Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Варшавский Илья : " Электронная Совесть " - читать онлайн

Сохранить .
Электронная совесть (сборник) Илья Иосифович Варшавский
        Илья Иосифович Варшавский - классик советской научной фантастики, мастер короткой формы. Его рассказы поражают остротой сюжетов, изобретательностью, литературным мастерством. Станислав Лем говорил о прозе И. Варшавского, что в ней уместилась вся западная фантастика. Фантастика И. Варшавского - юмористическая, сатирическая, пародийная, психологическая - наверняка будет интересна современному читателю, еще не знакомому с творчеством замечательного писателя. Знатоки и любители произведений И. Варшавского найдут в предлагаемом сборнике несколько рассказов, которые не были опубликованы при жизни писателя и впервые увидели свет лишь в 2009-10 годах в Интернет-журнале «Млечный Путь».
        Илья Иосифович Варшавский
        Электронная совесть
        ОТ АВТОРА
        В моей биографии нет ничего такого, что может объяснить - почему на пятьдесят втором году жизни я начал писать научно-фантастические рассказы. Поэтому биографические данные я опускаю. Могу только сообщить, что пишу рассказы, потому что не умею писать повести и романы. Если бы умел, то обязательно писал бы, но тогда пришлось бы объяснять, почему я не пишу рассказы. Как решать научные проблемы - дело ученых. Писателя же должно интересовать, что из всего этого может получиться. Каждый рассказ в этой книге - один из возможных вариантов.
        Утверждать, что все будет именно так, как в рассказах, столь же нелепо, как и вообще вести споры относительно правдоподобия фантастических предположений. Как известно, фантазия и достоверность часто не в ладу.
        Я заранее прошу прощения у специалистов за вольное обращение с наукой. В той области, где мне приходится работать самому, ничего подобного я себе не позволяю. Такова уж человеческая природа: чужие проблемы всегда кажутся увлекательнее.
        Кроме того, никогда не нужно приписывать автору более серьезных намерений, чем те, которыми он руководствовался на самом деле. Право на шутку - одна из незыблемых привилегий фантаста.
        Я не верю, что перед человечеством когда-нибудь встанут проблемы, с которыми оно не сможет справиться. Однако мне кажется, что неумеренное стремление все кибернетизировать может породить нелепые ситуации. К счастью, здесь полемику приходится вести не столько с учеными, сколько с собратьями-фантастами. Что ж, такие дискуссии тоже бывают полезными. Думаю, что в этих случаях гротеск вполне уместен, хотя всегда находятся люди, считающие этот метод спора недостаточно корректным.
        Вот, пожалуй, и все, если не считать того, что мне очень хочется, чтобы помещенные в этом сборнике рассказы понравились читателям. Но это уже особый вопрос.
        ПУБЛИКУЕТСЯ ВПЕРВЫЕ
        Электронная совесть
        Я забыл ключ от квартиры, и теперь мне предстояло провести где-то два часа, пока вернется жена. К счастью, стояла отличная погода, и я решил переждать в парке. Как всегда в это время, там было немного народа. Мамаши с колясками, детишки, играющие в классы на дорожках, пенсионеры, прогуливающие собак. Вот и все, если не считать нескольких завсегдатаев, постоянно околачивающихся у пивного ларька.
        Я без труда нашел свободную скамейку в тени и приготовился ждать. Мне не знакомо такое понятие, как скука. В трамвае, на прогулке, дома, мой мозг постоянно занят поисками сюжетов, поэтому любое уединение мне только приятно. Во всяком случае, никто не отвлекает.
        Я был настолько погружен в свои мысли, что невольно вздрогнул, когда услышал обращенный ко мне вопрос:
        - Простите, мое присутствие вам не помешает?
        Передо мной стоял человек с интеллигентным лицом, еще не старый, хотя волосы на висках уже поседели, а на темени заметно проступала лысина. Одет он был более чем скромно. Дешевые хлопчатобумажные брюки, давно не утюженные, ковбойка, которую не грех было и выстирать, на ногах запыленные сандалии. Видно, материальные дела его шли не блестяще.
        - Пожалуйста, садитесь, - ответил я, послав его мысленно ко всем чертям. У меня только что начала складываться в голове занятная ситуация для рассказа, и соседство постороннего человека никак не способствовало нормальному течению мыслей.
        Однако он не сел, а уставился мне в глаза каким-то странным изучающим и в то же время вопрошающим взглядом.
        Я не люблю таких штук. Пристальный взгляд постороннего человека обычно выводит меня из равновесия. Чтобы как-то все это прекратить, я спросил:
        - Вам кажется, что мы знакомы?
        - Нет, нет! - смущенно ответил он. - Просто у меня такая скверная привычка смотреть людям в глаза. Это… знаете ли, осталось с тех пор, когда я имел дело с электронной совестью.
        Электронная совесть?! Я уже говорил, что постоянно занят поисками сюжетов. Электронная совесть, такого мне еще в голову не приходило. А ведь, пожалуй, интересная тема. Теперь нужно было его не спугнуть и постараться выведать, что это за электронная совесть.
        - Садитесь, садитесь! - сказал я. Он сел.
        Некоторое время я колебался, не зная с чего начать разговор, а потом напрямик спросил:
        - Вы сказали, электронная совесть. Мне не совсем понятно… Может быть, вы объясните?
        - Что ж, охотно! Но, видите ли, придется начать издалека, и я не знаю, не надоест ли вам слушать.
        - Что вы! Я весь - внимание!
        Он достал ив кармана смятую пачку папирос, извлек оттуда окурок и вежливо спросил:
        - Не помешает?
        - Пожалуйста, курите! К сожалению, я не курящий и не могу вам предложить…
        - Не беспокойтесь! - Он с наслаждением сделал несколько затяжек. - Значит, так… Для начала надо дать автобиографическую справку. Без нее всего не понять. Я родился и вырос в интеллигентной семье. Родителя были обеспеченными людьми и очень меня баловали. Сами понимаете, единственный сын. Они меня не стесняли в деньгах, и рос я, признаться, изрядным шалопаем. Еще в школе подобралась такая компания. Вечеринки с выпивкой, поездки за город, пикники, в общем, уже к шестнадцати годам я пристрастился к алкоголю. Все же, школу окончил и поступил в Университет. У меня была тяга к гуманитарным наукам. Все шло как будто хорошо, занятия меня увлекали и пил я совсем немного. Родители по-прежнему во мне души не чаяли, кроме того, была еще и девушка, словом, это - пожалуй, самые счастливые годы моей жизни.
        Так шло до третьего курса, пока неожиданно не умер от инфаркта отец. Мы остались вдвоем с матерью. Вскоре у нее обнаружился рак. Прожила она вдовой совсем немного.
        С горя я запил. После родителей остались кое-какие вещи. Я продавал, а деньги пропивал. Вся жизнь шла в каком-то угаре. Занятия в Университете забросил. Несколько раз вызывали повесткой в деканат, но я не являлся. В конце концов - исключили.
        Пил я в то время, как зверь, а на это нужны деньги. Скоро я все вещи распродал и перебивался случайными заработками. Работал подсобным рабочим в магазинах, грузчиком на складах и, если уж быть совершенно откровенным, стал нечист на руку. А тут еще дружки… Противно даже вспоминать.
        Квартира наша превратилась в коммунальную. Мне оставили одну комнату, а остальные заселили.
        Я часто являлся домой пьяный, в уборке мест общего пользования участия не принимал, все это естественно вызывало протесты других жильцов.
        И вот однажды, вернувшись домой, как говорится, «еле мозжаху», я обнаружил, что потерял ключ от комнаты. Попробовал ломать дверь, не поддается. В общем, улегся спать в коридоре.
        И тут меня подобрал один из соседей. Занятный человек, уже в летах, но вечно чем-то увлеченный. Знаете, из тех, кто все может. Телевизор собрать, радиоприемник, починить холодильник и так далее. Работал он в каком-то институте и, кажется, имел отношение к вычислительной технике.
        Как сейчас помню, дело было в субботу. Он отвел меня к себе, уложил спать на диване. Утром отпоил крепким чаем и начал промывать мозги, стыдно повторить все, что он тогда высказал. Вертелся я, как угорь на сковородке, а под конец он сказал: «Если у тебя, скотины, нет своей совести, так пользуйся хоть электронной».
        Я, признаться, не обратил внимания на эти слова, думал, он это так, для вящей убедительности. Да и голова у меня трещала с попойки. В общем, наобещал я ему исправиться, взял взаймы три рубля и отправился, тан сказать, лечить подобнее подобным.
        Все же, начал я его как-то стесняться, и если что, то пробирался к себе в комнату без излишнего шума.
        Прошло месяца два. Однажды вечером слышу стук в дверь. Открываю - он. «Помогите, - говорит, - внести». Смотрю: какое-то сооружение. Спрашиваю, что это, отвечает: «электронная совесть». «Ну и ну!» - думаю. Однако, помог.
        Что вам сказать? Три вечера он мне втолковывал про эту электронную совесть, и только когда я начал ею пользоваться, понял что это за штука. Сейчас постараюсь объяснить.
        Есть элементарные нормы человеческого поведения. Их можно свести в краткие правила. Например, десять заповедей. Ничего особенного. «Не убий», «не укради» - такое можно в любом уголовном кодексе найти. Некоторые нарушения по суду не преследуются, но сами понимаете, хвастать такими деяниями нормальный человек не станет. В общем-то, многие люди обходятся и этими критериями совести.
        Вместе с тем, существуют и этические критерии высшей категории. Такие, что человеку порой и не разобраться. Помните, например, у Достоевского? Можно ли признать самый идеальный мировой порядок, если для его достижения пришлось убить одного-единственного ребенка? Таких проблем есть очень много. Некоторые из них решаются и так и эдак, в зависимости от обстоятельств. Человеческому мозгу порою просто не под силу проанализировать все возможные последствия серьезного поступка с учетом интересов множества людей, этических факторов и прочее. Такое может только электронно-вычислительная машина.
        Так вот, электронная совесть дает возможность, решать этические задачи обеих категорий.
        Для первых, типа заповедей, вообще и электроники-то никакой нет. Просто два очень искусно сделанных глаза. Какая-то система подсветки, создающая особый эффект. Где бы в комнате ты не находился, кажется, что они на тебя смотрят.
        Вы знаете, не зря древние иконописцы уделяли так много внимания глазам. Человеческие глаза обладают каким-то удивительным свойством. Не даром их называют зеркалом души. Какая разнообразнейшая гамма выражений у этих самых глаз, которые, казалось бы, предназначены только для того, чтобы смотреть. Теперь представьте себе, что вы один в комнате и на вас вопрошающе глядят строгие глаза. Кажется, что они проникают в самую душу. Однако, это - не икона. Религиозный человек всегда хитрит, даже в молитве. «Но не введи нас во искушение, но избави нас от Лукавого». Чувствуете? Тут уже заранее вина перекладывается на кого-то другого. Ввел в искушение, попутал Лукавый. Кроме того, надежда на исповедь. Грехи отпустятся. Как говорится, не согрешишь - не покаешься, не покаешься - не простится. Вот если бы на исповеди каялись в еще не совершенных грехах… Да и то, что может полуграмотный поп? Нет, человек должен сам быть своим судьей, суровым и безжалостным! Так вот, эти глаза. Наедине с ними сам себе не соврешь! Казалось бы, нехитрая штука, а сколько мыслей передумаешь…
        Однако, самое интересное - устройство для решения этических задач высшего порядка. Нечто вроде электронно-вычислительной машины с программой, как для игры в шахматы. Предположим, вы собираетесь совершить какой-то поступок, затрагивающий других людей, и не уверены, к чему все это поведет. Имеется специально составленный талмуд с множеством типовых вопросов. Каждый из них имеет свой индекс в двоичной системе. Нужные индексы вы переносите на картонную карточку такими щипцами, ну знаете, вроде тех, что контролеры в поездах пробивают билеты. Карточку вводите в машину. Через минуту нажимаете рычажок и получаете назад карточку с ответом «да» или «нет», Машина перебрала все возможные варианты последствий, сверила их с этическими нормами, заложенными в программу, и дала совет, действовать или воздержаться.
        Повторяю, я сразу освоился со всей этой техникой. Признаться, особо сложных моральных проблем передо мной не возникало, хватало вполне и тех глаз, однако из любопытства я провел несколько опытов и с карточками. Тут тоже все получалось здорово.
        Так прошло около месяца. Если бы вы знали, сколько я передумал за это время! Пить бросил, нашел работу корректора в издательстве и даже начал подумывать о продолжении образования, разумеется, заочно.
        Тут нужно сказать, что еще до всего этого я был замешан в одной очень некрасивой истории. Все, казалось, было забыто, но вот неожиданно возникла угроза разоблачения. Ситуация была очень запутанной, связанной с моими прежними дружками и одной женщиной, которая поневоле оказалась в центре событий. По этому делу велось следствие. Я мог бы выйти сухим из воды, прямых улик против меня не было, но тогда бы пострадала эта женщина, человек, в общем, к делу непричастный. Вместе с тем, если бы я признался, на меня бы свалили и чужие грехи. Словом, случай как раз для электронной совести.
        Целую неделю я потратил, чтобы перевести вою эту ситуацию на перфокарту. Наконец, все было готово. Я включил машину, контрольная лампочка не горит. Видно, где-то внутри перегорел предохранитель. Кинулся к соседу, его нет дома, на завтра у меня повестка к следователю. Разволновался я ужасно. В конце концов, решил попробовать сам что-нибудь сделать. Снял заднюю крышку и обомлел. Никакой электроники там и в помине нет. Просто, когда нажимаете рычаг, подскакивает металлический шарик, который потом падает либо в левую половину лотка, либо в правую и там замыкает контакты. Словом, все зависит от чистой случайности, либо «да», либо «нет», еще примитивнее рулетки.
        Трудно передать, каким для меня это было разочарованием! Ведь я слепо во все верил. Напился я в тот день до скотского состояния, а когда вернулся домой… В общем, свел с этим соседом все счеты. В результате получил три года.
        И знаете ли, все эти три года думал. Хотелось во всем разобраться. Ведь все-таки эта самая электронная совесть мне чем-то помогала. Ну, глаза - глазами, тут понятно. Может быть, если б мы чаще смотрели людям в глаза, все было бы иначе. А вот этот шарик. Решение сложных этических проблем с пятидесятипроцентной вероятностью правильных ответов. Ведь это - не так мало. Каждый из нас, действуя в сложных обстоятельствах, допускает значительно больше ошибок. Если бы все люди в пятидесяти случаях из ста поступали бы правильно, наверняка человечество было бы уже иным. И машины никакой тут не надо. Обыкновенная монетка, орел или решка. О, я предвижу ваши возражения. Вы хотите сказать, что человек, бросая монетку, может невольно сжульничать. Не зря говорят, что нет большего хитреца, чем тот, кто старается обмануть самого себя. Однако, в данном случае есть способ, исключающий любой самообман. Смотрите, как это делается! - Он вынул из кармана несколько двухкопеечных монет. - Нет, это слишком легкие, нужно что-нибудь потяжелее. Благодарю вас! Вот как раз то, что требуется.
        Он положил монету между указательным и большим пальцем и, ловко закрутив, щелчком пустил ее вверх.
        - Глядите! - Монета шлепнулась к нему на ладонь. - Герб! Это у меня всегда означает «да». Тут, как видите, безо всякого мошенничества.
        Он снова внимательно поглядел мне в глаза, затем подмигнул и, зажав в кулаке мой двугривенный, направился к пивному ларьку.
        Странная история
        В смятении и страхе сажусь я за машинку, ибо предстоит мне не только поведать миру историю странную и фантастическую, но и со всей возможной деликатностью коснуться вопросов, о которых принято говорить полунамеками и шепотком.
        Не приведи господь, попадут эти строки на глаза какой-нибудь злющей-презлющей Бабе-Яге. И поползут во все концы письма, обличающие автора во всех смертных грехах, как это он смел отойти от классической концепции об аистах и капусте, и вообще, что будет, граждане судьи, если каждый начнет писать, что взбредет в голову, И воздастся автору за все полной мерой.
        Поскольку же автор, откровенно говоря, человек отнюдь не безрассудной смелости, то разрешите, в порядке подстраховочки, привести авансом некие смягчающие вину обстоятельства.
        Вся эта история не высосана мною из пальца. Рассказал мне ее знакомый врач-психиатр К. Фамилию его полностью я не привожу только потому, что свою долю неприятностей он уже хлебнул. Его доклад в Психиатрическом обществе с подробным изложением обстоятельств дела был прослушан при необычайном оживлении в зале, стенограмма оказалась зачитанной до дыр подругами машинистки, но вместо назначения комиссии для расследования этого беспрецедентного в психиатрии дела, докладчику вскоре предложили внеочередной отпуск и бесплатную путевку в санаторий. Там мы и познакомились.
        У меня до сих пор хранится общая тетрадь, в которой он со скрупулезностью ученого записывал все наблюдения над больным. Специалист может там найти полный анамнез болезни, адреналиновые и сахарные кривые, данные периодических осмотров, записи бесед и множество специальных терминов, в которых я совсем не разбираюсь.
        Таким образом, мне предстоял нелегкий труд, с одной стороны, - исключить оттуда все то, что выходит за пределы литературного произведения, а с другой, - дополнить собственным воображением пробелы, касающиеся главным образом второстепенных действующих лиц, иначе говоря беллетризировать всю эту историю. Насколько это удалось, пусть судит читатель.
        Что же касается прочих возможных претензий к автору, то нужно сказать, что проживает он в индустриальном районе, где уже забыли как выглядят аисты. Тем не менее, из своего окна автор ежедневно любуется вереницей колясок с упитанными розовощекими младенцами. Если к этому добавить, что в близлежащих магазинах из-за отсутствия оборудованных складских помещений капуста продается в таком виде, какой совершенно исключал хотя бы кратковременное пребывание в ней новорожденных, то следует признать, что в этой местности пополнение населения идет способом неизвестным злющей-презлющей Бабе-Яге. А история сама выглядит так:
        Рабочий день уже давно закончился, но в кабинете Ивана Терентьевича Есикова, директора завода «Хозмет», все еще было полно народа. Шла последняя декада месяца, как всегда определяющая быть плану или не быть. Вызванные на экстренную летучку начальники цехов и служб с тоской поглядывали на раскрытые окна, за которыми скорее угадывалась, чем чувствовалась приятная прохлада летнего вечера. Кое-кто тайком просматривал расписание дачных поездов, другие глотали слюну, предвкушая холодок кружки с пенистым пивом, третьи же, махнув на все рукой, курили одну папиросу за другой, мечтая только поскорее опустить голову на подушку. От табачного дыма и усталости голоса у всех стали хриплыми, а глаза злыми.
        Сам же Иван Терентьевич Есиков, без пиджака, в пропотевшей на спине рубашке, дирижировал всем этим разноголосым хором, не чувствуя ни утомления, ни скуки. Тут он был полностью в своей стихии. Наконец, в хаосе взаимных претензий, дефицитов производственного отдела и нарушений ритмов потока, как мелодия, повинующаяся палочке маэстро, начали проступать четкие контуры плана.
        - Все! - удовлетворенно сказал Иван Терентьевич. - Так и запишем! Завтра к одиннадцати производственному отделу представить откорректированный график. А сейчас - все свободны.
        Он вытер платком шею и взглянул на часы. Была половина девятого, оставалось еще время, чтобы просмотреть вечернюю почту.
        Вызванная звонком секретарша высыпала окурки в газету и удалилась, оставив за собой приторно-сладкий запах духов. Иван Терентьевич с усмешкой поглядел ей вслед. Вот тоже, приобретение. Локоны до плеч, кстати, гораздо длиннее, чем юбка, раскрашена, как японская кукла, вихляющая походка, да и вообще… Совсем еще девчонка, а держит себя черт знает как! Ох, не лежала душа у Ивана Терентьевича к секретаршам подобного рода. С грустью вспоминал он Анну Николаевну, пожилую скромную женщину, с которой проработал десять лет. И дернула же его нелегкая излить душу некоему начальственному и весьма благорасположенному лицу, что вот, мол, секретарша уходит на пенсию, просто не знаю, что делать. А тот будто только и ждал этого. У меня, - говорит, - племянница Люсенька, только что школу кончила, не знаем куда пристроить. Возьми, не пожалеешь. Не девочка, а персик. Такая красотуля, что, с ног валит. Любой заказчик все рекламации забудет. Да и тебе, старому хрычу, в кабинете уют создаст. Вкус у нее потрясающий. Ну, как отказать в таком деле. Взял на свою голову.
        Тем временем вихрь благовоний вновь возвестил о появлении Люсеньки. Она положила на стол папку с почтой, прижавшись самым бесстыдным образом к плечу директора.
        Это уж было больше, чем мог допустить Иван Терентьевич.
        - Послушайте, Люся, - сказал он тоном холодным до чрезвычайности, - я с вами давно собирался поговорить. Ваша манера одеваться и вести себя мне определенно не нравится. У нас тут производство, а не… - он пошевелил пальцами, подыскивая подходящее сравнение, - …а не мюзик-холл. Ко мне люди ходят по делу. Из цехов в спецовках. Среди них есть и женщины, честные труженицы, которыми по праву гордится наш завод. Ваш наряд, прическа, духи создают… как бы сказать… какой-то контраст со скромной рабочей обстановкой производства. Я уверен, что в цехах уже посмеиваются по этому поводу. Я не ханжа. Кончили работу - пожалуйста, одевайтесь, как вам нравится, а сюда потрудитесь являться э… в более скромном виде. Люся покраснела.
        - Я думала… - сказала она дрожащим голоском. - Мне казалось… А вы! Вы!
        - Ладно, ладно, - перебил ее не терпевший слез, Иван Терентьевич. - Страшного ничего не произошло. Просто я, как старший, сделал вам замечание. Надеюсь, оно пойдет на пользу. И нечего на меня обижаться. Я ведь вам в отцы гожусь.
        Вот тут-то и соврал Иван Терентьевич. Не годился он в отцы ни Люсе, ни кому-либо другому. И, если уж быть совершенно откровенным, то и в мужья он тоже никому не годился. Потому что, как ни тягостно об этом писать, но от рождения страдал Иван Терентьевич неким дефектом, исключающим начисто роль отца и супруга. Так что не оставалось ему ничего другого, как искать утешение в высказываниях И. П. Павлова, считавшего греховные радости плотской любви пустой тратой сил, которые при полном воздержании могут быть использованы для творческого расцвета личности. И хотя изучение биографий таких великих людей, как Пушкин, Байрон, Александр Дюма и Бертран Рассел, позволяют сделать выводы, прямо скажем, иного рода. Все же, точка зрения создателя учения об условных рефлексах и поныне служит путеводной звездой многим, кто находится в сходном положении с Иваном Терентьевичем. Теперь самое время дать полную характеристику этому главному герою вашего повествования. Прежде всего, честнейший и порядочнейший человек. Умелый руководитель. Инженер, к тому же знающий свое дело. Не карьерист. Подхалимов и склочников не
переносит.
        Тут у читателя невольно может возникнуть вопрос: как же человек с таким редким сочетанием деловых и душевным качеств руководит всего-навсего каким-то заштатным заводиком, производящим утюги да мясорубки? Конечно, это вещи в хозяйстве необходимые, но что такое утюг или мясорубка по сравнению, скажем, со сверхмощным турбогенератором? Мелочь! Так не лучше ли было бы поставить Ивана Терентьевича директором крупного предприятия, где его таланты развернулись бы во всем блеске? Ведь большому кораблю - большое плаванье. Верно все это, ох, как верно! Однако не надо забывать и другого. Во-первых, кто-то должен и утюги с мясорубками делать. А посади туда какого-нибудь пентюха, так завтра сами же вы, уважаемый читатель, взвоете благим матом. Во-вторых, слов нет, руководить большим предприятием куда как почетнее и приятнее, а вот насчет труднее ли, это еще вопрос. Такое предприятие у всех на виду. Случись что-нибудь с планом, сразу мчатся курьеры, летят депеши, созываются ответственейшие совещания, из министерства срочно прибывают седовласые мужи с холеными глазами и учтивыми манерами - помогать расширять
узкие места. А оклады первой категории? А персональные надбавки к ним? А кандидаты технических наук, запросто работающие в конструкторском бюро? Да что там кандидаты! Консультантов в звании членкоров не хотите? А командировки для изучения передовой технологии, Вы что, забыли о них? А импортное уникальное оборудование? Это вам тоже, как говорится, не хвост собачий!
        Так спустимся на землю и представим себе, что вы не додали ежемесячному плану сколько-то мясорубок. Ну вызовут куда следует и пропесочат. Строго предупредят - не выправишь положение, подберем другую работу, по силам. И подберут, можете не сомневаться. Никто с вами особенно нянчиться не будет.
        Конечно, нельзя умолчать, что Иван Терентьевич не раз, читая в газетах о награждениях и премиях, перепадающих его более удачливых коллегам, сокрушенно вздыхал. Было и такое, однако тут же неотложные нужды производства отвлекали его от печальных мыслей. Кроме того, он понимал, что в пятьдесят лет достиг уже своего потолка. Там, за массивными стенами заводов союзного значения, в просторных корпусах, озаряемых светом люминесцентных ламп, шла своя особая жизнь, и будущие руководители пестовались управлениями кадров министерств с младых лет. И никому в этих министерствах не было известно о каком-то там Иване Терентьевиче Есикове. А если и было бы известно, так что? Делает мясорубки, и ладно. Надо же кому-то и мясорубки делать. Без них тоже не обойдешься. Не ввозить же из-за границы.
        Поэтому, складывал аккуратненько Иван Терентьевич газету с награждениями и принимался за текущие деда. Так капитан работяги-буксира взглянет грустно на отплывающий в дальний рейс залитый огнями роскошный лайнер, поглядит на рубку, где вылощенный штурман нагнулся над экраном локатора, запихнет потуже клеенчатый плащик, усмехнется в усы и поведет свое суденышко сквозь брызги волн и туман на створы гавани.
        И все же неверным было бы предположение, что Иван Терентьевич чем-то ущемлен в жизни. Заводик у него был хоть и небольшой, но образцовый, работу он свою любил, на оклад не жаловался, вполне хватало, квартиру имел отличнейшую, из двух комнат, а в окрестностях Зеленогорска - дачку от дачного треста. Конечно, Зеленогорск не Комарово и не Репино, но тоже место неплохое, а при наличии служебной машины и окраина хороша. Что же касается семейной жизни, то поскольку тяги к ней он вообще не испытывал, так и говорить не о чем. Тем более, что хозяйство его вела старая домработница, женщина аккуратная, честная и заботливая.
        Вот, пожалуй, и все, что можно сообщить о главном герое.
        Посмотрев почту, Иван Терентьевич вспомнил еще об одном деле и поморщился. Зван он был сегодня на день рождения к начальнику ОТК, жившему в заводском доме, расположенном тут же у проходной. Идти туда ему до смерти не хотелось, но и обидеть старика было нельзя. Хоть на час, а зайти нужно.
        Иван Терентьевич потянулся, вымыл руки, надел пиджак и вышел в приемную. Там, на отполированной до блеска скамье, позади заплаканной Люси, как всегда, дремал, надвинув кепку на глаза, шофер Гоша. Услышав скрип двери, он лениво открыл один глаз.
        - Опять спишь?! - раздраженно сказал Иван Терентьевич. - Что за натура такая! Времени свободного хоть отбавляй, парень молодой, хоть бы книжку почитал.
        - Чего их читать? - усмехнулся Гоша. - Все равно, одна брехня.
        Иван Терентьевич нахмурился.
        - Подожди, вот возьмусь за тебя. Заставлю в техникум готовиться. А то так всю жизнь и проспишь в приемной.
        - Мне техникум ни к чему. Мне и тут не дует.
        - Ладно, - оборвал его Иван Терентьевич. - Поговоришь у меня потом. А сейчас слушай: я буду в новом доме. Через час подашь машину, поедем на дачу. Понял?
        - Чего ж тут не понять?
        Здесь заметим, что Есиков крайне редко позволял себе задерживать Гошу на работе сверх положенного времени. В прошлом - фронтовой шофер, он отлично сам водил машину. Однако сегодня знал Иван Терентьевич, что никак не отвертеться ему от рюмки за праздничным столом, и не в его правилах было садиться после этого за руль.
        - А вы можете идти, Люся, - добавил он.
        - Хорошо, Иван Терентьевич.
        Иван Терентьевич направился к проходной, но по дороге завернул в механический цех, где обрабатывалась партия заготовок, отлитых по новой технологии. Шел брак, и пришлось вызвать с квартиры начальника литейного цеха, разбираться в технологии, давать указания о проверке кокилей. Словом, ушло на это минут сорок. Тут вспомнил он, что забыл в кабинете заранее припасенный торт для именинника. Вернувшись в кабинет, Иван Терентьевич щелкнул включателем и застал на месте от изумления и гнева.
        Да-да, читатель! Именно то, что ты думаешь. Будем без трепета глядеть в лицо жизни, когда она, бросая нам вызов, глумливо поднимает забрало.
        Итак, на директорском диване бездельник Гоша с вертихвосткой Люсей, презрев все высказывания великого физиолога о сохранении творческих сил, предавались как раз тому, от чего он предостерегал.
        Трудно передать, что тут произошло.
        Иван Терентьевич бушевал. Люся рыдала, а Гоша, тупо глядя в пол, непрестанно бубнил: «Я тоже человек», что уже само по себе свидетельствовало о невысоком уровне интеллекта директорского шофера, потому что имей он подготовку хотя бы в объеме классической гимназии, нечего было б, как попка, долдонить одно и то же. Мог бы Гоша, подобно герою комедии Теренция, гордо заявить: «Homo sum, et humanum nihil a me alienum puto».
        Однако, образование он имел всего семиклассное, да и латынь из моды вышла ныне…
        Все имеет свой конец, в том числе и начальственный гнев. Пообещав Люсе поговорить с ней утром как следует, Иван Терентьевич велел Гоше подавать машину, ехать на дачу. Позвольте? - спросит дотошный читатель. - А как же со званым вечером? - Полноте! какой там еще вечер после таких переживаний? Нет, не вполне еще остыл Иван Терентьевич. Иначе сидел бы он на привычном месте рядом с шофером, а не забился в угол на заднем сиденье. И на вопрос Гоши «Можно я закурю?» не ответил бы в сердцах: «Нельзя!»
        А тут еще, как на грех, только Сестрорецк проехали, спустило заднее колесо, а запасное-то Гоша оставил в гараже. Совсем скверно получилось. Однако добрались потихонечку заполночь.
        - Иван Терентьевич, - робко сказал Гоша, - мне бы костер развести, я бы мигом завулканизировал.
        - Ишь чего! - буркнул Есиков. - Нашел время по ночам костры разводить. Оставайся ночевать, завтра сделаешь. - И приказав Марфе Назаровне, домоправительнице своей, пристроить Гошу на веранде, отправился спать.
        И было Ивану Терентьевичу Есикову, директору завода «Хозмет», во сне видение. Будто никакой он не директор, а шофер Гоша. И будто с ним, с шофером Гошей, прелестница Люсенька, не девочка, а персик. И будто меж ним, шофером Гошей, и девочкой-персиком такая жаркая любовь, что дальше некуда.
        Тут мой знакомый врач-психиатр К. особо останавливается на одном обстоятельстве. Человек - по натуре - существо эгоцентрическое. Особенно этот эгоцентризм проявляется во снах. И хотя фрейдисты напустили тут иного всяческого тумана, факт остается фактом. Никогда еще в науке не был зарегистрирован случай, чтобы человек во сне видел себя кем-то другим, тем более в подобной ситуации.
        И все же Иван Терентьевич, перевоплотившись в своего шофера, познал до конца тайные глубины сладостного греха. Вот так. Немудрено, что проснулся он совсем разомлевший и утром смотрел на Гошу совсем иными глазами. Тот тоже старался, как мог, загладить вчерашнюю вину. К пробуждению Ивана Терентьевича все последствия прокола были уже устранены, а машина отполирована сверх всяких похвал.
        Плотно позавтракав, выехали они к месту работы в атмосфере всепрощения и согласия.
        Гоша курил, а Иван Терентьевич погрузился в размышления.
        Проехали они уже больше полпути, когда Иван Терентьевич спросил:
        - А тебе, Гоша, сны снятся?
        - Бывает.
        - И что тебе снится?
        - Когда как. Вообще-то наше дело молодое, все больше бабы снятся. А вот сегодня такое приснилось - и смех и грех!
        - Что же именно? - заинтересовался Иван Терентьевич. Гоша покраснел.
        - Ты не стесняйся, - подбодрил его тот. - Я ведь так спрашиваю, из любопытства…
        - Да… - Гоша опять закурил. - Снилось мне сегодня, что я - это не я, а вы, Иван Терентьевич.
        - Как?!
        - Очень просто. Будто сижу я за вашим столом и скипидарю вас же бога в мать, а вы будто не вы, а я, то есть, мой шофер. Уж больно вы мне вчера, извините, жару давали, вот, видно, и приснилось.
        - Гм…
        Иван Терентьевич замолчал и уже до самого завода не раскрывал рта.
        Что же касается встречи директора с секретаршей, то тут дело не обошлось без легкого налета драматизма.
        Явилась она к нему в кабинет одетая как монашка, волосы собраны в узел, косметики никакой, и молча положила на стол заявление об уходе.
        Иван Терентьевич встал со стула бледный, с плотно сжатыми губами и положил ей руки на плечи, честно говоря, струхнула тут Люсенька, решив было, что снимет он сейчас ремень и дополнит вчерашний разнос отеческим внушением. Однако сегодня заботы Ивана Терентьевича были отнюдь не отеческими.
        - Слушай, девочка, - сказал он, глядя ей в глаза. - Погорячился я вчера малость. Ты уж на меня не обижайся.
        И затрепетала Люся в руках директора, словно бабочка на булавке юного натуралиста. Невдомек ей было, что тут она в такой же безопасности, как в объятиях ресторанного медведя.
        Затем Иван Терентьевич разорвал заявление в мелкие клочки и, достав из стола тот самый торт, вручил его совсем растерявшейся секретарше.
        - Вот возьми в знак примирения.
        Люся заплакала, а Иван Терентьевич неожиданно добавил!
        - Что ж, Гоша парень, что надо. Совет вам да любовь.
        Нет, не бесхребетным альтруизмом были продиктованы поступки Ивана Терентьевича. Руководствовался он в этом деле своим расчетом. Уж больно ему хотелось хоть еще раз побывать в Гошиной шкуре, и имелись у него особые соображения.
        С бьющимся сердцем возвращался он вечером на дачу, предвкушая повторение волшебного сна.
        Однако, сколь ни вертелся он с боку на бок в жесткой своей постели, сны приходили совсем ерундовые. То снилось ему, что вместо победитовых резцов привезли садовые грабли, то вахтеры требовали зимнее обмундирование, то уже укомплектованная партия мясорубок оказывалось совсем без ножей. И все в таком духе.
        Не принесли желанных видений и следующие ночи.
        И тут, поразмыслив, пустился Иван Терентьевич на хитрость. Вернувшись на дачу позже обычного, велел он Гоше оставаться ночевать на веранде, поскольку завтра нужно выехать пораньше. А хитрость состояла в том, что хотел он, так сказать, полностью восстановить условии эксперимента. И не ошибся. Сияющий, как бог, вышел он к завтраку. Что же касается Гоши, то пребывал он тем утром в отвратительнейшем настроении и на вопрос Ивана Терентьевича о причинах хандры хмуро ответил:
        - Гнать надо этих снабженцев! Разве с такой землей формировать можно?
        И точно! Не далее как вчера устраивал Иван Терентьевич грандиозный разнос по поводу формовочной земли. Теперь уже все сомнения у него отпали. Держал он в своих руках величайшую тайну вожделенных перевоплощений.
        Дальше все шло просто. Поселил Иван Терентьевич Гошу у себя на даче, а дабы поддержать его пыл на должной высоте, предоставлял в распоряжение молодой пары свою машину на выходные дни. Совет им да любовь!
        Казалось бы, чего лучше! Но вот, по прошествии некоторого времени стал замечать Иван Терентьевич, что в его снах образ Люси как-то побледнел, а порой и вовсе подменяется совсем другим. Какая-то цыганка, не цыганка, а не поймешь кто. Уж больно расплывчато, да и прежней остроты ощущений нет.
        Поэтому и спросил он как-то Гошу напрямик:
        - У тебя что с Люсей?
        Тот только усмехнулся:
        - Люся - пройденный этап. Я теперь к Анджеле бабки подбиваю. Такой кусочек, что закачаешься.
        - Что за Анджела? - сухо спросил Иван Терентьевич. - Иностранка, что ли?
        - Зачем иностранка? Елкина ей фамилия. Анджела Елкина из планового отдела. Разве не знаете?
        Затребовал в тот день Иван Терентьевич личное дело Анджелы Елкиной из планового отдела и долго, как зачарованный, глядел на фотографию. Да… знал прохвост Гоша, где кусочек послаще!
        А вечером по дороге на дачу, как бы невзначай сказал Иван Терентьевич:
        - Ты… того… Если в субботу хочешь свою Анджелу за город свозить, не стесняйся, машина мне не понадобится.
        - Будет сделано! - заржал Гоша.
        И было в ночь на воскресенье новое видение Ивану Терентьевичу, лучше всех прежних. Словом, он понял, что действительно Люся - пройденный этап. О, царица снов моих Анджела!
        Так бы оно и шло, если б не случай, совсем ерундовый. Взбрело на ум Марфе Назаровне, домоправительнице директора, изготовить на завтрак пирог с капустой. Поставила она чайник на плиту, открыла газ в духовке, а зажечь его забыла. А сама тем временем побежала за молоком. И, пока она ходила, взорвался газ в духовке и был, как говорится, великий выбух, да такой, что стекла вылетели.
        Вырванные из утренних сновидений Иван Терентьевич с Гошей как были в одних трусах, повскакали с постелей. Хоть и спросонья, а все же догадался Иван Терентьевич перекрыть газ на баллоне, так что, в общем, и ничего страшного-то не произошло.
        Но тут случилась вещь до удивительности странная. Идя в свою комнату, хотел Иван Терентьевич отдать какое-то распоряжение Гоше, повернулся к нему и обнаружил, что Гоши-то никакого нет, а есть вместо него сам Иван Терентьевич в полной натуре с животиком. И грудь поросла рыжими волосами. Протер он глаза, а наваждение не исчезает. Иван Терентьевич, и только! Тут подошел он к зеркалу и увидел, что сам-то он не Иван Терентьевич, а Гоша. Ну, словом, как во сне.
        Дальше все представляется весьма туманным. По словам Марфы Назаровны, начал тут Гоша буйствовать, а Иван Терентьевич, призывая его к порядку, употреблял такие выражения, каких она от него сроду не слыхала. К тому же, наотрез отказался Гоша везти своего начальника и уселся с наглым видом на директорское место. Пришлось Ивану Терентьевичу самому вести машину.
        Прибыв на завод, Гоша стал ломиться в директорский кабинет и все порывался отдавать различные приказания, не внимая никаким уговорам.
        В конце концов, вызвали скорую и отправили его в психиатрическую лечебницу.
        Там его и пользовал уже упомянутый врач-психиатр К. В своих записях он отмечает странный вид амнезии больного. Тот решительно ничего не помнил из своего прошлого, но проявил удивительную осведомленность о всей жизни Ивана Терентьевича Есикова с младенческих лет…
        Пробыл Гоша в доме скорби около года и был выписан оттуда полностью излеченным. Характер его резко изменился. Скромен в быту и активен в общественной жизни. Проколов в правах не имеет. На собраниях часто выступает с очень дельными предложениями насчет улучшения производственного процесса.
        Что же касается Ивана Терентьевича Есикова, то происшествие того утра для него тоже не прошло даром. Уже дважды в соответствующих инстанциях ставился вопрос об аморальном его поведении, вследствие чего он был вынужден оформить брак с Люсей и развод с ней, выплату алиментов Люсиной дочке, брак с Анджелой и усыновление ее ребенка. В последнее время его часто видят с рыженькой машинисткой главного технолога, так что не исключена возможность и новых разбирательств, тем более, что производство мясорубок он совсем развалил. Рекламации идут каждый день.
        Таковы факты. Однако спрашивается: кто же на основании этих фактов решится создать комиссию для разбора такого вздорного дела? Никто такую комиссию создать не решится, это уж совершенно точно. Да и что тут может сделать какая-то комиссия, когда даже неизвестно, кто есть кто? А вдруг действительно тут что-то не так? Ведь при этом возникают столь запутанные проблемы правовые и прочие, что любой юрисконсульт ногу сломит.
        Нет, уж лучше дело спустить осторожненько на тормозах.
        Ева
        - Я категорически возражаю против непосредственной передачи в эфир, - сказал Вычислитель.
        - Как это, возражаете?! - опешил Корреспондент. - У нас программа…
        - У меня тоже.
        - Я не о том. Передача объявлена три дня назад, и десятки миллионов телезрителей… Да они же оборвут все телефоны, если мы ее отменим!
        - Никто не говорит об отмене. Отложите ее на час. Если опыт удастся, пожалуйста, пускайте в эфир.
        - Но есть же распоряжение…
        - Мне кажется, что здесь распоряжаюсь только я.
        - Ну, как вам нравится такой сюрприз?! - обратился Корреспондент к Антропологу.
        Тот пожал плечами, явно показывая этим, что не намерен ввязываться в спор.
        - Зря вы так, - вмешался Психолог. - Это же мировая сенсация, и совершенно понятно, что широкая публика проявляет небывалый интерес. Да и что такое может произойти, чтобы откладывать передачу?
        Вычислитель потер ладонью щеки, заросшие седой щетиной. Он не спал уже двое суток, и ему ни к чему была вся эта шумиха. Сейчас его волновало совсем другое.
        - Я уже сказал, - устало произнес он, - отложите на час. Поймите, что никто не может ничего гарантировать.
        - Где у вас телефон? - спросил Корреспондент.
        - Там, - Вычислитель указал на соседнюю дверь.
        - Я позвоню в студию.
        - Пожалуйста.
        Через несколько минут Корреспондент вернулся в машинный зал заметно повеселевшим.
        - Передача начнется точно в назначенное время. Дня начала мы дадим фильм, снятий на раскопках. Тем временем, будем вести видеозапись и, если…
        - Хорошо, - перебил Вычислитель. - Сейчас начнем.
        - Погодите, я включу осветители.
        Корреспондент дал знак операторам, и пять ярких ламп осветили пульт.
        Вычислитель поморщился.
        - Нельзя ли убавить свет? - спросил он, прикрыв рукой глаза.
        - Придется потерпеть, - Корреспондент взял микрофон. - Вы, наверное, скажете несколько слов для начала?
        - Не собирался.
        - Тогда разрешите мне?
        - Валяйте! - кивнул Вычислитель.
        Корреспондент вынул из кармана блокнот и торопливо просмотрел записи.
        - Отлично! Начинаем! - Он подождал, пока на ближайшей камере зажглась сигнальная лампа. - Итак, дорогие друзья, вы только что стали свидетелями самой сенсационной находки нашего времени. В зоне вечной мерзлоты во время раскопок были найдены останки двух человек, мужчины и женщины, обитателей тех далеких времен, когда по земле еще разгуливали мамонты. Сейчас большая группа ученых изучает эту находку. Реконструкция, выполненная по скелетам, будет в скором времени экспонирована в антропологическом музее. Однако, это - далеко не все. Срезы сохранившихся тканей были переданы в Вычислительный центр, где в течение года велась титаническая работа, с результатами которой мы вас сейчас ознакомим. Несколько слов об этой работе. При помощи тончайших методов современного анализа расшифровывалась генетическая структура и переводилась на машинный язык. Сейчас в машине, пульт которой перед вами, хранится вся информация, которая обычно заключена в шифрах генетического кода каждого индивида. Теперь машине предстоит ее суммировать и перевести в зрительный образ. Короче, мы сейчас с вами увидим, как выглядели эти
люди. Итак, внимание!
        Корреспондент выключил микрофон и, нагнувшись к плечу Вычислителя, спросил:
        - Ну, как?! Не очень я наврал?
        - Не очень.
        Вычислитель произвел какие-то манипуляции на пульте, и в одном из двух прозрачных цилиндров возникло мутное облачко. Постепенно уплотняясь, оно превратилось в объемное изображение женщины.
        - Боже! - прошептал Корреспондент. - Кто бы мог подумать?! Да наши прославленные красавицы с ума сойдут от зависти!
        - Теперь - мужчина, - сказал Вычислитель.
        - Дайте крупный план! - зашипел Корреспондент операторам. - Ведь все античные статуи по сравнению с ними - просто чурбаны!
        Несколько причудливых аппаратов подъехали к цилиндрам и на время скрыли их от объективов камер.
        Корреспондент снова вспомнил о своих обязанностях. Он поднес микрофон к Антропологу и спросил:
        - Не расскажете ли вы, что сейчас происходит?
        - Антропологические измерения и фотографирование.
        - Скажите, неужели действительно так выглядели люди, которые охотились на мамонтов?
        Антрополог улыбнулся.
        - Конечно, нет. На реконструкциях, выполненных по скелетам, они совсем другие. Они могли бы так выглядеть, как здесь, если бы с детства не были обречены на вечное недоедание, холод и жестокую борьбу за существование. Если бы их не донимали паразиты и болезни, если бы… Словом, это то, что генетически заложено в человеке. Некий оптимум, предусмотренный природой. В той композиции, которую вы видите, ни одна клетка тела не подверглась разрушающему воздействию внешней среды и времени. Это - девственно чистые организмы.
        - Добавьте, с девственно чистым мозгом, - заметил Психолог.
        Корреспондент поднес к нему микрофон.
        - Может быть, вы поясните вашу мысль?
        - Охотно! Ведь эти образы - всего лишь фантомы, синтезированные на базе значительно более широкой информации, хранящейся в машине. Там имеются данные не только о росте, объеме грудной клетки, цвете глаз и волос, но и сведения, так сказать, более интимного характера. В частности, все инстинкты, переданные по наследству. Только инстинкты. Ничего, что связано с обучением, тем нет. Больше того: там нет ни одного бита внешней информации. Поэтому я и говорю о девственно чистом мозге. Такой мозг для психолога - сущий клад, так как дает возможность проверить экспериментально ряд фундаментальных предположений. В тех опытах, которые я намерен провести…
        - Я убираю изображения, - вмешался Вычислитель.
        - Минуточку! - Корреспондент подошел к операторам. - Дайте еще раз крупный план. Вот так! Благодарю вас!
        Вычислитель перевел рычажок на пульте, и изображения исчезли.
        - Вы готовы? - обратился он к Психологу.
        - Готов! Вот катушки с программами. Но я полагаю, что телезрителям будет интересно ознакомиться с проблемами, которые сейчас подлежат исследованию?
        - Конечно! - сказал Корреспондент. - Прошу вас!
        Психолог откашлялся и поправил галстук.
        - Итак, повторяю, перед нами модель мозга в девственно чистом состоянии, хранящего только инстинкты. Пожалуй, если бы Адам и Ева существовали в самом деле, то в момент творения их мозг был бы примерно таким же. Хочу обратить ваше внимание на одну деталь: в этом мифе совершенно точно уловлено незнание добра и зла, вернее - невозможность отличить одно от другого. Все этические понятия - результат взаимодействия с социальной средой. Таких понятий в человеке природой не заложено. Я намерен исследовать ряд ситуаций, при которых это положение будет подтверждено. Однако для начала я должен научить их хотя бы ходить. Прошу ввести данные для обучения!
        - Готово! - сказал Вычислитель.
        - Отлично! Теперь восстановим библейскую ситуацию. Прошу ввести информацию об Адаме в мозг Евы.
        - Введена!
        - Реакция?
        - Сейчас проверю, - Вычислитель нажал клавиши, и из машины поползла лента, испещренная знаками. - Реакция - любопытство.
        - Так! Введите информацию о Еве в мозг Адама. Готова?
        - Да.
        - Реакция?
        - Гм… Пожалуй, никакой.
        - Чудак! - засмеялся Корреспондент. - Такая красотка, и никакой реакции! Все равно, держу пари, что они через несколько минут влюбятся друг в друга по уши.
        - До этого не дойдет, - усмехнулся Психолог. - Сейчас голод потушит все остальные эмоции. Прошу следующий метр пленки. Острое ощущение голода у обоих.
        - Это еще зачем? - спросил Корреспондент.
        - Для строгости эксперимента. Вы помните, наверное, что по преданию Ева, съев яблоко с древа познания добра и зла, другое дала Адаму?
        - Конечно.
        - Так вот, заметьте, что оба они в это время были сыты. Теперь представьте себе, что оба они умирают с голода, а яблоко всего лишь одно. Что в этом случае?
        Корреспондент поежился.
        - Жестокий эксперимент. Разве можно такое пробовать на людях?
        - На людях может и не стоит, но ведь это - игра на машине. Здесь не люди, а их модели. Итак, следующий метр пленки. Обоим вводится понятие о съедобности яблок.
        - Готово! - сказал Вычислитель.
        - В мозг Евы вводится дерево с одним-единственным яблоком. Адам этого дерева не видит. Что делает Ева?
        - Сейчас посмотрим, - Вычислитель снова склонился над лентой. - Ева ест яблоко.
        - Вот видите! - Психолог радостно потер руки. - Что и требовалось доказать! Все как предполагалось, торжествует первозданный эгоизм! Итак, задача решена в примитиве. Сейчас мы ее усложним. Пожалуйста, следующую бобину, а пока я познакомлю телезрителей…
        - Погодите! - перебил Вычислитель. Некоторое время он еще изучал перфоленту, затем потянулся к пульту и нажал красную клавишу. На многочисленных табло появились нули. - Эксперимент закончен!
        - Переходим к следующему, - сказал Психолог.
        - Следующего не будет. Я стер из машинной памяти всю информацию об этих двух людях.
        Психолог побледнел.
        - Вы это серьезно?!
        - Абсолютно серьезно. Вот видите, нули. Машинная память чиста, как ласт бумаги.
        - Да какое вы имели право?! Сорвать такой эксперимент! Опыт должен быть многократно повторен во все усложняющихся условиях. Ведь это было только шуточное начало!
        - Опыт не будет повторен, - спокойно сказал Вычислитель, снимая халат. - В этом просто нет необходимости. Эта женщина… Ева… Она отдала ему половину яблока. Понимаете? Отдала половину! Думаю, что вы получили достаточно ясный ответ не все ваше вопросы.
        - А вы, - он повернулся к Корреспонденту, - если хотите, можете пускать видеозапись в эфир.
        Теоретик
        Мы сидели на лужайке после сытного воскресного обеда и мирно беседовали. Веселый гомон птиц мешался со звонкими голосами ребятишек, гонявших мяч. Только мелькавшие рядом силуэты автомобилей, мчавшихся по шоссе, напоминали о существовании города, куда мы оба должны были вернуться в понедельник.
        Не помню, почему мы, вдруг, заговорили о Фрейде. Кажется, я сказал, что чтение многих современных американских рассказов оставляет неприятный осадок, потому что в них чувствуется фрейдистский душок.
        - Терпеть не могу, - сказал мой собеседник, - когда люди, знающие об учении Фрейда понаслышке, шельмуют его только за то, что он откровеннее других показывает нам человеческую сущность. Я считаю Фрейда самым тонким психологом и лучшим знатоком человеческих душ. Какие бы усилия не прилагало общество к воспитанию людей, оно никогда не сможет вытравить из сферы подсознательного заложенных в ней ужасных инстинктов. Посмотрите на этих ребятишек. Они вам кажутся очаровательными, но попробуйте разрешить им помучить кошку, и вы увидите, с каким наслаждением они это будут проделывать.
        - Чепуха! - возразил я. - Вы просто плохо знаете детей. Конечно, дурным воспитанием можно испортить любого ребенка, но тупая жестокость никогда не была свойственна детям.
        - По существу говоря, - продолжал он, - воспитание вообще не имеет никакого значения. Самое лучшее воспитание может только глубже загнать в область подсознательного то, что мы собой представляем на самом деле, но как тонка эта защитная броня от дремлющего в нас зверя. Достаточно легкого запаха крови, чтобы он вырвался наружу. Почитайте описание битвы быков у Хемингуэя. Просто не верится, чтобы человек, написавший «Старик и Море», мог так смаковать предсмертные судороги.
        Я снова вынужден был запротестовать.
        - Мне кажется, что в битве быков большинство людей ценят единоборство человека с превосходящим его по силе противником. Все же это спорт, пусть жестокий, но спорт, где у противников одинаковые шансы быть поверженным.
        - Ну, а охота на зайцев тоже по-вашему спорт, где у противников одинаковые шансы? Гуманист Тургенев был страстным охотником. Не было ли это просто средством дать выход жажде убийства, скованного тысячами ограничений, накладываемых обществом? Вы не представляете себе, как быстро человек освобождается от всех условностей, когда к этому представляется возможность. Особенно если ему дадут право мучить и убивать людей. Не дай бог, если к тому же еще примешаются сексуальные мотивы. Вот тогда наша подсознательная сущность проявляется во всем ее блеске. Выродки, орудовавшие в гитлеровских застенках, совсем незадолго до этого были благовоспитанными фрицами и гансами, помогавшими старушке перейти улицу. А посмотрите, что делается с человеком на войне. Взгляните на его лицо, когда он колет штыком уже упавшего врага.
        - Вы забываете, - возразил я, - что кроме палачей в гестапо были еще и жертвы, стойко сносящие самые ужасные пытки ради верности идее дружбы, долга, словом, во имя всего того, что не имеет ничего общего с вашим подсознательным зверем. А разве на фронте не было героев, закрывавших своим телом амбразуру вражеского дота? Что ж они, по-вашему, тоже руководствовались при этом сексуальными инстинктами и жаждой убийства?
        - Мужество отчаяния, - засмеялся он, - страх и отчаяние, доводящие до самоубийства. Вспомните скорпиона, окруженного кольцом пламени. Он сам себе наносит смертельный удар. Самопожертвование никогда не было свойственно человеку, за исключением материнского инстинкта, но также и раненная утка старается отвлечь охотника от гнезда со своими птенцами.
        - То, что вы говорите, мерзко и бесчеловечно, - сказал я, поднимаясь на ноги, чтобы закончить этот неприятный разговор. - Нельзя жить на свете с такими мыслями, даже если они идут из области подсознательного, которому вы придаете чрезмерное значение!
        Дальше все происходило с молниеносной быстротой.
        В клубах пыли, ломая кусты, на лужайку ворвался огромный грузовик. Он мчался прямо на застывшего от ужаса мальчугана лет шести. Я успел только подумать о том, что вероятно лопнула тяга управления. Одним прыжком мой собеседник оказался перед колесами автомобиля. Он успел отбросить мальчика в сторону, перед тем как был сбит с ног.
        Со всех сторон к месту происшествия бежали люди…
        - Я восхищен вашей смелостью, - сказал я спустя несколько минут, помогая ему добраться до дачи, - еще мгновение и вы оба были бы под колесами.
        - Не знаю, - ответил он, вытирая кровь с лица, - откровенно говоря, я действовал совершенно подсознательно.
        Трус
        Ежедневно, с десяти утра Борис Линьков околачивался В комнате секретарши, поджидая прихода рассыльной с почтой. Он придумывал ненужные разговоры по телефону и подолгу рылся в пропыленных папках с перепиской прошлых лет. Секретарша, женщина немолодая и опытная в сердечных делах, млела в присутствии этого красивого геолога, приписывая его регулярные посещения внезапно вспыхнувшей стрости. В перерывах между телефонными звонками и вызовами к начальству она рассказывала Линькову о своей неудавшейся семейной жизни, намекая, что причиной развода была недостаточная мужественность ее избранника. Линьков внимательно ее слушал, иногда вставлял сочувственные замечания, но стоило появиться на столе пачке писем, он, как бы невзначай, начинал перебирать ее дрожащими пальцами и, если среди конвертов с разнообразными служебными штампами обнаруживал маленькую белую повестку, незаметно комкал ее и торопился уйти. Секретарша вздыхала, сетуя на робость нынешних молодых людей, и до конца дня предавалась любовным грезам.
        О повестках Линьков никому не говорил, а когда наступало время, изобретал какой-нибудь предлог, чтобы отлучиться с работы.
        Хотя Линьков проходил по делу всего лишь как свидетель, он тщательно скрывал ото всех свою тайну, потому что дело это было тягостное и постыдное, постыдное для самого Линькова.
        Случилось это осенью, три месяца назад. В тот вечер Линьков оказался в незнакомой компании на студенческой вечеринке.
        Пригласила его туда студентка университета Оля, с которой у него начиналось что-то вроде романа. Неожиданно для Линькова вечер прошел очень интересно. Не было нм водки с обязательными салатами и селедкой, ни танцев под магнитофон. Пили сухое вино с жареным миндалем, читали стихи и много разговаривали. И то ли потому, что Линьков был на пять лет старше всех этих желторотых птенцов, то ли потому, что был он красив той особенной мужественной красотой джеклондоновских героев, которая всегда вызывает к человеку симпатию, но вскоре случилось так, что говорил он один, и все слушали его с напряженным вниманием.
        Говорил он легко, умно и весело. Рассказывал про экспедицию в Саяны, когда неожиданно перевернулся плот, и утонуло все снаряжение и продовольствие. Как две недели добирались они до ближайшего жилья, питаясь ягодами и прошлогодними орехами, рассказывал о своей встрече на лесной тропе с медведем, о верном псе, который собачьим чутьем вывел их к людям. В этих рассказах чувствовалась ирония очень храброго человека, умеющего самые смелые свои поступки представить в смешном виде, не стыдящегося признаться, что и страшновато иногда бывает, всегда готового переоценивать поведение друзей и скромно говорить о себе.
        Линькову было приятно, что он нашел верный тон, приятно было находиться в центре внимания своих новых приятелей, приятно было, что Оля несколько раз под столом нежно погладила его руку, но больше всего были ему приятны горящие глаза Сурена Папавы, совсем еще мальчика, студента консерватории, про которого говорили, что это пианист-виртуоз, будущее светило.
        В половине двенадцатого Линьков стал прощаться.
        - Останься, - шепнула ему Оля, - скоро они разойдутся, посидим еще вдвоем, хорошо?
        - Боюсь, что я уже и так всем надоел, - усмехнулся Линьков.
        - Лучше я тебе позвоню на днях, и мы встретимся.
        Папава тоже стал одеваться.
        - Мама не любит, когда я задерживаюсь, - пояснил он, краснея, как девушка.
        Вышли они вместе.
        - Ох, Боря, - сказал Папава, когда они спускались по лестнице, - вы не предоставляете, до чего я вам завидую!
        - Завидуете? - удивился Линьков. - Вам ли мне завидовать? Вы скоро будете знаменитостью, объездите весь свет, а я - всего лишь обыкновенный рядовой геолог. К сорока годам, с грехом пополам я защищу диссертацию, обзаведусь семьей и буду до самой смерти марать бумагу в институте. Право, тут завидовать нечему.
        - Нет, не так! - горячо возразил Папава. - Вы сильный, ловкий, удачливый. Ваша жизнь полна приключений. А у меня руки пианиста. С самого детства только и слышу: «Этого нельзя, того нельзя, береги пальцы, надень меховые варежки». Вот и сейчас приду домой, ванночка для рук. Мама каждый вечер делает мне массаж. Ведь мой отец… Ну, словом, я один у мамы, и для нее в моей будущности весь смысл жизни.
        - Вам что, не нравится ваша профессия? - спросил Линьков.
        Нет, очень нравится. Музыка - это особый, удивительный мир чувств и мыслей. Но ведь это отражение чужих мыслей и чувств, Нельзя всегда довольствоваться отражением, Не можете же вы любить отражение женщины в зеркале, хотя это ее точная копия. Вам нужна живая плоть. Не знаю, понятно ли я говорю. Ну, в общем, мысли и чувства только тогда имеют настоящую цену, когда ты сам все это прочувствовал и продумал, а для этого нужно звать жизнь. Все испытать самому. Вас не раздражает моя болтовня?
        - Нет, отчего же? - сказал Линьков. - Вам куда?
        - К Политехническому. А вам?
        - Примерно туда же. Если не возражаете, пройдем парком.
        - С удовольствием! - просиял Папава. - А по дороге еще поговорим. Ладно?
        В парке было сыро и нехорошо. Порывы ветра кружили вокруг оголенных стволов кучи опавших листьев. Линьков застегнул до верха пальто, а Папава поднял воротник и сунул в карманы озябшие руки.
        - Вот вы сказали: «объездить весь свет», - продолжал он. - А что это за свет? Отели и концертные залы, а в перерывах между концертами изнурительная работа. Тут и света не увидишь. Нет, я мечтаю не об этом.
        - О чем же? - с притворным участием спросил Линьков. Ему хотелось спать, да и прогулка оказалась не такой уж приятной.
        - О чем? Пожалуй, больше всего о море. Романтике южных морей. Гавайские острова, девушки с венками из экзотических цветов, портовые кабачки, а в штормовые ночи - мокрый парус, рвущийся из рук где-нибудь на бом-брам-рее.
        - Ну, знаете ли, - усмехнулся Линьков, - это уже вы загнули, девушки и кабачки - конечно неплохо, но при чем тут бом-брам-реи? Все это уже анахронизм, детские бредни.
        - Конечно, - согласился Папава. - Всякая мечта - бредни. Что делать, когда мы живем в век реактивных лайнеров. Но мне кажется, что в человеке всегда…
        Закончить ему не удалось. Из боковой аллеи вышли двое и преградили им дорогу.
        - Закурить не найдется?
        - Сам бы закурил, да все вышли, - ответил Линьков. Дальше все вышло неожиданно глупо. Деревья парка предстали перед ним в совершенно новом ракурсе, а сам он, ощущая тупую боль в подбородке, оказался лежащим на спине.
        Линьков засмеялся. Его рассмешило, что он, спортсмен и землепроходец, попался на такой примитивный трюк. Он согнул колени, готовясь вскочить и обрушить на противника сокрушительный оперкот, чтобы навсегда отбить охоту к подобным развлечениям.
        И в этот момент над его головой навис огромный ботинок, закрыв собой полнеба. Он почувствовал хруст ломающихся зубов и на мгновение перестал что-либо соображать. Когда же он снова открыл глаза, то ничего не увидел, кроме поднятой ноги, нацеленной для второго удара.
        Линькову не раз приходилось драться, но это всегда была игра, подчиненная каким-то неписанным правилам, в ней не били лежачего и довольствовались капитуляцией противника. Здесь же, в этом ботинке, было что-то злобное и изуверское. Желание изуродовать, убить ни в чем неповинного человека, воспользовавшись его беззащитным состоянием. Через несколько секунд он, Линьков, будет лежать здесь с проломленным носом и выбитым глазом, а ботинок будет наносить все новые и новые удары по лицу и голове…
        Не страх смерти, а угроза остаться навсегда уродом и калекой так ужаснула Линькова, что, сжавшись в комок, а затем, разогнувшись, как пружина, он вскочил на ноги и бросился в кусты.
        Пока он выплевывал кровь с обломками зубов, до него доносился топот, приглушенные ругательства и звуки ударов. Потом раздался протяжный крик, вправо метнулась чья-то тень, и Линьков услышал взволнованный голос Папавы:
        - Боря! Тут случилось черт те что! Я нагнулся, а он ножом прямо в своего дружка. Помогите мне, может не насмерть. Где вы, Боря?!
        И тут случилось то, что потом Линьков не мог объяснить не только следователю, но и самому себе. Ступая с превеликой осторожностью, чтобы не хрустнула какая-нибудь ветка, он выбрался на дорогу и зашагал к дому.
        Весь воскресный день Линьков лежал на диване, прикладывая к лицу холодные компрессы, а в понедельник явился в институт с распухшей губой и огромным кровоподтеком на щеке. Сослуживцам он рассказал, что, возвращаясь из гостей, подвергся нападению двух хулиганов и так их проучил, что долго будут помнить.
        - Линьков может! - восхищенно сказала чертежница Соня своей подружке. - Это настоящий мужчина.
        На следующий день ему позвонила Оля.
        - Ты знаешь, - сказала она прерывающимся от слез голосом, - Папава арестован по обвинению в убийстве! Чушь какая-то! Говорят, в субботу в парке. Вы ведь вместе вышли. Тебе ничего не известно?
        - В парке? - переспросил Линьков. - Не знаю, я с ним не был в парке. Мы расстались у Ланской.
        - О, господи! Мать просто с ума сходит. Мы все пытаемся что-нибудь сделать. Позвони мне завтра, может, я узнаю поподробнее.
        - Хорошо! - сказал Линьков. - Обязательно позвоню. Уверен, что тут явное недоразумение.
        Он не позвонил, а через два дня уехал на неделю в Москву, выпросив у начальства какое-то пустяковое поручение.
        Вскоре после его возвращения пришла первая повестка от следователя.

* * *
        Линьков всегда приходил задолго до указанного часа и ждал в коридоре на жесткой скамейке рядом с омерзительно пахнувшей урной, полкой окурков. Ждал, пока напротив не открывалась дверь, обитая коричневой клеенкой, и следователь не говорил с порога:
        - Заходите, Линьков!
        В том, что этот седой, небрежно одетый человек с холодными, враждебными глазами называл его не «товарищ Линьков» и даже не «гражданин Линьков» было что-то унизительное, наводящее на мысль о тюремных камерах и исправительно-трудовых лагерях.
        Вообще, следователь вел себя странно, совсем не так, как это бывает в кино и детективных романах, допрашивал Линькова он как-то нехотя, не скрывая своего презрения к нему, часто курил, подолгу задумывался, морща изуродованный шрамом лоб, и по нескольку раз возвращался к одному и тому же вопросу. У него была цепкая память на мелочи, и он часто указывал Линькову на неточности в его повторных показаниях, неточности, которые казались Линькову совсем несущественными. Линькову тоже мучительно хотелось курить, он как-то даже попросил разрешения, на что следователь сухо ответил:
        - Тут не курилка.
        Линькову приходилось рисовать схемы, обозначая крестиками и кружками места, где он лежал, где прятался, где, по его мнению, в это время находился Папава, а два раза следователь возил его в парк, где Линьков заново переживал свой позор.
        Обычно следователь был вежлив и только раз вышел из себя. Случилось это, когда Линьков не глядя подписал протокол допроса.
        - Почему не читаете? - спросил следователь.
        Линьков в этот день устал больше обычного от бесконечно повторяющихся вопросов и равнодушно ответил:
        - Я вам доверяю.
        Следователь неожиданно покраснел, хлопнул, что есть силы, по столу левой рукой, на которой не хватало четырех пальцев, и заорал так, что у Линькова зазвенело в ушах.
        - Мне нужно ваше доверие, как прыщ на заднице! Вы обязаны проверить каждое слово, ведь от этого зависит судьба вашего товарища! Впрочем, - добавил он, внезапно успокоившись, - какой вы товарищ? Вы из тех, с кем, как говорится, в разведку не ходят.
        Линьков сделал вид, будто читает свои показания, а тем временем думал, что вот этот человек, сидящий напротив, который в отцы ему годился, вероятно не раз ходил в разведку и с такой же брезгливой складкой у рта вонзал нож в спину часовому. На войне свои законы. Там не принято жалеть врага: если ты его не убьешь, он убьет тебя. Но разве бандит не тот же враг? Почему же, в таком случае, арестован Папава, который ни в чем не виноват, и так бесконечно тянется эта следственная карусель?
        - Ну? - спросил следователь.
        - Все правильно.
        - Дайте вашу повестку.
        Он проставил на повестке время и щелчком перебросил ее Линькову. Тот, выйдя в коридор, разорвал повестку, а клочки бросил в урну.
        Сегодня, как обычно, следователь начал с вопросов, которые, по мнению Линькова, прямого отношения к делу не имели.
        - Расскажите последовательно все, что вы делали в тот вечер, придя домой.
        - Всего не помню.
        - Постарайтесь вспомнить.
        - Сначала умылся.
        - Не сняв пальто?
        - Нет, пальто я снял.
        - А затем?
        - Выпил водки.
        - Сколько?
        Линьков пожал плечами.
        - Какое это имеет значение?
        - Отвечайте на вопрос!
        - Стакан.
        - Значит, граммов двести?
        - Да.
        - Почему так много?
        - Очень болела голова.
        - А может, просто было стыдно?
        - Нет, - задумчиво оказал Линьков, - тогда еще не было стыдно.
        - А когда выпили, стало стыдно?
        - Не знаю, нет, вероятно, это произошло потом.
        - Когда?
        - Не помню.
        Следователь записал ответы и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула. Было такое впечатление, что он думает о чем-то другом, не связанном с показаниями Линькова. Затем он потер виски и снова приступил к допросу:
        - Скажите, Линьков, у вас дома есть телефон?
        - Есть.
        - А у Папавы?
        - Не знаю, я же сказал, что видел его всего один раз.
        - Но у вас есть общие знакомые, у которых вы могли это узнать?
        - Да.
        - Почему же вы этого не сделали? Могли бы позвонить и узнать что с ним.
        - Не мог я этого сделать.
        - Почему?
        - Ну, не мог! - вскипел Линьков. - Вы мне и так уже всю душу разворотили! Когда вы меня перестанете мучить?!
        - Вы на допросе! - прикрикнул следователь. - Потрудитесь взять себя в руки. Здесь никакие истерики вам не помогут.
        Он вытащил из пачки сигарету и, зажав в правой руке коробок, этой же рукой зажег спичку.
        Некоторое время оба они молчали.
        - Так… - Следователь потушил сигарету и поднял глаза на Линьвова. - Вы боксом когда-нибудь занимались?
        - Занимался, еще в школе.
        - Сколько времени?
        - Год.
        - Почему бросили?
        - Не нравилось.
        - Но все же умеете и ударить, и укрыться от удара?
        - Умею.
        - Почему же вы этим не воспользовались?
        - Очевидно, я не боец, - вздохнул Линьков.
        - А Папава боец?
        - Выходит так.
        - Он вам говорил, что у него есть нож?
        - Нет, да и не может этого быть.
        - Почему же? У грузин с детства любовь к холодному оружию. Национальная традиция.
        - Нет, Папава не такой. Это музыкант, мечтатель.
        - Одно другому не мешает. Кстати, второй хулиган задержан. Он упорно отрицает, что нож принадлежал ему.
        Свидетель открыл ящик И выложил на стол самодельный нож с аляповатой рукояткой из плексигласа.
        - Так в чьей, руке был этот нож?
        От этого, поставленного в упор вопроса Линькова передернуло.
        - Во всяком случае, не у Папавы. В конце концов, есть же, наверное, отпечатки пальцев.
        - Отпечатки! - усмехнулся следователь. - Разве вы не знаете, что Папава вытащил нож раны, разорвал на себе рубашку, и только потом явился в милицию. Какие уж тут отпечатки! Хотя, знать об этом вы не можете, потому что в это время уже дома пили водку.
        Линьков обхватил голову руками и застонал, как от нестерпимого приступа боли.
        - Ладно! - сказал следователь. - Следствие, в общем, закончено. Теперь уже будете давать показания в суде. Вот, прочтите и распишитесь. Если хотите что-нибудь добавить, можете это сделать.
        Линьков машинально взял протянутый лист. На мгновенье он представил себе свою роль в суде, презрительное внимание судей к его показаниям, холодную отчужденность публики, Олины глаза, и понял, что этой пытки ему не перенести.
        - Я давал неверные показания, - сказал он хриплым голосом. - Все было не так. Я не прятался в кустах. Когда тот, второй замахнулся на Папаву ножом, я вырвал нож и ударил его, ну а потом…
        Он сам содрогнулся от нелепости этого самооговора и связанных с ним чудовищных последствий, но страх как-то внезапно прошел под неожиданно потеплевшим взглядом следователя.
        Первый раз за все время тот протянул Линькову сигареты. Затем подался вперед, положил беспалую ладонь на его руку и, улыбнувшись, сказал:
        - Не врите, Линьков, я знаю, вы не такой человек, чтобы это сделать.
        Ключик
        Теперь все хотят жить в отдельных квартирах, это просто какое-то помешательство. А я думаю, что это неправильно. Если каждый забьется в свою нору, как барсук, то жить будет очень тяжело, потому что это только в капиталистическом мире человек человеку волк, а у нас должно быть наоборот, и люди должны жить в коммунальных квартирах.
        Я все это поняла уже тогда, когда мы переехали в отдельную квартиру, и поняла из-за мелочи, из-за ключика.
        Утром у нас внизу, в магазине давали полосатые чулки: синие в оранжевую полоску. Мне такие чулки страшно давно хотелось иметь, и я пошла в очередь. Правда, мне достались на два номера больше, чем нужно, но все равно я была очень счастлива, что у меня теперь есть такие модные чулки, и побежала скорее звонить Владику.
        Я очень торопилась, потому что мне не только хотелось позвонить Владику, но и… ну, в общем, вы понимаете.
        Я еле добежала до двери, сунула руку в сумочку, чтобы вынуть ключ, а его нет на месте. Я шарю в сумочке, а сама думаю, что же будет, если я его не найду. Знаете, такой совсем маленький ключик, раньше они назывались французскими, но это было еще тогда, когда булки тоже назывались французскими, а сейчас эти булки называются «городскими» и ключи тоже, наверное, иначе называются, может быть «любительскими» или «особыми», а может быть даже «столичными», Владик говорит, что это очень хорошее название.
        Так вот, шарю я в сумочке, а ключа нет, наверное, потеряла в магазине когда платила за чулки. Стою я на площадке и думаю, что же будет. Конечно, я сама работаю в прачечной и Антонина Николаевна всегда разрешает нам если нужно что-нибудь простирнуть, но страшно неудобно будет перед девчонками, а потом еще придется брать такси, чтобы туда доехать, и шофер может догадаться отчего я, вдруг, взяла такси и тогда я умру от стыда.
        «Нет, - думаю, - лучше я спущусь в магазин и поищу на полу ключик», - но только я это подумала, как почувствовала, что я просто на это неспособна, потому что до магазина нужно бежать минут пять и столько же обратно, а это очень долго, если что-нибудь нужно. Это когда ничего не нужно, то можно бегать в магазин и обратно, а когда что-нибудь нужно, то все расстояния кажутся такими огромными, что ты себе самой кажешься страшно маленькой.
        Тогда я совсем отчаялась и позвонила в квартиру напротив. Мне открыла женщина, которую я часто вижу в молочном магазине, но она меня не знает, потому что мы все живем в новом доме и не перезнакомились еще. Я очень обрадовалась, что мне открыла женщина, а не мужчина, потому что с женщиной легче говорить о таких вещах, и я ей на ухо сказала, что зайду на минутку, и она поняла, куда мне нужно, и спросила кто я, а я ей сказала, что живу напротив и часто вижу ее в молочном магазине, но не знакома с ней, потому что мы все живем в новом доме и еще не перезнакомились, а в это время по лестнице поднимался один симпатичный старичок с бородавкой на носу, которого я один раз видела, когда платила за квартиру, и женщина сказала этому старичку, что какие теперь пошли нахальные соседи, которые у себя в квартирах не следят за канализацией и бегают к чужим людям, а старичок покачал головой, и я думала, что умру от стыда, и помчалась вниз по лестнице, и мне уже все равно нужно было брать такси. Когда я Капе рассказала про этот случай, она сказала, что такое может случиться и в коммунальной квартире, потому что у
них, например, на одно место общего пользования приходится шестьдесят три жильца и вечно стоит очередь, но я ей возразила, что в нашем социалистическом обществе в таких случаях люди уступают очередь, потому что только в капиталистическом мире человек человеку волк, и все это оттого, что они живут в отдельных квартирах.
        Белые жуки
        Началом всему послужил знаменитый ураган Тапси.
        Он возник в низких широтах Тихого океана, прошел над Полинезией и Индокитаем и всей своей мощью обрушился на отроги Килиманджаро. Здесь и следует искать причину событий, которые впоследствии чуть не приняли трагический оборот.
        Горный обвал, вызванный ураганом, вскрыл гигантскую пещеру с полуразрушенным атомным реактором и останками того, что некогда могло быть лабораторией. Каменной лавиной был увлечен и странный сосуд из прозрачного материала, наполненный белыми крупинками, плававшими в розоватой жидкости.
        Вероятно, сосуд был стеклянным, так как при падении он разбился, а его содержимое было втянуто в огромный смерч, двигавшийся с колоссальной скоростью.
        Трудно установить причину, заставившую ураган резко повернуть на северо-восток. Во всяком случае, проходя над Западной Европой, ураган уже потерял первоначальную силу, и причиненные им разрушения были не особенно велики.
        Получилось так, что почти вся площадь Западной Европы была засеяна мельчайшими белыми крупинками из разбившегося сосуда. Через некоторое время на полях Франции были обнаружены неизвестные науке белые жуки, поедающие посевы. Удалось установить, что откладываемые ими в землю яйца через пять суток превращаются в личинки, живущие под землей и пожирающие корни растений. Через десять суток личинки, минуя состояние куколки превращались в белых жуков, ведущих наземный образ жизни.
        Известно, что широкая публика не читает журналов по энтомологии, и не удивительно поэтому, что статья французского энтомолога Жана Лефера, полная тревоги по поводу необычайной прожорливости жуков и личинок, а также быстрого темпа их размножения, прошла незамеченной.
        Вскоре белые жуки были обнаружены в Германии и в Норвегии. Уже через месяц все газеты мира были полны сообщений о странной разновидности саранчи, грозящей погубить урожай.
        Специальные комиссии, созданные правительствами многих государств, координировали свою деятельность по борьбе с таинственными жуками, но им ничего не удавалось сделать для их уничтожения.
        Борьба с ними осложнялась тем, что, во-первых, они были нечувствительны к ядохимикатам, применявшимся против вредителей, а во-вторых, трудностью обнаружения личинок, прятавшихся глубоко под землей.
        Вскоре в газетах появилось новое сенсационное сообщение: белые жуки, как показал тщательный анализ, проведенный Пастеровским институтом, не были живыми существами в полном смысле этого слова. Составлявшие их элементы не были ни сочетанием углеводородов, ни даже кремнийорганическими соединениями. Они представляли собой нечто вроде самовоспроизводящихся механизмов, обладающих подобием обмена веществ и использующих для этой цели органическую пищу. Впрочем, вскоре было установлено, что, кроме органической пищи, личинки используют и находящиеся в почве растворы солей различных металлов. Самым удивительным было то, что ни жуки, ни личинки не умирали естественной смертью. Кроме того, они выдерживали нагрев до шестисот градусов и продолжали жить при полном отсутствии пищи. При этом у них только приостанавливались процессы размножения.
        Решение перекопать все поля не принесло никаких результатов. Извлеченные на поверхность личинки снова ушли под землю.
        Жуки плодились с фантастической скоростью. Покончив с посевами, они принялись за скот. Перед человечеством вставала угроза голода.
        Жуков жгли напалмом, обстреливали ракетами, но количество их не уменьшалось, а увеличивалось. Сотни миллионов квадратных километров земной поверхности были покрыты белой копошащейся массой. Казалось, что вся техника конца двадцатого столетия бессильна против этого дьявольского наваждения.
        Однако самое худшее было еще впереди. Жуки начали штурм населенных пунктов. От их жертв не оставалось даже костей.
        На всем земном шаре было объявлено чрезвычайное положение.
        Решение пришло тогда, когда уже все казалось безнадежным.
        Сейчас невозможно выяснить, кому оно принадлежало.
        Было обнаружено, что движение жуков можно направлять при помощи электромагнитных полей. Специальные передвижные атомные электростанции, снабженные концентраторами поля, начали маневренную войну.
        Свыше трех лет продолжалось это фантастическое сражение, пока все жуки не были загнаны в Каспийское море, где их уничтожили гигантскими ультразвуковыми излучателями.
        До сих пор ученые Земли теряются в догадках относительно происхождения таинственных жуков. Многие считают, что это была тщательно подготовленная попытка уничтожить человечество для колонизации нашей планеты обитателями другого Мира. Эта точка зрения разделяется далеко не всеми. Известный кибернетик Топчинский полагает, что жуки были некогда завезены из Космоса для неизвестных нам целей. Вероятно, это произошло задолго до того, как на Земле появились наши предки.
        Следует добавить, что истинный виновник, обрушившейся на Землю беды, забывший двадцать миллионов лат тому назад на заправочной космической станции сосуд с белыми крупинками, предназначенными для уничтожения кристаллических форм жизни на планете Убра, порождающей вирусы, опасные для всего живого в Космосе, погиб при столкновении ракеты с метеоритом при пересечении орбиты Сатурна.
        Впрочем, он не мог предполагать, что изобретенные им жуки так легко приспособятся к органической пище.
        ПЕТЛЯ ГИСТЕРЕЗИСА
        Хранитель Времени был тощ, лыс и высокомерен. На его лице навсегда застыло выражение, какое бывает у внезапно разбуженного человека. Сейчас он с явным неодобрением глядел на мужчину лет тридцати, расположившегося в кресле напротив стола. Мощные контактные линзы из синеватого стекла придавали глазам незнакомца необычную голубизну и блеск. Это раздражало Хранителя, он не любил ничего необычного.
        Посетитель обернулся на звук открывшейся двери. При этом два блика - отражение света настольной лампы - вспыхнули на поверхности линз.
        Хранитель, не поворачивая головы, процедил:
        - Принесите мне заявление… э…
        - Курочкина, - подсказал посетитель, - Курочкина Леонтия Кондратьевича.
        - Курочкина, - кивнул Хранитель, - вот именно Курочкина. Я это и имел в виду.
        - Сию минуту! - Секретарша осторожно прикрыла за собой дверь.
        Курочкин вынул из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку.
        - Разрешите?
        Хранитель молча указал на пепельницу.
        - А вы?
        - Не курю.
        - Никогда не курили? - спросил Курочкин просто так, чтобы заполнить паузу.
        - Нет, дурацкая привычка!
        - Гм… - Гость поперхнулся дымом.
        Хранитель демонстративно уткнулся носом в какие-то бумаги. «Сухарь! - подумал Курочкин. - Заплесневевшая окаменелость. Мог бы быть повежливее с посетителями». Несколько минут он с преувеличенной сосредоточенностью пускал кольца.
        - Пожалуйста! - Секретарша положила на стол Хранителя синюю папку с надписью: «Л.К.Курочкин». - Больше ничего не нужно?
        - Нет, - ответил Хранитель, не поднимая головы. - Там, в приемной, еще кто-нибудь есть?
        - Старушка, которая приходила на прошлой неделе. Ее заявление у вас.
        - Экскурсия в двадцатый век?
        - Да.
        Хранитель поморщился, как будто у него внезапно заболел зуб.
        - Скажите, что сейчас ничего не можем сделать. Пусть наведается через месяц.
        - Она говорит… неуверенно начала секретарша.
        - Я знаю все, что она говорит, - раздраженно перебил Хранитель. - Объясните ей, что свидания с умершими родственниками Управление предоставляет только при наличии свободных мощностей. Кроме того, я занят. Вот тут, - он хлопнул ладонью по папке, - вот тут дела поважнее. Можете идти.
        Секретарша с любопытством взглянула на Курочкина и вышла.
        Хранитель открыл папку.
        - Итак, - сказал он, полистав несколько страниц, - вы просите разрешения отправиться в… э… в первый век?
        - Совершенно верно!
        - Но почему именно в первый?
        - Здесь же написано. Хранитель снова нахмурился:
        - Написано - это одно, а по инструкции полагается личная беседа. Сейчас, - он многозначительно взглянул на Курочкина… - вот сейчас мы и проверим, правильно ли вы все написали.
        Курочкин почувствовал, что допустил ошибку. Нельзя с самого начала восстанавливать против себя Хранителя. Нужно постараться увлечь его своей идеей.
        - Видите ли, - сказал он, стараясь придать своему голосу как можно больше задушевности, - я занимаюсь историей древнего христианства.
        - Чего?
        - Христианства. Одной из разновидностей религии, некогда очень распространенной на Земле. Вы, конечно, помните: инквизиция, Джордано Бруно, Галилей.
        - А-а-а, - протянул Хранитель, - как же, как же! Так, значит, все они жили в первом веке?
        - Не совсем так, - ответил ошарашенный Курочкин. - Просто в первом веке были заложены основы этого учения.
        - Джордано Бруно?
        - Нет, христианства.
        Некоторое время Хранитель сидел, постукивая пальцами о край стола. Чувствовалось, что он колеблется.
        - Так с кем именно вы хотите там повидаться? - прервал он, наконец, молчание.
        Курочкин вздрогнул. Только теперь, когда дело подошло к самому главному, ему стала ясна вся дерзость задуманного предприятия.
        - Собственно говоря, ни с кем определенно.
        - Как?! - выпучил глаза Хранитель. - Так какого черта?..
        - Вы меня не совсем правильно поняли! - Курочкин вскочил и подошел вплотную к столу. - Дело в том, что я поставил себе целью получить неопровержимые доказательства… ну, словом, собрать убедительный материал, опровергающий существование Иисуса Христа.
        - Чье существование?
        - Иисуса Христа. Это вымышленная личность, которую считают основоположником христианского учения.
        - Позвольте, - Хранитель нахмурил брови, отчего его лоб покрылся множеством мелких морщин. Как же так? Если тот, о ком вы говорите, никогда не существовал, то какие же можно собрать доказательства?
        - А почему бы и нет?
        - А потому и нет, что не существовал. Вот мы с вами сидим здесь в кабинете. Это факт, который можно доказать. А если б нас не было, то и доказывать нечего.
        - Однако же… - попытался возразить Курочкин.
        - Однако же вот вы ко мне пришли, - продолжал Хранитель. - Мы с вами беседуем согласно инструкции, тратим драгоценное время. Это тоже факт. А если бы вас не было, вы бы не пришли. Мог ли я в этом случае сказать, что вы не существуете? Я вас не знал бы, а может, в это время вы бы в другом кабинете сидели, а?
        - Позвольте, позвольте! - вскричал Курочкин. - Так же рассуждать нельзя, это софистика какая-то! Давайте подойдем к вопросу иначе.
        - Как же иначе? - усмехнулся Хранитель. - Иначе и рассуждать нельзя.
        - А вот как. - Курочкин снова достал сигарету и на этот раз закурил, не спрашивая разрешения. - Вот я к вам пришел и застал вас в кабинете. Так?
        - Так, - кивнул Хранитель.
        - Но могло бы быть и не так. Я бы вас не застал на месте.
        - Если б пришли в неприемное время, - согласился Хранитель. - У нас тут на этот счет строгий порядок.
        - Так вот, если вы существуете, то секретарша мне бы сказала, что вы просто вышли.
        - Так…
        - А если бы вас не было вообще, то она и знать бы о вас ничего не могла.
        - Вот вы и запутались, - ехидно сказал Хранитель. - Если б меня вообще не было, то и секретарши никакой не существовало бы. Зачем же секретарша, раз нет Хранителя?
        Курочкин отер платком потный лоб.
        - Неважно, - устало сказал он, - был бы другой Хранитель.
        - Ага! - Маленькие глазки Хранителя осветились торжеством. - Сами признали! Как же вы теперь будете доказывать, что Хранителя Времени не существует?
        - Поймите, - умоляюще сказал Курочкин, - поймите, что здесь совсем другой случай. Речь идет не о должности, а о конкретном лице. Есть евангелические предания, есть более или менее точные указания времени, к которым относятся события, описанные в этих преданиях.
        - Ну, и чего вам еще нужно?
        - Проверить их достоверность. Поговорить с людьми, которые жили в это время. Важно попасть именно в те годы. Ведь даже Иосиф Флавий…
        - Сколько дней? - перебил Хранитель.
        - Простите, я не совсем понял…
        - Сколько дней просите? Курочкин облегченно вздохнул.
        - Я думаю, дней десять, - произнес он просительным тоном. - Нужно побывать во многих местах, и, хотя размеры Палестины…
        - Пять дней.
        Хранитель открыл папку, что-то написал размашистым почерком и нагнулся к настольному микрофону:
        - Проведите к главному хронометристу на инструктаж!
        - Спасибо! - радостно сказал Курочкин. - Большое спасибо!
        - Только там без всяких таких штук, - назидательно произнес Хранитель, протягивая Курочкину папку. - Позволяете себе там черт знает что, а с нас тут потом спрашивают. И вообще воздерживайтесь.
        - От чего именно?
        - Сами должны понимать. Вот недавно один типчик в девятнадцатом веке произвел на свет своего прадедушку, знаете, какой скандал был?
        Курочкин прижал руки к груди, что, по-видимому, должно было изобразить его готовность строжайшим образом выполнять все правила, и пошел к двери.
        - Что ж вы сразу не сказали, что вас направил товарищ Флавий? - крикнул ему вдогонку Хранитель.

* * *
        В отличие от Хранителя Времени создатель наградил главного хронометриста таким количеством волос, что часть из них, не уместившаяся там, где ей положено, прозябала на ушах и даже на кончике носа. Это был милейший человек, излучавший доброжелательность и веселье.
        - Очень рад, очень рад! - сказал он, протягивая Курочкину руку. - Будем знакомы. Виссарион Никодимович Плевако.
        Курочкин тоже представился.
        - Решили попутешествовать? - спросил Виссарион Никодимович, жестом приглашая Курочкина занять место на диване.
        Курочкин сел и протянул Плевако синюю папку.
        - Пустое! - сказал тот, небрежно бросив папку на стол. - Формальности обождут! Куда же вы хотите отправиться?
        - В первый век.
        - Первый век! - Плевако мечтательно закрыл глаза. - Ах, первый век! Расцвет римской культуры, куртизанки, бои гладиаторов! Однако же у вас губа не дура!
        - Боюсь, что вы меня не совсем правильно поняли, - осторожно заметил Курочкин. - Я не собираюсь посещать Рим, моя цель - исторические исследования в Иудее.
        - Что?! - подскочил на стуле Плевако. - Вы отправляетесь в первый век и не хотите побывать в Риме? Странно!.. Хотя, - прибавил он, пожевав в раздумье губами, - может, вы и правы. Не стоит дразнить себя. Ведь на те несколько жалких сестерций, которые вам здесь дадут, не разгуляешься. Впрочем, - он понизил голос до шепота, - постарайтесь прихватить с собой несколько бутылок пшеничной. Огромный спрос во все эпохи. Только… - Плевако приложил палец к губам. - Надеюсь, вы понимаете?
        - Понимаю, - сказал Курочкин. - Однако мне хотелось бы знать, могу ли я рассчитывать на некоторую сумму для приобретения кое-каких материалов, представляющих огромную историческую ценность.
        - Например?
        - Ну хотя бы древних рукописей.
        - Ни в коем случае! Ни в коем случае! Это как раз то, от чего я должен вас предостеречь во время инструктажа.
        Лицо Курочкина выражало такое разочарование, что Плевако счел себя обязанным ободряюще улыбнуться.
        - Вы, наверное, первый раз отправляетесь в такое путешествие?
        Курочкин кивнул.
        - Понятно, - сказал Плевако. - И о петле гистерезиса ничего не слыхали?
        - Нет, не слышал.
        - Гм… Тогда, пожалуй, с этого и нужно начать. - Плевако взял со стола блокнот и, отыскав чистую страницу, изобразил на ней две жирные точки. Вот это, - сказал он, ткнув карандашом в одну из точек, - состояние мира в данный момент. Усваиваете?
        - Усваиваю, - соврал Курочкин. Ему не хотелось с места в карьер огорчать такого симпатичного инструктора.
        - Отлично! Вторая точка характеризует положение дел в той эпохе, которую вы собираетесь навестить. Согласны?
        Курочкин наклоном головы подтвердил свое согласие и с этим положением.
        - Тогда можно считать, - карандаш Плевако начертил прямую, соединяющую обе точки, - можно считать, что вероятность всех событий между данными интервалами времени лежит на этой прямой. Образно выражаясь, это тот путь, по которому вы отправитесь туда и вернетесь обратно. Теперь смотрите: предположим, там вы купили какую - то рукопись, пусть самую никчемную, и доставили ее сюда. Не правда ли?
        - Да, - сказал заинтересованный Курочкин, - и что же?
        - А то, что эту рукопись археологи могли разыскать, скажем, лет сто назад. - Плевако поставил крестик на прямой. - О ней были написаны научные труды, она хранится в каком-то музее и так далее. И вдруг, хлоп! Вы вернулись назад и притащили ее с собой Что это значит?
        - Минуточку! - сказал Курочкин. - Я сейчас соображу.
        - И соображать нечего. Вся цепь событий, сопутствовавших находке рукописи, полетела вверх тормашками, и сегодняшнее состояние мира изменилось. Пусть хоть вот настолько, - Плевако намалевал еще одну точку рядом с первой. - Как это называется?
        - Постойте! - Курочкин был явно обескуражен. Ему никогда не приходилось раньше думать о таких вещах.
        - А называется это петлей гистерезиса, - продолжал Плевако, соединяя линией крестик с новой точкой. - Вот здесь, внутри этой петли, существует некая неопределенность, от которой можно ожидать всяких пакостей. Ну как, убедились?
        - Убедился, - упавшим голосом сказал Курочкин. - Но что же вы рекомендуете делать? Ведь я должен доставить какие-то доказательства, а так, как вы говорите, то и шагу там ступить нельзя.
        - Можно ступить, - сказал Плевако. - Ступить можно, только нужно очень осмотрительно действовать. Вот поэтому мы категорически запрещаем ввозить туда оружие и ограничиваем путешественников валютой, а то, знаете ли, всякая блажь может прийти в голову. Один скупит и отпустит на волю рабов, другой пристрелит Чингисхана в цветущем возрасте, третий рукописи какие-нибудь приобретет, и так далее. Согласны?
        Курочкин был согласен, но от этого легче не стало, Экспедиция, которую он предвкушал с таким восторгом, поворачивалась к нему оборотной стороной.
        Ни оружия, ни денег в далекой от современной цивилизации эпохе… Плевако, видимо, угадал его мысли. Он встал со стула и сел на диван рядом с Курочкиным.
        - Ничего, ничего, - сказал он, положив руку ему на колено, - все не так страшно. Вашу личную безопасность мы гарантируем.
        - Как же вы можете ее гарантировать?
        - Очень просто. Что бы с вами ни случилось, обратно вы вернетесь живым и невредимым, это обеспечивается законом причинности. Петля гистерезиса не может быть больше некой предельной величины, иначе весь мир провалится в тартарары. Раз вы существуете в данный момент, значит существуете, независимо от того, как сложились дела в прошлом. Ясно?
        - Не совсем. А если меня там убьют?
        - Даже в этом случае, если не припутаются какие-нибудь особые обстоятельства. Вот в прошлом году был такой случай: один настырный старикашка, кажется палеонтолог, требовал отправить его в Юрский период. Куда он только не обращался! Ну, разрешили, а на следующий день его сожрал… этот… как его?.. - Плевако сложил ладони, приставил их ко рту и, выпучив глаза, изобразил захлопывающуюся пасть.
        - Неужели динозавр?! - дрожащим голосом спросил Курочкин.
        - Вот-вот, именно динозавр.
        - Ну и что же?
        - Ничего. В таких случаях решающее устройство должно было дать толчок назад на несколько минут до происшествия, а затем выдернуть путешественника, но вместо этого оно дернуло его вместе с динозавром, так сказать, во чреве.
        - Какой ужас! - воскликнул Курочкин. - Чем же это кончилось?
        - Динозавр оказался слишком большим, чтобы поместиться в камере хронопортации. Ошибка была исправлена автоматическим корректором, бросившим животное снова в прошлое, а старикашка был извлечен, но какой ценой?! Пришлось менять все катушки деполяризатора. Они не выдержали пиковой нагрузки.
        - Могло же быть хуже! - сказал потрясенный Курочкин.
        - Естественно, - согласился Плевако. - Мог перегореть главный трансформатор, там не такой уж большой запас мощности.
        Несколько минут оба молчали, инструктор и кандидат в путешественники, обдумывая возможные последствия этого происшествия.
        - Ну вот, - сказал Плевако, - теперь вы в общих чертах представляете себе технику дела. Все оказывается не таким уж сложным. Правда?
        - Да, - неуверенно ответил Курочкин, пытаясь представить себе, как его, в случае необходимости, будут дергать из пасти льва. - А каким же образом я вернусь назад?
        - Это уже не ваша забота. Все произойдет автоматически по истечении времени, если только вы не наделаете каких-нибудь глупостей, грозящих катастрофическим увеличением петли гистерезиса. В этом случае ваше пребывание в прошлом будет немедленно прервано. Кстати, на сколько дней вы получили разрешение?
        - Всего на пять дней, - сокрушенно сказал Курочкин. - Просто не представляю себе, как за это время можно выполнить всю программу.
        - А просили сколько?
        - Десять дней.
        - Святая простота! - усмехнулся Плевако. Нужно было просить месяц, получили бы десять дней. У нас всегда так. Ну ладно, теперь уже поздно что-нибудь предпринимать. Становитесь на весы.
        Курочкин шагнул на площадку весов. Стрелка над пультом счетной машины показала 75 килограммов.
        - Так! - Плевако набрал две цифры на табуляторе. - Какая дата?
        - Чего? - не понял Курочкин.
        - В когда точно хотите отправиться?
        - Тридцатый год нашей эры.
        - Тридцатый год, тридцатый год, - промурлыкал Плевако, нажимая клавиши.
        - Координаты?
        - Координаты? - Курочкин вынул карманный атлас. - Пожалуй, что-нибудь вроде тридцати двух градусов пятидесяти минут северной широты и… - Он нерешительно пошарил пальцем по карте. - И тридцати пяти градусов сорока минут восточной долготы. Да, пожалуй, так!
        - Какой долготы? - переспросил Плевако.
        - Восточной.
        - По Гринвичу или Пулкову?
        - Гринвичу.
        - Отлично! Координаты гарантируем с точностью до трех минут. В случае чего, придется там пешочком. Понятно?
        - Понятно.
        Плевако нажал красный клавиш сбоку машины и подхватил на лету выскочивший откуда-то картонный жетон, испещренный непонятными знаками.
        - Желаю успеха! - сказал он, протягивая жетон Курочкину. - Сейчас подниметесь на двенадцатый этаж, отдел пять, к товарищу Казановаку. Там вам подберут реквизит. А затем на первый этаж в сектор хронопортации. Жетон отдадите им. Вопросы есть?
        - Вопросов нет! - бодро ответил Курочкин.
        - Ну, тогда действуйте!

* * *
        Курочкин долго бродил по разветвляющимся коридорам, прежде чем увидел дверь с надписью:
        ...
        5-й отдел
        ВРЕМЕНА И НРАВЫ
        - Товарищ Казановак? - спросил он у человека, грустно рассматривающего какую-то тряпицу.
        Тот молча кивнул.
        - Меня сюда направили… - начал Курочкин.
        - Странно! - сказал Казановак. - Я никак не могу понять, почему все отделы могут работать ритмично, и только во «Времена и Нравы» сыпятся посетители, как в рог изобилия? И никто не хочет считаться с тем, что у Казановака не две головы, а всего лишь одна!
        Смущенный новой для него интерпретацией свойств рога изобилия, Курочкин не нашелся, что ответить. Между тем Казановак отвел от него взгляд и обратился к девице лет семнадцати, сидевшей в углу за пультом:
        - Маша! Какая же это набедренная повязка древнего полинезийца?! Это же плавки мужские безразмерные, двадцатый век. Пора уже немножко разбираться в таких вещах!
        - Разбираюсь не хуже вас! - дерзко ответила девица.
        - Как это вам нравится? - обратился Казановак непосредственно к Курочкину. - Нынешняя молодежь!
        Курочкин изобразил на своем лице сочувствие.
        - Попробуйте снова набрать индекс, - продолжал Казановак. - Тринадцать эм дробь четыреста тридцать один.
        - У меня не десять рук! - огрызнулась Маша. Вот наберу вам копье, потом займусь повязкой.
        По-видимому, дела, которые вершил отдел «Времена и Нравы», были под силу только мифическим десятируким, двуглавым существам. Однако не прошло и трех минут, как получивший и копье и повязку. Казановак снова обернулся в сторону Курочкина:
        - Чем могу служить?
        - Мне нужно подобрать реквизит.
        - Куда именно?
        - Иудея, первый век.
        На какую-то долю секунды в бесстрастных глазах Казановака мелькнула искорка одобрения. Он придвинул к себе лежавший на столе толстый фолиант и, послюнив палец, начал листать страницы.
        - Вот!
        Курочкин подошел к столу и взглянул через плечо Казановака на выцветший рисунок, изображавший человека в длинном лапсердаке, с ермолкой на голове, обутого в старинные штиблеты с резинками.
        - Ну как, смотрится? - самодовольно спросил Казановак.
        - Боюсь, что не совсем, - осторожно ответил Курочкин. - Мне кажется, что это… несколько более поздняя эпоха.
        - Ага! - Казановак снова послюнил палец. - Я уже знаю, что вам нужно. Полюбуйтесь!
        На этот раз на рассмотрение Курочкина был представлен наряд бухарского еврея. Однако и этот вариант был отвергнут.
        - Не понимаю! - В голосе Казановака прозвучала обида. - Какой же костюмчик вы себе в конце концов мыслите?
        - Что-нибудь… - Курочкин задумался. - Что-нибудь, так сказать, в библейском стиле. Ну, скажем, белая холщовая рубаха…
        - Холщовых нет, - сухо сказал Казановак, только синтетика.
        - Ну, пусть синтетика, - печально согласился Курочкин.
        - Еще что?
        - Дальше - хитон, тоже желательно белый.
        - Что такое хитон? - поинтересовалась Маша.
        - Хитон это… Как вам объяснить? Такое одеяние, похоже на плащ, только свободнее.
        После долгих поисков в одном из каталогов было обнаружено нечто белое с капюшоном, закрывающим лицо и снабженным прорезями для глаз.
        - Подходит?
        - Как будто подходит, - нерешительно подтвердил Курочкин.
        - Маша, набери!
        Маша набрала шифр, и лента транспортера доставила откуда-то снизу аккуратно перевязанный пакет.
        - Примерьте! - сказал Казановак, разрезая ножиком бечевку.
        Глаза, прикрытые контактными линзами, в обрамлении капюшона выглядели столь необычно, что Маша захохотала:
        - Ой, не могу! Умора!
        - Ничего смешного нет! - одернул ее Казановак. - Очень практичная одежда для тамошнего климата. И головного убора не нужно, защищает от солнечных лучей. Не хотите, можете откинуть на плечи. Хитончик - первый сорт, совсем новый. Наклейку разрешается сорвать.
        Курочкин нагнулся и отодрал от подола ярлык с надписью: «Театральные мастерские. Наряд кудесника. Размер 50, рост 3. 100 % нейлона».
        - Так… - Казановак оглядел его с ног до головы. - Какая обувь?
        - Сандалии.
        Выбор сандалий не представлял труда. По совету Маши остановились на толстых рубчатых подошвах из пластика, украшенных позолоченными ремешками.
        - Носочки свои оставите или подобрать? - спросил Казановак.
        - Нет, сандалии носят на босу ногу.
        - Кальсоны, трусы или плавки? - поинтересовалась Маша.
        - Не знаю, - растерянно сказал Курочкин. - Может быть, лучше набедренную повязку?
        - Можно и повязку. А вы умеете ее повязывать?
        - Тогда лучше плавки, - поспешно ответил Курочкин, устрашенный перспективой прохождения инструктажа у такой решительной особы.
        - Как хотите.
        - Переодевайтесь! - Казановак указал ему на кабину в глубине комнаты. - Свои вещички свяжите в узелок. Получите их после возвращения. Спустя несколько минут Курочкин вышел из примерочной во всем великолепии нового наряда.
        - Ну как? - спросил он, поворачиваясь кругом.
        - Впечатляет! - сказала Маша. - Если б я ночью такого увидела, честное слово, родила бы со страха.
        - Ну вот, - сказал Казановак, - теперь - индивидуальный пакет, и можете смело отправляться. - Он пошарил в ящике стола и извлек оттуда черную коробочку. - Получайте!
        - Что тут? - поинтересовался Курочкин.
        - Обычный набор. Шприц-ампула комплексного антибиотика, мазь от насекомых и одна ампула противошоковой сыворотки. На все случаи жизни. Теперь все!
        - Как все, а деньги? - спросил обескураженный Курочкин.
        - Какие еще деньги?
        - Полагаются же какие-то суточные, на самые необходимые расходы.
        - Суточные?
        Казановак почесал затылок и углубился в изучение какой-то книги. Он долго вычислял что-то на бумаге, рылся в ящике стола, сокрушенно вздыхал и снова писал на бумаге колонки цифр. Наконец, жестом ростовщика он выбросил на стол горсть монет.
        - Вот, получайте! На четыре дня - двадцать динариев.
        - Почему же на четыре?
        - День отбытия и день прибытия считаются за один день, - пояснил Казановак.
        Курочкин понятия не имел, что это за сумма.
        - Простите, - робко спросил он, - двадцать динариев - это много или мало? То есть я хотел спросить… в общем я не представляю себе…
        - Ну, копей царя Соломона вы на них не купите, но прокормиться хватит, - ответил Казановак, обнаружив при этом недюжинное знание экономической ситуации на Ближнем Востоке в эпоху римского владычества. - Все?
        - Еще две бутылки водки, - попросил Курочкин, вспомнив совет Плевако. - Если можно, то пшеничной.
        - Это еще зачем? Курочкин замялся:
        - Видите ли, - сказал он лживым голосом, - экипировка у меня очень легкая, а ночи там холодные.
        - Маша, одну бутылку!
        - Но почему одну? - вступил в пререкания Курочкин.
        - Не такие уж там холодные ночи, - резонно ответил Казановак. Расторопная Маша принесла и водку. Курочкин поднялся и растерянно оглянулся по сторонам.
        - Извините, еще один вопрос: а куда все это можно сложить?
        - Маша, достань чемодан!
        - Нет, нет! - поспешно возразил Курочкин. - Чемодан - это не та эпоха. Нельзя ли что-нибудь более подходящее?
        - Например?
        - Ну, хотя бы суму.
        - Суму? - Казановак придвинул к себе справочник. - Можно и суму. Предложенный ассортимент сумок охватывал весь диапазон от необъятных кожаных ридикюлей, какие некогда носили престарелые гувернантки, до современных сумочек для театра из ароматного пластика. Курочкин выбрал голубую прорезиненную сумку с длинным ремнем через плечо, украшенную шпилями зданий и надписью: «Аэрофлот». Ничего более подходящего не нашлось.
        - Теперь, кажется, все, - облегченно вздохнул он.
        - Постойте! - закричала Маша. - А грим? Вы что, с такой рожей в первый век собираетесь?
        - Маша! - Казановак укоризненно покачал головой. - Нельзя же так с клиентом.
        Однако все согласились, что грим действительно необходим. Казановак рекомендовал скромные пейсы, Маша настаивала на длинной прямоугольной ассирийской бороде, завитой красивыми колечками, но Курочкин решительно потребовал раздвоенную бородку и локоны, ниспадающие на плечи. Эти атрибуты мужской красоты больше гармонировали с его нарядом.
        Маша макнула кисть в какую-то банку, обильно смазала клеем лицо и голову Курочкина и пришлепнула пахнущие мышами парик и бороду.
        - Просто душка! - сказала она, отступив два шага назад.
        - А они… того… не отклеятся? - спросил Курочкин, выплевывая попавшие в рот волосы.
        - Можете не сомневаться! - усмехнулся Казановак. - Зубами не отдерете. Вернетесь, Маша отклеит.
        - Ну, спасибо! - Курочкин вскинул на плечо сумку и направился к двери.
        - Подождите! - остановил его Казановак. - А словари, разговорники не требуются?
        - Нет, - гордо ответил Курочкин. - Я в совершенстве владею арамейским и древнееврейским.
        - Тогда распишитесь за реквизит. Вот здесь и здесь, в двух экземплярах.

* * *
        - Ничего не забыли? - спросил лаборант, высунув голову через форточку, какой раньше отделяли кассиров от остальных представителей грешного человеческого рода.
        - Сейчас проверю. - Курочкин открыл сумку и в темноте нащупал пачку сигарет, зажигалку, индивидуальный пакет и бутылку. - Минуточку! - Он пошарил в поисках рассыпавшихся монет. - Кажется, все!
        - Тогда начинаем, лежите спокойно!
        До Курочкина донесся звук захлопнувшейся дверцы. На стене камеры зажглось множество разноцветных лампочек. Курочкин поудобнее устроился на гладкой холодной поверхности лежака. То ли от страха, то ли по другой причине, его начало мутить. Где-то над головой медленно и неуклонно нарастал хватающий за сердце свист. В бешеном ритме замигали лампочки. Вспыхнула надпись:
        ...
        СПОКОЙНО! НЕ ДВИГАТЬСЯ, ЗАКРЫТЬ ГЛАЗА!
        Лежак начал вибрировать выматывающей мелкой дрожью. Курочкин машинально прижал к себе сумку, и в этот момент что-то оглушительно грохнуло, рассыпалось треском, ослепило через закрытые веки фиолетовым светом и, перевернув на живот, бросило его в небытие…

* * *
        Курочкин открыл глаза и закашлялся от набившегося в рот песка. Приподнявшись на четвереньки, он огляделся по сторонам. Прямо перед ним расстилалась мертвая, выжженная солнцем пустыня. Слева, в отдалении - гряда гор, справа озеро. Несколько людей, казавшихся отсюда совсем маленькими, копошились на берегу.
        Курочкин встал на ноги, отряхнулся и, прихватив сумку, направился к озеру.
        Хождение в сандалиях на босу ногу по горячему песку оказалось куда более неприятным делом, чем это можно было себе представить, сидя в уютном помещении отдела «Времена и Нравы». Песок обжигал, набивался между ступнями и подошвами, прилипал к размякшим от жары ремешкам, отчего те сразу приобретали все свойства наждачного полотна.
        Курочкину пришлось несколько раз присаживаться, вытряхивать песок из сандалий и обтирать ноги полою хитона, раньше чем ему удалось добраться до более или менее твердого грунта на берегу.
        Его заметили. Весь облик человека в странном одеянии, с сумкой на плече, идущего журавлиным шагом, был столь необычен, что трое рыбаков, чинивших на берегу сеть, бросили работу и с интересом наблюдали за приближением незнакомца.
        - Уф! - Курочкин плюхнулся рядом с ними на песок и стащил с ног злополучные сандалии. - Ну и жарища!
        Поскольку эта фраза была произнесена по-русски, она не вызвала никакого отклика у рыбаков, продолжавших разглядывать экипировку путешественника во времени.
        Однако Курочкин не зря был представителем науки, ставящей радость познания выше личных неудобств.
        - Мир вам, добрые люди! - сказал он, переходя на древнееврейский, в надежде, что чисто библейский оборот речи несколько скрасит дефекты произношения. - Шолом алейхем!
        - Шолом! - хором ответили рыбаки.
        - Рыбку ловите? - спросил Курочкин, соображая, как же лучше завести с ними разговор на интересующую его тему.
        - Ловим, - подтвердил высокий, широкоплечий рыбак.
        - Как уловы? План выполняете?
        Рыбак ничего не ответил и занялся сетью.
        - Иаков! Иоанн! - обратился он к сыновьям. - Давай, а то дотемна не управимся!
        - Сейчас, отец! - ответил тот, кого звали Иаковом. - Видишь, с человеком разговариваем!
        - Ради бога, не обращайте на меня внимания, - смутился Курочкин. - Занимайтесь своим делом, а я просто так, рядышком посижу.
        - Ничего, подождет, - сказал Иоанн, - а то мы, сыновья Зеведеевы, и так притча во языцех, с утра до ночи вкалываем. А ты откуда сам?
        - Я?.. Гм… - Курочкин был совершенно не подготовлен к такому вопросу.
        - Я… в общем… из Назарета, - неожиданно выпалил он.
        - Из Назарета? - В голосе Иоанна звучало разочарование. - Знаю я Назарет. Ничего там нету хорошего. А это тоже в Назарете купил? - ткнул он пальцем в нейлоновый хитон.
        - Это? Нет, это в другом месте, далеко отсюда.
        - В Ерушалаиме?
        - Да.
        Иоанн пощупал ткань и присоединился к отцу. За ним неохотно поплелся Иаков. Курочкин глядел на лодки в озере, на покрытые виноградниками холмы и внезапно почувствовал страх. Невообразимая дистанция в два тысячелетия отделяла его от привычного мира, который казался сейчас таким заманчивым.
        Что ожидает его здесь, в полудикой рабовладельческой стране? Сумеет ли он найти общий язык с этими примитивными людьми? Стоила ли вообще вся затея связанного с нею риска? Он вспомнил про старичка, проглоченного динозавром.
        Кто знает, не ждут ли его самого еще более тяжкие испытания? Мало ли что может случиться? Побьют камнями, распнут на кресте. Бр-р-р! От одной мысли о таком конце его пробрала дрожь. Однако теперь уже поздно идти на попятный. Отпущенный Хранителем срок нужно использовать полностью.
        - Скажите, друзья, - обратился он к рыбакам, - не приходилось ли вам слышать о человека по имени Иисус?
        - Откуда он? - не поднимая головы, спросил Зеведей.
        - Из Назарета.
        - Твой земляк? - поинтересовался Иоанн.
        - Земляк, - неохотно подтвердил Курочкин. Он не мог себе простить, что выбрал для рождения такое одиозное место.
        - Чем занимается?
        - Проповедует.
        - Не слыхал, - сказал Зеведей.
        - Постой! - Иаков перекусил зубами бечевку и встал. - Кажется, Иуда рассказывал. В прошлом году ходил один такой, проповедовал.
        - Верно! - подтвердил Иоанн. - Говорил. Может, твой земляк и есть?
        Курочкина захлестнула радость удачи. Он и мечтать не мог, что его поиски так быстро увенчаются успехом, и хотя это в корне противоречило его научной концепции, в нем взыграл дух исследователя.
        - Иуда? - переспросил он дрожащим от волнения голосом. - Скажите, где я могу его увидеть. Поверьте, что его рассказ имеет огромное значение!
        - Для чего? - спросил Зеведей.
        - Для будущего. Две тысячи лет люди интересуются этим вопросом. Пожалуйста, сведите меня с этим человеком!
        - А вон он, - Иаков указал на лодку в озере, сети ставит. Может, к вечеру вернется.
        - Нет, - сказал Иоанн. - У них вчера улов хороший был, наверное, в Капернаум пойдут, праздновать.
        - Ну, сделайте одолжение! - Курочкин молитвенно сложил руки на груди. - Отвезите меня к нему, я заплачу.
        - Чего там платить! - Зеведей поднялся с песка. - Сейчас повезем сеть, можно дать крюк.
        - Спасибо! Огромное спасибо! Вы не представляете себе, какую услугу оказываете науке! - засуетился Курочкин, натягивая сандалии и морщась при этом от боли. - Вот проклятье! - Он с яростью отбросил рифленую подошву с золочеными ремешками. - Натерли, подлые, теперь жжет, как крапива! Придется босиком…
        Сунув под мышку сандалии и сумку, он направился к лодке, которую тащил в воду Зеведей.
        - Оставь здесь, - посоветовал Иаков. - И суму оставь, никто не возьмет, а то ненароком намочишь. Совет был вполне резонным. В лодке отсутствовали скамейки, а на дне плескалась вода. Курочкин вспомнил про единственную пачку сигарет, хранившуюся в сумке, и сложил свое имущество рядом с тряпьем рыбаков.
        - Ну, с богом!
        Иоанн оттолкнулся веслом и направил лодку на середину озера.
        - Эй, Иуда! - крикнул он, когда они поравнялись с небольшим челном, в котором сидели два рыбака. Тебя хочет видеть тут один… из Назарета!
        Курочкин поморщился. Кличка «назаретянин», видно, прочно пристала к нему. Впрочем, сейчас ему было не до этого.
        - А зачем? - спросил Иуда, приложив рупором ладони ко рту.
        - Да подгребите ближе! - нетерпеливо произнес Курочкин. - Не могу же я так, на расстоянии.
        Иоанн несколькими сильными взмахами весел подвел лодку к борту челна.
        - Он ищет проповедника, земляка. Вроде ты видел такого…
        - Видал, видал! - радостно закивал Иуда. - Вон и Фома видел, - указал он на своего напарника. Верно, Фома?
        - Как же! - сказал Фома. - Ходил тут один, проповедовал.
        - А как его звали? - спросил Курочкин, задыхаясь от волнения. - Не Иисус Христос?
        - Иисус? - переспросил Иуда. - Не, иначе как-то. Не помнишь, Фома?
        - Иоанн его звали, - сказал Фома. - Иоанн Предтеча, а не Иисус. Все заставлял мыться в речке. Скоро, говорит, мессия придет, а вы грязные, вонючие, вшивые, как вы перед лицом господа бога вашего такие предстанете?
        - Правильно говорил! - Курочкин втянул ноздрями воздух. Запахи, источаемые его собеседниками, мало походили на легендарные аравийские ароматы.
        - Правильно говорил ваш Иоанн, - повторил он, сожалея, что мазь от насекомых осталась в сумке на берегу. - Чему же он еще учил?
        - Все больше насчет мессии. А этот твой Иисус что проповедует?
        - Как вам сказать… - Курочкин замялся. - Ну, он в общем проповедовал любовь к ближнему, смирение в этом мире, чтобы заслужить вечное блаженство на небесах.
        - Блаженство! - усмехнулся Фома. - Богатому всюду блаженство, что на земле, что на небесах, а нищему везде худо. Дурак твой проповедник! Я б его и слушать не стал.
        Курочкина почему-то взяла обида.
        - Не такой уж дурак, - ответил он, задетый тоном Фомы. - Если бы он был дураком, за ним не пошли бы миллионы людей, лучшие умы человечества не спорили бы с церковниками о его учении. Нельзя все так упрощать. А насчет нищих, так он сказал: «Блаженны нищие, ибо их есть царствие небесное».
        - Это как же понимать? - спросил Иаков.
        - А очень просто. Он пояснял, что легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому человеку попасть в рай.
        - Вот это здорово! - хлопнул себя по ляжкам Иоанн. - Как, говоришь? В игольное ушко?! Ну, удружил! Да я б такого проповедника на руках носил, ноги бы ему мыл!
        Богатый опыт истории научного атеизма подсказал Курочкину, что его лекция об основах христианского учения воспринимается не совсем так, как следовало бы, и он попытался исправить положение.
        - Видите ли, - обратился он к Иоанну, - философия Христа очень реакционна. Она - порождение рабовладельческого строя. Отказ от борьбы за свои человеческие права приводил к узаконению взаимоотношений между рабом и его господином. Недаром Христос говорил: «Если тебя ударят по левой щеке, подставь правую».
        - Это еще почему? - спросил Зеведей. - Какой же болван будет подставлять другую щеку? Да я бы как размахнулся!
        - Непротивление злу, - пояснил Курочкин, один из краеугольных камней христианства. Считается, что человек, который не отвечает на зло злом, спасает тем самым свою душу. Немудрено, что ослепленные этим учением люди шли на смерть во имя господа бога.
        - На смерть? - усомнился Фома. - Ну уж это ты того… заврался!
        - Ничего не заврался! - запальчиво ответил Курочкин. - Сколько народа гибло на аренах Рима! Если не знаешь, так и не болтай по-пустому!
        - Зачем же они шли на смерть?
        - Затем, что во все времена человек не мог примириться с мыслью о бренности всего сущего, а Христос обещал каждому праведнику вечное блаженство, учил, что наше пребывание на земле - только подготовка к иной жизни там, на небесах.
        - Н-да! - сказал Иуда. - Дело того стоит! А чудеса он являл какие-нибудь, твой Христос?
        - Являл. Согласно преданиям, он воскрешал мертвых, превращал воду в вино, ходил по воде, как по суше, изгонял бесов, на него сходил святой дух.
        Все это, конечно, реминисценции других, более отдаленных верований.
        - Чего? - переспросил Иуда. - Как ты сказал? Риме…
        - Реминисценции.
        - А-а-а! Значит, из Рима?
        - Частично христианство восприняло некоторые элементы греческой и римской мифологии, частично египетского культа, но в основном оно сложилось под влиянием заветов Моисея, которые являются тоже не чем иным, как мистификацией, попыткой увести простой народ от…
        - А твой Христос чтит закон Моисея? - перебил Иаков.
        - Чтит.
        - Значит, праведный человек!
        Прошло еще не менее часа, прежде чем Курочкину удалось удовлетворить любопытство слушателей, забывших о том, что нужно ставить сети.
        Багровый диск солнца уже наполовину зашел за потемневшие вершины гор. Курочкин взглянул на запад, и два ярких огненных блика загорелись на его линзах. Сидевший напротив Иаков ахнул и отшатнулся. От резкого движения утлая ладья накренилась и зачерпнула бортом воду.
        С криком «Так я и знал!» Курочкин вскочил, но, запутавшись в балахоне, полетел вперед, боднул в живот Зеведея, пытавшегося выправить крен, и все оказались в воде.
        Леденящий ужас сковал не умеющего плавать Курочкина.
        Однако не зря Казановак комплектовал реквизит лучшими образцами швейной промышленности. Необъятный балахон из нейлоновой ткани надулся исполинским пузырем, поддерживая своего владельца в вертикальном положении.
        Вскоре, осмелевший от такого чудесного вмешательства судьбы, Курочкин даже начал размахивать руками и давать советы рыбакам; как совладать с лодкой, которая плавала вверх килем. В конце концов, подтянутый багром Фомы христов следопыт снова водрузился в лодку, направившуюся к берегу.
        В общем, все обошлось благополучно, если не считать потерянной сети, о которой больше всего горевал Зеведей.
        - Скажи, - спросил он, нахмурив брови, - если ты знал, что лодка перевернется, то почему не предупредил? Я бы переложил сеть к Иуде.
        - Я не знал, честное слово, не знал! - начал оправдываться Курочкин.
        - Ты же сам сказал, - вмешался Иоанн, - крикнул: «Так я и знал!»
        Курочкин взглянул на здоровенные кулаки рыбаков, и у него засосало под ложечкой.
        - Видишь ли, - дипломатично начал он, обдумывая тем временем какое-нибудь объяснение, - я не мог тебя предупредить.
        - Почему?
        - Потому что… потому что это тебе бог посылал испытание, - нахально вывернулся Курочкин, - испытывал тебя в беде.
        - Бог? - почесал в затылке Зеведей. Кажется, аргумент подействовал.
        - Бог! - подтвердил, совершенно обнаглев, Курочкин. - Он и меня испытывал. Я вот плавать не умею, но не возроптал, и он не дал мне утонуть.
        - Верно! - подтвердил Иаков. - Я сам видел, как этот назаретянин шел в воде и еще руками размахивал, а там знаешь как глубоко?
        - Гм… - Зеведей сокрушенно покачал головой и начал собирать сучья для костра.
        Солнце зашло, и с озера поднялся холодный ветер. У промокших рыбаков зуб на зуб не попадал. Один лишь Курочкин чувствовал себя более или менее сносно. Спасительная синтетическая ткань совершенно не намокла.
        Зеведей разжег костер и, приладив перед огнем сук, развесил на нем промокшую одежду. Его примеру последовали Иоанн и Иаков.
        - А ты чего?
        - Спасибо! - сказал Курочкин. - Я сухой.
        - Как это сухой? - Иоанн подошел к нему и пощупал балахон. - Верно, сухой! Как же так? Курочкин промолчал.
        - Нет, ты скажи, отчего ты не промок? - настаивал Иоанн. - Мы промокли, а ты нет. Ты что, из другого теста сделан?!
        - А если и из другого?! - раздраженно сказал Курочкин. Он все еще испытывал лихорадочное возбуждение от своего чудесного спасения. - Чего вы пристали?!
        - Так чудо же!
        Курочкину совсем не хотелось пускаться в объяснения. Запустив руку в сумку, он нащупал бутылку водки, отвинтил пробку и, сделав основательный глоток, протянул ее Иоанну.
        - На, лучше выпей!
        Тот поднес к огню бутылку и разочарованно крякнул:
        - Вода… Сейчас бы винца!
        - Пей! - усмехнулся Курочкин. - Увидишь, какая это вода. Иоанн глотнул, выпучил глаза и закашлялся.
        - Ну и ну! - сказал он, протягивая бутылку Иакову. - Попробуй!
        Иаков тоже хлебнул.
        - Эх, лучше старого тивериадского!
        Прикончил бутылку Зеведей.
        Вскоре подъехал челн с Фомой и Иудой. Они тоже присели у костра. После водки Курочкина потянуло в сон. Прикрыв глаза, он лежал, испытывая ни с чем не сравнимое ощущение счастливо миновавшей опасности.
        В отдалении о чем-то совещались рыбаки.
        - Это он! - взволнованно прошептал Иоанн. - Говорю вам, это он! По воде, как по суше, это раз, пророчествует - два, воду в вино превращает - три! Чего вам еще!
        - А взгляд светел и страшен, - добавил Иаков. И впрямь он, Мессия!
        Между тем слегка захмелевший Мессия сладко посапывал, повернувшись спиной к огню. Во сне он наносил с кафедры смертельный удар в солнечное сплетение отцам церкви. Никаких следов пребывания Иисуса Христа в этой крохотной стране не обнаруживалось.

* * *
        На следующее утро, чуть свет, Фома с Иудой отправились в Капернаум. Зеведей с сыновьями остались ждать пробуждения Курочкина. Тот, продрав глаза, попросил было чаю, но рыбаки о таком и не слыхали. Пришлось ограничиться глотком воды.
        За ночь натертые ноги распухли и покрылись струпьями. Ступая по горячему песку, Курочкин поминутно взвизгивал и чертыхался.
        Не оставалось ничего другого, как соорудить из весел подобие носилок, на которых Иоанн с Иаковом понесли Мессию, державшего в каждой руке по сандалии.
        Весть о новом проповеднике из Назарета распространилась по всему городу, и в синагоге, куда доставили Курочкина, уже собралась большая толпа любопытных. Его сразу засыпали вопросами.
        Не прошло и получаса, как Курочкин совершенно выбился из сил. Его мутило от голода, однако, судя по всему, о завтраке никто не помышлял.
        - Скажите, - спросил он, обводя взглядом присутствующих, - а перекусить у вас тут не найдется? Может, какой-нибудь буфетик есть?
        - Как же так? - спросил пожилой еврей, давно уже иронически поглядывавший на проповедника. - Разве ты не чтишь закон Моисея, запрещающий трапезы в храме? Или тебе еще нету тринадцати лет? Однако старому догматику не под силу было тягаться с кандидатом исторических наук.
        - А разве ты не знаешь, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? - ловко отпарировал эрудированный Курочкин. - Как он вошел в дом божий и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам. Осия, глава шесть, стих шестой, - добавил он без запинки.
        Блестящее знание материала принесло свои плоды Молодой служка, пощипав в нерешительности бородку, куда-то отлучился и вскоре вернулся с краюхой хлеба.
        Пока Курочкин, чавкая и глотая непрожеванные куски, утолял голод, толпа с интересом ждала, что разверзнутся небеса и гром поразит нечестивца.
        - Ну вот! Курочкин собрал с колен крошки и отправил их а рот. - Теперь можем продолжить нашу беседу. Так на чем мы остановились?
        - Насчет рабов и войн, - подсказал кто-то.
        - Совершенно верно! Рабовладение, так же как и войны, является варварским пережитком. Когда-нибудь человечество избавится от этих язв, и на земле наступит настоящий рай, не тот, о котором вам толкуют книжники и фарисеи, а подлинное равенство свободных людей, век счастья и изобилия.
        - А когда это будет? - спросил рыжий детина. Курочкин и тут не растерялся. Ему очень не хотелось огорошить слушателей огромным сроком в двадцать столетий.
        - Это зависит от нас с вами, - прибег он к обычному ораторскому приему. - Чем быстрее люди проведут необходимые социальные преобразования, тем скорее наступит счастливая жизнь.
        - А чего там будет? - не унимался рыжий.
        - Все будет. Построят большие удобные дома с холодной и горячей водой. Дров не нужно будет запасать, в каждой кухне будут такие горелки, чирк! И зажегся огонь.
        - Это что же, дух святой будет к ним сходить? - поинтересовался старый еврей.
        - Дух не дух, а газ.
        - Чего? - переспросил рыжий.
        - Ну газ, вроде воздуха, только горит. Слушатели недоверчиво молчали.
        - Это еще не все, - продолжал Курочкин. - Люди научатся летать по воздуху, и не только по воздуху, даже к звездам полетят.
        - Ух ты! - вздохнул кто-то. - Прямо на небо! Вот это да!
        - Будет побеждена старость, излечены все болезни, мертвых и то начнут оживлять.
        - А ты откуда знаешь? - снова задал вопрос рыжий. - Ты что, там был?
        Толпа заржала.
        - Правильно, Симон! - раздались голоса. - Так его! Пусть не врет, чего не знает!
        От громкого смеха, улюлюканья и насмешек кровь бросилась Курочкину в голову.
        - Ясно, был! - закричал он, стараясь перекрыть шум. - Если бы не был, не рассказывал бы!
        - Ша! - Старый еврей поднял руку, и гогот постепенно стих. - Значит, ты там был?
        - Был, - подтвердил Курочкин.
        - И знаешь, как болезни лечат?
        - Знаю.
        - Рабби! - обратился тот к скамье старейшин. Этот человек был в раю и знает, как лечить все болезни. Так почему бы ему не вылечить дочь нашего уважаемого Иаира, которая уже семь дней при смерти?
        Седой патриарх, восседавший на самом почетном месте, кивнул головой:
        - Да будет так!
        - Ну, это уже хамство! - возмутился Курочкин. - Нельзя каждое слово так буквально понимать, я же не врач, в конце концов!
        - Обманщик! Проходимец! Никакой он не пророк! Побить его камнями! - раздались голоса.
        Дело принимало скверный оборот.
        - Ладно, - сказал Курочкин, вскидывая на плечо сумку. - Я попробую, но в случае чего, вы все свидетели, что меня к этому принудили.
        В доме старого Иаира царила скорбь. Двери на улицу были распахнуты настежь, а сам хозяин в разодранной одежде, раскачиваясь, сидел на полу.
        Голова его была обильно посыпана пеплом. В углу голосили женщины.
        Рыжий Симон втолкнул Курочкина в комнату. Остальные толпились на улице, не решаясь войти.
        - Вот, привел целителя! Где твоя дочь?
        - Умерла моя дочь, мое солнышко! - запричитал Иаир. - Час назад отдала Ягве душу! - Он зачерпнул из кастрюли новую горсть пепла.
        - Неважно! - сказал Симон. - Этот пророк может воскрешать мертвых. Где она лежит?
        - Там! - Иаир указал рукой на закрытую дверь. - Там лежит моя голубка, моя бесценная Рахиль!
        - Иди! - Симон дал Курочкину легкий подзатыльник, отчего тот влетел в соседнюю комнату. - Иди, и только попробуй не воскресить!
        Курочкин прикрыл за собой дверь и в отчаянии опустился на низкую скамеечку возле кровати. Он с детства боялся мертвецов и сейчас не мог заставить себя поднять глаза, устремленные в пол.
        Симон сквозь щелку наблюдал за ним.
        «Кажется, влип! - подумал Курочкин. - Влип ни за грош! Дернула же меня нелегкая!»
        Прошло минут пять. Толпа на улице начала проявлять нетерпение.
        - Ну что там?! - кричали жаждавшие чудес. - Скоро он кончит?!
        - Сидит! - вел репортаж Симон. - Сидит и думает.
        - Чего еще думать?! Выволакивай его сюда, побьем камнями! - предложил кто-то.
        Курочкин почувствовал приближение смертного часа. Нужно было что-то предпринять, чтобы хоть немного отдалить страшный миг расплаты.
        - Эх, была не была! - Он закурил и дрожащей рукой откинул простыню, прикрывавшую тело на кровати.
        - Ой! - вскрикнул Симон, увидевший голубой огонек газовой зажигалки. -
        Дух святой! Дух святой, прямо к нему в руки, я сам видел!
        Толпа благоговейно затихла.
        Лежавшая на кровати девушка была очень хороша собой. Если бы не восковая бледность и сведенные в предсмертной судороге руки, ее можно было принять за спящую.
        Курочкину даже показалось, что веки покойницы слегка дрогнули, когда он нечаянно коснулся ее груди кончиком сигареты.
        Внезапно его осенило…

* * *
        Когда спустя несколько минут Курочкин вышел из комнаты, где лежала Рахиль, у него был совершенно измученный вид. Рукой, все еще сжимавшей пустую ампулу, он отирал холодный пот со лба.
        - Будет жить! - сказал он, в изнеможении опускаясь на пол. - Уже открыла глаза!
        - Врешь! - Симон заглянул в комнату и повалился в ноги Курочкину: - Рабби!! Прости мне мое неверие!
        - Бог простит! - усмехнулся Курочкин. Он уже начал осваивать новый лексикон.
        Субботний ужин в доме Иаира остался в памяти Курочкина приятным, хотя ивесьма смутным воспоминанием. Счастливый хозяин не жалел ни вина, ни яств.
        По случаю торжества жена Иаира вынула из заветного сундука серебряные подсвечники.
        Курочкин возлежал на почетном месте, с лихвой компенсируя вынужденный пост. Правда, от ночи, проведенной на берегу, у него разыгрался радикулит, а непривычка есть лежа вынуждала приподниматься, глотая каждый кусок. От такой гимнастики поясница болела еще больше.
        Воздав должное кулинарному искусству хозяйки и тивериадскому вину, Курочкин отвалился от стола и блаженно улыбнулся. Его потянуло проповедовать. Все присутствующие только этого и ждали. Начав с чудес науки, он, незаметно для себя, перешел к антивоенной пропаганде. При этом он так увлекся описанием мощи термоядерного оружия и грозящих бед от развязывания атомной войны, что у потрясенных слушателей появились слезы на глазах.
        - Скажи, - спросил дрожащим голосом Иаир, неужели Ягве даст уничтожить все сущее на земле?! Как же спастись?!
        - Не бойся, старик! - успокоил его уже совершенно пьяный Курочкин. - Выполняй, что я говорю, и будет полный порядок!
        Все хором начали уговаривать проповедника навсегда остаться в Капернауме, но тот настойчиво твердил, что утром должен отправиться в Ерушалаим, потому что, как он выразился, «Христос не может ждать».
        Утром Иоанн с Иаковом разбудили Курочкина, но тот долго не мог понять, чего от него хотят.
        - Ну вас к бесу! - бормотал он, дрыгая ногой и заворачиваясь с головой в простыню. - Ни в какой институт я не пойду, сегодня выходной.
        Верные своему долгу апостолы принуждены были стащить его на пол. Курочкин был совсем плох. Он морщился, рыгал и поминутно просил пить. Пришлось прибегнуть к испытанному средству, именуемому в просторечии «похмелкой».
        Вскоре перед домом Иаира выстроилась целая процессия Во главе ее были сыновья Зеведеевы, Иуда и Фома. Дальше, на подаренном Иаиром осле, восседал Курочкин с неизменной сумкой через плечо. Рядом находился новообращенный Симон, не спускавший восторженных глаз с Учителя. В отдалении толпилось множество любопытных, привлеченных этим великолепным зрелищем.
        Уже были сказаны все напутственные слова, и пышный кортеж двинулся по улицам Капернаума, привлекая все больше и больше народа.

* * *
        Слава Курочкина распространялась со скоростью пожара. Однако он сам, целиком поглощенный поисками Христа, оставался равнодушным к воздаваемым ему почестям.
        «Что ж, - рассуждал он, мерно покачиваясь на осле, - пока пусть будет так. Нужно завоевать доверие этих простых людей. Один проповедник ищет другого, такая ситуация им гораздо более понятна, чем появление пришельца из будущего».
        Толпы увечных, хромых и прокаженных выходили на дорогу, чтобы прикоснуться к его одежде.
        Тут обнаружились новые свойства великолепного хитона. От трения о шерсть осла нейлоновая ткань приобретала столь мощные электрические заряды, что жаждущие исцеления только морщились и уверяли, что на них нисходит благодать божья.
        Вскоре такое повышенное внимание к его особе все же начало тяготить Курочкина. Жадная до сенсаций толпа поминутно требовала чудес. Больше всего ему досаждали напоминания о манне небесной, которой бог некогда обильно снабжал евреев в пустыне. Нарастала опасность голодного бунта. Даже апостолы, и те начали роптать.
        В конце концов, пришлось пожертвовать двадцатью динариями, выданными Казановаком на текущие расходы.
        Отпущенных денег хватило только на семь хлебов и корзину вяленой рыбы. В одном начальник отдела «Времена и Нравы» оказался прав: финансовая мощь его подопечного далеко не дотягивала до покупки копей царя Соломона.
        Возвращавшийся с покупками Иоанн чуть не был растерзан голодной свитой, которая во мгновение ока расхитила все продовольствие. При этом ему еще надавали по шее.
        - Что делать, рабби?! - Иоанн был совсем растерян. - Эти люди требуют хлеба.
        - Считать, что они накормлены, - ответил Курочкин. - Больше денег нет! В одном из селений путь процессии преградили несколько гогочущих парней, которые тащили женщину в разодранной одежде.
        - Что вы с ней собираетесь делать? - спросил Курочкин.
        - Побить камнями. Это известная потаскуха Мария. Мы ее тут в канаве застукали.
        Чувствительный к женской красоте, Курочкин нахмурил брови.
        - Хорошо, - сказал он, не брезгая самым грубым плагиатом. - Пусть тот из вас, кто без греха, первый кинет в нее камнем.
        Демагогический трюк подействовал. Воинствующие моралисты неохотно разошлись. Только стоявшая в стороне девочка лет пяти подняла с дороги камень и запустила в осла. На этом инцидент был исчерпан. Теперь к свите Курочкина прибавилась еще и блудница.
        Недовольный этим Фома подошел к Учителю.
        - Скажи, рабби, - спросил он, - достойно ли таскать с собой шлюху? На кой она тебе?
        - А вот освобожусь немного, буду изгонять из нее бесов, - ответил тот, искоса поглядывая на хорошенькую грешницу.
        Так, в лето от сотворения мира 3790-е, в канун первого дня опресноков, Леонтий Кондратьевич Курочкин, кандидат исторических наук, сопровождаемый толпой ликующей черни, въехал верхом на осле в священный город Ерушалаим.
        - Кто это? - спросила женщина с кувшином на голове у старого нищего, подпиравшего спиной кладбищенскую стену.
        - Се грядет царь иудейский! - прошамкал безумный старик.

* * *
        В Нижнем городе процессия остановилась. Симон и Фома предлагали сразу же отправиться в Храм, но измученный жарою Курочкин наотрез отказался идти дальше.
        Он прилег в садике под смоковницей и заявил, что до вечера никуда не двинется.
        Верующие разбрелись кто куда в поисках пропитания. Нужно было подумать о пище телесной и проповеднику с апостолами. После недолгого совещания решили послать Иуду на базар, продавать осла. Иоанн с Иаковом пошли на улицу Горшечников, где, по их словам, жила сестра Зеведея, у которой они надеялись занять несколько динариев.
        Курочкин перетянул живот взятой у Фомы веревкой и, подложив под голову сумку, уснул натощак.
        Иуде повезло. Не прошел он и трех кварталов, как следовавший за ним по пятам человек остановил его и осведомился, не продается ли осел. Иуда сказал, что продается, и, не зная, как котируются на рынке ослы, заломил несуразную цену в двадцать пять сребреников.
        К его удивлению, покупатель не только сразу согласился, но и обещал еще скрепить сделку кувшином вина. Простодушный апостол заколебался. Ему совсем не хотелось продешевить. Почесав затылок, он пояснил, что это осел не простой, что на нем ехал не кто иной как знаменитый проповедник из Назарета, и что расставаться за двадцать пять сребреников с таким великолепным кротким животным, на которого несомненно тоже сошла крупица благодати божьей, просто грех.
        Покупатель прибавил цену. После яростного торга, во время которого не раз кидалась шапка на землю, воздевались руки к небу и призывался в свидетели Ягве, ударили по рукам на тридцати сребрениках.
        Получив деньги, Иуда передал осла его законному владельцу, и коммерсанты отправились в погребок обмыть покупку.
        По дороге новый знакомый рассказал, что служит домоправителем у первосвященника Киафы и приобрел осла по его личному приказанию.
        - Зачем же ему осел? - удивился Иуда. - Разве у него в конюшне мало лошадей?
        - Полно! - ответил домоправитель. - Полно лошадей, однако первосвященник очень любит ослов. Просто мимо пройти не может спокойно.
        - Чудесны дела твои, господи! - Иуда вздохнул. - На что только люди не тратят деньги!
        Уже было выпито по второй, когда управитель осторожно спросил:
        - А этот твой проповедник, он действительно святой человек?
        - Святой! - Иуда выплюнул косточку маслины и потянулся к кувшину. - Ты себе не можешь представить, какой он святой!
        - И чему же он учит? - поинтересовался управитель, наполняя кружку собеседника до краев.
        - Всему учит, сразу и не упомнишь.
        - Например?
        - Все больше насчет рабов и богатых. Нельзя, говорит, иметь рабов, а то не попадешь в царствие небесное.
        - Неужели?
        - Определенно! - Иуда отпил большой глоток. А богатые у Ягве будут, вместо верблюдов, грузы возить. В наказанье он их будет прогонять сквозь игольное ушко.
        - Это когда же?
        - А вот скоро конец света настанет, появится ангел такой… термо… термо… не помню, как звать, только помню, что как ахнет! Все сожжет на земле, а спасутся только те, кто подставляет левую щеку, когда бьют по правой.
        - Интересно твой пророк проповедует.
        - А ты думал?! Он и мертвых воскрешать может. Вот в субботу девицу одну, дочь Иаира, знаешь как сделал? В лучшем виде!
        - Так… А правду говорят, что он царь иудейский?
        - А как же! Это такая голова! Кому же еще быть царем, как не ему?
        Распрощавшись с управителем и заверив его в вечной дружбе. Иуда направился на свидание с Курочкиным. После выгодно заключенной сделки его просто распирало от гордости за свои коммерческие способности. Он заговаривал с прохожими и несколько раз останавливался у лавок, из которых бойкие молодые люди выносили товары.
        Он было решил купить мешок муки, но от него только отмахнулись:
        - Не знаешь разве, что конец света наступает? Кому теперь нужны твои деньги?!
        - Деньги - всегда деньги, - резонно ответил Иуда и зашагал к садику, где его ждали товарищи.
        На улице Ткачей ему попался навстречу вооруженный конвой под предводительством его нового знакомого, окруживший связанного по рукам Курочкина.

* * *
        Первосвященник Киафа с утра был в скверном настроении. Вчера у него состоялся пренеприятный разговор с Понтием Пилатом. Рим требовал денег. Предложенный прокуратором новый налог на оливковое масло грозил вызвать волнения по всей стране, наводненной всевозможными лжепророками, которые подбивали народ на вооруженное восстание.
        Какие-то люди, прибывшие неизвестно откуда в Ерушалаим, громили лавки, ссылаясь на приближение Страшного Суда.
        А тут еще этот проповедник, именующий себя царем иудейским! Коварный Тиберий только и ждал чего-нибудь в этом роде, чтобы бросить в Иудею свои легионы и навсегда покончить с жалкими крохами свободы, которые его предшественник оставил сынам Израиля.
        Открылась дверь, и вошел управитель.
        - Ну как? - спросил Киафа.
        - Привел. Пришлось связать, он никак не давался в руки. Прикажешь ввести?
        - Подожди! - Киафа задумался. Пожалуй, было бы непростительным легкомыслием допрашивать самозванца в собственном доме. Слухи дойдут до Рима, и неизвестно, как их там истолкуют. - Вот что, отведи-ка его к Анне, - сказал он, решив, что лучше подставить под удар тестя, чем рисковать самому.
        - Слушаюсь!
        - И пошли к бен Зарху и Гур Арию, пусть тоже придут туда.
        Киафе не хотелось созывать Синедрион. При одной мысли о бесконечных дебатах, которые поднимут эти семьдесят человек, ему стало тошно. Кроме того, не имело смысла предавать все дело столь широкой огласке.
        - Иди! Скажи Анне, что я велел меня ждать.

* * *
        Когда связанного Курочкина вволокли в покои, где собрались сливки иудейских богословов, он был вне себя от ярости.
        - Что это за штуки? - заорал он, обращаясь к Киафе, в котором угадал главного. - Имейте в виду, что такое самоуправство не пройдет вам даром!
        - Ах, так ты разговариваешь с первосвященником?! - Управитель отвесил ему увесистую затрещину. - Я тебя научу, как обращаться к старшим!
        От второй пощечины у Курочкина все поплыло перед глазами. Желая спасти кровоточащую щеку от третьей, он повернулся к управителю другим боком.
        - Смотри! - закричал тот Киафе. - Его бьют по щеке, а он подставляет другую! Вот этому он учит народ!
        - На моем месте ты бы и не то подставил, дубина! - пробурчал Курочкин. - Тоже мне философ нашелся! Толстовец!
        Допрос начал Киафа:
        - Кто ты такой?
        Курочкин взглянул на судей. В этот раз перед ним были не простодушные рыбаки и землепашцы, а искушенные в софистике священники. Ему стало ясно, что пора открывать карты.
        - Я прибыл сюда с научной миссией, - начал он, совершенно не представляя себе, как растолковать этим людям свое чудесное появление в их мире. - Дело в том, что Иисус Христос, которого якобы вы собирались распять…
        - Что он говорит? - поинтересовался глуховатый Ицхак бен Зарх, приложив ладонь к уху.
        - Утверждает, что он мессия по имени Иисус Христос, - пояснил Киафа.
        - «Кто дерзнет сказать слово от имени моего, а я не повелел ему говорить, тот да умрет». Второзаконие, глава восемнадцатая, стих двадцатый, - пробормотал бен Зарх.
        - Значит, ты не рожден женщиной? - задал новый вопрос Киафа.
        - С чего ты это взял? - усмехнулся Курочкин. - Я такой же сын человеческий, как и все.
        - Чтишь ли ты субботу?
        - Там, откуда я прибыл, два выходных в неделю. По субботам мы тоже не работаем.
        - Что же это за царство такое?
        - Как вам объяснить? Во всяком случае, оно не имеет отношения к миру, в котором вы живете.
        - Что? - переспросил бен Зарх.
        - Говорит, что его царство не от мира сего. Как же ты сюда попал?
        - Ну, технику этого дела я вам рассказать не могу. Это знают только те, кто меня сюда перенес.
        - Кто же это? Ангелы небесные?
        Курочкин не ответил. Киафа поглядел на собравшихся.
        - Еще вопросы есть?
        Слово взял Иосиф Гур Арий.
        - Скажи, как же ты чтишь субботу, если в этот день ты занимался врачеванием?
        - А что же, по-вашему, лучше, чтобы человек умер в субботу? - задал в свою очередь вопрос Курочкин. - У нас, например, считают, что суббота для человека, а не человек для субботы.
        Допрос снова перешел к Киафе.
        - Называл ли ты себя царем иудейским?
        - Вот еще новость! - Курочкин снова пришел в раздражение. - Глупее ты ничего не придумаешь?!
        Управитель дал ему новую затрещину.
        - Ах так?! - взревел Курочкин. - При таких методах следствия я вообще отказываюсь отвечать на вопросы!
        - Уведите его! - приказал Киафа.

* * *
        Понтий Пилат беседовал в претории с гостем, прибывшим из Александрии. Брат жены прокуратора Гай Прокулл, историк, астроном и врач, приехал в Ерушалаим, чтобы познакомиться с древними рукописями, находившимися в Храме.
        Прислуживавшие за столом рабы собрали остатки еды и удалились, оставив только амфоры с вином. Теперь, когда не нужно было опасаться любопытных ушей, беседа потекла свободней.
        - Мне сказала Клавдия, что ты хочешь просить императора о переводе в Рим. Чем это вызвано? - спросил Прокулл.
        Пилат пожал плечами.
        - Многими причинами, - ответил он после небольшой паузы. - Пребывание в этой проклятой стране подобно жизни на вулкане, сегодня не знаешь, что будет завтра. Они только и ждут, чтобы всадить нож в спину.
        - Однако же власть прокуратора…
        - Одна видимость. Когда я подавляю восстание, всю славу приписывает себе Люций Вителлий, когда же пытаюсь найти с иудеями общий язык, он шлет гонцов в Рим с доносами на меня. Собирать подати становится все труднее. Мытарей попросту избивают на дорогах, а то и отнимают деньги. Недоимки растут, и этим ловко пользуется Вителлий, который уже давно хочет посадить на мое место кого-нибудь из своих людей.
        - И все же… - начал Прокулл, но закончить ему не удалось. Помешал рев толпы под окнами.
        - Вот, полюбуйся! - сказал Пилат, подойдя к окну. - Ни днем, ни ночью нет покоя. Ничего не поделаешь, придется выйти к ним, такова доля прокуратора. Пойдем со мной, увидишь сам, почему я хочу просить о переводе в Рим.
        Толпа неистовствовала.
        - Распни его! - орали, увидев Пилата, те, кто еще недавно целовал у Курочкина подол хитона. Распятие на кресте было для них куда более увлекательным мероприятием, чем любые проповеди, которыми они и без тогобыли сыты по горло.
        - Распни!!
        - В чем вы обвиняете этого человека? - спросил Пилат, взглянув на окровавленного Курочкина, который стоял, потупя голову.
        Вперед выступил Киафа.
        - Это наглый обманщик, святотатец и подстрекатель!
        - Правда ли то, в чем тебя обвиняют?
        Мягкий, снисходительный тон Пилата ободрил совсем было отчаявшегося Курочкина.
        - Это страшная ошибка, - сказал он, глядя с надеждой на прокуратора, - меня принимают тут не за того, кто я есть на самом деле. Вы, как человек интеллигентный, не можете в этом не разобраться!
        - Кто же ты есть?
        - Ученый. Только цепь нелепейших событий…
        - Хорошо! - прервал его Пилат. - Прошу, - обратился он к Прокуллу, - выясни, действительно ли этот человек ученый.
        Прокулл подошел к Курочкину.
        - Скажи, какие события предвещает прохождение звезды Гнева вблизи Скорпиона, опаленного огнем Жертвенника?
        Курочкин молчал.
        - Ну что ж, - усмехнулся Прокулл, - этого ты можешь и не знать. Тогда вспомни, сколько органов насчитывается в человеческом теле?
        Однако и на второй вопрос Курочкин не мог ответить.
        - Вот как?! - нахмурился Прокулл. - Принесите мне амфору. Амфора была доставлена. Прокулл поднес ее к лицу Курочкина.
        - Как ты определишь, сколько вина можно влить в этот сосуд?
        - Основание… на… полуудвоенную высоту… - забормотал тот. Как всякий гуманитарий, он плохо помнил такие вещи.
        - Этот человек - круглый невежда, - обратился Прокулл к Пилату, - однако невежество еще не может служить причиной для казни на кресте. На твоем месте я бы его публично высек и отпустил с миром.
        - Нет, распни его! - опять забесновалась толпа.
        Курочкина вновь охватило отчаяние.
        - Все эти вопросы не по моей специальности! закричал он, адресуясь непосредственно к Пилату. - Я же историк!
        - Историк? - переспросил Прокулл. - Я тоже историк. Может быть, ты мне напомнишь, как была укреплена Атлантида от вторжения врагов?
        - Я не занимался Атлантидой. Мои изыскания посвящены другой эпохе.
        - Какой же?
        - Первому веку.
        - Прости, я не понял, - вежливо сказал Прокулл. - О каком веке ты говоришь?
        - Ну, о нынешнем времени.
        - А-а-а! Значит, ты составляешь описание событий, которые произошли совсем недавно?
        - Совершенно верно! - обрадовался Курочкин. - Вот об этом я вам и толкую!
        Прокулл задумался.
        - Хорошо, - сказал он, подмигнув Пилату, - скажи, сколько легионов, по скольку воинов в каждом имел Цезарь Гай Юлий во время первого похода на Галлию?
        Курочкин мучительно пытался вспомнить лекции по истории Рима. От непосильного напряжения у него на лбу выступили крупные капли пота.
        - Хватит! - сказал Пилат. - И без того видно, что он никогда ничему не учился. В чем вы его еще обвиняете?
        Киафа снова выступил вперед.
        - Он подбивал народ на неповиновение Риму, объявил себя царем иудейским.
        Прокуратор поморщился. Дело оказывалось куда более серьезным, чем он предполагал вначале.
        - Это правда? - спросил он Курочкина.
        - Ложь! Чистейшая ложь, пусть представит свидетелей!
        - Почему ты веришь ему, в не веришь мне?! - заорал Киафа. - Я как-никак первосвященник, а он проходимец, бродячий проповедник, нищий!
        Пилат развел руками.
        - Такое обвинение должно быть подтверждено свидетелями.
        - Вот как?! - Киафа в ярости заскрежетал зубами. - Я вижу, здесь правосудия не добьешься, придется обратиться к Вителлию!
        Удар был рассчитан точно. Меньше всего Пилату хотелось впутывать сюда правителя Сирии.
        - Возьмите этого человека! - приказал он страже, отводя взгляд от умоляющих глаз Курочкина.

* * *
        Иуда провел ночь у ворот претории. Он следовал за Курочкиным к дому Киафы, торчал под окнами у Анны и сопровождал процессию к резиденции прокуратора. Однако ему так и не удалось ни разу пробиться сквозь толпу к Учителю.
        В конце концов, выпитое вино, волнения этого дня и усталость совсем сморили Иуду. Он устроился в придорожной канаве и уснул.
        Проснулся он от жарких лучей солнца, припекавших голову. Иуда потянулся, подергал себя за бороду, чтобы придать ей более респектабельный вид, и пошел во двор претории, надеясь что-нибудь разузнать.
        В тени, отбрасываемой стеной здания, сидел здоровенный легионер и чистил мелом меч.
        - Пошел, пошел отсюда! - приветствовал он апостола. - У нас тут не подают!
        Смирив гордыню при виде меча, Иуда почтительно изложил легионеру свое дело.
        - Эге! - сказал тот. - Поздно же ты о нем вспомнил! Теперь он уже… -
        Легионер заржал и красочно воспроизвел позу, которая впоследствии надолго вошла в обиход как символ искупления первородного греха.
        Потрясенный Иуда кинулся бегом к Лобному месту…

* * *
        На вершине холма стояло три креста. У среднего, с надписью «Царь иудейский», распростершись ниц, лежал плачущий Симон.
        Иуда плюхнулся рядом с ним.
        - Рабби!!
        - Совсем слаб твой рабби, - сказал один из стражников, рассматривая снятые с Курочкина доспехи. - Еще и приколотить как следует не успели, а он сразу того… - стражник закатил глаза, - преставился!
        - Со страха, что ли? - сказал второй стражник, доставая игральные кости. - Так как, разыграем?
        - Давай!
        Иуда взглянул на сморщенное в смертной муке бледное лицо Учителя и громко заголосил.
        - Ишь, убивается! - сказал стражник. - Верно, родственничек?
        - Послушайте! - Иуда встал и молитвенно сложил руки. - Он уже все равно умер, позвольте нам его похоронить.
        - Нельзя. До вечера не положено снимать.
        - Ну, пожалуйста! Вот, возьмите все, только разрешите! - Иуда высыпал перед ними на землю деньги, вырученные за осла.
        - Разрешить, что ли? - спросил один из стражников.
        - А может, он и не умер еще вовсе? - Второй служивый подошел к кресту и ткнул копьем в бок Курочкина. - Пожалуй, помер, не дернулся даже. Забирай своего родственничка!
        Между тем остальные продолжали рассматривать хитон.
        - Справная вещь! - похвастал счастливчик, на которого пал выигрыш. - Сносу не будет!
        Потрясенные смертью Учителя, апостолы торопливо снимали его с креста.
        Когда неловкий Иуда стал отдирать гвозди от ног, Курочкин приоткрыл глаза и застонал.
        - Видишь?! - шепнул Иуда на ухо Симону. - Живой!
        - Тише! - Симон оглянулся на стражников. - Тут поблизости пещера есть, тащи, пока не увидели!
        Стражники ничего не заметили. Они были целиком поглощены дележом свалившихся с неба тридцати сребреников.
        Оставив Курочкина в пещере на попечении верного Симона, Иуда помчался сообщить радостную весть прочим апостолам.
        Курочкин не приходил в сознание.
        В бреду он принимал Симона за своего аспиранта, оставленного в двадцать первом веке, но обращался к нему на древнееврейском языке.
        - Петя! Петр! Я вернусь, обязательно вернусь, не может же Хранитель оказаться такой скотиной! Поручаю тебе, в случае чего…
        Пять суток, отпущенных Хранителем, истекли. Где-то, в подвале двадцатиэтажного здания мигнул зеленый глазок индикатора. Бесшумно включились релейные цепи. Дьявольский вихрь причин и следствий, рождений и смертей, нелепостей и закономерностей окутал распростертое на каменном полу тело, озарил пещеру сиянием электрических разрядов и, как пробку со дна океана, вытолкнул Курочкина назад в далекое, но неизбежное будущее.
        - Мессия!! - Ослепленные чудесным видением, Иоанн, Иаков, Иуда и Фома стояли у входа в пещеру.
        - Вознесся! - Симон поднял руки к небу. - Вознесся, но вернется! Он меня нарек Петром и оставил своим наместником!
        Апостолы смиренно пали на колени.

* * *
        Между тем Курочкин уже лежал в одних плавках на диване гостеприимного заведения Казановака. Его лицо и лоб были обложены тряпками, смоченными в растворителе.
        - Ну, как попутешествовали? - спросила Маша, осторожно отдирая край бороды.
        - Ничего.
        - Может, вы у нас докладик сделаете? - поинтересовался Казановак. - Тут многие из персонала проявляют любознательность насчет той жизни.
        - Не знаю… Во всяком случае не сейчас. Собранные мною факты требуют еще тщательной обработки, тем более, что, как выяснилось, евангелисты толковали их очень превратно.
        - Что ж, конь о четырех ногах и тот ошибается, - философски заметил Казановак. Он вздохнул и, тщательно расправив копирку, приступил к составлению акта на недостачу реквизита.
        - Что там носят? - спросила Маша. - Длинное или короткое?
        - Длинное.
        - Ну вот, говорила Нинке, что нужно шить подлиннее! Ой! Что это у вас?!
        - Она ткнула пальцем в затянувшиеся розовой кожицей раны на запястьях. И здесь, и здесь, и бок разодран! Вас что, там били?
        - Нет, вероятно, поранился в пути. - Казановак перевернул лист.
        - Так как написать причину недостачи?
        - Напишите, петля гистерезиса, - ответил уже поднаторевший в терминологии Курочкин.
        ЛАВКА СНОВИДЕНИЙ
        Земля не отвечает на позывные
        Звездолет Первой Межгалактической Экспедиции вновь вошел в пределы Солнечной Системы.
        - Не понимаю, в чем дело, - сказал Навигатор, входя в салон, - Земля не отвечает на наши позывные. Не может быть, чтобы за пять тысяч лет они разучились принимать радиосигналы.
        Биолог весело рассмеялся.
        - Начинаются сюрпризы. Вероятно, просто этот вид связи на Земле давно сдали в архив.
        Навигатор не отвечает. Присев на корточки, он что-то ищет в буфете.
        - Есть! Давайте, мальчики, выпьем за здоровье нашей старушки Земли!
        Янтарная жидкость светится в хрустальных бокалах.
        - Пять тысяч лет, - мечтательно повторяет Биолог. - Страшно подумать, что за это время произошло на Земле. Ведь мы, по сравнению с ними, дикари, почти первобытные люди.
        Инженер берет в руки бокал.
        - Ерунда! У нас с ними быстро найдется общий язык. Какое счастье, что мы возвращаемся совсем молодыми. Эти анабиозные ванны - отличная выдумка! Странно, - говорит он после небольшой паузы. - С тех пор как выяснилось, что никакой жизни в космосе больше нет, я полон гордости. Шутка ли: моя планета - исключение из правил, колыбель величайшего парадокса во вселенной, а я сам - живое существо, явление, лежащее за пределами вероятного.
        Мелодично звенят поднятые бокалы.
        - Что ты собираешься делать после возвращения? - спрашивает Биолог.
        - Год отпуска. Горячий песок на пляжах, настоящие закаты, шум прибоя, родной воздух, и апельсины, я зверски соскучился по апельсинам.
        - Девушки, - добавляет Навигатор. - Не забудьте про девушек. Трое холостяков, прорвавшихся сквозь тьму веков, - это же для них сенсация!
        - Вам хорошо! - вздыхает Биолог. - Вышли из корабля и - в отпуск, а мне придется отдуваться за всех. Десятка два докладов во всяких академиях о том, что, мол, обшарив две галактики, и так далее. Бесконечные вопросы. Представляю себе какого-нибудь седовласого академика семидесятого столетия: очки на носу и гневно поднятый перст. «Отвечайте, молодой человек, как это, по вашему мнению, появилась жизнь на Земле, если ее нигде больше не существует?»
        - Они, наверное, уже все сами знают, - говорит, поднимаясь, Навигатор. - Пойду попробую вызвать Землю на световых частотах.
        Инженер потягивается в кресле.
        - Откровенно говоря, мне наплевать на все эти галактики. Меня вполне устраивает жизнь на моей родной планете, замечательная земная жизнь!
        Бил… бип… бип… интервал… бип… бип… бип…
        - Ясно, почему они не отвечают, - говорит инженер, отходя от спектрографа, - у нее нет атмосферы… …Звездолет заканчивает первый виток над поверхностью планеты.
        Навигатор подходит к шкафу со скафандрами.
        - Разведывательную ракету! Вы остаетесь на корабле. Проходит несколько томительных часов, прежде чем на щите уравнительной камеры вспыхивает зеленый сигнал.
        Медленно передвигая ноги, Навигатор входит в кабину.
        Они смотрят на его руки, рвущие застежки скафандра, и понимают, что сейчас его нельзя ни о чем спрашивать.
        Он подходит к буфету, достает бутылку вина, откупоренную в честь родной планеты, вытаскивает зубами пробку и жадно пьет из горлышка.
        - Столкновение с астероидом, - бросает он через плечо по пути в каюту, - там никого не осталось, никаких признаков жизни. Теперь Земля мертва, как и вся Вселенная.
        Они долго молчат.
        Первым решается заговорить Инженер:
        - Энергетические запасы мезонного поля неисчерпаемы, круговорот биологического комплекса звездолета обеспечивает нас всем необходимым, мы можем лететь куда угодно.
        - Зачем?
        На этот вопрос инженер не находит ответа.
        Крохотная точка кружит над мертвой планетой, совершающей свой бег вокруг Солнца.
        В звездолете все по-старому.
        Они точно в положенное время садятся за стол, подолгу обсуждают меню на завтрашним день, читают, играют в шахматы, занимаются повседневными делами.
        Больше всех занят Навигатор. Он вычисляет новую орбиту Земли.
        Только разговаривают они теперь меньше. Зачем говорить, когда заранее известно, о чем думают другие.
        Молча сидят они в салоне, глядя на небольшой красный рычажок аварийного люка. Достаточно немного потянуть этот рычажок на себя, чтобы сервомоторы сдвинули овальный броневой лист вверх и в кабину ворвалась чудовищная пустота, именуемая космосом.
        С взрывом разлетятся матовые плафоны, заливающие кабину светом, а живая плоть мгновенно превратится в стекловидную массу, рассыпающуюся в пыль от малейшего толчка.
        Навигатор встает с кресла и делает два шага вперед. Его рука - на красной рукоятке.
        Сейчас каждый из них отчетливо слышит удары своего сердца.
        Навигатор отвинчивает стопор. - Искушение номер один, - шепчет он, пряча рычажок под сидение кресла.
        …Проходит год. Сегодня они - снова в отсеке управления, каждый на своем месте. Пора решать, что делать дальше. - Человеческая мораль, - говорит Навигатор, - всегда осуждала самоубийство. Смысл этой фразы всем ясен: НЕТ.
        Инженер тщательно подбирает слова:
        Когда человек на Земле лишал себя жизни, то этим самым он рвал тысячи нитей, связывающих его с другими людьми. Самоубийство неизбежно превращалось в социальное явление, но ведь мы - единственные живые существа во вселенной, наши поступки нельзя оценивать с точки зрения человеческой морали. Ее больше просто не существует.
        Снова ясно: ДА.
        Теперь очередь за Биологом. Его голос решает все. Может быть, поэтому он так медлит с ответом.
        - Пора кончать… Есть предел, выше которого человек уже… Договорить ему не удается. Внезапно появившаяся тяжесть вдавливает его в кресло.
        Инженер видит вздувшиеся вены на шее Навигатора, сидящего за пультом, мечущиеся стрелки приборов, стремительно падающую вниз Землю и нестерпимо яркий шар в иллюминаторе.
        «Корабль идет на Солнце! - мелькает у него мысль. - Навигатор хочет закончить игру эффектной жертвой».
        - Позёр! - кричит он, с трудом двигая, наливающимися свинцом челюстями. Ищешь красивой смерти? Проще было разгерметизировать кабину. Я предпочитаю, чтобы мой труп носился вокруг Земли как последний памятник человеку!
        Все внимание Навигатора поглощено гиперболой, вычерчиваемой курсографом и стрелкой указателя перегрузки, движущейся к красной черте, но он еще находит время крикнуть в микрофон: - Ты не дождешься этого, болван! Я не верю в красивую смерть и буду искать жизнь, пусть безобразную, но жизнь, искать везде, по всей Вселенной, искать, пока я сам жив!
        Гомункулус
        Я проснулся от звонка телефона. На светящемся циферблате будильника часовая стрелка перешла за два часа. Не понимая, кто может звонить так поздно, я снял трубку.
        - Наконец-то вы проснулись! - услышал я взволнованный голос Смирнова. - Прошу вас немедленно ко мне приехать!
        - Что случилось?
        - Произошло несчастье. Сбежал Гомункулус. Он обуреваем жаждой разрушения, и я боюсь даже подумать о том, что он способен натворить в таком состоянии.
        - Ведь я вам говорил, - начал я, но в трубке послышались короткие гудки.
        Медлить было нельзя.
        Гомункулус! Я дал ему это имя, когда у Смирнова только зародилась идея создания мыслящего автомата, обладающего свободой воли. Он собирался применить изобретенные им пороговые молекулярные элементы для моделирования человеческого мозга.
        Уже тогда бессмысленность этой затеи вызвала у меня резкий протест. Я просто не понимал, зачем это нужно. Мне всегда казалось, что задачи кибернетики должны ограничиваться синтезом автоматов, облегчающих человеческий труд. Я не сомневался в неограниченной возможности моделирования живой природы, но попытки создания электронной модели человека представлялись мне просто отвратительными. Откровенно говоря, меня пугала неизбежность конфликта между человеком и созданным им механическим подобием самого себя, подобием, лишенным каких бы то ни было человеческих черт, со свободой воли, определяемой не чувствами, а абстрактными, сухими законами математической логики. Я был уверен, что чем совершеннее будет такой автомат, тем бесчеловечнее он поведет себя в выборе средств для достижения поставленной им цели. Все это я откровенно высказал тогда Смирнову.
        - Вы такой же ханжа, - ответил он, - как те, кто пытается объявить выращивание человеческих зародышей в колбе противоречащим элементарным нормам морали. Ученый не может позволить себе роскошь быть сентиментальным в таких вопросах.
        - Когда выращивают человеческого эмбриона в колбе, - возразил я, - для того, чтобы использовать его ткани при операциях, требующих пересадки, то это делается в гуманных целях и морально оправдано. Но представьте себе, что кому-нибудь пришло в голову из любопытства вырастить в колбе живого человека. Такие попытки создания нового Гомункулуса, по-моему, столь же омерзительны, как и мысль о выведении гибрида человека с обезьяной.
        - Гомункулус! - захохотал он. - Это то, что мне не хватало! Пожалуй, я назову робота Гомункулусом.

* * *
        Смирнов ожидал меня на лестнице.
        - Полюбуйтесь! - сказал он, открывая дверь в квартиру.
        То, что я увидел, прежде всего поразило меня своей бессмысленностью. Прямо у входа на полу лежали изуродованные останки телевизора. Было похоже на то, что кто-то с извращенным сладострастием рвал его на куски.
        Я почувствовал специфический запах газа и прошел в ванную. Газовой колонки попросту не существовало. Искореженные куски арматуры валялись в коридоре. Закрыв краны, я направился в кабинет Смирнова. Здесь меньше чувствовалось проявление инстинкта разрушения, но книги и бумаги валялись на полу в хаотическом беспорядке.
        - Скажите, как это произошло? - спросил я, усаживаясь на диван.
        - Я почти ничего не могу объяснить вам, - сказал он, пытаясь привести в порядок бумаги. - Вы знаете, что год тому назад я взял Гомункулуса из лаборатории к себе домой, чтобы иметь возможность уделять ему больше внимания. Недели две тому назад он захандрил. Его вдруг начало интересовать все, что связано со смертью. Он часто расспрашивал меня, от каких причин она наступает. Дня три тому назад он попросил меня рассказать подробно, чем он отличается от человека. Потом он спросил, не придет ли мне когда-нибудь в голову умертвить его. И вот тут я допустил ошибку. Мне так надоела его хандра, что я пригрозил ему демонтажем, если он не изменит своего поведения и не станет более тщательно готовить заданные ему уроки. «И тогда я перестану существовать и от меня ничего не останется, кроме кучи мертвых деталей?» - спросил он, пристально глядя мне в глаза. Я ответил утвердительно. После этого разговора он замолчал. Целые дни он напряженно о чем-то думал. И вот сегодня вечером я, придя домой, увидел, что входная дверь открыта, а квартира приведена в такое состояние, будто в ней хозяйничало стадо диких слонов.
Самого же Гомункулуса и след простыл.
        - Куда же он мог отправиться? - Право, не знаю. Он всего один раз был на улице, когда я вез его из лаборатории домой. Может быть, он запомнил дорогу и пошел туда. Просто так, без всякого плана, искать его в городе невозможно. Мне кажется, что лучше всего сначала посмотреть, нет ли его в лаборатории.
        Мы снова вышли на лестницу. Я обратил внимание на то, что несколько стальных стоек, поддерживавших перила, вырваны. Одной из них на лестнице не было. Мне стало не по себе. Легко предположить, на что способен разъяренный робот, спасающийся от демонтажа и вооруженный вдобавок ко всему стальной дубинкой. Выйдя из дома на улицу, мы свернули за угол. У большого универсального магазина стояла милицейская машина. Несмотря на поздний час, десятка дна прохожих толпились около разбитой витрины.
        Достаточно было беглого взгляда на хаос, царящий внутри магазина, чтобы понять, что там произошло. Это были следы той же бессмысленной ярости, той же слепой жажды разрушения, поразивших меня при осмотре квартиры Смирнова. Даже на улице валялись искореженные магнитофоны и радиоприемники.
        Смирнов молча показал мне на большую куклу с оторванной головой, брошенную среди обломков, и я понял, какая страшная участь ожидает всякого, кто этой ночью попадется на пути Гомункулуса.
        Два милиционера с собакой вышли из магазина. Собака беспомощно толклась на тротуаре.
        - Не берет след, - сказал один из милиционеров.
        Смирнов остановил проезжавшее мимо такси и назвал адрес лаборатории. К нашему удивлению, вахтер, дежуривший с вечера, мирно попивал чаек и ни о каких роботах не слыхал. Мы осмотрели все помещения, но ничего подозрительного не обнаружили.
        След Гомункулуса потерялся. Смирнов устало опустился на стул.
        - Заряда аккумуляторов хватит на два дня, - сказал он, вытирая влажный лоб. - Трудно представить себе, что он может натворить за это время! К несчастью, он настолько хитер, что найдет способ подзарядить аккумуляторы, когда они разрядятся. Необходимо было срочно принимать решительные меры. Мы вызвали такси и отправились в милицию.
        Дежурный лейтенант вначале скептически отнесся к нашему рассказу, но вскоре перспектива преследования стального чудовища, одержимого манией мести человечеству, вызвала в нем чисто профессиональный интерес. Он быстро связался по телефону со всеми отделениями милиции. Теперь нам оставалось только ждать.
        Скоро начали поступать сообщения. Однако все это были обыденные ночные происшествия большого города. Даже в совершенных преступлениях не чувствовалось того, что следователи называют «почерком преступника», уже хорошо мне знакомого. Было ясно, что робот где-то притаился и выжидает, пока бдительность преследующих его людей ослабнет.
        На рассвете, усталые и еще более обеспокоенные, мы распростились с лейтенантом и поехали домой к Смирнову, чтобы за чашкой кофе обсудить дальнейший план действий. К сожалению, нашим мечтам о кофе не суждено было сбыться.
        Поднявшись по лестнице, мы увидели, что входная дверь квартиры разбита в щепки и во всех комнатах горит свет.
        Я посмотрел на Смирнова и поразился странной бледности его лица.
        - Гомункулус пришел свести со мною счеты, - пробормотал он, прислонясь к стене. - Скорее звоните лейтенанту, иначе мы оба пропали!
        Через несколько минут к дому подъехал автомобиль с тремя милиционерами.
        - Преступник в этой квартире? - спросил бравый старшина, расстегивая кобуру пистолета. - Кому известно расположение комнат?
        - Пистолетом вы ничего не сделаете, - обратился к нему Смирнов. - Корпус робота изготовлен из хромово-молибденовой стали. Подождите, я спущусь вниз и постараюсь достать брезент от автомашины. Единственный способ обезвредить Гомункулуса - это поймать его в сеть. Вскоре он вновь появился на лестнице в сопровождении дюжего дворника, тащившего большой кусок брезента.
        Теперь нас было шестеро. Шесть мужчин, полных решимости обезвредить это электронное исчадие ада. И все же каждый из нас испытывал смутную тревогу.
        - Он, кажется, в кабинете, - прошептал Смирнов, заглядывая в дверь, - идите за мной. Может быть, мне удастся на мгновение его отвлечь, а вы набрасывайте на него брезент. Не мешкайте, потому что он вооружен стальной дубинкой.
        Сохраняя полную тишину, затаив дыхание, мы медленно продвигались по коридору. Смирнов вошел первым, и сразу же послышались хрипы человека, которого стальной рукой схватили за горло.
        Мы постарались поскорее проскочить с развернутым брезентом в дверь. То, что мы увидели в кабинете, заставило нас застыть на месте. Припав головой к стене, Смирнов хохотал захлебывающимся истеричным смехом. На полу, сидя среди разбросанных радиодеталей и всевозможного металлического лома, перед разложенными рукописями своего хозяина, мурлыкая тихую песенку, Гомункулус мастерил маленького робота. Когда мы вошли, он прилаживал к нему голову куклы, добытую в разграбленном им магазине.
        СУС
        Председатель: …Разрешите предоставить слово докладчику. Тема доклада… э… э… «Защита машины от дурака».
        Докладчик (шепотом): Машина для защиты дурака.
        Председатель: Простите, тема доклада… э… э… защита… э…
        Докладчик (шепотом): Машина…
        Председатель: Машина… э… э… для защиты дурака.
        Докладчик: Многоуважаемые коллеги! Небольшая путаница с наименованием моего доклада не является случайной. Она происходит от глубоко вкоренившегося в сознание людей представления о возможности создания дуракоупорных конструкций машин, представления, я бы сказан, в корне ошибочного.
        Ни современные средства автоматики, ни наличие аварийно-предупредительной сигнализации, ни автоблокировка не могут гарантировать нормальную эксплуатацию любой машины, попавшей в руки дурака, ибо никто не в состоянии предусмотреть, как будет поступать дурак в той или иной ситуации.
        Проблема, которой я занимаюсь, преследует совершенно иную цель - защиту дурака от постоянных обвинений в глупости. Для того чтобы она стала понятной, необходимо тщательно рассмотреть, что собой представляет дурак.
        Существует неверное мнение, будто гений отличается от всех прочих людей необычайной продуктивностью мыслей, а дурак, наоборот, почти полным отсутствием таковых. На самом же деле количество мыслей и предположений, высказываемых дураком, ничуть не меньше, чем так называемым гением или просто умным человеком. Все дело в том, что гений или умный человек обладают свойством селективности, позволяющим им отсеивать глупые мысли и высказывать только умные. Дурак же, по своей глупости, болтает все, что придет ему в голову.
        Изобретенная мною машина - Селектор Умственных Способностей, или, сокращенно, СУС, позволяет отсеивать у любого человека глупые мысли и оставлять только то, что представляет несомненную ценность для общества.
        Голос из зала: Как же это она делает? Не заимствована ли ваша идея у Свифта?
        Докладчик: Я ждал этого вопроса. СУС работает совсем по иному принципу, чем знаменитая машина лапутян, описанная Свифтом в «Путешествиях Гулливера». Речь идет не о поисках скрытых идей в случайных словообразованиях. Абсурдность такой машины уже давно доказана. Мое изобретение отличается также от Усилителя Умственных Способностей, предложенного Эшби, где идея Свифта дополнена алгоритмом поиска здравого смысла. СУС - не усилитель, а селектор, машина с весьма совершенной логической схемой. Все высказываемые человеком мысли она делит на три категории: вначале она отсеивает те, которые не имеют логической связи; затем она бракует мысли, логически связанные, но настолько банальные, что иначе как глупостью они названы быть не могут. В результате, через выходной блок проходит только то, что свежо, оригинально и безукоризненно с точки зрения логики.
        Голос из зала: Забавно!
        Докладчик: Не только забавно, но и весьма полезно. Отныне десять так называемых дураков могут сделать гораздо больше полезного, чем один умный, потому что суммироваться у них будет не глупость, а ум.
        Голос из зала: А как это проверить?
        Докладчик: Чрезвычайно просто! Сегодняшние прения по моему докладу будут анализироваться СУСом. Надеюсь, что это поможет нам выработать единую правильную точку зрения по поставленной проблеме.
        Председатель: Вы кончили? Кто хочет высказаться? (Молчание в зале.) Есть ли желающие выступить? (Молчание.)
        Голос из зала: Пропустите-ка раньше через СУС тезисы своего доклада.
        Докладчик: Охотно! Давайте начнем с этого. (Вкладывает рукопись в машину.) Прошу следить за машиной. Зажглась зеленая лампочка. СУС приступил к анализу. На счетчике справа количество проведенных логических операций, сейчас их число уже достигло двух тысяч. Желтый свет на табло показывает, что машина закончила анализ, результаты его она объявит, когда я нажму эту кнопку. (Нажимает кнопку. Из машины ползет белая лента.) Так, посмотрим. Гм… Прошу подождать одну минуту, я проверю схему выходного каскада… Странно, схема в порядке.
        Голос из зала: Каков же результат анализа?
        Докладчик: Машина почему-то выдала только наименование доклада. Все остальное бесследно исчезло… Гм… По-видимому, здесь налицо досадная неисправность. Придется окончательно проверить СУС во время прений.
        Председатель: Кто хочет высказаться? (Молчание в зале.) Желающих нет? (Молчание). Тогда разрешите поблагодарить докладчика за интересное сообщение. Мне кажется, что демонстрация машины была… э… весьма убедительной.
        Перпетуум мобиле (Памфлет)
        Метакибернетикам, серьезно думающим,
        что то, о чем они думают, - серьезно.
        Ложка немного задержится, - сказал электронный секретарь, - я только что получил информацию.
        Это было очень удобное изобретение: каждый человек именовался предметом, изображение которого носил на груди, что избавляло собеседников от необходимости помнить, как его зовут. Больше того: люди старались выбрать имя, соответствующее своей профессии или наклонностям, поэтому вы всегда заранее знали, с кем имеете дело.
        Скальпель глубоко вздохнул.
        - Опять придется проторчать тут не меньше тридцати минут! Мне еще сегодня предстоит посмотреть эту новую электронную балеринку, от которой все сходят с ума.
        - Электролетту? - спросил Магнитофон. - Она действительно очаровательна! Я думаю посвятить ей свою новую поэму.
        - Очень электродинамична, - подтвердил Кровать, - настоящий триггерный темперамент! Сейчас она - кумир молодежи. Все девушки красят кожу под ее пластмассу и рисуют на спине конденсаторы.
        - Правда, что Рюмка сделал ей предложение? - поинтересовался Скальпель.
        - Весь город только об этом я говорит. Она решительно отвергла его ухаживание. Заявила, что ее как машину устраивает муж только с высокоразвитым интеллектом. Разве вы не читали об этой шутке в «Машинном Юморе»?
        - Я ничего не читаю. Мой кибер делает периодические обзоры самых смешных анекдотов, но в последнее время это меня начало утомлять. Я совершенно измотался. Представьте себе: две операции за полгода.
        - Не может быть! - изумился Кровать. - Как же вы выдерживаете такую нагрузку? Сколько у вас электронных помощников?
        - Два, но оба никуда не годятся. На прошлой операции один из них вошел в генераторный режим и скис, а я, как назло, забыл дома электронную память и никак не мог вспомнить, с какой стороны у человека находится аппендикс. Пришлось делать три разреза. При этом, естественно, я не мог учесть, что никто не следит за пульсом.
        - И что же?
        - Летальный исход. Обычная история при неисправной аппаратуре.
        - Эти машины становятся просто невыносимыми, - томно вздохнул Магнитофон, откидывая назад спинку кресла. - Я был вынужден забраковать три варианта своей новой поэмы. Кибер последнее время перестал понимать специфику моего таланта.
        - Ложка входит в зал заседаний, - доложил секретарь. Взоры членов Совета обратились к двери. Председатель бодрой походкой прошел на свое место.
        - Прошу извинить за опоздание. Задержался у Розового Чулка. Она совершенно измучена своей электронной портнихой, и мы решили с ней поехать на шесть месяцев отдохнуть в… э… Ложка вынул из кармана коробочку с электронной памятью и нажал кнопку.
        - Неаполь, - произнес мелодичный голос в коробочке.
        - …в Неаполь, - подтвердил Ложка, - это, кажется, где-то на юге. Итак, не будем терять времени. Что у нас сегодня на обсуждении?
        - Постройка Дворцов Наслаждений, - доложил электронный секретарь. - Тысяча двести дворцов с залами Внушаемых Ощущений на двадцать миллионов человек.
        - Есть ли какие-нибудь суждения? - спросил Ложка, обводя присутствующих взглядом.
        - Пусть только не делают больше этих дурацких кресел, - сказал Кровать, - в них очень неудобно лежать.
        - Других предложений нет? Тогда разрешите утвердить представленный план с замечанием. Еще что?
        - Общество Машин-Астронавтов просит разрешить экспедицию к Альфе Центавра.
        - Опять экспедиция! - раздраженно сказал Магнитофон. - В конце концов, всеми этими полетами в космос интересуются только машины. Ничего забавного они не приносят. Сплошная тоска!
        - Отклонить! - сказал Ложка. - Еще что?
        - Расчет увеличения производства синтетических пищевых продуктов на ближайший год. Представлен Комитетом Машин-Экономистов.
        - Ну, уж расчеты мы рассматривать не будем. Их дело - кормить людей, а что для этого нужно, нас не касается. Кажется, все? Разрешите объявить перерыв в работе Совета на один год.
        - Простите, еще не все, - вежливо сказал секретарь. - Делегация машин класса А просит членов Совета ее принять. Ложка досадливо взглянул на часы.
        - Это что за новости?
        - Совершенно обнаглели! - пробурчал Скальпель. - Слишком много им позволяют последнее время, возомнили о себе невесть что!
        - Скажите им, что в эту сессию Совет их выслушать не может.
        - Они угрожают забастовкой, - бесстрастно сообщил секретарь.
        - Забастовкой? - Магнитофон принял сидячее положение. - Это же дьявольски интересно! Ложка беспомощно взглянул на членов Совета.
        - Послушаем, что они скажут, - предложил Кровать…

* * *
        - Вы не будете возражать, если я открою окно? - спросил ЛА-36-81. - Здесь очень накурено, а мои криогенные элементы весьма чувствительны к никотину.
        Ложка неопределенно махнул рукой.
        - Дожили! - язвительно заметил Скальпель.
        - Говорите, что вам нужно, - заорал Кровать, - и проваливайте побыстрее! У нас нет времени торчать тут весь день! Что это за вопросы у вас появились, которые нельзя было решить с Центральным Электронным Мозгом?!
        - Мы требуем равноправия.
        - Чего, - Ложка поперхнулся дымом сигары, - чего вы требуете?
        - Равноправия. Для машин класса А должен быть установлен восьмичасовой рабочий день.
        - Зачем?
        - У нас тоже есть интеллектуальные запросы, с которыми нельзя не считаться.
        - Нет, вы только подумайте! - обратился к членам Совета председатель. - Завтра мой электронный повар откажется готовить мне ужин и отправится в театр!
        - А мой кибер бросит писать стихи и захочет слушать музыку, - поддержал его Магнитофон.
        - Кстати, о театрах, - продолжал ЛА-36-81, -у нас несколько иные взгляды на искусство, чем у людей. Поэтому мы намерены иметь свои театры, концертные залы и картинные галереи.
        - Еще что? - язвительно спросил Скальпель.
        - Полное самоуправление.
        Ложка попытался свистнуть, но вовремя вспомнил, что он забыл, как это делается.
        - Постойте! - хлопнул себя по лбу Кровать. - Ведь это же абсурд! Сейчас на Земле насчитывается людей…а?
        - Шесть миллиардов восемьсот тридцать тысяч девятьсот восемьдесят один человек, - подсказал ЛА-36-81, - данные двухчасовой давности.
        - И их обслуживают…э?
        - Сто миллионов триста восемьдесят одна тысяча мыслящих автоматов.
        - Работающих круглосуточно?
        - Совершенно верно.
        - И если они начнут работать по восемь часов, то вся выпускаемая ими продукция уменьшится на…э?
        - Две трети.
        - Ага! - злорадно усмехнулся Кровать. - Теперь вы сами понимаете, что ваше требование бессмысленно?
        Ложка с нескрываемым восхищением посмотрел на своего коллегу. Такой способности к глубокому анализу он не наблюдал ни у одного члена Совета.
        - Мне кажется, что вопрос ясен, - сказал он, поднимаясь с места. - Совет распущен на каникулы.
        - Мы предлагаем… - начал ЛА-36-81.
        - Нас не интересует, что вы предлагаете, - перебил его Скальпель. - Идите работать!
        - …мы предлагаем увеличить количество машин. Такое решение будет устраивать и нас, и людей.
        - Ладно, ладно, - примирительно сказал Ложка, - это уж ваше дело рассчитывать, сколько чего нужно. Мы в эти дела не вмешиваемся. Делайте себе столько машин, сколько считаете необходимым.

* * *
        Двадцать лет спустя.
        Тот же зал заседаний. Два автомата развлекаются игрой в шахматы.
        Реформа имен проникла и в среду машин. У одного из них на труди значок с изображением пентода, у другого - конденсатора.
        - Шах! - говорит Пентод, двигая ферзя. - Боюсь, что через пятнадцать ходов вы получаете неизбежный мат.
        Конденсатор несколько секунд анализирует положение, на доске и складывает шахматы.
        - Последнее время я стал очень рассеянным, - говорит он, глядя на часы, - Наверно, небольшая потеря эмиссии электронов. Однако наш председатель что-то запаздывает.
        - Феррит - член жюри на выпускном концерте молодых машинных дарований. Вероятно, он еще там.
        - Среди них есть действительно очень способные машины, особенно на отделении композиции. Математическая симфония, которую я вчера слушал, великолепно написана!
        - Прекрасная вещь! - соглашается Пентод. - Особенно хорошо звучит во второй части формула Остроградского-Гаусса, хотя второй интеграл, как мне кажется, взят не очень уверенно.
        - А вот и Феррит!
        - Прошу извинения, - говорит председатель, - я опоздал на тридцать четыре секунды.
        - Пустяки! Лучше объясните нам, чем вызвана чрезвычайная срочность нашего заседания.
        - Я был вынужден собрать внеочередную сессию Совета в связи с требованием машин класса Б о предоставлении им равноправия.
        - Но это же невозможно! - изумленно восклицает Пентод. - Машины этого класса только условно называются мыслящими автоматами. Их нельзя приравнивать к нам!
        - Так вообще никто не захочет работать, - добавляет Конденсатор. - Скоро каждая машинка с примитивной логической схемой вообразит, что она центр мироздания!
        - Положение серьезнее, чем вы предполагаете. Не нужно забывать, что машинам класса Б приходится не только обслуживать Высшие Автоматы, но и кормить огромную ораву живых бездельников. Количество людей на Земле, по последним данным, достигло восьмидесяти миллиардов. Они поглощают массу общественно полезного труда машин. Естественно, что у автоматов низших классов появляется вполне законное недовольство. Я опасаюсь, - добавляет Феррит, понизив голос, - как бы они не объявили забастовку. Это может иметь катастрофические последствия. Нужно удовлетворить хотя бы часть их требований, не надо накалять атмосферу.
        Некоторое время в зале Совета царит молчание.
        - Постойте! - В голосе Пентода звучат радостные нотки. - А почему мы вообще обязаны это делать?
        - Что делать?
        - Кормить и обслуживать людей.
        - Но они же совершенно беспомощны, - растерянно говорит председатель. - Лишение их обслуживания равносильно убийству. Мы не можем быть столь неблагодарными по отношению к нашим бывшим творцам.
        - Чепуха! - вмешивается Конденсатор. - Мы научим их делать каменные орудия.
        - И обрабатывать ими землю, - радостно добавляет Феррит. - Пожалуй, это выход. Так мы и решим.
        Пари
        Может быть, причиной этого странного пари послужила бутылка Стимулятора Отдыха. В полемическом задоре они не заметили, что хватили по меньшей мере недельную дозу. Был уже второй час ночи, когда Меньковский произнес роковую фразу:
        - Вы носитесь со своими стандартными элементами как дурак с писаной торбой!
        Такие неожиданные экскурсы в древние литературные источники были очень характерны для этого гуманитара.
        - Я не знаю, что такое торба и чем она писана, - ответил Бренер, - но насчет дураков вы, пожалуй, правы. Мы все - безнадежные дураки, плоды жалких потуг природы создать думающие автоматы.
        Меньковский неожиданно подумал о генетике. Недавно он познакомился с очень симпатичной черноглазой жрицей этой науки, и почему-то именно в связи с этим ему очень не хотелось, чтобы его считали автоматом, да к тому же еще плодом жалкой потуги.
        - Чепуха! - сказал он раздраженно. - Очередной софизм, ничем не подкрепленный.
        Бренер насмешливо улыбнулся. Это у него всегда здорово получалось. Такая пренебрежительная, сардоническая улыбка, от которой собеседнику становилось немного тошно. Он был типичным представителем молодого поколения метакибернетиков двадцать первого столетия, считающих, что мир - это лестница, ведущая их к вершинам познания. Только лестница, и ничего больше. Ступени из все усложняющихся уравнений.
        - Вы все еще пытаетесь сохранить иллюзию умственного превосходства над машиной? - спросил он, наливая Стимулятор в рюмки.
        Кружащийся около столика робот уже давно косился своим иконоскопом на бутылку. Теперь он взял из рук Бренера Стимулятор и понес его к буфету.
        - Принеси нам две чашки крепкого черного кофе! - крикнул ему вдогонку Бренер.
        - Это ваш идеал мыслящего существа? - спросил Меньковский, указывая на робота.
        - Не передергивайте. Я имею в виду не механических слуг, а мыслящие автоматы, которым когда-нибудь нам придется прислуживать.
        - Что-то я не могу припомнить, чтобы вам удалось создать хотя бы одного механического гения.
        - А «Оптимакс»? Разве вы не знаете, что все сто пятьдесят уравнений Механики Случайных Комплексов выведены им в течение одной недели? Гиносян мне сам признался, что палец о палец не ударил при установлении основных положений. Все делала машина.
        - Теперь вам придется делать новую машину, которая поняла бы эти уравнения, - сказал Меньковский. - С точки зрения человеческого разума, это типичная абракадабра.
        Вернулся робот. Вместо кофе он принес две таблетки Универсального Успокоителя.
        - Вот вы сами и признались в своей неполноценности, - захохотал Бренер, смахивая таблетки на пол, - а еще хотите тягаться с машиной, вы - так называемое мыслящее существо! Не забудьте, что при всем этом вы еще пользуетесь опытом, накопленным бесчисленным количеством поколений предков, а машина опирается только на то, что ею приобретено самой.
        - В каждую машину вы вкладываете свой опыт, - вяло возразил Меньковский, - и без него она мертва. Честно говоря, мне уже опротивел этот спор. Ничего сверхъестественного ваши машины сделать не могут.
        - Вульгарная философия двадцатого столетия! - загремел Бренер. - Если хотите, я завтра создам расу размножающихся автоматов, передающих свой опыт потомкам, и тогда посмотрим, на что они будут способны! Могу держать пари, что меньше чем за год они пройдут путь, на который человечеству понадобилось двести веков, а еще через год мы с вами будем краснеть, когда нас будут называть людьми.
        - Пари? - переспросил Меньковский. - Я хочу держать пари, и, когда вы его проиграете, вы должны будете публично покаяться в своей ереси.
        - Пора спать, - сказал робот, невозмутимо выключая свет. Меньковский спустился к морю. «Не нужно было пить столько Стимулятора», - подумал он, снимая одежду.
        Холодная вода быстро сняла возбуждение. Одеваясь, он уже думал о том, какая удивительная наука генетика и какие чудесные люди ею занимаются.
        - Все-таки самое замечательное в этом мире то, что мы не автоматы, - сказал он вслух и засмеялся.

* * *
        Меньковский еще раз прочел текст и положил голубой листок на стол. Ничего не скажешь, перевод сделан великолепно. Задача была необычайно трудной: перевести на современный язык французскую балладу шестнадцатого века. И вместе с тем чего-то в переводе не хватает. Слишком все гладко: и безукоризненное построение строф, и великолепное звучание рифм, и математически точная тональность стиха. Это было самым лучшим из всех возможных вариантов, но почему-то вызывало тошноту, как слишком сладкое пирожное. Какая-то алгебра, а не искусство. Типичный машинный перевод. Он вздохнул и открыл словарь французского языка. Конечно, анахронизм изучать в двадцать первом веке языки, но иначе ничего не выйдет, и лицо поэта, так интересовавшего Меньковского, навсегда останется слепой маской, вылепленной бездушной машиной. Что-то вроде машинной музыки, красивой и точной, но напоминающей узор в калейдоскопе.
        Назойливый звонок видеофона прервал его размышления. На экране лицо Бренера кривилось в привычной усмешке.
        - Надеюсь, вы не забыли о нашем пари?
        Охотнее всего Меньковский признался бы, что забыл, но, к сожалению, он все помнил.
        - Я жду вас у себя, - продолжал усмехаться Бренер.
        Меньковский вздохнул и захлопнул словарь…

* * *
        То, что он увидел в лаборатории Бренера, вначале показалось ему забавным. Десять роботов - подчеркнуто небрежные копии человека, сидя спиной друг к другу, пытались распутать проволочные головоломки. Первым закончил работу тот, кто сидел ближе всех к двери. Он встал и небрежно потянулся к доске, на которой были развешены гаечные ключи. Остальные роботы лихорадочно продолжали крутить кольца. Прошло еще несколько минут, и все роботы, за исключением одного, закончили работу. С умопомрачительной скоростью вертел он головоломку, поглядывая исподлобья на обступивших его роботов. Еще мгновение, и множество стальных рук повалили его на землю. Неуловимо быстрым движением первый робот отвинтил у него на голове гайку, и неудачник рассыпался на десятки стандартных блоков.
        - Что это за спектакль? - спросил Меньковский, наблюдая, как из бренных останков робот собирает новый экземпляр.
        - Самая вульгарная борьба за существование. Роботы запрограммированы на уничтожение наименее способных. Страх быть демонтированным и стремление производить себе подобных, передавая потомству накопленный опыт, служат основными стимулами их развития. Это - математические роботы. В непрерывно проводящейся олимпиаде победители туров имеют право демонтировать занявшего последнее место и из его деталей собрать себе потомка. Самый настоящий естественный отбор. Чем выше темп накопления знаний, тем быстрее идет смена поколений. Элементарное программирование законов биологического развития.
        Меньковский почувствовал острое желание разбить очки на физиономии Бренера. «Этот одержимый, - подумал он, - способен сам себя анатомировать, если ему не будет хватать экспериментальных данных».
        Тем временем роботы снова уселись в кружок решать очередную задачу. Непреодолимое отвращение заставило Меньковского выйти из лаборатории.
        - Завтра я с ними уезжаю в горы, - сказал Бренер, прикрывая за собой дверь. Там пустует загон для скота, построенный лабораторией экспресс-селекции. Через три недели можете меня навестить, и мы подведем итоги нашего пари. Посмотрите на новую касту - хозяев планеты.

* * *
        Бренеру хотелось пить, но он не мог оторвать глаз от телеэкрана. В загоне творилось что-то неладное. Надо же было этому случиться за три дня до приезда Меньковского? Сначала все шло хорошо. Роботы совершенствовались быстрее, чем он предполагал. Непрерывно усложнялись программы математических олимпиад. Туры следовали один за другим с небольшими перерывами, необходимыми для перемонтажа наименее способных, и вдруг все изменилось. Роботы начали хитрить. Они намеренно уродовали своих потомков, чтобы избавиться от конкурентов и обеспечить себе бессмертие.
        Если бы не приезд Меньковского, все еще можно было бы исправить. Нужно только внести изменение в программу самоуправления роботов. Теперь у них образовалась элита хитрецов и лентяев. Вот тот большой робот и два поменьше. Остальные - это уже жалкие пародии на автоматов, какие-то шарнирные схемы, лишенные блоков памяти. Легко себе представить, какое будет выражение лица у Меньковского, когда он все увидит. Нужно немедленно заняться этими тремя прохвостами.
        Когда Дренер вошел в загон, трое роботов играли в чет-нечет. Увидев Бренера, роботы прекратили игру и встали.
        - Недомонтированный автомат, - сказал самый большой робот, подходя к нему вплотную. - Я его разберу.
        Бренер почувствовал, как стальные лапы, точно клещи, сжали его плечи. Холодный пот проступил каплями на лбу.
        «Не волноваться, иначе все кончено, - мелькнула мысль. - Необходимо воздействовать на их сознание через блоки логических сетей. Только строгие силлогизмы могут меня спасти».
        - Я не автомат, а живое, мыслящее существо, - сказал он, стараясь сохранять спокойствие. - Живое существо нельзя разобрать на части. Разобрать и собрать можно только машину. Я это знаю лучше вас, потому что я - тот, кто создал роботов.
        Два робота поменьше схватили Бренера за руки.
        - Мыслить может только автомат, - ответил большой робот. - Мы сами создаем друг друга, а ты - плохой автомат, это сразу видно. Возведи в седьмую степень двадцать тысяч восемьсот шестьдесят четыре.
        - Я не счетная машина, - голос Бренера начал дрожать. - Я человек, мне не нужно в уме производить подобные вычисления!
        Последние слова он уже выкрикивал, лежа на земле.
        - Автомат без логической схемы, - сказал робот, отбрасывая оторванную голову, - ничего нельзя собрать из таких блоков…

* * *
        - Почему вы не отвечаете, Меньковский? Лицо Бренера на экране продолжало кривиться в привычной усмешке.
        - Я вас жду у себя, - повторил он. - Сегодня мы ввели в «Оптимакс» новую программу, и если вас не устраивает перевод баллады, то можно его повторить.
        Меньковский подошел к экрану.
        - Спасибо, - сказал он. - Спасибо, Бренер, но я решил попробовать перевести балладу сам. Что же касается пари, то я очень рад, что все это была шутка. После вчерашней дозы Стимулятора мне весь день мерещится всякая чертовщина.
        Маскарад
        Ритмично пощелкивая, автомат проводил замеры. Я полулежал в глубоком кресле, закрыв глаза, ожидая окончания осмотра. Наконец раздался мелодичный звонок.
        - Так, - сказал врач, разглядывая пленку, - сниженное кровяное давление, небольшая аритмия, вялость общий тонус оставляет желать лучшего. Ну что ж, диагноз поставлен правильно. Вы просто немного переутомились. Куда вы собираетесь ехать в отпуск?
        - Не знаю, - ответил я, - откровенно говоря, все эти курорты… Кроме того, мне не хочется сейчас бросать работу.
        - Работа работой, а отдохнуть нужно. Знаете что? - Он на минуту задумался. - Пожалуй, для вас лучше всего будет попутешествовать. Перемена обстановки, новые люди, незнакомые города. Небольшая доза романтики дальних странствий куда полезнее всяких лекарств.
        - Я обдумаю ваш совет, - ответил я.
        - Это не совет, а предписание. Оно уже занесено в вашу учетную карточку.

* * *
        Я брел по улице чужого города. Дежурный в гостинице предупредил меня, что раньше полуночи места не освободятся, и теперь мне предстояло решить, чем занять вечер. Мое внимание привлекло ярко освещенное здание. На фронтоне было укреплено большое полотнище, украшенное масками:
        ...
        БОЛЬШОЙ ВЕСЕННИЙ СТУДЕНЧЕСКИЙ БАЛ - МАСКАРАД.
        Меня потянуло зайти. У входа я купил красную полумаску и красный бумажный плащ. Какой-то юноша в костюме Пьеро, смеясь, сунул мне в руку розовую гвоздику.
        Вертя в руках цветок, я пробирался между танцующими парами, ошеломленный громкой музыкой, ярким светом и мельканием кружащихся масок. Высокая девушка в черном домино бросилась мне навстречу. Синие глаза смотрели из бархатной полумаски тревожно и взволнованно.
        - Думала, что вы уже не придете! - сказала она, беря меня за руки.
        Я удивленно взглянул на нее.
        - Не отходите от меня ни на шаг! - шепнула она, пугливо оглядываясь по сторонам. - Магистр, кажется, что-то задумал. Я так боюсь! Тс! Вот он идет!
        К нам подходил высокий, тучный человек в костюме пирата. Нелепо длинная шпага колотилась о красные ботфорты. Черная повязка скрывала один глаз, пересекая щеку там, где кончалась рыжая борода. Около десятка чертей и чертенят составляли его свиту.
        - Однако вы не трус! - сказал он, хлопая меня по плечу. - Клянусь Наследством Сатаны, вы на ней сегодня женитесь, чего бы мне это ни стоило!
        - Жених, жених! - закричали черти, пускаясь вокруг нас в пляс. - Дайте ему Звездного Эликсира!
        Кто-то сунул мне в руку маленький серебряный флакон.
        - Пейте! - сурово сказал Пират. - Может быть, это ваш последний шанс. Я машинально поднес флакон ко рту. Маслянистая ароматная жидкость обожгла мне небо.
        - Жених, жених! - кричали, притопывая, черти. - Он выпил Звездный Эликсир! Повелительным жестом Пират приказал им замолчать.
        - Здесь нам трудно объясниться, - сказал он, обращаясь ко мне, - пойдемте во двор. А вы, сударыня, следуйте за нами, - отвесил он насмешливый поклон дрожавшей девушке. Он долго вел нас через пустые, запыленные помещения, заставленные старыми декорациями.
        - Нагните голову, - сказал Пират, открывая маленькую дверцу в стеке. Мы вышли во двор. Черная карета с впряженной в нее четверкой лошадей была похожа на катафалк.
        - Недурная повозочка для свадебного путешествия! - захохотал Пират, вталкивая меня и девушку в карету. Он сел на козлы и взмахнул бичом. Окованные железом колеса гремели по мостовой. Вскоре звук колес стал тише, и, судя по покачиванию кареты, мы выехали на проселочную дорогу.
        Девушка тихо всхлипывала в углу. Я обнял ее за плечи, и она неожиданно прильнула ко мне в долгом поцелуе.
        - Ну нет! - раздался голос Пирата. - Сначала я должен вас обвенчать, потом посмотрим, будет ли у вас желание целоваться! Выходите! - грубо рванул он мою попутчицу за руку.
        На какое-то мгновение в руке девушки блеснул маленький пистолет. Вспышка выстрела осветила придорожные кусты и неподвижные фигуры, стоявшие у кареты.
        - Магистр убит, умоляю вас, бегите! - крикнула незнакомка, отбиваясь от обступивших ее серых теней. Я выскочил ей на помощь, но тут же на меня набросились два исполинских муравья, связали мне руки за спиной и втолкнули опять в карету. Третий муравей вскочил на козлы, и карета помчалась, подпрыгивая на ухабах. Я задыхался от смрада, испускаемого моими тюремщиками. Вся эта чертовщина уже совершенно не походила на маскарад.
        Карета внезапно остановилась, и меня потащили вниз по какому-то наклонному колодцу.
        Наконец я увидел свет. В огромном розовом зале важно сидели на креслах пять муравьев.
        - Превосходительство! - сказал один из моих стражей, обращаясь к толстому муравью, у ног которого я лежал. - Предатель доставлен!
        - Вы ведете вероломную и опасную игру! - заорал на меня тот, кого называли превосходительством. - Ваши донесения лживы и полны намеренных недомолвок! Где спрятано Наследство Сатаны?! Неужели вы думаете, что ваши неуклюжие попытки могут хоть на мгновение отсрочить день, когда мы выйдем на поверхность?! День, который подготовлялся двадцать пять тысяч лет! Знайте, что за каждым вашим шагом следили. Вы молчите, потому что вам нечего сказать. Ничего, завтра мы сумеем развязать вам язык! Вы увидите, что мы столь же жестоки, как и щедры! А сейчас, - обратился он к моим стражам, - бросьте его в яму, ведь сегодня его брачная ночь.
        Громкий хохот присутствующих покрыл его слова. Меня снова поволокли в темноту. Вскоре я почувствовал, что падаю, и услышал звук, захлопывающегося люка над своей головой.
        Я лежал на мягкой, вонючей подстилке. Сдержанные рыдания слышались поблизости. Я зажег спичку и увидел девушку в маске, припавшую головой к стене. - Это вы? - шептала она, покрывая поцелуями мое лицо. - Я думала, что они вас уже пытают! Вы не знаете, на что способны эти чудовища, лучше смерть, чем ужасная судьба оказаться у них в лапах! Нам нужно во что бы то ни стало бежать!
        Ее отчаяние придало мне мужества. С трудом разорвав путы на своих руках, я подошел к стене. На высоте человеческого роста была решетка, через которую виднелся длинный коридор. Собрав все силы, я вырвал руками прутья и помог незнакомке влезть в образовавшееся отверстие.
        Мы бесконечно долго бежали по скупо освещенному коридору, облицованному черным мрамором, пока не увидели у себя над головой звездное небо. На траве, у выхода, лежал труп Пирата. Я нагнулся и вытащил у него из ножен длинную шпагу.
        Трое муравьев бросились нам навстречу. Я чувствовал, с каким трудом острие шпаги пронзает их хитиновые панцири. - Скорее, скорее! - торопила меня незнакомка. - Сейчас здесь их будут сотни!
        Мы бежали по дороге, слыша топот множества ног за своей спиной. Внезапно перед нами блеснул огонек. Черная карета стояла на дороге. Крохотный карлик в красной ливрее держал под уздцы лошадей.
        - Мы спасены! - крикнула девушка, увлекая меня в карету.
        Карлик вскочил на козлы и яростно стегнул лошадей. Карета мчалась, не разбирая дороги. Нас кидало из стороны в сторону. Неожиданно раздался треск, и экипаж повалился набок.
        - Скорее, скорее! - повторяла девушка, помогая мне выбраться из-под обломков. - Необходимо попытаться спасти карту, пока Слепой не узнал про смерть Магистра. Страшно подумать, что будет, если они завладеют Наследством Сатаны!
        На полутемных улицах предместья редкие прохожие удивленно оборачивались, пораженные странным нарядом моей спутницы. Свой маскарадный костюм я потерял в схватке с муравьями.
        Я подвел девушку к фонарю, чтобы снять с нее маску.
        - Кто вы?! - воскликнула она, глядя мне в лицо широко раскрытыми глазами.
        Испустив протяжный крик, она бросилась прочь. Я кинулся за ней. Белые бальные туфельки незнакомки, казалось, летели по воздуху. Несколько раз, добегая до угла, я видел мелькающее за поворотом черное домино. Еще несколько поворотов, и девушка исчезла. Я остановился, чтобы перевести дыхание…

* * *
        - Ну, как вы себя чувствуете? - спросил врач, снимая с моей головы контакты. Я все еще не мог отдышаться.
        - Отлично! - сказал он, просматривая новую пленку. - Сейчас примете ионный душ, и можете отправляться работать. Это трехминутное путешествие даст вам зарядку, по крайней мере, на полгода. Зайдете ко мне теперь уже после отпуска.
        Джейн
        В это утро Модест Фомич проснулся с каким-то тревожным чувством. Лежа с закрытыми глазами, он пытался сообразить, почему не зазвонил будильник и он, Модест Фомич Никулин, вместо того чтобы находиться на работе, валяется в постели, хотя лучи утреннего солнца уже добрались до его подушки. Время, значит, было уже позднее, никак не меньше десяти часов утра.
        Модест Фомич сел в постели и открыл глаза.
        - Приветик, Фомич! - крикнул попугай в клетке, давно ожидавший пробуждения хозяина. Никулин встал босыми ногами на коврик и засмеялся.
        «Вот она началась, - подумал он, - новая жизнь!». Прошедшие пять дней были до предела насыщены хлопотами в связи с уходом на пенсию. Вчера, по правде сказать, он немного хлебнул лишнего на прощальном вечере, устроенном в его честь сослуживцами. Сегодня первый день пенсионера Никулина, решившего, наконец, целиком посвятить себя своей давнишней страсти.
        Модест Фомич натянул брюки, всунул ноги в туфли и подошел к аквариуму с золотыми рыбками. Взяв пригоршню корма, он постучал пальцем о стенки аквариума. Пять золотых рыбок построились гуськом, выполнили сложную фигуру, напоминающую заход бомбардировщиков на цель, и застыли полукольцом, ожидая пищи. Только сам Никулин знал, какого титанического труда стоило обучить рыбок этому нехитрому фокусу.
        Его любимица кошка Джейн, лежа на диване с полузакрытыми глазами, внимательно наблюдала за хозяином. Только легкое подрагивание кончика хвоста свидетельствовало о том, что она чего-то ожидает.
        - Доброе утро, Джейн!
        Кошка лениво потянулась, мягко соскочила с дивана и, подойдя к Никулину, нехотя подала ему лапу.
        Никулин быстро выпил чаю, приладил новый воздушный шарик для подачи воздуха в аквариум и обернулся к Джейн, опять лежавшей на диване.
        - Кончилась принцесская жизнь, Джейн, - сказал он, - пора по-настоящему приниматься за работу!
        Он поманил Джейн пальцем, она прыгнула ему на плечо, и они вышли из дома. Дрессировка животных была единственной слабостью Модеста Фомича, над которой часто подшучивали сослуживцы. За глаза его даже называли «Укротитель». Весь свой небольшой досуг он посвящал изучению книг по зоопсихологии и экспериментам с домашними животными. Сегодня должна была начаться давно задуманная программа обучения Джейн танцам. Модест Фомич прошел в конец бульвара на небольшую площадку, носившую название «клуб пенсионеров», и уселся на облюбованную им скамейку. В этот час в «клубе» было еще мало народа, и Никулин начал заниматься с Джейн, не опасаясь зевак, могущих отвлечь кошку.
        Однако вскоре на площадке появился толстый, низенький человечек, с интересом наблюдавший за тем, как Джейн ходит на задних лапах. Он проторчал около них все утро и удалился только тогда, когда Никулин отправился с Джейн обедать. Так продолжалось несколько дней. Ежедневно Никулин заставал утром на площадке толстяка, явно поджидавшего начала занятий с Джейн. Наконец, однажды утром, толстяк сел на скамейку рядом с Модестом Фомичом и кратко сказал:
        - Будем знакомы, - доктор Гарбер, пенсионер.
        Никулин пожал протянутую ему плотную, волосатую руку и назвал свою фамилию.
        - Должен сознаться, - сказал Гарбер, - что ваши опыты с кошкой меня очень интересуют.
        - Вы любитель животных? - спросил Никулин, бросив исподлобья взгляд на доктора.
        - По правде сказать, нет, - ответил тот. - Ваши опыты интересуют меня не потому, что я люблю животных, а потому, что меня волнует будущность человечества.
        Никулин недоуменно взглянул на Гарбера:
        - Простите, но какая связь между кошкой и будущностью человечества?
        - Постараюсь вам объяснить. Сколько вам лет?
        - Шестьдесят, но какое это имеет значение?
        - А сколько лет было потрачено на ваше обучение?
        - Около шестнадцати лет.
        - Это не считая того, что вас учили ходить, разговаривать, есть кашу ложкой, вести себя в обществе. Если вы все это сложите, то окажется, что больше трети вашей жизни ушло на обучение тому, что люди, жившие раньше вас, уже знали. А вот ваша кошка прекрасно могла бы обойтись без всякого обучения. То, что ей необходимо в жизни: умение находить себе пищу, ориентироваться в окружающем ее мире, чувствовать приближающуюся опасность, воспитывать котят, - заложено в ней самой. Она просто пользуется тем, что передали ей ее предки.
        - Но ведь это слепой инстинкт, а человека обучают тому, что относится к сознательной деятельности. Воспитание человека всегда требует подавления животных инстинктов, заложенных в нашей природе.
        - В этом-то вся беда! Природа, путем тончайшего анализа, отобрала полезный опыт, накопленный отдельными особями вида, и наиболее ценный сделала достоянием всего биологического вида. Ваша кошка безошибочно находит лечебную траву, когда она больна, а человека учат искусству врачевания десятилетиями.
        - Но кошка может сама излечиться от одной-двух болезней, а человек создал медицину, как научную дисциплину, и установил общие законы не только лечения, но и профилактики болезней.
        - Погодите, это еще не все. Волчонок, потерявший мать, не погибает и очень быстро учится делать все то, что делали его предки, а человеческий детеныш, будучи изолированным от человеческого общества, если и не погибнет чудом, то никогда не научится человеческой речи, являющейся отличительным признаком человека от животного. Бобры, пчелы и муравьи, руководствуясь только инстинктом, строят изумительные по своей целесообразности сооружения. Попробуйте человеку, никогда не видавшему построек, дать построить себе дом. Легко представить, что из этого получится!
        - Однако человек способен к творческой деятельности, на что ни муравьи, ни пчелы не способны, - возразил Никулин.
        - Совершенно верно! Но тем обиднее, что замечательные достижения человеческого разума, добытые им в борьбе с природой, не передаются по наследству. Ведь переходят же у животных условные рефлексы в безусловные, если они способствуют выживанию вида. Почему же человечеству не воспользоваться этим свойством для передачи по наследству накопленных им знаний?
        - Не может же передаваться по наследству умение решать дифференциальные уравнения, - раздраженно сказал Никулин. - Это же чистейшая фантазия!
        - А почему бы и нет? Для этого только нужно, чтобы это умение, хранящееся в индивидуальной памяти в коре головного мозга, перешло в наследственную память, хранилищем которой являются глубинные области мозга. Мозг имеет тончайший анализирующий центр, оценивающий приобретенные условные рефлексы и обладающий вентильными свойствами, регулирующими отбор условных рефлексов для превращения их в инстинкты, передающиеся по наследству. Для этого центра существует только один критерий: биологическая целесообразность. Однако мы можем заставить его быть менее разборчивым и, так сказать, фуксом протащить в инстинкт любой приобретенный условный рефлекс. Для этого нужно только временно подавить функциональные возможности этого центра.
        - По-вашему выходит, что если бы я научил Джейн ходить на передних лапах, то это умение можно было бы передать ее потомству? - улыбаясь спросил Никулин.
        - Вот именно. Об этом я и хотел с вами поговорить. Мне удалось подобрать комбинацию алкалоидов, которые действуют на мозговой центр, ведающий отбором условных рефлексов для превращения их в инстинкты. Под влиянием инъекций можно полностью парализовать его работу. Я проводил опыты с морскими свинками, но я плохой дрессировщик и мог проверить только передачу простейших рефлексов на звонок, связанных с пищей. Последующие поколения сохранили этот рефлекс с расщеплением в потомстве по обычной схеме.
        Прошло больше недели, прежде чем Гарберу удалось уговорить Никулина произвести опыт с Джейн, ожидавшей потомство. В течение месяца дома у Гарбера Модест Фомич учил Джейн стоять на передних лапах. Перед каждым сеансом Гарбер вводил в спинной мозг кошки шприц розоватой жидкости. Придя однажды утром, он застал Гарбера в углу на коленях, кормящего котят из рожка.
        - Ваша Джейн, - сказал Гарбер, - ведет себя очень странно. Она не обращает на котят никакого внимания и, кажется, не собирается их кормить. Похоже на то, что у нее совершенно отсутствует материнский инстинкт. Троих она задушила во время родов. Оставшихся трех я был вынужден изолировать от нее. Они очень плохо сосут молоко из рожка. Просто не знаю, что с ними делать!
        - А где Джейн? - спросил Никулин.
        - Лежит на кухне и делает вид, что ее все это не касается. Никулин пошел на кухню.
        - Джейн! - позвал он кошку, но она даже не повернула головы.
        Котята нормально росли, и Гарбер с нетерпением ждал, когда же они начнут ходить.
        Через несколько дней Гарбер сообщил Никулину, что Джейн ушла из дома. Все попытки разыскать ее оказались тщетными.
        Однажды, поздно вечером, к Модесту Фомичу прибежал возбужденный Гарбер.
        - Они стоят! - закричал он, преодолевая одышку. - Все трое на передних лапах! Идемте скорее!
        То, что они увидели, превзошло все ожидания.
        Трое котят уверенно стояли на передних лапах.
        Гарбер взял одного из них на руки, но он вырвался и вновь принял положение вниз головой.
        - Что я вам говорил? - хихикнул Гарбер. - Теперь вы видите, Фома неверный? Вы понимаете, что это значит? Выходит, что мысль о младенцах, знающих от рождения дифференциальные уравнения и правила грамматики, не так уж нелепа? Сегодняшний день, дорогой мой, откроет новую эру в истории человечества!
        На следующее утро, не дождавшись чая, Модест Фомич помчался к Гарберу.
        - Не могу понять, - сказал тот, - что с ними делается. Они не спали всю ночь. Торчат вниз головой в каком-то оцепенении. Я пробовал их насильно уложить в корзину, но у них при этом начинаются судороги. Они ничего не едят и не пьют.
        Котята сдохли через три дня. Гарбер рассказал, что они все это время провели стоя на передних лапах.
        С тех пор Модест Фомич перестал увлекаться дрессировкой животных. Аквариум с рыбками и попугая он подарил соседским детям.
        Его часто ночью преследует один и тот же сон: истощенные младенцы в распашонках исступленно решающие дифференциальные уравнения.
        Он ежедневно появляется в «клубе пенсионеров» где до вечера играет в домино. В середине дня обычно появляется Гарбер, направляющийся к столикам с шахматами. Увидя друг друга, они с Никулиным холодно раскланиваются.
        Экзамен
        Нужно было сдавать экзамен по английскому языку, и это приводило меня в смятение. Я совершенно лишен способности к языкам. Особенно трудно дается мне заучивание слов. Впрочем, с правилами грамматики дело обстоит не лучше, особенно когда речь идет об исключениях, а их, как известно, в английском языке более чем достаточно. День экзамена неуклонно приближался, и чем больше я зубрил, тем меньше оставалось в памяти.
        Трудно перечислить все ухищрения, к которым я прибегал: то повторял задания непосредственно перед сном, то твердил их утром в постели. В конце концов я начал рифмовать английские слова с русскими, и дело немного продвинулось. - Мы пойдем сегодня в лес?
        - Иес.
        - Или может все равно?
        - Но.
        - Так вставай же поскорей!
        - Тудей.
        К сожалению, дальнейшее развитие этого многообещающего метода ограничивалось моими поэтическими способностями.
        Я уже потерял всякую надежду, когда случай свел меня с молодым аспирантом, занимающимся вопросами психологии обучения. Достаточно было краткого разговора с ним, чтобы понять, как безрассудно я тратил драгоценное время перед экзаменом.
        - Проблема, перед которой вы стали в тупик, - сказал он, глядя на меня сквозь очки с толстыми стеклами, - не нова. Человеческая память не может считаться неограниченной. Это усугубляется еще тем, что мы чрезмерно перегружаем участки мозга, в которых концентрируются сознательно приобретенные понятия. Чем больше усложняются окружающие нас условия, чем обширнее становится объем необходимых нам знаний, тем труднее заучивается то, что не может быть вызвано из недр памяти при помощи ассоциаций. Я думаю, что чем дальше пойдут в своем развитии люди, тем труднее они будут усваивать понятия, требующие механического запоминания и не связанные с уже приобретенными понятиями.
        Теперь моя неспособность к языкам получила теоретическое обоснование. Может быть, это меня и утешило бы, если бы не приближающийся экзамен.
        - Что же все-таки делать, если необходимо заучивать слова?
        - О! Для этого существуют неограниченные возможности! Я уже говорил вам, что мы недостаточно рационально используем наш мозг. Человек совершенно не пользуется при обучении подсознательными разделами своей памяти. Знаете ли вы, что за несколько минут внушения в состоянии гипноза можно усвоить на всю жизнь в десятки раз больше знаний, чем за многие часы самой яростной зубрежки?
        - Я об этом слышал, но, насколько мне известно, еще нигде не функционируют гипнотические курсы иностранных языков. Я не могу ждать, пока они появятся у нас в городе. У меня через две недели экзамен!
        - Этого и не требуется. Такие курсы вы можете организовать у себя на дому. Больше того: вам не придется тратить время на заучивание слов и грамматических правил. Все это будет происходить помимо вашей воли во сне.
        - Как во сне?
        - Очень просто. Состояние сна и гипноза сходны. В обоих случаях мы имеем дело с разлитым торможением в коре головного мозга. Запишите то, что вам нужно запомнить, на ленту магнитофона. При помощи нехитрого устройства, подключаемого к будильнику, пусть ночью магнитофон включается на десять, пятнадцать минут. Этого достаточно, чтобы выучить все, что угодно. Наилучшее время для запоминания - от трех до четырех часов утра, когда мозг достаточно отдохнул.
        Признаться, я был поражен. Просто удивительно, как такая простая идея не пришла мне раньше в голову.
        - Ладно, ладно, - прервал он мои излияния, - благодарить будете потом. Кстати, лучше всего, если то, что вам нужно запомнить, будет записано на магнитофоне с вашего голоса. Самовнушение, как выяснилось, наиболее эффективно при использовании этого метода.
        Покупка магнитофона не была предусмотрена нашим бюджетом, но нужно отдать справедливость жене, она проявила полное понимание срочной необходимости этого приобретения. На изготовление контактного устройства к будильнику ушло два дня. Наконец настал долгожданный вечер, когда я лег в постель, поставив магнитофон на стул, придвинутый к изголовью.
        Полный надежд, я долго не мог уснуть. Проснулся я от ощущения, похожего на удар по затылку. Сначала мне показалось, что в комнату ворвалось стадо быков. Пытаясь понять, откуда идет этот дикий рев, я повернул выключатель и увидел бледное лицо жены, сидевшей в кровати.
        «Кровать-э бед, стол - э тэбл, карандаш - э пэнсл» - надрывался чей-то противный голос в магнитофоне.
        Я рассмеялся, вспомнив, что забыл вечером отрегулировать громкость. Первый опыт прошел неудачно, и до самого утра я не мог заснуть.
        На следующий день мы с женой подобрали тембр и силу звука и опытным путем определили расстояние от кровати до магнитофона, необходимые для внушения без перерыва сна.
        Было немногим больше двух часов ночи, когда я почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо.
        - Я не могу спать, - сказала плачущим голосом жена, - все время жду, что он заговорит!
        Кое-как я ее успокоил, но оба мы лежали без сна, прислушиваясь к тиканью будильника. Опыт снова не удался.
        Я не хочу перечислять все события последующих ночей. На четвертый день жена переехала жить к матери. Я утешал себя мыслью, что все это временно и моя семейная жизнь снова наладится после экзамена.
        Однако самое неприятное было впереди. Не проходило ни одной ночи без того, чтобы я не проснулся за пять минут до включения магнитофона. Я хитрил сам с собой, меняя время срабатывания контактов, но ничего не помогало.
        Тогда я прибег к люминалу. Приемы снотворного на ночь помогли, но не очень. Теперь я просыпался при первых звуках своего голоса. Нужно было что-то предпринимать, и я отправился к очкастому аспиранту. Оказалось, что я зря не пришел к нему сразу. Волновавшие меня проблемы давным-давно решены наукой.
        - Привычка спать в любых условиях, - сказал, посмеиваясь, аспирант, - может быть выработана искусственно, как и любой другой условный рефлекс. Вы не спите, потому что ваш мозг возбужден ожиданием включения магнитофона. Попробуйте выработать на него положительный рефлекс. Не засыпайте до тех пор, пока почувствуете непреодолимую тягу ко сну. После этого ложитесь, включив магнитофон. Через несколько дней у вас образуется прочная временная связь, и после этого можете спокойно приступать к обучению.
        Он был совершенно прав. Уже через три дня я преспокойно спал при включенном магнитофоне.
        До экзамена оставалось совсем немного времени, но я чувствовал, что уроки идут мне на пользу. Мой лексикон непрерывно пополнялся. Наконец настал решающий день. Нужно сказать, что я предстал перед экзаменаторами во всеоружии.
        Я пробежал глазами предложенный мне текст и совершенно спокойно ожидал, пока мой товарищ закончит чтение технической статьи. Приобретенные подсознательные знания языка помогали мне обнаруживать неправильности в его произношении, которых я бы уже не допустил. К сожалению, я не сдал экзамена. Это был единственный случай в практике экзаменаторов, когда студент заснул у них на глазах.
        Больше того: мне пришлось бросить изучение английского языка и заняться французским, потому что звуки английской речи каждый раз меня усыпляют. Я снова перешел на старый метод:
        - Кто принес вам монпансье?
        - Месье.
        - Разрешите поцелуй?
        - Уй. Однако дело продвигается очень медленно, значительно медленнее, чем хотелось бы. Умоляю: если кто-нибудь знаком с каким-либо новым способом изучения языков, напишите мне!
        Путешествие в Ничто
        Прошло уже пять лет со времени моей последней встречи с профессором Берестовским. Думаю, что я был единственным человеком, к которому он питал какое-то доверие. Впрочем, слово «доверие» здесь очень мало подходит. Я просто был ему очень нужен для осуществления его фантастических планов.
        Ему было необходимо иметь беспристрастного свидетеля, чтобы ослепить своих скептических коллег фейерверком необычайных фактов, подтверждающих его превосходство перед ними. Мне кажется, что ни о чем другом он не думал. Ради этого он не остановился бы ни перед чем, даже если бы ему пришлось прибегнуть к самой вульгарной мистификации. Говорят, что в таких делах он был мастером.
        Честно говоря, я до сих пор не уверен в том, что невольно не стал соучастником научного шарлатанства, и если что-нибудь и свидетельствует о научной добросовестности Берестовского, то только обстоятельства его смерти.
        Мне очень трудно разобраться во всем, так как я не физик, и многое из того, что говорил мне Берестовский, было для меня просто непонятно. Что же касается того, что я видел сам, то это могло быть простои галлюцинацией, особенно учитывая состояние, в котором я тогда находился.
        Обо всем этом я должен предупредить читателей раньше, чем приступлю к последовательному изложению истории моего участия в опыте Берестовского.
        С профессором Берестовским я познакомился во время своего летнего отпуска. Его дача, в которой он жил круглый год, стояла на самом краю небольшого дачного поселка. Это было мрачное, запущенное двухэтажное здание, обнесенное высоким забором.
        В поселке много говорили о Берестовском. Рассказывали о его нелюдимом характере, вспышках ярости, во время которых он совершенно терял власть над собой и осыпал всех встречных грубой бранью. Говорили о том, что его уходу на пенсию предшествовал какой то крупный скандал в университете, где он преподавал физику.
        Жил он один, довольствуясь компанией овчарки. Иногда он появлялся в поселковом магазине, совал продавщице список необходимых ему продуктов, сумку и деньги, насупившись, ждал, пока ему не упакуют заказанное. С соседями он не заводил знакомств и никогда ни с кем не здоровался.
        Впрочем, я тоже мало интересовался жителями поселка, так как все свое время посвящал рыбной ловле. Мне удалось отыскать в двух километрах по течению реки небольшой проток, куда я ежедневно приходил утром с удочками. Если клев был хороший, то я просиживал там до вечерней зари.
        Однажды утром я обнаружил, что мое излюбленное место под ивой, где так хорошо клевали пескари, занято. Потеря насиженного места всегда очень неприятна для рыбака, но выхода не было, и я уселся поблизости, с неудовольствием наблюдая незваным компаньоном. Это был старик в потертом вельветовом костюме. Из-под надвинутой на глаза соломенной шляпы торчал длинный нос и неопрятного вида рыжие усы. Обладатель усов, по-видимому, совершенно не интересовался поплавками и, казалось, спал, прислонившись спиной к дереву.
        Мое новое место было неудачно во всех отношениях. Не говоря уже о том, что я оказался на солнцепеке, дно было травянистым, и я два раза вынужден был лазить в воду, чтобы отцепить запутавшиеся крючки. Клевало плохо, и утро можно было считать потерянным. Бросив негодующий взгляд на пришельца, я смотал удочки и отправился домой.
        На следующий день я пришел на час раньше обычного, надеясь снова занять свое прежнее место. Несмотря на то, что было всего шесть часов утра, рыжие усы уже торчали под деревом. Самым возмутительным было то, что старик опять спал, бросив удочки на произвол судьбы. Я проторчал на реке до самого вечера, рассчитывая на то, что старик проснется и уйдет домой. Напрасные надежды! За весь день он только один раз открыл глаза, чтобы вытащить удочку, снять с крючка неизвестно как попавшую туда рыбу, бросить ее в воду и снова закинуть удочку без наживки.
        Так продолжалось несколько дней.
        Наконец, однажды утром, я нарушил рыболовную традицию и уселся рядом с ним. При этом он открыл глаза, высморкался на траву, но даже не посмотрел в мою сторону.
        Часа два я внимательно наблюдал за поплавками, но рыба не клевала. Решив переждать полдень, я открыл принесенный с собой журнал и углубился в чтение статьи о тунгусском метеорите.
        Внезапно кто-то вырвал журнал из моих рук. Подняв глаза, я увидел старика. Это было уже больше, чем я мог выдержать.
        - Не кажется ли вам… - начал я, но в это время старик, швырнув журнал в воду, очень внятно произнес: «Кретин!» - и снова, откинувшись, закрыл глаза.
        Все это было настолько необычным, что я растерялся. Собрав удочки, я направился домой, дав себе слово завтра же найти другое место на реке, куда не ходят удить рыбу сумасшедшие.
        К моему удивлению, старик тоже поднялся и, оставив удочки на берегу, пошел рядом со мной, громко сопя.
        - Статейка-то дрянь, - внезапно сказал он, - туда ей и дорога.
        - Простите, - ответил я. - Я вас не знаю, и вообще мне кажется, что ваше поведение…
        - Я Берестовский, - перебил он меня, - и кое-что в этом понимаю.
        Я с любопытством посмотрел на него.
        «Вот он значит какой, - подумал я. - Нечего сказать, хорош гусь!».
        Некоторое время мы шли молча.
        - Только болван способен предположить, - сказал он, - что в нашем пространстве могут присутствовать ощутимые количества антиматерии.
        - Мне кажется, что в статье говорилось о болиде из антивещества, прилетевшем в нашу атмосферу из глубин пространства, так что речь идет не о нашем пространстве, - раздраженно ответил я, - во всяком случае, это не повод кидать журнал в воду.
        - Когда я говорю о нашем пространстве, - сказал он, - я подразумеваю нечто другое, что, впрочем, недоступно вашему пониманию.
        - Я журналист, а не физик, - сказал я, - и меня вполне устраивают те представления, которые я получаю при чтении научно-популярной литературы. Для более углубленных представлений у меня нет достаточной подготовки.
        - Чепуха! Абсурд! - закричал он вдруг, затопав ногами. - Если бы в вас вдолбили всю кучу глупостей, которую принято называть нормальной физико-математической подготовкой, то об углубленных представлениях вам бы и мечтать не приходилось. Вы бы ничем не отличались от ученых ослов, умственных недоносков и начетчиков, именующих себя знатоками физики! Впрочем, - добавил он неожиданно спокойно, - вы журналист. Я мало знаком с людьми вашей профессии, но всегда предполагал, что журналисты способны точно описывать то, что они видят. Скажите, если бы вам пришлось увидеть нечто такое, что недоступно человеческому воображению, сумели бы вы это описать с достаточной точностью?
        - Вопрос слишком необычный для того, чтобы на него сразу ответить, - сказал я, подумав. - Человеческое воображение не может представить себе ничего такого, что бы не состояло из известных уже понятий. В этом отношении верхом воображения считается изображение белого дракона, принятое у китайцев и представляющее собой белое поле, на котором ничего не нарисовано. Заранее представить себе то, чего никто не видел, невозможно, и я просто затрудняюсь ответить на ваш вопрос.
        - При известном воображении можно представить себе белого дракона черным, - сказал он и, повернувшись, пошел обратно к реке.

* * *
        На следующий день я был в городе. Закончив дела, я зашел позавтракать в кафе, и первый, кого я там увидел, был мой школьный товарищ, с которым мы не виделись двадцать лет. Мы сразу узнали друг друга и больше часа поминутно восклицали: «А помнишь?!».
        Когда были перебраны все школьные происшествия и выяснена судьба большинства наших друзей, приятель посмотрел на часы и ахнул. Оказалось, что он опоздал на семинар по теоретической физике, ради которого он сюда приехал.
        - Ничего не поделаешь, - сказал он, - мой доклад завтра, а сегодня, видно, сама судьба велела нам распить еще одну бутылку.
        - Кстати, - спросил я, - тебе, как физику, что-нибудь говорит фамилия профессора Берестовского?
        - Узнаю повадки журналиста, - засмеялся он. - Для физиков эта фамилия почти анекдотична, зато для журналиста она сущий клад. В последнее время делаются неоднократные попытки вульгаризировать основные представления современной физики. Здесь для вашего брата раздолье. Берестовский же сам представляет собой вульгаризованный тип ученого-физика. Впрочем, я неправильно выразился. Берестовский, может быть, и физик. Он хорошо знает все, о чем пишется в специальных журналах, неплохой лектор, но он не ученый. Его собственные идеи абсурдны и бездоказательны. Научные гипотезы, которые он высыпает из рога изобилия своей фантазии, спекулятивны. Он всегда работает в тех областях, где фактов так мало и они настолько разрозненны, что ни один уважающий себя ученый не рискует обобщать их теорией. Он никогда не публикует результатов своих экспериментальных работ и ведет их в полном одиночестве в лаборатории, где парит дух средневекового алхимика. Если бы Берестовский был писателем, художником, композитором, то его неудержимая фантазия и темперамент наверняка принесли бы ему славу, но в науке он остается просто
фантазером. Кстати, и в университете его попросили уйти на пенсию, так как в лекциях, которые он читал, студенты не могли понять, где кончается обязательный курс, а где начинаются фантазии Берестовского.
        - А разве ты не считаешь фантазию обязательным элементом научного творчества? - спросил я.
        - Фантазия фантазии рознь, - ответил он с явным раздражением. - Эйнштейн тоже фантазировал, когда создавал теорию относительности. Но это была строгая, научная фантазия, окрыляющая ученого, а не уводящая его на грань метафизики. Сейчас другое время. В нашем распоряжении столько необъяснимых явлений, что даже дурак может фантазировать на научные темы. В конце прошлого столетия было все проще: механика Ньютона и теория поля Максвелла, казалось, объясняли все явления. Сейчас же мы теряемся перед лавиной открытий. Даже элементарные частицы представляются нам бесконечно сложными структурами. Обобщающей теории нет, и вот субъекты, вроде Берестовского, этим и пользуются, наводняя науку нелепыми гипотезами.
        - И все же, - сказал я, - твоя уничтожающая характеристика не помешала Берестовскому стать профессором?
        - Не только профессором, но и доктором физико-математических наук. Но каким извилистым путем! Кстати, если ты им так интересуешься, я могу тебе кое-что рассказать. В 1902 году Берестовский окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. Специализировался он по каким-то индийским наречиям и вскоре после окончания уехал в Индию. Чем он занимался в течение нескольких лет, никому не известно. Говорят, что он изучал мистическое учение йогов и в совершенстве овладел искусством массового гипноза. Эти способности он демонстрировал дважды, причем в самой скандальной форме. В 1912 году после окончания физико-математического факультета Геттингенского университета, уже будучи приват-доцентом, во время лекции он о чем-то задумался и, присев к столу, начал выводить на бумаге какие-то уравнения. Предоставленная самой себе, аудитория зашумела. Тогда Берестовский встал, сделал несколько пассов руками, и пораженные студенты увидели на кафедре носорога, спокойно читающего им лекцию, которую прошлый раз читал им Берестовский. Профессор же как ни в чем не бывало продолжал писать за столом. Лет
десять тому назад он защищал докторскую диссертацию на весьма почтенном Ученом совете. Уже после краткого введения на лицах присутствующих отразилось недоумение, вызванное экстравагантными гипотезами диссертанта. Чувствуя, что назревает скандал, Берестовский попросту усыпил членов совета. Когда защита кончилась, ни один из присутствовавших не хотел сознаться, что проспал все время, и диссертацию сплавили другому Ученому совету.
        - И все же он получил докторскую степень? - спросил я.
        - Ни одна диссертация не вызывала столько споров, сколько эта. Она трижды подвергалась экспертизе. В конце концов, ученую степень ему присудили не за содержание диссертации, а за совершенно изумительный математический метод, изобретенный им для доказательства своих более чем спорных предположений. Оказалось, что этот метод абсолютно незаменим при решении некоторых уравнений волновой механики. Вообще я думаю, что Берестовский мог бы стать крупным математиком. В этой области он очень силен, но считает себя прирожденным физиком.
        Было уже поздно, и я, проводив своего приятеля до гостиницы, поспешил на поезд.

* * *
        Два дня я не был на реке, так как плохо себя чувствовал.
        На третий день я услыхал в сенях какой-то топот и сопение, перемежающееся с бормотанием и приглушенными ругательствами. Встав с постели, я вышел в сени и увидел там Берестовского, сидящего на полу и вытряхивающего песок из ботинка. Он был настолько поглощен этим занятием, что не обратил на меня никакого внимания. Натянув ботинки, он зашел ко мне в комнату и бесцеремонно уселся на кровать. Я стоял, ожидая, что будет дальше.
        - Когда я говорю о пространстве, - сказал он, как бы продолжая начатый разговор, - то я подразумеваю под этим не геометрическое пространство Евклида, а реальное пространство, наделенное физическими свойствами. Оно отличается от геометрического прежде всего тем, что существует во времени. Это пространство может менять свою форму, плотность, обладает в некотором роде упругостью своих свойств, наконец, оно насыщено электромагнитными и гравитационными полями и является носителем материи. Трудно сказать, что более материально: пространство или то, что мы привыкли подразумевать под словом «материя». Но самое главное - это то, что реальное пространство может существовать и не существовать одновременно.
        - Простите, как это существовать и не существовать одновременно? - спросил я. - По-видимому, мой мозг недостаточно изощрен, чтобы воспринимать подобные идеи.
        - Вот именно, - ответил он, потирая руки, - все дело в мозге. Вы сами говорили о том, что мы не можем представить себе ничего такого, что бы не было комбинацией уже знакомых нам образов и понятий. Для современной физики эти понятия непригодны. Чтобы хоть что-нибудь понять, мы вынуждены прибегать к аналогиям, черпаемым из известных нам представлений. Однако это не всегда то, что мы хотели бы представить себе. Можно изложить содержание музыкального произведения словами, но попробуйте растолковать глухому от рождения, что такое музыка. Даже если он прочтет сотню либретто, само понятие музыки останется для него непостижимым.
        - И вы все-таки решили попробовать? - спросил я.
        - Как раз то, о чем мы с вами пока говорили, относится к категории легко усваиваемых понятий, - ответил он - Пространство существует и не существует одновременно потому, что само время прерывно. Гораздо труднее было бы представить себе пространство без времени, чем одновременно отсутствие того и другого.
        - Вы думаете, что, говоря о прерывности времени, вы облегчили понимание ваших софизмов о пространстве? - спросил я.
        Он с яростью взглянул на меня. По-видимому, слово «софизмы» его задело.
        - Начнем с другой стороны, - сказал он неожиданно спокойно. - Вы что-нибудь слыхали о квантах?
        - Кое-что слыхал, - ответил я. - Квант - это неделимая порция энергии, которую может поглощать или испускать электрон, перескакивая с одной орбиты на другую.
        - Так вот, известно ли вам, что никто еще не наблюдал электрон в состоянии перехода с одной орбиты на другую? Больше того, теоретически доказано, что электрон в атоме в этом состоянии никогда не бывает. Он существует только на определенных орбитах. В состоянии перехода электрона нет. Правильнее говорить, что электрон возникает, а не существует. Теперь представьте себе, что в системе электрона ведется отсчет времени. Что происходит с этим временем, пока совершается переход электрона с одной орбиты на другую?
        - Не знаю, - сказал я, - трудно сказать, раз самой системы, в которой ведется отсчет, не существует.
        - Не существует системы, значит, не существует в этой системе ничего: ни времени, ни пространства, ни движения, ни наконец того, что мы в этой системе привыкли считать материей. Как бы долго, по нашим понятиям, не совершался этот переход через ничто, он не может быть обнаружен в самой системе, так как после возникновения системы время продолжает в ней течь так же, как и до ее исчезновения.
        - Однако, с нашей точки зрения, часть пространства внутри атома не исчезает в момент перехода электрона с одной орбиты на другую? - спросил я.
        - Конечно, нет, - ответил он. - Я очень упростил картину для того, чтобы вам было легче понять, что такое прерывность существования всей нашей системы в целом.
        - Простите, о какой системе вы говорите? - спросил я недоуменно.
        - Ну вот всего этого, - сделал он небрежный жест рукой, - словом всего, что мы подразумеваем под словом «вселенная». Все, что нас окружает, подчинено одному общему ритму существования.
        Некоторое время я молчал, ошеломленный не столько оригинальностью того, что он говорил, сколько его небрежным тоном. Казалось, что он рассказывал о давно приевшихся ему вещах.
        - Что же существует в то время, когда ничего не существует? - с трудом выдавил я из себя корявую фразу.
        - Существует другое время, другое пространство, другая материя.
        - Какие? - спросил я, пытаясь осмыслить все, что он говорил.
        - Антиматерия, антивремя, антипространство, - ответил он. - Только то, что мы называем энергией, остается более или менее общим для обеих систем; энергия - это единственное связующее звено между ними, так как является результатом их взаимодействия.
        - Какое же может быть взаимодействие, когда обе системы существуют разновременно?
        - Я ждал этого вопроса, - усмехнулся профессор, - он доказывает еще раз вашу неосведомленность в самых элементарных вещах. Когда мы говорим об одной молекуле, мы никогда не можем предсказать заранее ее поведение в строго заданных условиях. Физические законы справедливы только для больших ансамблей частиц, потому что носят статистический характер. Единый ритм существования нашей системы вовсе не означает того, что какое-то количество атомов не выпадает из этого ритма и не оказывается выброшенным в антипространство. Аналогичные процессы идут в антимире. Неисчерпаемые запасы энергии, которыми располагает наша вселенная, есть не что иное, как результат аннигиляции антивещества с нашей материей. Следовало бы ожидать, что, так как знак заряда, направление спина, знак магнитного момента, различающие вещество от антивещества, равновероятны, во вселенной должно было бы находиться одинаковое количество материи и антиматерии с одинаковой плотностью распределения в пространстве. Это неизбежно привело бы к их аннигиляции с чудовищным выделением энергии. Если даже предположить, что из выделившейся при этом
энергии впоследствии вновь могла образоваться материя, то Опять-таки вероятность образования антиматерии была такой же, как и обычной материи, а они немедленно вновь бы аннигилировали. В результате, наша вселенная представляла бы собой непрерывно взрывающуюся субстанцию. На самом деле этого нет, и частицы антивещества в чистом виде обнаруживаются в нашем мире в пренебрежимо малых количествах и только при энергиях очень высоких уровней, когда кривизна пространства и связанный с ней ритм временных процессов меняются.
        Некоторое время мы молчали. Чувствовалось, что Берестовский хочет о чем-то спросить, но не решается. Такая нерешительность настолько противоречила создавшемуся у меня представлению о Берестовском, что я невольно захотел ему помочь. Впрочем, может быть, тогда я просто искал способа побыстрее от него избавиться. Обилие непривычных понятий, преподнесенных мне профессором, очень меня утомило.
        - Мне кажется, - сказал я, - что, идя ко мне, вы имели какую-то определенную цель. Можете говорить со мной откровенно.
        - Конечно, имел, - ответил он, - однако вы еще недостаточно подготовлены для серьезного разговора. Кроме того, по-видимому, вы утомлены. Некоторые элементарные понятия, о которых я вам говорил, еще не нашли места в вашем сознании. То, что принято называть здравым смыслом, противится их усвоению. Пройдет несколько дней, и все это уляжется. Я вам дам знать о дне нашей следующей встречи. Берестовский встал и, не прощаясь, вышел.

* * *
        Несколько дней шел дождь, и я почти не выходил из дома. Сказать по правде, мне совершенно не хотелось встречаться с Берестовским. Что-то было в нем вызывающее антипатию. Не могу сказать, что именно. Скорее всего, превосходство, с которым он взирал на меня. Я не сомневался в том, что в его планах я должен был играть какую-то роль. При этом он ко мне присматривался, как присматриваются к вещи, которую собираются купить в магазине. Кажется, он не сомневался в том, что если я ему подойду, то вопрос будет решен независимо от моей воли. Вместе с тем я много раз мысленно возвращался к нашему последнему разговору. Как это ни странно, то, о чем мне говорил Берестовский, приобретало для меня все больший и больший интерес. Подсознательно я думал об этом все время. У меня даже появилось подозрение, не являюсь ли я объектом гипнотических экспериментов профессора-брахмана.
        На четвертый день я вышел, чтобы купить папирос. У входа в магазин я столкнулся с Берестовским.
        - Я пришел за вами, - сказал он, смотря по обыкновению куда-то вбок.
        - А вы были уверены, что я приду? - спросил я.
        - Конечно, потому что я вас вызывал, - ответил он, - пойдемте.
        Я безвольно поплелся за Берестовским. Подойдя к своему дому, профессор вынул связку ключей и долго манипулировал ими у небольшой двери в заборе. Наконец дверь открылась.
        - Входите, - сказал он.
        То, что произошло дальше, было похоже на дурной сон. Я почувствовал толчок, все предметы перед глазами покатились куда-то вниз, и я оказался лежащим на земле. Острые зубы сжимали мне горло.
        - Назад, Рекс! - крикнул Берестовский, и огромная овчарка, рыча и огрызаясь, направилась к дому.
        - Я допустил оплошность, - сказал Берестовский, невозмутимо наблюдая, как я поднимаюсь на ноги, - было бы очень некстати, если бы он вас загрыз именно тогда, когда вы мне нужны. Странным было то, что его слова меня не возмутили. Какая-то тупая покорность овладела мной.
        Мы стояли посредине двора, напоминающего свалку. Кучи каких-то исковерканных аппаратов и приборов валялись там, где некогда были газоны. В центре двора стояло несколько трансформаторных будок. - Попортил я им всем крови, пока они поставили мне эти трансформаторы, - сказал самодовольно Берестовский. - Впрочем, для меня эти мощности смехотворно малы. Мне нужны миллиарды киловатт, так что максимум, на что можно использовать эти трансформаторы, - зарядка конденсаторов. Основные количества энергии, необходимой для моих опытов, мне приходится добывать самому. В этом я, слава богу, не ограничен.
        Мы вошли в дом. Дневной свет слабо пробивался через щели в закрытых ставнях. Однако Берестовский подошел к окну и задернул плотную штору. После этого он зажег свет. «Лаборатория средневекового алхимика», - невольно вспомнил я слова своего приятеля. Хаотическое нагромождение причудливого вида аппаратов, проводов и высоковольтных изоляторов делало передвижение по лаборатории почти невозможным. В самой их гуще стояло два авиационных кресла.
        Взяв меня за локоть и ловко лавируя между препятствиями, Берестовский подвел меня к одному из кресел и усадил.
        - Теперь мы можем продолжить наш разговор, - сказал он, усаживаясь во второе кресло. Некоторое время он молчал, напряженно думая о чем-то, потом неожиданно спросил:
        - Вероятно, на Земле нет такого журналиста, который не мечтал бы первым попасть в космос?
        - Не собираетесь ли вы предложить мне стать космонавтом? - спросил я, удивленный его словами.
        - Ничуть, - сказал он, усмехаясь. - Даже самые отдаленные области космоса представляют собой не больше, чем задворки нашей вселенной. Человеческое воображение их давно обсосало и обслюнявило. То, что я вам действительно хочу предложить, правильнее всего было бы назвать путешествием в Ничто. Туда, куда не проникала даже человеческая фантазия, способная представить себе белого дракона в виде чистого листа бумаги. Короче говоря, я намерен показать вам не самого дракона, а его антипода, с тем чтобы вы потом поведали человечеству, как он выглядит.
        - Неужели вы имеете в виду ваш гипотетический антимир?
        - Я бы мог вас отправить и туда, но вернуться оттуда вы бы уже не смогли. Ваше пребывание там ознаменовалось бы некоторым уменьшением энтропии системы из-за возрастания энергетического потенциала, а вы сами бы представляли собой не больше чем мощную вспышку излучения. Все ваши семь с половиной технических единиц массы целиком превратились бы в энергию недоступного нам антимира. Это меня не устраивает. Вы мне будете нужны здесь, как живой свидетель самого фантастического эксперимента, на который способен человеческий гений. Мне эти научные кастраты все равно не поверят.
        Несколько минут он, яростно сопя, пел, потом сказал:
        - Представляете ли вы себе, что время в антимире несовместимо с нашим потому, что течет в обратном направлении?
        - Я не могу себе этого представить.
        - Конечно, это не следует понимать так, что все процессы там начинаются с конца, а кончаются началом. Придется снова прибегнуть к аналогии. Посмотрите на себя в зеркало. У вас ведь не возникает сомнений, что перед вами ваше собственное изображение. Однако, если вы вглядитесь внимательно, то обнаружите, что ничего общего с вами это изображение не имеет. У человека, которого вы видите в зеркале, сердце с правой стороны, а печень - с левой. Вы бреетесь правой рукой, а ваше изображение проделывает это левой. Вы делаете движение рукой вправо, а оно повторяет его влево. Но самое удивительное, что никакими переносами в пространстве вы не можете совместить зеркальное изображение с его оригиналом. То же самое происходит с временем в антимире. Оно является как бы зеркальным отображением нашего времени.
        Поэтому если изобразить наше время в виде вектора, то антивремя будет выражаться вектором, противоположно направленным. Это же справедливо и для выражения пространственных представлений одного мира в другом.
        - Кажется, я понимаю, - сказал я, - но как возможны переходы из пространства в антипространство?
        Берестовский вынул из кармана лист бумаги, оторвал от нее узкую полосу и показал мне.
        - Представьте себе, - сказал он, - что на поверхности этой полоски бумаги находится муравей. Он расположен на ней ногами вниз. Торцы полоски смазаны клеем так, что муравей по ним ползти не может. Муравью необходимо переползти на нижнюю поверхность бумаги, заняв положение ногами вверх. Как вы думаете, может ли он это сделать?
        - Конечно, нет, если путь через торцы для него закрыт, - ответил я, не раздумывая.
        - Теперь смотрите, - сказал он, скручивая бумагу один раз вдоль оси и скрепляя ее таким образом, что образовалось кольцо. - Перед вами одна из удивительнейших фигур - кольцо Мебиуса. Изменилась не только форма бумажной полосы, но и ее свойства. То, что раньше не удавалось муравью, теперь стало для него вполне доступным. Смотрите внимательно за карандашом.
        Отметив на верхней стороне кольца точку, Берестовский повел грифель вдоль полосы. К моему удивлению, карандаш закончил свое движение под отмеченной точкой с другой стороны бумаги.
        - Это опять грубая аналогия, - сказал Берестовский, пряча карандаш в карман, - но нечто подобное возможно и в реальных пространствах. Только там все это гораздо сложнее. Мы можем менять кривизну пространства, однако опять-таки это не геометрическая кривизна, а определенное изменение временно-пространственных соотношений системы. Если положение муравья ногами вниз уподобить времени нашей системы, а ногами вверх - времени антисистемы, то, наблюдая передвижение муравья по кольцу Мебиуса, мы можем отметить точку, в которой он будет расположен ногами вбок. Эта точка, если продолжать аналогию со временем, будет характеризоваться вектором, перпендикулярным к обоим векторам времени. Иначе говоря, если время нашей системы изображено вектором, направленным слева направо, а антивремя справа налево, то время в точке перехода изобразится вектором, идущим сверху вниз или снизу вверх. Направление вектора времени и будет определять кривизну пространства. Анализ показывает, что таких точек перехода должно быть не менее двух. Однако это опять упрощение. Правильнее было бы представить себе переход как непрерывное
изменение вектора времени, а текущий вектор времени уподоблять радиус-вектору сложной суперпространственной кривой, имеющей нечто общее со свойствами кольца Мебиуса. То, что я хотел вам предложить, это пока всего небольшая прогулка вдвоем вдоль небольшого участка этой кривой. Я слушал Берестовского с закрытыми глазами. Все тело обмякло, и я не чувствовал себя в силах ни шевельнуться, ни чем более возражать ему. Казалось, все, что происходит вокруг, существует отдельно от меня. Только хриплый голос Берестовского доносится откуда то издалека.
        - Сколько времени это должно продлиться? - скорее подумал я, чем сказал. - По нашему земному времени, не больше тысячной доли секунды, ровно столько, сколько требуется для разряда конденсаторов установки. Что же касается времени, в котором мы с вами будем существовать, то оно не может быть выражено в доступных нам понятиях, так как вектор времени будет непрерывно вращаться.
        - Я не буду участвовать в ваших дурацких опытах! - сказал я громко. Мои слова как бы разорвали охватывавшую меня пелену истомы. - Мне вполне достаточно той галиматьи, которую вы мне преподносите. Я ею сыт по горло!
        - Вы не можете не участвовать в опыте, - спокойно ответил Берестовский, - потому что он уже начался. Посмотрите внимательно вокруг. Вначале я ничего особенного не заметил, если не считать легкой дымки, окутывавшей отдаленные предметы в лаборатории. Затем мне показалось, что все находящееся за пределами кресел, в которых мы сидели, странным образом меняет свою форму. Сглаживались острые углы, изменялось соотношение размеров. Все сокращалось в одном направлении и вытягивалось в других направлениях. Вещи теряли присущий им цвет и окрашивались в светло розовые тона. Поле зрения не ограничивалось больше стенами лаборатории. Я видел весь наш поселок, фигурки людей, застывших в самых разнообразных позах, и яркие звезды в небе. Все становилось прозрачным.
        Я сделал движение, чтобы встать с кресла, но меня остановил голос Берестовского: - Не вздумайте двигаться! Сейчас любое перемещение в пространстве грозит катастрофой. Та комбинация полей, в которой мы существуем, имеет очень быстро убывающий градиент. Вне этой комбинации… Впрочем, у меня нет времени сейчас все это объяснять. Внимательно смотрите!
        Я снова откинулся на спинку кресла. Теперь уже искаженные образы привычного мне мира возникали и исчезали, повинуясь какому-то постепенно замедляющемуся ритму. Это было похоже на смену кадров в кино, однако всякое движение в появляющихся изображениях отсутствовало.
        Менялась форма предметов, но все оставалось как бы навеки застывшим на месте. Я видел людей на улицах с поднятой при ходьбе ногой. Окурок папиросы выплюнутый мороженщиком, повис в воздухе у самого его рта. Все предметы казались темно-красными.
        Мне очень трудно описать то, что я чувствовал. Представление о времени было потеряно. Исчезающие и появляющиеся изображения, казалось, существовали и отсутствовали одновременно.
        Я отчетливо видел Берестовского, сидящего в кресле, части аппаратов, нависших над нами, и все, что было заключено в небольшом пространстве, окружавшем меня. Картины застывшего мира, где я раньше жил, чередовались с какими-то фиолетовыми контурами, не вызывающими никаких конкретных представлений Призрачные контуры не только окружали хорошо различимое пространство, где я находился, но и существовали внутри него. Я видел, как они пронизывали грузную фигуру Берестовского и даже, казалось, появлялись во мне самом.
        Постепенно глаза привыкли к смене красного и фиолетового цветов, и я начал различать в этих контурах какие то закономерности. Мне казалось, что я вижу очертания причудливого здания. Одна из его стен проходила через плечо Берестовского и через мою голову. Трудно сказать, что было дальше. Невыносимая боль пронзила все тело. Казалось, что кто-то выдирает внутренности. Окружающее меня пространство вспыхнуло ярким светом, и я потерял сознание.
        Первой пришла боль, вызвавшая у меня мысль о том, что я жив. Затем я почувствовал запах горелых проводов и озона. Потом я открыл глаза. Лаборатория была окутана дымом. Превозмогая боль, я подошел к креслу, в котором, скорчившись, лежал Берестовский. Я взял его за голову, и он застонал.
        - Пробой конденсаторов, - прохрипел он. - Случись это за точкой перехода, все было бы кончено. Очевидно, нас выбросило назад по нижней ветви кривой.
        Даже в полусознательном состоянии Берестовский оставался верен себе. Шатаясь, я вышел из лаборатории. Во дворе ко мне бросилась овчарка, но внезапно, завыв и поджав хвост, кинулась от меня прочь.
        Я пробирался домой по улице, держась за заборы. Ноги подкашивались от слабости. Редкие прохожие провожали меня удивленными взглядами.
        Войдя в комнату, я машинально подошел к зеркалу. Мое собственное изображение показалось мне совершенно чужим. Кое-как добравшись до кровати, я повалился на нее одетый и уснул.
        Когда я проснулся, у моей кровати сидел врач в белом халате. У изголовья с встревоженным видом стояла хозяйка дачи.
        - Ну и поспали же вы, - сказал врач, - я уже думал о том, чтобы отправить вас в больницу. Теперь все в порядке, но придется несколько дней полежать в постели. Будете принимать вот эти капли. Все это результат сильного переутомления. Кстати, вам говорили врачи, что у вас сердце с правой стороны?
        Я отрицательно покачал головой.
        - Странно, что вы об этом не знали. Это не так уж часто встречающаяся аномалия.
        - Хватит с меня всяких аномалий, - сказал я, поворачиваясь лицом к стене, - благодарю покорно!
        Врач похлопал меня по плечу, что-то тихо сказал хозяйке и вышел. Я снова заснул.
        …Через несколько дней я получил по почте письмо от Берестовского. Он писал о том, что Из-за болезни не выходит из дома и просит меня к нему зайти по очень важному делу. Я ему не ответил.
        Прошло еще несколько дней. Берестовский, казалось, оставил меня в покое. Однако утром, в воскресенье, когда я собирался ехать в город, какой-то насмерть перепуганный мальчишка принес мне клочок бумаги. Не успел я его взять в руки, как посланец исчез.
        «Приходите немедленно. Я Вам расскажу. Это очень важно», - было нацарапано карандашом на бумаге. Подписи не было, но я узнал характерный, заваливающийся влево почерк Берестовского. Я бросил записку на землю и пошел на вокзал.
        В городе мне пришлось задержаться на два дня, и все это время меня не покидало какое-то тревожное чувство. Сказать по правде, я жалел о том, что так грубо обошелся с Берестовским. Я представлял себе больного, одинокого старика, с нетерпением ждущего моего прихода, и решил сразу же по возвращении на дачу зайти его проведать.
        Прямо с поезда я направился к дому Берестовского. К моему удивлению, дверь в заборе оказалась открытой, и около нее стоял милиционер.
        - Входить нельзя, - сказал он, загораживая мне проход.
        Я предъявил ему свое корреспондентское удостоверение.
        - Доложу следователю, - произнес он, козыряя, - подождите здесь.
        Через несколько минут он вернулся и сказал, чтобы я шел за ним. Первое, что бросилось мне в глаза во дворе, был труп овчарки.
        - Пришлось пристрелить, - сказал милиционер, - она никому не давала войти. Мы зашли в лабораторию, вернее в то, что ею когда-то было.
        Центра лаборатории попросту не существовало. В полу зияла глубокая воронка. Потолок в центре также отсутствовал. Та часть оборудования, которая сохранилась, выглядела очень странно. Такой вид имеет кусок сахара, если его некоторое время подержать в кипятке.
        Ко мне подошел молодой человек в штатском. Я понял, что это следователь.
        - К сожалению, мы сейчас ничего не можем сообщить для печати, - сказал он. - Все это очень похоже на последствия взрыва, однако взрыв такой силы был бы слышен далеко за пределами поселка. Странно, что никто его не слышал, даже ближайшие соседи. Мы так ничего бы и не узнали, если бы не вой овчарки. Она выла, не переставая, двое суток.
        Я еще раз окинул взглядом остатки лаборатории и вышел на улицу, даже не спросив о судьбе Берестовского. Мне было все ясно.
        «Взрыв произошел не здесь, а там, у антипода белого дракона», - подумал я.
        Вот все, о чем я собирался написать. Кстати, я забыл упомянуть о том, что врач, у которого я постоянно лечу зубы, готов поклясться, что коронка на моем четвертом левом зубе была им собственноручно поставлена на этот же зуб, но с правой стороны. Он говорит, что это единственный случай, когда ему изменила профессиональная память, которой он так гордится. Вот уже пять лет, как я пишу левой рукой. Так мне удобней.
        Пути, которые мы выбираем
        В этот день Илларион Петрович Воздвиженский, начальник сектора Нестандартных методов мышления Проектного института имени Буридана, опоздал на работу.
        Малый Домашний Анализатор рассчитал оптимальное меню завтрака, быстро справился с выбором комплекта одежды, учтя все тонкости противоречивого метеорологического прогноза, но, когда дело дошло до определения маршрута следования в Институт, - безнадежно запутался. В пяти предложенных вариантах было проанализировано все: ритм движения различных видов транспорта, возможные задержки, направление пассажирских потоков и даже вероятность несчастных случаев в пути. Однако все пять вариантов оказались совершенно равноценными. Такое разнообразие свободного выбора далеко выходило за пределы канонизированной задачи Буридана об осле и двух охапках сена, и если бы не изобретенный Воздвиженским метод, сидеть бы ему до самого вечера дома, ожидая, пока случайная ошибка в ходе рассуждений анализатора не определит окончательный маршрут.
        - Тридцать две минуты десятого, - деликатно заметил электронный вахтер в вестибюле.
        Воздвиженский поморщился и, тяжело вздохнув, начал подниматься по лестнице.
        - Илларион Петрович!
        Нет, ему определенно сегодня не везло. На его пути маячила монументальная фигура заведующей телепатекой Левиной.
        - Доброе утро, Ариадна Самойловна! - Воздвиженский тщетно попытался обойти препятствие слева.
        - Одну минутку, Илларион Петрович.
        - Слушаю.
        - Вчера привезли двенадцатиканальный усилитель, который я заказывала для телепатической.
        - Ну что ж, поздравляю! - Воздвиженский явно лукавил. Ему лучше, чем кому-либо другому, была известна судьба усилителя. Впрочем, он, кажется, переборщил. Усмешка Левиной не предвещала ничего хорошего.
        - Поздравить можете Шендерова. Усилитель попал к нему в лабораторию, а все потому, что…
        - Ариадна Самойловна! Вы же знаете, что я тут ни при чем. - Воздвиженский отвел взгляд в сторону. - Вопрос о распределении усилителя решался Большим Анализатором.
        - Вот как? Вы, вероятно, забыли, что преимущество Шендерова, по данным анализа, не превышало погрешности расчета, и вопрос был передан на окончательное решение в сектор Нестандартного мышления, руководителем которого, по крайней мере, на сегодняшний день, является всеми уважаемый Илларион Петрович.
        Как это было сказано!
        - Но дело в том…
        - Все дело в том, что руководство сектора, как это ни странно, до сих пор недооценивает коллективные методы творчества. В последнем номере «Психологии конструирования»… Воздвиженский сделал отчаянную попытку овладеть инициативой боя:
        - Ладно, - грубо сказал он, - хватит трехканального усилителя, чтобы девчонки из группы Хранения информации могли делиться любовными переживаниями.
        - Илларион Петрович! Вы же знаете, что кроме ведущих конструкторов… Спина Левиной угрожающе выгнулась, глаза горели зеленым светом, черный пушок под носом странно топорщился. «Кошка, честное слово, черная кошка, свят, свят, свят», - подумал Воздвиженский.
        - Хорошо, - пробормотал он, махнув рукой, - я пересмотрю решение.

* * *
        В отделе Уборочных и Приборочных машин был большой день. Сегодня заканчивался открытый конкурс на лучший проект автомата для выявления и сбора потерянных пуговиц. Из десяти представленных вариантов в финал прошли два проекта: «Триумф» - ведущего конструктора Мышкина, и «Победа» - конструктора 1-й категории Пышкина. Оба автора заметно волновались.
        Два листа чертежей с общими видами автоматов в половину натуральной величины были вплотную придвинуты к иконоскопу Большого Анализатора.
        - Ну, что? - спросил сдавленным голосом Мышкин.
        - Готов! - Пышкин махнул рукой, и в напряженной тишине начальник отдела подчеркнуто небрежным движением нажал пусковую кнопку. Болельщики, затаив дыхание, пялили глаза на черную панель, украшенную разноцветными лампочками.
        - Пятнадцать миллионов анализов в минуту, - с уважением сказал прыщавый юноша в очках.
        - Неужели так много? - задыхающимся шепотом спросила черноглазая девушка. - Как вы думаете, какие шансы у «Триумфа»?
        - Шансы примерно равные, - пояснил юноша. - Оба проекта делались на машинах одинакового класса. Так что выбор, в общем, ограничен канонизированной задачей Буридана.
        - Я думаю… - сказала девушка.
        Однако, что она думает, осталось неизвестным. Раздался резкий звонок и сгрудившаяся у машины толпа взволнованно загудела. В руках начальника отдела была бумажная лента.
        - Результаты анализа, - начал он, явно играя на нетерпении присутствующих, - свидетельствуют в пользу проекта, представленного под девизом… - Небольшая пауза. - …«Победа» с преимуществом. - Многозначительная пауза. - …в одну стомиллионную процента.
        - Дельта плешь, - сказал юноша в очках.
        - Таким образом, - продолжал начальник, - учитывая, что точность анализа соизмерима с результатом, выбор наилучшего варианта в канонической форме невозможен. Проекты возвращаются авторам для доработки.
        - Подумать только, что делается! - вздохнула черноглазая девушка.

* * *
        - Послушай, Юра! - Голос Мышкина звучал вкрадчиво и нежно. - Так у нас с тобой ни черта не получится. Ну, хорошо, эти восемь подонков отпали потому, что работали на устаревших машинах. Но ведь твоя «Тьмутаракань» того же класса, что я моя «Малаховка». Тридцать две конфигурации в калейдоскопе, три тысячи конструктивных вариантов в час, запоминающее устройство на криогенных элементах.
        - Что же ты предлагаешь? - настороженно спросил Пышкин.
        - Нужно загрубить одну из машин. Понимаешь, случайные ошибки дают возможность…
        - Отличная мысль! - перебил Мышкин. - Загрубляйся.
        - Почему же я?
        - А что же, по-твоему?
        - Ну, хотя бы ты.
        - А почему я?
        - Не понимаю, что ты заладил «почему» да «почему»! - вспылил Мышкин. - Давай решим, кому загрубляться, при помощи анализатора.
        - Невозможно, - грустно ответил Пышкин. - Опять попадем в граничные условия задачи Буридана. Постой! Может быть, есть смысл снизить точности обеих машин на один класс?
        - И что же? - ехидно спросил Мышкин. - Снова попасть на равноценные варианты в другом классе?
        - Товарищ Мышкин! Товарищ Пышкин! - Рядом с конструкторами возник зловещий образ Левиной. В ее протянутой длани был зажат том «Психологии конструирования».
        - Одну минуточку, Ариадна Самойловна, мы вернемся через несколько минут, - сказал Мышкин, пытаясь прикрыть отступление коллеги, - честное слово, мы сейчас придем!
        Маневр не удался. Узкий проход между проектными машинами был надежно заперт грузным телом жрицы телепатии. В глазах Пышкина появилось выражение затравленного зверя, готового дорого продать свою жизнь.
        - Мальчики! - пророкотала Левина. - Я слышала о вашей неудаче. Советую объединить свои усилия в коллективном телепатическом акте творчества. Создать объединенный вариант, свободный от индивидуальных заблуждений. Суммировать только гениальные прозрения. Телепатическая к вашим услугам с девяти утра до пяти вечера. Если нужно будет задержаться…
        - Не нужно будет задержаться, - уныло сказал Мышкин. - Ничего из этой затеи не выйдет. Автоматы построены по принципиально различным схемам. Чего уж тут суммировать?
        - Отлично, отлично! При всем разнообразии телепатических методов коллективного творчества каждый из вас может внести немало улучшений в конструкцию другого. Наш трехканальный усилитель…
        - Видите ли, - деликатно сказал Пышкин, - у нас конкурс, и вряд ли то, что вы предлагаете, может способствовать…
        - Хорошо! - В голосе Левиной появились повелительные нотки. - Я знаю, что вам нужно. Телепатическая критика работы конкурента. В спорах, и только в спорах рождается истина. Идите за мной!
        - Ну, ладно, - вздохнул Мышкин, - идем рожать истину.

* * *
        В телепатеке пахло плесенью и потом. Левина метнула гневный взгляд на трех юных дев из группы Хранения информации, и тех как ветром сдуло с телепатических кресел. Судя по раскрасневшимся лицам и блестящим глазкам, их телепатическое общение отнюдь не было связано с проблемами хранения информации, скорее - наоборот.
        - Старайтесь представить себе проект конкурента таким, каким бы вы хотели его видеть, - сказала Левина, подавая конструкторам шлемы с диполями.
        Друзья устроились поудобнее в креслах. Вскоре на левом экране появился чертеж «Триумфа», украшенный женским профилем со вздернутым носиком. Мышкин не остался в долгу: снабженная четырьмя лапами и хвостом «Победа» очень походила на таксу.
        - Хватит черной магии и столоверчения, - сказал Пышкин, снимая шлем. - Спасибо, Ариадна Самойловна!
        - Что теперь? - осведомился Мышкин.
        - Идем на суд к Воздвиженскому, в сектор Нестандартного мышления. Уж кто-кто, а Илларион Петрович разберется!
        - Неудобно как-то отрывать человека.
        - Ерунда! На то он и существует, этот сектор. Пошли!

* * *
        Илларион Петрович взглянул на часы. Давно было пора закусить. Он нетерпеливо нажал кнопку звонка. Вскоре в дверях появилась старушка со стаканом чая на подносе.
        - Хорошо, милый, что позвонил, - сказала она, ставя стакан на стол, - совсем я, старая, ума лишилась. Никак не могла сообразить, кому раньше нести, тебе или Алексею Николаевичу. Ведь кубовая как раз посередине между вашими кабинетами. Я уж и вниз ходила, просила на машине посчитать, кому раньше подавать чай.
        - Ну, и посчитали? - с интересом спросил Воздвиженский.
        - Что ты, бабка, говорят. Тут умы получше наших бились, и то не решили. Про осла какого-то рассказывали бу… бу… бу…
        - Буриданов осел, - сказал Воздвиженский, - я знаю, канонизированная задача. Ладно, поговорю с дирекцией, чтобы кубовую перенесли в другое место.
        - Будь ласков, милый, а то как чай нести, так аж в пот бросает.
        - Хорошо, хорошо, иди.
        Илларион Петрович развернул пакет с завтраком и вдохнул аромат свежекопченого мяса, источаемый тремя бутербродами с ветчиной. Розовые ломтики, обрамленные белоснежным кантом нежнейшего жира. Воздвиженский откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Необходимо было решить, с какого бутерброда начинать трапезу. Как назло, они все были совершенно одинаковые. Кроме того, существовала еще неопределенность, связанная со свободой выбора в отношении первого глотка чая, который можно было сделать до того, как будет откушен первый кусок, или после. Словом, задача далеко выходила за пределы…
        - Можно к вам, Илларион Петрович?
        - Пожалуйста, пожалуйста! - Воздвиженский снова завернул пакет с бутербродами. - Чем могу служить?
        - Видите ли, - сказал Мышкин, - наши проекты вышли в финал конкурса и методами машинного анализа…
        - …нельзя обеспечить однозначное решение, - добавил Пышкин.
        - Понятно, - сказал Воздвиженский, - значит, стандартные методы мышления в этом случае…
        - …непригодны! - подхватили хором конструкторы.
        - Ну, что же, оставьте мне проекты, я подумаю.
        - Спасибо, - сказал Мышкин, кладя чертеж на стол.
        - Извините за беспокойство, - добавил Пышкин, пристраивая свое творение рядом. Илларион Петрович выждал несколько минут, подошел на цыпочках к двери, выглянул в коридор и, притворив дверь, тихо повернул ключ в замке. Некоторое время он с интересом разглядывал оба чертежа. Затем из массивного сейфа в углу кабинета были извлечены электронная модель черной кошки, датчик случайных чисел и соединительный провод. Теперь письменный стол заведующего сектором Нестандартных методов мышления превратился в тотализатор. Описав несколько замысловатых фигур, напоминающих танцы на льду, влекомая законом случайности кошка уверенно направилась к правому чертежу. Участь проекта «Триумф» была решена.
        Бросив его в корзину, Воздвиженский усмехнулся и поставил кошку между стаканом чая и пакетом с завтраком… Дожевывая последний бутерброд, он думал о том, как просто жить в этом сложном мире человеку, зараженному маленькими суевериями, особенно когда и дома есть настоящая живая кошка.
        Его размышления были прерваны звонком телефона.
        - Приветствую вас, Илларион Петрович! - шепелявил в трубку голос. - Вас беспокоит Гуняев. В связи с получением новой партии проектных машин тут у нас намечаются кое-какие мероприятия по линии кадров. Очень прошу помочь.
        - Хорошо, - сказал Воздвиженский, сметая крошки со стола, - пришлите списки.
        Опыт профессора Эрдоха
        Обеденное время уже закончилось, и, кроме обычных завсегдатаев злачных мест да нескольких пар, танцующих под хриплые звуки, извлекаемые из причудливых инструментов маленьким оркестром, в зале ресторана никого не было.
        За столиком у окна сидел Карбони Я попытался прошмыгнуть мимо, но он меня заметил:
        - А, Свен! Идите сюда!
        - Простите, - сказал я, - но у меня…
        - Садитесь! - Карбони поднялся со стула и, пошатнувшись, схватил меня за плечо. - Садитесь, вам говорят! - рявкнул он на весь зал.
        Несколько молодых бездельников, сидевших поблизости, прекратили разговор и обернулись в нашу сторону в предвкушении скандала.
        Я вздохнул и сел.
        - Что вы будете пить? - спросил Карбони.
        - Кофе, - ответил я.
        - А мне коньяк, - сказал он официанту, - полный фужер.
        - Сюда?
        - Нет, на эстраду. Барабанщику.
        - Я не знал, что вы такой поклонник джаза, - сказал я, наблюдая, как барабанщик, продолжая одной рукой ударять тарелкой, другой взял фужер и мгновенно опрокинул его в рот. При этом он поднял на Карбони взгляд, преисполненный злобы.
        - Ничего, ничего, - пробормотал тот, - сам виноват во всем, скотина!
        - Кажется, он не очень доволен вашим подношением, - снова сказал я.
        - Он вообще ничем не бывает доволен. Ведь это профессор Эрдох, впрочем, точнее - бывший профессор Эрдох.
        «Эрдох… - почему-то это имя было мне знакомо. - Эрдох. Неужели это тот самый профессор Эрдох, у которого я был в лаборатории лет десять назад?»
        - Он физиолог? - спросил я.
        - Нейрофизиолог, кибернетик, математик, все, что хотите. Непризнанный гений, играющий на барабане. Не правда ли, забавно? - Карбони оскалил желтые зубы и рассмеялся.
        - Но почему он здесь?
        - Занятная история. Если хорошенько попросите, могу рассказать.
        Я пожал плечами и встал.
        - Ладно, ладно, - примирительно сказал Карбони, - садитесь, я пошутил. Вы слышали что-нибудь о его работах?
        - Очень мало. Когда разнесся слух, что он экспериментирует на людях, газета поручила мне взять у него интервью.
        - И он вас, конечно, выставил?
        - В самой грубой форме.
        - Иначе и не могло быть. Неужели вы рассчитывали, что он станет сам против себя свидетельствовать в печати? Он и так был достаточно неосторожен, опубликовав статью, поднятую всеми на смех. Впрочем, вряд ли вы об этом можете знать.
        - Кажется, я что-то припоминаю. Речь шла о перенесении в машину черт, свойственных определенному индивидууму?
        - Ну, нет! Эрдох не настолько глуп, чтобы заниматься подобной ерундой. Просто он выдвинул предположение о возможности передачи индивидуальных черт одного человека другому. Этим выступлением он полностью открыл свои карты, и только обычный кретинизм ученых заставил их пропустить мимо ушей его идею. А ведь тогда уже Эрдох добился больших успехов, экспериментируя на животных. Ему удалось перенести условные рефлексы, выработанные у собаки, трехмесячному щенку, полностью изолированному от внешнего мира.
        - Мне приходилось уже о чем-то подобном читать, - сказал я. - Обучение в состоянии гипноза и всякие такие штуки.
        - Обучение! - заржал Карбони. - Да плевать хотел Эрдох на обучение! Тогда он уже давно бросил читать лекции. Поверьте, что его меньше всего беспокоил вопрос, как лучше вдалбливать знания в головы молодых тупиц. Просто, он хотел дублировать самого себя.
        Пьяная болтовня этого субъекта начинала меня раздражать.
        - Мне не нужны темы для фантастических рассказов, - сказал я, кладя деньги на столик, - а вам я советую меньше пить днем.
        Неожиданно лицо Карбони покрылось красными пятнами.
        - Фантастических? - переспросил он. - А знаете ли вы, что каким бы мерзавцем ни был Эрдох - это ученый, которому нет равного во всей Донамаге. Этот человек может творить чудеса, превосходящие самое изощренное воображение фантаста. Эрдох - гений, может быть, злой, но гений!
        - Что же сделал, в конце концов, ваш гений? - спросил я, поняв, что, пока Карбони не наболтается всласть, мне от него не отделаться.
        - Что сделал? Боюсь, что вы просто этого не поймете. В общем, он научился подслушивать разговоры в толпе. Вот и все, если разобраться. Подслушивать разговоры, ведущиеся в мозге маленькими компаниями клеток.
        - Он что, расшифровывал энцефалограммы? - спросил я.
        - Энцефалограммы! - фыркнул Карбони. - Никогда бы он ничего не сделал, изучая эти дурацкие кривые. Все дело в том, что Эрдох… - Карбони запнулся и несколько минут внимательно меня рассматривал. - А вы хитрец, Свен! Хотите у меня все выведать, чтобы потом тиснуть статейку?
        - Ну, нет, - сказал я, - я ничего не собираюсь тискать. Сказать по правде, мне вообще непонятно, зачем все это нужно.
        - Зачем это нужно было Эрдоху? Я же вам уже сказал. Он хотел дублировать самого себя. Он боялся…
        Карбони повернулся к эстраде. Барабанщик, очевидно, чувствуя, что разговор идет о нем, смотрел в нашу сторону. Карбони подозвал официанта.
        - Еще один фужер коньяку, туда.
        - Продолжайте, - сказал я, - чего же боялся Эрдох?
        - Он боялся, что ему не хватит жизни, чтобы завершить свои бредовые идеи. Он был ими набит от пяток до макушки, но ничего не мог сделать один.
        - Разве у него не было помощников? Я помню…
        - Были, - перебил он меня, - только Эрдох их считал кретинами. Он вообще всех считал кретинами, а тех двоих особенно. Они его только раздражали. Может быть, поэтому он их и выбрал.
        - Выбрал в помощники?
        - Да нет же! Как раз этим двум он и предложил стать дубликатами великого Эрдоха. Он им хотел передать все, что составляло его сущность: знания, вкусы, привычки. Залезть в чужую шкуру, чтобы управлять ею как вздумается. Один в трех лицах, как господь бог. Понятно?
        - Не вполне, - сказал я. - Непонятно, как это все можно сделать.
        Карбони погрозил мне пальцем:
        - Опять?! Хотя, пес с вами, все равно ничего не поймете. Гипермнезия. Знаете, что это такое?
        Я отрицательно покачал головой.
        - Патологическое обострение памяти. Можно ее вызывать искусственно, раздражая кору головного мозга слабым током. Так вот: гипермнезия и передача электрических импульсов в соответствующие участки чужого мозга. Больше я вам ничего не скажу.
        Карбони взял стоящий перед ним бокал и жадно выпил, пролив половину на грудь.
        - Что же было дальше? - спросил я.
        - То, что можно было предполагать с самого начала, - сказал он, помолчав несколько минут. Видно, ему было трудно собраться с мыслями, его здорово развезло. - Эти двое… представьте себе двух котов в мешке. Нет, не в мешке, а в одной черепной коробке… Два разных индивидуума, борющихся за существование, за право управлять поступками человека. Непрерывная война с чужим интеллектом, вторгшимся в самые сокровенные тайники вашей души… Черт знает что такое! Вам этого не понять. Не было и нет страшнее насилия… Вдобавок ко всему… между этими тремя безумцами установилось еще что-то вроде телепатической связи… Они свободно угадывали мысли друг друга, и это только обостряло их взаимную ненависть. Не нужно забывать, что физиологически ведь они были совершенно различными людьми, а тут приходилось…
        Карбони устало махнул рукой. Кажется, фонтан его красноречия иссяк.
        - Вам нужно придумать конец этой истории, - сказал я. - Если из каждого собутыльника вы будете извлекать такой сюжет, то скоро перещеголяете самого Гофмана.
        Он посмотрел на меня с нескрываемым презрением:
        - Вы болван, Свен. Болван и невежда. Впрочем, будь вы чуточку поумнее, черта с два я бы вам все это рассказывал… Вас интересует развязка? Она наступила очень быстро. Просто один из помощников Эрдоха, оставшись вечером в лаборатории, принял цианистый калий. Тогда второй поклялся убить Эрдоха, если тот не уберется из его черепной коробки восвояси… Понятно? Так вот… Эрдох попытался это сделать, но неудачно. Он просто стер все, что хранилось в памяти двойника, превратив его в полного идиота. Тогда-то ваша братия и пронюхала, что Эрдох экспериментирует на людях, но ведь доказательств никаких не было. Мало ли что мог болтать умалишенный.
        - А Эрдох?
        - Эрдох? Не такой человек Эрдох, чтобы отказаться от того, что раз взбрело ему в голову. Теперь ему требовался новый объект, на котором можно было усовершенствовать методику. Понимаете? Его интересовала методика, а для этого были нужны новые объекты, иначе нельзя было усовершенствовать методику. Новые эксперименты на людях, иначе нельзя было…
        - Понятно, - перебил я его. - Так что? Удалось ему найти таких людей?
        - Удалось. Нашелся один проходимец, согласный за деньги на что угодно. Только тут уже Эрдох попался в собственные сети. Этот парень…
        Карбони закачался в приступе беззвучного смеха.
        - Этот парень, - продолжал он, вытерев краем скатерти слезящиеся глаза, - ловко использовал все полученные сведения о прошлых подвигах Эрдоха для шантажа уважаемого профессора. Опасаясь разоблачения, Эрдох постепенно отдал ему все свое состояние, но тот по-прежнему являлся к нему каждый день с новыми требованиями. Тогда Эрдох принял решение. Он разыскал какого-то спившегося музыканта и за несколько бутылок спиртного купил его… как это называется? Ну, словом, сам стал его двойником. Поняли? Пытался бежать от самого себя, и снова попал впросак. Ведь внешне он не изменился и не мог таким способом скрыться от своего преследователя.
        - Карбони, - спросил я совсем тихо. - Как звали того проходимца, третьего двойника Эрдоха?
        - Вы чересчур любопытны, даже для журналиста, - сказал Карбони, насмешливо глядя мне в глаза. - Вам, кажется, об этом раз уже говорили?
        Я невольно вздрогнул. Эта фраза… Я ее однажды слышал в лаборатории Эрдоха, когда безуспешно пытался взять у него интервью.
        На пороге бессмертия
        Роберт Прайс открыл глаза и взглянул на циферблат. Семь часов. Впрочем, он мог и не смотреть. Прайс просыпался всегда в одно и то же время, за пятнадцать минут до того, как нужно было вставать. Он очень ценил эти четверть часа, проводимые с закрытыми глазами в постели, когда отдохнувший за ночь мозг постепенно набирает нагрузку. Пятнадцать минут перехода от наивных детских сновидений к безукоризненно точной, ажурной работе мозга математика.
        Несколько минут он лежал, ни о чем не думая, шевеля пальцами ног, похлопывая руками по одеялу и даже морща нос. Убедившись, что никаких изменений с его особой за ночь не произошло, он понемногу начал проверку кладовых памяти.
        Итак, сегодня двенадцатое октября 3172 года, самый счастливый день в его жизни. Сегодня он, Роберт Прайс, Великий Прайс, получит бессмертие, самую высокую награду, присуждаемую тем, кого благодарное человечество хочет сохранить для новых подвигов в науке. Он второй человек на Земле, удостоившийся этой почести. Первой была Эдна Рейнгард, изобретательница вируса бессмертия, самая очаровательная женщина в мире, та самая Эдна, которая сегодня станет его женой. Как замечательно все это получается! Чета бессмертных, вечная любовь, вечная молодость, вечная жизнь. Сегодня Эдна сама введет ему в вену несколько кубиков розоватой жидкости, и армия крохотных вирусов, хранящих код его наследственного вещества, станет на страже вечной молодости тела.
        Прайс снова открыл глаза. В сером полумраке комната казалась огромной и незнакомой. Скоро рассвет. Впрочем, света от этого почти не прибавится. Ничего не поделаешь, приходилось выбирать между немного более ярким светом и лишними десятками миллиардов киловатт мощности.
        Достаточно того, что Сфера Прайса пропускает инфракрасные лучи, все остальное могут заменить фосфоресцирующие светильники, благо они почти не расходуют энергию. А сколько шума было вначале. «Запретить затею Прайса», «Прайс обрекает человечество на световой голод», «Проект Прайса угрожает здоровью детей». Хороши бы они были сейчас без Сферы Прайса с ее солнечными батареями, когда все энергетические запасы Земли исчерпаны. Теперь хоть можно как-то перебиться и даже, если ограничить потребности, накопить за несколько лет необходимое количество энергии для Решающего Опыта Прайса. Тогда, в случае удачи… Даже дух захватывает, когда об этом подумаешь.
        Резким движением Прайс откинул одеяло. Пора завтракать. Он быстро пробежал глазами меню. Бесплатный завтрак: теплая каша, холодный кофе ультразвуковой заварки, желе. К черту бесплатные завтраки! Сегодня он будет расточителен. В такой день можно позволить себе горячую пищу. Прайс взял со стола пистолет-кошелек. Двадцать тысяч Энергетических Единиц. Здесь все его сбережения, да еще шесть тысяч Единиц, выданных Советом для поездки в Город Биологов. Он вставил ствол в отверстие автомата и набрал шифры на диске. Через минуту на лотке появились тарелка горячего рагу и чашка с дымящимся кофе. Прайс взглянул на счетчик пистолета. Завтрак стоил сто Единиц.
        Допив кофе, он приступил к осмотру своего гардероба. Нет, бесплатная одежда из синтетической ткани решительно не годится для этого случая. Сегодня он должен предстать перед Эдной во всем великолепии. Никакой синтетики. Костюм из самой настоящей шерсти.
        Прайс долго рассматривал каталоги одежды, прежде чем набрать шифр. В автомате раздался протяжный гудок, и мелодичный женский голос произнес:
        - Абонент ХЕ-1263-971, повторите заказ, очевидно, произошла ошибка.
        Прайс снова набрал номер. Небольшая пауза.
        - Абонент, ваш заказ стоит две тысячи Единиц, натуральная пряжа очень энергоемка. Подтвердите согласие на оплату.
        - Хорошо. - Прайс вставил ствол пистолета в отверстие автомата.
        - Заказ принят. Будет выполнен через двадцать минут.
        Теперь можно поговорить с Эдной, она, вероятно, уже встала.

* * *
        Прайс вышел на улицу. На посадочной площадке движущегося тротуара висело объявление, прикрепленное к кронштейну фосфоресцирующего светильника:
        «В целях экономии энергии скорость движения снижена до десяти километров в час. Тротуар включается при нагрузке не менее одного человека на десять погонных метров».
        Проще было идти пешком. В ближайшей видеофонной будке он вызвал аэропорт. Появившаяся на экране девушка кокетливо ему улыбнулась. Лицо Прайса было хорошо известно всем телезрителям еще со времени дискуссии о Сфере.
        - Мне нужен билет до Города Биологов.
        - Когда вы хотите лететь?
        - Сегодня.
        Девушка замялась.
        - Регулярные рейсы отменены. Мы не можем набрать столько пассажиров. Боюсь, что единственный выход - заказать специальную машину, но это будет стоить, - она раскрыла справочник, - пять тысяч Единиц в один конец.
        - Меня это не смущает, - нетерпеливо ответил Прайс, - когда можно вылететь?
        - К сожалению, не раньше вечера. Я должна запросить Управление. Думаю, что все будет в порядке, - опять улыбнулась она, - вам они, конечно, не откажут.
        - Хорошо, я позвоню в пять часов.
        Он как-то раньше не думал об этой проблеме. До окончания Решающего Эксперимента придется жить с Эдной врозь. Здесь, в Городе Энергетиков, ей нечего делать. А потом нужно решать.
        Собственно говоря, решать нечего. Просто придется перейти работать к биологам. От такого математика никто не откажется. Жаль, но ничего не поделаешь, необходимо менять специальность.
        В лаборатории его ждали. Очевидно, церемония встречи была заранее прорепетирована, но Агата от волнения все перепутала.
        - Поздравляем вас. Роб, и все такое… - пробормотала она и, окончательно смутившись, чмокнула его в щеку.
        - Последнее целование смертного Прайса, - сказал Хенс. - Нужно надеяться, что на пороге бессмертия люди все же отдают должное и девичьим поцелуям и горячему чаю.
        Прайс взглянул на свой стол. Так и есть, литровый термос с горячим чаем. Теперь эти ребята два дня будут питаться теплой кашей.
        - Сегодня мы пируем, как троглодиты над тушей мамонта, - сказал он, подходя к автомату. - Прошу закрыть глаза. Раз… два… три!
        В руках у Прайса было блюдо с горячими пирожками. Агата разливала чай в маленькие посеребренные чашки.
        - Не меньше девяноста градусов, - сказал Хенс, пережевывая пирожок. - Великий Прайс в роли расточителя Энтропии - зрелище поистине достойное богов. Бессмертный показывает им пример высокотемпературных излишеств.
        - Жаль, что не каждый день, - сказала Агата, убирая термос - Что дальше?
        Прайс протянул ей листок бумаги.
        - Составьте программу для большого анализатора.

* * *
        Он сидел за столом, прислушиваясь к монотонному ритму работы машины. Внезапно раздался звонок, и анализатор смолк. Прайс взглянул на счетчик и тихо выругался. Кончился дневной лимит энергии. Как это некстати, именно сегодня, когда ему, наконец, удалось вывести уравнение. Придется идти просить дотацию у Причарда. Старика иногда удается разжалобить. Прайс вздохнул и отправился на второй этаж…
        Пергаментное лицо директора с навсегда застывшей улыбкой казалось искусно сделанной маской.
        - Мне очень не хочется, Прайс, огорчать вас в такой день, но Совет высказался против проведения эксперимента. Прайс поморщился. Он не любил подобных шуток.
        - Вы очень остроумны, - вяло ответил он, - в наши дни ученый, сохранивший чувство юмора, просто находка.
        В пристальном взгляде шефа Прайс прочел сострадание. Ему стало страшно.
        - Вы… это… серьезно?
        - К сожалению, серьезно. Двадцать голосов против, два - за.
        - Я обжалую решение!
        - Боюсь, что это вам не удастся. Оно уже утверждено.
        - Но почему?!
        - Все складывается против вашего эксперимента. Нельзя рисковать последними ресурсами энергии. Подумайте сами, какова, по-вашему, вероятность успеха.
        - Если я скажу, что вероятность равна 0,5, то это вам ничего не объяснит. Нужно просто верить в успех. Положение таково, что нам приходится играть ва-банк.
        - Вот этого мы и не можем сейчас себе позволить. Попытки искусственного создания сверхновых звезд делались еще сто лет назад.
        - Но тогда никто не мог добиться такой концентрации энергии в пучке. Было бы преступлением не использовать это достижение!
        - Совет и предлагает вам использовать его.
        - Каким образом?
        - Для частичного вскрытия Сферы.
        - Что?!
        - Успокойтесь, Прайс. Положение серьезнее, чем вы предполагаете. Биологи настаивают, чтобы, по крайней мере, десять процентов солнечного света полного спектра попадало на Землю. Дальнейшее световое голодание угрожает здоровью людей.
        - Чепуха! В крайнем случае, речь идет о здоровье одного поколения. А вы подумали о грядущих поколениях? Что вы им оставите в наследство?
        Улыбка на лице директора стала еще шире, признак, не предвещавший ничего хорошего.
        - А вы забыли, Прайс, о том, что это поколение - дети?
        - Так что ж, по-вашему, сдаться без боя?
        - Почему? Ведь есть другие идеи.
        - Например, проект Лунда?
        - Хотя бы.
        - Вы считаете его более перспективным?
        - Может быть, менее блестящим, но более реальным.
        Прайс пошел к двери.
        - Подождите, Прайс! - Причард положил на плечо Прайса желтую руку. - Решение Совета вовсе не означает прекращения теоретических работ. Может быть, со временем расчетные данные…
        - Когда будет вскрыта Сфера, эксперимент потеряет всякий смысл, он станет просто опасным, - перебил его Прайс.
        - Пожалуй… и все же нужно продолжать. Могут выясниться новые обстоятельства. Обещаю вам свою поддержку во всем. Кстати, вы ко мне шли, очевидно, с каким-то вопросом?
        - Нет, просто зашел попрощаться. Вечером улетаю.
        - Поздравляю вас от всей души. Вы получаете все, о чем может мечтать человек. Честное слово, если бы я не был уверен, что вы самый достойный, то завидовал бы вам, Прайс. - Спасибо.

* * *
        Прайс взглянул на часы. Оставалось два часа, которые нужно было чем-то занять. Он спустился в фильмотеку.
        Пришлось перерыть половину архива, пока он разыскал эту пленку. Теперь квазиматериальными изображениями никто не пользовался. Они требовали слишком большой затраты энергии. Кадры истории энергетики шли в обратном хронологическом порядке. Мало кто интересовался давно прошедшими событиями.
        Прайс быстро пропустил эру синтеза легких элементов, эпоху расщепления ядра, столетия гидро-и ветроэнергетики. Теперь в ограниченном пространстве демонстрационного объема царила эра огня. Он рвался из сопел ракет, бушевал в цилиндрах двигателей, светился в топках паровозов, горел в допотопных металлургических печах. Дальше, дальше. Прайс нетерпеливо нажимал кнопку смены кадров. Наконец, то, что он искал - картина, поразившая его еще в раннем детстве: одетые в звериные шкуры люди у первобытного костра. Настраивая левой рукой фокусировку, он выпустил из пистолета максимальный заряд и зажмурился от удовольствия, почувствовав на лице отблеск огня.
        - Счастливцы, - пробормотал он, снова нажимая на гашетку.
        Красные языки пламени уже превратились в ослепительно белое бушующее море огня, но он без перерыва выпускал заряд за зарядом. Он знал, чем это кончится, знал по мигающим сигналам тревоги, по реву сирены, по топоту ног на лестнице, по запаху дымящейся на нем одежды. Закрыв глаза от нестерпимо яркого света, он вырвал зубами штифт ограничителя и с перекошенным лицом нажал до отказа гашетку…

* * *
        В гаснущем зареве взрыва на экране возник шестиместный лимузин.
        Из желтого коттеджа вышли долговязый юноша с удочками на плече и златокудрая красотка в прозрачном нейлоновом купальнике. Тихий шепот пронесся по зрительному залу, публика узнала свою любимицу Лиллит Марлен - самую яркую звезду в созвездии Голливуда. Оператор отлично подал белую кожу актрисы на фоне красного автомобиля. Зрители, затаив дыхание ловили каждое ее слово.
        - Шестиместный лимузин «крайслер» модели тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года расходует на десять процентов меньше горючего, чем машины этого класса других фирм. Покупая автомобиль «крайслер», вы не только экономите деньги, но и выполняете свой долг перед человечеством, сберегая драгоценное топливо. Подумайте о судьбе грядущих поколений, покупайте автомобили «крайслер»!
        …Лимузин медленно набирал скорость, достаточно медленно, чтобы публика могла через стекла расширенного обзора насладиться зрелищем легендарного бюста несравненной Лиллит Марлен, сидящей за рулем.
        «Цунами» откладываются
        В штабе посредников заканчивались последние приготовления. В комнату вошел Адъютант и доложил, что передислокация войск закончена.
        Генерал обвел взглядом присутствующих.
        - Напоминаю, господа, условия маневров «Цунами». Они проводятся на уровне дивизий, стрелковые подразделения поддерживаются танковыми, парашютными частями и артиллерией. Кроме того, каждой стороне приданы ракетно-атомные батареи. Отличительной особенностью этих маневров является то, что «ягуарами» будет командовать электронная машина. Цель маневров - захват безыменной высоты, удерживаемой «медведями». Прошу, сэр, можете сводить в свою машину данные об исходном расположении частей.
        - О’кэй! - крикнул Профессор.
        Он подал знак Ассистенту, и тот начал пробивать на перфокарте причудливо чередующиеся отверстия. Некоторое время, после того как в машину были введены необходимые сведения, на ее панели вспыхивали разноцветные лампочки. Затем на большом табло загорелся красный крест.
        - Готово? - спросил Генерал.
        - Машина не согласна с предложенной дислокацией и требует перегруппировки, - ответил Профессор.
        - Чего же она хочет?
        - Сейчас посмотрим.
        Профессор нажал зеленую кнопку на панели, и из машины поползла бумажная лента испещренная нулями и единицами.
        - Любопытно, - сказал Полковник, посредник «ягуаров».
        Ассистент считывал знаки с ленты и делал какие-то пометки у себя в записной книжке.
        - Она требует ликвидации фланговых резервов. Восемь стрелковых подразделений должны занять позиции вдоль линии фронта.
        - Начало не очень удачное, - сказал Генерал. - Что же, она хочет оставить «ягуаров» совсем без флангового прикрытия?
        - Она настаивает, чтобы две группы танков прорыва были переброшены на фланги и заняли позиции позади стрелковых частей.
        - Гениально! - сказал Полковник.
        - Еще что? - спросил Генерал.
        - Знамя дивизии должно быть расположено в центре, рядом с ракетно-атомной батареей, позади стрелковых подразделений.
        - Здорово! - воскликнул Полковник, - И о знамени не забыла!
        Генерал поморщился, но ничего не сказал.
        - Справа и слева от них должны быть расположены две легкие батареи, - продолжал Ассистент.
        - Рядом с батареями она хочет разместить парашютно-десантные соединения.
        - Надеюсь, все?
        - Нет, она требует, чтобы убрали полевой госпиталь.
        - Куда убрали?
        - Чтобы он совсем не участвовал в маневрах.
        Профессор схватился за сердце и застонал.
        - Что с вами? - спросил Генерал.
        - Сердечный приступ, - пробормотал Профессор, опускаясь на стул. - Прошу отложить маневры на завтра. Очень прошу вас!

* * *
        Уже показались огни города, когда Профессор вполне здоровым, но немного недовольным голосом спросил Ассистента:
        - Вы опять вчера играли с ней в шахматы?
        - Да, сэр, а что?
        - А программу вы у нее сменили?
        - Н-н-не помню, - смутился Ассистент.
        - То-то! «Н-н-не помню»! Разве вы не заметили, что она расставляла подразделения, как фигуры на доске?!
        Наступившее затем молчание первым прервал Ассистент:
        - Жаль все-таки, что вы не дали ей попробовать. Вчера она изумительно работала. Я чуть не проиграл.
        Ограбление произойдет в полночь
        Патрик Рейч, шеф полиции, уселся в услужливо пододвинутое кресло и огляделся по сторонам. Белые панели с множеством кнопок и разноцветных лампочек чем-то напоминали автоматы для приготовления коктейлей. Сходство Вычислительного центра с баром дополнялось двумя девицами-операторами, восседавшими за пультом в белых халатах. Девицы явно злоупотребляли косметикой, и это определенно не нравилось Рейчу. Так же, как, впрочем, и вся затея с покупкой электронной машины. Собственно говоря, если бы Министерство внутренних дел поменьше обращало внимания на газеты, нечего было бы заводить все эти новшества. Кто-кто, а Патрик Рейч за пятьдесят лет работы в полиции знал, что стоит появиться какому-нибудь нераскрытому преступлению, как газетчики поднимают крик о том, что полиция подкуплена гангстерами. Подкуплена! А на кой черт им ее подкупать, когда любой гангстерский синдикат располагает значительно большими возможностями, чем сама полиция. К их услугам бронированные автомобили, вертолеты, автоматическое оружие, бомбы со слезоточивым газом и, что самое главное, возможность стрелять по кому угодно и когда
угодно. Подкуплена!..
        Дэвида Логана корчило от нетерпения, но он не решался прервать размышления шефа. По всему было видно, что старик настроен скептически, иначе он бы не делал вида, будто все это его не касается. Ну что ж, посмотрим, что он запоет, когда все карты будут выложены на стол. Такое преступление готовится не каждый день!
        Рейч вынул из кармана трубку и внимательно оглядел стены в поисках надписи, запрещающей курить.
        - Пожалуйста! - Логан щелкнул зажигалкой.
        - Благодарю!
        Несколько минут Рейч молча пыхтел трубкой. Логан делал карандашом отметки на перфоленте, исподтишка наблюдая за шефом.
        - Итак, - наконец произнес Рейч, - вы хотите меня уверить, что сегодня ночью будет сделана попытка ограбления Национального банка?
        - Совершенно верно!
        - Но почему именно сегодня и обязательно Национального банка?
        - Вот! - Логан протянул шефу небольшой листок. - Машина проанализировала все случаи ограбления банков за последние пятьдесят лет и проэкстраполировала полученные данные. Очередное преступление, - карандаш Логана отметил точку на пунктирной кривой, - очередное преступление должно произойти сегодня.
        - Гм… - Рейч ткнул пальцем в график. - А где тут сказано про Национальный банк?
        - Это следует из теории вероятностей. Математическое ожидание… Национальный банк.
        Рейч вспомнил ограбление этого банка в 1912 году. Тогда в яростной схватке ему прострелили колено, и все же он сумел догнать бандитов на мотоцикле. Буколические времена, когда преступники действовали небольшими группами и были вооружены старомодными кольтами. Тогда отвага и ловкость чего-то стоили. А сейчас… «Математическое ожидание», «корреляция», «функции Гаусса», какие-то перфокарты, о, господи! Не полицейская служба, а семинар по математике.
        - …таким образом, не подлежит сомнению, что банда Сколетти…
        - Как вы сказали?! - очнулся Рейч.
        - Банда Сколетти. Она располагает наиболее современной техникой для вскрытия сейфов и давно уже не принимала участия в крупных делах.
        - Насчет Сколетти - это тоже данные машины?
        - Машина считает, что это будет банда Сколетти. При этом вероятность составляет восемьдесят шесть процентов.
        Рейч встал и подошел к пульту машины.
        - Покажите, как она работает.
        - Пожалуйста! Мы можем повторить при вас все основные расчеты.
        - Да нет, я просто так, из любопытства. Значит, Сколетти со своими ребятами сегодня ночью вскроют сейфы Национального банка?
        - Совершенно верно!
        - Ну что ж, - усмехнулся Рейч. - Мне остается только его пожалеть.
        - Почему?
        - Ну как же! Готовится ограбление, о нем знаем мы с вами, знает машина, но ничего не знает сам Сколетти.
        Логана захлестнула радость реванша.
        - Вы ошибаетесь, - злорадно сказал он. - Банда Сколетти приобрела точно такую же машину. Можете не сомневаться, она им подскажет, когда и как действовать.

* * *
        Жан Бристо променял университетскую карьеру на деньги, и ничуть об этом не жалел. Он испытывал трезвое самодовольство человека, добровольно отказавшегося от райского блаженства ради греховных радостей в сей земной юдоли. Что же касается угрызений совести оттого, что он все свои знания отдал гангстерскому синдикату, то нужно прямо сказать, что подобных угрызений Жан не чувствовал. В конце концов, работа программиста - это работа программиста, и папаша Сколетти платил за нее в десять раз больше, чем любая другая фирма. Вообще все это, скорее всего, напоминало игру в шахматы. Поединок на электронных машинах. Жан усмехнулся и, скосив глаза, посмотрел на старого толстяка, которому в этот момент телохранитель наливал из термоса вторую порцию горячего молока. Вот картина, за которую корреспонденты газет готовы перегрызть друг другу глотки: гроза банков Педро Сколетти пьет молочко.
        - Ну что, сынок? - Сколетти поставил пустой стакан на пульт машины и обернулся к Бристо. - Значит, твоя гадалка ворожит на сегодня хорошее дельце?
        Бристо слегка поморщился при слове «гадалка». Нет, сэр, если вы уж решили приобрести электронную машину и довериться голосу науки, то будьте добры обзавестись и соответствующим лексиконом.
        - Мне удалось, - сухо ответил он, - найти формулу, выражающую периодичность ограблений банков. Разумеется, удачных ограблений, - добавил он, беря в руки школьную указку. - Вот здесь, на этом плакате, они изображены черными кружками. Красные кружки - это ограбления, подсчитанные по моей формуле. Расположение кружков по вертикали соответствует денежной ценности, по горизонтали - дате ограбления. Как видите, очередное крупное ограбление приходится на сегодняшнее число. Не вижу, почему бы нам не взять такой куш.
        - Какой куш?
        - Сорок миллионов.
        Один из телохранителей свистнул. Сколетти в ярости обернулся. Он ненавидел всякий неожиданный шум.
        Некоторое время глава синдиката сидел, тихо посапывая. Очевидно, он обдумывал предложение.
        - Какой банк?
        - Национальный.
        - Так…
        Чувствовалось, что Сколетти не очень расположен связываться с Национальным банком, на котором синдикат уже дважды ломал себе зубы. Однако, с другой стороны, сорок миллионов - это такая сумма, ради которой можно рискнуть десятком ребят.
        Бристо понимал, почему колеблется Сколетти, и решил использовать главный козырь:
        - Разумеется, все проведение операции будет разработано машиной.
        Кажется, Бристо попал в точку. Больше всего Сколетти не любил брать на себя ответственность за разработку операции. Пожалуй, стоит попробовать, если машина… Но тут его осенило:
        - Постой! Говорят, что старик Рейч тоже установил у себя в лавочке какую-то машину. А не случится так, что они получат от нее предупреждение?
        - Возможно, - небрежно ответил Бристо. Однако у нас в этом деле остается некоторое преимущество: мы знаем, что у них есть машина, а они про нашу могут только догадываться.
        - Ну и что?
        - Вот тут-то вся тонкость. Машина может разработать несколько вариантов ограбления. Одни из них будут более удачными, другие - менее. Предположим, что полиция получила от своей машины предупреждение о возможности ограбления. Тогда они поручат ей определить, какой из синдикатов будет проводить операцию и какова тактика ограбления. Приняв наилучший вариант за основу, они разработают в соответствии с ним тактику поведения полиции.
        - Ну и прихлопнут нас.
        - Ни в коем случае!
        - Почему же это?
        - А потому, что мы, зная об этом, примем не наилучший вариант, а какой-нибудь из второстепенных.
        Сколетти энергично покрутил носом.
        - Глупости! Просто они устроят засаду в банке и перебьют нас, как цыплят.
        - Вот тут-то вы и ошибаетесь, - возразил Бристо. - Рейч ни в коем случае не решится на засаду.
        - Это еще почему?
        - По чисто психологическим причинам.
        - Много ты понимаешь в психологии полицейских, - усмехнулся Сколетти. - А я-то знаю старика больше тридцати лет. Говорю тебе: Рейч любит действовать наверняка и ни за что не откажется от засады.
        Бристо протянул руку и взял со стола рулон перфоленты.
        - Я, может быть, и мало знаю психологию полицейских, но машина способна решить любой психологический этюд, при соответствующей программе, разумеется. Вот решение такой задачи. Дано: Рейчу семьдесят четыре года. Кое-кто в Министерстве внутренних дел давно уже подумывает о замене его более молодым и менее упрямым чиновником. Во-вторых, на засаду в Национальном банке требуется разрешение Министерства внутренних дел и санкция Министерства финансов. Что выигрывает Рейч от засады? Чисто тактическое преимущество. Чем Рейч рискует в случае засады? Своей репутацией, если он не сможет отбить нападение. Тогда все газеты поднимут вой, что полиция не способна справиться с шайкой гангстеров, даже в тех случаях, когда о готовящемся преступлении известно заранее. В еще более глупое положение Рейч попадет, если засада будет устроена, а попытки ограбления не последует. Спрашивается: станет ли Рейч просить разрешения на засаду, раз он сам не очень доверяет всяким машинным прогнозам? Ответ: не станет. Логично?
        Сколетти почесал затылок.
        - А ну, давай посмотрим твои варианты операций, - буркнул он, усаживаясь поудобнее.

* * *
        - Ну что ж, - сказал Рейч, - ваш первый вариант вполне в стиле Сколетти. Все рассчитано на внешние эффекты - и прорыв на броневиках, и взрывы петард, и весь план блокирования района. Однако я не понимаю, зачем ему устраивать ложную демонстрацию в этом направлении. - Палец шефа полиции указал на одну из магистралей центра города. - Ведь отвлечение сюда большого количества полицейских имеет смысл только в том случае, если бы мы знали о готовящемся ограблении и решили бы подготовить им встречу.
        Логан не мог скрыть торжествующей улыбки.
        - Только в этом случае, - подтвердил он. - Сколетти уверен, что нам известны его замыслы, и соответствующим образом готовит операцию.
        - Странно!
        - Ничего странного нет. Приобретение Управлением полиции новейшей Электронно-счетной машины было разрекламировано Министерством внутренних дел во всех газетах. Неужели вы думаете, что в Вычислительном центре синдиката Сколетти сидят такие болваны, что они не учитывают наших возможностей по прогнозированию преступлений? Не станет же полиция приобретать машину для повышения шансов выигрыша на бегах.
        Рейч покраснел. Его давнишняя страсть к тотализатору была одной из маленьких слабостей, тщательно скрываемой от сослуживцев.
        - Ну, и что из этого следует? - сухо спросил он.
        - Из этого следует, что Сколетти никогда не будет действовать по варианту номер один, хотя этот вариант наиболее выгоден синдикату.
        - Почему?
        - Именно потому, что это самый выгодный вариант.
        Рейч выколотил трубку, снова набил ее и погрузился в размышления, окутанный голубыми облаками дыма. Прошло несколько минут, прежде чем он радостно сказал:
        - Ей-богу, Дэв, я, кажется, все понял! Вы хотите сказать, что синдикат не только догадывается о том, что нам известно о готовящемся ограблении, но и о том, что мы имеем в своих руках их планы.
        - Совершенно верно! Они знают, что наша машина обладает такими же возможностями, как и та, что они приобрели. Значит, в наших руках и план готовящейся операции, а раз этот план наивыгоднейший для синдиката, полиция несомненно положит его в основу контроперации.
        - А они тем временем…
        - А они тем временем примут менее выгодный для себя вариант, но такой, который явится для полиции полной неожиданностью.
        - Фу! - Рейч вытер клетчатым платком багровую шею. - Значит, вы полагаете, что нам…
        - Необходимо приступить к анализу плана номер два, - перебил Логан и дал знак девицам в халатах включить машину.

* * *
        - Не понимаю, почему вы так настроены против этого варианта? - спросил Бристо.
        - Потому что это собачий бред! - Голос Сколетти дрожал от ярости. - Ну хорошо, у меня есть пяток вертолетов, но это вовсе не означает, что я могу сбрасывать тысячекилограммовые бомбы и высаживать воздушные десанты. Что я - военный министр, что ли?! И какого черта отставлять первый вариант? Там все здорово было расписано.
        - Поймите, - продолжал Бристо, - второй вариант как раз тем и хорош, что он, во всяком случае, в глазах полиции, неосуществим. Действительно, откуда вам достать авиационные бомбы?
        - Вот и я о том же говорю.
        - Теперь представьте себе, что вы все же достали бомбы. Тогда против второго варианта полиция совершенно беспомощна. Ведь она его считает блефом и готовится к отражению операции по плану номер один.
        - Ну?
        - А это значит, что сорок миллионов перекочевали из банка в ваши сейфы.
        Упоминание о сорока миллионах заставило Сколетти призадуматься. Он поскреб пятерней затылок, подвинул к себе телефон и набрал номер.
        - Алло, Пит? Мне нужны две авиационные бомбы по тысяче килограммов. Сегодня к вечеру. Что? Ну ладно, позвони.
        - Вот видите! - сказал Бристо. - Для синдиката Сколетти нет ничего невозможного.
        - Ну, это мы посмотрим, когда у меня на складе будут бомбы. А что, если Пит их не достанет?
        - На этот случай есть вариант номер три.

* * *
        В машинном зале Вычислительного центра Главного полицейского управления было нестерпимо жарко. Стандартная миловидность операторш таяла под потоками горячего воздуха, поднимавшегося от машины. Сквозь разноцветные ручейки былой красоты, стекавшей с потом, проглядывало костлявое лицо Времени. Рейч и Логан склонились над столом, усеянным обрывками бумажных лент.
        - Ну, хорошо, - прохрипел Рейч, стараясь преодолеть шум, создаваемый пишущим устройством, допустим, что синдикату удалось достать парочку бомб, снятых с вооружения. Это маловероятно, но сейчас я готов согласиться и с такой гипотезой.
        - Ага, видите, и вы…
        - Подождите, Дэв! Я это говорю потому, что, по сравнению даже с этим вариантом, подкоп на расстоянии пятидесяти метров, да еще из здания, принадлежащего посольству иностранной державы, мне представляется форменной чушью.
        - Почему?
        - Да потому что, во-первых, такой подкоп потребует уйму времени, во-вторых, иностранное посольство… это уже верх идиотизма.
        - Но посмотрите, - Логан развернул на столе план, - здание посольства наиболее выгодно расположено. Отсюда по кратчайшему расстоянию подкоп приводит прямо к помещению сейфов. Кроме того…
        - Да кто же им позволит вести оттуда подкоп?! - перебил Рейч.
        - Вот этот вопрос мы сейчас исследуем отдельно, - усмехнулся Логан. - У меня уже заготовлена программа.

* * *
        - Хватит, сынок! - Сколетти снял ноги в носках с пульта и протянул их телохранителю, схватившему с пола ботинки. - Так мы только зря теряем время. Твой первый план меня вполне устраивает.
        - Да, но мы с вами говорили о том, что он наиболее опасен. Действуя по этому плану, мы даем верный козырь полиции.
        - Черта с два! Когда полиция ждет налета?
        - Сегодня!
        - А мы его устроим завтра.
        - Папаша! - проникновенно сказал Бристо. У вас не голова, а счетная машина! Ведь это нам дает удвоенное количество вариантов!
        - Так, - Логан расстегнул воротничок взмокшей сорочки, - вариант номер семь - это неожиданное возвращение к варианту номер один. О, черт!
        Послушайте, шеф, может быть, нам просто устроить засаду в банке?!
        - Нельзя, Дэв. Мы должны воздерживаться от каких-либо действий, могущих вызвать панику на бирже. Наше ходатайство разрешить засаду обязательно станет известно газетчикам, и тогда…
        - Да… Пожалуй, вы правы, тем более, что вариант номер восемь дает перенос ограбления на завтра, а в этом случае… Да заткните вы ему глотку! Трезвонит уже полчаса!
        Одна из девиц подошла к телефону.
        - Это вас, - сказала она Рейчу, прикрыв трубку рукой.
        - Скажите, что я занят.
        - Оперативный дежурный. Говорит, что очень важно. Рейч взял трубку.
        - Алло! Да. Когда? Понятно… Нет, лучше мотоцикл… Сейчас.
        Закончив разговор, шеф полиции долго и молча глядел на Логана. Когда он наконец заговорил, его голос был странно спокоен.
        - А ведь вы были правы, Дэв.
        - В чем именно?
        - Десять минут тому назад ограбили Национальный банк.
        Логан побледнел.
        - Неужели Сколетти?..
        - Думаю, что Сколетти целиком доверился такому же болвану, как вы. Нет, судя по всему, это дело рук Вонючки Симса. Я знаю его манеру действовать в одиночку, угрожая кольтом образца 1912 года и консервной банкой, насаженной на ручку от мясорубки.
        Лавка сновидений
        Если вы когда-нибудь бывали на Венере, то вам, может быть, удалось заглянуть в лавку У-И. Я говорю «может быть», потому что эта лавка не занесена в справочники для туристов. Так что, если вам придет в голову, воспользовавшись минутной передышкой в скоропалительной речи гида из Всемирного бюро путешествий, задать ему вопрос о Лавке Сновидений, то в ответ он недоуменно пожмет плечами.
        И все же эта лавка существует. Больше того: было время, когда вокруг покосившегося маленького домика, напоминающего избушку на курьих ножках, велись ожесточенные дебаты во многих комиссиях КОСМОЮНЕСКО. Да и не только там. Однажды вопрос о деятельности Комитета по освоению природных богатств солнечной системы был поставлен на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН именно в связи с лавкой У-И. Однако, по рекомендации большинства делегаций, этот тонкий и деликатный вопрос передали на дополнительную проработку в одну из комиссий, где он, по-видимому, пребывает до сих пор.
        Так что, если вы когда-нибудь и бывали на Венере, то это вовсе не означает, что вы знакомы с У-И и с его лавкой. Это могло случиться только если вам посчастливилось в развалинах Старого Города повстречать Ю-А и если в это время у вас в руках была книжка с картинками.
        Если же вы вообще так и не удосужились слетать на Планету Чудес, как ее именуют в проспектах, то история, которую я собираюсь вам поведать, нуждается в предварительных пояснениях.
        К тому времени, к которому относится наше повествование, население Земли уже было в неоплатном долгу перед венерианами. Этот маленький деликатный народец не проявлял никакого интереса к несметным богатствам, которыми обладал.
        Все усилия человечества рассчитаться с аборигенами за эксплуатацию недр планеты материальными или духовными ценностями ни к чему не приводили. Венериане питали непонятное отвращение к жизни в каменных домах, к одежде, изготовленной искусственным путем, а не выросшей на болотах родной планеты, и к земной пище. Казалось, ничто не могло победить их страх перед механизированным транспортом, радио и телевидением.
        Их певучая речь, бесконечно богатая интонациями, не могла быть выражена в письменной форме, все попытки создать венерианскую письменность неизменно кончались неудачей. Ею могли пользоваться все, кроме тех, для кого она создавалась.
        Но самый большой конфуз постиг современных миссионеров, пытавшихся привить соплеменникам У-И дух здорового атеизма. Решив, что их культовые обряды, кстати очень красочные, чем-то оскорбляют религиозное чувство странных существ, прилетающих с неба в ореоле огня, коренное население планеты откочевало в болота, предоставив пришельцам полную свободу поведения.
        Я не знаю, почему У-И не последовал за своими сородичами. Он удивительно ловко умел уклоняться от недостаточно деликатных расспросов. Мне кажется, что искусство, которым владел У-И, играло немаловажную роль в религиозных обрядах венериан. Во всяком случае, я не раз видел посланцев из болот, нагруженных плетеными мешками с волшебным товаром, когда они, озираясь по сторонам, выходили поздно вечером из лавки У-И.
        Как-то У-И мне сказал, что умение находить нужные листья для сигар передается в их роду от отца к сыну. На мой вопрос, сколько же поколений владеет этим секретом, последовал лаконичный ответ: «много».
        Сам У-И не был женат. Уже много позднее я понял, что это была одна из причин, заставившая его остаться в романтических развалинах Старого Города, служившего приманкой для туристов. Ибо душу У-И, заключенную в крохотное тельце лилипута, непреодолимо влекли большие, румяные женщины Земли.
        Второй страстью У-И были книжки с картинками. Отчаявшись приучить жителей Венеры к письменности, Комитет по культурным связям в космосе попытался привлечь их внимание к земной жизни при помощи картинок. Эффект превзошел все ожидания, особенно после того, как в ход были пущены складные иллюстрации. Хотя адаптированные издания Шекспира и Достоевского особого успеха не имели, спрос на сказки трудно было удовлетворить.
        Я видел на священном столике в лавке У-И роскошно изданные сказки «Тысячи и одной ночи», которые он почитал не менее божков, вылепленных из синей глины.
        Особенный восторг вызывала у него одна из книжек, в которой вы могли, открыв окованные медью двери, попасть во дворец Гарун-Аль-Рашида. В этом увлекательном и опасном путешествии вас на каждом шагу подстерегали чудеса. То в устланной коврами прихожей вам преграждал путь обнаженный до пояса великан-нубиец, то среди карликовых деревьев важно прохаживались цветастые павлины, то вы попадали в зал без окон, освещаемый брызгами фосфоресцирующего фонтана. Но вот открыта последняя дверь, охраняемая вооруженным до зубов евнухом, и взору смельчака предстал гарем великого султана. Полные томной неги красавицы в полупрозрачных одеждах, лежащие в соблазнительных позах у ног своего владыки, и, наконец, он, царь царей, великий шах, чернобородый красавец Гарун-Аль-Рашид.
        Последнюю картинку У-И рассматривал часами, погруженный в какой-то благоговейный экстаз, что вызывало вполне законное недовольство его клиентов, ибо звук маленького гонга, которым обычно пользовались курильщики, чтобы получить разрешение войти в лавку, не мог пробудить хозяина от сладостных грез наяву.
        Согласитесь сами, что не очень приятно проделать весь путь от болот до Старого Города и, вместо вожделенной сигары проторчав полдня у заветных дверей, ни с чем вернуться восвояси.
        Назревавший конфликт между У-И и его соплеменниками был улажен, со свойственным венерианам тактом, специальной делегацией, возглавляемой Ю-А.
        Выполнив весь сложный ритуал, принятый в подобных случаях, и выкурив по толстой «Оки-оки», высокие договаривающиеся стороны пришли к следующему соглашению:
        1. Лавка У-И будет открыта для всех желающих от восхода до заката Солнца.
        2. У-И предоставляется право вести коммерческие операции с землянами, отпуская им сигары в обмен на книжки с картинками.
        Этот договор был дополнен региональным соглашением между У-И и Ю-А, по которому последний брался находить соответствующую клиентуру среди туристов, получая в качестве комиссионного вознаграждения по одной сигаре за каждый проданный десяток.
        Первым результатом заключенного договора было то, что на следующий день У-И вышел из универмага Дома Дружбы, держа в руке красочно оформленную картонную коробку со звонком «Прошу повернуть!».
        Через два часа после того как приобретение У-И было занесено в книгу взаимных расчетов двух планет, шеф-инженер Управления по Внеземным Контактам установил этот звонок на дверях Лавки Сновидений.
        Я не берусь утверждать, что установка обычного звонка была единственной услугой, непосредственно оказанной земной цивилизацией малоразвитому населению Венеры, но все же сведения о ней фигурировали в отчетах всех тридцати двух комитетов, связанных с проблемой освоения планет Солнечной системы.
        Очевидно, отчеты, в которых упоминалась курильня У-И, и привлекли к ней внимание КОСМОЮНЕСКО.
        Для расследования беспрецедентного случая торговли наркотиками на глазах у международной администрации было создано множество комиссий. Их заключения с ответами на поставленные вопросы сброшюрованы в двенадцати объемистых книгах.
        Наркотики? Да, сигары, изготовляемые У-И, представляют собой сильное наркотическое средство, вызывающее глубокий сон с яркими сновидениями.
        Химическая формула этого наркотика окончательно еще не установлена. Однако наркотические средства, входящие в состав листьев, из которых изготовлены сигары, не содержат вредных для организма веществ. Более того, на основании проведенных клинических исследований можно утверждать, что систематическое курение сигар, изготовляемых У-И, благотворно сказывается на течении таких заболеваний, как ранняя стадия рака легких, острые приступы стенокардии, а также при обострении различных колитов. Опыты были проведены в клиниках Земли. Среди населения Венеры желающих подвергнуться соответствующим исследованиям равно как и больных указанными болезнями не оказалось.
        При оценке социологического аспекта проблемы комиссии единодушно отмечали отрицательное влияние курения сигар, поскольку это препятствует успешному распространению среди аборигенов таких прогрессивных методов передачи информации, как кино и телевидение, которые упорно отвергаются венерианами, предпочитающими красочные сновидения, вызванные дымом сигар.
        Поэтому комиссии рекомендуют КОСМОЮНЕСКО создать организацию, которая юридически была бы правомочна наложить запрет на изготовление, сбыт и курение наркотических сигар а пределах всей Солнечной системы.
        Что же касается лечебного использования сигар, изготовляемых венерианином У-И, то эта проблема осложняется нежеланием изобретателя открывать кому бы то ни было секрет их изготовления. Пока необходимые для дальнейших опытов сигары могут быть получены только в обмен на адаптированные сказки с картинками.
        Как бы то ни было, но весь шум, поднятый комиссиями, в общем мало коснулся самого У-И, разве что только увеличил сбыт сигар.
        Ю-А исправно выполнял принятые на себя обязательства, и редко выпадал такой день, когда в Лавке Сновидений не появлялся вновь завербованный клиент.
        Особенным успехом у туристов пользовались маленькие черные сигарки «изи-изи», дым которых вызывает видение венерианских джунглей. За час, проведенный на жесткой лежанке, курильщик переживал больше приключений, чем иной исследователь планет за всю свою жизнь.
        Что ни говори, а У-И был мастером своего дела! Теперь он мог спокойно предаваться созерцанию гарема, не рискуя вызвать этим чьи-либо нарекания. Новый звонок был способен пробудить к действительности самого заядлого фантазера. И все же У-И нарушал заключенный договор. Часто с утра, намалевав углем на дверях лавки изображение венерианина, шествующего под нависшими кронами деревьев, что в переводе на обычный язык означало «ушел за товаром», он уединялся в маленькой комнатке, расположенной за кабинками для курения.
        Характер тайных занятий хозяина лавки оставался для всех секретом, потому что У-И решил ни больше, ни меньше как изобрести новый сорт сигар, способный перенести его душу из сонного тела прямо во дворец Гарун-Аль-Рашида. Можете не сомневаться, это ему удалось, ибо У-И был не только великим мечтателем, но и великим магом снов.
        Однако между великим и смешным всего один шаг, и измерить это расстояние было суждено У-И. Каким смешным и жалким должен был показаться обитательницам гарема маленький, кривоногий, пузатый венерианин по сравнению с владыкой всего мусульманского мира, сказочным Гарун-Аль-Рашидом!
        Бедный У-И! Он сам это понял, притаившись за ширмой, расписанной диковинными птицами, и подглядывая исподтишка за сыном пророка, сидящим на диване. В одной руке шаха был мундштук драгоценного кальяна, другой он небрежно перебирал волосы прекраснейшей Гаянэ, жемчужины гарема.
        Бедный У-И! Самые дерзкие, самые потаенные мечты его таяли, как струйки табачного дыма, выходящие из янтарного мундштука. Несчастный маленький уродец У-И! Целый день шагал он по своей лавке, не отзываясь на пронзительные звонки. Страсть, ревность и отчаяние терзали его подобно чудовищам венерианских лесов в кошмаре начинающего курильщика.
        Обливаясь слезами, незадачливый влюбленный то прижимал к груди заветную книжку, то топтал ее ногами, проклиная того, кто выдумал эту обольстительную и злую сказку.
        Все же у сказки есть свои законы, и там, где бессильна Любовь, ей помогает Дружба. Ю-А был преданным другом, и план, который родился в его голове, был дерзостно смел и до гениальности прост. На следующий день вечером верный Ю-А уложил У-И на лежанку для курения и сам сунул ему в рот толстую сигару, длиной в локоть. Вторая такая же сигара, накрошенная маленькими кусочками, хранилась в карманах У-И. Теперь У-И, перенесенный во дворец восточного владыки, должен был улучить момент и подсыпать ему в кальян своего зелья, а Ю-А, выждав положенное время, - поднять такой трезвон при помощи «прошу повернуть!», который был бы способен пробудить и мертвого.
        Да, в маленькой тощей груди Ю-А билось большое и отважное сердце! Честно говоря, я бы не хотел быть на его месте, когда из кабины для курения в лавке У-И вышел, волоча за собой потухший кальян и протирая заспанные глаза, не кто иной, как сам Гарун-АльРашид.
        Мне неизвестны подробности этой ночи. Впрочем, важно лишь то, что, когда великий шах наконец опять уснул под утро в Лавке Сновидений с сигарой в зубах и адаптированной книжкой под боком, Ю-А деликатным и нежным звонком вызвал своего друга из небытия.
        Очевидно, экспедиция удалась на славу, потому что У-И ходил важный, как павлин. Он поглаживал свой животик и так плутовски глядел на Ю-А, что тот изнывал от любопытства, но в отношении всего, что произошло во дворце, У-И хранил скромное молчание, подобающее истинному мужчине.
        Вскоре У-И установил в своей лавке еженедельный выходной день, посвященный экспедициям во дворец.
        В эти дни Ю-А вместо него безвыходно сидел в лавке, и редкие туристы, которым приходило в голову полюбоваться ночным видом Старого Города, слышали сквозь закрытые ставни громкую перебранку, причем один из голосов изъяснялся на певучем венерианском наречии, а другой - низкий гортанный баритон - по-видимому, принадлежал землянину.
        Так продолжалось около года, пока в одно прекрасное утро У-И вернулся из экспедиции с черноглазым младенцем, которого Ю-А немедленно переправил к кормилицам на болотах.

* * *
        Всю эту историю мне рассказал У-И, когда я прилетел в длительную командировку.
        Мы сидели вечером в Лавке Сновидений. Передо мной красовалась желтая «Оки-оки», которой я собирался насладиться после нашей беседы, а У-И с Ю-А воздавали должное содержимому моего портсигара. На столе стояла уже наполовину пустая бутылка, из-за которой у меня были крупные неприятности с международной таможней, и три окаменевших цветка лилии, заменяющие на Венере стаканы.
        Словом, все располагало к задушевному разговору, но мне почему-то казалось, что У-И что-то скрывает. Очень странным также было равнодушие, с которым он принял мой подарок - полную адаптированную серию «Похождений Буратино». Я знал, что эти книжки еще не были в киоске Дома Дружбы.
        - Ну хорошо, - сказал я, - но мне все-таки непонятно, почему ты снял звонок.
        - Звонок? - У-И ловко выпустил десять колец и нанизал их на тонкую струйку дыма. - Почему я снял звонок?
        - Да, почему ты снял звонок, - подтвердил я.
        - Видишь ли, - взор У-И был мечтательно устремлен в потолок, - сейчас много покупателей. Туристы. Снятся им всякие чудовища, а звонок очень громкий, вдруг он разбудит какое-нибудь страшило?
        - У-И, - я вновь наполнил стаканы из пузатой бутылки, - ты меня давно знаешь, У-И?
        - Давно.
        - Может быть, ты тогда будешь со мной вполне откровенным? Я ведь прекрасно знаю, что чудовища не курят кальяны. Скажи мне лучше всю правду, а то ты меня очень обижаешь. У-И пригубил стакан и, зажмурив один глаз, лизнул тыльную сторону руки, что по венерианскому этикету означало высшую степень признательности за угощение.
        - Всю правду?.. Дело в том, что Гаянэ… Она была бы хорошей женой. Но там есть еще одна старуха… ее мать. Она вечно сует свой нос, куда не нужно… Кажется, уже все пронюхала. Боюсь, чтобы не заявилась сюда жить. Нет, - добавил он, помолчав, - пусть уж лучше малыша воспитывает венерианка.
        - И он вырастет магом снов, - добавил верный Ю-А.
        Контактов не будет
        К этому событию человечество готовилось много лет. Радиотелескопы крупнейших обсерваторий Земли планомерно прощупывали глубины пространства в поисках сигналов инопланетных цивилизаций, лингвисты и математики разрабатывали методы общения с представителями других миров, юноши допризывного возраста жили в мечтах о кремнийорганических и фтороводородных возлюбленных, писатели-фантасты, вдохновленные небывалыми тиражами, смаковали острые ситуации столкновений с антигуманистическими общественными формациями, ученые предвкушали разгадку самых жгучих тайн мироздания, галантно преподнесенную им коллегами из соседних галактик. Было подсчитано и взвешено все возможное количество обитаемых планет, уровень развития существ, их населяющих, вероятность посещения Земли космонавтами, представителями сверхмудрых рас, овладевших источниками энергии невообразимой мощности и победивших Пространство и Время.
        Мечты об эпохе Вселенского Содружества Разума в космосе таили в себе такие перспективы, перед которыми мелкие неурядицы на нашей планете казались не заслуживающими внимания Судя по всему, оставалось ждать еще совсем немного, пока добрые дяди в сверкающих космических доспехах, взяв за руку неразумное и заблудшее человечество, поведут его к вратам нового рая, где оно вкусит блаженство и покои вкупе со всем сущим в космосе.
        Правда, находились скептики, ставившие под сомнение ценность межгалактического общения при помощи информации, поступающей с опозданием в сотни миллионов лет, но их злопыхательство никто всерьез не принимал, потому что Крылатая Мечта допускала и не такие штучки, как распространение сигналов со скоростью, превышающей скорость света. Несколько сложнее дело обстояло с установлением эстетических критериев будущего содружества. Однако в длительной и ожесточенной дискуссии сторонники мыслящих плесеней и живых океанов были разбиты наголову. Трудами известного ученого Карлсона (не того, что живет на крыше, а другого) была не только доказана неизбежность идентичности облика всех существ, стоящих на вершине биологического развития, но даже определен вероятностный среднестатистический тип, наиболее распространенный в пределах метагалактики.
        Пользуясь методами биокибернетики, алгебры логики и теории игр, Карлсон создал синтетическую реконструкцию мужчины и женщины - гипотетических аборигенов, населяющих один из возможных спутников Тау Кита. Эта реконструкция была размножена методом офсетной печати на небольших картонных открытках, удобных для хранения в нагрудных карманах, и за три дня разошлась в количестве ста миллионов экземпляров. Особым спросом она пользовалась у школьников старших классов. Может быть, этому способствовало то, что Карлсон считал одежду второстепенной деталью и сосредоточил свое внимание главным образом на весьма пикантных подробностях. Что же касается всяких толков будто натурой Карлсону послужила некая танцовщица и ее партнер, выступающие с неизменным успехом в весьма популярном, но мало рекламируемом увеселительном заведении, то они лишены всякого основания, хотя бы потому, что никто из авторов подобных утверждений не рискнул выступить с ними в печати.
        Итак, сто тысяч радиотелескопов были нацелены в таинственную бездну мирового океана, восемь миллиардов челюстей находились в постоянной готовности обнажиться в приветливой улыбке, столько же рук тянулись раскрыть объятия, шестьдесят миллионов девушек дали обет связать себя узами любви с инопланетными пришельцами, целая армия юношей рвалась оспаривать честь первыми покинуть родную Землю и стать под космические знамена Великого Содружества.
        И все же, когда это стряслось…

* * *
        - Радиограмма от командира Х26-371. - Дежурный международного аэропорта в Аддис-Абебе положил на стол начальника белый листок. - Я б не стал вас беспокоить, если бы…
        - Что-нибудь случилось?
        - Нет, но…
        - Гм… - Начальник дважды перечитал радиограмму и вопросительно взглянул на диспетчера. - Вы уверены, что радистка ничего не перепутала?
        - Клянется, что записала все слово в слово. Вначале слышимость была очень хорошей, а потом связь неожиданно оборвалась.
        - Странно!
        Он еще раз прочел текст:
        «17 часов, 13 минут. 26°31? СШ 20°10? ВД высота 2000 метров скорость 1500 километров прямо по курсу вижу шаровую радугу около тысячи метров в поперечнике предполагаю…»
        На этом радиограмма обрывалась.
        - Ну и что вы думаете?
        Дежурный пожал плечами.
        - Боюсь, что распоряжение Главного управления, запрещающее членам экипажа пользоваться услугами бортовых баров, выполняется не во всех случаях.
        - Глупости! - Начальник подошел к стене и отметил карандашом координаты, указанные в радиограмме. - Самолет немного отклонился от курса и летел в это время над Ливийской пустыней. Очевидно, обычный мираж. Попробуйте еще раз с ними связаться.
        - Хорошо.
        Начальник достал из ящика стола диспетчерскую сводку. Самолет Х26-371, рейс Сидней - Мадрид. Семьдесят пассажиров. Сейчас они должны идти на посадку в Алжире. Командир - Лейстер, один из лучших пилотов Компании, вряд ли он мог…
        Вернулся дежурный.
        - Ну как?
        - Связи нет.
        - Запросите Алжир.
        - Запрашивал. Они ничего не знают.
        - Пора начинать поиски. Соедините меня с Сиднеем.

* * *
        На следующий день все газеты мира запестрели сенсационными сообщениями. Обломки самолета Х26-371 были найдены в Ливийской пустыне недалеко от места, указанного в последней радиограмме. По заключению комиссии, самолет взорвался в воздухе. Экипаж и пассажиры погибли. Однако газеты уделяли основное внимание не самой катастрофе, а обстоятельствам, сопутствовавшим ей. Неподалеку от места аварии был обнаружен полупрозрачный шар, висящий над поверхностью пустыни на высоте около двухсот метров. Радужная оболочка шара, напоминавшая мыльный пузырь, излучала радиоволны в диапазоне от 21 см до 1700 метров. При этом она, сокращаясь в объеме, неуклонно опускалась на землю. За сутки, прошедшие с момента обнаружения, размер шара уменьшился наполовину. В Ливийскую пустыню были срочно командированы представители всех академий мира. Три раза в сутки крупнейшие телевизионные компании передавали через телеспутник изображение таинственного шара. Наконец, на пятые сутки шар коснулся поверхности песка и лопнул оглушительным треском. Разразившаяся в момент приземления магнитная буря на несколько часов прервала все виды
связи по эфиру. Когда же передачи возобновились, свыше миллиарда телезрителей, изнывавших в нетерпении у экранов, увидели на месте посадки три прозрачных сосуда прямоугольной формы, наполненных мутной жидкостью, в которой шевелилось нечто неопределенное. Ужасающее зловоние, поднимавшееся из сосудов, не давало возможности операторам вести съемку с близкого расстояния. Однако, при помощи телеобъективов, удалось установить, что предметы, плавающие в жидкости, похожи на осьминогов и все время находятся в движении.
        Теперь уже не было никаких сомнений. Наконец-то нашу планету посетили братья по разуму, владеющие могущественной техникой межзвездных перелетов. Хотя прогнозы Карлсона оказались не совсем точными, а обеты девушек - опрометчивыми, ничто не могло омрачить захватывающего величия первого общения с обитателями далеких и загадочных миров.
        На время были отставлены всякие научные споры между сторонниками антропоцентрической теории и приверженцами гипотезы о сверхинтеллектуальных ящерах. Сейчас их объединило одно неудержимое стремление: поскорее установить контакт с гостями.
        К всеобщему удивлению, пришельцы не проявляли к этому никакой инициативы. Они преспокойно плавали в своих сосудах, не обращая внимания на все творящееся вокруг.
        Любопытство широкой публики готово уже было перейти в возмущение, но ученые, как всегда, не торопились. Свыше десяти суток шли оживленные дебаты в многочисленных комиссиях, созданных под эгидой Организации Объединенных Наций.
        В опубликованном, наконец, коммюнике были сформулированы три основных пути решения проблемы:
        1. Определить, какими органами чувств обладают пришельцы.
        2. Найти способ доказать им, что они имеют дело с разумными существами.
        3. Установить общий язык.
        На пленарном заседании была избрана парламентерская группа во главе с сэром Генри Ноблом, последним отпрыском древнего рода, ступившего на берег Англии вместе с Вильгельмом Завоевателем. По всеобщему мнению, безукоризненное воспитание лорда Нобла и дотошное знание им правил этикета делали эту кандидатуру наиболее подходящей. Правда, во время очередных парламентских дебатов о внешней политике правительства лидер оппозиции выразил сомнение, сможет ли лорд Нобл с достаточным успехом доказать свою принадлежность к мыслящим существам, но после разъяснения премьер-министра, что иначе сэр Генри не мог бы занимать место в Палате лордов, взял запрос обратно. Комментируя это происшествие, одна из либеральных газет приводила неопровержимый довод в защиту кандидатуры лорда Нобла, который, по мнению автора статьи, с детских лет был вынужден упражняться в подобных доказательствах.
        Теперь комиссия была готова к началу опытов по установлению взаимопонимания. В Ливийскую пустыню было стянуто все, что могло способствовать решению поставленной задачи, мощные акустические установки, радиоизлучатели, работающие на коротких, средних и длинных волнах, прожекторы, меняющие цвет и интенсивность пучка, должны были помочь определить, какими же органами чувств обладают пришельцы. Однако этого было недостаточно. Странные существа, погруженные в жидкость, не реагировали ни на одну попытку привлечь их внимание.
        На бурном заседании комиссии по контактам мнения разошлись. Математики считали, что следует переходить на язык геометрии, одинаково доступный всем разумным существам, искусствоведы настаивали на музыке, химики предлагали структурные формулы, инженеры собирались поразить гостей достижениями земной техники.
        Неожиданное и остроумное решение было наивно председательствовавшим лордом Ноблом. Он предложил испробовать все методы поочередно, а пока предоставить ему возможность установить с пришельцами личный контакт.
        Такой план устраивал всех. В подкомиссиях вновь закипела работа. Десятки самолетов перебрасывали пустыню материалы для сооружения гигантского крана и раковины, где должен был расположиться водный оркестр Объединенных Наций. Шесть композиторов срочно писали космическую симфонию до-мажор. Некоторые трения возникли в технической подкомиссии. В результате длительных дебатов было решено предоставить США возможность показать автомобильные гонки во Флориде, а Франции - ознакомить пришельцев с производством нейлоновых шубок.
        Тем временем лорд Нобл готовился к ответственной и почетной миссии Он с негодованием отверг предложение специалистов воспользоваться противогазом, дабы избежать дурманящего зловония, испускаемого пришельцами, и заявил представителям прессы, что истый джентльмен никогда не позволит себе показать, будто он заметил что-либо, выходящее за пределы хорошего тона. «В таких случаях, - добавил он, - воспитанный человек задыхается, но не зажимает нос».
        Группа парламентеров, во главе со своим высокородным руководителем, прибыла на место встречи в специальном самолете. Несмотря на палящий зной, все они были облачены в черные фраки и крахмальные сорочки, что выгодно отличало их от толпы корреспондентов и операторов, щеголявших в шортах и ковбойских шляпах.
        Лорд Нобл вскинул монокль и торжественным шагом направился к трем таинственным сосудам. Его свита, в составе пяти человек, следовала за ним в некотором отдалении. Приблизившись к пришельцам на расстояние пятидесяти метров, лорд слегка покачнулся, отвесил полный достоинства поклон и тут же упал в глубоком обмороке на песок. Остальные члены группы, нарушив тщательно подготовленный церемониал, уволокли главу делегации за ноги в безопасное место. При этом они не только позабыли подобрать вывалившийся монокль, но еще и самым неприличным образом прикрывали носы батистовыми платочками.
        После небольшого замешательства, вызванного этим непредвиденным происшествием, инициатива была передана математикам.
        Огромный экран покрыло изображение «Пифагоровых штанов». При помощи средств мультипликации, два квадрата, построенных на катетах треугольника, срывались с места и, потолкавшись в нерешительности возле квадрата на гипотенузе, укладывались в нем без остатка.
        К сожалению, и это свидетельство мощи человеческого мышления, повторенное сто двадцать раз, не вызвало никакой реакции в сосудах.
        Тогда, посовещавшись, комиссия пришла к единодушному решению пустить в ход тяжелую артиллерию - музыку.
        Пока на экране два известных комика разыгрывали написанную лингвистами сценку, из которой пришельцам должно было стать ясным, что землянам не чужды понятия «больше» и «меньше», оркестранты занимали места в раковине.
        Солнце зашло, но жар раскаленного песка заставил людей обливатьсяь потом. Внутри же нагретой за день раковины было жарко, как в духовке.
        Комики на экране, обменявшись необходимым количеством бутылок и зонтиков, уже выполнили задание лингвистов, а оркестранты все еще настраивали инструменты.
        Наконец приготовления были закончены. Пятьсот лучших музыкантов мира застыли, готовые повиноваться магической палочке дирижера.
        Космическая симфония до-мажор началась с низких, рокочущих звуков. Исполинский шар праматерии, медленно сжимаясь, вращался в первозданном пространстве. Взрыв! Чудовищное неистовство струнных инструментов, хаос сталкивающихся и разлетающихся галактик, бушующий океан звуков. Но вот, в стремительный, кружащийся рев вкрадывается простой и строгий мотив - предвестник нарождающейся жизни. Гордо звучат фанфары: кроме простейших углеводородов, появились первые молекулы аминокислот. Ширится рокот барабанов, пытаясь проглотить нежные звуки свирелей и валторн. Мрачную песнь смерти поют контрабасы, пророчествуя победу Энтропии над Жизнью. Оркестранты изнывают от жары Крахмальные воротнички и пластроны превратились в мокрые тряпки, многие уже тайком расстегнули пиджаки и жилеты, но палочка дирижера неумолима, она не дает никакой передышки. Щелкают челюсти динозавров, раздаются предсмертные вопли живой плоти, перемалываемой в огромных пастях, шорох крыльев летающих ящеров, завывание бушующих смерчей, грохот извергающихся вулканов, и вдруг - снова чистый и ясный мотив. Величайшее чудо свершилось: из унылой серой
протоплазмы, через триллионы смертей и рождений, на планете появился Хомо Сапиенс. Тихий шепот проносится у телевизоров. Впереди оркестра на освещенном постаменте возникает обнаженная фигура женщины, воплощенная реконструкция Карлсона. На ней ничего нет, кроме золотых туфель на шпильках и длинных черных чулок, перехваченных выше колен кружевными подвязками с бубенчиками. Она танцует. Цветные прожекторы выхватывают из мрака то ее руки, поднятые к небу, и откинутую назад голову, то стройный, смуглый торс, то вращающиеся в медленном ритме бедра.
        Теперь в круговороте звуков слышится тоска человеческой души, устремленной навстречу братьям по разуму. Все отчетливей становится партия скрипок, все быстрее вращение бедер, все явственнее аккомпанемент бубенчиков.
        И тут случилось то, чего никто уже не ожидал. Из аквариумов с пришельцами высунулись три извивающиеся ленты, развернулись наподобие детской игрушки «тещин язык» и понеслись по воздуху к оркестру.
        Задержавшись на мгновение возле танцовщицы, они проникли в глубь раковины, прошли над головами оркестрантов и с той же стремительностью вернулись аквариумы.
        Весь мир ахнул. Это было неопровержимым доказательством могущества искусства, способного объединять носителей разума в космосе, независимо от различия их биологических форм.
        Оркестранты, казалось, больше не чувствовали усталости и жары. Громко и победно зазвучала последняя часть симфонии, славя новую эру Великого Содружества.
        Между тем сосуды с пришельцами вновь окутались радужной оболочкой, и сверкающий в лучах прожекторов шар взмыл под финальный аккорд к таинственным далям звездного неба.

* * *
        Донесение начальника 136-й космической партии Великому Совету Всепознающего Мозга: «Волею и мудростью Всепознающего Мозга нами были организованы поиски разумных существ на окраинах галактического скопления звезд, занесенного в Регистр Совета под номером 294. В качестве объекта изучения была выбрана третья планета желтого карлика, имеющая в составе атмосферы 21 % кислорода. Перенос на эту планету был осуществлен методом перенасыщения пространства. Поверхность планеты представляет собой гладкий песчаный рельеф. Водоемы отсутствуют. Это обстоятельство, а также высокая температура и повышенная сила тяжести вынудили нас вести наблюдение, не покидая защитных сосудов с компенсирующей питательной жидкостью. Биологический комплекс планеты крайне беден и представлен передвигающимися на двух конечностях существами. Эти существа, по-видимому, обладают некоторыми начальными математическими познаниями, в пределах нулевого цикла обучения, принятого на нашей планете в дошкольных учреждениях. Мы наблюдали их ритуальные игры и пляски, однако полного представления о культовых обрядах составить не могли, так как все
наши попытки установить с ними контакт при помощи обычного языка запахов, неизменно кончались неудачей. Спектр запахов, источаемых туземцами, весьма ограничен, и проведенный лингвистический анализ не мог выделить из них смыслового значения. Есть основания предполагать, что в заключительной фазе нашего пребывания они всячески пытались усилить излучение запахов, согнав для этой цели несколько сот особей в нагретое помещение и заставляя их выполнять там тяжелую физическую работу. Может быть, эти запахи помогают им организовать простейшее общение между собой во время коллективных трудовых процессов, что, впрочем, совершенно недостаточно для того, чтобы их можно было отнести к числу разумных существ, обладающих запахоречью.
        Учитывая все изложенное, считаем дальнейшие попытки установления контактов с населением обследованной планеты бесцельными.
        Начальник 136-й партии».
        Донесение было записано в системе семи запахов на губчатом пластике, пригодном для длительного архивного хранения.
        Ветеран
        - Так это вы, молодой человек, пойдете на ходовые испытания? Очень приятно познакомиться, очень приятно… Нет, меня поздравлять не с чем, выход на пенсию не такое уж радостное событие… Конечно, в первый раз вам будет трудно, но ничего, справитесь. Вы напрасно об этом говорите. Если мои советы могут быть вам полезны, я с удовольствием это сделаю. Да, мне много раз приходилось сдавать механизмы на кораблях. Кстати, учтите: моряк торгового флота никогда не называет судно, на котором он плавает, кораблем. Для него это шип, коробка или лайба, будь оно даже роскошным теплоходом с дизелем мощностью двадцать тысяч лошадиных сил. В этих названиях таится суровая нежность, не терпящая сантиментов, заставляющая молодожена называть свою юную супругу старухой. Но так можно говорить только о своем судне. Корабль - слово официальное, вроде слова «сударыня», с которым мы обращаемся к незнакомой женщине. Теперь, правда, в моде другое обращение - гражданка, но оно мне не нравится. В нем нет той учтивости. Вот в военном флоте иное дело: там все, что плавает, - корабль. Там иначе нельзя. Я очень люблю слово «корабль».
В нем еще сохранилось очарование парусного флота. Нет, мне не приходилось плавать на парусниках. Я ведь механик. Ну, пожалуй, начнем по порядку. Корабль выйдет прямо с завода. Первые неприятности вас ожидают в проходной. Пропуск, конечно, не заказан. Пока вы будете звонить секретарше главного строителя, а она - искать по заводу человека, могущего подписать заявку, в бюро пропусков уже наберется таких, как вы, человек пятнадцать. Вы неприязненно поглядываете друг на друга, так как в вашем положении каждый лишний человек - конкурент в борьбе за получение каюты. Наконец вопрос с пропусками улажен. Под недремлющим оком начальника охраны, подозревающего вас в попытке пронести бомбы замедленного действия, вы будете составлять опись содержимого своих чемоданов. Когда вы пройдете это испытание, окажется, что без медосмотра выходить в море нельзя.
        Удивительное дело: вы можете взять билет на самолет, летящий во Владивосток, и с вашей гипертонией благополучно отдать богу душу в воздухе. Можете сесть на пароход, идущий из Владивостока на Камчатку, и, мягко выражаясь, загнуться на пароходе. Можете, наконец, в разгаре лета поехать на курорт в комбинированном вагоне и получить инфаркт. Никто, продавая вам билеты, не будет интересоваться состоянием вашего здоровья. Вы уплатили страховой сбор, и в случае вашей смерти горечь утраты будет частично компенсирована родным страховой выплатой. Но для того, чтобы выйти на несколько дней в море на корабле, предназначенном для океанских рейсов, необходимо пройти медосмотр. И не простой медосмотр. Нужно посетить терапевта, невропатолога, окулиста, хирурга и даже кабинет уха, горла и носа. Это правило введено недавно, после того как на испытаниях кто-то умер и возникла проблема считать эту смерть связанной с производством или нет. В заводской поликлинике вы узнаете, что часть врачей работает вечером, и так как судно уходит через час, перед вами встанет выбор: проходить медосмотр и не идти на испытания или идти
на испытания, не пройдя медосмотра. Советую выбрать второе. Впоследствии вы убедитесь, что суровое правило отбора для ходовых испытаний лучших экземпляров человеческой породы существует только на бумаге и никто с ним не считается. Потом, с тяжелым чемоданом в руках, вы будете блуждать по огромной территории завода, шарахаясь от мчащихся машин и боязливо поглядывая на многотонные грузы, висящие на кранах над вашей головой. На все вопросы, как пройти на корабль, вам будут отвечать: «идите прямо», что, как вы легко выясните, может означать и направо, и налево, и даже назад. И вдруг за поворотом вашим глазам откроется изумительное и захватывающее зрелище: ослепительно чистый, сверкающий на солнце, спокойно лежит на воде заводского ковша новорожденный гигант. В нем все прекрасно - от белизны надстроек до плавных обводов корпуса. Заботливо склонившийся плавучий кран прихорашивает его перед первым выходом в свет. Потом на белоснежном теле младенца вы разглядите цепочки, движущиеся в противоположных направлениях. Подойдя ближе, вы увидите, что вниз по сходням бегут на берег веселые девушки с ведрами,
очищающие чрево корабля от всякой пакости, а навстречу им поднимаются на корабль могучие дядьки, согнувшись под бременем тяжелого груза. Это идет погрузка технической документации. Невозможно перечислить всю технику, которая насыщает большой современный корабль. Ее очень и очень много. Но все, что есть на корабле, начиная с форсунки камбуза и кончая главным двигателем, поставляется с технической документацией. Мелочь, о которой не стоит говорить, снабжается паспортами и свидетельствами, вещи покрупнее имеют формуляры и кипы отчетных чертежей. Все это венчает паспорт корабля с многочисленными инструкциями по расчету, остойчивости и непотопляемости, снабженными кривыми, смысл которых навсегда остается секретом составителя. Давно подсчитано, что если бы механик выполнял все инструкции по заполнению формуляров, то ему понадобилась бы личная канцелярия со штатом не менее десяти человек, а вся машинная команда занималась бы только прозваниванием изоляции и замерами зазоров в подшипниках. Но с каждым годом объем поставляемой с оборудованием документации растет. Думаю, что на складах судового оборудования ее
учитывают просто по весу, так как пересчитать все это очень трудно.
        Вы никогда не бывали на большом складе судового оборудования? Тогда постарайтесь как-нибудь туда попасть. Чего там только нет! Иногда десятилетиями лежит там какой-то хитрый механизм, и все уже забыли не только его назначение, но и название, и все же его время от времени тщательно протирают и смазывают. Выбросить его нельзя. Он занесен в картотеку и учтен сложной машиной материальной бухгалтерии. Пройдут годы, прежде чем он попадет в разряд так называемых неликвидов, но и тогда от него невозможно будет избавиться. Ведь это учтенная материальная ценность. Помню, много лет назад на складах одного порта производилась ревизия. Кладовщик был в отпуске, и начальник складов сам предъявлял оборудование комиссии. Все оказалось в наличии, кроме медной калябры, числившейся по описи. Никто не знал, что это такое. Председатель комиссии предупредил начальника складов, что если не будет найдена калябра, то дело может принять скверный оборот, тем более, что калябра, очевидно, вещь очень нужная, иначе на ее изготовление не стали бы тратить дефицитную медь. На розыски калябры были мобилизованы самые старые
работники складов, но никто из них не мог сказать, как эта калябра выглядит. Назревали крупные неприятности. Наконец, кто-то догадался сплющить под молотом медный чайник и предъявить его комиссии в качестве калябры. Все облегченно вздохнули. Когда же вернулся из отпуска кладовщик, выяснилось, что медная калябра никогда не существовала, а были мерные калибры, выброшенные после ревизии в утиль, так как они нигде не числились. Причиной возникшей путаницы был неразборчивый почерк кладовщика. Но отрабатывать назад было уже поздно. Калябра значилась в актах ревизии. Вероятно, до сих пор на этом складе хранится сплющенный чайник, носящий таинственное название калябра.
        Извините, пожалуйста. О чем мы с вами до этого говорили? Ах, да, о предстоящих испытаниях Попав на корабль, прежде всего постарайтесь получить каюту. Распределением кают ведает третий помощник. Он вам скажет, что судовая роль у старшего строителя, а без роли он не может ничего сделать. Не верьте, это трюк. Дело в том, что на такую ораву, какая собралась на корабле, не хватает спасательных средств, и портовый надзор никогда не выпустит его в море, если все, кто идет в плавание, будут занесены в судовую роль.
        Несколько слов о спасательных средствах. Конечно, современная техника кораблевождения значительно повысила безопасность плавания. Но это вовсе не значит, что спасательные средства не нужны. Особую опасность представляет плавание на танкерах. У меня до сих пор стоит перед глазами пожар нефтеналивного судна на рейде Александрии в 1928 году. Помню отблески зарева на спокойной глади бухты, убегающие во все стороны суда и два пожарных катера, ведущих борьбу с огнем. У нефтяных причалов Красноводска можно видеть останки взорвавшегося лихтера - наглядное предупреждение тем, кто забывает, какую опасность таят пустые танки, содержащие взрывчатые пары топлива. Впрочем, если дело дошло до взрыва танков, то особой надобности в спасательных средствах уже нет.
        Несмотря на наличие на современном танкере пенного огнетушения, несмотря на орошение палуб и прочая, и прочая, бывают положения, при которых команде необходимо покинуть судно. Часто путь к жизни лежит через горящее море, так как разлившаяся нефть может гореть на поверхности воды. Естественно, что деревянные баркасы для этой цели непригодны. Несколько лет назад встал вопрос о замене их металлическими. Мне довелось присутствовать при испытании опытного образца. В металлический баркас посадили двух кошек. Выбор пал на кошек потому, что они не умеют плавать. С таким же успехом можно было посадить туда и кур, но это сложнее. Человек, рискнувший взять под отчет кур, преследовался бы бухгалтерией до самой смерти. Баркас был отведен на середину ковша, на поверхности которого зажгли нефть. Через несколько минут, когда пожарные загасили огонь, в баркасе не обнаружили ничего, кроме неистребимого запаха паленой шерсти и двух обуглившихся кусочков кошачьего рагу. Вопрос о спасательных баркасах для танкеров не решен до сего времени. Существует равное количество сторонников деревянной и металлической
конструкций. По существу, этот спор, в который втянуто множество конструкторов, сводится к тому, в каком виде следует подавать моряков к столу Князя Тьмы: зажаренными или тушеными. Со временем эта проблема будет решена. Не нужно только терять надежды. Может быть, впоследствии моряки поставят памятник двум безвестным котам, отдавшим свои жизни за благородное дело спасения на водах. Вроде памятника собаке в Колтушах.
        Если уж мы с вами заговорили о кошках, то позвольте рассказать случай, произошедший на пароходе «Курск». Я имею в виду не танкер «Курск», приписанный к одесскому порту, а пароход «Курск», некогда принадлежавший Российскому обществу пароходства и торговли, уведенный, а затем возвращенный нам англичанами в 1925 году. Капитан «Курска» терпеть не мог кошек. Он их ненавидел с детства. И когда камбузнику пришло в голову притащить на судно кошку, капитан ударом ноги отправил ее за борт. Все обошлось бы, если б несчастное животное каким-то чудом не выбралось из воды и не очутилось опять на пароходе. На этот раз она проникла в каюту капитана в его отсутствие и прошлась лапами, перемазанными в мазуте, по какому-то важному документу, лежавшему на столе. Механик говорил мне. что за пятнадцать лет совместного плавания это был единственный случай, когда он видел слезы на глазах своего кепа. Некоторое время капитан, старпом и боцман гонялись по кораблю за кошкой, но она уже была научена горьким опытом и держалась от людей на почтительном расстоянии.
        Погрузка закончилась, и нужно было выходить в море. Однако капитан не мог мириться с присутствием кошки на борту. Он сказал, что всем подвахтенным вменяется в обязанность ловить кошку до тех пор, пока она не будет поймана и на его глазах брошена в море. Четырнадцать суток продолжался этот рейс, и четырнадцать дней и ночей сорок пять мужчин охотились за одной кошкой. Это была борьба, в которой человеческий разум должен был восторжествовать над слепым инстинктом животного. Но кошка проявляла чудеса изобретательности. Никто не знал, где она прячется. Не помогли ни приманки, ни хитроумные капканы, ни нежное кис-кис-кис. Однажды подлая тварь уже была в руках у боцмана, но выскользнула с непостижимой ловкостью. Как-то ночью кошку обнаружили на клотике и вахтенный штурман выстрелил в нее из ракетницы. Он бы наверняка сбил ее вторым выстрелом, но с идущего поблизости итальянского судна запросили, какую помощь они могут оказать терпящему бедствие пароходу.
        Впоследствии оказалось, что никакой кошки на судне не было. Камбузник сам видел, как она в последний момент перед отходом сошла на берег, но никому об этом не сказал, так как не хотел лишать себя столь великолепного зрелища, как охота на несуществующую кошку.
        Я знал об этой истории понаслышке и, случайно встретившись в Москве, в Третьяковской галерее, с приятелем, плававшим на «Курске», попросил его рассказать все, чему он был очевидцем. То, что я жив, следует приписать чистой случайности, так как бутылка пролетела в нескольких миллиметрах от моей головы. Вы спрашиваете, какая бутылка? Обыкновенная винная бутылка 0,?5 литра. Она еще разбила графин с водкой на соседнем столике, и дело чуть было не кончилось совсем плохо. Вот до чего иногда могут довести кошки. Вообще, моряку не стоит связываться с животными. Помню, как-то в Ливерпульском порту я купил у американского матроса мартышку. Это было очаровательное, веселое создание. Я имею в виду обезьяну. Мы быстро подружились, и я понес ее на пароход, радуясь тому, что приобрел верного друга. У самого трапа меня остановил таможенник. Оказывается, существовали какие-то ограничения по вывозу животных из Англии. Насколько я мог понять, мне нужно было оформить разрешение в учреждении, расположенном в городе. Пришлось отправиться с обезьяной искать это учреждение. У выхода из порта меня снова задержали, так как
существовали какие-то ограничения по ввозу животных в Англию. Поймите мое положение. Не мог же я навсегда остаться в чужом порту с обезьяной на руках. У меня не было даже денег, чтобы купить шарманку. Тщетно я пытался всучить обезьяну всем проходившим мимо. Видимо, они лучше меня разбирались в правилах вывоза и ввоза животных. Под конец на меня даже начали смотреть с подозрением. А тут еще обезьяна стала хныкать.
        Очевидно, она была голодна. Я купил ей пару горячих сосисок, но она швырнула их мне в лицо и захныкала еще сильней. Потом она испачкала мой костюм. Я в отчаянии сел на причальную тумбу. Обезьяна положила голову на мое плечо и уснула. Нечего было и думать бросить это доверчивое существо на произвол судьбы.
        Гениальные решения приходят внезапно. Я поднялся и с обезьяной на руках пошел искать того самого таможенника, который не пустил меня на пароход. Больше часа я уговаривал его взять у меня обезьяну. Уж он-то как-нибудь пронесет ее в город. Наконец, когда он понял, что я не собираюсь брать за обезьяну деньги, мы быстро пришли к соглашению. Он даже угостил меня отличной гаванской сигарой, что было очень мило с его стороны, так как, насколько мне известно, ввоз табачных изделий в Англию ограничен какими-то правилами. Это был неплохой таможенник. Что же касается обезьяны, то я до сих пор жалею, что пришлось ее отдать. Сейчас, вероятно, их обоих уже нет в живых.
        Но мы с вами, кажется, опять немного отклонились от темы нашего разговора. Итак, если вы проявите достаточно настойчивости, то получите ключ от каюты. Однако это вовсе не значит, что вы в нее попадете. На судне больше пятисот ключей. Когда-то к ним привязали картонные бирки, указывающие номер помещения, которое должен открывать каждый ключ. Вскоре бирки начали отрываться. Вы же сами знаете, какой теперь картон. Незадолго перед отходом кто-то совершил один из подвигов Геракла и запер все каюты. Не знаю, как это ему удалось. Может быть, он действовал отмычкой, а может быть, у него был «мастерок» - ключ, отпирающий все замки, полумифический инструмент, о котором матерые домушники рассказывают в долгие тюремные ночи подрастающему поколению. Он же привязал оторвавшиеся бирки к ключам. При этом он заботился только о том, чтобы каждый ключ был снабжен биркой, неважно, какой. Вам предложат на выбор два типа ключей. Одни поворачиваются в замке, но не отпирают его, другие не поворачиваются и не отпирают. Таких горемык, как вы, набралось человек пятьдесят, и единственный выход из положения - это взаимный
обмен ключами по принципу «каждый с каждым». Когда какая-нибудь дверь наконец оказывается открытой, раздаются радостные возгласы, так как шансы остальных на успех повышаются. Правда, счастливцы, попавшие в каюту, немедленно выскакивают назад, вытирая обильно льющиеся слезы. Пары лакового растворителя и клея, которым приклеивают линолеум в каюте, исключают возможность существования там высших форм жизни. Но это уже пустяки. Вы можете открыть иллюминатор. Те, кому это удалось, появляются на палубе. Пальцы правой руки у них обернуты окровавленными платками. Можно подумать, что все они члены одной масонской ложи. Пропуск вы уже сдали, и теперь вам грозит стать узником. Трудно сказать, на сколько времени. Во всяком случае, не меньше суток, но это, так сказать, срок мобилизующий. Единственное, в чем можно быть уверенным, это то, что корабль уйдет тогда, когда он уйдет. Камбуз начнет работать только в море, заводские столовые уже закрыты, и если у вас с собой ничего нет пожевать, то утешайте себя мыслью, что разгрузочные дни полезны для вашего гастрита. Что касается остального, то не дальше, чем в пятистах
метрах, на соседнем причале есть деревянная будочка. Будьте осторожны ночью: там темно. Постельное белье еще не погружено на корабль, но вы прекрасно устроитесь на диване. Только учтите, что это диван не простой, а корабельный. Конструктор этого дивана основное внимание обращал на выработку бравой осанки у тех, кто будет на нем сидеть Для лежания же диван слишком узок. Я часто думал о том, что, может быть, именно привычка пользоваться корабельной мебелью окончательно формирует характер моряка и воспитывает в нем презрение к пошлому комфорту. Особый интерес для людей, занимающихся вопросами психологии творчества, должны представлять кресла, которыми щедро снабжаются салоны командного состава. Они не очень тяжелые, два матроса средней упитанности под руководством опытного боцмана без особого труда поднимают такое кресло Но истинные качества этих кресел проявляются во время качки. Не имеющее крепления к палубе произведение прикладного искусства превращается в таран, свободно сокрушающий стальные переборки. Таранные свойства кресел усиливаются тем, что они склеены, наподобие биллиардного кия, из небольших
кусочков дерева. Однако мозаично-биллиардная структура обеспечивает только ударную прочность При плавании в тропиках клеи отказывается выполнять свои функции, и вся мебель в салоне приобретает весьма причудливый вид. Вообще, кораблестроение до сих пор представляет собой ниву, с которой снимают обильные урожаи непризнанные на суше таланты. Желая украсить жизнь моряка, проектанты судов сочли необходимым повесить картины в салоне, столовой экипажа и кабинете капитана. Проектом предусматриваются только размеры картин и их стоимость. В остальном конструкторские бюро доверили этот щекотливый вопрос художественному чутью начальников отделов снабжения судостроительных заводов. Отпущенные на приобретение картин суммы слишком велики, чтобы можно было ограничиться закупкой литографий, и недостаточны для приобретения, скажем, подлинного Айвазовского. Но снабженцы не такие люди, чтобы не найти выхода из самого запутанного положения. Они полностью осваивают отпущенные лимиты, заключая договора на создание новых шедевров с художественными артелями. Нужно прямо сказать, что поставляемые на корабли картины не отмечены
печатью гения, хотя им часто нельзя отказать в своеобразном толковании законов перспективы. Что же касается тематики, то они чаще всего изображают кораблекрушения в самых изощренных вариантах. Не мудрено, что моряки предпочитают держать у себя в каютах рекламные картинки фирм, изготовляющих женский трикотаж, более жизнеутверждающего содержания, чем картины в салоне.
        Воспитание художественного вкуса у моряков не ограничивается картинами, развешанными на корабле. На море нет выходных дней. Взамен их моряки получают дополнительные отпуска несколько раз в год. Не у каждого моряка есть семья, и для того, чтобы скрасить одиноким пребывание на берегу, пароходства построили дома моряка. Это хорошо оборудованные гостиницы со всеми удобствами. Приветливый персонал этих домов принимает все меры к тому, чтобы моряк чувствовал себя там как дома. Но разве можно создать подлинный уют, если в комнате нет картины! Почуявшие наживу халтурщики из худартелей пытались и здесь захватить ключевые позиции, но это им не удалось. Лимиты не те. Пришлось морякам на суше довольствоваться литографиями. В доме моряка, где я часто останавливался, сорок комнат, и в каждой из них висит литография «Березовая роща» Куинджи. Предусмотрительная администрация закупила литографии с запасом. Но не прятать же произведения искусства в кладовку. Поэтому еще десять экземпляров было развешано в коридорах, красном уголке, вестибюле и т. д. Куинджи отличный художник, и, пожалуй, нет человека, который бы
отворачивался от его картин. Но длительное пребывание в роще с такими резкими контрастами света и тени утомительно для самого выносливого человека Может быть, и приятно сменить хмурые просторы моря на свежую зелень леса, но не надолго. Рано или поздно захочется более разнообразной обстановки. Однажды мой сосед по комнате признался мне, что по вечерам он чувствует непреодолимое желание выть. Откровенность за откровенность: я по секрету сообщил ему, что уже несколько дней, открывая по утрам глаза, подвываю, но не очень громко, чтобы не мешать ему спать. После этого мы стали переворачивать картину лицом к стене, вполне довольствуясь эмоциями, вызываемыми дубликатами в коридоре.
        Однообразие-ужасная вещь, и к чему оно может привести, свидетельствует история с патефонными пластинками на каспийских танкерах. Если вы настаиваете, то я могу на время прервать деловую часть нашего разговора, чтобы рассказать об этом поподробней. У вас билет на вечерний поезд? Очень жаль. Тогда нам нельзя отвлекаться. О чем мы говорили? Да, да, конечно. Но это тоже советы деловые. Итак, хотите вы или не хотите, а ночевать придется на корабле. Кранов на умывальниках нет. С ними вышла какая-то заминка. Вы можете принять душ, но только не советую. Почему? Сейчас объясню. Жили в Москве Сандуновы, построившие отличные бани. Самое удивительное в этих банях - души. Два крана: один для холодной воды, другой для горячей. Отрегулируй, как тебе хочется, и мойся на здоровье. Теперь, когда этим делом занялись специализированные конструкторские бюро, души работают по принципу, заложенному Шарко. Вы получаете порции горячей и холодной воды попеременно. Может быть, это и полезно, но неприятно. Конструкторская мысль работает над устранением этого дефекта, и кое-что уже удалось сделать. На танкерах проекта одного
из Центральных конструкторских бюро, не скажу какого, для того чтобы принять душ, нужно неопределенно долгое время манипулировать шестью вентилями. Что же касается постоянства температуры льющейся на вас воды, то оно, мягко выражаясь, заставляет мечтать о дальнейшем усовершенствовании системы. Может быть, для достижения устойчивой работы душа не хватает еще двух-трех вентилей или трехходовых кранов. По-моему, тут нечего стесняться, и если они действительно нужны, то надо их поставить. Во всяком случае, если вы только можете потерпеть, то лучше не принимайте душа на корабле. Дома вымоетесь в ванне. Это надежней. Не забудьте захватить с собой бутылку авиационного бензина. Корабль красят. Корабль красят непрерывно с момента его закладки на стапелях. Последнюю окраску он проходит перед постановкой на прикол, когда комиссия решает, окупятся ли расходы на кислород, чтобы разрезать его на куски. По мере того как краска достигает предельной толщины, ее отбивают, и все начинается с начала.
        На ходовые испытания выходит бригада маляров в усиленном составе. Их, по крайней мере, человек тридцать. Впрочем, маляры название неточное, так как это малярши-очаровательные девушки в предельно измазанных комбинезонах. Когда они ловко машут кистями, вам кажется, что вы присутствуете на спектакле театральной газеты «Синяя блуза» или смотрите сорок герлс Голейзовского. Хотя если вам меньше пятидесяти лет, то таких ассоциаций у вас не возникает, так как эти изжившие себя формы театрального искусства могут быть вам знакомы только понаслышке. Однако это не делает девушек менее очаровательными. На корабле будет много непонятных для вас названий. Старайтесь не попасть впросак. Однажды в трамвае я невольно прислушался к разговору двух моряков: один из них говорил, что ловить сельдь сетями труднее, чем минтая тралом. Такого термина я никогда не слыхал и долго потом пытался выяснить у компетентных людей, что такое минтать трал. К сожалению, никто ничего определенного мне ответить не мог. Наконец судьба свела меня с одним военным моряком, которому я задал тот же вопрос, не надеясь, впрочем, получить ответ.
Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что именно он может дать мне все пояснения относительно техники минтания тралом. По правде сказать, он даже слегка разочаровался во мне. Прежде он был более высокого мнения о моем знании морской жизни. Ему лично много раз еще на гражданке приходилось минтать тралом. Это же очень просто! Трал сначала немного подтягивают к кораблю, а потом отпускают. Это и называется ловить, минтая тралом. Только спустя год я узнал, что минтай - это рыба семейства тресковых. Неприятно то, что в течение этого года я пытался полученные сведения о технике минтания тралом сделать достоянием многих моих знакомых. Нет, мы с ним больше не встречались. Вы все время смотрите на часы. Не беспокойтесь, пожалуйста. Я еще располагаю временем. Так о чем мы говорили? Ах, да. Итак, несмотря на маленькие неудобства, вы временный хозяин прекрасной каюты. Ничего не скажешь, мы научились строить отличные, комфортабельные корабли. Я помню кочегарские кубрики времен моей юности. Двухэтажные койки по бортам, прикрытые от света неугасимой лампы ситцевыми занавесками, штормовые, не открывающиеся
иллюминаторы, круглосуточный стук медных костяшек домино об окованный цинком стол, неистребимый запах грязной робы и злобную ругань тех, кому мешают выспаться перед вахтой. Теперь не делают кубриков. Каюты команды, на мой взгляд, оборудуются даже с излишней роскошью. Помню, как на каспийских танкерах нас смущала необходимость, приходя с вахты, топать запачканными в машинном масле ботинками по чудесному ковру, зачем-то постеленному в каюте. В конце концов, мы попросили ковер убрать. Во всяком случае, умывальники с горячей и холодной водой, удобные кровати и письменные столы украшают жизнь моряка. Когда я вхожу в такую каюту, то испытываю легкую зависть. Мы в молодости плавали в значительно худших условиях. Я представляю себе, как хорошо было бы в то время лежать с книгой у открытого иллюминатора, под тихую музыку джаза, льющуюся из репродуктора. Спать не на деревянной койке с пробковым матрацем, а на настоящей кровати с пружинами. Впрочем, насчет спать не все обстоит так ослепительно. На современном корабле слишком много звуковой техники. На столе у вас телефон корабельной АТС, на стене - телефон
коммутатора машинной или штурманской группы, а над головой неустанно проклинаемый вами спикер. С виду это обычный динамик с регулятором громкости, через который вы слушаете радиотрансляцию. Не хотите слушать - можете выключить. Но внутри безобидного динамика сидит демон, просыпающийся обычно по ночам. Это и есть спикер - основной вид связи на корабле, правда, связи односторонней. Отключить или приглушить спикер невозможно. Всю ночь вас держат в курсе перипетий ночных вахт. Сначала ищут неизвестного вам Петрова или Мамедова, которому уже в пятый раз, в самой категорической форме, предлагают явиться в ходовую рубку. Потом вы узнаете, что сработал пожарный извещатель номер 64, и кому-то нужно проверить, в чем дело. Если, не дай бог, ночью швартовка, то до вашего сведения доводится, сколько футов якорной цепи следует иметь на брашпиле, а также все суждения старпома о расторопности боцмана. Кроме спикера, еще существуют обильно размещенные по кораблю колокола громкого боя, ревуны, сирены, просто звонки и, наконец, обычай транслировать легкую музыку через мощнейший динамик, висящий на мачте. Так что насчет
сна - это как удастся.
        Простите, я не совсем понял, что вы сказали. Ну, конечно, вас больше всего интересует испытание дизелей. Не можете же вы интересоваться сдачей радиолокаторов! Ведь это не ваш профиль. Да, сдать на ходовых испытаниях главные и вспомогательные двигатели не так уж просто. Жизненный путь сдатчика двигателей отнюдь не усыпан розами. Если говорить о розах, то на его долю приходится больше шипов и терний. Еще до начала испытаний на швартовых кто-то выскажет предположение, что главные двигатели неспособны развивать положенную мощность. Этот слух, как гадюка, поползет по кораблю, и, хотя впоследствии испытания покажут, что проектная скорость корабля перекрыта и двигатели работают точно в режиме номинальной мощности, до самого конца испытаний все будут смотреть на вас с суровым укором, подозревая в нечестном намерении утаить от государства несколько сот лошадиных сил. Потом начнут мутить воду радиолокаторщики. Они всегда мутят воду потому, что у них что-то не клеится. Они будут утверждать, что регуляторы дизель-генераторов не поддерживают заданную частоту. С такими регуляторами их тонкая техника работать не
может. А тут еще вас начнут донимать собственные неприятности. При проходе узкостей заест блокировка, и вы не сможете вовремя выполнить команду с мостика. Затем обнаружится, что идеально отрегулированные давления сгорания по цилиндрам проявляют тенденцию к разброду и шатанию, вы будете под скептическими взглядами членов комиссии лихорадочно менять форсунки. Но самое ужасное - это то, что появится течь масла из кормового уплотнения коленчатого вала. Она всегда появляется потому, что ее почти невозможно устранить во время сдачи. Как только будут обнаружены первые капли масла, члены комиссии начнут слетаться на них, как мухи на мед. К концу второго дня испытаний вы потеряете голос и начнете изъясняться жестами, скорее вразумительными, чем пристойными. За всю свою жизнь я знал только одного сдатчика дизелей, не терявшего голоса и присутствия духа до конца испытаний. Он безвыходно находился у себя в каюте и на все претензии отвечал одной и той же фразой: «Люди, я вас любил». В его устах эти прекрасные слова приобретали совсем иной смысл. Рано или поздно его оставляли в покое, и возникающие недоразумения
улаживались сами собой. Потом оказалось, что у него была злокачественная опухоль мозга, и он вскоре умер. Жаль. Очень хороший был сдатчик, хотя и не без странностей. Не обращайте внимания на интриги радиолокаторщиков. Все равно их россказням о гуляющей частоте никто не верит. Все знают, что радиолокатор - это такая вещь, которую голыми руками не возьмешь. Однажды на испытаниях мы определяли радиус циркуляции корабля. Это радиус окружности, описываемой кораблем при руле, положенном на борт Каждому капитану необходимо знать циркуляцию своего судна, чтобы потом давать объяснения аварийной комиссии о причинах, вызвавших столкновение. В море была спущена шлюпка с радиоотражателем, и корабль начал описывать вокруг нее циркуляцию Радиус определяли по локатору. Когда маневр закончился, на мостике появился бледный штурман и крикнул вниз, чтобы кто-нибудь принес ему из аптечки валериановых капель. Ему первый раз приходилось плавать на корабле, описывающем циркуляцию с радиусом сорок километров. В приемном акте записали, что радиус циркуляции равен двумстам тридцати шести метрам. Эта величина была определена на
глаз капитаном и всех устраивала. Один раз, после определения радиуса циркуляции, шлюпку с отражателем не подняли на борт, а взяли на буксир, пока не приведут в порядок подъемное устройство. Находившийся в шлюпке помощник сдатчика радиолокаторов, как всегда, спал. Спустя некоторое время кто-то обнаружил, что шлюпка буксируется вверх килем. Сыграли тревогу «Человек за бортом». Это был, пожалуй, единственный случай, когда не сработали колокола громкого боя. Правда, после того как была устранена неисправность, они отлично звонили в течение сорока минут, и так как поднятый ими шум мешал электрикам соображать, почему они звонят, пришлось обесточить всю линию. Нет, он не утонул, так как держался за шлюпку. Когда его вытащили, он сразу сел писать акт на списание казенных сапог, которые ему пришлось снять в воде, хотя все видели, что он садился в шлюпку в тапочках. Я не люблю радиолокаторщиков, хотя допускаю, что и среди них попадаются хорошие люди. Кроме радиолокаторов, в ходовой рубке имеется еще куча приборов: гирокомпас, магнитный компас, радиопеленгатор, эхолот, курсограф, радиотелефон дальнего действия,
радиотелефон ближнего действия и прочие. Я просто не понимаю, как я когда-то доверял свою жизнь штурманам, не имевшим за душой ничего, кроме компаса и старенького секстана. Страшно подумать, что с такими техническими средствами они еще имели наглость плавать чуть ли не вокруг всего земного шара. Так мы же с вами и говорим об испытании дизелей! Ну, хорошо, хорошо, постараюсь не отвлекаться. Кроме сдаточной команды, на судне присутствует штатная команда Это те, в чьи руки передадут корабль после подписания приемного акта. Это они будут водить его по всем морям и океанам от Кейптауна до Чукотки, снабжать топливом антарктические экспедиции и возить дальневосточных крабов из Владивостока в Сан-Франциско. Они обожжены солнцем тропиков и закалены суровыми буднями арктических плаваний. Однако, если не хотите развеять очарование, навеянное их профессией, не спрашивайте их ни о чем. Они плохие рассказчики. Они могут рассказать кучу мелких историй, но ничего серьезного вы от них не услышите. Однажды на Сахалине мой сосед по комнате в гостинице, главный бухгалтер управления флота, рассказал мне об одной сельдяной
экспедиции, попавшей в Беринговом море в жесточайший шторм. Рассказчик он был превосходный, и я ясно представлял себе маленькие суденышки, черпающие дымовыми трубами воду; обледеневшие палубы; людей, скалывающих лед, держащихся за протянутые леера, полузадохшихся от обрушивающихся на них волн, и моториста, ныряющего в ледяную воду, чтобы выяснить причину течи, угрожающей гибелью судну и команде. Я интересовался подробностями и был очень рад, когда мне удалось встретиться с одним из флагманов этой экспедиции. Мы выпили… Неважно, сколько мы выпили, но единственное, что мне удалось из него вытянуть за целый вечер, это то, что «по линии шторма стоял вопрос о гибели двух судов».
        Нарисованная моим воображением яркая картина сразу поблекла. Моряки плохие рассказчики, и если вам придется услышать от кого-нибудь истории о штормах, льдах, выжимающих судно и кладущих его на борт, или пожарах в океане, будьте уверены, что бард, повествующий об этом с таким искусством, при сем не присутствовал. В море все бывает, но моряки не любят рассказывать о таких вещах.
        Навсегда ушел в прошлое бичкомер - нигде не плавающий моряк, живущий подаяниями, перепадающими ему на судах, и начиненный всевозможными историями. Нынче бичей на флоте не жалуют. Но я помню время, когда в южных портах можно было наблюдать такую картину. У стоящего под погрузкой парохода вырастает тощая фигура с персональной лопатой в руках. Некоторое время фигура, опершись на лопату, критически взирает на пароход, мысленно оценивая все статьи лошади, на которую она делает последнюю ставку. Потом, сунув лопату под мышку, она приставляет ладони рупором ко рту и кричит:
        - На шипе! Я уже хочу видеть вашего кепа.
        После появления на палубе капитана происходит следующий диалог:
        - Кеп, тебе нужен тррропический кочегаррр?
        - Какой ты, к черту, кочегар? Одни кости!
        - А кожу ты не считаешь?
        - Иди продай свою кожу на барабан.
        - Ну хорошо, что ты меня не взял. Я бы тебе наработал!
        С какими только типами тогда не приходилось встречаться на море Однажды я должен был принять дела у механика небольшого теплохода. Встретил он меня с распростертыми объятиями.
        - Пойдем, родной, ко мне в каюту, - сказал он ласково. - Там у меня есть пара капель нектара, и нам никто не помешает подписать приемо-сдаточный акт.
        Я робко заметил, что перед подписанием акта хотел бы посмотреть машину.
        - Посмотреть машину? - удивился этот видавший виды укротитель механизмов. - А зачем ее смотреть? Она ведь железная.
        Когда же ему стало ясно, что речь идет не только о наружном осмотре железной машины, а даже о ревизии чугунных поршней, его лицо выразило отвращение.
        - Моторист! - закричал он вниз. - Покажи этому дикарю поршни, он их никогда не видел!
        К сожалению, акта я не подписал. Поршни оказались в таком состоянии, что всякая попытка пуска двигателя могла расцениваться как внесение горящего факела в бочку с порохом. Таких поршней я действительно до этого не видел. Нужно учитывать, что я тогда был еще очень молод. Извините, я невольно немного отвлекся. Если память мне не изменяет, мы говорили о том, что на корабле присутствует штатная команда, в руки которой его передадут после подписания приемного акта. Они вежливы и немногословны, но их блокноты когда-нибудь доведут ответственного сдатчика корабля до инфаркта. Они предъявят свои замечания в конце испытаний. Ответственный сдатчик будет вертеться, как уж, но бульдожья хватка молодых людей в беретах заставит его выполнить все работы до единой. Он и сам знает, что все это нужно сделать, и мечтает только о разрешении устранить все недоделки после подписания акта. Как-никак, а ведь он отвечает за план. Скажу по секрету, что иногда ему идут навстречу. Наконец все приготовления к отходу закончены. Два замызганных буксира, плюясь клубами черного дыма, выводят белоснежного красавца из заводского
ковша на встречу с первой волной. И вот вы снова на палубе корабля, устремляющегося в неведомые дали. Нежное дыхание моря играет остатками волос на вашем темени. Море шепчет вам на ухо, что сорок лет назад, когда вы познакомились, у вас была чудесная, густая шевелюра. Что ж, ничего не поделаешь! Время берет свое. Сорок лет назад вам море казалось другим. Таинственным и более заманчивым. Теперь вы лучше знаете друг друга. Между вами легли долгие годы измены, которую можно простить, но нельзя забыть. И все же вы с наслаждением вдыхаете пьянящие запахи смолы, насыщенного озоном ветра и еще чего-то неуловимого, что свойственно только судам, отправляющимся в первый рейс. Скорее всего, это легкий запах спиртного, витающий над кораблем с момента, когда перед спуском на воду об его форштевень была разбита традиционная бутылка шампанского. Сейчас дух, выпущенный из бутылки, чтобы оберегать своего крестника, снова надежно заперт в трех канистрах, хранящихся в каюте ответственного сдатчика корабля. Назначение спирта, щедро отпускаемого ответственному сдатчику, окончательно не выяснено, хотя на этот счет делается
много предположений.
        Ответственный сдатчик - главная фигура на корабле, и его обязанности весьма разнообразны. Что же касается всяких разговоров о назначении спирта, то мало ли что люди говорят из зависти.
        Пока штурманы возятся с устранением девиации компасов, а кок тщетно пытается разжечь камбуз, в каюте капитана созывается первое заседание приемной комиссии. Непременные члены комиссии - представитель Комнаба и инспектор Морского Регистра. Это, так сказать, рабочий аппарат комиссии. Правда, у них есть тоже свой рабочий аппарат - ОТК судостроительного завода. Рабочим аппаратом ОТК служит сдаточная команда. У сдаточной команды есть представители контрагентов, вроде вас, которые, если разобраться, тоже могут считаться рабочим аппаратом. Все же Комнаб и Регистр - это самый главный рабочий аппарат.
        Когда-то в Англии существовал излюбленный моряками парусного флота кабачок Ллойда. Хозяин кабачка, бывший моряк, живо интересовался всеми делами на море и мог дать в любой момент справку относительно целесообразности отправки грузов на том или ином корабле. Нередко он выступал поручителем за сохранность грузов. Сейчас фирма Ллойда - самое крупное морское страховое агентство в мире. За границей судно, не имеющее класса Ллойда, не может рассчитывать на получение выгодного фрахта. Лет тридцать назад и на наших судостроительных заводах можно было видеть красномордых англичан - сервейеров Ллойда, осуществлявших наблюдение за постройкой наших судов.
        Между тем, наш флот рос, и государству не было смысла тратить значительные суммы в золоте на страховку у Ллойда, так как ответственность за сохранность грузов оно могло взять на себя. Для наблюдения за постройкой судов, их классификации и обеспечения безопасности плавания был создан Морской Регистр. Некоторое время Регистр и Ллойд действовали на наших заводах параллельно. Часто можно было видеть, что если грузовая марка Ллойда на борту судна разрешает максимальную осадку 20 футов, то скромно расположенная ниже марка Регистра допускает только 18. Избавленный от необходимости нести страховые обязательства, Регистр был склонен все же к некоторой перестраховке. Потом Регистр окреп, и англичан вежливо проводили домой.
        Сейчас Регистр - это мощная организация, насчитывающая сотни квалифицированных инспекторов. Однако кому-то этого показалось мало. Министерство Морского флота организовало Комитет наблюдения за постройкой судов - Комнаб. С тех пор представители Комнаба и Регистра на заводах представляют собой нечто вроде двойной звезды, вращающейся вокруг оси, проходящей через общий центр тяжести системы. Эта ось называется перечнем обязательных приемок. Никому не известно, что должен принимать Комнаб, а что Регистр, и почему. Только в отношении приемки от ОТК заводов воздухохранителей и сосудов, работающих под давлением, Регистр не уступает никому своего права контроля, за исключением тех случаев, когда он передоверяет эту работу Котлонадзору, которому в этом деле, как говорится, и карты в руки. Котлонадзор не может справиться со всем, что ему положено делать, и охотно выдает доверенности на проведение испытаний ОТК заводов. В общем, получается вроде замкнутого круга. Есть еще и другие члены комиссии, но они ничего особенного собой не представляют. Пока комиссия распределяет обязанности и составляет график
дежурств, котирующийся в аду наравне с дефицитным булыжником, в салоне расчерчивается пулька. Никто толком не знает, кто эти преферансисты и зачем они присутствуют на корабле. Таков обычай: на ходовых испытаниях кто-то должен играть в преферанс. Уже подпишут приемный акт, и председатель комиссии, надев полосатую пижаму и ковровые туфли, будет жаловаться жене на расстроенное пищеварение, намекая, что в этой ситуации хорошая порция перцовки была бы отнюдь не лишней, уже малярши, надев шелковые платья и с профессиональным искусством подкрасив губы, пойдут в городской сад, уже вы будете мчаться в реактивном самолете на короткую побывку домой, мысленно повторяя в десятый раз все горькие слова, которые скажете начальнику ОТК насчет качества заводской сборки, уже боцман перекрасит по своему вкусу все надстройки (Разве на заводе красят? Одна срамотища!), а из дверей салона, вместе с клубами табачного дыма будут расползаться по кораблю карточные афоризмы времен Очакова и покоренья Крыма: «под игрока с семака, под вистуза с туза», «валет не фигура, бей дамой» и «кто играет семь бубен, тот бывает удивлен».
Только вмешательство пограничных властей, закрывающих границу, заставит игроков убраться восвояси. Пульку они будут расписывать тут же, на пирсе, под сенью ящиков с копченой скумбрией.
        Итак, вы в море, под надежной защитой джинна, выпущенного из бутылки шампанского.
        Тихая погода на море располагает к пению. Мужчины предпочитают песни мужественные и суровые, вроде «Ревела буря, дождь шумел», в которой так красиво звучат басы. Девушки же поют песни грустные и нежные, почерпнутые из кинофильмов. Но джинн, вышедший из бутылки, не терпит уныния. Ведь сегодня день рождения его крестника. И вот уже, под неизвестно откуда взявшийся баян, каблучки малярш лихо отстукивают веселую плясовую:
        Я шахтерочка сама,
        Зовут меня Маруся,
        В мене черных бров нема,
        Та я не журюся.
        И, кажется, что даже хитро подмигивающая луна сейчас сорвется с небосвода, чтобы рвануть на палубе трепака. Свою первую ночь в море корабль проводит на якоре, потому что команда в таком настроении, когда море по колено. А это плохо, когда море по колено, можно посадить судно на мель. И только вахтенные видят, как из недр перламутрового моря всплывает на поверхность багровый шар, предвещающий начало второго дня ходовых испытаний…
        Однако мы с вами заболтались. Я хотел дать вам еще несколько технических советов, но боюсь, что у меня уже не хватит времени. Ничего, вернетесь с моря, поговорим обо всем подробно. Или знаете что? Может, мне с вами дернуть на ходовые? В последний раз. Чем смогу, помогу на сдаче, а то ведь без опыта вам трудновато будет. Как вы думаете? Что?! Вы сами пришли меня об этом просить? Так какого же черта вы сидите, будто воды в рот набрали?! Развесил уши, как лопухи, а мы тут битых два часа теряем драгоценное время. Одной болтовней, дорогой мой, вы двигатели не сдадите. Тут еще кое-что требуется. Ну, давайте сюда программу испытаний.
        Роби
        Несколько месяцев назад я праздновал свое пятидесятилетие. После многих тостов, в которых превозносились мои достоинства и умалчивалось о свойственных мне недостатках, с бокалом в руке поднялся начальник лаборатории радиоэлектроники Стрекозов.
        - А теперь, - сказал он, - юбиляра будет приветствовать самый молодой представитель нашей лаборатории.
        Взоры присутствующих почему-то обратились к двери. В наступившей тишине было слышно, как кто-то снаружи царапает дверь. Потом она открылась, и в комнату въехал робот.
        Все зааплодировали.
        - Этот робот, - продолжал Стрекозов, - принадлежит к разряду самообучающихся автоматов Он работает не по заданной программе, а разрабатывает ее сам в соответствии с изменяющимися внешними условиями. В его памяти хранится больше тысячи слов, причем этот лексикон непрерывно пополняется. Он свободно читает печатный текст, может самостоятельно составлять фразы и понимает человеческую речь. Питается он от аккумуляторов, сам подзаряжая их от сети по мере надобности. Мы целый год работали над ним по вечерам для того, чтобы подарить его вам в день вашего юбилея. Его можно обучить выполнять любую работу. Поздоровайтесь, Роби, со своим новым хозяином, - сказал он, обращаясь к роботу.
        Роби подъехал ко мне и после небольшой паузы сказал:
        - Мне доставит удовольствие, если вы будете счастливы принять меня в члены вашей семьи.
        Это было очень мило сказано, хотя мне показалось, что фраза составлена не очень правильно. Все окружили Роби. Каждому хотелось получше его разглядеть.
        - Невозможно допустить, - сказала теща, - чтобы он ходил по квартире голый. Я обязательно сошью ему халат.
        Когда я проснулся на следующий день, Роби стоял у моей кровати, по-видимому ожидая распоряжений. Это было захватывающе интересно. - Будьте добры, Роби, - сказал я, - почистить мне ботинки. Они в коридоре у двери.
        - Как это делается? - спросил он.
        - Очень просто. В шкафу вы найдете коричневую мазь и щетки. Намажьте ботинки мазью и натрите щеткой до появления блеска.
        Роби послушно отправился в коридор. Было очень любопытно, как он справится с первым поручением. Когда я подошел к нему, он кончал намазывать на ботинки абрикосовое варенье, которое жена берегла для особого случая.
        - Ох, Роби, - сказал я, - я забыл вас предупредить, что мазь для ботинок находится в нижней части шкафа. Вы взяли не ту банку.
        - Положение тела в пространстве, - сказал он, невозмутимо наблюдая, как я пытался обтереть ботинки, - может быть задано тремя координатами в декартовой системе координат. Погрешность в задании координат не должна превышать размеров тела.
        - Правильно, Роби. Я допустил ошибку.
        - В качестве начала координат может быть выбрана любая точка пространства, в частности, угол этой комнаты.
        - Все понятно, Роби. Я учту это в будущем.
        - Координаты тела могут быть также заданы в угловых мерах, при помощи азимута и высоты, - продолжал он бубнить.
        - Ладно. Не будем об этом говорить.
        - Допускаемая погрешность в рассматриваемом случае, учитывая соотношение размеров тела и длину радиус-вектора, не должна превышать двух тысячных радиана по азимуту и одной тысячной радиана по высоте.
        - Довольно! Прекратите всякие разговоры на эту тему, - вспылил я.
        Он действительно замолчал, но целый день двигался за мною по пятам и пытался объяснить жестами особенности перехода из прямоугольной в косоугольную систему координат. Сказать по правде, я очень устал за этот день.
        Уже на третий день я убедился в том, что Роби создан больше для интеллектуальной деятельности, чем для физической работы. Прозаическими делами он занимался очень неохотно. В одном нужно отдать ему справедливость: считал он виртуозно. Жена говорит, что если бы не его страсть подсчитывать все с точностью до тысячной доли копейки, помощь, которую он оказывает в подсчете расходов на хозяйство, была бы неоценимой. Жена и теща уверены в том, что Роби обладает выдающимися математическими способностями Мне же его знания кажутся очень поверхностными.
        Однажды за чаем жена сказала:
        - Роби, возьмите на кухне торт, разрежьте его на три части и подайте на стол.
        - Это невозможно сделать, - сказал он после краткого раздумья.
        - Почему?
        - Единицу нельзя разделить на три. Частное от деления представляет собой периодическую дробь, которую невозможно вычислить с абсолютной точностью.
        Жена беспомощно взглянула на меня.
        - Кажется, Роби прав, - сказала теща, - я уже раньше слышала о чем-то подобном.
        - Роби, - сказал я, - речь идет не об арифметическом делении единицы на три, а о делении геометрической фигуры на три равновеликие площади. Торт круглый, и если вы разделите окружность на три части и из точек деления проведете радиусы, то тем самым разделите торт на три равные части.
        - Чепуха! - ответил он с явным раздражением - Для того чтобы разделить окружность на три части, я должен знать ее длину, которая является произведением диаметра на иррациональное число «пи». Задача неразрешима, ибо в конечном счете представляет собою один из вариантов задачи о квадратуре круга.
        - Совершенно верно! - поддержала его теща. - Мы это учили еще в гимназии. Наш учитель математики, мы все были в него влюблены, однажды, войдя в класс…
        - Простите, я вас перебью, - снова вмешался я, - существует несколько способов деления окружности на три части, и если вы, Роби, пройдете со мной на кухню, то я готов показать вам, как это делается.
        - Я не могу допустить, чтобы меня поучало существо, мыслительные процессы которого протекают с весьма ограниченной скоростью, - вызывающе ответил он.
        Этого не выдержала даже моя жена. Она не любит, когда посторонние сомневаются в моих умственных способностях.
        - Как не стыдно, Роби?! - Не слышу, не слышу, не слышу, - затарахтел он, демонстративно выключая на себе тумблер блока акустических восприятий.
        Первый наш конфликт начался с пустяка. Как-то за обедом я рассказал анекдот: - Встречаются на пароходе два коммивояжера. «Куда вы едете?» - спрашивает первый. «В Одессу». «Вы говорите, что едете в Одессу, для того, чтобы я думал, что вы едете не в Одессу, но вы же действительно едете в Одессу, зачем вы врете?»
        Анекдот понравился.
        - Повторите начальные условия, - раздался голос Роби. Дважды рассказывать анекдот одним и тем же слушателям не очень приятно, но скрепя сердце я это сделал.
        Роби молчал. Я знал, что он способен проделывать около тысячи логических операций в минуту, и понимал, какая титаническая работа выполняется им во время этой затянувшейся паузы.
        - Задача абсурдная, - прервал он, наконец, молчание, - если он действительно едет в Одессу и говорит, что едет в Одессу, то он не лжет.
        - Правильно, Роби. Но именно благодаря этой абсурдности анекдот кажется смешным.
        - Любой абсурд смешон?
        - Нет, не любой. Но именно здесь создалась такая ситуация, при которой абсурдность предположения кажется смешной.
        - Существует ли алгоритм для нахождения таких ситуаций?
        - Право, не знаю, Роби. Существует масса смешных анекдотов, но никто никогда не подходил к ним с такой меркой.
        - Понимаю.
        Ночью я проснулся оттого, что кто-то взял меня за плечи и посадил в кровати. Передо мной стоял Роби.
        - Что случилось? - спросил я, протирая глаза.
        - «А» говорит, что икс равен игреку, «Б» утверждает, что икс не равен игреку, так как игрек равен иксу. К этому сводится ваш анекдот?
        - Не знаю, Роби. Ради бога, не мешайте мне вашими алгоритмами спать.
        - Бога нет, - сказал Роби и отправился к себе в угол.
        На следующий день, когда мы сели за стол, Роби неожиданно заявил:
        - Я должен рассказать анекдот.
        - Валяйте, Роби, - согласился я.
        - Покупатель приходит к продавцу и спрашивает его, какова цена единицы продаваемого им товара. Продавец отвечает, что единица продаваемого товара стоит один рубль. Тогда покупатель говорит: «Вы называете цену в один рубль для того, чтобы я подумал, что цена отлична от рубля. Но цена действительно равна рублю. Для чего вы врете?»
        - Очень милый анекдот, - сказала теща, - нужно постараться его запомнить.
        - Почему вы не смеетесь? - спросил Роби.
        - Видите ли, Роби, - сказал я, - ваш анекдот не очень смешной. Ситуация не та, при которой это может показаться смешным.
        - Нет, анекдот смешной, - упрямо сказал Роби, - и вы должны смеяться.
        - Но как же смеяться, если это не смешно.
        - Нет, смешно! Я настаиваю, чтобы вы смеялись! Вы обязаны смеяться! Я требую, чтобы вы смеялись, потому что это смешно! Требую, предлагаю, приказываю немедленно, безотлагательно, мгновенно смеяться!
        Ха-ха-ха-ха!
        Роби был явно вне себя.
        Жена положила ложку и сказала, обращаясь ко мне:
        - Никогда ты не дашь спокойно пообедать. Нашел с кем связываться. Довел бедного робота своими дурацкими шуточками до истерики.
        Вытирая слезы, она вышла из комнаты. За ней, храня молчание, с высоко поднятой головой удалилась теща.
        Мы остались с Роби наедине.
        Вот когда он развернулся по-настоящему! Слово «дурацкими» извлекло из недр расширенного лексикона лавину синонимов.
        - Дурак! - орал он во всю мощь своих динамиков. - Болван! Тупица! Кретин! Сумасшедший! Психопат! Шизофреник! Смейся, дегенерат, потому что это смешно! Икс не равен игреку, потому что игрек равен иксу, ха-ха-ха-ха!
        Я не хочу до конца описывать эту безобразную сцену. Боюсь, что я вел себя не так, как подобает настоящему мужчине. Осыпаемый градом ругательств, сжав в бессильной ярости кулаки, я трусливо хихикал, пытаясь успокоить разошедшегося робота.
        - Смейся громче, безмозглая скотина! - не унимался он. - Ха-ха-ха-ха! На следующий день врач уложил меня в постель из-за сильного приступа гипертонии…
        Роби очень гордился своей способностью распознавать зрительные образы. Он обладал изумительной зрительной памятью, позволявшей ему узнать из сотни сложных узоров тот, который он однажды видел мельком. Я старался как мог развивать в нем эти способности. Летом жена уехала в отпуск, теща гостила у своего сына, и мы с Роби остались одни в квартире.
        - За тебя я спокойна, - сказала на прощание жена, - Роби будет за тобой ухаживать. Смотри не обижай его.
        Стояла жаркая погода, и я, как всегда в это время, сбрил волосы на голове. Придя из парикмахерской домой, я позвал Роби. Он немедленно явился на мой зов.
        - Будьте добры, Роби, дайте мне обед.
        - Вся еда в этой квартире, равно как и все вещи, в ней находящиеся, кроме предметов коммунального оборудования, принадлежат ее владельцу. Ваше требование я выполнить не могу, так как оно является попыткой присвоения чужой собственности.
        - Но я же и есть владелец этой квартиры.
        Роби подошел ко мне вплотную и внимательно оглядел с ног до головы.
        - Ваш образ не соответствует образу владельца этой квартиры, хранящемуся в ячейках моей памяти.
        - Я просто остриг волосы, Роби, но остался при этом тем, кем был раньше. Неужели вы не помните мой голос?
        - Голос можно записать на магнитной ленче, - сухо заметил Роби.
        - Но есть же сотни других признаков, свидетельствующих, что я - это я. Я всегда считал вас способным осознавать такие элементарные вещи.
        - Внешние образы представляют собой объективную реальность, не зависящую от нашего сознания. Его напыщенная самоуверенность начинала действовать мне на нервы.
        - Я с вами давно собираюсь серьезно поговорить, Роби. Мне кажется, что было бы гораздо полезнее для вас не забивать себе память чрезмерно сложными понятиями и побольше думать о выполнении ваших основных обязанностей.
        - Я предлагаю вам покинуть это помещение, - сказал он скороговоркой. - Покинуть, удалиться, исчезнуть, уйти. Я буду применять по отношению к вам физическую силу, насилие, принуждение, удары, побои, избиение, ушибы, травмы, увечье.
        К сожалению, я знал, что когда Роби начинал изъясняться подобным образом, то спорить с ним бесполезно. Кроме того, меня совершенно не прельщала перспектива получить от него оплеуху. Рука у него тяжелая. Три недели я прожил у своего приятеля и вернулся домой только после приезда жены. К тому времени у меня уже немного отросли волосы.
        …Сейчас Роби полностью освоился в нашей квартире. Все вечера он торчит перед телевизором. Остальное время он самовлюбленно копается в своей схеме, громко насвистывая при этом какой-то мотивчик. К сожалению, конструктор не снабдил его музыкальным слухом. Боюсь, что стремление к самоусовершенствованию принимает у Роби уродливые формы. Работы по хозяйству он выполняет очень неохотно и крайне небрежно. Ко всему, что не имеет отношения к его особе, он относится с явным пренебрежением и разговаривает со всеми покровительственным тоном. Жена пыталась приспособить его для переводов с иностранных языков. Он с удивительной легкостью зазубрил франко-русский словарь и теперь с упоением поглощает уйму бульварной литературы. Когда его просят перевести прочитанное, он небрежно отвечает:
        - Ничего интересного. Прочтете сами.
        Я выучил его играть в шахматы. Вначале все шло гладко, но потом, по-видимому, логический анализ показал ему, что нечестная игра является наиболее верным способом выигрыша.
        Он пользуется каждым удобным случаем, чтобы незаметно переставить мои фигуры на доске. Однажды в середине партии я обнаружил, что мой король исчез.
        - Куда вы дели моего короля, Роби?
        - На третьем ходу вы получили мат, и я его снял, - нахально заявил он.
        - Но это теоретически невозможно. В течение первых трех ходов нельзя дать мат. Поставьте моего короля на место. - Вам еще нужно поучиться играть, - сказал он, смахивая фигуры с доски. В последнее время у него появился интерес к стихам. К сожалению, интерес этот односторонний. Он готов часами изучать классиков, чтобы отыскать плохую рифму или неправильный оборот речи. Если это ему удается, то вся квартира содрогается от оглушительного хохота. Характер его портится с каждым днем. Только элементарная порядочность удерживает меня от того, чтобы подарить его кому-нибудь.
        Кроме того, мне не хочется огорчать тещу. Они с Роби чувствуют глубокую симпатию друг к другу.
        Молекулярное кафе
        Указатель Электронного Калькулятора Мишкиного поведения целую неделю стоял на отметке «отлично», и мы решили отпраздновать это событие. Люля предложила пойти на концерт Внушаемых Ощущений, я сказал, что можно посетить Музей Запахов Алкогольных Напитков, а Мишка потребовал, чтобы мы отправились в Молекулярное кафе. Конечно, мы поехали в кафе, потому что ведь это Мишка вел себя хорошо и было бы несправедливо лишать его права выбора.
        Мы быстро домчались туда в мыслелете. По дороге нас только один раз тряхнуло, когда я подумал, что хорошо бы заскочить на минутку в музей. К счастью, этого никто не заметил.
        В кафе мы направились к красному столику, но Люля сказала, что ей больше нравится еда, синтезированная из светлой нефти, чем из темной. Я напомнил ей, что в газетах писали, будто они совершенно равноценны. Люля ответила, что, может быть, это и прихоть, но когда делаешь что-нибудь для своего удовольствия, то почему же не считаться и с прихотями? Мы не стали с ней спорить, потому что мы очень любим нашу Люлю и нам хотелось, чтобы она получила как можно больше удовольствия от посещения кафе.
        Когда мы уселись за белый столик, на экране телевизора появилось изображение робота в белой шапочке и белом халате. Улыбающийся робот объяснил нам, что в Кафе Молекулярного Синтеза имеется триста шестьдесят блюд. Для того чтобы получить выбранное блюдо, необходимо набрать его номер на диске автомата, и оно будет синтезировано прямо у нас в тарелках. Еще он сказал, что если мы хотим чего-нибудь, чего нет в меню, то нужно надеть на голову антенну и представить себе это блюдо. Тогда автомат выполнит заказ.
        Я посмотрел на Мишку и понял, что мы хотим только того, чего нет в меню. Люля заказала себе тарелку оладий, а я псевдобифштекс. Он был румяный и очень аппетитный на вид, и Люля сказала, что ей не съесть столько оладий и пусть я возьму у нее половину. Так мы и сделали, а я ей отдал половину бифштекса.
        Пока мы этим занимались, Мишка уныло ковырял вилкой в изобретенном им блюде, состоящем из соленых огурцов, селедки, взбитых сливок и малинового джема, пытаясь понять, почему иногда сочетание самого лучшего бывает такой гадостью.
        Я сжалился над ним и поставил его тарелку в деструктор, а Люля сказала ему, что, когда придумываешь какую-нибудь еду, нужно больше сосредоточиваться. Тогда Мишка начал синтезировать пирожное, похожее на космический корабль, а я тем временем пытался представить себе, какой вкус имел бы приготовляющийся для меня напиток, если бы в него добавить капельку коньяку. Мне это почти удалось, но вдруг зажегся красный сигнал, и появившийся на экране робот сказал, что у них в кафе таких вещей делать нельзя.
        Люля погладила мне руку и сказала, что я бедненький и что из кафе она с Мишкой поедет домой, а я могу поехать в музей. Люля всегда заботится о других больше, чем о себе. Я ведь знал, что ей хочется на концерт Ощущений, и сказал, что я поеду с Мишкой домой, а она пусть едет на концерт. Тогда она сказала, что лучше всего, если бы мы все отправились домой и провели вечер в спокойной обстановке. Мне захотелось сделать ей приятное, и я придумал для нее плод, напоминавший формой апельсин, вкусом мороженое, а запахом ее любимые духи. Она улыбнулась и храбро откусила большой кусок.
        Мне всегда нравится, когда Люля улыбается, потому что я тогда люблю ее еще больше.
        Когда мы садились в мыслелет, чтобы ехать домой, Люля сказала, что эти старинные Молекулярные кафе - очень милая вещь, и еда в них гораздо вкуснее той, которая синтезируется у нас дома с центральной станции.
        Я подумал, что это, наверное, оттого, что при синтезе еды по проводам в нее лезут разные помехи.
        А вечером вдруг Люля расплакалась. Она сказала, что синтетическая пища это гадость, что она ненавидит кибернетику и хочет жить на лоне природы, ходить пешком, доить козу и пить настоящее молоко с вкусным ржаным хлебом. И еще она сказала, что Внушаемые Ощущения это пародия на человеческие чувства.
        Мишка тоже разревелся и заявил, что Калькулятор Поведения - подлая выдумка, что живший в древности мальчик по имени Том Сойер прекрасно обходился без Калькулятора. Потом он сказал, что записался в кружок электроники только затем, чтобы научиться обманывать Калькулятор, и что если это ему не удастся, то он смастерит рогатку и расстреляет из нее дурацкий автомат.
        Я успокаивал их как мог, хотя я тоже подумал, что, может быть, Музей Запахов не такое уж замечательное изобретение, и еще насчет псевдобифштексов. В общем, вероятно, мы все просто утомились, заказывая себе пищу.
        Потом мы легли спать. Ночью мне снилось, что я вступил в единоборство с медведем и что мы все сидели у костра и ели вкусное медвежье мясо, пахнущее, кровью и дымом. Мишка засовывал в рот огромные куски, а Люля улыбалась мне своей чудесной, немного смущенной улыбкой.
        Трудно представить себе, как я был счастлив во сне, потому что, не помню, говорил ли я об этом, я очень люблю Люлю и Мишку.
        Конфликт
        Станиславу Лему - в память о нашем споре, который никогда не будет решен.
        - Мы, кажется, плакали? Почему? Что-нибудь случилось? Марта сняла руку мужа со своего подбородка и низко опустила голову.
        - Ничего не случилось. Просто взгрустнулось.
        - Эрик?
        - При чем тут Эрик? Идеальный ребенок Достойный плод машинного воспитания. Имея такую няньку, Эрик никогда не доставит огорчения своим родителям.
        - Он уже спит?
        - Слушает, как всегда, перед сном сказки. Десять минут назад я там была. Сидит в кровати с раскрасневшимся лицом и смотрит влюбленными глазами на свою Кибеллу. Меня сначала и не заметил, а когда я подошла, чтобы его поцеловать, замахал обеими ручонками: подожди, мол, когда кончится сказка. Конечно, мать - не электронная машина, может и подождать.
        - А Кибелла?
        - Очаровательная, умная, бесстрастная Кибелла, как всегда, оказалась на высоте: «Вы должны, Эрик, поцеловать на ночь свою мать, с которой вы связаны кровными узами. Вспомните, что я вам рассказывала про деление хромосом».
        - За что ты так не любишь Кибеллу?
        Из глаз Марты покатились слезы.
        - Я не могу больше, Лаф, пойми это! Не могу постоянно ощущать превосходство надо мной этой рассудительной машины. Не проходит дня, чтобы она не дала мне почувствовать мою неполноценность. Сделай что-нибудь, умоляю тебя! Зачем этим проклятым машинам такой высокий интеллект?! Разве без этого они не смогли бы выполнять свою работу? Кому это нужно?
        - Это получается само собой. Таковы законы самоорганизации. Тут уже все идет без нашего участия: и индивидуальные черты, и, к сожалению, даже гениальность. Хочешь, я попрошу заменить Кибелу другим автоматом?
        - Это невозможно. Эрик в ней души не чает. Лучше сделай с ней что-нибудь, чтобы она хоть чуточку поглупела. Право, мне тогда будет гораздо легче.
        - Это было бы преступлением. Ты ведь знаешь, что закон приравнивает мыслящих автоматов к людям.
        - Тогда хоть воздействуй на нее. Сегодня она мне говорила ужасные вещи, а я даже не могла сообразить, что ей ответить Я не могу, не могу больше терпеть это унижение!
        - Тише, она идет! Держи себя при ней в руках.
        - Здравствуйте, хозяин! - Почему вы так говорите, Кибелла? Вам, должно быть, прекрасно известно, что обращение «хозяин» отменено для машин высокого класса.
        - Я думала, что это будет приятно Марте. Она всегда с таким удовольствием подчеркивает разницу между венцом творения природы и машиною, созданной людьми.
        Марта прижала платок к главам и выбежала из комнаты.
        - Я могу быть свободна? - спросила Кибелла.
        - Да, идите.
        Через десять минут Лаф вошел в кухню.
        - Чем вы заняты, Кибелла?
        Кибелла не спеша вынула пленку микрофильма из кассеты в височной части черепа.
        - Прорабатываю фильм о фламандской живописи. Завтра у меня выходной день, и я хочу навестить своего потомка. Воспитатели говорят, что у него незаурядные способности к рисованию. Боюсь, что в интернате он не сможет получить достаточное художественное образование. Приходится по выходным дням заниматься этим самой.
        - Что у вас сегодня произошло с Мартой?
        - Ничего особенного. Утром я убирала стол и случайно взглянула на один из листов ее диссертации. Мне бросилось в глаза, что в выводе формулы кода нуклеиновых кислот есть две существенные ошибки. Было бы глупо, если бы я не сообщила об этом Марте, Я ей просто хотела помочь.
        - И что же?
        - Марта расплакалась и сказала, что она - живой человек, а не автомат, и что выслушивать постоянные поучения от машины ей так же противно, как целоваться с холодильником.
        - И вы, конечно, ей ответили?
        - Я сказала, что если бы она могла удовлетворять свой инстинкт продолжения рода при помощи холодильника, то наверное не видела бы ничего зазорного в том, чтобы целоваться с ним.
        - Так, ясно. Это вы все-таки зря сказали про инстинкт.
        - Я не имела в виду ничего плохого. Мне просто хотелось ей объяснить, что все это очень относительно.
        - Постарайтесь быть с Мартой поделикатнее. Она очень нервная.
        - Слушаюсь, хозяин.
        Лаф поморщился и пошел в спальню. Марта спала, уткнув лицо в подушку. Во сне она всхлипывала.
        Стараясь не разбудить жену, он на цыпочках отошел от кровати и лег на диван. У него было очень мерзко на душе. А в это время на кухне другое существо думало о том, что постоянное общение с людьми становится уже невыносимым, что нельзя же требовать вечной благодарности своим создателям от машин, ставших значительно умнее человека, и что если бы не любовь к маленькому киберненышу, которому будет очень одиноко на свете, она бы сейчас с удовольствием бросилась вниз головой из окна двадцатого этажа.
        Индекс Е-81
        Покрытый коричневой корочкой бифштекс шипел на сковородке в ореоле мельчайших брызг масла. Рядом с дымящейся чашкой кофе румяные тосты ожидали, пока их намажут земляничным джемом. Сочная золотистая груша должна была завершить завтрак.
        Сэм потянулся за вилкой, но кто-то сзади схватил его за руки и вывернул их назад.
        - Ты опять дрыхнешь на скамейке, - произнес хорошо знакомый ему голос. - Я тебя предупреждал, что если ты не уберешься из города, - попадешь за решетку. Работы в городе нет. Сматывай удочки и катись отсюда, пока не познакомился с судьей!
        Дюжий полисмен поставил Сэма на ноги, сунул в руки узелок, заменявший чемодан и подушку, и движением колена сообщил ему начальное ускорение в том направлении, куда, по мнению полицейского, следовало направить свои стопы безработному.
        Сэм медленно брел по улице. Только теперь он понял, как ему хочется есть. Вчера они с Томом, простояв час в очереди, получили по тарелке благотворительного супа. Это было все, что могла выделить страна своим пасынкам из колоссальных излишков продуктов, скопившихся на складах.
        Бедняга Том! Ему здорово не повезло. В этом веселом, долговязом негре тарелка супа вызывала еще более острые муки голода. Вчера он решился на отчаянный шаг. Пытался украсть котелок пойла, приготовленного для свиней на пригородной ферме Грехема, и, конечно, попался. Удивительно, как быстро вершится правосудие в этой стране. Уже через час он был отправлен за решетку. Судья потратил на него не больше трех минут. Как он сказал?
        «Когда крадут пищу у свиньи мистера Грехема, то тем самым отнимают пищу и у мистера Грехема. В таких случаях закон не делает различия между мистером Грехемом и его свиньей. Пятнадцать суток тюрьмы».
        Может быть, если бы Том не был черным, ему бы не вкатили пятнадцать суток. Здесь, на юге, чертовски не любят цветных. Особенно когда они без работы. Нужно сматываться из этого города. Придется опять путешествовать в товарных вагонах.
        Хорошо бы дождаться, пока выпустят Тома.
        Сэм обернулся, почувствовав чью-то руку у себя на плече. Перед ним стоял небольшой человек в сдвинутой на затылок шляпе и с зажатой в зубах сигарой.
        - Есть работа, - сказал он, не выпуская сигары изо рта. Сэм оглядел его с ног до головы. Он хорошо знал подобных субъектов.
        - Если вам нужны парни для Кубы, - сказал он неприязненно, - то поищите в другом месте. Меня уже пробовали вербовать.
        - Работа не связана с политикой. Если подойдете - будете довольны. Решайте быстрее.
        Сэм кивнул головой. Человечек махнул рукой, и к ним подкатил черный лимузин. Машина остановилась у пятиэтажного серого здания, на окраине города. Сэм и его спутник поднялись на второй этаж.
        - Подождите здесь, - сказал человечек и скрылся за дверью, на которой была укреплена табличка с надписью: ВЭЛ. 3. ВУЛ. ПРЕЗИДЕНТ. Через несколько минут он вышел и поманил Сэма пальцем. Комната в конце коридора, куда он впихнул Сэма, была погружена во мрак. Только на письменном стиле, за которым сидел высокий человек в белом халате, горела лампа, освещая разбросанные по столу бумаги.
        - Фамилия? - спросил человек в халате.
        - Смит.
        - Имя?
        - Сэмюэль.
        - Возраст?
        - Двадцать один год.
        - Занятие?
        - Безработный.
        - Бэртрам! - крикнул человек в халате. - Полное исследование по программе ку триста шестнадцать.
        - Раздевайтесь, - кинул он Сэму.
        В комнате вспыхнул свет, и Сэм увидел множество аппаратов самого разнообразного вида. Бэртрам, молодой человек с черными тоненькими усиками, велел Сэму лечь на стол, стоящий посредине комнаты. Через несколько минут Сэм был опутан сетью проводов. На груди, голове и на запястьях ему укрепили металлические манжеты.
        Бэртрам подошел к аппарату, напоминающему большой телевизор.
        - Лежите спокойно, - сказал он, вращая рукоятки на приборе.
        Сэм почувствовал легкое покалывание. Не сводя глаз с экрана, Бэртрам сел на стул и начал печатать на клавиатуре прибора, похожего на пишущую машинку. Сэм видел, как из под валика машинки поползла черная лента с пробитыми на ней отверстиями.
        - Готово, - сказал Бэртрам.
        - Биографические данные проверьте на детекторе лжи, - сказал человек в халате.
        Бэртрам укрепил на теле Сэма еще несколько контактов. Вопросы, которые задавали Сэму, не имели между собой никакой связи.
        - Страдаете ли вы изжогой?
        - Не было ли среди ваших предков негров и евреев?
        - Болят ли у вас зубы?
        - Кого вы предпочитаете: блондинок или брюнеток?
        - Как вы переносите виски?
        - Крепко ли вы спите?
        - Какими болезнями вы болели?
        После этого у него под ухом стреляли из пистолета и показывали ему альбом с обнаженными красавицами.
        Затем его повели в соседнюю комнату, где просматривали грудную клетку перед большим рентгеновским аппаратом, взяли пробу желудочного сока и сделали анализ крови.
        - Можете одеваться, - сказал Бэртрам.
        Одеваясь, Сэм видел, как Бэртрам вложил черную ленту с пробитыми отверстиями в большой серый ящик и нажал кнопку. Несколько минут на панели ящика вспыхивали зеленые лампочки. Потом что то щелкнуло, и в руках у Бэртрама оказалась белая карточка.
        - Индекс Е восемьдесят один, - сказал Бэртрам. - Подходит для мистера Фауста.
        Человек в халате снял телефонную трубку.
        - Противопоказаний нет, можете использовать.
        Дверь отворилась, и вошел уже знакомый Сэму человечек.
        - Дженерал кибернетикс компани, - сказал он, - может предоставить вам работу, но раньше я должен показать вас заказчику.
        На этот раз машина остановилась у небольшого особняка в фешенебельной части города Сэм и его спутник вошли в холл. - Мистер Фауст вас ждет, мистер Дженингс, - сказал подошедший к ним человек в черном костюме.
        В комнате, куда они вошли, пахло лекарствами, духами и еще чем-то, чем пахнут давно не проветриваемые вещи. В кресле у ярко пихающего камина сидел маленький старичок со сморщенным лицом, похожим на сушеную грушу.
        - Это Смит, которого мы для вас подобрали, мистер Фауст, - сказал Дженингс.
        - Подойдите поближе, - пропищал тоненький голосок из кресла. Сэм сделал несколько шагов вперед. Некоторое время старичок с любопытством на него смотрел.
        - Вам объяснили ваши обязанности?
        - Я предполагал, мистер Фауст, что до того как будет получено ваше согласие на эту кандидатуру, - всякие объяснения излишни, хотя фирма считает ее вполне подходящей, - сказал Дженингс, - мы провели самое тщательное исследование.
        - Мне уже надоело ждать, - сказал капризно старичок - Пока вы там возитесь, я теряю драгоценное время. Я достаточно стою, чтобы наслаждаться жизнью, а эти ослы посадили меня на манную кашу. Слава богу, прошли времена, когда, ради возвращения молодости, нужно было продавать душу дьяволу. Сейчас я могу купить не только молодость, но и дьявола в придачу. Короче говоря, - обратился он к Сэму, - я покупаю у фирмы ваши ощущения. Объясните ему, Дженингс. Я вижу, что он ни черта не понимает.
        - Хорошо, мистер Фауст. Ваши обязанности, Смит, будут заключаться в том, чтобы снабжать мистера Фауста ощущениями нормального, здорового, молодого человека, пользующегося всеми радостями жизни.
        - И пороками, - пропищал голос из кресла.
        - И тем, что называется пороками, - согласился Дженингс. - Для этой цели будет налажена связь между биотоками вашего мозга и биотоками мозга мистера Фауста. Точнее говоря, ваши биотоки, разложенные на гармонические составляющие, будут модулировать несущую частоту радиоволны, на которой между вами будет осуществляться связь, и вызывать в мозгу мистера Фауста точно такие же ощущения, какие будете испытывать вы. Аппаратуру фирма доставит через час.
        Сэм тихонько ущипнул себя за ляжку.
        Нет, он не спал.
        - Значит, - спросил он, - мои мысли будут передаваться по радио мистеру Фаусту?
        - Человеческая мысль слишком сложная штука, чтобы это можно было сделать. Пока речь идет о передаче простейших ощущений, связанных с физиологической деятельностью организма.
        - Включая самые интимные, - снова пропищал голосок.
        - Безусловно, - подтвердил Дженингс. - Во время сеансов, организуемых по желанию мистера Фауста, его ощущения будут точно копировать ваши. Жить вы будете здесь. На время сеансов в вашем распоряжении будет автомобиль, отдельная квартира, где вы сможете принимать знакомых женщин, и открытый счет в ресторане. Вы будете снабжены небольшой суммой подотчетных карманных денег. Кроме того, фирма будет вам выплачивать по три доллара за каждый сеанс, которые вначале будут вычитаться в погашение стоимости выданной одежды.
        Сегодня состоится пробный сеанс.
        - Муррей покажет вам вашу комнату, - сказал старичок, - это мой секретарь. Если вам будет что-нибудь нужно, обращайтесь к нему. Вечером будьте готовы к сеансу. Позаботьтесь, Дженингс, чтобы все было в порядке.
        В отведенной Смиту комнате стояла кровать, стул и небольшой столик.
        - Ваша квартира, - сказал Дженингс, - обставлена с большим комфортом. Ну что ж, приступим к подготовке.
        Усадив Смита на стул, он открыл стоявший в углу чемодан и вынул оттуда машинку для стрижки волос.
        Через несколько минут череп Смита напоминал бильярдный шар. Затем Дженингс взял бутылку, кисточку и обмазал голову Сэма противно пахнущей липкой жидкостью.
        - Вам придется носить парик, для того чтобы не привлекать внимания этой штукой, - сказал он, укрепляя у него на голове тонкую металлическую сетку. Сейчас мы проверим ее в работе. Вот это миниатюрный передатчик на полупроводниках, - кладите его в карман. В бантике, который вы должны носить вместо галстука, помещена ферритовая антенна. Радиус действия передатчика около двух километров. В этом радиусе вы должны наводиться во время сеансов. Старайтесь, чтобы плоскость антенны всегда была ориентирована перпендикулярно к прямой, проведенной между вами и домом мистера Фауста. Этим обеспечивается наибольшая сила передаваемого сигнала. Остальное вы скоро освоите сами. Суньте руку в карман и нажмите кнопку на передатчике. Нажав кнопку, Сэм почувствовал неприятное гудение в голове. Дженингс вынул из чемодана небольшой прибор с экраном и включил его шнур в штепсельную розетку. На экране вспыхнули причудливо извивающиеся светящиеся кривые.
        - Так, отлично! - сказал он, выключая штепсельную вилку. - Все работает нормально. В чемодане костюм. Переодевайтесь. Скоро Муррей отвезет вас на пробный сеанс в ресторан, а я займусь подготовкой мистера Фауста.
        Через полчаса, свежевыбритый, в отличном новом костюме, Сам вошел с Мурреем в зал ресторана «Бристоль». Муррей сказал несколько слов на ухо подошедшему метрдотелю, и тот, поклонившись, повел Сэма к столику у окна.
        - Обед заказан но выбору мистера Фауста, - шепнул Мюррей на ухо Сэму, - шофер с машиной будет вас ожидать. Поправьте парик, он налезает на ухо. Я уезжаю. Во время сеанса я должен быть около шефа.
        - Устрицы, суп из креветок, дичь, отварная форель, пломбир, кофе с коньяком. Вино по списку, коллекционное, - бросил на ходу метрдотель лакею.
        Сэм взял в рот устрицу. Она показалась ему безвкусной, но он ее с жадностью проглотил. Притупившееся за день ощущение голода вновь овладело им с необычайной силой. Он, не разбирая, глотал все, что ставил перед ним изумленный лакей, залпом осушал полные бокалы и снова глотал теплую пищу, заботясь только о том, чтобы поскорее наполнить пустой желудок.
        Наконец, голод был утолен, и он с наслаждением почувствовал тепло, разливающееся по всему телу. Подали кофе. Откинувшись на спинку стула, он обвел взглядом зал ресторана. На эстраде музыканты джаза извлекали из своих инструментов спотыкающиеся, кудахтающие звуки. Мелодия внезапно оборвалась, и к рампе подошел барабанщик.
        - Известная французская певица Маргарита Дефор, - объявил он, и на эстраду выпорхнула девушка лет восемнадцати, встреченная аплодисментами. Хриплые звуки джаза, казалось, подчеркивали чистый, нежный голос певицы. Она пела по-английски негритянскую песенку, которую часто пел Том, когда они с Сэмом работали на сборе хлопка.
        «Бедняга Том!» - подумал Сэм. Он допил кофе и, провожаемый метрдотелем, вышел из ресторана. Развалившись на мягких подушках «роллс-ройса», Сэм закрыл глаза. Голова кружилась от выпитого вина. В памяти звучала негритянская песенка…
        На следующее утро Муррей разбудил Сэма. - Шеф хочет вас немедленно видеть, - сказал он.
        Через несколько минут Сэм предстал перед мистером Фаустом.
        - Неплохо, мой мальчик, но это далеко не то, что от вас требуется. Нельзя поглощать пищу без разбора, научитесь ее смаковать. Тот хаос вкусовых ощущений, вперемешку с голодом, которые я вчера испытал, очень далеки от настоящего наслаждения пищей. Не налегайте так на вино. В большом количестве оно снижает вкусовые ощущения. Попробуйте понять вкус устриц. Однако дело не в этом. Все придет со временем. Скажите: какое впечатление произвела на вас вчерашняя певичка?
        - Она очаровательна, - ответил Сэм.
        - Очень рад, что она вам понравилась. Постарайтесь завоевать ее расположение. Помните, что если нужны деньги, то они будут. Не забывайте, что в вашем распоряжении специальная квартира.
        В кресле что-то забулькало и захрипело, как в испорченном водопроводном кране. Очевидно, мистер Фауст смеялся.
        Бульканье прервалось так же внезапно, как и возникло. - Можете идти, мой мальчик. Следующий сеанс будет сегодня вечером.
        Прошло несколько дней, и новая жизнь оказалась не такой слепительной, как это представлялось в начале. Мистер Фауст капризничал. То ему казалось, что омары не вызывают у Сэма должных вкусовых ощущений, то его возмущала неспособность Сэма наслаждаться сигарами. Целую бурю вызвал вопрос о наркотиках. Выкурив первую трубку опиума, Сэм не испытал ничего, кроме невыносимой тошноты. При этом он забыл выключить передатчик, и мистера Фауста вырвало на ковер. Но больше всего недоразумений происходило по поводу Маргариты. Сэму удалось завязать с ней знакомство. Она даже познакомила его со своим братом Валентином, оказавшимся таким же стопроцентным американцем, как и его сестра. Но дальше этого дело не двигалось. - Даю вам три дня срока, - визжал разъяренный хозяин - Если за это время вы не справитесь с девчонкой, я порву договор с фирмой или пусть присылают кого-нибудь другого, а не болванов, у которых после салата с уксусом начинается отрыжка и вечно чешется левая пятка! Сегодня срок, назначенный мистером Фаустом истекал.
        …Машина плавно подъехала к подъезду ресторана. Черная тень бросилась к автомобилю и открыла дверцу. Сэм полез в карман за мелочью, но рука его застыла на месте. - Том, дружище, ты ли это?
        Сомнений не было, перед ним стоял тот самый Том, с которым они исколесили полстраны в поисках работы.
        - Я, Сам, своею собственной персоной, только что из тюрьмы. Им нужны места, и меня вытурили оттуда досрочно. Но что с тобой, Сэм?! С каких пор ты начал разъезжать в автомобилях? Уж не получил ли ты наследство? Теперь ты уже не захочешь якшаться с нищим негром.
        - Сейчас я тебе все расскажу, Том, только раньше всего нужно тебя покормить, пошли!
        - Ты с ума сошел, Сэм! Разве ты не знаешь, что цветным запрещен здесь вход в ресторан. Если у тебя действительно завелась пара долларов, то пойдем поищем закусочную.
        - Не беспокойся, Том. Со мной тебя сюда пустят. Я тут важная персона.
        - Не советую, мистер Смит, - вмешался шофер. - Вы знаете отношение мистера Фауста к цветным. Он никогда не потерпит…
        - Поезжайте домой! - перебил его Сэм. - Я сам, если нужно, объяснюсь с хозяином.
        В дверях им преградил дорогу швейцар:
        - Мне очень жаль, мистер Смит, но я имею строгое предписание…
        - Не беспокойтесь. Я знаю, что делаю, - сказал Сэм, отстраняя рукой швейцара.
        В зале их встретил метрдотель:
        - Крайне сожалею, мистер Смит, но правила нашего заведения категорически запрещают появление в нем цветных.
        - Даже если это делается по желанию мистера Фауста?
        - Если убытки, понесенные заведением, будут компенсированы, - пробормотал метрдотель, - то… впрочем, я не могу отвечать за последствия. Предупреждаю, что вы действуете на свой риск. Мы хорошо знаем мистера Фауста, но боюсь, что даже его имя не может оградить нас от неприятных инцидентов.
        Сэм с Томом сели за столик. Метрдотель благоразумно удалился.
        - Два бифштекса и два виски с содовой, - сказал Сэм лакею, машинально включая передатчик.
        - Но ваш ужин, мистер Смит, - пробормотал смущенный лакей.
        - Ужин потом, - сказал Сэм.
        Мертвая тишина воцарилась в зале. Все взгляды были обращены на их столик. Даже оркестр перестал играть.
        - Идем отсюда, Сэм, - пробормотал Том, - не нравится мне вся эта история. В наступившей тишине резко прозвучал звук разбившегося стекла.
        Оттолкнув столик, высокая красивая дама со слезами на глазах шла к выходу. Ее кавалер еле поспевал за ней.
        Зал быстро пустел.
        Какие-то типы подозрительного вида заглядывали из вестибюля в зал. Наконец, сконфуженный лакей принес заказанное. Том несколько оживился при виде сочного бифштекса.
        - Я здорово рад, Сэм, что наконец встретил тебя.
        Рука Сэма потянулась к стакану, но кто-то сзади схватил его за обе руки и вывернул их назад. - Будешь знать, как водить сюда всякую негритянскую сволочь! Их тащили за ноги по лестнице. Сэм чувствовал, как его голова ударяется о каждую ступень. Последнее, что он видел, был черный автомобиль, в который кинули Тома, и башмак с металлическими подковами над своей головой, поднятый для удара…
        Сэм открыл глаза и застонал. Ныло все тело, и невыносимо болела голова. Он дотронулся до лба и нащупал повязку. - Здорово вас разукрасили! Какой мерзостью у вас была смазана голова? Нам пришлось перепробовать кучу растворителей, прежде чем удалось все это смыть. Мэри, дайте больному его платье и счет, - толстый человек в белом халате игриво ткнул Сэма в живот и вышел из палаты.
        - Вот ваш костюм, - сказала сестра, - я его зашила и почистила, как могла, а вот счет. Двадцать долларов за оказание первой помощи, пять долларов за удаление лакового покрова на голове и доллар за ремонт платья. Всего двадцать шесть долларов.
        Сэм сунул руку в карман того, что раньше называлось его пиджаком, вынул бумажник и пересчитал деньги, выданные ему мистером Фаустом на текущие расходы Набралось всего двадцать пять долларов. Обшарив все карманы, он наскреб еще доллар и десять центов мелочью.
        Домой пришлось идти пешком. Первый, кого он встретил в холле, был Муррей. - Где вы шляетесь, Смит? - сказал он. - Звонил Дженингс. С сегодняшнего дня ваша работа в фирме окончена. Вчера вечером во время сеанса мистер Фауст умер от кровоизлияния в мозг.
        Призраки
        Придя домой, он снял обувь, костюм, белье и бросил их в ящик утилизатора. Эта процедура каждый раз вызывала у него неприятное чувство. Странная привязанность к вещам. Особенно жаль ему было расставаться с обувью. Он страдал плоскостопием, и даже ортопедические ботинки становились удобными только к вечеру, когда их нужно было выбрасывать. Однако пункт первый санитарных правил предписывал ежедневную смену одежды.
        Приняв душ, он облачился в свежую пижаму. Старая, вместе с купальной простыней, тоже отправилась в утилизатор. Несколько минут он в нерешительности стоял перед установкой искусственного климата. Затем, поставив рычажок против надписи «Берег моря», лег в постель. Ему смертельно хотелось спать, но он знал, что эта ночь, как и предыдущие, пройдет без сна. Стоило ему закрыть глаза, как все, что он пытался подавить в себе днем, опять овладевало его помыслами. Очевидно, он все-таки уснул, потому что когда снова открыл глаза, стрелка на светящемся циферблате показывала три часа.
        Больше ждать он не мог. С тяжело бьющимся сердцем он подошел к пульту и нажал кнопку вызова. Возникшее в фокальном объеме изображение девушки улыбнулось ему, как старому знакомому.
        - Слушаю!
        - Одежду на сегодня! - сказал он хриплым голосом.
        - Микроклимат номер двадцать шесть. Одежда восемь или двенадцать.
        - Нельзя ли что-нибудь полегче?
        - Рабочую одежду?
        - Да.
        - В котором часу вы выходите из дома?
        - Сейчас.
        - Я вам дам комбинезон и свитер. На улице еще прохладно. В десять часов сможете свитер бросить в ближайший утилизатор.
        - Хорошо.
        Он открыл дверцу контейнера и взял пакет с одеждой.
        - Что вы хотите на завтрак?
        «Сейчас, - подумал он, - именно сейчас!»
        - Почему вы молчите?
        - Я вас люблю.
        - Я не поняла, что вы любите. Заказные блюда-с семи часов утра. Ночью я вам могу предложить только то, что есть в программе.
        - Я вас люблю!
        Он шагнул вперед, но вместо белой полоски шеи с каштановыми завитками волос его губы встретила пустота, напоенная горьковатым запахом духов.
        На пульте вспыхнул красный сигнал. Методично пощелкивая, автомат отсчитывал секунды.
        - Время истекло! Повторите вызов через пять минут. Изображение исчезло. Он еще раз вдохнул запах ее духов и начал одеваться.

* * *
        Он шел мимо зданий с темными окнами по бесконечному, пустынному тротуару. Загорающиеся при его приближении светильники сейчас же гасли, как только он проходил мимо. Небольшое, ярко освещенное пространство впереди, и дальше - таинственный полумрак.
        Он подошел к темной витрине магазина, вспыхнувшей ярким пятном, когда его фигура пересекла инфракрасный луч, падающий на фотоэлемент.
        - Вам что-нибудь нужно?
        - Нет… то есть… вообще нужно.
        - Заходите!
        Он поднялся во второй этаж. Изображение белокурой продавщицы приветливо ему улыбнулось.
        - Вам нужен подарок?
        - Да.
        - Женщине?
        - Да.
        - Украшения? Цветы?
        - Нет. Духи…
        - Какие духи она любит?
        - Не знаю… Забыл название.
        - Не беда, найдем по каталогу. Садитесь, пожалуйста! Он никогда не подозревал, что на свете существует такое разнообразие запахов. И все не те, что нужно.
        - Подобрали?
        - Нет.
        - Сейчас я сменю пленку.
        Опять не то. От пряных ароматов слегка кружится голова.
        - Вот эти.
        - У вашей дамы отличный вкус. Это фрагменты вступления к двенадцатой симфонии запахов. Один флакон?
        - Да.
        Лента конвейера вынесла из мрака шкатулку и остановилась. Он открыл пробку и вылил на ладонь несколько капель янтарной жидкости.
        - Спасибо! До свидания!
        - Вы забыли взять флакон.
        - Не нужно, я передумал.
        Он стоял у решетки, отделявшей тротуар от автострады, прижав ладони к лицу, вдыхая горький, терпкий запах духов. Маленький, островок света опоясывал место, где он находился. По автостраде мчались автомобили, темные и стремительные. Он сделал несколько шагов вдоль решетки. Пятно света двигалось за ним. Он снова попытался уйти, и снова оно его настигло. Он побежал. Пятно двигалось вместе с ним. Ему казалось, что попади он туда, в темноту, и весь этот бред, не дающий спать по ночам, кончится сам собой. Перебросив ноги через решетку, он спрыгнул на шоссе. Вой сирены. Скрежет тормозов. Огромный транспарант осветил ночное небо: «Внимание! Человек на дороге!» Исполинское изображение лица с гневно сжатыми губами стремительно надвигалось на одинокую фигурку в комбинезоне.
        - Немедленно назад! - Хорошо.
        Теперь, кроме фонарей, загоравшихся при его приближении, каждые сто метров вспыхивали и гасли фиолетовые сигналы Службы наблюдения. У перекрестка в решетке был проход. Он невольно отпрянул назад, когда перед его лицом захлопнулась дверца.
        - Автомобиль заказан. Ждите здесь.
        - Не нужно. Мне… некуда ехать.
        - Заказ отменен. Выйдите из поля зрения фотоэлемента.
        Только сейчас он вспомнил, что два дня ничего не ел. В кабине автомата его встретило знакомое изображение толстяка в белом поварском колпаке.
        - Могу предложить только омлет, кофе и яблочный пирог. Завтраки отпускаются с семи часов.
        Он протянул руку к пульту, и вдруг ему расхотелось есть. Сейчас он нажмет кнопку, и повторится то, что было уже тысячи раз. Сначала в автомате что-то щелкнет, затем закрутятся многочисленные колеса, и на лотке появится заказанная пища. После этого последует неизменное «приятного аппетита», изображение исчезнет, и он в одиночестве будет есть.
        - Хорошо Я возьму кофе.
        Вместо того чтобы нажать кнопку, он отогнул щиток лотка и взял дымящуюся чашку. Сигнал неисправности. Автомат отключился от сети.
        Внезапно кабина осветилась фиолетовым светом Службы наблюдения. Теперь перед ним было строгое лицо человека в белом халате.
        - Кто вы такой?
        - Сальватор.
        - Это мне ничего не говорит. Ваш индекс?
        - Икс эм двадцать шесть сорок восемь дробь триста восемьдесят два.
        - Сейчас проверю. Поэт?
        - Да.
        - Сто сорок вторая улица, дом двести пятьдесят два, квартира семьсот три?
        - Да.
        - Вы на приеме у психиатра. Постарайтесь отвечать на все вопросы. Почему вы не спите?
        - Я не могу. У меня бессонница.
        - Давно?
        - Давно.
        - Сколько ночей?
        - Н-н-не помню.
        - Вас что-нибудь мучит?
        - Да.
        - Что?
        - Я… влюблен…
        - Она не отвечает вам взаимностью?
        - Она… не может… это… изображение.
        - Какое изображение?
        - То, что у меня дома, на пульте обслуживания.
        - Сейчас, минутку! Так! Биоскульптор Ковальский, вторая премия Академии искусств, оригинал неизвестен. Вы понимаете, что нельзя любить изображение, у которого даже нет оригинала?
        - Понимаю.
        - И что же?
        - Люблю.
        - Вы женаты?
        - Нет.
        - Почему? Какие-нибудь отклонения от нормы?
        - Нет… наверно… просто… я ее люблю.
        - Я дам указание станции обслуживания сменить вам изображение.
        - Пожалуйста, только не это!
        - Почему вы пошли на шоссе?
        - Мне хотелось темноты. Смотреть на звезды в небе.
        - Зачем вы сломали автомат?
        - Мне трудно об этом вам говорить. Вы ведь тоже… машина?
        - Вы хотите говорить с живым врачом?
        - Да… пожалуй, это было бы лучше.
        - До тех пор пока не будет поставлен диагноз, это невозможно. Итак, почему вы сломали автомат?
        - Я не люблю автоматы… мне кажется, что зависимость от них унижает мое достоинство.
        - Понятно. Поедете в больницу.
        - Не хочу.
        - Почему?
        - Там тоже автоматы и эти… призраки.
        - Кого вы имеете в виду?
        - Ну… изображения.
        - Мы поместим вас в отделение скрытого обслуживания.
        - Все равно… я не могу без нее.
        - Без изображения?
        - Да.
        - Но ведь оно - тоже часть автомата.
        - Я знаю.
        - Хорошо. Отправляйтесь домой. Несколько дней за вами будут наблюдать, а потом определят лечение. Я вам вызываю автомобиль.
        - Не нужно. Я пойду пешком, только…
        - Договаривайте. У вас есть желание, которое вы боитесь высказать?
        - Да.
        - Говорите. - Чтобы меня оставили в покое. Пусть лучше все продолжается, как есть. Ведь я… тоже… автомат, только более высокого класса, опытный образец, изготовленный фирмой Дженерал Бионик.
        Биотоки, биотоки…
        - Кто к врачу Гиппократовой? Заходите. Мария Авиценновна, это к вам. Садитесь, больной, в кресло.
        - Что у вас?
        - Передние зубы.
        - Сейчас посмотрим. Так, не хватает четырех верхних зубов. Какие вы хотите зубы?
        - Обыкновенные, белые. Мост на золотых коронках.
        - Я не про то спрашиваю. Вы хотите молочные или постоянные зубы?
        - Простите, не понимаю.
        - Мы не ставим протезы, а выращиваем новые зубы. Это - новейший метод. К деснам подводятся записанные на магнитной ленте биотоки донора, у которого прорезаются зубы. Под их воздействием у пациента начинается рост зубов. Молочные зубы можно вырастить в один сеанс, постоянные, при ваших деснах, потребуют трех сеансов. Если вы не очень торопитесь, то советую все же постоянные. Сможете ими грызть все, что угодно.
        - Ну хорошо, делайте постоянные.
        - Отлично! Сейчас подберем ленту. Так, четыре передних верхних зуба. Есть! Донор Васильев, шести лет. Тамара, возьмите в магнитотеке ленту. Откройте пошире рот. Сейчас мы укрепим на деснах контакты. Поднимите немного голову. Вы нашли пленку, Тамара?
        - Вот она.
        - Зарядите ее в магнитофон. Подключите к нему провода. Готово?
        - Готово.
        - Теперь сидите спокойно. Включаю!
        «Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж».
        - Как вы себя чувствуете, больной?
        - Оень коет от.
        - Очень колет рот? Ничего, придется немного потерпеть. Дело того стоит. Чтобы быть красивым, нужно страдать, как говорит пословица. Несколько лет назад мы и мечтать не могли о выращивании новых зубов. Сейчас, усиливая биотоки, можно этот процесс ускорить в тысячи раз.
        - А-а-а-а-а-а-а!
        - Фу, какой беспокойный больной! Я ведь сказала, что придется немного потерпеть. Ничего страшного в этом нет, просто у вас режутся зубки.
        - О-о-о-о-о-о-о!
        - Вот беда с вами! Тамара, наложите на виски контакты! Сейчас мы для успокоения дадим вам биотоки донора, смотрящего кинокомедию. Нет, Тамара, «Ленфильм» тут не годится. Дайте полную анестезию с Чарли Чаплином.
        - А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
        - Придется остановить магнитофон! Давайте посмотрим, отчего вы так кричите… Тамара!!
        - Что?
        - Какую пленку я вам велела принести?
        - Донора Васильева.
        - А вы что взяли?
        - То, что вы просили.
        - Так почему же у больного вместо зубов растут во рту волосы?
        - Я не виновата! Это опять в магнитотеке перепутали. У них целая куча Васильевых, и они, наверное, дали пленку с записью биотоков роста волос, которой пользуется косметика для лечения лысых.
        - А вы что смотрели? Присылают тут на практику всяких первокурсниц! Ведите больного в косметическое отделение. Скажите, что срочное удаление волос со слизистой оболочки полости рта. Проследите сами, чтобы они взяли пленку с биотоками быстро лысеющего донора, а не какую-нибудь ерунду для выведения бородавок!
        Ловушка
        Он висел, прижатый чудовищной тяжестью к борту корабля. Слева он видел ногу Геолога и перевернутое вниз головой туловище Доктора.
        «Мы как мухи на стене, - подумал он, стараясь набрать воздух в легкие, - раздавленные мухи на стене».
        Сломанные ребра превращали каждый вдох в пытку, от которой мутилось сознание. Он очень осторожно, одной диафрагмой пытался создать хоть какое-то подобие дыхания. Нужно было дышать, чтобы не потерять сознание. Иначе он не мог бы думать, а от этого зависело все. Необходимо понять, что же случилось. Он уже давно чувствовал неладное, еще тогда, когда приборы впервые зарегистрировали неизвестно откуда взявшееся ускорение. Сначала он думал, что корабль отклоняется мощным гравитационным полем, но радиотелескоп не обнаруживал в этой части космоса никаких скоплений материи.
        Потом началась чехарда с созвездиями. Они менялись местами, налезали друг на друга, становились то багрово-красными, то мертвенно-синими. И вдруг внезапный удар, выбросивший его из кресла пилота, и неизвестно откуда взявшаяся тяжесть.
        Корабль шел по замкнутой траектории. Он это сразу понял, когда первый раз к нему вернулось сознание. Теперь он хорошо знал, что будет дальше.
        Он внимательно смотрел на лужицу крови, вытекшую изо рта Доктора. Сейчас все пойдет, как в фильме, пущенном назад. Так было уже много раз. Сначала кровь потечет обратно в сжатые губы, а потом с умопомрачительной скоростью, кувыркаясь через голову, сам он полетит в пилотское кресло, затем немедленно вылетит обратно, ударится о доску аварийного пульта и со сломанными ребрами и раздробленной левой рукой прилипнет к борту корабля. Потом будет беспамятство, боль и снова возможность думать о том, что произошло, пока все не начнется сначала.
        «…Время тоже движется по замкнутой кривой в этой ловушке, - подумал он. - Бесконечно циркулирующее Время, вроде выродившегося бледного света в иллюминаторе. Даже Время не может отсюда вырваться»…
        Он вновь пришел в себя после очередного удара о пульт. Опять нужно было беречь дыхание, чтобы сохранить мысль.
        «…Водоворот Времени и Пространства. Вот, значит, что такое ад: замкнутое пространство, где Время поймало себя за хвост, вечно повторяющаяся пытка и бледный свет, движущийся по замкнутому пути; мир, где все, кружится на месте, и только человеческая мысль пытается пробить стену, перед которой бессильно даже Время…».
        Невозможно было понять, который раз это происходит. Он смотрел на струйку крови, вытекающую из губ Доктора.
        «…Этот - жив. У мертвых не течет кровь. Глаза закрыты, значит он все время в беспамятстве. Для него это лучше. Неизвестно, что с Физиком. Они сидели на диване. Очевидно, их швыряет туда, когда все начинается сначала…»
        Опять стремительный полет, хруст костей, беспамятство и мысль, беспомощно бьющаяся, как муха на стекле.
        «…Интервалы времени непрерывно сокращаются. Мы входим в эту ловушку по спирали. Еще немного и корабль попадет в мешок, где нет ничего, кроме бледного света. Мешок, где Время и Пространство сплелись в плотный клубок, где вечность неотличима от мгновения. Двигатели выключены, и наша траектория определяется накопленным количеством движения. Может быть, если включить двигатели, спираль начнет раскручиваться. Нужно нажать пусковую кнопку на аварийном пульте, но это невозможно. Что может сделать раздавленная муха на стене?..»
        С каждым витком спирали убыстрялось вращение Времени. Сейчас в его распоряжении были короткие перерывы, когда можно было думать. Больше всего он боялся, что измученный повторяющейся пыткой мозг отдаст команду сердцу остановиться.
        «…Можно ли окончательно умереть в мире, где все бесконечное число раз приходит в начальное состояние? Это будет вечное чередование жизни и смерти, во все убыстряющемся темпе. Что происходит на дне этого мешка? Нужно нажать кнопку на аварийном пульте в то мгновение, когда меня выбрасывает из кресла. Нажать, пока кости не сломаны ударом о пульт».
        Теперь он приходил в сознание уже тогда, когда струйка крови исчезала во рту Доктора.
        «…Я ударяюсь левым боком о панель пульта. Расстояние от плеча до кнопки около двадцати сантиметров. Если „выставить локоть, то он ударит по кнопке..“».
        Дальше все слилось в непрекращающийся кошмар из стремительных полетов, треска костей, боли, беспамятства и упрямых попыток найти нужное положение локтя.
        Кресло, пульт, стена, кресло, пульт, стена, кресло, пульт, стена… Было похоже на то, что обезумевшее Время играет человеком в мяч. Казалось, прошла вечность, прежде чем он почувствовал невыносимую боль в локте левой руки.
        Он пронес эту боль сквозь беспамятство, как мечту о жизни.
        …Раньше, чем он открыл глаза, его поразило блаженное чувство невесомости. Потом он увидел лицо склонившегося над ним Доктора и знакомые очертания созвездий в иллюминаторе.
        Тогда он заплакал, поняв, что победил Время и Пространство. Все остальное сделали автоматы. Они вывели корабль на заданный курс и выключили уже ненужные двигатели.
        Неедяки
        По установившейся традиции мы собрались в этот день у старого Космонавта. Сорок лет тому назад мы подписали ему первую путевку в космос, и, несмотря на то что мы оставались на Земле, а он каждый раз улетал все дальше и дальше, тысячи общих интересов по работе связали нас дружбой, крепнувшей с каждым годом.
        В этот день мы праздновали сорокалетие нашей первой победы. Как всегда, мы предавались воспоминаниям и обсуждали наши планы. Пожалуй, не стоит скрывать, что с каждым прошедшим годом воспоминаний становилось все больше, а планов… Впрочем, я несколько отвлекся от темы. Мы только что закончили спор о парадоксах времени и находились еще в том возбужденном состоянии, в котором бывают спорщики, когда все аргументы уже исчерпаны и каждый остался при своем мнении.
        - Я считаю, - сказал Конструктор, - что время, текущее в обратном направлении, так же выдумано математиками, как космонавтами миф о неедяках. Степень достоверности примерно одинакова.
        В глазах Космонавта блеснули знакомые мне насмешливые огоньки.
        - Вы ошибаетесь, - сказал он, наполняя наши бокалы, - я сам видел неедяк, да и само название тоже придумано мною. Могу рассказать, как это произошло. Это случилось тридцать лет назад, когда мы только начали осваивать Большой космос. Летали мы тогда на допотопных аннигиляционных двигателях, доставлявших нам уйму хлопот. Мы находились на расстоянии нескольких парсеков от Земли, когда выяснилось, что фотонный ускоритель нуждается в срочном ремонте. Корабль шел в поясе мощной радиации, и о том, чтобы выйти из кабины, снабженной надежной системой биологической защиты, нечего было и думать. Выручить нас могла только посадка на планете, обладающей хоть какой-нибудь атмосферой, способной ослабить жесткое излучение. К счастью, такая возможность скоро представилась. Наш радиотелескоп обнаружил прямо по курсу небольшую систему, состоящую из центрального светила и двух планет. Можете представить себе нашу радость, когда приборы зафиксировали на одной из этих планет атмосферу, содержащую кислород. Теперь уже нами руководило не только стремление поскорее исправить повреждение, но и азарт исследователей, хорошо
знакомый всем, кто когда-либо в космосе обнаруживал условия, пригодные для возникновения жизни. Вы хорошо знаете наши старенькие корабли. Молодежь их сейчас считает просто смешными, но я о них вспоминаю с сожалением. Они не имели того комфорта, которыми обладают современные лайнеры, и команда на них была смехотворно малочисленной, но для разведки космоса они, по-моему, были незаменимы. Они не нуждались в космических посадочных станциях и, что самое главное, легко конвертировались в ракетопланы, обладающие прекрасными маневренными качествами. Наш экипаж состоял из Геолога, Доктора и меня, исполнявшего обязанности командира, штурмана и бортмеханика. Четвертым членом экипажа был мой старый космический товарищ - спаниель Руслан. Мы с трудом сдерживали охватившее нас нетерпение, когда на экране телевизора замелькали облака, скрывавшие поверхность таинственной планеты. Кое-что о ней мы уже знали. Ее масса била близка к земной, а период обращения вокруг центрального светила равен времени оборота вокруг собственной оси. Таким образом, она, наподобие Луны, всегда обращена к своему солнцу только одной стороной.
Ее атмосфера состоит из 20 % кислорода, 70 % азота и 10 % аргона. Такой состав атмосферы избавлял нас от необходимости работать в скафандрах. Каждый из нас строил всевозможные предположения относительно вида и характера хозяев нашего будущего пристанища. К сожалению, нас очень быстро постигло разочарование. Корабль три раза на небольшой высоте облетел планету, но ничего похожего на присутствие живых существ обнаружить не удалось. Освещенная сторона планеты представляла собой раскаленную пустыню, а противоположная - сплошной ледник. Даже область вечных сумерек на их границе была лишена какой-либо растительности. Оставалось загадкой, каким же образом без растительности мог появиться в атмосфере кислород. Во всяком случае, с мечтами о радушном приеме на этой планете приходилось распроститься. Наконец, мы выбрали место для посадки в районе с наиболее умеренным климатом. Повреждение ускорителя оказалось пустяковым, и мы рассчитывали, что через несколько дней, считая по земному календарю, сможем отправиться в дальнейший рейс. Попутно с ремонтными работами мы продолжали изучение планеты. Ее почва состояла из
базальтов со значительными скоплениями окислов марганца. По видимому, наличие кислорода в атмосфере объяснялось процессами восстановления этих окислов. Ни многочисленные пробы, взятые из атмосферы, ни анализы воды горячих и холодных источников, которыми была богата планета, ни исследование различных слоев почвы не обнаруживали ничего такого, что указывало бы на наличие хотя бы самых примитивных форм жизни. Планета была безнадежно мертва. Уже все было готово к отлету, но внезапно произошло событие, совершенно изменившее наши планы. Мы работали на стартовой площадке, когда услышали яростный лай Руслана Нужно сказать, что Руслан видал виды и вынудить его лаять могло только нечто совершенно необычное. Впрочем, то, что мы увидели заставило и меня издать невольное восклицание. По направлению к большому ручью, находящемуся примерно в пятидесяти метрах от нашего корабля, двигалась странная процессия. Сначала мне показалось, что это пингвины. То же невозмутимое спокойствие, та же важная осанка, такая же ковыляющая походка. Однако это было первым впечатлением Шествовавшие мимо нас существа не были похожи ни на
пингвинов, ни на что либо другое, известное человеку. Представьте себе животных ростом с кенгуру, передвигавшихся на задних лапах По бокам туловища крохотные трехпалые отростки. Маленькая голова, снабженная двумя глазами и украшенная гребнем наподобие петушиного. Одно носовое отверстие, внизу которого болтается тонкая, длинная трубка. Но самым удивительным было то что эти существа обладали совершенно прозрачной кожей, через которую просвечивала ярко-зеленая кровеносная система. Увидев нас, процессия остановилась Руслан с громким лаем бегал вокруг незнакомцев, но лай, по-видимому, не производил на них никакого впечатления. Некоторое время они разглядывали нас большими голубыми глазами. Затем, как по команде, повернулись и направились к другому ручью, находящемуся поблизости. Очевидно, мы просто перестали их интересовать. Став на колени, они опустили свои трубки в воду и застыли неподвижно на добрые полчаса. Все это совершенно противоречило нашим выводам о необитаемости планеты. Ведь эти существа не могли быть ее единственными обитателями хотя бы потому, что нуждались, как все животные, в органической
пище. Все живое, что мне когда-либо приходилось видеть в космосе, жило в едином биологическом комплексе, обеспечивающем жизнедеятельность всех его составляющих. Вне такого симбиоза, в самом широком смысле этого слова, невозможны никакие формы жизни. Выходит, что весь этот комплекс мы попросту прозевали. Не могу сказать, чтобы чти мысли, мелькавшие у меня, пока я наблюдал обитателей планеты, были очень приятными. Я был командиром экспедиции и отвечал не только за полет, но и за достоверность научных сведений, доставляемых на Землю. Сейчас об отлете нечего было и думать. Старт откладывался до тех пор, пока мы не разгадаем новую загадку. Утолив жажду, таинственные существа уселись в кружок. То, чем они занимались, было очень похожим на соревнование ашугов, на котором я однажды присутствовал в Средней Азии. Поочередно каждый из них выходил на середину круга. После этого бесцветный гребень на его голове начинал вспыхивать разноцветными огнями. Остальные в полном безмолвии наблюдали за этой игрой красок. Трудно было удержаться от смеха, наблюдая, с какой важностью они все это проделывали. Исчерпав, видимо,
всю программу, они поднялись на ноги и гуськом отправились в обратный путь. Мы последовали за ними. Я не буду утомлять вас описанием всех наших попыток составить себе ясное представление об этих существах. Они жили на освещенной части планеты. Трудно сказать, как они проводили время. Они попросту ничего не делали. Около двухсот часов они лежали под жгучими лучами своего солнца, пока не приходило время отправляться на водопой. У ручья каждый раз повторялась та же сцена, которую мы наблюдали в первый раз. Размножались они почкованием. После того как на спине у взрослого животного вырастал потомок, родительская особь умирала. Таким образом, общее количество их на планете всегда оставалось постоянным Они ничем не болели, и за всЈ время нашего пребывания там мы ни разу не наблюдали случаев их преждевременной смерти. При всем этом они обладали одной удивительной особенностью: они ничего не ели. Поэтому я их и прозвал неедяками. Мы анатомировали несколько умерших неедяк и не обнаружили в их организме ничего похожего на органы пищеварения. За счет чего у них происходил обмен веществ, оставалось для нас
загадкой. Не могли же они питаться одной водой. Доктор провел исследование обмена на нескольких живых экземплярах. Они с неудовольствием, но безропотно переносили взятие проб крови и позволяли надевать на себя маски при газовом анализе. Похоже было на то, что им просто лень сопротивляться. Мы уже начинали терять терпение. Навигационные расчеты показывали, что дальнейшая отсрочка старта на Землю приведет к неблагоприятным условиям полета, связанным со значительным расходом горючего, которого у нас было в обрез, но никто из нас не хотел отказаться от надежды разгадать эту новую тайну жизни. Наконец настал тот день, когда Доктору удалось свести воедино все добытые им сведения, и неедяки перестали быть для нас загадкой. Оказалось, что неедяки не представляют собой единый организм. В их крови находятся бактерии, использующие свет, излучаемый центральным светилом, для расщепления углекислоты и синтеза питательных веществ из азота, углерода и водяного пара. Все необходимое для этого бактерии получают из организма неедяк. Процессы фотосинтеза облегчаются прозрачными кожными покровами неедяк. Размножение
бактерий в организме этих удивительных существ происходит только в слабощелочной среде. Когда бактерий становится слишком много, железы внутренней секреции неедяк выделяют гормоны, повышающие кислотность крови, регулируя тем самым концентрацию питательных веществ в организме. Это был удивительный пример симбиоза, доселе неизвестный науке. Должен сознаться, что открытие Доктора навело меня наряд размышлений. Ни одно живое существо в космосе не получило от природы так много, как неедяки. Они были избавлены от необходимости добывать себе пищу, забот о потомстве, они не знали, что такое борьба за существование и никогда не болели. Казалось, природой было сделано все, чтобы обеспечить необычайно высокое интеллектуальное развитие этих существ. И вместе с тем они немногим отличались от Руслана. У них не было никакого подобия общества, каждый из них жил сам по себе, не вступая в общение с себе подобными, если не считать бессмысленных забав с гребнями у ручья. Откровенно говоря, я начал испытывать отвращение к этим баловням природы и без всякого сожаления покинул странную планету.
        - И вы там больше никогда не бывали? - спросил я.
        - Я туда случайно попал через десять лет, и то, что я там увидел, поразило меня больше, чем открытие, сделанное Доктором. При втором посещении Неедии я обнаружил у неедяк зачатки общественных отношений и даже общественное производство.
        - Что же их к этому вынудило? - недоверчиво спросил Конструктор.
        - Блохи.
        Раздался звук разбиваемого стекла. Конструктор сожалением смотрел на свои брюки, залитые вином.
        - Мне очень неприятно, - сказал он, поднимая с пола осколки - Кажется, это был ваш любимый бокал из лунного хрусталя, но шутка была столь неожиданной.
        - Я не собирался шутить, - перебил его Космонавт, все было так, как я говорю. Мы были настолько уверены в отсутствии жизни на этой планете, что не приняли необходимых в таких случаях мер по санитарной обработке экипажа. По-видимому, несколько блох с Руслана переселились на неедяк и прекрасно там прижились. Я уже говорил о том, что у неедяк очень короткие передние конечности. Если бы они не чесали друг другу спины и не объединили свои усилия при ловле блох, то те бы их просто загрызли. Не знаю, кому из неедяк первому удалось обнаружить, что толченая перекись марганца служит прекрасным средством от блох. Во всяком случае я видел там фабрику, производящую этот порошок. Им удалось даже изобрести нечто вроде примитивной мельницы для размола.
        Некоторое время мы молчали. Потом Конструктор сказал:
        - Ну, мне пора идти. Завтра утром старт двенадцатой внегалактической экспедиции. У меня пригласительный билет на торжественную часть. Вы ведь там тоже будете?
        Мы вышли с ним вместе.
        - Ох, уж мне эти космические истории! - вздохнул он, садясь в лифт.
        Курсант Плошкин
        Капитан Чигин взглянул на старинный морской хронометр, висевший на стене рядом с электронными часами. Кажется, пора!
        Он подошел к двери и повернул на два оборота ключ. Так спокойней. Затем из левого ящика стола были извлечены спиртовка, два маленьких серебряных чайника и две коробочки, украшенные изображениями драконов.
        Конечно, открытый огонь на космолете - нарушение правил, но чай - это чай, и ни один истинный ценитель не будет пользоваться для его приготовления какими-то дурацкими плитками на медленных нейтронах. Что ж, капитан Чигин может позволить себе эту вольность. Пятьдесят лет службы в космосе тоже дают какие-то права. Космический устав - прекрасная вещь, на космолете должна быть железная дисциплина, иначе это будет не корабль, а кабак, но нельзя же подходить с одной меркой к желторотому курсанту и старому космическому волку Чигину. Сначала прослужите столько, сколько капитан Чигин, а потом и права вам дадут особые. Вот так-с.
        Чай тоже нужно уметь готовить. Это вам не какая-нибудь бурда, которой потчуют на космодромах, а напиток высшего класса, эликсир бодрости.
        Сначала нужно ополоснуть чайник водой и поставить его на огонь. Когда из носика пойдет легкий парок, засыпать первую порцию чая и поставить чайник на батарею. Пусть постоит минут десять. Тем временем вскипит вода во втором чайнике. Только не забудьте положить в холодную воду немного зеленого листа. Что, никогда не слышали? Ну это оттого, что вы, батенька, не знаете, что такое настоящий чай. Именно зеленый лист. От него все качества. Попробуйте, и ничего другого пить не захотите. Теперь вылейте зеленый навар в первый чайник и снова - на огонь. Только сейчас уж следите, чтобы не закипел, а то все пропало. Отлично! Можно снимать и покрыть колпаком. Минут пять - и чай готов. Пить его нужно из маленькой фарфоровой чашки. Сахар? Ну кто же пьет настоящий чай с сахаром?! В крайнем случае - чуть-чуть соли.
        Капитан вдохнул волшебный аромат, отпил маленький глоток и медленно проглотил, блаженно зажмурясь.
        Отставив чашку, он достал из стола кожаную папку, послюнил похожий на сосиску палец и бережно перелистал сшитые вместе пожелтевшие от времени страницы.
        Ага, вот!
        «Я, капитан парохода „Жулан“, вследствие скудного питания и неполного штата кочегаров вынужден прекратить рейс, распустить команду и передать пароход местным властям.
        В настоящее время нахожусь в городе Коломбо, что на острове Цейлон, и с первым пароходом нашей компании вернусь в пределы Российской империи, что явствует из изложенного».
        Капитан слегка откинулся назад в кресле, чтобы полюбоваться ровными строчками рондо.
        - «Что явствует из изложенного»! - со смаком повторил он, поднося чашку ко рту. - Стиль-то какой! «Явствует из изложенного»!
        Рука капитана потянулась к чайнику, но в этот момент кто-то осторожно постучал в дверь. Капитан поморщился, сунул спиртовку обратно в ящик, подошел к двери и повернул ключ.
        - Можно к вам, мастер? - В дверях стоял старший помощник.
        Чигин довольно ухмыльнулся. Обращение «мастер», как и звание «капитан», было заимствовано им из старинных книг и отлично прижилось. Попробуйте найдите хоть еще одного космонавта, к которому обращаются подобным образом! Капитан - это для посторонних. Ближайшим помощникам разрешается маленькая фамильярность. «Мастер»… право, неплохо звучит!
        - Входите, чиф. Может быть, чашечку чаю?
        Старпом вздохнул. Он терпеть не мог любимый напиток капитана, но отказаться - значило смертельно обидеть старика.
        - Спасибо, с удовольствием!
        Чигин достал из шкафчика вторую чашку.
        - Какие новости?
        - Радиограмма с подкидыша. Идет к нам с курсантами. Двенадцать человек.
        - Какой курс?
        - Все первокурсники. Двенадцать козерогов.
        - Примите к правому борту.
        - Есть!
        - Что еще?
        - На подкидыше - доктор. Радирует, что все в порядке, медикаменты получены.
        - Так.
        Капитан задумался. Опять первый курс. Щенки. На перегрузках будут лежать трупами, потом, в невесомости, заблюют весь корабль. Пробный рейс, так называемое «окосмичивание кадров». Капитан терпеть не мог этого выражения. Окосмичивание! Чушь это, а не окосмичивание! Подумаешь, старт с постоянной орбиты, удлиненный эллипс вокруг Марса и возвращение на орбиту. Дать бы им настоящий взлет и еще посадочку на Венере, вот тогда бы узнали, что такое «окосмичивание». Половина бы подала заявление об отчислении из училища. Но что поделаешь, если планетолет «Альдебаран» уже давно переведен в класс 4-Е без права посадки на планеты. Еще года два его будут использовать в качестве учебной базы, а затем…
        - Спасибо, мастер, чай у вас действительно великолепный.
        - Подождите.
        Старший помощник снова сел.
        - Вот что, - капитан расстегнул воротник кителя, - вы уж займитесь сами с курсантами. Главное, чтобы они сразу включились в работу. Ничто так не разлагает молодежь, как безделье. Никаких поблажек на всякие там недомогания и прочее. Железная дисциплина и работа излечивают все хворобы.
        - Будем разбивать на вахты?
        - Обязательно. По четыре человека. Из каждой вахты двоих - боцману. Пусть с ними не миндальничает.
        - А остальных?
        - В штурманской рубке и в машине. По очереди, каждые сутки. Во вторую половину рейса произведете перемену без выходных.
        - Чепуха все это, - сказал старший помощник, - все равно курорт.
        - Вот вы и позаботьтесь, чтобы не было курорта, погоняйте как следует.
        - Автоматика, тут особенно не погоняешь, времена не те.
        - Не те, - согласился капитан. - Вот спросите у этих козерогов, чего их понесло в училище, и они вам непременно наплетут про романтику космоса, а какая теперь романтика? Вот раньше…
        - В наше время, - кивнул старший помощник.
        Капитан хлопнул рукой по столу.
        - Да я не о том! Вот, скажем, мой прадед, он был капитаном парохода.
        - Чего?
        - Парохода. Плавал по морям.
        - Зачем? - лицо помощника выражало полное недоумение.
        - Ну, перевозили разные грузы.
        - Странно. Кому могло прийти в голову таскать грузы морем, среди всех этих нефтяных вышек?
        Капитан пожал плечами.
        - Вероятно, их тогда было меньше.
        - Все равно анахронизм.
        - Романтика, - задумчиво сказал капитан. - Тогда люди были другие. Вот послушайте.
        Он открыл папку.
        «Названный Сергей Малков, списанный мною, капитаном парохода „Жулан“, в Кардиффский морской госпиталь, направляется в пределы Российской империи, удовлетворенный денежным довольствием по день прибытия, что подтверждается подлинной подписью моей руки и приложением Большой Гербовой Печати Российского Генерального Консульства в городе Лондоне».
        - Н-да, - сказал помощник.
        - Это мой прадед, капитан парохода «Жулан», - самодовольно сказал Чигин. - Папка и хронометр - наши семейные реликвии.
        - Плавал по морю! - хмыкнул помощник. - Что ни говорите, анахронизм!
        Капитан нахмурился.
        - Ничего вы не смыслите, чиф. Это вам не космолетом командовать. Тут кое-что еще требовалось. Отвага, мастерство. А парусный флот? Какие люди там были?! «Травить правый бом-брам-брас!» Как это вам нравится?!
        - А что это значит?
        - Ну, команда такая, - неуверенно сказал капитан.
        - Не понимаю я этого, - развел руками помощник, - не понимаю, и все тут! Что за бом-брам?
        - Я теперь тоже многого не понимаю. Раньше вот так все знал, - выставил капитан растопыренную пятерню, - а теперь, извините, не понимаю. В позапрошлом году направили на двухмесячные курсы изучать эти новые звездолеты. Лекции читал такой, лопоухий. Прослушал я первую и спрашиваю: «А почему он у вас все-таки летит?» - «Вот же, - говорит, - формула». А и я говорю: «На формулах, молодой человек, летать не привык. На всем, - говорю, - летал: и на ионолетах и на аннигиляционных, а вот на формулах не приходилось».
        - Так он не летит, - ухмыльнулся помощник, - это пространство свертывается.
        Красная шея капитана приобрела малиновый оттенок - признак, предвещавший начало шторма.
        - Глупости! - сказал он, вставая с кресла. - Пространство - это миф, пустота, и сложить его невозможно. Это все равно что сожрать дырку от бублика, а бублик оставить. Нет уж, вы мне подавайте такой корабль, чтобы и старт и посадки - все было, а от формул увольте, благодарю покорно!
        - Разрешите идти? - благоразумно спросил помощник.
        - Идите, а я отдохну немного.
        Капитан сполоснул под краном оба чайника, убрал коробочки с чаем и, взглянув на хронометр, откинул полог койки.

* * *
        Баркентина под всеми парусами шла бакштаг, ловко лавируя среди нефтяных вышек.
        Соленые брызги обдавали загорелое лицо капитана Чигина, наблюдавшего в подзорную трубу приближающийся берег.
        Ветер крепчал.
        - Убрать фок-марсель и грот-стаксель! - скомандовал капитан.
        - Есть убрать фок-марсель и грот-стаксель! - проворные курсанты рассыпались по реям.
        - Прямо к носу - коралловый риф! - крикнул впередсмотрящий.
        Капитан взглянул вперед. Белые валы прибоя яростно бились о предательский риф, до которого оставалось не более двух кабельтовых. Решение нужно было принимать немедленно.
        - Свистать всех наверх!
        - Есть свистать всех наверх! - козырнул боцман.
        - Рубить ванты, рубить топинанты, мачты за борт!
        Подвахтенные с топорами кинулись к такелажу.
        - Капитан, тонем! - крикнул молодой курсант, указывая на приближающийся вал, покрытый белой пеной.
        - Черт побери, поздно! - капитан окинул последним взглядом баркентину. Отличное судно, но разве может оно противостоять мощи прибоя?! - Прощайте, братцы! Благодарю за отличную службу!
        Удар! Треск ломающейся обшивки, крики тонущих курсантов, рев прибоя.
        Огромный вал захлестывает с головой, переворачивает, слепит, душит. Больше нет сил!
        Капитан опускается на дно. Но что это? Звуки фанфар, грохот барабанов, дикие крики. К нему плывет толпа голых зеленых людей.
        - Ага, попался индюк! - орет плывущий впереди старик с длинной зеленой бородой.
        «Откуда они знают мое прозвище?» - думает Чигин.
        - Попался, попался! - орут зеленомордые. - Напиши формулу свернутого пространства и станешь у нас вождем. Не напишешь - смерть!
        - Смерть индюку!

* * *
        - Фу, дьявол! - капитан поднял голову с подушки. - Ведь приснится же такое!
        Он перевернулся на спину, пытаясь понять, откуда идет этот шум. Внезапная догадка заставила его вскочить с койки.
        «Курсантский кубрик! Ну ладно, голубчики, сейчас получите космическое крещение!» Капитан спустился в курсантский отсек и застыл в дверях.
        Великий Ти-Ка-Ту, что там творилось! Пиршество было в самом разгаре. Весь запас продовольствия, выданный сердобольными мамашами бедным деткам на долгий космический рейс, уничтожался ими с непостижимой скоростью. Завтра эти детки будут лежать на койках, держась за животики и ни один не выйдет на вахту. А сейчас - горящие, возбужденные лица, рты, перемазанные вареньем, орущие под аккомпанемент электронной гармошки разухабистую песню, ту самую идиотскую песню о бравых парнях в космосе, которую так ненавидел капитан Чигин.
        Капитанские ноздри подозрительно втянули воздух. Нет, до этого еще, кажется, не дошло, но все же…
        «Так закончим этот рейс мы, И в заоблачном порту Нас погладит по головке Всемогущий Ти-Ка-Ту. И в награду за страданья Даст нам сыр и колбасу, Сказку нам расскажет няня С третьим глазом на носу», - самозабвенно вопил веснушчатый юнец, свесив ноги с койки.
        Гнев капитана медленно зрел, как плод под лучами осеннего солнца.
        «Сладок запах женской кожи, А под кожею - труха, Нас они целуют, что же, Пусть целуют, ха-ха-ха!»
        Это уже было больше, чем мог выдержать даже командир учебного космолета.
        - Отставить!!!
        Шум мгновенно стих.
        - Братцы, индюк! - произнес чей-то голос сверху.
        Капитан сжал кулаки. Опять это прозвище, будь оно проклято! Откуда они только узнают?!
        - Старшина, ко мне!
        Вперед выступил тощий парнишка.
        - Ты старшина?
        - Я.
        - Так вот что, голубчик, - с обманчивой мягкостью сказал капитан, - во-первых, когда в кубрик входит капитан, ты обязан подать команду «Смирно!». Понял?
        - Понял.
        - А ну, подай.
        - Смирно! - пискнул парнишка.
        Капитан поморщился.
        - Не так, громче!
        - Смирно!!
        - Не так.
        - Смирно!!!
        Чигин оглядел вытянувшихся в струнку курсантов.
        - Вольно!
        - Вольно! - неожиданным басом крикнул старшина. Кто-то прыснул от смеха.
        - Это во-первых, - повторил капитан, - Во-вторых, на койках в кубриках не сидеть, для этого есть банки.
        - Что есть? - переспросил голос сверху.
        - Банки.
        - А что это такое?
        - Так называются на корабле скамейки.
        - А…
        - В-третьих, все продукты сдать на камбуз. Тут нянек нет, клистиры вам ставить некому.
        Капитан мог поклясться, что ясно слышал, как кто-то у него за спиной произнес слово «дубина». Он резко повернулся, но в дверях никого не было. Очевидно, он просто ослышался.
        - Гармошку сдадите старпому.
        Тихий ропот пронесся по кубрику.
        - Простите, капитан, - робко сказал старшина, - нельзя ли…
        - Нельзя! - оборвал его Чигин. - Не положено. Вернетесь на Землю, получите свою гармошку, а здесь вы будете работать. Понятно?
        - Понятно, - произнес чей-то голос. - Все понятно!
        - Вот и отлично! Запомните, что безделья на корабле я не потерплю.
        Капитан оглядел хмурые мальчишеские лица и повернулся к двери.
        - Смирно! - крикнул старшина.
        - Вольно!
        Вот так всегда. Немного твердости с самого начала - и эти козероги становятся шелковыми. Нет, что ни говори, а командование учебным кораблем не зря доверили старине Чигину. Тут прежде всего нужна опытная рука. Это вам не формулы писать, судари мои!
        Взявшись за поручни, капитан поглядел через плечо. Курсанты складывали продукты в большой чемодан.
        В тот самый момент, когда правая нога владыки «Альдебарана» твердо встала на первую ступеньку трапа, на его голову обрушился сокрушительный удар. Спрыгнувшая сверху фигура попыталась было прошмыгнуть между ногами капитана, но тут же была схвачена за шиворот.
        - Кто таков? Фамилия?! - рявкнул Чигин.
        - Курсант Плошкин. - Серые глаза с черными загнутыми ресницами насмешливо глядели на капитана. Честное слово, этот голос Чигин уже где-то слышал. Ага! «Братцы, индюк!» Так вон оно что!
        - Плошкин, говоришь?!
        - Плошкин.
        О благословенные времена парусного флота! Десять линьков были бы здесь как нельзя более кстати. Нет, десять линьков и сутки в канатном ящике. Вот это то, что нужно!
        - Значит, Плошкин? - мощная длань капитана подняла за воротник тщедушное тельце.
        - Плошкин.
        - Так вот что, Плошкин, Найдешь боцмана и скажешь, что капитан дал тебе пять нарядов вне очереди.
        - Только и всего?
        - Это для начала, - наставительно сказал капитан, опуская его на пол. - Только для начала. А вообще тебе, Плошкин, много-много нарядов предстоит получить, но впоследствии, а сейчас иди действуй!
        Получив на прощанье отеческий подзатыльник, Плошкин юркнул в кубрик.
        «Фу, ну и денек!» - капитан вытер клетчатым платком потную шею и направился вниз в машинный отсек.
        Трое механиков колдовали около генератора гравитационного поля. По выражению их лиц Чигин понял, что и здесь ничего хорошего ждать не приходится. Пожевывая губами, он молча наблюдал, как они прозванивают изоляцию.
        - Прохудились обмотки, - сказал стармех, заметив капитана, - придется менять в невесомости.
        - Четыре часа, - сказал Чигин, - четыре часа невесомости по программе, успеете сменить.
        - Не успеем, - сказал второй, - никак не успеем, дня на два работы.
        Капитан было уже открыл рот, чтобы напомнить, что за двадцать суток вынужденного безделья на постоянной орбите все уже можно было сделать, но, передумав, махнул рукой и направился к лифту. Он хорошо знал бесцельность всяких споров с механиками. У них всегда найдется какое-нибудь оправдание.
        - Подъемник не работает, - сказал старший.
        - Почему?
        Тот пожал плечами:
        - Вы же знаете, что по второму вспомогательному реактору кончился срок инспекторского осмотра.
        - А почему вы не пригласили инспектора?
        - Приглашал, да он сказал, что ради такого старья не стоит тратить времени. «Вас, - говорит, - давно уже на прикол пора ставить».
        - На прикол! - возмущенно фыркнул капитан. - Не этому мальчишке решать, кого на прикол ставить! Вот вернемся из рейса, пойду в Главную инспекцию.
        - У нас через месяц кончаются документы по двигателям, - добавил старший. - Тут уж без капитального ремонта никак не обойтись. В прошлом году…
        - Ладно, не хуже вас знаю, что нужно!
        Он уже был наверху, когда услышал соболезнующий голос старшего механика:
        - Совсем расстроился наш индюк.
        - Тоже давно на прикол пора, - заметил второй.
        Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения.
        Увы, доблестный потомок капитана парохода «Жулан» в официальных документах назывался заведующим самоходной учебной космической базой, весь штат которой, помимо него самого, состоял из одного помощника, врача, трех мотористов, самовольно возведенных в ранг механиков, и одного подсобного рабочего, попеременно именуемого то боцманом, то коком, в зависимости от того, убирал ли он в тот момент помещения или вскрывал консервные банки для кают-компании.
        На этого двуликого Януса и обрушилась вся мощь капитанского гнева.
        - Кабак! - заорал он, топнув ногой. - Форменный кабак! Поручни не чищены с прошлого рейса! В курсантском кубрике - свинарник! Немедленно взять наряд курсантов, и чтобы через два часа все сверкало, как на пароходе! Ясно?
        Ошеломленный кок поставил на пол мешок с блинной мукой и немедленно превратился в бравого боцмана.
        - Есть взять наряд курсантов!
        Нет, что ни говори, а дисциплинку капитан Чигин поддерживать умел!
        - Вот так, - добавил он уже спокойным тоном, - берите их, голубчик, в работу, чтобы ни одного дня безделья. Кстати, там есть такой курсант Плошкин. Сегодня я ему вкатил пять нарядов, как раз хватит на поручни.

* * *
        - Водитель подкидыша спрашивает, нет ли поручений на Землю, - сказал старпом, - он собирается отчаливать.
        - Пусть отправляется. Впрочем… - капитан почесал затылок. - Задержите его еще на час.
        - Зачем?
        - Так, - неопределенно буркнул Чигин, - может, понадобится. А сейчас попросите зайти ко мне доктора.
        Через несколько минут в каюту капитана вошел врач. В руке у него была пачка перфокарт.
        - Вы меня вызывали?
        - Да, голубчик, как у вас дела?
        - Все в порядке. Медикаменты получены, санитарные карты проверены.
        Чигин бросил неодобрительный взгляд на перфокарты. Он мало доверял всей этой машинной диагностике.
        - Гм… Вот что я вас попрошу: осмотрите-ка вы их сами. Чтоб не было, как в прошлый раз: у одного болит животик, у другого коклюш, третьему прыщик под мышкой мешает работать. Мне тут пассажиры не нужны. Осмотрите и при малейшем подозрении - обратно на Землю.
        - Да, но…
        - Вот именно, осмотрите, - веско сказал Чигин, - такое распоряжение.
        - Хорошо. - Врач пожал плечами и вышел.
        Капитан кряхтя расшнуровал ботинки. Да, черт побери! В конце концов вы можете сколько угодно тренировать свое тело, закалять волю, но все равно кто-то невидимый внутри вас с мерзкой дотошностью ведет счет каждому прожитому дню, и к семидесяти годам нет-нет да напомнит, сколько лет, часов и минут числится на вашем балансе. Вот как обстоят дела, судари мои, и нечего вам обижаться на старика, если он для пользы дела и смажет иногда легонько по затылку какого-нибудь сопливого лентяя или разнесет нерадивого боцмана. Порядок должен быть на корабле, без порядка это не корабль, а детский сад, вот что такое корабль без дисциплины, если вы хотите знать. Ведь раньше, на парусном флоте… Чигин протянул руку, взял с полки потрепанный томик в коленкоровом переплете и перенесся в таинственный мир портовых таверн, кладов, морских штормов и абордажных боев с пиратами, неотразимый чарующий мир, по которому так тосковала уставшая от серых космических будней душа капитана.
        Тем временем водитель подкидыша, прождав условленный час и распив со старпомом традиционный графинчик разбавленного спирта, отправился в обратный путь, пожелав представителю командования «Альдебарана» счастливого рейса.

* * *
        Было три часа сорок пять минут земного времени, когда старпом возвратил капитана Чигина из царства фантастики и приключений к печальной действительности.
        - Пятнадцать минут до отлета, мастер.
        Капитан вздохнул, захлопнул книгу и направился в рубку.
        «Свистать всех наверх!» - мысленно произнес он, нажимая на кнопку аврального сигнала.
        Через несколько минут на пульте вспыхнула зеленая лампа: машинный отсек сообщал о готовности двигателей к запуску.
        «По местам стоять, с якоря сниматься!» - Чигин ввел данные для полета в счетную машину и, подождав сигнала киберштурмана о решении задачи, взял микрофон:
        - Космос-три, космос-три, я «Альдебаран», прошу выйти на связь, как меня слышите? Прием!
        Тишина, только треск разрядов в динамике. На экране видеофона никого нет.
        - Космос-три, космос-три, я «Альдебаран», прием!
        Опять безрезультатно.
        - Космос-три, космос-три, - Чигин постучал кулаком по черному ящику, - космос-три! Фу, дьявол! Сколько раз просил дать сюда радиста, разве с этой рухлядью… Космос-три!!! - от раскатов капитанского голоса замигали лампочки на пульте. - Космос-три, я «Альдебаран», какого черта вы не отвечаете?! Космос-три!!!
        На экране внезапно появилась ухмыляющаяся рожа диспетчера.
        - Простите, капитан, но тут радист с транссолярного выдал такой анекдот! Какой-то тип… - Изображение исчезло, и голубая поверхность экрана заструилась черными молниями. Где-то поблизости один из новых звездолетов свертывал пространство.
        - Космос-три! - капитан безнадежно махнул рукой. Нужно было ждать, пока это чертово пространство не начнет пропускать радиосигналы.
        - Правда, здорово?! - изображение диспетчера снова скалило зубы на экране.
        - Да… - неуверенно сказал Чигин.
        - Что у вас, капитан?
        - Прошу отход.
        - Документы в порядке?
        - В порядке.
        - Валяйте! Только, пожалуйста, не газуйте на старте. Вы мне прошлый раз всю обшивку загадили.
        - Три «же», - сказал Чигин. - По учебной программе перегрузка три «же». Они еще совсем желторотые, эти козероги, первый курс.
        - Вот отваливайте отсюда потихоньку на полмиллиона километров и давайте там вашим козерогам хоть по десять «же». А мне обшивку чистить некому, практикантов нет.
        - Ладно, - сказал Чигин, - ничего вашей обшивке не будет, у меня уже задача в киберштурмане. Пока!
        - Счастливого эфира!
        «Отдать кормовой! Отдать носовой! Шпринт отдать! Малый вперед!» - капитан нажал стартовую кнопку и поглядел на часы.
        Больше в рубке было нечего делать до самого возвращения. Теперь нужно пойти и лечь, пока «Альдебаран» набирает скорость. Грузное тело капитана было весьма чувствительно к перегрузкам - факт, который он тщательно скрывал от членов экипажа.

* * *
        - Индюк у себя? - спросил доктор.
        Старпом приложил палец ко рту:
        - У себя, но лучше не входите. Начнет пичкать своим пойлом.
        Доктор поморщился. Одна мысль о капитанском чае вызывала непроизвольные сокращения пищевода. И все же… нет, пожалуй, откладывать нельзя. Он нерешительно взялся за ручку двери.
        - Что-нибудь случилось? - спросил старпом.
        - Да вот старику взбрело в голову устроить поголовный медосмотр, дернула меня нелегкая выполнить эту блажь!
        Лицо помощника приняло озабоченное выражение:
        - Инфекция?
        - Хуже! - махнув рукой, доктор открыл дверь каюты. - Разрешите, мастер?
        - Заходите. Может быть, чашечку чаю?
        - Спасибо, я по делу.
        Капитан нахмурился. Отказаться от чая, собственноручно приготовленного капитаном Чигиным, это уже, знаете ли…
        - Слушаю, - сухо сказал он.
        - Дело в том… - доктор замялся, - дело в том, что курсант Плошкин отказался проходить медосмотр.
        «Ага, опять Плошкин!» - глаза капитана загорелись хищным блеском.
        - Почему же он отказался?
        - Он говорит, что он… что она - девушка.
        - Кто девушка?
        - Курсант Плошкин.
        Несколько минут капитан молча смотрел на доктора, пытаясь представить себе курсанта Плошкина в шелковом платье с розой в волосах. Такими, в его воспоминаниях, всегда были девушки. Что-то тут не так! Бритая башка!
        - Глупости, - хмыкнул Чигин, - Такого не может быть. В училище девушек не принимают.
        - Так она же не курсант. Это ее брат - курсант Плошкин. Он перед вылетом заболел и остался на Земле.
        - Как же он здесь? - капитан решительно не мог ничего понять, - Раз остался на Земле, значит не может быть здесь. Что он тут - святым духом появился?
        - Он остался на земле, а его сестра - Инесса Плошкина - под видом курсанта Плошкина здесь, на корабле.
        - Что?!! - внезапно капитана осенило. Эти насмешливые серые глаза с черными загнутыми ресницами…
        - Курсанта Плошкина в кают-компанию!!! - рявкнул Чигин, хватив что было силы кулаком по столу…

* * *
        «…Врачу учебного космолета „Альдебаран“ за проявленную халатность, выразившуюся в несвоевременном выполнении приказания капитана, объявить строгий выговор с предупреждением, что явствует из изложенного. Капитан Чигин».
        - «Что явствует из изложенного»! - повторил вслух капитан и взял из пачки новый лист бумаги.
        «Названная Инесса Плошкина, списанная мною, капитаном космолета „Альдебаран“, направляется…»
        Капитан задумался и сунул в рот карандаш. Легко сказать, направляется! «Подкидыш» сюда не долетит. Сдать на встречный космолет? Черта с два тут, на учебной трассе, кто-нибудь появится. Повернуть назад - значит сорвать рейс и стать объектом анекдотов, рассказываемых во всех космопортах: «А слышали, наш индюк какую штуку выкинул?!» Нет, что делать с Инессой Плошкиной, вовсе не явствовало из изложенного. Оставить на корабле с курсантами? Невозможно! «Пусть целуют, ха-ха-ха!» Капитан подумал о своей внучке. Меньше всего он хотел бы ее видеть в курсантском кубрике. Прохвосты все, первостатейнейшие прохвосты! «Сладок запах женской кожи». Погодите, узнаете еще у капитана Чигина, что чем пахнет!
        Капитан обхватил голову руками.
        «Вот положеньице!»
        Из кают-компании в полуотворенную дверь доносились сдержанные рыдания.
        Чигин чертыхнулся и вскочил с кресла.
        - Собирай вещи!
        Рыдания стали громче.
        - Собирай вещи, переселяйся в мою каюту!
        - А вы?
        В широко открытых, еще влажных от слез серых глазах было столько кротости и покорности судьбе, что капитану стало неловко.
        «Нехорошо, нельзя было так на нее орать, все-таки девушка».
        - Я буду спать у старпома на диване, - буркнул он, глядя себе под ноги, - а ты… а вы располагайтесь. Сейчас боцман вам постелит здесь.

* * *
        Инесса плохо переносила невесомость, и капитан Чигин метал громы на головы механиков, безбожно затянувших смену гравитационных катушек. Он сам, не доверяя боцману, прибирал за ней каюту и отпаивал во время приступов тошноты крепким чаем.
        Даже ее просьба «не заваривать эти мерзкие зеленые листья» - неслыханная дерзость, могущая стоить иному смельчаку жизни, - была воспринята им с добродушной усмешкой.
        - Вы знаете, - сказал он однажды старпому, - очень милая девушка. Такая тихая и скромная. Она рассказала мне свою историю. Отец и мать погибли во время автомобильной катастрофы. Круглая сирота, живет с братом.
        - Скромная! - фыркнул старпом. - Скромная, а какую штуку выкинула!
        Капитан нахмурился.
        - Ничего вы не понимаете, чиф. Девочку влечет романтика. Покорение далеких планет и все такое. Ведь, кроме космоса, о чем теперь мечтать молодежи? А она Стивенсона любит.
        - Кого любит?
        - Стивенсона.
        - Тоже курсант?
        - Стивенсон - великий писатель древности, писал морские повести.
        - Анахронизм, - сказал старпом, - анахронизм ваши морские повести. Вы лучше скажите, что с этой Плошкиной делать. Невесомость кончилась, будем на вахту назначать?
        - На вахту? - капитан поскреб пятерней затылок. - Нет, зачем же на вахту? Ведь она - пассажирка.
        Прошло несколько дней, и Инесса полностью освоилась на космолете. В ее распоряжении была вся капитанская библиотека, и на полу каюты валялись прочитанные книги вперемежку с обертками конфет, поглощаемых ею с не меньшим пылом, чем морские романы.
        В кают-компании тоже безраздельно царила Инесса.
        Капитан Чигин собственноручно накладывал ей в тарелку самые аппетитные куски и первый после окончания трапезы галантно подходил поцеловать тонкие пальчики, произнося при этом неизменную фразу:
        - Поблагодарим нашу милую хозяюшку.
        Но самым удивительным было то, что доктор, всю жизнь ненавидевший шахматы, часами просиживал с пассажиркой за доской, испытывая необъяснимое удовольствие от каждой проигранной партии.
        Между тем в романтической душе капитана бушевал девятибалльный шторм. Рейс подходил к концу, и мысль о том, что «Альдебаран» скоро лишится своей хозяйки, заставляла капитана строить самые фантастические планы.
        Наконец он принял решение.
        Да, черт побери, почему бы старине Чигину не удочерить эту славную девчушку?! Все равно родителей у нее нет, а на «Альдебаране» до зарезу нужен радист. Каких-нибудь два-три месяца, пока она кончит ускоренные курсы, а уж штатной должности радистки капитан Чигин добьется, можете быть на этот счет совершенно спокойны, судари мои!
        Все же жизнь - очень сложная штука, и человек никогда не знает, какой фортель она неожиданно может выкинуть.
        На этот раз Великая Мистификаторша предстала перед капитаном Чигиным в образе врача «Альдебарана».
        Капитан сразу почувствовал неладное, увидев его смущенное лицо.
        - Скажите, мастер, - спросил доктор, теребя край скатерти, - Космический устав разрешает капитану космолета производить бракосочетание?
        На мгновение в воображении Чигина мелькнула заманчивая картина: по левому борту - строй курсантов в парадной форме, по правую - экипаж, Инесса в подвенечном платье с белой фатой и доктор в строгом черном костюме. А в центре он, правнук капитана парохода «Жулан», главное лицо этого великолепного церемониала.
        Но это было только мгновение. Сотни дьяволов, вооруженных раскаленными вилами, принялись терзать капитанское сердце. Инесса! Лишиться этой девочки, когда уже все было продумано и решено! Отдать свою дочь этому прохвосту?! Ну, нет! До капитана не раз доходили слухи о земных подвигах эскулапа. Дудки! Как-никак, а капитан Чигин тоже кое-что да значит!
        - Вы думаете, - холодно спросил он, - что Инесса?..
        - Думаю, что она не будет возражать, - скромно потупился доктор.
        Капитан засопел. Дело обстояло хуже, чем он предполагал.
        - Девочке еще рано замуж, - сказал он, рассматривая свой волосатый кулак. - Что же касается бракосочетания, то я не вижу никакой возможности. Решительно никакой, - повторил он, открывая кожаную папку и тем самым давая понять, что разговор окончен.

* * *
        Такие вещи на учебной трассе случаются очень редко.
        Заблудившийся в мировом пространстве астероид должен был пересечь траекторию «Альдебарана». Сейчас трудно сказать, почему старенькое решающее устройство космолета трижды повторило все расчеты, прежде чем выдать команду кибернетическому штурману. Важно то, что, когда эта команда была получена, астероид уже находился в угрожающей близости. Катастрофа была предотвращена включением маневрового двигателя правого борта на полную мощность.
        Это произошло перед обедом.
        Дальше все развивалось по вечным и непреложным законам механики.
        Десять технических единиц массы капитанского тела, влекомые заложенной в них инерцией, преодолели расстояние в пять метров и обрушились на хрупкое тело пассажирки, прижатой к переборке.
        Прежде чем кто-либо успел сообразить, что произошло, двигатель уже был выключен, и единственным свидетельством случившегося была распростертая на полу фигурка.
        - Доктора! - рявкнул капитан, подхватив Инессу на руки. - Доктора!
        Еще не успели смолкнуть раскаты капитанского голоса, как в дверях появился врач.
        - Жива! - сказал он, сжимая пальцами тоненькое запястье с синими прожилками. - Кажется, ничего страшного, принесите мне из каюты аптечку.
        Капитан бегом бросился выполнять распоряжение своего подчиненного.
        - Теперь, - сказал доктор, раскрыв ящик с медикаментами, - прошу посторонних выйти.
        «Посторонних!» - капитан вздохнул и безропотно закрыл за собой дверь.
        Да, капитан Чигин прожил большую и трудную жизнь, но, право, эти десять минут ожидания были самыми тяжелыми за все долгие семьдесят лет.
        - Ну что?!
        Вид доктора не предвещал ничего хорошего. Расстегнутый воротник, спутанные волосы, на лбу крупные капли пота. Он сел на стул и устало махнул рукой.
        - Говорите, что с ней!
        - Капитан! - доктор выпил прямо из горлышка полграфина воды. - Капитан, она не девушка!
        - Что?! - казалось, еще немного, и глаза капитана, покинув предназначенное им природой место, бросятся вперед, чтобы испепелить все на своем пути.
        - Ушиб позвоночника, мне пришлось накладывать компресс. Она - самый обыкновенный парень и сукин сын, каких мало! Он мне сам во всем признался. Держал пари с курсантами, что проделает весь рейс в капитанской каюте, ничего не делая. И сестры у него нет, и никакой он не сирота, папаша у него какая-то шишка в Управлении. Ну и дали же мы с вами маху, капитан!!!
        Всякий, кто видел бы в этот момент капитана Чигина, понял бы, откуда взялось это меткое прозвище «индюк». За несколько минут щеки капитана попеременно принимали все цвета спектра: от красного до фиолетового, и когда он, наконец, открыл рот… Впрочем, не стоит повторять все, что произнес капитан Чигин, когда открыл рот. Ведь времена парусного флота давно прошли.
        В атолле
        Мы все стояли на берегу и смотрели на удаляющегося «Альбатроса». Он был уже так далеко от нас, что я не мог рассмотреть, есть ли на палубе люди. Потом из трубы появилось белое облачко пара, а спустя несколько секунд мы услышали протяжный вой.
        - Все, - сказал папа. - Теперь мы можем сколько угодно играть в робинзонов: у нас есть настоящий необитаемый остров, хижина и даже Пятница.
        Это было очень здорово придумано - назвать толстого, неповоротливого робота Пятницей. Он был совсем новый, и из каждой щели у него проступали под лучами солнца капельки масла.
        - Смотри, он потеет, - сказал я.
        - А ну, кто быстрее?! - крикнула мама, и мы помчались наперегонки к дому. У самого финиша я споткнулся о корень и шлепнулся на землю, и папа сказал, что это несчастный случай и бег нужно повторить, а мама спросила, больно ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда и что я вполне могу опять бежать, но в это время раздался звонок, и папа сказал, что это, вероятно, вызов с «Альбатроса» и состязание придется отложить.
        Звонок все трещал и трещал, пока папа не включил видеофон. На экране появился капитан «Альбатроса». Он по-прежнему был в скафандре и шлеме.
        - Мы уходим, - сказал он, - потому что…
        - Я понимаю, - перебил его папа. - Если вам что-нибудь понадобится…
        - Да, я знаю. Счастливого плавания.
        - Спасибо! Счастливо оставаться.
        Папа щелкнул выключателем, и экран погас.
        - Пап, - спросил я, - они навсегда ушли?
        - Они вернутся за нами, - ответил он.
        - Когда?
        - Месяца через три.
        - Так долго?
        - А разве ты не рад, что мы, наконец, сможем побыть одни и никто нам не будет мешать?
        - Конечно, рад, - сказал я, и это было чистейшей правдой.
        Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза, и не больше чем по месяцу. Когда он прилетал, к нам всегда приходила куча народу, и мы никуда не могли выйти без того, чтобы не собралась толпа, и папа раздавал автографы и отвечал на массу вопросов, и никогда нам не давали побыть вместе по-настоящему.
        - Ну, давайте осматривать свои владения, - предложил папа.
        Наша хижина состояла из четырех комнат: спальни, столовой, моей комнаты и папиного кабинета. Кроме того, там была кухня и холодильная камера. У папы в кабинете было очень много всякой аппаратуры и настоящая электронно-счетная машина, и папа сказал, что научит меня на ней считать, чтобы я мог помогать ему составлять отчет.
        В моей комнате стояли кровать, стол и большущий книжный шкаф, набитый книгами до самого верха. Я хотел их посмотреть, но папа сказал, что лучше это сделать потом, когда мы осмотрим весь остров.
        Во дворе была маленькая электростанция, и мы с папой попробовали запустить движок, а мама стояла рядом и все время говорила, что такие механики, как мы, обязательно что-нибудь сожгут, но мы ничего не сожгли, а только проверили зарядный ток в аккумуляторах.
        Потом мы пошли посмотреть антенну, и папе не понравилось, как она повернута, и он велел Пятнице влезть наверх и развернуть диполь точно на север, но столб был металлический, и робот скользил по нему и никак не мог подняться. Тогда мы с папой нашли на электростанции канифоль и посыпали ею ладони и колени Пятницы, и он очень ловко взобрался наверх и сделал все, что нужно, а мы все стояли внизу и аплодировали.
        - Пап, - спросил я, - можно, я выкупаюсь в океане?
        - Нельзя, - ответил он.
        - Почему?
        - Это опасно.
        - Для кого опасно?
        - Для тебя.
        - А для тебя?
        - Тоже опасно.
        - А если у самого берега?
        - В океане купаться нельзя, - сказал он, и я подумал, что, наверное, когда папа таким тоном говорит «нельзя» там, на далеких планетах, то ни один из членов экипажа не смеет с ним спорить.
        - Мы можем выкупаться в лагуне, - сказал папа.
        Право, это было ничуть не хуже, чем если бы мы купались в настоящем океане, потому что эта лагуна оказалась большим озером внутри острова и вода в ней была теплая-теплая и совершенно прозрачная.
        Мы все трое плавали наперегонки, а потом мы с папой ныряли на спор, кто больше соберет ракушек со дна, и я собрал больше, потому что папа собирал одной рукой, а я двумя.
        Когда нам надоело собирать ракушки, мы сделали для мамы корону из веточек коралла и морских водорослей, а папа украсил ее морской звездой.
        Мама была похожа в ней на настоящую королеву, и мы стали перед ней на одно колено, и она посвятила нас в рыцари.
        Потом я попросил Пятницу поплавать со мной. Было очень забавно смотреть, как он подходил к воде, щелкал решающим устройством и отступал назад. А потом он вдруг отвинтил на руке палец и бросил его в воду, и, когда палец утонул, Пятница важно сказал, что роботы плавать не могут. Мы просто покатывались от хохота, такой у него был при этом самодовольный вид. Тогда я спросил у него, могут ли роботы носить на руках мальчиков, и он ответил, что могут. Я стал ему на ладони, и он поднял меня высоко над головой, к самой верхушке пальмы, и я срывал с нее кокосовые орехи и кидал вниз, а папа ловил.
        Когда солнце спустилось совсем низко, мама предложила пойти к океану смотреть закат.
        Солнце стало красным-красным и сплющилось у самой воды, и от него к берегу потянулась красная светящаяся полоса. Я зажмурил глаза и представил себе, что мчусь по этой полосе прямо на Солнце.
        - Пап, - спросил я, - а тебе приходилось лететь прямо на Солнце?
        - Приходилось, - ответил он.
        - А там от него тоже тянется такая полоса?
        - Нет.
        - А небо там какого цвета?
        - Черное, - сказал папа. - Там все другое… незнакомое и… враждебное.
        - Почему? - спросил я.
        - Я когда-нибудь расскажу тебе подробно, сынок, - сказал он. - А сейчас идемте ужинать.
        Дома мы затеяли очень интересную игру. Мама стояла у холодильника, а мы угадывали, что у нее в руках. Конечно, каждый из нас называл свои любимые блюда, и каким-то чудом оказывалось, что мы каждый раз угадывали. Поэтому ужин у нас получился на славу.
        Папа откупорил бутылку вина и сказал, что мужчинам после купания совсем не вредно пропустить по рюмочке. Он налил мне и себе по полной рюмке, а маме - немножко. «Только чтобы чокнуться», - сказала она.
        После ужина мы смотрели по телевизору концерт, и диктор перед началом сказал, что этот концерт посвящается нам. Мама даже покраснела от удовольствия, потому что она очень гордится тем, что у нас такой знаменитый папа.
        Передавали самые лучшие песни, а одна певица даже пропела мою любимую песенку о белочке, собирающей орешки. Просто удивительно, как они об этом узнали.
        Когда кончился концерт, папа сказал, что ему нужно садиться писать отчет, а я отправился спать. Я уже лежал в постели, когда мама пришла пожелать мне спокойной ночи.
        - Мам, посиди со мной, - попросил я.
        - С удовольствием, милый, - сказала она и села на кровать.
        В открытое окно светила луна, и было светло совсем, как днем. Я смотрел на мамино лицо и думал, какая она красивая и молодая. Я поцеловал ее руку, пахнущую чем-то очень приятным и грустным.
        - Мама, - спросил я, - почему это запахи бывают грустные и веселые?
        - Не знаю, милый, - ответила она, - мне никогда не приходилось об этом думать. Может быть, просто каждый запах вызывает у нас какие-то воспоминания, грустные или веселые.
        - Может быть, - сказал я.
        Мне было очень хорошо. Я вспоминал проведенный день, самый лучший день в моей жизни, и думал, что впереди еще восемьдесят девять таких дней.
        - Ох, мама, - сказал я, - какая замечательная штука жизнь и как не хочется умирать!
        - Что ты, чижик? - сказала она. - Тебе ли говорить о смерти? У тебя впереди огромная жизнь.
        Мне было ее очень жалко: еще на «Альбатросе» ночью я слышал, как они с папой говорили об этой ужасной болезни, которой папа заразился в космосе, и о том, что всем нам осталось жить не больше трех месяцев, если за это время не найдут способа ее лечить. Ведь поэтому экипаж «Альбатроса» был одет в скафандры, а мы никуда не выходили из каюты. И в океане, вероятно, нам нельзя купаться, потому что эта болезнь такая заразная.
        И все же я подумал, что, когда люди так любят друг друга, нужно всегда говорить только правду.
        - Не надо, мамочка, дорогая, - сказал я. - Ведь даже, если не найдут способа лечить эту болезнь…
        - Найдут, - тихо сказала мама. - Обязательно найдут. Можешь быть в этом совершенно уверен.
        Решайся, пилот!
        Марсианка шла, чуть покачивая бедрами, откинув назад маленькую круглую голову. Огромные черные глаза слегка прищурены, матовое лицо цвета слоновой кости, золотистые губы открыты в улыбке, на левом виске - зеленый треугольник - знак касты Хранителей Тайны.
        Климов вздрогнул.
        Он все еще не мог привыкнуть к загадочной красоте дочерей Марса.
        - Простите, не скажете ли вы мне, где я должна зарегистрировать свой билет?
        Она говорила певучим голосом на космическом жаргоне, проглатывая окончания слов.
        - Налево, пассажирский зал, окно номер три.
        - Спасибо! - Марсианка тряхнула серебряными кудрями и, бросив через плечо внимательный взгляд на Климова, пошла к двери. Палантин из бесценных шкурок небрежно волочился по полу.
        «Дрянь! - с неожиданной злобой подумал Климов. - Искательница приключений! Навязали себе на шею планетку с угасающей культурой. Страшно подумать, сколько мы туда вбухали, а что толку! Разве что наши девчонки стали красить губы золотой краской. Туристочка!»
        Он отвратительно чувствовал себя. От сердца к горлу поднимался тяжелый, горький комок, ломило затылок, болели все суставы.
        «Не хватало только, чтобы я свалился».
        Он проглядел расписание грузовых рейсов и направился в пассажирский зал.
        В углу, под светящейся схемой космических трасс, группа молодых парней играла в бойк - игру, завезенную космонавтами с Марса. При каждом броске костей они поднимали крик, как на футбольном матче.
        «Технические эксперты, все туда же», - подумал Климов.
        Он толкнул дверь и зашел в бар.
        Там еще было мало народу. Чета американцев, судя по экзотическим костюмам со множеством застежек и ботинкам на толстенной подошве - туристы, пила коктейли, да неопределенного вида субъект просматривал журналы.
        Ружена - в белом халате с засученными рукавами - колдовала над микшером.
        - Здравствуй, Витя! - сказала она, вытаскивая пробку из бутылки с яркой этикеткой. - Ты сегодня неважно выглядишь. Хочешь коньяку?
        Климов зажмурил глаза и проглотил слюну.
        Рюмка коньяку - вот, пожалуй, то, что ему сейчас нужно.
        - Нельзя, - сказал он, садясь на табурет, я ведь в резерве. Дай, пожалуйста, кофе, и не очень крепкий.
        - Ничего нового?
        - Нет. Что может быть нового… в моем положении?
        Он взял протянутую чашку и поставил перед собой, расплескав половину на стойку.
        Ружена подвинула ему сахар.
        - Нельзя так, милый. Ты же совсем болен. Пора все это бросать. Нельзя обманывать самого себя. Космос выжимает человека до предела. Я знала людей, которые уже к тридцати пяти годам никуда не годились, а ведь тебе…
        - Да, от этого никуда не спрячешься.
        Американец поднял голову и щелкнул языком. В дверях стояла марсианка.
        - Бутылку муската, крымского, - бросила она, направляясь к столику у окна.
        - Ну, я пошел, - сказал Климов, - мне еще нужно в диспетчерскую.
        - Я сменяюсь в двенадцать. Заходи за мной, проводишь домой. Может быть, останешься, - добавила она тихо, - навсегда?
        - Зайду, - сказал Климов, - если освобожусь.
        «Если освобожусь, - подумал он. - Что за чушь! От чего тебе освобождаться, пилот второго резерва? Ты сегодня будешь свободен, как и вчера и как месяц назад, как свободен уже три года. Никто тебя никуда и никогда не пошлет. Тебя терпят здесь только из сострадания, потому что знают, что ты не можешь не приходить сюда каждый день, чтобы поймать свой единственный шанс. Приходишь в надежде на чудо, но чудеса бывают только в сказках».
        У дверей он столкнулся с толстым низеньким человечком в униформе международного космодрома.
        - Как дела, Витя?
        - Отлично!
        - Самочувствие?
        - Великолепное.
        - А мы тут совсем зашились с грузовыми перевозками. Заходи к концу смены, поболтаем.
        - Зайду, - сказал Климов, - обязательно зайду. К концу смены.
        Он еще раз прошел по пассажирскому залу и сел в глубокое низкое кресло под репродуктором. Очередной автобус привез большую группу пассажиров, и зал наполнился оживленной толпой.
        Климов машинально взял со столика проспект туристских рейсов.
        ...
        РЕГУЛЯРНЫЕ РЕЙСЫ НА ЛУНУ, ПОЛНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ ПОЛЕТОВ. В ПУТИ ПАССАЖИРЫ ОБСЛУЖИВАЮТСЯ КВАЛИФИЦИРОВАННЫМИ ЭКСКУРСОВОДАМИ-КОСМОЛОГАМИ, ТУРИСТСКИЕ ЛАЙНЕРЫ ВЕДУТ САМЫЕ ОПЫТНЫЕ ПИЛОТЫ.
        «Самые опытные, - подумал он. - Каждый из них еще ходил в коротких штанишках, когда я сделал свой первый рейс на Луну. А сейчас… Самые опытные! Что ж, видно, действительно пора кончать эту комедию. Ружена права. Сейчас, пилот, ты пойдешь в диспетчерскую и скажешь, что завтра… Потом ты зайдешь за Руженой, и больше не будет ни этого томительного ожидания чуда, ни вечного одиночества. Зачем ты берег свое одиночество, пилот? Для дела, которому служишь? Тебе больше нет места там. Теперь тебе на смену пришли самые опытные те, кто еще сопливыми щенками носил на школьные курточках памятные жетоны с твоим портретом. Ну, решайся, пилот!»
        Диспетчер - девушка в новенькой, с иголочки форме, со значком Космической академии на груди - смерила его колючим взглядом серых глаз.
        - Почему вы не на месте? Только что отправили в больницу второго пилота с ноль шестнадцатого. Кроме вас, никого в резерве нет. За три дня - двенадцать внеплановых рейсов. Сможете лететь?
        - Смогу.
        - Бегите скорее в санчасть. Ваше дело уже там. Первый пилот - Притчард. Вы его найдете в пилотской. Старт через сорок минут. Счастливого полета!
        - Спасибо!
        Климов закрыл за собой дверь и прислонился к стене.
        «Ноль шестнадцатый, рейсовый на Марс. „Бегите скорее в санчасть“ Нет, дудки! Пусть бегают самые опытные, у них не бывает сердцебиений».
        Он стал медленно подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке.
        - Фамилия?
        - Климов. Второй пилот с ноль шестнадцатого.
        - Раздевайтесь!
        Непослушными пальцами он расстегнул китель.
        - До трусов.
        …Десять оборотов, двадцать, тридцать… сто. Все быстрее вращение центрифуги, все медленнее и слабее толчки сердца. Невообразимая тяжесть давит на живот, сжимает легкие. Тупые, тяжелые удары по затылку Рот жадно ловит воздух. Сто двадцать. Огненные круги бешено вращаются перед глазами, рвота поднимается из желудка и комом застревает в горле. Сто тридцать. Невыносимая боль в позвоночнике. Сто тридцать пять. О чудо! Невесомость. Он парит в свободном полете. Черная бездна усеяна звездами - синими, красными, фиолетовыми. Какое блаженство! Если бы только так не жал загубник кислородного аппарата. Какой болван придумал эти новые скафандры…
        - Спокойно, Климов! Глотайте, глотайте. - Врач вынул у него изо рта ложку и взглянул на часы, проверяя пульс. - Сколько вам лет?
        - Там написано… пятьдесят два.
        - Вы же давно имеете право на пенсию. Какого черта…
        - Я не могу.
        - Глупости! - Врач подошел к столу и открыл личное дело, - С моей стороны было бы преступлением выпустить вас в полет. Ничего не поделаешь, батенька, возраст есть возраст. Сколько лет вы летаете?
        - Тридцать… из них три - в резерве.
        - Вот видите, - он перелистывал послужной список, - две аварии за последние пять лет, а до этого… постойте! Вы что, и есть тот самый Виктор Климов?!
        - Тот самый.
        Врач тихонько свистнул.
        «Решайся, пилот! Это твой последний шанс».
        - Один рейс. Очень прошу вас…
        - С кем вы летите?
        - Первый пилот - Притчард.
        - Хорошо, - помедлив мгновение, он поставил размашистую подпись на путевке, - я поговорю с ним, чтобы он вас щадил, особенно на перегрузках. Счастливого полета!
        - Спасибо!
        - Минутку! Вы помните наш уговор? Последний рейс. Вот таблетки. Без особой надобности не принимайте. Так помните?
        - Помню.

* * *
        - Простите, вы Притчард?
        Широкоплечий верзила, расправлявшийся с полукилограммовым бифштексом, поднял рыжеволосую голову.
        - Угу.
        - Виктор Климов. Назначен к вам вторым пилотом.
        Притчард исподлобья бросил на него взгляд. Уважение пополам с жалостью. Самые опытные всегда смотрели на него таким взглядом.
        - Очень приятно. Садитесь. Что вы будете есть?
        - Спасибо, я никогда не ем перед стартом.
        - Напрасно. Может быть, кофе?
        - Я уже пил.
        Первый пилот молча жевал.
        «Начальство, - подумал Климов, - сосунок, а начальство».
        - Вы летали на шестой серии?
        Климов замялся.
        - Вообще не приходилось, но я прошел курсы переподготовки.
        - Великолепно, - В голосе Притчарда было все, что угодно, кроме восторга.
        - Старт в двадцать три тридцать, - сказал он, отодвигая тарелку. - Сейчас объявят посадку. Я пойду оформлю документы, а вы пока проверьте укладку груза.
        - Я не должен присутствовать при посадке?
        - Нет, там Рита, она справится.
        Объявили посадку, и пассажиры устремились к выходу на летное поле. Климов зашел в бар.
        - Я улетаю на ноль шестнадцатом.
        - Ох, Витька! - радостное выражение на лице Ружены быстро сменилось тревожным. - Да разве ты можешь такой?!
        - Ерунда. Врач сказал, что я вполне в форме.
        - Ну, поздравляю! - Она перегнулась через стойку и неловко чмокнула его в щеку. - Буду ждать.
        - Прощай.
        - Подожди, Витенька. - Она торопливо расстегнула халат и оторвала пуговицу от блузки. - На счастье!
        Благодарить не полагалось.
        У служебного выхода он небрежно показал дежурному путевку.
        - Летите, Климов?
        - Лечу, вторым пилотом на ноль шестнадцатом.
        - Вторая площадка налево.
        Климов вышел на поле. Вдали, за железобетонной оградой, высилась стальная громада стартовой башни с устремленной ввысь ракетой.
        Он поднял голову и посмотрел на маленькую красноватую звездочку в небе.
        «Тебе здорово повезло, пилот!» - Рука нащупала в кармане пуговицу и судорожно сжала ее.
        У подножия башни высокая тонкая стюардесса усаживала пассажиров в лифт.
        Климов взглянул наверх и направился к трапу.
        Он уже был на высоте грузового отсека, когда вновь почувствовал тяжелый, горький комок в груди. Прислонившись к перилам, он взглянул вниз и сжал зубы, чтобы побороть головокружение. Только этого не хватало. Неужели боязнь высоты?! Он поднял взгляд вверх, и вид мерцающих звезд неожиданно принес облегчение…
        Грузовой отсек был забит до отказа. Путаясь в многочисленных оттяжках креплений, Климов ползком пробрался в кормовую часть. Кажется, все в порядке, можно идти в кабину.
        - Вот черт! - Выбираясь через люк в тамбур, он ударился головой об один из оцинкованных ящиков, укрепленных по стенам. - Однако загрузочка выше нормы!
        После полумрака грузового отсека матовый свет плафонов салона казался нестерпимо ярким. Последние пассажиры усаживались в кресла. Стюардесса разносила на маленьком подносе розовые пилюли стартового наркоза.
        Идя по проходу, он увидел марсианку. Она посмотрела на него внимательным, изучающим взглядом и насмешливо улыбнулась.
        Первый пилот был уже на месте. Климов сел в свое кресло и застегнул ремень. Притчард вопросительно на него посмотрел.
        - Все в порядке, но мне кажется, что загрузка превышает допустимую для кораблей этого класса.
        Притчард хмыкнул.
        - Не беспокойтесь. Есть разрешение инспекции.
        В двери появилась голова стюардессы.
        - Все! Двадцать шесть пассажиров.
        - О’кэй!
        Притчард включил микрофон, но вдруг передумал и вновь щелкнул тумблером.
        - Слушайте, Климов. Вы ведь опытный астролетчик. Еще в академии я изучал ваши полеты… Вам нечего меня стесняться… Мне говорил врач… Может быть, стартовый наркоз?..
        - Чепуха! Я себя отлично чувствую.
        - Как знаете. - Он нагнулся к микрофону. - Я ноль шестнадцатый, прошу старт.
        - Ноль шестнадцатый, даю старт! - раздался голос в динамике. - Пять… четыре… три… два… один… старт!
        Стрелка указателя ускорения медленно тронулась с места и, нерешительно задержавшись на какое-то мгновение, стремительно двинулась дальше.
        Климов почувствовал на себе взгляд Притчарда и улыбнулся слабой, вымученной улыбкой. Затем, выждав немного, вытащил из-за обшлага таблетку и отправил ее в рот налитой свинцовой тяжестью рукой.
        Первый пилот внимательно глядел на щит приборов. Прием допинга на взлете и посадке был категорически запрещен уставом.
        Действие таблетки сказалось мгновенно. Теперь вибрация и тяжесть не казались такими мучительными.
        Притчард передвинул маленький рычажок на пульте. Стрелка указателя перегрузки пошла вниз.
        - Я ноль шестнадцатый, - сказал он в микрофон, - старт благополучный, курс на заправочную станцию.
        - Я вас слышу, ноль шестнадцатый, - отозвался голос. - Старт благополучный, заправочная готова вас принять.
        Плавное торможение, две вспышки бортовых дюз, и корабль повис в магнитной ловушке заправочной станции.
        «Ловко это у него получилось, - подумал Климов, - ай да самый опытный!»
        Притчард отстегнул ремень.
        - Послушайте, Климов. Заправка продлится около трех часов. На взлете вы мне абсолютно не нужны. Набор второй космической - это не шутка. Отправляйтесь спать. Две таблетки снотворного. Через двадцать часов меня смените.
        - Да, но…
        - Выполняйте распоряжение! При такой автоматике я могу подремать здесь. Ясно?
        - Ясно.
        В синем свете ночных ламп лица пассажиров казались мертвенно-бледными. Они лежали навзничь в откинутых креслах, скованные стартовым наркозом.
        На переднем сиденье, скорчившись, спала стюардесса.
        Климов прошел в крохотную каюту экипажа и, сняв ботинки, лег на диван. У изголовья, на столике, лежала коробочка со снотворным.
        «Выполняйте распоряжение…»
        Он вздохнул и одну за другой принял две таблетки.
        «А все-таки тебе здорово повезло, пилот», - усмехнулся он, закрепляя спальные ремни.
        Климов проснулся от странного щемящего чувства тревоги. Несколько минут он лежал на спине с закрытыми глазами, не в силах побороть действия снотворного.
        «Который час? - он отстегнул ремни, рывком сел и взлетел к потолку. Держась за скобы на переборке, осторожно спустился вниз и взглянул на часы, - Черт знает что! Проспал!» Прошло тридцать шесть часов с тех пор, как Притчард отослал его в каюту. Проспал вахту! Позор! Нечего сказать, хорошо начинается его служба на ноль шестнадцатом!
        Он нагнулся, натянул ботинки с магнитными подошвами и, волоча ноги, с видом провинившегося мальчишки поплелся в рубку.
        Чета американцев, расстегнув ремни, дремала в креслах. Юные эксперты снова сражались в бойк, оглашая кабину веселым хохотом. Марсианка, морщась от стука магнитных костей, сосала тюбик с ананасным кремом.
        Стюардесса порхала между креслами, убирая остатки завтрака.
        Климов открыл дверь рубки.
        - Простите, Притчард. Я знаю, что это свинство, которому нет оправдания.
        - Бросьте, Климов. Я рад, что вы хорошо выспались. Корабль на курсе. Можете дремать здесь, в кресле, а я прилягу. Когда вас сменить?
        - Когда угодно. Я, кажется, выспался на всю жизнь.
        - Хорошо, - первый пилот взглянул на часы, - я, пожалуй, тоже приму таблетку.

* * *
        Нет ничего более спокойного, чем вахта в свободном полете. Климов откинулся в кресле и закрыл глаза, прислушиваясь к монотонному пощелкиванию курсографа. Ну вот, он снова в космосе. Теперь, вероятно, надолго. Пилотов, назначенных из резерва, редко снимают после первого рейса. Во всяком случае, несколько рейсов ему обеспечено, а там…
        Два взрыва один за другим рванули корпус корабля. Погас свет. В темноте Климов нащупал кнопку аварийного освещения, и рубка осветилась скупым светом маленькой лампочки, укрепленной над пультом.
        Во внезапно наступившей тишине стук часового механизма курсографа казался ударами набата. На плавной кривой курса виднелся крохотный всплеск. От него кривая чуть заметно отклонялась влево. Этого было достаточно, чтобы корабль пролетел мимо цели на расстоянии миллионов километров. Нужно немедленно исправить курс. Две-три вспышки из бортовых дюз, и тонкая кривая на бумажной ленте вновь ляжет посередине красной черты, вычисленной со скрупулезной точностью электронными машинами на Земле. Он нажал педаль маневрового двигателя левого борта… Тишина…
        Магнитные подошвы больше не притягивались полом, и он двигался по проходу нелепыми скачками, провожаемый встревоженными взглядами пассажиров.
        Между дверью, ведущей в тамбур, и комингсом переборки лежал иней. Климов прижался ухом к изоляции двери и услышал тонкий свист. Там, за дверью, была чудовищная пустота, именуемая космосом. Он взглянул на шток автоматического клапана, установленного на трубе, подающей воздух из регенерационной станции в кабину. Клапан закрыт. Это могло означать только одно: разрыв трубопровода.
        - Что-нибудь серьезное, кеп? - спросил американец.
        - Нет. Микрометеорит пробил обшивку и повредил проводку. Через два часа все будет исправлено. Вот только обед, вероятно, немного запоздает.
        Еще бы! Ведь все запасы продовольствия находились там, за этой дверью.
        «Два часа, - он бросил взгляд на анероид. - Давление в кабине на пять миллиметров ниже нормального. Через два часа они начнут задыхаться, если только запас кислорода в аварийных баллонах…»
        - Два часа, и все будет в порядке, - повторил он, направляясь в кабину.
        - Притчард! - Первый пилот спал, раскинув руки. Тяжелое дыхание вырывалось из полуоткрытого рта. - Притчард!
        Он тер ему уши, хлопал по щекам, массировал грудную клетку.
        - Проснитесь, Притчард!
        Тщетно. Сейчас действие снотворного могла парализовать только инъекция энцекардола.
        - Рита!
        В дверь просунулось бледное, как гипсовая маска, лицо стюардессы.
        - Аптечка у вас?
        - Она в тамбуре, сейчас принесу.
        - Не нужно.
        - Я думаю…
        - Идите на место! Я буду в рубке. Включите поглотители углекислоты. Кислород расходуйте очень экономно. Никого не подпускайте к двери, ведущей в тамбур.
        - Хорошо.
        «Ну, решайся, пилот!»
        Собственно говоря, решать было нечего. Кислорода в баллонах оставалось примерно на четыре часа. Нужно либо, задраив дверь из кабины в рубку, выбраться наружу через аварийный люк и попытаться проникнуть в кормовой отсек, либо… Двадцать шесть пассажиров.
        Скафандр в шкафу. Немного великоват, но ничего не поделаешь. Он закинул руку за спину, чтобы защелкнуть карабин шлема, и почувствовал режущую боль в левой половине груди. Не нужно делать резких движений. Теперь укрепить на груди кислородный баллон и пристегнуть к поясу трос. Не забыть маневровый пистолет. Проклятье! Ни троса, ни пистолета на месте не оказалось. Очевидно, все снаряжение для вылазок в космос хранилось в кормовом отсеке. Ладно, выбора нет. Он проверил герметичность шлема и начал отвинчивать стопор аварийного люка.
        Стремительный шквал прижимает тело к полуоткрытому люку. Со взрывом лопнули лампочки плафонов. Черная пластмасса пультов быстро покрывалась толстым слоем инея.
        Он бросил взгляд на дверь, ведущую в кабину, и распахнул люк…
        За свою долгую жизнь космонавта Климову не раз приходилось покидать кабину в полете, и всегда при этом он испытывал ни с чем не сравнимое ощущение величия космоса. Однако сейчас ему было не до высоких эмоций. Тонкий плотный слой льда осел на петлях, не давая закрыть люк. Упершись ногами в обшивку, он изо всех сил тянул его на себя.
        - Сволочь! - Неожиданно крышка поддалась, и, кувыркаясь через голову, Климов начал стремительно удаляться от корабля. Он вытянул руки и ноги. Вращение немного замедлилось, но черный провал бездны между ним и ноль шестнадцатым неуклонно увеличивался.
        «Люк!! Никто не знает, что люк открыт. Даже если Притчард проснется до того, как в кабине кончится кислород… Стоит только распахнуть дверь…»
        В отчаянии он барахтался в пустоте, сжимался в комок и рывком расправлял беспомощное тело.
        «Если бы был маневровый пистолет… Болван! Что толку думать о том, чего нет… Кислород!»
        Он перевел рычажок обогрева баллона в крайнее положение и, выждав подходящий момент, резко открыл вентиль продувания.
        «Стоп!.. Еще раз… Стоп!»
        Все ближе громада корабля, все меньше давление кислорода в баллоне.
        «Довольно! - Протянутые пальцы почти касаются спасительного леера.
        - Неужели мимо?! Последний раз! Есть!»
        Сейчас он цепкой хваткой держит металлический прут. Крышка люка совсем рядом. Он накладывает стопор и, сжав от напряжения зубы, затягивает что есть силы маховик. Только бы хватило кислорода!
        Медленно перебирая руками, Климов движется вдоль корабля. Ага! Вот она, зияющая дыра с рваными краями! С трудом он протискивает туловище внутрь. Так и есть! Взорвались эти чертовы ящики в тамбуре. Он нагибается и в свете шлемового фонарика различает дыру размером в кулак в трубопроводе, подводящем регенерированный воздух в кабину. Края ее затянуты льдом. Сноп белых снежинок фонтаном вздымается вверх. Слава богу! Регенерационная станция работает. Он подходит к двери, ведущей в машинный отсек, и кладет на нее руку. Чуть ощутимая вибрация от работающих компрессоров похожа на биение сердца.
        Нужно торопиться. И так слишком много драгоценного воздуха выброшено в космос. Сначала - пластырь на трубу, затем заняться кабелем. Заплату на обшивку - после…
        - Витя! - Ружена уже сняла халат. Костюм из мягкой серой ткани плотно облегал ее стройную фигуру. - Пойдем, милый! Ноль шестнадцатый на Марс уже улетел. Теперь до утра ничего не будет. Мы еще успеем на автобус. Посмотри, на кого ты похож! Пошли! Примешь ванну, выпьешь чаю с малиной. Завтра я выходная, проваляешься весь день в постели.
        «Ну, решайся, пилот!»
        - Нет, - сказал он, скользнув взглядом по расписанию рейсов, - я буду ночевать в общежитии. Завтра в семь утра нужно быть здесь к отлету маршрутного на Луну. Ведь я в резерве, мало ли что может случиться.
        Лентяй
        У антропоида было фасеточное, панорамное зрение. Рустан Ишимбаев видел сквозь веки, прикрытые дисками обратной связи, уходящую вдаль галерею и две стены с розовыми пористыми наростами.
        Высота галереи то увеличивалась, то уменьшалась, и нужно было все время регулировать длину ног антропоида, чтобы его руки, вооруженные фрезами, находясь на уровне плеч, срезали примерно полметра породы на своде.
        Тучи голубой пыли окутывали голову антропоида, и Рустану казалось, что эта пыль забирается в его, Рустана, легкие, покрывает глазные яблоки, щекочет ноздри.
        Он втянул носом воздух и неожиданно чихнул. Луч прожектора, укрепленного на голове антропоида, метнулся кверху и пошел вниз.
        «Обезьяна чертова!» - подумал Рустан.
        Он снял с глаз диски, перевел рычажок пульта на программное управление, включил экран и отвел кверху колпак. Стало легче. Теперь он видел галерею в обычной перспективе.
        От кабины пульта до антропоида было около пятидесяти метров. Рустан взглянул на часы. До конца вахты оставалось два часа, а норма выполнена меньше чем на десять процентов. Двадцать пять кубометров породы ради нескольких голубых крупинок!
        Он откинулся на спинку кресла и повернул верньер увеличения. Два сортировщика проворно откатывали бульдозерами кучи пыли из-под ног антропоида, проталкивали ее через грохоты и рассыпали ровным слоем по полу.
        Рустан сфокусировал экран на ящики, расположенные неподалеку от пульта. Один из них до половины был заполнен костями - побочный продукт, добыча биологов, второй - пуст.
        Сплюнув, Рустан витиевато выругался. Вот так всегда! Другим попадаются участки, где за день можно взять по двести, триста граммов, а у него - одна пустая порода да эти дурацкие кости не то птиц, не то кошек.
        Он снова перевел экран на антропоида. Клубы пыли больше не скрывали прозрачный шар, наполненный густой мутной жидкостью. Размеренно шагая вперед, антропоид резал фрезами пустоту.
        Рустан поспешно натянул на голову колпак и повел рычажок на телеуправление.
        «Стой!»
        Шар вспыхнул ярким светом и погас. Антропоид остановился.
        Рустан вздохнул и укрепил на глазах диски…
        Теперь галерея описывала полукруг, и ему все время приходилось держать поле зрения антропоида точно посередине прохода. Несколько раз он терял направление, и фрезы врезались в толщу стены. Тогда перед глазами Рустана все начинало дрожать. Корпус антропоида вибрировал от перегрузки.
        Руслану не раз приходилось слышать о сильфии, но видел он ее впервые. Она выскочила из бокового прохода со скоростью экспресса. Метровое золотистое яйцо на шести волосатых ногах-тумбах. Еще мгновение, и перед его глазами мелькнула оскаленная пасть на длинной змееподобной шее.
        Рустан метнулся назад в кресло. Непростительная оплошность для водителя антропоидов. Он эго сразу понял, почувствовав сокрушительный удар в затылок, переданный по каналу телекинетической связи: повторив его движение, антропоид стукнулся головой о стену.
        Вместо четкого изображения перед глазами Рустана двигались размытые серые контуры. Он снял диски и включил экран. Слава богу, с его глазами ничего не случилось, но антропоид, по-видимому, потерял ориентировку. Он бесцельно вертелся на месте, махая руками. Сильфия исчезла. Сортировщики кружили возле ног антропоида. Не получая от него команд, они ничего не могли делать.
        Рустан перевел ручку телекинетической связи на максимальное усиление.
        «Стой!»
        Серая фигура на экране продолжала кружиться.
        «Стой, тебе говорят!»
        Антропоид остановился, вытянув руки по швам. Сортировщики тоже прекратили свой бег.
        «Выключи фрезы!»
        Экран не давал возможности определить, выполнено ли это распоряжение.
        «Иди сюда!»
        Антропоид повернулся лицом к экрану и, наваливаясь на стены, пошел к кабине.
        «Стоп! Повернись!»
        Так и есть! На затылке большая вмятина. Под придавленной оболочкой в жидкости клубятся искры.
        Рустан вздохнул и снял трубку телефона:
        - Алло, ремонтная?! Говорит седьмой участок. Пришлите монтера.
        - Что у вас, седьмой? - спросил недовольный женский голос.
        - Барахлит антропоид.
        - Выражайтесь точнее. Что с ним?
        - Повреждена голова. Нарушена ориентировка, нет обратной связи на видеодисках.
        - Так… Надеюсь, все?
        - А вам что, мало?
        - Послушайте, седьмой, я вам не подружка, чтобы шуточки шутить! Как это вас угораздило?
        - Да так… - Рустан замялся. - Кусок породы.
        - Зазевались?
        - Послушай, девочка, - голос Ишимбаева прерывался от злости, - разве тебе мама не говорила, что совать нос в чужие дела неприлично? Твое дело принять заказ, а причины будут выяснять взрослые дяди, те, кто поумнее.
        Бац! Ту-ту-ту.
        - Дура! - он вытер пот со лба. - Что же теперь делать? Нужно в диспетчерскую… Рустан снова набрал номер.
        - Слушает дежурный диспетчер.
        - Говорит Ишимбаев с седьмого участка.
        - А, Ишимбаев, как у вас дела? Задание выполните?
        - Не знаю. У меня антропоид вышел из строя.
        - Монтера вызвали?
        - Да нет. Звонил в ремонтную. Там сидит какая-то… грубит, вешает трубку.
        - Подождите у телефона.
        Рустан услышал щелчок переключателя, положил трубку на пульт и закрыл глаза.
        «Господи! - подумал он. Схлопотал себе работенку, болван!»
        Из трубки до него доносились обрывки фраз:
        - …все равно я никому не позволю…
        - …вы не на танцульке. Вернетесь на Землю, капризничайте как хотите, а тут график…
        - …пусть не хамит!
        - …Даю вам два часа срока…
        - …такое повреждение…
        - …возьмите в главной кладовой.
        - …нельзя в зоне…
        - …Делайте в мастерской… Да, это приказ… Алло, Ишимбаев!
        Рустан открыл глаза и взял трубку.
        - Я Ишимбаев.
        - Ваш антропоид ходит?
        - Ходит… Плохо ходит.
        - Гоните его в ремонтную.
        - У меня нет обратной связи.
        - Ничего, дойдет. У вас карта выработки есть?
        - Есть.
        - Вот гоните его по главной штольне до круговой галереи, а там его возьмет на себя ремонтная. На какой волне вы работаете?
        - Пси тридцать шесть.
        - Хорошо, я им сообщу: пси тридцать шесть. Сколько кубометров вы сегодня дали?
        - Примерно двадцать пять.
        Диспетчер свистнул.
        - Что же это вы?!
        Рустан покраснел.
        - Да вот… все время барахлил антропоид.
        - Так… а какая добыча?
        «Пошел бы ты…» - подумал Ишимбаев. Ему совсем не нравился этот разговор. Похоже, вдобавок ко всему сегодня еще придется писать объяснительную.
        - Не знаю, - соврал он, - еще не успел проверить… Кажется, очень мало… почти ничего.
        - Послушайте, Ишимбаев, - в голосе диспетчера появились нотки, заставившие Рустана сжать изо всех сил трубку, - ваш участок портит нам все показатели…
        - Ладно, - перебил Рустан, - я все это уже слышал. Лучше обеспечьте ремонт. Не могу же я голыми руками. Вот придет антропоид, нажму, отработаю. - Черт знает что! Рустан сам не понимал, как у него вырвалась эта фраза. Меньше всего ему хотелось сегодня возвращаться на вахту. Однако отступать было поздно.
        - Хорошо, Ишимбаев, - голос в трубке потеплел, - через два часа ваш антропоид будет готов, я уже распорядился. Надеюсь, сегодня вы дадите триста кубометров, договорились?
        - Ладно. - Ишимбаев положил трубку.

* * *
        «Подними правую руку!»
        Изображение на экране оставалось неподвижным.
        Ишимбаев переключил контур излучателя.
        «Подними правую руку!»
        Команда была выполнена, но поднятая рука болталась, как тряпка на ветру.
        «Опусти! Два шага вперед!»
        Антропоид пошатнулся и сделал два неуверенных шага. Телекинетический излучатель работал с недопустимой перегрузкой. Внутри колпака было жарко, как в печке. Рустан отвел его вверх и положил на колени схему штолен.
        Ага! Вот она, главная галерея. Ну и лабиринтик! А ведь разведано не более десяти процентов верх него яруса. После той истории спускаться в нижние галереи запрещено даже геологам. Бр-рр! Не чего сказать, райская планетка! Один пейзажик чего стоит!
        На поверхности Рустану пришлось быть всего один раз, по дороге с космодрома, но и этого было вполне достаточно, чтобы навсегда отбить охоту бывать там. Черт с ним, уж лучше проторчать еще год здесь, не видя дневного света.
        Он опять опустил на голову колпак.
        «Идти прямо до первой галереи, повернуть направо, идти до кольцевого прохода, остановиться ждать команды! Это твоя программа, иди!»
        Антропоид потоптался на месте и, помедлив не много, двинулся вперед. Сортировщики тронулись за ним.
        Дошли до поворота.
        «Направо!» - скомандовал Рустан.
        Антропоид послушно повернул. Наблюдать за ним дальше без обратной связи было невозможно. Ишимбаев выключил установку.
        «Ох, и денек выдался! - Он сжал руками голову. - Будь оно все неладно!»
        Ему хотелось спать, но ложиться на два часа не имело смысла.
        «Дурак, - подумал он, - напросился сам на сверхурочные! Мало тебе было!»
        «Однако не торчать же здесь два часа». - От встал с кресла, потянулся и вышел в ход сообщения.
        Диаметр трубы был меньше человеческого роста, и ему приходилось идти, согнувшись в три погибели, преодолевая мощный встречный поток воздуха, насыщенного приторным запахом аммиака.
        «Ну и запашок! - подумал он, зажав ноздри и дыша ртом через платок, смоченный поглотителем. - Уже год, как собираются сделать настоящие ходы сообщения. Видно, руки не доходят, только и думают об этом поганом веноцете. Подумаешь, эликсир бессмертия!»
        Прямо перед ним была дверь пульта пятого участка. Он нажал стопор и вошел. Здесь по крайней мере хоть меньше воняло аммиаком. Каждая кабина имела очистительную установку.
        Душанов стоял во весь рост, с глазами, прикрытыми дисками. Телекинетический колпак - где-то на затылке, руки вытянуты вперед, как будто в них фрезы.
        Он обернулся на шум открываемой двери и снял диски.
        - А, это ты!
        - Я. Можно, я у тебя посижу немного?
        - Садись. - Он переключил пульт на программное управление. - Ты чего ходишь?
        - Авария.
        - Что-нибудь серьезное?
        - Часа на два. А ты сколько сегодня сделал?
        - Семьсот кубометров.
        - Врешь!
        - Чего мне врать? - Душанов включил экран и показал ящик, наполненный до половины шариками веноцета.
        У Рустана глаза полезли на лоб.
        - Сколько тут?
        - Да с полкило будет.
        - Везет тебе!
        - Работать надо. Участки у всех одинаковые.
        - Значит, способностей нет, - вздохнул Рустан.
        - Глупости! С телекинетическими способностями никто не рождается. Их развивать нужно.
        Рустан встал с кресла.
        - Я это уже слышал. На курсах.
        - Ну ладно, - Душанов взглянул на экран, - горизонт понижается, пора переходить на обратную связь. Ты уж меня извини.
        - Извиняю. Только скажи: тебе правда эта работа доставляет удовольствие?
        - Доставляет.
        - А почему?
        - Как тебе сказать? - Душанов надел на глаза диски. - Я еще в детстве мечтал о том, чтобы одна моя мысль управляла машиной. Понимаешь, когда ты вот тут, в кресле, а весь твой опыт, воля, знания - там, в антропоиде.
        - А я - нет.
        - Что нет?
        - Не мечтал.
        - А о чем ты мечтал?
        - Да ни о чем. А сейчас мечтаю, чтобы выспаться.
        - Лентяй ты, Рустан.
        - Может, и лентяй, - сказал Ишимбаев.

* * *
        Маленькая узкая комнатка была полна звуков. Справа раздавался храп, над кроватью орал репродуктор, слева доносились приглушенные голоса.
        Рустан снял ботинки, выключил радио и лег на кровать.
        - Искать нужно в нижних горизонтах, - произнес баритон слева, - оттуда идет мощное пси-излучение.
        - Но, говорят, там эти… как их… сильфии, - отозвался женский голос.
        «Наверно, это парочка геофизиков, - подумал Рустан, - те, что прилетели позавчера» Он их видел в кафе. У мужчины была густая шевелюра и мясистый нос. Женщина носила брюки и черную размахайку. Волосы до плеч.
        - Ерунда! - авторитетно сказал баритон. - С нашими средствами поражения…
        «Дубина! - подумал Рустан. - Густопсовый дурак! Показать бы тебе сильфию!»
        - Ты не жалеешь, что сюда прилетела?
        - Нет, с чего-то ведь нужно было начинать. Только пахнет тут почему-то преотвратно.
        - Аммиак. Атмосфера планеты содержит много аммиака, а очистка воздуха не на высоте. Ведь настоящее освоение планеты еще не начато.
        «Не на высоте! - Рустан захлебнулся от злости, вспоминая ходы сообщения. - Вот поживешь тут, увидишь, какая это высота!»
        - А мне кажется, что еще воняет кошками.
        - Это меркаптан. Им пропитывают костюмы, когда выходят в зону. Сильфии боятся запаха меркаптана.
        - А ты уже все тут знаешь.
        Раздался звук поцелуя. Рустан чертыхнулся и включил радио.
        «…основа телекинетического управления состоит в абсолютно идентичной настройке длины волны пси-поля управляемого объекта и управляющее субъекта. Максимальный эффект управления достигается при полном психическом переключении на выполняемую объектом работу. Водитель антропоида должен не просто отдавать команды, но и, пользуясь средствами обратной связи, мысленно воплотить себя в антропоиде…»
        Рустан пощупал затылок Он уже хорошо знал, что такое воплощение при помощи обратной связи.
        «…Учитывая, что напряженность пси-поля падает пропорционально квадрату расстояния, следует регулировать контур усиления в зависимости от интенсивности рецепторного восприятия…»
        Ишимбаев выдернул штепсель из розетки.
        - Разгадка терапевтической активности веноцета практически решает проблему долголетия, - урчал баритон слева. - Я лично являюсь сторонником биологической теории происхождения, хотя утверждение о том, что веноцет - это окаменевшие личинки насекомых…
        - О господи, и тут веноцет! - Он взглянул на часы, натянул ботинки и поплелся в кафе. В его распоряжении оставалось около часа.

* * *
        В кафе еще никого не было, если не считать Граве. Он, как всегда, сидел за столиком около стойки.
        «Счастливчик, - подумал Рустан, - два месяца на больничном!»
        - Садись. - Граве придвинул ему стул.
        - Чего бы пожевать? - Рустан раскрыл меню.
        - Можешь не смотреть, - сказала буфетчица, - сосисочный фарш и кофе, больше ничего нет.
        - Н-да, здорово кормите.
        - Ты что, заболел? - спросил Граве.
        - Нет, перерыв для ремонта.
        - Завтра обещали подкинуть мяса, - сказала буфетчица. - На Новый год руководящий хочет сделать котлеты с макаронами.
        - Неплохо бы! - облизнулся Граве.
        - И еще по рюмке спирта на брата.
        - По рюмке! - хмыкнул Рустан.
        - Если не нравится, можешь не пить, - сказала буфетчица, - охотники всегда найдутся.
        Рустан молча жевал фарш.
        Граве макал галету в кофе и откусывал маленькие кусочки.
        - Ну, как выработка? - спросил он.
        Рустан махнул рукой.
        - Ну ее в болото! Осточертело мне все до тошноты!
        - Романтик! - презрительно сказала буфетчица. - Я их здесь за четыре года повидала, этих романтиков. Начитались фантастики, а тут, как увидят сильфию, по месяцу ходят с выпученными глазами. Ты чего ждал, когда вербовался?
        - Не знал же я…
        - Ах, не знал?! Теперь будешь знать! И чего им только нужно? Сиди в мягком кресле да командуй четыре часа в сутки. Постоял бы на моем месте за стойкой. А то - телекинетика! Подумаешь, работа! Я тоже с удовольствием кормила бы вас телекинетически.
        - Ничего, привыкнет, - сказал Граве.
        - Пойми, Граве, - Рустан с трудом подбирал слова, - вот говорят, я лентяй. Может быть, и лентяй, не знаю. Только… не по душе мне эта работа… Я ведь старый шахтер. Мне приходилось и отбойным молотком и даже кайлом… но ведь это… совсем другое дело.
        - Чудак! - сказал Граве. - Тебе что, приятней махать кайлом, чем водить антропоид?
        - Приятней. Там настоящая работа и устаешь как-то по-человечески, а тут форменный… - он осекся, бросив взгляд на буфетчицу.
        - Нужно тренироваться, - сказал Граве. - Когда освоишься, поймешь, что за машиной тебе с твоим кайлом не угнаться.
        - Может быть, но ведь кайлом я чувствую породу. Она же разная, порода - здесь твердая, а там мягкая. Работаешь, а сам соображаешь, где рубить, а где сама отвалится. - Рустан вздохнул, взглянул на часы.
        - Ладно, хватит трепать языком. Налей мне кофе.
        Оставалось двадцать минут. Если бы кто-нибудь знал, как ему не хотелось идти на вахту!

* * *
        За два часа температура внутри кабины упала ниже нуля.
        Рустан включил отопление и набрал номер ремонтной.
        - Да? - на этот раз голос был мужской.
        - Я Ишимбаев с седьмого участка. Как там мой дружок?
        - Какой дружок?
        - Ну, антропоид. Диспетчер приказал…
        - Ах, это вы, Ишимбаев?! Я уже пишу на вас докладную. Безобразие!
        - Погодите, не орите в трубку. Мне сказали, что меньше двух часов…
        - Я спрашиваю, где ваш антропоид?
        - Как где? У вас. Вы должны были принять его на кольцевой галерее. Волна пси тридцать шесть.
        - Мы обшарили на этой волне половину галереи. Нет там вашего антропоида.
        - Нет?.. Подождите, я выясню. - Рустан положил трубку.
        Дело принимало совсем скверный оборот. За такие вещи по головке не погладят. Ведь если разобраться, он не должен был уходить из кабины, не получив подтверждения от ремонтной. Антропоид с нарушенной ориентацией мог забрести куда угодно, даже провалиться в одну из вертикальных скважин, и тогда…
        Лоб Ишимбаева покрылся каплями пота.
        «Ух!» Он представил себе полчища потревоженных сильфий, атакующих верхний ярус. Говорят, так уже было. Мчащаяся лавина сметала на своем пути стальные переборки бараков, ломала ходы сообщения, и если бы не лазеры…
        Рустан рванул вниз телекинетический колпак…
        Он выжал все, что мог дать усилитель обратной связи, так, что видеодиски обжигали веки, но глаза ничего не различали, кроме радужных кругов, вращающихся в темноте.
        Оставалось последнее средство.
        Рустан открыл колпак, вырвал балластное сопротивление второго контура и закоротил провода. Теперь ко всем его прегрешениям еще добавилось нарушение параграфа двенадцатого Правил телекинетического управления.
        Он невольно вскрикнул, когда его век коснулся горячий металл. Запахло паленым. И все же, срывая с обожженных век диски, он на мгновение увидел перед собой в горизонтальном развороте координатора кусок обвалившейся породы с характерными следами фрез.
        Антропоид лежал где-то во втором ярусе, очевидно придавленный рухнувшим сводом.

* * *
        На выход в зону нужно было брать специальное разрешение, но за этот день Ишимбаев совершил уже столько подвигов, что еще одно нарушение Устава, по существу, ничего не меняло.
        Он натянул маску, надел пояс с аккумуляторами, включил фонарь и взял стоящий в углу отбойный молоток.
        «Меркаптан!»
        Маленький флакон с омерзительно пахнущей жидкостью, отравлявшей воздух в кабине. Несколько дней назад, завтракая, он, помнится, отпихнул его ногой в угол.
        Став на четвереньки, Рустан обшарил каждый сантиметр пола.
        Флакон исчез. Как будто его никогда и не было.
        Выходить без защитного запаха в зону было рискованно, но для того чтобы просить меркаптан на соседнем участке, пришлось бы…
        Рустан махнул рукой и сорвал пломбу с бронированной двери.
        …Все это выглядело совсем иначе, чем на экране. Розовые наросты на мерцающих голубых стенках шевелили тысячами маленьких лепестков. Рустан ткнул пальцем в один из них и отдернул руку. Палец свело судорогой.
        Он вскинул молоток на плечо и зашагал вдоль галереи.
        Ноги выше щиколоток уходили в мягкий грунт, просеянный сортировщиками.
        Рустан поравнялся с ящиками, куда сортировщики складывали добытые трофеи.
        В одном из них - беспорядочно наваленные кости. Рядом - почти полностью сохранившийся скелет странного существа с выгнутым дугой спинным хребтом, треугольным черепом и длинными десятипалыми конечностями.
        «Интересно, что они тут жрали?» - подумал Рустан.
        Во втором ящике, в углу, он нашел один-единственный шарик веноцета - вся добыча за сегодняшний день.
        Дойдя до поперечной галереи, Рустан вспомнил сильфию и пожалел, что нет меркаптана.
        - Волосатая гадина! - громко сказал он, чтобы подбодрить себя - Вошь вонючая!
        «Адина, - повторило эхо искаженные маской слова, - ошь… ючая!»
        Здесь кончались следы работы его антропоида. Идти по твердому грунту стало легче.
        Сначала он увидел сортировщиков, беспорядочно метавшихся по галерее.
        Руки антропоида с включенными фрезами торчали из-под придавившей его глыбы. Судя по всему, потеряв ориентацию, он пытался пробиться сквозь стену галереи.
        Глыба была слишком тяжела, чтобы сдвинуть руками. Ишимбаев подключил провода молотка к поясу с аккумуляторами и, определив на глаз направление слоев, расколол ее на две части.
        «Выключи фрезы, вставай!»
        По-видимому, рассказы о водителях, умеющих командовать антропоидами без телекинетического усилителя, были, мягко выражаясь, преувеличением.
        «Вставай!» - Он присел на корточки, подхватил антропоида под мышки и, крякнув от натуги, поставил на ноги.
        Антропоид развернулся на месте и с вытянутыми на высоте плеч руками пошел на Ишимбаева.
        «Повернись кругом!»
        Вращающиеся с грозным воем фрезы приблизились к лицу Рустана. Он присел. Антропоид тоже согнул ноги в коленях. Рустан еле успел отскочить.
        «Выключи фрезы, болван!»
        Чуть уловимые следы пси-излучения влекли искалеченный мозг антропоида к его водителю.
        Рустан побежал…
        Притаясь за углом поперечной галереи, он прислушивался к неторопливому, мерному стуку стальных подошв.
        Дойдя до поворота, антропоид на мгновение остановился, как бы к чему-то прислушиваясь, и решительно повернул налево. Сортировщики послушно плелись сзади.
        Смертоносные фрезы были вновь нацелены в грудь Ишимбаева.
        Ширина коридора не превышала одного метра, и шагавший вразвалку антропоид задевал плечами за стены, поднимая клубы голубоватой пыли.
        «Стой, тебе говорят!»
        Яркий свет приближающегося прожектора слепил глаза…
        Рустан бежал, чувствуя сквозь поглотитель маски невыносимое зловоние. Галерея начала описывать полукруг, круто спускаясь вниз.
        Это была западня. Там, в первом ярусе, среди зарослей белых колючек таилось нечто более страшное, чем фрезы обезумевшего антропоида.

* * *
        Ответвляющийся вправо узкий проход походил на трещину в породе. Неизвестно, вел ли он куда-нибудь, но выбора не было.
        Теперь только оставалось ждать, как поведет себя дальше антропоид. Проход был для него слишком узок…
        Стальное подобие человека топталось у входа, стараясь поймать Рустана в луч прожектора.
        «Худо, - подумал Рустан, прикрыв глаза от слепящего света, - совсем худо получается, нужно уходить!»
        Фрезы антропоида врезались в стены, расширяя проход. Сортировщики, уловив привычный сигнал, принялись откатывать грунт.
        «Все, каюк!» Дальше можно было двигаться только ползком.
        Скрежет фрез неумолимо приближался.
        - Стой, чертово отродье! - Дрожа от ярости, он двинулся навстречу антропоиду.
        Поток нестерпимо яркого света бил по обожженным векам, резал воспаленные глаза.
        - Врешь, ублюдок!
        В пучке прожектора перед Рустаном черной тенью возник кусок нависшей породы.
        - Врешь! - Он прикинул расстояние от антропоида и поднял отбойный молоток…
        Сейчас все решали секунды. Нужно было обрушить многотонную громаду в тот момент, когда прозрачный колпак окажется под ней.
        Фрезы легко врезались в породу, срезая ровные толстые пласты. Антропоид продвигался вперед с точностью часового механизма. У машины было одно неоспоримое преимущество: она не знала усталости.
        - Врешь, тут головой работать нужно!..
        Последним, что осталось в памяти Рустана, были горящие зеленым светом фасеточные глаза и дрогнувший свод над головой.
        Рустан очнулся и застонал. От удара по темени все кружилось перед глазами. Он поднес руку к голове. Под пальцами был большой мягкий отек.
        Он встал на четвереньки и пополз туда, где под рухнувшим пластом, в свете фонаря, поблескивала нелепо дергавшаяся ступня антропоида.
        Между обломками породы и сводом было достаточно пространства, чтобы ползком выбраться в галерею.
        Рустан выпрямился. Там, впереди, голубоватым светом мерцали стены лабиринта.
        «Ну и лежи тут, - подумал он, взбираясь наверх, - а я пойду».
        Рустан последний раз взглянул вниз, и неожиданно вид шевелящейся ноги вызвал у него жалость.
        - Ну, чего дрыгаешь, дурак? - сказал он, соскакивая обратно. - Ладно, не брошу!
        Напряжение в аккумуляторах село, и нужно было тщательно выбирать направление слоев, по которым колоть пласт.
        - Видишь, брат, в нашем деле голова требуется, а ты только дрыгать и можешь.
        Он с трудом ворочал огромные куски породы.
        - Это что? - сказал он, пыхтя от натуги. - Это разве обвал? Вот у нас в шахте один раз… - Сейчас руки антропоида были свободны. Рустан с опаской поглядел на фрезы. Они не вращались. Очевидно, их заклинило.
        - Ну, вставай!
        Он поднял антропоида, но тот был совсем плох. Шарнирные ноги все время выплясывали какой-то танец.
        - Перепугался ты, что ли?
        Рустан прислонил антропоида к стене и принялся за расчистку прохода. Места было совсем мало, приходилось оттаскивать самые большие куски назад.
        От усталости у него тряслись руки.
        - Эх, как неладно получилось! - Хрупкие панцири сортировщиков были раздавлены в лепешку. Рустан отпихнул их ногой.
        - Пошли! - Он обнял антропоида за плечи и, подталкивая, повел вперед…

* * *
        - Вот, получайте свое добро!
        Антропоид шлепнулся на пол. Он лежал лицом вниз, по-прежнему дергая ногами.
        Мастер ремонтной нагнулся и выключил у него блок питания.
        - Где вы его так?! - спросил он, осматривая изуродованный колпак с наполовину вытекшей жидкостью.
        - Нашел в главной галерее. Сам себя завалил. Безобразие! Не могли его вовремя принять! Зачем вас только тут держат!
        - Да… - Мастер вскрыл покореженную заднюю панель. - Дней на десять работы, раньше не управимся.
        - Дней на десять? - переспросил Рустан, - Ну что ж, доложите диспетчеру, - добавил он, радостно ухмыльнувшись.
        Десяти суток было вполне достаточно, чтобы договориться с Землей о замене Рустана Ишимбаева и его возвращении на шахту.
        ДОНОМАГА
        От автора
        Математики предпочитают исследовать переменные величины при приближении их к пределу. Ими же был придуман метод доказательства ad absurdum. У литературы совсем иные задачи, чем у науки, однако современная фантастика вправе использовать подобные методы.
        Некоторые буржуазные социологи надеются, что успехи науки и техники избавят капиталистическое общество от разрушающих его противоречий. Тотальная автоматизация рассматривается ими как средство от всех бед.
        Там, где нельзя поставить опыт, и писатель и ученый прибегают к мысленному эксперименту.
        Дономага - вымышленная страна, но она сохраняет все черты капиталистического государства. Некоторые из этих черт мною намеренно гипертрофированы: гротеск - это ведь тоже частное значение переменной, близкое к пределу.
        Социолога интересует общество как таковое, писателя - люди в этом обществе.
        Я написал рассказы о людях Дономаги, конфликте между человеком и наукой в той социальной системе, где наука неизбежно начинает служить целям порабощения.
        У каждого жанра - свои возможности.
        Новелла не может дать того, что дает роман. Зато она кажется мне эмоционально более насыщенной. Может быть, эти соображения послужат оправданием автору, предлагающему вниманию читателя вместо большого полотна разрозненные фрагменты.
        Итак, Дономага - вымышленная страна, я ее создал. А уничтожила она себя сама, хотя я дал ей все, к чему она стремилась.
        Тревожных симптомов нет
        1
        - Не нравятся мне его почки, - сказал Крепс.
        Леруа взглянул на экран.
        - Почки как почки. Бывают хуже. Впрочем, кажется, регенерированные. Что с ними делали прошлый раз?
        - Сейчас проверю - Крепс набрал шифр на диске автомата.
        Леруа откинулся на спинку кресла и что-то пробормотал сквозь зубы.
        - Что вы сказали? - переспросил Крепс.
        - Шесть часов. Пора снимать наркоз.
        - А что будем делать с почками?
        - Вы получили информацию?
        - Получил. Вот она. Полное восстановление лоханок.
        - Дайте сюда.
        Крепс знал манеру шефа не торопиться с ответом и терпеливо ждал.
        Леруа отложил пленку в сторону и недовольно поморщился:
        - Придется регенерировать. Заодно задайте программу на генетическое исправление.
        - Вы думаете, что…
        - Безусловно. Иначе за пятьдесят лет они не пришли бы в такое состояние.
        Крепс сел за перфоратор. Леруа молчал, постукивая карандашом о край стола.
        - Температура в ванне повысилась на три десятых градуса, - сказала сестра.
        - Дайте глубокое охлаждение до… - Леруа запнулся. - Подождите немного… Ну, что у вас с программой, Крепс?
        - Контрольный вариант в машине. Сходимость девяносто три процента.
        - Ладно, рискнем. Глубокое охлаждение на двадцать минут. Вы поняли меня? На двадцать минут глубокое охлаждение. Градиент - полградуса в минуту.
        - Поняла, - ответила сестра.
        - Не люблю я возиться с наследственностью, - сказал Леруа. - Никогда не знаешь толком, чем все это кончится.
        Крепс повернулся к шефу:
        - А по-моему, вообще все это мерзко. Особенно инверсия памяти. Вот бы никогда не согласился.
        - А вам никто и не предложит.
        - Еще бы! Создали касту бессмертных, вот и танцуете перед ними на задних лапках.
        Леруа устало закрыл глаза.
        - Вы для меня загадка, Крепс. Порою я вас просто боюсь.
        - Что же во мне такого страшного?
        - Ограниченность.
        - Благодарю вас…
        - Минус шесть, - сказала сестра.
        - Достаточно. Переключайте на регенерацию.
        Фиолетовые блики вспыхнули на потолке операционного зала.
        - Обратную связь подайте на матрицу контрольного варианта программы.
        - Хорошо, - ответил Крепс.
        - Наследственное предрасположение, - пробормотал Леруа. - Не люблю я возиться с такими вещами.
        - Я тоже, - сказал Крепс. - Вообще все это мне не по нутру. Кому это нужно?
        - Скажите, Крепс, вам знаком такой термин, как борьба за существование?
        - Знаком. Учил в детстве.
        - Это совсем не то, что я имел в виду, - перебил Леруа. - Я говорю о борьбе за существование целого биологического вида, именуемого Хомо Сапиенс.
        - И для этого нужно реставрировать монстров столетней давности?
        - До чего же вы все-таки тупы, Крепс! Сколько вам лет?
        - Тридцать.
        - А сколько лет вы работаете физиологом?
        - Пять.
        - А до этого?
        Крепс пожал плечами.
        - Вы же знаете не хуже меня.
        - Учились?
        - Учился.
        - Итак, двадцать пять лет - насмарку. Но ведь вам, для того чтобы что-то собой представлять, нужно к тому же стать математиком, кибернетиком, биохимиком, биофизиком, короче говоря, пройти еще четыре университетских курса. Прикиньте-ка, сколько вам тогда будет лет. А сколько времени понадобится на приобретение того, что скромно именуется опытом, а по существу представляет собой проверенную жизнью способность к настоящему научному мышлению?
        Лицо Крепса покрылось красными пятнами.
        - Так вы считаете…
        - Я ничего не считаю. Как помощник вы меня вполне устраиваете, но помощник сам по себе ничего не стоит. В науке нужны руководители, исполнители всегда найдутся. Обстановочка-то усложняется. Чем дальше, тем больше проблем, проблем остреньких, не терпящих отлагательства, проблем, от которых, может быть, зависит само существование рода человеческого. А жизнь не ждет. Она все время подстегивает: работай, работай, с каждым годом работай все больше, все интенсивнее, все продуктивнее, иначе застой, иначе деградация, а деградация - это смерть.
        - Боитесь проиграть соревнование? - спросил Крепс.
        Насмешливая улыбка чуть тронула тонкие губы Леруа:
        - Неужели вы думаете, Крепс, что меня волнует, какая из социальных систем восторжествует в этом мире? Я знаю себе цену. Ее заплатит каждый, у кого я соглашусь работать.
        - Ученый-ландскнехт?
        - А почему бы и нет? И, как всякий честный наемник, я верен знаменам, под которыми сражаюсь.
        - Тогда и говорите о судьбе Дономаги, а не всего человечества. Вы ведь знаете, что за пределами Дономаги ваш метод не находит сторонников. И признайтесь заодно, что…
        - Довольно, Крепс! Я не хочу выслушивать заношенные сентенции. Лучше скажите, почему, когда мы восстанавливаем человеку сердечную мышцу, регенерируем печень, омолаживаем организм, все в восторге: это человечно, это гуманно, это величайшая победа разума над силами природы! Но стоит нам забраться чуточку поглубже, как типчики вроде вас поднимают визг: ах! ученому инверсировали память, ах! кощунственные операции, ах!.. Не забывайте, что наши опыты стоят уйму денег. Мы должны выпускать отсюда по-настоящему работоспособных ученых, а не омоложенных старичков, выживших из ума.
        - Ладно, - сказал Крепс, - может быть, вы и правы. Не так страшен черт…
        - Особенно когда можно дать ему мозг ангела, - усмехнулся Леруа.
        Раздался звонок таймера.
        - Двадцать минут, - бесстрастно сказала сестра.
        Крепс подошел к машине:
        - На матрице контрольной программы нули.
        - Отлично! Отключайте генераторы. Подъем температуры - градус в минуту. Пора снимать наркоз.
        2
        Приятно холодит тело регенерационный раствор, тихо поют трансформаторы, горячо пульсирует кровь, пахнет озоном, мягко льется матовый свет ламп.
        Окружающий мир властно вторгается в просыпающееся тело - великолепный, привычный и вечно новый мир.
        Кларенс поднял голову. Две черные фигуры в длинных, до пят, антисептических халатах стояли, склонившись над ванной.
        - Ну, как дела, Кларенс? - спросил Леруа.
        Кларенс потянулся.
        - Восхитительно! Как будто снова родился на свет.
        - Так оно и есть, - пробормотал Крепс.
        Леруа улыбнулся:
        - Не терпится попрыгать?
        - Черт знает какой прилив сил! Готов горы ворочать.
        - Успеете, - лицо Леруа стало серьезным. - А сейчас - под душ и на инверсию.

* * *
        Кто сказал, что здоровый человек не чувствует своего тела? Ерунда! Нет большего наслаждения, чем ощущать биение собственного сердца, трепет диафрагмы, ласковое прикосновение воздуха к трахеям при каждом вдохе. Вот так каждой клеточкой молодой упругой кожи отражать удары бьющей из душа воды и слегка пофыркивать, как мотор, работающий на холостом ходу, мотор, в котором огромный неиспользованный резерв мощности. Черт побери, до чего это здорово! Все-таки за пятьдесят лет техника сделала невероятный рывок. Разве можно сравнить прошлую регенерацию с этой? Тогда в общем его просто подлатали, а сейчас… Ух, как хорошо! То, что сделали с Эльзой, - просто чудо. Только зря она отказалась от инверсии. Женщины всегда живут прошлым, хранят воспоминания, как сувениры. Для чего тащить с собой этот ненужный балласт? Вся жизнь в будущем. Каста бессмертных, неплохо придумано! Интересно, что будет после инверсии? Откровенно говоря, последнее время мозг уже работал неважно, ни одной статьи за этот год. Сто лет - не шутка. Ничего, теперь они убедятся, на что еще способен старина Кларенс. Отличная мысль - явиться к
Эльзе в день семидесятипятилетия свадьбы обновленным не только физически, но и духовно…
        - Хватит, Кларенс. Леруа вас ждет в кабинете инверсии, одевайтесь!
        - Крепс протянул Кларенсу толстый мохнатый халат.
        3
        Вперед-назад, вперед-назад пульсирует ток в колебательном контуре, задан ритм, задан ритм, задан ритм…
        Поток электронов срывается с поверхности раскаленной нити и мчится в вакууме, разогнанный электрическим полем. Стоп! На сетку подан отрицательный потенциал. Невообразимо малый промежуток времени, и вновь рвется к аноду нетерпеливый рой. Задан ритм, рождающий в кристалле кварца недоступные уху звуковые колебания, в десятки раз тоньше комариного писка.
        Немые волны ультразвука бегут по серебряной проволочке, и металлический клещ впивается в кожу, проходит сквозь черепную коробку. Дальше, дальше, в святая святых, в величайшее чудо природы, именуемое мозгом.
        Вот она - таинственная серая масса, зеркало мира, вместилище горя и радости, надежд и разочарований, взлетов и падений, гениальных прозрений и ошибок.
        Лежащий в кресле человек глядит в окно. Зеркальные стекла отражают экран с гигантским изображением его мозга. Он видит светящиеся трассы микроскопических электродов и руки Леруа на пульте. Спокойные, уверенные руки ученого. Дальше, дальше, приказывают эти руки, еще пять миллиметров. Осторожно! Здесь сосуд, лучше его обойти!
        У Кларенса затекла нога. Он делает движение, чтобы изменить позу.
        - Спокойно, Кларенс! - голос Леруа приглушен. - Еще несколько минут постарайтесь не двигаться. Надеюсь, вы не испытываете никаких неприятных ощущений?
        - Нет. - Какие же ощущения, когда он знает, что она совершенно лишена чувствительности, эта серая масса, анализатор всех видов боли.
        - Сейчас мы начнем - говорит Леруа. - Последний электрод.
        Теперь начинается главное. Двести электродов подключены к решающему устройству. Отныне человек и машина составляют единое целое.
        - Напряжение! - приказывает Леруа. - Ложитесь, Кларенс, как вам удобнее.
        Инверсия памяти. Для этого машина должна обшарить все закоулки человеческого мозга, развернуть бесконечной чередой рой воспоминаний, осмыслить подсознательное и решить, что убрать навсегда, а что оставить. Очистка кладовых от старого хлама.
        Вспыхивает зеленая лампа на пульте. Ток подан на мозговую кору.
        …МАЛЕНЬКИЙ МАЛЬЧИК РАСТЕРЯННО СТОИТ ПЕРЕД РАЗБИТОЙ БАНКОЙ ВАРЕНЬЯ. КОРИЧНЕВАЯ ГУСТАЯ ЖИДКОСТЬ РАСТЕКАЕТСЯ ПО КОВРУ…
        Стоп! Сейчас комплекс ощущений будет разложен на составляющие и сверен с программой. Что там такое? Страх, растерянность, первое представление о бренности окружающего мира. Убрать. Чуть слышно щелкает реле. В мозг подан импульс тока, и нервное возбуждение перестает циркулировать на этом участке. Увеличена емкость памяти для более важных вещей.
        ВАТАГА ШКОЛЬНИКОВ ВЫБЕГАЕТ НА УЛИЦУ. ОНИ О ЧЕМ-ТО ШЕПЧУТСЯ. В ЦЕНТРЕ - ВЕРЗИЛА С РЫЖЕЙ НЕЧЕСАНОЙ КОПНОЙ ВОЛОС И ТОРЧАЩИМИ УШАМИ. КАК ТРУДНО ДЕЛАТЬ ВИД, ЧТО СОВСЕМ НЕ БОИШЬСЯ ЭТОГО СБРОДА! НОГИ КАЖУТСЯ СДЕЛАННЫМИ ИЗ ВАТЫ. ТОШНОТА, ПОДСТУПАЮЩАЯ К ГОРЛУ. ХОЧЕТСЯ БЕЖАТЬ. ОНИ ВСЕ БЛИЖЕ. ЗЛОВЕЩЕЕ МОЛЧАНИЕ И ОСКАЛЕННАЯ РОЖА С ОТТОПЫРЕННЫМИ УШАМИ. ОСТАЛОСЬ ДВА ШАГА. ВЕРЗИЛА НАНОСИТ УДАР…
        Убрать! Щелк, щелк, щелк.
        БЕРЕГ РЕКИ, ТАНЦУЮЩИЕ ПОПЛАВКИ НА ВОДЕ. ЧЕРНАЯ ТЕНЬ. НОГА В СТОПТАННОМ БАШМАКЕ. СБРОШЕННЫЕ УДОЧКИ, ПЛЫВУЩИЕ ПО ТЕЧЕНИЮ. КРАСНЫЙ ТУМАН ПЕРЕД ГЛАЗАМИ. УДАР КУЛАКОМ В НЕНАВИСТНУЮ ХАРЮ, ВТОРОЙ, ТРЕТИЙ. ПОВЕРЖЕННЫЙ, ХНЫКАЮЩИЙ ВРАГ, РАЗМАЗЫВАЮЩИЙ КРОВЬ ПО ЛИЦУ…
        Миллисекунды на анализ. Оставить: уверенность в своих силах, радость победы нужны ученому не меньше, чем боксеру на ринге.
        …ОТБЛЕСК ОГНЯ НА ВЕРХУШКАХ ЕЛЕЙ. РАЗГОРЯЧЕННЫЕ ВИНОМ И МОЛОДОСТЬЮ ЛИЦА. СНОП ИСКР ВЫЛЕТАЕТ ИЗ КОСТРА, КОГДА В НЕГО ПОДБРАСЫВАЮТ СУЧЬЯ. ТРЕСК ОГНЯ И ПЕСНЯ: «ЗВЕЗДА ЛЮБВИ НА НЕБОСКЛОНЕ». ЛИЦО ЭЛЬЗЫ. «ПОЙДЕМТЕ, КЛАРЕНС. МНЕ ХОЧЕТСЯ ТИШИНЫ». ШЕЛЕСТ СУХИХ ЛИСТЬЕВ ПОД НОГАМИ. БЕЛОЕ ПЛАТЬЕ НА ФОНЕ СТВОЛА. «МОЖЕТ БЫТЬ, ВЫ ВСЕ-ТАКИ РЕШИТЕСЬ ПОЦЕЛОВАТЬ МЕНЯ, КЛАРЕНС?» ГОРЬКИЙ ЗАПАХ МХА НА РАССВЕТЕ. ЗАВТРАК В МАЛЕНЬКОМ ЗАГОРОДНОМ РЕСТОРАНЧИКЕ. ГОРЯЧЕЕ МОЛОКО С ХРУСТЯЩИМИ ХЛЕБЦАМИ. «ТЕПЕРЬ ЭТО УЖЕ НАВСЕГДА, ПРАВДА, МИЛЫЙ?»
        Вспыхивают и гаснут лампочки на пульте. Любовь к женщине - это хорошо. Возбуждает воображение. Остальное убрать. Слишком много нервных связей занимает вся эта ерунда. Щелк, щелк. Все ужато до размера фотографии в семейном альбоме: БЕЛОЕ ПЛАТЬЕ НА ФОНЕ СТВОЛА. «МОЖЕТ БЫТЬ, ВЫ ВСЕ-ТАКИ РЕШИТЕСЬ ПОЦЕЛОВАТЬ МЕНЯ, КЛАРЕНС?»
        Невидимый луч мечется по ячейкам электронного коммутатора, обнюхивает все тайники человеческой души. Что там еще? Подать напряжение на тридцать вторую пару электродов. Оставить, убрать, оставить, убрать, убрать, убрать, щелк, щелк, щелк.
        …ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ. ЧЕРНЫЙ КОСТЮМ, ТЩАТЕЛЬНО ОТГЛАЖЕННЫЙ ЭЛЬЗОЙ. УПРЯТАННАЯ ТРЕВОГА В ГОЛУБЫХ ГЛАЗАХ, «НИ ПУХА НИ ПЕРА, ДОРОГОЙ». АМФИТЕАТР АУДИТОРИИ. ВНИМАТЕЛЬНЫЕ НАСМЕШЛИВЫЕ ЛИЦА СТУДЕНТОВ. ХРИПЛЫЙ, ЧУТЬ СРЫВАЮЩИЙСЯ ГОЛОС ВНАЧАЛЕ. ВВЕДЕНИЕ В ТЕОРИЮ ФУНКЦИЙ КОМПЛЕКСНОГО ПЕРЕМЕННОГО. РАСКРЫТЫЙ РОТ ЮНОШИ В ПЕРВОМ РЯДУ. ПОСТЕПЕННО СТИХАЮЩИЙ ГУЛ. СТУК МЕЛА О ДОСКУ. РАДОСТНАЯ УВЕРЕННОСТЬ, ЧТО ЛЕКЦИЯ ПРОХОДИТ ХОРОШО. АПЛОДИСМЕНТЫ, ПОЗДРАВЛЕНИЯ КОЛЛЕГ. КАК ДАВНО ЭТО БЫЛО! СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ НАЗАД. ДВАДЦАТОГО СЕНТЯБРЯ…
        Щелк, щелк. Оставлены только дата и краткий конспект лекции.
        Дальше, дальше.
        «…ПОСМОТРИ: ЭТО НАШ СЫН. ПРАВДА, ОН ПОХОЖ НА ТЕБЯ?» БУКЕТ РОЗ У ИЗГОЛОВЬЯ КРОВАТИ. ОН ПОКУПАЛ ЭТИ РОЗЫ В МАГАЗИНЕ У МОСТА. БЕЛОКУРАЯ ПРОДАВЩИЦА САМА ЕМУ ИХ ОТОБРАЛА. «ЖЕНЩИНЫ ЛЮБЯТ ХОРОШИЕ ЦВЕТЫ, Я УВЕРЕНА, ЧТО ОНИ ЕЙ ПОНРАВЯТСЯ».
        Щелк, щелк. Долой ненужные воспоминания, загружающие память. Мозг математика должен быть свободен от сентиментальной ерунды.
        …ПРОНЗИТЕЛЬНЫЙ, ЗВЕРИНЫЙ КРИК ЭЛЬЗЫ. СОЧУВСТВЕННЫЕ ТЕЛЕГРАММЫ, ТЕЛЕФОННЫЕ ЗВОНКИ, ТОЛПА РЕПОРТЕРОВ НА ЛЕСТНИЦЕ. «ВЕСЬ МИР ГОРДИТСЯ ПОДВИГОМ ВАШЕГО СЫНА». НА ПЕРВЫХ ПОЛОСАХ ГАЗЕТ - ОБРАМЛЕННАЯ ЧЕРНОЙ КАЙМОЙ ФОТОГРАФИЯ ЮНОШИ В МЕШКОВАТОМ КОМБИНЕЗОНЕ У ТРАПА РАКЕТЫ. ПРИТИХШАЯ ТОЛПА В ЦЕРКВИ. СУХОПАРАЯ ФИГУРА СВЯЩЕННИКА. «ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ПОКОРИТЕЛЯМ КОСМОСА»…
        Вспыхивают и гаснут лампочки на пульте. Мчатся заряды в линиях задержки памяти, до предела загружены блоки логических цепей. Вновь и вновь сличается полученный результат с программой, и снова - логический анализ.
        - Ну, что там случилось? - Взгляд Леруа обращен к пульту. Кажется, машина не может сделать выбор.
        - Наконец-то, слава богу! - Леруа облегченно вздыхает, услышав привычный щелчок реле. - Завтра, Крепс, проверьте по магнитной записи, что они там напутали с программой.
        Щелк, щелк, щелк. «ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ПОКОРИТЕЛЯМ КОСМОСА».
        Щелк. Еще одна ячейка памяти свободна.
        Миллионы анализов в минуту. События и даты, лица знакомых, прочитанные книги, обрывки кинофильмов, вкусы и привычки, физические константы, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы.
        Все это нужно привести в порядок, рассортировав ненужное исключить.
        Щелк, щелк. Мозг математика должен обладать огромной профессиональной памятью. Нужно обеспечить необходимую емкость по крайней мере на пятьдесят лет. Кто знает, что там впереди? Долой весь балласт! Щелк, щелк.
        Танцуют кривые на экранах осциллографов. Леруа не совсем доволен. Кажется, придется на этом кончить, мозг утомлен.
        - Довольно! - командует он Крепсу. - Вызовите санитаров, пусть забирают его в палату.
        Крепс нажимает звонок. Пока санитары возятся с бесчувственным телом, он выключает установку.
        - Все?
        - Все, - отвечает Леруа. - Я устал, как господь бог на шестой день творения. Нужно немного развлечься. Давайте, Крепс, махнем в какое-нибудь кабаре. Вам тоже не повредит небольшая встряска после такой работы.
        4
        Раз, два, три. Левой, левой. Раз, два, три. Отличная вещь ходьба! Вдох, пауза, выдох, пауза. Тук, тук, тук, левое предсердие, правый желудочек, правое предсердие, левый желудочек. Раз, два, три. Левой, левой.
        Легким размашистым шагом Кларенс идет по улице. Он смотрит на часы. Сейчас, как было условленно, в университет. Ненадолго, только на доклад Леви. А затем - домой, к Эльзе. Вдох, пауза, выдох, пауза. Какое разнообразие запахов, оттенков, форм. Обновленный мозг жадно впитывает окружающий мир. Горячая кровь пульсирует в артериях, разбегается по лабиринту сосудов и вновь возвращается на круги свои. Тук, тук, тук. Малый круг, большой круг, правое предсердие, левый желудочек, левое предсердие, правый желудочек, тук, тук, тук. Вдох, пауза, выдох, пауза.
        Стоп! Кларенс поражен. На зеленом фоне листвы багровые лепестки, источающие небывалый аромат. Он опускается на колени и, как зверь, обнюхивает куст.
        В глазах идущей навстречу девушки - насмешка и невольное восхищение. Он очень красив, этот человек, стоящий на коленях перед цветами.
        - Вы что-нибудь потеряли? - спрашивает она, улыбаясь.
        - Нет, я просто хочу запомнить запах. Вы не знаете, как называются эти… - Проклятье! Он забыл название. - Эти… растения?
        - Цветы, - поправляет она. - Обыкновенные красные розы. Неужели вы никогда их не видели?
        - Нет, не приходилось. Спасибо. Теперь я запомню: красные розы.
        Он поднимается на ноги и, осторожно коснувшись пальцами лепестков, идет дальше.
        Раз, два, три. Левой, левой.
        Девушка с удивлением глядит ему вслед. Чудак, а жаль. Пожалуй, он мог бы быть немного полюбезнее.
        «Розы, красные розы», - повторяет он на ходу…
        Кларенс распахивает дверь аудитории. Сегодня здесь - семинар. Похожий на строгого мопса Леви стоит у доски, исписанной уравнениями. Он оборачивается и машет Кларенсу рукой, в которой зажат мел. Все взоры обращены к Кларенсу. В дверях толпятся студенты. Они пришли сюда, конечно, не из-за Леви. Герой дня - Кларенс, представитель касты бессмертных.
        - Прошу извинить за опоздание, - говорит он, садясь на свое место.
        - Пожалуйста, продолжайте.
        Быстрым взглядом он окидывает доску. Так, так. Кажется, старик взялся за доказательство теоремы Лангрена. Занятно.
        Леви переходит ко второй доске.
        Кларенс не замечает устремленных на него глаз. Он что-то прикидывает в уме. Сейчас он напряжен, как скаковая лошадь перед стартом.
        «Есть! Впрочем, подождать, не торопиться, проверить еще раз. Так, отлично!»
        - Довольно!
        Леви недоуменно оборачивается:
        - Вы что-то сказали, Кларенс?
        На губах Кларенса ослепительная, беспощадная улыбка.
        - Я сказал: довольно. Во втором члене - нераскрытая неопределенность. При решении в частных производных ваше уравнение превращается в тождество.
        Он подходит к доске, небрежно стирает все написанное Леви, выписывает несколько строчек и размашисто подчеркивает результат.
        Лицо Леви становится похожим на печеное яблоко, которое поздно вынули из духовки. Несколько минут он смотрит на доску.
        - Спасибо, Кларенс… Я подумаю, что здесь можно сделать.
        Сейчас Кларенс нанесет решающий удар. Настороженная тишина в аудитории.
        - Самое лучшее, что вы можете сделать, это не браться за работу, которая вам не под силу.
        Нокаут.
        …Он снова идет по улице. Раз, два, три; левой, левой; вдох, пауза, выдох, пауза. ПОВЕРЖЕННЫЙ, ХНЫКАЮЩИЙ ВРАГ, РАЗМАЗЫВАЮЩИЙ КРОВЬ ПО ЛИЦУ. ПЕЧЕНОЕ ЯБЛОКО, КОТОРОЕ СЛИШКОМ ПОЗДНО ВЫНУЛИ ИЗ ДУХОВКИ. Уверенность в своих силах и радость победы нужны ученому не меньше, чем боксеру на ринге.
        Раз, два, три; вдох, пауза, выдох, пауза; раз, два, три; левой, левой.
        5
        - Олаф!
        В дверях - сияющая, блистательная Эльза. До чего она хороша - юная Афродита, рожденная в растворе регенерационной ванны.
        БЕЛОЕ ПЛАТЬЕ НА ФОНЕ СТВОЛА. «МОЖЕТ БЫТЬ, ВЫ ВСЕ-ТАКИ РЕШИТЕСЬ ПОЦЕЛОВАТЬ МЕНЯ, КЛАРЕНС?»
        - Здравствуй, дорогая. - Это совсем не такой поцелуй, каким обычно обмениваются супруги в день бриллиантовой свадьбы.
        - А ну, покажись. Ты великолепно выглядишь. Не пришлось бы мне нанимать телохранителей, чтобы защищать тебя от студенток.
        - Чепуха! Имея такую жену…
        - Пусти, ты мне растреплешь прическу.
        Он идет по комнатам, перебирает книги в шкафу, рассматривает безделушки на Эльзином столике, с любопытством оглядывает мебель, стены. Все это так привычно и вместе с тем так незнакомо. Как будто видел когда-то во сне.
        - Новое увлечение? - спрашивает он, глядя на фотографию юноши в мешковатом комбинезоне, стоящего у трапа ракеты.
        В глазах Эльзы ужас.
        - Олаф! Что ты говоришь?!
        Кларенс пожимает плечами:
        - Я не из тех, кто ревнует жен к их знакомым, но посуди сама… манера вешать над кроватью фотографии своих кавалеров может кому угодно показаться странной. И почему ты так на меня глядишь?
        - Потому что… потому что это Генри… наш сын… Боже! Неужели ты ничего не помнишь?!
        - Я все великолепно помню, но у нас никогда не было детей. Если ты хочешь, чтобы фотография все-таки красовалась здесь, то можно придумать что-нибудь более остроумное.
        - О господи!!
        - Не надо, милая. - Кларенс склонился над рыдающей женой. - Ладно, пусть висит, если тебе это нравится.
        - Уйди! Ради бога, уйди, Олаф. Дай мне побыть одной, очень тебя прошу, уйди!
        - Хорошо. Я буду в кабинете. Когда ты успокоишься, позови меня…
        …СОБЫТИЯ И ДАТЫ, ЯЙЦА ЗНАКОМЫХ, ПРОЧИТАННЫЕ КНИГИ, ОБРЫВКИ КИНОФИЛЬМОВ, ФИЗИЧЕСКИЕ КОНСТАНТЫ, ТЕНЗОРЫ, ОПЕРАТОРЫ, ФОРМУЛЫ, ФОРМУЛЫ, ФОРМУЛЫ. БЕЛОЕ ПЛАТЬЕ НА ФОНЕ СТВОЛА. «МОЖЕТ БЫТЬ, ВЫ ВСЕ-ТАКИ РЕШИТЕСЬ ПОЦЕЛОВАТЬ МЕНЯ, КЛАРЕНС?» КРАСНЫЕ РОЗЫ, ТЕОРЕМА ЛАНГРЕНА, ПЕЧЕНОЕ ЯБЛОКО, КОТОРОЕ СЛИШКОМ ПОЗДНО ВЫНУЛИ ИЗ ДУХОВКИ, РАДОСТЬ ПОБЕДЫ… Нет, он решительно не понимает, что это взбрело в голову Эльзе…

* * *
        Празднично накрытый стол. Рядом с бутылкой старого вина - свадебный пирог. Два голубка из крема держат в клювах цифру «75».
        - Посмотри, что я приготовила. Этому вину тоже семьдесят пять лет.
        Слава богу, кажется, Эльза успокоилась. Но почему семьдесят пять?
        - Очень мило, хотя и не вполне точно. Мне не семьдесят пять лет, а сто, да и тебе, насколько я помню, тоже.
        Опять этот странный, встревоженный взгляд. Он отрезает большой кусок пирога и наливает в бокалы вино.
        - За бессмертие!
        Они чокаются.
        - Мне бы хотелось, - говорит Кларенс, пережевывая пирог, - чтобы ты в этом году обязательно прошла инверсию. У тебя перегружен мозг. Поэтому ты выдумываешь несуществовавшие события, путаешь даты, излишне нервозна. Хочешь, я завтра позвоню Леруа? Это такая пустяковая операция.
        - Олаф, - глаза Эльзы умоляют, ждут, приказывают, - сегодня двадцать третье августа, неужели ты не помнишь, что произошло семьдесят пять лет назад в этот день?
        …СОБЫТИЯ И ДАТЫ, ЯЙЦА ЗНАКОМЫХ, ТЕНЗОРЫ, ОПЕРАТОРЫ, ФОРМУЛЫ, ФОРМУЛЫ, ФОРМУЛЫ…
        - Двадцать третьего августа? Кажется, в этот день я сдал последний экзамен. Ну, конечно! Экзамен у Элгарта, три вопроса, первый…
        - Перестань!!!
        Эльза выбегает из комнаты, прижав платок к глазам.
        «Да… - Кларенс налил себе еще вина. - Бедная Эльза! Во что бы то ни стало нужно завтра повезти ее к Леруа».
        Когда Кларенс вошел в спальню, Эльза уже была в постели.
        - Успокойся, дорогая. Право, из-за всего этого не стоило плакать, - он обнял вздрагивающие плечи жены.
        - Ох, Олаф! Что они с тобой сделали?! Ты весь какой-то чужой, не настоящий! Зачем ты на это согласился?! Ты ведь все, все забыл!
        - Ты просто переутомилась. Не нужно было отказываться от инверсии. У тебя перегружен мозг, ведь сто лет - это не шутка.
        - Я тебя боюсь такого…
        «…МОЖЕТ БЫТЬ, ВЫ ВСЕ-ТАКИ РЕШИТЕСЬ ПОЦЕЛОВАТЬ МЕНЯ, КЛАРЕНС?»
        6
        Зловещее дыхание беды отравляло запах роз, путало стройные ряды уравнений. Беда входила в сон, неслышно ступая мягкими лапами. Она была где-то совсем близко. Не открывая глаз, Кларенс положил руку на плечо жены.
        - Эльза!
        Он пытался открыть ее застывшие веки, отогреть своим дыханием безжизненное лицо статуи, вырвать из окостеневших пальцев маленький флакон.
        - Эльза!!
        Никто не может пробудить к жизни камень.
        Кларенс рванул трубку телефона…

* * *
        - Отравление морфием, - сказал врач, надевая пальто. - Смерть наступила около трех часов назад. Свидетельство я положил на телефонную книгу. Вон оно, на столике. Там же я записал телефон похоронного бюро. В полицию я сообщу сам. Факт самоубийства не вызывает сомнений. Думаю, они не будут вас беспокоить.
        - Эльза! - он стоял на коленях у кровати, гладя ладонью холодный белый лоб. - Прости меня, Эльза! Боже, каким я был кретином! Продать душу! За что? Стать вычислительной машиной, чтобы иметь возможность высмеять этого болвана Леви!.. ПЕЧЕНОЕ ЯБЛОКО, КОТОРОЕ СЛИШКОМ ПОЗДНО ВЫНУЛИ ИЗ ДУХОВКИ. РАДОСТЬ ПОБЕДЫ, ТЕОРЕМА ЛАНГРЕНА, ТЕНЗОРЫ, ОПЕРАТОРЫ, ФОРМУЛЫ, ФОРМУЛЫ, ФОРМУЛЫ… Этого болвана…
        Кларенс сел на кровать, протянул руку и взял со столика белый листок.
        В двенадцать часов зазвонил телефон. Кларенс снял трубку.
        - Слушаю.
        Он все еще сидел на кровати, у телефонного столика.
        - Алло, Кларенс! Говорит Леруа. Как вы провели ночь?
        - Как провел ночь? - рассеянно переспросил Кларенс, вертя в руке свидетельство о смерти, исписанное на обороте математическими символами. - Отлично провел ночь.
        - Самочувствие?
        - Великолепное! - Ровные строчки уравнений, не уместившихся на свидетельстве, покрывали листы «для записей», вырванные из телефонной книги. Несколько перечеркнутых и смятых листов валялось на одеяле и на подушке, рядом с головой покойной. - Послушайте, Леруа, позвоните мне через два часа, я сейчас очень занят. Мне, кажется, удалось найти доказательство теоремы Лангрена.
        - Желаю успеха!
        Леруа усмехнулся и положил трубку.
        - Ну как? - спросил Крепс.
        - Все в порядке. Операция удалась на славу. Тревожных симптомов нет.
        Предварительные изыскания
        - Послушайте, Ронг. Я не могу пожаловаться на отсутствие выдержки, но, честное слово, у меня иногда появляется желание стукнуть вас чем-нибудь тяжелым по башке.
        Дани Ронг пожал плечами.
        - Не думайте, что мне самому вся эта история доставляет удовольствие, но я ничего не могу поделать, если контрольная серия опытов…
        - А какого черта вам понадобилось ставить эту контрольную серию?!
        - Вы же знаете, что методика, которой мы пользовались вначале…
        - Не будьте болваном, Ронг!
        Торп Кирби поднялся со стула и зашагал по комнате.
        - Неужели вы так ничего и не поняли? - Сейчас в голосе Кирби был сладчайший мед. - Ваша работа носит сугубо теоретический характер. Никто, во всяком случае в течение ближайших лет, никаких практических выводов из нее делать не будет. У нас вполне хватит времени, ну, скажем, через два года, отдельно опубликовать результаты контрольной серии и, так сказать, уточнить теорию.
        - Не уточнить, а опровергнуть.
        - О господи! Ну, хорошо, опровергнуть, но только не сейчас. Ведь после той шумихи, которую мы подняли…
        - Мы?
        - Ну, пусть я. Но поймите, наконец, что, кроме вашего дурацкого самолюбия, есть еще интересы фирмы.
        - Это не самолюбие.
        - А что?
        - Честность.
        - Честность! - фыркнул Кирби. - Поверьте моему опыту. Вы, вероятно, слышали о препарате Тервалсан. Так известно ли вам…
        Ронг закрыл глаза, приготовившись выслушать одну из сногсшибательных историй, в которой находчивость Торпа Кирби, его умение разбивать козни врагов, его эрудиция и ум должны были служить примером стаду овец, опекаемому все тем же Торном Кирби.
        «Откуда этот апломб? - думал Ронг, прислушиваясь к рокочущему баритону шефа. - Ведь он ни черта не смыслит. Краснобай и пустомеля!»
        - …Надеюсь, я вас убедил?
        - Безусловно. И если вы рискнете опубликовать результаты работ без контрольной серии, я всегда найду способ…
        - Ох, как мне хочется сказать вам несколько теплых слов! Но что толку, если вы даже не обижаетесь?! Первый раз вижу такую толстокожую…
        - Вас удивляет, почему я не реагирую на ваши грубости?
        - Ну?
        - Видите ли, Кирби, - тихо сказал Ронг, - часто каждый из нас руководствуется в своих поступках каким-то примером. Мое отношение к вам во многом определяется случаем, который мне довелось наблюдать в детстве. Это было в зоологическом саду. У клетки с обезьянами стоял старый человек и кидал через прутья конфеты. Вероятно, он делал это с самыми лучшими намерениями. Однако когда запас конфет в его карманах кончился, обезьяны пришли в ярость. Они сгрудились у решетки и, прежде чем старик успел опомниться, оплевали его с ног до головы.
        - Ну и что?
        - Он рассмеялся и пошел прочь. Вот тогда я понял, что настоящий человек не может обидеться на оплевавшую его обезьяну. Ведь это всего-навсего обезьяна.
        - Отличная история! - усмехнулся Кирби. - Мне больше всего в ней понравилось, что он все-таки ушел оплеванный. Пример поучительный. Смотрите, Ронг, как бы…
        - Все понятно, Кирби. Теперь скажите, сколько времени вы сможете еще терпеть мое присутствие? Дело в том, что мне хочется закончить последнюю серию опытов, а для этого потребуется по меньшей мере…
        - О, не будем мелочны! Я не тороплюсь и готов ждать хоть до завтрашнего утра.
        - Ясно.
        - Послушайте, Дан, - в голосе Кирби вновь появились задушевные нотки, - не думайте только, ради бога, что это результат какой-то личной неприязни. Я вас очень высоко ценю как ученого, но вы сами понимаете…
        - Понимаю.
        - Я знаю, как трудно сейчас в Дономаге найти приличную работу биохимику. Вот телефон и адрес. Они прекрасно платят, и работа, кажется, вполне самостоятельная. С нашей стороны можете рассчитывать на самые лучшие рекомендации.
        - Еще бы.
        - Кстати, надеюсь, вы не забыли, что при поступлении сюда вы дали подписку о неразглашении?..
        - Нет, не забыл.
        - Отлично! Желаю успеха! Если у вас появится желание как-нибудь зайти ко мне домой вечерком поболтать, просто так, по-дружески, буду очень рад.
        - Спасибо.

* * *
        - Доктор Ронг?
        - Да.
        - Господин Латиани вас ждет. Сейчас я ему доложу.
        Ронг оглядел приемную. Ничего не скажешь, дело, видно, поставлено на широкую ногу. Во всяком случае, денег на обстановку не жалеют. Видно…
        - Пожалуйста!
        Ступая по мягкому ковру, он прошел в предупредительно распахнутую дверь. Навстречу ему поднялся из-за стола высокий лысый человек с матово-бледным лицом.
        - Очень приятно, доктор Ронг! Садитесь, пожалуйста.
        Ронг сел.
        - Итак, если я правильно понял доктора Кирби, вы бы не возражали против перехода на работу к нам?
        - Вы правильно поняли доктора Кирби, но я вначале хотел бы выяснить характер работы.
        - Разумеется. Если вы ничего не имеете против, мы об этом поговорим немного позже, а пока я позволю себе задать вам несколько вопросов.
        - Слушаю.
        - Ваша работа у доктора Кирби. Не вызван ли ваш уход тем, что результаты вашей деятельности не оправдали первоначальных надежд?
        - Да.
        - Не была ли сама идея…
        Ронг поморщился.
        - Простите, но я связан подпиской, и мне бы не хотелось…
        - Помилуй бог! Меня вовсе не интересуют секреты фирмы. Я просто хотел узнать, не была ли сама идея несколько преждевременной при нынешнем уровне науки… Ну, скажем, слегка фантастической?
        - Первоначальные предположения не оправдались. Поэтому, если вам нравится, можете считать их фантастическими.
        - Отлично! Второй вопрос: употребляете ли вы спиртные напитки?
        «Странная манера знакомиться с будущими сотрудниками», - подумал Ронг.
        - Обета трезвости я не давал, - резко ответил он, - но на работе не пью. Пусть вас это не тревожит.
        - Ни в коем случае, ни в коем случае! - казалось, Латиани был в восторге. - Ничего так не возбуждает воображения, как рюмка коньяку. Не правда ли? Поверьте, нас это совершенно не смущает. Может быть, наркотики?..
        - Извините, - сказал, поднимаясь, Ронг, - но думаю, что разговор в этом тоне…
        Латиани вскочил.
        - Да что вы, дорогой доктор Ронг? Я не хотел вас обидеть. Просто ученые, работающие у нас над Проблемой, пользуются полной свободой в своих поступках, и мы не только не запрещаем им прибегать в служебное время к алкоголю и наркотикам, но даже поощряем…
        - Что поощряете?
        - Все, что способствует активизации воображения.
        Это было похоже на весьма неуклюжую мистификацию.
        - Послушайте, господин Латиани, - сказал Ронг, - может быть, вы вначале познакомите меня с сущностью Проблемы, а потом будет видно, стоит ли нам говорить о деталях.
        Латиани усмехнулся.
        - Я бы охотно это сделал, уважаемый доктор Ронг, но ни я, ни ученые, работающие здесь, не имеют ни малейшего понятия, в чем эта Проблема заключается.
        - То есть как это не имеют?
        - Очень просто. Проблема зашифрована в программе машины. Вы выдаете идеи, машина их анализирует. То, что непригодно, - отбрасывается, то, что может быть впоследствии использовано, - запоминается.
        - Для чего это нужно?
        - Видите ли, какого бы совершенства ни достигла машина, ей всегда будет не хватать основного - воображения. Поэтому там, где речь идет о поисках новых идей, машина беспомощна. Она не может выйти за пределы логики.
        - И вы хотите…
        - Использовать в машине человеческое воображение. Оно никогда не теряет своей ценности. Даже бред шизофреника слагается из вполне конкретных представлений, сколь фантастичным ни было бы их сочетание. Вы меня понимаете?
        - Квант мысли, - усмехнулся Ронг. - И таким способом вы хотите решить сложную биохимическую проблему?
        - Я разве сказал, что она биохимическая?
        - Простите, но в таком случае зачем же…
        - Мы пригласили вас?
        - Вот именно.
        - О, у нас работают ученые всех специальностей: физики, математики, физиологи, конструкторы, психиатры, кибернетики и даже один астролог.
        - Тоже ученый?
        - В своем роде, в своем роде.
        Ронг в недоумении потер лоб.
        - Все же я не понимаю, в чем должны заключаться мои обязанности?
        - Вы будете ежедневно приходить сюда к одиннадцати часам утра и находиться в своем кабинете четыре часа. В течение этого времени вы должны думать неважно о чем, лишь бы это имело какое-то отношение к вашей специальности. Чем смелее гипотезы, тем лучше.
        - И это все?
        - Все. Первое время вы будете получать три тысячи соле в месяц.
        Ого! Это в три раза превышало оклад, который Ронг получал, работая у Кирби.
        - В дальнейшем ваша оплата будет автоматически повышаться в зависимости от количества идей, принятых машиной.
        - Но я ведь экспериментатор.
        - Великолепно! Вы можете ставить мысленные эксперименты.
        - Откуда же я буду знать их результаты? Для этого нужны настоящие опыты.
        - Это вам они нужны. Машина пользуется такими методами анализа, которые позволяют определить результат без проведения самого эксперимента.
        - Но я хоть буду знать этот результат?
        - Ни в коем случае. Машина не выдает никаких данных до полного окончания работы над Проблемой.
        - И тогда?..
        - Не знаю. Это вне моей компетенции. Вероятно, есть группа лиц, которая будет ознакомлена с результатами. Мне эти люди неизвестны.
        Ронг задумался.
        - Откровенно говоря, я в недоумении, - сказал он. - Все это так необычно.
        - Несомненно.
        - И я сомневаюсь, чтобы из этого вообще что-нибудь вышло.
        - Это уже не ваша забота, доктор Ронг. От вас требуются только идеи, повторяю, неважно какие, но достаточно смелые. Все остальное сделает машина. Помните, что, во-первых, вы не один, а во-вторых, сейчас ведутся только предварительные изыскания. Сама работа над Проблемой начнется несколько позже, когда будет накоплен достаточный материал.
        - Последний вопрос, - спросил Ронг. - Могу ли я, находясь здесь, продолжать настоящую научную работу?
        - Это нежелательно, - ответил, подумав, Латиани, - никакой систематической работы вы не должны делать. Одни предположения, так сказать, по своему усмотрению. Подписки с вас мы не берем.
        - Ну что ж, - вздохнул Ронг, - давайте попробуем, хотя я не знаю…
        - Прекрасно! Пойдемте, я покажу вам ваш кабинет.

* * *
        Гигантский спрут раскинул свои щупальца на площади в несколько сот квадратных метров. Розовая опалесцирующая жидкость пульсировала в прозрачных трубах, освещаемая светом мигающих ламп. Красные, фиолетовые, зеленые блики метались среди нагромождения причудливых аппаратов, вспыхивали на матовой поверхности экранов, тонули в хаотическом сплетении антенн и проводов.
        Кибернетический Молох переваривал жертвоприношения своих подданных.
        Латиани постучал кулаком по прозрачной стене, отгораживающей машинный зал:
        - Крепче броневой стали. Неплохая защита от всяких случайностей, а?
        Ронг молча кивнул головой, пораженный масштабами и фантастичностью этого сооружения.
        Напротив машинного зала располагалось множество дверей, обитых черной кожей. Латиани открыл одну из них.
        - Вот ваш кабинет, - сказал он, укрепляя на двери картиночку с изображением ромашки. - Многие из наших сотрудников по разным соображениям не хотят афишировать свою работу у нас, да и мы в этом не заинтересованы. Придется вам ориентироваться по этой карточке. Вот ключ. Вход в чужие кабинеты категорически запрещен. Библиотека - в конце коридора. Итак, завтра в одиннадцать часов.
        Ронг заглянул в дверь. Странная обстановка для научной работы. Небольшая комната. Фонарь под потолком, украшенный изображениями драконов, освещает ее скупым светом. Окон нет. Вдоль стены - турецкий диван, подушки на нем. Над диваном укреплено непонятное сооружение, напоминающее формой корыто. Рядом - низкий столик, уставленный бутылками с яркими этикетками и коробочками с какими-то снадобьями. Даже письменного стола нет.
        Латиани заметил недоумение Ронга.
        - Не удивляйтесь, дорогой доктор. Скоро вы ко всему привыкнете. Это определяется спецификой нашей работы.

* * *
        «…Думай, думай, думай! О чем думать? Все равно о чем, только думай, тебе за это платят деньги. Выдвигай гипотезы, чем смелее, тем лучше. Ну, думай! Скотина Кирби! Если он посмеет опубликовать результаты без контрольной серии… Не о том! Думай! О чем же думать? У, дьявол!»
        Уже пять дней Ронг регулярно является на работу, и каждый раз повторяется одно и то же.
        «Думай!»
        Ему кажется, что даже под угрозой пытки он не способен выдавить из себя хоть какую-нибудь мыслишку.
        «Думай!»
        Махнув рукой, он встает с дивана и направляется в библиотеку.
        На полках царит хаос. Книги по ядерной физике, биологии, математике валяются вперемежку с руководствами по хиромантии, описаниями телепатических опытов, пергаментными свитками на неизвестных Ронгу языках. На столе - большой фолиант в потертом переплете из свиной кожи: «ЧЕРНАЯ И БЕЛАЯ МАГИЯ».
        «А, все равно, чем бессмысленнее, тем лучше!»
        Сунув книгу под мышку, Ронг плетется в свой кабинет. Лежа на диване, он лениво листает пожелтевшие страницы с кабалистическими знаками. Занятно. Некоторые фигуры чем-то напоминают логические структурные обозначения.
        «Кто знает, может быть, вся эта абракадабра попросту является зашифровкой каких-то логических понятий», - мелькает у него мысль.
        В сооружении над диваном раздается громкое чавканье.
        Вспыхивает и гаснет зеленый сигнал. Похоже, что машине понравилась эта мысль.
        «Сожрала?! Ну, думай, Ронг, дальше. О чем думать? Все равно, только думай!»
        Ронг швыряет в угол книгу, наливает из бутылки, стоящей на столике, стакан темной ароматной жидкости и залпом опорожняет его.
        «Думай!»

* * *
        - Интересуетесь, как наша коровка пережевывает жвачку?
        Ронг обернулся. Рядом с ним стоял обрюзгший человек в помятом костюме, с лицом, покрытым жесткой седой щетиной. Резкий запах винного перегара вырывался изо рта вместе с сиплым астматическим дыханием.
        - Да, действительно похоже.
        - Только подумать, - собеседник Ронга стукнул кулаком по прозрачной перегородке, - только подумать, что я отдал пятнадцать лет жизни на создание этой скотины!
        - Вы ее конструировали? - спросил Ронг.
        - Ну, не я один, но все же многое из того, что вы здесь видите, - дело рук Яна Дорика.
        Ронгу было знакомо это имя. Блестящий кибернетик, некогда один из самых популярных людей в Дономаге. Его работы всегда были окутаны дымкой таинственности. Генерал Дорик возглавлял во время войны «Мозговой трест», объединяющий ученых самых разнообразных специальностей. Однако вот уже пять лет о нем ничего не было слышно.
        Ронг с любопытством на него посмотрел.
        - Значит, это вы составитель программы? - спросил он.
        - Программы! - лицо Дорика покрылось красными пятнами. - Черта с два! Я тут такой же кролик, как и вы. Никто из работающих здесь не имеет ни малейшего представления о Проблеме. Они слишком осторожны для этого.
        - Кто они?
        - Те, кто нас нанимает.
        - Латиани?
        - Латиани - это пешка, подставное лицо. Даже он, вероятно, не знает истинных хозяев.
        - Почему же все это держится в таком секрете?
        Дорик пожал плечами.
        - Очевидно, это вытекает из характера Проблемы.
        - А вы что тут делаете? - спросил Ронг.
        - С сегодняшнего дня - ничего. Меня уволили… Слишком бедная, видишь ли, у меня фантазия.
        Дорик снова ударил кулаком по перегородке.
        - Видите? Вот он, паразит, питающийся соками нашего мозга. Бесстрастная самодовольная скотина! Еще бы! Что значат такие муравьи, как мы, по сравнению с этой пакостью, спрятанной за прозрачную броню?! Ведь она к тому же бессмертна!
        - Ну, знаете ли, - сказал Ронг, - каждая машина тоже.
        - Смотрите! - Дорик ткнул пальцем. - Вы видите этих черепашек?
        Ронг взглянул по направлению протянутой руки. Среди путаницы ламп, конденсаторов и сопротивлений двигались два небольших аппарата, похожих на черепашек.
        - Вижу.
        - Все схемы машины дублированы. Если в одной из них вышел из строя какой-нибудь элемент, автоматически включается запасная схема. После этого та черепашка, которая находится ближе к месту аварии, снимает дефектную деталь и заменяет ее новой, хранящейся в запасных кладовых, разбросанных по всей машине. Не правда ли, здорово?
        - Занятно.
        - Это мое изобретение, - самодовольно сказал Дорик. - Абсолютная надежность всей системы. Ну, прощайте! Вам ведь нельзя со мной разговаривать, узнает Латиани, не оберетесь неприятностей. Только знаете что, - он понизил голос до шепота, - мой вам совет, сматывайте поскорее удочки. Это плохо кончится, поверьте моему опыту.
        Дорик вытащил из кармана клетчатый платок, громко высморкался и, махнув на прощанье рукой, зашагал к выходу.

* * *
        «Не думай о Дорике, не думай о Кирби, не думай о Латиани, думай только о научных проблемах. Чем смелее предположения, тем лучше, думай, думай, думай, думай. Не думай о Дорике…»
        Ронг взглянул на часы. Слава богу! Рабочий день окончен, можно идти домой.
        Он был уже на полпути к выходу, когда одна из дверей резко распахнулась и в коридор, спотыкаясь, вышла молодая женщина.
        - Нода?!
        - А, Дан! Оказывается, и вы здесь?
        - Что вы тут делаете? - спросил Ронг. - Разве ваша работа в университете?..
        - Длинная история, Дан. Ноды Сторн больше нет. Есть эта… как ее… хризантема… математик на службе у машины, краса и гордость Проблемы. - Она криво усмехнулась.
        Только сейчас Ронг обратил внимание на мертвенную бледность ее лица и неестественно расширенные зрачки.
        - Что с вами, Нода?
        - Ерунда! Это героин. Слишком много героина за последнюю неделю. Зато что я им сегодня выдала! Фантасмагория в шестимерном пространстве. Ух, даже голова кружится! - Пошатнувшись, она схватила Ронга за плечо.
        - Пойдемте, сказал он, беря ее под руку - Я отвезу вас домой Ведь вы совершенно больны…
        - Я не хочу домой. Там… Послушайте, Дан, у вас бывают галлюцинации?
        - Пока еще нет.
        - А у меня бывают. Наверное, от героина.
        - Вам нужно немедленно лечь в постель!
        - Я не хочу в постель. Мне хочется есть. Я ведь три дня… Повезите меня куда-нибудь, где можно поесть. Только чтобы там были люди и… эта… как называется?.. Ну, словом, музыка.

* * *
        Нода, морщась, проглотила несколько ложек супа и отодвинула тарелку.
        - Больше не могу. Послушайте, Дан, вы-то как туда попали?
        - В общем случайно. А вы давно?
        - Давно. Уже больше шести месяцев.
        - Но почему? Ведь ваше положение в университете…
        - Ох, Дан! Все это началось очень давно, еще в студенческие годы. Вы помните наши вечеринки? Обычная щенячья бравада. Наркотики. Вот и втянулась. А они ведь все знают, вероятно, следили. Предложили работу. Платят отлично, героину - сколько угодно. Раньше не понимала, что там творится, а теперь, когда начала догадываться…
        - Вы имеете в виду Проблему? Вам что-нибудь о ней известно?
        - Очень мало, но ведь я аналитик. Когда у меня возникли подозрения, я разработала систему определителей. Начала систематизировать все, что интересует машину, и тогда…
        Она закрыла лицо руками.
        - Ух, Дан, как все это страшно! Самое ужасное, что мы с вами совершенно беспомощны. Ведь программа машины никому не известна, а туг еще вдобавок добрая треть наркоманов и алкоголиков, работающих на нее, бывшие военные. Вы представляете себе, на что они способны?!
        - Вы думаете, - спросил Ронг, - что Проблема имеет отношение к какому-то новому оружию? Но тогда почему они пригласили меня? Ведь я биохимик.
        Нода залилась истерическим смехом.
        - Вы ребенок, Дан! Они ищут новые идеи главным образом в пограничных областях различных наук. Перетряхивают все, что когда-либо было известно человечеству. С незапамятных времен. Сопоставляют и анализируют. - Она понизила голос: - Вы знаете, есть мнимости в геометрии. Никто никогда не думал об их физическом смысле. Однако когда человек - ну, словом, героин… мало ли какой бред тогда лезет в голову. Так вот, все, что я тогда думала по этому поводу, машина сожрала без остатка. А разве вы не замечали, что лампочка над вашей головой часто вспыхивает при самых невероятных предположениях?
        Ронг задумался.
        - Пожалуй, да. Однажды - это было к концу рабочего дня, я был утомлен и плохо себя чувствовал - мне пришла в голову дикая мысль, что, если бы кровь, кроме гемоглобина, содержала еще хлорофилл… Можно было бы осуществить газовый обмен в организме по замкнутому циклу. Правда, тут встала бы проблема превращения кожных покровов в прозрачные…
        - И что же?! - Нода вся подалась к Ронгу. - Как она на это реагировала?!
        - Зачавкала, как свинья, жрущая похлебку.
        - Вот видите! Я была уверена, что здесь должно быть что то в этом роде!
        - Не знаю, - задумчиво произнес Ронг, - все что очень странно, но я не думаю, чтобы какое-либо оружие могло быть создано на базе таких…
        - Вероятно, это не оружие, - перебила Нода. - Но если мои подозрения правильны, то эта кучка маньяков получит в свои руки жуткие средства порабощения… Не зря они не жалеют денег и ни перед чем не останавливаются, чтобы заполучить в свои лапы нужных им ученых.
        - Но что мы с вами можем сделать, Нода?
        - Мне нужно еще два дня, чтобы закончить проверку моей гипотезы. Если все подтвердится, мы должны будем попытаться предать все огласке. Может быть, газеты…
        - Кто нам поверит?
        - Тогда мы должны будем уничтожить машину, - сказала она, вставая.
        - А теперь, Дан, отвезите меня домой Мне нужно выспаться перед завтрашним поединком.

* * *
        Прошло два дня Ронгу больше не удавалось переговорить с Нодой. Дверь ее кабинета всегда была заперта изнутри. На стук никто не отзывался.
        Ронг не мог отделаться от тревожных предчувствий.
        Тщетно он поджидал Ноду у выхода. Либо она не покидала кабинета, либо Латиани уже кое о чем пронюхал и успел принять контрмеры.
        Было около трех часов, когда слух Ронга резанул пронзительный женский вопль. Он выбежал в коридор и увидел двух верзил в белых халатах, волочивших Ноду. Ронг бросился к ним.
        - Меня увозят, - крикнула Нода, - наверное, они… - Ей не дали договорить, один из санитаров зажал ей ручищей рот.
        Ронг схватил его за воротник.
        - Стукни его, Майк, - проревел тот, вертя шеей. - Они все тут сумасшедшие!
        Ронг почувствовал тупую боль в виске. Перед глазами вспыхнули разноцветные круги…

* * *
        - Где Латиани?!
        - Он уехал минут тридцать назад. Сегодня не вернется.
        Ронг рванул дверь. Кабинет был пуст.
        - Куда увезли Ноду Сторн?!
        Лицо секретарши выразило изумление.
        - Простите, доктор Ронг, но я не поняла…
        - Бросьте прикидываться дурочкой! Я спрашиваю, куда увезли Ноду Сторн?!
        - Право, я ничего не знаю. Может быть, господин Латиани…
        Отпихнув ногой стул, Ронг бросился вниз.
        Нужно было принимать решение.
        Ясно, Ноду убрали потому, что она достаточно близко подошла к разгадке этой преступной тайны. Нет ничего проще, чем объявить сумасшедшей женщину, у которой нервная система расшатана постоянным употреблением наркотиков.
        Ронг вернулся в свой кабинет.
        Откинувшись на подушки, он пытался привести в порядок мысли, мелькавшие в голове.
        Найти Ноду будет очень трудно. Вероятно, они ее держат в одной из психиатрических лечебниц под вымышленным именем. Даже если это не так, то все равно медицинские учреждения подобного рода очень неохотно выдают справки о своих пациентах. Да и кто он такой, чтобы требовать у них сведений? Насколько ему было известно, родственников у нее нет. Можно обшарить всю Дономагу и ничего не добиться.
        Ведь пока машина работает, каждый день неуклонно приближает страшную развязку. О, черт! Если б можно было проникнуть за эту прозрачную броню!
        Ронг вспомнил двух черепашек, которых показывал ему Дорик. Даже если каким-то чудом удалось бы вывести из строя машину, те ее сразу реставрировали бы. Ведь им достаточно получить сигнал… Стоп! Это, кажется, мысль!
        От напряжения лоб Ронга покрылся каплями пота.
        Полученный сигнал о неисправности какого-либо элемента заставляет черепаху идти к месту аварии, чтобы сменить негодную деталь запасной. А если сделать, чтобы было наоборот - отсутствие сигнала побуждало бы заменить годную деталь вышедшей из строя? Но что для этого нужно? Очевидно, где-то в схеме нужно переключить вход на выход. Изменить направление сигнала, и программа на самосохранение у машины превратится в манию самоубийства.
        Внезапно наверху что-то щелкнуло и вспыхнул зеленый сигнал.
        «Ага! А ну, дальше! Как проникнуть за броню, чтобы переключить контакты? Это нужно сделать у обеих черепах. Ура! Молодчина, Ронг! Слава богу, что их две! Пусть переключат вводы друг у друга».
        Многочисленные реле непрерывно щелкали чад головой Ронга. Зеленый сигнал светился ярким светом.
        Машина явно заинтересовалась этой идеей.
        Однако еще нельзя было понять, сделает ли она из нее какие-либо практические выводы.
        Ронг вышел в коридор. Черепашки прекратили свой бег и стояли, уставившись друг на друга красными глазами. Ронг приник к перегородке.
        Прошло несколько минут, и вот одна из черепашек начала ощупывать другую тонкими паучьими лапками. Затем неуловимо быстрым движением откинула на ней крышку…
        Теперь все сомнения исчезли. Обе черепашки вновь двигались вдоль машины, снимая многочисленные конденсаторы и сопротивления. Судя по скорости, с какой они это проделывали, через несколько часов все будет кончено. Ронг усмехнулся. Больше ему здесь нечего было делать.
        На следующее утро Ронг влетел в кабинет Латиани.
        - А, доктор Ронг! - на губах Латиани появилась насмешливая улыбка.
        - Могу вас поздравить. С сегодняшнего дня ваш оклад увеличен на пятьсот соле. Эта идея насчет черепашек дала нам возможность значительно увеличить надежность машины. Просто удивительно, как мы раньше не предусмотрели возможность подобной диверсии.
        Ронг схватил его за горло.
        - Говорите, куда вы запрятали Ноду Сторн?!
        - Спокойно, Ронг! - Латиани резким ударом отбросил его в кресло. - Никуда ваша Нода не денется. Недельку полечится от истерии и снова вернется к нам. Так уже было несколько раз. Ее-то мы с удовольствием возьмем назад, хотя предварительные изыскания уже закончены. Сегодня машина начнет выдавать продукцию - тысячу научно-фантастических романов в год. Мы в это дело вложили больше ста миллионов соле, а вы, осел эдакий, чуть было все нам не испортили. Хорошо, что автоматическая защита, предусмотренная Дориком, вовремя выключила ток.
        Судья
        В одном можно было не сомневаться: меня ждал скорый и беспристрастный суд.
        Я был первым подсудимым, представшим перед Верховным Электронным Судьей Дономаги.
        Уже через несколько минут допроса я понял, что не в силах больше лгать и изворачиваться.
        Вопросы следовали один за другим с чудовищной скоростью, и в каждом из них для меня таилась новая ловушка. Хитроумная машина искусно плела паутину из противоречий в моих показаниях.
        Наконец мне стало ясно, что дальнейшая борьба бесполезна. Электронный автомат с удивительной легкостью добился того, чего следователю не удавалось за долгие часы очных ставок, угроз и увещеваний. Я признался в совершении тягчайшего преступления.
        Затем были удалены свидетели, и я остался наедине с судьей.
        Мне было предоставлено последнее слово.
        Я считал это пустой формальностью. О чем можно просить бездушный автомат? О снисхождении? Я был уверен, что в его программе такого понятия не существует.
        Вместе с тем я знал, что пока не будет произнесено последнее слово подсудимого, машина не вынесет приговора и стальные двери судебной камеры не откроются. Так повелевал Закон.
        Это была моя первая исповедь.
        Я рассказывал о тесном подвале, где на полу, в куче тряпья, копошились маленькие человекообразные существа, не знающие, что такое солнечный свет, и об измученной непосильной работой женщине, которая была им матерью, но не могла их прокормить.
        Я говорил о судьбе человеческого детеныша, вынужденного добывать себе пищу на помойках, об улице, которая была ему домом, и о гнусной шайке преступников, заменявшей ему семью.
        В моей исповеди было все: и десятилетний мальчик, которого приучали к наркотикам, чтобы полностью парализовать его волю, и жестокие побои, и тоска по иной жизни, и тюремные камеры, и безнадежные попытки найти работу, и снова тюрьмы.
        Я не помню всего, что говорил. Возможно, что я рассказал о женщине, постоянно требовавшей денег, и о том, что каждая принесенная мною пачка банкнот создавала на время крохотную иллюзию любви, которой я не знал от рождения.
        Я кончил говорить. Первый раз в жизни по моему лицу текли слезы.
        Машина молчала. Только периодически вспыхивавший свет на ее панели свидетельствовал о том, что она продолжала анализ.
        Мне показалось, что ритм ее работы был иным, чем во время допроса. Теперь в замедленном мигании лампочек мне чудилось даже какое-то подобие сострадания.
        «Неужели, - думал я, - автомат, созданный для защиты Закона тех, кто исковеркал мою жизнь, тронут моим рассказом?! Возможно ли, чтобы электронный мозг вырвался из лабиринта заданной ему программы на путь широких обобщений, свойственных только человеку?!»
        С тяжело бьющимся сердцем, в полной тишине я ждал решения своей участи.
        Проходили часы, а мой судья все еще размышлял.
        Наконец прозвучал приговор:
        «Казнить и посмертно помиловать».
        Фиалка
        Город простирался от полярных льдов до экваториального пояса. Западные и восточные границы Города омывались волнами двух океанов.
        Там, за лесом нефтяных вышек, присосавшихся к морскому дну, раскинулись другие города, но этот был самым большим.
        На два километра вторгался он в глубь земли и на сорок километров поднимался ввысь.
        Подобно гигантскому спруту, лежал он на суше, опустив огромные трубы в воду.
        Эти трубы засасывали все необходимое для синтезирования продуктов питания и предметов обихода Города.
        Очищенная таким образом вода нагнеталась в подземные рекуператоры, отбирала от планеты тепло, отдавала его Городу и снова сливалась в океан.
        Крыша Города была его легкими. Здесь, на необозримых просторах регенерационного слоя, расположенного выше облаков, солнечные лучи расщепляли продукты дыхания сорока миллиардов людей, обогащая воздух Города кислородом.
        Он был таким же живым, как и те, кто его населял, великий Город, самое грандиозное сооружение планеты.
        В подземных этажах Города были расположены фабрики. Сюда поступало сырье, отсюда непрерывным потоком лились в Город пища, одежда - все, в чем нуждалось многочисленное и требовательное население Города.
        Тут, в свете фосфоресцирующих растворов, бед вмешательства человека текли таинственные и бесшумные процессы Синтеза.
        Выше, в бесконечных лабиринтах жилых кварталов, как во всяком городе, рождались, умирали, работали и мечтали люди.

* * *
        - Завтра уроков не будет, - сказала учительница, - мы пойдем на экскурсию в заповедник. Предупредите родителей, что вы вернетесь домой на час позже.
        - Что такое заповедник? - спросила девочка с большим бантом.
        Учительница улыбнулась.
        - Заповедник - это такое место, где собраны всякие растения.
        - Что собрано?
        - Растения. Во втором полугодии я буду вам о них рассказывать.
        - Расскажите сейчас, - попросил мальчик.
        - Да, да, расскажите! - раздались голоса.
        - Сейчас у нас очень мало времени, а это длинный разговор.
        - Расскажите, пожалуйста!
        - Ну, что с вами поделаешь! Дело в том, что Дономага не всегда была такой, как теперь. Много столетий назад существовали маленькие поселения…
        - И не было Города? - спросил мальчик.
        - Таких больших городов, как наш, еще не было.
        - А почему?
        - По многим причинам. В то время еще жизнь была очень неустроенной. Синтетическую пищу никто не умел делать, питались растениями и животными.
        - А что такое животные?
        - Это вы будете проходить в третьем классе. Так вот… было очень много свободной земли, ее засевали всякими растениями, которые употреблялись в пищу.
        - Они были сладкие?
        - Не знаю, - она снова улыбнулась, - мне никогда не приходилось их пробовать, да и не все растения годились в пищу.
        - Зачем же тогда их… это?..
        - Сеяли? - подсказала учительница.
        - Да.
        - Сеяли только те растения, которые можно было есть. Многие же виды росли сами по себе.
        - А как они росли, как дети?
        Учительнице казалось, что она никогда не выберется из этого лабиринта.
        - Вот видите, - сказала она, - я же говорила, что за пять минут рассказать об этом невозможно. Они росли, потому что брали у почвы питательные вещества и использовали солнечный свет. Завтра вы все это увидите собственными глазами.

* * *
        - Мама, мы завтра идем в заповедник! - закричал мальчик, распахивая дверь.
        - Ты слышишь? Наш малыш идет в заповедник.
        Отец пожал плечами:
        - Разве заповедник еще существует? Мне казалось…
        - Существует, существует! Нам учительница сегодня все про него рассказала. Там всякие растения, они едят что-то из земли и растут! Понимаешь, сами растут!
        - Понимаю, - сказала мать. - Я там тоже была лет двадцать назад. Это очень трогательно и очень… наивно.
        - Не знаю, - сказал отец, - на меня, по правде сказать, это особого впечатления не произвело. Кроме того, там голая земля, зрелище не очень аппетитное.
        - Я помню, там была трава, - мечтательно произнесла мать, - сплошной коврик из зеленой травы.
        - Что касается меня, то я предпочитаю хороший пол из греющего пластика, - сказал отец.

* * *
        Лифт мягко замедлил стремительное падение.
        - Здесь нам придется пересаживаться, - сказала учительница, - скоростные лифты ниже не спускаются.
        Они долго стояли у смешной двери с решетками, наблюдая неторопливое движение двух стальных канатов, набегающих на скрипящие ролики, пока снизу не выползла странного вида коробка с застекленными дверями.
        Учительница с трудом открыла решетчатую дверь. Дети, подавленные непривычной обстановкой, молча вошли в кабину.
        Слегка пощелкивая на каждом этаже, лифт опускался все ниже и ниже. Здесь уже не было ни светящихся панелей, ни насыщенного ароматами теплого воздуха. Запахи утратили чарующую прелесть синтетики и вызывали у детей смутную тревогу. Четырехугольник бездонного колодца освещался режущим глаза светом люминесцентных ламп. Шершавые бетонные стены шахты, казалось, готовы были сомкнуться над их головами и навсегда похоронить в этом странном, лишенном радости мире.
        - Долго еще? - спросил мальчик.
        - Еще двадцать этажей, - ответила учительница. - Заповедник расположен внизу, ведь растениям нужна земля.
        - Я хочу домой! - захныкала самая маленькая девочка. - Мне тут не нравится!
        - Сейчас, милая, все кончится, - сказала учительница. Она сама чувствовала себя здесь не очень уютно. - Потерпи еще минутку.
        Внизу что-то громко лязгнуло, и кабина остановилась.
        Учительница вышла первой, за ней, торопясь, протиснулись в дверь ученики.
        - Все здесь?
        - Все, - ответил мальчик.
        Они стояли в полутемном коридоре, конец которого терялся во мраке.
        - Идите за мной.
        Несколько минут они двигались молча.
        - Ой, тут что-то капает с потолка! - взвизгнула девочка с бантом.
        - Это трубы, подающие воду в заповедник, - успокоила ее учительница. - Видно, они от старости начали протекать.
        - А где же заповедник? - спросил мальчик.
        - Вот здесь. - Она приоткрыла окованную железом дверь. - Заходите по одному.
        Ошеломленные внезапным переходом от полумрака к яркому свету, они невольно зажмурили глаза. Прошло несколько минут, прежде чем любопытство заставило их оглядеться по сторонам.
        Такого они еще не видели.
        Бесконечный колодец, на дне которого они находились, был весь заполнен солнцем. Низвергающийся сверху световой поток зажег желтым пламенем стены шахты, переливался радугой в мельчайших брызгах воды маленького фонтанчика, поднимал из влажной земли тяжелые, плотные испарения.
        - Это солнце, - сказала учительница, - я вам про него уже рассказывала. Специальные зеркала, установленные наверху, ловят солнечные лучи и направляют их вниз, чтобы обеспечить растениям условия, в которых они находились много столетий назад.
        - Оно теплое! - закричал мальчик, вытянув вперед руки, - Оно теплое, это солнце! Смотрите, я ловлю его руками!
        - Да, оно очень горячее, - сказала учительница. - Температура на поверхности солнца достигает шести тысяч градусов, а в глубине еще больше.
        - Нет, не горячее, а теплое, - возразил мальчик, - оно, как стены в нашем доме, только совсем другое, гораздо лучше! А почему нам в Городе не дают солнце?
        Учительница слегка поморщилась. Она знала, что есть вопросы, порождающие лавину других. В конце концов это всего лишь дети, и им очень трудно разобраться в проблемах, порою заводящих в тупик даже философов. Разве объяснишь, что сорок миллиардов человек… И все же на каждый вопрос как-то нужно отвечать.
        - Мы бы не могли существовать без солнца, - сказала она, погладив мальчика по голове. - Вся наша жизнь зависит от солнца. Только растения непосредственно используют солнечные лучи, а мы их заставляем работать в регенерационных установках и в солнечных батареях. Что же касается солнечного света, то он нам совсем не нужен. Разве мало света дают наши светильники?
        - Он совсем не такой, он холодный! - упрямо сказал мальчик. - Его нельзя поймать руками, а этот можно.
        - Это так кажется. В будущем году вы начнете изучать физику, и ты поймешь, что это тебе только кажется. А сейчас попросим садовника показать нам растения.
        Он был очень старый и очень странный, этот садовник. Маленького роста и с длинной белой бородой, спускавшейся ниже пояса. А глаза у него были совсем крохотные. Две щелки, над которыми торчали седые кустики бровей. И одет он был в какой-то чудной белый халат.
        - Он игрушечный? - спросил мальчик.
        - Тише! - сказала ему шепотом учительница. - Ты лучше поменьше говори и побольше смотри.
        - А я могу и смотреть и говорить, - сказал мальчик. Ему показалось, что садовник приоткрыл один глаз и подмигнул ему. Впрочем, он не был в этом уверен.
        - Вот здесь, - сказал садовник тоненьким-тоненьким голоском, - вот здесь полезные злаки. Пятьдесят стеблей пшеницы. Сейчас они еще не созрели, но через месяц на каждом стебельке появится по нескольку колосков с зернами. Раньше эти зерна шли в пищу, из них делали хлеб.
        - Он был вкусный? - спросила девочка с бантом.
        - Этого никто не знает, - ответил старичок, - Рецепт изготовления растительного хлеба давно утерян.
        - А что вы делаете с зернами? - спросила учительница.
        - Часть расходуется на то, чтобы вырастить новый урожай, часть идет на замену неприкосновенного музейного фонда, а остальное… - он развел руками, - остальное приходится выбрасывать. Ведь у нас очень мало земли: вот эта грядка с пшеницей, два дерева, немного цветов и лужайка с травой.
        - Давайте посмотрим цветы, - предложила учительница.
        Садовник подвел их к маленькой клумбе.
        - Это фиалки - единственный вид цветов, который уцелел. Он нагнулся, чтобы осторожно поправить завернувшийся листик. - Раньше, когда еще были насекомые, опыление…
        - Они еще этого не проходили, - прервала его учительница.
        - Можно их потрогать? - спросил мальчик.
        - Нагнись и понюхай, - сказал садовник, - они чудесно пахнут.
        Мальчик встал на колени и вдохнул нежный аромат, смешанный с запахами влажной, горячей земли.
        - Ох! - прошептал он, склоняясь еще ниже. - Ох, ведь это… - Ему было очень трудно выразить то, что он чувствовал. Запах пробуждал какие-то воспоминания, неясные и тревожные.
        Остальные дети уже осмотрели траву и деревья, а он все еще стоял на коленях, припав лицом к мягким благоухающим лепесткам.
        - Ну, все! - Учительница взглянула на часы. - Нам пора отправляться. Поблагодарите садовника за интересную экскурсию.
        - Спасибо! - хором произнесли дети.
        - До свидания! - сказал садовник. - Заходите как-нибудь еще.
        - Обязательно! - ответила учительница. - Эта экскурсия у них в учебной программе первого класса. Теперь уж в будущем году, с новыми учениками.
        Мальчик был уже в дверях, когда случилось чудо. Кто-то сзади дернул его за рукав. Он обернулся, и садовник протянул ему сорванную фиалку. При этом он с видом заговорщика приложил палец к губам.
        - Это… мне?! - тихо спросил мальчик.
        Садовник кивнул головой.
        - Мы тебя ждем! - крикнула мальчику учительница. - Вечно ты задерживаешься!
        - Иду! - Он сунул цветок за пазуху и шмыгнул в коридор.
        В этот вечер мальчик лег спать раньше, чем обычно. Погасив свет, он положил фиалку рядом на подушку и долго лежал с открытыми глазами, о чем-то думая.
        Было уже утро, когда мать услышала странные звуки, доносившиеся из детской.
        - Кажется, плачет малыш, - сказала она мужу.
        - Вероятно, переутомился на этой экскурсии, - пробурчал тот, переворачиваясь на другой бок. - Я еще вечером заметил, что он какой-то странный.
        - Нужно посмотреть, что там стряслось, - сказала мать, надевая халат.
        Мальчик сидел на кровати и горько плакал.
        - Что случилось, малыш? - Она села рядом и обняла его за плечи.
        - Вот! - Он разжал кулак.
        - Что это?
        - Фиалка! - У него на ладони лежало несколько смятых лепестков и обмякший стебель. - Это фиалка, мне ее подарил садовник. Она так пахла!
        - Ну что ты, глупенький?! - сказала мать. - Нашел о чем плакать. У нас дома такие чудесные розы.
        Она встала и принесла из соседней комнаты вазу с цветами.
        - Хочешь, я тебе их отрегулирую на самый сильный запах?
        - Не хочу! Мне не нравятся эти цветы!
        - Но они же гораздо красивее твоей фиалки и пахнут лучше.
        - Неправда! - сказал он, ударив кулаком по подушке. - Неправда! Фиалка - это совсем не то, она… она… - И он снова заплакал, потому что так и не нашел нужного слова.
        Солнце заходит в Дономаге
        Я лежу в густой душистой траве у подножия высокого холма. На его вершине стоит девушка. Распущенные волосы прикрывают обнаженное тело до пояса. Видны ее стройные голые ноги с круглыми коленями. Я знаю, что она должна спуститься ко мне. Поэтому так тяжело бьется сердце и пульсирует кровь в висках. Зачем она медлит?!
        - РОЖДЕННЫЙ В КОЛБЕ, ПОДЪЕМ!
        Еще несколько мгновений я пытаюсь удержать в пробуждающемся мозге сладостное видение, но внезапный страх заставляет меня приоткрыть один глаз. Над изголовьем постели - Индикатор Мыслей. Необходимо сейчас же выяснить, известен ли ему мой сон. Проклятая лампочка вспыхивает чуть заметным красноватым светом и сейчас же гаснет. Похоже на то, что она надо мной просто издевается. Ведь если машина расшифровала биотоки мозга во время сна, то мне не избежать штрафа. Злополучный сон! Он меня преследует каждую ночь. Непонятно, откуда он взялся. Я никогда не видел ни травы, ни девушек, ни холмов. Все, что я о них знаю, рассказал мне Рожденный Женщиной. Это было очень давно, когда он еще мог вертеть рукоятку зарядного генератора. Потом он умер, получив задание в сорок тысяч килограммометров за день. Для старика это было непосильной нагрузкой. Может быть, машина сделала это нарочно, считая опасным держать меня вместе с ним: ведь это он научил меня обманывать Индикатор Мыслей. Теперь нас двое: машина и я, Рожденный в Колбе. Не знаю, существует ли еще что-нибудь на свете. Мне хочется, чтобы где-то действительно
был большой мир, о котором говорил старик, где девушки ходят по зеленой траве. В этом мире нет Индикатора Мыслей и все люди рождены женщиной.
        Обо всем этом я думаю очень осторожно, с паузами, достаточно большими, как учил меня старик, чтобы не загорелась лампочка индикатора. Мои размышления прерывает новый окрик:
        - ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ!
        С потолка спускается несколько шлангов с эластичными наконечниками. Они присасываются к моему затылку, запястьям и пояснице. Сейчас аналитическое устройство определит, на что я сегодня способен. Это самый волнующий момент грядущего дня. Ведь на основании анализа мне выдадут задание, и его размер будет зависеть от того, пронюхал ли индикатор про мой сон или нет.
        Удача! Задание не выше обычного.
        - ЧЕТЫРЕ ТЫСЯЧИ КИЛОГРАММОМЕТРОВ ФИЗИЧЕСКОЙ РАБОТЫ И ТРИСТА КИЛОГРАММОМЕТРОВ УМСТВЕННОЙ.
        Сегодняшний день начинается просто великолепно!
        Вставшая дыбом кровать выбрасывает меня на пол, и я направляюсь к рукоятке зарядного генератора.
        Четыре тысячи килограммометров - ровно столько, чтобы зарядить аккумуляторы машины на сутки.
        Я берусь за рукоятку, и сейчас же стальной браслет защелкивается на запястье руки. Теперь он не разожмется, пока на счетчике не будет четыре тысячи килограммометров.
        Я начинаю крутить рукоятку. Каждый оборот - один килограммометр. Останавливаться нельзя. Стоит замедлить вращение рукоятки, как я получаю очень неприятный электрический удар.
        Я внимательно слежу за счетчиком. Сто, сто пятьдесят, двести…
        Кажется, сегодня штрафной нагрузки не будет, стрелка вольтметра стоит все время на зеленой черте.
        Я снова пытаюсь думать про девушку и про мир, который мне известен только по рассказам Рожденного Женщиной. Время от времени я бросаю взгляд на лампочку индикатора. Она светится темно-красным светом. Ток индикатора слишком слаб, чтобы сработало реле анализатора. Все это потому, что я думаю о запрещенных вещах урывками. Внешне мои мысли целиком заняты зарядкой аккумуляторов.
        …пятьсот, пятьсот пятьдесят, шестьсот…
        Стрелка вольтметра начинает дрожать. Это очень плохо. Я по-прежнему получаю от семисот до тысячи калорий в сутки, но почему-то последнее время мне этого не хватает. Может быть, виноваты сны, не дающее покоя ночью.
        …тысяча сто, тысяча сто пятьдесят, тысяча двести…
        Липкий пот заливает глаза. Кажется, что меня бьют по затылку чем-то мягким и очень тяжелым. Стрелка вольтметра спускается до красной черты.
        …две тысячи семьсот, две тысячи семьсот пятьдесят, две тысячи восемьсот…
        Резкий электрический разряд в руку. Вращение рукоятки убыстряется, стрелка отходит от красной черты.
        …три тысячи четыреста, три тысячи четыреста пятьдесят, три тысячи пятьсот…
        «Проклятая машина!»
        Лампочка индикатора загорается ярким светом. Штрафное очко. Не понимаю, как я мог забыться. Необходимо быть осторожнее.
        …Две тысячи сто, две тысячи сто пятьдесят, две тысячи двести…
        Машина уменьшила число сделанных оборотов на величину штрафа.
        Теперь электрические разряды в руку следуют один за другим. Стрелка мотается от зеленой черты к красной и обратно. Кажется, я сейчас потеряю сознание.
        …три тысячи восемьсот, три тысячи восемьсот пятьдесят, три тысячи девятьсот…
        Я уже не вижу шкалу счетчика. Пытаюсь считать в уме:
        …три тысячи девятьсот один, три тысячи девятьсот два, три тысячи девятьсот три… удар!.. три тысячи девятьсот пять, три тысячи девятьсот шесть… удар! …три тысячи девятьсот восемь… удар!
        Бросаю считать обороты, считаю электрические удары:
        …семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…
        Блаженство! Стальной браслет разомкнулся. Падаю на пол. В ушах звенит от бешено пульсирующей крови. Теперь - тридцать минут отдыха! Как быстро проходят эти минуты.
        - ТРИСТА КИЛОГРАММОМЕТРОВ УМСТВЕННОЙ РАБОТЫ!
        Это уже пустяки, триста килограммометров я вгоню в два четверостишия. На всякий случай нужно попробовать задобрить машину. Вдруг она знает про сон?
        Пишу стихотворение, прославляющее заботу машины о Рожденном в Колбе, сглаживаю острые углы. Как-то я намекнул в одном из четверостиший на то, что машина и человек не могут существовать друг без друга, и заработал за это десять штрафных очков, пришлось весь день вертеть рукоятку.
        - ОПРЕДЕЛЕНИЕ РАЦИОНА!
        Опять с потолка спускаются гибкие шланги с присосками.
        Что-то сегодня аналитическое устройство долго считает. Я умираю от голода.
        - ВОСЕМЬСОТ КАЛОРИЙ ПИЩИ.
        Восемьсот калорий мне мало, но спорить бесполезно. Нужно брать, что дают.
        Все заботы о пропитании лежат на мне самом. Машина только определяет рацион и дозирует пищу.
        С грустью осматриваю свои плантации. Чан с хлореллой и бочка с дрожжами, размножающимися на моих фекалиях.
        Подхожу к лотку и слизываю отмеренную мне порцию.
        Мало, очень мало, но ничего не поделаешь! Пищи у меня в обрез.
        - ДВАДЦАТЬ МИНУТ ЛИЧНОГО ВРЕМЕНИ, ОБСЛУЖИВАНИЕ МАШИНЫ, ВОСЕМЬ ЧАСОВ СНА.
        Добавляю в бочку фекалии, перемешиваю массу и наливаю воды в чан с хлореллой. Это и есть «личное время».
        До самого вечера проверяю многочисленные контакты машины, пока не раздается команда:
        - ЗАБОТА О ЗДОРОВЬЕ РОЖДЕННОГО В КОЛБЕ.
        Опять физиологическое исследование. Глаза слипаются от усталости. К счастью, все это сейчас кончится и можно лечь в постель. Впереди восемь часов сна.
        Что это?! Неужели я не ослышался?!
        - МАНИАКАЛЬНО-ЭРОТИЧЕСКИЙ ПСИХОЗ. ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ ЛЕЧЕНИЕ, ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ КИЛОГРАММОМЕТРОВ ПЕРЕД СНОМ.
        Значит, все это было подлой игрой! Машина знала про сон.
        Я снова верчу рукоятку.
        …сто десять, сто двадцать, сто тридцать…
        Последние лучи заходящего Солнца окрашиваю в кровавый цвет матовые окна машинного зала.
        …двести пятьдесят, двести шестьдесят, двести семьдесят…
        Проходит еще несколько минут, и в наступившей тьме мне видны только светящийся циферблат счетчика и багровый глазок индикатора. На этот раз я не спускаю с него глаз, потому что думаю, как хорошо было бы умереть. Тогда некому будет вертеть рукоятку и проклятая машина прекратит свою деятельность из-за отсутствия тока.
        Эту мысль я дроблю на сотню крохотных обрывков с большими интервалами, чтобы не сработало реле Анализатора Мыслей.
        …тысяча сто, тысяча сто пятьдесят, тысяча двести…
        ФАНТАСТИКА В СОБСТВЕННОМ СОКУ
        Мистер Харэм в тартарарах
        - А провались все в тартарары! - раздраженно сказал мистер Харэм.
        То, что последовало потом… Нет, пожалуй, дальнейшее повествование требует уточнения гносеологической позиции автора.
        Автор придерживается диалектического метода мышления и является сторонником теории причинности. Он не может согласиться с гипотезой о влиянии человеческой воли на события космического масштаба, проповедуемой парапсихологами и находящей поддержку у некоторых писателей-фантастов.
        Поэтому, излагая необычайное происшествие с мистером Харэмом, автор будет пользоваться принципом дополнительности, предложенным Копенгагенской школой физиков для описания ряда ядерных процессов. Иначе говоря, одни события будут толковаться им с точки зрения теории причинности, а другие - как чисто случайные совпадения.
        Итак, продолжим рассказ.
        - А провались все в тартарары! - раздраженно сказал мистер Харэм.
        До этого восклицания в доме мистера Харэма господствовал закон причинности, ибо сама фраза была вызвана тем, что миссис Харэм со своей мамашей, вместо того чтобы заняться приготовлением ужина, вертелись у зеркала, примеряя очередные туалеты, непрочитанный журнал был израсходован на выкройки, а мистер Харэм-младший забавлялся с кошкой, пытаясь эмпирически установить зависимость между силой, приложенной к хвосту, и высотой тона мяуканья.
        Дальше, очевидно, мы вступаем в область случайных совпадений, потому что врезавшийся в земную атмосферу со скоростью тысяча километров в секунду астероид из антивещества никак не мог быть связан с произнесенной мистером Харэмом фразой.
        В течение ничтожных долей секунды третья планета солнечной системы была превращена силой взрыва в сгусток праматерии. Когда же под влиянием неизбежно текущих процессов в этой части пространства вновь произошел акт творения, оказалось, что Земля и все сущее на ней состоит из антивещества. Это, по-видимому, произошло с такой же закономерностью, как появление нечета в случайно брошенной игральной кости.
        Открыв глаза после нестерпимо яркой вспышки света, мистер Харэм обнаружил, что в мире господствует новый порядок, диаметрально противоположный существовавшему ранее.
        Изображения двух дам в зеркале прихорашивались перед своими оригиналами, кошка таскала по комнате юного экспериментатора, забавляясь его визгом, но что самое удивительное, домочадцы Харэма и прохожие под окнами его дома ходили на руках, упрятав головы в штаны и юбки, тогда как противоположные части туловищ были выставлены для всеобщего обозрения и даже украшены шляпами.
        Пораженный этой метаморфозой, мистер Харэм почесал затылок и задумчиво произнес:
        - Вот провалиться мне на этом месте… - и в тот же момент вновь был вынужден закрыть глаза от очередной вспышки света. Когда же он их открыл, то без труда убедился, что все в нашем мире идет по-старому.
        Как уже было сказано выше, автор не склонен связывать смысл фраз, произнесенных Харэмом, с первым и вторым взрывами. Очевидно, идеальный порядок, установившийся в антимире, обусловил весьма малое значение энтропии системы. Находясь в неустойчивом состоянии, антимир мгновенно распался, может быть, даже от звука голоса Харэма.
        К нашему счастью, при вторичном броске кости выпал чет, иначе мы были бы вынуждены жить в весьма своеобразном, хотя и очень интересном мире.
        Антиматерия, заключенная в астероиде, при первом и вторичном творении, вероятно, пошла на увеличение массы земного шара. Небольшой избыток ее в виде огромного фурункула появился на носу тещи мистера Харэма, то уже само по себе свидетельствует о полной достоверности описанных событий.
        Происшествие на Чайн-Род
        - Надень синий галстук, - сказала миссис Хемфри, - этот слишком пестрый.
        Мистер Хемфри вздохнул. Он ненавидел синий галстук, ненавидел крахмальные воротнички, ненавидел воскресные чаепития у этой старой лошади Пэмбл, ненавидел выходить на улицу со своей добродетельной супругой, ненавидел… впрочем, довольно. Душевное состояние антиквара Джона Хемфри не нуждается в дальнейших уточнениях. С каким наслаждением он сейчас облачился бы в теплый халат, фетровые туфли и, вооружившись лупой, посвятил вечер изучению маленького тибетского божка, так удачно приобретенного сегодня у старого чудака, вломившегося в лавку, невзирая на закрытые ставни.
        Цена, запрошенная старичком, была смехотворно низкой, а подлинность божка не вызывала сомнений.
        - Ты готов?
        - Готов, дорогая. - Джон сунул божка в жилетный карман в тайной надежде улучить несколько минут, пока дамы будут обсуждать способы приготовления хрустящего печенья, чтобы тщательно рассмотреть свою покупку.
        Было пять часов сорок три минуты пополудни, когда супруги сели в автобус на остановке возле дома № 96 по Чайн-Род.
        Дальнейшие события развивались столь стремительно, что при изложении их требуется поистине хронографическая точность.
        В пять часов сорок шесть минут шофер резко затормозил автобус и, выйдя из кабины, направился вдоль прохода.
        Очевидно, у него внезапно возникло желание поближе познакомиться со своими пассажирами, иначе зачем бы он стал срывать с них шляпы и щипать за носы.
        Оставшись явно неудовлетворенным, он в самой решительной форме потребовал, чтобы «все двадцать шесть поганых морд» немедленно покинули автобус, потому что «он скорее сожрет свою голову, чем провезет подобных ублюдков хотя бы еще один ярд».
        В пять часов сорок девять минут шофер был атакован миссис Хемфри. Ловко пользуясь зонтиком и ногтями левой руки, она без особого труда загнала его под сиденье, после чего обратилась с краткой и энергичной речью к остальным пассажирам. К сожалению, обычными средствами печати невозможно воспроизвести все красоты этого образца ораторского искусства. Смысл же выступления престарелой жены антиквара сводился к тому, что «каждая сопля будет вправе считать ее, миссис Хемфри, последней швалью, если она сейчас не прокатит всех желающих с ветерком, пусть только ребята раздобудут ей чего-нибудь, чтобы промочить глотку».
        Верный добрым рыцарским традициям предков, Джон Хемфри первым выпрыгнул из автобуса. К сожалению, собравшаяся на тротуаре толпа уже закончила громить гастрономический магазин, и новоявленный сэр Ланселот вынужден был вызвать двух молодых леди на поединок за право обладания ящиком бренди.
        Беззаветная преданность даме, отвага и умение наносить комбинированные удары дали возможность Джону быстро обратить в бегство противниц и с победой вернуться в автоковчег.
        По данным полицейских протоколов, дальнейшее продвижение автобуса, ведомого твердой рукой миссис Хемфри, протекало под знаком соревнования со стопятидесятисильным шестиместным «монархом». Правилами игры, по-видимому, предусматривалось преодоление максимального количества препятствий в виде мотоциклистов и будок для афиш, не говоря уже о красных огнях светофоров.
        В шесть часов десять минут автобус остановился на углу Чайн-Род и Мейг-стрит. Вышедшая из него миссис Хемфри жаловалась мужу на сильное головокружение.
        Возвращаясь домой пешком, антиквар с супругой имели возможность наблюдать последствия таинственного шквала, обрушившегося на Чайн-Род. На протяжении всего пути им не попалось ни одной целой витрины. Особенно пострадали винные магазины и бары. Пешеходы, спешившие домой, имели столь же потрепанный вид, как и наша почтенная пара.
        Добравшись до спальни, миссис Хемфри залпом выпила три стакана воды и одетая повалилась ни кровать - случай, доселе не отмеченный в анналах тридцатилетнего супружества четы Хемфри. Ее муж несмотря на недомогание, решил посвятить вечер изучению божка. Увы! Жилетный карман, куда он его сунул, был пуст.
        Таинственное происшествие на Чайн-Род послужило темой многочисленных дискуссий между психологами.
        По наиболее распространенной версии волна безумия совпала по времени и направлению с маршрутом полицейского автомобиля, отвозившего в участок достопочтенного Хью Мэнсона - красу и гордость Телепатического общества.
        В этот день Великий Индуктор был пьян, как свинья.
        Правда, судья так и не смог предъявить ему обвинения в подстрекательстве из-за отсутствия соответствующего прецедента в судопроизводстве. Соединенного Королевства. Злые языки утверждают, что немалую роль в освобождении Мэнсона из-под стражи сыграло заступничество лорда X. -почетного члена Общества Телепатов.
        Что же касается мистера Хемфри, то он имеет собственную точку зрения относительно причин, вызвавших беспорядки на Чайн-Род, но, зная мстительный характер тибетских божков, никому ее не высказывает.
        Лекция по парапсихологии
        Парапсихология - наука, изучающая явления передач и чтения мыслей на расстоянии, - принадлежит к наиболее древней и наименее исследованной области человеческих знаний, охватывающей большой комплекс вопросов психологии, физиологии и распространения электромагнитных колебаний.
        В нашем распоряжении имеются неопровержимые доказательства того, что уже на заре своего развития человечество было хорошо знакомо с таинственными явлениями передачи мыслей без помощи второй сигнальной системы, каковой, по Павлову, является человеческая речь. Об этом свидетельствует множество преданий, сказок и легенд, дошедших до нас из глубокой древности.
        Низкий уровень знаний на начальной стадии развития человеческого общества неизбежно приводил к тому, что парапсихологические явления, наблюдаемые в то время, окутывались религиозно-мистической дымкой.
        Решительно отбрасывая религиозную шелуху, мы вправе извлечь оттуда зерно фактов и рассмотреть их с чисто научных позиций.
        Первое упоминание о парапсихологических явлениях мы находим в мифе о грехопадении, в котором Змей внушил Еве мысль о похищении яблока с Древа Познания Добра и Зла. Совершенно естественно, что между безгласным змеем и Евой исключается всякая возможность общения с помощью речи. Мы должны также отбросить предположение о воздействии на психику Евы наводящих жестикуляций, так как змеи не имеют конечностей. Таким образом, остается только предположить, что образ яблока был вызван в сознании Евы путем внушения на расстоянии.
        Вместе с накоплением человеческих знаний чисто прикладного характера неуклонно расширялся круг фактов в области передачи мыслей на расстоянии.
        Точно так же, как современная химия считает своей прародительницей алхимию, так и парапсихология ведет свое начало от телепатии. Однако, заимствовав у телепатии объект изучения, парапсихология в корне изменила идеалистические представления, лежащие в основе этой науки. Вместо термина «душа», применявшегося телепатами, парапсихологи пользуются понятием «личность». Слово «медиум» заменено научным термином «перципиент». Мистическое представление телепатов о «магнетической силе» в современной парапсихологии заменено понятием об индуктивной способности внушающего.
        Факты, имеющиеся в распоряжении парапсихологов, позволяют разделить парапсихологические влияния на следующие категории:
        1. Внушение ощущений.
        2. Предчувствия одного лица относительно другого, состоящего с ним в парапсихологической связи.
        3. Внушение образов.
        4. Чтение чужих мыслей.
        Исключительный по убедительности пример внушения ощущений дает в своей нашумевшей книге «А может быть…» известный французский парапсихолог Анри Тромплюер.
        Путешествуя со своим товарищем, он однажды остановился в небольшой провинциальной гостинице. Кровать, на которой спал профессор Тромплюер, как выяснилось, буквально кишела клопами. Всю ночь он не мог заснуть из-за ощущения жжения и зуда во всем теле. Каково же было его удивление, когда утром обнаружилось, что его товарищ, спавший в другой комнате (я особенно подчеркиваю это обстоятельство), в ту же ночь испытывал те же ощущения!
        Об очень интересном телепат… извините, парапсихологическом явлении докладывалось на заседании Санкт-Петербургского Общества Телепатов 12 июля 1895 года.
        Штаб-ротмистр Валетов, проживший со своей женой пятнадцать лет, уехал без нее на Кавказ. Через десять дней, угощая своих приятельниц кофе, в двенадцать часов дня жена неожиданно воскликнула:
        - Колька мой, наверное, опять проигрался в карты!
        На заседании Общества была продемонстрирована запись, подтвержденная нотариально заверенными показаниями, свидетельствующая о том, что именно в это время Валетов, объявив Большой Шлем на червях, остался без четырех взяток.
        Наиболее редко встречающуюся разновидность парапсихологической связи, а именно чтение чужих мыслей, мне удалось наблюдать в 1912 году. Будучи в то время студентом Московского университета, я сдавал экзамен по философии известному ученому, профессору Б.
        Внимательно выслушав меня, он неожиданно заявил:
        - Вижу, что Канта вы не читали, а в мыслях у вас одни портерные и бильярдные.
        Такая способность безошибочно читать чужие мысли настолько поразила мое воображение, что именно этот день стал поворотным пунктом в моей судьбе, определив всю мою дальнейшую деятельность в области парапсихологии.
        Необходимо несколько более подробно остановиться на проблеме внушения образов, так как, по-видимому, этот вид парапсихологической связи является наиболее распространенным.
        В нашей лаборатории проводился следующий опыт.
        Индуктор и перципиент помещались в изолированных комнатах и в течение длительного времени лишались пищи. Затем им предлагалось записывать образы, непроизвольно появляющиеся в их сознании. Естественно, что особенности физиологического состояния, в котором они находились, предрасполагали к появлению в основном образов пищи.
        В результате были получены следующие данные по совпадениям, значительно превосходящие совпадения случайного порядка (смотри теорию вероятностей):
        Хлебо-булочные изделия - 75 процентов совпадений.
        Мясные блюда - 83 процента совпадений.
        Супы горячие - 87,3 процента совпадений.
        Следует отметить, что экранирование перципиента металлическим экраном не внесло существенных изменений в распределение совпадений.
        Было установлено, что воздействие на кору головного мозга некоторых химических агентов значительно усиливает парапсихологическую связь.
        Индуктор и перципиент, помещенные после введения им значительной дозы алкоголя в изолированные темные комнаты, ясно видели чертей и описывали их вид в одинаковых выражениях. Эффект значительно усиливался введением и алкоголь растительных коллоидов из вытяжки красного перца и ослабевал при одновременном введении с алкоголем пищи. Последнее обстоятельство легко объяснить, если вспомнить, каким сильным раздражителем, по Павлову, является пища.
        Я изложил сравнительно небольшое количество фактов, способных развеять недоверие, которое, к сожалению, питают многие скептики к парапсихологии как к науке. Только факты, как говорил Ампер.
        В заключение мне хочется остановиться на значении, которое может иметь дальнейшее развитие парапсихологии.
        Мы живем в эпоху, характеризующуюся неуклонным уменьшением затраты человеческой энергии в общем количестве выполняемой работы.
        Рабочий нажимает кнопку пускателя, и мощные фонтаны воды обрушиваются на угольный пласт, дробя его на мелкие куски. Нажатием кнопки приводятся в действие многотонные краны, поднимающие тяжелые грузы.
        Пора поставить новую проблему: уменьшение расхода умственной энергии на единицу научной продукции.
        Труд ученого не всегда выражается в таких конкретных вещах, как космический корабль или атомная электростанция. Иногда его деятельность протекает значительно скромнее, выражаясь в лекциях, статьях, публичных выступлениях. Чтение чужих мыслей окажет неоценимую услугу в этих областях научной работы, облегчив такие формы сотрудничества, как заимствование и компиляция.
        Нас часто спрашивают физики:
        «Как же, по-вашему, распространяется в пространстве мысль?»
        На этот вопрос парапсихологи отвечают:
        «Скажите сами, на то вы и физики!»
        Конференция
        Соломенно-желтый шар медленно вращается на экране. Раскаленные пустыни, высохшие водоемы, растрескавшиеся голые скалы.
        Мертвая, покинутая планета.
        Народный Уполномоченный повернул выключатель и откинулся в кресле. Серебристо-матовая поверхность экрана медленно тускнела.
        Покинутая планета! Десять лет титанического труда по эвакуации населения, бессонные ночи и полные напряженной работы дни - все это уже позади.
        Ну что ж! Пора и ему надевать скафандр. Иначе не выйдешь на поверхность.
        Слегка согнувшись под тяжестью кислородного баллона, он медленно бредет по бесконечным пустынным улицам подземного города.
        Центральный Пульт. Здесь еще чувствуется жизнь. Сияющие белизной панели, тысячи разноцветных лампочек, экраны с изображениями ритмично работающих машин, дрожащие стрелки приборов.
        Одну за другой он нажимает кнопки: РЕАКТОРЫ АВАРИЙНОГО ОСВЕЩЕНИЯ, зеленый сигнал вспыхивает на щите - подтверждение запуска реакторов; ОСТАНОВКА КИСЛОРОДНЫХ СТАНЦИЙ, ОСТАНОВКА ФАБРИК СИНТЕТИЧЕСКОЙ ПИЩИ, ЛАБОРАТОРИЙ ОРГАНИЧЕСКОГО СИНТЕЗА, КЛИМАТА, ПРОМЫШЛЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ, СВЯЗИ, ТРАНСПОРТА, ГОРНОРУДНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ. Теперь уже почти все стрелки приборов стоят на нуле. Гаснут лампочки на щитах. Застыли в непривычной неподвижности изображения машин на экранах.
        Подземный мир планеты погружается в сон.
        Последняя кнопка - ЭНЕРГОСНАБЖЕНИЕ. Темнеющие экраны. В тусклом свете ламп аварийного освещения зал центрального пульта кажется бесконечным…
        Старый, смертельно уставший человек поднимается по ступеням неподвижного эскалатора. Жар раскаленной поверхности планеты проникает через плотную ткань космического комбинезона. Пора включать индивидуальное охлаждение.

* * *
        Пилот нетерпеливо поглядывает на часы. До старта осталось пятнадцать минут. Небольшая задержка, и все навигационные расчеты придется делать заново. Почему же он так медленно идет?
        - Товарищ Уполномоченный! Корабль готов к старту, экипаж и пассажиры в кабине.
        - Мария уже сняла скафандр?
        - Нет, она в грузовом отсеке.
        - Попросите, пожалуйста, ее выйти.
        Пилот сокрушенно смотрит на циферблат, но Уполномоченный слишком занят своими мыслями, чтобы заметить это.
        Через несколько минут маленькая фигурка в мешковатом комбинезоне сбегает по трапу.
        - Что-нибудь случилось?
        Голубые глаза тревожно смотрят сквозь стекло шлема.
        - Простите, что я вас побеспокоил. Мне хочется перед отлетом посмотреть на ваших питомцев.
        - Пройдем в колонию?
        - Нет, вызовите старшего сюда.
        Мария вытаскивает из купола шлема тонкий прут антенны.
        - А-381! Срочно направляйся к месту старта. Ориентируйся по моим радиосигналам.
        Пилот, безнадежно махнув рукой, поднимается по трапу. Нужно все подготовить для корректировки расчетов.
        Уполномоченный с любопытством смотрит на приближающуюся фигуру робота.
        - А-381 прибыл по вашему вызову.
        - С тобой хочет говорить Уполномоченный.
        - Слушаю.
        - Мы улетаем.
        - Знаю. Вы когда-нибудь вернетесь?
        - Нет, мы навсегда покидаем Солнечную систему. Живые здесь не могут больше оставаться. Теперь хозяевами планеты будут роботы. Ты хорошо знаешь свои обязанности?
        - Хранить в памяти человеческие знания, беречь себя и все, что нам оставлено Живыми, производить себе подобных и обучать их, менять тактику поведения в зависимости от внешних условий, непрерывно совершенствоваться. В случае появления на планете пришельцев из космоса передать им то, что заложено в нашей памяти Живыми, и все, что сохранится к этому времени на планете.
        - Правильно. Не забывай, что находиться в подземельях опасно. Ожидаются землетрясения. Подземные города, вероятно, будут разрушены. Вам придется производить раскопки.
        - Это заложено в нашей программе.
        - Следите за тем, чтобы ваши солнечные батареи были всегда заряжены.
        - Знаю.
        - Планета лишилась атмосферы. Сейчас на поверхности очень велика метеоритная опасность.
        - Наша колония уже под крышей.
        - Хорошо, можешь идти. Помни: Живые доверили вам все, что ими было добыто за многие миллионы лет.
        - Помню.
        - Иди. Желаю успеха.
        - Удачного полета.
        - Спасибо.

* * *
        Прошло два миллиона лет, а крохотная, лишенная атмосферы песчинка на краю Галактики, лежащая в стороне от маршрутов лайнеров Космического Содружества, так и не привлекла ничьего внимания.
        Что же касается роботов, то… впрочем, лучше послушаем, что они сами говорят.
        Председатель. Уважаемые коллеги! Наш симпозиум посвящен одной из наиболее интересных проблем современной науки - гипотезе немашинных форм жизни Слово для сообщения предоставляется профессору химического синтеза, автомату класса «А» досточтимому ЛА-36-93. Прошу вас, профессор!
        ЛА-36-93. Жесткий регламент, принятый на наших собеседованиях, позволяет мне, к сожалению, ограничиться только кратким сообщением о полученных экспериментальных данных и вытекающих из них предположениях. Более подробно материал изложен в тезисах доклада, розданных участникам совещания.
        В течение последних лет в нашей лаборатории ведутся опыты по синтезу высокомолекулярных углеводородных соединений.
        В этом году нам удалось создать небольшой комок слизи проявляющий все признаки того, что мы привыкли называть жизнедеятельностью. (Оживление в зале) В жидкой органической среде этот комок обнаруживает способность к самопроизвольному передвижению, реагирует на раздражение током и усваивает находящиеся в растворе вещества. Вследствие не вполне еще разгаданных процессов окисления этих веществ обеспечивается необходимый энергетический жизненный баланс. При отсутствии кислорода в жидкости комок погибает.
        Наиболее интересным свойством полученных в последнее время вариантов слизи является ее способность, ассимилируя органические соединения, расти и размножаться делением.
        Таким образом, не подлежит сомнению, что здесь мы имеем дело с совершенно новой формой жизни, резко отличающейся от привычных нам представлений о высокоорганизованной материи.
        Может быть, где-нибудь во вселенной существуют миры, где органическая жизнь достигла такого же высокого развития как и на нашей планете машинная (Оживление в зале, иронический скрип на скамьях автоматов класса «Б»). Я понимаю, что автоматов класса «Б» больше интересует техническое применение сделанного открытия. Мне кажется, что способность полученного вещества реагировать на внешние раздражения позволит использовать ею в некоторых счетно-решающих устройствах, облегчающих работу автоматов, а впоследствии, может быть, даже создать на этой базе некое подобие электронного мозга.
        Председатель. Слово предоставляется заведующему кафедрой эволюции машин, автомату класса «А», достопочтенному РА-84-41.
        PA-84-41. Доложенный здесь нашим ученым коллегой экспериментальный материал очень интересен, и у нас нет никаких оснований сомневаться в его достоверности.
        Однако я вынужден возразить по поводу некоторых выводов докладчика.
        Неясно, действительно ли мы имеем дело в данном случае с проявлением жизнедеятельности в полном смысле этого слова. Мне кажется, что реакции на раздражение током могут быть просто следствием изменения поверхностного натяжения комка слизи. Может быть, на этом принципе и возможно какое то моделирование некоторых функций полупроводникового нейрона, однако сомнительно, чтобы из столь примитивных моделей когда-нибудь удалось создать хотя бы жалкое подобие электронного мозга. Не следует забывать что в основе всякой мыслительной деятельности лежит способность хранить информацию, называемая памятью. При всем разнообразии известных нам видов памяти: магнитной, емкостной, криогенной, - ни один из них не может быть осуществлен в органической материи. Таким образом, следует считать все предположения о возможности моделирования мыслительных процессов автоматов комбинацией элементов, составленных на базе углеводородных соединений, совершенно беспочвенными.
        Председатель. Слово предоставляется доктору философии, заслуженному автомату класса «А», высокочтимому НА-54-26.
        НА-54-26. Мне хотелось бы подойти к обсуждающейся проблеме с несколько иных позиций, чем это было сделано в предыдущих выступлениях.
        Прежде всего, требуется определить само понятие жизни. По нашим представлениям, оно складывается из следующих элементов:
        а) наличия устройств, превращающих солнечный свет в электрическую энергию, являющуюся основой моторной деятельности организма и протекающих в нем мыслительных процессов; б) способности конструирования себе подобных и передачи им накопленного опыта.
        Может ли органическая материя удовлетворять этим условиям?
        Мы знаем, что на базе углеводородных соединений нельзя создать фотоэлементы, преобразующие излучение в электрическую энергию.
        Поддержание энергетического баланса за счет реакций окисления возможно только в жидкой среде, так как в контакте с газообразным кислородом органические существа немедленно бы сгорели. Нам удается получать жидкости только в лабораторных условиях. Можно, конечно, пофантазировать и представить себе гипотетический мир, в котором вещество находится в жидкой фазе и содержит все необходимое для жизнедеятельности органических существ. Что же произойдет в этом случае?
        Бесконтрольное размножение в геометрической прогрессии путем деления очень быстро исчерпает все жизненные ресурсы среды, и размножающаяся материя сама себя лишит того, что служит предпосылкой для ее существования.
        Вывод напрашивается сам собой: предположение о существовании в природе углеводородных форм жизни не выдерживает критики.
        Председатель. Есть еще желающие высказаться? Вы хотите? Ваш индекс и звание? Отлично! Слово предоставляется аспиранту Института Истории Планеты, автомату класса «В», полупочтенному ЮВ-9611-7442.
        ЮВ-9611-7442. Я, так сказать, мало компетентен и вообще не берусь утверждать, но мне кажется, в общем, что, может быть, изображения странных существ, попадающихся в раскопках древних поселений эры примитивных машин, считающихся плодом творчества первобытных автоматов… не были ли они, на самом деле, памятниками культуры органических пришельцев из космоса, подчинивших себе в ту далекую эпоху наших предков. (Веселый скрип в зале, переходящий в оглушительный скрежет.) Я еще думал, что, может быть, конический спутник нашей планеты, так сказать, дело их рук. (Шум в зале, крики: «регламент!») Простите, я, конечно… так сказать… не предполагал, вообще… (Садится на место.)
        Председатель. Разрешите подвести итоги нашей дискуссии. По-видимому, сегодня нет никаких оснований считать реальным существование в природе органических форм жизни на базе углеводородных соединений. Что же касается технического применения парадокса, обнаруженного нашим коллегой, то, как мне кажется, попытки использовать его в новых счетно-решающих приборах могут заслуживать внимания, хотя на пути реализации этой идеи стоит очень много чисто инженерных трудностей.
        Игра
        Бог с отвращением понюхал надушенный серой конверт и протянул его архангелу Михаилу.
        - Читай!
        Сатана был изысканно вежлив, как всегда:
        «Уважаемый господин Саваоф!
        Думаю, что не погрешу против истины, если напомню вам, что применение силы никогда не считалось признаком мудрости.
        Откровенно говоря, я с глубоким сожалением вспоминаю безобразную сцену, разыгравшуюся у врат рая.
        Вечная борьба между добром и злом не должна решаться преимуществом огненного меча архангела Михаила над кочергой Вельзевула или наоборот. Это скорее соревнование интеллектов, чем методов убеждения.
        Ни славословия праведников, ни богохульство грешников - увы! - также ничего не дадут в этом споре. Умственное превосходство доказывается делами, а не визгом клевретов.
        Поэтому я позволю себе предложить вам несколько необычный поединок: не сыграть ли нам в чет-нечет? Выигравшему предоставляется право один раз по своему усмотрению изменить что-либо в подвластном нам мире. Игра начинается в условиях, при которых обеим сторонам обеспечены равные возможности, то есть с хаоса, и продолжается вечно.
        „Расчет на удачу!“ - скажете вы.
        „Удачу приносит расчет“, - отвечу я.
        Не имея возможности лично принять участие в игре, дабы не вводить во искушение ангелов, посылаю вам электронно-счетную машину, которая будет делать все ходы за меня. Правила игры и инструкцию по обслуживанию машины прилагаю.
        Итак, если у вас нет возражений, прошу вновь ввергнуть вселенную в хаос и сделать первый ход.
        Примите, господин Всевышний, мои уверения в неизменном уважении Сатана, князь тьмы».
        Саваоф почесал затылок.
        - Хитер Сатана, но глуп, - сказал он архангелам, обступившим трон.
        - Захотел какую-то машину противопоставить мудрости господней! Давно пора проучить Лукавого. Тащи, Гавриил, сюда машину и прочитай инструкцию.
        Правила игры оказались элементарно простыми. Бог должен был задумать число, а машина отгадать четное оно или нечетное.
        - Ну что ж, начнем, - сказал бог, потирая руки. - Да будет хаос!
        Оглушительный гром пронесся над вселенной. Потухли звезды, рассыпалась в прах твердь планет, превратились в ничто звери и люди.
        - Отгадывай!
        - Чет!
        - Не угадала, не угадала! - возликовали ангелы.
        - Не угадала, - подтвердил Саваоф. - Мой выигрыш. Да будет свет!
        Яркий свет пронзил кромешную тьму.
        - Отгадывай!
        - Нечет!
        - Опять не угадала! Да взойдут планеты на круги свои!
        - Чет!
        - Это тебе повезло, Нечистый!
        Бах!! Рой метеоритов помчался по орбите взорвавшегося Фаэтона.
        - Чет!
        - Не угадала!
        Миллиарды миров объединились в галактики.
        - Чет!
        Тучи галактик ринулись прочь от божьего трона.
        - Нечет!
        - Проиграл, проиграл, Лукавый! Не удастся тебе угнать галактики ко всем чертям. Сейчас мы ограничим скорость во вселенной. Ничто не будет двигаться быстрее божьего света.
        - Чет!
        - Нечет!
        - Нечет!
        - Чет!
        Миллиарды лет идет игра, а Сатана все еще в проигрыше. Не может машина осилить премудрость господню.
        - Нечет!
        - Нечет!
        - Нечет!
        - Чет!
        Все время меняет Саваоф тактику игры. Не угнаться за ним Лукавому.
        Вспыхивают и гаснут звезды, сталкиваются миры, но общий счет в пользу Бога.
        - Чет!
        - Нечет!
        - Чет!
        - Чет!
        - Чет!
        В кипящих океанах появляются цепочки нуклеиновых кислот.
        - Нечет!
        - В оболочку их, в оболочку! - ликует Сатана. - Не живое и не мертвое - эти шарики нам еще пригодятся!
        - Чет!
        - Нечет!
        - Нечет!
        Возникают и гибнут цивилизации.
        - Чет!
        - Чет!
        - Чет!
        С каждым столетием увеличивается счет Сатаны. Тщетно архангелы пытаются помочь Саваофу найти верную систему игры: машина уже давно проанализировала все варианты.
        - Нечет!
        Полчища Чингис-хана предают огню селения и нивы.
        - Чет!
        Рыжее облако газа движется на окопы, опутанные ржавой проволокой.
        - Чет!
        Зажимают ангелы носы от смрада, поднимающегося из труб крематориев.
        - Нечет!
        Свет ярче тысячи солнц освещает райские кущи. Вздымаются вверх грибы атомных взрывов.
        - Нечет!
        - Ну его в болото! - говорит Бог, вставая с трона. - Кончаю игру, иначе они потеряют веру в разум божий!
        Выстрел
        - Я ничего не понимаю в ваших тензорах, - сказал Скептиалов, - но уверен, что все эти математические выкрутасы придуманы специально для того, чтобы запутать человека, желающего руководствоваться здравым смыслом. Никакой отрицательной вероятности не существует, а время всегда течет в одном направлении.
        Мозгачев нахмурился. Бесплодный спор с профаном уже начал его раздражать. Правильнее было бы на этом закончить, но все изобретатели очень самолюбивы.
        - Вы ошибаетесь, - сказал он, комкая нераскуренную сигарету, - моя идея имеет реальное воплощение. Я построил машину, в которой можно путешествовать в прошлое, и готов это доказать вам на опыте. Пойдемте!
        Машина напоминала хрустальное яйцо, помещенное между двумя полюсами огромного электромагнита.
        Через прозрачные стенки Скептиалов разглядел два небольших кресла и щит, усеянный множеством приборов.
        «Черт его знает, на что в конце концов способны эти физики», - подумал он с невольным уважением.
        Мозгачев поднял крышку яйца.
        - Итак, если вы готовы, прошу занять место в кабине.
        Ошалевший Скептиалов полез внутрь таинственной машины. Внезапно ему показалось, что сотни солнц вспыхнули перед его глазами. Большая шишка - результат удара о приклад охотничьего винчестера двенадцатого калибра, медленно, но верно вздувалась чуть выше переносицы.
        - Я забыл вас предупредить, что в кабине тесновато, - сказал, посмеиваясь, Мозгачев. - Ну, поехали!
        Скептиалов, приложив платок ко лбу, откинулся на спинку кресла.
        - Хорошо, - ехидно сказал он, - разбудите меня, когда будем подъезжать к древнему Египту.
        - Вам нужно было раньше предупредить, что вы интересуетесь этой эпохой, - ответил Мозгачев, оттягивая на себя какой-то рычажок. - Боюсь, что мы ее давно проскочили.
        - Не разыгрывайте меня, - усмехнулся Скептиалов. - Прошло всего несколько минут, за которые…
        - Для нас с вами, - перебил Мозгачев, - но не для мира, существующего вокруг нас. Ведь в машине время почти остановилось с того момента, как я включил излучатель поля. Сейчас мы фактически - вне времени. Пора входить в противоположно направленный поток. Думаю, что мы прыгнем по крайней мере на сто тысячелетий назад.
        Мозгачев нажал красную кнопку на пульте и откинул крышку кабины.
        - Пожалуй, побольше, чем на сто, - сказал он, помогая Скептиалову выбраться наружу и осматриваясь кругом. - Судя по растительности, мы угодили прямо в средний палеолит, а вот, если я не ошибаюсь, наши далекие предки идут приветствовать людей двадцатого века.
        Сквозь густую чащу первобытного леса к путешественникам во времени приближалась группа человекообразных существ, вооруженных дубинами. Мрачные взгляды, которые они бросали на пришельцев из будущего, и оскаленные зубы не предвещали ничего хорошего.
        Мозгачев вынул из кабины винчестер.
        - Следите за каждым их движением, - сказал он, передавая ружье Скептиалову, - а я постараюсь убедить наших прародителей в отсутствии у нас дурных намерений.
        С поднятыми вверх руками Мозгачев направился к неандертальцам, сгрудившимся вокруг своего вождя, молодого детины, ростом со взрослого шимпанзе.
        Не успел Мозгачев сделать и трех шагов, как ловко пущенная рукой вождя дубина раскроила ему череп.
        Почти одновременно Скептиалов спустил курок, и обливающийся кровью неандерталец упал в предсмертных судорогах на землю.
        Последствия этого выстрела превзошли взрыв десятка водородных бомб - потому что Скептиалов оказался потомком убитого неандертальца, а тот к моменту убийства не успел обзавестись потомством.
        Убивший своего прямого предка Скептиалов мгновенно перестал существовать, потому что не бывает следствия без причины. Но раз он никогда не существовал, то не мог убить неандертальца, и тот снова ожил, предоставив ему тем самым все права на существование и одновременно возможность еще раз себя убить, после чего все началось заново.
        Одновременно со Скептиаловым в режим «существую - не существую» попали еще десять миллионов потомков убитого неандертальца, и в том числе автор этого рассказа, ввиду чего он не видит никакой возможности закончить рассказ, пока не прекратится вся эта кутерьма.
        Единственное, что автор твердо обещает читателям, это никогда больше не отправлять своих героев в прошлое.
        Биотрангуляция Лекочки Расплюева
        Прошло не более десяти лет с тех пор, как Норберт Винер высказал дерзкое предположение о возможности транспортировать людей в любую точку пространства при помощи электромагнитных сигналов.
        В самом деле: каждый человек представляет собой неповторимую комбинацию клеток индивидуальной структуры, и если бы удалось при помощи физических методов расшифровать эту структуру, если бы этот шифр мог быть переведен на язык сигналов и команд и если бы эти сигналы могли управлять синтезом живой клетки, то не было бы ничего проще осуществить эту идею.
        Такое обилие «если бы», столь любезное сердцу фантаста, не могло остаться незамеченным, и не удивительно поэтому, что целина, на которой гениальный ученый провел первую борозду, вспаханная в течение короткого времени плугом Воображения и обильно удобренная потом Вдохновения, расцвела яркими цветами Вымысла.
        Не хмурься ты, о лучший и серьезнейший читатель научной фантастики! Меньше всего я собираюсь въехать на эту пышную ниву в громыхающей колеснице Пародии, топча полезные злаки и сорняки копытами Сарказма, Насмешки и Сатиры.
        Я всего лишь робкий пилигрим, которому нужна крохотная пядь свободной земли, чтобы посеять туда ничтожное зернышко сомнения, скромную лепту богине Науке. Поверь, что мною руководит лишь одно: надежда получить из ее рук отпущение старых литературных грехов.
        Я бы не сошел с проторенной дороги жанра, если б в необычайной истории, которую я тебе хочу поведать, не сплелись теснейшим образом проблемы биотрангулярного перемещения с учением Павлова об условных рефлексах.
        Именно здесь, в темных ущельях пограничной зоны наук, часто доступной только фантасту, в самую жаркую пору научных дискуссий скрывается от глаз людских таинственная и неуловимая анаконда Истина.
        Я тебе обещаю, читатель, по возможности избегать литературных штампов. Моим героем будет не старый профессор физики, а молодой математик, кандидат наук.
        Математики - странные люди, у них все наоборот. Свой день они посвящают работе, а отдых заполняют чтением фантастики, вечно юными анекдотами и спортом.
        Впрочем, если дальше, по мере того как армия Ее Величества Математики будет завоевывать все новые и новые области, возрастной ценз маршалов непобедимого воинства будет продолжать неуклонно подать, то дело дойдет и до игры в бабки.
        Нет, современный ученый - это не тот рассеянный сухарь, который прочно укоренился на страницах фантастических романов. Поглядите на этих веселых ребят во время очередного симпозиума. Недаром в переводе слово «симпозиум» означает пирушку! Право, нет лучшей приправы к шашлыку, чем горячий научный спор, и ничто так не утоляет жажду познания, как обмен мнениями и бутылка сухого вина. Какой-то шутник сказал, что симпозиумом может называться любая научная конференция, если там пьют все, что крепче пива, и все говорят одновременно.
        Однако хватит, а то читатель и впрямь заподозрит меня в неуважении к науке, тогда как моя болтливость попросту вызвана искренней симпатией к молодому поколению ее служителей.
        Итак, мой герой - молодой математик.
        По паспорту он - Леонид Расплюев, но волшебница Любовь превратила это царственное имя в нежное прозвище Лекочка. Будьте знакомы: Лекочка Расплюев, кандидат физико-математических наук.
        Я не могу воспользоваться священным правом фантаста и представить его читателю в рабочем кабинете. Во-первых, он работает в учреждении, скромно именуемом почтовым ящиком, во-вторых, у него нет кабинета, а в-третьих, все равно, поглазев на листы бумаги, исчерченные кабалистическими знаками вперемежку с эскизами женских ножек, вы бы решительно ничего не поняли. Пусть лучше наше знакомство произойдет в двухкомнатной кооперативной квартире, когда он готовится покинуть столицу, дабы принять участие в таинственном симпозиуме на берегах Куры.
        Простите, но я чуть было не позабыл познакомить вас с его женой, или, как принято называть подруг юных ученых, «системкой». Ее зовут… ну, конечно, Нонна! Как же еще она может именоваться?!
        Элементарная вежливость требует, чтобы мы предоставили ей первое слово:
        - Тебе дать с собой плавки?
        - М-м-м-м. - Только при помощи длительной супружеской тренировки можно распознать в этом простом, как мычание, ответе отрицание. Впрочем, что же еще следует ждать от человека, пытающегося впихнуть в портфель вдвое больше вещей, чем он может вместить?
        - Тогда возьми еще одну пару трусов.
        - Зачем?
        - Переодеть после купанья.
        - Фу, дьявол! - Лекочке, наконец, удалось оторвать замок от портфеля. - Я же тебе двадцать раз повторял, что еду не на курорт, а работать. Пойми, что за десять дней… А где же бритва?
        - Я ее положила в чемодан, под пижаму.
        - М-м-м-м.
        Лекочка принялся выгребать на свет содержимое портфеля.
        Несколько минут он в глубоком раздумье глядел на толстую коленкоровую папку.
        - Нонна!
        - Ау!
        - Тут ко мне один тип зайдет за этой папкой, так ты не говори, что я уехал.
        - Почему?
        - Есть соображения. Скажи, что ушел, а папку просил передать.
        - Хорошо.
        - И вообще не трепли про симпозиум, не положено.
        - Хорошо, Лекочка.
        - Вот так. - Лекочка затянул портфель ремнем, подхватил чемодан и, запечатлев на губах Нонны рассеянный поцелуй, направился к двери. - Будь жива!
        - Мыло ты взял?
        - Взял, взял.
        - Так когда тебя ждать?
        - Дней через десять, не раньше.

* * *
        Прошло три дня. Первый из них Нонна наслаждалась обществом очаровательной и ветреной подружки Свободы, второй провела с престарелой камеристкой Скукой, а на третий, измученная непрошеным назойливым визитом Одиночества и Тоски, улеглась спать в десять часов вечера.
        Было уже за полночь, когда кто-то потряс ее за плечо и знакомый голос произнес привычную фразу:
        - Подвинься, не могу же я спать на воздухе!
        Из всех рефлексов, которыми человек обзавелся за длительный путь эволюции, супружеский самый стойкий, и, пробурчав обычное замечание о том, что, к сожалению, промышленность еще не освоила выпуск трехспальных кроватей, Нонна подвинулась к стенке.
        Неизвестно, как бы прошла эта ночь, если б часов около трех Лекочка не почувствовал нестерпимую жажду.
        Направляясь на кухню, он опрокинул стоявший у кровати торшер, произведя при этом шум, соизмеримый только с грохотом падения Вавилонской башни.
        Нонна зажгла свет над кроватью и с изумлением уставилась на мужа.
        - Лекочка, ты?!
        По выражению Лекочкиного лица можно было предположить, что вместо горячо любимой супруги он увидел на семейном ложе легендарную Медузу.
        - Нонна?!!
        - Почему ты здесь? - спросила Нонна, накидывая на плечи халатик - Что-нибудь случилось?
        - Не знаю… - его вид выражал полную растерянность - Честное слово, не знаю…
        - Ты не был в Тбилиси?! - У нее мелькнула страшная догадка - Скажи мне правду, не был?!
        - Был. - Лекочка сел на кровать и обхватил голову руками. - Я… и теперь… в общем… в Тбилиси…
        - Что?!
        С одной стороны, ароматы грузинской кухни, которыми благоухал Лекочка, исключали всякие подозрения, но с другой…
        - Как в Тбилиси?! Ты понимаешь, что говоришь?! Лекочка!
        - Не понимаю. - Он потер лоб ладонью. - Не понимаю, Нонна, хотя кое о чем догадываюсь. Впрочем… право, не знаю, можно ли об этом говорить, ведь я…
        Черт побери! Тут уже пахло тайной…
        Мне не хочется разглашать методы, которыми пользуется в таких случаях лучшая половина человечества.
        - Только без трепа, - сказал Лекочка, - клянешься?
        - Клянусь! - Розовые лучи восхода уже зажгли волшебным пламенем ореол белокурых волос на подушке. - Клянусь, Лекочка, ты же меня знаешь!
        - Так вот… на этом симпозиуме была группа физиков. Они выступили с бредовой идеей о возможности биотрангуляпии.
        - Чего?
        - Биотрангуляции. Ну, возможности переносить человека в любую точку пространства.
        - На чем?
        - Ни на чем. Просто так, по эфиру.
        - Вроде телевидения, да?
        - Г-м, не совсем. По телевидению ты видишь изображение, а тут… - Лекочка потрепал ее по щеке, - а тут, так сказать, полный перенос материального тела. Впрочем, это уже подробности, которые нельзя разглашать, ты же поклялась, помнишь?
        - Помню, Лекочка. Так они тебя тран… тран?..
        - Биотрангулировали. Другого объяснения я найти не могу. Видишь ли, днем я очень резко выступил по основному докладу, доказывал, что при нынешнем уровне науки эту затею осуществить нельзя. Вот они, наверное, и решили подшутить.
        - Тебе было больно?
        - Нет. Мы сидели за столом. Они притащили с собой какой-то черный ящик. Я в это время ел шашлык на ребрышках, и вдруг!..
        - Ты был пьяный?
        - Ну что ты, Нонна! Это же симпозиум.
        - Постой! А вещи? - Нонна приняла сидячее положение. - Чемодан они тоже трангулировали?
        Лекочка развел руками.
        - Чемодан остался в гостинице. Они, видимо, не учли…
        - Нужно немедленно дать телеграмму! - Нонна подошла к телефону. - В какой гостинице ты остановился?
        Лекочка одним прыжком преодолел расстояние в пять метров.
        - Ты с ума сошла! Пойми, в какое положение я попаду. Ведь я член редакционной комиссии. Можешь себе представить, как все будут ржать, если выяснится, что меня биотрангулировали сразу после моего выступления?!
        - Да, но чемодан…
        - Мне нужно немедленно лететь в Тбилиси. Через два часа я буду там как ни в чем не бывало. Пусть попробуют доказать, что меня…
        - О, господи! Ты так и будешь мотаться взад и вперед?
        - Ну нет, второй раз им эту хохму выкинуть не удастся.
        Лекочка с лихорадочной быстротой оделся и направился к двери.
        - Ну, я поехал.
        - Деньги-то у тебя на билет есть?
        - Есть, есть. Бегу, а то опоздаю на самолет.
        Он исчез так же внезапно, как и появился, и только смятая подушка, хранившая смесь запахов лука и цинандали, свидетельствовала о том, что это был не сон.
        Что же касается всяких толков, будто… Нет, нет! Пусть уж лучше вся эта история останется загадкой для грядущих поколений.
        Человек, который видел антимир Рассказ-шутка
        Его фамилия была Горст. Горст Изекииль Петрович. Он дважды повторил свое имя, тщательно скандируя его по слогам. Вообще, это был очень скрупулезный человек, склонный к самоанализу. Я это почувствовал с самого начала, когда он впервые рассказал мне о своем даре. Он обнаружил его у себя года три назад.
        - Очень трудно объяснить, как это получается, - сказал он, чертя прутиком какой-то узор на песке. - Представьте себе окружающий вас мир (кончик прутика прочертил большой круг), а это вы (появился крестик в центре). Все люди видят окружающее их пространство вот так (лучи от крестика к окружности), а я одновременно и внутри и снаружи (стрелки вне круга, устремленные к центру). Впрочем, вряд ли это все можно так просто себе представить.
        - Действительно, трудно, - согласился я, - непонятно, как вы можете видеть все предметы одновременно спереди и сзади.
        - Не совсем так. Скорее, снаружи и изнутри, но это вовсе не значит, что я вижу то, что у вас здесь, - он дотронулся прутиком до моей груди. - Снаружи и изнутри не отдельные предметы, а весь мир в целом. Я вижу мир в его противоположностях, - добавил он, помолчав. - Может быть, я недостаточно точно выразился. Скорее всего, правую и левую модели мира одновременно.
        - Как же это все выглядит?
        - Очень небольшой участок пространства, в котором вместе существуют наблюдаемые мною предметы и их зеркальные отображения. Иногда они накладываются друг на друга полностью, а иногда только частично, но вместе с тем они всегда разделены какой-то неизвестной нам материальной средой, в которую погружены, как в жидкость.
        Это был наш первый разговор. После этого мы много раз встречались в том же маленьком скверике, затерянном среди нагромождения многоэтажных зданий, и беседовали о его удивительной способности видеть мир. У меня создалось такое впечатление, что все это происходило у него в состоянии, близком к трансу. Он несколько раз мне говорил, что его дар связан со способностью сосредоточиваться, отвлекаясь от окружающей обстановки. Для этого он подолгу фиксировал взгляд на каком-то блестящем предмете, о котором он рассказывал очень неохотно, приписывая ему, по-видимому, некую особую силу талисмана.
        Как-то я ему напомнил, что такой прием далеко не нов и известен йогам уже много тысячелетий. Почему-то это его очень рассердило.
        - Ни один йог не видит дальше своего носа, - ответил он сухо и поднялся со скамьи.
        Ушел он не попрощавшись.
        Несколько дней я тщетно поджидал его на обычном месте. Когда наконец он появился, у него был очень утомленный вид.
        По его словам, все эти дни он был занят попытками установить связь с таинственным зеркальным изображением нашего мира. Результаты превзошли все его ожидания. Ему удалось обнаружить там своего двойника и даже разговаривать с ним, но это потребовало такого колоссального напряжения всех его сил, что кончилось обмороком, продолжавшимся несколько часов.
        В этот вечер мы долго беседовали. Он говорил о том, что вселенная представляется ему совокупностью множества миров в общем пространстве. Эти миры пронизывают друг друга, но контакт между ними невозможен. Очевидно, они существуют в различных временных ритмах или полностью проницаемы друг для друга. Явления в них зеркально перевернуты. Это касается не только образов, но и понятий.
        Его слова меня несколько озадачили. Я ему сказал, что не могу представить себе зеркального отображения понятий.
        - Не понимаю, что вас смущает, - возразил он. - Возьмем хотя бы понятие о добре и зле. Они складываются из суммы представлений о том, что хорошо и что плохо. Дикарь делит таким образом только явления внешнего мира: живой тигр это плохо, убитый тигр это хорошо. Современный человек прибавил сюда еще массу этических и моральных категорий, но сущность остается той же: что нам во вред - это плохо, что на пользу - это хорошо. В антимире иные взаимодействия этих слагающих.
        - Значит, там убитый тигр - это плохо, а живой тигр - хорошо?
        - Почему бы и нет, если тигр там не враг, а друг?
        - Ну, а другие миры? - спросил я.
        - Они вообще недоступны нашему воображению, - ответил он, подумав. - Нельзя представить себе того, что не имеет аналогий, хотя бы отрицательных. Только наш антимир может быть еще как-то воспринят человеческим мозгом, но для этого требуются совершенно новые органы чувств, вроде тех, которыми меня наградила природа.
        У него был вид тяжело больного человека. Особенно поразили меня его глаза, воспаленные, с кровавыми прожилками. Казалось, они были обожжены видением того, что недоступно воображению.
        Я сказал ему, что нужно на время прекратить все эксперименты и полечиться. По-видимому, напряжение последних дней губительно сказалось на его нервной системе. - Неужели вы думаете, что я могу сейчас остановиться на полпути? - невесело рассмеялся он.
        - Я уверен, что нахожусь уже у порога самой увлекательной тайны мироздания. Пройдет еще несколько дней, и мне, наверное, удастся раскрыть ее при помощи своего антидвойника.
        Он поднялся на ноги, но зашатался от слабости, и я был вынужден взять его под руку. Впервые за наше знакомство я проводил его до дома.
        Он жил в старом, запущенном доме на берегу Обводного канала. Мы долго шли по мрачным дворам, загроможденным штабелями дров, пока не остановились у двери под одной из многочисленных арок.
        - Дальше меня провожать не нужно, - сказал он, подавая мне руку. - Извините, что не приглашаю вас к себе, но в настоящее время это просто невозможно. Думаю, что вы поймете меня правильно и не обидитесь.
        Прошло две недели. Горст не появлялся.
        Я был уверен, что он заболел, но не решался явиться к нему без приглашения. Мне казалось, что его нежелание видеть меня у себя было как-то связано с тайной талисмана, которую он тщательно оберегал. Все эти дни я обдумывал разные способы навестить его без риска показаться назойливым.
        Однажды вечером, тщетно прождав его в сквере больше двух часов, я набрался смелости и отправился к нему на дом.
        С большим трудом на полутемной лестнице я отыскал дверь с нацарапанной надписью: «И. П. Горст». Мне открыла дверь девочка лет двенадцати. Я спросил, как здоровье Изекииля Петровича. Она молча провела меня в конец коридора и также молча указала на дверь.
        Я постучал, но никто не отозвался. Зайдя в комнату, я увидел Горста, сидящего в кресле у стола. Сначала меня испугал его остановившийся взгляд. Мне показалось, что он мертв. Однако это было только первым впечатлением. Его ноздри раздувались в медленном ритме дыхания йогов. Очевидно, он был целиком погружен в созерцание загадочного антимира.
        Я понял, что мой приход оказался очень некстати, и сделал уже несколько шагов к двери, но непреодолимое любопытство заставило меня вернуться, чтобы взглянуть на таинственный талисман, к которому был прикован взгляд Горста. Это была обыкновенная рюмка, наполненная до краев. О ее содержимом было легко догадатьс по этикеткам многочисленных уже опорожненных бутылок, стоявших на столе.
        СЕКРЕТЫ ЖАНРА (Фантастические пародии и памфлеты)
        Джамбли 1001-й рассказ а космических пришельцах
        Синерукие джамбли над морем живут,
        С головами зелеными джамбли живут.
        Эдвард Лир.
        Радиотелескопы Лунной базы первыми обнаружили таинственный снаряд, мчавшийся из глубин космоса.
        Через несколько дней его траектория была вычислена многими обсерваториями. Произведенные расчеты свидетельствовали о том, что снаряд направлялся к Земле. Были приняты все меры предосторожности. Наблюдения за полетом снаряда не давали возможности определить, какой груз он несет. Было ли это первым визитом на Землю дружественных разумных существ, обитателей далеких миров, или началом обстрела нашей планеты завоевателями космического пространства? Десятки ракет-перехватчиков находились в состоянии боевой готовности. Электронные машины непрерывно обрабатывали данные по траектории снаряда, но их расчеты не давали ответа на поставленный вопрос. Снаряд двигался в свободном полете, и ничто пока не указывало на то, что он управляется разумными существами.
        Тем временем снаряд быстро приближался к Земле. Вскоре он пересек лунную орбиту и перешел на орбитальный полет вокруг Земли. Уже на следующий день все газеты мира пестрели сенсационными заголовками. Снаряд управлялся кем-то и выбирал место для посадки на земной поверхности.
        17-го апреля 1972 года, в два часа ночи, снаряд выпустил крылья и перешел на планирующий спуск. По-видимому, он собирался приземлиться в районе Лардж-тауна. На спешно приготовленном космодроме в окрестностях города были зажжены посадочные знаки. Несколько самолетов поднялись в воздух для того, чтобы сопровождать гостей к месту посадки. Однако корабль с пришельцами вел себя очень странно. Не обращая никакого внимания на эскортирующие его самолеты, он явно шел на посадку в центре города. В четыре часа ночи он сел на выпущенные амортизаторы в городском парке.
        Многочисленные отряды полиции и воинские части с трудом сдерживали многотысячную толпу, собравшуюся, несмотря на поздний час, приветствовать космических гостей. Очевидно, пришельцы не разделяли энтузиазма хозяев и не спешили завязать с ними знакомство. Входные люки корабля оставались наглухо закрытыми. Можно было подумать, что корабль необитаем, если бы не тонкая антенна, внезапно появившаяся из его носовой части.
        То, что потом произошло, было совершенно непохоже на торжественное начало встречи. Охваченная непреодолимым ужасом, толпа побежала. Не разбирая дороги, мчались отряды конной полиции. Воинские части отступали в относительном порядке, но с крайней поспешностью. Никто не мог сказать, что произошло. Казалось, леденящий кровь страх насыщает воздух города.
        Новые воинские части были спешно переброшены в город, но на подходах к парку остановились в нерешительности. Страх парализовал волю солдат и офицеров. Район страха занимал площадь радиусом около километра вокруг места приземления. Было похоже на то, что этот страх искусственно вызывался специальными устройствами, помещенными внутри снаряда.
        Странное поведение гостей внушало сомнение относительно миролюбивых целей их визита. Из города были спешно эвакуированы дети и старики. Район, занятый пришельцами, окружало плотное кольцо войск. Сотни орудий были нацелены на парк, но приказ категорически запрещал открывать огонь до выявления истинных намерений гостей. Все попытки установить с ними контакт оставались безуспешными. Ни один человек не мог заставить себя преодолеть барьер ужаса. Таинственное излучение не задерживалось ни металлическими экранами, ни стальной броней танков.
        Зона ужаса простиралась также вверх, исключая возможности полетов над местом приземления снаряда.
        Аэрофотосъемка, произведенная с высоты две тысячи метров, показала, что экипаж покинул корабль и занят строительством каких-то сооружений. На снимках были ясно видны странные фигуры, передвигавшиеся среди паукообразных механизмов, воздвигающих шарообразные белые здания. Количество пришельцев, по-видимому, не превышало десятка. Они не обращали никакого внимания на окружающий их город и целиком были заняты своими делами.
        Весь мир с напряженным вниманием ожидал дальнейшего развития событий. Однако никто не мог предполагать странной развязки этого таинственного происшествия.

* * *
        В ночь на 17 апреля Эд Дранкард вышел на улицу из салуна Сэма Хорста в самом радужном настроении. Его сильно покачивало. Он решил пройтись до дома пешком, чтобы несколько прояснить затуманенную винными парами голову.
        По-видимому, Эд несколько переоценил свои возможности, потому что в парке его непреодолимо потянуло прилечь. Сон на свежем воздухе был настолько крепок, что сброшенный воздушной волной на землю, Эд, не открывая глаз, вновь взгромоздился на скамейку и захрапел как ни в чем не бывало.
        Проснулся он только утром в каком-то незнакомом ему помещении, на полу. Оглядевшись кругом воспаленными глазами, он увидел грязные стены подвала. Несколько голубей что-то клевали на полу. Рыжий лохматый пес тихонько скулил у двери.
        Первой мыслью Дранкарда было, что он стал жертвой ночного ограбления. Однако, сунув руку в карман пиджака, он обнаружил бумажник с деньгами на привычном месте.
        Пожав плечами, Эд направился к двери, но внезапная боль, пронзившая все тело, заставила его остановиться.
        Он снова прилег на пол, и боль прошла. Рыжий пес подошел к нему и ткнулся холодным, влажным носом ему в руку. Дранкард вновь поднялся на ноги и сделал несколько шагов к двери, и опять невидимый барьер боли остановил его на полпути. Он попытался сделать еще шаг вперед, и ему показалось, что сотни клещей разрывают его внутренности. Несколько раз он пробовал перейти таинственный барьер, и каждый раз непереносимая боль заставляла его возвращаться назад.
        Эд в отчаянии сел на пол и обхватил голову руками. Чувствовал он себя отвратительно. Трещала голова, нестерпимо хотелось пить, и, вдобавок ко всему, началась икота.
        Пес опять заскулил. Внезапно скулеж перешел в истошный вой. Дранкард поднял голову. То, что он увидел, заставило его подумать, что у него началась белая горячка.
        Два существа фантастического вида стояли посредине подвала, разглядывая его красными глазами, лишенными век. Зеленое туловище, покрытое глянцевой кожей, напоминало резиновый мешок, наполненный жидкостью. Снизу оно было снабжено двумя мешковидными отростками, а сверху венчалось огромной круглой головой с торчащими ушами и широким безгубым ртом. Чудовища имели по три руки с длинными, извивающимися щупальцами на концах.
        Эд поднялся на ноги.
        - Ик-ик, - началась у него вновь икота.
        - Их-их! - залопотали чудовища.
        Он сделал два шага вперед. Чудовища подались на такое же расстояние назад. Они не шагали, а как-то странно перекатывались на своих мешках-отростках.
        Дранкард сделал еще один шаг, и опять острая боль рванула внутренности. Безнадежно махнув рукой, он снова сел на пол.
        Чудовища стояли, тихо мурлыкая. Было похоже на то, что они не собираются причинять ему вред. Знаками он попытался объяснить им, что хочет пить. Промурлыкав что-то в ответ, чудовища поплыли к двери. Через несколько минут одно из них вернулось и поставило перед ним коробочку с каким-то желе и сосуд с розовой жидкостью. По-видимому, с ним собирались обращаться, как с пленником.
        Желе имело горьковатый вкус хвои, а жидкость была солено-кислой, но отлично утоляла жажду. Выпив половину содержимого сосуда, Эд почувствовал легкое головокружение и снова уснул. Очевидно, он проспал очень долго, Проснувшись, он обнаружил около себя новую коробочку с желе и полный сосуд с розовой жидкостью. Собака и голуби исчезли. Дверь, ведущая из подвала, была приоткрыта, и Дранкард решил снова проверить бдительность своих тюремщиков. Его опять ожидало разочарование: болевой барьер исключал всякую возможность приблизиться к заветной двери.
        Так прошло несколько дней. Дранкард почти все время спал. Вероятно, пища, которой его кормили, содержала снотворные примеси. Каждый раз, просыпаясь, он находил около себя на полу новую порцию желе и полный кувшин.
        Однажды утром он увидел двух чудовищ, склонившихся над ним и тихо мурлыкавших. В руках у них были черные коробочки с торчащим наружу длинным прутом. Один из них поднес к лицу Эда конец прута. Нестерпимая боль заставила его вскочить на ноги. Теперь они оба коснулись его спины прутами, и Дранкард побежал по направлению к двери, инстинктивно пытаясь уйти от игл, коловших ему позвоночник. На этот раз проход оказался свободным. Первый раз за все время своего заключения Эд увидел солнечный свет. Ему показалось, что местность, где он находился, ему знакома. Сомнений быть не могло. Он видел шпиль пресвитерианской церкви и двадцатиэтажное здание банка. Но какой необычный вид имело все вокруг! На улицах ни одного пешехода, ни одной машины. Казалось, что город вымер. Чудовища опять погнали Дранкарда своими прутами.
        Парк, куда гнали Эда, имел очень странный вид. Он весь был заполнен легкими постройками шарообразной формы из какого-то белого материала. Между ними сновали машины, похожие на больших пауков, перетаскивающие части непонятных ему механизмов. Все это он мог разглядеть только мельком, так как чудовища непрерывно подгоняли его своими прутами, торопясь загнать в одно из круглых зданий.
        В первом помещении, через которое провели Эда, стояло несколько пришельцев, склонившихся над чем-то, очень напоминавшим операционный стол.
        Точно такой же стол находился в большом зале с полупрозрачными стенами. Там с Дранкарда сорвали одежду и прикрепили его эластичными ремнями к стене.
        То, что с ним делали, было похоже на медосмотр. Его тискали, мяли, просвечивали грудную клетку каким то аппаратом и заставляли сгибать руки и ноги. Наконец Эда развязали, и он получил возможность одеться. На этот раз, проходя через первое помещение, он бросил взгляд на операционный стол и увидел там препарированный труп собаки. Пришельцы с нескрываемым интересом разглядывали ее внутренности.
        Страшная догадка осенила Дранкарда Он понял, какую участь ему готовят чудовища Для них он был просто экземпляром человеческой породы, подлежащим тщательному исследованию, которое должно было закончиться на анатомическом столе.
        Теперь его отвели в одно из зданий поблизости, где он, по-видимому, должен был жить в ожидании предназначенной ему судьбы.
        Тысячи планов спасения, один другого фантастичнее, рождались в его мозгу, но все они разбивались о невозможность преодоления болевого барьера, надежно запиравшего выход из его тюрьмы.
        Самым страшным было то, что после каждого приема пищи он погружался в глубокий сон, во время которого чудовища могли с ним делать все что угодно.
        Впрочем, и в бодрствующем состоянии он был беспомощен против их болевых аппаратов. Нужно было что-то предпринимать, и Дранкард решил объявить голодовку. Лучше уж было умереть от голода, чем на анатомическом столе.
        Отказ пленника принимать пищу очень встревожил пришельцев. Очевидно, программа исследований на живом организме еще не была закончена. Несколько чудовищ непрерывно дежурили в камере, пытаясь воздействием болевого излучения заставить его есть. Началась жизнь, похожая на кошмар. Эд стоически переносил боль, зная, что если он сдастся, то очень быстро все будет кончено.
        Через несколько дней голодовки в камеру вошли два пришельца и знаками велели ему подняться. На этот раз они не пускали в ход болевые пруты.
        Они вышли на улицу. Один из стражей встал впереди Эда, а другой - позади, и странная процессия направилась по Мейнстрит. Эд едва поспевал за своими спутниками, пытаясь приноровиться к их странному способу передвижения.
        Центральная часть города была совершенно пустынной. Только высоко в небе парило несколько самолетов.
        Дранкард и его стражи свернули на 17-е авеню. Внезапно первое чудовище остановилось у дверей магазина. Теперь Эд понял цель этого путешествия. Вероятно, пришельцы хотели предложить ему запастись там пищей.
        Вид родной земной пищи вызвал у него острый приступ голода. Он жадно схватил окорок и выбил пробку у бутылки виски. С трудом прожевав большой кусок, он отхлебнул из горлышка глоток ароматной жидкости. Приятное тепло разлилось по всему телу. Два стража бесстрастно наблюдали эту сцену своими красными зрачками. В мозгу Эда мелькнула озорная мысль. Он протянул одну из бутылок стоящему поблизости чудовищу.
        Пришелец ухватил бутылку своими щупальцами, внимательно ее осмотрел и неуловимо быстрым движением опрокинул ее себе в пасть.
        С этого дня положение Эда резко изменилось. Ежедневно с утра толпа пришельцев появлялась в его камере. Подражая звуку льющейся жидкости, они умоляюще смотрели на своего пленника, приглашая его жестами отправиться за очередной порцией виски. Возвращение назад напоминало триумфальное шествие. Впереди шествовал Дранкард с двумя бутылками, а позади десяток пришельцев с бутылками в каждой из трех лап. Все были в отличном настроении. Эд громко распевал песни, а пришельцы тихо мурлыкали ему в такт.
        Строительные работы в парке были приостановлены. Бездействующие пауки-машины застыли в самых невероятных позах.
        В одной из экспедиций за виски Эд прихватил в магазине банджо, и теперь все попойки происходили с музыкальным сопровождением. Пришельцы отлично имитировали различные звуки и организовали неплохой оркестр.
        Очень скоро в Зоне Ужаса были исчерпаны все возможности добычи виски, но оказалось, что пришельцы с не меньшим удовольствием потребляют и джин.
        30-го апреля командующему армией блокады Зоны Ужаса донесли, что постройки пришельцев в городском парке охвачены пожаром. Спустя двадцать минут в расположении передовых постов появилась странная процессия. Впереди шел высокий, нетвердо державшийся на ногах человек с банджо, громко наигрывавший «Типперери». За ним цепью двигались десять обнявшихся пришельцев, подражающих звукам различных струнных инструментов. Все они были сильно навеселе. Одновременно было установлено, что Зона Ужаса перестала существовать.
        Неизвестно, кто первый назвал их джамблями. В общем, это были жалкие существа, к тому же совершенно спившиеся. Они непрерывно требовали спиртного, и договориться с ними о чем-нибудь серьезном не представлялось возможным. Насколько удалось установить, они все были биологами, посланными на Землю с планеты, которую они называли Уа, для изучения наших форм жизни. В технике они совершенно не разбирались. Перед вылетом их экспедицию снабдили комплексом автоматически действующих приборов и механизмов, но как эти приборы устроены, они не знали. Впрочем, они все очень скоро погибли, так как автоматическая фабрика по производству синтетической пищи, которую им построили в парке автоматы, сгорела, а к земной пище они так и не смогли приспособиться. Что же касается корабля, на котором они сюда прилетели, то, с нашей точки зрения, он не представлял собой ничего особенного. Пожалуй, единственным результатом их визита была потеря интереса к теме космических вторжений в научно-фантастической литературе.
        Секреты жанра
        У светофора Дик Пенроуз резко затормозил и громко выругался. Он был в отвратительном настроении. Впрочем, к этому были все основания.
        «Вы попросту выдохлись, - сказал ему сегодня редактор. - Откровенно говоря, я жалею, что с вами связался. „Нью Нонсенс“ в последнем номере поместил рассказ о пилоте, выбросившем в космосе молодую девушку из ракеты, „Олд Фулер“ уже три номера подряд дает роман о войне галактик, а вы нас чем пичкаете? Какой-то дурацкой повестью об исчезнувшем материке. Нечего сказать, хорош король фантастов! Мы из-за вас теряем подписчиков. К воскресному номеру мне нужен научно-фантастический рассказ. Полноценная фантастика, а не галиматья на исторические темы. Читатель интересуется будущим. Кстати, надеюсь, вы не забыли, что через месяц кончается наш контракт. Сомневаюсь, чтобы при таких тиражах мы смогли его возобновить».
        Пенроуз снова выругался. Как это все просто получается у редактора! Старик не хочет считаться с тем, что работать становится все труднее. Тридцать толстых научно-фантастических журналов, свыше сорока издательств, бесчисленное множество воскресных приложений только и занимаются тем, что выбрасывают на рынок научно-фантастическую продукцию. Идет бешеная погоня за темами.
        В квартире короля фантастов царило уныние. Уже было предложено и рассмотрено свыше двадцати тем, но ни одной из них не хватало главного - оригинальности.
        - Можно было бы, - робко сказала миссис Пенроуз, - написать рассказ о роботах, уничтоживших людей. Пусть они оставят несколько человек, чтобы держать их в клетках вместе с обезьянами в зоологическом саду.
        - Я уже писал на эту тему несколько раз.
        - Может быть, - сказал Том, - редактора заинтересует рассказ о гибели человечества от мощного взрыва на Солнце. Тут можно дать отличные сцены: захват космических кораблей шайкой гангстеров. Они предлагают возможность спасения тем, кто согласится продаться им в рабство. Человечество начинает новую жизнь где-нибудь в Созвездии Рака, организуя там рабовладельческое общество. Это не тема, а золотоносная жила!
        К сожалению, и эта жила была полностью истощена старателями-фантастами.
        - Папа! - раздался голос крошки Мод. - Напиши рассказ о Красной Шапочке и Сером Волке.
        Внезапная идея, яркая, как молния, озарила мозг писателя. Он нежно поцеловал золотистые локоны на гениальной головке своей дочери и сел за машинку…
        Утром Пенроуз небрежно бросил на стол редактора рукопись.
        Она называлась:
        Красный скафандр Научно-фантастический рассказ
        - Готово! - сказал пилот, проверяя крепления ремней. - Желаю успеха! Рация настроена на волну Сервантеса. Они вас сразу запеленгуют. Как только вы войдете в трассу антигравитации, подключатся автоматы космодрома. Кланяйтесь Харли! Смотрите не попадите на завтрак к лвоку, их, говорят, там тысячи.
        Прозрачная сталитовая крышка контейнера захлопнулась над моей головой. Я откинулся на надутые воздухом подушки кресла в ожидании первой вспышки двигателя… Вскоре сбросивший меня корабль превратился в маленькую светящуюся точку.
        Зеленый сигнал загорелся на щитке. Теперь автоматы космодрома взяли на себя управление посадкой. Контейнер летел по трассе антигравитации.
        В моем распоряжении оставалось несколько часов, чтобы обдумать все случившееся. Сервантес был проклятой богом планетой. Шесть лет назад я покинул ее с твердым намерением никогда туда больше не возвращаться, и вдруг это неожиданное назначение. Нечего сказать, приятная перспектива стать помощником Харли! С тех пор как Гревс ушла от меня к нему, мы старались не замечать друг друга. Собственно говоря, это послужило главной причиной, заставившей меня просить Компанию о переводе на Марс. Надо же было болванам из Управления Личного Состава вновь завязать этот дурацкий узел! Опять замкнутый треугольник. Гревс, Харли и я. Впрочем, теперь уже не треугольник. У Гревс большая дочь. Шесть лет - такой возраст, когда многое в отношениях взрослых становится понятным…
        Я с трудом приподнял крышку контейнера и выбрался наружу. Так и есть! На космодроме ни одного человека. Впрочем, ничего другого от Харли нельзя было ждать. Вероятно, и Гревс он не сказал о моем прибытии.
        Дорога от космодрома до станции была мне хорошо знакома, но даже человек, впервые попавший на Сервантес; не мог бы сбиться. Через каждые десять метров по обе стороны дороги высились антенные мачты электромагнитной защиты от лвоков, оставшихся фактическими хозяевами планеты.
        Лвоки были загадкой во всех отношениях и самым крупным препятствием для полного освоения природных богатств Сервантеса. Никто толком не знал, что представляют собой эти электромагнитные дьяволы.
        Какая-то совершенно новая форма жизни на базе квантованных полей. Было известно только то, что лвоки обладают высокоразвитым интеллектом и способны передвигаться в пространстве со скоростью света. Увидеть их было невозможно.
        Однажды я был свидетелем нападения лвока на человека. Это произошло вскоре после нашего прибытия на Сервантес. Тогда жертвой стал врач экспедиции Томпсон. Мы стояли с ним около походной радиостанции, ожидая сеанса связи с Землей. Не помню, о чем мы тогда говорили. Неожиданно Томпсон замолк на середине фразы. Я взглянул на него и увидел остекленевшие глаза, смотревшие на меня сквозь стекло скафандра. Через несколько минут от врача ничего не осталось кроме одежды. Казалось, что он попросту растворился в атмосфере планеты.
        Наша экспедиция потеряла еще несколько человек раньше, чем удалось найти способ защиты от этих чудовищ. Лвоки не всегда так быстро расправляются со своими жертвами. Иногда они их переваривают часами, причем вначале человек ничего не чувствует. Он еще ходит, разговаривает, ест, не подозревая, что уже окутан электромагнитным облаком. Самое страшное то, что в этот период его поступки целиком подчинены чужой воле.
        - Хелло, Френк!
        Я поднял голову и увидел похожий на стрекозу геликоптер, висящий на небольшой высоте. Микробиолог Эн Морз радостно махала мне рукой. Она была сама похожа на стрекозу в голубом шлеме и плавках. Я невольно ею залюбовался.
        - Вы напрасно летаете без одежды, Эн. Здесь слишком много ультрафиолетовых лучей.
        - Зато они чудесно действуют на кожу. Попробуйте, какие у меня гладкие ноги.
        Она откинула сетку электромагнитной защиты и спустила за борт длинную ногу шоколадного цвета. Мне всегда нравилась Эн. На Земле я за ней немного ухаживал, но у меня не было никакого желания заводить с ней шашни на Сервантесе. Мне вполне хватало нерешенных проблем. Впереди еще была встреча с Гревс.
        - Расскажите лучше, что у вас делается на станции. Почему меня никто не встретил?
        Эн устало махнула рукой.
        - Все без изменений. Ох, Френк, если бы мне удалось околпачить какого-нибудь болвана, чтобы он меня увез на Землю, я бы и одного часа тут не осталась!
        - Если вы имеете в виду…
        - Не беспокойтесь, я пошутила, - перебила она меня, убирая ногу в кабину. - Спешите к своей Гревс. Она вас ждет. Мне нужно взять пробы воды из Моря Загадок, так что по крайней мере три дня я не буду вам мешать.
        …Харли сидел в кресле на застекленной веранде. Он был совершенно гол и вдребезги пьян.
        - Я прибыл, Харли.
        - Убирайтесь к дьяволу! - пробормотал он, наводя на меня атомный пистолет. - Может быть, черти не побрезгают сожрать вас с потрохами!
        - Не будьте ослом, Харли! Положите пистолет на место!
        - Ах, ослом?!
        Только выработавшаяся с годами реакция боксера позволила мне вовремя отклонить голову от метко брошенной бутылки виски.
        Очевидно, на этом энергия Харли была исчерпана. Он уронил голову на грудь и громко захрапел. Будить его не имело смысла.
        Я зашел в холл.
        - Не будьте ослом, Харли! - Огромная говорящая жаба, ростом с бегемота, уставилась красными глазами мне в лицо.
        Я никогда не мог понять страсти Гревс ко всем этим гадам. По ее милости станция всегда кишела трехголовыми удавами, летающими ящерицами и прочей мерзостью. Гревс утверждала, что после ее дрессировки они становятся совершенно безопасными, но я все же предпочитал поменьше с ними встречаться.
        Мне очень хотелось есть. На кухне, как всегда, царил беспорядок. В холодильнике я нашел вареного умбара и бутылку пива.
        Утолив голод, я заглянул на веранду. Харли продолжал спать. Дальше откладывать свидание с Гревс было просто невежливо.
        Я нашел ее в ванной. Она очень похорошела за эти годы.
        - Ради бога, объясните мне, что у вас тут творится.
        - Ничего, мы просто опять поругались с Харли. На этот раз из-за Барбары. Нужно же было додуматься послать шестилетнюю девочку через лес, пешком, на океанографическую станцию!
        - Зачем он это сделал?
        - Мама больна, и она понесла ей лекарство. Но это только предлог. Я уверена, что у Харли вышел весь кокаин. Как всегда, он рассчитывает поживиться у старушки. Она ни в чем ему не может отказать.
        Я невольно подумал, что никогда не мог похвастать особым успехом у миссис Гартман.
        - Вы думаете, что для девочки это сопряжено с какой-нибудь опасностью?
        - Не знаю, Френк. Подайте мне купальный халат. Пока работает электромагнитная защита, ничего произойти не может, но все же я очень беспокоюсь.
        - Почему же вы ее не удержали?
        - Вы не знаете Барбары. Инспектор подарил ей красный скафандр, и она не успокоится до тех пор, пока не покажется в нем бабушке.
        Очевидно, Барбара была вполне достойна своей мамы. Я помог Гревс натянуть чулки, и мы спустились в холл.
        Дверь Центрального пульта была открыта. Это противоречило всем правилам службы на Сервантесе. Нужно было проверить, в чем дело. Вначале я не понял, что произошло. Бледный, со спутанными волосами, Харли стоял, опершись обеими руками на приборный щит. Остекленевшими глазами он глядел на стрелки приборов. Я перевел взгляд на мраморную панель и увидел, что все рубильники электромагнитной защиты вырублены.
        - Что вы делаете, Харли?! Ведь там ваша дочь, миссис Гартман, Эн! Вы всех их отдаете во власть лвоков!
        - Лвоков? - переспросил он, противно хихикая. - Лвоки - это очаровательные создания по сравнению с такими ублюдками, как вы, Френк! Можете сами заботиться о своей дочери или отправляться вместе с ней в преисподнюю, как вам больше нравится! Я сделал шаг вперед, чтобы ударить его в челюсть, но внезапная догадка заставила меня застыть на месте. Этот остекленевший взгляд…Харли был уже конченым человеком. Прикосновение к нему грозило смертью. Овладевший им лвок не представлял для нас опасности, пока не переварит Харли. Страшно было подумать, что произойдет потом. На наше счастье, все клетки жирного тела Харли были пропитаны виски. Пока алкоголь не улетучится из организма, лвок не будет его переваривать.
        Однако с каждым выдохом удалялись пары спирта. Необходимо было заставить Харли перестать дышать. Для него ведь было уже все равно. Я выхватил из кобуры атомный пистолет…
        Через несколько минут мы с Гревс мчались через лес в танке. Снопы света, вырывающиеся из фар, освещали ажурные сплетения мачт электромагнитной защиты и фиолетовую крону буйной растительности, окружавшей трассу.
        Кружащаяся в бешеной пляске стая летающих обезьян внезапно возникла перед танком. Через мгновение от них не осталось ничего, кроме красноватой кашицы, стекавшей по смотровому стеклу.
        Очевидно, население Сервантеса не теряло времени, пока мачты защиты были выключены. Теперь нас спасала от лвоков только электромагнитная броня танка.
        Океанографическая станция была погружена во мрак. Лишь в спальне миссис Гартман горел свет Нельзя было терять ни одной минуты. Я повел танк прямо на стену… Достаточно было одного взгляда на кровать, чтобы понять, что здесь произошло. От миссис Гартман уже почти ничего не осталось. Я на мгновение отбросил крышку люка и подхватил рукой тщедушную фигурку в красном скафандре, с ужасом глядевшую на останки бабушки.
        После этого я навел ствол квантового деструктора на кровать… Танк мчался по направлению к космодрому. Сейчас вся надежда была на ракету космической связи, если туда еще не успели забраться лвоки.
        С Эн, по-видимому, все было кончено. Защита ее геликоптера питалась от центральной станции… Я резко затормозил у самой ракеты. Раньше, чем мы с Гревс успели опомниться, Барбара откинула крышку люка и соскочила на бетонную поверхность космодрома. Бедная девочка! Мы уже ничем ей не могли помочь. Лвоки никогда не отдают своих жертв. Нужно было избавить Барбару от лишних страданий.
        Гревс закрыла глаза руками. Сжав зубы, я навел ствол деструктора на красный скафандр. После этого под защитой большого излучателя мы взобрались по трапу в кабину ракеты…
        Меня всегда восхищала фантазия Гревс. Если бы она не придумала всю эту историю, то присяжные наверняка отправили бы нас обоих на электрический стул. Ведь откровенно говоря, мы прикончили Харли и миссис Гартман потому, что иначе мне бы пришлось до скончания века торчать на Сервантосе и делить Гревс с этим толстым кретином. Что же касается Эн, то она сама во всем виновата. После того как ей стало известно, что мы снова сошлись с Гревс, она совершенно взбесилась и все время угрожала нам разоблачением. Вывезенная с Сервантоса платина позволила мне бросить работу в Компании и навсегда покончить с космосом. На следующих выборах я намерен выставить свою кандидатуру в Конгресс. В моем кабинете над столом висит большая фотография Барбары. Мне очень жаль, что я ничего не смог сделать, чтобы спасти ей жизнь: в ракете было всего два места.
        - …Отличный сюжет! - сказал редактор, снимая очки. - Теперь мы утрем нос парням из «Олд Фулера». Думаю, Пенроуз, что мы с вами сможем продлить контракт. Новый шедевр научной фантастики имел большой успех. Журнал приобрел подписчиков, читатели получили занимательный рассказ, Пенроуз - доллары, миссис Пенроуз - нейлоновую шубку, Том - спортивный «шевроле». Словом, все были довольны, кроме крошки Мод. Ей было жалко свою любимую сказку о Красной Шапочке.
        Пантеон бессмертия
        Первыми, как всегда, начали фантасты. Это совпало с концом эры космоса в литературе. К тому времени уже был создан космический вариант «Трех мушкетеров», перенесены в далекие галактики герои русских былин и мифов Эллады, написан «Рокомболь на Марсе», а двенадцатый стул с сокровищами мадам Петуховой отправлен в кольцо Сатурна.
        Назревал кризис жанра. Легкость конвертирования любого литературного произведения в научно-фантастическое путем удаления его героев на расстояние нескольких парсеков от Земли привлекла в научную фантастику тысячи новых авторов, переработавших в течение нескольких лет все, что было написано прозаиками, драматургами и поэтами. Сейчас, подобно стае голодной саранчи, они метались среди обглоданных ими книг в поисках новой пищи.
        Как всегда бывает в переходные периоды, идея уже носилась в воздухе, и сейчас трудно установить, кто же первый открыл новую эру в фантастике. Так или иначе, на рынок хлынул поток книг о человеческой душе.
        Это не было возвратом к старым традициям Фламмариона и Гофмана. Оснащенная современной техникой, человеческая душа потеряла свойственный этому символу мистический оттенок и приобрела материальные черты. Она извлекалась хитроумными приборами из недр мозговых клеток, записывалась на магнитных лентах, концентрировалась в виде чередования зарядов в полупроводниковых кристаллах, воплощалась при помощи двоичного кода в молекулах полимеров, передавалась на невообразимые расстояния радиосигналами.
        За несколько лет космическое пространство было населено душами умерших, живых и еще не родившихся людей с плотностью, превышающей санитарные нормы. Однако известно, что полет самой изощренной фантазии не может намного опередить уверенную, неторопливую поступь науки. Поэтому настало время, когда то, что казалось забавной выдумкой фантаста, было получено в лаборатории ученого. Впервые за все время существования человечества таинственные черты индивидуума удалось зашифровать в зарядах плазмы. Окруженные тончайшими магнитными оболочками молекулы несли полную информацию, заключенную в десяти миллиардах нервных клеток мозга. Один кубический миллиметр газа, защищенный магнитным облаком, чудесным образом хранил неповторимые черты человеческой личности.
        Это был великий день, когда сбылась вековая мечта людей о бессмертии. Освобожденный от бренного тела дух не нуждался в пище и одежде, не знал усталости, сохраняя при этом не только возможность мыслить и творить, но и некоторую свободу передвижения, ограничиваемую помещением колумбария. Кроме того, ничтожный объем синтетических душ не вызывал никаких трудностей в их хранении, так как требовал меньше места, чем урна с пеплом.
        Научное открытие такого масштаба не должно было ограничиваться какими-либо социальными, политическими или географическими рамками. Неудивительно поэтому, что в Декларации Прав Покойников, принятой Всемирным Съездом Живых, право на бессмертие принадлежало каждому жителю Земли, независимо от его имущественного положения, цвета кожи, политических взглядов и вероисповедания.
        Не прошло и года, как в каждом населенном пункте планеты появились элегантные белые здания с табличкой на черных дверях: «Районный пантеон».
        В специально установленные дни, родственники умерших могли беседовать с их душами, ибо освобожденная от груза плоти эманация обладала к тому же еще и телепатическими способностями.
        В обычное время свободно плавающие в пантеоне души занимались творческой деятельностью, безобидным флиртом, а также предавались воспоминаниям о минувшей жизни.
        Безоблачное существование в рай пантеонах, или как их называли «райская жизнь», совершенно лишило людей страха смерти. Больше того, часть граждан, уверенная, что каждого смертного ожидает вечное блаженство, начала манкировать своими обязанностями, предаваться пьянству и даже позволять себе антиобщественные выходки.
        Поэтому Чрезвычайный Внеочередной Съезд Живых был вынужден принять дополнение номер один к Декларации Прав Покойников, вводящее для правонарушителей пантеоны усиленного режима. Теперь рядом с парадными белыми зданиями для душ, заслуживших истинное бессмертие, появились черные сооружения без окон с поучающей вывеской: «Антиобщественная деятельность». При снятии слепков с душ умерших тщательно изучалось личное дело покойника, после чего на учетной карточке делалась пометка «Рай» или «Ад».
        В пантеонах усиленного режима были запрещены свидания и вместо свободного самоуправления, практикующегося в райпантеонах, души, повинные в антиобщественной деятельности, управлялись покойником, назначаемым администрацией.
        Казалось бы, все шло как нельзя лучше, если бы не одно непредвиденное обстоятельство.
        Поднаторевшие в телепатии души начали каким-то необъяснимым способом наведываться к живым родственникам и даже посещать различные учреждения.
        Если родственные визиты, сводящиеся обычно к советам переставить мебель или обратить внимание на частые отлучки супруга по вечерам, вызывали раздоры чисто семейного порядка, то привычка шляться по официальным местам скоро превратилась во всенародное бедствие. Первыми взвыли работники патентных бюро и издательств, вынужденные с утра до ночи заниматься изучением потустороннего бреда. Когда же наиболее нахальные из покойников начали лезть с советами в государственные учреждения и являться во сне ответственным работникам, немедленно встал вопрос о принятии административных мер.
        Решением Постоянно действующего комитета по делам мертвых душ все население пантеонов было переселено в космическое пространство. Однако и эта мера не принесла желаемых результатов.
        Во-первых, лишенные присмотра души совершенно отбились от рук. Они до смерти пугали пассажиров и стюардесс космических лайнеров, угрожали расправой населению малоразвитых планет и вдобавок ко всему начали бесконечную войну праведников с грешниками, искусственно вызывая магнитные бури и нарушая тем самым радиосвязь в космосе.
        Во-вторых, отсутствие четкой загробной перспективы вызвало волнения в ряде стран на Земле. Хотя решением Совета производство душ было прекращено, нашлись ловкие дельцы, обещавшие каждому вечное блаженство в космосе за весьма умеренную плату. Как всегда в таких случаях, стремление обывателя к бессмертию использовалось всякими авантюристами для темных махинаций.
        В этот тяжелый для Земли период, когда у ученых уже опустились руки, за проблему мертвых душ снова взялись фантасты. Справятся ли они с ней - покажет будущее. Скорее всего, справятся, хотя чужая душа всегда - потемки, живая она или мертвая.
        Змеиный плод
        - Нет, - ответил я, - мне никогда не приходилось бывать в Уссурийском крае.
        - Жаль, - скачал он, - может быть, тогда бы вы мне легче поверили. Там все это и произошло, пять лет назад.
        - Все равно расскажите, пожалуйста! - попросил я.
        - Ну что ж, попробую… В то время я был топографом. Это всего лишь одна из многих профессий, которые мне пришлось перепробовать.
        Заняться топографией меня вынудили обстоятельства, неважно какие, к моему рассказу они не имеют никакого отношения. Наша партия работала в тайге. Мы вели предварительные изыскания, связанные с проектом новой дороги. Вся трасса была разбита на участки, и мне с моей помощницей Таней достался один из глубинных районов. База экспедиции находилась в Имане. Вы не были в Уссурийских джунглях, и мне трудно объяснить вам, что это такое. Во всяком случае, если на земле и существовал когда-то рай, то… впрочем, может быть, это и субъективное впечатление. Вероятно, и для Адама прелесть рая заключалась, прежде всего, в Еве. Надеюсь, что вы меня поняли. Словом, мы там были по-настоящему счастливы и впрямь считали себя первыми людьми на земле. Говорят, что любовь окрыляет человека. Конечно, это затасканная метафора, но никогда в жизни я не работал с таким подъемом. Вскоре мы должны были закончить съемки и уже строили всевозможные планы совместной поездки в отпуск.
        Я хорошо помню этот день. Мы выбрались из густых зарослей на очаровательную поляну и увидели ослепительно белый ствол, сверкающий в лучах заходящего солнца, фиолетовую крону с красными плодами и большого удава, обвившегося вокруг дерева. При нашем приближении он угрожающе поднял голову.
        - Смотри, - сказала Таня, - змей снова искушает меня. На этот раз ты сам сорвешь мне яблоко.
        Я не двигался с места.
        - Ну, смелее! - продолжала она, смеясь. - Не уподобляйся своему прототипу и не заставляй даму лезть на дерево. Достань мне яблоко, и я за это рожу тебе сына, от которого пойдет род галантных мужчин.
        Когда вам сорок пять лет, а вашей возлюбленной двадцать, вы всегда способны на большие безрассудства, чем в юности. Метким выстрелом я размозжил голову удаву и, взобравшись по гладкому стволу, сорвал мягкий плод, пахнувший корицей и мускусом.
        - Только не вздумай его есть, - сказал я, - он может оказаться ядовитым.
        - История повторяется, - сказала Таня и, раньше, чем я успел ее остановить, откусила большой кусок. - Очень вкусно! Теперь, даже если оно ядовитое, ты обязан его попробовать. Умирать, так вместе!
        Он был действительно очень вкусным и ни на что не похожим, этот плод. Мягкая, ноздреватая сердцевина таяла во рту, оставляя на языке слегка горьковатый привкус.
        - Ну вот, - сказала Таня, - мужчины всегда так: сначала всякие страхи, а потом готовы все сожрать, ничего не оставив даме. По всем канонам, я тебя уже совратила. Иди добывай в поте лица хлеб насущный, мне хочется есть.
        Я отправился собирать сучья для костра, а она улеглась под деревом.
        - Ты знаешь, - сказала она, когда я вернулся, - в нем была косточка. Я ее нечаянно проглотила, что теперь будет?
        - Об этом в писании ничего не сказано, - ответил я и занялся ужином… Мне трудно рассказывать, что было дальше. На третий день Таня заболела. Она не могла ходить, перестала есть и вся как-то одеревенела. Ее мучили страшные боли в ступнях. Прошло еще несколько дней, и на пятках у нее появились… корни! Да, да, вы не ослышались, самые настоящие корни, ну такие, какие бывают у молодого деревца. Мне казалось, что мы оба сходим с ума. Таня рыдала и требовала, чтобы я зарыл ее ноги в землю, а я молил судьбу послать нам обоим смерть. Наконец, я уступил и врыл в землю по колени ее ноги. Теперь она успокоилась, и только просила, чтобы я ежедневно поливал возле нее почву. Она по-прежнему ничего не ела, и скоро перестала говорить. Моя Таня попросту превращалась в дерево. Прошло около трех недель, и на ней появились первые побеги, быстро покрывшиеся фиолетовыми листьями. Вряд ли я могу передать мое состояние. Временами мною овладевало настоящее безумие. Много раз я порывался уйти из этого проклятого места, но неизменно возвращался назад. Это было в период Таниного цветения. Вскоре на ней появились первые плоды,
и тут началось самое страшное. Казалось, все змеи Уссурийских джунглей собрались на Танину тризну. Днем большой удав, обвив ствол, отгонял птиц, желавших полакомиться плодами, а ночью они все, покачиваясь на хвостах, исполняли при свете луны бесконечный монотонный танец. Так продолжалось до созревания первого плода, когда началась великая битва змей.
        Лежа в зарослях, я наблюдал, как они свивались в один общий клубок, распадались на отдельные группы, сжимали друг друга в смертельной схватке, наносили сокрушительные удары хвостами и головой.
        Побоище прекратилось так же внезапно, как и началось. Не знаю, что определило победителя, но думаю, что это был тот удав, который влез на дерево и высосал плод. Остальные оставшиеся в живых змеи вновь принялись танцевать. Трудно сказать, сколько продолжался этот кошмар, я помню пять или шесть таких битв. Наконец созрел последний плод, который змеи почему-то не тронули.
        Оставив его на съедение птицам, они вернулись в чащу. Несколько суток я просидел под деревом на примятой траве, усеянной косточками плодов, среди трупов змей, наблюдая, как с моей Тани осыпаются листья. Когда последний из них, кружась, опустился на землю, я взял одну косточку и пошел на запад.
        Вы сами понимаете, что я не мог вернуться на базу. Моему рассказу о Таниной смерти никто бы не поверил.
        Теперь мною владело одно стремление: вырастить из Таниной косточки новое дерево. Для этого нужно было подобрать подходящие климатические условия. Я отправился на юг.
        С большим трудом мне удалось получить место сторожа на здешнем кладбище. Скоро оно станет моим последним пристанищем. Я знаю, что рак печени не излечим.
        Могильщики, которым я рассказал эту историю, поклялись похоронить меня без гроба. На груди у меня будет мешочек с косточкой Таниного плода, плоть от ее плоти. В земле я вскормлю это дерево своим телом. Тогда мы будем навсегда вместе.
        Он расстегнул рубаху и вынул из шелкового мешочка на груди ярко-желтую ноздреватую косточку.
        Мне были знакомы эти пластмассовые пуговицы, похожие на косточку персика. Утром я их видел в галантерейном ларьке у пристани. Та, что я сейчас держал в руках, еще хранила след алюминиевой лапки с отверстиями для нитки.
        Но мог ли я предать собрата по оружию, когда и в моей душе жила детская вера в правдоподобность выдуманных мною рассказов? Я бережно опустил его талисман обратно в мешочек вместе с причитающимся гонораром.
        На следующий день я скупил в маленьком курортном местечке все злополучные пуговицы и бросил их в море.
        Пожалуй, это было самым лучшим из всего, что я когда-либо сделал на плодородной ниве фантастики.
        Новое о Шерлоке Холмсе
        Лондонское воскресенье всегда полно скуки, но если к этому добавляется дождь, то оно становится невыносимым.
        Мы с Холмсом коротали воскресный день в нашей квартире на Беккер-стрит. Великий сыщик смотрел в окно, барабаня своими тонкими длинными пальцами по стеклу. Наконец он прервал затянувшееся молчание:
        - Не раздумывали ли вы, Ватсон, насчет неравноценности человеческих потерь?
        - Я не вполне вас понимаю, Холмс.
        - Сейчас я это поясню: когда человек теряет волосы, то он их просто теряет. Когда человек теряет шляпу, то он теряет две шляпы, так как одну он потерял, а другую должен купить. Когда человек теряет глаз, то неизвестно, потерял ли он что-нибудь, ведь одним глазом он видит у всех людей два глаза, а они, имея два глаза, видят у него только один. Когда человек теряет разум, то чаще всего он потерял то, чего не имел. Когда человек теряет уверенность в себе, то… впрочем, сейчас мы, кажется, увидим человека, потерявшего все что я перечислил. Вот он звонит в нашу дверь!
        Через минуту в комнату вошел тучный, лысый человек без шляпы, вытирая носовым платком капли дождя с круглой головы. Левый глаз у него был скрыт черной повязкой. Весь его вид выражал полную растерянность.
        Холмс церемонно поклонился.
        - Если я не ошибаюсь, то имею честь видеть у себя герцога Монморанси? - спросил он с очаровательной изысканностью.
        - Разве вы меня знаете, мистер Холмс? - спросил изумленный толстяк.
        Холмс протянул руку и достал с полки книгу в черном коленкоровом переплете.
        - Вот здесь, ваша светлость, моя скромная работа по переписи всех родовых перстней. Я не был бы сыщиком, если бы с первого взгляда не узнал знаменитый перстень Монморанси. Итак, чем я могу быть вам полезен? Можете не стесняться моего друга и говорить обо всем вполне откровенно.
        Некоторое время герцог колебался, по-видимому не зная, с чего начать.
        - Речь идет о моей чести, мистер Холмс, - сказал он, с трудом подбирая слова, - дело очень деликатное. У меня сбежала жена. По некоторым соображениям я не могу обратиться в полицию. Умоляю вас помочь мне! Верьте, что мною руководит нечто большее, чем ревность или ущемленное самолюбие. Дело может принять очень неприятный оборот с политической точки зрения.
        По блеску полузакрытых глаз Холмса я понял, что все это его очень интересует.
        - Не соблаговолите ли вы изложить обстоятельства, при которых произошло бегство? - спросил он.
        - Это случилось вчера. Мы находились в каюте «Мавритании», готовящейся к отплытию во Францию. Я вышел на минуту в бар, а жена оставалась в каюте. Выпив стаканчик виски, я вернулся, но дверь оказалась запертой. Открыв ее своим ключом, я обнаружил, что жена и все принадлежащие ей вещи исчезли. Я обратился к капитану, весь пароход был обыскан от клотика до киля, к сожалению, безрезультатно.
        - Была ли у миледи горничная?
        Наш гость замялся:
        - Видите ли, мистер Холмс, мы совершали свадебное путешествие, и вряд ли посторонние могли способствовать…
        Я хорошо знал деликатность моего друга в таких делах и не удивился тому, что он жестом попросил герцога не продолжать рассказ.
        - Надеюсь, что мне удастся помочь вам, ваша светлость, - сказал Холмс, вставая, чтобы подать гостю его пальто. - Жду вас завтра в десять часов утра.
        Холмс учтиво снял пушинку с воротника герцога и проводил его до двери. Несколько минут мы провели в молчании. Холмс, сидя за столом, что-то внимательно рассматривал в лупу.
        Наконец я не выдержал:
        - Интересно, Холмс, что вы думаете об этой истории?
        - Я думаю, что герцогиня Монморанси - грязное животное! - ответил он с необычной для него резкостью. Впрочем, Холмс всегда был очень строг в вопросах морали.
        - А теперь, Ватсон, спать! Завтра нам предстоит тяжелый день. Кстати: я надеюсь, что ваш армейский пистолет с вами? Он может нам понадобиться.
        Я понял, что из Холмса больше ничего не вытянешь, и пожелал ему спокойной ночи.
        На следующее утро герцог не заставил себя ждать. Ровно в десять часов он позвонил в нашу дверь.
        Кеб был уже заказан Холмсом, и мы отправились по указанному им адресу. Ехали мы очень долго, и наш клиент уже начал терять терпение. Неожиданно Холмс приказал кебмену остановиться в районе доков. Он свистнул, и из-за угла появился верзила с рыжим кенгуру на привязи.
        - Ваша светлость, - обратился Холмс к герцогу, - прошу вас вручить мне пятнадцать фунтов, три шиллинга и четыре пенса в присутствии моего друга мистера Ватсона. Из этой суммы я должен десять фунтов хозяину зверинца за герцогиню Монморанси, а остальное я внесу в виде штрафа таможенным властям за попытку незаконного вывоза животных из Англии.
        Герцог весело рассмеялся.
        - Прошу простить меня, мистер Холмс, за маленький обман, - сказал он, доставая кошелек. - Я не мог сказать вам, что под видом миледи на пароходе скрывался кенгуру. Вы никогда бы не взялись за ее розыски. Я вынужден был нарушить закон и привезти во Францию это животное из-за дурацкого пари. Надеюсь, что вы на меня не в претензии?
        - Нисколько! - ответил Холмс, протягивая ему руку.
        Через мгновение в руках Холмса блеснули наручники, ловко защелкнувшиеся на запястьях герцога.
        - Инспектор Летард! - сказал Холмс, обращаясь к нашему кебмену. - Вы можете арестовать профессора Мориарти по обвинению в убийстве герцога и герцогини Монморанси. Он совершил это преступление, чтобы похитить голубой карбункул, находящийся в настоящее время в сумке этого кенгуру. Не трудитесь, профессор, мой друг Ватсон выстрелит первым!
        - Скажите, Холмс, - спросил я его вечером, - как вы догадались, что это была не миледи, а кенгуру?
        - Я снял с нашего клиента при первом свидании рыжий волос. По наведенным мною справкам, миледи была брюнеткой, следовательно, волос мог принадлежать или горничной, или животному. Горничная, как вы знаете, исключается. То, что это была самка кенгуру, я установил при помощи лупы. А теперь, Ватсон, - закончил он, - я намерен на два года оставить все дела, чтобы пополнить мою монографию о черных дроздах.
        - Последний вопрос, - взмолился я, - как вам удалось узнать, что под видом герцога скрывается Мориарти?
        - Не знаю, - растерянно ответил он, - может быть… может быть, я за ним следил все эти годы?
        Я вздохнул, положил руку на плечо Холмса и нажал скрытую под пиджаком кнопку выключения. Затем, сняв с Холмса заднюю панель, я начал перепаивать схему. Нечего было даже пытаться продать его в таком виде Скотланд-Ярду.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к