Градусник чувств Кир Булычев
Гусляр
Великий Гусляр… Этот город невозможно найти ни в одном, даже самом подробном, географическом атласе, но на карте русской фантастики он выглядит заметнее иных столиц. Кир Булычев с присущим ему неподражаемым юмором, мудрой иронией и язвительным сарказмом поведал нам о нравах и порядках Великого Гусляра, о его жителях и необычайных происшествиях, то и дело приключающихся с ними. И пусть описываемые события порой выглядят совершенно невероятными, нетрудно заметить, что вымышленный городок отразил в себе многие черты нашей родной действительности. Любимое детище Кира Булычева, «гуслярские хроники» создавались на протяжении четырех десятилетий и включают более 100 повестей и рассказов.
Кир Булычев
Градусник чувств
Ни биография, ни анкетные данные Эммы Проскуряковой нас не интересуют. Важно лишь одно - эта стройная зеленоглазая девушка отличается крайней замкнутостью. Посудите сами: четыре раза Эмма ходила в кино с Михаилом Стендалем, сотрудником городской газеты, два раза была с ним в кафе, провела вечер на скамейке в парке, но ни взглядом, ни словом не раскрыла своего к Стендалю отношения.
А Стендаль кипел. От овладевшего им чувства и от незнания, разделяет ли это чувство прекрасная Эмма.
Наконец, провожая Эмму из кино, он осмелился спросить:
- Эмма, вот мы гуляем, а скрывается что-то за этим?
- А что?- спросила Эмма.
- Может, я неточно выразился, но, с другой стороны, я вчера ночью написал стихотворение.
- Вы мне его уже прочли,- сказала загадочная Эмма.- Я с интересом выслушаю любое ваше новое произведение.
- Эх!- сказал тогда Миша Стендаль.
И до калитки, за которой обычно скрывалась Эмма, они прошли в полном молчании.
На следующий день Миша Стендаль был у профессора Минца, знаменитого ученого, временно живущего в Великом Гусляре. Профессор Минц принял его в своей небольшой комнате и на вопрос Миши, как дела на птицеферме, ответил:
- Дорогой юноша, вы задели оборванную струну моей души.
Профессор Минц порой любил выражаться изысканно. Он погладил себя по сверкающей лысине и указал на клетку, в которой скучало странное существо с клювом.
Стендаль пригляделся к существу. Оно было похоже на барана и на курицу. Точнее, на барана размером с курицу или на курицу, покрытую бараньей шерстью.
- Я рассчитываю на статью,- сказал Стендаль.
- О чем писать?- вздохнул ученый.
- Начать с того, как вы задумались…
- Я задумался над тем, что картофель мы научились чистить машинами, а вот птиц приходится ощипывать руками. Это непроизводительно.
- И вы решили…
- И я решил вывести обнаженную курицу. Что нетрудно при моем опыте. И я ее вывел. Но голые цыплята простужались. Мы изобрели для них попонки, но цыплята росли, а менять попонки по росту непроизводительно. Проще ощипывать птицу.
- И тогда вы…
- Тогда мы переслали яйца обнаженных кур и всю документацию нашим индийским и кубинским коллегам, для которых проблемы климата уже решены самой природой, и стали думать дальше.
И я вывел породу кур, покрытых бараньей шерстью, кур, которых не нужно резать, побрил - и снова выпускай пастись. Притом новая природа, назовем их «куровцы», в отличие от овец несет яйца.
- Но теперь вы…
- Да, теперь я неудовлетворен. Оказалось, что куровец трудно стричь по причине их небольшого роста и подвижности. Ощипывать кур было легче.
- Но неужели сам факт замечательного эксперимента…
- Сам факт бессмыслен, если он не приносит пользы человечеству,- отрезал профессор.- Кроме того, я обнаружил, что у кур, покрытых шерстью, вырабатывается комплекс неполноценности. Они чураются своих перьевых товарок. И я нашел этому причину.
Профессор Минц сделал шаг к письменному столу, заваленному научными журналами, рукописями и приборами, разгреб завал, вытащил из него градусник, подобный тем, которыми меряют температуру воды в детских ванночках, и потряс им перед носом Стендаля.
- Принесите мне из коридора вторую клетку. В ней петух,- приказал он журналисту.
Стендаль подчинился. Клетка с петухом была накрыта старой скатертью, и, когда Минц стянул скатерть с клетки, петух встряхнул гребнем, попытался расправить крылья и заклекотал подобно орлу.
- Чудесный экземпляр,- сказал Минц.- Люблю петухов. Глупы, но сколько чувства собственного достоинства!
Он поднес градусник к клетке с курчавой куровцой, которая глядела на петуха, нервно переступая желтыми ногами.
- Что вы видите на шкале?
Столбик ртути полз вверх и остановился примерно на двадцати градусах по Цельсию. О чем Стендаль и сообщил профессору.
- Правильно. А теперь поднесем градусник к петуху.
Столбик обрушился вниз, проскочил нулевую отметку и показал пятнадцать градусов мороза.
- Ясно?- спросил Минц.
- Нет,- признался Стендаль.
- Странно. Вы производите впечатление неглупого молодого человека. Это же не просто термометр, а термометр, измеряющий эмоции. Отношение одного живого существа к другому. Ноль - никакого отношения. Если столбик ртути пошел вверх, значит, отношение положительное. Чем выше он поднимается, тем горячее эмоции. Двадцать градусов по Цельсию - степень положительного отношения куровцы к обыкновенному петуху.
- А наоборот… - догадался Стендаль.
- И наоборот! Петух презирает куровцу. И это факт.
- Невероятно!- воскликнул Стендаль.- Я напишу об этом.
- Ни в коем случае. Опыты с куровцами я закрываю. Я не могу вывести расу презираемых отщепенцев - кур, на которых их товарки будут смотреть с презрением, цыплят, которых будут обижать сверстники, петухов, которых не одарит любовью ни одна подруга.
- Я не о том,- сказал Стендаль.- Я о градуснике.
- Ах, оставьте, молодой человек! Я потратил на изготовление термометра полчаса. Это же вспомогательный прибор.
- И все-таки…
- Все. Наш разговор окончен. С завтрашнего дня выводим длинношерстных коров-мериносок.
Стендаль распрощался и покинул комнату в состоянии преклонения перед концентратом изобретательского гения, обитавшим в тугом теле профессора.
Да, рассуждал Стендаль, пересекая двор, полчаса мышления - и перед нами замечательный прибор. Но изобретателю прибор замечательным не кажется. Ему это уже неинтересно, он пошел дальше. А ведь сколько применений может найтись такому градуснику… Стендаль остановился посреди двора.
- Да,- сказал он вслух.- Именно так.
И вернулся к профессору.
- Простите,- сказал он от двери, потупив взор,- у меня к вам личная просьба.
- Да?- Профессор заложил пальцем страницу в книге.
- Я, простите, нахожусь в таком положении, когда мне очень важно… Ах нет! Не это…
Стендаль заметил, что рука профессора начала совершать медленное движение к карману замшевого пиджака, где должен был храниться бумажник с деньгами.
- Вы не могли бы одолжить мне на два часа ваш градусник? Я верну вам его в полной сохранности, сегодня же…
Стендаль заметил, как на ближайшую к нему стену упал алый отблеск - от его щеки.
- Вы влюблены?- спросил строго профессор.
- В некотором смысле…
- Я, честно говоря, зарекся давать в руки любителей мои изобретения.
- Но мне только узнать… понимаете, вверх или вниз? Только узнать, и все. Я же не буду воздействовать…
- Эх, молодежь!- сказал укоризненно профессор.- В мое время мы заглядывали друг другу в глаза.
- Но здесь особый случай.
- Все случаи особые. Стандартных не бывает,- сказал профессор.- Иначе бы любовь потеряла романтический ореол. Возьмите термометр, молодой человек. Желаю личного счастья!
Дорогу до редакции Стендаль провел в размышлениях. Градусник оказался столь велик, что употребить его незаметно было невозможно. Жаль, что он не похож на наручные часы. Придется его вынуть в присутствии Эммы. Но под каким предлогом?
- Тебя главный спрашивал,- встретил Стендаля Степан Степанович, редакционный ветеран, пушкинист-любитель.- Велел, как появишься,- к нему. На ковер.
- А что?- Стендаль рухнул на грешную землю и мысленно ушибся: беседы с главным редактором редко проходили безболезненно, Малюжкин полагал, что его газета - центр Вселенной.
- Мы же начинание профессора Минца подхватили, на весь район аванс дали, а ты очерка не несешь.
- Эта тема закрыта,- сказал Стендаль.- Все. Выводим мохнатых коров.
- С твоим профессором не соскучишься. Только вряд ли Малюжкин тебя поймет. Он уже отрапортовал, сам понимаешь…
Стендаль положил на стол свою потертую папку. Мысли его сразу же покинули редакцию и перенеслись в тот близкий миг, когда он наконец узнает, да или нет… да или нет… А вдруг этот градусник реагирует только на кур?
Стендаль осторожно раскрыл папку, извлек градусник. Сердце колотилось. Руки дрожали. Градусник был теплым и увесистым.
- Ты чего?- спросил Степан Степанович, поднимая голову.- Градусник купил? Детей купать? Да у тебя и детей-то нет.
Стендаль смотрел на шкалу. Ртутный столбик покачался у нуля, пополз наверх и замер в районе семи градусов. Немного. Стендаль полагал, что Степан Степанович ему симпатизирует.
- Нет,- сказал он, стараясь казаться равнодушным.- Новая модель. Мгновенно измеряет температуру, влажность, давление и насыщенность воздуха пылью. Минцу прислали на испытания.
- Ой, Миша, Миша!- вздохнул Степан Степанович.- Взрослый парень, а шутишь над пожилыми.
Он сел обратно, а ртутный столбик пополз вниз.
- Простите, Степаныч!- взмолился Стендаль.- Я не шутил над вами. Вы знаете, как я вас уважаю.
Редакционная секретарша, тайно влюбленная в Стендаля, о чем знала вся газета, заглянула в комнату.
- Миша,- сказала она,- вас главный спрашивает.
Стендаль тут же направился к ней, не спуская глаз со шкалы. По мере приближения к секретарше столбик начал расти. Когда температура поднялась до двадцати пяти, Стендаль спрятал градусник за спину и улыбнулся секретарше.
- Спасибо,- сказал он.
- За что, товарищ Стендаль?- зарделась секретарша.
- Сте-е-енда-а-аль!- донесся отдаленный рык.
Редактор Малюжкин глядел в упор на стоявшего в дверях Стендаля. Взгляд из-под густых черных бровей был ясным и твердым. Малюжкин был красив и величествен, седеющие упругие кудри и глубокие морщины в углах рта придавали ему сходство с каким-то известным киноактером.
- Садись, Михаил,- сказал Малюжкин.
Стендаль положил градусник на колени так, что письменный стол закрывал его от взора главного редактора.
- У профессора Минца был?
- Только что от него,- сказал Стендаль.
- Как новая порода пернатых, то есть… - Малюжкин улыбнулся,- волосатых?
- Профессор отказался от дальнейших опытов.
- Не надо шуток,- сказал Малюжкин.- Не время. Несколько хозяйств запросы прислали. Есть возможность возглавить движение. Отказываться поздно. Надеюсь, ты так и сказал профессору?
Стендаль покосился на градусник. Под столом было темно, пришлось вытянуть его оттуда. Столбик нервно метался возле нуля.
- А мы,- продолжал задумчиво редактор,- уже шапку придумали: «Золотое руно птицеферм!» Красиво?
- Это, конечно, хорошо,- согласился Стендаль.- Но профессор уже начал выводить длинношерстных коров. И мы можем набрать другую шапку: «Золотое руно скотных дворов!»
- Издеваешься? В тот момент, когда наша газета может прославиться на всю область? Иди и без согласия профессора разводить длинношерстных кур не возвращайся. Если к шести не будет согласия, пеняй на себя.
Стендаль вздрогнул. В шесть у него было свидание с Эммой.
- Товарищ редактор!- взмолился он.- Профессор не согласится. Профессор меня не примет. Профессор занят.
- Ах, все отговорки!- сказал Малюжкин.- Все отговорки. А в номере должны быть новые данные о курах. Без сомнения.
Стендаль понял, что правдой здесь ничего не добьешься. Главное было - выиграть время.
- Профессор Минц,- сказал Стендаль,- попал под машину. Ничего страшного.
- Как ничего страшного? Гордость науки нашего города - под машиной, а ты считаешь, ничего страшного? Где он? В больнице?
- В городской. Его завтра выпишут. Легкие ушибы.
- Сейчас же звоню туда,- сказал Малюжкин, протягивая руку к телефону.
- Зачем? Он не может разговаривать. У него нервный шок.
- Странно. А ты уверен, что это не шутка?
- Такими вещами не шутят,- сказал Стендаль, проклиная себя за душевную слабость.
Одна ложь всегда тянет за собой другую. И остановиться нельзя. Надо лгать. Пускай завтра на него обрушатся все громы и молнии. Через полчаса он должен стоять у входа в городской парк. А дальше… Ему будет все равно.
- Ты уверен?- настаивал Малюжкин.
- Я знаю это наверняка,- сказал Стендаль мрачно. Собственная ложь была отвратительна, но остановиться он не мог.- Потому что все это произошло на моих глазах. Профессор спас меня.
- Спас тебя?
- Да. Мы стояли с ним на улице. Ребенок выбежал на мостовую, и груженый самосвал… - Стендаль перевел дыхание. Он чувствовал, что излагает воображаемое событие языком газетной заметки,- не успев затормозить, был вынужден выехать на тротуар. На пути грузовика оказался сотрудник городской газеты М. Стендаль. Всего мгновение оставалось до трагедии. Но в этот момент находившийся рядом известный ученый Л.Х. Минц успел оттолкнуть Стендаля в сторону, получив при этом легкие телесные повреждения… Так и было.
- Не может быть!- Стиль рассказа убедил Малюжкина, что Стендаль говорит правду.- Какой поступок! Но ты уверен, что завтра он вернется к нашим курам?
- Вернется,- сказал Стендаль дрожащим голосом.
- Тогда срочно пиши небольшое сообщение. Назови его «Так поступают настоящие ученые!». Изложи все как было. Ни слова неправды. В завтрашний номер. Ясно?
- Ясно.
Стендаль понял, что ложь засосала его, как бездонное болото. Спасения нет.
Сжимая в потной руке градусник, Стендаль поднялся.
- Я пойду?
- Иди. Одну минутку. Как напишешь, сразу в больницу. Не забывай, кто тебя спас. Вот, возьми пять рублей. На все купишь цветов. Самых свежих. От газеты. От коллектива. Иди.
Стендаль взял свободной рукой деньги.
- А это градусник?- догадался Малюжкин.- Для него? Он просил?
Стендаль кивнул. Говорить он не мог. Он отступил к двери. Спиной. Поэтому не заметил, как дверь отворилась.
Сзади раздался знакомый быстрый голос:
- Извините, что ворвался! Разыскивал вашего молодого сотрудника. Он забыл у меня свою белую кепочку. А я проходил мимо…
Стендаль не мог заставить себя посмотреть в глаза редактору Малюжкину. Он не мог заставить себя обернуться и посмотреть в глаза профессору Минцу. Он смотрел на градусник, направленный шариком ртути в сторону главного редактора газеты.
И в наступившем молчании Стендаль увидел, как столбик ртути стремительно катится вниз. Вот уже тридцать градусов мороза, сорок… Послышался легкий треск. Стеклянный столбик не выдержал эмоционального мороза, исходившего от редактора Малюжкина, лопнул, и ртуть серебряными брызгами разлетелась по кабинету.
До назначенного свидания оставалось всего пятнадцать минут.
|
