Корниловъ. Книга вторая: Диктатор Геннадий Борчанинов
        Верховный Главнокомандующий #2
        История сошла с намеченного пути. Генерал Корнилов дошёл до Петрограда, Ленин пропал без вести, Троцкий убит, Керенский арестован. Но кризис никуда не делся. Окраины бывшей империи готовы в любой момент полыхнуть, сепаратизм поднимает голову, левые и правые экстремисты недовольны происходящим настолько, что готовы снова развернуть знамя террора. Попытка Корнилова вырулить над пропастью висит на волоске, а угроза Гражданской войны ощущается всё сильнее с каждым днём. Осень 1917 года обещает быть жаркой.
        Корниловъ. Книга вторая: Диктатор
        Глава 1
        Зимний
        - Я буду жаловаться! Вы не представляете, с кем связались! Немедленно отпустите меня!
        Бывший министр-председатель, сидя на паркете собственного кабинета в полураспахнутом шёлковом халате, предательски напоминающем женское платье, пытался качать права. Керенский, герой революции, свергнут военными прежде, чем он успел сместить неудобного Верховного Главнокомандующего, который теперь насмешливо щурил раскосые глаза, глядя на всесильного прежде политика, как на смердящую кучу.
        Три джигита-туркмена, гулко бухая сапогами по полу, расхаживали по министерскому кабинету, как по собственной казарме, с хохотом разглядывая роскошное убранство и перекидываясь сальными шуточками. Генерал Корнилов же сидел на стуле напротив Керенского, расслабленно держа в руке браунинг.
        - Ведите себя прилично, Александр Фёдорович, - хмыкнул генерал. - Вы не на митинге и не в масонской ложе.
        Керенский дрожал. Его нервы, и без того расшатанные стимуляторами, не справлялись с такой нагрузкой, ему хотелось вскочить, грозить обвинениями, метать громы и молнии, обличать и уничтожать. Но чёрное дуло браунинга пригвоздило его к месту, словно холодный взгляд удава, глядящего на беззащитную добычу. Револьвер у Керенского имелся. Но, во-первых, револьвер лежал в ящике стола, а туркмены не дали ему ни секунды. Один из джигитов сходу зарядил ему кулаком в скулу, а два других бесцеремонно обыскали, и Керенский теперь сидел на полу, избитый, униженный и беспомощный.
        - Как вы смеете… - прошипел он.
        - Смею. Вы довели страну до края пропасти, товарищ Керенский, - поигрывая браунингом, произнёс Верховный.
        - Это… Это не я! Это всё они! Эти! Советы! Петросовет, Чхеидзе! - забормотал министр-председатель.
        - Мне не интересны ваши оправдания, Александр Фёдорович, - сказал Корнилов. - Я не собираюсь вас убивать. Пока что.
        Керенский выдохнул, но спокойнее не стал. Такие потрясения вмиг не проходят.
        - У вас есть два выхода, товарищ Керенский. Вы сейчас пишете министерский приказ о передаче всей гражданской власти Верховному Главнокомандующему и остаётесь в живых, - холодно произнёс Корнилов, умолчав про то, что жить бывшему министру придётся трудником где-нибудь на Соловках. - Либо вы застрелитесь, не выдержав тяжести своих грехов. Тогда вас ждут пышные похороны и вечная память. Вы ведь хотите жить?
        - Х-хочу, - выдавил Керенский.
        Его землистое лицо приобрело какой-то пепельный оттенок, губы дрожали, от испуга он не смог даже встать, неловко барахтаясь и путаясь в полах своего халата.
        - Сердар, Джамал, поднимите его, - приказал Корнилов по-туркменски.
        Джигиты подошли и грубым рывком поставили Керенского на ноги. Им пришлось ещё и придерживать его за локти, потому как дрожащие коленки отказывались держать экс-министра.
        - Не министр, а бедная овечка, - сказал Джамал по-туркменски, и все, кроме Керенского, рассмеялись.
        - Поживее, товарищ Керенский, время не ждёт, - сказал генерал.
        Министр мелко закивал, с помощью текинцев добрался до письменного стола. Револьвер в одном из ящиков ждал и манил его, хотя Керенскому было страшно до тошноты. Его усадили за стол, два джигита встали по бокам вплотную, так, что рукоять одного из ятаганов упиралась Керенскому в лицо, третий караулил у двери, Корнилов стоял напротив с браунингом в руке. Министр-председатель вдруг ощутил себя загнанной в угол крысой, понимая, что добраться до револьвера у него не выйдет, эти головорезы не дадут ему ни единого шанса.
        - Чш… Ч-что писать? - просипел Керенский.
        - Отречение от престола, за себя и за царевича, - буркнул генерал. - Не заставляйте меня злиться, товарищ Керенский, не прикидывайтесь дураком. И обе руки на стол, чтобы я их видел.
        Экс-министр достал чистый лист и обмакнул перо в чернильницу, положив обе руки на столешницу, как прилежный гимназист. Жить ему хотелось гораздо больше, чем властвовать. Поэтому он начал писать.
        В пространных выражениях и туманных формулировках он начал описывать, как в тяжёлый час для Родины министр-председатель вынужден передать все полномочия Верховному Главнокомандующему для скорейшего спасения страны и фронта от внешних и внутренних врагов. Корнилов подошёл сзади, заглядывая министру через плечо. Керенский почему-то втянул голову в плечи, инстинктивно опасаясь удара или чего-то ещё.
        - Дату и подпись не забудьте, - сказал Корнилов.
        - Да-да, конечно, - смиренно пробормотал министр.
        Наконец, он протянул готовый документ генералу, и тот оглядел плавающие строчки критическим взором. Буквы плясали на бумаге, точно как пьяные. Размашистая подпись так и вовсе заползала на текст документа.
        - Будь я вашим учителем в гимназии, вас ждали бы розги, Александр Фёдорович, - хмыкнул генерал. - Переписывайте начисто, что это за грязь?
        Керенский надулся, буркнул что-то невразумительное, но всё же взялся за новый лист. На этот раз министр выводил букву за буквой, словно на уроке чистописания, и генерал остался доволен. Теперь его полномочия подтверждались официально, а власть передана самым справедливым и демократическим путём. Легитимность получена, хотя оставались шансы, что народ, привыкший бузить по любому поводу и без, выйдет на улицы с акциями протеста.
        Осталось только объявить во всеуслышание о том, что единоличная власть теперь принадлежит Верховному Главнокомандующему.
        - Шах Кулы, - позвал Корнилов.
        Джигит оставил пост у двери и подошёл к Верховному, внимательно глядя на него в ожидании приказов. По-русски он говорил лучше остальных, поэтому генерал позвал именно его.
        - Держи, - генерал протянул ему листок с приказом. - На телеграфную станцию, сегодня же это должно появиться во всех газетах. Обязательно снимите фотокопию.
        - Есть! - кивнул туркмен, бережно свернул листок, спрятал куда-то в глубины халата и почти бегом отправился прочь из кабинета.
        - А вы, Александр Фёдорович, давайте, рассказывайте, - генерал снова повернулся к Керенскому.
        - Что рассказывать? - встрепенулся тот.
        - От кого брали деньги, когда, в каких количествах, - начал перечислять Корнилов. - С самого начала, и до Февраля, и после. Я желаю знать всё.
        Керенский затрясся ещё сильнее, понимая, что после всех откровений его ждёт уголовная статья и высшая мера наказания. Иначе и быть не могло, любой прокурор моментально бы ухватился за состав преступления и размотал весь клубок. Как юрист, Керенский прекрасно знал, что ему грозит.
        - Л-лавр Георгиевич, вы обещали мне жизнь! - взвизгнул он.
        Корнилов засмеялся.
        - Этим вы сказали больше, чем самой длинной исповедью, товарищ Керенский, - просмеявшись, сказал он. - Да, обещал, и от своих слов не отказываюсь.
        - Бояр! Аллахом клянусь, от этого червяка мы не добьёмся ни слова правды! - воскликнул Сердар.
        - Только скажи, и мы отрежем ему лживый язык! - добавил Джамал.
        Керенский испуганно смотрел то на одного джигита, то на другого, не понимая ни слова, но чувствуя нутром их насмешливый тон и откровенно враждебные взгляды.
        Предложение Джамала вдруг оказалось куда более заманчивым, чем выглядело на первый взгляд. Но так дела не делаются. Во всяком случае, в Петрограде. Это столица России, а не далёкий горный кишлак.
        - Нет, Джамал, - покачал головой Корнилов. - Не сейчас.
        На Керенского он смотрел со странной смесью презрения и сожаления. Этот человек ещё недавно был на гребне волны, на самом верху, со скоростью артиллерийского снаряда продвигаясь по пирамиде власти, поднявшись от обычного адвоката практически в диктаторы республиканской России, был самым популярным политиком страны, без шуток, его имя было на устах у каждого. Столько возможностей… И Керенский упустил их все, стараясь усидеть на двух стульях и ублажить каждого, не понимая простейшей истины про то, что нельзя нравиться абсолютно всем.
        - Я обещал вам жизнь, а не свободу, товарищ Керенский, и благодарите Бога, что я привык держать слово, - холодно произнёс генерал. - Ещё немного, и я мог бы передумать. Выведите его. Свяжите и погрузите в один из грузовиков.
        Керенский даже не пытался дёргаться или ещё как-то сопротивляться, он повис на руках своих конвоиров, словно марионетка с обрезанными нитями. Генерал проводил его печальным взглядом и снова подошёл к телефону.
        - Говорит Корнилов. Свяжите меня с товарищем Кировым, - глухо произнёс он в трубку.
        Глава 2
        Невский
        Весть разлетелась почти мгновенно, и, что больше всего радовало Корнилова, никто даже и не помыслил о том, что Керенский написал свой приказ под дулом пистолета. Все считали этот шаг закономерным развитием событий, и, в основной массе, приветствовали назначение генерала, даже понимая, что под формулировкой «передача всей полноты гражданской власти» кроется настоящая диктатура. После полугода безвластия народ готов был пойти хоть за чёртом, если он обещал им хоть что-нибудь выполнимое. Да и невыполнимое тоже.
        Товарищ Киров вывел народ на улицы, как только получил известие о том, что всё прошло успешно. Он бы вывел новоиспечённых членов народно-республиканской партии и в том случае, если бы выступление провалилось, уже не с цветами и транспарантами, а с булыжниками и пистолетами, но всё прошло удачно, и вооружённая борьба не потребовалась.
        К демонстрантам присоединялись прохожие, зеваки, направляемые по нужным маршрутам казаками и неприметными людьми в штатском. Про внезапный «карантин» мигом все позабыли. Громко звучали лозунги и песни, толпа двигалась по Невскому проспекту в сторону Литейного, подальше от Зимнего и других правительственных зданий.
        Корнилов некоторое время понаблюдал за демонстрантами из окна. Подобные сборища он не любил, толпа очень легко может стать неуправляемой, даже если её аккуратно ведут агитаторы и прочие так называемые специалисты. Но сейчас время такое, что любое потрясение немедленно выливается на улицы, словно помои из переполненного ведра. Ладно хоть Петросовет не может никак повлиять на происходящее на улицах.
        Петросовет вообще больше ни на что не сможет повлиять. К этой говорильне у генерала имелись свои счёты, и простить им незабвенный «Приказ №1 по гарнизону Петроградского округа», разрушивший армию, Корнилов не мог. Ни в одной из своих ипостасей.
        По первоначальному плану Петросовет должен был быть арестован в полном составе, но, судя по всему, матросы из его охраны отказались подчиниться и сложить оружие, началась стрельба, и раз уж началось кровопролитие, то идти надо до конца. Смерть этих депутатов, во многом не имеющих никакого отношения ни к рабочим, ни к солдатам, заметно облегчала Корнилову жизнь и открывала поле для манёвра. Пусть лучше все эти студенты, разночинцы, бывшие каторжники и профессиональные революционеры снова забиваются в подполье. Благодаря им Манштейн без работы не останется ещё очень долгое время.
        Генерал прошёлся по опустевшему кабинету, разглядывая обстановку, в которой обитал Керенский, которого джигиты потащили вниз, к машине. Жил министр-председатель роскошно, ничуть не стесняясь пользоваться всеми удобствами и великолепием Зимнего дворца. В ящике стола нашлись фунт кокаина и заряженный револьвер, и по спине генерала пробежал неприятный холодок. Будь Керенский хоть немного расторопнее и смелее…
        Мрачные мысли заставляли Корнилова злиться на самого себя и на всё вокруг. Чтобы отвлечься, он принялся в очередной раз мысленно перечислять все необходимые действия и отмечать их выполнение. Вокзалы захвачены. Телефон и телеграф контролируются ударниками. Петросовет взят штурмом. Зимний взят без единого выстрела, Керенский арестован. Поддерживающая демонстрация на улицах. Приказ Керенского опубликован. Наверняка он что-то забыл, но в данный момент операцию по захвату власти можно считать успешно законченной.
        Остальные министры, конечно, могли попытаться поднять гарнизон, вывести на улицы толпы горожан, но пока всё было тихо. Смелости ни у кого не хватало, чтобы действовать прямо здесь и сейчас, всё будет потом, когда ситуация немного устаканится и новая служба безопасности ослабит хватку и потеряет бдительность.
        Через полчаса после того, как приказ Керенского разлетелся по всем инстанциям, начали приходить первые поздравительные телеграммы от командующих фронтами, заверяющие Корнилова в своей полной поддержке. Генералу было любопытно, что сказали бы эти люди, если бы его выступление провалилось, и особой веры этим телеграммам не было, хотя Верховный постарался подобрать на должности комфронтов исключительно лояльных генералов.
        Первым же приказом Верховный претворил в жизнь все те меры, за которые долго бодался с Временным правительством. Возвращение смертной казни, милитаризация промышленности и железных дорог и всё остальное по списку. Дисциплину, хоть ситуация и была уже не столь плачевной, как в июле, требовалось восстановить. Рига всё ещё оставалась под угрозой, как и Бессарабия, да и вообще, немец остановил наступление лишь для того, чтобы перегруппироваться и ударить снова.
        - Бояр! Кырэнски в грузовик бросили, куда его? - раздался с порога голос Джамала.
        Генералу очень хотелось сказать, мол, вывезите его за город и бросьте в Финский залив, но он пообещал Керенскому жизнь. Петропавловская крепость или Кресты для содержания экс-министра подходили слабо, к тому же, до сих пор существовал риск, что их руководство не подчинится приказам новой власти, а Керенский будет рассказывать всем, что его принудили оставить свой пост. Он наверняка уже планирует месть.
        - Пусть пока лежит. Потом увезём на квартиру к Завойко, - решил Верховный.
        - Есть! - откликнулся джигит, тут же скрываясь за дверью.
        А уже оттуда товарищ Керенский отправится отдыхать на курорты Соловецкого архипелага. Оставлять его на свободе не просто опасно, а смертельно опасно.
        Корнилов решил не оставаться в Зимнем дворце дольше необходимого. Слишком уж гнетущее впечатление производили его пустые коридоры и затёртый грязный паркет. Органы управления государством лучше перенести в какое-нибудь другое место. Хотя бы в тот же Смольный. Как минимум, здание бывшего института благородных девиц огорожено высоким забором, в отличие от того же Зимнего.
        Он вышел на крыльцо у Дворцовой площади, возле которого полукругом стояли грузовики и автомобили текинцев. Покидать Петроград пока нельзя, его ещё некоторое время будет трясти лихорадка, обычная после смены власти, и отсутствие генерала в городе только навредит. Чревато если не полноценным восстанием, то его попыткой уж точно. Огромный, раздутый донельзя гарнизон очень легко может полыхнуть, если поднести спичку с правильной стороны, а умельцев зажечь толпу всё ещё хватало. Врангель, конечно, постепенно переформировывал и выводил запасные полки из города, но это происходило чересчур медленно, и пусть в городе сидело уже не двести тысяч, а всего сто, это всё равно была внушительная мощь, в любой момент способная обратиться против Верховного.
        - К Знаменской площади, - приказал Корнилов, усаживаясь в один из автомобилей.
        Он знал это место как площадь Восстания, но здесь её не успели ни переименовать, ни разрушить Знаменскую церковь, на месте которой в будущем находился вестибюль станции метро. Именно туда пошла демонстрация во главе с Кировым, и генерал пожелал выступить перед народом. Здесь это ценили, и электорат воспринимал пламенные речи гораздо лучше, чем любые другие материалы для агитации.
        Корнилов никогда не был пламенным оратором, предпочитая действовать, а не болтать, но в этот раз ситуация требовала.
        Кортеж отправился по Невскому проспекту, только один автомобиль с Керенским внутри направился к Петроградской стороне. Остальные автомобили и грузовики медленно отправились к площади, рассекая толпу, шагающую прямо по проезжей части и скандирующую громкие лозунги.
        Патриотически настроенная часть общественности, казалось, вся вышла на улицы. Транспаранты и плакаты качались над человеческим морем, словно алые паруса. Но вместо лозунгов про «всю власть Советам» и «долой всё» на плакатах красовались лозунги типа «Даёшь сильную власть» или «Недра России - народу России» или «За освобождение Курляндии». Киров подошёл к вопросу изобретательно и лозунги подготовил разнообразные, но никак не связанные с именем Корнилова. В этом вопросе товарищ Киров показал себя исключительно хорошо.
        Глава 3
        Знаменская площадь - Смольный
        Толпа гудела и шумела, как морской прибой, Знаменская площадь была запружена народом до самого предела, выливаясь на Невский и Лиговский проспекты и парализуя любое движение по этим улицам. Но кортеж Верховного всё-таки сумел протиснуться к Знаменской церкви и остановился там.
        Генерал Корнилов поднялся в кузов грузовика, как на трибуну, с высоты глядя на взволнованных горожан. От волнения несколько перехватило дыхание, перед такой аудиторией выступать ему ещё не приходилось, но он быстро взял себя в руки.
        Выступать лично на этой демонстрации было вовсе не обязательно, товарищ Киров справился бы и сам, но генерал понимал - надо.
        - Петроградцы! Друзья! Братья и сёстры! - громким поставленным голосом произнёс Корнилов с импровизированной трибуны.
        Толпа постепенно начала затихать, желая послушать речь Верховного.
        - На протяжении трёх долгих лет наш народ несёт на себе бремя тяжёлого испытания, - начал генерал. - Тяжкое потрясение пошатнуло Россию, миллионы лучших людей отправились на фронт, чтобы защитить Родину. Из-за отсутствия внутреннего единства мы терпели поражение за поражением. Теперь же всё иначе! Настало время сплотиться и выстоять в этом бою!
        Речь прервалась аплодисментами и одобрительными выкриками. Специально обученные люди заводили толпу, настраивая на нужный лад.
        - И мы выстоим! Даже если внутренние и внешние враги будут пытаться нам помешать! Германские шпионы, провокаторы, большевики и реакционеры будут ставить палки нам в колёса, саботируя создание нового Российского Государства и пытаясь снова погрузить нашу Отчизну в пучину нищеты и бессилия! - распалялся Корнилов, активно жестикулируя и чувствуя, как внутри него разгорается беспощадное пламя.
        Толпа грозно загудела, чувствуя то же самое. Ненависть к этим самым врагам переполняла всех и каждого, рискуя вылиться в погромы.
        - Но я, генерал Корнилов, сын казака-крестьяниина, клянусь вам! Я не позволю никому из врагов препятствовать нам в создании новой, свободной России! - выкрикнул он. - Время споров и совещаний прошло! Настало время решительных действий! И я не позволю никому из нынешних авантюристов и проходимцев захватить власть в стране в обход Учредительного собрания!
        - Ура! Да здравствует генерал Корнилов! - раздались выкрики из толпы, тут же подхваченные всеми остальными.
        Щёлкали вспышки фотокамер, журналисты спешно записывали каждое слово.
        - Сегодняшним утром министр-председатель Керенский сложил с себя полномочия, своим приказом передавая всю полноту гражданской власти Верховному Главнокомандующему! - объявил Корнилов. - До тех пор, пока идёт война! И как только стихнут громы пушек, Учредительное собрание определит дальнейшее устройство нашего государства!
        Народ ликовал. Для них появилась хоть какая-то определённость. Период безвластия подходил к концу.
        - А до тех пор я призываю вас сплотиться! Германия сражается из последних сил, всеми способами, честными и нечестными, пытаясь навредить нам и нашим союзникам! Как крыса, загнанная в угол, дерётся отчаяннее всего! Но мы не дадим ей и шанса! - воскликнул Верховный. - Мы освободим каждую пядь нашей земли! И вместе построим новую Россию! Великую и прекрасную Россию будущего!
        - Ура! Слава патриоту Корнилову! - кричали из толпы.
        - Да здравствует Россия, единая и неделимая! - крикнул генерал, вскидывая вверх сжатый кулак в известном жесте пролетарского приветствия.
        Волна народного одобрения захлестнула его дружным рёвом, и генерал, улыбаясь в усы, спустился с трибуны. Верные туркмены стояли плотной стеной, не пропуская горожан непосредственно к Верховному.
        Журналисты всё записали, уже сегодня вечером это будет во всех газетах. Демонстрация продолжилась, какой-то умник забрался на торговый киоск, чтобы выступать с него, как с трибуны, и начал кричать про бонапартизм и душителей свобод, но его быстро стащили с киоска и вразумили пролетарским методом.
        Оставаться на площади дольше необходимого генерал не стал. Работы предстояло просто колоссальное количество, и кортеж Верховного покинул площадь, направившись к Смольному. Корнилов желал проверить работу своего зловещего КГБ.
        В голове у него продолжала вертеться фраза про «душителей свободы», и генерал с этим определением был категорически не согласен. Ещё не все свободы он успел задушить. Для более эффективного удушения необходимо вообще создавать эскадроны смерти из вооружённых подростков, максимально жестокие и преданные лично Верховному. А КГБ Манштейна и ударники Неженцева с Сахаровым это так, ещё цветочки. Генерал даже ещё не переходил к террору, внесудебным расстрелам и прочим методам ВЧК и ОГПУ.
        Ворота в Смольный охранялись двумя ударниками, так что кортежу пришлось остановиться и подождать, пока усталые бойцы проверят автомобили. Корнилов мог, конечно, просто махнуть рукой со своего места, но он предпочитал так никогда не делать и не любил, когда так делали другие полковники и генералы. Если по уставу дежурный по КПП обязан проверить - то нельзя давать ему повод филонить, завидев знакомую толстую рожу в автомобиле. В конце концов, даже генерала могут взять в заложники.
        В конце концов, после короткой проверки ударники взяли винтовки на караул, и кортеж заехал внутрь, присоединяясь ещё к нескольким грузовикам. Туда грузили убитых членов Петросовета, складывая в кузов штабелями, друг на дружку. ВЦИК состоял преимущественно из меньшевиков и эсеров, отчасти из большевиков, но теперь все их споры оказались решены окончательно. Генерал равнодушно поглядел на трупы, под общим весом которых прогибались рессоры грузовиков, и прошёл внутрь.
        Следы боёв виднелись невооружённым глазом, выбоины от пуль и чуть подсохшие лужи крови, казалось, были повсюду. Солдаты вытаскивали мертвецов одного за другим, чуть в стороне лежали, будто спящие, погибшие при штурме ударники и бойцы КГБ. Корнилов снял фуражку и пригладил волосы.
        - Ваше Высокопревосходительство! - окликнул его знакомый голос.
        Генерал обернулся. Бледный, но весёлый Манштейн стоял в дверях, левая рука его безвольно висела на широкой повязке-косынке.
        - Приказ выполнен в точности! - доложил он.
        - Вы ранены? - хмыкнул Корнилов.
        - Пустяки, Ваше Высокопревосходительство! Заживёт, как на собаке! - скаля зубы, произнёс Манштейн, видимо, ещё не до конца отошедший от адреналина.
        - Объявляю вам выговор, - холодно произнёс генерал. - Вы, Владимир Владимирович, теперь глава одной из важнейших структур. Вы права не имеете лезть под пули.
        Манштейн посерел лицом. Очевидно, он рассчитывал совсем на иную реакцию.
        - А за выполнение задачи объявляю вам благодарность! - продолжил Корнилов, глядя, как снова меняется в лице юный полковник. - Немедленно покажитесь врачу. Не хватало ещё занести заразу в рану.
        - Право, Лавр Георгиевич, это просто царапина… - пробормотал Манштейн.
        - Это приказ, полковник, - отрезал Верховный.
        - Есть показаться врачу! - выпалил Манштейн, вытягиваясь смирно, насколько это позволяла рана.
        Кажется, история намерена сопротивляться даже в мелочах. В реальности ранение Манштейна привело к гангрене и ампутации до самой лопатки, что, впрочем, не помешало ему стать самым молодым генералом Белой армии и непримиримым «истребителем комиссаров». «Безрукий чёрт Манштейн» определённо был бы полезнее Корнилову, имея обе руки в наличии.
        И это его ранение при штурме Смольного наводило генерала на мысль, что и в других, более весомых моментах история будет пытаться вывернуть на те же рельсы, пусть даже без Троцкого, Ленина и Керенского. Значит, в октябре стоит ждать переворота и штурма Зимнего дворца, даже с другими действующими лицами. Это несколько… Тревожило. Как и возможная смерть генерала от осколка гранаты. Бомбы и гранаты - излюбленное оружие эсеров и прочих террористов. А эсеров он только что смертельно обидел.
        Глава 4
        Зимний
        И всё же на первое время Верховному пришлось расположиться в Зимнем дворце. Смольному после штурма требовался небольшой ремонт, а Таврический дворец отремонтировать ещё не успели.
        Охрану из юнкеров заменила охрана из туркмен, но в остальном обслуга дворца и чиновный аппарат остались прежние. Некоторые так и вовсе ещё с царских времён. Грамотных людей не хватало, чтобы полностью менять состав канцелярии, так что пусть трудятся на благо Родины. Лишь бы не саботировали и не мешали причинять добро тем, кто по какой-то причине вдруг не согласен с линией партии.
        Но пока что с линией партии в целом согласны были почти все. Машина пропаганды работала без остановок и промедлений, да и фигура Верховного Главнокомандующего в народе почти сравнялась с прежней популярностью Керенского. Теперь нужно только это всё не пролюбить, играя в войнушку. Тыл гораздо важнее.
        И чем больше Корнилов погружался в детали, тем сильнее начинал ненавидеть всё Временное правительство, вместе взятое. Кроме Керенского, арестован был ещё и министр иностранных дел Терещенко. Министр внутренних дел Авксентьев был убит при штурме Смольного, министр земледелия Чернов ушёл в подполье.
        Пальбу в Смольном, само собой, объяснили нападением неизвестных лиц и результатом контрреволюционного заговора. А ударники и Манштейн со своими людьми подоспели якобы как раз в тот момент, когда заговорщики расстреляли ВЦИК, после чего завязался бой. Разумеется, в эту версию никто не верил, но именно она была принята в качестве официальной. Зато слухи ползли самые разнообразные.
        Таким образом, благодаря чисткам, арестам и расстрелам, состав правительства значительно обновился. Это была уже не коалиция, на которую так рьяно восхищался Керенский, по большей части оно теперь было представлено правыми партиями, умеренными социалистами и беспартийными.
        Корнилов, как настоящий диктатор, сосредоточил военную и гражданскую власть в своих руках. Официально министерские портфели он не забирал, но фактически подчинил себе военное министерство, морское и министерство внутренних дел, полностью забирая под свой контроль всех силовиков.
        Министерство иностранных дел мог бы возглавить бывший царский министр Штюрмер, известный своим упрямством по отношению к союзникам и неприятием оппозиции, но буквально накануне переворота он скончался в тюремной больнице. Милюков всеми способами намекал, что желает вернуться на пост министра, но снова допускать его в правительство Верховный не захотел. Вместо него министром оказался назначен его бывший помощник и директор второго департамента МИД барон Нольде.
        На пост министра земледелия взамен сбежавшего Чернова назначен был Александр Чаянов, учёный-агроном и бывший товарищ министра земледелия.
        Генерал решил, что лучше будет назначать на такие должности специалистов, а не просто популярных политиков. В конце концов, это и сгубило Временное правительство. Министерские посты делились между собой, словно награбленная добыча, распределялись по старшинству в зависимости от возможного влияния и политического веса. Ну и, разумеется, в зависимости от того, сколько финансов потенциально может пройти через министерство и прилипнуть к рукам.
        Этими назначениями Корнилов однозначно настроил против себя некоторых влиятельных людей, ожидавших от него несколько другого подхода к выбору министров, но Верховный предпочёл сделать так, а не иначе, прекрасно понимая все возможные трудности. Коррупция пронизывала общество сверху донизу, и генерал знал, что побороть её почти невозможно, но пытаться всё-таки стоит, даже с риском для жизни.
        Да, опасная затея, особенно сейчас, во время войны. Царя скинули за меньшее, но у царя в самый нужный момент не оказалось никого, кто встал бы на его сторону против придворной камарильи, а у генерала Корнилова всё-таки есть верные люди. Так что генерал больше опасался покушений, а не попыток очередного переворота.
        Бывшие царские жандармы и сотрудники Охранки после небольших проверок их деятельности пополняли ряды КГБ или снова выходили на прежние должности, ловить распоясавшихся уголовников, от широты души или ради вредительства выпущенных Временным правительством. Порядок, обещанный Корниловым, нужно было восстанавливать, и полиции теперь выдавались широчайшие полномочия, вплоть до расстрела на месте.
        Царская охранка и вообще система исполнения наказаний отличалась необыкновенной гуманностью, непонятной генералу. Да и в целом подход с тюрьмами-централами скорее вредил, навсегда погружая оступившегося человека в мир криминала. А слишком мягкое наказание для политических, по факту - за измену Родине, развращало и привлекало в ряды революционеров абсолютно всю недовольную хоть чем-то молодёжь. Корнилов намеревался это изменить.
        Вопросов, требующих внимания, было гораздо больше, чем мог вообще ухватить один человек. Да и компетентных специалистов в целом не хватало, и это во многом объясняло те пляски на граблях, устроенные советским правительством в первые годы после революции. Когда руководить действительно важными направлениями ставили людей с тремя классами образования, но зато с дореволюционным стажем в партии. Верных, а не умных. Где-то это срабатывало, где-то - нет. Верховный же хотел сделать наоборот, поставить на ключевые посты умных, а уже потом, кнутом или пряниками, сделать из них верных. Тех же, кто не способен будет принять новые реалии - придётся снимать, так что кадровые перестановки в стране ожидались глобальные и масштабные.
        Но курочка клюёт по зёрнышку, и всё это предстоит делать постепенно, медленно нагревая воду в банке с лягушками, а не бросая их в кипяток. Иначе не защитит никакое КГБ. Политика это в целом искусство балансировать на острие ножа, продвигая при этом собственные идеи. Керенский пытался только балансировать, за что и поплатился.
        Корнилов подписал очередной документ, приравнивающий железнодорожников к военнослужащим, и устало откинулся на спинку кресла. Викжель, профсоюз железнодорожников, активно сопротивлялся таким нововведениям, вплоть до угрозы всеобщей забастовки, но всё же понимал, что церемониться с ними генерал не станет. Так что железные дороги с этого момента переходили на военное положение, со всеми вытекающими. И значит, военно-полевые суды теперь могли выносить приговор не только сбежавшему с поля боя солдатику, но и сердобольному железнодорожнику, посадившему его в вагон с углём. Генерал осознавал, что ситуацию целиком это не исправит, но хотя бы немного помочь могло.
        Во многом вообще приходилось обходиться полумерами. Не так, как правительство Керенского, но всё-таки. Всех виноватых не пересажаешь, этак придётся как в анекдоте про математика, огораживать себя колючей проволокой и объявлять, что это все, кто снаружи, теперь за решёткой. Но хотя бы самых рьяных воришек и жуликов урезонить получится. Жиреющие на леваке и контрабанде интенданты и начальники военных складов уже отправляются валить лес и строить дороги, и вскоре к ним присоединятся многие гражданские чиновники.
        Генерал Корнилов вновь почувствовал, что взвалил на себя непосильную ношу. Нужно срочно было искать себе помощников, на которых можно будет скинуть часть обязанностей, иначе он просто сгорит на работе. Он хоть и подписывался как Железный, но работоспособностью Железного Феликса не обладал, и уже сейчас начинал чувствовать, что зашивается с делами. Команду, которую он подобрал себе для спасения России, срочно требовалось расширять, там пока были представлены, в основном, военные, а вот гражданских специалистов, кроме Кирова и Завойко, просто не было.
        И он принялся усиленно вспоминать, кого можно привлечь к работе на той или иной позиции. Многое путалось, многие фамилии всплывали из более ранних или поздних эпох, некоторых привлечь было нельзя по политическим причинам, как, например, нынешних большевиков. Но всё же генерал старался и продолжал напрягать память. Кадры решают всё.
        Глава 5
        Певческий мост
        Буквально на следующий же день аудиенции затребовали послы союзных государств. Видимо, по каналам МИДа ясности добиться не удалось, и сэр Бьюкенен вместе с месье Нулансом решили пообщаться лично с генералом Корниловым. Решения Верховного далеко не во всём совпадали с их интересами. Особенно открытый отказ Корнилова от дальнейших наступательных операций и переход к обороне.
        Как повелось с самого начала войны, Россия вносила свой вклад рекрутами, бездарно сливая их в мясорубках наступательных операций. Болваны-генералы искренне считали, что бабы ещё нарожают, и не стеснялись посылать солдат в самые безнадёжные бои, в лобовые атаки цепью, кавалерией на пулемёты и так далее. И это всех устраивало, и союзников особенно, ведь Россия таким образом отвлекала немецкие дивизии на Восточном фронте, одновременно лишая себя самого ценного ресурса - людей.
        И как бы генерал не хотел увильнуть от общения с послами, он понимал - придётся принять обоих. Тёплых чувств он не питал ни к тому, ни к другому, да и вообще пиетета перед Западом не испытывал, в отличие от многих чиновников МИДа и правительства вообще. С коллективным Западом в своё время он успел пообщаться и хорошо знал его хищные повадки, а вот местные чиновники - не очень. Российской Империи, а вслед за ней и Республике, жутко не хватало своего АндреяГромыко, непреклонного и упрямого Мистера Нет.
        Он принял обоих в здании Главного штаба, в восточном крыле, в одном из многочисленных кабинетов МИДа. Зимний дворец не слишком-то подходил для подобных приёмов, а вот в сугубо рабочей атмосфере штаба можно было и пообщаться, и продемонстрировать намерения.
        Оба посла явно были недовольны происходящим, да и совместный приём недвусмысленно намекал на равнодушие Корнилова к послам и союзникам вообще. К тому же, совместный приём исключал для каждого из них возможность посекретничать или выведать какие-то сведения, которые нежелательно знать другому. Между собой союзники не прекращали соперничать ни на мгновение.
        Но всё же оба пришли в назначенное время и поздоровались со всем положенным церемониалом, натягивая на лица фальшивые улыбки.
        - Мы рады видеть вас, генерал, на столь ответственном посту, - солгал Бьюкенен.
        - Надеемся на продолжение нашего плодотворного сотрудничества, - произнёс Нуланс.
        - Я тоже надеюсь, господа, - солгал Корнилов.
        Все трое понимали, что за этим столом звучит откровенная ложь, и делали соответствующие выводы, но у генерала Корнилова было некоторое преимущество. Оба посла продолжали считать его недалёким сапогом, крестьянином в генеральской шинели, которого можно легко водить за нос.
        - И мы надеемся, что новое правительство продолжит курс, заданный его предшественниками, - улыбнулся Бьюкенен. - Победа уже не за горами, кому как не вам, боевому генералу, это понимать.
        На грубую лесть Корнилов не поддался. Лицо его осталось бесстрастным и равнодушным.
        - Победа будет ещё ближе, если Россия продолжит действовать по плану кампании, утверждённому в прошлом году, - максимально корректно постарался высказаться Нуланс, намекая на то, что отсиживаться в обороне России не позволят, и лучше бы генералу продолжить гнать солдат на убой.
        На Западном фронте как раз продолжалась битва при Пашендейле, во время которой союзники положили (и продолжают класть) в землю полмиллиона собственных солдат ради нескольких километров бесполезной болотистой местности где-то в Бельгии. И теперь послы требовали от Корнилова начать ровно то же самое, только на Восточном фронте. Сидя в тёплом кабинете, а не стоя по колено в жидкой грязи очередной бесконечной траншеи.
        - План кампании на 1917 год мне прекрасно знаком, но ничего общего с реальностью он не имеет, - произнёс Корнилов. - Кроме, разумеется, некоторых имён и названий населённых пунктов. Переходить в наступление Россия не готова.
        Оба посла расплылись в холодных змеиных улыбках. Оба предвидели такой ответ, россказни о неготовности армии они слышали уже сотни раз.
        - Успех обороны Риги говорит несколько об ином положении дел, - вкрадчиво произнёс Бьюкенен.
        - Это локальный успех, - возразил Корнилов. - Удачное стечение обстоятельств.
        - Но всё же он отлично показывает боеспособность русской армии, - сказал Нуланс. - Которую вам, господин генерал, удалось восстановить в кратчайшие сроки.
        Снова лесть, такая привычная для иностранных послов, что выходила из их уст сама собой. Почти любой другой русский чиновник расплылся бы от удовольствия, что его похвалили иностранные друзья. Но не генерал Корнилов.
        - Армия не сможет перейти в полномасштабное наступление, пока не наведён порядок в тылу, - сказал Верховный.
        Между строк читалось «не сможет наступать вообще никогда».
        - Армия не может наступать без снабжения, - продолжил генерал. - А с ним есть некоторые проблемы. В том числе, с исполнением контрактов, заключённых как при царе, так и после него.
        Послы украдкой переглянулись.
        - Смею заверить вас, Британия делает всё возможное, чтобы поставлять вооружение и все остальные необходимые припасы вовремя, - снисходительно заявил Бьюкенен. - Пропускная способность российских железных дорог не позволяет точно и в срок поставлять всё необходимое в войска.
        Отчасти посол был прав. Грузы шли через Архангельск, как при царе Грозном, и на севере железные дороги были загружены на максимум. Часть грузов приходила через Мурманск, но и там, в последнем городе, основанном в Российской Империи, железная дорога была лишь маленькой ниточкой, связывающей порт со столицей, а не полнокровной артерией.
        Ещё и бестолковость местных чиновников подливала масла в огонь, так, в мае сгнили под дождями 40 тысяч пудов завезённой в Мурманск муки. Никто даже и не подумал убрать мешки с мукой в какое-нибудь более подходящее хранилище. И подобные казусы происходили систематически.
        - Задержки поставок это не наша вина, господин генерал, - слегка грассируя, произнёс Нуланс. - Смею заметить, что Россия точно так же задерживает обещанные поставки пшеницы. Всё дело в пропускной способности ваших железных дорог.
        Корнилов усмехнулся. И здесь эта клятая зерновая сделка. Причём царские чиновники в первую очередь закрывали потребности союзников, а не собственного народа, путём введения первой продразвёрстки и отнимая зерно у крестьян. Не так рьяно и бездумно, как это потом делали во время Гражданской и после неё, но всё-таки отнимая.
        Россия, как аграрная страна, исполняла свои союзнические обязательства зерном и рекрутами. Англия и Франция - техникой и технологиями, чем ставили Россию в зависимое положение.
        - Цены на хлеб подскочили в несколько раз. А пирожные, месье Нуланс, у нас вместо хлеба есть не принято, - сказал генерал. - Контракты на поставки необходимо пересмотреть. Тем более, те, которые заключались ещё с царским правительством.
        - Уже заключённые контракты пересмотру не подлежат, - заявил Бьюкенен. - Иначе мы могли бы перезаключать контракты с каждым новым составом правительства. И не тратить сейчас время на разговор с вами, генерал.
        Корнилову захотелось достать браунинг и выстрелить послу в лицо, но вместо этого он только вопросительно приподнял бровь. Кажется, дошло до прямых угроз. Мол, не договоримся с вами - будем договариваться с вашими более сговорчивыми преемниками. Ничего не меняется, ни в 1917 году, ни спустя сто лет, дорогие уважаемые партнёры всё так же норовят подгадить любыми способами, на словах обещая одно, а на деле…
        - Новое правительство во многом будет продолжать курс прежнего, - медленно, тщательно подбирая слова, произнёс генерал.
        «До тех пор, пока ему это выгодно».
        - Мы очень на это надеемся, господин генерал, - улыбнулся Бьюкенен.
        - Ещё больше мы надеемся, что Россия продолжит исполнять свои союзнические обязательства, - добавил Нуланс. - В полном объёме.
        Они распрощались в полной уверенности, что сумели друг друга обмануть и добиться поставленных целей. Все трое.
        Глава 6
        Красный мост
        Сразу после встречи с послами иностранных держав у Корнилова была назначена встреча с управляющим военным министерством. Савинков по-прежнему находился на этой должности, предпочитая пока вести себя тихо. Генерал, конечно, мог его уволить, как это грозил сделать Керенский, но Борис Викторович неплохо справлялся со своей работой, да и в его оборонческой и патриотической позиции никаких сомнений не возникало. К тому же, Верховный знал, что друзей надо держать близко, а врагов - ещё ближе, и пока Савинков оставался в военном министерстве, за ним проще было приглядывать.
        Корнилов отправился на автомобиле, в сопровождении двух текинцев и полковника Голицына, по-прежнему состоящего при нём порученцем. К Петрограду приближалась осень, её дыхание чувствовалось в ветрах, дующих с Финского залива, и в начинающей желтеть листве. Приближение осени несколько тревожило генерала, даже при том, что Троцкий гнил в земле на тюремном кладбище, а большевики и прочие левые партии сидели тихо, как мыши под веником. Корнилов опасался, что весть о происшествии в Смольном заставит большевиков перейти к активным действиям и террору, но этого не произошло, и гайки можно было закручивать дальше.
        Особняк у Красного моста встретил его охраной из юнкеров, которые проверили документы у каждого, включая самого Верховного. Робея и краснея от волнения, но всё же проверили. Приказ Верховного об ужесточении пропускного режима на все военные объекты наконец дошёл и до министерства.
        Савинков был неприветлив и хмур, но руку Верховному всё-таки пожал.
        - Что нового в военном министерстве, Борис Викторович? - улыбнулся Корнилов.
        - Все новости нынче о другом, - холодно произнёс бывший террорист.
        - Безусловно, - кивнул генерал. - Но меня сейчас интересует происходящее в вашем ведомстве.
        - Слава Богу, всё хорошо, всё налаживается, - сказал Савинков. - Викжель пытался ставить палки в колёса, есть ещё небольшие разногласия, но, в целом, всё хорошо.
        Эсер смотрел на Верховного цепким пронизывающим взглядом, и генерал прекрасно понимал - Савинков знает о том, как произошла передача власти и что случилось с Петросоветом.
        - Если кто-то будет препятствовать, Викжель, Земгор, военно-промышленные комитеты, сразу дайте знать мне, - сказал Корнилов. - Наведём порядок.
        - А вы и в самом деле принялись душить завоёванную свободу, Лавр Георгиевич, - хмыкнул Савинков.
        - Прошу вас, не путайте свободу и вседозволенность, - глядя террористу в глаза, произнёс генерал. - Иначе мы с вами закончим не как Бонапарт и Массена, а как Робеспьер и Верньо. Революция, как Сатурн, пожирает своих детей, Борис Викторович. Вы же учили историю Французской революции?
        - А вы, значит, возомнили себя Бонапартом, Лавр Георгиевич? - скривился Савинков. - Он тоже плохо кончил.
        - Короноваться я не собираюсь, - сказал Корнилов. - Как я уже говорил, я хочу довести страну до Учредительного собрания, которое и определит дальнейшую судьбу России.
        Савинков откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на собеседника. Принять, понять или даже просто поверить Верховному эсер не мог. Он часто фантазировал о том, что сделал бы, если бы сам захватил власть в стране, и чётко понимал, что никакое Учредительное собрание созывать он бы не стал. В общем, он мерил по себе, и поэтому сомневался в словах Верховного.
        - Вы пытаетесь навязать России нечто более страшное, чем самодержавие, - медленно произнёс Савинков.
        - Ошибаетесь, Борис Викторович, - покачал головой Верховный. - Я пытаюсь её спасти. Может, не самыми популярными и приятными методами, но лечение - всегда неприятная штука. Микстуры от кашля тоже горькие. Вот скажите мне, Борис Викторович, вы - патриот?
        - Вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос, - фыркнул Савинков.
        - И всё же ответьте, - произнёс генерал Корнилов.
        - Да, я - патриот, - с вызовом произнёс Савинков.
        - И вы, называя себя патриотом, смеете заявлять, что я делаю что-то неправильно? - спросил Корнилов. - Всё, что я делаю - я делаю исключительно на благо России.
        Савинков замолчал, сверля генерала холодным взглядом.
        - Ваши методы… - медленно начал он.
        - … Наиболее эффективны в сложившейся ситуации, - перебил его Корнилов.
        Управляющий военным министерством недовольно пошевелил усами. Было видно, что он категорически не согласен, но продолжать дискуссию не хочет или не может.
        - Давайте вернёмся к министерским делам, - процедил Савинков.
        - Извольте, - кивнул генерал.
        - Не совсем по моему ведомству, но всё-таки, - перелистнув бумаги, продолжил Савинков. - Кронштадт.
        - Что «Кронштадт»? - хмыкнул Корнилов. - Он проходит по ведомству господина Лебедева, верно.
        - Кронштадтский Совет постановил вашим указаниям, господин генерал, не подчиняться, - произнёс Савинков. - Объявили о своей независимости и драться с немцами не желают. Так что если немецкий флот вдруг покажется в заливе, его беспрепятственно пропустят хоть в самую Неву.
        - Значит, все поставки туда нужно прекратить, - хмуро сказал Корнилов. - Это измена, и караться она должна по всей строгости закона.
        Снабжение крепости осуществлялось только по морю, в том числе продовольствием и прочими товарами первой необходимости. Да, на острове жили не только революционные матросы, но и гражданское население, однако решение о морской блокаде было единственным выходом из ситуации. Пока на Финском заливе не встанет лёд. Может быть, голод их немного образумит.
        Моряки-кронштадтцы и в реальной истории любили побузить, и против Временного правительства, и против советской власти, так что вопрос с ними нужно было решать как можно скорее. Причём только кнутом, потому как пряников они себе набрали самостоятельно.
        - Ещё есть некоторые проблемы в снабжении Кавказского фронта, - извлекая из папки другую записку, произнёс Савинков.
        - Поподробнее, Борис Викторович, - попросил генерал.
        - В Закавказье тоже недовольны… Кхм… Переменами, - сказал Савинков. - Тифлисская и Кутаисская губернии бастуют.
        - Меньшевики воду мутят? - спросил генерал.
        - Меньшевики, Викжель, все подряд, - кивнул Савинков. - Итальянская забастовка, эшелоны опаздывают, многие отменяются, припасы войскам поступают из рук вон плохо.
        - Итальянцы хреновы… - буркнул Корнилов.
        Вот это могло вылиться в реальную проблему. Генерал взял со стола чистый листок, карандаш, и быстро записал себе напоминание. Вопрос с Закавказьем тоже нужно было решать как можно скорее, и карательными мерами тут ничего добиться не выйдет, наоборот, полыхнёт только ещё сильнее. Там придётся действовать агитацией и взятками, а значит, снова придётся озадачить Завойко и Кирова.
        Генерал бросил быстрый взгляд на часы. График у него теперь был чрезвычайно плотный, работы много, и засиживаться у Савинкова, сотрясая воздух бесполезными спорами о политике, он не собирался.
        - Может, послать в Тифлис ваших ударников? - спросил Савинков. - На других фронтах порядок они навели достаточно неплохо, должен признать.
        - Исключено, - отрезал Корнилов. - Для них хватает занятий и в Петрограде, и на прочих направлениях. Какие вообще требования у бастующих?
        - Из политических - автономия Грузии, Армении и Азербайджана, участие национальных меньшинств в управлении краем. В рабочем и аграрном вопросах, в целом, ничего нового не требуют, - заглянув в шпаргалку, сообщил Савинков.
        Корнилов напряг память. На Кавказе сейчас тоже царит двоевластие, которое лучше бы устранить как можно скорее. Советы, по примеру Петроградского, возникли в самом начале революции в каждом крупном городе, и день за днём перехватывали власть из рук ОЗАКОМа, Особого Закавказского комитета. И там желательно сделать это несколько иначе, чем в Петрограде.
        - Что-нибудь придумаем, - хмыкнул Корнилов. - Благодарю за работу, Борис Викторович, продолжайте в том же духе.
        Они пожали друг другу руки, и генерал почувствовал, будто они - это два скорпиона в одной банке. Должен остаться только один, и рано или поздно Савинкова придётся убирать. Спешить с этим делом нельзя, чтобы не навлечь подозрений и гнева других влиятельных людей, но и промедление будет смертельно опасным.
        В подполье
        Конспиративная квартира на одном из петроградских чердаков сегодня была полна народа. Многие профессиональные революционеры и партийные деятели поспешили залечь на дно, едва только заслышали про то, что случилось в Смольном. Те немногие счастливчики из числа Исполкома, которым в тот день довелось пропустить заседание по той или иной причине, благодарили Бога и Карла Маркса, что они проспали, у извозчика сломалось колесо или внезапный приступ почечной колики приковал их к постели.
        Первая волна арестов прошла в тот же день, что и бойня в Петросовете, и многие товарищи теперь отдыхали в одиночных камерах Крестов. Но многие другие успели скрыться в самый последний момент, растекаясь по конспиративным квартирам. Многие ветераны вспомнили революцию 1905 года и последующие волны арестов. Оптимисты были злы и заряжены на борьбу, пессимисты молча сравнивали нового диктатора с прежним царём, понимая, что в этот раз так легко всё не обойдётся. Реалисты думали, как им выкарабкиваться из этой ситуации.
        - Товарищи, реакция поднимает голову, - произнёс один из подпольщиков, прекрасно одетый джентльмен с ухоженной бородкой клинышком. - Это объявление войны, и ничто иное.
        Собравшиеся закивали, забормотали что-то поддерживающее. Это было очевидно и так. Они сами войну объявили давным-давно, многие ещё со школьной скамьи начали свой крестовый поход против самодержавия и угнетения, но таких ясных и резких ответов получать им ещё не доводилось. Поэтому боевое крыло эсеров и РСДРП пребывало в лютом бешенстве.
        - Пора возобновлять террор, - заявил другой, сидя в глубоком кресле в углу комнаты.
        - Против кого? Многие из наших товарищей до сих пор входят в правительство этого сатрапа! - воскликнула некрасивая женщина в строгом платье. - Никто даже не подумал выйти в знак протеста!
        - Это ничего бы не изменило, - парировал ещё один революционер. - Поддержки у него достаточно, и в народе, и среди интеллигенции. И уж, тем более, в армии.
        - Да, революционный террор это единственное, что мы можем сейчас противопоставить узурпатору, - согласился первый подпольщик. - Благо, теперь взрывчатку можно даже не готовить самим.
        Подпольщики тихо посмеялись. Да, война круто поменяла методы борьбы. Обычную гранату достать было гораздо проще, чем с риском для жизни изготавливать динамит на съёмной квартире.
        - Товарищи, я всё же считаю, что террор - это последнее средство, - подал голос ещё один из революционеров. - Узурпатор пользуется своей популярностью, мы так можем дискредитировать себя в глазах общественности.
        - Вздор! - фыркнула женщина. - Люди выйдут на улицы, они ждут только сигнала! Мы столько лет боролись против диктатуры не для того, чтобы она снова к нам вернулась! Никто не будет нам указывать!
        - Тише, прошу вас, - произнёс человек в кресле. - Это одна из последних квартир, не хотелось бы её скомпрометировать.
        - Прошу прощения, - извинилась женщина. - Я просто хотела сказать, что…
        - Мы поняли, спасибо, - перебил её джентльмен. - Опасения понятны, генерал и в самом деле пользуется уважением в народе. Но я полагаю, мы найдём средство, как его этой популярности лишить. Грязное бельё имеется у каждого. Накопаем и на него, благо, нам готовы с этим вопросом помочь.
        - Или придумаем, - добавил человек в кресле.
        - Или придумаем, - согласился джентльмен. - Но в любом случае, должна быть и частичка правды. Чтобы народу проще было поверить. Я полагаю, нам нужно совмещать то и другое. Террор необходимо возобновлять, иначе нашу свободу задушат окончательно.
        - Согласен.
        - Согласен.
        - Согласен.
        - Согласна.
        - Согласен, - один за другим звучали голоса, пока решение о начале революционного террора не оказалось принятым единогласно.
        - Замечательно, - протянул джентльмен. - Теперь предлагаю перейти к конкретике.
        - Убить! Всех! - кровожадно воскликнула женщина. - Иначе он снова отправит нас всех на каторгу! И это будут уже не царские поселения с прогулками и свиданиями, это будет ад на земле!
        - Ну что вы такое говорите… - буркнул человек в кресле.
        - Правду! - взвизгнула женщина.
        - Убить всех это не конкретика, - произнёс джентльмен. - Хорошо, откроем охоту на самого узурпатора. На его семью. Кажется, они с ним в Петрограде не появлялись, значит, сидят где-то в Ставке. На его подчинённых.
        - Протестую, убийство генералов во время войны противоречит оборонческой позиции, принятой центральным исполнительным комитетом партии… - возразил другой революционер. - Нас моментально обвинят в работе на кайзера Вильгельма и германский штаб.
        - Поддерживаю, - согласился ещё один. - Убирать генералов и вообще военных во время войны нельзя.
        - Вы трусите! Трусы, а не мужчины! - выпалила женщина. - Эти самые генералы хотят растоптать то, за что мы так долго боролись! Это война! Мы должны пользоваться любыми методами!
        - Если мы обезглавим военную верхушку и захватим власть сами, то заключим сепаратный мир с немцами, и это кровавое безумие, развязанное Николашкой, наконец закончится. Народ вздохнёт спокойно, - произнёс другой.
        - Да, народ жаждет мира, - сказал ещё один. - Не вижу ничего плохого в том, чтобы его приблизить.
        - Смею заметить, товарищи, подчинённые диктатора это не только генералы и адмиралы, - вкрадчиво произнёс джентльмен. - Он набирает себе бывших жандармов и полицейских. Думаю, никто не против убийства жандармов.
        Революционеры снова посмеялись, согласно кивая. Отношение к Охранке и полиции у всех было совершенно одинаковым. Самых злых ищеек, конечно, поубивали в феврале-марте, но добраться до всех не получилось.
        - Да и гражданские чиновники должны будут трижды подумать, прежде чем соглашаться работать на узурпатора, - добавил джентльмен. - Если кто-то переживает за наших товарищей, оставшихся в правительстве, не переживайте. Они либо будут снабжать нас информацией, либо отправятся вслед за новым хозяином.
        - Я бы вообще предложил внедрить наших людей в его новые структуры, - произнёс человек в кресле. - Сейчас их там, насколько я знаю, нет.
        - А разве мы не пытались? - хмыкнул другой подпольщик.
        - Пытались, - мрачно усмехнулся человек в кресле. - Из тех товарищей, кого я знаю, всех отсеяли если не на первой, то на второй проверке.
        - Значит, надо пробовать внедрять других. Возможно, из солдатской среды, - сказал джентльмен.
        - На это нет времени! Надо действовать уже сейчас, - зло процедила женщина. - По старинке, бомбами и револьверами. Подкараулить диктатора на улице, на вокзале, в театре, да где угодно!
        На руках многих из собравшихся уже имелось достаточно крови царских чиновников и врагов революции, и никто из них не видел ничего плохого ещё в одном убийстве. Или сотне убийств. Ради святой и великой цели, достижения социализма, мира во всём мире и всеобщего равенства придётся пролить ещё немало крови, и они готовы были охотно её проливать. Как свою, так и чужую.
        Мягкость царского режима приучила их к безнаказанности, и молодые юноши и девушки стреляли в градоначальников и чиновников, зная, что смертная казнь будет заменена всего лишь ссылкой, из которой легко бежать и в которой они будут содержаться отдельно от уголовников. С возможностью прогуливаться в свободное время, посещать библиотеку, трудиться над литературными опусами и спокойно общаться с единомышленниками, вырабатывая новые методы борьбы и политические программы.
        - Добраться до самого узурпатора будет непросто, во всяком случае, пока, - произнёс джентльмен. - Так что я предлагаю начать с малого, и постепенно наращивать объёмы. Революционный террор должен быть возобновлён, и начаться он должен не в Петрограде.
        - В Москве? - спросил кто-то из революционеров.
        - Кхм… Не совсем, - ответил джентльмен. - В Ставке, в Могилёве. Там, где прячется семья узурпатора.
        Глава 7
        Зимний
        Всесильный диктатор Российской республики, Верховный Главнокомандующий Революционной армии Свободной России, генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов чувствовал себя неважно. Сырой и промозглый осенний петроградский климат подкосил и его, в сущности, немолодого уже человека, и теперь он лежал в одной из спален Зимнего дворца, беспрестанно сморкаясь в белый, уже мокрый насквозь, платочек. Голова гудела и раскалывалась, дышать пересохшим ртом оказалось невыносимо тяжело. Хотя ещё накануне вообще ничего не предвещало, генерал спокойно работал, принимая министров с докладами и прочих высокопоставленных бездельников.
        Он искренне и изо всех сил надеялся, что это не испанка или что-то подобное. Будет очень смешно захватить власть в стране, начать проводить реформы и наводить порядок, и умереть от банальной простуды. Он ведь только начал претворять в жизнь всё задуманное, и многое ещё не успел сделать из того, что запланировал.
        Доктора пытались напичкать его порошками и микстурами, но передовой медицине начала двадцатого века Верховный не доверял, и предпочёл лечиться проверенными дедовскими методами - чаем с малиновым вареньем и ингаляциями над варёной картошкой, хотя и это помогало несильно.
        А ведь болеть было нельзя. Некогда. Положение его в качестве единоличного диктатора на деле оказалось удивительно шатким, и ему нужно было прилагать массу усилий, чтобы удерживать расползающуюся по швам страну. Сепаратистские настроения рвали страну на части, не только на Кавказе и на Украине, но и во многих других регионах. Всероссийский съезд мусульман уже проголосовал за автономию, и следующим шагом легко могло стать провозглашение независимости Идель-Уральского штата, Алаш-Орды, Татаро-Башкирской республики и прочих национальных новообразований, выросших на трупе Российской Империи.
        В реальности все эти квазигосударства были заменены советскими республиками в ходе Гражданской войны, а националисты разбежались по заграницам или были убиты. В этой реальности всё могло пойти совсем иначе, потому что никакой конкретной программы по национальному вопросу принято не было, и поэтому многие считали, что Корнилов продолжит многолетнюю политику угнетения с чертой оседлости и прочими элементами дискриминации. Хотя генерал пока вообще никак не высказывался о национальном вопросе, занимаясь, по его мнению, гораздо более важными делами.
        А ведь начало двадцатого века это как раз время расцвета национальных движений, когда вопрос самоопределения стоял особенно остро. Собственно, почти все народы бывшей империи воспользовались правом на самоопределение и быстренько поделили землю на кривые лоскуты национальных республик. Все, кроме великороссов, у которых даже не оказалось ни собственной коммунистической партии, ни собственной национальной республики, а только постоянные обвинения в великодержавном шовинизме и вечная поза извиняющегося. Общество всеобщего равенства, конечно.
        «Советский» народ вылепить не получилось, во многом из-за потакания окраинному национализму левого толка, и из этого вырастало множество проблем, те самые бомбы замедленного действия, заложенные Лениным и его компанией под фундамент советского, а потом и российского, государства.
        В этом варианте истории генерал намеревался действовать иначе. Вывести концепцию культурного национализма, по которой русским мог называться любой человек, выросший в русской культуре и впитавший русские традиции, будь он хоть немцем, хоть бурятом, хоть казаком или тунгусом. Это фактически единственный вариант, возможный в России и не раскалывающий общество. Скатываться в этнический национализм и измерение черепов штангенциркулем тут будет всё равно что самолично уничтожить государство.
        Сложно. Генерал это прекрасно понимал. Но и бездействовать в такой ситуации нельзя. Нельзя терять ни минуты.
        Он всё же собрался с силами и встал, кутаясь в тяжёлое ватное одеяло. Вспомнилась эпидемия ковида, когда многие коллеги и просто знакомые пытались переносить его на ногах, не отрываясь от работы. Зачастую с очень печальным результатом. Однако сейчас все симптомы указывали на то, что это обычная простуда, даже не испанка. До начала испанки должно пройти ещё примерно полгода, хотя меры по противодействию эпидемии желательно начать готовить уже сейчас.
        Правда, сейчас думать о чём-то настолько важном не получалось. Генерала знобило, сознание путалось, температура, хоть и небольшая, не позволяла мыслить со всей ясностью. А ведь весь день уже был распланирован поминутно.
        Многое, конечно, могли сделать его заместители.
        С управлением войсками неплохо справлялся начальник штаба Лукомский, хотя ситуация прямо напоминала о том, как при главнокомандующем-царе войсками управлял генерал Алексеев, пока тот прогуливался по лесам, стрелял ворон и занимался непонятно чем. Корнилов, по мнению некоторых, тоже занимался непонятно чем, но он хотя бы при этом не мешал Ставке выполнять свои задачи.
        Голицын, приказом Верховного повышенный до генерал-майора, тоже взял на себя множество бытовых вопросов, выступая в роли первого заместителя. Голицын давно показал, что ему можно доверять во многих вопросах.
        Завойко, выстраивающий свою медиа-империю, давно действовал самостоятельно, почти не требуя присмотра за собой. Он, конечно, при этом не стеснялся воровать выделенные средства, но в умеренных количествах, особо не наглея. Тем более, что генерал подробно объяснил ему концепцию рейдерского захвата бизнеса, и Завойко теперь понемногу поглощал другие издательства и типографии. На это Корнилов денег не жалел, формирование общественного мнения порой дороже пушек и винтовок.
        Чем-то похожим занимался и Киров, собирая вокруг себя плотное ядро патриотов, ряды партии с каждым днём только росли. Отделения НРПР открылись в Москве, в Нижнем Новгороде, в Киеве, во многих других губернских городах. Сергей Киров выступал на многочисленных митингах и собраниях, набирал верных людей, пока сам генерал оставался в тени и определял политический курс.
        В ряды НРПР вливались бывшие черносотенцы, правые эсеры, некоторые кадеты, даже меньшевики-оборонцы, растерянные после того, как бойня в Петросовете фактически обезглавила их партию. Понемногу переходили в НРПР представители всех партий и течений. В конце концов, программа у партии во многом была социалистической.
        Ну и Владимир Владимирович, за короткое поднабравшийся опыта у бывших жандармов, действовал вполне самостоятельно, с упорностью ищейки вынюхивая заговоры, интриги и враждебные планы. Комитет Государственной Безопасности трудился, не покладая рук, щит и меч республики ковался ударными темпами. Безопасники отлавливали уголовников и политических, без разбора, жёсткими методами, заранее стараясь не допустить той бандитской вольницы, случившейся в 1920-х годах в реальности.
        Трудовые армии уже работали, лопатами и ломами искупая свою вину перед Родиной, и в одном ряду трудились как бывшие интенданты, сгоняя лишний вес тяжёлым трудом, так и злые жилистые уголовники. Охрана для них набиралась из инвалидов-фронтовиков, списанных из действующей армии, причём все они знали, за что могут попасть в трудовую армию все эти прохиндеи и казнокрады, так что злости у охраны хватало с лихвой. Достаточно было сказать, что по вине этих людей у вас на фронте не хватало сапог, патронов или хлеба. Или что эти люди в тылу убивали и грабили, пока вы за них проливали кровь. Порядки в этих армиях установили строжайшие, и любая попытка к бегству или нападение на охрану каралось расстрелом на месте. Жестоко, но действенно.
        В общем, всё потихоньку действовало и без участия Верховного, хотя до наведения порядка в стране было ещё очень далеко. И поэтому генерал предпочёл работать даже в таком состоянии, едва не валясь с ног от усталости. Каждая минута промедления могла обойтись очень дорого, и генерал Корнилов выжимал из себя все силы.
        Глава 8
        Зимний
        Из-за внезапной болезни все рабочие поездки пришлось отменить или перенести, но принимать визитёров генерал Корнилов всё же не прекратил. Просто ради собственной же безопасности посетители вынуждены были сидеть на расстоянии трёх метров от больного генерала, из-за чего по городу начали ползти неприятные слухи о паранойе Верховного. Приближаться вплотную разрешалось только нескольким докторам и медсёстрам.
        Состояние, конечно, было максимум неприятным, больше надоедая симптомами, чем представляя реальную опасность для жизни и здоровья, но перестраховаться не помешает.
        Так что делегация священников, напоминавшая генералу чёрную колышущуюся массу, переминалась с ноги на ногу у стенки, пока сам генерал сидел за столом, превозмогая головную боль, мешающую ему свободно мыслить.
        В Москве сейчас проходил Поместный Собор, на который со всей страны съехались несколько сотен священников и мирян, для того, чтобы решить, что православная церковь будет делать дальше. В составе Собора должны были присутствовать министр-председатель Керенский и министр внутренних дел Авксентьев, но, по известным причинам, прибыть они не смогли, и представителем от действующей власти пришлось звать генерала Корнилова.
        Седобородые митрополиты и епископы с сожалением глядели на страдающего генерала. Состояние его, наверное, было знакомо каждому.
        - Ваше Высокопревосходительство… - начал один из священников хорошо поставленным басом.
        Корнилов поднял взгляд на этих бюрократов от церкви. Православная церковь пребывала в растерянности ещё с Февральской революции. Никто из Синода не вступился за царя, но и от новой власти они ничего хорошего ждать не смели. Да и в обществе отношение к церкви и Синоду было совсем не таким тёплым, как могли ожидать эти чиновники от веры. После отмены обязательного посещения богослужений в армии на службы перестало ходить больше 80% солдат.
        - Слушаю вас, - произнёс Верховный после некоторой паузы.
        Вопросов между властью и церковью накопилось много, ещё с дореволюционных времён, и решить все за короткое время не получится, слишком много противоречий между ними осталось. К тому же, сейчас именно церковь выполняла функции по учёту населения, регистрируя рождения, бракосочетания и смерти. И эту функцию тоже желательно было бы отделить от церкви, оставив ей только духовное, наставлять паству и служить опиумом для народа.
        - От имени Поместного Собора Православной российской церкви мы… - продолжил басить священник, но половину его пространной речи Корнилов вынужденно пропустил мимо ушей.
        Главное, что суть от него не ускользнула. Его, генерала Корнилова, хотят видеть на Поместном Соборе. Ну и вообще церковные иерархи пытались выяснить, что думает новоиспечённый диктатор о церкви и отделении её от государства, а значит, и от государственной кормушки. Генерал давно научился вычленять самое важное из длинных многословных выступлений, а церковные бюрократы, в сути своей, мало чем отличались от комсомольских активистов и профкомовских деятелей.
        - Да-да… - пробормотал Корнилов.
        Разговаривать с ними или вообще решать какие-то дела не хотелось максимально, вникать в суть их вопросов и просьб, да и даже просто сидеть в генеральском мундире в жарко натопленном кабинете. Хотелось забраться под одеяло и пить горячий чай.
        - Хотите знать моё мнение? Восстанавливайте патриаршество, выбирайте сами… Лучше с этим не тянуть, - сказал Корнилов. - Можете даже кинуть жребий, если с выбором затрудняетесь… Но церковь должна перестать бездействовать.
        Церковники переглянулись между собой, некоторые тихо зашептались, начал разгораться жаркий спор, но один из архиепископов шикнул на спорщиков и те замолчали. Возможно, священники ожидали какого-то другого ответа, но в данный момент генерал просто говорил то, что выдавало его путаное из-за болезни сознание, и многие могли быть с этим несогласны.
        - Меня на Соборе не ждите… - продолжил Корнилов. - Шавельский, как протопресвитер армии и флота, получит от меня все указания.
        Священники заметно помрачнели, как понял генерал, Шавельского среди духовенства не слишком-то любили. Духовная власть над армией воюющей страны это слишком жирный кусок. Другое дело, что после известных событий эта самая власть над армией фактически исчезла, но осадочек-то у его коллег остался, вместе с завистью и прежней личной неприязнью.
        - Ваше Высокопревосходительство, Шавельский это я… - скрывая неловкость, высказался один из церковников, немолодой мужчина в очках и с окладистой бородой.
        - Да-да… Прошу простить… - кивнул генерал. - Не разглядел.
        - Ничего, ничего, - забормотал протопресвитер, глава всех военных священников.
        - Так или иначе, в Москву я пока ехать не собираюсь, - произнёс Корнилов. - Сами понимаете, дел хватает и так.
        - Да-да, разумеется, конечно-конечно, - наперебой забубнили священники.
        - А если кратко и без официоза, то церковь я буду поддерживать, и жду того же самого от церкви, - перешёл на серьёзный тон генерал Корнилов. - Отделение её от государства неизбежно, но функции учёта населения и начального обучения пока останутся у неё.
        - Разумеется, Ваше Высокопревосходительство, вся власть от Бога, конечно, мы поддержим все ваши начинания, теперь вы - защитник православия, - снова перебивая друг друга, загомонили церковники.
        - Однако помазанника Божьего никто из вас в феврале не поддержал, - хмуро процедил генерал.
        Кто-то покраснел, кто-то нахмурился, некоторые тоже зашептались друг с другом. Далеко не всем из них было стыдно. В затяжном конфликте царя и православной церкви почти весь Синод был на стороне церкви, а царя ни во что не ставили. Что там Синод, многие монархисты и оголтелые черносотенцы разочаровались в личности царя Николая, полностью при этом поддерживая монархию как строй, но не поддерживая конкретно его.
        Генерал прекрасно понимал, почему Синод так себя повёл, церковь просто поставила на победителя, каким тогда казался Временный комитет Государственной Думы. Но вот теперь, после полугода безвластия и неопределённости, им стало страшновато. Само собой, они хотели выяснить, какую позицию занимает Корнилов по их вопросам, и уже от этого будет понятно, станут они поддерживать Верховного или же наоборот, начнут поддерживать его оппонентов.
        - Ваше Высокопревосходительство, мы всё же надеемся, что у вас хватит мудрости не повторять ошибок Государя, - произнёс один из иерархов.
        Другими словами, не лезь в дела церкви, не бей по нашему карману, и мы будем на твоей стороне. На духовное спасение паствы большинству из них было абсолютно плевать, гораздо больше их заботило мирское благосостояние. Были, конечно, и фанатики, и истово верующие, но явно не среди властной верхушки. Бабло и власть, власть и бабло, вот что двигало большинством, и среди церковных бюрократов в том числе.
        Корнилов понял этот подтекст даже в таком, больном, состоянии. Для этого понимания не нужно было глубоко копать, он лежал на поверхности, как и мотивации многих людей. Такими людьми проще всего управлять, они просты и предсказуемы. Фанатиков же понять труднее, их мотивация обычно лежит где-то за пределами логического мышления. Но среди высших чинов Синода фанатиков всё же не имелось.
        - Если Господь наделит меня мудростью и терпением, - смиренно произнёс Корнилов. - Как я уже сказал, православную церковь я поддержу. Это один из столпов, на которых стоит Россия, но если столбы начинают гнить, их своевременно меняют.
        Обещать ничего конкретного генерал в данный момент не мог, но он должен был дать понять, что интриг и измены он не потерпит. Церковь это часть тыла, а тыл должен быть крепким, чтобы ситуация 1915 года, когда пополнение приходило на фронт босиком, не повторялась. Каждый должен знать, за что идёт война, и именно церковь должна будет донести эту информацию до каждого прихожанина. Неважно, солдат это, офицер, гражданский чиновник или безутешная вдова с четырьмя детьми. Церковь должна стать опорой для каждого из них, чтобы они стали опорой для государства.
        Глава 9
        В России и мире
        Ситуация на фронте тем временем устаканилась. На Северном фронте он остановился по Западной Двине, лишь немного выступая на левобережье в предместьях Риги, на Юго-Западном - по старой государственной границе, на Западном линия фронта не менялась вовсе. Война снова перешла в позиционную фазу, немцы остановили наступление, лишь изредка постреливая из дальнобойной артиллерии. Русские же войска прорвать глубоко эшелонированную немецкую оборону не могли чисто физически, даже имея численное превосходство, и поэтому тоже отсиживались на позициях.
        И это с одной стороны было хорошо, потому что боевые действия почти прекратились, что давало возможность накопить силы, но, с другой стороны, это было плохо, потому что бездельничающий солдат это прямой путь к разложению дисциплины, с таким трудом восстановленной.
        Да, солдаты усиленно ворочали землю лопатами, зарываясь в грунт и строя укрепления, траншеи, блиндажи, наблюдательные пункты и все прочие элементы хорошо окопавшейся армии. Если немножко приукрасить действительность, то можно было бы сказать, что по новым траншеям можно было бы пройти от Балтийского и до Чёрного моря, не высовывая головы из-за бруствера.
        Но этого всё равно не хватало, чтобы занять солдат делом. Некоторые самодеятельные командиры всё же водили войска в атаки, скорее беспокоя немцев, чем пытаясь реально прорвать фронт и одержать победу, но с каждым днём это происходило всё реже и реже. К тому же безуспешные атаки подрывали боевой дух ещё сильнее, и скоро дело могло снова дойти до того, что солдаты откажутся идти в бой.
        Комитеты, запрещённые приказом Верховного, собирались тайком, но на реальное сопротивление пока не решались, фрондируя лишь подчёркнуто вежливыми обращениями и нарочито медленным исполнением приказов. Попасть под суд всё же никому не хотелось, все прекрасно знали, что с исполнением наказаний сейчас не медлят, и за невыполнение боевого приказа расстрелять могли, невзирая на чин и прежние заслуги.
        Само собой, всех подряд не расстреливали. Дисциплина восстанавливается не только расстрелами, виселицей и прочими драконовскими методами, достаточно было продемонстрировать, что анархии в войсках больше не потерпят, и постепенно от бунтующих дивизий ситуация вновь вернулась к единичным случаям.
        Тем более, что и пряники в виде боевых наград, повышений в чине и отпусков тоже раздавали без всякого стеснения. Толковых и грамотных солдат производили в унтер-офицеры, грамотных унтеров - в прапорщики, командовать взводами и ротами. В каждом полку обязательно открывались курсы по ликвидации безграмотности, всех малограмотных принудительно учили читать, писать и считать, так что в родную деревню после войны возвращаться будут уже не обыкновенные лоботрясы, а ценные специалисты.
        Такие же курсы, только для новоиспечённых офицеров и унтеров, открывались в дивизиях, но там учили не грамоте, а управлению войсками и основам тактики. Преподавателей, благо, хватало с лихвой, негодные к строевой службе офицеры охотно возвращались, чтобы делиться опытом.
        Больше всего внимания уделялось подготовке штурмовых рот. Генерал Корнилов официально разделил ударные части и штурмовые роты, разграничив их функции, ударники выступали в роли военной полиции и заградотрядов, штурмовики, по образу и подобию немецких, вооружались гранатами, помповыми дробовиками, заточенными сапёрными лопатками и ножами-бебутами, врываясь во вражеские окопы и заливая их свинцом.
        Вот только и эти штурмовые роты пока сидели без дела, довольствуясь лишь ничем не подтверждёнными слухами о скором наступлении. Распускал их неизвестно кто и неизвестно зачем, но везде, от Гельсингфорса и до Трапезунда, солдаты шептались о том, что скоро вдарим по немцу в последний раз, и уж тогда-то война точно закончится. Разумеется, победой стран Антанты. Болтали, что немец в своих городах начинает уже грызть кору с деревьев, всех мужиков там угнали на фронт, а за станками на заводах стоят бабы и дети. Отчасти это было так, экономическая ситуация в Рейхе спустилась в затяжной кризис, и победа была лишь делом времени.
        Ещё болтали о том, что Верховный Главнокомандующий ночами не спит, работает, планируя этот самый последний удар, хотя другие говорили, что нет, ночами генерал не спит, потому что загодя вешает казнокрадов и мошенников, чтобы новому царю, которого изберут на Учредительном собрании, проще жилось. Сходились лишь в одном, одобрительно цокая языками, что вкалывает Корнилов за семерых.
        В общем, слухи бродили, в основном, полезные генералу. Простой народ, в основной своей массе, поддерживал Верховного, связывая именно с ним военные и прочие успехи последних недель, а вот высшее общество, интеллигенция, крупные промышленники и другие олигархи понемногу начинали волноваться. Корнилов точечно бил по их самому больному месту - по кошельку, и эти удары начинали действовать им на нервы.
        Ещё и многие представители генералитета, обиженные на Верховного тем, что не получили ожидаемых назначений, соответствующих чину и положению в обществе, начинали тихо возмущаться. И генерал Корнилов вынужден был к ним как минимум прислушиваться, зная их склонность к интригам и заговорам. В том, что вокруг него будут плестись заговоры, он нисколько не сомневался, и каждая его ошибка потенциально могла стать роковой. Уже плетутся.
        К Хану несколько раз уже подходили штабные полковники с разного рода мутными предложениями, несколько местных гвардейцев-кутил пытались подружиться с Манштейном, исподволь пробуя выпытать какие-нибудь секретики. Наверняка подходили и к другим, но донесли Верховному пока только эти двое.
        Кто-то интриговал ради того, чтобы приблизиться к Корнилову и войти в число доверенных лиц, собирая сливки у самого верха. Кто-то интриговал, чтобы нарыть компромат и попытаться шантажировать генерала, выбивая какие-нибудь плюшки для себя. Кто-то интриговал, чтобы попытаться сместить Верховного с должности.
        Среди высшего генералитета с лихвой хватало любителей этого дела. Тот же Алексеев, например, Брусилов, Крымов. Маниковский и прочие. А уж про гражданских чиновников и говорить нечего, все бывшие думские деятели, «земгусары», различные общественные организации, комитеты, тысячи их. Все до единого, хлебом не корми, дай только придумать и реализовать какую-нибудь мутную схемку, чтобы набить карман.
        Генерал почти физически ощущал, как вокруг него стягивается паутина различных, часто даже противоречащих друг другу, замыслов и планов. У него, разумеется, имелись и собственные коварные планы, но они хотя бы не пытались навредить России, в отличие от многих чужих. Наоборот, Корнилов делал всё, чтобы укрепить государство.
        В том числе, пытался хоть каким-то образом внедрить технологии будущего в местный быт. Разумеется, не забывая получать привилегии, как здесь называли патенты, на свои «изобретения». Даже если за какую-нибудь мелочёвку можно получить лишнюю копеечку, то этим обязательно нужно пользоваться. Генерал был не из тех людей, кто упускает большие и малые возможности по причине лени или недальновидности.
        Конечно, времени, чтобы лично возиться с изобретениями и экспериментами, у него не хватало от слова совсем, но подсказывать нужные решения нужным людям он всё-таки мог без труда. Самые базовые вещи, исключительно, чтобы ускорить прогресс, придав ему небольшого пинка в нужную сторону. Антибиотики из плесени, инсектициды из хлорбензола. Идеи и рацпредложения, время от времени всплывающие в голове, генерал Корнилов записывал в специальную секретную папочку, которую не показывал никому, даже самым близким, лишь иногда извлекая оттуда некоторые листы, которые отправлял тому или иному учёному.
        Глава 10
        На полигоне
        Как только здоровье позволило генералу, он вернулся к намеченному плану действий, навёрстывая упущенное, и одним из пунктов в этом плане была встреча с оружейниками. Инженерами русская земля была обильна, но реальный интерес для генерала Корнилова представляли только двое - генерал-майор Владимир Фёдоров и тульский слесарь Василий Дегтярёв.
        Они уже работали друг с другом прежде, ещё до войны, и знакомы были уже больше десяти лет, а значит, сработаются и сейчас. Генерала интересовала разработка сразу нескольких образцов оружия. Само собой, для этого сперва нужно было внедрить промежуточный патрон, но и это дело небыстрое. Под промежуточный патрон Верховному нужен был пистолет-пулемёт, лёгкий, дешёвый и простой в изготовлении.
        Например, что-то похожее хотя бы на МР-3008, пистолет-пулемёт фольксштурма, который немцы собирали в конце войны буквально из того, что имелось под рукой. Практически из спичек и желудей. Упрощённая вариация английского STEN, который и британцы начали делать не от хорошей жизни. Только пистолет-пулемёт нужен не под пистолетный 9?19 патрон, а под что-нибудь более убойное.
        Ну и, разумеется, войскам требовались ручные пулемёты. Хотя бы под винтовочный патрон 7,62?54, чтобы не плодить сущности раньше времени. Важным фактором выступала унификация, за которую ратовал Фёдоров, и Верховный знал, что это верный путь. Было бы очень хорошо создать целое семейство автоматического оружия наподобие того, как это сделали с автоматом Калашникова.
        Так что Фёдоров и Дегтярёв по приказу Верховного Главнокомандующего прибыли на один из полигонов близ Петрограда, где они, собственно, и встретились. На полигоне, само собой, присутствовала едва ли не половина чинов Главного Артиллерийского Управления, а на столах, наспех сколоченных из дешёвой срезки, красовались новейшие образцы вооружения. Мальчики дорвались до игрушек.
        - Здравствуйте, господа, - произнёс Корнилов, пожимая руки обоим оружейникам.
        Характерная черта, руки у обоих были покрыты мозолями и застарелыми следами масла, пороха и чёрт ещё знает чего. Возиться с оружием любили оба, и Фёдоров, и Дегтярёв.
        - Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство, - уверенно ответил Фёдоров.
        Дегтярёв, простой слесарь с тремя классами образования, несколько растерянный от такого внимания к его персоне, повторил слова старшего коллеги.
        - Скажите-ка мне, каким вы видите будущее развитие стрелкового оружия? - произнёс генерал Корнилов, увлекая обоих мастеров за собой, прогуляться по полигону, вдали от любопытных глаз.
        - Насколько далёкое будущее мы рассматриваем? - спросил Фёдоров.
        - Допустим, двадцать-тридцать лет, - обозначил рамки генерал.
        Почти ежесекундно раздавались выстрелы, полковники и генералы ГАУ, дорвавшиеся до выезда на полигон, развлекались как могли. Формально, конечно, это была очередная комиссия по проверке боевых качеств стоящих на вооружении образцов, но все понимали, что это обычные пострелушки с последующей пьянкой. Своего рода отдых от кабинетной работы.
        - Я считаю, что через тридцать лет каждый солдат будет вооружён автоматическим оружием, - произнёс Фёдоров.
        - У некоторых генералов есть мнение, что солдаты будут расстреливать весь боезапас, не добираясь до противника, - усмехнулся Корнилов. - Что это пустая трата боеприпасов, и что винтовка с примкнутым штыком будет по-прежнему единственно правильным решением.
        Дегтярёв пожал плечами, Фёдоров буркнул что-то себе под нос.
        - Я так не считаю, - продолжил Верховный. - Винтовка - это прошлый век. Сейчас же у нас идёт век двадцатый, и мы должны идти в ногу со временем. Будущее за автоматами и пулемётами.
        Оба оружейника согласно закивали.
        - И я это будущее вижу так. Никаких винтовок. Пехотное отделение вооружено автоматами или пистолетами-пулемётами. В каждом отделении минимум один пулемётчик, вооружённый лёгким ручным пулемётом, - начал объяснять Корнилов. - Не вот этими вот здоровенными дурами.
        Он указал в сторону стрелковой позиции, где какой-то полковник увлечённо палил по мишеням из «Максима».
        - Нет, это тоже прошлый век. Будущее за лёгкими пулемётами, который можно переносить и обслуживать в одиночку, - продолжил генерал. - Никаких лафетов, исключительно раскладные сошки, только воздушное охлаждение. Думаю, вы и сами легко можете себе представить, как это могло бы выглядеть.
        Дегтярёв задумчиво кивнул, погружаясь в свои фантазии о том, как мог бы выглядеть пулемёт будущего. Фёдоров же внимательно смотрел на генерала.
        - То есть, вы хотите, чтобы мы разработали что-то подобное? - хмыкнул Фёдоров.
        - Да, хочу, - произнёс Корнилов.
        Какое-то время они прошли молча, глядя на стреляющих из всех доступных стволов офицеров.
        - Я уверен в том, что вы справитесь, господа, - произнёс генерал Корнилов. - Предчувствие меня не обманывает.
        - Рады стараться! - выпалил Дегтярёв.
        - Благодарю за доверие, Ваше Высокопревосходительство, - кивнул Фёдоров.
        - От вас, Василий Алексеевич, мне необходим будет ручной пулемёт под существующий патрон, - обратился Верховный к Дегтярёву. - У вас ведь, наверное, уже есть какие-нибудь наработки?
        - Ну… - замялся оружейник. - Немного подумывал в свободное время…
        - Сосредоточьте все силы на этом пулемёте, чем скорее он появится в действующей армии, тем лучше, - приказал Верховный. - Только думайте не только о том, кто будет из него стрелять, но и о том, кто будет его делать на заводе.
        - Есть, - ответил Дегтярёв.
        - А для вас, Владимир Григорьевич, у меня задание особое, - улыбнулся в усы генерал. - Автомат под новый патрон. Скажем, под патрон 7,62?39, мощнее пистолетного, но слабее винтовочного. Автомат нужен максимально простой и дешёвый.
        Фёдоров нахмурил лоб, раздумывая о новом ответственном задании. Пока что ему это задание совсем не нравилось. И хотя идея о избыточности винтовочного патрона витала уже давно, Фёдоров предпочёл бы дальше работать над своим автоматом под японский калибр 6,5. Для них хотя бы уже существовали производственные мощности.
        - Внедрение нового патрона потребует много времени, - хмыкнул он.
        - Но оно того стоит, - парировал Корнилов. - Только представьте. Автоматика работает за счёт энергии пороховых газов. Запирание канала ствола происходит поворотом затвора.
        Оба оружейника поглядели на него с таким видом, мол, не лезь, если ничего не знаешь. Со свиным рылом в калашный ряд.
        - Надо об этом подумать, - тактично произнёс Фёдоров. - Но ваша позиция по автоматическому оружию меня очень сильно радует. Помнится, государь считал совсем иначе.
        - Государь застрял в прошлом веке, при всём уважении к нему, - сказал Корнилов. - Как и многие из генералов.
        Они сделали круг по полигону и вернулись к стрельбищу и столам с оружием. На этот раз Верховный решил тоже прикоснуться к раритету и пострелять из устаревших (для него) винтовок и пулемётов.
        Прежде, в своей прошлой жизни, он любил пострелять из новинок, а на «Ижмаше» был частым гостем. Не настолько, чтобы нарисовать чертёж «Калашникова» по памяти, но попытаться объяснить его устройство знающему инженеру можно было попробовать. Чуть позже, в более подходящей обстановке. За чашкой горячего чая после того, как все вдоволь настреляются.
        Корнилов прошёл к столу, на котором лежала драгунская винтовка, повертел её в руках, рассматривая со всех сторон так, будто видел её впервые. Винтовка прибыла на полигон прямиком с завода, и нынешнее качество изготовления явно оставляло желать лучшего. Генерал с тоской подумал про АК двухсотой серии, которые он успел пощупать вживую.
        Мосинка с силой лягнула его в плечо, генерал дослал следующий патрон. Сопровождающие офицеры подобострастно зааплодировали, ближнюю мишень Корнилов поразил уверенно. Верховный нашёл взглядом следующую мишень, представляя, что там стоит один из земгусар-казнокрадов, и нажал на спусковой крючок. Аплодисменты послышались снова.
        Глава 11
        Екатерининский канал
        Бывший императорский гараж с коллекцией автомобилей теперь принадлежал генералу Корнилову, но тот всё равно предпочитал ездить на неприметном «Фиате», каждый раз стараясь выбирать новую дорогу. Кратчайший путь не всегда самый лучший, и Корнилов нередко приказывал шофёру повернут на том или другом перекрёстке, заставляя охрану нервничать.
        Генералу же, наоборот, так было спокойнее. Ездить по предсказуемым маршрутам гораздо опаснее.
        Его личную охрану по-прежнему возглавлял Хан, и его туркмены всюду сопровождали Верховного Главнокомандующего, привлекая взгляды своими громадными папахами, малиновыми халатами и грозным видом. Боевые качества текинцев оставляли желать лучшего, но зато преданность их генералу была просто феноменальной.
        Часто Корнилов отправлял пустой кортеж к вокзалу или куда-нибудь ещё, а сам тайком ехал на другом автомобиле в другом направлении, так, что об истинном пункте назначения знали только несколько человек.
        Однако все эти меры предосторожности не помогли.
        «Фиат» тарахтел своим слабосильным моторчиком, медленно двигаясь по набережной Екатерининского канала, и генерал наблюдал, как плещется вода за каменным ограждением. В этот раз автомобиль ехал один, без дополнительной охраны, лишь в салоне с генералом находилось двое телохранителей.
        И поэтому террористу удалось подобраться к генеральскому автомобилю без особого труда.
        - Смерть узурпатору! - заорал террорист, бледный некрасивый юноша, выскакивая на дорогу перед автомобилем.
        Гранату он бросил неумело, но с такого расстояния промахнуться было почти невозможно, и тяжёлый металлический корпус на деревянной ручке ударил прямо в лобовое стекло, раскрашивая его паутиной трещин.
        Шофёр вильнул рулём, ударил по тормозам, Шах Кулы, сидевший рядом с генералом, грубо схватил Верховного за плечи и с силой наклонил под сиденье, заслоняя Уллы-бояра собственным телом.
        Граната взорвалась с оглушительным грохотом. Осколки разлетелись в разные стороны, рассекая воздух, разбивая окна и витрины. «Фиат» полностью остановился, бездыханное тело шофёра упало грудью на рулевое колесо, его сосед-туркмен, исполосованный осколками, откинулся назад на сиденье, будто бы просто устал, на ярком малиновом халате ран почти не было видно.
        Старуха-лоточница, торговавшая на тротуаре семечками, лежала в луже собственной крови, прохожий в солдатской шинели без погон тихо стонал, держась за грудь и опираясь на каменную ограду канала. Террорист по-прежнему стоял перед автомобилем, застыв, как соляной столп. На нём по какой-то нелепой случайности не было ни царапины, хотя он находился почти у самого эпицентра взрыва.
        «Фиат» заглох, из-под капота вилась тонкая струйка дыма, что-то лилось на землю из перебитых шлангов. У места происшествия начала собираться толпа, испуганно глядя на пострадавший автомобиль.
        - Держи его! - крикнул кто-то.
        - Стой, собака! - присоединился другой.
        - Пораненых вытаскивайте, пока не загорелося!
        - Доктора сюда зовите, скорей!
        Террорист будто бы вышел из оцепенения, быстро оглянулся по сторонам и припустил бежать, что есть мочи. За ним бросились сразу несколько горожан, другие принялись вытаскивать из салона «Фиата» пострадавших.
        Вскоре начали прибывать и официальные службы. Полиция, КГБ, медики. Толпу начали оттеснять в сторону, тут же начали опрашивать первых свидетелей.
        Генерал Корнилов пришёл в себя от того, что его начали выволакивать из салона автомобиля, и попытался сперва отмахнуться от неприятеля вслепую, а затем потянул из кобуры браунинг, не до конца понимая, что происходит. В ушах звенело, голова кружилась, будто бы он ударился обо что-то твёрдое. Всё тело болело, снаружи и внутри.
        - Живой, слава Богу! - воскликнул кто-то в толпе.
        - Господь уберёг! - запричитала какая-то баба.
        Верховный обвёл место происшествия мутным неясным взглядом, с сожалением заметил тела шофёра и Ханджара, вытащенные на тротуар. Шах Кулы скалил зубы, сидя на поребрике и терпеливо ожидая конца первой помощи, какая-то сестра милосердия быстро перевязывала его раны чистыми бинтами. Генерал убрал браунинг в кобуру.
        - Гхх… Г-где… - просипел он пересохшим от стресса горлом. - Этот…
        - Ловят ужо, господин генерал! - выпалил один из работяг, со странной смесью удивления и восторга глядя на контуженного диктатора.
        Генерал кивнул. Вокруг туда-сюда сновали люди, занятые делом, мелькали погоны, мундиры, знакомые и незнакомые лица. В ушах продолжало звенеть, и шум толпы напоминал Корнилову волнующееся море.
        К нему подбежал кто-то из кгбшников, что-то спросил, спешно отвёл от пострадавшего автомобиля, который в любую минуту мог вспыхнуть пламенем.
        - Поймали террориста, Ваше Высокопревосходительство! - громким радостным голосом возвестил один из безопасников.
        Юношу догнали, судя по его внешнему виду, хорошенько отпинали ногами, и теперь вели к месту преступления, придерживая под локотки. Террорист хромал с потерянным видом, понуро глядя на то, что натворил. Изувеченные тела обычных прохожих, попавших под осколки, служили молчаливым напоминанием.
        Корнилов глотнул коньяка из чьей-то любезно предоставленной фляжки и снова взялся за браунинг, подходя к террористу.
        - Имя, фамилия, род занятий, партийная принадлежность, - хрипло потребовал генерал, холодно глядя в испуганные глаза юноши.
        Террорист промолчал, оглядывая толпу в поисках хотя бы одного сочувственного взгляда, хотя бы одного сигнала о том, что его поддерживает народ, как ему говорили товарищи. Тщетно. И товарищей, которые клятвенно обещали незаметно следить и, в случае неудачи, доделать за ним работу, тоже видно не было.
        - Молчишь, собака, - прошипел генерал. - Ничего, запоёшь соловьём скоро.
        Он понемногу приходил в себя, и вместе с ясностью мысли приходила лютая злоба, не только на этого дурака-исполнителя, виновного в убийстве как минимум четырёх человек, но и на его кураторов. Генерал знал, что покушения будут, но не ожидал, что первое из них произойдёт настолько скоро.
        - Капитан, - обратился он к старшему из кгбшников. - Этого кадра в Кресты, в одиночку, никаких посещений, никаких допросов, я приеду лично. Изолировать вообще от всех.
        - Есть, Ваше Высокопревосходительство! - откликнулся капитан.
        - Улики собрать, свидетелей допросить, - продолжил Корнилов. - И пришлите мне другой автомобиль. Или хотя бы извозчика.
        - Есть! - снова выпалил капитан и тут же переадресовал приказы в нужном направлении. - А машину возьмите нашу.
        Безопасник указал на чёрный блестящий «Руссо-Балт», явно конфискованный у кого-то из местных олигархов.
        - Благодарю за службу, - произнёс генерал.
        Террорист даже не сопротивлялся, когда его заталкивали в другую машину. Он видел, какими глазами на него смотрит народ и понимал, что совершил ошибку. Нет, что его обманули. Считать генерала Корнилова тираном он не перестал, душителем свободы тоже, но простой народ думал иначе, обычные горожане так не считали, и это стало для юноши неприятным и неожиданным открытием.
        Его товарищи говорили совсем другое, что народ будет ликовать, когда узнает о смерти диктатора. Что люди запуганы и власть тирана держится исключительно на силе оружия. Однако то, что за ним погнались простые мужики, недвусмысленно говорило об обратном. И слова, которые приговаривали они, когда пинали его по рёбрам тяжёлыми рабочими ботинками, тоже ясно показывали, что народ вовсе не запуган, а даже наоборот, вполне открыто поддерживает диктатора.
        И от этого юноше было больнее всего. Даже не от того, что разбитая губа кровоточила, а побитые рёбра ныли, а от того, что людям свобода не нужна. Простой народ наелся этой свободы досыта.
        Генерал же, пересев в кгбшный «Руссо-Балт», продолжил путь по тому же маршруту, что и планировался изначально. И Шах Кулы, легко раненый осколками, тоже рвалсяпоехать вместе с Уллы-бояром, и отправить его в больницу удалось только прямым приказом. Это несколько льстило. И ещё это давало Верховному надежду, что верные люди, готовые исполнять свой долг, всё ещё остались вокруг него.
        Глава 12
        Кресты
        Жёны и подруги арестованных целыми днями простаивали у входа в тюрьму и под её окнами, пытаясь хоть как-то узнать о судьбе своих близких. Тюрьма, как и при проклятом царизме, снова была полна народу, и даже в одиночные камеры приходилось селить по несколько человек, но для высокопоставленного гостя, покушавшегося на жизнь Верховного, нашлись отдельные апартаменты.
        Генералу Корнилову пришлось отменить одну из назначенных встреч и поехать сюда. Пообщаться с террористом лично всё-таки интереснее, чем выслушивать очередной скучный доклад о количестве произведённых и поставленных в войска портянок и тому подобное.
        Впечатление тюрьма производила самое мрачное. Не хватало только надписи на воротах «Оставь надежду всяк сюда входящий», но в остальном Кресты точно пугали всякого, кто въезжал сюда под конвоем. И внешний облик из красного кирпича, и внутренние коридоры.
        Прежних заключённых, бывших царских министров, жандармских генералов и полицейских чиновников по большей части тихонько выпустили, если за ними не имелось каких-то действительно громких дел. И теперь камеры снова заполнялись уголовниками и террористами.
        На КПП генерала Корнилова встретил лично начальник тюрьмы, бывший жандармский полковник, ещё недавно сидевший здесь в качестве заключённого. Охраняли Верховного теперь несколько кгбшников в чёрных кожанках, и Владимир Манштейн тоже прибыл в Кресты, пытаясь оправдаться за то, что его люди не предусмотрели покушения.
        - Бросьте, полковник, - отмахнулся Корнилов, пока они шагали по гулкому коридору. - Всё предусмотреть нереально. Хотя пытаться можно и нужно.
        - Будем стараться, Лавр Георгиевич, - хмуро сказал Манштейн. - И мы будем очень вам благодарны, если вы будете впредь согласовывать маршруты поездок с нами.
        - Это повышает риск утечки, - покачал головой Верховный.
        - В наших рядах предателей нет! - отрезал Манштейн. - А так мы могли бы выставлять охранение по всей длине маршрута, пресекая возможные попытки терактов или покушений.
        - Лично вам я верю, Владимир Владимирович, - сказал Корнилов. - А вот среди ваших людей, пусть даже все набираются по чьей-то рекомендации и под личную ответственность, двойные агенты вполне могут иметься.
        - Я проведу служебную проверку, - гневно раздувая ноздри, ответил полковник. - Но всё же прошу, подчёркиваю, прошу вас, согласовывайте маршруты поездок с нами. Или даже лично со мной. Поймите, таких гренадёров по улицам может бегать ещё много, и они могут банально караулить вас на каждой улице. Заметили автомобиль - передали информацию. Всё, террористы вышли на тротуар и готовятся бросить гранату или Бог знает что ещё.
        - Обсудим это позже, Владимир Владимирович, - ответил Корнилов. - Кажется, мы пришли.
        Тесная и тёмная допросная выглядела как настоящий каменный мешок, и испуганный террорист сидел за столом в наручниках, постоянно оглядываясь на стоящего за его спиной дюжего кгбшника. Генерал и полковник Манштейн вошли внутрь, оставив начальника тюрьмы в коридоре.
        Юноша, завидев свою жертву, вжал голову в плечи, даже не пытаясь скрыть испуг. Дверь закрылась за спинами вошедших, ключ проскрежетал в замке. Одинокая электрическая лампочка под самым потолком неприятно мерцала.
        - Имя, фамилия, род занятий, - скучающим тоном спросил генерал.
        Прежде ему не доводилось общаться с теми, кто покушался на его жизнь, но вот общения с теми, кто желал его смерти, хватало с лихвой.
        - Я-я отк-казываюсь называться, - немного заикаясь, произнёс террорист. Тихим, но достаточно твёрдым голосом.
        Корнилов вздохнул. Он всё же ожидал, что всё будет немного проще, и прибегать к крайним мерам воздействия не придётся. Если уж парень отказывается называть даже собственное имя, то по всем остальным вопросам ответ будет один и тот же.
        Он махнул рукой кгбшнику, стоявшему за спиной арестованного, и тот с силой ударил щуплого юношу в ухо, опрокидывая его наземь вместе со стулом, чтобы тут же поставить обратно на место.
        - Прошу, только не убейте нашего гостя, - мягко попросил генерал. - Аккуратнее, височная кость очень легко ломается.
        - Виноват-с! - выпалил поручик КГБ, вытягиваясь смирно за спиной террориста.
        - Ничего-ничего, - махнул Корнилов. - С опытом придёт.
        Арестованный мотал головой, пытаясь избавиться от звёздочек в глазах.
        - Имя, фамилия, род занятий, партийная принадлежность, - потребовал генерал.
        - Позвольте, Ваше Высокопревосходительство, я спрошу, - попросил Манштейн.
        - Пожалуйста, - усмехнулся Корнилов.
        - А ну, мразь! Отвечай, когда спрашивают! Ты, сволочь краснопузая! - заорал полковник, вытаскивая наган и упирая дуло револьвера в щёку арестованному.
        - Д-дёмин! Егор Васильевич, - выдавил террорист, и наган медленно отодвинулся от его щеки, оставив красную вмятину на тонкой коже.
        - Что же вы, Егор Васильевич, гранаты так плохо метаете, - покачал головой Корнилов. - Трое убитых, Бог знает сколько раненых.
        Террорист вздрогнул и поёжился, глядя прямо перед собой.
        - Я не хотел… Так… - пробормотал он.
        - Род занятий, партийная принадлежность, - щуря глаза, спросил генерал. - Кто вас послал?
        - Никто… Сам… В партии не состою, считаю себя анархистом, род занятий - студент… Был… - сбивчиво начал признаваться террорист.
        - У кого и когда приобрёл гранату? - хмыкнул Корнилов, не веря ни единому его слову.
        - Нашёл… - начал было арестованный, но полковник Манштейн вновь приблизил наган к его лицу. - Богом клянусь, нашёл! Не надо, пожалуйста!
        - Поручик, освежите ему память, - попросил генерал.
        На этот раз поручик с силой ударил арестованного кулаком по темечку. Террорист мотнул головой, едва не ударившись лбом об стол. Лучше бы в таких случаях бить толстой и тяжёлой книгой, вроде «Капитала», но и кулаком выходит неплохо.
        - Кто вас послал, - раздельно, почти по слогам произнёс генерал.
        - Никто, сам… Решение принял сам, в партии не состою, считаю себя анархистом, - оттарабанил арестованный, будто бы по заученному тексту.
        - Поручик, - буркнул Корнилов.
        Кгбшник ударил снова, террорист только тихо ойкнул.
        - Имя, фамилия, род занятий, партийная принадлежность, - снова потребовал генерал.
        Манштейн удивлённо покосился на него, но предпочёл ничего не говорить.
        - Дёмин… Егор Васильевич… Студент, - обречённо заговорил арестованный. - В партии не состою… Решение принял сам…
        - Кто дал наводку на маршрут автомобиля? - в упор глядя на террориста, вдруг спросил генерал.
        Террорист промолчал, и его память пришлось освежать снова. Мощным ударом по темечку, как полагается. Корнилов, может быть, применил бы ещё кое-какие методы, но быстро раздобыть в тюрьме противогаз или полиэтиленовый пакет было затруднительно, а оставлять следы на теле арестованного он не желал.
        - Вам знакомы следующие имена? - пристально наблюдая за реакцией террориста, спросил Корнилов. - Фаня Каплан. Александр Пушкин. Мария Спиридонова. Борис Савинков. Евно Азеф. Николай Андреев. Осама бин Ладен. Дмитрий Попов. Феликс Дзержинский.
        Верховый мешал в кучу всё подряд, пытаясь по мимике и другим показателям определить, кого из них этот студент знает, но арестованный лишь дрожал и мотал головой, реагируя на каждое имя одинаково. Даже на бин Ладена.
        - Найти? Проверить? - вместо арестованного сделал стойку Манштейн.
        - Нет, - покачал головой Корнилов. - Не всех. Я предоставлю список.
        Что-то подсказывало генералу, что этот кадр связан с левыми эсерами, хотя никаких явных доказательств тому не было. Возможно, по примеру той же Фани Каплан вышел из партии перед тем, как идти на дело. Да и знать о том, что автомобиль поедет по набережной Екатерининского канала, никто не знал. Так что, могло быть и так, как утверждал Манштейн, террористы поджидали его на каждом шагу, зная только начальный и конечный пункты движения автомобиля. И это значило, что анархист Дёмин действовал совсем не один.
        - Имя, фамилия, род занятий, партийная принадлежность, - скучающим тоном продолжил Корнилов.
        Допрос явно продлится ещё не один час. Надо было всё-таки пообедать.
        В Иркутске
        Поезд остановился у перрона, и молодой прапорщик с небольшим саквояжем в руках наконец-то покинул опостылевший вагон, полной грудью вдыхая прохладный осенний воздух.
        Прежде в Иркутске он не бывал, но в целом город напоминал все прочие провинциальные города бескрайней Империи. Тысячи их.
        На вокзале его встречал казачий хорунжий из забайкальских. Они представились, пожали друг другу руки, прошли на улицу, к повозке-двуколке, на облучке которой сидел ещё один казак. Почти не разговаривали, разве что казак спросил, что нового в Петрограде, но за три недели, проведённые в поезде, прапорщик и сам не знал. Ситуация менялась ежедневно, а новости скорее приходили по телеграфу, чем с такими гонцами, как он.
        - А у вас тут что? Комитетские власть взяли? - спросил прапорщик, придерживая саквояжик на коленях.
        - Ага, по весне ещё, - буркнул хорунжий.
        - И что, лютуют? - поинтересовался прапорщик.
        - Да каво… Шваль всякую из тюрем повыпускали разве, да старых губернских, наоборот, по тюрьмам рассовали, - обернулся извозчик. - Тут эти все, бывшие ссыльные, нонеча заседания заседают.
        - Ясно, - коротко ответил прапорщик.
        - Не власть это, а так, - покачал рукой в воздухе хорунжий. - В городе ещё как-никак, а за городом, вон. У кого винтовка - тот и власть.
        - Тайга, - согласился казак на облучке.
        Прапорщик кивнул. Эти казаки его несколько пугали, но сейчас они были на одной стороне. Прапорщик ехал из столицы с пакетом от самого генерала Врангеля, бывшего командира 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска. В гости к его старым сослуживцам.
        Двуколка остановилась у одного из домов на окраине города. На лавочке рядом с воротами сидел ещё один старый казак в чине урядника, покуривая трубку, но он только проводил гостя долгим задумчивым взглядом.
        Прапорщика провели внутрь, по коридорам. Он снова замечал пристальные взгляды со стороны, его внимательно изучали, некоторые даже начинали шептаться, стоило только гостям скрыться за очередным поворотом.
        - … а того китайца я застрелил! - раздалось в одном из кабинетов, и вслед за этим оттуда же донёсся взрыв хохота.
        Хорунжий распахнул дверь, и они вошли внутрь, заставив всех присутствующих мгновенно умолкнуть. Казалось, ещё чуть-чуть, и казаки схватятся за оружие, но пока они только напряжённо смотрели на гостя.
        - Кто такой? Почему не предупредили? - рыкнул дородный усатый есаул.
        - Ты кто, мальчик? - прищурился молодой войсковой старшина с редкой бородкой и высоким покатым лбом.
        - К есаулу Семёнову, с поручением, - доложил прапорщик. - От генерал-майора барона Врангеля.
        - Ну-ка, удиви, - хмыкнул есаул.
        Прапорщик раскрыл саквояж, порылся немного внутри, извлёк на свет пухлый конверт без надписей и протянул есаулу Семёнову. Казаки, напрягшиеся было при появлении прапорщика в комнате, вновь расслабились.
        Есаул приосанился, хмыкнул, подкрутил длинные усы. Аккуратно вскрыл конверт, вчитался в аккуратные рукописные строки. Сперва нахмурился. Потом ухмыльнулся. Затем покрутил усы снова, принимая загадочный и задумчивый вид.
        - Что там, Гриша? - спросил старшина.
        - Погоди, - раздражённо отмахнулся Семёнов. - Видишь, читаю.
        - Да не томи ты, - воскликнул другой казак, с раскосыми бурятскими глазами.
        Есаул покосился на прапорщика, сначала не решаясь рассказать содержимое письма в его присутствии, но потом, видимо, понял, что ненадёжного человека барон Врангель с таким посланием отправлять бы не стал.
        - Это, так сказать, просьба… Не приказ, а рекомендация, - отчего-то смущаясь, пояснил Семёнов. - Скинуть КООрг. Тут подробная инструкция. И тебе, Роман Фёдорович, тоже дело нашлось.
        - Ну, наконец-то, - зло буркнул старшина, сверкнув глазами. - Что там?
        Есаул отобрал несколько листов из пачки и протянул ему. Войсковой старшина Унгерн буквально выхватил листы из его руки и принялся жадно вчитываться в новые указания.
        Формально командующий Петроградским округом генерал-майор Врангель никакой власти над забайкальскими казаками не имел и приказывать никому из них не мог. Но на правах старого командира, которого казаки безмерно уважали, мог выслать несколько рекомендаций и просьб. Что у него и попросил сделать Верховный Главнокомандующий.
        Скинуть власть бывших ссыльных в Иркутске и прочих сибирских городах нужно было как можно скорее. Желательно не проливая лишней крови, но это гарантировать уж точно не получится.
        Есаул Семёнов находился в Иркутске вместе со своим другом бароном фон Унгерном в качестве комиссара Временного правительства. По бумагам он приехал сюда формировать Монголо-бурятский конный полк из инородцев, но по факту он набирал туда всех, кто выступал против Временного правительства, большевиков и вообще левых партий. Ну и просто собирал вокруг себя недовольных революционными переменами.
        - Когда выступаем? - встрепенулся неугомонный барон Унгерн, отрываясь от чтения инструкций.
        - Да не спеши ты, Роман Фёдорович, - оборвал его Семёнов. - Так. Хорунжий, гостя нашего накорми с дороги. А мы тут думать будем.
        - Есть! - отозвался хорунжий.
        - Нет, постой-ка, - остановил его Унгерн. - Может, генерал на словах что-нибудь велел передать?
        Прапорщик переводил взгляд то на одного, то на другого, не в силах понять, кто из этих двоих здесь командует. Старшим по званию был Унгерн, но по поведению обоих казалось, что главнее всё-таки Семёнов. Пусть даже барон позволял себе некоторые вольности.
        - Никак нет, генерал Врангель больше ничего не передавал, - честно доложил прапорщик.
        Казаки кивнули, мол, понятно. Можете идти.
        - А вот генерал Корнилов велел передать, - добавил прапорщик. - «Не связывайтесь с японцами».
        Семёнов и Унгерн переглянулись, удивлённо посмотрели друг на друга, на остальных казаков, на визитёра. Ни у кого и в мыслях пока не было искать помощи у желтолицых обезьян, как их величали в прошлую войну. Слишком остры были прежние обиды и конфликты, и даже вынужденное союзничество с Японией забайкальские казаки воспринимали весьма прохладно.
        - Ладно, ступайте, - махнул Семёнов.
        Хорунжий вывел прапорщика в коридор, закрыл двери, и из комнаты тут же послышался приглушённый спор.
        - Нельзя тянуть! Управу захватим, вокзал, телеграф, как тут написано! - шипел Унгерн. - КООрг под нож надо, весь, целиком!
        - Как только, так сразу, Роман Фёдорович, - снова отказал Семёнов. - Никуда этот КООрг не денется. Казаков собрать надо сперва.
        - Да хватит казаков и так, горожан позовём! Буряты пойдут! - жарко убеждал Унгерн.
        Хорунжий и столичный гость переглянулись, понимающе усмехнулись.
        - И часто лаются? - спросил прапорщик.
        - Ну так, бывает… Так-то они дружки меж собой, - пожал плечами хорунжий.
        Казачьи порядки казались прапорщику чем-то непонятным и странным. Ему бы и в голову не пришло вот таким образом разговаривать со старшим по званию, но здесь, похоже, такое было в порядке вещей.
        - Вы надолго к нам сюда? - спросил хорунжий. - Или обратно теперь на поезд?
        Прапорщик пожал плечами. По-хорошему, нужно было возвращаться в столицу, но от мысли, что ему предстоит ещё столько же времени трястись в поезде, почти физически начинало мутить, и прапорщик принял решение. Времени у него всё равно имелось в достатке, генерал предоставил ему бессрочный отпуск для выполнения этого задания.
        - Пожалуй, пока останусь здесь, - произнёс он. - Не возвращаться же к начальству с пустыми руками. Поучаствую, дело-то доброе. Запамятовал, как там, Коморг? Комсорг? Думаю, вам сейчас любой человек пригодится.
        - КООрг, комитет общественных организаций, - скривившись, ответил хорунжий. - Шваль всякая, бандиты, воры. Уже и на улицу ночью спокойно не выйдешь. Порядка никакого нет, комитетские своих покрывают.
        - А в Петрограде, слава Богу, навели, - вздохнул прапорщик. - И здесь наведём порядок.
        - Дай-то Бог, - вздохнул хорунжий и перевёл тему. - Вы омуля пробовали, господин прапорщик?
        Глава 13
        Красный мост
        Допрос продлился ещё долго, хотя сам Верховный не усердствовал и покинул Кресты довольно скоро, поняв, что этот студент - обычная пешка и ничего по-настоящему интересного рассказать не сможет. Даже с утюгом на груди и прочими весёлыми приспособлениями для допросов с пристрастием.
        Так что генерал Корнилов выдал несколько инструкций следователям и со спокойной душой оставил их наедине с арестованным, который полностью признал свою вину и уже начал рассказывать ему обо всех своих знакомых.
        Из Крестов Верховный отправился прямо на набережную Мойки, к управляющему военным министерством. Савинков, как бывший глава Боевой организации эсеров, в списке подозреваемых стоял одним из первых. А если он будет отсутствовать на месте по какой-либо причине, это скажет о его причастности к теракту не хуже чистосердечного признания.
        Но товарищ военного министра оказался у себя, с интересом глядя, как в его кабинет без стука и доклада заходят сразу четверо. Сам генерал Корнилов, его друг генерал-майор Голицын и двое туркмен-охранников.
        Савинков тут же сделал вид, что увлечён работой, лишь на мгновение поднимая глаза от очередного документа.
        - Чем могу служить? - буркнул он.
        Корнилов молча прошёлся по кабинету, разглядывая интерьер. Весьма аскетичный, почти спартанский. Ничего лишнего в кабинете не имелось.
        - Не рады видеть меня в добром здравии, Борис Викторович? - хмыкнул Корнилов.
        Теракт произошёл утром, и вести о неудачном покушении наверняка должны были дойти до этого паука, внимательно следящего за всем, что происходит в Петрограде. И Савинкову, как ещё одному потенциальному кандидату в диктаторы, смерть Корнилова была бы очень выгодна. Без Керенского, в одиночку, ему было бы очень трудно такой манёвр провернуть, но всё же реально.
        - Я слышал о сегодняшнем происшествии, но мне показалось, что это чья-то глупая шутка, неудачно запущенный слух, - откладывая карандаш, осторожно произнёс Савинков.
        - С таким не шутят, - мрачно произнёс Голицын.
        Корнилов уселся в кресло напротив Савинкова, смерил его долгим изучающим взглядом. Савинков уставился ему прямо в глаза, смело и открыто.
        - Вы поддерживаете связь с бывшими членами Боевой организации? - прямо спросил генерал.
        - Она распущена шесть лет назад, Лавр Георгиевич, - скривился бывший террорист.
        - Я спросил вас не об этом, - холодно заметил генерал.
        - Нет, не поддерживаю, - процедил Савинков. - Это допрос?
        - А вы разве арестованы, Борис Викторович? - удивился вопросу Корнилов. - Нет, это дружеская беседа. Пока что.
        Савинков откинулся назад в кресле, стараясь не обращать внимания на откровенно враждебные взгляды туркменов, сопровождающих генерала.
        - Вы думаете, что я мог вернуться к таким примитивным методам борьбы, когда у меня уже есть влияние в министерстве и в Ставке? - фыркнул Савинков.
        - Вы сами утверждали, Борис Викторович, что в борьбе все средства хороши, - произнёс Корнилов.
        - В борьбе против царизма! - воскликнул эсер.
        - Я слышал мнения, что для некоторых мои реформы хуже, чем жизнь при самодержавии, - произнёс Корнилов.
        - Вы многим спутали карты, Лавр Георгиевич, - пожал плечами Савинков. - И левым, и правым.
        - Я знаю, - сказал Корнилов. - Очень многим я мешаю делать деньги на этой войне.
        - Только поэтому я до сих пор верю, что вы желаете России победы, - сказал Савинков.
        Генерал Корнилов посидел молча, разглядывая сидящего за столом эсера. ПСР до сих пор была одной из популярнейших партий в России, и если бы Учредительное собрание вдруг назначили на завтрашний день, то эсеры набрали бы там подавляющее число голосов. Крестьянская партия, всё-таки, а абсолютным большинством населения в аграрной стране были именно крестьяне.
        - А до этого были сомнения? - усмехнулся Корнилов.
        - Честно? Да, - произнёс Савинков.
        - С вами, Борис Викторович, я предельно честен, - сказал генерал. - И сейчас, и прежде.
        - Это очень льстит, - сказал Савинков.
        - Дёмин Егор Васильевич, - вдруг произнёс генерал.
        Эсер нахмурил брови, явно не понимая, с чего вдруг Верховный произнёс это имя.
        - Так зовут студента, который бросил в мой «Фиат» ручную гранату, - пояснил Корнилов. - Убил шофёра, одного из телохранителей и нескольких прохожих на улице.
        Савинков никак не отреагировал. Он явно воспринимал это иначе, как неудачную акцию, которые он видел сотни раз, а сопутствующие потери для него это всего лишь мелкая неприятность на пути к великой цели. Поэтому и сейчас остался равнодушен.
        - Это должно меня растрогать? - хмыкнул эсер.
        - Нет, - покачал головой Корнилов. - Я проверял вашу реакцию.
        - И? - спросил Савинков.
        - Вы отличный притворщик, Борис Викторович, - сказал Верховный.
        - То есть, вы считаете, что я всё же причастен? - начал нервничать Савинков.
        Он понимал, что даже если дело пойдёт по самому плохому сценарию, против сразу четверых ему не устоять. Пусть даже заряженный револьвер лежит в ящике стола, застрелить он успеет только одного, самого генерала Корнилова, а потом туркмены зарубят его на месте. Лучше будет доказать свою невиновность. К этой акции он и в самом деле был непричастен, хотя некоторые отголоски о её подготовке всё-таки слышал.
        - Я считаю, что вы знаете гораздо больше, чем сейчас говорите, - произнёс генерал.
        Савинков нервно повёл плечами, посматривая на туркменов, которые с демонстративной небрежностью держали руки на рукоятках своих длинных ножей. Смерти как таковой он не боялся, Борис Савинков был храбрым человеком, но он понимал, что церемониться с ним не станут. Если Корнилов захочет его допросить, допрос пройдёт совсем не так, как в дореволюционные времена.
        - Я теперь не имею практически никакого отношения к партии социалистов-революционеров, - произнёс Савинков. - Мне не доверяют. А партия больше не имеет ни морального, ни политического авторитета.
        - Вы уже переметнулись в другую партию? - хмыкнул Корнилов.
        Савинков скривился.
        - Нет, из партии эсеров я ещё не вышел, - сказал он.
        - Жаль, жаль, - пробормотал Верховный. - Я уже предлагал вам дружбу, Борис Викторович. Дважды я предложений не делаю.
        Бывший террорист хотел было подняться, но холодный взгляд одного из туркменов пригвоздил его к месту, и он остался сидеть. Савинкову до жути хотелось вытащить револьвер из ящика, расстрелять всех вошедших и, может быть, даже захватить власть самому, но он понимал, что даже если у него это получится, долго он не проживёт. Сторонники Корнилова откроют на него охоту.
        - Не припомню, чтобы я отказывался от вашего предложения, - произнёс Савинков.
        - Но и согласия не выказывали, - заметил генерал. - Кто не с нами, тот против нас. Слышали такой лозунг? Наверняка слышали.
        - Я на вашей стороне, Лавр Георгиевич, - поспешил заверить Савинков.
        - Ну так докажите это делами, а не словами, - сварливо произнёс Корнилов. - Не думаю, что верхом ваших притязаний была должность товарища военного министра, а в детстве вы мечтали считать портянки.
        Савинков забрался достаточно высоко, но он был чертовски амбициозен, а такие люди не умеют довольствоваться малым. И уж точно работу в военном министерстве он успел возненавидеть. Савинков изобразил заинтересованный вид.
        - Для вас у меня есть даже два варианта. На выбор, - сказал Корнилов.
        - Внимательно слушаю, - сказал Савинков.
        - Первый вариант. Возглавите комиссаров. В том варианте, в каком предлагал я, не надзирать за командирами, а заниматься патриотическим воспитанием солдат, - наблюдая за реакцией собеседника, произнёс генерал.
        Бывший комиссар Юго-Западного фронта задумчиво кивнул.
        - Так, а второй вариант? - спросил он.
        - Слышали про Эжена-Франсуа Видока? Наверняка слышали. Так вот, ваш опыт подпольщика пригодился бы нам в политическом сыске, - сказал Корнилов. - Не спешите, подумайте хорошенько. Но я говорю вам сразу. Второго шанса не будет.
        Глава 14
        Лахта
        Само собой, Борис Савинков взял время, чтобы подумать, а генерал Корнилов ему это время любезно предоставил. Такие решения просто так не принимаются. КГБ установило негласное наблюдение за бывшим террористом, на случай, если тот попытается сделать ноги из Петрограда или залечь на дно.
        Возвращаться в Зимний дворец генерал не решился. Вернее, не захотел. Место дислокации давно уже надо было поменять, и Верховный приказал ехать в Михайловский замок, где сейчас располагалось инженерное управление Военного министерства, а до того находилась Николаевская инженерная академия. Авось, койка и какой-нибудь закуток для всероссийского диктатора найдутся.
        В этом замке, конечно, в своё время скончался от апоплексического удара табакеркой император Павел I,но генерал эти суеверия смело отбросил. Верных людей в его окружении больше, чем у императора Павла.
        Да и генерал с момента переворота не расставался с браунингом, каждый вечер самолично его разбирая и смазывая. Так что заговорщики, если надумают вдруг устранить Верховного физически, будут вынуждены вступить в бой. Кобуру с пистолетом Корнилов не прятал и не скрывал, браунинг всегда был на виду, и даже ночью генерал клал его рядом с подушкой.
        Пока что он ни разу не пригодился, но лучше быть всегда готовым, как пионер. Или скаут, у которых этот девиз самым наглым образом отобрали.
        Следующим утром генерал Корнилов отправился на север города, к Лахтинскому разливу, где в полуподпольном формате работали типографии Завойко. Сам бывший ординарец ежедневно мотался по Петрограду, периодически успевая ездить ещё и в Москву, ловко проворачивая достаточно грязные и мутные дела, в том числе рейдерские захваты издательств, тесно связанных с левыми партиями.
        Но сегодня Василий Завойко любезно согласился отложить несколько встреч, чтобы повидаться с командиром. Прапорщик Завойко по-прежнему числился на военной службе, что оставляло генералу существенные рычаги влияния на него.
        У Лахтинского разлива, там, где в будущем будет проходить Приморское шоссе, сейчас находились дачи и усадьбы состоятельных петроградцев, и в одной из этих усадеб Завойко ждал своего командира.
        Он даже снова надел казачью черкеску, которую давным-давно сменил на гражданский костюм, пошитый лучшим петроградским портным. И, надо сказать, гражданское платье на нём сидело гораздо лучше.
        Автомобиль скрылся за воротами усадьбы, безопасники закрыли створки, и только после этого генерал Корнилов выбрался наружу. Никто не должен был знать, что Верховный посещает это место, а двор со всех сторон был окружён высоким забором, скрывающим всё от любопытных глаз.
        Здесь же, прямо на приусадебном участке, находились и сараи с типографским оборудованием, печатавшие листовки, плакаты и прокламации. К ним, слава Богу, был оборудован отдельный подъезд, и даже типографские рабочие не могли видеть прибытие генерала.
        Корнилов прошёл внутрь усадьбы, где его и встретил Василий Завойко, неуверенным строевым шагом проходя по коридору к высокому гостю.
        - Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство! - гаркнул Завойко, выбивая из паркета ужасный грохот.
        - Василий Степанович, перестаньте, - поморщился Корнилов.
        Вся эта театральщина в исполнении Завойко его скорее раздражала. Они направились в рабочий кабинет.
        - Виноват-с! Прошу прощения! - смутился Завойко.
        - Бросьте, Василий Степанович, - отмахнулся генерал, а затем пожал бывшему ординарцу руку. - Чем порадуете?
        Завойко неопределённо помахал руками, пожал плечами, явно не зная, с чего начать доклад. Подготовиться ему толком не дали, о визите хоть и предупредили заранее, но слишком поздно, чтобы выстроить потёмкинскую деревню и нарисовать нужные цифры в докладе.
        - Работаем, Лавр Георгиевич! - выдохнул он наконец.
        - Мужики в поле тоже работают, и рабочие на заводах, - буркнул Корнилов. - Мне от вас, Василий Степанович, конкретные результаты нужны.
        - Так… Мальчишки по пятнадцать копеек за плакат берут теперь… Вот по недавнему теракту… Как, кстати, ваше здоровье, Лавр Георгиевич? - встрепенулся Завойко.
        - В порядке, - успокоил его генерал.
        - Вот, по теракту, значит, спецвыпуски… В одной газете на левых эсеров повесили, в другой - на германских шпионов, - доложил Завойко. - Если дозволите, интервью с террористом напечатаем, разрешите?
        Корнилов покосился на ординарца, возглавившего отдел пропаганды.
        - Договоритесь с Манштейном, - сказал он. - Но лучше бы вам в Крестах не появляться.
        - Нет-нет! Боже упаси! - хохотнул Завойко. - В Кресты я и сам не желаю! Сочиним!
        - Сочиняйте, пожалуйста, - разрешил Верховный. - Копию материалов дела возьмёте у Манштейна.
        - Благодарю, Ваше Высокопревосходительство! - воскликнул Завойко, предвкушая острую тему и отличные продажи эксклюзивного материала.
        - Что у вас с радио, Василий Степанович? - спросил Корнилов.
        - Пока не наладили, не хватает специалистов… - осторожно признался пропагандист.
        - Ищите! - проворчал генерал. - Средства на это выделены, насколько я помню, даже в избыточном количестве.
        - Да, кстати, о средствах… - пробормотал Завойко. - Расходы…
        - Завойко, не говорите мне, что вы снова всё истратили на типографское оборудование и зарплаты рабочим, всё равно не поверю, - нахмурился Корнилов.
        - Никак нет, не на оборудование, - широко улыбнулся Завойко. - На бумагу и краску. Подорожали в разы! Это что-то из ряда вон!
        - Ну так ищите, где купить дешевле, а не пилите бюджет на откатах, Василий Степанович, - отрезал Корнилов. - Не забывайте, незаменимых людей нет, а отсюда у вас есть только два пути. В министерское кресло или на дно залива.
        Завойко осёкся на полуслове, нервно сглотнул, покрутил рукой в воздухе, будто не зная, какой жест изобразить. Крыть такой аргумент ему было совершенно нечем.
        - Радио, да… Радио в скором времени запустим, только для кого? Радиотелеграф вообще мало где имеется, - поспешил перевести тему Завойко.
        - Скоро своя радиоточка будет в каждом селе, и чем раньше вы застолбите за собой место, чем раньше вас начнёт слушать народ, тем больше будет доверия к вашим передачам, Василий Степанович, - пояснил Корнилов. - В Твери уже формируется радиолаборатория, а в будущем году, смею надеяться, вещание начнётся уже массово.
        - Будет исполнено, - произнёс Завойко, всё же не до конца понимая всю важность развития радио.
        А ведь это был фактически основной инструмент пропаганды в многострадальном двадцатом веке. Сначала радио, а потом телевизор.
        Завойко на роль доктора Геббельса всё-таки не тянул, скорее разочаровывая Верховного, и слова про министерское кресло, вероятнее всего, так и останутся морковкой, привязанной перед носом глупого ослика. Но пока этот скользкий киевлянин был полезен тем, что на казённые деньги скупал стремительно разоряющиеся издательства и типографии.
        - Да, это вам не твиттер… - тихо вздохнул Корнилов.
        - Что, простите? - не понял Завойко.
        - Ничего, Василий Степанович, ничего, - произнёс генерал. - Работайте, ваш фронт, информационный, ничуть не менее важен, чем все остальные. И, должен признать, справляетесь вы всё-таки неплохо.
        - Рад стараться, Ваше Высокопревосходительство, - просиял тот. - В конце концов, я учился у лучших.
        Грубая лесть. Корнилов на такую давно уже не поддавался. Но частичка правды в этих словах всё же была, генерал выдал адъютанту столько схем и методик манипуляции общественным мнением, что Завойко мог теперь ими свободно торговать. Хотя многие методы на данном этапе были неприменимы абсолютно, так как рассчитаны были на использование видеоконтента или интернета. Но некоторые вечные приёмы, которые западные пропагандисты использовали если не с наполеоновских войн, то с Крымской точно, для Завойко стали настоящим открытием.
        - Продолжайте в том же духе, Василий Степанович, - произнёс Корнилов. - Учиться, учиться и ещё раз учиться.
        - Позвольте, я это процитирую где-нибудь? - попросил Завойко.
        Генерал рассмеялся.
        Глава 15
        Михайловский замок
        В Михайловском замке генерала Корнилова ожидало пренеприятнейшее известие. Срочная телеграмма из Киева. Украинский генеральный войсковой комитет, возглавляемый Симоном Петлюрой, призывал всех уроженцев Малороссии покидать свои части и направляться на самостийную Украину. А Центральная Рада в это же время провозгласила Третий Универсал, в котором объявила об автономии УНР в составе федерации. Без всякого Учредительного Собрания и прочих формальностей. Следующим шагом, как догадывался генерал, должны были стать самостоятельные переговоры с Германией.
        - Твою мать, - сжимая телеграмму в кулаке, буркнул Корнилов.
        Чертовски невовремя.
        Особенно если учесть, что вслед за УНР найдутся ещё желающие взять столько суверенитета, сколько смогут унести. Финляндия, Закавказье, Средняя Азия. Даже прифронтовые Беларусь с Прибалтикой могут вдруг осознать себя независимыми державами, особенно если немецкий Генштаб переведёт на счета тамошних политиков достаточно аргументов.
        Пока что из них больше всего мутили воду финские буржуи, но провозгласить независимость они пока не осмеливались, финская армия пока ещё фактически не существовала, в отличие от украинской.
        Да, генерал Корнилов запретил украинизировать части, но многие полки комплектовались добровольцами ещё до его назначения главковерхом, украинизируясь почти стихийно, и, как минимум, два или три полка УНР имела в своём распоряжении. И это без дополнительной мобилизации, а таковая могла произойти, если Петлюра узнает о карательной экспедиции. И он будет сопротивляться.
        - Какие будут распоряжения, Ваше Высокопревосходительство? - спросил адъютант, принёсший плохую весть.
        - Иди пока, мне нужно подумать, - буркнул Верховный, начиная расхаживать по комнате, будто лев по клетке.
        Проблему нужно было решать как можно скорее, но и поспешные действия могли навредить куда больше. К тому же, Верховный догадывался, что без вмешательства извне тут тоже не обошлось. Контрразведка никуда не годится. Хотя он сам раздербанил старую контрразведку на комплектование КГБ и других структур.
        Самым простым и надёжным вариантом казался силовой. Объявить Петлюру, Винниченко, Грушевского и всех остальных мятежниками, ввести войска, разогнать Раду. Обречь Украину на вялотекущую гражданскую войну, отголоски которой будут проявляться и спустя сотню лет.
        Фактически мятежниками они и были, самовольно захватив власть в отдельных губерниях России. Крым в эти губернии, кстати, не входил, и УНР на него не претендовала. Никакого волеизъявления народа, референдума, социологического опроса или чего-либо ещё, кучка депутатов-националистов решила, кучка сделала. Простого украинца спросить забыли.
        Признавать власть Рады тоже было нельзя. Нужно сделать так, чтобы сам факт существования Рады, УНР и УГВК остался в истории лишь политическим курьёзом. Безуспешной попыткой поиграть в самостийность.
        Временное правительство, потакая сепаратистским течениям, чтобы удержаться у власти, подложило генералу Корнилову огромную свинью.
        И пусть даже Рада, в основном, выступала за автономию, а самостийники раз за разом проигрывали, автономия будет лишь первым шагом к развалу, и сторонникам независимости будет гораздо проще перетянуть всех остальных на свою сторону. Корнилов уже видел этот процесс в своём времени. Более радикальные, более злые, более мотивированные самостийники смогут за несколько лет перенастроить общественное мнение, ловко играя на противоречиях и неизбежных мелких неудачах российской власти.
        Генерал решительно вышел из кабинета.
        - Голицына ко мне, срочно, - потребовал он, направляясь на узел связи.
        Первая телеграмма полетела в штаб Юго-Западного фронта, генералу Деникину. Верховный прямо приказывал Деникину выводить украинизированные части с территории мятежных губерний, а в случае неподчинения - арестовывать зачинщиков и предавать суду. Такая же телеграмма ушла Щербачёву на Румынский фронт.
        Гарнизонам губернских и уездных городов объявлялось, что Центральная Рада подняла мятеж, который скоро будет подавлен, и подчинение приказам Рады приравнивается к участию в мятеже и измене Родине. Такие телеграммы ушли в Харьков, Полтаву, Чернигов, Херсон, Одессу, Екатеринослав и прочие города мятежной Украины и сопредельных губерний. Во все, кроме Киева. Киев узнает об этом сам.
        Завойко он вызвал по телефону. Такого шила в мешке не утаишь, и скоро известие о провозглашении Третьего Универсала появится во всех газетах, а значит, в подконтрольных ему газетах это должно появиться раньше. Первой новости, даже если она лжёт, верят гораздо больше, чем последующим опровержениям.
        - Василий Степанович! Алло! - прокричал в шипящую трубку Корнилов. - Алло!
        - Слушаю, Ваше Высокопревосходительство! - донеслось сквозь шипение и шум.
        - Срочное известие, молния! На Украине мятеж! Повторяю, мятеж! - прокричал генерал. - Сегодня же должно быть во всех газетах! Объявите Раду изменниками и предателями!
        - Вас понял, будет исполнено! - отозвался Завойко.
        Силовой вариант хоть и был чреват определёнными проблемами как с общественным мнением, так и с самими силовиками. Одно дело - стрелять во врага на линии фронта, и совсем другое - стрелять в своих же сограждан, а в том, что мятежники будут широко использовать женщин и детей, прикрываясь за их спинами, генерал нисколько не сомневался. Такая тактика уже использовалась в феврале, и распропагандированные солдаты и казаки переходили на сторону восставших.
        Значит, посылать надо тех, кто на сторону Рады точно переходить не станет. Например, латышей или других инородцев. Главное, не переборщить с применением силы, сеять межнациональную рознь очень легко, а вот погасить её потом чрезвычайно трудно.
        - Ваше Высокопревосходительство! Генерал-майор Голицын по вашему приказанию прибыл! - доложил Голицын, врываясь на узел связи.
        Корнилов закончил передавать инструкции своему карманному геббельсу и повесил трубку.
        - Здравствуйте, Владимир Васильевич, слыхали новости? - произнёс генерал.
        - Какие именно? - насторожился Голицын.
        - Украина решила отложиться, - пояснил Верховный, и его заместитель тут же помрачнел. - Вы, кажется, оттуда родом?
        - Родился в Житомире, Волынская губерния, - кивнул Голицын. - Но я русский дворянин, Лавр Георгиевич. Так что решение Рады не поддерживаю.
        - Поэтому именно вы, Владимир Васильевич, отправитесь решать этот вопрос, - озадачил его Корнилов. - Мятеж должен быть подавлен. Возьмите полк латышей у Каледина, возьмите донских казаков.
        - Есть, - отозвался генерал-майор.
        - Где-то там же сейчас должен быть Густав Карлович Маннергейм, - добавил Корнилов.
        - Генерал-лейтенант? - уточнил Голицын.
        - Так точно. Манкирует службой, - произнёс Корнилов. - Постарайтесь его привлечь к подавлению мятежа.
        - Есть, - без всякого сомнения ответил верный Голицын.
        - Затем в Петроград отправитесь вместе, я бы хотел с ним побеседовать, - продолжил Верховный.
        - Какие-нибудь ещё указания или рекомендации будут, Лавр Георгиевич? - спросил Голицын.
        Корнилов задумчиво покрутил усы. В этот раз послезнание ему не поможет, да и историю УНР и прочих квазигосударственных образований он знал плохо. Но несколько общих советов всё-таки выдать мог.
        - Не усердствуйте с кровопролитием, Владимир Васильевич, - сказал генерал. - Это всё наши люди. Пусть заблудшие, обманутые, но наши. Старайтесь лучше перетянуть народные массы на нашу сторону, чтобы они сами подняли Центральную Раду на вилы.
        - Так точно, понял, Лавр Георгиевич, - кивнул Голицын. - Националисты пытаются забрать у народа право решать свою судьбу на Учредительном Собрании.
        - Именно! - воскликнул Корнилов, думая, что эту мысль обязательно надо растиражировать с помощью Завойко.
        - Разрешите отправляться? - спросил Голицын.
        - С Богом, Владимир Васильевич, - кивнул Верховный. - Я прикажу подготовить автомобиль.
        Глава 16
        Царское Село
        Внезапное восстание на Украине заставило генерала поменять все планы. Умом-то он понимал, почему так происходит, но вот понять и принять факт того, что простой народ спит и видит себя независимым - никак не мог. Простому народу, в общем-то, плевать, лишь бы на столе всегда была еда, дети одеты, обуты и с уверенностью смотрят в будущее.
        Сейчас, конечно, никакой уверенности не было, и люди шли за теми политиками, кто кормил народ красивыми обещаниями. Насквозь лживыми, разумеется, но это тоже никого не интересовало. Громкие лозунги воспринимаются охотнее, чем доводы разума.
        Киров, впрочем, тоже широко раздавал обещания и сыпал громкими словами, до хрипоты выступая на митингах и собраниях, с каждым днём привлекая в народно-республиканскую партию всё большее народа. В неё мог вступить любой, никакого образовательного, имущественного или другого ценза тут не было, только возрастной. Минимальный возраст для вступления в партию установили восемнадцать лет, хотя совершеннолетие здесь считалось с двадцати одного года.
        А если в партию хотел вступить человек младше восемнадцати, то его отправляли в молодёжную организацию, созданную по образу и подобию ВЛКСМ.
        Работал Сергей Киров со всей отдачей, старательно выстраивая партийную организацию, убеждая людей и открывая отделения НРПР в бесчисленных городах бескрайней империи.
        Вскоре латунные значки с символикой партии можно было встретить почти на каждом шагу. Меч и терновый венец, символизирующие теперь готовность сражаться за Россию и стойко переносить все тяготы этой борьбы, можно было увидеть даже у многих офицеров штаба. Ледяного похода не будет, и эти символы пока ассоциировались исключительно с партией. Во всяком случае, Корнилов на это надеялся.
        Своё отделение НРПР было даже в Киеве, малочисленное и не слишком популярное, и в одиночку противостоять националистам и Раде оно точно не могло. Но вот послужить пятой колонной в тылу мятежников оно наверняка сумеет, надо лишь каким-то образом передать им приказы.
        Так что генерал решил посетить Сергея Кирова, выслушать отчёт о проделанной работе и выдать новые указания. Штаб НРПР находился за городом, в самом центре Царского Села, и туда пришлось ехать на автомобиле.
        На этот раз генерал всё же согласовал маршрут с безопасниками, и добираться туда пришлось едва ли не полтора часа, старательно объезжая все места возможных засад.
        Теперь, когда ситуация немного устаканилась, можно было особо не прятаться и не скрывать связь Верховного и народно-республиканской партии. Всё равно эта связь всплывёт рано или поздно, в прессе или благодаря сарафанному радио. Но генерал Корнилов всё равно продолжал делать вид, что он всего лишь поддержал существующую партию патриотов, не связанную ни с каким зарубежным капиталом или интернационалом.
        В голове вдруг всплыли чужие воспоминания о том, как генерал Корнилов, будучи командующим войсками Петроградского округа, ехал в Александровский дворец, чтобы арестовать императорское семейство. С гражданином Романовым тоже было бы крайне интересно пообщаться, но бывший царь вместе с семьёй и свитой отбыл в Тобольск несколько недель назад, жить в тишине и покое вдали от мира.
        Штаб народно-республиканской партии расположился в Запасном дворце, и для этого пришлось прогнать оттуда Совет рабочих и солдатских депутатов. Дворец заняли со всей основательностью, и генерал удовлетворённо отметил вооружённую охрану на воротах и оборудованные огневые точки в окнах дворца. Несмотря на сравнительную популярность в народе и среди солдат, руководство НРПР понимало, что в такое смутное время может произойти что угодно. Штурм Смольного многих заставил пересмотреть взгляды на собственную безопасность.
        Завидев выходящего из автомобиля генерала, охрана встрепенулась. О прибытии диктатора тут же доложили наверх, и солдаты-отставники, инвалиды и юнкера, добровольно несущие службу в штабе партии, теперь настороженно глядели, как генерал Корнилов разглядывает закрытые ворота и фасад дворца в стиле классицизма.
        - Ваше Высокопревосходительство! - юнкер у ворот взял винтовку на караул. - Без пропуска никак не могу впустить!
        Корнилов усмехнулся. Подобная исполнительность и точное следование приказу ему нравились, и многие об этом уже знали.
        - Зовите начальство, может, выпишут мне временный, - хохотнул он.
        - Уже доложили! - воскликнул караульный.
        Верховный прошёлся вдоль закрытых ворот, заложив руки за спину и поглядывая на знакомые пейзажи Царского Села. Листва на деревьях в обширном парке уже начинала желтеть и облетать, осень широкими шагами приближалась вместе с Октябрём.
        С крыльца Запасного дворца быстрым шагом спускался лично Сергей Киров, глава народно-республиканской партии, революционер и превосходный оратор. Корнилов на секунду вдруг задумался о том, расстреляли бы Кирова во время чисток 37 - 38 годов, если бы тот до этих чисток дожил. Скорее всего, расстреляли бы, так что Кирову повезло. В истории он остался невинной жертвой врагов народа, а не очередным троцкистом, бухаринцем или изменником Родины, как многие старые большевики.
        - Лавр Георгиевич! - громогласно воскликнул Киров. - Впустите всех, что это такое?
        Глава партии лично раскрыл ворота так, чтобы автомобиль мог проехать внутрь, а затем подошёл к генералу и крепко пожал ему руку.
        - Какими судьбами к нам, Лавр Георгиевич? - тихо спросил Киров.
        - Приехал, чтобы вы похвастались своими успехами, Сергей Миронович, - ответил Верховный.
        - Тогда идёмте внутрь, - пригласил Киров.
        Юнкер у ворот снова взял на караул, стараясь почти не дышать, и генерал одобрительно кивнул, проходя мимо него.
        В основном, провожали диктатора восхищёнными взглядами, здесь его политику одобрял каждый или почти каждый. Многие задавались вопросом, что здесь вообще делает генерал, высказывая самые нелепые и безумные предположения.
        Дворец был полон народа. Здесь громко спорили о политике, боевых действиях и судьбе страны, ходили с пухлыми папками, газетами, агитационными листовками и плакатами, сочиняли тексты и воззвания. Постоянно звенел телефон, топали каблуки, табачный дым висел коромыслом. Кипела работа. Каждый из собравшихся здесь искренне болел душой за свою Родину, и делал теперь всё, чтобы вытащить её из мрачной революционной действительности, в которую Временное правительство загнало страну.
        - Чаю, Лавр Георгиевич? - предложил Киров.
        - Не откажусь, - разглядывая кабинет, отозвался диктатор.
        По рабочей обстановке, которую человек выстраивает вокруг себя, можно понять, что из себя вообще он представляет. И Сергей Киров окружил себя самыми лучшими вещами, какие только мог достать. Роскошь он любил, это было заметно, но все предметы в кабинете лидера партии были не просто красивыми безделушками. Малахитовая чернильница, золотое перо, пресс-папье в виде мраморной балерины, застывшей в изящном пируэте. Это наводило на определённые мысли, которые, впрочем, Корнилов решил оставить при себе.
        В кабинет принесли чаю, политики расположились за столом. Генерал принялся размешивать сахар в чае, позвякивая крохотной ложечкой о китайский фарфор.
        - Не возражаете, если я закурю? - спросил Киров, вытаскивая папиросу из пачки.
        - Нет, не возражаю, - разрешил генерал. - Скажите, если бы прямо сейчас случились выборы. Сколько процентов набрала бы ваша партия?
        - В России или в Петрограде? - уточнил политик, длинной спичкой зажигая папиросу.
        - И так, и этак, - сказал Корнилов.
        - Процентов двадцать, - пожал плечами Киров. - В столице чуть побольше. Эсеры по-прежнему пользуются широкой поддержкой.
        - Нужно пятьдесят, - заявил генерал. - А лучше пятьдесят один.
        Киров нервно хохотнул.
        - Это что, шутка? Мне что, на избирательном участке у людей бюллетени отбирать? - возмутился он.
        - Я не шучу, Сергей Миронович, - холодно заметил Корнилов. - Главное ведь это не как голосуют, а как считают.
        - Нет, вы, право, шутите, - пробормотал политик.
        - Я что, похож на юмориста? - генерал смерил его тяжёлым взглядом. - Я вас научу нескольким приёмам. Записывайте.
        Глава 17
        Михайловский замок
        Генерал подробно рассказал партийному руководителю все схемы и методы манипуляции выборами, какие знал, оставив Сергея Кирова в глубокой задумчивости.А методов этих Верховный знал очень много, начиная от «белых» манипулятивных технологий в предвыборных кампаниях и заканчивая откровенными фальсификациями. Корнилову было даже интересно применить их все на непуганом электорате, ещё вчера практически никакого представления не имевшему о выборах.
        Это во многом упрощало жизнь.Народ здесь, в семнадцатом году, был во многом наивен и вёлся на самые безрассудные и громкие лозунги, вроде того, что всю землю отдадут крестьянам, а фабрики - рабочим. Тут ещё можно было пообещать мир и потом утопить страну в крови, пообещать общество всеобщего равенства и выращивать плесень нового номенклатурного дворянства со спецпайками и прочими привилегиями, чтобы они даже не пересекались с простыми смертными.
        Так что генерал Корнилов не стеснялся использовать любые методы. Иначе будет ещё хуже
        Царское Село он быстро покинул, допив чай и закончив объяснять Кирову про карусели и вбросы. Торговать лицом в штабе НРПР ему было банально некогда, мятежные окраины требовали к себе внимания гораздо больше, чем политические партии. Да и Киров, вооружённый новыми знаниями, мог справиться самостоятельно, дайте только время.
        А время стремительно утекало.
        Осень полным ходом подступала к Петрограду и стране, сентябрь уже подходил к концу, и генерал Корнилов с тревогой в сердце ждал октября и возможный переворот, который принято было называть Великой Октябрьской Социалистической Революцией. Да, лидеры большевиков убиты или арестованы, но далеко не все. Сталин и Каменев осторожно вели свою игру на заводах и верфях, агент мирового капитала Свердлов проводил съезды РСДРП(б), укреплял свои позиции, рассылал агитаторов и собирал информацию, концентрируя власть в своих руках.
        Но по сравнению с тем, что устраивали эсеры, это всё казалось ничтожным копошением. Боевая организация партии эсеров взяла на себя ответственность за теракт на набережной, и вслед за ним прогремело ещё несколько терактов в Москве, Могилёве и Нижнем Новгороде. Сама партия официально открещивалась от террора, Владимир Вольский, возглавивший эсеров после того, как немецкий агент Чернов ушёл в подполье, объявил Боевую организацию контрреволюционной и вредительской. Однако, это не помогло.
        Эсеры и террор снова были неразрывно связаны, и пресса активно раздувала эту связь, закапывая политический авторитет социалистов-революционеров. Дескать, эсеры не могут добиться своих целей легальными способами и вынуждены снова убивать политиков. Естественно, многие законопослушные граждане предпочитали порвать все связи с партией террористов. Само собой, это играло только на руку Корнилову и НРПР, и даже если бы этих терактов не было - их стоило бы придумать.
        В Москве эсеры застрелили местного главу полиции, в Нижнем взорвали бомбу на вокзале, в Могилёве попытались пронести бомбу в Ставку, но не преуспели, и пострадали лишь несколько георгиевцев из охраны.
        Разумеется, многие поддерживали и такие способы ведения дел, но большинство постепенно разочаровывалось в идеях эсеров, тем более, что НРПР предлагала во многом похожие реформы. Социальные, в первую очередь.
        А самым большим пробелом в программе народно-республиканской партии оставался земельный вопрос, который партия пока никак не предлагала решать, оставляя его на откуп аграриям-профессионалам и откладывая на «когда-нибудь после Учредительного собрания».
        И именно это во многом заставляло простой народ выбирать другие левые партии, предлагающие простую и понятную формулу «отнять и поделить». Забывая о том, что отнимать будут и у них в том числе, а делить только промеж собой.
        Впрочем, в аграрных губерниях отнимали и делили уже с начала лета, распахивая и засеивая «ничейные» земли и собирая теперь с них урожай. Многих помещиков просто ставили перед фактом, что их земля теперь поделена, и многочисленные жалобы от вчерашних помещиков-угнетателей сыпались во все инстанции, комитеты, министерства и приёмные.
        Вот только ничего с этими самозахватами фактически сделать было нельзя. Либо заливать страну кровью, что не получится просто потому что любых карателей быстро поднимут на вилы, а вслед за ними и правительство, либо признавать результаты этих самозахватов. Ни тот, ни другой вариант генерала Корнилова устроить не мог.
        Автомобиль Верховного наконец проехал через ворота Михайловского замка. Корнилов прошёл внутрь в сопровождении охраны, на ходу выслушивая доклад дежурного адъютанта о том, что произошло в его отсутствие.
        Фактически, ничего. Несколько телеграмм из Ставки и от командующих фронтами, бездействующих, а потому, не могущих сообщить ничего нового, несколько писем от представителей общественности и общественных организаций типа Земгора, в завуалированной форме высказывающих своё отношение к закручиванию гаек. В письмах, конечно, никто угрозы не слал, все упражнялись в славословии и лизоблюдстве в самых цветастых выражениях, но между строк читалось - не лезь, генерал. Буржуазия хочет и дальше сыто кушать и сладко спать, и не тебе, генерал, этому препятствовать своими проверками и репрессивными мерами.
        - Что-нибудь ещё было? - спросил Верховный. - Посетители?
        - Никак нет, Ваше Высокопревосходительство! - отчеканил адъютант.
        Посетители пытались пробиться к генералу по миллиону самых разных поводов. Начиная от каких-нибудь делегатов от крестьян какой-нибудь далёкой губернии, пешком прошедших полстраны ради приёма у Верховного, и заканчивая полусумасшедшими авантюристами, жаждущими предложить Корнилову очередную идею «как нам обустроить Россию».
        Чаще всего до Корнилова они не добирались, и их приходилось выслушивать секретарям, напускающим на себя максимально важный вид, но иногда генерал любил снизойти до простого народа. Редко, потому что времени на это почти не оставалось, но всё же некоторым посетителям везло и Корнилов мог их выслушать.
        Но не в этот раз.
        - От Голицына известия были? - спросил генерал.
        Генерал-майор Голицын к этому моменту должен был добраться уже минимум до Твери, и он обещал постоянно держать Верховного в курсе событий.
        - Никак нет, - ответил адъютант.
        - Как появятся - доложите сразу же, - приказал Корнилов.
        - Есть, - кивнул адъютант.
        Адъютант проводил генерала Корнилова до дверей его кабинета и любезно раскрыл перед ним дверь. Верховный прошёл внутрь, уселся за рабочий стол, мельком оглядел оставленные якобы в беспорядке бумаги. На столе никто ничего не трогал, и в ящиках стола вроде бы тоже. Во всяком случае, по внешним признакам. Это оставляло надежду, что хотя бы в его ближнем окружении шпионов не было. Настолько наглых шпионов, которые могли бы вломиться в кабинет и заглянуть в бумаги.
        Снова надо было что-то делать со снабжением войск, сидящие на месте дивизии опустошали близлежащие деревни и сёла, будто саранча, и людям постоянно не хватало провизии, а лошадям - фуража. Нужно что-то было делать с флотами, Балтийским и Черноморским, нужно было что-то делать с союзниками, клюющими в мозг и его, и всю Ставку на тему того, что им необходимо новое наступление. Нужно было что-то делать вообще в целом, проблемы копились по всем направлениям, и откладывать их решение бесконечно не получится.
        Дверь вдруг распахнулась, Корнилов оторвал взгляд от очередной докладной записки. На пороге стоял бледный как смерть адъютант.
        - Что случилось? - нахмурился генерал.
        - Телеграмма… Из Пскова… - он дрожащей рукой протянул бланк Верховному. - Семью вашу… Таисию Владимировну… Бомбой…
        Генерал сжал кулаки. Карандаш в руке разломился на несколько осколков, разлетаясь по всему кабинету. Значит, эта война дошла уже и до таких подлостей. Семья была ему чужой, но оставлять такое без ответа нельзя. Не поймут.
        В застенках КГБ
        Комитет Государственной Безопасности расположился в бывшем здании Охранного отделения и губернского жандармского управления на Гороховой улице, именно там, где могла бы расположиться Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и шпионажем, и многое перешло гэбистам по наследству от жандармов и охранки. Разве что полномочия у КГБ теперь были гораздо шире, а ответственности гораздо меньше. Всё-таки, революционная ситуация, исключение из правил.
        Во всех городах бывшей империи отделения КГБ открывались на базе прежнего политического сыска, вот только доктрина и методы работы сильно отличались от царской охранки. При царе она полагалась на секретных сотрудников, двойных агентов, причём доходило до того, что едва ли не половина участников революционных организаций работала на полицию, а два провокатора писали доносы друг на друга. И, финансируя работу провокаторов, охранка финансировала и революцию. Неудивительно, что в первые же дни Февральской революции полицейские архивы жгли во всех городах, заметая следы своего сотрудничества с проклятым царизмом.
        Манштейн, как глава комитета, решил последовать советам генерала Корнилова, который предостерегал его от подобного стиля работы. Лучше уж сделать упор на силовые операции и жёсткие методы воздействия. Исполнять в первую очередь карательные функции, а не следственные. По крайней мере, сейчас, во время сложной революционной ситуации.
        И всё равно полковник Манштейн сидел сейчас в тесном маленьком кабинете, разбирая многочисленные отчёты. Многое было для него, строевого офицера, в новинку, и он больше привык лично вести людей в атаку, нежели сидеть с пыльными бумажками, но лезть под пули ему теперь было строго запрещено. Отчего Владимир Владимирович Манштейн изрядно страдал.
        На террор, который развернули эсеры и прочие вредители, Корнилов требовал ответить таким же террором, только со стороны КГБ, и Манштейну, как честному русскому офицеру и дворянину, было невероятно тошно осознавать, что для спасения страны им придётся пойти даже на такие меры.
        Но всё-таки он был готов и к такому, и генерал честно предупреждал, что работа его ждёт грязная и тяжёлая. Манштейн готов был служить России на любом месте, хоть в пехоте на передовой, хоть в КГБ начальником, хоть простым писарем в штабе.
        Вот и сейчас он служил Родине, взглядом пробегая отчёт бывшего жандармского корнета. В нём корнет подробно и в самых цветастых выражениях описывал, как в составе тройки они ворвались на конспиративную квартиру, где проходило собрание одной из боевых групп РСДРП(б) и те попытались сопротивляться. Началась стрельба, и сотрудникам КГБ пришлось всех боевиков положить прямо там же.
        Полковник ощутил укол зависти, понимая, что рядовым опричником, как их теперь называли в народе, он бы действовал намного эффективнее, чем на своём нынешнем месте. Он долго пытался догадаться, почему генерал Корнилов назначил руководителем КГБ именно его, молодого штабс-капитана, начавшего карьеру только во время войны, хотя вокруг имелась масса куда более достойных и опытных кандидатов. И ответа он не находил. В общем, в полной мере ощущал всю тяжесть синдрома самозванца.
        Но он продолжал прилагать все усилия, чтобы соответствовать высокой должности главного опричника страны.
        Во многом приходилось опираться на опыт старых жандармов и полицейских, перенимать их методы и методы их противников. Революционеры были новаторами во всём, не только в социальных и прочих реформах, но и в методах разрушения государства и в методах противодействия репрессивному аппарату. И теперь Манштейну приходилось тоже становиться новатором, изобретая способы борьбы с подпольщиками.
        Старые, закостеневшие в своих циркулярах и протоколах структуры попросту не справлялись с этой многоголовой гидрой революции.
        Владимир Манштейн отложил документы, встал, похрустел шеей, осторожно поводил раненой рукой в воздухе. Боль простреливала куда-то в лопатку, но исполнять обязанности пока не мешала. Он немного прошёлся по кабинету, раскрыл форточку, выпуская наружу спёртый конторский воздух, с улицы потянуло свежестью и сыростью.
        Уже почти стемнело, и полковник понял, что даже ещё не обедал, перебиваясь лишь крепким чаем. Он и спал-то всего несколько часов, прямо здесь, в кабинете, на узкой жёсткой кушетке. Без отрыва от производства.
        На КГБ в одночасье свалилось слишком много работы. Они и расследовали, и выносили приговоры, и приводили их в исполнение. Отделы и подразделения пересекались между собой, многим приходилось работать за себя и за того парня, одновременно исполняя разные обязанности. Например, полдня разбирать ворох доносов, а потом лично ходить и проверять сведения их них, а затем участвовать в очередном аресте. Организатор из Манштейна оказался не лучший, он учился на ходу, и толковых заместителей сходу подобрать тоже не удалось. Абсолютно всем приходилось учиться на ходу.
        Манштейн устало потёр красные от недосыпа глаза. Чай уже не помогал и не бодрил, кофе был слишком дорогим, а кокаин был строго запрещён к употреблению и даже за хранение его можно было вылететь со службы. Прецеденты уже бывали.
        Он накинул шинель, закрыл кабинет на ключ, проверил наган в кармане, без которого на улицу теперь не выходил. Ему нужно было немного проветриться.
        - Владимир Владимирович? Вы домой? - окликнул его дежурный у самого выхода.
        - Нет, прогуляюсь немного, - поднимая воротник, ответил Манштейн.
        Петроград снова показывал своё истинное лицо, резкими порывами сырого ветра норовя сорвать фуражку с головы и холодными мерзкими щупальцами дождя забираясь за воротник. Но всё же это бодрило. Манштейн отправился к ближайшей чайной, немного перекусить.
        Перебоев с продуктами, таких, какие были в феврале, уже не было, но цены росли почти каждый день, вместе с тихим народным гневом. Правда, возмущаться старались всё больше шёпотом и только в разговорах с хорошими знакомыми.
        Чайная в полуподвальчике на перекрёстке Гороховой и Малой Морской улиц встретила полковника притягательным запахом свежей выпечки и настоящего китайского чая. Таким же китайским чаем любил потчевать своих гостей генерал Корнилов, приучая их к качественным напиткам, и Манштейн тоже привык к хорошему чаю.
        При появлении полковника КГБ посетители заметно притихли, и пока Манштейн стряхивал капли воды с фуражки и плеч, некоторые поспешили ретироваться. Полковник не обратил на них никакого внимания, увлечённый запахом еды. Желудок требовал хоть чего-нибудь и как можно скорее, и Владимир Владимирович торопливо заказал несколько плюшек и чаю.
        Изысканным убранством чайная не блистала, но всё было опрятно и достаточно чисто, и полковник уселся за столик в углу. Кружка с чаем обжигала пальцы, плюшки немного подсохли и были уже не такими вкусными как могли бы, но Манштейн отчего-то радовался этим простым вещам, понимая, что ненадолго вырвался из круговорота рабочей рутины.
        Из-за ранения в руку, полученного в Смольном, ему приходилось делать всё одной рукой, и быстро поужинать не получалось. Он и не спешил, решив вдруг потянуть этот момент.
        Но чай кончился, плюшки тоже, а завал на службе пока ещё нет, и Манштейн понимал, что к нему придётся вернуться уже сейчас, потому что завтра этот завал станет ещё больше.
        - Благодарю, - сказал Манштейн, расплачиваясь за чай, и половой расплылся в угодливой улыбке.
        - Всегда рады-с, заходите ещё, - пробормотал он.
        - Обязательно, - ответил Манштейн, нахлобучивая фуражку на голову и готовясь снова выйти в промозглую сырость петроградского вечера.
        Он поднялся по ступенькам обратно на тротуар Гороховой. Неподалёку маячил какой-то мутный тип, и полковник сунул руку в карман, на всякий случай поглаживая рукоять нагана.
        - Эй, полковник! - буркнул этот тип, стоило только Манштейну немного приблизиться.
        - Чего? - нахмурился Манштейн.
        - Знаешь, что бывает с предателями революции? - нервно воскликнул тип, выхватывая пистолет и сходу стреляя в начальника КГБ.
        Несколько пуль прошили его почти в упор, но из последних сил Манштейн выстрелил в ответ, и только после этого упал на тротуар. Злость на себя и на тех, кто не мог принять новую действительность, захлестнула его с головой. Настолько, что боли он почти не чувствовал.
        Глава 18
        Михайловский замок
        Генерал Корнилов встал и прошёлся по кабинету, заложив руки за спину. Подошёл к окну, вспомнил про существование оптических прицелов, отошёл от окна. Зачем-то вытянул из кобуры браунинг, выщелкнул магазин, поглядел на тупоносый патрон, вернул магазин на место.
        Эта война зашла слишком далеко. Вернее, он, диктатор могущественной страны, почему-то позволил своим врагам зайти так далеко в своей борьбе. И это злило больше всего. Он сам был виновен теперь в этих нелепых смертях.
        К Таисии Владимировне он был равнодушен, жена генерала, хоть и сохранила остатки былой красоты, его совершенно не привлекала. Она была для него абсолютно чужим человеком. Но это всё равно был удар. Демонстративный. Такое не прощают.
        Дети… Дети выжили. Пока что. Если сумеют выкарабкаться и пережить лечение в штабе Северного фронта, потому что и Наталью Лавровну, и Юрика сильно посекло осколками.
        Оба джигита, оставленные охранять семью генерала, погибли, исполняя свой воинский долг.
        Что ж… Террор - это попытка запугать, в этом и состоит смысл данного слова. Запугать общество, запугать власти. Чтобы чиновники боялись получать повышение и занимать место убитого градоначальника, чтобы полицейские безвылазно сидели в участках, опасаясь нападений. Чтобы власть шла на уступки, пытаясь избежать дальнейшего кровопролития.
        Вот только генерал знал, что с террористами не договариваются. Их уничтожают. Мочат. Везде, где только можно.
        - Ступайте, капитан, - сказал он адъютанту. - Мне нужно подготовить несколько приказов.
        Адъютант замялся на мгновение, но потом всё же осмелился.
        - Ваше Высокопревосходительство, позвольте… Ваш браунинг… - неловко произнёс он.
        Корнилов зло расхохотался.
        - Думаете, я застрелюсь? Считаете меня трусом, капитан? - процедил он.
        - Никак нет, Ваше Высокопревосходительство! - вытянулся смирно адъютант.
        - Идите, вас вызовут, если понадобится, - приказал генерал.
        Капитан повернулся кругом и практически строевым шагом отправился прочь из кабинета, понимая, что сморозил полную глупость.
        Верховный Главнокомандующий вернулся за стол, извлёк на свет божий чистый лист, взял стальное перо, обмакнул в чернильницу-непроливайку. Нужно было подготовить всего два документа, которые, впрочем, давно уже просились к реализации. Указ о военном положении, закрепляющий и дополняющий основные меры, и приказ о его введении на всей территории страны.
        Дескать, враг перешёл к полномасштабным диверсиям и террору вопреки всем законам войны и отказывается пользоваться перемирием (необъявленным, но фактически это оно и было), и поэтому генерал Корнилов вынужден вводить военное положение. Главное, придать этому нужную эмоциональную окраску с помощью прессы.
        Это была, так сказать, официальная часть. Цветочки.
        Ягодками же должна стать неофициальная часть, с которой генерал не должен быть связан. Эскадроны смерти, по типу латиноамериканских. Да, грязные методы, да, жестокие. Но ничуть не грязнее, чем методы эсеровских боевых групп.
        Ударники на эту роль не подходили. Ударники были солдатами, воинами. Для эскадронов смерти Корнилову требовались каратели.
        Агенты КГБ тоже на эту роль годились слабо. КГБ должен был действовать в легальном поле, хотя бы минимально придерживаясь законности, революционной, размытой и шаткой, но всё же законности. КГБ должен ассоциироваться в народе с защитниками, с безопасностью.
        А вот эскадроны смерти из вчерашних подростков, максималистов, жестоких и бесстрашных, будут карать врагов государства везде, где только смогут найти. Нужен только человек, согласный их возглавить и всё организовать. Такой, который не предаст и который достаточно беспринципен, чтобы вообще заняться чем-то подобным. Ни одного имени пока на ум не приходило, но кому-то всё-таки придётся этим заняться.
        Теоретически, этим вопросом мог бы заняться Аладьин, но этот хлыщ совершенно точно работал на британцев, обретался сейчас в Ставке и к деликатным вещам не допускался от слова совсем, и доверять подобные вещи ему точно нельзя. Нужен был педагог уровня Макаренко, чтобы превратить дворовую шпану и вчерашних школьников в беспощадных боевиков, готовых исполнить любой приказ Верховного. Хотя… Для того, чтобы научить их разрушению, многого и не требуется. Только железная дисциплина, твёрдая тяжёлая рука и непререкаемый авторитет.
        Корнилов поставил размашистую подпись под приказом о военном положении и ещё раз перечитал его. Такое положение следовало ввести уже давным-давно, ещё царю Николаю. Возможно, многих проблем удалось бы избежать.
        Но промышленники и общественные организации точно взвоют. И новые забастовки и стачки неизбежны, это Корнилов видел ясно, как божий день.
        Поэтому нужны были и социальные реформы, хотя вводить их генерал не спешил, намереваясь провести их не указами и высочайшими повелениями, а с помощью народно-республиканской партии. И только после выигранных партией выборов. А если вдруг произойдёт чудо и выиграют какие-нибудь эсеры, то те же самые реформы придётся максимально затягивать, не позволяя своим противникам воспользоваться плодами победы. Политика, одно из самых грязных занятий на свете.
        Ну а тех, кто будет против - за задницу возьмёт КГБ. И если в рамках закона предъявить будет нечего - в дело пойдут эскадроны смерти. Никто не уйдёт обиженным, как говорится, достанется всем. Кто этого, разумеется, заслуживает.
        Перегибы на местах, конечно, неизбежны, генерал это прекрасно понимал, зная обо всех особенностях русских систем исполнения наказаний. Самое главное, избежать плановых чисток, мол, центр приказывает найти и уничтожить столько-то изменников Родины. Корнилов помнил, как это бывало. Москва приказала раскулачить пятьсот дворов, местные власти, стремясь выслужиться, приказывают раскулачить две тысячи, исполнители на местах раскулачивают пять тысяч, выслуживаясь уже перед местными. Стахановское движение и перевыполнение планов тут явно будет лишним.
        Генерал встал из-за стола и включил освещение, лампочка загорелась жёлтым неприятным светом. За окном стремительно темнело, снова спустился дождь. Может, и не зря большевики столицу переместили в Москву, в сером и безрадостном Петрограде иногда хочется убивать.
        Он выглянул в приёмную, кликнуть адъютанта, чтобы отдать ему приказы, и вдруг замер, глядя, как адъютант, бледный как полотно, держит телефонную трубку возле уха.
        - Есть, так точно, - сказал капитан в трубку. - Так точно, доложу. Так точно.
        - Что случилось? - дождавшись, пока адъютант положит трубку, спросил Корнилов.
        - В полковника Манштейна стреляли, - нервно сглотнув, произнёс адъютант.
        - Жив? - напрягся генерал.
        - Так точно, срочно увезли в госпиталь, состояние тяжёлое, - доложил капитан.
        - Что нападавшие? - спросил генерал.
        - Нападавший один, убит на месте, документов не нашлось, - оттарабанил адъютант. - Следственная группа уже работает.
        - Сволочи, - процедил Корнилов.
        Не про следователей, разумеется, а про нападавших. К работе следователей у генерала никаких претензий пока не возникало.
        - Держите меня в курсе, капитан, - сказал он. - Это дело государственной важности. На личном контроле.
        - Есть, - отозвался адъютант.
        Верховный отдал подписанные документы о введении военного положения на территории всей страны и смерил адъютанта долгим хмурым взглядом.
        - Не боитесь, капитан? - спросил вдруг Корнилов.
        - Чего, Ваше Высокопревосходительство? - хмыкнул адъютант. - Смерти? Не боюсь. Бесчестия - да.
        - Всего этого безумия, - помахал рукой в воздухе генерал.
        Адъютант молча покачал головой.
        Корнилов вернулся в кабинет, раздумывая над собственными словами. Да, именно что безумие. Оно зрело в чьих-то головах десятилетиями, прежде, чем выплеснуться сейчас на улицы. Другого объяснения всем этим насквозь иррациональным поступкам Корнилов не находил.
        Нет, всё-таки ему нужны крепкие санитары. Санитары леса. И для того, чтобы бороться с безумцами, нет никого лучше, чем другой безумец. Он вспомнил вдруг, кого называли безумным бароном, новым Чингисханом и белым богом войны, самой одиозной фигурой Гражданской. Роман Фёдорович фон Унгерн. Вот кто сможет возглавить эскадроны смерти и у кого хватит энергии, чтобы кровавой метлой носиться по стране, уничтожая несогласных физически. Нужно было только выдернуть его из Сибири.
        Глава 19
        Главный Штаб
        На следующий день генерал Корнилов снова отправился на Дворцовую площадь. Но не в Зимний дворец, в котором теперь находился только госпиталь, да старые слуги по мере сил поддерживали порядок в коридорах и кабинетах, а в здание Главного Штаба.
        В нынешней русской армии Генштаб фактически был пятым колесом у телеги, управление войсками осуществлялось из Ставки Верховного Главнокомандующего. Так что ни чинов, ни славы офицеры и генералы Генштаба заработать себе практически не могли, что многим из них наверняка не нравилось.
        Все они завидовали германскому Генеральному Штабу, лично Гинденбургу с Людендорфом и мечтали о прусском орднунге. В Германской империи образца осени семнадцатого года Генштаб обладал почти неограниченной властью, вся страна работала на то, чтобы штаб исправно функционировал и продолжал вести войну на два фронта.
        В России же ничем подобным штаб похвастать не мог, хотя теперь всё же с уверенностью можно было сказать, что власть в стране принадлежит военным. Но не штабу, а Ставке и лично Верховному, что тоже вызывало некоторую ревность со стороны штабных.
        Генерал Корнилов ясно понимал, что и здесь нужны реформы, причём довольно масштабные, но коней на переправе не меняют, и слишком радикальные перемены плохо скажутся на боеспособности армии, которая и так болталась где-то чуть выше ноля.
        Никаких парадов и торжественных встреч не было, но некоторые штабные офицеры заметно робели при виде Верховного. Фигура генерала Корнилова пугала их сильнее, чем фигура царя, который точно так же посещал штабы, расположения частей, госпитали и прочие места.
        Высокий и сухопарый пожилой генерал-лейтенант с седой бородкой клинышком произвёл короткий доклад и представился, это был начальник Главного штаба генерал Архангельский. Корнилов крепко пожал ему руку.
        - Наслышан о вашей трагедии, Ваше Высокопревосходительство, - тихо добавил Архангельский после всех церемоний. - Мои соболезнования.
        - Враги нашей Родины опустились до подобной низости и подлости, - печально произнёс Корнилов. Так, чтобы это слышал не только Архангельский, но и остальные генералы и офицеры штаба, среди которых точно были шпионы, предатели и заговорщики. - Это хорошо показывает, кто мы - патриоты России, и кто наши враги, бросающие бомбы в женщин и детей.
        В том, что среди присутствующих наверняка есть агенты чужих разведок, тайные большевики, эсеры или просто им сочувствующие, генерал Корнилов нисколько не сомневался. Где им ещё быть, как не в Главном штабе? В Ставке, разве что. Едва ли не половина генералов Генштаба перешла на сторону большевиков после Октябрьской революции. Красную армию создал вовсе не журналист Троцкий, а царские военспецы.
        - Так что рекомендую спросить себя, господа, - продолжил Корнилов. - Задайте себе вопрос. С кем вы? С теми, кто стреляет в мирных граждан на улицах? Или с теми, кто всеми способами защищает Родину?
        По лицам многих штабных пробежала тень, похоже, совесть многих удалось пробудить таким дешёвым и тривиальным способом. Не факт, что надолго, но кто-нибудь, возможно, одумается. Всё-таки среди офицеров и генералов штаба хватало патриотов. Просто многие из них видели будущее России несколько иначе. А некоторые и вовсе готовы были плести заговоры и интриги, лишь бы скорее заключить мир с Центральными Державами, потому что только в этом видели шанс для России выжить.
        Корнилов прошёл в один из многочисленных кабинетов в сопровождении Архангельского, его заместителя и глав управлений. В глаза бросилось яркое прямоугольное пятно на выцветших обоях прямо над столом начальника Главного штаба. Кажется, там висел портрет самодержца, который сняли и пока не решили, чем его заменить.
        Все расселись по местам, генерал Корнилов занял место во главе стола, готовясь выслушивать скучные доклады. Выслушать нужно было всех, хотя по-настоящему Верховного интересовали только два - доклад второго генерал-квартирмейстера, который возглавлял разведку, и доклад начальника управления военных сообщений. Милитаризованные железные дороги теперь должны были подчиняться именно ему.
        Как всегда, потеющие от стресса генералы читали с бумажки, а скучающий диктатор делал вид, что внимательно их слушает, черкая карандашом в блокноте. Сдерживать зевоту удавалось с превеликим трудом, благо, многолетний опыт выслушивания подобных докладов помогал держаться бодро.
        В целом картина в представлении штабистов вырисовывалась не слишком радужная. Затишье на фронте снова привело к разгулу агитации и братаниям с врагом, запрещённым уже давно, но факты их наличия снова всплывали.
        Разведка доносила о том, что немец зашевелился в Молдавии и вообще на Юго-Западном фронте, очевидно, пытаясь воспользоваться шансом, который им любезно предоставила Центральная Рада.
        Снабжение более-менее налажено было только на Северном и Западном фронтах. Юго-Западный и Румынский снова испытывали трудности из-за проблем на Украине, Кавказский фронт, который и в прежние годы снабжать удавалось лишь с великим трудом, теперь и вовсе сидел практически на подножном корме. А ведь приближалась осень, и вслед за ней - зима. Только это, похоже, никого не волновало.
        Многие железнодорожники продолжали итальянскую забастовку, недовольные переменами, но некоторые всё же продолжали исполнять обязанности, тем более, что теперь они приравнивались к военным. А это и увеличенное довольствие, и выслуга, и всё остальное вместе с клюквой на шашку.
        Вместе докладами посыпались и жалобы. На всё подряд, начиная от претензий к работе Ставки и заканчивая отсутствием писчей бумаги в фельдегерской службе. Приходилось записывать всё, с самым серьёзным видом обещая разобраться с этими проблемами. Большинство этих проблем, само собой, не требовало внимания Верховного Главнокомандующего, но и решать их будут совсем другие люди. А продемонстрировать подчинённым, что тебе не всё равно - один из лучших способов завоевать их лояльность.
        И наоборот, если ты будешь всячески показывать, что тебе плевать - они рано или поздно выберут себе другого начальника, как это произошло с царём Николаем, который терпеть не мог решать чьи-то проблемы и в итоге растерял всяческую поддержку.
        - Ещё вопросы, жалобы, предложения? - спросил Верховный, когда поток жалоб окончательно иссяк.
        Один из генералов поднял руку, желая высказаться.
        - Не сочтите за трусость, Ваше Высокопревосходительство, но, по-моему, после трёх лет войны очевидно, что разбить Центральные Державы в бою мы не сможем, - осторожно начал генерал-лейтенант в тонких проволочных очках.
        - Так, - буркнул Корнилов.
        - Каждый день войны губителен для нашей страны, Россия истощена, ещё немного, и будет поздно, - продолжил генерал-лейтенант. - Что вы думаете о возможности заключить сепаратный мир?
        Сразу несколько испытующих взглядов оказались прикованы к Верховному Главнокомандующему, его ответа ждали, и Корнилов понимал, что его ответ очень скоро окажется на столе и у немецкой, и у английской, и у французской разведки. Он вдруг ощутил себя на минном поле, где каждый неосторожный шаг будет чреват взрывом. С одной стороны у него было смертельно уставшее общество и объективная ненужность этой войны. С другой - союзнические обязательства и набранные прежними правительствами долги, которые так или иначе придётся отдавать.
        - Со стороны кайзера мы не видим готовности к переговорам, поэтому продолжаем выполнять союзнические обязательства, - произнёс Корнилов, со спокойной душой перекладывая ответственность на немцев. - К тому же, Польша и Курляндия должны быть освобождены из-под оккупации. На данном этапе войны сепаратный мир трудно реализуем.
        Остальные генералы закивали, демонстрируя полное согласие со словами Верховного. Больше вопросов ни у кого не возникло.
        Верховный распрощался со всеми штабными и быстро покинул здание. На улице его ждал автомобиль, а на Балтийском вокзале - поезд в Псков.
        Глава 20
        Псков
        Северный фронт его интересовал мало, немцы после провала Рижской операции вели себя тихо, даже и не пытаясь выбить русские войска с левого берега.
        Корнилов ехал в Псков к семье.
        Вся семья пока находилась там. Состояние у детей пока было слишком тяжёлым, чтобы перевозить их в Петроград или куда-либо ещё.
        Поездку пришлось организовывать в спешке, но все меры безопасности приняты были по высшему разряду, Верховный допускал, что удар по семье - это лишь способ выманить его, спровоцировать на необдуманные поступки. Первый шаг в покушении уже на него, причём куда более продуманном, чем просто бросить гранату в автомобиль.
        Хан снова сопровождал его везде, где только мог, джигиты-текинцы беспрерывно несли караульную службу, выскакивая на каждой станции наружу.
        На этот раз Корнилов с удовлетворением отмечал, что перроны подметены, а вокзалы помыты, и один только этот факт красноречивее любых докладов говорил о том, что в общество постепенно возвращается порядок.
        Поезд мчался в Псков, древний русский город, знаменитый своим кремлём и своими церквями. В одной из этих церквей будут отпевать Таисию Владимировну. Так решил генерал, и спорить с ним никто не осмелился, хотя благоразумнее было бы никуда не ездить и сделать всё в Петрограде.
        Каждую минуту Хан ожидал нападения, перед поездом Верховного ехал ещё один паровоз, проверяя состояние путей. До полного маразма, конечно, не доходило, но после череды терактов и покушений корнет Хаджиев предпочитал лишний раз перебдеть, чем один раз недоглядеть и проморгать очередную попытку террористического акта.
        Но террористы сидели тихо, как мыши под веником, не пытаясь никаким образом даже подобраться к поезду или кортежу Верховного. Ни в Петрограде, ни в Пскове, ни на промежуточных станциях. Лезть на пулемёты туркменов дураков не нашлось, всё-таки это вам не кидаться гранатами в беззащитный автомобиль.
        Настроение у всех было мрачным и тоскливым, за всю дорогу ни единой улыбки не промелькнуло на лицах. Погода была такой же, серые тучи затянули небо сплошной пеленой, изредка разряжаясь мелким и мерзким дождём.
        Все шесть часов, пока поезд был в пути, генерал Корнилов провёл у себя в купе, практически не выбираясь наружу и лишь изредка отправляя кого-нибудь за очередной кружкой чая.
        Ему хотелось спать, но сон не шёл, и он просто пялился в потолок вагона, лёжа на незастеленной полке. Работы тоже хватало, но генерал решил, что она может и подождать. Иногда отдых всё-таки необходим, пусть даже такой, тюлений и максимально ленивый. В конце концов, сейчас, в такой момент, его никто за безделье не осудит.
        Лишь перед самым прибытием в Псков генерал нехотя поднялся и привёл себя в порядок. Находиться в этом городе дольше необходимого он не желал, но и за один день успеть всё не получится. Генерал не хотел терять ни минуты, быстро сделать все необходимые дела и отправиться обратно в столицу.
        С вокзала он в сопровождении текинцев и небольшой свиты отправился прямиком в госпиталь, где сейчас на лечении находились Юрик и Наталья Лавровна. Вечерело, и приёмные часы давно уже кончились, но ради всесильного диктатора режим работы госпиталя немного пересмотрели.
        Автомобили и грузовики остановились у крыльца двухэтажного здания, у одного из корпусов псковской земской больницы, переполненной ранеными воинами. Первыми из машин выскочили туркмены, осматривая окрестности на предмет засад и прочих опасностей, и только когда они убедились, что всё спокойно, то лишь тогда позволили генералу выйти из автомобиля.
        В самой больнице его встретила целая делегация докторов и сестёр под началом главного врача, которые во все глаза рассматривали генеральский мундир и алые халаты туркмен-охранников.
        - Примите наши соболезнования, Ваше Вели…Высокопревосходительство, - пробормотал главврач, пожимая руку Верховного.
        Тот сделал вид, что не заметил оговорки и молча надел поверх мундира протянутый ему белый халат.
        Раненые лежали и в палатах, и в коридорах, не хватало ни мест, ни лекарств, но генерала Корнилова они провожали заинтересованными взглядами, в глубине которых светилась надежда, что всё изменится к лучшему.
        Детям генерала всё же нашлось место в отдельной палате, где Юрик и Наталья восстанавливались после ранений и проведённых операций по извлечению осколков. Операции проводил лично главврач, о чём он не постеснялся с гордостью доложить Верховному, пока они поднимались по лестнице на второй этаж.
        - Оставьте нас, - приказал генерал, едва переступив порог палаты, и дверь просто закрыли за его спиной.
        В палате лежали только они двое, и генерал Корнилов тоскливо скользнул взглядом по сыну и дочери, лежащих на койках в белизне бинтов и простыней. Сын открыл глаза, неверящим взглядом рассматривая сухопарую фигуру отца, будто не мог понять, это снова последствия наркоза или же отец в самом деле приехал навестить его. Наталья продолжала спать.
        Генерал тихонько прошёл к койке Юрика и осторожно присел на уголок в изголовье, стараясь не потревожить раненого сына.
        - Папа… - одними губами прошептал мальчик.
        Генерал молча кивнул, разглядывая бледного от кровопотери Юрика, из которого буквально недавно хирург извлекал осколки.
        - Больно? - спросил генерал.
        Юрик кивнул.
        - Терпи, казак, атаманом станешь, - вздохнул генерал, ласково потрепав сына по волосам.
        Сын по-прежнему ощущался чужим, но одиннадцатилетний ребёнок в любом случае остаётся ребёнком, и даже сам по себе вызывал сострадание. Тем более, что пострадали они все исключительно из-за политических амбиций генерала.
        Наталья Лавровна, по сути, взрослая уже барышня, пострадала сильнее, и будить её генерал не стал. Детям нужен был покой и врачебный уход.
        - Вы опять уедете? - тихо спросил Юрик.
        - Да, - сказал генерал.
        Мальчик заметно расстроился, но промолчал, понимая, что никакие его просьбы и мольбы не смогут ничего изменить.
        - Как только вам станет получше, вас перевезут в Петроград, - сказал генерал. - Обещаю.
        Юрик снова кивнул.
        - А… Где мама? В другой палате? - спросил он. - Доктор нам так ничего и не сказал.
        Генерал тяжело вздохнул, закрывая лицо руками. Тяжело. Одно дело, когда человеческие смерти это просто цифры в очередном отчёте или докладе, и совсем другое - когда смерть вот так вот проходит рядом, задевая тебя и твоих близких.
        Мальчик понял всё без слов, тихо всхлипнув, и генерал осторожно прижал его к себе, стараясь не разбередить его раны. Юрик тихо плакал, не стесняясь слёз, насквозь промочив белый халат отца, и генерал терпеливо ждал, гладя мальчика по волосам.
        В дверь постучали.
        Корнилов проигнорировал этот стук, и вскоре постучали снова, дверь раскрылась, из проёма робко выглянул адъютант, показывая на часы.
        - Ваше Высокопревосходительство… - громким шёпотом обратился он.
        Генерал отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
        - Время… Пора… - шипел адъютант.
        Адъютанта оттеснил доктор, бесцеремонно проходя в палату и поверх тонких очков оглядывая своих пациентов.
        - Ваше Высокопревосходительство, - тихо, но уверенно произнёс врач. - Юрию нужен покой. И Наталье Лавровне тоже.
        - Да, конечно, - буркнул генерал.
        Юрик всхлипнул снова, отпуская отца.
        - Я вас заберу, как только вы поправитесь, - повторил генерал. - Обещаю.
        Мальчик закивал, доктор подошёл к его койке, зачем-то потрогал лоб, осмотрел.
        - Я принесу капли, - ни к кому не обращаясь, произнёс врач.
        Генерал поднялся, поправил за собой простыню и одеяло, ещё раз окинул тоскливым взглядом палату, а затем, не прощаясь, вышел в коридор. На душе скреблись кошки. А впереди его ещё ждали похороны, которые тоже станут для него испытанием.
        Он спустился вниз, погружённый в собственные мысли, у выхода снял халат, отдал кому-то в руки, не глядя, спустился по крыльцу к машинам. Печаль и тоска медленно трансформировались в злость, злость на всех тех, кто позволяет себе взрывать бомбами женщин и детей ради каких бы то ни было благородных и праведных целей.
        Цели-то у них, может быть, были самые благородные. А вот методы достижения - нет. И этого генерал Корнилов им простить не мог.
        Глава 21
        Балтийский вокзал
        Сразу же после похорон и короткого визита в штаб Северного фронта Верховный отправился назад в Петроград. Оставаться в Пскове дольше необходимого было незачем. Каледин прекрасно справлялся со своими обязанностями, разве что сильно негодовал по поводу вынужденного затишья на фронте.
        Его можно было легко понять, чем больше солдаты сидели на позициях без дела, тем больше их выходило брататься, поддавалось агитации, дезертировало. Не только на Северном фронте, но и на всех остальных. И на обоих флотах тоже, но флоты сидели без дела гораздо дольше, по сути, ещё с царских времён.
        Каледин вообще сказал, что даже если бы немцы атаковали, было бы лучше, и отчасти генерал Корнилов был с ним согласен. Лучше отступающая, но сражающаяся армия, чем армия бездельников и дармоедов. Поэтому Верховный приказал заниматься учёбой, боевой подготовкой и снабжением частей на передовой. Никакой шагистики, ничего лишнего, только ликвидация безграмотности, знакомство с новыми образцами вооружения и реально полезные знания.
        Чтобы каждый солдат мог вернуться потом в родную деревню и стать там уважаемым образованным человеком, примером для подражания.
        Если бы армия не была настолько разложена и дезертирство не было бы столь массовым, Верховный мог бы вывести некоторые части с передовой в тыл, отправить солдат в отпуска и вообще дать людям отдохнуть, но в нынешней ситуации было ясно - ни один солдат из отпуска не вернётся.
        О каком возвращении может быть речь, когда дома творится такое. Когда вот-вот уже начнут делить землю и отнимать её у помещиков. До личного состава, конечно, доводили информацию, что делить землю начнут только после окончания войны и проведения Учредительного собрания, и что фронтовикам при распределении земельных участков будет предоставлено преимущество, но для многих это звучало как несбыточные обещания, а фактически землю начали делить уже сейчас.
        И тем более, когда многие местные открыто заявляли, что чихать хотели на Учредительное собрание и его решения, а им, мол, независимость важнее, чем мнение Учредиловки. Это ясно говорило о том, что для успешного проведения этого самого собрания необходима силовая поддержка. А у кого сила - у того и власть.
        Генерал Корнилов нечасто размышлял о том, что будет дальше, после войны, ограничиваясь пока лишь самым ближним горизонтом планирования, но в общих чертах всё было яснее ясного. С одной стороны - демократические выборы с опорой на НРПР, с другой - опора на новые силовые структуры, на случай, если кто-то попытается оспорить результаты демократических выборов, а такие желающие наверняка найдутся.
        Государственный строй, название должности, сроки правления, всё это не играло никакой роли. Корнилову было абсолютно плевать, будет он называться президентом, премьер-министром или генеральным секретарём ЦК НРПР, избираться на четыре года или пожизненно, править федерацией, конфедерацией или унитарным государством, всё это не имело никакого значения. Главное - взять власть в свои руки и юридически оформить всё так, чтобы никто не мог никаким образом оспорить его право на эту самую власть.
        Провернуть всё таким образом, чтобы ни один рабочий, крестьянин, интеллигент или промышленник не могли ответить на вопрос «кто, если не Корнилов». Чтобы все политические соперники могли только бессильно скрипеть зубами в кулуарах. Именно для этого Завойко сейчас старательно выстраивал культ личности вождя.
        Да, это было чревато проблемами с передачей власти, ещё одной смутой, если Корнилов вдруг умрёт, ведь люди не просто смертны, а чаще всего - внезапно смертны, но для этой Верховный собирался подготовить себе преемника сильно заранее.
        Кандидатов в преемники, на самом деле, было не так много, как ему хотелось бы. Киров, как глава партии. Возможно, генерал Врангель, но это очень сильно зависело от того, как он себя проявит на своём нынешнем посту. Внезапно, Сталин, если его удастся переманить из большевистского руководства и немного вразумить насчёт методов управления страной.
        Возможно, в этом коротком списке появятся и другие фамилии, но пока что так. Верховный надеялся, что себя смогут проявить и другие, неизвестные ему по учебникам истории, люди. Те, кто в оригинальном варианте истории погиб, эмигрировал или не сумел выйти во власть из-за своего неприемлемого происхождения.Да, некоторые дети священников и даже дворян сумели сделать карьеру при советской власти, но гораздо больше не сумело.
        Корнилов же не собирался угнетать одни классы ради того, чтобы возвысить другие. Возможности должны быть равны у всех, независимо от происхождения. Для него, как для руководителя, гораздо важнее были личные способности человека.
        Вечером поезд Верховного прибыл обратно на Балтийский вокзал. Диктатор вернулся в сырой и слякотный осенний Петроград, серый и тусклый, лишь немного подкрашенный бледной желтизной опадающих листьев.
        На вокзале же, вернее, на привокзальной площади, эту серость разгоняли красные плакаты и транспаранты. Кто-то организовал митинг аккурат к прибытию Верховного Главнокомандующего.
        Лозунги на плакатах… Самые разнообразные. Начиная от классических требований передать всю власть Советам, и заканчивая требованием снять блокаду с Кронштадта. Кто-то знал, когда, как и куда прибудет генерал Корнилов, и устроил целую демонстрацию, разумеется, мешающую проезду автомобилей, так что диктатор вынужден был выйти к толпе.
        Ну, или давить митингующих грузовиками и автомобилями, либо разгонять стрельбой, и генерал не сомневался, в толпе уже притаились журналисты с фотокамерами, репортёры и прочие акулы пера. Вместе с провокаторами и, возможно, террористами. И существовал немалый риск, что на соседнем чердаке притаился профессиональный стрелок с винтовкой, или в чемодане какого-нибудь неприметного пассажира окажется полпуда взрывчатки.
        Ладно хоть к самому поезду митингующие даже не пытались прорваться, ограничившись только привокзальной площадью. Сам вокзал и проходы к путям находились под охраной вооружённых солдат, которые хоть и, возможно, в чём-то соглашались с демонстрантами, но покинуть пост не смели.
        - Ваше Высокопревосходительство! Лавр Георгиевич! - обеспокоенно бормотал Хан. - Давайте запросим подкрепление! КГБ, казаков, разгоним их, и только потом поедем! Нас слишком мало!
        - Нас мало, но мы в тельняшках, корнет, - буркнул Корнилов, не обращая внимания на недоумевающий взгляд начальника охраны.
        - И что, вы хотите к ним выйти? - всплеснул руками Хан.
        - Нет, не хочу, - признался генерал. - Но придётся.
        - Мы не сможем вас защитить, Лавр Георгиевич, - хмуро произнёс корнет.
        - Я знаю, - сказал Корнилов, глядя, как его автомобиль спускают на перрон.
        Можно было бы и запросить автомобиль из гаража Михайловского замка, но что-то генералу подсказывало, что к вокзалу шофёр подобраться бы не сумел.
        Толпа была настроена к генералу не сказать, чтоб враждебно, но лозунги и призывы на этом митинге звучали очень и очень далёкие от официальной линии партии и правительственного курса.
        - Распорядитесь позвонить Кирову, будьте добры, Хан, - попросил генерал. - Передайте ему, пусть выводит на улицы петроградскую ячейку. Ну а я туда. В народ.
        - Может, не надо? - спросил корнет.
        - Надо, Хан, надо, - отрезал Корнилов, собираясь с духом. - Не разорвут же они меня, в конце концов.
        Одна из генеральских машин имела открытый верх и позволяла выехать так, чтобы пассажира все могли видеть, и генерал забрался именно в неё, намереваясь потом встать на сиденье и толкнуть речь.
        - Если что-то пойдёт не так, жми, - тихо произнёс он шофёру. - Прямо через толпу.
        Автомобиль, тихо порыкивая мотором, двинулся к привокзальной площади. Толпа демонстрантов с плакатами, транспарантами, красными флагами и прочими атрибутами первомая загудела и зашумела, нестройными воплями встречая появление генерала.
        - Диктатор! Бонапарт! Руки прочь от Советов! Вон! Узурпатор! - доносились злые крики со всех сторон.
        Толпа обступила автомобиль со всех сторон, ехать дальше шофёр не мог, и ему пришлось остановиться. Корнилов сосредоточенно окинул беснующуюся толпу долгим изучающим взглядом.
        Да уж, это вам не прибытие Ленина на Финляндский вокзал. Но и он не пальцем деланный. Генерал поднялся на сиденье автомобиля, возвышаясь над толпой и превращаясь в отличную мишень.
        - Товарищи! - поставленный командирский голос Корнилова прокатился над толпой. - Да здравствует народная революция!
        В храме и возле него
        В храме пахло елеем и ладаном. Толпа прихожан стояла, переминаясь с ноги на ногу, дородный священник хорошо поставленным баритоном громко читал молитву.
        - Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твоё, победы благоверному… - он вдруг запнулся. - Государю нашему…
        Прихожане сделали вид, что ничего не произошло, осеняя себя крестными знамениями.
        - … рабу Божьему Лавру… - продолжил священник.
        Все церкви по всей стране теперь молились за Корнилова и за скорейшую победу русского оружия. Приказ прошёл с самого верха, церковные иерархи сделали свой выбор, оценив предложение генерала восстановить патриаршество. Оно давало церкви гораздо больше свободы и влияния.
        - Это чего, он генерала Государём назвал? - прошептала одна из пожилых прихожанок своей соседке.
        - Та перепутал он, - буркнула соседка.
        - А чего, и пускай, при царе-то лучше было, - бесцеремонно встряла в разговор третья. - А то ишь, выдумали. Временщики эти, чтоб им провалиться…
        На них шикнули, призывая к тишине.
        - А вы на меня не шикайте! Я что, неправду говорю? - громким шёпотом возмутилась женщина.
        Священник монотонно продолжал читать молитву, не обращая внимания на перешёптывания среди прихожан.
        - Выбрали бы уже царя нового, и делу край! Хоть того же Корнилова! - продолжала прихожанка.
        - Да тише вы, Марья Петровна, не на базаре же, - попытались урезонить её соседи.
        Спокойствие на некоторое время удалось восстановить. Все понимали, что спорить в храме посередине службы будет совсем неуместно. Тем более, спорить о политике. Церковь давала однозначный ответ на все эти вопросы, поддерживая нынешнюю власть и осуждая все дальнейшие попытки раскачать народ на революцию. То есть, в какой-то степени пыталась стабилизировать общество.
        И это были не инициативы отдельных священников, как раньше, теперь в каждой церкви от Риги и до Владивостока велась планомерная работа с населением.
        Авторитет церкви, конечно, находился на не самом высоком уровне, да и среди священников хватало бунтарей и революционеров вроде того же покойного Гапона, но основной массе хватало тех преобразований, которые обещал провести генерал Корнилов. И это давало свои плоды, агитация в пользу генерала велась не только с помощью газет и плакатов, но и в церковных проповедях.
        Служба закончилась, прихожане начали понемногу расходиться. На паперти, где прежде толпами сидели безрукие и безногие ветераны, теперь остались только профессиональные нищие, всех увечных воинов приставили к делу, обеспечивая жалованьем. Тех, кто хотел ещё хоть как-то послужить своей стране, разумеется.
        Расходились, как обычно, маленькими стайками, останавливаясь за воротами церкви, чтобы поделиться новостями и слухами, пообщаться с соседями и в целом обсудить происходящее.
        - Васька-то, Никитишны сын, в комитет местный записался, - делились местными слухами пожилые прихожанки. - Ходит гоголем теперь.
        - Это в который комитет? Их всяких развелось, куда ни плюнь!
        - Так в опричники, от остальных-то уж толку нет.
        Старушки кивали, вполголоса обсуждая тех или иных соседей, вспоминали давние истории, делились новостями, пересказывали пришедшие от родственников письма. Тихий уездный городок, один из тысяч точно таких же городков, жил своей жизнью, вдалеке от революционных потрясений, но отголоски борьбы доходили по сарафанному радио и в письмах от детей и племянников, уехавших покорять столицу.
        Само собой, здесь после февраля тоже возникали советы, комитеты, ячейки партий и различные филиалы общественных организаций, и даже какое-то время местные Советы успешно перетягивали власть на себя, но к сентябрю их деятельность постепенно сходила на нет. Единоначалие возвращалось не только на фронте, но и в тылу.
        Жизнь в тылу понемногу налаживалась. Прекратился рост цен, потому что большую часть спекулянтов взяли за мошну официальными и неофициальными способами. Бандитов и дезертиров, наводнивших улицы городов, вылавливали и отправляли либо обратно по тюрьмам, либо в трудовые армии, так что вечером можно было идти по улице и не бояться, что тебе проломят голову за несколько копеек.
        И, разумеется, местные знали, кого именно стоит за это благодарить. Его фотографии печатали во всех газетах, а имя звучало в воскресных проповедях.
        - Как можно? Они же страну германцам продать хотят! Да и не выберет их никто! - обсуждение за воротами церкви снова перетекло в политический спор.
        - Ой, бабоньки, брехня это всё, все эти партии, - хмуро заметила одна. - Все только и делают, что языками молотят.
        - А народники? - возразила другая. - Эти хоть по улицам за порядком следят.
        - Ну, разве что, - фыркнула первая.
        Отряды подростков и молодёжи в чёрных рубашках и полувоенных френчах патрулировали улицы городов даже там, куда опасалась заглядывать полиция. Ячейки партии открывали с каждым днём в новых городах и даже в крупных сёлах и станицах, причём иногда даже сами по себе, без всякого вмешательства со стороны руководства.
        Люди просто добывали копию программы НРПР, копии речей Кирова, соглашались с этими мыслями и собирали вокруг себя единомышленников. Рабочую молодёжь, бывших эсдеков, эсеров, черносотенцев и прочих, разочаровавшихся в идеях и методах своих прежних партий. Лидеры ячеек, как магниты, притягивали к себе сомневающихся, те подтягивали своих друзей и товарищей, и ячейки росли, как снежный ком.
        Хотя основная масса, по большей части аполитичная и аморфная, просто выжидала, продолжая жить, как прежде, или хотя бы стараясь делать это. Ходить на службу, на учёбу, в гости, в церковь, общаться, веселиться, грустить, смеяться, любить. В общем, делать всё то же самое, что и раньше. Политикой и войной жизнь простых людей не исчерпывалась.
        Но и увлечённых политикой людей сейчас было в разы больше, чем обычно, люди видели реальные шансы что-то изменить в своей жизни и цеплялись за них любыми способами.
        - Ну, может, к весне наладится всё, авось перезимуем как-нибудь, - затаив надежду, вздыхали старушки, рабочие, крестьяне, служащие, мелкие чиновники, полицейские, отставные солдаты, комитетчики, дворяне, священники, бродяги и даже нищие.
        Все они были совершенно разными, по-разному видели будущее России, голосовали за разные партии, поддерживали разных лидеров и желали совершенно разного, но почти все сходились во мнении, что с приходом генерала Корнилова порядка в стране стало гораздо больше.
        Но были и те, кто выступал решительно против диктатуры Верховного Главнокомандующего. Числом они уступали, но их возмущённые голоса звучали громче остальных. Негатив всегда звучит громче.
        В основном, возмущались анархисты, эсдеки, большевики и левые эсеры, недовольные тем закручиванием гаек, которое проводили корниловцы. Обличающие статьи регулярно возникали в левой прессе, карикатуры с Корниловым, надевающим на Россию кандалы или выхватывающим из рук царя Николая корону, перепечатывались по разным газетам, в основном, подпольным. По тем, которые ещё остались после рейдов КГБ по типографиям.
        Однако, подполье всё меньше привлекало молодёжь в свои ряды, слишком уж широко муссировалась тема шпионов-революционеров, и логическая цепочка «большевики - немцы» успела укорениться в массовом сознании.
        В массе народ скорее готов был поддержать Верховного Главнокомандующего, чем очередных экспериментаторов, которые обобществят всех женщин и увезут весь хлеб в Германию, как писали в газете «Правда».
        Вот только мнение народа интересовало всех в последнюю очередь. И революционеров, желающих силой провернуть все самые радикальные преобразования, и нынешнюю власть в лице военной хунты и силовых структур. Все желали причинить народу добро самыми жёсткими методами.
        Глава 22
        Балтийский вокзал
        Толпа наводнила привокзальную площадь, транспаранты и флаги мелькали красными кляксами, как кровавые пятна, взгляды горожан, ничего не выражающие, оказались прикованы к Верховному, который возвысился над толпой, как неприступный утёс над бушующим морем. Тонкая линия охранников-туркмен жалась к автомобилю, мягко оттесняя наседающих демонстрантов.
        - Товарищи! Я рад приветствовать вас всех сегодня! - громогласно объявил генерал Корнилов, стоя на заднем сиденье автомобиля и высматривая возможных террористов.
        Митинг настроен был скорее враждебно к генералу, но открыто выражать своё отношение никто пока не осмеливался, все ждали, что он вообще будет говорить.
        - Я приветствую вас, рабочих Петрограда, революционный пролетариат, и верю, что вместе мы сможем пройти верным курсом к по-настоящему народному социализму! - продолжил генерал.
        Ответом ему стали жидкие аплодисменты. Выступать перед такой нелояльной аудиторией труднее всего, но Верховный не собирался сдаваться. И убегать отсюда, поджав хвост, тоже будет не лучшей идеей, хоронить свою репутацию таким образом будет очень глупо.
        - Вы недовольны! Я вижу это и знаю это! - продолжил генерал. - Я и сам недоволен!
        Он сжал кулак и рубанул им по воздуху.
        - Наше прежнее правительство наделало кучу ошибок! И мы с вами теперь вынуждены их разгребать! Да, именно мы! Все вместе! - активно жестикулируя, кричал Верховный.
        Нужно было заставить толпу думать, что они с Корниловым не противники, а, наоборот, вынужденные союзники. Переместить их всех на свою сторону баррикад. После такого обычно бывает трудно пойти на какие-то враждебные действия.
        - Но Александр Фёдорович мудро вышел в отставку, прежде, чем ситуация стала совсем неуправляемой! - заявил Верховный. - Керенский лично возложил на меня ответственность за судьбу России, и я сделаю всё, чтобы вытащить страну из кризиса!
        Толпа зашумела. У них имелась другая версия событий, гораздо более близкая к правде. Что Керенский отдал власть под дулом пистолета и теперь кормит рыб в заливе, как писали жёлтые левацкие газеты. Керенский был жив, но жил теперь под охраной вдали от мира, прямо как царь Николай. По официальной версии, обнародованной во всех газетах, он просто решил уйти из политики, осознав свою некомпетентность, и не желал встречаться с газетчиками, хотя в одной из газет Завойко интервью с ним всё же появилось, практически полностью выдуманное.
        - И вы, товарищи, помогаете мне побороть всё то дурное наследие, доставшееся нам от царя и временщиков! Да, именно вы! Своим неравнодушием, своим участием вы берёте на себя ответственность за судьбу страны! - указывая рукой в толпу, прокричал генерал. - Только вместе мы сможем вывести её из этой тяжёлой ситуации! Вместе мы сила!
        Аплодисменты прозвучали куда более слитные.
        - Товарищи! Не слушайте его! Это узурпатор и тиран! - выкрикнул вдруг некий гражданин в чёрной кожанке, черноволосый и кудрявый. - Этот золотопогонник лишь на словах примазывается к революции, а сам хочет вернуть всё, как встарь! Помещиков! Царя!
        Митингующие начали оборачиваться к нему, загомонили, высматривая, кто это кричит, перебивая оратора. Лицо этого наглеца казалось смутно знакомым генералу Корнилову, но вспомнить имя он и не надеялся, слишком уж много подобных товарищей характерной внешности участвовали в постоянных митингах и демонстрациях, заседали в ЦК различных левых партий и вообще старались массово проникнуть в структуры власти.
        - Никто никогда не вернётся в тринадцатый год! Никто и никогда не сможет вернуть, как было при царе! - громко заявил Корнилов. - Революция уже свершилась, и наш с вами долг - удержать её завоевания! Нашу свободу!
        С соседних улиц и набережных к митингующим присоединялись люди, прохожие задерживались поглазеть на плакаты и транспаранты, пообщаться со случайными знакомыми, и далеко не все из них поддерживали левые идеи. К Балтийскому вокзалу потихоньку подтягивались отряды Кирова, местные ячейки НРПР и им сочувствующие.
        - Но есть те, кто против нашей революции! И я говорю не только про тех, кто хочет вернуть монархию, я говорю про тех, кто мнит себя борцом за справедливость, но на самом деле служит вражеским интересам! - прорычал Корнилов. - Те, кто снова начал кошмарить мирное население, кто вернулся к террору!
        Толпа возмущённо загудела.
        - Эти радикалы! Они гораздо ближе к контрреволюционерам, чем к достойным членам общества, желающим своей стране только добра! - каждое слово падало в толпу как чугунная гиря. - Кровопролитие это не наш метод! Это не способ изменить страну к лучшему! Только планомерной работой и совместными усилиями правых и левых мы сможем построить социализм в отдельно взятой стране!
        На этот раз аплодисменты прозвучали гораздо более уверенные, несколько одобряющих криков прозвучали из разных частей толпы, генерал перехватывал инициативу и завоёвывал публику.
        - Верно! Так и есть! Даёшь! - выкрикивали с разных сторон очарованные работяги.
        Всё потому что генерал не сказал ни слова неправды. Толпа, особенно настроенная негативно, хорошо чует ложь, и врать ей нельзя. Да и Корнилов сам верил в то, что говорил, и выступал сейчас вполне искренне.
        Толпу можно сравнить со зверем. Диким, беспокойным. Опасным. И если ты не уверен в себе или в своих речах, лучше не подниматься на трибуну. Толпа почувствует твою неуверенность и не станет тебя слушать.Это в лучшем случае. В худшем - тебя стащат с трибуны, набьют морду или вовсе убьют. На митингах семнадцатого года бывало и такое.
        Но если этого зверя укротить, он будет есть с твоих рук и лизать тебе пальцы.
        - Да здравствует революция, товарищи! Да здравствует Россия! - прокричал генерал. - Ура!
        - Ур-ра! Да здравствует! - отозвалась толпа, наперебой выкрикивая слова поддержки.
        Разбавленная теми, кто изначально был не против поддержать Верховного, толпа поменяла своё изначальное мнение.
        - Узурпатор! - взвизгнул кто-то из демонстрантов, но его быстро заставили умолкнуть соседи.
        Генерал Корнилов окинул митингующих властным хозяйским взглядом и медленно опустился на сиденье автомобиля, надеясь, что у эсеров хватит ума не взрывать бомбу в такой толпе и не делать из него мученика.
        - Трогай, - тихо произнёс он шоферу.
        Двигатель не глушили специально, чтобы в случае неприятностей можно было быстро сдёрнуть отсюда, и автомобиль потихоньку начал движение, снова рассекая толпу бампером. Теперь митингующие не чинили никаких препятствий генеральской машине, люди расступались, дёргали друг друга за рукава, убираясь с дороги, отходили от текинцев, в пешем порядке сопровождавших генерала.
        Сам Корнилов сидел, откинувшись на сиденье назад с максимально равнодушным видом, прямой, как палка, в любую секунду ожидая нападения, броска бомбы, пистолетного выстрела, чего угодно.
        Но, судя по всему, нападение в планы зачинщиков демонстрации не входило. Хотя генерал ожидал именно этого. Что какой-нибудь экзальтированный юноша с горящим взглядом вытащит револьвер и выпустит несколько пуль в такую отличную мишень, или метнёт саквояж со взрывчаткой или ещё что-нибудь. Способов, чтобы прикончить неудобного политика на митинге, можно придумать бесконечное множество.
        Люди заглядывали в салон, с любопытством смотрели на бесстрастное лицо генерала, улыбались, шептались о чём-то друг с другом, провожали автомобиль взглядами. Но никто даже не пытался как-то навредить Верховному или его сопровождающим. Хотя возможность явно была.
        Хан, сидевший рядом, снял папаху и утёр лоб платком, едва только автомобиль выбрался из толпы и покинул привокзальную площадь, устремившись к Михайловскому замку по набережной Фонтанки.
        - Лавр Георгиевич, - глухо произнёс он, закрывая кобуру с револьвером. - Не делайте так больше.
        Глава 23
        Бровары
        Поезд пробирался через Черниговщину, подолгу останавливаясь на каждой станции, и генерал-майор Голицын непременно выходил на перрон разузнать о причине остановки. Всякий раз ему докладывали, что нужно заправить паровоз водой, пополнить запасы угля, что пути впереди заняты другим составом, или ещё что-нибудь, но Голицын отчего-то подозревал, что его поезд задерживают намеренно.
        Ещё бы, ведь он ехал в Киев, чтобы разогнать Центральную Раду и восстановить там власть законного правительства, а сочувствующих Грушевскому здесь хватало с лихвой. Практически на каждой станции. Крупные города, по большей части, населённые великороссами, имели на этот счёт своё мнение, но деревня почти вся была за самостийную УНР.
        Вместе с Голицыным ехал 8-й полк латышских стрелков, снятых с Северного фронта, и полк донских казаков. Отдельный батальон ударников обеспечивал охрану поезда и лично генерал-майора Голицына. С такой силой можно было не опасаться мятежников, но Голицын не знал, какими силами располагает Центральная Рада, и поэтому осторожничал.
        Народ, который встречался ему на станциях и вокзалах, относился к ним примерно так же настороженно. Никогда не знаешь, чего ожидать от полного поезда военных, особенно в такое, лихое революционное время.
        Но, кроме задержек на станциях, никаких явных препятствий поезду Голицына не чинили. Просто не осмеливались. Только на подъезде к Броварам поезду пришлось остановиться окончательно, резко ударив по тормозам.
        - В чём дело, чёрт побери? - зло процедил подполковник Пётр Авен, командир латышей, едва не слетев с собственной полки.
        - Ну, кажется, приехали, - буркнул генерал-майор Голицын, выглядывая в окно. - Дальше сами. Командуйте, подполковник. И вы, полковник, тоже, выгружайте хлопцев.
        За окном какой-то расхристанный товарищ в шинели и фуражке бурно что-то объяснял одному из железнодорожников. Скорее всего, рассказывал, что дальше хода нет. Значит, до Киева и далее придётся добираться самостоятельно. Благо, отсюда уже не так далеко.
        А ведь могли встретить и с пулемётами, и с артиллерией. Новости о том, что из столицы едет поезд с казаками, опережали сам поезд на многие часы пути. Особенно, когда с каждой станции местные начали непременно телеграфировать в Киев.
        Но руководство УНР было либо растеряно, либо выжидало, ведь на словах они декларировали именно автономию в составе России, а значит, к вооружённому сопротивлению сходу перейти не могли. Их бы просто не поняли свои же люди. И пусть даже генерал Корнилов объявил Раду мятежниками, начинать кровопролитие украинцы пока не смели.
        Из теплушек на перрон начали выпрыгивать бойцы в серых шинелях с винтовками наперевес, тут же начиная хищно озираться по сторонам.
        - Ваше Превосходительство! - в купе вошёл комендант поезда. - Местные говорят, что дальше пути нет, рельсы разобраны! Ремонт!
        Голицын подкрутил усы. Это было ожидаемо, и на самом деле он ждал, что подобное происшествие произойдёт гораздо раньше. Или что какой-нибудь стрелочник ошибётся и заведёт их состав на тупиковую ветку, или что рельсы разберут прямо перед ними в чистом поле. О том, что украинская верхушка позволит им беспрепятственно дойти аж до Бровар, он и думать не смел.
        - Сроки они не соизволили сообщить? - поинтересовался генерал-майор.
        - Никак нет, Ваше Превосходительство! - отчеканил комендант.
        - Ясно. Значит, так. Одна рота останется здесь, охранять поезд и паровоз, берите под контроль вокзал, - задумчиво произнёс Голицын. - Остальные до Киеву. Казаков в город, на разведку.
        Пешком, разумеется, далековато, но транспорт генерал-майор собирался реквизировать у местных и добираться уже на нём. В любом случае, как минимум казаки поедут верхом.
        Генерал-майор и сам вышел на перрон, на котором поротно строились латыши, негромко переговариваясь на родном языке. Голицын прошёл вперёд, к паровозу, взглянул на рельсы перед ним, вдалеке виднелись разобранные участки. Разбирали явно наспех.
        - Кто приказал разбирать? - спросил Голицын, разыскивая взглядом того самого товарища, который до этого беседовал с комендантом.
        Местный житель, работник железной дороги, от такого начальственного внимания растерялся и попытался скрыться в здании вокзала, но его быстро привели обратно к генералу. Без всяких угроз, обычными просьбами и демонстрацией штыков.
        - Та за шо… Я ж это… Я ж не это самое… - бормотал товарищ, поглядывая на латышей, безразлично держащих его за локти.
        - Откуда приказ пришёл? - повторил свой вопрос генерал-майор.
        - Так с Киеву, от начальства… - бесхитростно ответил железнодорожник.
        - Войска в городе есть? - спросил Голицын.
        - Нету, откуда… - пробормотал железнодорожник.
        - А в Киеве? - спросил Голицын.
        Местный пожал плечами в ответ.
        - Ясно, - буркнул генерал-майор.
        Неизвестность томила и угнетала. Верховный отправил его сюда, чтобы любыми способами решить проблему с Центральной Радой, но сама Рада пока опасалась вступать в конфликт, предпочитая оттягивать момент неизбежного. На фронте было гораздо проще. Здесь союзники, там враги, стреляй туда, пока враги не кончатся. Здесь такой ясности не было.
        Генерал-майор Голицын вдруг подумал, что сделал бы, если бы в его родной город похожим образом вошли, например, латыши или буряты, чтобы восстановить законную власть. Наверное, пошёл бы защищать свой дом с оружием в руках. Это и останавливало его от быстрого марша на Киев. Если можно было хоть как-то избежать кровопролития, лучше было его избежать.
        - Ваше Превосходительство, разрешите обратиться? - окликнул его один из казаков. - Есаул Воробьёв. Там это… Погромы на улицах были.
        Голицын вздохнул, потирая закрытые глаза. Этого только ещё не хватало.
        - Кого громили? - спросил он.
        - Так… Жидов, кого ещё-то… - проблеял железнодорожник.
        Никакой жалости генерал-майор не испытывал, погромов он на своём веку повидал немало, хоть и не поддерживал ни один из них, но раз даже здесь произошёл погром, то в Киеве он был совершенно точно. И это несколько усложняло дело. Даже не тем, что кому-то разбили витрину, проломили голову или даже убили. Тем, что горожане уже распалены, спровоцированы на действие.
        Так что, вполне возможно, казаков и латышей встречать будут баррикады и пулемётные точки, а не цветы и улыбчивые панночки.
        - Ладно, чёрт с ними, с жидами, - бросил Голицын. - Найдите транспорт, есаул. Конюшни тут неподалёку должны быть.
        - Есть, Ваше Превосходительство! - рыкнул казак.
        Оба полка заканчивали выгружаться из поезда. Тут была и артиллерия, и полевые кухни, и всё прочее необходимое добро, позволяющее полку с удобством разместиться хоть в чистом поле, хоть в городских условиях. На снабжение для этой операции Верховный не поскупился.
        Голицын наблюдал за тем, как оставшиеся казаки выводят коней, как ударники, оставшиеся на охране, закрывают вагоны и встают на посты. Он бы предпочёл доехать на поезде до самого Киева, выйти на пять минут из вагона к повинившимся членам Центральной Рады, надавать им подзатыльников и сразу же отправиться обратно в Петроград.
        Но увы, такой шикарной возможности руководители самопровозглашённой УНР ему не предоставили. Придётся как-то самостоятельно. Меньше всего Голицыну хотелось пробиваться с боем через городскую застройку, но всё-таки ещё оставалась надежда, что до этого не дойдёт, куда более реальной угрозой было перекрытие мостов через Днепр. Перебираться на правый берег Днепра будет весьма проблематично, как уроженец Волыни генерал-майор частенько бывал в Киеве в пору своей юности. И прекрасно помнил, что редкая птица долетит до середины Днепра. Но, как учил Верховный, проблемы надо решать по мере их поступления, и генерал-майор Голицын уверенно оседлал подведённого ему коня.
        - Хлопцы! На Киев, марш! - воскликнул он, подбирая поводья в кулак.
        Глава 24
        Михайловский замок
        Михайловский замок стал теперь фактическим центром воюющей страны, и именно в нём теперь беспрестанно заседали, совещались, решали и советовались, непременно под чутким руководством Верховного Главнокомандующего. У всех имелись свои собственные взгляды на ситуацию, каждый имел своё мнение о том, как лучше поступить и как бить немцев, но решающее слово всегда оставалось за генералом Корниловым. И это многим не нравилось.
        Больше всех выступал глава Центрального военно-промышленного комитета Александр Иванович Гучков, бывший военный министр, человек очень энергичный и деятельный. Как всегда, он обрушивался с критикой по любому поводу, каждый шаг нового правительства неизбежно поливался ядом.
        - Лавр Георгиевич, это архиглупо! Подобная милитаризация экономики вызовет в обществе кризис! Рабочие и так готовы бастовать по любому поводу! - активно жестикулируя, выкрикивал Гучков.
        Корнилов терпеливо ждал, пока этот авантюрист перестанет сыпать обвинениями, аргументами и заявлениями. Выступать с критикой всегда проще, чем делать что-то самостоятельно, и Гучков на посту военного министра наворотил таких дел, что предпочёл выйти в отставку, чтобы не разгребать самостоятельно всю ту анархию, которую сотворил. Однако теперь это не мешало ему снова и снова обрушиваться с критикой на правительство Корнилова.
        Остальные участники заседания молча поглядывали то на одного, то на другого, но симпатии их, в основном, были на стороне Гучкова. Авантюрист, крупный предприниматель и думский деятель был им ближе, чем боевой генерал из казаков.
        - Александр Иванович, мы вашу позицию поняли, - подняв руку, перебил его Верховный. - Вернитесь на место.
        Гучков со скрипом пододвинул стул, нарочно царапая паркет, и уселся обратно за стол. Всем своим видом он показывал своё недовольство и упрямую решимость бороться до конца.
        - Если одни рабочие бастуют, значит, найдутся другие, - холодно заметил генерал. - Желающих работать хватает, безработица всё ещё остаётся проблемой.
        - Ну как это хватает? Всех рабочих забрали на фронт! Всех, кто мог принести пользу в тылу! - с места выкрикнул Гучков.
        - Вам уже давали слово, Александр Иванович, - произнёс генерал. - Прошу меня не перебивать.
        - Но я не договорил! - возразил Гучков.
        - Александр Иванович, - снова одёрнул его Верховный. - Здесь вам не заседание Государственной Думы и не собрание масонской ложи. Вы будете говорить, когда вас попросят.
        Гучков дёрнул себя за густую бороду и хмыкнул. Подобного отношения к себе он не терпел никогда, и даже приобрёл славу бретёра и дуэлянта в былые годы, но вызывать на дуэль боевого генерала и главу кабинета министров… Гучков считался храбрым человеком, но дураком он всё-таки не был.
        - Рабочие оборонных заводов, мобилизованные в прежние годы, будут откомандированы обратно, - произнёс Корнилов. - Подчёркиваю, откомандированы. То есть, будут продолжать числиться на военной службе. Не все, разумеется. Только самые опытные рабочие, по самым важным направлениям.
        Участники совещания закивали, вполголоса начали обсуждать между собой такое решение.
        - И что это нам даст? - фыркнул Гучков. - Этого недостаточно!
        - Мы не можем начать демобилизацию, это разрушит армию окончательно, - сказал Корнилов. - Фронт рухнет в тот же момент, стоит мне лишь подписать приказ. А такое компромиссное решение позволит нам хотя бы таким образом немного восстановить экономику.
        - Причём тут экономика? - воскликнул Гучков с таким видом, будто генерал сморозил какую-то глупость. - Речь идёт о войне!
        Похоже, Гучков подвергал всё критике лишь для того, чтобы критиковать. Как баба Яга, которая была против чего угодно, лишь бы быть против.
        - Война, Александр Иванович, это решение экономических проблем крайними мерами, - произнёс генерал Корнилов.
        - Так почему же мы тогда в кризисе? - всплеснул руками Гучков.
        - А вот это надо спросить у вас. Вы, а не я, возглавляете военно-промышленный комитет, - генерал Корнилов даже указал пальцем на оппонента.
        Участники заседания зашушукались, поглядывая на Гучкова, который сидел, развалившись на стуле, как хозяин положения. Этот интриган и авантюрист многим казался непотопляемым, одним из титанов современной российской политики, и в последние несколько месяцев он активно поддерживал генерала Корнилова, но сейчас, кажется, что-то пошло не так.
        Гучков вообще представлял интересы сразу двух групп населения, которые во многом пересекались, с одной стороны - крупные промышленники, с другой - старообрядцы. Обе группы были достаточно влиятельными и могли доставить Корнилову целую кучу проблем, но фигура Гучкова в роли проводника их интересов не устраивала Верховного. Слишком уж конфликтным был этот человек, а его активное участие в заговоре против царя Николая автоматически ставило крест на возможном сотрудничестве.
        Корнилов придерживался старого принципа, что предателям доверия оказывать больше нельзя, и если человек предал однажды, то предаст ещё, и всех активных заговорщиков он старался постепенно отодвигать от реальных дел. И Гучкова нужно было отодвинуть от военпрома любой ценой.
        - Знаете, Лавр Георгиевич, я даже царю не позволял так со мной разговаривать, - после некоторой паузы заявил Гучков.
        - И к чему это привело? - усмехнулся генерал.
        По залу совещания прокатился короткий смешок. Многие из тех, кто мечтал о свержении проклятого царизма и всю жизнь положил на то, чтобы разрушить его до основания, теперь открыто признавали, что при царе было как-то получше.
        - Не будь вы Верховным Главнокомандующим воюющей армии, я бы вызвал вас на дуэль, - Гучков снова поднялся со своего места.
        Генерал рассмеялся.
        - Сядьте, Александр Иванович, - сказал он. - У нас нет времени на склоки.
        - Нет уж, Лавр Георгиевич! Мы поддерживали вас не для того, чтобы вы позволяли себе подобное! - воскликнул Гучков.
        Корнилов откинулся назад на стуле, пристально глядя на распалённого политика. Явная угроза. Гучков даже не старался говорить как-то завуалированно, маскироваться, он заявлял с ломовой прямотой, что ЦВПК, вернее, лично Гучков, недоволен таким развитием событий. Что промышленники могут попытаться подыскать какого-нибудь более послушного диктатора.
        Курс на прекращение войны, взятый Корниловым, означал, что жирных военных заказов, с которых отлично кормились представители ЦВПК, больше не будет. Или будет значительно меньше. А перевод экономики на военные рельсы, милитаризация заводов и откомандирование рабочих с фронта обратно к станкам означало, что все рычаги управления промышленностью окажутся в руках у военных и у Корнилова лично.
        Это, само собой, промышленников не устраивало. И даже стачку, излюбленный их метод борьбы с неугодными решениями правительства, организовать не получится. Если у станков будут стоять люди в погонах, то и начальствовать над ними будут офицеры, и за неисполнение приказов карать они будут по законам военного времени.
        - Если вы желаете дуэли, Александр Иванович, то я к вашим услугам, - сказал генерал. - Только проблем с промышленностью это не решит. И зарубите себе на носу, сейчас промышленность должна служить армии. А не наоборот. Если вы желаете дальше набивать карманы за счёт военных заказов, то время таких махинаций прошло. Сейчас вопрос стоит о выживании России как страны вообще.
        Гучков скрестил руки на груди, явно не желая соглашаться с Верховным. У него имелось собственное мнение по любому вопросу, в том числе, по промышленному, но, судя по действиям Гучкова на посту военного министра, мнение это легко отодвигалось в сторону по первому запросу от хозяев предприятий.
        - Александр Иванович, скажите, вы патриот? - спросил вдруг Корнилов. - Всех, впрочем, касается.
        - Конечно! - воскликнул Гучков.
        - Вот и спросите себя, чьи интересы сейчас должны быть на первом месте. Интересы России. Или интересы частных лиц, - произнёс Корнилов. - Если второе, то лучше бы вам сразу подать в отставку. Иначе будет плохо.
        Глава 25
        Михайловский замок
        Генералу всё-таки удалось протолкнуть свою инициативу, даже без привлечения диктаторских полномочий и административного ресурса. Против проголосовал один только Гучков, но Гучкова и так надо было снимать с руководящих должностей, намёков на необходимость отставки он не понял и не принял.
        Придётся его как-нибудь подставить. Никакой проблемы в этом Корнилов не видел, Гучков по умолчанию считался политическим противником, и довольно опасным, а в борьбе все средства хороши. Привлечь его на свою сторону уже не получится.
        Как правитель, генерал Корнилов опирался сейчас, в основном, на силовиков, и власть его держалась фактически на штыках ударных батальонов. Ударники, КГБ, лояльная часть офицерства, духовенство. Крупный капитал, который и проспонсировал переворот, сейчас пока просто терпел, стиснув зубы, и явно ожидал от генерала Корнилова несколько других политических решений, но повлиять на своего ставленника промышленники и финансисты уже не могли.
        Простой народ, в массе своей, скорее поддерживал Корнилова, записывая на его счёт наведение порядка в городах, но и недовольных тоже хватало. Земельный вопрос пока так и не был решён, и крестьянство выжидало, но и Корнилов не спешил. Спешка нужна только при ловле блох.
        Диктатор пока восстанавливал и укреплял собственную власть. Нужно было, чтобы любой его приказ с одинаковым рвением исполнялся и в Одессе, и в Архангельске, и во Владивостоке, а не так, как это было у государя-императора, когда чиновники на местах предпочитали поступать согласно своему разумению.
        А вот когда каждое слово генерала будут жадно ловить в каждом городе и в каждой деревне, можно будет и заняться земельным вопросом. Недовольные будут в любом случае, но, когда у Корнилова будет больше власти и влияния, подавить их не составит труда. Даже при том, что в каждом дворе у каждого мужика будут иметься винтовки и ружья.
        Скорее всего, придётся опять обращаться к опыту большевиков. И речь не о подавлении крестьянских восстаний артиллерией и химическим оружием, а об индустриализации, которая потребует массу новых рабочих рук, и эти руки придётся брать в деревне.
        Индустриализация требовалась как можно скорее, как там говорил Сталин, путь, который западные страны прошли за полвека, нам придётся осилить за пятилетку. И что более важно, всю тяжёлую промышленность придётся национализировать и брать под управление государства. Частники просто не справятся с поставленными задачами.
        И из этого вытекал ещё один конфликт с ЦВПК и владельцами крупного бизнеса. Дело даже не в том, что владельцы не согласятся отдавать свои предприятия государству, и что половина этих владельцев - иностранные подданные, а в том, что у государства грамотных управленцев, способных наладить бесперебойную работу крупного завода, попросту нет. Физически отсутствуют.
        Да, были способные, были упорные, были грамотные, но все они либо уже были заняты на других должностях, либо не обладали нужными компетенциями. И только это пока хранило крупных промышленников от нового витка репрессий. Некоторые из них уже трудились на благо Родины в местах не столь отдалённых, как, например, бывший министр Терещенко. И многим из тех, кто ещё остался на свободе, гораздо лучше подошёл бы физический труд кайлом и лопатой на свежем воздухе, чем бесконечные заседания в душных кабинетах.
        Генерал подошёл к окну и распахнул его настежь, стылый осенний ветер ворвался в пустой кабинет, вороша бумаги на столе. Приближалась середина октября, и генералу Корнилову было тревожно. Его власть держалась уже почти полтора месяца, многое было сделано, но положение всё ещё ощущалось очень шатким. Большая часть страны устала от революции, но того крикливого меньшинства, которое жаждало перемен больше всех, и перемен самых радикальных, всё ещё было достаточно много, чтобы создавать необходимый шум.
        Вот только Корнилова было не удивить псиопами, прогревами и информационными атаками. Этим оружием он прекрасно овладел и сам, а Василий Завойко внедрял его на практике.
        По сути, генерал занимался тем, что любыми способами оттягивал решение назревших проблем империи, борясь с симптомами болезни, а не с причинами, и именно это делало его положение шатким.
        Война, надоевшая всем, кроме представителей военпрома и агентов Антанты, с одной стороны, прекратилась, с другой - это было временное затишье, которое обязательно окончится бурей. Германия пока ещё была уверена в своих силах, и пользовалась полученной передышкой, чтобы нарастить мощь на Восточном фронте и сдерживать натиск англо-французских войск во Фландрии. Под Пашендейлем обе стороны продолжали бросать в мясорубку войны всё новые и новые дивизии, и счёт потерь шёл уже на сотни тысяч.
        Ситуация с войной вообще выглядела очень странно. Корнилов, как и любой человек, учивший историю, прекрасно знал, что Германия проиграет, но на данный момент Центральные Державы стойко держались. По крайней мере, сама Германия точно рассчитывала на военную победу, Австро-Венгрия и Османская империя являлись скорее слабыми звеньями в их союзе.
        В союзе Сердечного Согласия слабым звеном считалась Россия. Даже итальянский «шакал», всеми правдами и неправдами торговавшийся с обеими сторонами конфликта и вступивший в войну позже остальных, и про которого шутили, что итальянская армия существует, чтобы Австрии тоже было кого побеждать, и тот считался сейчас более грозным противником, чем Россия. Скоро, конечно, всё изменится, но пока мировое сообщество считало именно так.
        Неплохим вариантом мог бы стать сепаратный мир с Центральными Державами, но Германия ни словом, ни делом не показывала готовности к миру, а её союзники будут делать то, что скажет кайзер, даже если сами всей душой жаждут перемирия. К тому же, сепаратный мир автоматически ставил Россию в оппозицию к остальной Антанте, а повторять ошибки большевиков и выкарабкиваться из кризиса, находясь почти в полной изоляции, будет непродуктивно.
        Англия и Франция, конечно, не друзья молодой Российской Республике, скорее даже наоборот, но и делать их своими врагами пока что рано. Так что мир любой ценой, как проповедовали большевики, заключить было нельзя.
        И вторую проблему России, землю, поделить пока тоже было нельзя. И даже схитрить здесь не получится. Ни освоение целины, ни заселение Сибири не решат проблему целиком и полностью. Большевикам пришлось отнять землю вообще у всех и насильно загнать крестьян в колхозы, но для генерала Корнилова такой вариант не подходил. Никакой не подходил, любое решение оказывалось сопряжено с рисками, возможными бунтами и кровопролитием. А крови и без того пролилось достаточно.
        Нет, крови он не боялся, и при необходимости мог бы без сожаления устроить настоящую резню и тридцать седьмой год, но Верховный помнил о своём решении, принятом в самый первый день пребывания здесь. Сохранить как можно больше русских жизней уже сейчас, на этапе строительства нового государства. Вытащить Россию из тяжёлого кризиса. Но это было нечеловечески трудно. Даже с послезнанием и тем богатым опытом, который он принёс с собой.
        Рутина бесконечных заседаний, совещаний, докладов и отчётов затягивала генерала Корнилова в вязкую густую трясину, внедрить привычный ему стиль работы почти не получалось, зато наоборот, принятая здесь бюрократия выпивала из него все силы. Гораздо сильнее, чем обычная работа в том же темпе.
        Введённое не так давно военное положение прибавило ему работы ещё больше. Ситуация вообще выглядела крайне странно. Военное положение в тылу, милитаризация заводов, железных дорог и всего, что находилось за сотни километров от фронта, и абсолютная тишина непосредственно на линии боевого столкновения, где уже по несколько недель не звучало ни единого выстрела. Отдыхающие солдаты, не занимающиеся уже даже укреплением позиций, и вкалывающий по двадцать часов Верховный Главнокомандующий.
        Одно вселяло в генерала надежду. Всё это когда-нибудь закончится.
        Глава 26
        Николаевский вокзал
        После завтрака адъютант доложил Верховному, что барон Унгерн прибудет сегодня на Николаевский вокзал, и генерал Корнилов мгновенно взбодрился. На барона Унгерна он возлагал некоторые надежды.
        - Прикажите подать автомобиль, - допив чай, сказал Верховный. - Поедем, встретим барона Унгерна. Хочу с ним побеседовать.
        Можно было бы спокойно дождаться его в Михайловском замке, принять, как положено, с докладом, но Корнилов не приказывал барону, как генерал и Верховный Главнокомандующий, это была частная просьба. И он не видел ничего зазорного в том, чтобы одно частное лицо встретило на вокзале другое.
        Он почувствовал небольшой соблазн выйти инкогнито, но его портрет столько раз печатался в газетах и на плакатах, что даже в гражданском пальто и в кепке с пуговкой вместо фуражки его непременно узнают. Поэтому Корнилов решил не заниматься ерундой и отправился в привычном уже генеральском мундире.
        Выехали малым числом, на одном автомобиле, и Хан снова вызвался лично сопровождать генерала. После прошлого покушения корнет Хаджиев крайне ревностно относился к своим обязанностям, и занял место в автомобиле рядом с генералом. Ещё один охранник занял место впереди, рядом с шофёром.
        Николаевский, в будущем - Московский, вокзал был одним из тех зданий, напоминавшим генералу о юности. В Петрограде хватало зданий, которые сохранили свой облик на сотни лет, но почему-то именно этот вокзал особенно сильно заставлял вспоминать о «Сапсанах», курсирующих между Москвой и Питером.
        Автомобиль остановился почти у самого входа, солдатик из охраны подбежал, чтобы сообщить шофёру о том, что тут стоять нельзя, но, завидев генеральские погоны одного из пассажиров, только приложил руку к фуражке и отошёл, не говоря ни слова.
        - Хан, голубчик, сходите, узнайте, что там, - попросил Корнилов.
        Корнет кивнул и отправился внутрь вокзала, генерал взглянул на часы. Расписания здешние поезда придерживались очень приблизительно, плюс-минус лапоть от расчётного времени. Даже при том, что порядка на железных дорогах стало гораздо больше, чем прежде. Генерал мог позволить себе подождать, но дел насегодня ещё хватало.
        Наконец, на крыльцо вокзала начал выходить народ с чемоданами и саквояжами, тут же расходящийся в разные стороны, к извозчикам и такси. Многие косились на генеральский автомобиль, припаркованный у самого выхода, некоторые даже заглядывали в окна.
        Через какое-то время на крыльце показался и корнет Хаджиев, в сопровождении довольно невзрачного казачьего офицера. Хан указал рукой в сторону автомобиля и даже открыл барону Унгерну дверь.
        Тот заглянул внутрь, прежде, чем сесть. Увидев генерала Корнилова, он несколько опешил.
        - Здравствуйте, Роман Фёдорович, - произнёс Корнилов. - Садитесь.
        - Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство, - осторожно произнёс Унгерн.
        - Садитесь, - поморщился генерал.
        Тот послушно устроился на сиденье, Хан забрался следом, хлопнув дверью. Автомобиль тронулся, рыча двигателем.
        - Как дела в Иркутске? - спросил Корнилов.
        Унгерн покосился на генерала, который спокойно сидел, поглядывая в окно на серую петроградскую действительность.
        - В Иркутске теперь хорошо, спокойно… - пробормотал барон. - Комитетских арестовали, обратно по тюрьмам отправили.
        - Даже без стрельбы обошлось? - хмыкнул Корнилов.
        Ему докладывали о том, что произошло в Иркутске, но расспросить очевидца всегда интереснее.
        - Ну как, постреляли немного, - пожал плечами Унгерн. - Вы меня для этого вызвали? Об Иркутске расспросить?
        Корнилов усмехнулся.
        - Не вызвал, а пригласил, - сказал он. - У меня для вас есть работа.
        Барон Унгерн неприязненно покосился на генерала.
        - Что бы это ни было, я отказываюсь, - сказал он. - Прошу меня извинить.
        Корнилов удивлённо приподнял бровь. Такого жёсткого отпора он не ожидал, скорее наоборот, рассчитывал, что барон Унгерн охотно возьмётся за предложенную возможность.
        - Могу я узнать, почему? - спросил Корнилов.
        - Я - монархист, и работа на революционеров противоречит моим принципам, - заявил Унгерн.
        - А я, стало быть, революционер? - фыркнул генерал.
        - Так точно. Вы сами об этом трубите на каждом углу, во всех газетах, - сказал Унгерн. - И семейство Государя арестовали именно вы, Ваше Высокопревосходительство.
        Корнилов поморщился. Ему это ещё долго будут припоминать. Не все понимали, что так было безопаснее для самого царя и его семьи. Или не хотели понимать.
        - Если бы монархия могла спасти Россию, я бы самым первым вступил в ряды монархистов, Роман Фёдорович, - вздохнул генерал. - Но Россию сможет спасти только сильная власть. Ни Николай, ни Михаил сильной властью быть не могут.
        - Я не хочу спорить с вами о политике, Ваше Высокопревосходительство, - произнёс барон. - Если это всё, то позвольте мне вернуться на вокзал. Я поеду обратно в Сибирь.
        - Чем вы будете там заниматься? Строить несбыточные планы о возвращении царя? Организовывать контрреволюционные группы? Захватите Монголию? - спросил Корнилов. - Я же предлагаю вам реальную возможность послужить Родине. Бороться с революционерами, которых вы так ненавидите.
        - С какими? Которые сидят в правительстве? Которые заставили Государя отречься? - хмыкнул Унгерн.
        - Возможно, и с ними тоже, - произнёс Корнилов. - Но в первую очередь с теми, кто бросает бомбы в мирных горожан.
        - Ох, точно… Примите мои соболезнования, Ваше Высокопревосходительство, - произнёс барон.
        Генерал кивнул.
        - Но в опричники я всё равно не пойду, - отрезал Унгерн.
        - Я вам и не предлагал, - пожал плечами Корнилов. - КГБ занимается своей работой, для вас найдётся другое занятие. Я мечтаю построить сильную Россию, империю, которая раскинется от Тихого океана до Атлантического. Неважно, кто будет стоять во главе этой империи, монарх, президент или вождь, главное, чтобы враги империи дрожали в страхе, а народ гордился своей страной.
        Барон Унгерн вдруг посмотрел на генерала совсем иначе. Он всю свою жизнь был сторонником сильной власти, и такая концепция сильной империи отлично вписывалась в его взгляды. Хан, сидевший рядом с ним, тоже расплылся в довольной ухмылке, корнет Хаджиев тоже поддерживал эту идею, мечтая о том, чтобы его родная Туркмения стала центром этой империи.
        - И что вы хотите лично от меня, Ваше Высокопревосходительство? - спросил Унгерн.
        Автомобиль остановился у тройного моста на въезде в Михайловский замок, часовой бросился открывать узкие ворота. Генерал Корнилов задумчиво смотрел на барельефы на фасаде, изображающие доспехи и оружие поверх римской фасции.
        - Лично от вас? Чтобы вы делали то, что у вас получается лучше всего, - сказал Корнилов, когда автомобиль поехал снова, заезжая внутрь замка. - Наводили ужас на врагов, одним только своим именем заставляя их трястись от страха.
        - Вы мне льстите, Ваше Высокопревосходительство, - нахмурился Унгерн.
        - Может быть, - пожал плечами генерал.
        Свою репутацию воплощения бога войны барон ещё не заработал, но георгиевский крест на груди ясно свидетельствовал о его храбрости. И в том, что барон Унгерн на месте командира летучих отрядов не будет знать жалости к врагам, генерал нисколько не сомневался.
        - Я хочу, чтобы вы возглавили вооружённые отряды, которые будут бороться с преступниками и оппозицией, - завуалированно сообщил Верховный. - Тайно, без официальной связи с государством и партиями.
        - Что? Это как? - хмыкнул барон.
        - Полиция, охранка и даже КГБ не обладают нужными полномочиями, - сказал генерал. - У вас же будет абсолютная власть карать и миловать. Тех, кто своими словами или действиями мешает нам построить сильную империю.
        - И почему именно я? - спросил Унгерн.
        - Потому что я уверен, что вы желаете для России чего-то более великого, чем пляски под английскую или французскую дудку, - сказал Корнилов.
        - Хорошо, - протянул барон. - Я подумаю над вашим предложением.
        - А некогда думать, Роман Фёдорович, - сказал генерал. - Надо действовать.
        В лагерях
        Тяжёлое металлическое острие вгрызлось в каменистый грунт лишь на несколько сантиметров, взрыхляя почву, и заключённый № 14966 подумал, что с гораздо большим удовольствием обрушил бы это кайло на голову охранника. Но упомянутый охранник, хоть и не имел одной ноги почти до середины бедра, ходил с протезом и костылём, а на один глаз и вовсе был слеп, никого к себе на расстояние удара не подпускал. Любая попытка неповиновения считалась попыткой к бегству и могла тут же караться расстрелом на месте. Кладбище в ближайшем березняке пополнялось почти ежедневно.
        Впрочем, места здесь были глухие. Кругом только лес, болота и камни, бежать особо некуда, и даже если кому-то удавалось бежать из трудового лагеря, то к цивилизации выбраться у них уже не получалось. До Петрограда, если смотреть по карте, не так уж далеко, а если пробираться через буреломы и топи - выходило прилично.
        Голодом не морили, но пайка хватало едва-едва, чтобы волочить ноги до стройки и махать кайлом. И это ему ещё повезло, что он не бегает с тележкой, там недостаточно расторопным бедолагам охрана порой стреляла под ноги для ускорения.
        Жить приходилось в бараках, продуваемых всеми ветрами, спать вповалку на грубо сколоченных нарах, и для многих заключённых исправительно-трудового лагеря это было гораздо большим наказанием, чем лишение свободы и принудительный труд. Им, привыкшим к роскошной жизни в особняках, к прислуге и званым ужинам, приходилось труднее всего.
        Целая система таких лагерей растянулась от Онежского озера и до самого Белого моря, враги революции трудились на благо Родины. Рубили лес, прокладывали железнодорожные пути, строили для себя и других заключённых бараки, здания администрации, столовые. Копали грунт.
        Сосед как раз ткнул лопатой в землю, погружая самый кончик во взрыхлённую кайлом землю.
        - Глубже копай, - буркнул заключённый с кайлом.
        Если охрана увидит, то накажут всех.
        - Да иди ты, - просипел сосед. - Сил уже нет никаких.
        - Это тебе не ананасы трескать, - выдохнул заключённый, снова занося кайло над головой.
        - Да кто ж знал, что так будет-то, - произнёс сосед.
        - Думать надо было.
        - Ой, кто бы говорил, - проворчал сосед, забрасывая в тачку ещё немного земли.
        Многие из них ещё вчера чувствовали себя хозяевами жизни, в чаде кутежа прожигая наворованное на госзаказах, но совершенно внезапно новое правительство оказалось скорым на расправу и невосприимчивым к попыткам как-то подмазать следствие. Те, кто брал взятки, быстро оказывались по одну сторону колючки вместе с теми, кто эти взятки пытался дать.
        По лагерям ходил слух, что в одном из них видели и самого Керенского, но никто никогда не мог похвастаться тем, что видел его лично, всегда это были пересказы с чужих слов. Ну и на самом деле экс-министр-председатель стройкой Беломоро-Балтийского канала не занимался, а находился чуть дальше. Кемска волость, Большой Соловецкий остров.
        Но и других высокопоставленных гостей здесь хватало. Бывшие начальники складов, управлений, министерств, крупные промышленники, чиновники, государственные деятели. Все, как один, сгоняли лишний вес тяжёлым физическим трудом.
        Кайло снова врезалось в каменистую почву, выворачивая из неё очередной булыжник, которыми изобиловала карельская земля. Конца и края такой работе видно не было, копать приказали вот отсюда и до самого горизонта, и многим из заключённых казалось, что их просто загнали сюда на убой. Заморить скудным пайком и тяжёлой работой, чтобы не тратить патроны на расстрел.
        - Уходить надо нам отсюда, Михайло Иваныч, - тихо произнёс заключённый, делая вид, что наваливается всем телом на лопату, чтобы та лучше вошла в грунт.
        Тот, кого назвали Михаилом Ивановичем, украдкой обернулся в сторону охранника. Тот безмятежно курил на пригорке, и запах махорки вызывал у тех, кто ещё недавно покуривал лучшие американские сигары, жгучие приступы зависти.
        - Куда ты собрался в октябре-то? Зима уж скоро, - так же тихо ответил он.
        - Вот именно, зима скоро, - прошипел его собеседник. - Ты знаешь, какие тут морозы бывают? Плевок на лету стынет. Подохнем тут все.
        - Даст Бог, может, и не подохнем, - вздохнул Михаил Иванович.
        - Так! Не болтать! - раздался злой окрик охранника. - Копай давай!
        Заключённые тут же сделали вид, что увлечены работой. Охранник-инвалид бросил окурок прочь, один из работяг, проследив за траекторией, сделал вид, что поправляет сбившуюся портянку, а сам схватил окурок и жадно затянулся, насколько хватило лёгких. Табака в пайке заключённым не полагалось, руководство лагерей считало, что курение вредит здоровью, и бедолагам приходилось побираться у охраны или ждать редких передачек с воли.
        К подобному добиванию окурков охрана относилась более лояльно, чем к попыткам отлынивать от работы, которая даже им казалась трудной и бесполезной. Так что ветеран кампании пятнадцатого года лишь цокнул языком. Служба здесь, в глуши, не нравилась ни ему, ни его сослуживцам, кроме малой доли законченных негодяев и садистов, которые отводили душу на заключённых, но другой службы калекам и инвалидам государство предложить не могло. Лучше так, чем побираться у церквей.
        Близился вечер, начало темнеть. Настала пора вести заключённых в бараки, и над всей территорией стройки начали разноситься зычные приказы становиться в строй. Усталые работники лома и кувалды закидывали инвентарь на плечо и плелись к месту сбора, радуясь, что ещё один день, тянувшийся бесконечно, наконец закончился, а вместе с ним уменьшился и срок заключения.
        - Напра-во! К баракам! Шагом! Марш! - пронеслось над будущим Беломорканалом.
        Строй побрёл в сторону бараков, где сначала им надлежало сдать инвентарь, дождаться, пока охрана пересчитает их по головам, как баранов, и загонит в барак, в который затем принесут ужин. Вернее, баланду, которую мог считать ужином только очень непритязательный едок.
        - Михайло Иваныч, ты подумай, - шепнул на ходу сосед. - Хлеба запасём, и, ну, ты понял. Остались же у тебя друзья на свободе, помогут.
        - Потом поговорим, - буркнул тот. - Не здесь.
        - Договор, - ухмыльнулся сосед.
        Сдали ненавистные лопаты и прочие инструменты, начали по одному заходить в барак. На этот раз без происшествий, никто не попытался сбежать, цифры у охраны сошлись. В прошлый раз они полночи простояли на улице и остались без ужина. За каждого беглого наказывался весь отряд, но круговая порука всё равно работала слабо. Каждый продолжал мечтать о том, чтобы сдёрнуть отсюда в тайгу, добраться до железной дороги, а там запрыгнуть на поезд. В любую сторону, лишь бы подальше отсюда.
        На ужин принесли жидкую перловку в огромной кастрюле, и самые удачливые получили к перловке ещё и по куску рыбы. К перловке выдали ещё и по восьмушке липкого, недопечённого хлеба. Все горбушки, которые ещё хоть как-то можно было есть, разобрали уголовные, получавшие пайку первыми.
        Иерархия в лагерях сложилась простая. Уголовники с одной стороны и политические с другой. К уголовникам отношение почему-то было получше. Ненамного, но этого хватало, чтобы все осужденные за контрреволюцию чувствовали себя угнетёнными сверх меры. Как и Михаил Иванович. Именно из них, из осуждённых по политическим статьям, выжимали все соки на строительстве. Уголовники же занимались сравнительно лёгким трудом, и у них даже оставались силы, чтобы играть в карты после ужина и развлекать друг друга баснями и небылицами. Политические подобной роскоши могли только завидовать.
        Заключённые исправительно-трудового лагеря ложились на жёсткие нары, чтобы ненадолго забыться тяжёлым беспробудным сном, а на следующее утро снова отправиться на работы. Почти никто не верил, что Беломорско-Балтийский канал будет построен, а они выберутся отсюда живыми.
        Глава 27
        Михайловский замок
        - Ваше Высокопревосходительство! Телеграмма! - запыхавшийся адъютант распахнул дверь и юркнул в кабинет, размахивая бланком. - Из Киева!
        - А ну, - оживился Корнилов, откладывая надоевший до колик проект земельной реформы.
        Первым делом генерал обратил внимание на подпись, телеграмма пришла от генерала Голицына, а значит, у него всё получилось.
        'Порядок в городе восстановлен, зачинщики под арестом. Были погромы, грабежи и насилия, счёл необходимым установить комендантский час. Ожидаю дальнейших приказаний.
        Голицын'
        Генерал Корнилов усмехнулся. Всегда бы так. Пару полков на мятежный Киев, и дело в шляпе. И не будет никаких независимых УНР, УССР или Украины, будут русские губернии. Подольская, Волынская, Полтавская и все остальные вплоть до Бессарабии. Как и должно быть.
        Никакого угнетения малых народов, наоборот, мир, дружба и жвачка. Триединый русский народ из великороссов, малороссов и белорусов будет жить в мире и согласии, как бы этому не пытались помешать другие.
        - Вот и славно, вот и хорошо, - пробормотал Верховный, откладывая телеграмму.
        Нужно было дать Голицыну ответ, и генерал быстро черкнул пару строк прямо поверх машинописных строчек, мол, проверьте другие города мятежных губерний, в Киеве организуйте блокпосты. Арестованы наверняка не все. А Симона Петлюру и его дружков генерал приказал пустить в расход, наказывая его за те преступления, которые он уже совершил и за те, которых совершить ещё не успел.
        - Ступайте на узел связи, передайте Голицыну мой ответ, - генерал протянул адъютанту бланк.
        - Есть! - отозвался тот, выхватил телеграмму и тут же умчался за дверь.
        Корнилов откинулся назад на стуле. Успех Голицына теперь давал надежду, что остальные сепаратисты хотя бы задумаются, прежде, чем повторять ошибки Центральной Рады. А желающих отложиться всё ещё было немало, не все понимали, что жизнь в империи сулит больше возможностей и перспектив, чем выживание в маленькой, гордой и независимой республике. Геополитика штука такая, безжалостная к мечтам и идеям. Особенно в двадцатом веке, до изобретения интернета и глобализации.
        Через газеты и журналы транслировался нарратив, что с Россией всем будет лучше, особенно с новой, демократической и свободной Россией. Что мы будем вместе шагать к светлому послевоенному будущему. Нечто похожее обещали и коммунисты, но кое в чём их методы сильно отличались. Они выращивали национальный шовинизм взамен великоросского. Нынешнее же правительство не собиралось поощрять национализм ни в каком виде, даже под благими предлогами.
        Но некоторым наиболее упоротым придётся, скорее всего, давать автономию и самоуправление. Польше, этому шакалу Европы, придётся точно бросать какую-нибудь косточку, хотя бы автономию в границах Варшавского воеводства. Хотя польский вопрос всё-таки больше зависит от результатов войны, конца и края которой пока видно не было.
        Финляндию, скорее всего, получится сохранить в составе империи, хотя и там тоже сепаратисты пытались раскачать народ. Хиву, Бухару и казахские степи тоже можно было удержать, даже при том, что местные вожди регулярно бегали в соседние Иран и Афганистан, где британцы науськивали их на вооружённый мятеж против законной власти.
        Генерал Корнилов, наоборот, сам был бы не прочь захватить чьей-нибудь землицы. Например, Желтороссию, вернее, Маньчжурию. Сделать это раньше японцев, установить полный контроль над КВЖД, не допустить создания Манчжоу-Го. Планов и задумок имелось с лихвой. Вот только реализовывать их только было некогда и некому. Все люди, которым можно было бы поручить подобные операции, занимались сейчас внутренней политикой.
        Барон Унгерн согласился возглавить эскадроны смерти, легко приняв их концепцию и суть, и в тот же день отбыл набирать людей из молодёжных организаций НРПР. Сергей Киров не зря собирал их и накачивал пропагандой.
        Так что те, кто в иных условиях мог бы стать комсомольцем, теперь патрулировали улицы и агитировали за народно-республиканскую партию, а несогласных могли и побить без всякого зазрения совести.
        Полковник Неженцев возглавлял ударников на фронте, всеми силами восстанавливая разрушенную дисциплину, полковник Манштейн лечился в госпитале. Надёжных людей, чтобы закрыть все вакантные места, критически не хватало. На место руководителя КГБ пришлось ставить генерала-майора Батюшина, достаточно опытного разведчика, но не вполне надёжного, потому что слухи о нём ходили самые разнообразные. Корнилов рассудил просто. Если этот человек возглавлял комиссию по борьбе со шпионажем, и члены Временного правительства считали его своим врагом, то ему с генералом по пути, и после нескольких проверок генерал Батюшин возглавил комитет государственной безопасности.
        Комитет застращал всех, до кого мог дотянуться, члены правительства и бывшие депутаты Советов, по какой-то причине оставшиеся в целости и сохранности, теперь вели себя крайне аккуратно, ни словом, ни делом не пытаясь навредить новой власти. Слишком многие из тех, кто пытался так или иначе вредить, уехали на большую стройку. В том числе, даже бывшие министры.
        С элитами генерал Корнилов не церемонился нисколько, по примеру своих соперников большевиков безжалостно наказывая за промахи. Но и на награды не скупился, понимая, что кроме кнута необходимы ещё и пряники. Благо, конфискованного добра хватало, чтобы можно его было раздавать в придачу к именным маузерам, орденам и кожаным курткам.
        В Петрограде, которому ещё не так давно грозил голодный бунт, теперь таких проблем с продовольствием не было, хлеб поступал без перебоев. А самым богатым пайком могли похвастать силовики (кроме гарнизонных солдат), врачи и железнодорожники. Чтобы народ охотнее поступал на службу империи.
        Удалось даже частично отменить карточную систему, введённую Временным правительством в апреле. Сахар по-прежнему отпускался исключительно по талонам, но хлеб, масло и чай снова появились в свободной продаже, хотя цены, по мнению генерала, были изрядно завышены.
        Спекулянтов навещали представители КГБ, убеждая их накручивать цены поменьше и не ставить под угрозу продовольственную безопасность столицы, но и это помогало слабо. Крестьяне предпочитали спрятать хлеб, а не продавать его в город, и именно поэтому цены непрерывно росли. А для полноценной продразвёрстки ресурсов пока не хватало.
        Вернее, не хватало людей, готовых отнимать излишки хлеба у населения. Безусловно, мотивированные были, готовые исполнить любой приказ, и в рядах КГБ, и среди ударников, и в боевых отрядах НРПР. Но большинство не оценит. А воюющая армия, узнав о происходящем в тылу, может и вовсе повернуться против правительства, большая часть солдат-фронтовиков были крестьянами и очень остро воспринимали обиды по отношению к ним.
        Фронтовиков, наоборот, нужно будет всячески поощрять и поддерживать, в первую очередь, земельными участками. Прямо как в старые добрые времена при Иване Грозном, земля в обмен на службу, только без дворянских титулов. Другие привилегии тоже предоставлялись, различные льготы, права на поступление в учебные заведения, на проход без очереди и всё прочее. Генерал Корнилов просто скопировал это из будущего, из советского же опыта.
        Отношение к ветеранам Первой мировой должно будет стать таким же, каким было отношение к ветеранам Великой Отечественной. Всеобщее уважение и почёт. А не так, что, мол, ты воевал за империалистические интересы клятого царизма и молодое советское государство тебе ничем не обязано. Верховный Главнокомандующий и сам в каком-то роде был ветераном боевых действий, так что тоже мог рассчитывать на льготы и преференции, да и боевых наград у него имелось достаточно. С этим никто не мог спорить.
        И это значило, что к нему в этом вопросе будут прислушиваться. Как и во всех остальных.
        Глава 28
        Адмиралтейство
        Шпиль Адмиралтейства всё так же пронзал серое петроградское небо. Разве что Александровский сад несколько отличался от того, который помнил генерал, хотя фонтан и памятники были на своих местах.
        В Адмиралтействе заседал Центрофлот, один из многочисленных советских органов власти, до которого руки Корнилова ещё не дошли. Реальной силы Центрофлот почти не имел, оставаясь обычной говорильней, гораздо большим авторитетом обладал Центробалт во главе с лейтенантом Грундманом. Павел Дыбенко, арестованный во время июльских дней, из Крестов так и не вышел, а тюремное кладбище пополнилось ещё одной безымянной могилкой.
        И если Центрофлот, состоящий преимущественно из меньшевиков и эсеров, старался хоть как-то найти компромисс с новым правительством, то большевистский Центробалт постоянно старался вставить новой власти палки в колёса, причём иногда дело доходило даже до откровенного саботажа. И это при том, что над Моонзундом нависла угроза немецкого десанта, и от боеспособности Балтийского флота прямо зависел успех этой операции.
        Центробалт давно следовало разогнать силой, арестовать всех его представителей, расстрелять руководителей, но «Полярная звезда», бывшая императорская яхта, на которой разместилось руководство Центробалта, стояла в Гельсингфорсе, и возвращаться в Петроград пока не собиралась. Центробалт вообще был распущен приказом Керенского, но этот приказ моряки просто проигнорировали, избрав новый состав комитета. Как революционная гидра, отрастившая ещё одну голову.
        Вот и нужно было привести флот в чувство, пока немцы не высадились на Моонзунде, в Кронштадте, на финском побережье и, собственно, в Петрограде. Как исполняющий обязанности морского министра и Верховный Главнокомандующий армии и флота, генерал Корнилов имел все необходимые полномочия, но воспользоваться ими постоянно что-то мешало.
        Генерал прошёл внутрь здания, рассеянно кивая в ответ на приветствия матросов, охраняющих Адмиралтейство, его неизменная свита неслышными тенями последовала за ним.
        Центральный исполнительный комитет военного флота заседал здесь, в Адмиралтействе, и, к удивлению Корнилова, в едином порыве встал, чтобы поприветствовать диктатора, когда тот вошёл в огромный кабинет, в котором его ждали флотские депутаты. Многие из которых ещё недавно присутствовали на Государственном совещании в Москве и освистывали его с левой стороны зала. И генерал Корнилов быстро понял, почему его поприветствовали именно так. Его просто боялись.
        - Прошу садиться, - произнёс Верховный, проходя к своему месту во главе стола.
        Депутаты Центрофлота, моряки самых различных чинов, послушно расселись по своим местам за длинным столом. Корнилов предупредил заранее, что будет присутствовать на очередном заседании,видимо, напугав комитетских до дрожи.
        Повисла тишина, разгоняемая лишь неловким покашливанием и скрипом стульев, на которых нервно ёрзали комитетские.
        - Как говорил государь Александр Александрович, у России всего два союзника - армия и флот, - решил начать генерал.
        Комитетские внимательно слушали, ожидая продолжения.
        - Вот только по последним действиям флота складывается впечатление, что он полностью перешёл на сторону Германии, - добавил Корнилов, и зал взорвался возмущёнными криками.
        Депутаты, от простых матросов до высших офицеров, кричали, словно на базаре, всеми силами пытаясь убедить Верховного в своей лояльности. Такое обвинение, по сути, прямо указывающее, что все моряки изменили Родине, было оскорбительным и по смыслу, и по форме, и сдержать своего недовольства они не могли.
        - Прошу тишины, - произнёс генерал, поднимая руку.
        Это не помогло. Моряки продолжали кричать и спорить, дошло до взаимных обвинений, черноморцы обвиняли балтийцев, балтийцы обвиняли черноморцев, представители Сибирской и Каспийской флотилий обвиняли всех остальных. Раздор и взаимное недоверие не давали им сплотиться против общего противника - Верховного Главнокомандующего, и он как раз собирался этим воспользоваться. Разделяй. Властвуй.
        - Корнет, - тихо попросил Верховный у Хана, стоявшего за его спиной.
        Тот, недолго думая, вытащил револьвер и выстрелил в потолок. Все замолчали в одно мгновение, в ушах звенело у каждого. Выстрел в закрытом помещении прозвучал оглушительно громко.
        - Я сказал, я прошу тишины, - произнёс Корнилов. - Слушайте меня внимательно, господа моряки.
        Один из балтийцев вскочил со своего места.
        - Товарищи! Это произвол! Это немыслимо! - задыхаясь от возмущения, прокричал он.
        - Выведите его, - приказал генерал.
        Два дюжих туркмена синхронно шагнули к нему, чтобы взять под руки, и весь состав исполнительного комитета заворожённо следил за их действиями. Как кролики, загипнотизированные большой голодной змеёй. Один только балтиец продолжал кричать.
        - Это недемократично! Это противозаконно! Вы не посмеете! Диктатор! Трус! - брызгал слюной матрос, пока его не вывели из кабинета.
        И что-то подсказывало остальным морякам, что больше они своего товарища никогда не увидят. Кажется, теперь они были выслушать любое заявление генерала, даже если бы он объявил о том, что необходимо полностью распустить флот, затопить корабли и атаковать Кайзерлихмарине врукопашную. Исполнять бы не стали, но выслушали бы со всем вниманием.
        - Значит так. Скажу прямо. Изначально я хотел распустить все комитеты, но теперь понимаю, что это не выход, - произнёс Верховный. - Комитеты на флоте останутся. Но никакой политики на флоте быть не должно, это во-первых, а во-вторых, вмешиваться в распоряжения командования, даже в хозяйственно-бытовых вопросах, им будет запрещено.
        Флотские молча внимали, даже и не пытаясь возражать, но по лицам было заметно, что каждый из них недоволен. Генерал Корнилов отнимал у них власть и все рычаги давления, так долго и тщательно выстраиваемые комитетами ещё с дореволюционных времён. Но все понимали, что с ними всё равно придётся считаться, других моряков у новоиспечённой республики не было.
        Это не пехота, где можно было вручить вчерашнему деревенскому болвану винтовку и бросить в бой. Это флот, где каждого матроса нужно было долго и тщательно обучать.
        - Единоначалие должно снова стать основой дисциплины. Балтийский флот переходит под командование адмирала Колчака, как только он вернётся из своей поездки. До того момента командовать продолжит контр-адмирал Развозов. Черноморским флотом продолжит командовать контр-адмирал Немитц, - тоном, не терпящим возражений, произнёс Верховный.
        Корнилову хотелось сказать несколько слов про то, что Балтийское побережье фактически оголено, что флот неспособен выполнять задачи по защите страны, и что необходимо усилить группировку в Рижском заливе, но, глядя на лица комитетских, решил, что его речь тут же станет известна немецкой разведке, и поэтому он ограничился лишь парой общих фраз.
        С флотом вообще предстояло много тяжёлой и последовательной работы, мятежный анархистский Кронштадт по-прежнему отказывался подчиняться новому правительству. Более-менее соглашались на сотрудничество Черноморский флот и Сибирская флотилия. Основная проблема находилась на Балтике, ближе всех остальных к Германии, её шпионам и агитаторам.
        - Вопросы? - хмуро произнёс генерал после своей короткой речи.
        Будь здесь побольше представителей Центробалта, матрос Дыбенко с матросом Железняковым, увешанные пулемётными лентами, вопросы наверняка бы прозвучали, и достаточно каверзные. Но меньшевики и эсеры решили не искушать судьбу лишний раз.
        - Вопросов нет, - буркнул один из депутатов.
        - Вот и славно, - улыбнулся Верховный.
        Проблему флота это не решит, и что с кронштадцами, что с Центробалтом сам собой напрашивался силовой вариант, вот только к нему новое правительство пока не было готово. Только если после того, как угроза германского десанта перестанет маячить на горизонте. Но в том, что силовой вариант решения проблемы неизбежен, были уверены и моряки, и правительство. Вопрос стоял только в том, когда это произойдёт. Будет крейсер «Аврора» стрелять по Зимнему, или броненосец «Слава» будет стрелять по Кронштадту.
        Глава 29
        Главный Штаб
        Корнилов стоял в кабинете и смотрел на огромную карту империи, висящую на стене и утыканную флажками. Генерал-квартирмейстер Романовский лично подготовил её для Верховного Главнокомандующего. Работа была проведена грандиозная, по каждому уезду каждой губернии составили доклады, кому подчиняется руководство этих территорий. Правительству, самопровозглашённым местным Советам, никому или каким-то третьим силам.
        Фронт и прифронтовые территории выделялись отдельно, оккупированные противником города - тоже.
        - Любопытно, любопытно, - пробормотал Корнилов.
        Теперь, когда внутриполитическую ситуацию можно было увидеть вот так наглядно, становилось ясно, что положение генерала остаётся достаточно шатким. Новая власть крепко держалась только в столице и прифронтовых регионах, остальные губернии подчинялись генералу лишь формально.
        С этим тоже нужно было что-то делать.
        - Отличная работа, Иван Павлович, - сказал генерал. - Благодарю вас.
        Романовский молча кивнул, тоже разглядывая карту. Он слыл не самым приятным в общении человеком, и даже в частной беседе с Верховным не мог обуздать свой характер.
        Диктатор покосился на него, но ничего не сказал, продолжив рассматривать карту. Сибирь, занимающая большую часть карты, никаких проблем не испытывала, после того, как казаки Семёнова восстановили законную власть в Иркутске, ни у кого из сибиряков не возникало желания бунтовать.
        В Поволжье, если не считать мусульманскую Казань, тоже всё выглядело более-менее нормально.
        Больше всего красных флажков насчитывалось в Черноземье, и генерал осознал, что оно может в любой момент полыхнуть крестьянским восстанием, особенно, если продолжать в том же духе. Тамбовское восстание может вдруг случиться и в этой реальности.
        На Украине положение частично улучшилось, но в норму ещё не вернулось, хотя Голицын усердно работал над этим вопросом. Австрийцы там тоже работали, засылая своих шпионов и диверсантов, и это сильно осложняло задачу.
        В Закавказье тоже не всё было гладко, всё это пёстрое многообразие малых народов жаждало самоуправления, но Корнилов чётко понимал, если дать им хотя бы автономию, то все они тут же перегрызутся между собой, а потом, избитые и униженные, лягут под Турцию или Британию. Или под обоих одновременно.
        Финляндия тоже стремилась выскользнуть из удушающих объятий России, местные толстосумы, ориентированные на Швецию, всеми силами пытались настроить простой народ на то, что им жизненно необходима независимость. Хотя, если сказать точнее, та же зависимость, только уже от шведов, как это было сто лет назад.
        В Средней Азии всё было по-прежнему, местные князьки, пожалуй, меньше всех остальных прочувствовали изменения, пришедшие вместе с революцией. Там и спустя семьдесят лет советской власти местами оставался чистейший феодализм, что уж говорить про нынешнее время.
        Но в целом ситуация была ещё очень далека от идеала. Империей такого масштаба очень трудно управлять, и ещё труднее, когда на местах не хватает добросовестных исполнителей. Бюрократия, в которой неизбежно увязало любое начинание, несомненно, зло. Но без неё всё было бы ещё хуже.
        - Можете идти, Иван Павлович, - сказал генерал, не отрывая задумчивого взгляда от карты.
        Романовский снова кивнул и молча направился к выходу. Генерал-квартирмейстер был одним из верных соратников Верховного, прошедшим с ним долгий путь, начиная от 8-й армии и заканчивая вершинами власти, но далеко не все генералы были так же лояльны. Хватало и тех, кто сочувствовал большевикам, тех, кто работал на немецкую или австрийскую разведки, тех, кто просто завидовал Верховному и строил козни из простого желания подгадить.
        Лавр Корнилов снова остался один в кабинете. К одиночеству он уже давно привык, не спеша окружать себя лизоблюдами и подпевалами, которые неизбежно начинали крутиться вокруг правителя, слетаясь к нему, словно мухи на известное вещество. Да и сближаться с кем-либо означало давать врагам новые рычаги давления на диктатора, а это в его планы не входило.
        На него и так уже пытались давить через семью, через приближённых. Ладно хоть у его соперников хватало ума не шантажировать генерала. Шантажа он бы не потерпел.
        Он ещё раз взглянул на карту огромной страны, усеянную красными и синими флажками. Чем-то из этого наверняка придётся пожертвовать. Какой-нибудь Польшей, бесполезной на данном этапе и жаждущей независимости ещё больше, чем Украина. Только сперва придётся устранить Пилсудского, этого абсолютно упоротого националиста, иначе Россия получит у своих границ максимально враждебное государство. Как это и произошло в той истории, которой генералу Корнилову удалось избежать.
        А в остальном… Придётся действовать через Кирова, который ударными темпами набирал силу, становясь почти самостоятельной фигурой. Если народно-республиканская партия наберёт большинство голосов на выборах, пусть даже с подтасовками и каруселями, всё станет гораздо проще. Когда народная поддержка станет по-настоящему массовой, генерал сумеет провернуть любое безумство и протащить любой закон, какой посчитает нужным. Не считаясь с мнением элит и любой другой оппозиции.
        Ну и эскадроны смерти барона Унгерна, которые потихоньку уже запускали маховик репрессий, скоро очистят страну от всех инакомыслящих. А те, кто сумеет ускользнуть и от них, и от КГБ, как минимум, надолго заткнутся. А в «Правде», как обычно, напишут то, что нужно генералу.
        Корнилов умело перехватил революционное движение, заставив ассоциировать с революцией, с новыми преобразованиями и смелыми реформами, именно себя, а всю революционную разруху - со своими предшественниками. Его имидж в народе несколько отличался от реальной картины, в реальности диктатор вовсе не был заботливым отцом нации, каким его рисовал в пропаганде Завойко.
        Взор его переместился к границам империи. Россия, как и всегда, находилась в окружении врагов, а те, кто не был врагами, были их послушными марионетками. Даже те, кто сейчас выступал союзниками в войне, на самом деле желали разрушить Россию, как одного из основных конкурентов за мировое господство.
        Генерал вдруг усмехнулся собственным мыслям. Если бы в Британии знали, к чему приведёт Мировая война, то они прежде объявили войну бы своей бывшей колонии, Соединённым Штатам, чтобы не допустить их возвышения на мировой арене. На этот альтернативный мир, пожалуй, было бы очень интересно взглянуть.
        Но нет, перекроить историю дали шанс только ему одному, и он собирался воспользоваться этим шансом на полную катушку. Сделать Россию великой державой.
        Вот только это будет очень тяжело, учитывая, сколько разрушений и лишений испытала страна за три года полномасштабной войны. По сравнению со Штатами, которые вступили в борьбу лишь под самый финал, и потерь на своей территории не знали. Нужен рывок, догнать и перегнать, как всегда. Мы не можем спокойно бежать марафон, мы всегда двигаемся рывками, спринтом, после которых неизбежно следует откат. От этой порочной практики придётся отказаться, и это будет неимоверно тяжело, но это нужно сделать, чтобы стать мировым лидером по-настоящему. Во всех сферах.
        Верховный ещё раз окинул карту страны задумчивым взглядом и отвернулся, заложив руки за спину. Пора было возвращаться в Михайловский. Работы сегодня предстояло ещё много, и он тянул её, как двужильный, довольствуясь лишь редкими минутами отдыха. Такими, как сейчас. Раньше он трудоголиком точно не был, работая не больше, но и не меньше других, но сейчас, когда именно его решения полностью могли изменить не только ситуацию в стране, но и в мире, он не мог себе позволить отлынивать.
        Его план был прост. Разобраться сперва с внутренними врагами, затем разобраться с внешними и явными врагами, и только потом разбираться с теми, кто прикидывался союзником. Россия выстоит, чего бы ему это ни стоило.
        Глава 30
        Михайловский замок
        Что радовало генерала в его нынешней службе, так это то, что ему больше не нужно было мотаться по всей стране, самолично затыкая дыры и решая проблемы. Теперь он отдавал приказы и следил за результатом, словно паук в центре своей паутины, которым стал Михайловский замок.
        Ему не нужно было ездить по расположениям частей, гонять из Ставки в Петроград и обратно. Все, кому это было нужно, приезжали к нему сами. И те, кого он вызывал на ковёр, тоже. А тех, кто игнорировал такие вызовы, доставляли силком, но таких почти и не бывало. Никто не смел перечить Верховному Главнокомандующему, зная, чем это может быть чревато.
        Здесь у него имелись телеграфная и телефонные линии, и даже станция беспроволочного телеграфа на случай, если какой-нибудь диверсант вдруг задумает обрезать провода, в общем, оборудовано всё было по последнему слову техники, но генерал всё же скучал по видеосвязи. Будь у него видеосвязь и возможность провести прямую линию с народом, которую, не отрываясь, смотрели бы миллионы граждан, может, и не пришлось бы отправлять Унгерна за скальпами несогласных.
        И на этот раз к нему на личную аудиенцию прибыл Густав Карлович Маннергейм, тот самый, спаситель финской нации, регент, фельдмаршал, президент и строитель линий в одном лице. В кабинет Густав Карлович вошёл, опираясь на трость и изо всех сил делая вид, что хромает.
        - Доброе утро, Густав Карлович, - произнёс Корнилов. - Будьте добры, присаживайтесь.
        - Благодарю, - на чистейшем русском языке ответил генерал-лейтенант Маннергейм, усаживаясь на стул напротив Верховного.
        - Не больно-то вы спешили вернуться на службу, барон, - с хитрым прищуром произнёс Верховный.
        - Я находился на лечении, Лавр Георгиевич, - ответил Маннергейм и приподнял трость, показывая её собеседнику. - Неудачно упал с лошади.
        - Очень злая, наверное, была эта лошадь, - хмыкнул Корнилов. - Но это не так уж и важно. Вы, наверное, гадаете, для чего я вас вызвал из Одессы.
        - Есть несколько версий, - произнёс Маннергейм.
        - И все из них, я полагаю, ошибочны, - улыбнулся генерал Корнилов. - Скажите мне, вы патриот России или патриот Финляндии?
        Генерал-лейтенант, который по крови был шведским бароном, женатым на русской дворянке и сражавшимся во всех войнах за Российскую империю, только усмехнулся.
        - Вы сильно изменились с нашей прошлой встречи, Лавр Георгиевич, - мягко произнёс он.
        - Людям свойственно меняться, - пожал плечами Корнилов, пытаясь одновременно вспомнить, где и когда происходила упомянутая встреча. Если она закончилась не совсем гладко, то это может сильно навредить делу.
        Скорее всего, они виделись на Юго-Западном фронте, когда Маннергейм командовал 12-й кавалерийской дивизией, но вспомнить точнее Верховному никак не удавалось.
        - Я - патриот своей Родины, - ушёл от ответа Маннергейм.
        - Точно как и я, - кивнул Верховный. - И именно поэтому у меня есть к вам предложение.
        Густав Карлович молча поднял взгляд на генерала Корнилова, ожидая продолжения.
        - Возглавить Финляндию, - произнёс тот, пристально глядя в глаза собеседника. - Независимую республику Финляндию.
        Маннергейм удивлённо вскинул брови. Когда ему передали о том, что диктатор желает его видеть в Петрограде, его посетили самые разнообразные предположения, но он даже и мечтать не смел о том, что ему предложат встать во главе целого государства.
        - Независимую? - только и сумел выдавить он.
        - Так точно, - кивнул генерал. - Независимую, но союзную.
        Это было довольно опасным шагом, вслед за Финляндией потребовать такого же статуса могли и все остальные, но у Финляндии было преимущество. Великое княжество никогда не входило в состав России, как губерния или генерал-губернаторство, оно было связано с Россией исключительно за счёт присяги русскому императору. Финляндия всегда была отдельным государством де юре. В отличие от всех остальных желающих независимости.
        - Любопытно, - Маннергейм быстро смог взять себя в руки, но скрыть волнение полностью не удалось. - И почему именно я? В финском Сенате найдётся достаточно желающих.
        - Потому что мне необходим боевой генерал, говорящий со мной на одном языке, если вы понимаете, о чём я, - произнёс Корнилов.
        Барон побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Предложение Верховного застало его врасплох.
        - Младофинны и Сенат лягут под кайзера, как только почувствуют свою независимость, - пояснил Корнилов. - А вы, барон, сумеете их образумить. Россия и Финляндия очень тесно связаны, и рвать эти связи будет очень опрометчиво.
        Если бы Верховный мог, он бы привёл в пример тесную связь России и Белоруссии из его времени. Союзные государства, фактически, проводящие одну политику, но всё же достаточно независимые друг от друга.
        - Я не политик, Лавр Георгиевич, я, как вы заметили, боевой генерал, - произнёс Маннергейм.
        - Генеральские должности это и есть в большей степени политика, - возразил Корнилов.
        - Мне потребуется помощь, - заявил барон.
        - И вы её получите, - кивнул Верховный. - Тайно. Никто в Финляндии не будет знать, откуда вы получаете финансирование. Хотя догадаться будет несложно.
        - Понадобятся не только деньги, - покачал головой Маннергейм. - Вооружение, боеприпасы, обмундирование. Мне придётся сформировать финскую армию, лояльную лично мне.
        - Разумеется, - согласился Корнилов.
        Можно было бы раздуть конфликт, потребовать, чтобы финские вооружённые силы оставались чисто номинальными, но Корнилов знал, что финны так или иначе будут вооружать народ. Просто это будет называться не армией, а вооружёнными отрядами, гвардией, полицейскими силами или силами самообороны Финляндии. Лазейку в таком требовании всегда можно отыскать. Главное, чтобы финская армия и думать не смела о войне с Россией, оставаясь верным союзником.
        - Насколько Финляндия будет независимой? - спросил вдруг Маннергейм.
        Вопрос, на который чёткого ответа генерал Корнилов дать не мог. Всё зависело от самого Маннергейма и финского Сената. От того, насколько успешно барон будет справляться с Сенатом и прочими товарищами.
        - Настолько, насколько это возможно без ущерба России, - после некоторой паузы ответил Корнилов. - Если Финляндия будет вредить, тайно или явно, я буду вынужден принимать меры. Ну и в вопросах внешней политики вам придётся консультироваться с нашим МИДом.
        - Я вас понял, Лавр Георгиевич, - кивнул Маннергейм. - Это очень щедрое предложение. Мне нужно всё обдумать.
        - Разумеется, - сказал Корнилов. - Вас разместят в Михайловском дворце на любой необходимый срок. Покидать дворец, прежде, чем вы примете решение, не рекомендую. Опасно.
        - Опасно? - удивился Маннергейм, которому такая забота совершенно не понравилась.
        - Так точно, - прищурив глаза, сказал Корнилов. - Террористы и диверсанты не дремлют.
        Барон Маннергейм задумчиво покрутил короткие усы, обдумывая предложение Верховного. Он чуял какой-то подвох, но никак не мог выразить его суть. Слишком шикарные условия предложил Корнилов. Сказочные. Ему, провинциальному шведскому барону, причём даже не самому родовитому, и в самых смелых мечтах не приходило то, что только что озвучил ему Верховный. Нет, о независимой Финляндии он думал частенько. Но не о том, что ему придётся независимую Финляндию возглавить.
        - Это будет республика? - спросил Маннергейм.
        - Форму государственного устройства решит финский народ. Сенат, совет, неважно, - сказал Корнилов. - Так или иначе, но государство должны возглавить именно вы, Густав Карлович.
        Маннергейм снова побарабанил пальцами по подлокотнику, схватился за трость, поставил её на место. Он изрядно нервничал. Не каждый день получаешь подобные предложения, и это изрядно выбило его из колеи.
        - Я согласен, Лавр Георгиевич, - произнёс барон Маннергейм. - Обсудим детали?
        На вечеринке
        В одном из многочисленных петроградских дворцов полным ходом шла вечеринка, прямо как в старые добрые времена. Ночная жизнь столицы нисколько не изменилась, богема продолжала прожигать жизнь, заливать проблемы шампанским и закрывать глаза на то, что творилось в стране.
        Смех и веселье царили здесь от заката и до рассвета, пока на фронте и на улицах городов рвались бомбы и звучали выстрелы. Здесь же звучала только живая музыка и радостное щебетание балерин и актрис театра, вызванных сюда ради увеселения почтенных господ. Князей, графов, баронов и прочих высокородных дворян.
        - Рад видеть вас сегодня, посол, - улыбнулся хозяин вечеринки, князь и выпускник Оксфорда.
        Посол Его Величества молча поднял бокал с шампанским в знак приветствия. Он был нечастым гостем подобных приёмов, но иногда полезно было посетить местную знать. Сейчас, когда судьба русской знати висела на волоске, это было особенно полезно, но князья и графы беззаботно окунались в чад кутежа, позабыв обо всех проблемах и заботах.
        Присутствовали и другие высокопоставленные гости. Главы комитетов, ведомств, управлений. Богатые промышленники и успешные финансисты, общественные деятели и представители различных организаций. Поместье князя с лёгкостью вмещало всех.
        Все хохотали, делились сплетнями и пересказывали слухи, пили шампанское, коньяк и вино в безумных количествах, кушали различные деликатесы, одна только доставка которых в Петроград могла стоить безумных денег. Денег, которые могли бы пойти на более полезные нужды.
        Оркестр играл развязную популярную мелодию, люди танцевали и веселились, джентльмены напропалую флиртовали с приглашёнными певичками и актрисами. В общем, занимались всем тем же, чем и в довоенные годы, и даже больше.
        И, само собой, на таких встречах решались дела, которые никак не могли решиться в официальных кабинетах.
        Гости проходили мимо друг друга, перекидываясь ничего не значащими фразами, вышколенные официанты, держа спину, сновали туда-сюда с подносами, на которых громоздились фужеры, и внимательно слушали каждое слово. Каждый присутствующий считал себя умнее и хитрее других.
        - Один мой знакомый из военного министерства говорил, что новое правительство хочет национализировать военную промышленность, - тихо произнёс один из гостей своим друзьям.
        Трое джентльменов в дорогих костюмах стояли с бокалами шампанского в уголке, глядя на танцующих балерин в полупрозрачных платьях, открывающих роскошные виды, но и оставляющих простор для воображения.
        - Не думаю, что правительство на это осмелится, - возразил другой гость. - Наши союзники не позволят.
        Все трое проводили задумчивыми взглядами британского посла, который тихо болтал с хозяином поместья.
        - Мы и о многом другом, на что осмелилось наше правительство, даже подумать не могли три месяца назад, - сказал первый.
        Все трое медленно закивали, вспоминая весь список последних реформ, и большинство из этих реформ совсем не соответствовало интересам собравшихся здесь людей. Наоборот, многих эти реформы касались совсем не так, как дворянам и олигархам этого хотелось. Социальные преобразования в большей степени служили во благо обычных работяг и сиволапых крестьян, лишая их хозяев множества привилегий.
        И вся эта масса бывших хозяев жизни, в основном, тех, кто не мог перестроиться и приноровиться к новым реалиям, стремительно радикализировалась. Многие начинали финансировать врагов новой власти, некоторые пытались создавать собственные тайные организации. Самые глупые и недалёкие даже начинали снабжать деньгами большевиков и левых эсеров, несмотря на то, что эти же самые большевики чётко говорили, что сделают с частной собственностью, когда придут к власти.
        - Что ж, будем надеяться, что правительство честно выкупит всё по рыночной цене, - пожал плечами третий. - Раз уж они ратуют за наведение порядка, то и порядок должен быть во всём.
        - Золотые слова, мой друг, - улыбнулся первый.
        Все трое, не сговариваясь, поставили пустые бокалы на поднос официанта, подошедшего как раз вовремя, как будто следившего за ними. Так же синхронно взяли новые бокалы, наполненные лучшим французским шампанским.
        В зал, кружась в танце, ворвались цыгане, распевая романсы под гитару, и их появление поприветствовали бурными аплодисментами и пьяными криками.
        Троица джентльменов переместилась к столу, подальше от поющих цыган. Стол, накрытый со всем изяществом, ломился от различных закусок.
        - У князя отличный вкус, - произнёс первый.
        - Надо бы переманить к себе местного повара, - усмехнулся второй.
        - А где же те знаменитые пирожные? - хмыкнул третий.
        - С цианистым калием? - рассмеялся первый. - Такие больше не подают.
        Засмеялись все трое, и даже стоящий неподалёку дворянин, накладывающий канапе себе на тарелку, прыснул от смеха.
        Цыгане покинули зал так же стремительно, как и ворвались в него, и никто из присутствующих не сомневался, что за своё короткое появление с несколькими песнями и танцами они получили в разы больше, чем получает в месяц обычный заводской рабочий, вкалывающий от зари до зари.
        И даже так для хозяев приёма это всё было лишь мелкой строчкой в гигантском списке расходов. Которые они легко могли себе позволить даже в такое тяжёлое для страны время. Когда ты делаешь деньги на войне и военных заказах, она становится для тебя выгодной. Настолько, что хочется продолжать ещё и ещё, а маячащее на горизонте мирное соглашение выглядит как угроза твоему положению.
        Оркестр снова заиграл какую-то популярную танцевальную мелодию. Гости приглашали барышень на танец, обсуждали популярные сплетни. Одной из самых популярных тем было семейство Корнилова. Генерал овдовел, и многие светские львицы теперь строили планы, как бы заполучить в свои руки такую выгодную партию. Но диктатор на подобные мероприятия не выходил, а на все приглашения отвечал вежливым отказом.
        Да и официальная пресса такие мероприятия открыто осуждала, но запрещать их никому в голову пока не приходило. Элиты и без того раздражены всеми этими новыми реформами и законами. Так что богачи веселились и радовались жизни, пока вся остальная страна систематически недоедала и работала на износ.
        Музыка вдруг прекратилась, вместо неё послышалось гулкое буханье подкованных сапог, и гости синхронно обернулись к источнику шума. Крепкие молодые люди в чёрных кожанках бегом поднимались по лестнице. Следом за ними поднимался потрёпанный дворецкий, не сумевший их задержать.
        - Вы кто такие? Что вам нужно? - надменно воскликнул хозяин поместья.
        - Пируете, сволочи? - спросил один из незваных гостей, распахивая кожанку и демонстрируя всем деревянную кобуру от маузера.
        Никто так и не осмелился ему ответить, некоторые гости попытались незаметно скрыться, но другие бравые парни поспешили их остановить.
        - Всем оставаться на местах, - приказал старший. - Кроме вас, господин посол. Покиньте здание.
        Никаких знаков различия на форме этих молодых людей не имелось, но никто не сомневался в их праве отдавать приказы. Чёрная единообразная форма, оружие, чёрные бескозырки и пилотки, яловые сапоги. В общем, кто-то их отлично снабжал и давал право на любые действия, иначе они бы не посмели так лихо ворваться в самый разгар вечеринки.
        Посол, удивлённо поглядывая на новых гостей, быстрым шагом покинул помещение.
        Какая-то барышня, испустив странный всхлип, упала без чувств, но парни в чёрных кожаных куртках только беззлобно посмеялись. Никто из гостей даже не шелохнулся, чтобы ей помочь, и визитёрам пришлось приводить её в чувство самостоятельно.
        - Значит, так, - произнёс старший. - Вам ничего не угрожает. Пока что. Особенно, если господа соизволят сделать добровольное пожертвование в пользу воюющей армии.
        - Д-добровольное? - не отрывая взгляда от маузера, проблеял один из гостей, успешный финансист.
        - Добровольное, - кивнул старший. - И лучше не сопротивляйтесь. Иначе оно станет добровольно-принудительным.
        Глава 31
        Зимний
        Очередное заседание совета министров началось в Зимнем дворце, и генерал Корнилов, как председатель этого совета, расположился во главе стола. Новый состав правительства наконец-то утвердился окончательно, все кадровые перестановки прекратились. Чехарда, начатая ещё при царе, когда министерские портфели тасовались, как карты в колоде, и продолженная правительством Керенского, теперь закончилась, и генерал Корнилов надеялся, что этот состав задержится в своих креслах хотя бы на пару лет.
        По большей части правительство теперь состояло из беспартийных, народников и кадетов, но и несколько представителей левых партий тоже присутствовало. Правые эсеры, открестившись от своих воинственно настроенных товарищей, теперь всецело поддерживали Верховного Главнокомандующего.
        Министры терпеливо ждали, когда генерал соизволит начать, и если раньше министры могли саботировать заседания, опаздывать, называть его узурпатором и прочими нелестными эпитетами, то теперь, когда несколько бывших министров упорным трудом зарабатывали себе право на освобождение из лагерей после того, как их махинации вскрылись и стали достоянием общественности, все они сидели тише воды и ниже травы. Многим прозрачно намекнули, что если они не умерят пыл, то тоже съездят в путешествие на север, в один конец.
        - Кхе-кхе, - прочистил горло Верховный и оглядел собравшихся на заседание.
        Весь кабинет министров замер в ожидании.
        - Добрый день, уважаемые коллеги, - произнёс он. - Сегодня у нас основной докладчик - барон Нольде, министр иностранных дел. Вопрос большой и важный, но об этом Борис Эммануилович расскажет сам.
        Министры пошелестели бумагами, делая вид, что готовятся внимательно слушать, генерал Корнилов, прищурив глаза, насмешливо смотрел на опытного дипломата, который благодарно кивнул и оглядел всех собравшихся.
        - Добрый день, господа министры, добрый день, Лавр Георгиевич, - произнёс барон, исполненный аристократического достоинства и чувства собственного превосходства. - Постараюсь быть кратким. Сотрудничество с нашими союзниками привело к одним только разочарованиям.
        Министры начали обеспокоенно переглядываться. Один только генерал внимательно наблюдал за каждым из них. Если кто-то из них поёт на сторону, а это практически доказанный факт, содержание этого доклада будет известно в посольствах уже вечером. А так как за каждым из министров и их близкими установлено негласное наблюдение из КГБ, то сразу станет очевидно, кто именно докладывает союзникам. Содержание сегодняшней речи Нольде обязательно понесут в посольство, не удержатся.
        - Страны Антанты саботируют выполнение союзнических обязательств, - продолжил Нольде. - Должен признать, ориентация внешнеполитического курса на Францию и Британию была ошибкой.
        Министры зашептались между собой, взволнованно и возмущённо. Слишком у многих из них бизнес был завязан на указанные страны. Французский и английский капитал слишком глубоко проник в экономику России.
        - Сейчас, во время войны, участие России в военно-политическом блоке стран Антанты пересмотру не подлежит, но после окончания боевых действий внешняя политика России будет изменена, - сказал Нольде.
        - Да Антанта нас спасла! Это Германия объявила нам войну! И если бы не союзники с их вторым фронтом, нас бы раскатали в тонкий блин! - выкрикнул министр торговли Коновалов.
        - Если бы не союзники, войны могло бы и не быть, - пожал плечами генерал Корнилов. - Попрошу воздержаться от выкриков с мест, время для обсуждения будет выделено чуть позже.
        Коновалов молча скрестил руки на груди, поворачиваясь к докладчику.
        - Благодарю, - кивнул Нольде. - Новым внешнеполитическим курсом станет нейтралитет. России нужны те самые двадцать лет мира, о которых просил Столыпин.
        Члены правительства снова зашептались. Отношение к Столыпину у них было крайне неоднозначным. Кто-то считал его гениальным политиком и равнялся на него во всём, а кто-то считал его царским обер-вешателем, душителем свобод и реакционером.
        - Россия выйдет из состава всех военно-политических союзов, чтобы проводить самостоятельную политику, а при необходимости сформирует собственный союз, в котором будет играть определяющую роль. Слепо выполнять указания наших английских и французских друзей мы больше не будем. У России есть свои собственные интересы, часто идущие вразрез с желаниями наших союзников, - сказал барон.
        - Проливы… - тихо буркнул кто-то из министров.
        Черноморские проливы, надёжно запертые для российских кораблей, позволяли Англии и дальше оставаться владычицей морей. А если Россия получит свободный проход в Средиземное море и сможет торговать с половиной Европы в обход Балтики, это её слишком сильно усилит. По мнению англичан, конечно же. В прошлый раз, когда Россия угрожала забрать проливы и выйти в Средиземное море, ей пришлось в одиночку воевать с половиной мира.
        Корнилов прекрасно понимал, что Антанта нам не друзья, даже близко. Это же понимал и барон Нольде. Но многие министры из числа англофилов и франкофилов так не думали, искренне считая Париж и Лондон нашими верными друзьями и не понимая, что Англия и Франция преследуют только свои собственные интересы. Западники всегда были проблемой российского общества. Что в девятнадцатом веке, что в двадцатом, что в двадцать первом.
        - Нас просто раздавят всем миром, - произнёс министр народного просвещения Мануйлов.
        - Не раздавят, если мы будем сильными и самодостаточными, - произнёс Корнилов. - Согласитесь, сильная Россия гораздо выгоднее нам всем, чем слабая и зависимая.
        Некоторые из министров могли бы с этим поспорить, особенно те, которые были связаны с экспортирующим бизнесом, но все благоразумно промолчали.
        - Продолжайте, Борис Эммануилович, - попросил генерал. - Прошу прощения.
        - Спасибо, - кивнул дипломат. - Таким образом, отказ от следования политике Антанты принесёт России только выгоду. Недостаток высокотехнологичных товаров будет компенсироваться сотрудничеством с Северо-Американскими Соединёнными Штатами.
        Почти все министры, особенно из партии кадетов, насупились.
        - То, что вы предлагаете, просто неприемлемо, - заявил министр торговли.
        - Это неосуществимо, - сказал министр финансов.
        - Если у вас есть возражения, можете высказать их после, - повторил Корнилов.
        Барон Нольде, как опытный дипломат, и бровью не повёл, демонстрируя полное равнодушие к выкрикам других министров.
        - Может, сразу Германии продадимся? - фыркнул Коновалов. - А что? То, что вы называете действиями в интересах России, я бы назвал иначе. Это предательство наших союзников, вот что это такое.
        - Александр Иванович, позвольте барону закончить доклад, - нахмурился генерал.
        - Да-да, прошу прощения, - поднял руки Коновалов. - Давайте, послушаем, что ещё новенького приготовил нам МИД.
        Нольде скользнул по Коновалову холодным взглядом, но тут же продолжил доклад тем же ровным тоном.
        - В первую очередь сотрудничество с Североамериканскими Штатами будет налажено в сферах станкостроения и машиностроения, и министерство торговли и промышленности обязано будет подготовить делегацию, которая отправится в Штаты совместно с дипломатической миссией, - продолжил Нольде.
        Коновалов, которому предстояло это сделать, только хмыкнул, глядя на барона, который только что подкинул ему работы. Министерство промышленности, по-хорошему, стоило уже давно выделить отдельно, но пока до этого ещё не дошли руки.
        Генерал Корнилов рассчитывал провести индустриализацию как можно скорее, направив все усилия именно на неё. И без иностранных специалистов тут не обойтись. Именно поэтому он приказал министерству иностранных дел искать выходы на американских промышленников. Если нужно учиться, то учиться нужно у лучших, а американские бароны-разбойники, строители финансовых империй и настоящие отцы-основатели США как независимой силы на этот момент были действительно лучшими из лучших.
        - Ну и напоследок стоит добавить. По дипломатическим каналам уже прорабатывается вопрос заключения сепаратного мира с Германской Империей, - сказал Нольде. - Если всё пройдёт гладко, то новый 1918 год наконец-то будет мирным.
        Глава 32
        Гороховая, 2
        Совещание продлилось ещё пару часов, после чего взволнованные и основательно вздрюченные Корниловым министры начали, как тараканы, разбегаться по своим квартирам и рабочим кабинетам, а следом за ними отправились неприметные господа в штатском, отслеживая каждый контакт уважаемых государственных деятелей. Проверяли всех без исключения, даже самого барона Нольде, согласившегося устроить эту небольшую проверку.
        Даже за Корниловым приглядывали, но больше с целью охраны, нежели пытаясь уличить его в контактах с зарубежными посольствами.
        Но это самое представление было сыграно не только для того, чтобы выявить окопавшихся в министерских креслах английских и французских агентов. В целом доклад барона Нольде соответствовал будущему курсу России.
        Разве что сепаратный мир с Центральными Державами был одним из крайних вариантов, причём не самым желательным. Капитуляция Германии, Австрии и Турции выглядела гораздо более заманчиво. Вот только капитуляций в ближайшем будущем пока не предвиделось. Так что, возможно, придётся пойти и на сепаратный мир.
        Вот только генерал Корнилов чётко понимал, что как только союзники узнают про попытки России заключить мирный договор, может произойти всё, что угодно, начиная от дворцового переворота и заканчивая банальным убийством. Так-то убивать главу государства всегда было моветон, но от этих лондонских дикарей можно ожидать чего угодно.Одного правителя с их помощью уже убили, и если они не постеснялись пролить кровь монарха, то что уж говорить о крови простого казака.
        Из Зимнего дворца он отправился на Гороховую, в гости к безопасникам. Информация по министрам интересовала его в первую очередь, и там он узнает её быстрее всего. Как только агенты соизволят доложить о проделанной работе.
        Генерал Батюшин лично вышел поприветствовать Верховного Главнокомандующего.
        - Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство! - воскликнул Батюшин, едва только Корнилов вышел из автомобиля.
        - Здравствуйте, Николай Степанович, - сказал диктатор, пожимая главе КГБ руку. - Уже освоились в новой должности?
        - Так точно, работаем, - ответил Батюшин.
        - Отлично, - улыбнулся Корнилов.
        В сопровождении генерала и ещё нескольких сотрудников чинами пониже они прошли внутрь здания. Как только все они прошли мимо дежурного, Корнилов остановился.
        - Замечание вам, Николай Степанович, - заявил Верховный. - За халатное отношение к пропускному режиму.
        Батюшин оцепенел.
        - Лавр Георгиевич, так мы же с вами, - пробормотал он.
        - Ну и что? Журнал посещений всё равно нужно вести. Кто вошёл, когда вошёл, когда вышел, с чем вышел, и так далее. По пропускам. Мне, что ли, учить вас? - произнёс Корнилов.
        - Никак нет, виноват, исправим, - отчеканил покрасневший Батюшин.
        - Очень на это надеюсь, - сказал Корнилов. - А журнальчик заведите. Прямо сейчас.
        Дежурный поднялся с места и быстрым шагом куда-то направился. Корнилов проводил его задумчивым взглядом.
        - Ротмистр, приглядите здесь за всем, - приказал он одному из сопровождающих. - Да, нам ещё многому предстоит научиться.
        Только после этого они прошли дальше, и пристыженные безопасники хмуро поглядывали по сторонам, выискивая то, к чему ещё мог бы прицепиться Верховный. Они прошли в кабинет генерала Батюшина, в котором ещё совсем недавно работал полковник Манштейн, который теперь после нескольких операций отдыхал в столичном госпитале.
        - Ну, чем порадуете, Николай Степанович? - спросил Корнилов, разглядывая кабинет.
        - Работаем, Лавр Георгиевич, - сказал контрразведчик. - Потихоньку наводим порядок. Или вам доклад с цифрами?
        - Можно и без цифр, - сказал Корнилов, устраиваясь поудобнее в одном из кресел.
        - В Пскове… Взяли тех, кто теракт организовал, - доложил Батюшин.
        - Точно тех взяли или просто показания выбили? Знаю я ваши методы, - хмыкнул Корнилов.
        - Точно, - обиделся Батюшин. - Они чистосердечное признание подписали.
        Генерал ненадолго погрузился в собственные мысли, раздумывая, как поступить. С одной стороны, ему хотелось крови. Кровь за кровь, око за око. С другой стороны, оставить их в живых и отправить в лагерь будет куда более жестоким наказанием.
        - Хорошо, - сказал Корнилов. - Пусть их судят публично. Процесс должен освещаться в прессе, пусть все знают, что они совершили и как будут наказаны.
        - И как они будут наказаны? - спросил Батюшин.
        - По всей строгости революционного закона, - ответил Корнилов.
        - Расстреляем? - спросил безопасник.
        - Это уже как наш самый гуманный суд в мире определит, - сказал Корнилов.
        Общественное мнение было целиком и полностью на его стороне, письма и телеграммы с соболезнованиями продолжали поступать до сих пор, а сердобольные барышни заливались слезами от жалости к генералу. Самые наглые даже пытались охомутать внезапно овдовевшего диктатора, но генерал Корнилов не давал таким девицам никакой возможности сблизиться с ним, демонстративно находясь в трауре.
        - Что по финансированию террористических групп? - спросил Верховный.
        - Отследили несколько схем, некоторые ведут за рубеж, в Стокгольм, - сказал Батюшин.
        - Стокгольм? - хмыкнул Корнилов.
        Через Швецию с одинаковой вероятностью могли работать и британцы, и немцы, и американцы, Стокгольм, как столица ближайшего к России нейтрального государства, был наводнён агентами всех мастей.
        А стокгольмская агентура была не настолько хороша, чтобы размотать этот клубок до самого конца, так что где-то там, в Стокгольме, этот след терялся. И генерал Корнилов готов был поспорить, что в этом замешаны и англичане, и немцы, просто спонсируя разные группы террористов. Например, одни спонсируют эсеров, другие спонсируют РСДРП. Террористам, скорее всего, без разницы, от кого поступает наличность, для них это благое дело.
        - Так точно, через Финляндию, - кивнул Батюшин. - Нескольких человек взяли в Петрограде, но это так, мелкие сошки.
        - Расстреляли? - спросил Корнилов.
        Такие полномочия у комитета уже имелись.
        - Никак нет, арестованы, - сказал контрразведчик. - Некоторые согласились сотрудничать, собственно, так на Стокгольм и вышли.
        - Хорошо, - произнёс генерал. - Так, ну где же наши герои.
        Он ждал возвращения агентов наружного наблюдения, которым приказано было проследить за министрами. По его первоначальным прикидкам, некоторые уже должны были вернуться.
        Можно было бы даже не убирать этих министров из правительства. Всё-таки, со своими задачами они как-то, с грехом пополам, но справлялись, а ставить кухарок управлять государством генерал Корнилов как-то побаивался. Знал, к чему приводят такие эксперименты.
        Гораздо лучше будет кормить таких высокопоставленных шпионов отборной дезинформацией, скармливая через них чужой разведке любую дичь.
        Батюшин тем временем рассказал Верховному ещё несколько любопытных историй из жизни контрразведчиков, упомянул прежнюю службу в комиссии по борьбе со шпионажем. Здесь, в комитете государственной безопасности, Батюшин чувствовал себя абсолютно в своей тарелке, он был будто создан для подобной работы. Особенно если сравнивать его с Манштейном.
        Вскоре к зданию комитета на Гороховой пришёл первый агент, одетый извозчиком. Он прошёл внутрь, поздоровался со всеми, удивился требованию дежурного расписаться в новеньком журнале посещений. Только после этого его провели на доклад к Батюшину. Генерал Корнилов предпочёл агента своим присутствием не смущать и вышел прогуляться по зданию, в котором в своё время находились различные казённые учреждения. Ему всё равно обо всём доложат без утайки.
        Следом за первым агентом подошёл ещё один, с виду похожий на дворника, и ему тоже пришлось записаться в журнале у дежурного. Агенты наружного наблюдения начали подходить один за другим. Каждый должен был доложить о своём объекте наблюдения и написать рапорт, а это всё требовало времени.
        И когда генерал Корнилов наконец прочитал краткое содержание докладов, то не смог удержаться от хохота. Информацию на сторону сливали абсолютно все.
        Глава 33
        Михайловский замок
        Дежурный адъютант разбудил его посреди ночи, что случалось нечасто, и один только этот факт говорил о том, что произошло что-то исключительно важное.
        - Что стряслось? - проворчал генерал, застёгивая мундир.
        На часах было полчетвёртого ночи, по-военному - ноль триста тридцать.
        - Германия, Ваше Высокопревосходительство, - пробормотал адъютант. - Начала наступление.
        - Прорвали фронт? - нахмурился Верховный.
        - Никак нет, - ответил адъютант.
        Генерал сунул ноги в сапоги, протёр заспанные глаза. Ничего неординарного, на самом деле, не произошло, нападения ожидали давно, всё-таки, перемирие никак не было оформлено юридически. Неприятно, конечно, но не смертельно.
        - Что докладывают с фронтов? Основные направления атаки? - шагая на узел связи вслед за адъютантом, спрашивал Верховный.
        - Рижское направление на Северном фронте, Ровенское на Юго-Западном, - доложил адъютант. - На остальных фронтах дальше артподготовки дело не пошло.
        - Что с Молдавией?
        - Держится, - ответил адъютант.
        - Моонзунд? - спросил Корнилов.
        - Не могу знать, не было сведений, - осторожно сказал адъютант.
        - Ясно, - буркнул генерал, надеясь, что Моонзунд ещё держится.
        Минные поля, конечно, перекрывали полностью подступы к столице, проход в Финский залив надёжно запирался, но Моонзундский архипелаг был ключом к этому проходу.
        На узле связи кипела работа, телеграммы из Ставки и фронтовых штабов летели одна за другой, докладывая Верховному об обстановке на линии фронта. И да, под шумок Кайзерлихмарине начали операцию по высадке на Моонзунд, и корабли Балтийского флота наконец-то покинули пункты постоянной дислокации, выходя им навстречу. Все, кроме кронштадтских. Кронштадт не отвечал. А это значило, что анархисты сделали свой выбор.
        Телеграммы приходили от всех подряд, от командармов, от комфронтов, от начальника штаба Ставки, часто дублируя и повторяя друг друга. Единой системы не имелось, но этот архаичный для Корнилова способ связи был единственным вариантом, позволяющим Верховному Главнокомандующему находиться за сотни километров от фронта и заниматься параллельно другими делами.
        В способности армии удержать фронт генерал Корнилов был уверен на сто процентов. За время вынужденного перемирия снабженцы успели доставить на передовую всё необходимое, и даже не разворовать по дороге, а реально передать войскам. Военная полиция, сформированная из ударников уже официально, не дремала и охотно отлавливала жирных тыловых крыс. За каждого пойманного и осужденного военно-полевым судом подразделению полиции полагалась премия, и трудились они на совесть.
        Да и дисциплина воюющей армии значительно отличалась от той ситуации, которую генерал Корнилов видел в июле, когда солдаты в панике бежали от одних только звуков выстрелов. Штурмовать Рейхстаг с такой армией, конечно, вряд ли удастся, но для обороны и редких контратак её более чем достаточно.
        С помощью адъютантов и дежурного генерала Верховный наконец-то разобрал весь этот ворох телеграмм и смог всё-таки оценить обстановку. Тактика Гутьера с использованием штурмовых отрядов теперь использовалась на всём фронте, и даже сам Гутьер пытался взять реванш на Рижском направлении, снова форсируя Западную Двину. Спасало то, что опытных штурмовиков у кайзера не хватало, чтобы провернуть такое на всём протяжении фронта.
        Так что немецкий Генштаб решил прорвать Восточный фронт в двух местах, силами немецкой армии в районе Риги, чтобы забрать её для себя, и объединёнными австрийско-немецкими силами в районе Бродов, чтобы облегчить жизнь своим союзникам.
        Впрочем, генерал Корнилов надеялся, что командующие фронтами Каледин и Деникин снова покажут себя умелыми военачальниками. К их компетентности у Верховного никаких вопросов не возникало, и в сложившейся ситуации генералы принимали единственные верные решения.
        Ситуация на Балтике казалась опаснее, чем в украинских степях, австрийцы всегда считались менее грозным противником, да и близость к столице делала именно Северный фронт основным направлением для атаки. На месте немецких штабистов Корнилов ударил бы именно там, вдоль побережья Балтики, одним стремительным броском выводя Россию из войны.
        Несмотря на все успехи новых методов пропаганды, общество смертельно устало от войны, и падение Петрограда станет фатальным и для страны в целом, и для Верховного Главнокомандующего лично. Но если у него получится отбить и эту атаку, то его рейтинг должен взлететь до небес, и это немного грело душу.
        Хотя в последнее время всё командование войсками легло на плечи начальника штаба, генерала Лукомского. Благо, что боевые действия остановились, и никаких стратегических решений принимать не приходилось.
        - Значит, так, - задумчиво произнёс Корнилов. - Контратаковать силами броневых дивизионов. Прорывы, если образуются, ликвидировать с помощью ударных батальонов, телеграфируйте Неженцеву. Каледину - Ригу держать любой ценой, цепляться за каждый дом. Вся Рига должна стать крепостью, чтобы немец зубы обломал. Это можно не телеграфировать.
        Адъютанты записывали, связисты отстукивали телеграфным ключом шифровки, тут же улетающие в Могилёв, в Ставку, а уже оттуда - в штабы фронтов и армий.
        - Деникину - оборонять ключевые узлы, контратаковать при малейшей возможности. Май-Маевскому - начать наступление по всей ширине фронта. Клембовскому - в глухую оборону, его фронт теперь второстепенный, - сыпал приказами генерал. - Балтфлот уже вышел в море? Превосходно. Кайзеровский флот от Моонзунда нужно отогнать.
        Ответные шифровки тоже поступали на узел связи Михайловского замка, но это, в основном, были телеграммы о том, что приказ получен. Спорить или даже вступать в диалог с Верховным никто не осмеливался, хотя Корнилов прекрасно знал, что в Ставке у каждого офицера чином выше прапорщика имеется собственное мнение по стратегии и тактике.
        Собственно, все необходимые приказы были уже отданы, и после этого на узле связи можно было бы просто оставить дежурного адъютанта, а самому отправиться досыпать эти несчастные пару часов, но генерал Корнилов решил остаться и держать руку на пульсе. Никогда не знаешь, как может повернуться ситуация.
        Здесь у связистов даже стояла кушетка, на которой можно было ненадолго прикорнуть, и Верховный растянулся на ней, даже не снимая сапог, пытаясь уснуть под трескотню аппаратов и долбёжку телеграфных ключей.
        В такой полудрёме Верховный пробыл чуть меньше часа, после чего его осторожно тронул за плечо адъютант. Генерал Корнилов машинально потянулся к кобуре, но тут же опомнился, увидев, где он находится.
        - Что такое? - хмуро буркнул он.
        - Срочная телеграмма, - нервно пробормотал адъютант. - Из штаба Черноморского флота.
        - Из Севастополя? - удивился Корнилов.
        - Так точно.
        Генерал хмыкнул и взял у него распечатанную ленту. Черноморскому флоту он никаких указаний не давал, и, возможно, именно это стало причиной срочного обращения к Верховному Главнокомандующему армии и флота.
        На Чёрном море вообще боевых действий почти не велось, Босфор, заваленный русскими минами, не позволял германскому флоту пройти к русским берегам. А турецкий флот никакой угрозы не представлял. Во всяком случае, на Чёрном море.
        В телеграмме контр-адмирал Немитц докладывал о попытке мятежа на линкоре «Свободная Россия». Верховный только хмыкнул, читая сухие строчки. Мятежа он скорее ждал на Балтике, но и на Черноморском флоте имелись вражеские агенты. Неспроста мятеж произошёл одновременно с полномасштабной атакой немецко-австрийских войск.
        - Телеграфируйте Немитцу… - буркнул генерал. - Всех мятежников и причастных - под суд. Черноморский флот пусть поддерживает Май-Маевского.
        Он протянул ленту обратно адъютанту, и тот рванул к связистам, чтобы передать ответ.
        - Стой, - приказал генерал.
        Адъютант остановился и развернулся, ожидая дальнейших приказаний.
        - Завойке тоже телеграфируйте обо всём, - добавил Корнилов. - Чтоб с утра уже во всех газетах. Что Германия вероломно напала, нарушила перемирие и всё такое.
        - Так не было же перемирия, Ваше Высокопревосходительство, - удивился адъютант.
        - А какая разница? Давай, ступай.
        Глава 34
        Михайловский замок
        Утренние газеты вышли с кричащими желтушными заголовками про вероломное нападение Центральных Держав, призванными вызвать в огромной стране новый виток германофобии и резкий прилив патриотизма, напоминая, как это было в 1914 году, когда Германия объявила войну Российской Империи. Того ажиотажа, верноподданнических шествий и погромов всего, что напоминало бы о немцах, уже не добиться, но раскачать общественное мнение в нужную сторону всё-таки не помешает.
        Вряд ли народ снова пойдёт массово записываться в добровольцы, после трёх лет войны и чудовищных потерь. Хотя это бы неплохо помогло укомплектовать неполные штаты полков, которые с каждым днём уменьшались из-за невозвратных потерь и дезертирства. Лучше уж набирать добровольцев, чем объявлять дополнительные мобилизации.
        Каждая мобилизация выдёргивает какое-то количество людей из экономики, а каждый работающий человек в экономике прямо или косвенно платит налоги. А денег в бюджете сильно не хватало, и даже массовые конфискации награбленного не особо спасали. Дыры в бюджете, умело созданные царским правительством и временщиками, приходилось затыкать всеми доступными способами.
        Министр финансов Бернацкий мотал на ус все мутные схемы, которые предлагал ему генерал Корнилов, начиная от классических пирамид и заканчивая махинациями на бирже.
        Выпустили облигации государственного займа, военные облигации достаточно мелких номиналов, чтобы изъять деньги у населения. Срок погашения определялся от десяти до тридцати лет, никаких купонов держателям облигаций не полагалось, и по факту, правительство просто напечатало красивой бумаги, чтобы выменять её на реальные деньги. О возврате Корнилов не переживал, за это время всю их ценность неизбежно сожрёт инфляция.
        Экономика страны вообще находилась в глубокой-глубокой заднице, и загнали её туда ещё царские министры при попустительстве гражданина Романова. Война всегда разрушительна для экономики, а когда во время войны ещё и пилится бабло на госзаказах, то это разрушительно вдвойне.
        Единственным надёжным выходом из ситуации могли бы стать контрибуции, на которые рассчитывали абсолютно все участники конфликта. За счёт контрибуций хотели поправить положение и Британия, и Франция, и Германия. Даже САСШ, вступившие в войну совсем недавно, рассчитывали на свою долю добычи. Собственно, именно это, а вовсе не союзнические обязательства, удерживало Верховного от того, чтобы не начать переговоры о сепаратном мире прямо сейчас.
        Возможность хорошенько пограбить Германию могла бы здорово помочь России с индустриализацией, точно как вывоз немецких станков из Третьего Рейха помог Советскому Союзу восстановить страну. Да даже контрибуция с нищей Османской империи могла бы немного наполнить бюджет и заткнуть дыру в финансах, пусть и без занятия Проливов.
        Но это всё пока оставалось только в мечтах, а в реальности приходилось грабить только собственный народ финансовыми махинациями и продразвёрстками.
        Верховный так и оставался вместе с дежурными на узле связи даже после того, как дежурные сменили друг друга. Оперативная обстановка требовала его постоянного внимания как главнокомандующего войсками и флотом, и он старался изо всех сил.
        Моонзунд держался. Он и в реальной истории, как генерал помнил по книжке Пикуля, держался около недели, но теперь, когда Рижский залив целиком находился под контролем русского флота, он должен был продержаться ещё дольше. Силы, которые немецкий Генштаб бросил на овладение островами, могло и не хватить. Пока линкоры только утюжили береговые батареи артиллерийским огнём.
        Армия генерала Гутьера снова пыталась штурмовать Ригу, опять используя тактику штурмовых отрядов. На этот раз он не пытался точечно прорвать оборону в одном месте, форсируя Двину, теперь после короткой десятиминутной артподготовки штурмовики пошли и на севере, к предместьям города, и южнее, пытаясь переправиться через реку.
        Корнилов почти не вмешивался в управление войсками, командующие фронтами и армиями своё дело знали, и в современной им тактике войны разбирались гораздо лучше, чем Верховный, более привычный совсем к другой, высокотехнологичной войне. Да и гениальным полководцем он точно не был, предпочитая выдавать ордена и медали, а не зарабатывать их на поле битвы.
        Потом, когда индустриализация будет проведена, а в войсках прибавится танков и самолётов, можно будет научить весь мир тактике блицкрига, но на данном этапе русская армия неспособна на такие свершения.
        Но первым делом в любом случае придётся восстанавливать разрушенную экономику. Голодный народ - бунтующий народ, а ему, как и любому другому диктатору, бунты и революции были совсем не по душе. Гораздо приятнее ощущать себя мудрым отцом нации, чем тираном и узурпатором.
        Некий культ личности уже формировался вокруг него, даже независимая пресса порой сравнивала генерала Корнилова с Наполеоном Бонапартом и рассыпалась в лестных эпитетах. Мол, в трудный час простой казак нашёл в себе силы и смелость возглавить государство, боевой генерал сейчас вернёт славу русскому оружию и одной левой раскидает и немцев, и австрияков, и турков. Самые смелые правые газеты из числа радикально монархических, вновь разрешённые, даже призывали вместо Учредительного Собрания созвать Земский собор, чтобы венчать Корнилова на царство.
        Но, как современный человек, генерал понимал, что наследственная монархия отжила своё и должна уйти в прошлое. Двадцатому веку больше подходит пожизненная власть авторитарного лидера, а не устаревшая формула венчания на царство и передача власти от отца к сыну. Он содрогался от одной только мысли о том, что маленькому Юрику предстояло бы стать наследником престола. Особенно, если с самим генералом вдруг что-то случится. Уж лучше пусть власть берут подготовленные, злые и мотивированные.
        Хотя никаких подходящих кандидатов в преемники Верховный пока не находил. Вопрос с передачей власти пока стоял не так остро, генерал Корнилов, можно сказать, едва-едва устроился в диктаторском кресле и отдавать с таким трудом выцарапанную власть не собирался никому. Но в качестве преемника на случай, если с Верховным вдруг что-то случится, негласно избран был генерал Врангель. Чёрного барона уважали в войсках и в народе. Потребуется, конечно, дополнительный пиар, но это будет явно нескоро, так что Корнилов особо не задумывался на этот счёт.
        Само собой, о преемнике знал только избранный ближний круг, чтобы исключить возможность заговора и попытки заменить Корнилова на его посту менее опытным и более удобным генералом.
        Что-то подсказывало Верховному, что это немецкое наступление будет последним. Если не в войне, то в 1917 году точно. Надо только его сдержать, потому что риск прорыва фронта и выхода немецких войск к Петрограду дамокловым мечом нависал над всеми дальнейшими планами диктатора. В этой войне не получится отступить до Волги, чтобы потом неостановимым бульдозером погнать немца к Берлину. В 1917 году почти вся промышленность сосредоточена в Петрограде, и его потеря будет означать фактическую невозможность вести боевые действия.
        Но если врага к Петрограду не подпускать, а наоборот, остановить его хотя бы на нынешней линии фронта, то его наступательный потенциал быстро выдохнется. Немецкая промышленность работает на износ, и три месяца бойни под Пашендейлем основательно измотали Германию, так что этот рывок на Восточном фронте не более, чем отчаянное усилие выбить хотя бы одного игрока из этой партии. Раз уж не получилось выбить его с помощью революции.
        Генерал Корнилов рассчитывал на победу в этой битве. Ведь без этой победы не будет ни его самого, ни России. Будет только расчленённая на куски, униженная и оскорблённая империя, погрязшая в анархии и пожирающая сама себя. А ему нужна была сильная Россия. Единая и неделимая.
        В немецких траншеях
        С востока ветер приносил обрывки какой-то разухабистой мелодии. Неизвестный русский гармонист будто назло выбирал самые задорные песенки, заставляя немецких солдат скрипеть зубами от злости. Недавняя атака снова провалилась и вся 70-я бригада ландвера откатилась на свои позиции.
        Простые немецкие бюргеры из народного ополчения не слишком-то рвались в бой. В последнее время русские начали драться почти так же упорно, как и три года назад, хотя, казалось, совсем недавно драпали, заслышав только выстрелы за горизонтом.
        Сырые траншеи в болотистой и топкой Прибалтике здоровья и радости тоже не прибавляли. Это, конечно, не Фландрия, где, болтали, парням приходилось сражаться по пояс в грязи, но и не родная Саксония. Воевать бойцам ландвера надоело уже до колик, и многие рвались домой, к жёнам и детям, которые в письмах рассказывали такое, что кровь застывала в жилах. Близкие, конечно, старались выбирать обтекаемые формулировки, чтобы военная цензура могла со спокойной душой эти письма пропустить, но всем всё равно всё было ясно.
        Тыл страдал. Не меньше, чем завшивленные и полуголодные солдаты. Несколько удивительно было видеть в письмах искреннюю радость от того, что для детей удалось купить молока, но потом солдаты горько смотрели на собственный быт и с грустью вспоминали былые годы. Сытые. Счастливые.
        - Герр Хельмут, герр Макс, ваш кофе готов, - полушутливо сказал один из бойцов, снимая с костерка жестяную консервную банку, в которой кипятилась вода.
        Никакого кофе у бойцов, само собой, не было. Горстка жжёного ячменя пополам с цикорием на всю роту, эрзац-кофе. В последнее время практически всё было «эрзац». Хлеб, всего лишь наполовину состоящий из муки, эрзац-папиросы с одним только запахом табака. Ладно хоть боеприпасы пока поступали нормальные. А вот всё остальное оставляло желать лучшего.
        И все понимали, что если на фронте всё происходит так, то в тылу ещё хуже. Германия всегда старалась дать всё самое лучшее именно фронту, оставляя для тыла то, что не жалко, а если на фронт поступал подобный мусор, то и в тылу всё очень и очень плохо.
        Эрзац-кофе разлили по импровизированным чашкам из обрезков консервных банок и трофейной посуды, отнятой у латышей в соседней деревне.
        - Ваше здоровье, - по очереди и хором произнесли бойцы.
        Горький, мерзкий привкус не перебивался ничем, но солдатам ландвера приходилось пить эту коричневую бурду, которую до войны в любом кафе выплеснули бы в лицо официанту. Ещё более мерзким его делали звуки гармошки из русских окопов. Чужие незнакомые мелодии воспринимались совсем не так, как когда ты слушаешь их в театре или сидя у камина.
        Короткая передышка в боевых действиях позволяла немного перевести дух. Прежняя атака захлебнулась, но никто из бойцов не сомневался, что за ней последует ещё одна. Как обычно, артиллеристы закидают русские позиции чемоданами, штурмовики выдвинутся занимать разгромленные окопы, а следом за штурмовиками в атаку пойдёт ландвер. На первый взгляд, идеальная тактика, но в жизни всё проходило как-то совсем иначе, чем на бумаге.
        Русская артиллерия почти сразу же открывала ответный огонь, часто накрывая позиции немецкой пехоты, штурмовиков, крадущихся к траншеям, встречал кинжальный пулемётный огонь, а ландвер… Им оставалось только по-старинке бежать на врага через перепаханную снарядами нейтральную полосу, стреляя из всех стволов.
        Иногда им даже удавалось добраться до русских окопов. Но теперь русские не чурались подниматься в контратаки, да и вообще, сопротивлялись гораздо отчаяннее, чем раньше. Многие с тихой печалью вспоминали деньки, когда вместо атак и стрельбы они ходили на нейтральную полосу брататься.
        Но это было давно, на Рождество. Весной и летом брататься их не пускали, на нейтральную полосу выходили только переодетые разведчики, а простые солдаты могли только наблюдать, как русские щедро делятся табаком и пробуют немецкий шнапс. Офицеры боялись, что революция, как заразная болезнь, может перекинуться и на немецких солдат, и всячески оберегали их от общения с противником.
        Война надоела всем, и немцы тоже устали от тягот войны, но верность кайзеру и вера в правое дело придавали им сил. Конечно, мотивации войскам, особенно мобилизованному ополчению, а не кадровым дивизиям, не хватало, тем более по сравнению с четырнадцатым годом, но пропаганда твердила, что победа уже не за горами, и совсем скоро гений немецкого Генштаба разобьёт и объединённые англо-французские силы, и русские войска. Вот только шёпотом солдаты рассказывали друг другу совсем другое.
        Слухи бродили один страшнее другого, распространяясь через госпитали, где отдыхали и лечились солдаты и с Западного, и с Восточного фронтов. И если в начале войны все рвались на запад, во Францию и Бельгию, пить вино и целоваться с милыми француженками, то теперь польские леса и прибалтийские болота казались для солдат ландвера гораздо более привлекательными местами. Здесь, казалось, шансов выжить гораздо больше.
        На Западном фронте без перемен, как писали в газетах. На Восточном всё выглядело гораздо лучше, но свалить русского медведя за несколько месяцев, как грезили штабисты, тоже не получилось.
        Обер-лейтенант Шульц рассказывал, как на Западном фронте парни ловят в окопах крыс размером с кошку. Здесь, в Прибалтике, ловили только размером с котёнка. Поначалу пытались заводить кошек, особенно, когда долго сидели на одном месте, но крысы всё равно оставались проблемой, да и после каждого артиллерийского обстрела крысы выживали, а кошки нет.
        Рассказывал, как там приходилось копать целые подземные ходы, зарываться под землю, как кротам, и французы делали то же самое, и что даже в этих тоннелях под полем боя солдаты двух сторон могли повстречаться и сражение начиналось уже под землёй. Здесь, на Восточном фронте, таких ужасов не бывало, и все благодарили Бога, что им довелось сражаться здесь, на просторах России.
        - Вставайте, бездельники! - обер-лейтенант появился, как всегда, внезапно, и солдаты начали спешно допивать свой кофе.
        Кто-то, обжигаясь, глотал коричневую бурду залпом, кто-то выплескивал остатки за пределы окопа. Солдаты хватали винтовки и вскакивали с насиженных мест, не желая стать причиной офицерского гнева. Шульц и без того был контуженный, а сейчас, когда он раздобыл где-то целую бутылку местного самогона, выхватить можно было за любой косой взгляд.
        - Становись! - мутный взгляд обер-лейтенанта окинул бойцов ландвера.
        Солдаты послушно выстроились вдоль траншеи, ширина которой свободно позволяла это сделать. Офицер, прищуривая глаза и чуть покачиваясь, прошёлся вдоль строя. Солдаты, многие из которых давно уже были в годах, имели собственных детей и у себя дома считались уважаемыми почтенными людьми, замерли, затаив дыхание, лишь бы не вызвать у обер-лейтенанта, юного, но уже седого, очередную вспышку ярости.
        Шульц остановился напротив одного из ефрейторов, уставившись тому прямо в лицо.
        - Молодец, ефрейтор, - дыхнул перегаром Шульц. - В твоём лице я ясно читаю прусский дух.
        Ефрейтор стоял, вытянувшись по стойке «смирно», а обер-лейтенант, как ни в чём не бывало, пошёл дальше. Шульц, сколько они его знали, лечил расшатанные нервы выпивкой, а в те моменты, когда был трезв или страдал с похмелья, становился злым и дёрганым. Желание воевать у него давным-давно пропало, но ничего другого обер-лейтенант не умел.
        - Мы все здесь сдохнем, - зло выплюнул Шульц. В пьяном виде его часто тянуло на откровенность. - Как Наполеон. Здесь, на этих просторах.
        Солдаты, наученные опытом, молча слушали.
        - В Германии больше нет вдохновения и огня! Все мы погибнем. Они ещё не поняли, а я понял, - заявил обер-лейтенант. - Мы так долго готовились к войне, что превратились в машину, которая перемалывает и нас, и их. Мы все найдём тут свою смерть.
        Под звуки русской гармошки из соседних окопов эта речь звучала ещё более страшно и безумно, чем обычно.
        Глава 35
        Михайловский замок
        На рабочем завтраке в Михайловском замке присутствовали министр земледелия Чаянов и министр финансов Бернацкий. Генерал Корнилов вновь совмещал работу и отдых, принимая их за завтраком. Чаянов должен был наконец-то представить проект земельной реформы, над которой он в составе целой группы академиков усердно трудился несколько последних месяцев.
        Но пока они молча жевали гречневую кашу и драники со сметаной, простую крестьянскую пищу, которую Корнилов нарочно приказал подать на этом завтраке. Генерал, как добрый хозяин, глядел, как министры уплетают кашу. Иногда по тому, как человек ест, можно понять его характер гораздо лучше, чем по общению с ним.
        - Александр Васильевич, как ваши успехи с реформой? - спросил Корнилов.
        Учёный-агроном, услышав своё имя, едва заметно вздрогнул и отложил вилку с уже наколотым на неё драником.
        - Работаем, Лавр Георгиевич, - выдавил он.
        Бернацкий покосился на министра земледелия, тайком радуясь, что это не он несёт ответственность за разработку и проведение реформы. Никто не хотел, чтобы его имя ассоциировалось с этим проектом, необходимость которого признавали все, но вопрос был настолько болезненным и токсичным, что его решение наверняка не обойдётся без крови.
        - И как продвигается работа? - хмыкнул Корнилов.
        Этот ответ он слышал регулярно и от разных людей, так что это слово успело уже набить оскомину.
        - Есть некоторые сложности, - произнёс Чаянов. - Некоторые, так сказать, проблемы.
        Он был учёным-агрономом, а не администратором и управленцем, и для министерской работы подходил слабо, но зато он изнутри хорошо знал всё происходящее в современном сельском хозяйстве. И только поэтому генерал продавил его назначение в министры. К тому же, Чаянов, понимая, кого благодарить за это назначение, оставался достаточно лояльным к Верховному Главнокомандующему.
        - И как же зовут эти проблемы? Наверняка у каждой есть имя, фамилия и должность, - сказал Корнилов, мельком глянув на министра финансов.
        - Э-э-э… - замялся Чаянов.
        - Это шутка, Александр Васильевич, - улыбнулся Корнилов.
        Оба министра вымученно засмеялись.
        - Но в каждой шутке есть доля шутки, - генерал вмиг стал максимально серьёзным. - Если кто-то или что-то мешает, смело докладывайте напрямую мне.
        - Д-да, я понял, - закивал Чаянов.
        - Не мне вам рассказывать, но вопрос гораздо важнее, чем кажется, не только потому, что землю надо поделить, - сказал Корнилов. - Если всё оставить на самотёк, то неизбежно начнётся голод. Если всё пойдёт по плохому сценарию, он может начаться уже этой весной.
        Министры несколько приуныли. Голод это не шутки, даже если лично их он не коснётся. Это колоссальный удар и по экономике, и по внутриполитической обстановке, и по репутации правительства. А ещё это отличная возможность для врагов. Голод на Украине и в Казахстане припоминали России и сотню лет спустя, хотя в самой России он бушевал ничуть не меньше.
        - Нужно осваивать Сибирь, Зауралье, распахивать целину, - сказал Корнилов. - Только так сможем обеспечить всех землёй. Манчжурия тоже весьма плодородна, Дальний Восток надо заселять.
        - На это нет ресурсов, Лавр Георгиевич, - подал голос Бернацкий.
        - Есть такое слово «надо», - по-военному отрезал Корнилов.
        - Сибирь не способна дать достаточно хлеба, чтобы прокормить ещё и другие губернии. Она едва-едва кормит сама себя, - сказал Чаянов. - Климат не тот.
        Генерал в сердцах даже швырнул ложку с кашей обратно в тарелку.
        - Александр Васильевич! Если пахать и сеять, как деды сеяли, то да, этого едва хватит самим крестьянам, - произнёс он. - Но вы же умный человек, учёный, агроном! Ищите новые методы! Выводите новые сорта! Морозостойкую пшеницу, рожь! Мне ли вас учить? Трактор должен быть в каждом селе! За механизацией будущее!
        Министры тихо сидели, слушая внезапную гневную отповедь и не смея возражать генералу. Спорить, по сути, было не с чем, все и так это всё знали. Проблема была только в доступности техники и в недостатке специалистов по её ремонту и обслуживанию.
        - Лавр Георгиевич, мужики же все тракторы поломают, - осторожно ввернул Бернацкий. - И нарочно, и по недомыслию. Они так не привыкли.
        - Значит, надо учить, надо просвещать, - вздохнул Корнилов.
        - Это же какие расходы… - буркнул министр финансов.
        - Это не расходы, Михаил Владимирович, это инвестиции в наше с вами будущее, - сказал генерал. - Которые вернутся тысячекратно. Как экономист, вы должны это понимать гораздо лучше меня.
        Какое-то время они ели молча, генерал - с удовольствием, миинстры - несколько неохотно. Прислуга едва заметными тенями мелькала за их спинами, забирая грязную посуду и меняя приборы. Подали чай, разлили по маленьким фарфоровым чашкам.
        Оба министра не смели заговорить с ним первыми, и это несколько удручало генерала Корнилова, послушные исполнители всегда справляются несколько хуже, чем инициативные экспериментаторы. Да, вторые при этом могли наломать дров так, что за ними придётся долго исправлять, но это скорее исключение, чем правило.
        - Ну, что вы об этом думаете, господа? - не выдержал Верховный.
        Бернацкий и Чаянов переглянулись украдкой, прихлёбывая зелёный китайский чай.
        - Очень вкусный чай, Лавр Георгиевич, спасибо, - осторожно произнёс Чаянов.
        Корнилов тихо вздохнул. Работать с этими людьми оказалось труднее, чем он себе представлял. Большую часть людей с опытом государственного управления пришлось отправить покорять севера, вручную менять ландшафты, и остались только вот такие энтузиасты, часто вполне образованные люди, но в политике совершенно неискушённые.
        Специалистов в области государственного управления почти не осталось, и чем-то это напоминало эпоху военного коммунизма, когда страной пытались управлять профессиональные революционеры, только с одним отличием, теперь у руля вставали профессиональные военные и учёные.
        - Я не про чай, Александр Васильевич, - сказал Верховный. - Я про земельный вопрос.
        Чаянов вдруг поставил чашку с чаем обратно на блюдце.
        - Мы, Лавр Георгиевич, думаем об этом земельном вопросе двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, и он уже костью в горле у нас стоит, у всего министерства и у всего комитета, - с неожиданной пылкостью произнёс агроном. - Я полагал, что хотя бы на этом завтраке немного смогу отвлечься, но, похоже, я ошибался.
        - Так точно, ошибались, - сказал Корнилов. - Думаете, у меня этот вопрос костью в горле не стоит? Вместе со многими другими? Я использую каждую возможность, чтобы навести в стране порядок, каждую свободную минуту посвящаю работе, и, хоть не требую от вас того же самого, думаю, что это было бы очень здорово.
        - Не все же тут двужильные… - прикрываясь чашкой, буркнул министр финансов.
        - И очень жаль. В такое время стране бы очень пригодились, как вы говорите, «двужильные», - хмыкнул генерал. - Если вы не справляетесь, говорите прямо. Пишите прошение об отставке и отдыхайте, сколько душа пожелает. Вакантных мест в стране полным-полно, наоборот, специалистов не хватает. Найдёте, куда приткнуться.
        - Лавр Георгиевич… - протянул Чаянов. - Стараемся изо всех сил.
        - Старайтесь лучше, - отрезал Верховный.
        Требовать от людей больше, чем они могли бы вынести, было несколько неправильно, но такая уж эпоха на дворе, надрыв и превозмогание порой являлись единственным рабочим методом решения проблем. И каждый день было необходимо подниматься над собой и становиться лучше.
        - Прошу прощения, Лавр Георгиевич, но вы несколько ожесточились, - произнёс Бернацкий. - Мы все соболезнуем вашей утрате и понимаем, что только работа позволяет вам не думать об этом, но, пожалуйста, не забывайте, что далеко не все могут существовать в таком же режиме.
        Генерал удивлённо вскинул брови, глядя на министра финансов. Вот, значит, как все окружающие это воспринимают. Любопытно.
        - Гм… Благодарю за прямоту, Михаил Владимирович, - произнёс Корнилов. - Я принял это к сведению. Завтрак окончен, господа. Всем спасибо.
        Глава 36
        Путиловский завод
        Холодная петроградская осень заставляла надевать поверх генеральского мундира шинель. Гражданские кутались в пальто и полушубки, некоторые потихоньку переходили на зимнюю форму одежды. Конец октября в Петрограде довольно холодная пора, но генерал тайком радовался, что он рядится в шинель здесь, а не бежит на Дон, кутаясь в овчинный полушубок.
        Сегодня по плану генерал Корнилов планировал посетить крупнейшее предприятие столицы, Путиловский завод, производивший едва ли не всю русскую артиллерию, станки, машины, бронеавтомобили и даже корабли. Завод-гигант, на котором трудились почти тридцать тысяч рабочих. В те редкие моменты, когда они не митинговали и не бастовали. Самое гнездо большевизма. Где ещё агитировать за диктатуру пролетариата, как не среди пролетариата?
        На завод уже уехали сотрудники КГБ в штатском, обеспечивать безопасность всех мероприятий. Диктатор прекрасно помнил, как на одном из московских заводов полуслепая эсерка сумела ранить Ильича.
        Он знал и предчувствовал, что ему придётся выступать на митинге, который неизбежно соберётся на заводе, даже если мастера закроют цеха и запрут рабочих внутри. Такую возможность пообщаться с Верховным Главнокомандующим пролетарии точно не упустят, хотя по плану Корнилов ехал только в управление завода.
        Городской пейзаж в Нарвско-Петергофском районе выглядел достаточно удручающе, рабочие кварталы вызывали скорее сочувствие и желание поскорее убраться отсюда, чем приносили какое-то эстетическое удовольствие. Неудивительно, что жители этих трущоб постоянно были чем-то недовольны.
        Кортеж генерала миновал проходную завода, некоторое время проехал по обширной территории, остановился у здания управления. Прибытие Верховного, само собой, не осталось незамеченным, и у крыльца его встречала целая делегация из членов правления завода.
        Рабочих пока видно не было, кроме нескольких представителей заводского комитета, которые с хмурым видом стояли у крыльца. Ладно хоть никаких плакатов и транспарантов с требованиями они догадались не доставать.
        Кортеж остановился. Первыми из машин вышли сотрудники КГБ, подозрительными взглядами сканируя местность на предмет различных угроз, и только когда они сочли ситуацию безопасной, то позволили генералу Корнилову покинуть своё место. Это была инициатива генерала Батюшина, и сколько бы Верховный ни протестовал, переубедить нового главу комитета не удалось. Будь его воля, он бы и вовсе запрятал главу государства в самый глубокий бункер.
        - Здравствуйте, товарищи, - хрипло произнёс Корнилов.
        Заводское руководство наперебой начало здороваться, генерал-лейтенант Дроздов, начальник Путиловского завода, подошёл строевым шагом и представился по форме. Корнилов пожал его крепкую мозолистую руку.
        - Надеюсь, вы понимаете, для чего я здесь? - Верховный окинул всех собравшихся у крыльца насмешливым взглядом.
        Чиновники, инженеры и администраторы, словно голуби, закивали все разом. Корнилов поднялся по небольшому крыльцу, остальные последовали за ним. Несколько охранников в штатском, с кобурами скрытого ношения под верхней одеждой, неотрывно следовали за Верховным, сопровождая его всюду и оттесняя от него назойливых заводчан, так и норовящих пристать к всесильному генералу с какой-нибудь просьбой.
        В кабинет правления пустили не всех. Только высшее руководство завода и нескольких депутатов от рабочего коллектива, потому как то, что хотел озвучить Верховный, непосредственно касалось абсолютно всех.
        - Вы, наверное, гадаете, зачем я собрал вас всех здесь сегодня, - расположившись во главе стола, произнёс генерал.
        - Никак нет, Ваше Высокопревосходительство, - произнёс Дроздов, и остальные жестами и негромкими возгласами подтвердили его слова.
        - Даже так? - хмыкнул Корнилов. - Значит, ещё проще.
        Генерал раскрыл тонкую папку, перелистнул несколько бумаг, нашёл нужную, извлёк на свет, расположил на столе перед собой, прокашлялся.
        - В виду задолженности Акционерного Общества Путиловских заводов казне Российской Республики, правительство Российской Республики постановляет: принять Путиловские заводы со всем имуществом Акционерного Общества Путиловских заводов, в чём бы оно ни состояло, в собственность Российской Республики, - прочитал по бумажке генерал Корнилов. - Организация управления заводами и делами означенного Акционерного Общества возлагается на министерство торговли и промышленности. Председатель правительства, Лавр Корнилов.
        Повисло неловкое молчание, члены правления завода, похоже, ожидали чего-то другого. И точно уж не внезапной национализации Путиловских заводов.
        - Вот, значит, как… - севшим голосом произнёс кто-то из членов правления.
        - А вы думали, я награждать вас приехал? Если бы вы вовремя контракты исполняли, то, может, и было бы за что, - сказал Корнилов. - Для многих из вас ничего и не поменяется. Кроме того, что теперь придётся работать.
        За национализацию предприятий выступали многие левые партии, в том числе и большевики, традиционно сильные на Путиловском заводе, но что-то депутаты от рабочего коллектива, присутствующие здесь, особо не радовались. Наоборот, стояли мрачные и хмурые. Видимо, догадывались, что диктатуру пролетариата теперь на заводе установить не получится.
        - Вопросы? - окидывая взглядом собравшихся, произнёс генерал.
        Вопросов, на удивление, ни у кого не оказалось. Все понимали, что вопрос с национализацией уже решён и обжалованию не подлежит, а значит, и обсуждать тут уже нечего.
        - Вот и славно, - сказал Верховный, закрывая папку с документами и поднимаясь с насиженного места. - Продолжайте работу. Дальнейшие инструкции получите позже. Иван Ефимович, останьтесь тут, проинструктируйте людей.
        Представитель министерства кивнул, все остальные тоже начали подниматься, но их тут же попросили вернуться на места. Кабинет дозволено было покинуть только генералу Корнилову и его охране.
        - Спешно всё, быстро, - буркнул Хан, когда они вышли из кабинета.
        - Что-что? - не расслышал Корнилов.
        - Поторопились вы, говорю, Лавр Георгиевич, - пояснил корнет. - Обиду затаят.
        - Пустое, - отмахнулся генерал.
        Перед крыльцом здания администрации уже собрался целый митинг, рабочие ближайших цехов бросали станки и выходили на улицу, разворачивая транспаранты и красные флаги. Кортеж Верховного стоял полукругом перед крыльцом, не пуская рабочих дальше, охрана пыталась сдержать натиск митингующих.
        Генерал остановился на крыльце, махнул рукой, приветствуя массу народа, которая всё прибывала и прибывала.
        - Здравствуйте, товарищи! - громко произнёс он.
        Настроение митингующей толпы довольно ясно читалось. Недовольно-выжидающее. У работяг накопилось достаточно много претензий к действующей власти, и они желали их высказать напрямую Верховному. Взгляд выхватывал тут и там сотрудников КГБ в штатском, смешавшихся с толпой.
        - Лавр Георгиевич, садитесь в машину, - тихо буркнул Хан.
        - Отставить панику, - отзеркаливая его тон, сказал Корнилов. - Всё в норме.
        Хан молча обошёл Верховного и встал чуть впереди, готовясь в случае чего собственной грудью прикрыть командира.
        - Я хочу поздравить вас, товарищи! С этого дня Путиловские заводы переходят в народную собственность! Ура, товарищи! - воскликнул генерал.
        Удивлённая толпа резко замолчала, но кто-то из находчивых безопасников подхватил клич Верховного, и вскоре весь митинг приветствовал эту новость радостными возгласами.
        - И благодаря такому событию, на всех Путиловских заводах законодательно вводится восьмичасовой рабочий день! Запрещается детский труд! Вводится социальное страхование! И, самое главное, будут созданы специальные пенсионные фонды! - активно жестикулируя, сыпал обещаниями Корнилов.
        Напряжение в среде пролетариата нужно было снять, и только так генерал видел решение этой проблемы. Немного отпустить гайки, чтобы потом закрутить их с новой силой, но постепенно. Лягушку надо варить медленно.
        Простые рабочие с пылом и жаром приветствовали нововведения, но тут и там генерал замечал в толпе мрачные лица большевистских активистов, у которых он только что украл важную часть их политической программы. Корнилов позволил себе искренне улыбнуться и снова помахал рукой в знак приветствия.
        Глава 37
        Зимний дворец
        Немецкое наступление закончилось так же внезапно, как и началось. Линия фронта практически не изменилась, и даже десант на Моонзунд удалось сбросить обратно в море, и ключ к Финскому заливу остался в руках русских воинов. Лишь в нескольких местах им удалось прорвать фронт, но сил, чтобы развить наступление, им не хватило, и в большинстве случаев контратаки русских войск отбрасывали немцев назад.
        Армия, практически выздоровевшая от позорной болезни и восстановившая дисциплину пусть не в прежнем объёме, но в достаточном, чтобы успешно отражать атаки, справилась со своей задачей. И Верховный Главнокомандующий приказал наградить наиболее отличившихся солдат и офицеров. Как старыми наградами вроде Георгиевских крестов, так и новыми, как учреждённый орден революционного Красного Знамени.
        Последний вручался за выдающиеся достижения и исключительный героизм, и один из первых орденов достался генералу Деникину, который во время немецкого наступления вновь, как и в прежние времена командования Железной бригадой, лично повёл солдат в бой. На груди у Деникина этот орден смотрелся исключительно сюрреалистично, но Верховный только радовался таким вывертам истории.
        - Носите с честью, Антон Иванович, - сказал Корнилов, прикрепляя орден к генеральскому мундиру Деникина.
        - Служу России! - генерал выпалил новый уставной ответ.
        Сам орден выглядел несколько иначе, чем в реальной истории, но общая концепция венка и красного флага сохранилась. Надпись на флаге исчезла, вместо серпа и молота в центре красовался двуглавый орёл. Но издалека он казался самой натуральной первой советской наградой.
        - Слышал, вы пишете прозу, Антон Иванович, - понизив голос, сказал Корнилов.
        - Самую малость, - скромно ответил Деникин, улыбаясь в седые усы.
        - Надеюсь, в мемуарах опишете всё без прикрас. Не так, как в рапорте, - сказал Верховный. - Интересно будет почитать.
        Генерал Деникин прибыл в Петроград прямиком с фронта, как только позволила ситуация. Командовать Юго-Западным фронтом временно остался его друг, генерал Марков, но так как немецкое наступление завершилось, а посылать войска в очередную бесполезную атаку Верховный не желал, командование ограничивалось всего лишь хозяйственными задачами.
        - Постараюсь, Лавр Георгиевич, - кивнул Деникин. - Читали уже что-то? «Армейские заметки»?
        - Читал, - кивнул Верховный, но уточнять, что именно, не стал.
        «Очерки русской смуты» уже никогда не будут написаны, а ничего другого он у Деникина не читал. Это Владимир Владимирович фанател от его творчества, а не он.
        Пожав генералу руку, Верховный перешёл к следующему герою, заслужившему орден Красного Знамени. И если на груди генерала Деникина орден смотрелся чужеродно и неуместно, то этот бравый кавалерист в чине вахмистра определённо мог бы щеголять его советской версией.
        - Семён Михайлович, здравствуйте, - хитро прищурился Корнилов.
        Будённый, чувствуя себя явно не в своей тарелке, покосился на других.
        - Здравия желаю, господин генерал, - ответил Будённый.
        - Благодарю за службу, - с таким же хитрым прищуром сказал Верховный, беря в руки поднесённый ему орден и прикалывая его на китель Будённого.
        - Служу России, - произнёс Семён Будённый, ещё не успевший обзавестись легендарными кавалерийскими усами.
        Вахмистр Будённый, будучи председателем полкового комитета на Западном фронте, принял командование полком после того, как блиндаж командира разворотило артиллерийским снарядом, и поднял весь полк в контратаку, в ходе которой удалось выбить немцев с занятых позиций и взять в плен немецкого полковника.
        Подвиг, несомненно, достойный награды, и генерал Корнилов на награды не скупился. Золота, латуни и эмали в стране пока достаточно, а вот довольных солдат не хватало, и эти мелкие пряники могут хоть немного помочь. Медали и ордена ценятся гораздо больше, чем наручные часы и кожаные куртки, как минимум потому, что они демонстрируют подвиг. То, за что можно человека ценить и уважать.
        Выстроившиеся в Александровском зале Зимнего дворца герои, от рядового и до генерала, ждали своей очереди, и Верховный подходил к каждому, лично прикрепляя новый орден республики на их мундиры. И для каждого он находил пару слов. Всех их объединял подвиг, у каждого свой собственный, но в сути один и тот же. Они нашли в себе смелость повести солдат за собой в трудную минуту, и сумели привести их к победе.
        Были и знакомые лица, вроде того же Деникина или Будённого, были совершенно новые, раненые и здоровые, молодые и старые. Но лишних людей здесь не было, каждый из них совершил подвиг и был представлен к награде полностью заслуженно.
        Почётная обязанность наградить отличившихся воинов орденом Красного Знамени нисколько не тяготила Корнилова, хотя до конца шеренги было ещё далеко. Наоборот, созерцать орден на русских мундирах оказалось по-своему приятно, будто бы каждая награда с изображением Красного Знамени утверждала сложившееся положение дел и перспектива Октябрьского переворота становилась всё более туманной.
        - Благодарю за службу, - сказал Корнилов следующему герою.
        - Служу России! - гаркнул неизвестный поручик-артиллерист.
        Присутствовали почти все рода войск, и пехота, и кавалерия, и специальные войска вроде артиллеристов или броневых сил. Отсутствовали только моряки, но не потому, что моряки никак не отличились, а потому, что их награждать Корнилов собирался отдельно. При защите Моонзунда Балтийский флот неплохо себя показал, даже несмотря на все попытки Центробалта вмешаться в распоряжения командования.
        Конечно, Кайзерлихмарине неплохо их потрепали, и несколько кораблей оказались повреждены, а «Гром» и «Слава» и вовсе теперь покоились на дне фарватера, запирая проход в Рижский залив, но русскому флоту удалось отогнать немцев прочь, и Моонзундский архипелаг остался у нас.
        Сегодня же в Зимнем дворце был триумф сухопутных сил, их звёздный час. Герои прибыли со всех фронтов, от Северного до Кавказского. Причём не только русские.
        Генерал Корнилов шагнул к следующему, поднял взгляд на штабс-капитана Сербской добровольческой дивизии. Тот во все глаза восторженно смотрел на Верховного, как на живое божество.
        - Серб? - поинтересовался генерал.
        - Никак нет, словенец, - с едва заметным акцентом ответил офицер.
        Лицо его казалось смутно знакомым, будто бы раньше они где-то встречались, но вспомнить генералу не удавалось. Кажется, штабс-капитан служил под его началом ещё этим летом.
        - Благодарю за службу, - произнёс Корнилов, пожимая руку штабс-капитану.
        - Служу России! - с нескрываемой гордостью выпалил штабс-капитан.
        Верховный прикрепил орден и на его китель. Скорее всего, этот словенец, как и многие его соотечественники, перешёл на сторону России из австро-венгерской армии, в которой служило огромное количество славян, не желавших воевать с русскими. Идея панславизма до сих пор занимала многие умы, и огромное количество чехов, словаков, сербов, хорватов и поляков перебегало к русским. Такое, что Россия даже создавала целые армейские корпуса из перебежчиков и бывших военнопленных.
        Очень скоро генерал Корнилов добрался до конца шеренги, и каждый из присутствующих теперь являлся кавалером ордена Красного Знамени, нового высшего ордена молодой республики. Раньше таковым был орден Святого Георгия, и его так же продолжали вручать, но Корнилов намеренно вручал сегодня именно новые ордена. Чтобы отметить заслуги солдат и офицеров именно перед Российской Республикой.
        Церемония награждения закончилась, вернее, закончилась её официальная часть. Далее по плану мероприятия должен был состояться банкет, но присутствовать там Верховный не собирался, намереваясь вернуться в Михайловский замок и заняться делами. Дел у него ещё было навалом.
        Глава 38
        Главный Штаб
        Вместе с тем, как стих гром пушек на Восточном фронте, Австро-Венгрия совместно с немецкими дивизиями начала наступление на Итальянском фронте, пытаясь исправить своё положение. Летом итальянская армия добилась некоторых успехов, в основном, благодаря тому, что основные силы Центральных Держав оставались сосредоточены на других фронтах, а итальянцев никто не воспринимал всерьёз.
        Но теперь Австро-Венгрия желала вернуть утраченные территории, и смелости ей придавали семь немецких дивизий, присланных на помощь. И в ночь на двадцать четвёртое октября на итальянские позиции обрушился массированный огонь австрийско-немецкой артиллерии.
        Крупнокалиберная артиллерия австрийцев завалила командные пункты и артиллерийские позиции итальянских войск шквалом снарядов и ядовитыми газами, после чего в наступление пошли штурмовые отряды, используя тактику, опробованную уже на других фронтах.
        И итальянские войска не удержались.
        Фронт оказался прорван.
        Даже при том, что итальянцы имели перевес в орудиях и живой силе, оказать достойного сопротивления они не сумели. И уже утром в Ставку полетели телеграммы со слёзными просьбами начать наступление, чтобы отвлечь австрийские силы и дать итальянским войскам шанс перегруппироваться и закрепиться в обороне.
        Корнилов был уверен, что в Британии и Франции уже получили сообщения примерно с таким же содержанием. С такими союзниками и врагов-то никаких не надо. Как в старом анекдоте, где Италия вступает в войну, и против них достаточно трёх дивизий, но если она вступает на нашей стороне, то на помощь им нужно десять дивизий.
        Разумеется, никакого наступления на Юго-Западном и Румынском фронтах Верховный даже и не думал начинать, и позорный разгром итальянской армии его нисколько не волновал, даже если Австрия заберёт себе Венецию и Падую. Пусть Британия с Францией отправляет своих солдат на помощь, Корнилов и пальцем не пошевелит ради этих любителей макарон.
        Хотя он прекрасно понимал, что если бы он вдруг бросил в наступление хотя бы несколько армий, фон Белову и фон Гётцендорфу пришлось бы остановиться. Но класть жизни русских воинов ради того, чтобы Итальянское королевство укрепилось на позициях не за сто километров, а за пятьдесят, он не собирался, считая это безнадёжной и глупой пляской под чужую дудочку. Даже при том, что некоторые генералы однозначно высказывались за то, что нужно помочь союзнику. Даже такому бесполезному, как Италия.
        Первая мировая война удивительным образом сочетала джентльменские, даже рыцарские понятия чести с абсолютно бесчеловечными и предельно жестокими методами ведения войны. Здесь верили честному слову джентльмена и травили газом вражеских солдат, освобождали одни народы и устраивали геноцид других. Настоящие подвиги соседствовали с невероятной трусостью. Такой, как сегодняшнее отступление итальянской армии.
        И спасать их за счёт жизней собственных солдат будет даже хуже, чем предательство. Это будет совершенно нерационально, а в политике нерациональные шаги могут позволить себе очень немногие и зачастую всего лишь один раз. Особенно, если ты не монарх. Да даже если монарх. Николаю вот пришлось отречься от престола после того, как он совсем запустил дела в тяжёлое время.
        Так что генерал Корнилов руководствовался исключительно интересами державы и своими собственными, и помощь итальянским войскам шла вразрез с этими интересами. В моменты, когда немцы прорывали русский фронт, на помощь никто не пришёл, и Корнилов это отлично помнил.
        Во время последнего немецкого наступления, конечно, бок о бок с русскими войсками сражались и бельгийский, и английский бронедивизионы, и румыны, и на Балтике действовали британские подлодки, прикрывая вход в Финский залив, но это несколько другое. Русский экспедиционный корпус точно так же дрался во Франции и Греции. Затевать крупномасштабное наступление по указке из-за рубежа и по первой просьбе страдающего союзника не стал бы никто.
        К тому же, генерал прекрасно понимал, что это не последняя война в Европе и мире, и чем больше «союзники» положат солдат на других фронтах, тем проще будет потом России справиться с вызовами в новых войнах, которых всё равно не избежать. Конечно, Вторая Мировая пойдёт совсем по иному сценарию, но немцы точно так же захотят реванша. Если их сейчас не удастся разбить на поле боя, что, в принципе, выглядело довольно фантастическим исходом.
        И в предыдущем варианте будущего итальянские войска воевали против СССР, а значит, помогать им сейчас - возможно, чревато последствиями в будущем.
        Конечно, экзальтированный кровавый клоун по фамилии Гитлер к власти в Рейхе уже точно не придёт, Корнилов этого не позволит, при необходимости даже физически устранив этого молодого перспективного политика, но кроме него в будущей Германии наверняка найдутся желающие взять реванш на Восточном фронте.
        И основной задачей Верховного после того, как его положение окончательно станет устойчивым, будет внушение всему миру, что не нужно лезть к России. Двадцать лет мира и последовательного развития во всех сферах деятельности. Ускоренная индустриализация и механизация сельского хозяйства, прогрессорство, наращивание вооружений перед неизбежным вторым раундом Великой Войны.
        Главное, не спровоцировать весь остальной западный мир на первый удар своим внезапным усилением. В этот раз Россия может и не сдюжить. Того запаса прочности, который она накопила за половину двадцатого века и первые десятилетия двадцать первого, у неё пока не имелось. Но и люди, конечно, в этой эпохе были другие. Более мотивированные, способные на ежедневный подвиг, способные на всё. Гвозди бы делать из этих людей.
        И дело вовсе не в коммунистической идеологии, и ни в какой-либо другой идеологии, просто сам образ жизни располагал к этому. Жизнь в постоянном превозмогании, в надрыве, перевыполняя план и походя двигаясь от свершения к свершению. И именно поэтому генерал Корнилов рассчитывал, что даже без коммунистической идеологии ему удастся провести индустриализацию и подготовку к новому конфликту ничуть не хуже, чем это сделали большевики. Даже наоборот, не наломав всех тех дров, которые наломали они.
        Поэтому телеграммы из Рима остались без ответа, а итальянских атташе и послов вежливо отшивали, давая понять, что к полномасштабному наступлению ни на всём фронте, ни на отдельных его участках русская армия сейчас временно неспособна, и что после отражения немецкой атаки им необходимы отдых, пополнение, ротация, отпуска и всё прочее.
        Кормили завтраками, обещаниями. Что уже вот-вот, совсем скоро, обязательно русская армия соберётся с силами и вдарит по вонючкам-австрийцам, приходя на помощь храбрым итальянским воинам. Как только, так сразу.
        Вот только Италию всё равно ждал чудовищный разгром, хоть с русской помощью, хоть без неё. Да и отправка английских и французских дивизий особой погоды не сделает. Вообще. Пока англичане и французы доберутся до линии боевого соприкосновения, фронт уже откатится на несколько десятков километров, и им придётся отступать вместе с итальянскими войсками по забитым горным дорогам, лавируя между колонн с беженцами.
        Да и если итальянское командование бросит в бой все резервы, необстрелянных желторотых юнцов, призванных в армию прямо со школьной скамьи, результатом станет только несколько тысяч новых могил.
        Нет, австрийцы вовсе не были такими безжалостными терминаторами, уничтожающими всё на своём пути и легко прорывающими все заграждения, оборонительные сооружения и заслоны, дело было в том, что итальянцы воевали из рук вон плохо, и наследники Римской Империи давным-давно растеряли всё своё умение, получив по лицу даже от Эфиопии. И это было ещё одной причиной, почему генерал Корнилов не хотел поддерживать Италию. Помогать слабому нужно тогда, когда ты можешь себе это позволить. А в политике, когда это ещё и выгодно. Сейчас же не выполнялось ни то, ни другое условие. И только поэтому Корнилов вновь сосредоточился на внутренних проблемах.
        На конспиративной квартире
        - Пора действовать, товарищи, - произнёс молодой кудрявый еврей в тонких проволочных очках. - Иначе скоро будет уже поздно. Анархисты и левые эсеры согласны, дальше тянуть уже нельзя. Контрреволюция берёт верх.
        Конспиративная квартира на одном из чердаков Нарвского района сегодня была полна народа, перешедшим на подпольный режим социал-демократам снова приходилось собираться тайком, тщательно следя за каждым шагом, чтобы не привести хвост. Многие из них были объявлены в розыск, некоторых даже арестовывали корниловские опричники, но им чудом удалось бежать.
        Плотно задёрнутые шторы и тусклый свет керосинки создавали таинственный полумрак, идеально подходящий для дел такого рода. Секретных, любящих тишину.
        - Товарищ Андрей, вы уверены? - спросил другой профессиональный революционер, жгучий брюнет с ярко выраженной кавказской внешностью. - Не будет ли это ещё одним жестом отчаяния? Вы предлагаете очень дерзкий план.
        - Только такие и могут сработать, - уверенно заявил товарищ Андрей. - Иначе мы можем упустить наш последний шанс.
        В этой тесной квартире сейчас собралось больше двух десятков человек, и от духоты многим становилось дурно, и даже раскрытые форточки лишь выстужали помещение, нисколько не принося свежего воздуха.
        - Или потерять всё, - буркнул кто-то из глубины комнаты.
        - А разве нам есть, что терять, кроме своих цепей? - воскликнул товарищ Андрей. - Многие тут полжизни провели по тюрьмам и ссылкам. И если мы не добьёмся успеха сейчас, нас переловят по одиночке, и никакой революции не случится.
        - Согласно учению Маркса, пролетарская революция возможна только после переходного периода, - пробубнил один из теоретиков марксизма. - Россия - сугубо крестьянская, аграрная страна, переход к диктатуре пролетариата затруднён в виду его малочисленности и неорганизованности.
        - Сейчас нужно захватить власть, разжечь пламя революции. Россия станет плацдармом, с которого коммунистическая революция перекинется на весь остальной мир, всё остальное неважно, - возразил товарищ Андрей. - Разве не мы - авангард коммунистической революции?
        Спорить и вступать в политические дебаты охотников не нашлось. С точки зрения теории, само собой, Россия казалась им отсталой страной, и все ждали, что коммунистическая революция начнётся в более развитых странах, Германии, Великобритании, странах с высокой культурой производства и давно сложившимся пролетарским классом.
        Но на практике революция почему-то вспыхнула совсем не там, где предвещал Карл Маркс, и многие члены партии, особенно те, кто всю жизнь посвятил борьбе, революционеры-практики, видели только один возможный вариант. Взять власть в свои руки и насильно построить общество всеобщего равенства, где не будет эксплуатации человека человеком и деления общества на классы. Чтобы все остальные пролетарии земного шара, видя успех русских коммунистов, тоже взяли власть в свои руки и наконец произошла всемирная коммунистическая революция.
        - И какими же силами мы располагаем на данный момент, товарищ Андрей? - спросил грузин.
        - За нас Кексгольмский полк, рабочая красная гвардия, матросы-балтийцы, - начал перечислять революционер. - Кронштадт полностью за нас.
        - А против нас? - спросил грузин.
        - Опричники, юнкера, ударники, - перечислил товарищ Андрей.
        - Сила приличная, - раздался голос из глубины комнаты.
        - Зато у них нет того, что есть у нас, - с нескрываемым чувством собственного превосходства заявил товарищ Андрей. - Веры в борьбу за правое дело.
        - Сильное заявление, товарищ Андрей, - произнёс кавказец, даже не пытаясь скрыть акцент.
        - Прольётся кровь, товарищи, - покачал головой теоретик, всегда старавшийся держаться подальше от боевых действий.
        - Она прольётся в любом случае, - возразил еврей. - Даже если мы будем бездействовать. У нас есть реальный шанс, товарищи, нельзя его упускать.
        - Да-да, согласен, да, поддерживаю, - перебивая друг друга, высказались ещё несколько членов партии.
        - Товарищ Андрей, план уже выработан? - спросил кавказец. - Разве у рабочей гвардии хватает оружия? Или вы предлагаете с булыжниками идти на пулемёты?
        Оружия и в самом деле не хватало, вооружать народ было нечем. Запасные полки, разм ещённые в Петрограде, лишнего оружия предоставить не могли, у них у самих всё оружие теперь хранилось в закрытых оружейках. Подальше от нижних чинов, способных поднять бунт.
        Но уголовный, классово близкий пролетариям элемент, изрядно озлобленный на новую власть, пытающуюся загнать их всех обратно за решётку, охотно бы предоставил мятежникам всё необходимое. Начиная от револьверов и заканчивая обрезами винтовок. Нелегального оружия в столице хватало с лихвой, в военное-то время.
        Однако этого всё равно не хватало, чтобы вооружить всех, и корниловцы, имеющие доступ к военным поставкам, вооружены были не в пример лучше. Поэтому красной гвардии нужно было действовать быстро, дерзко и решительно. Все понимали, что затяжные уличные бои неизбежно окончатся не в их пользу. Красногвардейцев пока банально меньше, чем корниловцев.
        - Есть пистолеты, немного винтовок, взрывчатка, несколько пулемётов, - произнёс товарищ Андрей. - Есть даже военные корабли.
        - С матросами всё понятно. А вот солдаты…
        - В полках тоже хватает оружия, - возразил еврей. - Оружейные комнаты можно вскрыть, лояльные нам офицеры помогут. Не всё офицерство поддерживает всю эту корниловщину.
        - Ваши бы слова, да Богу в уши, - произнёс кто-то из глубины комнаты, и практически все присутствующие скривились.
        Воинствующие атеисты, коими было большинство членов партии, таких слов не одобряли, но с их смыслом соглашались целиком и полностью. Вся эта затея от начала и до конца казалась авантюрой, практически неосуществимой.
        Курс на вооружённое восстание они взяли ещё после июльских событий, и всё это время усердно к нему готовились. Даже несмотря на все потери, аресты и прочие трудности. Всей партии было очевидно, что мирным путём к власти их не допустят, под различными предлогами оттирая Советы от рычагов управления. А после бойни в Смольном и вовсе, будут потихоньку уничтожать физически. Одного за другим.
        Поэтому ЦК решил действовать прямо сейчас, пока ещё оставался хоть какой-то шанс на успех. Вчера было рано, завтра будет поздно. Прежде им не хватало людей и вооружения, ну а очень скоро это всё станет бесполезным. Корниловские ищейки, этот комитет из бывших жандармов и полицейских, очень быстро учились и вскрывали подпольные ячейки одну за другой, арестовывая, а то и убивая на месте неудачливых товарищей. И полное разоблачение перешедших в подполье членов партии ощущалось, как близкое дыхание смерти. Угроза нависала ежесекундно, и даже сейчас многие изрядно нервничали от того, что весь состав ЦК партии собрался в одном месте.
        Но сегодня всё казалось спокойным и мирным, и ни одна ищейка из КГБ даже не приближалась к конспиративной квартире, которую снимал один из рабочих слесарной мастерской.
        - Нужно проголосовать, товарищи, - произнёс грузин. - Поднимем руки, кто за необходимость вооружённого восстания.
        Один за другим члены партии начали поднимать руки, не прекращая поглядывать друг на друга, словно проверяя, кто и как реагирует на эту просьбу, кто поднял руку последним, кто колеблется, а кто просто следует за большинством. Аппаратные интриги не прекращались даже сейчас, в один из самых трудных моментов в истории партии.
        Поначалу большинство колебалось, руки подняли только товарищ Андрей и ещё несколько боевиков-головорезов, готовых на любое кровопролитие ради благой цели и социалистической революции, но вслед за ними начали соглашаться и другие. Меньшинство постепенно перетянуло на свою сторону всех остальных, и все надеялись, что так же произойдёт и с целой страной.
        - Значит, решено. Начинаем, - произнёс товарищ Андрей, и его глаза кровожадно блеснули в полумраке.
        На улицах Петрограда
        Тиха петроградская ночь. Тёмное, затянутое свинцовыми тучами небо так и грозит разродиться мелким беспокоящим дождиком. Где-то в темноте, в глубине дворов-колодцев брешут голодные облезлые собаки, ветер завывает над крышами. Изредка можно услышать далёкие выстрелы, облавы на бандитские малины проходят чуть ли не каждую ночь, так что к пальбе все привыкли.
        Василий Ерохин, рабочий-металлист, ждал в подворотне своих товарищей, кутаясь от холода в старую шинель. Руку в кармане холодила рукоять нагана, из которого он выпустил всего шесть пуль по жестяным банкам. В людей он прежде не стрелял, да и не думал, что вообще придётся. Но партия сказала «надо», а большевик ответил «есть». Если это и правда поможет сделать жизнь всех рабочих лучше и счастливее, то значит, оно того стоит. Партии он верил, лично ему партия делала только хорошее.
        В подворотне послышались шаги, и Ерохин машинально стиснул револьвер в кармане.
        - Кто? - хрипло спросил он.
        - Свои, - ответил другой рабочий, слесарь из соседнего цеха, Квашнин. - А ты чего один? Где остальные?
        - Знать не знаю, - буркнул Ерохин, выпуская револьвер и вытирая вспотевшую ладонь о полу шинели. - Должны были подойти. В цеху говорили, что придут.
        Но пока всё выглядело так, словно их товарищи резко передумали, хотя накануне клятвенно заверяли, что обязательно придут. Казались надёжными.
        Могло, конечно, случиться так, что их всех разом повязали опричники. Или прорвало трубу в доме, или внезапно заболел ребёнок, или сломался дверной замок, или что-нибудь ещё. Но не у всех же одновременно. Куда более реальным казался вариант, что эти товарищи оказались несознательными и побоялись идти.
        - Сколько время-то хоть? - спросил Квашнин.
        - Не знаю, - сказал Ерохин.
        Часов не было ни у того, ни у другого, но навскидку - время приближалось к четырём часам утра, когда они и должны были выдвинуться одновременно со всеми остальными товарищами.
        - Красная, мать её, гвардия, - недовольно буркнул Квашнин. - Где они все?
        Вскоре разрозненной дробью послышался топот, и в подворотню влетели ещё двое рабочих.
        - Фух, успели, - выдохнул один из них.
        - Прощенья просим, - сказал другой.
        Ерохин хмуро поглядел на обоих. Никакой дисциплины.
        - Это все? А остальные где? - спросил он.
        - Все, остальных не будет, - ответили оба, перебивая друг друга.
        Квашнин сплюнул в ближайшую лужу. Вместо десяти человек собралось всего четверо. И те - с трудом.
        Но нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики, и нет таких трудностей, какие они не смогли бы преодолеть. Все они верили в свою правоту и ждали, что едва они поднимут знамя борьбы, то весь остальной народ их сразу же поддержит. Так говорили лидеры партии, и так всё выглядело в жизни, они часто встречали сочувствующих делу партии в своём окружении. Среди пролетариата.
        В темноте защёлкали выстрелы, сначала с одной стороны, а затем с другой, короткими хлопками бахали револьверы, громко, с долгим эхом, звучали винтовки.
        - Твою мать! - воскликнул Ерохин. - Начали уже!
        - Пошли, пошли! - рыкнул Квашнин, и все четверо, неловко извлекая из карманов оружие, побежали к своей цели.
        Их задачей было занять одну из телеграфных станций Петергофского района, арестовать тамошнюю охрану и не позволить ни одному сообщению уйти за пределы города. Точно такие же команды рабочих-красногвардейцев собирались занять другие станции, вокзалы, почту и мосты. А отдельная группа из матросов-балтийцев и солдат гарнизона должны были войти в Михайловский замок и схватить узурпатора.
        План звучал довольно просто, но на деле всё оказалось гораздо сложнее. Во-первых, им оказали ожесточённое сопротивление, гораздо более ожесточённое, чем они предполагали. Караулы на всех ключевых точках вдруг оказались усилены и не стеснялись применять оружие. Во-вторых, юнкера, ударники и гэбэшники их будто бы ждали. И в этом свете неявка некоторых товарищей смотрелась совсем иначе.
        Предательство, не иначе.
        Красногвардейцы побежали через улицу к телеграфной станции, слыша, как гремят выстрелы где-то далеко в темноте. На четверых у них имелось три револьвера и один обрез, и они бежали по лужам, искренне надеясь на успех.
        В окнах телеграфной станции горел свет, но это было ожидаемо, работа не останавливалась там ни на минуту, связисты оставались на посту днём и ночью.
        Как говорили старшие товарищи, нужно просто вломиться на станцию и никого не впускать и не выпускать. И даже убивать никого не надо. Только припугнуть.
        Но едва только молодые рабочие выбежали из подворотни, как одно из окон распахнулось, оттуда высунулся винтовочный ствол и неизвестный защитник нажал на спуск. Выстрел мосинки дал по ушам, Квашнин на бегу споткнулся, припадая на одну ногу.
        - Братцы, подстрелили меня! - сипло заорал он.
        Красногвардейцы открыли ответный огонь, стреляя скорее «в ту сторону», чем реально пытаясь хоть в кого-то попасть, но Ерохин ограничился одним выстрелом. Сердце его бешено стучало, все чувства вопили о том, что он зря отправился сюда.
        Выстрелы гремели над головой, Ерохин мчался к станции, петляя, как заяц. Наган, крепко зажатый в ладони, казался неимоверно тяжёлым, ноги стали ватными, а все звуки доносились будто сквозь какую-то пелену. Всё должно было пройти совсем иначе. Совсем иначе.
        - Вали их! Предатели! - раздался чей-то крик. - Вон он, за крыльцом!
        Прозвучало ещё несколько выстрелов. Ерохину удалось добраться до здания и юркнуть за угол, уходя с линии прицела, а вот его товарищам повезло меньше. Квашнина, который так и не успел дохромать за ними, пристрелили прямо там же, на месте, другого рабочего тоже убили, третьего Ерохин пока не видел, но, судя по звукам, он отстреливался из какого-то укрытия. Темнота несколько помогала, юнкера, сидевшие в светлом помещении телеграфа, подслеповато вглядывались в ночную тьму, а вот красногвардеец мог их видеть гораздо лучше.
        - Их четверо было! Я видел! Где-то ещё один! - послышалось из-за угла, когда стихло эхо последнего выстрела.
        Ерохин понял, что остался один, и судорожно вдохнул колючий сырой воздух. Всё закончилось так… Быстро. И так нелепо.
        - Раненые есть? - другой голос. - Убитые?
        - Никак нет, все целы, вашбродь, - ответили в темноте.
        Красногвардеец прикрыл глаза. Они не сумели даже ранить охрану, на что они вообще рассчитыва ли? Нет, лучше бы он остался дома. Как и другие товарищи, менее сознательные. Ерохин прижался спиной к холодной кирпичной стене, понимая, что его застрелят точно так же, как и всех остальных, стоит ему только показаться на свет. Просто на всякий случай.
        Где-то в темноте, в других кварталах, продолжалась пальба, откуда-то со стороны реки даже застрекотал пулемёт, и Ерохин похолодел. У красногвардейцев никаких пулемётов точно не было. Оставался шанс, что это балтийцы, но чуйка подсказывала ему, что всё наоборот. Пулемёты стреляют по его товарищам.
        - Выходи, не тронем! - окликнули из темноты, но Ерохин верить на слово не спешил.
        Он продолжал прятаться в тени, стараясь почти не дышать, хотя в ушах гулко барабанил пульс, и ему казалось, что это слышат все вокруг. Ерохин облизнул пересохшие губы.
        Никаких сомнений и быть не могло, вся операция, подробно расписанная товарищем Андреем, и которая должна была пройти как по нотам, полностью провалилась. Полностью. Но и сдаваться на милость юнкеров, которые с удовольствием отведут душу на простом рабочем, Василий Ерохин не желал.
        Рабочий посмотрел по сторонам, осторожно выглянул из-за угла, взглянул на револьвер, который он так и продолжал сжимать побелевшими пальцами.
        - Сидоренко, ты везде посмотрел?
        - Никак нет, вашбродь, гляну сейчас.
        Ерохин понял, что его сейчас найдут. Героем он не был и на самоубийство во славу рабочей партии точно не пошёл бы. Может быть, товарищи заклеймили бы его трусом, но вся эта кровь… Он вздрогнул от очередного далёкого выстрела в темноте и тут же всё понял.
        Револьвер отправился в ближайшую кучу мусора, а сам Василий Ерохин побежал прочь по закоулкам и подворотням, куда глаза глядят, лишь бы подальше от кровопролития и пальбы.
        Глава 39
        Михайловский замок
        Верховный снова засиделся за работой далеко за полночь, слишком многое требовало его постоянного внимания. И только бросив рассеянный взгляд на часы, он удивлённо присвистнул. Маленький календарь, стоявший рядом, тоже привлёк его внимание. Двадцать пятое октября (или седьмое ноября по новому стилю) было жирно обведено химическим карандашом, и генерал Корнилов вдруг засмеялся, откидываясь назад в кресле.
        Кажется, у большевиков что-то пошло не по плану.
        Само собой, убить Ленина с Троцким явно было недостаточно, чтобы спихнуть локомотив истории с рельс, Корнилов не верил в роль личности в истории, и переворот организовали бы и без них. Свердлов, Сталин, Дыбенко, Урицкий и все прочие. Но тем, что генерал не пошёл на Петроград, размахивая шашкой, а провернул всё по-тихому, он не позволил обществу качнуться влево, к большевикам и левым эсерам, и именно это остановило скатывание страны в пучину кровавой Гражданской войны.
        Конечно, угроза никуда не делась. Большевики могли устроить восстание и в любой другой день, но генерал уже понял, что инерция исторического процесса слишком велика, и дата должна была совпасть, как это было с Ригой, Моонзундом и остальными событиями.
        Он даже тайком приказал на эти три дня усилить все караулы, вывести на охрану стратегически важных объектов кого только можно. Начиная от добровольцев-дружинников и заканчивая ударными полками, элитой вооружённых сил. Тем более, что накануне практически вся ночная жизнь криминального Петрограда остановилась, бандиты и прочие уголовники притихли, будто готовясь к чему-то важному.
        Да и те немногие двойные агенты, оставшиеся в рядах большевиков, докладывали, что «что-то» готовится. Без подробностей, но Батюшину и Корнилову было ясно - грядёт восстание. Лидеров которого генерал Корнилов мог назвать поимённо без всякого шпионажа, исключительно по памяти.
        Верховный поднялся, потянулся, хрустнул затёкшими суставами, чувствуя боль в коленях и пояснице. Кажется, сегодня он чересчур засиделся. Стрелки часов приближались к четырём часам утра, и генерал рассеянно зевнул. Пожалуй, можно ложиться спать. Если даже что-то вдруг случится, утром ему непременно доложат.
        В отличие от Керенского, у него есть верные люди, целиком и полностью связывающие собственное будущее с его фигурой. А это значит, что охранять его будут со всем старанием, пресекая любые попытки посягнуть на его жизнь и свободу.
        Но едва он разделся и улёгся в кровать, как где-то за окном раздался приглушённый выстрел, а следом за ним ещё несколько. Сон как рукой сняло, и Корнилов тут же поднялся с постели. Началось.
        Он быстро оделся, взял браунинг, с которым не расставался ни на минуту, осторожно выглянул в окно, за которым гремели выстрелы. Снайперов он не опасался, верхние этажи Михайловского замка почти не просматривались даже с соседних крыш, но генерал всё равно осторожничал.
        Охрана должна была уже поднять тревогу, а по всем линиям связи ожидались доклады о происходящем. Как минимум, со всех вокзалов и телеграфных станций. Инструкции охрана получила вполне чёткие и понятные.
        В дверь тихонько постучали.
        - Да, войдите, - откликнулся Верховный.
        Дверь приоткрылась, в спальню осторожно заглянул один из адъютантов.
        - Ваше Высокопревосходительство, началось, - произнёс он.
        - Спасибо, господин штабс-капитан, я уже понял, - ответил Корнилов. - Какая-либо конкретика уже есть?
        - Достоверно известно о нападении на Балтийский и Финляндский вокзалы, Центральную электростанцию и Государственный банк, - доложил адъютант.
        - Банк-то им зачем… - буркнул Корнилов.
        Хотя, вероятнее всего, экспроприация банковских ценностей могла стать запасным вариантом на случай, если попытка переворота провалится. А шансов на успех у них практически не было.
        - Зимний дворец? Нет? А здесь в Михайловском у нас как обстановка? - спросил генерал.
        - Не могу знать, - ответил адъютант, и Верховный поморщился.
        Такие ответы он не любил.
        - Ладно, в Зимнем, кроме госпиталя, нынче и нет ничего, - сказал он сам себе. - Но на Михайловский точно должны были выделить достаточно мощные силы.
        И словно в подтверждение его слов, где вблизи заработал пулемёт.
        - Идём, скорее! - оживился Корнилов, и вместе с адъютантом они пошли по коридорам туда, где стрекотал пулемёт, хотя по инструкции адъютант должен был отвести Верховного в безопасное место.
        Но перечить генералу он просто не посмел. Никто не смел.
        Преимущество Михайловского замка состояло в том, что он с двух сторон прикрывался водой, а с двух других - парковыми комплексами, но кроме того, замок ещё и был обнесён кованым забором, так что подойти мятежники могли только со стороны Инженерного сквера или Михайловского сада.
        А всё пространство в этих направлениях спокойно прикрывалось пулемётами. И со стороны Невы никакая «Аврора» обстрелять резиденцию Верховного Главнокомандующего не сможет, Михайловский замок надёжно прикрывался Летним садом. А в Мойку или Фонтанку военный корабль попросту не зайдёт. Матросам-балтийцам придётся бежать в атаку пешком.
        Пулемёт работал в стороне Инженерного сквера. Там, на входе во внутренний двор, давно был установлен блокпост, а подходы перекрывались брустверами и заграждениями. Корнилов даже и не думал, что Михайловский замок будут атаковать вот таким образом, в лоб.
        Внутренний двор Михайловского замка напоминал потревоженное осиное гнездо. Вооружённая охрана бегом перемещалась на позиции, с места на место, за пределами замка продолжали греметь выстрелы. Пулемёт ненадолго умолк, но тут же забарабанил снова, разбавляя одиночные хлопки винтовок.
        Наступали на замок, как и рассчитывал Корнилов, только с двух сторон, двигаясь перебежками и укрываясь за деревьями. Воздух полнился криками, запахами крови и страха. Большевики захотели крови - они её получат.
        Плечом к плечу замок обороняли и текинцы в своих неизменных папахах, и корниловцы в чёрно-красной форме, и сотрудники КГБ в штатском, отстреливаясь от напирающих революционных матросов и солдат-запасников. Обороняющихся было гораздо меньше, чем анархистов, бандитов и красногвардейцев, большую часть гарнизона замка пришлось отправить на защиту других объектов, но грамотно выстроенная оборона позволяла отбиваться и меньшим числом.
        Генерал Корнилов подбежал к пулемётному гнезду, из которого два туркмена поливали огнём Инженерный сквер, и укрылся за бруствером. Спать нисколько не хотелось, наоборот, разгорячённая адреналиновым выбросом кровь играла, требуя действовать.
        - Уллы-бояр! Ухади! - прокричал джигит.
        Корнилов только засмеялся в ответ. Как руководитель огромного государства он не должен был так делать. Но как боевой генерал и мужчина, он хотел встретить угрозу лицом к лицу.
        - Дай-ка мне! - приказал генерал, отодвигая пулемётчика от его оружия.
        Пулемёт Льюиса, прямо как у красноармейца Сухова в фильме, с его огромным кожухом охлаждения и ребристым дисковым магазином, оказался неожиданно простым и удобным оружием, и генерал принялся лично расстреливать наседающих революционеров, реагируя на каждую тень в темноте сквера. В своей прошлой жизни он нередко посещал тир и ему довелось пострелять из многих образцов новейшего оружия, так что с «Льюисом» он быстро разобрался.
        Джигиты, находившиеся рядом, принялись палить из карабинов, удивлённо посматривая на Верховного, который с упоением стрелял по бегущим. Вражеские пули свистели над головами, выбивая каменную крошку из стен и разбивая стёкла. Красногвардейцы стреляли скорее «в ту сторону», почти не целясь, но от бывших запасников и вчерашних рабочих трудно было ожидать большего. Самыми опасными из них были революционные матросы, служившие к этому моменту уже по пять-семь лет и отлично знающие воинскую науку, но со стороны Инженерного сквера их пока не обнаружилось.
        Со стороны Невы вдруг послышался пушечный выстрел, и генерал Корнилов даже на мгновение перестал поливать Инженерный сквер пулемётным огнём. Это что, в Неву вошёл корабль мятежников? Или это сигнал к штурму Зимнего, в котором только госпиталь с ранеными воинами? Вряд ли это стреляют из Петропавловской крепости, до полудня ещё далеко.
        Там, за Летним садом, снова громыхнули пушки, и самые безумные варианты вихрем пронеслись в головах защитников. Начиная от того, что мятежники выкатили на улицы полевую артиллерию, и заканчивая тем, что в устье Невы вошёл немецкий флот, пройдя мимо всех минных полей и заграждений.
        Глава 40
        Нева
        Революционный крейсер «Аврора», который полностью подчинялся большевикам, благодаря долгой агитации на стоянке, гордо и величаво прошёл мимо Васильевского острова и приблизился к разведённому Николаевскому мосту. Все мосты на ночь оставались разведены и взяты под охрану юнкерами и отрядами Унгерна, а большевикам и анархистам требовалось их захватить, и военный корабль для этого подходил идеально.
        Разогнать охрану, быстро высадиться, взять контроль. Чтобы можно было отправить подкрепления тем, кому это необходимо.
        Противопоставить что-либо военному крейсеру мелкие отряды безусых юнкеров не могли даже в теории. Петропавловская крепость могла бы дать отпор, но пушки пока молчали. Стрелять по русскому кораблю, над которым реял Андреевский флаг, гарнизон крепости пока не спешил, а красное знамя революционные матросы не поднимали то ли ради хитрости, то ли просто про него забыли.
        Над крейсером поднимался чёрный угольный дым, распадаясь на клочки от порывистого ветра, и тут же к этому дыму после короткой вспышки добавился пороховой. Шестидюймовая пушка открыла огонь по крепости, едва только это стало возможным.
        Корабль, конечно, внушал уважение своей мощью, покачиваясь на фарватере Невы. И вдвойне удивительно было для простых горожан просыпаться от того, что один из кораблей Балтийского флота вдруг повернул свои орудия на город.
        Гарнизон крепости, и без того обеспокоенный стрельбой на улицах, зашевелился, забегал. Никогда прежде Петропавловской крепости не доводилось отражать атаки врага, и в последнее время она служила скорее тюрьмой и одним из символов города, а не военным сооружением, но теперь, похоже, ей придётся задействовать артиллерию не только для сигналов точного времени.
        По бортам «Авроры» защёлкали выстрелы с мостов, команда крейсера ясно дала понять, чью сторону она заняла в сегодняшнем кровопролитии.
        Артиллерия крепости наконец-то ответила. Такая же шестидюймовка. Вот только если моряки, наученные тремя годами войны, положили снаряд точно внутрь крепости, то солдаты гарнизона такой точностью похвастаться не могли, и белый фонтан воды поднялся далеко за кормой «Авроры».
        Благо, что крейсер пока мог стрелять только из одного орудия, а вот у гарнизона крепости таких ограничений не было, и артиллеристы быстро пристрелялись и исправили свою ошибку. Снаряд ударил в носовую часть, осколки пробили обшивку, разлетаясь по палубе.
        Испустив ещё порцию чадящего чёрного дыма, крейсер дал задний ход, намереваясь укрыться за Стрелкой Васильевского острова. Ещё один снаряд шестидюймовки ударил по стене Петропавловской крепости, выбивая тучу пыли и каменных осколков, орудия на бастионе дали ответный залп.
        Крейсер, поражённый несколько раз подряд, дал крен, продолжая пыхтеть машинами и двигаться прочь от опасности, подальше от береговой артиллерии Петропавловской крепости, впервые за две сотни лет вступившей в реальный бой.
        И вот так, двигаясь задним ходом, у самой Стрелки «Аврора» села на мель.
        Сказалось неуверенное управление кораблём. Ни одного офицера на корабле не было, лишь матросы и кондуктора, пусть даже достаточно опытные, чтобы управлять крейсером в отсутствие офицеров.
        Как только крейсер проскрежетал килем по дну реки, а потом резко остановился, матросы забегали по накренившейся палубе, продолжая тушить пожары. Из крепости дали ещё один залп, последний, отбивая у революционных матросов всякую охоту сопротивляться.
        Некоторые прыгали за борт, в холодную воду октябрьской Невы, пытаясь выбраться на берег и скрыться в тёмных переулках Васильевского острова, но таких было меньшинство. Спустя несколько минут «Аврора» подняла белый флаг, понимая, что сопротивление бесполезно.
        Сборная солянка из кронштадтских матросов-анархистов теперь ничего не могла противопоставить ни головорезам Унгерна, ни даже юнкерам, и сдавалась теперь на милость победителя. Те, с оружием наперевес, спешили к Стрелке от Николаевского моста. Брать в плен тех, кто сдался, и ловить тех, кто сдаваться не хотел.
        Весь город этой ночью погрузился в кровавую вакханалию, устроенную во имя всеобщего блага, и битва на Неве стала её кульминацией и закономерным финалом. Короткая, быстрая, кровавая. Точно как и все остальные попытки большевиков захватить какие-либо важные точки.
        Выстрелы, гремевшие по всему городу, постепенно затихали, долгим эхом звеня в ушах у каждого из участников этих событий. И каждый понимал, что эти выстрелы - далеко не последние. Проигравшие клялись отомстить, взять реванш, бороться до конца, победители готовились снова защищать свой статус и положение, массовыми расстрелами спасая Родину. Но в том, что кровь будет литься снова, не сомневался никто из них.
        Некоторые думали, что сегодняшнее кровопролитие, эта бойня на улицах ночного Петрограда - это бесчеловечное преступление со стороны правительства, и что насилие порождает только насилие, что можно было сесть и спокойно договориться. Другие думали, что этого мало, и нужно огнём и мечом пройтись по всем, хоть как-то заподозренным в связях с левыми партиями, калёным железом выжечь заразу. И только один генерал Корнилов осознавал, что сегодня ночью сумел малой кровью предотвратить кровь большую, которая надолго расколола бы общество и заставила брата пойти против брата, а сына - против отца, и что раскручивать маховик репрессий на полную мощность не стоит. Слишком многие всё ещё симпатизировали левым, и Корнилов не мог их в этом винить.
        С поверженного крейсера начали спускать шлюпки, матросы малыми группами спешили покинуть корабль, плотно посаженный на мель. Над городом понемногу стало светать, солнце ещё не вышло, но сумерки, предвещавшие рассвет, медленно разгоняли ночную тьму. Большевики, бандиты и анархисты бросились бежать, почти нигде не добившись успеха.
        Кое-где они просто бежали прочь, столкнувшись с ожесточённым сопротивлением, где-то защитникам удалось убить или ранить большую часть нападавших, и остальные просто не смогли продолжать бой, а где-то революционеры сражались так рьяно, что просто кончились под пулемётным и винтовочным огнём. Опоенные дикой смесью кокаина и спирта, матросы шли в атаки даже тогда, когда ситуация казалась для них абсолютно безнадёжной, а запасники, не желавшие идти на фронт, обрели чрезвычайную храбрость.
        И таким образом некоторые точки им всё же удалось захватить. Финляндский вокзал, трамвайное депо, Мариинский дворец. Второстепенные, далеко не самые важные направления. То, что отдавать в руки революционерам было нельзя, удалось отстоять. Михайловский замок, вокзалы, почту, телеграф, мосты, электростанцию и всё остальное.
        Штурмовать Зимний никто и не думал, раненые фронтовики, причём, нижние чины, революционеров нисколько не интересовали, и дворец спокойно продолжал выполнять функцию столичного госпиталя.
        Самые большие усилия мятежники приложили во время штурма Михайловского замка, зная, что там находится генерал, и что его устранение по принципу домино повлечёт за собой разрушение всех выстроенных структур власти. Обеспечить безопасность страны и безболезненную передачу власти в случае своей гибели Корнилов пока не мог. Не сейчас, когда даже его власть выглядит довольно шатко. Этим придётся заняться только после Учредительного собрания.
        И всё же текинцы, юнкера, бригады Унгерна и гэбэшники со своей задачей справились на отлично, хоть и не без потерь. Послезнание Верховного, позволившее расставить усиленную охрану на все ключевые точки, и верные солдаты, которых не было у правительства Керенского, не оставили мятежным большевикам ни единого шанса.
        Закономерный исход борьбы за власть. Теперь оставалось только отыскать, где прячется военно-революционный комитет, командующий восстанием, и последним ударом раздавить многоголовую гидру революции.
        Глава 41
        Михайловский замок
        Всем без исключения требовался отдых после боя, и генерал Корнилов сам почувствовал, как адреналин покидает его тело, оставляя после себя только давящую тяжёлую усталость. Бессонная ночь и без того выдалась жаркой, но жалеть себя и ложиться отдыхать попросту было некогда.
        Генерал Врангель, командующий Петроградским округом и руководивший непосредственно действиями гарнизона и остальных «добровольцев», тоже не спал. Оставалось, по сути, немногое. Найти и уничтожить ВРК, засевший в центре паутины, арестовать зачинщиков мятежа, восстановить порядок в городе, в котором под шумок местные банды наверняка проворачивали тёмные делишки.
        Да, произошедшее уже официально именовали большевистским мятежом. Не путчем, не восстанием, а именно мятежом, потому что большевики потерпели крах, и даже самые далёкие от политики люди понимали, что РСДРП окончательно растеряет всякую поддержку. Точно как её растеряли правые в реальной истории после неудачной попытки захватить власть.
        Военно-революционный комитет, скорее всего, снова залёг на дно, на какой-нибудь конспиративной квартире, о которой знало всего несколько человек, так что допрашивать арестованных, надеясь узнать, где скрывается их руководство, абсолютно бессмысленно. Такую информацию до простых исполнителей не доводят. Въезды и выезды из города перекрыли абсолютно все, мосты пока оставались разведёнными, а в залив на дежурство вышли катера, которым приказали останавливать все лодки и суда, пытающиеся покинуть Петроград. Даже посольства других государств на всякий случай оцепили, чтобы ни один большевик не додумался укрыться на их территории.
        Начало светать, но простые рабочие и служащие не торопились покидать свои дома, всё ещё опасаясь происходящего на улицах. Тела убитых успели убрать, раненых перенесли по госпиталям и больницам, лужи крови присыпали землёй и песком. Следы побоища спешно убирали, однако встречаться со злыми вооружёнными солдатами, казаками и юнкерами никто не желал, опасаясь быть принятым за ещё одного большевика.
        Задерживали всех, кто хоть как-то походил на революционера. Рабочих, матросов, солдат. Для выяснения личности, потому как разбежаться по подворотням, скидывая оружие в ближайшую речку или канаву, успели многие. Битва была проиграна окончательно и бесповоротно, и для дальнейшей борьбы, на которую многие из них надеялись, им теперь было необходимо улизнуть из лап законной власти.
        Кому-то это удавалось. Кому-то нет. Комитету государственной безопасности пришлось даже развернуть целые пункты временного содержания, закрывая задержанных в конторах и обычных домах, потому как тюрьмы и без того переполнились, а конвоировать всех и каждого было банально некому.
        В Петропавловскую крепость, и без того переполненную, отправили уцелевших матросов с «Авроры», посмотреть, так сказать, в глаза тем, кого они накануне обстреливали. Сам корабль не трогали, только выставили небольшую, чисто символическую, охрану, чтобы местные ничего не стащили и чтоб мальчишки не пытались забраться на борт.
        Когда снова громыхнула пушка в крепости, возвещая о наступлении полудня, все напряглись.
        Генерал Корнилов как раз закончил выслушивать доклад Врангеля о произошедшем за ночь. Поспать Верховному удалось едва ли сорок минут за всю ночь, но он всё равно умудрялся выглядеть бодрым и свежим.
        - Это всё, Пётр Николаевич? - спросил он у командующего Петроградским военным округом.
        Врангель, на самом деле, успел проделать большую работу по замене запасных полков и выводу их из революционного Петрограда, начиная с самых разложившихся. Иначе взбунтовавшихся запасников было бы гораздо больше. Но даже те, что остались и на первый взгляд казались надёжными, в решающий момент вышли из казарм по указке военно-революционного комитета, а не своих командиров.
        - Так точно, Лавр Георгиевич, - чёрный барон кратко пересказал Верховному все события минувшей ночи, о многих из которых Корнилов уже знал, а в некоторых ещё и участвовал.
        - Что с зачинщиками этого мероприятия? - спросил Корнилов.
        - Пока не нашли, но это епархия Батюшина, - покачал головой Врангель. - Мне он не докладывал. КГБ работает.
        - Работает… - буркнул Верховный. - Сегодня все вместе работаем, я лично за пулемётом стоял… С Батюшиным я ещё пообщаюсь.
        По итогам сегодняшнего дня наверняка немало людей вылетит со своих постов и назначений, но к барону Врангелю никаких претензий не имелось. Тот сделал буквально всё, что мог сделать на своём посту.
        - Разрешите идти? - спросил Врангель.
        Замученный ворохом обязанностей генерал-майор страстно желал отдохнуть. Он, в отличие от его начальника, на звание железного не претендовал, просто делая свою работу и стараясь делать её хорошо.
        - Останьтесь, Пётр Николаевич, - сказал Корнилов. - Присядьте. Может быть, чаю?
        - Нет, благодарю, - от чая барон отказался, но за стол всё-таки присел.
        - Ну, как хотите, - пожал плечами Верховный. - Для вас, наверное, не секрет, что я именно Вас вижу преемником?
        По крайней мере, пока что. Других кандидатов генерал Корнилов пока не видел, сколько бы ни пытался искать. Киров себе на уме, Голицын не потянет, из прежних временщиков никого на пушечный выстрел подпускать нельзя. Один только Врангель смотрелся более-менее нормально в этой роли, и его стоило подготовить.
        - Некоторые, гм, слухи… Признаюсь, слухи до меня доходили, - сказал Врангель. - Но я считал, что это просто чьи-то интрижки.
        - Слухи иногда оказываются правдивыми, - заметил Корнилов. - И что вы об этом думаете?
        - Думаю, вам виднее, Лавр Георгиевич, - пожал плечами барон.
        Скромничает. Чёрный барон не только умён и находчив, но и неплохо разбирается в политике, популярен не только в войсках, но и в обществе. Немного младше Корнилова по возрасту, но это, с какой-то стороны, даже плюс.
        - Да, пожалуй, - усмехнулся Корнилов. - А насчёт немцев что думаете?
        - Ничего. Пока дерутся - бить, как будут мириться - станем мириться, - бесхитростно ответил Врангель. - Сильный соперник.
        Корнилов несколько раз кивнул, покручивая усы. Нужно было проверить ещё кое-что.
        - Согласен, - сказал он. - А про союзников наших что скажете, Пётр Николаевич?
        Там, в будущем, он не единожды натыкался на материалы про то, как чёрный барон по кусочкам якобы продавал страну англичанам и французам, возглавив Белое движение исключительно по указке Антанты.
        Барон удивлённо вскинул брови, пытаясь прочитать мимику собеседника, но генерал Корнилов оставался непроницаем, с хитрым прищуром наблюдая за ним.
        - Как бы помягче выразиться, Лавр Георгиевич… Это хищники, - после некоторой паузы произнёс Врангель.
        - Я бы сказал, стервятники, - вставил Корнилов.
        - Можно и так сказать, - согласился барон. - Но увы, мы вынуждены от них зависеть.
        - Это как же? - хмыкнул Верховный.
        - Экономически, политически… В военном отношении, - перечислил Врангель.
        Спорить с этим, конечно, было трудновато. Россия всё ещё сильно зависела и от поставок, и от политической воли Лондона и Парижа, но генерал Корнилов изо всех сил старался это изменить, чтобы страна могла называться по-настоящему независимой. Если понадобится - вплоть до соответствия идеям чучхе. В начале двадцатого века автаркию всё-таки гораздо проще реализовать.
        - Это верно, - сказал Корнилов. - И я пытаюсь это исправить, покуда всякие продажные господа из прежней Государственной Думы только и думали, как бы выгоднее распилить и продать нашу с вами Родину.
        Это удивительным образом напоминало Корнилову лихие девяностые, когда целые градообразующие предприятия продавались на металл, а самые перспективные учёные и опытнейшие специалисты уезжали за океан в поисках лучшей доли. На трупы империй всегда слетаются падальщики, и обязательно должен прибежать сторож с крепкой палкой, чтобы их разогнать. Сильный лидер. Каким стал Иосиф Сталин через десять лет после революции, каким стал Владимир Путин через десять лет после развала СССР. В этом варианте истории таким лидером станет Лавр Корнилов, и гораздо раньше обычного срока.
        Глава 42
        Кресты
        Ищейки прошерстили весь город сверху донизу, изо всех сил стараясь выполнить приказ Верховного и доставить к нему руководителей мятежа. Однако даже с их именами и точными описаниями внешности это оказалось не так-то просто. Профессиональные революционеры, полжизни положившие на борьбу с царизмом, задействовали весь свой опыт, чтобы уйти от слежки, меняя внешность, сливаясь с окружением и прикидываясь ветошью.
        Пришлось пообещать своё помилование тем, кто раскроет их местонахождение, и только тогда информация из тонкого ручейка чистосердечных признаний превратилась в полноводную реку доносов.
        Члены ВРК участия в боевых действиях не принимали, оставаясь в тени в лучших традициях английской разведки, так что формально их даже не за что было арестовывать, но было бы желание, а повод арестовать всегда найдётся, так что их взяли на одной из квартир Петроградской стороны.
        Даже без ненужной пальбы и сопротивления. Почти все они были здравомыслящими людьми и понимали, что их плотно обложили со всех сторон, а сопротивление, тем более, вооружённое, только ухудшит их положение.
        Так что их просто вывели на улицу под щелчки фотокамер, погрузили в автомобили и разместили в Крестах со всеми удобствами, пока что даже не допрашивая. Корнилов ясно дал понять всем, что хочет лично поговорить с лидерами восстания, с глазу на глаз, и все следственные мероприятия проводить разрешается только после этого.
        Верховный ради такого дела даже оставил все дела на своих заместителей, радуясь как ребёнок. Поговорить, просто поговорить с лидерами большевиков оказалось до жути интересно и интригующе, хотя генерал догадывался, что его просто обзовут сатрапом, узурпатором, контрой и бонапартом, отказываясь разговаривать вообще.
        Он приехал в Кресты с небольшой свитой, не скрывая своего нетерпения. Его провели по знакомым уже коридорам, быстро ознакомили со списком арестованных.
        - Вот этого первым ко мне, - ткнул пальцем генерал в одну из строчек.
        В небольшую допросную под конвоем привели сухопарого низенького еврея, который даже и бровью не повёл, увидев сидящего за столом диктатора. Арестованный выглядел подчёркнуто аккуратно и держался уверенно, пожалуй, даже чересчур уверенно. Будто бы уже продумал весь диалог и выстроил защиту.
        - Добрый день, Янкель Моисеевич, - поздоровался Корнилов.
        Свердлов едва заметно вздрогнул, но ничего отвечать не стал.
        - Господа, оставьте нас, - попросил Верховный у конвоиров, и те незамедлительно покинули помещение.
        - Я требую адвоката, - вдруг пересохшим горлом выдавил Свердлов.
        - Сегодня я буду вашим адвокатом, товарищ Андрей, - произнёс Корнилов. - И прокурором, и судьёй, и адвокатом.
        - Это противозаконно, - возвращая себе напускное спокойствие, пробасил Свердлов.
        Генерал коротко усмехнулся. Идеолог красного террора взывает к закону. Смешно.
        - Это революционная необходимость, Янкель Моисеевич, - сказал генерал. - На кого же вы работаете, товарищ Андрей?
        Свердлов сделал вид, что не понял вопроса.
        - На австрийцев? На немцев? На англичан? Может быть, на американцев? - по-доброму улыбаясь, начал перечислять Корнилов. - Или, наверное, на международный финансовый капитал?
        - На простых рабочих всего мира, - пафосно сказал Свердлов.
        - Оставьте эти сказки для своего электората, Янкель Моисеевич, - скривился Корнилов.
        Генерал прекрасно видел, что Свердлов довольно равнодушен к идеалам марксизма, зато неравнодушен к власти и личному обогащению.
        - А вы, похоже, антисемит, - фыркнул Свердлов.
        Корнилов расхохотался. Он что, думает, что достал козыри? Предателей Родины генерал Корнилов ненавидел одинаково, независимо от их цвета кожи, ширины черепа и гаплогруппы. А в том, что Яков Свердлов встал на путь предательства ещё в отрочестве, никакого секрета не было. Ни для кого.
        - Ничего не имею против семитов, если они не пытаются разрушить законную власть в моей любимой стране, - сказал Верховный. - И всё-таки? Кому вы служите?
        - Себе, - фыркнул Свердлов.
        - Ясно, - улыбнулся Корнилов. - Эй, охрана!
        Конвоиры вернулись в допросную, подошли вплотную к Свердлову, который изрядно напрягся.
        - Увести. Расстрелять, - приказал генерал.
        - Нет! - вскрикнул Свердлов, начиная биться и метаться в цепких лапах конвоиров. - Я всё скажу! Всё!
        Конвоиры на мгновение помедлили, но Верховный махнул рукой, показывая, что этот человек ему больше неинтересен.
        - Следующего приведите, - добавил генерал, понимая, что придётся немного подождать.
        Свердлова, впавшего в истерику, вывели наружу, а на его место через какое-то время привели следующего члена ВРК. Тощий человечек с тонкими усиками и гривой волос на голове. Его Корнилов в лицо не знал.
        - Представьтесь, пожалуйста, - попросил генерал.
        - Овсеенко… Антонов. Антонов-Овсеенко, - пробормотал он, оглядываясь на своих конвоиров, на рукаве одного из которых засыхало пятнышко крови.
        Корнилов прищурился, внимательно его разглядывая. Ещё один предатель. Более того, дезертир и трус. Кажется, будет расстрелян во время сталинских чисток как член троцкистской организации. Этот человек ему не слишком-то интересен. Вряд ли он сумеет рассказать что-то действительно стоящее.
        - То же самое, что и с прежним, - сказал генерал, глядя, как испуганно бегают глаза Антонова-Овсеенко. - Выполнять. Потом ведите следующего.
        - Есть! - отчеканил конвоир, и ничего не понимающего революционера вывели наружу.
        В этот раз сотрудники тюрьмы справились быстрее. В допросную спустя несколько минут вошёл ещё один член ВРК, и его Корнилов узнал в лицо без всяких подсказок, хотя внешность Иосифа Виссарионовича заметно отличалась от официальных портретов.
        Сталин спокойно вошёл в допросную и уселся на стул напротив генерала.
        - Здравия желаю, товарищ народный комиссар по делам национальностей, - насмешливо произнёс Верховный.
        - И вам не хворать, Лавр Георгиевич, - с акцентом произнёс большевик.
        Оба изучали друг друга цепкими взглядами.
        - Остались бы в семинарии, Иосиф Виссарионович, - сказал вдруг Корнилов. - Как бы всё изменилось.
        Сталин усмехнулся в чёрные, ещё без проседи, усы. В семинарии он бы точно не остался.
        - Так ведь хотела ваша матушка? Чтобы вы стали священником? - процедил генерал.
        - Мать не трогайте, - буркнул Сталин, поражаясь осведомлённости диктатора даже о таких мелких деталях.
        Это значило, что информация из партии утекала на самом высоком уровне.
        - И не собирался, - пожал плечами Корнилов. - Как бы сказать… Вы, Иосиф Виссарионович, мне, в некотором роде, симпатичны. Хотя многих ваших методов я не одобряю.
        Сталин промолчал, внимательно глядя на собеседника, и генерал продолжил.
        - В отличие от многих ваших товарищей, в том числе от тех, с кем я только что говорил, вы искренне верите в борьбу за правое дело, и это вас отличает в лучшую сторону, - сказал Корнилов. - Вот только революция - плохой вариант. Обычно становится только хуже, для всех.
        - Потому что революция должна быть социалистической, а не буржуазной, - сказал Сталин.
        - Нет. Никакой разницы нет, - возразил Корнилов. - Одни будут грабить других, поменяются только люди наверху. Материализм, будь он неладен.
        - Когда всё будет поделено по справедливости, то не будут, - уверенно заявил друг всех советских пионеров.
        - И кто будет определять эту самую социальную справедливость? Человек по своей природе неспособен на такое, - произнёс Верховный. - Можете называть это первородным грехом, чтобы было понятнее как бывшему семинаристу. Вы, наверное, замечали, как ваши товарищи по борьбе пользуются положением, чтобы набивать карманы? Как думаете, когда наступит мир всеобщего равенства, не будут ли они пользоваться своим положением?
        Сталин заметно скривился. Не надо быть пророком, чтобы сделать выводы.
        - Перевоспитаем, - буркнул он.
        - То есть, опять будут воспитатели и воспитуемые, - хмыкнул генерал. - Опять неравенство. А есть и вовсе необучаемые, что с ними делать? Расстреливать? Ну да, что это я.
        - Вы что, пытаетесь меня переубедить? Завербовать? Я в своих взглядах давно убедился, - раздражённо произнёс Иосиф Сталин.
        - Нет, - помахал руками Корнилов. - Нет-нет. Ваши взгляды - это ваше дело. Да и социализм при определённых условиях может неплохо работать. А вот коммунизм - чистой воды сказка, утопия. Мне просто интересно с вами побеседовать.
        - Ваша точка зрения тоже любопытна, - сказал Сталин. - Но что же это, вы предлагаете борьбу прекратить? Чтобы и дальше человек угнетал человека?
        - Ничуть, - произнёс Корнилов. - Просто такого рода изменения должны идти сверху, а не снизу, чтобы это не превратилось в кровавое побоище.
        - Долго бы мы ждали таких изменений, - скривился Сталин.
        - С царём нам и в самом деле не повезло, - согласился генерал. - Но сейчас ситуация другая. И я намерен строить именно что справедливое общество.
        Сталин недоверчиво прищурился, глядя в глаза Верховному. У него ещё не было огромного опыта аппаратных интриг, который позволил ему из скромного секретаря ЦК превратиться в могущественного вождя, но все задатки к этому уже явно проявились.
        - Так что я предлагаю вам сотрудничество, Иосиф Виссарионович, - произнёс Корнилов. - Только в составе НРПР. Не спешите. У вас есть время подумать.
        - А если я откажусь? - спросил Сталин.
        - Значит, меня и дальше будут окружать лизоблюды и льстецы, неспособные прямо указать на недостатки существующей системы, - пожал плечами Корнилов.
        Глава 42
        Таврический дворец
        Выборы… Прошли тяжело. Сумбурно. Но ничего другого и не ожидали, всё-таки это были первые всеобщие выборы в стране, и многолетнего опыта их проведения не имелось ни у кого из организаторов. Но всё-таки хаоса и раздрая оказалось гораздо меньше, хотя нарушения выявились почти на каждом избирательном пункте.
        Никакого единого дня голосования, выборы проходили в каждой губернии по мере возможности, что позволяло некоторым ушлым личностям отдать свой голос по два, а то и по три раза.
        Но даже так партия большевиков, окончательно раздавленная после октябрьского мятежа, не сумела набрать достаточно голосов. За избирателей боролись, в основном, народно-республиканская партия и партия социалистов-революционеров. За ними в хвосте плелись меньшевики и национальные партии, а все остальные собирали жалкие крохи.
        Выборы пришлось всё-таки проводить во время войны, благо, на фронте опять царило затишье, а для оккупированных территорий пришлось просто зарезервировать места. Не совсем честно по отношению к ним, но это позволяло Верховному протолкнуть свою инициативу как можно скорее.
        НРПР уверенно набирала голоса во всех избирательных округах, и Лавр Корнилов был внесён в списки от Петрограда, Москвы и от Степного округа одновременно, чтобы пройти наверняка. Но никакого давления на избирателей, угроз, подкупа и прочих нечестных методов не потребовалось. Люди охотно голосовали и сами по себе.
        Киров мотался по всей стране на специальном поезде, агитируя на каждой станции и пафосно призывая людей взять судьбу в свои руки, Завойко почти не спал, день и ночь управляя разросшейся сетью пропагандистских органов и вбивая в головы электората одну и ту же мысль. Голосуй за НРПР или проиграешь. Все остальные партии - вредители, предатели и иностранные подстилки.
        С такой пропагандистской силищей соперничать не мог никто, вся государственная машина под руководством Корнилова занималась поддержкой НРПР, просто чтобы узаконить сложившееся положение и убедить народ бывшей империи в том, что так и должно быть.
        Финляндия провела референдум, на котором большая часть населения выказала желание независимости, и специальная комиссия по демаркации границы начала свою работу. Выборг и Карелия переходили обратно России, Финляндия в день подписания всех договоров и провозглашения независимости автоматически вступала в союз с Россией и объявляла войну Германии. Риксдаг почти единогласно одобрил такой вариант, и в декабре 1917 года финский народ впервые обрёл независимость.
        По примеру Финляндии пытались отложиться мусульманские территории Поволжья и Средней Азии, но им такой возможности не дали, жёстко давая понять, что Россия такого не потерпит. Кавказ некоторое время бурлил, грузинские социалисты, тоже мечтающие о самостийности, попытались тоже созвать референдум, но многие из них вскоре стали бесследно пропадать, и тема заглохла сама собой.
        Жизнь потихоньку налаживалась, насколько это было возможно в воюющей стране, охваченной пламенем революции. Пришлось признать самозахваты помещичьих земель, но с некоторыми условиями - увеличенный налог, взнос в казну деньгами или натурпродуктом. А если захваченную землю крестьянин не может обработать, то через два года она возвращалась в разряд государственных земель. Но основная ставка делалась на программы переселения, и министерство земледелия делало упор именно на освоение сибирской и казахской целины. Предполагалось высаживать защитные полосы, чтобы предотвратить пыльные бури и эрозию почвы, строить железные дороги, чтобы своевременно вывозить гигантские урожаи первых лет.
        Будущее казалось светлым. Особенно ясно это осознавал генерал Корнилов, понимая, что если не будет ни Гражданской, ни военного коммунизма, ни террора с обеих сторон конфликта, то не будет и голода. Не будет эпидемий тифа, не будет массовой эмиграции. Да, впереди поджидает испанка, но с гриппом гораздо проще воевать, когда у тебя в стране мир и покой, а не кровавая вакханалия и взаимный террор с реквизициями и продразвёрстками.
        И в начале января нового 1918 года Учредительное Собрание наконец-то было собрано, чтобы определить, как страна будет жить дальше. В Таврическом дворце, недавно отремонтированном, расположились представители от всех партий, но большинство, конечно, было из народников и эсеров-центристов. Представителей левых партий оказалось на удивление мало.
        Открывать заседание, как нынешнему главе государства и председателю совета министров, выпало Верховному Главнокомандующему, и Лавр Корнилов поднялся на трибуну. Его появление встретили бурными аплодисментами, не смолкавшими даже когда он поднял руку, требуя тишины. Генерал улыбнулся и постучал ладонью по трибуне.
        - Я рад приветствовать сегодня народных избранников! - громко произнёс он, когда овации наконец-то затихли. - Объявляю заседание Учредительного Собрания открытым!
        Произносить долгую речь с громкими популистскими лозунгами, посвящённую планам и требованиям, генерал Корнилов не стал, ограничившись коротким приветствием.
        Снова прогремели бурные аплодисменты, и к трибуне вышел один из депутатов от партии НРПР, Николай Григорьев. Он тоже поприветствовал собрание и получил свою порцию аплодисментов, после чего предложил выбрать председателем собрания лидера партии Сергея Кирова.
        Следом за ним к трибуне вышел представитель эсеров Павлов, депутат от Московской губернии. Он так же поприветствовал собрание и предложил не терять времени, выдвинув в председатели собрания главу эсеров Владимира Вольского, имя которого тоже встретили аплодисментами.
        Больше никого выдвигать не стали, перейдя к голосованию шарами. С небольшим перевесом победил Вольский, который затем вышел к трибуне и толкнул долгую речь про социализм.
        Генерал Корнилов откровенно скучал. Подобные говорильни утомляли его сильнее, чем любая работа, и он понимал, что продолжаться так может до бесконечности. У каждого из депутатов имелось собственное мнение о том, как обустроить Россию, и каждый был готов им делиться, вступая в споры и перепалки.
        На всякий случай, разумеется, караул мог внезапно устать и попросить всех на выход, начальник караула был проинструктирован лично Корниловым, но генерал предполагал, что это не потребуется. Просто один из запасных вариантов, если вдруг обсуждение затянется или голосование пойдёт не так, как он предполагал.
        Прошло ещё несколько выступлений от членов различных фракций, представитель эсеров-крестьян, правых, депутат от меньшевиков, один из немногих. Вносились предложения, с мест выкрикивались протесты и одобрительные возгласы, словно бы это был базар в самом разгаре торговли, а не государственный совещательный орган. Корнилов терпеливо ждал, когда все достаточно устанут.
        После очередной долгой речи депутата от партии кадетов слово попросил Сергей Киров.
        - Здравствуйте, товарищи, - произнёс он, солнечной улыбкой приветствуя всех собравшихся. - Буду краток.
        Послышались смешки, и со стороны эсеров в том числе.
        - Мы собрались здесь, чтобы определить дальнейшую судьбу нашей с вами Родины. Будет это монархия, республика или что-либо ещё, и кто будет руководить страной, - сказал он, не обращая внимания на выкрики из зала. - Монархия отжила своё. Россия уже объявлена республикой. Так что я предлагаю просто узаконить существующее положение дел и проголосовать за форму государственного устройства.
        - Протестуем! Царь нужен! - выкрикнули из зала, и председателю пришлось вмешаться, но в целом предложение Кирова поддержали все.
        После недолгого голосования Россия официально стала демократической федеративной республикой. Почти единогласно, если не считать некоторых крайне правых, которые и выражали протест.
        - Ну а теперь нам надо решить, кто и как будет этой республикой управлять, - снова взял слово Киров. - И наша народно-республиканская партия предлагает избрать Лавра Георгиевича Корнилова Верховным правителем. Ура, товарищи!
        Как по сигналу, снова начались овации, настраивая депутатов из всех остальных фракций на соответствующий лад. Все протесты и заявления потонули в бурном потоке аплодисментов.
        Корнилов только усмехнулся в усы. Всё идёт по плану. И будет идти.
        КОНЕЦ