Ретрогенетика Кир Булычев
        Гусляр
        Великий Гусляр… Этот город невозможно найти ни в одном, даже самом подробном, географическом атласе, но на карте русской фантастики он выглядит заметнее иных столиц. Кир Булычев с присущим ему неподражаемым юмором, мудрой иронией и язвительным сарказмом поведал нам о нравах и порядках Великого Гусляра, о его жителях и необычайных происшествиях, то и дело приключающихся с ними. И пусть описываемые события порой выглядят совершенно невероятными, нетрудно заметить, что вымышленный городок отразил в себе многие черты нашей родной действительности. Любимое детище Кира Булычева, «гуслярские хроники» создавались на протяжении четырех десятилетий и включают более 100 повестей и рассказов.
        Кир Булычев
        Ретрогенетика
        Славный майский день завершился небольшой образцово-показательной грозой с несколькими яркими молниями, жестяным нестрашным громом, пятиминутным ливнем и приятной свежестью в воздухе, напоенном запахом сирени. Районный центр Великий Гусляр нежился в этой свежести и запахах. Пенсионер Николай Ложкин вышел на курчавый от молодой зелени, чистый и даже кокетливый по весне двор с большой книгой в руках. По двору гулял плотный лысый мужчина - профессор Лев Христофорович Минц, который приехал в тихий Гусляр для поправки здоровья, подорванного напряженной научной деятельностью. Николай Ложкин любил побеседовать с профессором на умственные темы, даже порой поспорить, так как сам считал себя знатоком природы.
        - Чем увлекаетесь?- спросил профессор.- Что за книгу вы так любовно прижимаете к груди?
        - Увлекся антропологией,- сказал Ложкин.- Интересуюсь проблемой происхождения человека от обезьяны.
        - Ну и как, что-нибудь новенькое?
        - Боюсь, что наука в тупике,- пожаловался Ложкин.- Сколько всего откопали, а до главного не докопались: как, где и когда обезьяна превратилась в человека.
        - Да, момент этот уловить трудно,- согласился Лев Христофорович.- Может быть, его и не было?
        - Должен быть,- убежденно ответил Ложкин.- Не могло не быть такого момента. Ведь что получается? Выкопают где-нибудь в Индонезии или Африке отдельный доисторический зуб и гадают: человек его обронил или обезьяна. Один скажет: «человек». И назовет этого человека, скажем, древнеантропом. А другой поглядит на тот же зуб и отвечает: «Нет, это зуб обезьяний, и принадлежал он, конечно, древнепитеку». Казалось бы, какая разница - никто не знает! А разница в принципе!
        Минц наклонил умную лысую голову, скрестил руки на тугом, обтянутом пиджаком животе и спросил строго:
        - И что же вы предлагаете?
        - Ума не приложу,- сознался Ложкин.- Надо бы туда заглянуть. Но как? Ведь путешествие во времени вроде бы невозможно.
        - Совершенная чепуха,- ответил Минц.- Я пытался сконструировать машину времени, забрался во вчерашний день и там остался.
        - Не может быть!- воскликнул Ложкин.- Так и не вернулись?
        - Так и не вернулся,- сказал Минц.
        - А как же я вас наблюдаю?
        - Ошибка зрения. Что для вас сегодня, для меня вчерашний день,- загадочно ответил Минц.
        - Значит, никакой надежды?
        Профессор глубоко задумался и ничего не ответил.
        Дня через три профессор встретил Ложкина на улице.
        - Послушайте, Ложкин,- сказал он.- Я вам очень благодарен.
        - За что?- удивился Ложкин.
        - За грандиозную идею.
        - Что же,- ответил Ложкин, который не страдал излишней скромностью.- Пользуйтесь, мне не жалко.
        - Вы открыли новое направление в биологии!
        - Какое же?- поинтересовался Ложкин.
        - Вы открыли генетику наоборот.
        - Поясните,- сказал Ложкин ученым голосом.
        - Помните нашу беседу о недостающем звене в происхождении человека?
        - Как же не помнить.
        - И ваше желание заглянуть во мглу веков, чтобы отыскать момент превращения обезьяны в человека?
        - Помню.
        - Тогда я задумался: что такое жизнь на Земле? И сам себе ответил: непрерывная цепь генетических изменений. Вот среди амеб появился счастливый мутант, он быстрее других плавал в первобытном океане или глотка у него была шире… От него пошло прожорливое и шустрое потомство. Встретился внук этой амебы с жуткой хищной амебихой - вот и еще шаг в эволюции. И так далее, вплоть до человека. Улавливаете связь времен?
        - Улавливаю,- ответил Ложкин и добавил: - В беседе со мной нет нужды прибегать к упрощениям.
        - Хорошо. Мы, люди, активно вмешиваемся в этот процесс. Мы подглядели, как это делает природа, и продолжаем за нее скрещивание, отбор, создаем новые сорта пшеницы, продолжаем эволюцию собственными руками.
        - Продолжаем,- согласился Ложкин.- Хочу на досуге вывести быстрорастущий забор.
        - Молодец. Всегда у вас свежая идея. Так вот, после беседы с вами я задумался, а всегда ли правильно мы следуем за природой? Природа слепа. Она знает лишь один путь - вперед, независимо от того, хорош он или плох.
        - Путь вперед всегда прогрессивен,- заметил Ложкин.
        - Тонкое наблюдение. А если нарушить порядок? Если все перевернуть? Вы сказали: как бы увидеть недостающее звено? Отвечаю - распутать цепь наследственности. Прокрутить эволюцию наоборот. Углубляясь в историю, добраться до ее истоков.
        - Нам и без этого дел хватает,- возразил Ложкин.
        - А перспективы?- спросил профессор, наклонив голову и прищурившись.
        - Это не перспективы, а ретроспективы,- сказал Ложкин.
        - Великолепно!- воскликнул Минц.- Чем пользуется генетика? Скрещиванием и отбором. Нашу с вами новую науку мы назовем ретрогенетикой. Ретрогенетика будет пользоваться раскрещиванием, открещиванием и разбором. Генетика будет выводить новую породу овец, которой еще нет, а ретрогенетика - ту породу, которой уже нет. И ученым не надо будет копаться в земле. Заказал палеонтолог в лаборатории: выведите мне первого неандертальца, хочу поглядеть, как он выглядел. Ему отвечают: будет сделано.
        - Слабое место,- заявил Ложкин.
        - Слабое место? У меня?
        - Ваш неандерталец жил миллион лет назад. Вы что же, собираетесь миллион лет ждать, пока его снова выведете?
        - Слушайте, Ложкин. Если бы мы отдавались на милость природе, то сорта пшеницы, которые колосятся на колхозных полях, вывелись бы сами по себе через миллион лет. А может, и не вывелись бы, потому что природе они не нужны.
        - Ну, не миллион лет, так тысячу,- не сдавался Ложкин.- Пока ваш неандерталец родится да еще своих предков народит…
        - Нет, нет и еще раз нет,- сказал профессор.- Зачем же нам реализовывать все поколения? В каждой клетке закодирована ее история. Все будет, дорогой друг, на молекулярном уровне, как учит академик Энгельгардт.
        - Ну ладно, выведете вы что было раньше. А что дальше? Какая польза от этого народному хозяйству?
        Ответ на свой вопрос Ложкин получил через три месяца, когда пожелтели липы в городском саду и дети вернулись из пионерских лагерей.
        Лев Христофорович стоял у ворот и чего-то ждал, когда Ложкин, возвращаясь из магазина с кефиром, увидел его.
        - Как успехи?- поинтересовался он.- Когда увидим живого неандертальца?
        - Мы его не увидим,- отрезал профессор. Он осунулся за последние недели: видно, много было умственной работы.- Есть более важные проблемы.
        - Какие же?
        - Вы знакомы с Иваном Сидоровичем Хатой?
        - Не приходилось,- сказал Ложкин.
        - Достойный человек, заведующий фермой нашего пригородного хозяйства «Гуслярец». Зоотехник, смелый, рискованный. Большой души человек.
        Тут в ворота въехал «газик», из которого выскочил шустрый очкастый человечек большой души.
        - Поехали?- предложил он, поздоровавшись.
        - С нами Ложкин,- сказал Минц.- Представитель общественности. Пора общественность знакомить.
        - Не рано ли?- обеспокоился Хата.- Спугнут…
        - Нам ли опасаться гласности?- спросил Минц.
        После короткого путешествия «газик» достиг животноводческой фермы. Рядом с коровником стоял новый высокий сарай.
        - Ну что же, заходите, только халат наденьте.
        Хата выдал Ложкину и Минцу халаты и сам тоже облачился. Ложкин ощутил покалывание в желудке и приготовился увидеть что-нибудь необычное. Может, даже страшное. Но ничего страшного не увидел.
        Под потолком горело несколько ярких ламп, освещая кучку мохнатых животных, жевавших сено в дальнем углу.
        Ложкин присмотрелся. Животные были странными, таких ему раньше видеть не приходилось. Они были покрыты длинной рыжей шерстью, носы у них были длинные, ноги толстые, как столбы. При виде вошедших людей животные перестали жевать и уставились на них маленькими черными глазками. И вдруг захрюкали, заревели и со всех ног бросились навстречу Хате и Минцу, чуть не сшибли их, ластились, неуклюже прыгали, а профессор начал доставать из карманов халата куски сахара и угощать животных.
        - Что за звери?- спросил Ложкин, отошедший к стенке, подальше от суматохи.- Почему не знаю?
        - Не догадались?- удивился Хата.- Мамонтята. Каждому ясно.
        - Мне не ясно,- сказал Ложкин, отступая перед мамонтенком, который тянул к нему недоразвитый хоботок, требуя угощения.- Где бивни, где хоботы? Почему мелкий размер?
        - Все будет,- успокоил Ложкина Минц, оттаскивая мамонтенка за короткий хвостик, чтобы не приставал к гостю.- Все с возрастом отрастет. Ваше удивление мне понятно, потому что вам не приходилось еще сталкиваться с юными представителями этого славного рода.
        - Я и со старыми не сталкивался,- возразил Ложкин.- И прожил, не жалуюсь. Откуда вы их откопали?
        - Неужели не догадались? Они же выведены методом ретрогенетики - раскрещиванием и разбором. Из слона мы получили предка слонов и мамонтов, близкого к мастодонтам. Потом люди пошли обратно и вывели мамонта.
        - Так быстро?
        - На молекулярном уровне, Ложкин, на молекулярном уровне. Под электронным микроскопом. Методом раскрещивания, открещивания и разбора. И вы понимаете теперь, почему я отказался от соблазнительной идеи отыскать недостающее звено, а занялся мамонтами?
        - Не понимаю,- сказал Ложкин.
        - Вы, товарищ, видно, далеки от проблем животноводства,- вмешался Иван Хата.- Ни черта не понимаете, а критикуете. Нам мамонт совершенно необходим. Для нашей природной зоны.
        - Жили без мамонта и прожили бы еще,- упорствовал Ложкин.
        - Эх, товарищ Ложкин.- В голосе Хаты звучало сострадание.- Вы когда-нибудь думали, что мы имеем с мамонта?
        - Не думал. Не было у меня мамонта.
        - С мамонта мы имеем шерсть. С мамонта мы имеем питательное мясо, калорийное молоко и даже мамонтовую кость…
        - Но главное,- воскликнул Минц,- бесстойловое содержание! Круглый год на открытом воздухе, ни тебе утепленных коровников, ни специальной пищи. А подумайте о труднодоступных районах Крайнего Севера: мамонт там - незаменимое транспортное средство для геологов и изыскателей.
        Прошло еще три месяца.
        Однажды к дому № 16 по Пушкинской, где проживал Лев Христофорович, подъехала сизая «Волга», из которой вышел скромный на вид человек средних лет в дубленке. Он вынул изо рта трубку, поправил массивные очки, снисходительно оглядел непритязательный двор, и его взгляд остановился на Ксении Удаловой, которая развешивала белье:
        - Скажите, гражданка, если меня не ввели в заблуждение…
        - Вы корреспондент будете?- спросила Ксения.
        - Вот именно. Из Москвы. А как вы догадались?
        - А чего не догадаться,- ответила Ксения.- Восемнадцатый за неделю. Поднимитесь на второй этаж, дверь открыта. Лев Христофорович отдыхает.
        Поднимаясь по скрипучей лестнице в скромную обитель великого профессора, журналист бормотал: «Шарлатанство. Ясно шарлатанство. Вводят в заблуждение общественность…»
        - Заходите,- откликнулся на стук профессор Минц.
        Он в тот момент отдыхал, а именно: читал «Химию и жизнь», слушал последние известия по радио, смотрел хоккей по телевизору, гладил брюки и думал.
        - Из Москвы. Журналист,- сказал гость, протягивая удостоверение.- Это вы тут мамонтов разводите?
        Журналист произнес это таким тоном, словно подразумевал: «Это вы водите за нос общественность?»
        - И мамонтов,- скромно ответил профессор, прислушиваясь к сообщениям из Канберры и радуясь мастерству лучшего в сезоне хоккеиста.
        - С помощью… - журналист извлек из замшевого кармана записную книжку,- ретро, простите, генетики?
        Доверчивый Минц не уловил иронии в голосе журналиста.
        - Именно так,- подтвердил он и набрал из стакана в рот воды, чтобы обрызгать брюки.
        - И есть результаты?
        Минц провел раскаленным утюгом по складке, поднялось облако пара.
        - С этим надо что-то делать,- сказал Минц. Он имел в виду брюки и ситуацию в Австралии.
        - И все-таки,- настаивал журналист.- Можно взглянуть на ваших мамонтов?
        - А почему бы и нет? Они в поле пасутся. Добывают корм из-под снега.
        - Ясно. А еще каких-нибудь животных вы можете вывести?
        - Будете проходить мимо речки,- сказал Минц,- поглядите в полынью. Там бронтозавры. Думаем потом отправить их в Среднюю Азию для расчистки ирригационных сооружений.
        В этот момент в окно постучала длинным, усеянным острыми зубами клювом образина. Крылья у образины были перепончатые, как у летучей мыши. Образина гаркнула так, что зазвенели стекла и форточка сама собой открылась.
        - Не может быть!- сказал журналист, отступая к стене.- Это что такое? Мамонт?
        - Мамонт? Нет, это Фомка. Фомка - птеродактиль. Когда вырастет, размахнет свои крылья на восемь метров.
        Минц отыскал под столом пакет с тресковым филе, подошел к форточке и бросил пакет в разинутый клюв образине. Птеродактиль подхватил пакет и заглотнул, не разворачивая.
        - Зачем вам птеродактиль?- спросил журналист.- Только людей пугать.
        Он был уже не так скептически настроен, как в первый момент.
        - Как зачем? Птеродактили нам позарез нужны. Из их крыльев мы будем делать плащи-болоньи, парашюты, зонтики, наконец. К тому же научим их пасти овец и охранять стада от волков.
        - От волков? Ну да, конечно… - Журналист прекратил расспросы и вскоре удалился.
        «Возможно, это, до определенной степени, и не шарлатанство,- думал он, спускаясь по лестнице к своей машине,- но по большому счету это все-таки шарлатанство».
        Весь день до обеда корреспондент ездил по городу, издали наблюдал за играми молодых мамонтов, недовольно морщился, когда на него падала тень пролетающего птеродактиля, и вздрагивал, заслышав рев пещерного медвежонка.
        - Нет, не шарлатанство,- повторял он упрямо.- Но кое в чем хуже, чем шарлатанство.
        Весной в журнале, где состоял тот корреспондент, появилась статья под суровым заглавием:
        ПЛОДЫ ЛЕГКОМЫСЛИЯ
        Нет смысла передавать опасения и измышления гостя. Он предупреждал, что новые звери нарушат и без того неустойчивый экологический баланс, что пещерные медведи и мамонты представляют опасность для детей и взрослых. А в заключение журналист развернул страшную картину перспектив ретрогенетики:
        «Безответственность периферийного ученого и пошедших у него на поводу практических работников гуслярского животноводства заставляет меня бить тревогу. Эксперимент, не проверенный на мелких и безобидных тварях (жуках, кроликах и т.д.), наверняка приведет к плачевным результатам. Где гарантия тому, что мамонты не взбесятся и не потопчут зеленые насаждения? Что они не убегут в леса? Где гарантия тому, что бронтозавры не выползут на берег и не отправятся на поиски новых водоемов? Представьте себе этих рептилий, ползущих по улицам, сносящих столбы и киоски. Я убежден, что птеродактили, вместо того чтобы пасти овец и жертвовать крыльями на изготовление зонтиков, начнут охотиться на домашнюю птицу, а может быть, на тех же овец. И все кончится тем, что на ликвидацию последствий непродуманного эксперимента придется мобилизовать трудящихся и тратить народные средства…»
        Статья попалась на глаза профессору Минцу лишь летом.
        Читая ее, профессор лукаво улыбался, а потом захватил журнал с собой на открытие межрайонной выставки. Центром выставки, как и следовало предполагать, был павильон «Ретрогенетика». Именно сюда спешили люди со всех сторон, из других городов, областей и государств. Пробившись сквозь интернациональную толпу к павильону, Лев Христофорович оказался у вольеры, где гуляли мамонты.
        Было жарко, поэтому мамонты были коротко острижены и казались поджарыми, словно собаки породы эрдельтерьер. У некоторых уже прорезались бивни. Птеродактили сидели у них на спинах и выклевывали паразитов. В круглом бассейне посреди павильона плавали два бронтозавра. Время от времени они тяжело поднимались на задние лапы и, прижимая передние к блестящей груди, выпрашивали у зрителей плюшки. У кого из зрителей не было плюшки, кидали пятаки.
        Здесь, между вольерой и бассейном, Минц увидел Ложкина и Хату и прочел друзьям скептическую статью.
        Смеялись не только люди. Булькали от хохота бронтозавры, трубили мамонты, а один птеродактиль так расхохотался, что не мог закрыть пасть, пока не прибежал служитель и не стукнул весельчаку как следует деревянным молотком по нижней челюсти.
        - Неужели,- сказал профессор, когда все отсмеялись,- этот наивный человек полагает, что мы стали бы выводить вымерших чудовищ, если бы не привили им генетически любви и уважения к человеку?
        - Никогда,- отрезал Ложкин.- Ни в коем случае.
        Птеродактиль, все еще вздрагивая от смеха, стуча когтями по полу, подошел к профессору, и тот угостил его конфетой. Маленькие дети по очереди катались верхом на мамонтах, подложив под попки подушечки, чтобы не колола остриженная жесткая шерсть. Бронтозавры собирали со дна бассейна монетки и честно передавали их служителям. В стороне скулил пещерный медведь, потому что его с утра никто не приласкал.
        …В тот день столичного журналиста, неудачливого пророка, до полусмерти искусала его домашняя сиамская кошка.