, дышит и говорит, а кое-кто ею даже думать умудряется. От стакана же людям никакой пользы кроме вреда нет. У одного стакан огромный, у другого крошечный, у третьего на мыльный пузырь похож, а у четвертого - на ночной горшок. Из-за этого одни решают, что они лучше других, а другие страдают, одни бахвалятся, а другие плачут, но ни те, ни другие не имеют ни малейшего основания ни для того, ни для другого. Все люди равны и созданы, чтобы тянуться к свету, солнцу и радости, как цветочки. Вот только понять это можно лишь тогда, когда от своего злорадства или печали откажешься. А отказаться от этого сумеешь, если от стакана никчемного избавишься.
        - Безумие, - прошептал Кратис.
        - Не всякий, кого ты не понимаешь, - безумец. Как и не любой, кто не понимает тебя, - дурак, - сказала Ластуня.
        - Скажите-ка мне вот что, раз уж вы, неюная леди, такая многомудрая, - сощурился Бальтазар. - Как же вы живете, такие все бесстаканные, равные и радостные, совершенные, как цветочки?
        - Очень хорошо живем, - ответила Ластуня.
        - Мой дружочек-глупыш пытается вот что вызнать, - между Бальтазаром и Ластуней проворно втиснулся Трехручка. - Что за город такой - Приходка ваша, и где она на местности прячется? Как вы от врагов спасаетесь? Какими делишками промышляете? Откуда у вас булочки такие вкусные?
        - Приходка находится везде - в любом месте, где окажется ее житель. Вчера Лапуня и Хвостюня оказались здесь, и было им хорошо, и были вокруг них друзья и Приходка. А сегодня и все другие здесь, и всем хорошо, и вокруг всех друзья, и теперь здесь Приходка. У нас нет нужды прятаться или спасаться, потому что мы, приходцы, живем без врагов с одними лишь любимыми друзьями нашими. Дела наши в том, чтобы жить и радоваться, любоваться совершенством вселенной и красотой всего сущего. Когда мы вместе, нам всегда тепло и хорошо. А что до булочек… Хочешь еще булочку, братишка?
        - Еще бы не хотеть, - обрадовался Трехручка, и тут же получил из рук старушки румяный и ароматный пышный хлебец.
        - Все с этими приходцами ясно, - Селия закатила глаза. - Бродяги, нищие оборванцы и бесполезные бездельники, которые только и могут, что по сторонам пялиться, да глупо улыбаться.
        - Погодите, Ластуня, - Халфмун, до того бездумно любовавшийся тем, как изрядно потрепавшаяся и перепачканная одежда облегает стройный стан Селии, оживился. - Вот вы говорите, что нет у вас врагов. Но я точно знаю, что сейчас, в эту самую минуту у всей вселенной есть враг - Объединенная Конфедерация. У Конфедерации много людей и оружия, скоро они будут везде, и даже здесь. Что вы станете делать, когда они захватят Приходку? Радоваться плену и навязанному порядку?
        - Высокого ты мнения о той Конфедерации, раз врагом вселенной ее считаешь, - добродушно усмехнулась Ластуня. - Но у вселенной не может быть врага, потому что она бесконечно велика, сильна, добра и милостива. И потому, что даже тот, кого ты считаешь своим и ее врагом, - крошечная часть вселенной. Никто не может захватить Приходку и что-то нам навязать, потому что Приходка лишь там, где нет врагов и правил, противных приходцам. Где плохо - нет Приходки, а где она была, есть и будет, там ей и ее жителям страшиться нечего.
        - Не понимаю, - признался Полулунок.
        - Представь себе поляну, залитую солнечным светом. Если на небе появится туча и закроет собой лучи, разве солнце от этого перестанет светить? Разве поляна от этого перестанет существовать?
        - Нет, но…
        - Туча уплывет дальше, гонимая ветром, истечет дождем или попросту рассеется в воздухе, а поляна и солнце останутся. Кроме того, если над полянкой, где ты так любил нежиться, висит туча, это не значит, что облака скрыли небо надо всеми полянками во вселенной. Можно перейти на другую поляну, можно подождать, пока небо прояснится, а можно и вовсе вознестись над облаками - там солнце светит в любую погоду, - Ластуня хитро подмигнула нахмурившему лоб Халфмуну и протянула ему булочку. - Вижу, ты опять не понял. Не беда. Вот, съешь вкусняшку. Когда в голове хмуро от поселившихся там туч, любовь, дружба и вкусняшки - лучшее средство.
        - Спасибо за булочку и за интересный разговор, но мне с товарищами нужно идти дальше.
        - Погоди, Полулунок, я имею желание прояснить для себя некоторые аспекты существования Приходки и ее славных обитателей, - вмешался Бальтазар. - Скажите, досточтимая Ластуня, всем ли приходцам живется так сладко и радостно, как вы только что живописали? Или есть среди вашего племени личности, испытывающие на своей, так сказать, шкуре - это я сейчас фигурально выражаюсь - дискриминацию по какому-либо признаку?
        - Братишка, что-то я за тебя беспокоюсь, - покачала головой Ластуня. - У тебя изо рта лезет то, что обычно из людей снизу выходит, да и то, если они животом страдают.
        - Таких гнусных намеков я терпеть не намерен! - взвился Силагон, но тут же поник. - Я это, вот чего спрашиваю - у вас в Приходке над кем-нибудь смеются, издеваются, я не знаю… обзываются по-всякому? Поколачивают, обделяют, унижают?
        - Мы смеемся, когда нам смешно. А издевательства и унижения… - Ластуня задумала. - Что ж, я знаю, что значат эти слова. Давненько их не слышала. Нет, таким вещам, как и дракам, в Приходке места нет. Они попросту лишены смысла. Зачем кого-то обижать, если все вокруг твои друзья? Из-за чего драться, если булочек хватает на всех? А ты, малыш, смотрю, натерпелся в этой жизни.
        - Я… мой стакан… они с самого детства, только и делали, что… - глаза Бальтазара порозовели и увлажнились. Пару раз горестно всхлипнув, он задержал дыхание, но тут же шумно выдохнул и разразился безудержными рыданиями.
        - Бедный братишка, - крошечная Ластуня обняла долговязого Бальтазара, и тот, ссутулившись и поджавшись, уткнулся носом в ее плечо. - Не плачь, маленький, не плачь, хорошенький. Все будет хорошо, вот увидишь.
        - Нет… не будет… все плохо, и будет только хуже, - давясь рыданиями, пробулькал Силагон.
        - Эк тебя размазало. Не Бальтазар, а ядерная сопля на палочке, - хихикнул Трехручка.
        - Цыц, - шикнула на него Ластуня, и снова обратилась к Бальтазару. - Обязательно будет, малыш. Если хочешь, оставайся с нами, в Приходке. Тут тебя никто не обидит.
        - Я… стану приходцем? - Силагон оторвал заплаканное лицо от плеча Ластуни и недоверчиво посмотрел на нее.
        - Да.
        - И вы все будете со мной дружить и любить меня?
        - Конечно.
        - И делиться со мной булочками?
        - Именно так.
        - А как же мой… - Бальтазар показал пальцем на свою макушку.
        - С ним ты расстанешься, - сказала Ластуня. - Поверь, вскоре ты и не вспомнишь о своем стакане. Потому что ничего хорошего с ним не связано, а плохих воспоминаний у приходцев не бывает. Так что ты решишь, братишка?
        - Я… я… - глаза Силагона забегали. Дрожа всем телом и грызя ногти на левой руке, правой он нервно поглаживал свой стакан. Внезапно взгляд его остановился на Ластуне, а дрожь утихла. Положив ладони на плечи старушки, он твердым голосом произнес: - Я решил. Я остаюсь с вами.
        - Рада это слышать, братишка, - кивнула Ластуня. - Скажи, как тебя зовут?
        - Мое имя Бальтазар из благородного семейства Силагонов.
        - Мы будем звать тебя Бальтюня. Если ты, конечно, не против.
        - Бальтюня, - повторил Бальтазар, словно пробуя новое имя на вкус. - Да, мне очень нравится, и я совсем и полностью не против.
        - Эй! Я против, - воскликнул Трехручка. - Слышь, Бальтюня, я твою никчемную жизнь спас, и ты мне кое-чего за это должен. Припоминаешь уговор?
        - Да, я помню, - Силагон погрустнел. - Я обещал наградить тебя на обратном пути.
        - Вот-вот, не вздумай даже пытаться меня облапошить, - Трехручка потряс в воздухе кулаком. - Ни в каких Приходках ты не останешься. Как миленький пойдешь с нами до конца, а потом обратно - вместе со мной. Я с тебя глаз не спущу, пока ты обещание не выполнишь.
        - Трехручка, отстань от него, - сказал Халфмун. - Даже если не позволишь ему остаться, он все равно не даст тебе ни золота, ни бриллиантов. Я был в доме Бальтазара в Красвиле - это сарай, в котором самое ценное - метровый слой мусора на полу.
        - Он обманул меня! Убью! - взвизгнул Трехручка. Он прыгнул, намериваясь вцепиться в лицо Силагона, но отлетел в сторону, отброшенный кулаком Халфмуна.
        - Успокойся, - Полулунок примирительно поднял вверх ладони. - Если уж на то пошло, о королевских богатствах семейства Силагонов тебе соврал я, а не он.
        - Гнусный лжец. Вы оба гнусные ядерные лжецы, - прошипел Трехручка, держась за ушибленное плечо.
        - Прости, я действительно солгал, - Халфмун помог Трехручке подняться на ноги. - В тот момент я всего лишь хотел, чтобы Бальтазар выжил. Как по мне, так ложь не такая уж большая плата за человеческую жизнь.
        - Кратис, прикончи Бальтазара и Халфмуна, - крикнул Трехручка. - Помнишь, как они в глаза врали тебе? Так же они обошлись и со мной, твоим единственным другом. Во имя нашей дружбы и твоей чести ты обязан выпотрошить их.
        - Только Создатель и наместник его земной, Его Святейшество Шлафий Кунский, имеют власть решать, кому жить, а кому умирать, - ответил Кратис и тихо добавил. - Однажды я уже преступил через эту греховную черту, и нет мне за то прощения ни на земле, ни в чертогах Создателя.
        - Ууу, - Трехручка взвыл, как от приступа зубной боли. - Я на секнудочку запамятовал, какой ты ядерный дурачина.
        - Уймись, - посоветовал ему Халфмун. - Ты и так получишь шанс на исполнение самого заветного желания. Разве мало этой награды за то, что ты всего лишь поделился с нами парой кусков жареной сырицы?
        - Считай, что в этой схватке ты победил, дружочек, - Трехручка злобно сплюнул под ноги Полулунку. - Но учти, войну я не проиграю.
        - Как тебе будет угодно, - пожал плечами Халфмун. - Бальтазар, ты действительно остаешься с приходцами?
        - Да, друг мой, пришло время прощаться. Я хотел получить другой стакан. Но глупо продолжать желать этого, если можно получить другую жизнь. Жизнь, о какой я и мечтать не мог. И, к тому же, заплатив за это всего лишь стаканом, от которого и так всегда хотел избавиться.
        - Звучит разумно, - согласился Полулунок. - Что ж, прощай, Бальтазар Силагон. Счастливо оставаться.
        - Спасибо, - Бальтазар крепко обнял Халфмуна. - Спасибо тебе за все, друг. Я был не лучшим спутником, но я знаю, что сейчас почти что счастлив в первую очередь благодаря тебе.
        - Ладно-ладно, не говори глупостей, - неожиданно для себя Полулунок смутился. - Нам действительно пора двигаться дальше.
        - Прощайте, друзья. Кратис, Селия, Трехручка… - Бальтазар на секунду задумался. Вдруг глаза его загорелись: - Может быть, нам не надо прощаться? Почему бы вам всем не остаться в Приходке?
        - Я должен дойти до конца, - сказал Халфмун.
        - Кому должен?
        - Всем. И тебе, Бальтазар, и даже приходцам, хоть они этого и не понимают.
        - А мне на уши ваша ядерная лапша не липнет, - проворчал Трехручка. - Какой бы веселенькой Приходка ни была, все о ней - то ли вранье, то ли все равно рядом с Экстраполисом не валялось. Вот вернусь в Экстраполис, от души над вами блаженненькими похихикаю.
        - Стакан - дар Создателя человеку. Лишать себя стакана, пусть даже такого уродливого, как мой, - великий грех. Вся суть Приходки представляется мне скоплением мерзкой замыслу Создателя ереси, - заявил Кратис. - Надеюсь, Бальтазар, ты сможешь жить с грехом, хоть и не верю в такую возможность.
        - А ты, Селия? Тебе ведь даже от стакана отказываться не придется - он у тебя и так разбит, - Бальтазар протянул руку девушке.
        - И что с того? - фыркнула Селия, оттолкнув руку Силагона. - Кто мне здесь подарит красивое кольцо и отведет в совершенно особенное место? Кто возьмет меня в жены и устроит потрясающую незабываемую свадьбу с роскошным платьем, которая станет лучшим днем в моей жизни? Лапуня или Хвостюня? Или, быть может, ты Бальтюня? Не смеши меня.
        - А вот это жаль, что девка оставаться не хочет, - проговорил Трехручка. - От этой дурочки избавиться очень бы кстати вышло.
        На этом долгое прощанье завершилось. Приходцы дали Халфмуну и его товарищам столько пирожков, сколько те могли унести, и путники пошли дальше - туда, куда раньше вела Северная звезда.
        11
        Чем дальше путешественники продвигались на север, тем заметнее менялись окружающий пейзаж и климат. День за днем Халфмун, Кратис, Трехручка и Селия продирались через низкорослый кустарник с мелкой кожистой листвой и колючками, чередующийся с хвойными рощами. Изобилие дичи, грибов и ягод не давало путникам голодать, но место голода занял другой опасный враг - холод. С неба то лил ледяной дождь, то падали редкие снежинки, а листва и мох по утрам серебрились инеем. Ночи путешественники проводили, плотно прижавшись друг к другу и укрывшись мхом и еловыми лапами. Поначалу Селия была против такого тесного контакта со своими спутниками, но первая же попытка переночевать отдельно от остальных заставила ее передумать.
        Исчезновение путеводной звезды окончательно перестало беспокоить Полулунка. Оставайся она на своем месте, тучи, затянувшие небосвод, все равно не позволили бы ее увидеть. Помня, где звезда взошла в свой последний раз, Халфмун воображал ее дальнейший небесный путь, и следовал по нему.
        - Я больше так не могу, - сказала Селия. Это были первые слова, произнесенные кем-то из путников за последнюю дюжину дней. - Мне нужна одежда.
        - Роскошное платьице изо мха твое мамзельство желает? - хихикнул Трехручка. - Возьми, да сшей его - иголок тут полно. Еловых.
        - Кратис, ты же мужчина, - продолжила Селия, не обратив внимания на слова Трехручки. - Найди оленя, лося или другого крупного зверя и сдери с него шкуру. Если я завернусь в шкуру, то, быть может, не умру прямо сейчас.
        - Я найду для тебя шкуру, - вызвался Халфмун.
        - Кратис, ты меня слышал? - даже не взглянув на Поулунка, спросила девушка.
        - Да. Ждите меня здесь, я постараюсь вернуться как можно скорее, - кивнул великан, и скрылся в зарослях ельника.
        Проблуждав в лесу около часа, Ясносвет услышал треск ломающихся веток. Следуя за звуком, он вышел к поляне, где увидел огромного медведя, объедающего куст малины. Рядом с медведем в кустарнике резвились два медвежонка. Кратис направился прочь, но не успел сделать и нескольких шагов, как на его спину обрушился мощный удар. Развернувшись, великан оказался нос к носу медведем. Широко разинув клыкастую пасть, зверь издал оглушительный рев и грозно поднял когтистую лапу.
        - Вот видишь, как получается? - печально вздохнул Кратис. Утерев с лица горячую медвежью слюну, он обхватил голову животного обеими ладонями и крепко сжал их. Череп медведя хрустнул в руках Ясносвета, как сухая ореховая скорлупка, зверь судорожно взмахнул лапами и обмяк. Жалобно скуля, к ногам великана подбежали медвежата.
        - Только и могу я, что убивать творения Создателя, - пинками отогнав медвежат, Кратис оторвал от медвежьего тела смятую голову с вытекшими глазами и мозгом. Затем, надорвав шкуру на груди и брюхе, он стащил ее с туши, как перчатку с руки. Перебросив окровавленную меховую добычу через плечо, Ясносвет понуро поплелся обратно к товарищам.
        К удивлению Кратиса, на прогалине, где он расстался с Селией, Халфмуном и Трехручкой, никого не было.
        - Все ясно, - с горечью сказал Ясносвет самому себе. - Это был трюк, уловка, чтобы избавиться от меня. Что ж, это справедливо. Я уродлив, и беспросветно черна моя душа. Я позор рода человеческого и достоин того, чтобы быть брошенным здесь наедине с еще одним грехом и руками, обагренными кровью. Видит Создатель, мне некого винить в своем грехопадении, кроме себя самого. Не держу я зла и обиды на вас, друзья мои. Вы и так чрезмерно долго терпели меня. Пусть же добрым будет ваш и путь, и да приведет он вас к заветной цели. А я безрадостно…
        Поведать вслух подробные планы на свое дальнейшее безрадостное существование Кратис не успел. Его отвлек донесшийся из глубины леса звук. Крик был еле слышным, но в нем Ясносвет без сомнений узнал голос Селии.
        - Эй! Аууу! - Кратис гаркнул так зычно, что с елей посыпалась хвоя, а изо мха под его ногами в разные стороны брызнули мелкие грызуны и насекомые. - Селия! Отзовись!
        - ааа… ееесь… - на этот раз в отдаленном отголоске Кратис признал Трехручку.
        - Держитесь, друзья! - великан помчался на голос, не разбирая дороги и голыми руками снося вековые ели, которым непосчастливилось оказаться у него на пути.
        Вскоре лес вокруг Ясносвета сменился каменистым предгорьем, изрезанным глубокими разломами, скалистыми гребнями и черными провалами пещер.
        - Эй! - повторил свой клич Кратис.
        - Ааа! - из дыры в скале слева от Кратиса грянул вопль Трехручки, многократно усиленный эхом. Недолго думая, великан прыгнул в пасть подземелья. На миг он ослеп, но затем увидел в нисходящем тоннеле мерцающий свет. Обдирая плечи и локти в тесноте каменного прохода, Ясносвет устремился к нему.
        Из тоннеля Кратис вывалился в просторную пещеру, посреди которой горел костер. У костра, слово гигантские гусеницы, извивались плотно запеленатые в шкуры Халфмун, Селия и Трехручка.
        - Чего зенки вылупил? Может быть, в порядке исключения, хоть на этот раз спасешь меня по-человечески? - рявкнула Селия, заметив Ясносвета.
        - От кого спасать-то? - растерялся Кратис. Словно в ответ на его вопрос, из мрака одно за другим стали выступать существа. Не успел Ясносвет и глазом моргнуть, как все видимое пространство вокруг него заполнилось сотнями человечков. Все они были не выше полуметра, одеты в шкуры и вооружены короткими копьями, чьи поблескивающие в свете костра наконечники хищно смотрели в сторону Кратиса. На головах человечков вместо стаканов виднелись бесформенные кристаллические наросты.
        - Жители подземелья, отпустите моих друзей. Они не причинили и не причинят вам зла, - сказал Кратис.
        - Я им то же самое говорил, - пробормотал Халфмун.
        - Это они мне сейчас зло причинят, если ты ничего не сделаешь, идиот, - взвизгнула Селия.
        - Если вам, подземные жители, требуется пленник, смиренно прошу взять меня, отпустив взамен моих друзей, - Кратис торжественно преклонил колени и опустил голову. Вид его головного кубка, с которого после пробежки через лесную чащу слетел лиственный чехол, явно впечатлил пещерных человечков. Указывая на него пальцами, они принялись толкать друг друга локтями, таращить глаза и щелкать языками.
        - Означает ли это согласие? - спросил Ясносвет. На секунду все до единого человечки замерли, после чего, побросав копья, рухнули на колени и опустили головы, в точности, как Кратис. При этом нестройный хор голосков запел: - Саглясе! Саглясе! Саглясе!
        - Согласны они. Не видишь что ли, дурачина? Развяжи меня скорее, пока эти уродцы не передумали, - прошипела Селия.
        - Да уж, Кратис, дружочек, пошевели-ка ручками, - поддакнул Трехручка. Ясносвет приблизился к замотанным товарищам, но человечки, не прекращая напевать, опередили его, мгновенно развязав всех троих.
        - Вы выполнили свое слово, подземные жители. Теперь мой черед, - великан улегся на спину возле костра и сложил руки на груди. - Делайте со мной, что вам угодно.
        - Саглясе! Саглясе! Саглясе! - десятки крошечных ручек подхватили великана и понесли его вглубь пещеры.
        - Жаль старичка Кратиса, но лучше он, чем я, - хихикнул Трехручка, но тут же завопил: - Что вы творите? Отпустите меня! Мы же договорились!
        - Гнусные уродцы! Твари вонючие! Кратис, убееей их! - кричала Селия. Ее, как и Трехручку с молча брыкающимся Полулунком, пещерные обитатели схватили и потащили следом за Кратисом.
        Не обращая никакого внимания на протесты и сопротивление, человечки легко и шустро пронесли путешественников по извилистому подземному лабиринту, выведшему на поверхность. Оглядевшись, Халфмун и его товарищи увидели, что находятся на поляне, со всех сторон окруженной скалами.
        - Саглясе! - в мановение ока пещерные человечки соорудили из ветвей три кресла, на который усадили Полулунка, Селию и Трехручку, а для Кратиса они так же проворно построили бревенчатый трон. Еще через несколько минут на поляне потрескивал огонь, на котором жарились аппетитно пахнущие куски мяса.
        - Саглясе! - улыбаясь и подмигивая, дикари вручили путникам деревянные кружки, в которых плескалась мутная жидкость.
        - Крепенькая настоечка. Вот это я понимаю - вкусняшка, - хлебнув из кружки, сказал Трехручка.
        - Кратис, ты понимаешь, что тут происходит? - недоверчиво глядя на суетящихся человечков, спросил Халфмун.
        - Судя по всему, они нам очень рады, и встречают в соответствии со своими понятиями о гостеприимстве, - предположил Ясносвет.
        - Схватить нас, угрожая копьями, замотать в шукры и затащить в дыру - тоже проявления гостеприимства? - брезгливо наморщив нос, Селия отставила кружку подальше от себя.
        - Видимо, таков их ритуал, - пожал плечами Кратис. - Возможно, те шкуры, в которые вас завернули, тоже были ритуальными.
        - К слову о шкурах. Ты нашел то, о чем я тебя просила?
        - Да, конечно, но… - великан виновато опустил глаза. - Прости. Наверное, я обронил ее, когда бежал на ваш зов.
        - Ну что ты, не стоит извиняться. Я просто умру от холода. Но ведь всем на это плевать, так что ничего страшно.
        - Как только мы отсюда выберемся, я обязательно достану для тебя шкуру, - пообещал Халфмун.
        - Во-первых, тебя никто не спрашивал, - огрызнулась Селия. - А во-вторых, к тому моменту я точно замерзну насмерть.
        - Будь умничкой, не обращай внимания на тепло от этого костерка и замерзни поскорее. Тогда мне больше еды и выпивки достанется, - сказал Трехручка и жадно впился зубами в сочный кусок жареного мяса, протянутый ему одним из дикарей.
        День шел к вечеру. Пещерные человечки пританцовывали вокруг Кратиса, не переставая напевать «Саглясе», и выглядели совершенно счастливыми. Путники, согревшись, наевшись и напившись, тоже почувствовали себя намного лучше. Халфмун улыбался, вспомнив, как давным-давно - казалось, в другой жизни, они с Унией сидели у костра на берегу Бобровой заводи и запекали в углях рыбу, завернутую в листья лопуха. Впервые за многие месяцы улыбка появилась и на лице Кратиса. Осоловевший Трехручка, что-то мурлыча себе под нос, отрывался от кружки только для того, чтобы потребовать добавки. Даже Селия Кардиган, сменив гнев на милость, потягивала настойку и, похохатывая, тыкала пальцем в веселящихся дикарей, спрашивая: - Ты страшненький мальчик или уродливенькая девочка, а?
        В самый разгар праздника, округа сотряслась от громоподобного рева. Человечки испуганно бросились к Кратису - некоторые сумели втиснуться под его трон, другие облепили ноги, руки и торс великана. Те же, которые не смогли приникнуть к Ясносвету, дрожа всем телом, тянули к нему свои ручки. С неба на поляну, расшвыряв горящие ветви и угли костра, спикировала огромная черная тень.
        - А ведь так чудесненько вечеринка начиналась, - пробормотал Трехручка.
        Тень метнулась к Кратису. Лязгнули тяжелые челюсти, раздался пронзительный крик боли.
        - Саглясе! - отчаянно взвыли дикари, живым ковром покрывшие Ясносвета.
        - Ах ты дрянь! Маленьких обижать вздумала?! - прорычал Кратис. Стряхнув с себя дрожащих человечков, он выпростал вперед руку и схватил гигантскую тень. Существо заклокотало, дернулось влево, затем вправо, пытаясь избавиться от хватки Ясносвета, но великан крепко вцепился в его шкуру. С шелестом раскинув крылья, тень взмыла ввысь, увлекая за собой великана.
        Тварь стремительно набирала высоту, и вскоре она и висящий на ней Кратис оказались выше облаков в кристально прозрачном воздухе, залитом ярким сиропом закатного солнца. Сложив крылья, существо камнем полетело к земле. Едва не задев гребень скалы, оно вновь вознеслось ввысь и еще несколько раз повторило этот трюк, силясь сбросить Ясносвета, но тщетно. Перехватывая руки, Кратис медленно, но неумолимо приближался к длинной шее твари.
        - Крутись, вертись, как хочешь, а от меня не отвертишься, - крикнул Кратис. - Посмотрим, как ты с вырванной глоткой закрутишься.
        - Торопиться не надо. Поговорим давай, - послышалось сквозь шум ветра.
        - Что? - переспросил удивленный Ясносвет.
        - Вырывать не надо глотку. На землю тебя опущу я. Договариваться будем. Понимаешь?
        - Ты что, говорящая? - ахнул Кратис.
        - Мудрый ты, я смотрю, не очень. На землю. Понимаешь? Не убивать ни меня, ни тебя. Договариваться. Ясно?
        - Да что ты вообще такое?
        - Неприятно очень в ответ на вопрос новый вопрос слышать. Я - Ррааоеуын. Ты принимаешь мое предложение договариваться?
        - Рра… чего?
        - Силы мои и терпение да пребудут со мной. Считать буду, что принимаешь ты условия перемирия, - Ррааоеуын расправил крылья и плавно спланировал на заснеженную горную вершину. - Отцепись, любезен будь так. Слово даю чести, что на тебя нападать не стану.
        Немного подумав, Кратис разжал пальцы. Шумно втянув воздух, Ррааоеуын отступил от него на несколько шагов и замер.
        - Так что же ты за зверь? - спросил Ясносвет, разглядывая монстра. Ррааоеуын походил на исполинского черного петуха, но с длинным зубастым клювом, кожистыми, как у летучей мыши, крыльями и тремя извивающимися чешуйчатыми хвостами.
        - Ррааоеуын есть Ррааоеуын, и иных объяснений для себя не имеет и не требует, - ответило чудовище. - Мне же скажи, называть тебя как я могу?
        - Я Кратис из рода Ясносветов. Отвратительный урод, заслуженный изгой, закоснелый грешник против замысла Создателя и бесславный убийца.
        - Многогранное себя восприятие человеком меня удивляло всегда, Кратис.
        - Подозреваю, что не об удивительности человеческих судеб ты со мной поговорить хотел, - нахмурился Ясносвет. - Для начала объясни, почему ты напал на тот маленький народец, который так приветливо встретил меня и моих друзей?
        - Всякому, кто жив, питание требуется в соответствии с природой его. Одна рыба тиной довольна будет, другая рыба на рыбу же охотиться станет. Желудями и кореньями кабан насыщается. Человек же отвергнет желуди, но кабаном насытится. Знакомы мне мысли человеческие о невозможности человеком питаться. Но ни я, ни медведь человеком быть не может, насыщаться зато мясом человека охотно согласится.
        - Но люди - дети Создателя, - воскликнул Кратис.
        - Всякий, кто родился, дитя чье-то. Годы многие поглощаю я людей племени кутси. Съедаю я столько ровно, сколько требуется мне для жизни. Кутси при том в числе своем урона не несут, поколение за поколением напротив лишь преумножаясь.
        - Нельзя есть людей, это недопустимое зло.
        - Знал я, что слова твои таковы будут, Кратис. И нет надежд и намерений у меня мысль твою поменять. Скажу между тем, что кутси охотно насытились бы друзьями твоими и твоим мясом к тому же, не будь ты Воином Согласия.
        - Ты хочешь сказать, что… эти милые крохи едят людей? - ужаснулся Кратис.
        - Сказал я именно так, видел сам раз не один, - подтвердил Ррааоеуын. - Что же касается тебя, Кратис - Воин Согласия…
        - Несчастные грешники, - Ясносвет горестно заплакал, закрыв лицо руками. - Бедные маленькие еретики, лишенные ласкового света истины и мудрости Создателя. Они не ведают, что творят. Не подозревают, на какие муки обрекают себя.
        - Не выслушаешь ли ты, почему Воин Согласия есть ты?
        - Как дети неразумные суют свои ручонки в огонь без страха обжечься, так и дикари по недомыслию нарушают основополагающие законы Создателя. Но ребенок, единожды получив ожог, образумится на всю жизнь вперед. Дикарям же невдомек, так как некому разъяснить им, какому ущербу сами себя они подвергают, - истово сокрушался Кратис, колотя себя кулаком в грудь.
        - Умолкни, добр будь. Речи твои выслушал я, имей же толику терпения обратить ко мне слух свой, - Ррааоеуын так повысил свой и без того громкий голос, что у Кратиса потемнело в глазах и он оборвал свои рыдания.
        - Правда такова, что кутси пища моя, и по нраву то мне было. Также правда есть и то, что кутси против положения вещей такого испокон веков своих были, - продолжил крылатый монстр. - Слезами и криками собратьев своих провожали они тех, что я поглощал. И было то законом единственным, не в силах так как были кутси на мой голод ответить еще чем-то, кроме как мясом своим и плачем своим. Однако странное имеет быть случаться всегда и везде, но неожиданно и объяснимо едва ли. Так и кутси племя породило дитя странное и на других кутси непохожее. Не имело дитя то страха перед Ррааоеуыном. Послужило оно мне пищей доброй, но до того успело сотворить нечто, для кутси странное до невозможности. У входа в пещеру кутси углем на скале изобразило дитя то Ррааоеуына поверженного. Рядом же с Ррааоеуыном воин изображен могучий - на голове кубок его, в руке его - хвост Ррааоеуына. Указало дитя кутси на воина и молвило слово - согласие. Сказать должно тут, что до поры той не ведали кутси слова ни единого, жестами обменивались лишь, да кривлялись. Не только я понял смысл начертанного, ясен и кутси стал он - пророчество.
Даже пророка гибель усомниться кутси в избавлении от Ррааоеуына грядущем не заставила.
        - Пророчество? Стало быть, и к дикарям неразумным Создатель свой лик ласковый поворачивает, - обрадовался Кратис, но тут же смутился. - Впрочем, то могло быть не откровение Создателя, а ересь. Его Святейшество в нашей беседе с ним накануне несостоявшейся казни упоминал, что с пророчествами нужно быть очень аккуратным, дабы не поддаться искушениям ложных истин.
        - Признаться должен, что и я уверен не был ни в верности, ни в ложности начертанного. Знал лишь, что странное потому и странным является, что обычное ему объяснение разумное в пору не приходится. Сегодня же спорить нет более смысла, сомневаться и рассуждать. Уповали кутси и веровали в Воина Согласия пришествие сотни лет, и оно случилось. Быть может, вечен будь Ррааоеуын, знал бы наверняка - коли ждать чего-то упорно и долго достаточно, случится и оно, чего бы ни ждал.
        - Не мог не заметить, что ты считаешь, будто бы Воин Согласия из того пророчества - это я. Но с чего такая уверенность?
        - Радуюсь внимательности твоей, Кратис. С того начну, что на скале углем изображен Воин с кубком на голове, тебе соответствующий. «Согласие» - слово, по которому узнали тебя кутси к кубку вдобавок.
        - Многовато совпадений. Воистину, неисповедимы пути Создателя. Получается, что мне теперь надлежит сразиться с тобой, убить и принести кутси то избавление, которого они так долго ждали, - заключил Ясносвет.
        - Торопиться не надо, Воин Согласия, - чудовище прикрыла глаза и склонила голову. - Верю я, что могуч ты довольно, чтобы убить меня. Но договариваться хочу с тобой в надежде на понимание. Ррааоеуын стар, признавать свои слабости хватает мудрости ему. Хочешь ты победить? Победа твоя уже. Избавить кутси желаешь? Слово верное свое даю, что ни единого кутси впредь не трону. Убивать же не надо меня. Согласен?
        - Я и без того убил уже слишком много творений Создателя, - вздохнул Кратис. - Но пророчество… Разве оно исполнится, если я сохраню твою жизнь?
        - Изображен на скале Ррааоеуын лежащим. Вот он - ложится пред тобой, - монстр растянулся на снегу у ног Ясносвета.
        - Воин Согласия изображен с хвостом Ррааоеуына. Вот тебе хвост мой, - Ррааоеуын ухватил себя клювом за основание среднего хвоста, и резко мотнул головой - на снег брызнула черная кровь, в воздухе запахло гнилью.
        - Будь по-твоему, - великан поднял конвульсивно подергивающийся хвост и вознес его над головой, как меч. - Я дам тебе уйти, если ты выполнишь еще одно условие. Поклянись больше никогда не есть людей - ни кутси, ни других племен и родов.
        - Последователен ты в измышлениях своих, признаю. Пиявке, кровь сосущей, не прикажешь ты травой питаться, но мне приказать можешь, - сказал Ррааоеуын. - Пусть то и во вред мне, но смерть еще больше во вред. Клятву даю тебе свою исполнить волю твою, Воин Согласия Кратис. Прощай же ныне, и да не будет повода у судьбы для нас повстречаться вновь.
        - Прощай, Рра… как там тебя? Может, перед расставанием спустишь меня с этой горы?
        - Уговора такого не заключал я, - Ррааоеуын разразился смехом, похожим на карканье сотни воронов, оторвался от заснеженной вершины и растаял на фоне беззвездного черного неба.
        Спуск с горы и поиски прохода к поселению кутси заняли у Кратиса всю ночь и половину следующего дня. Когда же он, продрогший, изрезанный острыми камнями и едва переставляющий ноги от усталости, с хвостом Ррааоеуына, перекинутым через плечо, появился на окруженной скалами поляне, дикари словно с ума посходили от радости. Все кутси от мала до велика прыгали выше собственных голов, вопили «Саглясе!» троекратно громче прежнего, обнимали и целовали друг друга, а потом подхватили Кратиса на руки и подбрасывали его в воздух до тех пор, пока он не отогнал их беззлобной руганью и шлепками. После этого ничуть не огорчившиеся кутси устроили для Воина Согласия и его товарищей такой пир, что те, набив животы и напившись крепкой настойки, уснули прямо возле костра, не найдя сил встать с деревянных кресел.
        Утром, придя в себя, Халфмун и его спутники приступили к сборам в дорогу. Благодарные кутси дали им вдоволь жареного мяса, а в добавок к этому каждому подарили по теплому меховому плащу.
        - А шкуру-то для меня ты собирался добыть, Полулунок. Еще одно несдержанное обещание, но мне не привыкать, - сказала Селия, кутаясь в обновку. - Даже дикари-недомерки умеют позаботиться о девушке лучше, чем ты.
        - Селия, я честно…
        - Хватит слов, - перебила Халфмуна Селия. - Все, что ты говоришь, - это просто слова. Для меня же куда больше слов значат поступки.
        - Вот-вот, давайте топать молчком, - прокряхтел Трехручка, согнувшийся под тяжестью бочонка с настойкой. Немало времени, слов и жестов он потратил, чтобы объяснить кутси, какой подарок, кроме еды и одежды, хочет от них получить на прощанье.
        Храня молчание, путешественники начали подъем - Халфмун определил, что путь их лежит через горный хребет. Припасы и одежда пришлись как нельзя кстати - среди заснеженных скал, продуваемых всеми ветрами, не было ни дичи, ни возможности согреться.
        Поулунок радовался холоду и снегу. Он считал этой верной приметой того, что до жилища северного волшебника уже недалеко. О чем думала Селия, никто не знал, но, судя по блуждающей улыбке, она тоже предчувствовал близость исполнения своих желаний. Трехручке с бочонком приходилось нелегко, но он находил утешение, то и дело прикладываясь к нему. И только Кратис с каждым часом все больше хмурился и мрачнел.
        - Простите меня, друзья, но я так больше не могу, - наконец сказал он. - Я должен вернуться к кутси.
        - Чего ты там забыл, дурашка? - спросил Трехручка.
        - Через провидение Создатель подал мне знак, что и такой грешник, как я, может служить делу Его во славу Его. Он сделал так, чтобы я пришел и спас пещерных жителей. Этим Он спас и меня, отчаявшегося и потерявшего веру в себя.
        - Так и радуйся, что спас. Дело сделано, зачем возвращаться? - удивился Халфмун.
        - Я защитил кутси от одного зверя, а на них могут напасть и другие чудовища. Но не это самое важное, - сказал Ясносвет. - Маленькие дикари живут во грехе, не ведая законов Создателя. Я должен донести до них слово и волю Его, обучить их праведной жизни и языку, который Создатель подарил племени человеческому. Я - самый грешный из всех детей Его только так смогу оправдаться во всевидящих глазах Его.
        - А как же твои чудненькие Римафины? Как же омерзительное уродство с этой плевательницей на башке? - Трехручка сделал большой глоток из бочонка.
        - Римафины будут стоять, покуда Создателю это угодно. И если бы Ему было угодно, я бы не родился с изъяном и не имел бы причин покинуть родной город. Но лишь теперь мои глаза открылись. Мое уродство - пустяк в сравнении с тем, насколько безобразный облик имеют кутси. Тем не менее, даже их судьба беспокоит доброго и справедливого Создателя, пославшего меня им во спасение. Я обязан взяться за эту миссию, пусть и завершится она лишь с моим последним вздохом, - Кратис виновато опустил взгляд. - Простите, что подвел вас и не смог завершить путешествие вместе с вами, друзья. Прощайте и помните: Создатель милостив, он не оставит вас на этом пути. А если оставит - такова воля Создателя.
        - Ох, какой же ты нудный, - закатила глаза Селия. - Собрался сваливать - скатертью дорожка. Проку от тебя с твоим Создателем не больше, чем от Полулунка, а он, как известно, совершенно бесполезен.
        - Да-да, привет уродливым коротышкам, - махнул рукой Трехручка.
        - Будь счастлив, Кратис Ясносвет. Кутси невероятно повезло, что у них есть такой заступник, как ты, - Халфмун протянул великану руку, и тот пожал ее так крепко, что чуть не сломал. После этого Кратис, счастливо улыбаясь, огромными скачками понесся обратно, где за пеленой тумана и снежной пыли осталось поселение кутси, а Полулунок, Селия и Трехручка продолжили восхождение.
        12
        Поднявшись на плато недалеко от подножья горы, путешественники увидели на противоположной его стороне множество теснящихся друг к другу шатров. Над шатрами курился дымок, а возле них черные, как угли, трясли гривами десятки коней.
        - Не к добру это, - нахмурился Халфмун. - Давайте попробуем обойти поселение так, чтобы нас не заметили.
        - Кажется, опозданчик вышел, - Трехручка мотнул головой влево и вправо, и в тот же момент до Полулунка донесся нарастающий стук копыт. С обеих сторон по кромке плато к путникам быстро приближались всадники на черных скакунах.
        - Назад! - скомандовал Халфмун, но тут же, демонстрируя негодность этой идеи, в обледеневшую скалу за его спиной вонзилось тяжелое черное копье.
        - Может, возьмешь копье и убьешь их всех? - предложила Селия. - Хотя, куда тебе, Полулунок. Стой и смотри, как нас всех будут убивать под аккомпанемент твоего молчаливого бездействия. С этим ты, я думаю, справишься в лучшем виде.
        - Молчать я не стану, в этом не сомневайся, - мрачно пообещал Халфмун.
        - Мы не враги и не добыча, - громко произнес Полулунок, когда всадники окружили его, Селию и Трехручку. Кони, пританцовывая на месте, сурово сверкали глазами, скалили зубы и всхрапывали, выпуская из ноздрей клубы пара. Внешне наездники мало чем, кроме наличия головных стаканов, отличались от своих скакунов - лица их, обрамленные смоляными гривами и черными бородами, были так же свирепы.
        - Говорящий мертвец, - сказал один из всадников, уперев острие своего копья в грудь Халфмуна, и расхохотался.
        - Клянусь Сталью, хорошая шутка, Родрих, - согласился другой наездник. - Надо рассказать ее Закхарду.
        - Так и сделаю, Гудрич, - рявкнул первый. - А ты только попробуй рассказать ее владыке раньше меня, присвоив выдумку себе. Раздавлю тебя, как навозного жука, клянусь Громом.
        - Кого ты назвал кучей дымящегося навоза, свиное копыто? - потрясая копьем, прохрипел Гудрич.
        - За то, что обозвал меня тухлой свиной требухой, кишащей смрадными червями, тебя ждет смерть, да будет Лед мне свидетелем, - заявил Родрих.
        - Поединок! Поединок! Поединок! - заорали остальные всадники.
        Двое спорщиков, держа копья наперевес, разъехались в разные стороны, после чего развернули коней и помчались друг на друга. Раздался громкий удар, и автор шутки Родрих оказался нанизан на копье соперника.
        - Добрый бой! Добрая смерть, клянусь Огнем! - вскликнул Гудрич.
        - ДААА!!! - поддержали его другие наездники.
        - Вы трое, залезайте на этого жеребца, - Гудрич кивнул на коня Родриха, топчущегося возле тела поверженного хозяина. - Поедем к владыке Закхарду. Я расскажу ему шутку, а потом он решит, что с вами делать, говорящие мертвецы.
        После короткой поездки Гудрич ввел Полулунка, Трехручку и Селию в самый большой шатер, стоящий посреди лагеря. Внутри у костра на звериных шкурах сидел косматый мужчина. Среди прочих он выделялся крупным роговым стаканом, особо суровым оскалом и прядью седых волос в густой черной бороде.
        - Закхард, я привел к тебе чужаков. Они умеют говорить. Я назвал их говорящими мертвецами, - сообщил всадник.
        - ГААА!!! - по-конски заржал Закхард. - Отличная шутка, Гудрич.
        - Мы не мертвецы и не желаем становиться таковыми, - сказал Халфмун.
        - Ответь, веруешь ли ты в силу Стали, силу Огня, силу Ветра, силу Грома, силу Льда и силу Силы? - посерьезнев, спросил Закхард.
        - Как в них не верить. Последнее время я эти силы частенько ощущаю на собственной шкуре, - ответил Полулунок. - Владыка Закхард, выслушай нас и позволь уйти с миром.
        - Выслушать и позволить уйти - два действия, несовместимые в едином времени, - произнес Закхард. - Говори же, но помни - от слов твоих зависит, каким будет следующее действие того, кто сейчас согласен слушать.
        Поблагодарив владыку за щедрость внимания, Полулунок поведал ему о своем путешествии. При этом, стремясь завоевать уважение в глазах Закхарда, Халфмун основной упор в рассказе делал на боевых моментах. Так, он поведал о своей героической победе над гигантским бобром, упомянул о том, что с тяжким боем вырвал себя и своих спутников из плена Объединенной Конфедерации и Иероманополя, и не забыл рассказать о крылатом человекоядном чудовище, поверженном Кратисом.
        - Отличный рассказ, Полулунок, - похвалил Закхард. - Ты отважный воин, как я погляжу. Верно ли я понял, что цель твоего похода - боевая слава?
        - Отчасти. Еще я ищу совершенно особенное место, где мог бы сочетаться узами брака с моей избранницей - леди Селией.
        - Да что ты несешь… - возмутилась было Селия, но Трехручка проворно толкнул ее под ребра и прошептал: - Пусть брешет. Он и без того о волшебнике чуть не всему миру растрепал.
        - С бабой связаться решил? Тьфу ты, - Закхард явно огорчился. - А я-то, клянусь Силой, думал предложить тебе стать одним из нас. Мы - среднегорцы, лучшие воины в мире. Для нас не существует непобедимых врагов. Кем бы ни был неприятель, мы выполняем два действия в следующей последовательности - находим его, а затем убиваем. Но женщины… Хуже них никого нет. Погибнуть в битве - великая честь и радость для любого воина. Но те воины, которые поддались женским чарам, умирают бесславно - они лишаются отваги и ража, а некоторые вообще бросают военное дело. Страшно подумать, но обабившиеся мужчины могут предпочесть походам и битвам такое гнилое дело, как выращивание тыкв или разведение цыплят. Халфмун, может, ну ее в болото, Селию эту?
        - Эй! Я тут стою и все слышу! - возмутилась Селия.
        - Я дам тебе превосходного скакуна, злого, как сила Зубной Боли, копье, тяжелое, как ствол столетнего дуба, и ты сможешь умереть в добром веселом бою, - не обращая внимания на Селию, продолжил владыка среднегорцев. - Представь себе, Халфмун, как славно будет захлебнуться в горячей крови плечом к плечу с нами, унеся с собой несметное количество вражеских жизней во славу Стали! Ну же, решайся!
        - Благодарю за щедрое предложение, Закхард, - Полулунок почтительно склонил голову. - Но мой выбор сделан. Во славу э… Путеводной Славы.
        - Я уважаю твой выбор, Халфмун, и позволю тебе и твоим спутникам уйти с миром, - кивнул Закхард. - Но, перед этим, может быть, устроим славный бой? Ты и я, на копьях или на мечах, а? Вот это будет веселье, клянусь Скалами!
        - Не сочти за оскорбленье, владыка, но я бы предпочел просто пожать на прощанье руки.
        - Вот оно, бабье влиянье, - проворчал Закхард. - Что ж, пусть будет по-твоему. Я рад, что Ветер, Гром, Молния и Снежная Пурга свели нас. Такую добрую весть, какую принес ты, я ждал давно.
        - Что за весть? - удивился Полулунок.
        - Ты поведал мне о том, что есть на свете достойный враг для среднегорцев, - Объединенная Конфедерация. Сотни и тысячи вооруженных и хорошо обученных солдат - о войне с таким неприятелем мы мечтали много лет!
        - Ты собираешься победить Роррия Роршахрада и его армию? - Халфмун просиял от радости. - Вот так новость!
        - Не просто победить, а раздавить, уничтожить, стереть в порошок и развеять по ветру, клянусь Солнцем и Звездами. Если воины Конфедерации действительно так хороши, как ты рассказал, это будет славная война, память о которой уйдет в тысячелетия во славу Крови и Мужества, - ответил Закхадр. - А то мои люди изрядно затосковали. Сражаться тут совершенно не с кем, некому вонзить лезвие в глотку, нет никого, от чьей стрелы можно было бы пасть в снег и пропитать его своей горячей кровью. Чтобы хоть как-то сохранять подобие образа, достойного среднегорца, нам приходится устраивать битвы друг с другом. Но это совсем не то.
        - Будет очень здорово, если вам удастся покончить с Конфедерацией, - Полулунок пришел в необычайно хорошее расположение духа. Он с легким сожалением думал о том, что слава спасителя мира теперь достанется не ему. Зато желание можно будет потратить так, как задумывалось изначально.
        - Что значит - если? У меня три сотни людей, и еще по три сотни воинов у владык на западном и восточном склонах горы. В бою каждый среднегорец стоит тысячи солдат. Он не знает усталости, не ведает пощады и смеется в глаза смерти, клянусь Железной Рудой, - владыка Закхард перевел взгляд на Гудрича. - Гудрич, ты смеешься в глаза смерти?
        - Истинно так, клянусь Конской Силой, - отчеканил Гудрич.
        - Так сразимся же во славу Смерти! - Закхрад вскочил на ноги, обнажив меч.
        - Во славу Смерти! - крикнул Гудрич, вытащил свой меч и, размахивая им, подскочил к Закхарду. Раздался лязг от удара стали о сталь, хруст костей, и Гудрич, рассеченный от ключицы до бедра, упал на устланный шкурами пол шатра.
        - Хррр-хррр-блррр, - пробулькал он, прежде чем затихнуть навсегда.
        - Да! Слышал? Это был смех! - торжествующе воскликнул владыка среднегорцев.
        - Потрясающе, - выдохнул ошарашенный Халфмун.
        - Вот, что значит, настоящий мужчина, - восторженно сказала Селия.
        - В такой веселенькой ситуации я предпочел бы оказаться женщиной. А еще лучше - женщиной, где-нибудь подальше отсюда, - пробормотал Трехручка.
        - Сам понимаешь, Роррию Роршахраду надеяться не на что. Для врага мы, среднегорцы - это приговор, который, можно считать, уже приведен в исполнение, - вытерев лезвие меча о собственную бороду, Закхард снова уселся возле костра.
        - Объединенной Конфедерации не позавидуешь, - признал Полулунок.
        - В точку, Халфмун, клянусь Изморосью. А когда мы покончим с Роррием, придет черед ворон из Иероманополя.
        - Что значит, придет черед? - опешил Халфмун.
        - Ну как же? Ты сам рассказывал, что тамошние инквизиторы весьма неплохи в боевых искусствах.
        - Да, но большая часть горожан - смиренные простолюдины, никогда ничего опаснее лопаты в руках не державшие, - возразил Полулунок.
        - Важно не только количество, но и качество, - ответил Закхард. - С десятком-другим обученных бойцов вполне можно устроить славную битву.
        - Так вы только тех убьете, кто ваш вызов примет?
        - Нет, конечно, - отмахнулся владыка. - Иероманополь нужно вырезать подчистую. Они же там все погрязли в ложных верованиях. Создатель - мужик, которого никто не видел, но который все видит, знает и много чего хочет. Это ж надо было такое выдумать. Сила, Сталь, Лед и Пламя - вот во что должен верить настоящий мужчина, вот кому он должен поклоняться. Только эти вещи правят миром, а тот, кто этого не принимает, должен быть уничтожен. Хорошо бы, чтоб у жителей Иероманополя хватило мужества защищать веру в своего Создателя с оружием в руках. Но если они на нас даже лопату не поднимут - это их выбор. Пусть дохнут бесславно, как скот.
        - Подожди, владыка, - взмолился Халфмун, придя в ужас от услышанного. - Нельзя убивать пахарей, хлебопеков и строителей только из-за того, что они верят не в то, во что веришь ты.
        - Нельзя?! - прорычал Закхард, схватившись за рукоять меча. - Ты вздумал мне запреты ставить, щенок?
        - Ни в коем случае, владыка. Я говорю лишь о том, что если среднегорцы поделятся с горожанами Иероманополя своей верой в Силу, Мужество и все прочее, те смогут принять ее. Возможно, ваша вера окажется для них куда полезнее и понятнее, чем вера в Создателя.
        - Среднегорцы воины, а не проповедники, - отрезал Закхард. - Иероманополь должен быть уничтожен и точка. Затем его судьбу разделят Виноградная Долина и Виргиния.
        - Но почему? - изумился Полулунок. - В тех городах и одного бойца не найдется. И Создателя они так слепо не чествуют.
        - Жители Виноградной Долины - мерзкие пьяницы и блудодеи, оскверняющие своим обликом образ настоящего мужчины. Клянусь своей Гривой, любому среднегорцу должно быть мерзко от того, что он и эти заплывшие жиром и вином свиньи принадлежат одному роду, - брезгливо поморщившись, сказал Закхард. - Не менее отвратительно существование на земле таких мужчин, как виргинцы. Измельчавшие, изнеженные и слабые, прячущиеся за бабьи юбки и ни на что не способные. Горожане Виргинии должны мечтать о смерти как об избавлении от позора, которым они сами себя покрыли.
        - Владыка, в твоих словах я чувствую силу Истины, - от отчаянья Халмфун решил схитрить. - Но стоит ли таким славным воинам тратить свое время и силы, проскакать полмира лишь для того, чтобы испачкать свои благородные мечи зловонной жижей, что у тех существ вместо крови?
        - Военный поход будет полезен для моего народа. Мы и наши кони застоялись, наши мечи исстрадались от жажды. Во славу Силы среднегорцы очистят землю от скверны, пусть и не всегда битва будет веселой, а работенка - чистой.
        - Вы собираетесь пройти через всю землю и срезать с нее все живое без разбора. Это не битва и не работа, а безумное и бесчеловечное преступление, - глухо произнес Полулунок, но Закхард, увлеченный своей фантазией, его не слышал.
        - После мы сотрем самодовольную ухмылку с лиц обитателей Красвиля, клянусь Запахом Тлена. Посмотрим, как хорошо им будет житься в их красивеньких уютных домиках, когда мы сожжем их дотла. Поглядим, как они будут воротить нос от чужаков, когда эти чужаки выпустят им кишки, - глядя перед собой невидящими бешено сверкающими глазами, говорил владыка. - Неприступный Экстраполис! Ха, нет лучшего способа вызвать среднегорцев на бой, чем объявить свою твердыню неприступной. Мы расколотим их хваленый купол на миллиарды осколков, наши кони изжуют эти осколки в пыль. Среднегорцы во славу Смертельных Ран покажут экстрапольцам, что такое сила Стали и Огня против их хитроумных штучек.
        - Ребятишки, у владыки стаканчик совсем того - протек и поехал одновременно, - прошептал Трехручка. - Быстренько хватаем ноги в руки, и покидаем этот чудненький шатер. Не то, чего доброго, очухается, да грохнет нас во славу Конского Навоза, а я кровь-кишки расплескивать не хочу.
        - Нет. Я должен убить Закхарда, - сказал мертвенно бледный Полулунок, и дрожащей рукой поднял с пола меч Гудрича.
        - Приходка, маленькая прячущаяся Приходка. Тебе от нас не спрятаться, клянусь Кровавым Потом. Среднегорцы найдут тебя и всех твоих несуразных обитателей. Наши мечи пролезут к вам в глотки вместо пирожков, чтобы знали, как дразнить воинов игрой в прятки! - продолжал бредить владыка.
        - И ты, Халфмунушка, туда же? Кровушка глаза застит? Если порежешь владыку, нам эти миленькие среднегорцы такую баньку на наших же косточках истопят, что шкура сама от испуга слезет. Даже если из шатришки слиняем, далеко от всадничков ускакать не получится - больно уж у них лошадки быстроногие. Они и покойничка-весельчака, который в лицо смерти там миленько хихикал, нам пришьют, можешь не сомневаться.
        - Кратис. Правда ли ты такой могучий великан, что и мне тебя не одолеть в славном бою? Бобровая Заводь. Отыщется ли среди бобров хоть один мужчина? - вещал Закхард.
        - Я разбудила монстра в тысячу раз более страшного, чем Объединенная Конфедерация. Нужно все исправить, - держа перед собой меч, Полулунок сделал шаг в сторону Закхарда, не видящего за пеленой своих кровавых грез никого и ничего.
        - Нет, дружочек, так не пойдет. Я жить хочу, - подняв бочонок с настойкой кутси, Трехручка обрушил ее на затылок Халфмуна. Тот выронил меч, покачнулся, но сумел устоять на ногах.
        - Хватит зевать с таким видом, будто бы тебя ничего не касается, - не выпуская бочонок из рук, рыкнул Трехручка на Селию. - Помоги мне вытащить отсюда нашего полоумного, пока он оглоушенный.
        - Тебе надо, ты и вытаскивай, - огрызнулась Селия, но все же взяла шатающегося Халфмуна под руку и вместе с Трехручкой вывела его из шатра.
        - Ваш владыка - мировой дядька, невыразимо приятненько было с ним поболтать, а теперь нам пора, - сказал Трехручка среднегорцам, стоящим возле шатра Закхарда. - Когда увидите его, приветики от нас передавайте. Он там малость с Гудричком занят, но как освободится, так непременно передавайте.
        - Владыка отпустил вас живыми? - удивился один из воинов.
        - Ты говорящих мертвецов много видел, умничка? Если мы не мертвецы и вышли из уютненького шатра вашего Закхардушки, стало быть, он сам нас живыми и отпустил. Ну не кишочки же мы владыке выпустили, в самом-то деле. Смекаешь, догадушка?
        - А… э… ну, да, - после минутного раздумья, согласился воин.
        - Счастливо оставаться, во славу Тяжелых Валунов. Искренне желаю удачно повоевать, пролить море кровушки всех, кто не верит в Железки, Коняшек и Снежок, и встретить славную смертушку. А нам, к сожаленьицу, пора продолжать наш скорбный походик. Зовут нас дали дальние, горы горные, пути путевые, равнины ровные, - приговаривая так Трехручка, обнимая одной рукой бочонок, а другой рукой поддерживая ошарашено озирающегося Полулунка, уходил все дальше от лагеря среднегорцев.
        Когда плато среднегорцев скрылось из вида, Трехручка и Селия затащили Халфмуна за скальный отрог и устроили привал.
        - Что скажешь, девчушка, ловко я всех нас спас? Теперь я твой герой, а, лохматая? - хихикая, Трехручка подмигнул Селии.
        - Если мое тело разорвет на тысячу частей, а ты сумеешь собрать меня заново и оживить, то все равно останешься для меня мерзейшим человекоподобным существом в мире, - ответила леди Кардиган.
        - Вот тебе и благодарность, - притворно огорчился Трехручка. - А все потому, что платьев я не предлагаю. Но, как подружечке, поведаю, что будь у меня хоть тысяча платьиц, тебе бы ни одного не перепало. Потому как ты на мой вкус сама такая же мерзкая, как тухлая сырица в навозном соусе с болотной подливкой.
        - Да как ты смеешь так со мной разговаривать, жаба?! - вспыхнула Селия.
        - Дело говоришь, швабра облезлая, хватит болтовни, - оскалился Трехручка. - Давай-ка поиграем в среднегорцев. Устроим маленький забавненький бой - ты и я. Дико хочется услышать, какие смешки ты будешь в адрес смерти отпускать, когда я твою цыплячью шейку…
        - НЕЕЕТ!!! - от внезапного крика Полулунка, казалось, сотряслись горы.
        - Опять ты все портишь, ядерный чертополох, - проворчал Трехручка.
        - Халфмун, этот уродец назвал меня шваброй. Немедленно убей его, если я для тебя хоть что-то значу, - заявила Селия.
        - Как? Как вы могли? Почему вы помешали мне убить Закхарда? - дрожа от смеси страха и ярости, пришедший в себя Полулунок схватил Трехручку за грудки.
        - Еще один благодарственный попался, - скривился Трехручка.
        - Вы что, не понимаете, что произошло? - Халфмун впился глазами в Селию. - До вас не доходит, что теперь конец всему, что мы знали и любили? Конфедерация просто захватила бы земли и людей, но среднегорцы - они уничтожат все, всех убьют, сожгут и…
        - Да-да, сотрут в порошок во славу своих подштанников, - перебил его Трехручка. - А кто виноват? Кто владыке так красочно расписал наши дивненькие приключеньица, что у того аж слюнки потекли?
        - Я… - Полулунок поник. - Язык меня подвел. Но откуда мне было знать, чем это обернется? Я даже в кошмарах не видел ничего страшнее сил Объединенной Конфедерации. И вот теперь выходит, что я сам довел мир до худшей из возможных судеб. Но объясните, почему вы помешали мне покончить с Закхардом? Неужели вам настолько все равно, что произойдет с вашими родными городами и с десятками им подобных?
        - А чего тут не ясненько? Пусть господинчик владыкушка среднегорцев хорохорится, сколько его душеньке угодно будет, но купол Эксртаполиса ему не расковырять. И он, и лошадки его, и все силы всех сил, взятых вместе, о купол разве что зубки да коготки с копытцами обломают. До всего остального мне дела нет, только вот жить очень хочется. И чем дольше, тем лучше, - сказал Трехручка. - Девчушка же наша лохмачей конных вообще за угрозу не держит. Она хоть и дуреха, но смекает, что платьица роскошные с перстеньками самоцветными Закхардушку мало интересуют, и их жечь-рубить он едва ли станет.
        - Как же ты мне противен, - процедила сквозь зубы Селия. - Ты настолько мелок и гадок, что тебя мерзко даже ненавидеть.
        - Очень приятно обнаружить себя в такой теплой дружеской компании, - проговорил Халфмун. Больше всего ему хотелось упасть лицом в снег и завыть, но он с трудом сумел взять себя в руки. - Что случилось, то случилось. Теперь не важно, кто виноват. Гораздо важнее, что делать дальше. А делать мы будем то же, что и раньше - идти к своей цели. Вперед, не станем медлить.
        - У меня прямо прилив силушки от твоей чудненькой речи приключился, - хохотнул Трехручка.
        - Идем, идем, - проворчала Селия. - Только умолкните оба. Вы меня безумно раздражаете.
        Путешественники двинулись дальше вверх по горному склону. Переставляя ноги, вязнущие в рыхлом снегу, Полулунок размышлял, сумеет ли он исправить ситуацию. Успеет ли добраться до намеченной цели раньше, чем Закхард со своими головорезами утопит все города в крови. Сможет ли магия северного волшебника обезвредить Объединенную Конфедерацию и среднегорцев разом, или одного желания для этого окажется недостаточно. Но сколько Халфмун ни пытался убедить себя в том, что все будет хорошо, все успеется и все сможется, бремя вины на его душе с каждым шагом становилось все тяжелее и тяжелее.
        13
        Халфмун не ожидал, что переход через горы будет простым, но он не был готов и к половине тех трудностей, которые выпали на этом пути.
        Вскоре после ухода из лагеря среднегорцев Трехручка, переусердствовавший с прихлебыванием настойки кутси, потерял равновесие и кубарем покатился прямо в разверстую пасть глубокого разлома. Полулунок бросился следом за ним и успел схватить товарища за руку, когда до обрыва оставалось не больше пары метров. Пьяный Трехручка отделался легким испугом, но поставил Халфмуну в вину, что из-за его нерасторопности лишился заветного бочонка, который таки улетел навстречу острым скалам. Сам же Халфмун, катясь по склону, серьезно ушиб голень о скрытые под снегом камни. Нога юноши распухла, наступать на нее было нестерпимо больно, но он не смел замедлить ход, стремясь преодолеть хребет раньше, чем закончатся припасы.
        Хромота Халфмуна вызвала приступ безудержного веселья у Селии. Глядя на него, девушка так хохотала, что сама чуть не свалилась в пропасть. Помогая ей взобраться на склон, Полулунок подвернул вторую ногу, отчего дальнейшее движение для него окончательно превратилось в сплошную пытку, но он не позволил себе даже издать стон, чтобы не провоцировать Селию.
        По ночам Халфмун, мучимый холодом, болью в ногах и чувством вины, лежал без сна и тихо скрипел зубами. Чтобы отвлечься, он думал о финале путешествия и том счастье, которое подарит миру, избавив его от кровожадных среднегорцев и сил Объединенной Конфедерации. Представлял себе восторженный взор Селии, обращенный на него, воображал вкус ее поцелуя и жар объятий. Когда же приступы боли были особенно сильны, и сосредоточиться на фантазиях о будущем не удавалось, Поулунок вспоминал минувшие дни, проведенные в тихой Бобровой Заводи. Халфмун пытался припомнить лица отца и матери, но его мысленному взгляду являлись лишь смутные образы. Зато лицо Унии Небосклон представало перед ним настолько живо, как будто бы и впрямь была рядом во плоти. Уния улыбалась, и улыбка эта казалась юноше настолько родной, что все тревоги и страхи улетучивались, и ему удавалось ненадолго забыться дремотой.
        За пять дней пути Халфмун и его спутники достигли вершины перевала, а еще через четыре дня спустились достаточно для того, чтобы сквозь окутывающую гору дымку можно было разглядеть то, что располагалось у ее подножья.
        - Какая странная долина, - сказала Селия, глядя вниз на тянущееся до горизонта серо-стальное полотно, играющее тусклыми бликами.
        - Это не долина, - Полулунок почувствовал, как к его горлу подкатывает ком. - Это море.
        - Я никогда не была на море, но всегда хотела, - глаза Селии загорелись.
        - Приятненький сюрпризик, ничего не скажешь, - Трехручка поежился. - Сразу утопитесь, или побарахтаетесь для приличия?
        - На берегу наверняка должен быть город, - взяв себя в руки, сказал Халфмун. - А в приморских городах, я слышал, обычно бывают порты. Мы найдем город, отыщем порт, узнаем, какой корабль ходит через море, и продолжим путь.
        - Городочек-то я уже вижу, - Трехручка показал пальцем на облачка дыма, закрывающие клочок береговой линии. - Только в таких миленьких городочках, как я заметил, хорошим тоном считается чужаков на голову укорачивать.
        - Я проберусь в город незамеченным. Разузнаю, что к чему, и вернусь к вам, - предложил Полулунок.
        - Вот уж нетушки. Дурочке этой ядерной лапшу на стакан вешай, а со мной фокус не пройдет, - заявил Трехручка. - Сядешь весь из себя красивенький на кораблик, и поминай, как Халфмунчика звали.
        - Сам ты дурочка. Полулунок нас не бросит - он даже на это неспособен. Впрочем, если хочешь рисковать своим отвратительным стаканом, я тебя отговаривать не собираюсь, - сказала Селия.
        - И рискну, не сомневайся. Пойдем, Полулунушка, разведаем, почем в здешних местностях фунт лиха. А эта ледя пусть тут в одну физиономию сопли морозит.
        Несмотря на протесты Трехручки, прежде чем отправиться в город, всю еду, что была, Халфмун оставил Селии. Так же для нее Халфмун перед уходом нашел уютный маленький грот и отдал девушке свой плащ.
        - Я вернусь и принесу хорошие новости, - пообещал Поулулнок.
        - Лучше бы ты с ванной горячей воды вернулся, - сказала Селия и с головой укрылась теплым плащом.
        В обществе Трехручки Халфмун не стеснялся хромать, а идти прихрамывая ему, на удивление, показалось значительно легче. Спустившись с горы, товарищи оказались на широкой дороге с указателем «Метроград - мировая столица моды».
        - Тю, можно не прятаться, и смело шуршать в город, - сказал Трехручка.
        - С чего ты взял?
        - Это ж Метроград, я о нем еще в Экстраполисе наслушался. Людишки там такие живут-поживают, что они нас и без всяких пряток не заметят.
        - Они слепые все что ли? - удивился Полулунок.
        - Мой папаша говорил, метроградцы так высоко носы задирают, что кроме собственных носов ничего и не видят, - пояснил Трехручка.
        - Ладно, пойдем в открытую, - прислушавшись к своим ноющим ногам, согласился Халфмун. - Но за Селией я вернусь только тогда, когда сам увижу, что в Метрограде безопасно.
        - Никак я не пойму, чего ты за юбчонку эту дурную так держишься?
        - Вот и хорошо, что не понимаешь.
        На подходе к Метрограду Полулунок и Трехручка увидели высоченные дома, похожие на кристаллы горного хрусталя. В самом же городе блеск зданий мерк на фоне сотен красочных плакатов - они были повсюду: на огромных щитах, стенах, оградах, деревьях и веревочных растяжках. «Отполируй свой стакан ПО-НОВОМУ!» - призывал плакат, с которого глядела довольно ухмыляющаяся девушка с лицом неестественного розового цвета. Из ее головного стакана бил сноп нарисованных лучей. «Новая коллекция КЛИППЕРСОВ - будь В ТЕМЕ!» - гигантскими буквами орал другой плакат. На нем была изображена дюжина человеческих голов с дырявыми стаканами. Из дырок торчали разноцветные пятнистые и полосатые палочки, цветочки, колечки, ленточки и бантики, от которых у Халфмуна зарябило в глазах. «Ты МОД или УРОД?» - вопрошал мужчина в небесно-голубом халате с третьего плаката. На голове мужчины кучерявилась многоярусная черно-белая прическа, скрывающая стакан, а его надменно задранный нос наглядно демонстрировал, что уродом себя этот человек не считает. Многие плакаты сообщали нечто, совершенно непонятное Полулунку: «Модный запил для него и
для нее», «Не жмись в брыжжах! Околпачься!», «Ты не ты, если ты не достоин ЭТОГО!», «Подари себе ВСЕ или НИЧЕГО!» итак далее.
        Халфмун решил бы, что люди, изображенные на плакатах, плод чьей-то воспаленной фантазии, если бы не вид метрогардцев. Все они, включая стариков и детей, были одеты в халаты всевозможных ядовитых цветов, а на головах их возвышались башни из волос, ткани и дерева, сложные спиралевидные конструкции, частоколы заостренных палочек, цветочные букеты и грозди бантов. Встречались среди горожан и люди с гладко выбритыми блестящими головами, отполированные стаканы на которых сияли так, что при взгляде на них глазам становилось больно. У многих бритоголовых прохожих в стаканах имелись отверстия со вставленными в них металлическими кольцами и стержнями. Метроградцы неспешно прохаживались по улицам, задрав головы и прищурив глаза, словно пытались разглядеть нечто, находящееся за горизонтом. Они не обращали ни малейшего внимания ни на чужестранцев, ни друг на друга, от чего то и дело спотыкались и сталкивались.
        - Вот ведь слепошарики, - хихикнул Трехручка.
        - Есть ли в этом городе моряки, если все тут такие э… странные? - забеспокоился Халфмун. - Пойдем к морю. Если в Метрограде есть порт, он должен быть на береговой линии.
        - Ядерная проницательность, Полулунушка.
        Больные ноги подсказали Халфмуну, что кратчайший путь к берегу лежит напрямую через город. Чем ближе он с Трехручкой подходил к центру Метрограда, тем многолюднее становилось на улицах. Какое-то время им еще удавалось протискиваться между одетых в халаты метроградцев, но вскоре толпа стала такой плотной, что Халфмун и Трехручка застряли в ней без возможности сделать и шаг. Раньше такие скопления народа они видели только в Виргинии и Иероманополе, и в обоих случаях поводом для них была публичная казнь.
        - Уважаемые господа, скажите, пожалуйста, что здесь происходит? - спросил Полулунок. Метроградцы, стоящие с ним бок обок, не проронили ни слова, лишь покосившись на Халфмуна.
        - Глухари, - зевнул Трехручка.
        - Ну-ка, подсади меня, - сказал Халфмун и, не дожидаясь согласия, залез на плечи Трехручки.
        - Ты совсем что ли оядрел? - яростно зашипел Трехручка.
        - Мы находимся посреди большой площади, тут все забито так, что даже назад не пробраться. Впереди помост. На эшафот, вроде, не похож. По помосту мужик бродит в розовом халате с бобровой плотиной на башке. Кажется, сейчас говорить будет.
        - Пррривееет, моднючие мои. Король моды Клопидор Борщик снова с вами, - над площадью разнесся высокий чуть гнусавый голос. - Целый день вы ждали, ждали и ждали, бедняжки. Целый день гадали - кто? Ты, ты или ты? Он или, может быть, она? Кому сегодня лучезарно улыбнется счастье? Чьи стильные старания, творческие фантазии и чувство вкуса будут оценены в превосходной степени? Кто получит статус главного МОДА ДНЯ?! Я и сам сгораю от нетерпения! Мои глаза в восторге, они смотрят на вас - о, какое изысканное наслаждения видеть столько первостатейных модников. Вас, таких очаровательных и преданных стилю, не жалеющих сил и времени на поддержание своего статуса. Мои сладенькие симпатяжки, так бы всех вас и съел.
        - Казнь через поедание? Оригинальненько, - сказал Трехручка. Они с Халфмуном поменялись местами, и теперь он наблюдал за происходящим с плеч товарища.
        - Итак, не дышите, котятки. Я приступил к выбору, - Клопидор Борщик выдержал минутную паузу, после которой заорал срывающимся голосом. - Главный МОД дня выбран! Вот он, среди вас! Молодой и прекрасный, в неподражаемом платье от Орляорля с ультра колпачным мега клипперсом десятого уровня! Скорее же, встань рядом со мной, дивное дитя!
        Из гущи толпы на помост взобрался тучный мужчина, завернутый в одеяло бирюзового цвета с желтыми и фиолетовыми пятнами. На голове модника возвышалась уменьшенная копия его самого, на голове которой находилась еще более мелкая копия, также увенчанная миниатюрой.
        - Назови свое имя, чаровник, - обратился к толстяку Клопидор.
        - Меня зовут Болеро Грудник.
        - Слышали, ребятишки? Болеро Грудник! Запомните это имя хорошенько. До завтрашнего дня он - главный МОД Метрограда! После меня, конечно, - Борщик фальшиво рассмеялся. - Скажи, Болеро, что ты чувствуешь, стоя на этой сцене рядом со мной, королем моды?
        - Я… я… очень раз и навсегда бесповоротно счастлив спасибо пожалуйста сегодня лучший день в моей жизни я не знаю что сказать у меня просто нет слов это такое счастье умереть можно мечта сбылась я достиг вершины и это совершенно непередаваемое чувство, - затараторил Грудник.
        - Восхитительная, трогательная и искренняя речь, Болеро. А теперь поделись своими маленькими секретиками с другими модниками, пока еще не столь удачливыми и не обласканными славой. Каков был твой путь к этой благословенной сцене?
        - Тьфу ты, это хуже, чем казнь, - проворчал Трехручка.
        - Еще в детстве я понял, что красота и мода - мое призвание, - задыхаясь и дрожа от волнения, произнес Грудник. - Всегда я следовал прекрасным советам плакатов. Но были у меня и трудные времена - когда денег на высококачественную полироль для стакана не хватало, я полировал его устричной пастой. Если не хватало на новую коллекцию клипперсов - использовал крашеные гвозди. Конечно, эффект был не тот, но я держал себя в тонусе, ни на секунду не примерял на себя статус УРОДА. Чтобы позволить себе это платье от Орляорля и десятикратный клипперс я упорно трудился семь лет, и все равно мне не хватало денег. Помогло то, что моя бабушка лишилась обеих ног, и я смог продать ее в цирк уродов. И вот я здесь, перед вами. Это потрясающее чувство! Верьте в себя, идите к цели, и удача обязательно встанет на вашу сторону, поросятки. Я люблю вас всех!
        - Отличная история! Супер искренне, мега поучительно и ультра трогательно, - воскликнул Клопидор Борщик. - Главный МОД дня, проказник Трудник, возвращайся на площадь.
        - Вообще-то, я Грудник…
        - Да-да, счастливчик. Ура тебе! А мы приближаемся к моменту, которого вы все ждали не меньше, чем выбора главного МОДА. Совсем скоро мы узнаем, кто одним своим видом оскорбляет эстетические чувства прекрасного. Кто безнадежно отстал от моды и по непонятным причинам находится в Метрограде, а не в помойной яме. Кто настолько омерзителен, отвратителен, вызывающе неухожен и бесчеловечно безвкусен, что заслуживает статуса главного УРОДА дня! Кто? Я смотрю, я выбираю!
        Если за выбором МОДА метроградцы следили, не мигая и затаив дыхание, то сейчас они активно крутили головами, разглядывая своих соседей, перешептывались и тыкали друг в друга пальцами.
        - Готово, пупсики. Главный УРОД дня, выбран! - прокричал Клопидор. - Вот оно - существо в мусорном тряпье с непокрытым стаканом, тусклым как глаза дохлой рыбы. Давайте его на сцену, сладенькие мои сахарочки.
        С неожиданным проворством метроградцы стащили Трехручку с шеи Халфмуна. Волна рук прокатила его над площадью и вышвырнула на помост.
        - Вы чего, гады?! - от гнева лицо Трехручки почернело.
        - Как тебя зовут, чудовище? - Борщик ласково улыбнулся.
        - Не твоего ума ядрячье дело.
        - Ядрячье Дело? Имя полностью соответствует внешности - такое же страшненькое, - Клопидор захихикал, прикрывая рот ладошкой. - Я смотрю, ты все же пытался следить за модой. Эта зеленая раскраска лица - о, да, она была популярна… пару веков назад. Стакан с дополнительными ручками - потрясающее новаторство, настоящий прорыв. Для тех, кто никогда в жизни не слышал о клипперсах, разумеется. Но что это я все о тебе, да о тебе? Расскажи о себе сам. Поведай, как тебе удалось достичь дна моды и стать королем антимоды - главным УРОДОМ дня?
        - Ты кого уродом назвал, отрыжка сыричная? Я тебе образ сломаю, клоп вонючий, - Трехручка набросился на Борщика. Тут же из-за кулис выскочили двое мужчин в черных халатах. Они молча схватили Трехручку под руки и оттащили его от Клопидора. Видя, что дело принимает дурной оборот, Халфмун, забыв о боли в ногах, рванулся в сторону сцены, карабкаясь по плечам и головам метроградцев.
        - Бедный маленький несчастный УРОД, - Борщик сочувственно покачал головой. - Я вижу, какую боль и страдания тебе причиняют отсутствие стиля, вкуса и аксессуаров. Ты так агрессивен Ядрячье Дело, что просто ой мамочки. Но ты злишься не на меня, нетушки. Ты обижаешься на самого себя за то, что упустил в этой жизни самое важное - умение быть модным красавчиком. Дай-ка я попробую угадать, сладенький. Твои мамочка и папочка были такими же неряхами, и не научили тебя, что людей по одежке встречают? У тебя было трудное детство, потому что никто не хотел дружить с такой страшилкой? Тебя не приглашали в гости, потому что всем делалось дурно от твоей неухоженной мордашки? Тебя отовсюду прогоняли, как мерзкое грязное животное? Я прав, дружочек?
        - Поросячий пятак тебе дружочек, гнида жирная, - прошипел Трехручка, брыкаясь в крепкой хватке подручных Клопидора.
        - Конечно же, я совершенно и безупречно прав, - щекастое лицо Борщика расплылось в улыбке. - А теперь пофантазируй, малюточка. Представь себе на секундочку, какова была бы твоя жизнь в статусе МОДА. Ты, весь из себя обворожительный и свеженький, в благоухающем роскошном платье, с кокетливыми клипперсами на идеально отполированном стакане. «Кто же это перед нами?» - удивились бы мы. И ту же нашли бы подходящий ответ - человек, звучащий и выглядящий гордо. Тот, кому рады в любом доме, в каком угодно городе. МОД, у чьих ног лежит весь этот мир, с восхищением и обожанием глядящий на его красоту. Как тебе такая картиночка, моя ласковая злючка?
        - Как-как - каком кверху.
        - Видите, ребятишки, как хорошо быть МОДОМ и грустненько быть УРОДОМ? - обратился к публике Клопидор. - Любите себя, ухаживайте за собой и не экономьте на маленьких удовольствиях, безделушках и милых аксессуарчиках. Только мода сделает вас сильными, свободными, уверенными в себе и счастливыми милашками. Помните, стиль - это волшебный ключик, открывающий все дверцы. Целую вас всех, мои любименькие пупсеныши. Увидимся завтра, пока-пока.
        Халфмун добрался до сцены как раз тогда, когда Борщик, метнув в толпу пару воздушных поцелуев, скрылся за кулисами вместе со своими подручными, отпустившими Трехручку.
        - Ты как, все в порядке? - спросил Полулунок.
        - Все просто великолепно, - мрачно ответил Трехручка. - Так искупался в лучах славы и внимания, что чуть не захлебнулся.
        Толпа на площади рассосалась, и путешественники без трудностей преодолели путь от центра Метрограда до побережья. Сразу за городом в скалистую береговую линию врезалась клинообразная бухта с дощатым причалом, возле которого на волнах покачивался пятимачтовый парусник.
        - Эй, на корабле, можно подняться к вам на палубу? - крикнул Халфмун.
        Через борт парусника перегнулся седобородый человек. Внимательно рассмотрев путников, он бросил им веревочную лестницу: - Поднимайтесь, коли дело есть.
        - Добро пожаловать на «Мускуландию» - лучший клипер в северных водах, - когда Полулунок и Трехручка оказались на палубе, поприветствовал их бородач. - Кто такие, откуда будете, парни? На метроградских щеголей вы не больно-то смахиваете.
        - Я Халфмун Полулунок из Бобровой Заводи, а это - Трехручка из Экстраполиса.
        - Ты, дядя, кстати, тоже на местного не сильно тянешь, - добавил Трехручка, разглядывая простую синюю куртку и непокрытый граненый головной стакан широкоплечего бородача. Несмотря на седину и морщины, он был весьма крепок на вид.
        - И то верно, - рассмеялся старик. - Меня зовут Гульдар Кнутмох. Я капитан «Мускуланди», родом опять-таки из Мускуландии. Так что у вас за дело?
        - Нам надо попасть на другую сторону моря - дальше на север. Ваше судно туда ходит?
        - Именно так. «Мускуландия» курсирует между Метроградом на юге и Мускуландией на севере. У здешних голубчиков большим спросом пользуются цветастые тряпки и разные побрякушки, вот я их и вожу через море - отменная коммерция выходит.
        - Это большая удача, - обрадовался Полулунок. - Вы поможете нам переправиться в Мускуландию?
        - Пассажиров на свой клипер я не беру, - ответил Гульдар. - Но, похоже, удача и впрямь на вашей стороне, парни. На пути к Метрограду мы попали в такой шторм, что я сам перепугался, словно какой-нибудь сосунок. Три дня «Мускуландию» трясло, крутило и швыряло, как укроп в кипящем супе. Досталось посудине прилично - от парусов одни лохмотья остались, две мачты под корень сломало, а палуба вообще в трюм провалилась. Больше месяца на ремонт ушло. Но, хуже того, в буйстве стихий я потерял двух матросов, а в Метрограде экипаж не пополнишь. Если вы, парни, на время плаванья согласны стать матросами, то вижу повод ударить по рукам и заключить взаимовыгодный уговор.
        - Прекрасно, господин Кнутмох. О лучшем варианте мы и мечтать не могли.
        - Мой дружочек выражает вам благодарственность за вашу внимательность и озвученный вариант, - Трехручка толкнул Халфмуна локтем под бок. - Мы с ним обсудим парочку пустяковых деталей и обязательно скажем вам, будем ли мы тут матросить.
        - Добро, обсуждайте и решайте, парни. Но имейте в виду, что отчаливает «Мускуландия» послезавтра, и в те края отсюда кроме меня никто больше не ходит.
        - Ты с ума спятил? Что тут обсуждать? «Мускуландия» - единственный шанс для нас продолжить путешествие, - спустившись на причал и отойдя от клипера, набросился на Трехручку Халфмун.
        - А еще это чудненький шанс пойти ко дну следом за той парой матросиков.
        - Капитан Кнутмох ведь сказал, что впервые в такой шторм попал.
        - Сказать-то сказал, да только я, знаешь ли, словам не шибко верю. Может твой Кнутомох каждый раз по полкоманды теряет, но помалкивает об этом, чтобы новую матросню не распугать.
        - Веришь или не веришь - дело твое. Я и Селия сядем на этот корабль и поплывем через море, что бы ни произошло, - устав спорить, заявил Полулунок. - А ты, если хочешь, оставайся в Метрограде, будешь главным городским пугалом.
        - Не кипятись, Халфмунушка, - Трехручка улыбнулся и приобнял Полулунка. - Зачем обзываешься? К чему спешишь? Я покамест от дальнейших наших славных приключений не отказывался. Просто обмозговать мне это дело нужно, взвесить все «не-а» и «ага». Давай так договоримся - ты хромай за своей ненаглядной Селией, а я к вашему возвращению приму решение. Тогда уж либо вместе по морям, да по волнам помчимся, либо распрощаемся по-братски, без обид и упреков. Идет?
        - Хорошо, - подумав, согласился Халфмун. - Где и когда встретимся?
        - Лучшее местечко - возле помоста, где Клопидор распинался. Приходите туда завтра пораньше, пока толпа не набежала. Там мы и встретимся, и разминуться не сумеем. До завтра, дружочек?
        - До завтра, - Полулунок, морщась от боли, похромал прочь, но через несколько шагов обернулся. - Ты только смотри, аккуратнее тут, не вляпайся в какую-нибудь историю.
        - Не изволь волноваться, Полулунушка. Я буду самим благоразумием. А сейчас прямо здесь благоразумно отдохну, - Трехручка подмигнул Халфмуну и улегся прямо на досках безлюдного причала. Он закинул руки за голову и принялся беззаботно насвистывать веселый мотив.
        К гроту Селии в горах Полулунок добрался поздно ночью. Девушка спала, и когда Халфмун разбудил ее, ударила его по лбу большой сосулькой, которую держала под рукой.
        - За что? - удивился Халфмун.
        - А, это ты, - зевнула Селия. - Я думала, что на меня разбойники напали. Впрочем, можешь считать, что получил по заслугам за то, что на целый день бросил меня одну. Тут было невыносимо скучно.
        В Метроград путешественники вошли на рассвете, но их путь до центра занял гораздо больше времени, чем рассчитывал Полулунок. Селия останавливалась возле каждого плаката, жадно разглядывала изображения, вслух с придыханиями читала надписи, цокала языком и то и дело отпускала комментарии, в духе «какая прелесть», «роскошно» и «блеск». Не меньший восторг у нее вызывали и прохожие в пестрых платьях со сложными системами клипперсов на головах. «Какой красавчик», «потрясающий мужчина» и «о, это аромат моей мечты» - говорила она, закатывая глаза.
        - Селия, нам нужно идти дальше, иначе мы разминемся с Трехручкой, - людей на улицах становилось все больше, и Халфмун начал нервничать.
        - Плевать я хотела на твоего уродливого лягушонка. Не мешай мне наслаждаться этой чарующей атмосферой.
        - Если мы не поторопимся, то пропустим главное событие дня. Вот-вот на главной площади начнется церемония выбора самого красивого и модного из всех здешних модников и красавчиков.
        - Что же ты раньше молчал, идиот? Немедленно веди меня туда, я обязана увидеть это! - Селия с такой силой толкнула Халфмуна в грудь, что тот едва устоял на ногах.
        Когда Полулунок и Селия добрались до центральной площади, там уже собралось немало метроградцев, но путникам все же удалось подобраться вплотную к сцене.
        - Где же Трехручка? Скоро тут бобру негде будет присесть, и мы не сможем друг друга отыскать, - крутя головой по сторонам, бормотал Халфмун. - Не иначе как снова нашел приключение на свой стакан. Надо было на пристани встречаться. И как я сразу об этом не подумал?
        - Замолчи. Твое ворчанье портит лучший день в моей жизни, - цыкнула на него Селия.
        Площадь стремительно наводнялась людьми. У сцены набилось столько народа, что стиснутым со всех сторон Халфмуну и Селии стало трудно дышать, но девушку это нисколько не беспокоило. Она взглядами пожирала окружающих метроградцев и улыбалась так, что Полулунок испугался, не лишилась ли Селия рассудка.
        - Здррравствуйте, мои стрррастно обожаемые модники! Всем вам мои королевские чмоки! - на сцену выпрыгнул сияющий Клопидор Борщик. В этот раз он был наряжен в оранжевую кофту и изумрудную юбку, а на его голове красовался клипперс в виде пятнистой коровы, держащей в зубах орла с раскинутыми крыльями. - Я знаю, как тосковали и горевали вы все во время нашей разлуки. Но вот пришел час веселья и счастья, славные мои крошечки. Еще чуть-чуть, и всем вам откроется истина. Священная правда о том, как здесь и сейчас, в Метрограде, мировой столице моды, выглядит совершеннейшее из совершенных существ - главный МОД дня!
        - Да! Я люблю тебя! - подпрыгивая и размахивая руками, прокричала Селия, ловящая каждое слово и каждый жест Клопидора.
        - Иии… Понеслось! Король приступил к выбору, - Борщик стал пристально вглядываться в толпу. Затем он замер, закатил глаза и запрокинул голову, словно в экстазе, набрал побольше воздуха в легкие и завопил: - ДААА!!! На меня снизошел свет истины, и я готов разделить его с вами, мои кисло-сладенькие! Узрите совершенство, мои моднючие! Вот он - человек из серебра, золота и кристаллов чистейшей моды! Приблизься же ко мне, обладатель сверхъестественного вкуса, образец умопомрачительного стиля, главный МОД дня!
        Перемахнув через плечи Халфмуна, на сцену залезло сверкающее существо с неестественно розовым цветом лица. Оно было одето в долгополый плащ, расшитый серебряными и золотыми чешуйками, густо обмотано блестящими цепочками и бусами, а его головной стакан скрывался за пышной композицией из цветов, кристаллов, радуг и белоснежных фигурок единорогов.
        - Я люблю! Люблю ТЕБЯ! - на этот раз крик Селии был обращен к новоизбранному главному МОДУ.
        - Странно. Как будто я его уже где-то видел, - сказал Полулунок, вглядываясь в розовое лицо модника.
        - Это потрясающе. Ваш покорный король вынужден признать, что прежде не видел подобной прелести нигде, кроме зеркала, - проворковал Клопидор. - Скорее, скажи же свое имя, любовь моя.
        - Меня зовут Трехстримегистратис, - гордо задрав нос, прогнусавил МОД.
        - Глазам своим не верю, - ахнул Халфмун. - Это же… Трехручка!
        - Как же он красииив, - простонала Селия.
        - Великолепное имя. Оно услаждает мой слух так же, как твой вид ублажает мой супер взыскательный взгляд, лапочка, - Борщик захлопал в ладоши. - Мне не терпится услышать твою славную историю, Трехстримегистратис. Просто сгораю от любопытства. Не мучай же меня, искусник, расскажи, как ты пришел к триумфу неземного совершенства.
        - Расскажу, Клопидорушка, будь спокоен, за мной не заржавеет. Только давай-ка в порядке исключительности немножко подправим сценарий твоего дивненького представленьица. У меня есть пара крохотных условьиц. Первое - сегодняшнего УРОДА выберу я. Второе - УРОДОВ сегодня будет сладенькая парочка. Идет?
        - Ты хочешь подвинуть короля в его правах? Немыслимая дерзость! - Борщик побагровел. - Но, знаешь что, шалунишка? Мне нравятся такие нахалята-модники, которые твердо знают, чего хотят. Ты будоражишь мое воображение, лукавый бесенок. Пусть будет по-твоему.
        - Эй, любезные метроградушки, подайте-ка к нам на помост вон того уродливого придурка с перевернутой рюмкой на голове и бабенку с осколками, что возле него жмется, - Трехручка ткнул пальцем в Халфмуна с Селией, и метроградцы проворно вытолкнули их на сцену.
        - Ты что творишь? - Полулунок не мог поверить в реальность происходящего.
        - Я люблю тебя, - Селия бросилась к Трехручке и сгребла его в объятья.
        - Оттащите ее! И урода тоже попридержите, - взвизгнул Трехручка. Клопидор Борщик щелкнул пальцами, и четверо его подручных схватили Халфмуна и Селию.
        - Так вот, история, значит, - Трехручка поправил клипперс, покосившийся из-за страстного нападения девушки. - Родился я в лучшем городишке на земле - в чудненьком Экстраполисе. Были у меня проблемки мелкие, пришлось Экстраполис быстренько покинуть, что очень печально. Потом я, как водится, много страдал, терпел всякое, обманывали меня на каждом шагу. Но этому всему пришел конец. Выгляжу я теперь супер, мега и ультра. Правда, Клопидорушка? В таком виде я вернусь в любименький Экстраполис, и ни одна ядерная дрянь рта не посмеет раскрыть, потому как я нынче красавчик из красавчиков, и все двери передо мной должны открываться на раз. Конечно, меня не узнают, но это-то как раз и хорошо, потому как нечего старье ворошить.
        - Ооочень необычная история. Я полностью заинтригован, мой загадочный сердцеед, - протянул Борщик.
        - Ах, да, чуть не забыл самое интересненькое рассказать. За то, что я весь из себя стильный, модный и упакованный, большущие спасибочки вот этим двум УРОДАМ. Как только я продал их в цирк уродов, мои мечтули сбылись - и приоделся на отличненько, и стаканчик наполировал, и от лишних ручек на нем избавился, а в качестве подарочка мне еще и мордочку напомадили.
        - Трехручка, как ты мог? - воскликнул Халфмун.
        - Ты, Халфмунчик, забывчивый, а я все отличненько помню - особенно, как вы с Бальтазарчиком меня надули. Говорил же тебе, лопушок, что один бой я могу проиграть, но война-то за мной будет.
        - Браво, Трехстримегистратис, - зааплодировал Клопидор. - Двойная сдача уродов редко кому удается. Поистине, у тебя талант быть модным. А вы, УРОДЫ дня, расскажете, что толкнуло вас в пучину беспросветного неряшества и бездуховной серой внешности?
        - Предательство товарища, - сквозь зубы процедил Полулунок.
        - Люблю-люблю-люблю, - как в бреду, повторяла Селия.
        - Надо же, даже главные УРОДЫ сегодня полны тайн и недосказанности. Сюрприз на сюрпризе, просто фестиваль сюрпризов. Продолжим же чествовать нашего миленького МОДА, а УРОДАМ, как я понял, пора на работку. Цирк уродов без УРОДОВ, что Метроград без МОДОВ, - Борщик рассмеялся и кивнул своим подручным. Те, не произнеся ни слова, унесли Халфмуна с Селией за кулисы и запихнули их в большой деревянный ящик.
        - Люблю-люблю-люблю… э… а почему здесь темно и так тесно? Где мы?
        - В коробке, отправляемся в цирк уродов.
        - ЧТО?!
        - Долго рассказывать. Трехручка нас предал и продал. Теперь мы цирковые уроды.
        - Ты кого уродкой назвал, прыщ гнойный? Сам ты урод.
        - Да, и я тоже.
        - Ты вообще собираешься меня отсюда спасать или нет?
        - Как раз сейчас я обдумываю план спасения. Если ты немного помолчишь, то, быть может, что-нибудь и придумаю.
        - Сам замолкни. Все равно я с тобой не разговариваю.
        Дно ящика откинулось, и пленники вывалились из него на устланный толстым слоем опилок пол. Оглядевшись, Халфмун увидел, что они с Селией находятся посреди арены, окруженной решеткой, а из зрительского зала на них пристально смотрит сотня хмурых метроградцев.
        - Уважаемая публика! Цирк Таракаши Студня с гордостью представляет двух главных УРОДОВ Метрограда! - раздался раскатистый голос из-под купола цирка.
        - Что ты собираешься делать? - прошептала Селия, затравлено озираясь.
        - Пока что ничего, - Халфмун уселся на опилки, обхватил руками колени и опустил на них голову.
        - А мне что делать?
        - Присаживайся рядом, отдохни, - к удивлению Полулунка, Селия последовала его совету. Стоило девушке сесть, как она расплакалась. Халфмун обнял Селию, и та в ответ обвила руками шею юноши, спрятав влажное от слез лицо на его груди.
        - Что-то они совсем не смешные, - послышался голос из зрительского зала.
        - Они даже не уродливые, - добавил другой голос. - Обычные неряхи.
        - У них и руки с ногами на месте, - крикнул третий.
        - Надувательство! Таракаша Студень нас дурачит! Сам смотри на таких уродов, Студень! Это не цирк уродов, а уродский цирк! Верни деньги, Таракаша! Разнесем тут все! Разломаем! Сожжем! - гул голосов быстро нарастал и в считанные секунды превратился в рокот. Вскоре послышался треск и грохот - разозлившиеся зрители принялись отрывать сиденья от деревянных лавок и швырять их в решетку, огораживающую арену.
        - Господа, господа! Прошу секундочку вашего драгоценного внимания, господа! - на арену через незаметную дверцу в решетке проскользнул маленький рыжий человечек с густыми бакенбардами. - Произошло досадное недоразумение! Займите свои места, и в продолжение нашего сногсшибательного представления вы увидите то, что не забудете никогда в жизни!
        - Только попробуй нас обмануть, Таракаша! Если будет очередная дешевка, тебе и твоему цирку конец, Студень! Давай свое супер представление! Живее! - пошумев еще немного, зрители стали понемногу успокаиваться.
        - Сейчас! Одно мгновение! - крикнул Студень в зал, после чего, впившись глазами в Селию с Халфмуном и указывая трясущейся рукой на дверцу, яростно зашипел: - Вон отсюда, немедленно, и чтобы я вас двоих здесь больше никогда не видел.
        Как только Селия и Полулунок покинули цирк, на арену из-под купола свалился голый зеленый человечек с розовым лицом.
        - Что ты себе позволяешь, Таракаша? Мы заключили сделку! Так дела не делаются! Эй, ты меня слышишь? - верещал человечек, размахивая кулаками.
        - Приготовьтесь, господа! Убедитесь, что вы крепко сидите на своих скамьях. То, что сейчас откроется вашим взорам - зрелище не для слабонервных! - разнесся над залом голос Студня. - Встречайте! Гроза Северных гор, кровожадный, беспощадный и неимоверно уродливый властелин ночи и сумрака - неумолимый Ррааоеуын!
        - ДААА!!! - восторженным хором грянули зрители.
        На арену рядом с человечком, шумно хлопая кожистыми крыльями, опустился гигантский монстр с петушиной головой и двумя извивающимися змееобразными хвостами.
        - Н-н-но Кратис ведь убил тебя, - пятясь от чудовища, пробормотал человечек.
        - Не все так есть на самом деле, как о том думать мог бы кто-то, - ответил Ррааоеуын.
        - Т-ты м-меня съешь?
        - Не ем людей теперь отныне и вовсе, верный слову данному.
        - О, так ты меня не убьешь. Чудненькая новостишка, симпатюля!
        - Распотроши его! Порви на ленточки! Задай уродцу! - неистовствовала публика.
        - Не съесть человека - суть одно, и одно то не то же есть, что не убить его. Довольны зрители должны остаться, чтобы доволен Ррааоеуын был тем, как за работу отблагодарят его тушей говяжьей.
        - Постой, дружочек. Я что-то ничегошеньки не понял. Давай-ка не будем торопиться, обсудим все спокойненько, а? - вжавшись спиной в решетку, пролепетал человечек. Ррааоеуын же вместо ответа широко раскрыл усаженный частоколом длинных острых клыков клюв и издал громоподобный рев.
        14
        Обнимая дрожащую Селию, Полулунок повел ее к пристани. Красоты Метрограда и метроградцев больше не восхищали девушку.
        - Страшный, сумасшедший, лживый город. Пожалуйста, давай быстрее уйдем отсюда, - прижимаясь к Халфмуну, шептала девушка.
        - Не уйдем, а уплывем. Нас ждет роскошное морское путешествие. Тебе ведь нравится море?
        - Мне уже ничего не нравится. Я просто хочу оказаться где угодно, только не здесь. Ты видел, как на меня смотрели те ужасные люди в цирке? Я была для них словно животное. Нет, даже не животное, а пустое место. Как будто бы моя молодость и красота ничего не значат. Меня хотели казнить в родной Виргинии и в Иероманополе, кинули в тюрьму в Объединенной Конфедерации, похитили и чуть не съели кутси, обозвали уродиной в Виноградной Долине, едва не проткнули копьем в лагере среднегорцев, но при всем при этом ко мне относились как к человеку. Здесь же… они уничтожили меня, те безразличные самодовольные взгляды. Я хочу забыть их раз и навсегда, как кошмарный сон.
        - Бедная девочка, ты забудешь, очень скоро забудешь, потому что все наладится и не будет повода вспоминать о плохом. Видишь, какой прекрасный корабль стоит у причала? - Халфмун пальцем показал на «Мускуландию», гордо возвышающуюся над волнами. - На нем мы поплывем через море дальше на север.
        - Да, он и правда красив, - согласилась Селия.
        - О, какой приятный сюрприз! - воскликнул капитан «Мускуландии», когда Халфмун и Селия поднялись на борт клипера. - Приветствую тебя, Халфмун Полулунок, и вас, очаровательная юная леди. Меня зовут Гульдар Кнутмох, но я буду польщен, если вы станете называть меня просто Гуля.
        - Здравствуйте, Гуля, - улыбнулась девушка. - Я Селия Кардиган из Виргинии.
        - Какое нежное, звонкое и женственное имя. Оно так и просится в сонет. Нет - в поэму, никак не меньше!
        - Вы, Гуля, наверное, всем девушкам такое говорите.
        - Только вам, Селия Кардиган, и да разразит меня гром, если я лгу. Слова мои идут от чистого сердца, которое истекает горячей кровью от того, что его пронзила стрела вашей красоты.
        - Простите, Гуля, но… - вмешался в разговор Халфмун.
        - Для тебя я господин Кнтумох, сынок, - осадил его старик.
        - Господин Кнутмох, случилось так, что Трехручка решил остаться в Метрограде. Я же в свою очередь полон решимости стать матросом на весь срок плавания до Мускуландии и добросовестно выполнять любые ваши указания. Также смиренно прошу вас позволить деве Селии совершить это путешествие. Ручаюсь, что она будет полезной и прилежной работницей.
        - Вздор, - Гульдар замотал головой. - И речи быть не может о том, чтобы леди Селия чем либо утруждалась на моем судне. Слово капитана таково, что прекрасной деве надлежит стать почетной гостьей «Мускуландии», истинным украшением нашей неотесанной мужицкой команды, музой и вдохновительницей. Вы согласны, Селия, душа моя? Умоляю, не мучайте меня, дайте свое согласие.
        - Это так мило, Гуля. Конечно же, мой ответ - да.
        - Великолепно. Селия, вы осчастливили старика, - Кнутмох поклонился девушке, галантно поцеловал ее ручку, после чего гаркнул: - Свистать всех наверх, канальи! Праздничное построение!
        На палубу шустро выскочила дюжина рослых плечистых бородачей. В мановение ока они выстроились в шеренгу и застыли, выпятив мощные груди колесом.
        - Сегодня мы приветствуем на борту восхитительную Селию Кардиган, которая, хвала небесам, любезно согласилась стать гостьей на нашем клипере, парни.
        - СЕЛИИ КАРДИГАН УРА! УРА! УРА! - грянул стройный хор мужских голосов.
        - А этот молодой человек - Халфмун. В ближайшем рейсе он будет матросом, - капитан кивком указал на Полулунка.
        - ПРИВЕТ ХАЛФМУН - отчеканили члены команды.
        - Вольно, парни, - скомандовал Гульдар. - У кого-нибудь из вас есть вопросы?
        - Господин Кнутмох, можно я сочиню песню для леди Селии? - спросил один из бородачей.
        - А я хочу написать ее портрет, - заявил второй. - Разрешите?
        - Стихотворение! Симфонию! Высечь из мрамора! - вразнобой загалдели остальные моряки.
        - Тихо, ребята, - прикрикнул на них Кнутмох. - В свободное время - не возбраняется. А сейчас готовимся к отплытию. Расчетное время два и три четверти часа. Леди Селия, с вашего позволения давайте прогуляемся по кораблю, и я вам все покажу и расскажу. А ты, Халфмун, держись с парнями и мотай на ус, что к чему.
        Моряки разбрелись по кораблю и принялись разматывать оснастку, поднимать паруса и осуществлять иные приготовления к плаванию. Полулунок направился к ближайшей мачте, но его остановил голос капитана.
        - Халфмун, ты почему хромаешь?
        - Не обращайте внимания, господин Кнутмох, это пустяки.
        - На своем клипере я решаю, что пустяки, а что нет. Наш корабельный врач Енси Труткнехт займется тобой. Если матрос нездоров - он ненадежен, а ненадежный моряк представляет опасность для себя, всего экипажа и судна.
        Полулунок готовился к тому, что во время плаванья ему придется работать на износ, карабкаться по мачтам под ледяным дождем и пронизывающим ветром, таскать тяжеленные бухты канатов и до изнеможения драить палубу. Однако доктор Труткнехт, осмотрев и ощупав ноги Халфмуна, заявил, что любые физические нагрузки ему категорически противопоказаны на срок не менее недели. Капитан Кнутмох распорядился, чтобы Полулунку выделили отдельную каюту, где бы тот мог спокойно выздоравливать под чутким надзором Енси Труткнехта. Халфмун только и делал, что лежал на койке и смотрел в иллюминатор, за которым днем бескрайнее серое море сливалось с серым небом, а по ночам все заливала непроглядная беззвездная темень. Единственным развлечение для Полулнка стали разговоры с Енси, который трижды в день приходил к нему, чтобы наложить компресс на подвернутую ногу и сменить повязку с заживляющей мазью на ушибленной голени.
        - Скажи, Халфмун, леди Селия твоя невеста? - как-то раз спросил Труткнехт.
        - Хочется думать, что это так, - ответил Полулунок. За все время, что он лежал в одиночестве, Селия ни разу не удосужилась проведать его.
        - Повезло тебе, дружище, - завистливо вздохнул лекарь. - Береги ее - не девушка, а настоящее сокровище. В жизни не видел лица прекраснее, чем у нее. Фигура - самый сок! Ее бедра - о, они сводят меня с ума.
        - Но-но, полегче.
        - Да, прости, - Енси задумчиво почесал широкую мускулистую грудь. - Это ради тебя она разбила свой стакан?
        - В каком смысле, ради меня?
        - Ну, когда девушка решает, что готова к серьезным отношениям, она разбивает головной стакан. По крайней мере, так происходит у нас в Мускуландии.
        - Странный обычай, - хмыкнул Полулунок. - В моих краях считается большой неудачей повредить стакан. А в тех местах, откуда Селия родом, стакан девушке разбивает законный муж.
        - Мускландцам на девчонок с целыми стаканами даже смотреть нельзя. Пока девушка стакан не разобьет, она ребенком считается. Зато если стакан разбит, то сразу понятно, что женщина созрела для замужества и материнства.
        - А ты никогда не задумывался, что стакан можно разбить случайно по неосторожности?
        - Не-а, - Труткнехт пожал мощными плечами. - Я ж сам совсем еще пацан, мне много думать не полагается.
        - Ты - пацан? - удивился Халфмун. На вид Енси был раза в два его старше, а в густой черной бороде и на висках здоровяка виднелись серебристые нити седины.
        - Конечно, - подтвердил Труткнехт. - Взрослым мужчина становится после свадьбы, а я пока что холостяк. Правда, хочется уже и чтобы жена была, и с детишками нянчиться. Не всю же жизнь по морям мотаться, как мальчугану неразумному.
        - Получается, что у вас вся команда - мальчуганы?
        - Так и есть.
        - И даже капитан Кнутмох?
        - Все моряки холосты. Взрослому мужчине на корабле не место. Он должен по дому и хозяйству хлопотать, детей воспитывать и о жене свой заботиться, чтобы она ни в чем нужды не знала и была окружена всеми возможными удобствами, роскошью и любовью, - Енси мечтательно прищурился. - Наш капитан неплохой человек, но… хорошие жены на дороге не валяются. Поэтому смотри, Полулунок, не упусти Селию.
        - Уж как-нибудь постарался бы не упустить, - проворчал Халфмун, живо вообразив, как в этот самый момент Гульдар рассыпается перед Селией в многословных комплементах, а та благосклонно хихикает и кокетливо отводит взор. - Только ты же сам запретил мне с койки вставать. Долго мне еще в этой каюте безвылазно мариноваться?
        - Не сердись, дружище. Не я же тебе ноги выкрутил, - Труткнехт похлопал Полулунка по плечу. - Думаю, завтра ты можешь выйти и прогуляться по палубе. Немного размять ноги и глотнуть свежего воздуха тебе не повредит, но от серьезных нагрузок пока следует воздерживаться.
        На следующий день Халфмун встал с койки. В ногах чувствовалась слабость, но боли больше не было. Держась за стены, он покинул каюту и поднялся на палубу. Пройдя вдоль борта, на носу корабля Полулунок увидел Селию и капитана Кнутмоха.
        - Гигантский кальмар опутал своим щупальцем грот-мачту и пополз прямо на меня. Я рванулся к нему навстречу, намереваясь всадить кортик прямо в глаз чудовища - налитый кровью шар больше моего роста в диаметре. Но кальмар оказался проворнее - одним свободным щупальцем он сделал мне подсечку, ловко сшибив с ног, а другим молниеносно обвил руку, в которой я сжимал оружие. Огромный зазубренный клюв монстра распахнулся в сантиметре от моего лица, и меня обдало зловонным дыханием смерти, - оживленно размахивая руками, рассказывал Гульдар.
        - Что же было дальше? Умоляю, Гуля, рассказывайте, не томите меня.
        - Вся жизнь пронеслась у меня перед глазами. Я мысленно попрощался с кораблем и командой, потому как шансов против глубоководного зверя у меня не оставалось. Единственное, что омрачало мой последний, как я тогда думал, миг - это осознание того, что я погибну не в геройском поединке, а стану закуской для моллюска-переростка.
        - Какой кошмар! - Селия закрыла лицо ладонями. - Так как же выходит? Кальмар съел вас?
        - Что вы, душа моя, разумеется, нет, - Кнутмох улыбнулся, демонстрируя два ряда крепких белых зубов. - Открыв клюв, кальмар, к моему изумлению, не перекусил меня пополам, а заговорил. «Досточтимый господин, - сказал он, - приношу свои искренние извинения за причиненное беспокойство. Вторгнуться на ваше судно меня заставила дурная страсть. Я не могу жить и чувствовать себя комфортно, не выкурив хотя бы раз в месяц добрую трубку. При этом в среде моего обитания имеются определенные проблемы с тем, чтобы раздобыть табак. Не будете ли вы так любезны и не угостите ли меня? К тому же, я не прошу давать мне табак даром. Надеюсь, такой обмен покажется вам равноценным и справедливым». Произнеся это, кальмар выпростал ко мне еще одно щупальце, в котором был зажат поросший водорослями и ракушками сундук. Зверь ослабил хватку, сундук упал на палубу, раскрылся, и из него во все стороны брызнули золотые монеты.
        - Получается, монстр всего лишь хотел покурить?
        - Именно так. Я с удовольствием и вящей коммерческой выгодой выдал кальмару весь запас табака, что был в трюмах, и мы с ним расстались добрыми друзьями.
        - А-ха-ха, какой вы выдумщик, Гуля, - звонко рассмеялась Селия. - Никогда не поверю, что кальмары могут пристраститься к табаку. К вину - еще быть может, но никак не к трубке.
        - Клянусь своим парусником, что ни слова не присочинил. Более того, примерно раз в месяц я беру шлюпку, нагружаю ее табаком и плыву в условленное место, где меня ожидает тот кальмар. И всякий раз возвращаюсь со звонким золотишком и яркими самоцветами - такими, как этот, - капитан Кнутмох достал из кармана сияющий рубин размером с куриное яйцо и протянул его девушке. - Вот, примите эту безделушку в качестве сувенира от моего глубоководного знакомца. А если и он не убедил вас в правдивости моего рассказа, в следующем месяце, когда я повезу новую порцию табака, можете составить мне компанию.
        - Ловлю вас на слове, Гуля, - принимая рубин, Селия кокетливо подмигнула Гульдару.
        - Простите, что вмешиваюсь в вашу милую беседу, - громко сказал Полулунок, заставив капитана и Селию вздрогнуть от неожиданности.
        - Халмфун, здорово видеть тебя на ногах, - Кнутмох приветственно помахал Полулунку ладонью. - Енси не просто знает свое дело, он буквально творит чудеса.
        - Я чувствую себя неловко из-за того, что оказался не матросом, а обузой на «Мускуландии», господин Кнутмох. Теперь же, когда я снова в добром здравии, я готов работать день и ночь без отдыха.
        - Весьма благородно с твоей стороны, сынок, но в этом нет необходимости. Хоть моя команда и сократилась из-за несчастного случая, ребята отлично справились с задачей. Посмотри, - Гульдар показал рукой за борт. На горизонте Халфмун разглядел темную полоску. - Это берег Мускуландии. Завтра мы будем на месте.
        - Я в неоплатном долгу перед вами, господин Кнутмох.
        - Не говори глупостей, парень. Я рад, что сумел помочь тебе, и не менее рад тому, что знакомство с тобой привело к несравненному наслаждению общением с леди Селией. Отдыхай, набирайся сил, дыши воздухом, а меня ждут кое-какие дела. До встречи за обедом, - поклонившись Селии и кивнув Полулунку, Гульдар удалился.
        - Как проходит твое путешествие? - встав рядом с Селией, спросил Халфмун.
        - Очень хорошо, - глядя на море, ответила Селия. Ветер швырнул ей в лицо брызги волны, разбившейся о нос корабля, и девушка рассмеялась: - Вокруг так много соленой воды, что в слезах не остается никакого смысла. Думаю, что никогда в жизни больше не стану плакать.
        - Если тебе интересно, я тоже в порядке.
        - Да, это тоже хорошо, - Селия перевела взгляд на Полулунка. - На «Мускуландии» так спокойно. Я впервые ощущаю себя в полной безопасности. Даже если бы мы попали в самый страшный шторм на свете, капитан и его ребята отдали бы свои жизни, чтобы защитить меня.
        - И я отдал бы, - Халфмун скрипнул зубами. - Неужели ты до сих пор этого не поняла?
        - Это совсем другое, - возразила Селия. - Мужчины на этом корабле такие заботливые, галантные и интересные. У них никогда не заканчиваются удивительные истории и комплементы. Ты бы слышал, какие песни и стихи они для меня сочинили. Боцман и кок в совершенстве владеют живописью и мастерством скульптуры - это чудо, с какой легкостью, быстротой и изяществом из-под их рук выходят шедевры, равных которым не существует.
        - Они - мальчишки, которые видят в тебе не человека, а самку, которая может нарожать им щенков, - потеряв самообладание, крикнул Полулунок.
        - Бедный Халмфун, - Селия взъерошила волосы на голове юноши. - Признайся, ты злишься от того, что ревнуешь.
        - Неужто у меня есть повод для ревности? - Халфмун оттолкнул руку Селии.
        - Все члены команды сделали мне предложение. Это было ужасно романтично. Каждый из них становился передо мной на колени, прижимал мою руку к своему сердцу и говорил прекрасные вещи о том, как мы будем жить вместе в любви и согласии.
        - Как все? И даже Енси Труткнехт? - опешил Полулунок.
        - Все до единого.
        - И… что ты им сказала?
        - Я никому не дала согласия, - улыбнулась Селия. - Но обещала подумать. Пренебречь размышлениями на моем месте было бы просто глупо. Ты не представляешь, какое счастье быть женой мускуландца. Они от женщин не требуют ничего, кроме красоты, а взамен дают все, о чем только можно мечтать.
        - Еще плодиться и размножаться требуется, - пробормотал Халфмун. Ему внезапно показалось, что он умер когда-то давно и далеко отсюда, а на палубе рядом с Селией стоит бездушная пустая оболочка, у которой нет ни чувств, ни желаний.
        - Конечно. Это же естественно. Но, когда в семье мускуландцев рождается ребенок, все хлопоты о нем на себя берет мужчина. Он стирает одежду, готовит еду, поддерживает чистоту в доме и работает так, чтобы его жена могла как можно дольше сохранять свою красоту и женственность. Понимаешь, какая удивительная у них цивилизация?
        - Понимаю.
        - О, пришла пора обеда, - заслышав звон колокольчика, сказала Селия. - Пойдем скорее, я ужасно проголодалась.
        - Ты иди, у меня нет аппетита, - ответил Халфмун. Пошатываясь и спотыкаясь, он вернулся в свою каюту, рухнул на койку и не вставал с нее до тех пор, пока не послышались радостные крики: - УРА! ПРИПЛЫЛИ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ МУСКУЛАНДИЯ!
        Сухо попрощавшись с капитаном Гульдаром Кнутмохом, доктором Енси Труткнехтом и остальной командой, Полулунок поспешил спуститься на берег.
        - Халмфун, подожди, - на пристани его догнала Селия. - Куда ты так торопишься?
        - Как будто ты не знаешь. К волшебнику, исполняющему желания, - не останавливаясь, ответил Полулунок.
        - Да не беги ты так. Посмотри, какое дивное место Мускуландия. Полюбуйся на эти уютные каменные домики с красными черепичными крышами и ароматным дымом из печных труб. И детишки - видишь, какие они милые и розовощекие? Так забавно играют с собачками, - семеня рядом с Халфмуном, восхищалась Селия. - Здесь прохладно, но обрати внимание, какие роскошные пушистые шубы у здешних горожан. Видел, какие великолепные кольца были на пальцах той женщины? А мужчины - все такие широкоплечие и с ужасно благородными лицами. Уверена, что они часто приглашают своих невест и жен в совершенно особенные места. Знаешь, как в Мускуландии устраивают свадьбы? Мне Гуля рассказал. Это просто волшебство! Жених в течение года сам шьет платье для своей избранницы, а стоимость материалов, которые он при этом использует, равняется цене целого дома. Потом жених должен подарить суженой столько драгоценных украшений, сколько она сама весит. Свадьбу празднует весь город, все веселятся, танцуют, поют, пируют и щедро одаривают молодоженов. На день свадьбы невеста становится признанной королевой Мускуландии, и любое ее желание
является законом для всех жителей. Ты можешь себе такое вообразить?
        - Могу.
        - Что ж ты несешься, как угорелый? Никуда волшебник не денется. Кстати, никто из ребят на корабле ни о каких чудотворцах в этих краях не слыхал. Они вообще уверены, что севернее Мускуландии ничего нет - ледяная пустыня, в которой ночь длится по полгода, и все. Но это пустяки. Я тебе сейчас такое расскажу, что ты умрешь. Гуля пригласил меня погостить в его замке в горах, а еще я обещала сплавать вместе с ним к говорящему кальмару. Остальные ребята из команды тоже никак не отставали, пока я не дала им слово как-нибудь поужинать с ними, познакомиться с их родителями, братьями и сестрами, покататься на яхтах, погулять по лесу или сходить на театральное представление.
        - Рад за тебя.
        - Что значит, за меня? - Селия скакнула вперед Халфмуна, преградив ему дорогу и заставив остановиться. - Разве ты ко мне не присоединишься?
        - Меня никто никуда не приглашал. И я не давал слова ни с кем ужинать, знакомиться, кататься и так далее. У меня есть дело, и я намерен его завершить.
        - Ты… ты бросаешь меня? - губы девушки задрожали.
        - Селия, и как тебе не надоест ломать комедию, - Халфмун мрачно усмехнулся. - Я из кожи вон лез ради тебя, жизнью рисковал столько раз, что со счета сбился. Я мечтал, надеялся и верил. Но ты все это время только пыталась уколоть меня побольнее, ущипнуть так, чтобы оторвать кусочек побольше. Заставляла ревновать, страдать и терзаться. Так вот, у меня больше не осталось того, что могло бы болеть, и кусков, которые можно было бы отщипнуть.
        - Что ты такое говоришь? Это ведь все неправда! Ты выдумываешь, тебе показалось.
        - Разве мне показалось, что для тебя важнее всего платье, при виде которого все девушки обязаны умереть от зависти? Или я придумал, что все время нашего путешествия ты либо не разговаривала со мной, либо обзывала бесполезным дураком?
        - Я думала, что ты любишь меня, - по щекам девушки, еще вчера решившей не плакать, потекли крупные слезы.
        - Я тоже так думал, - Халфмун тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. - В любом случае, моя совесть чиста. Здесь ты без проблем найдешь себе мужа, который даст тебе гораздо больше, чем могу дать я. Да и помощь волшебника тебе явно не понадобится. Каждый мускуландец будет прыгать от восторга, если ты позволишь ему выполнить какое угодно твое желание. А уж если ты станешь чьей-то невестой, то сама знаешь, какой бурный безудержный праздник тебя ожидает. Прощай, Селия Кардиган, будь счастлива.
        - Счастлива?! - глядя на Халфмуна пылающими от злости глазами, взвыла Селия. Она сжала кулаки так, что костяшки ее пальцев побелели. - Чистеньким хочешь остаться? Не выйдет! Клянусь, что никогда в жизни не буду счастлива. Я не выйду замуж ни за одного из этих благородных и красивых мужчин. Если у меня и будет муж, то самый тупой, страшный, жадный и жестокий. Он будет бить и унижать меня каждый день. Я в муках рожу ему десять, нет - двадцать детей, таких же омерзительных и глупых, как он сам. Дети будут ненавидеть и презирать меня. Они очень быстро высосут из меня все силы, молодость и красоту. Я увяну во цвете лет, разрушенная, опустошенная, и виноват в этом будешь ты. Моя преждевременная и неимоверно мучительная смерть окажется на твоих руках. До последнего своего вздоха я буду проклинать тебя, Халфмун Полулунок.
        - Как тебе будет угодно, - Халфмун равнодушно пожал плечами. Аккуратно подняв девушку под руки, он отставил ее со своего пути и пошел дальше. Некоторое время Селия бежала следом, прыгая вокруг Полулунка, колотя его спину своими маленькими кулачками, плюя в него и сыпля проклятиями, но вскоре споткнулась и упала в сугроб. Ревя и извиваясь, как раненный зверь она каталась по снегу, заламывала руки, рвала на себе волосы и царапала лицо ногтями, но Халфмун этого уже не видел. Не оборачиваясь, он шел дальше на север, в молочно-белую мглу, поглотившую все, насколько хватало глаз.
        15
        На третий день путешествия по заснеженной пустыне Халфмун пожалел, что был так расторопен и не задержался в Мускуландии. Здравый смысл требовал взять хоть что-нибудь съестное, расспросить местных о том, что творится за пределами города, и вообще хоть как-то подготовиться к финальному броску. Теперь же Полулунок брел, в голос ругая себя на чем свет стоит, чтобы перекричать громкое урчание голодного живота.
        Халфмун старался держаться выбранного курса, но отсутствие деревьев, холмов, оврагов и любых других ориентиров неимоверно усложняло эту задачу. Спустя пять дней монотонной ходьбы Полулунок наткнулся на цепочку следов, вспоровших снежную гладь, и с ужасом понял, что принадлежат эти следы ему самому. Поддавшись панике, он бросился бежать, задыхаясь и увязая в снегу, и мчался до тех пор, пока окончательно не выбился из сил.
        Ноги подкосились, и Халфмун распластался на спине, раскинув руки и уставившись в затянутое ватными облаками небо, сливающееся с подрагивающими облачками его дыхания.
        «Что ж, достойный конец. Так мне и надо, - подумал Полулунок. - Бальтазар, Кратис, Трехручка и Селия нашли то, что искали, безо всякого волшебства. А я… выходит, что я искал свою погибель. Далеко же мне пришлось забраться в погоне за смертью. Мог ведь просто взять, да утопиться в Бобровой Заводи. Зато теперь у меня есть все, чтобы раскаяться в собственной глупости. Да-да, Халфмун Полулунок, ты непроходимый самонадеянный глупец, возомнивший себя спасителем мира. Мир предпочел бы умереть со смеху, чем позволить себя спасти такому бестолковому ничтожеству, как ты».
        Халфмун закрыл глаза и прислушался к своему сердцу. Оно, как паровой молот колотящееся после изматывающего бега, понемногу замедлялось. Пелена спокойствия и безразличия накрыла Полулунка, унося его сознание из обмякшего тела куда-то вверх, за облака, где оно растворилось в порывах ледяного ветра.
        - Папа, папа, смотри, он пришел в себя! - через распахнутые глаза в тело Халфмуна хлынули потоки кипящей боли. Он закричал, но из сведенного судорогой рта не вылетело ни звука.
        - Скорее, дай ему смайс, - Полулунок почувствовал, как чьи-то сильные пальцы скользнули под его губы, раздвинули стиснутые челюсти и протолкнули в глотку кусок льда. Халфмун инстинктивно сглотнул и снова провалился в пепельную мглу бесчувствия.
        Когда Полулунок открыл глаза в следующий раз, боли не было, и он смог оглядеться. Над его головой темнел скат хижины, сооруженной из ткани и шкур, а впереди виднелись две человеческие фигуры, сидящие у потрескивающего костра.
        - Я умер? - прохрипел Халфмун.
        - Папа, я же говорила, что он справится! - воскликнул звонкий девичий голос. Фигуры приблизились к Полулунку и склонились над ним.
        - Умер чуть меньше, чем полностью, - сфокусировавшись, Халфмун рассмотрел в говорящем человеке седовласого бородатого мужчину, похожего на Гульдара Кнутмоха.
        - Ты в крайней стадии истощения, и к тому же обморозил лицо, руки и ноги, - звонкий голосок принадлежал девушке, облик которой удивительно напоминал Полулунку Селию Кардиган.
        - Селия? Господин Кнутмох? Что вы здесь… - Халфмун зашелся в приступе кашля.
        - Тебе лучше помолчать, пока не наберешься сил, мальчик, - посоветовал мужчина. - Меня зовут Солтис Крост, а эта юная леди - моя дочь Гудрун. Это она нашла тебя и волоком притащила в нашу хижину. О том, кто ты такой, и что забыл в этом суровом краю, расскажешь позже. Не волнуйся, смайс быстро поставит тебя на ноги.
        - Смайс - это особенный лед, который встречается только здесь, - сказала Гудрун. - Он очень питателен и лечит любые болезни. Только благодаря смайсу мы с отцом до сих пор живем и зравствуем.
        - Это правда. Мы-то к смайсу давно привыкли, но есть у него один серьезный недостаток, - старик вздохнул. - Он туманит голову, заставляет мысли путаться, поэтому обращаться с ним нужно осторожно. Ты назвал меня и мою дочь чужими именами из-за действия смайса. Он часто внушает глазам виденье того, чего на самом деле не существует.
        - Ты северный волшебник? - напрягшись, произнес Халфмун.
        - Поспи, мальчик, поговорим позже, - сказал Солтис и с головой укрыл Халфмуна одеялом.
        Несколько дней Халфмун провел лежа, то просыпаясь, то проваливаясь в глубокий сон. Всякий раз, когда он открывал глаза и начинал стонать от боли, Солтис или Гудрун клали в его рот ярко-оранжевую льдинку, после чего боль утихала, а на смену ей приходила безотчетная радость.
        Окрепнув, Полулунок стал ходить вместе с Гудрун на поиски смайса и дров для поддержания огня. Чтобы отыскать достаточно оранжевых ледяных жилок и веток приходилось подолгу копаться в снегу, но Халфмуну это занятье приносило удовольствие. Возвращаясь с добычей к хижине, он и дочь Кроста частенько устраивали игру в снежки, лепили из снежных комьев фигуры людей и животных или просто барахтались в сугробах, беззаботно хохоча. На душе Полулунка было необычайно спокойно и радостно. Ему нравилась смешливая Гудрун и рассудительный Солтис, усталость всякий раз была приятной и сменялась умиротворенным отдыхом в хижине возле уютного очага. По вечерам, когда Гудрун засыпала, Крост и Халфмун вели долгие разговоры. Полулунок рассказывал старику о своих приключениях, а Солтис вспоминал о жизни в Мускуландии.
        - Объединенная Конфедерация и среднегорцы… Это же надо, какую чуму люди сами себе придумали, - качал головой Крост. - Я-то думал, что ничего хуже Мускуландии на свете и быть не может.
        - Чем же так плоха Мускуландия? Мне показалось, что все люди в ней живут счастливо и богато.
        - В том-то и дело, что нет в Мускуландии людей - сплошные механизмы, пустые оболочки, движущиеся и размножающиеся, обрастающие добром и безделушками. Когда родилась Гудрун, я сразу же покинул Мускуландию. Меня в холодный пот бросает при мысли, что она, повзрослев, могла бы стать такой же, как ее мать - самодовольным пустым местом, не интересующимся ничем, кроме новых платьев и украшений. Здесь же, среди простых радостей, она сможет остаться настоящим человеком, а не картинкой. Я всегда хотел жить честно и искренне, пусть и вдали от воспетых удобств.
        - А Гудрун, она тоже этого хочет? Может быть, она бы предпочла жить в нормальном доме с мужем, детьми и забавными песиками? - спросил Халфмун.
        - Она еще слишком мала, чтобы чего-то хотеть. Я лучше знаю, что хорошо для моей дочери, и в том ее счастье, - отрезал Солтис.
        - Скажите честно, вы и есть тот самый волшебник? - сменил тему Полулунок.
        - Определенно, я чародей - единственный из мускуландцев сумевший сотворить чудо и разорвать порочный круг бездуховного существования. Для своей дочери я всемогущий и всезнающий волшебник, открывший дивную природу смайса, это так. Но для тебя я просто старый отшельник. Я не могу исполнить твоих желаний, какими бы они ни были.
        - Господин Крост, одно мое желание, думаю, вы могли бы сделать явью, - подумав, сказал Халфмун. - Здесь с вами я обрел новую жизнь без забот и проблем, и меньше всего на свете мне хочется прерывать это неторопливое течение времени. Прошу, позвольте мне остаться с вами навсегда, и тогда мне больше ничего не понадобится.
        - Я боялся и ждал этого момента, Халфмун, - Солтис помрачнел и ссутулился, как будто на его плечи лег невидимый груз. - Мне неприятно это говорить, но для тебя пришло время покинуть нас и продолжить свое путешествие.
        - Вы прогоняете меня? Но почему, господин Крост?
        - У тебя своя жизнь, Халфмун, а у нас своя. Я заметил, как Гудрун смотрит на тебя, и это меня беспокоит. Она добрая, наивная и чистая девушка. Ты симпатичен ей, и вам следует расстаться раньше, чем эта симпатия перерастет в нечто большее, что неминуемо приведет к несчастью.
        - Но ведь и мне нравится Гудрун! - воскликнул Полулунок. - Почему мы не можем быть счастливы все вместе?
        - Нравится - это не то, чего заслуживает моя дочь, Халфмун. Если ты заглянешь в свою душу, то увидишь - в ней нет любви к Гудрун. Ради нее ты должен уйти как можно скорее. Чувства девушки не игрушка, ее сердце - не мишень для удачливого охотника.
        - Это неправда. Я люблю Гудрун больше всего на свете, - с жаром возразил Полулунок. - Она самый восхитительный человек из всех, кого я встречал в своей жизни. Рядом с ней мне весело, легко и… Я в полном восторге от нее, как будто внутри меня переливается радуга, а с небес звучит восхитительная музыка, нежнее и мелодичнее которой не бывает.
        - В тебе говорит смайс. Откажись от него, и ты сам все поймешь.
        - Уверен, что вы ошибаетесь, господин Крост. Чтобы доказать это, я не стану есть смайс столько, сколько потребуется, - заявил Халфмун.
        Первый же день без смайса дался Полулунку с великим трудом. Его мучили приступы голода, головная боль, неутолимая жажда и нарастающее чувство беспокойства. От каждого шороха и порыва ветра юноша подскакивал, как ужаленный. Халфмуну казалось, что время остановилось, и он увяз в нем, как насекомое в древесной смоле. Звонкий смех Гудрун раздражал Полулунка настолько, что он едва удержался от того, чтобы накричать на девушку. Ее лицо по-прежнему напоминало ему лицо Селии, но теперь от осознания этого сходства на Халфмуна накатывали волны брезгливости. Не желая разговаривать ни с Гудрун, ни с Солтисом, чьи седые сальные космы теперь казались Полулунку отвратительными, он погрузился в размышления:
        «Они отравили меня, гнусные грязные людишки. Что они задумали? Почему Селия так убивалась и не хотела меня отпускать? Если я уйду, кто полюбит Гудрун здесь, в этой пустыне? Смайс. Нужно съесть немного смайса. Нет, я обещал, что не стану этого делать. Солтис ждет, когда я усну, чтобы… Селия, красотка, мечта поэтов из Мускуландии, как же я ее ненавижу. Возьму в жены Гудрун, будет знать. Попрыгает у меня, локти от ревности кусать будет. Проклятый смайс, хоть бы один кусочек. Нет-нет, нельзя. Селия привыкла, что стоит ей пальчиком поманить, и все тут же у ее ног оказывается. Я разрушу ее жизнь, заставлю страдать Гудрун… То есть, Селию. Она мне не нужна, нет-нет. И я ей не нужен. Селии лишь бы знать, что все, чего касается ее дрянной взгляд, принадлежит ей. Я покажу ей, что и у меня может быть собственность не хуже ее. Если Крост меня не прикончит, я завладею дурочкой Гудрун. О, она будет легкой добычей. Она мне не нужна, поэтому ей не заставить меня страдать, вот в чем весь фокус. Кусочек смайса, и голова встанет на место. Ненавистный Солтис, он… Он читает мои мысли, старый баран. Надо перестать
думать, сейчас же. Гудрун, Гудрун, красотка Гудрун, когда Крост уснет, я заберу тебя в Мускуландию, подарю там роскошное платье и кольцо, а затем устрою такую свадьбу, что все умрут от зависти. Все-все-все Селии до единой. Тссс, это секретный план, Солтис, не подслушивай, отвратительный старикашка. Немножко смайса, совсем чуть-чуть, и я… и мне… Я запутался. Я схожу с ума. Нет-нет-нет. С умааа… ААА!!!»
        В голове Халфмуна словно взорвалась пороховая бочка. Он с ужасом ощутил, что не знает того человека, которому принадлежат все эти путающиеся и сбивающиеся мысли. Безумие кипело и клокотало, выдавливая глаза из орбит и разрывая барабанные перепонки изнутри. Полулунок почувствовал, что сейчас же перестанет существовать, а его место займет сумасшедший незнакомец. В ожидании неизбежного конца он зажмурился, стискивая виски ладонями, но тут в его голове как будто пронесся свежий бодрящий ветерок. Пульсирующая багровая опухоль безумия стала сжиматься, бледнеть и тесниться, освобождая место разрастающемуся источнику холодного белого света.
        - Успокойся, Халфмун, - из центра лучащегося пятна раздался ласковый голос. - Ты устал, но это не страшно. Отдохни, и все будет хорошо. Тебе кажется, что ты запутался, но это не так.
        - Я… я… кто я? - мысленно взвыл Полулунок.
        - Ты Халфмун Полулунок, всегда им был и всегда будешь, - ответил голос. - Ты знаешь это, точно так же, как знаешь, что и зачем нужно делать. Ты на верном пути и не сойдешь с него. Просто расслабься, отпусти дурные мысли, дай им уйти. Поверь мне.
        - Я… тебе… верю, Уния, - узнав голос, звучавший в голове, Халфмун успокоился. Воспаление мигом сошло с его сознания, и юноша забылся сном.
        Следующим утром Полулунок проснулся с ясной головой и чувством вины за вчерашние мысли о Гудрун и Солтисе Кросте. Еще большие терзания ему причиняло осознание того, что он потратил впустую слишком много времени. О том, каких успехов могла достичь военная машина Объединенной Конфедерации и всепожирающее чудовище всадников из племени среднегорцев, пока он наслаждался бездумным существованием, Халфмун даже подумать не решился.
        - Друзья мои, я бесконечно признателен вам за все, что вы для меня сделали, - сказал Полулунок. - Теперь же мне пора снова отправиться в путь. Простите меня, если я в чем-то перед вами провинился. Вас же я всегда буду вспоминать с душевной теплотой и благодарностью, прекрасная Гудрун и почтенный господин Крост.
        - Халфмун, пожалуйста, не покидай нас, - взмолилась Гудрун и, густо покраснев, добавила: - Я думала, что нравлюсь тебе. Мечтала о том дне, когда разобью свой стакан ради тебя.
        - Это правда, Гудрун, очень нравишься. Но ты еще встретишь того, кто полюбит тебя.
        - Кого можно встретить здесь, среди вечных льдов и снегов? - в глазах девушки блеснули слезы.
        - Нашелся же среди льдов и снегов я, - улыбнулся Халфмун. - Значит, и нужный тебе человек отыщется. Судьба приведет его к тебе, Гудрун, я в этом уверен.
        - Верно сказано. Рад, что ты принял правильное решение, мальчик, - одобрительно кивнул Солтис. - Хоть я и не совсем волшебник, у меня есть кое-что, что поможет тебе в твоем путешествии.
        Порывшись в тряпках, сваленных в кучу в углу хижины, старик протянул Полулунку набитый холщевый мешок и прибор с круглым циферблатом и подрагивающей стрелкой.
        - В мешке вяленое мясо. Оно осталось с той поры, когда я покинул Мускуландию, - пояснил Крост. - Мясо чуть жестковато, но до сих пор вполне съедобно.
        - Я не могу объедать вас, господин Крост, - смутился Халфмун.
        - Бери, бери, в трудном пути мясо тебе будет куда полезнее, чем смайс, - Солтис подмигнул Поулулнку, а потом постучал ногтем по циферблату прибора. - Эта штука называется путевод. Без нее ты вообще едва ли сможешь далеко уйти. Видишь стрелку? Она показывает точно на север. Как действует эта магия, я не знаю, но работает путевод отменно. До рождения Гудрун я был капитаном морского парусника, и эта маленькая хитрость не один раз помогала мне вывести корабль на верный курс.
        - Спасибо вам, друзья. То, что вы двое сделали для меня, это настоящее волшебство, - Полулунок нежно обнял Гудрун, крепко пожал мозолистую руку старика Солтиса и вышел из хижины.
        Двигаясь в направлении, указанном стрелкой путевода, Халфмун старался идти быстро, но не слишком, чтобы не выбиваться из сил. Он припомнил слова старейшины Агриппы Звездоврата, что путь к волшебнику занимает тысячу дней и тысячу ночей, и попытался подсчитать, сколько времени длится его путешествие. Но сколько Полулунок ни силился, никакого приемлемого результата его вычисления не давали. Он даже приблизительно не смог прикинуть, как давно покинул Бобровую Заводь, и месяц ли провел вместе со стариком Кростом и его дочерью, год или несколько лет. На память и математические способности длительное употребление смайса влияло не слишком хорошо. Халфмун на секунду остановился и ощупал собственное лицо. Длинные волосы ниспадали с плеч, губы и подбородок скрывали густые усы и борода, лоб казался бугристым и морщинистым, но никакой ясности хронологии путешествия эти подробности не добавляли. Получалось, что Полулунок с равным успехом мог оказаться возле жилища волшебника через пять минут или через год. Ощущение того, что он идет по дороге, которая одновременно и конечна, и бесконечна, неприятно кольнуло его
сознание, но тут же растворилось в морозном воздухе.
        Когда от расчетов начала болеть голова, Халфмун заставил себя переключиться. Первая мысль, пришедшая к нему, была о том, как странно устроен этот мир. Кому-то для счастья нужен большой дом и куча детей, а для другого милее всего ветхая лачуга в вечной мерзлоте. И тем и другим Полулунок искренне завидовал, потому как в отличие от них, получивших, к чему стремились, он понятия не имел, найдет ли свое счастье.
        «Вот взять, к примеру, Гудрун, - размышлял Полулунок. - Счастлива ли она? Что если бы Гудрун пошла против воли отца, вбила бы себе в голову, что ее судьба переплетена с моей, и увязалась бы за мной дальше на север? Но этого, к счастью, не произошло. Солтис принял за нее все возможные решения, и продолжает их принимать, а Гудрун и не против вовсе. Получается, для кого-то и в том может быть счастье, чтобы подчиняться, идти на поводу старшего, сильного и мудрого, и не брать на себя ответственность ни за что серьезное. Для тех же среднегорцев все просто - режь, сжигай, умри со стальным лезвием в брюхе, и будет тебе счастье. Смерть их заботливый проводник, решающий все те вопросы и проблемы, которые не способен решить владыка. Кратис же нашел такую руководящую силу в Создателе. Для него Создатель - всезнающий заботливый отец, который направляет, утешает и наполняет дела значимостью, одновременно снимая всякую ответственность. Ведь как бы Кратис ни повел себя, что бы с ним ни произошло, он будет верить в то, что именно таков замысел Создателя. Наверное, лучше верить во что-то большое и непостижимое, чем
в бессмысленность, пустоту и бескрайнее равнодушие мира. Без веры в Создателя Кратис остался бы один на один с вселенной… в точности как я. Но у меня есть цель, путь, с которого не свернуть.
        Со стариком Кростом Гудрун, конечно, повезло, но что будет, когда его не станет? Сможет ли она делать то, что делала - собирать хворост и искать смайс, но уже без наставлений отца? Или Гудрун бросит одинокую хижину и придет в Мускуландию, где ей наверняка будут рады многие мужчины? В какую сторону повернет она свою жизнь, когда ее счастье уже не будет возникать под диктовку родителя? Сумеет ли сохранить счастье, найти новое или скатится к несчастному существованию, не умея принимать решения и отвечать за свой выбор? Надеюсь, старик Крост проживет еще долго, а Гудрун… да, пусть она будет просто счастлива, в чем бы ни было ее счастье. Я же сделаю так, чтобы над ней и всеми людьми в мире не висела угроза гибели от стали и огня среднегорцев или жизни в рабстве Объединенной Конфедерации. В этом и есть мое предназначение и счастье. Или нет?
        Что, если для меня важнее продолжать двигаться, чем дойти до конца? Пока я переставляю ноги, мне нет нужды беспокоиться ни о чем, кроме как о том, чтобы за одним шагом следовал второй, за вторым - третий, за ним четвертый и так далее. Если бы я остановился, и голову мою не туманил смайс, какие чудовища набросились бы на меня из мрака бездействия? Тут и гадать нечего. Это были бы призраки той жизни, от которой я сбежал…
        Сбежал? Да-да, Халфмун, именно сбежал. Не ври себе. Когда ты ушел из Бобровой Заводи, у тебя не было никакого высокого предназначения или благородной цели. Мальчишеская глупость, самоуверенность, злость и жестокость - этого добра было хоть отбавляй. Ты действительно полагал, что если изменить стакан, то вселенная сразу заиграет красками, а жизнь превратится в мед? Именно так ты и думал, несчастный дурак. Как дикий волчонок ты кусал любую руку, которая пыталась тебя накормить и погладить. Чем ты отплатил отцу и матери за их терпение, любовь и заботу? Черной неблагодарностью и предательством. Да-да, отдать их всех на растерзание диким среднегорцам - это худшее из предательств. Ты наплевал на все, что папа и мама тебе говорили, на все те простые мысли, которыми они делились с тобой. Верил, что в твоих кулаках сила, но был не сильнее щенка-сосунка. Считал, что только ты видишь вещи такими, какие они есть, но был слеп на оба глаза. Думал, что один ты понимаешь, что к чему, но не обладал и подобием мозга. Хорошо же тебе помогли твои мозги, когда ты распинался перед владыкой Закхардом.
        А Уния Небосклон, помнишь ее? Она любила тебя таким, каким ты был - глупым, злобным, самовлюбленным, высокомерным, с уродливым стаканом на тупой голове. Любила, дружок, даже не пытайся отрицать это. А ты, балбес, собственными руками вырвал бы сердце, чтобы преподнести его Селии, пожелай она того. Что особенного ты вообще нашел в этой надменной людоедке? Возомнил, что это невероятно романтично - спасти девушку, пройти с ней рука об руку через огонь и воду, а потом взять в жены, как заслуженный боевой трофей? Ты предал Унию и ее любовь, вот что.
        Такие дела, парень. Ты испортил все, что только мог. Что ты будешь делать с осознанием этого? Не пора ли и тебе поверить в Создателя, чтобы свалить все свои преступления на его неисповедимый план? Или, быть может, тебе стоит откопать побольше смайса, сожрать его столько, чтобы из ушей полезло? Ты же знаешь, как хорошо смайс убивает боль и воспоминания. А ты ведь еще даже не пытался вообразить, как жили твои мама и папа после твоего побега, и живы ли они сейчас, в эту самую минуту. Еще не успел подумать, что стало с Унией, и полюбила ли она кого-нибудь вместо тебя. И есть ли у нее и твоих родителей шанс выжить, когда черные всадники ворвутся в Бобровую Заводь?
        Что будет, когда у тебя не останется отговорок, чтобы продолжать прятаться от этих мыслей? Что ты выберешь? У тебя ведь столько возможностей, мальчик. Весь мир лежит перед тобой. Отправляйся в какой-нибудь город, освобожденный от Объединенной Конфедерации, расскажи тамошним жителям, что свободой они обязаны тебе. Станешь для них героем, будешь купаться в лучах славы и почета. Ой, проблемка. Никто не поверит, что один человечек победил тысячеглавого вооруженного монстра, даже не испачкав при этом ручек. А если избавишь землю от чумы среднегорцев, то что? Кто-то скажет «спасибо» за спасение от чего-то, чего никогда не видел и о существовании чего даже не подозревал? Или кому-то взбредет в голову благодарить виновника этого торжества, из-за чьего болтливого языка к нему в дом пришли незваные гости и уничтожили всю семью? Едва ли, дружочек. Хочешь, найди Приходку и утешайся дружбой, братской любовью и булочками до конца своих дней. Или вернись в Виноградную Долину и до глаз залейся вином, чтобы пьяным утонуть в речке, не приходя в сознание. Хотя, к чему мелочиться? Приди в Иероманополь и признайся в
ереси, хуле на Создателя и всех детей Его. Тогда смерть твоя будет, как праздник, - на главной площади при стечении толпы праведных горожан.
        Молчишь, не отвечаешь. Что же ты снова не заведешь песню о том, что вот-вот спасешь мир от страшнейшей напасти - даже от двух сразу? Не повезло тебе, Халфмун. Обладай ты сноровкой Трехручки, был бы сейчас счастлив где угодно. Ведь умница Трехручка, в отличие от тебя, может предавать и продавать друзей и быть при этом совершенно счастливым. Ему в этой жизни не о чем жалеть, кроме как о не вовремя снятой шляпе. Да и ту оплошность зеленокожий парнишка, наверняка, давно себе простил. Но как перед собой оправдаешься ты, Халфмун?».
        Полулунок отвесил самому себе звонкую затрещину, от которой на миг потемнело в глазах, и язвительный голос внутреннего собеседника умолк. Следуя совету, который ему накануне дало виденье света Унии, Халфмун отпустил все мучительные мысли. Чтобы они не вернулись, он заорал во всю глотку старую застольную песню:
        Если встретишь ты бобра,
        Помаши ему хвостом,
        Ведь у мужика добра
        Нет другого, бом-бом-бом
        Рюмку опрокинь сто раз,
        После выпей полный таз,
        Осуши ведро потом
        И плясать иди с бобром
        Будь ты пьян хоть вдребодан,
        Снова наполняй стакан
        До койки донесет жена
        Посильней бобра она
        Хоть и трам-пам-пам на рожу
        Бом-бом-бом одно и то же
        16
        За неделю громогласного выкрикивания песен Полулунок едва не сорвал голос. Рот он закрывал лишь во время сна, да прерывал песни, когда жевал вяленое мясо, полученное от щедрого Солтиса Кроста. Шагая все дальше и дальше по равнине, белизна которой слепила глаза, Халфмун хрипел:
        Вылупился из яйца бобер
        И взлетел на мой забор
        С ним повел я разговор -
        Сапог вкусней иль мухомор?
        - Прекрати, пожалуйста, - произнес голос возле самого уха Полулунка, который в этот момент сверялся с путеводом. Подскочив от неожиданности и выронив путевод, Халфмун увидел в высоком сугробе нору на уровне своего лица. Из норы на него смотрела пара человеческих серо-голубых глаз.
        - Вы? - только и смог выдохнуть Халфмун.
        - Я, - подтвердил человек. - Заходи. Дверь с другой стороны сугроба.
        Послушно обойдя сугроб, Полулунок действительно нашел дверь. За ней оказался вход в полутемную землянку, в углу которой на столе теплилась одинокая свечка. На скамье за столом сидел человек в балахоне с капюшоном, напоминающем одежду иероманопольских черногрязцев.
        - Это правда вы?
        - Правда, Халфмун Полулунок. Меня зовут Альбрехт Звездоврат. Присаживайся, - человек кивнул на табурет, стоящий по другую сторону стола. - Я ждал тебя.
        - Но как? Откуда? - Халфмун запнулся. Усевшись, он вытаращился на Альбрехта, не в силах поверить, что перед ним тот, кого он так долго искал.
        - Целый день перед окном сидел, чтобы тебя не пропустить. Не то ты бы мимо моей землянки на такой дальний север ушел, что куда ни ткни - повсюду юг будет, - Звездоврат рассмеялся. - Мне редко доводится разговаривать с людьми, поэтому прости, что я не удержался от шутки вслух. Это, знаешь ли, для меня большая роскошь - сказать что-то, и быть услышанным.
        - Господин Звездоврат, скажите честно, вы волшебник? - чувствуя себе предельно глупо, спросил Полулунок.
        - Да, Халфмун. Я тот самый северный волшебник, на встречу с которым ты отправился из Бобровой Заводи. Не удивляйся, мне многое известно. Я наблюдал за тобой с самого начала путешествия и искренне надеялся, что тебе удастся добраться. Честно говоря, твое увлечение смайсом заставило меня понервничать. Хорошо, что Крост вмешался.
        - Если вы все видите, то вы… Создатель?
        - Нет, что ты. Существует ли Создатель, неведомо даже мне. Зато в собственном существовании я более-менее уверен, - Альбрехт подмигнул Халфмуну. - За твоими приключениями я следил без всяких высших целей и оценок. Просто мне было любопытно. Ты не поверишь, как мало интересного происходит в мире. Он только кажется необъятным, а в действительности люди везде одинаковы. Только стаканы у них разные - вот и все отличие. Ты же, мальчик, меня впечатлил. Сейчас большая редкость повстречать человека, который верит в волшебников. У тебя, должно быть, много вопросов. Только, пожалуйста, не надо в четвертый раз спрашивать, волшебник ли я.
        - Я хотел бы загадать желание, если можно, - опустив глаза, сказал Полулунок.
        - Да-да, разумеется, - закивал Звездоврат. - Грош цена была бы мне как волшебнику, не исполняй я желания. Только можешь сначала оказать мне одну услугу?
        - Обещаю сделать все, что в моих силах, - не колеблясь, ответил Халфмун.
        - Будь добр, просто выслушай меня. Хоть я и волшебник, это не отменяет того, что я - скучающий болтливый старикашка, который к тому же ужасно одинок.
        - Почему же вы живете в одиночестве? Разве не в вашей власти поселиться среди людей и разговаривать с ними хоть по сто раз на дню?
        - Превосходный вопрос, мальчик. Мне очень приятно, что ты его задал. Как раз об этом я и хочу тебе рассказать, - Альбрехт погладил свою бороду. - Все началось много лет назад. Я тогда был обычным человеком, не более волшебным, чем бобровый хвост. У меня было все, что полагается мужчине - жена, сын, крепкий дом, достойная работа. Но однажды случилось так, что в наш городок забрел чужестранец. Он целыми днями сидел в кабаке и бутылка за бутылкой вливал в себя крепкую можжевеловую настойку. Удивительного в том было не так уж много, разве что завидное здоровье чужака и достаток у него деньжат. Однако мне с каждым днем становилось все любопытнее, что тот человек так упорно празднует или какое горе топит в стакане.
        Как-то раз, взяв пару рюмок настойки, я подсел за столик незнакомца и заговорил с ним на пустяковую тему, вроде погоды и прироста поголовья бобров. Чужак разговор охотно поддержал. Мы выпили по рюмке, потом он меня угостил выпивкой, затем опять я его и так далее. Ближе к ночи, когда от выпитой настойки у меня уже двоилось в глазах, я, словно бы между прочим, поинтересовался, какими судьбами мой собутыльник оказался в наших краях. Тот ответил, что путешествует по миру. Дескать, ему нравится бывать в новых местах, знакомиться с разными людьми и все в таком духе. Хоть я ни разу не видел, чтобы он с кем-то общался, в тот момент значения этой нестыковке не придал. После мужчина обнял меня за плечи и прошептал на ухо, что сразу понял - я отличный мужик, настоящий друг и достоин того, чтобы узнать тайну.
        Этот подозрительный тип нашептал мне, что он - настоящий волшебник. Несмотря на изрядное количество выпитой можжевеловки, я не поверил ему. Тут он начал сыпать теми фактами, знать которые ему никак не полагалось: назвал имена моих родителей, жены и сына, пересказал пару историй из моей жизни и даже вспомнил, откуда у меня шрам на лбу. Я всем говорил, что поранился на охоте. В действительности же мне было стыдно признать, что однажды я переусердствовал с поглощением настойки, поскользнулся в уборной и ударился головой о край нужника. Не показав волнения, я заявил, что владение информацией не доказывает причастности к магии. Тогда собутыльник, имени которого я так и не спросил, предложил в качестве доказательства с помощью своего волшебства сделать волшебником и меня. Решив, что это трюк, и чужестранец попросту дурачит меня, я согласился. Хитрый гад сказал, что нет ничего проще - мне достаточно лишь вслух произнести фразу «желаю стать волшебником». Эх, тогда у меня еще был шанс. Но, как ты догадываешься, я его безвозвратно упустил.
        Едва я повторил ту фразу, незнакомец прокричал «наконец я свободен» иразразился взрывом жуткого хохота. На моих глазах он начал стареть так, как будто за секунду проходило не меньше десятка лет. Его лицо пожелтело и покрылось пятнами, глаза затуманились и стали молочно-белыми, волосы поседели и выпали, а зубы сгнили прямо в безобразно распахнутом рту. Не переставая хохотать, он стремительно сморщивался и усыхал, пока не превратился в скелет, обтянутый пергаментной кожей. После этого волшебник рассыпался, не оставив ничего, кроме одежды и пригоршни праха. А я… стал волшебником.
        Поначалу все было не так уж плохо. Я быстро привык к тому, что могу мгновенно узнавать все, что только происходило или происходит на земле. Выполнять желания мне тоже понравилось. Сперва у этого таланта обнаружился лишь один недостаток - я мог воплощать чьи угодно мечты, кроме своих собственных. Но я легко справлялся с этим. Достаточно было попросить сына или жену загадать то, чего хотелось бы мне - и дело в стакане. Семья была в полном восторге от моего магического могущества. И жена, и сын в буквальном смысле получали все, о чем только могли подумать. Из родного захолустья мы переселились в лучший город земли - Экстраполис. У нас был не дом, а настоящий замок с высокими башнями, роскошным цветущим садом и озером, в котором резвились сказочные морские животные. Моя жена щеголяла в фантастических нарядах, поражая воображение горожан умопомрачительными драгоценностями, а игрушкам ребенка мог позавидовать любой взрослый.
        Проблемы начались, когда моей жене стало нечего хотеть. От скуки и из хвастовства она проболтались, что ее муж волшебник. Конечно же, ей никто не верил, пока она не стала загадывать такие желания, исполнение каких всех бы поразило.
        Попросила жена телегу, которая могла бы по человеческому приказу своим ходом ездить. Сделал - хорошая штука получилась, быстрая. И на рынок за покупками на ней удобно было кататься, и в гости, и вообще куда захочешь. Всем телега по нраву пришлась, все такую же для себя захотели. А мне что, жалко что ли? Стали мои самоходки по Экстраполису рассекать, детишек в школу развозить, стариков катать, тяжести с места на место транспортировать - ничего ж плохого, сплошная польза. Правда, многовато таких тележек я сотворил. Заполнили они собой улицы настолько, что до того же рынка было бы пешком быстрее дойти, чем в очереди из самоходок стоять. Но горожане предпочитали, сидя в телеге больше времени потрать на ожидание, чем ноги напрягать.
        Однажды жена пожаловалась мне, что ей скучно - все ее товарки так подолгу в дорожных очередях на телегах торчат, что потом времени у них только на работу и детей хватает. Чтобы подруги супруги моги с ней вдоволь общаться, попросила она облегчить женский труд в Экстраполисе. Захотела, чтобы у швей были приспособы, которые бы сами шили да вышивали, чтобы у доярок штуковины появились, самостоятельно с коров молоко собирающие, у поварих - печи самоготовящие, и так далее в том же духе. Опять же я вреда никакого не усмотрел, выполнил ее желание весьма успешно - все женщины довольны остались.
        В следующий раз супруга сообщила мне, что среди мужчин Экстраполиса нарастает недовольство. Дескать, жены их бездельничают, а им работать приходится, хоть на телегах в дорожных заторах они не меньше женщин времени проводят. Попросила жена, чтобы я и мужчинам помог, пока они ее подруг колотить не начали. Желание показалось мне вполне разумным. Сделал я приспособления на любой вкус - кузнец самокующий появился, пахарь самопашущий, сеятель самосеющий, строитель самостроящий и много еще чего такого. Особенно удался самолечащий лекарь. В отличие о лекаря-человека, он легко расправлялся с любой хворью, кого хочешь мог на ноги поставить, лишь бы того к нему живым доставили. Как все это работало, я понятия не имел. Суть волшебства даже для волшебника, что темный лес. Но это меня не беспокоило. Работают приспососбления, пользу приносят, все счастливы - вот и ладно.
        Как-то раз моя жена забеспокоилась, что ей с подругами больше говорить не о чем. Раньше они обсуждали, у кого что новенькое на работе происходит, да какие вещи с их мужьями приключаются, а досужим сплетням отводилось не больше получаса. Теперь же женщины дискутировали исключительно по поводу друг друга и знакомых мужчин, причем ход этих дискуссий моей жене решительно не нравился. Она говорила, что ей противно час за часом выслушивать, как потолстела эта, как ужасно одевается та, да какой красавчик вон тот, хоть и женат. Захотелось моей жене, чтобы в Экстраполисе случалось что-нибудь этакое, что потом можно было бы с интересом и остроумием обсуждать. По ее желанию я устроил в городе специальные залы со сценами, на которых волшебные подвижные картинки каждый день устраивали представления - изображали в действиях всевозможные сказки и притчи, танцевали, играли на музыкальных инструментах и пели.
        Экстраполис стал городом непрекращающегося веселья и постоянного праздника. Но реализуя малопонятные для меня самого вещи, я невольно изменил жизнь горожан настолько, что это обернулось настоящей катастрофой. Так, выполнив желание, чтобы в районе Экстраполиса всегда была хорошая погода, я воплотил огромное послушное приспособление. Оно улавливало настроение горожан и делало климат таким, какой им хотелся. Приспособление могло повышать или понижать температуру, разгонять тучи, менять направление ветра, уровень влажности и так далее. Но случилось так, что в то время как одному жителю хотелось понежиться на солнышке, другой страдал от жары и мечтал о пушистом снеге, а у третьего засыхал сад, и он отчаянно призывал ливень. Личные погодные предпочтения оказались не у трех человек, а у всего многотысячного населения Экстраполиса. Стремясь выполнить свое предназначение и угодить всем, приспособление попыталось сделать снежно-солнечно-дождливую жарко-прохладную сухо-влажную погоду. Задача оказалась невыполнимой, и приспособление взорвалось, выпустив при этом из своих внутренностей гигантское смертоносное
облако. Многие погибли, но большинство горожан спаслось, потому что я успел выполнить желание своего сына - защитить Экстраполис от надвигающегося облака.
        После этого происшествия я всерьез задумался, почему тот волшебник так радовался собственной смерти, и о какой свободе он кричал. Тут же мне открылось, что из-за магического вмешательство моего предшественника в людские дела и выполнения им цепочки вроде бы не связанных между собой желаний полностью вымерло семь видов животных, случилось две кровопролитные войны, а один город со всеми жителями ушел под воду.
        Выходило, что дар волшебства без способности видеть будущее опаснее своры бешеных бобров-людоедов. Я с семьей вернулся в родной городок и старался быть аккуратным, как мог. Благодаря этому крупных бед я больше не натворил, но долго утаивать волшебные возможности мне не удалось. Чувствуя вину, я искренне пытался помогать соседям, делать их жизнь счастливее и лучше. Однако многим людям желания, выполненные мною, пошли отнюдь не на пользу. Так, одна девочка, мечтавшая о собственной лошади, во время первой же поездки упала с нее и сломала руку, ногу и четыре ребра.
        Время шло. У моего сына появились свои дети, а я на вид ничуть не состарился с того дня, как стал волшебником. Год за годом накапливалось количество зла, которое дурная магия невольно выпускала в этот мир. Когда моя жена умерла от старости, я принял решение покинуть людей, стать отшельником, забраться в такую неприветливую глушь, где меня никто не смог бы найти, не помоги я ему в этом. Перед тем как уйти, я попросил сына загадать два желания: чтобы все, кроме родни, забыли о моем существовании, и чтобы я впредь мог выполнять не больше одного желания на брата - совсем лишаться магических сил не хотелось, но обезопасить их я счел нелишним. Так и случилось - я здесь, а единственный ориентир, который вел сюда - Северная звезда, навсегда исчезла с неба. Теперь ни в родной Бобровой Заводи, ни в Экстраполисе или другом городе не осталось памяти об Альбрехте Звездоврате.
        - Так мы, стало быть, земляки? - удивился Халфмун, и тут же просиял от догадки. - Конечно! О вас мне рассказал старейшина Агриппа Звездоврат. Он ведь ваш сын, потому и знал о вашем существовании. Правильно?
        - Почти что угадал, - улыбнулся Альбрехт. - Одно маленькое уточнение - Агриппа мой правнук.
        - Чудеса, - Полулунок присвистнул. - Это с вашей помощью он стал главой старейшин Бобровой Заводи?
        - Нет, Агриппа всего добился своими мозгами и трудом. Мы с ним встречались единственный раз в жизни. Когда он едва научился ходить и говорить, его отец - мой внук, привозил малыша и свою жену сюда ко мне в гости. Вот с той-то поры я с людьми и не разговаривал… Что ж, не стану больше утомлять тебя своей болтовней. Давай перейдем к твоему желанию. Уверен, что ты сумеешь сделать правильный выбор.
        - Я желаю, чтобы владыка Закхард и его воины-среднегорцы…
        - Не торопись, - волшебник Звездоврат приложил палец к губам. - Как только произнесешь свое желание, его будет не изменить. А ту фразу, которую ты сейчас почти что произнес, явно не стоит оканчивать.
        - Почему? Вы же сами все знаете. Среднегорцев необходимо остановить, пока не стало слишком поздно!
        - Я так говорю именно потому, что знаю больше твоего. Собираясь в поход, владыка Закхард призвал племена среднегорцев с западного и восточного склона гор. Владыки тех племен охотно откликнулись на его предложение объединиться и истребить Конфедерацию, сравнять с землей Иероманополь, уничтожить Виноградную Долину, Приходку, Красвиль, Виргиню и все остальные оплоты силы, ложной веры и презренного ничтожества. Впервые за много лет три лагеря среднегорцев сошлись вместе и принесли торжественную клятву всем силам и стихиям, в которые они верили. Однако вслед за этим среди владык встал вопрос, какое из племен возглавит славный боевой поход. Надо сказать, что Закхард крайне удивился возникновению такой проблемы, так как искренне считал себя и свое племя передовым хотя бы по той причине, что именно он заполучил ценную информацию о славном противнике и бросил клич. Другие два владыки признали заслуги Закхарда, но не посчитали их достойным основанием для того, чтобы их воины плелись в хвосте походной колоны. В результате, для разрешения спора был организован бой между тремя владыками. Удача и тут не
отвернулась от Закхарда - ему удалось изрубить в капусту обоих соперников. Но среднегорцы восточного и западного племен остались недовольны исходом схватки. От вызывающих криков и оскорблений дело быстро перешло к массовой драке. По причине того, что кулаки среднегорцы считают оружием мужиков, а не воинов, в ход сразу же пошли мечи и копья. Вот, в общем, и вся история. Под возгласы «во славу Стали и Смерти» среднегорцы перестали существовать как племя или сколько-нибудь значимая сила. Пара десятков раненых бойцов еще живы, но едва ли тебе стоит тратить свое желание, чтобы расправиться с ними.
        - Тогда я желаю, чтобы президент Объединенной Конфедерации Роррий Роршахрад…
        - Постой, мальчик, - перебил Халфмуна Альбрехт Звездоврат. - Это тоже не очень хорошая идея. Против Роррия Роршахрада созрел заговор, что совсем не удивительно - умалишенных тиранов мало кто любит. Роррий же умудрился набить оскомину даже у своих ближайших сподвижников. Если Роршахраду казалось, что кто-то без подобающего преклонения целует ботинок - да, такой ритуал приветствия себя самого он ввел для всех без исключения министров - или просто смотрит на него без очевидного восхищения, он приходил в ярость. Мнимые обидчики вместе со своими семьями толпами отправлялись в тюрьму на вечное поселение. Поднять знамя свободы и свергнуть Роррия решил вице-президента Объединенной Конфедерации Уррор Рирдрурхт, который чувствовал, что еще немного, и он сам из-за какой-нибудь нелепости окажется за решеткой. Под руководством Уррора свершился военный переворот, и Роршахраду пришлось срочно уносить ноги и искать убежище подальше от столицы Объединенной Конфедерации.
        - Значит, мир спасен? - спросил Халфмун.
        - Ты хочешь знать, стала ли под руководством Рирдрурхта Объединенная Конфедерация более дружелюбной? Едва ли. У нового президента тоже немало умственных и физических недостатков. К примеру, теперь в тюрьму могут бросить за произнесение такой буквы, как «ж» - Уррор сильно шепелявит. Еще его указом запрещено носить одежду и вообще какие либо вещи, в названии которых присутствуют эти буквы. Правда, некоторые умники умеют выкрутиться. Так, один из граждан, арестованных за ношение жилета, получил свободу, доказав инспектору, что на нем не жилет, а типичная безрукавка. Ухудшение ситуации коснулось и дел с присоединением к Конфедерации новых территорий. Уррору Рирдрурхту при его карликовом росте и гигантском стакане всегда всего мало. Он издал указ, согласно которому Конфедерация должна ежемесячно прибавлять к себе не менее одного населенного пункта с населением от ста и более человек. К тому же Рирдрурхт разрешил убивать на месте без суда и следствия всех, кто плохо отзывается об Объединенной Конфедерации и лично о нем. При этом понятие «плохо» вуказе не раскрывается. Поэтому остаться без головы можно
даже за фразу «да это ведь Объединенная Конфедерация», если слова «да», «это» или «ведь» были произнесены недостаточно хорошо.
        - Значит, я желаю, чтобы Уррор Рирдрурхт…
        - Не торопись, сынок, - Звездоврат опять не дал ему договорить. - Уррор захватил власть, но у Роррия осталось немало сторонников среди граждан Объединенной Конфедерации - многим при нем жилось гораздо лучше. В ходе вооруженных стычек между силами бывшего и нынешнего президентов гибнут сотни солдат. Масла в огонь подливают жители тех городов, которые были насильно присоединены к Объединенной Конфедерации.
        - Это хорошо? - растерянно спросил Полулунок. - От кого же тогда следует избавиться? Кто сейчас больше всех угрожает миру?
        - Умирают люди, Халфмун, они убивают друг друга, что всегда плохо, под какими бы знаменами и в угоду каким бы идеям это ни происходило. Что касается угрозы миру на земле, то она всегда была, есть и будет. Тут, видишь ли, ситуация такая же, как со злосчастным приспособлением, меняющим погоду. Всеобщего счастья не может быть по той простой причине, что каждый человек понимает счастье по-своему. К примеру, если волшебным образом сделать так, чтобы люди никогда не страдали, это заставит страдать тех, кто получает удовольствие от боли. Представь себе, есть и такие персоны. Захочешь, чтобы был мир во всем мире, и тоже наверняка прогадаешь, потому что само понятие «мир» увсех разное. Для кого-то мир - это отсутствие войны, для другого - добрые отношения с соседями, для третьего - недопустимость убийства даже мухи или комара. И то, и другое, и третье на первый взгляд совсем неплохо. Но люди, начисто лишенные агрессии и способности испытывать праведный гнев, станут беззащитны, утратят человеческий облик и вскоре вымрут, съеденные теми же мухами. Злость, пущенная в нужное русло, часто бывает полезной.
Например, разозлившись на кого-то или же на самого себя, человек может достичь небывалых успехов в совершенно мирных делах - работе или искусстве. Да и смерть не всегда зло. Если люди получат бессмертие, то представляешь, сколько на земле народа станет через тысячу, десять тысяч или миллион лет? Вся суша будет покрыта толстым копошащимся слоем живой человечины.
        - Значит, я зря проделал этот путь, - вздохнул Полулунок.
        - Чудак ты, Халфмун, - усмехнулся Альбрехт. - Я могу немедленно исполнить любое твое желание, а ты нос повесил. Неужели тебе ничего не хочется?
        - Вы такой мудрый, господин Звездоврат, а я - дурак дураком. Могу я пожелать, чтобы вы получили способность видеть будущее и исполнять собственные желания? Тогда, я думаю, вам удастся сделать этот мир лучше, не наломав дров.
        - Я и так сделал этот мир лучше тем, что уже почти сотню лет не выполнял ничьих желаний. Твое же путешествие доказало мне, что для тебя стоит сделать исключение.
        - Наверное, вы очень устали от груза прошлых лет и одиночества, - подумав, сказал Халфмун. - Что если я освобожу вас, сменю на этом посту?
        - Совсем рехнулся? - воскликнул Звездоврат и в сердцах стукнул кулаком по столу. - Ты и вправду непроходимый дурак. Битый час тебе толкую, что нельзя кого-то загнать в счастье, как невозможно заставить любить - это все равно, что пытаться другому человеку на его шею приставить свою голову. Я умирать не хочу, а твоя жертвенность начинает меня серьезно злить. Ты вообще человек, или святой мученик? Что ты себя ведешь, как нудный старик, у которого каждая отрыжка на одну половину состоит из морали, а на вторую - из маразма? Халфмун Полулнок, ты вчерашний молокосос, совсем еще мальчишка. Так и будь им, бобер тебя задери! Загадай желание для себя. Что-нибудь такое, что позволит стать счастливым именно тебе, а не кому-то.
        - Я… я не знаю, - Полулунок закрыл лицо ладонями. - Я ничего-ничего не знаю.
        - Тогда слушай, и кое-что узнаешь, - Альбрехт протянул руки и встряхнул Халфмуна за плечи. - Из Бобровой Заводи ты пустился в путь чуть больше четырех лет назад. За это время там ничего особенно не произошло. Мой внук по-прежнему возглавляет совет старейшин, а Джебедая Полулунок трудится на бобровой ферме. Он и его жена Мойра в добром здравии, разве что печалятся о том, что рядом с ними нет их сына. Если бы им выпал шанс загадать желание, то оно бы у них было одно на двоих - вернуть паршивца. Несчастье постигло Иеремию Вертопраха. Он так бурно праздновал твой уход из Бобровой Заводи, что допился до зеленых бобров. Носился с топором по улице, орал, как резаный, угрожал кому-то невидимому. Мастер Пыльтуман собрался его усмирить, но едва подошел к Иеремии, тот испуганно вскрикнул, выпучил глаза и повалился на землю. Изо рта Вертопраха пошла пена, а через пять минут он умер. Все думают, что он подхватил бобровое бешенство, но я-то знаю, что на самом деле не выдержало его сердце. Впрочем, надеюсь, что известие о гибели отца Унии не слишком тебя огорчило. Зато с самой Унией Небосклон все хорошо. В
прошлом году к ней сватался Дункан Четвертьхвост, обещал роскошную свадьбу, дом - полную чашу и целую ораву детей.
        - И что она ответила? - Халфмун напрягся и сжал кулаки.
        - Послала его к бобровой бабушке, придурок ты безмозглый. Уния любит тебя и ждет, что ты вернешься целым и невредимым, счастливый ты идиот. Думает о тебе каждый день и родителям твоим помогает по хозяйству, она им за время твоего отсутствия как дочь стала. Ну что, появились идеи на счет желания?
        - Да! Желаю, чтобы мой головной стакан стал…
        - ЧТО?!!! - взревел Звездоврат. Лицо его от удивления вытянулось, как лошадиная морда.
        - Простите, не смог удержаться от шутки, - Халфмун рассмеялся. - Я же все-таки еще мальчишка, а не старый занудный дед.
        - Обещаю, что голыми руками убью тебя медленно, мучительно и с удовольствием, если ты сейчас же не загадаешь свое проклятое желание, щенок.
        - Я желаю немедленно оказаться в Бобровой Заводи, заранее спасибо, - поспешно проговорил Полулунок, вскочив с табурета. В тот же миг свеча на столе погасла, и все вокруг погрузилось в непроглядную темень.
        Халфмун ожидал, что темнота вот-вот рассеется, и он очнется на до боли знакомой и милой сердцу улочке Бобровой Заводи, но ничего не происходило. Полулунок выставил руки, думая, что наткнется на стол, но его ладони не нащупали никаких преград.
        - Господин Звездоврат, что за шутки? - спросил Халфмун, но ему никто не ответил.
        Осторожно переступая, Полулунок пошел вперед, стараясь не споткнуться о табурет, скамейку или не удариться головой о стену. Он двигался и двигался, но его по-прежнему окружала пустота, никак не соответствующая внутреннему пространству тесной землянки.
        - Простите меня, я больше никогда не буду шутить с вами, - крикнул Халфмун, испугавшись, что обидел волшебника. - Честное слово. Пожалуйста, выпустите меня отсюда!
        - Кого нелегкая среди ночи принесла? - раздался ворчливый голос. Скрипнули петли, и в нескольких шагах прямо перед Халфмуном зажегся квадрат яркого света. Из квадрата высунулась голова с взъерошенными волосами и заспанным лицом.
        - Папа, - выдохнул ошарашенный Халфмун. Протерев глаза кулаками, Джебедая Полулунок несколько секунд смотрел на сына, после чего выскочил из окна и сгреб его в объятья.
        - Мойра, Мойра, скорее, иди сюда! Радость-то какая! Да где ж ты, Мойра, бобер тебя побери? Халфмун вернулся! - восклицал Джебедая, душа сына в объятьях.
        - Сыночек, родной мой, - выбежав из дома, Мойра тоже бросилась обнимать Халфмуна, и под весом своих счастливых родителей он повалился на землю. - Где же ты был все это время? Как же ты там? Здоров ли ты, все ли у тебя в порядке? Рассказывай сокрее!
        - Дай ты сыну с дороги поесть, да отдохнуть, а потом расспросами донимай, - не разжимая рук, сказал Джебедая.
        - Ой, правда, и что это я. Осунулся совсем, исхудал, оброс, а возмужал-то как, кровиночка моя, - причитала Мойра.
        До рассвета Полулунки лежали на траве возле своего дома, радостно плача, обнимая и целуя Халфмуна.
        - Так здорово, что ты здесь, со мной, - сказала Уния и положила голову на плечо Халфмуна. Они, в точности как в детстве, сидели на берегу заводи с удочками и смотрели на лениво покачивающиеся поплавки.
        - Лучше этого ничего быть не может, - согласился Полулунок.
        - Скажи, твое путешествие - оно того стоило?
        - До путешествия я был глупым мальчишкой, который не знает, чего хочет.
        - И что же изменилось? - Уния с хитрым видом заглянула в глаза Полулунка.
        - Теперь я глупый мальчишка, который твердо знает, чего он хочет больше всего на свете, - Халфмун помигнул Унии.
        - Так чего же ты хочешь? - спросила девушка.
        - Поймать самую большую рыбу из тех, что водится в этой заводи. Смотри, у меня клюет!
        - Нет, Полулунок, ты ничуть не изменился, - Уния выхватила удочку из рук Халфмуна и швырнула ее в заводь.
        - Ах ты так? - Халфмун подхватил девушку на руки. - Сейчас же брошу тебя в воду - удочку вылавливать! То есть, через минуту.
        - Почему через… - договорить Унии помешал поцелуй Халфмуна, который длился куда больше минуты. А удочка, будто бы смущенная этим зрелищем, следуя за попавшейся на крючок рыбой, стремительно скрылась в камышах.
        05.05.2015-28.10.2015

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к