Наш собственный конец света Александр Игоревич Васильев
        Хотите узнать, что станет смальчиком, решившим сбежать изприюта? Возможно вам понравится заглянуть взакулисье реанимации или узнать, насколько наша жизнь близка ксказкам. Акак вам война снеизвестным агрессором? Апризраки, возвращающиеся изгода вгод чтобы… Чтобычто? Узнайте обэтом вданном сборнике рассказов; прогуляйтесь вчужомсне, потрогайте демонов зарога изагляните вдуши обреченных…
        Наш собственный конец света
        Александр Игоревич Васильев
        
                
        Наш собственный конец света
        Вчера нам пообещали, что общий подъем будет вдевять, астандартный всемь часов отменяется ввиду наступающего праздника.
        Весь детдом ликовал. Пускай инаодин день, нонаши жесткие правила будут отменены - это касалось нетолько подъема.
        Мнеже, насамом деле было глубоко плевать.
        Для меня Новый год перестал быть праздником еще три года назад, когда мы всей семьей попали вавтомобильную аварию. Я был тогда еще глупым одиннадцатилетним ребенком идолго немог поверить, что теперь я навсегда остался один.
        Те, кто жил вдетдоме ссамого рождения, всегда подшучивали надо мной, когда я сослезами наглазах уверял их (носкорее - самого себя), что мои мама спапой вот-вот заберут меня. Другиеже, кто побывал вмоей шкуре, просто уныло смотрели наменя состороны инерешались подойти.
        Спустя месяц после трагедии меня сводили накладбище, где покоились мои родители. После этого я ревел несколько дней. Боль отосознания всей правды была нестерпимой, ибольше всего насвете мне хотелось обменять свою жизнь нажизни мамы ипапы.
        Гниль одиночества постепенно разъедала меня, ия забился всамый темный уголок своего сознания. Это сейчас, после долгих разговоров с«мозгоправами», как их называли другие подростки, я могу выразить свои чувства более правильными словами, атогда…
        Тогда мне было просто грустно.
        Проснулся я как обычно всемь. Заокном было еще темно. Все ребята безмятежно сопели, пуская слюни наподушку. Интересно, почему-то подумал я, ачто им снится?
        Этот вопрос возник уменя единожды исразу растворился вобрывках воспоминаний особственномсне.
        Там было спокойно итихо. Почти тихо. Лишь еле уловимый шепот дыхания умоего уха. Я лежал рядом смамой, положив голову ей нагрудь. Она дышала ровно имедленно, будто боялась кого-то спугнуть. Возможно меня. Ая боялся пошевелиться. Мне казалось, что любое мое движение может разбудить маму, итогда она уйдет.
        Я заплакал и, накрывшись одеялом сголовой, уткнулся лицом вподушку. Хотелось только одного: вернуться обратно всон.
        Носпать больше нехотелось.
        Когда слезы высохли я понял, что окончательно проснулся, я тихо сполз скровати инацыпочках вышел вкоридор. Все спали. Даже воспитателей, которые еще сшести часов начинали бродить покомнатам, ито небыло видно. Казалось, все исчезли.
        Вернувшись обратно вкомнату, я оделся иоглядел товарищей понесчастью. Большинство изних довольно весело проводили дни ипрактически никогда незаговаривали освоих родителях, довольно спокойно приняв новые условия жизни. Как будто так идолжно было быть.
        Вполутьме были еле различимы холмики тел накроватях, да еле слышное посапывание. И, если невглядываться сквозь тени, могло показаться, что кроме меня здесь больше никогонет.
        - Досвидания, - прошептал я скорее теням, чем тем, скем провел три года своей жизни.
        Неодевая тапки иощущая холод под ногами, я водних носках бесшумно прокрался покоридору изашел вгардеробную. Моя куртка была слишком тонкая для долгих зимних прогулок ипоэтому я начал шарить пошкафчикам других ребят. Вруки попался свитер ия сразу его надел. Он был теплый иочень мягкий, ноя знал, что даже он недолго сможет меня греть.
        Найдя куртку изимние ботинки, я начал тихо пробираться квыходу. Постоянно озираясь ивздрагивая откаждого шороха, я подошел кдвери инадавил нанее. Разумеется, она была заперта.
        «Какойже ты идиот! - пронеслось уменя вголове. - Ты думал, что все будет так просто?».
        Мое сердце застучало быстро исильно, гулким шумом отдаваясь вголове, анаглаза навернулись слезы.
        Какойже я все-таки дурак.
        Скакой-то глупой надеждой я еще раз попытался открыть тугую дверь. Нонаэтот раз она распахнулась, впуская холод изкоридора.
        Я затаил дыхание иогляделся. Никого небыло.
        Нопочему дверь оказалась открытой?
        Может кто-то приехал наработу, возможно, другой воспитатель, или вахтерша. Да малоли кто здесь работает. Исэтими мыслями я шагнул навстречу холоду. Последняя дверь была закрыта лишь нажелезную задвижку, которая слегкостью отошла всторону ивыпустила меня наулицу.
        Только оказавшись снаружи, я вспомнил, что забыл взять шапку. Нодля меня это было уже нестоль важно. Накинув наголову капюшон, я что есть силы побежал похрустящему снегу. Впереди еще забор, ноэто была минимальная преграда напоследнем пути ксвободе.
        «Какой такой свободе? Куда я бегу?».
        Остановиться я смог лишь через несколько кварталов. Согнувшись пополам иуперев руки вколени, я долго немог отдышаться. Холодный воздух раздирал горло, асердце готово было взорваться отдикого напряжения. Я еще никогда так небегал. Даже науроках физкультуры я нестарался, иприйти последним вкроссе для меня было обычным делом.
        Измоего рта вырывались клубы пара, аворту появился противный привкус металла. Хотелось упасть вближайший сугроб илежать, пока организм неуспокоится или просто незамерзнет отхолода. Носделать это, значит привлечь внимание прохожих, которые моглибы заподозрить что-то неладное ивызвать полицию.
        Прохожие?
        Я сделал глубокий вдох иразогнулся.
        Наулице никого небыло. Наперекрестке одиноко мигал светофор.
        «Неужели все исчезли? Или я сплю?».
        Вглухой тишине послышался нарастающий рев исеребристый лексус набольшой скорости промчался накрасный свет.
        Сейчас примерно восемь часов утра, наулицах еще темно инакалендаре 31декабря.
        Нет, никто неисчез. Просто мало кому сейчас надо куда-то спешить ивставать втакую рань.
        Новсе равно, было слишком тихо.
        Ивсе это неболее странно, чем побег одного изсамых тихих подростков издома интерната.
        Засунув замерзшие руки вхолодные карманы, я побрел подороге, опустив голову исмотря только нагрязный сбитый снег.
        Я незнал, что будет потом, куда я пойду, что будет, если меня найдут. Идумать над этим мне совершенно нехотелось.
        Сейчас я хотел попасть только водно место. Туда, где я когда-то был сосвоим отцом.
        Я непомню сколько мне было тогда лет, возможно, восемь или девять, ноточно знаю, что была осень. Все листья уже опали, иземля превратилась вгрязный, местами желто-красный, пуховой ковер. Небо было серым ипасмурным, авоздух пропах сыростью. Втот день мы очень долго гуляли сотцом погороду. Помню, что уменя болели ноги отупорной ходьбы. Ноя молчал, стискивая зубы, потому что где-то вглубине души знал, что ему сейчас это нужно; вот так просто гулять сомной, ни наминуту невыпуская детской руки изсвоей теплой ладони.
        Тогда я непонимал всего ите крики иссоры, что я слышал изих спальни, были чем-то непонятным итревожившим меня. Носейчас я знаю, что вте времена вих семейной жизни был переломный момент.
        Гуляя, мы зашли нажелезную дорогу ипошли пошпалам. Рельсы были ржавые ичасто утопали вжухлой траве, покрытой тонким грязным ковром.
        Мы шли молча, иногда я спотыкался, ноотец держал мою руку крепко, ия ни разу неупал. Так мы дошли достарого заброшенного домика, стоявшего напотрескавшейся игрязной платформе.
        Это была давно неиспользуемая ивсеми забытая еще современ войны железнодорожная станция. Отец сказал мне, что сюда никто неходит, потому что все боятся, что здание скоро развалится. Тогда я испугался, что оно рухнет прямо нанас, ноопятьже ничего несказал.
        Мы зашли наплатформу исели напоследнюю, нетронутую разрушительным временем, скамейку прямо под стены серого здания, раскинувшего над нами свой ветхий ипродырявленный козырек. Моя рука по-прежнему была зажата вотцовской.
        Он говорил, что ему нравится это место, здесь тихо испокойно. Что именно здесь он написал свою первую книгу, хоть инесовсем удачную. Ипосле тяжелого вздоха проговорил, что наэтой самой скамейке он встретил мою маму.
        Потом мы сидели молча, как будто чего-то ждали.
        Небо заволокло тяжелыми тучами истало заметно холоднее. Мои зубы предательски застучали и, заметив это, отец неспеша встал исулыбкой налице произнес, что он непозволит, чтобы вот так все закончилось. Что он будет биться доконца ивернет любовь маме.
        Тогда я ничего непонимал, нобыл очень рад его словам. Словам, которые он смог сдержать…
        Снега было немного, новботинках уже таяли ледяные комочки. Дрожь пробирала все тело, заставляя роиться покоже миллиарды мурашек.
        Наулице стало светло, игород наверняка уже проснулся. Авдетском доме маленький переполох из-за сбежавшего этим утром мальчишки.
        Номне нет доэтого дела, я лишь хочу поскорее забраться внутрь старого здания вокзала, имолю только отом, чтобы оно еще несовсем разрушилось.
        Вмоих ногах как будто тысячи иголок искаждой минутой боль становится тупее. Она начинает сжимать, делая каждый шаг более тяжелым. Аеле уловимые под снегом очертания бесконечной железной дороги продолжают вести меня вдаль.
        Отсильной дрожи втеле уменя заболели все мышцы. Навалилась тяжелая усталость. Больше никуда идти нехотелось. Все больше ибольше я начал раскаиваться втом, что сбежал.
        Почему я вообще это сделал? Ипочему именно зимой?
        Боже, какже мне больно. Холодно.
        Я незнал, что делать дальше, осталось единственное желание поскорее умереть, больше немучиться.
        Белый снег под ногами сливался вблеклый туман, казалось, что дорога никогда некончится. Я начал думать, что мне уже недойти доэтого здания. Адаже если идойду, то что потом? Там ведь также холодно.
        «Господи, какойже я идиот, ничтожество!».
        Остановившись, я поднял взгляд искаким-то смятением посмотрел назасыпанную снегом платформу, стоящую впаре метров отменя.
        Сейчас здесь все выглядит совсем нетак. Виною тому снег, аможет еще идетское впечатлительное воображение.
        Ивсеже, это место ненавивает тех чувств, которые были вмоей памяти. Все куда-то ушло, стерлось под гнетом тяжелых будней изамазалось белым корректором снега.
        Оттого дырявого козырька крыши, под которым мы тогда сидели, практически ничего неосталось. Илишь его гниющие остовы как скелет большого животного небрежно выглядывали из-под снега. Лавочка стояла натомже месте. Чуть припорошена снегом, новсе такаяже - уютная иманящая. Итолько холод перекрывал желание пробраться кней сквозь торчащие вокруг нее доски уничтоженного временем козырька.
        Еле двигаясь я струдом взобрался наплатформу иподошел кдому. Двери были завалены досками иснегом, полностью преграждая путь внутрь. Хотелось закричать, нонебыло сил. Пальцы рук онемели, ног я тоже практически нечувствовал. Пришла мысль, что это конец.
        Жалкая смерть всугробах под новый год напороге забытого иникому ненужного здания. Интересно, когда найдут мое тело, инайдутли его вообще? Отец говорил, что сюда никто неходит.
        Неужели оно того стоило?
        Вполном отчаянии я побрел кскамейке. Немые всхлипы душили меня изнутри, ащеки обжигали замерзающие нахолоде слезы. Попытавшись успокоиться, я вдохнул полной грудью инамгновение замер.
        Я ощутил яркий запах гари идыма, прорывающихся изплохо заколоченного окна. Подойдя ближе, я заглянул вширокую щель меж гнилых досок. Внутри здания где-то маячил слабый огонек, струдом освещая старые развалины.
        «Там должно быть тепло», - проскользнуло уменя вголове.
        Только гдеже вход?
        Наватных ногах я начал обходить здание, внадежде найти брешь, сквозь которую я смогбы протиснуться.
        Зайдя заугол, я увидел узкую протоптанную дорожку, ведущую кзакрытым ставнями окну.
        Значит, здесь кто-то живет, хотя это невозможно. Может кто-то просто залез поиграть.
        Мне было все равно, лишьбы невыгнали идали хоть немного погреться.
        Я подошел кокну ипопробовал распахнуть ставни. Скрюченные отхолода руки меня практически неслушались, нонамое счастье гнилые доски довольно легко поддались моему жалкому натиску.
        Струдом перевалившись внутрь, я услышал, как над головой хлопнули закрывшиеся ставни. Где-то задверью раздался еле уловимый шорох, закоторым последовал осторожный скрип старых половиц.
        Сжутким усилием, стараясь необращать внимание наболь, я поднялся наноги.
        - Кто здесь? - услышал я испуганный тонкий голос.
        - Можно погреться, - дрожа ипрактически невнятно произнеся.
        - Что?
        Я повернулся наскрип двери. Напороге стояла девочка немногим старше меня. Она куталась встарое одеяло идержала вруках ярко горящую толстую свечу.
        - Прости, я непомешаю… - Дальше я запнулся, потому что даже сам еле разобрал что говорю. Все лицо горело огнем игубы нехотели слушаться.
        - Ты что, потерялся? - девочка подбежала ко мне исхватила заруку. - Замерз? Утебя пальцы ледяные. Пойдем кпечке.
        Мы зашли вдругую комнату, заспиной гулко хлопнула дверь. Здесь было немного места инебольшое полукруглое окошко, забитое клеенкой. Носамое главное, здесь стояла железная печка ввиде бочки, вкоторой горел огонь, ибыло тепло.
        Девочка поставила свечу настол иподвела меня кчугунке, возле которой лежал рваный матрас.
        - Сам сможешь обувь снять? - Инедожидаясь ответа, она сняла сменя куртку, накинула наплечи свой плед, и, усадив меня насвой лежак, начала стаскивать мои ботинки.
        Закончив, она села рядом иоблокотилась намое плече.
        Организм начал отходить отхолода ипальцы рук иног стали болеть практически невыносимо. Ноя чувствовал, как тепло постепенно наполняет мое тело идумал отом, какже мало надо для счастья.
        - Идавно ты ходишь? - спросила девочка. - Хотя потакому холоду много иненадо, куртка то несовсем зимняя. Сбежал или просто заблудился.
        - Сбежал, - еле тихо проговориля.
        - Понятно, - сее губ скатился тяжелый вздох. - Сдетдома?
        Я кивнул.
        Больше она ничего неспрашивала, имы просто сидели игрелись. Мне почему-то казалось, что тепло ее тела намного сильнее огня впечи, что отнее исходит нечто большее, чем просто жар. Ивтоже время я чувствовал туже пустоту иодиночество, что столько лет тревожили меня. Носпрашивать очем-то я пока нерешался. Да иона молчала илишь склонив голову намое плече, тихо иравномерно дышала, будто боялась…
        «Также, как ивмоем сне», - вдруг пронеслось вголове.
        Итогда я перестал дрожать, может оттого, что я практически согрелся, аможет оттого, что, как ивосне я побоялся потревожить это тихое спокойствие. Испугался, что все исчезнет.
        Так мы просидели довольно долго. Молча, под треск огня изавывание взбесившегося ветра, гулявшего позданию также свободно, как снаружи, смотрели наогонь икаждый думал освоем. Может ее мысли исовпадали смоими, номне это было неведомо.
        Кто она, что здесь делает? Почему одна ипочему молчит? Может быть унее такаяже судьба, инет больше никого вее одиноком мире, только память отом, что когда-то она была счастлива.
        Чтож, теперь мы вместе инет ничего более важного. Только два ребенка с, возможно, одинаковой судьбой, спасающиеся отхолода взаброшенном, полуразвалившемся здании посреди белой пустыни.
        Инет больше никого.
        Время бежало, огонь впечи начал угасать, постепенно оставляя только ярко тлеющие угольки.
        - Надо дров подложить, - проговорила девочка. - Здесь нельзя, чтобы огонь пропал, помещение очень быстро выстывает.
        Она подползла кстолу, под которым лежало несколько охапок сухих досок итолстых веток, по-видимому собранных влесу.
        - Ты давно здесь живешь? - робко спросиля.
        - Третий день, - ответила она, закидывая втлеющее жерло доски.
        - Совсем одна? Тоже сприюта сбежала?
        - Нет, я ототчима сбежала, - девочка вновь прижалась ко мне. - Когда мама умерла, сним стало невозможно жить. Абольше уменя никого нет. Аты первый день вбегах?
        - Угу. Просто собрался иушел, пока все спали. Хотя три года прожил вприюте. Сам незнаю, что наменя нашло.
        - Просто взял иушел. Странный ты. Даже ипоесть ссобой невзял?
        Я лишь отрицательно покачал головой. Да, обэтом я нисколько неподумал. Дурак.
        - Икуда ты собирался идти, если несекрет?
        Я опять промолчал ипросто пожал плечами.
        - Все-таки странный.
        Имы вновь замолчали. Казалось, что большего нам иненадо, чем сидеть рядом, просто так, ни очем неговоря. Даже совершенно незная друг друга, нам было достаточно одного - мы оба одиноки.
        Тишину нарушило урчание вживоте удевочки. Она съежилась и, хоть я иневидел ее лица, нопочему-то был уверен, что оно покраснело.
        - Я неела совчерашнего вечера, - тихо прошептала она. - Та еда, что я утащила издома, кончилась.
        Теперь заурчал имой желудок.
        Девочка хмыкнула. Мы посмотрели друг надруга икак-то тоскливо улыбнулись.
        Да мы оба странные. Куда бежали, зачем? Мы невтом возрасте, чтобы жить самостоятельной жизнью. Мы еще просто ничего оней незнаем.
        - Скажи, апочему ты пришел именно сюда? Или случайно набрел?
        Только теперь я понял, насколько идиотской была моя затея, чтобы попасть сюда. Но, закрыв глаза, я представил себе тот осенний день, ирассказал онем.
        После этого мы уже немолчали. Новсе также сидели ураскаленной печки ирассказывали друг другу освоей прежней жизни, когда мы еще незнали, что значит навсегда остаться одному.
        Я наконец узнал, что ее зовут Даша. Странно, носпросить имя никто так инедогадался. Возможно, это инебыло столь важным. Инаш разговор при свечах преследовал совсем иные цели. Сколькоже свечей сгорело, пока мы болтали.
        Вспоминая прошлое, понимаешь, насколько ты был счастлив: каждый день, каждую минуту. Как жаль, что тогда мы этого просто неосознавали.
        Впервые заэти три года мне было интересно скем-то вот так просто пообщаться. Впервые мне было весело. Мы смеялись ишутили, грустили идаже плакали. Нам было хорошо вместе. Ирония судьбы, что мы встретились только при таких печальных обстоятельствах.
        - Может чаю? - вдруг предложила Даша. - Уменя еще осталось несколько пакетиков. - Она встала. - Сейчас, я только заснегом схожу.
        Одев сапоги инакинув мою куртку, она скрылась задверью, насекунду впуская ледяной холод. Огонек свечи колыхнуло, икомната погрузилась вполумрак, подсвечиваемая огнем изпечи. Взглянув настол, я тяжело вздохнул, свеча догорела полностью, нооставалась надежда, что уДаши есть еще парочка взапасе.
        Вкомнату вновь ворвался холод, тутже отрезаемый дверью.
        - Все, догорела, - произнесла девочка, ставя нараскаленную печку алюминиевый чайник, наполненный погорлышко снегом. - Ничего, уменя есть еще одна. - Заглянув вящик стола, она достала такуюже толстую идлинную свечу испички. - Это были самые большие, что я нашла вмагазине, хватает часа начетыре. Кстати, - чиркнула спичка икомната озарилась тусклым светом, - наулице уже стемнело иснег пошел.
        - Я слышал, что обещали сильный мороз.
        - Да, этот новый год мы встретим прижимаясь друг кдругу. - ИДаша широко улыбнулась. - Тебе зеленый или черный? - спросила она, доставая изящика два пакетика чая. - Правда я незнаю, который изних какой.
        - Любой, - пожав плечами исулыбкой сказал я. - Какой выберешь.
        Апотом мы пили горячий чай без сахара изстарых алюминиевых кружек, которые Даша нашла вдругой комнате. Кружки обжигали руки, ачай - горло; наулице начал завывать ветер, амы сидели перед печкой, прижимаясь друг кдругу икутаясь водин тонкий плед. Пламя свечи колыхалось, разрисовывая стены причудливыми движущимися тенями, создавая уют инавевая приятную дрему.
        Какже мне хотелось, чтобы этот момент застыл вовремени истал бесконечным.
        Даша поставила почти пустую кружку всторону и, посмотрев наменя, сказала:
        - Уже скоро новыйгод.
        - Угу, - проронил я итоже отставил недопитыйчай.
        Аона все неотрывала отменя свой взгляд. Вее глазах читалась неуверенность, нобольше всего они были переполнены одиночеством. Вмоих, наверное, тоже самое, несмотря нато, что сейчас сомной рядом человек, ставший неким дополнением вмоей жизни.
        «Боже, очем я думаю?».
        Даша медленно потянулась ко мне ивследующее мгновение ее губы слились смоими. Потелу пронеслась волна жара исердце забилось снеимоверной быстротой. Этот миг оказался невыносимо приятным, нопродлился всего несколько секунд.
        Втусклом пламени свечи я видел, как лицо девочки залилось яркой краской, ая как дурак сидел сосмятенными чувствами инезнал, что делать. Неожиданно Даша прильнула ко мне, крепко обнимая иуткнулась лицом мне вгрудь.
        Она неплакала, нотихо всхлипывала, дрожа отнапряжения. Ачерез минуту посмотрела мне вглаза ипопросила поцеловать. Мой неловкий поцелуй инеловкие объятия трясущимися руками, заставили девочку прижаться ко мне еще сильнее.
        Наши сердца трепыхались как пламя свечи, тела обдавало жаром, амы все немогли остановиться, заходя все дальше идальше, пока наконец непересекли черту дозволенного. Мы стали друг для друга ближе как никто другой. Все наше счастье игоре слились воедино, превращая нас водно целое, соединяя наши мысли, поступки итела.
        Свеча догорела и, всколыхнувшись впоследний миг, пламя ярче осветило тусклые стены комнаты, чтобы вследующее мгновение погрузить нас вполутьму.
        Догорал иогонь впечи.
        Амы лежали голыми под пледом инаши разгоряченные тела, казалось, сами нагревали небольшое помещение, отдавая все тепло прохладному сквозняку. Небыло сил больше ни начто, ноя крепко сжимал ее руку. Приятное блаженство приковывало нас кматрасу инам больше ничего неоставалось, как смотреть надогорающий огонь впечи.
        Усталость клонила всон, эйфория дурманила сознание.
        Я почему-то вспомнил, как сутра, смотря напустые улицы, я подумал, что все исчезли. Казалось, наступил конец света, ия остался один навсей земле.
        Сейчас я понял, что неодин.
        Исэтими мыслями я провалился втяжелый дурман забвения, где я вновь увидел конец света, где только мы вдвоем инет больше никого.
        Какже жесток самозабвенный разум. Я засыпал сулыбкой налице, сжимая теплую руку Даши идумал онашем новом мире. Акрепчающий наулице мороз нежно окутывал наши тела. Он слегкостью пробирался сквозь увядающее тепло потухшей печки, иприносил нам наш собственный конец света.
        Немогу забыть
        Я учусь вмедицинском колледже иподрабатываю санитаром вэкстренной операционной, где, кроме самих операций, мы сдежурной медсестрой выполняем идругую работу. Внашем городе нет травмпункта, ипотому всех пострадавших везут кнам: обработать рану, наложить гипс. Навтором этаже находится реанимационное отделение.
        Работаю я повечерам после учебы, аввыходные дни иногда беру суточные дежурства.
        Водин издней вседьмом часу вечера нас позвали вреанимацию. Зачем, ичто случилось, мы узнали, лишь зайдя вотделение. Там царила небольшая суматоха. Вокруг одной изкроватей толпилась пятая часть всей хирургии: анестезиолог, медсестра реанимации исанитарка, травматолог, анестезистка изнашей бригады операционников, как нас все называют. Когда я подошел ближе, то мое дыхание насекунду остановилось, анаглаза чуть ненавернулись слезы.
        Накровати, совсем без движения лежал годовалый ребенок. Его одежда была мокрой игрязной, икое-где проступали бурые пятна крови.
        Травматолог сказал, что надо зашивать голову идежурная медсестра побежала вниз заукладкой синструментами. Я бросился следом заней, только сейчас замечая яркие капли крови наполу. Они вились дорожкой откровати смалышом допервого этажа перевязочной, куда ребенка, наверно, изначально доставили. Мы быстро схватили укладку, ибутылки срастворами, ибегом поднялись обратно вреанимацию.
        Там уже была рентген-лаборант. Ей нужно было сделать снимок черепа ребенка. Ноона, как имы, так инеприступила ксвоим обязанностям.
        Я взглянул намаленькую головку, ивсе мое тело похолодело, апоспине пробежал противный рой мурашек, затряслись руки, адыхание сбилось. Наскальпированной поверхности кожи лежало серое вещество.
        - Икак мы это будем шить? - сдрожью вголосе спросиля.
        Анестезиолог качала через маску влегкие ребенка воздух, и, то идело, поглядывала наего зрачки, раздвигая пальцами веки.
        - Режьтеже кто-нибудь нанем одежду! - сказалаона.
        Я взял состолика укровати ножницы ипопытался резать ими ткань, нотупые лезвия просто жевали края. Откинув их всторону, попросил усвоей медсестры нормальные ножницы изстерильной укладки, иначал разрезать кофту имайку намаленьком тельце. Полностью освободил торс, снял штаны ипамперс.
        Загудел аппарат для искусственной вентиляции легких, ианестезиолог вставила клинок ларингоскопа врот малыша, исразу провела втрахею интубационную трубку. Быстро подключила его каппарату инабрала нанем необходимую частоту дыхания.
        - Галя, - ищи унего вены, сказала она анестезистке.
        Я глянул наего белые ручки, вены давно спались отнизкого давления, инайти их практически невозможно. Ноэто надо было сделать.
        Вены практически непрощупывались, икатетер упорно нежелал попадать врусло.
        - Черт, придется ставить ему подключичку, - выдохнула анестезиолог. - Всегда было сложно ставить ее детям.
        Она вымыла руки, надела перчатки иначала обрабатывать кожу над правой ключицей.
        - Я боюсь ставить подклюк, - Анестезиолог обработала поле ивзяла шприц сдлинной иглой. - Надо как Козлов, шутить шутки, когда сильно волнуешься. Ноничего вголову нелезет.
        Помню, что-то хотело сорваться смоих губ, что-то вроде анекдота, ноя его лишь проглотил.
        - Господи, помоги нам, пожалуйста, - иона начала искать подключичную вену.
        Нашла, отсоединила шприц иначала вводить проводник, ноон нешел, все время вочто-то упираясь.
        - Господи, ты будешь нам помогать?!
        - Нашли вену, - раздался чей-то голос.
        Катетер был вставлен ввену направой ступне.
        - Есть Рео-поликглюкин? - спросила анестезиолог, все еще пытаясь ввести проводник.
        Я сразу оказался возле шкафа срастворами инужный там находился. Медсестра реанимации взяла двухсотграммовый флакон иналадила капельницу.
        - Лена, дай мне другой проводник, только пластиковый, тонкий… где-то унас должен быть.
        Перерыли несколько тумбочек, нашли.
        Наконец проводник вошел. Анестезиолог вытащила иглу иввела попроводнику катетер. Сразуже наладили вторую капельницу. Рео-поликглюкин перевели наподключичный катетер, аввену начали капать что-то другое.
        Пришел невропатолог, новрач сказала, что ему здесь нечего делать, уребенка полная атония, ипроверять какие-либо рефлексы просто бесполезно.
        Мы стояли встороне, совершенно незная, что делать ичем мы можем помочь.
        Анестезиолог отдавала команды медсестре, иона быстро набирала вшприцы указанные лекарства ивводила их покатетеру вподключичную вену. Уже были налажены датчики мониторинга кровяного давления, пульса икислорода вкрови.
        Давление было низким - 60на40.
        Вход пошли сильнодействующие препараты: атропин, кордиамин ибог знает, чтоеще.
        - Чтоже мне это ненравиться? - говорила анестезиолог. - Лена, нужны электроды ипровода. Где они лежат?
        Покаким-то немыслимым законам, очень долго искали разрозненные повсему отделению провода иэлектроды. Второпях, почему-то запомнил, оторвали дверцу одного изшкафчиков.
        Нашли. Тутже наклеили электроды начетыре основные точки нагруди малыша иподсоединили провода. Пошел мониторинг сердечных импульсов, нолиния была уже практически прямой.
        Анестезиолог начала делать тремя пальцами (чтобы неполомать ребра) искусственный массаж сердца. Линия намониторе начала дергаться ипошла зубчиками, число сердечных сокращений стало100.
        - Ноль-два миллилитра адреналина иатропина, - скомандовала врач. - Ипонажимай нагрудь, пока я налажу дифибрилятор.
        Когда медсестра заменила ее, она побежала кшкафчику ссорванной дверцей ивытащила оттуда чемодан. Подбежала сним ккровати, открыла, достала провод, что-то выдернула изрозетки иподключила вилку дифибрилятора.
        - Господи, какиеже они большие, - проговорила она, глядя надва круглых «утюжка» всвоих руках. Раздался писк онакопившемся заряде. - Отключите монитор.
        Лена нажала накнопку, пропала снова выпрямившаяся линия, ипогас экран.
        - Отойдите все! - скомандовала доктор иприставила электроды кгруди ребенка. Последовал разряд.
        Я впервые видел проводимую реанимацию дифибрилятором, ипоэтому ждал, что, как ивфильмах, тело ребенка подскочит накровати. Ноэтого непроизошло. Если он идернулся, то это было почти незаметно.
        Анестезиолог снова начала ритмично надавливать нагрудную клетку малыша. Включили монитор. Линия ничуть неменялась.
        - Черт! Еще поноль-два адреналина иатропина.
        Лена набрала лекарства, развела физраствором иввела вподключичную вену.
        - Понажимай, пожалуйста, нагрудную клетку, - сказала ей доктор, заряжая дифибрилятор, - Можно чаще, небойся, - проговорила она, глядя намедсестру. - Так, выключай монитор. Ивсе отходите!
        Еще один разряд. Иснова таже линия.
        - Я опоздала, - выдавила врач. - Еслибы я начала пораньше. Лена, еще адреналин. Кто-нибудь, делайте ему массаж.
        Рядом стоял я. Неколеблясь, подошел иначал ритмично надавливать нагрудную клетку.
        - Осторожно, тремя пальчиками, - сказала мне анестезиолог.
        - Атропин надо? - спросила Лена.
        - Нет. Уже достаточно.
        Ввели лекарственное вещество. Вновь отключили монитор. Все отошли.
        Разряд.
        Снова массаж, илиния наэкране, дающая зазубрины только при надавливании нагрудь.
        Тяжелый вздох, итак сокрушающее:
        - Все… - Анестезиолог перестала нажимать нагрудь малыша иотсоединила аппарат ИВЛ отэндо-трахеальной трубки, подержала ладонь над трубкой, проверяя, задышит он сам или нет. - Чтож, пускай полежит поправилам два часа. - Итрясясь, вышла изпалаты.
        Вреанимационном отделении воцарилось молчание. Гнетущая ивязкая тишина, продираемая одним лишь писком датчиков.
        Ая все смотрел намонитор, надеясь, что прямая линия вот-вот пойдет зубцами. Молил бога. Надеялся. Меня всего трясло. Хотелось сказать: Еще раз, давайте еще адреналин иеще один разряд. Хотелось снова начать делать ему искусственный массаж сердца.
        Хотелось плакать.
        Я ощущал свое бессилие, свою вину, которой недолжно было быть, ведь я все равно ничего немог поделать. Меня трясло, сердце, казалось, отбивало ритм задвоих: меня, иуже биологически мертвого ребенка. Ноги были ватными, адыхание задерживалось тихими рыданиями, которым я немог позволить вырваться наружу. Пробирал озноб, вглазах стояла влага.
        Заглох писк датчиков. Ия, дрожащими руками, помогал снимать смаленького тельца электроды. Его ручки иножки были белы, как бумага. Ноя немог поверить, что все уже кончено, что он мертв.
        Хотелось обнять его, хоть как-то вдохнуть внего жизнь.
        Хотелось кричать: Господи, почему?!
        Жутко хотелось курить…
        День, который я немогу забыть. День, когда я впервые увидел смерть, ипроиграл ей. Хотя, немне было решать, ия ничего немог сделать…
        Сказки бывают
        Много снега. Он падает снеба большими хлопьями.
        Хренова куча снега. Его так много, что ехать приходиться медленно иосторожно. Аеще эта тупая занавесь изхлопьев - ничего невидно. Итам еще жутко холодно. Ноздесь вмашине хорошо, здесь тепло.
        Хренова куча снега. Там ночь, горят фонари. Там красиво.
        Ауменя проблемы содним идиотом редактором, который вдруг решил, что мои романы ему уже неподходят!
        Искоро новый год, чертбы его побрал. Я смотрю начасы.
        Хренова куча снега. Ановый год уже черезчас.
        Нет, я небуду его встречать. Черт, да я просто неуспею это сделать!
        Хочется одного: напиться изаснуть. Иникогда непросыпаться больше…
        Хренова куча снега. Мне даже нескем встретить этот новый год. Да я инехочу его встречать. Еще один скучный иодинокий год. Икто знает, сколько еще уменя будет проблем вэтом году, да исэтим редактором.
        Поехал кнему сегодня, думал, все улажу. Нонетут-то было, после трех часов разговора он опять…
        Боковым зрением, неподалеку отдороги, замечаю падающую всугроб тень.
        Как это еще заметил? Ноеду дальше.
        Нет, я так немогу. Останавливаюсь исдаю назад. Вполе действительно что-то лежит, носнеговая занавесь недает разобрать, что именно.
        - Черт подери, неужели я собираюсь ради, незнаю чего, выйти втакой мороз ибуквально плыть поэтому чертову снегу, чтобы узнать, что там такое?
        Авдруг там человек?
        Надеваю куртку, беру фонарик ивыхожу. Отпервогоже порыва ветра мое лицо пронзают сотни игл. Хочется плюнуть навсе ипоехать дальше. Ноя хлопаю дверцей и, перепрыгивая сугробы, направляюсь кчерному пятну посреди белоснежного поля.
        «Черт подери, какого хрена ты здесь делаешь?» - думаю я, смотря належащего вснегу человека.
        Я беру его заплечи иусаживаю лицом ксебе.
        - Эй, ты впорядке?! - кричу я. Глупо, сам понимаю, ноничего более неприходит наум. Вглядываюсь влицо ицепенею: передо мною, почти награни жизни исмерти, вледяном снегу сидит девушка ичто-то шепчет себе поднос.
        «Красивая, милая, - думаю я. - Так какогоже хрена ты здесь делаешь?!!»
        Главное - жива.
        Вмашине тепло, хорошо, машина нас быстро домчит доближайшей больницы. Ноехать все равно надо осторожно.
        Хренова куча снега.
        Девушка что-то бормочет. Извсего можно разобрать только: Я мертва?
        Смотрю начасы, почти половина двенадцатого. Вбольнице мне рады небудут. Ноя постараюсь им это компенсировать. Пытаюсь вспомнить, сколько уменя ссобой денег ичто лежит вбагажнике.
        Назаднем сидении стало тихо. Я сбавил скорость иобернулся. Спит, или?..
        Без пятнадцати донового года я вошел вздание хирургии, неся хрупкое тельце насвоих руках. Ее дыхание было почти незаметно, ноона всеже была жива.
        Надо отдать должное нашим врачам имедсестрам, никаких лишних взглядов, никаких лишних слов. Девушку положили впервую палату, наладили ей капельницу, сделали какие-то уколы, тепло закутали водеяла. Слава богу, все обошлось, никаких осложнений, ей просто нужны сон итепло.
        Рассказывать все как было, я нестал; даже незнаю почему. Наверное, хотел защитить эту девушку отлишних расспросов иотмилиции. Повиду ей было около восемнадцати, ия смело сказал, что она моя девушка, зовут ее Викой ией девятнадцать лет. Апочему я ее нашел наулице всугробе, обэтом мы ее спросим, когда она проснется.
        Когда совсем разобрались, я сбегал ксвоей машине, достал избагажника ящик шампанского, целый пакет мандаринов иеще бог знает чего, купленного без разбору всупермаркете.
        Донового года оставалось две минуты инедолго думая, медперсонал нестал тратить время наотказы ипринял гостинцы. Они отправились вординаторскую, встречать новый год, ая зашел впервую палату иприсел возле кровати милой девушки, которую теперь зовут Вика.
        Через пятнадцать минут впалату зашла медсестра, удивленно взглянула наменя, ноничего несказав, просто поменяла капельницу Вике.
        Когда дверь заней закрылась, я осторожно, будто боясь нарушить сон девушки, прикоснулся рукой кее лицу. Ее кожа была холодной.
        - Чтоже ты все-таки там делала, дурочка? Неужели хотела умереть?
        Смотрю вокно, атам все таже хренова куча снега иогромные, как будто взамедленном действии, падающие хлопья.
        Снова смотрю надевушку идумаю: «Еще одна причина, чтобы ненавидеть снег…»
        Мои глаза закрываются, ия…
        …как ивсегда, когда наулице эта хренова куча снега, я вижу один итотже сон. Сон, который сложен ипереписан измоих воспоминаний…
        Заокном темно, падает редкий снег, подсвеченный фонарем вмоем дворе. Я открываю окно, высовываюсь наружу ивижу, что это уже немой двор. Нет, он ничуть неизменился, я просто знаю, что он немой. Оглядываюсь накомнату, вней другие обои, другая мебель - она тоже уже немоя.
        Смотрю насебя, я одет втеплую куртку, норуки, выглядывающие изрукавов, немои. Это руки десятилетнего ребенка. Носколькоже мне? Мне десять. Нотело все равно как будто немое.
        Я выпрыгиваю изокна наулицу ипогружаюсь сголовой всугроб, акогда, отплевывая снег, выбираюсь изнего, то вижу вокруг себя лес. Темный истрашный лес. Иединственная мысль вмоей голове:
        «Где мои мама ипапа?»
        Мне страшно. Я замерз. Нобреду вперед, утопая поколено вснегу, я почти нечувствую ног. Хочется упасть, зарыться вэту хрустящую холодную перину.
        Тут я понимаю, что уже немогу двигаться. Я нечувствую своего тела, аперед моими глазами черное небо ипротыкающие его макушки дремучих елей. Я лежу, меня заметает снегом, иприходит понимание, что я умираю.
        Мне удается повернуть голову набок (мне надоел этот падающий влицо снег). Мое дыхание замирает. Рядом сомной, почти прикрытые белоснежной периной, лежат мои мама ипапа.
        Я им кричу, ноони смотрят вверх инеслышат меня.
        Вот я уже откидываю занемевшими голыми руками снег сосвоих родителей, я плачу, нослезы застывают уменя нащеках имне больно отрежущих мое лицо льдинок. Я продолжаю откидывать снег, ноего ничуть нестановиться меньше итела мамы ипапы все также лежат под сугробами.
        «Тела!» - вужасе проноситься вмоей голове.
        «Они…»
        - Вы кто? Икак я здесь оказалась?
        Ее голос вытащил меня измира моего вечного кошмара.
        Заокном еще темно, я смотрю начасы иотмечаю, что проспал примерно четыре часа. Я непроснулся, когда медсестра снимала уВики капельницу.
        - Я… - запинаюсь, незнаю что сказать. Ладно, хотябы имя назову: - Я… Андрей.
        Девушка пытается присесть, носил наэто унее нехватает, иона лишь забирается наподушку чуть повыше.
        Я молчу, незнаю что говорить. Она смотрит наменя красивыми карими глазами. Боже, я только сейчас замечаю, какие унее замечательные каштановые волосы, длиной доплеч. Она уже непохожа навосемнадцатилетнюю, ей явно меньше.
        Мне становиться стыдно, что я назвал ее своей девушкой.
        - Как я сюда попала?
        - Я нашел тебя вснегу, буквально заполчаса донового года. Кстати, сНовым годом!
        - Спасибо, - вее глазах печаль илегкий стыд. - Но… Но, зачем вы меня нашли?
        Я потерял дар речи.
        «Зачем вы меня нашли?»
        Да что стобой такое. Хотела замерзнуть? Умереть? Почему ты это говоришь.
        - Спасибо вам, - робко говорит она. - Но, я хотела…
        Замолчала.
        - Почему? - просто спрашиваюя.
        Она молчит. Наее глаза наворачиваются слезы, дыхание становится сбивчивым - она вот-вот заплачет. Ее бледные губы сжаты исоздается впечатление, что неумелый художник просто несмог их нарисовать ивместо рта начертил одну тонкую линию.
        - Ты пропустила новый год, - говорю я. Нопочему именно это? Я сам его нелюблю, нозачем должен заставлять это делать кого-то другого?
        - Я нелюблю новый год, - ее слезы так инепролились, она смогла себя сдержать. - Простите.
        - Зачто? - удивляюсья.
        - Вы ведь, получается, из-за меня, его тоже пропустили.
        - Пустяки, ябы все равно нанего неуспел, - сулыбкой отвечаю я. Номоя улыбка вянет, ия снова задаю главный вопрос: - Почему вы хотели умереть?
        Ее глаза закрываются ииз-под сомкнутых век всеже пробиваются слезы. Она плачет, рыдания сотрясают ее тело, ноона уже ничего неможет ссобой поделать.
        Она плачет долго. Все это время я вспоминаю пятнадцатилетнее прошлое. Я пытаюсь недумать обэтом, нослезы этой девочки так напоминают мои. Мои собственные, которые, как старый колодец, уже высохли задавностью времени. Я неплакал уже лет десять. Нокаждой зимой мне плохо. Каждой зимой я забываюсь ввине. Каждой зимой из-под моего пера выходят печальные романы, которые почему-то больше всего нравятся моему читателю. Каждой зимой вмоей голове постоянно вертятся три слова: «Хренова куча снега». Икаждой зимой, когда я трагически заканчиваю свой новый роман, уменя появляются мысли осуициде…
        Я смотрю нанее, имне хочется плакать, номой колодец пуст: он заполнен лишь хреновой кучей снега, которая никогда нетает.
        - Я умерла впрошлый новый год, когда мне исполнилось шестнадцать, - просто произнесла она. Рыдания прекратились, нослезы остались.
        - М?
        - Я умерла заминуту донового года. Умоей матери случился инсульт, иона умерла, когда часы отбили одиннадцатую секунду. Ачерез минуту меня вернули. Отец непростил мне этого, да он никогда инебыл моим родным отцом.
        «Вновый год. Всам новый год. Умерла она, умерла ее мать. Ноее вернули, амаму - нет».
        - Мы ехали сдрузьями вмашине, знаете, такая иномарка, гладкая, серебряная, красивая. Темка был зарулем, он был немного пьян. Представляете, он нам говорит: «Адавайте повстречке поедем?». Я сама была пьяна. Мы согласились. Унего была бредовая мысль. Ноя любила его заэто. - Она посмотрела наменя большими красными отслез глазами. - Я выжила одна. Представляете, ни одной царапины снаружи, зато внутри…
        Она снова замолчала. Слез больше небыло. Она смотрела наменя, я смотрел нанее.
        Иневыдержав молчания, я произнес:
        - Ичто ты дальше собираешься делать?
        Она закрыла глаза.
        - Я теперь немогу тебя отпустить.
        Ее удивленный взгляд. Я слегка улыбаюсь.
        - Как тебя зовут?
        - Вика.
        Моя улыбка становится шире. Надоже, сказал врачам первое, пришедшее наум имя, ипопал вточку. Она непонимает моей улыбки, ноя ей пока ничего необъясняю.
        Я смотрю нанее идумаю, что ивправду, я немогу ее отпустить. Она красива, мила. Исамое главное, она опять может попытаться наложить насебя руки.
        «Аразве это теперь самое главное? Подумай, - намоем лице усмешка, Вика смущается, потому что ничего неможет понять. - Она ведь тебе нравится!»
        - Вы сказали…
        - Да, Вика. Ты поживешь пока уменя. Потому что я боюсь затебя.
        «Потому что я влюблен?»
        - Новы ведь меня совсем незнаете, - протестует она, но, - мне показалось? - вее глазах была мольба. Ей нужен человек, который ее поддержит, который ее поймет. Иона это знала, просто ей, наверное, еще никто похожий невстречался.
        - Я тоже несильно люблю новый год. - Начинаю говорить я. - Точнее я нелюблю снег. Однажды, когда мне было десять лет, я убежал издома. Это было запару недель донового года. Я очень сильно поссорился сродителями. Помелочи, я ведь был еще ребенком. Я страшно захотел себе одну игрушку, ноони сказали, что немогут мне ее купить, покрайней мере, пока. Я страшно из-за этого разозлился. Глупо, ноя всегда был таким несносным ребенком. Очем сейчас жалею.
        Я взглянул вокно.
        Хренова куча снега.
        Она первая, кому я сам расскажу…
        - Я убежал влес, мы тогда жили вдеревне. Я убежал далеко-далеко. Отыскал свой небольшой шалаш, построенный еще летом, окотором незнал никто. Он был почти полностью погребен снегом. Я вырыл вход изабрался внутрь. Там было тепло икуча газет, которыми я накрылся изаплакал. Апотом я заснул.
        Вмоем колодце появилась вода? Эта хренова куча снега начала таять?
        Намоих щеках проложила дорожки соленая влага. Ноя продолжил:
        - Проснулся я посреди ночи оттого, что все-таки замерз. Я вылез ипобрел домой. Нодома никого неоказалось, более того, он был открыт, ия пошел искать маму спапой.
        Я заплакал, горько инавзрыд.
        - Они искали меня. Вту ночь было очень холодно, шел снег ибыл сильный ветер. Через какое-то время меня нашли соседи, тоже принимавшие участие вмоих поисках. Ародителей нашли только ближе квечеру. Они были мертвы. Позднее, я узнал, что умоего отца случился инфаркт, доэтого он перенес их уже три, амоя мама просто несмогла дотащить его додома - она замерзла.
        Я замолчал, сотрясаясь рыданиями, проклиная все насвете. Апотом, немного успокоившись, произнес:
        - Они искали меня. Я виноват… - Я вытер слезы. - Я никому иникогда этого нерассказывал. Более того, я старался никогда обэтом невспоминать.
        «Но, я плакал, и, неужели, новедь так оно иесть, мне стало немного легче. Нетакли?»
        - Икаждую зиму, я хочу умереть, номеня останавливает только то, что я ничего этим недокажу, иродителей этим неверну. Онибы хотели, чтобы я жил. Итвоя мама, думаю, считалабы также насчет тебя.
        Вика снова заплакала, может отпонимания бессмысленности своего поступка, может, опять вспомнила ту новогоднюю ночь, аможет, было иеще что-то, очем она мне несказала.
        Боже, какже это все банально: мы делимся своими печальными историями, плачем. Говорим отом, очем никогда иникому неговорили: может, боялись, может, нехотели. Ибанальнее всего то, что встретились два одиночества, под новый год, содинаковыми судьбами иодинаковыми раскаяниями. Как всказке. Носказок небывает, потому что уэтой врядли счастливый конец.
        Спустя три дня, я забрал Вику ксебе. Как я идумал, ее отчим ничуть невозражал, по-моему, она была для него абсолютно безразлична. Мне жалко ее, она жила счеловеком, который ее просто нелюбил, хотя ибыл единственной близкой душой. Я все детство провел вдетдоме, где небыл нужен вообще никому, ноя смог адаптироваться кэтим условиям, иединственным спасением для меня был мой мир, вкоторый я постоянно уходил сголовой иписал, писал, писал.
        Мы поженились через год, когда ей исполнилось восемнадцать, ипрожили вместе десять лет. Унее больше небыло суицидов, да именя такие мысли более непосещали. Нокаждый раз снаступлением зимы, я продолжал писать грустные романы, мне, хоть инамного реже, нопродолжали сниться мои сны про ту зимнюю ночь. Ия всегда переживал заВику, когда наступал новый год. Ноона изменилась. Мы больше никогда неговорили онашем прошлом, и, я так думаю, свое она сумела похоронить впотаенных глубинах своей души. Ноиногда я всеже заставал ее плачущей, казалось, без причины. Нонеоттоголи ей было плохо, что она забыла, что она заставила себя непомнить. Прошлое можно забыть, новот свою вину…
        Мы впервые отпраздновали новый год, который оказался десятым посчету внашей жизни, ипоследним.
        Она умерла вскоре, недожив доокончания зимы. Почечная кома - так назвали это врачи. Она нелюбила ходить вбольницу ичасто пыталась скрывать отменя свои болезни. Острая почечная недостаточность. Слишком рано для нее. Ноздесь могло сыграть все, начиная снаследственности (ее бабушка умерла отхронической почечной недостаточности), кончая перенесенной вшестнадцать лет аварией, хорошенько ослабившей ее иммунитет, ичастые вирусные иинфекционные заболевания. Она нелюбила больницы инелюбила лечиться. Может, это ибыло ее суицидом.
        Она умерла, носказала, что была очень счастлива сомной.
        После этого я долго немог писать, и, поддавшийся всеже мольбам втот год, мой редактор, окончательно инавеки распрощался сомной.
        Сейчас я опять пишу, но, как ивначале своей карьеры, мыкаюсь поразным издательствам ипечатаюсь лишь под псевдонимами.
        Я продолжаю жить, потому что она мне велела. Я живу ради памяти Вики. Я живу ради памяти своих родителей.
        Нет, сказок всеже небывает.
        Но, разве то, что мы прожили сВикой целых десять счастливых лет несказка, разве наша встреча непохожа насказочное событие?
        Может быть, ноусказок всегда хороший конец…
        Небо Тихиро
        1
        Новое сообщение
        Здравствуй, Кото. Вот я наконец идобралась доОкинавы.
        Ещё раз прости меня заэтот отъезд, нотыже понимаешь, что я немогла придать свою мечту, тем более втакое время, когда близится война.
        Ивот моя мечта сбывается.
        Я слегкостью прошла все тесты, хотя инеросло поначалу что-то на«психологической устойчивости». Ха, здесь ты, наверное, покачаешь головой искажешь: «Неудивлён». Ия всё прекрасно понимаю, однако, натот момент я готова была провалиться сквозь землю. Новсе обошлосьи…
        Я поступила!!!
        Ввиду военного положения иготовящейся войны сроки обучения были снижены допредела. Ипоэтому ровно через год я стану пилотом!
        Хотя многие преподаватели, аим больше известно, что насамом деле творится вмире, поговаривают, что наш курс может неуспеть закончить хотябы этот минимум.
        Кото, мне так страшно. Если те разрушения иубийства, которые проводит агрессор неявляются войной то чтоже будет, когда придёт та война, которую ждут?
        Уже столько людей погибло, столько городов стёрты слица земли, амы все ещё имеем только военное положение.
        Знаешь, намоем курсе есть такие люди, которые уверены, что мы проиграем эту войну. Да ивовсей академии их найдётся немало.
        Я как-то спросила уодного, если он неверит всвою победу, то зачемже тогда поступил ввоенную академию, атем более напилота мехи? Начто он ответил: «Это моя мечта быть пилотом».
        Даже будучи уверенным, что он погибнет, ради своей мечты он готов идти доконца.
        Намоем курсе нет ни одного человека, который несчиталбы свое дело призванием. Мы все здесь позову сердца.
        Хотя почти все боятся начала войны.
        Я помню, что ты её никогда небоялся. Ты свято верил, что наша страна несможет проиграть ни одному интервенту.
        «Это при нашем-то вооружении? - говорил ты. - Ипри таких-то пилотах?»
        Однако, указывая впоследнем наменя, ты всегда несколько лукаво улыбался.
        Я знаю, ты верил вмою мечту. Нопри этом мы оба хорошо знали мой характер, при котором я, как иподавляющее большинство, могла непройти тест «психологической устойчивости».
        Эх, полагаю, еслибы невойна, требующая пилотов, я возможно непоступилабы.
        Грустно это осознавать. Ты всегда был реалистом (хоть иделал для меня исключения) иуверена, эта мысль сидит догматом втвоей упрямой голове.
        Дорогой Кото, просто поздравь меня, ибо больше неможет быть по-другому имоя мечта сбудется. Я свято вэто верю; я стану пилотом, причём одним излучших!
        Виное время тыбы порадовался заменя. Носейчас, когда, только окончив обучение, мне придётся вреальном бою без опыта пилотировать боевую меху…
        Наши преподаватели сказали, что предполагаемый процент выживания впервом бою сагрессором будет составлять примерно 10 - 15процентов.
        Этого слишком мало для шансов науспех. Однако, нестоит забывать, что те 10 - 15процентов выживших приобретут стоящий опыт вбитве. Иуже отних иследящих теоретиков будет зависит дальнейший исход войны.
        Ну доэтого ещё далеко, надеюсь. Инемоей головой обэтом думать, я пока ещё так далека отвоенного искусства.
        Ноя учусь. Сновой программой практически нет свободного времени, ато что остается, все тратят наполучение дополнительных знаний.
        Авпереди наряду стеорией ещё ипрактика. Когда все будем успевать незнаю.
        Милый Кото, апомнишь сколько свободного времени унас было вдетстве? Имы почти всегда проводили его вместе.
        Я никогда незабуду начальную школу, когда сразу после последнего звонка ты вбегал вмой класс, брал меня заруку имы как ошпаренные выбегали наулицу.
        Я помню, как поначалу нам кричали вслед: «Агде пожар?». Апотом, только завидев тебя вдверях: «Опять пожар?»
        Меня всегда это смешило.
        Нет нетвоя неуемность, аобщая реакция наэто.
        Нас всегда дразнили заэто. Намоей парте отобидных слов небыло места. Икаждое утро я смывала сдоски теже оскорбления ирисунки. Однако, я просто необращала наэто внимание.
        Отом, что происходило втвоем классе, ты постоянно отмалчивался. Оно ипонятно: тыже гордый мужчина.Хи.Ноя помню, как иногда ты уходил домой без обуви, да ипостоянные синяки иссадины говорили мне больше твоих слов.
        Намои вопросы «откуда» и«почему» ты всегда отмахивался рукой, широко улыбался именял тему. Да ты умел уходить отответов, но… может это я позволяла тебе так делать?
        Авообще, унас ведь никогда небыло друг отдруга секретов. Имы всегда были вместе сколько себя помню.
        Ты мог найти меня влюбом месте города. Мы каждый проулок там знали наизусть. Помню, как в15лет я убежала издома, поссорившись сродителями. Я втот день подала документы ввоенную академию. Амама сотцом всегда были против моего решения стать пилотом. Они всегда боялись войны ихотели оградить меня отнеё.
        Так вот я убежала из-за серьезных разногласий ивесь день гуляла поокраинам. Потом я встретила весёлую компашку спивом и… Авот дальше я помню только как ты меня будишь, апотом мягко подхватываешь наруки ичто-то бормоча себе под нос несёшь меня потёмным улицам погрузившегося всон города.
        Я тогда впервый ивпоследний раз пила спиртное.
        Мне стыдно вспоминать тот день. Однако, твои нежные руки итёплые слова, нашептанные мне уже втвоей комнате, были для меня тогда всем. Ты неругал меня, нопонял ипринял даже такую пьяную иглупую дуру.
        Я уже непомню тех слов, что ты тогда нашептал, ноприятное итёплое ощущение отних хранится сомной досих пор. Спасибо тебе заэти слова. Зату надежду которую ты мне тогда подарил.
        Стыд исчастье, перемешанные вэтом смутном воспоминании очень странно наменя действуют. Ия никак немогу понять почему именно я всякий раз начинаю плакать.
        Вот исейчас мои глаза вновь стали мокрыми, ауменя скоро лекции ибесконечные тесты.
        Милый Кото, мне пора заканчивать. Ноя обязательно напишу тебе вновь, как только уменя появится свободное время.
        Довстречи.
        Слюбовью, Тихиро.
        Сообщение сохранено
        Отправить? «Да», «Нет»…
        2
        Новое сообщение
        Здравствуй, Кото.
        Прости, что так долго неписала.
        Заэти прошедшие два месяца уменя небыло ни минуты свободного времени. Ктомуже связь натерритории академии была заблокирована. Это из-за того, что налекциях нам начитывалось много секретной информации, касающейся нашего вооружения ивчастности: строения ипринципы действия боевыхмех.
        Снас, конечно, взяли подписки онеразглашении идаже клятвенное заверение молчать. Однако, все равно было решено запретить связь свнешним миром.
        После двух месяцев, казалось, неиссякаемых лекций итестирований, наш курс (кстати 20процентов были отсеяны) перевезли навоенно-морского базу.
        Здесь тоже неразрешена связь свнешним миром. Ноя несмогла расстаться сосвоим телефоном иуменя получилось его пронести. Анедавно я кудивлению, обнаружила, что натерритории базы есть сеть, только включена она невсегда. Это видимо для тех, кто носит высокий чин (уодного изГенералов я видел сотовый), - им значит доверяют.
        Правда уменя есть подозрение, что вся сеть прослеживается ипрослушивается, азначит, как только я отправлю это письмо, меня сразу поймают.
        Уменя будет, как минимум, выговор сзанесением вличное дело. Аможет ихуже.
        Стоилобы опасаться. Однако, яже несобираюсь выдавать государственные тайны, апосему, какбы плохо всё небыло, я знаю, что меня невыкинут инеотстранят: я одна излучших кадетов. Да изнаю теперь достаточно много, чтобы отменя избавиться.
        Я им нужна. Ибо война скоро, апилотов слишком мало.
        Да, я слишком самонадеянна исейчас подвергаю опасности свое будущее. Ноя очень долго тебе неписала, чтобы упустить такую возможность.
        Дорогой, Кото, какже мне нехватает твоей беззаботной ивесёлой улыбки, твоих тёплых речей инежных объятий.
        Каждый раз перед сном я вспоминаю наши долгие прогулки, часовые посиделки иразговоры. Разговоры обо всем насвете.
        Я никогда незабуду те наши последние летние дни вместе, когда мы часами сидели под заброшенным ипочти разнесенным агрессорами мостом. Нокак странно, я уже немогу вспомнить его названия. Что-то связанное снадеждой…
        Ивот наши разговоры под этой разрушенной надеждой…
        Хм.
        Они всегда были осерьезном. Ты порой затрагивал такие темы, откоторых хотелось плакать.
        Наш мир погружался впучину страха ипредстоящей войны. Неизвестный агрессор нападал сжестокой неожиданностью, появляясь то водном месте, то вдругом, итакже неожиданно прекращал уничтожение иисчезал. Иникто незнал, кто они ичто изсебя представляют. Авоенные силы обороны ввели полную секретность касаемо самого агрессора истратегии войны. Ивскоре перехватили власть всвои руки.
        Тактика онеразглашении иполное неведение того, что творится вмире, да военное положение - это всё, что унас было. Итебя это всегда бесило.
        Милый, Кото, я помню, наверное, каждое твое высказывание поповоду существующей политики. Каждую фразу вотношении военных, непроявляющих никаких действий кагрессору. Я помню твой дрогнувший голос, когда ты говорил ожертвах ипоследствиях.
        Я всегда слушала тебя сособым вниманием, хоть ничего инемогла сказать вответ. Тогда я ещё очень плохо разбиралась всостоявшемся положении дел. Да инастоящей информации унас вобщем-то небыло.
        Я просто мечтала стать пилотом ипоскорее вступить ввойну.
        Какая глупая самоуверенность, при полном отсутствии знания осостояниидел.
        «Девчонка», - снасмешливостью сказалбы ты. Да ты инераз высказывался омоей простоте.
        Иты был прав. Ты всегда был прав, только я ещё ничего непонимала. Это сейчас я знаю гораздо больше того, очем мы только догадывались тем летом. Ито, всего положения вещей даже нам неговорят.
        Осколькобы я сейчас отдала, чтобы хоть пару часов вновь посидеть вдвоём стобой под разрушенной надеждой (я когда-нибудь вспомню название моста) ирассказать тебе все, что я знаю сейчас. Какойже диспут унас былбы.
        Апомнишь, как мы впервые набрели наэтот мост?
        Мы, конечно, ираньше понему ходили, пока район сним неподвергся нападению агрессора. Номы никогда инедумали, найти там своё маленькое тихое место.
        Через день после разрушения этого района, когда военные, тщательно его смотрев, сняли оцепление, ты постучал вдверь моего дома итихо предложил пройтись.
        Свведением военного положения я неоднократно видела твое лицо омраченным, новтот раз… Дорогой, Кото, я увидела втвоих глазах настоящий страх.
        Втот раз мы впервые увидели воочию тут ужас, который оставляет после себя агрессор: катастрофические разрушения иещё невсе убранные санитарами тела.
        Ты шел стойко, держа себя вруках, твой взгляд был напряженным, агубы сжаты втонкую линию. Яже тихо шла рядом, вцепившись втвою руку исужасом смотрела посторонам. Апотом мне стало плохо. Помню, как вглазах потемнело, ауже вследующее мгновение ты аккуратно треплешь мои щеки ипытаешься меня успокоить. Мы сидим под этим мостом всвете дисплея твоего телефона, ая рыдаю иникак немогу остановиться.
        Самого момента как ты перенёс меня под разрушенную надежду я непомню, видимо потеряла сознание.
        Втот день мы просидели под мостом досамого комендантского часа. Всё это время мы просто молча сидели наголой земле прижавшись друг кдругу. Я дрожала отхолода, аты крепко обнимал меня, положив мою голову себе наплечо.
        Втот день я приняла окончательное решение, что стану пилотом именно боевой мехи.
        «Глупое ибесповоротное решение», - ведь так ты сейчас подумал, верно?
        Нотогда я впервые пошла против собственных страхов.
        Я всегда мечтала быть пилотом, нотолько втот день я поняла, что это теперь непросто прихоть, аогромная ответственность. Ответственность нетолько засвои идеалы, ноиз-за судьбы множества людей.
        Я понимаю, что я всего лишь одна измножества ролей внадвигающейся войне, ноя сделаю все отменя зависящее, чтобы моя меха достойно послужила для будущего нашей нации. Пусть я даже иневыживу впервом бою, ноя буду знать, что вэти минуты битвы учёные итеоретики получат какие-то данные. Ведь именно отпервого боя зависит наше будущее.
        Я пишу все эти красивые иважные слова, аусамой сердце замирает отстраха.
        Я все больше ибольше начинаю бояться этой войны.
        Дорогой, Кото, какже я хочу, чтобы ты меня сейчас крепко обнял иуспокоил. Мне так грустно оттого, что мы так далеко друг отдруга. Мне нехватает твоего присутствия, твоего тепла итвоей неизменной глубокой веры вто, что все будет хорошо.
        Прости меня, Кото, я стала такой слабачкой без тебя. Иодиночество становится все невыносимее итяжелее.
        Наради тебя я пройду все невзгоды наэтом свете, имы обязательно увидимся вновь. Я знаю. Я верю вэто.
        Асейчас - пока. Моё время выходит.
        Слюбовью, Тихиро.
        Сообщение сохранено
        Отправить? «Да», «Нет»…
        3
        Новое сообщение
        Привет, Кото.
        Заэти полгода, что я неписала, столько всего произошло: нового, удивительного инеожиданного.
        Нопрежде хочу сказать, какже я потебе соскучилась. Скаждым днём моя тоска все глубже оседает вгруди; порой захватывает так, что становится нечем дышать, аизглаз горький солёный поток. Иногда я плачу целыми ночами напролёт. Один раз я даже провалила тест насинхронизацию сроботом имой меха просто несдвинулся сместа. Втот день все мои мысли были только отебе.
        Порой мне начинает казаться, что та стена, которая выросла между нами, становится только крепче. Искаждым днём приближающейся войны, всё сильнее растёт мой страх того, что я могу невернуться внаш родной город, что мы больше несможем быть рядом.
        Милый, Кото, прости меня заэти слова, мне сейчас так тяжело итак горько надуше, что вновь хочется плакать ибиться вистерике.
        Ноименно сейчас я должна держать себя вруках идаже радоваться. Ведь вчера моя мечта сбылась, однако, завесь день я так инесмогла улыбнуться.
        Дорогой, Кото, прости что так долго неписала, ведь как только я написала прошлое письмо, меня тутже поймали. Служба безопасности набазе работала отменно. Номеня неотчислили иэтот инцидент, как выразился капитан Хирано, незанесли даже вмое дело. Все ограничилось лишь словесной выволочкой.
        Почему так? Я даже незадавалась этим вопросом. Им нужны пилоты, авремя наподготовку других уходит слишком быстро. Да и, наверно, они меня просто пожалели. Однако, телефон отобрали. Носегодня его вернули.
        Почему? - спросишь ты. Ая отвечу, чтовсе…
        Ввиду нового положения дел, связанных свооружением иучастившихся нападений агрессора, начало военных действий было перенесено наближайшие сроки. Азначит ивремя учёбы тоже сократили.
        Вчера я получила разрешение наавтономное пилотирование боевой мехи.
        Вот ивсе, скоро война.
        Донаступления дня «X» остается совсем немного. Амы, несмотря напройдённые экзамены ибиологические тесты, все ещё остаемся неумелыми инеподготовленными пилотами.
        Ачто если страх перед битвой, - или вовремя битвы, - завладеет нашими эмоциями? Что если он будет настолько силён, что мы несумеем синхронизироваться снашими роботами? Сознание инервная система пилота должны слиться ссистемами машины итогда ты управляешь мехой как своим телом. Только втебе уже не170сантиметров, аболее 170метров. Ноесли ты эмоционально нестабилен, то компьютер несможет сделать машину продолжением твоего тела.
        Поэтому почти все боятся, что, когда придёт время, система их отвергнет итогда исход битвы будет предрешён.
        Милый, Кото, еслибы ты был сейчас сомной рядом, ябы нечувствовала такой тяжести надуше. Только одно твое присутствие мне всегда придавало сил. Ноикроме этого, ты всегда мог утешить меня влюбой ситуации.
        Ах, сколькобы мне дало твое, хотябы короткое напутствие перед битвой. Я уверена, что разорвалабы всех клочья, хм… Какая глупость, - я про разорвать вклочья. Однако, мне всеже былобы гораздо спокойнее, еслибы ты сказал, что веришь вменя. Сказал, держа мои руки всвоих ипрямо смотря вмои глаза.
        Милый, любимый, Кото, мне так плохо без тебя, так одиноко. Ноя знаю, что должна, обязана, держаться. Ничего уже неизменить, ничего неисправить иневернуть назад, - война изменилавсё.
        Апомнишь, мы когда-то мечтали, что всегда будем вместе. Несмотря ни начто: ни напереезд, ни научёбу вразных академиях, ни покакимбы то ни было жизненным причинам. Мы обязательно встретимся, идаже накраю света сможем найти друг друга.
        Несмотря ни начто - всегда вместе.
        Даже война неказалась нам преградой. Только теперь сдержать свое обещание стало…
        Эх, небудем огрустном, ато я сейчас опять расплачусь. Ибез того нанашей базе довольно напряженная обстановка: все стараются держать себя вруках инепоказать при других свои эмоции.
        Эмоциональная разгрузка возможна только упсихолога. Эх, бедный человек, ему самому то сейчас нелегко, априходится постоянно выслушивать отдругих, как тяжело им. Воистину - человек сжелезными нервами. Хотя, может унего есть свой психолог.
        «Или уже психиатр», - сказалбыты.
        Ну чтож, впереди уменя, как иудругих пилотов, быстро убегающие часы плотной боевой подготовки иукрепления навыков пилотирования.
        Кстати, несмотря надовольно низкий процент психологической устойчивости, уменя самый высокий процент синхронизации смехой. Вот как порой бывает.
        Однако, этого ещё недостаточно, чтобы смело идти вбой. Адень «X» незагорами (уменя аж мурашки повсему телу отэтой мысли).Брр…
        Милый, Кото, ксожалению, я незнаю, когда еще смогу тебе написать.
        (исмогули вообще)
        Нопрощаться стобой нежелаю.
        Я помню наше обещание быть вместе иникогда незабуду, что между нами было, итвое тихое скромное признание влюбви.
        Дорогой, Кото, ты всегда будешь вмоём сердце ивмоих мыслях. Иникогда, поверь, никогда моя любовь ктебе неугаснет.
        Вот я вновь плачу.
        Ноэто слёзы отхороших воспоминаний отебе.
        Я люблю тебя.
        Твоя Тихиро.
        Сообщение сохранено
        Отправить? «Да», «Нет»…
        4
        Новое сообщение
        Дорогой, Кото, вот инастал день «X». Весь мир затаился внапряжении, аармия приведена вбоевую готовность.
        Вовсех городах истранах введён комендантский час. Кто может прячется вбункерах, укого нет такой возможности, сидят дома, отчаянно надеясь, что бой будет вдали отних. Выходить наулицу строго запрещено, да иврядли кто осмелится. Запрещены телефонные звонки ивсякая радиосвязь, кроме военной частоты. Ноя уверена, что моё сообщение дойдёт.
        Милый, Кото, я даже непредставляю, как выразить то, что творится уменя сейчас вдуше. Ноя могу сказать одно: там нет страха. Я более его неощущаю.
        Вданный момент я сижу вкабине пилота мехи. Биосканеры считывают показатели моего тела ипередают их набортовой компьютер. Уровень синхронизации выше 80процентов иэто при условии, что я сейчас сижу стелефоном инабираю тебе сообщение. Вмоей голове роится множество разных мыслей, ноничуть немешает мне быть частью робота. Я уже научилась, скажем так, абстрагировать неотносящиеся кпилотированию эмоции вотдельной ячейке мозга. Аконтроль над программами синхронизации стал для меня настолько обыденным, что ненужно даже сосредотачиваться ипостоянно вертеть вголове коды доступа иключи управления. Меха для меня - словно моё тело.
        Да, да, непродолжение иневторое, аименно моё, словно я пользовалась им ссамого детства.
        Оно ипонятно, последние две недели я вылезала измехи только чтобы поесть ипоспать. Порой я спала даже вкресле пилота. Инструкторы ругались наменя, адобрая половина сослуживцев крутила пальцем увиска. Ноя упорно добивалась своего, выматывалась порой дополуобморочного состояния. Инезря.
        Дорогой, Кото, мне доверили новейшую меху, - можно сказать - я пилот испытатель. Наней более мощное вооружение и, Кото, она летает!
        Я единственный пилот вЯпонии, который впервом бою поднимется внебо. Правда название модели пугает: «Икар». Сблестящими доспехами небесного цвета он совсем невнушает страх. Они сделали слишком милого робота, хоть ивысотой 200метров. Однако, начинка унего по-настоящему ужасающая. Авсамом сердце «Икара» водородный реактор сфункцией самоуничтожения. Такая махина при взрыве будет сравнима с«Толстяком», сброшенным наХиросиму.
        Так что, как я уже говорила, я боле нечувствую страха. Когда ты сидишь внутри водородной бомбы, имеющей наборту боевой арсенал нескольких эсминцев, ивлюбой момент должен появиться, превышающий тебя повоенной мощи, досих пор доконца неизведанный враг, - страх уходит. Для него просто нет места. Я незнаю как объяснить тебе почемутак.
        Я просто больше ничего небоюсь. Моя мечта превратилась вмиссию иотказаться отнеё, значит потерять все. Пусть я всего лишь одна боевая единица измногих, ноя стольже важна, как илюбой другой пилот. Я исполню свою миссию. Исловно Берсерк буду бороться допоследнего.
        «Какие громкие слова», - скажешьты.
        Ая отвечу, что это все твои слова, только сказанные мной. Если укого-то икогда-то были сомнения поповоду моей психологической устойчивости, то спустя почти девять месяцев боевой подготовки я готова развеять их все враз.
        Я нехочу сказать, что я стала роботом сопределёнными кем-то заданными командами. Я досих пор остаюсь человеком. Ночеловеком состойким эмоциональным фоном.
        Последние месяцы дали мне больше чем вся моя жизнь, апоследние две недели взрастили вомне полный самоконтроль.
        Ноэто то, что есть сейчас.
        Ачто будет, когда придёт агрессор?
        Страха нет, нонекая неуверенность всебе присутствует, всеже мы необладаем достаточным знанием обагрессоре, Икак противник поведёт себя вбою - неизвестно. Теоретики создали тысячу возможных вариантов развития событий, нопри скудности наших знаний, может оказаться так, что они даже близко неподошли ких возможностям.
        Чтож, что покажет агрессор неизвестно, ноимы несголыми руками.
        «Какбы небыло, что мы натанк свилами полезем?» - выразился один пилот налекции потеории поведения противника. Ивсе вдруг замолчали. Никто незнал, что ответить. Апотом лектор произнес, что даже эти вилы найдётся куда воткнуть; главное - несдаваться ипродержаться первый бой, ато второму вилы модифицируют. Инаконец все засмеялись, нособлегчением или сиронией, кто знает. Я улыбнулась снадеждой.
        Дорогой, Кото, втот момент я вспомнила все твои речи, который ты горячо выплескивал под мостом Устойчивой Надежды (я всеже вспомнила как он назывался) отом, что мы обязательно победим. Я верила тебе, пусть ислепо, новерила. Аведь натот момент мы знали ещё меньше, можно сказать, совсем ничего. Ноты упорно продолжал настаивать, что какимбы ни был агрессор, Япония найдёт что ему ответить; вбытность самураи смечами шли против порохового оружия. Идаже, если проигрывался один бой, то невойна вцелом.
        Эх, милый Кото, твоибы речи, да всем пилотам перед битвой.
        Нам всего-навсего пожелали удачи, да приказали держаться как можно дольше. Ничего, кроме иронии, их слова невызвали внас.
        Какбы мне хотелось сейчас прижаться ктебе, почувствовать твой запах, ощутить биение твоего сердца. Просто обнять, хотябы ещёраз.
        Кото, прости, что я несмогла прийти втот день. Я задержалась насдаче предварительных тестов вакадемию иопоздала наобратный синкансэн.
        Еслибы я только приехала вовремя. Я уверена, что унас хватилобы времени, чтобы уйти изтого района. Только еслибы я успела насвой синкансэн.
        Прости меня, Кото.
        Прости, что так инесказала тебе тех слов. Я все время ждала более подходящего момента, более спокойного времени. Ноэта война недала мне ишанса. Хотя втот день я вполне моглабы тебе признаться, ведь ты собирался сводить меня вресторан намой шестнадцатый день рождения.
        Прости, Кото, что все так получилось. Я несмогла уберечь наше счастье ипровалила самый главный экзамен всвоей жизни.
        Дорогой, Кото, я верю, что мы обязательно встретимся. Если эта война смогла разорвать нашу связь, то онаже сможет вновь соединить нас вместе. Итогда я более небуду колебаться, - все сомнения давно развеяны имоя наивность иглупость канули влету, - я просто брошусь ктебе вобъятия ипосле долгого поцелуя, наконец, скажу то, что давно хотела, нопочему-то боялась.
        Милый, Кото, твой голос досих пор звучит уменя вголове, амоё тело вспоминает твои нежные объятия итепло твоих рук. Иименно сэтими мыслями, вмой семнадцатой день рождения, я вступлю вбой сагрессором, похитившим часть моей жизни.
        Ноя несобираюсь мстить, - это чувство будет только мешать, - я буду бороться заправа тех, кто все ещё ждёт своё счастье, кто хочет жить внормальном испокойном мире. Я ринусь вбой, чтобы потом кто-то всеже смог сказать простые, нотакие важные слова: Я люблю.
        Да, я люблю тебя, Кото, ивсегда любила. Ия пронесу нашу любовь сквозь войну, мимо самой смерти икогда мы встретимся вновь, уже никто несможет нам помешать.
        Какже сильно забилось моё сердце, пока я писала эти строки.
        Дорогой, Кото, это всё для тебя: моё сердце имоя жизнь.
        Нонам пора прощаться; я уже чувствую, что звучит набат - час «X» настал.
        Синхронизация 90процентов, все системы приведены вбоевую готовность. Мир замер.
        Пожелай мне удачи.
        Я люблю тебя, Кото.
        Сообщение сохранено
        Отправить? «Да», «Нет»…
        После возникшего наэкране вопроса, Тихиро колебалась всего секунду. Прикрыв глаза, стяжелым вздохом, она как всегда нажала клавишу «Нет».
        Телефон пискнул иочередное сообщение никуда неушло.
        Девушка медленно подняла взгляд ипосмотрела набортовые мониторы. Поверх изображения окружающего меху пространства, находились десятки полупрозрачных консолей, различные символы вкоторых говорили осостоянии робота иеё тела. Пробежав глазами попостоянно переписывающимся строчкам, Тихиро вновь убедилась, что готова кбою. Иполная решимости, слегкой улыбкой нагубах иогнём вглазах, закрыв телефон раскладушку икинув его под кресло, крепко ухватилась зарычаги управления.
        «Еслибы я только успела насвой синкансэн, - подумала Тихиро, вновь проверяя показания мониторов. - Сиделабы я сейчас вэтом кресле? Может быть мы погиблибы оба».
        «Мыбы все равно неуспели спастись, - прозвучал веё голове мужской голос. - Перестань уже винить себя вмоей смерти».
        - Кото!
        Экраны мигнули ипоказали врага. Раздался сигнал тревоги.
        Вдуше загремел набат, улыбка сменилась оскалом, огонь вглазах взметнулся пламенем ярости.
        Игромко закричав, Тихиро взмыла внебо.
        Петля
        Заокном тихо падал снег. Он медленно кружился вслабом дуновении ветра инеспеша ложился надавно запорошенный подоконник. Бесчисленные сугробы покрывали небольшой двор. Еле заметным углублением проглядывала занесенная снегом тропинка.
        Солнце садилось, ноего желтый диск еще сутра скрывался засерыми тучами ибелыми хлопьями.
        Вкомнате царил серый полумрак. Единственное окно, наполовину занавешенное тяжелой шторой, давало мало света. Аперегоревшая сутра лампочка мертвым грузом висела спотолка. Итолько монитор ноутбука слабо рассеивал серую тьму.
        Сидевший застолом мужчина откинулся наспинку стула ивзглянул назакопченную лампочку.
        Завесь день его пальцы неотбили ни одной строчки, авголове неродилось ни одного целого предложения.
        Втакие мрачные дни писательство давалось ему струдом, который, порой, неприносил ничего кроме потерянного времени. Ноизменить своей привычке, - сидеть допоследнего, пока небудет написана хотябы одна страница, - он немог.
        Взглянув вправо, мужчина посмотрел вокно. Снегопад стал сильнее. Слабо подсвечиваемый пока еще тусклым уличным фонарем, он словно отрезал его отвсего мира.
        «Совсем как тогда, - подумал он. - Ничего неменяется. Но… этой ночью я сделаю то, что должен!»
        Сэтими мыслями он вновь придвинулся кстолу ивнимательно, словно там могли родиться слова, посмотрел надевственно чистую страницу «Ворда».
        Тяжело вздохнув, мужчина двумя пальцами потер переносицу (старая привычка, когда он носил очки) и, хрустнув пальцами, начал печатать.
        Черные буквы, непрерываясь пробелами, точками изапятыми ложились вмонотонные строчки. Приглядевшись, можно было различить одно итоже слово, непрерывно заполняющее страницу мелким шрифтом:
        «Мариямариямария»…
        Он неспеша нажимал наклавиши, несводя глаз смонитора. Новзгляд его уходил куда-то дальше постепенно сливающихся вего сознании строк.
        Щелчок защелчком, буква забуквой, авголове лишь белая мгла изподсвечиваемого ночным фонарем падающего снега.
        Когда страница закончилась, мужчина закрыл крышку ноутбука, даже неподумав сохранить напечатанное ирешительно встал из-за стола.
        Теперь вкомнате царил сумрак.
        Из-под двери вкоридор пробивалась тонкая полоска света.
        Вглухой тишине было слышно, как наулице скрипнула калитка, азатем хруст свежего снега под ногами. Хотя последнее рисовало лишь его воображение.
        «Пора встречать Машу». - Мужчина улыбнулся скорее кому-то невидимому, чем себе ивышел вприхожую.
        Взглянув вбольшое зеркало, он пригладил тронутые увисков сединой волосы иоправил серый свитер. Иповернулся навстречу морозной свежести, без спросу ворвавшейся сквозь открывшуюся дверь.
        - Дорогой, я дома, - произнесла девушка, отрезая выход теплу.
        Щелкнул дверной замок.
        - Привет, Солнышко, - сказал мужчина широко улыбнувшись.
        Намгновение его улыбка стала грустной, подернутой меланхолией; заблестели глаза. Нокогда Мария сняла капюшон ивзглянула намужа, глаза его озарились радостью испокойствием, аего губы расплылись вприветливой улыбке. Нобыло вэтих эмоциях ичто-то иное, словно он ждал этой встречи всю жизнь.
        - Сергей? - неглядя она поставила сумку натумбу для ботинок, нота стихим шорохом слетела взазор между стенкой.
        - Что?
        - Что-то произошло? - Вее взгляде читалось беспокойство.
        Неснимая куртки, она подошла кнему вплотную ипровела пальцами поволосам. Легкая инемного печальная улыбка скользнула поее лицу.
        - Незамечала, что тытак…
        - Что?
        - Мм… ничего, - она улыбнулась чуть шире исняла куртку. - Решил для импозантности виски подкрасить?
        - Ахэто…
        Сергей опустил глаза, машинально прикоснувшись ксвоим волосам.
        «Еслибы ты знала,» - грустно подумал он про себя.
        - Брр, ну ихолодноже там. - Сняв сапоги, девушка проскочила накухню. - Глянь вокно, посмотри, что твориться! - Громко произнесла она, вытаскивая изнавесного шкафчика большую турку ибанку скофе. - Ты кофе-то будешь?
        Сергей кивнул. Итутже вздрогнул, ведь он досих пор стоит вприхожей, ижена его видеть неможет. Нотак ничего инеответил. Он знал, что вопрос был чисто символический.
        - Когда я выходила сработы, то еще более-менее нормально было! Ноподходя кдому, я еле дорогу видела под ногами. Шла, так сказать, наавтомате.
        Сергей вошёл накухню исел застол, наблюдая как жена варит излюбленный напиток.
        - О, ты здесь, - Мария повернулась, взглянув намужа, - ая кричу тут… Я краев дороги невидела. Такой снегопад намоем веку впервые.
        Девушка провела рукой улба, убирая прядь золотистых волос заухо и, широко улыбнувшись словно малое дитя, вновь повернулась кплите. Кофе начал закипать, ипышущая ароматом коричневая пенка стремительно поползла кгорлышку турки.
        - Ооп… - проговорила Мария, быстро отводя варево отогня. - Я пока небуду выключать плиту. Толи я немогу согреться, толи унас вдоме холодно.
        Она разлила кофе подвум кружкам исела застол.
        - Ты давно печку топил? - спросила девушка, насыпая всвою чашку сахар.
        Сергей лишь пожал плечами. Он исам уже незнал: толи вчера вечером, толи рано утром. Аможет ивечность назад. Для него это казалось нестоль важным. Да ихолода он совсем нечувствовал. Разве что пар изорта…
        Пар?
        Он незаметил, как закурил. Вего руке дымилась сигарета, рядом стояла импровизированная пепельница избанки из-под кофе.
        - Неизменный вечерний кофе сникотином, - проговорила Мария, вдыхая дым свишнёвым ароматом.
        - Инеизменная твоя фраза обэтом, - Сергей взглянул насигарету истряхнул пепел.
        - Меняже всегда саму тянет курить, - девушка вновь убрала упрямую прядь улба исделала глоток дымящегося напитка. - Особенно после таких смен как сегодня.Уф…
        Она передернула плечами. Аее тяжелый вздох, казалось навеки отпечатался впамяти Сергея. Сколько он их слышал, - из-за работы, из-за его упрямства. Ини одного попусту, - ноименно этот повис тяжелым грузом вего сознании. Блеск ее печальных глаз игрустная улыбка, пытающаяся скрыть вдруг упавшее настроение.
        Сергей затушил сигарету иоставил пепельницу накрай стола.
        Поего телу пробежал легкий холодок, арука застыла убанки сокурками. Одно мгновение он сидел недвигаясь, потом сжал пальцы вкулак, сделал размеренный вдох иположил руку перед собой.
        «Ничего неменяется, - подумал он. - Я уже машинально повторяю…»
        - Сергей? - позвала его девушка.
        Мужчина еле заметно вздрогнул ипосмотрел нажену.
        - Все впорядке? - спросилаона.
        Сергей попытался улыбнуться как можно обескураживающе, нолишь натянуто растянул губы.
        - Загадай желание, - произнёс он, внимательно взглянув наМарию.
        Девушка удивлённо подняла брови, новсеже задумалась ичерез секунду кивнула.
        - Накакой щеке ресничка?
        Мария показала направую половину лица.
        Сергей протянул руку иснял пальцем ресничку под правым глазом жены.
        - Что загадала?
        - Несбудется, - пробурчал девушка. - Зачем спрашиваешь? Кстати, - она оперлась локтями окрай стола, приблизившись кмужу, - агде твои очки?
        - М? - Удивился мужчина имашинально потёр пальцами переносицу.
        - Ты без них невидел даже, накрашена я или нет. Атут еле заметную ресницу разглядел, - удивлённо инесколько настороженно произнесла Мария.
        Сергея как током прошибло, намгновение он весь напрягся изатаил дыхание, несводя глаз сжены.
        «Забыл, кретин! - пронеслась вего голове. - Даже изящика невыложил».
        Девушка внимательно разглядывала его лицо, периодически скользя поседине вего волосах иждала ответа.
        Наконец Сергей многозначительно прочистил горло, прикрыв рот кулаком иответив навзгляд жены просто пожал плечами.
        - Где-то лежат, - уклончиво ответил он ипотянулся кпачке сигарет, лежавшей впереднем кармане брюк. Ноостановившись напол пути, взял вобе руки чашку сгорячим напитком исделав небольшой глоток, решил сменить тему. - Как прошла смена? - заботливо спросилон.
        Мария отстранилась назад, бережно подхватила ладонями горячую кружку исгрустью вгляделась видущий отнеёпар.
        «Зря спросил, - подумал Сергей. - Каждый раз, дурак, наодни итеже грабли. Всегда невпопад уклоняюсь, бередя её память.»
        Аведь этот день был для нее тяжелым. Ион это знал, немог незнать. Столько трагедий веё душе, столько смертей предстало её глазам. Сегодня она отдала все силы, все эмоции исаму себя. Аэта ночь заберёт остальное.
        - Если нехочешь, можешь неговорить, - тихо произнес мужчина, ловя её грустный взгляд. Ноон уже знал, что она всё равно расскажет.
        Для неё было необходимо выговориться, иСергей это прекрасно понимал: снять тяжесть сосвоих плеч, разделить её скем-то. Словно исповедь, будто где-то, вглубине души, она чувствовала, что эта ночь может оказаться…
        Мужчина мотнул головой, отгоняя отсебя дурные мысли исделал глоток уже остывающего кофе.
        Хотелось курить, ноникогда раньше он непозволял себе более одной сигареты вечером застолом. Анасегодня итак достаточно подозрений.
        Нужно потерпеть, осталось недолго.
        Споследней мыслью ему вдруг непреодолимо захотелось обнять свою жену крепко-крепко, вновь почувствовать вкус ее поцелуя, вдохнуть аромат её золотистых волос. Инеотпускать сегодня никуда, любой ценой удержать рядом.
        Ноон знал, что это невозможно.
        Мария допила уже холодный кофе ипоежившись, толи отставшего неприятным навкус напитка, толи отхолода, подошла краковине. Включил воду, она стала старательно намывать кружку.
        - Столько преждевременных родов, - проговорила она. - Ивсе сосложнениями.
        Сергей несводил снеё взгляда. Глаза щипало отвыступивших слез, ион едва поборол машинальное движение, чтобы протереть глаза; сколько раз он таким образом терял контактные линзы. Сегодня он должен был их снять инадеть очки, чтобы Мария ничего незаподозрила. Нокак всегда, отаких ставших вего жизни мелочью вещах он просто забывал, поглощенный ожиданием новой встречи.
        - Я ещё вчера тебе говорила, что унас вреанимации ибез того больше детей чем положено…
        Она всё ещё намывала, уже давно ставшую чистой кружку под холодной струей воды. Её плечи казались бессильно повисшими, аподбородок почти касался груди.
        Сергей знал, что она плачет; тихо без содрогания. Поэтому она неповорачивалась, делая вид что кружка всё ещё грязная.
        Обычно она никогда нескрывала своих слёз. Ноэтот день был другим; иным, тяжелым инеуправляемым.
        Нотолько невэтотраз.
        Сергей сжал кулаки, несводя глаз совсё ещё стоявшей ураковины жены. Сегодня вочтобы то ни стало, он это сделает. Однако, он также понимал, что уже невпервый раз пытается изменить ставший константой день.
        Слёзы всё-таки пробили дорожки вего глазах, ион смахнул их все ещё сжатыми вкулак руками. Потом зажмурившись, потёр пальцами переносицу, машинально приподнимая несуществующую дужку очков.
        Он замер, неотводя пальцев отлица.
        «Разве я невлинзах? - пронеслось вего голове. - Абылили они?» - Отдалось где-то эхом.
        Сергей вдруг вспомнил орецепте налинзы, который лежал вящике его письменного стола вместе сочками. Ноникак немог вспомнить, когда, после того как это день прошёл, ему их доставили.
        Вголове воцарилась пустота итолько этот день теперь терзал его мысли. Все другое, - абылоли оно? - он отбросил назадний план ивновь взглянул нажену.
        Мария, наконец, отставила намытую чашку всторону. Но, отключив воду, она так инеповернулась, алишь оперлась руками окрай раковины.
        - Сегодня, пока мы спасали новорождённых (четверо родов сразу) … - девушка замолчала, пытаясь собраться смыслями.
        Она внимательно смотрела належащую перед ней грязную турку, авголове вертелся весь хаос сегодняшнего дняи…
        …одна маленькая, еле заметная мысль: «её надо помыть, хоть что-то нужно изменить вэтом»…
        - Мария, - буквально одними губами прошептал Сергей.
        - … мы потеряли пятерых, казалось стабильных уже деток. Нореанимация снова переполнена. Работать некому, лечить нечем.
        Последние слова буквально потонули ввоздухе, словно кто-то плавно крутанул ручку громкости наноль.
        Сергей поднялся из-за стола иподошел кжене. Он нежно её обнял, проведя руками поталии, сомкнув пальцы наеё животе иуткнулся носом веё волосы. Отних исходил лёгкий аромат лаванды иеле заметный, новсегда устойчивый запах хлорки.
        Как ивсегда, он немог найти всебе ни одного слова, чтобы ответить наплач её души, чтобы хоть как-то поддержать. Впрочем, она всегда говорила: «Незнаешь, нелезь». Поэтому он просто молча её обнимал, старался дышать сней водном ритме иждал пока она успокоится.
        Вот исейчас неизменилось абсолютно ничего. Вкоторый раз, шаг зашагом, он невольно повторял этот день.
        Отпустив раковину, Мария мельком взглянула нанаручные часы иположила ладони наруки мужа.
        «Уже скоро, - подумал Сергей, успев заметить время начасах. - Но… когда… - мелькнула странная мысль, сначала непонятная, нобыстро оформившаяся, она гулким эхом разлетелась поего сознанию: - когда она начала смотреть начасы?»
        Вглухой тишине, словно взрыв прогремел звонок телефона.
        Мария вздрогнула изамерла, сильнее сжав пальцы наруках мужа.
        «Нет, - взревело сознание Сергея, - ещё немного, ещё одно мгновение!»
        Вновь прогремел звонок.
        Девушка разжала пальцы иосвободившись отобъятий, повернулась всторону прихожей, где стоял телефон.
        Дзииинь!
        «Её глаза, они словно два колодца печали, - подумал Сергей. - Напряжена, вот-вот готова сорваться ктелефону… такое ощущение, будто она ждала этого звонка».
        - Может что-то важное? - проговорилон.
        Авего голове вопило другое: «Нет, скажи, что насегодня никаких звонков! Дурень, почему ты его вообще неотключил? Почему ты неможешь изменить такие простые вещи - всего-то выдернуть этот чертов шнур!»
        Дзииинь!
        - Да, - упавшим голосом произнесла Мария инаправилась вприхожую.
        «Ненадо! - продолжало вопить сознание Сергея. Но, как ипрежде, он просто молча смотрел ей вслед, невсилах сделать хотябы один лишний шаг. - Яже вижу, ты сама этого нехочешь! Остановись! Мария!»
        - Слушаю… - Ее тихий голос, нони капли удивления или вопрошающей интонации внём небыло. - Да я уже выбегаю.
        Она положила трубку ибыстро начала одеваться.
        - Дорогой! - громко позвала она мужа.
        Сергей наконец нашёл всебе силы сдвинуться сместа. Однако, сколько некричало его сознание: «Останови ее, запри дверь, невыпускай!», - он мог лишь стоять рядом имолча наблюдать, как вновь рушится этот день.
        - Вгороде авария: полетела подстанция ибольница обесточена, - проговорила девушка, надевая сапоги. - Аунас пятнадцать детей нааппаратах ИВЛ, - она натянула куртку. - Аих зарядки хватает где-то наполчаса.
        - Будете дышать их мешками? Как их там - Амбу? - деловито спросил Сергей.
        «Кретин! - ревело вего голове. - Тыже дал слово, что вэтот раз ты все изменишь! Да какого дьявола, всё повторяется один-в-один? Сделай это!»
        - Такое уже было однажды, - ответила девушка. - Правда, - её голос сник, - небыло столько тяжелых детей иперсонала было достаточно…
        Иуже недумая более ни очем, Мария быстро поцеловала мужа вгубы инакинув капюшон, выскочила намороз.
        Хлопнула дверь. Щелкнул автоматический затвор.
        «Ну почемуже ты стоишь!? - вскричало его сознание. - Сделайже что-нибудь, онаже опять исчезнет! Болван! Кретин! Ублюдок! Ничтожество! Разорви это сраный, долбаный круг!»
        Отбезысходности Сергей опустил голову исжал кулаки.
        Он все понимал, знал, что нужно делать, но, как ивсегда, некий невидимый барьер держал его наместе. Изнего будто высосали всю силу воли икак смятый бумажный листок, брошенный вреку, он был обязан подчиняться ее течению.
        Сколько раз он хотел изменить этот день, сколько новых мыслей рождалась поэтому поводу его голове. Нокак только наступало время…
        «Пять лет. Пять лет ничего неменялось»…
        «Каждый год я жду этого дня, - вбессилии думал он. - Жду этой минуты, когда она наконец войдет вдверь, впуская холод искажет: „Дорогой, я дома“. Жду её весёлую иприятную улыбку, ивозможность вновь её обнять. - Изего глаз потекли слёзы, они скапливались накончике носа иогромными солёными каплями падали наносок правого тапка. Тихие рыдания сотрясали его тело. - Водин итотже день, каждый год, она появляется передо мной - живая инастоящая. Ивсё повторяется как тогда - пять лет назад. Теже разговоры, тотже неизменный кофе, доблеска намытая кружка иоставленная враковине турка. Её короткий рассказ отяжелом дне иэтот безапелляционный звонок, после которого она вновь исчезает. Неужели я никогда несмогу её спасти?»
        Он стоял, сжимая иразжимая кулаки. Понимал, что нужно действовать. Знал, что нужно делать.
        Анужно было бежать, догнать, успеть до… дотого, как её собьет машина, потерявшая вметель управление. Дотого, как она замерзнет, истекая кровью.
        Нужно заставить себя сделать хотябы один шаг, чтобы вырваться изэтого дома ибежать следом.
        «Но, чтобы это сделать, - подумал Сергей, - нужно что-то вспомнить. Что то, из-за чего я тогда помчался заней. Какая-то мелочь. Нотолько она сможет заставить меня сдвинуться сместа. Дьявол! Когда она придёт мне вголову, будет уже поздно! Впятый раз она приходит, ия никак немогу оставить её вмире живых!»
        «Аможет это иневозможно?» - тихо прошептало сознание.
        - Тогда зачем? - выкрикнул он впустоту. - Зачем каждый год, один итотже день; снова иснова!?
        «Она всего лишь призрак. Она мертва, иты уже ничего неможешь сэтим поделать. Аэта временная петля просто ошибка».
        «Просто её дух пожелал остаться здесь»…
        - Но, - мужчина вдруг успокоился, вытер слезы ипосмотрел насебя взеркало. - Пять лет ничего неменялось, новэтотраз…
        Он смотрел вотражение своих безумных глаз илихорадочно вспоминал весь сегодняшний вечер. Движение задвижением. Слово засловом.
        Он неизменил ничего.
        Ноона.
        «Да. Мария сегодня была… другая? - задумался он. - Новчём? Таже улыбка - больше грустная, тотже поцелуй, тотже взгляд. Теже дви… она впервые посмотрела начасы. Словно чего-то ожидала. Ипотелефону она говорила так, будто знала, что ей скажут. Она… она внесла изменения».
        - Нопочему я ничего немогу? - Сергей ударил себя пощекам ладонями ивстряхнул головой. - Так, - он снова посмотрел всвои глаза. - Если призрак что-то может, то чем я хуже?
        «Сумка», - мелькнуло вего сознании.
        «Вот что она забыла. Вот почему я заней побежал. Ногдеже эта сумка?»
        - Стоп!
        Втоже мгновение мужчина, щелкнув замком, выбежал наулицу. Втапках исвитере, нечувствуя холода ипрактически ничего невидя из-за сильной метели, он пробрался сквозь сугробы ккалитке.
        - Еслибы я остался искать её вещи, - бормотал он, пытаясь открыть безнадёжно запечатанную сугробами калитку, - то точно опоздалбы. Значит, я всё-таки могу что-то изменить. Могу! - вскричал он, перебираясь через забор.
        Оба его тапка остались вснегу иводних носках он опрометью помчался позанесённой снегом дороге всторону больницы.
        - Мария! - закричал Сергей.
        Его ноги пощиколотку вязли вснегу, носки ибрюки промокли, ноон этого нечувствовал ипродолжал бежать сквозь метель. Вокруг все терялась вбелой мгле, аглаза практически невозможно было открыть из-за сильного ветра, швырявшего вего лицолёд.
        - Мария!
        Что он ей скажет, когда найдёт? Как он остановит её отпохода вбольницу, где её насамом деле уже пять лет никто неждёт? Ичто будет потом?
        Все эти вопросы его уже неинтересовали. Сейчас самое главное было успеть найти ее дотого, как машина потеряет управление.
        «Толькобы успеть, - металась вего голове, - толькобы успеть».
        Новэтой метели ничего небыло видно. Сейчас Сергей даже непонимал, втомли направлении он бежит, несбилсяли?
        Ему оставалось только податься судьбе. Судьбе, скоторой он столько лет боролся, нокоторая никогда несводила его спроторенной дороги.
        Он всегда добирался ктому перекрёстку где погибла Мария. Нолишь втот день, когда все это случилось впервые, он стоял там наколенях обнимая её мёртвое тело.
        Их заносило снегом. Метель трепала её золотистые волосы, акровь наних постепенно замерзала. Его трясло отхолода, ион все сильнее исильнее прижимал ксебе погибшую жену.
        Никто их невидел. Никто неслышал его рыданий, сквозь которые он постоянно повторял еёимя.
        Мокрый отснега, пота икрови, Сергей дрожал всем телом. Он уже нечувствовал своих замёрзших рук, авноги впивались сотни острых игл. Ноиэта боль постепенно стихала.
        Слёзы стянули кожу наего лице, агубы потрескались ималенькие капельки крови, размазанные ветром, застывали наего подбородке.
        Постепенно он проваливался втёмную бездонную пропасть. Силы покидали его, аобнимавшие тело Марии руки, примерзали кзалитой кровью женской куртке.
        Сердце Сергея постепенно сбивалось сритма, адыхание становилось реже.
        Так закончился тот день.
        Последующие повторяющиеся дни он приходил кпустому перекрёстку. Исгорьким пониманием того, что её больше нет, рыдал сидя натом самом месте, как втотраз.
        Здесь больше небыло ничего, как итой машины, стоявшей встороне снасмерть перепуганным водителем. Сергей знал, что время утеряно иеё уже невернуть.
        «Нотолько несегодня! - продолжало кричать сознание. - Вэтот раз все будет по-другому! Я успею, я догоню ее дотого, как она выйдет натот грёбанный перекрёсток исмогу удержать… Я вырву её изэтой петли! Вырву живую! Она неумрёт!»
        - Мария! - Сэтим именем насвоих устах Сергей выскочил избелой мглы под призрачный свет уличного фонаря, еле пробивающийся сквозь пелену снежной метели.
        «Нет», - пронеслась вего голове.
        Он упал наколени иобхватив себя уже ничего нечувствующими руками, заплакал, сотрясаясь отбеззвучных рыданий.
        «Неужели всё это бес толку, - думал он. - Инет ни единственного шанса обмануть судьбу? Яже вышел раньше, впервые нестал терять время напоиски ее сумки. Ивсё равно опоздал»…
        - Зачемже тогда ты приходишь, - еле слышно бормотал Сергей, сотрясаясь отхолода. - Зачем мучаешь меня, если тебя невозможно спасти?
        «Прости меня любимая. Я ивэтот раз ничего несмог. Прости».
        Он сидел наколенях, обнесённый снегом, иприжимал окоченевшие руки кгруди. Метель терзала его бесчувственное тело иуносила вдаль одно немое слово, раз заразом слетавшее сего недвижимыхгуб.
        Давно перегоревшая закопчённая лампочка под потолком качнулась отсильного порыва ветра, ворвавшегося сквозь разбитое окно. Заледеневшая штора скребла остену, аеё нижний край утопал взапорошившем пол снегу.
        Комната была пуста (впрочем, как ивесь дом) уже пятьлет.
        Студент
        Совсем нехотелось оставаться одному, вэтом совершенно незнакомом мне городе.
        Черт. Атак хотелось поскорее закончить школу ипойти учиться вучилище, обучаться будущей профессии…Но…
        - Знаешь, ненужно думать одоме, - сказала успокаивающе мама. Она видела мою грусть и, даже, некое отчаяние вглазах иналице. - Мальчики изтвоей комнаты очень даже неплохие. Я думаю, что вы поладите. Все будет хорошо.
        Хотелбы я наэто надеяться. Хотя, чего я боюсь? Да, какого…
        Все новое меня всегда страшит. Я боюсь этого и, если есть возможность, я всегда стараюсь отсрочить эти моменты. Ноэто нетот случай.
        Я уже студент. И, попытаться отсрочить это, значит быть вышвырнутым изучилища.
        Я идиот. Ичего я боюсь? Я привыкну. Я обязательно привыкну.
        Вокзал автобусной станции был пуст, ну… если несчитать кассира завторой кассой, продавца, вотгороженной иабсолютно неуютной конурке, набитой всем, чем только можно, иженщины, готовой затри рубля пустить вас втуалет. Ну и, разуметься, я имоя мама.
        Впомещении было неуютно ихолодно, отчего меня сотрясал озноб, хотя мои мысли были склонны ктому, что знобило меня вовсе неиз-за прохлады взале, аиз-за того, что мне вот-вот предстоит стать самостоятельным.
        Черт. Ая ведь мечтал обэтом. Но, ксожалению, сбывшиеся мечты почти всегда дают нетот результат, которого ты ожидаешь.
        Мне почему-то вспомнилась песня группы «Алиса». По-моему, она называется «Театр теней».
        Ноона ничуть несоответствовала моему настроению. Мне даже хотелось плакать, так я нежелал вступать вновую жизнь.
        - Ты привыкнешь ипотом даже незахочешь приезжать домой. - Мама улыбнулась. - Нет, конечно, домой ты приедешь судовольствием, нотебя уже будет тянуть обратно вобщежитие. Это как я, когда училась. Мне все хотелось домой, априеду, уже тянет обратно. Тебе просто нужно привыкнуть.
        Знаешь, немного трудно привыкать ктому, чего почти нежелаешь. Ия почти это сказал, новпоследний момент всеже проглотил эти слова. Все-таки это личное. Да я исам пока еще полностью неразобрался совсеми своими чувствами.
        Здание наводило тоску. Тоска наводилась напечаль, оставленную отъездом мамы итем, что я вступаю вновую жизнь, независимую отродителей.
        Взалу вбежал мальчик лет двенадцати и, заплатив женщине застолом три рубля, зашел вмужскую уборную.
        Появилась молоденькая девушка сдевочкой восьми лет, иони обе подошли ко второй кассе. Вготическом помещении ее слова разлетелись повсем углам, врезультате чего, как мне кажется, даже тот мальчик, который был сейчас втуалете, услышал, как девушка попросила билеты доМосквы напослезавтра.
        Кассирша сразуже завозилась сбумагами.
        Мама молчала, да имне собственно неслишком хотелось ее сейчас слушать. Что очень странно, ведь мне додрожи нехотелось, чтобы она уезжала.
        Девушка сребенком получила билеты иподошла кмини-ларьку, что был чуть правее кассы.
        Вздание вошел широкоплечий мужчина. Он вынул изкармана черной кожаной куртки невероятно маленький мобильник-раскладушку и, набрав номер, подошел кбольшому списку маршрутов всех автобусов.
        Я нестал вслушиваться вего разговор потелефону иперевел взгляд навошедшую женщину сбольшой сумкой наколесиках. Оставив сумку возле одной изскамеек, она подошла ккассе ипопросила билет домоего города. Ноей, как имоей маме двадцать минут назад, ответили, что билеты будут продаваться только поприбытии автобуса.
        Я взглянул накарманные часы иотметил, что автобус прибудет через пять минут.
        Женщина подошла кскамейке, возле которой оставляла сумку, итяжело опустилась насидение.
        Мне вдруг захотелось, чтобы автобус никогда непришел. Я очень нехотел оставаться один. Мама это понимала. Ноничего немогла поделать.
        Тоска игрусть сплелись вмоем мозгу вдлинный итолстый шнурок. Иопять мне почему-то вспомнилась песня «Театр теней».
        Втеатре теней сегодня темно.
        Театр сегодня пуст.
        Ноэто все, что я сумел вспомнить изначала, новосновном вголове вертелосьэто:
        Дух огня,
        Начни игру,
        Нам неначать без тебя.
        Валых языках ритуального танца
        Закружи гостей.
        Ивсе. Нокчему эти слова?
        Я вообще непомню, очем эта песня, то есть ее смысл. Инепредставляю, почему она привязалась ко мне именно сейчас.
        Дух огня,
        Начни игру,
        Нам неначать без тебя.
        Черт…
        Настанции уже небыло так пусто. Люди все прибывали иприбывали, иказалось, этому потоку небудет конца.
        Подъехал автобус. Явно тот, накотором минут через десять уедет моя мама и, как минимум, та женщина ссумкой наколесиках.
        Девушка сдевочкой, которые так инеушли, подошли кокошку кассы и, сквозь возмущенный рокот скопившейся толпы, что-то спросила. Нотеперь ее голос растворился ввозмущении десятков голосов. Получив ответ, девушка взяла ребенка заруку ипошла квыходу.
        Вгромкоговоритель что-то пробурчали, ия струдом сумел понять, что это позвали кокошку кассы тех людей, которым нужно было уехать натолько что прибывшем автобусе.
        Моя мама протиснулась первой.
        «Я нехочу здесь оставаться!» - кричало вомне отчаяние.
        Иэтот крик готов был прорваться сквозь горло, оповещая всех ожидающих вочереди иглавным образом мою маму.
        Наглаза навернулись слезы.
        Ивдруг стало темно.
        Я сначала подумал, что потемнело уменя вглазах. Но, приглядевшись, я увидел вокруг себя лишь тени, застывшие вовремени.
        Закружилась голова. Зато озноб, сотрясавший все это время мое тело, вдруг исчез, ксожалению, сменившись страхом.
        Чтоже… Черт…
        Все замерло, инепросто замерло, апревратилось взатемненные силуэты. Все вокруг меня стало…
        Втеатре теней сегодня темно.
        Театр сегодня пуст.
        Все превратилось внекий «Театр теней».
        Приглядевшись, я сумел различить маму, застывшую сбилетом вруках. Взглянув изокна наулицу, различил два силуэта девушки иребенка, которые замерли, соскакивая споследней ступеньки. Различил автобус, носидящие внем пассажиры уже слились сего фоном.
        Втеатре теней сегодня темно…
        Какого черта она ко мне привязалась?!
        Я еще раз посмотрел надевушку сребенком, норазличить их уже было очень сложно.
        Там больше небыло никакого фона, там было темно…
        Театр сегодня пуст…
        Я посмотрел наочередь возле кассы инесумел ее различить. Ноя видел кассу, ее силуэт вырисовывался очень четко, будто прибавили немного света.
        Хотя ивправду его стало немного больше.
        Заокном я увидел автобус идаже различил силуэты спинок сидений вокнах, ноя неувидел ни одного человека.
        Все пропали.Все.
        Я стоял один посреди зала ожидающих, где тени приобретали все более отчетливые формы. Ноони были по-прежнему лишь силуэтами, тенью без красок, имеющей трехмерное изображение.
        Я стоял посреди пустого необычного театра теней итщетно пытался понять, вчем дело.
        Нокогда доменя вдруг дошло, что вместе слюдьми исчезла имоя мама, то я перестал искать смысл. Илишь стал звать, выкрикивать слово «мама». Нопочему-то я осознавал, что это бесполезно, что она больше неотзовется инепридет меня успокоить.
        Я остался совсем один. Черт знаетгде…
        Но…
        Но… Разве мне неэтого хотелось?.. Отделиться отвсего… Оказаться там, где никогонет…
        Нет! Я этого нехотел!
        Нотаклиэто?
        Дух огня,
        Начни игру,
        Нам неначать без тебя.
        Ачто будет после этих строк?
        Валых языках ритуально танца
        Закружи гостей.
        Почему вмоей голове закружились эти строки? Почему?! Ичем это все обернется? Что произойдет?
        Меня бросило вжар. Ноуже через секунду я понял, что все тени стали ярко-алыми спляшущими наних языками пламени. Иэто пламя заняловсе.
        Я начал гореть, ноя нечувствовал боли.
        Что это такое?! Икак это все объяснить?!
        Почему…
        Я чувствую себя…
        Таким свободным?..
        Дух огня,
        Начни игру,
        Нам неначать без тебя.
        - Андрей, ты где? - обеспокоено произнесла женщина сбилетом вруках.
        Как только она отошла откассы, кокошку подскочила женщина ссумкой наколесиках ивзяла билет натакойже маршрут.
        - Андрей!!!
        Валых языках ритуально танца
        Закружи гостей…
        Звездныйсвет
        - Игдеэто?
        Вкабинете врача было неуютно, хотя выглядело все по-домашнему: диван, пара мягких кресел, наодном изкоторых исидел задавший вопрос, красивый письменный стол, закоторым сидел врач, разглядывающий черно-белый снимок головного мозга.
        - Доктор, - Валерий встал скресла, новзгляд человека вбелом халате заставил сесть его обратно. Парень взглянул наобклеенные голубыми без рисунка обоями стены, задержал взгляд нанебольшой картине сосенней листвой, исосмешанными чувствами опять посмотрел наврача. - Она очень большая?.. ее можно вырезать?.. доктор, немолчите!
        Человек вбелом халате отложил снимок накрай стола исосмятением посмотрел наВалерия. Больной невыглядел раздражительно, ноего состояние приближалось кдепрессии.
        - Она находится влевой лобной доле икраями захватывает два нехороших первичных участка. Это зона Брока, слуховая изрительная кора головного мозга. И, ксожалению, опухоль находится впоследней стадии, ипродолжает расти. Сейчас мы уже ничего неможем сделать. Вдобавок ко всему она пережимает небольшой сосуд издесь мы тоже безсил.
        Доктор замолчал. Говорить такое было сложно. Ему всего однажды приходилось выдавать подобный диагноз, итогда перед ним сидел его младший брат, которого почему-то так напоминал Валерий. Допостановки диагноза, он также был весел ижизнерадостен, испокойно отдавал себя вруки врачей инутру исследовательских агрегатов, сканировавших его тело. Он небоялся ничего.
        Но…
        Рак! Вэтом ипрошлом случае - это приговор, ион будет похлеще смертной казни, потому что ты незнаешь, когда умрешь, инасколько сильны будут твои мучения.
        Они были похожи. Доктор смотрел наВалерия как набрата. Даже их реакция напоставленный диагноз была одинаковой.
        Валерий встал, подошел кстолу ивзял снимок головного мозга, влевом нижнем углу которого было отпечатано его имя. Разумеется, для него это оказалось китайской грамотой.
        - Сколько мне осталось? - спросил он, кладя снимок обратно настол.
        - Ксожалению… - Доктор замялся, перехватив взгляд синих глаз Валерия. Уего брата глаза были карими, носмотрели они также, ожидая ответ наглавный вопрос. - Поймите… Вданный момент… Учитывая все анализы… Ябы недал вам инедели.
        - Выпишите мне нужные лекарства…
        - Он очнулся! - раздался откуда-то крик.
        Валерий приоткрыл глаза, ияркий свет ударил поего еще слишком чувствительной сетчатке, веки тутже сомкнулись.
        - Доктор, взгляните, он очнулся, - произнес где-то рядом приятный женский голос.
        - Валерий, - услышал он свое имя, ноего уже произнес мужской голос ссильным баритоном. - Вы меня слышите?
        Хотелось ответить, ноязык неповорачивался, ивсе что он смог это чуть приоткрыть рот иглаза. Вполе ослабшего зрения появились два размытых пятна.
        - Врядли он слышит, - тихо произнесла девушка. - Я думаю, он даже ходить несможет: слишком уж обширный участок захвачен опухолью.
        - Давайте думать буду я, - строго произнес баритон. - Заэти два года его опухоль непродвинулась ни намиллиметр.
        - Емуже томографию год назад только делали, откуда вы знаете?
        - Он жив, зрачки сужены, реакция насвет есть, он приоткрылрот…
        - Что… со… м… мной? - спросил Валерий, пытаясь пошевелить хоть чем ни будь, ноусилиям поддавалась лишь нижняя челюсть ито струдом, да кое как ворочался язык.
        - Вы были вкоме, - сказала девушка.
        Валерий закрыл глаза итяжело выдохнул.
        Впалате было тихо испокойно, даже изкоридора недоносилось ни звука. Казалось, больница вымерла. Все это производило неприятное впечатление. Создавалось ощущение брошенности.
        «Какого черта я здесь лежу, - подумал Валерий, прислушиваясь кнеясным иеле различимым звукам, доносившимся сулицы. - Два года… Два лишних года. Аврач недавал мне инедели. Ноопухоль то… черт, она осталась. Иесли, покаким-то причинам, пока я был вкоме, она неразвивалась, то что будет сейчас, когда я всознании?»
        - Исколько мне осталось наэтот раз? - еле слышно произнес Валерий. - Здесь я умирать нехочу.
        Он медленно стянул ссебя одеяло исел. Ноги почти неслушались. Он пошевелил пальцами ступней, усмехнулся ивстал.
        Два года без движений: мышцы начали атрофироваться, они уже забыли, что значит стоять, ходить.
        Валерий упал навыложенный светло-зеленой плиткойпол.
        - Дьявол, - произнес он истал разминать икрыног.
        Наполу было холодно, что еще больше подстегивало его поскорее встать.
        Вкоридоре послышались голоса игромкий стук каблуков селе различимым шарканьем кроссовок или чего-тоеще.
        Валерий замер иприслушался. Буквально впаре метров отего палаты шаги замерли, ноголоса были слышны отчетливо. Их было всего три: баритон принадлежал врачу, принявшего его измрака комы, два других казались знакомыми, но, кому они принадлежат, он немог вспомнить. Одни голос был женский, другой мужской.
        - Как это возможно? - спросил мужчина.
        - Все его физиологические функции работают нормально, - произнес баритон врача. - Два года комы, конечно, сказались наего здоровье, ноэто вполне поправимо.
        - Нонам говорили, - начал было мужчина, новрач его перебил.
        - Плевать, что вам говорили. Мнения увсех разные ифизиологические функции того или иного человека невсегда колеблются впределах нормы.
        - Почти все врачи говорили, что мой сын умрет, - еле тихо произнесла женщина. Готовая вот-вот заплакать.
        - Мама… - тихо прошептал Валерий, вспоминая идругой голос, голос друга.
        - Все, - продолжала женщина. - Они говорили, что мой сын либо умрет вближайшее время, либо невыйдет изкомы никогда, а… аесли ивыйдет, то споражением двух ка… каких-то зон м… мозга. Что о… онб… будет п… парализоввани…
        ДоВалерия долетели громкие рыдания матери.
        - Ненадо плакать, - успокаивал ее друг. - Все хорошо, он вышел изкомы испособен двигаться, слышать ивидеть. Хотя это ничего недает, он ведь все равно умрет, если несегодня, то вближайшие дни, ведьтак?
        - Вообще-то да, - тихо сказал врач. - Новэти дни вы можете оградить его любовью идобротой. Покрайней мере, он может умереть счастливым.
        - Он все равно умрет несчастным, - говорил друг. - Ему всего тридцать, ион очень любит жить.
        Рыдания стали чуть тише. Изкоридора доносился только невнятный шепот друга, успокаивающего маму.
        - Он прав, - очень тихо произнесла женщина. - Лучшебы он невышел изкомы… Ему будет больно жить этидни.
        - Мама… - произнес Валерий одними губами. - Чтоже…
        - Анадежда? - спросил баритон. - Выже мать. Дай теже ему хоть немного счастья илюбви. Дайте ему хоть какую-то надежду. Сделайте так, чтобы он меньше думал осмерти. Выже мать, вам это под силу.
        - Это непод силу даже ей, - произнес друг. - УВалерия были эпилепсии ибудут снова. Лекарство ему почти непомогало. Перед тем как он впал вкому, его сводило судорогами попять-шесть раз вдень. Эта долбанная опухоль вего мозгу…
        - Это всеже лучше, чем то, что вы предлагали!.. - отрезал доктор. - Да, возможно его смерть будет нелучшей, возможно вэти дни ему будут очень больно… ноэто будут его дни! Дни, когда он еще может жить. Он будет жить. Он захочет жить так долго, сколько его организм сможет протянуть, авы предлагали лишить его этого шанса нахоть икороткую, ножизнь.
        - Что? - прохрипел навдохе Валерий.
        - Найти вас было сложно. Почему вы бросили медицину?
        - Когда я выдавал вам ваш диагноз, я даже незнал, как это сказать помягче, менее ошеломляюще. Я незнал. Ноя однажды уже пережил потерю как раз из-за такого заболевания.
        Они стояли под ночным холодным осенним небом, усыпанным мириадами красивейших, нохолодных звезд. Они оба были втеплых пальто. Валерий стоял, засунув руки вкарманы, поглядывая то надоктора, то куда-то втемную даль, вего длинных волосах резвился ветер.
        - Умер кто-то изваших близких?
        - Да, мой младший брат. Вы, кстати, мне его чем-то напоминаете. Даже незнаю чем. Наверное, жизнелюбием. Он очень любил жизнь иникогда недумал осмерти, даже когда узнал свой диагноз. Он воспринял его спокойно, как ивы. Авпоследние несколько недель мы были сним рядом. Истоило ему загрустить, как я тутже его веселил. Я находил способы это делать, хотя раньше мы постоянно вздорили иругались ибыли нетак сильно близки… очем я досих пор очень жалею. Наши родители погибли, когда мне было шестнадцать, аему десять ия довольно сильно его опекал, что являлось раздражающим фактором между нами. Новпоследние дни его жизни я делал все, чтобы между нами ничего невставало. Я делал все, чтобы он недумал осмерти, делал все, чтобы подарить ему надежду прожить хотябы еще пару лишних дней ичтобы эти дни были насыщеннее иинтереснее предыдущих.
        Он замолчал ивзглянул вверх назвездное небо. Изего глаз текли слезы, нолишь редким соленым каплям удавалось стечь кщекам, большинство сдувало сильным ипронизывающим холодным ветром.
        Доктор шмыгнул носом ивзглянул наВалерия.
        - Апочему ты несматерью?
        - Вы знали, что она просила обэвтаназии? - вопросом навопрос ответил Валерий изаглянул вмокрые отслез глаза доктора.
        Он отвел взгляд всторону, апотом опять уставился назвезды, подставляя лицо нещадному ветру.
        - Эвтаназия запрещена законом, - произнес доктор. - Я непомню, какая это статья, ноона есть изапрещает смертную казнь иубийство воблаго. Ну, что-то вэтом роде.
        - Иначе я былбы уже мертв, нетакли?
        - Да… Как непарадоксально это звучит, новчем-то твои мать идруг были правы, новсе обошлось. Видишьли, была очень серьезная опасность, что вовремя комы ты потеряешь слух идвигательные функции. Да все могло быть ихуже…
        Доктор замолчал. Коротко взглянул наВалерия иопять уставился назвезды.
        - Ксожалению, твои мама идруг забыли осамом главном, они забыли отом, что есть надежда, и, чтобы неслучилось, - она твоя мать, аон твой друг… итаких решений они недолжны были принимать несмотря ни начто. Вот потому-то я иушел измедицины, я немог больше ставить такие диагнозы ивыслушивать потом родственников идрузей больных, просящих обоблегчении жизни страдающим. Я немог больше слышать обэвтаназии. Я ставил ни мало ужасных диагнозов иочень часто ко мне приходили спросьбами вот такие вот родственнички. Мне даже предлагали хорошую оплату. Изнаешь, что меня вэтом бесило больше всего? Ведь все они верили, что поступают правильно, что так действительно будет лучше для больного… Ия ушел.
        Наступило молчание.
        Было холодно. Ветер сильными порывами, казалось, пытался снести все насвоем пути, нонесмотря натакую мощь, начистом небе ни разу непоявилось ни облачка, извезды, которые были неменее холодны чем ветер, светили ярко, недавая земле погружаться вполную темноту.
        Валерий идоктор стояли под ночным небом, невсилах оторвать отнего взгляд. Они уже давно замерзли, ноуходить нежелали, они боялись потерять такой момент свободы, который был дарован им прямо сейчас, хотя никто непонимал вчем его суть. Они просто стояли насильном ветру исмотрели вверх, осознавая, что жизнь прекрасна, несмотря ни начто.
        Молчание тянулось долго, ноникто нехотел говорить. Было только одно желание, стоять инаблюдать занебом. Ведь что-то было вних - взвездах. Что-то манящее ипритягательное, холодное, новтоже время, наполняющее неясной иприятной теплотой.
        - Недавно, вкаком-то сериале я услышал одну очень красивую вещь озвездах, - нарушил молчание доктор, также, как иВалерий, несводя глаз снеба. - Ты знаешь, что звездный свет идет донас миллиарды лет. Звезды уже давно мертвы, аон все летит сквозь время. Возможно, он неумрет никогда. Изнаешь, возможно, туда улетают души. Какбы я хотел, чтобы оно так ибыло. Мой брат любил звездный свет. Он любил эти «маленькие холодные штучки», как он их однажды назвал. Имне кажется, что ему былобы там очень хорошо.
        - Да, звезды холодны, ноони красивы… Иих свет вечен. - Валерий вздохнул полной грудью, обжигая легкие холодом. - Ябы хотел попасть туда… - Он очем-то задумался, смотря вверх истараясь дышать ровно испокойно, нобыло заметно, что дышать ему становилось трудно. Апотом он сделал еще один глубокий вдох ипроизнес: - Если я упаду втвоем присутствии, то непытайся мне помочь, да это все равно будет бесполезно. Я хочу поскорее добраться доних, - он кивнул внебо, - уж слишком они красивы.
        Ветер все неунимался. Звезды все манили, иникто немог оторвать отних свой взгляд, идаже их мысли были обращены только кним. Звездный свет прекрасен, он холоден, ион бессмертен…
        Валерий стиснул кулак спустым пузырьком из-под таблеток сильного кровостимулирующего действия, его голова запрокинулась назад еще больше, итело мелко содрогнулось.
        Его ноги подкосились извездный свет стал доступным, красивым, он стал живым, иВалерий стал такойже, как ион, частичкой вечности.
        Напервое сентября
        Когда я шел вшколу, то меня всю дорогу что-то грызло. Было какое-то странное чувство, что может произойти нечто нехорошее, или это уже происходило ранее.
        Подходя кшколе, мне стало нехорошо. Что-то ужасное казалось связанным сэтой школой испервым сентября. Иэто что-то произошло сомной. Десять лет назад.
        Я никогда раньше обэтом недумал, все шло размеренно. Даже слишком размеренно. Уменя никогда, завсе то время, что я здесь проучился, небыло такого негатива кшколе.
        Родители уже собрались нанебольшой заасфальтированной площадке перед школой.
        Я прошел мимо них ивошел вздание.
        Учителя суетились, готовясь кпервому звонку, хотя вих жизни, да впрочем уже ивмоей, этот звонок был далеко непервым. Нопервым он назывался для первоклашек, которые нацелых одиннадцать лет свяжут себя обязательствами школы.
        Сегодня официально перед родителями будут зачислены они впервый класс. Сегодня их первый день вшколе, они познакомятся наклассном часу сучителем, который будет их учить напротяжении четырех лет. Сегодняже сними что-то произойдет…
        Я непомню, практически незнаю,что.
        Ноя единственный, кто что-то чувствует ипытается вспомнить, это видно полицам одноклассников. Нопочему-то я вспомнил это только сегодня, спустя десять лет, когда я пойду водиннадцатый класс, исегодня, когда наш, теперь уже одиннадцатый класс поведет заруку первоклашек поплощадке перед школой, перед их родителями. Апотом мыже лично отведем их вих первый класс иусадим их запартыи…
        - Так, - сказала, подходя ко мне, мой классный руководитель. - Чтож ты постоянно опаздываешь. Иди кпервому классу, все ужетам.
        Я пошел покоридору и, чем ближе я приближался ккабинету, тем сильнее становилось мое ощущение чего-то опасного, атеперь еще ичувство обреченности.
        - Так, давай становись сюда ибери его заруку. - Меня поставили вконце шеренги одноклассников иподвели ко мне мальчика сбукетом цветов. Я взял его заруку.
        Я всегда отличался.
        Взять хотябы учебу. Наша школа всегда притягивала ксебе внимание состороны других областей. Наша школа, наверное, единственная, где все ученики учатся на«4» и«5», ни более, ни менее, илишь изредка укого появлялись тройки. Все любили учебу. Нонея. Я учился неочень хорошо - восновном на«3» и«4», икроме меня никто неопаздывал напервый урок.
        Странно было находиться среди этих учеников: они были как зомби. Они делали практически все ради школы. Они неотступались ни отодного правила. Даже всвободное отзанятий время.
        Изнашей деревни неуезжал никто. Все, кто здесь жил, здесь иоставались. Если кто-то приезжал лишь навремя, то он потом уезжал, аостальных здесь держали дети, которые учились спервого класса - спервого сентября.
        Наша деревня, которая попланам администрации, скоро станет городом, почислу жителей, всегда была спокойной. Небыло никаких происшествий, идаже старшие незадирали младших. Здесь практически все были честными, если несчитать тех, кто приезжал сюда издругих мест, нотакие люди всегда выделялись и, если их недержали дети первого класса, долго они здесь находиться немогли.
        Ия отличался все десять лет. Ноя терпел, потому что нам было более некуда деваться. Вэтой деревне мою семью держали дом ихорошая работа.
        - Итак, - сказала наша классная, - быстро квыходу.
        Инас, как громадную сороконожку, повели вбольшой холл, где сказали стоять иждать.
        Все стояли спокойно. Все, кроме тех, кто войдет сегодня впервый класс. Ивыйдет оттуда «зомби». Они стояли, переминаясь сноги наногу, кто-то даже заплакал, имне вдруг захотелось крикнуть ему: «Беги!!! Беги отсюда, уезжай изэтой чертовой деревни, если хочешь вбудущем жить так, как тебе заблагорассудится! Беги!». Но, разумеется, я промолчал истоял, переминаясь сноги наногу.
        Изачем всех надо было торопить, ведь, судя повсему, нас здесь продержат еще минут пять-десять.
        Минут пять-десять, вот именно столько длилось то, очем я непомню, то, что произошло впервом классе десять лет назад сомной исмоими одноклассниками.
        Я непомню, что было там, ичто было потом, пока неоказался дома. Ноя помню, что, придя домой, я страдал отнемой боли всердце. Иногда странной щемящей идаже режущей боли, которая небыла сильной, ноощущалась четко.
        Родителям я обэтом неговорил, я просто прошел всвою спальню илег накровать. И, чувствуя боль вгруди, вспоминал, что произошло сомной впятьлет.
        Меня сбила машина.
        Я это помню четко инезабуду никогда.
        Ивспоминая отом, что было впервом классе, я почему-то вспоминал освоей клинической смерти, когда меня сбило.
        Сейчас, стоя вшколе идержа первоклассника заруку, я ясно понял, что эти два события тесно связаны. Ночем?
        Мне говорили, что меня привезли вбольницу скучей переломов ивбессознательном состоянии. Апотом я умер…
        Мое сердце остановилось, иврачи пять минут немогли его запустить. Ия видел свет все эти пять минут, которые ощущались как желе, обволакивающее меня совсех сторон. Я видел приятный белый свет, ноон был очень далеко.
        Апотом меня вытянули.
        Я умер. Новыжил.
        Клиническая смерть.
        Почему это связано? Эх, еслибы вспомнить, что произошло впервом классе. Что произошло заэти десять минут.
        - Все, идите, - скомандовали нам и, под звуки чего-то веселого, мы повели малышей наулицу.
        Выйдя, мы пошли спервоклассниками поплощадке перед родителями идругими учениками.
        Все улыбались, нонея.
        Я ощущал все тоже неприятное чувство, скоторым сегодня подходил кшколе. Что-то страшное, неизвестное ипугающее витало ввоздухе, ноникто, кроме меня, этого нечувствовал.
        Никто.
        Хотя, смотря насамих первоклассников, я заметил наих лицах какой-то страх, испуг, им было неприятно, икто-то даже нехотел идти вшколу. Новедь этот страх мог быть страхом перед неизвестным, перед новым, всеже многие бояться идти впервый класс, боятся, что там будет плохо.
        Новсе-таки мне хотелось верить, что эти дети чувствуют тоже, что ия. Хотя я вовсяком случае, знаю гораздо больше их: я видел, я помню. Я точно помню, что там было. Я это знаю.
        Я помню, знаю. Черт возьми, я ничего непомню!
        Мы стояли наплощадке перед школой итерпеливо слушали напутствия учителей, родителей идаже священника.
        Я начал вспоминать.
        Я помню, как нас, тогда еще такихже маленьких, привели вкласс иусадили запарты. Сажали парами мальчик-девочка, нонас было нечетное число ипотому я сидел один.
        Перед нами напартах лежали куклы. Тряпичные, набитые соломой исшитые кое-как куклы.
        Наставления закончились, имы повели первоклашек вих кабинет, где должно произойти…
        Мы поднялись полестнице ивошли вхолл школы. Мальчик, которого я вел, занервничал. Я вспомнил, что вел себя также, когда меня вели заруку десять лет назад.
        Акогда я увидел перед собой куклу, то мне стало совсем плохо. Кое-кто даже обрадовался, развеселился. Некоторые смотрели накуклы без эмоций.
        Ведшие нас одиннадцатиклассники вышли, имы остались наедине скуклами инашим классным руководителем, которая, стоя возле своего стола, крутила вруках длинный иострый шампур.
        Она нас попросила срезать сголовы попучку волос иприкрепить их ктряпичной кукле. Кто-то заплакал, носделал.
        Мы шли покоридору, еще поворот икабинет первого класса поглотит малышей, которых мы вели.
        Потом нас попросили порыться вкарманах ипривязать ккукле найденную там вещь, принадлежащуюнам.
        Мы сделали, кто-то даже проявил интерес.
        Когда волосы ивещи были приделаны ккуклам, учительница прошлась поклассу исобрала всех кукол. Держа их вохапке, она подошла ксвоему столу ивыгрузила их нагладкую поверхность.
        Потом она взяла шампур ипервую куклу.
        Мое сердце забилось как бешенное, я чувствовал, как стучит вмоих висках.
        Мы зашли вкласс истали усаживать первоклассников запарты. Уучителя настоле стоял длинный шампур, анапартах лежали тряпичные куклы.
        Учитель поглаживал шампур, ия вспомнил, как, сидя запартой исмотря накучку тряпичных кукол, я предчувствовал что-то страшное. Иэто произошло.
        Намоих глазах инаглазах одноклассников, скоторыми мне предстояло учиться одиннадцать лет, учитель насадил первую куклу нашампур. Тот, чья была кукла, без сознания упал лицом напарту, ивсе сразу занервничали. Следующая кукла быламоя.
        Я провалился втемноту, почувствовав боль всердце. Шампур проткнул тряпку - это последнее, что я помню. Иочень странно, что никто обэтом невспомнил, выходя тогда, десять лет назад, изкласса инаправляясь домой. Никто, дажея.
        Нопочему я вспомнил, спустя столько лет? Почему наменя это неподействовало?
        Шампур втыкался всердце, амое сердце доэтого уже погибало. Оно было живо, живо для меня, для моего тела, нооно, наверное, умерло для магии. Оно погибло, когда мне было пять лет, погибло специально для магии. Магии Вуду, если я правильно все понимаю.
        Теперь мне кажется, что моя смерть была неслучайной, что я должен был приобрести иммунитет. Нодля чего?
        Изачем эта магия, зачем учителя убивают учеников, создавая изних зомби, которые любят школу иникуда изнее неуезжают.
        Аможет быть, действительно, для этого? Для того чтобы выучившись, дети оставались здесь, инедумали никуда переезжать: бросать деревню ишколу?
        Может быть.
        Я незнаю.
        Иесли моя смерть впять лет была неслучайной, если я недолжен был попасть под их воздействие, то зачем тогда все это? Что я должен делать?
        Для чего?
        Ответа я незнал.
        Ночто я могу?
        Выходя изкабинета первого класса, я еще раз взглянул намальчика, которого вел заруку. Лично вел его вобитель зла. Что сним будет? Станет он зомби, как иостальные, илиже он будет бороться?
        Я иэтого незнаю. Ноя вижу его лицо, лицо, накотором читается испуг. Испуг, который основывается нетолько нанеизвестном, что его ждет, ноинатом, что он что-то предчувствует, что-то нехорошее идаже ужасное. Я это вижу. Вижу наего лице. Авего глазах читается мольба, чтобы я его забрал отсюда, чтобы его защитили оттого, что ждет их всех.
        Может унего тоже есть иммунитет?
        Я надеюсь наэто.
        «Прости», - мысленно сказал яему.
        Я немогу тебе помочь, это невмоих силах.
        «Прости».
        Я последним вышел изкласса.
        Принц разврата
        Я подобрал ее надороге. Девушка как девушка, ничего особенного, чуть понурое лицо, поблескивающие отвлаги печальные глаза. Иперебор вкосметике. Совсем молоденькая.
        Изачем ейэто?
        Разговаривала она очень мало, восновном односложно отвечала навопросы.
        Когда я привел ее всвою квартиру, девушка начала еле заметно дрожать.
        «Неужели впервый раз?» - подумал я, предлагая ей снять верхнюю одежду ипройти вспальню. Сам, раздевшись, прошел вванную.
        Снял рубашку, ополоснул лицо холодной водой. Взглянул взеркало. Все такоеже мало возмутимое лицо, лишь глаза выдавали боль.
        Накраю раковины стоял пузырек стаблетками. Этикетка снего была содрана мною впервыйже день. Зачем? Незнаю.
        Три таблетки, хотя положена одна, спокойно легли надно пустого желудка, запитые сверху водой из-под крана. Наркотический анальгетик, он начнет действовать только через пятнадцать минут, апока…
        Я вышел изванной, взял накухне два бокала ибутылку вина. Прошел вкомнату. Каждый шаг, каждое движение отдавалось вмоей голове безжалостным ударом покомку нерва. Я пробовал улыбаться. Я знал, что уменя получается, - уже несколько лет я безупречно играю эту роль, - ноя все равно боялся, что она увидит ее вомне. Чего боялся, зачем?
        - Выпьешь? - спросил я, наливая ей бокал.
        Она кивнула иприняла измоих рук искрящееся влучах заходящего солнца красное вино. Осторожно сделала глоток, поморщилась.
        «Сколькоже тебе лет? - подумал я. - Хоть восемнадцать-то есть? Я нехочу потом проблем».
        - Как оно тебе? - спросил про вино.
        - Кислое. Новкусное.
        Я кивнул взнак одобрения. Да, таким оно ибыло, ни более, ни менее. Это странное вино, ноя его очень люблю. Сделал глоток, ощутил, как приятное тепло разлилось помоей груди иосело вжелудке. Наркотические анальгетики иалкоголь, я уже предвкушал, как накороткое время я поднимусь навершину блаженства, апотом сойду пораскаленным углям вниз. Главное, выгнать ее раньше, чем я начну блевать.
        Девушка молча делала неуверенные вначале глотки, испокойно осматривала маленькую комнату, сбольшим окном, закоторым, неспеша, заливая жалкие облака вокруг себя яркими красками, садился пурпурный диск солнца. Она заворожено остановила нанем свой взгляд. Сделала глоток, поморщилась, улыбнулась.
        Я проследил заее взглядом, пожал плечами: ничего особенного, уже насмотрелся засвою одиночную жизнь. Сделал глоток, отметил, что мне уже нетак плохо, да ибокал мой пуст. Я взял изрук девушки почти пустой бокал идолил вина, затем налил всвой.
        Притянул девушку ксебе иосторожно поцеловал. Печаль вее глазах оставила отпоцелуя странный осадок - некую тоску. Ия сразу смыл его довольно внушительным глотком.
        Она облизала губы, опустила взгляд.
        «Так впервые», - мысль осторожно прошлась позакоулкам моего мозга игде-то пропала.
        Она пила, я пил, казалось, время остановилось. Солнце нескрылось еще инаполовину, нобыло ощущение, что она смотрит нанего уже вечность. Она нехотела того, зачем пришла, ноона здесь - что-то ее заставило.
        Кконцу второго бокала вее глазах появился мутноватый огонек, еще более освещающий печаль. Она улыбнулась, сама поцеловала меня.
        Я попросил ее смыть эту нелепую косметику, и, пока она была вванной, расстелил кровать.
        Вкомнату девушка вошла уже обнаженной.
        «Разделась вванной, - помоему лицу скользнула улыбка. - Неужели постеснялась?Хм».
        Она осторожно подошла ко мне, страстно поцеловала. Это небыл настоящий поцелуй, он был подогрет вином, номне этого хватило.
        Я незаметил, как она расстегнула мне джинсы, иуже через пару секунд я был голым. Все остальное казалось смутно знакомым, необычным, странным.
        Она стояла передо мной, окутанная лучами заката, иказалась ненастоящей, фальшивой, грубой подделкой, куклой. Вглазах горел пламенный огонь, ажеланье было лишь вином. Ни надежды, ни нежных слов. Хотя, что я хочу отпроститутки. Ноте, что были раньше, всеже играли эту роль. Аона, она была совсем другой.
        Я целовал ее, ласкал. Все это было мне знакомо: ее объятья, ее взгляд, ее поцелуи. Но, если я был сней раньше, то почему непомню этого.
        Она отдалась моему разврату почти целиком, иединственное, что сейчас мне непринадлежало, были ее глаза. Да, вних было пламя страсти, нооно четко освещало всю ее печаль, всю тоску иненависть ксвоему делу. Сее уст исходили слова страсти, ее дыхание было пылким, ее действия были необычайно нежны ивозбуждающи. Мы были единым целым, казалось, наши чувства стали настолько раскаленными, что свет нашего пламени освещал комнату.
        Мы снова иснова сливались встрастном поцелуе, снова иснова были едины. Наше дыхание нагревало воздух, атела выделяли огонь. Ивот, почти перед самым пиком я увиделего…
        Впоследних лучах заходящего солнца, я сначала ясно ощутил его присутствие, апотом, накакую-то долю секунды, увидел его блаженное лицо.
        Соргазмом вернулась вся моя боль, вернулась та девушка, которая полчаса назад вошла вмою квартиру. Пропала вся страсть, пропало наслаждение, пропала та, скем я только что занимался любовью.
        Девушка молча прошла вванную. Я лег наспину, разведя руки иноги встороны.
        «Хм, „Человек Да Винчи“, - почему-то осебе подумал я. - Какже мне больно…»
        Одетая, она вскоре подошла ко мне. Я молча скосил глаза накрай тумбочки, где лежали деньги. Она кивнула, взяла их, ивышла изквартиры.
        «Интересно, она знает? Знает про него?»
        Я повернулся набок исвернулся калачиком. Закрыл глаза. Тупая боль чуть уменьшилась.
        - Теперь я понимаюее.
        «Ее глаза, ее нерешительность, несмелость, отрешенность. Она нехотела этого, нотолько так она могла заглушить свою боль. Непонятную, тупую, убивающую. Аглавное, несвою, аего боль».
        Мысли текли вяло, каждое слово пульсировало болью.
        «Тебе неповезло. Хуже всего, что ты еще совсем молода. Ион натешится стобою вдоволь. Его боль, которую ты ощущаешь, она вечна, итолько минуты страстной любви способны подарить пару часов успокоения иотрешения. Ноэто ненадолго. Потом ему надо будет все больше ибольше, пока ты ему ненадоешь. Апотом он уходит, ноболь остается, иотнее спасают только наркотики ибольше ничего, секс здесь больше непоможет. Тебе неповезло.
        Он мучил меня шесть лет, апотом он ушел. Ушел, оставив все эти мучения, которые перестали купироваться прошлыми способами.
        Я смог увидеть его только через год, как уменя появились все эти симптомы. Я тогда решил, что это простая галлюцинация нафоне боли ипика оргазма. Его можно было увидеть только влучах заходящего солнца. Я всегда старался выгадывать именно такое время для секса, я всегда хотел найти оправдание его силуэту.
        Апотом я вдруг осознал… Что это все он, все дело внем. Вся моя боль, все мои болезненные позывы куже ненужному мне сексу, откоторого, итолько откоторого, мне становилось легче.
        Апотом я перестал его видеть, он ушел, оставив мне одну боль, забрав ссобой формулу недолгого успокоения.
        Итеперь я снова его увидел, ноон уже принадлежал немне, аэтой девушке».
        - Интересно, аты знаешь, что стобой происходит. Ты знаешь онем?
        - Мне тебя жаль.
        - Прости…
        - Я врядли смогу тебе хоть чем-нибудь помочь.
        - Прости…
        Этой ночью я неспал. Боль, казалось, стала еще сильнее. Запитая сверху новая порция таблеток спокойно легла надно пустого желудка, предвещая мне только язву.
        Спать нехотелось. Хотелось только умереть. Нечувствовать боли, невспоминать его, нежить. Новсеже смерти я боялся больше…
        - Принц…
        Это слово я произнес заночь, наверное, раз триста, пока, наконец, незабылся беспокойным сном под утро…
        Выйдя отпарня, девушка медленно пошла подороге. Ее взгляд скользил побитому асфальту иноскам своих туфель. Дыхание было частым иповерхностным. Изглаз текли слезы.
        - Почемуя?..
        Холоднаятень
        - Я никому ненужна…
        - Опять ты свою шарманку завела? - зло огрызнулся парень.
        Парень идевушка сидели вруинах полуразвалившегося кирпичного дома, заросшего мхом итравой. Над их головами ярко светило солнце. Было жарко, дул прохладный ветер.
        - Я всего лишь холодная тень…
        - Заткнись, задолбала уже. Ипочему я терплю твои бредни одерьмовости жизни?
        - Потому что я беру для нас наркоту, сукин ты сын! - Взвизгнула девушка.
        Унее были длинные темные волосы, спутанные идавно немытые. Ее лицо выглядело осунувшимся: впалые щеки, мешки под глазами, ярко обведенными тушью. Наней была темно-синяя футболка, рваные джинсы идраные кроссовки.
        Лицо парня выглядело примерно также, заисключением туши. Его короткие волосы имели зеленоватый оттенок, да иодет он был немногим лучше.
        Ей было почти шестнадцать.
        Ему было почти девятнадцать.
        - Я нужна только тебе итолько потому, что уменя есть деньги.
        - Негамзи, утебя есть мать иотчим.
        - Матери уже давно наменя наплевать! Аотчим, сука. Думаешь, откуда уменя столько денег? Этот похотливый сукин сын только ихочет, что трахнуть меня, нолезть дальше сисек пока боится.
        - Да когдаже они придут, - промямлил парень, дрожа всем телом. - Уменя ломка уже начинается.
        - Это неломка, тебе просто невтерпеж.
        - Негамзи, тень холодная…
        Захрустели кирпичи ивполе зрения показались еще трое «мучеников», судя повыражению их лиц. Ноих улыбки жили отдельно иговорили, что им неплохо.
        - Принесли? - тутже подскочил парень.
        - Уройся, - буркнул один изтроих. - Утебя есть? - спросил он удевчонки.
        - Как всегда, кретин, чего опаздываешь? Мы тебя уже полтора часа ждем, - произнесла она икинула внего рулон денег.
        Наркоман ловко их словил иотправил вкарман, изкоторого тутже достал два пакетика идва шприца ипротянул их девчонке.
        - Уменя есть пара «кораблей», - весело произнес наркоман.
        - Нужен буль, - буркнул парень, глядя нашприцы вруках удевчонки.
        - Есть «Беламор».
        - Ладно, я пошел.
        - Ни разу спасибо несказал.
        - Ну… Да, ты права. - Ипарень медленно скрылся извиду.
        Она осталась одна.
        Все также светило солнце, было тепло.
        Рядом валялись использованный шприц изакопченная ложка. Свою дозу она еще держала вруке.
        Сколько они веселились, час, может меньше?
        Все разбежались.
        Девушка положила пакетик ишприц накирпич ивытащила изкармана еще один пакетик.
        - Я хочу быть счастливой…
        Как всегда, без промаха.
        Поршень насебя… Кровь пошла вшприц…
        Да. Попала.
        Теперь ввести жидкость.
        Шприц, жгут накирпичах.
        «Все нето, я опять несчастлива. Я уже ввела больше… Хоть это иопасно…».
        Идет как будто падая…
        Она выбралась изруин илегла наземлю неподалеку отздания. Трава стала яркой, очень яркой, она почти сливалась водин ярко-зеленый фон. Анебо было почти белым.
        Ее сердце бешено колотилось. Авголове проплывала жизнь.
        Ветер успокаивал, наземле было легко иприятно, красиво пели птицы, которых она раньше незамечала, шумели кроны деревьев.
        Она думала:..
        Они назвали меня холодной тенью. Уже пять лет уменя нет друзей. Подумаешь, что я была скучной… молчала… черт! Они недолжны были отменя отворачиваться. Папа меня всегда любил… Сним было весело… Апотом…
        Холодная тень…
        Я невиновата, что уменя после этого началась депрессия!..
        Они оставили меня одну…
        Апотом он… Предложил мне… Мне понравилось… Было весело илегко… Апотом решилась попробовать ввену… Попала спервого раза и… Было круче…
        Наэто уходило много денег… Нобыло хорошо…
        Мать устала отменя, отмоей депрессии… Она нашла хахаля ивышла занего замуж…
        Сукин сын. Он сразу начал ко мне приставать… Падаль… Покупал шоколадки иконфеты… Нонерешался… Потом начал давать деньги… Ия его заэто трогала… Нонеболее!!! Сукинсын…
        Зато наркотики можно было начто-то покупать…
        Меня считают больной… Я никому ненужна…
        Мир - кипящая лава…
        Носейчас так хорошо…
        Небо так красиво…
        Так приятно…
        Я раньше была дурой…
        Ее слезы смешались стушью и, оставляя черные полосы, спускались повискам ищекам вниз.
        Она вспомнила себя маленькой десятилетней девочкой.
        Они были впарке развлечений. Она иее настоящий отец.
        Им было весело. Она ела много мороженного исладкой ваты. Они катались накаруселях. Они были вкомнате смеха. Они катались наколесе обозрения. Она кричала отстраха, апапа кричал тоже, там было страшно ивесело. Черт! Было страшно весело.
        Апотом намашине поехали домой.
        Додесяти лет унее была веселая жизнь. Было много радостных моментов, ноона их уже непомнит.
        Они ехали намашине. Папа был зарулем. Она назаднем сидении играла сплюшевым жирафом, которого папа выиграл втире специально длянее.
        - Папа, поедем завтра еще раз сюда. Ну, пожалуйста…
        - Ну, дочка…
        - Ну, пожалуйста…
        - Ну, конечно, Ирочка, - он посмотрел надочь ишироко улыбнулся.
        Вэтот момент он выехал навстречную полосу…
        - Не-ет!!! - закричала девушка, захлебываясь пеной.
        Она лежала наземле, ее тело было выгнуто дугой, глаза целились внебо, новидела она лишь окровавленное тело отца, вискореженной машине.
        Тело девушки обмякло.
        Она лежала наземле, ее глаза целились внебо, ноони уже ничего невидели. Изее рта текла пена. Пальцы правой руки чуть дрогнули.
        Губы прошептали: «Папа…».
        Сон
        - Как вы меня нашли? - спросил двадцатилетний парень сдлинными пепельными волосами, заплетенными вкосу.
        - Пообъявлению, - ответила женщина лет тридцати.
        - Ноя недавал объявлений.
        Женщина замолчала, склонив голову, совершенно непредставляя, что сказать. Она ведь исама толком незнала, как нашла этого странного парня. Знала лишь одно, что только он сможет ей помочь.
        - Я…
        - Ладно, - спокойно сказал парень, - это эффект сети, которую поставил один мой знакомый. Он решил забить меня клиентами, чтобы… - он смутился. - Ну, вобщем, ладно. Что увас случилось?
        Однажды я встретил человека, который, казалось, умел все. Мне тогда было около десяти лет, уже точно инепомню. Он показал мне запретные знания иобучил магии, всеми ее тайными изапретными искусствами. Ноуже ссамого начала я решил, что буду действовать воблаго, помогать людям, анетворить зло. Намоих глазах этот человек опускался все ниже иниже, полностью погружаясь вотьму. Икогда мне исполнилось семнадцать, я попытался его уничтожить, ноон был сильнее меня. Однако, я досих пор немогу понять, почему я все ещежив.
        Итогда я поклялся стать сильнее.
        Когда мне исполнилось девятнадцать, он нашел меня ипредложил пойти сним. Я отказался. Убить его ивэтот раз я несмог. Нобыло видно, что он уже ненастолько сильно превосходит меня. Он сказал мне, что когда-нибудь я встану наего сторону, нодля этого я должен почувствовать всю мощь своих сил. Что он имел ввиду я так инепонял. Но, чтобы обезопасить себя, он наложил простое заклятие, призванное отвлечь меня отнего. Оно заключалось втом, что я буду тратить все силы насвоих клиентов, которые поневоле сами находят ко мне дорогу.
        Нокто мог знать, что очередной клиент приведет меня прямо кнему.
        Парень спепельными волосами взглянул належащего вкоме мальчика. Ему было одиннадцать лет. Месяц комы привел его вжалкое состояние, превратив всухую полуживую щепку.
        - Я ходила кразным бабкам, - шепотом проговорила мама мальчика, чтобы никто измедсестер неуслышал. - Ивсе они говорили, что нанем сильное заклятие. Иникто изних неможет сним справиться.
        Парень пожал плечами:
        - Я даже незнаю, что сним, - тихо произнес он. - Хотя, может, это магический сон. Нотогда, чтобы его освободить мне понадобится…
        Ия залез кнему вголову. Невсамом прямом смысле, конечно.
        Я положил под подушку мальчика корень женьшеня, одну изальтернатив мандрагоры, как связующее звено. Дома я положил такойже корень себе ипрочитал короткое заклинание.
        «Залезать всон чужого человека, есть полное безумие» - это было написано вмоей книге прямо над заклинанием. Так оно иесть.
        Что может случиться счеловеком восне? Да все что угодно, вплоть досмерти. Ноэто всего лишь сон. Однако это твой сон, иты волен выбирать все, что стобой там случится, точнее, выбирает твое сознание, иуж оно-то непозволит тебе умереть. Ноесли это нетвой сон, инеты контролируешь происходящее? Тогда твое сознание несможет поставить грань между реальностью иненастоящим, хоть ты изнаешь, что это всего лишь сон, нонеты контролируешь события.
        Чужая голова - потемки. Автемноте ты слаб.
        Чужой мир - чужие законы, имоя магия там просто слова.
        Заклинание неработало. Парень нервничал, он очень сильно боялся попасть вмир, где он будет беспомощным. Ведь он так привык иметь преимущество перед всеми.
        Он задумался, анеобэтомли говорил ему тогда тот человек? Чтобы встать насторону тьмы, необходимо почувствовать мощь своих сил. Их превосходство над остальными. Ведь он может сделать что угодно скем угодно.
        Теперь парень больше боялся этих мыслей. Встать надругую сторону - так легко ипросто…
        - Хватит! - разозлившись насебя, рявкнул он. - Я иду вмир мальчика, чтобы вернуть его обратно. Он ребенок, его сон неможет быть опасен.
        Нополностью доверять своим словам парень немог. Однако, собрав все силы, он вновь прочел заклинание, ичерез секунду уже спал крепким ичужым сном.
        Сначала была темнота, ия испугался. Нопотом я увидел вдали большой замок: корявый, как ибольшинство детских рисунков. Появилось солнце, ивытоптанная трава под ногами. Чье-то громкое сопение надо мной.
        Сердце притихло, дыхание… ая разве здесь дышу?
        Я оглянулся ипосмотрел наверх. Позади меня стоял огромный динозавр. Он смотрел назамок, ипока еще незаметил меня.
        Стараясь нешуметь, я попытался прокрасться между его ног, чтобы очутиться позади этого монстра. Ноедва сделав шаг, я заметил, что мои ноги меня неслушаются. Они стали ватными, ия медленно осел наземлю.
        Черт, если это чудовище меня съест, то я врядли проснусь.
        Мне стало дурно.
        Ивдруг динозавр сделал шаг назад, иуставился наменя голодными глазами.
        Забыв обо всем, я бросился бежать. Я держал путь кзамку, ноон, казалось, все отдалялся отменя. Появилось странное ощущение легкости вовсем теле. Взглянув себе под ноги, я увидел, что скаждым толчком отземли меня подбрасывает все выше. Теперь начали отказывать законы гравитации.
        Динозавр очнулся ипобежал замной. Такого страха я еще неиспытывал никогда. Было совершенно ясно, что мне неубежать. Ведь спотерей гравитации я стал двигаться куда медленнее. И, когда этот монстр почти настиг меня, вокруг оказалось около полусотни конных рыцарей, которые двинулись навстречу динозавру. Аодин изних подал мне руку, имы вмиг оказались взамке.
        Рыцарь снял доспехи, ия увидел перед собой своего врага.
        Человек коротко улыбнулся ипригласил меня сесть нароскошный диван - дань моде двадцать первого века, что совершенно несчиталось сготической лепниной замка.
        Вомне вскипела злость, ноя понимал, что совершенно беспомощен. Поэтому простосел.
        - Здравствуй, - проговорил человек. - Видимо я самже попался врасставленные сети. - Он громко засмеялся.
        - Что здесь происходит? - дрожащим голосом спросил я. - Где мальчик?
        - Ты хотел спросить: где король? - Он по-актерски вскинул бровь. - Вся проблема втом, что это его сон, его мир. Все что я смог, это создать некую иллюзию рыцарского мира, ипочти натурального динозавра. Он должен был убить мальчишку. Ноэтот мерзавец слишком рано понял, что это сон, ичто он может творить все, что захочет. Результат ты видишь. Теперь он король, взащищенном замке, сбесконечным войском рыцарей. Этот пацан первый, кто сумел подчинить себе сон. - Он скрипнул зубами.
        - Нодля чего все это? - спросиля.
        - Если он умрет вэтом сне, то его душа достанется мне: маленькие хитрости магии. Азнаешь, сколько стоит невинная душа ребенка начерном рынке?
        - Начерном рынке продается все, вплоть доядерных бомб, нотолько недуши, - сказаля.
        - Смешно. Людской рынок неимеет ничего общего сдемоническим.
        Я встал иподошел кнему.
        - Ты здесь втакойже ситуации, как ия. Нокак ты собираешься вернуться назад, ведь мальчик, возможно, будет жить здесь вечно.
        - Этот сон частично моих рук дело, имне стоит лишь щелкнуть пальцами.
        - Ноумереть ты здесь можешь?
        Ужас вего глазах длился всего секунду. Ровно столько мне хватило, чтобы, используя нестабильные законы этого мира, оказаться позади него исломать емушею.
        Вкомнату вошел мальчик, скорявой короной наголове.
        - Зачем ты его убил? - спокойно спросилон.
        - Он был злым человеком, именно он заточил тебя вэтом сне. - Я подошел кребенку ивзял его заруку. - Пойдем отсюда, пора возвращаться вреальный мир. Позволь проснуться мне, ипросыпайсясам.
        - Нет, я нехочу, - капризно проговорил маленький король. - Это мой мир, ион мне нравится. Здесь все, что я хочу, все, что непожелаю. Ты убил его, итеперь ты будешь жить здесь сомной!
        Я отпустил его руку иотошел нашаг назад. Безысходность итяжесть наплечах поставили меня наколени. Я готов был заплакать.
        Ачего еще я ожидал?! Что он кинется мне наруки искажет: помоги мне? Вдругой ситуации может быть, так ибылобы. Нотолько несейчас, когда он осознал свою власть, ипонял, что здесь могут исполниться все его мечты. Разве никто вдетстве никогда немечтал оволшебной стране, где ты король, или принц?
        Я заплакал.
        - Я хочу проснуться всвоей комнате!
        Парень еле разлепил отекшие веки иогляделся. Он был всвоей комнате. Его сердце бешено колотилось, адыхание было резким ичастым. Вся его одежда пропиталась холодным илипким потом.
        Он сел. Ночто-то ему непонравилось. Гравитация, плохо слушающиеся ноги. Икомната, она лишь имела небольшую схожесть сего настоящей.
        Парень резко вскочил скровати исдернул бархатные шторы сбольшого окна.
        Поту сторону нанего смотрел динозавр…
        Парень измоегосна
        Ему было лет пятнадцать, довольно высокий для своего возраста, худощавый, скороткими каштановыми волосами. Слегка впалые глаза, темно-карего цвета, курносый нос итонкая линия губ. Ноего внешность была нестоль примечательна, сколь вид его старой изаношенной одежды. Светло-коричневый выцветший пиджак вполоску итакогоже вида брюки, также изношенные коричневые туфли. Из-под пиджака постоянно выглядывала незаправленная, когда-то бывшая белой мятая рубашка. Создавалось впечатление, что он пришел изпрошлого века, ипри этом потратив надорогу столькоже времени.
        Я очень часто видел его всвоих снах, всегда красочных иярких, наполненных невероятными приключениями ифантазиями. Эти сны я любил изапоминал, проснувшись наутро. И, вотличие отдругих, они никогда небыли пустыми картинками, спостоянно меняющимся сюжетом.
        Он всегда играл роль наблюдателя: находился встороне, молча смотрел ини вчем неучаствовал. Восне я часто думал, что так идолжно быть, но, просыпаясь наутро, пытался понять, зачем он там нужен. Он казался всего лишь декорацией ккартине сна, совершенно бесполезной илишенной смысла фигурой намоей половине шахматной доски.
        Но, засыпая, я каждый раз жаждал увидеть его вновь. Ведь только он давал мне яркие инезабываемые сны. Поняв это, я перестал думать, зачем он нужен, нопорой задумывался, ачто будет, если он примет активное участие вмоем забвении?
        Аеще хотелось знать, ктоон.
        Когда я его впервые увидел, мне было лет восемнадцать. Иэто был мой первый сон, который я запомнил полностью. Разумеется, я непридал этому никакого значения. Просто вдруг запомнившийся яркий мир измоего подсознания. Казалось, один намиллион. Новскоре это соотношение начало уменьшаться, ия все чаще ичаще запоминал четко прорисованные картины сновидений.
        Сейчас даже вспомнить сложно, нопоначалу он появлялся раза три-четыре вмесяц. Икаждое утро я был счастлив новым приятным видением. Потом он стал приходить чаще, ия уже стал задумываться обэтом странном парне, вечно врисованном вмои миры. Я пытался вспомнить, где мог увидеть его, старался понять, почему его образ так надежно засел вмоей подкорке. Ноничего связанного сним, кроме снов, я всвоей памяти ненаходил.
        Новскоре меня больше стало удивлять, что, начиная ссамого первого его появления, я незабыл ни одного сна сним. Эти картины постоянно крутились уменя вголове, порою, их обилие просто недавало мне сосредоточиться напростых будничных проблемах. Мне стало сложно что-то запоминать, прочитанное единожды, забывалось мгновенно. Любой учебник мне приходилось зубрить, перечитывая его десятки раз. Струдом закончив среднее профессиональное, я понял, что высшее образование я уже несмогу получить. Тем более что снов, заполнявших мою память, становилось все больше.
        Кдвадцати пяти годам появились проблемы наработе, я часто забывал опоручениях, что икогда сделал. Когда стало доходить докрайности имногие просто наменя косились, я придумал небольшой выход. Я завел ежедневник. Ноон скорее напоминал дневник, куда мне приходилось записывать все свои действия наработе.
        Это помогало, ведь, записав, я помнил, идаже ненужно было заглядывать всвои записи.
        Новскоре я начал перелистывать исписанные задень страницы. Стало все труднее запоминать, времени что-то записать, порой нехватало. Астранные инедоверчивые взгляды коллег напрягали еще больше.
        Сны ктому моменту закрепились раз вдве недели.
        Кдвадцати семи годам я сужасом осознал, что работать больше немогу. Дневники уже непомогали. Да иогромное количество картин вмоей памяти, просто недавали мне сосредоточиться накаком-либо деле. Я стал бесполезен, именя попросили уйти пособственному желанию.
        Сейчас мне тридцать лет. Живу напособие побезработице. Ивижу яркие запоминающиеся сны каждую ночь.
        Я перестал высыпаться. Сны стали для меня реальнее, чем сама жизнь.
        Ипотому, наверное, я несразу обратил внимание настранно одетого парня, мирно прогуливающегося вдоль сквера, куда меня занесло ранним утром.
        Я сидел налавочке, курил инеспеша попивал темное пиво. Руки дрожали отхолода, ия кутался влегкую осеннюю куртку.
        Надворе стоял конец октября, ихолодный ветер нес всебе легкую ледяную морось, противно облепляющую открытые участки тела. Полуголые кроны деревьев надсадно скрипели под порывами ветра. Аокрашенная вкоричневые оттенки листва, тихо шурша, отрывалась отскользких ветвей, иплавно опускалась прямо под ноги прохожим. Очередной листок тихо спустился наземь итутже был притоптан вместе сосвоими собратьями коричневой потертой иизношенной туфлей.
        Парень неспеша брел потропинке, ежась отхолода, изасунув руки вкарманы коричневого пиджака.
        «Опять он…» - только иподумаля.
        Допив пиво изакурив новую сигарету, я направился квыходу изсквера, думая, что может принести этот очередной сон. Так хотелось проснуться ибольше никогда незасыпать.
        Однажды я так исделал. Глотая литрами кофе, ипринимая кофеин втаблетках, я протянул трое суток без сна, попрошествии которых просто выключился нанесколько дней. Проснувшись, я вспомнил только сон, новголове неосталось ничего, что могло относиться ктем трем дням. Азаглянув вдневник, я увидел лишь коряво написанные бессмысленные слова, невообразимую кашу ипутаницу фраз, будто мой мозг забыл, как надо мыслить.
        Больше такие опыты я неповторял. Номечта так иосталась мечтой - неспать.
        Я оглянулся. Парень все гулял, ноуже непотропинке, амеж деревьев, поддевая носками туфель опавшую листву. Ночто-то вэтих его действиях было нетак. Что-то, чего ранее заним никогда ненаблюдалось.
        Бросив окурок, я закурил вновь ивышел изсквера.
        Ивсеже, сним что-то было нетак. Иего действия явно отличались отпрошлых снов.
        Намгновение я замер, и, затаив дыхание, лихорадочно вспоминал все свои сны, начиная ссамого первого, что я запомнил двенадцать лет назад. Ивезде он просто стоял неподалеку.
        Носейчас этот парень совершал действия, коих небыло ни водном измоих миров.
        - Я ведь несплю… - пробормотал я себе поднос.
        - Псих, - сказал кто-то изпрохожих.
        Иэти слова вывели меня изоцепенения. Я вдруг осознал, что это несон, ия впервые увидел этого парня вреальной жизни.
        Развернувшись, я кинулся обратно всквер. Я боялся, что он уже ушел, что я больше его неувижу. Носильнее всего я боялся, что это все может оказаться новым сном.
        Парень стоял, прислонившись кабсолютно голому дубу, иотогревал своим дыханием замерзшие руки. Поежившись ответра, он плотнее прижался кмассивному дереву испрятал руки вкарманы.
        Набрав целую грудь холодного воздуха, я подбежал кнему. Итолько сейчас подумал, авдруг это неон, апросто похожий парень. Что я ему скажу, что он обо мне подумает?
        Псих.
        Парень взглянул наменя снедоверием исобрался уже уйти, но, набравшись смелости, я выпалил:
        - Постой, ты меня непомнишь!?
        Коричневая спина вздрогнула, ноуже неответра. Было заметно, как карманы пиджака резко округлились, видимо отсжатых вкулаки ладоней. Он напрягся. И, хотя я невидел его лица, мне показалось, что унего выражение человека, которого застукали запреступлением.
        - Что тебе отменя надо? - настороженно произнес парень.
        - Как тебя зовут?
        - Тебе это ни кчему. - Он повернулся ко мне, ивопреки всем моим ожиданиям, я увидел спокойное выражение наего лице. Но, затаив насекунду дыхание, он всеже ответил: - Сергей.
        Мне вголову вновь пришла мысль, что это неон, апросто похожий парень. Ичто я сейчас вего глазах выгляжу как сумасшедший, уставший, сзапавшими безумными глазами исовершенно ошарашенным видом.
        - Ты тратишь мое драгоценное время, - произнес он. - Что тебе надо?
        - Т-ты меня знаешь? - спросиля.
        - Ичто?
        Мое сердце замерло. Я незнал что сказать, забыв, очем хотел спросить, я лихорадочно прокручивал вголове все происходящее.
        Вот он, тот, кого я искал столько лет, оком хотел узнать больше всего насвете. И, вдруг встретив, немогу произнести ни слова. Передо мною человек, управляющий всеми моими снами, заставляющий помнить каждую ночь, каждое действие вмире грез. Тот, чье лицо навеки останется вмоей памяти, тот, из-за кого я вскоре забуду свою жизнь.
        - Это несон? - спросиля.
        - Ты разве неможешь отличить сон отяви?
        - Иуже давно, - слетело смоего языка. Нотеперь я вспомнил, что хотел узнать все эти двенадцать лет. - Кто ты? Зачем ты уничтожаешь мою жизнь?
        Вглазах парня мелькнуло удивление.
        - Я непонимаю.
        Я вдруг осознал, что это просто бред. Даже если его образ ипреследует меня поночам, то, что этот парень может мне сказать? Очем он может знать? Вчем я его могу обвинить ичто потребовать? Нонеспросить немог.
        - Зачем ты приходишь ко мне воснах?
        Парень улыбнулся, и, хмыкнув, прислонился кдереву.
        - Разве тебе ненравиться видеть интересные сны? Сны, которые являются непросто фрагментами твоего воображения, ановой реальной жизнью. Которую ты тоже можешь помнить.
        Мое сердце заколотилось как сумасшедшее, кровь ввисках забила согромной силой, отдавая гулким шумом вголове. Потелу поползли мурашки, оставляя неприятные ощущения идрожь вовсем теле. Стало трудно дышать. Я хватал ртом воздух как рыба, выброшенная наберег, инемог сделать ни одного глотка. Вглазах потемнело, ия вот-вот готов был потерять сознание, как вмоей голове прозвучал крик: «Неотключайся!»
        Упав наколени, я начал жадно глотать воздух, схватившись заобезумевшее сердце.
        Я немог поверить. Ноэто был точно он, тот парень, что жил вмоих снах. Он сейчас передо мной, живой. Ивосне он непросто образ.
        - Ты впорядке? - спросил он, подавая мне руку. - Ты все еще хочешь знать кто я такой?
        Поднявшись сего помощью, я прислонился кдереву. Сердце постепенно начало успокаиваться, дыхание приходило внорму. Шум ввисках пропал. И, молча взглянув нанего, я кивнул.
        - Я сон. Нонетот, что когда-то назывался Морфеем. Да уменя, наверно инет имени. - Парень присел накорточки. Дрожа отхолода ипротивной мороси, он готов был сжаться вмаленький комочек. Но, возможно, он просто устал. Пауза начала затягиваться, когда он продолжил: - Сергеем меня звали когда-то очень давно, ия уже непомню, сколько лет стех пор минуло. Ноя досих пор немогу забыть ни одного сна, которые мне показали всвое время. Поначалу это было интересно, затем пришло непонимание, восновном насчет того странного человека, что всегда присутствовал ввидениях. Вскоре это стало невыносимо.
        Когда твой мозг просто взрывается отобилия ненужной тебе информации, то начинаешь потихоньку сходить сума. Запираешься отсвоей жизни вдальней комнате, вкоторую современем перестаешь пускать друзей, идаже родственников. Да ичто вних толку, если тебе даже неочем сними поговорить, ведь вся твоя жизнь становиться лишь сном.
        Продержался я так недолго. И, после очередного «Оставьте меня впокое», я был насильно доставлен вбольницу. Изначально это было соматическое отделение, где лечат обычные болезни, но, после недолгого разговора, меня заперли впсихлечебнице.
        Парень насекунду замолчал.
        Ая вспомнил, что пару лет назад записался наприем кпсихиатру, нотак инерешился кнему сходить. Страх лечь впсихушку при ясном сознании был сильнее, чем медленное схождение сума усебя дома. Нобыла призрачная надежда, что там могут помочь.
        - Их лекарства непомогали, анаоборот, делали сны более продолжительными. Тогда-то он впервые сомной заговорил. Это было восне, и, конечноже, втот момент, я недумал отом, что поту сторону реальности я нахожусь внаблюдательной палате. Как неподозревал обэтом ион.
        Кто «он»? Непонимал я. Или ты тоже кого-то видел всвоих снах? Нотогда ктоже ты? Ипочему ты так говоришь, будто ты этоя?
        - Он предложил мне остаться здесь навсегда, - продолжал парень. - Только теперь я сам буду составлять сны, ипоказывать их другим людям.
        Еще одна пауза, ивмоей голове пронеслось очередное «Ты очем?».
        - Помню, что еще долго непонимал, очем он толкует. Ведь скажи, ты хоть раз воспринимал свой сон как сон? - Парень взглянул наменя без всякого выражения вглазах. Я отрицательно мотнул головой. - Вот ия немог въехать вего бредни. Аон хотел поменяться сомной местами.
        Вдруг парень разразился громким смехом, который разлетелся повсему скверу. Я невольно осмотрелся, но, как ни странно, вокруг никого небыло.
        Асмех все непрекращался. Истерический, иразразившийся так неожиданно, он был как гром среди ясного неба. Странный, как смех безумного ученого измультфильмов, неожиданно создавшего оружие смерти.
        Итакже неожиданно наступила тишина.
        Парень тихо подрагивал, свернувшись вмаленький коричневый клубочек. Казалось, он вновь готов разразиться диким гоготом.
        Ночерез пару секунд он совершенно спокойно продолжил:
        - Какже он накололся сомной. Господи, ябы хотел видеть его глаза, когда он проснулся водиночной наблюдательной палате, пуская слюни инепонимая, что происходит. Поменял шило намыло.
        Парень посмотрел наменя. Теперь его лицо выражало безумную радость - большие округленные глаза иширокая чуть оскаленная улыбка, превращали его лицо вмаску издетских комиксов про сумасшедших злодеев.
        - Понимаешь вчем вся проблема? - неснимая маски, продолжил он. - Нельзя так просто уйти измира снов, где ты творец иживешь засчет других, кто втебе нуждается. Нужно время. Да, черт возьми! - вскрикнул парень, - необходимо набраться терпения, чтобы среди миллиардов жизней найти одну, ту, которая способна тебя заменить. Иэто определяется ее восприятием твоего мира. Чем ближе, тем лучше. Ноиздесь невсе так гладко.
        Я вздрогнул, толи отхолода, толи отего слов. Ностало намного легче, когда он перестал смотреть наменя сбезумием вглазах, ивновь отвернулся отменя.
        - Его необходимо извести, лишить физических иэмоциональных сил, - сказал парень. - Что, вцелом, нетак уж исложно, потому что жертва…
        Отэтого слова меня передернуло.
        - …неможет наяву избавиться отсвоих снов. Нонужно ивремя. Просто так войти вчью-то жизнь наобум нельзя. Нехочется менять шило намыло. Аузнать ожизни человека изснов, которые сам создаешь, очень сложно. Ведь вмире грез мы другие. Психи кажутся умными, безногие ходят, азаключенные невсегда появляются вробах. Ноостаются их повадки, которые приходится изучать напротяжении множества снов. Нонельзя быть инастойчивым, потому что впоследствии, норма вповедении стирается, как инормальная жизнь. Иэто очень неудобно. Жертва может выжить изума прежде, чем позволит себя облапошить.
        - Хм. Ну да ладно, - парень встал наноги ивзглянул мне вглаза. - Я итак уже слишком много рассказал. Правда, скембы я еще мог поделиться тем, что засотни лет накипело вмоей душе. Да ибылобы просто негуманно забрать утебя все, непоказав, как потом сэтим можно бороться. Хотя, яже ведь догадался. - Легкая улыбка скользнула вуголках его рта имоментально испарилась, неоставив отсебя ни следа.
        Лицо парня было бесстрастным, глиняным изваянием, недававшим никакой надежды.
        Он протянул мне руку, ипроизнес:
        - Все предельно просто. Этотсон…
        «Сон?!» - пронеслось уменя вголове. Нокак, ведь яже неспал?
        - …принадлежит нам обоим…
        Этого неможет быть! Я немогу спать, яже нахожусь всквере засвоим домом…
        - …имы сейчас имеем внем равные права…
        Я помню, что проснулся ввосемь утра!
        - …я, как иты, принимаю внем участие…
        Позавтракал яичницей, и, прихватив изхолодильника пиво, пришел сюда. Я несплю!
        - …аты теперь можешь его изменять.
        - Что? - спросиля.
        - Ты можешь изменить здесь все, что угодно, - сказал парень. - Ноесть иограничения, вэтих снах, ты неможешь резко поменять сюжет иместо действия. Все это задается заранее. - Сделав короткую паузу, ипожав плечами, он добавил: - Однако ты можешь сбросить сюда бомбу ипостроить сюжетную линию поновой схеме.
        Очем он говорит? Что, черт побери, происходит? Где явь, агдесон?
        Но, он сказал, что я могу что-то изменить. Если это правда,то…
        Сдрожью втеле ибешено колотящимся сердцем, я сжал его протянутую руку. Иподумал опадающей снеба бомбе, нацеленной насоседнее здание.
        Взрывной волной нас откинуло друг отдруга. Уши моментально заложило. И, как будто сквозь вату, я услышал грохот рушащегося здания, иприглушенные крики раненых ипогребенных под завалом людей. Меня накрыло облако пыли идыма, сквозь которое пробивался тошнотворный запах горелой плоти. Где-то внебе ревели самолеты, как изстарых фильмов про войну. Раздавались новые взрывы, смешанные скриками боли иотчаяния.
        Исквозь весь этот шум я ясно иотчетливо услышал голос парня, отнявшего уменявсе:
        - Ты сам попался! Вот что бывает, когда что-то берешь всвои руки! Я предложил, ты взял! Все честно! Доэтого строил я, атеперь строишь ты! Пришло мое время проснуться!
        - Стой! - что есть силы, завопил я, нобыло уже поздно.
        Все неожиданно утихло. Мир вокруг меня поблек иначал стираться. Исчезли запахи, пыль, пропали дома иулицы. Я остался один посреди бесконечной пустоты, думая лишь отом, кто сейчас проснулся вмоей маленькой квартире, забитой под завязку дневниками измоей прошлой жизни.
        Аздесь небыло ничего, лишь пустота итемнота.
        «Теперь строишь ты», - пронеслось уменя вголове.
        Время ушедшего навсегда
        Он уже небоялся.
        Это было глупо - бояться смерти. Покрайней мере, для него.
        Теперь он небудет убегать. Никогда.
        Смерть стала для него спасительной дверью. Дверью изкомнаты боли иотчаянья. Где красные жилы, опутывающие хрупкие мягкие стены, томно пульсируют, сжимают плоть ивопят очужеродном маленьком комочке. Что зреет втемном углу, отравляя саму природу комнаты. Эта маленькая чужеродная субстанция пережимала важные сосуды. Ипостоянно колола воспаленные окончания нервных стволов.
        Иногда пульсация становилась настолько сильной, что, казалось, вот-вот готова разорвать этот маленький хрупкий мир накусочки. Дикая боль исжимающиеся стены: это было страшнее смерти, которую он боялся, сколько себя помнит.
        Он всегда хотел жить: мечтал, надеялся ибоялся, что навсе нехватит времени.
        Окончив школу сотличием, он попал вармию, где целый год корил жизнь, зато, что приходится терять столько драгоценных дней натакую ерунду. Хотелось учиться дальше. Его самой яркой мечтой была медицина. Он хотел стать врачом-реаниматологом. Таких людей он всегда про себя называл богами. Они спасают жизни, ставят наноги: возвращают людей стого света.
        Носчитать себя богом он инесобирался: хотелось только неуступать другим, быть такимже сильным.
        Он мечтал приносить пользу этому миру, дарить людям второй шанс.
        Атеперь он оказался заперт впугающе пульсирующей исдавливающей доболи красно-серой комнате, изкоторой нет выхода.
        Ноесть одна дверь, запределами которой его ненайдут даже боги медицины.
        Все мечты рухнули водно мгновение, когда, ввязавшись вконце службы вдраку, он потерял сознание. Иочнулся вреанимации неврологического отделения.
        Инсульт головного мозга споражением левой половины тела.
        Аспустя несколько дней ему преподнесли еще более страшный диагноз.
        Рак мозга вовторой стадии, сневозможностью оперативного лечения.
        Занесколько месяцев его выходили, избавили отмногих последствий инсульта. Новсе это было уже ничем, всравнении стой болью, что его ожидала.
        Рак съедал его мозг, сжимал иколол.
        Впоследнее время таблетки иуколы стали помогать все реже. Ивплохие дни он лежал наголом полу всвоей небольшой комнате и, свернувшись калачиком, стискивал взубах кусок резинового шланга. Втакие времена память была кнему благосклонна, изачастую он непомнил практически ничего освоей агонии.
        Были итакие дни, когда он чувствовал себя просто великолепно. Казалось, каким-то чудом его болезнь просто исчезла. Были легкость вовсем теле, ясность вголове ичистый взгляд. Нопоследнее как раз постоянно изапирало его обратно вкрасно-серую комнату страха. Были легкость ирадость, ностоило увидеть свое отражение, как все сразу исчезало. Больше нехотелось улыбаться ивеселиться. Больше нечему было радоваться: когда там, взеркале нанего смотрел чрезмерно худой ибледный человек, сзапавшими глазами инатянутой начереп кожей.
        Глядя насебя, ему всякий раз хотелось разбить это отражение насотни мельчайших осколков. Разбить изабыть.
        Новтоже время он боялся так поступить. Он боялся, что родители отправят его вхоспис. Там умирать нехотелось. Пытками были те дни, когда он проходил внем курсы химиотерапии. Меньше всего ему хотелось ощутить это вновь, иеще меньше смотреть натакихже умирающих. Ипонимать, что сам он выглядит ничуть нелучше.
        Вего комнате висел календарь, накотором синим маркером отмечались дни, когда он вновь должен лечь вбольницу для повторного лечения.
        Частенько он иронично поглядывал накалендарь. Раньше он заполнялся натри месяца вперед, атеперь только наодин. Все понимали, что скоро все закончится ипридет день, когда он ляжет вхоспис впоследнийраз.
        Ноего ирония никогда недлилась долго. Он осознавал, как тяжело ему придется умирать, икак скоро это может случиться.
        Ипорой, глядя накартинку сночным морем, изображенным накалендаре, он задумывался над тем, что всегда хотел осуществить, что уже так недоступно. Новсякий раз наего иссохшемся лице проскальзывала легкая улыбка, ион несколько минут, стоя перед календарем, мечтал.
        Отом, что ему всегда хотелось попасть наморе, увидеть его ночью, под миллиардами рассыпанных почерному бархату неба звезд. Аперед этим, хоть немного попутешествовать. Прокатиться постране: отодного придорожного отеля кдругому, ради своей цели - безмятежной водной глади.
        И, когда доочередной терапии оставался день, он решился.
        Собрав втихую рюкзак свещами, половина изкоторых были таблетки, он выскользнул ночью издома.
        Денег было мало, ноесли есть скромно, инеостанавливаться вотелях, то вполне может хватить напару заправок бензобака его машины. Это была потрепанная ивидавшая виды «ауди», которую ему насовершеннолетие подарил отец. Вбардачке лежат полученные еще вшколе права, абак полон доотказа.
        Вночной тиши спящего городка мотор машины взревел, словно раненый зверь, возвещающий оскорой гибели. Ей был необходим ремонт, нонаэто небыло времени. Да ипути назад тоже неоставалось.
        Выезжая изгорода, он взглянул накарту, пытаясь определить, сколько времени унего займет весь путь доморя, который второпях он выделил синим маркером.
        Возможно тридня.
        Легкая улыбка скользнула всухих как папирус уголках егорта.
        Проезжая понезнакомым дорогам, он думал отом, как должно быть красиво наморе, иотом, будетли унего впути приключение илинет.
        Думал отом, доедетли он досвоей цели, или умрет надороге.
        Боялся, что родители недадут ему права выбора и, разыскав, вернут вхоспис. Короткая записка, оставленная наего столе, просила простить ипонять. Носмогутли они это сделать?
        Время зарулем тянулось как резина, иусталость постоянно давала осебе знать. Вся его выносливость исила уже давно были обглоданы раком. Иэто заставляло его очень часто останавливаться уобочины, чтобы, закрыв глаза иразжевывая очередную таблетку, просто отдохнуть пару-тройку минут. Унять головокружение ирезь вглазах.
        Часто остановки длились дольше. Иногда часами, пока он лежал без сознания.
        Впути он постоянно молил бога, чтобы унего внезапно неслучился приступ. Чтобы нестать причиной аварии, всеже ехать приходилось подовольно оживленной трассе.
        Несколько раз он думал изменить свой маршрут, выбрать более пустынные дороги. Нотогда его путь увеличивался нанесколько дней, аэтого он себе позволить немог.
        Урезанное из-за путешествия лечение ипостоянно скапливающаяся усталость ухудшали его состояние скаждым километром.
        Ярко-красные сосуды пульсировали все чаще, сдавливая стволы нервов снеимоверной силой. Комната становилась все меньше, напирая стенами наего истощенный разум. Жилы опутывали дверь, давили иломали ее. Уже были видны первые трещины. Иочень скоро вэтой пульсирующей болью комнате совсем неостанется места, иее вечный раб будет вытеснен впроем разлетевшейся вщепки двери.
        Он боялся неуспеть. Ипотому гнал подорогам, забывая оправилах, иотом, что может произойти, потеряй он управление отвнезапной агонии.
        Забыв оеде, таблетках инормальном отдыхе, он гнал вперед, порой, неразбирая дороги, крутя руль наугад. Иногда его глаза застилали слезы, иногда туман усталости, ночаще пелена боли.
        Останавливаясь назаправках, он горстями жевал таблетки, притупляющие его боль. Исзатуманенным разумом, иплохо слушающимся телом выходил измашины.
        Он никогда непомнил, как заполнял бак, платил иуезжал. Боль илекарства просто затирали его память. Но, придя всознание, он почему-то всегда вспоминал лица смотревших нанего людей. Лица, вкоторых он видел отвращение, испуг инеприязнь.
        Никто изних незнал, что перед ними человек изъеденный раком. Для всех он казался лишь законченным наркоманом или психом. Никто его нежалел инесобирался сочувствовать.
        Ноэто нисколько инебыло для него важным.
        Все, начто он надеялся, что они непопытаются сдать его органам правопорядка.
        Время превратилось врезину. Наподобие той, чей вкус он незабудет доконца жизни, инакоторой навсегда останутся следы его зубов.
        Дорога превратилась всплошной кошмар. Ноон ни очем нежалел. Унего была цель, докоторой оставалось меньше дня пути.
        Боль становилась все невыносимей. Пульсация отдавалась громким стуком ввисках, аглаза, казалось, готовы были лопнуть.
        Сначала белый туман заволок его взгляд, азатем исознание. Последнее, что он успел заметить - стрелку спидометра, подергивающуюся наотметке120.
        Потом наступила тьма.
        Ипришло время искренней боли.
        Комната затаилась. Пульсация красных нитей стала мягкой иприглушенной. Воспаленные стены тихо отдыхали вотдалении друг отдруга. Втемном углу лениво замер чужеродный клубочек.
        Вкомнате витал влажный воздух сзапахом свежести ивкусом соли нагубах. Легкая прохлада исильный ветер взбудоражили тысячи мурашек, вмгновение ока зароившихся повсему телу. Прохлада была великолепна, заполняя все пространство, она приятно охлаждала разгоряченное тело.
        Приоткрыв глаза, он увидел черное небо. Накотором, словно набархатном сукне, раскидали миллиарды бриллиантов-звезд.
        Очередной порыв ветра принес ссобой соленую влагу.
        Он лежал начем-то мягком ивлажном, и, проведя понему рукой, ощутил песок.
        Состорожностью он повернул голову влево. Втрех метрах стояла его ауди. Поцарапанная исмножеством вмятин, она смотрела куда-то вдаль сквозь разбитое ветровое стекло.
        Сделав глубокий вдох, он поморщился отпоявившейся боли вгруди. Имедленно выдохнув, повернул голову вправо.
        Соленый морской прибой вновь овеял его тело изаполнил легкие свежестью.
        Облизывая песок, черная вода упрямыми волнами набегала наберег, и, невсилах удержаться, уходила вновь.
        Время застыло, позволив насладится видом ночного морского пейзажа.
        Впервый раз он видит море вживую…
        Ивпоследний раз закрывает глаза, пытаясь запомнить картинку…
        Дверь вего комнате неразлетелась, как он представлял себе это раньше. Она просто исчезла, оставив пустой проем.
        Впоследний раз он взглянул наморе, назвезды, зарыл руки впесок и, сделав глубокий вдох, уже неощущая боль вгруди, шагнул вчерную пустоту дверного портала.
        Камень
        Камень манил, притягивал ксебе взгляд, заставляя забыть обо всем. Илишь усталость вовсем теле иболь визодранных вкровь руках недавали мне продолжить дело.
        Дело. Смешно.
        Чем я занимаюсь? Для чего все это? Я даже немогу себе представить. Знаю лишь одно, - камень, внем все дело: он зовет, он притягивает, заставляет…
        Снова мой взгляд направлен кнему, ия немогу сопротивляться. Струдом встаю, ватные ноги еле держат, ноисидеть навысушенной ипотрескавшейся отжары земле уже было невозможно. Ноги гудели, арук я уже почти нечувствовал.
        Подойдя ккамню, я наклонился над ним иобмотал его веревкой. Делая очередной моток, я чувствовал исходящую откамня вибрацию, пугающую изавораживающую меня, как иегозов.
        Подул обжигающий ветер, раскидав длинные инемытые волосы пооблезающему отсолнца лицу. Заслезились глаза, ия струдом сомкнул веки.
        Боже, я опять смотрел нанего, невсилах оторваться, слыша его непонятный зов истранную вибрацию. Вчем смысл всего этого? Господи, я так устал.
        Слабый хруст впозвоночнике, ия вновь потянул камень засобой.
        Я даже незнаю, где нахожусь, ичто делаю. Как далеко я забрался отдома? Отмоего милого дома, который оказался нетаким уж имилым.
        Переехать наюг мне посоветовали друзья, сказав, что смена обстановки пойдет мне напользу. Поначалу, я даже идумать обэтом нехотел. Однако скаждым днем мне становилось все хуже: я целыми днями пропадал возле могилы моей любимой Вики, перестал спать, постоянно думал оней, авредкие минуты успокоения, когда я всеже проваливался всон, я постоянно просыпался скриком. Врач тоже посоветовал мне переехать, после того, как понял, что простые успокоительные мне непомогают. Нонаркотики выписывать отказался, сославшись нато, что я наних просто подсяду. Ановый климат иновая обстановка, лучше повлияют намое состояние.
        Поддавшись науговоры, я решил попробовать куда-нибудь перебраться. Нашел винтернете маленький приятный городок, исдающийся дом. Цена оказалась просто великолепной, чутьли ненатреть дешевле остальных. И, польстившись нанее, ипару нелепых фотографий фасада, тутже его заказал.
        Через неделю я переехал.
        Нановом месте меня встретили полноватая тетка инемного покосившийся, новполне приличный старый домик. Тетка жадно сграбастала протянутые ей деньги ибыстро ретировалась.
        Внутри дом оказался более приличным, хотя интерьер был немного хиловат. Новгости я никого неждал, ипоэтому лишние стулья икровати мне были совершенно ненужны. Все покрывал толстый слой пыли, казалось, что здесь никто небывал десятилетиями.
        Следующие три дня я убирал, мел иотмывал, два приличных поразмеру этажа. И, как ни странно, мысли оВике посещали меня все реже иреже, зачто мне, даже становилось немного стыдно. Я стал спать поночам, именя перестали мучить кошмары. Нотеперь всвоих снах я видел себя втемном подвале, вкотором, затаившись, что-то меня поджидало. Однако накошмар это непоходило.
        Через неделю я отыскал ход вподвал дома. Надо отдать должное бывшим хозяевам, он был прекрасно замаскирован внебольшом шкафчике под лестницей. Но, вспоминая свои странные сны, еще несколько дней немог отважиться туда спуститься. Ираза два-три вдень, как дурак, стоял перед открытым вотьму шкафчиком скеросиновой лампой вруках. Керосина вдоме небыло, илампу зажечь я немог, новсе равно брал ее ссобой, чтобы заглянуть вотьму. Это было просто каким-то сумасшествием.
        Купив всеже керосин, я заправил лампу, испустился вниз. Но, единственное, что я там обнаружил, это был камень, размером смяч для боулинга. Вздохнув соблегчением, я пнул его, нотот даже несдвинулся сместа. Он оказался намного тяжелее, чем я думал. Попытавшись сдвинуть его руками, я понял, что вес камня несоизмерим сего небольшими размерами. Более того, прикоснувшись кнему, я почувствовал мелкую, еле заметную вибрацию, что меня немного испугало иозадачило. Помню, что я сел рядом сним нахолодную утоптанную землю иположил наего шероховатую поверхность руку, итак просидел довольно долго.
        Вибрация была приятной иманящей. Аеще откамня исходила какая-то странная непонятная волна, наполнявшая мою душу тоской, заполняя ее воспоминаниями о… Вике.
        Это было довольно странно, норассказать обэтом я никому немог, так как нановом месте уменя небыло друзей, апозвонить старым я так инеотважился: решил, что меня засмеют.
        День заднем я просиживал вподвале, держа руку накамне. Вскоре я обнаружил, что бываю здесь чаще, чем ранее намогиле Вики. Но, вотличие отпрошлого, здесь я смирился сее смертью, имысли оней небыли такими изнуряющими.
        Уменя вновь пропал сон. Я забросил все свои немногочисленные дела, ипрактически невыбирался вгород. Все что мне было нужно, это успокаивающая вибрация камня, иприятные воспоминания опогибшей жене.
        Дни пролетали один задругим. Уменя появилась сильная слабость, головные боли, которые проходили только возле камня, ипровалы впамяти, которые, впрочем, я связывал сусталостью ипровалами всон без сновидений. Иной раз, сидя вотьме подвала, я видел странные знаки, тускло высвечивающие наневидимых стенах. Но, стоило мне зажечь лампу, мой взгляд падал лишь наоблезлые ипрогнившие стены.
        Я перестал мыться, изподвала вылезал только, чтобы сходить втуалет, поесть ипобриться, набольшее меня нехватало. И, закончив все немногочисленные дела, я вновь бросался втемный подвал, дабы вновь возложить свою руку наэтот прекрасный камень.
        Мысли оВике стали мешаться снепонятно откуда взявшимися воспоминаниями онебольшом пустынном пространстве, свысохшей ипотрескавшейся землей, обнесенном невысокими горами. Я вновь ивновь видел это место всвоих ненастоящих воспоминаниях, инемог понять, откуда они взялись.
        Вскоре я уже был спокоен ко всем появляющимся странностям инепонятным побуждениям непонятно кчему. Я просто сидел ивоспринимал все, что творилось уменя внутри ивокруг. Провалы впамяти стали чаще, итеперь, после очередного приступа, я обнаруживал себя ненасвоем месте. Я мог очнуться стоя налестнице, ведущей изподвала, мог оказаться возле стены, или просто подругую сторону откамня. Накухне я начал обнаруживать свежие продукты, что натолкнуло меня намысль, будто, вовремя провалов, я могу бывать где угодно, втом числе иходить вмагазин запокупками. Ноэто меня ничуть несмутило, адаже обрадовало. Ведь теперь мне ненадо было оставлять камень ибежать вмагазин или втуалет, или бриться - все это я делал вовремя провалов впамяти. Аоднажды я перестал хотеть есть…
        Мысль оеде отозвалась вмоем животе громким урчанием иболезненным спазмом. Интересно, когда я впоследний раз ел? Нет, лучше недумать обэтом.
        Камень, это все он виноват. Этот чертов проклятый камень. Какже он чертовски тяжел, такое ощущение, будто он размером несмяч для боулинга, асцелый автомобиль.
        Веревка вновь сорвалась скамня, ия просто рухнул лицом вобжигающую землю.
        Мысли оВике, опустыне, осимволах, омоих провалах впамяти и, конечноже, окамне, становились все хаотичнее ихаотичнее. Я начал видеть камень впустыне, азаним тянулся шлейф, будто его кто-то тащил. Вэтойже пустыне, появлялся иобраз Вики. Я видел, уже столь знакомые символы, накамне, как их рисует напеске моя девушка. Аоднажды я увидел мужчину, спокойно держащего этот камень вруке. Он мне показался знакомым, хотя я был абсолютно уверен, что раньше его невидел. Он был одет вчерные одежды прошлых веков, аего длинные волосы седыми прядями ниспадали наплечи. Он, то улыбался, то сненавистью смотрел куда-то вдаль.
        Этот мужчина меня пугал, номысли онем все чаще ичаще появлялись уменя вголове. Ия никак немог отних избавиться. Скольбы нестарался думать оВике или камне, я все равно возвращался кнему. Вскоре я начал вспоминать, кто он такой…
        Подполз ккамню, инавязал нанего веревку. Изладоней сочилась кровь, наполняя руки дикой болью. Ноя знал, что мне осталось совсем немного, что все скоро кончится. Да изов стал настолько сильным, что я просто немог остановиться.
        Раздирая легкие тяжелым дыханием, я поднялся наноги ивновь потащил камень, вырисовывая наземле немыслимый узор.
        Его звали Себастьян, он был колдуном.
        Я вспоминал его жизнь день заднем. Вот он десятилетний плачет вразорванной одежде, авокруг него бегают старшие мальчишки, обзываются, икричат, что он сын ведьмы.
        Вот он четырнадцатилетний подросток, жестоко дающий отпор всем, кто хоть косо нанего глянет.
        Ему пятнадцать, он хоронит мать. Намогиле он один, больше никто непришел. Могила заоградой кладбища, ведь только там ему позволили хоронить. Он неплачет, он рад. Умерла та, из-за кого унего никогда небыло друзей инормальной жизни, та, кто никогда неуделяла ему внимания, та, чьей смерти он желал ссамого детства.
        Вот он находит вподвале дома большую амбарную книгу исопаской заглядывает внее. Ито, что он там находит, ему нравится.
        Ему двадцать, жители города боятся иненавидят его, новновь ивновь кто-то отваживается прийти кнему ипопросить наслать порчу или проклясть своего врага. Он вовсю практикует черную магию. Он доволен собой.
        Ему тридцать, его волосы седы, аглаза белы. Он силен имогущественен. Он хочет большего. Он хочет вечной жизни.
        Вгороде начинают пропадать младенцы. Убитые горем родители, зная, что вэтом виноват Себастьян, идут кнему иумоляют вернуть им их чада. Новответ молчание. Итогда влюдях над страхом побеждает злость иненависть, иони толпой идут кколдуну.
        Вот он выходит нагневные крики. Его хватают исвязывают веревками висельников.
        Он нависелице. Вего белых глазах ненависть, асуст срываются проклятья. Его голос смолкает, агубы что-то шепчут. Глаза мутнеют еще больше, и, вместе споследним словом, пол виселицы проваливается…
        Вглазах мутнеет, я готов потерять сознание. Все мое тело превратилось всплошной комок боли. Ноя продолжаю идти вперед, таща засобою камень.
        Я знаю, что осталось совсем немного, я уже вижу полосу, откуда я начал свой путь, новместе сэтим я начинаю понимать, что, дойдя доконца, я просто упаду замертво. Номне наплевать наэто, ведь это будет моей свободой.
        Шаг, еще один, насекунду замираю, всеже я нехочу умирать, иделаю последний шаг, заканчивая узор наземле.
        Солнце почти склонилось кзакату. Я улыбаюсь. Я начал нарассвете. Я падаю начуть поостывшую землю. Мои мысли спутаны. Ноя по-прежнему незабываю оВике.
        Какже приятно вот так просто лежать, даже зная, что сейчас умрешь. Номне хорошо. Теперь я отдохну, весь мой кошмар закончился. Вика…
        Я чувствую голос камня. Его слегка вибрирующий оттенок вмоей душе, который говорит:
        - Кого ты хочешь вернуть?
        Изпоследних сил произношу имя своей любимой.
        Ивдруг весь мой рисунок вспыхивает ярким светом.
        Вот, значит, для чего все это. Ты можешь вернуть кжизни любого человека. Изпоследних сил я пытаюсь представить себе образ Вики. Я хочу, чтобы она была жива, она достойна этого. Измоих глаз текут слезы. Как жаль, что я так инеувижу тебя, несмогу обнять, поцеловать. Я люблю тебя…
        Свет пропал. Я слышу робкие инеуверенные шаги, спокойно приближающиеся комне.
        Я немогу повернуть голову, немогу ясным взглядом увидеть ту, ради которой я прошел через все это. Как жаль, что я даже немогу сказать ей, что досих пор люблюее.
        Но, мои слезы высыхают, алицо коробит маска боли. Надо мною стоит Вика, то есть девушка, полностью похожая намою любимую, ноя знаю, что это неона. Знаю, потому что вижу вней его. Человека, покорившего века, обманувшего смерть, человека, возродившегося вновь через пару веков после смерти. Теперь я знаю, что его затея смладенцами неувенчалась успехом, ноон нашел другой выход. Выход, который даст ему другой человек, убитый горем, готовый идти заиллюзией простого камня снепонятными свойствами. Камня, вкоторый была вложена сила колдуна, ичасть его души.
        Я хочу кричать, нонемогу, я хочу плакать, нонемогу. Нет сил, встать, нет сил, что либо, сказать. Нет сил, жить…
        Императивный
        Желтые листья медленно падали сполуголых деревьев, и, поддерживаемые ветром, неспеша опускались напышный разноцветный ковер. Впорыве свободы, каждый листок спокойно отдавался ветру, и, радостно кружась, греясь впока еще согревающих лучах солнца, спокойно умирал, коснувшись земли. Там внизу небыло свободы, иникто нехотел лежать вгрязи. Но, ощутить волшебный миг полета, хотелось каждому.
        Смакушки старейшего вэтом парке клена, сорвался очередной отчаянный лист, лишь только почувствовав новый порыв прохладного ветра. О, еслибы он только мог кричать, настолько был сладостным миг его полета, настолько впечатляющи играциозны были его движения. Унего небыло глаз, ноон могбы их зажмурить, унего небыло легких, ноон могбы вдохнуть полной грудью. Он упал, пропали мысли освободе, ушла жизнь.
        Высокий человек всером плаще наступил натолько что упавший кленовый лист, иаккуратно вдавил его вземлю.
        Он осмотрелся, испрятался заблизстоящим деревом.
        Впарке почти никого небыло: будний день, да ктомуже разгар рабочего времени. Несколько пар, обнявшись, бродили меж золотистых деревьев, какой-то дед, нацепив огромные очки, сидел налавке поодаль ивнимательно изучал газету, пара подростков прогуливая занятия, весело пробежали мимо. Нонаних мужчине было наплевать. Он неспеша перевел взгляд навосьмилетнюю девочку, сидящую под старым кленом. Она собирала красивые пятиконечные листья итихо напевала себе под нос какую-то мелодию. Отсюда ничего нельзя было разобрать, номужчина уже знал ее наизусть - это была «Ода крадости» Бетховена. Было довольно странно слышать такую великую композицию изуст маленькой девочки. Ноэтим она, наверное, ивыделялась среди всех остальных.
        Мужчина слегка улыбался инашептывал слова великой Оды. Он знал, что девочка уже выучила наизусть половину текста, ипрекрасно поет его нанемецком языке. Замесяц слежки он сам уже выучил то, что знала Катя.
        Аименно так ее извали. Красивое имя, Екатерина, величественное. Ноэтой девочке шло только простое Катя. Мама любит называть ее катенком, именно сгласной«а».
        Кстати, вот имама, гуляет неподалеку сосвоим новым ухажером. Он унее уже третий зато время, что заними следил мужчина всером плаще. Она полностью поглощена кавалером исовсем необращает внимания насвою дочь.
        Амалышка весело ерошит листья усебя под ногами, крепко зажав вруке собранный разноцветный букетик. Сама невинность, прелестное создание.
        Мужчина громко сглотнул. Поего некрасивому лицу стекали струйки пота.
        «Сейчас», - прозвучало вего голове. Ноэто был неон, ачужой голос, прочно засевший внутри, ипостоянно отдававший приказы. Вот уже месяц, подчиняясь ему, он несводил глаз сКати.
        «Сейчас!».
        «Новедь еще день, - взмолился мужчина, - ивпарке есть посторонние люди».
        «Хватай ее!».
        Слезы кончились еще вчера, сил кричать неосталось. Илишь удушающие рыдания, молча, истязали маленькую девочку.
        Она лежала вполной темноте, свернувшись калачиком. Матрас, постеленный наголую землю, был весь изодран ижутко вонял плесенью. Вподвале больше ничего небыло. Илишь раз вдень ей приносили зажженную свечу, которой хватало напару часов, ижелезную миску счем-то напоминающим суп. Еда была отвратительная, ипервые два дня она неела, атолько плакала имолила опомощи. Натретий день слезы высохли, акрики превратились вхрипы. Ужасно болел живот, ихотелось есть. Она попробовала похлебку, ноее чуть нестошнило. Схватившись заживот, она проползла кместу, отведенному под туалет, где была вырыта небольшая яма, откоторой жутко воняло. Ноее так иневырвало. Вернувшись кматрасу сосвечей, она еще раз попробовала еду, и, уже незамечая ее противного вкуса, съела все доконца. Желудок радостно растянулся ипоблагодарил ее довольно звонкой отрыжкой, отчего ее губы растянулись. Это была первая ипоследняя улыбка после похищения.
        Ивот перед ней поставили новую миску сужасным супом, исвечу селе горящим пламенем.
        - Дяденька, пожалуйста, отпустите меня, - слабым голосом проговорила Катя, новподвале уже никого небыло. - Я хочу кмаме…
        Прошло уже шесть дней. Девочка больше некричала, неплакала, что раньше очень сильно раздражало мужчину, ион просто ненаходил себе покоя. Ноуйти надолго издома он немог, боялся, что вовремя его отсутствия, кто-нибудь прокрадется внутрь. Итогда унего появятся более серьезные проблемы.
        Прошло шесть дней, как пропал голос вего голове. Он больше неприказывал, несводил сума. Нотеперь мужчина просто незнал, что ему делать смаленькой девочкой усебя вподвале.
        Он мечтал только ободном, чтобы она поскорее умерла. Итогда он просто избавится оттрупа. Ноубить ее он немог. Нехватало сил. Втоже время он хотел заботиться оней. Ноединственное, что он делал - приносил ей поесть изажженную свечу, чтобы девочке небыло так одиноко.
        Изподвала воняло дерьмом имочой. Ипоэтому накухне, где был люк, он постоянно распылял освежители воздуха, заполнявшие многочисленные полки. Помогало слабо, ноничего лучшего он придумать немог.
        Прикрыв нос ладонью, мужчина зашел накухню изаглянул вхолодильник: остатки шестидневного супа уже прокисли. Хотя, может, они были такими еще вчера, или позавчера. Теперь придется готовить для девчонки снова.
        Изподвала донесся детский плач ичуть слышный стон:
        - Дяденька, пожалуйста… умоляю… пожалуйста, отпустите меня кмаме. Пожалуйста, дяденька…
        Всхлипы ивновь тишина.
        «Может, потеряла сознание, - подумал мужчина. - Аможет, умерла? Нет, - он замотал головой, - еще рано».
        Когда ее сознание прояснилось, она увидела перед собой сгорбленного из-за низкого потолка мужчину, пристально смотрящим нанее. Вего руке слабо трепетал огонек свечи, асзади проникал свет изоткрытого люка вподвал.
        Хотелось закричать, ноее тело оцепенело отстраха, адыхание замерло. Илишь сердце выдавало ее, судорожными гулкими стуками. Глаза были широко открыты итусклый свет бил поним иголками, создавалось ощущение, что под веки попал песок. Рот приоткрылся, нокрика так инепоследовало. Лишь шумное дыхание, врывающимся визголодавшиеся легкие воздухом.
        Мужчина поставил свечу рядом смиской, откоторой еще шел пар, испокойно развернулся.
        - Дяденька…
        Он насекунду задержался, почесал затылок, ибыстро поднялся наверх.
        - Пожалуйста…
        Глаза закрылись отневыносимой боли, девочку начало сотрясать безмолвными рыданиями. Болело все тело, ужасная боль вжелудке заставила ее свернуться калачиком. Хотелось есть, ночтобы сесть небыло сил. Пытаясь унять боль, она начала дышать как можно глубже. Сквозь рыдания, ее вдохи звучали мощно извонко. Вскоре она почувствовала онемение ипокалывание, сначала вкистях рук, икончике носа, потом налице. Ачерез минуту все ее тело свело судорогами, причиняющими сильнейшую боль, которую она когда либо испытывала всвоей жизни. Дышать становилось все труднее, горло как будто что-то сдавливало изнутри. Приходилось дышать еще сильнее, отчего ее горло илегкие начали гореть.
        Апотом она потеряла сознание.
        - Игде ты теперь? - прокричал мужчина. - Что я сней буду делать? - Он швырнул почти пустую бутылку портвейна встену, осколки разлетелись почти повсему залу.
        Ответ пришелсам.
        Он понял, что будет делать тоже, что исемь лет подряд.
        Кормить девчонку, идержать ее усебя, пока она неумрет. Потом нужно будет лишь распилить ее начасти, ножовкой пометаллу, лежавшую унего под диваном, ивынести тело влес. Вего особое место, изакопать вместе состальными. Итогда, доследующего начала осени, он будет жить спокойно. Пока голос, гнездящийся внем еще сдетства, неначнет вновь ивновь говорить, приказывать. Акогда он поймает еще одну девочку, то приказчик уйдет, оставив нанего новые проблемы.
        Мужчина выключил свет изажег свечу. Он забрался сногами надиван иподтянул колени кгруди, обеими руками удерживая перед собой свечу.
        Пришли воспоминания. Тяжелые, лежащие неимоверным грузом наего душе. Воспоминания отом, как его внаказание часто запирали всыром итемном подвале, давая вруки лишь зажженную свечу. Итак он сидел подесять часов. Акогда очередное наказание заканчивалось, его били ивыгоняли наулицу. Ион всегда убегал загород, влес, внебольшую березовую рощицу. Донимавший голод вновь заставлял его возвращаться домой.
        Вподвале, чтобы небыло так страшно, он любил говорить своображаемыми людьми, которые, конечноже, его любили, иготовы были сделать ради него все, что угодно. Ноони так ничего инесделали.
        Нооднажды появился тот, кто пообещал ему помочь. Этого человека он невидел, как воображаемых остальных, зато прекрасно слышал. Ион отличался, ведь он говорил сам, неего детскими губами, асвоими, нолишь вего голове.
        Когда ему исполнилось двадцать, голос впервые вжизни приказал, ион исполнил это свеличайшим удовольствием. Втот день он закопал вроще своих родителей.
        Проснувшись, девочка успела заметить последнее трепетание пламя сгоревшей свечи.
        - Нет… - чуть слышно выдохнулаона.
        Дрожащими руками, ссудорожным исбивчивым дыханием, нащупала втемноте уже остывшую миску ссупом иначала жадно его пить. Она нечувствовала вкуса, нежевала разварившиеся кусочки картофеля ичего-то там еще. Она просто жадно глотала. Сильно хотелось есть, нобыстро неполучалось. Девочка подавилась изакашлялась, непроглоченный бульон полился износа, заставляя ее судорожно вздрогнуть. Миска вылетела изослабших рук исуп растекся поее животу иногам, заливая ибез того сырой матрас.
        Она вновь заплакала. Нослезы непоявились исейчас.
        - Я нехочу так жить… - прошептала она. - Я хочу умереть… мама…
        Наверху послышался громкий шум, похожий натреск ломающегося дерева. Затем крики, ивозня. Звон бьющейся посуды. Топот многочисленныхног.
        - Умереть…
        Вподвал проник свет, больно ударив попочти обесцветившимся глазам ребенка, заставляя девочку уткнуться лицом вмокрый матрас.
        - Она здесь! - крикнул кто-то очень громко.
        Сердце девочки замерло.
        «Ичто теперь сомной будет? - подумала она. - Мама…»
        Чьи-то сильные руки обняли ее иприжали ктеплому телу.
        - Все впорядке, малышка, все кончилось, - произнес приятный мужской голос.
        «Кончилось? Теперь я умру?»
        - Тебя ведь Катей зовут?
        - Д-да, - прошептала девочка.
        - Вот иславненько. Атеперь закрой глазки, потому что там яркий свет, имы выйдем отсюда. Тебя уже ждет твоя мама.
        Долгожданные слезы облегчения хлынули сквозь сомкнутые ссилой веки…
        Кленовыйлист
        Противный треск скотча прекратился, ия тупо взглянул напустую катушку, азатем перевел тотже взгляд нанедоклеенную коробку.
        Ну, ичемже ее запечатать? - подумаля.
        Отбросив катушку, я достал изтойже коробки широкий пластырь.
        Вдверь постучали. Нооткрывать нехотелось.
        Ктобы это мог быть? Я должен был съехать вчера, ивсе мои знакомые это знают. Однако почему-то решил задержаться еще надень, очем совершенно никому небыло известно.
        Стук непрекращался. Вот ведь напористый человек. Нет меня! Я еще вчера уехал.
        Задверью я обнаружил молодого паренька спочтовой сумкой наперевес.
        - Станислав Васильевич? - спросил он, сразу протягивая мне конверт ибумагу для росписи.
        - Да, - коротко отвечаю, ставя небольшой штрих набумаге.
        Странно, думаю я, закрывая запарнем дверь, ктобы это мог прислать мне заказное письмо? Вроде всех поставил визвестность, что уезжаю.
        Сев надиван, я присмотрелся кконверту. Женское имя отправителя мне было совершенно незнакомо, новот город оказался местом моего рождения ивсего проведенного детства.
        Аккуратно разорвав покраю матовую бумагу, я достал изконверта небольшой кленовый листок, упакованный втвердый пластик.
        Меня передернуло, дыхание стало судорожным, сдавленный стон вырвался излегких. Сделав глубокий вдох, я еще раз взглянул налист. Он был высушенным иочень старым, иеслибы непластик, вкоторый его засунули, то онбы просто развалился отлегкого дуновения. Коричнево-красный цвет, ивырезанные десять лет назад вего центре инициалы «С+С».
        Наглаза навернулись слезы, илисточек растворился впрошлом осеннемдне…
        Мне тогда было двенадцать лет, аей одиннадцать. Иона была моей первой любовью.
        Мы постоянно проводили все время вместе, восновном гуляя полесу. Ведь только там было тихо, инам никто немешал. Мы гуляли, играли, очем-то разговаривали. Темы для разговора были всевозможными: мультики, фильмы, наша повседневная жизнь, спорт, игрушки, - сейчас всего иневспомнишь.
        Как-то раз я признался ей влюбви. Она, незадумываясь, чмокнула меня вщеку иубежала. Анаследующий день призналась сама. Ностого момента между нами совершенно ничего неизменилось. Мы все также встречались влесу, бегали друг задругом, болтали - веселились.
        Ивот я узнал отродителей опереезде вдругой город.
        Вто время стояла такаяже сухая осень, как исейчас, теплая, переливающаяся всеми акварельными красками. Упавшие наземь листья просто кричали, умоляя собрать их впышный ишуршащий букет.
        Разноцветная листва выпала измоих ослабших рук, исшорохом разлетелась погостиной.
        - Ты чего? - спросила мама.
        - Я нехочу уезжать! - крикнул я, как это обычно бывало, если я счем-то несоглашался.
        Выскочив издома, я убежал влес, кбольшому ироскошному клену, росшему снезапамятных времен нанебольшой опушке. Слезы лились ручьем, ия немог их остановить. Немог, потому что все было против меня. Я нехотел уезжать, я нехотел терять того, кого люблю.
        - Ты чего? - услышал я заспиной.
        Обернувшись, я увидел выглядывающую из-за клена подругу.
        - Привет, Света. Да так, ничего.
        - Как, ничего? Яже вижу, что что-то случилось. Ты плачешь.
        Она села рядом сомной иприжала мою руку ксебе.
        - Расскажи, пожалуйста, - тихо проговорила она. - Мне тебя жалко.
        Ее голова легла намое плече, ия впервые почувствовал жар ее тела. Так близко, так хорошо. Она та, кого я люблю. Инеужели я должен ее потерять?
        - Мы переезжаем, - неспеша произнес я. Плакать больше нехотелось, теперь мною владела злость. Почему, из-за прихоти родителей, я должен терять все? Я так нехочу. Здесь та, кого я люблю.
        Света вскочила наноги:
        - Как, Стасик, почему?
        Я просто пожал плечами. Мне нехотелось больше ни очем говорить. Хотелось, сорваться сместа ибежать, бежать. Куда глядят глаза, протестуя против всего.
        Сверху мне наголову плавно опустился коричнево-красный лист. Взяв его вруки ирассмотрев повнимательнее, я вытащил изкармана лезвие отбритвы, ивырезал вкоричневом центре «С+С».
        - Это тебе, - произнес я, протягивая Свете лист. - Это чтобы ты меня долго помнила.
        Девочка заплакала икрепко обняла меня, уткнувшись вмою грудь.
        - Я итак тебя буду помнить, - сквозь слезы прошептала. - Ноя незнаю, что подарить тебе, чтобы ты тоже меня незабывал.
        Я улыбнулся:
        - Встретимся здесь завтра, ты мне что-нибудь подаришь напамять, ая тебе дам мой новый адрес. - Я погладил ее поголове, нежно проводя рукой позолотистым ипышным волосам. - Мы будем слать друг другу письма.
        Воцарилось молчание. Мы больше незнали очем говорить, впервые застольколет.
        Шумели кроны деревьев, вкоторых резво летал вдруг похолодевший ветер. Небо заполняли темные тучи, закоторыми издалека слышался еле ощутимый раскат грома.
        Мне наголову упал еще один листок, следом заним еще несколько желтых выбрали местом посадки наши маленькие, дрожащие уже отхолода тела.
        - Сегодня я впервые напишу вдневнике грустные слова, - шмыгая носом, проговорила девочка. - Напишу, что люблю, что приходится расставаться. Напишу про твой подарок, ивложу его между тетрадных листьев, чтобы он сохранился навсегда. Азавтра я запишу вдневник твой адрес. - Она подняла голову ипосмотрела мне вглаза. - Утебя ведь нету дневника, поэтому ты можешь забыть меня, и, если это произойдет, то я пришлю тебе вписьме этот кленовый листок. Итогда ты вспомнишь. - Шмыгнула носом, ибыстро поцеловала меня вщеку. - Я иэто запишу вдневник, - резко встала наноги, и, убегая, договорила: - чтобы незабыть…
        Наследующий день наша встреча была еще короче инемногословнее. Я просто отдал ей бумажку смоим новым адресом, иушел.
        Целую неделю мы невиделись. Сначала я просто лежал, уткнувшись лицом вподушку, нежелая никуда идти ичто-либо делать. Потом мы собирали вещи, упаковывая их вкоробки. Помню, тогда тоже нехватило скотча, иодну коробку мой отец заклеил пластырем.
        Впоследний день, перед отъездом, я только опомнился, что бросил Свету. И, несмотря наупреки матери, что вдоме еще много дел, я убежал влес, кклену.
        Света уже сидела там, кутаясь вбольшом ишироком шарфе. Она сидела под деревом, прижав колени кгруди икрепко их обняв. Услышав шорох листвы под моими ногами, она подняла голову изаплаканными глазами посмотрела наменя.
        - Прости, что давно непоявлялся, - тихо проговорил я, садясь рядом.
        - Почему?
        - Был занят переездом…
        - Сегодня очень холодно, ая давно здесь сижу, - сказала она. И, взглянув натемно-серое небо, добавила: - Моросило, может, будет дождь.
        Я аккуратно обнял ее заплечи. Она вся дрожала. Вновь почувствовав тепло ее тела, я ощутил всебе странное желание: мне очень сильно захотелось, чтобы она была моей. Хотелось ее поцеловать, нонекак она меня. Я хотел поцеловать ее вгубы, потом вшею, потом ниже, как это показывают вфильмах. Я ощутил сильное желание ивлечение кней.
        Ноя боялся начать первым, боялся, что она опять убежит после поцелуя.
        Поспине пробежал рой мурашек, меня передернуло.
        - Ты чего? - спросилаона.
        - Ничего. Давай поцелуемся, - прошептал я ей наухо, иаккуратно коснулся его губами.
        Теперь вздрогнула Света.
        Только несмей убегать! Мысль прозвучала вголове так резко изло, что меня вновь передернуло. Апотом я повернул голову девочки ксебеи…
        Поцеловал ее вгубы, просто чмокнул. Она сразу перестала плакать.
        - Ты чего? - удивленно спросилаона.
        - Я тебя люблю, - просто ответил я. - Ты ведь тоже меня любишь.
        - Да, но… - она запнулась, совершенно незная, что сказать.
        Что значит это ее «но»? Онаже говорила, что любит, первая меня целовала.
        Я попытался поцеловать ее вновь, ноСвета лишь отпрянула отменя. Создалось впечатление, что я ей противен.
        Почему вмоей голове прозвучали такие мысли? Я испугался их. Нозаними пришли другие, еще ужаснее. Иих обилие, заставило меня поверить вэто.
        Вее глазах я увидел страх. Я, казалось, слышал добезобразия быстрое биение ее сердца.
        Авсвоем сердце я обнаружил все тоже желание, инепреодолимое влечение кней. Хотелось быть рядом, неотпускать, прижать ксебе крепко-крепко.
        Ия нестал сдерживаться.
        Я поцеловал ее против нее самой. НоСвета сразу оттолкнула меня.
        - Прекрати, - чутьли неплача, проговорилаона.
        Ноя уже несоображал, что делаю. Я вновь схватил ее всвои объятия. Ноона стала отбиваться, крутя головой изстороны всторону, хлеща ладонями помоему лицу, ипытаясь оттолкнуть меня ногами.
        - Всего лишь поцелуй, - вымолвил я, хватая ее зашарф ипритягивая ксебе.
        Она отбивалась, пыталась кусать, ая просто тянул шарф вниз, удерживая ее возле себя.
        Апотом она перестала дергаться…
        Пластиковая упаковка скленовым листом выпала измоихрук.
        Ия заплакал.
        Как я мог забыть? Но, я был тогда всего лишь ребенком, двенадцатилетним мальчишкой. Боже, чтоже я наделал? Инеужели, только спустя десять лет, я должен был задать себе этот вопрос: чтоже я натворил?
        Я забыл. Столько лет я вообще невспоминал оСвете. Как будтобы ее инебыло. Ивот…
        Я взглянул накоричневый лист синициалами «С+С».
        …спустя десять лет. То, что Света мне обещала. Если я забуду оней, то она пришлет мнеего.
        Слезы срывались скончика носа исостуком падали напластик. Теперь я вспомнил, почему я перестал плакать, вспомнил то, что однажды легкомысленно совершил иочем слегкостью забыл.
        Неужели я мог такое сделать? Я немогу вспомнить, понять, как это произошло, почему я убил Свету…
        Заокном громыхнуло, ия вздрогнул. Помоему телу ползал бесконечный рой мурашек, заставляя меня постоянно дрожать. Дыхание вновь сбилось. Аглаза более невидели четко. Помимо всего прочего, мое тело сотрясалось отневыносимых рыданий.
        Почему? Почему это письмо пришло незавтра? Почему я вообще задержался здесь налишний день? Почему оно вообще пришло?..
        Невсилах себя остановить, ипостоянно произнося:
        - Прости…
        …я вскрыл одну изкоробок, идостал удлинитель столстым проводом. Конец свилкой, я обвил вокруг шеи, адругой намотал набатарею под окном.
        - Прости…
        Встал наподоконник, открыл рамуи…
        Боже, что я делаю?
        …спокойно шагнул наружу.
        Вполутемной комнате, глядя вокно, закоторым шел ливень, записьменным столом сидела девушка лет двадцати. Ее руки бережно прижимали кгруди старую толстую тетрадь, агубы шептали:
        - Света, сестренка, прости, что я так поздно прочитала твой дневник. Я отправила кленовый лист твоему любимому мальчику. Надеюсь, он тебя вспомнит. Надеюсь, он еще непереехал…
        Осенний котенок
        «- Да лучшебы я умерла, когда была беременна, чтобы ты ни родился!»
        - Нет! - проговорил мужчина восне.
        Девушка скрасивыми льняными волосами, собранными вхвост, взглянула наспящего сына. Четырехлетний мальчик чуть посапывал, прижимая ксебе маленького серого котенка. Она улыбнулась ипоцеловала ребенка влоб. Проснулся серый комочек, устало поводил глазами, широко зевнул, ивновь погрузился всон.
        Девушка взяла сумку, кинула внее телефон, иположила маленькую фотографию сына, скотенком наруках. Оделась, взяла ключи.
        Наулице было прохладно. Осенний ветер трепал кроны деревьев, срывая иунося прочь разноцветные листья. Вхмуром небе из-за туч сбольшим трудом пробивалось солнце, пытаясь хоть как-то пригреть укутанных вшарфы прохожих.
        Девушка поежилась, подняла воротник бежевого плаща, ибыстро пошла поулице допервой остановки. Ждать нужную маршрутку пришлось долго. Заэто время она успела покурить ихорошенько продрогнуть под беснующимся ветром.
        Подошедший автобус был наполнен доотказа, идевушка струдом втиснулась всалон. Нодоконечной остановки доехала только она одна.
        Психиатрическая лечебница терялась закронами больших вековых дубов икленов. Как ни странно, нодругих деревьев здесь небыло. Обнесенная вокруг большого четырехэтажного здания уже проржавевшая железная ограда, дополовины утопала вдекоративном кустарнике, припорошенном коричневой ижелтой листвой местных деревьев.
        Уворот девушка поздоровалась сдвумя охранниками икратко сообщила цель визита.
        Путь додверей здания был похож напрекрасную аллею, утопающую вроскошной листве. Широкая дорожка была покрыта толстым ишуршащим ковром, ииной раз хотелось поддеть его носком туфли ивзметнуть вверх. Ноэта идея взрослой женщине показалась немного неуместной надворе психушки.
        Девушка позвонила взвонок ичерез пару секунд оказалась вбольшой приемной больницы.
        - Александра Викторовна? - окликнул ее мягкий иприятный голос. Подошедший кней человек был почти наголову ниже нее, редкие седые волосы были зачесаны назад, нонаего лице небыло почти ни одной морщины. Набелоснежном халате доктора висел бэйдж: НестеровП.В. - Я Павел Викторович, вы мне звонили.
        - Да, - тихо ответила девушка. - Я могу сним поговорить?
        Полбу доктора появилась легкая морщинка.
        - Я досих пор немогу понять, зачем вам это, - проговорил он. - Ивсеже я невижу причин вам отказывать. Пойдемте, он как раз десять минут назад проснулся.
        Доктор сложил руки заспиной инеспеша вышел изприемного отделения ипобрел покоридору. Взглянув нанакаченного санитара, готового закрыть заней стальную решетчатую дверь, Александра сглотнула небольшой комок вгорле ипоспешила заНестеровым.
        - Состояние унего сейчас удовлетворительное, - сказал доктор, неглядя надевушку. - Ненаблюдается резких перепадов внастроении, как это было всамом начале. Однако я несоветую вам его провоцировать чем-либо. Сейчас осень, вы сами прекрасно знаете, что это для него значит… итут появляетесьвы.
        - Тогда зачем вы разрешаете сним свидание? - спросила Александра.
        Нестеров лишь пожал плечами.
        - Пришли, - сказал он, указывая надверь без таблички. - Здесь вас будет отделять толстое армированное стекло. Атеперь я вынужден забрать увас все колющие ирежущие предметы, все лекарственные средства, если есть, бусы, если есть ипояс отвашего плаща. Это простые меры предосторожности, которые, впрочем, я должен был провести еще вприемном отделении. Если вы захотите что-то ему передать, сначала я должен это одобрить. Там под стеклом есть ящик, через который вы сможете ему сделать передачу. Только будьте осторожны, незадерживайте свои пальцы вэтом ящике: внем две ручки, одна свашей стороны, другая сего.
        Александра сняла пояс иположила его всумку, изкоторой предварительно вытащила фотографию. ПоНестерову было видно, что этой передачи ему нехочется, ноон всеже согласился.
        Вузкой комнате, разделенной столом, истеклом было прохладно ивеяло чем-то неприятным. Девушка вкоторый раз засегодня поежилась истала ждать, пытаясь поудобнее устроиться напластмассовом стуле.
        Через пять минут дверь подругую сторону открылась, ивкомнату ввели полноватого мужчину ссолидной лысиной иполу отсутствующим взглядом. Усадив его настул, санитар вышел, заперев засобою дверь.
        - Здравствуйте, - проговорила девушка.
        - Я вас помню, - произнес мужчина. Ему было тридцать шесть лет, хотя выглядел он куда старше. - Зачем вы пришли?
        - Сказать спасибо…
        - Зато, что я вас чуть неубил? - он удивленно вскинул брови.
        - Зато, что вы меня неубили, ипомогли родиться моему второму ребенку. - Ее голос чуть заметно дрогнул. - Я назвала его Данилой, и… - она вытащила изкармана маленькую фотографию, - я подарила ему котенка. Я помню, вы попросили меня обэтом.
        Александра приложила фотографию кстеклу.
        Мужчина бегло взглянул намальчика икотенка.
        - Ивсеже, я непонимаю, - произнесон.
        - Чего?
        - Почему вы пришли.
        Девушка выдвинула ящик всвою сторону иаккуратно опустила внего фотографию. Вспомнила про предостережение врача, ноотдергивать руку нестала, аосторожно продвинула глянцевую бумагу вдальний угол. Итолько потом аккуратно передвинула ящик.
        - Зачем? - мужчина вновь удивленно инепонимающе вскинул бровь.
        Александра лишь пожала плечами.
        «Незнаю», - подумалаона.
        - Досвидания.
        ***
        Полноватый мужчина всером пальто неспеша брел попарку. Его походка была настолько легкой, что под его ногами почти небыло слышно шуршания коричневой листвы, чуть поблескивающей всвете вечернего фонаря. Проморосивший около получаса назад дождик оставил после себя приятную свежесть. Арезвый ветерок приносил лишь прохладу.
        Нонавсе эти тонкости природы человеку всером пальто было наплевать. Все его внимание было сосредоточено наидущей впереди девушке. Она шла медленно, одной рукой придерживаясь забольшой живот, ясно говорящий опоследних месяцах беременности.
        «- Да лучшебы я умерла, когда была беременна, чтобы ты ни родился!» - прозвучало вголове человека.
        «Хорошо, - подумал он, - она небудет страдать как ты. Унее небудет такого плохого ребенка как утебя. Мама».
        Он осмотрелся, впарке небыло никого постороннего.
        «Сейчас. Мама, она уже будет вторая вэтом году. Девятая посчету».
        Мужчина прибавил шаг иуже через пару секунд нагнал свою жертву.
        Девушка оглянулась изаметила вруках нападавшего блеснувшее лезвие. Она попыталась крикнуть, нострах прочно засел спазмом вее горле. Отходя назад, она поскользнулась наскользких отпрошедшего дождя листьях.
        Длинный кухонный нож прошел впаре сантиметров отее горла, идевушка плашмя упала наспину, раскинув руки, будто ребенок, упавший вснег.
        - Пожалуйста, - прохрипела она. - Неубивайте меня, я беременна, ия вот-вотро…
        Неожиданно девушка почувствовала сильную боль внизу живота.
        «Только несейчас, - подумала она. - Господи, помогитеже кто-нибудь».
        - Я рожаю, помогите мне! - собрав все силы, прокричала она напавшему. - Уменя воды отошли. Вы должны принять ребенка!
        «Боже, что я говорю! - прокричало вее голове. Нозаэтой мыслью появилась еще более ужасная: - Это ведь тот маньяк, который каждую осень убивает беременных женщин!»
        «Вы должны принять ребенка!» - человек сножом вруке оторопел. Удивленно подняв бровь, он взглянул належащую перед ним девушку.
        «Что забред!» - его рука дрогнула.
        - Нуже, - совершенно несоображая, что ей делать, прокричала жертва. - Мне нужна помощь.
        Еще одна схватка, ивот теперь отошли воды.
        - Снимите сменя штаны. Помогайтеже!
        Нож упал, полностью зарывшись влиству. Амужчина пал наколени, судорожно проговаривая про себя:
        - Чтоже, чтоже я делаю. Я должен убить ее… Убить? Нозачем? Что происходит?
        Дрожащими руками он расстегнул куртку девушки, задрал свитер, иначал стягивать снее штаны.
        - Она будет мучиться, аунее родится недостойный ребенок. Может это будет сын, такой как я. Она будет мучиться сним, как моя мама сомной…
        Еще одна схватка заставила девушку закричать.
        «Боже, слишком быстро, - пронеслось унее вголове. - Я нехочу потерять еще ивторого ребенка. Господи. Помогиже мне».
        Мужчина, наконец, полностью стянул все нижнее белье, идевушка, развела ноги, согнув их вколенях.
        - Яже никогда этого неделал! - прокричал он, совершенно забыв, что только что хотел убить эту девушку. Теперь его трясло иколотило, авголове судорожно мерцали мысли отом, как это может быть, ирассказы матери, как она сним мучилась.
        - Зато я делала! - Иновая схватка.
        «Надо тужиться, - подумала она. - Какже здесь холодно, я застужу ребенка. Аеще его примет мань…»
        Новая схватка идевушка начала тужиться.
        Она почти сразу почувствовала сильную боль инекоторое облегчение вживоте. Стало чуть свободнее дышать.
        - Появилась головка! - радостно закричал мужчина. - Тужься!
        Еще одна схватка, идевушка, что было сил, напрягла все мышцы живота. Ивместе сэтим пришло долгожданное облегчение. Авместе сним исильнейшая тревога.
        «Я родила, ногде крики, почему мой ребенок молчит? Господи, неотнимай его уменя! Неужели он его убил? Или это я его?..»
        - М-мальчик, увас мальчик. Ноя незнаю, что сним дальше делать…
        Над девушкой показался маньяк, держа маленького кроху насвоих огромных руках. Что-то потянуло вживоте, итутже раздался крик ребенка. Улыбаясь его голосу, мама взглянула натянущуюся отживотика младенца пуповину, теряющуюся вее…
        Сознание девушки помутнело. Появилось онемение вруках иналице. Резкая слабость вовсем теле исильное головокружение.
        Сквозь уходящее сознание, она почувствовала, как наее грудь положили маленького кричащего ребенка, иаккуратно прижали его ее руками. Поверх легла ужасно пахнущая потом, нотеплая куртка.
        - Подарите ему осеннего котенка, ему понра…
        Мужчина впоследний раз взглянул накрикливого младенца и, улыбнувшись, выбежал изпарка. Подбежав кпервому телефону-автомату, он набрал 03ирассказал отолько что родившей женщине, которая лежит без сознания впарке.
        Повесив трубку, он медленно побрел поулицам, засунув кровавые руки вкарманы пальто.
        «- Да лучшебы я умерла, когда была беременна, чтобы ты ни родился!» - прозвучал вего голове голос матери.
        - Нет, ты была неправа, рождение ребенка, это счастье. - Он плакал. - Тебе неповезло лишь сомной. Или мне… Эта девушка билась засвоего младенца, аты нет. Ты даже незахотела подарить мне надень рождения котенка, сказав, что нелюбишь осенних котят.
        «Почему ты всегда кричала наменя? Почему? Ты всегда жалела отом, что я родился. Ты всегда ненавидела меня, говорила, что я испортил тебе жизнь. Акогда ты умирала, ты сказала: «Да лучшебы я умерла, когда была беременна, чтобы ты ни родился!»
        - Почему? Теперь я ничего непонимаю…
        ***
        Мужчина взглянул нафотографию иулыбнулся.
        «Этот мальчик выглядит таким счастливым. Ябы, наверное, тоже мог так выглядеть, еслибы уменя был котенок».
        Он прижал фотографию кгруди изаплакал.
        «Никогда больше я небуду мстить засвое испорченное детство, мама!»
        Мальчик идемон
        - Прости, - покраснев, произнес парень.
        Он стоял, опустив голову изасунув руки впередние карманы рваных джинсов.
        Мальчик, стоявший перед ним, смотрел исподлобья куда-то вперед изло сжимал руку вкулачек. Новего глазах, помимо злости, читалось еще иотчаяние.
        Ему было навид четырнадцать, извинившемуся парню семнадцать.
        Мальчик молчал, парень тоже. Они стояли нешевелясь накрыше высокого здания, аветер, беснуясь, трепал их одежду иволосы. Оба они были одеты внезастегнутые светлые рубашки, под которыми были темные футболки, наногах - джинсы. Волосы мальчика были светло-русые, упарня они имели бардовый оттенок. Рога уобоих были темно-серыми иросли извисков встороны икзади.
        - Я, - начал парень, номальчик его перебил.
        - Хватит!
        Они продолжали также стоять: один смотрел вперед созлостью иотчаянием вглазах, сжимая кулак, другой, склонив голову, повернувшись кнему.
        Парень был немногим выше ирога его были чуть длиннее.
        - Левин, - произнес парень, - простия…
        Он замолчал.
        «Я… Ачто значит это его „Я“? - подумал мальчик. - Влад, зачемты…»
        Левин закрыл глаза, ссилой сомкнув веки.
        «Уходи, Влад!» - подумалон.
        - Почему ты молчишь? - спросил парень. - Левин, ты… Тогда ты неотвергмой…
        - Замолчи, Влад! - он открыл глаза, опять смотря вперед. - Ты сто лет заботился обо мне, начиная стого момента, как я стал демоном. Иэти сто лет ты был мне лучшим другом, ты мне даже заменил старшего брата. Я люблю тебя, люблю как друга, как брата, но… Я незнаю, Влад. Почему, зачем ты меня поцеловал?
        - Заэти сто лет я понял, что мне никто больше ненужен кроме тебя. Левин, помнишь день, когда ты умер? Когда ты очнулся?
        - Я это незабуду никогда. Незабуду лица тех подонков, которые меня убили.
        - Эти демоны были сильными имогущественными, они забирали силы утаких как ты полукровок. Если убить полукровку идождаться пока он очнется демоном, то, убив его еще раз, дотого, как унего вырастут рога, можно забрать его силу. Сила эта огромна, ведь она ни разу неиспользовалась ивбольшинстве своем она теряется, когда унового демона вырастают рога.
        - Мои выросли через день. Это было больно.
        - Да, я знаю, сам полукровка. Помнишь, как ты очнулся? Ты внепонимании смотрел посторонам. Твоя грудь была вся вкрови, простреленное сердце еле трепыхалось, пока рана неначала затягиваться. Как нестранно, втвоих глазах небыло страха, там было удивление иинтерес. Апотом ты посмотрел наменя.
        - Ты бился сними.
        - Я уже думал, что мне хана, они ведь намного сильнее меня. Но, увидев твое лицо, я понял, что неимею права проиграть. Я понял, что люблю тебя. Ты мне понравился, когда ты еще был человеком, тогдаже я почувствовал втебе полукровку. Авследующий момент натебя напали эти демоны. Двоих я уничтожил.
        - Ты нехотел, чтобы я убил третьего, сто лет я жаждал мщения и, когда я узнал, где можно его найти, ты меня остановил.
        - Тогда он ушел, я непонимаю почему, ноя знаю, что он очень могущественен иего так просто неуничтожить. Даже моих сил нехватит. Это былобы безумием идти кнему.
        Мальчик посмотрел наВлада.
        - Я смогбы его убить.
        - Тебе сто четырнадцать лет, нопорой мне кажется, что всего четырнадцать. Ты прекрасно знаешь наш мир, знаешь, как сложно порой внем выжить, знаешь иерархию. Демоны часто уничтожают друг друга, это нам свойственно исила здесь решает много. Чем выше стоит демон наиерархической лестнице, тем он сильнее имогущественнее. Итем сложнее его уничтожить. Мы - демоны невысокого ранга, нодаже я стою выше тебя. Тем более демоны настоящих кровей всегда сильнее полукровок, ипобедить вбою полнокровного демона очень сложно. Я знал, что ты проиграешь, ипоэтому нехотел тебя отпускать. Я боялся потерять тебя…
        Левин закрыл глаза, отвернулся отВлада иопять уставился нагород.
        - Я сто лет любил тебя, - произнес парень, - новсегда боялся признаться тебе вэтом. Асегодня утром… Мой страх потерять тебя был сильнее. Ия незнал, как остановить тебя…
        - Ипоэтому поцеловал… - тихо произнес Левин.
        - Да. Я люблю тебя, всегда любил ия нехочу тебя потерять.
        - Влад.
        - Что?
        - Оставь меня сейчас одного…
        Парень замолчал. Он все также стоял, опустив голову, его лицо опять покраснело.
        «Я сто лет мечтал признаться тебе исто лет молчал, боялся, что ты меня отвергнешь, что ты уйдешь… - Подумал он. - Дурак, ты сам говорил, что мы всегда будем вместе, асам решил пойти наверную смерть! Ты решил меня оставить одного. Ая несмогу жить без тебя! Несмогу!»
        - Влад, пожалуйста…
        Парень закрыл глаза иисчез.
        Мальчик глубоко вздохнул иссилой сомкнул веки, чувствуя, как жгучие слезы стремятся наружу.
        «Ты мне сегодня второй раз спас жизнь. Да, я знал, что он сильнее меня намного, нотогда мной руководило чувство мести, имне было наплевать наэто, я верил, что смогу его победить. Да, верил…»
        Слезы все-таки вырвались наружу, номальчик их тутже вытер кулаками.
        - Я люблю тебя, - проговорил он. - Нолюблю как друга, как брата.
        «Но…»
        - Яже неотверг его губы. Я дождался окончания поцелуя.
        «И…»
        - Мне…
        «Мне ведь понравилось…»
        Мальчик заплакал.
        Нагород постепенно опускался вечер, навсех улицах зажглись фонарные столбы.
        Ветер усилился, гоняя поулицам различный мусор иполоманные ветки деревьев.
        Большинство людей сидели дома, нежелая выходить втакую погоду, другие ждали окончания своей рабочей смены инадеялись, что собирающийся ураган незастигнет их напол пути домой.
        Небо затянуло тучами, постоянно перегоняемыми сильным ветром.
        Вскорее свысот хлынул дождь, сначала еще вертикальный, нопотом, впорывах разбушевавшегося урагана, его струи стали почти горизонтальными.
        Втакое время, кому повезло, сидели дома, анекоторые дожидались окончания стихийной погоды насвоем рабочем месте, неимея никакого желания идти домой втакой ураган. Илишь один мальчик, стоящий накрыше высокого здания, казалось, незамечал ни беснующегося ветра, ни почти горизонтального дождя. Мокрые волосы идождь противно ибольно били полицу. Воротник рубашки ударял поподбородку. НоЛевину навсе это было наплевать.
        Он любил такую погоду.
        Когда он еще был человеком, то любил смотреть наураган изокна своего дома, ноникогда нерешался выйти наулицу. Атеперь, став демоном, он может ничего небояться испокойно находиться втакое время наулице, даже стоя насамом краю крыши.
        Левин закрыл глаза исжал руку вкулак.
        - Я помню, я мечтал вдетстве вот так вот стоять накакой ни будь крыше, подставив лицо ветру идождю. Я помню, как однажды втакую погоду сказал обэтом брату, аон…
        Мальчик заплакал, ноэтого небыло видно, ведь его лицо итак было мокрым отдождя.
        «Я непомню, что он тогда мне ответил. Я его вообще непомню!»
        Он попытался вспомнить маму, ноединственное, что всплыло вего памяти - это была ее смерть. Она умерла унего наглазах, аон ничего немог сделать, даже немог сказать ей, что он рядом: было втот момент что-то, что недавало ему спрятать свои рога, апредставать вобразе демона ему нехотелось. Когда умирал его брат, случилось тоже. Ноон влюбом случае немог им показаться, немог, ведь спустя столько времени ему так иосталось всего четырнадцатьлет.
        Он помнил их смерть, ноон непомнил их жизнь. Рога стерли его прошлое, исэтим ничего ненельзя было поделать.
        - Еслибы сомной сейчас был мой брат, - почти неслышно проговорил Левин. - Я помню, что советовался сним раньше полюбому поводу. Сним, атеперь сВладом.
        «Нокак я могу узнать мнение Влада отом, что он меня поцеловал, имне это понравилось?!»
        «Сто лет. Почему он только сейчас решился объявить освоих чувствах?»
        Мальчик открыл глаза, иветер тутже швырнул вних упругие струи дождя.
        - Чтоб тебя! - он опять сомкнул веки.
        Чуть более сильный порыв ветра заставил пошатнуться маленькую фигурку накрыше здания. НоЛевин инеподумал переместиться вболее безопасное место, авсе также продолжал стоять насамом краю.
        «Я ненавижу тебя, Влад! Ненавижу. Ты стал мне другом, стал братом. Атеперь ты хочешь стать…
        Я люблю тебя, нолюблюкак…
        Влад».
        Мальчик стоял, сжимая руку вкулак, его глаза были закрыты. Ветер трепал его мокрые волосы иодежду, больно ударяя ими отело, припечатывая ливнем.
        Он стоял, склонив голову, чуть пошатываясь из-за сильного урагана.
        Сверкнула молния, тусклым бликом отразившись вгладкой поверхности рогов. Через пару секунд раздался гром, заставив задребезжать все окна высокого здания под ногами мальчика.
        Следующая вспышка, иеще, азаней третья идолгая, раскаты начались еще доее окончания.
        Левин старался ни очем недумать, новего сознании постоянно мелькал образ Влада, итот момент, когда они поцеловались. Он старался гнать отсебя эти мысли, нопарень постоянно вставал перед его глазами. Заэти сто лет унего небыло никого ближе Влада, никого. Идаже насмертном одре матери ибрата рядом всегда былон.
        «Влад».
        «Мы демоны, разве нам положено любить? Разве мы это умеем?.. Номы ведь полукровки, наши тела когда-то были человеческими, иони были способны любить. Хотя, разве сих смертью они этого неутратили?»
        - Как ты можешь меня любить! Я этого неумею! - крикнул мальчик, ноего голос потерялся вочередном раскате грома. - Как это - любить?
        «Влад».
        Левин почувствовал странное ощущение вобласти желудка, неболь, нонекий дискомфорт. Он прижал сжатую вкулак руку кживоту ичуть согнулся.
        «Что это? Я демон, разве я могу чем-то заболеть?»
        Очередная вспышка молнии придала его лицу маску боли, хотя она инебыла такой сильной.
        «Влад, что это? Ты знаешь? Может мне его спросить?»
        Мальчик согнулся еще сильнее.
        «Чтоже это, боль усилилась. Неужели это из-за Влада? Нет».
        «Аесли я его люблю? - Он опять вспомнил поцелуй, вспомнил вкус его губ, его теплые инежные объятия. - Люблю?»
        Боль стала слабее.
        «Неужели это странное ощущение вжелудке иесть любовь?»
        Влад парил ввоздухе вполутора километрах отгорода инаблюдал заразворачивавшейся там бурей.
        - Такие нечасто здесь случаются, - произнес он. - Интересно, ушел Левин оттуда или нет? Дурачок, любит такую погоду. Новней нет ничего хорошего. Амолнии опасны. Наши рога притягивают их как громоотводы, инекаждый демон выживет после такого. Хм, - парень усмехнулся. - Завсю историю, таких случаев было менее полусотни. Новыжил всего один, если это можно так назвать, ведь он тогда потерял свою силу исвои рога: стал человеком.
        Влад закрыл глаза, сделал глубокий вдох свежего воздуха имедленно выдохнул.
        Перед его глазами стоял Левин. Стоял, смотря вперед из-под лобья, зажав одну руку вкулак, ивего глазах были злость иотчаяние.
        «Втот момент, когда я тебя увидел, я подумал: какой красивый мальчик. Ножаль, что именно мальчик. Ты был таким милым».
        - Хм…
        «Я еще подумал, разве я могу любить? Иуж тем более, любить парня? Но, когда натебя напали, я понял, что могу, имне неважно, что ты всего лишь мальчишка.
        Сколько раз я мечтал признаться тебе, нобоялся. Я знал, что я для тебя лишь друг, почти как брат иты врядли увидишь вомне парня.
        Ивот сегодняя…
        Разве я поцеловал тебя, потому что незнал, как тебя остановить? Разве я ненашелбы иного способа это сделать?
        Я просто устал ждать инадеяться. Я люблю тебя, Левин, ибольше нехочу этого скрывать!»
        Он захотел обхватить голову руками, но, как ивсегда, ему помешали рога.
        - Почему ты меня прогнал? Я знаю, что тебе понравился мой поцелуй, ты неотверг моихгуб!
        «Левин. Только непокидай меня…»
        Мальчик открыл глаза иподставил лицо бьющему ветру идождю.
        «Ивсеже я люблю?»
        - Влад.
        Вдесятке метров молния ударила вбольшое дерево, расщепив его пополам. Одна половина осталась стоять наместе, адругая обрушилась надорогу, зацепив линию электропередач иоборвав провода.
        Левин вздрогнул ивзглянул нарасколотое дерево.
        «Удар молнией, что может быть сильнее? - подумал он. - Интересно, демоны могут обладать хотябы частью этой силы?»
        - Хм…
        «Мнебы такую мощь, хотябы напару часов, хотябы наодин удар… Ябы отомстил!»
        Мальчик погладил живот.
        «Влад. Ты неотпустил меня сегодня. - Он опять закрыл глаза, представив перед собой лицо друга. - Ты, как всегда был прав, я несмогу победить этого демона вбою, я слаб. Я полукровка, аон истинной крови иему более четырех сот лет. Я это понимаю.Но…
        Я жажду мести. Сто лет я искал его. Ицелых сто лет я жил ради мести.
        Нотеперь, я понял, как я дорог для тебя, Влад. Я понял, что люблю…»
        Он снова заплакал.
        «Я люблю тебя, ты мне очень нравишься…
        Итеперь я хочу жить стобой, для тебя.
        Ноя хочу иотомстить, хотябы попробовать. Я знаю, что это верная смерть ираньше мне было наэто абсолютно наплевать. Носейчас… Сейчас я хочу жить».
        - Месть. Влад. - Шепотом произнес мальчик, иочередной раскат грома утопил его слова всебе, стер, как ненужные прилагательные кего жизни.
        Аследующая молния сверкнула над его головой.
        Этот гром несмог заглушить дикого крика боли…
        - Левин! - крикнул Влад, увидев, как всамое высокое здание вгороде врезалась молния.
        Через долю секунды он уже был накрыше.
        Маленькая фигурка ребенка корчилась насамом краю, казалось, еще немного ион упадет.
        - Левин!
        Влад подбежал кмальчику и, присев рядом, попытался обнять его. Было сложно, Левин сжуткой силой извивался ипытался что-то кричать. Нопотом он закашлялся исплюнул кровь. Вдиком реве его голосовые связки превратились влохмотья, ион навсегда потерял голос. Волосы наего голове были опалены. Рогов небыло. Натом месте, где они были раньше, чернотой поблескивали маленькие угольки, кожа вокруг была обожжена.
        Левин потерял сознание.
        «Неужели он лишился рогов?! - пронеслось вголове Влада. - Ион теперь чело…»
        Недумая больше ни очем, парень крепко сжал мальчика всвои объятия и, закрыв глаза, переместился набольничную территорию здания хирургии.
        Он спрятал рога и, взяв Левина наруки, вошел вприемный покой.
        - Боже, что случилось?! - увидев мальчика, вшоке проговорила медсестра.
        - Я нашел его надороге, - быстро сказал Влад. - Мне кажется, внего попала молния.
        - Ясно, его вреанимацию, - иона тутже отдала команду санитарке, чтобы та подкатила каталку, асама позвонила навторой этаж вреанимационное отделение.
        - Я могу навестить мальчика, который квам вчера поступил? - спросил Влад, когда перед ним открыли дверь реанимации.
        - Авы ему кем приходитесь? - вопросом навопрос ответила врач.
        - Я ему друг, - коротко произнес парень. Вего глазах зажегся огонек, иврач апатично отступила всторону.
        - Он лежит визоляторе, просто вобщей палате небыло мест, - без эмоций сказала женщина. - Его состояние удовлетворительно, ноон ничего непомнит. Воперационной свисочных костей черепа хирурги соскребли что-то непонятное, чтобы это могло быть? - Вее голосе появились нотки интереса, нокороткий взгляд гипнотических глаз парня заставил врача опять необращать нанего внимание.
        Влад прошел визолятор иприсел накрай кровати мальчика, который сразу проснулся.
        - Привет, Левин.
        Мальчик открыл было рот, чтобы ответить, нозакрыл его обратно, сморщив лицо, когда раздирающая боль вглотке дала осебе знать.
        Дышал он медленно, прерывисто, иногда задерживая дыхание, чтобы боль вгорле хоть чуть-чуть унялась.
        Его голова была замотана бинтами, увисков повязка уже намокла ибардовые пятна противно выделялись набелом бинте.
        - Ты меня помнишь? - без надежды вголосе спросил парень. - Это я - Влад.
        Мальчик заплакал иотрицательно покачал головой.
        Парень закрыл глаза, казалось, он готов был заплакать, ноего слезы так инепролились. Он посмотрел наЛевина, иего сердце насекунду замерло.
        Этот взгляд.
        Мальчик смотрел нанего почти как тогда, столетие назад, когда он вырвался излап смерти, став демоном.
        - Левин, - проговорил Влад. - Я люблю тебя. Прости, что я несмог помочь.
        Он поднялся скровати исобрался уже уходить.
        - Мм… - сболью вгорле, остановил его мальчик.
        Парень посмотрел нанего ивсе-таки заплакал. Глаза Левина умоляли его неуходить, умоляли остаться.
        Влад улыбнулся.
        - Я еще приду, я неброшу тебя. Я обязательно заберу тебя ссобой, как только ты поправишься. Я обещаю.
        «Я люблю тебя». - Это он решил вслух непроизносить.
        «Почему мне часто сниться плохой дядя? Ипочему он постоянно хочет меня убить? Иунего наголове растут какие-то штуки».
        Влад еле разобрал неуверенный детский подчерк и, прочтя все доконца, сжалостью взглянул насидящего рядом мальчика.
        «Почему-то он помнит только это, - подумал он. - Ну почему? Он непомнит никого, ничего… Только этого дрянного демона!»
        Волосы мальчика отросли довольно быстро, иони стали намного светлее. Теперь ему приходится носить длинную прическу, чтобы скрыть уродливые шрамы нависках иоколо ушей, где все было опалено молнией. Его лицо непострадало, нонанем навсегда остался отпечаток боли истрадания, оно всегда будет грустным. Глаза мальчика потускнели, стали серыми итусклыми, видели они хорошо, ноболее немогли выражать никаких чувств иэмоций. Ивсегда, когда Влад смотрел вних впоисках хоть какой-то искорки, он думал лишь ободном, что это «восковые глаза», он больше ни счем немог их сравнить. Голос мальчика так иневернулся. Впрочем, как иего память.
        «Ты знаешь почему?»
        Парень прочитал иотдал блокнот обратно.
        - Это просто сны, Левин. Небери вголову.
        Мальчик опять что-то начал писать, сусердием выводя каждую букву.
        Влад ждал, когда он закончит, исмотрел вясное безоблачное небо. Солнце стояло высоко, носовсем нежарило. Прохладный ветерок приятно обдувал его одетое внезастегнутую светлую рубашку тело, ероша волосы. Рога были спрятаны под человеческой оболочкой.
        Влад пока неговорил Левину отом, кто он насамом деле, мальчик считал его своим другом, единственным человеком, который есть вего жизни. ИВлад незнал, стоитли ему вообще обэтом говорить.
        Мальчик закончил писать иотдал парню блокнот.
        «Знаешь, когда я вспоминаю этот сон, то мне часто кажется, что я что-то недоделал. Мнебы хотелось знать, что именно я несделал. Мне иногда кажется, что я что-то должен этому странному человеку. Аты незнаешь, что?»
        «Ты помнишь иэто - свою месть, - подумал Влад. - Да, ты ему должен. Ты ему задолжал его смерть. Нопочему ты помнишь это, анеменя? Почему, месть игоре, анерадость исчастье, которые унас были? Почему!?»
        - Нет, незнаю, - просто ответил он, подавив всебе желание, сказать то, что думал.
        Мальчик снова что-то писал.
        Парень осмотрел парк, вкотором они находились: все скамейки были заняты родителями иих детьми, некоторые, кому негде было присесть, просто гуляли - им было весело. Им всем было весело, все смеялись ичему-то радовались. Илишь он ичетырнадцатилетний мальчик сидели сунылыми лицами, которые уже забыли, что такое улыбка иврядли скоро это вспомнят.
        Вруки Влада лег блокнот.
        «Мне кажется, что что-то нужно сделать. Итогда этот дядя отменя отстанет. Я так думаю. Ведь он приходит ко мне каждую ночь. Я его вижу всегда. Иногда мельком, иногда он пытается меня убить».
        - Может ты иправ, - проговорил парень, отдавая ему блокнот.
        Мальчик лишь кивнул вответ.
        «Может действительно, если я убью этого демона, то кошмары Левина прекратятся? - подумал Влад. - Ноуменя нет шансов против такого сильного иопытного демона.
        Но, если кошмары Левина прекратятся, то может он небудет больше все время таким… Таким…» - Он немог подобрать нужного слова. Новнем затеплилась искорка надежды. Та искорка, которую он постоянно искал ввосковых глазах мальчика. Та искорка, что сможет пробудить Левина отпостоянной грусти, отунылости ипечали, отвсего того, что недает ему быть счастливым.
        Искорка, которая сотрет его воспоминания доконца, ион начнет новую жизнь.
        Вруки Влада опять ткнулся блокнот.
        «Почему утебя грустное лицо, мне нравится, когда ты улыбаешься. Инемолчи, я люблю, когда ты говоришь».
        - Извини, Левин, я немножко задумался, - парень попытался улыбнуться. Получилось немножко вымучено, носойдет, ведь этот ребенок сам неумеет улыбаться.
        «Очем?»
        - Да так, мне кажется, что я знаю, что ты недоделал, - Влад тутже пожалел отом, что сказалэто.
        «Ичто?»
        - Неволнуйся, я могу это доделать.
        Мальчик улыбнулся икивнул взнак согласия.
        «Он улыбнулся, - глаза Влада наполнились влагой. - Неужели это все, что нужно тебе для полного счастья? Неужели только месть вырвет тебя изэтого плена прошлого иокунет внастоящее? Ты забыл все, нонезабыл месть. Почему?!»
        «Ты плачешь?»
        - Нет, я так радуюсь. Левин, скоро я тебя освобожу отгнета воспоминаний обэтом человеке срогами. Номне придется уйти накакое-то время. Аэто значит, что ты будешь жить вприюте.
        «Скажи: „НЕТ“, „НЕУХОДИ“, скажи, что небудешь больше думать онем. Скажи это!»
        «Аты вернешься?»
        Демон заплакал.
        - Обязательно. Тебе нужно будет лишь немного подождать.
        Мальчик еще раз улыбнулся икивнул взнак согласия.
        «Да, ради тебя я сделаю это».
        - Валентина Прокофьевна, кто этот мальчик? - Высокий, широкоплечий мужчина указал вокно, наодиноко сидящего под деревом ребенка.
        - Почему вы онем спросили?
        - Я нетак часто навещаю это место, но, когдабы я неприехал. Я постоянно вижу этого мальчика, сидящего под тем деревом. Он что, никогда неиграет сдругими детьми?
        - Видители, Борис Игнатьевич, этот мальчик немой, ему сложно общаться сдругими детьми. Иеще унего некрасивые шрамы нависках имногие дети его бояться. - Валентина Прокофьевна улыбнулась. - Ну, знаете, как дети склонны ко всяким выдумкам. Они порой называют его демоном, говорят, что наместе шрамов унего были рога.
        - Да, выдумывать они умеют, - произнес Борис Игнатьевич. - Акак он вообще здесь оказался? Известно что-нибудь оего родителях? Что-нибудь отом, как унего появились эти шрамы?
        - Вот здесь то все как раз инепонятно. - Валентина Прокофьевна нахмурила лоб ивзглянула намальчика, что-то рисующего втетради. - Он появился унас год назад, ноникто непомнит оего зачислении, никто его неоформлял. Адокументы нанего есть и, сама непонимаю как, нотам стоит имоя подпись, хотя я уверена, что ничего неподписывала.
        - Хм… - Борис Игнатьевич ухмыльнулся. - Бываютже чудеса. Аосебе он что-нибудь гово… Что-нибудь писал?
        - Нет. Он совсем непомнит своего прошлого. Иединственное, что он нам писал, это про какого-то парня, который обязательно кнему вернется, как только закончит неоконченное дело.
        - Дело? - Удивился Борис Игнатьевич. - Акакое?
        - Он незнает. Ноон писал, что тот парень знает. Кажется, его зовут Владом. Ивот он уже год его ждет, ноникто неприходит. Думаю, что это лишь его детская фантазия, неболее.
        - Да, странный мальчик, - только ипроговорил Борис Игнатьевич.
        Мальчик закончил рисовать, взглянул наполучившегося человека срогами изего сна идостал иззаднего кармана рваных джинсов небольшой потрепанный блокнот. Исреди нескольких десятков страниц он нашел ту, которую последней читал Влад, оставляя его под этим деревом.
        «Я буду ждать тебя. Я знаю, что ты вернешься. Я буду здесь, когда ты придешь замной, имы уйдем отсюда».
        Мальчик вспомнил, что сказал тогда Влад: «Я вернусь. Обязательно». Он вспомнил его улыбку, его ярко-карие глазаи…
        Он увидел его стоящего рядом, склонившего голову, чуть покрасневшего, его руки были засунуты впередние карманы джинсов. Ветер трепал его рубашку иволосы, которые бились оего лицо ирога…
        Вту ночь мальчика мучили кошмары, иубивать его приходил нетот дядя срогами, аВлад.
        Больше он невидел своего друга, ни вжизни, невоснах. Вскоре его лицо начало стираться извоспоминаний мальчика, который все продолжал его ждать, слепо веря, что тот все-таки придет.