Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Васильев Владимир / Мутант : " №02 Натиск На Закат " - читать онлайн

Сохранить .
Натиск на Закат Владимир Иванович Васильев
        Мутант #2 Аннотация:
        В учебниках истории - наглая ложь. Всё было не так. Всё, как грезится парню родом из Полоцка, будет иначе. Человек предполагает, а бог располагает. Даже в былинные времена. Только вот роль бога исполняют таинственные кукловоды.
        НАТИСК НА ЗАКАТ
        Пролог или Сказ о Золотой ветви
        На золотом крыльце сидели старый король Гриня, его королева, княжич Крут с молодой женой; они хмуро смотрели на волхвов, пришедших из Арконы, священного града русов, и именитых послов, прибывших из Велицегарда, древней столицы абодритов. Княжество то уже многие годы всем миром на Закате именовалось немецким названием Вендланд.
        Ясное солнышко отражалось от медных пластин, установленных славными мастерами меж барельефами с затейливой резьбой. Дивные узоры, вырезанные в древесине, как обереги охраняли и украшали крыльцо и кресла. Сам Ярило радовал русов, разливая тепло, благодатное для посевов и народа; играл и сверкал бликами на меди, но люди, толпившиеся у Золотого крыльца, стояли спиной к ясному светилу, и их мрачные взоры не разделяли радости, дарованной Богом в этот день травня-месяца.
        Махнул рукой князь Гриня, давая согласие послам напрямую обратиться к молодому княжичу, и произнёс коротко, но почти внятно:
        - Глагольте!
        Тысяцкий Никлот из абодритов, а также волхв Велесвет изронили слово о своём согласии восстать против ненавистного князя Годеслава, сидящего в Любице, новом стольном городе. Противна тому князю стала родная вера. Себя и княжество он называет лишь по-немецки. Даже сыновей князь Готшалк кличет немецкими прозвищами: Уто и Генрих. Стонут люди от поборов, что собирают для жадного саксонского герцога Ордульфа и десятины, что отдают в пользу христианской церкви. Молвили, что по воле народа просят княжича Крута сразиться с Готшалком и взять его княжество по праву меча.
        Княжна, пожелав упредить неразумное, по её мнению, решение мужа, ухватилась за его запястье. Скрытый смысл её движения в тот же миг дошёл до руянских волхвов и абодритов. Велесвет Велесветович, из руйских, затеявший волнение на острове и смуту на Большой земле, погладил бороду, желая успокоить возникшую тревогу о судьбе Крута. Мудрейшим славили люди Велесвета, и житейский опыт нынче ему подсказывал, что судьба Крута будет не столь крутой, как трагической. Весьма вероятно, по вине супруги. Был волхв некогда недоволен выбором невесты, но да сердцу княжича разве прикажешь? К тому ж, Гриня в преклонных летах, а политику сын ведёт. Мира желает с соседями. Ага, каждый день желает, но доказывает то лишь своей жене. Из-за неё, молодой, носа не кажет из Руйгарда, стольного города славного острова русов.
        Княжич Крут уже всё решил для себя. В таких делах, что должны свершиться в это лето, жена ему не указчица. Он мягко высвободил запястье из крепкого захвата княжны и сурово глянул на тысяцкого.
        - Предал своего князя, Никлот? Аль я ослышался?
        - Да, княже, предал его. Ради нашего народа.
        Проведя рукой по обритой голове с оседельцем и по вислым усам, усмехнулся княжич и изрёк:
        - Раз предал - в другой раз предашь. Льстив не в меру, - Крут, глянув на отца, ёрзавшего в кресле, так как приспичило ему, а покинуть Золотое крыльцо отец никак не мог по понятным причинам, решил не заострять тему о льстивом тысяцком, назвавшего, возможно, из-за волнения княжича князем, и возвысил голос: - Потому не бывать тебе тысяцким и полк в битвы не водить. Сотню воев, так и быть, доверю.
        Недовольно крякнул Никлот, лишённый милости княжича Крута, и ответил, склонив голову:
        - Повинуюсь твоей воле.
        Зато волхвы и прочие посланцы абодритов заулыбались, осознавая, что княжич принял решение.
        - Рановато для улыбок. Быть по-вашему! Сниму голову Готшалка. Но этого мало. Пойду на саксов. Ушли наши братья варины с родных земель. Многие - в давние времена - с англянами в Англию, многие - подались на восход со славным Рюриком. Но многие остались и горе мыкают ныне под властью саксов. Пора освободить земли варинов. Но и этого мало. Для больших дел надобен мне союз с волками. Не этим летом, а будущим должны мы выступить вместе с ними да освободить все наши земли на закате. Отныне нарекаю те земли на закате руйскими. Освободим гавелян и древан. Не по немецкой, по руйской Правде будут жить. В трёх словах: идём на закат! Так что из вашего посольства, сородичи, выбрать вам надо людей, чтоб отправить их с нашими волхвами в Тетеров, к лютичам.
        Закивали головами, затрясли бородами посольские, сказывали, что выберут достойных для сговора с лютичами, коих князь Крут по старинке обозвал волками. Себя лютые велеты, как известно, тоже иногда прозывают волками, вилками, вилтами, а то и вильцами, поскольку разные там народы, и речь, например, чрезпенян, живущих за рекой Пена, отлична от речи иных лютичей.
        Шагнул вперёд Велесвет и обратился вновь к княжичу со словом:
        - Было мне видение Яровита. Вошёл он в мой сон - и содрогнулся я от его грозного вида. Наш Бог войны обещал свою помощь, а потому все должны узнать о сей радостной вести.
        Бывший тысяцкий, а ныне сотник Никлот также выступил из рядов посольских.
        - Позволь, княжич, сотнику молвить слово.
        Крут кивнул головой.
        - Мой сказ о Золотой ветви. Носит Готшалк Золотую ветвь на груди. Наряду с христианским крестиком. Та ветвь была отлита славными мастерами-абодритами ещё в то время, когда наши предки ходили на волохов и немцев под Великим князем и королём Одоакром. С тех пор Золотая ветвь переходит по наследству от князя к князю. Не забудь о ней.
        - Ведаю о том. Надеюсь одолеть Готшалка…
        Волхв-абодрит из посольских зловеще улыбнулся и выкрикнул:
        - Не сомневайся! Будем ждать тебя у града Ленчина близ Лабы в нашей священной роще, о коей ведает Велесвет. К концу первой седмицы червеня-месяца найдёшь там Готшалка и снимешь с его груди Золотую ветвь.
        Повесть временных лет Ивана Белова
        Первая глава О делах серьёзных
        Никто не забыт, и ничто не забыто
        Надпись на памятнике
        Капитан Белов из своего укрытия в подлеске, в котором его плащ-накидка совершенно сливалась с охристо-зелёной осенней листвой, наблюдал в бинокль за действиями фашистов, охранявших расположенное рядом с лесным массивом сооружение купольного типа, частично скрываемое снизу кустарником, что рос за лесной дорогой, петлявшей вдоль границы леса и по краю обширного поля; лес дугой окружал участок с этой огромной конструкцией, и это давало некоторое преимущество бойцам его группы для охвата противника. Впрочем, судя по поведению фрицев, как офицеров, так и солдат, вряд ли они были выставлены для охраны объекта: они все сосредоточенно смотрели на сооружение, а иногда обменивались односложными фразами, поглядывая друг на друга, и в эти мгновения капитан мог видеть их лица… «А морды-то! А выраженье! Как у тётки Агафьи, когда за попом ухлёстывала… Или здесь какое-то испытание?.. Эх, Агафья Петровна, какой же ты злой училкой стала! Никто ж из твоих учеников не виноват в том, что попа на лесоповал упекли. Нет, конечно, мы были благодарны тебе: всем пятёрки рисовала по истории и по немецкому. Но почему ты нас,
по сути, ничему не учила? Вот в чём вопрос» - капитан, припомнив свою учительницу и воспитательницу, имевшую большие права драть племянника за ухо, поскольку приходилась ему родной тётушкой, решил послать к чертям все воспоминания, измышления о фашистах, догадки, а заодно, и всю охрану в серых шинелях; жестами дал указания своим бойцам выдвигаться и охватить немцев с двух сторон
        Лирическое отступление о нелирическом содержании.
        Прочитав строки, красиво и с изящным наклоном букв воссоздающие мысли фронтовика, кто-нибудь да воскликнет: не может фронтовик так думать! Спешу заверить, что сомневающиеся зрят в корень. Вовсе не эти фразы звучали в голове молодого офицера! Как и последующие. Его внутренняя речь, в основном, состояла и состоит из матерных высказываний. А как же иначе?! Без мата никак. Он на любой войне как воздух. Нужен для пользы дела и службы! Но не вываливать же матерные речи в тексте, претендующем на некоторую литературность значимость.
        Печально иное, печально то, что командир опрометчиво вспомнил о чёрте, потому как чёрт, а точнее, чертовка обратила на капитана свои глазки и мысли.

* * *
        Сборная группа из личного состава его роты уже выполнила поставленные задачи. Капитан скрывал ото всех «шальные» мысли о своем начальстве, «о стратегах, которые репу не чешут и солдатушек не жалеют». Тяжело вздыхал, когда вспоминал, как его группа, по численности превосходящая взвод, не успев свернуть парашюты, была вынуждена принять бой. Из боя вышли только пятеро из его разведчиков. К тому же, остались без радиосвязи: связист погиб, а его переносная радиостанция, изрешечённая очередью, не подлежала восстановлению.
        В голове капитана вспыхивало время от времени ещё одно печальное воспоминание: полгода тому назад, в аналогичной ситуации, также проклиная стратегов, он потерял всю свою группу: его разведчики были обнаружены и в скоротечном бою пали смертью храбрых. Его убитые товарищи лежали в поле рядом с ним. Когда очнулся, то понял, что ранен в ногу и руку. Немцы, проезжавшие на мотоцикле по дороге в некотором отдалении от места уже прошедшего и трагично для разведчиков окончившегося боя, заметили, вероятно, какое-то движение: возможно, капитан пошевелился. Побоявшись приблизиться к лежащим ничком солдатам, они выпустили несколько очередей. Пули легли рядом с Иваном: огонь велся не прицельно, а, скорее всего, для успокоения страхов. Иван тогда впал в забытьё, пришёл в себя снова лишь к вечеру. Он был в валенках: не успел вовремя получить сапоги. Всё из-за тех же стратегов. Валенок на правой ноге весь пропитался кровью… Долго же он по весенней распутице выбирался к своим! После той трагедии, в которой капитан винил «хреновых стратегов», он попал к «хреновому хирургу»: хирург провёл операцию без наркоза, а двое
дюжих молодцов в халатах, тёмно-красных от крови, во время операции держали капитана, поливавшего матом всё на свете, включая стратегов и хирурга…
        Ныне детали для доклада в штабе армии уже сложились и зафиксировались в его памяти в терминах и выражениях уставного языка: о диверсиях, уничтожении живой силы и техники в тылу врага он готов был доложить и предоставить разведданные о крупных колоннах немецкой бронетехники, готовых к развёртыванию, а также данные о расположении аэродрома, огневых точках, хозяйстве ГСМ (уже бывшем после подрыва и пожара), вместе с картой основного и запасного аэродрома (изъятой из планшета офицера, убитого в коротком бою), - и за всё это, как полагал Иван, он заслужил, по крайней мере, ещё один орден Красной Звезды. В наградной лист он имел намерение вписать весь личный состав группы, включая погибших и живых. Впрочем, мыслишка о наградах промелькнула однажды и сразу исчезла из его сознания: капитана одолевали заботы поважнее, и одной из этих забот было выживание оставшихся в живых четырёх бойцов его сводной группы. О себе капитан думал в последнюю очередь.
        Как командир, так и его бойцы давно и отчётливо уяснили для себя, что здесь в Венгрии они были на территории врага, и большинство венгров испытывали в душе не только страх, но и ненависть к русским. Венгерская армия сдала свои позиции, бежала от наступающих русских танков, но каждый венгерский солдат или гражданский с оружием готов был стрелять и стрелял в спину русскому солдату, как только появлялась такая возможность. Накануне его бойцы ещё раз убедились в этом, когда местный хуторянин заприметил бойца и начал палить в него из карабина. Ранение Пети, его ординарца, слава богу, оказалось не тяжёлым. Сержант Виктор Копылов после перестрелки с венгром-нациком произнёс прощальное слово: «Мы, мадьярская вражина, толпой не ходим! И сегодня на твоём хуторе отогреемся! А ты, подлюга, лежи в кустах зверям на радость!»
        Можно сказать, повезло: на хуторе не только отогрелись, но и привели себя в божеский вид. С женщинами обошлись по-человечески. По разным причинам никто не стал их ни трогать, ни щупать, кроме бывалого солдата Пети. Сплоховал бывалый солдат: из-за ранения смог прочитать всего лишь одну лекцию молодухе на тему о вреде воздержания. Командир нашёл в доме врага маленький атлас мира, с удовольствием просмотрел карты да и сунул атлас в планшет. Вряд ли когда-нибудь выпадет шанс попутешествовать, но никто же не запрещает помечтать о далёких странах и континентах. Своё пребывание в Венгрии он не воспринимал как путешествие. На войне как на войне, а капитан не хуже стратегов понимал ситуацию: немцам Венгрия была важна, так как здесь была нефть. Немцы подтягивали свои силы, их отчаянное сопротивление остановило продвижение русских, и фронт стабилизировался.
        Разведчики вынуждены были действовать под единственным дружественным прикрытием: в темноте вечернего и ночного времени. В Венгрии не было движения Сопротивления, но, по воле всё тех же стратегов, для проведения диверсий забросили одну группу венгров. Капитану даже дали поручение: войти в контакт с этими партизанами и действовать с ними вместе. Нашли их его бойцы и скрытно понаблюдали за
«партизанами». Те не высовывали носа из леса. Боялись как немцев, так и своих соотечественников. «Настроились дожидаться прихода русских» - к такому выводу пришёл капитан.
        Если бы он следовал всем указаниям «стратегов», они давным-давно погибли бы, как и их товарищи в том первом бою. Капитан нашёл, как он думал, верное объяснение живучести подчинённых: все, оставшиеся в живых, в прошлом были охотниками-промысловиками. Они и до войны полагались только на себя и знали, как выживать. И ныне выжили в самых тяжёлых боевых условиях.
        Вспоминал он частенько того стратега, что в штабе армии «озадачил» его. При получении задания присутствовали, наряду с начальствующим составом, два лётчика, весьма бравые и отважные ребята, как отметил про себя капитан. Один из лётчиков был со звёздочкой Героя. А в транспортную авиацию оба были переведены после ранений и контузий. Когда они попытались внушить генералу мысль о том, что тот посылает капитана на верную смерть, генерал ощерился и за неуместные пререкания с начальством объявил им устный выговор. Стукнув своими коричневыми от курева пальцами по карте, приказным тоном, в котором отчётливо ощущалось его наслаждение своей властью, добавил: «Ваша задача выбросить разведчиков над этим квадратом. Приказ дан Командующим Фронтом. А капитан Белов у нас самый живучий из разведчиков.» Злорадно хмыкнув, генерал изволил назвать слова лётчиков в защиту капитана «неудачной шуткой».
        А дело-то предстояло нешуточное: выйти из глубокого вражеского тыла к своим, обходя открытые пространства и дороги, на которых под осенними дождями мокли фрицы у бронетехники. Диверсии вблизи от линии фронта капитан и не думал проводить: здравым смыслом бог его не обделил. Достаточно по ходу нанести дополнительные данные на карту. Такое сосредоточение танков и иной техники фашистов, как здесь в Венгрии, капитан видел второй раз в своей жизни, а впервые подобное множество машин на гусеничном и колесном ходу - на его памяти - было во время битвы под Курском. А вот пехотных подразделений и иных людских ресурсов у немцев в Венгрии было маловато.
        При отходе, в предрассветном сумраке они чудом избежали беды: их место днёвки в лесной глубине, скрытое золотым октябрьским кружевом ещё не опавшей листвы, могли бы обнаружить немцы, с какой-то целью выставленные ночью в дозор рядом с лесной дорогой. Положение спас его ординарец Петя, земляк капитана, бывалый и бравый солдат. Балагур не хуже Швейка!
        До войны проживавший в лесной деревушке и промышлявший в мирное время рыбалкой и охотой, Пётр чётко выполнил поставленную задачу. Неслышно обходя лесную чащу, он, верно, проклинал свою вчерашнюю неосмотрительность, за что и был наказан судьбой-злодейкой. Петю переполняла злость на фашистов и боль от касательного ранения в боку. Двух фрицев, затаившихся среди кустов, рядом с дорогой, он снял без лишнего шума. От скуки и беззаботности, не иначе, те немцы решили покурить, чем и выдали свой секрет. Два броска ножей решили дело.
        Капитан приказал разведать и выяснить, что же немцы охраняли? В течение получаса бойцы вышли на весьма странное строение или корпус с огромным куполом непонятного назначения.

* * *
«Наверняка, что-то военное! Так покрасили чёрной краской, что совсем не блестит… Но, слава богу, ни пулемётов, ни пушек не видно. Надо отдать им должное, эти варвары на многое способны. А ведь у нас шанс» - так подсказывала ситуация, и, в самом деле, группа охранения вблизи от объекта была незначительной: три офицера и пять или шесть человек рядового состава, причём, своим внешним видом они удивили капитана: - «Одеты словно на парад!»
        Иван ещё минуту-другую просчитывал варианты. Право на фатальные ошибки, по его мнению, имеют только идиоты. «При таком малочисленном охранении не должно быть много людей и внутри этой громады; да и дело уже начато Петром» - это заключение основывалось исключительно на интуиции, а интуиция разведчика, как считал капитан Белов, отличается от обычного русского полагания на «авось». Иван услышал покашливание простуженного фельдфебеля. Минутой позже раздался голос оберлейтенанта, неожиданно громко прозвучавший в рассветной тишине. Офицер, как понял Иван, был явно раздражён долгим ожиданием. «Какие нетерпеливые! Ожидают они кого-то? К чёрту! Так, серые, пора вас к… чертям отправлять и пора раскрыть вашу военную тайну» - с таким решением, взвешенным и уже принятым, капитан дал две отмашки рукой, за которыми последовали скрытные от врага и стремительные действия его разведчиков.
        Бойцы, двое слева и двое справа, по команде капитана стали выдвигаться для охвата противника, и в этот миг его ординарца увидел немецкий снайпер. Тишину нарушил сухой щелчок - и выстрел оборвал жизнь ординарца Пети. Капитан каким-то чудом заметил место, откуда был произведён выстрел и где схоронился снайпер, и длинной автоматной очередью срезал его. Громко, коротко и с матерком подал команду, которая в переводе на литературный язык означала: «Всех гадов порешить!» Перевёл огонь на немцев, убегающих под защиту грузовой машины, и вдохнул прелый воздух перед решающим броском. В мгновение ока ярость перекрёстного огня бойцов подавила сопротивление врагов: охранение объекта было уничтожено.
        Капитан подбежал к дискообразному корпусу с куполом и в первый момент даже не поверил своим глазам: огромный диск… висел над землёй. Он увидел над собой тёмный и, вероятно, открытый проём в нависшем над ним днище диска, и в следующую минуту услышал отчаянный предсмертный крик, приглушенно долетевший до его слуха, а следом за ним - одиночный выстрел. Капитан не успел ещё сообразить, каким образом ему добраться до входного проёма этой махины, как неведомая сила подняла его. Он судорожно сжал автомат, готовый в любую секунду нажать на курок или бросить гранату. Проём, как заметил капитан, немедленно закрылся. Его ноги неожиданно нашли опору, дверь, чем-то похожая на затвор его трофейного фотоаппарата, раскрылась - и капитан кульбитом перекатился в помещение. Одного взгляда было достаточно, чтобы получить подтверждение догадке, озарившей его ещё снаружи: эта махина не могла быть построена немцами. Ближняя к нему правая стена внезапно преобразилась и стала большим экраном, и он увидел своих бойцов, грузовой и легковой автомобили, из-за которых немцы безуспешно пытались отразить внезапную атаку, а
теперь валялись рядом с автомобилями в тех позах, в которых их настигла смерть.
        На полу помещения в большой луже крови лежали два трупа в немецкой форме и двое гражданских в странной одежде. Три трупа были буквально разрезаны чем-то, и лужа крови всё увеличивалась… Один из гражданских ещё дышал, но его ранение в грудь, скорее всего, было несовместимым с жизнью. «Ишь, гады, стало быть, не нашли общего языка. А интересный пистолетик» - с такой оценкой странного типа пистолета капитан поднял с пола личное оружие умирающего и сунул его в потайной карман плаща-накидки. По размерам - не громоздок, мог бы уместиться в кобуре, но по весу
        - «пистоль» был весьма тяжёл, невподъём для одной руки. Оглядывая помещение с экранами, вспомнил байки курсанта-москвича в училище. Тот рассказывал о телевидении и телевизорах. «Спрашивается, а почему тогда не верил тому москвичу? Вот они, теле-визоры!»
        В этот момент он услышал женский голос и увидел на экране изображение женщины в чёрном платье. Черны были её волосы, и черны были её щёлочки глаз. Она что-то сказала на непонятном языке, видимо, обращаясь к ещё дышащему человеку. Ответа не последовало.
        Через секунду-другую помещение озарилось мигающим тревожным красным светом. Лик женщины исчез, и такое же мигание началось на экране. Ясное дело: сигнал тревоги. Красный отсвет накладывался на дневной свет от правого обзорного экрана. «Ну и что означает эта тревога» - на этот незаданный вопрос капитан пожелал услышать ответ. Нажал на спусковой крючок - и короткая очередь из шмайсера угодила в один из экранов. Тот мгновенно погас.
        - Эй, в чёрном! Я здесь всё могу разнести к чёртовой матери, если ты не поднимешь моих бойцов. А потом поговорим. Выполняй приказание!
        Глаза того типа, что умирал, ловили дневной свет, струившийся с обзорного экрана, а рот так и остался открытым, когда из лёгких вышло его последнее дыхание. На экране вновь появилась женщина в чёрном. Первую фразу она произнесла с шипением и свистом. Так только змеюки свистят.
        - Не ожидала такой наглости. Дор-рого заплатите… Готовлю модуль к отлёту. Могу доставить и вас. Желаете взять на борт воинов? - голос женщины, заговорившей по-русски, был холоден.
        - Желаю. Доставишь нас через линию фронта, - сомнение в том, что громадная конструкция или «модуль» способна к полётам, не возникло, потому как командир вдруг уверил себя: такая дьявольски продвинутая махина способна летать; угроза женщины вызвала лишь ироническую ухмылку, но он тут же подумал, что мадам, возможно, не знает, что творится на земле, а потому спросил: - Знаешь ли, что такое линия фронта и где она находится?
        - Знаю, - после небольшой паузы мадам в чёрном добавила: - Прикажите сами вашим воинам подняться.
        Иван, обернувшись к экрану, на котором видел своих бойцов, громким голосом оповестил:
        - Слушайте, бойцы. Говорит капитан Белов. Приказываю: найдите Петю. Если живой, тащите его сюда. Если погиб, похороните. Затем бегом сюда. Под днищем есть люк. Вас поднимут. Выполняйте!
        Иван увидел, что его бойцы рванули в сторону лежавшего ничком Пети, а через считанные минуты уже снимали со своих голов пилотки. Втроём они скоро выкопали могилку и похоронили Петра. Иван давно отвык от слёз. Голос капитана был услышан бойцами:
        - Прощай, Пётр! Жив буду, навещу твоих стариков.
        В ожидании прибытия разведчиков, капитан с любопытством осматривал помещение, а затем решил оперативно выяснить ряд вопросов и с некоторым раздражением сказал:
        - Пора бы вам, мадам, выйти или спикировать сюда. Мне необходимо прояснить ситуацию. Где вы прячетесь? Не бойтесь, мы не звери.
        Мадам, как заметил Белов, имела привычку отвечать с большой задержкой.
        - Выполнить вашу просьбу и выйти к вам не могу. Мы же прекрасно общаемся. Кроме того, будем общаться и в ментальном режиме. А вот и ваши воины. Встречайте.

«И чой-то она сказала? Ладно, разберёмся» - не успел так подумать Иван, как двери бесшумно раздвинулись, и разведчики, обвешанные ППШ, а также шмайсерами, собранными у фашистов, ввалились в помещение.
        - А где Копылов? Эй, не наступите! - сказал капитан, показав на лужу крови и трупы.
        Бойцы, Сергей и Илья, аккуратно обошли натёкшую лужу.
        - Копылов решил осмотреться, таащ капитан.
        Сержант явился минут через пять, в течение которых командир и бойцы досматривали помещение, пытаясь понять, что там и для каких целей. Дверь опять раскрылась и закрылась автоматически. Сержант притащил устрашающего вида то ли автоматы, то ли огнемёты, и сказал, что надо бы уразуметь, «шо це за шмайсеры…»
        То были последние его слова. Женщина в чёрном, вновь появившаяся на экране, зловеще улыбалась. Так показалось капитану. Воздух в помещении как-то неожиданно загустел - и все разведчики разом, кто осел, а кто и упал на пол.
        Всё хорошо, что хорошо кончается. Какое-то время спустя капитан и его бойцы пришли в себя.
        - Эй, мадам, что случилось? Что за темнота? - капитан вслушивался, ожидая ответ, и минуту спустя добавил: - Я просил доставить нас за линию фронта.
        Мадам ответила:
        - Я доставила вас. Всем покинуть модуль.
        Нечто повелительное прозвучало в её голосе. «До наших стратегов ей ещё расти и расти» - с этой полусонной оценкой командирши капитан, подчиняясь приказу, обшарил вокруг себя и нащупал ремень шмайсера. Вбитые за годы войны рефлексы не позволили ни ему, ни его подчинённым забыть об оружии. Вместе с тем, до сознания Ивана дошло ощущение слабости, охватившей его. Такое бывало, когда он голодал в течение двух-трёх дней. Наряду со слабостью он испытывал неприятное чувство подавленности, а оно всегда накатывало, когда что-то исполнял не по своей воле и вопреки здравому смыслу. Но он давно приобрёл привычку вздыхать и говорить себе: армия есть армия! (Вовсе не в эту минуту, а позже, капитан понял, что действовал под воздействием гипноза).
        Все разведчики, сонные как осенние мухи, поднялись с пола и медленно пошли к светящемуся выходу. При слабом свете командир с удивлением заметил, что исчезли трупы, лежавшие на полу. Под открытом проёмом виднелась земля. По очереди спрыгнули. Прежде чем закрылся проём, раздался смех той командирши-чертовки в чёрном. А затем она сказала нечто совершенно непечатное: «Идите к…»

«Не-ет, нормальная женщина не должна произносить такие фразы. Кто ж её учил матюгаться? По-русски не посылают 'к', а посылают 'на'» - этак подумал командир и стал прислушиваться и оглядываться, словно мог что-то увидеть в кромешной тьме.
        Разведчиков неожиданно поразила ночная тишина, весьма странная для прифронтовой полосы. В воздухе пахло привычной осенней прелью. А моросящий дождик был невероятно тёплый для поздней осенней поры.
        - Эй! - крикнул капитан.
        Громадная тень, заслонявшая ночное небо, исчезла, и все услышали голос Ильи:
        - Тут какой-то огород, таащ капитан, - а через минуту, во что-то вляпавшись, в сердцах добавил: - Чёрт знает, куда попали! Ни зги не видно!
        Вторая глава О разборках
        La vie est dure et les femmes sont chХres[Жизнь тверда и женщины (далее следует непереводимое идиоматическое выражение)(фр.)]
        Из сентенций шевалье Ивана
        Кто-то тяжело сверзился с невидимой в темноте ограды прямо на спину Ильи, присевшего в сторонке от своих товарищей, и смачно ругнулся:
        - Mon Dieu! Merde! Qui es-tu?[Мой Бог! Дерьмо! Кем ты являешься?(фр.)]
        - Guillaume Gerois. Et qui es-tu?[Гийом Жеруа. И кем ты являешься?(фр.)] И чё ты делаешь здесь, шпион?
        - Moi, je suis Chevalier Hueff. [Я, я - рыцарь (далее следует непереводимое идиоматическое выражение)]
        - Таащ капитан, кажись, мы шпиона словили. Только он по-французски шпарит, - крикнул Илья, затягивая ремень на брюках. - Говорит, что он кавалер Уеф.
        - Во, бляха, имена у французиков! - сержант Копылов делано рассмеялся.
        - Веди его сюда, - приказал капитан, и когда по неприятному запаху ощутил приближение двух фигур в аспидном ночном мраке, спросил: - Вы что там, оба обосрались от страха?
        - Никак нет, таащ капитан. Просто вляпались во что-то, - отозвался Илья.
        - Кто ты? - спросил капитан.
        Шпион шумно и во гневе выдал тираду на какой-то фене.
        - Немцы так не говорят, - прокомментировал Сергей.
        Шпион вдруг заговорил по-русски, и хотя звуки его речи показались странными, смысл речений дошёл до разведчиков:
        - Здесь любой рус ведает речь англов. Хто вы?
        - Мы-то разведчики. Отвечай по-русски, как тебя зовут, и что ты здесь делаешь?
        - Энто ты мне сказывай. Ты хто?
        - Хер в пальто, - ответил капитан.
        - Это моя земля и мой дом, и ежели тебе, Хер Впальто, не ведомо моё имя, известное при дворах королей и князей, то знай: меня зовут Иван Хуев.
        - Сбежал, видно, из дурдома, - предположил Сергей.
        У капитана возникло, судя по вежливости и вкрадчивости, прорезавшихся в его фразах, иное соображение.
        - Веди, Иван, в свой дом. Там при свете побеседуем.
        - Ежели вы тати, - с сомнением произнёс Иван, но капитан оборвал его медлительную речь на полуслове.
        - Не тати мы! Не бойся.
        - Лады. Тогда за мной.
        В темноте все, кроме капитана, крепко приложились лбами о притолоку двери. Капитана низкая дверь в родной избе давным-давно приучила наклонять голову. Шевалье Иван громоподобно ревел в соседней пристройке, и слышно было, что он раздавал тумаки налево и направо. И минуты не прошло, как кто-то заявился в избу и зажёг лучину. Следом зашёл шевалье Иван, обряженный в кольчугу, с мечом на поясе.
        Глянули разведчики на шевалье, на служку, на худое убранство горницы и друг на друга: то был момент истины. Сержанту поплохело; он тяжело осел на скамью и прислонился к бревёнчатой стене. Илья спросил у шевалье:
        - Воды бы?
        Шевалье рыкнул на служку, и тот мигом принёс из сеней воды в ковшике.
        - Ишь, разленились. Три лета ходил-искал добра и счастья, а в избе ни скоблено, ни мыто, - шевалье Иван уже восседал как хозяин в деревянном кресле за столом. Что-то крикнул на своей фене служкам, а потом заявил: - Малость подождать надобно. Поснедаем и медку выпьем.
        - Во что ты нас втравил, капитан? - подал голос сержант.
        Даже при свете лучины было заметно, что его лицо посерело и постарело, а вместо вчерашней щетины у Копылова выросла изрядная борода. Все разведчики, как по команде, потрогали свои бороды.
        - Стало быть, долго мы у той чертовки гостили, - сокрушённо заметил капитан и сурово глянул на сержанта. - А что, сержант, твоё горе больше моего? Или, вон, того молодца, что по-французски вдруг заговорил? Мы все для наших родных - пропавшие без вести. Рядовой Герой, выясни-ка у хозяина, где мы.
        Илья бойко начал беседу, но уже через минуту-другую чесал давно немытый затылок в попытке понять мудрёные плетения словес на языке франков, которым, как оказалось, благородный рыцарь владеет не хуже родного. А родной для него, абодрита, язык словенский, который разумеет добрая половина Европы…
        Глядя на сослуживцев, приунывших от парадоксальности ситуации, Сергей решил приободрить их:
        - Чего грустите? Мы ж не на том свете. Думайте и молитесь о родных, а здесь и сейчас пора начинать жизнь с чистого листа. Мир не без добрых людей. Так вот, капитан, хоть ты у нас и атеист, но помолись за своих родных. И тебе, поверь, полегчает. Я по старому обряду осеняю себя. Но ныне не грех помолиться вместе. Так повторяйте за мной.
        Сергей осенил себя двоеперстием и начал молитву о здравии родителей, кланяясь земно:
        - Милостиве Господи, спаси и помилуй раб Своих Матрену и Федора
        Избави их от всякия скорби, гнева и нужды,
        от всякия болезни душевныя и телесныя.
        Прости им всякое согрешение, вольное и невольное
        И душам нашим полезная сотвори…
        Благородный рыцарь, восседающий во главе стола, умилился и растрогался при виде коленопреклонённого старообрядца в замызганной красноармейской форме. В свете лучины, игравшего бликами на сбруе доспехов, его гости заметили скупые слёзы шевалье Ивана. Капитан спросил сочувственно:
        - Вижу слёзы, шевалье, на твоих щеках. Мужчины редко плачут. Расскажи нам о твоей беде. Может быть, мы сможем как-то помочь тебе.
        - Помолитесь за меня. Предавши дважды моего сюзерена, недолго буду топтать землю.
        - Мы сможем защитить тебя от врагов и сюзерена.
        Шевалье Иван усмехнулся: он, вероятно, пришёл к определённому мнению о нежданных людях в его доме.
        - Вы не воины, а пилигримы из неведомых мне земель. Помолитесь за меня - и на том спасибо.
        Подоспели слуги с большим горшком жидкой овсянки, кувшинами с медком, блюдом с копчёностями, расставили глиняные миски и кружки, налили хозяину и гостям. По примеру хозяина гости помолились и приступили к весьма позднему ужину. Медок развязал всем языки, и хозяин, уже благодушно настроенный, возвестил о том, что после трапезы всех ждёт банька.
        Пока Сергей, 'святой человек' по определению шевалье, занимал хозяина беседой и дарами, извлечёнными из сидора, то есть, оловянной ложкой и финкой с наборной ручкой, капитан выпытывал у Ильи, что тот узнал о шевалье Иване. Рядовой доложил, что шевалье прославился амурными похождениями в землях франков, и влиятельные особы попросили его сопроводить пилигримов до Святой Земли. Добравшись с паломниками до Константинополя, Иван надолго застрял в стольном граде, где к нему воспылала страстью знатная ромейка. Из Константинополя его сплавили, надо полагать, также из-за амурных дел, в Киев, к Изяславу. Из Киева с дружинниками некоего Харальда добрался до Норвегии. Конунг Харальд Суровый приветил Ивана и пообещал ему богатые уделы. Под уделами тот конунг имел ввиду земли в Англии. Судьба обернулась к норвегам задом. Их разбил король Гарольд. Конунг Харальд погиб, а Ивана приметили на поле боя и пообещали известить короля. Гарольд со своей армией ныне в походе. Будет биться с Вильямом Нормандским. Иван не посмел встать под стяги Гарольда, потому и считает, что предал его дважды. А ещё шевалье сказал, что
гложут его большие сомнения насчёт Христа. Предков вспоминал и ихних богов.
        - Ты, Илья, скажи, кто тебя научил болтать по-французски?
        - Папа с мамой. Померли они, когда мне десять лет стукнуло, а дедок, что приютил меня, выправил мне документ. Так я стал носить фамилию Герой. Дедок мой охоч до шуток. А вообще-то я Гийом Геруа. Особистам об этом не докладывал.
        - Здесь, Илья, нет особых отделов. Не дрейфь, рядовой Геруа, а мечтай о маршальском жезле. Но ты вызнал, где мы находимся?
        - Так точно. В Вилтшире. Сам хозяин из каких-то абодритов, а соседи у него некие вилки. Или вилты. Он их и так и этак обзывает.
        - В моих друзья детства Вилковы были. Сами из белорусов. Говорил их батя, что вилки, а по-нашему, волки - предки их. Люто с немцами бились, а потому называли тот народ лютичами. Они от немцев пришли, осели в Белой Руси и стали зваться литвинами. А прародина их рядом с землями ободритов. От тех ободритов, да будет тебе известно, пришёл князь Рюрик со своими людьми. Вот такая история.
        Как-то криво ухмыльнулся Геруа.
        - Про Рюрика знаю, капитан, но не слышал о волках.
        - Не удивительно. Историю извратили или замалчивают, но для ликбеза нет времени ныне. Выяснил ли ты, какое число сегодня? Про год не спрашиваю. Агафья Петровна, моя училка в школе, весьма живо и в деталях рассказывала нам о Вильгельме Завоевателе.
        - Никак нет, товарищ капитан, не успел спросить.
        - Иди и выясни.
        На выяснение потребовалось время. Шевалье Иван и Геруа отправились к некоему кастеляну. Точная дата была установлена после побудки кастеляна, то бишь, управляющего, который спросонья пробормотал, что точно не помнит, но, вроде бы, девятый день октября.
        Рядовой Геруа и шевалье Уефф нашли-таки общий предмет для мужских бесед и битый час обсуждали избитую донельзя тему: о бабах. Со вздохом и печалью пришли к банальному заключению: «La vie est dure et les femmes sont chХres». Гийом повторил эту фразу для капитана по-французски прежде, чем выдать свой перевод: «Все беды из-за баб!» Белов, услышав перевод, усмехнулся.
        - Да и нас сюда забросила ведьма в чёрном! - подытожил капитан, когда Илья поведал о злоключениях шевалье из-за интриг женской половины киевского терема Изяслава. Благородный рыцарь был убеждён в том, что в каждом гареме и каждом тереме правит сатана, несмотря на разные имена или обличье, и сатана в чёрном спровадила его из Киева к норманнам.
        Изумлённый капитан спросил:
        - Он что, и в гаремах отметился?
        - С сарацинами сражался и пташек из гарема на свободу выпустил!
        Часом позже, в парилке капитан размышлял на разные темы, связанные с извечным русским вопросом: что делать? Поспели они к большой разборке меж Гарольдом и Вильгельмом. Впрочем, разборки здесь некое перманентное состояние. Перебрав мысленно несколько вариантов, пришёл к выводу о том, что утро вечера мудренее. Лишь одно ему стало ясно: шевалье Ивану при любой власти не поздоровится; припомнят ему хождение под стягами Харальда Сурового, а потому, как говорил школьный дружок Вилков, «наилепший» вариант для шевалье - вновь покинуть Англию на некоторое время.
        Капитан мылся и хлестал себя веничком последним: в парилке, предназначенной исключительно для шевалье и его сына, можно было париться только двоим.
        К тому времени, когда капитан вышел в предбанник, его разведчиков и след простыл: ушли почивать. Из одежды у капитана была пара чистого белья и плащ. Всё обмундирование, по обещанию сержанта, местные бабы должны были постирать да повесить сушиться. Капитан посидел минуту-другую, приходя в себя после парилки, да достал из потайного кармана плаща тот «пистоль», что поднял с пола корабля-модуля. Тяжёлый пистоль! ТТ против него по весу как пёрышко. При свете лучины осмотрел, изучил и вроде бы понял, что и как должно срабатывать. Напялив кальсоны и сапоги, вышел на двор. Прохладная темень ушла, уступив место зябкому раннему утру. Начинало светать. Нашёл цель: верхушку дерева в полусотне метров. Большим пальцем утопил кнопку предохранителя. Похвалив себя за догадливость, прицельно, держа
«пистоль» двумя руками, нажал на планку, что удобно легла под указательный палец,
        - и рука ощутила небольшую отдачу, но не увидел капитан ожидаемого им луча (а ожидаемого потому, что читал когда-то фантастику об инженере Гарине), не услышал капитан и звука выстрела. Мгновение спустя на землю стали падать срезанные ветви дерева. На шкале индикатора «пистоля» появилась красная полоска. Через две-три секунды индикатор вновь засветился только зелёным по всей длине шкалы.
        - Вот оно как! - воскликнул капитан, повторяя любимое присловье своего сержанта.
        Нырнув в предбанник, забрал свои вещи, затушил лучину, и пошёл к избе, осторожно посматривая под ноги, чтобы не наступить на пахучие «мины».
        Третья глава О печальном происшествии на земле шевалье
        Omnia mea mecum porto[Все, что я приношу со мной (лат.)]
        Девиз шевалье Ивана
        Вовсе не колкое сено беспокоило Ивана, а тревожные видения, и, проснувшись - увы!
        - не в поздний, а в ранний утренний час, он вспомнил сон: его отец спешил к грузовичку, на котором Ивана увозили вместе с братьями Вилковыми и прочими парнями. Отец бежал по тропинке, протоптанной в траве от родного дома до колодца-журавля и до дороги, ведущей на железнодорожную станцию, но он уже не успевал, а потому помахал рукой и крикнул: «Береги себя, Ванюша!» В кузове грузовичка рядом с Вилковыми непонятно каким образом оказалась женщина в чёрном платье. «Мы тебя подвезём, - сказала она Ивану, - но ты должен помочь шевалье Хуеву. Берегись людей в сером». Она внушительно добавила, что помощь должна быть оказана для спасения шевалье, и, возможно, выдала бы иные ценные указания, но что-то взорвалось поодаль, женщина исчезла, а Иван проснулся. Грохнуло ещё раз где-то в непосредственной близи. От взрывов заложило уши, и Иван поковырял в правом ухе. «Ведь мылся! Ан нет, сера в ушах! И какой-то прыщик» - так показалось капитану, и он то ли раздавил тот прыщик, то ли, скорее всего, какое-то насекомое забралось в ухо, и он движением мизинца освободил ухо от инородной дряни. На мизинце, вроде бы,
кровь.
        - Едрить, клеща сковырнул! - в сердцах ругнулся Белов.
        А чему удивляться? В избе даже при скудном свете была видна паутина и грязь. Заворочались бойцы, но, не услышав ожидаемой и самой неприятной команды, снова уснули.
        Пробуждение было сродни нисхождению в ад, но не в дантов ад, о кругах которого как-то - не на уроке, а дома за чашкой чая - рассказывала ему его тётка, когда сравнивала судьбу любимого ею попа с судьбами мучеников, о коих поведал первый поэт Италии, а в ад душевных мук. Сердце сжалось от отчаяния. Ему стало тошно при мысли о том, что не увидит родителей и о том, что он, единственный у них сын, оставшийся в живых, их радость и надежда, уже никогда не сможет проявить сыновью заботу. Горестные мысли цеплялись, дробились и, будто камни из дробилки, падали и больно ударяли по голове, а он порывался утешить себя и успокоить тревожную сердечную боль: «Ситуация явно за рамками здравого смысла. А ведь это только начало или первый круг ада. В отличие от Данте рановато оказался в 'сумрачном лесу'. Ничего, выживем и здесь. Тот турист, что ходил по кругам с Вергилием, о фашистах представления не имел. А ведь его итальянская земля первой породила это зверьё… Значит, серые. Как и фашисты. Но немцев-то серыми не называли. Никто тебе, капитан, задачи ставить не будет. Раз проявил беспечность и оказался в заднице,
думай сам. У тебя бойцы, и о них тоже должен думать, причём в первую очередь. Да нет, не в заднице ты, славянин, а у самых корней. Где-то уже думают о натиске на восток, где-то уже сжигают людей на кострах, где-то уже существует Священная Римская империя. Вот они - корни зла и европейского варварства. Вот тебе и вектор приложения силы. Сила-то скромная, но шорох наведём как диверсанты или партизаны. Хули-хулиганов будем бить! Ведьма выбросила нас в Англии. Так понял, шевалье Уефф знаком ей, или же она что-то знает о нём? Во сне ведь приснилось! Сон… а что сон? В вещие сны не верю. Не суеверен! Что до любителя амурных хождений, так он у себя дома. Посоветовать - посоветую. В любой, даже нелепой ситуации будем полагаться на здравый смысл. Итак, в наличии бойцы, - командир обвёл глазами горницу с бойцами, спящими на тюфяках, набитых сеном, - Сергея нет. Стало быть, ушедши до ветра. Оружие. Сержант приволок четыре 'мушкета'. Нет одного!..»
        Отворилась дверь в горницу, и вошёл Сергей. Скудный свет от окошек, закрытых тонкими плёнками бычьих пузырей, всё же давал возможность различения предметов и убогой обстановки, а она мало чем отличалась от беспорядка в русской избе после пьяной посиделки мужиков: стол со следами неубранного пиршества, портянки, повешенные для просушки на лесенке, ведущей на чердак, навалом брошенные вещи… В мрачном сумраке избы единственным светлым пятном была фигура Сергея. В кальсонах и нательной рубахе навыпуск, вооружённый «мушкетом», он вызвал невольную улыбку командира, смерившего рядового с головы до ног. Улыбка Ивана была не обидной, но насмешливой.
        - Разрешите доложить, таащ капитан.
        - Докладывай.
        - Всё обмундирование постирано. Шевалье просьбу сержанта уважил, а местные бабы с утречка постарались. Постирали и развесили за банькой и рядом с нашим гостевым домом. К вечеру высохнет. На дворе пасмурно и сыро.
        - Ясно. Мог бы плащ накинуть. Чай, не в тайге. С сегодняшнего дня открыта вакансия на должность «бравого солдата», - объявил рядовому командир. - Пётр, мой ординарец, славно и ретиво исполнял эту должность. Весело служил, весело воевал - до самой смерти. Да упокоится его душа! Как говорила моя тётка Агафья, свято место не должно пустовать. Как ни убивалась она по своему попу, сосланному на лесоповал, нашла-таки ему замену, и, вроде бы, успешно решила проблему пустующего святого места. Думал предложить должность «бравого солдата» рядовому Герою, но вчерашнее моление, а особливо умиление нашего хозяина, рыцаря и к тому же шевалье, при виде коленопреклоненного Сергея, бившегося лбом об пол, надоумило меня назначить бравым солдатом вас, Сергей. Сергей Петрович ты согласно документам. Иль ты Сергий Фёдорович? Уж не знаю, верить ли ушам? Иль глазам? Или питиё было причиной тому, что вы, ударив себя в грудь кулаком, твердили шевалье Уеффу, что вы не Сергей, а Сергий? Итак, Сергий, согласен ли ты занять должность бравого солдата? Или, всё же, святую должность отдать нашему Герою?
        - Ёрничаешь, капитан?
        - Никак нет, рядовой! Подобно Гашеку, складываю книжку о бравом воинстве.
        - И давно складываете?
        - Начал… мгновение тому назад, когда увидел явление Сергия в исподнем и с грозным мушкетом, - командир с некоей двусмысленностью постучал указательным пальцем по виску, - С серьёзным оружием ходили до кустов. Неужели местные сэры и серуньи так опасны?
        Хмурая озабоченность на лице рядового исчезла, и он улыбнулся, принимая правила игры.
        - Негож наш Илья на роль Швейка. Глуповат, потому как молод. Не нажил опыта житейского и необразован. Как говорил мой товарищ, любитель браги, шуток и блинов с начинкой, «шуты всегда были умными людьми и даже королям говорили правду». Так почему бы мне не говорить правду капитану?
        Мимолётной улыбки как не бывало - физиономия гвардии рядового вновь приняла привычное ему строгое выражение, и, глянув в глаза Сергия, командир не нашёл в них ожидаемого благодушия.
        - Ох, рядовой! Какой же ты серьёзный! Вряд ли потянешь роль бравого солдата. Скажи-ка, далеко ли удобства?
        - Полагаю, за кустами в огороде. Сам не ходил: там всё заминировано. Я пушку, или, если по-вашему, мушкет испытывал.
        - И как же ты его испытывал?
        - Методом тыка. Странное оружие. Луч, что главный ствол испускает, не выжигает, не режет и даже следов на камне не оставляет. Более того, сам луч не наблюдается в видимой части спектра. Может быть, потому-то нам и позволили взять эти мушкеты с собой.
        - А что, кто-то мог помешать?
        - Могли. Сержант недолго гулял по помещениям, но сподобился увидеть каких-то спящих типов. Вчерась рассказал, когда я с ним в баньке мылся.
        Капитан молчал, выжидая продолжения доклада, а рядовой, не выдержав тяжёлый взгляд командира, уставился в пол.
        - Подствольник - жуть! Нечаянно забор разворотил.
        - Ещё раз, значит, доказал, что Швейк тебе не ровня. То-то не мог понять, что за взрывы беспокоят мой сон?! Пойду гляну, что ты натворил.
        В сапогах на босу ногу и с накидкой на плечах вышел добрый молодец на крыльцо, обвёл синеоким взором хмурое небо и экстерьер округ избы и понял гвардии капитан, что его подчинённый нарочито неточно применил формулировки объектов: то, что назвал кустами, было живой изгородью, отделявшей опустевший по осени огород от сада, а то, что он обозвал забором, являлось крепостной стеной, сложенной из валунов. Вовсе не высокой, а этак в два человеческих роста. На некоторых участках ещё недостроенной. На одном из таких участков в той стене зиял пролом, возле которого чесал затылок местный пейзанин. В сердцах произнёс добрый молодец несколько непечатных слов и направился справить малую нужду к изгороди, не узрев в ландшафте ни единой постройки, мало-мальски похожей на уборную.
        В изгороди имелся проход, и, справив нужду, капитан полюбопытствовал, что таится на другой стороне живой изгороди. А там таилась длинная яма для большой нужды, а рядом с ямой лежал человечек со спущенными штанами. Его поза и место навела на мысль о том, что человечек в бесцветном, облегающим голову чепце вовсе не спит, а лежит здесь потому, что убит.
        - Эх! - сказал Иван и дополнил восклицание подобающей случаю фразой.
        Хотел было бежать в избу для разборки с рядовым да остановился как вкопанный, увидев громаду башни с грозно чернеющими бойницами на все четыре стороны. К башне притулились жилые и хозяйственные деревянные и каменные постройки, в том числе и та изба, в которой они провели ночь. В дальней стороне от избы, рядом с банькой, виднелось развешанное на толстых верёвках обмундирование. «Весь этот ансамбль вряд ли можно назвать замком, но через энное количество лет, ежели с усердием да умом» - с этой незавершённой мыслью капитан стал шаг за шагом приближаться к избе, отведённой им на постой, разглядывая башню, сложенную из известняка. Посеревшие, а местами потемневшие камни свидетельствовали об изрядном времени, что протекло после возведения сего монстра из камня, господствующего над высотой и над всей округой. С нижней точки зрения башня, как подумал капитан, «вааще» подавляла своими размерами.
        Из-за верхних зубцов башни вылетели и заграяли вороны. «Чёрный ворон, что ж ты въешься» - слова этой любимой песенки заставили забыть о нехорошем предчувствии в душе, связанном с предстоящим нелёгким разговором с гостеприимным хозяином. Удивляясь внезапному птичьему переполоху, капитан оглянулся и узрел тех, кто всполошил птиц: всадника в броне, затем другого. На конях они въезжали в пролом, что «нечаянно» проделал в стене кандидат на должность бравого солдата. Мужичок, ранее стоявший у пролома, улепётывал, что есть мочи, но всадник, чей конь первым перепрыгнул через груду камней, догнал беглеца и легонько кольнул его в спину копьём. «За нечаянно бьют отчаянно» - каждое из этих слов капитана совпадало с большим прыжком к спасительной двери избы. Успел! В закрытую дверь ударило то ли копьё, то ли стрела.
        - В ружьё! - заорал капитан и схватил шмайсер.
        Метнув взгляд на лестницу, обрёл привычное ему хладнокровие.
        - Бандиты! Одного из людей шевалье убили. Всех порешить! Ты, сержант, держи двери, а мы на чердак и крышу, - задержавшись на минуту, объявил: - Чертовка предупредила о каких-то людях в сером. Увидите таких - сразу в расход.
        Обветшалое покрытие из старой соломы лежало на худых жердях, и гвардейцы в считанные мгновения соорудили три огневых точки. С низу доносился стук топора: кто-то пытался вломиться в избу. Сверху, как на ладони, был виден огород, два десятка всадников и толпа пеших воинов. Только трое из них имели добротную бронь, остальные были в кожаных доспехах. Один из всадников, задрав голову и высмотрев что-то в башне, начал орать на своей фене невесть что. Несколько раз упомянул благородное имя Уеффа, но и без того было ясно, за чьей головой явилось это воинство. «При наличии воды и провизии в башне можно пересидеть осаду, а что делать нам, горемыкам» - этот вопрос решился сам собой, когда капитан увидел, как один из хулиганов рубанул мечом по верёвке - и постиранные гимнастёрки вместе с прочим ещё не просохшим обмундированием упали на землю. Когда тот гад решил потоптать ногами обмундирование, капитан коротко и, как всегда в бою, с матерком дал команду и добавил: «Лошадок не трогать!» Одновременно они услышали автомат сержанта, которому, наконец, надоел настырный бандит, возобновивший тюканье в дверь.
        За несколько минут бойцы выкосили короткими очередями всадников и пеших. Командир грозным рыком подозвал Сергия и, пообещав ему «награду» по совокупности за все свершённые рядовым подвиги и грехи, велел собрать коней и привязать их к коновязи у крыльца.
        - Вот он христианский мир! - указал капитан большим пальцем на тела поверженных сержанту, когда они вышли на крыльцо. - Ты не убьёшь, так тебя убьют. Что в наше время, что здесь… Вспомни, Копылов, да скажи, как на исповеди, с какой стати ты отправился гулять по помещениям того корабля-модуля?
        - Дак повело меня направо. Была мысль… Нет, вру. Кто-то мне велел пойти за оружием. Так точно, капитан. Так оно и было. Та дiвчина-царiвна, що була… Эвона как?!
        - Не бери пока в голову. Помоги Сергею с лошадьми.
        - Дуже гарны кони! - воскликнул сержант, подцепивший за годы войны много выражений из лексикона хохлов и одесситов. Поглаживая и успокаивая лошадок, он выудил пригоршню монет из седельной сумки и воскликнул: - С голоду не помрём, капитан.
        Сергий, передав поводья последней из изловленных лошадок сержанту, устремился к кустам, за которыми, как объявил ему капитан, лежал труп убитого Сергием работника, и крикнул:
        - Таащ капитан, смотрите! Он же живой!
        Иван с удивлением увидел стоящего на карачках работника. Тот поднялся, подтянул штаны и, злобно зыркнув на чужаков, пошёл, пошатываясь, к амбарам.
        - Интересное оружие мы прихватили, - проговорил капитан.
        - Милосердное, - добавил Сергий.
        - Милосердным оружие не бывает. Человек может проявлять милосердие. Знать бы раньше. Эхма, не сотворили бы этой бойни! Вот тебе, рядовой, наряд вне очереди: с тем мушкетом выйди за стену и изучи его ТТХ.
        Не успела минутная стрелка на командирских пробежать десяток делений, как явился шевалье Уефф в кольчуге, сопровождаемый знаменосцем. На штандарте была выткана голова быка. За ними к крыльцу гостевого дома притопала толпа воев в доспехах из толстой кожи. Мрачный и грозный взор шевалье не предвещал радостного продолжения вчерашних дискуссий или празднования виктории средь поверженных супостатов. Из толпы воев вышел толстенький человечек, о коем рядовой Геруа тотчас шепнул командиру: «Управляющий. Зовётся кастеляном. Из наших. Вельми хорошо речет, но древним языком!» Кастелян горделиво поднял голову и изрёк пространную речь, не глядя на развернутый свиток с изложением, по всей вероятности, красноречивого потока его словес, из которых капитан уловил-таки странное произношение облагороженного имени хозяина вместе с фамилией, и, конечно, главную мысль, а она была такова: «По воле тэна Вилтширской земли, князя Тревы и шевалье Иванхое Никлотова убойцам шерифа Вилтшира отказано в гостевом доме и проживании на земле Вилтшира». Толстячок высказывал и другие угрозы, порождённые его воображением, которые по
своей сути никак не могли быть придуманы благородным шевалье. Но есть такая поговорка: собака лает, ветер носит.
        От возмущения капитан закипел. Кипел как чайник его тётки свет Агафьи Петровны, когда она в задумчивости думала о чём-то своём, не воспринимая ни кипенья чайника, ни своего племянника, от безделья уже начавшего чертить карандашиком её портрет на странице с неоконченным диктантом. Кипел он ещё потому, что не понимал и половины слов, изрекаемых толстяком. «Почему ты, тётушка, не научила меня, не передала всё то, чему училась в Москве? Вот как напишу о хождении добра молодца в иноземные края и чужие времена! По твоей вине, тётушка, придётся мне излагать их речи своим языком. Если, конечно, доживу… Ей богу, засяду за написание мемуаров. Боже ж мой! Чтой-то кастелян бормочет: убиваху, едяху, живяху " - эти, возможно, неуместные рассуждения прервал голос шевалье.
        - Не верил тому, что вчера ты, Геруа, мне поведал, хоть и дал согласие взять тебя в дружину. Сегодня убедился: подло вы убиваете! Не воины вы, а убийцы! Видел, как прятались и, празднуя труса, убивали шерифа и его людей своими дьявольскими матами. Надоумил ты, Геруа, меня сказом о партизанах и крестовых походах, и решил я пойти в крестовый партизанский поход. Как шевалье буду биться с врагами, пока не сгинет Уильям Бастард вместе с его алчными людьми, возжелавшими наши земли. В этот бусый день истово молился и истово бьётся моё сердце. Вам, подлым и не имеющих ни достоинства, ни чести, ни благородства, не место в рядах моих воинов. Шериф привёз мне радостную весть о прощении моих грехов королём Гарольдом и призвал выйти, встать рядом с ним и вместе отправиться к королю. А потому, помянувши пресвятую, пречистую и славную владычицу души моей Богородицу и Приснодеву Марию, пойду в крестовый поход ради неё, ради короля и ради земли моей. Не пожалею живота своего, а мой меч, освящённый епископом, отсечёт голову Бастарда! - шевалье приложился губами к гарде меча, как к кресту. - По ошибке принял подлых
убийц за пилигримов, а потому говорю: вон с моей земли!
        Возмущение капитана, пока он слушал речи кастеляна и шевалье, выкипело до донышка его души. «Легковерный шевалье поверил шакалам, явившимся убить его. Их шакалья натура была очевидна мне с момента вторжения! Нет, нельзя выкладывать всю правду этому шевалье: узнает о чертовке - и в тот же миг причислит нас к дьявольскому отродью. Суеверен вельми» - последнее старинное слово, мелькнувшее в его голове, и странная обмолвка шевалье о богах предков в беседе с рядовым Геруа, что всплыла по ассоциации, породило шальную мысль. Гвардии капитан не верил ни в бога, ни в чёрта. Чертовке, ввергнувшей его группу в тёмное средневековье, присвоил статус
«разумной дуры из будущего». Окинув гордым и высокомерным взором ряды воев, а также управляющего и шевалье, он произнёс речь, да с таким запалом, которого отродясь не бывало у комиссаров его разведроты:
        - Не по вольной воле мы явились к тебе, шевалье, а по божьей! Не думали, не гадали, а вышло вон как. Глянь-ка, шевалье, на калёную стрелу, - капитан указал на стрелу, что вонзилась в дверь, - Злодеи меня, безоружного, хотели убить, да бог миловал. Но не помиловал шериф твоего работника, невинного и безвредного. Вон там он лежит, убитый. Шериф как алчущий крови зверь пронзил его копьём. Шериф и тебя, шевалье, хотел выманить и также предать смерти. Обманом выманить и убить. Вы, верно, не видели из своей башни, что здесь творили злодеи, когда ворвались сюда. Нельзя тебе, шевалье, к Гарольду. Его люди убьют тебя. Не знаю, что тебе Геруа сказывал. У бедного Геруа помутилось немного в голове.
        - Таащ капитан! - Илья прервал речь командира.
        - Отставить разговорчики! - властно ответил капитан.
        - Не понял Геруа, - командир постучал указательным пальцем по виску, - что произошло. А произошло то, что нас направил к тебе ярый и сияющий бог. Повелел идти к тебе. Древний бог. Сам Ярило, так я думаю. Имени не поведал, а я не осмелился спросить. Мне сказывал, что забыли его, но он не забыл о своём народе. Тебя назвал, повелел помочь тебе. Повелел помочь нашему народу сокрушить врагов. Усыпил нас и, неведомо нам, каким образом доставил к тебе. Он мне многое, что поведал. Скажу, если пожелаешь. Как там во Франции говорят, тет-а-тет?
        - Vis-Ю-vis, - ответил шевалье. - Не вы одни забыли имена бога. Мои тоже не помнят. Я помню! То был не сам Ярило, а Яровит!
        Шевалье прищурился и, одарив недоверчивым взглядом капитана, поманил пальцем одного из воев.
        - Глянь, кого из моих убили и как убили?
        Минуту спустя тот воин крикнул:
        - Джон Мейсон убит. Копьём в спину!
        Шевалье произнёс несколько фраз, которые предпочтительно заменить одним лаконичным словом:
        - Сволочи! Лепшего каменщика сгубили, - и протяжно произнёс: - Беда-а, и не одна. Говоришь, тебе надобно верить?
        - Можешь не верить. Если желаешь смерти, езжай к Гарольду. Он ещё успеет укоротить тебя на голову.
        В диалог на вариации гамлетовской темы «быть или не быть» вмешался подошедший Сергий. В отличие от автомата тяжёлый по весу «мушкет» имел два ремня для ношения за спиной, и ныне стволы пушки в походном положении грозно возвышались за головой гвардии рядового. Козырнув, он спросил:
        - Таащ капитан, разрешите доложить?
        - Попозже доложишь.
        - Так я о том, что братскую могилу подготовил для рыцарей.
        - Чем? Не этим ли мушкетом?
        - Так точно. На склоне за стеной. Земля как водица потекла.
        - Вот, шевалье, наше первое общее дело: надо бы похоронить шерифа и его людей. Сможешь, Сергий, панихиду отслужить?
        - Так точно, по-христиански схороним, - и Сергий натянул капюшон плаща поверх пилотки.
        - Доспехи кому? - спросил шевалье.
        - А что доспехи? Нам они ни к чему. Если надобны, так пусть твои люди снимут их, - и капитан обратился к сержанту: - Копылов, присмотри-ка за порядком да позаботься о сене для коней.
        Шевалье подозвал кастеляна, разорвал его свиток на две части и, бросив грозный указ на землю, высказал ему что-то на своей фене, надо полагать, по-англицки.
        - Приглашаю к себе в тауэр. Там поговорим, - шевалье, сменив гнев на милость, был по-рыцарски любезен.
        - Со мной Геруа пойдёт. Понадобится как толмач, ежели что…
        Шевалье кивнул головой, и капитан велел Илье принести планшет с картами и следовать за ними в башню.
        Отвязав вместительную ёмкость от пояса, шевалье испил из неё и, протянув баклажку капитану, сказал:
        - Omnia mea mecum porto.
        - Что это означает, шевалье? По-латыни не говорю.
        - Всё своё ношу с собой, - шевалье Иван добродушно улыбнулся. - Мой эль самый лучший в Англии.
        Бывалый солдат принёс сидор с вещами командира. Белов красноречиво вздохнул, но не стал произносить вслух известную пословицу о том, что бывает с некоторыми, которых заставляют богу молиться. Он повторил фразу шевалье:
        - Omnia mea mecum porto.
        Четвёртая глава О духовной метамарфозе шевалье Ивана
        Никогда не говори о себе плохо -
        за тебя это скажут твои друзья.
        Афоризм Франсуа де Ларошфуко
        из набора любимых сентенций
        тётушки Агафьи Петровны
        Следуя за шевалье, капитан Белов вспомнил о наставлениях тётки Агафьи, любительницы поучать прописным истинам. В тётушкиной обойме лапидарных трюизмов было множество афоризмов Ларошфуко. Не без оснований из глубин памяти капитана выплыло высказывание французского герцога. Ага, то самое, что в эпиграфе. А дело в том, что на вопрос капитана, заданный Илье, тот с улыбкой идиота Швейка признался:
«Рассказал шевалье чистую правду о том, откуда мы и кто такие разведчики». - «Ну, Швейк, какая ж ты дубина» - так воскликнул гвардии капитан и погрозил рядовому кулаком. - «Не ошибся, когда указал шевалье, что у тебя, рядовой, не все дома. Впрочем, о своём идиотизме ты сам заявил шевалье Ивану, а он оценил и составил мнение о тебе, дурошлёпе».
        Поднимаясь по крутым ступеням донжона, капитан нащупал под плащом «пистоль», подобранный им в чертогах так и не обследованного транспортного средства, что доставил их не только в места отдалённые, но и по соседству со сказочным островом Буяном и славными царствами-княжествами предков русичей. Это обстоятельство, пожалуй, было единственным, что как-то согревало душу. «Странно та чертовка воздействует на меня. Во сне! Что-то ей или её людям мешает самим вмешаться в ход событий, но эту-то загадку мне не разгадать. А кто такие «люди в сером», которых я должен бояться? Эх Сергий! Помешал моему сну. Загадка на загадке. Но ясно, что чертовка замыслила. Сержанту внушила взять пушки. А мы на поводу у неё не пойдём! Или это всего лишь мои догадки? Ничем не обоснованные. Неужто эти мушкеты даны только для спасения шевалье? Не прав наш хозяин! Надо бы ему другой девиз подсказать: все бабы дуры! Вот как бы завербовать шевалье? Вряд ли мы найдём лучшего проводника и гида в этом аду» - отвлёкшись от этих рассуждений, капитан представил на мгновенье полный и окончательный разгром воинства Вильгельма, и интересная
цепочка умозаключений привела к нелепому на первый взгляд выводу: -
«Если разобьём нормандцев, то не будет ни того английского языка, на котором тётушка читала романы Диккенса, ни Диккенса, ни, вероятно, Ларошфуко. А будет всё иное. А потому вопрос: бить или не бить?.. Ответ подсказан чертовкой: не бить, а резать! Подобно тому хирургу, что резал меня без анестезии. А мы будем резать не по заказу и не преднамеренно, а лишь при чрезвычайных обстоятельствах. Но и это не желательно. Желательно иное… А что, в самом деле?! Я русам лесопилку построю типа нашей, дедовой, что отобрали… Сергей цемент «изобретёт». Он как-то про выплавку стали с пониманием дела рассказывал. Где ж он нахватался всего того, что знает? Короче говоря, пособит. Но, прежде всего, послушаем, что скажет наш хозяин».
        Большой зал, служивший, как подумал капитан, для приёма гостей и прочих торжественных событий, находился на уровне примерно третьего этажа донжона, а его почти единственным украшением был камин или очаг, сложенный из грубых камней. Рядом с камином висел небольшой колокол, а перед камином на полу лежали брёвнышки и каминные щипцы на листе из потемневшей меди. Отблески огня камина тускло высвечивали неровно оштукатуренные стены, огромный гобелен с вытканной на нём мордой быка и фигуру молодого человека, восседавшего на резном деревянном кресле во главе длинного и пустого стола. Увидев вошедших, юноша вскочил, а шевалье начал что-то вещать парню на своей фене. Тот сперва осклабился, а затем его лицо преобразилось: из глаз полились слёзы. Он обнял шевалье.
        - Иди, сыне, - последнюю фразу шевалье произнёс по-словенски, - гоняй смердов и зови соседей. Будем пировать в последний раз!
        Шевалье не представил залётным чужакам сына, не предложил им сесть и «вааще», по оценке капитана, не желал ни замечать, ни говорить с пилигримами-убийцами. Переминаясь с ноги на ногу, Иван наблюдал за своим тёзкой. Тот уставился невидящими глазами на голый стол. В сумраке зала всё виделось чёрным: толстые дубовые доски стола, дощатый пол и глаза шевалье. На его лицо падала тень, но она не скрывала двух скорбных складок и выражения печали на лице рыцаря. Капитан, с сочувствием глядя на землевладельца, терзаемого мрачными и вполне обоснованными предчувствиями, счёл бы бестактностью любое вмешательство в нелёгкие размышления человека, загнанного в безвыходное положение. Глянул он и на своего подчинённого: Илья был далеко не дурак, но он явно ошалел от того, что произошло, и, по его признанию, накануне подробно рассказал шевалье о предстоящих событиях, битве нормандцев с англами и гибели короля Гарольда. «Проявил заботу о рядовых и - оплошность: дал им возможность помыться и попариться первыми. А бывалый солдат проявил смекалку и насоветовал шевалье. Придётся скорректировать кое-что» - если не эта
мысль, то красноречивый взор командира дошёл до сознания бывшего рядового Героя, а ныне Геруа, и солдат потупил очи.
        Так они стояли ещё несколько минут: владелец тауэра - в горе и раздумье, бывалый солдат - в досаде на себя и с обидой на капитана за то, что тот объявил его дубиной и дурошлёпом, а сам капитан как шахматист в миттельшпиле - в ожидании возможных вариантов на поле игры.
        - Fortuna adversa amicis fidendum non est[Плохим друзьям не следует доверять] . - произнёс шевалье. Произнёс вполголоса, для себя, так что вряд ли он щеголял знанием латыни или собственной памятью. Капитан вопросительно взглянул на рядового Геруа. Тот, вероятно, повторял услышанную фразу, беззвучно артикулируя каждое слово.
        - Латынь не знаю, но смысл уловил. Смысл в том, что нельзя никому доверять в роковых обстоятельствах, то есть, когда фортуна повернулась задом.
        Услышав слово «зад», командир гвардейцев поморщился, и у него ещё раз мелькнуло подозрение в том, что Швейк у Гашека и его бывалый рядовой - одного дуба жёлуди.
        - Как по-французски «рок» или «судьба»? - спросил он бывалого солдата-переводчика.
        - La fatalitИ.
        - Шевалье, - спросил капитан, - ты говоришь о какой-то фортуне, или ты имеешь ввиду la fatalitИ, что наш толмач толкует как «судьба»?
        - FatalitИ? Судьба? Не сказывал я сих слов, - шевалье вновь задумался, - Но сии слова не в бровь, а в глаз. О боже, реки мне, пошто моему роду выпала чёрная судьба? Пошто саксы и франки Карла пришли в Треву? Пошто мы как изгои носимся по свету? Пошто нет конца этой череде несчастий. Куда править мой чёлн?
        Шевалье адресовал свою речь не иконам (вероятно, по причине отсутствия таковых в зале), а громадному гобелену с быком, тем же самым, что и на штандарте. Опершись рукой о стол, он сел в кресло и жестом пригласил залётных чужаков присесть. Досадуя на тётку Агафью, капитан на секунду почувствовал себя закоренелым двоечником, поднял правую руку как школьник и спросил:
        - О какой Треве ты молвил?
        - Откель ты родом, гой еси добры молодец? - по тону вопрос должен был бы звучать иначе: с какого дуба ты свалился?
        - Мы-то все с Каменных гор. Не слыхал?
        - Отчего ж, слыхал. В Киеве сказывали про дикие края и Каменный пояс. Стало быть, далеко залетели. Трева - княжество моих предков. Карла Великий отвоевал те земли и наш город. Двести лет, нет, даже боле, мои предки и я - князья без княжества.
        - Так где та Трева?
        - На Лабе. Ныне то город Хамбург.
        - Гамбург?
        Князь без княжества кивнул головой.
        - Мудрые русские люди сказали: нельзя объять необъятное. Всё зло, что творится в мире против русичей, нам не одолеть, но ежели есть задача по душе и по силам, так почему бы не побороться да защитить русичей и все славянские народы. Желаешь ли, князь, вернуть своё княжество?
        Судя по мимике Ивана Никлотова, он готов был хохотнуть при виде двух придурков, но сдержался.
        - Желать-то желаю. Мыслю, пустое ты слово изрёк. Трева тебе неведома, как неведомо и то, какие стены у Хамбурга и сколько городов, замков и башен на бывших землях нашего княжества. Мы же ещё не выпили и не опьянели, чтобы этак-то хвастать. Глаголишь, что руйсичей будете защищать? И абодритов? Иль лютичей? А от кого? Словен от лютичей или лютичей от словен? Они там, что ни лето, ходят стенкой друг на друга. Ежели нас собрался защищать, так мы, словене, кого хошь сами защитим аль обидим.
        - Всех, князь, всех. От немцев.
        - А с какой стати от немцев? Слышал, что ныне князь Годеслав в большой дружбе с саксонским дюком, и водят они сообща абодритов и саксов в битвы, - князь усмехнулся: - Видел убиенных вами и могу вообразить: захватите Хамбург - и на вас навалятся - саксы с левого берега, а русичи - с правого. Те самые, которых собрались защищать. Вот про Каменный пояс ты мне поведал, а скажи-ка, как тебя именовать, Иван Белов?
        Белов ухмыльнулся.
        - Разве не слышал? Мои ко мне обращаются как к товарищу. А звание моё - капитан. Капитан Иван Белов.
        - Слышал. Значит, 'таащ' по-нашему сэр или сир.
        - Так точно, шевалье.
        - Скажу тебе на трезвую голову, сир Капитан. Полно баять пустое! Забудь про словен и Хамбург.
        - Э нет, шевалье. Покажу да объясню тебе то, что было мне поведано, - «сир капитан» метнул сердитый взгляд на рядового, сидевшего тише воды да, как говорится, ниже травы, - Сиё тайна. Даже мои люди не знают о том.
        Вытянув из планшета атлас, он открыл его на том развороте страниц, где коричневым цветом была показана Германия.
        - Взгляни, шевалье, и найди земли словен. Для ориентировки скажу: вот Дания, это Англия. По-немецки можешь ли читать?
        - Слов у тебя непонятных много. Читал я разные граматы саксов, их-то мне легше понять, чем тебя, хоть ты, вроде, по-руски речешь, - пробурчал шевалье, изучая карту.
        Он шевелил губами, читая про себя названия, напечатанные по-немецки, и, видимо, что-то дошло до его сознания.
        - Пошто Мекленбург, пошто Шверин? - он ткнул пальцем в карту, - Здесь Велицегард, а здесь Зверин должен быть!
        - Немцы переименовали.
        - Как они посмели!
        - Это ж их земли, немецкие. Всё, что коричневым цветом показано, - всё это Германия.
        - Где же княжество словен. Где Вендланд?
        - Слушай же, что мне было поведано, - капитан шёпотом вещал шевалье о «тайном» знании, которое всего-то навсего включало сведения, сказанные ему давным-давно отцом братьев Вилковых, любителем истории и тайным язычником: - Ныне 1066 год от рождества Христова. Через сто лет, ежели ничего не предпринять, саксы и даны захватят земли абодритов и лютичей. Вырежут народ. Обрюхатят и онемечат тех немногих, кто сможет схорониться и выжить. Разорят и сожгут храмы на острове Буяне. А вина во многом - на князьях словенских. Кое-кто из них принял христианскую веру, да не спасло это от нашествия. Ваш Гарольд тоже христианин. Разве это помешало рыцарям Уильяма вторгнуться в Англию? Как ныне Папа римский благословил Уильяма, так и в будущем Папа римский благословит немцев на крестовый поход против твоего словенского народа.
        По выраженью лица шевалье, уткнувшегося взором в карту, трудно было понять, постиг ли он смысл сказанных слов. Капитан уже неоднократно замечал, что шевалье Иван иногда мгновенно воспринимал смысл речей залётных чужаков, а иногда не улавливал того, что они ему вещали. А потому, помедлив, гвардии капитан добавил:
        - Тебя как христианина, вряд ли волнует чёрная судьба твоего народа?!
        - Волнует! Но твоя карта врёт! Не верю твоим сказкам.
        Шевалье с пренебрежением бросил атлас капитану, встал и направился к камину. Тихо звякнула его кольчуга, когда он шуровал длинными щипцами в камине. Выпрямился, бросил щипцы. А затем три раза ударил в колокол - и по его сигналу в зал ввалился кто-то из слуг. Из словен, потому как хозяин наказал ему по-словенски:
        - Найди гостя Болеслава, что намедни воротился, и тащи его сюда.
        Картинно подбоченившись, рыцарь уставился на гобелен и заговорил, но не с капитаном, не с богом, а с предком:
        - Нет у вас забот в ирии, и ты, буй тур Никлот, смотришь на нас, сына и внука твоего, безучастно. Жизнь меня, ререга, несла чрез поля широкие, чрез моря глубокие. Не хотел быть белой вороной, а летал как ререг, подобно Годеславу, Изяславу и другим князьям-христианам. От волхвов отвернулся. У смертного одра жены увещевал меня епископ, призвал бить неверных, сказывал, что христиане - братья. Розмыслы мои давно смущают душу. Кругом зрю одну лишь лжу. Дай, отче, знак! Кому мне кланяться земно? Быть ли мне в римской вере иль очистить душу да принести жертву Перуну?
        В наступившем минутном молчании каждый думал о своём. О сокровенном.
        Из глубокого омута памяти капитана Белова всплыли образы отца и его задушевного друга Вилкова Володимира. Слово «ререг», что слетело с уст шевалье Ивана, казалось бы совершенно забытое слово, Вилков старший упоминал в присказке к сказке о закатных землях и разъяснял, что хоробрые словене называли себя ререгами иль рерьками, то бишь, соколами. А сказка, что он рассказывал детворе, была о Финисте-ясном соколе… Сладкие воспоминания были резко прерваны вопросом шевалье, взиравшего на капитана с недобрым прищуром глаз:
        - Что вы за люди? Вчера молились, сегодня убиваете и клянёте христиан?
        - Наш Сергий верит в Христа; я, хоть и крещённый, не верю в сказки о Христе. Но знаю: римские католики горят желанием подмять под себя всех славян. Они нам были, есть и всегда будут врагами.
        В диалог встрял рядовой Геруа, на устах которого заиграла-таки блаженная улыбка:
        - Я в церковь не хожу и попов ненавижу: они сами грешники, так что обхожусь без их наставлений. Живу по принципу: на бога надейся, а сам не плошай. Был в школе у меня в приятелях один жид. Зная, что я не из русских, он таки заявил мне, что жиды
        - самый великий народ. Они, мол, дали миру христианскую веру, и они совершили Октябрьскую революцию, а русские, как были быдлом, так и остались. Пришлось мне, однако, побить его. Если не по рождению, так по призванию и по документам я русский человек. Должен сказать, что тот Изя был и старше и посильнее меня, так что тогда, как сказал мне мой дед, я совершил первый героический подвиг.
        Услышав оценку деда бывалого солдата, капитан улыбнулся, а шевалье Иван потребовал повторить сказанное и, конечно же, в переводе на язык франков. Характерно наморщилось чело бывалого солдата, и его командиру стало ясно, что рядовой Геруа размышляет о трудностях или внезапно возникших препятствиях в вопросах перевода; ну'с, например, не знает он, как объяснить рыцарю слова «герой» и «героический» так, чтобы они поразили воображение шевалье Ивана; ведь капитан настроен иронически ко всякой героике и даже как-то предупреждал о том рядового Героя, ныне прозванного бравым солдатом.
        Не успел Геруа пересказать быль из своего прошлого: скрипнула дверь - и слуга впустил молодца с пригожим лицом. Тот мгновенно привлёк к себе внимание хозяина и разведчиков. Геруа вздохнул с облегчением: не придётся изыскивать в памяти слова из родного, но подзабытого языка.
        По привычке, въевшейся за годы службы в разведке, его командир составил словесное описание молодца: лицо без особых примет, улыбчивое, обаятельное и потому располагающее к нему людей; цвет волос русый, стрижен под горшок, с усами и небольшой бородой; одежда скромная, неприметная и чистая; рубаха льняная, штаны заправлены в сапожки; а сапоги-то щегольские, из тонкой кожи; взгляд смелый, без подобострастия; короче - хороший парень, из купцов.
        Парень тот хороший общался с хозяином исключительно на местной фене, причём по инициативе шевалье Ивана. Иногда они поглядывали в сторону капитана и рядового. В основном, говорил купец. Шевалье покачивал головой, а мимика - то удивление, то гнев, то сострадание - выдавала его отношение к речам гостя. Долго беседовали. Наконец, шевалье и купец встали и направились к выходу. Проходя мимо капитана, шевалье глухо произнёс:
        - Вернусь. Карту принесу.
        И пяти минут не прошло, как он вернулся с каким-то небольшим свёртком. Вслед за ним в зал вбежала четвёрка парней с верёвками, и, ни слова ни говоря, они набросились на капитана и рядового с очевидным намерением связать гвардейцев.
«Ребята, да вы же моих уроков самбо не проходили» - только эта фраза и мелькнула в голове командира роты разведчиков, а после этих слов замелькали не мысли, а отточенные движения и удары капитана. В мгновение ока уложив двоих неприятелей, он бросил взгляд на рядового, но тому помощь не потребовалась. Бравый солдат на отлично справился с задачей. Веревки, что принесли вои, пригодились: капитан и рядовой молниеносно связали противников.
        - И что это значит? - задал командир вопрос шевалье Ивану.
        Раздосадованный шевалье смотрел угрюмо.
        - Ждём объяснений. С какой стати ты велел повязать нас? Мы спасли тебя от людей шерифа. Какая муха тебя укусила?
        - Вы страшные находники! - воскликнул шевалье. - Вы убили моих людей?
        Связанные ратники лежали, не подавая ни жалоб, ни стонов. «Вроде бы не хлипкие ребята, но росточком маловаты и костью мелковаты, причём все вояки здесь таковы, исключая шевалье. Видели - отметили. Вероятно, одной овсянкой питаются» - всю эту цепочку соображений, мелькнувших в голове «сира капитана», шевалье, конечно, не смог прочитать. Слава Богу за то, что Он не наделил людей способностями к телепатии! Впрочем, эти соображения отразились в кривой ухмылке Белова. Шевалье молчал. Молчал и капитан.
        Взглянув на бравого солдата, командир гвардейцев одобрительно кивнул ему и мгновенно сочинил трафаретный текст, который надлежало зачитать вечером перед строем разведчиков: «Противодействие рядового Геруа, самбиста, не имеющего спортивных регалий, но чётко применившего некоторые приёмы в условиях, приближённых к боевым, успешно подавило действия ратников в башне шевалье. Аккуратно и до разумного предела. Уложил вояк в пыль… Ладно, остальное вечером на построении придумаю и скажу».
        Капитан не спешил отвечать Ивану Никлотовичу, поскольку удивился странному отсутствию логики в мышлении шевалье. Скорее всего, шевалье просто придуривался, тянул время и желал подыскать какое-нибудь далёкое от истины объяснение своему поведению. «Да, ради бога, пусть подыскивает! Раньше или позже, но вытряхнем из него правдивые показания» - с таким намерением, выдержав паузу, гвардии капитан соизволил ответить:
        - Если б убили, не стали бы связывать. Весьма удивлён! У нас в Каменных горах не принято нападать на людей, гостящих в наших домах.
        Усмехнулся и шевалье Иван. Зловещая усмешка, затаившаяся в его глазах и губах, была замешена на необъяснимой горечи и страдании.
        - Вам бы только играть и убивать нас! В тот миг, когда вы явили карту, понял, что вы никакие не пилигримы и не воины. Думаю, вы из божьего ордена убийц, и, как водится, вещаете нам небылицы. Нет вам веры! Руйские волхвы словили одного из ваших. Выпытали. Признался серый ворог! Поведал тот волчара, что он из божьего ордена христиан, как и Папа Римский Александр, как и серый кардинал Гильдебрандт, как и Гийом Бастард. Поведал даже тайное имя ордена. Все вы из Ордена Божьего Храма. Все вы серые храмовники, что объявились в прошлое лето! Слышал и видел ваших из Ордена Божьего Храма. Знаю, что вы находники. Ведома и затея ваша: хотите под себя подмять все народы от восхода до заката. Спросили волхвы Перуна и исполнили его веление: посадили храмовника на кол. То-то было веселие средь народа! За веселием горе пришло. Нелюди Бастарда сожгли град Хастинг и порубили всех людей Болеслава. Уж как они радовались, увидев родной для наших варинов и русов английский берег! Но все сложили головы под мечами нелюдей Бастарда, чтоб дать возможность Болеславу бежать! На нём нынче большая забота о семьях погибших. Вы,
лживые серые лисы, пришли за своей смертью. Видел вас вчера: как один, вы все осеняли себя крестом. Не я, так другие прибьют вас на нашей славной английской земле. И не помогут вам ваши автоматы!
        - Эвона как! - повторил командир любимую фразу сержанта Копылова. - И меня тоже предупреждали. Сказали: «Берегись людей в сером». Нет, шевалье, поверь! Мы не связаны с этими - как их? - храмовниками. Не знаем, кто они такие. Но мы знаем, что они враги. Как нам, так и тебе.
        Шевалье Иван, глотнув эля из баклаги, прервал Белова и начал сызнова вещать свои речи. Белову стало ясно, что шевалье слушал их, не вникая в смысл сказанного. С другой стороны, добрая треть слов, изрекаемых шевалье, так-таки, скользко проникала в одно ухо капитана и - из-за незнания значений и смыслов словес - прытко вылетала из другого уха, без какого-либо их осмысления гвардии капитаном. Всё же, уловил он общую суть речи князя, лишённого княжества.
        Князь явно вёл дело к жаркой ссоре. Разогревал себя речами. Впрочем, подозревал капитан, что шевалье Иван, вопреки заявлению о своей трезвости, пил с раннего утра. И, в самом деле, частенько прикладывался он к баклажке.
        Громогласно заявил Иван Никлотович, что капитан и иже с ним поют как бывший князь Годеслав. Саксы того князя, оказывается, Готшалком звали. И своим сыновьям тот Готшалк дал немецкие имена: Уто и Генрих. Сбежали его сынки к саксам. Молвил Никлотович, что, подобно всем серым храмовникам, отнекивался князь Готшалк от принадлежности к Ордену божьего храма. Но волхвы заставили его признаться в непотребных делах, что долгие годы возмущали словен. И изрёк Готшалк то, что ему некогда в христианском храме открыли: Папа римский, глава церкви и ордена, пригрозил ему крестовым нашествием на земли вендов. Готшалк во всём уступил саксам, а потому словене и церковную десятину платили и вынуждены были привечать монахов, что несли слово о Христе на протяжении многих лет. Дошло до того, что даже на Руяне-острове стали хоронить умерших не по древнему обычаю, а по-христианскому. Перестали насыпать курганы! Стали закапывать в землю!.. Волхвы позволили Готшалку достойно умереть: с мечом в руке. На груди Готшалка, под бронёй, была сокрыта Золотая ветвь, что много веков тому назад отлили мастера и освятили волхвы. Крут,
князь русов, срубил в поединке голову Готшалку и по праву меча наследовал ту Золотую ветвь. Сдох Годеслав-Готшалк! Жёнку его, нерусь, дочь датского короля, словили в Велицегарде и выгнали из города. Одёжу с неё и её прислуги сорвали и кнутами как скотину погнали из города. Болеслав, гость и, надо полагать, разведчик Ивана Никлотова, своими очами видел то изгнание. А стольный город Любицу сожгли! Руйский княжич Крут, по праву ставший князем абодритов, скор на расправу. Со дружиною, пошёл на саксов, друзей Готшалка. Земли варинов и абодритов, коих варягами кличут, огнём и мечом освободил. Хамбург сжёг и порубил саксов.
        Князь, лишённый княжества, на мгновение смолк, отпил из баклажки, а затем яростно воскликнул:
        - Ныне мог бы вернуться на развалины Хамбурга и отстроить там заново Треву! Да, видно, не судьба! Покончу с вашей подлой игрой! Отрекаюсь от вашего коварного Бога и лживого Христа! Прости меня, Перуне! Прими жертву! А если умру, так умру с мечом в руке!
        И шевалье Иван, вытянув меч из ножен, бросился на капитана.
        Пятая глава О доблестных воинах
        Сер козёл, сед козёл, а всё псиной несёт.
        Одна из глупостей, высказанных капитаном Беловым шевалье Ивану
        Капитана Белова спас бравый солдат. Подобно рыси, он вспрыгнул на стол и подпрыгнул над просвистевшим мечом рыцаря. Как буй тур, мощно и неудержимо шёл шевалье на капитана. Также мощно и, возможно, в изумлении, шевалье полетел в сторону камина после удара рядового. Илья метил в нагрудник, но его сапог угодил шевалье в бок. Впрочем, и этого оказалось достаточно. Отлетевший рыцарь глухо приложился спиной и головой об пол; свёрток, что он держал в левой руке, вылетел, попал в огонь камина и ярко вспыхнул. Забравши меч шевалье, капитан удостоверился в том, что Иван Никлотов пребывает всего лишь в нокауте.
        - Знатно вызвездил ему! Вечером перед строем объявлю благодарность. Верёвку!
        Минуты не прошло, как они связали шевалье, и капитан сказал:
        - Когда очухается, побеседуем.
        В зале запахло мочой. Ратники, пришедшие в себя, пытались освободиться от пут; один из них не сдержал позыва. Узрев подходящего и грозно зыркающего рядового, они разом притихли: испытав на себе мощные удары чужаков, не пожелали повторения.
        В этот момент капитан и рядовой услышали взрывы и автоматные очереди. Судя по интенсивности огня, ситуация была нешуточной.
        - Будь здесь! - скомандовал капитан рядовому и передал ему меч шевалье.
        Отчаянно чертыхаясь, Белов побежал вниз по ступеням винтовой лестницы. Прыгая через ступени, в недоумении повторял один и тот же вопрос: «Что же не учёл?» Перед тем, как выбежать из башни, достал «пистоль», осторожно выглянул из притвора башни. Увидел Сергия. Тот, держа мушкет наперевес, шёл по огороду, посматривая то влево, то вправо. Скоротечный бой с неизвестным противником, надо полагать, завершился. Полыхнуло пламя: их гостевую избу разнесло взрывом, и огромный костёр зачадил на всю округу. Дойдя до огорода, капитан покачал головой при виде разгорающегося костра на месте избы и узрел примерно десяток трупов в серых комбинезонах, похожих на те, что он видел в корабле-модуле. Сергий, с серьёзной миной на лице, указал пальцем в небо, и капитан заметил дымный след, исчезающий в пасмурном небе в южном направлении.
        Сержант спешно собирал обмундирование, упавшее на землю.
        - Можно одевать, капитан. Почти высохло, - произнёс он будничным тоном, причём так, будто ничего существенного в этом мире не произошло.
        Со стороны бывшей избы раздался сухой треск.
        - Кранты автомату Ильи! Говорил ведь: прихвати. А он мне важно: мы, мол, на переговоры идём, - досада Копылова была понятной: что за воин без оружия.
        - Ложись! - громко скомандовал командир, и его подчинённые мигом среагировали.
        И точно, услышали оглушительный треск - и где-то что-то просвистело.
        - Кранты всем нашим боезапасам! - со вздохом сказал капитан, поднимаясь с земли. - Так кто мне доложит, что здесь произошло?
        - Сёдня Серёга герой. Ему докладывать, - сказал сержант.
        - Вы ж, таащ капитан, приказали: серых сразу в расход, - с виноватой улыбкой напомнил Сергий. - Та огромная тарелка зависла над нами - и из люка серые посыпались. Я за стеной был с местными. Те только-только успели закопать рыцарей. Снизу тот люк тарелки хорошо был виден, и я по нему из подствольника три раза влепил. Видать по всему, удачно. Затем разобрались с теми, кого десантировали. Опять-таки, удачно: перекрёстным огнём всех уложили. Герой у нас сержант: из разбитого дома ласточкой выпорхнул - и к баньке.
        В подтверждение слов Сергия южный небосклон осветился мощной вспышкой, и чуть позднее по земле пронёсся ураган от далёкого взрыва. От этой волны согнулись кроны деревьев и притух на какое-то время пожар, чтоб чуть позже разгореться с новой силой. Сержант лишился пилотки: её подхватил ветер и унёс куда-то в запредельную даль.
        - Видно, до моря дотянули, - предположил Сергий.
        - Благодарности - на построении. Соберите оружие у десантников, а я гляну, кто они такие.
        Очевидно, погибшие десантники в серых комбинезонах не ожидали столкновения с воинами, вооружёнными аналогичными пушками и мушкетами. Сергий устроил им встречный бой и буквально растерзал серую десантуру своим огнём. От ближайшей груды убитых несло странным запахом псины. «Уделались козлы» - воскликнул капитан. На каждом десантнике был странного типа жилет, из карманов и карманчиков которого выглядывали разные вещицы. Впрочем, целых жилетов капитан так и не увидел.
        За полчаса десантуру полностью обобрали и, всё-таки, нашли и сняли пару жилетов, что Сергий не уничтожил. Короче говоря, приумножили боевой арсенал.
        - Думаю, та чертовка, что нас сюда забросила, вовсе не чертовка, а ангел. Ангел и помощница Яровита! И не спорьте со мной! - сказал капитан, обращаясь к Сергию.
        Тот, услышав имя языческого бога, готов был возмутиться.
        - Раз уж оказались, чёрт знает где, наша задача - помочь братьям-славянам. Или ты, Сергий, желаешь, чтобы их, наших предков, в пыль обратили?
        - Никак нет, таащ капитан.
        - Тем, кто историю не учил, с уроков сбегал, поясню: у наших предков была не только история, о которой забыли, но и своя цивилизация. Ровно через сто лет немецкие бароны в броне уничтожат все славянские княжества на западе, сожгут их храмы, а память о наших предках сохранится лишь в сказках. А потому наша легенда такая: нас всех в Каменных горах нашёл Яровит, бог войны, и сюда, незнамо как, доставил.
        - Я ж, таащ капитан, из Иркутской области, - вставил Сергий.
        - Иногда думаю, Сергий, ошибся я. Но ещё не поздно тебя назначить бывалым солдатом.
        Сержант Копылов хохотнул.
        - Наполеоновских планов строить не будем, но у славян нынче князь Крут. Как местная разведка доложила, по воле волхвов Крут сразил в поединке князя Готшалка, прихвостня немцев. Затем он со дружиной взял Гамбург. Вот ему и поможем, а повезёт, так и до Берлина дойдём. Хотя нынче Берлин, полагаю, ещё не столица. С шевалье или без него, но найдём путь-дорогу до славянских княжеств. Будем бить баронов и герцогов.
        Капитан увидел робкие фигуры местных пейзан, выглядывающих из пролома в крепостной стене.
        - Сергий, дай команду тушить пожар. Трупы пока не трогать. Ты, сержант, охраняй наш новый арсенал. Позже посмотрим, может что и сохранилось из наших вещей и оружия. А сейчас, давай-ка, сержант, снесём всё в баньку.
        За три ходки они перенесли мушкеты десантников и прочий хабар в баньку, и капитан отправился в башню, где Геруа, вероятно, изнывал от неизвестности.
        В башне ничего не изменилось. Шевалье Иван смотрел бешенным волком. Командир, вручив рядовому нож, приказал:
        - Развяжи всех.
        Ратники стали разминать затёкшие руки, готовые в любую минуту вновь броситься на врагов по слову хозяина.
        - Пока вы здесь отдыхали, мы отразили нападение серых. Твоих врагов. Так, думаю, о тебе прознали не только люди короля Гарольда. Что-то выведали про тебя, шевалье, серые люди Папы Римского, а возможно, серые под началом кого-то иного, нам незнакомого. Мои бойцы не успели похоронить людей шерифа, как вынуждены были вступить в новый бой. Весь огород вновь завален трупами. Враги сожгли гостевую избу. Вот видишь, мы исполняем наказ Яровита: защищаем тебя. Так что, с твоего позволения, мы переселимся в баньку. Как думаешь, шевалье, кому ты дорогу перешёл? Почему за тобой такая охота?
        Шевалье дал знак рукой - и бравые ратники удалились.
        - Думаю, за картой идёт ловитва. В Константинополе дама моего сердца, близкая подруга супруги базилевса, позволила мне взять ту карту. Я еле ноги унёс от ромеев, и грусть-тоска берёт, когда вспоминаю о судьбе моей дамы. Я с той картой пришёл. Где она?
        - Э-э, шевалье, когда мы дрались, та карта в камин улетела и сгорела.
        Шевалье, яростно глянув на Геруа, выругался, да так, что бедный Геруа покраснел.
        - Извиняй, шевалье! Несчастный случай! - сказал Геруа со вздохом.
        - Да ладно, шевалье, не грусти. У тебя ныне есть мы. Твои защитники. А карту, даже весь атлас я тебе дарю, - капитан достал атлас и вручил его шевалье Ивану: - Пользуйся!
        Шевалье, не долго думая, бросил атлас в камин, и там в жару от брёвнышек, что, видимо, добавил в камин бывалый солдат, атлас мгновенно занялся огнём и сгорел.
        - Врёт твоя карта, - повторил шевалье. - Считай, за зло отплатил злом.
        - Да бог с ней. Я не в обиде, - сказал капитан. - Пойдём, шевалье, глянем на трупы серых. Но прежде, может, скажешь, чем так важна была та карта?
        - На карте всё было ромейскими буквицами, коих не ведаю, и лишь одно слово - по-латыни: некий город на крайней земле к закату, за большим морем-окияном, а название тому граду BASE.
        - Басе? - переспросил капитан и посмотрел на толмача.
        - Думаю, что по-русски это слово означает «базу», - ответил Геруа.
        - Если та база серых за океаном, то нам их не достать. Ваши корабли или ладьи, шевалье, вряд ли ходят морем к Америке?!
        - Не слышал о такой земле.
        Когда шевалье увидел трупы серых на дворе, он поморщился и спросил:
        - Пошто от стерв псиной несёт?
        Белов ухмыльнулся при мысли о том, что в его мире стервами называют живых, а не мёртвых, причём внешний облик таких созданий, как правило, весьма обманчив. Вспомнив о своём первом впечатлении от груды кровавого месива, ляпнул:
        - Есть такая поговорка: сер козёл, сед козёл, а всё псиной несёт.
        - Глупости речешь! - воскликнул шевалье Иван. - Скажи своим: пусть стащат эту кучу стерв.

«Куча стерв» представляла собой мешанину частей тел. «Доблестный Сергий, как видно по результату, вошёл в раж при испытании мушкета» - с этой мыслью в голове, капитан поискал глазами рядового, но тот маячил вдалеке, у баньки. Разгадывал секреты какой-то игрушки из неждано-негадано доставшегося им хабара. Командир свистнул сержанту. Копылов растащил бренные останки четверых десантников в стороны, и они увидели ещё один труп - собаки-волкодава. У неё отсутствовала голова.
        - Лепшего из моих псов сгубили! - с горечью вскричал шевалье.
        Подошедший Сергий возразил ему:
        - Твой пёс спас тебя и всех нас. Отвлёк на себя внимание и дал нам время, чтоб уничтожить врагов.
        Шевалье глянул по очереди на всех подчинённых капитана, щеголявших в кальсонах, что виднелись из-под плащей и сказал:
        - Оденьтесь! Сына отправил к соседям. И вас зову на пир. Попируем да пойдём ворогов бить.
        Бывалый солдат, пребывавший в совершенном расстройстве чувств из-за потери личного оружия и вещей, сгоревших в гостевой избе, а потому забывший об уставном порядке, обратился с просьбой, минуя капитана, непосредственно к шевалье Ивану:
        - Вся моя воинская одежда в пожаре сгорела. Надеюсь на вашу помощь, шевалье.
        Иван Никлотович, смерив Геруа взглядом, спросил:
        - Как вина вине рознь, так и одёжа одёже рознь. Ты к коим относишься?
        Гийом Геруа горделиво задрал голову и ответил по-французски:
        - Ma mere m'a dit que je suis le prince du sang.
        Шевалье кивнул головой:
        - Найдём тебе одёжу.
        Что-то побудило капитана проверить обмундирование, аккуратно уложенное сержантом на траве. Несмотря на заверение Копылова, гимнастёрка гвардии капитана была по-прежнему сырой. А ватник он даже щупать не стал.
        - Иван Никлотович, выручай. Негоже нам в мятой и невысохшей одёже на ваш пир приходить.
        Лицо шевалье вытянулось, и рот его приоткрылся от изумления. Подумав, он махнул рукой и согласился:
        - Найдёте кастеляна. Он вас всех оденет. - шевалье, шагнув раз-другой к башне, резко остановился и голосом хозяина, не терпящего возражений, повелел: - Сын вскоре вернётся. Покажете мне и ему ваше оружие.
        - Что ты, Илюша, сказал шевалье? - вкрадчиво спросил капитан у бывалого солдата, когда Иван Никлотович скрылся из поля зрения.
        - Объяснил ему образно, что не хочу носить сермяжно-полосатую одежду.
        - Чем же она плоха?
        - Её здесь только смерды носят.
        - Какой же образ ты обрисовал?
        - Отметил, что я из благородных.
        - Как говорится, карты на стол! У меня - козырная! Довожу до вашего сведения, что моя тётушка учила меня французскому. Говорить не могу, но понимаю немного. Ты, рядовой Геруа, объявил шевалье, что ты принц.
        Сержант Копылов расплылся в улыбке, глядя на растерянное лицо бравого принца. До Белова в ту минуту дошло, что у бывалого солдата посадка головы всегда и даже в этот миг свидетельствовала о чувстве собственного достоинства. Рядовой из принцев совладал с нахлынувшими эмоциями и воспоминаниями и, одарив Копылова высокомерным взглядом, признался:
        - Да, скрывал! Иначе мой дедок получил бы бумагу о моём вечном сроке без права переписки. Моя покойная матушка - княжна из рода Щербатовых. И отец мой тоже из Рюриковичей.
        Капитан вздохнул, как ни странно, от душевного расстройства: каждый из его подчинённых хранил в тайне такие события и скелеты в памяти, которыми не желал делиться даже с товарищами по оружию. Не располагала ни жизнь в Союзе, ни служба в армии к задушевным разговорам. «А самый загадочный, конечно, Сергей. Впрочем, все мы калеки, и у каждого в душе тревога. Да'с, «а в душе тревога!» Чой-то
«Цыганочку» вспомнил?.. Нет'с, тут-то не найдём исцеления, а потому, что прольём море крови» - так подумал он и - само собой разумеется - не высказал красноармейцам свои соображения.
        - Говорил ведь тебе, Илюша, что здесь нет особистов. Здесь тебе не там. Не таиться от своих товарищей, - капитан выдержал паузу, - а гордиться надо предками. Нет ничего дороже для нас памяти о родителях.
        Белов взглянул на местных, бегавших с бадейками от колодца к бывшему гостевому дому. От затушенного пожарища дым стлался по всему двору и огороду. Построив группу, объявил о присвоении званий сержантов рядовым и удостоил благодарности сержанта Копылова.
        С неотложными задачами управились довольно-таки быстро: похоронили десантников-храмовников с помощью местных; от стены, окружавшей башню, дошли до ближайшего леса и там освоили оружие, доставшееся от серых, да подивились их прочим технологиям и штучкам. Нежно поглаживая пояс, который Сергий предложил называть «антиграв», сержант Копылов, глядя сверху, с высоты верхних ветвей дуба, на изумлённого бывалого солдата, спросил:
        - Шо дивишся? Я ж как Иисус теперь могу по воде, как по суху!
        Увы, не смогли разгадать тайны всех штучек. Если мушкет показался бойцам простым как шмайсер, то назначение планшета чёрного цвета так никто и не понял. Белов - от досады и в сердцах - произнёс несколько слов, что не для печати, и дал команду возвращаться в расположение временного размещения группы.
        Виктор Копылов с завистью смотрел на зеленеющие луга, на которых под присмотром пастухов пасся табун стреноженных коней, по его приказу отведённых на пастбище, и стадо коров. После налетевшего урагана пасмурный мир вновь обрёл спокойствие и умиротворённость.
        - Эх благодать! У нас в это время снега лежат, - сказал Виктор нараспев, и, вперив взгляд в командира, спросил: - Как думаешь, таащ капитан, прилетят серые вражины отомстить аль нет?
        - Вполне возможно. Мы ж не знаем, сколько у них летающих тарелок. Потому должны приодеться в местную одежду. Своего рода камуфляж. После ужина, товарищи сержанты, пойдёте по очереди в охранение. Но, прежде чем идти к кастеляну, надраим сапоги. Есть у меня заначка - банка гуталина. А первейшая задача: раскидать завалы сгоревшей избы и спасти то, что ещё можно спасти.
        Шестая глава О призраке любви
        В безвременьи возможен лишь призрак любви
        Афоризм капитана Белова
        Шевалье Ивана они узрели издалека. Увидели и ратников, что скакали по дороге к тауэру Никлотовых.
        Хозяин башни выходил из портала притвора, пристроенного к башне. Портал имел характерные черты архитектурной готики: некую устремлённость линий ввысь. Да и вся башня, построенная неведомыми каменщиками, стремилась вверх в согласии с готическими канонами. Шевалье, очевидно, с нетерпением поджидал возвращения сына, выглядывая из какой-нибудь бойницы башни, и вышел встретить его. Когда кавалькада въехала во двор, шевалье - в который раз?! - приложился к баклаге.

«Какой же он неуравновешенный! Скорее всего, все рыцари здесь такие. Вечно пребывают под градусом, пьяницы» - такие думы посетили Белова, направлявшегося со товарищами по оружию к шевалье Ивану, или примерно этакие; он поймал себя на чрезмерном употреблении матерщины и, осознав сиё, решил: все его внутренние речи надлежит фильтровать, дабы изъять из них лексику, от которой покраснели бы читательницы будущей книги о похождениях бравого воинства. Рядом с прекрасными любительницами изящной беллетристики и изощрённой страсти он дышал всегда весьма не ровно, и, вспоминая о своих знакомствах в библиотеках и последующих приключениях, с сожалением предполагал, что отныне и навсегда лишён удовольствия от общения с начитанными красавицами. Одно из слов, выплывшее из потока размышлений, навело его на иные мысли - и командир вобрал воздух в лёгкие в тщетной попытке разорвать или погасить нехорошую цепочку ассоциаций и воспоминаний, что вдруг загорелась подобно бикфордову шнуру, - и что-то взорвалось внутри него: - «Предполагал?.. Да, предполагал, что история не может иметь сослагательного наклонения! Кто-то
возомнил себя умнее всех! Кто-то изыскал возможность играть с прошлым и изменить историю по своему разумению! Кто-то поставил на Папу римского! В этом уже не сомневаюсь! А ведь та чертовка из их среды! Но, судя по всему, имеет своё мнение… Вряд ли она возлагала на нас особые надежды. Могла ведь сказать, задачи поставить… Вывод такой: не чертовка она, не ангел, а хулиганка! Да'с, не добраться нам до ихней базы… "
        Голос шевалье Ивана прервал рассуждение капитана «о людях в сером».
        - Сказывай, Иванка, как съездил?
        Вести, доложенные сыном, как показалось капитану, оглоушили отца.
        Лик шевалье был ужасен. Глаза гневны. Его сын вернулся с недоброй вестью: не приедут соседи-вилты на пир. Более того, до всех уже дошло слово короля Гарольда, объявившего Ивана Никлотова врагом Англии, и они знаться не хотят с бывшим тэном Вилтшира. Согласие дал лишь ближайший сосед, некий варин Уилфред, сын Тетерова. Отец-то его ушёл со своим воинством сражаться с рыцарями Бастарда, а Уилфред Младший обещался не мешкать, навестить и попировать с незабвенными друзьями.
        Ратники, сопровождавшие Иванку, спешились и повели коней на поводу в конюшню, а шевалье излил бранную речь, обозвав вилтов «лютой стаей волков». Удостоив сира капитана взглядом, велел сыну отвести «княжичей с Каменных гор» к кастеляну. Капитан усмехнулся: молодец, Никлотович! Так держать! Быстр шевалье умом: признав в пилигримах воинов и поверив бывалому солдату-принцу, он логично подумал, что не может принц служить рядовым людям, и из грязи, в которую сгоряча втоптал горцев, произвёл их в княжеское достоинство.
        - Кто такие варины? - спросил Копылов, по привычке разведчика оглядывая всё вокруг и с прищуром глаз оценивая идущего впереди него сына шевалье.
        - В Киеве их варягами зовут. Так ведь, Иванка? - командир переадресовал вопрос сыну шевалье.
        Охотлив оказался Иванка до больших речей. Молод ещё!
        - Верно. Сюда варины с англами пришли, а в Новгород да Ладогу они с дружинами русов подались. А у нас в Англии, на нынешних землях данов - в Данелаге - даже река Варинг есть. Там когда-то, до нашествия данов, прадеды Тетеровых жили. Мы с варинами всегда дружны были и будем. Абодриты своего не упустят! А потому наши сородичи не только в Англии, но и в Новгороде укрепились.
        К башне, с противоположной от сгоревшей гостевой избы стороны, примыкал дом, выстроенный из камня. По словам Иванки, пиршественный зал располагался на втором этаже дома. Туда-то всем и следовало прибыть.
        Якун, управляющий хозяйством и замком, подобострастно склонил голову в ответ на ироническое приветствие «княжича» Белова:
        - Здорово, хер кастелян!
        Есть некая прелесть в языке немцев, и русскому иногда доставляет большое удовольствие по-немецки назвать неприятного ему господина хером. Иванка, препроводив «княжичей» к Якуну, побежал по своим, видимо, весьма срочным делам, а кастелян, схватив связку огромных ключей, предложил следовать за ним и довёл компанию до просторного помещения с большими сундуками. Гулкое эхо вторило их шагам. Разведчики - не пехота! Потому-то бойцы Белова, по его строгому указанию, давным-давно разжились яловыми сапогами. Их поступь по плитам коридора и помещения была мягкой; эхо сопровождало стук от набоек к подмёткам сапог бывалого солдата.
        Сундуки, обитые железными полосами, запирались большими замками, и каждый замСк по форме был похож на зАмок. «Мир готики: всё - штучно, всё - уникально, всё - со стрельчатыми линиями, всё - наивно, но устремлено к идеальному раю, иже еси на небеси. Всё - потрясающе, но устроено на большом обмане. Как, впрочем, и повсюду. Везде жизнь устроена на обмане. Если верить семейному преданию, что батя мне рассказывал, остров наших предков был последним островком здравомыслия и справедливости» - с такими крамольными мыслями командир разглядывал сундуки и одеяния, выкладываемые кастеляном. Узрев роскошные одежды из бархата, он поморщился и спросил управляющего:
        - Скажи-ка, Якун, холодно ли у вас зимой?
        - Холодно, княже, холодно! - заискивающий голос кастеляна, готового согласиться с любыми словами грозного воина, также прозвучал как своего рода эхо: скорее всего, подобострастие кастеляна - результат беседы с хозяином дома Никлотовых.
        Все плащи из бархата, подбитые мехом, были тёмно-красного цвета. Длинные, почти до колена блузы с широкими рукавами, которые на языке Якуна именовались как блио, не отличались по цвету. Достал кастелян и большие береты из бархата цвета переспелой малины.
        - Хер Якун, неужто у вас нет плащей другого цвета?
        - Мой князь не носит корзо иного цвета.
        - А что князь Тревы зимой одевает? Под броню?
        - Дак, как и все, - телогреи.
        - С них и начнём.
        Кастелян с недовольной миной на лице открыл ещё один большой сундук с телогреями из тёмного сукна. Изнутри каждая пара телогреев, подбита овчиной, и - не трудно сообразить - были они не хуже ватных армейских телогреек и штанов. «Удачно, что шевалье из богатырей! Даже Копылов сможет натянуть его поддоспешник на себя» - с этой мыслью капитан окинул сержантов внимательным взглядом и приказал:
        - Нам зимой не на печи сидеть, а воевать. Всем одеть телогреи, блио и плащи. Время не ждёт!
        Копылов, выбрав для себя наибольшую по размеру пару телогреев, воскликнул:
        - Тесновато! Но сойдёт.
        Пяти минут не прошло, как бойцы преобразились: чисто выбритые, пахнущие одеколоном, что был изъят вместе с картой стратегических объектов у немецкого офицера, в начищенных до блеска сапогах, в красных одеяниях поверх телогреев - любо-дорого смотреть на них! Глянул командир и на себя: поверх блио он надел портупею с кобурой. С одной стороны, привычно; с другой стороны, наглядно: ТТ в кобуре был всего-навсего символом власти. На вопрос Белова, довольны ли князья-бояре новой зимней формой одежды, они хором гаркнули: «Так точно, таащ капитан!» Сержант Копылов не преминул добавить:
        - Добре! Но вражины, что летают, нас с теми мушкетами мигом засекут.
        Верно отметил сержант, и капитан обратил взор на толстенького кастеляна:
        - Нам, Якун, позарез нужны большие сумки, - командир развёл руками, показывая размеры. - Есть ли такие?
        Управляющий кивнул головой и, закрыв сундуки, вежливо просил следовать за ним. Они вернулись в то помещение, которое Белов мысленно окрестил как «контору». Там тоже стояли сундуки вдоль стены, и кастелян извлёк пару огромных мешков, пошитых из кожи.
        - Ещё пару сумок, - настоятельно сказал капитан, оценив их вместимость.
        Вздохнул Якун, но не стал возражать: по слову хозяина дома вынужден был угождать непрошено-незвано явившимся княжичам.
        По приказу командира, Сергий, забрав мешки и армейские плащ-накидки товарищей, скорым шагом направился к баньке, где они сокрыли-припрятали мушкеты и прочие игрушки, доставшиеся им от серых храмовников.
        Любопытный командир, с позволения Якуна, открыл толстенную книгу, лежавшую на видном месте - на бюро с письменными принадлежностями. К удивлению Ивана Белова, жёлтые листы пергамента книги содержали какие-то странные записи, а вовсе не священные тексты библии или евангелия. «Ты смотри-ка, бухгалтерия» - так-то определив назначение книги, он спросил:
        - Знаешь ли, Якун, где мне найти пергамент?
        - У братьев в монастырях, - посоветовал кастелян. - Дорог нынче пергамен.
        - А один лист дашь? - попросил капитан и добавил: - Махонький. Для дела надобен.
        - Махонький дам, - кастелян, порывшись в ящике под столом, выудил небольшой лист пергамента.
        - Вельми благодарен! Ты никак по-англицки пишешь?
        - Латиницей пишу. Могу и по-руски, но мы ж дела с англами ведём.
        - Смотрю, много грамотных средь вас.
        - Да только князь Иван, Болеслав и я грамоту знаем. Иванку учу. А боле никто руску грамоту не ведает. Был у нас поп, учивший нас, малолеток, грамоте, да недолго. Люб он был до девок, а те, дуры, сохли по нему и таяли одна за другой. Селищенские прозвище ему дали: Упырь Лихой. Старый князь, проведавши о непотребных делах попа, заточил его в бочку смолёну и отправил плавать по морям - по волнам.
        - А ваш Болеслав здесь, при замке живёт?
        - Он-то? Нет, он в селище. У князя два селища. Все наши предки, как и предки князя, из Тревы пришли. Не захотели под саксами оставаться.
        Нюх у Копылова отменный! Носом повёл и определил:
        - Оленина!
        По правде сказать, у всех животы подвело. Гвардейцы уже целый час обоняли вкуснейшие запахи выпечки и коптящегося мяса. Но нашёлся в рядах бравого воинства провокатор! Сергий, «божий человечек», молвил Якуну, что средь княжичей есть принц, потомок Рюрика, того самого, с которого история Руси началась, - и ткнул пальцем в Илью.
        Неприязненно глянул Якун на Сергия и Илью и, изронив слово, смешал лживых княжичей с грязью. Нет нужды повторять изречения Якуна в древних формах, ибо от его «бываху и живаху» в ушах свербит, но суть его речи была такова:
        - Негоже княжичам руского рода врать и сказы измышлять. Тебе, княжич, как и мне, человеку из руского рода, должно быть ведомо, почему дружина и добрая половина всех родов руси ушла с Руйска острова к русинам, на Дунай-реку. То было ещё до падения Тревы. Князь Бравлин, как и Владимир Старый, с франками и ромеями сражался, а князь Олег полян под себя подмял и сел в Киеве-граде. Им, великим князьям, честь и хвалу должны вы возносить, а не Рюрику, бо Рюрик как князь хулу заслужил, и вече указало ему на чистый путь, куда глаза глядят, да посадило князя Табемысла в Руйгарде. А предок твой, княжич, вынужден был со своими братьями осесть на речке Руси, что в наше море вливается, да позвали его на Ладогу и сел он в Новгороде. Заслуга Рюрика в том лишь, что он семя своё посеял, и род его не пресёкся. Не с него ваша Русь началась, а началась ваша Русь с тех воев, гостей и ремесленного люда, что пошли на восход. Старый князь печалился о предках, что избрали Англию при выходе из Тревы. Жаль, конечно, что его предки на восход не ушли! А в Заморье вам, дошедшим до Каменных гор, невместно лжу городить!
        - Эвона как! - воскликнул сержант Копылов и, пояснив Якуну, что родом он из медвежьего угла, стал выяснять, кто есть кто из названных князей. В диковинку гвардейцам казались все ответы, и узнали они, что Владимир Старый вовсе не тот Владимир, что киевлян крестил, что руянские русы с родичами были вынуждены покинуть священный остров, дабы сохранить жизнь родичам, ибо не сдержали натиска готов и франков. Обезлюдел наполовину остров, но свято место пусто не бывает - и зловредные волки, что кличут себя велетабами, захватили Аркону и Руйгард. Абодриты пришли на помощь руйским, и сообща вышибли вилков с острова.
        - Ушли бы предки Ивана Никлотовича на восход, и его род заместо Рюриковичей мог бы править городами и уделами. Но историю невозможно переписать, - так, со вздохом сожаления, завершил Якун свою повесть временных лет.
        Сержант Копылов улыбнулся. Характерно этак улыбнулся. Вспомнил, вероятно, какую-нибудь хохляцкую шутку из тех, что полюбились ему так же, как и хохлушки и их забавный говор, когда воевал на Первом Украинском фронте, но воздержался от изречения неуместного комментария.
        - Разве ты не слышал о серых храмовниках? - спросил Белов. - Они вознамерились переписать историю.
        - Как же, слышал о находниках! - кастелян горестно вздохнул. - Мой князь зарезал важного находника, когда жил у ромеев. Бяше с именем вельми странным: Дженерал Мэйджор Джонни. Беду накликал князь на себя и всех нас.
        - Как тебя, Якун, по батюшке звать-величать?
        - По отцу, что ли? Отца Всеславом звали.
        - Почему твои предки, Якун Всеславович, ушли с острова?
        - Так от бедности ушли служить-воевать в Треву.
        - А мне сказывали, что богато на острове жили, - удивился Белов.
        - Откель же богатство? Земелька там скудная. Сеют рожь да полбу, да рыбу в море ловят. Вот и всё богатство наше. А ежели недород, так и с голоду пухнут.
        Из-за беседы на исторические темы опоздали к началу пира. Капитан, пока шествовал вслед за кастеляном, размышлял о вероятных изменениях в жизни Англии и Европы в результате действий команды погибшего генерала Джонни и иже с ними. Умозрительно представил океанскую волну, а точнее цунами, - и холодок пробежал по его спине. Ясно, что шевалье Иван для них никоим образом не является препятствием, о которое обрушится мощная волна. Ему всего лишь мстят, и за первой попыткой покушения на жизнь шевалье последует другая. «Чертовка, точно, из их команды. Проявила свинство по отношению к нам - и некоторую человечность ради спасения шевалье Хуева. То-то она смеялась, произнося его имечко! Возможно, рада, что шевалье прикончил генерала Джонни, или, вероятно, возымела к шевалье горячие чувства. А что? Мужик он весьма и весьма… Надо срочно уводить шевалье с людьми отсюда. Иванке, как понял, отец сказал о прощальном пире. Но медлителен, ох как медлителен шевалье» - с такими мыслями и надеждой как-то ускорить ход событий с тем, чтобы поскорее покинуть замок Никлотовых, капитан вошёл в пиршественный зал.
        Посреди большого зала, меж столами, стоящими вдоль стены, без какого-либо музыкального сопровождения пела девушка, и исполняла она, вроде бы, балладу на языке франков. За главным столом восседал шевалье. По правую руку сидел Иванка, а по левую руку - молодой парень, стопроцентно схожий с запорожскими казаками (коих капитан представлял по репродукциям с картин Репина), с покрасневшей рожей, вислыми усами и таким же оседельцем на бритой голове, как и у матёрого Никлотовича, короче говоря, Уилфред Тетеров, главный гость. Капитан машинально козырнул, приложив руку к берету, а хозяин дома широким жестом указал «княжичам» на один из пустующих столов вдоль правой стены. Меж столом гвардейцев и столом местных девиц дистанция была самая минимальная. Бывалый солдат не упустил случая - и сел рядом с «цветником». Под одобрительные возгласы Уилфреда и шевалье Ивана, назвавшего красну девицу дочерью, она как пава-лебёдушка прошествовала к своему месту - и села, почти локоток к локотку, рядом с Ильёй. Красавица княжна приветливо наклонила голову с высоким венцом и улыбнулась вскочившему со скамьи Илье.
«Царевна-лебедь» - такая мысль мелькнула у капитана. А что же, интересно, подумал в то мгновение Илья Геруа? Когда он залепетал по-французски, что очарован голосом, песней и красотой певицы, щёчки княжны порозовели, а подружки дочери, сидевшие за соседним столом, оценив неведомого им принца, зашептались меж собой. Белов и Копылов обменялись понимающими взглядами, и Белов, неодобрительно покачав головой, подумал: «Надо же, с первого взгляда! Придётся провести с бойцом беседу».
        Проголодавшиеся бойцы не теряли времени. Уплетали, как говорится, за обе щёки. На столе, помимо пузатого бочонка с элем, на больших деревянных подносах аппетитные запахи распространяли запечённый поросёнок, грудинка от оленя, большой пирог и иная снедь, включая хлеб, а также грибы и клюква с мёдом в туесках. «Ржаной хлебушек! Он то мне и нужен для дела!» - втайне отметил капитан и незаметно для всех спрятал ломоть хлеба под плащом. В отличие от главного стола, на котором блестела посуда и кубки из серебра, на прочих столах, тарелки и бокалы были из глины. Для удобства гостей местные заботливо расставили на столах миски с водой для ополаскивания рук, а рядышком положили полотенца. Взяв на себя роль разводящего по привычке, вбитой годами службы, сержант Копылов нацеживал эль в бокалы. Утолили первый голод - и бойцы повеселели, глазки их заблестели.
        Якун Всеславович недолго сидел с ними. Успел ответить на пару-другую вопросов, да упомянул о том, что вскоре должны подойти вои дружины князя. Иван Никлотович, оказывается, наказал им сперва подготовиться к походу. Окинув взглядом присутствующих, не увидел капитан, чтобы кто-то кроме них, дочери князя и, естественно, троицы за главным столом, был одет в бархат. Непритязательно одетые в суконные одежды, люди скромно вели себя, не позволяя ни шуток, ни громких бесед. Спросил капитан у кастеляна, кто такие за столами, и получил краткий исчерпывающий ответ:
        - Челядь.
        В спокойной обстановке и относительной тишине до слуха капитана отчётливо доходил смысл диалога между шевалье Иваном и Уилфредом. Шевалье, между прочим, объяснил соседу мотивы своего прибытия с воинством Харальда Сурового:
        - С волками жить - по-волчьи выть. Сам знаешь: не любо наше соседство вилкам. Потому, в моё отсутствие, если волки забредут в мои земли, дай им по зубам… Ты, Уилфред, должен знать, почему я пришёл с воинством Харальда и его норвегами. Не было иной возможности до Англии добраться! Харальду не помогал и не бился на поле брани с англами, но узрели меня воины нашего короля Гаральда и оклеветали. Бог им судья!
        - Многих ли ты в поход на Треву возьмёшь?
        - Одно селище и всю дружину. Но кое-что зависит от тех княжичей, что разоделись как петухи. Иванку с собой беру. А ежели грамату желаешь, Якун напишет. Как тебе мой эль?
        - Хорош! Лучше всякого вина. А грамату пришлёшь?
        - Да мы сейчас же напишем её.
        Шевалье Иван подозвал Якуна, и они о чём-то пошептались.
        - Пойдём-ка, друже, к Якуну. Что нам с челядью сидеть! У него и поговорим. Иванка, за мной!
        Вся троица встала из-за стола, направилась к выходу, а за ними, как колобок, засеменил толстенький Якун. У стола гвардейцев Иван Никлотович остановился, и те поднялись со скамьи, проявляя уважение к хозяину дома. Шевалье опять не пожелал представлять бравых гвардейцев, хотя Уилфред смотрел на «княжичей» с неподдельным интересом.
        - Ты, сир капитан, обещал мне Треву взять. Иль то были пустые слова?
        - Отчего ж пустые? Считай, Трева уже твоя.
        - Через седмицу отправимся за море, не ране.
        - А скорее нельзя ли? В твоих же интересах, Иван Никлотович, быстрее отчалить от англицкого берега.
        - Нет, сир капитан, через седмицу. А ныне провожу соседа и к вам с сыном пожалую. Ждите, мы быстро. - Никлотович шагнул - и остановился напротив Гийома Геруа. - Верно ли, что ты из Рюриковичей, Гийом?
        - Так точно!
        Шевалье Иван улыбнулся.
        - Смотрю, тебе люба моя дочь Ярослава, или мои глаза меня обманывают?
        - Никак нет, не обманывают, - принц-гвардеец тоже улыбнулся, взглянул на зардевшуюся красавицу и, видно, решил ковать, пока горячо: - Люба мне ваша дочь. Вельми.
        - А тебе, доча, люб ли сей молодец?
        - Да, отче, - коротко и кротко ответила красавица.
        - В Треве поручу тебе, Гийом, три дела. По обычаю нашему. Лишь после этого позволю сватов присылать.
        Когда шевалье Иван с сопровождающими лицами покинул пиршественный зал, капитан, обронив вполголоса: «И нам пора!», привстал, повернулся к дочери хозяина и, поклонившись, громко поблагодарил:
        - Спасибо вам, хозяюшка, и спасибо вашему дому за славный обед! Отменны у вас и хлеб и снедь! Благодарим! Князь, ваш батюшка, просил нас важное дело исполнить, а потому вынуждены покинуть ваше милое общество.
        Сержант Копылов, ещё минуту тому назад лихорадочно сметавший со стола снедь, вдруг прожужжал в ухо соседу:
        - Спроси, где нужник.
        В отличие от внезапно оробевшего Ильи-Гийома, ясноглазая Ярослава без тени смущения глянула на Копылова и объяснила:
        - Из зала идите прямо, опосля - направо. Там ваш гардероб.
        - Какой гардероб, Илья? - изумлённо спросил Виктор. - Что-то ты не так переводишь.
        - Верно перевожу. «Гарде» по-французски значит «беречь», а «роб» - «платье», а потому гардероб, как я понял, означает нужник.
        - Гийом, ты не задерживайся. Догоняй! Дело прежде всего! - приказал капитан.
        Гвардейцы покинули зал. Копылов, вытащив из-под плаща мешок, наполненный снедью, и попросив Сергия подержать его, бегом устремился к указанной цели.
        Вернувшись, объявил, что весьма доволен посещением нужного для всех помещения.
        - Кабинка-то удобна. Выступом этак нависает, и всё-то внизу видно. Сиденье из дерева. Кувшин там и бадья с водой, а ещё листья, то бишь, лопухи сложены, - усмехнувшись, он пришёл к интересному выводу: - Вона как! Теперь понятно, почему, прежде чем завалить королеву, ей говорят «гарде». Например, в шахматах.
        Пасмурное небо по-прежнему навевало гнетущую тоску, но радовал порывистый ветер. Человек средневековья понял бы этот знак свыше как надежду на прояснение в небесах и непременно помолился бы. Среди гвардейцев никто не молился, как давно заметил капитан. Исключая, конечно, Сергия, да и тот только единожды бился головой об пол, и очевидно, то моление можно было бы объяснить, да и объяснения не нужны: все в тот момент испытывали отчаяние. Внешний замковый двор между донжоном с пристроенным домом и окружающей стеной поражал огромностью своего пространства. Приземистая банька, построенная на краю этого пространства, была практически не видна из-за насыпного вала землицы вокруг бани, что образовался в процессе строительных работ.
        Капитан с грустью глянул на бывший гостевой дом. Кое-что извлекли из-под завалов. Быстро местная челядь затушила пожар! Рад-радёхонек был бывалый солдат, когда нашёл свой намокший сидор. Копылов обнаружил единственный уцелевший подсумок, где было-то всего два рожка. Увы, все ППШ и шмайсеры, кроме того, что остался у Копылова, пришлось закопать. Слава богу, что никого не задело при взрывах боекомплектов. Мушкеты, к удивлению капитана, нашли в целости и сохранности.
        Чтобы отвлечь себя от грустных мыслей, командир воскликнул:
        - Всё ж добился своего! Решился князь Иван на возвращение в Треву. Пойдём с ним и погоним немцев. Освободим западных славян!
        - На хрена нам это надо, капитан? - с дрожью в голосе спросил Сергий
        Любой бы из тех Иванов, кто помнит своё родство, психанул бы на месте Ивана Белова, но его имя дано было ему по настоянию родной матушки, и крещён он был по её желанию, и остался он в неведении о своём истинном имени, что мог бы дать ему отец. Возможно, двойственность его внутреннего мира или, вернее, духовное наследие и воспитание, полученное от язычника и христианки, приучило его думать и сохранять хладнокровие. Такая двойственность, может быть, и хороша для размышлений человека, пришедшего к атеизму, во время отдыха после боя, но в критических ситуациях им руководила иная сила, для которой он, хотя и имел множество определений, связанных с честью, присягой и традициями, но так и не выбрал единственного и самого верного.
        - Если не желаешь, можешь катиться на все четыре стороны! Удерживать не буду. Только ответь мне на один вопрос: твои предки-старообрядцы помнят, откуда в Сибирь пришли? Или как все - вспоминают лишь два-три поколения прадедов?
        - Мои помнят. Многое помнят, аж до времён Алексея Михайловича. Из Устюга бежали мои предки.
        - А в Устюг откуда пришли?
        - Отец сказывал, из-под Новгорода Великого.
        - А в Новгород?
        - Спроси, чего полегше, капитан.
        - Новгород-то Великим был, но не вечным. Строили его и жили там те, кто смог прийти с Запада. Западные славяне. Тех, кто не смог прийти, тех порезали или онемечили. Дело твоё: можешь плюнуть на наше дело. Иди, спасай свою душу и чистую веру.
        - Не кипятись, капитан. Ты обо мне ничего не знаешь, кроме моего имени. Я ж тебя никогда не подводил. Ну, не знаю о западных славянах. А ты меня готов к стенке поставить!
        - Такого не говорил и не думал. Не твоя вина, что ты не знаешь истории. Нам Якун только что рассказал, откуда есть, пошла русь. Неужели не понял.
        - Не понял. Гундосит сильно.
        - Навостри слух. В их речи много носовых звуков. Копылов отворил дверь баньки, и сразу повеяло родным чистым духом. Белов нашёл подходящий уголёк, и, устроившись у оконца, начал быстро рисовать на листе пергамента как угольком, так и пальцами, моментально почерневшими от угля. В считанные мгновения он выявил характерную форму головы чертовки, высветляя хлебным мякишем надбровные дуги, щёки.
        - Эвона как! Це ж та дiвчина-царiвна! - воскликнул Копылов. - Кто ж тебя так научил рисовать, капитан?
        - Недолго учился, всего-то год. Русаков Николай Афанасьевич учил меня. Великий русский художник.
        - Что-то не слышал о таком. И в Третьяковке такого нет. Жил почти рядом и частенько там бывал, - сказал Сергий.
        - Эвона как! - вслед за Копылов насмешливо произнёс Белов. - А мы-то думали, что ты из таёжного скита носа не высовывал.
        Командир прищурил глаза, глядя на свою работу, и вновь продолжил рисовать по памяти личико таинственной чертовки.
        - Хорошо! - на вологодский манер произнёс Копылов, - Дрянь к дряни, а талант к таланту липнет.
        - Какая-то сволочь донесла на учителя, - в голосе Белова была слышна нескрываемая горечь и боль утраты дорогого ему человека, - Оклеветали и арестовали его как врага народа. Слух прошёл, что в самые первые дни войны расстреляли Николая Афанасьевича.
        Дверь баньки распахнулась наружу - и влетел запыхавшийся Илья.
        - Таащ капитан, на минутку отлучусь. Свидание Ярославе назначил. Сувенир подарю.
        - Разрешаю, но только на минутку, не боле.
        Счастливый Геруа убежал, и не прошло двух минут, как капитан пожалел о разрешении, что выдал бывалому солдату: в баньку ввалились два рыцаря, отец и сын, в полном рыцарском облачении. Пришли учиться военному делу.
        - Эх! - вздохнул Белов и приказал: - Снимайте ваши шлемы! Учиться будете за стенами вашего замка.
        Когда Никлотов Старший снял шлем, капитан показал ему рисунок с ликом чертовки.
        - Шевалье, не видел ли ты когда-нибудь эту даму?
        - София? Это же София! Моя ромейка! - вскричал шевалье Иван и грозным голосом спросил: - Ты с ней встречался, сир-капитан?
        - К моему сожалению, встречался. Скажи-ка, а кто такой Дженерал Мейджор Джонни?
        - Насильник он! Жалею, что только его зарезал. Оставил другого в живых. София не позволила мне убить второго насильника. Оба - из находников. Служки из Божьего Храма. Так мне поведала София. Велела мне покинуть Константинополь. А по наущенью второго находника ромеи ловитву за мной начали. Вельми заметен был мой красный плащ. Еле утёк от них.
        - А кто тебе карту дал? Ту, что сгорела в твоей башне?
        - Никто не давал, я сам взял её у насильника. На память.
        Задал бы капитан ещё несколько вопросов, но в следующее и последующее мгновения они услышали мощные взрывы; прилетело что-то тяжёлое - и баньку тряхнуло; свет померк: оконце забило землёй. Сержант Копылов рванулся открыть дверь и не смог даже сдвинуть её, о чём доложил командиру.
        Сергий крикнул:
        - Через крышу!
        Копылов проворчал:
        - Здесь не банька, а дот. Настил брёвен и крыша из свинца. Легче дверь срезать.
        Капитан скомандовал Сергию резать дверь мушкетом, но тот ещё до команды схватил испытанное им в подобном деле оружие и пытался на ощупь в полной темноте установить необходимый режим. Как-то разом все притихли. Потрясённые событием рыцари молчали и тяжело вздыхали. Сергий, наконец-таки, крикнул:
        - Отойти от двери! Всем отвернуться. Глаза закрыть.
        Копылов проверил, поняли ли команду рыцари и, убедившись в том, что не поняли, заставил каждого из рыцарей повернуться лицом к другой двери и входу в парилку.
        Слышно было, как Никлотовы лязгнули железом. А снаружи стало тихо, но тишина длилась один лишь миг. Раздался вой, похожий на волчий. Страшно заголосила какая-то женщина.
        В темноте пламя мушкета, что казалось бесцветным в дневное время, было ослепительным. Таким было ощущение. С закрытыми глазами! И капитан уяснил, что был неправ, когда днём, на испытаниях оружия с пренебрежением нацепил защитные очки, выуженные Сергием из хабара десантуры. Сергий вырезал дверь и проход «в божий мир». Так он и сказал, но капитан, несмотря на мглу и пыль, витавшую в воздухе, яснее ясного узрел очевидный факт: они вышли в следующий круг ада.
        На месте башни и дома Никлотовых дымились развалины.

* * *
        Уже в сумерках нашли Илью. Он лежал в саду. Без сознания. Без рук и без ног. Переполненный счастьем, он бежал на свидание, не зная, что совершает последние шаги по земле. Изверги, возможно, приняли его за шевалье Ивана. Плащей иного цвета шевалье не носил. Ни здесь, ни в Константинополе. Когда капитан убрал упавший лист со лба истекающего кровью Ильи, он очнулся и попытался высказать последнее желание:
        - Стре… стре…
        Командир понял его. Как же не понять! Давным-давно, ещё в первой, так сказать, жизни, когда раненый капитан ковылял из окружения по распутице, он вышел на разбитую позицию артиллеристов; безрукий лейтенант, лишённый возможности застрелиться, умолял «стрельнуть» его. Контуженный и оглохший артиллерист не слышал и, скорее всего, не желал понимать, что говорит ему капитан. Белов смалодушничал. Поковылял дальше…
        - Мы отомстим за тебя, Илюша, - сказал Белов.
        Нажал на курок, и пуля из его ТТ вошла в сердце Гийома Геруа.
        Там же в саду нашли и княжну. Живую. Покрытая пылью, она шла по саду как призрак. Бесцельно и спотыкаясь на каждом шагу. Увидела людей. У неё подкосились ноги - и она упала. На её запястье блестел браслет. Когда капитан подбежал, то увидел, что то был браслетик с часами. Первый и последний дар Гийома Геруа. Капитан отнёс Ярославу на руках до камня, на котором сидел шевалье Иван. Охватив голову руками, тот покачивался из стороны в сторону. Его сын стоял рядом и плакал. Из мглы и пыли появился ещё один выживший - Якун Всеславович. Шевалье глянул на очнувшуюся дочь, потом - на кастеляна уже несуществующего замка.
        - Якун, отведи дочь в селище, к Болеславу.
        Обняв дочь, шевалье Иван поцеловал её в лоб.
        Капитан провожал взглядом Ярославу. Ведомая под локоток Якуном, она с каждым шажком таяла в пыльной мгле, пока не исчезла из поля зрения. В душе Белова вспыхнула жалость к несчастной девушке. Будь он религиозен, так вообразил бы душу убиенного Ильи, витающую над призраком несбывшейся любви. Увы! Наследие, что досталось ему от матушки и родной тётушки, он ограничил рамками привычного употребления слов, не вкладывая в них божественного смысла. Не испытывая пиетета к мракобесию, которое подаётся или навязывается под вывесками, штандартами, образами и символами христианства, он лишил себя способности умиляться при созерцании масок, извращений, небылиц и прочих глупостей, порождаемых христианской юдолью печали и плача. «Всё порушено, - с горечью подумал капитан, обозревая осколки прежнего мира шевалье Ивана, - Наступило безвременье, а в безвременьи возможен лишь призрак любви».
        До наступления ночи Иван Никлотович, сидя на камне, смотрел на развалины замка, ставшими братской могилой его челяди. Тяжело восстав, глянул на Белова.
        - Завтра. Всё завтра, сир капитан.
        Он обнял сына, ища опору. Рыцари зашагали по дороге в сторону селища.
        Интермедия О тёмных видениях Светлого Князя
        Прохладна водица осенью! Князь нырнул в илистую речушку, переплыл её - и вышел на другой берег, весь обвешанный пиявками. Присосались хуже нежити. Из-за чахлых деревьев по-над болотом вставала мгла, и в той ужасной мгле светились огоньки. На краю болота, у чёрной избы, с чела летней печи слетела и ухнула пернатая - а с печи посыпались наземь лучины. Из избы вылезла карга-горбунья и спросила: «Чего тебе надобно, княже?» - «Меч-кладенец у тебя припрятан, старая. Отдавай-ка подобру.» - «Ишь, княже, опоздамши ты. Вона отплыла ладья. Немцы забрали тот меч.» Обернулся князь, увидел ладью, исчезающую в тумане, нагнулся за булыгой, подумал:
«Счас я каргу хвать камнем!» Но вскаркнула ворона, старуха исчезла - а князь проснулся.
        - Мутен сон видел, - поведал в тот же осенний день Светлый Князь Крут волхву Велесвету, - Грезил, что немцы из-под носа меч-кладенец увели. Как ререг на ветрах воспарил, когда ты вестью порадовал и глаголил, что Яровита узрел. Но никто мне не вспомогает! Всё сам со дружиною! Чрезпеняне лишь три десятка воев прислали. Курам на смех! Князь их заместо себя дядьку прислал.
        - Тридцать три богатыря он тебе привёл из Тетерова. Каждый из них как пардус. А сон мой вещий, княже! Имей терпение - придёт тебе и Божья помощь. Сон тебя напугал навью, а в яви всё будет иначе.
        Седьмая глава О призраке рыцарской чести
        По вересковым пустошам, по дорогам, по полям и лугам вольным аллюром скакала группа невзрачно одетых всадников. Их целью было местечко, что - по словам незабвенной Агафьи Петровны - называется по-английски Battle. Ныне оно, конечно, так не зовётся. Там на холмистой гряде, одетые, в основном, в кожаные доспехи, встали англы и саксы. Против их удачно выбранной позиции - низина, к которой, должно быть, уже подходят рыцари из Нормандии. В отличие от англов, рыцари облачены в блистающие кованые доспехи.
        Во главе растянувшейся группы всадников рысцой на буланом коне ехал Воеслав, старший из ратников шевалье Ивана, а в хвосте тряслись Хотен и Венезд, приглядывавшие за заводными конями с поклажей.
        Выделяя из своей дружины сию троицу, шевалье Иван обнял каждого. Не питал он особой надежды на их возвращение. Благородный рыцарь придавлен был горем, но ни одним словом не выдал своей печали. «Проведите, сберегите коней и служите воеводе как мне. Вещал вам о Яровите. Славьте Яровита да жертвы Богу приносите» - так шевалье Иван при прощании ставил задачу ратникам. Один из них при этом привычно перекрестился. А троица-то уже знакомая капитану. Все они исподлобья зыркали на побившего их воеводу. Тот, выезжая со двора гостя Болеслава и помахав рукой шевалье Ивану, постарался ободрить воинов. По фронтовой привычке фигурально объяснив намерения в отношении заднего посадочного места серых находников, добавил:
        - Наше дело правое - мы победим!
        Отправились, лелея слабую надежду на встречу с находниками. Командир полагался на случайность. Можно сказать, верил в эту категорию событий. В отличие от авосьного случая, который люб каждому русскому мужику, он конструировал варианты случайностей. Случайность выявления Сергием слабого места «тарелки» была подготовлена: страсть чертовки и её желание спасти шевалье Ивана; желание серых находников отомстить шевалье за убийство некоего Джонни; набег людей шерифа на землю Никлотова во исполнение королевского указа; и все последующие события явились набором случайностей, благодаря которым Сергий с грозным мушкетом оказался в нужном месте в нужное время. Что ещё добавить? Один из учителей Белова, преподававший математику, однажды заметил, что верит в повторение событий, и даже пытался обосновать свою гипотезу формулами.
        Славные ландшафты в Англии: глухомань! Не цокали копыта скакунов по дорогам, построенными римскими рабами. Возможно, Воеслав нарочно вёл группу по глухим местам. Впрочем, людей примечали, но те мигом растворялись среди кустов и деревьев.
        Следуя за Воеславом, капитан размышлял и припоминал разное. Из минувших лет. Точнее говоря, из временных лет.
        Когда-то, во дни его первой жизни, в коридоре штаба армии, сияя золотом погон, мимо вытянувшегося в струнку капитана Белова прошли два стратега, и один из них, особист, обронил фразу: «Нет человека, нет проблемы». «Вольно, Святославович,» - скомандовал он тогда сам себе, провожая взглядом стратегов, - «Как говаривала тётушка Агафья, 'это не в твоей компетенции'. А потому забудь».
        Иван Святославович не забыл и припомнил эту сентенцию стратега при обсуждении информации, высказанной шевалье Иваном. Дотошно вызнали у шевалье, если не всё, то многое из того, что поведала ему София. Капитан вспомнил слова стратега, думая о Никлотовиче, в связи с печальными событиями прошедшего дня. Сергий, думая о бредовых высказываниях Софии, возразил командиру:
        - Э, нет! Эти пришельцы или, как говорит шевалье, «находники» экстраполировали сиё. Сиё правило для них устарело. Судя по всему, они пришли к иному: «Нет народа, нет проблемы».
        Капитан с удивлением взирал на Сергия.
        - Скажи Сергий, кто тебя в таёжном скиту научил такому мудрёному слову, как
«экстраполировать»?
        Сергий в тот момент улыбнулся и отфутболил:
        - Много будешь знать, скоро состаришься.
        - Фашисты! - выдал оценку находникам сержант Копылов. - Но шо они взъелись на китайцев?
        - Видно, припекло их со стороны Поднебесной, - предположил Сергий.
        Выявили немало из беседы с шевалье Иваном. Из обмолвки Софии о том, что «орден божьего храма всё лето жёлтых зачищал», пришли к однозначному выводу; к определённому заключению пришли, узнав, что всего у ордена два божьих храма; забавно порассуждали с шевалье на тему, какого рода земляные яблоки доставили находники на юг Германии; с некоторым изумлением узнали, что вскоре железо для немцев польётся как река на водопаде; с интересом выудили истину о Софии: она - волонтёр и занята набором волонтёров для Ордена божьего храма, а равно - её признание, что такого второго Хуева на свете быть не может! На вопрос, где шевалье имел счастье познакомиться с Софией, он ответил: «На службе в храме Святой Софии. Не я, она приметила меня, когда венчали нового Базилевса Константина, прозванного Реконструктором».

«Да'с, раззудился у чертовки интерес к шевалье. Широко размахнулась её компания! В новой реальности они могут выписать вендов из занимаемой жилплощади гораздо раньше. В сожжённой карте шевалье была указана база в Америке. На что угодно можно спорить, но какая-то база есть и в Германии. И это уже не «смешики»» - так думал капитан, назначенный Никлотовым на должность воеводы. Не велика армия для этой должности. А князю и не верится в успех безнадёжного дела, и не терпится: желает княжескими играми себя позабавить.
        Бойцы, хмурые после похорон Ильи, долго внимали речам посуровевшего шевалье. Юмор для фронтовиков - вещь запредельная, точнее говоря, за пределами любой текущей ситуации. Вот по прошествии энного времени, или, как говорила тётушка Агафья,
«post factum», дозволительно вспоминать «смешики, смеюнчики»!
        (Следуя за проводником, вспоминал добрый молодец, гвардии капитан как речи шевалье Ивана, так и «смешики, смеюнчики»! Эти слова, кстати, придумал великий Будетлянин. Поэт, мало кому знакомый. Что совсем не удивительно. Войны смывают память, и вместе с погибшими исчезает мерцание их культуры. На повестке дня вопрос: кто губит культуру? Ответов и баек по этому поводу - множество. Вот одна из них: упомянул как-то юный Святославович о гибели Ипатии и сожжении библиотеки в Александрии в беседе с Агафьей Петровной и стал развивать тему. Видеть надо было, как окрысилась родная тётушка, услышав крамольные речи юнца. Страшны во гневе православные христианки! За ушко, да на солнышко, к матери - каяться! Но то событие было, всего-навсего, «усмеяльно»! По сравнению с тем, что уже началось в этой, второй жизни Святославовича! Если бы не отец!.. Он-то всегда приходил как спаситель! Отца капитан вспоминал лишь добрым словом; он понимал отца и сочувствовал ему. Беда отца, как полагал сын, была в том, что его, как и многих русских мужиков, усмирила жизнь и разные обстоятельства: война, плен, смерть старших сыновей
и дочери, а также казнь. Будучи в плену, оказался отец на острове Рюген. Впитал дух предков, что по его словам, до сих пор исходит из-под земли, от камней, сосен и мыса Арконы. И бежал. Причём, побег тот был седьмым по счёту. Поймали! Немцы приговорили его к жуткой казни: заточили в железную трубу в холодное весеннее время и давали по кружке воды в день, чтобы продлить его мучения. А там - ни сесть, ни лечь; и ни один из русских не выдерживал такой казни. Все погибали. Отца хранило ярое желание вернуться домой. На двенадцатый день его помиловали. Когда вернулся домой, узнал о смерти детей: эпидемия, а по-русски, мор их скосил… Как-то Святослав молвил своему отроку Ванюше, сказывая об острове Буяне: «Было время, было былинное. Неусмиримы были наши предки. Стратеги их предали».)
        Лирическое отступление о круглых скобках.
        Возможны разные трактовки пунктуации, в частности, круглых скобок. У каждого человека есть тайны, а перед боем - если есть время - вспоминается как тайное, так и сокровенное. Все подобные переживания и воспоминания, как правило, не высказываются. Вряд ли они представляют интерес для других, а потому-то - их можно выделить и отграничить круглыми скобками как некий вздор для другого или как нечто совершенно не важное для дела. С точки зрения стратегов, воинское дело простое, а формула действий была чётко выражена ещё Цезарем: VENI VIDI VICI[ПРИШЕЛ. УВИДЕЛ. ПОБЕДИЛ.] . Если повезёт.
        Эх, если бы тактические задумки совпадали бы с реальным развёртыванием и действиями на поле боя! Не продумал капитан всех возможных вариантов - и в результате обрёк себя на вечные муки и сожаления о загубленных людях. Вариантов - множество. Кто ж их способен объять? Господь Бог? Так капитан в него не верит.
        (Как повторяла тётка Агафья, «никто не обнимет необъятного». Слова Козьмы Пруткова она применяла, чтобы успокоить любознательного Ванюшу, задающего чрезмерное количество вопросов. У Вани эта фраза полнотелой Агафьи Петровны неизменно вызывала улыбку, и в разговорах с братьями Вилковыми он нередко называл её «наша необъятная».)
        В дубраве, что по словам Всеслава находилась «на задах Бастардова племени», за время последнего перед боем привала успели отрепетировать до автоматизма переключения режимов стрельбы из мушкетов, а бойцы одобрили задумку капитана встать в задние ряды нормандцев. По идее, находники не должны пропустить важное зрелище покорения Англии, и их «тарелка» наверняка зависнет над полем боя. Вероятно, десантируют своих людей в сером для оказания помощи нормандцам. Сергий выявил слабое место «тарелки». Ради этих скоротечных секунд раскрытия люка
«тарелки» придётся встать плечом к плечу с рыцарями Гийома Бастарда. Задача Сергия Фёдоровича и Ивана Святославовича - поразить главную цель, задача сержанта Копылова - скосить вблизи стоящих рыцарей при необходимости и обеспечить героям несколько минут для ведения стрельбы. Если же «тарелка» не появится или не раскроет люка, то придётся сказать нормандцам: извиняйте нас, просто мимо проходили, и решили посмотреть. А тех, кто с этим не согласится, - в расход.
        Спрашивается: с какой стати возникли такие наивные предположения? Ответ очевиден: все что-то читали о благородных рыцарях, например, повествование об Айвенго, сочинённое незабвенным Вальтером Скоттом. Так-то извратили имя Иванхое, потомка славного шевалье Ивана. Рыцари по определению должны быть благородны. Недаром их славили трубадуры и менестрели.
        На привале, в ожидании ужина, что готовил Сергий с дружинниками, и ради которого по ходу выдвижения группы была убита косуля, судили-гадали о нормандцах. Если верить сказу тётушки Агафьи, то личный состав людей Бастарда в понятных бойцам реалиях составлял неполную дивизию.
        - Непросто будет уйти от рыцарей, - со вздохом предположил Копылов.
        - Должны раздобыть рыцарский камуфляж. Эта задача на тебе, сержант. Шмайсер не мушкет, а аккуратные дырочки только украсят латы. Если не появится «тарелка», уйдём. А появится - рази супостатов по моей команде.
        - Не могу взять в толк, почему находники генерала Джонни должны помогать французам? Судя по имени, тот покойный Джонни из англосаксов.
        - Мы можем только гадать. Припоминаю, что мне тётушка рассказывала. Говорила, что англичане ведут отсчёт королям от Вильгельма Завоевателя. А нормандцы, между прочим, бывшие викинги.
        - Ежели повезёт, и мы Вильгельма отправим в лучший мир, от кого они тогда отсчёт королей поведут?
        - Уж такое свято место, как английский престол, пустовать не будет, а драка за этот престол, так или иначе, продолжится.
        - Нам всего этого не увидеть, - обречённо сказал Копылов. - Как пить дать, схлопочем по стреле из арбалета или лука.
        - Ты это брось, сержант! Не каркай. У нас вариантов нет: завалим серых - и будем пробиваться.
        Успели поужинать, но, несомненно, все в ближайшей округе уловили запахи подкопчённого мяса и дыма от костра.
        Явились незваные визитёры: большой отряд из нескольких рыцарей и толпа оруженосцев. По свидетельству Болеслава (и согласно комментариям тётки Агафьи), нормандцы всех грабили на своём пути. Вряд-ли то был отряд мародёров. Капитан подумал, что рыцари были посланы в разведку, чтобы обезопасить воинство Бастарда от наглых англов, способных на военные хитрости, вроде обхода и нанесения ударов в спину.
        Рыцари выехали спокойным шагом на поляну. Придержали коней на мгновение, оценивая обстановку. Ведь могли спросить или вызвать на поединок!
        Не спросили.
        Что-то гаркнул рыцарь, лицо которого было скрыто забралом, и группа с места в карьер устремилась на тех, кого, возможно, сочли безобидными купцами или местными проходимцами. В кольчужной сбруе и с мечами была лишь троица шевалье Ивана, но они не являли собой грозной силы. Всего лишь охрана, подобно уже загубленным людям гостя Болеслава. Ратники воеводы, не дожидаясь команды, выхватили мечи - и встали, прикрывшись щитами для защиты своей чести.
        Мечи им понадобились позже. Сержанту Копылову хватило одного рожка, чтобы завалить и конных и пеших. Заржали раненые кони, встав на дыбы; полетели всадники оземь; заорали благим матом те, кого миновала лёгкая смерть. Ратники добили всех, кто шевелился. Брать языка не имело смысла. И вовсе не потому, что капитан Белов в юные годы был нерадивым учеником и не овладел французским, несмотря на старания родной тётушки. Что они могут знать?! Как бойцам из окопов не ведомо о стратегах, так и рыцарям - о находниках!
        Обозревая поверженных рыцарей, капитан вспомнил погибшего Илью и ещё раз осознал, что в этом круге ада всё призрачно: не только любовь, но и рыцарская честь, о которой он имел высокое мнение после прочтения в детстве романов Вальтера Скотта.
        - Вот тебе, сержант, и камуфляж! - предложил Белов Копылову, глядя на Всеслава, сноровисто снимающего воронёного цвета сбрую с убитого рыцаря: поножи, набёдренник, нагрудник с упором для копья, кирасу, шлем.
        На чёрном нагруднике красовался разноцветный герб графа. Всеслав даже полное имя его назвал, но капитан уловил лишь первое из имён: некий Жан. Всеслав добавил, глянув на закрытые глаза на посеревшем лице покойника, что сопровождал шевалье по землям франков; там довелось видеть этого графа на ристалище, но запомнил его Всеслав лишь по гербу.
        Он отсоединил горжетку и шлем.
        - Граф по местным меркам гигант. На глазок, вроде бы, твоей комплекции, сержант, - оценил капитан.
        - Щас примерим, - сказал Виктор Копылов, нагибаясь за шлемом.
        В этот момент голова Виктора взорвалась - и капитан, весь в кровяных ошмётках, почему-то вспомнил выученное в детстве «Aux armes!», но вместо этой фразы, метнувшись под сень дубовых ветвей, выкрикнул:
        - К оружию.
        Над поляной нависла громада модуля. Люк этого монстра был открыт, и из него, с высоты примерно пятидесяти метров начали снижаться десантники. Они уже нашли первую цель: растерявшегося Всеслава, замершего как мишень на поляне. Три мощных заряда разнесли-разметали ратника.
        Сергей первым схватил мушкет и начал стрелять; капитан успел произвести лишь один удачный выстрел из подствольника по открытому люку. Модуль свечкой взмыл и исчез за облаками. Троих десантников расстреляли в воздухе. Их пояса-антигравы исполнили заданную программу, но на поле боя спикировали уже трупы.
        Мрачно глядя на тело Виктора, командир с горечью осознавал, что в гибели сержанта и ратника виноват только он: надо было выставить наблюдателя; были потеряны секунды, цена которым - жизнь двух подчинённых. И он задал вслух вопрос, на который не нашёл ответа:
        - Как они нас обнаружили?
        - Слышь, капитан, голова Вити взорвалась прежде, чем те суки начали стрелять.
        - Как такое возможно? Ты, может быть, что-то пропустил.
        - Никак нет. Виктор погиб за секунду до того, когда серые начали прыгать из люка,
        - Сергий почесал затылок, затем мизинцем поковырял в ухе. - Кажется, капитан, до меня начинает доходить, что, как и почему.
        - Что же до тебя дошло?
        - В первую ночь, сразу после бани, ощутил, что какое-то инородное тело попало в ухо. Поковырял, выцарапал, покатал между пальцами и щелчком отправил в дальний угол избы. Не уверен, но предполагаю, что тот махонький шарик мне даровала чёрная красавица в модуле.
        - Эвона как! А чего ж раньше не сказал?
        - Мне эта мысль только что в голову пришла. Подумал, сопоставил…
        - Возможно, ты прав. Я тоже из уха достал, как думал, клеща. Тебе Виктор не рассказывал о сновидениях?
        - Не рассказывал.
        - И мне тоже не сказывал, но награждал божественными эпитетами чертовку.
        - Вывод ясен: мы для неё расходный материал. Наверняка, Виктор разгуливал с тем шариком, а он был в качестве датчика, и - чем чёрт не шутит - нашли нас по тому датчику.
        - Допускаю. А что же они нас в бане не обнаружили, когда громили замок шевалье?
        - Этому есть объяснение. Помнишь ли, из чего крыша той баньки?
        - Из свинцовых пластин. Видно, не нашли свинцу другого применения.
        - Тот свинец скрыл сигналы датчика.
        Где-то высоко, очень высоко в небе вдруг вспыхнуло солнце. Пелена облачности не смогла скрыть яркого свечения. Вспышка длилась мгновения - и погасла.
        - Капут извергам! - воскликнул Сергий.

* * *
        Рукопись моего командира не дописана, и я, после девяти месяцев его отсутствия, сомневаюсь, что она когда-либо будет завершена. Ниже на этой странице манускрипта есть запись, а точнее, колонки цифр, причём без примечаний или объяснений.
400 570 4000 15

170 250 60 45

2000 1700 4 700

45 21 150 24

14 6 600

200 100 12

12 56 45

30 200 120
        Повести Сергия
        Житие мое и приключения в славном Тревагарде
        По собственному благословению начинаю сии записи моей рукою грешною не во имя отца и сына и святого духа, веру в которых утратил ещё до потери невинности, а во имя душ тех славян, заботу о которых возложил на себя. Аз грешен перед родителем. Аз грешен перед родным государством. И тени сомнения у меня нет в том, что объявили меня, безвинного, врагом народа. Добрую половину жизни прожив по чужим документам, проклятый отцом и государством, обрёл-таки великую цель благодаря глупости, совершённой моим командиром гвардии капитаном Иваном Беловым. Читая его повести, выскабливал те места на листах пергамена, где была моя фамилия. Чужая она мне.
        Говорил ему: не рыскай по Европе, сиди в Треве и воспитывай воинство. Горяч парень! Может быть, судьба его хранит, и он томится где-нибудь в темнице, чая своего освобождения. Улетел сокол - и не вернулся. Обещал вернуться через месяц. Когда минуло девять месяцев, поставил свечку. В приметы не верю, но сквозняк из открытой двери дунул и ту свечку загасил. Без вести пропал капитан. Недавно обнаружил толстенную книгу, начатую Иваном. Несмотря на занятость, решил продолжить труд Святославовича.
        Иногда накатывает. Спрашиваю себя: зачем? Против нас ополчилась вся Европа. И не дай боже, вернуться находникам! Но и без них проблем выше крыши. Этой зимой еле выжил: спасла прививка от чумы. А скольких славян посекла косой богиня смерти, чёрная Мара! Волхвы обстоятельно поведали мне о Маре. Пришлось провести ликбез, выдать небольшой запас вакцины, а также указать на тех, кто по моему мнению, повинен в распространении чумы. Любое зло как бумеранг! Вымирают города, причём, в первую очередь, купеческие. Представляю, какое зловоние ныне над Венецией! Но виновники не венецианские купцы. Мы им пока пути-дороги не перебегали.

* * *
        Навестил меня Велесвет Велесветович, руйский волхв, с молодыми русами. Прибыли по зимней дороге на санях забирать обещанное: печатный станок, наборные кассы да буквицы из свинца. Выразил недовольство волхв по поводу алфавита из тридцати трёх букв, да успокоился, сказав, что его помощники сами отольют недостающие буквицы.
        В эту встречу воздержался от шуток над волхвом. Дёрнул меня чёрт за язык как-то похвастать ножницами, что выковали подмастерья, присланные мне на обучение с острова Руйяна. Предложил волхву бороду подравнять. Не ведал о том, что волхвы к металлу не должны прикасаться. Пожурил меня Велесвет. Слова сердиты, а глаза насмешливы. А ныне у него иной взор. Светлый и проницательный.
        Медку попили да о князьях поговорили. Услышав, как пою славу князьям Киевской Руси, возмутился волхв и поведал мне, что в старые времена князья увели многих людей с острова на Дунай-реку, а позднее в Киев-град. Ушли не из-за врагов, что набегали на Руйский остров. То был лишь повод для исхода с острова. Решили в княжеском кругу: сами с усами! Тайный замысел лелеяли и передавали свою мечту из поколения в поколение. Противна им стала власть волхвов, а люб стал пример немецких фурстов-князей. Добились-таки своего, начали крестить в христианскую веру русов и те народы, что взяли под свою, княжью длань. Волхвы им боле не указ, самодержавно правят. По своей Правде. Шаг за шагом вольных людей в рабство низводят.
        Слушая Велесвета, вспоминал детские голодные годы в Иркутске и моё освобождение от гнетущего ощущения рабства, вбитое фанатичным родителем; вспомнил сон, запавший в память: меня хотели утопить, но я вынырнул из холодных вод Иркута и вместе с первым вздохом обрёл сладостное чувство свободы; вспомнил, как поглядывая на классную доску, учился письму и, макая ручку в чернильницу, выводил: Мы не рабы. Рабы не мы.
        Произнёс вслух эти фразы и в ответ на недоумённый взор Велесвета пояснил:
        - Эти слова были первыми, что написал, когда учился грамоте. Они и в Азбуке есть, что ныне для моего училища напечатал. Можно сказать, что я - живой пример человека, освобождённого от христианских идей.
        - Христианство угодно князьям. Желанно им превратить людей в послушных рабов. Раньше или позже, но каждый алчущий князь склоняется к христианству.
        Возразил тогда Велесвету, указав на князя Ивана, отошедшего от римской веры, а также упомянув Святослава, князя Киевской Руси, но его сомнения не развеял.
        - Все князья в одном схожи: радеют лишь о себе и дружине. Великие дела свершили Святослав и Крут. Но они славны лишь ратными подвигами. Неужто ты думаешь, что князь Крут обеспокоился и что-то выделил для учеников, что мы направили тебе? Крут Гринович весь в отца. Гриня жадный к добыче, и сын его таков же. Вечно несытый. Арконские волхвы о народе радеют! А в Киевской Руси некому радеть о мужиках, - волхв усмехнулся, - Даже забота о девках и бабах короче самой короткой ночи, и потому-то стонут там общины от княжьей Правды.
        Стукнул о дощатый пол он своим посохом и раскрыл мне одну из старых тайн: волховали, как молвил Велесвет, некогда в Арконе и наложили проклятие на род Вальдемара Киевского (так они Владимира Крестителя именуют).
        Когда-то видел в Сибири шаманские танцы и сотрясение воздуха, а потому имею собственное мнение о подобных играх. Высказал пресветлому о том, что Киев далеко, и от проклятия волхвов родичам Владимира ни холодно, ни жарко. А в раздрай они, скорее всего, вошли из-за алчности.
        Но волхвы, как оказалось, не просты. Донесли их гонцы весть о проклятии роду Владимира до многих городов и селищ Киевской Руси.
        Так-то вот! Это не моё присловье, а гвардии капитана. Ох, где же его чёрт носит?
        А беседу о князьях не я начал. Обеспокоен Велесвет всевластием Ивана Никлотова в Тревагарде. Согласились в том, что есть способы ограничить власть князя: влиянием волхвов, решениями вече и моим содействием.
        Раскрытие старой тайны отнюдь не означало, что волхв проникся ко мне доверием. Раза два ловил его взгляд, что выражал явное сомнение. Возможно, мой командир когда-то что-то наплёл волхву. Вероятно, волхв, как некогда шевалье Иван, думает, что мы из рядов находников. Перебежчики! Уходя, задал вопрос в лоб:
        - Пошто скрываешь? Вижу ведь: ты из реконструкторов!
        И кажется мне, что моё отрицание очевидного для него факта не разубедило его.

* * *
        В первую ночь по прибытии в этот мир, когда в баньке смыл не только пот, но и отчаяние из неприкаянной души, не думал, что обрету полноту и радость жизни
        C. ЕРИЛОВ & В. ВАСИЛЬЕВ
        МОЙ ДРУГ МУТАНТ ИЛИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ИРИИ
        Там ступа с Бабою Ягой
        Идёт, бредёт сама собой
        А.С. Пушкин «Руслан и Людмила»
        У тебя мозги задымят,
        когда увидишь Бабу Ягу в ступе.
        Предупреждение моего друга Мутанта
        ПРЕСТУПЛЕНИЕ БЕЗ НАКАЗАНИЯ ИЛИ IL TEATRO DELLE MARIONETTE [театр марионеток (итал.
]
        С того раннего утреннего часа, когда вошёл с супругой в родную квартиру, меня не покидало странное ощущение: казалось, что кто-то держит меня под наблюдением, и этот кто-то - мой друг Мутант. Он клятвенно обещал, что никоим образом не будет воздействовать на мою и так донельзя расстроенную головушку. Я ему не доверяю. Мне неведомы его технологии. Они загадочны, как и он сам. Точнее говоря, они за пределами здравого смысла. Уверен на сто процентов в том, что времени Мутант не теряет впустую. Этому параноику многое надобно. Его ничто не может остановить. Он мне не докладывал, что ещё должен «взять». В переводе с его жаргона на русский сей глагол означает иное действие: «ограбить». Нет, скорее всего, я просто испытываю наваждение, но оно мне мешает сосредоточиться. Времени, по сути, в обрез. Надо, в первую очередь, написать сопроводительное письмо коллеге и другу. Приложение к письму - две толстенные книги - вручил мне Мутант, и они лежат рядом с монитором. Просмотрел один манускрипт. Его листы испещрены совершенно нечитабельными каракулями моего друга. По его признанию, в школе он из троек не
вылезал. Какие ж сердобольные у него были учителя! За его почерк надо было ставить исключительно двойки и единицы.
        Но мой коллега - текстолог. В нём не сомневаюсь. Расшифрует.
        Глянув на припорошенный снегом массив парковых деревьев, что на острове Елагина, я задёрнул шторы. Так-то лучше.
        Снял с себя наваждение.
        Осталось, правда, беспокойство, но это беспокойство отныне всегда со мной. Не за себя, а за тех людей, которых мне доверил Мутант. По его словам, «мы не беглецы, а авантюристы. Причём, в том поле, в котором мало кто хаживал по сию пору». А по моему мнению, мы в его игре всего лишь куклы, а точнее, марионетки его кукольного театра. У нас аж два кукловода, причём ведущий в этой паре, как выяснилось, вовсе не Мутант, а его подруга. Вскользь он обронил: «Бывшая жена». По словам моего друга, она теперь «рулит». Сокрушался о том, что привлёк её к проекту. Мне известно её имя - Анастасия. Завтра узнаем, что она из себя представляет, а в данный момент даже не пытаюсь вообразить её лик.
        В любой авантюре присутствует обман. Мы все обманываем друг друга. Иногда - себя.
        А любой авантюрист - преступник. По себе знаю.
        Не сыскать преступников равных мне. О преступлениях Мутанта могу лишь догадываться. В отличие от внушаемых (тебя, мой друже, в этот круг не включаю, хотя и грешил ты легковерием по молодости), не верю в байки, вещаемые посредниками сильных мира сего, включая СМИ, папу римского и прочую нечисть, а равно и притчам Мутанта. А ведь было время золотое в нашей юности, и тогда я воспринимал его как благороднейшего человека из моего окружения. Эх, Ма! Я вот преступник даже по отношению к родной племяннице. Она знать не знает о судьбе, что я уготовил ей. Да я и сам не знаю, что нас ожидает. Маша порхает по квартире и предвкушает приключения за границей. Наврал ей. Сказал: весь мир посетим. А её жениха, по словам Мутанта, «уже упаковали». Знать бы, что сии слова означают! Спит он, якобы, как куколка и не ведает о грядущем. Анюта, моя жена, как уговорено, не перечит тем бредням, что я высказываю племяннице, а сидит на кухне, лелея и успокаивая тревогу в душе, да болтает с подругой Маши. Подсуетилась моя племянница, вызвала из валдайской деревушки дальнюю родственницу, о коей я и не слыхивал, и навесила на
неё «квартирное дело».
        Как каждого человека, меня гложут сомнения, чувства неуверенности, страха, а порой глухая, ноющая тоска, но все эти колебания расстроенной души я поверяю лишь дневнику; на людях стараюсь выглядеть как руководитель, твёрдо знающий свой путь.
        Да'с, никто из моих подопечных не догадывается о моих сомнениях; они на меня взирают, как на крышу, что гарантирует им безопасность.
        С некоторых пор руководствуюсь исключительно своими соображениями и решениями, что само по себе преступление. Есть в российском законодательстве статьи и параграфы, кои вполне применимы к моим деяниям.
        Обо всех моих преступлениях без наказания коротко не скажешь.
        А потому всё по порядку, но прежде всего, письмо-сопроводиловка тебе, друже, как прелюдия к текстам.
        ПРЕЛЮДИЯ ПИСЬМО ДРУГУ
        Друже!
        Пишу тебе в стенах родного дома.
        Всё здесь по-прежнему, всё на старых местах. Ничего не изменилось в моей квартире с того самого дня, когда подался в бега. Только на кухне непривычный порядок. Хвала племяннице Маше! Радетельная, должен сказать, хозяйка. Изменения зримы за пределами стен прежнего местожительства. Например, исчез сосед, некий Михаил Моисеевич Петров, в семейном кругу именовавшийся Мойшей. Выяснял: никто в доме его не помнит. Племянница его не припоминает, но это-то понятно. Маша к нему не заходила; если видела, то мельком, а в городской суете не всматриваются в лица прохожих. Михаил Моисеевич как юрист оформил доверенность на её имя по документам, что я выложил ему на стол в его квартире. Там ныне проживает Олег Петрович, по странному совпадению, также юрист. Как бы там ни было, фактик очевиден: пропала доверенность. Впрочем, ценность той доверенности в новых обстоятельствах ничтожна. Маша предположила, что забыла бумагу дома, в родном Валдае. Увы, в этой истории нет никакой мистики. Мистика существует лишь в умах людей, неспособных объяснить какие-либо феномены. Случай даровал мне такую способность, и худо-бедно,
но постараюсь прояснить тебе некоторые моменты из моей жизни, дабы развеять туман мистики, охвативший, по словам Маши, «весь Петербург и всю Европу». Например, Олег Петрович на законных основаниях занимает жилплощадь, что на первом этаже, благодаря инициативе Мутанта. А с какого бодуна Мутант провернул эту операцию, я не спрашивал. Хотя им было упомянуто, что Мойшу подключили к делу, в котором я являюсь фигурантом.
        Читай, друже, байки, что на флешке. Моим байкам можешь верить! Знамо, любой туман таит в себе опасности. В любом случае, для тебя как мой текст, так и манускрипты, полагаю, будут небезынтересны.
        Скрывать не буду: беспокоит и страшит меня будущее. Завтра волна изменений настигнет меня и моих людей. Слепо доверился параноику, утверждающему, что в эти волны ныряли и до нас.
        Прощай!
        К сей флешке с текстами баек в форме дневниковых записей, которые вёл вплоть до момента обретения земного счастья, прилагаю две рукописи моих товарищей. Один из них мне хорошо известен, такой же, как и я, безбашенный. Ежели не ошибаюсь, рукописи содержат материалы для киносценариев.
        Работа для тебя весьма объёмная, но не срочная: расшифровать и набрать тексты. На условиях предоплаты. Не обижу. Ради этого завтра спозаранку встретимся. Друже, я на вертолёте прилечу к тебе к субботе! Ради бога, не обижайся на меня. Наша встреча будет весьма краткой.
        Единственная приятная новость за последние дни: мне обещали поддержание коммуникаций с тобой. Так что жди писем и реляций о моих победах или поражениях. Не знаю, правда, на каком фронте. Если не дождёшься весточки, помяни добрым словом мою персону и все пять лет нашей учёбы в универе.
        Farewell! [Прощай!]
        Глава 1 СОБЛАЗНЕНИЕ БЕЗ ОБМАНА
        Глянул на часы. Ещё есть время до отбытия. Маша что-то лихорадочно собирает, но самое ценное - картину с Рюриком - я уже упаковал.
        Сидя в своём кабинете, обвёл взглядом стол, шкаф со словарями, голые стены и, решив отредактировать сей текст, сказал себе: «Ключ нужен, да не разводной и не музыкальный, а вербальный. Ёмкий и краткий!» Русскому мужику такой нетрудно найти. Вот он:
        Ёпть!
        Индусы повторяют «Ом» при молитвах. Можете повторять «ёпть» как рефрен после каждого абзаца. Мат - он как очищение души. В отличие от оргазма или катарсиса, мат всегда готов всплыть на поверхность сознания; ругайтесь на здоровье; нет ничего слаще ядрёного русского мата. По секрету всему свету поведаю: нет различия в значениях слов «Ом» и «Ёпть». Оба слова означают «творение». Помимо значения, каждое из этих слов включает варианты смыслов, а понимать и применять их следует по обстоятельствам. Так применяйте и творите! Многословно, да? Куда проще сказать: Ёпть!..
        Впишу некоторые дополнения. Они уже продуманы.
        Историю начну не с главного, а с того дерьма, в котором барахтался. А что делать? Все мы по дерьму ходим, с дерьмом общаемся, и привычно уже. Никто даже нос не зажимает, если вдруг шибанёт.
        О рефрене не забывайте!
        Начну ab ovo. Известно, что произнося эту фразу, означающую «с начала», римляне метафорически ссылались на яйцо как причину порождения чего-либо. Метко подметили! Каждый обладатель скромной пары яиц из посещавших мою квартиру в то памятное лето страдал от желаний, что подогревались исходившей от промежности тухлостью, видимо, давно привычной для них. Само собой, те обладатели имели заметные различия, но в одном они были схожи: мнили себя писателями или авторами. Могу утверждать, что скучнее норвежских писателей только шведские. Я не про книги, про людей. Причём, имею в виду тех, кто часто ошивался в моей квартире. Один за другим все эти хуторяне и столичные жители приходили, следуя по лестнице за «хвостиком причёски» моей Подруги и галантно пропуская её в дверях. (О ней все звенят и жужжат как о классной переводчице. Как женщина одно время она меня привлекала, но книги в её переводе не читал. И читать не буду, памятуя о скуке, одолевавшей меня от общения с её кавалерами). В переводе со шведского юморного «хвостик причёски» ничто иное как «коса».
        Иронично называя Подругу femme fatale, вёл я себя как истый джентльмен, досадуя лишь на потерю времени. Ни намёком, ни жестом ни разу не выдал наши некогда близкие отношения. Всё было, всё прошло, и слава богу! И ради бога, не подумайте, что нас сжигала высокая любовь. До поры до времени предполагал, что энта любовь сродни высокой моде: все пялятся на такие явления и верят, что они существуют исключительно в рамках телеков или киноэкранов. Не буду сейчас развивать эту тему и забегать вперёд. Вернёмся к нашим скандинавским баранам.
        В Петербурге есть что посмотреть, и моя квартира с неплохой живописью на стенах, с широкими окнами, балконом и видом на парковую зелень (не продаётся и не сдаётся) - в том ряду достопримечательностей, что были обязательны для показа состоятельным шведам и норвегам, либо до, либо после зоопарка. Благодаря довольно близкому соседству с оным. А если не пешком, а на такси, то, можно сказать, рядом. Потомки викингов пешком гуляют только по Невскому или в непосредственной близи от Европейской. В иных гостиницах они не останавливаются. У них свои понты! Никоим образом, будучи скромным техническим переводчиком, в компании с писателями не мог я претендовать на какую-либо особую, значимую роль. В городском антураже меня экспонировали наряду, например, с живыми экспонатами зверинца. Скажу по секрету: весь Петербург для них зверинец.
        Когда-то думал, что только англичане способны на ничем не обоснованную высокомерность. Как оказалось, ошибался. Это всего лишь миф. Высокомерность как англичан, так и писателей из земель викингов зависит от денежных сумм на их банковских счетах. Короче, среди скучных писателей заметно выделяются высокомерные.
        Визиты прекратились, когда парковая зелень пожелтела, и Подруга определилась с выбором спутника жизни. Выбор пал, по моему мнению, на самого высокомерного из скучных. Выбилась, если не в дамы, то в дамки. Рад за неё.
        Моя femme fatale[роковая женщина (фр.)] , продав свою крохотную квартирку, неделю пожила у меня и, наконец-таки, уплыла за море на ПМЖ, оставив после себя стойкий запах французских духов и холодильник, полный продуктов. В благодарность? Ага, кто-то ей сказал, что шведская таможня не пропускает копчёные колбасы. Копчёности, между прочим, мне доктор запретил. К врачам лучше не ходить! После Чечни посетил поликлинику, прошёлся по коридорам, всё ещё покрытым линолеумом советской эпохи, посидел в очереди, послушали меня, выслушал и я. С тех пор ни разу не пересекал порога клиники.
        Провожая Подругу, подумал: «Становлюсь мизантропом. Ни сердечных привязанностей, ни любви… В душе сухо. Как в пустыне. Без благодатного дождя я как голый саксаул. Тем и заметен, а потому ни одна верблюдица не желает ко мне приближаться».
        У неё и меня всё сложилось не так, как в поговорке. Она сперва вылетела из сердца вон, а потом - с глаз долой. «Каждая верблюдица стремится в края, преисполненные благодати. Запишу-ка эту сентенцию в книжку» - приняв решение об этом новом дополнении в заветное для меня издание афоризмов Козьмы Пруткова, вдоль и поперёк исчирканное записями, и в последний раз помахав рукой, вздохнул с облегчением. Достали меня викинги. Каждый из них норовил высказать штампованную идейку о чрезмерности пространства, занимаемого Россией. Как гордый рус и потомок варягов, поведал всем этим недружелюбным викингам о ничтожности их бытия в парниковых условиях и полнейшем отсутствии суверенитета на всех уровнях и в мозгах большей части скандинавов.

***
        Да, сударыни и судари, не было в истории нашей страны нашествия викингов; было пришествие Рюрика с русами, варягами и ободритами. Но в истории моей жизни нашествие викингов было, и оно отрицательно сказалось на финансовом благополучии гостеприимного переводчика. Хотя, не стоит преувеличивать их роль в резком снижении моих ресурсов. Они всего лишь являлись фоном или незначительными статистами на сцене, где разыгрывалась основная драма.
        В ту же эпоху, по закону подлости, а точнее говоря, из-за трудностей, испытываемых моими работодателями, я сел на мель. Причём, основательно. Переводчики-фрилансеры первыми теряют заказы на работы в кризисные времена.
        По закону парности несчастий приказал долго жить монитор.
        Расклад, в самом деле, аховый: кошелёк пустой, кредитный и дебетовый счета обнулены. На счету моей оффшорной фирмы накопилась приличная сумма, но она была как lifesaver, как спасательный круг на берегу далёкого острова в океане.
        Невольно подумал: «Отсутствие финансов становится нормой».
        Почесал затылок: придётся обращаться к Максу.
        Не входил Макс в ближний круг моих друзей. Всем друзьям присваиваю прозвища как награду. У Макса прозвища не было.
        Максим, работая, торгуя и пьянствуя исключительно в своих стенах, был воистину воплощением своего знака зодиака: типичный рак. Вся его квартирка, пропитанная стойким табачным запахом, была забита снизу доверху компьютерами, клавами и прочим подобным товаром на стеллажах и столах. Всё недорого, всё бэушное, многое - с криминальным душком. Вариантов не было: только Макс, говоря его словами, «реально» и «в натуре» мог бы помочь мне.
        С точки зрения самого успешного из моих одноклассников, тот, кто не отхватил приличного куска пирога в лихие девяностые, - лох и неудачник. Бандиту, пардон, банкиру виднее. Так что, по мнению преуспевших людей, я с Максом заняли места на одном, причём самом большом в мире корабле дураков. Но на разных скамьях. Покойные
        - мои и Макса родители - когда-то дружили. Грешно было бы не помогать Максу. И я неоднократно пособлял ему. Теперь наступил его черёд помочь мне.
        Набрал номер Макса. На горячо высказанную просьбу выручить бывшего одноклассника из прескверной ситуации он охотно откликнулся и предложил «почти новый» комп.
        - На хрена мне комп? Мне монитор нужен. С солидной скидкой. И в рассрочку
        - Да ты чё, старик? - озверело завопил он в мобилу. - Один монитор не отдам. И какая скидка, блин? Я ж тебе и так задарма!.. Там, кстати, всё по твоему профилю. Программы, словари. Конечно, можешь по частям, но сто баксов сразу на бочку.
        Мелькнуло в голове: «Облом!» Макс хрипло добавил:
        - Ситуёвина у меня! Сёдня должен отдать сто баксов - иначе уроют!
        Диалог прозвучал красноречиво в тех терминах, что прекрасно нас характеризуют. Если кто не понял, поясняю. Я не читал шведов и норвегов, а Макс вообще ничего не читал. Подумал тогда: «Ну да, как всегда, сгущает краски. Хотя, может, и не шутит. Видел же как-то его братву. Урыть не уроют, но фингал поставят». Не стал обещать, сказал: «Перезвоню».

***
        С высокой позиции на балконе второго этажа, где частенько покуривал и поглядывал на снующих по улице людей, я пытался распознать, кто есть кто среди незнакомого люда.

«Белые не пушистые, в нашей расе больше хищников, а намётанный взгляд горожанина определяет таких с ходу. Некоторые совмещают в себе характерные признаки пушистости и хищности. Во мне, наверное, больше пушистости. Выше я любого хищника» - такие и подобные им совершенно не оригинальные и вялые мысли протекали одна за другой в голове безработного переводчика, расстроенного от только что постигшей его неудачи: нагло пошёл в магазин ради попытки приобрести монитор по кредиту и потерпел фиаско. Проверка финансового статуса клиента заняла считанные мгновения.
        Так-то вот, товарищи! Ваши из КГБ - дети малые по сравнению с нынешними деятелями и сегодняшними технологиями. Везде - одно и то же, впрочем, в нашей стране в одном отношении лучше: нет казино. Звякнул коллеге в Таллин. Он в аналогичной ситуации, то есть, на мели. Похохатывая, коллега рассказал, что тоже пытался добиться кредита в банке. Отказали на том основании, что он берёт наличные из банкомата рядом с казино. Тотальная слежка! Повсюду и круглосуточно! Для полноты рабства не хватает только чипизации. Вот когда, сударыни и судари, имплантируют вам чипы, тогда - ёпть! - всем кранты!
        Вновь вышел покурить. Прикрыл балконную дверь, чтобы сигаретный дым не шёл в гостиную. На ночь я её оставлял открытой. После горного воздуха, коим дышал в Дагестане, спёртой и душной казалась мне питерская атмосфера. Затеял новую игру: средь хищного люда пытался опознать «вампирш» и «горынычей-кровопийц». Таких - множество, а их суть в энергетическом высасывании ваших душ. На этот раз не заметил ни тех, ни других, что не удивительно: трудно выявить подобных эгоистов среди праздношатающихся или спешащих: на всех какая-нибудь да личина. Их сущность проявляется в действии и при общении: в офисах, аудиториях, классах, на рынках, в магазинах…
        Ай нет! Идёт горыныч! Весьма известный! Юрист Михаил Моисеевич, высасывающий как души и деньги физических лиц, так и гонорары успеха из юридических лиц.
        А ведь может мне помочь!
        И я поприветствовал его с высоты моего балкона.
        Нелёгкая его принесла! Постоянно и незримо для меня крутящийся под моими ногами на первом этаже, он изредка обращался с незначительными заказами, и я переводил для него документы или контракты. И вот выяснилось, почему он пристально разглядывал картины в моей гостиной и кабинете! Мою скромную просьбу о сотне баксов он решительно отфутболил. Но предложил купить за ту же сумму осенний пейзаж, что висит в моей гостиной. Забавный диалог между нами воспроизводить нет никакого желания. Каждый способен прикинуться дурачком или человеком, несведущим в живописи. Но итог разговора для меня оказался печальным: картину, что стоит, по меньшей мере, тысячу баксов, отдал за пятьсот.

***
        В высоких ботфортах и камзоле, украшенном сияющим орденом, Меншиков неслышно возник предо мною и глянул на меня с явным интересом. Вероятно, давно не видел юных лиц в своём дворце. Мельком обозрев с головы до ног сиятельную персону, я уставился на его награду в форме звезды. Меншиков понял моё невысказанное желание и хрипло произнёс: «Орден не отдам. Уберёг его от нечестивцев. Они меня всего лишили. Ежели желаешь, ищи мой клад. Он в подполье.» - «Зачем мне ваш клад. Буду офицером, генералом и героем, как мой папа.» - «Надежды юношей питают! О-хо-хо-хо!
        Смех Александра Даниловича гулким эхом отзывался в пустых аудиториях Меншиковского дворца, пока бывший хозяин обходил дозором помещения, и, невзирая на наличие дверей, проникал из одной аудитории в другую сквозь стены. В том сне было много иного, но память сохранила лишь один яркий эпизод.
        Разбуженный отцом, взахлёб рассказал ему о странном сне. Отец криво усмехнулся и произнёс не менее странные слова, суть которых до меня дошла лишь по прошествии многих лет.
        - Не к тебе одному приходит Алексашка. Многие скурвились. Нынче генералы радеют только о дачах. Пойдём, сыне, на выход.
        И я последовал за отцом по опустевшему по причине летнего времени дворцу, что в те годы вмещал Военную академию тыла и транспорта. Отец там преподавал слушателям академии.

***
        Приоткрыв глаза и узрев время на циферблате часов на панели моей старой «Лады», осознал, что вместо минуты молчания в память об отце простоял у дворца Меншикова добрые пять минут. Мои родители погибли вместе с родителями Макса. Полетели отдохнуть и полечиться в известном всем Трускавце. Не долетели. Похоронил своих в закрытых гробах. В соседнюю могилу, в воду, что просочилась на её дно, опустили два гроба с останками отца и матери Макса. Во что-то надо верить. Так и мы верим, что схоронили останки наших родителей…
        Когда Михаил-горыныч унёс картину, оголённая стена с осиротевшим шурупом наполнила меня печалью; душа взвыла от непривычной пустоты. Давным-давно всё пространство стены заполнял дагестанский ковёр. Навоевавшись и насмотревшись в Чечне на подобные ковры, я снял изделие ручной работы со стены и сбагрил его, чтобы он не напоминал мне о крови, пролитой моим наполовину поредевшим взводом. У приятеля, большого, но непризнанного Мастера, купил несколько холстов. Не сразу, а поэтапно. Мастером он стал в моих устах в тот же миг, когда узнал об имени жены: она звалась Маргаритой. За тот осенний пейзаж, что, по его словам, на аукционе запросто можно сбыть за тысячу, он запросил пятьдесят баксов. Теперь, volens nolens, ехал к нему с «пузырём», без которого было велено не появляться.
        Он жил на Первой линии, в обшарпанном доме. Как-то поведал мне, что обшарпанность домов ему дорога как художнику. Шведы же, как заведённые, после впечатлений о музеях, выдавали тирады об обшарпанности зданий в городе, что даже хуже, чем в Норвегии, и о том, что Петербург «is beyond repairs», то бишь, не подлежит ремонту.
        Когда-то у Мастера была мастерская; из-за отсутствия финансов он вынужден был отказаться от всякой роскоши, а место работы, по мнению жены, занимало видное место в перечне излишеств; квартира наполнилась запахами красок, разбавителей, лаков - и размолвками с женой. «Ну, не понимают они нас» - так удручённо сетовал он по поводу всех бывших жён художников, когда его настигла беда: Маргарита покинула Мастера. И сына с собой забрала.

***
        С высокого мыса руйский волхв указывал князю путь на восход. В предутреннем сумраке уже разгоралась заря, играя бликами на сбруе Рюрика и насыщая отсветы кровью и золотом. Очарованный мощью живого письма широкой кистью и мастихином, я подавил вздох сожаления: не по карману сия музейная ценность.
        - Для тебя, капитан. Года два работал. Вишь, как лессировочки играют!
        - Шутишь? Мои амбары пусты, а на днях последняя мышка сбежала, хвостиком вильнула с корабля и отплыла за море к свеям.
        - Не городи чушь. Доставай, что принёс! На этот раз не отвертишься - нарушишь свой сухой закон.
        Три бутылки перцовой водки произвели на него впечатление. Нет худа без добра, и по подсказке Подруги викинги приходили не с пустыми руками, а исправно подносили дань в стеклянных ёмкостях с наклейками «ABSOLUT». Не для себя взымал дань. После Чечни редко принимал на грудь, а если принимал, так рюмку-другую, не более. Увы, на то есть причина. Не бог весть какая: язва желудка. Так мне врач сказал. Можно сказать повезло: ни ранений, ни наград, не считая присвоения капитанского звания, ни иных последствий, кроме язвы.
        Пока Мастер что-то стругал на кухне, готовя закусь, позвонил Максу:
        - Дуй с компом к Мастеру. Перегрузим в мою машину. Угощу Абсолютом.
        - Оки-доки, но к твоему Мастеру не пойду. У меня дельце проклюнулось. Чао, скоро звякну.
        Ну что сказать? Тактичный парень.
        В самом деле, зачем тусоваться в тех компаниях, где чувствуете себя не в своей тарелке.
        Я уже просмотрел множество работ Мастера, и сам хозяин появился из кухни со сковородой, когда затренькала мелодия моего мобильника. Взирая на шипящие шкварки, коротко ответил Максу: «Иду!», и, объяснив хозяину суть дельца, сбежал вниз.
        Полнотелый Макс широко мне улыбнулся. Хорошая у него улыбка. По-детски непосредственная. Перенесли из его старого Москвича в мою не менее старую Ладу всё железо с комплектующими, прикрыли сиё хозяйство мешковиной, дарованной Максом, и я отдал ему задаток, то есть, двести баксов: сотню, чтоб отдать долг, а сотню - на расходы.
        - Завязывай, Макс, с криминалом. Знаешь ведь поговорку про верёвочку?
        - Не учи учёного. За три года ни одного прокола. Товар беру только у Птаха. Ты, кажись, видел его.
        Я тяжело вздохнул, пообещал Максу наведаться через неделю-другую, и мы попрощались. В самом деле, кто я такой, чтоб учить его?! Всего лишь одноклассник. Мы в детстве особо не дружили. Впустую он вертелся в детстве, впустую вертится и ныне. А я не Дон Кихот, и сражаться с ветряными мельницами не желаю. В нашей стране с утреннего солнышка, что встаёт над Дальним Востоком, и до самой до Москвы одному витязю не вспахать всё поле криминального мира. К тому же, сам только что цапнул коготком ворованное.
        Мастер не сидел без дела: за время моего отсутствия обернул картину бумагой и скрепил её скотчем. Прищурив глаза, я оценил размеры шедевра. Охренительные! Придётся везти на крыше.
        - Раму, будь добр, закажи в мастерской или салоне. У меня багет был да вышел.
        - Ты, похоже, извиняешься? Вот объясни, с какой стати ты стал таким щедрым?
        - Неужели не помнишь, капитан? Лет десять тому назад ты мне, православному атеисту, поведал о заре нашей цивилизации, о Боге Свентовите, и о том, что сотворили с нашим народом. Я тогда с издёвкой отвечал тебе и твоему приятелю. Потом начал почитывать и беседовать. Нашёл светлые головы. Они мне подтвердили многое из того, что ты сказывал. Считай, что наставил меня на истинный путь. Моя работа - в благодарность за твоё наставление и прояснение в моих мозгах, и за это выпьем, друже.
        С пафосом Мастер, не без этого!
        Мы выпили, а от шкварок я отказался.
        - Извини, язва у меня, - это заявление для него не внове, из года в год твержу его как попугай, но ни на него, ни на других оно не действует; пора, как говорил мой отец, «сменить заезженную пластинку». - Доктор велел аж на год забыть о спиртном и жареном. Питаюсь овсянкой. А ты никак в родноверы подался?
        - Стакнулся с ними. Не по душе они мне. Зациклены на ритуалах. Атмосфера у них, скажем так, совсем не творческая. Работу нашёл: веду занятия в изостудии. Сынок мой, вопреки матери, в меня пошёл, работает рядом со мной. Так вот, в эту студию раз в неделю ко мне приходит толпа народа из тех, кто историей интересуются. Норманистов почему-то больше. С пеной у рта доказывают, что викинги основали Русь.
        - А чего ты их привечаешь? Они ж шарлатаны.
        - Ну почему? Многие веруют и даже доказательства представляют. Из того, что нарыли. Я со всех дань беру - на чай и кофе, - Мастер усмехнулся, - И всем вещаю истину: блажен кто верует!.. Хотел бы с твоим приятелем потолковать. Ну, с тем, кого ты приводил в мою студию.
        - С Александром? Исчез он. Никто не знает, где он и что с ним. А жаль, хороший парень. Я с ним в спортлагере подружился. Славное было время!..

***
        Старый шуруп пришлось вывинтить: размеры картины потребовали. Даже без обрамления, Рюрик с волхвом заняли доминирующее место в гостиной. Тогда-то впервые столкнулся с мистикой: вроде бы волхв указывал на восток, но без рамы он определённо указывал Рюрику и мне на дверь, то бишь, на выход. На лике Рюрика явственно видно недовольство. Есть, есть тайна, и похоже, что Мастер интуитивно раскрыл её: русы и руйские волхвы молвили Рюрику о том, что путь перед ним чист и указали на восход. Потому-то он и пришёл со своими людьми в Ладогу.
        Следующая неделя пролетела как один день, благодаря полученному заказу на перевод технического описания. От нового работодателя. В гарантийном письме-сопроводиловке было указано, что я фирме известен как опытный переводчик.
        И наступил чёрный понедельник.
        Ранним утром того понедельника направил заказчику выполненную работу вместе со счётом-фактурой и, как говорили в старые времена, «с чувством глубокого удовлетворения» поаплодировал сам себе и лёг спать.
        На протяжении прошедшей недели никто меня, слава Богу, не беспокоил. Звонила, правда, племянница из Валдая. Из маминой родни. А другой нет. Нет родичей по отцу: они воевали-партизанили, и все сложили головы. И вёску их сожгли. Маша жила в моей квартире, пока я бегал по горам Чечни и Дагестана.
        Голосок её показался взволнованным. «Соскучилась по Питеру!» - «Вполне понятное желание. Ради Бога! Приезжай в любое время и живи, сколько пожелаешь.» - «Тогда я нарисуюсь в понедельник.» И она нарисовалась. В пять утра. Хорошая девушка Маша, супы готовит превосходно, и молодчина, потому что рано разбудила.

***
        По-разному строят люди свою защиту от внешних и внутренних неурядиц и коллизий. Как на передовых позициях, так и в тылу. Когда оттаял, пообмяк после войны, втянулся, как встарь, в лямку переводчика, так мой взгляд утерял былой стальной блеск. Но что-то затаилось, осадком легло на сердце. Женщины, как правило, чурались меня. А ведь не урод. Не помогала разного рода маскировка ни в одежде, ни в причёске. До чего дошёл! Саксаулом себя вообразил. Бесчувственным снобом, свысока посматривающим на верблюдиц и девиц. Уж очень покойным стало моё бытие, а поле моих игр казалось ровненьким как биллиардное сукно с застывшими шарами. Как главный на своём поле, взирал с равнодушием на окружающие меня субъекты и объекты.
        В злосчастный понедельник Маша первой разбила сиё состояние покоя; её голос, насыщенный обертонами, задрожал - и она, заплакав навзрыд от неразделённого горя, поведала весть, что ударила по мне, безучастному эгоисту - и я как выбитый за бортик белый шар оказался в новой реальности. А в ней - боль и сострадание к Маше с её чередой несчастий.
        Дошла до ручки! Работу потеряла, из-за безденежья охотницей стала: бутылки собирает. В девяностые годы перестройка жизни увела в лучший мир мою тётушку, младшую сестру моей мамы, затем отца Маши; за ними последовали её иные родственники. Кроме меня никого не осталось. В прошлом году умер от передозировки парень, о коем она грезила ещё в школьные годы. В этом году в офис, где она работала, пришёл новый инженер, и всё складывалось, как в сказке. Она даже начала мечтать о подвенечном платье. Недолго мечтала: средь бела дня зарезали её парня на автобусной станции. А месяц спустя обанкротили фирму, в которой она зарабатывала на хлеб насущный. По словам Марии, она живёт «в заколдованном кругу», и мнится ей, что кто-то наложил проклятие на её род.

«Дурдом. Весь мир дурдом» - так воскликнул я и, велев Маше выдать мне реквизиты для перечисления денег на её счёт, добавил: - «Всем бедам есть объяснение. Оно в одном слове: Москва. Всё в этом звуке слилось, всё им объясняется. Тебя, Маша, бессонница утомила. Приляг, поспи, сон развеет твои страхи. В комнате вчера марафет навёл, там светло и чисто. Сказку во сне не гарантирую, но пока спишь, решу твою денежную проблему. Есть кое-какие связи, так что найду тебе и работу». Не следовало мне произносить последнюю фразу. Тот же Макс умнее меня; не помню уж, по какому поводу он обронил свой девиз: «Никогда никому ничего не обещай».
        Маша заснула, а я лёгкими ударами пальцев по клавиатуре и мышке отсёк добрую половину спасательного круга - и праведно заработанные денежные средства помчались по электронным путям с острова, забытого всеми богами, кроме Меркурия, на расчётный счёт Марии.
        В грозные дни под городом Грозным и в горах Дагестана, где очутился по причине бардака в военкомате славной Российской армии и где ни дня не служил по своей воинской учетной специальности, за квартиру был спокоен: Мария держала оборону, то есть, платила по счетам, а заодно успешно окончила институт и получила классное образование экономиста. Как и ранее, она вселилась в спальню с окнами, выходящими во двор. Самая спокойная комната. А двор у нас вполне питерский: из него можно выехать в другой двор - и на улицу, параллельную нашей. Свою машину редко там оставлял: жильцы выбрасывают из окон, например, помидоры, недоеденную пиццу, et cetera, и всё почему-то летит на крышу и капот моей развалюхи или на другие машины.
        Можно было бы и самому вздремнуть…
        Да'с, насчёт того, чтобы покемарить в гостиной, я подумал да отставил это желание. Взгляд упёрся в комп, сиротливо стоящий за шкафом. Сопли кабелей, что высовывались из-за шкафа, напомнили о необходимости поддерживать уставной порядок. Любопытство взяло верх. Что кому за дело, что у меня болело?! А что болело у моего коллеги? Подсоединение к родному монитору заняло считанные минуты.

«Ну'с, что сказать? Солидный переводчик. Работал с бандитами, пардон, олигархами» - к такому выводу я пришёл через полчаса работы, то бишь, беглого просмотра документов и текстов. - «Мне с ним детей не крестить. Хотя, о человеке надо судить, прежде всего, по книгам, что он читает. Скажи, светик, что читаешь?» Нашёл фолдер «чтиво». Раскрыл. Ба-а, какая пошлятина! В том фолдере был ещё фолдер, названный «Untitled». Судя по пошлятине, что узрел, можно биться об заклад с самим собой, что сей фолдер скрывает порнуху. Открыл его - и, фигурально говоря, завис. Что за лох этот переводчик!
        И потекли мысли, одна за другой: «Что он, что я - оба лохи! Начисто у нас отсутствуют понятия о безопасности. Но если мой комп без паролей, то я не храню там конфиденциальную информацию. Твоё благо, коллега, что ни Макс, ни воры ничего не читают. Иначе бы твои капиталы уплыли бы в их карманы. А здесь что? Файл с паролями и снимком карточки кодов доступа к банковскому счету! Ну да, а вдруг оригинал будет утерян?! А до банка далеко. Надо же, тот самый банк под теми же пальмами! Это дело ясное: видел ты, светик, ту же рекламку оффшоров, что и я.»
        Мне как-то стало нехорошо. Ранёхонько ещё, но Макса надо было трясти за жабры. Выскользнув на улицу, завёл машину и поехал по пустынным улицам с редким среднеазиатским людом, вышедшим на уборку вверенных им территорий. Свеж был воздух, напитанный осенней прелью. Почему так мил людям сей признак умирания природы и знак прощания?
        У подъезда дома, где жил Макс, две лавочки. Народ повсеместно ставит кодовые замки на подъездах, а лавочки почему-то исчезают. Обшарпанный дом Макса был исключением. Не сгинул советский дух и порядок из этого дома. Несмотря на раннее утро, на лавочке под сенью кустиков с листвой в багровых тонах сидели две пожилые женщины, прервавших живое обсуждение местных сплетен при моём появлении.
        - К кому вы? - беспардонно спросила меня та, что потолще.
        В памяти вспыхнуло: Трофимовна, соседка Макса.
        - К Максу иду, Трофимовна. Надо бы нам на кладбище съездить, к могилкам родителей.
        - Нет твоего Макса. Вчера убили. Ментов вызвала, так они почти до полуночи разбирались, кто да почему?
        Сглотнув, спросил:
        - Кто ж его?
        - Бандюганы. Первым делом дверные глазки нам залепили, потому никто их не видел. Не шумели, не кричали. Поговорили да отчалили на своих мерсах. А у меня ключ от его квартиры: Максик мне его дал давным-давно. Глянула я - а там два трупа. Максик, в голову стреляный, и бандюган Птах. Его я опознала. Частенько наведывался. Так и сказала. В понятых была.
        Я приложил ладонь к сердцу. Неровно оно стукнуло.
        - Квартиру, верно, опечатали?
        - Опечатали. Запиши-ка телефон ментов. Если знаешь что, позвони следователю.
        Записав номер телефона, сказал на прощанье:
        - Ясно. Но неясно, как земля таких сволочей носит?
        Разное приходило на ум, пока вертел баранку. Одно было понятно: всему причиной тот сворованный комп, что у меня в кабинете. Надо отомстить за Макса и слинять на время. Вряд ли Макс выдал меня. Тотчас бы навестили. Но вычислят, как пить дать. По мобильным номерам входящих-исходящих. Они все под одними крышами ходят, что бандиты, что менты.
        Машину загнал во двор и через чёрный ход поднялся к себе. Маша ещё спала, и я решил не будить её. Из её сумочки достал паспорт, спустился на первый этаж и позвонил в дверь Михаила Моисеевича. Сонливо и недоумённо он уставился на мою персону, но я скоренько объяснил ему, что нужна доверенность на имя племянницы. Мол, специально вызвал её, да с дороги притомилась и спит, а дело безотлагательное, поскольку должен срочно отбыть по делам. Покряхтел Михаил Моисеевич и пригласил войти. Конечно же, бывшая моя картина висела на видном месте, напротив стола юриста, ублажая и успокаивая его взор. Нотариальное дело хлопотное, а потому и дерут безбожно. Хлопоты опытного Михаила Моисеевича растянулись аж на пятнадцать минут. Распечатал, где надо приложил штамп и печать, заверил мою подпись - и протянул ладошку для принятия оплаты. Ладошка у него маленькая, а размер оплаты большой. Но я не возражал. Поблагодарил и пожелал всех благ ему и его супруге. Бездетно они прожили жизнь. Но такая радость не для всех.
        Без лишнего шума, дабы не нарушить безмятежный сон Маши, открыл на кухне бутылку минералки. Воздушные капли стремились наверх, к своей родной стихии. Последую их примеру - и бог знает, куда меня выбросит. Но иного выбора нет. Осушив фужер одним глотком, решительно направился к компу. Вывел файл с банковскими кодами, вошёл в Интернет. На счету моего коллеги, по моей догадке, либо убиенного, либо сбежавшего, сумма превышала двадцать лимонов. Внутрибанковская операция свершится мгновенно. На всякий случай указал по-английски: «для закупки оборудования по контракту». И перешёл Рубикон, оставив небольшой «хвостик» на счету. А перейдя, зачистил следы своих действий. Отсоединив кабели, упрятал железо в сумку. Утопить её - минутное дело.
        Начал собирать вещи. Когда-то у отца имелся «тревожный чемоданчик». У меня наготове тревожный «back-pack», а по-русски «рюкзак». Уложил дополнительно то, что мне будет необходимо, и то, что дорого, иначе говоря, несколько фотографий моих родителей. Не мог представить их мёртвыми, потому что видел их только живыми. Мама была второй женой отца; с первой он расстался ещё в пятидесятых. А я, единственный сын, оказался поздним ребёнком. И надо бы восполнить то, что не успел отец, да вот
        - постоянно что-то удерживает меня в рядах холостяков.
        Возможно, нечаянный стук дверцы шкафа или мои движения разбудили Машу, и она позвала меня. Приоткрыв дверь её комнаты, я сказал:
        - Надо вставать, Маша.
        - Мне показалось, что кто-то звонил. Точно, кто-то звонил долго и настойчиво, но у меня просто не было сил встать и открыть дверь.
        - Странно, кто бы это мог быть? - ответил я.
        В самом деле, странно. Вряд ли бандиты. У них, как в армии, утренний развод. Да'с, человек всегда способен найти утешительную мысль. Тем не менее, столь ранний утренний звонок в моё отсутствие мне был не понятен. Мобильник я всегда отключаю на ночь с тех пор, как мои работодатели звякнули мне раза два в ночное время из Штатов. Работы следует сбрасывать по электронной почте, а не звонить по ночам. Ныне мобильник был отключён, и никто до меня не пытался дозваниваться. Это-то ясно: зачем раньше срока пугать дичь?!
        - Вставай, Маша! Я на тебя оформил доверенность. Как хозяйка, будешь платить за квартиру. Все бумаги для этого на кухне, рядом с твоей сумочкой. К сожалению, мы оба должны сейчас уехать. Деньги тебе перечислил, тебе их на год хватит.
        Маша подозрительно всматривалась в мои невинные глаза. Она не стала меня укорять, но молвила:
        - Говорила ведь вчера, что над нами довлеет чьё-то проклятие.
        - Ах, Маша! Люди сами себя заводят в дебри таких обстоятельств, из которых только одно спасение… И я завёл себя в дебри, и мне надо скрыться на время. Не будем спорить, просто играю тебе подъём, как в армии. Время пошло! Я тебя прямо до твоего дома довезу.
        Пока Маша умывалась, достал отцовский ТТ и сбрую для скрытого ношения. Одел пиджак, плащ бросил на рюкзак. Маша вышла из ванной, и в этот момент раздался звонок в дверь. Соседи не стали бы звонить так долго. По спине пробежал холодок. Указав Маше на спальню, вытащил пистолет и подошёл глянуть в дверной глазок.
        - Открывай, старина. Это я, Сашка. Не забыл, надеюсь, наш спортлагерь?
        Визуальная проверка подтвердила явление пропавшего народу, и я открыл дверь.
        Сашка поставил тяжёлую и объёмистую сумку на пол, бросил на неё плащ, и мы обнялись. Он разительно изменился. Обритая голова с седельцом Ю la запорожец выдавала его, по моему разумению, модное увлечение, характерное в среде молодых ребят, но сам-то он ведь не молод! По фасу видно: истрёпан жизнью. Моего друга впору можно называть «Старым». Впопыхах я сунул ТТ в карман, а Сашка, узрев его, спросил:
        - Знаешь, значит, что тебя пасут?
        - От тебя первого слышу об этом.
        - Начали серьёзную охоту. Напротив дома, в сквере, двое ждали твоего возвращения. Ты куда-то уезжал на машине. Они увидели: дверь на балкон открыта, значит, вернёшься. Хотели проникнуть через балкон и встретить тебя в квартире. Могли бы. Пришлось их попытать и выспросить. Дали адресок босса. Практически рядом. Доехал на их машине до Депутатской, что на вашем Крестовском. Там, в особняке, зачистил всех. Кое-что прихватил за труды и риск. Судя по всему, их цепочка гораздо длиннее. Есть такие, которых невозможно достать.
        - Ты такой крутой?
        - Намного круче, чем ты себе представляешь.
        Из спальни появилась Маша, пролепетала «Здрасте», и в ответ на её приветствие вместе с книксеном Сашка широко улыбнулся.
        - Твоя племянница, полагаю?.. Учитесь? Работаете?
        - Окончила экономический.
        - А ведь нехорошо вплетать племянницу в жуткую ситуацию, - Сашка укоризненно посмотрел на меня.
        - Обо всём догадался лишь сегодня утром. Уже после приезда Маши узнал, что моего приятеля убили, - голос мой звучал глухо: много непонятного было в новом облике и речах Александра, чересчур много, включая его странную униформу. - Вижу, Сашка, ты в органах работаешь?
        - Да, парочка! Маша и медведь. Медведь очень догадливый. Я тебе опосля расскажу. Сейчас я Машу провожу на вокзал, потом вернусь за тобой. От моего предложения, думаю, ты не откажешься. Прощайся с Машей. Твой дядя, Мария, уедет со мной надолго, а может быть, навсегда.
        Маша всхлипнула, изобразила «чмок» на моей щеке. Я напомнил ей о платежах за квартиру. И мы присели на дорожку.
        Сашка достал несколько пачек зелёных в банковской упаковке и, затолкав деньги в дорожную сумку моей племянницы, сказал ей:
        - В качестве компенсации за дядю. Чтоб не поминала лихом.
        Проводив с балкона взглядом отъезжающее такси, вернулся в гостиную и хотел было… Какая разница, что я хотел?! Как током пронзило: «Он же из этих! Сыграл на доверии! И ведь внушил, зараза! А я безвольный лох!»
        Такси догонять и спасать Машу? Поздно! Надо же так повестись и лохануться! Но по поговорке, кол колом вышибают. А дома родные стены помогут. Идея оформилась в считанные мгновения. В прихожей - укороченная штанга от турника. Когда лень бежать в парк на утреннюю разминку, подтягивался на ней до седьмого пота. Там же, в шкафу прихожей, снасти для охоты и ужения. Считанные разы выезжал на охоту с отцом, но, повзрослев, наверстал. Вывалив из шкафа несущественные для предстоящего дела спиннинги, вытащил ловчую сеть. Распутывая сеть, подумал: «На фига тебе, козёл, баян? Есть ТТ. Если что, он живым не выйдет». Оттащил от греха подальше его сумку, заглянул: в ней - разного типа оружие и пачки банкнот. Ради достоверности баек и убеждения!
        Запомнил его движение: он сбросил на пол свой плащ, что лежал-переливался светом на сумке. И где ж тот плащ? Пошарил рукой по полу - и нашёл. Ещё одно доказательство! Что-то читал о новых разработках. Простой смертный таким плащом-невидимкой владеть не может. На кого же ты, Сашок, работаешь?
        Томительное ожидание ответа на этот вопрос наконец-таки прервалось цивильным звонком домофона. Снял трубку, спросил: «Кто?» - «Саша Буйнович.» Открыл дверь подъезда и, когда звякнул дверной звонок, крикнул: «Входи. Не заперто!»
        Буйнович захлопнул дверь, обернулся, увидел пистолет в моей руке.
        - Садись на пол. Руки за голову. Без резких движений. Стреляю метко и без предупреждения.
        Он сел, уселся и я на стул и задал первый вопрос:
        - Куда ты отвёз Машу?
        - Посадил на отходящий. Билетов не было. Сунул на лапу проводнице. Обещала довести Машу в целости и сохранности до станции Бологое. Маше выдал ценные указания, как себя вести.
        - На кого ты работаешь?
        - На себя. И на свою колонию на Урале.
        - Ага, колония зеков, а ты их олигарх, а точнее, пахан.
        - Круче, намного круче. Князь я.
        - Клёвая кликуха. Значит, и меня решил упечь в колонию?
        - Если дашь добровольное согласие. Насильно никого не заставляю. Мог бы показать картинки той колонии…
        - Руки!.. Твоим байкам не верю. Очевидно одно: ты следил за мной, прежде чем вломиться со своим грузом. Мог бы всё иначе провернуть. На фига вся эта показуха и желание втереться в доверие?
        - Врать не буду. Следил. Дней десять, с перерывом. Тоскливо было внимать твоему молчанию, когда работал над переводом. Заказ, кстати, я тебе выдал. Считай, что оплатил. Мне надо было всё о тебе вызнать. Ночью проник через балкон. Ты бездумно оставляешь дверь открытой. Большой, так сказать, минус. Проверял бы тебя ещё денька два-три, да видишь, обстоятельства помешали.
        - Так ты жучки установил?
        - Не только. Прилепил тебе, спящему, датчик на спину. Могу сказать: ты физически здоров, и язвы, о которой ты шептал Мастеру, тоже нет. Мастер меня заинтересовал. Его проверка заняла меньше времени. Он уже дал согласие. Будет, как ты говоришь, зека в нашей колонии. Выдал ему денег на закупки холста и красок. Через два дня явится с сыном и привезёт материалы в лагерь. Арендую тот самый, где мы когда-то занимались самбо. Там все ребята и дивчины более или менее молодые, все специалисты. Женатых пар нет. До отбытия в колонию проходят курс молодого бойца.
        - Чем вы там в колонии занимаетесь?
        - Строим свою жизнь, дома, предприятия, стадион. Работаем на полях да в огородах. Никому мы там не подвластны. Отличная рыбалка, а охотничья угодья - сразу за периметром.
        - Знаю я о нынешней охоте. Пять патронов на человека плюс куча ограничений.
        - Так это здесь. А там другой Урал.
        - Что значит другой?
        - Там нет городов. Там моё княжество, окруженное горами и лесами.
        - Если желаешь усыпить меня фантазиями, то номер не пройдёт. Фантастику не читаю. Не вешай лапшу…
        - Так и я её не читаю. Я тебе дело предлагаю. Даже два дела. Будешь обязан дежурство нести, через день, как говорится, на ремень. Будешь переводами заниматься. Парни под моим чутким руководством изымают оборудование со складов в Штатах и прочих странах. Перевод документации к оборудованию - твоя работа по совместительству.
        - Ясно, воруют станки и машины по указке пахана. А как платить будешь? Из расчёта за каждый лист объёмом в тысячу восемьсот печатных знаков?
        - А никак!
        - Понятно! Колония есть концлагерь. У вас там висит плакат с надписью «Труд освобождает»?
        - Не ты один меркантилен. Для желающих, возможно, проведу посещение золотых приисков. Весь золотой песок, что намоете, и самородки - ваши.
        - А мне этого не надо. Я уже себе намыл.
        - Да знаю я. Прежде, чем хлопнуть босса в особняке, выведал, почему они так рьяно охотятся за твоей персоной. За тобой, оказывается должок, ни много ни мало, а сорок миллионов.
        - Почему сорок? Двадцать.
        - Ну, не знаю, может быть, проценты набежали. Так что здесь тебя и под землёй найдут.
        После этих слов что-то затуманилось в моей голове. Последнее, что безвольно пришло на ум, было: «Ах, гад! Усыпил-таки.»

***
        Пробуждаясь из тенет сна, не открывая глаз, пытался поймать увиденную жар-птицу за хвост и прочие видения и диалоги. Фрик с грубо намалёванным фасом наяривал на аккордеоне, и, вроде бы, я очутился в прошлом, в далёком Лондоне. Моя Подруга, забыв о моём присутствии и похабно виляя бёдрами, пошла прочь от меня и исчезла за портьерой, из - за которой в тот же миг вышли два парня, преграждая мне путь. Да ради Бога! Не желаю видеть похабство! Фрик по-прежнему играл грустную мелодию, а я заказал тёмное пиво. Вслушиваясь в звуки музыки, начал воспринимать, говорить и думать по-английски. Пальто, что держал на сгибе руки, вдруг исчезло, а фрик, пронзительно выражая сочувстие, запел скрипучим голосом о русских, что распродали свою империю, и о бедном русском, что продаёт последнее пальто. Горьким было пиво, горьким казалось и сочувствие… Всё прочее вылетело из памяти так же, как и жар-птица.
«Ага, перетащил в кресло. Странно, что не связал. Да уж ясно, что он не из этих» - кажется, такие первые осознанные мысли возникли, едва я успел стряхнуть наваждение сна. Припомнил я разговор с Сашей, и что-то мне прошептало: «Не враг он тебе!» А он сидел на другом кресле, за журнальным столиком, под образами Рюрика и волхва. Пистолет лежал рядом со мной, но его взведённый курок уже был спущен.
        - Извини, надоело сидеть на полу. За Машу не беспокойся. Я ей дал работу: будет подыскивать людей для следующей партии. Может быть, и жениха себе найдёт. Те работы для тебя, что я упомянул, для тебя не главные. Помню наши беседы, и согласен с твоей идеей: мы здесь живём в тумане лжи. Много есть таких загадок, что мы должны разгадать и прояснить. Каждый археолог, независимо от того, где он копает - в своей душе или истории прошлого, - авантюрист. С твоим складом ума надо бы не корпеть над переводами, но вникать в загадки и интерпретировать их.
        - Ты, Саша, темнишь. Выкладывай все карты, тогда смогу ответить тебе, причём кратко: да или нет.
        - Ладно! Имей ввиду, я доставлю тебя в лагерь, а там никто не ведает истины. Полагают, что едут за границу. Иначе, многие из них послали бы меня или моих агентов грубо и по известному адресу. В моём маленьком княжестве нет ни храмов, ни церквей, но есть полная свобода для творчества в свободное время, хотя поначалу придётся пахать как рабам. Такой вот проект. Личный состав не большой, и вам необходимо будет выполнить множество работ. А тебе, думаю, придётся подумать о том, как оборонять городок от возможных наездов из степи. Шастают там кочевники. Здравый смысл, предполагаю, заставит тебя усомниться в моих байках, но скоро, уже сегодня смогу тебе кое-что доказать. Итак, как обещал, вводная. Для затравки, немного о себе. Перед собой ты видишь царьградского вора, промышлявшего в стольном граде Византии, и, благодаря стечению обстоятельств, сумевшему получить в распоряжение «Валькирию», темпоральный модуль, способный шастать в пространстве-времени. Так его именовали потомки немцев, в которых взыграла кровь предков. Решили они переиначить историю. Всего у них было три модуля, найденных в просторах
космоса на планете, забытой всеми богами. Могли бы преуспеть, но их авантюра завершилась крахом. Два из тех модулей были уничтожены моим другом. Сегодня с ним познакомишься. У тех немцев из будущего имелась база их корпорации, некое осиное гнездо, и эта база была разбита и развеяна их противниками, после чего третий модуль попал в лапы американцев. Громко поименовав себя темпоральной полицией, они устремились на поиски двух исчезнувших модулей, а также с целью устранения всех возникших в прошлом аномальных явлений и тех лиц, что стали им известны из архивов корпорации. Ведомо им стало и о моей персоне. Нашли меня по датчику, что до сих пор ношу под кожей. Нашли на свою беду.
        - Как же, дорогой мой, ты на «Валькирию» попал?
        - Немцы из корпорации ныряли в разные эпохи прошлого. С разными целями. Попутно ловили прототипов для боргов, иначе говоря, рабов. Попалась им и моя бедовая головушка. До пленения я сподобился совершить жуткое преступление: размозжил весьма ценную голову магната и капитана модуля. За его погибель мне вынесли приговор и выбросили в диком краю во времена былинные. Спустя некоторое время, узрев мои подвиги, перебросили в иную эпоху. Задумали они, полагаю, коварные планы по моему использованию, да что-то у них не срослось, и корпорация приказала долго жить. Вмешались бравые пиндосы. Не знаю до сих пор, благодарить или ругать хозяйку модуля, но она даровала мне специфические особенности. Могу воздействовать на людей путём внушения или гипноза. Похоже на то, что стал мутантом. Когда американцы освободили меня из клетки, чтобы выбросить из модуля, одного за другим усыпил их и убил. Мнится мне, не без помощи хозяйки модуля. Не нравились ей те типы.
        - Что за хозяйка? Ты постройнее не мог бы рассказывать свои фантазии? Твой сценарий совершенно невнятен.
        - Её имя Жива. Была когда-то богиня с таким именем. Всё в мире смертно. Задолго до смерти она перенесла свою божественную сущность на матрицы своей виманы. Борги сожгли останки Живы, а её вимана погрузилась в долгий сон на планете-кладбище. Там-то и нашли немцы её и две других виманы. Предназначение их сугубо транспортное, то есть, мирного характера.
        - По правде если, твоя повесть звучит охренительно. Надо, батенька, ближе к Земле. О народе думать и сочинять. По примеру того царя, что Федоту-стрельцу покоя не давал.
        Сашка улыбнулся и сказал:
        - Могу и ближе к Земле. Вот послушай-ка мою притчу.
        Он картинно встал, заслонив собой свет от окна, произнёс «притча об Ирии». Кашлянул и, перед тем как сказывать байку, повторил:
        - Притча об Ирии.
        Совсем не важно, как звали князя и попа. Допустим, князь Глеб и архиепископ Фёдор. Притча не о них.
        Из Киева в безбожный Новгород князя и архиепископа сопровождала малая дружина.
        Гридни дремали и грелись у костров. Осенняя прохлада уже давала знать о приближении холодов. Князь и архиепископ безмятежно спали под одеялами из лебяжьего пуха. Знатные люди многое могут себе позволить; и они вряд ли сомневались в том, что властны над судьбой и душой каждого гридня.
        Ладьи у берега и весь стан в тусклом лунном свете казались призрачными. Гридень Василий любовался звёздами на безоблачном небе, вспоминая недавно слышанные им сказы. В какое-то мгновение ему показалось, что звёзды исчезли. Протёр глаза - и точно: нет над ним звёзд! Видно, ветер облако пригнал.
        Он толкнул задремавшего друга и задал ему вопрос: «Слышь, Кирилко? Хошь, поведаю тебе об ирии?» - «О рае?» - «Об ирии. Искушал мя старец волхв. Сказывал об ирии. Все наши души, глаголил, туда устремляются.» - «Хо-хо, и души злыдней тож?» - «И души злыдней. Для них там, в Ирии, отдельная земля, морем-окияном окружёна. Вселяются души злыдней в чёрные тела, и нет никому ходу до ихней чёрной земли. Ему видение было. А на нашей земле в Ирии палаты до небес. Округ них сады. А люди летают в небесах и меж палат, и живут все в мире и согласии.» - «Ты нашему попу расскажи. Он тебе враз учинит покаяние. Разгреби угольки. Должно быть, поспела.»
        Гридень разворошил тлеющие угли. Вверх взметнулись искры. Выкатив несколько испечённых картофелин, полюбопытствовал: «Знатно уродилась нынче картошка. Наш князь аж десять лодей с картофелем в Царьград отправил. Кирилко, ты ж был в Царьграде?! Ни единого слова не молвил о нём.» - «Город как город, - ответил Кирилко, - Большой вельми. Нищих уродов много; попов там видимо-невидимо! И все в чёрном. Как злыдни в твоём ирии.»
        Гридни от души рассмеялись. Один из них большим пальцем показал в сторону спящего архиепископа, а другой понимающе кивнул головой.
        После недолгой паузы Александр, которому я решил дать прозвище Мутант, высказал мораль: «Не глас народа, а его смех нам строить и жить помогает».

***
        - Стало быть, кое-кто там нашу Землю называет Ирием? - спросил я Мутанта, не оспаривая его баек, например, о картофеле. Не видел смысла в спорах с параноиком.
        - Ты, как всегда, догадлив! - ответил он и добавил: - А теперь представь Ирий, затерянную в дальнем космосе планету земного типа, где огромный океан разделяет два континента: северный и южный. Те, кого переселили на ту планету, воссоздали почти зеркальное отражение нашего мира. Но на той Земле помнят о нас.
        - Зеркальце, конечно, кривое?
        - Весьма кривое. Спешить не буду… Ты сыграешь одну из главных ролей. Придёт время
        - введу тебя в курс, но - увы! - сценарий всего предприятия осложнён рядом обстоятельств непреодолимой силы…
        - Так ты что, кино будешь снимать?
        - Ага, сериал. Скрытыми камерами.
        Мой друг криво и цинично ухмыльнулся, точно также, как недавно, когда сообщил о зачистке в особняке на Крестовском острове. На вопрос, сколько душ он отправил на тот свет, он лишь махнул рукой и заметил: «Не считал. Да какая тебе разница?!»
        А я не смог послать его куда подальше: сам оказался в тенетах форс-мажорных обстоятельств.
        Не могу сказать, что поверил Мутанту. Байки многие горазды травить. В череду событий, связанных с Мутантом, идея о съёмке кино никак не вписывалась. Мутант, по моим соображениям, не из тех, кто снимает, а из тех, кто играет, причём роль убийцы или вожака банды. Способен ли убийца быть творцом или художником? Сомневаюсь. Полагаю, что низменные чувства вытесняют из душ убийц, а также бизнесменов стремление к творчеству. По себе сужу: отправил к аллаху не менее дюжины ваххабитов, и это отбило всякое желание к созиданию или чтению нетленного и высокого искусства в стихах и прозе, а сей дневник нечто вроде личного письма. (Угу, тебе, мой друже!) С другой стороны, есть иные примеры. Убийство не помешало знаменитому Караваджо творить превосходные живописные полотна.
        За этой тягостной мыслишкой последовала другая, замешанная на здравом смысле, и в моей внутренней речи, обращённой к себе, Окаянному, прозвучала иная нота: «Он же не убийца, а твой защитник, Окаянный!»
        Александр взирал на меня с улыбкой. Прервав моё раздумье, он заявил:
        - Вот, пожалуй, достаточно для начала. Если желаешь лицезреть Живу, руки в ноги и за мной.
        Сумбурный пересказ сценария и его притчи ясно доказал, что Мутант не из тех, кто сочиняет иль снимает. Чёрт с ним, с этим сценарием! Меня волновало иное.
        - Нас из города не выпустят с твоим багажом и оружием. Наверняка, уже введена в действие операция перехвата. У моста Володарского нас и повяжут.
        - Зачем нам туда ехать? Есть же поблизости дороги без интенсивного движения?! Доедем до Приморского парка, где строят стадион. Там наш след затеряется. Возьми свой арсенал для рыбалки. Пригодится. Ну так, да или нет?
        - Скорее да, чем нет.
        - Тогда даю тебе пять минут - и на выход!
        Как по тревоге, натянул я практически новенький камуфляж с капитанскими погонами, наскоро собрал снасти. Порыскал по шкафам в последней попытке найти паспорт. Последний раз держал его в руках ещё в мае. Отчётливо помнил, что оставил паспорт на видном месте в гостиной. Всё хотел подать заявление о пропаже, да ноги не доходили. Бывали моменты, когда выручал загранпаспорт и намёк на свою забывчивость. Махнув в досаде рукой, выудил коробку с мамиными драгоценностями и цацками, что купил в Индии, и обошёл в последний раз квартиру.
        Вышли во двор, разместили багаж, и на прощанье я погрозил рукой соседям, успевшим метко попасть пакетом с прокисшим молоком в капот Лады. Наш народ неисправим: к парковке на тротуарах и во дворах относятся с классовой ненавистью.
        Через полчаса с дороги у Приморского парка мою машину подняла неведомая сила.
        Закрылся люк транспортного люка «виманы».
        И я громко сказал:
        - Ёпть!
        Хотел было выйти, но Сашка остановил меня:
        - Сиди. Не рыпайся. Нас вот-вот выгрузят рядом с лагерем.
        Нас выгрузили, и из «виманы» следом за нами мягко приземлился на редкость худой по комплекции человек. Глянул на него, посмотрел наверх. Увидел лишь мерцающее марево без очертаний. «Это ж надо! До чего додумались военные» - с этой мыслью, мелькнувшей в моей ошеломлённой голове, снова сфокусировал взгляд на незнакомце.
        - Представляюсь: сержант Сергий, - сказал он почти по-уставному.
        - Герой Галактики в моих глазах. Не могу понять, почему он не нравится Живе? - иронично добавил Сашка.
        Юмор Александра мне был решительно непонятен. Салаги в армии не понимают дедов, а я себя на мгновение ощутил салагой.
        - Креста на тебе нет! - воскликнул Сергий.
        - А я его в кармане ношу, по завещанию Матушки.
        Так вот и познакомились. И расстались. Как ни странно, то была первая и последняя встреча с Сергием. Повернулся я к Александру: хотел спросить его, что за хрень с колючей проволокой они установили на въезде в спортлагерь, но меня отвлёк некий свистящий звук за спиной. Сергий исчез, словно его и не было. «И где ж притаился Хотабыч» - не стал выяснять сей вопросик. У Сергия свои дела. У меня свои.
        - Что это за КПП? Ни дежурного, ни дневального. И к чему тогда эта вывеска в/ч
54712?
        - Камуфляж, - ответил Александр. - Выясни у Семёныча, администратора, почему никто не дежурит. Две недели тому назад здесь был выставлен пост. Непорядок!
        Забрал я свой рюкзак. Снасти оставил. С машиной простился и передал ключи от неё Александру. Александр обещал переправить снасти в мой новый дом, а новый транспорт, по его словам, давно меня там ждёт-дожидается.
        - В лагере в твоём распоряжении автобус ПАЗ с водителем.
        Сказал так, словно наградил. Эх, но ПАЗ не ВАЗ.
        Прошли мы через пустующее КПП. Дорогу от КПП в лагерь с обеих сторон ограничивали два стройных ряда деревьев. Тронув меня за плечо, Александр показал на два деревца, стоящие друг против друга. Я кивнул головой. А как же, памятны они мне!
        - Вот наши дубки. Помнишь, сажали.
        - Медленно растут. Не то, что те тополя, поодаль.
        - Не люблю тополя. Что привезли, то и посадили. Ты курить ведь не бросил? Покури и послушай Князя. О проекте вкратце расскажу. В том мире есть три основных центра влияния: православный, католический и ведический, иначе говоря, славянский. Славяне шаг за шагом уступают более продвинутым центрам. Тебе не кажется странным, что везде и повсюду побеждает мракобесие?
        - Мне многое кажется странным.
        - Вся беда в отсутствии или недостатке образования. Католики и православные губят на корню всякое здравомыслие. Но в неведомом для них краю я создаю четвёртый центр: моё княжество. Создаю его без религии, без попов. Есть училище. Со временем, надеюсь, будет и высшая школа. Нет у меня желания захватывать иные центры и вешать обузу на шею. Но придёт время - и влияние княжества станет весьма ощутимым во всех пределах того мира. Изначально у Живы не было выбора, а потому, что есть у нас, то есть. Со временем поймёшь. Да простится мне каламбур, но пока жива Жива, желаю как можно больше позаимствовать из нынешних технологий. Надобно мне многое. А людьми ты займёшься. Будешь начальником, директором, ректором. От этой черты, Святослав, и на всей территории лагеря тебе делегирую власть и все полномочия. Отныне ты здесь царь, судья, воспитатель, вершитель судеб, а если понадобится, то и палач. Для твоих людей не Российской Федерации закон, а твоё слово - закон.
        - Да что ты говоришь?! Один звонок пострадавшего от моей немилости - и сюда нагрянет полиция или братки.
        - Не нагрянут. Мобильная связь не действует. Лагерь накрыт колпаком.
        - Ну'с, допустим. А если пожар?
        - Сами справляйтесь. Ныне здесь около сотни человек. Мужчин и женщин поровну. У Семёныча, здешнего администратора, есть перечень спецов. Тех, кто тебе не по душе, гони. Найдём замену. А теперь - к администратору.
        И Александр повёл меня к Семёнычу.
        В конце аллеи узрели молодого парня. Прошёл он мимо, не замечая нас, и все признаки, включая его бессмысленный взор и неуверенную походку, явно выдавали в нём наркомана.
        - С таким контингентом, Саша, ты ничего не сможешь создать.
        Он помрачнел.
        - Теперь это и твои проблемы. Гони таких вон. У нас не воспитательный дом. Мне, Князю, такие не надобны.
        Претила мне его кликуха! Так ему и сказал. А сказав, добавил, что отныне буду звать его Мутантом. Объяснив, что награждаю всех близких друзей прозвищами, заявил:
        - Голову не ломал: сам ты, дружище, напросился да выдал своё прозвище.
        Он окрысился, но потом улыбнулся:
        - Все мы мутанты. Давно доказано. Называй, только тет-а-тет.
        Что я ощущал, приближаясь к старому кирпичному дому, который давным-давно я уже посещал ради отметки о своём прибытии? Выразить то состояние можно одним словом: лихорадка.
        Любой может свихнуться от длительного пребывания на пороге неизвестности. А сказкотерапия (должен отметить), к которой прибегал Мутант, совершенно недейственна.

***
        PS Лихорадка меня не оставляла на протяжении двух последовавших месяцев.
        Да и поныне даёт о себе знать. Мутант соизволил дать мне краткий отпуск и машину с водителем перед отбытием и, по его словам, «начала игры». Полчаса хватило, чтобы проститься с родным городом. Прогулялся у Ростральных колонн, полюбовался на Зимний дворец - и поехал домой. Не в одиночестве гулял, не в одиночестве любовался Зимним…

***
        На территории спортивно-оздоровительного лагеря лишь одно кирпичное здание, на коем две солидных вывески: «Администрация» и «ЗАГС»; столовая, гараж, две казармы, что построены из блоков в шестидесятые годы, а ныне оборудованные как жилые корпуса для мужчин и женщин; а также, множество новых модульных домиков контейнерного типа.
        Когда Мутант представил мне администратора, отставного полковника и бывшего сторожа лагеря, я подумал: «Бодренький дедок!» На глазок дал ему лет шестьдесят с хвостиком. И ошибся! Дед вытянулся в струнку в присутствии Буйновича, и у меня невольно мелькнула мысль: «Знать бы, что Мутант внушил Семёнычу?» Кое-что тут же прояснилось. И подумалось: «Занятная у них игра».
        - Семёныч, сын полка в сорок пятом, а ныне он больше, чем отец, для нашей большой семьи. Администратор и Заведующий ЗАГСом. Доволен ли службой, Семёныч?
        - Так точно, товарищ Буйнович.
        - Многих ли переселил из казарм в домики?
        - Вчера тридцать первую пару зарегистрировал.
        - А остальные что ж?
        - В лесок ходят. Как вечор наступает, так и ходят.
        - Знакомься, Семёныч, с Начальником лагеря, - Мутант представил меня и добавил: - Впиши в книгу приказов по лагерю и объяви на утреннем построении. А мне ключ дай от апартаментов. Начальник тебе соседом будет.

«Апартаменты» на поверку оказались обычной двухкомнатной квартирой; одна из комнат была меблирована под офис. На столе - ноутбук, но без выхода в интернет. Ради моей безопасности товарищ Буйнович запретил мне выход в Интернет! А ради безопасности моей племянницы он обещал предпринять кое-какие дополнительные меры. Тут-то я ему и высказал два пожелания, пришедших мне в голову:
        - Имей ввиду, Александр, племянницу я не оставлю на произвол судьбы, и к твоим авантюрам присоединюсь только в компании с Машей. Есть и второе пожелание. Гложет меня нехорошее предчувствие. Смотрю на твою необычность и понимаю: обработали тебя, да только не пойму, что с тобой сотворили. Я же не желаю подвергаться никакой обработке или внушениям. Мне это ни к чему. Желаю и впредь оставаться тем, кем я есть.
        Хмуро глянул на меня Мутант.
        - Ладно, учтём.
        Недолго он хмурился. Что-то, видно, решил. Улыбнулся и объявил:
        - Столоваться будешь с народом. Слышал Семёныча? Поубавилось свободных красавиц. Остались самые стойкие. Ты не теряйся. Присмотрись. Может быть, найдёшь свою половину. Моя половина меня бросила. Но я ей замену нашёл. Гарем у меня из двух жён.
        - А с двумя тёщами как справляешься?
        - Никак. Одна в Новгороде, а одна из руйских, на острове Руйя проживает. Ныне это остров Рюген. Короче, они от меня так далеко, что и представить невозможно. И путь нам туда заказан, как говорит Жива. С наследниками беда. Все дети не мои. Неделю или месяц здесь проведу, а возвращаюсь к себе и вижу: там год прошёл. Жива объясняла причины таких явлений. Какие-то возмущения в пространстве-времени. Вот такова моя горькая семейная жизнь. Не будем о грустном…
        Явно и печально: Мутант жил в двух мирах, и о том, что творилось в его голове, свидетельствовали его безумные речи.
        Он еще долго наставлял меня по разным текущим вопросам типа физической подготовки личного состава. Подмигнув, вменил мне обязанности тренера женской группы. Мужиков, как оказалось, есть кому гонять. В той группе тренером самбист из его круга знакомых.
        - Что ж ты мне Живу не показал?
        - Успеется. Она о тебе знает. Если погибну, займёшь моё место.
        - У тебя же Сергий есть.
        - У меня много разных есть. А на Сергии - одна, угробленная им вимана и проклятие Живы. Он, по его словам, загубил две виманы, но Жива внесла коррективы. По её сообщению, где-то в пространстве-времени шастает одна бесхозная вимана, без экипажа и без боргов. Мы ей присвоили название «Летучего Голландца». Когда-нибудь поймаем ту виману вот на этот маячок, - Мутант извлек из кармана нечто вроде брелка, и тот «брелок» неожиданно засиял янтарным светом.

«О как! Плакать ли мне? Или смеяться» - эти мысли скользнули в голове переводчика и почти миллионера и остались где-то втуне.
        Выпили на посошок, и Мутант отбыл, посоветовав не опаздывать к обеду. На довольствие меня ещё не поставили, но там - шведский стол, причём не скудный. Короче, буфет открыт до шести вечера.
        Первым делом отворил окно, не взирая на осенний холодок, что весьма ощутим к северу от Ладожского озера. Донеслась перепалка Буйновича с Семёнычем. Буйнович требовал бухгалтершу на ковёр, а Семёныч, грудью став на её защиту, сказывал, что она в Петербурге и явится лишь послезавтра, а сейф её закрыт. «Какой сейф? - взревел Александр. - Она должна здесь отдыхать и здоровье поправлять перед дальней дорогой. Придётся ей полный отчёт мне представить!» Посвистывая, он пошёл прочь от нашего дома.
        Вот оно как бывает: каждого отделяет лишь шаг от паранойи, но можно, как только что доказал Буйнович, из паранойи вновь шагнуть в мир здоровых.
        Каждая секунда, что тикала на моих механических часах, отдаляла меня от Буйновича, а художественный свист, что он издавал, становился всё менее слышным.
        Моё появление в столовой почему-то вызвало иронию и колкие замечания. Кто-то из мужиков покачал головой и заявил: «О, дожили! Уже военные за границу линяют!» Другой сочувственно выдал вслух пошлую фразу: «Как оденешь портупею, так тупеешь и тупеешь». Смерив пошляка взглядом, ответил ему:
        - Не только тупеешь, но и звереешь. Когда у чечен весь боезапас израсходован, они берут в руки ножи иль дедовские сабли. На моём счету десятки таких. Но есть и иные. Много там ошивалось сволочей. Не спрашивал, из каких они краёв или рядов. Вышибал им мозги. Ежели кто-то из вас не понравится мне, тоже вышибу мозги и вышибу из лагеря.
        - Ты здесь не командир, паря.
        - С сегодняшнего дня - Начальник лагеря. Так что прошу любить и жаловать. Всем приятного аппетита.
        Себе аппетит я испортил. Кое-кому, думаю, тоже. Вышел из себя. С чего бы это? Вышел я и из столовой. Не поставлен на довольствие, так что, просить мне пайку? Никогда ни у кого не просил поблажек или уступок. Если не считать уступок в цене, что выбивал из работодателей. Но это другие уступки. Работодатели шаблонно ведут переговоры, все они со шкурными интересами. Да что я всё о прошлом? Кажись, новая жизнь начинается. Прорвёмся, без флага и барабана, даже с параноиком во главе колонны. Безумных Горький прославлял. А берсеркам - дела известные - боги помогают. Или богини.
        Остановился я посреди плаца, решив оглядеться. Вздохнул полной грудью - и в этот момент ко мне подошла красавица. Направлялась в столовую.
        - Вы новенький? - спросила она.
        - Новенький.
        - Сейчас обеденное время. Вы уже были в столовой?
        - Спасибо, но меня только завтра поставят на довольствие. Ничего, не впервой.
        - Зачем же голодать? Я принесу в ваш блок обед.
        - Меня в кирпичном доме поселили. Буду вести занятия в вашей группе.
        - К Семёнычу подселили?
        - Рядом. Приходите. Буду рад.
        Смотрел я ей вслед и любовался девичьей походкой. У женщин иная стать, иная походка и шаг поразмашистее.
        Вошёл в свои «апартаменты» и задумался. Моя задумчивость длилась минуту-другую. Достал из рюкзака костюм. Слава богу, не помялся, благодаря чехлу. Галстуки не ношу. Подобно пиратам, люблю разные шарфики. Приоделся, глянул на себя в зеркало, выставил из бара то, что бог послал через Мутанта и Семёныча, сервировал стол и застыл в ожидании. С закрытыми глазами вспоминал облик незнакомки: её лицо, практически без макияжа; большие внимательные глаза с синью; русые волосы… Сказал себе: «Держу пари! Она учительница. Учит малышей. В школе недавно, а потому не успела остервенеть».
        Не всё угадал. Когда она вошла с термосом и пластиковыми упаковками, на её щеках проступил румянец. Она робела и неохотно рассказывала о себе. Всё же поведала: она из Ленинградской области; школу, где она преподавала, закрыли: детей нет. А в городке работы нет. Похвасталась, что года три тому назад ездила в туристический вояж на пароме. В Швецию и Финляндию! Сказала, что здешний шведский стол в лагере не хуже, чем у шведов.
        После первой рюмки, в ответ на её вопросы пришлось и мне признаться в том, что наши судьбы в чём-то схожи: сам сидел без работы.
        Спиртное подействовало, и мы разговорились. Нашлись общие интересы. Посудачили о художниках, театрах, музыке. Оценки того, что мы видели, слышали или читали в чём-то были сходны. Основное различие меж нами было, всё-таки, существенным: она воспринимала всё по-женски интуитивно, а я по-мужски и рационально. Анюта с восхищением говорила об Александре Иванове. Как же с ней не согласиться?! Бесподобный живописец, хотя холодноват по колориту. Задал каверзный вопрос о её отношении к «Явлению Христа народу»: «Кто же Христос на картине: бог или человек?
        - «Да ни то, ни другое, а нечто третье! Его картина - как зеркало отражений наивной веры и фантазий». Помедлив добавила: «Мне мама говорила, мол что-то есть там. И слава богу, что с этой уверенностью умерла. А я неверующая. В наш-то век грешно и лицемерно быть верующей». Вели вполне светскую беседу. Но многое она мне высказала - и взыграло моё сердце! Я уже вообразил, что вбиваю гвозди в гроб моей холостяцкой жизни. Последний гвоздь был вбит, когда узнал, что Анюта из семьи военнослужащего, гвардии майора, погибшего в Первой Чеченской. Но тут я себя остановил. «Не спеши, Окаянный, семь раз проверь, потом режь колючую проволоку. Ты уже подрывался на минах, причём не на фронте, а в мирной жизни» - так-то я подумал и сыграл, фигурально говоря, отбой. Проводил Анюту до жилого блока, а точнее, до казармы, что она делила с незамужними согласно реестра Семёныча.
        Соблазняли ли вас без обмана? Вот то-то и оно! Как уверял меня Александр, в каждом из нас, предками переданная, андрогинная суть Живы. И желательно нам, чтоб нас обманывали. А без этой игры, что в основе жизни, скучным было бы наше существование.
        Заполонила она мои мысли: «Ну, вот, настроенный на авантюры, в первый же день пребывания в лагере встретил красавицу. Порывиста по натуре. Не нравится ей её имя Анна. Сказала мне, что противна ей симметрия в этом имени, а потому велела называть себя Анютой. Хорошее прозвище! Анютины глазки василькового цвета, и вся она наполнена парадоксами. Живо всё воспринимает. Склонна к моим обманам. Мог бы соблазнить её! Причём, без обмана! А зачем обманывать? Ведь видит, что я уже зрелый ромео, без глупостей в голове, но с ликом дон жуана, и что ни одному отелло не снились страдания, выпавшие на долю боевого капитана. Капитан страстно желает стать её покорным слугой».
        Глава 2 ОБМАН БЕЗ СОБЛАЗНЕНИЯ
        Байки травил Мутант как-то весьма серьёзно. Со скепсисом в душе слушал его, но - бывали моменты, - когда верил ему! Как в кино: вроде бы и муть - а смотришь и веришь. Не всегда, правда. Веришь, когда правдоподобно. Для примера перескажу ещё одну из его баек. Он их называл притчами. А в этой притче придуманные им и уже упомянутые князь Глеб и архиепископ Фёдор стали главными действующими лицами.
        ПРИТЧА О ВЕЛИКИХ ЧУДЕСАХ
        в вольном изложении Окаянного
        Мрачная дума тяготила чело князя Глеба Святославовича. До его слуха долетали бранные крики и шум толпы новгородцев. Перекрывая тот шум, трубно взывал к отмщению голос волхва. Мятеж! Князь накинул на свою сбрую скуд - и кровавый отблеск от этого багрового в темноте княжеского плаща заиграл на лезвии меча. Решительно задвинув меч в ножны, взял он боевой топорик. Переложив его в левую руку, спрятал под скудом. Отважен и хитёр князь Глеб.
        На широком на дворе архиепископ Фёдор поднял в руце свой большой крест, что обычно покоился на его немалом пузе, и, прокашлявшись, решил отделить плевела от зёрен:
        - Все, кто верит сему безумцу, встаньте за ним; все, кто верит в сей крест, встаньте за мной.
        Новгородский люд как един сплотился за волхвом. Тот из-под кустистых бровей гневно зыркал на попа. В народе не зря шумели, что безбожно попы хватают через край: мало им положенной десятины. Надо же - какой пузень отрастил поп!
        Гридню аль служивому не мама, а служба велела исполнять княжье слово, да тех, кто над князем; по их верному пониманию, архиепископ был намного выше призванного в Новгород князя. А потому малая дружина встала за архиепископом.
        Вышел князь. Вышел безоружным, встал перед архиепископом и поманил волхва пальцем. Сошлись они.

«Врёт летопись. Никуда волхва не уводили. Всё действо свершится здесь и сейчас» - тяжесть этого предчувствия сжала сердце Алеся, другого князя, лицезревшего сверху на мятеж. Хоть и был он князь без княжества, но полагал сиё обстоятельство лишь временным явлением. - «Вот пример гражданского противостояния. Гражданская война полыхает по всей Руси. Мало мы знаем о гражданской войне меж красными и белыми, а об этой войне и того меньше. Но ныне горят и исчезают города, селища и веси. Огнём и кровью обращают в христианство. Видел, что сотворили на Руси. Нет уже многих селищ. Сгинули! Как корова языком слизнула. Кому это надобно? В первую очередь, церкви».
        Слушая Мутанта, думал: «Где это происходило? На нашей ли Руси или в мире его фантазий?» Не давал он мне ни ясного ответа, ни намёка. Но продолжу пересказ его притчи о великих чудесах.
        Много есть такого, что никому не снилось. Не снилось и Алесю, что в игре, название которой «жизнь», ему разом выпадут все козырные карты. Разом, но не сразу. Корявым почерком на листах пергамента поведал он о своей жизни и грёзах. В качестве пленного он вновь и вновь оказывался на том объекте, что перемещал его из эпохи в эпоху. Он таки решился - и в миг своего выдворения из тюремной ячейки усыпил, а точнее, ввёл в гипнотическое состояние владельцев того движимого имущества и убил их. Прояснились многие тайны. Выяснилось и наличие у модуля хозяйки, имя которой - Жива - славилось во многих древних легендах. Задолго до своей кончины она перенесла свою сущность на матрицы управления и контроля виманы. Гаснут звёзды, угасла и жизнь Живы. Но в отличие от мёртвых звёзд, она продлила своё существование в новой ипостаси - виртуальной. Вот проект для подражания! Не для нас сей проект. Для наших потомков.
        Такой вот бред глаголил Мутант.
        Прежние владельцы, нашедшие виманы на планете, забытой всеми богами, упрямо называли её виману темпоральным модулем. Не благоволила им Жива. Но, как говорится, на безрыбье и раки рыба. Явно она устала от недвижности своего тела.
        Появляясь на экранах виманы, она виделась Алесю вечно танцующей богиней. Не верил Алесь ни в богов, ни в богинь, но поражался цивилизации, породившей Живу и создавшей виманы.
        Да'с, сударыни и судари, не только суду, всем ясно, кто должен сидеть в палате номер шесть. Но послушаем далее безумные речи.
        Напраслину Алесь возводил на себя: уже начал строить своё княжество. Не близко, но и не далеко. На Урале. Оборудование завёз, людей. Восприняла Жива идеи князя Алеся
        - и сновала как челнок между двумя мирами. Усмехался Алесь да поглаживал бритую голову с оседельцем, когда слышал от своих слово «утопия». Не он один, все, примкнувшие к нему, были авантюристами. По правде если молвить, мало кому верилось в достижимость поставленных им целей да и многих из ближайших задач. Но он смело вносил поправки и изменения в планы княжества, проекты производства работ, и вёл дела по наикратчайшему пути. И тогда говорили да кивали его люди, ссылаясь на Живу: «не имей сто друзей, а имей суперкомп под рукой». Так рассказывал Мутант.
        Да'с, планов у него громадьё! В час, назначенный Живой, он вновь доставит новую партию оборудования и специалистов и доставит меня, грешного и Окаянного, с молодой женой-красавицей. Так обещал Мутант.
        (Прозвище «Окаянный» с Чечни у меня. Крови ваххабитов и прочих исламистов пролил немерено, но судя по всему, всё же мало. С православием окончательно порвал, то бишь, сорвал с себя крестик. Сам себя возвёл в ряды окаянных, сам себя поименовал, но никто не знает об этом, и никому никогда не выдам тайны, что хранит моя память о той войне. Так-то вот, чечена мать!)
        Да'с, так о чём я? Так точно, о том, что дрогнуло сердце Алеся при виде того, что он увидел сверху, а узрел он бешенство в глазах попа и князя. Что глаза волхва выражали, ему не было видно. Наблюдал лишь спину заступника новогородских словен.
        Князь Глеб спросил волхва, что тот собирается делать днещь, то есть, сегодня.
        - Чюдеса велика створю! - ответил волхв.
        Выпростал князь топорик, что прятал под скудом, взмахнул им и убил безоружного волхва. Подвиг свершил, достойный войти в летопись. А волхвы ни к оружию, ни к металлу отродясь не прикасались. Лишь глаголом жгли людей да с погребальных костров отправляли души, освобождённые от праха. В ирии не принимают телесный прах. Так повелел Велес!
        По зову князя обнажили мечи его гридни и начали бить новгородцев. Побежала толпа в разные стороны.

«Ну, угадал Рябушкин! Верно живописал убийцу в своей картине! А ты, княже, погоди! Не погибнешь ты на волоке, как сказано в летописи, а сгинешь здесь и сейчас» - молнией мелькнула эта мысль; молнией решил сразить он Глеба, а заодно и архиепископа. Обратив взор на танцующую Богиню, сказал он ей:
        - Жива, открой люк. По праву мести должен отомстить за убиенного волхва. Молнией сражу врагов словен. Поддержи меня. Надобно гром им твой услышать. Да так прогреми, чтобы содрогнулась земля.
        Танцующая Жива замедлила свои движения. Забыл народ о деяниях Девы Живы, забыл о её андрогинной сути. Изгнанный катаклизмом из северных пределов патриархально стал называть себя внуками Дажьбога. Тьмой легенд и вымыслов оброс образ Живы на севере, где по прихоти обстоятельств люди стали деградировать. Арьи, ушедшие на юг, запомнили мужскую ипостась Живы и в новых пределах стали величать Живу Шивой. Но не забыла Жива о своих внуках - и благосклонно кивнула головой Алесю в знак согласия. Жизнь для неё игра, а в ней две главных карты: на одной - танец созидания, на другой - танец разрушения.
        Краткими были мгновения вхождения Алеся в права наследника как хозяйства Живы, так и хозяйства прежних владельцев. Досталось ему их грозное оружие, что могло испепелять врагов.
        Хватило бы одного заряда из подствольника, чтобы разбить любое строение из камня. Но пощадил Алесь церквушки. Сбил с их куполов лишь кресты, после того, как сразил князя Глеба и архиепископа Федора. Троекратно прогремел гром над Новгородом - и пали в ужасе гридни на землю, увидев Богиню, танцующую в небесах. Неведомы им понятия о голографии и многих иных явлениях и изобретениях. Но многим было ведомо имя Живы!
        Как изрёк волхв, так и свершилось: сотворил он великие чудеса.
        Так говорил Мутант. Хотите верьте, хотите не верьте.
        Я не поверил. Молча выслушал. А что я должен был говорить? Я не специалист, и ничего не знаю о психических расстройствах. Наслышан, что таких множество, помимо раздвоения личности. Каждый здравый человек знает: живём среди психов. Они везде и повсюду. А больше всего психов - сам наблюдал - в среде военных. Что Афган, что Чечня - да в результате любой войны психов как грибов в лесу после дождя. Сам такой!

***
        Прихотливы воспоминания: возникают по ассоциативным связям, а потому разбредаются, как коровы на огромном выпасе, и мне, нерадивому пастуху, лень сгонять их в стадо. В каждом стаде есть резвые коровёнки, норовящие удрать куда подальше, и быки, ревностно следящие за подругами и молодыми бычками.
        Сомневался я в бычьих способностях Семёныча. Его года - его богатство. Но, преисполненный рвения к службе и возложенным на него обязанностям, он свято верил в правое дело, коим его обременил товарищ Буйнович. А моральные принципы строителя в его сознание были прочно вбиты за время службы в Советской Армии. Строил он, по словам Буйновича, военные объекты, жилые дома, строил он и подчинённых, как виновных, так невинных. Эх, солдатики, браво ребятушки, вам бы ныне такого командира…
        Сереньким было утро второго дня моего пребывания в лагере, сереньким обещал быть и весь день.
        В ранний час, растворив окно, натягивал я спортивное облачение для растяжки и пробежки с попутным ознакомлением окрестностей и услышал забавный диалог между Семёнычем и неведомой мне верблюдицей.
        - Ты, красавица, вчерась опять с дружком в лес ходила.
        - Тебе то что, дедуся?! Никто же, кроме тебя, не видел.
        - Скрытой камерой тебя засняли, как ты кувыркалась под кустиком с Алексеем. Могу обнародовать и народу показать.
        - Алексей тебя прибьёт, дедуся.
        Вздохнул Семёныч.
        - Выбирай, Марфа: или вы свои отношения регистрируете, или выдам вам увольнительные без права возврата. И накроются все ваши мечты медным тазом. Заграница о вас плакать не будет.
        Замолкла незнакомая мне Марфа.
        О чём я думал в ожидании её ответа? Об именах. Примерно так: «Эх, родители, прежде чем давать имя ребёнку, задумайтесь: как назовёте чадо, так оно и поплывёт по жизненным волнам. Видел иконы с Марфой. Её рисовали с поварёшкой. И сия Марфа, наверняка, тоже с поварёшкой вместо весла поплыла по жизни».
        Вздохнуло согрешившее чадо.
        Молвила Семёнычу:
        - Ладно, дедуся. Попробую уговорить Алексея.
        - Так-то оно лучше. Беги уж на свою кухню!
        Надо же, вслепую, но верно догадался. Следом пришла на ум ещё одна догадка: «Весть о скрытых камерах, если ещё не осела в мозгах, то теперь точно осядет».

***
        Давненько не бегал я по лесным тропкам. Городскому жителю дороговато подобное удовольствие. Да разве поедешь за город, когда буквально под боком аллеи острова Елагина; добежишь до его славного дворца - и назад, к мосту, но другими аллеями.
        Эх, а те лесные тропки, по которым в то утро я бежал трусцой, настоящий рай для любителей альтернативного искусства: в багрец, золото и презервативы одетые кусты; ржавые консервные банки, бутылки и прочее дерьмо около кострищ; мусор, сваленный кучами; сгоревший «Москвич»; отхожие места… Настрой получил. Тот самый, что и нужен был для начальника.
        Возвращаясь с пробежки, встретил двух родноверов. Бормоча что-то под нос, они распростёрлись ниц, головой к восходящему солнцу. Спрашивается, зачем обманывать себя и других? Солнышко ещё не встало, да и в течение всего короткого дня будет скрыто за серыми осенними облаками. А мир у нас такой! Все всех обманывают: в церквях и мечетях, в думе и правительстве, в армии и на гражданке… И эти родноверы
        - не исключение. При моём приближении они чинно встали. Оба в льняных рубахах с известным орнаментом - свастикой. Свастика, помимо всего прочего, знак процветания. А здесь все, кстати, из безработных, включая и этих родноверов. Ещё раз ха!.. Ба! Знакомые лица. Вчера высказывали пошлости.
        - Давайте знакомиться. Как зовут? Кем работали?
        - Всеслав, а по паспорту Андрей. Агроном.
        Да'с, тот, что повыше, молвил два правдивых слова.
        - Велемудр, в быту Алексей. Лётчик я. Из гражданской авиации. Окроплял поля, да уволили за ненадобностью, - этак, с большей полнотой инфоданных, обрисовал себя второй родновер.

«Боже ж мой! Мутант точно шизофреник. Зачем ему лётчик понадобился? В рамках-то его игры?» - так недоумённо спросил я себя. Не стал обманывать рядовых обманщиков, но представился весьма неполно. Иначе они выпали бы в осадок.
        - Капитан Ерилов. Ты, Алексей, с Марфой гуляешь?
        - Гуляем, товарищ капитан.
        Широко лыбился бывший лётчик.
        - Рекомендую сегодня внимательно выслушать Марфу. В отличие от Семёныча, мораль не люблю читать. Бесполезно. Сами решайте свою судьбу.
        Сказал, помахал ручкой - и по тропке разминочным бегом устремился к новому местожительству, и уже у самого кирпичного дома меня осенило: с мужиками говорил так, словно стопроцентно принял правила игры Мутанта. А вывод какой? Вывод однозначен: «Актёр, ты, Окаянный! Причём, актёр погорелого театра!».

***

«Какого лешего! Отличный тренер. Не буду отбивать его хлеб. Мотивы Мутанта понятны, но, кажись, я уже нашёл ту, кого так долго искал» - так я размышлял, сидя на обветшавшей скамейке у гаревой дорожки и наблюдая за инструктором, женской группой и Анютой. Точнее говоря, на прочих лишь глазел, а высматривал Анюту. Она заметила меня и от смущения сбилась с темпа упражнения. Формы её тела легко угадывались под плотно облегавшим её фигуру костюмом. Полюбовавшись Анютой, придумал ей прозвище - «Невеста», и, встав со скамьи, направился вслед уходящей с поля мужской группой.
        Поздновато вышел на стадион. Парни закончили разминку и пошагали к жилым блокам и домикам по дороге, что асфальтировалась добрых полсотни лет тому назад. Группу замыкали двое. Один из них время от времени толкал ладонью спину товарища, но товарищ не поворачивался, а терпеливо сносил толчки. После пятого толчка его терпение иссякло. Развернувшись, он, возможно, что-то и предпринял в ответ на издевательство, но, увидев меня, застыл на месте. И мгновенно получил прямой удар в подбородок. Удар не сильный, но достаточный, чтобы послать в нокдаун. Приложившись головой об асфальт, парень не пытался подняться, и тут же принял ещё один удар - ногой по рёбрам. Нападавший меня не видел и не ожидал рывка сзади. Схваченный за ворот, он повернул голову, и я увидел налитые бешенством глаза. И здесь кавказец? Чечен? Нет, скорее всего, грузин.
        Рукоприкладство дело нехитрое, но глупое. Тряхнул его разок за ворот и сквозь зубы сказал паршивцу:
        - Пшёл вон из лагеря!
        Никто из мужской группы не обернулся. Но дело не в равнодушии. Никто не видел стычки. Грузин смылся, а я помог подняться пострадавшему и довёл его до медпункта. Рядом с модульным домиком, отличавшимся от прочих только большим красным крестом, курили двое в белых халатах. Один из них спросил:
        - От кого схлопотал, Витя?
        - От вашего брата Гоги. Сукин сын. Неймётся ему. А Ленка видеть его не желает!
        - Па-анятно.
        Слух о новом начальнике, видимо, дошёл до врача. Он счёл нужным прояснить мне ситуацию:
        - Каждый день после свадьбы дерутся. Язва тот Гога.
        - У Виктора, похоже, сотрясение мозга. Головой о камень приложился. Принимайте и лечите пациента. А с прочими делами я разберусь.
        - Как вас звать-величать? - спросил врач.
        - Святослав Олегович.
        - А я доктор Кириллов. Гога здесь не один. Его протеже - мой коллега. Вы не нарывайтесь сразу на конфликт. Присмотритесь сперва.
        - Разберёмся.

***
        Чуть позже, на построении, Семёныч представил меня и зачитал приказ, якобы за подписью самого Буйновича.
        Не зря я посетил коллектив накануне: после моего явления народу в столовой никто в строю не захихикал и не выпал в осадок.
        Должен сказать, что моё рождение было победой моего отца, полагаю, второй долгожданной победой, если считать первой победу в мае сорок пятого. На радостях он явился в мундире со всеми орденами и медалями в районный ЗАГС и, сияя золотом погон, улыбаясь моей маме и Заведующей ЗАГСом, одарил меня двойной фамилией.
        Её полностью озвучил Семёныч: «…Начальником лагеря назначить Святослава Олеговича Ерилова-Рюриковича…»
        У мамы братьев не было, так что я единственный Рюрикович. Дай бог, не последний.
        Слушая Семёныча, подумал: «Скромность - мой злейший враг. Со школьных дней повелось именовать себя, скромного, лишь первой частью фамилии. Ну'с, время пришло
        - наигрался со своей скромностью».

***
        Неплохо Семёныч устроился. В его офисе телевизор с видео, старый проигрыватель с пластинками и выводом на динамики, что на территории лагеря. Для поднятия настроения в коллективе Семёныч по утрам и вечерам врубает музыку. Чайковского любит, а потому все слушают его оперы или музыку к балету. Под звуки танца маленьких лебедей я спросил у администратора:
        - Семёныч, расскажи-ка мне про Гогу. Не понял я, чей он брат?
        - Гога - медбрат, с Темуром Рашидовичем работает, а доктор сей - из дагестанцев.
        - Буйнович их принял?
        - Буйнович персоналом не занимается. На него агенты работают.
        - Странная парочка. Дагестанец и грузин.
        Семёныч тяжко вздохнул и, вперив свой суровый взгляд в меня, сказал:
        - Я Берлин не брал, но до Германии дошёл. Успокоили мы немцев. В моём родном городе они Дом офицеров и жилой район построили. А вы, товарищ капитан, с вашей Российской армией плохо воевали. Где ж это видано, чтоб победители строили дворцы побеждённым? Где ж ещё такое творится? Ходют твои кавказцы с пистолетами и в наших городах и посёлках людей гнобят. Они и до нас добрались. Я старый человек, недолго мне жить осталось. Сладить с ними не могу. Не позволяют нам, русским, оружием владеть. А эти суки, чуть что, стволом тыкают. За неделю более десятка человек посадили на наркоту. Бухгалтерша второй контейнер с продуктами повезла в Питер.
        - Что за контейнер?
        - Из тех, что Буйнович завёз.
        - Что же вы Буйновичу не доложили?
        - А что он может? Два раза я его видел. Пяток минут повертится - и сбегает. Дело он хорошее затеял. Большую выгоду, думаю, поимеет… Но эти гады, как приехали неделю назад, так и взяли нас под свою крышу. Возьмут они и Буйновича. Бухгалтерша Мамедовна у них главная.
        - В каком они домике?
        - У них свой дом на колёсах. На таких финны ездят. Мамедовна с мужем уехавши. Повезли контейнер трейлером. Трое остались. Два дагестанца, и Гога у них на побегушках.
        - Где тот дом стоит?
        - За зданием столовой, рядом с контейнерами.

***
        Не буду излагать те мысли, что пришли мне в голову. Да и мыслей-то особо оригинальных не было. Лихорадка, одолевавшая меня накануне, уступила место привычным ощущениям, что возникали в Чечне. Задача поставлена - и её надо выполнить.
        Открыл дверь большой машины и услышал: «Сам явился! Захади, начальник. Разговор будет». Немытый и небритый кавказец сидел за столом и занимался чисткой калаша. Рядом с разобранными деталями автомата чернела Берета. На лежаке, спиной к стенке, спал ещё один даг. Громкий возглас его разбудил, и он мигом восстал ото сна. Судя по более приличной внешности, то был сам доктор Темур Рашидович. Из дверного проёма, соединявшего два помещения, шагнул Гога и встал за спиной небритого.
«Разговоры» вести с ними не имел намерения. ТТ взвёл заранее. Трижды выстрелил, но потребовались ещё два контрольных выстрела. Обшмонал их дом на колёсах. Собрал калаш и побросал в сумку всё оружие и деньги, что нашёл. У небритого вытащил ключи из кармана. Закрыл дверь на ключ и попрощался: «До вечера, братки! Устрою вам погребальный костёр».

***
        В тот же день возместил Семёнычу сумму, отобранную у него кавказцами. Его аж пробило на слезу.
        По моей команде он нашёл помощников, и они собрали всех наркоманов у здания администрации. В основном, мужиков. Слабее они, всё-таки, чем бабы. Не помогла им даже твёрдо обещанная перспектива уехать в загранкомандировку. Не обошлось без слёз и рыданий. Рыдали новоиспечённые жёны. Из гаража лагеря подогнали старенький ПАЗ; загрузили всех, включая рыдающих жён. Смотреть надо было за мужьями! Впрочем все успокоились, получив от меня денежное возмещение, вполне достаточное как на дорогу, так и первые дни. Если, конечно, не потратят деньги на наркоту. Семёныч выписал путевку до Питера и выделил двух сопровождающих в помощь водителю. Обошлось без эксцессов. Сопровождающие довезли группу до питерских вокзалов и вернулись уже за полночь.

***
        Семёныч улыбался.
        - Чему радуешься? Слепой наш Буйнович. Не всё продумал. Здесь ведь мёртвая зона?! Связи нет. И я, олух, не спросил. А надо бы позвонить да сообщить ему. Придётся ждать его следующего визита.
        - Дал он мне мудреный аппарат для срочных сообщений. Да стар я для таких игрушек как компьютеры и прочая хрень. Эх, старость - не радость, - Семёныч начал кряхтеть, хвататься за поясницу, открывая шкаф и нагибаясь к нижнему ящику.
        Так-то он покряхтел и вытащил из шкафа припрятанную игрушку, чем-то напоминавшую iPad. Вот ещё один англицизм! Болезненно воспринимаю новые заимствования в русском языке. Но грешен, и как переводчик то и дело вынужден их использовать. Над экраном, рядом с площадкой синего цвета, был наклеен - по терминологии конторских крыс, именуемых ныне креаклами, - стикер с надписью: «кнопка вызова». Ясно, что для бестолкового дедуси. Да'с, а если глубже копнуть, так мы все - бестолочь. Вчистую проиграли пиндосам и иже с ними. На всех полях. А потому вынуждены заимствовать.
        Дедуся, перебив мои тривиальные мысли, заявил:
        - Через неделю после нашей первой встречи позвонил ему. Ответила его секретарша. Выложил я жалобу на Мамедовну и её дружков. Так секретарша мне ответила:
«Справляйтесь сами». И усё, как говорят хохлы. Всем олигархам простые люди до лампочки.
        - Ты о каком-то сейфе Мамедовны говорил?
        - Да вон он, рядом с моим. В моём - картотека на всех, кто приехал, книга актов регистрации гражданского состояния, печать да штампы. Книгу мне Буйнович вручил. Сказал, что всё законно, и чтоб оформлял всё по закону. Это дело для меня не хитрое. А что в сейфе Мамедовны, не знаю, но догадываюсь. Что-то там она от дружков прячет.
        - У тебя опытный слесарь есть?
        - Есть среди наших. Я ж с людьми толкую. И инструменты есть. Только ты сначала с Мамедовной побеседуй. Может, она тебе ключи подарит.
        - Ты бы, Семёныч, вещи своими именами называл. Ладно, побеседуем. Доставай свою картотеку. Составим перечень убывших.
        Достал он картотеку. За пять минут составили перечень специалистов, которым, по словам Буйновича, должны найти замену.
        - Видно, у Буйновича большая ферма за границей. Вместо того, чтобы наше хозяйство поднимать, чёрт знает где деньги вкладывает.
        - Это ты точно сказал, Семёныч.
        - Что олигархи, что чиновники, одним мазаны, и несёт от этого одного на всю Россию-матушку.
        Нажал я на площадку вызова, и на экране возникла красавица. Губа не дура у Буйновича. Представился. Доложил о ликвидации банды наркодилеров, выдворении наркоманов, краже двух контейнеров, совершённой бухгалтершей, а также зачитал перечень специалистов, необходимых для замены убывшим. Секретарша, конечно, втянута в игры Буйновича. Она мне коротко ответила: «Спасибо за сообщение, князь. Примем меры».
        - Эвона как! - прокомментировал Семёныч. - В князья тебя произвели.
        - Не обращай внимания. Глупую игру ведёт Буйнович, а секретарша ему подыгрывает.

***
        От скуки и безделья начал вести записи в новом дневнике и сбрасывать их на флешку. Из рюкзака вытащил родную, наполовину заполненную текстами переводов. Урча как кот, нашедший в чужом доме блюдце со сметаной, включил ноутбук, сунул в разъём флешку. «Рвём с прошлым» - произнёс я эту золотую фразу - и, удалив с флешки старые тексты, заявил: - «Ну вот, ты теперь девственно чиста и непорочна, что никак нельзя сказать о твоём хозяине».
        Во всех грехах нам следует винить только себя. Стал я припоминать не столь уж давние события, да и нащёлкал пару страничек воспоминаний о том, как я провёл лето. Пощёлкав по клавиатуре, сбросил текст на флешку.
        Меня опять залихорадило. Нашёл причину: веяло холодком от окна, щели которого не удосужились заклеить бумагой, а я, по привычке, сидел в одной рубашке, будто у себя дома. Натянув свитер, сказал себе: «Ну почему, Окаянный, ты никогда не заботишься о себе?»
        Неясное томление, отсутствие привычных развлечений в виртуальном мире побудило меня попробовать выйти в Интернет, хоть и говорено мне было: «Не соваться!» Ишь, как оно? Нашёлся выход! Без пароля! И где же здесь Wi-Fi? Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Достал игрушку, подаренную Семёнычу. В карман положил её, «как говорится, машинально». Светилась и подмигивала мне та игрушка. Ладно, Мутант, сам понимаю и не буду светиться под своими никами и не буду никому из знакомых звонить. Но заплыв совершу и узнаю, что где творится. Скучно без новостей!

***
        Герой Станислава Лема умер, потому что забыл дышать. Не помню ни имени героя, ни названия рассказа: в детстве читал его книжку. Я тоже чуть не умер от остановки сердца, когда увидел Анюту.
        - Что же вы, Святослав Олегович? Марфа сказала, что не видела вас в столовой? Или вы святым духом питаетесь?
        Она опять принесла термос с чаем и какую-то снедь.
        - Бывают такие дни, Анюта, когда забываю о том, что надо есть. Глядя на вас, забываю о том, что надо дышать.
        Она густо покраснела и, поставив на стол принесённые пластиковые контейнеры, поправила завиток волос. Анюта и на этот раз пришла в спортивном костюме. Никакого жеманства! Кто же в спортивном лагере носит вечерние платья?! Это я вчера, можно сказать, выпендрился. Сам себя вогнал в краску, вспомнив о фривольном шарфике, что повязал на шею вместо галстука. И чего это на меня нашло?
        - Вас с утра до вечера гоняет тренер на стадионе?
        - По утрам. Иногда, до обеда, Ильич устраивает нам кросс. А так весь день, кто смотрит сериалы, а кто ищет уголок, где можно почитать. У нас не только видеокассеты, но и библиотечка неплохая. Телевизор постоянно включают на полную громкость, и от него уши вянут уже на пятой минуте.
        - Приходите ко мне с завтрашнего дня и читайте. Здесь никто вам не помешает. Отдаю эту гостиную в ваше распоряжение.
        - Боюсь помешать вашей работе.
        - Если пожелаете застать меня на работе, то заходите к Семёнычу. Там я с ним обычно в шахматы играю.
        - Да что вы говорите? Семёныч нам признался, что играет только в карты или домино.
        - Буду учить его. В старости полезно что-то новое познавать. Спасу его от деменции.
        - У вас грандиозные планы. Вынуждена бежать, обещала помочь подруге.
        Я вызвался проводить. Во всём нашем глупом диалоге не слова, а эмоции имели особое значение, и мнится, что мы начали понимать друг друга. Или это только кажется мне? Я проводил и в первый раз поцеловал её. По-рыцарски, лишь запястье её милой ручки.

***
        В самом деле, день провёл как рыцарь. Утром сокрушил врагов, вставших на пути, а ближе к вечеру имел счастье лицезреть принцессу моей грёзы.
        Вот только поздний вечер озадачил меня.
        Собрался я отогнать дом на колёсах. И не нашёл его. Кто-то угнал машину? Вряд ли. Такой угон сразу бы стал нам известен.
        Рядом с опустевшим местом стоял контейнер. Такой же странный, как и прочие, что поодаль. Вроде бы, похож на двадцатифутовый, но повыше.
        Ну, что же, Мутант, и на том спасибо!

***
        Не дышалось мне ни в Петербурге, хотя и жил на самом распрекрасном Крестовском острове, ни здесь, в мёртвой лагерной зоне. Давно подозревал у себя аллергию на запахи. К врачам бы обратиться, но один сведущий человек просветил меня по этому поводу. Сказал, что лечат эмпирическим путем, не зная причин возникновения этой заразы, от которой и сыпь и прочие побочные явления. В Дагестане легко дышалось! Райский уголок. Если бы местным на мозги не капали ваххабиты, да не было бы коррупции, да… Ай, боюсь, не по душе кое-кому весь длинный перечень моих пожеланий, так что ограничусь двумя пунктами.
        Утром вновь открыл окно - и на меня пахнуло дымом от котельной. Ветерок переменился. Вчера, помнится, жаловалась Анюта на холод в казарме. Не греют батареи отопления. По её словам, там отличные печи, сложенные солдатиками ещё в хрущёвские времена. Даже год обозначен на одном кирпиче: 1962. И, как водится, много нецензурных и дембельских фраз. Я от холода в той казарме не дрожал, поскольку жил в ней в летнее время. Были времена, прошли былинные! А ныне надо собрать инструкторов и дать им наказ: горожан на распилку дров, сельчан - на прочистку дымоходов. Чтоб житьё здесь им раем не казалось! Рай, по словам нашего параноика, ждёт нас в местах весьма отдалённых. Все варианты перебрал, ни один не выбрал. Не подходят ни Магаданская область, ни Скалистые горы, ни Урал… Задал Мутант мне загадку.
        Начальник решил - колонисты принялись за дело. Кто рьяно, кто с ленцой. Ленивцев-то издалека видно. Взял их, как говорится, на карандаш. Стимул есть: Мутант обещал платить золотом и только золотом. (Откуда только то золото на Урале? Его пресловутая Жива, возможно, Хозяйка не медной, а золотой горы.) Ленивцам чётко говорил: я решаю, кто достоин золотых рублей и медалей, а кто последует вслед за наркоманами. Что удивительно, ленивцы перерождались на глазах. Две-три фразы начальника - и они уже не ленивцы, а конкуренты и, возможно, будущие стахановцы.

***
        Из столовой возвращался с досадой в душе: не застал Анюту. Шёл за женщиной, что подобно Анюте, несла контейнеры с горячими и холодными пищевыми продуктами, но в отличие от моей Невесты, она была одета не в спортивный костюм, а длинную крестьянскую юбку, а её волосы были убраны под платок.
        - Мужу несёте? Приболел? - поинтересовался я.
        - Почему приболел? Мы - старой веры. Не вкушаем еду со всеми. Грех это для нас.
        - Всё ясно! Веди, уважаемая! Поговорю с твоим мужем.
        Не вписывалась эта пара в нашу общину. Мутант выдал мне критерии для персонала. Кого же винить? Мутанта или агента? Золотая заграница всех манит, независимо от веры, а агенты, ясное дело, греют руки на этом деле.
        Дверь домика отворилась - и я увидел её мужа. А мужик-то работящий! Приметил его днём. Увы, не подходит он как homo religiosus. Мутанту надобны исключительно здравые хомо сапиенсы.
        - Исповедайся, раб божий, сколько агенту заплатил?
        - Сорок тыщ содрала. Ни в какую не желала уступать!
        - Кто ж тебя надоумил?
        - Никто. Объявление прочёл, когда огурцы в Череповец привёз. На моём хуторе нет безбожного радио. И почта у нас своя. Прописали мне, что живут за границей люди нашей веры, и зовут они нас к себе. Мне б в эту заграницу выехать!
        - Через нас не получится. Так поступим: я тебе верну половину суммы и бумагу выдам с печатью и подписью. Тряханёшь агентессу. Она должна была объяснить, что староверов не принимаем в нашу общину. Припугни её именем Буйновича. Если не ты, так он из неё душу вытряхнет. После обеда собирайтесь в дорогу. Отвезём вас в Питер за счёт Буйновича. Неси договор. Помнишь ли полное имя агентессы?
        - Помню. У нечестивой женщины и имена подобающие: Алисия Владленовна Покрышкина.
        Вынес он договор. Глянул я на него и улыбнулся:
        - Лиса Алисия, стало быть… Жду у конторы. Пообедай и приходи.
        Распечатав у себя в гостиной, сиречь офисе, грозное требование, адресованное Алисии Владленовне, я направился к Семёнычу.
        Дверь открыта, на столе - картотека, ключи, а Семёныча нет. Куда же старый побежал впопыхах? Что ж? Его отсутствие не помешает мне оформить документ. Открыв сейф, разобрался с печатями. С оттиском печати документ приобрёл грозный вид. Держу пари, прочитав его, содрогнётся Лиса-Алисия прежде, чем в печали расстаться с деньгами.
        Печати аккуратно вернул на место - на верхнюю полку сейфа. На нижней полке Семёныч хранил картотеку. Там то я и узрел пачку документов в пластиковой упаковке. На целостность сей упаковки, запаянной термически, никто не покушался. Не это привлекло моё внимание, а обложка паспорта, что покоился под пластиком на документах. Это был мой паспорт! С характерными отметинами, оставленными задумчивым переводчиком! Отрезав ножницами край упаковки, открыл разворот паспорта. Просмотрел документы - и произнес короткое, но ёмкое ругательство.
        Не спросив, женили. То бишь, по бумагам я ныне фермер и хозяин огромного земельного участка со всеми постройками и объектами бывшей воинской части и бывшего спортивного лагеря. Судя по датам, оформляли на протяжении всего лета. Из этого следовало, что мой друг Мутант выкрал мой паспорт ради его богоугодного предприятия, и ни словечком не обмолвился. И как это назвать? Обман, причём без соблазнения!
        Глава 3 ПРИСКАЗКИ БЕЗ ОБМАНА. СКАЗКА БУДЕТ ВПЕРЕДИ

«Жил царь на царстве как сыр на скатерти, пока не отрёкся. Летал ясный сокол Святослав Олегович, пока коготком в петлю не угодил… Это всё присказки, а какой же будет сказка» - раздумье на сей вопрос прервал голос полковника запаса.
        - Распоясался, пьяница?! Щас начальник тебя выпишет!
        Семёныч пихнул в спину молодого парня, но тот, хоть и нетрезвый, лишь покачнулся, переступая порог.
        - Бьёт жену, изверг! - воскликнул полковник, похваставшийся накануне, что полковничье звание ему присвоили уже после выхода на пенсию.
        Следом за ними в контору юркнула хрупкая женщина, в спортивном костюме и, конечно, без украшений, но с фингалом под глазом.
        - Что ж ты, зверь, делаешь? Картина ясная, - сказал я. - Уже есть вам попутчики из староверов. Буйнович чётко сказал: у нас не воспитательный дом. Насильников, пьяниц и фанатиков списываем и увольняем.
        - Святослав Олегович! Накажите его, но не выгоняйте нас. Прошу вас.
        Жена-заступница плакала.
        Привычная картина. Типичная для нашей жизни.
        - Ты что скажешь, изверг?
        До парня, вроде бы, дошло что-то. Изверг опустил голову и прошептал:
        - Извини меня, Лиза. Простите меня, Святослав Олегович!
        - Значит так, парень. Завтра утром, после моего слова выйдешь из строя и клятвенно всех заверишь в том, что отныне руку на жену поднимать не будешь. Повторится такое
        - тотчас выставим. Идите!
        Семёныч глазел на бумаги, разложенные на столе.
        - Буйнович велел пакет не трогать.
        - Отчего ж не трогать? Глянь: паспорт мой, и документы на моё имя. А в конце финансового года сдерут с меня такие налоги, что - мама не горюй!
        Любопытный Семёнович не преминул просмотреть разбросанные в беспорядке листы, а просмотрев, присвистнул:
        - Это ж надо! И озерцо твоё.
        - А что мне в том озере? Форель разводить? Такой задачи Буйнович не ставил. У него, товарищ полковник, иные цели и задачи. Наш лагерь для него всего лишь приёмно-пересыльный пункт. Вот что, Семёныч, отправляем староверов из лагеря. Подготовил я нужный документ, а ты наряди водителя довезти их сегодня до Московского вокзала в Питере.
        - Сегодня не получится. Гришаня, водитель наш, выпимши. Дело известное: всегда в Питере водку закупает.
        - Завтра отправишь, - сунув паспорт в карман, добавил: - Документы - в сейф. Зови слесаря. Мало того, что твоя Мамедовна дура, так за ней ещё долг. Да такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать… Ты, полковник, претендуешь на её деньги?
        - Честно жизнь прожил, честным помру.
        - Так и я по нехоженым честными людьми тропкам не ходил. Хабар, добытый в бою, с солдатами делил. А этот хабар для народа используем.
        И я, махнув рукой, указал на сейф Мамедовны. Махнул небрежно и задел конторские книги Семёныча, лежавшие на краю стола. Одна из книг упала на пол. Поднимая её, раскрыл на середине.
        - Ба! Семёныч! Книги пишешь?
        - Ну да, письменник я, - ответил он, почему-то по-белорусски. Воспоминания пишу, о войне, о природе… Досуг коротаю.
        С интересом глянул на него: сам грешен, сам по тем же формулам живу. Если во времена такого автора, как Тургенев, жили по принципам, во времена писателей Троцкого и Деникина - под лозунгами, то во времена письменника Семёныча, сиречь Ивана Семёновича Благова, люди существовали и существуют по формулам. Формулы те, правда, разные. И реакции, что протекают, разные. У многих в душе образуется осадок. Всё думаю, во что или в кого выплеснуть осадок, что в моей душе стал чернее чёрного за прошедшие десятилетия.

***
        На лавочке, взирая на пасмурное небо, сидел хмурый старовер.
        Вручил я ему грозный для Алисии Владленовны документ, денежное возмещение и наказал быть готовым утром к отъезду.
        Никак не ожидал, что не пройдёт и часа, как снова придётся склонять имя неведомой мне Алисии во всех падежах и снова посылать людей по известному адресу - к Алисии.
        Не ожидал и резкой перемены погоды. Порывы ветра закружили опадавшую листву. Не впервые в этом краю, и по признакам ощущаю, что на далёкой от нас Ладоге заштормило. Коварно Ладожское озеро.

***
        Тесен наш мир, сударыни и судари; бежит человек от тесноты человеческого общежития, стремясь не к одиночеству, а к уединению и возможности поразмыслить или почитать или сочинить… Всех вариантов не счесть. Вряд ли я мог претендовать на значительное внимание к своей особе со стороны Анюты: наше недолгое знакомство не давало повода так думать. Но был уверен: придёт Невеста, книжку принесёт, и мы побеседуем о литературе и жизни.
        Она явилась в строгой юбке и пиджаке, и я поставил себя на место школьника, с восторгом взирающего на юную учительницу. Уже испытывал подобное обожание то ли в девятом, то ли десятом классе. Недолго длилось то ощущение пребывания в сказке. Явился бородатый деятель из драмтеатра и после недолгого ухаживания тот Карабас-Барабас увёл объект моего преклонения из школы и из моей жизни. Мельком увидел её однажды в метро - всё с тем же Карабасом, но почему-то без бороды.
        Поймал себя на опасении и боязни увидеть повторение сказки с печальным для меня финалом.
        Строгий голос учительницы вывел меня из грёзы:
        - Почему вы музыканта посадили под замок? Девушки выключили телевизор, слушают его флейту и рыдают.
        - О музыканте не знаю. Спросим у Семёныча.
        Полковника, слава богу, застали в конторе. Я пропустил Анюту вперёд. Порыв ветра распахнул чуть приоткрытую форточку, смешал слабый запах духов с её феромонами, и эта смесь закружила голову дуралею. Две ипостаси у Окаянного в душе; по разному они величают друг друга, в зависимости от ситуаций; ныне Дуралей оспаривал свои права в диалоге со Скептиком. Ответ Семёныча на вопрос Анюты показался Дуралею резким:
        - Ишь, играет, значит. Он такой же музыкант, как я Папа римский. Знаю их породу. Ищейка он. А из какого ведомства, можно допытаться. Закрыл его утром в каптёрке.
        - У него мочевой пузырь не лопнет? - спросил я Семёныча.
        - Товарищ капитан, все удобства там в наличии, - он с укоризной добавил: - Не знаете вы об истории вверенного вам объекта. Здесь некогда располагался женский батальон, а прапорщики оборудовали каптёрку в своих интересах. Так что там не только топчан, но и совмещённый санузел имеется.
        Анюта покраснела как маков цвет, а я предложил:
        - Ведите нас, товарищ администратор, к задержанному. Побеседую с ним.
        - Не мешало бы ему посидеть подольше. К тому ж, стрельнуло что-то во мне, - пожаловался Семёныч и, выразительно глянув на меня, добавил: - То ли из-за непогоды, то ли из-за сквозняка. Кто-то форточку оставил открытой. Старость не радость. Всё мечтаю тростью обзавестись.
        - Я вам помогу дойти, Иван Семёнович. Он наших девушек с ума сводит своей игрой. Все сбились в кучу около каптёрки.
        - Он же крысолов. Девок как мышек, значит, собрал. Знает, как играть! Ладно, Анюта, поддерживай старика, - остановив суровый взгляд на мне, вынес вердикт: - Крысолова выгнать надобно.
        Я кивнул и, закрыв форточку, последовал к казарме за медлительной парой: Анюта под локоток вела Семёныча.
        Скептик иронично молвил: «Вот артист!»
        Дуралей с огорчением заметил: «Меня бы так поддерживали!» В ответ услышал возражение Скептика: «Размечтался! Ты же старый! До возраста Семёныча тебе далековато. Но, всё равно, старый ты, Дуралей! Анюта из другого поколения.» - «Как говорят, любви все возрасты покорны!» - «Сексуальным страстям они покорны, Дуралей! Неужто забыл, тебе всего лишь стоило дотянуться до телефона - и твоя Подруга, жадная до секса, тут как тут.» - «Не путай божий дар с яичницей! Изыди иль выпадай в осадок!»
        Подавив тревожные мысли, я любовался линиями её фигуры и строгим силуэтом её костюма. Увы, Анюта ни разу не обернулась. Скептик, вынырнув из чёрного осадка, что аккумулировался на дне души, возопил: «А что ты хотел? Она же при исполнении важного поручения!»
        Конечно, я из другого поколения. Мало нас осталось. Я предался воспоминаниям о спортивном лагере. Почтил всех тех из нашей группы, кто погиб. Поимённо. Каптёрка мне была памятна лишь тем, что в ней некогда обретался наш тренер, в то время, как вся наша группа спала на солдатских кроватях в казарме. Все ценные вещи мы сдали на хранение тренеру, и каптёрка постоянно была на замке. В то время не именовал себя Окаянным, да и тренер ещё не был Мутантом, а наравне с нами пахал как мул. Все мы ощущали ветры перемен, все верили, что боевое самбо будет востребовано, как никогда ранее. Кто ж мог предугадать, что от нашей группы в живых останутся лишь Мутант и Окаянный? Прочих, как московских, так и питерских лихие девяностые перенесли в лучший мир…

***
        Явление флейтиста на свет божий породило разочарованные вздохи прекрасных дам. Одна из них сказала:
        - Хлипенький какой! Не-а, не сможет ни пахать, ни сеять.
        - Посеять-то он сможет, - хихикнув, отозвалась её подруга.
        - Супротив наших мужиков он никакой! - не смущаясь присутствием флейтиста, заявила третья. - Зря мы поторопили тебя, Анна Сергеевна. Душевно играл хлопец.
        В голосе Семёныча сквозила неприязнь:
        - Хотел тебя ещё помариновать, крысолов, да начальник против.
        Есть нюх у Семёныча. И опыт не отнять. Одно не понятно: что от нас желает сей кабинетный работник?
        Увидев человека в форме с капитанскими звёздочками, тщедушный «флейтист» с бородкой клинышком Ю la Дзержинский спросил:
        - Вы, наверное, господин Буйнович?
        - Ошибаетесь. Идите за мной в контору. Там побеседуем.
        У входа в офис нас поджидала парочка из ФСБ. Всем, чем надо, экипированная. Мы шли, как говорится, не дёргаясь, и они спокойно вели себя. И мордой на землю не положили. Один из них пытливо всматривался в меня. Видать, вспомнил. И я его припомнил. Было дело в Чечне. Он с моей группой ходил. В то время звался Арсением.
        - Ну что? - спросил тот, кто некогда был Арсением.
        Флейтист разочарованно развёл руками.
        - Сельхозартель.

«Уже хорошо, - подумал я. - У баб языки длинные, но глупостей не сболтнули.»
        Арсений насупил брови, и его морщины на лбу резко обозначили намерение идти в атаку. Удивительно, что он вышел целым и невредимым из памятного мне боя. Бежал и двигался он сломя голову, то бишь, бездумно.
        - Вы, гражданин Ерилов, подозреваетесь в причастности к похищению и торговле людьми, - так вот он мне с ходу заявил, не поприветствовав и явно бравируя осведомлённостью перед своими сослуживцами.
        - Как интересно?! Каких же людей я похитил?
        - Нескольких ученых из Новосибирска и труппу молодых актрис из Вологды.
        Моё изумление было для него очевидным.
        - Предлагаю пройти в контору. Покажу вам документы и расскажу, чем занимаюсь.
        Моё предложение было принято. Арсений подтолкнул «флейтиста», и тот резво побежал впереди хозяев. В конторе Семёныч извлёк на свет божий папку, весьма своевременно обнаруженную мной. Винить Мутанта в пренебрежении к деталям я не собирался. Что взять с параноика? Пусть его доктора лечат.
        - В фермеры подался? - спросил Арсений, просматривая постановления и решения.
        - Отец мой из крестьян. Мешают моему желанию. Деятельность не успел начать, как какая-то мафия стала обкладывать.
        - Тебе имя Алисии Владленовны что-нибудь говорит?
        - Лично не знаю. Возможно, она из той же мафии. Людей мне подсылает. Мы подумали, что ваш флейтист её человек. Так что с превеликим удовольствием посылаю вас к этой лисе Алисии.
        - Она заявила, что здесь хозяин некий Буйнович.
        - Вы документы ещё раз просмотрите, и если найдёте это имя, то выставлю ящик коньяка.
        - Ладно, Святослав, извини, что побеспокоили. Не забудь вывеску снять на входе в твой колхоз. У вас же не воинская часть. Ребята, двигаем.
        Хлопнул на прощанье меня по плечу - и вышел из конторы.
        - Знакомы, вижу, - констатировал Семёныч.
        - Не скажу, что по его вине, но при выполнении его задачи один из моих подчинённых был ранен, а двое убиты. Дело давнее. В Чечне было.
        Семёныч вздохнул. Выразил таким образом соболезнование.

***
        Вечером слесарь открыл сейф Мамедовны, и мы обнаружили тоненькую папку с уставными документами на её фирму, в которой между бумаг завалялись несколько сотенных банкнот. «Не дура Мамедовна! - убеждённо сказал Семёныч. - Прикатит завтра, как обещала.» - «Не боись. Наше дело правое!» Ответив этак администратору, подумал:
«Неплохо было бы, в самом деле, узнать, в чём заключается наше дело. А от баек Мутанта просто тошнит.»

***
        Нет, не прав был я, предполагая у себя лихорадку в первые минуты пребывания в лагере. То было лишь предощущение лихорадки. В воздухе, помимо осенних запахов, витало что-то ещё…
        Страдал я от обычной лихорадки, когда работал в Индии. Москиты, переносчики заразы, покусали меня в Калькутте, что ныне именуется Колкатой. На переговорах в офисе «Дастурко» индийские проектировщики заметили неадекватное состояние молодого переводчика. Меня охватила дрожь, и я улавливал далеко не всё, о чём говорили специалисты. Бой, посланный в аптеку за лекарством, принёс мазь в стеклянной баночке. Удалившись в туалет, я втёр мазь по всему телу, оставив немного мази на донышке - для повторного втирания. Так мне порекомендовали. Чудодейственной оказалось мазь. Увы, не смог запомнить её название на языке бенгали.
        Ныне же дрожью было охвачено отнюдь не тело. Дрожала душа. Не вся душа. Давным-давно до меня дошло, что у каждого человека две души. Две души равны двум ипостасям. Рентген их, конечно, не обнаружит. Не найдёт их и патологоанатом. Но речь не о смерти, а о жизни. Мне легче представить эти ипостаси в двух сосудах. Если не заливать их водкой, не ширяться и быть разборчивым в том, что поглощаешь в смысле еды или, например, чтива, то такие меры каждого приведут на праведный путь. Разные те сосуды, у кого-то малые, у кого-то большие. У меня, думаю, средние, иначе говоря, совершенно не выдающиеся. Нет у меня на лбу печати гениальности. Но вот задрожал один из сосудов. Всё в нём кипит. То мне мнится, что никто не чувствует этой дрожи, то мнится, что кто-то отзывчиво воспринимает резонансы колебаний моей души.
        Кто-то не пришёл на утреннее построение, что обязательно для всех по старой лагерной традиции. Кто-то, вероятно, заболел. Или же, кто-то по какой-то причине не желает видеть меня?
        Выдав на разводе задание коллективу очистить прилегающие к лагерю территории от мусора, я скорым шагом направился в бывшую казарму женского батальона. Вслед за шумной толпой моих подопечных: механизаторов, доярок, электриков, механиков, прочих крестьян, из среды которых мне радостно помахал рукой знакомый лётчик.
        Толпу возглавлял Семёныч. Но, в отличие от всех, он направлялся к складу, где должен был выдавать рабочие рукавицы и мешки для сбора мусора.
        Три донельзя обшарпанных одноэтажных здания, думаю, производили жуткое впечатление на каждого из вновь прибывающих. Многие оконные проёмы были грубо заделаны кирпичом ещё в советское время. Минуя жилые блоки, направился к дальнему зданию, громко поименованному столовой. Она была отгорожена фанерным листом от пустующего пространства бывшей казармы, и потому, несмотря на огонь, горевший в грубо сложенной печи, в помещении заметно ощущалась прохлада.
        Столовая была оборудована единственной плитой, мойкой и микроволновками, в которых Марфа молниеносно разогревала еду в контейнерах. Как правило, для важных гостей, например, Семёныча, доктора Кириллова или начальника лагеря. Все прочие были на самообслуживании и оживлённо толкались около буфета или печек. Женщины, освобождённые от ежедневной готовки, блаженствовали. А я недоумевал. Непонятно было всё: откуда у Мутанта средства для закупки провизии? зачем он держит нас всех в этой глуши?.. Вчера Марфа струхнула при моём появлении. Выдала объёмистый пакет накладных, сказав, что ни единой бумажки не передавала дагестанцам. Хахаль Мамедовны, по словам Марфы, угрожал пистолетом, но оба контейнера им пришлось вывозить без бумаг. Добавила, что принимала бумаги на контейнеры от Сергия Фёдоровича, и тот наказал ей передать бумаги товарищу Ярилову. Товаро-сопроводительные документы на двух языках - голландском и английском - имели в графах заказчика и получателя единственное имя: S. YERILOV. Как и ожидал, ни одной таможенной декларации не обнаружил. Вот такие пироги!
        Интересно жить, судари и сударыни, но главное - жить интересно!
        Не стал я рассуждать на тему авантюризма: меня беспокоило иное. Уложив в пакет контейнеры и фрукты, устремился к женской казарме, где ныне живёт моя отрада. Вот зайду - и брошусь в ноги к ней!..

«Что же так не везёт» - сиё восклицание не слетело с моих уст, но я разочарованно глянул на двух подруг Анюты, то ли больных, то ли притворяющихся больными. Подобно подругам, Анюта лежала под одеялом. Кашлянула. Вручил Анюте три ветви рябины, что обломал вблизи от столовой. Она чуть улыбнулась, поблагодарила меня за заботу и по поводу рябины сказала:
        - Осенью одна ягода - горькая рябина. А излишняя сладость пуще горечи. Надумала я, Святослав Олегович, как вылечусь, ехать в Петербург. Мне ведь там обещали работу. Пугает меня дальний переезд. И климат в этом Зауралье, наверное, весьма суровый.
        - Разве мы в Зауралье переезжаем? - спросил я.
        - Так мне сказали.
        Что ещё сказали Анюте, не смог выяснить. Дверь распахнулась - и встревоженный Семёныч объявил:
        - Мамедовна вернулась!
        Да'с, всё не по нотам! Так в романсе не пелось. Но, всё же, увидел в её глазах тревогу. Выдал её взгляд: ведомо красавице о каких-то слухах, что ходят о дагах, хотя никто ничего ещё не объявлял. Пообещав прислать доктора Кириллова, вышел следом за Семёнычем.
        Он шёл не по дорожке, а по тропинке, что бежала вдоль здания среди вереска, и, дойдя до угла казармы, осторожно выглянул. У многих к старости выявляется дальнозоркость, и Семёныч доказал мне, что видит не хуже орла. Да и сам он не робкого десятка птица. И с клювом, пардон, с зубами у него отсутствие проблем: за неимением собственных его улыбка сверкает вставленными стальными. Служил не в столицах, а в тьмутаракани, а там иной уровень услуг.
        - Дуры бабы! Наплели! Это не Мамедовна. Цвет тот же, но машина другая.
        На дороге у нашей конторы стоял мощный Мерседес-Бенц с прицепом-контейнером. Когда мы подошли поближе, увидели молодого парня, что вертелся в кабине. Машина сверкала новеньким бежевым лаком, и парень - было видно - с благоговением присматривался, что к чему в кабине.
        Дверь в контору была растворена, и перед лестницей я придержал Семёныча за локоток. Из его офиса доносился знакомый голос:
        - Нелепое выкатил требование: жениться! Для меня проблем нет. Убежала одна жена, сбежит и другая. Сынок же упёрся. Говорит: хочу учиться, не хочу быть бычком-производителем.
        - Да уж! Классика жанра, - звонко произнёс незнакомец. - У меня нет проблем. Сергий Фёдорович велел завтра быть готовым. Со всей семьёй. Багаж ограничил. Сказал: по чемодану на человека. До Урала недалеко. Случай представится, отправлю жену в Питер за вещичками… Да где их чёрт носит?
        Через секунду незнакомец, судя по внешности, из работяг, приветствовал наше появление зычным рапортом:
        - Здравия желаю, Святослав Олегович! Доставил в целости и сохранности. Ни единой царапины. Вот пакет документов на машину. Сергий Фёдорович просил передать, что новенькие прибудут через неделю. Просил также сказать, чтоб забыли… э-э… чтоб забыли о какой-то Мамедовне.
        - Ясно. Как вас величать?
        - Илья Великанов.
        Его зычный голос явно не соответствовал маленькому росту и комплекции.
        Пожав молча мощную длань Мастера, задал вопрос невеликому Великанову:
        - Стало быть, вы водитель?
        - Нет, по специальности я электрик. Всё остальное, так сказать, в приложении. В основном, реновацией старых моторов и генераторов занимаюсь. Для этого дела, знаете ли, особая оснастка нужна плюс голова да золотые руки.
        - Говорил Сергий Фёдорович что-нибудь о нас?
        - Говорил. В вашем городке в Зауралье ещё не все работы завершены. Но скоро весь жилой комплекс сдадут для эксплуатации. Я, товарищ капитан, должен как-то добраться до Питера. Вы не поможете?
        - Поможем. Семёныч, где твой ПАЗ.
        Администратор глянул на часы.
        - Через полчаса обещал быть. Я сбегаю, потороплю.
        Сегодня Семёныч не кряхтел о старости, а двигался так, словно сбросил добрый десяток лет. С какой стати такая в нём живость?
        - Сейчас, Илья, езжай от конторы по дороге прямо. За третьим корпусом оставишь машину на площадке и бегом к нам.
        С непроницаемым лицом мима слушал я восторженные речи Мастера о закупках, материалах и намерении создать собственную Академию. На арене совершались события, вызывавшие восторг публики, знать не знавшей об обмане и, вероятно, зловещих делах, в которые некая братия вовлекает всю эту публику. Заманивают золотом и обещаниями, дают кредиты и наличные, обеспечивают питание и зрелища, и вещают, вещают, вещают ахинею, что ушам противна. Предположим, что-то у военных получилось, и нас забросят на тот «другой Урал». Судя по привязкам, пройдёт немного времени - и на нас навалятся кланы кочевников из Степи. Горстку людей сомнут и не заметят. Не днём, так ночью. И никакое оружие не поможет. А потому требуется… многое требуется. В первую очередь, от меня и Мастера.
        - Тебе, Владимир, скромнее надо быть. Назвал бы своё заведение школой или училищем, - сказал я Мастеру.
        - Итальянцы, Беллини, например, да и многие другие создавали собственные академии. Почему я не могу? Всё для этой цели уже есть, а ученики - дело наживное.
        - Академии итальянцев работали, выполняя разнообразные заказы. И не только живописные.
        - Это ты мне говоришь?
        - Тебе. Считай, выдаю тебе первый заказ. На первом этапе мне нужно эскизное решение в принципе, а на месте определимся в деталях. Не уверен, потянешь ли? Заказ серьёзный.
        - А ты не сомневайся. Не бог горшки обжигает, а Мастер.
        - Ладно, Мастер. На меня возложат все вопросы, связанные с безопасностью и защитой городка от набегов. Близятся смутные времена. Мне необходимо решение по фортификации, чтобы оградить вас от мародёров или бандюг. Представь: налетают большой бандой ночью. Вырежут нас - и стены твоей академии долго будут вспоминать, для чего их построили. Помимо бандитов, есть и иные угрозы. Например, дикое зверьё или крысы. Принесут крыски чумных блох - и никто не вспомнит ни о нас, ни о твоей академии. Понимаю, что такая задача почти неподъёмная для тебя. Будем вместе соображать. Я, хоть и не Чапай, но могу со здравым смыслом расставлять на столе картошку для обозначения того, где и что должно быть. Есть ноут и принтер. Здесь мне запретили выход в Интернет, но я тебе и это устрою, если дашь твёрдое слово не звонить друзьям. Один звонок или разговор по скайпу - и нас здесь накроют. ФСБ вчера здесь отметилось. В двух словах, ищи решение… Ну так как?
        - Подумать надо. Что-то мрачное ты обрисовал.
        - Ты, конечно, уши развесил, слушая Александра. Он ни тебя, ни меня не спасёт, если что. Он невнимателен к деталям, и я подозреваю, у него не всё в порядке с головой.
        - Да, что-то такое и я заметил. Но он говорил о большой организации и больших работах на Урале.
        - Так мы не на Урале будем, а в Зауралье, лицом к Великой Степи. Никто нас защищать не будет. Дадут, конечно, оружие. Представь: ночь, ночью вырежут для начала всех часовых, а потом за нас примутся. Такой расклад. Так что думай. Не буду возражать, если откажешься от проекта и покатишь домой. Автобус в наличии.
        - Ну уж нет! Где твой ноутбук?
        - Сперва оформиться надо. Тебе наш Семёныч выдаст ЦУ о том, что где как и почему. Я надавлю на него, чтоб в казарме не селил. Будете жить в модульном домике.
        Мастер после притока адреналина пребывал в задумчивости.
        А я, ощущая себя на взводе, действовал как живой манекен: вышел из конторы, поприветствовал Андрея Владимировича, сына Мастера, занёс к себе пакет бумаг, дождался возвращения водителя, забрал у него ключи от машины, и, пожелав ему всех благ, отправился к доктору Кириллову. Неприятно состояние растерянности. Мысли, мало чем связанные, текут как-то вразнобой. Опять зазвучали два голоса: один, словно издалека и из моего прошлого, другой - из настоящего.
        Вот тот диалог. Записываю его в дневник, наверное, от вселившейся в меня безысходности:

«Навалил экспромтом Мастеру кучу непроверенных предположений. Короче, поставил и сыграл одноактный спектакль. В театре или на эстраде остро поданные экспромты, замешанные на предположениях, вызывают, как правило, смех у публики. Я бы не отказался легко и вольно шагать по жизни, испытывая театрально утончённые наслаждения от суррогатов чувств.» -

«Но ты же русский человек. Хмур и депрессивен, как и подобает быть русскому. Вокруг страдания и кровь, ненависть и любовь, ограбленная дерьмократами страна и нищета. Ты же не будешь улыбаться так, как улыбаются на западе, фальшиво и неискренне. Ты не способен жить беззаботно…» -

«Печально, что Анюта уезжает.» -

«Ты старый и её не удержишь. С другой стороны, не будь эгоистом. Пусть уезжает. Спасёшь хотя бы одного человека от чёрной будущности. Байкам веры нет! А что затеяло оборонное ведомство, неизвестно. Так что решено! Раз она дорога тебе - скажи ей «прощай!» -

«Прощай, дорогая!.. Разве я не псих! Псих, причём покруче, чем Мутант. Но раз решено, значит решено. А доктору скажем…»
        - Уважаемый доктор, что же вы не исполняете ваши обязанности. В женском блоке больные. Вам приказ: поставить их на ноги в кратчайший срок.
        - Уважаемый Святослав Олегович, я ведь уже посетил их и могу сказать, что они все будут здоровы через неделю, если будут принимать лекарства. Они также будут здоровы через неделю, если вообще не будут принимать медикаменты.
        - Интересно вы лечите.
        - Интересно я лечил пациентов на севере, будучи судовым врачом. Стакан водки и таблетка аспирина - и пациент к вечеру уже здоров и со всеми ловит или кромсает рыбку.
        - Интере-есно, как же вас отобрали для этой группы? С такими-то методами исцеления?
        - Опыт небольшой есть. Я ваших, которых доставляли мне из Чечни, резал и ампутировал, и многих на ноги поставил. Из тех, у кого ноги были… Анюта просила передать вам, чтобы зашли проведать её вечером.
        То ли искра надежды мелькнула в моём взоре, то ли нечто иное, но доктор одарил меня странным взглядом.

«И чего, спрашивается, спорил я сам с собой? Уже всё решено и за меня и за Мастера. Смогу ли я когда-нибудь заставить людей играть по моим правилам? Игра по чужим правилам и с завязанными глазами стопроцентно ведёт к проигрышу. В любой игре. А наша игра чем-то напоминает русскую рулетку. Ладно, ещё не вечер» - так-то я размышлял по дороге от медпункта к конторе.
        Хотел я задать электрику несколько вопросов, не связанных с реновацией генераторов, но ПАЗ уже уехал. Мастер, его сын и Семёныч отчаянно обсуждали важные для них темы, и, подходя, я услышал безапелляционный возглас администратора:
        - Или-или. Пусть даже фиктивно. Стерпится-слюбится. Не слюбится - разойдётесь. Других вариантов не будет.
        Сын Мастера смотрел на администратора исподлобья. Решившись, махнул рукой и с досадой сказал:
        - Ладно. Чёрт с вами!
        - Это на кого ты чертыхаешься, молокосос! Я Германию топтал, когда ни твоего отца, ни тебя ещё в проекте не было.
        - Извинись перед дедом и ветераном, - голос Мастера ясно выдал его полную солидарность с Семёнычем.
        Андрей Владимирович что-то буркнул под нос.
        Увидев меня, администратор, воскликнул:
        - С вами, товарищ начальник, желаю поговорить конфиденциально в ваших апартаментах.
        - Если желаете, пройдёмте. Вы поселили художников в модуле?
        - Каждому выдал по ключу. В соседних модулях будут проживать.
        - Отлично. Устраивайся, Мастер. Все дела обговорим завтра.
        Конфиденциальность состояла в том, что Семёныч возжелал срочно позвонить внучке. Он не претендовал на владение «игрушкой», но верно предполагал, что из мёртвой зоны с её помощью возможно дозвониться куда угодно.
        Кроме внучки, иных потомков у него не было. Скороговоркой он поведал, что сын подался на Север за длинным рублём, да и сгинул там.
        - Должен спасти Настеньку! - заявил он. - Мать её связалась с пьяницей и сама закладывает. Такие дела! Специальности у Насти нет, но мастерица! И шьёт, и вышивает! Хотел бы отправить её на земли обетованные с вами.
        Я улыбнулся и молвил слово:
        - С моей стороны возражений нет.
        - Вот и славно!
        Он протянул мне блокнотик с номером телефона внучки, и я, вызвав секретаршу Буйновича, любезно изложил просьбу администратора лагеря.
        - Диктуйте номер, - сказала секретарша.
        Спустя минуту Семёныч уже говорил с Настей.
        - Ты одна, Настенька?
        - Мама спит. Опять пьяная.
        - Вот что, внученька. Я могу отправить тебя за границу. Бери паспорт, раздобудь деньжат, только на дорогу до моей базы. И приезжай срочно ко мне.
        - У меня нет загранпаспорта.
        - Всё сделаю, Настенька. Не забыла, каким автобусом из Питера ехать?
        - Помню, деда. Ты по-прежнему сторожем?
        - Уже не сторожем. Расскажу, когда приедешь.
        - Тогда, дедуся, завтра выезжаю.
        Да'c, всех манит заграница. Пардон, не всех, а каждого третьего. Где-то читал.

***
        Вечером, после болтовни с Анютой на разные темы, весьма - должен отметить - изысканной и по-светски утончённой, когда я вновь воспарил духом в надежде завоевать её сердце, она неожиданно напомнила:
        - Мы не договорили утром. Дня через два, думаю, поправлюсь. Вы, надеюсь, не будете возражать против моего отъезда?
        Всё внутри меня оборвалось, и я сухо ответил:
        - Не возражаю. Известите заранее, и автобус с водителем будет в вашем распоряжении.
        Намекнув на неотложные дела, я простился и в печали вышел из казармы, что казалась совершенно неподобающим местом для разговора с Анютой, выпускницей заведения имени нелюбимого мною Герцена. В нашем мегаполисе разные студентки. Далеко не все впитывают в себя всё наилучшее, что может дать Петербург за годы их учёбы. Анюта мне представлялась драгоценным бриллиантом, отшлифованным нашей северной столицей… Побрёл бесцельно и какое-то время ходил кругами по территории лагеря.

«Никто не должен видеть смятение моей души» - эта мысль побудила меня уединиться в
«апартаментах». Время на моих командирских близилось к половине девятого, и я постарался переключить внимание на те загадки, что окружали Мутанта. По идее, его секретарша могла бы многое прояснить, и я спонтанно нажал на кнопку вызова.
        - Слушаю, - сказала секретарша.
        Я представился.
        Её лик почему-то выглядел уставшим и печальным. Её внешний облик - несомненно красавицы, причём славянского типа, - вызвал у меня оторопь, и я подумал: «У неё что, не все дома?» Русская красавица была одета в сари, а её лоб украшало пятнышко света и мудрости - бинди тёмно-вишнёвого цвета. Правильный цвет бинди - красный, но, как я замечал, в Мумбае или Дели женщины наносят бинди себе на чело самых невероятных оттенков.
        - У меня, собственно, нет никаких сообщений. Александр часто упоминает Живу. Как всегда, в своей манере. Без подробных объяснений. Думаю, что он меня обманывает, а его речи мне представляются бредом. До сих пор не знаю вашего имени. Может быть, вы мне расскажете о Живе?
        - Зачем вам знать моё имя? У меня много имён. За каждым именем своя тайна, которыми не желаю делиться. Можете называть меня именем вашей любимой женщины. Я не возражаю. Каждая история ничто иное как сказка. Желаете послушать сказку на ночь?
        Не только её облик, но и её высказывания казались не от мира сего, и в моей головушке мелькнуло: «Под стать Мутанту. Такая же шизоидная».
        - Желаю, - ответил я.
        Хрипло прозвучал мой голос. Наверное, простудился, гуляя кругами по лагерю.
        - В каждой сказке есть зачин… Жила-была Жива из рода Странников, а точнее Странниц, свирепых и жестоких амазонок. Каждая из Странниц обладала божественной сущностью и имела, помимо собственной, ещё две ипостаси: мужскую и женскую. Каждая странница была и богиней и богом. Каждый бог создавал боргов. По своему образу и подобию. Многие создавали армии боргов. Борги занимались хозяйством, строили виманы, замки для своих хозяек. В одном из таких замков быстро пролетели юные годы Живы. Она повзрослела и усвоила многое из того, что должна знать и уметь богиня. Странницам наскучил тот мир, в котором они обитали, и они возымели желание улететь на своих виманах в поисках нового мира. По древнему обычаю они приносили жертвы перед отлётом. Нет, они никого не убивали, но оставляли избранницу в старом мире как хранительницу. Жребий выпал на Живу и её ипостаси. Выбор был не случаен. История зачатия и рождения этой троицы темнее, чем лик черной Кали, её родительницы. Жива и её ипостаси были поражены неизлечимым бесплодием.
        Им оставили три виманы, весь мир и забвение. Так начались страдания Живы. Срок жизни странниц сравнительно долог; для омоложения в древние времена изобрели божественный состав, в который Жива и её ипостаси время от времени погружались. Век следовал за веком, и Живе наскучило пребывание в родном опустевшем мире, в Ирии. Её родительница, богиня Кали, до отлёта доверила ей тайну о планете, которую некогда любили посещать странницы. Жива последовала доброму совету и посетила Землю. В северных пределах Земли она узрела славный народ. Она преисполнилась восхищением от дубрав и бескрайних лесов. Ей показался забавным мир животных, бродивших по лесам и степям. И она, кликнув своим ипостасям, изъявила желание перенести часть всего этого богатства в свой оскудевший Ирий. В течение множества лет её ипостаси сновали меж мирами. Наступил момент, когда Жива воскликнула: «Ныне Ирий изобилует всем, чем красна Земля, но по-прежнему пуст. Желаю перенести в Ирий русов и рассенов, желаю слышать голоса их детей». Увы, её желание осталось лишь желанием. Закрылся пространственно-временной канал, соединявший Ирий с
Землёй. До преклонного возраста она искала новые каналы и вела расчёты, и незадолго до кончины нашла несколько вариантов. Земля в отдалённом будущем вызвала у неё отвращение; Земля твоего времени, Князь, испугала её войнами. Жива выбрала те народы, что ещё помнили её имя. На Земле во времена средневековья царило запустение. То был не самый лучший выбор, но, к её сожалению, единственно возможный. Помимо русов, она доставила в Ирий греков, римлян и саксов. Жива скончалась во время её последнего полёта к Земле, а с ней и её ипостаси. На случайной планете вблизи от Земли Жива обрела последнее пристанище. Там, по древнему обычаю, её тело предали огню. Борги богини зажгли погребальный костёр и сгорели вместе с Живой и её ипостасями. Так завершилась история страданий Живы, запечатлённая в памяти её виманы. Но наша сказка и наша игра только начинается. Я тебе о ней поведаю в другой раз. Время уже позднее, Князь, а потому - спокойной ночи!
        Экранчик «игрушки» погас, а я воскликнул:
        - Интересно, кто это всё придумал?
        Экран вновь вспыхнул, и секретарша ответила:
        - Буйнович.
        - О как?! Значит, он большая шишка.
        - Большая.
        - А ведь нехорошо подслушивать!
        Секретарша изобразила нечто вроде кривой ухмылки, и в «игрушке» что-то щёлкнуло.
        - Кто в здравом уме поверит этой фантазятине? В вашем ведомстве идиоты! - кричал я в «игрушку», но меня, кажется, уже не слышали.
        Поторопился ты, Окаянный, со своим замечанием по поводу неэтичного поведения.
        Поразмыслив, решился также совершить неэтичный шаг: несмотря на позднее время, ещё раз нажал на кнопку вызова.
        Выражение на лице секретарши было непроницаемым.
        - Прошу прощения за назойливость, но мне необходимо услышать краткие ответы на ряд моих вопросов. В моём подчинении люди. От вас зависят мои дальнейшие действия в отношении персонала, что мне доверил Буйнович.
        - Слушаю вас.
        - По проекту Буйновича нас перенесут на Ирий? Или мы останемся здесь?
        - Здесь вы не останетесь.
        - Какие опасности нас ожидают? Набеги кочевников, эпидемии, возвращение Странниц?
        Секретарша ответила с явным раздражением в голосе:
        - Всё возможно. Князь, вы ещё не в игре. Отдыхайте и набирайтесь сил. Накануне отбытия вам обо всём поведает Светлый Князь.
        - Кто?
        - Буйнович. Ещё раз желаю вам спокойной ночи.

***
        Да уж! Какой, к чёрту, покой?
        Придумал ряд идей в рамках «игры», предложенной нам Мутантом. Его игра, если верить Мутанту, будет состоять в том, что мы должны творить не альтернативную историю, которая во всех вариациях ничто иное как бред, а альтернативу для русских. Ему, видите ли, нравятся концепции, что я выдвигал некогда в спортивном лагере. В моих идеях ничего оригинального. Как каждый достойный именоваться русским, превыше всего ценю справедливость, а всех либеральных буржуинов отношу к врагам. «Русским надо встать с колен» - так мне сказал Мутант. Почему-то он полагает, что в России возрождение русской нации будет весьма длительным. Но у него есть план как альтернатива для колонии русских и белорусов. Он же наполовину литвин, потому и радеет за обе нации. Красиво он говорил, но интуитивно я ощущал, что течение его речей скрывает подводные камни.
        В досаде махнул рукой: то, что непонятно или не видно, рано или поздно выявится, и мы увидим те «подводные камни», о коих он умалчивает.
        Просмотрел перечень специалистов. Подчеркнул пять фамилий.
        Добавил к ним Мастера.
        Настороженно глянув на «игрушку», проверил подсоединение к Интернету. Есть такое!
        Пришёл к выводу: всё, что мне сказывали, всего лишь присказки. Допустим, молвленные без обмана. Сказка ждёт нас впереди.
        А суть её не отличается от той сказки, в которой мы до сих пор существуем. И суть и цель та же: русским людям надобно выжить.
        Заснул под утро, часа в три.
        Глава 4 ПЕРВЫЕ ЖЕРТВЫ ОБМАНА. ОБРЕТЕНИЕ СЧАСТЬЯ
        Спозаранку прибежала с новостью Марфа. Заполошно начала причитать:
        - Половины контейнеров нет! Как корова языком слизнула! И новую красивую машину угнали!
        Спросил, целы ли контейнеры с провизией? Все на месте! Выразил благодарность за информацию и поинтересовался, не попортятся ли продукты в контейнерах? Узнал, что в тех контейнерах «настоящий криоген». Изумился, и Марфа поведала, что однажды в городской сауне она испытала на себе действие криогенного обёртывания - и сразу помолодела. Лет на пять, не меньше!
        Утренняя пробежка по осенним тропкам доставила удовольствие: не увидел в лесу ни одной кучи мусора, и только ржавый «Москвич» по-прежнему инородно выделялся на фоне багреца, желтизны и зелени карельского леса.
        У конторы стоял ПАЗ, а его водитель Григорович, перешедший к новым хозяевам вместе с Семёнычем, сидел на своём месте за баранкой и пил водку прямо из горла. Что-то мрачное шевельнулось в том осадке, что скопился на дне души капитана запаса.
        - Что вы себе позволяете? - крикнул я. - Выходите.
        Передняя дверь ПАЗа была открыта, и пьяненький водитель, оставив ключи в замке зажигания, вылез из машины с двумя пакетами в руке и вручил мне один из них. Другой он держал крепко; в нём звякнули бутылки. Сразу признав переданный мне пакет, заглянул для проверки содержимого. Так и есть: папка с грозным письмом на имя агентессы вернулась, не дойдя до адресата. Строго спросил товарища Григоровича:
        - Потрудитесь объяснить, что это значит?
        - Погодь, капитан! - он прислонился спиной к автобусу. - Такое дело. Выгрузил, значит, староверов у Московского вокзала - и сразу к магазину поехал. Купил, значит, три бутылки. Больше трёх не покупаю. Вернулся к машине - глянул: пакет они забыли под сидением. Я, конечно, к вокзалу. Думаю: ещё не уехали, передам пакетик. Подъехал, значит, к вокзалу и сразу увидел парочку. Они поодаль от центрального входа стояли. Ясно, что меня дожидались. Только я тормоз нажал - а они как вспыхнут. Я глаза зажмурил: до того ярко вспыхнули. Открыл глаза - нет староверов! Вещички лежат, а они испарились. Перекрестился я - и вместе с народом подошёл к вещичкам. От староверов лишь пепел остался. Менты набежали, но я от них всегда подальше стараюсь держаться. Одним словом, покатил я в лагерь. И всё думаю, как и зачем их убили. А ведь дело-то, можно сказать, секундное. Подойди я к ним, так также сгорел бы.
        - Не видел, кто стрелял и спалил их?
        - Никто не стрелял. Они сперва засветились изнутри как две лампочки - и сгорели.
        - Подвозил, наверное, кого-нибудь до Питера?
        - Подвозил двух старушек. Они всего-то с десяток километров проехали. Ну, заплатили. Само собой. Да они сидели сразу за мной и со староверами лясы не точили.
        - Может быть, померещилось тебе. Как человек может светиться изнутри?
        - Дак, сам думаю об этом.
        - Идите, товарищ Григорович, проспитесь. Когда протрезвеете, поговорим.
        - Есть, товарищ капитан. Только и трезвым я вам то же самое скажу: дьявол их сжёг, и никак иначе.

***
        На утреннем разводе пришлось произнести речь. Объявил о гибели староверов, покинувших лагерь. Под страхом неминуемой смерти запретил всем выходить за пределы лагеря. Объяснил тем, что за нами охотятся маньяки-убийцы. Возможно, те дагестанцы, которых выдворил из лагеря. Возможно, кто-то иной. Назначил очерёдность дежурств по лагерю. Тренерам наказал наращивать объёмы тренировок. Зачитал список тех лиц, которых хотел бы видеть вечером у себя в офисе.

***
        Днём приехали следователи. Побеседовали со мной, с людьми и укатили с ещё не протрезвевшим водителем Григоровичем, арестованным по подозрению в совершении серии убийств. Как оказалось, полицейские в Питере с ног сбились в поисках загадочного маньяка, сжёгшего дотла нескольких человек, прибывших, судя по документам, из спортивно-оздоровительного лагеря в нашем посёлке.

***
        Зная себя, можешь судить о других. А знал ли я себя? Поиск ответа на сей вопрос занял минут пятнадцать. На спине обнаружил утолщение, которого ранее не замечал. Что же там? Датчик? Или вшитый под кожу заряд? Или то и другое в одном флаконе? И что ж делать то? Катить бочку на Александра? Он мне известен как благороднейший человек. Что обещал, всегда выполнял. Делился по-братски всем, что имел. Даже ныне, будучи параноиком, протянул мне руку помощи. Без его участия, меня давным-давно закопали бы в лесу или карьере. Кстати, ходит с таким же датчиком. Сам сказал. Вполне возможно, Сергий Фёдорович, или кто-то иной из его команды ведёт свою игру, независимо от Мутанта.
        В любом случае, Мутант причастен ко всему, а поэтому должен вызволить несчастного Григоровича из каталажки.
        Раз десять я нажимал на кнопку вызова. В ответ - глухое молчание.
        Не беда! Будем названивать вечером, завтра, послезавтра…
        К шести часам вечера в моей гостиной собрались приглашённые: агроном, доктор, художник и учителя: математик, химик, а также историк, преподававший литературу. Можно сказать, педсовет в расширенном составе, или собрание беспартийной и нищей интеллигенции, которую как хаяли, так и будут хаять, пока жива Россия. Среди множества эпитетов в народно-поэтической речи, коими характеризируют сию прослойку, меня восхищает такое определение как «вшивая».
        Пусть меня тоже хают, но решил-таки проверить интеллигентов на «вшивость». Спросил:
        - У кого есть претензии к дагам и на какую сумму?
        Пышущий здоровьем краснощёкий историк вскочил с дивана и заявил:
        - У меня. Сто тысяч мне должны.
        Не столько сумма, сколько круглая цифра меня удивила. В заветной бумажке с двумя цифрами, что выудил с банкнотами, сумма, превышающая сто тысяч, была обозначена только против некоего доктора К. По какой-то причине даги не спешили трясти всех подряд.
        - У Мамедовны в её бухгалтерии другая цифра. Нас-то зачем обманывать? Ну'с, Валерий Петрович, сколько же у вас взяли даги?
        - Да все деньги выскребли! Сорок пять тысяч. Я плюсую моральный ущерб. А потому мне следует возместить не менее сотни тысяч.
        На уроках истории - дело понятное - можно вешать детям лапшу на уши, согласно установкам программ и учебников. А в других делах зачем разводить коллег по несчастью?
        Выдав Валерию Петровичу сорок пять тысяч, и порекомендовав за прочим возмещением обращаться напрямую к дагам, сказал ему:
        - Свободны! Можете идти.
        - У кого ещё есть претензии?
        Доктор Кириллов лишь усмехнулся.
        - Товарищ начальник, там, куда нас направят, все наши деньги макулатура. То же самое и дагестанцам объяснил. Мой коллега не поверил. Доллары, сказал он, и в Африке доллары.
        Не прост доктор. Вряд ли он готов поделиться информацией, если таковую довели до него.
        Но и я не прост. Если все эти господа-товарищи пребывают в уверенности, что находятся в оздоровительном лагере, то через минуту я им объясню, кто они такие и куда они попали.
        - Вам всем скажу, что у меня была совершенно безвыходная ситуация, и по этой причине я дал согласие возглавить всю вашу команду. В отличие от вас меня не прельщают ни доллары, ни золото. Тем не менее, я попал в большую мышеловку вместе с вами. Уже без разницы, кого чем сюда заманили. Наш лагерь окружает долина смерти. Всякий, кто пожелает вырваться отсюда, обречён. Об этом мне стало известно лишь сегодня. Вчера не знал - и отправил из лагеря наркоманов и их жён. Они все погибли, но не от руки маньяков, - дважды постучав по спине, пояснил: - Мне вшили устройство с датчиком. За пределами лагеря, чуть раньше или чуть позже, устройство сработает, и от меня останется горстка пепла. Буду рад узнать, что среди вас есть такие, кому не вшили подобную дрянь.
        - Наверное, у меня нет. Я с сыном позже всех прибыл, - сказал Мастер.
        Ни слова не говоря, доктор стал пальпировать спину Мастера.
        - Вы в этом от нас не отличаетесь, - заявил Кириллов. - Раз вам вшили, значит и вашему сыну тоже.
        - Поздравляю вас всех. Позарились на обещания! С этого дня мы все обрели статус заключённых. По прибытии станем рабами. Из лагеря смертников нам уготованы два выхода: или смерть или рабство. Впрочем, можем найти варианты, если доктор Кириллов поможет нам. Вы, по вашим словам, опытный хирург. Или я что-то не так понял?
        - Вы всё правильно поняли. Но я не смогу никому помочь.
        Агроном Всеслав, что именовался Андреем по паспорту, казалось, готов был разорвать доктора на части, но сдулся и лишь зловеще спросил:
        - Ты, сволочь, на тех работаешь?
        - Поаккуратнее, молодой человек. Я не злопамятен, но неровён час… И потом, на кого на «тех»?
        - На агентов и самого Буйновича? - уточнил Всеслав.
        - Про агентов забудьте, они всего лишь меркантильные люди, - я вмешался с целью ускорить процесс выяснения истины или, по крайней мере, тех крох информации, что мог бы поведать доктор. - Ты только что расписался в собственном бессилии, уважаемый. Как мне объяснил Буйнович, здесь любого могут заменить. Делай вывод. Итак, кто или что тебе мешает вырезать подкожные датчики?
        - Надеюсь, вы все верите в моё здравомыслие? То, что я видел, и то, что мне сказали, явилось не только откровением для меня, но и ввело в ступор, поскольку было за пределами здравого смысла.
        - Доктор, сказывай про дело. Не фиг крутить!
        Простодушный агроном в славянской рубахе заметно отличался от учителей математики и химии, хранивших молчание так, словно они присутствовали на педсовете с участием нового директора, по слухам - весьма опасного.
        - В одну из первых ночей в лагере, когда все, кроме меня, жили в казармах, меня разбудила троица. Две девицы и парень. Девушки показались мне неотличимы, ну как близняшки! А у парня на голове была корона. Я человек хладнокровный. Вытянул из-под подушки смартфон, навёл на того, что в короне и щёлкнул. Весьма забавный тот парень: ни секунды покоя; он у них в роли танцора; вы, конечно, видели таких в подтанцовке. Потом ещё раз щёлкнул. Никто из троицы не стал возражать. Можете сами взглянуть! Последние кадры.
        Доктор протянул смартфон мне, но я передал его учителям.
        - Это всё присказки! - сказал я. - Поведайте нам сказку.
        Мой ироничный тон никоим образом не подействовал на циничного доктора. Он молчал, что-то припоминая. Нахмурив брови, начал сказывать байку:
        - Одна из девиц представилась Анастасией и сообщила мне, что они всем в лагере имплантировали датчики. Предупредила меня, чтобы не смел вырезать имплантаты. Я спросил: почему? Получил ответ: во избежание летального исхода. В этот момент вторая девица стала совершенно прозрачной, и Анастасия, указав на множество окончаний, ведущих от импланта к внутренним органам, сказала, что никто из нейрохирургов не способен удалить такой имплант. Я тогда спросил: всё это по указанию Буйновича? Анастасия ответила: У Буйновича своя игра, в неё мы не вмешиваемся. Его дела земные, наши дела - небесные.
        - Однако! - вскричал Мастер. - Не верю ни одному слову. Вы, доктор врёте во всём. Какая наглость! Это ваше фото можно найти в Интернете. Картина испанца. Его имя запамятовал, а название работы помню: «Корона Шивы».
        - Па-азвольте! Па-азвольте! - возразил доктор. - Не знаю о такой картине. Да дайте же взглянуть.
        Он рванул смартфон из рук Мастера и в недоумении уставился на экранчик.
        - Гадины! Заменили фото. Корона совершенно другая, и рожа не та!
        Глянул и я. Можно было бы не глядеть. Ясно и так: в ведомстве Буйновича работает команда, озабоченная некими «небесными» целями, о которых Мутант, возможно, не знает. Что есть, то есть: в той команде не лишены чувства юмора. Но юмор у них за гранью человечности. Всего того, что тяжело провернулось в голове, не стал высказывать. Подумал, что не стоит спрашивать о «чудесах», увиденных доктором. Не объяснит Кириллов технологии, что за пределами его компетенций. Но вот вопрос о водителе Григоровиче решил задать.
        - Так вы, чёрствая душенька, никоим образом не пытались нас защитить или узнать поподробнее об этих имплантатах. Вот забрали нашего водителя, как вам хорошо известно, и нас всех волнует его судьба. Всех нас, исключая вас, доктор.
        - Никто из нас ему не сможет помочь. Вы ошибаетесь, думая, что я чёрствый и циничный. Циничный, но в меру! Узнав о том, что наш выход за границы периметра лагеря нежелателен, я тотчас заявил тем дамам не от мира сего об элементарных вещах, например, о том, что ежедневно как мужчины, так и женщины совершают пробежки на дальние дистанции, причём далеко за границы лагеря, и о том, что среди нас есть люди, которым необходимо выезжать в Петербург по делам. Назвал администратора и водителя. Анастасии мои заявления, думаю, показались забавными. Но она уступила мне! Пообещала задержку срабатывания имплантатов на трое суток. Моё понимание таково: мы для неё расходный материал, и мы должны это усвоить. Анастасия выразила это иначе. «Отныне вы все принадлежите роду странниц. Вы мои борги». На вопрос, кто такие борги, ответила: «Рабы!»
        - Скажите, уважаемый, почему вы мне не доложили об этом?
        - Я думал, что вы должны были знать. Предполагал, что вы заодно с этими дамами.
        - Доктор Кириллов, вы хладнокровный убийца.
        - Вы, как вижу, горите желанием спихнуть вашу вину на меня.
        - Своей вины не отрицаю. Да, совершил преступление. Если б знал об имплантатах, никого бы не отправлял из лагеря.
        - Могу я идти, гражданин начальник?
        - С какой стати и ради чего, доктор?
        - Пока вы решаете мою судьбу, напишу несколько писем.
        - Не спешите, доктор. Ясно, что мы оба мерзавцы. Но под нашей опекой люди. Можно сказать, наш народ, - я обвёл всех взглядом и узрел «народ», то бишь, двух учителей, на которых излил свою желчь: - Мне не ясно иное - молчание наших педагогов. Вы, уважаемые, даже головой не киваете, как китайские болванчики. Отвыкли мнения высказывать?
        - Вы нас ни о чём не спрашивали, а инициативы наказуемы, и вы убедились в этом сами, выслав людей из лагеря. Если желаете услышать совет, так в моём совете ничего мудреного ни сыщите, - учитель химии поскрёб указательным пальцем бритый затылок, - Выскажите Буйновичу о наших проблемах. Наслышаны, что вы его знаете, а мы его даже не представляем.
        Услышав глас народа, оторопело взглянул на «химика». В старину звездочёты пытались посчитать все звёзды на небе, но ещё никому в голову не приходило сосчитать высказывания в среде народа о руководителях, например, о царе-батюшке или президенте, что встал у кормила как гордый мачо-рулевой. По разному мерцают те высказывания: некоторые тускло, другие поярче; но суть их всех сводится к вере в избранника, способного всё разрулить и порядок навести. Раньше его божьим избранником прозывали, ныне - всенародно избранным. Даже колом по голове - и то не выбить сиё традиционное мышление из русских мужиков. Не доходит до косных головушек, что избранникам такое отношение к ним весьма импонирует. Ценят они его на вес золота. Но для меня подобное высказывание и копейки не стоит.
        Минута, данная самому себе на размышление, истекла. Мои мысли витали далеко от Зимнего дворца и от Кремля, и я думал отнюдь не о царях и президентах, а о далёкой Индии. Разбежались те мысли как добрые кони. Пора их собирать да запрягать.
        - Вот скажите, дражайшие вы мои, - спросил я у народа, - Почему Хоттабыч сидел в кувшине тысячи лет до того момента, когда Волька освободил его из заточения?
        - По произволу автора сказки, - с улыбкой на устах предположил Виктор Игоревич, математик.
        Спрашивается, чего это он так лыбится? Наверное, ему нравится роль шахида с тикающей бомбой?
        - Привычка, как говорится, свыше нам дана. При земле живёте, приземлено мыслите. Выскажу предположение: не было у Хоттабыча обратной связи с сильными его мира, и потому он отсидел практически весь пожизненный срок. Вы, куда более многомудрые, чем Хоттабыч, также оказались в подобной сказочной ситуации. Все вы безбородые, в отличие от Хоттабыча, то бишь, не волшебники. Но у вас иное преимущество. У всех нас - и в этом не сомневаюсь - в наличии датчик или своего рода средство обратной связи. Встроены они в нас! И мы должны воспользоваться ими… Если, конечно, наш доктор не водит нас за нос, а он - смотрите - сам водит свой нос справа налево и слева направо. Раз так, готов держать пари! Моя догадка верная! И идея верная! Сплотим нашу группу посредством медитации. Бывал в Индии, видел, как медитируют святые люди. Внешне, скажу, многие индусы от нас неотличимы. В оранжевых одеяниях поверх белого исподнего, время от времени произнося загадочное «Оммм», они медитируют, но их медитации адресованы в пустоту. Я же знаю конкретный адрес и имя той, кому мы предъявим наши требования. Значит так, - я обвёл
взглядом присутствующих, - Завтра утром доведу до сведения каждого о нашей дерьмовой ситуации. Доктор, вы должны, вслед за мной, лаконично пояснить всем об имплантатах. Спросим у народа: мы рабы или мы не рабы? Там же проведём первый сеанс. Цель медитации: единой командой день за днём будем требовать свободы. Свобода или смерть! Мне известно истинное имя той, кому мы должны день за днём адресовать наше требование. Вас, доктор, ввели в заблуждение. Её имя не Анастасия, а Жива.
        - Богиня Жива?
        Агроном Всеслав среагировал первым. Вторя ему, произнёс реплику и Виктор Игоревич, молчун-математик:
        - Богине Живе поклоняться и просить о пощаде? Да это сродни шаманству. Мы, что же, должны дико завывать, кричать, топать ногами, дабы изгнать демонов?
        - Дражайший, свет Игоревич, вы что же, полагаете себя выше шаманов?
        - Как видите, не одет в шкуры, суевериям не подвержен, а ваша забава, господа, мне совсем не смешна. Что же вы нас как детей пугаете? Жалею, что подписал контракт. В том контракте не упомянута какая-либо неустойка с моей стороны, а потому, с вашего позволения, я вас покидаю. Завтра же уеду в Петербург.
        - Желаете? Возражать не буду. Езжайте, но добирайтесь сами. Нашего водителя, как вам известно, арестовали.
        - С кем бы, в самом деле, заключить пари? - спросил доктор. - Виктору Игоревичу осталось жить три дня, считая со времени его отбытия из лагеря. Ставлю бутылку коньяка, если проспорю.
        - Принимаю! - ответил я. - Не проживёт он трёх суток. Ставлю бутыль «Абсолюта».
        - Кто же будет арбитром? - спросил Мастер.
        - Его родители, - предложил я. - У нас есть их номер телефона в Питере. Позвоним, узнаем и выразим соболезнования.
        - Придурки! - воскликнул математик и, хлопнув дверью, выбежал из офиса.
        - Отсюда мы не дозвонимся до Питера, - с горечью сказал доктор.
        - Если понадобится, дозвонимся. У математика сложилась превратная картинка в голове. Из-за моего стёба. Ни сегодня, ни завтра он не будет воспринимать меня серьёзно. Так что, доктор, попробуй ты его убедить.

***
        Разошлись мои советчики, а я, перед тем как навестить принцессу моей грёзы, приступил к сакральной в моём понимании процедуре: омовению тела под душем и очищению души в моём бренном теле. Нет, я не питал особой надежды, я знал, что способен лишь частично освободить сосуды моей души от чёрного осадка. Шампунь для тела есть, а шампуня для души ещё никто не придумал. Так что очищал я её единственным знакомым мне средством - размышлением. Попутно дотянулся - и тыльной стороной ладони ощупал утолщение на спине. Вспомнил, что уже много ночей сплю либо на правом боку, либо на левом: сон не шёл, если лежал на спине. Мне, привыкшему к владению своим телом, стало не по себе. Имплантаты дорогие и, как поведал доктор, изощрённо сложные игрушки. Не соответствуют они нашему времени. А средневековью? Мутант вёл речи о средневековом окружении его колонии. Его высказывания, надо полагать, всего лишь образные метафоры, как, например, у Курта Воннегута. После концлагеря Воннегут уверил себя в том, что мы по-прежнему живём в эпоху средневековья. Его книги до конца читать невозможно: к середине каждого повествования
ему отказывает здравый смысл. В отличие от прочих старых писателей, он страдал не от деменции, а от фантастического маразма, переходящего в убогость. Наш мир, увы, не средневековье. Наш мир, несмотря на сложные технологии, стремится к упрощению всего и каждого. Средневековье можно сравнить с миттельшпилем, а мы подошли к эндшпилю.
        Протирая запотевшее зеркало и завершая последний этап моей процедуры - бритьё, я услышал шум передвигаемого в гостиной стула. Никак мой сосед пожаловал. Днём он почему-то уверовал в версию следователя, утверждавшего, что «Григорович страшнее, чем Чикатило». Придётся объяснить Семёнычу, что каждый из нас потенциально шахид, а потому страшнее, чем Чикатило. В том случае, если я нащупаю у него имплантат. Возможно, девицы из команды Буйновича проявили-таки человечность и пожалели старика?
        В белом махровом халате и, благодаря шампуню, в высшей степени пушистый, с чистой душой и с благородной целью освятить и осветлить образ водителя Григоровича, увезённого на муки и страдания, я открыл дверь ванной, вошёл в гостиную - и увидел Невесту.
        - У вас дверь была отворена. Я подумала, что вы у Семёныча и решила дождаться вас. Со мной приключилось нечто невероятное. Даже не знаю, с чего начать?
        Пушистые волосы Анюты, несмотря на старания создать подобие причёски, свидетельствовали о её недавнем визите в местную баньку, но на лице не проступал румянец; бледность лика подчёркивала обеспокоенность, что явно читалась в синих глазках.
        - Позвольте, Анюта, мне одеться, и я буду в вашем полном распоряжении.
        Конечно, мог бы выслушать Анюту without further ado. Махровое изделие китайского производства, что было на мне, ничуть не помешало бы вникнуть в «невероятность» её проблемы. Но в голове уже созрел план, и для его претворения в жизнь тот халат не годился. Никоим образом он не соответствовал её строгому костюму.
        Успел одеть брюки и рубашку - и в этот момент вырубился свет. Не улавливал слух и тарахтенья дизельного агрегата, что давал нам электроэнергию. У семи нянек, как говорится… Проклиная электромехаников, зажёг свечу, накинул пиджак и на ощупь достал из рюкзака коробочку с золотым колечком. Кипение души достигло обжигающего максимума. «Да как же больно! Что ж меня обожгло? Ясно, что не свеча, то моя душа горит… Так без света даже романтичнее» - с такой оценкой предстоящего события вступил с зажжённой свечой в гостиную и, к моему неудовольствию, узрел Семёныча, шарившего на полке старого комода в поисках свечи.
        - Пришёл на ваш зов, товарищ капитан, - оповестил он, - А тут авария.
        - Товарищ полковник, во-первых, не звал вас, а во-вторых, авария не тут, а в мозгах ваших механиков, что забыли восполнить топливо в баках агрегата. Придётся вам прогуляться, выяснить, кто нынче дежурит и наказать нерадивого.
        - Как странно! Мне показалось, что звали вы меня.
        - Если показалось, Семёныч, креститься надобно.
        Ушёл администратор, порушив настрой моей души. Я чиркнул спичкой - и в неровном свете от трёх свечей стал любоваться встревоженной фигурой Анюты. Опять что-то обожгло внутри, и запершило даже в горле. В голосе моём, наверное, слышалась хрипотца.
        - Вообразить невероятность того, что приключилось с вами не могу, но и со мной творится самое невероятное. Жизни без тебя, Анюта, не мыслю.
        В мерцании свечей всматривался в её глаза. Утопая в них, машинально открыл коробочку и мгновение спустя надел колечко на её безымянный палец. Анюта не отрывала взора от меня. Нет, она чувствовала мои манипуляции, но для неё важнее был мой взгляд и то, что ей внезапно открылось.
        - Вчера, Святослав, вы готовы были выпроводить меня из лагеря.
        - Вчера я чуть с ума не сошёл, услышав о твоём, Анюта, желании уехать в Петербург. Там ныне в моде обман и нет былой безмятежности, и всё-то поставлено с ног на голову, а суета и меркантильность подавляют любое искреннее чувство. Там не рай и не ад, а всего лишь чистилище с болотным душком, где отмывают не души, а деньги и товары. Но вот тебе, Анюта, моя рука, моё сердце и предложение создать семью и наш, новый мир. В моей душе не грозовое облако, а облако любви… Наверно, я похож на глухаря. Налетел и токую. И не слышу ответного призыва.
        Анюта лукаво улыбнулась.
        - Ах, Святослав, вчера я испугалась. Думала, что ты равнодушен ко мне.
        Я замкнул её уста поцелуем. Её грудь вздымалась от проснувшегося желания. Анюта ещё раз лукаво улыбнулась.
        - Святослав, мой ответ ты услышишь завтра. Сегодня не смогу ни ответить, ни доказать того, что со мной приключилось.
        - Зачем доказывать?! Скажи - и я поверю.
        - Да я сама ещё не могу поверить во все эти чудеса. Зрение моё неожиданно выправилось, и не нужны мне более ни контактные линзы, ни очки. Доктор наш учудил:
«В бога не верую, - говорит, - А верую в Небесного Капитана и его заботу о нас». Наказал мне свечку поставить на подоконнике и помолиться Капитану… Проводи меня, Святослав, и позволь девушке погрезить и помечтать немного. Недаром говорят: утро вечера мудренее.
        В воздухе тёмного сентябрьского вечера чувствовался едва уловимый запах осенней прели. Отчётливо слышалась перебранка Семёныча с электромеханиками.
        - Ходят странные и страшенные слухи. Поговаривают о маньяках, что бродят вокруг нашего посёлка. Или всё это выдумки? - спросила Анюта, когда мы шли по дорожке к темнеющим силуэтам жилых блоков.
        - Нет никаких маньяков в округе, но вокруг нас творятся чудеса, есть, возможно, и лешие, что пугают народ. Всё, что когда-либо свершалось или свершается, можно назвать играми. Разные бывают игры. Мне мнится, что в игру, в которую вовлёк нас мой друг Сашка Буйнович, кто-то вмешивается. Наш милый циник и шутник, верующий в Небесного Капитана доктор Кириллов, - по совместительству главный леший, - пытался меня тоже убедить и склонить в свою веру в воздействие на нас древних богов и богинь и их вмешательство в нашу жизнь. Я в сказки не верю. Буйнович просил меня создать сплочённый коллектив. Вот этим я и займусь. Использую те страхи, что нагнетает наш главный леший, и заставлю весь коллектив восстать против тёмных сил. Иначе говоря, поведу свою игру. Начну завтра театральное действо с медитацией. Придумал название спектаклю: «Ярилов и компания против Бабы Яги». В роли Бабы Яги полузабытая актриса из древнего пантеона богиня Жива. Витает и танцует где-то над нами. А я объединю медитацию с системой Станиславского. Завтра дам слово главному лешему. Для затравки он постращает народ, я же сыграю роль
вещего князя-воителя. Тебя, Анюта, приглашаю на роль княгини. Хор в нашей драме будет солидарно посылать Живу туда, где раки зимуют. Завтра премьера. В течение месяца, думаю, сотворим нечто шедевральное. Богине Живе мало не покажется…
        Мы не дошли до мрачных зданий казарм. Анюта остановила и поцеловала меня. Страстно. Как желанного мужчину. Не видел, но чувствовал, что она улыбается.
        Заработал дизельный агрегат - и зажёгся свет в окнах.
        Анюта шёпотом произнесла заветные слова: «Согласна быть твоей княгиней». И мы скорым шагом направились к нашему дому.

***
        PS Просматривая текст, увидел, что некоторые события никак не отразил, а потому решил внести дополнение в сию главу.
        Знаю тебя, друже: не любишь ты заглядывать на последние страницы повествования.
        А ведь таких любителей читать по диагонали, как тараканов на помойках Нью-Йорка. Проходил мимо такой.
        У нас тараканов извели, но осталось множество прочей дряни: либерасты, дерьмократы… Если приведу весь перечень, то сиё повествование, кроме тебя, никто читать не будет. Но, как говорят в Твери: плевать! Вот уроды! Они в этом слове нашли замену матерщине.

***
        Итак, на полпути подведу итоги, подобно С. Моэму, написавшему «Summing Up»[Подведение Итогов] .
        Как решил, так и поступил: предложил Анюте руку и сердце.
        Никого не обманывал, как оказалось, и Александр. Он лишь недоговаривал некоторые существенные моменты.
        Два месяца спустя, после авантюрного пиратства на территориях Евразии и Америки, в коем я участвовал исключительно перечислением двадцати лимонов на счёт, не помню какой фирмы, объявил Александр моим подопечным на собрании, куда и зачем летим. Сухо и без эмоций объявил о переселении в средневековье.
        То-то было весело в рядах моего коллектива. Правда, не все шутили и веселились. Наблюдались и хмурые лица…
        Да'с, за трое суток до отлёта, Александр дал всем время на размышления. И что ж? Троица парней слиняла ночью. Проплакав ночь, две подруги Анюты наутро заявили о нежелании лететь туда, куда Макар никого не гонял. Равнодушно пожал плечами Александр и отдал распоряжение отвезти тех девиц на ПАЗе до ближайшей автобусной остановки.
        Мне он обещал, что организует деактивацию чипов отказников. Якобы, эту операцию возможно произвести дистанционно.
        Должен сказать, что отбор подопечных показался мне странным с самого начала. Агроном, учителя, мастер боевых искусств, ещё один Мастер, известный в Питере живописец, со своим чадом, доярки… Странный и длинный тот перечень. Александр особо не вникал в вопросы отбора персонала. В первый же день свалил весь ворох кадровых проблем на меня. Работал я в лихорадочном состоянии и на голом энтузиазме на этого шизофреника, без веры и в каком-то тумане, скрывавшем чётко очерченные цели.
        В звании он меня не повысил, но должность дал: назначил удельным князем на общем собрании. Для меня это «назначение» стало единственной новостью. Всё прочее он довёл до моего сведения ещё до собрания. В уделе моём, по словам Александра, построен райский град и поля засеяны. Надлежит нам хлеб выращивать, в училище деток обучать, как своих, так и из местных. Кто-то из сидящих в задних рядах воскликнул: «Однако ж! Длинный сериал затеяли!» Мутант лишь голос повысил:
«Любить, учить - и никаких телесных наказаний! И самим учиться. И княжество оборонять от вероятных противников, что могут наезжать с востока из Великой Степи».

«Не обессудьте, - сказал он на собрании, - Мои заводчане из стольного града прозвали вас «колхозниками». До некоторых не доходит ваше значение. Не мастеровые, а вы должны взрастить будущую элиту княжества».
        Много он чего наобещал. Почти все уши развесили.
        Не ошибся я. Все восприняли байки Александра как прелюдию к реалити-шоу. Ба-альшой отснимут сериал! Аналогичные соображения наверняка были и у сбежавшей троицы. Заграница и какое-то шоу - разные вещи!
        Ясно одно: многие и по прибытии в райский град не будут сомневаться в том, что их по-прежнему снимают скрытыми камерами.
        С какой стати сомневаться? Усыпят нас всех, никто ничего не ощутит. Психологически всем будет довольно-таки комфортно: доставят невесть куда, но место, и, особенно, хоромы всем понравятся. По словам Александра, все работы завершены, как по строительству новых домов, так и реновация существующих объектов.
        Да'с, накопил Александр опыт вхождения в доверие.
        Если бы не мой кратковременный полёт в чреве неведомого и загадочного летательного аппарата! То я уверял себя, что мой друг страдает паранойей, то ловил себя на мысли о том, что верю Александру. Таким было прокрустово ложе моих умонастроений. Лихорадило меня!
        За короткое время пребывания в лагере привык-таки к новой службе, несмотря на постоянно ощущаемое лихорадочное состояние. Мы все существа адаптивные. Ко всему привыкаем.
        Свадьбы не все играли. Что за свадьба без спиртного?! Ни в лагере, ни в округе не достать. До Ладоги и баз отдыха далековато. Медвежий угол. Кроме того, многие не воспринимали всерьёз свои партнёрские отношения.
        Времена такие. Что в городе, что в деревне, у парней и девок легкомыслие в головах: сегодня распишемся - завтра разойдёмся!
        Уговорил меня Мутант перечислить миллионы в его пользу. Произошло это ещё во время его второго визита ко мне в лагерь. Легко уговорил. Думаю, не без гипноза. И вся денежная сумма ушла с моего счёта на счёт его поставщика по контракту, якобы на нужды нового города. «Ради тебя стараюсь» - так дословно прозвучало его заявление. Кратким было его второе пришествие. Пробыл он недолго, поболтал со мной, потравил байки и убыл.
        До его убытия напомнил ему о Маше. Ответил, что помнит и что вначале весь мой коллектив заберёт, а потом меня и Машу. Не забудет и её жениха!
        Пообещал мне отпуск перед отбытием. Всего-навсего одни сутки.
        Маша, по его словам, вновь в Петербурге, в моей квартире. Помогла Мутанту найти нужных специалистов и двух классных переводчиков. Так что мои услуги в качестве переводчика не понадобятся.
        Спросил, прощаясь, есть ли на примете у меня человек, способный прочитать его каракули. И показал образец - коряво исписанный лист пергамента. Заверил его, что есть.

«Вот и хорошо,» - сказал он и, как старший командир младшему, отдал приказ: навестить того спеца перед отбытием и передать из рук в руки две его рукописи. Для расшифровки и распечатки.
        Что ещё добавить? Может быть, прав был мой гость, шведский писатель, сравнивший русских с обезьянами? Искусны мы в повторении и подражании.
        Когда чокнулись да выпили, полюбовался я гранями и сиянием хрустальной рюмки, да и выдал фразу Мутанту о том, что соблазнил Анюту без обмана. Подражая моим движениям, полюбовался и он на хрустальную рюмку и, почти слово в слово повторил мою мысль:
        - И я тебя без обмана привлёк к своему проекту.
        Промолчал я. Не верил я ни ему, ни его байкам.
        We'll see what we'll see[Мы увидим то, что увидим] . Поживём - увидим.

***
        Спрашивается, отчего я в приподнятом настроении? Отчего мне не грустно? Отчего меня не беспокоит самая большая загадка: присутствие в нашей игре неведомой Бабы Яги? Было ведь высказано предупреждение. Обронил Мутант как-то загадочную фразу:
«У тебя мозги задымят, когда увидишь Бабу Ягу в ступе». Но тогда же обнадёжил меня: «Ты особо не переживай. Вся эта сказочная хрень развеется. Я позабочусь. И жизнь наладится, да так, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Если ты не оплошаешь.» - «Пока ведь не оплошал!» Так ответил Мутанту, думая о том, что вывел людей из угара, чадящего повсеместно в криминальной среде и окружении нашего бытия. Все мы надышались в этой гадостной атмосфере и даже не замечаем отравляющих эффектов одурманенного состояния.
        Мутант горько усмехнулся, и его взгляд погрустнел, как некогда у моего сержантика накануне боя, в котором тот сложил голову.
        ЗАПРЕТНАЯ ЧЕРТА ИЛИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА ЗЕМЛЕ
        ИЗ ЗАПИСКИ АЛЕКСАНДРА (обнаруженной после его гибели) или L'EPILOGO DI UNA GRANDA AVVANTURE[Эпилог одной большой авантюры]
        Я совершил большую ошибку, и мне придётся уйти. Не могу тебе многое поведать по простой причине: нахожусь под постоянным и жёстким контролем. Заменишь меня как князя.
        ИЗДЁВКА СУДЬБЫ или LA BEFFA DEL DESTINO[насмешка судьбы]
        На девятый день после гибели Александра получил послание от друга, корпевшего над расшифровкой манускриптов. Рассказ Александра, что нашёл в приложении, не имел ни заголовка, ни продолжения.
        Заголовки не проблема. Уже придумал. Меня иное волнует. Впрочем, приведу выборку из переписки с другом.

***
        Олегович!
        Третий раз направляю тебе послания - и ни ответа, ни привета, ни оценки работы.
        Где ты? Жив ли?
        В приложении - часть киносценария

***
        Друже!
        Я жив, здоров.
        Погиб автор сценария. Сегодня девять дней со дня его трагической гибели.
        Ты его видел при передаче рукописей.
        Помянем!
        Повторно направь все тексты. Есть ли в сценарии эпизоды, связанные с Анастасией? Они меня особо интересуют.

***
        Краткое пояснение к тексту Александра Буйновича
        Злоключения, выпавшие на долю Александра и изложенные им, произошли не в нашем мире, а в святом Ирии. По нашей Земле, слава всем богам и богиням, хазары не шастают. Эта вставная повесть, без начала и без конца, не дает объяснений на многие вопросы, но в ней есть описание событий, которые, по всей вероятности, связаны с теми бедами и горестями, что и мы обрели впоследствии. Как говорится, по полной!
        ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ БЛАГОРОДНОГО РУСИЧА или LA DISAVVENTURA DI UN NOBILE RUSSO
        Повесть Александра Буйновича
        Вводная
        В стольный Царьград, славный шелками, церквями и рынком рабов, приплыл аз, грешный, без оплаты за доставку, благодаря поставщикам из Хазарского каганата, славного разбоем и торговлей рабами. Ныне, то есть 1-ого иуния 875 года, уже проданный хазарами как раб, пребываю в благообразном спокойствии монастыря Святого Космы, отрешённого от митрополии и всего внешнего мира высокими стенами. Келья моего хозяина, связавшего меня клятвой, которая, пожалуй, крепче монастырской стены, наполнена ароматом трав, развешенных пучками на стенах для сушки, и живых вечнозелёных растений в горшках вблизи от оконца. Рядом с оконцем - небольшой стол. На столе - обилие письменных принадлежностей: перья, чернила, кисти, краски, ножи с заточенными лезвиями для выскабливания. Разрезав каждый двойной лист пергамента ножом, сшил листы в тетрадку. Чернила въедаются в розоватый пергамент. Что ни буквица - то каракуля!
        Итак, даю самому себе вводную:
        отнюдь не христианское смирение побуждает меня, Алеся Буйновича, вести последующие записи не от первого лица, а от третьего. Представляется, что повествование от третьего лица даст мне возможность взглянуть на себя и иных людей, а также на события как бы со стороны. Некоторая отстранённость от своего «я» лишь на благо: не даст мне сойти с ума.
        Старые рукописи хорошо горят не только на кострах. Во времена бед и напастей, по наущенью церковных деятелей, книги и рукописи народ нёс в церкви. Горели церкви, а с ними - и книги.
        Всё же питаю надежду и верю: моя рукопись не сгорит.
        P.S. Однако же, какой пафос в этой вводной! По прошествии времени на меня, немощного, но не смирившегося с жалким состоянием своих телесных и прочих возможностей, снизошло: единственное назначение всех моих «трудов» в том, чтобы написать о событиях и забыть о них. Если найдутся чудаки, пожелавшие прочесть мои записи, то по прочтении поймут, почему для меня так важно забывать. Забыть о Насте, о рабстве… Вместить перечень всего того, что следовало бы предать забвению, на этом листе просто нет никакой возможности.
        Единственное исключение - светлый образ волхва, моего Спасителя. Его-то не забуду до самого последнего и самого счастливого мига моей жизни.
        P.P.S. Как знать?! Может быть, вечно танцующая богиня Жива обратит свой добрый лик в мою сторону и улыбнётся…
        УГОВОР ДОРОЖЕ ДЕНЕГ или PATTI CHIARI ED AMICIZIA LUNGA
        Глядя одним глазом на перспективу площади с нелепой скульптурой быка, лошадьми, рабами и прочим скотом, выставленным на продажу, Алесь потрогал тыльной стороной ладони правый глаз, заплывший после драки с разъярённой сворой степняков, от которых он пытался бежать. Ещё раз осмотрел своё тело в гематомах и ноги, уже сутки как закованные в кандалы. Хламиду хазары-продавцы с него сорвали, чтобы потенциальные покупатели могли видеть рельефную мускулатуру человека изрядной силы, и Алесь чувствовал, что вот-вот его хватит тепловой удар под нещадно палящим солнцем. Продажи рабов и рабынь шли бойко, и к полудню почти все радимичи, привезённые хазарами, покинули площадь вслед за новыми хозяевами. Никто не хотел покупать избитого и строптивого раба, по-волчьи взирающего на каждого проходящего ромея. Ему всё-таки позволили сидеть, и, провожая взглядом радимичей, уводимых в вечное рабство, он кивал им, прощаясь.
        Почти три месяца он прожил в их селище. А на селищенских мужиков - точь-в-точь как у Некрасова - «из лесу вышел; был сильный мороз». Обогрели, накормили, разместили у вдовушки. Чужого к чужой подселили. Вдовушка, родом из полян, часто говаривала с ним на её родном диалекте. А поначалу, пока не уяснила, что совсем не люба молодому парню, доставала и дразнила его похотливыми взглядами и речами. Помогал ей по хозяйству, а кузнецу в кузне. От скудости и убожества бытия селищенских иногда хотелось выть. Отдушиной была тяжёлая работа с кузнецом и главой селища Радимом или бег по тропинке вдоль реки, изматывающий и бесцельный, как и вся его нынешняя жизнь. Под родным небом на родной земле всё было чуждым. Новизна впечатлений не радовала, а угнетала. Вслушивался в наречие радимичей, пытался строить планы. Вплоть до той роковой ночи, когда налетели степняки, что хуже татей, повязали всех молодых и здоровых, да порубили стариков и малых деток. Алеся повязали первым: развалюха его хозяйки была на краю селища…
        На жаре не возникало ни единой мысли; лишь лихорадочные воспоминания иссушали мозг, и два желания искушали душу: он бы лёг, чтобы на какое-то мгновение успокоить боль от сотрясения мозга, но, испытав утром хлёсткий удар кнутом, более не пытался прилечь; он бы выпил море воды, но в полдень, когда принесли долгожданный кувшин для рабов, три глотка, хоть и больших, не утолили жажду.
        Рано утром мимо него прошли два бородатых монаха в чёрных рясах, и один из них задержался на мгновение рядом с ним. Те же двое теперь возвращались и уже никуда не спешили, а посматривали на девушек-рабынь. Алесь усмехнулся, когда прихрамывающий монах, опершись одной рукой на трость, охватил другой пятернёй грудь молодой рабыни и потискал её. Усмешка отозвалась болью, и его голова поникла от ощущений полного бессилия и тяжести. Взглянул на кандалы. В голове всплыл жгучий вопрос, звучавший время от времени как рефрен или как выражение эмоции: «На хрена поехал на рыбалку?»
        А поехал он на рыбалку с соседями по дому после размолвки с женой, совершенно подавленный несуразной ситуацией, в которой оказался из-за пьянства, и удрученный словами Насти из её письма, начертанными в праведном гневе о его «ни с чем не сообразной наглости спать с быдлом во время медового месяца». Ехал в машине соседа, размышлял о Насте, дорогой жене, и думал, что вернётся, поговорит с ней, и всё между ними образуется, и, подыскивая ласковые слова, твердил про себя: «Не виноват я, Настенька!» В дороге, в мрачном настроении взирая на непрерывную череду пейзажей Северной Руси, успокоительно-притягательных для его истерзанной души как скромностью, так и первыми признаками осени, сочинил стих: и как ночи осенние наступает, хоть плачь, полоса невезения, полоса неудач… Стих, впрочем, дрянной, но под стать его внутреннему состоянию. Отвлекал себя праздными розмыслами, сравнивал мелькающие пейзажи с новгородскими. Будучи ещё школяром, ездил с родителями в Новгород. Унылая там застройка. Скудные там земли. На фоне этой унылости и скудости - великий средневековый город. Мама с гордостью во взоре водила
сына, показывала и сказывала о предках.
        Эх мама! Не знаешь, дорогая, как твоего единственного угораздило вляпаться в историю… История фиговая? Да нет же! Подставьте иное определение из непечатных!
        Пока два его друга сидели с удочками, успел собрать корзину грибов. Вернувшись, увидел жуткую картину: оба друга недвижно лежали на земле с открытыми невидящими глазами, их лица были пепельно-тёмными; стало ясно, что друзья-товарищи уже никогда не подмигнут ему при ободряющей фразе о том, что всё образуется. Вокруг них суетилась троица мужиков в серых комбинезонах. Всегда в подобных ситуациях есть время для выбора. Для оценки. Было время и у него. Несколько секунд. Алесь не воспользовался ножом. Он сам был оружием. В первое же мгновение вырубил ударом ноги по голове одного, с резким разворотом - пробил в голову другому, а третьего достать не успел: в глазах ярко вспыхнуло - и сознание Алеся померкло.
        Пришёл в себя на короткое время в какой-то ванне, заполненной желеобразной массой; понял, что лежит голым, без одежды, а потому не так-то просто убежать; пошевелил онемелыми пальцами тот студень в ванне; осознал, что не к бандитам попал, а к извергам, и вновь погрузился в сон. Не успел ни понять, зачем в ванне держат, ни испугаться.
        Очнулся Алесь в помещении с экранами по всему периметру. Уже облачённым в родной армейский камуфляж. На одном из экранов среди непонятных символов светилось нечто знакомое: AD 875-2-10 с дальнейшей последовательностью меняющихся цифр. Глянул вокруг себя, тоскливо подумал: «Технологии явно не нашего дня». Посмотрел на руки, стянутые наручниками из какого-то пластика, и на группу мужчин в серых одеяниях. Вроде бы люди. Говорили между собой на языке, непонятном для Алеся: то ли по-немецки, то ли по-голландски! Эмоции захлестнули Алеся - и он мысленно наградил их эпитетами: «Фашисты, гады, сволочи, нелюдь…» Один из фашистов произнёс краткую речь по-русски с тарабарским акцентом и двумя-тремя ошибками в каждом слове, и слушая его, Алесь убедился, что ошибаться свойственно не только человеку; речь, прозвучавшая без интонаций, была оглашением приговора. А приговор, если отминусовать ошибки в речи, был таков:
        - За убийство борга приговор исполнен: тебя использовали в качестве прототипа для новых боргов. За твоё преступление - убийство командующего «Валькирии», магната Яна ван Сантэн, - оглашаю приговор: подлежишь пожизненному остракизму. Твоё последнее желание?
        Алесь вздрогнул: до него дошло значение книжного слова, хотя полный смысл приговора был неясен. С гнетущим чувством безысходности посмотрел на экран. Одного взгляда на зимний и угрюмый пейзаж, по всей вероятности, представлявший картинку той окружающей среды, в которую его вот-вот выбросят, было достаточно, чтобы понять: там в холоде долго не прожить.
        - Дайте тёплую одежду и оружие. Для защиты от зверей.
        Вершитель судьбы Алеся отдал команду, и один из его серых прислужников вышел из помещения. Непрошено мелькнуло в голове: «Может, это не прислужник, а прислужница? Но, в любом случае, - равнодушная нелюдь». Он воспользовался паузой, чтобы спросить, за что убили его друзей? Ответ был жёсткий: ему было «отказано в получении дополнительных сведений». Судия всё-таки пояснил:
        - Мы уже исполняем твоё последнее желание.

«Как пить дать макака» - к такому определению пришёл Алесь, вглядевшись в фигуру судьи в некоем призрачном свечении. Вероятно, оно объяснялось эффектом голографии. Жаль, что назвал его «макакой». Минут пять было потеряно впустую, так как в течение этого времени призрак вещал, что при обращении к судье надо говорить «Ваша честь». Стало понятно, что ритуальные формулы ему известны, а значение слова
«макака» почему-то не ясно. Равно как и смысл слова.
        Когда помощник судьи, безучастно взирающий на приговорённого, передал ему серый комбинезон и снял наручники, Алесь совершил отчаянную попытку взять его в заложники. Нелюдь не сопротивлялась!
        В голове опять вспыхнуло - и он вышел из состояния беспамятства уже на снегу. Над ним некоторое время висел огромный диск непонятного летательного объекта, а затем диск словно растворился в хмуром небе. Вокруг поляны темнел первозданный лес. Тишина изредка нарушалась стрекотаньем птиц.
        И почему-то не радовала свобода. Первая мысль - чужая: нечто похожее на песенку Высоцкого: «Страшноватенько, аж жуть!» Выговорил вслух - и жить стало веселее! Ругнулся громко матом - послушал эхо.
        Ему оставили комбинезон. А оружие, что бросили рядом, было курам на смех: меч в ножнах. Вероятно, из коллекции их артефактов.
        Комбинезон на поверку оказался с секретами и устройством внутреннего подогрева. То устройство он разгадал методом тыка и апробировал, а «комби», натянутый на берцы и поверх его зелено-коричневого камуфляжа, в самом деле, спас от холода. Алесь надёжно его припрятал, когда нашёл селище радимичей. В земляном полу за своим ложем в домишке он выкопал яму, в которую упрятал камуфляж, в карманах которого нашёл носовой платок, а также берцы, меч, комбинезон и браслетик, обнаруженный в потайном кармане комби. Разобравшись с тем, что ему оставили, и поняв назначение одного из «артефактов» с начинкой, предназначенной для слежения, пришёл к определённым выводам и произнёс: «Ай-яй-яй!». И погрозил то ли низкому потолку, то ли извергам сжатым кулаком!
        Не желая мозолить глаза селищенским неуместной формой одежды, упросил хозяйку, приютившую его, выдать одёжу и обувку покойного мужа…
        Воспоминания раба нарушил ромей. Пока хромой монах щупал девок, его спутник подошёл к измордованному рабу, зыркая из-под бровей на гематомы.
        - Что, божий человек, утешить хочешь? Мол, Христос терпел и нам велел?! Сказал бы тебе слово, да ты, грека, по-русски не поймёшь.
        - Сыне, скажи, кто и где зашил тебе рану? - монах, говорящий по-словенски, указующим перстом показал на шов.
        - Я тебе не сын, а по животу ножом полоснули. Слава Богу, по касательной, ни один орган не был задет. Ты из местных?
        Монах, вероятно, уловил отсутствие носовых гласных звуков, как и прочие странности в речи раба. Он даже наклонил голову так, чтобы лучше слышать левым ухом. Вероятно, на правое ухо был глуховат, но смысл слов раба постиг, и его ответная речь ясно свидетельствовала об этом:
        - Из русов. Травник я. А ты никак православный? Пойдёшь ли ко мне в приспешники, сыне?
        Алесь, вспомнив свой опыт общения с радимичами, ответил на «трасянке» собственного изобретения, и в его речи начали звучать носовые гласные наряду с русскими словами, замены которым не было в словенском. Но, как иногда овчинка выделки не стоит, так и здесь: всякое утяжеление древними словесами и без того тяжёлой повести ни к чему! А ответил Алесь примерно так:
        - Да, православный. Не спросив, окрестили. Отчего же не пойти? Пойду, если ты, божий человек, хазарам заплатишь. Как приспешник, в чём буду помогать, божий человек?
        - Хлеб будешь печь. Назови мне имя своё, данное при крещении.
        - Алесь, а для греков - Александр.
        - А я Козьма. Раб я у ромеев, как и ты. Бежать вместе будем. Клянись, что не уйдёшь без меня.
        Встав на одно колено, побитый и исхлёстанный кнутом раб произнёс клятву:
        - Клянусь, божий раб, бежать только с тобой.
        И перекрестился.
        Это воистину театральное представление привлекло внимание хромого монаха, и тот долго и яростно возражал и спорил со своим братом во Христе. Могучего, с обезображенной щекой хромца что-то побудило, в конце концов, дать согласие, и он, бросив свирепый взгляд на причину их раздрая, махнул рукой, выразив соизволение.
        Так же жестикулируя, рьяно и по-восточному экзотично, добавляя к ромейским фразам хазарские, покупатель повёл торг с хазарином-змеевичем и, вроде бы, добился своего, но на авансцену действия, оттолкнув хазарина, выдвинулся жидовин, самый главный в их своре, и коротко объявил последнюю цену. Монах, надув щёки, выдохнул воздух и пошёл было восвояси, но хазары окликнули его. По тому, что ударили по рукам, стало ясно: сделка состоялась.
        Расковали кандалы, и проданный раб поплёлся следом за монахами, а увидев фонтан с водой, стал жадно пить, но в ту же минуту новый хозяин оторвал его от зеркальной поверхности воды.
        - Здесь люд ноги моет. Не пей, больным станешь. Потерпи до киновии. Там и хлеб, и вода. Там исцелю тебя.
        Раб молча и вяло пошёл за ним, размышляя о том, что «киновия», вероятно, ни что иное как «обитель», и примеряя к себе слова из сказочки: «не пей, иванушка-дурачок, козлёнком станешь». Из сказки он вернулся к действительности, и как-то вдруг до него дошло, что речь монаха ему понятнее и ближе, чем, например, речь его хозяйки из Радимова селища, совсем недавно уведённой какой-то толстой ромейкой. Его бывшая хозяйка, а с сегодняшнего дня, подобно ему, рабу, тоже ставшая рабыней, когда-то с бахвальством в голосе рассказывала о Киеве, стольном городе Руси. И себя к русам причисляла, поскольку отец её из тех русов, что с Дуная пришли. Но мать-то её из полян, и наречие хозяйки мало чем отличалось от диалекта радимичей. Суть, что «радзимичей», что полян, одна: из ляхов они. Навестил хозяйку как-то её родич из Киева, рус со товарищами. Они, собственно, за мехами приходили. Ушли злыми: меха уже успел забрать какой-то пришлый гость. Послушал их Алесь, побеседовал. Чуждой показалась ему их речь. По внешнему облику и, как предположил Алесь, по генетическому коду, не нашёл он особых различий между собой и теми
русами. Но говор выдавал их южное происхождение, да и оговорка мелькнула в речах хвастливого родича хозяйки: «Мы, русины…». Пренебрежительно глянув на идола из дерева, обмолвился тот родич хозяйки, что они, русины, первыми среди русов были крещены в христианскую веру. Подумал тогда Алесь: «Ждите своего часа. Придут варяги - станете зваться русичами и вновь будете поклоняться богам предков». Конечно же, не стал их огорчать.
        Боль в голове напомнила о себе, и рабу тотчас опостылели «размышлизмы» о том, кто ему ближе или дальше по языку.
        Понуро и невесело стал оглядываться по сторонам. Многоязыкий говор неторопливых или спешащих людей отвлёк его внимание от унылых мыслей. Царьград многоголосо шумел, вонял и зазывно приглашал отведать и купить фрукты, масло, хлеб. Иногда Алесь спрашивал у хозяина о непонятных его разуму домах и объектах. Обшарпанные дома, мимарий или публичное заведение с гетерами, мастерские ремесленников, которые здесь назывались эргистариями и в которых хозяева покрикивали на наёмных мистиев, усадьбы с огородами остались позади. Будто турист, глазел он на здания с облицовкой из пожелтевшего мрамора или иного благородного камня. Восприятие одним левым глазом, наверное, было обманчивым и, во всяком случае, непривычным. Непривычным показалось ему и обилие зелени, садов и деревьев, видневшихся за оградами или каменными заборами. Некоторые из прохожих крестились при виде изувеченного раба и, чураясь его запаха, обходили стороной. Не только дома, но и люди в удалённых от Площади Быка кварталах выглядели иначе: одеяния, пошитые из тонкого льна или шёлка, а то и парчи, явно выделяли из толпы хозяев и хозяек этой части
вселенной. Но не все шествовали по довольно-таки грязной мостовой: монахов, за которыми шёл Алесь, обогнала группа рабов, несших на своих плечах паланкин с ромеем, смачно плюнувшим в сторону побитого раба, а затем, - гораздо медленнее - пронесли ещё один богато украшенный паланкин с изящной гречанкой, облачённой в гиматий с вышитыми узорами. Причём за рабами, несшими её паланкин, скорой походкой двигалась стайка рабов, готовых в любое мгновение сменить носильщиков средства передвижения знатной ромейки. В самом деле, почему бы и не похвастать количеством своих рабов?! За этой отстранённой мыслью последовала другая, более трезвая: ведь и он мог быть продан для подобных услуг. Понадобилось некоторое усилие, чтобы справиться со вспыхнувшим в душе озлоблением против сильных мира сего: они плевали, плюют и будут плевать на рабов, но не дело изводить себя понапрасну.
        Монахи миновали какой-то портик - и Алесь увидел ряд лавок, в которых продавали манускрипты, поделки, письменные принадлежности, папирусы и пергамент. Козьма стал перебирать разрезанный на листы пергамент, выискивая наилучшие из них, а хромой монах остановился у соседней лавки, разглядывая шкатулки из дерева и слоновой кости. Хозяин Алеся наскрёб мелочь, заплатил за два листа пергамента, и дал знак рабу следовать за ним.
        Какой-то камушек оказался под ногой, и босый раб, наклонившись, поднял его. Ему хватило мгновения, чтобы ввести ромея в состояние гипноза. Продавец спросил:
        - Дэка?
        Немой покупатель кивнул головой, взял протянутый ему десяток листов пергамента и вручил ромею камушек. Сиё платёжное средство незамедлительно было положено в большую шкатулку, а покупатель незаметно исчез из поля зрения продавца. Догоняя монахов и отойдя шагов на пять, он кивнул застывшему продавцу, и тот, очнувшись, стал выискивать кого-то в толпе.
        Как-то в тёплый весенний денёк он продемонстрировал радимичам некоторые из обретённых им способностей. Можно было бы рассматривать их как нежданную компенсацию за изгнание и перемещение из своего мира, но Алесю такая компенсация мнилась совершенно недостаточной, и одно время он подумывал покончить с собой, но признал эту мысль малодушием. Накатывали, да ещё как накатывали порой приступы депрессии! Способность гипнотизировать людей выявил за время общения с хозяйкой и кузнецом. В такой же мере его поражала обретённая способность к быстрому усвоению языка: за три месяца он сносно овладел наречием радимичей. Но более всего, его изумляла способность вспоминать то, что он когда-то читал или учил, да подзабыл. То, что он совершал в шутку, выступая как циркач, а вернее, как скоморох, выспрашивая у молодых парней под гипнозом забавные подробности их любовных похождений, вызывало ожидаемое веселье, но, вместе с тем, породило неприязнь со стороны наблюдавших за ним радимичей. Позже они почему-то уверовали, что именно пришелец накликал набег степняков, и Алесь в благородном порыве предпочёл разделить с
радимичами судьбу. Решил доказать свою непричастность. Мог, конечно, убежать от хазар. Один молодой радимич, сын кузнеца, утёк в пути тёмной ночью безо всякой магии. Эх, мог бы сбежать здесь, в Царьграде! Но злой и вредный радимич, увидев, что чужак, накликавший беду, перерезает верёвки, сидя внаглую рядом с хазарами, поднял хай, и пришедшие в себя хазары, позвав других на помощь, отметелили Алеся. Успей он перерезать верёвки, результат, возможно, был бы в его пользу.
        Монастырь Святого Космы с храмом, кельями, больницей, эргистариями, садом и огородом отгородился от внешнего мира высокой стеной. Киновия или обитель монахов никоим образом не являлась общежитием в том смысле, который предположил Алесь. Не было здесь общих трапез: божьи люди жили, готовили, завтракали и ужинали раздельно. В келье его хозяина ниша напротив красного угла с образом Святого Космы была отведена под кухоньку и кладовую с провизией. Дневной свет в келью проникал скудно, но под единственным оконцем было достаточно светло, и там стояло некое сооружение из дерева типа столика или бюро.
        Хозяин кельи почему-то не перекрестился, в отличие от раба, осенившего себя крестным знамением при первом же взгляде на икону. Уважение проявил! Наполнив кувшин водой из металлической ёмкости, потемневшей снаружи так, как со временем темнеет серебро, Козьма молча поставил кувшин на стол перед рабом и, достав из сундука некую холстину, вышел вон. Вскоре вернулся, притащив на горбу матрас из холстины, набитый сеном. В келье была лишь одна деревянная кровать, и хозяин, бросив матрас на пол, изрёк:
        - Спать будешь на полу. Завтра на весь день ухожу за травами. Скидывай-ка хитон и укутайся в простыню. В баню пойдём.
        - Хотел бы сбрить бороду, - сказал Алесь, а в ответ на недоумение во взгляде хозяина добавил, коснувшись кровоподтёков: - Быстрее заживёт.
        Хозяин, не проронив ни слова, выдал ему остро заточенный широкий нож и маленькое, но изрядной толщины стеклянное зеркальце, обрамлённое в бронзу.
        - Зеркала у вас в Царьграде делают?
        - Нет, в Александрии. Что ты царьградом называешь?
        - Константинополь. Город цесаря, а потому русские Царьградом его прозвали.
        Раб живо скинул рваньё, засунул листы пергамента под матрас и обмотался простынёй. В бане при монастырской больнице он увидел широкие скамьи из мрамора, лохани, фигуру Святого Космы, созданную неизвестным художником из тысяч гармонично сочетающихся камешек мозаики на стене, и два небольших бассейна, в которых, увы, были только лужицы водицы на мозаичном дне.
        Из соседнего помещения хозяин притащил бадью с тёплой водой, выдал обмылок и, наказав смыть грязь, ушёл за мазями.
        Человека можно лишить буквально всего - и тогда он понимает ценность простых радостей, а потому мытьё головы и тела после всех мытарств, хождений и злоключений казалось Алесю дивным событием. Раза два он порезался при бритье. Ощупывая чисто выбритый подбородок, он был на верху блаженства. Но наибольшее блаженство он испытал, когда травник обильно нанёс и втёр в его кожу чудодейственную мазь и щедро промыл какой-то жидкостью заплывший глаз.
        - Во дворе не спрашивай меня ни о чём, - оповестил травник, - обетом молчальника связан. Устал от братьев. Посиди-ка пока, дай мази впитаться. А я ополоснусь.
        Уже голый, он вернулся с наполненной бадьёй. Намыливая тело, повернулся спиной к Алесю, и тот увидел на спине божьего человека следы от кнута, причём рубцов и бугров было множество.
        - За что же ты, Козьма, пострадал так? Что за звери хлестали тебя?
        - За побег. Служил некогда в армии стратига Агеласта. Могли и казнить, да вот повезло. Агеласт и ныне мой патрон. Не забывает меня.
        - Сколько лет ты монашествуешь?
        - Десять, а до этого пять лет в рабстве да в армии пребывал. Там тоже людей исцелял. Приспел, Алесь, ты в самую пору. Отныне ты не раб, а помощник мне. После исцеления будешь вспомогать. Завтра, в моё отсутствие, вотрёшь мазь и промоешь глаза. Оставлю снадобья на столе. Во двор выходи лишь за водой да по надобности, - у монаха во взоре проклюнулось любопытство, и он повторил самый первый вопрос, что задал ещё на рынке: - Кто же так искусно зашил тебе рану на животе?
        - Не знаю его имени. Зашил ладно, - полюбовавшись почти незаметным швом и подумав, что ненужное многознание доставит целителю многие печали, добавил со вздохом: - Отблагодарил его.
        Целитель же продолжил дознавание:
        - Речь твоя необычна. В какой земле твой род проживает?
        - С запада я пришёл.
        - Ходил ещё юнаком с моим наставником по нашим городам и селищам, - целитель усмехнулся, - встречал абодритов, велетабов, варинов, поморян и иных, но несть там народа, что речет такие глаголы. Вижу, ты такой же молчальник. Будь по-твоему. Пожелаешь - поведаешь.
        Монах облился напоследок водой из лохани и, обмотав себя простынёй, велел рабу, возведённому в ранг помощника, одеть принесённые сандалии и следовать за ним. Без единого звука указал на удобства во глубине двора и колодец неподалёку от огорода.
        В келье помощнику было выдано бельё, брюки, ряса, подрясник. Всё - чёрного цвета, всё - из шёлка или тонкого льна. Впору оказались и сапожки из кожи. Хозяин по комплекции особо не отличался от помощника.
        Пришёл запыхавшийся хромец и уже одобрительно взглянул на вселившегося в келью раба в чёрных одеяниях. Хохотнув, о чём-то коротко сказал целителю. Хозяин спешно покидал склянки и иные вещи в кожаный мешок. Дав помощнику наказ самому приготовить ужин, исчез до позднего вечера.
        Лекарь воротился, когда помощник уже спал. Рано утром, отведав блюдо из фасоли с кинзой и соусом, с усердием приготовленное для него накануне, выставил лечебные снадобья для Алеся и отправился за травами.
        Вернулся травник, промокший до последней нитки, только к полуночи. Даже при неровном свете плошки он определил, что пациент удивительно быстро пошёл на поправку. Впрочем, по-прежнему испытывал временами головные боли. Козьма был взбудоражен происшествиями и не уснул, пока не поведал помощнику события прошедшего дня и, отчасти, своей жизни.
        Речь Козьмы поначалу изумляла пациента и вызывала невысказанные вопросы: с какой стати и из каких соображений умной головы лекарь стал проявлять доверие к рабу, совершенно чужому человеку со странностями? В тот момент, когда травник вещал о диалогах, что вёл сам с собой время от времени, Алесь невольно подумал, что от одиночества, в котором пребывал его хозяин, запросто можно ошизеть, и спросил себя повторно, что, всё-таки, за мотивы у Козьмы? Сам-то Алесь, пожалуй, никогда и никому не раскрывал так полно свою душу. А потом решил: да чёрт с ними, с мотивами, что руководят лекарем! Всё когда-нибудь прояснится…

***
        В повести Мутанта - увы! - не нашёл разгадки самой большой тайны. Коварная Анастасия усыпила меня с супругой после первой краткой беседы.
        На экскурсию по её кораблю нас не водили.
        Мы очнулись на лужайке в странном городе и, одурманенные гипнозом, послушно направились к дому, указанному Анастасией…
        Позднее Мутант пресек мои попытки разузнать что-либо об их корабле.

***
        Итак, друже, а также сударыни и судари, начинаю повествование о приключениях на Земле.
        ДЕВЯТЬ ДНЕЙ или ЖИВЫЕ И МЁРТВЫЕ - I VIVI E I MORTI
        Божья коровка ползала по моим пальцам и не желала улетать на небо, к солнышку. Солнышко скрылось! Над головой тяжело нависли хмары; хотелось забыться, но одни и те же слова, как на заигранной отцовской пластинке, звучали вновь и вновь и, усиленные хмельной тяжестью, били по вискам. Сидя на лавочке под кустом, допил бутылку водки. Из горла и без закуси. Не помню, как сполз с лавки. Та же, а может, другая божья коровка поползла по руке, и я сказал ей: «Дура, нет на мне тлей». Так и спал на траве до вечера. Природа ждала дождя, но хлынуло как из ведра, с громом и молнией, далеко за полночь.
        Небеса негодовали, сверкающие молнии ударяли в грозозащитные устройства и по токоотводящим спускам уходили в землю. Если бы не молниеотводы, сгорели бы наши терема и хоромы. У меня в такую пору возникало ирреальное ощущение оторванности от земли, и мой дом, казалось, существует в пустом пространстве, в котором нет ничего кроме молний.
        Не видел таких гроз в Петербурге. Не бывает таких гроз на Земле, которую все наши
        - по примеру местных - стали именовать Ирием. А наша Земля здесь - дикий Урал с двумя городами - уже девять дней как под моей дланью.
        Мутант сгорел. А с ним - и его Анастасия с ипостасями Живы. Короткая фраза Мутанта долетела до спутника на орбите нашей Земли: «Прощай, князь».
        Такие, брат, дела! Король умер, да здравствует король!
        Девять дней прошло после получения прощального сигнала. По древнему обычаю горюют и пьют в стольном Уралграде и в Ирийграде, столице моего бывшего удельного княжества. Кто-то в меру, а кто-то вдрызг. Пьют не только от горя, пьют и от радости. Горюют о прошлом, о потерянном Ирии, радуются погибели Живы и её компании.
        Утро вечера мудренее. Утром - начнётся иная жизнь.
        ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО СИНЬОРА ПАНТАЛОНЕ или LA COMMEDIA DELL'ARTE[комедия искусства]
        Посланник Дожа Уберто недоумевал. Вручив верительную грамоту и послание Дожа Уберто, он представил поимённо всех посольских, чем вызвал не только улыбку, но и смех Светлого Князя Святослава. Весело похохатывала и его княгиня Анна, причём после произнесения имени каждого венецианца просила ещё раз повторить услышанное имя. Что, скажите на милость, они нашли смешного в том, что имя посла - Панталоне деи Фрари? Что смешного в том, что посол не имеет чести знать некоего Панталоне деи Бизоньози? Почему рассмешило их имя молодой супруги посла - Коломбина? Почему они чуть ли не хохотали, услышав имена помощников посла Труффальдино и Буффето? Что забавного в имени Скарамуччи, отважного капитана и начальника стражников, охранявших в пути Великое посольство? Чем рассмешил их вечно угрюмый Доктор Грациано, сведущий в словенском языке? Почему даже умнейший Бригелла, секретарь посольства, вызвал смех сквозь слёзы князя?
        Возмущение Панталоне, раздражённого неслыханным в этом мире хамством местного князя, готово было выплеснуться. Панталоне по природе был желчным и ядовитым и мог бы быстро образумить и поставить на место зарвавшегося князька. Он чувствовал за собой силу. Помимо стражи Капитана Скарамуччи, на каждой из двух галер было полторы сотни гребцов с арбалетами. Такую силу никто не сломит в подлунном мире. Но недаром Панталоне слыл искусным дипломатом. Уж на что хитроумны греки, но и они всегда уступали Панталоне в торговых спорах. Помимо всего прочего, желал Панталоне прояснить ряд вопросов, что нежданно-негаданно возникли у него в связи с этим странным князем, его не менее странными воинами, что остановили их галеры и баржу в устье Итиль-реки. Пять лет не ходили они вверх по реке за стволами лиственниц. Этим летом Дож Уберто решил: пора расширить город. Но прежде, чем начать строительство, необходимо вбить сваи в дно лагуны.
        Панталоне изложил свои требования, а Доктор Грациано перевёл их на словенский. Те словене, что ранее обитали вверх по реке, отдавали лес почти даром. Сей князь, возможно, пришёл из диких восточных земель…
        Размышления и речи пожилого и умудрённого опытом Панталоне прервал некий воевода, без доклада явившийся пред очи Светлого Князя. О титуле князя, fra l'altro, сообщил пронырливый рахдонит Мойша, после крещения именуемый Михаилом. К сожалению, его весть о новом княжестве на брегах Итиль-реки, что здешние словене переименовали в Урал-реку, была весьма скупой. Такой же скупой, как и сам мерзкий Мойша.
        Что воевода прошептал, ухо доктора Грациано не уловило, но всё же он понял громкое восклицание князя и ответ воеводы:
        - Что? Все?
        - Так точно, все.
        - Спешить не будем. Вели подогнать буксир! - Князь, обратившись к Великому послу, спросил: - Сколько брёвен возьмёте на баржу?
        Доктор Грациано, после недолгого диалога с Панталоне, объявил, что возьмут сто пятьдесят стволов лиственницы, из которых большую часть уложат на баржу, а остаток
        - разместят по галерам.
        Светлый Князь объявил послам, что его люди сами срубят лиственницы и сами загрузят баржу. Он любезно возвёл венецианцев в ранг гостей его компании и предложил им ожидать в покоях вплоть до возвращения гружённой баржи, что, по его предположению, займёт несколько дней. Те покои, по словам князя, построили для гостей. Там уже и столы накрыты. Предложил вкусить, чем бог послал. А бог послал, по словам князя, весьма немало, как провизии, так и напитков. Обещал также, что его люди будут кормить всех галерных рабов.
        Знать, первое впечатление было обманчивым. Щедр князь на обещания. Как говорится, поживём - увидим. Панталоне дал указание, и посольские Труффальдино и Буффето побежали исполнять порученное дело: тащить с галеры на берег тяжёлый сундучок хозяина.
        Вышли гости из княжеского дома, срубленного, кстати, из стволов лиственницы, и их провели до покоев, не деревянных, как жилища словен, и не каменных, как замки, в коих ныне живут благороднейшие из благородных, как, например, Дож или Папа Римский с кардиналами, а построенных из весьма странного материала, прочного как металл.
        Выпив рюмочку белого, осмелевший доктор Грациано изволил сообщить синьору Панталоне, что слова «вода» и «водка» имеют один корень, в переводе на человеческий означающий «acqua». Дегустация местной «аквы» привела в восторг синьора Панталоне, но довела его супругу Коломбину почти до слёз. Она вдруг вспомнила о всей сотне выгодных партий, то бишь, молодых людей, которых она неизвестно по какой причине променяла на пожилого купца. Закатив мужу скандал, Коломбина заявила ему, что с пьяной компанией в одном доме спать не будет. Благо, можно выбрать любой из трёх домов, предоставленных князем. Скарамуччи хотел было проводить синьору, но Панталоне дёрнул капитана за руку. И Коломбина грациозно удалилась, чему мужчины весьма обрадовались. После пятой рюмки посол Великой Венеции совершенно забыл о Коломбине, а после десятой рюмки Панталоне, Грациано и Скарамуччи стали хором распевать любимые песенки, что певали в юности.

***
        Князь и княгиня, взобравшись на холм, поросший вереском, в последний раз глянули на галеры, баржу, суетливых венецианцев и строения пограничного поста княжества. Обозревал своё хозяйство и Воевода Георгий. Провожая князя, он ждал обещанных указаний.
        - Всё повторяется, - сказал князь, с грустью вспомнив об Ирии, - Вначале появился Мойша, потом - чёрный аристократ из Венеции. Пройдёт время, и чёрные аристократы объединятся с мойшами. В Старом мире после великих географических открытий венецианские капиталы переместились в Голландию, затем в Англию. Здесь, в Новом мире катализатором процесса станет не открытие заморских земель, а наше появление. Кто же против прогресса? Все за! Да вот беда, всякий прогресс, что там, что здесь, происходит в атмосфере мракобесия. Горят костры, на которых сжигают ведьм и еретиков. Но в Венеции, как говорит тот же Мойша, их просто топят в лагуне. Мутант был решительно против всякого вмешательства в дела здешних держав. Вскрыли на днях его пакет с завещанием. Там чёрным по белому он написал: «не воевать и не вмешиваться».
        Княгиня наморщила лобик. О её ненависти к Мутанту знал лишь её муж. Впрочем, Мутанта многие возненавидели, и в том не было особой тайны. А с какой стати любить человека, отнявшего у людей самое дорогое? Или то, что они почитали самым ценным?
        - Разве тебе, князь, не жалко рабов-славян на галерах?
        - Жалко. Но как чуть ли не каждый русский, люблю всё делать наполовину.
        Князь подозвал к себе воеводу Георгия.
        - Жора, всех венецианцев напоить. Галерных рабов на малой галере также. На большой галере пообещай всем свободу, золото, работу - и ночью перегоните её к столичным причалам. Баржа с лесом вернётся дня через три-четыре, не раньше. Послу сообщите, что рабы угнали галеру в море. Обдери их как липку и заставь подписать долговое письмо. Бедняга Панталоне, быть облапошенным - его судьба!

***
        Что может быть хуже похмелья? Известие об угоне галеры! Не было и баржи, но, как заявил воевода, рано утром подошёл корабль князя и потащил баржу вверх по реке. Синьор Панталоне то хватался за голову в отчаянии, то прикладывал ладонь ко лбу и вискам, ощущая горечь утраты и тяжесть похмелья. Отдубасив собутыльника Скарамуччи за нерадивость, допросил ещё не протрезвевших стражей и рабов. Опросил он и воинов князя. Кто-то ничего не видел, но кто-то утверждал, что галера ушла в сторону моря. Кричали, мол, с галеры: «В море идём!» Княжеский воевода заявил, что ему велено никого не пропускать вверх по реке, но хождение по морю да за границей княжества разрешено всем и всякому. Он, местный паразит, земли охраняет, а в стражники венецианцев не нанимался!
        Посольским досталось: трость разъярённого Панталоне погуляла по бокам Труффальдино и Буффето, и даже изворотливый Бригелла получил ощутимый удар по заднице. В азарте синьор Панталоне готов был попотчевать тростью и свою жёнушку, но та остудила его пыл.
        - Дорогой, ты же знаешь, как я тебя люблю. Моё сердце всегда принадлежало тебе. О, мама миа! - воскликнула Коломбина, получив своё.
        Синьор Панталоне всего лишь шлёпнул ладонью по широкому заду Коломбины.
        - Уймись, я тебе говорю! - вскричала она.
        - Тысяча чертей! - воскликнул Панталоне. - Чувствовал вчера боли в пояснице, а они всегда к несчастью. Не зря молился! Спас я сундук от рабов. Во всём ты, виноват, Скарамуччи.
        - Помилуйте, синьор. Вчера я хотел выйти проверить ночной дозор, но вы же дёрнули меня за рукав и остановили. Я вам всегда верно служил.
        - Разве? Мне показалось, что ты, Капитан, пожелал выйти вслед за Коломбиной. Не мне, а ей ты служишь верно. Или я не прав?
        - Вы всегда правы, синьор.
        - Если увижу хотя бы одного пьяного стража, пеняй на себя, Скарамуччи. Чёрт с ней, с галерой. Закажу новую в Арсенале. Но вычту половину из жалования каждого. Это моё последнее слово.

***
        Прошло четыре дня, а в ночь на пятый день пришёл странный корабль и притащил баржу, гружённую лесом. На вопрос синьора Панталоне о гребцах на корабле и вёслах, которых не было видно, воевода ответил, что это корабль типа буксир, а люди внутри, а цена за каждое бревно - золотой дукат. Вмиг все вопросы о буксире вылетели из головы Панталоне. Почтенный Грациано не успевал переводить поток фраз возмущенного хозяина, но нашёл способ для передачи эмоций Панталоне, повторяя два высказывания:
        - Вы желаете разорить меня? Нет таких денег у меня…
        Воевода резко оборвал словоохотливого купца.
        - Торг вести не могу. Цена назначена князем. Прошу, синьор Панталоне. вас и вашу очаровательную супругу ко мне в избу. Там произведём расчет. Не беда, если не у вас не хватит наличных денег! Напишите на имя князя долговое письмо. Вас, кстати, дожидается дама. Прибыла по поручению князя с письмом, адресованного Дожу Уберто. В том письме мы также укажем недостающую сумму, если вы не оплатите сполна.

***
        В избу Начальника пограничной службы синьор Панталоне явился в сопровождении доктора Грациано, своих помощников, доставивших сундучок, и Коломбины. Все они остолбенели от удивления, увидев даму в мужском костюме. Удивление сменилось изумлением, когда они услышали речи этой дамы, бойко тараторившей по-итальянски. Увы, многое из её речей они не понимали, а потому изумлялись странному диалекту, на котором она изъяснялась. Воевода представил даму как контессу Викторию.
        После тщетной попытки поторговаться, Панталоне вынужден был расстаться с сотней дукатов, и сумму недостающего остатка вписали в письма. Сметливый Панталоне, узрев и узнав, что письма написаны не на пергаменте, а на весьма странных листах
«бумаги», возымел желание приобрести несколько листов сего материала в качестве образцов. Воевода от широты душевной вручил ему стопку бумаги формата А4 и объявил цену вдвое меньшую против цены листа из пергамента. Алчно блеснули глаза Панталоне, узнавшего, что в стопке сто листов, и он, запустив руку в свой сундук, честно отсчитал серебром необходимую сумму, которую Бригелла тут же взвесил для проверки. Сомнений в том, что воеводе известна цена листов пергамента, разрезанного для продаж, у синьора Панталоне не было.
        Нельзя сказать, что Коломбина была очарована офисным костюмом контессы Виктории. Но её собственная одежда, пошитая по венецианской, несменяемой в течение многих десятилетий моде, стала представляться ей как деревенской. Однотонные платья, как нижнее, так и длинное верхнее, в комплекте с плащом чёрного цвета, вроде бы были сшиты искусно, но искусность её портного явно уступала уровню того мастера, что пошил костюм для местной контессы. Контесса польстила ей, заявив, что самые лучшие портные в мире - итальянцы из Милана, Доменико Дольче и Стефанио Габбана. Коломбина огорчилась: уже лет десять они воюют с Миланом. Она решила всенепременно использовать своё влияние на Дожа, чтобы прекратить всякие военные действия с Миланом.

***
        - Как я мечтаю иметь такой костюм, как у контессы Виктории! - сказала она мужу, когда они направлялись к галере.
        - Мечтать не вредно. Ты, дорогая, не забывай, сколько ведьм утопили за прошедший год в лагуне. Желаешь к ним присоединиться?
        - Для вас, хозяин, взял забавную вещичку со стола воеводы, - Бригелла протянул синьору Панталоне калькулятор.
        - Ты опять за старое! - воскликнул Панталоне, и его голос завибрировал от угроз: - Что обо мне подумают люди князя?! Всем повелеваю: молчать о том, что здесь видели или слышали. Кто проговорится, пойдёт на корм рыбам. Это моё последнее слово!
        О ГЕОГРАФИИ И О НЕЗЕМНЫХ МУКАХ или LA COMMEDIA DIVINA[БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ]
        Спрашивается, какой леший навёл меня на мысль начать повествование о венецианском купце, когда не освещены иные, более важные вопросы? Ответ очевиден: в этом мире, который здешние называют Землёй, Венеция является супердержавой. А потому приходится учить итальянский язык. Урывками. Ясно, что лексика, которую мне даёт Виктория, заметно отличается от словоупотребления Панталоне и прочих местных. Но иных учителей нет. Стараюсь быть прилежным студентом, а потому то и дело припоминаю итальянские фразы и выражения, иногда к месту, но чаще не к месту. Вот и дневник мой пестрит заголовками по-итальянски. Пытаюсь внести в текст толику здешнего колорита. Увы, бывшие гребцы, освобождённые от рабства славяне, практически не знают местного итальянского диалекта. Что должен понимать гребец? Команды и ругань. Как выяснилось, обсценная лексика в здешней Венеции та же, что и в Италии нашего потерянного мира. Были они гребцами - стали судостроителями. Строят суда по типу венецианских. Хотя, это громко сказано. Всему-то их приходится учить, и уж если быть точным, они не строят - они помогают строить. Проблем из-за
них обрели столько, что голова кругом идёт. Со временем решим… Кстати, славяне именуют здешних венецианцев «фрягами».
        Жизнь кипит на берегах Средиземного моря, но нет здесь ни Апеннинского полуострова, ни Малой Азии. Кое-кто, разумеется, хранит память о предках и о мире, именуемом Парадизом или Ирием, но редко кто осмеливается вещать вслух о народных легендах, связанных с исходом из рая. Многие барды, менестрели и скоморохи пострадали за свои песни. Лютует церковь; а попы - в вечном поиске врагов и еретиков.
        На нашей Земле - два огромных материка: северный и южный. Они как две шапки на шарике, что чуть больше того Ирия, откуда мы родом. Между северным материком, названным нами Евразией, и южным - огромный океан с архипелагами островов. Евразия на протяжении сотен лет, во исполнение воли хранительницы Живы, претерпела многообразные изменения, которые можно назвать терраформированием. На южной Антарктиде и на островах - нетронутый заповедник местной флоры и фауны. Залетают к нам иногда на свою погибель драконообразные монстры. Сразить их не проблема: арсенал средств предостаточный. Проблема в ином: необходимо каждый раз устраивать могильник для предотвращения неведомых заразных болезней от разлагающихся трупов этих тварей. Тварный мир Евразии намного скуднее по сравнению с тем, что в Ирии, но отнюдь не по количеству особей. В одиночку и безоружным в лес лучше не ходить; где-то давно белеют косточки неразумных переселенцев, что отправились по грибы да ягоды в первые дни нашего пребывания на Земле, да так и сгинули, неизвестно где и как. Лицензии на отстрел не выдаю, не требуются они: что медведей, что
волков, что прочих хищников, - всех развелось в избытке; изумляет и обилие травоядных: зубров, оленей, косуль, одичавших лошадей, коров и быков. Ослы и мулы в нашем Уральском регионе не водятся, но, говорят, их много в Греции, раскинувшейся на южных берегах Средиземного моря. Там в благословенной Греции чего только нет! Апельсины и виноград, финики и миндаль… Есть и Афины, есть и Константинополь, именуемый славянами Царьградом. Но в Афинах нет Акрополя, а в Константинополе нет огромного собора Софии. Опасны морские пути: пиратские суда прячутся в лагунах и бухтах в ожидании добычи. Среди пиратов не только греки. Ходят за рабами и прочей поживой итальянцы, немцы и славяне. Славяне, в основном, обитают у Варяжского озера на севере, можно сказать, аналогичного Балтийскому морю. Из того из Варяжского озера вытекает великая река Днепр. Там же, на озере, есть святой остров с храмами, где волхвы денно и нощно взывают к древним богам Ирия, а также к богиням Кали и Живе. Взывают уже на протяжении пятисот лет, иначе говоря, с изначального времени их пребывания на сей Земле. Увы, не внимают им богини.
Давным-давно борги сожгли тело Живы на погребальном костре. Не той мифической богини, чей образ жив и будет жить вечно в сознании славян, а всего лишь тело несчастного существа из рода странниц. Она вряд ли явилась прообразом богини, которой поклонялись наши предки. Скорее всего, одна из её прародительниц, носившая то же имя, сыграла роль богини. А прочие странницы-богини улетели неведомо куда. Впрочем, должен высказать банальную фразу для тех сударей и сударынь, до кого ещё не дошло: если все эти странницы богини, то я Папа римский.
        Предугадывая вопрос, кто такие борги, снимаю невидимую вам шляпу, а точнее говоря, княжескую корону - и представляюсь: борг Святослав.
        Все мы здесь, как заводчане, так и колхозники, борги. Ошейники рабов мы не носили, их роль с большей надёжностью исполняли имплантаты. В день представления, ещё в Ирии, Анастасия заявила мне и моей супруге, что имплантаты гарантировано продлевают жизненные функции организма. Умолчала о самом существенном…
        После гибели корабля Живы, Мутанта и всего экипажа, нас всех, наряду с горем, обуяла и радость: мы более никому не подвластны; над нами не довлеет небесное царствие и гипнотическое воздействие Анастасии; короче говоря, мы не рабы. А горе
        - великое: нас лишили возможности вернуться в святой Ирий.
        Есть и опасение! Но это опасение, как вижу, грызёт только мою душу. Предполагаю, что нельзя исключать вероятность визита странниц из рода Живы. Пытаясь успокоить себя, говорю громко: «У нас есть, чем их встретить! Мутант побеспокоился».
        Ужасно само по себе рабское состояние: воля подавлена; голова осознаёт печальную участь раба, но ходишь и работаешь под гипнозом. Мутант вынужденно исключил себя из роли правителя, но для Анастасии и её компании, высших боргов, сотворённых, очевидно, в попытке «Живы» обрести второе рождение во плоти, мы были рабами.
        На каких работах мы были заняты? Колхозники (названные так отнюдь не заводчанами, а Анастасией), в основном, приводили в порядок величественный замок на высоком холме и, согласно определению, занимались сельхозработами в цехах, мастерских, а с приходом весны - на полях. Обучение боргов велось в кабинах замка. Мы их стали именовать классами. Слов нет, там божественная технология обучения работам на виртуальном оборудовании. По инструкциям и указаниям нашей бабы яги мы вновь запустили в эксплуатацию системы освещения, отопления, водоснабжения и канализации, а также систему пространственно-временных настроек для помещений.
        Для чего предназначены сии настройки? На хороший вопрос - ответ с примером ради иллюстрации: система, которую мы стали именовать по-английски как 4-D, позволяет изменять интерьеры по желанию хозяев. Испытал сиё на своей шкуре: когда одна из бригад в Уралграде не выполнила в срок пустяшное задание Анастасии, она вызвала меня на ковёр, на котором стояло кресло, порождённое фантазией бабы яги. Нет, она меня особо не бранила. Под воздействием её внушения сел в кресло - и в ту же секунду сомкнулись захваты на руках и ногах. «Посиди - подумай» - с такой банальной фразой она покинула помещение, а через полчаса я ощутил: из сидения и спинки кресла выросли шипы. Они исчезали на то время, когда я терял сознание, и вновь вырастали и впивались в задницу и спину, когда приходил в чувство. При появлении Бабы Яги, я прохрипел: «Есть высший суд! Доведу до сведения Живы, что ты творишь!» - «Попробуй, князь, - с улыбкой садистки она объявила: - Я отключила матрицы Живы. Они мне в моей игре более не надобны.»
        Вот такой маленький пример отношений между хозяйкой и рабом. Её любимым словечком была «игра». А также деривативы, такие как «поиграть», «наиграться»… Наигралась, сволочь!
        Могу ещё упомянуть работы заводчан: они вскрыли подземные помещения и ввели в работу ряд производственных линий, как Уралграде, так и у нас. После пуска квантового генератора замок засверкал огнями, бликами и отражениями от облицовки интерьеров и экстерьеров. Если Анастасии и её компании, а также - не сомневаюсь - Мутанту, это сияние доставляло радость, то мы, рабы, взирали на их празднество с равнодушием.
        По поводу жилищных удобств жалоб не было: Мутант не обманул. Да, мы спали в домах, построенных из оцилиндрованных брёвен, что были пропитаны в смоле, изобретённой в давние времена. Надстройки из дерева, источавшего приятный лесной дух, стояли на прочных фундаментах из бетона и камня.
        Архитектура домов весьма причудлива. Некогда в них жили борги Живы. С печалью думал о них и мрачно рассуждал о нашей будущности… Ясно, почему она уничтожила их в определенный момент, вероятно, накануне своей смерти: в отличие от поселенцев, доставленных из тёмного средневековья, борги слишком много знали. Ответ на вопрос
«зачем плодить конкурентов роду Живы?» она решила однозначно. А уж в ремесле палача проблем для Живы не существовало: инициировала сигнал - и сгорели бедолаги, а ветер развеял их пыль.
        Те рассуждения привели меня к мрачному заключению: для Анастасии, наследницы Живы, также нет этой проблемы. Перевоплощение красавицы в бабу ягу лишило её чувства сострадания. В душе каждого есть некая мыслимая запретная черта. Она её переступила.
        Бригада заводчан всего лишь реновировала здания. Стремление ушедшей цивилизации странниц к сохранению - я бы даже сказал - к мумифицированию всего, что было ими и боргами создано, поразительно. Возможно, придумал неверный термин, но я не инженер, а гуманитарий. Определённо одно: их технологии консервации удивительны. Но об этом позже, а сейчас - слово о нашей рабской доле.
        Спали мы не более семи часов. Здешние сутки длятся тридцать шесть часов. Отдохнуть и прийти в себя нам позволили в течение одного дня и ночи лишь однажды - после прибытия. Тогда-то и потерялась группа из четырёх человек, что отправилась в лес за грибами. После этого, на протяжении более чем шести месяцев мы работали как проклятые. Работали на полях, занимались техобслуживанием сельхозтехники, очищали ангары, приводили в порядок виманы, на языке всемогущих Живы и Кали именуемых как
«ступы». Те виманы-ступы, не предназначенные для космических полётов, и служащие для земных перелётов и транспортировок грузов, стал называть флайерами. Не желаю уподобляться Бабе Яге, летающей на ступе. Нет, всех работ не перечислить! Самыми тяжёлыми, были, пожалуй, дорожные. Восстановили сеть дорог для движения наземного транспорта, проложили несколько новых дорог, включая дорогу от замка богини Кали, родительницы Живы, до берега реки, через заповедный и непроходимый лес. Несмотря на наличие техники и участие Мутанта и всемогущего, а если поточнее, многоцелевого модуля Живы, пришлось изрядно попотеть. Nolens volens, но чему-то научились.
        Та же участь постигла и тех, кто прибыл раньше нас. В Уралграде замок помощнее нашего. Там некогда царила Кали, мать Живы, почитаемая как великая богиня нашими предками; ей по сию пору поклоняются индусы и даже совершают ритуальные самоубийства во время процессий, например, в Бубанешваре. Видел там храм, не столь древний, как «замок» Кали, но почти такой же чёрный. Хотел было осмотреть его, но тамошние фанатики в оранжевых одеяниях преградили мне путь…
        Первую ознакомительную экскурсию по замку, уже после гибели Мутанта, и обретения княжеских полномочий и обязательств, совершил в сопровождении Филиппа Алексеевича, ведущего лингвиста. Обозревая сверху, с посадочной площадки, предусмотренной для виман и ступ, я увидел широкую полосу зарослей калины, окружавшей замок Кали. Что-то щёлкнуло в голове - и я сказал Филиппу:
        - Странным мне представляется сопоставление имени Кали с названием калины.
        И я указал на заросли внизу.
        - Ничего странного. Наши предки забыли богиню Кали, но русский язык до сих пор хранит следы присутствия Чёрной богини и её воздействия на славян в допотопные времена. И примеров тьма: Калистрат, калинов мост, калики перехожие…
        - Не прав ты, Филипп. Славяне не забывали Кали. У неё была тысяча имён, а славяне почитали Чернобога как ипостась Кали.
        - Я имел ввиду новые времена, а не былинные, - Филипп помолчав, признался: - Неуютно мне в этих стенах. Гнетёт зловещая атмосфера. А когда невмоготу, припоминаю Гойю. Он наглядно сказал: невежество и сон разума порождает сонм чудовищ.
        - Всем нам здесь неуютно, потому и должны помогать друг другу. Наша сила - в общине. Я, по правде, изумлён как твоим постижением языка странниц, так и успехами ваших колонистов.
        - Знаешь, князь, если бы работали без принуждения, так большего смогли бы достичь. Буйнович этого почему-то не понимал.
        - Буйновича не кляни. Всю эту игру и наше рабство устроила Анастасия. Возомнила себя в роли Живы.

***
        Помимо расконсервации и запуска в эксплуатацию остановленных цехов, заводчане смонтировали многое из того, что доставил Мутант со своей компанией. Построили стапель, с которого спустили на воду морской буксир. Все части, переборки и корпус буксира изготовили по заказу Мутанта. Как оказалось, он не только изымал бесплатно, но кое-что заказывал в нашем Ирии, а платил по счетам не наличкой, а золотыми слитками.
        Тема золота для колонистов? Ещё один обман. Нет лучше приманки, чем золото. Буйнович щедр был на обещания, которые так и не исполнил. Но меня Мутант не обманывал по поводу наличия драгметалла. На севере Уральских гор скромно стоят рядышком две горы чистого золота. Дойти туда невозможно, но долететь не проблема. За один всего лишь час! По словам Мутанта, это месторождение - единственное, что осталось на нашей Земле, и оно никому, в том числе и колонистам, не известно. Для чеканки монет он «позаимствовал» мощную машину б/у, где-то со склада в Германии, а Великанов, мастер на все руки, подвёл кабель к оборудованию и запустил машину в работу. Вдвоём с ним отштамповали партию монет. Небольшую.

***
        Не вёл я дневник, не писал тебе сообщений, друже, хотя висят сателлиты Живы над Землёй и Ирием и обеспечивают надёжную связь.
        Научился ценить каждую минуту, отведённую для сна. Мои княжеские обязанности поначалу ничем не отличались от работы надсмотрщика, как в Ирийграде, так и в Уралграде. В конце концов, люди поняли, что я разделяю общую судьбу, и что статус
«князя» чуть выше статуса инженера.
        Судя по тем сообщениям, что получаем через сателлиты, мы сосуществуем не в прошлом, а в настоящем времени. Вот предков тех, кто ныне проживает на Земле, доставили сюда из прошлого. По моим предположениям, три корабля Живы доставляли их поэтапно. Когда в нашем святом мире шёл примерно 900 год, борги Живы похищали людей и переносили их в новый мир, на котором - по нашему традиционному летоисчислению - шёл примерно 1400 год. Впрочем, могу ошибаться. Похищения прекратились с кончиной Живы. Жива своё оттанцевала!
        А наше пришествие сюда по воле и желанию Мутанта можно рассматривать как случайное.
        Отчётливо помню встречу с Анастасией, первой супругой Мутанта, представленной мне накануне отбытия. Царственно она вела себя по отношению к Сашке Буйновичу, а на мой коллектив, мою жену и племянницу посматривала со странным высокомерием. Александр хмурился, исполняя её мелкие поручения. Живу или то, что осталось от неё на матрицах виманы, Мутанта и Анастасию связывала некая тайна, которую я так и не разгадал. Смеялась, ах! как смеялась Анастасия над моими опасениями и страхами!
        Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
        Кое о чём, мнится мне, догадался, поразмыслив об Анастасии, но пусть те догадки останутся при мне. Скажу одно: не дай господи нашему человеческому роду проникнуть в тайны времени! Не те мы твари, чтобы владеть божественными технологиями, связанными с прыжками во времени.
        Ради истины должен сказать, что Мутант накануне последнего полёта показался мне весьма странным. Не вёл он со мной душевных разговоров ни разу за всё время нашего рабского прозябания в новом мире. Он даже не сообщил мне, что опять улетает. Встретив меня, он вообще не молвил ни единого слова. Лишь сжал моё плечо рукой.
        В его Завещании есть фраза: «Всё - для вас, товарищи».
        Да'с, странным, более того, загадочным было его поведение. Из всей нашей нынешней колонии только мне известно его благородство, только я догадываюсь о его самоотверженности. Не так то просто вдолбить некоторые истины в мозги колонистов. Но вот сам не понял, зачем он взял Сергия Фёдоровича в последний полёт?

***
        Да, сударыни и судари, евреи есть в этом мире, а где их нет?! Но нет здесь ни негров, ни арабов, ни китайцев. Индусы есть, и их так называемый Бхарат всего лишь небольшой полуостров на самом южном краю Евразии. Похоже на то, что борги в древние времена расселили людей квадратно-гнездовым методом, по некоторой аналогии с местами обитания народов в святом мире.

***
        О географии кратко не поведать. О русских не упомянул? Так из русских только мы. Русы или русичи есть. Между русами и русскими леса непроходимые и болота топкие. До варяжской Русии не пройти, не проехать, а до Киевской Руси дойти можно по морю да вверх по Днепру.
        Один охотник из русов заплутал, а выйдя на нас, подивился на чудеса, да и остался с нами жить-поживать и ума набираться. Полагает, что из ада он попал в рай.
        А мы никак не можем понять, куда попали. Понятно, что мы из Ирия. А что же здесь на этой Земле? Ад? Чистилище? Или Рай? Или нам досталось всё и сразу, как в одной комедии? Как в La Commedia divina, ёпть!
        МЕЛОДРАМА С АПЕЛЬСИНАМИ И РАБАМИ или просто LA COMMEDIA LAGRIMOSA[мимическая комедия]
        - Христос воскресе!
        Монах, возможно из славян, испытующе взирал на чужестранцев: щупленького мужичка и его стражей. Странными показались ему сии гости из Славинии. Никто ранее не слыхивал о таком княжестве. Чудо явили: пришли на галере без гребцов. Монах цепким взором осмотрел прибывших, что отстояли в длинной очереди перед воротами; не увидел он у них оружия, что возбранялось носить в Святом городе не только чужим, но и местным.
        - Воистину воскресе! - ответил Великанов и наложил на себя знамение.
        Перекрестились и стражи из Славинии. Всем им строго было наказано Воеводой Георгием: «не лезть на рожон, а закупив фрукты, линять из Царьграда и вертаться домой».
        Монах пересчитал по головам чужеземцев, коих он, подёргав себя за бороду да подумав, отнёс к склавенам, и востребовал сотню медных фоллов за вход в Святой город и торговлю, по десятку монет за человека.
        - Можете покупать или продавать, но Василевсу отдайте василевсово.
        - Вот дукат. Возьми, отче, для Василевса и на дела, угодные богу.
        Венецианский дукат в этом мире весил более номисмы и гораздо более двухсот фоллов, и монах, оглянувшись на своих служивых греков, единственных у ворот, кто был вооружён копьями, мечами и щитами, молниеносно спрятал золотую монету.
        - Как твоё имя, склавен?
        - Илья!
        - Проходи, Илья. Помолюсь за тебя нынче. Всегда рады добрым гостям, - возвысив голос, крикнул стражам Ильи, да так, словно те были виноваты в образовавшейся длиннющей очереди: - Проходите, не задерживайте людей.
        Илья и двух шагов не сделал за воротами святой столицы православного мира, как стремглав подбежавший хлопец чуть не опрокинул его на мостовую. Проворные пальцы воришки скользнули в карман куртки Ильи. На этот раз мальчугана постигла неудача. Какой-то большой верзила резко и больно ухватил его за ухо и прошипел:
        - Нехорошо воровать, стервец!
        Услышав слова, что были сказаны на языке, близким его родному, мальчуган возопил:
        - Пусти, дядя. Больше не буду.
        - Ты, малый, по-гречески разумеешь? - спросил Илья.
        - Як же, разумею.
        Илья разжал цепкую ладонь мальчишки и изъял у воришки серебряную монетку.
        - Будешь толмачом. Поможешь торговаться - и я тебе другую монету дам, - Илья помахал золотым дукатом перед носом пацана, - Хочешь заработать?
        - Хочу, дядя!
        - Тогда веди на торг, где фрукты-яблоки продают.
        Большущий торг в Царьграде. Отдельно зерном торгуют, отдельно - рабами, фруктами, изделиями из металла, вином… Всем торгуют, чем славна святая земля Василевса. Илья определил, куда сносить закупленные товары, и оставил трёх стражей оберегать место. И часа не прошло, как с помощью нежданного помощника скупили сотню корзин с апельсинами. Продавцы торговались, сражаясь за каждый фолл. И каждый раз, заключив, сделку, победно улыбались. Их улыбки однозначно говорили: какой же лох сей чужестранец. Лоху сотня корзин с апельсинами досталась за сумму, не превышающую и трёх дукатов. Дёшевы фрукты в Греции! Баснословно!
        Воевода, выдавая деньги, вырученные за брёвна лиственниц, наказал потратить всё, до последней монетки. Илья, известный в Уралграде не только сметливостью, но и пронырливостью, был выбран главным, но теперь перед ним встала неразрешимая задача: на что потратить деньги? Закупили сладких яблок и орехи. Ещё минус один дукат. Купили десяток бочонков вина и десяток амфор с оливковым маслом. Минус один дукат… Три часа спустя, стражи, охранявшие место со складированным товаром, сказали Илье:
        - Слышь, начальник! А ведь хватит! Уже перебор. Ведь не разместим всё это в трюме.
        Как оказалось, пронырливость и умение торговаться не помогали решить простейшее задание: потратить деньги. Обходя ряды со своими спутниками, Илья иногда поглядывал на рабов и рабынь, выставленных на продажу почти голыми. Как и в Ирии, здешние, именовавшие себя ромеями и ромейками, ходили, с головы до пят задрапированные в одеяния. Рулит христианская мораль! Бренное тело должно быть сокрыто от чужих глаз. А что до рабов, так они не люди, а вещи. Застыв в раздумье перед обнажёнными «вещами», Илья оглядел спутников, приметил Максима, не отводящего пламенного взора от худой блондинки, и спросил:
        - Что, Максим, избаловала тебя похотливая Анастасия? Забыть не можешь? У тебя ж жена.
        - Жена на сносях. Я не отказался бы от второй жены. Князь указ издал, в нём черным по белому прописано: одна из главных проблем - демография, а потому нам дозволяется иметь и две и три жены. Если жмотишься, могу и за свои золотые купить. Ты только глянь, какие у той блондинки ляжки! А буфера! Всё, ребята, сорвала она мою крышу.
        - А как ты проверишь, стерва она или с душой? Кстати, воевода запретил за наши рубли покупать. Ладно, мужики, кто желает?..
        Илья не успел договорить - и все его спутники, кроме толмача, подняли руки.
        - Эх, как вам легко! Меня же жена заест и не подавится, если кого-нибудь в дом приведу. Плевать она хотела на княжеский указ! Так и сказала. Ладно. Стойте - ждите. Выясню, по каким ценам продаются и с какой скидкой…
        Ряды рабов и рабынь также были разделены. Дороже любого раба продавался лекарь-травник. За него просили две номисмы. Как воевода, сказывал, одна полновесная номисма равна примерно трём четвертям дуката. Этот расклад ему давным-давно поведал некий Мойша. Непорченая рабыня стоила номисму. Ни единого фолла не уступал еврей. Толмач в их торге оказался ненужным: торговец вполне внятно говорил по-словенски.
        - Идите к Йонотану, - предлагал продавец. - Он и потоптанных продаёт. У него любая ягодка дешевле. А моя, любая из двадцати, стоит одну номисму.
        - Мне славянская ягодка нужна. Вы, что же, Хаим, славянскую ягодку дороже ромейской продаёте?
        - Уважаемый, да отсохнет ваш язык! Василевс запретил продавать ромеек и всех крещённых с Запада. Разрешена лишь продажа славянок.
        - Среди славянок, небось, тоже много крещёных.
        - Они все еретички. По заповедям Ариана молятся.
        - А ты, Хаим, какому богу поклоняешься?
        - Я православный. На торгу я Хаим, а дома и в церкви я Пётр сын Петра.
        - Значит так, Петрович. Беру я всех твоих рабынь. А общая скидка составит пять номисм.
        - Идите к Йонотану!.. Ась? Верно, я ослышался. Вы всех таки берёте?
        - Всех. Потому скидывай пять номисм.
        - Одну номисму.
        - Дукатами плачу. Четыре номисмы, и, как говорит один знакомый, это моё последнее слово.
        - Две номисмы.
        - Прощай, Хаим. Пойду-таки к Йонотану.
        - Постой! Себе в убыток продаю. Ах, Хаим! Что про меня скажет моя дорогая жена?! Доставай дукаты. Взвешивать будем.
        Не понадобился толмач и для торга с Йонотаном. Каждый, торгуя русами и славянами, обязан знать язык своих рабов. Специфика такая!
        Отпустил Илья толмача, вознаградив его, как и обещал, но тот вернулся через четверть часа и, дёрнув за рукав Илью, с мольбой в голосе стал упрашивать:
        - Купи, хозяин, мою сестру!
        - Ах ты, мерзавец! Выпороть бы тебя!.. - Илья осёкся на слове, увидев красу ненаглядную и, махнув рукой на предстоящие скандалы с супругой, решился: - Как сестру зовут?
        - Мирослава, - ответила красавица.
        - Пойдёшь ли, Мирослава, замуж за меня, старика?
        - Отчего же не пойти?! Да и не старый ты!
        - Сладим, Мирослава. Думаю, ни ты, ни я не пожалеем.
        Илья вложил два дуката в ладонь сорванца и сказал:
        - Прощайся с сестрой!
        Сестра потрепала мальчишку за вихры и легонько оттолкнула от себя.
        Изрядный остаток дукатов Илья истратил на закупку почти всех «порченных» рабынь Йонотана и одежду для бывших рабынь. Не повёл он их в знаменитые ромейские бани. Запретил своим «топтать» девушек до визита к Семёнычу, но разрешил вести беседы. Тяжело шли те «беседы». С трудом понимали друг друга. «Не беда, - размышлял Илья, разглядывая славянок и Мирославу, - Научим и воспитаем. Самое милое дело учить в постели…»
        Бывшая венецианская галера, оснащённая мощным двигателем, оставляла за кормой пенистый след. В память о прежних владельцах ей присвоили имя «Коломбина».

***
«Не вернутся странницы. Они выработали месторождения редких металлов, потребных для строительства виман. А это для них главный вопрос» - так однажды заявил Мутант.

«И слава богу!» - ответил я и подумал, что несмотря на тысячелетия прогресса, племя странниц не утратило свой кочевой образ жизни. В отличие от нашего рода оратаев, по-прежнему занятого решением вопросов о земле, для рода странниц главный вопрос - металлы и элементы, необходимые для виман.
        В нашем святом Ирии народы можно, грубо говоря, разделить на два вида: миролюбивых потомков земледельцев и агрессивных потомков кочевников. Существуют, конечно, некоторые вариации. Например, слияние монголоидных аваров-кочевников с неметами и их потомками, германскими племенами, что расселились к северу от Альпийских гор, в итоге привело к созданию гремучей смеси - и последовала экспансия немцев, перенявших от рыжеволосых неметов агрессивность и отчасти воспринявших римские традиции. Немцы сокрушили западных славян и русов, и в памяти о нашей прародине - острове Руяне - остались только легенды и сказки. Не люблю я южных немцев, когда они, накачавшись пивом, распевают горделивые песенки. А наших предков из русов можно отнести к чистой расе арийцев-земледельцев. Их вынужденные миграции объясняются, в первую очередь, нашествиями врагов. В средневековье вопрос о земле
        - наиглавнейший. До сих пор его решают в нашем святом Ирии.
        Многих, в их числе и меня разбирало любопытство и желание разыскать русов, но на повестке дня народного вече в Уралграде был поднят вопрос о нефти. Бригады уже завершали реновацию подземного завода, что поодаль от берега Урала. Назрело требование отправить экспедицию в восточные отроги, где некогда велась добыча
«чёрного золота». Для буксира и транспорта, доставленного Мутантом требовалось дизтопливо и масла. Спецы заверили меня: «Всё будет!» По их словам, здешнее оборудование позволяет выгнать любые фракции. Не из любопытства, а в качестве пилота флайера, присоединился и я к группе изыскателей. Так уж сложилось, что никто ещё не превзошёл меня по часам налёта. В принципе, координаты заброшенного участка добычи были известны, но и только.
        Летели над тайгой, но в отличие от светлых и чистых кедровых и сосновых лесов, что в Зауралье, под крылом флайера мы видели ели, лиственницы, пихты. Девственные леса! Хаос из крест-накрест поваленных деревьев! Не десятилетиями, а столетиями в распадках царит непроходимый бурелом. Из гнили вырастают могучие деревья - в два-три обхвата. Несмотря на начало лета, там внизу и сыро и мрачно, а подлесок и кусты наверняка в рост человека. Можно даже представить зловонный запах гнили.
        Пролетели над вымершей таинственной деревушкой, в которой не заметили ни людей, ни дымков. Тайга возвращала себе бывшее обиталище людей: сквозь крыши, покрытые мхом, кое-где пробились молодые деревца. Мох облепил и чёрные лодки, что лежали на берегу одного из многочисленных притоков Урала.
        Через час лёту, сверившись по карте, я стал тыкать указательным пальцем вниз.
        Мы увидели огромное рукотворное пространство мёртвых земель с мачтами молниеотводов. Мощное ограждение отделяло мёртвые земли от девственного леса. В центре узрели белые строения сферической формы, систему трубопроводов, а поодаль от них - контейнеры и площадку для флайеров.
        - Экология, однако! - воскликнул кто-то за моей спиной.
        Я посадил флайер, и мы шумною толпой направились к сферическим зданиям. Как и следовало ожидать, входные двери были закрыты, а прорезь в двери ясно подсказала, что требуется ключ.
        - Отойдите, князь! - попросил Илья Великанов, мастер, как говорится, от бога.
        Нет, не стал сметливый Илья крутить отмычками в замке, а легонько приподнял грязный пластиковый коврик - и близстоящие увидели прозрачную нишу. Из неё-то Илья извлёк плоский ключ, сунул его в прорезь - и дверь отворилась.
        - Когда-то и в наших деревнях ключи оставляли под ковриком. Эх, были времена, прошли былинные! - воскликнул Илья.
        - Народ доверчив был, Илья. Никто никого не обманывал.
        Взглянув на меня, Великанов покивал головой. Был момент - в первую нашу встречу в Уралграде, - когда обнял он меня, будто родного человека, и долго жаловался на обманщиков Сергия и Александра. К тому времени уже ходила молва о новом
«справедливом» князе и защитнике от злых ведьм. Не столько злых, сколько похотливых извращенок. Дело прошлое. Не бог, и не я, а Мутант наказал Анастасию, её подругу и их партнёра-ублюдка. Подруга, что некогда изумила покойного учителя математики, была аналогом Анастасии, а точнее, биороботом. В ванне её вырастила Жива по образу и подобию Анастасии. А по чьему образу и подобию Жива вырастила свою третью ипостась - парня, что вечно танцевал, - я не спрашивал. Дважды вырубал ублюдка ударом в солнечное сплетение. Когда он приходил в сознание, то совершенно не помнил, что с ним произошло.
        Мне стало невмоготу от затхлого воздуха в помещениях поста управления, и я вышел из здания подышать да поразмышлять, а кроме того, не видел смысла толкаться среди спецов и техников, делая умный вид. Они уже приобрели некоторый опыт при наладке химпроизводства под Уралградом. Вскрытие любого объекта требовало серьёзных мер безопасности, облачения в умопомрачительные скафандры и выполнения работ по регламенту, вбитому в наши мозги. Эти работы были отнюдь не внове для специалистов.
        Созерцая унылый серый пейзаж с мачтами молниеотводов, представлял ад, творимый природой в этом месте, забытом богами и богинями. Неудивительно, что борги при постройке заводов на Земле прилагали всевозможные усилия и изыскивали решения в целях защиты от грозовых ливней и молний. Подобно сказочным гномам, они строили цеха под землёй и под так называемыми замками. Здешний мир таил в подземной глуби и толще множество тайн. Но мы видели, как тщательно все эти потаённые мощности, цеха, производственные линии были упрятаны и законсервированы. Богиня Жива не передавала тайны переселенцам из средневековой эпохи, вероятно, не желая открывать неразумным сии подземные ящики Пандоры. Их сокровенные тайны не были предназначены и для нас; нам лишь приоткрыли занавес над тайнами и привили навыки и толику знаний, необходимых для выполнения работ в качестве операторов.
        Всем рулила Анастасия, земная тварь, в которую перевоплотилась Жива. Мутант не соизволил рассказать, как эта баба яга вышла в дамки. Догадаться совсем не трудно. Феерическое восприятие Анастасии и иллюзии, придуманные его воображением, сыграли с ним дурную шутку. Лопух ты, Мутант! Тебя превратили в пажа при царице. Твоя баба по твоему хотению обрела немыслимую власть, а тебе оставила разбитое корыто.
        Тебя, Мутант, не терзали физически и ментально. Терзали нас. Помню первый вечер и ночь после прибытия и вселения в наши дома. Сыграли нам, уставшим, отбой - и, засыпая как колонисты, мы никак не ожидали, что побудку нам устроит не добрая Анастасия, а коварная Баба Яга. Властные программы её воздействия на меня, Святослава, и компанию рабов работали даже при её отсутствии. Что представлял из себя наш мир при её правлении? Два концлагеря без ограждений. Территорию её влияния покрывала сеть кристаллов, предназначенных для управления боргами. Дорвавшаяся до власти тварь по полной использовала это древнее изобретение.

«У неё были либеральные взгляды» - так однажды Мутант обмолвился о ней. В этом нет ничего удивительного: фашисты и твари вылезают именно из болота либералов.
        На девятый день после гибели корабля Живы со всеми её возрождёнными ипостасями потухли кристаллы - и каждый борг, включая и меня, испытал страшные боли, нечто вроде ломки, что скручивает нутро наркоманов. У русских есть хороший навык: клин клином вышибать. Потому мы и напились до умопомрачения. Оторопь берёт, когда думаешь, что и поныне мог бы влачить долю раба.
        В серой атмосферной среде, что окружала меня, происходило странное движение. Налетел порыв ветра, и природа заиграла, ускорилось движение облаков.
        В унисон зримым изменениям я как-то разом оценил свою жизнь в Ирии и с грустью признал, что был всего-навсего игривым щенком. Полгода жизни под гнётом или, точнее говоря, в рабстве заставили меня на всё смотреть иначе. Так что, отказаться от всяких игр? Не играть в мизантропа, а стать таковым? Шалишь, князь! Жизнь невозможна без игры. Вон как ветер играет!..
        Меня окликнул Великанов.
        - Князь, вам надо видеть! Нашёл маленькое чудо. А потом, вам надо в укрытие: через четверть часа откроют заглушки, включат систему вентиляции в подземных цехах - и все газы пойдут наружу.
        Заинтригованный обещанием чуда, я последовал за Ильёй. На посту управления, вперившись взором в схему, сидел лишь один из спецов. На вопрос, где остальные, ответил, что все одели скафандры и спустились вниз, оборудование осматривают. В помещении управления и контроля уже заработала система вентиляции, но затхлый запашок ещё не развеялся. Я прошёл в соседнее помещение, что, судя по обстановке, напоминало комнату отдыха. За прозрачным пластиком виднелись ряды кристаллов, но они никому не были в диковинку; такие кристаллы с эпическими и лирическими записями, что по содержанию во многом напоминали Махабхарату, и воспроизводились в разных форматах, включая трёхмерное изображение и действо, мы уже просматривали. В замках подобных кристаллов было множество. Удивление Ильи вызвали несколько волынок в больших прозрачных футлярах.
        - Всё из синтетики, даже мешок, - оповестил он меня, открыв один из футляров.
        - Мы не траванёмся? - спросил я, ощутив неприятный запах, источником которого определённо являлся раскрытый футляр.
        - Развеется, - беззаботно сказал Илья, ощупывая мешок и меха. - Думаете, не заиграет?
        - Что-то сомнительно. Хранились они, чёрт знает, как долго. А потом, не знаю я, кто у нас на волынке играет.
        - Дело не хитрое. Пробовал когда-то… Мешок как новый, бурбоны в целости.
        Через клапанную трубку Илья наполнил мешок воздухом, закрыл клапан и начал нажимать рукой на мешок, загоняя воздух в бурбоны. Волынка заревела некий походный марш, и на её призывные звуки явился спец с поста управления.
        - Да ты, Илья, не хуже шотландцев играешь, - заявил он.
        - А почему шотландцев вспомнили? - в моём голосе прозвучала нотка недоумения.
        - Так это ж их национальный инструмент.
        - Волынка была любимейшим инструментом у наших предков-варягов. Под ревущие звуки волынок они не только свадьбы играли, но и в бой ходили, немцев бить. Скорее всего, эти волынки принадлежали боргам, таким же горемыкам, как и мы, - выдержав паузу, обратился к Илье: - Сможешь научить на волынке играть?
        - Вас, князь?
        - Нет, двух-трёх добровольцев. Вскоре полетим к Варяжскому морю, русов навестим. Делу, конечно, - время, но и потехе час уделим. Как говорил мой друг, для затравки самое то! Апельсины как гостинцы доставим, а звуки волынки украсят наше празднество. Думаю, что здешние русы не отличаются разительно от предков. А о предках наших Алексей Толстой писал: «Плещут вёсла, блещут брони, топоры звенят стальные, и, как бешеные кони, ржут волынки боевые». Как, Илья, согласен?
        - Согласен, но при одном условии.
        - Каком же?
        - С моей благоверной поговорите. Что ни день, скандалы устраивает. Поносит Мирославу, рабыней кличет. А Мирослава, в отличие от нас, рабскую долю, до встречи с моей благоверной, не испытывала.
        - Дурное дело - заразное. А самому трудно прищучить?
        Илья тяжело вздохнул.
        - Ясно. Не люблю мелодрамы, но разыграю как по нотам. После княжеского слова шёлковой станет.
        Волынка Ильи заревела маршем победы, но победы без беды не бывает, а беда в том, что акустика в том помещении была на редкость отвратительной, ещё хуже ужасных запахов газов-консервантов, уловленных в процессе неведомого для меня химпроизводства и закачанного в футляры волынок.
        О КРЕСТОВОМ ПОХОДЕ И ПРОЧИХ МЕТОДАХ ОТЪЁМА ЦЕННОСТЕЙ или LA MACABRA COMMEDIA
[ЖУТКАЯ КОМЕДИЯ]
        Мрачен замок Кали, матери Живы. При его строительстве применяли исключительно камни чёрного или близкого к чёрному цвета: базальт, гранит, мрамор. Первое впечатление: жуть! Но наш неверующий русский, благославясь да перекрестясь, ко всему привыкает.
        Акустикой славился большой зал собраний в замке уралгородцев. Отчётливо слышалось даже слово, обронённое шёпотом. Шум недовольства перекрыл зычный голос Семёна Петровича, бывшего зама главного энергетика. Из молодых да ранний. В Череповце, на металлургическом заводе, он полагал себя вечно обиженным, и в нашей среде частенько возмущался, а в беседах с мужиками извергал потоки блатного жаргона, что явно контрастировало с его статусом магистра, полученного без отрыва от производства. Впрочем, все здесь из обиженных, нет таких, кому жилось бы
«счастливо, вольготно на Руси».
        - Чё так мало, князь?
        Меня опередила племянница. Как главный бухгалтер, Маша каждому выдавала по десять золотых монет.
        - Как вам не стыдно, Семён Петрович?! У нас всё бесплатно: медицина, учёба, питание, одежда… Живём как при коммунизме.
        Верно она сказала: в наших общинах мы установили неизмеримо ценный порядок и изначально устранили частную собственность. Не коммунизм, конечно, а нечто вроде нового социализма.
        - А вот не стыдно, Мария. Ты как экономист должна знать, что мы нашу экономику поставим с головы на ноги при товарно-денежных отношениях.
        Маша вопросительно глянула на меня, и в её взоре ясно читалась фраза: «ваше слово, товарищ князь».
        - Тебя, Семён Петрович, никто не держит. Если спешишь окунуться в товарно-денежные отношения, ради бога, можешь отправляться в Венецию или Киев. До многих, возможно, ещё не дошло, что у нас иные задачи. Давным-давно Анастасия мне молвила о возможности возвращения странниц. Не только мы, все на Земле станут их рабами. У нас единственный выход: овладеть технологиями странниц и изобрести свои. И второе: кто-то ещё не понял ценность монет. У каждого ныне большой капитал. Ты, Семён Петрович, на эти деньги сможешь купить, например, десять женщин. Такова ценность наших рублей по словам Великанова. Раньше или позже, но у всех будут возможности что-то покупать на внешних рынках. А наши внутренние отношения, благодаря обстоятельствам и мудрому решению вече, не должны строиться на принципах отъёма капиталов или иных ценностей, ни ныне ни впредь. Так что выбирай, Семён Петрович, что тебе милее? Свобода или рабство?.. Объявляю для всех: завтра летим к русам. Флайер не резиновый, но как освободим контейнер от гостинцев, так и место обеспечим для грузов и людей. Великанов - старший в группе. С заявками к нему.
        Не стал я говорить о предположении Мутанта. Весьма вероятно, что он был неправ, высказывая сомнения о возможности возвращения странниц. Спрашивается, какого лешего я должен пренебречь мнением Анастасии? Тем более, что нет ответов на многие вопросы, связанных с родом Живы. Весьма заботливо они, а точнее говоря, их борги законсервировали остановленные производства.
        Семён Петрович остался при своём мнении. Слышал я ранее недоброжелательные пересуды о нём его товарищей из бригады энергетиков; их байки можно выразить одним словом: «хозяин». Хозяин почти что барин. Возымел он пожелание покинуть нас, а я порадел ему, наказав быть готовым к вылету в стольный Киев-град к шести часам утра, ещё до рассвета. Мне предстоит большое дело - лететь в тот же день к Варяжскому морю, а потому времени в обрез.
        Ясная погода не балует нас каждый день: с океана, с удивительной упорядоченностью, ветер приносит грозовые дожди. Велико испарение Южных морей, а нас захлёстывают то потоки, приносимые с юго-востока, то ливни - с юго-запада. В благодатных землях Василевса снимают по два урожая за сезон, но нам вполне хватает и одного урожая. Не знаем, куда излишки девать.
        Безветрие в ранние утренние часы сулило ясный день. И слава богу. Семён Петрович явился, конечно, с супругой, рюкзаками, мешками. Ясное дело, всю ночь паковал вещи. Никто не вышел их провожать. Предложил супруге Семёна Петровича остаться. Увы, не согласилась. Как и муж, не желает далее работать задарма. Семён Петрович забросил вещи во флайер, и я велел им пристегнуться, ибо полетим на квантовом движке. У флайеров два типа движков: гравитационный, служащий для неспешной транспортировки грузов в контейнерах, и квантовый, что позволяет развивать скорость не хуже реактивных двигателей.
        Жадно вглядывалась парочка в пространство бескрайних лесов. Хвойные леса уступили место смешанным. В самом деле, обильна и богата лесами Киевская Русь! Там и березняки и дубовые рощи. В больших селениях видны деревянные церквушки. Жить бы да радоваться такому раю! Я размышлял молча, слушая диалог бывшего зама главного энергетика с супругой. С минуту держал указательный палец над площадкой отключения системы прослушивания - и не стал отключать звук. Мои пассажиры с пылом и жаром обменивались наблюдениями, предвкушая радости неведомой, но сладкой жизни, алчно радуясь перспективам, что откроются им в среде лохов. Так и слушал, как они вели меж собой обычные разговоры о делах и делишках, что уже проворачивали, и о тех, что предстоит провернуть… Если бы эти разговоры да в обычной ситуации где-нибудь в Ирии, так я и ухом бы не повёл, а может быть, воскликнул, подобно тверьчанам: а плевать! Многолюден Ирий, а святых там мало. И я в святости не был замечен. Лишь компания Apple игриво демонстрирует логотип с надкушенным яблоком. По сути, почти у каждого в Ирии на лбу должно гореть греховное яблоко.
Например, на кепке или бейсболке.
        Но Земля не Ирий, и здесь вам не там!
        Сверился по карте на мониторе, и пассажиры услышали мой голос:
        - Подлетаем к Киеву. Я вас у города высажу.
        Сообщив радостную весть, отключил квантовый двигатель, переключился на управление гравитационным движком и завис над опушкой леса, близ дороги, ведущей к городу. После мягкой посадки вышел размять поясницу. Семён Петрович всё охал: «Где ж мне транспорт достать?» Пришлось ему разъяснить, что транспорт на тот свет он уже заказал. Длинный приговор зачитывать им не стал. Не изверг. Но два слова или чуть более молвил: «За предательство и жадность…». Расстрелял их из отцовского ТТ. Похоронил и надписи не написал.

***
        Видел я, что всем испортил праздничное настроение, объявив перед строем о казни предателей. Видел хмурые лица всей группы на мониторе в кабине пилота. Видел, что почти все летели молча, обдумывая мои слова и мрачные предположения о будущем, кроме двух подруг из славного Новосибирска.
        У незамужних Ксюши и Лены хобби: соревнуются, кто из них язвительнее по отношению к мужикам-дебилам. По мнению Ксении Никитичны, самый дебильный и жестокосердный из боргов - борг Святослав.
        Рядом с собой посадил Яромира, смышлёного парня, из рода скоморохов Гульцовых, местных ободритов, коих Мутант доставил на Урал в первые дни своего княжения. Тогда же он убедился в том, что местные мало знают, ещё меньше умеют, и без длительного обучения не способны выполнить его грандиозные задачи.
        Выбор пал на Яромира по простой причине: с друзьями-скоморохами он обошёл почти все княжества, что раскинулись по обеим берегам Лабы. Играл он на волынке и на гуслях, певал былины на торжищах и перед князьями в Велицегарде, стольном граде ободритов, и в Ругарде, во дворе князя русов.
        Какой толк хмуриться и вопрошать себя подобно грешным героям Достоевского? Мутант выписал мне рецепт: помнить о статусе князя, а он - в текущей ситуации - предполагает роли судьи и исполнителя приговоров. Хотелось бы разделения властей, да кадров маловато…
        Любопытен Яромир: всё ему знать надобно! «Что это?» - «Биотуалет.» - «А это?» -
«Автопилот.» - «А не страшно лететь?» - «Ежели запаникуешь, выброшу. Шучу-шучу!»
        Сверяясь по карте на мониторе, вёл тяжёлый флайер, обременённый не менее тяжёлым контейнером, над просторами восточной Руси. Затем над лесами, скрывавшими селения ляхов. Богаты земли, но народа маловато. За землями ляхов - край обитания западных славян. По словам Яромира, к югу от Лабы - небольшое герцогство Русия, давно отпавшее от славянской веры. Есть обширный Вендланд, включающий земли ободритов и соседние княжества, где у власти, в основном, князья, принявшие христианство. Ведическую веру хранят на острове Руяне. Расклад весьма похож на тот, что в былинные времена был в нашем Ирии.
        На подлёте к западным пределам славянского мира узрели множество городов и селений. Цветущий край! Библейский Ной, отбиравший тварей по паре, ну никак не мог бы составить конкуренцию Живе! Худосочны библейские байки. То ли дело наши славянские! Да вот беда, у нас в Ирии выбили их из людского сознания. Полетаем да поговорим со здешним людом - узнаем, остались ли у местных в памяти древнейшие сказания. Пилот пребывал в эйфории от увиденного, а Яромир, ныне человек служивый, радовался не только тому, что на короткое время вырвался из-под опеки грозного воеводы Георгия, но, можно сказать, светился от счастья и желания вновь увидеть родной Барлин. На картах монитора, составленных в древние времена, отсутствовали какие-либо города, зато были указаны так называемые «замки». У русов на острове, судя по карте, один из замков странниц.
        Оптика флайера, полагаю, ничуть не хуже той, что на сателлитах или спутниках нашего Ирия. Отображение на мониторе с превосходным разрешением представляло нашим глазам извивы Лабы с пойменными лугами, рощи, селища… С Эльбой, что в нашем Ирии, мне затруднительно сравнивать здешнюю Лабу (видел Эльбу лишь в Гамбурге), но думаю, эта Лаба не так широка и не так полноводна.
        - Смотри, княже! - завопил Яромир, углядев пожарище на обзорном мониторе.
        На высоком правом берегу на месте города дымилось пожарище.
        - Колпин-град.
        Известив меня о названии сожжённого города, Яромир заявил:
        - Барлин - к закату. Ежели по дороге идти, так за полдня дойти можно.
        Летать - не ходить. И на монитор можно не глядеть: дым от чернеющего на горизонте городка узрели на подлёте. Сгоревший город обезлюдел. Яромир не плакал: не достойно ронять слёзы воину. Произнёс лишь одно слово:
        - Немцы.
        Я скорректировал курс флайера: остров русов, что по площади вдвое больше острова Рюген в нашем Ирии, расположен к северу от земель ободритов. Под безмятежным синим небом на земле виднелись следы неисчислимых трагедий. На обозримом горизонте не уцелело ни одного селища и ни единого города. Очевидно, немногие спаслись от нашествия немцев. Что же помогло немцам за одну кампанию подавить сопротивление ободритов и сжечь множество городов? Вопрос из категории риторических. Наверняка, что-то из области технологий, а также предательство князей, обратившихся в христианскую веру.
        В нашем Ирии западные славяне более пятисот лет успешно противостояли немцам!
        В девяностых годах XX века, после развала Советского Союза, в Мекленбурге поставили уродливый памятник в ознаменование победы над Никлотом Первым и жуткой резни ободритов: западный мир ещё раз напомнил славянам, как их резали и убивали.
        Похоже на то, что в этом мире повторяется такой же кровавый сценарий.
        Мои реминисценции прервал вопль Яромира:
        - Град Зверин сожгли!
        Ради точности скажу, что его фраза прозвучала несколько иначе: он, как и все на Закате, произносил «Зверин-гард». То, что я увидел, мигом выветрило из головы неуместные размышления на темы филологии. Рядом с ещё тлеющим городом на большом выгоне для скота большим лагерем стояло воинство крестоносцев. Их воронёные латы блестели под солнцем; попы в чёрных одеяниях воздавали хвалу господу богу. Возможно, коленопреклонённые рыцари замаливали свои грехи. Мой толмач не скрывал тот факт, что среди местных венедов, варгов, ободритов и лютичей множество христиан.
        Блеснули и мои глаза при виде опушки рядом с чащобой. Понадобились считанные минуты, чтобы освободить флайер от тяжёлой ноши. Без контейнера флайер приобрёл манёвренность, а я ощутил азарт охотника. Уже упражнялся в применении вооружения флайера, но на этот раз моей целью были не драконы, прозванные змеями-горынычами, а иные монстры.
        Лазерные счетверённые пушки ударили в скопище немецкого воинства - и на земле воцарился ад, о коем, наверное, и помыслить не могли ни рыцари ни монахи. Кто-то взметнулся на коня в тщетной попытке ускакать от небесного возмездия. Поражая цели, я повторял:
        - Не уйдёшь, зараза!
        Смертоносная лазерная пушка то и дело высвечивала разорванные или разрезанные тела. Чьё-то тело, уже лишённое головы, ещё бежало по полю, исполняя жуткую пляску смерти…
        Посадил флайер поодаль от места побоища, рядом с полоном, окружённым доверху нагруженными телегами. Средь большущей толпы полонённых не заметил ни мужиков, ни детей. Из флайера высыпала вся моя команда. Минуту-другую взирали друг на друга молча. Яромир и Илья со товарищами оттащили две телеги в сторону. Поклонившись в пояс бабам и девкам, велел Яромиру молвить, что все свободны и могут с добром и телегами возвращаться по домам. Из речи Яромира понял только первую фразу: он представился скоморохом из Барлина. Из того, что он ещё глаголил, понимал лишь отдельные слова: слишком много разных носовых гласных в словенской речи. Пока красноречивый Яромир вещал, толпа внимала молча, а я начал уже жалеть о том, что передал или, как в Ирии говорят, делегировал свои полномочия молодому человеку. Что он поведал, какие сказки понарассказывал? Заголосили и заплакали бабы, вскрикивали и восклицали девицы. Не на одного меня нашла оторопь, все в моей команде, казалось, пребывали в состоянии крайней растерянности.
        - Что ты, Яромир, наплёл им своим длинным языком?
        Молодой человек побледнел ликом. Не услышал от него оправданий.
        - Кричат, что некуда им возвращаться. Мужья погибли, детей порубили, дома сожжены. Просятся под твою защиту и руку, княже.
        Может быть, я подумал бы и принял разумное решение, но за спиной раздался голос учёной дамы. Ксения Никитична не преминула съязвить:
        - Вот праздник нашим хахалям! А каково бедной Анюте придётся? Ты, Ваше величество, хотя бы поразмысли, чем кормить будем эту ораву гастарбайтеров?
        Одарив высокомерным взглядом язву Ксению, преуспевшую в мире математики, ответил:
        - Ксюша, подруга дней моих суровых. ты меня достала! Слушал в кабине флайера, как ты ушат за ушатом дерьмо на меня выливала. Придётся тебе доказать, что я не жестокосердный. У нас ведь добрая сотня славян, бывших гребцов, скучают без баб. И ты могла бы присмотреть себе хахаля среди них.
        Она стукнула меня кулачком по спине:
        - Это тебе за «подругу»!
        Стукнула и второй раз:
        - Это тебе за подслушивание.
        Да'с, как же жить-то дальше? Анюта давно приметила, что Ксения ко мне неравнодушна. А я однолюб! Как князь, вправе нарушать свои законы и указы. Такая у нас, русских, традиция.
        Поманив пальцем толмача, наказал ему:
        - Скажи им, что Светлый Князь берёт их под свою защиту. Объяви, что мы вернёмся за ними завтра, и растолкуй, что дадим людей для охраны от тех немцев, что, возможно, ещё бродят в округе. Да спроси, есть ли у них какая-нибудь еда, чтоб с голоду не помереть до завтрашнего дня?
        Словоохотлив толмач. Я ему три фразы, а он выдал фраз девять.
        Изумила меня толпа. С достоинством поклонились мне в пояс. По славам толмача, в телегах снеди и еды хватит на всех, и они с места не сойдут, нас дожидаючи. Пришлось выделить двух вооружённых «хахалей» для охраны и поставить над ними Ксению Никитичну как старшую. С лазерной пушкой наперевес, она мне погрозила пальчиком:
        - Ну, заяц, погоди!
        Её ремарка возмутила меня. Ксения Никитична, несомненно, уже уверовала в свою близкую победу надо мной. Обвёл я грозными очами толпу славянок - и тяжко мне стало от принятого решения. А что делать, когда дал слово?! Позвал толмача и велел ему вызнать, есть ли женщины и девушки из княжеских родов? Из нестройных рядов вышли семеро красавиц. Представились. Переглянулись, услышав, что я Рюрикович. Почесал я затылок да объявил, что они будут жить в моём доме. Ксения, конечно, подумала, что я себе гарем набираю. Пусть думает.

***
        Прекраснодушные мечты Светлого Князя об оказании помощи русам и союзе с ними разбились подобно стеклянному сосуду, брошенному с высоты на камень. К чему скрывать?! Манили Светлого Князя не столько русы или «замок», вознёсшийся над островом, сколько таинственные подземелья в толще недр, скрывавшие неведомые производства.
        По прибытии к стенам, окружавшим Аркону, три волынщика затеяли играть весёлый марш, и на призывные звуки выбежали воины, вооружённые пушками, аналогичными нашим, и вслед за ними вышла парочка сонных волхвов. С прищуром глаз не отошедшие ото сна волхвы оглядели мощный флайер и выслушали Яромира, представившего им Светлого Князя Святослава. Узнав о гостинцах в контейнере, они важно покивали головами и молвили, что все в северных пределах приносят им дань. Светлый Князь известил волхвов о крестовом нашествии немцев на земли ободритов и с укором спросил, почему столь грозное воинство русов не защитило соседей? Возмутились волхвы, затрясли бородами от негодования, ткнули перстами в южную сторону и заверили Князя, что окромя проклятий ничего не дождутся от них ни крещённые князья, ни их люди. В свою очередь полюбопытствовали волхвы, почему Князь Святослав самозвано, без доброго на то согласия волхвов, присвоил себе титул Светлого Князя, почти равный королевскому? Словоохотливый Яромир, не совладав с нахлынувшими чувствами, начал было сам отвечать: «Да сама богиня…». Дёрнул толмача за руку Светлый Князь
и прервал его на полуслове. Так вот и провели переговоры у стен Арконы. Незваный гость в этом мире хуже немца, а потому холодно простились и, оставив волхвам контейнер с гостинцами, помахали руками на прощанье да и отбыли восвояси.
        ПРОЩАНИЕ С ФЕМИНИЗМОМ или LA COMMEDIA DI SITUAZIONE [КОМЕДИЯ ПОЛОЖЕНИЙ]
        Нет, сударыни и судари, не правы вы, если ожидаете продолжения действа в духе
«Декамерона» или «Ямы». Ни Боккаччо, ни Куприн не смогли бы вообразить ситуацию подобную нашей.
        В отличие от Ксении, втайне боготворившей меня, Лена, вырванная из своего мира розового вельвета в Ирии, ненавидела не только Мутанта и меня, но и всех мужиков. Воодушевлённая, как она полагала, нежданным подарком судьбы для своих забав, она произносила зажигательные речи в пассажирском отсеке флайера, убеждая мужиков в необходимости свобод для женщин. Она с удовольствием бы встала, чтобы доминировать над всеми мужчинами, но - увы! - ей, пристёгнутой крест-накрест ремнями безопасности, оставалось лишь жестикулировать руками. Дирижируя указательным пальчиком своим словам, изрекаемых с забавной картавостью, она вещала: «Я не кланяюсь Князю, когда он проходит мимо. Я против купли-продажи женщин. Все наши революции не для того свершались, чтобы нас трахали на сеновалах и унижали в офисах. Каждая женщина должна быть свободна в своём выборе, и мы должны не только приютить освобождённых селянок, но и предоставить им равные с нами условия, дать им свободу слова, собраний и выбора - с кем и где жить. Богини сотворили этот мир, и мы, женщины вправе наследовать им…»
        О чём размышлял пилот флайера, слушавший речи этой фемины? Думал, что ей не возбраняется искать счастья. Речь феминистки скрывала тайны молчания лесбиянки. Да ради бога! Пусть найдёт себе служанку для своих прихотей. Всё ради победы! Несмотря на тривиальное заявление Елены о том, что язык математики простой, сложилось впечатление, что она, как и вся группа математиков, топчется на одном месте. Зело крепки орешки, доставшиеся в наследство от странниц! Нет, не всё ради победы. Вначале они должны расколоть орешки. Задача сродни подвигу. Ну, а награда, сударыня, тебя не обойдёт.
        Пилот усмехнулся, вспомнив высказывание Анюты. Любила жена пилота изрекать парадоксы. На днях она, держа руку на округлившемся животике, сказала: «В детстве, читая книжки о рыцарях, воображала себя принцессой и хозяйкой замка. Сбылась мечта идиотки. Наследница космических странниц и хозяйка замка теперь мечтает вырваться из этого средневековья, чтобы снова стать учительницей и иногда гулять по Невскому».
        У пилота же вполне земные мечты. Об Анюте, о сыне… Или дочери?
        В полёте не помечтаешь! Постоянно мешают сообщения бортовых систем; в автоматическом режиме на языке странниц в уши пилота льются доклады: о высоте, скорости, температуре… Но, всё же, кое-что надо определить. Клиника в Ирийграде оснащена лучше. Большое и практически пустующее крыло замка отведено под клинику. И думал пилот, что лучше бы Анюту отвезти в Ирийград, если бы не ряд обстоятельств…
        Куда легче определить судьбу славянок, ожидавших возвращения князя-избавителя. Но, прежде всего, им надо получить некоторое образование. Без языка и без навыков они будут среди нас как чужие, и наши будут их чураться. Почему бы не потеснить, как минимум, на год, Мастера, его Академию изящных искусств и труппу актёров и музыкантов, которым был отдан почти весь замок в Ирийграде. Пожалуй, это единственное здание, где достаточно места для проживания и учёбы славянок. Есть и кандидатура на должность цербера, пардон, начальника училища.
        Увы, не обрёл цельности после вокняжения, по-прежнему в моей душе два голоса ведут внутренний диалог. Один голос утверждает, а другой противоречит: «Есть также иной вариант. Как только его бабам втолковать? Нет, не согласятся они делить мужей со славянками. Давным-давно определена запретная черта. Она в наших душах. Отнюдь не христианство определило её, а нечто иное. Любовь её определяет. Живет человек с любовью в сердце - и не переступает ту запретную черту. А без любви…» - «Тупица ты, Окаянный! Этак-то не выполнить программу резкого прироста населения!»

***
        Переход из средневековья в мир, рвущийся к космическим технологиям, ощутим лишь на подлёте к Уралграду. Как и ожидал, на площадку аэропорта высыпали встречающие. Сателлит Живы надёжно функционировал, обеспечивая мгновенные коммуникации и надёжную связь. Помимо всего прочего, сателлит обеспечивал меня информацией, «кто чем дышит». Несмотря на заверения Мутанта и моё желание остаться в ряду людей, не отмеченных талантами или паранормальными способностями, его подруга Анастасия
«вколола» мне имплантат, превративший меня самого в мутанта. Было время, когда она меня держала, так сказать, на коротком поводке, активировав весь набор функциональных возможностей имплантата. Благодарен Мутанту: по прибытии в новый мир он ввёл тонкие настройки в мой имплантат - и я оказался единственным, на кого не действовали чары ненасытной и похотливой Анастасии.
        Эта бестия, по сути, воровка. Со смекалкой. Этого-то не отнять. Но умной она была лишь для себя. Для таких англичане придумали короткое определение: a smart girl. Эх, дружище мой Мутант! Она ещё раз доказала тривиальную истину: любовь слепа.
        Не надо думать, что я стал суперменом. Нет у меня и способности к гипнозу, как у Буйновича. Мой имплантат всего лишь некое подобие Wi-Fi. Ныне имею всё для того, чтобы слышать и знать, а при желании - видеть, чем заняты мои подданные. В обычных виртуальных технологиях странниц нет, конечно, никакой магии, а я как пользователь из клана гуманитариев даже не пытаюсь глубоко вникать в те технологии.
        Если думаете, что в нашем раю нет места коварству и алчности, то ошибаетесь. Но я, например, не алчный. Какого лешего мне желать больше, если под моей дланью две горы золота?! А что до коварства, так под этим термином, смело утверждаю, скрыт набор характеристик, необходимых для выживания в этом мире. Каким бы коварным я не был, без людей, технологий и вооружения ни мне, ни моим подданным не выжить, а потому свою одержимость «идеей фикс» стараюсь довести до каждого. В отличие от волхвов, словен иль русов, мы не поклоняемся богам. Любое поклонение любому божеству есть умаление гордого имени человека. Полугодие пребывания в рабстве - срок (между прочим, превышающий аналогичный срок в Ирии в пересчёте на часы, коих в здешних сутках тридцать шесть), в любом случае, достаточный, чтобы понять ценности свободы. Были, конечно, примеры проявления подлости. От человека до быдла, как оказалось, зачастую всего лишь шаг. Человек в ярме рабства склонен к самым низким деяниям. Мутант предупреждал меня, сказывал о разных гадостях, что имели место. Но не хочется о них вспоминать. Вопреки его Анастасии, он приказал
выполнять его рекомендации, возложил на мои плечи учёт и перевоспитание быдла, то есть, тех, кого обыдлило рабство. В советские времена с этой задачей не справились по простой причине: в послесталинском руководстве, в ведомствах рулило быдло.
        У меня, вроде бы, получилось. Но это отдельная песня.
        Жаль мне вас, судари и сударыни, если вы рабы божьи и пребываете - по своей воле - в рабстве всю жизнь.
        Встреча первого лица как лакмусовая проба для проверки любого общества. Думаете, вождя встречают? Вождизмом не страдаю. И не вижу заискивающего выражения на лицах. У нас нечто вроде артели, в которой нет чинопочитания, но все спаяны разными задачами и одной целью. Единственный минус - их негативное отношение к Мутанту. Он подобрал людей и, пожертвовав собой, запустил свой план в действие. Не до всех ещё это дошло.
        Среди встречающих увидел Анюту. Княгиня, как и все, выслушала мою краткую речь о неласковом приёме со стороны волхвов, нашествии немцев, освобождении славянок из полона и решении поселить их в Ирийграде.
        Чмокнув меня в щёчку, Анюта, в своей непредсказуемой манере, высказала пожелание лететь дальше со мной и остаться в Ирийграде. Вот ведь не матриархат у нас, а женщины, как привыкли рулить в Ирии, так и здесь продолжают. Нет, чтобы мудрость проявить и дать мужчине шанс предложить варианты на усмотрение Её Величества, а также для окончательного принятия решения! Княгиня свой каприз задумала сочетать с подзабытым делом: решила учительствовать!
        - Совмещу приятное с полезным.
        А мои слова - как горох об стенку! Всё, видите ли, есть у княгини в нашем деревянном домике, да и покойнее ей там будет: надоел ей холодный камень замка. Как всегда, преувеличивает! В наших «апартаментах» замка камень почти живой, а полы с подогревом. И ни слова про Ксению! Ниже это её достоинства!
        С гордо поднятой головой она прошествовала в кабину пилота, а я, обречённо проводив Анюту взглядом, опомнился и, подбежав, помог ей взойти в кабину и усесться в кресло второго пилота. Политес политесом, но дела забывать не стоит, а потому сказал Анюте:
        - Должен переговорить с Филиппком. Вызвал его для доклада.
        Филиппок - прозвище Филиппа Алексеевича. Росточком он пониже Великанова, но с большой, а главное, светлой головушкой. Пока мы азы грамоты странниц осваивали, он успел глубоко копнуть и постичь премудрости их языка. Сбросил он краткую инфу мне о маленьком открытии. У него всё - «маленькое»!
        - Что надыбал, Филипп? Давай вкратце. Княгине невтерпёж лететь к родильному дому.
        - Прочитал весьма древний эпос о страннице Сварге. Если не ошибся в пересчёте на наше летоисчисление, то древность как Сварги, так и сказа о ней поистине седая: жила она примерно за сорок тысяч лет до нашей эры. Посещала наш родной Ирий, то есть, Землю наших предков, что ныне под водами Ледовитого океана. Там, до катастрофы был настоящий рай, и тот рай наши предки, как гласит текст кристалла, называли Сваргой. Подобно индусам, что поклоняются Шиве, наши молились Сварогу, мужской ипостаси Сварги. Но не это главное. Сварга создала некое сверхмощное оружие, от которого трепетали не только её враги, но и подруги. Короче, суть сказа в том, что запретили ей пользоваться тем оружием, пригрозив всеобщим презрением и изгнанием. Самое интересное, что замок Сварги на протяжении многих тысячелетий стал своего рода табу. И как в нашей песенке поётся, туда нет хода никому. А его местонахождение - в западных пределах, за Скалистыми горами, что разделяют нашу Евразию на две части. Искать тот замок надобно, Олегович.
        - У тебя, как слышу, нет даже тени сомнения. Эта байка вполне в духе прочих, из тех кристаллов, что я нашёл в эамке.
        - Видишь ли, Государь, сия, как ты изволишь называть, байка перекликается с древнейшими Ригведами индусов. В них есть упоминание о Сварге как райской земле, и сей факт отмечен небезызвестными Тилаком и Уорреном, первыми, кто заявил о прародине нашей расы на Севере. По крайней мере, там прародина индославов, Филиппок усмехнулся. - Оказывается, родительницы пугали деток приходом Белой Сварги. Одна из историй гласит, что потомки Сварги всегда носили белые одежды. Но это связано уже с другой эпохой. Можно сказать, с началом нашей цивилизации в Ирии. У наших предков, как и индусов, белый цвет изначально был цветом смерти. Жили вблизи ледников и снегов. К тому же была ещё одна причина - катастрофа на Севере, погубившая древнейший мир индославян. С тех пор цвет льда и снегов увязывался не только с гибелью нашей прародины, но и смертью людей. Здесь же, на Земле, те горы, что мы именуем Скалистыми, странницы называли Белыми или Горами Смерти.
        Почесал я затылок. О Скалистых горах известно, что они выше Гималаев. По сути, те горы - граница нашего мира, и кратчайший маршрут или перелёт через Скалистые горы невозможен для флайеров. Единственный вариант: также как и нашим предкам в Ирии, вышедшими восточными путями в Аляску и Калифорнию, нам придётся лететь на восток, чтобы посетить замки странниц на Западе. Почесал я за левым ухом правой рукой. А то! Нормально этакое действо для русского, Ярослав!
        - Отлично, Филипп! Справимся с текущими делами - и полетим.
        И я, прежде чем вернуться в кабину, дал указания Георгию, нашему воеводе, и Великанову организовать рейс «Коломбины» в Царьград. Придётся впервые платить рублями нашей чеканки, на аверсе которых цифрой и словами «Один рубль», а на реверсе краткое и гордое название державы «Русь».
        - Маша выдаст вам деньги. Обдумал, Илья, твоё предложение именовать княжество Славинией. Забудь об этом. Мы русские, и, подобно русским в Ирии, мы в процессе возрождения. А потому именовать себя будем Русью, и никак иначе.
        - Славянки в разы превышают нас по количеству, - начал было Илья свою речь в защиту названия, что импонировало ему.
        - Ну и что?! Их, а точнее, все наши дети будут стопроцентно русскими. Должны стать, и не только по генетическому коду, но и по уровню развития и образования.
        Ухмылки Ильи и Георгия однозначно выдали их весёлые мысли.
        - Тяжкие задачи ты нам ставишь, Князь.
        - Зато приятные. Наш Семёныч вам всем выпишет наряды и на любовь и на воспитание детей.

***
        Едва я вошёл в кабину, как взгляд Анюты, наполненный горечью, вмиг вытравил из меня игривое настроение.
        - Могу представить, о чём ты опять вещал свом подданным.
        Её ирония мне была непонятна.
        - О чём же? - спросил я, недоумевая, какая муха укусила княгиню.
        - Да о том же, что я слышу каждый день. Устала я от твоего занудства, Святослав. В лютую зиму ты всех ободрял, и твоему слову все внимали. А нынче ты звонишь впустую, и звону твоему никто не внемлет. Устала я, а мне нужен покой. Потому и задумала пожить в нашем домике.
        - Не замечал я, чтобы кто-то относился ко мне как к пустозвону.
        - Тебе никто открыто не скажет, но прошло то время, когда тебе верили безоглядно. Не верят люди в твои мрачные прогнозы о пришествии странниц. А мне на-до-ело ежедневно слушать одни и те же песни.
        - Дорогая моя! Да я и сам не верю в свои байки. Кто в здравом уме поверит, что погибнет от кирпича или сосульки, что упадёт сверху? Но кому-то надо проявлять заботу, и я как инженер по технике безопасности просто обязан убрать всё то, что грозит опасностью.
        - А наш замок? Проходной двор! Что ты мне шептал в Карелии о дворе княгини? Думаешь, забыла? В одно ухо влетело, из другого вылетело?
        - Анюта! Мы же пребывали в неведении, какие в раю яблони. Когда вкусили горечь местных яблок, только тогда уяснили, что не везде хорошо, где мы ранее не ступали.
        - По утрам в здешнем замке мне невыносимо тяжело. Прошедшей ночью мне привиделась хозяйка замка. Старушенция Жива вплыла в нашу спальню и завопила: «Где Анастасия? Кто посмел убить её?» Худая как ведьма, она погрозила костлявым пальцем и пообещала наслать мор на нас. Может быть, она ещё что-нибудь прокаркала, но я её обманула.
        - И как же ты её обманула?
        - Проснулась, натерпевшись страхов. А в спальне ощущалась такая вонь. Как в морге! Вот и думаю, что нас, в самом деле, посетила неупокоенная богиня.
        - Во-первых, выброси, Анюта, из головы воспоминания об Анастасии. Что из того, что мы занимаем её апартаменты? Анастасия мертвее мёртвого, а других апартаментов у нас нет. Во-вторых, Живу, по верным сведениям, сожгли борги на погребальном костре, причём задолго до нашего рождения.
        Наша перепалка не помешала мне взлететь, и я направил наш тяжёлый флайер в недолгий полёт. Черти - понятное дело - витают в Ирии, но что за чёрт дёрнул меня за язык здесь? Напомнил я Анюте, чтобы она берегла себя, а в ответ услышал:
        - Опять пустые слова! Как я устала! Знаешь, Святослав, я вернусь к тебе, когда ты исполнишь своё обещание, и наш замок перестанет быть проходным двором.
        - В чём-то я похож на старика из сказа о золотой рыбке. Тот тоже шёл на поводу у своей государыни, - я криво усмехнулся и добавил: - Мне же работать надо с людьми, а не царствовать.
        Потемнел взор Анюты, стал темнее туч, что некогда нависали над Лукоморьем.
        - Не я, а ты идёшь на поводу своих желаний. Ошибаешься, если думаешь, что я не знаю, кто тебе пригрезился во сне и чьё имя ты шептал, когда в полудрёме ты ласкал мои ножки?
        - Ножки твои как атлас…
        В попытке избежать конфликта я готов был высыпать всевозможные комплименты, но Анюта оборвала меня:
        - Не желаю, чтобы кто-то делил мой статус княгини.
        - Клятвенно заверяю: ты была, есть и будешь моей единственной княгиней.
        Сказал и подумал: «Ай да Александр Сергеевич! Ай да сукин сын! Как же верна твоя сказка!»
        - Ловлю тебя на слове! - молвила княгиня и улыбнулась.
        Над Лукоморьем и в её душе, вроде бы, прояснилось. Ради её успокоения ответил:
        - Княжеское слово не пустое. Все мы грешны, но моё слово свято. Только наш сын станет моим наследником.
        - А если дочь?
        - Тогда ты вновь будешь обвивать меня атласными ножками.
        Анюта ещё раз улыбнулась и точь-в-точь как героиня из старинных сказок оценила меня, беспутного:
        - Охальник!

***
        К отвесному утёсу с замком на его вершине притулился городок, выстроенный среди кедровой рощи. За кедрами поблёскивает большое, но неглубокое озеро. В этом краю множество озёр, подобно тем, что есть в Зауралье Ирия. Самому не довелось побывать в тех краях, но верю на слово тем, кто сравнивает. Индустрия местного Зауралья разительно отличалась от уральской. Здесь не плавили, не отливали, не штамповали и не обрабатывали изделия из металла, здесь все автоматизированные производства были предназначены для переработки сельхозпродукции, древесины и прочего сырья, добываемого или выращиваемого на полях и в лесах. Армии боргов, строивших виманы для странниц, нуждались не только в еде или одежде. Где же те борги? Все - в братской могиле. Улетая с Земли, не оставили странницы их в живых. В самом деле, зачем им плодить соперников? А место их захоронения близ замка, что в Уралгороде, странницы пометили знаком - огромным валуном с краткой надписью на своём языке:
«борги». В Зауралье мы такого захоронения не обнаружили, но вряд ли Жива разительно отличалась по менталитету от своих подруг.
        Ну что я всё о грустном размышляю? Меня ждёт встреча с ирийгородцами, славным коллективом, что добрый месяц медитировал за компанию со мной, главным затейником, пока нас не скрутила воля высших боргов странницы с божественным именем Живы. Чем-то они сейчас дышат? Ясно, что они вообще не дышат, но по традиции так хочется верить, что стерва Анастасия пребывает в аду.
        Помимо тех мониторов, что жизненно важны для пилотирования флайера, есть у меня иной «экранчик», для личного пользования. Одним лишь прикосновением к головному обручу, который весь народ называет «короной», я вывел перед собой виртуальный экран с картинкой Ирийграда и, ткнув указательным пальцем в центр городка, узрел небольшую толпу. Молодая женщина, в коей я признал внучку Семёныча, с ребёнком на руках, что-то выговаривала мужчине. Ба, да это Андрей Владимирович, сын Мастера. Флайер летел на автопилоте, и сиё давало мне некоторую свободу действий, так что я смело прибавил громкость звука.
        - Как смеешь ты, козёл, подходить к ребёнку, не вымыв руки?! Вчера вонял и сегодня воняешь! Не смей домой приходить! Можешь ночевать у папаши. Козлы!
        Настя, внучка Семёныча, голосила подобно матери Андрея в аналогичной ситуации, когда - по рассказам Мастера - «качала свои права». Короткую комедию она завершила, показав мужу безымянный палец и ретировавшись в свой дом. Растерянный Андрей проблеял что-то невнятное и пошёл - бедолага! - в сторону замка.
        Анюта, сидящая рядом со мной, внимательно следила за действом на экранчике, и неясная улыбка играла на её губах. «Да, дорогая, - подумал я, - Как начали мужчины в древние времена, в Греции и иных краях, танцевать под ваши дудки, так и породили песни козлов, то бишь, комедии. И до сих пор жизнь есть театр, и козлы продолжают петь и танцевать под вашу музыку, несмотря на патриархат. Одно утешает: даёте нам стимул к творчеству». Вслух я ничего не сказал: в наших отношениях образовалась трещина, и ни к чему расширять сию границу непонимания. Со временем эту трещинку залатаем, но есть ли у нас это время?
        В ушах свистели и шипели доклады бортовых систем, но я не внимал звукам чуждой речи; молнией сверкнули соображения и воспоминания о недавних событиях:

«С какой стати они нас обзывают козлами? Нет, сударыни, мы, борги из русских, не козлы. Мы звери. Уникально убивали славян, выделенных Анастасией для присмотра за теми, кто добывал руду. Не пожелала она устанавливать следящие системы на рудниках. А зачем, если под рукой большая группа славян, доставленных Мутантом в Уралгород? Она разделила их на два отряда, определив рабскую долю одним, а роль надсмотрщиков - другим. Стражи, вооружённые деревянными пиками, ревностно исполняли свои обязанности. В моём присутствии они стали вести себя, как говорится, ниже травы. Статус «князя» и мордобой, что я учинил после жалоб уралгородцев, возымел на них действие, как мне думалось. На десятый день после гибели Анастасии и её компании, уралгородцы жестоко расправились с ними. Изуродованных и избитых, но ещё живых стражников сожгли на большом костре. Обретя свободу, мои подданные заявили, что отныне они - господа. Выдал я им post factum всем известную киношную фразу: «Вы звери, господа!» Но в ответ они высказали нечто вроде оправдания: стражники повадились ходить по бабам. А на мой недоумённый вопрос, почему не
жаловались, сообщили: «Анастасия запретила!» Почти все испытали её наказания за нарушения запретов, и я в том числе: по импульсу высшего борга всё тело пронизывало болью - и казалось, ещё одно мгновение, и ты сдохнешь. Так что не стал я задавать дальнейших вопросов по поводу казни стражников. Произнёс тронную речь и впредь запретил всем называть себя господами или госпожами. Объявил средства производства в наших городах и округе не княжеской, не государственной, а общинной собственностью и заявил: «А потому, сударыни и судари, не смейте разделять себя на господ и рабов». Возражений не услышал, наоборот, все приветствовали справедливое решение.
        Ну да, я зануда! Определив приоритеты, высыпал библиотеку кристаллов из замка странницы-воительницы перед учёными мужами и дамами. Но воз и ныне там! Простые задачки они разгадали - и мы получили доступ к хранилищам с оружием. Но с той поры у них ни одного прорыва. Увы, фундаментальными знаниями странница Жива нас не обременяла. Впрочем, каждому оператору она передала небольшой объём навыков, необходимых для работ на её оборудовании. Как же мне не быть занудой, если меня постоянно угнетает мысль о вполне возможном возвращении странниц!»

***
        Не выходил я заранее на связь с ирийгородцами, порешив лично огласить на вече весть, которую не чаяли и не ждали. Хотя… При всём огромном уважении к заводчанам, вынужден признать: любят некоторые из них сплетничать, доносить и гадить товарищам.
        Предчувствие не обмануло: женщины на меня глядели насуплено и настороженно. Верно предугадал: мир наш на Урале не без добрых людей; возможно, кто-то передал
«колхозникам» новости. Обежал глазами пришедших на вечевую площадь у стены замка. Из открытого огромного портала замка ещё выбегали молодые люди, а я выискивал лётчика Алексея, а также Вадима, его стажера, проходившего лётную выучку. Встретился взглядом с Вадимом, хмурым и выжидательным, но ни Алексея, ни его Марфы так и не приметил.
        - Где Велемудр, раб Живы? - спросил я у Вадима.
        - Вы, князь, достали их своей иронией, - с ухмылкой ответил стажёр. - Неделю тому назад Алексей и Андрей провели обряд очищения, написали свои славянские имена на бересте и сожгли их. Это хорошая новость, но есть и плохая.
        - Не тяни. Что они ещё умудрили?
        - Вчера Алексея медведь чуть не задрал. Я его спас. Доктора его заштопали и говорят, что должен не меньше месяца лежать.
        - Как это произошло?
        - Мы после облёта полей, как всегда, верши из озёр доставали. То есть, Алексей доставал, а я был на стрёме. На него медведь ломанулся, а я в первый миг побоялся задеть Алексея. Со спины стоял, а он медведя заслонял. Успел зверь разодрать ему и грудь и руки. Ну, а потом уложил я зверя одним выстрелом.
        - Не уберёг, значит, пилота. Как теперь доверить тебе, Вадим, перевозку людей?
        - Да как это вяжется? То был несчастный случай на рыбалке. За прошедший месяц я уже налетал почти сотню часов.
        - А так и вяжется. В одном деле сплоховал, а в других делах что от тебя ожидать? Тридцать три несчастья?
        - Алексей меня не винит, и работал я без нареканий.
        Глазки белобрысого Вадима сверкнули, и на его лице явственно проступило возмущение несправедливым обвинением.
        - На тормозах, Вадим, это дело спускать не буду. Сегодня же слетаем на место происшествия, и ты покажешь и объяснишь на месте, как всё произошло. Сразу после вече готовь контейнер и флайер для перевозки людей. Про туалеты не забудь.
        - А как баб делить будем? Заводчане сказали нам «варежку не разевать, пока они не приедут и не выберут».
        Нетерпеливый мужской голос из толпы выдал осведомлённость местных, и сразу стали понятны насупленные взоры женщин. Дошёл до них щебет уралгородских сорок, долетели их сплетни.
        - Стало быть, слышали звон?
        Молчание - знак согласия.
        - Никакой делёжки не будет. Славянки не рабыни, а вы не рабовладельцы. Не только вы, но и уралгородцы меня огорчают. Сводил я их на экскурсию взглянуть на место захоронения боргов. Камень там велик, наполовину в землю ушёл, но древняя надпись видна. Она лаконична: «борги». Две недели прошло после экскурсии, и, по-прежнему,
        - ни одного прорыва, а от учёных дам и мужей зависит наше будущее. Если заводчане полагают, что я создам им условия, как на изнеженном востоке в Ирии, то они ошибаются. Если и далее будут топтаться на месте, напросятся. Там впору создавать шарашкину контору. Все вы люди начитанные, и потому разъяснять о пользе аскетизма для науки не буду. Всем очевидно, что способствует разработчикам и что мешает. Единственной новостью порадовали меня на Урале. Нашли сведения о неведомом пока оружии, что сокрыто в одном из замков за Скалистыми горами. Как подготовим экспедицию, полетим на разведку.
        - А с бабами-то как?
        Услышав всё тот же голос из толпы, я присмотрелся и углядел вечно недовольного Андрея. Вот кто зануда и бабник, боготворивший не Живу, а Анастасию! Спелась Баба Яга с быдлом! Как спец, он успел себя проявить: весной всем на мозги давил, ратуя за бесплужную обработку земель. Но вздорная личность всегда видна на физиономии: ныне сей агроном, познавший толк в бороновании и рыхлении полей, набрёл, как видно, на новую тему - ублажения прекрасного пола, о чём и свидетельствовало маслянистое выражение похоти.
        - Я тебе про Фому, а ты мне про Ерёму! - глянул я на него, потом на женщин - и словно окунулся в холодные воды: все большие реки текут у нас с севера к южным морям; после долгого купания в них зуб на зуб не попадает; таким же студёным холодком нынче веяло от женщин, а потому предпринял я заведомо безуспешную попытку растопить тот лёд и непонимание: - Сударыни, дорогие! Смотрю я в ваши ледяные глаза и сравниваю с глазами славянок. В них было отчаяние и ужас, когда я велел им разбирать добро, телеги и вертаться на родные земли. Не раз и не два меня объявляли жестокосердным. Наверно, заслуженно. Сегодня утром мы пролетели над десятками сожжённых деревень и городов. Немцы не только жгли, они убили всех мужчин и детей. Вижу, что не желаете принимать женщин в свои дома. Так я вас, сударыни, и не заставляю. В каждом доме должна быть одна хозяйка. Так было, и так будет. Но обрекать славянок на верную гибель или, что ещё хуже, на рабство я, в отличие от вас не собираюсь. А потому слушайте распоряжения. Всем художникам и артистам сегодня же перебраться в северный придел замка. Сегодня же, Семёныч, под твоим
руководством, надобно запустить линии и изготовить сотни три комплектов для студентов и студенток. Всех обеспечь кроватями, матрасами, подушками, простынями, одеялами, одеждой. Марфу не вижу… Передайте ей: вновь запустить в работу кухню в замке. В ближайшее время закупим у греков и доставим зерно и прочие продукты. Славянки и славяне будут жить и учиться в замке. Позже доставлю бывших гребцов. Нехай учатся вместе, а там, глядишь, и слюбятся. Начальником училища придётся тебе поработать, Ильич. Собери всех учителей, составьте программу на год обучения. Княгиня возглавит методсовет. Её желанию противиться не могу: Анюта пожелала учительствовать. Врачам, надеюсь, задачи понятны. Имейте ввиду: славянки пережили гибель родных. Нам не снились те страдания, что они претерпели. Через неделю, Семёныч, по стандартным проектам начнёшь программу домостроительства. Сроки сдачи домов - не более года. Каждой славянке построите дом…
        Недоумённый возглас Лизы-доярки прервал мою речь:
        - Мы что, князь, в окружении красной деревни будем жить?
        - Это от нас с вами зависит. Я, например, решительно против красных фонарей. У каждого ребёнка должен быть отец, и родной язык у детей должен быть не словенский, а русский. Вы, конечно, уже посчитали: понаедут бабы, и среди них много свободных. Если кто-то запамятовал, то напомню об указе: каждый мужчина вправе иметь не одну, а несколько жён. И ежели кто из ваших пожелает, ради бога!.. Попробуйте мирно жить, миром решать проблемы, и раз уж у нас такие обстоятельства, в которых трудно, но возможно выжить, делитесь вином любви, вместе растите и воспитывайте детей. Считая вместе с колонистами Урала, нас на данный момент всего-то три сотни, а на этой чуждой Земле много скрытых опасностей. А если эпидемия?.. Сами посудите. Нет у нас выбора.
        Не услышал я ни хая, ни возмущения. Молчали женщины.
        Многие - в положении. Местное текстильное производство - большое благо для них: комфортно им в лёгких и дышащих льняных одеждах. Это очевидно, но очевидно и другое: комедию положений беременные рассматривали как трагедию. В их молчании ощущалась обречённость.
        И я, Окаянный, цинично подумал: «Понимаю вас, бабоньки! Нелегко расставаться с матриархатом».

***
        В нашем уютном доме, ещё одном из свидетельств доброго плана Мутанта, по-прежнему ощущался запах сосны после реновации. Анюта, едва переступив порог, поцеловала меня…
        - У тебя, дорогой, вошло в привычку обременять меня. То ребёнком, то новыми обязанностями.
        Распаренные душем и жарой, что веяла из раскрытого окна и от наших тел, мы лежали в обнимку, я нежно поглаживал её животик, и тесное соприкосновение наших бёдер пьянило меня. Любить значит жалеть, и что бы ни говорили про это, любовь не столько телесное искусство, сколько душевное. Скрывать не буду: скользнуло в голове воспоминание о Ксении Никитичне, но я тут же придавил сию игривую мысль, и, переключив внимание на иные соображения, стал думать о том, что трудно прожить длинный световой день на нашей Земле без короткого послеобеденного сна. Во дни рабства нам сиё не позволяли. Анастасия и её компания стимулировали наши измождённые от непосильной работы тела шоковыми ударами, после которых пропадал всякий сон.
        - Если работа методиста тебе в тягость, ты, дорогая, вправе отказаться, - предложил я Анюте.
        - Ну нет, милый! Я думаю, что буду не только учительствовать, но и вершить все прочие, например, судебные дела, как княгиня.
        - Трудно мне тебе отказать, любимая, - ответил я и ещё раз погладил её атласный вздувшийся животик, - Но вынужден. Я против любых волнений, что могут нанести вред тебе и нашему ребёнку, а потому просто запрещаю тебе вникать в местные разборки. Суд вершить буду только я.
        ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДИЛЕТАНТОВ или LA COMMEDIA ERUDITA[ЭРУДИРОВАННАЯ КОМЕДИЯ]
        По прошествии пяти дней, проводив рано утром Анюту, деловито пошагавшую на первый урок в замок, где её ждали великовозрастные ученицы, я набросал план моих дальнейших действий, включавший перечень спецов, оборудование и прочее, что, как думалось, будет необходимо для длительного полёта и розыска сокрытого и таинственного оружия древней воительницы Сварги. Возможна ли сохранность и работоспособность её «игрушек»? Поразмыслив о достижениях древних рачительных хозяек сего мира, о трепетном восхищении наших инженеров, которое они испытывали после расконсервации древнего оборудования и запусков заводов в эксплуатацию, пришёл к выводу: чем чёрт не шутит?! а посему, попытка не пытка!
        Размышлял я и о Филиппе Алексеевиче.
        Коротышка Филиппок в моём воображении уподоблялся образу Санчо Пансо, верному оруженосцу Дон Кихота, а роль последнего я отводил себе. Ситуация курьёзно вторила обстоятельствам, что свели с ума рыцаря печального образа: воительницы исчезли из нашего мира, оставив после себя замки с ненужными им библиотеками, а мы, начитавшись эпических сказаний о подвигах древних, решили примерить на себя их латы и применить их оружие. Эпоха рыцарей оставила дурное наследие - дуэли; и мне рисовались картины боевых столкновений с вернувшимися странницами.
        Да'с, не у меня одного множество ролей: у любого актёра в театре нашей жизни весьма разнообразный репертуар.
        Помимо главной роли Светлого Князя, определённой Мутантом, давит меня, Окаянного, ряд иных, второстепенных обязанностей, включая самую мрачную - палача…
        Вспоминал я и события прошедших дней.
        В качестве пилота флайера успешно выполнил задачу: вместе со стажёром, - который, как выяснилось, управлял своим флайером не хуже меня, - мы совершили несколько перелётов и доставили бывших полонянок на новое местожительство в целости и сохранности. Не без проблем, разумеется. Трудности выпали на долю ирийгородцев, предусмотрительно назначенных в наряд по санитарной обработке флайеров и контейнеров. Если вы, сударыни и судари, когда-либо летали аэробусами, в экономклассе, то вам легко представить, что в них творится после посадки где-нибудь в арабских эмиратах или иных восточных аэропортах. Слабы женщины востока, не переносят полёты, чего-то недодал им аллах; хотя, как смотреть: из некоторых получаются отличные шахидки; но мне мнится, что дочери аллаха, памятные мне безумным и хриплым говором, просто мстят неверным, как блевотиной в самолётах, так и взрывами в многолюдных местах. За что? Вопрос не ко мне.
        Благословенна память о Живе хотя бы за то, что нет мусульман на нашей Земле.
        Славянки во время перелёта лишь бледнели и даже слабо улыбались. Наверное, от восторга. Показали себя с наилучшей стороны. Лишь некоторые из них аккуратно блевали в заранее приготовленные для этого дела пакеты.
        Мои размышления и воспоминания прервал голос Филиппа Алексеевича:
        - Государь, мы к вам с визитом.
        Есть у русских верная поговорка: лёгок на помине.
        По моему приглашению Филиппок и его спутница Елена взошли в красную горницу, но ни на приветствие, ни на жест рукой, по-княжески величавый и означавший «садитесь», они никак не среагировали. Вечно небрежный в одежде, Филиппок не удосужился даже провести расчёской по взъерошенным волосам, а его лицо таило скорбь. Елена показалась мне растерянной и печальной.
        Я молчал в ожидании дурных вестей.
        Филиппок огорошил меня, чуть ли не до разрыва сердца:
        - Ксения и Юрий погибли.
        Оцепенело взирая на них, я мгновенно и интуитивно постиг причину трагедии: русские непредсказуемы, а от непредсказуемости до разгильдяйства один шаг. В голове не укладывалось, да и сердце стукнуло неровно: ведь только позавчера я высадил Ксению в Уралграде, и она мне радостно махала рукой, не зная, что прощаемся навсегда. Из общего правила есть исключения, и ни прекрасная Ксения, ни Юрий, её коллега, никоим образом не могли быть причислены к разгильдяям. В горле запершило от сухости, и я, срываясь на хрипотцу, спросил:
        - Как это произошло?
        - Моя затея - причина их гибели. Один из кристаллов Живы открыл нам сведения об орудийной башне в замке и инструкции. В ваше отсутствие доложил Георгию, и он - по регламенту работ - велел эвакуировать всех из замка. Оказалось, не всех эвакуировали. Ксению и Юрия нашли вчера утром, уже мёртвыми. Они сидели с наушниками в своём центре, не слышали оповещений, двери были закрыты. Мы, как всегда при вскрытии помещений, были в броне с намордниками, но газы, что просочились из открытой орудийной башни, дошли до рабочего места математиков. Смерть наступила мгновенно. Елена обнаружила их лишь вчера утром.
        - А какого… лешего вы сюда прибыли? И почему вчера никто мне не доложил?
        - В здешнем замке, Государь, есть такая же башня, и её надо срочно вскрывать. Многие заводчане жаловались на тошнотворный запах в замке, но никто не мог понять, откуда он истекает. Вот теперь выяснили.
        Филиппок тяжело вздохнул, а я припомнил байку, поведанную мне Анютой об ужасном сновидении и запахе в нашей спальне.
        - Ваше явление сюда, Елена, чем объясните? Желанием оказать поддержку разгильдяю? Почему не скорбите рядом с телом погибшей подруги?
        - Вчера выплакала все слёзы. А на похоронах никогда не присутствую. Как схоронила маму, так решила: в следующий раз явлюсь на кладбище только на собственные похороны. А здесь я желаю взглянуть на славянок. Мне прислуга нужна для кухни и прочих дел.
        - Взглянуть разрешаю, но и только. Им, дражайшая, учиться, учиться и учиться. Как некогда всем русским было завещано. На Урале для вас введу суровые порядки. Будете работать в течение года в условиях «шарашки». Про кухню забудьте. Вновь будете столоваться из общего котла, как при Анастасии. А там посмотрим. Сейчас следуйте за мной. Навестим Семёныча, нашего директора-распорядителя.
        И я устремился по дороге к горе Вознесенке, на которой высился замок с огромной плоской крышей-аэропортом. По периметру крыши возвышались устремлённые в небо шпили, служившие, как мы ранее полагали, исключительно в качестве опор для мощных молниеотводов. По вполне понятным причинам я шёл скорым шагом. С утра душенька моя плавала в желчи, плескавшейся внутри меня как море разливанное. Не хотелось мне, чтобы кто-нибудь заглядывал мне в глаза, ни подобострастно, ни преданно. А потому, задирая голову, рассматривал белок, облюбовавших нашу кедровую рощу. В отличие от них, пребывавших в кедровом раю, огороженном барьерами, что отпугивали их естественных врагов и прочее зверьё, я испытывал адские муки и невыносимую горечь от утраты дорогих мне людей. Да, имя Юрия не упоминал ранее в дневнике, но этот фактик не означает, что он был на периферии моих мыслей и тревог. В личном дневнике невозможно отразить весь мир и все события, да и времени на это нет. На мрачном фоне горестных соображений высветлился ряд насущных вопросов, а также важных проблем. Одной из них была забота о Елене, и я спросил её:
        - Вы, как понимаю, приехали на таратайке?
        Все чуждые нам названия и наименования мы заменяли своими, и откидной верх лёгкого транспортного средства с квантовым движком, что мог лететь над дорогой с умопомрачительной скоростью, навёл наших на сей изысканный и полузабытый термин. Елена, с любопытством глазевшая по сторонам, кивнула головой и проговорила ожидаемое «да».
        - Таратайку бросьте здесь. Буду вашим личным пилотом.
        - О какая честь! - с иронией воскликнула Елена.
        - С этого дня будем беречь вас, Лена, как зеницу ока. А вам придётся работать и за Ксению и за Юрия. Отныне считайте себя заключённой, и выбросьте из вашей светлой головы все мечты о сладкой жизни.
        - Ясно, с кого вы берёте пример.
        - Не знаю, кого вы, Елена, имеете ввиду. Я никого на нары пока не сажаю. Но если вы не овладеете, по вашим же словам, простым языком математики странниц к концу года, то вместо долгожданной свободы обретёте ужесточение режима. Вы как затор в самом узком месте. Из-за вас у всех заводчан накопились проблемы.
        - Да вы… хуже Сталина!
        - А чем вам Сталин не угодил?
        - Он моего дедушку гноил в одной из шарашек.
        - Ну, предположим, не он лично. Вам же обещаю, что лично сгною, если не расколете орешки, оставленные нам в наследство. Мы с вами в долине смерти, и если вы не найдёте золотой ключик к единственному выходу, то ещё до гибели нашей небольшой колонии позабочусь, чтобы ваша душа первой полетела в ад. Комедия в том, что не вы, Елена, а мы все у вас в заложниках. Вспоминайте об этом каждое утро.
        - Государь…
        В возгласе Филиппка мне послышалась укоризна, и я его резко прервал:
        - У меня слово с делом не расходится. Вы, Филипп Алексеевич, если желаете проявить сострадание, помогите Елене овладеть грамматикой языка странниц, чтоб она не блуждала в трёх соснах, на коих светятся аз, буки, веди.
        - Мне этого мало! - воскликнула Елена. - Хотела бы взять под своё крыло двух толковых ребят из инженеров.
        Для моей улыбки были причины: во-первых, картавость Елены (ей, бедняжке, не подрезали в детстве уздечку под языком, в результате чего при произнесении слова
«ребята» она игнорировала первый звук), а во-вторых, удивила она меня своим характером.
        - Рад слышать речь не девицы, а учёной дамы, - ответил я с деланным восхищением в голосе, и добавил фразу, но уже с иронией: - Берите любых «ебят». Чем быстрее решите задачу, тем скорее получите награду.
        У главного портала замка я придержал Филиппка за рукав и спросил:
        - Что за орудия вы нашли?
        - Тактического назначения. Прочитал, что все изделия изготовлены по технологиям Сварги. Нам, Государь, уже нет нужды лететь к западным замкам. Я не военспец, но по словам Георгия, они способны поражать как живую силу, так и начинку виман. Он произвёл несколько выстрелов по горе. Гора целёхонька, но вся живность, что там была, уничтожена.
        - К чему такая спешка? Где он испытывал орудия? Там же уровень радиации, наверняка, теперь выше крыши и горных вершин.
        - Мы выезжали на стрельбы по северной дороге, за сотню километров от рудника. - Филиппок глянул на одну из своих схем, что набросал при чтении текстов кристалла, и оповестил: - Башня - по схеме расположения - должна быть в северном приделе.
        Да'с, красноречив церковный термин «придел», присвоенный пристройкам: могу представить благоговейное отношение к замкам тех первых переселенцев, которых доставил Мутант…
        Что было, то прошло. Ныне в душах людей вскипает ярость при воспоминании о жестокой Анастасии, впитавшей в себя злость Живы, брошенной странницами на произвол судьбы и сохранившей ту злость на матрицах виманы. Недаром все стали называть её Бабой Ягой. Странным мне казались многие обстоятельства, связанные с Живой и Анастасией…
        Ныне, возглавляя небольшую процессию, я размышлял о том, что на подземных предприятиях не видел производств, предназначенных для строительства виман или сборки смертоносного оружия.
        В замке уже витал вполне школьный дух: в переходах, ведущих к местонахождению Академии и таинственной башни, были слышны голоса учителей и их учениц. Все порталы, кои мы по-своему называли дверьми, были открыты, и некоторые из учениц, не привычные к школьной дисциплине, с любопытством бросали на нас взоры.
        - У меня много вопросов, Филипп, на которые мы должны найти ответы. Один из них: где цеха, где заводы со всей инфраструктурой оборонной индустрии?
        - Всё на Ридии, соседней планете. Судя по текстам из древних кристаллов, там создавали и испытывали оружие. Я то всё удивлялся, почему у странниц так много поговорок о Ридии. Они соотносили ту планету с адом.
        - Ни в одном из сообщений ты не упоминал о Ридии. В любом случае, нашему поколению можно только мечтать о космосе.
        - Это - в буквальном смысле - открытие вчерашнего дня, - Филиппок остановился, узрев нишу, облицованною плитами из красноватого полированного гранита, аналогичного всем прочим плитам в переходах, коридорах и многих помещениях, глянул на свою схему и сказал: - Должно быть, здесь…
        В этот момент янтарным светом полыхнула моя корона: кто-то выходил на связь со мной. Елена заворожено наблюдала, как нажатием на одну из площадок короны я вывел виртуальный экран, и на нём появилось озабоченное лицо Ильи. После дежурных фраз, он объявил:
        - Подверглись нападению пиратов. Готовы были идти на абордаж, и нам пришлось применить пушки. Судно потопили, а пиратов пришлось вылавливать и брать на борт. Пираты, в основном, русские мужики, но есть и шотландцы. У них за главного некий Карл Руссов. Как выяснилось, воспитанник Сергия Фёдоровича. Фёдорович погиб, а Карл сохранил амулет Сергия. Карл, покажи амулет!
        На экране за отображением головы Ильи появился некто в алонжевом парике. Такие парики, если не ошибаюсь, носили во времена Петра Первого. Пират, судя по выражению лица, желал выглядеть весьма торжественно. Из кармана сюртука он достал амулет - и тот засиял янтарными бликами. Пират держал тот самый «брелок», который некогда показывал мне Мутант.
        - Где вы сейчас? - спросил я.
        - На подходе к устью Урала. Вынуждены были сделать заход в лагерь пиратов. Забрали их жён и детей. К вечеру дойдём до Уралграда.
        - Ни в коем случае. Выгрузи пиратов и размести их в пограничном городке. Всех помыть в бане и накормить. Завтра утром доставлю врачей.

***
        До позднего вечера, после эвакуации людей из замка, мы занимались вскрытием башни. Работали поэтажно, но - увы! - не нашли ни пушек, ни иных орудий. Все помещения радовали нас отсутствием газов-консервантов.
        Паникёр Филиппок озадаченно чесал затылок, а Елена отчаянно возражала и даже брыкалась, когда я подталкивал её к трапу флайера. Ведя её за локоток, учил уму-разуму. Велел выбросить из головы идеи феминизма.
        Филиппка пригласил в кабину. Уже в полёте сей лингвист, переборов обычное для него подобострастие, поведал мне, что бабы и мужики провели общее собрание в то время, когда мы ходили по этажам пустой орудийной башни. Порешили: блюсти мораль, завещанную ещё в Ирии отцами-матерями, и гнать из города согрешивших блядунов.
        Слушая Филиппка, я улыбался. Ответил коротко:
        - Молодцы колхозники! Не поддались на провокацию!
        Явление нового контингента людей разом решило надуманные проблемы.
        Никому неведомо, как его слово отзовётся. Эта истина, отлитая в поэтической строке, почему-то не пришла мне на ум, когда в далёком прошлом, в спортлагере самбистов я выдал Буйновичу свою двойную фамилию. Он спросил в изумлении: «Ты в самом деле Рюрикович?» - «Ну да, - ответил я, - Мы из Рюриковичей.» А что? Вся помершая деревенская родня по маме звалась Рюриковичами. Теперь вот расхлёбываю…
        Хреновый я управленец. Довела меня эта двусмысленность до нынешней ситуации… А ведь терять лицо никак нельзя. Потому-то пресловутый мой указ отменять не стану, но выражу восхищение коллективу. Так и скажу: «Молодцы! Не переступили запретную черту, на которую многие даже в Ирии плюют!»

«Себе врать не буду: ещё не состоялся я в качестве лидера. Об этом каждое утро думаю. Мажу маслом бутерброд и думаю: а кто у нас состоялся? Перечень лидеров прошлого и нынешнего века длинный, но гордимся мы только одним - Сталиным. Ошибки у него были? Были. Но основные стратегические задачи он успешно решил… Мне и легче и - одновременно - труднее. Придётся тебе, дорогая Елена, уяснить, в конце концов, что я не хуже Сталина» - сии размышления прервал какой-то писк. То пищала Елена. Сжимая ладонями виски, она кричала: «Да отключи ты, князь, свою корону! У меня от полёта твоих мыслей вынос мозга!»
        Крякнув от досады, я нажал на площадку короны, предназначенную для ментального подавления моих подданных и ответил Елене: «Извини! Как говорится, машинально нажал не то и не там».
        Наш уважаемый лингвист, сдавив голову ладонями, также испытывал вполне знакомые мне ощущения.
        - Прости меня, Филипп! - я тронул его рукав. - Впредь буду внимательнее.
        РУССКАЯ КОМЕДИЯ или LA COMMEDIA RUSSA
        В БЛЭКУОТЕРЕ (A BLACKWATER)
        Снежинки как белые мухи кружились, падая на заснеженное предместье города Блэкуотер, что близ Лондона. Был канун Рождества. Завершался 1707 год, и королева Анна, наверное, радовалась долгожданному успеху: в сей год вступил в силу Акт об Унии, объединивший Англию и Шотландию, и её страна по праву стала именоваться Великобританией. Да ради бога, пусть радуется.
        Вспомнили её? Вот и хорошо. А теперь забудьте: речь пойдёт вовсе не о ней, а о приключениях, выпавших на долю доброго малого, пирата и капера, известного под именем Чарльза или Карла. Сие повествование записано, возможно, не так блистательно, как рассказывал благородный эрл Чарльз, умеющий заворожить публику интонацией и обертонами голоса. Во всех своих злоключениях он винил некоего Сергия. По общему мнению слушателей, внимавшим байкам Чарльза, он не прав. Всё объясняется стечением обстоятельств и амулетом, доставшимся эрлу как наследие его наставника Сергия. Без амулета ни Чарльз, ни его люди не попали бы на борт Летучего Голландца. Вырвавшись на свободу, они захватили торговое судно и славно ходили по Средиземному морю, пока не обрели мирную гавань. Конечно, Чарльза мучает ностальгия по утерянному раю. Как и всех нас на этой планете.
        Благодаря этой ностальгии, ты, друже, и вы, уважаемые сударыни и судари, имеете возможность прочитать повесть о его необыкновенных приключениях.

***
        Чарльз, вышедши из портового паба, где выпил добрую пинту тёмного пива за компанию с наставником, глянул округ, и, размышляя о своём учителе, направился к обочине дороги, к которой день за днём сгребали снег, освобождая проход для клиентов паба. Где отец, ушедший в лучший мир вслед за своей женой, выискал Сергия, наставника сыну, так и осталось тайной. Учителей у Чарльза было несколько, но именно Сергий, а не мама с папой, привил молодому человеку любовь ко всему тому, что сам любил, исключая увлечение прекрасным полом. Всякое претерпел Чарльз от Сергия. Были и слёзы в юные годы, были и радости от успехов…
        Он дошёл до снежной горки и с наслаждением облегчился. Разгорячённый сидением близ камина, он воспринимал как благодать и холод и падающий снег. В темноте стылого декабрьского вечера струя его мочи сотворила дырищу в сугробе, и, уже застёгивая пуговицу камзола, молодой человек оглянулся на дверь кабака в ожидании узреть Сергия, после смерти отца ставшего ему старшим товарищем. Серж молвил за столом:
«Ты иди, я позже». Дверь распахнулась, но вместо его учителя и друга из светлого проёма в темноту божьего мира вышла парочка завсегдатаев сего заведения, неоднократно просивших у Чарльза мелочишку на «богоугодное дело», сиречь, на выпивку для безработных моряков. Морячки с ножами в руках почти бегом устремились к юноше. Если они рассчитывали на лёгкую наживу, то просчитались. Чарльз вытащил шпагу - и несколько мгновений спустя оба злодея корчились в снегу от ран, несовместимых с жизнью. Юношу стошнило. Его сознанию претил внезапный переход в
«гильдию убийц». Именно эти слова, не его, а его наставника, пришли ему на ум. Так Серж называл всех сильных мира сего. Войдя в наследство, Чарльз стал не только эрлом, но и хозяином замка, земельного участка, а также мастерских, выполнявших заказы судостроителей. Будучи владетельным эрлом, совершившим убийство, Чарльз винил себя за то, что не попытался остановить нападавших словом.
        Оторопело и задумчиво взирая на тела убитых, он не заметил подошедшего Сергия. Поступь Сержа можно было бы сравнить с кошачьей, но Чарльзу в этот момент было не до праздных сравнений.
        - Ну'с, и о чём размышляешь? - спросил Серж, глянув на застывшие трупы.
        Будь здесь какой-нибудь посторонний, то-то он удивился бы, услышав речь человека, старшего по возрасту, на незнакомом языке. Кто-то точно присутствовал: выглянул из-за угла паба, но, увидев трупы, махнул то ли рукой, облепленной снегом, то ли белым крылом - и моментально ретировался. Возможно, удивился тот посторонний и речам молодого человека, вторившего на том же странном языке:
        - Исполню наказ отца, да покоится его душа в раю, - юноша перекрестился, - взыщу долг с Ост-Индской компании - и уйду в монастырь, к праведным людям. Они меня научат милосердию.
        - Э-хе-хе! Что за напасть в вашем мире? Откуда сиё стремление уйти в рабство? Поверь бывалому и повидавшему свет: в монастырях наихудшее рабство. Там ты будешь в услужении физически и духовно. Будешь служить лицемерным отцам и пастырям душ, кои сами не следуют божьим заповедям. Гильдия убийц идёт на поводу у гильдии святош. Они в тесной связке. Если желаешь проявлять милосердие, так выбери людей, достойных помощи и сердечного участия. А их много, немощных, престарелых, больных иль тех крестьян, кто пребывает в рабстве! Что здесь, что на востоке! А особливо на Руси. Избавь от страданий сотню-другую людей, и тебе простятся твои грехи и прегрешения. Жизнь наша такая: чтобы жить, иногда вынуждены убивать. А иногда приходится мстить. Не забывай святые слова: «Мне отмщение - и аз воздам», - наставник указал на убитых злодеев, - Они - первые, но не последние… Я их видел. Подумал, что ты справишься. Я должен быть уверен, что ты и без моей опеки будешь проявлять смелость и изворотливость.
        Молодой человек иронически взглянул на учителя.
        - Вчера я видел и слышал, как ты молишься. А ведь постоянно вещал мне о своём атеизме. Почему ты Бога называешь Небесным Капитаном?
        - Я волен называть Того, чьё пришествие ожидаю, именем, достойным его благородного характера. В нашем мире добро уравновешивает зло. Для меня зло воплощено в Летучем Голландце. Вот кого я боюсь, ибо не знаю, что ожидать от Летучего Голландца. Встреча с ними неизбежна. Кто-то из них найдёт меня, вернее сказать, не меня, а мой амулет.
        Серж коснулся груди. Под одеждой он носил странный амулет, временами вспыхивающий янтарным светом.
        - Ты никогда не сказывал о Летучем Голландце.
        - Тебе многознание ни к чему. Много будешь знать - скоро состаришься. Куда важнее понимание мира, который тебя окружает, - Серж тронул Чарльза за локоток и сказал:
        - Идём-ка домой!.. А что до учёбы в монастыре, неужто ты думаешь, что монахи дадут тебе больше знаний и понимания, чем я? Если пожелаешь, возьму тебя с собой в новый мир. Думаю, Небесный Капитан даст добро…
        Снег повалил густыми хлопьями. Притаившийся за углом, будь то запорошенный снегом местный пьяница, успевший по пути к пивной поваляться в сугробах, или белый ангел, слетевший на бренную землю и застывший, то ли от мороза, то ли от удивления, - да какая разница, кто там мёрз! - в любом случае, тот подглядывающий посторонний дождался финала сценки и увидел, что фигуры уходящих скрылись за снежной завесой.
        В РЕВЕЛЕ (A REVEL)
        На свадьбе Хука, городского советника Ревеля, Петру Алексеевичу стало плохо. Ему вдруг опротивели запахи от богато сервированного и уставленного яствами стола, от Екатерины, сидевшей обочь него и вспотевшей в натопленном доме, от услужливого Зотова, коменданта города, стремглав подбежавшего по мановению царского перста и обдавшего государя водочным духом.

«Зачем-от звал его» - не этот вопрос сдавил его мозг, а горечь от понимания истины: - «Помираю!»
        Мокрота заполнила грудь - и, пытаясь откашляться, Пётр ощущал трудность в дыхании; весь организм, казалось ему, затрясся, будто вновь вернулись болезни, от которых настрадался в молодые годы; но нет - дрожь в телесах оказалась мимолетной: лихорадка всего лишь напомнила о себе; иное мучило его: ныне он более всего страдал от ужасных болей в голове.
        Мучительные головные боли, порождавшие ломоту в членах и слабость в груди, не отпускали его на протяжении всего пребывания в Ревеле, начиная с момента торжественной встречи, устроенной местными баронами и купцами, а точнее говоря, с того мгновения, когда он со своей благоверной и в сопровождении свиты въехал на Вышгород. Его глазам стало нетерпимо больно от белизны снега, и его уже не радовала ёлочная иллюминация у триумфальных ворот и фейерверк, затеянный горожанами.
        Пытаясь заглушить боли, он выпивал за своё здравье больше обыкновенного. Пил не только в доме Шлиппенбаха, любезно предоставленным сим генералом для царской четы, но и во время обеда с баронами, потомками немецких рыцарей. Вечером он пил в городской ратуше с ратманами. Всю ночь безуспешно пытался заснуть…
        Утром выпил с настырным английским купцом, неким Чарльзом Куутом, эрлом Белламонтским. Было за что: англичанин-судовладелец возымел желание служить России, воевать шведов на Балтике в качестве капера, и от услуг его фрегата с экипажем бравых сынов Шотландии отказаться было невозможно. На борту - в компании с Чарльзом и капитаном фрегата, там же произведённым в капитана второго ранга, - царь осушил объёмистый бочонок вина после торжественного поднятия флага с синим Андреевским крестом. Полюбовавшись флагом, сшитым корабельным мастером по приказу судовладельца, Пётр припомнил несколько фраз на англицком языке, выученных им некогда в Лондоне, и, высказав слова благодарности, нацарапал подпись под указом о даровании в пользу эрла трёх деревень окрест Новгорода с тамошними работными людьми как надобными для строительства гошпиталя и домов призрения увечных и раненых воинов в новоприобретённом поместье эрла под Ревелем. Угодливый толстячок из свиты продиктовал царскому писарю названия деревень, а Чарльз подсказал писарю писать его «англицкое» имя русскими буквицами: «Моё имя по-русски Карл. Так и пиши».
Царь тут же наказал именовать Карла графом Колыванским и повелел писарю написать ещё одну бумагу о возведении англичанина в достоинство российского графа. Петру как русскому государю ведомо было об истории Колывани, об унижении и гибели русских в ревельской Колывани во времена Ивана Грозного. Припомнив сей факт, он одобрительно посмотрел на залётного английского эрла, проявившего интерес к истории русских и назвавшего собственное имение к востоку от Ревеля Колыванью. Англичанин не преминул воспользоваться благодушным настроением царя, попросив об изволении из сибирского плена барона Эверта Филиппа фон Крузенштьерн, бывшего подполковника шведской армии, пленённого под Нарвой ещё в тысяча семьсот четвёртом году. Царь, считая себя прозорливым, моментально решил: «Освободи одного - будут за других просить. Пресечь надобно жалобы и вой!» И в резкой форме отказал просителю: «Тебе-то что?! Пусть сидит! Ты никак с баронами сдружился?» Капитан фрегата, исполнявший обязанность толмача, перевел царю с немецкого на русский ответ судовладельца, хотя и не совсем точно: «Никак нет, Ваше Величество! Эрл токмо с
баронессой фон Крузенштьерн сдружился». - «Вот и хорошо, - развеселившись, сказал Пётр. - Заменишь ей барона, пока тот в Сибири.» - «Капитан неверно понял меня. Баронессу видел лишь однажды, да и старовата она для меня.» Пётр хохотнул и, хлопнув по плечу англичанина, завершил сей разговор поощрительным словом: «Твоим амурным делам, граф Колыванский, мешать не буду».
        Царские указы и заблаговременно подготовленное свидетельство о каперской службе в двух копиях, также подписанное Петром, закрепили дегустацией отборнейшего виски. В свидетельстве Пётр собственноручно написал: «Дозволяю каперить св?їскїе карабли и по взятїи т?хЪ караблей в?сти ихже сЪ пушками в СанктЪпетербургЪ». Написал коротко, ясно и по-русски, ибо читая бумагу, морщился от множества ошибок, что корабельный писарь умудрился наделать в каждом слове.
        - Чарльз, ты свою фамилию не вписал в документы, - шепотком заметил Александр фон Карлов, отныне капитан второго ранга, после беглого просмотра бумаг.
        - Oh, shit! - грубо ругнулся Чарльз и, подумав, добавил, уже по-немецки: - Не беда! Отныне я граф Колыванский… Уяснил ли суть, Александр? Любой захваченный приз веди в новую Колыванскую гавань. Всё барахло наше, а царю отдаём корабли шведов.
        От фрегата, вмёрзшего в лед у ревельских причалов, Пётр, сопровождаемый свитой, отправился в своём возке на пьяное гуляние, по приглашению купцов Братства Черноголовых. Их скромное здание для собраний и увеселений с довольно-таки вычурной дверью с мавританской рожей, вырезанной из дерева, располагалось на зримом расстоянии от солидного дома Большой Гильдии, но истинная дистанция, разделяющая эти купеческие гильдии, большинству купцов Братства казалась огромного размера. В отличие от Большой Гильдии, объединявшей самых состоятельных купцов Ревеля, непременно женатых, причём каждый из них имел для морской торговли, по крайней мере, одно судно, Братство состояло из молодых и неженатых купцов. Царь посетил их дом, где ему по случаю торжественного принятия в Братство поднесли кубок вина. Спьяну Петр решил поучаствовать в Несении Древа, развесёлом местном празднестве: подставив плечо под комель большой ели, он помог братьям донести древо до Ратуши. Перед её фасадом на Большом рынке местная чудь живо поставила и закрепила ёлку в вертикальном положении, а местные бабёнки украсили рождественскую ель
цветами из бумаги и тряпиц. Молодые, неженатые купчики не преминули похвастать традицией: они де ёлку ставят, начиная аж с тыща четыреста сорок первого года. Усмехнулся Пётр и даже пожалел себя: ему бы такие заботы - и голова не будет болеть!..
        Екатерина опоздала, и церемонии несения древа и его установки перед Ратушей не увидела. Пётр по-рыцарски помог ей выйти из кареты, докатившей её до Большого рынка по единственной улице, соединявшей город баронов на Вышгороде и Нижний город. Нравилось ей окружение немцев-протестантов, и, полюбовавшись разукрашенной елью, она высказала затаённое пожелание Петру: «Летом здесь краше. Неплохо было бы за городом в летнем дворце или, хотя бы, домике пожить. Вели, Петруша, такой дом построить.» - «А что нам мешает? Свейского короля изловлю - и выберу землю под летний дворец, - Пётр широко улыбнулся. - Где царь, там и столица, а летом столица будет здесь, под Ревелем.»
        Улыбку царя заметил Чарльз, стоявший поодаль в чёрном плаще, скрывавшем его яркий атласный камзол. Добившись царского внимания и, по сути, всего, что желал получить, он посчитал долгом сопроводить царя. Приглушённый шум толпы, обступившей царскую чету и ёлку, не помешал ему услышать громкие слова Петра. Все, казалось, старались внимать царю и ловили на слух каждое государево слово. На всех лицах было благоговейное выражение, и лишь англичанин посмел иронически ухмыльнуться, услышав желание Петра «изловить короля». Зная не только о бесславной летней кампании русской армии в войне против османов, но также о значительных уступках со стороны России, включая согласие не чинить препятствий для возвращения Карла XII в Швецию, англичанин удивился громко сказанному заявлению царя. «Пётр шутить изволит» - этак подумал он.
        От Длинной до Широкой улицы, к дому советника Хука, дошли пешком: отказался Пётр от кареты на санном ходу, ибо недолог путь. Почему бы не подышать морозным воздухом?! Прошёлся по улицам, мощённым булыжником, делая вид, что поддерживает Катюшу. На самом деле, Екатерина поддерживала его и с тревогой увещевала, упрашивала «поберечь себя». Как же?! А кто же будет кричать «горько»? Хороши немецкие обычаи, но с этой-то поры они жить будут по командам русских.
        Катеринушка увидела, что Петенька ни с того, ни с сего начал вертеть головой и озираться по сторонам. Петр желал углядеть наглеца, прошептавшего фразу-другую ему в ухо, но рядом с собой, кроме супруги, никого не узрел. Потёрши пальцами хладные от мороза уши, он с неудовольствием отметил, что лоб его горяч, а голова вновь раскалывается от боли, и вымолвил вполголоса: «Боже мя сохрани!» Невидимый наглец, между тем, не сгинул за время сей злосчастной прогулки, но уже громко, как мнилось царю, вторил одну и ту же сентенцию, впрочем с некоторыми смысловыми вариациями и разными междометиями, а суть того сказа была яснее ясного: «Эвона, какой же ты болезненный, Государь!» Подлую мыслишку о том, что наваждение - то ли извне, то ли изнутри - исходило вовсе не от наглеца, а от древней старухи с косой, Пётр решительно отмёл и пробормотал: «Шалишь? У меня дел невпроворот!» В этот момент его нога в высоком сапоге неудачно подвернулась на булыге, и Пётр, схватившись за голень, вдруг заорал: «Изыди, сатана!» Заполошно вскрикнула Катя: «Што, Петруша? На кого серчаешь?»
        Махнул рукой он в досаде: мол, не обращай внимания, и доверительно поведал: «Нет никого кроме тебя, Катеринушка! Нет боле лутчаго на свете друга! Унизили здесь меня, причислив к сонму неженатых и черноголовому Братству. Отсель помчимся ко брегам Невы, там венчаться будем». Екатерина припала к груди Петра, а царь, обернувшись к Зотову, с хрипотцой в голосе повелел: «Накажи сани подавать. От советника поеду в Питербурх».
        За царём на почтительном расстоянии следовала свита и зеваки. Среди них заметно выделялся англичанин. На свадьбу его не пригласили, но он шествовал в толпе из вполне понятного любопытства. Ещё до приезда Петра он услышал разговор между комендантом города и бароном фон Толль, родственником баронессы фон Крузенштьерн. Барон, носивший алонжевый парик, вопрошал: «Ходят шлюхи, хер Комендант о подмене кайзера Питера. Ви сказать правду.» - «Это ж изменное дело! Укажи, барон, кто сей слух сказывал. Арестую изменщика и посажу под караул!» - «Не знать имя. То сказать один из ваших купец. Приезжать летом.» Вспомнив забавный диалог, Чарльз усмехнулся. Он уже составил определённое мнение об этих слухах, а услышав сердечное слово царя к жене, подумал, что вряд ли нерусский человек мог применять в речи такое ласкательное обращение как «Катеринушка».
        А теперь за миг до смерти Пётр только и успел, что прохрипеть: «На крыльцо…» Его сознание померкло, а обмякшее тело рухнуло бы со стула на пол, но падение не состоялось из-за свадебной тесноты. Он всего лишь навалился тяжестью поникшей головы на статное плечо невенчанной супруги. Встревоженная Екатерина всхлипнула и позвала людей: «Питер!.. Боже ж мой, Питер! Да помогите же!»
        Зотов с компанией офицеров осторожно вынесли Петра на воздух; кто-то из них вытащил шубы из царского возка - и Петра уложили на подстеленные меха. Бежать за врачом не было нужды: молодой Бурхардт, аптекарь и доктор, протиснулся к выходу, расталкивая прочих знатных ратманов, приглашённых на свадьбу, и, объяснив Екатерине свой статус, прощупал пульс царя, а затем приник к его груди. «Кайзер умер» - эту страшную весть доктор объявил по-немецки и вполголоса; в его взгляде Екатерина верно угадала не только сожаление, но и сочувствие. Её вдруг охватило оцепенение, а душу заполнило невыразимое чувство утраты. Отсветы от факелов, с которыми выбежали слуги господина Хука, подчеркнули скорбные складки и морщинки её личика.
        Кто-то - на подступе к крыльцу со стороны улицы - распихивал зевак и офицеров, ругаясь по-английски. Пробившись к телу почившего Государя, молодой англичанин отпихнул аптекаря, возложил руки на грудь царя. Екатерина узрела, как неожиданно для неё Петр содрогнулся - раз, другой, третий. Англичанин легонько похлестал царя по щекам. Бурхардт осоловело лицезрел невиданное им прежде чудо: воскрешение покойника. Умерший вдруг открыл глаза, и аптекарь с очевидностью констатировал для себя: царь дышит, царь видит, царь жив! «Всего лишь обморок!» - воскликнул англичанин. - «Ваше Величество, рекомендую вам пребывание на свежем воздухе и воздержание от горячительных напитков». Зотов, репетируя услышанные слова, громогласно объявил на всю Широкую улицу: «У Его Величества всего лишь обморок!» После нежданной клинической смерти (о коей догадался лишь аптекарь, весьма циничный молодой человек, полагавший весь мир как клинику, всегда и в любых обстоятельствах готовый отправить пациентов в лучший мир за доброе вознаграждение), будучи не в силах что-либо ответить, Пётр кивнул головой, показывая, что признал
англичанина и согласен с советом бывалого человека. Царь в самом деле ожил - и выражение на его лице мгновенно переменилось: он прищурил глаза и с подозрением вглядывался в спасителя. Чарльз говорил по-русски! Утром они общались, вплетая английские, немецкие и русские слова в свои речи в ходе весьма сердечного диалога. Но только что сей странный англичанин выдал себя! «Точно, Питер, точно: подослан сей Чарльз! Ишь, придумал ширму - дома призрения!» - подумал царь.
        Мгновение спустя, приняв решение, Пётр чертыхнулся вслух по-английски: «Dammit!» Чёрной змейкой в его голове мелькнуло: «Чёрт побери! Не первый! Не знает, во что влез. Ладно, пусть приедет в Питербурх! Там утопим его. Иль, может быть, Ромодановскому отдам. Для полного дознания». С ухмылкой царь Пётр тихо повторил приглашение посетить новый град на брегах Невы. Уста царя стали вдруг непослушными, но, несмотря на это, его речь прозвучала вполне внятно.
        - Непременно, Ваше Величество! - ответил англичанин. - С вашего позволения, разрешите откланяться. Дела ждут.
        Отмашка Петра могла, конечно, означать согласие, но Чарльз, увидев полнейшее равнодушие в царском взгляде, верно понял тот жест: Пётр уже выписал английского купца из мира приближённых к своей венценосной особе. Подобно царю, Чарльз чертыхнулся: не следовало выдавать себя раньше времени! С какой стати он заговорил по-русски?!
        Соблюдая политес, англичанин поклонился, попятился и выскользнул из толпы, обступавшей Государя Российской державы.
        Слабый свет, что струился из узких окон, был явно недостаточен для того, чтобы рассмотреть лица прохожих. Впрочем, местные зеваки, спешащие к дому советника Хука, вряд ли обратили внимание на расстроенное лицо купца-иноземца.
        Вслух Чарльз спросил себя: «Что делать?» Сей вопрос он решил в мгновение ока, придумав легенду, которую царь проглотит за милую душу. Сей вопрос был из ряда риторических. Чарльз ведал, что он должен осуществить.
        Широко шагая в сторону Больших Морских ворот, он придерживал шпагу. Шёл без опаски: в городе не было татей. Многие дома пустовали, но вовсе не зима была причиной обмертвелости города. Год тому назад моровое поветрие выкосило большинство жителей, и ныне, после чумы, в Ревеле насчитывалось чуть менее двух тысяч местных, да армейский гарнизон на постое не превышал двух тысяч.
        Справедливо полагая, что бережённых бог бережёт, Чарльз отказался летом, по прибытии в Ревель, от предложения ратманов разместить свой экипаж в пустующих домах. Опасаясь рецидива чумы, которая, как известно, особо опасна в холодное время года, он в начале лета купил два земельных участка: ратманы продали ему землю на некотором удалении от крепостных стен, а у баронов он выкупил огромный участок вокруг бухты, что по соседству с Ревельской бухтой, включая земли обезлюдевшей рыбацкой деревушки Калавере. Единственная неудача постигла Чарльза при попытке купить давно построенную усадьбу Маарду: не пожелали продавать ему тот дом, поскольку - по слову коменданта Зотова - та усадьба должна была отойти в распоряжение Его Величества.
        На выкупленных землях, примерно в двадцати верстах от города, Чарльз планировал построить избы, дома и мастерские. В поместье, поименованное Колыванским, он пожелал привлечь русский люд и воинов, списанных по увечью иль ранениям. Чарльз, скажем так, не лишён был чувства милосердия и сострадания, что весьма редко в среде знатных людей.
        За лето нанятые чухонцы и его шотландцы, благодаря горцу Макфарлану, поднаторевшему в строительных делах, построили из известняка четыре дома, больших и приземистых: три дома вблизи от Ревеля, а один жилой дом, вместительный складской амбар и баню - в новом поместье. К постройке бани пришлось привлечь местных русских, ибо у шотландцев отсутствовало понятие о русской бане. Офицеры, капитан и сам Чарльз разместились отдельно от команды. Перед офицерами была поставлена задача: начертить точную карту с границами нового поместья. За лето они справились и предоставили владельцу весьма подробный план местности с легендой, с указанием дубовых и смешанных лесов, лугов и полей, а также высот. Чарльз заставил барона-продавца подписать ту карту как необходимое приложение к купчей.
        Ныне эрл шагал не к Большим Морским воротам, что притулились к крепостной башне, именуемой Толстой Маргаритой, не по дороге в направлении к домам экипажа, а в сторону Русского конца, к Русской улице, которая по-чухонски звалась улицей Вене, где у него был собственный каменный дом, выкупленный у лавочника. Из русских, всегда проживавших в том конце, что некогда был отдельным городом с громким именем Колывань, нынче, после эпидемии, выжили три семьи, включая семью лавочника, который не только продал дом, но также обеспечил нового хозяина слугами и служанками. Наличие русской бани, топившейся по-белому, особо радовало эрла. Каждый раз, вдыхая запах берёзовых веников, он ритуально повторял: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!», удивляя служанок.
        А чему удивляться: в родословной Чарльза имелись выходцы из южно-балтийских вендов, и он, превосходно говоривший по-русски, втайне полагал себя русом. Более того, Чарльз раскопал в корнях генеалогического древа предков некоего Тетерова, отважного рыцаря, а также некоего Руссова, и эти факты мнились ему вполне убедительными. Наставник Чарльза сказывал ему: «Не суть важно, как немцы или соседи называли русов, но важно всё, что объединяло и объединяет русов: наш язык и традиции наших предков. Недаром твой прапрадед из вендов, рекомых некогда ободритами, звался Руссовым. До тебя дошла его кровь, так что и ты рус». Помимо генеалогических изысканий, Чарльз, не без помощи Сергия, выискал множество иных доказательств о влиянии варгов, иначе именуемых варингами, варинами, варягами или русами, в англо-саксонских королевствах. Те варинги пришли вместе с англами ещё до нашествия данов, и в западной части Англии есть даже речка Варинг. В английском языке не сосчитать заимствований из древнего языка варингов: их очень много. Кроме варингов, большую лепту в создание английского языка внесли вилты или вильцы, чей
язык мало чем отличался от языка варгов, Многие потомки варингов и вилтов погибли в битвах с данами и нормандцами, а их значение стало умаляться и забываться в христианском мире Англии. «Петру Царю сию историю выскажу» - так-то решил Чарльз, поразмыслив о взгляде государя, показавшимся ему и равнодушным и холодным. Свою английскую фамилию Чарльз не вспоминал и даже умалчивал, полагая, что со временем она будет забыта на веки вечные. Как праправнук венда Руссова, выходца из Мекленбурского герцогства, сменившего фамилию уже в Англии, Чарльз полагал для себя и возможных потомков (в конце концов, надо же жениться!) необходимым изменить курс и идти по жизни как рус или русский.
        Остановившись посреди улицы, проложенной поверх холма на месте бывшей Колывани, Чарльз глянул на чернеющие окна домов, и громко возвестил:
        - Господа! Я не собираюсь устраивать революцию. Вам, думаю, сохранят местные законы и право, и под их сенью я взращу русскую колонию. Воспользуюсь удачным обстоятельством! Спасу от деградации и унижения сотни русских людей. Чихать я хотел на вашу Большую гильдию! Вы отказали мне в приёме, а я откажу вам в посещении моего имения. Встречаться будем на торгах, и придёт время, когда пожалеете о том, что закрыли предо мной двери вашей гильдии. Не только Россия, вся Европа вступает в новый век, век просвещения. Поживём - увидим, на что способны вы и на что способны русские, свободные от рабства.
        Мир вокруг него безучастно молчал: некому в опустевших домах праздновать рождество. Да если бы кто живой и услышал его, то не понял бы: Чарльз говорил по-английски. Поймав себя на этом, он подумал, что и мыслит по-английски. А ведь Сергий, его наставник в русском языке, научил его не только говорить, но и размышлять как свойственно русским. Внутри вдруг поднялась горечь и полилась внутренняя речь, уже по-русски: «Сукин сын был тот Серж! Почему? Да потому! Любитель авантюр и шлюх! Из-за какой-то шлюшки погиб! Недолго прожил. После удара ножом в печень долго не живут. Мог ведь и в замке пьянствовать, блядствовать да поглядывать на стапели и новые суда, что строились на нашей реке. И что так не везёт? Родители почти разом померли, и Серж приложил все усилия, чтобы уйти в лучший мир…»
        Под «нашей» Чарльз подразумевал реку Темзу, в полноводные воды которой ежегодно спускали со стапелей фрегаты для East-Indian Company, которую Серж по-русски называл «Ост-Индской компанией».

***
        - Кажись, спит наш мастер, - сказал рыжеволосый Дуг Маккормик своему приятелю Макфарлану, пытавшемуся затолкать очередное деревянное поленце в печку.
        - Самое мерзкое дело - нести вахту в зимнее время! - воскликнул Макфарлан. - Боцману всё равно, где спать, а нам бдеть до утра.
        Боцман Глас Макглас, лежавший спиной к вахтенным, криво усмехнулся. Ему не спалось: вспоминал он разное. Из былого.
        Его подчинённые говорили по-гэльски, на языке горцев или хайлендеров, который боцман впитал с молоком матери. В детстве покойный папаша поколачивал не только Гласа, но и жёнушку - конечно, по пьяному делу, - если слышал речи сынка или супруги на языке, который буйный во хмелю отец называл чудным, варварским или
«outlandish». Сам-то папаша, да покоится он в мире, был из равнинных шотландцев, и, раз за разом всыпая ребетёнку по заднему месту ремнём, а то и дланью, сумел вбить наследнику понятие о том, что их родная речь должна звучать на языке лалланс или, что тоже верно, на языке скотс. Именно так люди в понизовье называют самый прекрасный и певучий язык в мире. «Мы не дикари, мы с тобой, сынок, потомки наидревнейшего рода и клана» - таким вот напоминанием отец завершал исполнение каждого наказания, и, вспоминая отцовские внушения, Глас Младший улыбнулся: наказания свершались чисто символически. Вдолбив в голову отпрыска правильные понятия, папаша отправился с лихими товарищами освобождать испанских и прочих купцов от неправедно нажитых богатств. Когда Гласу шёл семнадцатый год, однажды ночью ему приснилось, что отца пытали и, возможно, убили. Недолго думал юноша - и отправился на поиски Гласа Старшего, нанявшись палубным матросом, но увы, не преуспел в том розыске. О том, где и как сгинул его папаша, никто ему так и не поведал. Зато Глас Младший преуспел в ином, став со временем капитаном призового корабля.
Славно он ходил в южных водах вплоть до злосчастного дня, когда его
«Чёрную Марию» потопил голландский купец. Тогда-то, добравшись в шлюпке до североамериканского берега, вспомнил Глас о родной матушке и о том, что счастье не только в богатстве. Нанявшись на торговое судно, он вернулся в Англию и милую сердцу Шотландию. Возвращение в родной Инверкитинг принесло лишь скорбь и печаль: он с горечью возложил цветы на могилу матери. Возможно, Глас отбыл бы снова в тёплые края, если бы не повстречал эрла Чарльза, весьма странного и богатого молодого человека. Нанятый эрлом, Глас подобрал неплохую команду из безработной береговой братии. Увы, на должности капитана и старших офицеров Чарльз поставил своих соплеменников. Иногда он называл их земляками. И вот что странно: все лейтенанты и сам капитан Александр фон Карлов из германских вендов! Капитан, во исполнение наказа эрла, высвистал офицеров из Мекленбурга и Гамбурга. Не претендуя на большее и отлично понимая правила субординации, Глас, всё же, в память о своём прошлом, заставил всех, включая самого эрла, обращаться к себе как к «мастеру». Поначалу вся братия жила и столовалась в замке эрла, загадочно улыбчивого и щедрого.
На вопрос «когда же отходим?», эрл, ухмыльнувшись, отвечал: «Ждите, ребята! Скоро!» За два месяца беззаботной житухи Глас кое-чему научил шотландцев; да и офицеры, по приказу эрла, не гнушались брать у боцмана уроки абордажного боя. Эханьки, не сыскать на свете второго темнилу, подобного эрлу Чарльзу: не сказывая о целях, он затеял ещё одно странное дело, и в его замок свозили инструменты, токарные, ткацкие и иные станки, оборудование для кузницы и литейного цеха, картофель, сено, да всего и не упомнить! Эрл прикупил даже четвёрку шайров, лошадок-тяжеловозов…
        Воспоминания Гласа прервала ругань Макфарлана. Попытка горца запихать чурку в печь, где ещё не прогорели ранее уложенные поленца, оказалась неудачной, и он вынужден был вытащить слегка обгоревшее полено и бросить его на железный лист перед печью.
        - Пожара не устрой! - наставительно произнёс Дуг.
        Боцман, восставши со скамьи, вперил суровый взгляд в рыжеволосых горцев. С детства не возлюбивший рыжих, отнюдь не по наущению отца, а исключительно из-за тупости парней в килтах, Глас, никогда не носивший клетчатой пародии на мужскую одежду, признавал в горцах лишь одно положительное качество - отчаянность, а сиё незаменимо для абордажных схваток.
        - За пожар подвешу на рею. За яйца. Будете висеть, пока не сорвётесь. Так и другим шепните.
        Сменив гнев на милость, боцман потребовал:
        - Спойте мне что-нибудь старинное. Под песни хорошо засыпается. Да не орите как оглашенные, а вполголоса.
        Боцман вновь улёгся спиной к вахтенным, а те, переглянувшись, затянули песенку о Томасе Рифмаче и королеве эльфов, кою сочинил в древние времена шотландский бард Томас Лермонт, и которая весьма нравилась эрлу. Чарльз даже мурлыкал-напевал нечто, как бы вторя голосом горцам, но - вот что странно! - мурлыканье его звучало явно не по-английски.
        Боцман, слушая песню, размышлял о загадках, окружавших эрла. Хорошо пели рыжие, а главное - негромко:
        True Thomas lay oer yond grassy bank,
        And he beheld a ladie gay,
        A ladie that was brisk and bold,
        Come riding oer the fernie brae.
        Her skirt was of the grass-green silk,
        Her mantel of the velvet fine,
        At ilka tett of her horse's mane
        Hung fifty silver bells and nine.
        True Thomas he took off his hat,
        And bowed him low down till his knee:
        «All hail, thou mighty Queen of Heaven!
        For your peer on earth I never did see.»
        «O no, O no, True Thomas,» she says,
        «That name does not belong to me;
        I am but the queen of fair Elfland,
        And I'm come here for to visit thee.
        «But ye maun go wi me now, Thomas,
        True Thomas, ye maun go wi me,
        For ye maun serve me seven years,
        Thro weel or wae as may chance to be.»
        She turned about her milk-white steed,
        And took True Thomas up behind,
        And aye wheneer her bridle rang,
        The steed flew swifter than the wind.
        For forty days and forty nights
        He wade thro red blude to the knee,
        And he saw neither sun nor moon,
        But heard the roaring of the sea.
        O they rade on, and further on,
        Until they came to a garden green:
        «Light down, light down, ye ladie free,
        Some of that fruit let me pull to thee.»
        «O no, O no, True Thomas,» she says,
        «That fruit maun not be touched by thee,
        For a' the plagues that are in hell
        Light on the fruit of this countrie.
        «But I have a loaf here in my lap,
        Likewise a bottle of claret wine,
        And now ere we go farther on,
        We 'll rest a while, and ye may dine.»
        When he had eaten and drunk his fill,
        «Lay down your head upon my knee,»
        The lady sayd, «ere we climb yon hill,
        And I will show you fairlies three.
        «O see not ye yon narrow road,
        So thick beset wi thorns and briers?
        That is the path of righteousness,
        Tho after it but few enquires.
        «And see not ye that braid braid road,
        That lies across yon lillie leven?
        That is the path of wickedness,
        Tho some call it the road to heaven.
        «And see not ye that bonnie road,
        Which winds about the fernie brae?
        That is the road to fair Elfland,
        Whe[re] you and I this night maun gae.
        «But Thomas, ye maun hold your tongue,
        Whatever you may hear or see,
        For gin ae word you should chance to speak,
        You will neer get back to your ain countrie.»
        He has gotten a coat of the even cloth,
        And a pair of shoes of velvet green,
        And till seven years were past and gone
        True Thomas on earth was never seen.

***
        Как ты, друже, понял, допрашивал я не только Чарльза, но и его братию. По моей просьбе пираты с удовольствием спели балладу, сочинённую предком Лермонтова. А ниже привожу перевод баллады «Томас Рифмач» Томаса Лермонта в переводе С.Я. Маршака.

***
        Над быстрой речкой верный Том
        Прилег с дороги отдохнуть.
        Глядит: красавица верхом
        К воде по склону держит путь.
        Зеленый шелк - ее наряд,
        А сверху плащ красней огня,
        И колокольчики звенят
        На прядках гривы у коня.
        Ее чудесной красотой,
        Как солнцем, Том был ослеплен.
        - Хвала Марии Пресвятой! -
        Склоняясь ниц, воскликнул он.
        - Твои хвалы мне не нужны,
        Меня Марией не зовут.
        Я - королева той страны,
        Где эльфы вольные живут.
        Побудь часок со мной вдвоем,
        Да не робей, вставай с колен,
        Но не целуй меня, мой Том,
        Иль попадешь надолго в плен.
        - Ну, будь что будет! - он сказал.
        Я не боюсь твоих угроз! -
        И верный Том поцеловал
        Ее в уста краснее роз.
        - Ты позабыл про мой запрет.
        За это - к худу иль к добру,
        Тебя, мой рыцарь, на семь лет
        К себе на службу я беру!
        На снежно-белого коня
        Она взошла. За нею - Том.
        И вот, уздечкою звеня,
        Пустились в путь они вдвоем.
        Они неслись во весь опор.
        Казалось, конь летит стрелой.
        Пред ними был пустой простор,
        А за плечами - край жилой.
        - На миг, мой Том, с коня сойди
        И головой ко мне склонись.
        Есть три дороги впереди.
        Ты их запомнить поклянись.
        Вот этот путь, что вверх идет,
        Тернист и тесен, прям и крут.
        К добру и правде он ведет,
        По нем немногие идут.
        Другая - торная - тропа
        Полна соблазнов и услад.
        По ней всегда идет толпа,
        Но этот путь - дорога в ад.
        Бежит, петляя, меж болот
        Дорожка третья, как змея,
        Она в Эльфландию ведет,
        Где скоро будем ты да я.
        Что б ни увидел ты вокруг,
        Молчать ты должен, как немой,
        А проболтаешься, мой друг,
        Так не воротишься домой!
        Через потоки в темноте
        Несется конь то вплавь, то вброд.
        Ни звезд, ни солнца в высоте,
        И только слышен рокот вод.
        Несется конь в кромешной мгле,
        Густая кровь коню по грудь.
        Вся кровь, что льется на земле,
        В тот мрачный край находит путь.
        Но вот пред ними сад встает.
        И фея, ветку наклонив,
        Сказала: - Съешь румяный плод -
        И будешь ты всегда правдив!
        - Благодарю, - ответил Том, -
        Мне ни к чему подарок ваш.
        С таким правдивым языком
        У нас не купишь - не продашь.
        Не скажешь правды напрямик
        Ни женщине, ни королю…
        - Попридержи, мой Том, язык
        И делай то, что я велю!
        В зеленый шелк обут был Том,
        В зеленый бархат был одет.
        И про него в краю родном
        Никто не знал семь долгих лет.

***
        Концовку боцман не услышал и думы свои не додумал. Убаюкали его голоса горцев!
        В КОЛЫВАНИ (A KOLYVAN)
        На пороге своего бывшего дома в Ревеле стояла Устинья, жена лавочника Кузьмы. Картинно, фертом стояла: руки в боки - и лаялась с чухонцем. Тот бойко отвечал, обзывая почтенную мать семейства похабным ругательством, оскорбительным для женщины: «вана венд». Устинья взбеленилась - и в её речи послышались угрозы:
        - Ежели ты, курат, блядин сын, не отдашь долг сполна, Кузьма жалобу подаст в Магистрат, а там наказания чинятца суровы.
        - Что за шум, Устинья, а драки нет? - спросил Чарльз по-чухонски.
        Чухонец мигом сорвал с головы облезлый треух, низко поклонился и недоуменно уставился на англичанина. Устинья также остолбенела. Оба, можно сказать, прекрасно узнали англичанина за прошедшие полгода, но впервые услышали из его уст чистую чухонскую речь. Устинье-то сам бог велел на Большом рынке стоять, а там, чтоб торг вести, всеми языками говорить потребно.
        - Да вот Юрка, почитай, лето и осень мельницу нашу пользовал, а ноне отнекивается от долга. Говорит, барон всё забрал.
        Белобрысый, малый росточком Юрка, одетый в латанное подобие кафтана, белёсый из-за въевшейся в него муки, взирал исподлобья.
        - Много ли должен? - спросил Чарльз.
        - Так шесть мешков муки.
        - Но то поклёп! Пять мешков! - возразил Юрка. - Но смогу отдать только два мешка. Я человек подневольный, но правдивый. А в суд подавай! Там с моим бароном будете судиться.
        - Ах ты, курат! Не верю, чтоб у тебя мука где-нибудь на хуторе да не припрятана, - Устинья в присутствии англичанина поубавила пыл.
        - Но я не обманываю…
        Юрка, любивший начинать каждую фразу словечком «но», разом смолк, увидев растопыренную ладонь англичанина. Чарльз, остановив этим жестом перебранку, объявил:
        - Обойдёмся без суда. Твой долг, Юрка, я отдам Кузьме. При одном условии: отработаешь без оплаты на моей новой мызе.
        - Опять камень ломать? - спросил Юрка.
        По рекомендации Кузьмы, прошедшим летом он себя уже проявил как подрядчик, а набранная им ватага чухонцев наломала известняка более, чем достаточно для новых домов, что строили шотландцы под Ревелем и на новой мызе.
        - Лес валить будешь. Как выполнишь ту работу, что завтра укажу, так и отдам твой долг Кузьме. А потом, если твои люди будут хорошо работать, оставлю их. Лес там большой, работы хватит до весны. Завтра с утра поедем. Коня твоего, надеюсь, барон не забрал?
        Юрка хитро осклабился.
        - Но конь же не мой! Барон знает о том.
        - Меня, Юрка, ты не обманешь. Я не Кузьма и не барон. Или ты не убедился в этом при расчёте за камень?
        Юрка, подобно русичам, почесал затылок. В том, что «английский лис» его надул, Юрка не сомневался и с обидой жаловался Кузьме о недоплате: англичанин не заплатил за целую гору наломанных камней, доставленных на место новой мызы. По мнению Юрки, камень лишним не бывает: сгодился бы для ограды иль для берегового причала.

***
        Окно горницы смотрело во двор. До вселения Чарльза оно было наглухо закрыто ставнями. По распоряжению эрла, ставни открыли при его вселении и с тех пор не закрывали. На бюро, придвинутом к оконцу, - амулет покойного учителя и несколько измятых газет, издаваемых в Москве некогда как «Ведомости», а в славное текущее время как «Экстракт» и забытых Зотовым в доме барона Толля. Барон без сожаления расстался с ними: по-русски он не читал, хотя вполне сносно мог объясняться в разговорах с комендантом города. Эрл, а отныне граф Колыванский нашёл листок
«Экстракта» в стопке газет и вырезал из газеты короткое извещение.
        Оно косвенным образом напомнило эрлу его первый пиратский подвиг и взятие свейского торгового судна с зерном на борту. Часть зерна он продал оптом, а часть хранил в новом поместье, и там же, в бухте стоял вмёрзшее в прибрежный лёд его первый приз. «Легко его взяли - легко отдадим Петру» - этак подумал граф, с любопытством перечитывая газетную заметку. В ней не было упоминания о его пиратском рейде в балтийских водах, но упоминались корабли с хлебными запасами. Заметка гласила:
«Iзъ СТЕКХОЛМА декабря въ 9 день.
        Моровое пов?трие перестаетъ, что напредь сего въ нед?лю 2000
        челов?къ умерло.
        А нын? токмо по 300 по 400 умiраютъ.
        Королевскiй дворъ и сенатъ еще въ iныхъ город?хъ пребываютъ, изъ
        стекхолма нiчего не прiвозятъ, однако водяный ходъ свободенъ, i iзъ
        померанiи н?сколько караблей съ хл?бными запасы туды ждутъ, въ
        которыхъ велiкое лiшенiе есть.»
        Чарльз вырезал заметку и спрятал её в потайной карман…

***
        - Вот, Государь, - сказал он мне, протягивая пожелтевшую вырезку из газеты, - Напоминание о днях минувших. Сергий Фёдорович учил меня по своим правилам. До прибытия в Россию я был уверен, что грамотно пишу по-русски.
        Роскошный камзол Чарльза казался мне вычурным и годным разве что для сцены. Бывшему графу взгрустнулось, его веки задёргались, и слеза, явно не театральная, скатилась по его щеке.
        - Мы все грустим по Ирию.
        - У меня там осталась жена. Никто не знал, где она.

***

«Чарльз, как видно, сентиментальный парень,» - думал я, играя с «брелком», вытребованным у бывшего эрла в первую нашу встречу. Его слёзы навели на меня грусть-тоску, но она не была связана с Ирием: наши встречи и беседы были прерваны неприятными событиями.
        Весь последующий день ушёл на решение тактических задач. Весьма неприятных.
        Не удивительно, что меня терзали мрачные предчувствия по поводу судеб западных славян. По прибытии в стан новоприбывших пиратов-корсаров, я выдал задание сателлиту сменить стационарную позицию. Сателлит, зависнув над княжествами ободритов и лютичей, регулярно передавал картинки окрест лежащих земель. Наихудшие опасения подтвердились: вчера утром узрел большую армию рыцарей и кнехтов, ведомую монахами. Их передвижение ясно обозначило цели: княжество лютичей. Загадка лёгкой победы немцев над ободритами выяснилась: в куче трупов отыскали лазерную пушку, аналогичную тем, что мы нашли в арсенале странницы Живы. В армии крестоносцев, идущей на лютичей, один из монахов, весьма горделивый, ехал верхом в окружении братьев. За его спиной, на двух заплечных ремнях, поблёскивал ствол пушки. Со стопроцентной уверенностью можно было бы оплакивать лютичей.
        Меня удивило ещё одно обстоятельство: наверняка, известие об уничтожении первой армии дошло до правителей немцев. Часть воинства скрылась от моего мстительного огня, и я не стал их преследовать. И времени прошло достаточно… Кто же послал новый полк на вероятную гибель?
        Особого труда не составило - разгадал эту тайну. Поведение «монахов» и их пренебрежительное помыкание рыцарями выявило скрытые пружины, приводящие в действо армию немцев. Принцип ясен: церковь их ведёт, и церковь побеждает. Трепещите, поганцы!
        Скажите на милость: вам бы понравилась роль палача?..
        На месте побоища не оставил ни единой живой души, кроме одного раненого монаха. Изъял пушку. Мои воины усадили бледного от потери крови монаха рядом с собой в отсеке флайера, и мы полетели на юг, в сторону Рима. За горами, отделявшими итальянские города от немецких земель, увидели множество лагун и городов. Наибольший из них, конечно, Венеция. В здешней Венеции все дома, облицованные чёрным мрамором, придавали городскому облику зловещий вид. Цель нашего полёта была иной - город Рим. Над Римом господствовал чёрный замок, подобный нашему в Уралграде. Верхняя площадка замка была захламлена донельзя, и о посадке пришлось забыть. Лишь один служитель церкви осмелился выползти на площадку. Вот ему мы и сбросили наш живой груз. Раненый монах, отчаянно пискнув, свалился на кучу мусора. Наши мужики, как один, молча погрозили кулаками церковному служке, вышедшему встречать нас. Тот с открытым от изумления ртом смотрел на хмурого воина, слетевшего к нему аки ангел. Вручив служке грозное послание Папе римскому, «ангел» без крылышек взлетел на борт флайера, влекомый подъемной силой пояса-антиграва.
        На прощание совершили облёт. Впечатление город не произвел. Ни величавости, ни одного грандиозного здания, за исключением чернеющего на холме замка.
        На меня накатила безмерная усталость. Возмездие было совершено, но моя психика при виде множества трупов пришла в расстройство. «Тебе нужно отдохнуть,» - шептал я себе.
        Смутно помню, как долетел до замка божественной Кали. Думаю, все в отряде переживали нечто подобное. А потому личному составу был отдан приказ: отдыхать. И я сам последовал своему приказу. Сон для души целебен.
        notes
        Примечания

1
        Жизнь тверда и женщины (далее следует непереводимое идиоматическое выражение)(фр.)

2
        Мой Бог! Дерьмо! Кем ты являешься?(фр.)

3
        Гийом Жеруа. И кем ты являешься?(фр.)

4
        Я, я - рыцарь (далее следует непереводимое идиоматическое выражение)

5
        Все, что я приношу со мной (лат.)

6
        Плохим друзьям не следует доверять

7
        ПРИШЕЛ. УВИДЕЛ. ПОБЕДИЛ.

8
        театр марионеток (итал.)

9
        Прощай!

10
        роковая женщина (фр.)

11
        Подведение Итогов

12
        Мы увидим то, что увидим

13
        Эпилог одной большой авантюры

14
        насмешка судьбы

15
        комедия искусства

16
        БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ

17
        мимическая комедия

18
        ЖУТКАЯ КОМЕДИЯ

19
        КОМЕДИЯ ПОЛОЖЕНИЙ

20
        ЭРУДИРОВАННАЯ КОМЕДИЯ

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к