Сохранить .
Поход Игорь Валериев
        Ермак #4
        Тимофей Аленин из простого мальчишки вырос в офицера Генерального штаба, георгиевского кавалера и потомственного дворянина.
        Сейчас перед ним стоит новая задача - доказать эффективность тактики применения малых разведывательных и диверсионных групп, вооружённых автоматическим оружием, в тылу противника. И русско-китайский поход дает для этого отличные возможности.
        Игорь Валериев
        Ермак. Поход
        , 2020

* * *
        Посвящается моему отцу Валерию Ивановичу и любимой жене Людмиле.
        За их поддержку и помощь.
        Автор искренне благодарит всех участников литературных форумов «В Вихре Времен» и «Самиздат», чья критика, замечания и советы позволили улучшить данную книгу, особенно: Сергея Викторовича Акимова, Игоря Георгиевича Мармонтова, Игоря Аркадьевича Черепнёва, Евгения Шарапова.
        Пролог
        Я стоял на горячей палубе парохода-крейсера «Херсон», который совершал рейс Одесса - Владивосток. Мы быстро шли в море на норд-ост, в Порт-Артур. Вдалеке показался берег, пустынный, зазубренный, с желтыми скалами.
        - Тигровый Хвост показался, скоро и маяк будет виден, - раздалось за моей спиной.
        Резко развернувшись, я увидел Генерального штаба капитана Морозова Виталия Викентьевича, который служил в Шанхае помощником военного агента Южного Китая полковника Дессино и вторые сутки был моим гидом не только по местным достопримечательностям, но и по всем новостям и слухам от Шанхая до Владивостока. Такая благосклонность и дружелюбие были вызваны тем, что мы оба носили мундиры корпуса офицеров Генерального штаба.
        Почти три с половиной года назад мне удалось поступить в Николаевскую академию Генерального штаба. В девяносто девятом году окончил её с малой серебряной медалью, с занесением фамилии Аленин-Зейский на мраморную доску рядом с именами выдающихся выпускников в конференц-зале Академии. Досрочно получил чин капитана с формулировкой «за успешное окончание дополнительного курса».
        Годом ранее таких же успехов добился Лавр Георгиевич Корнилов. Ага, тот самый Корнилов, который в моём мире стал Верховным Главнокомандующим в одна тысяча девятьсот семнадцатом году и если бы не побоялся малой крови, то ещё летом того же года мог бы стать диктатором России. И куда бы повернула тогда история моего потока времени и пространства, не предсказала бы и Кассандра.
        Я не оговорился, и я не сумасшедший. Почти двенадцать лет назад моё сознание гвардии подполковника Аленина Тимофея Васильевича каким-то образом перенеслось из две тысячи восемнадцатого года в тело четырнадцатилетнего казачонка Амурского войска и моего полного тёзки в одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмой год. Тимоха Аленин был моим каким-то дальним родственником, но в моём потоке времени он погиб летом именно восемьдесят восьмого при набеге хунхузов. Мне же после попадания в тело Тимохи с помощью знаний и умений офицера спецназа с большим боевым опытом удалось спастись, уничтожив бандитов.
        Дальше со мной много чего произошло в этом мире. Из казачка-пастушка и сироты дослужился до Генерального штаба капитана. Наградами увешан, как бобик блохами, и это всё в двадцать шесть лет. А всё началось с того, что я закрыл своим телом цесаревича Николая от пули снайпера. Чудом остался жив. Потом поступил в Иркутское юнкерское училище, которое закончил за один год. От императора Александра III за спасение сына получил орден Святого Георгия четвёртой степени, потомственное дворянство и приставку Зейский к фамилии. Императрица подарила очень неплохое имение рядом с Гатчиной. По указанию государя был личником у Николая, когда отец направил его наместником на Дальний Восток. Ещё два раза предотвратил покушения на будущего государя императора Всероссийского Николая II. После чего сопровождал его на встречу с будущей женой Еленой Орлеанской.
        В этом мире произошли кое-какие изменения. «Гессенская муха» вышла замуж за будущего короля Великобритании. Так что гемофилия царскому дому Романовых не грозит. Елена Филипповна, так окрестили французскую принцессу, уже принесла счастливому Николаю двух погодков мальчишек-здоровяков, и, насколько мне шепнули знакомые при молодом дворе, скоро будет третий ребёнок. Цесаревич очень девочку хочет. Вот и старается. Наследник есть, перед государством долг выполнен, теперь можно и для души ребёночка сотворить.
        Ещё большим отличием на май одна тысяча девятисотого года было то, что император Александр III до сих пор живёт и здравствует. Всю камарилью из своих братцев и прочих Романовых держит в железном кулаке. Последнюю пару-тройку лет активно привлекает к управлению страной Николая. Георгий тоже живой, но здоровье не ахти. Настой из женьшеня с различными травами, приготовленный Ли Джунг Хи и переданный мною императору, видимо, помог поддерживать иммунную систему, но с туберкулёзной палочкой не справился. В остальном же события в этом мире текут более или менее похоже с моим. Это с учётом того, что я помнил по историческим событиям моего мира в это время.
        История была не мой конёк, поэтому помню только крупные исторические события. Если исходить из них, то в этом году грядёт русско-китайский поход, а далее через четыре года война с Японией. Здесь, как и в моём мире, господин Витте смог продавить и у императора Александра III строительство железной дороги через Маньчжурию.
        По плану сооружения Великой Сибирской магистрали, утвержденному в одна тысяча восемьсот девяносто втором году, намечалось продление Забайкальской линии параллельно Амуру от Сретенска до Хабаровска и от него до Владивостока. Но затем родилась новая идея - соединить Сибирскую дорогу с Уссурийской более коротким путем через Маньчжурию. Китайско-Восточная железная дорога, как назвали этот участок, выпрямила бы Сибирскую магистраль, сократив ее длину более чем на пятьсот верст.
        Мысль о постройке КВЖД возникла впервые после проведения изысканий трассы вдоль Амура, которые показали, что запроектированное продолжение Транссиба от Сретенска по долине Амура до Хабаровска сопряжено со значительными техническими трудностями. Поэтому соединение Сибирского пути с Владивостоком прямым железнодорожным путем через Маньчжурию многим представлялось более выгодным.
        На данном варианте очень настаивал министр финансов Витте, считавший, что Китайско-Восточная железная дорога будет содействовать мирному завоеванию Маньчжурии. Сторонники варианта прохождения Транссиба вдоль Амура обосновывали его последующим ростом возможностей экономического и социального развития российских территорий Восточной Сибири и Дальнего Востока.
        Генерал-губернатор Духовский был против КВЖД, заявляя, что даже в случае присоединения Маньчжурии к Российской империи, важность для России Амурской железной дороги оставалась бы огромной. Он подчёркивал, что ни в коем случае нельзя прекращать намеченное ранее строительство железнодорожной линии вдоль Амура. Возможно, из-за этой твёрдой позиции он уже второй год на должности туркестанского генерал-губернатора. Сергей Юльевич - человек сложный, злопамятный и влияние при дворе имеет очень большое.
        В пользу КВЖД сыграли и результаты японско-китайской войны, после которой началась дипломатическая война мировых держав за сферы влияния и концессии в империи Цин. Активно в ней участвовала и Российская империя. В результате этих действий Россия получила в полное и исключительное арендное пользование на двадцать пять лет Люйшунь и Далянь с прилегающим водным и территориальным пространством при сохранении и не нарушении верховных прав империи Цин на данную территорию.
        Люйшунь, или уже Порт-Артур, как чисто военный порт России и Цин, объявлялся закрытым для судов всех других держав. А все бухты Даляня, или Дальнего, кроме одной, которая предназначалась только для России и Цин, объявлялись свободными для доступа торговых судов всех стран. Конвенция также дала право Обществу КВЖД соорудить железнодорожную ветку от одной из станций КВЖД до Даляня, а в случае необходимости и до иного пункта между городом Инцзы и рекой Ялуцзян.
        На этой территории, полученной Россией по конвенции, была образована Квантунская область, в «столицу» которой город Порт-Артур и направлялся сейчас пароход-крейсер «Херсон», где я был пассажиром каюты первого класса.
        В эту командировку вырвался с трудом. Генерал-лейтенант Сухотин - начальник Академии - настоятельно рекомендовал сам, а может быть, и с подсказки кое-кого выше, оставить меня при Главном штабе. По его протекции попал в Военно-ученый комитет Главштаба, чтобы дальше продвигать развитие военной тактики по применению малых разведывательных и диверсионных групп, вооружённых автоматическим оружием, в тылу противника. В общем, как-то так называлось то, чем я более полугода занимался на новом месте службы.
        Всё бы ничего, и служба действительно была интересной, так как в большей степени я пропадал в Ораниенбаумской стрелковой школе, где на базе кавалерийского эскадрона и пулемётных команд созданного ещё в девяносто пятом году пулемётного отдела отрабатывал различные тактические приёмы. Кроме этого, там же шли постоянные испытания новых модификаций пулемёта Мадсена. С уже генерал-майором Вильгельмом Мадсеном меня связывают на настоящий момент очень близкие отношения, которые выросли из коммерческого и конструкторского взаимодействия.
        Благодаря моим советам и результатам испытаний в школе, последняя модификация пулемёта имела защитный кожух, укороченный ребристый ствол и уменьшенные сошки, надульник для усиления импульса отдачи ствола и ускорения перезарядки, пистолетную рукоять и более удобную, эргономичную форму приклада. Получился просто замечательный ручной пулемёт для своего времени, равного которому не было во всём мире. И эти пулемёты уже начал «клепать» Ковровский завод, ещё не дождавшись окончательного решения Главного артиллерийского управления о его приёме на вооружение русской армии. Но такой вердикт был не за горами, а двадцать модифицированных пулемётов вместе с грудой ящиков с патронами лежали в трюме парохода. Таким вот образом я забрал у завода свои годовые выплаты по акциям и привилегиям за некоторые конструкторские новшества в пулемёте. Правда, потом буду должен написать подробный отчёт в ГАУ о применении данных пулемётов на практике со всеми подробностями.
        Почему же от такой интересной службы я напросился в командировку на Дальний Восток и на возможную войну, спросите вы? Ответ прост. В Главном штабе я был «белой вороной». Непонятно какого происхождения, увешан наградами, которые многие штаб-офицеры, а то и генералы не имеют. Такое ярко выраженное отношение неприятия я впервые увидел при поступлении и учёбе в Академии. Наверное, поэтому я и сошёлся с Деникиным, который восстановился на мой курс, и с Корниловым, который учился на год старше. К ним отношение было похожим. Один - сын офицера, который выслужился из крепостных крестьян. Второй, как и я, сын казака, а про казашку мать из среднего жуза лучше вообще не вспоминать.
        В общем, допекли меня такие взаимоотношения со столичными офицерами-генштабистами, вот и рвался куда-то на периферию. Лавр Корнилов по окончании Академии упылил в Туркестан, пообещав писать. Антон вообще отчебучил. По окончании дополнительного курса он, как и я, был произведён в капитаны и должен был остаться при Генштабе. Однако накануне нашего выпуска генерал Сухотин по каким-то причинам изменил список выпускников, причисленных к Главному штабу. В результате Антон не попал в их число и накатал жалобу на имя государя. Собранная военным министром академическая конференция признала действия Николая Николаевича незаконными, но дело попытались замять. Деникину предложили забрать жалобу и написать вместо неё прошение о милости, которое пообещали удовлетворить и причислить офицера к Главному штабу. На это тот ответил: «Я милости не прошу. Добиваюсь только того, что мне принадлежит по праву». В итоге жалобу отклонили. Антона к Главному штабу не причислили «за характер», и он отправился служить в свою Вторую артиллерийскую бригаду в Белу.
        А я после окончания академии просился в Бурскую республику, где вот-вот должна была начаться англо-бурская война. В этом мне было отказано. На Дальний Восток через полгода выехать разрешили, и то после моей личной просьбы к императору, когда он приехал в Ораниенбаум на испытания новой модификации пулемёта. Откомандировали в распоряжение генерал-губернатора Приамурья Гродекова с целью испытаний новых пулемётов на практике. Николая Ивановича я хорошо знал ещё по своей прошлой службе при генерал-губернаторе Духовском. Гродеков с девяносто третьего года был замом у Сергея Михайловича. Поэтому была надежда, что по старой памяти смогу нормально пристроиться к какому-нибудь подразделению и активно поучаствовать в русско-китайском походе. А то столичная жизнь уже достала!
        Все эти мысли пролетели в моей голове, пока любовался приближающимся берегом под комментарии капитана Морозова. Он был очень говорливым человеком. Сыпал слов сто в минуту. И ему было достаточно кивков головы от собеседника и редких слов, типа «да», «конечно» и такое прочее.
        Между тем мы вышли на рейд, где стояли два корабля: стройный двухтрубный крейсер «Адмирал Корнилов» и величественный, великолепный четырёхтрубный крейсер «Россия». Я с большим интересом рассмотрел корабли, мимо которых мы проходили. А потом под монолог Виталия Викентьевича начал рассматривать бухту и берег. Знаменитый Порт-Артур расстилался передо мной.
        Трехплечая, или треххолмная Желто-золотая гора, китайская Хуан-Цзинь-Шань, высоко уходя к небу, расставила над городом свои надежные каменные объятия. В течение многих веков разные народы хозяйничали на этой горе: китайцы, чжурчжени, монголы, маньчжуры и японцы. Теперь ею командуют русские, и ее утесы и скрытые в них батареи являются надёжной защитой для разбросанного внизу теперь уже русского города.
        «Будем надеяться, что через четыре года Золотая гора в Порт-Артуре не узнает той участи, которая была в моём мире, а получит не менее славную, но более счастливую историю», - подумал я, рассматривая открывающуюся панораму.
        Потихоньку втягиваемся в бухту. Направо и налево торчат острые красные слоистые скалы, с расположенными на них батареями. У молчаливых, но грозно глазеющих орудий, под деревянными зонтиками, стоят часовые с обнаженными шашками и посматривают на проходящее судно.
        Два белых остроконечных камня на горе, поставленные один выше другого, указывают судам створ, по которому они должны входить в гавань в узком проходе, между Тигровым Хвостом и Золотой горой.
        Вошли в гавань и оказались в скоплении различных судов. На пароходах под разными флагами стучат и визжат лебедки, кричат на разных языках матросы. Вот китайцы на расписной джонке дружно поднимают рыжий промасленный парус и с каждым рывком хором вскрикивают. От западной стороны гавани, где, по словам Морозова, находятся пристань морского пароходства и вокзал строящейся Маньчжурской железной дороги, доносится лязг стукающихся вагонов и свистки паровозов. Шум и разноголосый гам стоит над гаванью.
        «Здравствуй, Порт-Артур, город русской боевой славы. Надеюсь, в этом мире ты не сдашься. А я тебе помогу. За четыре года, если с умом взяться, можно многое успеть», - с этими мыслями я по совету капитана Морозова отправился в каюту надевать парадный мундир. Виталий Викентьевич пообещал провести экскурсию по городу и тем местам, где русские офицеры могут замечательно и экзотично отдохнуть. Стоянка парохода в Порт-Артуре была рассчитана на три дня. Большое количество груза надо было выгрузить и загрузить.
        Глава 1. Политинформация
        Я стоял перед трапом, ожидая капитана Морозова. «Парадная форма офицера Генерального штаба явно не для этого климата. Жарковато, быстрее бы в какую-нибудь тень нырнуть. А ведь только тридцатое мая. Что же будет дальше», - лениво текли мысли в моей голове.
        - Тимофей Васильевич, извините, несколько задержался. Собирал вещи, - услышал я за спиной голос Виталия Викентьевича и развернулся к нему.
        Надо было видеть лицо Морозова. Всё время, как капитан стал пассажиром парохода в Шанхае, он видел меня только в лёгком белом мундире, который я специально захватил в дорогу, предполагая жару в пути. Наград я на нём не носил, поэтому при нашем знакомстве Морозов, который был старше меня лет на шесть и четыре года назад закончил Николаевскую академию, по своей воле взял надо мною шефство, знакомя со спецификой службы в Квантуне и на Дальнем Востоке. С учётом его любви к разговору, о себе я Морозову практически ничего за полтора дня не успел поведать.
        - Да… Это… Как же… У нас же войны-то давно не было… Тимофей Васильевич, а где вы «клюкву» и Георгия заслужили? - промямлил капитан, удивлённо разведя руками. На его мундире не было ни одной награды.
        - Виталий Викентьевич, вы обещали меня познакомить с хорошим местом отдыха. Вот там за столом, который не качается, я вам всё и расскажу. Не здесь же разговаривать.
        - А я думал, что взял над молодым выпускником альма-матер шефство и учу его жизни, - удручённо произнёс Генерального штаба капитан. - Однако вы хитрец, Тимофей Васильевич, за полтора дня, что мы знакомы, я о вас ничего не узнал. Зато о себе рассказал всё, начиная с рождения.
        - Виталий Викентьевич, дорогой, ведите меня скорее куда-нибудь в тень. А то сейчас, как Снегурочка, растаю. Это вы уже акклиматизировались здесь, а я ещё два месяца назад был в заснеженном Петербурге. Признаюсь, наши мундиры для такой жары не подходят.
        - Ну что вы, Тимофей Васильевич, какая же это жара. Сейчас прохлада. Но лучше действительно быстрее добраться до места, где мы сможем отдохнуть. В море я себя не очень комфортно чувствую. Наверное, поэтому у меня появляется излишняя болтливость. Приношу извинения, если надоел вам своими разговорами, - произнёс Морозов, когда мы спускались с ним по трапу на пристань, где наблюдалось несколько джинрикш.
        Европейцы сокращенно называют джинрикш, перевозящих людей в колясках, рикшами. Японцы первые завели у себя этот простой и самый дешевый промысел человеческого извоза и дали ему название. Я столкнулся с таким способом передвижения во Владивостоке, когда сопровождал Николая в путешествии к его невесте. Но прокатиться на такой коляске тогда не пришлось. Да и цесаревич не стремился. Видимо, ему запомнилась поездка в Японии, когда чуть головы не лишился.
        «Сегодня впервые придётся прокатиться на человеке», - подумал я, устремляясь за капитаном Морозовым, который уже садился в одну из колясок, показав мне рукой на другую.
        Место отдыха, куда нас по указанию капитана подвезли джинрикши, находилось в грязном переулке, в самом начале китайского квартала. Двухэтажный дом в китайском стиле: внизу бакалейная и виноторговля, наверху, по словам Морозова, ресторан со смешанной европейско-китайской кухней.
        Мы поднялись наверх и заняли отдельный кабинет. По стенам висели картины, рисованные по стеклу и изображавшие не только идиллические домики с прекрасными китаянками, но и военные крейсера Поднебесной, под которыми лиловая вода клубилась барашками. Комнату украшали полинявшие зеркала и искусственные цветы, яркие и пестрые.
        - Для той разрухи, которая всё ещё царит в Порт-Артуре, очень неплохое местечко, Тимофей Васильевич. И кормят здесь хорошо. Местную воду не пейте, - неожиданно резко произнёс Виталий Викентьевич, увидев, как я потянулся к графину с какой-то жидкостью, стоявшему на столе.
        Увидев моё недоумение, пояснил:
        - В Порт-Артуре вода опреснённая. А станция, где её перерабатывают, довольно старая. От этой воды распространяются постоянные заболевания. Пейте только вина и воду, которую привозят в бутылках из Японии. А ещё лучше - виски с содой. Английские офицеры научили в Шанхае. У них богатый опыт борьбы с дизентерией и другими болезнями этим продуктом, - после этих слов Морозов подозвал боя, как здесь на английский манер называли официантов, и на корявом китайском попросил его принести виски и нормальной воды.
        - Тимофей Васильевич, вы даже не представляете, англичане чуть ли не спортом объявили неимоверное уничтожение виски, которое пьют с какой-нибудь содовой, преимущественно японской водой: Tansan, Hirano, Apollinaris или Aquarius. Нет часа дня или ночи, когда благородный джентльмен не потребовал бы «whisky and soda». По их мнению, виски-сода облегчает и освежает тело, изнемогающее от тропической жары, и спасает от болезней. Если вы сделаете визит вашим знакомым англичанам или американцам, вас прежде всего не спросят о погоде, а предложат вам: «Не хотите ли сода-виски?»
        В этот момент бой принёс на подносе широкие бокалы, графины с водой и виски, поставил всё на стол и удалился. Я несколько ошарашенно смотрел на эти действия.
        - Не удивляйтесь, Тимофей Васильевич, здесь принято, что виски с содой наливает каждый себе сам. Нам уже готовую воду принесли, а некоторые требуют, чтобы соду, лимон, мяту и воду приносили отдельно. Вкусы у всех разные, - пока Виталий Викентьевич произносил этот монолог, он успел смешать в бокале порцию для себя. - Давайте, я и вам смешаю в той пропорции, которая мне нравится?
        Дождавшись утвердительного кивка головой, смешал содовую и виски в моём бокале.
        - Как говорят китайцы: цин, цин, - произнёс капитан и сделал небольшой глоток из бокала.
        - Цин! Цин! - я повторил его действия, глотнув виски-соды.
        «Да уж, гадость ещё та. Со льдом, может быть, и лучше пошла бы. А так разбавленный минералкой самогон», - подумал я, с трудом удержавшись от гримасы отвращения на лице.
        - Не понравилось, Тимофей Васильевич? - с усмешкой спросил меня Морозов. - Ничего, со временем привыкнете.
        - Признаюсь, откровенная гадость, - ответил я и поставил бокал на стол. - Я не большой любитель спиртного. Пью редко, но это что-то с чем-то.
        - Если не хотите болеть, будете принимать как лекарство. Хотя о чём я. Вы же во Владивосток проследуете. Так что для вас наши проблемы со здоровьем будут не актуальными.
        - Если к этому напитку относиться как к лекарству, то, наверное, можно привыкнуть. По доброй воле я такого пить бы не стал.
        - Тимофей Васильевич, а вы не будете против, если я к нам на обед позову своего друга подполковника Рашевского? Мы с Сергеем Александровичем оканчивали Николаевское инженерное училище, только в разные годы. И он тоже выпускник Академии. Здесь служит при полевом штабе адмирала Алексеева в инженерном управлении. У них сейчас обед до пятнадцати ноль-ноль. А в этом ресторане, представляете, есть телефон. Я отлучусь, чтобы сделать звонок. Если Сергей Александрович свободен, то минут через двадцать присоединится к нам, заодно и обед закажу.
        - Конечно, не против, Виталий Викентьевич. А по поводу обеда целиком полагаюсь на вас. Я всеядный, так что съем любое блюдо. Тем более качки здесь не наблюдается.
        Морозов, выйдя из кабинета, направился куда-то в глубину ресторана, а я подозвал официанта и заказал бутылку нормальной воды. Пить хотелось всё сильнее, а виски-сода освежающего воздействия, о котором рассказывал Морозов, почему-то не произвело.
        Когда мой гид вернулся к столу, я уже наслаждался прохладой минеральной воды, которую принёс бой.
        - Смотрю, виски с содой вам не понравилось, Тимофей Васильевич, - произнёс Морозов, сев за стол и сделав очередной глоток из своего бокала. - Пока готовится стол, расскажите о себе. Я просто изнемогаю от любопытства, как вам удалось получить столько наград?
        Пришлось кратко поведать о своих приключениях в этом мире. Когда закончил рассказ, Виталий Викентьевич произнёс:
        - Удивительная история. Представляете, Тимофей Васильевич, но она частично мне известна. Вы очень популярны на Дальнем Востоке, да и здесь о вас многие знают. Правда, рассказывают в основном казаки - о новом Ермаке. А вы действительно свой род от покорителя Сибири ведёте?
        - Виталий Викентьевич, я не знаю. Но в станице Черняева, откуда я родом, многие так считают. Особенно старейшины. А правда это или нет, Бог его знает?!..
        - А вот и Сергей Александрович, - произнёс Морозов, глядя в открытый проём-дверь кабинета.
        Я, чуть развернувшись на стуле, проследил за взглядом капитана и увидел, как в нашу сторону идёт решительным шагом офицер старше тридцати лет, из-за бородки и очков очень похожий на Чехова. На его груди был красно-золотой орден Станислава третьей степени.
        Поднявшись из-за стола следом за Морозовым, дождался, когда подполковник подойдёт к нашему столу.
        - Сергей Александрович, очень рад вас видеть. Позвольте представить вам Генерального штаба капитана Аленина-Зейского, он следует в распоряжение генерал-губернатора Приамурья Гродекова, - произнёс капитан Морозов. - Тимофей Васильевич, а это мой очень хороший товарищ и друг подполковник Рашевский. Лучший специалист Квантуна по фортификации.
        Мы с Рашевским одновременно склонили головы, при этом я заметил уважительный взгляд, который бросил подполковник на мои награды.
        После представления мы все сели за стол, уже заставленный официантами разнообразными блюдами и спиртными напитками. Отдав должное прекрасному обеду, в основном из европейских блюд, и французскому шампанскому шанхайского происхождения, Рашевский и Морозов закурили, а я, помаленьку пригубливая, расправлялся с вишнёвым ликёром, который нашёлся в ресторане.
        - Как обед, Тимофей Васильевич? - выпуская кольцо табачного дыма, поинтересовался Морозов.
        - Прекрасный! Я не чревоугодник, но иногда хочется поесть чего-то вкусного, - ответил я.
        - Полностью с вами согласен, - вклинился в разговор Рашевский. - Маленькие радости позволяют более позитивно смотреть на окружающий мир.
        - И как здесь с маленькими радостями? Ихэтуани не мешают? - поинтересовался я.
        - Ну что вы, Тимофей Васильевич, в Китае подобные беспорядки происходят каждый год в какой-нибудь из провинций. Не стоит им придавать значение, - выпуская папиросный дым, произнёс Морозов. - Наш дипломатический корпус в Пекине никогда не обращает никакого внимания на все эти возмущения. Эти беспорядки в порядке вещей.
        - Ну, а если события усложнятся? - полюбопытствовал я.
        - Насколько мне стало известно уже здесь, адмирал Сеймур сейчас с интернациональным десантом совершает веселую военную прогулку в Пекин. Возможно, уже в этот момент им устраивают торжественную встречу с музыкой и шампанским. Осенью десант вернется на суда, и инцидент окончится так же, как заканчивались все предыдущие.
        - Я бы не был таким оптимистом. От адмирала Сеймура вот уже сутки как нет никаких известий. Сегодняшнее восстание ихэтуаней, или боксёров, представляет явление гораздо более серьезное, чем о нем думают. Я внимательно наблюдаю за ним с декабря прошлого года, когда в Шаньдуне жертвой их фанатизма стал английский миссионер Брукс, неожиданно убитый боксёрами во время его поездки по деревням. - Подполковник затушил в пепельнице папироску и, сделав из бокала глоток виски с содовой, продолжил: - На знамёнах боксёров в этот раз написан девиз: «Охрана династии и уничтожение иностранцев». Это льстит китайскому правительству и отвечает вкусам народных масс, которые стали видеть в ихэтуанях давно ожидаемых избавителей от незваного заморского ига. Юй Сянь, генерал-губернатор Шаньдуна, известный ненавистник европейцев, открыто поддерживал восстание. На его место был назначен в декабре прошлого года генерал Юань Шикай, бывший китайский посланник в Корее. Хорошо понимая, какой опасностью грозит это возмущение против иноземцев, и желая умыть руки, тот сумел направить всё движение боксёров в соседнюю Чжилийскую
провинцию и воспретил боксёрам пребывание в Шаньдуне.
        - Сергей Александрович, восстание в одной провинции вряд ли помешает пребыванию европейской цивилизации в Китае. Если что, мы их сомнём в кратчайшие сроки, - произнёс капитан Морозов, который также затушил папироску и глотнул из стакана виски.
        «Ещё один яркий западник, - подумал я. - Для него все азиаты на одно лицо и их роль - это рабы цивилизованных джентльменов».
        - Боюсь, что в этот раз события пойдут другим путём, - между тем продолжил подполковник Рашевский. - В среде китайского правительства некоторые министры и князья приняли боксёров под свое покровительство и поддерживают их деньгами и оружием. Китайская императрица издает двусмысленные приказы, в которых повелевает военным начальникам прекращать беспорядки и строго наказывать виновных, но в этих же приказах она дала мятежникам очень милое название «неосторожных храбрецов», что, конечно, еще более разжигает мятежную толпу, прекрасно понимающую маневры китайского правительства.
        - Сергей Александрович, мне кажется, что вы несколько утрируете двойные стандарты китайского правительства, - произнёс Морозов.
        - Не скажите. Генерал Не Шичэн, начальник кавалерии в Чжили, весьма сочувствующий русским и имеющий при себе военным советником лейб-гвардии Гусарского полка полковника Воронова, решил не допустить приближения боксёров к Тяньцзину и сжег несколько китайских деревень между этим городом и Пекином за то, что их население присоединилось к мятежникам. И что мы имеем? - подполковник сделал паузу и продолжил: - Императрица Цин выразила ему свое крайнее неудовольствие за слишком суровые и строгие меры в отношении «увлекающихся патриотов», что не помешало правительству уволить генерала Чэнь Хунбао, командующего военными силами в Баодинфу, за то, что он допустил возмущение в своем округе. Это разве не говорит о том, что китайское правительство явно ведёт двойную игру?
        - Это разовый случай, и по нему не надо делать поспешные выводы. Не так ли, Тимофей Васильевич? - обратился ко мне капитан.
        - Не могу сказать чего-то определённого, так как не владею информацией по этому вопросу, - ответил я Морозову.
        - Извините, господа, но в последнее время императрица Цин наказывает как тех, кто поддерживает боксёров открыто, так и тех, кто их преследует слишком энергично, как генерал Не. Между тем китайское правительство не принимает решительно никаких мер к ограждению иностранцев и препятствует им взять это дело в свои руки. Английский консул в Тяньцзине настойчиво требовал у правления Императорской Китайской железной дороги дать поезда для интернационального десанта, но пекинское правительство отказало в этом на том основании, что несколько станций сожжено и что поезда не смогут дойти до Пекина. Разве это не двойная игра, господа? - Рашевский, закончив говорить, резким движением опрокинул остатки виски с содовой в рот.
        - Я думаю, что адмирал Сеймур наведёт порядок. Сил у него достаточно, - произнёс капитан Морозов.
        - А я так не думаю, дорогой Виталий Викентьевич. Полковник Вогаку восемнадцатого мая сумел провезти по железной дороге в Пекин международный десант из русских, французов, англичан, американцев и итальянцев и возвратился в Тяньцзин. Но это был последний поезд. Железнодорожный путь испорчен боксёрами, дорога не восстановлена. Экспедиция адмирала Сеймура двадцать восьмого мая на трех поездах вышла в сторону Пекина. Вчера к ним вышел еще один поезд. И всё! Никаких сведений от них больше нет, - подполковник раздражённо прикурил папироску и продолжил: - Телеграфное сообщение с Пекином уничтожено боксёрами. Телеграммы передаются кружным путем, причем китайские телеграфисты не принимают шифрованных депеш. Какая ситуация в Пекине в данную минуту, невозможно сказать, но можно предположить, так как число боксёров растет гигантскими темпами, и восстание охватило всю Чжилийскую провинцию. Мятежники угрожают уже Пекину и Тяньцзину. Их количество уже превышает десятки тысяч. И что будет, если они в порыве ярости и фанатизма ворвутся в наши концессии?
        - Сергей Александрович, неужели дела так плохи? Признаться, в Шанхае всё спокойно… - Морозов с удивлением посмотрел на подполковника.
        - Виталий Викентьевич, я только что узнал, что китайская императрица издала тайный указ по войскам, чтобы они никоим образом не вступали в бой с боксёрами, а только осторожно заставляли их сборища расходиться. А что дальше - совместное выступление боксёров и китайских войск? Если это произойдет, то наши и другие европейские миссии в Пекине и Тяньцзине будут уничтожены. Как бы мы ни относились к боевым возможностям китайских войск и ихэтуаней, но нас слишком мало в Чжилийской провинции. В общем, сейчас может легко повториться тяньцзинская резня одна тысяча восемьсот семидесятого года.
        - И что же делать? - как-то потерянно спросил Морозов.
        - Позавчера адмирал Алексеев получил Высочайшее повеление о посылке в Пекин десантного отряда сухопутных войск с артиллерией. Вчера рано утром артиллерия, казаки, саперы и весь двенадцатый Восточно-Сибирский стрелковый полк были посажены на суда: броненосцы «Наварин» и «Петропавловск», крейсер «Дмитрий Донской», канонерки «Отважный», «Гремящий», «Манджур» и «Бобр» - и отправлены в Тяньцзин. Сегодня с утра они должны быть на месте.
        - И каковы силы? - поинтересовался я.
        - Экспедиционный отряд, под общим начальством полковника Анисимова и при офицерах Генерального штаба подполковниках Илинском и Самойлове, состоит из двенадцатого полка, четырёх орудий второй батареи Восточно-Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, Квантунской саперной роты и шестой сотни первого верхнеудинского казачьего полка. В двенадцать часов все суда эскадры, принявшие экспедиционный отряд, снялись с порт-артурского рейда и ушли в Таку. Начальником эскадры был контр-адмирал Веселаго, - ответил Рашевский.
        - Слава богу, - размашисто перекрестился Морозов. - Надеюсь, этих сил и десанта адмирала Сеймура хватит, чтобы подавить восстание.
        - Хотелось бы, господа, - подполковник задумчиво уставился перед собой. - Если боксёры упустили время для нападения на Тяньцзин, когда в нем еще не было наших войск, то как бы и мы не потеряли слишком много времени и не дождались того дня, когда китайцы, увлеченные боксёрами, провозгласят священный поход против «заморских чертей». Вот тогда европейские державы будут вынуждены начать военные действия в полную силу. К чему это приведёт - трудно представить. Господа, вы прекрасно представляете, что возмущения на религиозной и фанатической почве всегда сопровождаются крайним упорством, жестокостью и необыкновенным кровопролитием. Я не сомневаюсь в окончательной победе соединенного европейского оружия, но если придется иметь дело с сотнями тысяч фанатиков, которым нечего терять, то как бы ни пришлось заплатить за победу очень дорогой ценой. Война с ордой диких изуверов опасна, как гидра, у которой на место одной отрубленной головы сейчас же вырастают две новые.
        Слушая подполковника Рашевского, я краем глаза заметил через проём входа в кабинет знакомую фигуру. Повернув голову, я убедился, что не ошибся.
        - Сергей Александрович, извините, что перебиваю. Господа, прошу вашего разрешения пригласить за стол моего старого знакомого, - я показал рукой на полноватого китайца, который в этот момент в зале ресторана распекал официанта.
        - Так это же господин Тифонтай, - произнёс Рашевский. - Четырнадцатого мая он был на балу у адмирала Алексеева. Говорят, что он какой-то вновь пожалованный китайский генерал.
        - А я слышал, что он хозяин этого заведения и многих других в Порт-Артуре и Дальнем, - внёс свою лепту Морозов.
        Я чуть не поперхнулся от этих новостей и, еле сдерживая улыбку, произнёс.
        - Мне он известен как хабаровский купец Цзи Фэнтай, который, получив российское подданство, стал Николаем Ивановичем Тифонтаем. Признаюсь, что давно жду от него известий об одном важном для меня деле.
        - Я думаю, не будет ничего зазорного, если господин Тифонтай посетит наш стол, - произнёс Рашевский, а Морозов согласно кивнул головой.
        После этого я покинул стол и вышел в зал ресторана.
        - Николай Иванович, очень рад вас видеть, - громко произнёс я в спину купца.
        Услышав мой голос, Тифонтай замер, потом медленно повернулся. На его лице выражения менялись каждую секунду. Удивление, неверие, досада, что-то ещё. Вот только радости я не увидел.
        - Тимофей Васильевич?! - купец сделал паузу. - Извините, если обратился непозволительно.
        - Ну что вы, Николай Иванович, какие могут быть условности между старыми знакомыми. Прошу вас к нашему столу, - я сделал приглашающий жест в сторону кабинета.
        - Весьма благодарен, Тимофей Васильевич. Кстати, вы получали моё последнее письмо по Гирину? Я его направил чуть больше двух месяцев назад.
        - Вернее всего, мы с ним разминулись. Но зачем письмо, если есть человек, написавший его. Чуть позже расскажете, Николай Иванович.
        - Хорошо, Тимофей Васильевич, - с этими словами Тифонтай проследовал мимо меня, направляясь в кабинет.
        Степенно поздоровавшись и познакомившись с господами офицерами, купец по приглашению Рашевского, как старшего по званию, опустился на указанный стул за столом. Не успел я занять своё место, как в кабинет буквально влетел официант-бой, которому Тифонтай отдал распоряжение принести лучшего шампанского.
        - Господа, я, надеюсь, вы не будете против продегустировать отличное французское шампанское? Это будет не шанхайский розлив, - с улыбкой произнёс купец.
        Дождавшись одобрительных ответов от подполковника и капитана, Тифонтай обратился ко мне.
        - Как вижу, Тимофей Васильевич, вы не изменяете своим вкусам. Всё тот же вишнёвый ликёр.
        - Да, Николай Иванович. Вы же знаете, крепкие напитки не люблю, а вот ликёром иногда можно побаловаться.
        - Распоряжусь, чтобы вам доставили с дюжину бутылок. Куда прикажете? - спросил купец.
        - Экий вы хитрец, Николай Иванович. Я следую на пароходе «Херсон» во Владивосток. По расписанию пробудем в Порт-Артуре трое суток.
        - Я всё понял, Тимофей Васильевич.
        - Господа, а не расскажете, где вы познакомились? - с явным любопытством, подогретым спиртным, произнёс капитан Морозов.
        Я не успел ответить, как Тифонтай произнёс:
        - Шесть лет назад, благодаря тому, что Тимофей Васильевич замолвил за меня слово перед государем наследником, когда тот был наместником Дальнего Востока, я смог получить российское подданство.
        - Разве это так сложно? - удивлённо спросил Рашевский.
        - Нет, - ответил китаец. - Но мне пришлось бы лишиться вот этой красоты. А благодаря господину капитану она и моя вера остались при мне.
        Произнося эти слова, Тифонтай перекинул из-за спины свою косу и сделал такое уморительное лицо, что все, включая меня, рассмеялись.
        - За это вам теперь поить Тимофея Васильевича всю оставшуюся жизнь, - давясь от смеха и подхрюкивая, произнёс Морозов.
        - А я согласен. Если бы не Тимофей Васильевич, моя коммерция с Китаем рухнула бы.
        Пока мы веселились, пара официантов навела порядок на столе, убрав использованную посуду, а следующие принесли шампанское, новые фужеры и китайские сладости. Всё это расставили на столе, после чего один из официантов ловко открыл бутылку и разлил «Вдову Клико». Повинуясь взгляду Тифонтая, местные «boys» испарились из кабинета.
        - Господа, прошу прощения, - купец, взяв фужер, поднялся за столом. - У меня есть тост. За силу русского оружия!
        Такой тост было грех не поддержать. Господа офицеры и я встали, дружно выпили, после чего грянуло троекратное «ура». После того как сели обратно за стол, капитан Морозов, которого несколько стало развозить, спросил купца:
        - Господин Тифонтай, а как вы относитесь к ихэтуаням?
        Купец что-то тихо пробормотал себе под нос на китайском, из чего я разобрал только, что оказаться им там, откуда они родились, после чего произнёс:
        - Господа, если я попаду к ним в руки, мне останется только молить о быстрой смерти. Боксёры, как вы их называете, существуют в Китае около ста лет, образуя разные тайные и явные общества, под разными названиями. Самым древним было общество «Бай ляньцзяо», или «Белый лотос». Оно произвело возмущение против правительства при императоре Цзя-Цин, грабило и разоряло Южный Китай. Император послал свои войска и рассеял это общество, но его члены разбежались по всему Китаю. Стали повсюду проповедовать свое тайное учение против воцарившейся новой маньчжурской династии Цинов, для восстановления бывшей китайской династии Минов. Поэтому их девизом было: «Восстановить Минов, ниспровергнуть Цинов». Кроме политики, они стали заниматься еще мистикой, чудесами и гаданиями, в которые очень верит простой глупый китайский народ.
        Тифонтай повернулся к официанту, который застыл в зале ресторана, недалеко от входа в наш кабинет. Когда официант разлил шампанское и удалился, купец продолжил:
        - Это были трудные времена. Мне больно об этом говорить, но заодно с боксёрами стали действовать буддийские и даосские монахи, которые объявили эти тайные общества под охраною Будды. Монахи стали набирать мальчиков и девочек, которых обучали своим тайнам, и готовили из них воинов, в совершенстве владеющих холодным оружием и кулачным боем. Когда пришли иностранцы, тогда тайные общества направили свою деятельность не против маньчжурского правительства, а против всех иностранцев, и вместо прежнего девиза «Восстановить Минов и ниспровергнуть Цинов» провозгласили другой: «Охранять Цинов и уничтожать заморских». Боксёрам еще более стали помогать буддийские жрецы, так как распространение христианства в Китае стало угрожать их вере и им самим. Появилось множество обществ: «Красного фонаря», «Большого ножа», «Глиняного горшка», «Охраны государства», «Уничтожения дьяволов». Наконец появилось самое могущественное общество «Большого кулака», которое потом стало называться «Кулаком правды и согласия», или «И хэцюань».
        Я и офицеры зачарованно слушали рассказ Тифантая.
        - В нынешнем году оно получило название «И хэтуань», что переводится как «Дружина правды и согласия». Главная дружина ихэтуаней находилась в Шаньдуне и называлась «Шаньдунцзунтуань». У нас еще раньше бывали в деревнях добровольные дружины поселян «Туаньлянь», которые занимались военными упражнениями, охраняли свои дома от разбойников. А если было нужно, то поступали в войска и шли на войну, - купец тяжко вздохнул. - Теперь все эти подготовленные воины вступают в ряды «Ихэтуань» и объявляют поход против всех иностранцев и их прислужников.
        - Вот об этом я и говорил. Если китайские войска объединятся с боксёрами, нам придётся тяжко, - перебил китайца Рашевский.
        - Сергей Александрович, наш народ не образован, и его легко обмануть. Монахи, которым он верит, говорят, что иностранца надо убивать. «Мей ян», то есть «Гибель заморским!» От этого ужасного клича гибнут не только иностранцы, но и китайские купцы, чиновники, все, кто только торговал или имел какие-нибудь дела с иностранцами. - Тифонтай обвел взглядом сидящих за столом офицеров, и в глазах его стояли слёзы. - Об этом пока мало говорят, но гибнут тысячи китайцев-христиан, в том числе старики, женщины и дети. Ужасные времена. Все дела, ремесла и торговля в Чжили и других провинциях, где есть боксёры, прекратились. Мы, те, кто выбрал прогресс, сами не знаем, что нам делать, как спасаться от этих бедствий и чем все это закончится. Хотя боксёры и называют себя «Дружиной правды и согласия», но это совершенная ложь. Они совершают страшные несправедливости, убивая всех и каждого без разбора, кто хоть как-то связан с иностранцами. Это вносит ещё больший раздор и смуты в мой народ.
        Купец взял наполненный шампанским фужер, встал и провозгласил:
        - Я пью за то, чтобы Россия помогла Китаю в дни его народных несчастий. Цин! Цин!
        Глава 2. Вице-адмирал Алексеев
        После второго тоста Тифонтай, извинившись и сославшись на неоконченные дела, откланялся, а мы продолжили приятную беседу под шампанское и ликёр, обсуждая сложившуюся обстановку на Квантуне. Где-то через час нас покинул Рашевский. Дела службы. Через пару часов разошлись и мы с Морозовым. Я проследовал на пароход, так как мне объяснили, что в городе сейчас снять для проживания что-то более или менее достойное практически невозможно. Даже Тифонтай сказал, что быстро решить данную проблему не сможет. Лучше находиться на пароходе, тем более в каюте первого класса. А капитан направился на квартиру своего друга Рашевского, где будет проживать, пока находится в Порт-Артуре. Не больше недели, по его словам, а потом проследует обратно в Шанхай.
        Утром я размялся, произвёл необходимые гигиенические процедуры и направился в ресторан парохода. Качки практически не было, поэтому с удовольствием позавтракал. Яичница с ветчиною, порция бифштекса и чашка черного чаю провалились в желудок на ура. Вернувшись в каюту, стал дожидаться Тифонтая, пролистывая газеты, доставленные с утра на пароход. Вскоре в дверь каюты постучали, и на пороге возник матрос, державший в руках корзину с бутылками, судя по этикеткам, моего любимого вишнёвого ликёра.
        - Ваше высокоблагородие, вот тут вам велели передать.
        - Заходи, братец. Поставь в угол на стол.
        Следом за матросом, который вошёл в каюту, на пороге появился Тифонтай, в своём неизменном синем китайском костюме.
        - Не помешаю, Тимофей Васильевич?!
        - Ну, что вы, Николай Иванович, признаться, заждался вас. Вчера так и не получилось поговорить.
        - Я подумал, что при посторонних не стоило поднимать эту тему, - разведя руки, произнёс купец, пропуская мимо себя матроса.
        - Ваше высокоблагородие, что-нибудь ещё нужно? - поинтересовался морячок, услужливо вытянувшись во фрунт.
        - Николай Иванович, что-нибудь желаете? Шампанское, коньяк, виски с содовой?
        - Благодарствую, но я, так же как и вы, спиртное не сильно уважаю, - произнёс Тифонтай.
        - Тогда всё, братец, можешь быть свободен, - я подошёл к матросику и сунул ему в руку пятак. - Дойди до буфета, скажи, чтобы нам пару бутылок холодной воды принесли и бокалы.
        - Слушаюсь, ваше высокоблагородие, - матрос буквально на глазах растворился в воздухе, не забыв аккуратно закрыть дверь в каюте.
        - Присаживайтесь, Николай Иванович. Каюта хоть и первого класса, всё равно тесновато.
        - Не скажите, не скажите. Видывал я и куда худшие апартаменты первого класса, - ответил купец, размещаясь в кресле. - Итак, Тимофей Васильевич, в этот раз, кажется, точно нашли. С полной уверенностью не говорю только из-за того, что уже шесть вариантов оказались ложными.
        - Внимательно слушаю вас, - произнёс я, садясь в кресло и с трудом сдерживая нетерпение.
        Купец был прав, за те годы, что он взялся мне помогать в поисках моей сестры Алёны, были найдены шесть девушек - казачек, уведенных силой с русского берега Амура. Две счастливо жили семейной жизнью, а вот четверых пришлось выкупать. Две из них вернулись в свои станицы, а двух, которые не помнили, откуда они родом, пристроил в Черняева. Одна в прошлом году вышла замуж. Вторая, думаю, тоже уже не одинока. Женщин в станицах не хватает, так что мужья найдутся. Да и девчонки, точнее женщины, судя по описанию, были красавицами. Потраченных денег на это не жалел, а поиски продолжал и по сегодняшний день.
        - Тимофей Васильевич, как мне сообщили, в Гирине проживает жена одного из маньчжурских офицеров, который служит при штабе нингутинского цзянцзюня. По описанию, молодая женщина чуть старше двадцати пяти лет, черноволосая, лицо европейское, смуглое, нос с горбинкой, глаза зелёные. Из её рассказов, которые слышали служанки, портнихи и прочая обслуга, стало известно, что она из казачьего селения с русского берега Амура. Захватили её хунхузы, когда она была маленькой. Звали её Алёной. Отца, Василия, и мать, Катерину, бандиты убили на её глазах. После нескольких перепродаж она оказалась служанкой во дворце нингутинского цзянцзюня. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, один из офицеров взял её сначала в наложницы, а потом в жёны. Сейчас у них трое детей. Живут богато и счастливо. Если кратко, то всё, - закончил повествование Тифонтай.
        - Действительно, очень похоже. Сестрёнка была темноволосой, а глаза у неё, кажется, были светлые. И имена все совпадают, - сказал я, чтобы хоть что-то сказать. На самом деле я не помнил, как выглядела сестрёнка настоящего Тимофея Аленина. Как не помнил внешности отца и матери. После смерти сознания Тимохи эти образы как-то стёрлись в уже моей голове. Но желание найти сестру осталось, так же как и остались чувства любви и вины перед ней.
        - Что делать будем? - спросил купец, прищурив глаза.
        - Пока не знаю, Николай Иванович. Возможная сестрёнка - жена офицера штаба нингутинского цзянцзюня, я - офицер Генерального штаба Российской империи. Предыдущие кандидатуры на роль сестрёнки были простыми женщинами и занимали в Китае самое низшее положение. Помочь им было просто необходимо, и можно было никого не спрашивать. В этом случае, боюсь, мне придётся испрашивать разрешение у вышестоящего командования даже на письменное общение. Самый простой способ - отправить письмо с моей фотографией. Говорят, что я очень похож на отца. Да и возраст соответствует тому, когда отец погиб, защищая обоз от хунхузов, - я в волнении потёр рукой лоб. - Если генерал-губернатор Гродеков разрешит, сделаю фото в простой казачьей форме и напишу письмо на китайском и русском языках с описанием семьи. Может, что и получится. У вас есть адрес, куда надо будет отправить письмо?
        - Да. Вот он, - с этими словами Тифонтай передал мне листок с адресом места проживания моей возможной сестры. - Должно всё получиться. Только вот как бы события вскачь не понесли. Мне весточка из Благовещенска пришла. Там тоже не спокойно. Среди китайских рабочих много писем от ихэтуаней. Баламутят народ. Боюсь, до большой крови дело дойдет.
        - Мне до разрешения генерала Гродекова всё равно ничего предпринять не удастся, - я спрятал листок в карман брюк. - И до этого ещё минимум неделя осталась. Так что не будем загадывать. Посмотрим, что произойдёт за это время. Во всяком случае, большое спасибо за информацию. Сколько я вам должен?
        - Тимофей Васильевич, информация о том, что я выкупил четырёх казачек, чтобы вернуть их на родину, подняла мой авторитет среди казаков Приамурья и Забайкалья на недостижимую ранее высоту. Такого ни за какие деньги не купишь. Так что это я вам должен.
        - Что же, ещё раз спасибо, Николай Иванович. Буду надеяться, что в этот раз это будет действительно моя сестра. Только что вот делать потом?!
        - Просто радоваться, что на этом свете живёт человек с вашей кровью. Живёт богато, счастливо. Радоваться, что у вас уже трое племянников. Забыл вам сказать, что дети все мальчики. Надеюсь, что скоро всё успокоится вокруг, и вы сможете увидеть свою сестру, зятя и племянников.
        - Ваши слова да Богу в уши, - с довольной улыбкой от ещё одной приятной новости произнёс я.
        - Мы сами должны пройти свой путь, но слова Будды могут показать его, - степенно ответил купец.
        - Ещё раз примите мою благодарность, Николай Иванович, за подаренную надежду, - я склонил голову. - А вы действительно думаете, что ожидается большая кровь?
        - Иногда мне кажется, что все они там, в Пекине, включая старую императрицу, сошли с ума и хотят погубить Китай. Такое ощущение, что министры и губернаторы провинций, которые управляют теперь государственными делами, в них ничего не понимают. Все их действия в последнее время ведут к тому, что скоро произойдет война со всеми иностранными державами, имеющими концессии в Китае. Как и сорок лет назад, Пекин будет осажден, наши войска разбегутся, дворцы будут разрушены, a бедный народ и купцы заплатят неимоверную контрибуцию за трусость войск и глупые головы чиновников, - Тифонтай грустно улыбнулся.
        В это время раздался стук в дверь каюты. В каюту вошёл официант из бара-буфета парохода, принесший пару бутылок охлаждённой воды и стаканы. Расставив всё на столе и получив от меня плату со значительными чаевыми, быстро удалился. Я разлил воду по стаканам и, взяв свой, с удовольствием сделал глоток. День вступал в свои права, и в каюте уже было жарковато. Не спасал даже лёгкий прохладный бриз, потоки которого залетали в открытый иллюминатор.
        - Николай Иванович, продолжайте, - попросил я.
        - Хорошо, - Тифонтай сделал пару глотков и поставил стакан на стол. - Я теперь российский подданный, но, даже оставаясь китайским, сказал бы то же самое, китайцы хорошие купцы, но плохие чиновники. Если бы наши чиновники были умны, то они должны были бы уничтожить всех ихэтуаней и не позволить им трогать иностранцев. Я понимаю, что за одного тронутого иностранца потом поплатятся сто невинных китайцев, если не больше. Юань Шикай на Шаньдуне это также понимает, поэтому разогнал боксёров и выдавил их в другие провинции. И у него всё спокойно. Люди живут без страха, торговля идёт.
        Купец, взяв со стола бокал, сделал ещё пару глотков и поставил его на место.
        - Волнуюсь, Тимофей Васильевич. Душа-то у меня осталась китайской, и поэтому боксёры-ихэтуани для меня истинное несчастье. Вряд ли вам кто-то говорил об этом, но ихэтуани толпами врываются в деревни и города, требуют, чтобы их кормили, берут лошадей, одежду и грабят народ. Если деревня христианская, то выжигают деревню, убивая всех жителей, не щадя даже детей. Вокруг Пекина ихэтуани уже наказали больше двадцати городов и двухсот деревень, где перебили или разорили более одной тысячи семейств католиков и более ста семей протестантов. Количество убитых китайцев христиан только в Печилийской провинции уже превысило пять тысяч человек.
        - Откуда у вас такие сведения? Вы об этом кому-нибудь рассказывали? - несколько резковато спросил я.
        - Тимофей Васильевич, кому интересны, кроме вас, знания в голове какого-то купца? Извините, но даже офицеры отдельного корпуса жандармов мало понимают, какая информация проходит через нас. И если честно, то делиться ей бесплатно как-то не хочется. Я думаю, что А-цзянцзюнь, как здесь называют адмирала Алексеева, ещё не знает, что станции железной дороги в Баодинфу, Фынтай, Тунчжоу, Бэйцан и Мацзяпу сожжены. Богатые мастерские в Фынтае погибли. А железная дорога от Тяньцзиня до Пекина во многих местах разрушена. Имея такую информацию, мне пришлось закрыть торговый путь в провинцию Чжили. А откуда такие данные? На телеграфе работают китайцы, у которых есть жены и дети, желающие вкусно кушать и красиво одеваться. Пара-тройка ланов, и ты становишься обладателем ценной информации.
        - Не перестаете вы меня удивлять, Николай Иванович, своей предприимчивостью и информированностью, - я восхищённо покрутил головой. - А почему со мной делитесь информацией?
        - Тимофей Васильевич, я за почти шесть лет общения с вами убедился во взаимовыгодности наших отношений. Вы очень не любите быть должником, - улыбнулся Тифонтай. - А в продолжение темы разговора хочу сказать, что ихэтуани - это натуральные кровожадные дикие звери с таким же интеллектом. Они воображают, что их боксёрские заклинания и ладанки сильнее заморских пушек и ружей, которых они не боятся. Эти безумцы убеждены, что они бессмертны, и хотят драться с иностранцами. А мой глупый невежественный народ, часто никогда не видевший ни одного иностранца, вместо того чтобы прогнать всех этих шарлатанов и разбойников, верит всем их россказням и слепо идет за ними.
        - А императрица действительно поддерживает боксёров?
        - По слухам, императрица Цыси увлеклась националистическими суевериями ихэтуаней и по семьдесят раз в день читает вслух их заклинания, после чего министр Ли Ляньин говорит ей, что этим уничтожен еще один заморский дьявол, - грустно усмехнулся Тифонтай. - Князь Дуань воспользовался сложившейся ситуацией, чтобы прибрать власть к своим рукам. Как говорят, уже не богдыхан теперь управляет делами, а князь Дуань и старая государыня. Они воображают, что, купив у германцев новые пушки и ружья, они стали всесильны и могут одержать победу над иностранными войсками.
        - А вы так не считаете? - спросил я.
        - Увольте, Тимофей Васильевич. Давать нашим трусливым войскам новые пушки так же бесполезно, как и надевать на зайца кольчугу, - горько хохотнул купец. - Увидав льва, заяц убежит вместе с кольчугой. Я ещё вчера говорил, что это восстание принесет Китаю одни несчастья, от которых более всего пострадают самые неповинные в нем - купцы и горожане.
        - Ладно, время покажет, Николай Иванович, насколько вы были правы в своих предположениях. У меня будет к вам ещё одна просьба.
        - Какая?
        - Мне на сегодня, а может, и на завтра нужен гид, который мог бы показать город и окрестности. Когда ещё попаду в Порт-Артур?! Хочется осмотреть местные достопримечательности.
        - Нет ничего проще. В течение часа к трапу прибудут рикша и мой человек, который проведёт подробную экскурсию по городу. Русского он практически не знает, но прекрасно говорит на английском, который, насколько я знаю, вы знаете в совершенстве.
        - Огромное спасибо, Николай Иванович. Я опять ваш должник.
        - Ну что вы, Тимофей Васильевич, какие счёты.
        На этом мы расстались. Через час я уже следовал в большой коляске, которую толкали два рикши по улицам города. Рядом со мной сидел одетый по европейской моде китаец, на прекрасном английском языке рассказывающий об истории города, начиная ещё со времён династии Цзинь, правившей в третьем-четвёртом веках нашей эры.
        После обеда, который прошёл в небольшом трактире-баре-кафе, также принадлежащем Тифонтаю, экскурсия по городу продолжилась. Мой гид по имени Шен Ли, работающий приказчиком у Тифонтая, повествовал очень интересно. Расстались с ним, когда на город стали опускаться сумерки, договорившись, что завтра с утра продолжим знакомство с городом и окрестностями.
        Но утро первого дня лета внесло коррективы в мои планы. Когда я завтракал в ресторане парохода, ко мне подошёл старший помощник капитана.
        - Прошу прощения за беспокойство, Тимофей Васильевич, в десять часов вас ждут в Морском пароходстве с коносаментами на груз.
        - Что случилось, Пётр Семёнович?
        - По слухам, адмирал Алексеев принял решение задержать наш пароход в своём распоряжении для перевозки войск в Тонгку.
        - Куда?
        - Это небольшой город на реке Пейхо за фортами крепости Таку. От него идут железнодорожные ветки, одна через Тяньцзинь в Пекин, а другая вдоль побережья залива на Шанхайгуань до Инкоу.
        - Что-то назревает… - задумчиво произнёс я. - Просто так адмирал вряд ли стал бы задерживать пароход, тем более для перевозки войск.
        - Война, вот что назревает, по моему мнению. Местные дипломаты и военные считают, что её не будет, что это очередное восстание в одной провинции. А я вот только третий раз в Порт-Артуре и вижу, как сейчас смотрят на европейцев обычные китайцы. С вызовом они смотрят. Появись в городе боксёры, мне кажется, все жители китайцы, как один, их поддержат.
        - Однако вы оптимист, Пётр Семёнович, - шутливо произнёс я.
        - Станешь тут оптимистом. От экспедиции Сеймура уже четыре дня никаких известий, как и из Пекина. От отряда полковника Анисимова второй день нет сообщений. Вышел из Тонгку и как в воду канул, - старший помощник капитана раздражённо махнул рукой. - Ещё раз извините, что побеспокоил во время завтрака, но мне ещё других пассажиров надо обойти и сообщить новость. Позвольте откланяться.
        С этими словами Пётр Семёнович склонил голову и, развернувшись, направился в дальний угол ресторана, где за столиком принимал пищу ещё один пассажир парохода. С ним я знаком не был.
        После завтрака дождавшись на пристани рикшу с Шен Ли, я извинился перед ним и сообщил, что экскурсия на сегодня отменяется, так как я не знаю, чем у меня закончится вызов в пароходство. Ещё раз извинившись за причиненные неудобства, направился в каюту переодеваться. По своему опыту общения уже знал, что с чиновниками надо общаться во всеоружии своей формы, то есть в парадном мундире и со всеми наградами. Только тогда эти шпаки начинают относиться к тебе с уважением, а не с принятой снисходительностью.
        Всё оказалось так, как я и предполагал. Полный бардак в пароходстве, все куда-то спешат по своим делам, все заняты, и ни хрена не делается. Полчаса у меня только ушло, чтобы выяснить, к кому я должен обратиться с моим вопросом. Далее отстоять в очереди. Нет, меня, с учётом моих наград, настоятельно просили пройти без очереди. Но мы люди скромные, подождём-с. Наконец подошел и мой черёд, и я вошёл в кабинет, где присутствовал чиновник Русского общества пароходства и торговли. Не желая терять и дальше время, я решительно подошёл к столу.
        - Генерального штаба капитан Аленин-Зейский. Вот мои коносаменты на груз.
        - Коллежский секретарь Смирнов, - устало произнёс чиновник. - Садитесь, пожалуйста.
        Взяв мои документы на груз, коллежский секретарь неспешно начал их читать. Через несколько секунд его брови удивлённо поднялись вверх, и он вернулся к первому листу, начав его читать по-новому.
        - Господин капитан, прошу прощения, но ваш груз - это пулемёты и патроны к ним?
        - Да. А что-то не так?
        - Если честно, то впервые сталкиваюсь, чтобы такой груз перевозили не по документам военного ведомства, а как груз частного лица. Признаюсь, сильно удивлён.
        - Господин Смирнов, эти пулемёты принадлежат мне, а не военному ведомству. Соответственно, коносаменты и оформлены таким образом, - ответил я, начиная закипать. - И объясните мне цель вызова в пароходство.
        - По распоряжению вице-адмирала Алексеева пароход «Херсон» временно приписывается к Порт-Артуру для его использования в военных целях. Поэтому нам дано указание решить вопросы с пассажирами и грузом.
        - До двадцатого июня я и мой груз должны прибыть в распоряжение генерал-губернатора Приамурья Гродекова, - я посмотрел в красные от усталости глаза коллежского секретаря. - Что вы можете предложить?
        - Пока только переместить ваш груз в первый пакгауз и ждать оказии. Следующий пароход Добровольного флота придёт дней через десять. Но я не могу гарантировать, что и его не припишут временно к Порт-Артуру, - Смирнов развёл руки в стороны, показывая, что ничего определённого он сказать и пообещать не может.
        - Хорошо, я понял ситуацию. Единственная просьба, сложить мой груз так, чтобы я мог его быстро получить и погрузиться. Возможно, мне удастся договориться с военными моряками.
        - Это я могу вам пообещать, господин капитан. Поверьте, мы сами сейчас находимся в подвешенном состоянии. В случае войны все суда Добровольного флота переходят в распоряжение военных. Что будет дальше, вряд ли кто сейчас сможет сказать хоть что-то определённое.
        Выходя из здания Морского пароходства, я думал, что надо как-то попасть на приём к Алексееву или его заму, отвечающему за военные перевозки между Владивостоком и Порт-Артуром. Опаздывать к новому месту службы - это моветон в офицерской среде. Да и груз у меня специфический. К тому же теперь надо искать место проживания. Придётся обратиться к Тифонтаю.
        Но, как обычно бывает в таких ситуациях, события понеслись вскачь, и моя проблема разрешилась сама собой. После обеда в ресторане парохода, который был за счёт Доброфлота в знак компенсации причинённых неудобств, в каюте меня, собирающего вещи, застиг посыльный из штаба адмирала Алексеева с распоряжением немедленно явиться к главному начальнику и командующему войсками Квантунской области и морскими силами Тихого океана.
        - Ваше превосходительство, разрешите войти, - я сделал шаг в кабинет, дверь в который услужливо распахнул секретарь в звании подполковника. - Генерального штаба капитан Аленин-Зейский по вашему приказанию прибыл.
        - Проходите, капитан. Времени мало, поэтому начну с сути. Это правда, что вы являетесь владельцем двадцати пулемётов? - вице-адмирал Алексеев встал из-за стола и сделал пару шагов к окну. Одет адмирал был в повседневный морской мундир, на котором были только орден Владимира второй степени и командорский крест ордена Почётного легиона.
        - Так точно, ваше превосходительство. Вместе с грузом из двадцати ружей-пулемётов Мадсена и патронами к ним следую в распоряжение генерал-губернатора Приамурья Гродекова для прохождения дальнейшей службы и испытаний данных пулемётов в войсках с дальнейшим отчётом в Главном артиллерийском управлении, - ответил я, перед этим сделав два шага внутрь кабинета и застыв, вытянувшись во фрунт.
        - А почему пулемёты частные, а не военного ведомства? - Алексеев вернулся к столу.
        - Ваше превосходительство, это ручные пулемёты новой модификации. Извините, но так всё чаще называют пулемёты такой конструкции, так как из них можно стрелять, держа в руках, - произнося эти слова, я непроизвольно на автомате встал в стойку для стрельбы из пулемёта стоя. Смутившись от улыбки Алексеева, вновь принял стойку «смирно» и продолжил: - Несмотря на то что на последних испытаниях государь император одобрил принятие данного пулемёта на вооружение российских войск, пауза несколько затянулась. Я являюсь акционером Ковровского завода, и некоторые детали пулемёта мы проектировали вместе с генерал-майором Мадсеном. Для убыстрения принятия решения по этой модификации пулемёта я приобрёл их партию на свои средства и получил личное разрешение государя императора на проведение испытаний в Приамурье.
        - Что же, это просто замечательно, - Алексеев, который, по слухам высшего аристократического света, являлся внебрачным ребёнком Александра II, потёр руки. - Капитан, как вы смотрите на то, чтобы испытания ваших пулемётов прошли в Квантунской области в боевых условиях?
        Я замялся, не зная, что ответить. Алексеев был здесь царь и бог в одном лице. Как я ему могу отказать, но с другой стороны, я следую в распоряжение Гродекова. Просто отдать пулемёты Евгению Ивановичу жаба душит.
        - Тимофей Васильевич, ваши расходы военное ведомство компенсирует, - прервал моё молчание самый главный начальник на Квантуне.
        «Охренеть, он даже моё имя и отчество знает. Вот это номер», - эта мысль пронеслась у меня в голове, пока я боролся со своей челюстью, которая собиралась упасть на пол от щедрости вице-адмирала.
        - Ваше превосходительство, не в деньгах дело. Просто я вёз эти пулемёты в Приамурье. Там есть готовые пулемётные команды, которые умеют обращаться с данным оружием. А у вас в подчинении есть пулемётные команды?
        - Н-да, об этом я как-то не подумал. Мне доложили о ружьях-пулемётах. А что, из этих ружей-пулемётов тяжело научиться стрелять?
        - Скажем так, несколько сложнее, чем из винтовки. А вот обслуживание пулемёта намного сложнее.
        - Хорошо, капитан, я сейчас введу вас в суть дела происходящего на Квантуне. Ну, а вы, как профессионал, предложите решение возникших проблем, - адмирал сел за стол, указав мне на стул.
        Дождавшись, когда я приму сидячее положение, Алексеев продолжил:
        - Адмирал Сеймур со своей экспедицией находится неизвестно где, предположительно между Тяньцзином и Пекином. Предполагаем, что его отряд отрезан от Тяньцзина китайскими войсками, боксёрами и разрушенной железной дорогой. Отряд полковника Анисимова также канул в неизвестность. Вчера около двух тысяч китайских правительственных войск прибыло в форты Таку. Не сомневаюсь, что эти меры принимаются с целью воспрепятствовать дальнейшим высадкам иностранных войск в Тангку, - Евгений Иванович сделал паузу. Внимательно посмотрел на меня и, видимо, что-то решив про себя, продолжил: - Из Пекина сегодня было получено известие об убийстве китайскими солдатами чиновника японского посольства. Князь Дуань, поддерживающий боксёров, назначен главнокомандующим всех войск в Китае. Его ближайшими советниками и главными членами Цзунлиямыня назначены яростные ненавистники иностранцев - маньчжуры Юй Сянь и Ган И, а министром юстиции - китаец Чжао Шуцяо. Обстановка накалилась до предела. Я в любой момент жду объявления войны от китайского правительства.
        Я внимательно слушал адмирала, отметив про себя, что тот искренне переживает сложившуюся обстановку.
        - От начальника русской Тихоокеанской эскадры вице-адмирала Гильтебрандта сегодня пришёл доклад о том, что железная дорога между Тангку и Тяньцзином разрушена, а китайцы начали закладывать мины в устье Пэйхо. Поэтому, чтобы сохранить сообщение с Тяньцзином и держать вход в реку Пэйхо свободным, я принял решение вручить третьего июня ультиматумы чжилийскому вице-королю Юй Лу и коменданту крепости Таку генералу Ло Юнгуаню с требованием передать союзным войскам форты к двум часам ночи четвертого. Если к этому сроку форты не будут очищены китайскими войсками, то союзники будут вынуждены взять форты силою. При этом адмиралы эскадр будут ожидать ответа от китайского генерала до четырех часов утра. Вы знакомы с крепостью Таку, капитан?
        - Никак нет, ваше превосходительство, - вскочив со стула, ответил я.
        - Тогда подойдите и посмотрите схему, - адмирал достал из папки, лежащей на столе, свернутый несколько раз лист бумаги и развернул его. - В худшем случае нам предстоит взять штурмом пять фортов крепости. Два на левом берегу Пэйхо - это северо-западный и северный форты, или четвертый и первый. Ещё три на правом берегу - южный, юго-западный и прибрежный, или второй, пятый и третий соответственно. Позади северо-западного форта находилась брошенная импань. Форты тянутся на протяжении трех верст с юга на север вдоль морского берега. На их батареях установлены сто семьдесят семь орудий, относящихся большей частью к архаичным системам. Однако девятнадцать современных английских и немецких пушек приспособлены для ведения кругового обстрела и могут накрывать огнём как устье реки, так и саму реку, которая благодаря изгибам несколько раз проходит параллельно фортам.
        Рука Алексеева с зажатым карандашом прошлась по изображению Пэйхо.
        - Видите, капитан, река, благодаря своим постоянным извивам, на протяжении семи миль от устья вверх четыре раза идет почти параллельно фортам. Расстояние между фортами, запирающими устье, не более двух кабельтовых.
        - Крепкий орешек, ваше превосходительство, - ответил я, внимательно изучая схему.
        - Очень крепкий. Большие корабли из-за мелководья могут подойти к морскому берегу перед крепостью Таку не ближе двенадцати миль. Из-за этого форты смогут атаковать только канонерские лодки, при условии, если они будут пропущены китайцами в реку или прорвутся. Но при таком соотношении артиллерии они обречены на уничтожение, если десантом быстро не взять форты.
        - Ваше превосходительство, а схема расположения канонерских лодок на реке есть или данный вопрос ещё не рассматривался?
        - Я бы расставил их так, - Алексеев быстро нанёс значки кораблей на схему. - Здесь я бы поставил наши канонерки «Гиляк», «Кореец», «Бобр». Английскую лодку «Альджерин» и контр-миноносец «Вайтин» разместил бы напротив доков. Там стоят четыре китайских истребителя миноносцев и батарея орудий для прикрытия доков. Германский «Ильтис» и французский «Лион» я бы расположил в этом месте. Такая расстановка приведёт к тому, что под огнём союзных пушек окажутся все объекты крепости. А где бы, капитан, вы высадили десант?
        Алексеев посмотрел на меня, как строгий экзаменатор-профессор на двоечника студента. Взяв из письменного прибора карандаш, я очертил на схеме небольшой овал, рядом с Тонгку.
        - Если верить схеме и изображенным на ней линиям рельефа, то в этом месте должна быть низина, не просматриваемая с фортов. А каковы силы десанта?
        - Вот в этом и основная проблема, капитан. По докладу адмирала Гильтебрандта их эскадра сможет выставить чуть больше семисот бойцов. И при этом в нём нет русских, - адмирал сжал кулак, и раздался треск ломаемого карандаша. - Полковник Анисимов вымел всё подчистую в свой сводный отряд. Генерал Стессель со своей бригадой подойдёт дня через три. Сейчас собирают всех оставшихся в Порт-Артуре солдат двенадцатого полка, которые не ушли с Анисимовым. А завтра я их отправлю в Таку. Необходимо, чтобы в составе десанта были русские солдаты. Вы же понимаете политическую важность этого момента, капитан?
        - Так точно, ваше превосходительство.
        - Вот этот отряд я и хотел вооружить вашими пулемётами. А после передать их в бригаду генерала Стесселя. Что скажете, Тимофей Васильевич?
        Я задумался. В голове мелькнула мысль: «Добро пожаловать на войну, товарищ гвардии подполковник. А то засиделись в тылу, батенька».
        - Ваше превосходительство, я готов безвозмездно передать для боевых действий на Квантуне десять пулемётов и половину патронов. Оставшиеся пулемёты и патроны прошу оставить для войск Приамурья. Судя по всему, они там также пригодятся. Кроме того, я готов возглавить сводный отряд, направляемый в Таку для десанта. За сутки можно много успеть в обучении использованию пулемётов, - решительно произнёс я, приняв стойку «смирно».
        - Тимофей Васильевич, я горжусь тем, что в российской армии служат такие офицеры, как вы, - с этими словами адмирал энергично пожал мне руку. - Принимайте командование сводным отрядом. По поводу пулемётов для генерал-губернатора Гродекова не волнуйтесь. Отправим с первой же оказией. Думаю, вы сами и отвезёте ещё до двадцатого числа.
        Глава 3. Подготовка к десанту
        - Господа офицеры, унтер-офицеры и рядовые, я, Генерального штаба капитан Аленин-Зейский Тимофей Васильевич, временно назначен начальником вашего сводного отряда. Следующей ночью мы примем участие в штурме фортов крепости Таку, которая запирает устье реки Пэйхо. Вольно!
        Мою команду продублировал поручик Станкевич, который стоял слева-сзади от меня на шаг.
        - Офицеры и унтер-офицеры ко мне, солдатам пять минут на перекур и оправиться. Разойдись! - скомандовал я, убирая ладонь от среза фуражки.
        Ещё два часа назад в кабинете вице-адмирала Алексеева я не представлял, что стану командиром сводного отряда в количестве вместе со мной в сто шестьдесят девять человек. В своей основе это были солдаты тыловых служб: пекари, сапожники, кашевары, ездовые и прочие. В общем, все те, кого полковник Анисимов не взял с собой, оставив в Порт-Артуре для излечения и охраны имущества двенадцатого и восьмого Восточно-Сибирских стрелковых полков. Этим сводным отрядом командовал поручик Станкевич Сильвестр Львович. Из офицеров ещё был подпоручик Янчис Пётр Александрович. Унтер-офицеров было двадцать человек, но почти все тыловики. И вот из этого воинства нужно меньше чем за сутки создать боеспособное подразделение.
        - Господа офицеры и унтер-офицеры, завтра на крейсере «Адмирал Корнилов» наш отряд будет переброшен к устью реки Пэйхо, и далее на баржах к месту высадки международного десанта. Срок ультиматума о сдаче фортов Таку истечёт в два часа утра четвёртого июня. Если китайские власти форты не сдадут, они будут атакованы с реки канонерскими лодками сил коалиции, а по суше - нами и теми силами, которые выделят в десант другие государства.
        - Ваше высокоблагородие, извиняюсь, что перебиваю, а много в этих фортах китайских войск? - перебил меня саженного роста унтер-офицер, кулаки которого были размером с мою голову.
        - Унтер… - я пристально посмотрел в глаза бойцу.
        - Старший унтер-офицер Акимов, ваше высокоблагородие.
        - Акимов, по последним данным в четырех фортах крепости Таку около трех с половиной тысяч китайских солдат. Пушек у них тоже хватает. У нас в десанте будет около тысячи человек вместе с нами. Штурмовать будем каждый форт по отдельности, так что силы почти равные… - Я сделал паузу и обвёл взглядом стоящих передо мной толпой два десятка унтер-офицеров. - На сегодняшний день наша задача сформировать десять пулеметных команд, обучить их стрельбе из ручных пулемётов Мадсена. Также отработать перемещение по местности в атакующих цепях. Ну и по парочке обойм выпустить по мишеням. В этом году стрельбы были?
        - Никак нет, господин капитан, - ответил поручик Станкевич.
        - Значит, сегодня солдаты вспомнят, за какой конец винтовку держать и для чего она предназначается. В ящиках, которые привезли сюда на стрельбище, находится десять пулемётов, по десять магазинов на каждый и пара ящиков с патронами. Сильвестр Львович, - я, смакуя имя и отчество поручика, обратился к нему. - Вы намного лучше меня знаете личный состав. Мне нужны двадцать хороших стрелков, ну и чтобы силушкой не обижены были. Всё-таки пулемёт, это не винтовка. И потяжелее, и отдача посильнее. Из остальных сформируйте три взвода. Вопросы?
        - Никак нет, господин капитан, - приняв стойку «смирно», ответил Станкевич. За поручиком вытянулись во фрунт унтер-офицеры и Янчис.
        - Выполняйте, Сильвестр Львович, - я кратким и быстрым жестом бросил ладонь к срезу фуражки, после чего, развернувшись кругом, отошёл на несколько шагов в сторону, чтобы не мешать.
        Всё как в любой армии. Команду отдал, а дальше не мешай подчинённым пылать энтузиазмом при выполнении твоих великих приказаний-указаний.
        Станкевич оказался опытным офицером, быстро сбагрив выполнение распоряжений на Янчиса, подошёл ко мне.
        - Господин капитан… - начал он, но я перебил его.
        - Наедине в офицерском составе без чинов, Сильвестр Львович.
        - Спасибо, Тимофей Васильевич. Вы считаете, что нам придётся брать форты крепости Таку силой оружия?
        - Так считает адмирал Алексеев. И я его поддерживаю в этом мнении. Кстати, у вашего полка у солдат парадные мундиры черного цвета? Я не ошибаюсь?
        - Скорее темно-зелёного. Но сейчас ввели белые рубахи. В них значительно легче в местной жаре.
        - И ночью видно издалека. Атаковать форты придётся ночью. Поэтому приказываю взять в поход парадные мундиры и фуражки. До места боя нас доставят с комфортом, так что о весе солдатского ранца можно не беспокоиться, - я посмотрел на поручика, который стоял передо мной в белом мундире и такого же цвета фуражке. - Сильвестр Львович, и вы сами вместе с Петром Александровичем в этот поход наденьте лучше солдатские чембары[1 - Шаровары.] и черные мундиры с фуражками не забудьте.
        - Слушаюсь, господин капитан, - приняв стойку «смирно», произнёс поручик. - Только как мы будем в темноте опознавать своих солдат?
        - Очень просто. Кусок белой тряпки в виде повязки на левом плече. Надо ещё и на союзников заготовить. А то ещё перестреляем друг друга.
        - Простое и, вернее всего, эффективное решение, - задумчиво произнёс поручик.
        - Сильвестр Львович, есть ещё одна проблема, которую надо быстро решить.
        - Какая, Тимофей Васильевич?
        - Где бы найти динамит?
        - А зачем?
        - Ворота в форт вы как собираетесь открывать? Я думаю, что с разбега мы своими телами их вряд ли откроем. А так подвесил на вбитый в ворота хотя бы метательный нож или штык несколько скрученных вместе динамитных шашек, или патронов «целлюлозе-динамит», или кавалерийских пироксилиновых патронов, последние даже лучше, они взрываются от попадания пули. Подвесили, отошли на безопасное расстояние, выстрел, и вуаля, проход готов, - я изобразил правой рукой стрельбу из револьвера. - Но надо бы попробовать. Я вижу тут несколько мишеней из жердей и досок. Можно на них испытать.
        Поручик повернулся к унтер-офицерам, которых продолжал «строить» Янчис, и громко скомандовал:
        - Будаков! Ко мне!
        Через несколько секунд перед нами предстал фельдфебель небольшого роста, весь какой-то квадратный, с заросшим бородой и усами лицом и хитрющим взглядом из-под густых бровей. Вытянувшись во фрунт, тот бодро доложил о своём прибытии.
        - Прошу любить и жаловать, господин капитан, наш полковой каптенармус фельдфебель Будаков. По вопросам что-то достать - царь и бог, - произнёс, обращаясь ко мне, Станкевич, после чего обратился уже к унтер-офицеру: - Иван Фомич, у нас пироксилиновые шашки остались?
        - Никак нет, вашбродь. Его высокоблагородие полковник Анисимов все шашки и патроны с собою забрал. Ничего не осталось.
        - А где можно быстро достать, Фомич?
        - Если только у морячков. Но это уж господам офицерам промеж себя договориться легше. Я как понимаю, не одну саперную или кавалерийскую шашку надо.
        - А кроме моряков кто помочь может? При строительстве КВЖД динамитные шашки наверняка использовали. Неужели в Порт-Артуре не найти взрывчатки? - я вступил в диалог Станкевича и Будакова.
        - Ваше высокоблагородие, ежели у шпаков искать, то надо к Тифонтаю обращаться. У этого китайского генерала всё найти можно.
        - Вот как хорошо, - с этими словами я достал из своей сумки блокнот бумаги и быстро набросал несколько иероглифов, вырвал листок и передал его фельдфебелю. После этого достал из кармана пару рублей мелочью и также вручил Будакову. - Иван Фомич, срочно нанимаешь рикшу и отправляешься в город, находишь Тифонтая. Знаешь, где его найти?
        - Так точно, ваше высокоблагородие.
        - Ну и отлично. Передаешь ему записку. И надеюсь, в казарму ты вернёшься с взрывчаткой. Как с ней обращаться - знаком?
        - Так точно, я же за вооружение и боеприпасы в полку отвечаю. Только, ваше высокоблагородие, Тифонтай без денег ничего не даст. И взрывчатки сколько брать?
        - Не волнуйся, фельдфебель, ты ему записку передай. А брать много. Нам четыре форта штурмовать. Всё понятно?
        - Так точно.
        - Тогда вперёд, исполнять. Стоять! Ещё десять саженей брезентового тонкого пожарного рукава найди. Вот теперь вперёд.
        - Слушаюсь, - Будаков, развернувшись кругом, резво потрусил в сторону выхода со стрельбища.
        - Тимофей Васильевич, если не секрет, а что вы написали в записке? - с явным любопытством спросил Станкевич.
        - Если перевести иероглифы на русский язык, то смысл будет что-то типа «я не люблю быть должником».
        - А вы давно знакомы с этим китайским генералом?
        Я не выдержал и рассмеялся.
        - Извините, Сильвестр Львович, просто я уже не первый раз слышу о том, что Тифонтай какой-то китайский генерал. На самом деле он первогильдейный купец из Хабаровска и российский подданный. Но зная Николая Ивановича, не удивлюсь, что именно он и распускает такие слухи.
        - Н-да… Вот ведь мошенник!
        - Тифонтай честен со своими партнёрами, но не будет против, если о нём начнут ходить разнообразные слухи, которые будут продвигать его коммерцию. Я его знаю почти шесть лет и ни разу не слышал, чтобы он кого-то обманул. Ну да ладно! Будем надеяться, что Николай Иванович предоставит нам взрывчатку. А пока займемся нашими делами. Будем из обозников и кашеваров делать настоящих солдат. Времени мало, и его надо использовать в полной мере.
        Следующие три часа на стрельбище прошли продуктивно. Станкевич и Янчис со старшими унтерами гоняли обозников в хвост и в гриву, отрабатывая наступление цепями на укреплённый пункт. Схем фортов не было, поэтому упражнение сделали простым, благо ширина стрельбища позволяла. Три стрелковые цепи по сорок человек с интервалом пять-шесть шагов между стрелками и десять между цепями.
        Сначала тыловиков учили просто соблюдать интервал в цепях. Потом наступления пошли с имитацией стрельбы. А после того, как я объяснил Станкевичу, Янчису и унтерам порядок наступления перекатами, с перебежками и залеганиями, когда цепи шли в атаку, поддерживая друг друга огнём, интенсивность и энтузиазм «наступлений» усилились. В результате чего скоро солдатские гимнастёрки на спинах покрылись коркой соли.
        Я за эти три часа более или менее обучил в теории работать с пулемётом десять боевых расчетов по два человека. Первый номер был вооружен пулемётом Мадсена и «лифчиком» с пятью магазинами по тридцать патронов. Такой естественный бронежилет был создан по моему предложению, и его, возможно, примут на вооружение вместе с новой модификацией пулемёта. Второй номер также имел «лифчик» с пятью снаряжёнными магазинами, плюс запас патронов в ранце и винтовку.
        Из шестнадцати десятков нестроевых солдат нашлись двадцать, которые знали, как бить белку в глаз. Всё-таки полк формировался и из сибиряков, которые с детства дружат с винтовкой. Получив в руки такую новую игрушку, бойцы занимались с огоньком, познавая устройство пулемёта и особенности стрельбы из него. Глядя на своих однополчан, которые цепями, как кони, носились по стрельбищу, иногда посмеивались, даже не подозревая, что скоро присоединятся к пробежкам и пострелушкам.
        Пулемётный расчет из двух человек отрабатывался для стрелковых подразделений. Для диверсантов-разведчиков он был несколько другим. Пулемётчик, снайпер и наблюдатель, который с помощью бинокля корректировал стрельбу обоих стрелков. Такая замаскированная группа теоретически могла за минуту выбить прислугу артбатареи, сорвать атаку пехоты, уничтожив командиров, затормозить на дороге обозную колонну, а потом с помощью остальной группы расстрелять ее. Но здесь была другая задача, да и времени на обучение совершенно не было.
        Когда солнце стало садиться и приближаться к горизонту, я прекратил издевательства над личным составом. Все набегались, настрелялись. Рубахи не только у них, но и у офицеров с унтерами встали колом от высохшего пота. Судя по выражению глаз, все они как один были готовы пойти куда угодно и уничтожить кого угодно, а в первую очередь этого неугомонного капитана, который свалился на их головы.
        Вернувшись в казарму, первым делом я организовал помывку личного состава, потом поздний ужин и чистку оружия. Сегодня солдаты реально настрелялись. Из пулемётов выпустили по три магазина все двадцать человек пулемётных команд, а солдаты - по три обоймы. Поэтому чистили пулемёты и винтовки долго и вдумчиво. К концу чистки оружия появился Будаков вместе с Шеном Ли, приказчиком Тифонтая. Они привезли ящик динамитных шашек и пожарный рукав. Как объяснил Шен Ли, в Порт-Артуре взрывчатки не оказалось, пришлось ехать за ней в Шуйшуин, там были склады КВЖД.
        Я вскрыл ящик. Как в кино, в нём лежали рядами круглые динамитные шашки с надписью на английском языке. Бикфордовы шнуры с капсюлями-детонаторами находились в отдельном деревянном пенале. Всё было завернуто в вощеную бумагу. Узнав у Ли стоимость, выписал чек и со словами благодарности отправил его к Тифонтаю. Потом нарисовал на листке схему подрывного заряда в пожарном рукаве. По диаметру в него как раз входило три шашки. Три отрезка по шесть шашек, буквой «П», прикрепить четырьмя штырями к поверхности ворот в районе засова и рвануть. Почти полпуда динамита в заряде, по моему мнению, должно было хватить на организацию прохода. Чтобы быстрее использовать при атаке фортов, центральный заряд следовало обмотать белой материей, чтобы лучше видно было, и выстрелить в него.
        Объяснил схему Будакову и приказал, чтобы к утру было готово шесть чехлов для зарядов. Динамит отнести на склад, в тенёк. Для изготовления чехлов использовать болванку из дерева по размерам динамитной шашки. Последним указанием обидел фельдфебеля, который ушёл, тихо ворча под нос, что он получше всех в полку знает, как надо обращаться что с динамитом, что с пироксилином.
        Наконец-то я смог заняться собой. Помылся в солдатской моечной. Грязное обмундирование забрал солдат по фамилии Хохлов, которого временно назначили мне в денщики. Чистый и довольный, я прошёл в офицерскую канцелярию полка, где меня уже дожидались Станкевич и Янчис. Стол был накрыт шикарно.
        - Откуда такое богатство, господа? - поинтересовался я у офицеров.
        - По вашим словам нас скоро ожидает первый в жизни бой. Вот мы и решили с Петром Александровичем проставиться за это событие. Заказали ужин в ресторане того же Тифонтая, - ответил поручик.
        - Желание похвальное, господа. Жалко, что меня не предупредили. Тогда с меня завтра обед в ресторане перед отплытием. Потом неизвестно, когда получится поесть в нормальной обстановке. И это не обсуждается, господа.
        - Слушаюсь, - дружно с улыбкой ответили офицеры.
        - А теперь за знакомство, - сказал я, поднимая бокал, в который Янчис, как младший по званию, налил на треть коньяка.
        Ужин прошёл хорошо. Мне пришлось рассказать о себе. Ордена Святого Георгия и Святого Владимира четвёртой степени, «клюква» на шашке, а также медали «За храбрость», которые был вынужден носить постоянно, по их статуту, пробудили много вопросов у господ офицеров. Станкевич был старше меня на шесть лет, но не имел ни одной награды, так же как и молодой Янчис. Оказалось, что обо мне оба офицера кое-что слышали, на уровне сложившихся сказок среди казаков Приамурья, а тут герой этих сказаний сидит перед ними. Мне же было интересно узнать как можно больше об офицерах, с которыми скоро пойду в бой. Ужин по этой причине затянулся и закончился за полночь.
        Утром после интенсивной зарядки для всех представителей сводного отряда, невзирая на звания, был усиленный завтрак, так как, когда будет обед и ужин, не мог бы предсказать и сам Господь Бог. После завтрака бойцам было выделено два часа времени для сбора в десант. Унтера были проинструктированы по тому, что надо будет взять с собой, и начали контролировать данный процесс на командно-русском языке. Я же с офицерами, фельдфебелем Будаковым, старшими унтерами Акимовым, Тепловым и стрелками Довбивом и Лыковым, которые были назначены нашими сапёрами - взрывателями ворот, отправился на стрельбище. Надо было испытать один из шести зарядов, которые будут использованы для проделывания проходов в форты.
        Унтера и стрелки были ребятками рослыми, не косая сажень, но где-то под метр девяносто и выше все четверо. Силушкой обижены не были и умом, слава богу, тоже. Сейчас я с удивлением смотрел на то, как Акимов вдавливает одим за другим в доски мишени штыри, на которых крепился заряд в виде буквы «П».
        Смекалка русского солдата всегда была частью народного фольклора. Кашу из топора сибирские стрелки не сварили, но штыри для крепления зарядов придумали оригинальные. Небольшой деревянный кругляшок, отрезанный от оглобли, в который был вставлен четырехгранный гвоздь - ухналь для подковки лошадей. Упираясь ладонью в чушку, старший унтер как в масло вогнал гвозди в доски, прикрепив заряд к мишени. Времени на всё про всё у него ушло меньше минуты.
        - Готово, ваше высокоблагородие, - спокойным голосом доложил Акимов, будто и не с взрывчаткой работал.
        Я осмотрел, как заряд лег на мишень, которая представляла собой врытые в землю деревянные столбы в руку толщиной и обитые с одной стороны дюймовыми досками. Центральная часть заряда была обмотана белой тряпкой, но через дырку в брезенте рукава свисал небольшой бикфордов шнур детонатора. Уверенность у меня в том, что удастся инициировать взрыв заряда попаданием пули в динамит, была слабоватой. В фильмах, что смотрел в прошлой жизни, ковбои в вестернах это делали легко. Но правдиво ли это? Сейчас и испытаем.
        - Молодец, Фёдор Петрович, - похвалил я старшего унтера. - Пошли к остальным.
        Все участники испытаний стояли от мишени с зарядом в шагах примерно ста пятидесяти. Подойдя к ним, я произнёс:
        - Давайте-ка ещё шагов на пятьдесят отойдем. Полпуда динамита - это не шутка. И лучше зайти за ограждающий стрельбище бруствер и присесть за ним.
        Все выполнили мою команду. Встав на колено, я достал из деревянной кобуры Маузер К96. Пока пристёгивал к пистолету кобуру-приклад, заметил завистливые взгляды господ офицеров, да и унтера с солдатами смотрели с интересом.
        - Ваше высокоблагородие, неужели попадёте? - поинтересовался Будаков, в глазах остальных испытателей также увидел большое сомнение.
        - Попробуем, - ответил я, после чего сделал несколько глубоких, спокойных вдохов и выдохов, чтобы обогатить организм кислородом, упёр приклад пистолета-карабина в плечо, плавно выдохнул и на задержке дыхания, прицелившись, выстрелил.
        Не дождавшись результата в виде взрыва, выстрелил ещё раз в слабо виднеющееся белое пятно. Рвануло так, что у меня сдуло фуражку с головы, плюс рядом пролетел какой-то кусок дерева. Испытатели начали бурно выражать свои мысли по случившемуся факту, общий смысл которых сводился к тому, что, во-первых, слава богу, не остались стоять ближе, а то наверняка были бы раненые, а то и убитые, во-вторых, такого заряда точно хватит, чтобы вынести ворота в форте. Я, глядя на то, что осталось от мишени, оба эти вывода про себя подтвердил.
        - Иван Фомич, - обратился я к нашему главному оружейнику - каптенармусу, - когда будешь снаряжать следующие заряды, бикфордов шнур делай такой длины, чтобы можно было успеть отбежать хотя бы шагов на сто и залечь. Лучше, конечно, подальше. Будем надеяться, что у фортов можно будет вбок от ворот отойти и укрыться от взрыва. Но готовиться надо к худшему. В темноте с такого расстояния в заряд не попасть.
        - Слушаюсь, ваше высокоблагородие. Вот это рвануло! До сих пор в ушах звенит. А метко вы стреляете!
        Фельдфебеля дружным гулом поддержали остальные. Я же отправился поднимать свою фуражку.
        Вернувшись со стрельбища, занялись проверкой подготовки солдат к десанту. Устроили строевой смотр. Проверили оружие, снаряжение, укладку каждого солдата, а также общего имущества, которое брали с собой. Устранили недостатки, а посыльного с приказом всё не было. Пользуясь моментом, я отдал приказ приготовить обед. Если сами не успеем пообедать, достанется тем солдатам, которые остаются. Правда, они тогда обожрутся. Это же порций по шесть съесть придётся.
        Ранний обед закончился, когда в расположение прибыл молоденький мичман с приказом срочно выдвигаться в порт для погрузки на крейсер. Через два часа «Адмирал Корнилов» должен отчалить. Началась организованная суматоха, на которую я взирал с мыслью, что кое-что упустил. Наконец не выдержав издевательства над своей памятью, подошёл к Станкевичу, который раздавал ценные, а может быть, ещё более ценные указания унтерам.
        - Сильвестр Львович, я думаю, Будаков с унтерами справятся с переходом в порт. А мы до начала погрузки успеем отобедать в портовом ресторане. С меня должок, а столик и обед я через посыльного заказал. Рикши ждут около казармы уже два часа.
        Поручик моё предложение полностью поддержал. Фельдфебель был до смерти заинструктирован, наши офицерские вещи для похода перекочевали в обоз отряда, а мы, найдя Янчиса, отправились обедать. Перед тем как сесть в коляску рикши, я вспомнил, что же за мысль меня мучила. Нужны российские флаги. Озвучил её вслух для офицеров, которые уже разместились в колясках.
        - Сильвестр Львович, в полку есть российские флаги?
        - А зачем они? - вопросом на вопрос ответил поручик.
        - Адмирал Алексеев отводит большое внимание участию русских войск в международном десанте. Из-за чего в бой брошен наш отряд, состоящий в основном из нестроевиков? Части бригады Стесселя не успевают к сегодняшнему дню подойти из Бицзыво, вот нас и отправили в десант. В большей степени как статистов. Поэтому, если будем штурмовать форты и возьмём их, политически необходимо, чтобы над ними взвился русский флаг.
        - Постараемся решить этот вопрос. Но четыре флага точно не реально найти.
        - Надеюсь, адмирал прибудет в порт проводить наш отряд, как отряд полковника Анисимова. Озадачим данной проблемой наше самое большое начальство, - я улыбнулся своим словам, как шутке.
        Станкевич, ответив своей понимающей улыбкой, выскочил из коляски и, подозвав одного из солдат, стоявшего в карауле на воротах, пошел к нему навстречу. Вернувшись, доложил, что приказ Будакову передадут, но результат неизвестен. После этого направились в ресторан.
        Отобедали шикарно, пускай и быстро. Это меню, чувствую, будет меня долго преследовать: суп-пюре из курицы, телячьи ножки под соусом Пулет, крокеты из говядины с соусом Пикан. Винегрет, но какой винегрет! Внизу небольшие кусочки телятины, баранины, говядины, поросенка, гуся, индейки, ещё какой-то дичи. Сверху мяса рядами выложены тоненькие ломтики вареного картофеля, свеклы, очищенных соленых огурцов и хрустящих рыжиков. Всё это засыпано мелко крошенными вареными яйцами и облито соусом из хорошенько сбитого вместе ренского уксуса, горчицы, прованского масла и немного соли. Вкус?! Язык проглотить можно! На десерт бланманже миндальное с клюквой и пара бутылок вишнёвого ликёра, из подаренной дюжины Тифонтаем.
        Сводный отряд встречали у трапа крейсера «Адмирал Корнилов» довольными и сытыми. Вместе с нами стоял вахтенный начальник корабля лейтенант Бахметьев. Морской офицер вводил нас в курс предстоящего перехода к Таку: где отряд будет располагаться, что можно делать на корабле, чего нельзя делать.
        По команде старшего офицера крейсера лейтенанта Панфёрова начали погрузку десанта. На носовой палубе, где нас разместили, или на баке, как говорят моряки, познакомились с временно исполняющим должность командира корабля капитаном первого ранга Матусевичем Николаем Александровичем и другими офицерами крейсера. В этот момент прибежал вахтенный матрос и доложил, что к трапу прибыл вице-адмирал Алексеев. Под руководством морских офицеров выстроили вдоль бортов солдат отряда и сами заняли место в строю.
        Вскоре на палубе появился адмирал. Капитан первого ранга Матусевич скомандовал «смирно» и подошёл к Алексееву с докладом. Выслушав доклад о том, что крейсер вместе со сводным отрядом десанта к походу готов, Евгений Иванович в сопровождении Андрея Августовича пошёл вдоль застывшего строя солдат. Дойдя до меня, Алексеев весело спросил:
        - Ну что, Тимофей Васильевич, готовы?
        - Так точно, ваше превосходительство. Сводный отряд двенадцатого Восточно-Сибирского стрелкового полка к участию в международном десанте на крепость Таку готов.
        - Молодцы!
        Адмирал развернулся и встал к строю так, чтобы мог обратиться к обеим шеренгам, стоящим вдоль бортов, после толкнул речь в стиле будущих замполитов. Основной мыслью выступления Евгения Ивановича являлась главная цель нашей миссии - навести порядок в Китае и желательно мирными средствами. Закончил своё выступление адмирал Алексеев словами: «Будьте тверды, выносливы, строго соблюдайте дисциплину, не обижайте мирных жителей. Помните, что русский солдат, прежде всего, христианин, а потому должен быть добрым к тем, кто не делает ему вреда. Ваши предки не раз доказали это. Вольно! К молебну головные уборы снять».
        После этих слов на сцену, точнее на середину палубы, вышел корабельный батюшка, который провёл молебен перед отправлением в поход. Бас иеромонаха, читающего молитву, накрыл склоненные головы солдат и офицеров.
        По окончании службы адмирал Алексеев подошёл ко мне и поинтересовался:
        - Капитан, какие-нибудь вопросы, пожелания есть?
        - Так точно, ваше превосходительство, - я усмехнулся про себя, увидев удивлённые взгляды Алексеева и Матусевича.
        Не принято в русской армии и на флоте, чтобы младший офицер так отвечал на такой вопрос генерала или адмирала. Обычно никаких вопросов и пожеланий нет и быть не может. Присутствует только сильное желание выполнить, как можно быстрее, полученный приказ.
        - Отряду нужно еще три российских флага, - продолжил я свою фразу.
        - Что значит ещё три флага? - удивление адмирала, судя по выражению лица, выросло на порядок.
        - Ваше превосходительство, если китайцы исполнят требование ультиматума или мы штурмом возьмем четыре форта, необходимо, чтобы над ними взвился русский флаг. К сожалению, мы смогли найти только два.
        Услышав мой ответ, адмирал Алексеев весь расцвел и, кажется, стал выше ростом и шире в плечах.
        - Тимофей Васильевич, вы просто молодец! Кто-то скажет, что это мелочь, но на самом деле - это престиж Российской империи. Николай Александрович, - обратился адмирал к Матусевичу, - у вас найдутся флаги для отряда капитана Аленина-Зейского?
        - Ваше превосходительство, я сейчас отдам распоряжение, чтобы посмотрели.
        - Ваше превосходительство, разрешите? - я вмешался в разговор двух моряков.
        - Слушаю вас.
        - С учетом того, что в возможном штурме фортов будут участвовать канонерские лодки эскадры Тихого океана, думаю, будет справедливым, чтобы над половиной фортов взвился Андреевский стяг.
        Приятно видеть, когда твои слова легли бальзамом на сердце начальника, особенно если ты как бы и не льстил. Лицо адмирала просияло, а Матусевич улыбался на ширину приклада.
        - Ваше превосходительство, Андреевских флагов можем предоставить и пять штук, - довольно произнёс командир крейсера.
        - Вот и хорошо. Вопрос решили. Тогда с Богом, вперёд! И удачи вам, - Евгений Иванович, сняв фуражку, широко перекрестился.
        Глава 4. Тонгку
        - Как видите, господа, данная река отнюдь не Белая, как переводится её китайское название Байхэ, которое мы переименовали в Пэйхо. Судя по цвету воды, ей больше бы подошло название Шоколадная или Кофейная, - произнёс лейтенант Бахметьев.
        Николай Иванович на все время нашего морского перехода стал для меня, Станкевича и Янчиса своеобразным гидом. Теперь он рассказывал нам о реке Байхэ, или Пэйхо, которая, протекая через Пекин, впадала в Чжилийский залив, также по-своему названный европейцами Печилийским, несмотря на то что китайцы зовут и залив, и прибрежную область просто Чжили.
        Наше путешествие на крейсере «Адмирал Корнилов» закончилось в заливе Чжили. Пока мы перегружались на подогнанные баржи, командир крейсера Матусевич в сопровождении Бахметьева на катере сходили с докладом на крейсер «Россия», флагманский корабль начальника эскадры Тихого океана вице-адмирала Гильтебрандта.
        Целый час, пока мы шли на баржах, которые тянул какой-то пароход, лейтенант рассказывал новости, которые он узнал на «России». А сведения действительно были интересными.
        Обогнав нас всего на пару часов, из Порт-Артура в залив прибыл минный крейсер «Гайдамак», который привёз секретное предписание вице-адмирала Алексеева - в обязательном порядке занять форты крепости Таку, чтобы не лишиться сообщений эскадры с Тонгку и Тяньцзином, и тем поставить наши десанты и войска, свезённые на берег, в весьма опасное положение.
        Решение об ультиматуме было принято раньше, но вице-адмирала Гильтебрандт оттягивал его передачу, дожидаясь русских солдат в десант. Хотя в девять часов утра сегодня на борту его флагмана опять собрались союзные адмиралы. Совещание было непродолжительным, а решение единодушным - в любом случае третьего июня вручить ультиматумы чжилийскому вице-королю Юй Лу и коменданту крепости Таку генералу Ло Юнгуаню с требованиями передать союзным войскам форты до двух часов ночи четвертого июня. В случае если к этому времени укрепления не будут оставлены китайскими войсками, союзники вынуждены будут их взять силою. Ультиматум был подписан от имени России - вице-адмиралом Гильтебрандтом, от Франции - контр-адмиралом Куржолем, от Англии - контр-адмиралом Брюссом, от Германии - капитаном первого ранга Гулихом, от Японии - капитаном первого ранга Нагаминэ, от Италии - капитаном первого ранга Казеллой и от Австрии - капитаном Монтальмаром. Американцы уклонились от участия в операции, так как командующий американскими кораблями контр-адмирал Кемпф ещё на совещании второго июня заявил, что «согласно имеемым им
инструкциям, может открыть враждебные действия лишь в том случае, когда его суда или команды подвергнутся непосредственно нападению».
        В случае отказа китайцев добровольно сдать форты, для их обстрела союзным флотом выделялись шесть канонерских лодок: три русских - «Бобр», «Кореец» и «Гиляк», английская канонерка «Algerine», германская «Iltis», французская «Lion». Канлодкам придавались два русских миноносца - № 203, бывший «Уссури», и № 205, бывший «Свеаборг», а также два английских контрминоносца «Fame» и «Whiting». Общее командование этими силами было возложено на капитана первого ранга Добровольского, командира «Бобра».
        Для действия с берега против фортов был сформирован десантный отряд, составленный на случай боя под общим начальством германского капитана Гуго Поля. В отряд входило сто шестьдесят английских матросов под командой капитана Крадока, триста японских под начальством капитана Хаттори, сто сорок германских, двадцать австрийских и двадцать пять итальянских с лейтенантом Танка. Данный отряд расположился биваком рядом с железнодорожной станцией Тонгку. В его распоряжение нас и переправляли по реке на баржах.
        Лейтенант Бахметьев находился с нами, потому что ему была оказана честь стать парламентёром, который передаст ультиматум союзных сил коменданту крепости Таку генералу Ло Юнгуаню. Вместе с ним как переводчик с нашим отрядом следовал английский лоцман Джонсон. Перед китайским адмиралтейством их должен был подобрать миноносец № 205, а наши баржи пройдут выше по реке.
        От лейтенанта узнали и план штурма фортов, если вдруг китайцы не захотят добровольно их освобождать. Данный план был выработан на военном совете командиров кораблей, которым предстояло действовать против береговых укреплений Таку. Потом каперанг Добровольский доложил его Гильтебрандту, а тот довёл до Матусевича и Бахметьева, когда вводил их в курс дела. Данный план Николай Иванович вкратце довёл до нас. Он состоял в следующем.
        С начала боя весь огонь канонерских лодок сосредотачивается на северо-западном форте номер четыре. Цель - подавить огневые точки форта, перед взятием его десантом. Из тех орудий канонерок, которые в силу своих углов обстрела будут не в состоянии стрелять по северо-западному форту, следовало открыть огонь по тому из южных фортов - второму или третьему, - который будет более всего мешать своим огнём.
        Когда десант будет подходить к четвертому форту, огонь всех лодок следовало перевести на северный форт, или номер один. После его взятия сосредоточить весь огонь на южном форте номер два. Союзный десант, поддерживаемый огнём с канонерских лодок, переправляется через реку на другую сторону и атакует сначала южный форт номер два, а затем прибрежный форт номер три. Ну и на закуску - юго-западный форт номер пять.
        Вот такой лихой план. Я когда его услышал из уст Николая Ивановича, несколько опешил. За одну операцию взять одним отрядом пять фортов с переправой через реку, которую, по словам того же Бахметьева, китайцы начали минировать морскими минами?! В общем, комдив Чапаев отдыхает со своей атакой впереди всех на белом коне, в черной бурке и с шашкой в руке.
        Между тем лейтенант Бахметьев продолжал вещать:
        - Господа, посмотрите, как слева по борту открывается вид на прибрежный форт номер три. На его вооружении самые мощные у китайцев двадцатичетырехсантиметровые патронные пушки Круппа на станках с круговым обстрелом без защитных щитов. Слава богу, только две штуки. Но ещё есть калибром двадцать один сантиметр, тоже две, и десять, которые можно отнести к шестидюймовкам. Всего восемнадцать пушек. Устье этот форт вместе с пятым юго-западным запирает надёжно. Хорошо, что наши канонерки и миноносцы уже его прошли и находятся выше по реке.
        - Николай Иванович, а каково вооружение пятого форта? - поинтересовался я у нашего парламентёра.
        - Там двадцать одно орудие. Из серьезного только четыре шестидюймовки Круппа на крепостных станках. Остальное старьё, которое не стоит и внимания. Поэтому этот форт и оставили напоследок. Его пушки нашим канонерским лодкам не грозят.
        Плывём мимо фортов. На земляных валах на нас смотрят черные точки орудий, старательно покрытые чехлами; флагштоки и деревянные грибы для часовых напоминают, что здесь скрываются батареи. Но ни часовых, ни прислуги при орудиях не видно. На фортах мертво.
        Входим в реку. Встречаются английские, американские и японские грузовики, угольщики, китайские шаланды, шампунки. Ширина реки не более пятидесяти сажен.
        Слева показался южный форт номер два - самый сильный форт крепости Таку. Со слов Бахметьева, на вооружении семьдесят четыре орудия. Основная часть - это китайское старье различных калибров, но есть три стопятидесятидвухмиллиметровых патронных орудия Армстронга на станках с круговым обстрелом и щитами из стали толщиной в полтора дюйма, скорострельная стопятидесятимиллиметровая пушка Круппа с клиновым затвором, также с круговым обстрелом и щитом. Ещё две стодвадцатимиллиметровые скорострельные пушки Круппа, шесть шестидюймовок. Только их хватит нашим морячкам за глаза и за уши. Тем более расчеты этих орудий тренировали американские советники.
        Я стоял и молча рассматривал стены фортов, которые проплывали справа и слева от меня. Фактически форты - это группа батарей среднего и крупного калибра, родственная тем же островным фортам Кронштадта, представляющая собой длинную брустверную стенку, но в Кронштадте стенки были из камня, а здесь в основном глинобитные, высотой шесть-семь метров под углом градусов семьдесят-восемьдесят. За стеной находились орудийные дворики различных пушек. Кое-где было видно, что некоторые, по всей видимости, уже бетонные, причем при их создании китайцы стремились создать кольцевой дворик, прикрытый в том числе и с тыла. Новые пушки Круппа и Армстронга к тому же имеют стальные щиты, защищающие орудийный расчет с трёх сторон. При обзорной экскурсии Порт-Артура с Шен Ли на его строящихся береговых батареях такого богатства я не наблюдал. Посередине между орудиями, вернее всего, располагается казематированный траверс, в котором размещаются снарядный и зарядный погреба.
        «Крепкие орешки, - думал я, мрачно слушая Бахметьева, который продолжал рассказывать о вооружении фортов, мимо которых мы проходили. - С фронта нечего и думать атаковать, только с тыла. На стенку не забраться. Засветло надо будет успеть осмотреть северо-западный форт с тыла. Не может не быть слабых мест. Да есть надежда, что китайцы особого сопротивления не окажут. В войне с японцами они показали себя не с лучшей стороны, в отличие от самураев».
        Проходим мимо германской канонерской лодки «Iltis», английской «Algerine», наших «Бобра» и «Корейца». Последним напротив фортов стоит французская канонерка «Lion». Солдаты и матросы разразились приветственными криками, вверх полетели фуражки и бескозырки. Офицерский состав приветствует друг друга стойкой «смирно» и отданием чести.
        Пэйхо делает очередной поворот, который прячется среди камыша, гаоляна и китайских построек. Только вырастающие над ивами и хижинами мачты джонок или труба очередной канонерки указывают направление этой узкой змеистой реки.
        Издали показались китайские глинобитные желто-серые домики, большие таможенные пакгаузы, склады, мастерские, китайское адмиралтейство и пристань, заваленная ящиками и тюками. Зеленый тростник и тощие ивы несколько ласкают глаз, утомленный лучами солнца, яркостью неба, блеском воды и песчаной равнины, которая теряется за горизонтом. Эта пустыня несколько оживляется видом китайских могил и куч морской соли.
        Чуть выше по течению, за очередной извилиной у берега стоят четыре новеньких китайских дестройера - истребителя миноносцев.
        - Видите этих истребителей китайских казенных денег? - спросил лейтенант Бахметьев. - Они шесть месяцев ремонтировались в доке, только что вышли из дока и, вероятно, скоро опять вернутся в него. Это по деньгам гораздо выгоднее для мандаринов. А что касается фортов, то я никогда не видел, чтобы китайцы снимали чехлы со своих пушек. Они говорят, что боятся производить учение со своими орудиями, чтобы нечаянно не попасть в какую-нибудь проходящую джонку. Так что сдадут китаёзы форты. Некуда им деваться.
        - Ваши слова да Богу в уши, - ответил я, рассматривая берега.
        - Тимофей Васильевич, из доклада капитана первого ранга Добровольского известно, что мы точно измерили дистанцию до фортов, замерили углы наших орудий против их батарей, так что если понадобится, то наши гранаты будут ложиться точка в точку. В случае военных действий нашим канонеркам придется драться в первую голову, и китайские батареи смогут причинить нам много неприятностей, но зато и им не поздоровится от наших орудий. Форты будут взяты, какими бы крупповскими пушками они ни были вооружены. В этом не может быть ни малейшего сомнения. Тем более мы рассчитываем на вашу помощь.
        - Будем надеяться на лучшее, Николай Иванович, но готовиться к худшему.
        - Не стоит быть пессимистом, лучше надеяться на положительный результат.
        - Как правило, реальность никогда не совпадает с мечтами.
        - Тимофей Васильевич, не хочу расставаться с вами с таким мрачным настроем. Вон мой миноносец подходит, - лейтенант указал на корабль, который потихоньку подкрадывался к нашей барже с левого борта. - Сейчас на нём до адмиралтейства, передам ультиматум, дождусь ответа и к Добровольскому с докладом. Кстати, это действительно мой миноносец, я его командир.
        Я с удивлением посмотрел на Бахметьева.
        - Мне надо было по делам сходить в Порт-Артур. Вот временно и исполнял на «Адмирале Корнилове», как и раньше, должность вахтенного начальника. А так мой корабль вот он - миноносец номер двести пять, бывший «Свеаборг». Если всё пройдет удачно, то буду перевозить вас на другой берег для взятия южных фортов.
        В этот момент миноносец пришвартовался к барже, и лейтенант, попрощавшись, ловко перебрался на свой корабль. А наш пароход потянул баржи дальше. Вскоре мы достигли причала у Тонгку и начали выгружаться.
        Тонгку - это небольшой городок, расположенный на левом берегу реки, с пристанью и станцией Китайской Императорской железной дороги, ведущей через Тяньцзин на Пекин. Через реку виднеется другой городок с заводами и мастерскими, который называется Сику. От Тонгку есть ещё одна линия железной дороги, которая идет вдоль Чжилийского залива на Шанхайгуань до Инкоу. В общем, с военной точки зрения Тонгку - город стратегического значения.
        Я стоял на твердой земле и смотрел, как с барж на пристань по трапам сходят бойцы моего отряда, тут же разбиваясь по взводам. На реке напротив причала на воде на якоре застыли английская канонерка «Algerine», два английских контрминоносца «Fame» и «Whiting» и японская канонерская лодка «Akagi».
        «Ну что, пора отправляться искать командира союзного десанта капитана цур зее Гуго Поля, - подумал я. - Посмотрим, что это за вояка. Интересно, он по-английски говорит, а то мой французский оставляет желать лучшего. По-немецки я только „хенде хох“ и „Гитлер капут“ помню. А нет! Ещё „фойер“, “нихт шиссен” и „я, я, дас ист фантастиш“».
        Искать, слава богу, никого не пришлось, немецкий капитан появился на пристани собственной персоной и английским языком владел свободно. Как выяснилось, общего бивака десантного отряда нет. Англичане были на своей канонерке «Algerine». На станции разместилось сто пятьдесят японцев, которые останутся для охраны Тонгку вместе со своей лодкой «Akagi», у которой какая-то неисправность с машинами. Сам фон Поль руководил отрядом из ста двадцати матросов с кораблей «Ганза», «Гефион» и «Герта». Они расположились недалеко от станции, внизу по берегу реки.
        По плану атаки фортов Гуго довёл следующее: в два часа ночи суда начнут обстрел северо-западного форта. В три часа ночи русский, германский и японские отряды соединяются у заброшенной батареи и следуют по дороге вдоль реки на форт. По пути к нам присоединяются английские моряки. Соединившись, отряд останавливается и выжидает конца бомбардировки. С рассветом десант атакует форт, а дальше по обстановке.
        Ещё раз удивился такому чудо-плану. Окончательно выпал в осадок после того, когда узнал, что наш самый главный командир даже не провёл рекогносцировку форта и подходов к нему. Схемы форта с тыла нет. Водоплавающие, млять, одним словом. Чем занимались целый день - не понятно. Время было уже больше восьми пополудни. До захода солнца оставалось около часа. Но съездить и осмотреть форт не получилось. В Тангку, как оказалось, нет ни одной лошади. А на своих двоих до форта доберешься уже в темноте. Поэтому, заверив капитана цур зее фон Поля, что наш отряд готов выполнить поставленную задачу, занялся своими бойцами.
        Как говорится, «война войной, а обед по расписанию». Организовали походный лагерь, приготовили ужин. После приема пищи и отдыха начали подготовку к ночному выходу. Солдаты и унтера переоделись в парадные мундиры. Я также переоделся, натянув свою старую казачью форму. Её прихватил с собой, так как надеялся, что удастся уговорить генерал-губернатора Гродекова приписать меня к Амурскому казачьему полку.
        На ремень с портупеей прикрепил две кобуры с наганами. Через правое плечо за спину в специальные петли вставил шашку и попробовал, как она выходит из ножен. За этим занятием меня застали Станкевич и Янчис, которые удивлённо уставились на меня.
        - Несколько не по уставу, господа, но, поверьте, в бою, да и в походе очень удобно. Я такой способ ношения шашки ещё в боях с хунхузами опробовал, - опередил я вопросы офицеров. - Неудобно по лесам бродить, когда она сбоку висит. Цепляется, мешает.
        - Тимофей Васильевич, а зачем вам два нагана? И кобура какая-то интересная, - опередил Станкевича вопросом подпоручик Янчис.
        - Пётр Александрович, такие кобуры носили личники из конвоя его императорского величества великого князя Николая Александровича, ну и я в том числе. Очень удобна для быстрого выхватывания револьвера и открытия огня. Ну и два револьвера всегда лучше одного. На выход я ещё и маузер возьму. Итого без перезарядки двадцать четыре выстрела. Для боя внутри форта, думаю, будет полезно иметь такое вооружение. Поверьте, из-за изменения тактики и стратегии боевых действий, вызванных стремительным развитием вооружения, очень скоро солдаты будут говорить, что патронов бывает очень мало, просто мало и мало, но больше не унести.
        Оба офицера синхронно хохотнули, после чего Станкевич спросил:
        - И как скоро такие времена наступят?
        - Мы с вами ещё застанем, Сильвестр Львович. Уже сейчас в военно-ученом комитете Главштаба, где я состою на службе, рассматривается в теории необходимость иметь в каждом пехотном отделении ружье-пулемёт и три тяжёлых пулемёта на роту. Жаль, что состояние промышленности и экономики в империи пока не позволяет осуществить такое перевооружение армии.
        Поболтав ещё минут десять на тему развития армии в будущем, пошли проверять готовность отряда к возможному бою. Когда закончили смотр, времени уже было десять часов вечера. До двух утра было ещё четыре часа. Расставив часовых из тех, кто останется охранять бивак и оставляемые вещи, дал команду остальным отдыхать и набираться сил для ночного боя. Сам, сняв снаряжение и расстегнув мундир, прилёг на расстеленную плащ-палатку и попытался заснуть. Это мне быстро удалось, несмотря на жару и летающую мелкую гнусность в виде какой-то мошкары.
        Проснулся я от грохота взрывов. Вскочив на ноги и застегивая мундир, осмотрелся. С той стороны, где располагались северный и северо-западный форты, вспыхивали огни артиллерийских выстрелов. С южных фортов также велся огонь. С позиций канонерских лодок на реке интенсивно расцветали в темноте огненные бутоны выстрелов.
        - Тревога! В ружьё! Построение через пять минут! - проревел я, и часовые с таким же рёвом начали дублировать мою команду.
        Я достал свои походные часы, стрелки которых фосфорным зеленоватым светом показали, что времени пятьдесят одна минута первого. «Война началась на час десять раньше, - подумал я. - И начали её китайцы». С этой мыслью, я быстро справился со снаряжением и вооружением, засунув напоследок за спину шашку, и направился к месту построения отряда.
        В пять минут не уложились, но через семь минут сто шестьдесят три бойца, включая меня и офицеров, были готовы к выдвижению. На биваке для охраны лагеря оставалось пятеро солдат и унтер.
        - Господа офицеры, унтер-офицеры и солдаты! - после доклада Станкевича я решил толкнуть небольшую речь для поднятия духа. - Вы видите, как ответили китайцы на наш ультиматум. Не дожидаясь окончания его срока, они открыли огонь по нашим кораблям. Нам поставлена задача - взять штурмом северо-западный форт. Сейчас мы выдвигаемся к заброшенной батарее, где будет осуществлен сбор союзных десантов. Не пройдёт и пары часов, как флаги Российской империи и Андреевские стяги взовьются над китайскими фортами. Братцы, за Богом молитва, за царем служба не пропадает! Ура!
        Громовое троекратное «ура» было мне ответом. Дальше в течение пары минут офицерам и унтерам была поставлена задача на марш: маршрут; построение походного порядка; состав, задачи и удаление походного охранения; порядок действий подразделений отряда, если вдруг столкнемся с нападением противника, и всякое прочее. В общем, на пятнадцатой минуте отряд походной колонной двинулся к месту сбора десантов. Неплохой результат для кашеваров.
        В полной темноте, освещаемой только вспышками артиллерийских выстрелов, сумели добраться до заброшенной батареи, которая была выбрана как место встречи десантов. Там нас уже дожидались германцы. Я доложил фон Полю о прибытии и получил приказ ожидать остальных членов союзного десанта. Вскоре подтянулись японцы под начальством капитана Хаттори. Их темно-синяя форма позволила им незаметно подойти к месту встречи практически в упор, пока их заметили дозорные из немецких солдат.
        - Господа офицеры, я рад, что вы правильно сориентировались в сложившейся ситуации. Китайцы начали обстрел первыми, и он становится всё более интенсивным. Приказываю выдвигаться вдоль берега реки к северо-западному форту. По дороге надеюсь встретиться с английским десантом. Вопросы?.. - капитан цур зее фон Поль обвёл взглядом меня и Хаттори.
        - Вопросов нет, господин капитан цур зее, - хором ответил мы.
        - Тогда начинаем движение. Впереди пойдут мои матросы. Русский отряд следует за нами. Ваши матросы, господин капитан, - фон Поль повернулся к японцу, - замыкают нашу походную колонну.
        Через минуту союзный десант в колонну по три двинулся в ночь, ориентируясь по вспышкам выстрелов. Шагов через шестьсот впереди раздался шум, и по передаваемой из уст в уста информации мы узнали, что германский авангард, состоящий из взвода матросов и нескольких дозоров, наткнулся на англичан, которые сгружались на берег со своей канонерской лодки «Algerine».
        Через несколько минут через посыльных командир десанта собрал начальников отрядов.
        - Господа, доложите о количестве солдат и матросов в ваших отрядах, - отдал команду фон Поль.
        Из наших рапортов стало известно, что в союзный десант на настоящий момент входит сто шестьдесят английских матросов под командой капитана Крадока, сто пятьдесят японских под начальством капитана Хаттори, сто двадцать германских и двадцать австрийских матросов под общим командованием фон Поля, и наконец, мой отряд в сто шестьдесят три человека. Общее количество вместе с офицерами составило шестьсот шестнадцать человек.
        - И четырёх рот не набирается, - шепнул мне на ухо Станкевич, которого я прихватил с собой на это совещание. - И из морячков бойцы на суше так себе.
        - Из наших кашеваров не лучше, - тихо ответил я. - Но, как говорится, из-за отсутствия графини, сойдет и её горничная.
        Поручик хмыкнул, задавливая смех, и вновь принял серьезный вид.
        - Господа, все десанты собраны. Из-за китайцев боевые действия начались на час раньше, чем планировалось. Какая сейчас обстановка на фортах и на кораблях, неизвестно. Поэтому выдвигаемся к берегу изгиба реки перед северо-западным фортом. Там попытаемся связаться с капитаном первого ранга Добровольским, чтобы скоординировать наши действия в сложившейся ситуации. Какие-либо возражения имеются? - командир десанта замолчал, задав вопрос.
        Ответом немецкому капитану была тишина. В сложившейся ситуации что-то лучше предложить было сложно. Судя по вспышкам выстрелов, ни форты, ни корабли пока особого ущерба не понесли. Темп стрельбы постепенно увеличивался. И надо было действительно узнать сложившуюся обстановку. Только вот как потом будем штурмовать форт?
        Когда проплывали мимо, я успел рассмотреть, что северо-западный форт номер четыре такой же постройки, как и остальные форты, то есть прямоугольник с кремальерными выступами по углам. Пушечная оборона у форта была исключительно поверх бруствера. Глинобитная крутая стена высотой местами до восьми метров, но в основном около шести. Все пушки в этом форте имеют барбетную установку. Некоторые, насколько запомнил информацию, полученную от лейтенанта Бахметьева, а именно четыре новых стодвадцатимиллиметровых скорострельных пушки Круппа, имеют круговой обстрел. Плюс к этому защитный стальной щит толщиной в полтора дюйма, то есть почти сорок миллиметров. Пулей точно не возьмёшь. Ещё девять восьмисантиметровых картузных пушек Круппа. Из них пять на пехотных лафетах, которые можно быстро направить на тот участок, где мы будем атаковать. Внутренние стены одеты в камень, наружный ров заполнен водой. Какой глубины - неизвестно. Для сообщения служат ворота, проделанные в стене с мостами через ров. На форте номер четыре, из тех, что я видел, одни находились на юго-западном фасе с выходом к реке.
        «Да уж, задачка, - подумал я. - Ширина стены форта в основании, по словам Николая Ивановича, больше двадцати двух шагов. То, что корабли своим огнём проделают в стене брешь, маловероятно, быстрее их на дно речное отправят. Остаются ворота. Заряды у нас есть. Только вот солдат в форте минимум пятьсот человек. Пускай двести человек обслуживают тридцать восемь пушек крепости, но еще минимум триста бойцов, которые будут расстреливать нас сверху».
        С этими грустными мыслями я вместе со Станкевичем вернулся к своему отряду. Довели информацию до Янчиса и унтер-офицеров. Вскоре союзный десант двинулся дальше. Англичане заняли место в колонне перед нашим отрядом.
        Через какое-то время повеяло речной прохладой, и мы вышли на берег реки. Морской или речной бой был в самом разгаре. В темноте на реке можно было рассмотреть силуэты пяти кораблей, которые вели интенсивный огонь по форту номер четыре. Кто из них есть кто, я и днем бы не определил, а уж ночью тем более.
        На реке вставали огромные фонтаны воды от взрывов пушечных гранат, которые можно было увидеть при вспышках выстрелов корабельных орудий. Мы столпились на берегу, внимательно следя за представшей перед нами завораживающей картиной ночного боя. Буквально через пару минут нашего присутствия на берегу раздался взрыв с яркой вспышкой на одном из кораблей, и мгновенно на нём вспыхнул пожар.
        В этот же практически момент берег осветил яркий луч прожектора, который буквально ослепил нас. И тут же над рекой разнёсся усиленный рупором голос, который сначала по-русски, а потом по-французски прокричал приказ о начале штурма.
        Пока офицеры собирались у командира, чтобы получить от капитана фон Поля указания на бой, мною были отмечены несколько попаданий снарядов в корабли. Еще на одной канонерке начался пожар.
        «Надо торопиться, а то все наши корабли перебьют, - думал я, шагая за посыльным от командира десанта. - Я, конечно, не большой специалист по морским боям и осадам крепостей, но, по словам Бахметьева, соотношение орудий фортов и канонерских лодок, которые участвуют в атаке, где-то два к одному, а по крупному калибру - три к одному, не в нашу пользу. Бронирования у канонерских лодок практически нет. Чем больше смотрю на этот бардак, тем больше не понимаю наших моряков. Такое ощущение, что никто из них не верил, что придётся воевать с китайцами. Да! Если бы те броненосцы и крейсера, которые собрались в заливе в пятнадцати милях отсюда, смогли бы подойти к устью реки, я бы на эти форты не поставил и медной копейки. Но сейчас?! Не представляю, что делать. Остается тупо переть в лоб на форт и надеяться, что китаёзы побегут. Если же те встанут насмерть, то и канонеркам, и нам хана, причем через пару-тройку часов».
        В этот момент над рекой пронёсся звук ещё одного попадания в корабль, который заставил меня вздрогнуть и ускорить шаг.
        Глава 5. Штурм северо-западного форта
        - Господа офицеры, в связи с тем, что стрельба наших канонерских лодок не причинила форту серьезных повреждений и брешь не пробита, я принял решение отступить. Через час начнётся рассвет, и мы окажемся перед фортом как на ладони, - капитан цур зее фон Поль обвёл собравшихся офицеров союзного десанта. - Чтобы не допустить бессмысленные потери, я приказываю отступить и свернуться в походные колонны. Оставление позиций начать через десять минут.
        Собрание проходило в небольшом овражке, что позволяло собравшимся общаться сидя на его склонах. После получения приказа на штурм, озвученный, как оказалось, лично капитаном первого ранга Добровольским через рупор, колонны солдат и матросов выдвинулись на определённую командиром десанта позицию атаки и залегли в цепях, не доходя пятисот сажен до северо-западного форта. В течение получаса корабли, судя по обстрелу, стали переносить огонь на южные форты. В свете редко показывающейся через облака луны было видно, как небольшой паровой катер ходил от одной канонерской лодки к другой, видимо, передавая приказ о прекращении огня по форту номер четыре. Наконец, огонь по форту прекратился совсем, и нас собрал командир десанта, который и озвучил приказ на отход.
        - Господин капитан цур зее, я вынужден не подчиниться вашему приказу. У меня есть другой от моего командования - начать штурм форта, - я сам не узнавал своего голоса, произнося эти слова.
        Умом я понимал, что, можно сказать, подписываю смертный приговор себе и своим бойцам. Но я также понимал, что ещё час-два обстрела с фортов по нашим кораблям, и они могут оказаться на дне реки.
        - Господин капитан, вы что, собираетесь только своим отрядом штурмовать форт?! Это же самоубийство, - произнёс капитан Хаттори.
        - Воинский долг тяжелее горы, а смерть легче пуха, кажется, так говорит кодекс Бусидо о пути воина, - ответил я, пристально глядя в глаза японца, благо лунный свет позволял видеть лица.
        - Умеющий достойно умереть будет достойно жить, - командир японского десанта и его офицер лейтенант Шираиши поднялись с земли и склонились в поклоне.
        - Господин капитан, мы примем участие в атаке на форт вместе с вами, - строго произнёс Хаттори.
        - Я не могу пропустить такой славный штурм, - произнёс лейтенант, сделав ещё один поклон. - Иначе мои предки из кланов Накатоми и Шираиши не поймут меня. Как сказал великий Дайдодзи Юдзана: «Настоящая смелость заключается в том, чтобы жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть».
        Я также поднялся с земли и, сделав поклон на японский манер, произнёс:
        - Для меня большая честь идти вместе с вами в бой, Хаттори-сан, Шираиши-сан.
        Обращаясь к офицерам, я сделал в сторону каждого поклон, получив такой же ответ. При этом лейтенант склонил голову намного ниже, чем я.
        - Вы сумасшедшие, - я впервые услышал голос британского капитана Крадока. - Всегда говорил, что русские и японцы наплевательски относятся к своей жизни. Я отказываюсь участвовать в этом массовом самоубийстве и солдат своих на убой не поведу.
        - Не смею настаивать, господа. Вы вправе выполнять приказы своего командования. Удачи вам! - с этими словами фон Поль поднялся на ноги и, пригибаясь, выбрался из овражка. За ним ушёл Крадок.
        - Господа офицеры, - я обратился к двум японцам и Станкевичу, который также присутствовал на этом совещании. - Не так всё страшно, как решили наши германские и английские союзники. В форте около пятисот солдат, половина из них обслуживает орудия. Таким образом, вооруженное сопротивление нам сможет оказать не больше роты солдат. Главное - ворваться внутрь.
        - Каким образом вы думаете это осуществить? - поинтересовался Хаттори.
        - У нас есть самодельные подрывные заряды из динамита. Подготовлены сапёры для этого дела. И ещё один бонус или хорошая новость - у моего отряда на вооружении десять ружей-пулемётов и куча патронов к ним. Поэтому необходимо решить, через какие ворота будем прорываться в форт, так как я видел только одни на юго-западном фасе, которые выходят к реке с небольшой пристанью. Что-нибудь известно о других воротах?
        - Я знаю только об этих же воротах, - ответил командир японского десанта, а Шираиши, согласившись с ним, кивнул головой.
        - Что же, времени искать другие ворота, нет. Будем атаковать юго-западные. Предлагаю следующий план. Формируем два ударных отряда. Первый состоит из сапёров с двумя зарядами, их сопровождают шесть пулемётных расчётов и шесть команд прикрытия пулемётчиков. Всего около взвода солдат. После подрыва ворот пулемётные расчёты и команды прикрытия прорываются направо и налево от ворот на стены и своим огнём подавляют сопротивление противника внутри форта. Надеюсь, что у артиллеристов личного оружия не будет. За ними в ворота входит второй ударный отряд, силой до полуроты, и захватывает внутренний двор. После подрыва заряда основные силы наших отрядов охватывают южный участок западной стены форта и открывают огонь по батареям, постепенно смещаясь к захваченным юго-западным воротам, чтобы войти в форт… - Я сделал паузу, оглядев офицеров, которые внимательно слушали меня. - Понимаю, что план не проработан, поэтому внимательно выслушаю ваши предложения.
        Все повернули голову в сторону Шираиши, который был младше всех по званию и по возрасту. Тот гордо вскинул голову и твёрдо произнёс:
        - Предложений нет. В такой ситуации что-то лучше придумать сложно. Готов возглавить первый штурмовой отряд.
        - Извините, Шираиши-сан, но первым отрядом будем командовать я и поручик Станкевич, так как имеем больше опыта работы с пулемётными командами. Но второй штурмовой отряд хотелось бы видеть из японских воинов. Мне неприятно говорить, но наш сводный отряд собран больше чем на половину из нестроевых солдат. Я уверен в их смелости, но не уверен в их воинской подготовке.
        - Я и лейтенант Шираиши возглавим второй штурмовой отряд, подобрав в него наиболее подготовленных воинов. Мы тоже не солдаты, а матросы. Но в нашем отряде есть те, кто знает, что воин должен, прежде всего, постоянно помнить, что он может умереть в любой момент, и если такой момент настанет, то умереть он должен с честью. Вот его главное дело, - рубящими фразами произнес Хаттори.
        - Хорошо, господа, давайте обсудим организацию штурма, и в бой.
        Обсуждение не заняло много времени. Для разделения подразделений на штурмовые отряды и команду поддержки отвели пятнадцать минут. За это время наши группы должны были перестроиться, а заодно обозначить себя белыми повязками на левом рукаве. Зря, что ли, с собой их тащили, тем более в темноте и рассветных сумерках этот знак позволит отличить своих от чужих.
        Пока мы перестраивались и готовились к атаке, англичане и немцы отошли со своих позиций шагов на двести назад и начали формировать походную колонну. Между тем лунный свет тускнел, а на востоке начала зарождаться заря. Ещё час, и мы будем как на ладони. Пора атаковать. Я дал команду Станкевичу выдвигать вперёд первую штурмовую команду, за ним двинулись остальные. Пригнувшись, молча, мы бегом устремились к валу рва, окружавшего форт, который мог стать хоть какой-то защитой от огня противника. Шума нашего передвижения не было слышно из-за непрекращающегося огня пушек крепости.
        В это время с форта ударил по темноте луч прожектора, который сначала пробежался по изгибу реки, а потом устремился на берег в нашу сторону. К счастью для нас, мы уже покинули то место, где проходил свет прожектора. Но тут его луч упёрся в отступающую колонну союзников, остановился на ней, и в крепости кто-то громко закричал. Буквально через несколько минут, которые позволили нашему отряду добраться до широкого рва с водой, орудия форта начали обстрел немцев и англичан, которые вынуждены были под огнём пушек вновь рассыпаться в цепи и залечь.
        Скрываться дальше не было смысла, и я, скомандовав атаку, устремился вместе со штурмовым взводом к воротам. К воротам в форт я подобрался вместе с поручиком Станкевичем, нашим первым сапёром старшим унтером Акимовым и двумя пулемётными расчётами, в одном из которых пулемётчиком был Герш Шумирай, а вторым номером Иоганн Краф. Я когда услышал первый раз их имена и фамилии, с трудом смог удержаться от улыбки. Как оказалось, это были одесский еврей-выкрест и одесский немец. Такая вот сладкая парочка «Твикс» в нашем отряде образовалась. Времени не было, но я дал себе слово обязательно выяснить, как они попали в двенадцатый Восточно-Сибирский стрелковый полк.
        - Прикрепляй заряд, - скомандовал я Акимову.
        - Ваше высокоблагородие, ворота-то вона какие хлипкие. Может, разом навалимся, да и вынесем их, - произнёс унтер, вопросительно глядя на меня.
        «Такой и один вынесет», - подумал я, окинув взглядом богатырскую фигуру нашего взрывника. Вслух же произнёс:
        - Братец, возможно, мы ворота и вынесем, но там нас могут встретить выстрелами в упор. А если взорвём, то ошеломим врага, и у нас будет время первыми открыть огонь, тем более из пулемётов. Крепи давай быстрее.
        Акимов четырьмя движениями вогнал гвозди, подвесив заряд над воротами. Получилось всё секунд за десять, намного быстрее, чем на стрельбище. Стрелять в заряд я не рискнул, поэтому, достав из кармана складной нож, быстро обрезал бикфордов шнур, оставив кончик, который должен был гореть секунд шесть-семь.
        - Все быстро от ворот, за угол стены, там взрыв не заденет, - скомандовал я.
        Когда все выбежали из небольшого тоннеля в стене, где стояли ворота, я достал из кармана «шведские» спички. Достав три штуки, обложил ими шнур и быстро провёл чиркашей. Спички вспыхнули, а за ними затрещал загоревшийся фитиль. Я рванул на выход к тому месту, куда отбежали бойцы.
        - Рот откройте, а уши ладонями зажмите, - посоветовал я солдатам и Станкевичу, проделав сам то, что сказал. Пока подносил ладони к ушам, отметил, что к орудийной стрельбе присоединился и ружейный огонь, а также раздавались пулемётные очереди.
        «Жарковато будет и потерь много, если сейчас китайцы начнут все толпой со стен по нам пулять», - успел подумать я до того, как рвануло.
        Взрывная волна вырвалась из тоннеля, никого из нас не задев, и я, вскинув к плечу приклад-кобуру маузера, рванул к воротам, крича на ходу:
        - Пулемётные команды через одного направо и налево от ворот поднимаются на стены. Слева за мной, справа за поручиком Станкевичем. Бегом!!! Огонь без команды!
        Влетев в тоннель, который был заполнен клубами дыма от взрыва, увидел, что от ворот практически ничего не осталось. Они и вправду оказались хлипкими. В проёме что-то мелькнуло, и я, не раздумывая, сделал в ту сторону пару выстрелов. Показалось, что кто-то упал. Когда вбежал внутрь форта, увидел, что не показалось. Перед самыми воротами лежал китаец, который пытался дотянуться до выпавшей из рук винтовки. Не задумываясь, провёл контроль в голову. Метрах в трех от убитого мною изломанными куклами валялось ещё несколько тел солдат из Поднебесной. Видимо, погибли при взрыве. Заниматься ими было некогда, так как за мной начали появляться бойцы моего штурмового отряда и нам навстречу полетели первые пули.
        Шумирай и Краф были первыми в воротах и, подбежав ко мне, остановились. За ними появился Станкевич, которому я показал рукой на лестницу, которая вела на стену справа от ворот. Тот, понятливо кивнув головой, устремился на неё, а за ним побежал следующий расчёт пулемётчиков.
        - Братцы, а вы что застыли? - обратился я к одесситам. - Лестницу не видите, по которой на стену забраться надо? Бегом! И как поднимитесь, сразу стреляйте вдоль стены, сметайте всё живое с неё. Надо нашим внизу помочь.
        Обгоняя первый пулемётный расчет, на стену уже вбегал по лестнице второй, а за ним неслись солдаты из команды прикрытия. Пули стали жужжать вокруг гуще. Впереди во дворе форта стала скапливаться большая группа противника, навскидку человек тридцать. Я вскинул маузер и открыл по этой толпе огонь. Оставшиеся семь патронов вылетели мигом, и с ударом бойка, который щёлкнул впустую, я услышал за спиной вскрик. Повернувшись, увидел, как Шумирай пытается одной правой рукой удержать пулемёт, а рядом, чертыхнувшись и схватившись за ногу, на землю падает Краф.
        Я подбежал к ним, на ходу перезарядив маузер. Выхватил у Герша левой рукой пулемёт, правой сунул ему в руку маузер и, развернувшись, с рук открыл огонь по толпе китайских солдат во дворе, которая становилась всё больше. Бил, отсекая по три-четыре патрона, ведя стволом справа налево. Сколько упало бойцов противника, не рассмотрел, но огонь с той стороны значительно стих, да и со стен внутрь двора также ударила пара пулемётов, остальные очищали стену. Вернулся к раненым. Краф пытался наложить жгут чуть ниже колена, Шумирай застыл столбом, держа в руке мой маузер, и замершими глазами глядел, как из пробитой пулей ладони на землю течёт кровь. С ходу зарядил ему пару пощечин, после которых взгляд пулемётчика стал осмысленным.
        - Чего застыл, Мойша, доставай пакет, руку перевязывай, а потом Крафу поможешь.
        - Я не Мойша, я Герш.
        - Да хоть отец Моисей, - с этими словами я вырвал у Шумирая из руки пистолет и бросил его на землю. - «Лифчик» снимай!
        - Чего?! - округлились глаза стрелка.
        - Тьфу ты, чёрт, сумку с патронами снимай, - с этими словами я сам содрал с Герша через голову нагрудный подсумок с магазинами для пулемёта и попытался надеть его на себя. - Млять, да чтоб тебя…
        Моя верная шашка, подаренная Корфом и прикреплённая за спиной, помешала сделать это. Чертыхаясь, я попытался за спиной просунуть ее рукоять в отверстие для головы. На помощь одной рукой мне пришёл Шумирай.
        - Ваше высокоблагородие, а зачем вы так шашку носите? И странная она у вас какая-то…
        - При переходах неудобно носить, в ногах путается, а так перед боем, если она понадобится, достал и перевесил как обычно. Доставать её из-за спины одно мучение, хотя моя «черкешенка» на полпяди меньше обычной шашки. Зато в таком бою, как этот, не мешает, а казак без шашки, что мужик без х… хозяйства то есть… - Я наконец-то справился с «лифчиком». - Дай-ка гляну, что с рукой.
        С рукой у Герша было всё нормально. Ладонь прошило навылет. Как это получилось, если он должен был пулемёт двумя руками держать, - ещё одна загадка этого одесского еврея. Я достал свой индивидуальный пакет, разорвал его и меньше чем за десять секунд сделал перевязку. Потом бросил улыбающемуся, несмотря на рану, Крафу складной нож.
        - Сапог режь, так не снимешь при сквозной ране в голень, и перевязывай быстрее, - с этими словами я достал из его подсумка один за другим два магазина. Один вложил в свой «лифчик», а вторым сменил пустой в пулемёте. - А мне пора помочь нашим союзникам.
        Всё время, пока я разбирался с ранеными, на стенах шёл бой, откуда звучали громкое «ура» и отборный мат, а в этот момент в воротах раздался громкий крик «банзай», и во внутренний двор этой маленькой крепости повалили японцы. Впереди бежали Хаттори и Шираиши, размахивая саблями и держа в другой руке револьверы.
        Навстречу японцам раздались выстрелы. В начинающемся рассвете я смог рассмотреть, что в северо-восточной части двора форта скапливается большая группа противника, но стреляли оттуда почему-то редко. Я устремился вперёд, так как бегущие японцы перекрыли мне сектор обстрела по этой увеличивающейся на глазах толпе китайцев.
        В этот момент вновь заработал прожектор, который попытался осветить внутренний двор форта. В его мечущемся луче света я увидел, что на северной стене развернуты во дворе две восьмидесятимиллиметровые полевые пушки, вокруг которых суетятся расчеты.
        «Если шрапнель, то с двух пушек будет почти сто пуль по пятьдесят граммов. Хотя и фугасов за глаза хватит», - успел подумать я, открывая огонь по правой для меня пушке.
        Выпустив двумя очередями где-то половину магазина, ударил длинной очередью куда-то в сторону второй пушки, которая скрылась в наступившей темноте, так как прожектор также внезапно погас, как до этого зажегся. Быстро сменив магазин, я вновь открыл огонь по пушкам.
        «Главное - напугать и не дать выстрелить», - металось в моей голове.
        Отстреляв второй магазин, я глубоко, с облегчением выдохнул. Пушечных выстрелов внутрь двора так и не последовало, а восстановившееся после света прожектора и выстрелов из пулемёта зрение позволило увидеть, что у обстреливаемых мною орудий никого на ногах и двигающихся нет. Куда делись расчеты, разглядеть было сложно.
        Я вновь сменил магазин в пулемёте и оглянулся вокруг. На северной и северо-восточной стене форта на фоне начинающегося рассвета у орудий солдат противника практически не было. Я с удивлением рассмотрел, как несколько китайцев прыгнули наружу стен форта, некоторые же бежали к лестнице, которая вела в то место между двумя зданиями внутри форта, где скопилось до ста человек противника. Именно туда с рёвом «банзай» устремились японцы, стреляя на ходу.
        Посмотрев на западную стену, я отметил, что она практически полностью занята бойцами, на руках которых белели повязки. При этом количество солдат быстро увеличивалось, судя по всему, они как-то умудрялись подниматься снаружи по стене. На северной стороне были видны несколько фигур, которые через несколько мгновений попрыгали наружу за пределы стены форта. По дальней северо-западной лестнице со стен внутрь двора спускалась большая группа солдат, на которых белых повязок не было. Поудобнее перехватив пулемёт, я стоя открыл по ним огонь, отсекая по два-три патрона, чем ускорил их движение. Некоторые китайцы начали прыгать внутрь форта со стен и лестницы, пытаясь найти укрытие от моего огня за зданиями.
        - Господин капитан, западная стена форта захвачена, - услышал я за спиной громкий доклад подпоручика Янчиса.
        Сдерживая себя, тем не менее я резко развернулся, опуская пулемёт стволом вниз.
        - Отлично, Пётр Александрович.
        - Ров неглубоким оказался. Всего фута четыре. А у нас много ребят в полку из Крыма. Что им какая-то стена высотой в три сажени. Как только огонь чуть стих и китайцы побежали, они с помощью штыков быстро поднялись на стену.
        - Молодцы! Ай да молодцы! - Я с удовольствием наблюдал, как на западную стену выбиралось всё больше и больше белоповязочников, которые тут же открывали огонь по китайским солдатам внутри форта. - Кстати, Пётр Александрович, извините за неуместный сейчас вопрос, а откуда в полку одесситы?
        - Господин капитан, основу полка составили выделенные роты третьей стрелковой бригады из Винницкого уезда и пятнадцатой пехотной дивизии, расквартированной в Одессе. Потом морем нас переправили в Порт-Артур и здесь доукомплектовали забайкальцами.
        - Понятно. Признаться, был удивлён, услышав некоторые фамилии бойцов, которые несколько не характерны для сибиряков.
        - Если вы про Шумирая и Крафа, то это наши полковые знаменитости. Они в одном дворе родились в Одессе и дружат всю жизнь.
        В этот момент к нам быстрым шагом подошёл капитан Хаттори, подчинённые которого, укрывшись за зданиями, перестреливались с солдатами противника, занявшими оборону в других строениях этой маленькой крепости. Судя по темпу огня со стороны обороняющихся, их было не так и много.
        - Господа, можно сказать, что форт в наших руках, - Хаттори вложил саблю в ножны, а револьвер в кобуру, после чего сделал глубокий поклон в мою сторону. - Аленин-сан, я и мои воины благодарим вас за подаренные жизни. Если бы не вы, то огонь двух пушек нанёс бы моему отряду большие потери.
        «Отличный офицер, - подумал я про себя, - в суматохе ночного боя сумел рассмотреть угрозу для своего отряда и того, кто её устранил».
        - Не надо благодарности. Общий бой - общая победа или смерть, - ответил я вслух, поклонившись японскому капитану.
        - Тем не менее и я, и лейтенант Шираиши считаем, что у нас появился долг перед вами, и хотели бы предложить свою дружбу.
        - Я принимаю вашу дружбу. А все церемонии давайте отложим на время после боя, - ответил я, думая о том, что не хотелось бы встретиться с Хаттори и Шираиши в бою года через четыре.
        «Но это вряд ли, они всё-таки морские офицеры, так что пересечься будет сложно».
        Японский капитан с улыбкой склонил голову, после чего произнёс:
        - Благодарю.
        - Хаттори-сан, вы что-нибудь можете сказать по поводу того, что остатки гарнизона форта скопились практически в одном месте, да и что-то маловато их было…
        - Не знаю, но могу предположить, что за теми зданиями, где укрылись китайцы, находится вход в галерею, которая ведёт в северный форт. Видимо, по ней большая часть защитников этого форта уже сбежала.
        В это время к нам подбежал сияющий Станкевич.
        - Господа офицеры, восточная стена от китайцев очищена. Многие бежали через стену и сейчас бегут кто к северному форту, а кто и мимо него к заливу. Это победа!
        - Господа! - я повысил голос. - Всё это прекрасно, но давайте отойдем вот за это здание. Было бы глупо погибнуть от шальной пули.
        Я ускоренным шагом направился к строению с выбитыми стеклами. Для чего оно было предназначено, судить было трудно, но рядом стоял флагшток с развевающимся флагом вице-короля Северного Китая. Поэтому для себя я решил, что это было здание штаба местного форта.
        Офицеры дружно проследовали за мной. Подойдя к шесту с развевающимся китайским флагом, я рядом поставил на сошки и приклад пулемёта.
        - Вот теперь можно спокойно всё обсудить, - проговорил я, распрямляясь. - Думаю, особо наседать на китайцев у входа в галерею не будем, пусть бегут. Потом организуем там баррикаду и поставим заслон. Под землей в северный форт не пойдем, могут быть сюрпризы. Наступать будем поверху. Как оказалось, стены и ворота легко преодолимы, а солдаты противника так увлечённо бегут, что, вернее всего, заразят этим и защитников следующего форта.
        - Было бы неплохо ворваться в следующий форт на их плечах, - восторженно произнёс Янчис, которого явно потряхивало от адреналина первого боя.
        - Мы готовы, - лицо Хаттори были невозмутимо.
        - Что мне делать? - согласно кивнув головой перед этим, спросил Станкевич.
        - Для начала, я думаю, надо спустить китайский флаг и поднять российский и японский. Почин в захвате крепости Таку, вопреки приказу командира десанта, нашими отрядами мы сделали. Первый из фортов, можно сказать, взят. Надо дать сигнал судам на реке.
        Янчис с улыбкой на лице начал опускать на флагштоке вражеский стяг, дергая шнур, быстро перебирая руками. Капитан Хаттори, выглянув из-за угла штаба, что-то прокричал в сторону своих солдат. Из-за грохота выстрелов я не разобрал его команды. Станкевич, остановив пробегающего мимо стрелка своего полка, прокричал: «Где Ткач?»
        - Вбилы йохо, - с явным западенским акцентом ответил боец. - У ворот вбилы.
        - Бегом к нему. У Ткача был ранец, в нём флаги. Принесёшь его сюда. Всё понял? - встряхнул за плечо солдата Станкевич.
        - А як же, так точно, вашбродь. Я швыдко! - стрелок, развернувшись, побежал навстречу солдатам, которые толпой валили через ворота в форт.
        - Всё! Снял! - радостно раздалось за моей спиной.
        Развернувшись, я увидел Янчиса, который, сияя, как начищенный самовар, держал в руках флаг вице-короля Северного Китая.
        «Ёлы-палы, да подпоручик никак на Георгия заработал. Захват вражеского знамени, как ни крути. А мне победную реляцию с наградными листами писать. Надо будет данный факт обязательно отметить, да и о Станкевиче не забыть. И эту сладкую парочку „Твикс“ отобразить, всё же первыми за мной ворвались в крепость, да и без их пулемёта мне куда тяжелее было бы», - подумал я, начав улыбаться следом за подпоручиком.
        Через некоторое время, которое мы посвятили разглядыванию стяга, к нам подбежал японский матрос, который держал в руках сверток белой ткани. Низко поклонившись Хаттори, он быстро протараторил фразу, из которой я понял, что он принёс знамя великой империи. Капитан отдал команду бойцу прикрепить флаг к веревке флагштока.
        Мы все внимательно наблюдали за тем, как матрос умело подвязывает к веревке японский флаг, когда я увидел в его глазах, смотрящих мне за спину удивление и страх. Не раздумывая, я, приседая, начал разворачиваться через левое плечо, одновременно выдёргивая наганы из кобуры. Ещё не завершив разворота, я увидел, что из потерны, расположенной в стене форта, которая располагалась за моей спиной метрах в тридцати, выбегает группа китайских солдат, вооруженных винтовками.
        Выстрел с левой руки, окончание разворота, выстрел с правой руки. Сцепив большие пальцы рук и смещаясь влево «тактическим перекрестным шагом», - так называл это передвижение мой инструктор, обучающий стрельбе из двух пистолетов в моей уже далёкой прошлой жизни в будущем, - я продолжил огонь. Через шесть или семь секунд по моему внутреннему секундомеру на земле лежало десять трупов противника, одиннадцатый медленно опускался на землю, а ещё трое китайских солдат, побросав винтовки, поднимали руки вверх.
        Левым револьвером, в котором оставался ещё один патрон, я удерживал на мушке трёх сдающихся китайцев, а сам быстро осмотрелся по сторонам. Господа офицеры истуканами застыли перед флагштоком, только Хаттори успел достать саблю. Японский матрос, вешавший флаг, лежал на земле в неестественной позе, прикрытый знаменем Страны восходящего солнца, видимо, сорванным им при падении. От ворот в нашу сторону устремились бойцы, судя по форме, английские матросы.
        - На колени, руки за голову, - по-китайски скомандовал я поднявшим руки вверх солдатам. Дождавшись, когда они выполнят эту команду, я обратился к Янчису:
        - Пётр Александрович, позовите кого-нибудь из наших солдат, надо пленных связать, да и потерну осмотреть. Что-то мне не хочется больше таких сюрпризов.
        Подпоручик, продолжая смотреть на меня округлившими глазами, громко закричал:
        - Тепло-ов!.. Тепло-ов! Ко мне с отделением быстро! Ой!
        Продолжая держать в руках китайский флаг, подпоручик пробежал мимо меня, направляясь к лестнице, ведущей на западную стену форта, при этом он продолжал звать унтер-офицера Теплова.
        - Это было очень красиво, - капитан Хаттори отсалютовал мне саблей. - Я впервые вижу такое умение воина в обращении с оружием.
        Лицо японского капитана на несколько секунд закаменело, а потом он произнёс:
        Рассветную мглу
        Разбила и гонит прочь
        Меткая стрельба.
        - Извините, Аленин-сан, но на английском языке это хокку звучит несколько коряво.
        - Благодарю вас, Хаттори-сан, оно прекрасно.
        Мой обмен любезностями с командиром японского десанта, на который удивлённо смотрел Станкевич, прервал английский матрос, точнее, судя по нашивке в виде якоря и короны, старшина первого класса. Данный морячок, пройдя мимо нас, как мимо пустого места, споро начал прицеплять английский флаг к верёвке флагштока. Пока мы, охреневшие, выпучив глаза, смотрели на наглеца, тот быстренько поднял «Юнион Джек» вверх. Из столбняка меня вывел голос капитана Крадока:
        - Господа! Прекрасная победа союзного десанта, не правда ли?!
        Я повернулся на голос и увидел бравого командира англичан, который, постукивая стеком по сапогу, задрав голову, любовался на развевающий флаг.
        - Мой отряд займет данный форт и не допустит, чтобы он вновь перешёл в руки этих грязных китайцев, - Крадок с открытой улыбкой, доброжелательно осмотрел нас. - Вы не против, господа?
        От такой бесцеремонности завис, по-моему, не только я. Хаттори, как говорят японцы, потерял лицо. Его удивление показывало не только положение глаз, но и вся фигура капитана. Про Станкевича можно было ничего не говорить, он просто хлопал ресницами, не в силах даже вздохнуть.
        С трудом отвиснув, я произнёс:
        - Это хорошая мысль, капитан Крадок. Оставляем форт на вас. Хаттори-сан, надо проверить своих людей, разобраться с ранеными и убитыми. После этого нас ждёт северный форт.
        Командир японского десанта, придя в себя, благодарно посмотрел на меня.
        - Согласен, Аленин-сан. Я сейчас отдам приказ. Уничтожение противника перед входом в галерею оставляем на англичан?
        - Капитан Крадок сам изъявил желание осуществить это. Сильвестр Львович, - я обратился к поручику Станкевичу. - Отведите наших солдат за пределы форта к его юго-восточному фасу. Здесь оставляем только раненых и убитых. Их заберём после захвата всей крепости.
        - Господа, о каких китайцах и галерее вы говорили? - прервал меня командир английского десанта.
        - Данный форт связан с северным подземной галереей. На её начале между зданиями засело около ста китайских солдат, которые до сих пор оказывают сопротивление. Не исключаю, что они ждут подкрепления, чтобы ударить во двор форта. Я иду к своим людям, чтобы отвести их. Надеюсь, ваши матросы быстро займут их место, - закончив свою бесстрастную речь, капитан Хаттори, кивнув головой, четко сделал поворот кругом и направился к своим бойцам. С той стороны до сих пор трещали выстрелы.
        Английский офицер, несколько растерявший свою жизнерадостность, с тревогой обратился ко мне.
        - Господин капитан, у меня всего сто шестьдесят воинов, возможно меньше, я ещё не получил докладов о потерях после обстрела нас артиллерией форта и при его штурме. Мы можем не справиться при контратаке этих желтых обезьян, если их будет больше нас.
        - Неужели мужественные представители Альбиона не смогут отразить атаку каких-то желтых обезьян? С вашим-то опытом?!
        - Нет, мы, конечно, справимся, - Крадок гордо подбоченился. - Но было бы лучше и надёжнее, если бы вы оставили здесь несколько ваших пулемётных команд.
        - Млять… Девушка, дайте воды напиться, а то так кушать хочется, что переночевать негде… - эти слова я произнёс по-русски, после чего тихо и ласково обратился к Станкевичу:
        - Сильвестр Львович, вы до сих пор здесь? Выполняйте приказ. Немедленно!
        Дождавшись, когда поручик буквально испарится с места, где только что стоял, я повернулся к Крадоку, краем глаза успев заметить в воротах появившихся германских матросов. Английский офицер-джентльмен уже успел нацепить на лицо самое благожелательное выражение и с улыбкой поинтересовался у меня:
        - Господин капитан, я не смог разобрать ваш ответ на мою просьбу о пулемётных расчетах. Думаю, пяти хватит.
        - Дорогой Крадок, я вежливо ответил вам «нет» на своём языке. Да! Не забудьте, в потернах также могут скрываться солдаты противника, - я махнул револьвером в сторону стоящих на коленях, сдавшихся китайцев.
        После этого, вложив револьверы в кобуры, я поднял с земли пулемёт и направился за Станкевичем. Надо было проконтролировать, чтобы смена наших бойцов на английских матросов прошла без эксцессов. Тем более, чувствую, что скоро и капитан цур зее фон Поль в форт пожалует. Как говорится, «у победы всегда много отцов, а поражение всегда сирота», хотя о победе пока говорить рано, надо ещё четыре форта занять.
        Глава 6. Крепость Таку
        Я стоял на восточной стене южного форта номер два и смотрел через бинокль на идущую по реке китайскую грузовую баржу под парусами, которые казались алыми в лучах заходящего солнца.
        - Что там, Тимофей Васильевич? - поинтересовался у меня поручик Станкевич, который пытался рассмотреть судно невооружённым глазом.
        - Я думаю, на этом корыте оставшиеся в живых китайские солдаты с северных фортов. Вернее всего, с помощью рыбачьих лодок захватили эту посудину и попытаются на ней прорваться вверх по реке. Самоубийственный, конечно, шаг, но, как говорится, «смелость города берёт». Мы-то сегодня форты взяли, а сил у нас было в два раза меньше, чем у противника.
        - Судно идёт уверенно. Прилив и ветер попутный. Может, и получится у них проскочить мимо фортов, а там, не доходя Тонгку, высадятся на берег и соединятся со своими, - задумчиво произнёс поручик.
        - Вы, имеете в виду те китайские войска, о которых говорил Хаттори-сан?
        - Да, господин капитан. Если там действительно семь тысяч солдат и сорок орудий, нам будет несладко.
        - Сдюжим, Сильвестр Львович. Вояки из китайцев, скажем так, слабоватые. Вспомните, как они впереди собственного визга улепётывали с северных фортов к морю… - произнося эти слова, я мысленно пробежался по тем событиям, которые произошли за сегодняшний день после захвата форта номер четыре…
        Оставив в северо-западном форте наших английских и немецких союзников, мы вместе с японцами буквально на плечах бегущих китайцев ворвались в северный форт. Бегству китайцев способствовали несколько мощных взрывов на южном форте, которые вызвали там пожары. Видимо, рванули склады со снарядами отдельных орудий. Кроме того, увидев взвившийся над фортом номер четыре британский флаг, канонерские лодки под громкие и радостные крики матросов снялись с якорей и направились вниз по реке ближе к её устью. Канонерки пошли все, кроме «Гиляка», который, как потом узнали, получил множество повреждений и потерял четверть экипажа убитыми и ранеными.
        Северный форт мы взяли, можно сказать, без единого выстрела. Двигаясь двумя штурмовыми колоннами вдоль насыпи над подземной галереей, соединяющей форты, увидели, как гарнизон форта номер один, как и перебежавшие из юго-западного форта китайцы, не дожидаясь нашего подхода, бежал со стен прямо в море. В связи с отливом, оголившим на большое расстояние устье Пэйхо, китайские солдаты пытались удрать как можно дальше по побережью. Кстати, многие из них завязли в густом иле и потом утонули, накрытые приливом, который начался после трёх часов ночи, но был ещё слабым на момент бегства.
        Пока русские и японцы штурмовали северный форт, германцы и англичане, освоившись в форте номер четыре, открыли оттуда огонь из захваченных орудий. Теперь уже точно и не скажешь, чей выстрел, - германцы утверждают, что стрелял их австрийский комендор, моряки ссылаются на снаряд с «Бобра», - но этот выстрел стал «золотым», как говорят на флоте. На южном форте от него рванул большой погреб боеприпасов и начался сильный пожар. После этого взрыва огонь южных фортов прекратился, а уцелевшие от взрыва китайцы бросились бежать в сторону Таку и городка Сику, но попадали под пули пулеметов Максима, которые безостановочно стучали на марсах «Гиляка», а также под огонь из пулемётов, скорострелок и шрапнель других канонерок, вставших на якорь перед южным фортом. Позже, днём, когда из оставшихся в живых и сдавшихся в плен китайцев сформировали похоронные команды, на этом пути бегства собрали больше трехсот трупов солдат из Поднебесной.
        Десант, сформированный из моего, германского и австрийского отрядов, на лодках, миноносцах переправили через Пэйхо. Как я отметил для себя, практически ровно в шесть ноль-ноль были заняты оба южных форта. Русские флаги - российский и Андреевский, которые нёс погибший стрелок Ткач, - были водружены на самом мощном южном форте номер два. Германцы и австрийцы водрузили свои стяги на прибрежном форте номер три. Японский флаг был до этого водружён вместе с нашим на северном форте, а к британскому «Юнион Джек» на форте номер четыре присоединился итальянский. На пятый форт сил десанта не хватило. В четырех гарнизонах фортов было по сто пятьдесят - двести человек.
        Когда переправлялись через реку, повезло столкнуться с лейтенантом Бахметьевым, корабль которого участвовал в переправе. От него узнал, что наши миноносцы ночью не бездействовали. Сначала номерные собачки «Двести три» и «Двести семь» вместе с британскими контрминоносцами «Fame» и «Whiting» захватили четыре китайских дестройера-истребителя, стоявших около адмиралтейства Таку. Истребители миноносцев были взяты без боя. После первых же выстрелов с «Fame» и «Whiting» китайские моряки оставили свои суда и бросились на берег. Англичане, взяв добычу на буксир, оттащили их в Тонгку.
        В это время командир «Двести третьего» лейтенант Славинский с командой матросов с обоих русских миноносцев занял китайское адмиралтейство и поднял на нем Андреевский стяг. Это был первый русский флаг над захваченным объектом противника во время этого конфликта. Большой плюшкой при захвате адмиралтейства стало то, что в одном из его сухих доков стоял на ремонте китайский минный крейсер. Неплохой такой приз водоизмещением в тысячу сто тонн, построенный «по английским чертежам». Судовые механизмы и оборудование импортированы из Великобритании, вооружен кораблик тремя стодвадцатимиллиметровыми скорострелками Круппа, некоторой мелочью и четырьмя торпедными аппаратами. Заведовать этими мастерскими и доками было поручено мичману Редкину, который хорошо говорил по-китайски.
        Лейтенанты Эшапар и Бахметьев в это время на своих миноносцах наблюдали за китайским крейсером «Хай Тен», чтобы атаковать его немедленно, если тот предпримет враждебные действия. После ночного дежурства, так и не дождавшись движухи от китайских моряков, приняли участие в перевозке десанта через Пэйхо для занятия южных фортов.
        Комендант Таку генерал Ло Юнгуань до последних сил отстаивал вверенную ему крепость. Видя свое бессилие, генерал Ло по долгу китайского военачальника, проигравшего битву, «принял золото». Это особый китайский метод самоубийства высших чиновников при помощи золотой фольги. Заключается он в том, что приговорённый помещает тончайшую золотую пластинку на ладонь или на рот и вдыхает ее. Фольга закупоривает горло, и человек в мучениях задыхается. Добровольный уход из жизни - аналог японского харакири - происходит на глазах нескольких мандаринов, которые отправляют потом наверх доклад. Такой смертью генерал Ло Юнгуань спас честь и обезопасил свою семью от гнева императора. Об этом мне любезно поведал Николай Иванович, чей миноносец «Двести пятый» несколько раз за этот день причаливал к нашему форту номер три.
        После захвата южного форта я как-то автоматически стал его комендантом, и навалилось столько проблем, что мама не горюй. Уже через час на немецком паровом катере мне был доставлен приказ от капитана первого ранга Добровольского, в котором Кирилл Романович настоятельно требовал в кратчайшие сроки привести это укрепление в порядок и быть готовым отразить нападение противника. Форт не сдавать!
        В порядок нашу маленькую крепость привели в течение пары часов, только из-за того, что захватили достаточное количество пленных, да я ещё пару отделений солдат отправил в Таку и Сику, откуда они пригнали ещё с сотню китайцев. Форт канонерки обстреляли солидно. Бетонные стены внутри были побиты, имели вмятины и дырки, будто в сыре. Несколько орудий были повреждены, но, слава богу, новые - Круппа и Армстронга - хоть и имели пробития в защите, но стволы и пушечные механизмы были целые.
        Вдоль парапета, внутри двора валялись китайские стрелки и артиллеристы. Трупов было много. Некоторые без головы, рук, ног, обгоревшие. Многие мои солдатики при такой картине исполнили «оперу рыголетто в стиле харчметал». Не удержался от музыкального исполнения и подпоручик Янчис. Но я никого не осуждаю, потому что и сам еле сдержался при виде некоторых особенно страшных картин.
        К обеду форт более или менее привели в порядок, убрав трупы и мусор. Разобрались с орудиями, боеприпасами к ним. При этом возникла большая проблема. Пушки были, а стрелять из них было некому. В остальных фортах в гарнизонах из матросов артиллеристы были, а у меня нет. И что делать с этим, я не представлял. Бахметьев, который в очередной раз пристал к нашему форту, чтобы забрать раненых и убитых, сообщил о потерях на наших канонерках. По сравнению с моим отрядом они были просто ужасающими. Из моих стрелков погиб Ткач, а ранеными оказалась только сладкая парочка «Твикс». Честное слово, до сих пор не верю в такую удачу. А к морякам фортуна в этот раз повернулась филейной частью, хотя и не ко всем.
        На «Бобре», со слов Николая Ивановича, несмотря на то что он постоянно находился под огнём противника вместе с другими канонерками, плюс к этому, оспаривал «золотой» выстрел, который поднял на воздух главный пороховой погреб, после чего начался общий драп китайцев, никаких серьёзных повреждений. Осколками снарядов пробило в нескольких местах рангоут, такелаж и бортовой иллюминатор. Но убитых и раненых на лодке не было. И уже начала ходить среди моряков сказка о том, что во время всего боя на одной из рей «Бобра» сидели два голубя, улетевшие только после того, как орудия прекратили огонь. А это означало, что «Богородица своим покровом защитила ”Бобр”, потому-то и убитых и раненых нет».
        Остальным нашим канонеркам повезло меньше. На «Корейце» убито два офицера и девять матросов, двадцать морячков ранены. На «Гиляке» сильно обгорел лейтенант Титов, говорят, живого места не осталось. Убито восемь и ранено сорок восемь нижних чинов. Кондуктора Гурьева опознали только по боцманской дудке, от водолаза Злобина остался один уголь, а от марсового Янченко вообще не осталось и следа.
        С учетом этих потерь взять в ближайшее время где-то моряков-артиллеристов для орудий форта было нереально. Подумав, я на миноносце Бахметьева сходил через реку в северный форт к японцам. Капитан Хаттори, войдя в моё положение, расщедрился и выделил целых пять расчетов, и уже через час лейтенант Шираиши привёл одно стопятидесяти-, два стодвадцати- и два восьмидесятимиллиметровых на пехотных лафетах орудия Круппа в боевую готовность. Теперь у нас было чем встретить противника, кроме винтовок и десяти пулемётов.
        После полудня крепость Таку посетили вице-адмирал Гильтебрандт и контр-адмирал Куржоль, которые в первую очередь побывали на своих кораблях. Французы отделались ночью, можно сказать, легким испугом, в их «Lion» попало три снаряда, и было ранено три нижних чина. Такая вот закономерность получилась. Из иностранных канонерских лодок больше всего пострадала немецкая канонерка «Iltis». Она получила шестнадцать попаданий снарядов, причём особенно пострадали мостик и штурманская рубка. Командир корабля Ланц был тяжело ранен, получил двадцать пять осколков и потерял ногу. Помимо него были убиты один офицер и четыре нижних чина, четырнадцать ранено. В английский «Algerine» попало пять снарядов, было ранено два офицера и семь нижних чинов.
        Адмирал Яков Аполлонович при посещении наших канонерок благодарил команды за смелость и мужество во время ночного боя, побеседовал с каждым из раненых, кто был в сознании, также принял участие в службе по убиенным. Всех погибших чуть позже предали волнам Чжилийского залива. Вряд ли Козьма Ткач, житель города Винница, мог себе представить, что над ним сомкнутся воды залива, рядом с устьем китайской реки Пэйхо. Трудно себе представить расстояние, пролегавшее от его места рождения до той точки на карте, где он нашёл свою смерть.
        Посетил вице-адмирал Гильтебрандт и наш форт.
        - Отряд, равняйс-с-сь! Смирно-о-о! Равнение на середину! - печатая шаг, дошёл я до Гильтебрандта. - Ваше превосходительство, сводный отряд двенадцатого Восточно-Сибирского стрелкового полка принял участие в боях за крепость Таку, им, совместно с союзными десантами, захвачены северо-западный, северный и южный форты. Потери составили: один стрелок убитый, двое раненых. Южный форт готов к обороне. Доложил начальник отряда Генерального штаба капитан Аленин-Зейский.
        Дождавшись, когда адмирал повернётся к строю, я сделал шаг вправо и развернулся к отряду, встав за левым плечом командующего эскадрой Тихого океана. Гильтебрандт вместо того, чтобы поздороваться, не отрывая правую ладонь от фуражки, направился к правому флангу трехшереножного строя. Пройдя вдоль него, несколько затормозив перед строем японских матросов, вернулся в центр перед построением, после чего хорошо поставленным голосом, который можно было услышать и во время шторма, произнёс:
        - Благодарю за службу, братцы!
        - Рады стараться, ваше превосходительство! - грянуло в ответ.
        Японцы также рявкнули что-то по-своему, не уступая стрелкам.
        - Вольно-о-о! - скомандовал адмирал, а я продублировал его команду.
        - Капитан, а что тут делают японцы? - тихо спросил меня Гильтебрандт.
        - Ваше превосходительство, у меня в отряде нет артиллеристов, а капитан первого ранга Добровольский приказал в кратчайшие сроки подготовить форт к обороне. С учетом потерь на наших канонерских лодках я принял решение просить у союзников, с которыми брали северные форты, временно помочь с расчетами для орудий. Капитан Хаттори любезно предоставил своих подчинённых для пяти пушек. Теперь мы готовы противостоять любому противнику.
        - Разумная инициатива, - задумчиво произнёс Яков Аполлонович. - Что же, давайте познакомимся с нашими союзниками.
        После этих слов адмирал направился к строю японских матросов. Подойдя к лейтенанту Шираиши, Гильтебрандт произнёс на французском языке:
        - Господин лейтенант…
        - Ваше превосходительство, - я вежливым тоном перебил адмирала, - прошу прощения, но лейтенант Шираиши не знает этого языка, но превосходно говорит на английском и немецком.
        - Это не проблема, - произнёс Яков Аполлонович, переходя на английский. - Я хотел бы высказать большую признательность, лейтенант Шираиши, за ту помощь, которую вы оказываете нам. Российская империя этого не забудет!
        - Ваше превосходительство, я, капитан Хаттори и много других воинов Страны восходящего солнца имеют долг жизни перед Аленин-саном, поэтому мы готовы в любой момент отдать этот долг и наши жизни.
        Адмирал удивлённо посмотрел на меня, а потом на Шираиши, своим внешним видом изобразив желание услышать объяснение. Японец это понял и продолжил:
        - Во время атаки во дворе северо-западного форта по нашему отряду должны были выстрелить два восьмидесятимиллиметровых орудия. Как позже выяснилось, они были заряжены шрапнелью. Если бы господин капитан не уничтожил прислугу этих пушек, многие наши воины погибли бы.
        - И каким образом господин капитан уничтожил солдат противника? - этот вопрос был задан уже мне.
        - Ваше превосходительство, я использовал ружье-пулемёт. Двадцать штук я вёз в Приамурье к генерал-губернатору Гродекову для испытаний. Десять из них по распоряжению вице-адмирала Алексеева были переданы в сводный отряд нашего десанта.
        - И как они себя показали?
        - Мне очень понравилось, - ответил я, а Шираиши расцвел в улыбке, благо разговор продолжался на английском языке.
        - Герман Яковлевич, - обратился адмирал к одному из офицеров в звании капитана первого ранга из своей свиты, который быстрым шагом приблизился к нам. - Внесите японских офицеров в наградные листы. И вам, господин капитан, рекомендую не затягивать с отчетом о бое и со списком к наградам. На ваш отряд, как и для канонерок, также выделяю два ордена Святого Георгия четвёртой степени для офицеров, а для нижних чинов - два знака отличия ордена Святого Георгия по вашему усмотрению и ещё четыре на весь отряд.
        - Благодарю, ваше превосходительство!
        - С остальными наградами разберётесь сами, - с этими словами Гильтебрандт направился к своей свите. На этом осмотр форта закончился.
        К моему сожалению, адмирал не заинтересовался ручными пулемётами. Как позже я узнал, его возмутил расход патронов к пулемётам «максим», который произошёл на «Гиляке». Если сравнить количество боеприпасов, которые сожгли пулемётчики на этой канонерке, и количество потерь от их огня, то можно было смело сказать, что морячки за «максимами» были явно криворукими и кривоглазыми.
        Проводили высоких гостей, и наконец-то пришло время приёма пищи. Полковой каптенармус Будаков оказался мастером на все руки. Обед, который приготовили под его руководством из трофеев продовольствия, которые нашлись в форте, оказался выше всяких похвал. Я не знаю, что это был за умелец из стрелков, но сваренный им плов просто таял во рту. Хорошие такие куски мяса, насколько понял - баранины, вместе с рисом, просто пролетали в желудок, еле успев смочиться слюной за пару жевательных движений. Всё-таки почти восемнадцать часов без еды, тем более горячей.
        Закончив с обедом, который нам по-походному накрыли в одном из более или менее уцелевших помещений, видимо, бывшего штаба, офицеры благодушно расслабились. Станкевич и Янчис закурили папироски, а я с Шираиши мелкими глоточками пили чай из пиал, в которые наливали его из солдатского котелка.
        - Аленин-сан, насколько вкусно ваше блюдо под названием плов, думаю, что мои моряки будут им приятно удивлены, настолько же ему не соответствует этот чай, - произнёс японский лейтенант, делая очередной глоток.
        - Шираиши-сан, я знаю, как у вашего народа уважаема чайная церемония. Поверьте, русский народ тоже любит пить чай, но у нас это происходит несколько по-другому.
        - Господин лейтенант, вы когда-нибудь пили чай из самовара? - вступил в разговор Янчис.
        - Я слышал, что это какой-то саморазогревающийся большой чайник, но не видел его.
        - Не знаю, получится ли, но лейтенант Бахметьев говорил, что у него на миноносце есть самовар. Если всё сложится, то можно будет попасть к ним в кают-компанию на чай, - вставил свои пять копеек Станкевич.
        - Боюсь, простым чаем там не отделаемся, а адмиральский - это не саке, - усмехнулся я.
        На мою фразу Станкевич и Янчис рассмеялись, а потом начали объяснять лейтенанту Шираиши, что такое адмиральский чай. Узнав все подробности морского чаепития, японец несколько расширил глаза.
        - Тимофей Васильевич, извините, но я предполагаю, что вы автор песни «Берега»? - неожиданно спросил Янчис.
        - Скажем так, я её первым исполнил.
        - Может быть, это сейчас не к месту, но солдаты нашли здесь русскую гитару. Даже не знаю, откуда она здесь взялась, но не могли бы вы исполнить песню, пока есть время?
        - Пётр Александрович, действительно, это несколько неуместно, - произнёс я.
        - Понимаете, я слышал различные варианты этой песни. Немного сам музицирую и пою. Очень хочется услышать того, кто написал эту песню. Мне очень надо, - произнёс подпоручик и мило покраснел.
        «Кто сказал, что надо бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне!» - вспомнились мне слова «Маэстро» из замечательного и любимого мною фильма.
        - Насколько понимаю, это «надо» имеет томный вид и коралловые губки? - улыбаясь, спросил я, увидев ещё больше заалевшие щеки Янчиса, и продолжил: - Несите гитару, Петр Александрович.
        Настраивая принесённый инструмент, подумал, что со дня смерти моей Дарьюшки почти четыре года не пел и не играл. Вспомнив мою «смелую птичку», которая со своей милой улыбкой будто встала перед моими глазами, начал:
        Берега, берега - берег этот и тот,
        Между ними река моей жизни.
        Между ними река моей жизни течёт,
        От рожденья течёт и до тризны.
        Я пел и вспоминал самые прекрасные моменты нашей жизни с моей невенчаной женой. Вот она несёт мне нагретые от печи шерстяные носки, накрывает на стол, что-то рассказывая о прошедшем дне. Вспоминал наши жаркие ночи. Пел и чувствовал, как тот стержень, который засел в сердце после того, как узнал о её смерти, начал постепенно рассасываться. Закончив песню, склонил голову, чтобы никто не увидел моих глаз. Первым среагировал Шираиши.
        - Аленин-сан, я не понял ни одного слова из песни, но она прекрасна, - произнёс японский лейтенант, вставая и отвешивая поклон. - Вы замечательный поэт и певец. У вас большая душа!
        Произнеся это и сделав ещё один поклон, сел на место.
        - Насколько я понял, - осторожно начал Станкевич, - эта песня посвящается кому-то из ваших очень близких людей?
        - Сильвестр Львович, могу сказать, я надеялся, что она станет моей женой. Но один из террористов, который покушался на его императорское высочество цесаревича Николая, убил её. Живым я его не смог взять, он покончил с собой.
        Янчис неожиданно для всех всхлипнул и отвернулся, чтобы никто не смог увидеть его лица. Заметив заинтересованный взгляд японца, я произнёс:
        - Всё, господа, обед закончен. Давайте приступать к своим обязанностям.
        Когда офицеры покинули помещение, я ещё несколько минут просидел, предаваясь воспоминаниям. Когда был приглашён цесаревичем в девяносто восьмом году на тезоименитство его первенца Алексея, пересёкся с уже генерал-майором Свиты его величества Ширинкиным. Евгений Никифорович, который постепенно подминал под себя все вопросы охраны государя императора, перехватывая бразды от генерала Черевина, сообщил мне в доверительной беседе, что тот пансионат в Швейцарии они держат под колпаком, но попытка захвата «товарища Семёна» закончилась полным провалом. Тот покончил с жизнью, выстрелив себе в рот. Ещё один террорист-смертник, оборвавший ниточки к фигурам, финансировавшим европейское революционное движение.
        Заграничная агентура с центрами в Париже и Женеве, отслеживающая каждый шаг эмигрантов-революционеров, по словам Ширинкина, была значительно усилена. Полную безопасность русским борцам за свободу по-прежнему гарантировала лишь территория Великобритании, куда российским спецслужбам вход был заказан.
        Российская социал-демократическая рабочая партия не создана до сих пор. В прошлой своей жизни, будучи на пенсии, я специально изучал данный вопрос по различным источникам, так как ещё в школе заинтересовался, точнее, задумался над вопросом: почему второй и третий съезды этой партии происходили в Лондоне? И тогда наткнулся на интересные факты, которые в учебниках по истории как-то особо не освещались. Вот что смог накопать.
        В марте девяносто первого года будущий вождь мировой революции Володя Ульянов приезжает, чтобы продолжить обучение в университете, в Санкт-Петербург. В апреле он успешно сдает часть дисциплин, а в ноябре этого же года сдает экстерном экзамены и получает диплом первой степени. Владимир Ильич тут же использует его по назначению, устраиваясь помощником присяжного поверенного в Самаре. С июля девяносто второго года он получает право на ведение судебных дел. В сентябре девяносто третьего вновь возвращается в Петербург, где дает юридические консультации и ведет судебные дела. Никаких великих и судьбоносных открытий Володя Ульянов в тот момент не делает, но всеми силами стремится выехать за границу. Но на каждое обращение в «компетентные органы» следует отказ. Вокруг протекают годы царствования Александра III. За окном порядок. Государственная машина работает как часы. Охранка и полиция жестко пресекают любую попытку создания опасных организаций. «Либеральных студентов и слушательниц высших женских курсов, к примеру, выслали из столицы только за то, что они шли с венком в погребальной процессии писателя
Шелгунова, отличавшегося радикальными взглядами».
        Но тут в январе девяносто четвертого года тяжело заболел Александр III. От этой болезни он так и не оправится. А в самый её пик, летом, помощник присяжного поверенного Володя Ульянов написал свою работу «Что такое ”друзья народа”». В ней Ленин намечал основные задачи русских марксистов. Основная задача - организовать из разрозненных кружков единую социалистическую партию. «Ленин указывал далее, что именно рабочий класс России в союзе с крестьянством свалит царское самодержавие», - это было прочитано мною в учебнике за десятый класс и в «Кратком курсе истории ВКП(б)».
        Далее следует ещё один интересный факт: сразу после смерти Александра III вместо ареста Владимир Ильич получает загранпаспорт и весной девяносто пятого года выезжает в Европу, где встречается с Плехановым, Либкнехтом, Лафаргом и Аксельродом. Вернувшись в сентябре этого же года в Россию, организовывает «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», который потом и перерос в РСДРП, после первого съезда в Минске и двух последующих в Лондоне. А вы говорите: «запломбированный вагон, немецкое золото».
        Сейчас обстановка была иной. Александр III царствует по сей день. Володя Ульянов, по данным на конец девяносто восьмого года, продолжал заниматься судебной практикой в Санкт-Петербурге и имеет славу хорошего адвоката, несмотря на свою картавость. Особого контроля жандармов за ним, как за братом человека, покушавшегося на императора, никто не снимал. Про другого пламенного революционера по фамилии Джугашвили у Ширинкина я интересоваться не стал. Эту личность сильно уважал в своей прошлой жизни. А с учетом того, что в мелочах здесь и сейчас многие вопросы значительно отличались от моей истории, решил промолчать, чтобы не повредить Иосифу Виссарионовичу.
        Мои воспоминания были прерваны Будаковым, который озадачил меня проблемой, что делать с китайскими пленными солдатами и теми, кого привели из Таку и Сику. Если со вторыми всё было ясно - накормить и по окончании расчистки форта и прилежащей территории отпустить, то с первыми я не знал, что делать. Официально войны между Российской империей и Китаем не было, соответственно, не может быть и военнопленных. Вице-адмирал Алексеев, когда отправлял нас в этот поход, подчеркнул, что мы направляемся для борьбы с китайскими бандитами, которые угрожают империи Цин. Реально у меня сейчас почти сто пленных и около двадцати раненых солдат вице-короля Северного Китая.
        Решив не заморачиваться, приказал накормить пленных и раненых, последним оказать медицинскую помощь, а после окончания трудотерапии разместить их в каком-нибудь уцелевшем здании форта под охраной. Доложу по команде Добровольскому, а тот пускай запрашивает, что делать, у господ с погонами, на которых орлы.
        Работы по наведению порядка ближе к вечеру были прерваны посыльным, который доложил, что на реке появилось подозрительное судно. Поднявшись на стену, где уже находился Станкевич, мы вместе с ним пытались понять, кто же пожаловал в гости.
        - Господин капитан, - обратился ко мне подошедший Шираиши, - я думаю, это китайские солдаты, которые хотят прорваться вверх по реке.
        - Шираиши-сан, у меня есть приказ капитана первого ранга Добровольского «отвечать выстрелом на выстрел». Сейчас по нам не стреляют, войны ни нашей империи, ни вашей, как и другим союзникам, китайцами объявлено не было. Но я не могу просто так пропустить данное судно. Ваши артиллеристы смогут положить снаряд перед носом данного корабля и заставить его остановиться?
        - Да, господин капитан, - поклонившись, японский лейтенант направился к стопятидесятимиллиметровому орудию Круппа, где уже вовсю суетилась японская прислуга.
        Через пару минут грохнула пушка, и по курсу парусной баржи встал столб воды. То ли рулевой испугался, то ли задумал такой манёвр, но корабль рыскнул на фарватере и, видимо, напоролся на мель, после чего встал. В этот же момент с баржи открыли ружейный огонь по форту.
        Пригнувшись за небольшим парапетом наблюдательной площадки, где мы стояли вместе с поручиком Станкевичем, и заставив его сделать то же самое, я громко крикнул японскому лейтенанту:
        - Шираиши-сан, огонь на поражение…
        Японец белозубо улыбнулся и буквально пролаял команду на открытие огня по кораблю.
        Через десять минут всё было кончено. К нашему артиллерийскому огню присоединился северный форт. Несколько попаданий, и баржа запылала. С неё в воду посыпались китайские солдаты, которые почти все устремились к нашему берегу. Видимо, японский флаг, который развевался над укреплением напротив через реку, заставил их сделать такой выбор.
        Глядя на выбирающихся из воды китайцев, я подумал: «Куда же я вас девать, млять, буду? У меня скоро пленных будет больше, чем состав гарнизона! И чем я буду эту ораву кормить?»
        Глава 7. Генерал Стессель
        Выбравшихся на наш берег китайских солдат насчитали сто два человека, из которых тридцать семь было ранено; трое, на мой взгляд, не жильцы на сто процентов. Да ещё у десяти человек перспектива выжить была минимальной. В общей сложности у меня в форте собралось больше двухсот двадцати пленных, из которых к работам по его восстановлению можно было привлечь около двухсот, для остальных организовали отдельный лазарет, где медиками трудились тройка стрелков, которые хоть что-то смыслили во врачевании. Один из них до службы даже подрабатывал по хуторам, кастрируя хряков. В общем, фельдшерско-врачебный или ветеринарный состав нашего медпункта был ещё тот. Если бы не индивидуальные медпакеты, имеющиеся у каждого стрелка, то дело с оказанием помощи раненым пленным было бы полнейшей глупостью.
        А так новоприбывших рассортировали, разоружили, накормили. Правда, пайки пришлось урезать наполовину, как-то не ожидалось, что количество пленных почти удвоится. Будаков чуть с ума не сошёл от этой прибавки, тем более первые китайцы, получив свою порцию мясного кулеша, ели так, будто их неделю не кормили.
        Несколько офицеров, захваченных при штурме Таку и в бою с баржей, попросили встречи с новым начальником форта. Во время этих «переговоров» они заверили меня, что, видя такое отношение к раненым и к пленным, готовы выполнять и дальше любые работы по наведению порядка в данном укреплении и просят не передавать их подчинённых японским войскам. Пришлось их заверить, что, пока я командую этим фортом, так и будет, но их дальнейшую судьбу будет решать союзное командование.
        Пока я беседовал с китайскими офицерами, почти полностью сгоревшую баржу стащили с мели, освободив фарватер, и при заходе солнца вверх по реке пошла вереница разнообразных судов, перевозящих войска. С большинства из них, при прохождении мимо нашей мини-крепости, над которой развевались флаг России и Андреевский стяг, доносилось громкое «ура».
        Уже в сумерках к причалу форта подошёл наш старый знакомый «Двести пятый». Лейтенант Бахметьев, которому я был должен передать рапорт о действиях своего сводного отряда при штурме крепости Таку для адмирала Гильтебрандта, кратко пересказал последние события.
        - Тимофей Васильевич, великолепные новости: к устью реки подошли эскадренные броненосцы «Петропавловск», «Наварин», крейсер «Дмитрий Донской», канонерские лодки «Манджур», «Гремящий», «Сивуч», зафрахтованные пароходы, и на них прибыла Третья Восточно-Сибирская стрелковая бригада генерал-майора Стесселя, - радостно произнёс после крепкого рукопожатия командир миноносца. - Теперь дадим бандитам жару.
        - Я тоже рад этому, Николай Иванович, а то у меня пленных больше, чем своих солдат. Да и раненых китайцев хватает, а помощь им оказывает великий врач - стрелок Федулов, который по хуторам под Винницей хряков кастрировал.
        Бахметьев недоумённо посмотрел на меня, а потом громко расхохотался.
        - Господин капитан… Лишь бы ваш Федулов… всех раненых не охолостил… Этого европейское сообщество… не переживёт… - сквозь смех еле произнес лейтенант.
        Не выдержав, за командиром миноносца рассмеялся и я, представив заголовки в газетах.
        Отсмеявшись, задал вопрос:
        - А много войск прибыло?
        - Насколько мне известно, всего доставили: девятый Восточно-Сибирский стрелковый полк в полном составе, полубатарею Восточно-Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, полубатарею пулеметов и третью сотню первого верхнеудинского казачьего полка.
        - Поболее полутора тысяч штыков и сотня казаков будет. Неплохо! Жалко, орудий и пулемётов маловато, - задумчиво произнёс я.
        - Казаков и полусотни не наберется, - ещё больше огорчил меня Бахметьев. - Лошадей не на чем было перевозить. Но зато германцы доставили две роты третьего морского батальона из Кяочао, англичане готовы выставить пятьсот с лишним нижних чинов морской пехоты из Вэйхайвэя, а также двести американцев и сто японцев. Пара дней, и всех высадят в Тонгку, а оттуда все пойдут на Тяньцзинь и дальше на Пекин.
        - Ваши слова да Богу в уши…
        - Что-то не так, Тимофей Васильевич?
        - Капитан Хаттори мне сегодня утром сообщил, что его моряки, которые остались защищать Тонгку, видели огромное количество китайских солдат со многими орудиями. По их оценкам, где-то семь тысяч пехоты, около тысячи всадников и сорок пушек, причем большинство - новые полевые Круппа.
        - Господин капитан, но вы сегодня ночью убедились, какие это воины. Бегут как зайцы при первых выстрелах.
        - Не скажите, Николай Иванович. Японцы рассмотрели пестрые треугольные знамена, украшенные лентами и бахромой, с нашитым иероглифом «Не». А это значит, что это были войска генерала Не Шичэна, командующего войсками Печилийской, но более правильно - Чжилийской провинции. О нём капитан Хаттори отзывался очень уважительно, признавая его военный гений во время японско-китайской войны.
        - И что же этот военный гений отступил?
        - На это я ответить не могу, но из той информации, что мне удалось собрать за короткое пребывание в здешних местах, и той, с которой знакомился в Академии, генерал Не является или являлся сторонником борьбы с боксёрами и сотрудничества с иностранцами.
        - А почему вы сказали «являлся»? - заинтересованно спросил Бахметьев.
        - Николай Иванович, а вам бы понравилось, если бы эти иностранцы без объявления войны напали на вашу родину и провинцию?
        - Но китайские войска первыми открыли огонь! - возмущённо произнёс лейтенант.
        - Если бы всё было так просто, уважаемый Николай Иванович, - задумчиво произнёс я. - Боюсь, что генерал Не, как истинный патриот своей родины, может объединиться с ихэтуанями, и тогда нам придётся худо. Его конницу почти два года обучал лейб-гвардии Гусарского полка полковник Воронов Павел Павлович, за это недавно был награжден императором Цин китайским орденом Двойного Дракона. Так что конница у генерала Не должна быть хорошей, а у нас всего полсотни казаков.
        - Тимофей Васильевич, вы какой-то ярко выраженный пессимист. Только не обижайтесь.
        - Должность обязывает быть пессимистом. Поверьте, это помогает сохранять живыми подчинённых.
        - В этом вам не откажешь. Захватили, считай, три форта, и только один погибший да двое раненых. О ваших действиях уже и здесь сказки рассказывают: «Где Ермак - там победа».
        Я усмехнулся про себя, почти девиз морской пехоты из моего времени только что произнёс лейтенант. Да и наш сводный отряд можно было бы назвать морской пехотой. Высадились с реки, во время боя на кораблях форсировали реку. Можно сказать, мечта прошлой молодости стать офицером морской пехоты в этом мире осуществилась.
        - Кстати, а откуда вы услышали про Ермака? - вслух спросил я.
        - Дорогой Тимофей Васильевич, пока мотаешься посыльным, чего только не услышишь. До Тонгку в последний раз вместе с нами шёл хорунжий из Верхнеудинского полка, его направили, чтобы он определился со стоянкой для полусотни. Извините, не запомнил его фамилии, но этот хорунжий, пока шли по заливу, травил за борт, а когда вошли в реку, всё пытался донести до меня, как было бы здорово попасть в отряд к есаулу Аленину с его пулемётами, тогда «Егорий» точно получит. Так что фразу про Ермака я услышал от него, а также много различных историй о ваших предыдущих подвигах.
        Я передёрнул плечами, вспомнив своё прохождение по зыби Чжилийского залива, когда сам еле удержался от травли за борт. Как ни старался избавиться от морской болезни, но во время плавания она иногда возвращалась.
        - Представляю, что вам пришлось выслушать, - усмехнулся я. - Там не было истории, что я могу плевком человека убить?
        - Нет, но как вы убили из своего ружья-пулемёта сотню китайцев, не дав им выстрелить из десяти пушек по нашим желтолицым союзникам при штурме северо-западного форта, слышал, причем от японского офицера в Тонгку.
        - Охренеть, дайте две… - ошеломлённо произнёс я.
        Лейтенант Бахметьев вновь жизнерадостно рассмеялся, глядя на моё лицо.
        - А вы что хотели, Тимофей Васильевич?! Два голубя, просидевших весь бой на мачте «Бобра» с покровом Богородицы, не идут ни в какое сравнение с рассказами о ваших деяниях.
        - Да… Удивили вы меня, Николай Иванович. Но время нам не принадлежит. Вот пакет, в нём рапорт о нашем бое и наградные листы, - произнёс я, передавая лейтенанту свои донесения.
        - Господин капитан, позвольте полюбопытствовать о списках?
        - Поручика Станкевича - к ордену Георгия четвертой степени за то, что первым ворвался на стены форта и уничтожил прислугу четырех орудий, подпоручика Янчиса - также к Георгию, за захват вражеского знамени. Надеюсь, георгиевская дума не откажет.
        - А-а?.. - Бахметьев выразительно посмотрел на мои награды, которые были обязательны к ношению и надеты мною после боя.
        - Николай Иванович, за нами служба, за государем милость. В мои годы я и так награждён его императорским величеством сверх всякой меры.
        - По подвигам и награды. Честь имею, господин капитан, - произнеся эти слова, лейтенант Бахметьев лихо отдал честь и, четко повернувшись кругом, направился к своему миноносцу.
        Я, козырнув в ответ, прошептал, глядя в спину удаляющегося моряка:
        - Надеюсь, и вас император не забудет наградить.
        Вечер и весь следующий день прошли спокойно. Китайские пленные под охраной стрелков приводили форт в порядок. Бежать никто не пытался, наоборот, было интересно наблюдать, с каким рвением работают китайцы и какой радостью озаряются их лица, когда они получали свои завтрак, обед и ужин. Особенно их удивил обед. Запасы продовольствия в складах крепости оказались значительными, поэтому для пленных готовили как для себя.
        Поев мясных щей, а потом каши, также с мясом, китайские солдаты предались послеобеденному получасовому отдыху, тихо переговариваясь между собой. Из услышанного, когда проходил мимо, разговора нескольких пленных узнал, что так сытно они не ели ещё ни разу, за всё время службы в армии. И если Будда смилуется над ними, пусть такой плен продолжается вечно.
        В общем, пятое июня прошло очень плодотворно. Китайцы вкалывали не за страх, а за отличную кормёжку, быстро приводя нашу крепостицу в порядок. Мимо стен нескончаемым потоком шли суда с нашими войсками, откуда то и дело звучали приветственные крики. Японцы под командованием лейтенанта Шираиши по приказу вернулись в свой северный форт, оставив меня без артиллерии. Поэтому на шестое число я наметил встречу с кем-то из вышестоящего командования для решения этой проблемы, да и с моим откомандированием и пулемётами что-то решать надо было. По предписанию через две с половиной недели я должен был быть во Владивостоке у генерал-губернатора Гродекова.
        Утро шестого июня началось с того, что прибывший по земле посыльный казак с заводной лошадью для меня передал мне приказ срочно прибыть в Таку, где в адмиралтействе разместился штаб третьей стрелковой бригады, пред светлые очи генерал-майора Стесселя.
        Данный приказ решил мою проблему о встрече с вышестоящим начальством, но заставил задуматься о моём будущем. Насколько меня просветили Станкевич и Янчис, Анатолий Михайлович Стессель был ярким представителем древнего остзейского дворянского рода, большинство мужчин которого предпочитали военную службу. Ярко выраженный педант и формалист по службе, он тем не менее мог с нижними чинами и офицерами быть ласковым. Сказывалось, что во время русско-турецкой войны был добровольцем-офицером в болгарском ополчении, отряды которого пытались сдержать натиск наступающей к Шипке армии Сулейман-паши. Смелый, отважный в бою, неоднократно ходивший в рукопашную, отличный стрелок, взявший множество призов, включая два императорских. В общем, опытный энергичный командир, умело управляющий своими войсками, любимый офицерами и солдатами, смелый и находчивый. Но что касалось требований устава - большой педант.
        Одним словом, пришлось срочно готовить мой мундир офицера Генерального штаба, прихваченный без моего ведома в поход временным денщиком. За что я ему выразил благодарность, наградив серебряным рублем. Судя по всему, генерал Стессель - это не адмирал Гильтебрандт, перед которым можно было предстать в казачьем мундире. Тот даже внимания не обратил на то, что командир сводного отряда стрелков носит другую форму. Морская кость, точнее, кастовость. Для них все другие войска ниже плинтуса.
        Чуть меньше чем через час предстал перед начальником стрелковой бригады.
        - Ваше превосходительство, Генерального штаба капитан Аленин-Зейский по вашему приказанию прибыл, - отрапортовал я, войдя в кабинет генерала.
        Стессель поднялся из-за стола, внимательно осмотрел меня с ног до головы, задержав взгляд на моих наградах.
        - Господин капитан, почему шашка не по уставу? - вместо приветствия огорошил меня вопросом Анатолий Михайлович, при этом его усы с сединой, как мне показалось, ещё больше загнулись вверх, а глаза вылезли из орбит.
        - Ваше превосходительство, по предписанию следую в распоряжение генерал-губернатора Гродекова. Надеялся быть приписанным к родному Амурскому казачьему полку. И шашка - памятный подарок, - начал я, но был перебит генералом:
        - Ваши надежды и подарки не отменяют правила ношения формы. Если вы офицер Генерального штаба, будьте любезны полностью соответствовать этому… - Стессель неожиданно по-доброму усмехнулся. - Всё, Тимофей Васильевич, будем считать, стружку я с вас снял. А то никто не поверит, что я не заметил нарушений формы одежды. Давайте приступим к делу. Проходите и садитесь.
        Дождавшись, когда я сяду на указанный стул, Анатолий Михайлович не смог осилить любопытства и спросил:
        - А подарок чей? Девушки?
        - Никак нет, ваше превосходительство. Эту шашку семь лет назад мне на день рождения подарил покойный генерал-губернатор Приамурья барон Корф. До этого её Андрею Николаевичу в качестве трофея вручили солдаты двадцатого стрелкового батальона, с которыми он в пятьдесят девятом году охотниками штурмовал Андийский редут аула Ведень, который был штаб-квартирой Шамиля. Барон Корф за этот бой получил орден Георгия четвёртой степени. Больше тридцати четырёх лет этот клинок был у Андрея Николаевича, и за несколько дней до своей неожиданной смерти он передал его мне, с пожеланием, чтобы у этой шашки появился золотой эфес и георгиевский темляк.
        - Это действительно ценный и памятный подарок, который можно и даже нужно носить, несмотря на нарушение требований к форме одежды. А эфес и темляк, как я думаю, очень скоро украсят этот клинок, - генерал несколько ревниво посмотрел на мой Георгий. - Но вернемся к нашим делам. Господин капитан, сегодня в течение дня, в крайнем случае завтра с утра южный форт займет отряд моряков Тихоокеанской эскадры. Сводная рота двенадцатого стрелкового полка переходит в моё подчинение. Ваше прикомандирование закончилось. Но… - генерал сделал паузу. - Мне очень хотелось бы, чтобы вы задержались ещё хотя бы на неделю.
        Я вопросительно посмотрел на Стесселя.
        - Тимофей Васильевич, ваши ружья-пулемёты хорошо зарекомендовали себя при взятии фортов. Полубатареей пулемётов у меня командует отличный офицер капитан Муравский Виктор Александрович, но он никогда не имел дела с вашим новым оружием. Я не могу приказывать, но прошу вас хоть как-то обучить моих солдат обращаться с ним. Насколько я понял со слов вице-адмирала Алексеева, десять ружей-пулемётов со снаряжением и патронами вы готовы передать моему отряду?
        - Да, ваше превосходительство.
        - Извините за нескромный вопрос, но эти ружья-пулеметы действительно принадлежат лично вам?
        - Так точно, ваше превосходительство.
        - Тимофей Васильевич, давайте без чинов. И если можно, объясните, зачем вам надо было покупать это оружие и проситься в эту Тмутаракань? Насколько я знаю, вас ждала прекрасная карьера при Главном штабе?
        - Анатолий Михайлович, если честно, даже не знаю, как ответить на ваши вопросы, чтобы это не выглядело слишком пафосно.
        - А вы попробуйте.
        - Если кратко, то хочу доказать на практике эффективность использования ручных пулемётов малыми подвижными группами при ведении боевых действий в современных условиях.
        - И для этого вы готовы рисковать своей головой и финансами?
        - Да, ваше превосходительство. Я не знаю, какие были бы у моего отряда потери при штурме фортов, если бы не было пулемётов, но с ними потери составили: один убитый и двое раненых.
        - Я слышал об этом, а также о том, что ваши действия позволили избежать потерь у наших союзников. Только слухи эти какие-то сказочные. А что было в реальности? - заинтересованно произнёс Стессель.
        - В луче прожектора я увидел, что две пушки готовы открыть огонь по отряду японцев, которые ворвались внутрь северо-западного форта, и из положения стоя начал стрелять из пулемёта по прислуге этих орудий. В общей сложности истратил шестьдесят патронов. Количество убитых и раненых не могу назвать, но китайцы разбежались, а пушки не выстрелили.
        - То есть вы стреляли стоя, держа это ружье-пулемёт на весу, в темноте, и в кого-то попали? - удивлённо спросил генерал.
        - Да, ваше превосходительство. Стрельба из такого положения требует определенных навыков, но она может быть очень эффективной на расстоянии до двухсот шагов. Ночью стрелять значительно труднее. В этом я убедился в этом бою. Так что надо вводить в обучение пулемётных расчетов и ночные стрельбы, - твердо ответил я.
        - Интересно! Ночные стрельбы, говорите, - Стессель в задумчивости начал крутить правый ус. - Действительно интересно. Тимофей Васильевич, прежде чем продолжим наш разговор, ответьте, вы готовы задержаться на неделю?
        - Да, ваше превосходительство.
        - Что же, тогда перейдем к деталям.
        В кабинете Анатолия Михайловича я пробыл ещё больше часа. Во время нашего разговора, в котором я в основном отвечал на его вопросы, мы пришли к соглашению, что я в течение недели буду прикомандирован к полубатарее пулемётов капитана Муравского, занимаясь обучением пулемётных расчетов, большинство которых будет уже из имеющихся в сводном отряде. Стессель был шокирован, что прислуга для ружья-пулемёта Мадсена состоит всего из двух человек. Также удалось договориться с Анатолием Михайловичем о том, что полусотня казаков под началом сотника Смоленского будет прикреплена к полубатарее. Начальник бригады согласился с этим после моих рассказов о том, как мы резвились против хунхузов зимой девяносто пятого и сколько потерь им нанесли, именно с помощью пулемётов.
        Вернулся верхами в форт опять в сопровождении всё того же посыльного казака, мило поболтав с ним по дороге. Надо же мне было побольше узнать о верхнеудинцах, с кем придётся неделю послужить, а возможно, и повоевать. Тем более, по меркам Сибири и Дальнего Востока мы почти земляки.
        Построив сводный отряд, довёл до них приказ командования, после чего началась подготовка к передаче наших позиций. До этого я думал, что чувство хомячества присуще только казакам. Как оказалось, я был неправ, когда вечером сводная рота направилась в Тонгку, запасы форта полегчали как минимум на пару-тройку тонн.
        Будаков оказался гением «мародёрства». Чтобы не возникло конфликта с прибывшими морячками, стрелки заранее скрытно вынесли-вывезли «трофеи» за пределы крепости и припрятали в нескольких местах. При этом безбожно эксплуатировали и китайских пленных. Сдав уже в сумерках форт, сводная рота покинула его стройной колонной с песней:
        Из тайги, тайги дремучей,
        От Амура от реки
        Молчаливой, грозной тучей
        В бой идут сибиряки.
        Надо было видеть удивление Станкевича, Янчиса, да и своё лицо хотелось бы увидеть в зеркале, когда при подходе к Таку обнаружилось, что наш отряд обзавелся солидным обозом, который нашелся в речных камышах по дороге.
        - Будаков, братец, объясни мне, откуда такие богатства? - поинтересовался я у полкового каптенармуса, прибывшему в голову колонны по моему приказу.
        - Ваше высокоблагородие, я думаю, что это китайцы бросили, когда драпали. Не пропадать же добру, - глаза Ивана Фомича были честными и чистыми, как у младенца. - Неизвестно, что нас ждет впереди.
        - А если морячки недостачу обнаружат? Что с тобой прикажешь делать, фельдфебель Будаков - под суд отдавать?
        - Ваше высокоблагородие, о чём вы говорите? Какая недостача? По бумагам у нас всё прошло без сучка и без задоринки. Кондуктор Паршин, который у меня склады принимал, тоже не первый год служит. Так что там всё хорошо. Да и как всё учесть-то! Мы там несколько разрушенных пушками складов оприходовать не успели. Так что и морячки довольными остались.
        Глядя на возмущенно честную физиономию Будакова, я не выдержал и рассмеялся. За мной рассмеялись Станкевич и Янчис, каптенармус продолжал изображать из себя деву Марию, которую обвинили в потере девственности.
        - Ваше высокоблагородие, там для вас и ваших пулемётных расчетов пара колясок подготовлена. Не с пустыми руками к казакам да артиллеристам придёте. Я Алимову, который вторым, а теперь первым расчетом командует, объяснил, что где лежит.
        - Спасибо, Иван Фомич, - продолжая улыбаться, поблагодарил я Будакова. - Что же, господа офицеры, Таку проходим быстро и грузимся на баржу, приготовленную для нас, также быстро. Лишние вопросы нам ни к чему. А Будаков прав: что нас ждет в ближайшее время, неизвестно. Запас карман не тянет. Тем более мы его так удачно нашли в камышах. Плохие китайцы бойцы. Столько всего для нашего отряда побросали. И главное, ничего испортиться не успело. Правда, Будаков?
        - Так точно, ваше высокоблагородие! Сам удивляюсь, как такое получилось. Будто по нашему списку всё уносили.
        Я и офицеры вновь грохнули хохотом. В этот раз к нам присоединился и Будаков.
        Переправа через Пэйхо много времени не заняла. После неё произошло разделение отряда. Станкевич повел большинство в расположение девятого стрелкового полка, а я с семью пулемётными расчетами, ординарцем и тремя бойцами обслуживания направился туда, где расположилась пулемётная полубатарея. Один расчет потерял ранеными, ещё четверо стрелков отказались, так как дальнейшую службу пулемётчиками объявил добровольной.
        Встреча с капитаном Муравским оказалась доброжелательной. Этот офицер оказался фанатом пулемётов и артиллерии. Общий язык нашли через пару минут общения. Когда зашло солнце, к нам на огонёк заглянули сотник Смоленский и хорунжий Тонких, чья полусотня наконец-то прибыла в Тонгку. Как оказалось, Тонких два года назад вместе с Даном, моим названым братом Петром Даниловым из нашего первого десятка, окончили Иркутское юнкерское училище. Ромка Селивёрстов не особо успешно выпустился из училища в прошлом году, отстав из-за слабой теоретической подготовки от Дана на год. И если Петр уже носил погоны хорунжего, то, судя по письму дядьки Петро Селивёрстова восьмимесячной давности, Лис их пока не получил, довольствуясь подхорунжим. Сообщал об этом дядька с чувством горечи. Какой-то сын писаря обскакал его кровиночку.
        Посидели хорошо. Очень в тему пришлись «трофеи» Будакова, выделенные нам. Ужин получился просто замечательным. За чаем, который пили с костра, обсудили наши совместные действия на завтра. Потом где-то с час пообщался с Тонких, узнавая подробности его обучения в родном училище. Вспомнили офицеров-педагогов и прочее, прочее, прочее.
        Как оказалось, в училище появилась белая мраморная доска с моей фамилией, как георгиевского кавалера. Узнал и о том, что Дан прославился в училище как зубрила, а Ромка - как сорви-голова. Из-за нескольких проказ его дальнейшая учеба стояла под вопросом, но боевые навыки заставляли командование училища закрывать глаза - первый рубака, первый стрелок, рукопашник, знаток ручного и станкового пулемёта, с помощью которых, включая револьвер и винтовку, мог нарисовать вензель императора на мишени. После проверки постов улеглись спать. Утро вечера мудренее.
        Утро началось недобро. Не знаю, где взяли алкоголь бойцы, подозреваю, что из «трофеев» Будакова, но все мои пулемётчики, несколько казаков и подчинённых Муравского оказались с глубокого и жёсткого похмелья. Оставив офицеров разбираться со своими воинами, своим устроил «похороны бутылки», которую изображали носилки с камнями весом больше пуда. Пять кругов, каждый где-то с версту, бегом со сменой носильщиков, копка могилы глубиной два метра, захоронение камней и ещё пять кругов. Бойцы чуть не сдохли, но быстро протрезвели. Я же неплохо размялся после длительного плавания от Одессы до Порт-Артура, когда побегать возможности не было. К сожалению, от дальнейшей экзекуции доблестных стрелков-алкоголиков спас вызов меня и остальных офицеров к генералу Стесселю.
        - Господа, сегодня в семь утра до Тонгку с большим трудом смогли добраться несколько казаков из Тяньцзиня, доставив сообщение от полковника Анисимова. - Анатолий Михайлович, топорща усы, обвел взглядом собравшихся в большом зале адмиралтейства Таку офицеров союзных войск.
        Грассируя, генерал продолжил на безупречном французском, заставив меня поморщиться, слабовато я знал этот язык, особенно разговорный:
        - Экспедиционный отряд полковника Анисимова, состоящий из двенадцатого полка, четырёх орудий выторой батареи Восточно-Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, квантунской саперной роты и шестой сотни первого верхнеудинского казачьего полка, начиная со второго июня, ведёт постоянные бои в полном окружении. Против них воюют не только ихэтуани, но и регулярные китайские войска при поддержке артиллерии.
        По залу прошла волна возмущенного перешептывания, которая быстро затихла. Все офицеры с нетерпением ожидали продолжения доклада генерала Стесселя.
        - Господа, отряд полковника Анисимова взял под охрану французскую концессию вдоль южного берега Бэйхэ, английскую концессию и немецкий сеттльмент в Тяньцзине. С учетом тех сил, которые до этого имелись в иностранных миссиях, большего Константин Андреевич обеспечить не может. Под его охраной находится больше четырехсот женщин и детей, а в общей сложности почти две тысячи гражданских лиц… - Стессель сделал паузу, после которой продолжил: - Положение отряда очень тяжёлое. Многочисленные правительственные войска и отряды ихэтуаней укрепились в Старом городе и вдоль реки Пэйхо. Они разрушили железную дорогу, открыли шлюзы, чем вызвали частичное наводнение в Новом городе. Иностранные миссии находятся под круглосуточным артиллерийским обстрелом. По сегодняшний день отбито больше десяти атак противника. Отряд несёт большие потери, в том числе среди гражданского населения. Вот такие плохие новости, господа!
        Генерал замолчал, чем воспользовался германский майор, который резко встал и спросил:
        - Ваше превосходительство, есть ли какие-либо сведения о десанте адмирала Сеймура?
        - Господа, полковник Анисимов сообщает, что по последним данным отряд под командованием вице-адмирала Сеймура находится в окружении восставших где-то между Тяньцзинем и Пекином. Сообщений от него не было.
        Генерал-майор Стессель выпрямился и, жестким, твердым голосом чеканя каждую фразу, начал:
        - С учетом полученной информации первоочередной задачей считаю соединение с окруженной группировкой полковника Анисимова, деблокирование иностранного квартала в городе Тяньцзине, осажденного китайцами… - чуть глубже вздохнув, Анатолий Михайлович продолжил: - Исходя из имеющихся на настоящий момент сил и средств на станции Тонгку, приказываю направить в Тяньцзинь под общим началом полковника Савицкого соединенный десант, состоящий из четвертой, пятой и части восьмой роты девятого полка, а также сводного пулеметного отряда и казачьей полусотни под началом капитана Генерального штаба Аленина-Зейского.
        «Ни хрена себе, вот это да, - мысленно присвистнул я про себя, вставая с места и принимая стойку «смирно», так же как это сделал полноватый кряжистый подполковник лет пятидесяти, с орденом Анны третьей степени и медалью «За покорение ханства Коканд». - Из огня да в полымя! В какой-то разнос пошли, товарищ гвардии подполковник. Но, как говорится, кто на что учился».
        Стессель между тем продолжал отдавать приказ.
        - Основной задачей десанта, господин полковник, является разведать путь в Тяньцзинь, возможность использования железнодорожного пути, наличие источников питья, проходимость реки Пэйхо, а также наличие сил и средств противника по пути следования. В случае обнаружения превосходящих или подавляющих сил противника и невозможности дальнейшего продвижения приказываю в затяжной бой не вступать, а возвращаться назад. Завтра и послезавтра должны подойти второй и третий эшелоны десанта, тогда будет возможность выдвинуться для деблокирования осады большими силами. Вопросы?
        - Никак нет! - дружно рявкнули я и подполковник.
        Глава 8. Разведка
        - Господа офицеры, прошу высказывать ваши мнения, - произнёс подполковник Савицкий, временно исполняющий обязанности командира девятого Восточно-Сибирского полка и начальник только что созданного десантного отряда.
        В течение пары минут Владимир Михайлович, используя карту, кратко и сжато обрисовал офицерам десанта, которых собрал в здании вокзала станции Тонгку, поставленную генерал-майором Стесселем задачу по разведке дороги до Тяньцзиня.
        - Итак, по офицерской традиции начнем с младшего по званию. Хорунжий Тонких, что можете сказать? - обратился Савицкий к обер-офицеру третьей сотни верхнеудинцев.
        - Господин полковник, если пойдём на поезде, то нашей полусотне необходимы вагоны для лошадей. До Тяньцзиня поболее сорока вёрст будет. Если двинемся конным маршем, и от поезда отстанем, да и толку с уставшими конями от нас не будет, - несколько смущённо произнёс хорунжий, а сотник Смоленский, поддерживая товарища, произнёс:
        - Полностью согласен с хорунжим Тонких.
        - Что на это можете сказать? - подполковник обратился к незнакомому штабс-капитану, после чего, спохватившись, произнёс: - Господа, прошу прощения. Позвольте представить вам военного инженера капитана Санникова Николая Сергеевича из штаба генерал-майора Стесселя, который вместе со своими сапёрами будет сопровождать нас в этой разведке.
        Штабс-капитан, коротко кивнув головой, произнёс:
        - Господин полковник, на станции я видел несколько товарных вагонов. Сделаем сходни для лошадей. Надеюсь, господа казаки помогут, - Санников посмотрел на сотника Смоленского и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: - Также необходимо в состав поезда включить две, а лучше три грузовые платформы со шпалами, рельсами костылями, инструментом. Плюс к этому выделить мне в подчинение хотя бы взвод солдат. У меня, к сожалению, всего восемь саперов. Остальные ушли с отрядом полковника Анисимова.
        - Артемий Алексеевич? - подполковник обратился к начальнику штаба полка подполковнику Валевскому.
        - Выделим, Владимир Михайлович. Из восьмой роты взвод выделим. Она у нас всё равно неполная. Если что, можно и полностью её задействовать при восстановлении пути. Там в основном новички служат.
        - Так и поступим. Ещё что-нибудь, Николай Сергеевич? - поинтересовался Савицкий у военного инженера.
        - Никак нет, господин полковник.
        - Тогда слушаю вас, господин капитан. - Очередь дошла до меня.
        - Господин полковник, разрешите вопрос к капитану Санникову.
        - Разрешаю, - несколько удивлённо ответил подполковник.
        - Николай Сергеевич, как много на станции грузовых платформ? Мне нужно три.
        - Думаю, найдётся, господин капитан.
        - Господин полковник, - обратился я уже к начальнику нашего десанта. - Предлагаю перед паровозом, в середине состава и его конце поставить грузовые платформы, которые защитить по периметру мешками с песком высотой в три фута, и за ними разместить пулеметные расчеты. На передней и задней платформе можно также установить по одному орудию прибывшей полубатареи Восточно-Сибирского артиллерийского дивизиона. Насколько знаю со слов капитана Муравского, это четырехфунтовые полевые пушки образца одна тысяча восемьсот семьдесят седьмого года. Думаю, платформы выдержат выстрелы из неё и откат орудия.
        - Мысль интересная, господин капитан, - подполковник Савицкий затеребил пальцами правой руки свою разбойничью бороду.
        - А вы что скажете, Николай Сергеевич, по этому предложению? - этот вопрос Владимир Михайлович задал штабс-капитану Санникову.
        Военный инженер подзавис на несколько секунд, а потом произнёс:
        - В наших условиях предложение просто отличное. Надо только выбрать платформы с крепким полом. Возможно, местами его укрепить для орудий. Мешки в высоту три ряда, толщина в мешок - это где-то с аршин песка или глины получится. Винтовочную пулю такая защита должна удержать. Просто, быстро, дешево и эффективно.
        - Это разработали в Главном штабе, господин капитан? - поинтересовался Савицкий.
        - Можно сказать и так. Я состою в Главном штабе при военно-ученом комитете и работаю над выпусками «Сборника новейших сведений о вооруженных силах европейских и азиатских государств». Изучаю любую информацию по новейшим вооружениям. Если у нас есть время, готов коротко рассказать, откуда появился такой интересный проект.
        - Пять минут, Тимофей Васильевич. У нас боевая задача, но, действительно, интересно узнать о таком использовании поездов, - распоряжение Савицкого офицеры поддержали дружным и согласным гулом.
        - Я уложусь, господин полковник. Спасибо. Всё новое - это забытое старое, - начал я свой небольшой доклад о бронепоездах. - В архиве военно-ученого комитета первое упоминание о блиндированных поездах, или, как сейчас их называют, бронепоездах относится к одна тысяча восемьсот сорок восьмому году. Австрийская империя стала первой страной, у которой для подавления революционного мятежа внутри страны были использованы вагоны для перевозки войск, которые были бронированы в кавычках по типу сэндвича: дерево - песок - дерево. В этих вагонах были предусмотрены бойницы для ведения огня из ружей. Пушки австрийцы на платформы не устанавливали, и стальной брони на них не было.
        - Надо же, больше пятидесяти лет уже прошло, - вслух удивился штабс-капитан Санников. Я же продолжал:
        - В одна тысяча восемьсот пятьдесят девятом году блиндированные поезда появляются на вооружении армии Великобритании. Тогда же они впервые для бронирования вагонов использовали сталь. Но первое широкое применение бронепоезда получили во время гражданской войны в США. Полноценными бронепоездами их также нельзя назвать, скорее, это были артиллерийские орудия на железнодорожном ходу. Бронировался в этих поездах лишь вагон с пушкой, а поезд оставался без защиты. Большой проблемой было также то, что пушка в броневагоне не имела систему, останавливающую откат, и орудие при выстреле буквально летало вдоль всего вагона, угрожая безопасности прислуги, да и могло вывалиться из вагона. Несмотря на все эти трудности, такие бронепоезда эффективно использовали как северяне, так и южане.
        Сделав паузу на глубокий вздох, успел подумать, что частые доклады по различным вопросам в академии, а потом в комитете сделали из меня неплохого лектора. Вон, с каким интересом офицеры слушают.
        - Надо признаться, господа, что русский пытливый ум также задумывался над использованием поездов в военных действиях. Так, ещё в пятьдесят пятом году купец Репин подал Военному ведомству «Проект о движении батарей паровозами на рельсах», а за пятьдесят седьмой год я нашёл в архиве папку военного инженера полковника Лебедева о «Применении железных дорог по защите материка». Оба изобретателя предлагали установить на железнодорожные платформы с частичным бронированием из котельного железа артиллерийские орудия средних и больших калибров.
        - И что? - как-то робко поинтересовался хорунжий Тонких.
        - Иван Васильевич, вы видели на вооружении российской армии бронепоезда?
        - Нет, - смущённо произнёс молодой казачий офицер.
        - Вот и я, к сожалению, нет. Резолюций на данных документах не было. А между тем дальнейшее развитие бронепоездов произошло во время франко-прусской войны семидесятого - семьдесят первого годов. Артиллерийские батареи на железнодорожном ходу применяли друг против друга как прусаки, так и французы. Первые просто установили четыре пушки на железнодорожные платформы и пустили эту батарею обстреливать Париж во время его осады. Но французы ответили на это железнодорожным составом из бронированной платформы, вооруженной двумя «митральезами», и двух броневагонов с орудиями. Причем броня вагона и самого поезда местами достигала трёх дюймов. Такой вот железный монстр получился.
        - Сколько же он весил? - задумчиво произнёс Санников.
        - Сейчас не скажу, точно не вспомню. Но много. Французы столкнулись с проблемой веса. Имеющийся у французов паровоз не располагал мощностью, чтобы передвигать десять запланированных вагонов. Им пришлось ограничиться только тремя. И скорость не превышала двадцати верст в час. Но ужас на прусаков этот монстр наводил изрядный.
        Подполковник Савицкий достал часы и откинул на них крышку.
        - Господин полковник, ещё пару минут, - попросил я.
        - Владимир Михайлович, давайте дадим Тимофею Васильевичу закончить. Где ещё услышишь такую информацию, - поддержал меня начальник штаба подполковник Валевский. - Пять минут роли не сыграют, зато офицеры будут знать, как правильно использовать вооруженные и защищённые платформы.
        - Хорошо. Продолжайте, господин капитан.
        - Последнюю информацию об использовании бронепоездов я получил из отчета нашего агента с англо-бурской войны, - получив разрешение, продолжил я. - В середине ноября девяносто девятого года англичане для разведки использовали поезд, в котором семимиллиметровыми листами из котельного железа были обиты стандартные вагоны, сам паровоз, а также платформа с орудием. При этом пушка была заключена в башню из того же материала. В верхней части бортов броневагонов этого бронепоезда имеется длинная прорезь для наблюдения, вентиляции помещения и как амбразура для ведения огня из ручного стрелкового оружия. Помимо неё в вагоне еще имеются амбразуры: вдоль бортов посередине и внизу - для ведения огня стрелками с колена и лежа соответственно. Такого железного монстра построили в железнодорожных мастерских фирмы «Натал Райлвейс» - одной из ведущих южноафриканских фирм, занимающейся постройкой блиндированных поездов. Казалось, что буры ничего не смогут сделать против него, но те под предводительством генерала Луиса Боты устроили на бронепоезд засаду. В районе местечка Фрере на повороте, где поезда были вынуждены
замедлять ход, буры из укрытий открывают по бронепоезду ураганный огонь из двух полевых орудий и пулеметов Максима. В это же время позади поезда на железнодорожный путь сбрасывают огромный камень. А спереди взрывом повреждают путь.
        Офицеры очень внимательно слушали мой рассказ. Даже подполковник Савицкий перестал теребить часы.
        - Сориентировавшись в этой ситуации, начальник английского бронепоезда отдает приказ машинистам - дать задний ход. И буквально сразу после того, как паровоз дал задний ход, буры попаданием в башню выводят из строя орудие англичан. Под огнём потомков голландских поселенцев поезд набирает ход и врезается в камень, в результате чего первый броневагон, который стал последним, сходит с рельсов и переворачивается. От мощнейшего удара слетает с путей и каменный валун-ловушка. Бронепоезду удается вырваться из западни. А королевские пехотинцы, находящиеся в перевернувшемся вагоне, те, кто остался в живых, попадают в плен.
        Я замолчал, подумав про себя, что среди тех, кто погиб во время этого боя и крушения, оказался молодой корреспондент газеты «Морнинг пост» Уинстон Черчилль. Фото, которые прислал агент, были сделаны молодым Уинстоном, которому уже никогда не стать премьер-министром Великобритании. Вот такие дела! Одна тысяча девятисотый год, но Александр III продолжает править, Пилсудский и Черчилль - мертвы, а Ленин занимается юридической практикой в столице под надзором голубых мундиров. Вот и думай, в каком я мире?!
        - И что дальше, Тимофей Васильевич? - заинтересованно произнёс подполковник Валевский.
        - Дальше?! - очнувшись от своих мыслей, произнёс я. - Дальше в своём докладе наш агент сообщает, что и буры и англичане активно используют поезда в своих военных действиях. При этом если англичане стараются свои блиндированные поезда полностью одеть в броню, включая паровоз, то буры используют все подручные средства для защиты своих поездов. Вот одним из таких простейших средств и являются мешки с грунтом. Их габариты позволяют быстро создавать на грузовых платформах защиту от пуль и осколков. С броней, конечно, не сравнишь, но хоть какая-то защита. Тем более и полное бронирование не спасает англичан от значительных потерь. Хотя и сыны Туманного Альбиона из-за нехватки средств также используют подручные средства. Агент прислал фотографию паровоза, который англичане защитили кусками корабельных канатов. Из-за такой защиты этот бронепоезд получил название «Волосатая Мэри».
        Офицеры изумлённо посмотрели на меня, а потом дружно рассмеялись, комментируя способ бронирования и название вундервафли англичан. Активное обсуждение прервал подполковник Савицкий.
        - Господа офицеры, давайте вернёмся к нашей задаче. Тимофей Васильевич, спасибо за познавательную информацию, но, боюсь, с нашими орудиями у нас ничего не получится, генерал Стессель по-другому планирует их использование. Но зато есть хорошая новость, которую я не успел сообщить. С нами в разведку идут американцы, у которых, как мне доложили, есть две французские горные пушки.
        - Господа американцы решили нарушить свой нейтралитет? - иронично спросил Савицкого военный инженер Санников.
        - Видимо, их заело, что их звездный, бело-красный, полосатый флаг не развевается ни на одном из фортов крепости Таку, - усмехнулся капитан Муравский.
        - Причины, господа офицеры, мне не известны. Но к нам присоединяется отряд американских морских пехотинцев под командованием капитана Росса - сто тридцать человек с двумя орудиями, - продолжил Савицкий. - С учетом такой прибавки и необходимости вооруженных грузовых платформ, думаю, надо говорить минимум о двух поездах, а лучше трёх.
        - Господин полковник, на станции имеется четыре паровоза, из которых три в рабочем состоянии. Предлагаю сформировать три состава. Первый для разведки и ремонта полотна, на котором расположатся мои саперы, выделенный для работ взвод стрелков, пулемётный отряд, полусотня казаков и, если американцы согласятся, то их хотя бы одно орудие с прислугой на головной платформе. Вместе с платформами получится где-то десять вагонов. Паровоз такой груз потянет без особого труда. На втором поезде предлагаю также установить спереди вооруженную орудием и пулемётами платформу. А у третьего состава такую платформу сзади, - всё это штабс-капитан Санников выпалил быстро, но чётко проговаривая каждое слово.
        - Принимается, - на пару секунд задумавшись, произнёс Савицкий. - Ещё какие-то предложения будут?
        Выслушав молчание офицеров, начальник десантного отряда продолжил:
        - Господа, давайте тогда разберемся с размещением личного состава по поездам, с действиями в случае нападении противника, с порядком движения на марше. Не верится мне, что удастся нам с ветерком доехать до Таньцзиня. Казаки, которые доставили известия от отряда полковника Анисимова, вдоль реки пробирались, прячась в камышах. В каком состоянии железная дорога, сказать не смогли.
        Совещание вскоре закончилось, и началась суета по формированию составов, погрузке и прочему, прочему, прочему. Ближе к двум часам после полудня наконец-то двинулись. Я находился на головной платформе первого состава, где было расположено французское горное орудие де Банжа американской морской пехоты с прислугой из комендора и шести человек, два пулемёта Максима из полубатареи капитана Муравского с общим количеством обслуги в десять человек, два расчета ручных пулемётов Мадсена. В общей численности на платформе собралось больше двадцати человек. В тесноте между мешками, но не в обиде. Как представил, что вместо этой небольшой горной пушки нашу четырехфунтовку поставили бы, так страшно за себя и весь личный состав стало. Для контроля отката у пушки де Банжа использовались подпружиненные цепи-оттяжки, крепившиеся за хобот лафета и за спицы колес, из-за чего откат был меньше полуметра. А вот сошник станины лафета нашей полевой пушки вряд ли также эффективно сработал бы на досках. Поэтому хорошо, что с нами морпехи США идут со своими орудиями. Они к тому же почти на девять пудов легче наших. Да и
транспортировать этот восьмидесятимиллиметровый «окурок» можно как на колесном ходу, так и во вьюках, разбирая на три части: ствол, лафет и колеса. Обозвали «окурком» из-за того, что эта пушка имела укороченный в сравнении с полевым орудием того же калибра ствол и более низкий лафет.
        Всю эту информацию о пушке я узнал от её словоохотливого комендора Уотсона. Сержант Барни Уотсон оказался человеком, который мог выпалить сто слов в минуту. С учетом его диалекта жителя штата Вирджиния и скорости подачи информации я понимал процентов шестьдесят из того, что он говорил, но и этого хватило, чтобы выяснить, что Барни был непутевым представителем большого семейства Уотсонов, один из основателей которого в своё время был на дружеской ноге с самим Вашингтоном. Да и дед сержанта пару раз избирался в сенаторы США. Сам Барни, проучившись пару лет в Висконсинском университете в Мэдисоне, из-за семейного конфликта и назло всем родственникам завербовался в морскую пехоту, где встретил свою неожиданную любовь - горное орудие де Банжа. Хорошие математические способности позволили ему стать отличным комендором, и другой жизни он теперь не желает, несмотря на уговоры отца и матери вернуться домой, благо «папа Арчи» со своими связями легко мог организовать дембель.
        Всё это я выслушивал, внимательно осматривая местность, через которую проезжали. Судя по реакции морпехов, рассказ о перипетиях судьбы сержанта Уотсона они слышали неоднократно. Я же удивился про себя тому, что представитель такого семейства оказался здесь и сейчас. Мог бы быть ярким представителем «золотой молодёжи»! Нет, попёрся в армию. Жалко, что Барни не рассказал, что за конфликт подвиг его принять такое решение. Но выглядел сержант довольным жизнью. Как говорится, у каждого свои тараканы в голове.
        Под болтовню комендора наш состав прошёл по моим прикидкам где-то около двадцати вёрст. Дорога всё это время радовала. Каких-либо разрушений пути не было. В нашу сторону не произвели ни одного выстрела. Можно сказать, что ехали со всеми удобствами, если бы не жара и постоянное ожидание нападения. Эти два фактора давили на психику больше всего.
        Слушая Барни о том, какой его отец крутой перец, я заметил, что состав замедляет ход.
        - Что случилось? - спросил я одного из унтеров пулемётного расчета Максима, который был на нашей платформе впередсмотрящим.
        - Ваше высокоблагородие, кажись, пути дальше разрушены. Точно, разрушены! Вот же глазастый машинист! - ответил мне тот, вставая во весь рост и перекрещивая руки над головой.
        Тут же заскрежетали тормоза, и состав плавно, но быстро начал терять ход, пока не остановился.
        - Братцы, внимательно смотрим по сторонам. Разобрали секторы обстрела. Сержант Уотсон, - уже на английском обратился я к комендору, - подготовиться к стрельбе из орудия.
        Эти слова произнёс уже в спину Барни, который бросился к пушке, по пути раздавая приказы морпехам.
        Из бокового окна кабины машиниста поезда выглянул штабс-капитан Санников, находившийся там во время всего пути.
        - Что там, Тимофей Васильевич?
        - Пути разрушены, - ответил я военному инженеру.
        После моих слов капитан выбрался из кабины, спрыгнул на насыпь и пошел вдоль состава.
        - Алимов, Лыков, со вторыми номерами за мной, остальные наблюдают за округой, - произнеся команду, я двинулся к цепке, где на платформе в мешках был сделан проход.
        Очутившись на земле, вместе с Санниковым подождали, когда спустятся бойцы, и все вместе двинулись вдоль пути. При этом Алимов контролировал пулемётом левую сторону, а Лыков - правую. Я же матерился про себя, проклиная устав и форму одежды, так как был вынужден соответствовать современным требованиям к форме и вооружению офицера. «И чего я с одним револьвером, если что случится, сделаю?! Даже винтовку взять в руки нельзя. Иди вперёд красивым и надушенным болванчиком. Хотя Санникова такое положение нисколько не напрягает. Идёт, как по Невскому проспекту в воскресный день. Но это до первого обстрела», - усмехаясь про себя, подумал я, косясь на штабс-капитана, который действительно шёл рядом с насыпью как на прогулке. Всё его внимание было сосредоточено на путях впереди, куда он смотрел, словно знакомую девушку высматривал. Всё остальное его не интересовало.
        - Николай Сергеевич, а где второй и третий составы? - спросил я штабс-капитана.
        - Две версты назад мы проезжали станцию Цзюньлянчэн. Вы там ничего не рассмотрели?
        - Признаться, нет. В здании вокзала не было ни одного целого стекла, заметил следы попадания пуль в стены, но трупов или кого-нибудь живых не увидел ни в здании, ни на платформе и вокруг вокзала. Там дальше были строения, но, рассматривая их в бинокль, также ничего подозрительного не увидел.
        - Я тоже ничего подозрительного не рассмотрел, но второй состав остановился, проехав станцию. Думаю, скоро нас догонят. А нам и здесь найдется, чем заняться, - произнёс Санников, остановившись перед насыпью, где отсутствовали и шпалы и рельсы. - Причём серьёзно так заняться.
        Открывшаяся картина не радовала. Впереди на железнодорожном пути шагов на сто отсутствовал сам путь, а дальше не было моста через небольшой приток Пэйхо. Подойдя к берегу этого ручья-речки, мы увидели одну не до конца разрушенную опору моста высотой метра три, я привычно для себя воспользовался метрической системой мер, а также завалы из рельсов, шпал, досок, бревен, которые были сброшены в реку, местами образуя небольшие запруды.
        - Вряд ли сможем восстановить всё до захода солнца, - задумчиво произнёс Санников. - Хорошо бы завтра до полудня успеть.
        В этот момент к нам, придерживая шашку, подбежал хорунжий Тонких.
        - Господин капитан, что случилось? Какие будут приказания?
        - Судя по всему, сегодня дальше поезд не пойдет, Иван Васильевич. Выгружайте казаков. Надо порыскать по округе, разведать обстановку, переправу через этот ручей поискать выше по течению. Здесь берега высокие и крутые, ноги переломать можно, да и орудия тяжело перетащить будет.
        - Есть выгружаться, - лихо козырнув, хорунжий, как спринтер, помчался назад к поезду.
        - Николай Сергеевич, времени терять не будем. Начинайте восстановительные работы. А я пока до того холма доберусь, посмотрю, что в округе, заодно намечу там позиции для пулемётов. Нападения можно ожидать откуда угодно, господствующая высота нам не помешает.
        - Полностью с вами согласен. А позиции можно временно оборудовать из тех же мешков с платформы. До холма от поезда недалеко. Копать местный грунт тяжело, да и лопат кот наплакал. А мешки быстро перетаскаем. Какая удобная вещь, оказывается.
        - В этом вас также полностью поддерживаю, - ответил я, отмечая про себя инженерную и военную хватку штабс-капитана. - Алимов, Довбив, за мной. Лыков, со вторым номером остаетесь пока здесь, контролируете противоположный берег. И вертите головой вокруг, ихэтуани могут быть везде.
        Дела закрутились, завертелись. Через час, когда прибыли второй и третий состав, на холме, возвышавшемся над округой, была оборудована неплохая позиция для пулемётов и стрелков. Казаки сотника Смоленского четырьмя отрядами растеклись в разные стороны для разведки, а бойцы восьмой роты и сапёры под руководством Санникова занялись восстановлением железнодорожного пути и моста, благо за речкой рельсы и шпалы присутствовали.
        Прибывший подполковник Савицкий мои действия одобрил и дал команду выгружаться всему десанту. Дальше двинемся пешком, вдоль железной дороги. Как оказалось, на станции Цзюньлянчэн составы задержались из-за того, что после её прохождения нашим первым поездом на перрон выбежало несколько русских солдат, которые и остановили второй состав, в котором следовал Савицкий со своим штабом. Выяснилось, что капитан Гембицкий и поручик Воздвиженский с третьей ротой двенадцатого полка и одним французским орудием по приказу полковника Анисимова заняли станцию и с четвертого числа, окруженные китайцами со всех сторон, держали на ней оборону, отрезанные и от Тяньцзиня и от Тонгку.
        Сегодня утром ихэтуани и китайские солдаты по неизвестной причине отошли в сторону Тяньцзиня, и третья рота впервые за три дня получила передышку. Первый поезд остановить не успели, так как не знали, кто на нём следовал. Увидев второй состав, на котором развевались российский и американский флаги, попытались остановить его, что им и удалось. Поделившись с защитниками станции водой, продуктами и медикаментами, десант двинулся дальше, а капитану Гембицкому был отдан приказ держать оборону станции либо до окончания разведки отрядом подполковника Савицкого, либо до прибытия на станцию основных союзных сил.
        Где-то примерно через полчаса отряд, сформировав две колонны, под прикрытием казачьих дозоров двинулся вперед. Точнее, сначала вверх по течению притока Пейхо, через полверсты через удобный брод форсировали его и вернулись к железной дороге. Позади остались составы и штабс-капитан Санников вместе со своими сапёрами и стрелками восьмой роты. Они продолжили восстановление моста и дороги. На холме пришлось для охраны оставить пулемётную команду с двумя «максимами» и двумя ручными пулемётами.
        Русские следовали слева вдоль полотна, по пути обследуя все встречающиеся на берегу Пэйхо китайские деревушки. Американские морпехи с двумя орудиями шли справа. За два часа прошли где-то десять вёрст, когда впереди показался лесной массив, в который уходила железная дорога.
        - Господин полковник, прикажите остановить колонну, - выпалил подскакавший сотник Смоленский, выдыхая со словами сгусток пыли изо рта.
        - Что случилось, Василий Алексеевич? - спокойно спросил Савицкий, глядя на сотника, соскочившего с коня и направляющегося в его сторону.
        - Господин полковник, впереди лес, очень уж удобный для засады. Разрешите, мы слева и справа его тихонько на цыпочках обойдём двумя десятками. Посмотрим что к чему. Что-то у меня душа к нему не лежит.
        - Кто поведет десятки?
        - Один я, другой хорунжий Тонких.
        - Сколько времени надо?
        - Думаю, получаса хватит, - ответил сотник.
        - Хорошо, Василий Алексеевич. Действуйте.
        - Артемий Алексеевич, - Савицкий обратился к начальнику штаба. - Объявите привал. До Тяньцзиня осталось меньше десяти верст. Если и здесь будет чисто, то часа через два, как раз до захода солнца, дойдём до пригорода, где дипломатические концессии находятся.
        - Это было бы замечательно, - со вздохом произнёс я, подойдя к группе штабных офицеров в тот момент, когда прискакал сотник.
        - Вас что-то тревожит, господин капитан? - обратился ко мне подполковник Валевский.
        - Да, господин полковник. Что-то и у меня неспокойно на душе. А я этому чувству привык доверять. Не раз от смерти спасало.
        - Ваши предложения, - резко спросил подполковник Савицкий.
        - Господин полковник, разрешите выдвинуть две двуколки с пулемётами Максима, а также два расчета с ружьями-пулемётами Мадсена, которые я передал казакам, ближе к лесу. Вон тот пригорок позволит взять под прицел большую площадь перед лесом, - я показал рукой на возвышенность рельефа метров за двести от кромки лесного массива, куда уходила железная дорога. - Если появится противник, то сможем задержать его, пока отряд подготовится к бою, а потом отойдем.
        - Хорошо. Действуйте.
        Получив разрешение, я бегом направился к казачьей полусотне, где Смоленский уже начал отдавать приказы, формируя два десятка для разведки. Успел и уже с четырьмя казаками и пулемётами вернулся к капитану Муравскому. Через пару минут две оставшиеся двуколки с «максимами» и казаки с двумя «мадсенами» направились к примеченному мною пригорку. Добрались быстро и начали выбирать позиции.
        Представьте же моё удивление, когда мимо нас к лесу проследовала колонна американских морпехов вместе со своими орудиями. Проходивший мимо Барни помахал мне рукой. Забрав у казака коня, я взлетел на него и намётом полетел к начальнику американского десанта.
        - Господин капитан, - соскочив с коня, я подбежал к Россу, - что это значит? Почему ваш отряд идёт вперёд, когда объявлен привал и не закончена разведка лесного массива?
        - Господин капитан, почему я должен отчитываться перед вами? - Сухощавый и жилистый командир морпехов посмотрел на меня, как… Плохо, в общем, посмотрел. За такой взгляд и на дуэль можно вызвать.
        - Я получил приказ своего командования следовать на Тяньцзинь, что я и делаю. Если ваши солдаты не способны выдерживать такой темп, как мои морпехи, это ваша проблема.
        Я глубоко вздохнул и медленно выдохнул. «Что же, каждый выбирает свою дорогу самостоятельно. Дай Бог, чтобы моя чуйка и опасения сотника Смоленского оказались ошибочными, - подумал я, развернувшись и направляясь к оставленному коню. - Дай Бог!»
        Глава 9. Игра со смертью
        Вернулся на позицию неторопливой рысью. Пока я отсутствовал, пулемётная прислуга, понукаемая фейерверкерами под руководством капитана Муравского, оборудовала позиции для боя. Расставив на флангах «максимы», а в центре холма «мадсены», Виктор Александрович заставил ездовых спустить запряженные двуколки для пулемётов вместе с патронными, а также лошадей казаков в небольшую ложбину перед пригорком. Там их не должны были зацепить пули, если противник выйдет из леса и откроет огонь.
        Оставив коника ездовым, я поднялся на пригорок к Муравскому.
        - Как позиция, Виктор Александрович?
        - Хотелось бы лучшего, но… - капитан сожалеюще махнул рукой. - Наблюдатели промеряют дистанцию, наводчики выставляют примерные прицел и целик. Если что-то действительно произойдет, одиночными пристреляемся, ну а потом… Хорошее оружие эти последние «максимы» на новых станках. Словно швейная машинка работает, особенно в умелых руках. А у меня все наводчики отлично стреляют. И повезло нашему дивизиону, что успели перевооружить.
        - Действительно, хорошие машинки. По последним слухам в столице, Хайрем Максим согласился принять условия государя, и уже в этом году вместе с Норденфельтом по примеру генерала Мадсена будут строить под Тулой завод по производству русских моделей своих пулеметов. Возможно, перевезут и завод из Англии. Там начались какие-то судебные проблемы с фирмой «Виккерс», которую усиленно поддерживает британское правительство. Недовольны джентльмены, что император всероссийский имеет контрольный пакет акций «Maxim-Nordenfelt Guns and Ammunition Company» и что эта компания в основном выпускает оружие для нашей армии, - поделился я информацией с командиром полубатареи, от которой здесь присутствовало всего два пулемёта.
        - По мне, так пусть три завода построят по выпуску этих пулемётов. Как бы хорошо было, если при каждой роте было хотя бы по два «максима», - мечтательно произнёс Муравский, а я почувствовал родство душ с ним по этому вопросу.
        «Жалко, что такие грёзы вряд ли сбудутся в ближайшее время. Прийти бы к тому, чтобы пулемётная команда из четырех пулеметов на стрелковый батальон была. А это почти пять тысяч пулемётов Максима только для пехоты. Пока же две батареи из восьми пулемётов на дивизию приходится. Слабовата российская промышленность и казна. Но то, что сейчас есть, куда лучше того состояния дел, которое в это время было в истории моего прежнего мира. В войсках уже больше полутора тысяч пулемётов Максима и около пятисот Мадсена. Так что можно и дальше помечтать, особенно по ”мадсенам”. Получить бы в этом году заказ на пару тысяч штук. Зря, что ли, деньги свои тратил…» - успел подумать я во время паузы, сделанной Муравским.
        - А что вам сказал капитан Росс? И куда он направился? - поинтересовался Виктор Александрович.
        - На Тяньцзинь пошёл. Ему такой приказ, видите ли, отдало его командование. Вот такие дела в коалиции, господин капитан. Каждый сам себе начальник. Я, правда, при штурме Таку тоже посамовольничал. Капитан цур зее фон Поль, командовавший нашим союзным десантом, распорядился отходить от северо-западного форта, а я пошёл на его штурм со своими стрелками самостоятельно, отказавшись выполнить приказ начальника десанта. В общем, единоначалия нет, полный бардак.
        - Победителей не судят, Тимофей Васильевич, - усмехнулся Муравский.
        - Виктор Александрович, искренне хочу, чтобы капитан Росс и его морпехи были победителями, но вот то внутреннее чувство, которое я называю «чуйкой», говорит об обратном.
        Как будто в подтверждение моих слов, в лесу, куда почти полностью зашёл отряд американцев, раздались выстрелы. Муравский отреагировал первым.
        - Лежа, одиночными - ЗАРЯЖАЙ!.. - резко и громко скомандовал он своим пулемётчикам.
        Наводчики, не суетясь, почти одновременно подняли прицелы своих «максимов», пропустили наконечники ленты через окно приемника. Подав головку рукоятки до отказа вперёд и протянув ленту на один патрон, опустили рукоятку.
        - К стрельбе готов! - донеслись доклады от наводчиков. Остальные номера, а их было ещё шесть, занимали свои места для стрельбы лежа, согласно уставу.
        - А мы что стоим? Команда к вам не относится? - обратился я к четырем казакам - двум расчетам с пулеметами Мадсена, которые продолжали стоять на верхушке пригорка. - Упали, приготовились к стрельбе. Стрелять лежа по моей команде и туда, куда рукой покажу. Всё ясно?!
        - Так точно, вашвысокбродь, - дружно рявкнули казаки, быстро залегая за небольшими брустверами из земли своих позиций, которые успели насыпать.
        Всё обучение этих пулемётных расчетов заключалось в том, что успел только показать, как заряжать пулемёт и как стрелять из него лежа, стоя и с колена. Вхолостую пощёлкали курком ударного механизма пулемёта, имитируя направление оружия на цель, прицеливание и открытие огня из трёх положений. Дальше вся надежда была на природную смекалку казаков. Тем более, Смоленский, выделяя этих бойцов, сказал, что они лучшие стрелки в полусотне.
        Морпехи из арьергарда, не успевшие войти по железнодорожному пути в лес, бодро откатывались назад, на ходу стреляя куда-то между деревьями и перезаряжая своё оружие.
        Ради интереса посмотрел, чем были вооружены американцы, пока ехали на платформе. Был удивлен тем, что многие морпехи до настоящего момента снаряжены древними однозарядными «спрингфилдами». Лишь немногие имели магазинные винтовки системы Крага - Йоргенсена. И сейчас было видно, насколько для современного боя устарело однозарядное оружие.
        Отбежавший метров на пятьдесят от леса арьергард американцев, состоящий из десятка морпехов, остановился, залег и усилил стрельбу по лесу, откуда стали выбегать ушедшие вперёд бойцы из-за океана. Отступали американцы грамотно, волнами, прикрывая друг друга. Вот только помочь им мы пока не имели возможности. Противника морпехов пока не было видно, а впустую жечь патроны, стреляя куда-то в лес, ни я, ни Муравский не собирались.
        В этот момент с правой для нас опушки леса вынесся десяток казаков с сотником Смоленским. Нахлестывая лошадей, казаки летели бешеным карьером к биваку нашего отряда. Вскинув бинокль к глазам, я увидел, что пара казаков точно ранены, так как еле могут держаться в седле. Когда отряд сотника отдалился от опушки метров на сто, из-за деревьев появилась большая группа всадников, судя по вооружению и экипировке, явно китайская конница, а не ихэтуани.
        Виктор Александрович опять сориентировался быстрее меня.
        - Кучин, пулемёт вправо, - скомандовал он наводчику пулемёта на правом фланге. - По коннице противника вправо, прицел четырнадцатый, цели вправо три, наводить по головному, одиночными - НАЧИНАЙ!
        Выстрел. Выстрел. Муравский что-то одобрительно пробурчал. Я же, глядя в бинокль, попадания не увидел. Китайские всадники, количество которых, показавшихся из-за опушки леса, уже приближалось к двум сотням, продолжали сокращать расстояние до казаков и нашего бивака, где уже трубачи играли сигнал тревоги.
        - Прицел двенадцать, целик вправо два, по головному - ОГОНЬ! - вновь скомандовал Виктор Александрович.
        - Да вижу, ваше высокоблагородие, - довольно громко недовольно пробормотал наводчик, послав рычаг вперёд, продернул ленту еще на один патрон и опустил рычаг. Поправил целик, прицельное кольцо и открыл огонь.
        Да, не зря Муравский хвалил своих пулемётчиков. Возникло такое ощущение, будто китайцы наткнулись на стену пуль. Первые ряды конницы легли, будто кегли в боулинге. А Кучин, что-то азартно выкрикивая, всё давил и давил большим пальцем правой руки на спусковой рычаг, водя стволом пулемёта из стороны в сторону.
        «Да уж, смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий… - подумал я, глядя на открывшуюся картину. - Только теперь одного пулемёта, господин Лермонтов, достаточно для образования такой смертельной кучи-малы».
        - Злобин, Рьянов, помогите Кучину. Короткими, ОГОНЬ! - скомандовал я казакам-пулемётчикам. - Остальные также стреляем, не у тёщи на блинах!
        Почти немедленно к солидному басу перезаряженного «максима» присоединилась трескотня других пулеметов и мосинок, внеся ещё больший переполох среди конницы противника. Китайцы не выдержали, остановились и начали разворачивать назад коней. В эту толпу, находящуюся шагах в двухстах от пригорка, на котором мы расположились, и летели пули из трех пулемётов и шести винтовок прислуги. Смоленский со своими казаками почти добрался до наших войск на биваке, которые начали выстраивать строй для отражения атаки конницы.
        В этот момент без команды заработал пулемёт с левого фланга, причем сразу начал бить длинными очередями без всякой пристрелки. Резко развернувшись, я увидел, что и на левой опушке леса, которая граничила с берегом Пэйхо, галопом несутся наши казаки, а за ними мчатся всадники, не совсем похожие на представителей регулярной армии. В гущу этой конницы и ударил наводчик, и очень удачно ударил, ссадив на землю за несколько секунд десятка два всадников. Оставшиеся в живых не выдержали столь меткого огня и свернули к реке, скрывшись под её берегом. Казачки, увидев результаты стрельбы, направили коней к нашему пригорку. Вот только было их всего шесть человек, и хорунжего Тонких среди них я не увидел.
        Между тем морпехи грамотно и уверенно перебежками отходили от леса, прикрывая друг друга. Вскоре первые американцы достигли нашего пригорка и продолжили отступление дальше. Капитан Росс, проходивший мимо нас шагах в ста, приветливо помахал рукой, потом поклонился, прижав обе руки к груди, закончив выражение признания за оказанную нами его отряду помощь отданием чести.
        «Выражай, выражай благодарность за помощь, - подумал я, бросив ладонь к срезу фуражки. - Если бы китайские всадники ударили твой отряд с двух сторон во фланги, через пару минут от него ничего бы не осталось. А так потерь пока не видно. Ни одного тела в американской форме на земле не лежит. Только вот куда пушки-то делись?»
        - Ваше высокоблагородие, разрешите к вам присоединиться, - услышал я за своей спиной.
        Развернувшись, узрел молодого казачину с шикарным чубом и щегольскими усиками, придававшими его лицу нагловатое и в то же время хитрое выражение. Несмотря на молодость, казак носил лычки младшего урядника.
        - Урядник, где хорунжий Тонких? - спросил я казака.
        - Ссадили его, ваше высокоблагородие.
        - Где и как?
        - Мы вдоль реки пошли, там за лесом где-то через полверсты деревня китайская будет. Мы вошли в неё, начали по фанзам шарить. Они все пустые были, как и раньше в других посёлках, пока мы до конца деревни не дошли, - казак замолчал и потряс головой.
        - Дальше рассказывай, - поторопил я урядника.
        - В конце деревни очень большой двор был, обнесенный забором. А за ним много всяких строений. Мы к воротам только сунулись, а они сами распахнулись, и оттуда китайцы полезли, а с околицы всадники показались. Ну, мы и задали назад стрекача. Только хорунжего нашего то ли арканом, то ли ещё как-то из седла вытащили, да Мишку за ним тоже ссадили между фанз.
        - Какого Мишку? - задал вопрос подошедший Муравский.
        - Брата родного моего, старшего урядника Зарубина, ваше высокоблагородие. А потом уже, когда мы из-под берега начали выбираться, эти ироды коней у казака Гагаркина да Ерилова убили. Те к реке в камыши побежали. Может, и ушли от китайцев. Вот такие дела, - младший Зарубин удручающе покачал головой.
        - Да… Невеселые дела, - удручённо произнёс Виктор Александрович. - Тонких жалко. Совсем ещё мальчишка.
        - Ох ты, матерь Божья, - удивлённо произнёс Зарубин, глядя мне за спину.
        Развернувшись, я увидел впечатляющую картину. Из леса, который по фронту тянулся где-то на полверсты, выходили одна за другой шеренги китайцев. Показалось, что из-за деревьев выплеснулась темно-синяя волна, так как большинство из воинов Поднебесной были одеты в одежду синего цвета.
        - Их уже больше двух тысяч получается, - нервно произнёс Муравский, осматривая строй китайцев, к которому присоединялись всё новые воины.
        - Вот и я думаю, где же мы их всех хоронить-то будем, - задумчиво произнёс я, думая о том, как выкрутиться из создавшейся ситуации.
        - Вы ещё шутить можете в такой обстановке, - попытался улыбнуться капитан.
        - Как бы они нас не похоронили, вашвысокбродь, - произнёс урядник и нервно хохотнул. - Пропал Мишка, не выручишь брата теперь. Вона их сколько.
        - Виктор Александрович, давайте-ка сворачивайтесь с позиций и направляйтесь к нашему лагерю. А я с казаками вас прикрою. Вы только коня мне своего оставьте.
        - Хорошо, господин капитан. Начинаю отход.
        - Зарубин, а ты давай с казаками на верхушку пригорка. Полежим там, полюбуемся на такое количество китаёзов. Может, и постреляем по ним чуток. Глядишь, они испугаются и не пойдут вперед. Как думаешь, Зарубин?!
        - Всё шутите, ваше высокоблагородие, - невесело усмехнулся урядник. - Если они вперёд пойдут, от нас и мокрого места не останется.
        - Не так страшен чёрт, как его малюют. Глядишь, перемелется, и мука с хлебом будут. Давай за своими.
        Отступление прошло спокойно и без эксцессов. Китайцы дождались, когда двуколки с пулемётами, а потом и я с казаками добрались до основных сил отряда, и лишь тогда двинулись вперёд. Пройдя шагов триста, они остановились где-то метров за восемьсот до нашей первой линии. В это время на правом фланге китайских войск заклубилась пыль, в которой можно было рассмотреть большой отряд всадников. По моим прикидкам, перед нами выстроилось около четырёх тысяч пехоты и тысяча конницы. И это были именно войска, а не банда ихэтуаней.
        - Тимофей Васильевич, может быть, вы объясните столь непонятное поведение китайцев. Они стоят уже пять минут и ничего не предпринимают… - обратился ко мне подполковник Савицкий, когда я, вернувшись с пригорка, подошёл к группе офицеров нашего отряда, собравшихся для получения приказа.
        - Господин полковник, судя по знамёнам с изображением «Не», это войска генерала Не Шичэна, командующего войсками Печилийской провинции. Ещё недавно он сам громил банды ихэтуаней, а сейчас, вернее всего, объединился с ними. За казаками, которые ушли с хорунжим Тонких, гнались бандиты-боксёры. Но насколько я понял из того, что вижу, генерал Не с нами воевать не хочет, но и пропустить в Тяньцзинь, видимо, не может. Возможно, приказ какой-то получил. Предположений множество, но, где истина, я думаю, мы не узнаем.
        - И что вы предлагаете?
        - Вступить с ними в бой - это самоубийство. У них десятикратное превосходство в живой силе. Нам одной конницы хватит. Поэтому предлагаю отступление. Разведку мы провели, почти до самого Тяньцзиня. Противника потрепали. Потери у китайской конницы составляют минимум пятьдесят всадников.
        - Вы значительно преуменьшаете, господин капитан, - перебил меня Муравский. - Я считаю, что потери составили около сотни китайцев.
        - Да можно и двести в отчёте написать. Как говорил генералиссимус Суворов, «чего их басурман жалеть», - сказал я и, переждав смешки офицеров, продолжил: - Генерал-майор Стессель, отдавая приказ на разведку дороги, прямо указал, что при встрече превосходящих сил противника отступать. Мне страшно представить, что будет, если китайцы всё-таки атакуют нас.
        - Господа, какие ещё будут предложения? - обратился Савицкий к офицерам.
        Предложений больше не было, и начался организованный отход по дороге. До темноты успели пройти вёрст шесть. Когда на небе появились звёзды, остановились, ожидая действий китайского войска, передовой отряд которого следовал за нашим арьергардом, сохраняя разрыв метров в восемьсот. Мы встали, встали и китайцы.
        - Парламентёров, что ли, к ним послать. А то непонятно, чего ждать от этих узкоглазых, - раздраженно произнёс командир арьергарда штабс-капитан Врублевский Иван, с очень интересным отчеством - Пржемыславович.
        - Не думаю, что они нападут, господин капитан. Такое ощущение, что генерал Не просто выдавливает нас к границе своей провинции, - произнёс я, так как вместе с пятью расчетами ручных пулемётов отдельным отрядом также находился в арьергарде.
        - Хотелось бы верить в это. Гляжу, подполковник Савицкий отдал распоряжение располагаться на ночлег. Надо сходить и уточнить задачу для нас.
        - Пойдемте.
        На вечерне-ночном совещании было принято решение со всеми предосторожностями расположиться на отдых, а с утра двинуться дальше к оставленным составам. Судя по поведению китайцев, нападать они не собирались и тоже начали готовить бивак в километре от нас. Когда офицеры стали расходиться, я остановил сотника Смоленского.
        - Василий Алексеевич, что с Тонких делать будем?
        - А что здесь сделаешь. Только молиться остается. Если китайцы себя так ведут, может, и вернут из плена. Войны-то между нами как бы и нет пока.
        - Боюсь, что Иван Васильевич попал в плен к ихэтуаням. А что они творят с христианами, вы уже слышали.
        - Тогда остается уповать только на матерь Божью, чтобы она защитила хорунжего и казаков. А вы что предлагаете?
        - Хочу отпроситься у полковника Савицкого в разведку. Ночь звёздная. Видимость нормальная. Вот мне и хочется до конца выяснить, какие отношения между генералом Не и боксёрами. От этого сильно зависят наши планы. А у тебя, Василий Алексеевич, хотел попросить урядника Зарубина в сопровождение да кое-какой одёжкой да оружием разжиться. А то в этой форме да с одним наганом в разведку не хочется идти.
        - У денщика своего спросите. Не знаю как, но ваш баул-чемодан он и сюда притащить умудрился, - вмешался в наш диалог капитан Муравский. - Вы что, действительно хотите сейчас в разведку идти? Или Тонких хотите вытащить?
        - Не хочу, но постараюсь сделать и то и другое, Виктор Александрович. Спасибо за совет. Не знал, что Севастьяныч такой проныра. Придётся еще серебряным рублём награждать, или двумя, - я в восхищении от действий своего временного денщика покрутил головой, после чего обратился уже к сотнику: - Василий Алексеевич, Зарубина дашь?
        - Берите, а то он, забубённая голова, и сам уйдет брата выручать. А так, может, что и выгорит у вас.
        На этой оптимистической ноте я направился к Савицкому, который вначале не хотел отпускать меня ни в какую, но потом согласился. Выяснить, в каких отношениях генерал Не и бунтовщики, было необходимо для планирования дальнейших боевых действий и дипломатических переговоров.
        Получив разрешение, нашёл Севастьяныча, переоделся и вооружился. В рейд взял оба нагана, маузер и шашку. Всё распределил, развесил по телу для походного положения и пошёл к казакам. Зарубин уже ждал меня. Смоленский удивлённо уставился на моё оружие и способ его ношения, но ничего не спросил. Добила его темно-зеленая бандана, которую я, достав из кармана шаровар, повязал на голову перед тем, как покинуть бивак.
        - Удачи, господа казаки, - каким-то напряжённым голосом произнёс нам в спину сотник.
        «Она нам не помешает, - подумал я, направляясь с урядником к реке. - На ”Титанике” и богатые, и здоровые, и красивые люди были, а выжили только удачливые».
        Как оказалось, богиня Фортуна решила присмотреться к нам внимательно. Другим было трудно объяснить, что до посёлка, где пропали Тонких и старший Зарубин, мы добрались не только без каких-либо трудностей, но по дороге удачно столкнулись с Гагаркиным и Ериловым, которые также вдоль реки пробирались к своим. Узнав, что мы возвращаемся туда, где под ними убили лошадей, а потом гоняли, как уток, по камышам, оба казака изъявили желание пойти с нами.
        План разведки у меня был простой. Захватить в плен кого-нибудь из бандитов, желательно из руководства, а заодно попытаться узнать о судьбе пропавших казаков. Если получится, то вызволить Тонких и Зарубина из плена, если нет, то доставить «языка» из ихэтуаней. А на обратном пути прихватить ещё «языка» из китайского войска. План так себе. Точнее, эту авантюру и планом не назовёшь. Тем не менее он начал выполняться, и довольно удачно.
        Ближе к полуночи уже были на околице нужного посёлка. Залегли на небольшом пригорке, и я по очереди выслушал казаков, рассказывающих о том, что они запомнили об этом поселении. Фанзы почти все были погружены в темноту, и только на другой стороне этой китайской деревни виднелись огни. И их было много. Уяснив, что это, вернее всего, и есть описываемая казаками большая усадьба, откуда на них напали боксёры, решили подобраться к ней вдоль леса.
        На осторожное передвижение к усадьбе ушло ещё где-то около получаса. Чтобы лучше её рассмотреть, я влез на дерево. Как и предполагал, усадьба состояла из трех сыхэюаней[2 - Сыхэюань (кит. упр., пиньинь: Siheyuan, букв. «четыре с общим двором») - тип традиционной китайской застройки, при котором четыре здания помещаются фасадами внутрь по сторонам прямоугольного двора. По такому типу в Китае строились усадьбы, дворцы, храмы, монастыри и т. д. Обычно здания размещаются вдоль осей север - юг и запад - восток.] и ещё нескольких построек, вернее всего складов. По периметру строения были огорожены забором-частоколом высотой около двух метров. В свете факелов и пары костров на территории этой мини-крепости обнаружил четверых часовых. Ещё с десяток вооружённых китайцев сидело у костров. В общем, чем больше смотрел, тем яснее мне становилось, что «языка» мы здесь не возьмём. И если Тонких и Зарубин находятся здесь, спасти их не удастся.
        Если бы была пара дней на наблюдение, подготовку и имелась слаженная группа, хотя бы моих братов, можно было бы попытаться и казаков освободить, и «языка» по-тихому или с боем взять. Сейчас же нам четверым явно ничего не светило. И время стремительно убегало. До рассвета осталось около трех часов. Аккуратно слез с дерева, довёл информацию до казаков. С трудом смог успокоить Зарубина, который захотел хоть в одиночку штурмовать усадьбу. Пришлось аккуратно пробить ему в «солнышко», чтобы казак после удара отдышался, пришёл в себя и начал соображать, а не истерить.
        Немного пошумев, двинулись дальше по кромке леса. За пределами посёлка горело много костров. Насколько смог рассмотреть с дерева, там располагался большой полевой лагерь, вернее всего ихэтуаней. Вот там и попробуем аккуратно пощупать их за вымя.
        Ещё час наблюдения. Цель выбрана, подходы и путь отхода с грузом изучены, порядок действия каждого определён и выучен. Всё, что мог, за это время сделал, а теперь, богиня Фортуна, смотри на нас внимательно и не поворачивайся филейной частью. Оставив Зарубина и Гагаркина в прикрытии, вместе с Петром Ериловым поползли к китайцу, который в одиночестве расположился с края лагеря.
        Добрались ползком до будущего «языка» на расстояние вытянутой руки. Пётр оказался даже очень хорошим «пластуном». Не соврал, что на охоту отец стал брать его с пяти лет. Своего первого волка взял в шесть. Медведя - в десять. А тут какой-то китаец, который спит, да ещё, как на заказ, на боку.
        Рывок. Дозированный удар ребром ладони по сонной артерии. Кляп в рот. Пока я проделывал эти действия, Ерилов накинул двойную петлю веревки на предплечья «языка», стянул, обмотал несколько раз и завязал узел. Этап транспортировки продумали заранее. Связав ещё и ноги пленному, по очереди с Ериловым поволокли китайца к лесу. Достигнув первых деревьев, где нас страховали Зарубин и Гагаркин, подхватили «языка» под руки и потащили в глубину леса к выбранному для первого потрошения небольшому овражку.
        Приведя пленного в сознание, я хотел начать экспресс-допрос, но он не понадобился. Китаец запел как соловей. В «языки» нам попался обычный крестьянин, которого боксёры насильно рекрутировали под свои знамёна, забрав из одной из фанз посёлка, который остался за нашими спинами. Два дня назад утром к ним в селение пришёл большой отряд восставших, который заставил женщин и детей отправиться вверх по реке, где их должны были переправить через Пэйхо в другую деревню. Всех мужчин рекрутировали в войско, объяснив, что на Тяньцзинь движутся проклятые иностранцы, поэтому смелые ихэтуани, которые уже осадили посланников дьявола в Пекине и Тяньцзине, вместе с воинами Поднебесной возродят Срединное государство. Они все вместе прогонят ненавистных иностранцев-христиан, а также предателей из китайского народа и откроют для китайцев зарю новой жизни. Сама старая богдыханша назвала их «своими возлюбленными сынами».
        «Вчера подошёл ещё один отряд боксёров, - продолжал делиться информацией китаец. - В нём было несколько офицеров из конницы генерала Не. Этот отряд расположился за посёлком, так как главари отрядов восставших не ладят между собой. Первый расположился в усадьбе, а второй - в палатке, здесь в поле. После боя те, кто был в усадьбе, захватили двух казаков, а те, кто с китайскими офицерами, поздно вечером привели в свой лагерь двух иностранцев из-за моря. Сегодня в полдень всех четверых казнят. Об этом сообщили командиры. Все должны присутствовать на этом мероприятии, чтобы увидеть, как умирают пособники дьявола. Казнь их будет ужасной».
        Я слушал «языка» и думал о том, что Тонких и Зарубина мы потеряли. Спасти их из усадьбы невозможно. А пленный всё продолжал вещать, что для него лучше было бы, если бы эти восставшие никогда не приходили в его селение и не мешали жить. Он хоть и простой крестьянин, но не верит во всю ту чушь, которую несут ихэтуани. Иностранцев он видел, и не раз. Никакие они не посланники дьявола, а обычные люди. Его родной брат живет среди иностранцев в Люйшунькоу, который сейчас называют Порт-Артур, и ничего страшного в таком соседстве не видит. В последнем письме советовал переселиться к нему.
        Заткнув говорливому «языку» рот кляпом, я пересказал казакам всё, что удалось узнать.
        - И что делать будем, ваше высокоблагородие? - тихо спросил Зарубин. - Убьют брата и хорунжего нехристи.
        - Не знаю, урядник. Они в усадьбе. А ты сам видел, как она охраняется. Где их держат, неизвестно, и до рассвета не больше двух часов осталось. Давайте ещё раз подумаем, что можно сделать. Одна голова хорошо, а четыре лучше.
        Подумали, поспорили, и я решил, что попробуем взять главаря ихэтуаней, который расположился в походном лагере. Добравшись к своим с таким ценным грузом, отправим парламентеров к китайцам из войска генерала Не и через них попробуем обменять попавших в плен казаков и американцев. Один главарь вместо четырёх воинов?! Может, и согласятся. Теперь осталось только главаря взять. Авантюра чистой воды, но пока удача была с нами. Первый «язык» говорливым оказался. Пускай теперь покажет, где ночует главарь.
        Богиня удачи, кажется, продолжала кружиться над нашими головами. Палатка предводителя отряда боксёров оказалась не в центре лагеря, а с края и недалеко от леса. Если тихо, то пробраться можно. Тем более, под утро самый крепкий сон. Часовые, которые были расставлены по периметру лагеря, клевали носом. Двое у палатки главаря вообще нагло дрыхли. Всё это успели быстро рассмотреть перед тем, как с Петром поползли к месту ночевки вожака боксёров, расположившихся на этом биваке.
        «Должно получиться, я везучий, - подумалось мне, когда приподнял низ полога палатки и просунул внутрь голову. - И где наш клиент?»
        Прислушался, задержав дыхание, почувствовал какое-то шевеление слева от себя, движение воздуха, потом - резкая боль в затылке и полная темнота.
        Глава 10. Гладиатор
        - Очнулись, ваше высокоблагородие? Долго вы провалялись без памяти.
        Я с трудом повернул голову в сторону говорившего и увидел старшего урядника Зарубина.
        - Где мы? - спросил я, с трудом ворочая языком в пересохшем рту.
        - В посёлке китайском, где нас с хорунжим захватили. Вчера вечером сюда двух американцев притащили, а под утро вас принесли.
        - Вы-то как к этим нехристям попали, Тимофей Васильевич? - вступил в разговор Тонких.
        - Неудачная попытка захватить одного из главарей бандитов. Хотели попробовать обменять его жизнь на ваши, - с трудом сев из-за связанных ног и рук, ответил я.
        Голова не закружилась, зрение не поплыло, тошноты не возникло. Подняв руки, связанные почему-то спереди, завел их за голову и попытался внешней стороной больших пальцев проверить, как поживает мой затылок. Нащупал хороших размеров шишку.
        Дождавшись, когда я завершу исследование своей головы, Тонких спросил:
        - Что значит обменять жизни?
        - Казнят нас в полдень. Так вчера объявили главари боксёров. Лишь бы сразу голову отрубили, а то они такие затейники.
        - Вы серьёзно?
        - Серьезнее некуда, Иван Васильевич.
        В это время с улицы донёсся ор толпы, а потом ещё один громкий крик-рёв.
        - Так вот зачем американцев вытащили, - побледнев, произнёс хорунжий.
        В это время, заскрипев, отворилась дверь, и в её проёме появился китаец, державший в руках за волосы две отрубленные головы. Одна из них принадлежала сержанту Уотсону.
        «Бедный Барни, - подумал я, глядя в застывшие в удивлении глаза сержанта. - Кто бы мог подумать, что житель штата Вирджиния и недоучившийся студент Висконсинского университета потеряет в прямом смысле голову в небольшой китайской деревушке, недалеко от города Тяньцзинь. Хотя для меня какая разница, если я и жил ближе. Не повезло, товарищ подполковник. Скоро и твоя голова отделится от тела».
        - Очнулись, есаул? - вопрос, прозвучавший на чистом русском языке, отвлёк от грустных мыслей и заставил поднять голову.
        В помещение, где мы находились, вошёл плотный китаец лет сорока в форме офицера циньской армии. На конической шляпе с красной нитью был синий шарик, говоривший о том, что нас посетил ингуань, или командир батальона. Вместе с «комбатом» из солнечного света в темноту то ли сарая, то ли склада зашли ещё двое китаёзов. Один полный коротышка, а второй худой и длинный. На худом я увидел кобуры со своими наганами, а толстяк держал в руках мой маузер с пристёгнутой кобурой-прикладом, любовно поглаживая пальцами левой руки ствол.
        - Как голова? Не болит? Признаться, мне повезло вовремя проснуться от храпа этих горе-часовых, и я уже поднялся на ноги, чтобы выйти и наказать их моей тростью, когда вы попытались проникнуть в палатку, - произнеся вопросы и дальнейший рассказ, китайский офицер довольно улыбнулся. - Представьте моё удивление, когда оказалось, что в палатку пытается проникнуть казачий офицер. Зачем вы это сделали?
        Скрывать в такой ситуации было нечего, поэтому я честно ответил:
        - Я получил информацию, что в палатке находится вожак местных бандитов, и хотел захватить его в плен, чтобы обменять его жизнь на жизнь моих людей.
        - Благородно, но глупо, есаул. Неужели вы думали, что сможете это сделать?
        - Неизвестно, как бы дальше всё получилось, если бы ты так удачно не проснулся. Могло оказаться, что сейчас со связанными руками и ногами передо мной стоял бы ты - офицер циньской армии или кто-то из тех двоих главарей бандитов, что находятся за твоей спиной. Я мог захватить только одного. Все остальные в палатке умерли бы.
        - Возможно… - задумчиво произнёс китайский офицер. - Мне, конечно, жаль, но через несколько минут ты умрёшь, и твои товарищи тоже. Я среди ихэтуаней нахожусь как представитель войска генерала Не. Ещё полмесяца назад я и мои воины по приказу генерала уничтожили несколько деревень вокруг Тяньцзиня за то, что их население присоединилось к мятежникам. Однако правительство выразило моему командиру свое крайнее неудовольствие за слишком суровые и строгие меры в отношении «увлекающихся патриотов». Генерал Не был отстранен от должности, мой батальон и два ина - эскадрона кавалерии, дравшиеся с боксёрами, отданы под суд. После того как союзные войска взяли Таку, всё изменилось. И вот я уже три дня пытаюсь научить этих баранов, как действовать совместно с войсками генерала. Но, кажется, легче собаку научить говорить, чем что-то вбить в голову этим фанатикам.
        - Господин Ли, - почтительно обратился к китайскому офицеру толстяк с маузером в руках. - О чём вы так долго говорите с этим чужеземцем? Пора и этих лишить головы, чтобы они в таком неприглядном виде предстали перед своим Небесным Владыкой.
        - Успеете, уважаемый Чен. Я рекомендую сохранить этим иностранным воинам жизни. Они много знают, умеют и многому могут научить. Если вы передадите их генералу Не, он будет благодарен.
        Я склонил голову, чтобы по выражению моего лица китайцы не смогли увидеть моё понимание их речи. Слушал же я их разговор очень внимательно. Как советовал в Афгане наш батя Керимбаев: «Надо верить в себя и держаться до конца, даже если ты висишь, зацепившись одной рукой за небольшой выступ скалы над пропастью. Всё может случиться! Придёт помощь друга или произойдёт землетрясение, и пропасть под тобой полностью заполнится. Главное не сдаваться и бороться до конца».
        «Друг вряд ли появится, - подумал я, стараясь не пропустить ни одного слова из разговора китайских командиров, - а вот шансик на спасение получить, хотя бы маленький, было бы здорово».
        - Господин Ли, - в разговор вступил худой как палка предводитель боксёров с моими револьверами на поясе, - мы уважаем генерала Не и готовы были бы сделать такой подарок для него, если бы вы попросили это вчера и до того, как мы объявили о казни чужеземцев. Наши люди не поймут нас, если мы отдадим их генералу живыми. На знаменах наших священных отрядов надписи «Смерть иностранцам» и «Смерть христианам».
        - Господин Ли, согласно уставу «священных воинов» мы обязаны убивать христиан. Если христианин оказывается китайцем, мы предоставляем ему выбор: отречься от его веры в Е-су или умереть, - вежливо произнёс толстяк Чен. - Мне, как и уважаемому Чжао, очень не хочется обидеть генерала Не, но мы не можем передать этих людей ему. Они должны умереть.
        - Хорошо, поступайте как считаете нужным, - произнёс «комбат», после чего повернулся ко мне и продолжил на русском языке:
        - Есаул, я сделал всё что мог для вашего спасения, несмотря на то что ваши люди вчера убили многих из войска моего господина. Но это был честный бой. Предводители отрядов восставших приговорили вас к смерти, и я ничего не могу с этим поделать. У вас есть какие-то просьбы, пожелания?
        - Есть одна. Не могли бы вы попросить у этих бандитов, чтобы нам позволили умереть в бою? Мы все настоящие воины, и быть зарезанными, как каким-то баранам, претит казачьему духу. Передайте им, что я готов выйти один против десяти бандитов. Думаю, мои люди меня поддержат.
        - Хеэ, млять, да я против двух десятков выйду. Дали бы возможность хоть одного с собой забрать на тот свет, - весело произнёс Зарубин. - Руки и ноги только бы развязали, я этим млятским детям показал бы, как может умереть казак.
        - Не хочу, чтобы меня зарезали как барана, - с усмешкой произнёс Тонких. - Я хоть и не казак по роду, но уже стал им в душе. Да и офицерская честь требует боя.
        - Господин Ли, о чём они говорят? - спросил китайского офицера толстяк-китаец.
        - Уважаемый Чен, эти воины - казаки. Вы должны были слышать о них.
        - Я слышал о них.
        - Они все хотят умереть в бою, а не быть зарезанными, как жертвенное животное. Готовы выйти по одному против десятка ваших бойцов или больше. Им всё равно. Лишь бы не умереть на коленях. Они сильно отличаются от тех, кого вы только что казнили.
        - Да, те воины из-за океана, чьи головы держит Вонг, только попросили помолиться перед смертью и сами встали на колени, - с усмешкой произнёс худышка Чжао. - А эти, значит, боя просят?! Господин Ли, спросите их старшего, которого вы оглушили в моей палатке, он не боится выйти против бессмертных воинов отряда «Дадаохуэй»?
        - Есаул, предводитель отряда «Союз больших мечей» Чжао Саньдо спрашивает, не испугаетесь ли вы выйти на бой против его бессмертных воинов? - обратился ко мне ингуань.
        - Надеюсь, что, как здравомыслящий офицер, вы не верите в то, что если взять и смешать семь сушеных кислых слив вместе с растением тучжун, сорванным на полнолуние, и со сладкой сушеной травой, взятой уже на пол-луны, опустить всё это в чашу с водою и выпить, то станешь бессмертным? - усмехаясь, спросил я «комбата». - Ни пуля тебя не возьмёт, ни сабля. А если что, то всё равно потом воскреснешь.
        - Вы же верите, что ваш Е-су воскрес на третий день? - вежливо улыбнулся мне в ответ ингуань. - Но при этом не верите в просветление Будды и переселение бессмертной души. Хотя сейчас не до религиозных споров. Вы выйдете на бой против воинов отряда «Союз больших мечей»?
        - О чём говорит этот представитель демонов? Он уже испугался своих слов? - прервал наш диалог толстяк Чен.
        - Нет. Он спросил меня, верю ли я в бессмертие, так как он считает всё это чушью. Мы немного поспорили.
        - Раз он так неуважителен к нашим взглядам на мир, то не будет ему никакого боя. Умрет, как все собаки христиане. Но если первым мы только отрубили головы, то этим устроим казнь «пять наказаний».
        «Высунулся, товарищ подполковник. Сейчас тебя для начала хорошо отметелят палками, местами куски кожи с мясом срежут, лишат конечностей, причем всех, включая и между ног, и только потом отрубят голову. Забыл ”обидчивость” исламских фанатиков в Афгане и Чечне. Ну, а здесь такие же буддисты, мать его, которым мудрецы и тифу промыли головы новым учением. Ну, не признают местные повстанцы современного европейского оружия. Ну, считают, что только магические приемы наставников, изощренных в тайных боевых ритуалах, традиционные сабли и копья помогут им изгнать из Срединного государства этих светловолосых чертей с птичьими носами и запавшими глазами. Ну, верят, что нельзя убить до конца тех, кто выполняет эту светлую миссию. ”Если неразумные люди постигнут волю святых, они уничтожат дьяволов, защитят великую династию Цин”. Такую песню распевают восставшие. Спрашивается, и какого хрена я полез со своими насмешками. Сейчас последний призрачный шанс что-то сделать для спасения исчезнет», - подумал я, опустив голову.
        - Уважаемый Чен, давайте выйдем, - услышал я голос худого предводителя восставших.
        Подняв голову, увидел, как два главаря вышли из помещения. С нами остались только Вонг, продолжавший держать в руках головы американцев, из которых уже перестала капать кровь, и командир китайского пехотного батальона. Я ещё раз внимательно осмотрелся вокруг, прикидывая шансы на освобождение. «Комбат», посмотрев на меня, улыбнулся, отрицательно покачал указательным пальцем левой руки перед собой, положив ладонь правой на эфес сабли, после чего сделал несколько шагов к выходу. В этот момент за стеной раздался громкий хохот, и в наше общество вернулись два предводителя, которые продолжали веселиться. Закончив смеяться, худой Чжао улыбнулся, вытер выступившие слёзы из глаз и обратился к офицеру генерала Не:
        - Господин Ли, переведите этому казаку, что сейчас он будет биться с одним, только с одним из бессмертных моего отряда. И я даже верну ему его оружие… - Чжао что-то крикнул в проем ворот на диалекте, которого я не понял.
        Повернувшись к Чену, этот ходячий скелет улыбнулся, а толстяк опять захохотал. Через несколько секунд вбежал китаец с красной повязкой на голове и кушаком из красной материи на поясе. За спиной у него висел двуручный меч дадао, а в правой руке была моя шашка, которую боец передал своему командиру.
        - Хороший клинок, - произнёс Чжао, вытащив шашку из ножен, любуясь им в лучах солнца и показывая её Чену и Ли. - Немного непривычный, но металл и ковка великолепные.
        Подойдя ко мне, шашкой показал, чтобы я вытянул ноги вперед. Пришлось подчиниться. Взмах клинка, и веревка, которой были связаны мои ноги, оказалась разрезанной. Далее китаец по очереди освободил от пут ноги у Тонких и Зарубина. Вложив шашку в ножны, показал ею, чтобы мы выходили из сарая.
        Вязали нас профессионально. Ни ноги, ни руки не затекли. Поэтому, повинуясь жесту предводителя, двинулись на выход. Во дворе усадьбы собралась приличная толпа восставших, не менее ста человек. Чжао вышел на середину двора, поднял руку вверх и, дождавшись, когда стихнут разговоры и крики, громко произнёс:
        - Братья, мы казнили двух заморских чертей и сейчас казним еще троих. Но эти чужеземцы заявляют, что они отличные воины и каждый из них может легко расправиться с десятком бессмертных бойцов из моего «Союза больших мечей».
        Речь предводителя была прервана гневным и возмущённым рёвом собравшихся боксёров. Большая часть из них имела повязки и пояса из материи красного цвета, а за спиной - двуручные мечи дадао, меньшая использовала материю желтого цвета, и вооружение у них было более разнообразным. Вплоть до старинных маньчжурских мечей янь маодао, или «гусиное перо».
        Пока бандиты или патриоты орали, я про себя прикидывал, что если против меня выставят бойцов с красными повязками, то будет тяжело. Меч дадао появился сравнительно недавно и представлял собой двуручное тяжелое оружие с балансом, смещенным к боевому концу, и широким клинком, что по эффективности было равно секире. Всего лишь один удар дадао при попадании гарантированно выводил противника из строя, оставляя его калекой на всю жизнь или же снося голову с плеч. Отразить его удар при помощи маньчжурской янь маодао или японской катаны, казачьей шашки или европейской сабли было попросту нереально.
        Кольцо на навершии меча давало возможность контролировать положение клинка в момент нанесения удара. Наш агент из Пекина сообщал в ученый комитет Генерального штаба, что даже новичок, прошедший ускоренный курс обучения у алтаря Справедливости отряда ихэтуаней, мог не опасаться: каждый его удар в бою должен был достичь цели. Широкий и тяжелый клинок имел такую инерцию, что ни штык, ни сабля не могли остановить его смертоносный путь.
        «Так что придётся крутиться в бою, как вше на гребешке, уворачиваясь и подрезая противнику руки и ноги. Чем больше порезов, тем быстрее боец выйдет из строя. А сунуться под удар - это не для нас», - думал я, рассматривая бойцов-боксёров, прикидывая, кого из них выставят против меня. Своё состояние для боя по пятибалльной системе оценивал на троечку с минусом. В академии много времени уделять тренировкам возможности не было. Работа в комитете также не увеличила время для физической подготовки. Потом продолжительное морское путешествие. В общем, навыки, особенно с холодняком, прилично растерял, но, надеюсь, их с избытком хватит на местных бойцов. Глядя на окружающих, я видел в основном истощенных физически мужиков лет двадцати пяти - тридцати, небольшого роста, выглядевших значительно старше своих лет. Хотя попадались и крепкие жилистые молодые ребята.
        Между тем гул толпы смолк, и Чжао продолжил:
        - Мы посовещались с уважаемым Ченом и решили, что для самого старшего и самого хвастливого чужестранца достаточно будет и одного нашего воина, даже без большого меча.
        Худой главарь продолжал что-то говорить дальше, я же оценивал обстановку. В принципе прорваться можно. Тонких и Зарубин вместе с толстяком китайцем и комбатом стоят недалеко от ворот в усадьбу. Рядом с ними Вонг, который бросил головы американцев себе под ноги. У ворот коновязь, где на привязи семь лошадок. Одиннадцать человек перед открытыми воротами. Справа от них вдоль частокола начинаются первые ряды ихэтуаней, собранных на просмотр казни. Вторые ворота усадьбы, ведущие к пристани на реке, охраняет народу больше, да и перед ними собрались зрители в очень большом количестве. Так что там не прорваться. Хороший момент - огнестрельного оружия у восставших почти не видно.
        Между тем Чжао закончил говорить, и из толпы к нему вышел небольшого роста молодой, лет двадцати, парень. В серой куртке-кимоно, подпоясанный желтым поясом, и в того же цвета коротких, ниже колена, просторных штанах, заправленных в белые гетры, с кожаными тапочками на ногах, парнишка на фоне худого, высокого и нескладного предводителя отряда «Дадаохуэй» выглядел каплей ртути. Бритая голова, на которой я увидел три круглые точки-шрама, длинный, похожий на саблю, клинок заставили меня судорожно сглотнуть слюну.
        «Млять, это мне что - монаха из монастыря Шаолинь подсовывают?! - подумал я, глядя на то, как без лишних движений, плавно и гармонично идёт паренёк. - Вот это засада. И, судя по трём точкам на голове, молодой человек многого достиг в своей монашеской жизни. Выжить становится всё труднее и труднее».
        В своём мире, когда увлекался боем на шестах, не прошёл и мимо истории Шаолиньского монастыря. Тогда же узнал, что помимо церемонии обривания головы в буддистских монастырях есть еще одна традиция - «очищение сердца». После попадания в монастырь, по истечении некоторого времени, потраченного на учебу, тем, кто показал особые успехи в учении, старший монах, старый хэшан дословно, наносит первый «цзеба». Это ритуальный шрам, что называется «очищением сердца». Далее, если в течение следующих двух лет человек покажет себя с достойной стороны, то получает право на второй шрам - «лэфу», то есть «радость и благополучие». Третий шрам получить было уже сложно и долго. Обычно успешные и, соответственно, пожилые монахи за годы службы в монастыре обретают пять-шесть шрамов. В Шаолине можно было встретить монахов с восемью или девятью шрамами.
        Засмотревшись на парня, я чуть не пропустил момент подхода ко мне Чжао с офицером Ли.
        - Переведите ему, господин Ли, что сейчас он будет биться с одним из слабейших воинов отряда уважаемого Чена. Он ещё ученик. Чтобы силы воинов были равны, мы дадим тебе твое оружие, - громко произнёс главарь бандитов. Дождавшись, когда Ли закончит перевод, он с хитрой улыбкой вставил шашку в петли портупеи за моей спиной. - Руки, извини, развязывать не буду. Ты же десятерых воинов обещал убить, а тут только один ученик.
        Не дождавшись перевода для меня, Чжао захохотал, а за ним взорвалась смехом толпа. Поморщились только двое - офицер Ли и монах. Оглянувшись, я увидел, как Тонких и Зарубин с горечью и обречённостью смотрят на меня. Желая их поддержать, улыбнулся и подмигнул, хотя у самого на душе кошки скреблись. Когда китайцы согласились на бой, надежда пришла, сейчас если и не ушла, то её осталось совсем мало.
        «Ну шо, гладиатор хренов, пойдем, развлечём народ! - подумал я, получив толчок в спину от Чжао, и сделал два шага навстречу подошедшему улыбающемуся противнику. - А ты, сынок, думаешь, что уже победил? Будешь на публику красоваться со своим кунг-фу?! Это мы сейчас посмотрим, у кого он толще».
        Монах, спрятав меч за спину, поклонился. Я стоял в двух шагах от него и рассеянным взглядом смотрел перед собой.
        - Лю Юн, не убивай его сразу. Наши воины должны увидеть, как ты играешься с этим казаком. Он хорошо подготовлен, поэтому играй, но будь осторожен, - произнёс Чжао. - Как только мы с господином Ли отойдём к уважаемому Чену, можешь начинать.
        Я услышал за спиной удаляющиеся шаги, сам же продолжал следить за Лю рассеянным взглядом.
        - Начали, - услышал я через несколько секунд громкую команду на русском от комбата Ли, хотевшего, видимо, хоть как-то помочь мне.
        Монах, сделав широкий шаг правой ногой, ударил своей саблей-мечом снизу справа налево и вверх. В верхней точке развернув лезвие сабли, полоснул в обратном направлении. Я просто разорвал дистанцию, сделав шаг назад. Со связанными руками что-то другое было придумать тяжеловато. От следующего рубящего удара увернулся аналогично. Ещё после нескольких ударов «храброго» - так переводилось имя моего противника - Лю и я значительно приблизились к группе китайских командиров.
        В этот момент монах нанёс быстрый колющий удар в мою стоящую впереди правую ногу, и, несмотря на мою реакцию, полностью избежать удара мне не удалось. Делая шаг назад, я почувствовал несильное касание кончика меча противника чуть выше колена.
        - Лучше один укол, Лю, чем сто рубящих ударов?! В Шаолине узнали об этой истине? - произнёс я на китайском в лицо противнику, чем вызвал его неподдельное удивление и сбил темп его следующего удара.
        Сабля не так быстро в выпаде устремилась к моему левому плечу, и её лезвие встретило на своём пути моё левое предплечье. За моей спиной громко вскрикнули Тонких и Зарубин, но для меня их вскрик заглушил тихий скрип разрезаемых верёвок.
        Именно такого удара противника я ждал в течение боя из-за того козыря, который был у меня в рукаве левой руки. Козырь назывался кожаный чехол с двумя метательными ножами, который крепился у меня на предплечье. Этот чехол мне подарили браты на моё двадцатилетие. Метательные ножи, которые в чехле прикрывали сверху и снизу предплечье, были изготовлены из крученого харалуга кузнецом дядькой Каллистратом по моим чертежам метательного ножа «Лидер» из моего времени. Этот нож из-за балансировки было сподручно и оптимально метать, держась за рукоять.
        Как чехол с ножами не заметили, когда мне вязали руки, я объяснить сам себе не смог. И хотя добраться до ножей я со связанными руками не мог, у меня теплилась надежда, что кто-то поможет мне освободиться. И вот этим помощником стал монах Лю. Лезвие его сабли под углом в сорок пять градусов прошлось по трём виткам верёвки, связывающей мои руки. Нож на внешней стороне предплечья и кожа чехла не позволили добраться клинку до тела.
        Я отскочил назад на пару метров, разводя руки в стороны. Левая рука стала полностью свободной, на правой болтались остатки верёвки. Не медля ни секунды, правой ладонью за спиной я подбил вверх кончик ножен. Шашка в ножнах выскочила над моим левым плечом, была перехвачена за середину левой рукой. Дальше всё было отточено до автоматизма. Выдернуть шашку полностью, опуская её по дуге вниз, правой рукой взяться за гусёк шашки и резко развести руки в стороны. Левая рука с ножнами пошла на отбив клинка Лю Юна, попытавшего достать меня следующим уколом в грудь, а правой с шашкой с доворотом тела я попытался рубануть по шее прыткого монаха. Не достал. Тот, будучи шокированным такими резкими изменениями в вооружении противника, отскочил от меня на три-четыре метра, резко разорвав дистанцию.
        Это мне и было нужно. Всю тактику и стратегию этого боя я выстраивал под то, чтобы оказаться вооруженным рядом с главарями бандитов. Почему? Очень просто! У двух предводителей восставших были мой маузер и два нагана. А это двадцать четыре выстрела. Да и у комбата Ли на поясе была кобура, судя по торчащей из неё рукояти, с кольтом «Миротворцем». С этим оружием уже можно было попытаться вырваться из усадьбы. А дальше как Бог положит. В своей основе боксёры - бывшие крестьяне с соответствующей военной подготовкой. Так что у двух казачьих офицеров и старшего урядника за воротами шансы на выживание значительно повышались.
        Резко развернувшись вправо на сто восемьдесят градусов, я рубанул по шее худого Чжао, успевшего наполовину вытащить из-за спины свой меч-секиру дадао. Продолжая разворот, левой рукой, как копье, метнул ножны в голову комбата Ли, только-только потянувшегося к кобуре. Четыре метра не расстояние. Обитый серебром кончик ножен попал точно в середину лба китайского офицера. Это я отметил в прыжке, летя к толстяку Чену с вздёрнутой шашкой над головой. Время замедлилось. Я вижу, как командир жёлтоповязочников поднимает, разворачивая в мою сторону, маузер с примкнутой кобурой. Черный зрачок дула смотрит мне в глаза. Вот палец китайца начинает давить спусковой крючок. Ещё мгновение, и я увижу огненный цветок, вылетающий из ставшего таким огромным тоннеля для пули. Слышу звук «кек-кек» и, коснувшись ногами земли, наношу удар. Время убыстряется, и отделившаяся от туловища голова Чена отлетает в сторону, падая на землю. Тело толстяка продолжает стоять, из остатков шеи вверх бьет струя крови.
        Не обращая на это внимания, краем сознания отметив только то, что ремень кобуры я также перерубил и маузер упал на землю, бросаю свою шашку в сторону Зарубина так, чтобы она воткнулась у него перед ногами. Следующим движением выхватываю метательный нож и бросаю его в Вонга. Тот уже достал дадао и замахивался им на хорунжего, который в ступоре смотрел на меня. Увидев, как глаза Тонких испуганно распахиваются, ухожу кувырком в сторону упавшего маузера, успев за время этого кульбита достать и бросить второй нож в набегавшего на меня монаха. Попасть не попал, так как Лю смог увернуться, но это дало мне возможность схватить маузер и развернуться в сторону главного противника. Снимаю предохранитель. Понятно теперь, почему не повезло Чену. Выстрел. Многообещающий буддийский монах падает в шаге от меня с третьим глазом во лбу.
        «Кунг-фу монастыря Шаолинь очень хорош, но кунг-фу товарища Маузера сильнее», - усмехнулся я про себя, расстреливая обойму, выбирая самых прытких и вооружённых огнестрелом боксёров.
        Десятый выстрел - десятый труп. Как ни жаль, бросаю пистолет. Прыжок к телу Чжао. Выхватываю из кобур на поясе свои наганы и только после этого бросаю взгляд назад. Вонг готов. Лежит с ножом в правом глазу. Лихо я, однако! Урядник уже освободился сам и сейчас режет верёвки на руках Тонких, который так и не вышел из ступора.
        - Бегом к коновязи, - кричу я им, а сам, вскинув револьверы, также двинулся в ту сторону, стреляя на ходу. Дойдя до комбата Ли, остановился и продолжил, как в тире, расстрел одиннадцати китайцев, которые перегораживали ворота. Одиннадцатый выстрел - противник в воротах закончился. Наклоняюсь над китайским офицером и замечаю, как его веки начали подрагивать. Упираюсь стволом нагана в левой руке в грудь комбата, а второй револьвер, в котором не осталось патронов, подношу к носу китайца.
        - Ингуань Ли, я благодарен за то, что вы сделали для нас. Поэтому оставляю вас в живых.
        Эту фразу я произнёс на китайском, что заставило Ли вздрогнуть и открыть глаза. Улыбнувшись в удивлённые глаза китайца, я дозированно ударил его по сонной артерии, выпустив перед этим из правой ладони ставший бесполезным револьвер. Достал из кобуры китайца здоровенный кольт, побежал к коновязи, наведя револьверы на восставших, которые стояли справа от ворот, но не стреляя. Девять патронов на два ствола осталось. Еще могут пригодиться, тем более эти китайцы застыли, будто в столбняке.
        События развивались столь стремительно, что не только Тонких завис. Большинство боксёров также не понимали, что происходит во дворе усадьбы. Слишком резко всё поменялось. Вот они собрались, чтобы посмотреть на казнь чужеземцев, меньше чем сто ударов сердца, и их главари убиты, мёртв монах из Шаолиня, обучавший их, как надо владеть мечом, копьем, шестом. Убито больше двух десятков их товарищей из огнестрельного оружия, про которое говорили, что оно не может повредить восставшим. Было от чего остолбенеть. А тут ещё это бешеный казак на них свои убивающие железяки наводит.
        Подбежав к коновязи, я вскочил в седло коника, уздечка которого была заблаговременно отвязана урядником и перекинута на шею лошади. Тонких и Зарубин уже были в седле и маячили рядом с воротами, дожидаясь меня.
        «Что же, остается выехать с усадьбы и прорваться через деревню, - подумал я, поворачиваясь назад. - Мать твою!»
        Ихэтуани, стоявшие у дальних ворот к реке, наконец-то очухались и с криками рванули в нашу сторону. Начали оживать и те, которые стояли справа от наших ворот.
        - Хорунжий, урядник, вперёд! Я прикрою! - проорал, давая шенкеля конику.
        Тонких и Зарубин сорвались с места в карьер, мигом пролетев ворота. Я открыл огонь из револьверов по китайцам, попытавшимся заблокировать мне выезд с усадьбы. Грохот «Миротворца» и быстрая смерть ещё пяти восставших остановили порыв энтузиастов. Подскочив к тому месту, где лежали прикрывавшие ворота, я склонился с седла и поднял неплохую на первый взгляд саблю-меч, бросив пустой наган.
        В этот момент раздались выстрелы, и мой конь рухнул на землю. Каким чудом я успел соскочить с коня, не смогу объяснить никогда. Только толку от этого было мало. На меня, стоящего в воротах, накатывала толпа китайцев, а я стоял перед ними с китайской железякой в руках и кольтом, в котором осталось четыре патрона.
        «Чуток удачи не хватило», - подумал я, крутанув мечом, чтобы почувствовать его баланс.
        - Ерма-а-ак, в сто-о-орону! - услышал я за своей спиной и, не задумываясь, сиганул из ворот за стену.
        Почти мгновенно после моего кульбита часто застучали выстрелы, и их звук наполнил мою душу радостью и умиротворением. С таким звуком стреляли пулемёты Мадсена.
        Вы когда-нибудь видели, как пули в три линии пробивают сразу по два тела, оставляя в воздухе взвесь из кровавых капель? Мясорубка, представшая моим глазам в воротах, заставила даже меня сглотнуть тягучую слюну. Казаки-пулемётчики Злобин и Рьянов, стоя метрах в тридцати от ворот, выпустив с рук по два магазина, буквально скосили всех тех, кто бросился за мной. Оставшиеся в живых восставшие с криками ужаса кинулись ко вторым воротам. Полный разгром. Я опустил меч клинком к земле и тяжело вздохнул. Кажется, и в этот раз смерть промахнулась.
        Подскакавший ко мне сотник Смоленский слетел с седла, обнял и принялся ощупывать моё левое предплечье.
        - Живой? Не ранен? - голос Василия Алексеевича дрожал.
        - Живой. Не ранен. А вы-то как здесь оказались?
        - Всё потом. Уходим, пока эти не очухались. Со мной и трех десятков казаков не наберется.
        - Секундочку, Василий Алексеевич, я своё оружие заберу, коня надо взять и подарок для генерала Стесселя. Это много времени не займёт.
        Глава 11. Генерал Не Шичэн
        Сборы мои были недолгими. Вернувшись во двор усадьбы, подобрал наганы. Сняв с Чжао кобуры, вернул их на ремень своей портупеи. Маузер повесил в походное положение, связав предварительно разрубленный ремень. Прискакавший во двор Зарубин отдал мне шашку Корфа. Подобрав ножны, я кинул в них клинок и пристроил за спину. Вместе с урядником водрузили поперёк седла ещё не пришедшего в себя комбата Ли, зафиксировав его руки с ногами, протянув веревку под брюхом лошади. Неудобный способ передвижения для офицера, но потерпит. Не хочется мне по дороге получить проблемы от этого, несомненно, умелого воина. А я его в подарок генералу Стесселю назначил.
        Не прошло и тройки минут, как двинулись на выход из посёлка, прихватив всех лошадей, что остались в усадьбе. Когда рысили между домами по улице, не встретили ни одного китайца. Также не раздалось ни одного выстрела в нашу сторону. Хотел было предложить сотнику провести разведку в сторону Тяньцзиня, раз такая удачная обстановка сложилась, но понял, что её не потяну и физически, и морально. Слишком сильно устал. Да и не стоит ещё раз тигра дёргать за хвост. Только что чудом остался жив. Вовремя казаки подоспели.
        Как выяснил у Смоленского, отряд Савицкого рано утром, ещё в рассветных сумерках, снялся с бивака и продолжил отход к железнодорожным составам. Меня и Зарубина ждать не стали, так как об этом был уговор с Савицким. Если мы не вернёмся к утру - не ждать. Перейдя приток Пэйхо по восстановленному мосту, десант погрузился в вагоны и направился по железке в сторону Тонгку. Войска генерала Не остались у моста. Речку они переходить не стали. Молча простояли всё время, пока русские занимали вагоны.
        Дойдя до станции Цзюньлянчэн, составы остановились. Роту капитана Гембицкого, который, как оказалось, вместе с французскими артиллеристами и моряками защищал станцию, всего около ста человек, усилили ещё одной ротой из десанта Савицкого и казаками Смоленского. Также на станции решил остаться капитан Росс со своими морпехами, так как в десанте Гембицкого было одно морское орудие с пятью английскими матросами. Подполковник с остатками десанта отправился в Таку для доклада Стесселю.
        Казакам тут же нарезали задачу - разведать, что делают воины генерала Не. Ждать нападения на станцию или нет. И они направились в путь. У моста китайских войск не оказалось, судя по следам, генерал Не или его военачальники отошли назад. Полусотня двинулась следом, растекшись по фронту. Вскоре встретились с младшим Зарубиным, Гагаркиным и Ерилиным, которые вместе с пленным китайцем двигались вдоль реки к своим. От них казаки и узнали о том, что я попался в руки ихэтуаней, и о том, что в полдень должна состояться казнь. Надо отдать должное Василию Алексеевичу, тот долго не раздумывал и отправился с большей частью казаков на помощь, направив лишь десяток по следам генерала Не.
        Дальше всё оказалось до банальности просто. Китайский посёлок оказался пустым до забора усадьбы, что позволило казакам незаметно до неё добраться, как раз в тот момент, когда я и монах из Шаолиня начали представление на «гладиаторской арене». Мы выиграли. Китайцы проиграли. С нашей стороны все целые и здоровые возвращаются назад. Старший Зарубин, как только прошли деревню, несмотря на рысь, захлёбываясь, рассказывает окружившим его по ходу движения казакам, какой я «терминатор». Хорунжий Тонких, который следует рядом со мной и слушает рассказ Смоленского, то и дело кидает на меня восторженные взгляды. Был бы я девицей, точно бы покраснел и засмущался.
        Без всяких помех, лишь встретив дожидавшийся нас десяток, ходивший по следам китайского войска и пеших младшего Зарубина с его компанией, которым передали заводных лошадей, добрались до станции Цзюньлянчэн. На станции познакомился с капитаном Гембицким, оказавшимся плотным, кряжистым мужчиной с шикарными усами, лет около сорока.
        - Пётр Варфоломеевич, - обратился я к капитану после представления, - связь по телеграфу с генералом Стесселем есть?
        - Нет, господин капитан. Китайцы не только столбы спилили, но и провода с собой унесли.
        - Плохо. Придётся посыльных с донесением посылать. Но сперва допросим пленных, особенно вот этого, - я указал рукой на комбата Ли, которого снимали с седла казаки. - Предварительные данные есть, но надо кое-что уточнить.
        - Кто это? - заинтересованно спросил Гембицкий.
        - Командир пехотного батальона из войска генерала Не. В лагере восставших осуществлял планирование и взаимодействие с регулярными войсками.
        - Знатный пленник. И как вам удалось его поймать?
        Пришлось кратко рассказать о своей одиссее, при этом несколько раз останавливая хорунжего Тонких, пытавшегося вставить свою восторженную лепту в моё повествование. Закончив рассказ, все вместе направились к китайскому офицеру.
        - Господин Ли, - на китайском обратился я к комбату, растиравшему руки, - судьба переменчива, теперь вы находитесь в том положении, в котором совсем недавно был я. Нам не нужны какие-то сверхсекретные сведения. О том, сколько войск у генерала Не, нам известно. То, что он объединился с восставшими, доказывает ваше нахождение среди них. Если вы уточните, какими силами обладают бандиты под Тяньцзинем, то русское командование будет вам благодарно.
        - А если нет, будете пытать?
        - Ну что вы, господин Ли. Совсем недавно я был комендантом южного форта крепости Таку, став им после того, как со своим десантом его же захватил. К нам в плен попало более двухсот китайских солдат. Раненым мы оказали помощь. Остальные были привлечены к работам по восстановлению укрепления, разрушенного нашей артиллерией. За это их три раза в день кормили. При этом многие из ваших воинов, не знавшие, что я понимаю по-китайски, говорили между собой, что так вкусно и обильно они не ели за всё время их службы.
        Глаза китайского офицера, став шире, выдали его удивление.
        - Между нашими империями нет объявленной войны, поэтому даже если вы ничего не скажете, то останетесь у нас гостем. Правда, плотно опекаемым гостем. Мы не хотели того, что случилось, но восставшие, осадившие иностранные сеттльменты в Тяньцзине, а возможно, и в Пекине, не оставили нам выбора. Вы грамотный офицер и должны понимать, что союзные войска не оставят такое положение дел и что у них хватит сил не только освободить Тяньцзинь, но если понадобится, то и захватить столицу. Перед вами стоит выбор - насколько кровавым будет наше продвижение внутрь Китая.
        - Тимофей Васильевич, о чём вы говорите с этим китайцем? Просветите? - спросил Гембицкий, да и остальные офицеры смотрели на меня вопросительно.
        Но что-либо произнести я не успел.
        - Господа, я готов ответить на ваши вопросы, - по-русски произнёс Ли.
        Из дальнейшего допроса, а точнее, вежливого разговора, стало известно, что если пару месяцев назад китайское правительство вдовствующей императрицы Цзы Си придерживалось дружественного нейтралитета по отношению к боксёрам, то в конце мая императрица открыто выразила поддержку приверженцам сект «кулака» и «ножа», назначив председателем кабинета министров принца Дуань-вана, бывшего ярым сторонником ихэтуаней. Генерал Не по указанию из Пекина был вынужден содействовать восставшим в их борьбе с «заморскими дьяволами».
        - Я не удивлюсь, если в ближайшие дни наша империя объявит войну всей коалиции. Я маленький человек, не мне обсуждать действия моего императора и правительства, но я боюсь той реки крови, которая прольётся, и не понимаю, почему там наверху не видят, к чему ведёт это восстание и возможная война. У ихэтуаней сотни тысяч бойцов, но они со своими мечами и копьями не смогут противостоять пушкам и пулемётам. Когда я очнулся в усадьбе, мой конь, на котором меня везли связанного, как раз проходил ворота, и я увидел кровавую кучу трупов моих соотечественников. По ранам я понял, что было применено то страшное оружие, которое до этого стреляло в конницу генерала Не. Это страшно и горько! Нам не победить… - грустно закончил свои ответы на вопросы офицер Ли.

* * *
        Серп прибывающей луны изредка бросал сквозь облака тусклый свет на лагерь войск Поднебесной империи, освещая белые палатки солдат и темно-синие офицеров, стоявшие недалеко от китайских кварталов Тяньцзиня. По всему лагерю горели костры, на которых в котлах кипятили чай и варили рис для позднего ужина.
        Ночь была горячая, душная, из-за чего солдаты сидели на циновках в одних шароварах, покуривали длинные трубки, пили чай или разбавленное теплое ячменное вино из маленьких чашек. Над лагерем стоял гул войска, которое пережило ещё один день войны. Какие-то бойцы кричали, шумели, бранились, пели заунывные песни. Другие солдаты молча слушали, поддакивали и чистили свои ружья. Третьи, полураздетые, подложив под себя циновки, вповалку спали под открытым небом между палатками и, разбитые от усталости после дневной пальбы, наевшись вволю риса, сотрясали застывший воздух своим могучим храпом.
        Посредине лагеря большие бумажные промасленные фонари, повешенные на треноге, и пестрые треугольные знамена, украшенные лентами и бахромой, с нашитым иероглифом «Не», указывали, что здесь находится палатка начальника китайских войск генерала Не Шичэна.
        Эта палатка ничем не отличалась от прочих офицерских палаток. Повешенный внутри бумажный фонарик тускло освещал разложенные на земле гаоляновые циновки, стеганые одеяла, маленькую, очень жесткую, обшитую узорами подушку для головы, кованый ларец с бумагами, шашку и револьверы генерала. Сам генерал - также в одних шароварах - сидел в позе лотоса и тупо смотрел на лист рисовой бумаги в своей руке.
        «Эта старуха выжила из ума, - подумал генерал, ещё раз зафиксировав взгляд на заголовке. - ”Декларация о войне”. О Великий Будда, спаси мою страну! До какой же степени надо потерять разум, чтобы разом объявить войну Великобритании, Германии, Австро-Венгрии, Франции, Италии, Японии, САСШ и России».
        Этот листок генералу вручил адъютант, получивший его с телеграфа Тяньцзиня. Сегодня, восьмого июня, Пекин официально объявил войну коалиции вышеперечисленных государств. Генерал вновь уставился в листок невидящим взглядом, пытаясь осознать ту катастрофу, в которую стремительно катилась его страна.
        Не Шичэн стал генералом во время китайско-японской войны девяносто четвертого - девяносто пятого годов. По её окончании был назначен командующим войсками Чжилийской провинции. Следующим шагом должно было быть место наместника, или, как теперь называлась эта должность, губернатора провинции Чжили. Его имя, как самого молодого и талантливого генерала, было известно самому императору. Но тут всё стало разваливаться буквально на глазах.
        Сокрушительное поражение Цинской империи и подписание в девяносто пятом году Симоносекского договора закрепило за японцами территориальные приобретения в виде островов Тайвань, Пэнху и Ляодунского полуострова, а также принудило цинское правительство к выплате больших контрибуций. Кроме того, китайцы обязывались признать независимый статус Кореи, что открывало для Японской империи перспективы открытой экспансии в этой стране. Но успехи японцев вынудили великие державы осадить их чрезмерный пыл. Под нажимом России, Франции и Германии правительство Страны восходящего солнца пошло на пересмотр подписанных ранее договоренностей и отказалось от Ляодунского полуострова в обмен на дополнительные денежные компенсации.
        Генерал злорадно улыбнулся, радуясь дипломатическому поражению своего древнего врага, но тут же горько поджал губы.
        Пользуясь слабостью Китайской империи, Германия первой решила присоединить ещё кусочек её территории к уже имеющимся. Убийство китайцами в девяносто седьмом году в Яньчжоу двух немецких священников одной из католических миссий, которые Второй рейх активно внедрял по всему Китаю, послужило поводом для начала активных военных действий германцев. Спустя две недели после трагического происшествия к берегам Китая по прямому указанию Вильгельма II причалили три военных корабля. Немецкий десант высадился в Цзяо-Чжоу, и в результате, если можно было это так назвать, «переговоров» немцы получили разрешение на строительство своей железной дороги и передачу Цзяо-Чжоу в аренду Германской империи сроком на девяносто девять лет.
        Генерал тоскливо усмехнулся, из-за чего ноздри его узкого носа расширились, а на гладком лбу образовались глубокие морщины. Тяжело было вспоминать события тех лет, когда иностранные державы буквально вырывали под себя куски земель проигравшей империи.
        Великобритания, надавив на китайское правительство, напомнив о результатах опиумных войн, получила в июне девяносто восьмого в аренду порт Вэйхайвэй, в результате чего появилась колония Британский Вэйхай. Кроме того, по соглашению с Китаем англичане заняли полуостров Цзюлун и расширили территорию присоединенного еще по результатам опиумных войн Гонконга до четырёхсот пяти квадратных миль.
        Французы в мае того же года заключили с цинским руководством договоры аренды бухты Гуанчжоувань и лежащего перед ней острова Дунхайдао для возведения военной базы. Кроме того, галлы получили право постройки железной дороги от Тонкина до Юньнань и Лунчжоу, а также обязательство Китая не отчуждать пограничные с Французским Индокитаем территории третьим державам.
        Владивостокский порт, построенный на землях, присоединенных по Пекинскому договору, замерзает в среднем на четыре месяца в году. Поэтому в марте девяносто восьмого года была подписана Русско-китайская конвенция, передавшая Порт-Артур и Дальний в двадцатипятилетнюю аренду России. На территории, полученной Российской империей, была образована Квантунская область, а Общество КВЖД получило право на прокладку железнодорожной ветки от одной из своих станций до Дальнего.
        САСШ, занятые в то время войной с Испанией и присоединением Кубы с Филиппинами, получили меньше всего. В апреле девяносто восьмого им удалось добиться только договоренности на прокладку своей железной дороги от Гуаньчжоу до Ханькоу.
        Генерал Не тяжело вздохнул и ненавидяще посмотрел перед собой на темную стенку палатки. За каких-то три года его страна потеряла больше, чем за многие столетия. Экономика империи находится в глубочайшем упадке и, по сути, подчинена иностранному капиталу. Из-за строительства железных дорог, введения почтово-телеграфной связи, роста импорта фабричных товаров потеряли работу множество китайцев, обслуживающих транспорт и связь в стране: лодочники, возчики, носильщики, погонщики, охранники и смотрители посыльных служб. Кроме того, при прокладке дорог часто уничтожались поля, разрушались дома и кладбища. Наплыв на рынок дешёвых европейских, японских и американских товаров привёл к разорению огромного количества китайских ремесленников.
        В пострадавших больше всего от иностранного вмешательства провинциях Чжили, Шаньдун и в Маньчжурии одно за другим вспыхивали крестьянские восстания, чему способствовали и стихийные бедствия. На протяжении ряда лет в этих землях повторялись засухи, которые наряду с эпидемиями холеры истолковывались как последствия появления «заморских дьяволов», или «белых чертей».
        На фоне этого кризиса в китайском правительстве образовались две основные политические группировки, имеющие диаметрально противоположные взгляды на будущее обустройство Китайской империи.
        «Партия прогресса», выступавшая за активное внедрение в общественно-политическую жизнь империи Цин европейских ценностей, возглавлялась самим императором Гуансюй. После поражения в войне он вступил на путь широкого реформирования всех сфер китайского общества, объявив программу «Сто дней реформ». Начал с изменения системы высшего образования, учредив Пекинский университет и отправив своих сыновей для обучения за границу. Следом началась модернизация громоздкого административного аппарата и борьба со взятничеством. Преобразования коснулись и цинской армии. Началось активное перевооружение, реорганизация офицерского состава по европейскому образцу, укрепление арсеналов. Китай встал на тот путь, который несколько десятилетий назад прошла Япония в ходе Революции Мэйдзи.
        Генерал Не всей душой поддержал начинания императора, отдавая все силы на воспитание и обучение новых солдат и офицеров в войсках своей провинции. По его инициативе были привлечены русские офицеры-инструкторы. Особенно близко он сошёлся с полковником Вороновым, который обучал его кавалеристов. Сколько шампанского было выпито, сколько слов о дружбе было сказано.
        «Друг мой Воронов теперь, вероятно, воюет против меня, если вовремя не уехал из Тяньцзиня, как я его предупреждал, - подумал генерал Не, и свет фонаря осветил на суровом лице воина грустную улыбку. - Вряд ли теперь придётся погулять в русском посольстве или в ресторане на улице Виктория-род, обсаженной тополями и освещенной газом».
        Генерал вновь посмотрел на листок и тяжело вздохнул.
        «Мало что осталось от этой улицы и зданий на ней. Три дня непрерывного обстрела из наших пушек значительно разрушили европейские концессии, - подумал генерал, снова тяжело вздыхая. - А мне так нравилось там бывать, поражаться, как много сумели сделать в сеттльментах за столь короткое время ”заморские дьяволы”, несмотря на свою малочисленность. Каким комфортом они обставили свою жизнь! Красивая набережная, безукоризненные шоссейные улицы, живописный парк Виктории, нарядные дома, а ещё клубы, почта, телеграф, телефон, канализация и газовое освещение. О Великий Будда! Шикарный ресторан, где так приятно было посидеть. А несколько больших блестящих магазинов, из которых первенствовал “Hall and Holtz”; там продавали все, что нужно избалованному чужеземцу. Ещё пара дней, и я всё это превращу в руины».
        Генерал мысленно сплюнул и погрузился в дальнейшие воспоминания.
        Преобразовательная деятельность императора встретила яростный отпор у консерваторов. Правящему курсу сформировалась могущественная оппозиция, так называемая «Маньчжурская партия» во главе с вдовствующей императрицей Цзы Си. В сентябре девяносто восьмого года происходит дворцовый переворот, в результате которого управление страной переходит в руки матери императора. Расправа над сторонниками партии реформ и уничтожение всех проведенных ранее преобразований не заставили себя долго ждать, но всё это оказалось мелочью по сравнению с социальным взрывом в низах китайского общества, направленным против иностранцев.
        Неприязнь к иностранцам начала выливаться в открытую ненависть к «белым чертям», атаки на которых стали принимать всё более организованные формы, что нашло свое отражение в деятельности многочисленных сект, которые сейчас всё больше отождествлялись с «Ихэтуань», то есть с «отрядами справедливости и мира».
        Антиевропейское и антихристианское восстание охватило более двадцати северных уездов, за оружие взялись десятки тысяч человек. Под лозунгом «Смерть иностранцам!» ихэтуани сжигали христианские церкви, громили школы и библиотеки, убивали западных священников и китайцев-христиан. Вскоре мятеж с севера начал распространяться по всему Китаю.
        Деятельность «отрядов справедливости и мира» поставила императрицу в затруднительное положение. С одной стороны, все помнили о прокатившемся недавно антиправительственном восстании тайпинов, и заискивать с новыми смутьянами желания никакого не было, с другой - идеология ихэтуаней вполне соответствовала тому консервативному курсу, который избрало цинское правительство. В итоге был избран компромиссный вариант: издавая указ за указом о необходимости наказать бунтовщиков, императрица всячески медлила с окончательным разгромом слабо вооруженных повстанцев, позволяя тем самым восстанию разрастись.
        «Доигралась, старая дура, - про себя генерал императрицу, после получения ”Декрета о войне”, иначе уже не называл. - Думала чужими руками избавиться от засилья иностранцев. Меня, когда я в конце мая разгромил банду повстанцев в две тысячи человек у станции Янцун, под суд хотела отдать?! Но не решилась из-за моих связей. А теперь всё! Раздавят нас, как блох. Что эти ихэтуани могут сделать? Да ничего! Они даже стрелять не умеют. Получили оружие со складов Восточного арсенала и стреляют вверх, думая, что пуля, когда полетит вниз, обязательно убьёт чужеземца. Дерьмо! Всё полное дерьмо!»
        Не Шичэн глубоко выдохнул и, чтобы сбросить нервное напряжение, начал про себя читать мантру успокоения. Данное упражнение, которое он усвоил под руководством буддийского монаха, обучающего маленького Ши боевым искусствам, давало возможность обрести душевное равновесие, стабилизировать нервную систему, избавиться от тревоги и страха, очистить разум, принять верное решение. Но сейчас мантра не успокоила. В состояние медитации также не удалось войти. Мысли о событиях последних дней не давали обрести равновесие.
        Когда Не узнал о захвате чужеземцами крепости Таку, то буквально впал в состояние крайней ярости. До четвертого июня он был сторонником порядка и спокойствия в Китае и поэтому отчасти был на стороне иностранцев. Генерал старался всеми силами не допустить восставших до столкновения с иностранцами и хотел полностью уничтожить всех ихэтуаней вокруг Тяньцзина, насколько это было в его силах. Но в последних числах из Тяньцзиня в сторону столицы выдвинулся иностранный отряд в количестве более чем две тысячи человек. В город же на следующий день прибыл ещё отряд чужеземцев, потом еще большое подразделение с пушками и пулемётами. Всё больше и больше иностранцев, несмотря на протест китайского правительства, появлялось в его родной провинции Чжили, и все они хотели идти дальше - на Пекин. Отдельные подразделения генерала Не под командованием опытных командиров сопровождали и контролировали все иностранные отряды, в бой не вступали, но и ихэтуаням не мешали осуществлять нападения на «заморских дьяволов». С взятием союзниками крепости Таку всё изменилось. Генерал понял, что его родина и столица в опасности,
а он патриот своей страны.
        Первым на своей шкуре изменения в настрое генерала испытал экспедиционный отряд адмирала Сеймура. Если до этого союзников сдерживали в продвижении разобранные восставшими железнодорожные пути и их же редкие нападения, то четвертого июня всё изменилось. Сборный отряд адмирала, который из-за нехватки воды двигался по берегу реки Пэйхо, впервые атаковали регулярные китайские войска. Этот бой заставил иностранцев остановиться и двинуться в обратный путь, так как почти четыре тысячи пехоты с двадцатью пушками и тысяча конницы преградили чужеземцам путь на Пекин. Через пять дней иноземцы добрались до Сику и, захватив арсенал, укрылись в нём. В Тяньцинь генерал их не пропустил. В самом городе все иностранцы были окружены в их сеттльментах, а все их попытки вырваться пресекались огнём. Ихэтуаням, которые устроили бойню в жилых кварталах Тяньцзиня, вырезая всех китайцев-христиан, включая детей, генерал не мешал. Как не мешал этим фанатикам нападать на иностранные концессии. Чем больше перебьют друг друга чужеземцы и восставшие, тем лучше для империи.
        Для себя Не Шичэн решил, что в сложившейся обстановке его главная задача - не допустить продвижения иностранных отрядов к Пекину. При этом постараться нанести как можно меньший ущерб войскам чужеземцев, потому что ещё есть возможность мирно договориться с ними. Пора императрице Цзы Си наконец-то взяться за ум. Если она и князь Дуань, ведущий из-за своей политики цинскую династию в пучину гибели, сейчас не вступят в переговоры с иностранцами, то будет поздно! Иностранные войска снова возьмут и разграбят Пекин.
        Именно поэтому генерал не уничтожил небольшой отряд чужеземцев, большинство которых составляли, как и Воронов, русские на станции Цзюньлянчэн. Не разгромил, а заставил отступить назад к Тонгку большой отряд иностранцев. Но сегодня обстановка вновь кардинально изменилась. Империя, а точнее, старая дура объявила войну коалиции.
        «Что же делать? - в смятении метались мысли в голове Не Шичэна. - Если мне не пришлют подкреплений, то я не смогу удержать войска союзников, количество которых увеличивается по данным разведки в Таку каждый день. Присланные генералом Ли солдаты из крепости Бэйтан - капля в море. Беглецы из Таку деморализованы. Пришлось казнить с десяток, чтобы привести их в норму. Ещё этот сброд из восставших… Вот кого бы перевешал всех без исключения. А вместе с ними князя Дуаня с Дун Фусяном. Эти придурки напрасно воображают, что иностранцев будет так легко прогнать нашими новыми пушками из Германии. Я совершенно не понимаю, на что они в Пекине рассчитывают и что они там делают вместе со старой дурой. Великий Будда, сделай так, чтобы к власти вернулся император, который, по слухам, заточен на острове Лотосова озера в Пекине…»
        Мысли генерала были прерваны громкими воплями и выстрелами. Не Шичэн взял в руки колокольчик и позвонил в него. Через несколько секунд в палатку вошёл адъютант и опустился на одно колено.
        - Выясни быстро, что случилось, - мрачно произнёс генерал.
        - Слушаюсь, мой господин, - поднявшись на ноги, офицер поклонился и выбежал из палатки.
        Между тем шум в лагере усиливался, выстрелы участились. Рядом с палаткой генерала раздался стук копыт, и через мгновение перед Не припал на колено подтянутый и жилистый офицер в белой шапке грибом, с красной кистью и павлиньим пером, вручённым ему совсем недавно командующим Не за отличие в бою.
        - Великий господин! Ихэтуани снова подрались с нашими солдатами. Те и другие стали стрелять друг в друга из ружей. Уже есть несколько раненых и убитых.
        - Опять Чжан Лао? - с улыбкой, предвещающей мало хорошего, спросил генерал своего подчинённого.
        - Да, мой господин! Этот «яйца ублюдка» обнаглел до того, что объявил себя самым главным в лагере и требует всех повиноваться себе, так как он послан Небом. Мало того, эта «обезьянья подстилка» потребовал, чтобы все добро, награбленное у христиан и иностранцев, солдаты несли прежде всего к нему.
        Лицо Не Шичэна закаменело. Его темные, как маслины, глаза неподвижно уставились куда-то поверх головы офицера.
        - Дин Ксу, месяц назад я вручил тебе перо павлина за проявленную смелость в бою… - Взгляд генерала опустился вниз и вперился в лицо подчинённого, после чего он процедил сквозь сжатые зубы: - Приведи Чжан Лао ко мне или принеси его голову.
        - Слушаюсь, мой господин.
        Дождавшись, когда офицер Дин покинет палатку, генерал поднялся на ноги и начал не спеша одеваться. Натянул сапоги, накинул белый с узорами, соответствующими его званию, халат, подпоясал его ремнем, пристегнул саблю. Револьверы брать не стал. Надев на голову белую шапку с красными шариком и бахромой, проверил, как легла на спину коса, и вышел из палатки.
        Шум в лагере усилился. Раздалась барабанная дробь, запели трубы. Среди костров заметались тени. Потом эти тени одной волной пошли в северо-восточную часть лагеря. Стрельба сначала участилась, а потом стихла. Прошло около пятнадцати минут, и перед генералом, стоявшим перед входом в палатку в окружении адъютантов и четверки телохранителей, предстал возмутитель спокойствия.
        Чжан Лао, один из главных предводителей боксёров, встал напротив генерала и сложил руки на груди, с вызовом уставившись в глаза Не Шичэна. Одетый во все красное - чалму, кофту, шаровары, пояс, туфли, Чжан в отблесках костра и слабом свете фонарей перед палаткой выглядел зловеще. Иероглифы и неведомые знаки, вышитые черными нитями на набедренниках и груди, придавали ему ещё и мистический вид. Из вооружения у главаря восставших за поясом был нож и две кривые короткие сабли в одних ножнах за спиной.
        - Ты звал меня? - с вызовом произнёс Чжан.
        - Да, Чжан Лао. Мне доложили, что ты объявил себя главным. Это так?
        - А разве ты четыреста дней постился и молился, чтобы достичь просветления? Тебе удалось из «мутного» Хунь сделать «светлый» Цинь? Это ты недоступен наваждению злых духов, болезням, несчастиям, голоду и смерти? Это тебе не страшно заморское огнестрельное оружие, в котором я не нуждаюсь, так как верю только в силу своей сабли, ножа и китайского копья? Разве ты веришь в справедливость и всемогущество Неба, Тен, и великого небожителя, бога войны Гуань-лао-е, которые всегда спасали срединный народ от злых подземных духов, а теперь спасут от земных белых дьяволов? Так кто тогда здесь главный?!
        - Ты действительно веришь в эту чушь? - На лице генерала появилось выражение неподдельного удивления.
        - Ты слишком много общался с чужеземцами и почти потерял свою веру и родину. Но я могу попросить Небо и Гуань-лао-е простить тебя, если ты примешь тайное учение Кулака, Правды и Согласия, а завтра твои солдаты под моим руководством уничтожат всех «заморских дьяволов» в Тяньцзине, - с пафосом произнёс предводитель боксёров.
        - Твоя наглость, Чжан, не имеет границ. Сейчас твои люди сдадут всё огнестрельное оружие, которое я передал им из арсенала. Хватит вам кулака и копья, всё равно стрелять ихэтуани твои не умеют. Палят либо вверх, либо по моим солдатам, но никак не в чужеземцев. А завтра твои бойцы, Чжан, пойдут на приступ вокзала и захватят его, показывая смелость и отвагу. Пока я видел не воинов, а бандитов, у которых храбрости хватает только, чтобы грабить да убивать безоружных и детей. Если ты откажешься, то я казню тебя за подстрекательство к бунту и за то, что твоя банда сожгла половину Тяньцзиня. Ты всё понял?! - генерал спокойно смотрел в глаза главе отряда восставших.
        Возмущённый Чжан только потянулся руками к эфесам сабель, как его голова отделилась от тела и упала на землю. Тело, фонтанируя кровью, постояло несколько секунд, а потом рухнуло. Удара генерала никто не успел рассмотреть. Раздались хрипы, стоны. Телохранители и солдаты генерала быстро расправлялись с ихэтуанями, которые сопровождали на встречу своего предводителя.
        Не Шичэн резко взмахнул клинком, стряхивая с него кровь, после чего вложил саблю в ножны.
        - Дин Ксу, приведи ко мне кого-нибудь из главарей этих бандитов, который не совсем сошел с ума от всяких ихэтуаньских бредней и с которым можно решить вопрос о завтрашнем наступлении на вокзал, - спокойно произнёс генерал, на лице которого застыли капли чужой крови.
        - Слушаюсь, мой господин, - офицер упал на одно колено и ударил кулаком в грудь. Поднявшись на ноги, махнул головой солдатам, которые подхватили тело Чжана и его голову и понесли в сторону. Туда же стали оттаскивать тела остальных убитых боксёров.
        В этот момент раздался стук копыт, и в освещенный круг перед палаткой на взмыленном коне подлетел китайский всадник. Осадив коня на приличном от палатки расстоянии, всадник соскользнул с седла и, не добежав пяти шагов до Не Шичэна, упал на колени и поднял над головой деревянный футляр для перевозки писем.
        - Великий господин! Послание из Таку, - кланяясь, но продолжая держать руки вверх, произнёс воин.
        Генерал мотнул головой, и один из телохранителей, взяв футляр, передал его своему командующему. Не Шичэн взломал сургучные печати, выдернул крышку футляра и достал листок бумаги. Подойдя ближе к фонарю, прочёл текст. Задумался на несколько мгновений и отдал приказ одному из адъютантов:
        - Через полчаса всех командиров батальонов и эскадронов, находящихся в лагере, ко мне на совещание, а пока принесите воды для умывания.
        «Завтра, а точнее, уже сегодня утром большой отряд союзных войск выходит на пяти поездах в сторону Тяньцзиня, - думал генерал, умываясь. - Точное количество неизвестно, но более трех тысяч человек с пушками и пулемётами. Вот и посмотрим, как огнестрельное оружие не берёт ихэтуаней, да и чужеземцам кровь пустим… Обеим сторонам и побольше крови».
        Глава 12. Тяньцзинь
        Закончив допрос Ли и представителя восставших, которого Зарубин-младший после моей неудачной попытки захватить главаря бандитов не бросил, а притащил с собой, все полученные разведсведения я быстро свёл в отчет, который довёл до офицеров.
        - Господин капитан, чувствуется рука генштабиста. Всё кратко, точно и высокоинформативно, - одобрительно произнёс Гембицкий и вдруг резко сменил тему: - Тимофей Васильевич, может, вы возьмете командование отрядом на себя?! У вас и опыта больше, и знаний. И капитан Росс к вам уважительно относится. Он сильно сожалел, когда узнал, что вы не вернулись вовремя из разведки. Думаю, он с минуты на минуту окажется здесь, узнав, что вы остались живы.
        Посмотрев на офицеров, я увидел в их глазах согласие со словами капитана.
        - Уважаемый Пётр Варфоломеевич, вас на этот пост назначил полковник Анисимов. Полковник Савицкий подтвердил это, назначив вас старшим начальником над всеми военными силами, собравшимися на станции. Не мне, капитану, отменять их решения и приказы. Готов оказывать вам всемерное содействие и делиться имеющимися знаниями. Побуду у вас как бы начальником штаба. Если вы не против.
        - Сочту за честь, - произнёс Гембицкий, а остальные офицеры одобрительно загудели.
        Сделав ещё две копии доклада, отправили трех казаков с донесением в крепость Таку. Кто-то да дойдет. Тем более, когда шли на разведку, до моста какого-либо противника не встретили, так что шансы были большими. Основным содержанием было то, что войска генерала Не под Тяньцзинем значительно усилили бойцы, бежавшие из Таку, а также подразделения, прибывшие из крепости Бэйтан и городов Ханку и Лутая, где стояли гарнизоны китайских солдат. По предварительным данным, против союзников могли выступить около десяти тысяч регулярной пехоты, двух тысяч конницы. Если учесть Восточный арсенал Тяньцзиня, то еще почти шестьдесят пушек и примерно двадцать тысяч ихэтуаней. Силы значительные и превышающие союзников по различным показателям в пять-десять раз.
        После отправки донесения казаки Смоленского вновь разъездами по пять человек отправились в разные стороны. Появиться враг мог с любой стороны, и надо было быть к этому готовым. Совместно с капитанами Россом, Гембицким и штабс-капитаном Врублевским, командиром роты девятого полка, оставленного для усиления обороны станции, мы обошли позиции. Наметили мероприятия по их укреплению и усилению. До захода солнца этим и занимались. Вернувшиеся разъезды казаков сообщили, что противника в радиусе десяти вёрст не наблюдается. Ходили даже на другой берег Пэйхо, но и там несколько деревень были пустыми, без жителей.
        Наконец жара спала. Стали готовиться к ужину и ко сну. Поев с солдатами из общего котла и разбив между офицерами дежурство на ночь, несмотря на засилье москитов, комаров и мух из-за близости реки, отправился в царство Морфея. Подняли меня в четыре утра, когда на востоке уж начал алеть небосвод. Обошел с проверкой посты. Всё было спокойно. Часовые бдели. Близость неприятеля заставляла по-другому относиться к своим обязанностям. В шесть утра общий подъем. Начался новый день. Интересно было бы знать, что он нам готовит.
        После завтрака вновь отправили разъезды казаков по округе. Чтобы не скучать, выехал с одним из них. С учетом последних событий сформировал его с разрешения Смоленского сам. Старшим из казаков стал Зарубин Михаил. Плюс Фёдор Злобин с пулемётом и вторым номером, ещё один чубатый казачина и я. Направились мы вдоль железнодорожного пути.
        - Ваше высокоблагородие, китайцы, - крикнул подскакавший Зарубин, отправленный до этого на край рощи, через которую проходила железная дорога, на разведку.
        - Много, Михаил?
        - Виноват, не рассмотрел. Как увидел их, сразу назад, чтобы не заметили.
        - Тогда давай сходим и посмотрим, что там за китайцы.
        Через пару минут я лежал за чахлым кустарником среди невысоких деревьев на обрезе рощи и через бинокль рассматривал копошившихся на путях китайских солдат. Именно солдат, а не ихэтуаней. Судя по всему, ребята занимались минированием путей несколькими фугасами. Китайцы всегда были хорошими мастерами-пиротехниками, недаром им приписывают изобретение пороха.
        Фугасы, рассмотренные мною при максимальном приближении бинокля, представляли собой простые деревянные ящики. Вернее всего, начинка у них порох, а запал - жестяные тёрки внутри. Примитивная мина-фугас, которую используют во многих странах. Процесс минирования и применения прост. Ящики зарываются в землю, слегка прикрываются крышками и присыпаются землей. При нажиме на крышку, терки приходят в действие и вызывают взрыв.
        Я продолжал изучать действия китайских солдат у полотна в версте от меня, а также суету, происходящую верстах в трех у моста, который мы недавно восстановили.
        - Чего это они, ваше высокоблагородие? - поинтересовался у меня тихо подползший Зарубин.
        После нашего совместного побега из плена Михаил пытался всеми правдами и неправдами оказаться рядом со мной. Он заявил мне вчера вечером: «Вся семья Зарубиных в неоплатном долгу перед вами, ваше высокоблагородие. Дозвольте с вами рядом быть! И я, и брат жизнью вам обязаны! Ежели что, собой прикроем, когда снова волку в пасть сунетесь, если больше никак, а иначе хоть домой не возвертайся, коли вы голову сложите, а нас костлявая минует!»
        - Фугасы под полотно закладывают и мост, вернее всего, минируют, - тихо ответил я казаку. - Пойдёт поезд по этому пути, наедет платформа с солдатиками, которая теперь впереди паровоза идёт, последует взрыв, и, судя по количеству фугасов и их размеру, полетят душеньки воинов с платформы прямиком в рай. Починят путь. Двинется паровоз дальше - и вместе с мостом в реку, а за ним и вагоны посыплются. И опять солдаты погибнут. Такая вот, Михаил, интересная война теперь будет. Заканчивается время, когда с шашкой наголо в атаку шли да грудь на грудь, клинок на клинок бились.
        - Страшные вещи вы, ваше высокоблагородие, рассказываете. Что делать-то будем?
        - Потихоньку вернёмся назад на станцию и доложимся высшему командованию. Когда наши поезда не сегодня, так завтра на Тяньцзинь с войсками пойдут, снимем фугасы, разминируем мост. А сейчас надо своих предупредить об этой опасности.
        - А может, Фёдор из пулемёта шарахнет по ним? Вы говорили, что до версты попасть из «мадсена» можно. Они вона как кучкуются. Опосля и до станции можно. Руки чешутся, ваше высокоблагородие.
        - Урядник, а ты направо посмотри, только сильно не шевелись.
        Через пару секунд раздался приглушённый удивлённый свист и тихий мат, которым старший Зарубин высказывал своё мнение об увиденном.
        - Извините, не сдержался, ваше высокоблагородие, - закончил свой монолог урядник.
        - Правильно мыслишь, Михаил. Эта сотня циньских всадников не даст нам добраться до станции, если мы обнаружим себя. Поэтому всё, что нам надо, мы увидели. Теперь на цыпочках возвращаемся обратно к своим.
        На станцию успели вернуться вовремя, как и все остальные казачьи разъезды. Только успели сложить один к одному результаты разведки, как с северо-запада, вдоль дороги и от реки в сторону наших оборонительных позиций в зоне видимости выдвинулись три большие группы противника.
        - Что будем делать, Тимофей Васильевич? - нервно покусывая ус, спросил капитан Гембицкий, оторвавшись от бинокля. - Их около двух тысяч пехоты и пара сотен конницы.
        - Будем выполнять свой долг, господин капитан, - ответил я, продолжая рассматривать противника через удачно приобретённый в столице шестикратный Zeiss. - Как я вижу, опасность для нас представляет конница - это регуляры. И, вернее всего, их готовил полковник Воронов. Остальные - сборище ихэтуаней. Огнестрельного оружия у них не много. Так что отобьемся, господа.
        Я повернулся к офицерам, которые собрались для постановки боевой задачи.
        - Вы правы, Тимофей Васильевич. Во время нашей предыдущей осады больше всего нам досаждали всадники. И надо отметить, что с седла стреляют они метко, проносясь мимо наших позиций. Теперь понятно, откуда у них такая сноровка. Выучили на свою голову… - Пётр Варфоломеевич досадно покачал головой. - Господа офицеры, слушай боевой приказ.
        Все офицеры, и даже капитан Росс, присутствующий на этом совещании, приняли стойку смирно. Гембицкий быстро и толково обрисовал положение, определил задачи каждому подразделению, произвёл моральную накачку, типа «враг будет разбит, победа будет за нами», и отпустил офицеров. Понаблюдав ещё за приближающимся противником, я вместе с капитаном двинулся на обход позиций. Хотел сначала с казаками сорваться, но счёл это неудобным, так как обещал быть у Петра Варфоломеича за начальника штаба, а сам с утра в разъезд отправился, хоть и отпросившись у капитана, да и сейчас с удовольствием бы с сотником Смоленским ушёл.
        Задумали мы с ним одну пакость для циньских конных сотен. Если получится провернуть вентерь-подводку под пулемёты, то можно будет хорошо проредить всадников противника, а то и совсем их разбить. Соотношение двух сотен китайских наездников против полусотни казаков, конечно, не в нашу пользу, но два пулемёта Мадсена со скорострельностью четыреста пятьдесят выстрелов в минуту и по триста патронов на каждого могут перетянуть успех в схватке на сторону забайкальцев. Федя Злобин и Коля Рьянов показали себя прирожденными пулемётчиками. И, как ни хотелось мне посмотреть, что получится у казаков, пришлось остаться в расположении десанта и обходить вместе с Гембицким позиции обороняющихся, уточняя, если оно требовалось, их задачи.
        Со стороны китайцев раздались первые выстрелы и полетели первые пули. В ответ шрапнелью ударили пушка французов и одна пушка американцев, которые изначально были у отряда, отправленного полковником Анисимовым для обороны станции.
        «Жалко, что морпехи потеряли свои две пушки, - подумал я. - А то бы залп был куда солиднее и эффективнее. Глядишь, ихэтуани и разбежались бы от испуга. Вон, застыл на месте отряд бандитов, куда шрапнель прилетела. Но как рассказывал капитан Росс, ихэтуани в лесу насели так, что орудия пришлось бросить. Хорошо хоть, из морпехов трёх человек всего потеряли, включая захваченных в плен и казнённых, да раненых было семь человек. Всех их в Таку отправили вместе с Савицким».
        Пока раздумывал, один за другим раздались залпы стрелков третьей роты. Даже невооружённым глазом было видно большое количество падающих в толпе бандитов. После пятого залпа те восставшие, которые наступали на позиции третьей роты со стороны реки, остановились и побежали назад.
        В этот момент китайская конница навалилась на оборону роты штабс-капитана Врублевского и американских морпехов. Человек двадцать показали неплохие навыки стрельбы на ходу, проносясь мимо позиций, но основная масса всадников, подлетев к зданиям, баррикадам и окопам метров на сто, остановилась, дружно выстрелила, причём довольно метко, и, развернув коней, попыталась быстро удалиться в сторону. Но не тут-то было. Слитно прозвучал залп русских стрелков, морпехи также ответили дружно, а потом из-за зданий с криками и свистом выскочила казачья полусотня с шашками наголо и понеслась за китайскими всадниками.
        Те сначала опешили от такой наглости, но потом, повинуясь командам своих офицеров, начали дружно разворачиваться в сторону казаков. Станичники, изобразив испуг, дружно развернули коней и кинулись наутёк. Воодушевленные циньские всадники с визгами и криками кинулись в погоню, наплевав на позиции стрелков и морпехов. Пара минут, и они все скрылись за ближайшим холмом, за которым была низина, а дальше небольшой высоты - вытянутый шагов на сто - холм с очень крутыми склонами. На верхушке холма по нашей задумке с сотником располагались два расчета ручных пулемётов.
        «Чтобы ни одна пуля мимо врага не пролетела, - мысленно пожелал я удачи казакам. - А вас, станичники, они пусть минуют».
        Всадники умчались, а на смену им выступила толпа восставших, с какими-то завываниями бросившихся бегом в атаку. Чтобы остановить их пыл, хватило двух залпов орудий, которые успели развернуть, и слаженной стрельбы ротных стрелков и морпехов. Ихэтуани, видя, как много из них, залившись кровью, падают на землю, сначала остановились, а потом, развернувшись, побежали назад.
        К этому моменту закончилась стрельба, доносившаяся оттуда, куда умчалась конница. Что там случилось, было пока не ясно, но уже можно было с уверенностью сказать, что первый приступ или штурм отбит с большими потерями для противника. Остается выяснить, какие потери у нас и что случилось у казаков. Капитан Гембицкий начал отдавать распоряжения о предоставлении докладов по потерям и наличию боеприпасов, когда раздался звук гудка паровоза, а потом грохнул выстрел. Раздался продолжительный свист снаряда, и среди стремительно отступающих ихэтуаней расцвёл султан разрыва фугасного заряда.
        «Вот и главные силы подоспели, кажется, или подмога, - подумал я. - Недолго мы в одиночестве пробыли. Это, конечно, хорошо, только как мне перед генералом Стеселем предстать? Севастьяныч вместе с моим багажом убыл с подполковником Савицким, и форма моя выглядит просто ужасно. Как мог, почистил, заштопал разрез на левом рукаве. Ладно, у казаков фуражка нашлась, а Смоленский поделился офицерской кокардой, а то бы в бандане пришлось идти. И чего за мысли в голову лезут?! Вероятно, отходняк пошёл. Всё-таки соотношение сил было серьёзно не в нашу пользу. А отделались легко. И дальше бы так же!»
        Как и ожидалось мною, на первом составе прибыл штабс-капитан Санников.
        - Тимофей Васильевич, вы живы?! Радость-то какая! - приветствовал меня военный инженер, когда я вместе с капитаном Гембицким прибыл на перрон. - А то мы сильно переживали, когда полковник Савицкий сообщил офицерскому собранию дивизии, что вы не вернулись из разведки. Анатолий Михайлович сильно гневался на ваш безрассудный поступок. Так что готовьтесь к неприятному разговору, но главное, что вы живы!
        Неподдельная радость Санникова и других офицеров дивизии стала светлым бонусом перед получением хорошего фитиля от генерала Стесселя по окончании краткого совещания на вокзальной платформе. После много говорящей мне в отличие от других офицеров фразы: «Господа, все свободны, а вас, капитан Аленин-Зейский, попрошу остаться», узнал много о своих умственных способностях, о недозволительном и легкомысленном поведении офицера Генерального штаба, спасителя и близкого знакомого, можно сказать друга цесаревича, о выговоре, полученном генералом от адмирала Алексеева. Закончилось всё тем, что до прибытия в Тяньцзинь был временно назначен на должность адъютанта при командире дивизии. И был послан привести свой внешний вид в соответствие с новой должностью. Как следствие, отправиться вместе с Санниковым на разминирование пути и моста не удалось. Попытался заикнуться об этом, но взгляда Анатолия Михайловича оказалось достаточно, чтобы не настаивать на своём. Хорошо, что за форму и внешний вид сильного выговора не получил. Кстати, надо найти Севастьяныча и переодеться.
        Судя по всему, моим боевым действиям на данном театре пришёл конец, придётся становиться добропорядочным, услужливым штабным офицером. Хорошо, что ненадолго. Максимум на неделю, а у генерал-губернатора Гродекова, надеюсь, удастся выпросить какую-нибудь живую должность. Ну не паркетный я офицер. О карьерной лестнице думаю, но пока хотелось бы повоевать без большого начальства над душой, в которой я как был, так и остался в большей степени «группёром», то есть командиром группы специального назначения. Вот это моё!
        Когда искал Севастьяныча, повстречался с сотником Смоленским, следовавшим на доклад к генералу Стесселю. Вентерь-подводка под пулемёты циньских всадников удался в полной мере. Изображая паническое бегство от конницы противника, казаки разделились на два отряда, обтекая холм, на котором были оборудованы позиции для двух ручных пулемётов. Китайцы также разделились на две группы преследования, обходя холм, и тут им во фланги ударили «мадсены» практически в упор. И если в моём мире «кинжальный» огонь для пулемета начинался с трёхсот метров, то в этом случае не было и пятидесяти.
        Одним словом, «суперкинжальный» огонь - и к двум сотням китайских кавалеристов пришёл белый пушной зверёк с милой мордашкой под названием «песец». Казаки Злобин и Рьянов показали, что их не зря считали лучшими стрелками в сотне. Проредили китайцев изрядно. Со слов Василия Алексеевича больше сотни всадников противника пулемётчики уложили на землю. Остальные в панике повернули назад, тут уж казачки не оплошали. Бегущего врага рубить всегда сподручней. Жалко, что не обошлось без потерь, трех станичников потеряли да пятеро ранены. Двое тяжело, вряд ли выживут. Зарвались с преследованием, вот и нарвались на обратку. Бегущих-то, точнее, скачущих сломя голову китайцев оставалось в два раза больше. Когда они очухались, уже казакам пришлось спасаться. Но потери в восемь казаков против минимум ста двадцати убитых и раненых китайцев - просто отменный результат. Да и трофеев казакам изрядно перепало. Смоленский весь светился от счастья и лыбился, как кот, объевшийся сметаны.
        - В общем, Тимофей Васильевич, ваши «мадсены» - это что-то удивительное! Я в них влюбился. Мало того что из засады столько китаёзов положили, так потом, когда те после бегства на нас повернули, Рьянов и Злобин, догнав полусотню, с седла огонь открыли и китайцев отогнали. А так бы потерь было значительно больше. Замолвите словечко перед его превосходительством, чтобы он эти пулеметы в нашей сотне оставил, - закончив рассказ о бое, сотник с умилительно-просящим видом посмотрел на меня.
        - Всё, что от меня зависит, сделаю, Василий Алексеевич.
        - Заранее спасибо! А я на доклад и распишу ваши пулемёты с лучшей стороны. Они и вправду просто чудо! Честь имею! - козырнув, Смоленский с улыбкой на устах направился к вагону, где расположился штаб дивизии со своим командиром.
        Посмотрев вслед сотнику, я направился искать своего денщика, который должен был находиться в этом составе. Всего, как я уже выяснил, в этот раз на Тяньцзинь шло пять поездов с вагонами и платформами с общим количеством войск около трех тысяч солдат. В первом составе следовали русские роты и отряд германцев. Они вместе со вторым ушли вперёд к мосту, где капитан Санников должен был разобраться с минами-фугасами под полотном и на самом мосту. Третий эшелон со штабом и русскими частями стоял на станции, а за ним разместились ещё два железнодорожных состава, в которых ехали союзники. Общее количество их составило почти тысячу человек.
        Севастьяныч оказался удачливее своего офицера, потому что он нашёл меня, а не я его. После этого мне пришлось вновь удивиться его умениям. Стрелок Хохлов Михаил Севастьянович каким-то образом умудрился найти в Тонгку новый офицерский белый легкий мундир и фуражку. И главное, моего размера. Внятно объяснить происхождение формы денщик мне не смог, «подвернулось удачно, ваше высокоблагородие», но десять рублей стребовал, ибо свои потратил. Не прошло и получаса, как я, умытый, побритый, - теплая вода взялась из ниоткуда, - переодетый в чистое и новую форму, с перенесенными на нее с парадного мундира орденами и генштабовским аксельбантом, благоухая одеколоном, направился в вагон, в котором следовал генерал Стессель.
        «Пришло время выполнять свои новые адъютантские обязанности, черт бы их побрал. Лучше Санникову помог бы мины снимать. Ну не люблю я эту штабную работу, но придётся привыкать», - думал я, на ходу отвечая на приветствия солдат и офицеров, находящихся на перроне.
        Не успел я дойти до вагона, как от моста послышалась частая стрельба, застучали пулемёты, а потом раздались выстрелы из орудий. Придерживая шашку, бегом ломанулся в вагон.
        - Господа офицеры! Как мы и ожидали, противник проявил себя. Если нашим сапёрам не удастся обезвредить фугасы, то дальнейшее продвижение к Тяньцзиню будем осуществлять в пешем порядке.
        Генерал Стессель прохаживался вдоль стола штабного купе, на котором была расстелена карта. Остановившись, он склонился над столом, задумчиво пробарабанил пальцами правой руки по столешнице. Подняв голову, произнёс:
        - Сотник Смоленский, срочно выдвигаетесь к мосту. Убитых и раненых оставляете на станции. С нетерпением жду через ваших казачков доклада о сложившейся ситуации от полковника Савицкого, который возглавляет авангард. Надеюсь, капитану Санникову удастся разминировать пути и мост. Выполняйте приказ, сотник!
        - Слушаюсь, ваше превосходительство.
        Василий Алексеевич резко кивнул головой, попытка щёлкнуть каблуками своих несколько разбитых сапог ему не удалась, после чего, развернувшись, сотник, надевая на ходу фуражку, двинулся на выход из купе, где мы с ним чуть не столкнулись. Увидев мой иконостас, до этого я носил только Георгия, медали «За храбрость» да «клюкву», Смоленский восхищённо покрутил головой и сжал кулак, показав большой палец. Усмехнувшись в ответ, я пропустил сотника мимо себя на выход.
        - Тимофей Васильевич, вы ли это? - услышал я в этот момент вопрос Стесселя.
        Повернувшись к генералу, я громко произнёс:
        - Разрешите войти, ваше превосходительство?
        - Входите, капитан, входите. Приятно видеть вас в таком виде и со всеми наградами. Что же вы скромничали раньше?
        На первом приеме у генерала я также был только с Георгием, медалями и аннинскими крестиком и темляком на шашке. Да и видели меня тогда только генерал и его секретарь. Теперь же нацепил все награды, а то заметил пренебрежительные ухмылки штабных офицеров, когда отходил от Стесселя на перроне после полученной головомойки меньше часа назад. Небритый, грязный есаул без единой награды получил генеральский втык. Вот пускай и знает свое место. Ну и мы вам, «небожителям» чистеньким да отутюженным, нос-то утрём. На моём мундире на груди добавились ордена Анны третьей степени с мечами и Владимира четвёртой, а на шее - Станислава второй. Хорошенький такой пул из орденов. Не каждый полковник имеет такие награды. Да и Анатолий Михайлович на мой Георгий с завистью поглядывал.
        - Ваше превосходительство, я просто выполнил ваш приказ по форме соответствовать должности адъютанта.
        - Что же, скромность украшает человека. Когда есть, чем гордиться, можно позволить себе быть скромным, - генерал сделал рукой жест, как бы приглашая офицеров, находившихся в штабном купе, оценить мои ордена. - Когда нечем, быть скромным предпочтительно. Ну, это так - к слову. Что можете сказать о сложившейся ситуации, господин капитан?
        - Ваше превосходительство, если напали только ихэтуани, то страшного ничего нет. Оборудованных позиций и сил на станции достаточно, чтобы отбить нападение, даже не привлекая подразделений, находящихся в составах. Как военная сила восставшие слабы. Это «пушечное мясо». Хуже будет, если боевые действия начнут войска генерала Не. С ними справиться будет труднее, но подготовка наших солдат намного выше.
        - А если они взорвут мост и повредят железнодорожный путь, капитан?
        - Ваше превосходительство, если честно, то все составы я бы оставил на этой станции, а дальше следовал пешком. Боюсь, что за мостом нас ждут либо заминированные, либо разрушенные железнодорожные пути. Между тем до Тяньцзиня осталось меньше двадцати верст. Это четыре часа марша. До полудня можно дойти, если не будет боя. Если же противник попытается нам противодействовать и привлечёт для этого значительно превосходящие нас силы, то сначала приток Пэйхо с мостом и бродом, а затем станция станут опорными точками для обороны. Эшелоны же позволят нарастить и усилить наш отряд и доставят всё необходимое из Тонгку.
        - Мысль интересная, тем более, в Тонгку железнодорожной отправки ожидают десятый Восточно-Сибирский стрелковый полк, третья батарея артиллерийского дивизиона и роты Вэйхайвэйского, Гонконгского английских десантных полков и валлийские стрелки. А войска генерала Не, вернее всего, нападут. Императрица Цзы Си вчера объявила всем государствам, входящим в коалицию, войну. Об этом, Тимофей Васильевич, вы ещё наверняка не слышали.
        Признаться, если бы я не знал того, что случилось в моём мире, я был бы ошеломлён этой новостью, а так мне пришлось изображать удивление.
        Генерал между тем вновь склонился над картой и забарабанил пальцами по столешнице. Через несколько секунд поднял голову и произнёс:
        - Давайте, господа офицеры, всё же дождёмся первого доклада и выясним обстановку, а потом будем принимать решения.
        Следующим распоряжением Стесселя было собрать на перроне всех командиров подразделений, следовавших в трех эшелонах, предварительно выставив охранение. Примерно через полчаса прибыл первый казак-посыльный. Стрельба ручного оружия, пулемётов и орудий в стороне моста к этому моменту стихла.
        Из донесения полковника Савицкого следовало, что железнодорожное полотно и мост под огнём наступающего противника капитаном Санниковым были разминированы, несмотря на два легких ранения офицера. Причем Николай Сергеевич потом ещё и заменил убитого машиниста поезда первого железнодорожного состава. Перевёл эшелон по мосту и способствовал захвату плацдарма на другом берегу притока Пэйхо.
        Нападали в основном ихэтуани, но было несколько подразделений регуляров. В общем количестве нападавших совсем немного. Отбились достаточно легко, чему способствовала контратака германцев под командой майора Криста, а также пулемётные команды капитана Муравского. В настоящее время противник, разделившись на несколько отрядов, отступил по трем направлениям: вдоль реки Пэйхо, по железной дороге и правее её через лес. Потери отряда составили: у наших семь убитых и тридцать шесть раненых, у германцев были убиты лейтенант Фридрих и ещё семь солдат, а ранено двадцать пять человек.
        Получив эту информацию, Стессель развил бурную деятельность. Буквально в течение получаса все эшелоны по очереди, с учетом запасных путей на станции были переправлены через мост, где личный состав десанта выгрузился из вагонов. При высадке были сформированы две группы: русские войска и германцы направились к Тяньцзиню вдоль железной дороги, остальные союзники - реки.
        Оставшиеся где-то шестнадцать вёрст до предместий столицы Чжилийской провинции превратились в ад. Сложилось такое ощущение, что китайцы решили забросать наш десант своими телами, причем мёртвыми. И если на открытой местности это сделать им было тяжело, так как убийственный огонь из всех видов оружия останавливал их наступательный порыв задолго до того, как они могли добраться до рукопашной, то в деревнях вдоль реки и в небольших перелесках из-за схваток грудь на грудь мы несли значительный урон. Озверевшие от потерь союзники раскатали в блин все деревни вдоль реки, где им было оказано сопротивление. Весь левый берег Пэйхо, изобиловавший до сих пор деревнями, полями и огородами, был обращен в пустыню.
        Ещё до начала пешего марша на Тяньцзинь Стессель отправил к полковнику Анисимову казаков, которые два дня назад доставили от осажденных донесение. Казаки должны были передать полковнику, чтобы тот напал на противника со своей стороны, как услышит звуки приближающего боя. Особенно важно было выбить батареи китайцев с восточной стороны городского вала, так как именно к нему мы и должны были выйти.
        Как выяснилось позже, до Анисимова через кольцо китайских застав и батарей, окружавших Тяньцзинь, каким-то чудом смог добраться только один из трёх казаков и передать приказ генерала. С учетом того, что китайцы с утра десятого числа почему-то не вели активных действий против осаждённых, Анисимов приказал своему заместителю полковнику Ширинскому взять четыре роты и два десантных орудия и пробиваться через восточный вал навстречу войскам генерала Стесселя.
        В три часа пополудни за городским валом, окружающим Тяньцзинь, произошла радостная встреча русских солдат братских полков Квантунской дивизии. При этом солдаты двенадцатого Восточно-Сибирского стрелкового полка по приказу полковника Анисимова щеголяли запасными новыми белыми рубахами, будто бы и не было пусть короткой, но тяжёлой осады. Будто бы они только что под огнём не взобрались на городской вал, не захватили батарею шестидюймовок, переколов перед этим прислугу и других обороняющихся китайцев.
        Солдаты же девятого полка, потные, пыльные, грязные, только что прорвавшиеся к валу под выстрелами из китайских импаней, которые окружали с наружной стороны вал, также громкими криками «ура» отмечали общую победу.
        - Что же, господа офицеры, до Тяньцзиня дошли. Теперь остается его очистить от бандитов и китайских солдат, а дальше на Пекин, - не скрывая радости, произнёс Стессель, отрываясь от бинокля, через который рассматривал встречу своих солдат. - Не так страшен чёрт, как его малюют!
        Глава 13. Адмирал Сеймур
        Через час после встречи солдат двух полков Квантунской дивизии освобождение европейских концессий было закончено. Осада с них была снята. Ближайшие позиции боксёров и китайских войск были расположены в двух-трёх верстах от сеттльментов.
        Сеттльменты - это земельные участки, уступленные китайским правительством иностранцам для их поселений. В Тяньцзине они расположены на берегу реки Пэйхо. К предместьям китайского города непосредственно примыкает французская концессия. Ниже по течению следуют английская и германская, прерываемая китайским участком.
        Учитывая небольшие размеры концессий, основные силы отряда Стесселя и присоединившегося к нему отряда Анисимова расположились вне концессий за городским валом на ровном и сухом берегу реки. Место было выбрано также с учетом того, чтобы до него не доставал огонь китайских батарей, но от пуль, летящих из предместий Тяньцзиня и соседних деревень, где засели китайцы, уберечься было трудно.
        Весь оставшийся световой день был посвящён обустройству и укреплению лагеря, оказанию помощи раненым, похоронам убитых. Всего сводный отряд генерала Стесселя при прорыве к Тяньцзиню потерял более двухсот человек ранеными и убитыми.
        Ближе к вечеру к лагерю подошёл состав с пустыми вагонами, но двумя платформами сзади и спереди эшелона, на которых разместились стрелки роты капитана Гембицкого, оставленного вместе со всем своим отрядом охранять станцию Цзюньлянчэн. Через пару минут на горизонте появился ещё один состав.
        Инициатором прорыва до города эшелонов стал неугомонный капитан Санников. Оставленный из-за ранений на станции, он смог убедить Гембицкого в необходимости проверки возможности добраться до столицы Чжилийской провинции по железной дороге. Всего с двумя взводами, отремонтировав в нескольких местах железнодорожное полотно и сняв еще три фугасные закладки, Николай Сергеевич пригнал два эшелона к концессиям. И теперь появилась возможность эвакуировать гражданское население и раненых из обстреливаемых концессий в Тонгку и Таку, а также быстро перебросить оттуда подкрепления.
        Когда я смотрел на серого от усталости и потери крови Санникова, докладывающего Стесселю о результатах своей безумной миссии, то подумал, что вот так должен выглядеть настоящий герой. Не с шашкой на лихом коне впереди войска, а незаметный такой офицер, который, не обращая внимания на пули противника, ранения, ожидая ежесекундного взрыва разминируемого фугаса, просто выполняет свою работу, а потом рискует сделать то, на что не пошло высшее командование с куда более значительными военными силами. Это я по поводу того, что капитан пригнал два эшелона, имея под рукой меньше сотни бойцов.
        Утром эти два эшелона вместе с ранеными и гражданскими ушли в Тонгку, а после обеда вернулись назад, привезя личный состав десятого Восточно-Сибирского стрелкового полка, третью батарею артиллерийского дивизиона и роты Вэйхайвэйского, Гонконгского английских десантных полков и валлийских стрелков. Таким образом, к трем часам пополудни одиннадцатого июня в лагере собралось пять тысяч триста человек пехоты, из них больше половины русских стрелков, полторы сотни казаков-верхнеудинцев. Были доставлены десять полевых четырёхфунтовых орудий и двадцать меньшего калибра. Кроме моих десяти пулемётов Мадсена ещё четыре пулемета Максима у капитана Муравского. Также двенадцатого числа ожидалась переброска ещё трех с половиной тысяч солдат и матросов из Тонгку. Пришло время принимать решение, что же делать дальше, так как обстрел лагеря боксёрами и китайскими солдатами из пригорода и деревень продолжался. И хотя это можно было назвать беспокоящим огнём, к потерям, пусть и незначительным, он все-таки приводил.
        Около шестнадцати часов в штабную палатку привели задержанного китайца-христианина, утверждавшего, что у него имеется очень важное послание к самому большому военному начальнику. Послание действительно оказалось очень важным - это было письмо от адмирала Сеймура, который оказался «заперт» китайскими войсками в арсенале Сику, находившемся с запада от Тяньцзиня в трёх верстах от его предместий, таким образом нас разделяло меньше десяти вёрст. Такая вот гримаса необъявленной войны при отсутствии связи.
        Анатолий Михайлович, собрав командиров всех союзных подразделений, довёл до них сведения из письма Сеймура и быстро сформировал сводный спасательный отряд под общим командованием подполковника Ширинского. Михаил Иванович был командиром первого батальона двенадцатого полка, но так как Анисимов был назначен командиром сводного отряда союзников, то ему пришлось временно исполнять дела командира полка.
        Выручать первый международный десант на Пекин должны были: сводный батальон русских стрелков из девятого и двенадцатого Восточно-Сибирских стрелковых полков в восемьсот бойцов и больше тысячи иностранных воинов, восемьсот из которых составляли англичане. Всё-таки своего адмирала выручать шли. Для огневой поддержки им были выделены все четыре пулемёта Максима и четыре расчета с «мадсенами». Командовал этой сводной группой капитан Муравский. Мне участвовать в этом походе генерал Стессель категорически запретил, несмотря на несколько просьб.
        Отряд выступил ночью. Его проводником стал китаец, доставивший письмо адмирала. Не известно, по какой причине, но ни боксёры, ни войска генерала Не Шичэна не ввязались в бой и допустили беспрепятственное прохождение десанта до арсенала. В лучах восходящего солнца отряд Ширинского достиг арсенала и вошёл в его ворота под бурные и радостные крики «ура!».
        Целый день до вечера двенадцатого числа из арсенала перевозили раненых на другой берег реки Пэйхо, так по левому берегу было проще и безопаснее добраться до лагеря союзников под Тяньцзинем. В это же время в арсенале уничтожали всё, что не смогли с собой взять: орудия, ружья, огнестрельные и другие запасы. Выход отряда в обратный путь ознаменовался гигантским пожаром на месте Северного арсенала Сику.
        Вернулись спасательный отряд и экспедиция Сеймура после полуночи. Не считая небольших стычек с какими-то отчаявшимися восставшими, противодействия китайских войск возвращению также не было. В свете костров союзники выстроились перед лагерем и криками «ура» приветствовали вернувшихся. Правда, они смолкли, когда потянулись носилки с ранеными. Я насчитал их двести тридцать восемь.
        Утром, точнее, около семи часов в штабную палатку вошёл вице-адмирал Эдвард Хобард Сеймур, заставив всех находящихся внутри вытянуться в струнку. Несмотря на свои шестьдесят лет, внук и племянник английских адмиралов выглядел бодрым, подтянутым, будто бы и не было за плечами восемнадцати дней труднейшего военного похода, бессонных ночей, что вызывало, даже с учетом моего негативного отношения к англам, чувство уважения к этому человеку.
        Первичные сведения об адмирале я узнал сегодня рано утром, посетив походный лазарет, в котором разместили и двадцать семь раненых русских моряков: двадцать три матроса и четыре офицера. В экспедиции Сеймура участвовало более трехсот нижних чинов с судов «Наварин», «Адмирал Корнилов», «Петропавловск», «Дмитрий Донской» и «Россия». Из офицеров при отряде адмирала были лейтенант Заботкин, мичманы Зельгейм, Кехли, Кнорринг, Пелль и доктор Островский. Командиром русской части экспедиции был назначен старший офицер крейсера «Россия» капитан второго ранга Чагин.
        Целыми назад вернулись Чагин, Кнорринг и доктор Островский. Кехли получил тяжелую рану в голову, Зельгейм в обе ноги, Заботкин в левую ногу, а Пелль в правую руку. У всех, кроме мичмана Кехли, раны неопасные. У Николая Платоновича пулею был пробит в двух местах череп и поврежден правый глаз. По словам офицеров, Кехли, обвязанный, измученный, покрытый слоем пыли, провёл в носилках без сознания несколько суток, бредил, и другие офицеры каждый день ждали его кончины. Однако мичман как-то дотянул, и доктор Куковеров, прибывший с отрядом Стесселя, про которого друзья говорили, что хотя он «мал ростом, но велик способностями», и называли «нашим маленьким Пироговым», в полевых условиях умудрился сделать раненому две трепанации черепа, вскрыл нарыв мозговых оболочек и удалил разрушенный глаз[3 - Вопреки всем ожиданиям мичман Кехли в реальной истории выздоровел и через полтора месяца уже стоял на вахте на своем родном крейсере «Дмитрий Донской». Дослужился до капитана первого ранга за отличие (06.12.1916). Пропал без вести в период с 29.09 по 08.10.1917 года во время боев за Моонзундские острова.].
        Раненые морские офицеры и поведали мне об адмирале Сеймуре, и, к моему удивлению, негатива от них я не услышал.
        - Господин генерал, - обратился Сеймур к Стесселю, находившемуся в палатке, - я прошу вас собрать через час командиров подразделений вашего отряда. Хочу довести до всех информацию о нашей экспедиции и решить, что делать дальше в сложившейся обстановке.
        - Слушаюсь, господин вице-адмирал.
        - Через час я подойду, - с этими словами Сеймур развернулся и покинул палатку.
        - Господа офицеры, - обратился к нам Анатолий Михайлович, - у нас есть час, чтобы подготовиться к совещанию. Приступим, господа.
        Через час палатка была заполнена офицерами, для старших из которых нашлись стулья. Большинству же предстояло совещание провести на ногах, но это никого не пугало, так как услышать из первых уст об экспедиции хотелось куда большему народу, чем могла вместить палатка. Мне повезло, как адъютант Стесселя, я попал в круг избранных.
        По моим часам ровно через час в палатку вошёл Сеймур в сопровождении нескольких английских офицеров и, поприветствовав собравшихся, опустился на приготовленный для него стул за столом, показав рукой, чтобы остальные также заняли свои места.
        - Господа офицеры, я попросил вас собраться для того, чтобы довести информацию о том, как протекала наша экспедиция, - начал адмирал, сняв с головы и положив свою треуголку на стол. - Сейчас я могу признать, что наш отряд вышел на Пекин несколько поспешно. В оправдание могу сказать, что сильно надеялся на войска генерала Не Шичэна, которые на тот момент расправлялись с восставшими вокруг Тяньцзиня, защищая и железную дорогу в столицу империи Цин. Поэтому я предполагал, что наш отряд достигнет Пекина в течение дня, исправляя небольшие повреждения полотна. Однако всё сложилось не так.
        Адмирал замолчал. Его взгляд несколько расфокусировался. Видимо, Сеймур вспоминал события последних дней. Собравшись с силами, он продолжил:
        - Без особых проблем нашим эшелонам удалось дойти только до станции Лофа, где я оставил английский гарнизон из тридцати матросов. Так как станция была сожжена боксёрами, те укрепили станционный сарай и сделали на нем надпись «Форт Эндимион», по имени своего корабля. Исправляя путь и понемногу продвигаясь дальше, мы дошли до станции Ланфан. Здесь уже германские матросы поставили свой «Форт Гефион», также по имени корабля. Первого июня мы смогли продвинуться от станции Ланфан всего на три с половиной мили из-за того, что дальше железнодорожный путь был полностью уничтожен. Отсутствовали рельсы, рядом с полотном чернели остатки сожженных шпал. Вокруг толпы ихэтуаней, которые не нападали, но были готовы сделать это в любой момент. А дальше мы столкнулись с проблемой, к которой не были готовы. - Адмирал вновь замолчал, тяжело вздохнул и продолжил: - У нас было четыре состава, которые ходили по обоим направлениям и поддерживали сообщение между различными пунктами железной дороги. Это было вызвано необходимостью отражать нападения на форты и одиночные эшелоны, остающиеся для их охраны. Так, на «Форт
Эндимион» китайцы нападали трижды. Потом они начали разрушать железнодорожные пути между станциями. Четвертого июня со стороны Пекина первый раз показались китайские регулярные подразделения, судя по знаменам и значкам, это был авангард китайских войск, находящихся под командованием генерала Дун Фусяна, славящегося своею жестокостью и ненавистью к европейцам.
        Адмирал замолчал и сделал глоток воды из стакана, стоящего перед ним на столе.
        - Прекрасная вода, господа. Если бы вы знали, чем нам приходилось утолять жажду и питаться. Сперва ели консервы и пили кипяченую воду. Потом стали пить сырую воду, какую только могли найти, и есть кур и свиней, которых подбирали в покинутых или оказывающих сопротивление окрестных деревнях. Очень скоро стали недоедать и голодать, мучась от зноя, пыли и ветра. Особенно тяжело пришлось во время отступления. Да, господа, мы вынуждены были отступить. Кроме войск Дун Фусяна и восставших, против нас выступила ещё и регулярная конница генерала Ма Фусяна. Под постоянным огнём мы были вынуждены отойти к станции Ланфан, куда вскоре подошли оставшиеся на станции Лофа два наших эшелона. Новости были неутешительные - путь до Тяньцзиня был разрушен восставшими. Перед нами встала проблема полного окружения, поэтому я отдал приказ на прорыв назад. Оторваться от китайских войск нам удалось только в районе станции Анпинь, где пришлось бросить эшелоны и прорываться по реке Пэйхо, используя захваченные баржи, куда погрузили раненых и часть войск. Большая часть подразделений отряда следовала по берегам реки, отражая
постоянные нападения противника, а также беря каждую деревню с боем, выгоняя китайцев и захватывая брошенное продовольствие: рис и скот.
        Сеймур вновь сделал паузу, отпив глоток воды. В палатке повисла мёртвая тишина, слышно было лишь жужжание мух и москитов.
        - Прекрасная вода, господа, - между тем продолжил адмирал. - Река Пэйхо, несмотря на свое славное историческое прошлое и древнее происхождение, наполнена не водою, а всем, чем ее одаряют Пекин и все попутные города и села. Пять дней жаркого ада без нормальной воды и питания… Мы съели всех наших лошадей и мулов, чуть ли не сырыми. Я удивлён, что в отряде не вспыхнула эпидемия дизентерии или чего-то похуже.
        Среди офицеров, собравшихся в палатке, пронёсся легкий ропот. Эпидемии в войсках во период войны были бичом во все времена. Три четверти потерь приходилось именно на болезни.
        - Десятого июня наш отряд, - не обратив внимания на возникший гул, продолжил Сеймур, - подошел настолько близко к Тяньцзиню, что попал под выстрелы китайских фортов. Дальше по реке идти было нельзя, поэтому баржи были брошены, а раненые взяты на носилки. Мы двинулись дальше под прикрытием ближайших рощ и холмов, но пушки из Северного арсенала Сику открыли по нам сильный огонь. Положение было критическим, и нам ничего не оставалось делать, как взять штурмом эту крепость.
        Гул в палатке усилился. Многие офицеры знали, что представлял собой Северный арсенал Сику с его крепкими и высокими стенами, плюс артиллерией.
        - Как выяснилось позже от пленных, нам сильно повезло. Основная часть гарнизона под командованием Чао Янхо, охранявшего арсенал, по приказу генерала Не Шичэна вышла из крепости, чтобы перехватить наш отряд под Бейцаном. Одиннадцатого они вернулись обратно и попытались отбить свои позиции, но были отброшены с большими потерями. А дальше, господа, пришла ваша помощь из Тяньцзиня, и только поэтому я нахожусь сейчас здесь и могу рассказать о том, что случилось с нашей экспедицией.
        Адмирал встал из-за стола, надел треуголку и, застыв, произнёс:
        - Господа генералы и офицеры, наша экспедиция, продлившаяся восемнадцать дней, показала, что впредь нам придётся вести борьбу не с мятежниками, а с правительственными войсками империи Цин. Они, конечно, не могут быть сравнимы по духу и дисциплине с союзными войсками, но остаются серьезной силой, которая может запереть нас в Тяньцзине и не допустить к Пекину. Нам предстоит уже не усмирение восставших, а война с регулярными, обученными нами же китайскими подразделениями, которые не уступят нам по качеству вооружения и богатству огнестрельных припасов. Но этот поход также показал, что при взаимном доверии и взаимной поддержке союзные войска из восьми наций могут прекрасно выполнить общее дело. Обо всех подразделениях, которые участвовали в экспедиции, мною будут направлены сообщения союзному командованию с просьбой о награждении отличившихся. Надеюсь, моя королева также оценит по достоинству вклад в наше дело многих офицеров-союзников… - Адмирал сделал многозначительную паузу и продолжил: - В заключение позвольте мне, как командиру, выразить глубокое чувство признательности вашему отряду за
неоценимые услуги, оказанные нашей соединенной экспедиции, пусть она была незначительна и непродолжительна.
        Закончив говорить, адмирал отдал честь всем присутствующим. Офицеры, сидевшие на стульях, вскочили и вместе с остальными вытянулись по стойке «смирно».
        Адмирал Сеймур, опустив руку от треуголки, продолжил:
        - Господа, прошу в палатке остаться штабу генерала Стесселя. Остальные свободны. Ещё раз благодарю всех.
        Покинув совещание одним из первых, я нашёл тенёк под натянутым пологом, где штабные офицеры принимали пищу. Присев за стол, я приготовился ждать окончания совещания. Офицеры продолжали выходить из палатки, направляясь по своим делам. Ко мне подтянулся Генерального штаба штабс-капитан Ярон Владимир Иванович, с которым мы в прошлом году вместе окончили академию. Отношения у нас были типа: «Ни привет, ни пока, ни здрасьте, ни до свидания». Он из потомственных дворян и военных, закончил Третий московский кадетский корпус, потом учился в Третьем военном Александровском училище, шефом которого является сам император, выпустился в элитный четвертый гренадерский Несвижский генерал-фельдмаршала князя Барклая-де-Толли полк, затем учился в Николаевской академии, где мы и познакомились. Я младше его на год, окончил какое-то «вшивое» юнкерское училище в Сибири, и в звании обогнал, и иконостас из орденов имею на загляденье. В общем, друзьями и даже приятелями мы не были. Я думал, что он в свой полк вернулся для выслуги ценза, а он как-то оказался приписанным к Приамурскому военному округу и попал в штаб
генерала Стесселя. А тут опять я. И опять отличившийся в штурме фортов Таку и в захвате китайского офицера. Ха-ха-ха три раза.
        - Как вам, Тимофей Васильевич, информация от адмирала?
        - Признаться, все новости о походе я узнал еще рано утром, навестив в походном лазарете наших раненых моряков и офицеров. Досталось ребятам сильно, но Сеймура они хвалили.
        - Вы знаете, какие общие потери в экспедиции?
        - Сведения ещё уточняются. Предварительно общие потери отряда вице-адмирала Сеймура составили: два офицера и пятьдесят четыре нижних чина убитыми, ранеными двадцать четыре офицера и двести двадцать восемь нижних чинов. Из наших моряков убиты десять матросов, ранены двадцать три матроса и четыре офицера. Наибольшие потери понесли англичане - двадцать семь убитых и девяносто семь раненых, а у немцев двенадцать убитых и шестьдесят два раненых.
        - И как вам это стало известно? - Ярон как-то недовольно или скептически поджал губы.
        - Владимир Иванович, надо больше общаться с народом. Поговорил с ранеными офицерами и нижними чинами. И не только с русскими. Англичан, японцев и немцев не забыл. Пара пачек папиросок, каждая из которых даёт благодарного рассказчика. Там информации зернышко упало, здесь. Потом надо её только свести в целое.
        - Как-то это жандармскими штучками попахивает, Тимофей Васильевич! - штабс-капитан раздраженно чиркнул спичкой по коробку и прикурил папироску.
        - Владимир Иванович, вы же прослушали в академии спецкурс по разведке. Методика и приемы получения информации мирным путём одинаковы, что для противника, что для своих. И я не вижу ничего плохого в использовании методов, позволяющих расположить к себе собеседника.
        - Извините, но вам трудно понять всё неприятие потомственным офицерством всех этих шпионских, жандармских штучек. Офицер - это, прежде всего, офицер. Вот третьего дня, когда я вас увидел на перроне, как вы могли быть без орденов Святого Георгия и Владимира?! Вы же нарушили их статут?!
        «И он не в образе, хотя вроде и не дурак, - думал я, глядя на штабс-капитана, прикидывая, что ответить. - Нарушение статута орденов было очевидным. От Анатолия Михайловича хороший втык за это уже получил. Но идти в разведку, звеня орденами, - это уже для меня моветон».
        - Владимир Иванович, если бы вы видели, в каком виде я уходил в разведку, то были бы удивлены больше, чем отсутствием орденов. Я ценю свои награды. Это всего лишь недорогие копии, приобретённые в магазине «Эдуард», - я провел рукой по орденам. - Но отправляясь в ночной поиск, я снял их, чтобы они не выдали меня звуком и блеском в свете луны. Жизнь дороже статута. Современная война сильно отличается от войн того времени, когда были введены эти ордена.
        - Я этого никогда не пойму и не приму! - возмущенно произнёс Ярон.
        - Возможно, Владимир Иванович, а может, и поймёте, когда оботрётесь в боевых действиях. Сходите в разведку, по-пластунски поползайте. Мне, как потомственному казаку, проще. Исстари в набеги и в разведку мы ходили, не задумываясь о статуте наград, хотя их всегда любили. Главное - выжить и эффективно выполнить поставленную задачу…
        - И это правильно, господин Генерального штаба капитан. Хотя по мне, есаул звучит лучше. Будем знакомиться, а то мне Тонких все уши про Ермака прожужжал, а встретиться пока не получилось. Позвольте представиться - есаул Ловцов Михаил Васильевич, командир шестой сотни верхнеудинцев! - с этими словами невысокий, коренастый офицер лет тридцати пяти, с Анной и Станиславом третьих степеней с мечами на груди, длинными усами и бородкой, с ярко выраженными азиатскими чертами лица, протянул мне руку, которую я, встав из-за стола, с удовольствием пожал.
        - Генерального штаба капитан Аленин-Зейский Тимофей Васильевич, также известный под прозвищем Ермак, - в ответ представился я.
        - Мы знакомы с есаулом, - пробурчал Ярон, также поднимаясь на ноги.
        - Знакомы, штабс-капитан, знакомы, - улыбнулся Ловцов, но глаза его зло блеснули.
        «Ого, как есаул выделил приставку штабс, - подумал я. - Видимо, Владимир Иванович и здесь своим потомственным офицерским гонором отметился».
        - С вашего разрешения, я вас покину, - штабс-капитан кивнул головой и ушёл к штабной палатке.
        - Опыта нет, гонора много. Паркетный шаркун, двумя словами, - тихо произнёс есаул, провожая взглядом Ярона.
        - Потомственный дворянин и офицер. Чего вы хотели, Михаил Васильевич? Мне и ещё двум офицерам из «простых» тяжело было общаться с такими вот «потомственными» в Николаевской академии, - тихо проговорил я.
        - Это всё понятно. Я тоже из простых. Отец казак, мать бурятка. Всё своим горбом. Путь в Иркутское юнкерское училище, можно сказать, прогрыз. И сотник Семёнов Дмитрий Фролович у меня такой же судьбы. Он на два года раньше тебя закончил училище, а я на семь. А всего у нас в полку шестеро из иркутских юнкеров. Ничего, что на «ты» перешёл?
        - А чего бы нам, казакам, наедине политесы разводить?!
        - Вот это по-нашему. Я из-за чего подошёл-то ещё, кроме как познакомиться. У меня казаки с утреца немного подуванили сегодня в разъездах. Вечером ждёт хороший ужин. Приглашаю к нам в гости часикам к восьми вечера. Где наш бивак, знаешь?
        - Язык до Киева доведёт. Если генерал не даст какого-нибудь поручения, то приду обязательно.
        - Тогда не прощаюсь. До вечера, - есаул, козырнув, развернулся кругом и, придерживая шашку, двинулся к казачьей стоянке.
        Я же опустился за стол, раздумывая, о чём адмирал может говорить с генералом Стесселем и офицерами его штаба. Чтобы атаковать и очистить Тяньцзинь от китайских войск и боксёров, сил у нас, даже учитывая спасенный десант Сеймура, явно недостаточно. По сведениям, полученным от китайцев-христиан, приходивших в международный лагерь, к войскам генерала Не присоединилось шесть тысяч бойцов под началом генерала Ма, также проявившего себя в японо-китайской войне храбрым и умелым военачальником. И эти войска в своей основе размещались в Восточном арсенале и фортах Тяньцзиня. Эти форты-импани были вооружены орудиями последних типов, скорострельными, с унитарными патронами. По словам миссионеров и знатоков Тяньцзиня, самым опасным фортом был тот, который стоял у выхода канала из реки Пэйхо и с двух сторон омывался водою. Возле него был расположен ямынь вице-короля Чжилийской провинции. Этот форт звали Чёрным.
        Кроме войск Не и Ма, ежедневно к Тяньцзиню подходили войска вице-королей Юй Лу, Ли, Хана и Дун Фусяна. По моим прикидкам, общая численность китайских регулярных войск приближалась к двадцати тысячам. Ихэтуаней, которых было примерно столько же, можно было особо в расчет не брать.
        «Тяжеловато будет здесь ребятам, - думал я, прикидывая варианты развития боевых действий при таком соотношении сил. - И хотелось бы повоевать, но мне как бы и честь пора знать. Надо к месту назначения отправляться. Да и при штабе торчать ни смысла, ни желания нет. В основном штаб-офицеры смотрят на меня так же, как и в академии - с неприятием и завистью».
        Мои размышления были прерваны выходом из палатки вице-адмирала Сеймура. Распрощавшись с генералом Стесселем и офицерами, которые вышли его провожать, Сеймур в сопровождении английских офицеров ушёл. Анатолий Михайлович и остальные офицеры вновь вошли в палатку, а подполковник Илинский, временно исполнявшего дела начальника штаба дивизии, взмахом руки позвал за собой меня и Ярона.
        С Илинским мы познакомились шесть лет назад, когда он состоял при Приамурском военном округе в должности старшего адъютанта штаба войск Южно-Уссурийского отдела, а я со своей экспериментальной пулемётной командой на базе конвойной сотни гонял хунхузов по всему Приамурью. Кстати, свой первый орден Станислава третьей степени Сергей Петрович получил за участие в бою по отражению набега большущей банды хунхузов. Я в том бою также поучаствовал. Поэтому с начальником штаба дивизии меня связывало давнее знакомство, что опять же не прибавило любви ко мне со стороны остальных офицеров штаба.
        - Господа офицеры, - начал Стессель, дождавшись, когда мы расположимся за столом. - В свете сложившейся обстановки в Пекине, о которой нам сообщил адмирал Сеймур, нам необходимо разработать план по освобождению от китайских войск города Тяньцзиня. Без его захвата, как опорного пункта, мы не сможем выйти на Пекин для освобождения наших дипломатических миссий, находящихся в осаде. Я понимаю всю трудность поставленной задачи, но надо начинать. Какие будут предложения? Начнём с младших по званию.
        - Восточный арсенал, - негромко произнёс я, не дождавшись от Ярона каких-либо слов, а пауза затягивалась.
        Глава 14. Арсенал
        - Что вы сказали, Тимофей Васильевич? - спросил Илинский.
        - Я считаю, что в первую очередь необходимо захватить тяньцзиньский Восточный арсенал, что позволит лишить китайские войска запасов оружия, боеприпасов и питания. Северный арсенал Сику нами уже уничтожен. После захвата Восточного китайским генералам будет намного труднее воевать с нами, испытывая трудности со снабжением во всём. Да и нам трофеи не помешают.
        - Вам что-то известно об этом арсенале? - спросил уже генерал Стессель.
        - Так точно, ваше превосходительство. Успел собрать небольшую информацию. Разрешите доложить?
        - Докладывайте.
        - Восточный арсенал располагается в двух верстах от нашего лагеря на северо-восток. Его можно охарактеризовать как город-крепость в виде прямоугольника с периметром около шести вёрст. Внутри арсенала расположены всевозможные мастерские, заводы, склады, лаборатории, где изготавливаются оружие, припасы к нему, также осуществляется чеканка китайской медной и серебряной монеты. Как мне удалось установить из достоверных источников, в арсенале есть завод по производству пороха, завод по изготовлению патронов для винтовок Маузера и Манлихера, завод по производству снарядов для новейших орудий. Производство довольно мощное. За год выпускается до десяти миллионов патронов к винтовкам, изготавливается по двадцать тысяч пудов ружейного пороха, снарядного пороха и бурого призматического пороха. На настоящий момент в складах арсенала хранятся огромные запасы патронов и снарядов для орудий разного сорта: обыкновенные сегментные гранаты, фугасные снаряды, шрапнель и картечь. Также в арсенале большие запасы продовольствия. Только риса хранится больше пяти тысяч пудов. Большие запасы консервов, включая нашу
русскую тушёнку. Все части арсенала между собою соединены телефоном, телеграфом, и есть даже внутренняя железная дорога, - я перевёл дух и, глубоко вздохнув, продолжил: - Арсенал обнесён по периметру земляным валом трехсаженной высоты с валгангом и бруствером. Вдоль южного фаса идет вязкий ров, наполненный водой, шириною до тридцати сажен, глубиной ориентировочно до пяти футов. Но надо проверять. Имеется четверо ворот, через которые можно войти, взорвав их. Так мы поступили во время штурма северо-западного форта крепости Таку. Гарнизон чуть больше двух тысяч человек, в основном пехота и артиллеристы. Пушек около сорока. Но это сведения из достоверных источников двухнедельной давности. Сейчас, возможно, и пушек больше, и гарнизон значительно усилен. Доклад закончил.
        - Неплохо, господин капитан, я бы даже сказал, очень хорошо. И кто эти достоверные источники? - произнёс Стессель.
        - Пленённый командир китайского батальона Лю Вей и китаец-христианин, работавший на пороховом заводе. С приходом в Тяньцзинь ихэтуаней вынужден был скрываться, два дня назад пришёл в наш лагерь. Также частично информация получена и перепроверена от эвакуированных и оставшихся в концессиях дипломатических работников, побывавших в арсенале.
        - И чем был вызван такой целенаправленный интерес к этому арсеналу, Тимофей Васильевич? - генерал задал вопрос с неподдельной заинтересованностью.
        - Ваше превосходительство, во время моей учёбы в Иркутском юнкерском училище и в Николаевской академии мои выпускные работы были посвящены действиям малых групп в тылу противника. Одной из задач таких групп является уничтожение объектов тылового обеспечения вражеской армии. С учетом этого, дойдя то Тяньцзиня, я в первую очередь стал собирать информацию о том, каким образом наш сегодняшний противник снабжается оружием, боеприпасами и питанием. Собирал информацию не только по тяньцзиньскому Восточному арсеналу, но и по Северному арсеналу Сику. Последний, слава богу, уже уничтожен. Ну, а я прикидывал, как можно уничтожить или захватить Восточный арсенал.
        - Малочисленной группой? - этот вопрос задал уже подполковник Илинский.
        - Повредить арсенал может и один человек, если только придумать, как доставить взрывное устройство на склад снарядов или пороха… - я сделал паузу. - Опыт штурма крепости Таку показал, что китайские солдаты в панике начали разбегаться при взрыве пороховых погребов на захватываемых фортах. Поэтому, если внутри арсенала начнут рваться их склады, думаю, оттуда китайцы разбегутся, как тараканы. Они прекрасно понимают, что хранится в арсенале. Только вот как заставить рваться эти склады, доставив внутрь мины, я пока не придумал.
        - Интересно. - Стессель замолчал и, сделав шаг к столу, склонился над картой. - Очень интересно. Это я по поводу захвата арсенала. Уничтожать такие запасы как-то не хочется. Они и нам пригодятся. Поэтому, господа офицеры, давайте думать, каким образом в кратчайшие сроки и с наименьшими потерями войти в этот город-крепость, не дав уничтожить имеющиеся внутри запасы. Тимофей Васильевич, а у вас, может быть, и какая-нибудь схема арсенала имеется?
        - Так точно, ваше превосходительство. Со слов источников набросал, условно соблюдая масштаб.
        - Если она у вас с собой, доставайте и кладите на стол.
        - Слушаюсь, ваше превосходительство, - ответил я и под завистливо-злыми взглядами нескольких штабных офицеров направился к столу, доставая из своей офицерской сумки схему арсенала.
        Что же, цель обозначена - захватить арсенал. Теперь осталось только разобраться, какими силами и каким образом будем это осуществлять.
        Ближе к вечеру план вчерне был разработан и доведён до командиров подразделений нашей сборной солянки. Штурмовать арсенал решили всеми союзными силами, разделёнными на три колонны.
        Основной удар решили наносить с южного фаса арсенала. Как показала рекогносцировка, осуществленная казаками шестой сотни вместе с подполковником Илинским, китайские военачальники, видимо, решили, что ров является непреодолимой преградой, поэтому эту стену охраняли всего пять пушек. Вал был более пологим, чем стена северо-западного форта в Таку, на которую забрались стрелки моего сводного отряда при его штурме. И самое главное, дорога, проходящая между рвом и рекой Пейхо, имела крутой склон к речной поверхности, что позволяло использовать его как укрытие перед началом штурма. Также была предусмотрена атака на ворота южной стены для их подрыва. Полковой каптенармус Будаков сохранил неиспользованные в Таку заряды из динамита. Кроме этого, ночью стрелки двенадцатого полка должны были проверить проходимость рва, и при положительном ответе в девять утра начнётся штурм южной стены арсенала. При отрицательном ответе придётся штурмовать ворота и при этом надеяться, что за ними нет баррикады с орудиями, выставленными на прямую наводку.
        Южную стену должна была захватить колонна Анисимова, состоявшая из трёх рот двенадцатого полка, трёх рот десятого полка, роты девятого и четырехсот американцев, германцев и японцев. В усиление им придавались восемь пулемётных расчетов с «мадсенами».
        Против западного фаса, вооруженного мощными орудиями, была сформирована колонна Савицкого, состоявшая из четырех рот девятого полка и двух германских рот. Четыре пулемёта Максима под командованием капитана Муравского с фланга должны были поддержать атаку на южную стену арсенала. В бинокль просматривались импани, с крыш которых можно было простреливать верхнюю часть крепостного вала, уже не защищённую бруствером.
        Северную стену должны были атаковать английские морские пехотинцы и валлийские стрелки. В резерве против восточной стороны оставались три роты русских стрелков, наши сапёры, казаки и десанты Каульбарса, Чагина, только что вернувшиеся из сеймуровского похода.
        Осталось только дождаться утра. Это действие я провёл у верхнеудинцев. Как и обещал есаул Ловцов, ужин для походных условий был выше всяких похвал. Наваристый кулеш, сочные куски обжаренной в специях свинины, рыбные консервы, овощи, свежеиспечённый хлеб. Нашлась и водочка, и коньяк, и различное вино. Посидели хорошо, потом, как водится, попели песни, не забыв исполнить: «Казачью», «Есаула» и «Русское поле».
        Утром встал бодрым и довольным. Давно так душевно и по-простому не отдыхал. Если подумать, то почти четыре года назад, когда заезжал в станицу Черняева перед убытием в столицу для поступления в академию. В Санкт-Петербурге отдохнуть душой как-то не получалось. Балы, на которые не часто бывал приглашён, являлись для меня не отдыхом, а тяжёлой работой. Исключение - посещение Мари и Алекса. Внук Александра Второго стал адъютантом у своего дяди, великого князя Сергея Александровича, а ещё у него с Мари появился сынишка, названный в честь дяди. Замечательный такой бутуз.
        Все эти мысли пронеслись в голове, когда умывался. При этом воду мне сливал вездесущий Севастьяныч. Завтрак также оказался хорошим. Не знаю как, но сибирского стрелка верхнеудинцы вчера вечером дружно приняли в свой коллектив. И поэтому сегодня я завтракал тем, что мой денщик притащил от казаков. Честно говоря, я уже подумывал о том, чтобы взять его слугой-денщиком на своё содержание. Две недели назад срок сверхсрочной службы стрелка двенадцатого полка Хохлова Михаила Севастьяновича закончился. Он написал ещё рапорт на сверхсрочную службу, но из-за всей этой кутерьмы с восстанием ихэтуаней бумага, видимо, где-то затерялась. Возвращаться стрелку было некуда, вся родня шесть лет назад умерла от холеры. А то, как он исполнял обязанности денщика, мне очень нравилось.
        - Севастьяныч, как ты смотришь на то, чтобы поступить ко мне на службу? Десять рублей в месяц, стол и одежду положу, - спросил я денщика, допив чай и поставив кружку на стол.
        - Я бы с радостью, ваше высокоблагородие. А может, как-нибудь получится меня к вам прикомандировать? Я бы ещё один сверхсрок, а то и больше отслужил. Не хочется мне на гражданскую службу. Прикипел к форме, к воинскому порядку, - в глазах стрелка я увидел благодарность и надежду.
        - После сегодняшнего боя и поговорю, Севастьяныч.
        - Благодарю, ваше высокоблагородие. За мою службу не беспокойтесь. Я со всем старанием.
        - Знаю, Михаил Севастьянович. Поэтому и предложил.
        Закончив разговор с денщиком, я направился к штабной палатке. Времени было полседьмого. До начала штурма оставалось два с половиной часа, если не случилось за ночь чего-либо непредвиденного.
        Несмотря на раннее время, генерал Стессель был на месте и уже раздавал приказы и распоряжения. Ночная разведка рва показала, что преодолеть его можно, но с большим трудом. Дно рва было настолько илистым, что один из стрелков потерял сапог. Но это не заставило Анатолия Михайловича изменить разработанный план атаки, подготовка которого продолжалась.
        Ровно в девять утра десять наших полевых орудий и одно английское, поставленные под прикрытием насыпи железной дороги, открыли интенсивный огонь по арсеналу. Штурм начался.
        Колонна под командованием подполковника Савицкого выдвинулась из лагеря первой, за ней пошел отряд полковника Анисимова. Англичане несколько замешкались, но вскоре и они покинули лагерь.
        Авангард Савицкого быстро рассеял разрозненные небольшие группы китайцев, которые попытались перекрыть дорогу вдоль реки, и вскоре вошёл в импани, расположенные вдоль западной стены арсенала. Оттуда раздалась стрельба, усиливающаяся с каждой минутой. Вскоре к винтовочным выстрелам присоединились очереди «максимов».
        Бойцы из отряда Анисимова расположились на склоне дороги, прикрывшись от пуль и картечи, густо летящих с южной стены арсенала. Колонна английских морпехов и стрелков застряла в предместье Тяньцзиня, так и не выйдя к северной стене.
        - Завязли! Чёрт побери, завязли! - раздражённо произнёс Стессель, опуская на грудь бинокль. - Как дела у Савицкого, вообще не понятно.
        «Да! Реалии этого времени. Радиосвязь отсутствует. Все сообщения во время боя через посыльных. И что творится у Савицкого и англичан, не понятно. А стрелки Анисимова начали окапываться. Точнее, небольшие земляные брустверы бойцы перед собой насыпают на краю склона. Кто-то пытается вести огонь по валу, - думал я, рассматривая через бинокль обстановку, сложившуюся перед южной стеной. - Ого, кажется, решились ворота атаковать».
        Под стрекот «мадсенов» и разрозненные винтовочные выстрелы группа из пяти стрелков попробовала прорваться к воротам. Грохнула китайская пушка, и с вала открыла огонь пехота противника. Один из стрелков упал, остальные подхватили его и, пригибаясь, бегом вернулись назад, буквально скатившись по склону к реке.
        - Капитан Ярон, скачите к нашим артиллеристам. Передайте приказ усилить огонь гранатами, - резко произнёс Анатолий Михайлович.
        - Слушаюсь, - произнёс штабс-капитан и бегом направился к коновязи, где расположилось с десяток лошадок, выделенных для штаба из трофеев сотника Смоленского.
        - Орешек крепким оказался, господа офицеры. - Стессель окинул твердым взглядом окружающих. - Но мы должны его разгрызть.
        Перестрелка длилась уже больше трех часов. Подразделения союзных войск застряли на своих позициях. Посыльный от Савицкого привез сообщение о том, что его отряд смог взять два импаня, уничтожив более полусотни китайцев, но продвинуться дальше не имеет возможность из-за артиллерийского огня с западной стены арсенала. Стрелки Анисимова ещё пару раз пытались прорваться к воротам южной стены, но каждый раз откатывались назад, потеряв трех бойцов убитыми и двоих ранеными. В штурме арсенала наступило шаткое равновесие, и кто-то должен был сделать первый шаг, чтобы его нарушить. И первым его сделали китайцы.
        - Ваше превосходительство, разрешите доложить? - весь покрытый пылью, в ставшей колом от пота рубахе, спрыгнув с покрытого пеной коня, ещё подбегая, обратился хорунжий Тонких к генералу.
        - Что случилось, хорунжий? - Стессель повернулся к приближающемуся офицеру.
        - Ваше превосходительство, - Тонких поймал ладонью сгусток пыли, вырвавшийся изо рта. - Китайская пехота в количестве более двух тысяч человек собралась в предместьях Тяньцзиня и готовится ударить нам в тыл.
        - Вот и ответ генералов Не и Ма, господа офицеры. Грамотное решение. Отдадим им должное. Слушай мой приказ…
        Что хотел сказать Стессель, так и осталось неизвестным, так как в этот момент в арсенале раздался взрыв ужасающей силы. Вверх взметнулся столб огня и дыма, клубы которого стали формироваться в огромный шар на ножке.
        «Ни хрена себе, - подумал я, глядя на эту картину. - Это что же такое рвануло? Даже не могу представить, сколько взорвалось в тротиловом эквиваленте, которого ещё и нет в системе измерений».
        Первым опомнился Стессель:
        - Капитан Аленин-Зейский, аллюр три креста к полковнику Анисимову с приказом немедленно начать штурм вала. Только сами в бой не лезьте…
        Последние слова генерала я услышал уже на бегу к коновязи. Перебросил поводья, мгновение, и я в седле. Подняв коня на дыбы, заставил его развернуться на двух ногах и пустил в галоп, как только передние ноги лошадки коснулись земли. Пижонство, конечно, но так надоело стоять за спиной Стесселя, наблюдая за тем, как другие воюют. Наконец-то в бой, и плевать на запрет.

* * *
        Генерал Стессель, отдав распоряжение о выдвижении против группировки противника, собиравшейся ударить в тыл, двум ротам стрелков, казакам, саперам, морякам и двум английским орудиям под общим командованием есаула Ловцова, приник к биноклю, пытаясь рассмотреть обстановку, сложившуюся у южной стены. Предварительный осмотр показал, что китайцы, обороняющие арсенал, в панике метались по его стенам, многие уже бежали с северной стены в город. Взрыв был, действительно, ужасающей силы, вызвал разброд и шатание в стане обороняющихся.
        «Где же Аленин-Зейский, - подумал Анатолий Михайлович, пытаясь найти его, переводя бинокль. Этот офицер ему искренне нравился, напоминая его самого в молодости. - Постоянно лезет на рожон. И мой запрет участвовать в бою точно пропустит мимо ушей. А вот и он».
        У среза воды генерал увидел Аленина, спрыгнувшего с коня и подбежавшего к группе офицеров. Судя по всему, капитан передал его приказ, но приближение бинокля не позволяло увидеть их черт лица и тем более погон. Пока офицеры отряда полковника Анисимова о чём-то совещались, капитан отошёл к группе, судя по всему, раненых и убитых стрелков. Немного задержавшись перед ними, Аленин что-то поднял с земли и стал подниматься по склону к дороге. Во время подъема к нему присоединилось несколько стрелков, а потом, повинуясь команде Аленина в виде взмаха рукой, подбежало ещё несколько человек. После краткого совещания солдаты во главе с Алениным стремительно побежали через дорогу к воротам южной стены арсенала.
        Стессель, хмыкнув про себя, подумал, что лично придумает наказание для этого Аленина-Ермака, но продолжал смотреть на стремительно развивающиеся события.
        Как только группа Аленина пересекла дорогу и направилась к воротам, на неё выскочил, судя по форме, ещё один офицер, взметнувший над собой выхваченную из ножен саблю. Приближение бинокля позволило рассмотреть, что тот что-то прокричал, а потом, пробежав через дорогу, прыгнул в ров. За ним дружно, держа винтовки наперевес, в ров сигануло до роты сибирских стрелков.
        - Капитан Полтарацкий своих в атаку повёл, - громко произнёс начштаба Илинский, не отрывая от глаз бинокля. - Такой же сорвиголова, как капитан Аленин-Зейский.
        - Я этим сорвиголовам лично головы оторву, если они атаку провалят, - несколько раздражённо произнёс Стессель.
        Офицеры штаба благоразумно промолчали. А события между тем развивались стремительно. Рота Полтарацкого под огнём противника медленно, где по грудь, где по пояс, форсировала ров. Группа Аленина скрылась в провале стены, где располагались ворота. Меньше чем через минуту она появилась из него обратно и залегла с боков. Взрыв! Из провала полетели какие-то предметы, повалили клубы дыма, а потом раздалось несколько пушечных выстрелов и завизжала картечь.
        Стрелки под командованием Аленина бросились в провал ворот, и, несмотря на расстояние, до генерала донеслась скороговорка пулемётов Мадсена. После этого грянуло «ура», и в ворота южной стены бросились русские стрелки, до этого лежавшие на склоне у дороги. Между тем рота капитана Полтарацкого, кое-как перебравшись через ров, начала карабкаться вверх на стену вала.
        - Да, господа офицеры, не хотелось бы мне войти в историю этого противостояния как командир войск, которые босоногими взяли Восточный арсенал, - генерал Стессель усмехнулся, продолжая рассматривать штурм южной стены, на которую многие солдаты взбирались без сапог. При этом командир роты капитан Полтарацкий также щеголял в одном сапоге. - Но это не важно, главное - победить. И победа не за горами!

* * *
        Слова генерала оказались пророческими. Едва только стрелки зачистили южную стену, а в её ворота вбежало менее половины отряда полковника Анисимова, как северную стену захлестнула толпа защитников арсенала, покидавших его со всей возможной скоростью. Вскоре белые рубашки сибирских стрелков замелькали на западной и восточной стенах, а открытая ими стрельба заставила китайцев ускорить бегство, хотя казалось, что это невозможно. Вскоре на очистившейся от противника северной стене появился стрелок, размахивающий российским флагом.
        К этому моменту закончилась, можно сказать и не начавшись, атака китайской пехоты на наши тылы. Выйдя из городских предместий, разрозненные отряды бойцов империи Цин только стали формировать какое-то подобие наступающего строя, как увидели захват арсенала войсками союзников. Под выстрелами отправленных для отражения этой атаки русских солдат и казаков китайцы развернулись кругом и дружно ретировались под защиту домов города.
        - Господа офицеры, арсенал взят! Нападение на наши тылы китайской пехоты отбито! - радостно произнёс генерал Стессель. - Поздравляю всех с замечательной победой. Следуем в арсенал, но сначала посетим позицию артиллеристов. Надо выяснить, кто нам подарил победу «золотым выстрелом».
        Через несколько минут небольшая кавалькада, возглавляемая Стесселем, направилась к артиллерийским позициям, где генералу доложили, что взрыв внутри арсенала раздался после выстрела орудия, которое наводил канонир Пётр Денщук.
        - Канонир Денщук, поздравляю званием младший фейерверкер, - Анатолий Михайлович, оставаясь верхом, вскинул правую ладонь к срезу фуражки.
        - Покорно благодарю, ваше превосходительство! - радостно, громко и неожиданным густым басом, не вязавшимся с худосочной фигурой, ответил награждённый.
        - Братцы, артиллеристы! - генерал приподнялся в стременах. - Благодарю всех за меткую и частую стрельбу!
        - Рады стараться, ваше превосходительство! - несколько вразнобой, но радостно и громко ответили бойцы стрелкового артиллерийского дивизиона.
        - За наградами дело не станет! Командирам подразделений представить списки отличившихся для награждения, - с этими словами Стессель, дав шенкеля, направился в сторону арсенала, а вслед ему и свите покатилось раскатистое «ура» артиллеристов.
        На полпути к южным воротам арсенала генерала и его штаб догнали три казака, один из которых вручил Анатолию Михайловичу пакет. Вскрыв его, генерал быстро прочёл несколько бумаг.
        - Господа офицеры, царская милость за штурм крепости Таку дотянулась и до нас. Сводный отряд двенадцатого полка отмечен наградами. Ура, господа!
        Офицеры дружно исполнили троекратное «ура». У всех на лицах расцвели довольные выражения. Госпожа Фортуна сегодня, четырнадцатого июня одна тысяча девятисотого года, повернулась к Сибирской дивизии лицом, да ещё и улыбнулась.
        В арсенале генерал вместе с офицерами штаба с подсказками добрался до полковника Анисимова, раздававшего у центрального здания китайской военно-инженерной академии указания командирам подразделений своего сводного отряда. Среди офицеров находился и Полтарацкий, всё так же в одном сапоге, и Аленин-Зейский с лицом, покрытым копотью.
        Спрыгнув с коня, Стессель широким шагом направился к капитану стрелков и, отмахнувшись от пытавшегося доложить Анисимова, обнял Полтарацкого, троекратно расцеловав его.
        - Александр Владимирович, дорогой вы мой, спасибо за вашу атаку и захват орудий на стенах! Молодец! Константин Андреевич, - обратился генерал к Анисимову, продолжая удерживать капитана за плечи, а тот пытался спрятать свою босую ногу. - Пишите представление на Георгия четвертой степени. Первый взошёл на стену крепости, захватил орудия. Да не стесняйся, капитан, потери одного сапога. Точно в историю России войдёшь со своей ротой, как взявшие крепость босоногими.
        С этими словами, Стессель ещё раз обнял Полтарацкого и троекратно расцеловал.
        - Ваше превосходительство, - смущённо произнёс командир седьмой роты, когда генерал отпустил его, - да что я, вот Тимофей Васильевич со стрелками ворота в арсенал взорвал, что позволило основным силам в него ворваться. Я, когда на стену забрался, внутри уже стрелки нашего полка были, уничтожавшие прислугу у китайских орудий, нацеленных на ворота.
        - С этим нарушителем дисциплины у меня особенный разговор будет, - генерал Стессель развернулся в сторону капитана Аленина-Зейского. - Что же вы, любезный, мои приказы игнорируете? Я же вам запретил идти в бой?! Что можете сказать в своё оправдание?
        - Ваше превосходительство, я доставил ваш приказ о немедленном штурме арсенала полковнику Анисимову. Пока он отдавал распоряжения своим офицерам, я увидел, что из четырех стрелков, которые обучались в Порт-Артуре действовать с вышибными зарядами динамита, трое ранены и один убит. Проще было взорвать ворота самому, чем за столь короткое время научить стрелков пользоваться взрывчаткой, - браво отрапортовал Аленин, поедая честными глазами Стесселя.
        «Как же он на меня в молодости похож, - опять подумал генерал, рассматривая офицера. - На начало русско-турецкой войны мне чуть больше лет было, и дослужился я до штабс-капитана. Но под Стара-Загорой, когда с болгарскими ополченцами пытались сдержать натиск наступающей к Шипке турецкой армии Сулейман-паши, я тоже нарушил приказ, не дождавшись сигнала, двинул свою дружину в бой. В результате получил звание капитана и Станислава второй степени с мечами. Победителей не судят. А этот из породы победителей».
        - Ваши оправдания приняты, господин капитан. Молодец! - Стессель сделал пару шагов к Аленину и, также обняв, троекратно расцеловал.
        Отпустив капитана, генерал обежал взглядом находящихся рядом офицеров, увидев Станкевича и Янчиса, одобрительно про себя хмыкнул и произнёс:
        - Господа, здесь собралось большинство офицеров нашей дивизии. Буквально несколько минут назад я получил сведения о награждении отличившихся из сводного отряда двенадцатого полка, штурмовавшего форты крепости Таку, - генерал довольно улыбнулся и разгладил усы. - Доводить указ императора буду сегодня вечером на общем торжественном построении дивизии, но не могу не удержаться, чтобы не поздравить заранее присутствующих здесь. Поручик Станкевич, подпоручик Янчис, поздравляю вас с награждением орденом Святого Георгия четвертой степени.
        - Служу Престолу и Отечеству! - дружно ответили новоиспечённые кавалеры самого значимого для офицеров ордена.
        - Капитан Аленин-Зейский, поздравляю вас золотым оружием «За храбрость», - продолжил раздавать пряники генерал.
        - Служу Престолу и Отечеству! - бодро проорал я, чувствуя, как губы непроизвольно расплываются в улыбке. Семь лет всего прошло, и я выполнил просьбу покойного барона Корфа. Теперь на его шашке будет золотой эфес с надписью «За храбрость», знак ордена Святой Анны четвертой степени и георгиевский темляк.
        - Отлично, капитан! Я вот даже не знаю, к какой награде вас представлять, для своего ценза и звания вы имеете всё, что можно и даже нельзя! - задумчиво произнёс генерал Стессель.
        - Не за награды воюем, хотя и от них не откажемся, ваше превосходительство.
        - Казак-то точно! Что-нибудь придумаю, - произнёс генерал и рассмеялся. Его дружно поддержали офицеры.
        - Ваше превосходительство, а солдат как наградили? - поинтересовался я, когда смех стих.
        - Старший унтер Акимов, стрелки Лыков, Довбив, Краф и Шумирай пожалованы знаком отличия Военного ордена третьей степени, - переждав удивлённый гул, генерал продолжил: - Независимо от этого сводная рота пожалована ещё четырьмя знаками четвёртой степени, для награждения наиболее отличившихся нижних чинов по выбору самой роты. Поздравляю, Константин Андреевич!
        - Это славное известие, - довольно произнёс Анисимов. - Пять кавалеров третьей степени! Государь щедр, господа! И два награждённых еврейских выкреста?! Это, я вам скажу…
        - Вся Одесса будет в восторге, - тихо произнёс я и натянул на лицо маску кота из мультфильма «Шрек».
        - Тимофей Васильевич, мне кажется, вам не следует уезжать к вашему дальнейшему месту службы, - с доброй усмешкой произнёс Стессель, когда утих смех офицеров. - В противном случае я боюсь, что другие офицеры и солдаты дивизии наград не получат.
        Задорный хохот большинства окружающих поддержал шутку генерала.
        Глава 15. Неожиданные встречи
        - Ваше превосходительство, Генерального штаба капитан Аленин-Зейский, представляюсь по случаю прибытия к новому месту службы! - четко доложил я помощнику Приамурского генерал-губернатора генерал-лейтенанту Беневскому и застыл по стойке «смирно».
        Сам генерал-губернатор Гродеков во Владивостоке отсутствовал, находясь с большинством офицеров штаба Приамурского военного округа в Хабаровске, где занимался руководством мобилизации и обороны Приамурья, а также планированием усмирения китайских волнений в Северной Маньчжурии. Поэтому, прибыв во Владивосток после своей одиссеи на Квантуне, с докладом о прибытии к новому месту службы направился к его помощнику, так как об отсутствии Николая Ивановича в городе узнал только в приёмной генерал-губернатора. Вот и стоял навытяжку перед генералом Беневским, вспоминая, что я о нём знаю.
        Итак, Беневский Аркадий Семёнович, высочайшим приказом был назначен военным губернатором и командующим войсками Амурской области и наказным атаманом Амурского казачьего войска в одна тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. Как раз после тех событий, когда погибла моя семья, а Алёнка пропала. Надеюсь, что Тифонтай будет в этот раз правым, и та женщина в Гирине окажется моей выжившей сестрой.
        Отзывались о Беневском казаки Амурской области хорошо. В бытность его губернатором была проведена реформа казачьих войск Приамурья, а Уссурийское войско выделено в самостоятельную структуру. А в одна тысяча восемьсот девяносто первом году после спасения цесаревича Николая Аркадий Семёнович написал для меня рекомендательное письмо начальнику Иркутского училища. Так что шапочно я с генералом был знаком, если можно назвать знакомством отзывы казаков и одну мимолётную встречу при вручении письма.
        Пока я учился в училище, Беневский временно поисполнял обязанности приамурского генерал-губернатора до назначения Духовского, потом был переведён начальником штаба Киевского военного округа, через два года был назначен помощником начальника Главного штаба Военного министерства, в одна тысяча восемьсот девяносто восьмом году был назначен помощником приамурского генерал-губернатора. Все эти мысли пронеслись в голове, пока докладывал о своём прибытии.
        - Генерального штаба капитан Аленин-Зейский, - задумчиво произнёс Беневский, сидевший за письменным столом. - Что-то знакомое…
        - Ваше превосходительство, девять лет назад вы написали для меня рекомендательное письмо для начальника Иркутского юнкерского училища. Это случилось после покушения на цесаревича, - подсказал я генералу, продолжая тянуться во фрунт. Это с Гродековым меня связывали более близкие взаимоотношения.
        - Аленин! Ермак! - Беневский встал из-за стола и подошёл ко мне. - Боже мой, кто же мог себе представить девять лет назад, что молодой безусый казак, закрывший собой от пули наследника престола, превратится в такого красавца-героя. Столько орденов! Академия! Золотое оружие с аннинским знаком! Я жду интересного рассказа, Тимофей э-э…
        - Васильевич, ваше превосходительство.
        - Давайте без чинов, Тимофей Васильевич. Проходите к столу, присаживайтесь, - Беневский приобнял меня за плечи, подталкивая вперёд, но внезапно сделал шаг назад. - Хотя мы поступим иначе. Время приближается к обеду, и я сегодня обещал семье, что не задержусь на службе. Поэтому, Тимофей Васильевич, приглашаю вас к себе в гости. Сделаю кое-кому сюрприз.
        «Вот это поворот! - удивлённо подумал я. - Нехило генерал отжёг. Можно сказать, только познакомились, и сразу в гости приглашает. И чем это вызвано? Что за сюрприз?»
        Вслух же произнёс:
        - Это большая честь для меня, ваше превосходительство.
        Генерал подошёл к столу и позвонил в колокольчик. В кабинет тут же вошёл капитан, сидевший в приемной перед дверью кабинета Беневского. То ли секретарь, то ли адъютант.
        - Викентий Петрович, будьте любезны приказать подать экипаж. Мы с капитаном Алениным-Зейским отправляемся ко мне на обед. На сегодня служба закончена. Вызовите экипаж и можете быть свободным, - произнес генерал, после чего поставил колокольчик на место.
        - Слушаюсь, ваше превосходительство, - капитан кивнул и, разворачиваясь кругом, ожёг меня ненавидящим взглядом. Я не мог ошибиться. Капитан посмотрел на меня с какой-то яростью, гневом и ненавистью.
        «Ему-то когда я успел дорогу перейти? - подумал я. - Как этого капитана зовут, узнал только что, а до этого никогда в жизни не видел. Память на лица у меня хорошая».
        Раздумывая над странной реакцией офицера, я попытался вручить Беневскому конверт с приказом о моём откомандировании в распоряжение генерал-губернатора. Но генерал уже был мыслями где-то далеко.
        - Все служебные дела завтра, - произнёс он, положив мой конверт на стол. - А сейчас следуйте за мной, господин капитан.
        Мне только и оставалось ответить: «Слушаюсь!»
        Пока добирались до дома Беневского, тот успел расспросить меня о жизни при дворе. Почему-то почти всех интересовали дворцовые слухи. Каждый хотел хоть как-то быть причастным к жизни царствующего дома. Никогда этого не понимал, но новостями поделился изрядно. Перед самым отъездом посетил Алекса и Мари. Они меня снабдили самыми на тот момент свежими и пикантными сплетнями, новостями и вымыслами.
        Дом генерала оказался одним из новостроев для военной администрации Приамурья во Владивостоке. В столовой нас встретила жена генерала - очень миловидная женщина.
        - Тимофей Васильевич, позвольте познакомить вас с моей второй половинкой. Моя супруга Нина Викторовна. А этот блестящий молодой офицер, моя дорогая, тот самый казак, закрывший собою от пули цесаревича Николая и которому я девять лет назад написал рекомендательное письмо для поступления в училище.
        - Очень приятно познакомиться, - я склонился над представленной для поцелуя ручкой жены генерала.
        Сделав шаг назад, я мысленно залюбовался этой семейной парой. Генерал - высокий, грузный, но всё ещё подтянутый, с шикарной волнистой шевелюрой, бородой и усами светло-русого цвета с сединой, и миниатюрная женщина с милыми, правильными чертами лица, светлыми волосами, где серебром сверкали седые нити.
        «Дети у них должны быть красивыми», - подумал я.
        - Мне также приятно, - улыбнувшись, ответила Нина Викторовна. - Прошу к столу. У нас небольшое семейное торжество. Сегодня утром сын Иван приехал на каникулы, заранее сдав экзамены за второй курс в Петербургском университете.
        Лицо женщины озарилось выражением любви и радости. Сопровождаемые ею, мы втроём расселись за столом, который споро начала накрывать горничная. Через пару минут в комнату вошёл молодой человек лет двадцати, практически копия своего отца, только без усов и бороды. Увидев меня, он остановился и вопросительно посмотрел на Беневского-старшего.
        - Проходи, сын. Знакомься. Это Тимофей Васильевич Аленин-Зейский. Тебе он известен как Ермак, о котором легенды ходят по Приморью. Сегодня господин капитан прибыл в город для дальнейшего прохождения службы. Не удержался, пригласил его к нам в гости. Захотелось Машеньке сюрприз сделать. Она в восторге от многих песен, автором которых является Тимофей Васильевич.
        «Вот это я попал», - подумал я, поднимаясь из-за стола, чтобы поздороваться с сыном генерала.
        - Приятно познакомиться, Иван Аркадьевич, - произнёс я, пожимая ему руку.
        - Признаться, я очень рад познакомиться с вами, Тимофей Васильевич. Вы не только здесь, но и в Петербурге известная личность. И не только из-за своих песен. - Рукопожатие младшего Беневского оказалось неожиданно сильным.
        Не успел я вернуть свою пятую точку на стул, как в комнате появилась миленькая, я бы даже сказал, очаровательная девушка. Высокая, спортивная, стройная, с копной светлых волос, большими голубыми глазами и выразительными алыми губками.
        «Для такой красавицы спеть готов с удовольствием», - довольно хмыкнул про себя. За прошедшие почти семь лет после смерти моей Дарьюшки с женщинами, кроме жриц любви, как-то не ладилось. Некогда было, то служба, то учеба. Да и не встретил такую, чтобы серьёзные отношения строить. А вот сейчас что-то в душе ворохнулось, и даже какой-то азарт появился.
        - Пап?, ты, почему не предупредил, что у нас гости будут, - строго произнесла Мария Аркадьевна.
        - Машенька, захотелось сделать тебе сюрприз. Позволь тебе представить Тимофея Васильевича Аленина-Зейского, автора тех самых романсов, которые ты так любишь.
        - Ой!.. - щечки девушки заалели, но потом она, решительно тряхнув головой, направилась в мою сторону.
        Я сделал шаг навстречу и хотел приложиться к протягиваемой мне руке, но младшая Беневская внезапно перехватила мою руку и крепко её сжала.
        - Приятно познакомиться, Тимофей Васильевич, - произнесла девушка, глядя мне в глаза. При этом в её глазах, как голубых озёрах, по-моему, плескались бесенята.
        - Мне также приятно, Мария Аркадьевна, - несколько сбитый и ошарашенный поведением девушки, ответил я, а потом, еле оторвавшись от ее глаз, посмотрел на остальных членов семейства Беневских.
        - Смутила вас моя дочка, Тимофей Васильевич. Порол её в детстве мало, вот и выросла экзальтированная бунтарка против устаревших устоев, - усмехаясь, произнёс старший Беневский.
        - Пап?! - возмущённо воскликнула девушка, вырвав у меня из пожатия свою руку. - Не слушайте его, Тимофей Васильевич. Он меня за всю мою жизнь ни разу и пальцем не тронул в наказание. И никакая я не бунтарка, хотя считаю, что наше монархическое и сословное общество нуждается в переменах.
        - Я надеюсь, что вы не станете выходить замуж за беглых чернокожих рабов, как это делали некоторые молодые и жаждавшие в обществе перемен американки во время гражданской войны, - появившийся азарт, заставил пошутить меня на грани фола.
        - И я надеюсь, что до такого дело не дойдёт, - глубоко выдохнув, произнёс генерал.
        - Красиво вы её приземлили, Тимофей Васильевич, а то опять завела свою шарманку, - насмешливо произнёс уже сидящий за столом Иван Аркадьевич.
        - А ты, толстовец, молчи, не то потом с тобой разберусь, - грозно развернулась в сторону брата Мария.
        - Всё, хватит, дети. Все за стол, - сказала, как отрезала, мать семейства. А по реакции на её слова окружающих я понял, кто в доме глава.
        - Это всё твой Борька Савинков виноват. Задурил голову революционными идеями. Будешь им следовать, так же, как и его, арестуют, - видимо, решив оставить за собой последнее слово, произнёс Иван.
        - И ничего он не мой. Он уже на Вере Успенской женился. Ну, арестовывали его жандармы два раза, так и отпускали быстро, - произнесла в ответ Мария, усаживаясь на свой стул.
        А меня от этих двух фраз пронзило всего насквозь, будто током. Получается, Мария Беневская и есть та дочка аж генерал-губернатора, которая вступила в боевой отряд эсеров. При изготовлении бомбы подорвалась, потеряла часть кисти, была приговорена к смертной казни. Мать, то есть сидящая передо мной милая Нина Викторовна, покончила с собой, узнав о приговоре. Казнь по прошениям отца заменили каторгой, на которой девушка пробыла до революции в семнадцатом. Прочитал я в Интернете эту информацию давно, поэтому успел забыть. В этом мире как нахожусь, через месяц с небольшим двенадцать лет исполнится, а ассоциация с Борисом Савинковым встряхнула мозги и заставила вспомнить. Даже вспомнил, что будущая дочь Ивана Аркадьевича в моём прежнем мире служила в одной воинской части с Зоей Космодемьянской, в которой готовили диверсионно-разведывательные отряды для засылки в ближайшие тылы наступающих немецких войск. В сорок втором году Елизавета Беневская погибла в бою. Несколько пришибленный этими воспоминаниями, я сел за стол.
        «Н-да! Господина Савинкова я как-то упустил. Про Ленина поинтересовался, а про лидера боевой организации эсеров не соизволил. А на них крови будет, мама не горюй», - подумал я, беря в руку ложку.
        После очередного внушения Нины Викторовны детям о поведении за столом мы приступили к обеду, который был без каких-то особо изысканных блюд, но при этом очень вкусным и обильным. Беседа за столом началась после третьей перемены блюд, до этого отдавали должное прекрасной пище в молчании, изредка прерываемом шутками брата и сестры. Было видно, что они соскучились друг по другу. Отец с матерью смотрели на эти шалости с нежностью. А я просто наслаждался едой и домашней атмосферой.
        - Тимофей Васильевич, я заметила, что, когда брат упомянул о Борисе Савинкове, вы изменились в лице. Он вам знаком? - невинно улыбаясь, задала вопрос девушка.
        - Нет, не знаком. Впервые слышу. Просто услышал о революционных идеях. А вот к ним, особенно призывающим к террору, у меня резко отрицательное отношение.
        - И чем это вызвано? Разве не прекрасен девиз Великой французской революции: «Liberte, Egalite, Fraternite», - перейдя на французский, произнесла Беневская-младшая.
        - Мария Аркадьевна, слова хорошие, что-то подобное нам и Христос завещал. Только вот под этот девиз за время революции Франция потеряла больше трехсот тысяч своих граждан, а это почти один процент всего населения. За время наполеоновских войн эта цифра увеличилась почти до трех миллионов, то есть погиб каждый десятый француз. Причем большинство из погибших мужчины, которые могли бы завести семьи, продолжить свой род. Поэтому, какие реальные потери в людях понесла Франция от этого девиза, сейчас не сосчитать. Но они огромны. И я не хотел бы, чтобы такое случилось в России. А у нас?! Если полыхнёт, будет куда страшнее! - произнося всё это, я не отрывал взгляда от голубых глаз девушки. - Наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин написал: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» А если он будет осмысленный, идейный, то кровь Вандеи покажется каплей в том озере, которое прольётся на Руси. Брат на брата, сын на отца. Гражданская война!
        - Тимофей Васильевич, вы говорите ужасные вещи! Неужели такое возможно?! - эмоционально воскликнула старшая Беневская, прижав руки к губам.
        - Уважаемая, Нина Викторовна, вся история человечества показывает, что, когда всплывает вопрос о социальном равенстве и сословных привилегиях, он, как правило, заканчивается большой кровью, особенно в пару-тройку последних веков: английская и французская революции, Гражданская война в Америке, карбонарии в Италии, декабристы и народовольцы в Российской империи. Последние социалистические учения выдвинули социальное равенство в качестве цели и идеала. При этом люди, призывающие к этому, готовы достигать поставленных целей с помощью террора…
        - А как по-другому можно достучаться до правящей элиты, которая не хочет видеть, как живёт её народ? - перебила меня Мария.
        «Да, девочка, а мозги тебе уже изрядно промыли, - подумал я. - И что делать?! Ну не хочется мне, чтобы такая красивая и желающая лучшего для народа девушка пришла к тому, что с ней случилось в моём мире. Ладно, попробую достучаться до разума, а не получится, пройдусь по чувствам».
        - Мария Аркадьевна, самое плохое в великих утопиях, в великих идеях, как дать людям свободу, равенство, научить их жить по справедливости, то, что их идеологи считают, что ради этого можно всё! Можно переступить через любые Христовы заповеди. - Я вздохнул поглубже, перед тем как продолжить. - Откуда берутся террористы? Ни одного ребенка в школе, гимназии и дальше в университете не учат, что можно взрывать, убивать, лгать, предавать. Не учат этому и родители. Детям пытаются привить другое: понятия долга, чести, патриотизма! Но беда в том, что находятся люди, которые говорят - ради вот этого великого блага в будущем в настоящем можно всё. Убивать, взрывать, злоумышлять! Не все покупаются. Большинство на такие лозунги не ведутся, но ведь есть те, кто покупается?! И тогда творятся страшные вещи.
        Я замолчал и обвёл взглядом Беневских, внимательно смотревших на меня с разным выражением на лице.
        - Почти семь лет назад, когда конвойной службой цесаревича Николая, совместно с полицейскими и жандармами в Хабаровске были предотвращены два покушения на наследника престола, один из террористов убил мою невенчаную жену и неродившегося ребёнка. Зачем он это сделал, когда Дарья покупала на рынке продукты для приготовления праздничного ужина на мой день рождения, я так и не нашёл ответа до сегодняшнего дня.
        Нина Викторовна всхлипнула и, достав из рукава платок, начала вытирать глаза. Мария смотрела на меня каким-то отстранённым взглядом, но в её глазах набухали слёзы. Генерал, что-то прошептав про себя, потянулся за графином с водкой, а Иван застыл, держа в руках вилку и нож.
        - Об этом мало кто знает, - продолжил я. - Рассказал я это здесь только для того, чтобы вы, Мария Аркадьевна, поняли, что идеи об изменении мира или правоустройства в отдельной стране, как правило, приводят к трагедиям отдельных лиц.
        Я замолчал, а в комнате повисла напряжённая тишина.
        - А что случилось с тем террористом? - прервал молчание Иван.
        - При попытке захватить его живым он совершил самоубийство, - ответил я.
        - Какой ужас, - тихо произнесла старшая Беневская и перекрестилась, а Аркадий Семенович по-гусарски отправил водку в рот.
        Иван с сожалением посмотрел на графин, отец налил ему только одну рюмку за время обеда, а Мария застыла, уйдя в себя, переваривая полученную информацию.
        Между тем генерал Беневский, разгладив усы и бороду, задал вопрос:
        - Тимофей Васильевич, а как вы видите решение данного вопроса?
        - Ваше превосходительство… - начал я.
        - Без чинов, мы же договорились, - перебил меня генерал.
        - Аркадий Семенович, я думаю, что надо начать с себя, - ответил я.
        - В каком смысле? - поинтересовался Беневский.
        После этого вопроса я рассказал присутствующим за столом, как получил в качестве наград два имения под Петербургом и как там, благодаря моему управляющему Сазонову, работает «колхоз». Результаты, кстати, действительно были впечатляющими. За неполный десяток лет Александр Иванович в Курковицах и Калитино организовал супердоходное предприятие по производству картофеля и производных из него, а также масла и круп. Шестьдесят пять дворов, бывших изначально, уже приближались к ста. Стала ощущаться нехватка моих земель для дальнейшего развития, но при этом все крестьянские семьи имели новые дома. С личным хозяйством у них, правда, как-то не заладилось. В своём письме ещё пять лет назад Сазанов описал, как крестьяне по договору аренды получили в своё распоряжение полагавшихся им коров, но через пару месяцев вернули их на общую ферму. Работать за денежку оказалось более выгодным, а масло и молоко, да и тот же обрат они получали по договору. Небольшие огороды во дворах остались, но это из-за крестьянской упёртости. Чтобы было! Смертность в имении была минимальной, с долгами все расплатились. Вкалывали,
конечно, хорошо, но и жили по сравнению с другими, я бы сказал, отлично. Ну, и мне на карман капало.
        На моё описание «колхозов» очень жарко отреагировал младший Беневский.
        - Тимофей Васильевич, получается, что вы у себя в имении создали коммуну?
        - Боюсь вас разочаровать, Иван Аркадьевич, но это не совсем коммуна. Тут Мария Аркадьевна назвала вас «толстовцем». Это так?
        - Да, я являюсь единомышленником Льва Николаевича и по окончании обучения в университете, где изучаю сельское хозяйство, хочу создать в нашем имении такую коммуну.
        Я заметил, как поморщились родители Ивана, но перебивать его не стал.
        - Лев Николаевич - это не только великий писатель, он еще и современный философ с самой большой буквы. Его учение перевернёт сознание людей, - продолжил младший Беневский.
        «Ё… твою мать, яти его в душу, - подумал я. - Одна будущая эсерка, второй упёртый толстовец. Куда родители смотрели? Вот это я попал! Но второе хоть не так заразно!» - успел я подумать перед тем, чтобы сообразить, что буду отвечать.
        - Когда люди изменятся, царство Христа установится на земле, - Иван сделал паузу и спросил: - А вы, Тимофей Васильевич, знакомы с учением Льва Николаевича?
        - Если вы говорите о трактате «В чём моя вера?», то читал.
        - И где же вы достали его? Цензурой он запрещён и если бы ни был выпущен в Швейцарии, то просвещённые люди так бы никогда не смогли ознакомиться с новым философским взглядом на религию, - поинтересовался младший Беневский, а его сестра посмотрела с явным удивлением.
        - Иван Аркадьевич, моё место службы в конвое наследника престола позволило ознакомиться с многими трудами, недоступными большинству населения Российской империи.
        - И что можете сказать о трактате Толстого?
        - В чём-то согласен, но большинство постулатов не приемлю. Эта философия, действительно, для царства Христова на земле, когда на всей планете живут идеальные люди и нет войн. Пока же вся история человечества, что до прихода Христа, что после него, - это череда войн, уничтожающих людей и стирающих государства с карты мира. Поэтому «непротивление злу», отказ от войн, осуждение присяги властям, которая по Толстому запрещена Христом - «не клянитесь вовсе», считаю блажью человека, не знающего, чем занять себя. Про таких в народе говорят - «с жиру бесится»! Вот увидите, Иван Аркадьевич, что очень скоро Льва Николаевича Святейший Синод или предаст анафеме, или вовсе отлучит от церкви.
        - Думаю, Тимофей Васильевич, вы несколько перегибаете, - вступил в разговор отец семейства. - Всё-таки Толстой - это великий писатель.
        - Аркадий Семёнович, я уважаю Льва Николаевича как писателя, но его философские взгляды - это подрыв религиозных основ православия. А казаки последние четыреста лет живут с девизом: «За Веру, Царя и Отечество», - ответил я.
        - Получается, вы против коммун единомышленников, о которых говорит Лев Николаевич, - насупившись, произнёс Иван.
        Как же, великие философские взгляды его кумира только что назвали блажью бесящегося с жира человека.
        - Отчего же! Если люди хотят жить по таким принципам, то флаг им в руки и пожелание всего хорошего.
        - А при чём здесь флаг в руки? - видимо, переварив информацию и сделав для себя какие-то выводы, весьма оживлённо спросила Мария.
        - Мария Аркадьевна, весной одна тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года сорок три взрослых человека, назначенные «единомышленниками», прибыли на берег Амура, воткнули в землю флаг Российской империи, вкопали столб и прибили к нему дощечку с вырезанной надписью «Станица Черняева», где позже родился я. Сражаясь со зверями и хунхузами, специально отмечаю для вас, Иван Аркадьевич, сражаясь, а не «непротивясь злу», станица росла и развивалась. За сорок два года количество станичников увеличилось почти в десять раз и продолжает расти. Поэтому, Иван Аркадьевич, если вы будете придерживаться принципа «непротивление злу», то коммуну организовывайте где-нибудь в самой безопасной российской губернии под боком у полиции и жандармов, которые смогут вас защитить от тех, кто не проникся светлыми идеями Льва Николаевича Толстого. Правда, в этом случае флаг вам не понадобится.
        - А, Ванечка! Теперь Тимофей Васильевич и тебя приземлил! - со смехом произнесла Мария и показала язык брату.
        - Мария, как не стыдно! - строго произнесла мать семейства. - Что за поведение?!
        Не успел я что-то ещё сказать, как Нина Викторовна, видимо, решила сменить тему.
        - Тимофей Васильевич, у вас в станице, наверное, много родственников? - спросила она.
        - Когда мне было двенадцать лет, при нападении хунхузов на станичный обоз погибли мои родители, десятилетняя сестрёнка пропала. Ещё раньше погибли два младших брата отца. Один погиб во время первого срока службы, также от рук бандитов, второго на охоте порвал тигр-людоед. По материнской линии родственников не осталось, а дед умер, когда мне было четырнадцать. Поэтому в станице меня ждут только могилы родственников. Если получится вырваться со службы, обязательно их навещу.
        - Простите, Тимофей Васильевич, - старшая Беневская вновь достала платок и приложила его к глазам. - Как же вас жизнь потрепала! А сколько вам лет?
        - Двадцать семь в декабре исполнится.
        - Только двадцать шесть, а уже седые пряди в голове!
        После последних событий, точнее после гладиаторского поединка в плену, у меня появилась пара седых участков на волосах. Видимо, перенервничал я тогда сильно. До смерти был даже не шаг, а небольшой шажок.
        - Нина Викторовна, я видел людей, которые в двадцать лет имели полностью седую голову, да и Аркадий Семёнович, думаю, таких встречал.
        - Бывало, - хмыкнул генерал.
        - А как вы жили один?! - перебивая отца, тихо спросила Мария.
        - Почему один. После смерти деда меня к себе в семью принял станичный атаман дядька Петро Селивёрстов. Он же разрешил организовать постоянную школу для военной подготовки казачат с двенадцати лет. Благодаря этой школе сложилась моя дальнейшая судьба.
        - А правда, что вы свой род от Ермака ведёте? - несколько смущённо поинтересовалась Мария.
        - Не могу сказать утвердительно, так как каких-либо документов, подтверждающих это родство, нет, но дед рассказывал, да и другие старейшины станицы подтверждали это.
        - А правда, что у вас в семье из поколения в поколение передается шашка самого Ермака? - этот вопрос уже задал брат красавицы.
        - Не знаю, принадлежала ли она Ермаку, но от деда к внуку в семье Алениных передаются шашка и кинжал, сделанные одним мастером. Как подтвердил один знаток холодного оружия в столице, вернее всего, изготовлена эта пара была на Кавказе во времена походов крестоносцев. Но если позволите, похвастаюсь другой шашкой, у которой также славная история.
        Получив разрешение хозяина дома, вскоре вернулся в столовую с шашкой барона Корфа. После рассказа истории этого оружия пришлось поведать, откуда появился золотой эфес, георгиевский темляк и аннинский знак. Спасибо Тифонтаю, который за сутки, пока я ждал в Порт-Артуре оказии во Владивосток, умудрился у знакомого ювелира поменять эфес на шашке, достать и прикрепить аннинский знак.
        Рассказ о событиях на Квантуне несколько затянулся, но всё когда-то кончается. Потом была небольшая музыкальная программа. Под аккомпанемент Маши на пианино мы дуэтом исполнили «Берега-берега», «Очарована, околдована» и «Напрасные слова». Закончился вечер продолжительной беседой в кабинете генерала. У него нашелся мой любимый вишнёвый ликёр, потягивая который я доложил, с какой целью прибыл в распоряжение генерал-губернатора Гродекова. Кстати, адмирал Алексеев сдержал своё слово, компенсировав чеком стоимость оставленных мною у Стесселя пулемётов и патронов к ним.
        Полностью поддержал мнение Аркадия Семёновича о том, что дочь должна учиться в Петербургском женском медицинском институте, а не, как она хочет, на естественном факультете в университете Галле в Берне. Деликатно поделился информацией о том, что Берн - рассадник русских революционеров, и девушке, склонной к некоторым крайностям, там делать нечего. Не могу сказать, что во мне вспыхнула мгновенная любовь к дочери Беневского, но то, что я не хотел, чтобы она повторила судьбу в моём мире, это я решил твёрдо.
        Как уже успел выяснить, ротмистр Савельев Владимир Александрович оставался самым старшим и «страшным» жандармом Приамурья. Так что завтра обязательно его навещу и попрошу выяснить информацию по Савинкову. Проснувшаяся память напомнила, что за время действия боевой организации эсеров в результате террористических актов погибли брат Александра III, два министра, больше тридцати генерал-губернаторов, губернаторов и вице-губернаторов, около двадцати градоначальников, с десяток адмиралов и генералов, а также почти тридцать разоблачённых агентов полиции. За точность цифр сказать не могу, всё же времени прошло много, когда читал информацию в Интернете. Да и не всему можно было верить во всемирной паутине, но такие цифры всплыли в памяти. Не все погибли от рук эсеров, но большинство, точно!
        Если же говорить о Машеньке, то здесь был ещё один фактор, который я стал учитывать в этом мире. Как-то так получалось, что те девушки, с которыми я был готов создать семью, терялись. Светлана-Анечка фон Дерфельден стала Червонной, хотя были обоюдные чувства. Мою «смелую птичку» и неродившегося ребёнка убили. Может быть, тот, кто перенёс меня, точнее моё сознание в этот мир, не хотел, чтобы я смог продолжить свой род?! Так что посмотрим, делать нам третью попытку или не стоит. Тем более, всё пока вилами по воде писано. Даже со своим опытом, я не мог сказать, понравился ли я младшей Беневской.
        Приятный вечер закончился. Попрощавшись с семейством, напоследок написав для Ивана рекомендательное письмо к Сазонову, так как тот решил в обязательном порядке посетить мой «колхоз», чтобы посмотреть на неправильных крестьян, готовых отказаться от коров, отправился в гостиницу. Так как идти было недалеко, рикшу решил не брать. Шёл по улице и вдыхал влажный воздух. Ветер прохладой веял с моря. Наслаждаясь душевным покоем, вспоминая с улыбкой наш дуэт с Машенькой, вдруг услышал слева от себя вопрос, произнесённый знакомым глубоким грудным голосом, от которого дыбом поднялись все волосы на теле:
        - Тимофей Васильевич, вы ли это?
        Я резко повернулся на голос и, узнавая спросившую, сидевшую в коляске рикши вместе с представительным мужчиной, неверяще произнёс: «Марфа?!»
        Глава 16. Пенициллин
        - Скорее Мария Петровна, - ответила женщина, в которой с большим трудом можно было узнать станичную знахарку.
        - Прошу прощения, Мария Петровна, но встреча оказалась настолько неожиданной, что по привычке вспомнилось ваше станичное имя, - извинился я, не отрывая взгляда от женщины, которая за то время, что мы не виделись, не постарела, а, казалось, помолодела.
        Модное платье, перчатки, шляпка, в руках сложенный зонтик от солнца и небольшая сумочка. Точеная фигура, ухоженные волнистые волосы цвета вороного крыла и те же иссиня-черные глаза, прожигающие душу. Двадцать пять, максимум тридцать лет. Больше не дашь!
        - А я пытался найти вас, Мария Петровна, когда узнал, что вы уехали из станицы. Но не задалось, - пробормотал я, смущённый пронзительным взглядом женщины, которая так была похожа на мою первую жену в том мире и единственная знала о переносе моего сознания из будущего.
        - Искали как Соколову? - спросила Марфа. Дождавшись моего кивка, весело продолжила: - А я уже давно Бутягина. Позвольте представить вам моего супруга - титулярного советника Павла Васильевича Бутягина. Он заведует бактериологической лабораторией и станцией по выпуску противодифтерийной сыворотки при Томском университете.
        - Приятно познакомиться, - я кивнул головой. - Генерального штаба капитан Аленин-Зейский Тимофей Васильевич. В прошлом неоднократно был пациентом у вашей супруги.
        Представительный, лет тридцати пяти мужчина с запорожскими усами, с орденом Станислава третьей степени на сюртуке, несколько ревниво смотревший на наш диалог, после моих слов расслабился и вежливо ответил:
        - Мне также приятно познакомиться со старым знакомым моей супруги.
        - Каким образом оказались здесь, Тимофей Васильевич? - поинтересовалась за этот вечер ещё одна Мария.
        - Сегодня прибыл во Владивосток для дальнейшей службы. Правда, в качестве кого - сказать не могу. Завтра помощник генерал-губернатора Беневский должен будет определить, а может быть, отправит меня в Хабаровск к губернатору. Признаться, для меня это был бы лучший вариант, так как с Николаем Ивановичем нас связывают добрые отношения.
        Марфа переглянулась с мужем, после чего решительно произнесла:
        - Тимофей Васильевич, нам сегодня надо с вами поговорить по серьёзному вопросу. Как вы смотрите на общий ужин?
        - С большим удовольствием. Только сразу предупрежу, что иду с обеда у генерала Беневского, а его супруга очень хлебосольная хозяйка, поэтому сыт сверх меры. Надеюсь, нашему общению это не помешает.
        Супруги вновь переглянулись и чуть ли не хором заверили, что это не проблема. После того как выяснилось, что мы остановились в одной гостинице, ужин был назначен через час в ресторане при ней. Рикши потащили коляску, а я неспешно последовал за ней, думая над тем, что же это за серьёзный вопрос готовятся обсудить со мной супруги Бутягины.
        Через час, спустившись в ресторан, за одним из столиков я увидел Марию, находившуюся в одиночестве.
        - А где супруг? - поинтересовался я, присев за стол с разрешения знахарки.
        - Я попросила подойти его чуть позже, чтобы наедине обсудить один вопрос, - несколько напряжённо произнесла Мария, после чего из сумочки достала небольшой аптекарский пузырёк, наполовину заполненный светлым порошком, поставила его на стол и произнесла. - Для начала вот!
        - Это то, о чём я подумал?!
        - Этот порошок получен из грибка рода Penicillium. Судя по полученным результатам в лечении больных - это пенициллин, о котором ты рассказывал. Прежде чем я и мой муж обратимся к тебе с просьбой, ты должен кое-что узнать. Павел об этом знает, но мне не хотелось об этом говорить при нём.
        - Мария, ты хоть понимаешь, что такое пенициллин?! - перебил я знахарку. - Если это он, то тебе и твоему мужу, если он помогал в его получении, памятник из золота отливать надо!
        - Тимофей, подожди со своими восторгами. Сначала выслушай меня, - тон женщины стал жёстким, а её гипнотизирующий взгляд упёрся в меня. - Помнишь, ты интересовался моим происхождением?
        Я кивнул головой.
        - Так вот, на самом деле меня зовут Елизавета Николаевна Оловенкова. Наш род известен с первой половины семнадцатого века в Орловской губернии. Я родилась в августе одна тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года.
        «Почти сорок три года, а по внешности и не скажешь», - подумал я, ошарашенный полученной информацией.
        В этот момент нас прервал официант, который, получив заказ, буквально испарился, а Мария продолжила свой рассказ.
        - Я и две мои старшие сестры закончили женскую гимназию в Орле, потом поступили друг за другом на фельдшерские курсы в Санкт-Петербурге. В семьдесят восьмом году все трое вступили в организацию «Земля и воля», а после её распада в «Народную волю». Принимали активное участие в подготовке покушения на императора Александра II. Меня арестовали в ночь с тринадцатого на четырнадцатое марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года. Я имитировала психическое расстройство и Санкт-Петербургским окружным судом была признана невменяемой ввиду психического заболевания, после чего отправлена на лечение в Казанскую психиатрическую лечебницу. Из неё я сбежала в восемьдесят втором году с помощью друзей из организации, снабдивших меня документами и деньгами.
        «Охренеть и не встать. Вот это история! Камо женского рода», - подумал я, со всё возрастающим интересом слушая знахарку.
        - За границу бежать не захотела. Вместо этого отправилась в Сибирь, а потом на Амур. Хотела затеряться. В Сретенске в гостинице, дожидаясь парохода, одну ночь прожила в номере с женщиной. Из её рассказов поняла, что после эпидемии холеры она осталась одна как пёрст и едет в Благовещенск, чтобы начать новую жизнь, надеясь на нехватку женского пола. Утром она не проснулась, судя по синему цвету лица, её хватил удар. Я рискнула и поменялась с ней документами. А вскоре в станице Черняева появилась знахарка Марфа, или Мария Петровна Соколова. Бабушка по материнской линии была знахаркой и ведуньей. Нам, её внучкам, передались её способности, поэтому и на фельдшерские курсы все направились. Но этот дар имеет и последствия для психики. Не каждый может выдержать, когда заглядываешь за грань, - грустно произнесла Мария. - С семьей и революционерами я полностью порвала. Думала, что так и проживу в станице знахаркой, пока не появился ты. Именно твой рассказ о пенициллине заставил меня уехать. В станичных условиях я бы ничего не смогла сделать, да и знаний откровенно не хватало. Подалась в Томск, устроилась на
курсы при университете, познакомилась с Павлом.
        - Ты сказала, что супруг всё знает? - перебил я Марию.
        - Только обо мне. Про тебя ему известно только то, о чем гудит Приморье.
        - И как же он поверил в пенициллин?
        Нас опять прервали. Подошедший с подносом официант стал накрывать на стол. Едва он удалился, знахарка продолжила:
        - Тимофей, когда, прибыв в Томск, я начала изучать этот вопрос, сама не поверила, сколько есть информации и подсказок по этому вопросу. В начале семидесятых годов исследованием плесени одновременно занимались медики Алексей Герасимович Полотебнов и Вячеслав Авксентьевич Манассеин. Последний, изучив грибок Penicilliumglaucum, подробно описал основные, в частности бактериостатические свойства зелёной плесени. Полотебнов, выяснив лечебное действие плесени на гнойные раны и язвы, рекомендовал использовать её для лечения кожных заболеваний. Его работа «Патологическое значение зелёной плесени» вышла в семьдесят третьем году. Но идея на тот момент не получила дальнейшего практического применения… - Мария замолчала, а потом продолжила: - Совсем недавно, в девяносто шестом году итальянский врач и микробиолог Бартомелео Гозио выделил из Penicillium микофеноловую кислоту - активную против возбудителя сибирской язвы. В девяносто седьмом году французский военный врач Эрнест Дюшен заметил, что арабские конюхи использовали плесень с сёдел, чтобы обработать раны на спинах лошадей. Работая с грибами рода
Penicillium, Дюшен опробовал плесень на морских свинках и обнаружил её разрушающее действие на палочку брюшного тифа. Но и его работа не привлекла внимания научного сообщества.
        - Интересно! Впервые слышу об этом. В моём мире пенициллин как антибиотик начали использовать во времена Второй мировой войны, кажется. Точно не помню. А у вас как дела обстоят?
        В этот момент Мария посмотрела за моё плечо, и я замолчал. Через несколько секунд к столу подошёл Павел Васильевич.
        - Вы уже всё обсудили? Мне можно присоединиться? - несколько ревниво спросил он.
        - Конечно, дорогой. Тимофей Васильевич только что поинтересовался, как у нас обстоят дела с пенициллином, - с любовью во взоре произнесла Мария.
        Бутягин сел за стол, и в течение нескольких минут я внимательно выслушивал, как, благодаря судьбе, он встретился с Марией восемь лет назад и она буквально «заразила» ещё студента идеей создания лекарства против множества болезней. После окончания университета с золотой медалью в девяносто третьем году он был оставлен работать в университете лаборантом под руководством профессора Судакова при кафедре гигиены. В том же году он и Мария поженились, а дальше семейный тандем приложил максимум усилий, чтобы при кафедре гигиены была создана бактериологическая лаборатория.
        По рекомендации Судакова Павел Васильевич в девяносто шестом году был направлен в Институт экспериментальной медицины в Санкт-Петербург на четыре месяца для изучения методов изготовления противодифтерийной сыворотки и других прививочных средств. По возвращении в Томск, им при активной поддержке жены была создана специализированная станция по выпуску противодифтерийной сыворотки, заведующим которой, а по совместительству и бактериологической лаборатории он стал.
        Всё это время они активно работали с штаммами бактерий грибков Penicillium за свой счёт, но используя оборудование станции и лаборатории. Два года назад им удалось извлечь пенициллин и даже опробовать его действие на нескольких больных, признанных неизлечимыми. Результаты впечатляли, коллеги по университету дружно аплодировали, но по направленным в столицу документам на получение привилегий на изобретённое лекарство вот уже год полное молчание. В настоящее время у супругов Бутягиных на руках было пенициллина где-то на двести инъекций.
        - Какой помощи вы от меня хотите? - спросил я, когда Павел Васильевич закончил свой монолог.
        - Значит, вы готовы нам помочь, несмотря на то что узнали обо мне? - спросила Мария, или Елизавета.
        - Мария Петровна, я понимаю важность того, что вы создали. Поэтому ваши прегрешения молодости оставим на вашей совести. Единственно, посоветую в столицу и в те места, где вас смогут узнать, лучше не ездить.
        Бутягин поморщился и с осуждением посмотрел на жену, как бы пытаясь телепатически передать, что не надо было мне рассказывать эту историю. Я же продолжил:
        - С пенициллином помогу всем чем смогу. В первую очередь, деньгами. У меня сейчас есть на руках чуть больше пяти тысяч рублей, со счета смогу снять ещё столько же. В январе следующего года, думаю, сумма на счету от всех моих поступлений составит около сорока тысяч. Всё это я готов вложить в исследования и налаживание промышленного производства пенициллина. Двести инъекций - это невообразимо мало, нужны сотни тысяч, миллионы доз… - Я сделал паузу, а потом как в прорубь прыгнул: - Также готов воспользоваться своим определённым положением при дворе. У вас с собой копии документов, отправленных в Министерство внутренних дел на получение привилегий от изобретённого лекарства и описание положительных случаев его применения?
        - Да, Тимофей Васильевич, всё это у нас с собой в трёх экземплярах. Из набранной за два года медицинской практики есть случаи излечения тяжелого сепсиса в ранах, крупозного воспаления легких, обычной пневмонии, сибирской язвы и половых инфекций. К сожалению, всех случаев всего двадцать два. Не каждый из знакомых мне врачей соглашался применить для лечения ещё никем не признанный препарат, - с каким-то сожалением произнёс Бутягин. - Поэтому помощь от вас мы в первую очередь видели в том, чтобы как-то устроить меня и Марию Петровну на службу в военный лазарет или госпиталь с разрешением применять при лечении пенициллин. Двенадцатого июня была объявлена мобилизация войск Приамурского военного округа. Как я думаю, боевые действия будут, соответственно, будут и раненые. В этих условиях мы могли бы собрать более богатую практику и статистику. Надеюсь, это позволит быстрее продвинуть лекарство к его массовому применению. А вот для создания пенициллина в большем количестве ваши деньги, конечно, пригодятся. К сожалению, моего жалованья и пожертвований меценатов недостаточно. Тем более содержание семьи,
детей также требует денежных средств. Мои родители помогают, но и они не относятся к состоятельным людям. Живут на пенсию отца.
        - У вас есть дети? - с некоторым изумлением обратился я к Марии. Её внешний вид как-то не позволял ассоциировать её с обликом матери.
        - Две девочки-погодки, семи и шести лет, - довольно улыбнулась Бутягина. - Они сейчас у бабушки с дедушкой. Им там будет хорошо.
        «Ох, ты, мать моя женщина, что же за люди здесь. Двое детей на руках, есть открытие мирового масштаба, положение в обществе, а они на войну собрались. Млять, и чего делать?! Логика в словах Павла Васильевича присутствует, но что будет, если с ними что-то случится».
        - Я смотрю, хотите отговорить нас от этой затеи, Тимофей Васильевич, - голос знахарки был строгим, а взгляд пронзительный. - Признаюсь, мы долго думали, как поступить и решили с Пашей, что это будет самым быстрым и действенным вариантом. Муж взял отпуск на год. Детей устроили у родителей. Если с помощью этих двухсот инъекций мы спасём хотя бы несколько солдатских жизней - это будет нашей победой.
        - А если за этот год вы организуете производство пенициллина и потом спасёте не десяток, а миллионы жизней?! А если с вами, не дай бог, что-то случится?! Война есть война! Там бывает, что и врачей убивают. Чуть больше недели назад при штурме Восточного арсенала в Тяньцзине погиб врач девятого Восточно-Сибирского стрелкового полка… - Я сделал паузу, глубоко вздохнув. - Давайте так! Я отправляю со своими пояснительными письмами ваши материалы по следующим адресам: цесаревичу Николаю, графу Воронцову-Дашкову и фон Рамбаху. Владимир Константинович сейчас лечащий врач великого князя Георгия Александровича. Думаю, три такие фигуры заставят государя быстро принять решение по лекарству. Про финансирование я уже сказал.
        - Тимофей Васильевич, всё, что вы говорите, с одной стороны, представляет собой наиболее оптимальное решение большинства возникших у нас проблем, но с другой стороны, не решается одна, но самая главная - практическое подтверждение эффективности действия лекарства. Двадцать два случая и с разными заболеваниями - этого очень мало для принятия решения о промышленном производстве пенициллина. Необходима намного большая статистика. И работа в госпитале позволит ее быстро собрать, - твёрдо глядя мне в глаза, произнёс как припечатал Бутягин.
        - И двести инъекций помогут это сделать? - хмыкнул я. - Ещё десять или пятнадцать излеченных не очень-то повысят показатели.
        - Не волнуйтесь, Тимофей Васильевич, этот вопрос продуман. Сейчас мой помощник по лаборатории продолжает изготавливать пенициллин. Как раз удалось найти мецената. С помощью этих денег, думаю, получится изготовить около тысячи доз, а это уже не менее ста пациентов, - также твёрдо произнёс Павел Васильевич.
        - Тимофей Васильевич, мы уже всё обсудили и решили. Просто нам необходимо разрешение использовать пенициллин при лечении раненых солдат. Это намного проще, чем индивидуально договариваться с врачами по каждому больному, - поддержала мужа бывшая знахарка. - А ваших пяти тысяч хватит на изготовление ещё большего количества пенициллина в ближайшее время. Думаю, для окончания испытаний этих денег окажется достаточным. Правда, я не знаю, когда мы их сможем вернуть, но вернём обязательно.
        - Какие же вы упёртые, супруги Бутягины, - грустно усмехнулся я. - Договорились. Завтра или послезавтра выдвигаемся в Хабаровск. Там встречусь с генерал-губернатором Гродековым. Надеюсь, он поддержит ваш порыв и разрешит использовать пенициллин при оказании помощи раненым. Во всяком случае, приложу все усилия. А сейчас, Павел Васильевич, давайте сходим за документами к вам в номер, и я начну писать письма. Не буду терять время. Вы же вернётесь в ресторан и поужинаете с женой, а то заказ пропадёт. Завтра попробую получить от генерала Беневского разрешение на отправку документов фельдъегерской почтой и поездку в Хабаровск к губернатору. Всё же я в его ведение направлен для дальнейшего прохождения службы!
        - Большое спасибо, Тимофей Васильевич, - чуть ли не хором произнесли супруги, один из которых шустро вскочил на ноги.
        «Вам спасибо, что вы есть такие! - подумал я, поднимаясь из-за стола и следуя за Бутягиным. - А служить будете в Благовещенске, там во время осады много раненых было, но всё же поспокойней, чем в действующей армии. Или в Порт-Артур попытаться их направить, там сейчас много работы у врачей после событий в Таку и Тяньцзине. Наверняка уже кто-то с сепсисом есть. Да и дальше поток раненых будет большой. Только здесь на адмирала Алексеева выходить надо. Ладно, утро вечера мудренее. Сейчас надо подумать, что в письмах написать. А может, рискнуть и сразу императору письмо отправить?!..»

* * *
        - Пап?, ты сегодня какой-то задумчивый и неразговорчивый, - Беневская-младшая, зайдя с этой фразой в кабинет отца, грациозно пристроилась на подлокотнике кресла, в котором сидел генерал, и обняла его за шею.
        - Устал, Машенька, на службе дел много было, - ласково ответил Беневский, довольно улыбаясь.
        - Нет, всё-таки ты какой-то сегодня не такой. Очень серьёзный и в то же время будто бы в облаках витаешь. Даже мам? обеспокоилась.
        - И направила тебя ко мне узнать, что случилось?
        - Нет, мне самой интересно! Давай рассказывай.
        - Хорошо, слушай, моё солнышко. Во всём виноват капитан Аленин-Зейский, познакомивший меня сегодня с супругами Бутягиными.
        - И чем же они тебя так озаботили, пап??
        - Понимаешь, доченька, не каждый день встречаешь людей, знакомство с которыми будешь потом вспоминать всю жизнь.
        - И что же такого совершила данная супружеская пара, что ты целый вечер в каких-то раздумьях?
        - Если поверить всему тому, что они рассказали, то титулярный советник вместе со своей женой изобрели лекарство, которое поможет вылечить очень многие заболевания. Во всяком случае, им удалось с помощью инъекции этого препарата вытянуть, можно сказать, с того света нескольких больных с крупозным воспалением легких и сепсисом в тяжёлой форме, - генерал потрепал дочь по руке. - От тех больных отказались врачи, так как не могли предложить лечения, а это новое лекарство помогло. Представляешь?!
        - А капитан здесь при чём? - поинтересовалась Мария, и её щёки предательски вспыхнули, но отец этого видеть не мог.
        - Он оказался старым знакомым Бутягиной, которая в станице, откуда родом Тимофей Васильевич, была знахаркой. Несколько раз Аленин-Зейский был её пациентом. Последний раз, когда закрыл собою от пули наследника престола.
        - Так это не сказки, пап??
        - Нет, доченька, не сказки. Слухи о Ермаке-Аленине - это несколько преувеличенные описания того, что действительно совершил этот молодой офицер. Любит народ приукрасить своих героев.
        - Тоже мне, молодой… Полголовы седых волос и взгляд как у старика.
        - Он тебе не понравился? - спросил генерал и попытался повернуть голову, чтобы посмотреть в лицо дочери, но та не дала ему это сделать, прижавшись щекой к макушке отца. - Ого! Значит, понравился, раз не даешь посмотреть на себя…
        - Папенька, не выдумывай. Он не в моём вкусе… - Мария потихоньку дунула в ухо отцу, как это делала с детства, когда делилась своими тайнами.
        - А кто же в твоём вкусе? Неужели Викентий Петрович?
        - Скажешь тоже, пап?! С манерами у него, конечно, куда лучше, чем у твоего Аленина, но я его терплю только из-за того, что он твой адъютант.
        - Да уж, сравнить этих офицеров тяжело, всё равно что болонку с волкодавом. Своего адъютанта, если честно, терплю только из-за того, что мой старый друг и сослуживец за него просил. Так бы давно в какой-нибудь полк отправил, чтобы узнал, что такое настоящая служба, - Беневский грустно улыбнулся, а потом с хитринкой спросил: - Но что-то я не понял насчёт манер?! А как же твои взгляды об улучшении жизни простого народа?! Как ты с ним общаться собираешься, если у Аленина манер вообще нет?
        - Да ладно тебе, пап?, - Мария залилась краской и уткнулась носом в макушку отцу. - А чего от тебя хотели Бутягины и Тимофей Васильевич?
        - Капитан испросил разрешение воспользоваться фельдъегерской почтой для отправки результатов исследований Бутягиных цесаревичу, графу Воронцову-Дашкову и фон Рамбаху, а Бутягины попросили устроить их на воинскую службу в госпиталь и разрешить использовать их лекарство при лечении.
        - Что же Тимофей Васильевич самому императору не стал писать? - язвительно произнесла Мария.
        - Дочка, его императорскому величеству и я бы не решился написать напрямую. Аленин-Зейский очень рискует, перепрыгивая через головы многих начальников. Он в первую очередь офицер и должен соблюдать устав, субординацию.
        - Но он же у тебя спросил разрешения. А ты разрешил?
        - Рискнул, дочка. Когда видишь перед собой трёх человек, готовых пожертвовать своим положением, благополучием, жизнью ради других людей, то хочется хоть немного к ним присоединиться.
        - А Бутягины чем же рискуют? Если их лекарство примут, они станут знаменитыми, да и на карьеру и жалованье господина Бутягина это повлияет благотворно.
        Генерал высвободился из объятий дочери и развернулся к ней лицом.
        - Понимаешь, доча, Тимофей Васильевич не только написал три письма и приложил к ним исследования по препарату. Он пожертвовал Бутягиным значительную сумму для дальнейших исследований. Настаивал при мне, чтобы они не совершали этого опрометчивого шага по поступлению на службу, особенно в тот момент, когда вот-вот начнутся военные действия.
        - А они начнутся?
        - Они уже ведутся. Вчера капитан за обедом рассказывал весёлые байки про Таку и Тяньцзинь. У меня в кабинете он поведал несколько другое. Мы уже потеряли ранеными и убитыми почти пятьсот стрелков и матросов. Среди офицеров также большие потери. Во время штурма Восточного арсенала в Тяньцзине погиб врач стрелкового полка. А супруги Бутягины хотят в действующую армию, - Беневский погладил дочери руку. - Павел Васильевич Бутягин - титулярный советник, заведует бактериологической лабораторией и станцией по выпуску противодифтерийной сыворотки при Томском университете. У них две дочки семи и шести лет. Дождись только величайшего повеления, а я уверен, что оно будет после писем Аленина-Зейского, и можно дальше заниматься научной и исследовательской работой по своему препарату в спокойной обстановке, а не под пулями, рискуя жизнью. Но он и его жена настаивают на своём.
        - Почему они так поступают, пап??
        - В первую очередь, они хотят спасти жизни тем, кто окажется у них на излечении. Сепсис при ранениях очень распространён и почти всегда приводит к мучительной смерти. Во-вторых, им необходим статистический материал о результативности использования нового лекарства.
        - И много у них этого лекарства?
        - В ближайшее время из Томска должно прийти столько, что должно хватить на возможное излечение ста - ста пятидесяти пациентов. С дополнительным финансированием Тимофея Васильевича это число увеличится вдвое или втрое.
        - Пап?, ты принял их на службу? - спросила Мария, встав со спинки кресла.
        - Нет, дочка. Не взял греха на душу. Тимофей Васильевич был очень убедителен в том, что в случае гибели супругов Бутягиных весь мир может потерять панацею от очень многих болезней. Но разрешил им проследовать в Хабаровск к генерал-губернатору. Здесь уже супруги, особенно Мария Петровна, были убедительными. Пускай Николай Иванович принимает решение. Надеюсь, что и он не разрешит, - генерал как-то виновато посмотрел на дочь.
        - А Тимофей Васильевич где будет служить?
        - Не знаю, Машенька, он также попросился отпустить его к генерал-губернатору Гродекову. Их связывает давнее знакомство.
        - Попросит у Николая Ивановича теплое местечко? - с усмешкой спросила Мария.
        - Доча! Не обижай Тимофея Васильевича. Он не давал для этого повода, - генерал гневно посмотрел на девушку. - Он первым ворвался в один из фортов Таку, за что получил золотое оружие. На сегодняшний день обладателей золотого оружия «За храбрость», одновременно являющихся кавалерами ордена Анны четвёртой степени, в империи можно пересчитать по пальцам на двух руках. Потом он во время разведки попал в плен к китайцам, пытаясь спасти другого пленённого офицера. Смог не только бежать, уничтожив двух главарей ихэтуаней, и спасти других пленников, но и захватить штаб-офицера китайской армии. Именно после этого у него появились седые волосы на голове. Во время штурма Восточного арсенала он лично взорвал южные ворота и ворвался одним из первых в крепость. По его мнению, именно Благовещенск может скоро оказаться под ударом регулярной китайской армии, поэтому он будет проситься туда на любую должность.
        - Извини, папочка, - Мария закусила нижнюю губу. - Я была неправа. А когда они поедут в Хабаровск?
        - Насколько знаю - завтра.
        - Спасибо, я пойду.
        Беневский с недоумением посмотрел вслед вышедшей из кабинета дочери.

* * *
        - Павел Васильевич, Мария Петровна, довольны? - спросил я, проконтролировав, как Севастьяныч уложит в багаж мой чемодан-саквояж и покинет купе.
        До этого мне с денщиком, которого генерал Стессель откомандировал под моё начало, пришлось несколько попотеть под жарким солнцем, пока в почтовый вагон грузили ящики с пулемётами и патронами. Распоряжение на бумаге целого помощника генерал-губернатора повысило активность железнодорожного начальства и грузчиков станции Владивосток, но личный контроль никто не отменял.
        - Спасибо вам, Тимофей Васильевич, за всё, - улыбнулась мне Марфа-Мария-Елизавета.
        - Только не радуйтесь, я и генерал-губернатору Гродекову скажу всё, что говорил генералу Беневскому. Не дело эта ваша служба в госпитале или лазарете.
        - Тимофей Васильевич, мы очень ценим вашу помощь, но всё же позвольте нам решать, как поступить в данной ситуации, - воинственно растопырив усы, произнёс Бутягин.
        - Да делайте что хотите, - устало усмехнулся я. - Сам такой.
        - Это точно, Тимофей Васильевич, - улыбнулась бывшая знахарка. - Знаешь, Паша, я господину капитану лет двенадцать назад или больше сказала, что по нему все казачки станицы сохнуть будут.
        - Это ты к чему, дорогая? - удивлённо спросил её муж.
        Я же с удивлением уставился на знахарку, глядя, как в её черных глазах заплескалось что-то не поддающееся объяснению. В этот момент дверь купе распахнулась, и на пороге возникла Мария Беневская.
        - Господа, Мария Петровна, вы не будете против, если я присоединюсь к вашей компании? - прекрасно выглядевшая в дорожном платье, шляпке и с саквояжем в руках девушка сердечно всем улыбнулась. - Пап? рассказал мне о цели вашей поездки, и мне очень сильно захотелось также поступить на службу. Я закончила гимназию с золотой медалью и надеюсь, что генерал-губернатор Гродеков не откажет мне.
        Я почувствовал, как моя челюсть ударилась об пол и не собиралась возвращаться обратно.
        Глава 17. Путь в Благовещенск
        - Рад, очень рад вас видеть, Тимофей Васильевич! - такими словами встретил меня генерал-губернатор Приамурья Гродеков после представления о прибытии для дальнейшей службы. - Какими судьбами к нам опять?
        - Ваше превосходительство, прибыл для испытаний новой модификации ружья-пулемёта Мадсена с дальнейшим отчётом в Главное артиллерийское управление.
        - Не принимают? - усмехнулся генерал.
        - Где-то застопорилось. Его императорское величество ещё зимой на испытаниях в Ораниенбауме дал своё одобрение. Но пока воз и ныне там.
        - И большие изменения в устройстве пулемёта произошли?
        - Уменьшили длину ствола, ваше превосходительство, установили защитный кожух, чтобы руки не обжигать, укоротили сошки, установили надульник для усиления импульса отдачи ствола и ускорения перезарядки. Очень удобную пистолетную рукоять и эргономичную форму приклада ковровцы предложили. Одним словом, получилась конфетка, с меньшим весом, несмотря на кожух, и просто отличными показателями по точности стрельбы.
        - И вы привезли опытную партию?
        - Да. Только вице-адмирал Алексеев десять штук из двадцати попросил для испытаний при взятии Таку и Тяньцзиня.
        - Так прямо и попросил, - усмехнулся генерал-губернатор.
        - Сначала попросил, потом выкупил.
        - То есть выкупил?
        - Ваше превосходительство, это мои личные пулемёты. Их мне изготовили на заводе на мои годовые выплаты по акциям и привилегиям за некоторые конструкторские внедрения в эту версию пулемёта.
        - Умеете вы удивлять, Тимофей Васильевич… - Николай Иванович поправил рукой дужку очков. - И как они себя показали на Квантуне? Хотя чего спрашиваю. Смотрю на вашу шашку и понимаю, что пожелание барона Корфа, произнесённое им на вашем дне рождения, вы выполнили.
        - Да, выполнил. Думаю, Андрей Николаевич был бы доволен, - я печально улыбнулся и осенил на себя крестом, после чего продолжил: - А пулемётные расчеты при взятии фортов крепости сыграли значительную роль. И в следующих боях зарекомендовали себя хорошо. Особенно казакам понравились. В сотне верхнеудинцев, которым два пулемёта досталось, целый торг произошёл между лучшими стрелками сотни. В ход шла серебряная китайская посуда, парочка трофейных китайских мечей, богато украшенных, предметы роскоши из слоновой кости, качественный табак, спиртное, новые седла, другие трофеи. Всё на кон, лишь бы стать счастливым обладателем пулемёта.
        Генерал заливисто рассмеялся, после чего снял очки и вытер выступившие слёзы.
        - Ох и рассмешили, Тимофей Васильевич. Как представил такую картину, так не смог от смеха удержаться. Это надо же, аукцион устроили, - генерал-губернатор весело усмехнулся, ещё раз протёр глаза, после чего нацепил на нос очки. - А что, пулемётчиков назначить нельзя было?
        - Ваше превосходительство, мне об этом сотник Смоленский рассказал. По его словам, казаки, как узнали про два пулемёта, сначала за грудки хватались, потом устроили конкурс по стрельбе, победители которого потом и торговались между собой.
        Ещё раз отсмеявшись, Гродеков пригласил меня к столу и начал расспрашивать о событиях в Таку, Тяньцзине. Потом пришлось рассказывать о событиях трехмесячной давности, но свежие здесь новости столичной жизни, дворцовые слухи, сплетни. Вволю наговорившись и попив принесённого чаю, Гродеков произнёс:
        - Что же мне с вами делать, Тимофей Васильевич?! Честно говоря, даже не представляю, какое место предложить. Взводы конвоя его императорского высочества находятся в местах расположения своих войск. Центр по обучению пулемётных команд распущен, так как организованы курсы по их обучению при дивизиях и бригадах. В основном по пулемётам Максима. Ружья-пулемёты в количестве двадцати штук, всё, что осталось от центра обучения, распределены между казачьими подразделениями поровну. Но стволы у них практически полностью расстреляны. Так что десять ваших пулемётов - это, с одной стороны, богатство, а с другой стороны, капля в море потребности в этом оружии. Многие казаки прошли через центр подготовки и оценили эффективность ружей-пулемётов. А вы как видите себя и где в этой обстановке?
        - Извините, ваше превосходительство, а какие возможные действия войск Приамурского военного округа?
        - В случае обострения обстановки уссурийцы и часть войск из Амурской области ударят на Харбин, оставшиеся амурцы и забайкальцы - на Цицикар. Сейчас идёт проработка вопроса по комплектованию двух сводных отрядов, определяемся с командованием и штабами. Могу прикомандировать вас к любому из них.
        - А Благовещенск? Приамурье? Кто останется их охранять?
        - Тимофей Васильевич, не думаю, что китайцы официально попытаются напасть на наши селения и города на левом берегу Амура. А вот нам, если что, навести порядок вдоль КВЖД необходимо.
        В общем, послушав предварительные планы действий войск Приамурского военного округа и задав несколько наводящих вопросов, я попросился в Благовещенск, где через некоторое время при необходимости, возможно, будет сформирован отряд из забайкальцев и амурских частей для похода на Цицикар. Самое главное для меня в этом выборе было то, что сотня Амурского казачьего полка, в которую должны были мобилизовать братов в случае военных действий, оставалась в Благовещенске, в отличие от первых двух, отправляемых в Хабаровск. Подразделения, где служили Лис и Дан, также должны были по плану генерал-губернатора остаться в Благовещенске. Воспоминание о позывных или прозвищах моих братов, ставших офицерами, заставило ностальгически заныть сердце. Также, но с грустью, оно ныло, когда сразу же после прибытия в Хабаровск посетил могилу моей «смелой птички».
        Получив разрешение от генерал-губернатора отправиться в Благовещенск в качестве офицера для поручений при штабе Приамурского военного округа, я выложил ему следующую проблему-просьбу по Бутягиным и Беневской-младшей. Как оказалось, Николай Иванович был уже в курсе данного вопроса. Беневский-старший по телеграфу успел «настучать».
        Решение генерал-губернатора было элегантным. Он давал супругам Бутягиным, имевшим медицинское образование, разрешение на использование пенициллина при работе на добровольных началах в больнице общины сестёр милосердия в Благовещенске. Мария Аркадьевна прикреплялась к этой же больнице в качестве испытуемой для обучения. Это медицинское заведение было построено в ноябре прошлого года на пожертвования в Благовещенское управление Российского общества Красного Креста. Кроме приема больных, на базе больницы и амбулатории происходило обучение сестёр милосердия. Вот так вот красиво Николай Иванович снял с себя все проблемы как с государственного служащего и повесил их на общественную организацию. Соответственно, и на мою шею. Кому-то теперь финансировать всё это.
        «А Аркадий Семёнович молодец! - подумал я, выслушав генерал-губернатора. - Дочку под конвоем не попросил доставить назад. Она же без спроса и разрешения уехала из дома. Только письмо оставила для родителей в своей комнате. Решительная мамзелька и красивая».
        Таким образом, двадцать четвертого июня наша компания на пароходе «Петербург» отправилась в Благовещенск. В зависимости от уровня и силы течения воды в Амуре путешествие от Хабаровска до Благовещенска занимало от пяти до десяти дней. С учетом этого я надеялся, что успеем прибыть в город до его осады и я смогу убедить военного губернатора Амурской области генерала-лейтенанта Грибского в необходимости оставить войска в Благовещенске, а не отправлять их в Хабаровск. В этом случае можно будет избежать «благовещенского утопления», Айгунь и Сахалян захватить намного раньше и решить проблему «маньчжурского клина».
        Признаться, был в своё время сильно удивлён, когда узнал, что на левом, русском, берегу Амура по Айгунскому договору вблизи Благовещенска существует особый Зейский район, где проживают маньчжуры. В основном они занимаются скотоводством и сельским хозяйством, а их общее количество варьирует от двадцати до сорока тысяч человек. При этом все они являются подданными империи Цин и находятся под юрисдикцией айгунских властей.
        Ещё один интересный момент в русско-китайских отношениях. Напротив Благовещенска расположился город Большой Сахалян с пригородами-посёлками, являвшимися большим торговым местом, а ниже по течению - город Аргунь, где располагалось главное управление китайской пограничной стражи, айгуньский амбань и около десяти тысяч войск в мирное время. Напротив этого города и располагался «маньчжурский клин» - своеобразный коридор, через который шли китайцы и маньчжуры на заработок с того берега. Это была территория постоянных русско-китайских конфликтов. Жившие там китайцы и маньчжуры не выполняли распоряжения русских властей, жили по своим законам. Рай для контрабандистов, хунхузов. Бандитские притоны и курильни опиума. В своё время я на этом «клине» неплохо «повеселился» со своей сотней и пулемётными командами, гоняя хунхузов и контрабандистов. Даже дополнительное прозвище заработал - Kongju, то есть Ужас.
        Честно говоря, не понял, почему генерал-губернатор Гродеков так легкомысленно отнёсся к обстановке вокруг Благовещенска. Тот же капитан парохода, который проходил через город десять дней назад, рассказал мне, что обстановка там напряжённая. Китайцы, маньчжуры массово перебираются за реку на китайский берег, бросая нажитое. Многие работники берут расчет у своих хозяев и, покидая их, говорят, что очень скоро русских мужчин «кантами», то есть зарежут, а женщин заберут к себе наложницами. Участились случаи разбойных нападений китайцев на жителей как в Благовещенске, так и в его округе. Призванные из запаса казаки, оторванные от семей и уже понесшие большие убытки от мобилизации из-за сорванной посевной и других работ по хозяйству, неоднократно устраивали массовые избиения «китаезов», «узкоглазых», «ванек». Об этом часто писали в «Амурской газете». Последний случай, по словам капитана, произошёл прямо напротив полицейского управления, когда поддатые мобилизованные побили купца и его работников, разбросав перевозимый ими товар. «Из-за вас, тварей, свою кровь идём проливать!» - кричали казаки и солдаты,
орудуя кулаками. В общем, по моему мнению, обстановка в Благовещенске напоминала пороховую бочку с фитилём, к которому вот-вот поднесут огонь.
        Однако мои спутники разделяли мнение генерал-губернатора. Они в один голос утверждали, что китайцы не решатся напасть на русский берег. А если такое случится, то наши войска буквально шапками их закидают. Если уж япошки китайцев победили, то мы и подавно. Тем более, пример Таку и Тяньцзиня уже есть. Я во время этих горячих словесных баталий между пассажирами парохода больше отмалчивался. Если же ко мне настойчиво лезли с вопросами, отвечал нейтрально, типа поживём - увидим, что произойдёт.
        В моей истории, насколько помню, Благовещенск был в осаде около трёх недель. Защищали его в основном ополченцы из горожан и народные дружины из крестьян. Где были войска и что они делали, не помню. Также пару раз наблюдал в середине июля по новому стилю, как на китайском берегу на воду опускали тысячи фонариков, как поминовение погибших китайцев во время их изгнания с русского берега в одна тысяча девятисотом году. Сколько народа тогда погибло - расстрелянными, зарубленными, утонувшими, - так и не было установлено. Цифры различаются от пары тысяч до более десяти. Поэтому мысленно хотел успеть предотвратить и эту трагедию. Правда, опять же какого-либо плана не было, так как не знал, что меня встретит в Благовещенске.
        Между тем вода в Амуре спала, и продвижение нашего парохода сильно замедлилось. Тридцатого июня ближе к обеду вынужденно пристали к причалу станицы Константиновская, так как мимо нас в течение часа проходил караван судов. Из перекрикиваний через рупор капитанов пароходов, к которым присоединился и наш, я понял, что не успел вовремя прибыть в Благовещенск. Военный губернатор Амурской области генерал Грибский уже отправил большинство войск в Хабаровск. Мимо нас прошло шесть пароходов и одиннадцать барж, и только две баржи, которые тянул один пароход, были заняты под провизию и фураж. Остальные плавсредства были плотненько, я бы даже сказал очень плотно, забиты солдатами и казаками.
        Воспользовавшись остановкой, пассажиры парохода большой командой сходили пообедать в трактир станицы. После сытного обеда все вернулись на корабль, и вскоре пароход двинулся дальше вверх по реке. До Благовещенска оставалось чуть больше девяноста вёрст. Если всё пройдёт удачно, то завтра к вечеру должны будем добраться до города.
        К полночи дошлёпали до казачьего поста номер два, от которого до Благовещенска оставалось сорок вёрст. Остановились на ночь, так как Амур сильно обмелел и лоцман с капитаном не решились идти в темноте, боясь налететь на мель. Ранним утром наша компания пополнилась еще двумя пароходами. Сначала мимо нас прошёл пароход «Михаил», тянувший за собой пять барж. Следом за ним шёл блиндированный казённый пароход «Селенга», который подошёл к причалу второго поста.
        Вскоре я познакомился с подполковником Кольшмидтом Виктором Бруновичем. Выпускник Николаевской академии девяносто четвертого года, он сейчас служил штаб-офицером для поручений при штабе Приамурского военного округа и исполнял обязанности комиссара в пограничной страже Амурской области. Двадцать девятого июня он на пароходе направился вниз по Амуру, чтобы проконтролировать прохождение каравана судов с войсками через опасный Сычёвский перекат. Выполнив свою задачу, он возвращался обратно в Благовещенск. На пост зашёл, чтобы проинспектировать службу на нём.
        - И как обстановка на Амуре, Виктор Брунович? - спросил я подполковника, который, увидев мой знак и аксельбант, сразу предложил наедине общаться без чинов.
        - Плохая обстановка, Тимофей Васильевич. Как мне кажется, не сегодня, так завтра заполыхает. Когда пойдём мимо Айгуня и выше по течению, понаблюдайте за китайским берегом. Сразу поймёте, к чему надо готовиться.
        Через час, когда наш пароход пошёл следом за «Селенгой», я действительно понял, о чём предупреждал подполковник. Ближайшая к Айгуню деревушка Эльдагу превратилась в неплохой форпост из нескольких импаней. Вдоль всего берега от неё до самого Айгуня тянулись окопы и ложементы для орудий, которых я насчитал пару десятков. Пушек в них, правда, не было.
        Едва прошли Айгунь, как услышали впереди несколько пушечных выстрелов. Небольшой поворот реки не позволял увидеть, что происходит выше по течению, но «Селенга» ускорила ход, и я, стоя на баке, увидел, как на её палубе забегали вооруженные казаки, сопровождавшие пограничного комиссара в этом походе.
        - Что случилось, Тимофей Васильевич? - обратился ко мне подошедший быстрым шагом Бутягин.
        - Не знаю, но на нашем берегу пушек нет, значит, стреляли китайцы. И вы сами видели, что творится в Айгуни и окрестностях. Помню, пять лет назад здесь небольшая деревушка Сыньдагу была дворов на десять, даже поста китайского не было, - я указал рукой на правый берег. - А теперь окопы, ложементы для орудий, две импани, каждая на роту солдат. И укрепления идут дальше вверх по реке.
        На нос судна начали выходить другие пассажиры парохода, появились и две Марии, но я уклонился от их расспросов и, прихватив по дороге двух офицеров из второй Восточно-Сибирской стрелковой бригады, следовавших в Сретенск за пополнением, направился в трюм. С помощью матросов отыскали мои ящики с пулемётами, патронами и «лифчиками», часть подняли на палубу. Показав поручикам-сибирякам, как надевается мини-бронежилет, быстро начал набивать магазины патронами. Повезло в том, что оба офицера были знакомы с «мадсенами», а их лица горели азартом и большим желанием пострелять. Вскоре прибежал матрос, принесший по моему приказу ветошь, и мы начали оттирать от смазки пулемёты.
        Подошедшему капитану парохода посоветовал всех пассажиров убрать с палубы в трюм и нижние каюты. Хоть какая-то, но защита. Первый после Бога на борту со мной согласился, и скоро его густой бас, усиленный рупором, раздался над пароходом с требованием немедленно всем пассажирам покинуть палубу и спуститься в трюм, чтобы не попасть под возможный обстрел. А то, что он возможен, было видно по тому, как вели себя китайцы на своём берегу. Многие солдаты империи Цин при прохождении парохода выскакивали из окопов, потрясали винтовками. Некоторые целились в пароход и имитировали выстрел.
        Нехотя пассажиры покидали палубу. Бутягин, увидев, чем мы занимаемся, тут же присоединился к нам. По его настоятельной просьбе, пришлось выдать ему пулемёт и провести краткий инструктаж по его использованию. Надо отдать должное, Павел Васильевич быстро разобрался с устройством этого оружия, сноровисто избавил его от лишней смазки и быстро набил шесть магазинов, пять разместив в надетом «лифчике», а шестой вставив в ружье-пулемёт. Двух Марий удалось отправить в трюм, готовить место для возможных раненых. Парочку матросов посадил набивать ещё двадцать четыре магазина. Осмотрев своё бравое войско, направился вместе с ними определять позиции для стрельбы вдоль левого борта, думая заодно, как и чем их можно укрепить.
        Минут через пятнадцать наш пароход начал приближаться к «Селенге» и «Михаилу», стоявшим на якоре ближе к китайскому берегу, на котором суетились солдаты, скакали всадники. Пара китайских лодок была пришвартована к пароходу, где находился пограничный комиссар.
        - Что будем делать, господин капитан? - спросил меня капитан парохода. Так получилось, что среди военных, находящихся на этом судне, я был самым старшим по званию.
        - Михаил Петрович, вы можете дать такой ход, чтобы мы стояли на реке на месте без якоря? - спросил я капитана парохода.
        - Попробую, но что нам это даст?
        - Судя по тому, что мы видим, китайцы пытаются арестовать пароходы, и вряд ли полковник Кольшмидт допустит это. Поэтому мы, в случае чего, должны прикрыть огнём из пулемётов отход наших пароходов от китайского берега и иметь возможность свободного маневрирования.
        - Господи ты боже мой, это же война! - капитан размашисто перекрестился.
        - Михаил Петрович, она уже идёт. Так что давайте-ка поднимемся по течению ещё на тридцать сажень и встанем чуть ниже «Селенги».
        - Я постараюсь, Тимофей Васильевич, - первый после Бога на борту махнул рукой и решительно направился на мостик.
        С манёвром капитан справился блестяще. Буквально через пару минут мы на малом ходу гребных колёс застыли метрах в двадцати от «Селенги», на борту которой уже заканчивался спор между китайскими чиновниками и подполковником Кольшмидтом. Подталкиваемые прикладами винтовок китайцы покидали борт парохода, спускаясь по трапу в свои лодки.
        Я прошелся вдоль борта, отдав приказ поручикам взять на прицел прислугу двух старинных, ещё дульнозарядных гладкоствольных орудий на берегу. Третью револьверную пушку Гочкиса с расчётом я брал на себя. Двадцать прицельных выстрелов в минуту - это очень опасно. Бутягина попросил просто стрелять в сторону китайских окопов.
        - Обижаете, Тимофей Васильевич. Я же коренной сибиряк. С раннего детства с отцом на охоту хаживал и белку в глаз бил. За первые выстрелы не поручусь, оружие не знакомо, но потом всё будет в порядке.
        - Вот и замечательно. Нам необходимо обеспечить отход наших пароходов от китайского берега и не дать выстрелить по ним из орудий. Если блиндированная «Селенга», может, и выдержит попадание из этого дульнозарядного старья, то нам и «Михаилу» их ядер хватит за глаза и за уши. А пушку Гочкиса я буду выводить из строя в первую очередь. Как только она сюда попала?!
        Ответить на мой вопрос никто не успел, так как над рекой пронеслась усиленная рупором команда подполковника Кольшмидта, приказывающая всем судам идти в Благовещенск. На пароходах забегали матросы. Поднимая пары и якоря, «Михаил» и «Селенга» стали отходить от китайского берега, по которому заметались китайские солдаты и офицеры. Причем один из них верхом и в окружении младших офицеров-линцуй был в звании цаньлин, что соответствовало командиру полка в российской армии.
        Я увидел, как этот офицер отдал приказ, что-то прокричал, и суета на берегу прекратилась. Китайские солдаты быстро заняли места в окопах, а прислуга орудий засуетилась. Присев за бортом и положив на него ствол пулемёта, я взял на прицел расчёт пятиствольной пушки Гочкиса.
        «Метров двести, - прикинул я про себя. - Насыпь на позиции орудия китайцев оставляет для прицеливания грудные фигуры. Почти стрелковое упражнение номер один для ручного пулемёта. Ну, давайте!»
        Как ни натянуты были нервы, но первый выстрел прозвучал неожиданно. И хорошо, что не с нашей стороны. За первым выстрелом ружейным огнём расцвел китайский берег, а вокруг пароходов вода вскипела от пуль. Забарабанили пули и по надстройкам пароходов.
        Выстрелить из Гочкиса я не дал. Едва наводчик потянулся к ручке, я длинной очередью смёл на позиции всю прислугу, а потом перенёс огонь на китайского полковника и его свиту. Меня тут же поддержали поручики, открывшие огонь по позициям двух орудий, заставив разбежаться прислугу, а кто-то из неё остался лежать на земле изломанными куклами.
        Бутягин подтвердил свои слова. Сделав несколько пристрелочных выстрелов, отсекая по два-три патрона, он перенёс огонь вслед за мной на свиту старшего китайского военачальника. Я, меняя магазин, отметил меткость его стрельбы. Трех или четырех человек на его счёт можно было записать. Сменив магазин, опять ударил по пушке Гочкиса, пытаясь повредить её. Из китайцев никто за неё встать не пытался, но это можно сделать и позже. А бьёт орудие на километр.
        Отдалившись от китайского берега, насколько это позволял фарватер Амура, пароходы пошли вверх по течению. Вперёд вышла «Селенга», с которого казаки вели активный огонь по окопам на китайском берегу. За ним шёл «Михаил», тянувший пять барж, но только одна из них сидела глубоко в воде. Наш пароход замыкал колонну. Почти целый час, за который прошли пять верст до поста номер один, мы были под постоянным огнём со стороны китайцев. Хорошо, что пушек больше не попалось. Лишь пройдя пост Колушань, пароходы вышли из-под обстрела, так как на вражеском берегу закончились окопы.
        «Селенга» причалила к пристани поста, «Михаил» прошёл чуть выше и бросил якорь. Нашему пароходу удалось приткнуться к самому концу причала. Пришло время подсчитать потери и решить, что делать дальше.
        Новости оказались, с одной стороны, неутешительными, с другой - всё могло быть намного хуже. Спасла нас, видимо, косорукость китайских солдат и немного удачи на нашей стороне. Под постоянным, частым ружейным обстрелом мы двигались вверх по течению почти час. За это время у нас на пароходе было ранено двое матросов и трое пассажиров. Тяжело один матрос, которому пулей раздробило кость предплечья. На «Михаиле» ранен был только лоцман Митягин, управлявший судном стоя на коленях. Самые большие потери понёс экипаж парохода «Селенга»: два матроса, трое казаков и раненый в грудь подполковник Кольшмидт.
        Я к нему сразу направил Марию Петровну, так как казаки смогли только наспех перевязать Виктора Бруновича. Сам же, став самым старшим по званию на пароходах и на посту, взял командование на себя. Капитану «Михаила» отдал распоряжение оставить четыре пустые баржи на посту. Тот повозмущался, говоря, что ему хозяин парохода и барж Глеб Петрович Ларин голову оторвёт, но в конце концов распоряжение выполнил.
        Начальник казачьего поста номер один хорунжий Вертопрахов по моему приказу разослал вдоль берега разъезды, а в Благовещенск отправил нарочных с сообщением о случившемся инциденте. Мало ли что может случиться с пароходами до прихода в Благовещенск. Нам ещё мимо Сахаляна идти. А там и пять лет назад батареи с орудиями и отнюдь не дульнозарядными стояли.
        С Романом Андреевичем я несколько раз пересекался в девяносто пятом году, когда он пришёл молодым подхорунжим из Иркутского юнкерского училища в третью сотню Амурского казачьего полка. Поэтому с ним у меня никаких проблем не возникло. Жалко, на выяснение новостей в полку времени не было, так как надо было быстро написать сообщение, а новых для меня сведений было много.
        Как выяснил у капитана «Михаила», они тащили из Хабаровска баржу с военным имуществом для гарнизона Благовещенска. Из-за военного груза, по приказу штабс-капитана Кривцева, его сопровождавшего, несмотря на сигналы китайцев в Айгуне остановиться для досмотра, пароход с баржами прошёл мимо. Выстрелы из орудий возле Сыньдагу заставили пароход «Михаил» встать на якорь и принять на борт китайских таможенных чиновников. Последние сообщили, что айгунскому амбаню пришло распоряжение от цицикарского цзянь цзюня не пропускать по Амуру ни одного парохода, тем более с военным грузом. Узнав такие новости, штабс-капитан Кривцев вместе со своим денщиком по суше, можно сказать, под конвоем китайских таможенников отправились в Айгунь на встречу с амбанем.
        Дальнейшему развитию событий я был свидетелем. Подполковник Кольшмидт с помощью прикладов отправил китайцев с их требованиями восвояси и приказал следовать всем судам в Благовещенск. Будем надеяться, что местные китайские власти вернут Кривцева и его денщика в целости и сохранности. Хотя, вспоминая события под Тяньцзинем, я в счастливый исход не особенно верил. Тем более, хорунжий Вертопрахов добавил информации к размышлению, сообщив, что в провинциях, пограничных с Благовещенском, как в Цицикаре - центре провинции Хэйлунцзян, так и в Айгуне, у власти стояли чиновники, настроенные сильно китайско патриотически и сильно антирусски. Это военный губернатор провинции Хэйлунцзян Шоу Шань и местный начальник округа Фэн Сян.
        Эти сведения пересекались с той информацией, которой со мной поделился Виктор Брунович на втором посту сегодня утром. По его словам, впечатлённые «победами» ихэтуаней в Харбине и Тяньцзине, восставшие двинулись на север к не признанным ими русским границам. По сведениям пограничной стражи, казачьей разведки, в приграничных китайских провинциях сосредоточено до ста тысяч активных «штыков» из боксёров и солдат регулярной армии, готовых начать войну. Посланцы ихэтуаней уже начали переправляться через Амур. Они встречаются с жителями китайского квартала Благовещенска и «маньчжурского клина». Видели воззвания боксёров и их представителей на приисках. Об этом военному губернатору Амурской области генералу Грибскому шли постоянные доклады, но два дня назад мы встретили войска, отправленные из Благовещенска в Хабаровск.
        Как принял такое решение Константин Николаевич, я не знал, но понять его не мог. Также не понимал этого и подполковник Кольшмидт, и хорунжий Вертопрахов. Война стучалась в дверь, чего стоили укрепления в Айгуне, в Сахаляне наверняка ещё мощнее, а мы остались без войск.
        Эти мысли мелькали у меня в голове, пока писал донесение. Закончив его и отдав хорунжему, увидел появившихся на палубе «Селенги» двух Марий. Младшая Беневская напросилась ассистировать знахарке. Через минуту стоял рядом с ними.
        - Как дела у Виктора Бруновича? - спросил я Марфу.
        - Повезло господину полковнику, - вытирая руки от крови какой-то тряпкой, ответила моя старая знакомая. - Пуля вошла в грудь чуть ниже ключицы, прошла через тело, не задев легкое, и застряла между третьим и четвертым рёбрами. Пулю я вытащила, перевязку сделала. Но надо всех раненых быстрее доставить в Благовещенск.
        С этими словами Мария передала полотенце Беневской.
        - Молодец, Мария Аркадьевна. Ассистировали при операции просто отлично. Из вас получится хороший врач.
        Девушка никак не отреагировала на слова Бутягиной. Она держала в руках тряпку и, опустив голову, смотрела в палубу. На её пальцах бурой коркой начала засыхать кровь. Внезапно она резко подняла голову и прижала руки с тряпкой к груди. В её голубых глазах стояли слёзы.
        - Это какой-то ужас! Почему они открыли по нам стрельбу?! Что мы им сделали?! А этот мальчик-матрос! У него рука чуть ли не оторвана, а он меня успокаивает! Как так можно, Тимофей Васильевич? - девушка смотрела мне в глаза, а по её щекам текли слёзы.
        - Это война, Мария Аркадьевна. Сегодня вы увидели то, о чём, как правило, не пишут в романах. Это страх, боль, страдание, грязь и вонь. Нам ещё повезло, что никого не убили, кроме лошади.
        - Какая ещё лошадь? - девушка недоуменно посмотрела на меня, а вторая Мария понятливо усмехнулась. Надо было отвлечь Беневскую и помочь ей перебороть стресс.
        - Здесь, на «Селенге», лошадь одного из казаков убило. Но это так, просто интересный факт. Мария Аркадьевна, вы сможете дальше помогать Марии Петровне?
        - Да, - как-то неуверенно произнесла Беневская.
        - Очень хорошо. Я сейчас дам команду всех раненых перевести на блиндированную «Селенгу» и спустить всех в трюм. Как я посмотрел, пули корпус этого парохода не пробивают, поэтому раненые будут в безопасности. Вам же придётся за ними ухаживать. Вы согласны?
        - Да, - почти одновременно твёрдо ответили обе Марии.
        На перемещение раненых в одно место, оказание им помощи знахаркой, к которой присоединились её муж и Беневская, ушло где-то около часа. После этого три парохода двинулись вверх по реке к Благовещенску. К городу подошли после шести часов вечера. Обстрелов больше не было. Посыльные успели первыми, поэтому нас встречала толпа народа на набережной и пристани.
        «Ну, здравствуй, Благовещенск. Давно я здесь не был. Посмотрим, как ты изменился. Заодно и осаду переживём», - думал я, глядя на приближающий причал.
        Глава 18. Осада-1
        Прибытие в Благовещенск вышло очень суетливым. На пристани наши пароходы встречали исполняющий обязанности коменданта города подполковник Орфенов Николай Александрович и мой старый знакомый полицмейстер Батаревич Леонид Феофилактович, ставший надворным советником. Последний быстро организовал телеги для перевозки раненых в больницу общины сестёр милосердия. Бутягины и Беневская-младшая отправились сопровождать своих пациентов, а я вместе с Георгием Михайловичем отбыл на доклад военному губернатору.
        - Господин капитан, как вы считаете, этот инцидент - провокация ихэтуаней или китайских властей? - задал мне вопрос по окончании моего представления и доклада генерал-лейтенант Грибский, чем-то похожий из-за седой шевелюры, носа с горбинкой и пронзительного взгляда из-под черных бровей на белоголового орлана из семейства ястребиных.
        - Ваше превосходительство, капитан парохода «Михаил» доложил, что китайские таможенники ссылались на приказ айгунского амбаня, а открыть огонь по пароходам приказал китайский офицер в звании цаньлин, что соответствует командиру полка в нашей армии… - Я не опустил глаз под тяжёлым взглядом губернатора. - К сожалению, я не знаю, о чём разговаривал полковник Кольшмидт с китайскими чиновниками, он тяжело ранен в грудь и находится в бессознательном состоянии, но я видел, как казаки прикладами выгоняли с палубы «Селенги» китайцев. Поэтому считаю, что требования, которые они высказали, были оскорбительными для Российской империи. Иначе Виктор Брунович, как спокойный и выдержанный офицер, так бы не поступил.
        - Я услышал вас, господин капитан, - губернатор на пару мгновений задумался, а потом произнёс: - Как офицера для поручений при штабе Приамурского военного округа я попрошу вас пока исполнять вместо Виктора Бруновича обязанности комиссара в пограничной страже Амурской области. Тем более мне доложили, как вы пять-шесть лет назад гоняли по Амуру хунхузов.
        - Слушаюсь, ваше превосходительство.
        На этом мой доклад и представление военному губернатору Амурской области закончились. Пора было подумать, где преклонить голову, да и о местопребывании Бутягиных и Беневской, особенно последней, как одинокой девицы, надо было что-то решать.
        Я стоял на крыльце резиденции военного губернатора и думал, куда направиться в первую очередь. Солнце уже начинало садиться за горизонт.
        - Здравия желаем, ваше высокоблагородие. Рады видеть вас в Благовещенске, - прервал мои мысли дружный хор из нескольких голосов.
        Повернув голову, я увидел двух молодых казаков и приказного постарше.
        - Не узнаете, ваше высокоблагородие?! Приказный четвертой сотни Журба Григорий. Зимой девяносто пятого ваша и наша сотни в устье Сунгари большую банду хунхузов, шедшую из Лахасусу, разгромили. А вы тогда мне жизнь спасли.
        Я смотрел на статного казака, у которого от левого виска через бровь, всю щеку, скрываясь в усах, шёл глубокий шрам.
        - Если бы вы тогда варнака в шею шашкой не ткнули, то он мне бы голову снёс, а так только метку оставил на всю жизнь, - видя, что я не могу вспомнить, произнёс казак. - А потом после боя ещё и перевязку сделали. Успокаивали, что глаз на месте, и говорили, что вы ещё на моей свадьбе погуляете, так как любая казачка за такого героя замуж пойдёт.
        - Братец! Живой остался! - я спустился с крыльца и заключил казака в объятия. Молодые казаки смотрели на эту картину круглыми от удивления глазами.
        Когда я разжал объятия, Журба сделал шаг назад и, сняв фуражку, в пояс поклонился.
        - Спаси и сохрани вас Господь, ваше высокоблагородие, - казак перекрестился. - Мамка с батькой и жена постоянно за ваше здравие свечи в церкви ставят.
        - Значит, нашёл свою казачку? - с улыбкой спросил я.
        - Нашёл, - приказный счастливо улыбнулся. - Сыну второй год уже идёт. Скоро у него братишка или сестрёнка появится. А тут мобилизация, будь неладны эти узкоглазые.
        Я достал кошелёк, из которого извлёк золотой полуимпериал.
        - Возьми, братец, на зубок сыну, раз на свадьбе, как обещал, не смог побывать.
        - Спасибо, ваше высокоблагородие. Как память хранить в семье будем. От отца к сыну, внукам и правнукам беречь завещаю. Вот вам истинный крест, - казак истово перекрестился.
        - Вот и хорошо. А здесь что делаете, приказный?
        - Пока пятая и шестая сотни мобилизуются, то в разъездах, то, как сегодня, при военном губернаторе посыльными службу несём, - почувствовав, как изменился на официальный мой тон, бодро отрапортовал казак, вытянувшись во фрунт. - Вам, может, помощь в чём нужна? Слухи о том, как китаезы наши пароходы расстреливали, по городу гуляют. И как вы им из ружей-пулемётов отпор дали, тоже гутарят.
        - Подскажи-ка мне, Журба, купцы Касьянов или Тарала в городе?
        - Арсений Георгиевич в городе вчера точно был. Лично видел. Мы с его лабаза крупу для сотни получали.
        - А где он теперь живёт? Он мне писал, что дом здесь купил.
        - Сейчас всё устроим, ваше высокоблагородие.
        - Митька, - приказный развернулся к молодым казакам, - дуй бегом на конюшню. Чтобы одвуконь здесь мигом был. Проводишь верхами его высокоблагородие до дома купца Таралы и мухой назад.
        Через пару минут, пока я у Григория узнавал новости об офицерах Амурского казачьего полка, Митька рысью подскакал к нам, держа в поводу ещё одну коняшку. По-другому и не назовешь. Как-то за пять лет отвык я от лошадей таких размеров. В усадьбе для верхового выезда управляющий Сазонов недорого приобрёл для меня красавца дончака. По сравнению с ним приведенный коник был похож на пони. Судя по длинной шерсти, якутская порода. Но, как говорится, «дареному танку в дуло не смотрят». Запрыгнув на коняшку и поблагодарив Журбу, я порысил за казаком, указывающим путь. За спиной успел услышать: «Вона он какой, Ермак! А я-то думал, он саженного роста и кулаки как голова…»
        Буквально через десять минут я оказался в медвежьих объятиях Арсения. Заматеревший за те пять лет, что мы не виделись, Тарала превратился в крепкого как дуб мужчину. Судя по всему, на месте он не сидел, а переходы с обозами по Приамурью и Китаю сделали из него настоящего сибирского первопроходца.
        - Тимофей, как я рад тебя видеть! Или к вам теперь только ваше высокоблагородие обращаться?! - улыбаясь и смеясь глазами, держа за плечи и отодвинув от себя, спросил Тарала.
        - Дать бы тебе по сопатке за такие слова, да слишком рад тебя видеть.
        Рассмеявшись, мы вновь заключили друг друга в объятия.
        Пройдя в дом, Арсений уже начал отдавать распоряжения прислуге готовить ванну и накрывать на стол, но я его остановил и обозначил проблему с Бутягиными и Беневской-младшей.
        - Это не проблема, Тимофей. Касьянов с семьей убыл в Иркутск. Я жену с дочкой тоже с ним отправил. Неспокойно здесь. У него в доме и поселим. Думаю, Александр Васильевич не будет против моего самовольства, тем более, я должен следить за его сохранностью. А там во флигеле только дворник-старик с женой остались.
        - Арсений, как-то неудобно.
        - А ты думаешь, что Александр Васильевич тебе бы отказал?! Или не поселил бы у меня дома, если бы он здесь остался, а я уехал?! В общем, никаких возражений. Твоих друзей поселим у Касьянова, а ты поживешь у меня. Возражения не принимаются! Кстати, а Мария Аркадьевна - это не дочь ли генерал-лейтенанта Беневского, помощника генерал-губернатора Гродекова?
        - Она…
        - Да, Тимофей Васильевич… - Тарала удивлённо покачал головой. - А что, зятья генерал-лейтенантов, как правило, тоже становятся генералами. Не так ли, ваше превосходительство?!
        - Арсений!..
        - Всё! Всё! Молчу! - шутливо прижал ладонь к губам Тарала. - Сейчас закажу выезд, возьмем еще извозчика и поедем за твоими друзьями.
        В больницу мы приехали, когда там уже закончилось оказание помощи раненым с пароходов. Несмотря на возражение двух Марий и Павла Васильевича, которые хотели остаться в больнице на ночь, отвезли их в дом Касьянова, где передали, ошарашенных обстановкой купеческого дома, на руки дворнику Акиму и его жене, выполнявшей у купца на старый манер роль ключницы. Оставив Бутягиных и Беневскую наслаждаться достижениями цивилизации, отправились домой к Арсению, где меня уже ждал с багажом вездесущий Севастьяныч, умудрившийся как-то узнать, где я остановился, а также ванна, ужин и дружеская беседа, затянувшаяся за полночь.
        От Арсения я узнал, что двадцать девятого июня из Благовещенска в Хабаровск ушли боеспособные роты второго и четвертого Восточно-Сибирских линейных батальонов, две сотни Амурского казачьего полка, обе батареи артиллерийской бригады, полевой подвижный и запасной госпитали. В городе боеспособных частей практически не осталось. Мобилизованные в первый и второй Благовещенские запасные батальоны практически не имеют вооружения и обмундированы кто во что горазд.
        - Арсений, как такое возможно?! Со мной немного информацией поделился полковник Кольшмидт. Он тоже не понимает действий губернатора Грибского. Когда мы шли мимо Сахаляна, я в бинокль рассмотрел позиции китайцев на той стороне. Их там как тараканов, а у нас город без защиты!
        - Завтра я тебя познакомлю с одним человеком. У него на крыше дома установлен телескоп. Любит он на звёзды смотреть. Вот и посмотришь на китайский берег ещё ближе. Давай-ка ещё по одной за встречу, - опрокинув в рот рюмку чистой как слеза водки, Арсений поставил её на стол и сумрачно посмотрел куда-то выше моей головы. - Знаешь, Тимофей, я не знаю ответа на твой вопрос. Наши китайские партнёры в один голос говорят о скором нападении на Благовещенск. В «маньчжурском клине», где мы закупаем скот, почти никого не осталось. Все бегут в Китай, оставляя скот, птицу. Те, кто остался, смотрят на тебя как через прицел. Я уже не доверяю своим китайским работникам. Из Харбина от нашего отделения идут тревожные сведения, последние пару недель происходят постоянные нападения на охранную стражу Китайско-Восточной железной дороги.
        Я посмотрел на свою рюмку, где был любимый мною вишнёвый ликёр, и отставил её в сторону. Дотянувшись до графина с водкой, я набулькал в фужер грамм сто и залпом выпил.
        - Что-то на тебя не похоже, Тимофей.
        - Знаю, Арсений. Но давно так на душе не было тяжело. Ладно я. Присяга обязывает принять мне смерть, защищая отечество. Но ты даже не представляешь, что случится, если ихэтуани ворвутся в город. Я видел в Таку, на пути и в самом Тяньцзине, что они творят. Ты не представляешь, они даже своих, кто принял христианство, не жалеют. Рубят головы и женщинам, и детям! Сжигают живыми! Фанатики! Звери!
        - Это правда?!
        - Арсений, ты знаешь, у меня своё кладбище уже за сотню перевалило. Я отнюдь не ангел, руки по локоть в крови, но то, что творят ихэтуани - это страшно!
        - Хорошо, что своих отправил с Касьяновым. Ты его не осуждай, Тимофей. У него двое внуков-погодков. Дочка, Татьяна Александровна, с ними приехала прошлой осенью, что-то у неё с мужем в Томске не срослось. В общем, жена и дочь насели, буквально заставили уехать в Иркутск.
        - И правильно сделали. И ты молодец, что жену с дочкой отправил, жалко, что не познакомились.
        - Познакомишься ещё.
        - Это точно! А теперь рассказывай, где в Благовещенске можно найти оружие.
        - Какое?! - удивлённо уставился на меня Арсений.
        - Любое. Винтовки, охотничьи ружья, любой холодняк. Всё, чем можно вооружить ополчение.
        - Думаешь, губернатор на это пойдёт?
        - А городская дума зачем?! Глава города?
        - Ну… городской глава Кириллов Александр Васильевич у нас, как всегда, заболел.
        - Понятно, - мне действительно было понятно. В моё время многие чиновники таким образом решали сложные проблемы. Заболел, а пока на больничном, глядишь, и кризис рассосётся. - Кто из управы города может взять на себя ответственность?
        - Думаю, Верещагин Пётр Владимирович. Он решительный человек.
        В общем, разошлись из-за стола за полночь, решая, как на низовом уровне можно решить вопрос об обороне города.
        С утра размялся во дворе дома Таралы, проделав несколько ката с шашкой, благо забор позволял укрыться от посторонних глаз. Пока Севастьяныч сливал воду для моего умывания по пояс, услышал от него свежие новости. Что меня удивляло в денщике, кроме хозяйственности, так его какая-то запредельная коммуникативность, позволяющая получать отовсюду информацию и ясно, точно и ёмко её доводить. Прирождённый разведчик-аналитик, который ещё и одежду с обувью почистит, и покушать добудет, и стол накроет. Повезло мне, одним словом. Такого кадра не отдам никому.
        Михаил Севастьянович довёл до меня, что вчера вечером Грибский отправил на первый пост две роты второго Восточно-Сибирского линейного батальона, сотню Нерчинского казачьего полка и шесть орудий артиллерийской бригады. Для защиты города осталось два орудия, одна рота, казачья сотня, местная команда и запасники без оружия.
        «Охренеть и не встать, - думал я, смывая с тела пот. - Нет, я помню из прошлого-будущего, что защищать Благовещенск было некому, но чтобы настолько! Всё-таки сорокатысячный город».
        - Севастьяныч, а где Арсений Георгиевич?
        - Он скоро будет, ваше высокоблагородие, сказал, что позавтракаете вместе.
        Тарала, действительно, нарисовался через несколько минут. За завтраком он сообщил мне, что в полдень будет экстренное собрание городской думы, а до этого мы сходим в гости к купцу Шадрину Семёну Саввичу. Сходим было сказано несколько утрированно, так как к купцу мы направились на извозчике. Пока следовали до дома Шадрина, Арсений поведал мне, что этот купец в настоящий момент является финансовым столпом города. Одно то, что он пожертвовал двести пятьдесят тысяч золотом на постройку собора, говорило о многом. Я попробовал перевести в уме эту сумму на вес золота, но меня заклинило. Получалось то ли двести пятьдесят килограммов, то ли две с половиной тонны золота. Это с учетом того, что пять тысяч в год от моего имения были очень значительной суммой. Офицерское содержание капитана не достигало и полутора тысяч рублей в год.
        - Семён Саввич, позвольте вам представить Генерального штаба капитана Аленина-Зейского Тимофея Васильевича, - произнес Тарала.
        - Мне очень приятно приветствовать в своём доме офицера, которого всё Приамурье называет Ермаком, - доброжелательно произнёс Шадрин.
        - Семён Саввич, ваши дела по развитию города куда больше моих незначительных заслуг.
        Обменявшись любезностями, сообщили хозяину, зачем мы пришли. Тот проводил нас на второй этаж, где у него в одной из комнат, можно сказать на крыше дома, было оборудовано какое-то подобие обсерватории. Кроме телескопа, в ней были угломерные инструменты, секстанты и квадранты для определения высот светил, звёздные карты. Как оказалось, наблюдение за звёздным небом было любимым хобби Семёна Саввича.
        С помощью хозяина телескоп был наведен на Сахалян, и я приник к окуляру. Через пару минут я от него оторвался и с чувством про себя выругался. Сухая протока, тянувшаяся между Сахаляном и берегом Амура вёрст на пятнадцать, надёжно скрывала от взглядов оборонные укрепления китайцев. А то, что я увидел сверху, сильно отличалось от того, что было здесь пять лет назад. Вдоль берега, вместо отдельных окопов для стрельбы с колена, тянулись укрепленные древесиной траншеи полного профиля, орудийные ложементы, сделанные по всем правилам долговременной фортификации. И эти ложементы были не пустыми. Я насчитал двадцать орудий, из них пять четырехфунтовок Круппа.
        - Судя по вашему виду, Тимофей Васильевич, дела наши не ахти?! - спросил Шадрин.
        - Вы правы, Семён Саввич, дела даже не не ахти, а полный швах. Если китайцы атакуют, то город с имеющимися военными силами мы не удержим. Надо срочно собирать ополчение.
        - Как гласный городской думы, я подниму этот вопрос.
        О том, что вопрос был не только поднят, но и принято решение, я узнал в резиденции военного губернатора, куда прибыла делегация депутатов с решением думы. В присутствии коменданта города подполковника Орфенова было решено призвать горожан встать на оборону родного Благовещенска, а набережную реки Амур разделить на шесть охраняемых участков. Военный губернатор, утвердив постановление думы, приказал прикомандировать к каждому участку особых офицеров-инструкторов. После этого Грибский в сопровождении казачьего конвоя отправился под Айгунь. Я же остался в резиденции, знакомясь с делами пограничного комиссара.
        Около пяти вечера направился в больницу, чтобы встретиться с Бутягиными и Беневской. Как я и предполагал, они были, можно сказать, на своём рабочем месте.
        - Тимофей Васильевич, это катастрофа, - такими словами вместо приветствия встретил меня Бутягин. - Представляете, практически все медикаменты в городе забрали полевой и запасной госпитали, отправленные в Хабаровск. Даже перевязочного материала нет. Мы вчера на раненых израсходовали почти все запасы этой больницы. Я уже прошёлся по аптекам. Большинство закрыто! Надо что-то делать! Идти к губернатору!
        - Его превосходительство два часа назад убыл под Айгунь. По его мнению, там наиболее опасная ситуация. Туда же ушло большинство боеспособных войск гарнизона города. В данной ситуации лучше всего поднять вопрос об оказании медицинской помощи перед думой, так как городской глава болеет. Меня сегодня познакомили с купцом Шадриным, который является гласным депутатом и очень энергичным, решительным человеком.
        - Который с этого получит определённую прибыль. Здравствуйте, Тимофей Васильевич, - произнесла подошедшая к нам Беневская.
        - Мария Аркадьевна, - я приложился к протянутой руке. - Не всё даже у купцов измеряется прибылью. Та недостроенная церковь Святой Живоначальной Троицы, если вы её видели, возводится на деньги Семёна Саввича. И по слухам, работники на его предприятиях живут как у Христа за пазухой. Да и с другими купцами надо будет переговорить. У меня тут остались хорошие знакомые. Думаю, помогут.
        - И офицеру Генерального штаба не зазорно общаться с представителями купечества? - с каким-то вызовом спросила девушка.
        - Четырнадцать лет назад этот офицер, чтобы выжить, пас табун лошадей у богатого казака, чем опустил себя в глазах станичного круга на самую низшую социальную ступень. Двенадцать лет назад на него, как манна небесная, свалилось знакомство с купцом Касьяновым. С его помощью и той поддержкой, которую оказал мне ещё и купец Тарала, я смог экстерном сдать экзамены за гимназию, поступить в юнкерское училище. Я помню тех, кто мне помог по жизни. И поверьте, Мария Аркадьевна, в их обществе я чувствую себя куда лучше, чем на приеме генерал-губернатора или его помощника, - не удержался от шпильки и я.
        - Извините, Тимофей Васильевич, - девушка потупила взгляд и залилась румянцем. - Я не хотела вас обидеть.
        Похоже, она искренне не хотела меня обижать, однако сделала это, и не в первый раз. Все наши разговоры в пути изобиловали шпильками, язвительностями и подколками с её стороны. Я стоически терпел это, изредка огрызаясь, что вызывало понимающие ухмылки со стороны Бутягиных. Даже Мария Петровна посочувствовала мне, как-то раз прошептав на ухо: «Господь терпел и нам велел. Ветер у неё в голове. Сама не знает, чего хочет, но ты ей нравишься».
        Вот и сейчас Беневская вскинула на меня свои прекрасные голубые глаза и произнесла:
        - Тимофей Васильевич, а покажите мне Благовещенск. Насколько я понимаю, вы знакомы с городом.
        - Бывал, и неоднократно. Честно говоря, самому хочется посмотреть, как он изменился за пять лет. Сейчас закажу извозчика, и направимся на экскурсию, тем более сегодня всё-таки воскресенье.
        Павел Васильевич горячо поддержал наше начинание и тайком показал мне большой палец, когда я с девушкой выходил из больницы и садился в коляску.
        - Куда поедем, Мария Аркадьевна?
        - На ваше усмотрение.
        - Тогда начнём с церкви Святой Живоначальной Троицы, которую строит Шадрин. Признаться, я не видел этот собор, а говорят, что он уже необычайно красив.
        - Хорошо, Тимофей Васильевич.
        «Да, - подумал я. - То экзальтированная мамзель, то само божье послушание. Интересно, как бы Мария Аркадьевна отреагировала, узнав, что осмотреть собор я еду с целью, чтобы выяснить, можно ли там организовать пункт корректировки артиллерийского огня».
        Как я узнал от Семёна Саввича, в Благовещенске была телефонная станция, а Шадрин являлся её основным акционером и готов был выделить телефонные аппараты для артиллеристов, благо провода наличествовали.
        Собор внушал уважение. Построенный из красного кирпича, трехпридельный, венчающийся куполом луковичной формы диаметром около десяти метров и высокой колокольней. Кладка была насыщена разнообразными узорами. Из-за воскресенья работы не велись, сторожа на месте не оказалось, поэтому, без спроса зайдя внутрь, мы с Марией увидели, что пространство храма хорошо освещалось шестнадцатью окнами, пока ещё без витражей. Полы были каменные, уже выложены красной и серой плиткой. Общая высота храма, по моим прикидкам, составляла около пятидесяти метров. Внутри стояли строительные леса, и по ним можно было добраться до верхних окон, где-то на тридцатиметровую высоту. Хорошее гнездо арткорректировщика можно будет оборудовать.
        - Красота-то какая, - восторженно произнесла Мария, рассматривая фрески, которыми были разукрашены стены и свод храма. - Спасибо, что привели меня сюда, Тимофей Васильевич.
        Ответить я не успел, так как натренированное во время боев за Таку и Тяньцзинь ухо услышало знакомый свист нескольких снарядов, а потом звуки их разрывов. Я схватил за руку и остановил Марию, которая попыталась пойти-побежать в сторону выхода из церкви. Быстро огляделся. «Что же, в этом закутке можно выжить, если даже внутрь собора снаряд прилетит», - с этими мыслями я потянул Марию за собой и заставил присесть на перевёрнутое ведро между тремя стопами кирпича штук по четыреста, которые образовали неплохую защиту. Сам присел рядом, сложив стопкой четыре кирпича.
        - Что это было? - вопрос девушки перебила новая серия разрывов.
        - Китайцы начали обстрел Благовещенска, Мария Аркадьевна. Война добралась до города.
        - И что мы будем делать? - девушка вздрогнула от близкого разрыва.
        - Если честно, то не знаю. Обстрел лучше всего переждать здесь. Уверен, что в городе сейчас вспыхнет паника. Но китайцы могут начать высадку на наш берег, и надо дать им отпор. Войск в городе практически нет. Я, как исполняющий обязанности пограничного комиссара, можно сказать, никого из подчинённых в городе не имею, все в разъездах, либо на первом и втором постах. Мы сегодня перевезли в дом Таралы пулемёты с патронами, но мне их даже выдать некому. Я надеялся, что здесь будут мои браты…
        - Кто?! - удивлённо перебила меня девушка.
        - Это первый десяток казачат в возрасте пятнадцати-четырнадцати лет, с которыми мы организовали школу в станице Черняева. Сейчас трое из них, включая меня, стали офицерами. Поверьте, Мария Аркадьевна, это огромное достижение для станицы. Такого в истории Приамурья ещё не было.
        - Тимофей Васильевич, - девушка вновь перебила меня, глядя повлажневшими глазищами. - Поцелуйте меня…
        Беневская закрыла глаза и потянулась ко мне. Я, ошарашенный просьбой девушки, как подросток потянулся к ней и коснулся её сжатых губ. Почувствовав словно какой-то удар, после того как наши уста соприкоснулись, сгрёб девушку в охапку и впился в её рот. Куда-то пропали свист снарядов и звуки разрывов, я слышал только, как бухает моё сердце. Мои руки ласкали тело девушки, поцелуй, казалось, затянулся на вечность. Мария что-то пыталась сказать, когда мои губы переместились на её шею, но я вновь впился в её губы.
        - Всё! Всё! Тимофей, хватит! - девушка оттолкнула меня, когда я вновь стал целовать её шею, опускаясь ниже. - Я просила только один раз поцеловать меня.
        «Млять, мне уже больше полувека стукнуло, а повёл себя как сопливый мальчишка», - я с трудом приходил в себя от любовного угара, глядя, как Беневская судорожно застегивает пуговицы на блузке, которые я как-то успел расстегнуть.
        - Прошу прощения, Мария Аркадьевна…
        - Я надеялась услышать другие слова…
        Я поднял голову и посмотрел в смеющиеся глаза девушки.
        «Да что же это такое, млять, - я выругался про себя. - Эти Евины дети вертят нами как хотят, и жизненный опыт большой роли не играет».
        - Машенька, я вас люблю…
        Девушка спрятала лицо в ладонях. Замерла, а потом произнесла, так и не отняв рук от лица:
        - Я пока не могу сказать так же, Тимофей. Давай немного подождём.
        Пауза несколько затянулась. Возможно, Мария ждала от меня каких-то слов, но я и так слишком много сказал, да и пора было действовать. В моём мире китайцы так и не осуществили нападение на Благовещенск, но здесь всё могло пойти по другому сценарию.
        В общем, через минуту мы стояли, взявшись за руки, на крыльце собора. Как я и предполагал, в городе была паника. Народ устремился вверх от реки, пытаясь покинуть город. Но бежали не все, большое количество народа, в основном мужчины, двигались в сторону городской управы и резиденции губернатора. Шли они под оружейные и орудийные залпы с китайского берега. Слава богу, каких-либо плавсредств, направляющихся к нашему берегу, я не увидел.
        Направились мы к больнице, где, возможно, оставались Бутягины. Путь проходил мимо управы, где увидели побоище за обладание оружием. Люди действительно дрались до крови за возможность получить в свои руки старую винтовку Крынка, выдаваемую со склада. Порядка не было никакого. В толпе слышались крики, что всё оружие скупили китайцы, что добавляло паники. Потом кто-то крикнул, что в магазинах «Чурин» и «Кунст и Альберс» есть оружие, и большая толпа бросилась туда, несмотря на то что самая сильная стрельба была напротив улицы Мастерской, напротив чуринского дома-магазина, городской управы, дома губернатора и казачьих лагерей.
        Позже я узнал, что сотрудник немецкой фирмы Макс Оттович Клоос пожертвовал на вооружение второго участка обороны двести десять ружей и двадцать тысяч патронов к ним. У Таралы или компании «Чурин и К» в магазине и на складах стволов было меньше, но их все Арсений также передал в фонд обороны города. В общем, народ вооружался в панике, кто чем мог, включая топоры и ножи. Если честно, то я понимал мужчин. В такой ситуации надо было, чтобы в руках было хоть какое-то оружие.
        Наконец добрались с Машей до больницы, но Бутягиных в ней не оказалось; как нам сказала одна из сестёр, они буквально за пару минут до обстрела отправились домой.
        - Машенька, извините, но я больше не могу вас сопровождать, мне надо в резиденцию губернатора. Здесь относительно безопасно, из-за расположения больницы. Будьте в её здании, позже я приду за вами.
        - Я буду ждать, - девушка приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щёку. - Берегите себя, Тимофей!
        Очень хотелось сжать в объятиях девушку, но я ограничился тем, что поцеловал ей руку. Через мгновение я был уже на улице и бегом направился в резиденцию губернатора. Обстрел города продолжался, как ружейный, так и орудийный.
        В доме губернатора я встретил подполковника Орфенова. Комендант города раздавал приказы нескольким офицерам, судя по погонам - линейного батальона и артиллерийской бригады.
        - Господин капитан, рад вас видеть, - обратился ко мне Георгий Михайлович. - Как думаете, начнут китайцы переправу?
        - Не знаю, господин полковник. Прошу выделить мне двадцать человек из казачьей сотни.
        - Зачем?
        - В доме купца Таралы находятся десять ружей-пулемётов Мадсена с патронами и снаряжением. Мне нужно двадцать человек, чтобы сформировать десять пулемётных расчетов. Если китайцы захотят перейти Амур, то они встретят плотный огонь. Это будет мобильный резерв, который мы сможем перебрасывать на любой участок обороны города.
        - Голубчик мой, спаситель, - пожилой подполковник прослезился. - Я немедленно отдам все указания. Вся надежда на вас. Сами видите, какой бардак в городе творится.
        Пускай не так быстро, как мне хотелось бы, но скоро под моим командованием оказалась целая полусотня казаков. Солянка из Нерчинской сотни и призывных Амурского казачьего полка. Ещё где-то с час ушло на формирование пулемётных команд, после чего направились на набережную. Большую помощь оказал приказный четвертой сотни Григорий Журба. Спрятав коней за домами, короткими перебежками выдвинулись на берег Амура и начали окапываться всем тем, что попалось под руку. Как говорится, нам бы теперь «вечер продержаться да ночь простоять».
        В этот момент открыли огонь два орудия, которые остались в городе. Причем стреляли они с открытого пространства, так как позиций оборудовано не было. Удачными выстрелами Сахалян был зажжен в нескольких местах, но вскоре снаряды закончились и двухорудийная батарея замолчала. Вскоре смолкли и китайские пушки. Десанта так и не было. Но сделай китайцы вторжение в этот вечер, город с легкостью оказался бы в их власти.
        Глава 19. Осада-2
        Когда канонада стихла и сумрак начал окутывать землю, на берег Амура потянулись первые ополченцы, которые приступили к рытью окопов. Подошла пара офицеров из линейного батальона и начала руководить этим процессом. Я же, оставив за старшего Журбу, сходил на позицию артиллеристов, где рассказал её командиру о возможности корректировки огня с наблюдательного поста в соборе с помощью телефона. Вместе выбрали позиции для всех орудий бригады, так как была слабая надежда, что войска вернутся в город. Если же нет, то завтра нашим пушкам отвечать нечем, потому что снарядов не осталось, и придётся встречать возможный китайский десант только ружейным огнём.
        В этот момент меня нашёл посыльный от полицмейстера с просьбой срочно прибыть к нему.
        - Что случилось, Леонид Феофилактович, - на правах старого знакомого обратился я по имени и отчеству к надворному советнику, зайдя к нему в кабинет.
        - Да вот вспомнил, Тимофей Васильевич, что вы китайский язык и их письменность знаете. Не посмотрите, что на этих листовках написано?
        Я взял первый листок в руки, быстро пробежал глазами, потом взял второй. Прочитав, тяжело опустился на стул.
        - Что там, Тимофей Васильевич?!
        - В листовках призывают всех китайцев, находящихся на русском берегу, оказать помощь при захвате города ихэтуанями и китайскими регулярными войсками.
        - Ишь чего захотели «ходя узкоглазые», - полицмейстер побагровел. - Город они захватят. Да кто им даст это сделать?! А когда будут выступать, ничего не пишут?
        - Пишут, Леонид Феофилактович, пишут. И если я не ошибаюсь в китайском лунном календаре, то в ночь с третьего на четвертое июля.
        Полицмейстер ещё больше покраснел.
        - Господи, что же делать-то?! У меня людей раз-два и обчёлся, - растерянно произнёс он.
        - Привлекайте ополченцев, переселенцев из лагеря. Китайцев из чайнатауна надо собрать где-то в одном месте и под охраной. Не хотелось бы, чтобы они ударили нам в спину. С «маньчжурского клина», как мне сказали, почти все семейные уже перебрались в Китай. Основная масса «ванек»-работников ушла на прииски, так что китайцев в округе должно быть не особо много.
        - От трёх до пяти тысяч, если собрать и всех работников, торговцев в самом Благовещенске. А с китайскими купцами что делать?
        - Леонид Феофилактович, даже не знаю, что и посоветовать по этой проблеме. Как я слышал в Тяньцзине, императрица Цы Си объявила войну всем европейским государствам, входящим в коалицию, но ни адмирал Алексеев, ни генерал-губернатор Гродеков о войне с империей Цин не говорили, - я задумчиво потеребил темляк на шашке. - Я считаю, что с учетом обстрела Благовещенска китайскими войсками мы имеем полное право всех китайцев взять под стражу, а на их имущество наложить арест. Но вы более сведущи в российском и международном праве, поэтому решать вам.
        - Господи, за что же наказание-то такое! Что же его превосходительство генерал Грибский не оставил ясных указаний! - несколько по-бабьи запричитал Батаревич.
        И знаете, я его теперь понимал. В своё время возмущался тем, как высокое командование в том мире боялось принимать решения и чаще предпочитало бездействовать, мечтая, что проблема сама рассосётся или найдётся кто-то свыше, взявший на себя ответственность. Но вот сейчас я имел всю возможность взять ситуацию в свои руки, но не знал, что делать.
        Пока добирался до полицейского управления, узнал, что большинство жителей из Благовещенска ушли и расположились цыганским табором в двух-трех верстах от города в перелесках вдоль Зеи и дороги в деревню Астрахановку. Китайцы из своего квартала почти все разбежались. Ополчения как такового нет. Войск практически нет! Снаряды к имеющимся двум пушкам закончились. Впереди ночь и возможный ночной китайский десант. Глава города болеет, военный губернатор уехал на первый пост перед Айгунем. Из высшего руководства в городе остались полицмейстер, военный комендант и я, исполняющий обязанности пограничного комиссара. А надо оборонять прибрежную полосу минимум в десять вёрст, что-то решать с «пятой колонной» в три-пять тысяч человек. Поневоле помечтаешь о «волшебнике в голубом вертолёте», который вместо эскимо предоставил бы бесплатно хотя бы пару линейных батальонов, а лучше стрелковую бригаду да с пяток артиллерийских батарей.
        Усмехнувшись про себя своим детским мечтаниям, вслух произнёс:
        - Леонид Феофилактович, пока ещё светло, собирайте всех кого сможете, вооружайте, чем получится, хоть дрекольем. Надо организовать сбор китайцев в одно место и под охрану, ночное патрулирование города, выставить охрану перед магазинами и лабазами, чтобы не допустить погромы.
        - Ох, Тимофей Васильевич, где же людей-то взять?! Как назло, я пристава третьего участка Мищенко вместе с тремя городовыми да десятком казаков в Тамбовку отправил. Его превосходительство приказало быстро собрать ополчение из этой волости, вооружить и направить под Айгунь. У них в волостной управе на складе почти триста винтовок Крынка хранится и шестьдесят патронов к каждой.
        - А сколько в Благовещенске?
        - Точно и не скажу, это вам к военному коменданту. Но думаю, не больше пятисот. Было больше, да при начале мобилизации уже много выдали на руки.
        - Хорошо, я сейчас дойду до Николая Александровича, необходимо отправить всех из запасного батальона копать окопы. Ночь будет ясной и звёздной. А потом вернусь на набережную и отправлю вам два десятка казаков, которых мне выделил полковник Орфенов.
        - Тимофей Васильевич, я выделю вам коня. И сначала пришлите мне казаков.
        - Хорошо.
        На этом мы с полицмейстером распрощались. Получив коня, я направился на набережную. Народу за моё отсутствие на ней значительно прибавилось, и все были заняты копанием окопов. Ружейная, пусть и редкая, стрельба с того берега продолжалась.
        Мне повезло, так как почти одновременно со мной на набережной появился комендант города, который отдавал приказы офицерам первой роты запасного батальона. Дождавшись, когда офицеры, получив распоряжения, направились к своим подразделениям, спешился и подошёл к Орфенову.
        - Господин полковник, разрешите я двадцать казаков направлю в распоряжение полицмейстера. В городе обнаружены листовки с призывами к китайцам на нашем берегу помогать при захвате города. Надо всех китайцев собрать в одном месте и под охраной, чтобы в спину не ударили.
        - Господи, еще и это! Хорошо, я направлю полицмейстеру людей из своего резерва. Хотя его и кот наплакал. Почти всех казаков разослал в разъезды. Не дай бог, китайцы по Зее вверх поднимутся и город обойдут! Что делать-то будем?! - подполковник снял фуражку и, достав платок, вытер вспотевший лоб. - Как вы думаете, господин капитан, будет ночной десант?
        - На месте китайского командования я бы так и поступил. И в лоб бы ударил, и по Зее город бы обошёл. Если у них налажена связь с китайцами на этом берегу и достигнуты какие-то договорённости, то у них уже есть приличное по количеству, пусть и не вооружённое, подразделение у нас в тылу. Хотя у нас с вооружением не лучше.
        - Да, Тимофей Васильевич, не лучше… - Орфенов вновь вытер лоб. - Было бы оружие, патроны и снаряды в достаточном количестве, мы могли бы вооружить пять-шесть, а то и больше тысяч человек. Да с такими силами и Сахалян разгромили бы. Всё же китайцы слабы в огневом бое. Столько стреляли, а убитых по докладам всего двенадцать человек - и среди гражданского населения, и среди солдат. Основные потери понесла вторая рота запасного батальона. Они купаться в своем лагере в Амур полезли, а тут их шрапнелью с того берега накрыло. В итоге шесть убитых и десяток раненых. Остальные убитые среди штатских. Представляете, на Зейской улице женщину с трехлетней дочкой одной пулей убило, а грудничок, который на руках у неё был, живой остался.
        Я снял фуражку и перекрестился: «Царствия им всем небесного».
        Подполковник повторил мой жест.
        - Тимофей Васильевич, я оставляю на вас организацию обороны берега, сам же займусь ополчением. А то получили на складах оружие и пропали. Кого найдём, буду отправлять сюда, да и с питанием надо чего-то решать.
        - Слушаюсь, господин полковник.
        После разговора с Орфеновым познакомился с офицерами первой роты. Вместе ещё раз прикинули, как организовать оборону с учётом имеющихся средств и сил. Уже в сумерках прошлись вдоль набережной, намечая позиции для имеющихся стрелков, казаков и ополченцев. А потом копали. Копали всем, что подвернулось под руку. Лопат было мало, поэтому копали обломками досок и даже просто руками. Страх перед ночным китайским десантом подстёгивал словно кнутом.
        Где-то в третьем часу после полуночи в город вернулись немногочисленные войска благовещенского гарнизона и сам генерал-губернатор Грибский, который тут же, надо отдать ему должное, собрал совещание.
        - Господа, почти все войска с первого поста вернулись в город. Напротив Айгуня остались только рота стрелков под командованием полковника Гинейко, два орудия и сотня казаков. Надеюсь, для усиления к ним скоро подойдут ополченцы из Тамбовки. Леонид Феофилактович, вы выполнили моё поручение? - обратился Грибский к полицмейстеру.
        - Да, ваше превосходительство. Собрано четыреста ополченцев, рано утром они выдвинутся к пикету.
        - Как они вооружены?
        - Чем смогли, вооружили. Все винтовки с патронами, что хранились на складе волости, выданы.
        - А как обстоят дела по обороне города? - военный губернатор повернулся в сторону Орфенова.
        - Ваше превосходительство, делаем всё, что можем. Даже сейчас ночью на берегу продолжается рытье окопов на всех шести участках. Дозоры расставлены через каждые три версты. Сигнальные костры подготовлены. Из складов города выдано пятьсот винтовок Крынка с шестьюдесятью патронами на каждую. Всего в ополчение на девять часов вечера вчерашнего дня было записано восемьсот тридцать шесть добровольцев. В лагере переселенцев сформирован свой отряд ополчения, но они в основном поступили в распоряжение Леонида Феофилактовича.
        - Чем это вызвано? - Грибский перевёл взгляд на полицмейстера.
        - В городе найдены листовки с призывами к китаезам на нашем берегу, чтобы они оказали помощь при захвате города в ночь с третьего на четвёртое июля. Мною было принято решение собрать всех китайцев одном месте и под охраной. Уже проведены обыски их квартала, всех задержанных, около трехсот человек, отвели на лесопильную мастерскую купца Мордина. Там высокий забор и есть место для размещения большого количества узкоглазых. Для охраны достаточно десятка казаков, и место это вдали от города. Сейчас ищут остальных китайцев, покинувших квартал с началом обстрела. Все магазины, склады в городе взяты под охрану из ополченцев, чтобы не допустить грабежей и погромов.
        - Это хорошо. Какая-то линия обороны намечена, что сделано?
        Орфенов посмотрел на меня.
        - Ваше превосходительство, - обратился я к Грибскому, вставая и доставая из своей сумки топографическую карту окрестностей Благовещенска, с нанесёнными на ней знаками оборонительных сооружений, огневых позиций, секторов обстрела и прочего. - Намеченная линия обороны строилась из расчета имевшихся в городе военных сил, включая ополчение. - С этими словами, дождавшись разрешающего кивка генерала, разложил карту на столе и начал объяснять, что уже успели сделать и что было намечено сделать до утра и в течение сегодняшнего дня.
        Совещание затянулось ещё где-то на час, карту пришлось отдать в штаб при губернаторе. Командир второй батареи Восточно-Сибирской артиллерийской бригады, вернувшийся в город, с восторгом принял идею о наблюдательном пункте на соборе и о возможности корректировки огня батареи по телефону. Мне же было поручено оказывать помощь военному коменданту. Закончилось всё словами губернатора, объяснившего, почему в городе почти не осталось войск. Как рассказал Грибский, по планам генерал-губернатора Гродекова, к этому времени в город должны были прийти забайкальцы, но Шилка обмелела, и войска в основном застряли в Сретенске. Авангард смог дойти только до Шилкинского завода. Время подхода забайкальцев от десяти до пятнадцати дней, может чуть больше. Грибский о сложившей обстановке в городе уже по телеграфу доложил генерал-губернатору и надеется, что часть войск, отправленных из Благовещенска в Хабаровск, возвратят назад. Нам же остается держаться с теми силами, которые есть.
        Вернулся с совещания на позиции, где расположились мои казаки, когда уже начало светать. Севастьяныч подготовил в одном из окопов какое-то подобие лежака, укрытого чистой дерюгой. Я завалился на эту постель и заснул, пока голова еще не коснулась вещмешка моего денщика, который он положил мне вместо подушки.
        Разбудил меня запах жареного мяса. Вчера вечером поесть не удалось. Когда поздним вечером казаки организовали себе ужин, меня вызвали к Орфенову, потом пришлось идти к военному губернатору, а дальше просто отрубился. Достал часы.
        «М-да, поспал три часа, но чувствую себя более или менее нормально», - подумал я, поднимаясь с лежака и оглядываясь вокруг. Вдоль берега интенсивно шли земляные работы. Гражданские платья землекопов щедро разбавили белые рубахи стрелков.
        - Ваше высокоблагородие, я тут ведро с водой принёс для умывания, и казаки с вами курятинкой жареной поделились, - будто из воздуха возник рядом с окопом Хохлов.
        - Спасибо, Михаил Севастьяныч, что бы без тебя делал. Как дела обстоят? - снимая мундир, нательную рубаху и выпрыгнув из окопа, спросил я денщика. Отойдя в небольшой овражек рядом с окопом, наклонился, подставив шею и плечи под воду. Холодная, колодезная, она мигом выбила из меня остаток сна. Прополоскал рот и сделал пару глотков, аж зубы заломило. Потом обтёрся полотенцем.
        Всё это время Севастьяныч докладывал новости. Организацию устройства оборонительных сооружений взяли на себя офицеры из штаба военного губернатора. С противоположного берега пока не стреляли, даже из винтовок. Большинство жителей Благовещенска ночевали за городом. С утра пришло много ополченцев и стрелков. Китайцев на нашем берегу вылавливают и отводят на лесопилку, держа под охраной. Несколько магазинов и складов китайцев ночью разгромили. Со складов «Чурина и К^о^», «Кунста и Альберса» бесплатно выдают продукты на нужды обороны. И прочие мелочи.
        Позавтракал жаренной на костре куриной грудкой и хлебом. Казаки есть казаки, бесхозных кур по городу бегало много. Запив всё это водой, почувствовал, что готов «к труду и обороне». Это чувство привело меня к резиденции военного губернатора, где увидел интересную картину. Три якута с винтовками стояли перед крыльцом. Самый старший из них невозмутимо попыхивал трубкой, глотая дым, а самый молодой о чём-то жарко спорил на неизвестном мне языке с казаком, охранявшим вход.
        - Что за шум, а драки нет?! - шутя, спросил я, подойдя почти вплотную.
        - Да вот, ваше высокоблагородие, якуты эти трое в ополчение вступить хотят. Говорят, что очень меткие стрелки. Хотят маньчжур убивать. Какие-то у этого семейства старые обиды на них, - вытянувшись во фрунт, доложил казак из Нерчинского полка.
        - И в чём проблема?! Дело-то хорошее. Нам меткие стрелки нужны. Сейчас через часик китайцы закончат с завтраком и начнут огонь, возможно и из пушек.
        - Да они по-русски ни бельмеса не понимают. И ещё хотят лично к его превосходительству на приём попасть, чтобы какую-то проблему решить, но мне не говорят.
        - А ты откуда, братец, так хорошо якутский знаешь?
        - Да у нас в Забайкалье их много проживает. Торговать с ними как-то надо было, вот и научился.
        Через пень-колоду с помощью переводчика удалось добиться от якутов, отца и двух его сыновей, что они хотели получить от губернатора патроны для охоты на маньчжур и награду за каждую голову убитого, как за десять шкурок белки. Для прикола поторговался, сошлись на цене, как за четыре шкурки. Я чуть не расхохотался.
        «Охотники за скальпами, мать их! - сдерживая смех, подумал я, а потом прикинул: - А почему бы и нет?! Снайпер-якут, два наблюдателя из ополченцев или солдат для подтверждения поражения цели, а стоимость четырех шкурок белки хорошей выделки - всего десять копеек. Для сравнения патрон для винтовки Крынка стоит три копейки, для мосинки - пять копеек. Сколько вчера сожгли этих патронов впустую, и не сосчитаешь. А тут сто подтверждённых убитых - всего десять рублей. А до траншей на том берегу от наших позиций метров шестьсот-восемьсот будет. Да ещё сложный выстрел над водой. Я бы без оптики не взялся стрелять. Видимо, действительно хорошие охотники. Всё! Заключаю соглашение. Если Грибский не захочет платить из казны, заплачу из своих средств. Такая реклама и пиар снайперской стрельбы мне необходима. Пробить идею, хотя бы по два снайпера с винтовками с оптикой на батальон не удается, хоть ты тресни. Только и слышишь: “лишние траты”, “меткий стрелок и без оптики может стрелять”. И такое прочее».
        Через десять минут, заменив казака-переводчика на посту у входа в резиденцию, компактной группой уже наблюдали за траншеями на том берегу, до которых по моим прикидкам было больше восьмисот метров. На артиллерийском ложементе для двух крупповских четырехфунтовок была видна суета, которая быстро прекратилась, а над нашими головами просвистели две гранаты, разорвавшиеся на Соборной площади.
        На противоположном берегу раздались крики радости, а у нас началась большая суета. Народ, бросая инструмент, ринулся прятаться в вырытые окопы, на ходу надевая рубахи и подбирая оружие. В городе особой паники не возникло, так как большинство населения всё ещё оставалось за городом. Я перевёл бинокль на противоположный берег и увидел на позиции для пушек китайского офицера на коне. Судя по форме - в высоком звании. Указал на него старшему якуту. Тот, всмотревшись через реку, кивнул головой, снял с плеча винтовку, пристроил её на бруствер и начал целиться. Я навёл бинокль на китайского офицера. Когда ожидаешь выстрела, он всегда случается внезапно. Выстрел - и офицер сполз с седла. Якут разразился длинной фразой с каким-то раздражением.
        - Что он сказал? - спросил я казака-забайкальца, который продолжал меня сопровождать.
        - Ругается, что плохо попал. Не убил, а только ранил в плечо. Винтовка старая, глаза старыми стали. Плохо видит, - ответил тот.
        В полном изумлении я уставился на якута. Я в четырехкратный бинокль не смог толком рассмотреть, куда он попал. Это какая же у него острота зрения? Больше четырехсот процентов? А какая же была, когда он хорошо видел? Потом перевёл взгляд на его винтовку. Кажется, Мартини-Генри, но не уверен. И как он из этого старья умудрился попасть?! В голове промелькнула интересная мысль, и я подозвал своего денщика, который, увидев меня, возвращающегося на позиции, присоединился к нашей группе. Отдал ему распоряжение на ухо, а сам стал выглядывать цель для старшего сына на артиллерийской позиции. В общем, из девяти выстрелов, которые сделали якуты, получились следующие результаты: у отца - один ранен, один убит. У старшего сына - один убитый. У младшего - один ранен. В общем, двадцать копеек семейство заработало и заставило замолчать две китайские пушки. Прислуга вся попряталась в укрытиях. Дёшево, сердито и эффективно!
        В это время вернулся Хохлов и принёс кофр с мосинкой, специально изготовленной для снайперской стрельбы. С собой в командировку я прихватил десять таких, но оптических прицелов, изготовленных аналогично прицелу укороченного одна тысяча сорокового года из моего мира, было всего два. Объяснять, как работать с оптикой, якуту не собирался, тем более, он и русского языка не знает, но дать отличную винтовку - почему бы и нет. Реклама и пиар требует жертв. В кофре также хранились средства для чистки оружия и десять снаряженных обойм со специально отобранными патронами.
        Когда я открыл чехол, старший из якутов прошептал что-то похожее на: «О, Сюгэ тойон!» В его черных глазах зажегся какой-то фанатичный огонь. Он даже не удержался и, присев на корточки, погладил приклад винтовки из ореха.
        - Переведи ему, - обратился я к казаку. - Здесь пятьдесят очень хороших патронов. Я дам ещё сто таких же. Если он убьет сто маньчжуров, то винтовка его.
        Старший из якутов, выпрямившись, выслушал казака, улыбнулся и произнёс несколько предложений.
        - Ваше высокоблагородие, он говорит, что ему надо потратить десять патронов, чтобы привыкнуть к оружию. Если винтовка так же хороша, как выглядит, то все остальные пули найдут свою цель. Он поражён вашей щедростью.
        Вручив кофр якуту, оставил Хохлова и забайкальца с новорожденной группой снайперов; наказав последнему, чтобы выбивали прислугу пушек, направился, несмотря на продолжающий орудийный огонь, в больницу. Пора было проведать Бутягиных и Машеньку.
        Доехать до больницы не получилось. На полпути меня перехватил посыльный от полицмейстера. На крыльце полицейского управления узнал от Батаревича, что казаки и ополченцы из переселенцев нашли большой лагерь китайцев, где их было около двух тысяч человек, и сейчас гонят их на лесопилку. Полицмейстеру нужна помощь хотя бы из двух расчетов пулемётов, чтобы сдержать такую толпу.
        Под непрекращающимся артиллерийским огнём я вернулся на позиции на берегу и, взяв на всякий случай четыре расчета, вернулся к полицейскому управлению, где нас должен был дожидаться посыльный. Тот оказался на месте, и мы потрусили неспешной рысью навстречу большому конвою из китайцев.
        Увиденная картина добавила адреналина в кровь. От деревни Астрахановки по дороге вдоль реки Зеи по два-три человека в ряд передвигалась колонна китайцев, растянувшаяся почти на две версты. По бокам её сопровождали два десятка верховых, уставших и злых, как черти, казаков, то и дело пускавших в ход нагайки. Ещё в охране было три десятка переселенцев, вооруженных американскими топорами на длинных ручках. Такой топор входил в инвентарь, выдаваемый переселенцам. У некоторых из них за поясом я также увидел револьверы.
        Я подъехал к группе верховых, сопровождавших полицмейстера, вокруг которой собиралась большая толпа жителей Благовещенска, пережидающих в этом месте уже вторые сутки артиллерийский обстрел. Видя, что Батаревич занят активной беседой с горожанами, направился с казаками к колонне.
        - Скажи-ка, братец, где вы их столько нашли? - поинтересовался я у казака Амурского полка с лычками старшего урядника.
        - В трёх верстах за Астраханкой, ваше высокобродь, вытирая рукавом пот со лба, ответил казак. - У них там целый полевой бивак был оборудован.
        - Как же вы их стронули-то с места? Их же чуть ли не в сто раз больше было?
        - Немного повоевать пришлось. Когда уходили, у них и оружие кое-какое нашлось. Из огнестрельного в основном револьверы. Но хлипкие душой они. Как пару десятков узкоглазых, что оружием грозить да стрелять начали, в землю вбили, так остальные как шёлковые стали, - урядник устало, но победно улыбнулся. - В конце конвоя две подводы с отобранным оружием едут. По дороге ещё много подобрали. Идут и сбрасывают под ноги. Тьфу, слабаки, - казак, чуть свесившись с седла, сплюнул на землю.
        - А по дороге бежать не пытались? - поинтересовался я.
        - Было несколько человек. Да от пули не убежишь. Если бы все врассыпную кинулись или напали, тогда бы вырвались. А так!.. Аники-воины, нет в них стержня нашего казачьего.
        «Н-да, никакого тебе либерализма и толерантности, - усмехнулся я про себя. - Обнажил оружие - умри. Интересно, сколько казачки народу положили и что им за это будет?!»
        За разговором с урядником и своими мыслями не заметил, как доехали до места, где остановился полицмейстер. Батаревич, закончив что-то говорить жителям, присоединился к нашей группе.
        - Что будем делать, Тимофей Васильевич? Я же не предполагал, что мы их почти всех соберём. Почитай, три тысячи народу набирается. Куда их девать?
        - Отправить на ту сторону. И отправить немедленно. Если сегодня ночью будет штурм города, то никакие стены не удержат три тысячи потенциальных противников.
        - Господи! Как их переправлять-то? - покачиваясь в седле, полицмейстер достал платок и, сняв фуражку, вытер струйки пота, катящиеся по вискам.
        - На лесопилке полно бревен и досок, на самой реке рядом с ней много сплавленного леса. Пусть китайцы делают плоты. Сплавим их в Амур по Зее. Там как раз течение к китайскому берегу направлено. Доберутся. Кто плавать не умеет - на плоту, кто умеет - то держась за канаты, которые можно пустить по бортам плотов. Я тут прикинул, плот из пятнадцати бревен диаметром в фут и длиной в четыре сажени сможет нести пятьдесят человек.
        - И стоить будет семь-восемь рублей. А таких надо шестьдесят, - грустно сказал полицмейстер и вновь стёр пот с висков. - Не думаю, что Павел Васильевич согласится потерять пятьсот рублей. Лесопилку-то он, как гласный городской думы, предоставил для моих нужд, когда я объяснил ему проблему. Но потерять почти тысячу стволов леса. Даже и не знаю, Тимофей Васильевич, как обратиться к нему с такой просьбой.
        - Леонид Феофилактович, думаю, что директор-распорядитель Амурского золотопромышленного общества найдёт в себе силы пожертвовать на оборону города пятьсот рублей, - я потеребил темляк шашки. - Представьте, какие потери будут, если город захватят китайцы, которым на помощь смогут прийти вот эти вот три тысячи, можно сказать, пленников. От них надо срочно избавляться. Не расстреливать же их безоружных?!
        - Бог с вами, Тимофей Васильевич! Какие расстрелы, - Батаревич судорожно перекрестился и продолжил: - Хорошо. Если возможно, проконтролируйте размещение китайцев на территории лесопилки, а я поеду к Мордину.
        На лесопилку Батаревич приехал, когда за забор загоняли последних задержанных китайцев.
        - Тимофей Васильевич, всё отлично! - полицмейстер просто лучился довольствием. - Павел Васильевич разрешил для переправы использовать любой материал, что есть на лесопилке. Даже обещал прислать свой буксир, чтобы ускорить сплав плотов по Зее.
        Оставив полицмейстера организовывать массовый сплав китайцев на плотах, направился в город. Надо было где-то перекусить, увидеться с Бутягиными и Беневской, узнать, почему молчит наша артиллерия, договориться с Орфеновым, чтобы на время заплыва «пятой колонны» перебросить для подстраховки в устье Зеи оставшиеся расчёты пулемётов, ну и уточнить счёт у снайперской команды. Такие вот первоочередные задачи и порядок их решения. Как говорится, война войной, а обед по расписанию.
        С учётом этого заехал к Тарале и, как оказалось, угадал. Попал на обед прислуги. Арсения дома не было. Быстро умылся, побрился, переоделся в казачью форму, перецепил награды и ещё быстрее пообедал наваристыми щами с требухой из большого чугунка и свежеиспеченным хлебом.
        «Вкуснота, да ещё горяченькое, - наслаждался я, отправляя в рот ложку за ложкой вкусного супа и откусывая ещё теплого хлеба. - Теперь готов трудиться день и ночь. Но поужинать также не помешало бы, определиться бы где».
        Быстро договорился с кухаркой, чтобы она организовала судки с остатками щей и ещё какой-нибудь снедью, да побольше всего. А её мужу сказал, чтобы тот закладывал тарантас Таралы, чтобы всё это отвезти в больницу общины сестёр милосердия. Почему-то была у меня уверенность, что с едой для персонала и больных там сейчас не очень хорошо. Всё это простимулировал финансово, вручив кухонной хозяйке трехрублевую банкноту.
        С обстановкой в больнице я угадал. Как оказалось, питались персонал и больные пищей, которую готовили в ближайшем трактире. Только вот тот вторые сутки не работал. Поэтому то, что я привёз, пошло на ура. Горячее пошло на питание раненым, которых в больнице было пять человек, включая подполковника Кольшмидта. Персонал перекусил всухомятку, наделав бутерброды с ветчиной и колбасой, которых я привез достаточно. Чтобы поднять настроение медицинскому персоналу, научил медсестёр есть «правильные», по мнению кота Матроскина, бутерброды. Как благодарность, увидел на их измученных работой, тревогой и бессонницей лицах улыбки. Немного пообщался с Виктором Бруновичем, который чувствовал себя для своей раны очень хорошо. Пересказал ему новости обороны города.
        Потом пришла пора прощаться с милыми для меня людьми. Как-то так получилось, но за эти дни Бутягин, можно сказать, стал администратором-хозяйственником этой больницы, Марфа-Мария - врачом по всем болезням, а шесть медсестёр, включая Марию, - основным медперсоналом по уходу за ранеными. Пообещав Бутягину решить вопрос питания, поцеловал чуть дольше, чем остальным, ручку Беневской, что заставило ту мило покраснеть, отправился к военному коменданту.
        У Орфенова пробыл не долго. Николай Александрович выделил из своей казны деньги на питание для больницы по нормам для больных и персонала, для Бутягиных и Беневской - по офицерским нормам. А я пообещал ему, что договорюсь с кухаркой купца Таралы о готовке пищи, а с её мужем - о доставке в больницу. Наша артиллерия не стреляла, как объяснил комендант, потому что готовили укрепленные позиции для орудий, устраивали наблюдательные пункты на соборе и пожарной каланче, тянули телефонную линию, составляли карту огня, намечали реперные точки. Ближе к вечеру проведут пристрелку. Резерв с пулемётными расчетами в устье Зеи подполковник разрешил забрать и был очень рад новостям о сплаве китайцев на их берег.
        Только прибыл на позиции казаков, тут же нарисовался Хохлов.
        - Ваше высокоблагородие, я там вам пообедать припас, - произнёс денщик, показывая в сторону оврага, где казаки организовали что-то вроде кухни и столовой.
        - Спасибо, Севастьяныч, я у Таралы пообедал. Так что съешь обед вместо меня или кому предложи, если сам сыт. И вот ещё, - я открыл офицерскую сумку и достал из неё завернутый в чистую холстину небольшой свёрток. - Держи, я тут для тебя несколько бутербродов с ветчиной сделал. До вечера на такой жаре закиснут. Так что надо немедленно их съесть.
        Хохлов взял свёрток в руки, а в его глазах блеснули слёзы.
        - Благодарствую, ваше высокоблагородие.
        - Давай быстрее обедай. Я тут сейчас инструктаж проведу с расчетами. И нам надо будет выдвигаться к устью Зеи. И, кстати, где якуты и какой у них счёт?
        - Ушли обедать. У отца уже почти два десятка. Все наглухо. Старший сын пятерых подстрелил, троих точно насмерть. Младший только двоих. Отец ему запретил больше стрелять. Патронов много тратит впустую. Да и китайцы перестали по берегу свободно разгуливать. В траншеях прячутся, - отрапортовал Севастьяныч и направился обедать, а я проводить инструктаж.
        Когда солнце начало клониться к закату, наш небольшой отряд с шестью пулемётами расположился в устье Зеи на полуострове, который в моём мире образует затон имени Ленина, на том месте, где стоят очистные сооружения. Быстро оборудовали позиции для стрельбы лежа и стали ждать.
        Вскоре сверху Зеи показался буксир «Бурлак», тянувший за собой длинную вереницу плотов, которые были куда шире, чем предложил я, и вмещали больше ста человек. Течение Зеи и Амура позволяло пройти по фарватеру таким большим сооружениям. Видимо, опытные плотогоны предложили такую конструкцию.
        Буксир прошёл мимо нас и вошел в течение Амура. Плоты потянулись за ним, а на полуострове появились казаки и вооруженные ополченцы, сопровождавшие по берегу этот караван. По зазейскому берегу также шли казаки и ополченцы. Когда три четверти плотов были уже в Амуре, со стороны Сахаляна китайцы открыли ружейную стрельбу, а потом загрохотали орудия. Рядом с буксиром встало несколько водяных столбов.
        В бинокль я увидел, как один из матросов буксира отрубил на корме пару канатов, прикреплённых к первому плоту. После этого буксир начал разворот, чтобы уйти назад в Зею. Между тем снаряды начали рваться рядом с плотами, на которых началась паника. Люди начали падать в воду. Стрельба с китайского берега нарастала.
        - Ваше высокоблагородие, они что, своих расстреливают? - повернув в мою сторону голову, спросил лежащий за пулемётом Журба.
        - Я вижу то же самое, что и вы все. Да, расстреливают!
        Казаки на позициях загомонили, поминая по матери узкоглазых и их происхождение от различных животных.
        С последних плотов, находящихся ещё в Зее, китайцы, умеющие плавать, начали прыгать в воду и плыть на наш полуостров и зазейский берег.
        - Что с ними делать будем, ваше высокоблагородие?! - указывая на пловцов, вновь спросил меня Журба.
        Я смотрел на китайцев, пытающихся вплавь добраться до полуострова, и не мог отдать приказ на открытие огня по ним. Афганистан и Чечня многое во мне изменили, так же как и та боль, которую причинили мне хунхузы в этом мире. Но отдать приказ на расстрел беспомощных людей я не смог. При этом понимал, что среди них могут быть сочувствующие ихэтуаням, и они способны ударить в спину в самый неподходящий для нас момент. Прикинув, что к нам на полуостров плывет не больше сотни китайцев, отдал приказ не стрелять.
        «Если что, этих привлечем к копанию окопов. Сто-двести ходя - это не три тысячи», - подумал я, отдавая распоряжение.
        Между тем избиение каравана плотов с китайцами самими же китайцами продолжалось. Один из снарядов попал в плот, и тот раскололся, в результате чего все находящиеся на нём полетели в воду. Буксир «Бурлак» получил снаряд в левую скулу и начал быстро тонуть, с него в воду посыпались матросы и поплыли на наш берег.
        Передние плоты течением Амура начало прибивать к китайскому берегу, и обстановка стала ещё ужаснее. Выскочившие на берег то ли ихэтуани, то ли регуляры начали безжалостно рубить пытавшихся выбраться на берег безоружных сограждан.
        «Что же, “благовещенская утопия” состоялась. Пускай не так, как в моём мире, но состоялась», - подумал я, опуская бинокль на грудь.
        Глава 20. Освобождение
        - Тимофей Васильевич, позвольте вам представить редактора и издателя «Амурской газеты» господина Кирхнера Александра Валерьяновича, - произнёс полицмейстер Батаревич, мгновение назад подошедший ко мне вместе с мужчиной лет сорока, одетым в косоворотку, пиджак и брюки, заправленные в сапоги. На голове у Кирхнера была фуражка с чиновничьей кокардой, из-под её козырька торчали очки, усы и борода, как у кота Базилио из фильма про Буратино, роль которого сыграл Ролан Быков.
        - Приятно познакомиться, господин капитан, - вежливо произнёс Кирхнер, а потом затараторил: - Господа, это просто бесчеловечно! Как можно убивать своих сограждан без суда и следствия? Хорошо, что фотограф газеты заснял бесчинства ихэтуаней и маньчжурской военщины. Необходимо правду об этих событиях довести до международной общественности.
        Я, стоявший у кромки берега полуострова в устье Зеи и наблюдавший, как продолжается избиение китайцев и маньчжуров, которых мы попытались переправить на их берег, аж вздрогнул от этих фраз. Настолько и тон, и содержание были похожи на визги правозащитников типа Новодворской и Ковалева в моём времени.
        «Правду, конечно, надо донести, - подумал цинично я про себя, отключив слух от сыпавшего правдолюбскими лозунгами Кирхнера. - Только какую правду? Да, китайцы расстреляли плоты, рубят своим согражданам на том берегу головы. По моим прикидкам две трети состава сплавлявшихся уже заставили заняться проблемой переселения души, но и мы отличились. Не один десяток на тот свет отправили, пока не начали переправу на плотах. Да и сейчас на зазейском берегу народ резвится, загоняя назад в реку пытавшихся вернуться после такой встречи на наш берег китайцев. И как я рассмотрел через бинокль, в руках у казаков часто мелькали шашки, а не нагайки. Да и выстрелы с нашего берега раздавались. Озлобилось местное население на соседей через реку, после всего того, что они натворили. А лучший способ решения проблемы с китайцами на нашем берегу - «нет человека, нет проблемы». Вот такая вот она - правда! На полуострове моё присутствие, да Батаревича, не дало казакам и ополченцам разгуляться. Только поэтому чуть больше сотни китайских и маньчжурских пловцов сохнут на берегу, согнанные в тесную кучку, а не поплыли дальше
по течению живыми или мертвыми тушками. Хотя и на зазейском берегу не все зверствуют. И там, вижу, начали формировать колонну из спасшихся китайцев».
        Как потом выяснилось, на наш берег в районе устья Зеи выбралось в общей сложности около трехсот человек из сплавляемого конвоя. Вероятнее всего, ещё столько же или больше смогли выйти на берег дальше по Амуру, не доплывая до нашего первого поста. И это могло стать большой проблемой. Среди маньчжурских деревень на нашем берегу они могли найти укрытие, несмотря на то что основная масса жителей этих поселений ушла на китайский берег.
        Для решения этой проблемы Грибский ранним утром четвертого июля направил к первому посту две сотни Амурского казачьего полка, сформированные из казаков-льготников. Но до этого вечером третьего числа наконец-то состоялась моя встреча с братами. Льготники второй очереди из Албазинского и Черняевского округов с большим трудом, но добрались до Благовещенска, где по берегу, где на различных плавсредствах. Амур в верховьях обмелел, поэтому путь вместо трех-четырех дней занял десять. Из них сформировали четвёртую сотню, которой командовал мой старый знакомый по юнкерскому училищу сотник Волков Леонид Петрович - поэт Приамурья. В неё попали все мои браты-казаки и Ромка Селиверстов, получивший наконец-то звание хорунжего. Дан, или хорунжий Данилов Пётр был субалтерн-офицером в пятой, которой командовал сотник Резунов Владимир Михайлович.
        С братами удалось только обменяться кивками, когда сотня входила в город, а вот с Даном и Лисом вечером посидели за ужином дома у Таралы. Арсения не было, но его кухарка, готовившая для больницы, накрыла на стол и нам. Браты повзрослели, возмужали, правда Ромка так и остался шалопаем и сорвиголовой, а вот Пётр превратился в степенного, рассудительного молодого офицера.
        Ужин долго не продлился, так как и мне, и братам надо было бежать по делам службы, но новостями удалось обменяться. Я рассказал о своих приключениях в Таку и Тяньцзине. Ромка тут же загорелся и дал клятву, что в этой войне также заслужит либо Георгия четвертой степени, либо Золотое оружие. Дана же больше интересовала обстановка, сложившаяся в Благовещенске и его окрестностях, а также планы командования. Потом настал их черёд рассказывать новости.
        Из братов, кроме Ромки, Дана и Савина Женьки, все женились и стали уже отцами. Умерли старейшины - дед Давид Шохирев и дед Митрофан Савин. Старый дед Гусевский Ион, несмотря на свои семьдесят девять лет, скрипит потихоньку, ещё иногда приходит в станичную избу на собрания. В школе казачат всё отлично. Ещё бы, три выпускника стали офицерами. Её пришлось расширять. Руководит школой теперь Башуров Михаил, выигравший в своё время скачки при первом посещении Благовещенска цесаревичем Николаем. Три года назад его подстрелили хунхузы, после чего из-за ранения списали в запас. Дмитро Шохирев стал станичным атаманом, передаёт мне огромный привет.
        Савины и Селивёрстовы наконец-то притерлись семьями между собой. Вместе ведут многие дела в станице: трактиры, гостиницы, магазины, пару канатных мастерских. Богатеют потихоньку. С прошлой осени подмяли под себя все перевозки от станицы до Зейского склада, торгуют лошадьми. Мой Беркут все ещё улучшает породу в табуне дядьки Петро. Анфиса и Семён подарили мне ещё племянника и племянницу, об этом я знал из писем. Но приятно было послушать рассказ Ромки о смешных эпизодах из их жизни. Тот тоже младших детей сестры увидел впервые за три года. До этого в станицу у Ромки не получалось вырваться - учеба, служба. Посидеть бы за столом подольше, но дела были у всех.
        Ромка и Пётр уехали в расположение своих сотен, а я направился в резиденцию военного губернатора. Поприсутствовал на вечернем совещании, узнал, что завтра пришедшие сотни при двух орудиях направятся к первому посту. По дороге уточнят обстановку в маньчжурских деревнях зазейского клина. Если возникнет необходимость, то зачистят его от вооруженных хунхузов. Спасшихся китайцев - чуть больше трех сотен - вновь разместили на лесопилке. Их решили использовать на городских работах, как военнопленных. Пристрелка орудий была проведена, и завтра с утра артиллеристы попытаются нанести эффективный ответный удар по Сахаляну.
        Грибский с полковником Печёнкиным, который должен был возглавить поход двух сотен, меня не отпустил, оставив помогать военному коменданту в городе. С Иваном Николаевичем Печёнкиным у меня были сложные отношения. В своё время он как бы присвоил себе смерть убитого мною хунхузского главаря Золотого Лю, стал через это войсковым старшиной. Шесть лет назад получил полковника и принял под командование Амурский казачий полк.
        Мы с ним пересекались несколько раз, когда я со своей конвойной сотней и пулемётными командами гонял хунхузов по Приамурью в девяносто четвертом - девяносто пятом годах. В общем, служить под его началом мне бы не хотелось, но если получится, своих братов я под своё командование у него как-нибудь выцарапаю.
        После совещания направился в больницу. Кое-как удалось вытащить Бутягиных и Машу в дом Касьянова, где они смогли привести себя в порядок, переодеться, нормально поужинать. После этого они вернулись в больницу, а я - на позиции на набережной, куда уже прибыли мои пулемётные расчеты. Возможности ночного десанта с китайского берега никто не отменял, поэтому лучше быть поближе к прогнозируемым событиям. От Хохлова узнал, что якуты пополнили свои счета, но не так эффективно, как с утра. Потери научили китайцев прятаться в траншеях. К охоте за ними присоединилось ещё несколько метких стрелков. Особенно отличился черкес из охраны Амурского пароходства. Тот за несколько часов записал на себя около десятка убитых на том берегу и хочет переговорить со мной о возможности награды в виде винтовки. Сказав денщику, чтобы тот с утра привёл ко мне этого черкеса, я завалился на свою лежанку в траншее в надежде, что китайцы ночью не сунутся и можно будет выспаться. Отрубился мгновенно.
        Утро четвёртого числа началось весело. Не дожидаясь, пока на той стороне закончится завтрак, дружно дали залп наши пушки. За первым залпом последовал следующий. Потом орудия уже стреляли вразнобой, видимо, с учетом корректировки огня. В бинокль было видно, что в Сахаляне загорелось несколько зданий. Учитывая, какая последние дни стояла жара, можно было ожидать распространения пожара на другие строения. После этого орудийный огонь был перенесён на берег, в результате чего все лодки и несколько джонок у причалов были потоплены.
        - Ваше высокоблагородие, я черкеса привёл, как вы просили, - услышал я в грохоте выстрелов голос денщика.
        Опустив бинокль на грудь, повернулся и увидел рядом с Хохловым яркого представителя горских народов Кавказа. Черная черкеска с газырницами, из которых виднелись серебряные головки газырей, алый бешмет, черные штаны, заправленные не в ноговицы, а в хорошие кавалерийские сапоги. На поясе висел кинжал в богатой отделке серебром. На голове горца невысокая папаха белого цвета, которая оттеняла смуглое лицо, заросшее иссиня-черной бородой с усами. В руках черкес держал старенькую винтовку Бердана.
        - Как зовут? - спросил я горца.
        - Тугуз, ваше высокоблагородие, - без какого-либо акцента ответил черкес, с достоинством склонив голову.
        - Что у тебя ко мне?
        - Хочу винтовку и патроны на тех же условиях, как у якута. Денег за убитых не надо.
        - Хорошо, - согласился я и обратился уже к денщику. - Севастьяныч, выдай Тугузу кофр с винтовкой и патронами.
        - Слушаюсь, ваше высокоблагородие.
        - Благодарствую, - склонил голову черкес.
        Глядя вслед горцу и денщику, направившимся в город, я непроизвольно прислушался. В наступившей тишине между выстрелами наших пушек до меня донёсся приглушённый гул орудий, идущий со стороны Айгуня.
        «Интересно, что там происходит? Неужели китайцы решили ниже по течению перебраться на наш берег? Какими силами?!» - замелькали вопросы в моей голове.
        Прислушивался к отдаленной канонаде не только я. Скоро по окопам пронеслась волна вопросов и различных ответов-гипотез. Где-то через час основной версией среди ополченцев стало мнение, что наши войска взяли Айгунь.
        «Ага, одна рота при двух орудиях и сотня казаков захватили город с многотысячным гарнизоном, - усмехался я про себя, слушая, как какой-то мужчина, внешним видом напоминающий профессора, доказывал своим слушателям, что всё так и есть. Потому что китайцы трусы и бежали от дружного напора наших стрелков и казаков. - Чего только не напридумывает интеллигентный обыватель, чтобы успокоить себя».
        Вскоре выяснилось, что китайцы попытались высадить десант на лодках прямо на первый пост, но были отбиты. Больше каких-либо значимых событий в этот день не произошло. Наши орудия, расстреляв по два боекомплекта, прекратили огонь. С той стороны ответного огня не было. Народ в Сахаляне занимался тушением пожаров. Видя такую картину, полицмейстер к вечеру издал распоряжение, чтобы горожане имели не меньше двух десятиведерных бочек с водой рядом с домом.
        Данное распоряжение уже было кому читать на городских досках и тумбах. Очистка Благовещенска от китайцев, приход новых войск, удачный артиллерийский обстрел Сахаляна, уничтожение вражеского десанта на первом посту - всё это вытеснило страх перед маньчжурами в душах горожан, и они начали возвращаться в город. Когда я шёл в резиденцию губернатора на вечернее совещание, видел, как на Большой и Зейской улице большими группами, прячась за домами, стояли жители и наблюдали за противоположным берегом.
        Следующий день отметился большой стычкой на первом посту. Ранним утром до города докатилась орудийная канонада со стороны Айгуня. На противоположном берегу напротив Благовещенска в траншеях замелькали маньчжуры и китайцы. Затрещали первые выстрелы. Они-то и разбудили меня. Посмотрев на часы, определил, что после ночного обхода позиций поспал четыре часа. Маловато, но сойдёт. Поднялся на бруствер и приник к биноклю.
        «Судя по всему, десанта от Сахаляна не будет. Какие-либо плавсредства у противоположного берега не наблюдаются», - подумал я и посмотрел вниз по течению. Ничего не увидел, но канонада в той стороне усилилась.
        Около восьми часов за мной прибыл посыльный от губернатора. Прибыв в резиденцию, на совещании узнал, что в городе вновь паника. Кто-то распустил слухи, что маньчжурские войска и ихэтуани обходят город по Зее и скоро можно ожидать удара с тыла со стороны Астрахановки и Чигирей, а также китайцы переправились выше станицы Верхнеблаговещенской и идут на город.
        - Господа, с учетом сложившейся обстановки я принял решение ввести в городе и Амурской области военное положение, - поднявшийся из-за стола Грибский обвел участников совещания тяжёлым взглядом.
        В этот момент в дверь кабинета постучали, а потом заглянул адъютант губернатора и произнёс:
        - Ваше превосходительство, прошу прощения, но прибыл посыльный от полковника Гинейко.
        - Зовите.
        - Ваше превосходительство, господа, сегодня ночью отряд китайских солдат, ориентировочно в количестве около двух тысяч человек, тайно переправился через Амур ниже первого поста и скрытно занял позиции в трёхстах саженях от восточной стены поста, - молодой подпоручик в обгоревшем и грязном мундире, пошатываясь, стоял у двери и сиплым голосом вёл доклад. - Когда на рассвете отряд дружинников в количестве ста человек и обоз с провиантом и боеприпасами двинулись по дороге в сторону второго поста, китайцы из засады открыли огонь. Ополченцы не выдержали такого удара и начали разбегаться кто-куда. Обоз повернул обратно и направился в сторону города. Оставшиеся на посту солдаты и дружинники, несмотря на то что еще спали, смогли организовать отпор только из-за того, что казачья сотня, которая должна была сопровождать обоз, под командованием полковника Гинейко нанесла удар во фланг китайцам.
        Поручик закашлялся. Подполковник Орфенов налил из графина воды, а подпоручик, хромая, сделал три шага к столу и, взяв стакан из рук коменданта, залпом выпил его.
        - Прошу прощения, ваше превосходительство, жара и пыль.
        - Если требуется, попейте ещё, господин поручик, и продолжайте.
        Воспользовавшись разрешением, подпоручик выпил, уже не сильно торопясь, второй стакан и продолжил:
        - Маньчжуры, несмотря на то что их сильно потрепали казаки, при поддержке пяти легких дульнозарядных пушек начали атаку поста. Первыми не выдержали дружинники и побежали вслед за обозом. Солдаты продолжали стойко отстреливаться, пока не был ранен ротный командир поручик Басов. Я смог лишь организовать отход роты, - подпоручик повинно опустил голову и уставился на носки своих пыльных сапог.
        - Что делал полковник Гинейко? - строго спросил губернатор.
        - Казимир Гаврилович возглавил атаку казаков, ваше превосходительство, а потом пытался остановить ополченцев, но те бежали, как зайцы. Боясь полного окружения превосходящими силами, господин полковник приказал отступать к перевозу, а меня послал к вам с докладом.
        - Сколько, говорите, китайских войск переправилось?
        - Около двух тысяч, ваше превосходительство. Но сейчас их значительно меньше осталось. Мы даже одну пушку у них отбить смогли. Правда, бронзовое старье.
        - Как скоро отряд прибудет к перевозу?
        - Через час или чуть больше. Всё зависит от того, как будут нападать китайцы.
        Дальше последовали указания от губернатора подполковнику Орфёнову создать резервный отряд в составе двух взводов стрелков и пяти пулемётных расчетов, который направить к перевозу. Также направить туда двести ополченцев. К перевозу подогнать вооруженные и блиндированные пароходы «Селенга» и «Газимур». Командовать этой солянкой генерал Грибский назначил меня.
        Через час личный состав резерва стоял на пристани зейского перевоза и ждал, когда подойдут пароходы. Сам перевоз, представлявший собой плоскодонную баржу с небольшим буксиром, был у причала и ждал нашей погрузки. На противоположном берегу начали появляться бегущие ополченцы. Постепенно там начала образовываться толпа. Я дал команду грузиться на баржу стрелкам и пулемётным расчетам. Командиру двух сотен ополченцев приказал дожидаться пароходов.
        Когда наша баржа начала подходить к противоположному причалу перевоза, к ней кинулась толпа народа. Пришлось выхватить пулемёт из рук казака и дать длинную очередь над головами горе-ополченцев.
        - Стоять! Млять! Куда прёшь?! Поубиваю всех на хрен! - заорал я и дал ещё короткую очередь вверх.
        Рядом на полмагазина прогрохотал ещё один пулемёт.
        - Куда лезем, сиволапые?! - заорал кто-то из казаков. - А ну назад…
        Рокот пулемётов, свист пуль, нацеленные на уровне груди стволы «мадсенов» заставили крестьян отхлынуть назад. Я спрыгнул на причал, продолжая держать под прицелом ополченцев.
        - В колонну по четыре, становись… - заорал я, указывая пулемётом место, где должен был встать первый ряд.
        За мной на причал посыпались казаки. Первые номера навели пулеметы на ополченцев. За казаками начали выпрыгивать стрелки и, повинуясь команде офицера, дублируемой унтерами, начали в две шеренги выстраиваться за моей спиной.
        Не успели ополченцы сформировать что-то похожее на строй, как из него раздались испуганные крики: «смотрите…», «хунхузы…», «маньчжуры…», «надо бежать…» и прочее.
        Повернувшись в сторону дороги на Тамбовку, куда показывали кричащие, я увидел клубы пыли и вскинул к глазам бинокль.
        - Молчать! Прекратить панику! - надсаживая горло, рявкнул я. - Это казаки! Четвертая сотня!
        Почему именно четвертая, да потому что впереди всех я в бинокль рассмотрел офицера с рыжим чубом. Вскоре Ромка подлетел к строю и резко осадил коня. Сопровождал его десяток казаков.
        - Господин капитан, полковник Печёнкин направил меня узнать, в чём причина открытия огня и что происходит.
        - Где господин полковник?
        - Вместе с сотнями и орудиями следует сюда к перевозу, - ответил Ромка, вытирая пыль с губ. - Мы вчера встали на постой в Тамбовке, после того как проверили маньчжурские деревни в Гильчинской волости. В самом Гильчине хунхузов почти под сотню уничтожили. У них даже три пушки было. С утра услышали стрельбу в стороне первого поста, которая начала смещаться в сторону города. Иван Николаевич принял решение вести свой отряд к перевозу.
        - Это хорошо. Скачи к нему и доложи, что на первый пост напал отряд китайских войск в составе более двух тысяч человек с пятью пушками. Ополченцы с поста сбежали. Рота Басова и казаки Вертопрахова под командованием полковника Гинейко под непрекращающимися атаками противника отступают от пикета к перевозу. Я с двумя взводами стрелков и пятью пулемётными расчетами привожу сбежавших дружинников в чувство и начинаю организовывать оборону. В городе и области объявлено военное положение. И лучше вам поторопиться. По городу ходят слухи, что китайцы переправились через Амур выше Верхнеблаговещенской станицы.
        - Слушаюсь, господин капитан, - Ромка козырнул, потом огрел круп коня нагайкой и с места рванул галопом. За ним унёсся десяток казаков.
        Минут через двадцать, пока я приводил в порядок дружинников, которых с учетом всё прибывающих набралось уже около трех сотен, а стрелки с пулемётными расчетами готовили позиции, одновременно на дороге от Тамбовки и от первого поста вдоль реки появились солдаты и казаки. Наблюдая в бинокль, я увидел, что отряд полковника Гинейко никто не преследует.
        Вскоре состоялось совещание офицеров под руководством полковника Печёнкина. Было принято решение отрядам Гинейко и Печёнкина выдвигаться к первому посту. За ними должны были выйти дружинники, под руководством десятка казаков. Многим из горе-вояк надо было найти брошенные винтовки, с которыми так тяжело было бежать. Этим Аникам-воинам я объяснил, что их ждёт за утерю выданного казённого оружия в условиях военного положения. Те прониклись и даже хотели идти впереди солдат и стрелков - кому же на каторгу хочется.
        Я же со своим сводным отрядом стрелков возвращался в город. На левом берегу перевоза решили оставить сотню наиболее боеспособных ополченцев из Тамбовки и оба парохода.
        Информация о высадке китайцев выше станицы Верхнеблаговещенской, слава богу, не подтвердилась. Посланные разъезды казаков не нашли каких-либо следов переправы. Однако отличились дружинники-добровольцы, также отправленные для разведки обстановки в районе Верхнеблаговещенской станицы. Сто семьдесят славных хлопцев под началом судебного следователя поручика Соколова, как те самураи, решили «перейти границу у реки». Точнее, в ночь с пятого на шестое дружинники переправились на лодках на китайский берег и напали на китайский пикет, стоявший в Солдатской пади выше станицы. На этом посту было около ста китайских солдат, почти половину из которых дружинники уничтожили, а остальные сбежали в сторону Сахаляна. С нашей стороны потери составили один казак, пропавший без вести, и подпоручик второй Восточно-Сибирской артиллерийской бригады Юрковский, погибший, можно сказать, по неосторожности. В открытую сунулся к окну фанзы, где засели китайцы, и получил пулю в упор.
        Это была первая потеря в офицерском составе гарнизона Благовещенска. Шестого июля в Покрово-Никольской церкви состоялась панихида по убитому подпоручику Юрковскому. На службе присутствовали сослуживцы покойного и военный губернатор Грибский. Седьмого июля состоялось погребение Николая Викторовича с подобающими воинскими почестями. Тело усопшего сопровождали все гражданские и военные чины города. Погребальный салют был сделан сослуживцами боевыми снарядами по Большому Сахаляну, где начался пожар. Я также присутствовал на этих похоронах и, когда гроб с телом девятнадцатилетнего подпоручика опускали в землю, думал о том, какого черта в эту вылазку понесло исполняющего дела казначея артиллерийской бригады.
        Поздним вечером этого же дня в город вернулась четвертая сотня, и я от Ромки узнал подробности их небольшого похода. Печенкин, сформировав из двух отрядов единый кулак, состоящий из роты стрелков, четырех орудий и трёх сотен казаков, лихой атакой в виде казачьей лавы разгромил, как оказалось, не очень-то и большой отряд китайцев, который уже возвращался после преследования отряда полковника Гинейко к первому посту. Когда казаки, перебив арьергардный отряд маньчжуров, добрались до поста, то увидели, что все строения пикета были сожжены, а основная масса напавших китайцев заканчивала переправу на свой берег.
        - Поболее двух тысяч их было, Тимофей… - Ромка, сделав глоток чая, сытно рыгнул и откинулся на спинку стула. В комнате дома Таралы мы были только вдвоём. Дан не смог вырваться со службы, а Ромка помылся в холодной бане, быстро поужинал и уже за чаем рассказывал мне о случившемся. - Но мы им хорошо ввалили. Сначала отряд полковника Гинейко, а потом и мы. С тысячу точно положили. На следующий день китайцы опять захотели высадить десант на наш берег, но их обнаружил разъезд. Мы дождались, когда большая часть лодок отойдет от берега где-то в трех верстах ниже от поста, да и вдарили из засады шрапнелью из четырех орудий. Человек триста точно перетопили. Потом сходили на второй пост. Обстреляли из пушек Айгунь. Если бы ты видел, какая там паника поднялась! Потом вернулись назад к первому посту, и Печёнкин отправил нашу сотню в город для усиления.
        - Наши-то все целы? - спросил я.
        - А то я бы не сказал, если бы с кем что-либо случилось. Все целы, здоровы. Привет передают. Ты бы как-нибудь в сотне появился! Пообщались бы, вечерком.
        - Если вас никуда завтра не ушлют, то вечером загляну, а теперь мне пора к перевозу. Там горожане окопы второй день роют, надо проконтролировать. Потом в больницу, потом…
        - Говорят, там такая красивая медсестричка с голубыми глазами имеется, - хитро улыбаясь, перебил меня Ромка.
        - Ты ещё надо мной подшути! - грозно произнёс я.
        - Да ладно, братка. Я только рад буду, если у вас всё сложится. Тем более дочка генерала. Это вам не… - Ромка задумался, подыскивая сравнение, но потом махнул рукой и продолжил: - Глядишь, и мне какую-нибудь кралю из благородных подберёте.
        - Если так будешь выражаться, даже орочанка за тебя не пойдёт, господин хорунжий, не говоря уж о дворянке.
        - Да ладно, мы же только вдвоём, - тяжело вздохнул Селивёрстов. - Ох, Тимофей, если бы ты знал, как тяжело следить за речью, соблюдать весь этот этикет.
        - Знаю, знаю. Это ты ещё на царских приемах в качестве гостя не бывал. Вот уж где мука, - я покачал головой, отгоняя кошмары воспоминаний. - Всё. Я пошёл. Хочешь, здесь ночевать оставайся.
        - Нет, господин капитан. Не одного вас служба зовёт. Хотя нет, вас-то l’amour toujour зовёт, - хохотнул Ромка и выскочил из-за стола, уворачиваясь от моего подзатыльника.
        Минут через десять я был на берегу Зеи. Горожане продолжали рыть окопы вдоль реки. Китайцы в свою очередь на своем берегу напротив перевоза вырыли ложементы, где установили две пушки. Вчера в обед они открыли огонь, вынудив пароходы «Селенга» и «Газимур» уйти выше по реке, куда не доставали снаряды.
        Попыток переправиться в эти два дня китайцы не предпринимали. И хотя вероятность десанта через устье Зеи была минимальной, оборону вдоль Зеи начали строить, тем более в ополченцы записалось ещё около тысячи человек, да и пленных китайцев привлекли к земляным работам, благо лесопилка располагалась здесь же на берегу.
        Обойдя позиции, отправился в больницу. После моего в храме, под обстрелом, признания Машеньке в любви и её ответа, поговорить наедине у нас как-то не получалось, а хотелось бы. То «поцелуйте меня», то «не могу ответить вам тем же». Ладно, хоть не произнесла «давайте останемся друзьями». Такие мысли часто мелькали в моей голове, и хотелось какой-то определённости.
        В больнице Беневской и Бутягиных не оказалось. Как пояснила медсестра, они сегодня впервые за три дня решили переночевать дома. Вчера и позавчера Павел Васильевич с супругой спасали от того света поручика Басова, раненного в ногу на первом посту. Его доставили в город пятого числа и оставили на перевязочном пункте, организованном в магазине торгового дома «Кунст и Альберс». До конца неизвестно, какую медпомощь ему оказали, но около трех часов пополудни шестого его без сознания принесли в больницу к Бутягиным. Как выяснилось, пулю из ноги Василия Константиновича никто не удосужился достать, и за полтора дня у него произошло сильнейшее нагноение раны.
        Вчера вечером, когда приходил в больницу, состояние поручика уже было стабильным. По словам Бутягина, это уже третий пациент, на ком был применён для лечения пенициллин. Из-за того, что доставку большой партии этого лекарства было неизвестно когда ждать, Павел Васильевич вместе с женой имеющийся запас пенициллина расходовали очень выборочно. Только для тяжёлых случаев.
        «Что же, не повезло, или, наоборот, повезло, что не встретился с Машенькой. Это же диалектика, - усмехнулся я про себя, стоя на крыльце больницы. - Мешать отдыхать им не буду, а пойду-ка лучше высплюсь в нормальных условиях. Пять дней уже ночую в окопах. Надо в цивилизацию окунуться».
        Утром восьмого числа на утреннем совещании военный губернатор довел до офицерского состава приказ по Амурскому казачьему войску номер сто девятнадцать, в котором Грибский констатировал наличие военной угрозы для области и призвал казаков к действиям по разгрому китайских караулов на правобережье. Как пограничному комиссару на меня была возложена координация действий казаков запасного разряда от Албазина до Пашкова, которые и должны были в основном осуществить разгром китайских пикетов. Для меня настали весёлые денёчки. Я буквально поселился у телеграфистов, покидая их только на совещания в резиденции губернатора, где и узнавал последние городские новости.
        Восьмого и девятого числа китайцы предприняли несколько попыток переправиться на наш берег в районе устья Зеи, но были отбиты. Эти два дня стали самыми напряженными в обороне. Китайцы неоднократно пытались переправиться на нашу сторону по всей территории Амурской области. Атаки отражали в основном жители станиц и поселков, что привело к полному очищению маньчжурского клина на нашем берегу. Обозлённые казаки, переселенцы, как каток, прошлись по этой территории, уничтожая все китайские фанзы, забирая скот, который можно было выловить, инвентарь, имущество. Получилась политика выжженной земли.
        Восьмого числа у нас закончились боеприпасы к орудиям, и данное событие вновь понизило планку настроения горожан. Но рано утром девятого июля в Благовещенск прорвался пароход «Сунгари». Пройдя незаметно вдоль китайских батарей и ложементов у Айгуна, он привёз тысячу двести пудов артиллерийских снарядов и патронов. В этот же день в город прибыли шестьсот семьдесят новобранцев. Как говорится, «жизнь начала потихоньку налаживаться».
        Десятого июля до города добрались переселенцы, плывшие на плотах и застрявшие из-за обмеления Амура. Они стали первыми вестниками освобождения, сообщив, что сверху к Благовещенску идут ускоренным маршем русские войска, задержанные мелководьем рек Шилки и Амура. По всему городу буквально через час после прибытия поселенцев передавали из уст в уста слова простого русского солдата из авангарда, сообщенные переселенцами. Всего четыре слова: «Держитесь, братцы! Мы - идем».
        После очищения зазейской территории Благовещенский отряд не предпринимал наступательных действий, ограничиваясь высылкой разъездов. Основные силы продолжали укреплять оборону города. Я же руководил, можно сказать, диверсионно-разведывательными группами казаков, добровольцев, уходящих каждый день на китайский берег.
        На войсковых землях отношение казаков к маньчжуро-китайскому населению было двояким: соседей предупреждали об опасности и безжалостно уничтожали вооруженные или просто бродячие группы и одиночек. Теперь уничтожению подлежали и китайские пикеты. Я как дирижёр через телеграммы руководил этим процессом, но часто моих полномочий не хватало. Несмотря на это, казаки действовали. Так, казаки запасного разряда станицы Екатерино-Никольской, плюнув на отказ в содействии командира Амурского дивизиона, переправились на своих лодках к ближнему китайскому пикету, сожгли его и уничтожили.
        Одиннадцатого июля сотня дивизиона и запасные казаки разгромили сильный пикет в четвёртой пади, за что получили благодарность от генерал-губернатора Гродекова.
        Двенадцатого июля напротив станицы Радде запасные казаки, поддержанные солдатами десятого Восточно-Сибирского батальона, атаковали пикет и уничтожили его вместе с оборонявшимися маньчжурами. Были взорваны три пороховых погреба и взяты в качестве трофеев более ста единиц ружей.
        Пашковские казаки перехватили идущую бечевой с Радевского пикета лодку с двадцатью китайскими солдатами и тремя офицерами. Первым залпом казаки уложили бечёвников и порубили остальных. Среди убитых офицеров оказался Юань Жень - «душа боксёров», выезжавший на пикет для организации связи с правительственными войсками.
        Таким образом, с девятого по тринадцатое июля казаками запасного разряда были уничтожены все китайские пикеты по Амуру. Девятого июля - напротив посёлка Скобельцины. Десятого - напротив поселков Куприяновского, Никольского, Сторожевого и станицы Иннокентьевской. Одиннадцатого - у станицы Екатерино-Никольской. Двенадцатого числа напротив станиц Радде, Кумарской, моей родной Черняевской и посёлков Михайловского, Кузнецовского, Ольгинского. Тринадцатого июля сожжены три пикета напротив станицы Албазинской.
        Можно было сказать, что с девятого числа военные действия в основном были перенесены на китайскую территорию, велись казаками запасного разряда, при поддержке, где это было возможно, подразделениями регулярных войск.
        Между тем четырнадцатого июля, на тринадцатый день обстрелов, на трех пароходах и баржах в поселок Игнатьевский прибыло первое воинское подкрепление из Забайкалья под начальством генерал-майора Александрова - три роты Сретенского полка и запасной батальон, которые поздно вечером подошли к городу, где были встречены почти всеми жителями города.
        А шестнадцатого и семнадцатого июля к Благовещенску стали подходить остальные части отправленных из Забайкалья войск: три роты Читинского полка, батальон запасных, батарея Забайкальского артдивизииона, шесть рот Сретенского полка. С этим отрядом прибыли ящики с ружьями, патронами, снарядами. Осада была снята. Пришло время ответного удара.
        Эпилог
        - Саша, посмотри, что мне написал в телеграмме доктор фон Рамбах, - Мария Фёдоровна вихрем ворвалась в кабинет своего мужа и протянула ему листок. - Это может помочь Георгию!
        Император взял телеграмму в руки, внимательно прочитал и бросил перед собой на стол.
        - Вот паршивец, и Владимиру Константиновичу написал!
        - Ты о чём, Саша? - опускаясь на стул, спросила императрица.
        Александр III поднялся из-за стола, дошёл до шкафа и вернулся назад, держа в руках папку. Положил её на стол перед женой.
        - Почитай, Минни. Опять твой любимец учудил. Даже не знаю, что с ним делать.
        - Это ты про Аленина?
        - Про него, дорогая, про него. Ознакомься.
        Императрица открыла папку и начала читать, а её супруг, сев за стол, задумался, глядя перед собой. На ознакомление с содержанием папки у Марии Фёдоровны ушло минут десять. Всё это время Александр III молчал. Сложив все листы назад, она произнесла:
        - Саша! Это же очень нужное лекарство! И оно, возможно, поможет Георгию! И откуда вся эта документация с описанием этого пенициллина и результатами лечения?!
        - Из архива комитета по привилегиям Министерства финансов. Бутягин ещё год назад прислал их. Вот только в последнем положении о привилегиях на изобретения и усовершенствования лекарственные средства, а также способы и аппараты, служащие для их изготовления, не входят в перечень объектов, подлежащих патентованию, - император с силою сжал свои большие кулаки, так что костяшки побелели.
        - И кто утвердил это положение?! - спросила Мария Фёдоровна.
        - Я, Минни. Я три года назад подписал этот документ и перечень. Убедили меня тогда, что лекарства, способы их изготовления не должны патентоваться и монополизироваться. Надо, чтобы все имели свободный доступ к производству любого лекарства. А сейчас думаю, что совершил ошибку, - император вновь с силою сжал кулаки. - Граф Воронцов-Дашков мне справку принёс вчера. Оказывается, на настоящий момент в империи есть только пятнадцать небольших предприятий, выпускающих лекарства. Из них двенадцать принадлежит иностранцам. По данным Медицинского департамента Министерства внутренних дел, основная масса лекарств производится в аптечных лабораториях. И здесь в основном хозяевами являются иностранцы, чаще всего германцы, бельгийцы. При этом основная масса компонентов для изготовления лекарств закупается за границей.
        - Саша, так тебе про этот пенициллин Аленин написал? - перебила мужа императрица.
        - Нет. Три дня назад ко мне пришёл Николай с письмом от твоего любимца Тимофея с описанием этого лекарства. Жена Бутягина, помогавшая супругу в изготовлении пенициллина, была в своё время знахаркой в станице Черняева. Николай её помнит, она его от похмелья лечила. Вот Аленин и решился помочь бывшей станичнице, так как перспективы применения пенициллина в лечении множества болезней, особенно загноившихся ран, должны принести огромную пользу Российской империи.
        - Но это действительно так, дорогой, - императрица строго посмотрела на мужа.
        - Согласен, Минни. Только теперь вопрос состоит в том, кто его будет производить? И кто будет снимать сливки от продаж этой «панацеи», как написал фон Рамбах, - грустно усмехаясь, произнёс Александр III. - Опять иностранцы?! Я, честно говоря, не уверен, что копии этих документов уже не ушли к какому-нибудь производителю лекарств за рубеж. И будем мы покупать этот пенициллин за большие деньги.
        - По производству что-нибудь решим. А почему ни Николай, ни ты мне ничего не сказали про это лекарство?! - в голосе Марии Фёдоровны прозвенел металл.
        - Надо было проверить информацию. И Ники, и я тоже сразу зацепились за описание излечения случаев крупозного воспаления легких и обычной пневмонии, а также за разрушающее воздействие на палочку брюшного тифа в лабораторных условиях. Когда вслед за Николаем пришел Илларион Иванович с аналогичным посланием от Аленина, мы с графом решили подробно разобраться с этим пенициллином.
        - И что удалось узнать?
        - Подавший заявку на разработку пенициллина титулярный советник Павел Васильевич Бутягин заведует бактериологической лабораторией и станцией по выпуску противодифтерийной сыворотки при Томском университете. Восемь лет назад, будучи студентом, познакомился со своей будущей женой Соколовой Марией Петровной, поступившей на курсы при университете. После окончания университета с золотой медалью в девяносто третьем году Бутягин был оставлен работать в университете лаборантом. За семь лет дослужился до титулярного советника, награжден орденом Станислава третьей степени за создание специализированной станции по выпуску противодифтерийной сыворотки в Томске. Его жена - хороший хирург. Используя возможности станции и бактериологической лаборатории университета, два года назад произвели пенициллин и опробовали его на пациентах, признанных неизлечимо больными. Результаты ты читала. Бутягин ещё полтора года назад направил документы на привилегии, видимо, не зная, что лекарственные средства исключены последним положением из объектов патентования. Информация до Сибири долго идёт, - император глубоко вздохнул. -
Чиновники в комитете, ознакомившись с заявкой, отправили её в архив, написав Бутягину об отказе на законных основаниях.
        - И что было дальше? - заинтересованно спросила Мария Фёдоровна.
        - Бутягин на деньги меценатов произвёл некоторое количество пенициллина, взял в университете годовой отпуск за свой счёт и отправился к генерал-губернатору Гродекову с просьбой приписать его к военному госпиталю, с разрешением использовать пенициллин при лечении. Встретиться с Николаем Ивановичем Бутягину помог Аленин-Зейский. Он же и письма отправил Ники, графу Воронцову-Дашкову и, как оказалось, фон Рамбаху. Ещё и генерала Беневского уговорил разрешить воспользоваться фельдъегерской почтой.
        - Тимофей может быть убедительным, - усмехнулась императрица. - И что решил Гродеков?
        - Бутягиным, имевшим медицинское образование, дал разрешение на использование пенициллина при работе на добровольных началах в больнице общины сестёр милосердия в Благовещенске.
        - Да! Николай Иванович известный дипломат. Ловко всё свалил на общественную организацию. Что ещё успели выяснить? - по голосу Марии Фёдоровны можно было почувствовать, что она сильно раздражена.
        - Направили бумаги по пенициллину ординарному профессору, статскому советнику Алексею Герасимовичу Полотебнову, тот ещё в начале семидесятых занимался исследованием плесени и грибов из рода пенициллов. Написал большую работу про их лечебное действие на гнойные раны и язвы, описал свойства плесени и рекомендовал её использовать для лечения кожных заболеваний. Его Илларион Иванович как специалиста предложил. Дождемся, что он ответит, а потом будем окончательно решать.
        - Саша, как ты думаешь, это поможет Георгию?! Те настойки из женьшеня, которые для него делает Бадмаев, помогают, но не излечивают. Жалко, что того корейца Ли Джунг Хи так и не нашли.
        - Минни, ты запомнила, как звали того врача, что сделал для Аленина настойку, а тот мне её передал? Столько же лет прошло! - Александр III с удивлением посмотрел на жену.
        - В ноябре девять лет будет, как Георгий и ты попробовали тот настой женьшеня. Благодаря ему ты почти бросил курить, да и спиртного стал меньше потреблять. Георгию стало значительно лучше. Может быть, эти девять лет он и живёт благодаря женьшеню. Пускай не двести лет корню, но в последнем настое женьшеню было шестьдесят лет… - Императрица замолчала, невидяще глядя перед собой, а потом тихо и с надеждой произнесла: - А может быть, этот пенициллин и туберкулёзную палочку разрушит?! И Георгий выздоровеет!
        - Минни, ты не волнуйся, я занимаюсь этим вопросом. Всё будет хорошо. Если это и вправду панацея, то выделим финансирование для исследования и изготовления в промышленном масштабе. А если лекарство спасет сына, то я не поскуплюсь, ты меня знаешь!
        - Знаю, знаю, ваше императорское величество. Если Георгия вылечат, я сама их награжу, - Мария Фёдоровна грустно усмехнулась. - Давай, вызывай их всех в столицу. Пускай здесь покажут, как это лекарство действует.
        - Минни, мы тут с Илларионом Ивановичем подумали и решили, что все дальнейшие исследования и испытания пусть в Томске проводятся, подальше от чужих и ненужных глаз. Да и в бумагах есть абзац, где упоминается, что это лекарство холод любит. К тому же проблема с их вызовом в столицу образовалась.
        - Что произошло? Говори!
        - В общем, сегодня пришла телеграмма от военного губернатора Амурской области генерала Грибского… - самодержец Всея Руси немного замялся, а потом продолжил: - Аленин-Зейский и Бутягин вошли в состав отряда генерал-майора Ренненкампфа и ушли в поход на Гирин.
        - Саша, я же тебя просила, чтобы после Таку и Тяньцзиня Тимофея в самую гущу сражений не пускали, - императрица сжала кулачок и стукнула им по спинке кресла. - А этот Бутягин, он что, совсем разум потерял?! Куда он лезет?! А если он погибнет, кто лекарство производить будет?! Кто сына мне спасет?!
        - Минни, дорогая, успокойся! Бутягины проработали в больнице всю осаду Благовещенска, спасли от смерти много раненых. Грибский подтверждает, что благодаря пенициллину нескольких человек буквально с того света вернули. По-видимому, такой хороший человек этот Бутягин, раз добровольно ушёл с отрядом в поход, чтобы и там стрелков и казаков из лап смерти вытаскивать. Ладно, хоть его супруга и дочь генерала Беневского в Благовещенске остались.
        - А при чём здесь дочь Аркадия Семёновича? Мария, кажется? - с интересом спросила Мария Фёдоровна.
        - А при том, что твоего Тимофея, кажется, пытаются окрутить узами Гименея. Представляешь, девица из дому сбежала и вслед за Бутягиными вместе с Тимофеем уехала в Благовещенск, где добровольно поступила работать в больницу медсестрой. Вот такой вот дамский роман, - император жизнерадостно рассмеялся.
        - Да, интересно! Я помню, что дочка у генерала Беневского отличалась некоторым вольнодумством и эмансипе… Но такое! - императрица покачала головой. - А что Аркадий Семёнович?!
        - Дорогая, телеграф - дело, конечно, хорошее, но использовать его для выяснения пикантных подробностей я не стал. Это генерал Грибский сообщил в депеше как курьёз, - Александр III усмехнулся, а потом серьёзно продолжил: - А что касается Аленина-Зейского, я даже не знаю, что делать. Его Грибский назначил исполняющим дела пограничного комиссара Амурской области, так он всё равно умудрился хорошо повоевать. В последний раз с полусотней казаков захватили китайские казармы на окраине города Сахалянь и два орудия. По статуту можно к ордену Святого Георгия четвертой степени представлять, а у него и орден есть, и Золотое оружие. Я уже не знаю, чем его награждать или наказывать за то, что лезет во все дыры, где голову можно сложить.
        - Саша, ты же сам мне говорил, что это человек войны. Чего же мы от него хотим!
        - Я хочу, чтобы рядом с Николаем был человек, на которого тот сможет опереться, когда станет императором. А этот человек, твой любимчик, ищет приключения на свою… - император возмущённо замолчал.
        - Дорогой, будем Богу молиться, чтобы и у Тимофея, и у Бутягина всё хорошо сложилось в этом походе. Главное, чтобы живыми остались. А там… Я этого Аленина-Зейского точно на Беневской женю. Будет знать, как мне нервы трепать, - мстительно произнесла Мария Фёдоровна.
        notes
        Примечания
        1
        Шаровары.
        2
        Сыхэюань (кит. упр., пиньинь: Siheyuan, букв. «четыре с общим двором») - тип традиционной китайской застройки, при котором четыре здания помещаются фасадами внутрь по сторонам прямоугольного двора. По такому типу в Китае строились усадьбы, дворцы, храмы, монастыри и т. д. Обычно здания размещаются вдоль осей север - юг и запад - восток.
        3
        Вопреки всем ожиданиям мичман Кехли в реальной истории выздоровел и через полтора месяца уже стоял на вахте на своем родном крейсере «Дмитрий Донской». Дослужился до капитана первого ранга за отличие (06.12.1916). Пропал без вести в период с 29.09 по 08.10.1917 года во время боев за Моонзундские острова.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к