Целитель-7 (переработанная версия) Валерий Петрович Большаков
        Целитель (Большаков) #7
        Новая, переработанная и дополненная версия
        Пролог
        Валерий Большаков
        ЦЕЛИТЕЛЬ-7
        ПРОЛОГ
        Понедельник, 8 августа. После обеда
        Куба, Варадеро
        «Море смеялось…» Не помню уж, где я подхватил эту строчку, но мне всегда хотелось начать именно с нее. А к нашему медовому месяцу на «Острове Свободы» сие изречение подходило идеально, звуча, как удачный слоган.
        Море смеялось даже в ненастье - сезон дождей, хоть и заканчивался в августе, но ливни шуровали строго через сутки, начинаясь, как по расписанию, ровно в час дня.
        Только что жарило белое солнце - и вдруг небо темнело, словно занавеска задергивалась. Набегавшие тучи выжимали из себя первые капли, крупные и тяжелые - с вишню. И сразу - лавина теплой воды! Отбушевав, ливень прекращался так же внезапно, как и начинался. Марево испарений вставало над землей, и лишь кондиционер в номере спасал от духоты.
        Мы с Ритой заселились в отель «Варадеро Интернасьональ». Нас пугали змеями, скорпионами и мохнатыми, с ладонь величиной, пауками аранья, но никакой живности, кроме крылатых муравьев размером чуть больше осы, нам не попадалось.
        Отель притулился к Авениде Примера, растянувшейся километров на двадцать вдоль океана. Тихо, чисто и скучно. Улица чаще всего пустовала, лишь изредка ее оживляли антикварные авто, словно сбежавшие из музея - «Форды», «Бьюики», «Шевроле» пятидесятых годов. Прокатят мимо, сипя дряхлыми движками - и тишина…
        Правда, все эти пустяки совершенно не трогали Риту. С самого утра она бежала к океану. Атлантика - под боком! Выходишь из отеля - и вот они, бездонные разливы берилла или топаза - смотря, какая погода на дворе. Необъятный пляж из мельчайшего белого песка распахивался сразу за чередой пальм.
        Жара частенько спадала, под ветром даже зябко делалось, зато вода прогревалась до плюс тридцати. Окунуться в небывало прозрачные волны, рвануть сажёнками, отфыркиваясь по-тюленьи - это мне нравилось. Но еще больше я любил валяться в шезлонге, наблюдая за тем, как самозабвенно резвится Рита, плескаясь русалкой. А самое шикарное видение случалось в финале зрелища, когда девушка, вдоволь накупавшись, выходила на берег.
        В этот момент я даже темные очки снимал, чтобы вобрать зрением «рождение Афродиты». Ступая длиннущими ногами и в меру вертя попой, Рита являла себя народу, тая в глазах немного снисходительную улыбку. Две синих ленточки бикини больше подчеркивали, чем скрывали, привлекая внимание к спрятанному от чужих глаз…
        …Гибко изогнувшись, девушка присела в соседний шезлонг. Ее рука сразу нащупала мою, и наши пальцы переплелись.
        - Хорошо! - выдохнула Рита. - Правда?
        - Истинная, - улыбнулся я, снова надевая черные очки, - беспримесная.
        - Слуша-ай, - в голосе моей суженой прорезалась слабая надежда. - А ты, случайно, «Рефреско» не захватил? Жажда обуяла!
        - Так ты ж бутылку выкинула.
        - Да не выкидывала я! В урну бросила…
        - Вот! - наставительно поднял я палец. - А по здешним правилам, лимонад или пиво можно купить, только сдав бутылку.
        - Дурацкие правила! - сердито пробурчала Рита. - И даже «зеленый» не поможет?
        - Бесполезно.
        На Кубе мы песо не пользовались, платили «красными» сертификатами «А» и «зелеными» с литерой «В». Последние были весомее. Двадцать пять песо (а это ползарплаты кубинца) равнялись пяти «красным» сертификатам, или одному «зеленому».
        - Разве что долларом поманить… - подал я идею. - Баксы еще зеленее!
        - Нетушки! Ладно, перебьюсь как-нибудь…
        Девушка отвернула голову, следя прищуренными глазами за колыханьем перистых листьев пальм.
        - Знаешь… - Ритины губы дрогнули, продавливая ямочки. - Самое приятное, когда выходишь на берег, это перехватить твой взгляд, - белые зубки сверкнули лукавой улыбочкой. - Тебя до того тянет, ты хочешь так неприкрыто…
        - Хочу чего? - переспросил я, притворяясь непонятливым.
        - Меня! - девушка мило покраснела. Легкий загар пока не прятал румянца. - И я радуюсь! - сказала она с легким вызовом. - Вот, думаю, Мишка еще не потерял ко мне интереса…
        Я снял очки и, чуть жмуря глаза, посмотрел на голубой простор, у берега набегавший прибоем цвета разведенного изумруда. Вот они в чем, подлинные драгоценности природы…
        - Риточка… Я тебе не рассказывал… Месяца два назад мне… Даже не знаю, как сказать… - медленно, но верно выдавалась тайна. - В общем, я видел свое будущее, свою судьбу. Будто кто кино прокрутил про мою жизнь, до самого последнего печального кадра, где белым по черному: «Конец фильма». Не буду рассказывать, что да как, скажу только одно… Я никогда тебе не изменю. У меня не будет любовниц, как у деда. Буду жить только с тобой, с тобою одной.
        Девушка смотрела на меня, не отрываясь и даже не моргая. Ее и без того огромные глазищи распахнулись еще больше. Затем Рита всхлипнула, и перелезла ко мне на колени. Прижалась, и даже на поцелуи не растрачивалась, лишь рассеянно водила пальцами по моей груди.
        - Спасибо… - пробормотала она.
        - За что? - улыбнулся я, перебирая слипшиеся Ритины волосы. - За верность?
        - Нет, за доверие…
        А меня вдруг качнуло, словно мы плыли на плоту. Или мне почудилось? Не-ет… Гулкая тишина покрыла все звуки мира - перестал шелестеть прибой, ветви пальм не шуршали больше. Маленький оркестрик, наяривавший вдали на барабанах, гитарах и маракасах, смолк. Разряженные марьячос бренчали по-прежнему, потряхивая сомбреро, но музыки не слыхать.
        И тут в мою несчастную голову хлынул бурный поток спутанных образов и приглушенных звуков, что в беспорядке опадали до низких басовых частот, или взвивались, утончаясь, до высоких. Прорва чужих мыслей, воспринятых и расшифрованных, рушилась водопадом в мозг. Я едва дышал, цепенея.
        Два удара сердца спустя мутные течения думок иссякли, как дневной ливень.
        «Телепатия? - подумал я обессиленно. - Тьфу! Ридеризм! Он или не он? Да он, вроде…»
        Дрожащей рукой я провел по Ритиной спине, дотягиваясь до влажных плавочек.
        - М-м? - отозвалась жена, потягиваясь.
        - Есть хочешь? - выдавил я.
        - Хочу, хочу! - вдохновилась девушка. - Лангуста на гриле! И чтоб пина-колада!
        - В «Лас-Америкас»? - моему голосу прилило бодрости.
        - Ага!
        - Ну, пошли… Только море смоем, - я неуклюже пошутил: - А то засолимся, как две селедки!
        - Обяза-ательно! - сладко улыбнулась Рита. - Залезем в ва-анну… Ты мне потрешь спи-инку… Вытремся, а пото-ом…
        - Пошли скорее! - я спустил на песок хихикавшую женушку, и вскочил, не чуя и следа недавней разбитости. Голова ясная, словно мозги освежились под душем…
        - Побежали!
        Зазывный девичий смех рассыпался, позванивая хрустальным колокольчиком, и затерялся в шелесте пальм.
        Там же, позже
        Обожаю тропические закаты! Вечернее море не впечатляет, от слова «совсем», зато небо пылает чистейшими, роскошными красками - цвета перепадают от насыщенного лимонного тона, до царственного пурпура.
        Гаснет день - и только угольно-черные силуэты пальм чеканно вырисовываются на пламенеющем фоне. Темные волны накатываются на берег, с шуршаньем перебирая песок, а океан как будто прячется за подступающей чернотой ночи, донося мощное влажное дыхание.
        В такие томные вечера лучше всего разумеешь смысл тутошнего слова «маньяна»,[1] сущего девиза всей Латинской Америки. Его лениво тянут и мексиканцы, и эквадорцы, и кубинцы. Лежишь в сладостном ничегонеделаньи, дремотно созерцая мир… Тебе удобно, тепло, хорошо… И бутылка рома под рукою…
        «Пошли, поработаем ударно!» - звучит энергичный голос Человека-которому-больше-всех-надо.
        «Маньяна…»
        «Да пошли!»
        «Да маньяна же…»
        Откинувшись в шезлонге, я переваривал хвосты лобстера, и благодушествовал. То, что произошло со мною днем, лишилось тени страха и неразличимо слилось с обыкновением. Подумаешь, ридеризм… Чтение мыслей, материализация духов и раздача слонов.
        - Пойду, окунусь! - не утерпела Рита, упруго вставая.
        - Поздно уже, - я беспокойно заерзал.
        - Ну, разо-очек!
        - Да плыви уж… - мои губы недовольно скривились, и тут же расплылись, поймав благодарный поцелуй.
        Смутно видимая девичья фигура растворилась в полутьме, а мне вспомнилась Ритина оговорка за ужином. Девушка просто не смогла удержать в себе новость - и выложила ее «на десерт», виновато хлопая ресницами:
        «Мама дозвонилась… Инка родила под утро. У нее мальчик!»
        Во время «десерта» я испытал фантомные боли былой измены, но их совершенно подавили Ритины чувства - моя жена расстроилась. Из-за муженька! А то как же… Мишеньке, видите ли, неприятно вспоминать о давнем прегрешении!
        А у Мишеньки даже глаза запекло… Как бухнется на коленки, как примется ноги своей половинке целовать, да уверять истово, что она - святая, ангелица, влюбившаяся в беса, похотливого и нечистого…
        …Вздохнув благостно, я загляделся на сумеречную даль, представляя Москву, роддом на проспекте Калинина, Инну, измучанную и счастливую… И сверток с лупатым дитём, что ворочается неподалеку, чмокая соской. Мальчик… Мой сын.
        Радости не было. Но и то бестолковое ошеломление, что я впервые испытал сорок лет назад при встрече с новой жизнью, не лишило меня покоя. Помню, прекрасно помню. И дочь, и внучек. Они остались там, в неразличимом будущем. Хотя… Кто ж его знает, это время? Могли и не родиться…
        Я дернул головой, словно вытряхивая из нее беспокоящие мысли. А Инночка…
        Всё должно было произойти совсем-совсем иначе! Инка в невестином платье, и я рядом на свадебном фото… И еще один снимок из семейного альбома - гордая Хорошистка доверяет мне чадо, закутанное в одеяльце… Но не вышло.
        «И хорошо, что мы расстались, - подумал я. - Иначе…»
        Мои глаза тревожно забегали, отыскивая Риту. А, вон она, плещется… Может, и правда, любовь к Инне была лишь наваждением?..
        Неожиданно в голове разрослась знакомая уже гулкая пустота, и я услышал чужой голос, бесплотный, но ясный:
        «А это еще кто балуется? Хм… Эй, вы взяли мою мысль?»
        «Взял, - сдумал я, холодея. - Кто вы?»
        «Пока это неважно, - голос решительно отмел мой вопрос. - М-м… Ага… Вы тоже на Кубе. Офицер?»
        «Нет, мы тут отдыхаем с женой… В Варадеро».
        «А я - в Лурдесе. Отдыхаю, хе-хе…»
        «Да кто вы?»
        «Ого, вот это мощь! Однако… - в голосе зазвучали уважительные нотки. - Чего ж я раньше не брал ваши мысли?»
        «Сегодня только сподобился», - я окрасил посыл в бурчливые тона.
        «А-а! Что, «приливом» накрыло? Я так, по-своему называю инициацию…»
        «Не знаю. Наверное…»
        Видать, оттенок раздражения передался ридеру, и тот заторопился:
        «Меня зовут Игорь Максимович. Большой специалист из столицы нашей родины, хе-хе… «Родина слышит, родина знает…», - фальшиво напел он. - На Кубе я… э-э… скажем так - в служебной командировке. А вас как величать?»
        «Михаил. Из Москвы. Тоже», - вытолкнул я в телеграфном стиле.
        «Будем знакомы, - голос, звучавший в моей голове, смягчился. - Нам не помешало бы встретиться, Михаил… Вы не против?»
        «Ну-у, вообще-то, нет. А зачем?»
        «Хм… Как бы тут… без глупого пафоса? Да как есть… Я стар, но, увы, не бессмертен. И не хочу, чтобы всё, накопленное в моем мозгу, однажды растворилось в небытии. Без толку, без смысла… Давайте, второго октября на Пионерских прудах, в шесть вечера? Побуду немного Воландом! Согласны?»
        «Согласен».
        «До осени!»
        Я закрыл глаза и откинул голову, моргая на звездные грозди. Перебивая шум набегающих волн, зашуршал песок под босыми ногами Риты - и мокрая, холодная русалка уселась ко мне на колени.
        - Согрей меня! - по-детски тонкий голос был призван разжалобить суровую мужскую натуру.
        - Лягушка! - заворчал я, обнимая свою красу ненаглядную.
        - Царевна! - важно добавила девушка. И прижалась, и задышала в шею…
        «Всё будет хорошо! - оттаял я от надуманных скорбей. - Вот увидишь!»
        [1] Manana (исп.) - завтра.
        Глава 1
        ГЛАВА 1.
        Среда, 14 сентября. День
        Тель-Авив, Керем-Ха-Тейманим
        По прилету в «Бен-Гурион» Марина не стала задерживаться и дожидаться обещанного трансфера, а взяла такси «Гило». Белая новенькая машина подкатила тут же. Обходительный таксист-еврей мигом отправил чемодан прелестной пассажирки в багажник, и с поклоном распахнул дверцу.
        - Шви, гвэрет!
        Отделавшись дежурным «Мерси!», Ершова устроилась на заднем сиденье, следя за тем, чтобы посадка выглядела поизящней. Она снова примеряла на себя образ восточной принцессы, грациозной и немного загадочной - хиджаб цвета пустыни, расшитый мелким жемчугом, и длинное платье абайя смутно очерчивали фигуру, разжигая извечную мужскую тягу.
        Ага, водитель сражён. Усмехнувшись неласково, Марина покосилась в боковое зеркальце - неприметные парнишки, выделенные Григой для охраны его драгоценной, занимали места в облупленном «фордике». Женские губы победительно дрогнули - да, она верно вычислила своих «прикрепленных». Именно эти «три мушкетера» сидели рядком в эконом-классе - и старательно отводили глаза, делая вид, что знать ее не знают…
        - Куда, мадам? - бархатисто спросил шофер.
        - Тель-Авив, Керем-Ха-Тейманим.
        Машина тронулась, и покатила к городу, а Маринины мысли вернулись в прежнее русло. Грига давно добивался ее, но как же робок он был в первую брачную ночь! Гладил, едва дыша, как будто не атласная кожа скользила под его ладонями, а тончайший фарфор. Хотя, если честно, столь трепетное отношение нравилось ей.
        Молодая женщина задумалась, рассеянно посматривая за окно, где никли ветви древних олив и финиковых пальм. Грига…
        Если честно, из них двоих любит он один, а она милостиво дозволяет любить себя… Ну, тут можно завести шикарный разговор про сердечные дела, про отношения, вот только стоит ли? Нелишне помнить, что ничего вечного в человеческой жизни не бывает, и амурный пыл затухнет пару лет спустя. Иным, правда, везет - любовь тлеет долгие годы, согревая нежным теплом.
        Миша… Губы Ершовой дрогнули, продавливая ямочки на щеках. Похоже, иногда человек совершает ошибки, полагая, что у него несколько сроков жития. Нет, дружок, всего лишь один, один-единственный, и все эти бодрые обещания начать новую жизнь - не более, чем самообман. А старую ты куда денешь? Вычеркнешь из памяти? Не получится…
        Пожалуй, Мишечка смог бы сделать ее счастливой, и семь лет разницы в возрасте не такая уж роковая цифра. Вопрос в ином - обрел бы он сам счастье рядом с Мариной Гариной? Ответ отрицательный…
        Показался Тель-Авив, скопище ультрасовременных небоскребов и кварталы старых обшарпанных домов. Такси углубилось в путаницу улиц, выворачивая к высоченной стене, ограждавшей внутренний двор. Через каменную кладку, вскипая изумрудной пеной, переливались плети чего-то цветущего и тропически яркого, касаясь пахучими фестонами солидной двери, сколоченной из дерева и обитой позеленевшими полосами бронзы.
        - Приехали, мадам.
        Натянув скупую улыбку, Ершова расплатилась. Таксист бережно опустил на тротуар чемодан таинственной незнакомки, и был таков. Зато в тени кипарисов притормозил скромный «Форд».
        Не обращая внимания на телохранов, Марина нажала кнопку, вделанную в камень. Дверь отворил невысокий парень с кривой шеей. Тряхнув копной выгоревших волос обронил, впуская гостью:
        - Мармарин?
        Ершова хотела отделаться небрежным кивком, но перехватила холодный, бестрепетный взгляд «привратника», и сдержанно ответила:
        - Да, это я.
        - Хозяин ждет вас, - молодчик говорил на чистом русском, разве что со слабым гортанным призвуком. - Позвольте…
        Отняв у Марины багаж, он проводил ее во внутренний дворик, с трех сторон окруженный крытыми галереями то ли в римском, то ли в мавританском стиле. Посреди двора журчала вода, брызгаясь и переполняя древнюю мраморную чашу, но еще выше фонтанировала буйная глянцевая зелень, обвивая тонкие колонны, а кое-где заплетая балюстраду верхнего этажа.
        Из тени колоннады выскочила миловидная девушка, обряженная в потертые джинсы и яркую майку, с которой скалился Фредди Меркьюри.
        - Шалом! - залучилась она. - Меня зовут Яэль!
        - Мармарин, - улыбнулась в ответ Ершова.
        - Ой! - засуетилась Яэль. - Дедушка ждет вас! Ари, отнеси, пожалуйста, вещи наверх, ладно?
        - Ладно, - добродушно проворчал Ариэль, с удовольствием слушаясь внучку хозяина.
        - Пойдемте! - позвала Яэль из тени галереи. - Дедушка с самого утра в кабинете.
        Марина кивнула, шагая в тень. Страху не было, но напряженность жила в теле, немного сковывая движения, зато обостряя зрение и слух. Да и «Беретта» в дорогущей сумочке приятно оттягивала руку. А если вытянуть пудреницу, и щелкнуть зеркальцем, «мушкетеры» ввалятся сюда, стреляя во всё, что движется…
        Подойдя к высокой двери, внучка прислушалась, и кивнула:
        - На месте! Входите, Мармарин…
        - Спасибо, - «Мармарин» перешагнула порог.
        Кабинет Рехавама Алона больше подходил ученому, чем матерому разведчику. Кроме древних свитков Торы, на полках красовались статуэтки ушебти, мумия крокодильчика и еще какие-то артефакты, исходившие древностью. А вот на большом письменном столе из черного дерева красовалась новенькая микроЭВМ «Коминтерн-2» с экспортным лейблом Sovintel.
        Хозяин кабинета как раз был занят тем, что выстукивал одним пальцем по клавишам, набирая текст. Поразительно, но Алон выглядел свежее и бодрей, чем пару лет назад, когда «отдыхал» во внутренней тюрьме КГБ. Конечно, возраст есть возраст - морщины на его челе не разгладились, а седина не налилась молодой чернявостью. И все же от старика за столом исходила энергия и спокойная сила. Тут Рехавам поднял взгляд - в нем проскальзывали ирония и твердость, - а затем зрачки потемнели узнаванием.
        - А-а, Сара! - усмешливо воскликнул Алон, вставая. - Она же Марина, она же Мармарин, она же «Росита»! Рад, очень рад! Присаживайтесь, мадмуазель!
        - Мадам, - прохладно улыбнулась Ершова, занимая плетеное кресло из ротанга.
        - Поздравляю! - Рехавам, как в молодости, присел на краешек стола, и заговорил прочувствовано: - Нет, я в самом деле рад, Марина. И вашему доверию, и… Знаете, мне очень импонирует, что вы тоже, в свое время, поддержали Миху.
        - Для вас это важно? - молодая женщина сняла хиджаб и поправила прическу.
        - Очень, - серьезно ответил Алон. - Но воспоминаньям предадимся после, а сейчас к делу. Прежде всего, мадам… Здесь вы в полной безопасности. Вашу охрану за периметром я видел, но она вам не понадобится, гарантирую. Да! В моем доме нет никаких «жучков» и звукозаписывающей аппаратуры. То, что я расскажу вам, останется строго между нами. Это раз. Приглашение свое я послал, как частное лицо. Да, я по-прежнему числюсь советником директора Моссада, но у меня своя сеть информаторов, и даже личный спецназ. Ари, что встретил вас, один из моих «гвардейцев». Это два. И последнее в моем растянутом предисловии… Третья, и основная причина того, что я вызвал на рандеву именно вас, заключается в чине Григория Ершова. Пост директора 5-го Управления Спецбюро «Мухабарат» - это не только успешное продвижение по службе, но и хорошее отношение президента Аль-Бакра. Насколько я понимаю, «пятерка» занята контрразведкой…
        Тревога разошлась по нервам, холодя.
        - И… что? - Марина пристально взглянула в глаза Алону.
        - Считайте, я помогаю вашему мужу подняться по карьерной лестнице еще выше, - усмехнулся визави. - Пускай шагнет сразу через три ступеньки! Читайте! - он протянул женщине распечатку. - Это расшифровка сообщения, которое я получил от Михи. Видимо, он снова не хочет действовать официально, как тогда, с Бжезинским…
        - Ах, вот как? - «Росита» сощурила черные глаза. - Значит, это вы его?
        - Мы его, - кивнул Алон. - Читайте, читайте…
        С очаровательной гримаской «Росита» поднесла листок к глазам.
        Шалом!
        Обращаюсь к вам лично, поскольку не уверен, примут ли мое предложение в КГБ. А дело важное, даже очень. Ваши главные враги, рабби, отнюдь не палестинцы и прочие террористы. Всех этих беспредельщиков спонсируют саудиты, разжиревшие на нефти - и творящие пакости всему Ближнему Востоку.
        А нынче саудовская разведка готовит переворот в Северном Йемене.
        11 октября должен быть убит президент Ибрагим Мохаммед аль-Хамди. Убийство организуют вице-президент и начальник Генштаба Ахмед Хусейн аль-Гашими, премьер Абдельазиз Абдель Гани, член правящего Совета военного командования Абдель Алим, плюс Али Абдалла Салех, имеющий в подчинении танковую бригаду и десантников. Исполнят злодеяние головорезы из просаудовского племени Аль-Ахмар.
        Жизненно важно раскрыть заговор! Не буду советовать, рабби, но думаю, будет достаточно следить за вышеперечисленными персонажами и племенной верхушкой. Местные, особенно детишки и слуги, отследят всех - за бакшиш, разумеется. Подслушка и захват кураторов-саудитов живьем приветствуются)))
        Зачем Израилю вмешиваться? Ну, хотя бы затем, что попытка убийства главы государства и участие в госперевороте - однозначный повод для объявления войны Эр-Рияду! Тем более что йеменцы - самые воинственные из арабов.
        Рабби! Понимаю, что задал сложную задачу. Свяжитесь с той, кого вы держали за Сару. Доверьтесь, и УНАС все получится!
        Миха.
        - Миша выделил слово «у нас»… - Марина вертела в пальцах распечатку. - И… как? Вы готовы?
        - Готов, - четко выговорил Алон.
        - Ну, что же… Откровенность за откровенность, - Ершова удобно откинулась на скрипучую спинку кресла. - Мы тоже получили послание от Михи. Оно уже запустило целую серию процессов в спецслужбах Ирака, в правительстве и у военных, поэтому выкладывать всё содержание «нашего» письма я не вправе. Но добавлю немного подробностей вот к этому, - она неторопливо вернула расшифровку. - Очень кстати образовалась социалистическая федерация Аден - Могадишо - Аддис-Абеба - Асмэра. Православным эфиопам в Аравии делать нечего, а вот правоверные сомалийцы и южные йеменцы вполне могут подкрепить северян Аль-Хамди…
        - Как «китайские добровольцы» в Корее, - тонко улыбнулся Рехавам.
        - Именно! - энергично кивнула Марина. - Аль-Хамди хотел объединиться с Южным Йеменом - ну, и отлично! Если Сана и Аден подпишут договор, то помогать войсками можно будет вполне легально. А уж когда всё начнется… Йеменские войска в Асире, Джизане и Наджране встретят, как освободителей! Дальше - больше… Вы только представьте себе: йеменцы с юга, а иорданцы с севера очищают от саудитов весь Хиджаз! Думаю, король Хуссейн не откажется вернуть родовые земли и вновь стать хранителем Мекки и Медины…
        - Роскошно, просто роскошно… - промурлыкал Алон, щуря глаза от удовольствия. - Мадам, располагайте мною. Я ваш!
        Воскресенье, 2 октября. Вечер
        Москва, Пионерские пруды
        Вообще-то, день рожденья полагалось отмечать в пятницу, но какой там праздник после пятой пары? Так что перенесли на субботу. Хорошо посидели.
        Мама привезла роскошный «Наполеон», лучший торт в мире, а папа поздравил меня по электронке из Праги - до «Скайпа» еще расти и расти. Отцу сейчас нелегко, но он как-то умудряется тянуть воз хлопот в должности главного инженера, а по вечерам докторскую писать. Ничего, скоро к нему умотают мама с Настей, окружат «папулечку» любовью и вниманием!
        Настёну малость развезло с бокала вина, всё лезла ко мне целоваться, а мамуля наставляла Риту, как в ее отсутствие добиться привеса у «Мишечки», а то «отощал совсем».
        Честно говоря, не люблю я шумные застолья, а вот собраться по-семейному…
        И посуды много мыть не надо! Мы с Мариком за полчаса управились. И завалились спать.
        Рано утром неугомонная Ритка стала ко мне приставать, чтобы выцыганить ключи от машины, и соблазнила-таки. Да я бы и так доверил ей «Ижика», но ведь «через постель» гораздо интересней…
        Прощальный поцелуй, цокот каблучков, нежное «Чао-какао!», подцепленное у моей мамы - и тишина… Я даже застонал от удовольствия, чуя, как стынет в квартире тишина. Перевернулся на другой бок, и продрых до десяти…
        Но мысль о сегодняшней встрече с себе подобным, не покидала, словно тиканье часов - вечная озвучка на грани восприятия. Ощущение кануна преследовало меня до самого вечера.

* * *
        Со стороны улицы Жолтовского не выглядывал элитный «Патриарх», безвкусный образчик «лужковского ампира». Дома, обступившие прямоугольник пруда, будто заключившие его в пышную раму, хранили дух старой Москвы - тихой, размеренной, основательной.
        Стылая вода блестела темной гладью, отдавая сыростью и тиной, а на аллеях, как в тот «раскаленный страшный майский вечер», было безлюдно. Лишь желтые листья расставались с ветвями в последнем шуршаньи.
        Без пяти минут шесть я свернул с Малой Бронной под липы, попадая уже не в тень, а в легкий сумрак, и заметил единственного «сидельца» - седого старика в обтерханном костюмчике, поверх которого был накинут серый болоньевый плащ, шелестящий от малейшего движения, даже на вдохе.
        Старик сидел совершенно неподвижно, прямил спину и глядел куда-то очень, очень далеко - за деревья, за дома, за добро и зло. Обе морщинистые ладони он сложил поверх набалдашника трости - желтый лист слетел на сучковатые пальцы, и дед воззрился на бесплатный комплимент осени, складывая губы в улыбку.
        Поднес ладонь поближе, любуясь прожилками жухлого листка, и тихонько дунул, смахивая транзитный грузик.
        - Здравствуйте, - сказал я негромко, готовясь извиниться за ошибку.
        Но старый приветливо покивал мне.
        - Здравствуйте, Миша. Присаживайтесь. Сегодня на редкость тепло, хотя тучки ведут себя подозрительно… - он кивнул на небо, где вечерняя синь затягивалась хмарью, и тут же невеселая усмешка перетянула дряблое лицо: - Что, не узнали голос? Сие неудивительно, вы слышали мои мысли…
        - Ну, да… - промямлил я.
        Мой собеседник помолчал, словно размышляя о тщете всего сущего.
        - Знаете, Миша, я по-настоящему рад, что встретил вас, - с оттягом вымолвил он. Бросил на меня косой взгляд, и заворчал, пряча смущение. - В кои веки можно не следить за собою, как нелегалу в тылу вероятного противника! - помолчав, он добавил, кривя губы: - Я не куплю вашу душу, Миша, но побуду, если хотите, наставником. Научу вас делиться энергией мозга - и отбирать ее. Преподам, как брать направление при чтении мыслей… Вы согласны?
        Рефлекторно сканируя Игоря Максимовича, я уловил и его страстное желание помочь, и чисто детский страх отказа. Поэтому раздумывал ровно секунду, и вытолкнул:
        - Да, я согласен.
        - Ну, тогда… - повеселев, старый ридер встал, и махнул тростью. - Идемте, Миша, я тут недалеко живу…
        Четверг, 6 октября. Ближе к вечеру
        Москва, улица Малая Бронная
        Игорь Максимович задернул плотные гардины, погружая огромную комнату в сумрак. Недосягаемые потолки расплылись густой тенью, а книжные шкафы предстали хранилищами диковин и тайн.
        - Садитесь, Миша, - Котов с трудом подвинул тяжелое кресло, ставшее от времени бесформенным. - Закройте глаза, успокойте дыхание - и отрешитесь от земного. Помните упражнение по собранности?
        - Помню, - я уселся, развалясь, и зажмурился. Вдох - выдох. Вдо-ох… Вы-ыдох…
        Обычно наставник водил меня тренироваться в метро, заставлял сосредотачиваться в толчее, отстраиваясь от мельканья лиц, от воя отъезжающих вагонов. «Тяжело!» - как Гюльчатай говорит…
        «Концентрации в заброшенной церкви или в темном подвале достичь просто, и без особых затей, - посмеивался Котов. - А ты попробуй отсечь все звуки, все краски в толпе! Погрузись в себя на людной улице! И это еще не высший пилотаж…»
        - Разглядите Силу в себе, - голос Игоря Максимовича доносился словно бы издалека, падал сверху холодными словами-снежинками. - Она наполняет ваш мозг, растекается по телу… Я не говорю, что нужно высмотреть каждую клеточку в отдельности. Их в вас тридцать триллионов, никакой жизни не хватит… Просто переводите внутренний взгляд, обращайте внимание на сердце, на легкие, скользите вдоль позвоночника… Следите за тем, как бежит кровь, как набухают гормонами железы… Привыкнете к этому «личному досмотру» - и никакая зараза вас не возьмет!
        Часы в гостиной мерно шинковали время, нарезая секунды. Приглушенное щелканье маятника отдавалось в голове слабым эхом, всё четче совпадая с пульсом.
        Вдо-о-ох… Вы-ыдо-ох…
        Суббота, 8 октября. Вечер
        Москва, улица Большая Марьинская
        С утра Светлана Шевелёва разрывалась от желаний - ее тянуло, как и раньше, к упорному постижению наук, но в то же время хотелось, чтобы двери Первого медицинского скорее закрылись за спиной, выпуская на волю.
        Мечта стать нейрохирургом не покидала девушку, это давно стало целью. Просто сегодня плохо училось - внимание сбивалось, а трудолюбивой натурой то и дело овладевала задумчивая рассеянность. Наверное, ее голову и сердце занимали вчерашние бдения…
        О, разумеется, как будущий врач, Света прекрасно знала, что миокард не является вместилищем души, но так уж принято - и амурные переживания, и томление духа прописывать в сердце.
        А вчера Шевелёва подводила итог своей недолгой жизни. Девятнадцать лет - не тот срок, когда люди задумываются о будущем. В этом возрасте о нем обычно мечтают. Или бегают на свидания, поскольку практическое влечение куда занятней теоретических измышлений.
        Выходя со станции «Алексеевская», девушка бегло улыбнулась своим мыслям. Иногда, вот, как вчера, ее приводила в веселое изумление та эволюция, по спирали которой она восходила после той ужасной травмы.
        Насколько она была похожа с сестрой - не отличить! «Врушки-хохотушки», как мама говаривала. Маша такой и осталась, а вот она… Месяцы нескончаемого ужаса и душевной боли выпарили всю легкомысленность и веселость. Светланка с удивлением сравнивала себя с Мишей Гариным, и наблюдала сходство. Мишенька тоже серьезен, как она. Порой - «по-взрослому» печален. И Андрей, и Изя до сих пор горазды на шалости и озорство, а Миша - нет. Тут кроется какая-то тайна, вот только разгадать ее не просто.
        Перейдя проспект Мира по гулкому переходу, Светлана зашагала «домой» - комната, которую она снимала у бабки-москвички, стоила именно такого статуса - в кавычках. Дом - это дом. Не просто помещение, где ты спишь или зубришь латынь, а родное убежище. Собственная отдельная квартира… М-да. Пока это не цель даже, а так, сокровенное желание. Сначала она отучится, отработает по распределению, а уже потом…
        «Потом тебе стукнет двадцать шесть или двадцать семь», - усмехнулась девушка, сворачивая на Большую Марьинскую.
        Юрка, правда, клянется, что его обеспечат жильем. Вот только каким? И когда? Дадут комнатку в общежитии годика через три-четыре?
        Шевелёва поморщилась - житейские раздумья отталкивали ее квасным мещанским оттенком. Дом - это важно, но что же теперь - живота не жалеть, добиваясь вожделенных квадратных метров? Главное в ее положении - учиться, учиться и учиться! Стать классным специалистом! Ныне даже хороший невропатолог нарасхват, а уж нейрохирург и подавно.
        «Стану, - кивнула себе Светлана. - Уж чего-чего, а мотивация у меня - на уровне!»
        Научиться излечивать паралич! Хоть как-то, хоть на малую малость избавить от мук неподвижности! А хорошему, опытному специалисту любой главврач квартиру выбьет…
        - Ну, ты, подруга, даешь… - пробормотала девушка, качая головой. Какие только идейки не заводятся в ворохе высоких помышлений!
        В принципе, ей грех жаловаться. Комнату они снимают на троих, Нина и Галя - тоже медички, только со второго курса. Баба Аня много не берет, а условий всего три - не сорить, не шуметь и не водить парней. Юрка, когда бывает в увольнении, даже к дверям не подходит - с улицы зовет. Юрка…
        Когда они учились в восьмом, ей очень не нравилась злость Сосницкого. А когда Миша выходил Юркину маму, жестокость ушла, осталась жесткость, но это нормально. Зато «Сосна» никого не боится. Говорит, отбоялся свое…
        «Наверное, это у нас общее с Машей, - подумала Светлана, - нам обеим нравятся парни в форме!»
        Вот только Жека твердо намерен стать офицером, а Юрка… То его в милицию тянет, то в чекисты… Не определится никак.
        Впрочем, уж если ворчать… На себя тоже стоит оборотиться! Вот это ее страстное желание выбиться в нейрохирурги… Обдуманно ли оно? Или взбухло на пузырях эмоций? Вот, окончит она мед, набьет первые шишки опыта - и разочаруется в своем выборе! Разве так не бывает? Да сплошь и рядом!
        Шагнув в прохладный подъезд, Шевелева поднялась на третий, и отперла дверь своим ключом. Надеясь, что баба Аня задержалась на даче… Присутствие хозяйки Свету напрягало - остро чувствовалась чуждость стен.
        «Нет, не задержалась…» - кисло улыбнулась она.
        В прихожей девушку окатил разваристый дух свежего борща. С кухни доносилась невнятная болтовня квартиранток, перебиваемая звяканьем ложек и голодным хлюпаньем.
        - Света, это ты? - послышался дребезжащий голос бабы Ани.
        - Я, Анна Алексеевна!
        - Раздевайся скорей, а то эти проглотки всё съедят!
        - Так вкусно же! - затянула Нина, подлащиваясь.
        Светлана заулыбалась, поправляя прическу перед старым трюмо, и решила, что жизнь не так уж плоха, если хорошенько подумать. Или не думать вовсе.
        Глава 2
        ГЛАВА 2.
        Воскресенье, 9 октября. Утро
        Псков, улица Профсоюзная
        Я бы мог идти и побыстрее, но Рита постоянно вертелась, обозревая достопримечательности. Держа меня за руку, она то останавливалась, задирая голову, то оглядывалась, шагая бочком или вовсе спиной вперед.
        - Твое поведение не подобает замужней даме, - у меня получилось очень назидательно. - Последний раз я так Настю в садик водил…
        - Зану-уда! - ласково протянула девушка, и вспорхнула на высокий бордюр, прошлась, сгибаясь в талии и ловя баланс. - Держи меня!
        - Девчонка совсем! - залучился я, крепко сжимая тонкое запястье.
        Рита спрыгнула и мимолетно прижалась, не решаясь целоваться на улице. Чопорно взяла меня под ручку, и зашагала рядом, приноравливаясь к моей походке.
        - С ума сойти… - тихонько пробормотала она. - Шестнадцатый век… Это же царствование Ивана Грозного! А у твоего предка уже тут дом стоял, «палаты каменныя»… Далеко еще?
        - Скоро узришь, - я переплел свои мосластые пальцы с тонкими, изящными пальчиками Риты. Так и просится на язык: «перстами»…
        …Вайткус бережно развернул хрустящую папиросную бумагу, открывая изжелта-белый пергамент, исписанный старинной вязью.
        - Етта… - начал он глубокомысленно. - Ирмочка проследила твою родословную, закопалась в прошлое - и нарыла сей любопытный документ. Етто не из музея. Есть тут один старичок-коллекционер… Доверил внучечке реставрировать царскую грамоту… М-м… Что-то вроде наградного листа. Царь всея Руси Иоанн Васильевич дарует «целителю своему Олександру Гарину палаты каменныя противу церкви Одигитрии, что на Печерском подворье», - Ромуальдыч припечатал ладонью харатью из былых времен. - Всё точно, Миша! Проверено. Твое родовое гнездо!
        - Смешно вам, - заворчал я, дотрагиваясь кончиками пальцев до шершавой дарственной. - Может, там всё уже тыщу раз застроено и перестроено…
        - Нет-нет! - энергично замотал головой Ромуальдыч. - Всё на месте, я тебе говорю! Просто хозяева менялись. Сначала епископ те палаты «отжал», как ты выражаешься. Потом они купцу какой-то гильдии достались… При Николае Первом к губернскому ведомству перешли… А до войны там склад стеклотары держали. Я смотрел уже. Если собрать ребят порукастей, да навалиться разом, можно всё за месяц разгрести, расчистить - и откапиталить! Етта… Откроем Центр НТТМ в торжественной обстановке, а мой знакомый из обкома пусть алую ленточку режет!
        - Годится для зачина, - улыбнулся я, повторяя сразу обе любимые присказки товарища Андропова…
        …Уголок губ дрогнул, провожая воспоминание. А ведь дед Семен однажды выхвалялся перед бабушкой: «Да мы из бояр! Да у нас во Пскове палаты стояли каменные!»
        Я тогда еще и в школу не ходил, а уж древность рода меня точно не волновала. Но вот сейчас припекло.
        А что, если старый проговорился, хлебнув лишку? Знал, да помалкивал, чтобы те, кому положено, не сомневались в его пролетарском происхождении? Да меня и самого горячило любопытство, я нутром чуял некую тайну. Ну, не зря же подсознание, что мое, что дедово, так притягивается к месту жительства царёва целителя…
        - Вон там! - воскликнула Рита. - Вон, в переулке!
        - И что бы я без тебя делал, - улыбнулся я, тиская девушку.
        - Пропал бы! - засияла женушка.
        «Родовое гнездо» меня разочаровало. Низкое здание, сложенное из плитняка, напоминало брошенный барак. С осевшей крышей, чернея провалами крохотных окон, оно навевало тоску.
        - Как все запущенно… - я оглянулся в надежде, что ошибся, но нет - вон она, обшарпанная колокольня-звонница. Всё, как в той грамотке: «Полата каменная, а рядком колоколница каменна ж, а на колоколницы звону два колокола невелики…»
        Рита вздохнула, поглядывая на меня изучающе и виновато.
        - Шестнадцатый век, - вытолкнул я, натягивая улыбку, - что ты хочешь…
        С торца мы обнаружили железную дверь, заржавевшую навек полуоткрытой, и проникли внутрь. Судя по штабелям трухлявых поддонов, здесь действительно был склад. Загаженные цементные полы упрятали даже сход в подвалы. Скуренные «бычки», битые бутылки из-под пива… Щербатые колонны, облезлые своды с дурацкими откровениями, выведенными копотью…
        - А крыша не обвалится? - боязливо спросила девушка.
        - Да кто ж ее знает… - сказал я в утешенье.
        Хотел продолжить мысль чем-то значительным - и замер, глядя на два окошка. Небольших, стрельчатых, разделенных обколотой колонкой. От них тянуло сквозняком, но это задувала Вечность…
        За окнами бурел пустырь, где носилась ребятня, однако воинственные кличи почти не залетали в палаты. А у меня сразу поднялось настроение.
        Грязь - это пустяки. Берешь веник, совок - и вперед. Сдолбить растрескавшуюся корку бетона? Да не вопрос! Было бы желание.
        И где-нибудь под залежами мусора, под наплывами грязно-серого раствора мне откроется тайна… А иначе - обидно!
        Пятница, 14 октября. День
        Йемен, Сана, район Ас-Сабин
        На экране телевизора бесновались бородатые личности в офицерской форме. Роняя фуражки, тараща глаза, они размахивали черными пистолетами в приемной, тщась вломиться в кабинет президента, но четверо парней в спортивной форме ловко отражали атаки. Они крушили челюсти направо и налево, заламывали руки и укладывали наемных убийц мордой в ковер.
        С гортанным криком в приемную ворвался еще один бородач с «Узи», ударил хлесткой очередью, но вот рука одного из «спортсменов» мелькнула в неуловимом движении, и крик оборвался клекотом - нож вошел в шею, как зубочистка в канапе.
        - Есть еще служебная съемка, ваше величество, но, вы уж поверьте мне, смотреть на то, как на допросе разваливаются эти саудиты, просто неприятно, - Аль-Хамди выключил телевизор, и внимательно посмотрел на своего гостя. Молодой король Хусейн, достойный потомок Хашима ибн Абд Манафа, выбрал для встречи европейский темный костюм, белую рубашку и галстук.
        - Вы правы, - согласился монарх. Перебирая четки в опущенной руке, он проговорил, будто в задумчивости: - Благодарю вас за честность и откровенность. Картина в целом ясна, кроме, разве что, пары моментов. Почему именно одиннадцатого числа саудовцы решились на крайние меры? И как во всем этом замешан Израиль?
        - О, мне известна ваша нелюбовь к иудеям, - улыбнулся президент, - но здесь как раз тот случай, когда… - его улыбка утончилась. - Враг моего врага…
        - …Мой друг, - кивнул правитель Хашимитского Королевства Иордании.
        - Хотя все немного сложнее, - на переносице Аль-Хамди залегла складочка. - Попытка переворота в Сане застигла официальный Тель-Авив врасплох точно так же, как и Амман. На меня вышел частным порядком «серый кардинал» Моссада, полковник и раввин Рехавам Алон. Но не сам, а через русских. Их поручительство решило всё.
        - Вы доверяете Советскому Союзу? - его величество задал вопрос без оттенка удивления или неодобрения.
        - Полностью, - твердо сказал Аль-Хамди. - Почему? Потому что русские не предадут. У них есть такая пословица: «Договор дороже денег». У тех же американцев всё с точностью до наоборот - они с легкостью откажутся от своих обязательств, как только те станут им не выгодны. А что касается времени, выбранного саудитами для покушения… Видите ли, я по-прежнему привержен идее воссоединения йеменцев. И тринадцатого числа мы должны были сделать первый шаг по пути единства - создать военный союз между Саной и Аденом.
        - А Эр-Рияду ни к чему объединенный Йемен, - понятливо кивнул король. - И вас не смущает, что Аден входит в состав просоветской Восточной федерации?
        - Нисколько, ваше величество! - расплылся президент в добродушной улыбке. - Южный Йемен, Сомали, Эритрея и Эфиопия по отдельности - нищие и неустроенные государства, чей удел - обочина светлого пути к процветанию. Но вместе они - сила!
        - Понимаю, понимаю… - затянул Хусейн ибн Талал, и вдруг улыбнулся совершенно мальчишеской улыбкой, словно напоминая: «Мне всего двадцать пять!». - А позвольте еще один вопрос?
        Ибрагим Мохаммед аль-Хамди развел руками в великодушном жесте:
        - Спрашивайте, ваше величество!
        - А почему вы сами не желаете расширить границы Йемена, присоединив Хиджаз? - сощурился король.
        - Как и у саудовских королей, у меня нет прав на эти земли, разве что на крайний юг, - серьезно ответил президент. - Саудиты - безродные выскочки, в то время как ваша династия восходит к прадеду самого пророка! Семь веков ваши предки владычествовали в Мекке и Медине!
        Хусейн ибн Талал гордо улыбнулся, и протянул руку:
        - Я с вами, друг мой!

* * *
        … «Илы-28», крашенные «серебрянкой», взлетали по очереди. Грохоча двигунами на форсаже, прокатывались по бетонке в Массауа, а высоту набирали над Красным морем.
        ВВС Восточной Федерации лишь создавались, и переговоры летчиков озвучивали эфир по-испански, по-русски, по-арабски, по-эфиопски…
        - Группа Монтего! На Табук!
        - Си, команданте! Венсеремос!
        - Группа Гетачо! На Джидду!
        - Да, камандыр!
        Бомбардировщики плавно разделились, забирая к востоку. Группа майора Старобинца взяла курс на архипелаг Ханиш.
        - Остров Джазират-эль-Ханиш! До точки поворота осталась минута.
        - Разворот!
        Ведущий, а за ним и вся группа повернула на Хамис-Мушайт, саудовскую авиабазу, самую ближнюю к северной границе объединенного Йемена.
        - Группа, внимание! Идем в наборе. Радиопереговоры до атаки запрещаю.
        Лишь только морские волны докатились до финишной полоски прибоя, и под крыльями вздыбились выжженные горы, с базы Аль-Анад поднялись истребители-перехватчики «МиГ-21». Они показались справа, отливая ртутью в мареве небес, и полезли наверх - с высоты легче прикрыть бомберы.
        Майор Старобинец покусывал губу, глядя на "маленьких". Он переживал за группу. Эритрейцам Гетачо досталась военно-морская база в Джидде. А что там бомбить? Французы клепают для короля Халида ибн Абдул-Азиза Аль-Сауда самые первые фрегаты, а пока его Западный флот - «москитный», сплошь катера да старые английские тральщики!
        Кубинцы Монтего тянут на самый север - громить танкистов в Табуке, чтобы не мешали триумфальному шествию власти Хашимитов. А вот Хамис-Мушайт - это другое. Там эскадрильи Ф-5 «Тайгер» и «Миражей»…
        - Внимание! Приготовиться!
        Облетая городишко с его базарами и толпами мирного населения, «Илы» перестроились, выходя к аэродрому саудовских ВВС.
        - Группа, внимание! Атакуем!
        - Готов! - откликнулся штурман, пересаживаясь на сиденье у правого борта, рядом с бомбардировочным прицелом.
        - Сброс!
        Дюжина ФАБ-100 просыпалась из грузоотсека, качнув самолет. Внизу проплыли бетонированные полосы, рулежки, ангары… Клубами огня и дыма вспухли первые взрывы.
        - Командир! Два «Тайгера» на взлете!
        - Вижу.
        - Та вы не волнуйтесь, товарищ майор, - включился ведущий группы прикрытия. - Разберемся!
        - Сбейте их к такой-то матери!
        - Добре…
        Остроносые «F-5» успели оторваться от земли - и сошлись с очередями авиапушек. Мелкокалиберные, но злые снарядики расчленили оба «Тайгера» - прочь закувыркалось крыло, оторвался хвост, посыпались ошметки фюзеляжа…
        - Полетели клочки по закоулочкам!
        - Цели накрыты! - сообщил стрелок-радист, задыхаясь.
        Пустыня и горы наклонились, и крестовая тень «Ил-28» очертила широкую дугу по древним пескам
        - Задание выполнено, - довольно выдал в эфир Старобинец. - Все самолеты в строю, курс домой!
        Воскресенье, 17 октября. Утро
        Москва, проспект Вернадского
        Альбинка куда-то ускакала со своим Изей, и Зиночка Тимофеева осталась одна. Так уж получилось, что комнату они делили на двоих, хотя раньше тут стояли четыре кровати, как у всех по этажу.
        Разумеется, подружки ни словом, ни духом не напоминали коменданту о «лишней» жилплощади - вдвоем куда проще. У соседок за стенкой тесно, не развернуться, а в душ целая очередь выстраивается. Недаром близняшки комнаты снимают…
        Тимоша откинула одеяло, и потянулась. Всё упирается в деньги - тему, которую она не любит обсуждать даже сама с собой. Нет, Маша вроде, когда поступала, в общежитие заселилась, но тамошняя разгульная жизнь отпугнула ее - в «Строгановке» хватает студиозусов, мнящих себя «свободными художниками» или просто хиппующих. А Света сразу стала жилье искать. Сказала, что ей учиться надо, а в общаге даже выспаться не дадут, не то, что к занятиям готовиться.
        Девушка уныло вздохнула. Везет же Ритке… Миша ей всё устроил, даже отдельную квартиру! Свою! Еще и работает где-то на полставки, больше ста рублей каждый месяц… Хоть и впритык, а всё ж копеечка…
        Да и Инка удачно замуж вышла. Говорят, что Видов - гуляка, но… Тимоша ехидно улыбнулась. Да Олег сам с бывшей развелся из-за того, что та ему изменяла! Может, угомонился? И сыночка своего любит…
        Зевнув, девушка села и скинула ночнушку. Натянула трусики.
        «Какая я стала… - взгрустнулось ей. - Завистливая…»
        Ведь в школе все они были равны! Хотя… Зина вспомнила, как Рита похвасталась однажды комплектом французского белья, а она об этом даже маме рассказала. Быть может, с наивной надеждой на то, что и ей достанут нечто подобное… А мама тогда весомо заметила: «Зато у тебя натуральные, чистый хлопок!» Так не шелк же…
        Запахнувшись в халатик, Тимоша подцепила тапки и прошлепала в санузел, размышляя о жизненных странностях. Почему одной везет, а другой - нет? Не потому ли, что «везучая» нарочно упрощает условия бытия? Прибавляя матблага, отнимает что-то от себя? Вон, как Ксеня из 11-й школы - выскочила замуж, не любя. Да что там - не любя… Ксюха едва терпела своего жирного, лысого «избранника»! Зато квартира, машина, дача… Летом в Ялту, зимой на Домбай. Чем не жизнь?
        «Да разве это жизнь?!» - почистив зубы, Зина пополоскала зубы и с отвращением выплюнула воду.
        Не-ет, Светка права! Как она тогда сказала?.. «Вуз - это не «выйти удачно замуж». Это значит: получить диплом - и стать кем-то, а вовсе не женой кого-то!»
        Да и за кого ей выходить? За Андрюшку? Тимоша заулыбалась. Неуклюжая заботливость Дюши ей нравилась… Нет, даже не это, а как бы тут выразиться… Андрей любит ее, но не так, как Изя - Альку. Тот признался - и спокоен! Нет, Дюха вечно переживает, боится, что она к нему охладеет, или другого найдет… На это даже сердиться нельзя. Умиляться разве. И, потом, страх - отличный стимул…
        Дюша после занятий пропадает в каких-то гаражах - чинит машины или помогает чинить. Хвалится, что в этом месяце рублей сто точно выйдет… А потратит их на нее.
        Со вздохом Тимоша оделась, и набросила шубку «на рыбьем меху». Как все эти противные мелочи портят жизнь! Или это Москва так действует? По улицам ходят толпы девушек, одетых и нарядно, и модно. А ты чувствуешь себя смешным чучелком из провинции…
        Прислушавшись - «исторички» хихикали за дверью своей комнаты - Зиночка покинула блок, не запирая дверь. По гулкому коридору вышла к лифтам. Левая кабина стояла открытой, будто ждала ее.
        Девушка быстренько зашла в качнувшийся объем, и нажала кнопку «Ц» - столовая должна быть еще открыта. Лифт тронулся, и пошел вниз - вместе с настроением.
        А, может, всё потому так грустно, что она слишком прижимиста? Экономить на всем - привычка давняя. Дала ей мама тридцать копеек на обед - она двадцать потратит, а «десюнчик» заныкает. За неделю полтинник набегает - и на кино хватит, и на мороженое останется…
        Точно так же она и стипендию бережет. Сорок рублей - не деньги, только на еду и хватит. Да на проезд еще. Родители, конечно, подкидывают кое-что, но они и сами не богаты. Папа - шофер, он на своем «КрАЗе» сто десять рэ получает, если «калымить» не выходит. У мамы и вовсе шестьдесят. Конечно, огород спасает, все овощи свои, так их еще вырастить надо. А ты попробуй, отработай смену, а после потяпай на шести сотках, клятую траву выпалывая!
        Пробовали, работяжки, помидорами на базаре торговать, а толку? Десять копеек килограмм, рубль за ведро. Попробуй-ка, натаскайся!
        Папка, правда, грозился старый «Запорожец» продать, только как же он со своей «ласточкой» расстанется?
        Улыбаясь, Тимоша зашла в столовую, окунаясь в облако аппетитных запахов. Из-за столика как раз поднималась Лена с их курса. Свитерок портил ей фигуру, зато новенькие джинсы выгодно обтягивали попу.
        Отведя глаза, Зина горестно вздохнула. А вот у нее никогда не было джинсов… Алька, вон, купила-таки костюмчик, но она легкомысленная и порывистая. За сто двадцать рублей! Нет уж…
        - Мне, пожалуйста, макароны с биточками.
        На полочке стояли в ряд стаканы, наполовину полные густой сметаны. Местное лакомство - ложку сахара, размешал - и ешь. Не-ет… Больно жирна сметана. Лучше чай и коржик.
        Завтрак снова поднял Тимоше настроение, и она поднялась по лестнице в вестибюль, придя в некое равновесие с окружающим миром, полном соблазнов.
        - Здравствуйте, теть Дусь! - прозвенела девушка, и вахтерша закивала ей со своего поста.
        Остановившись у раскладки с почтой, Тимоша порылась в конвертах - и с изумлением выудила квитанцию. Почтовый перевод… «Зинаиде Тимофеевой». На двести рублей!
        Не сдержавшись, Тимоша взвизгнула от счастья, и вынеслась на улицу, толкнув стеклянные двери. Разве так бывает? Бывает! Ага… А паспорт с ней хоть? Она, вроде, клала вчера… Да вот же он, в сумочке! Почта тут рядом, в пятиэтажке за прудами… По комсомольскому билету только до пятидесяти рублей выдадут, а тут двести!
        Суматошные мысли крутились в голове, будя сонные желания, а молодые ноги несли Тимошу по дорожке вокруг Дома студента, прямо к тому месту, где сбываются мечты.
        Глава 3
        ГЛАВА 3.
        Понедельник, 24 октября. День
        Москва, Ленинские горы
        - В дифференциальном исчислении мы решали следующую основную задачу: по данной функции найти ее производную, - вещал сухонький препод, с энтузиазмом стуча мелом по доске. Глазки у него горели, а растрепанные седые космы довершали растиражированный образ математика. - Рассмотрим обратную задачу, и введем теперь понятие неопределенного интеграла…
        Я слушал внимательно, со вкусом поглощая отточенную информацию.
        - Миха! - сдавленным шепотом позвал Скоков с задней парты.
        Я отклонился назад, изображая повышенное внимание.
        - Ночью градиентный блок протёк! - зашипел Иван.
        - Квенч? - нахмурился я. - Только этого еще нам не хватало…
        - Да не! Там в водяном охлаждении трубка лопнула!
        - Заменили?
        - «Богатыри» чинят. А завтра обещали криокулер подвезти!
        - Мальчики!.. - с укором сказала Синицына, и мы прекратили недозволенные речи.
        …Профессор яростно и самозабвенно исписывал черное пространство доски математической каббалистикой, а я тихо млел, посматривая на часы - большая стрелка неумолимо сдвигалась к заветной черте. Для кого-то начнется перемена и шумный ход в другую аудиторию, а вот я…
        А я оторвусь от коллектива! Крайняя пара приятно сочлась, нагружая школяров истинами диамата, «но мне туда не надо».
        И грянул звонок, радуя студенческие сердца…

* * *
        Мне всегда хотелось жить-поживать в Москве. Я потому, под осень бытия, и заселился в Щелково - все ж ближе к МКАДу.
        А нынче и вовсе «сбыча мечт». В «серпастом-молоткастом» - московская прописка. Однако привычки к столичным улицам так и не выработалось. Во мне по-прежнему, как в далеком-предалеком детстве, что-то счастливо сжималось в душе, стоило лишь спуститься в метро и услыхать гулкое подвыванье поезда. Наверное, те самые фибры трепетали…
        Ни одному коренному или «закоренелому» москвичу не дано понять, ощутить приятность обручения Садовым кольцом или нахождения на Ленинских горах! Праздник, который иногда с тобой.
        Покинув главное здание, я зашагал к проспекту. Ритка с утра "заняла" у меня «Ижик».
        Губы сами сложились в улыбку. Просто обожаю, когда Маргарита Николаевна сама пристает, пользуясь мужской слабостью и опасной женской силой. Животворящая ласка даже сурового, брутального типа размагнитит до состояния податливого киселя. Я, наверное, потому и не уважаю феминисток - эти дуры качают мышцы и копят мужицкие повадки, вместо того чтобы пленять и соблазнять. Ну, им же хуже.
        Миновав проспект, я изменил метрополитену, сев в подкативший троллейбус. Хоть кругом посмотрю - на людей, на олимпийские стройки. Водитель поневоле в шорах, некогда ему красотами любоваться, надо за дорогой следить…
        - Ваш билетик.
        Спокойный голос смутил меня. Старичок-контролер в сером пальто и кепке терпеливо ждал ответа, невозмутим и бесстрастен.
        - А у меня нет… - промямлил я, краснея.
        - Штраф один рубль, - деловито объявил старикан, отрывая квитанцию.
        Безропотно расставшись с дензнаком, я уцепился в поручень, улыбаясь стыдливо и чуть растерянно. Мосгортранс отомстил владельцу личного авто…
        «Лучший контролер - совесть пассажира!» - трафаретная надпись, молчаливо взывавшая со стенки троллейбуса, словно разбавила свой красный цвет праведной ехидцей.

* * *
        Решив прогулять остаток дня, я вышел на «Дзержинской», и поднялся к Кировской - там, недалеко от «Книжного мира», распускала несравненный дух уютная забегаловка под простеньким названием «Блины».
        Сразу за порогом я окунулся в ворох влекущих запахов. Нигде больше не едал подобных, вернее, бесподобных блинов! Парочку со сметанкой, ага… И беляш. Нет, два беляша! Эти произведения кулинарного искусства тут лепили весьма затейливо, но главное, конечно, не форма, а содержание. Получался не пышный и бесформенный пончик со следами мяса, а небольшие, в меру прожаренные вместилища вкусной и сочной начинки.
        Уселся я, по давно выработанной привычке нелегала - в уголку, возле окна. Сижу, насыщаю организм… За стеклом бесшумно шуруют «Волги», «Шкоды», «Жигули»… Вечно торопящиеся пешеходы снуют взад-вперед, но иногда в целеустремленной толпе возникали турбулентные возмущения - народ улавливал соблазнительные ароматы, и сворачивал в блинную.
        Когда я разделался с беляшом номер один, почти все места заняли оголодавшие москвичи и гости столицы. Обтянутая пиджаком спина прямо передо мной бубнила:
        - Демонополизация, разукрупнение… Двери министерства на лопату, а спецов на улицу?
        - Хороший специалист без работы не останется! - напирал мордатый оппонент. - Вон, закрыли Минавтопром, а министерских перевели - кого в «Автопромбанк», кого еще куда. Лично я на АЗЛК устроился. И ничего!
        Напротив энергично подкреплялись три корпулентные дамы в модных кардиганах - утепленные плащи висели, перекинутые через спинки стульев.
        - Не знаю, - басистым контральто созналась одна дама, - я свою дубленку уже месяц, как в комиссионку сдала. А толку? Кто ее купит, ношенную? Их тут в каждом магазине навалом!
        - Шубку надо строить, - посоветовала ее подруга, манерно уминая блин. - Или купить по фигуре. Вон, вчера в ЦУМ монгольские кожаны завезли, очень даже приличные. Натуральные на все сто!
        - Дубленки, они разные, - авторитетно заявила третья дама. - Надо искать расшитые афганские! Такие, знаете, с длинными мохнатками, вот здесь, на воротнике, - стала она показывать обеими руками, - на манжетах и подоле!
        Просвещенный, я задумался: а не пора ли Риточке шубку купить? Норковую, как минимум? Короткую, но чтобы попу прикрывала, и с капюшончиком?
        - Вы позволите?
        Вежливый женский голос выхватил меня из размышлений о верхней одежде. Подняв глаза, я увидел хорошенькое личико, распознать тонкие черты которого было несложно. Наташа Фраинд!
        - Миша! - ахнула девушка, едва не роняя поднос. - Мишенька!
        Я встал, улыбаясь, и дождался бурного изъявления чувств - Наташа обцеловала мне и губы, и щеки.
        Три дамы с живым интересом следили за нашей встречей.
        - Привет! - мне удалось легонько обнять землячку. - Как твои глазки?
        Ресницы за стеклами очков запорхали, склеиваясь от слезинок.
        - Видят! Ох, Мишенька… - Фраинд присела, будто ослабев, и всхлипнула. - Как вспомню… - она коротко выдохнула. - Никогда и никто не убедит меня, что я не испытала в тот кромешный год самый лютый ужас - и величайшее счастье! Ах, Миша… - девушка взяла мою руку обеими ладонями, и надула губы. - Но потом я на тебя обиделась. Сильно! Ты так больше и не зашел ко мне!
        - Прости! - я изобразил смешливое покаяние. - Если б я тогда м-м… зашел, то задержался бы надолго…
        - Да-а… - сладко заулыбалась Наташа. - Я бы тебя не отпустила, пока… пока не сказала бы «спасибо». Разика два! Или три… Помнишь?
        - Помню, - мягко сказал я. - Чудесный был вечер…
        - Тебе было хорошо со мной?
        - Очень! - тут мне врать не приходилось. Я в своей новой жизни был девственником до встречи с Наташей, а первый секс незабываем. Моя пятерня покрыла девичью ладонь, и тонкие пальчики мигом переплелись с моими.
        - Скажи, - Фраинд приглушила голос, - а та девушка… Помнишь, на День космонавтики? Вы хоть помирились?
        - Помирились… - медленно проговорил я. - Но все равно расстались. Мне сейчас в голову пришло… Знаешь, наверное, я должен тебя благодарить за то двенадцатое апреля. Если бы не тогдашнее недоразумение, возможно, так бы и не встретил свою единственную…
        - Так ты женат? - Наташа подалась ко мне, и смущенно засмеялась: - Вот, глупота! Кольцо же щупаю! На той самой?
        - На той, - улыбнулся я милой непосредственности давней моей «пациентки».
        - А я замужем! - похвасталась моя симпатичная визави. - Павел служит в Первомайске, он офицер-ракетчик. Мы с ним вместе в Москву приехали. Решила прогуляться, пока он где-то в Генштабе, и встретила тебя!
        - Да ты кушай! - всполошился я. - Остынут же!
        Наташа засмеялась, и откусила от беляша.
        - М-м… Как вкушно!
        Я с удовольствием смотрел, как она ест - красиво и непринужденно. Три дамы, оглядываясь на нас, вышли, и столик напротив заняла шумная студенческая компания.
        - Боялась очень армейской жизни, - призналась девушка, вилкой ковыряя блин. - Ой, думаю, придется по гарнизонам шарахаться! А Пашке сразу квартиру дали, как семейному! В той башне, на Ленина.
        - В башне? - приподнял я бровь. В моей прошлой жизни высотки на улицах Ленина и Дзержинского возвели лишь в восьмидесятых.
        - Ага! - с удовольствием подтвердила офицерская жена. - Мне с балкона весь Богополь видно, и реку за ГРЭС, а из окна кухни - парк! А еще… - она засветилась внутренней радостью. - Пашка обещал на годовщину машину купить! Не «Волгу», конечно, но и не «Жигуль»… «Вартбург» гэдээровский! Нам будет как раз. В отпуск съездим куда-нибудь, в Крым или на Кавказ! А у тебя со своей было свадебное путешествие? А куда?
        - На Кубу. Гавана, Варадеро… - в памяти вереницей пронеслись моменты счастья.
        - Здорово… А мы на Алтай ездили. Там столько гостиниц строят… Так, правильно! Красотища-то какая! Горы… Реки… Тайга… - Наташины глаза снова повлажнели, и она произнесла шепотом: - Мишенька… Спасибо тебе, что спас! Если бы не ты, ничего бы у меня не было - ни любви, ни семьи, ни жизни… Я всегда буду помнить, кому я обязана своим счастьем!
        Высокопарность нисколько не покоробила меня. Сказанное от души звучало искренне и просто.
        - Перестань… Самому было приятно, когда ты увидела свет! И… - я растянул губы в улыбке. - Ты мне уже сказала «спасибо» в том феврале… Разика два!
        - Три! - захихикала Наташа. - Сначала в кресле, потом на кровати, а потом - на столе! - порывшись в сумочке, она выудила оттуда ручку и начеркала на салфетке номер телефона. - Вот! Звони, когда захочешь! По делу или просто так. Поболтаем!
        Наше прощанье вышло весьма горячим, и впечатлило студенток. Накидывая куртку, я смутно улыбался, чуя, как лицо горит от поцелуев.

* * *
        - …Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - «Речной вокзал».
        Моторы подняли вой, разгоняя метропоезд, и втянули шатучий объем вагона во тьму.
        «Скольких людей ты сделал счастливыми? - думал я, глядя на вязки кабелей, провисавшие на стенах туннеля в оконных отсветах. - И не в этом ли измеряется предназначение?»
        Натужный вой начал спадать, и снаружи проявился серый полусвет. Замельтешил скромный кафель путевой стены.
        - Станция «Речной вокзал», конечная, - зазвучала душевная запись. - Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.
        Выйдя из метро, я удачно сел на 400-й экспресс до Зеленограда. Поближе стоял «ЛиАЗ», а чуть дальше - «ЛАЗ». Оба теплые, в отличие от холодных коробок «Икарусов», но я выбрал дальний, округлый львовский автобус - быстрее доеду.
        Толстая добродушная кондукторша, складывая подбородки и выпячивая ярко напомаженные губы, бросила в звякнувшую сумку мои тридцать пять копеек, и выдала билет.
        - Кто еще не обилечен? - зычно поинтересовалась она. - На линии контроль!
        Плюхнувшись на сиденье с никелированной ручкой, я протер запотевшее стекло, созерцая московскую суету.
        «Наташа… Света… Дима… дядя Володя… - память выстраивала череду образов. - А Настя? А мама с папой? Старос? Суслов? Разве они не стали счастливее? А Рита?»
        Чтобы пассажиры не видели, как задираются уголки моих губ в тихой радости, я уставился в окно. Автобус зафырчал и тронулся, покатив к Зелику.
        «Верным путем едете, товарищи!»
        Вторник, 25 октября. Вечер
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        - А я твоим все равно завидую, - Рита, уютно пристроившись на переднем сиденье, рассеянно глядела за окно, на черный влажный асфальт, испятнанный желтыми листьями. - Чехословакия - это… Ну, не совсем, конечно, заграница, но все-таки…
        - Давно в Париже не была? - улыбнулся я, сворачивая на Московский проспект.
        - Лет девятнадцать - точно! - засмеялась девушка, и ее пальцы мимолетно погладили мою руку, лежавшую на руле.
        - Ничего, будет и на твоей улице праздник… - наобещал я.
        - …Когда перевернется «КамАЗ» с печеньем! - жизнерадостно подхватила Рита.
        Выехав к родительскому дому, я «указал на дверь»:
        - Любимая свекровь ждет тебя!
        - Не задерживайся! - последовало строгое внушение.
        - Да сейчас, машину только поставлю…
        Девушка поднялась по ступенькам к подъезду, как бы невзначай вертя попой, а я покатил к гаражам, добавив громкости приемнику.
        - …Как заявил товарищ Густав Гусак, экономика Чехословакии ускоренно развивается, доказывая верность курса на социалистическую интеграцию, - задушевно журчала дикторша. - В своем выступлении по телевидению ГДР, он привел несколько примеров экономической взаимопомощи - запуск первой очереди завода «Совинтель» в Праге, а также строительство горно-металлургического комбината в Удокане, которое осуществляют чехословацкие специалисты по линии «Интермета».
        - К другим новостям, - принял эстафету сдержанный мужской голос. - Продолжаются бои в Хиджазе. Вооруженные силы Йемена ведут наступление в северном направлении, используя танки и мотопехоту. При поддержке ВВС Восточной Федерации, йеменцы заняли районы Джизан, Наджран и Асир. Как сообщает египетская радиостанция «Саут аль-Араб», местное население с радостью и надеждой встречает бойцов йеменской армии. Такое же отношение к себе испытывают и вооруженные силы Иордании. Наступая с севера, иорданские войска освободили районы Эль-Джауф и Табук. Немногочисленный флот Саудовской Аравии был уничтожен в первые дни конфликта, однако именно в порту Джидды идут ожесточенные бои. Саудовские власти спешно перебрасывают на запад войска…
        «Давайте, давайте… - ухмыльнулся я. - Перебрасывайте!»
        Нет, что и говорить, сомнения у меня были, но коли уж СССР всерьез занялся Ближним Востоком, то саудитов надо было убирать из игры. Само собой, не на первом ходу.
        Сначала собрать в кучку Эфиопию, Сомали и оба Йемена…
        Кое-как, но будем считать, что сделано.
        Обеспечить прочный тыл…
        Баз - полно.
        Подружиться с Израилем…
        «Русский с евреем - братья навек!»
        Убрать Хуссейна…
        «Саддам капут».
        А вот теперь можно и Аравию переформатировать.
        Я захлопнул двери гаража, и пошел домой. Именно домой - иначе сказать нельзя, а то мама обидится…

* * *
        - Ну, теперь только в Новый год увидимся, - щебетала мамулька. Раскрасневшись от вина и радостных перспектив, выглядела она потрясающе. - Да и то, наверное, я одна приеду, у меня сессия, а папа с Настей - только летом. И покидать вас как-то стыдновато, а только когда ж еще так повезет, чтобы выехать? Риточка, вы заглядывайте сюда хоть иногда, ладно?
        - Строго обязательно! - заулыбался Марик.
        - Мишечка, а у тебя почему не налито?
        - Низ-зя, я за рулем… - отнекиваться у меня получалось неубедительно. - Мне вас еще в аэропорт везти.
        - Можно! - Рита плеснула в мой бокал изрядную порцию вина. - Я поведу, не волнуйся. Тут полчаса до «Шереметьево»!
        Мама благодарно посмотрела на невестку, и потянулась ко мне.
        - За нас!
        Дзы-ын-нь! Сосуды сошлись, распуская долгий звон хрусталя.
        Покорившись, я смаковал винцо. Приятненькое. Не кислятина, вроде «Ркацители», и не приторное, как «Белый мускат Кизил-Таш»…
        Настя вежливо пихнула меня в бок.
        - Еще хочу!
        - Пьянчужка…
        Девушка прыснула в ладонь, а мне удалось завладеть ее ушком.
        - Что-то ты уж больно радуешься отъезду, - изобразил я ревнивого братца. - Признавайся: «А был ли мальчик?»
        - Говоришь, что попало! - вспыхнула сестренка, но поникла и прижалась ко мне. - Я не знаю, был ли… - призналась она шепотом. - Или есть. Или будет…
        - Будет обязательно! - ухмыльнулся братец. - Мимо таких девчонок, как ты, мальчишки не проходят. Тянет их…
        Настя потерлась щекой о мое плечо, и вздохнула, косясь на маму.
        - Не был точно, - тихонько проговорила она. - А вот есть ли? Его… Слава зовут. Он из того класса, что в Праге… И что будет, я не знаю…
        Сестричка совсем увяла, а я притиснул ее.
        - Ты только не спеши узнать, - шепнул в мягонькое ушко. - Ладно? Всё будет во благовремении…
        - Ладно, - мурлыкнула Настя, подлащиваясь. - Понимаю же всё, ты не думай…
        Я чмокнул ее в щечку, бархатистую, как у дитенка.
        - Чего вы там шушукаетесь, чада мои? - звонко окликнула мама.
        - Чадим потихоньку, - хихикнула Гарина-младшая. - А давайте за Мишечку выпьем? Чуть-чуть, мамулечка! А то он опять один остаётся… хоть и вдвоем!
        Рита ответила ей голливудской улыбкой, а Гарина-старшая воскликнула:
        - А давайте! Мишечка, за тебя! - изрядно отхлебнув, она заговорщицки подмигнула: - И когда же вы… ну, чтобы втроем?
        Гарина-средняя мило покраснела, а Настя вступилась за меня.
        - Мам, не спеши в бабушки! Всё будет во благовремении!
        Вечер того же дня
        Москва, переулок Сивцев Вражек
        Накрапывал дождик. Мелкие иголочки мороси опадали, шатаясь рваными паутинками в свете фонарей. Сырая и опасная темнота скрадывала движение, хотя Гоголевский бульвар был пустынен, лишь в далекой и мутной перспективе отблескивал одинокий зонт.
        «И плащ черный, и «Волга», - подбадривал себя Густов, - заметить трудно!»
        Нерешительно выйдя из-за старого клена, Иван Степанович потрогал зачем-то мокрую, ребристую кору, и перешагнул литую решетку. Машину он оставил на углу переулка со старорежимным названием Сивцев Вражек, возле стеклянного зданьица салона-парикмахерской.
        Ноги слушались плохо, а стыдная слабина в коленках отзывалась усталым раздражением. Проклятая профессия…
        Изнывая от страха, Густов обошел «Волгу» и неуклюже залез на водительское сиденье - беззащитная спина задубела. Вот-вот эту широкую, малость сутулую мишень провертит пуля - горяченькая, только что выпущенная из ствола с глушителем…
        Захлопнув дверцу, Иван Степанович повернул ключ. Мотор раскрутился сразу, пряча за бойким тарахтеньем все ночные шумы.
        - Ну, кончай… - выцедил Густов. - Хватит тут дохлую медузу изображать!
        Перещелкнув рычажок, он тронулся. В приплясывающих отсветах фар блестел влажный асфальт и сыпались росчерки капель. Зеркальца отражали пустоту.
        Притормозив, Иван Степанович свернул к «генеральскому» дому, и снял трубку телефона «Алтай». Палец, испачканный чернилами, набрал номер. Щелчок… Гудок…
        Облизав губы, Густов длинно выдохнул.
        - Алло? - глуховатый голос Генерального секретаря послышался из трубки, пугая обреченностью. Назад дороги нет…
        - Здравствуйте, товарищ Брежнев! - заторопился Иван Степанович. Представившись, он вытолкнул: - Товарищ Пельше приболел, и я, как первый заместитель, работал с сотрудниками оперотдела КПК… В общем… Леонид Ильич, я должен доложить вам лично!
        В трубке помолчали, а затем провод донес ворчливое:
        - Хорошо, подъезжайте… Я сейчас на даче.
        - Спасибо! До свиданья!
        Ощущая, как валится с плеч тягота, Густов повеселел.
        - Всё будет о`кей, как говорит вероятный противник! - бормотал он, задавливая в себе нервное хихиканье. Ерзая, зампредседателя КПК не углядел тусклый накал чужих подфарников и переливы бликующего лака на встречке.
        Пуля пробила ночь, оставляя аккуратную круглую дырочку на ветровом стекле, и с мерзким чмоканьем вонзилась в тело.
        Суббота, 29 октября. День
        Москва, улица Малая Бронная
        Гулкие пятиметровые потолки, чудилось, притягивали к себе эхо - те так и кружились вокруг огромной люстры. Когда ее включали, сверкающие понизи граненых стекляшек дробили свет, рассыпая его по дверцам громадных книжных шкафов, по резным спинкам деревянных диванчиков и кресел, по мохнатой пальме в кадке, льнущей к высокому арочному окну.
        - …Такие, как мы, вовсе не уникальны, Миша, не уродцы какие-нибудь из тупиковой ветви, - рассуждал Игорь Максимович, затягивая пояс стеганного халата. - В тупик зашли гориллы или вымершие гигантопитеки, чьи пути развития заузились до полного останова. А мы с вами - продукты эволюции! Наш мозг то ли вышел за обычные пределы, то ли как раз достиг их, и сколько нас вообще, "продуктов", толком никто не знает. Может, тридцать или сорок на всё человечество. Или сотня, от силы. Хм, звучит: «Сотня от Силы!»
        Я улыбнулся - наставник любил называть энергию мозга Силой. Именно так, с большой буквы.
        - Скорей всего, и Христос - из нашей компании, - задумчиво проговорил Игорь Максимович. - Егошуа Га-Ноцри. Впрочем, фактов - с воробьиную погадку, а вот мути…
        - Расскажи-ите! - заныл я, и Котов смилостивился. Он любил отвлечься, мимоходом раскрывая волнующие загадки.
        - Ну, история, вообще-то, занятна… - глаза наставника заволокло нездешним светом. - Жил-был во времена императора Тиберия некий Иуда из Галилеи, раввин и, как говорят большевики, «пламенный революционер». Беспощадного к римлянам, иудеи считали его героем и чуть ли в цари не прочили. А прозывали Галилеянина всё чаще и чаще «Спасителем», то есть, «Христом», если по-эллински. Хотя греков Иуда тоже не жаловал. И было у него два старших сына, но оба погибли. Сгинул и сам Галилеянин, а вот жена его Мария, в ту пору беременная, спаслась от преследований Ирода, бежав в Бейт-Лехем, где и родился младшенький, Егошуа. Иисус. Мария стала жить с Иосифом, а Иисус, как это бывает с детьми, сильно невзлюбил свою мать, сочтя ее предательницей. Он преклонялся перед отцом, и больше всего хотел походить на него. Потому и назвался Иисус Бар-Авва. Неизвестно, владел ли Силой Иезекия, дед Бар-Аввы, но вот сам Егошуа прославился, как великий целитель. Евангелия кое о чем сообщают, но напускают при этом мистического туману, глупой путаницы и откровенного вранья. Однако сыну Галилеянина все же повезло в жизни. Вспомните
евангелия! Ведь к распятию на Голгофе приговорили двоих Иисусов - некоего Христа и Варавву!
        - Бар-Авву! - догадался я.
        - Именно! И все вступились за врачевателя, сына Иуды Христа Галилеянина! Представляю, как он шагал среди расступавшейся толпы, по воле ее избежавший казни, а вела Иисуса счастливая жена его, Мария из Магдалы… Ну, а сто лет спустя невежественные эллины «отредактировали» рассказ об Егошуа, вымарав из текста одно, вписав другое, присочинив третье… Люди есть люди!
        - Интересно… - затянул я. - Очень интересно… Значит, никакого воскрешения не было?
        Котов крякнул, приседая на диванчик.
        - Тут, Миша, сложность… Может, и сохранились какие-то документы той эпохи, но где ж их сейчас найдешь? Разве что в хранилищах Ватикана… А что касается воскрешения… Все знают, что мозг живет не дольше шести минут, после чего гибнет. Тело и пару дней протянет, а вот наши «маленькие серые клеточки»… Увы! Однако целитель вашего уровня, Миша, способен оживить человека! Для этого необходимо «слить» всю свою Силу, без остатка. Всю ее отдать на воскрешение из мертвых! Правда, данная… э-э… процедура может закончиться плачевно для самого целителя, но тут уж… - Игорь Максимович развел руками, и скосил глаза на часы, сверкнувшие из-под манжеты. - Однако, заболтались мы! Ну-ка, повторим вчерашние упражнения.
        Я нащупал задницей кресло, поерзал и утвердился.
        - Не спешите, - строго предупредил наставник. - Сначала - «прогон».
        Покивав, я закрыл глаза, привычно «закукливаясь» и шаря по телу. Раздуваются и опадают розовые легкие… Толкается по венам алая кровь… Стакан кефира путешествует по двенадцатиперстной, насыщая «родимую» микробиоту… Копит живительный сок простата…
        - Всё идет штатно, - улыбка растянула мои губы в дурашливой конфигурации.
        Вечер того же дня
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        - Ты совершенно не сдержан, - воркующе пригвоздила меня Рита, ложась сверху и выгибая спину. Тугая, налитая грудь покачивалась прямо передо мной, дразня и маня.
        Естественно, я снова поддался, хватая губами отвердевший сосок и вминая рот в приятную округлость.
        - Будешь тут волевым, - забурчал, отпыхиваясь. - Додумалась тоже - голой танцевать! Что я тебе, каменный идол на кургане?
        Засмеявшись, девушка нагнулась и поцеловала меня.
        - Я больше не буду!
        - Я тебе дам - не буду…
        - Это на меня так квартира ваша действует. Сколько раз уже! Прихожу, и сразу хочется всё поскидывать с себя, ощутить… не знаю, как сказать… шальную волю, что ли? Ничего тебя не сковывает, никакие резинки не давят… И сразу тянет танцевать, чтобы воздух обвевал везде-везде… А ты сразу набрасываешься, и тащишь!
        - Да-а! - самодовольно ухмыльнулся я. - Хватательный рефлекс у меня с детства развит!
        А лицо Ритино дрогнуло внезапно, девушка легонько прижалась ко мне и вымолвила невнятно:
        - Я люблю тебя…
        И суетное начало во мне как-то сразу угомонилось, опало, размываясь в приливе нежности, как песок под набегом волны.
        - И я тебя.
        Я огладил девичью спину, дотягиваясь до загиба талии, ощущая под рукою упругую выпуклость ягодицы, но правило мною не вожделение, а поклонение женщине. Приправленное, чего уж греха таить, кружащим голову сознанием - вся эта безупречнейшая, великолепнейшая красота принадлежит мне одному! Облизав губы, я тихонько спросил, неохотно сбиваясь на деловитый тон:
        - Хочешь, я поделюсь с тобой своей энергией?
        Черные глазищи напротив заблестели восторгом, и Рита выдохнула:
        - Да! Да, да!
        - Встаем!
        Девушка соскочила на пол, и замерла, поджидая меня, а я вспомнил, как мама давеча, слегка распустившись от хмельных паров, сказала Рите, игриво поглядывая в мою сторону: «А ты стала еще красивее с лета!»
        Обняв возлюбленную со спины, я уложил ладони ей на живот - там масса нервов, вот они и станут "проводниками".
        - Расслабься. Закрой глаза, и сконцентрируйся на дыхании. Ты ведь йогой занималась?
        - Ага! Немножко…
        - Ну, вот! Тебе нужно сосредоточиться на одной себе, как бы закуклиться, отрешиться от всего - никаких звуков извне, никаких помех и волнений. С первого раза не получится - ничего, выйдет с десятого! А завтра… сначала утром, потом вечером… посмотрим, сколько "шакти" ты смогла удержать.
        - Ой… - выдохнула Рита.
        - Не бойся, - ласково обронил я.
        - Не боюсь, просто очень-очень хочу. Очень-преочень!
        Меня потянуло целовать гибкую спину, но я удержался.
        - Вдох… Выдох… Вдо-ох… Вы-ыдох… Вдо-о-ох…
        Ладони потеплели - мягкими волнами, не в такт упоительно-плоскому животику, вздрагивавшему будто от сквозняка, моя "Сила" перетекала к Рите.
        Девушка застыла, как прекраснейшая из статуй, а я ощутил вдруг биение нашей общей энергии - она качалась, словно маятник, переливаясь из меня в Риту, заполняя ее всю, взметываясь жарким вихрем… Опадая, стекая по рукам в мое тело, чтобы прихлынуть горячим всплеском в девичьей фигурке!
        «Да пребудет с нами Сила…»
        Воскресенье, 30 октября. День
        Москва, улица Горького
        Покидая кинотеатр «Россия», Альбина оглянулась на гигантскую афишу. Холст поддувался ветром, и мерещилось, что великанское лицо Бельмондо гримасничает.
        - Ничего, так, фильмец, - снисходительно выразился Динавицер.
        - Ой, Изя, ты как скажешь! - поморщилась Ефимова.
        - А чё? Да не, нормально! Только почему - «Частный детектив»? Я читал, там другое название - то ли «Охотник», то ли «Наводчик»… - Изя с удовольствием процитировал Роже Пиляра: - «Кофе, рюмку ликера и сигару!» И еще там музыка - ничего, так…
        - Да, музыка мне тоже понравилась… - медленно проговорила Альбина. - То тревожная, то щемящая…
        - Надо запомнить этот час, и отмечать каждый год! - замерев на месте, торжественно провозгласил Динавицер.
        - Ты о чем, вообще? - не поняла девушка, вскидывая бровки.
        - В этот день, - прочувствовано молвил ее спутник, - Алечка согласилась с моим мнением!
        - Ой, да ну тебя… - решив поначалу надуться, Альбина передумала, и буркнула: - Турок…
        - Да правда! Ты до того привыкла считать меня непутёвым, что уже не воспринимаешь всерьез! Вот, ты как будто выросла, повзрослела, а я так и остался в восьмом классе…
        - А что, не так? - ощетинилась Ефимова. - Вечно ты меня ставишь в неловкое положение своими выходками! Я даже в гостях не могу расслабиться - сижу в напряжении, и жду, чего ты опять отчебучишь! А ты только улыбаешься, будто смеешься надо мной! Вот, как сейчас! Ну что, что я такого смешного сказала?
        - Ничего! - поспешно заверил ее Изя, внезапно переставая походить на себя, ибо натянул серьезное выражение. - Алечка, я никогда - слышишь? - никогда над тобой не смеялся. Ну да, улыбаюсь по-дурацки! Просто морда такая, что я с ней поделаю… Но не насмехаюсь, Аль! Просто радуюсь.
        - Чему? - настороженно буркнула Альбина.
        - Тому, что ты у меня есть, а я - у тебя, - проникновенно выговорил Динавицер. - Что люблю тебя, а ты… ну, хоть чуточку - меня.
        - Турок… - печально вздохнула Ефимова, наперекор себе ощущая внутри прилив нежной теплоты. - Поцелуй меня.
        Изя с удовольствием, но и с привычным трепетом исполнил девичий приказ.
        - Пошли, горе мое… - смутно улыбаясь, девушка взяла парня под ручку.
        - Луковое! - поддакнул Динавицер. - А куда идем?
        - Туда! - махнула Аля в сторону Красной площади. - Мороженого хочу!

* * *
        «Лиру», «Север», «Московское» и прочие заведения парочка пропустила мимо - то очередь, то просто неохота. Они не настолько нагуляли аппетит, чтобы заказывать цыпленка-табака на двоих - в «Птице», что в пределах «Арагви», этот изыск из солнечной Грузии был вполне по карману студентам. Однако душа требовала не сытного, а сладкого.
        Кафе «Космос» приятно порадовало - никого почти! Швейцар проводил их скучным, тоскующим взглядом большой собаки, и Аля с Изей поднялись на второй этаж, в полупустой зал, отделанный россыпями стеклянных шариков. Чудеса продолжались - нарядная официантка, вся в чистеньком и накрахмаленном, материализовалась тут же.
        - Что будете заказывать?
        Изя шикарным жестом достал синюю пятерку.
        - Два «Шампань-коблер»… - важно завел он.
        - Я не буду, - перебила его Ефимова.
        - …Один «Шампань-коблер», - скорректировался Динавицер, - и мороженое… Ты что будешь?
        - «Солнышко».
        - А мне - «Марс»!
        Двое не успели как следует помолчать, а высокий стакан с коктейлем уже опустился на салфетку. Рядом встали две креманки с оплывающими шариками мороженого - в одной растекалось яркое варенье, в другой вбирал свет шоколад.
        Изя тут же приложился к соломинке - и закатил глаза, демонстрируя верхи блаженства.
        - Дай попробовать, - поерзав, заворчала Аля.
        Ухмыльнувшись, Динавицер подвинул стакан девушке. Церемонно отставив мизинчик, Альбина втянула прохладную смесь, горячившую горло.
        - Ничего, так, - вынесла она оценку, улыбаясь, словно шампанское, взбитое с коньяком и ликером, «отпустили» ее, как закаленную сталь.
        Смягчаясь, девушка стрельнула глазками по сторонам, словно выбирая жертву.
        Студентов прибывало - уже половина столиков занята болтающими и щебечущими, шутящими и смеющимися компаниями. Ефимова вглядывалась в лица посетителей модного кафе, угадывая, кто они, но понимала, что внешность обманчива. Вон тот серьезный парень в очках мог быть студентом-математиком… Или молодым рабочим с АЗЛК. А вон та смешливая девушка в модном костюмчике… Кто она? Актрисулька из ГИТИСа? Или продавщица гастронома?
        Альбина дремотно улыбнулась, переведя взгляд за окно. По улице вверх и вниз катились «Волги» - оливковые с шашечками и черные персоналки; «Икарусы» - желтые, что снуют от остановки к остановке, и красные с белым, возившие гостей города или туристов. Мелькали «Жигули», сновали «Вартбурги», важно рассекали правительственные «Чайки» или громадные лимузины с дипломатическими номерами.
        Машины своим фырканьем или утробным ворчанием словно озвучивали пульс большого города.
        «Правильно мы сделали, что Мишу послушались! - подумала Ефимова, чуя прилив жизнелюбия. - Страшно было, но поступили же! И теперь вокруг - Москва…»
        - Ой, Изя… - томно вздохнула девушка. - Будь другом, закажи еще один коктейль. Я с тобой поделюсь!
        Глава 4
        ГЛАВА 4.
        Вторник, 1 ноября. Утро
        Москва, Кремль
        - Обстановка в Польше сложная и напряженная, - рокотал Устинов, ослабляя душивший его галстук. - Воду мутят профсоюзы да попы. Особенно стараются тамошние кардиналы - Стефан Вышиньский в самой ПНР, и Кароль Войтыла - в Ватикане. Американцы с немцами подняли шумиху в прессе, шлют в Варшаву, Гданьск и Краков эмиссаров с чемоданами долларов и злотых… В общем, по-всякому раскачивают ситуацию.
        Брежнев насупил мохнатые брови.
        - Подключить Варшавский договор и ввести войска? - медленно и ворчливо проговорил он, рассуждая вслух. - И подавить контрреволюцию?
        Министр обороны покачал головой, выдавая хмурое беспокойство.
        - Это крайнее средство. Последнее средство. С ним я бы обождал, - шумно вздохнув, он продолжил: - Нет, если что, Северная группа войск в полной боевой готовности. Разработан даже план действий с участием пятнадцати наших дивизий, двух из ГДР и одной чехословацкой. Но Польша - это Польша. По расчетам аналитиков, нам, чтобы установить эффективный контроль надо всей территорией ПНР, потребуются не пятнадцать, а тридцать, если не все сорок пять дивизий! Вполне может начаться партизанская война, и тогда дело дойдет до большой крови.
        - Этого допустить никак нельзя, - забрюзжал Брежнев, кривя рот. Поправив «рогатые часы», он встал и прошелся по кабинету. - Но социалистическую Польшу мы в беде не оставим и в обиду не дадим! Что скажете, Алексей Николаевич?
        Косыгин, имея мрачный вид, покачивал кожаной папкой, набитой бумагами.
        - Скажу, что ситуация, конечно, сложная, - встрепенулся он, - но мы взяли ее под контроль. А как только положение трудящихся в Польше улучшится, начнется спад протестного движения. Ведь главное в том, что поляки хотят больше социализма! И это хорошо, это славно. С провокаторами, с клерикалами, с предателями и вражескими агентами надо действовать жестко, тут вопроса нет, а люди просто хотят жить! Нормально жить - растить детей, работать, учиться…
        Генеральный секретарь, щурясь, глядел на зеленую крышу Арсенала, припудренную ночной порошей. Снега выпало чуть, да и тот размело ветром. Но серые тучи зависли над городом, нагоняя тень, и даже звезда на Троицкой башне утратила блеск.
        - Ваши предложения? - разлепил Брежнев губы, гадая, ждать ли осадков к пятнице. На белой глади следы, как буквы, а в Завидово есть, что «почитать»…
        - Прежде всего, не допустить роста цен, - деловито заговорил председатель Совета Министров. - Поставки продовольствия в Польшу мы обеспечим, конечно, но не за наш счет. Горе-стратеги из ПОРП назанимали кредитов на полмиллиарда долларов, понастроили кучу заводов, а вот на основной вопрос - куда девать продукцию? - так и не ответили. Хотели сбывать европейцам! Размечтались… - хмыкнул он. - На Западе и своих товаров полно, девать некуда. А вот мы польский ширпотреб возьмем! Разместим заказы. Выдадим кредиты. Организуем совместные производства. Короче говоря, привяжем к себе Польшу прочнейшими экономическими связями! Как Америка - Канаду. Ну или, там, Мексику… Кстати, вот вам живой пример - ни один польский рабочий, устроенный в филиале нашего «КамАЗа» в Щецине, не участвовал в демонстрациях, а их там трудится больше четырех тысяч, да как бы не все пять! Понимаете, товарищи? Люди дорожат своими рабочими местами!
        - Это хорошо, да… - покивал генсек, не замечая, что повторяет за Косыгиным, - это славно… Ну, раз задачи ясны… За работу, товарищи!
        Хлопнула дверь. По опустевшему кабинету загуляло эхо, и унялось. Брежнев усмехнулся, поймав себя на том, что ступает мягко, лишь бы не спугнуть боязливую тишину.
        «А толку?» - мелькнуло у него, стоило услышать щелчок замка.
        Дубовая створка приоткрылась, и личный секретарь прошелестел:
        - К вам товарищи Андропов и… э-э… Гарин.
        - Да, да, Коля! - браво откликнулся хозяин кабинета. - Приглашай!
        Первым порог кабинета перешагнул глава КГБ, а за ним пожаловал и «Хилер», он же «Ностромо». В черных джинсах и синем клубном пиджаке Миша выглядел заезжим плейбоем, лишь обычная фланелевая рубашка выбивалась из стиля. Высокий, спортивный, с лицом узким и невозмутимым, Гарин оглядывал объект «Высота» со спокойным любопытством.
        - О, какие люди! - посмеиваясь, Брежнев пожал руки гостям.
        - Здравствуйте, Леонид Ильич, - бегло улыбнулся Михаил. Ладонь его была сухой и крепкой.
        - Проходите, проходите, Миша… Юра, что с Густовым?
        - Пока в реанимации, - свел брови Андропов. - Положение тяжелое, но стабильное. И когда Ивана Степановича можно будет порасспросить, неясно. Я разговаривал с Пономаревым, звонил товарищу Пельше… Арвид Янович согласился даже на мою встречу с начальником оперотдела КПК, но смысла в этом немного. Если Густов подозревает кого-то из оперативников, то без него самого мы мало что узнаем.
        - Пожалуй… - проворчал генсек. - Значит, будем ждать, когда Иван Степаныч оклемается. Миша!
        Гарин, корректно отошедший к окну, приблизился, и Брежнев снова ощутил легкую тревогу - взгляд у этого молодого человека явно не соответствовал возрасту. Обычно Мишины глаза излучали сдержанность и легкую иронию, что само по себе не свойственно второкурснику, но вот порой в его зрачках раскрывалась пугающая черная глубина, и тут уж приходилось гадать, отражение чего именно ты уловил - холодной беспощадности или застарелой печали.
        - Миша, - повторил генеральный, глядя чуток в сторону, - на днях мы говорили о вас с Михаилом Андреевичем… Что вы большой талант во всех этих электронно-вычислительных делах, я уже понял, хотя сам, если честно, и диод от триода не отличу, хе-хе… Но в вас дремлют и немалые организаторские способности. Объединить молодежь, направить ее энергию на благо страны - это надо уметь. И вы сумели-таки! Сам убедился, лежа в этом… как его… томографе.
        Гарин встрепенулся, но Брежнев угомонил его мановением руки.
        - Знаю, знаю - это всё Иван Скоков! - лицо генерального секретаря растянуло добродушной улыбкой. - Ну, по мне, так это лишь большой плюс к вашей характеристике. Вы не гонитесь за славой, а наоборот, щедро делитесь ею с товарищами ради общего успеха. А это чуть ли не главное для… К-хм… Миша, а не возьметесь ли за ваши НТТМ во всесоюзном масштабе?
        - Неожиданно как-то, Леонид Ильич, - с легкой запинкой выговорил Михаил, и генсек не сдержал мелкого торжества - растерялся товарищ Гарин!
        - А в жизни всегда так! - посмеялся хозяин кабинета. - Она, чертовка, полна неожиданностей! Я все-все понимаю, Миша, и про учебу, и про цейтнот… Но вы ведь в любом случае продолжите ваши штудии в Центре НТТМ на Вернадского? Будете продвигать идеи, воплощать их «в железе»… А мы вам предлагаем то же самое, но на высшем уровне, так сказать, и с хорошим бюджетом!
        - Да я не отбрыкиваюсь, Леонид Ильич, - улыбнулся Гарин, - и не капризничаю. Мне просто нужна хоть какая-то свобода рук. А то обсядут НТТМ всякие чинуши, заорганизуют важное и нужное дело. То есть, кадровую проблему я должен решать сам, а не по звонку сверху.
        - Принимается, - величественно кивнул Брежнев.
        - И чтобы не было гонки за массовостью! - приободрился Михаил. - Творцы - явления штучные. Собрать их, организовать материализацию замыслов трудно, конечно, зато толк будет.
        - Принимается, товарищ Гарин! - расплылся генеральный. - Но у нас с Михаилом Андреичем тоже есть условие… Ждем вашего заявления о принятии в КПСС! Без партбилета, сами понимаете…
        Михаил серьезно кивнул.
        - Напишу.
        Генсек молча пожал ему руку, и Гарин откланялся. Едва за ним закрылась дверь, как Андропов тонко улыбнулся, словно демонстрируя понимание.
        - Привязываете норовистого покрепче, Леонид Ильич?
        - Мне так спокойнее… - заворчал Брежнев. - Ну, как там чистка идет? Расстрельные списки принес? Хе-хе…
        - Действуем по плану, Леонид Ильич, - построжел председатель КГБ. - Прошу разрешения взять в оперативную разработку Соломенцева, Капитонова, Боголюбова и Русакова.
        - Бери, Юра, бери, - негромко ответил генеральный секретарь, зябко потирая ладони. - Чистка, она от слова «чистота»!
        Тот же день, позже
        Бразилия, река Гуапоре
        Аидже склонился над девочкой, замурзанной и тощей. Годика три ей, не больше. Загорелое тельце пласталось на драной циновке, изредка вздрагивая, а большие глаза, полные страдания, таращились в последнем, гаснущем усилии.
        Лес напускал крикливые голоса птиц и обезьян, по всей деревне перекатывался гомон и заунывные звуки «гуделок», и целитель скорее угадывал, чем слышал сиплое дыхание маленькой девочки.
        Индианка в рваном платье не удержалась, взялась причитать, хоть и шепотом, и Аидже метнул недобрый взгляд на нее. Женщина испуганно закрыла рот обеими ладонями.
        «Так-то лучше…»
        Целитель опустился на колени, подтянув шорты, рубленые из старых, застиранных джинсов, и возложил руки на ребенка. Уняв боль, он наслал на девочку сон, а затем прошелся растопыренной пятерней от тонкой шейки до впалого живота.
        Аидже успокоено кивнул - его ароэ майво, великий дух рода, смилостивился и наделил дитя здоровьем. Переведя взгляд на мать, трясущуюся, будто в ознобе, целитель сказал отрывисто и резко, почти грубо:
        - Варить рыбу в горшке. Два дня поить дочь отваром. Всё.
        Женщина, пища от счастья, бросилась вон и притащила щедрую плату - упитанного розового поросенка, чей негодующий визг буквально сверлил череп. Поморщившись, Аидже отвел материнские руки, едва удерживавшие брыкающегося свина.
        - Ешь сама, корми дочь.
        Накинув высохшую, просоленную футболку с линялыми рокерами, он покинул деревню. За крошечными огородиками, будто за нейтральной полосой, вздыбилась сельва - душные, жужжащие, орущие, всепожирающие дебри.
        Аидже держался малозаметной тропинки, не глядя на живность - гадкие многоножки и мохнатые пауки мигом порскнули в кусты, освобождая путь, и даже рой гнусной мошки прянул вон.
        «Чуют, кто идет!», - наметил он скупую улыбку.
        Различив в хоре звуков леса гортанное похрюкивание пекари, целитель сбавил шаг, и замер. На мысленный призыв откликнулся мохнатый кабанчик - выбежав из зарослей, пекари словно сдулся, покорно падая на спину.
        Аидже пощупал его - жирненький - и вынул нож-боуи. Заколов дикую свинку, чтобы не мучалась, он отхватил оба окорочка и направился к реке, голубевшей в прогалах между деревьев - в этих местах Гуапоре несла еще прозрачные воды, а вот ниже по течению они обретали цвет кофе с молоком.
        «А это еще кто?»
        У мостков из жердей покачивалась большая пирога с новеньким мотором «Ямаха», а рядом сидел, опустившись на корточки, белый мужчина в поношенной военной форме без погон и шевронов. Его загорелое лицо опухло от укусов, но в прозрачных глазах горел яростный синий огонь. Уперев руки в колени, он встал, изображая дружелюбие.
        - Здравствуй, Аидже, - в голосе белого звучала вынужденная почтительность. - В моих жилах течет толика индейской крови, и…
        - Потому ты и жив до сих пор, - равнодушно перебил его целитель. Завернув мясо в мешковину, он омыл руки, щелкая по носу не в меру резвым пираньям. - Чего тебе?
        - Меня зовут Рикардо, и я…
        - Твое имя - Ричард, и тебя послали говорить со мной, - нетерпеливо сказал Аидже. - Зачем?
        - А ты… вы не подбросите меня до Пайтити? - вкрадчиво выговорил белый. - Путь долог…
        - Залезай.
        Ричард подхватил рюкзак, и забрался в лодку, вздрагивая в ловле равновесия.
        «Бывалый, - оценил его целитель, - но чужак».
        Подтолкнув свое суденышко, он ловко запрыгнул, шлепая босыми ногами по узкому днищу и устраиваясь на корме.
        - Говори.
        Незваный попутчик пристально глянул на него, веселя Аидже. Надо же - эта бледная личинка жаждет убить «краснокожего»! Глупец. Все белые - глупцы, даже их бог.
        - Ты из племени бороро? - вытолкнул Ричард пережатым горлом.
        - Мать. Она дочь шамана. А отец - такой же, как ты. Пришелец и проходимец.
        Бледнолицый хохотнул, и сжал губы, задавливая смех.
        - А ты знаешь, что есть на свете белый человек, подобный тебе? Но только он сильнее тебя.
        - Все белые врут, - парировал целитель.
        - Не-ет! - глумливо усмехнулся Ричард. - Тот человек знает будущее…
        - Почему же я не знаю его самого? - скривил губы Аидже.
        - Он далеко, очень далеко… Да и с чего ты взял, что интересен ему? - насмешливо сощурился белый. - Разве ты замечаешь каймана на отмели? Или броненосца, роющего нору?
        Целитель отложил весло.
        - Будем говорить в Пайтити, - выдавил он, опуская тяжелый лодочный мотор.
        «Ямаха» взревела, оглашая механическим рыком оба берега, и пирога понеслась по глади вод, задирая острый нос.
        Вечер того же дня
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        - Ты не спишь? - зашуршала одеялом Рита.
        - Не-а, - вытолкнул я, наблюдая, как колышется тюль на сквозняке. Через открытую форточку доносились еле слышные шумы с далекой Сосновой аллеи, и смутные голоса загулявших соседей.
        Поворочавшись, девушка навалилась на меня в своей великолепной манере, и мои руки тут же притиснули теплое, гладкое и шелковистое.
        - Всё думаешь об этом… повышении? - вымолвили Ритины губы. - М-м?
        - Угу… - дрогнул я улыбкой, запуская пальцы в девичьи волосы.
        Рита умиротворенно вздохнула, укладывая голову мне на грудь, и водя ладошкой по моему плечу.
        - Хочешь на заочное перейти? - пробормотала она.
        - Да наверное… Иначе не продохнуть. Не ночью же толкать прогресс!
        - Не-е! Не-е… Ночью спать надо, - девушка хихикнула, елозя бедрами.
        - Поспишь тут с некоторыми… - пробурчал я, благодушествуя, и мой рот тут же запечатали сухие горячие губки.
        Стиснув пищавшую Риту, я перевернул ее на спину, с приятностью ощущая, как вздрагивает подо мной сильный животик, напрягаясь, и податливо опадает, а девичьи коленки сжимают мои бока.
        - Миленький… - сорвался жаркий шепот. - Родненький…
        На полчаса мы выпали из реальности.

* * *
        Лунный свет падал на колыхавшийся тюль, и чудилось, что в форточку вытягивается, завиваясь, сизовато-голубой дымок. На улице было тихо, лишь на грани слышимости наигрывала музыка. Хорошо…
        - Тебе хорошо? - разморено улыбнулась девушка, уловив мой настрой.
        - Очень, - честно признался я.
        - И мне… Где у тебя щека? - нащупав мое лицо, Рита приложила ладонь. - Чувствуешь?
        - Горячая… - бормочу я, задирая бровь. - Ничего себе…
        - Во, сколько "нашактила"! - счастливо выпалила девушка. - Третий день держится твоя энергия!
        - А это уже не моя… - поцеловав ладошку, я приподнялся, опершись на локоть, и губами дотянулся до девичьей щечки. - А твоя!
        - Да… Ты… Что… - потрясенно выдохнула Рита, и запищала радостно, шаловливо мутузя меня и чмокая. - Спасибо! Спасибо! Спасибо! О-о, как же здорово…
        Я сгреб в охапку свое сокровище, оно угомонилось, притихло, и мы уплыли по волнам сна.
        Четверг, 3 ноября. Вечер
        Москва, улица Новочерёмушкинская
        Маша Шевелёва никогда не считала себя красавицей, даже к хорошеньким свою персону не причисляла. Обычная девчонка. Ну, хоть не страшненькая, и то хорошо.
        Светка была куда более оптимистично настроена, хотя тоже самооценку не завышала. Да и как? Они ж близняшки!
        Впервые ее убежденность в своих ординарных внешних данных поколебал Миша. Тогда еще, на дне рождения. Ему исполнилось шестнадцать, и она пришла вместе с обеими признанными красавицами - Инной и Ритой. А Миша уверил ее, что и в ней самой скрыта прелесть, просто не нужно ее прятать или стесняться.
        Удивительно… Они со Светкой всегда были лучшими Мишиными подругами. Как познакомились в детсадике, так и до сих пор. Вот только классе в восьмом что-то между ними разладилось, они как бы отошли друг от друга, увлеченные своими, никак не пересекающимися интересами. А после той самой днюхи снова сблизились.
        Долгими неделями Мишка пропадал у них, сначала делая Светке массажи, а потом таская ее по комнате - поддерживая, руками переставляя малоподвижные «лапы», лишь бы мозг «опомнился», освоил ходьбу заново.
        Ее тогда в жар бросало - Гарин лапал сестричку везде, а та в одной комбинашке… Она даже притворилась однажды Светой! Миша, правда, фокус раскусил, но не сразу…
        А потом для нее еще одно солнышко зажглось - Женя Зенков. Маме он очень нравился. Как же, сын офицера, «очень, очень воспитанный мальчик!» А вот она сама воспринимала Жеку с настороженным удивлением. Не верила, что может понравиться? Да нет, не уродина же, в самом деле! Просто не понимала - слово «любовь» таило в себе множество значений, оставаясь влекущей загадкой. А поняла, когда сама влюбилась.
        Уж после какого по счету взгляда, неведомо. Чувство прорастало в ней медленно, но захватывая все существо. На первых робких свиданиях ее полнили страхи, стыд и жаркое любопытство, а потом… Вот, непонятно, когда и что случилось…
        Светка сказала, что количество перешло в качество. Может, и так… Просто Жека стал ей необходим. И днем, и… ночью. Сладкие переживания до сих не ослабли, не затерялись в памяти.
        И вот… Четырнадцать недель уже. Маша просияла, непроизвольно кладя руку на живот. Заметно уже выпирает, но еще не до такой степени, чтобы ей место в метро уступали.
        Слава богу, тошнота и жуткий токсикоз миновали. «Ничего, - подбадривает вредная Светка, - усталость и тяжесть еще впереди!»
        Утешительница…
        Шевелёва вздохнула. Тут и так… Понаслушаешься разговоров в консультации - страшно делается. Получается, что она сама обрекла себя на вечные муки! Последние месяцы… Роды… Бессонные ночи… Круговорот бутылочек с молоком и обкаканных пеленок…
        Но изо всей этой пачкотни вырастает нечто светлое, необъяснимое словами. У нее будет ребенок. Мальчик или девочка? Похожий на папу или не очень? Ласковый, капризный, зареванный - он будет делать губешку «сковородником» и ковылять, протягивая руки ей, своей маме…
        Дрогнув лицом, Маша упрямо заулыбалась безвестному будущему - да оно просто обязано стать для нее счастливым! Для нее, для Жени и для того или для той, чье имя пока скрыто.
        Тот же день, позже
        Москва, улица Полярная
        - Дюха! Жимани!
        Жуков подбежал грузной трусцой, и навалился на рычаг. Облупленный кузов «Волги» неохотно скособочился.
        - Ага! Держи… Глаза!
        Кузьмич в грубой брезентовой робе подлез, кряхтя, к самому лонжерону. Полыхнула сварка, донеся яростное скворчание тока, и затрещала слитно - электрод, плавясь и дымя, заливал трещину прочным швом.
        Андрей старательно отворачивался, поглядывая то на старенькую «Победу», что раскорячилась над смотровой ямой, то на узкие оконца автомастерской. Невесть когда побеленные, изрядно закопченные стены будто вздрагивали в лиловых отсветах сварки. С улицы в распахнутые ворота сквозил холодный воздух и слабый запашок перегоревшего бензина - Проскурин гонял перебранный двигатель.
        Жуков гордо улыбнулся - он и перебрал. Сбоя быть не должно, всё, как надо - промыл, подшипники кое-где заменил, кольца, прокладки… Кулачки Кузьмич наварил, так что… Моторесурс, как вторая жизнь!
        «Точка - и ша!»
        Звонко заколотил молоток, сбивая окалину.
        - Порядок… Опускай!
        Андрей послушался, и кузов мягко осел на подставленные шины.
        - Нормально… - закряхтел сварщик, разгибаясь. - Пройдешься пескоструйкой, обдерешь до металла - я там мелом обвел - и в покраску.
        - Сделаем, - солидно кивнул Жуков.
        - Володь!
        В воротах показался завгар Проскурин, обряженный в изгвазданную спецовку. Вытирая руки ветошью, он вопросительно глянул на Кузьмича.
        - Спросишь академика, какая масть нужна? А то я могу и в светло-гов… к-хм… в цвет детской неожиданности!
        Дюха усмехнулся про себя - старый сварщик будто стеснялся выражаться при нем.
        «Боится травмировать нестойкую детскую психику!»
        - Спросим, - кивнул завгар.
        Из тускло освещенного коридора донесся женский взвизг.
        - А ну, убрал грабки!
        Сердитый голос Алины, бойкого диспетчера таксопарка, угас в басистом гоготе.
        - Черт патлатый… - поправляя жуткую мохеровую шапочку, молодая женщина вышла в мастерскую. Стрельнув глазками в упор по Дюхе, она громко воззвала:
        - Товарищ Проскурин! Там новое такси пригнали, экспериментальное!
        - ВНИИТЭ-ПТ? - оживился Андрей.
        - Слыхал чего? - обернулся к нему Владимир Ильич, метко зашвыривая ветошь в мусорный ящик.
        - И слыхал, и видал! - авторитетно выдал Дюха. - ПТ - это «перспективное такси». Оно на минивэн похоже, вроде «буханки». Движок сзади и поперек, пол в салоне гладкий, дверь раздвижная. Четыре пассажира сидят друг против друга, а багаж между ними помещается. И сесть удобно, и выйти! А еще там перегородка, так что, если пассажиры чихают и кашляют, водитель не заразится…
        - Самое то, - оценил Проскурин.
        - Поглядим еще, как бегать будет это ваше «ПТ», - заворчал Кузьмич.
        - Андрей, - хитро заулыбалась Алина, - там твоя звонила.
        - Да? - покраснел Жуков.
        - Ага! - довольно засмеялась диспетчерша. - Пошли, я номер записала, перезвонишь…

* * *
        В диспетчерской было светло и пусто. За окнами открывался просторный двор, где стояли в рядок, приезжали и уезжали такси, а за бетонным забором белели высотки вдоль Полярной.
        Дюха, сверяясь с четким почерком Алины, набрал номер.
        - Алло? - провод донес нежный голос Зиночки.
        - Привет! - расплылся Андрей. - Звонила?
        - Ага… Ты еще долго будешь?
        - Да нет, всё уже, - мигом заторопился Жуков. - А что?
        - Зайдешь за мной? Я у Маши.
        - А-а! В Черемушках? Жди!
        - Жду, жду! - хихикнула трубка.
        Дюха осторожно положил трубку, и нарвался на добрый и печальный взгляд Алины.
        - Да не красней ты так, - улыбнулась она. - Тебе стыдиться нечего. Всё же хорошо, а будет еще лучше!
        - Думаете? - пробормотал Жуков, рдея.
        - Знаю!
        - Ну, я побежал?
        - Беги уж… - проводив взглядом студента, женщина вздохнула, ловя себя на том, что завидует его девушке. У этой Зины всё впереди - и радости, и горести… Хотя… Ей самой всего тридцать четыре!
        Алина решительно сорвала шапочку, и распустила по плечам роскошную волну волос.
        Глава 5
        ГЛАВА 5.
        Суббота, 5 ноября. Утро
        Псков - Дахла - Эль-Аюн
        На утро вылета небо провисло серыми, клубистыми тучами, а под ногами хрупал снежок. Морозов особых не чувствовалось, но ветруган по-над «Крестами» задувал студеный - пока дошагал до рампы, лицо онемело. Десантники расселись в гулкой самолетной утробе, навьюченные рюкзаками, парашютами, оружием, сухпаями, и «семьдесят шестой» взлетел.
        «Летайте самолетами «Аэрофлота»…» - подумал Зенков.
        Ребята, возбужденные дальней дорогой, перешучивались да пересмеивались, пока не утомились. Где-то над морем залегли дрыхнуть, а Жека, пользуясь лычками сержанта, устроился у маленького иллюминатора. Высмотрел он немного, но синий гофр Атлантики и красноватые наметы Сахары запечатлел на всю оставшуюся.
        В новенькой форме пустынной расцветки было зябко, однако, стоило «Илу» сесть в Дахле, как грузовую кабину заволок зной. Плюс тридцать!
        - Пацаны! - заорал «Квадрат», поводя широченными плечами. - Готовим мыльно-рыльные! Сегодня банный день!
        Десантура захохотала, а Женька, улыбаясь заранее, как бы авансом всем тропическим кудесам, сбежал на горячий бетон впереди своего отделения. Красота!
        Налево двинешь - к океану выйдешь. Волны блестят, как пряжка дембельского ремня. Направо пойдешь - в бухту Дахла упрешься. За нею истинная пустыня виднеется, а на ее фоне сереют корпуса БПК - узнавались силуэты "Упорного" и "Стройного".
        - Ну, ва-аще! - выразился рядовой Кузин, азартно крутя головой.
        - Африка, мон шер «Кузя»… - сощурился Зенков, и повысил голос: - Отделение! Очки надеть! Тут солнце злое…
        Достав темные очки, нацепил их - глазам полегчало.
        Хотя все эти телодвижения совершались Женькой почти бессознательно, на рефлексе, вбитом учебой и тренировками. А вот в голове полный кавардак - и чисто детский восторг.
        В армию он пошел по призыву души, еще классе в пятом решив для себя, кем быть. Родину защищать - вот его профессия. А тут…
        Кто ж знал, что еще и мечты о дальних странах сбудутся!
        Африка же! Самая настоящая! С гориллами, крокодилами и Бармалеями…
        Валкой трусцой подбежал офицер, и бойцы выстроились, не дожидаясь команды. Капитан Марьин был свой - одолеть его в спарринге не мог никто, даже «Квадрат», КМС по дзю-до. И кроссы Марьин пробегал первым, и… Да что там говорить - воин. Лапа у него железная, но уставными строгостями командир не увлекался. «Мне без разницы, - говорит, - как вы тянете носок. Торжественным маршем войну не выигрывают».
        - Все здесь? - осмотрелся капитан, щуря глаза.
        - Так точно! - отозвался лейтенант Бергман.
        Вот взводный был помешан на «орднунг унд дисциплинен». Правда, не пасовал - ни в жаркие бакинские денечки, ни в душные ферганские. «Нациков» гонял, как все. За что «Бормана» и терпели…
        - Поесть, оправиться - на всё у вас два часа, - Марьин выпростал запястье из рукава, краем глаза ухватывая «Командирские». - Ждем еще три борта - и готовимся к десантированию. Место высадки - город Эль-Аюн, столица Сахарской Арабской Демократической Республики, оккупированная марокканцами. Оттуда до границы с королевством - семьдесят километров, до морского порта - тридцать. Мои два взвода выбрасываются на северную окраину Эль-Аюна, и перекрывают дорогу на север. Никого не впустим и никого не выпустим. Уличные бои - этим местные займутся. У сахарцев там техники нет вообще, так что не ошибемся: едет танк - подбиваем к такой-то матери. Парочку АСУ-57 гарантирую. Взвод товарища Бергмана захватывает аэропорт на западной окраине, две БМД вам в помощь.
        - Есть! - вытянулся лейтенант.
        - И держим связь с мариманами - в океане наш ракетный "Севастополь", и авианесущий крейсер «Киев». Если что, вызываем «Яки», путь долбят по скоплениям техники… - смолкнув, капитан приставил ко лбу ладонь козырьком, и глянул в бледно-голубое небо, словно выцветшее на жаре. - Летят, орёлики…
        Две расплывчатые черточки в блеклой лазури оформились в «семьдесят шестые».
        - Вольно! Разойдись!

* * *
        Ниже безымянной высоты скучились розоватые здания Эль-Аюна. Оттуда наплывали звуки стрельбы, то близкой, то отдаленной. Тарахтели «калаши», долбили пулеметы. Война…
        Обернувшись, Зенков оглядел не слишком сахарский пейзаж - среди песков протекала хилая речушка Сегиет-эль-Хамра, питая зелень по берегам.
        Зачуханные овцы щипали травку на фоне песчаных дюн… Отстреленные парашюты полоскали белым шелком, цепляясь за финиковые пальмы…
        А товарищ капитан еще переживал насчет «неправильной» окраски самоходок! Куда, мол, в пустыню на зеленой АСУ? А в масть! «Пятьдесят седьмая» дерзко задирала орудие на месте развороченного блок-поста - мешки с песком и марокканцев из Королевской гвардии расшвыряло прямым попаданием.
        - Товарищ сержант! - гаркнул «Квадрат». - Разведка!
        - Вижу.
        БМД неслась с севера, вынырнув из-за холмов. Затормозила, подняв тучу охристой пыли. Наводчик-оператор, высунувшись из люка, отчитался перед капитаном, и боевая машина живо развернулась, откатываясь под защиту невысокой насыпи - одна башенка выглядывает.
        - Так, мужики, - Марьин вернулся бегом, серьезный, но спокойный, - колонна идет. Танковая. Авиацию я вызвал, только начинать все равно нам.
        - Начнем, товарищ капитан! - бойко ответил Зенков. - Пуркуа бы и нет? На ля гер, как на ля гер…
        Зенков махом обошел позиции. БМД, как в полукапонире. Одну самоходку прикрыли мешки с песком, другая затаилась за грядою щербатых останцев. Гранатометчики засели вдоль узкого шоссе. «Ждем-с», - как Миха Гарин говорит…
        - Танки! - разнеслось над позициями.
        На подъеме, куда восходило шоссе, заклубилась пыль, и показался легкий танк АМХ с уродливой, будто обглоданной башней. За ним катились М60, куда более основательные.
        Марьин медленно поднес к губам тангету.
        - Первый, огонь!
        Шипенье гранаты, выпущенной из РПГ-16, совершенно затерялось в рокоте и лязге, но вот танк в середине колонны замер, будто споткнулся на ровном месте, и в тот же миг его башня приподнялась на клубах огня. Сухой воздух раскололся взрывом.
        - Пятый и шестой, огонь!
        Дуплетом рявкнули АСУ, хороня легкий танк в авангарде, и колонна остановилась. М60 разворачивались, съезжая на обочину, выстрелила парочка орудий, но без толку, лишь вздыбились лежалые пески вдалеке.
        - Четвертый, огонь!
        Оставляя копотный след, вынеслась граната и впилась в борт танку, над которым хвастливо реял красный флаг с зеленой звездой. Долю секунды спустя сдетонировала боеукладка, и пламя рвануло изо всех люков.
        - Кузя, хватай двоих, приветишь БТР!
        - Есть!
        По обочине запылил гусеничный бронетранспортер «Брэдли», рассыпая пулеметные очереди. Спрыгнувшие с брони пехотинцы открыли огонь, короткими очередями пропалывая кусты тамариска.
        Едва Зенков открыл рот, чтобы дать команду автоматчикам, как рявкнула пушка БДМ, а соло «Калашниковых» слились в нестройный хор.
        - Отсекай! - орал «Кузя». - Отсекай! Ма-акс!
        Снаряд, предназначавшийся рубке АСУ-57, угодил ниже - в насыпь, швыряя песок и каменное крошево. Самоходка пальнула прямо через клубящийся дым разрыва, и тут на перемежавшийся грохот боя наложился новый звук - далекий свистящий гул. Он близился, переходя в надсадный вой турбин, и лишь тогда Женька поднял голову выше поросли верблюжьей колючки.
        С моря налетали звенья «Як-38». Их хищные силуэты стремительно скользили в голубой вышине, а ракеты, управляемые или не очень, уже вытягивали дымные шлейфы и прыскали огнем стартовиков.
        - Наши! - завопили от блок-поста. Зенков узнал голос «Квадрата».
        Ракеты «воздух-поверхность» впивались в танки, как гвозди в трухлявую доску - одним ударом по шляпку, и курочили броню всею силой своих БЧ. Отдельное звено палубных штурмовиков прошлось над танковой колонной, сбрасывая кассетные бомбы с кумулятивными боевыми элементами. Они рвались часто и ярко, язвя М60 - ослепительные клубочки яростного огня вспыхивали десятками, вызывая в ответ грохот детонаций или чадный огонь расколоченных дизелей.
        Жека стянул голубой берет, и утер им потное лицо. Победа…

* * *
        Дорогу к океану БМД одолела за полчаса, и вынеслась на широчайший песчаный пляж. Пустынный, он тянулся от горизонта к горизонту, манил прилечь на горячий песок или разбежаться - и в воду.
        Десантники, вопя, как мальчишки, сбежавшие с уроков, рванули к воде, скидывая форму на ходу, окунаясь в набегавшие валы.
        Зенков чуть ли не первым ворвался в прозрачные волны, на удивление прохладные. Но и это - в радость. После духоты на солнцепеке, хотелось свежести, а не парной.
        Отмахав саженками на закат, Жека ощутил, как смывается грязь и пот, усталость и смертное томление. А в море, утверждая мир и покой, синела громада флагмана 5-й оперативной эксадры - на палубу "Киева" как раз садился припоздавший «Як». Самолет опускался замедленно и плавно, он словно тонул в мареве воздуха, взбаламученного турбуленцией.
        Зенков пожелал летуну счастливой посадки, и завернул к берегу.
        Воскресенье, 6 ноября. Утро
        Псков, улица Профсоюзная
        Выйдя к «палатам», я повеселел - работа шла по всем стройотрядовским правилам, с полузабытым звонким девизом: «Даёшь!»
        Бортовой «газон», набитый мусором, как раз съезжал с небольшого пригорка, заросшего неопрятной кудлатой травой, а синий «МАЗ» грузился потихоньку - студенты выскакивали с носилками и, поднатужившись, вываливали груз в кузов.
        - Видал? - хмыкнул довольно Ромуальдыч. - А ты боялся!
        - Нельзя начальству вот так вот, прямо, - попенял я ему. - Покорректней надо, как бы вскользь: «Испытывал определенные сомнения».
        Вайткус рассмеялся, и хлопнул меня по плечу:
        - Миша, даже не пробуй! Чиновника из тебя не выйдет все равно - натура не та! - вскинув руку, он повысил голос: - Етта… Привет труженикам!
        - Деда! - завопила Ирма, неузнаваемая в робе и каске. - И ты здесь!
        Чмокнув меня мимоходом, да и то в щечку, она порывисто обняла Ромуальдыча, воркуя:
        - Деда… Деда…
        А «деда» таял и плыл.
        - Внученька моя, - журчал он, - любименькая!
        - Здорово, шеф! - откуда ни возьмись, материализовался Данька Корнеев. Гордо сияя, он пожал мою руку.
        - И ты здесь! - улыбнулся я. Покосился на девушку, стыдливо опустившую ресницы, и хмыкнул: - Всё с вами ясно…
        - Ну, показывай, - бодро велел Вайткус, - чего вы тут натворили.
        - Да тут работы еще - вагон и маленькая тележка, - оживленно болтал Данил, неосознанно тулясь поближе к Ирме. - Мы тут сблатовали второкуров - строителей и реставраторов…
        - Целый автобус набрался! - воскликнула девушка.
        - Ну! - радостно подтвердил Корнеев. - И мы из Ленинграда прямо сюда. Думали, волокита начнется с горисполкомом… Ага! Как родных встретили! Им уже позвонили из Москвы, так они тут просто изнывали от желания помочь и обеспечить… - он торжественно, обеими руками указал на стильную табличку, золотым по черному извещавшую: "Областной Центр НТТМ", и сделал жест, как будто забрасывал что-то в двери: - Заходьте!
        Едва Даня исчез за распахнутой створкой, как Ирма затеребила меня:
        - Так ты один сюда? А Рита где? Или она с тобой?
        - Да куда ж без нее, - мягко заулыбался я. - Мы сюда на все ноябрьские. Жди, в обед заявится. Ее Корнилий в монастырь повез.
        - В мужской? - прыснула «любименькая внучечка».
        - А он тайно! Нарядит Ритульку иноком…
        - Везет же…
        Временная проводка и голые лампочки высвечивали убожество запустения, но можно было и по-другому взглянуть - как на ремонт и наведение порядка.
        Невысокие шаткие леса загромоздили все пространство. Девчонки в спецовках аккуратно счищали со сводов «накипь» ХХ века, замазывали выбоины и сколы. Стрельчатые окна накрепко заделали рамами, по углам гудели вентиляторы, нагнетая теплый воздух, а двое сноровистых мужичков выкладывали огромную печь.
        - Мы, когда с пола весь бетон скололи, - обернулся к нам Данька, - вот туточки нижний слой кирпичей вскрыли - печной под, или как он там называется… А Ирма реконструкцию забабахала!
        Девушка глянула на «экскурсовода» с укоризной, и я тут же подхватил, для пущего педагогического эффекту:
        - Вульгарный тип, м-м?
        - Он исправится! - пообещала Ирма, грозно хмуря бровки.
        - Уже! - преданно вытаращился Корнеев.
        - Етта… - прогудел Ромуальдыч за витой колонной. - Ого! Вы что, весь подвал выгребли?
        - Да! - мигом возгордился Данил. - Вон, второй «МАЗ» грузим! Столько культурного слоя накидали…
        - Скорее, бескультурного! - подхватил высокий бородач в каске и чистеньком комбинезоне. - Михаил! - сунул он лопатообразную пятерню.
        - Тоже, - улыбнулся я, пожимая мозолистую руку.
        - Ой! - воскликнула Ирма. - Дайте я между вами стану!
        Мы с тезкой с удовольствием дали, а затем по истертым каменным ступеням спустились в подвал. Здесь держался холод, но сырость не чувствовалась. Каменные своды сходились над головой, и у двух лампочек-соток не получалось осветить обширную площадь - в углах темнота сгущалась, пугая тайнами старого замка.
        Двое студентов скребли лопатами, подбирая остатки «бескультурного слоя», а хрупкая, миниатюрная девушка ширкала метелкой, открывая взгляду неровные каменные плиты пола.
        - Чистота - залог здоровья! - выдал я начальственную мудрость.
        Девушка с метлой смутилась, но решилась-таки на ответ, словно отзыв выговаривая:
        - Порядок прежде всего!
        - Пустовато как-то, - заозирался Вайткус.
        - Ну, звиняйте! - развел руки Данька. - Прикованных скелетов нема!
        А меня всего будто теплом обдало, и закопошилось понимание, отчего именно здесь, в «родовом гнезде», так легко и просто давались ментальные штудии.
        - Ромуальдыч… - вытолкнул я дрогнувшим голосом. - Скажи, чтобы все вышли. На минутку.
        Глянув на меня, Вайткус кивнул, ничуть не дивясь причуде начальника Центрального штаба НТТМ.
        - Ребята! Девчата! Вы… етто… наверх!
        - А что будет? - страшно заинтересовалась «девушка с метлой».
        - Узнаешь первая, Томочка!
        Подвал опустел, лишь сверху наплывали молодые голоса, и я прошелся из угла в угол, сам плохо понимая, что же ищу. «Не та натура» ловила даже не знак, а след знака, некое указание предка. Минута истекла, и мне пришло в голову, что лучше всего не напрягать мозги, а «отпустить» их, позволив всё еще загадочному подсознанию «найти то, не знаю, что».
        Тактика удалась. Меня потянуло к дальней стене. Я прикладывал руку к плотно уложенным глыбкам, нащупывая кончиками пальцев полустертые метки, и замер, ощутив за камнем пустоту.
        - Ромуальдыч!
        Вайткус ссыпался по лестнице, и я улыбнулся, перехватив его горящий взгляд. Верна истина, что мальчишки не взрослеют, стареют только.
        - Зубило и молоток!
        - Етта… Щас!
        Выбить твердейший известковый раствор оказалось непросто, но неведомый каменщик заделал щели лишь снаружи, для видимости нерушимой кладки.
        Подчистив швы, я расшатал отесанный камень и вынул его. Еще один, и еще… На меня пахнул воздух, застоявшийся за четыре века.
        - Посвети! - мой голос сорвался на сиплый шепот.
        Дрожащий луч фонарика отразился от бронзовых полос, оплетавший ларец с высокой резной крышкой.
        Громко сопя, я потянул его, перехватился и опустил на пол.
        - Да он не заперт! - вырвалось у меня.
        Сундучок прятал в себе пухлые рукописные книги - желтоватый пергамент покрывали четкие строки, а миниатюры поражали нетленной яркостью красок. Сверху же лежала стопка листов коричневатой бумаги, сшитая в толстую тетрадь.
        - Ох… - выдохнула Тамара, заглядывая мне через плечо, и тоненько запищала: - Ребята, ребята! Сюда! Тут клад! Тут культурные ценности! Скорее…
        Я осторожно открыл тетрадь, ухватывая зрением первые строчки: «И понеже смотрения Божией милости всюду исполняшеся, пишу во еже слово мое доиде и до правнука правнуков…»
        Понедельник, 7 ноября. Позднее утро
        Первомайск, улица Шевченко
        Колонны давно разошлись, но ощущение праздника осталось. Нарядные толпы запрудили площадь Ленина - люди гуляли, степенно расхаживая или со смехом перебегая, встречаясь или знакомясь впервые. Малышня, осененная воздушными шариками, баловалась, играя в догонялки, но сегодня всё было можно.
        А музыка из громадных репродукторов продолжала греметь, взвеиваясь маршами, как жизнеутверждающими гимнами, и повсюду, куда ни глянь, полоскали алые стяги. Весь город будто сместился в красную полосу спектра - на асфальт, на стены и крыши домов ложились розовые отсветы. Даже в голых ветвях облетевших каштанов путался шалый протуберанец.
        Светлана Шевелёва счастливо вздохнула, вбирая воздух, заряженный радостью. Да, Москва надолго оторвала их с Машкой от здешнего неяркого бытия, закружила, завертела разноцветной каруселью, вот только все эти блестки мели поверху, не трогая глубинные пласты души. А то, что в ней залегло на всю жизнь - отсюда.
        Здесь они родились, здесь прошло их счастливое детство. Да, им с Машей редко перепадали пирожные, зато становились подлинным лакомством! А какие баба Нюра выпекала «вкуснючие» паски, в Москве зовомые куличами!
        Мама никогда не ходила в церковь - комсомольская юность не позволяла, и бабушкина икона пылилась на антресолях, но… Но яйца на пасху красили обязательно, сохраняя ритуал безо всякой божественной сути, просто предвкушая истинную - семейную - благодать.
        Света ласково улыбнулась. Мама сейчас суетится на кухне, напевая. Строгает салаты, творит свои изумительные котлеты…
        «О! - вспомнила девушка. - Хлеба же надо купить!»
        Шагая мимо Дома Советов к гастроному, она, едва ли не впервые в жизни ощутила накат теплой волны ностальгии. Здесь ей всё, всё знакомо…
        Во-он за теми монументальными воротами - стадион. А левее, в конце тополиной аллеи - тир. Как-то они с Машей, в третьем или в четвертом классе, долго дожидались, пока тамошний заведующий - строгий дядька, хромой с войны, - уйдет. Было уже поздно, когда дядька, навесив на плечо несколько винтовок-мелкашек, удалился, заперев свой спортивный объект. Тогда они перелезли через высокий забор, и насобирали целую кучу гильз. Спроси сейчас: зачем? Ответа и тогда не нашлось, зато дома им попало… А вы не шляйтесь допоздна!
        Еще там - чуть дальше тира и Старой башни, на краю пляжа, они совершили страшное открытие. Паводок размыл берег, и из грязного песка проступил чей-то костяк - желтый, хрупкий скелет лежал в обнимку со ржавым остовом винтовки. Правда, испуг не выстудил детские души - сестрами правило одно лишь любопытство, влёк сам факт чужой смерти, а уж вопросом: кого замыло в войну - нашего, немца или румына? - они не задавались…
        А вон там, через дорогу, в парке, она в первый раз целовалась. Их, будто шторкой, скрывали плети ивы - весь мир скрылся в нежно-зеленом мареве, а стук сердца заглушил все звуки. Правда, имени тогдашнего своего «увлечения» она не помнит - девочка опытным путем нащупывала верную тропу в жизни.
        «Житие мое…»
        Светлана взбежала по ступенькам, и толкнула тяжелые двери гастронома. Изнутри пахнуло хлебным духом - бравые грузчики как раз заносили поджаристые буханки белого по двадцать две. Сама она привыкла к «Орловскому», но вот мама не изменяет «караваям». Наверное, это тоже эхо войны - три года под оккупантами, три года страха и голода…
        Мимоходом девушка углядела примету времени - чай «со слоном» продавался свободно. Она даже посочувствовала растерянным теткам в небольшой очереди - бедные не знали, как им быть. Хватать дефицит, пока не разобрали? Так его и завтра «выбросят»… Но нет, лучше взять, пока есть!
        - Светка, ты?!
        Шевелёва резко обернулась, узнавая в стройной молодой женщине Инну Дворскую - и всё же знакомый образ не сочетался с увиденным. Модное пальто сидело на Инне идеально, изящные сапожки подчеркивали длину ног, вот только холеные руки одноклассницы сжимали не сумочку, а ручку детской коляски - наверняка, импортной, складной.
        Малыш в вязаном костюмчике сосредоточенно изучал погремушку, и вот поднял головку, изумленно распахивая синие глазенки. Беззубо улыбнулся незнакомой тете.
        - Привет! - обрадовалась Светлана. - И ты здесь?
        - А мы с Олегом приехали к моим погостить, - оживленно заговорила Инна. - Папка как раз вернулся… Еле увела Васёнка, а то затискали бы!
        - Дождались внука! - захихикала близняшка.
        - Ага! А ты как? На ноябрьские?
        - Ну да! Мамулька сорок рублей выслала, а я думаю: чего каникул ждать? Съезжу!
        - Ну, и правильно… - Инна нагнулась, ущипнув сына за пухлую щеку. - Я как-то Альбину видела… Не здесь, в Москве. Маша что, и вправду беременна?
        - Четвертый месяц! - с гордостью ответила Светлана.
        - Плодимся и размножаемся! - рассмеялась Дворская. - Ты сейчас куда?
        - Домой! Я тут за себя и за Машку.
        - Ну, пошли тогда? Пройдемся немного…
        - Ага!
        Расплатившись и кинув в авоську пахучую, теплую еще буханку, Шевелёва придержала дверь, пока Инна выволакивала коляску.
        - Олег привез? - Света тронула мягкий поручень, заодно пощекотав «херувимчика».
        - Ты не поверишь! - хихикнула подруга. - Из Свердловска! Могут же, когда захотят.
        Они неторопливо двинулись к переходу, и вышли к Дому Советов.
        - Кого видишь из наших? - живо поинтересовалась Инна.
        Светлана скрыла улыбку, догадываясь, на кого именно распространяется любопытство Дворской.
        - Альку, Тимошу… Риту частенько. Они поженились с Мишей, ты знаешь?
        - Да… - негромко ответила Хорошистка. - Олег мне рассказывал. У них все хорошо?
        - Просто отлично! Мише квартиру дали…
        - Здорово… - вздохнула Инна.
        Помолчав, Шевелёва спросила тихонько:
        - Скучаешь?
        Дворская тоже ответила не сразу.
        - Знаешь… Да, - она задумчиво сощурилась, глядя куда-то в сторону моста через Южный Буг. - Сижу иногда, кормлю Ваську, и твержу себе: «У тебя всё хорошо! И Олег счастлив, и родители. И ты счастлива!» И ведь правда! Больше всего я за Олега переживала - гулёна тот еще… Так он сущим домоседом заделался. Да-а! Ну, выезжает, конечно, на съемки - и раза два в день обязательно звонит, просит, чтобы Васёнок агукнул ему что-нибудь «для вдохновения»… Вот, всё у нас есть! Но… Чего-то не хватает. Знаешь… Только ты никому не говори! Мне было бы куда легче, если бы Миша меня бросил… А! - махнула она рукой. - Не слушай меня! Я знаю массу девчонок, которые мечтают оказаться на моем месте. И ведь я действительно счастлива! Просто иногда начинаешь думать… не о том. А стоит успокоиться, и понимаешь - безоблачного счастья не бывает.
        - Да… - покивала Светлана. - Обязательно какая-нибудь тучка на горизонте…
        - Во-во! Ну, ладно, Светик, поехали мы - наш автобус!
        - Давай, помогу.
        - Да я уже привыкла! Ваську под мышку, коляску вдвое… - издав смешок, Дворская бережно подхватила сынишку. - На тогда, подержи…
        Шевелёва опасливо приняла ребенка, прижала к себе обеими руками, пока Инна ловко складывала коляску. Маленькое теплое существо таращило глазята, совершенно беззащитное и беспомощное, и в Светлане толкнулось нечто древнее, накрепко зашитое в генах.
        - Ну, всё! Спасибо! Пока-пока, как Маша говорит! - отняв «Васёнка», Инна поднялась в «Икарус», счастливая и несчастная. Шевелёва проводила глазами отъехавший автобус, размышляя о тщете сует, и медленно зашагала к дому.
        «Сама виновата, - проворачивались мысли. - И… всё равно, жалко человека. Есть поступки, которых ни извинить, ни изменить нельзя».
        - Но можно избежать! - молвила Светлана.
        Мамин обед уже, наверное, готов… Она качнула своим скромным вкладом - булкой белого - и ускорила шаг, даря улыбку городу и миру.
        Глава 6
        ГЛАВА 6.
        Среда, 9 ноября. Ближе к вечеру
        Москва, улица Малая Бронная
        Солнце село где-то за Химками, но сумерки пока не налились той чудной прозрачной синью, что заволакивает видимый мир, пряча скучную суетность и выставляя напоказ ежевечернее волшебство.
        За окнами квартиры Игоря Максимовича скорбно качалась голая ветка, словно отмахиваясь от студеного ветра, а по эту сторону стекол разливалось живое тепло.
        - Колоссально! - заволновался Котов, вчитавшись в перевод первых страниц послания Олександра. - Просто ши-кар-но! Ваш пра-пра-пра… служил целителем у Ивана Грозного! А тут… Ох, ты… Рецепты, что ли? Здорово… Тут… так… Если я правильно перевел и верно понял, это настой, растормаживающий подсознание… Это… ага… успокаивающий и расслабляющий, а этот, наоборот, тонизирующий… Слушайте, здорово! И никакой химии! Знаете, Миша, в пору студенчества мы все мечтали, часто об одном и том же, только суть своих желаний понимали по-разному. Мои друзья, как один, хотели оказаться в будущем, где полощутся красные флаги Союза Советских Коммунистических Республик, а вот меня больше тянуло в прошлое. Ко временам Господина Великого Новгорода или вот, к поре целителя Олександра. О-о, как мы спорили! О времени и о себе! Как небрежно жонглировали названиями несуществующих наук, вроде хронодинамики или темпорологии! Понимаете меня?
        Лицемерно усмехнувшись, я покачал головой.
        - Эмоционально - понимаю, Игорь Максимович, но, как начинающий ученый…
        - Мишенька! - ласково выговорил наставник. - О чем вы? Светила физики имели наглость замахнуться на пространство и время, но даже простейшей гравитации объяснить не смогли! Не зря же квантовая механика и теория относительности никак не сойдутся. Да нам еще десятки лет копить и копить факты, дожидаясь очередного гения, что сможет выстроить их в непротиворечивую версию! Помните, мы говорили о человеческом мозге? Вот же он! - он шлепнул себя по голове. - У каждого из думающих людей, и даже у дураков! А толку? Ученые закопались в синапсы, постсинаптические мембраны, нейромедиаторы, но никто не приблизился ни на ноготок к пониманию элементарного! Как человек мыслит? Что такое душа? Спросишь, а в ответ безмолвие… А наука… Беда в том, Миша, что физика пространства и физика времени отсутствуют напрочь. У меня, например, не пропадает сильное подозрение, что так называемый эффект Казимира связан вовсе не с вакуумом, который пустота и ничто, а с пространством. Возможно, лишь с одним из пространств, сопредельных нашему. Спрашивается, кто может доказать, что я неправ? Или прав? Да никто! А уж время…
        - Козырев, вроде, что-то такое исследовал, - припомнил я, - но его ассиметричная механика никого особо не вдохновила.
        - Не удивительно, - пожал плечами наставник. - Ученые тоже люди, а человеку свойственно упрощать. Надо довести сложную сущность до убогого примитива, чтобы постичь ее. И никого особо не тревожит мелкий фактик: упрощение искажает суть. Свели пространство к объему, к трем измерениям, и довольны! Но ведь ширина или длина - всего лишь математические абстракции, и они не способны, скажем, искривляться, как реальное пространство. А время… Ха! А что нам время? Измыслили четвертое измерение - и всего делов! Но мы-то с вами живем в реальном, физичном мире… Бесконечном и вечном, и все еще непознанном. Пускай все эти титаны и светила расстраиваются, что никак не выпишут формулу всего, а лично меня радует истинное положение, когда Вселенная таит неисчислимое множество загадок! - встав, он подошел к камину, и склонился, чиркнув спичкой. Наструганные лучины быстро загорелись, подпаливая бересту, облизывая торопливыми языками сухие поленца, и вот затрещал, загудел огонь, разбрасывая по стенам и полу дрожащие отсветы. Котов облокотился о каминную доску из малахита, заняв академическую позу, и повел свободной
рукой: - Время, время… Оно приберегло для будущих исследователей поразительные тайны. Хотя ученых из настоящего тоже можно понять. Достаточно вспомнить, что понятие причинности появилось лишь в этом веке!
        - Это как? - озадачился я, протягивая ладони к завиткам пламени.
        - А вот так! - старик легким пируэтом вернулся к дивану, и упал на жесткое сиденье. - Нет в физике никакого, скажем, всемирного закона причинности! Даже в списке гносеологических принципов рационального мышления ее тоже нет. А что вы хотите? Вон, в микромире сплошь и рядом происходят события без внешних воздействий, стало быть, у следствий отсутствуют причины! Э-э… Что-то мы с вами заболтались, Миша! Ну-ка, давайте-ка повторим наши экзерсисы по столоверчению… Шучу! По ридеризму.
        - Я готов.
        - Всегда готов… - пробормотал Игорь Максимович. - Кстати, юный пионэр… То бишь, комсомолец. Вы в партию-то вступили?
        - А как же! - сказал я солидным голосом. - Подал заявление в партком МГУ, получил рекомендации от товарищей Суслова и Брежнева, - я картинно поднял палец, изображая благоговейное почтение. - На партсобрании меня приняли, и выдали билет кандидата в члены КПСС. И тут же партийное поручение взвалили - углублять и расширять научно-техническое творчество молодежи от Москвы до самых до окраин.
        - Мне нравится ваша ирония, Миша, - усмехнулся наставник. - Особенно в свете того, что я знаю о вас. Вы свое партийное поручение уже года два выполняете, и у вас это очень неплохо получается… Так, ладно. Я беру вас за руку, и помогу…
        Звуки отдалились, затихая и тая, а меня вдруг будто качнуло на холодной, недоброй волне.
        Краешек моего сознания затянуло в мир безрадостный и зловещий - багровый закат полыхал над пильчатым контуром леса, окрашивая ели в радикальный черный цвет. Эту картинку я воспринимал через чужое зрение, как вдруг мою голову обожгло, корежа мозг выплеском ненависти. Я сильно вздрогнул, как бывает во сне.
        - Хватит, Миша! Хватит! - пробился беспокойный голос Котова. - Выходите!
        - Да здесь уже, - выдохнул я, загребая ногами и устраиваясь поудобней. Мои легкие вздувались как мехи, а сердце неистово колотилось. По щекам скатывались капли пота.
        - Выпейте.
        Не чувствуя вкуса, я выглотал полную чашку травяного настоя.
        - Куда это меня занесло? - спросил, отпыхиваясь.
        - Странно, очень странно… - наставник обтер мое лицо влажным полотенцем, как тренер боксеру после тяжкого раунда. - Я узнал мысли Аидже, целителя из Бразилии. Он индеец-полукровка, и белых терпеть не может. Пару раз мне приходилось бывать в Сан-Паулу… Хм. Ничего не понимаю, - нахмурился он. - Аидже где-то у нас, в Советском Союзе! В границах «Золотого кольца»!
        - Может, по линии «Интуриста»? - вытолкнул я.
        - Мо-ожет… - с сомнением затянул Игорь Максимович. - Ну-у, ладно… Как вы?
        - Нормально.
        - Наверное, хватит на сегодня? - за внимательностью во взгляде Котова угадывалась тревога.
        - Ну уж, нет уж! - выразился я. - Буду тут… из-за всякого Волдеморта… - и прикусил язык.
        По счастью, наставник не стал допытываться, кого я поминаю всуе.
        - Ну-у… - затянул он, успокаиваясь. - Тогда начнем урок. Внушение одним словом вы усвоили на «пять», теперь разучим тему посложней - как отдавать команды мысленно…
        Пятница, 11 ноября. Утро
        Москва, улица Госпитальная
        Палата не поражала метражом, зато хранила своеобразный уют, насколько это вообще возможно в военном госпитале. Большое арочное окно впускало много света, хоть и неяркого в предзимние холода, но ведь и шторы были раздернуты, лишь бы не препятствовать лучам.
        Пациент лежал один - изрядно поседевшая голова тонула в кипени взбитой подушки, а худые руки вытягивались поверх одеяла. Глаза, полуприкрытые набрякшими веками, безучастно смотрели в потолок или скользили по стенам, словно изучая географию трещинок на побелке.
        «Сегундо» поправил докторскую шапочку, и уверенным шагом приблизился к койке, оставив дверь наполовину открытой - далекие голоса, разносившиеся по больничному коридору, доходили смутными отгулами.
        - Доброе утро, Иван Степанович! - бойко поздоровался он, касаясь бутылочек на стойке капельницы. Лечебный раствор сочился помаленьку, поддерживая силы болезного.
        - Доброе, - сипло отозвался Густов, приоткрывая глаза. - А следователь скоро подойдет?
        - Ско-оро, скоро… - пропел «Сегундо», незаметно вынимая шприц, заправленный спецпрепаратом. Цэрэушная «сыворотка правды» на базе тоже была, но он больше доверял кагэбэшным разработкам. Проколов трубочку, игла впрыснула зелье.
        «Обратный отсчет…» - мелькнуло у лжеврача.
        Вскоре пациент ожил, порозовел, заворочался.
        - А чекисты и вчера к вам наведывались, и позавчера… - «Сегундо» присел на стул, и сжал пальцами безвольное запястье Густова, нащупывая пульс. - Что ж вы там такого интересного заметили, в оперотделе? Говорят, официально у КПК нет оперативников…
        - Говорят… - глухо отозвался Иван Степанович. - А они есть. И один из них явно не наш! Сам видел, как этот Кленов изымал закладку! Совершенно случайно пересекся… Гулял, свежим воздухом дышал… Смотрю - Кленов. И ведет себя как-то… как-то не так!
        «Сегундо» внимательно дослушал до конца вынужденную исповедь, понимающе кивая головой, в нужных местах огорченно цокая языком, и достал второй шприц - всё точно, тревогу подняли не ложную.
        Вязкий яд выталкивался туго, но вот поршенек уперся. Всё, этого хватит на пятерых, но, как говорят сами чекисты, «лучше перебдеть, чем недобдеть».
        - Следователь придет часам к девяти, чтобы вы успели выспаться, - «Сегундо» мягко улыбался под марлевой маской.
        - Я… - слабо вымолвил Густов, и вдруг задышал часто и сипло. Лицо его налилось нездоровой бледностью, а грудь сотряс сухой кашель.
        Досматривая чужую смерть, обряженный доктором прислушался - нет, ему показалось, никакого цокота каблучков не слыхать.
        Иван Степанович вздрогнул, страдальчески выкатывая глаза, и сник. Застывший взгляд мертво косил в бок тумбочки.
        «Сделал дело - гуляй смело!»
        «Сегундо» отвернулся, и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь.
        Суббота, 12 ноября. Вечер
        Москва, улица Строителей
        - А тебе совсем не жалко? - пройдясь ломким шагом, Рита плюхнулась голой попой мне на колени.
        - А чего мне жалеть? - улыбнулся я, притискивая «дорогую подругу мою». Уж сколько раз руки обхватывали гибкий Риткин стан, а услада по телу сквозит все тем же холодком, будто в самый первый раз.
        - Ну… эту… энергию твою, неизреченную!
        - Честно? - я чмокнул Риту в плечо, и уложил на него небритый подбородок.
        - Колючка! - хихикнула она, ежась. - Честно!
        - Бесит она меня, эта неизреченная, - сказал я чистосердечно. - Слишком ее много!
        Девушка замотала головой, щекоча мое лицо кончиками волос.
        - Ничего ты не понимаешь! Это же так здорово - хотеть и мочь! Знаешь, как я радовалась, когда ты со мной в первый раз поделился? Я пищала, я пела! Вот, взаправду - упоенье! А могла-то всего - щеки нагреть ладонями! Или злую собаку отогнать - смотрю на нее, а она хвост поджимает, скулит и пятится!
        Мои губы дотянулись до Ритиной шеи.
        - А я радуюсь, когда ты радуешься! «На зарядку»?
        - Давай, давай! - жена захлопала в ладоши, словно маленькая девочка, которой пообещали новую куклу.
        Скользнув руками по узенькой талии - страшно подумать, что может сотворить с нею первая же беременность, искажая восхитительную амфорную линию! - я уложил ладони на вздрагивавший девичий живот. Рита тут же переложила их к себе на грудь. Мой прерывистый вздох оборвался огорчением:
        - Тогда не выйдет сосредоточиться…
        - Ну, ла-адно…
        Жадные пятерни вернулись обратно, и я напрягся, перепуская поток энергии, названия которой еще не придумали.
        - Жжется… - обронила девушка. - Словно кипяточком в виски плеснуло…
        - Это хорошо! - довольно улыбнулся я. - У тебя наверняка были скрытые способности… Да они почти у всех женщин в достатке!
        - А мы их теперь раскроем, да?
        - Да, моя хорошая…
        - А вдруг на бой с врагом не останется?
        - Вот ты мне и поможешь… Спину прикрыть…
        - Ладно! - издав смешок, Рита сменила тон на просительный: - А Светку с Машкой? Зарядишь?
        - А чего ж! - коварно улыбнулся я. - И близняшек, и Алю с Тимошей… Пускай раздеваются - и ко мне на коленки!
        - Ага! - грозно сказала девушка. - Пусть только попробуют!
        Вывернув голову, она подозрительно глянула мне в глаза, успокоилась и чмокнула в нос.
        - А Инна как?
        - Никак, - буркнул я. Настроение стало портиться, и Рита сразу уловила перемену.
        Поелозив на моих коленях, девушка села боком, и обняла меня, успокоительно гладя по голове.
        - Ну, не обижайся… - заворковала она. - Чего ты? Я же просто так спросила. Правда! Ну, было у тебя что-то с Инкой… Так ведь до свадьбы! Я даже на нее и не злюсь ни капельки! Знаешь, очень хочется посмотреть на твоего… на ее сыночка. Миленький, наверное, такой! Херувимчик!
        - Да там смотреть не на что! - фыркнул я. - Личинка запеленутая! А Инка… Инка счастлива.
        Рита обхватила мою шею руками, и приблизила лицо вплотную.
        - Я тоже очень, очень счастлива, - серьезно и тихо вымолвила она. - Каждый день, каждую ночь. Просыпаюсь, а ты рядом! Мой! И сразу хочется визжать, как в детстве, и смеяться, и болтать ногами! Ой… - девушка замерла, бледнея и тараща глаза. - Я, кажется… - пролепетала она. - Ой, вот опять! Я взяла твою мысль, да?
        - Не знаю, - мои губы дернулись в улыбке. - А что я подумал?
        - Что любишь меня… - Рита зарумянилась. - «Прелестью» назвал, и… «любименькой»…
        Я теснее прижал ее к себе, и прошептал на ухо:
        - Поздравляю, ты стала ридером!
        Меня и самого эмоции захлестывали. Пусть и рядом совсем, вплотную, телом к телу, но Рита уловила-таки таинственную эманацию мозга! Я смутно представлял себе, каково это - жить с девушкой, от которой у тебя не может быть тайн, но в том заключалась и пикантная приятность…
        «Люблю тебя еще сильней!» - подумал я, напрягая волю.
        Рита вздрогнула, и ослепительно улыбнулась.
        - Я тоже люблю тебя! Сильно-пресильно!
        Воскресенье, 13 ноября. День
        Париж, Рю де ла Мар
        Генерал-лейтенант Питовранов не любил мундиров, предпочитая удобную одежду штатского. Правда, костюмы он предпочитал шить в Лондоне, когда удавалось попасть на туманные берега Темзы.
        Как «человека Берии», его обошли званиями и чинами, не слишком разбираясь в сложной системе госбезопасности. Андропов выдвинул Питовранова? Или Питовранов выдвинул Андропова? А все зависит от выбранной системы координат…
        «Ю Вэ поддерживал Е Пэ», - усмехнулся Евгений Петрович, и поморщился. Бельвиль меньше всего напоминал Париж - тут арабов развелось, как в Касабланке, а об руку с мигрантами пришли грязь, беспорядок и азиатчина.
        Хотя никто, кроме Хромого Али, не умеет так готовить кофе.
        Питовранов устроился в плетеном кресле в углу, и толстенький сириец подкатился тут же.
        - Кофе, мсье Эжен? - засиял он.
        - И круассан.
        - Сей секунд!
        И трех минут не оттикало на часах, а чашка кофия уже исходила бесподобным ароматом. Прихлебывая, Е Пэ благодушно разглядывал прохожих за окном, провожая взглядом парижаночек помоложе, когда жгучего вида молодчик подсел к нему за столик.
        - Ты как всегда бесцеремонен, Амаззал, - усмехнулся генлейт.
        - Натура такая! - засмеялся молодчик. - Французы - наглецы, но они теряются, когда я сам им хамлю. А русские могут и в морду дать! Вот за это я вас и уважаю…
        - А иудеи? - прищурился Питовранов.
        Амаззал пожал плечами.
        - Да там половина из России! Мне главное, что израильтяне, как и мы, терпеть не можем арабов. Но есть разница: Тель-Авив помогает нам, надеясь в будущем получать нефть, или фосфаты, или еще что, отобранное у нас арабами, а у Москвы и своего добра полно. Так что чистая политика!
        Посмаковав, Е Пэ отставил чашку.
        - Ты не совсем прав, Амаззал. Да, помогая берберам, мы не рассчитываем на ваши ресурсы. Нам желательно расширить сферы влияния, усилить позиции, закрепившись на военных базах или затеяв большие стройки, вроде ГЭС в Эфиопии. Просто мы играем в долгую, Амаззал. Вкладывая сейчас, получим выгоду лет через десять… надцать… Но давай ближе к делу.
        - Давай! - заерзал бербер.
        - Ни ты, ни я не решаем стратегических задач. Мы оба - посланники своих вождей. Так вот… Было бы желательно испортить настроение Муаммару Каддафи, а то он заигрался. Если затеять хорошую партизанскую войну, можно было бы отторгнуть от Ливии Триполитанию - и создать первое берберское государство.
        - Ух, ты… - пробормотал Амаззал.
        - Вот именно, - Питовранов наметил улыбку. - Сейчас нам будет проще - оружие можно перебросить самолетами из Дахлы, а «семьдесят шестые» сядут на любом такыре. Если выступление вашего народа реально перерастет в войну, наша помощь тоже пойдет в рост. Получите и танки, и самолеты, и ракетные установки…
        - Нашим вождям это понравится, - медленно выговорил бербер, и навалился на стол: - Скажи, а зачем вам вот это все? Хотите победить империалистов?
        Е Пэ прищурился, глядя на противоположную сторону улицы, на покатые крыши и окна мансард.
        - Мы хотим построить новый мир, Амаззал, - сказал он, будто рассуждая вслух, - чистый и безопасный Мир Справедливости.
        Бербер выпрямился и расправил плечи.
        - Я передам твои слова, - торжественно вытолкнул он. - Мы тоже хотим жить в таком мире!
        Белая и смуглая рука сплелись в крепком пожатии.
        Глава 7
        ГЛАВА 7.
        Пятница, 18 ноября. Утро
        Москва, проспект Калинина
        Первый снежок давно растаял, а больше осадков мы не видали. Лишь холодина поджимала, да небо провисало серой, рваной ватой облаков, прячущих негреющее солнце. Предзимье…
        Риту я довез до Московского Финансового, чмокнув в подставленные губки. Выйдя, девушка заглянула в окно:
        - Ты не забыл? Сегодня девчонки придут!
        - «На зарядку»? - мурлыкнул я плотоядно.
        - Прибью ведь! - душевно наобещала жёнушка, но не выдержала строгого режима - послала воздушный поцелуй.
        Проводив долгим, облизывающим взглядом стройную фигурку, я медленно тронулся, размышляя о странностях судьбы. Ведь именно Ритка Сулима нравилась мне всегда и больше всех, еще с седьмого класса, но в прошлой жизни мы переехали на Дальний Восток, и я женился совсем на другой девушке. А жизнь новая по-своему вильнула в сторону - «попаданец» влюбился в «Хорошистку»…
        Если бы не настойчивость Риты, не ее великодушие после моего «зигзага», так бы и жили врозь.
        - Хорошо, хоть понял, - проворчал я, и плавно разогнал «Ижика».

* * *
        Под Центральный штаб НТТМ выделили пол-этажа в «доме-книжке», что раскрывалась выше кафе «Печора» и «Новоарбатского» гастронома. Пока что, кроме меня и технического директора, никто не примерял просторные кабинеты, да и те были далеки от киношных стандартов - всех этих кожаных кресел, лакированных столиков, пальм в кадках и длинноногих секретарш. Нет, лично я ничего не имею против красоток в приемной. Пусть себе клацают на пишмашинке, а нахальных посетителей морозят леденящим взглядом василиска из-под накрашенных ресниц. Но у нас другой формат.
        В моем кабинете покоится монументальный стол, и даже несгораемый шкаф фирмы «Джувел», вот только столешницу занимают два монитора, а за толстой дверцей итальянского сейфа я храню бутерброды, захваченные на обед. Не портятся, будто в холодильнике…
        Выйдя из лифта на тринадцатом этаже, я зашагал по гулкому коридору. Двери с обеих сторон стояли распахнутыми настежь, выставляя напоказ одно и то же - белые стены и чисто вымытый линолеум. Отличались только виды из окон - слева томно потягивался Арбат, справа наводил суету проспект Калинина.
        А я и не спешил забить помещения совслужащими, скучающими на работе до пяти, с перерывом на обед. Зачем мне эти зародыши будущих креаклов? Я искал людей, желающих странного! Людей, для которых понедельник начинается в субботу! Готовых «безвозмездно, то есть даром», творить, выдумывать, пробовать! Вот пусть и займутся этим здесь. А моя задача - обеспечить их авансом, получкой и идеями.
        Заслышав смех и выкрики, я улыбнулся - посетители нагрянули.
        В приемной было людно. Огромный развалистый диван, похожий на отдыхающего бегемота, заняли три девушки. Рядком сидели хрупкая шатенка с печальным взглядом огромных серых глаз, смутно напомнившая мне кого-то, и роскошная блондинка. Всё, как полагается - золотистая волна кудрей и локонов, голубые глаза в опуши ресниц, яркие губы, изломленные в неласковой усмешке. Ноги от ушей и великолепное декольте прилагаются.
        А с краю притулилась Аня Синицына, с интересом наблюдавшая, как Иван Скоков пушит хвост перед грудастенькой златовлаской.
        Я вошел неслышно, и Ваня, не замечая меня в тылу, вдохновенно играл в театре одного актера для одной зрительницы:
        - …А я и говорю: «Леонид Ильич, это совершенно безопасно, томограф ничегошеньки не излучает, там сплошное магнитное поле!» А он мне: «Ну, давайте, товарищ Скоков, надеюсь на вас!»
        Замерев у двери, я приложил палец к губам. «Синичка» радостно блеснула глазками, и незаметно пожала ладонь блондинистой дивы. Та покосилась на меня, не дрогнув лицом, и лишь прозрачные голубые глаза ее потемнели, набирая сапфирной сини. А вот и улыбочка протаяла…
        Да-а, Ванюшка, многое отдашь за поцелуй, сорванный с таких губок!
        - …И тут он останавливает врачей, - заливался Иван, - и прямо с носилок говорит: «Считайте, товарищ Скоков, что значок лауреата Ленинской премии уже ваш!»
        В принципе, неразборчиво-ворчливая речь Брежнева ему удалась.
        - Нэ так всё было, товарищ Скоков, - неторопливо, глуховатым голосом Сталина выговорил я, - совсэм нэ так.
        Смутился Ваня? Растерялся? Да ничуть! Повернулся живо, крутнувшись на пятке, и весело завопил:
        - Шеф! Это вынужденная мера! Должен же я как-то очаровать девушку? Должен! Обязан просто! А для этого надо… что? Правильно! Украсить скучную истину элементами художественного вымысла!
        Блондинка негромко рассмеялась, и гибко встала, небрежно поправляя восхитительно короткую юбку.
        - Здравствуйте, Михаил, - произнесла она, глядя прямо в глаза. Разумеется, ее грудной голос был приятен и волнующ. - Меня зовут Наташа.
        Я принял ее руку, будучи в легком затруднении. В театре или на дипломатическом рауте я обязательно поцеловал бы изящную конечность, но у нас же неформат… Поглаживая пальцами нежнейшую кожу, я повернул ручку ладонью вверх, ощущая шероховатость.
        - Вы врач? - вздернулась моя бровь. - Или химик?
        - Фельдшер, - Наташа улыбнулась тепло и как-то искренне. - Приходится постоянно мыть руки, вот и стали ладони, как пятки! Я из Новосибирска, меня ребята послали в Москву… - она замешкалась. - Понимаете… Я, еще когда на «скорой» работала, засела за математику и программирование. Меня это настолько увлекло, что так и не поступила в мед. Зато у нас есть клуб в Академгородке, мы там пишем разные программы, и… Летом приезжал сам Колмогоров… Он нам посоветовал найти вас. Ну, пока мы всё отладили, пока я отпуск взяла… А вы уже тут!
        Мельком глянув на бубнящего Ивана, которого морально уничтожала Аня, зажав в углу, я снова погрузился в голубое и золотое сияние.
        - Вы привезли программу? - сказал я, невольно придавая голосу чуточку обволакивающей бархатистости.
        - Да! - выдохнула сибирячка. - Графический редактор!
        Мне было приятно наблюдать за тем, как кровь приливает к ее лицу, нежно румяня щеки… но вычтех превыше всего.
        - Не спрашиваю, растр или вектор, - проговорился я, досадуя на рассеянное внимание. - А сколько… м-м… Сколько строк кода в ядре программы?
        - Тысяча, на Паскале и Ассемблере… Нет, больше, - смутилась Наташа, - но точно не помню. Мы назвали программу «АмРис». Ну, сокращенно - «Ампара - Рисунок». На экране появляется такое… как бы окно, и в нем работаешь с картинкой. Изображение можно двигать, увеличивать, менять по-всякому, и даже возвращаться к предыдущему состоянию, если что-то не нравится.
        - Отмена последнего действия? - быстро спросил я. - Замеча-ательная функция! Мой комп… моя микроЭВМ в вашем полном распоряжении, Наташа! Загружайте свой «АмРис».
        - Ой, сейчас! - осчастливленная блондинка процокала каблучками в кабинет, а я, проводив ее исключительно платоническим взглядом, переключился на грустную шатенку.
        - Здравствуйте, - прошелестела она. - У нас - там, во Владивостоке, тоже клуб. Только проект совсем другой, мы… Ой, извините! - девушка протянула руку, и представилась: - Я - Даша Томина.
        Весь мир словно погрузился в прозрачное желе, остановившее всякое движение. Я медленно, очень медленно поднял руку и слабо пожал девичью ладонь.
        Передо мной стояла та самая Даша. Дашенька. Дашечка. Именно в нее я влюбился в прошлой жизни. Мы встречались около года, пока я не сделал предложение. Осенью… Вот в такой же хмурый день…
        Даша согласилась выйти за меня замуж, и мы прожили вместе тридцать лет.
        Томина ослабила оковы стеснения, заговорила бойчее, повествуя о «радиофонах», и о чем-то вроде сотовой связи, а я в это время вспоминал нашу совместную жизнь - редкие счастливые моменты, тонувшие в черном вязком разливе ссор, сцен, свар…
        «Она одного года рождения со мной, - тянулись безрадостные мысли. - Сейчас ей, значит, девятнадцать…»
        Встряхнувшись, я натянул улыбку и пообещал обязательно помочь с проектом. Не знаю уж, докуда упало бы мое настроение, но тут в приемную вошел человек, появления которого я не ждал точно.
        Андропов в старомодном черном пальто появился в дверях, внимательно оглянулся, и выдавил улыбку.
        - Здравствуйте, Миша. Я вижу, жизнь бурлит!
        - Здравствуйте, Юрий Владимирович, - чувствуя накат облегчения, я реально порадовался приходу чекиста № 1. - Пока еще первые бульки пошли!
        Заглянув в кабинет, я полюбовался Наташиным задиком, красиво обтянутым юбкой, и решил не смущать девушку.
        - А пройдемте к техническому директору! - решил я. - Тем паче что его там нет - Арсений Ромуальдович отъехал в Ленинград что-то выбивать…
        У Вайткуса было так же пусто, как и у меня, но кресло нашлось.
        - Прошу! Чай не предлагаю - чайника нет. Заварки, впрочем, тоже.
        - Перебьюсь! Я ненадолго, - посмеиваясь, Андропов уселся, расстегнув пуговицы на пальто. - Для зачина… Вы следите за… м-м… всенародным обсуждением новой Конституции, Миша?
        - Признаться, не очень, - смутился я. - Как-то… не в курсе.
        - Да ну? - не поверил Ю Вэ. - И о новой государственной структуре не имеете понятия?
        - Ни бум-бум, - вздохнул я, понурясь.
        - Типичный технарь! - развеселился председатель КГБ. - Ладно, проведу вам политинформацию, тем более что вопросы госустройства не обсуждаются в газетах… В общем, предложена такая схема. Кроме генсека, в КПСС появится председатель партии - он будет царствовать, но не править. На Пленуме этот пост закрепили за Брежневым.
        - Ага… - затянул я.
        - Да, - усмехнулся Андропов, - уйти сразу и насовсем он не в силах. А вот в генеральные секретари выдвинули Машерова.
        - Нормальный мужик, - оценил я.
        - Советом Министров останется рулить Косыгин, а Президентом СССР… - голос Юрия Владимировича дрогнул, едва не слетев в фальцет. - Стану я.
        - Поздравляю! - я был и обрадован, и немало удивлен. - Оптимальный вариант!
        Андропов странно улыбнулся - немного жалко, немного смущенно.
        - Устал, Миша, если честно… Вышел с Пленума, а самого качает и ведет, будто воздушный шарик на веревочке. И внутри такая же пустота…
        - Понимаю… - я задумался и криво усмехнулся. - У вас все нормально с целеполаганием, просто… Вы достигли власти - и чувствуете опустошение? Мечты сбылись, желания исполнились? Конец пути? Начало, Юрий Владимирович! Самый зачин!
        - Пожалуй, вы правы, Миша, - председатель КГБ облокотился на пухлые боковины, и сложил ладони перед собой. - Чего это я… Всё только начинается, да! А работы… Море! - вздохнув, он приставил сложенные ладони к носу, и взглянул на меня исподлобья. - Миша… Вы будете мне нужны.
        - Всегда к вашим услугам, товарищ Президент, - улыбнулся я.
        - Благодарю, товарищ советник, - отзеркалил улыбку Андропов, - А пока позвольте обеспокоиться вашей безопасностью. Центральный штаб - звучит, конечно, сурово, но у вас даже дежурного нет! А теперь - будет. Юра! - повысил он голос. - Зайди, пожалуйста!
        И посетило меня третье удивление за утро. Слегка алея ушами, в кабинет шагнул мой одноклассник. Сосницкий.
        - Юрка?! - вытаращился я.
        Сосна подтянулся, и отчеканил:
        - Курсант Высшей Краснознаменной школы КГБ имени Дзержинского! Направлен в Центральный штаб НТТМ для прохождения практики!
        - Вольно… - вырвалось у меня. - Так ты ж вроде в ВДВ…
        - Спецнабор! - ухмыльнулся Юрка. - В школе, знаешь, дисциплина круче, чем в десанте. И гоняют, как Жеке и не снилось! - покосившись на председателя КГБ, он добавил тоном потише: - Светланке только вчера позвонил…
        Я с размаху шлепнул по протянутой сильной ладони. Мы с Сосной сжали пальцы, будто соревнуясь, и Андропов издал короткий смешок, наблюдая за встречей одноклассников.
        - Спасибо, Юрий Владимирович! - искренне выдал я, но ответить мой гость не успел.
        С протяжным зовом: «Михаи-ил!», в коридор выскочила Наташа, и процокала в кабинет Вайткуса. Словно жарким ветром пахнуло, занося сладковатые ароматы Востока…
        - Михаил! - прозвенела девушка. - Закачалось! Я уже активировала… - заметив председателя КГБ, но не узнав его, улыбнулась мельком: - Ой, здрасте!
        Посмеиваясь, Ю Вэ покинул кресло.
        - До свидания, Миша! - пожав мне руку на прощанье, он добавил с чувством: - И все-таки жизнь бурлит! До свидания, барышня.
        - Ага… - вытолкнула Наташа, провожая «товарища президента» растерянным взглядом, и обернулась ко мне, шепнув: - А кто это?
        - Андропов, - ответил я, с удовольствием следя за тем, как на красивом девичьем лице проигрывается гамма чувств.
        Вечер того же дня
        Москва, улица Строителей
        Первым в двери ввалился Изя, моментально внося шум, гам и бестолковую суету.
        - Привет, номенклатура! - заорал он. - Вот, доставил!
        - Ой, Изя, и в кого ты такой шумный? - с неудовольствием попеняла Альбина, бочком проходя мимо «доставщика». - Приве-ет! Риточка… - она чмокнула в щечку мою ненаглядную. - Мишечка… - и мне досталось.
        - Вот хоть бы раз сказала: «Изечка!» - горестно вздохнул Динавицер.
        - Ой, Изечка, и в кого ты такой шумный? - отшутилась Ефимова.
        Переступавшая порог Светлана рассмеялась.
        - Он в единственном роде! - воскликнула она. - Вельми понеже…
        - Иже херувимы! - прыснула Рита.
        - Ладно, херувимы, поехал я, - завздыхал Изя, изображая тяжкую скорбь.
        Это подействовало. Альбина прогнулась, чуть наклоняясь, и поцеловала его.
        - Ой, тут помада… Подожди, стереть надо!
        - Не надо! - расплылся Динавицер, выходя за дверь, и его голос разнесся по гулкому подъезду: - Пусть все видят!
        - Мальчишка! - смущенно молвила Ефимова.
        - О-о, ты думаешь, Миша - взрослый? - фыркнула Рита смешливо.
        - Девчонки! - ухмыльнулся я, ловко приобняв обеих гостий. - Пойдемте чай пить!
        - Ой, а с чем? - живо заинтересовалась Аля, семеня.
        - С тортиком!
        - Лучший торт - это колбаса… - мечтательно протянула Света.
        - Нарезки полно! - утешил я ее. - А Маша придет? А, ну да…
        - Машка на четвертом месяце! Ва-ажная такая… Назвала ее «пузатиком» - губы надула! Женька ей чуть ли не каждый день пишет, Машка читает - и носом хлюпает. А Жека сейчас где-то в Африке… Представляете?! Африка!
        - Ой, им же пожениться надо скорее! - обеспокоилась Альбина. - А то явится невеста - во-от с таким животом!
        - А вы с Изей? - с интересом спросила Рита.
        - Мы? - Ефимова густо покраснела. - Н-не знаю… Он-то хочет, чтобы ребеночек, и обязательно девочка, а я… Ой, как представлю все эти соски, бутылочки, пеленки-распашонки… Аж дурно становится!
        - Девочка - это правильно, - поддержал я Изю, усаживая одноклассниц за стол. - Но не сейчас! Вы еще такие молоденькие… Сами, как дочки!
        В прихожей забрякал звонок.
        - Я открою!
        За дверями стояла Тимоша. Как всегда улыбчивая, взгляд мечтательный…
        - Привет! - вильнув глазами и не приметив Риты, Зина чмокнула меня в губы и повернулась спиной, расстегивая пуговицы и унимая румянец. - Девчонки уже всё съели?
        - Эти обжоры только сели за стол, - улыбнулся я, принимая пальто. - Пойдем, я с тобой поделюсь.
        - Ага!
        Выбрав себе тапки по размеру, Тимоша прошлепала по коридору в гостиную.
        - Здрасте!
        - Весь цвет десятого «а»! - хихикнул я. - Красы ненаглядные!
        - Да-а! - с удовольствием подтвердил девичий квартет. - Красавицы мы!
        «По чуть-чуть кальвадосику» сняло остаточное напряжение и придало блеска глазам - черным, синим, карим, серым.
        - А это правда? - осторожно, словно ступая на тонкий лед, спросила Светлана. - Ну-у, что мы станем, как ты? Я имею в виду - лечить, и вообще…
        - Дай руку, - Рита бесцеремонно закатала рукав Светиной блузки, и накрыла ладонью предплечье.
        Я с интересом следил за нею. Жена сосредоточилась, на переносице у нее залегла складочка…
        - Ай! - воскликнула Шевелёва, отдергивая руку. - Горячо!
        - Ух, ты… - очарованно затянула Тимоша.
        - Ой, по-настоящему… - охнула Альбина.
        - Девчонки, - серьезно сказал я, - смотрите, думайте, а нужно ли это вам?
        - Ой, нужно, нужно! - зачастила Ефимова.
        - Ритке дал? - надавила Зиночка. - И мы тоже хотим!
        - Вон, у нее уже что-то начинает получаться! - заныла Светлана.
        - Тьфу-тьфу-тьфу! - выдала Рита скороговорку, и постучала по столу.
        - Ой, ну давайте, давайте скорее! - захлопала в ладоши Альбина.
        - Чур, я первая! - подняла руку Светлана, и сказала с чувством: - Хочу лечить! Хочу ощущать человека - его боль, его сущность…
        - Ой, а я защититься хочу! От собачищ, от хулиганов всяких…
        - А я, как все! - воскликнула Тимоша, раскидывая руки.
        На Ритиных губах заплясала иезуитская усмешечка.
        - Тогда раздевайтесь!
        - Совсем? - смутилась Ефимова.
        - Совсем, так совсем, - потянулась Тимофеева.
        Светлана поднялась и спокойно сняла блузку, повесила ее аккуратненько на спинку стула, расправила рукава, чтоб не смялись.
        - Мишечка, - сказала она абсолютно невинным голосом, - помоги лифчик расстегнуть!
        - Обойдешься, - буркнула Рита, - и так сойдет.
        - Не волнуйся, Рит, - бегло, с мягким оттенком кротости, улыбнулась девушка, - Миша на меня насмотрелся еще в девятом классе… когда лечил. Когда таскал меня по комнате, чтобы я хоть как-то шевелилась, лапы свои переставляла…
        - Извините девчонки, - застыдилась моя суженая, - совсем с ума сошла, уже к вам ревную!
        - И правильно, - мурлыкнула Тимоша, - уведем!
        - Да ну вас! - вытолкнул я, чувствуя, как теплеют щеки. - Свет!
        Светланка подошла, и мои ладони легли ей на животик. Сосредоточившись, я дозировал энергию - цедил струйкой, чтоб полнее усвоилась.
        Мелькнула идейка - взять мысль, узнать, о чем сейчас думает близняшка, но это было чем-то, граничащим с паскудством.
        Я поднял голову, и поймал опущенный взгляд - немного грустный, немного тревожный. Наверное, надо было улыбнуться - подбодрить, поднять настроение, но я лишь смотрел, будто дожидаясь Светиной улыбки. И она просияла.

* * *
        Ночью мы с Ритой не шалили - на диване, что стоял напротив кровати, почивала Альбина. Задержались вчера допоздна, и уговорили девчонок переночевать у нас - утром я всех развезу, кого куда.
        Девушки спали тихо, одно дыхание слыхать. Форточку я приоткрыл на пол-ладони, холодный воздух стекал, радуя свежестью, но не морозя. А шум с Ленинского проспекта не доходил, опадая, как волна прибоя, у подножия «красного дома».
        Мыслью я прошелся по организму - нормально, ни тени утомления. Да и с чего бы? Подумаешь, три-четыре стакана из бочки с квасом зачерпнул - образно говоря! Если «неизреченная» энергия у девчонок иссякнет к обеду, значит, всё - фокус не удался. А вдруг?..
        Тихонько встав, я поправил «ночнушку» - безразмерную футболку с неразличимым номером на спине - и пальцами ног поддел разношенные тапки.
        Рита что-то пробормотала во сне, я замер - и на цыпочках вышел в коридор. Посетил удобства, уже понимая, что сон сказал мне: «Прощай!» Досадливо покусывая губу, я задумался. Вернуться - и полночи ворочаться, не давая спать Ритке? Нет, так не пойдет…
        Я шагнул на кухню, осторожно прикрывая дверь, зажег тускловатую бра над столом, и включил чайник. Девушки, боясь располнеть, к тортику едва притронулись, а вот моя душа требует сладкого…
        Стеклянная дверь неожиданно отворилась, и на кухню заглянула Света, зябко кутаясь в старый Ритин халатик.
        - А я думаю, кто это свет забыл выключить, - зашептала она, щурясь. - Ты чего не спишь?
        - Да вот, - отшутился я, - решил торт доесть втихушку.
        - А-а… - заулыбалась девушка. - Можно, я с тобой посижу?
        - А на тортик посягать не будешь?
        - Не-а!
        - Ну, тогда ладно…
        Девушка проскользнула, и забралась на стул, подворачивая одну ногу под себя.
        - Тимоша спи-ит, посапывает, - вздохнула она, - а я никак от мыслей избавиться не могу. Лезут и лезут в голову. То вспоминаю, то… Мне Юрка вчера звонил. Он курсант теперь, его взяли в школу КГБ! Представляешь? Я так обрадовалась! А то… Ну, ты же помнишь! То конфликт, то бунт, то спецоперация… А ты сиди, и переживай! Ладно, там, «любит - не любит, плюнет - поцелует…» А если «убьют - не убьют»?
        - Да уж…
        - О, я, кажется, поняла… - затянула Шевелёва с шутливым негодованием. - Это Зиночка мне спать не дала! Полчаса кудахтала, как она что-то такое чувствует в себе. Сидит, балда такая, в постели, ладони сводит… «Ой, - пищит, - энергии сколько!»
        Я рассмеялся, и тут дверь скрипнула, пропуская Риту.
        - Вот они где! Всё с вами ясно…
        - Чай будешь? - улыбнулся я.
        - Буду! - девушка плюхнулась мне на колени, и заерзала, умащиваясь поудобней.
        - А я спать пойду, - решила Светлана, потягиваясь, и хихикнула: - Приятного аппетита!
        Мы остались вдвоем с Ритой.
        - Тебя что-то тревожит, - насторожилась краса моя ненаглядная. - Какая-то девушка… Я ее знаю?
        Мой голос приобрел деревянное звучание:
        - Ко мне на работу сегодня приходила Даша.
        - Та самая? - вздрогнула Рита.
        - Та самая.
        - И… Что теперь будет? - беспомощно толкнулось мне в ухо.
        - Ничего не будет, - я стиснул свое сокровище, обцеловывая стройную шею. - Чуешь, кого жамкаю?
        - Чую, - слабым голосом откликнулась девушка. - А чего ж ты…
        Я пожал плечами.
        - Да так… Ерундой маюсь. Нет у меня никаких чувств к Даше, я ее даже не сразу узнал! С такой прической она ходила, когда училась во владивостокском политэне - фотку старую помню… Училась, главное! Она и сейчас там учится! Да и не в Даше дело. Просто… Понимаешь, в той, прошлой жизни у меня родилась дочь. А теперь? Получается, ее уже не будет? И внучки - по нулям?
        - Дурачо-ок… - нежно протянула Рита, обнимая меня за шею. - Ну, что ты переживаешь? Ты же сам говорил, что тут не базовый временной поток, а новый! Значит, и та твоя жизнь никуда не делась, она продолжается, только тебя в ней уже нет! Ты здесь! Со мной! Правда же? - ее глаза чернели беспокойством. - Со мной?
        - С тобой! - твердо сказал я.
        - Ну, тогда пошли спать! - заулыбалась спутница жизни. - А то вставать рано…
        Глава 8
        ГЛАВА 8.
        Вторник, 22 ноября. День
        Москва, проспект Калинина
        Предчувствие вечера… Солнце скатилось за крыши, и свет из окна угас, мешаясь с сумраком. Я напрягал глаза, отыскивая буквы на клаве, пока Наташа не догадалась включить неонки под потолком. Трубки защелкали, замигали - и с тихим, не слишком докучающим зудом пролили холодное сияние.
        - Спасибо! А то не заметил, как стемнело.
        - Не за что! - девушка изящно вернулась за монитор.
        Все-таки, какая у нее обворожительная улыбка! Легким движением губ Наташа могла передать благодарность или нетерпение, даже холодность. Причем, что меня особенно поражало, она, имея внешность секс-бомбы, вела себя очень скромно, даже стыдливо. Наташа Ивернева не пыталась понравиться, она как бы показывала миру свою красоту, стесняясь ее.
        Каюсь, я поначалу принял этот настрой на смущение банальным притворством, изобретательным девичьим кокетством, но нет, всё было по правде. И мои симпатии к сибирячке окрепли.
        Было немного забавно наблюдать за собой, за невольными движениями мужского естества. Мне нравилось смотреть на Иверневу - поглядывать исподтишка или любоваться в открытую. Напрямую я не спрашивал, но, скорее всего, у девушки в роду числился кто-то из аборигенов, одаривший ее легчайшей раскосостью, умножавшей очарование.
        Прекрасные черты Иверневой, с их великолепными излишествами, складывались в совершенство на контрасте. Не по росту большая грудь, слишком крутой изгиб бедер обретали гармонию, сочетаясь немыслимо тонкой талией. Наташа походила на мультяшных красоток с пышными формами, избыточными на бидструповский манер, только была настоящей, живой.
        Я даже немного гордился своей волей - вот, мол, не поддаюсь чарам! Да только отгадка была не в мою пользу - девушка даже не пыталась меня соблазнить. Более того, она тщательно избегала неловких моментов и пикантных ситуаций. Я чувствовал, что нравлюсь ей, вот только Наташа старательно держалась на безопасной «пионерской» дистанции…
        …Перечитав, я кликнул «мышей», отсылая письмо в Свердловск. Заверещал принтер. Наташа гибко поднялась, шагнула, наклонилась… Ну, вот что ты будешь делать!
        И тут, в момент задумчивого созерцания стройных ножек, мой нос ощутил нездешние, знойные нотки «Опиума».
        Ухмыльнувшись, я развалился в кресле:
        - Можешь не подкрадываться - учуял твои духи!
        Наташа обернулась, не разгибаясь, и быстренько выпрямилась, увидав на пороге Риту.
        - И вовсе я не подкрадывалась, а вела наблюдения! За твоим моральным обликом, - независимо вздернув носик, женушка прошагала в кабинет. - Привет!
        - Привет! - эхом отозвалась Наташа, и замерла, не зная, как себя вести.
        - Знакомьтесь, - повел я рукой. - Наташа, стажерка. А эта студентка, комсомолка, спортсменка, и просто красавица - моя жена Рита.
        - Ты мне тут зубки не заговаривай, - студентка, комсомолка, спортсменка изобразила строгость. - Видела я, как ты пялился!
        - Не пялился, а любовался, - с достоинством возразил я. - Набирался впечатлений.
        - Набрался? - съехидничала "просто красавица".
        - Не до конца!
        - Ой, да ну вас… - вспыхнула Ивернева, и спряталась за монитором.
        - Вот такой он, Наташенька… - театрально вздохнула Рита, присаживаясь на подлокотник моего кресла. - Коварный!
        - Я?! - возмутилось всё мое существо.
        - А то кто же?
        Я сграбастал девушку и пересадил на колени. Дивный ротик приоткрылся в наигранном возмущении, но мои губы запечатали его поцелуем.
        - Вот… - выдохнула Рита спустя долгие секунды, и пробормотала: - Я же говорила… - она с нарочитым оживлением завертела головой: - А Даша где?
        - А она уехала! - ответила Наташа, с умилением следившая за «сценой из семейной жизни». - Утром еще.
        - А-а… - женушка заметно успокоилась, и вдруг прищурилась подозрительно. - Наташ, а чего у тебя глаза красные? Ты плакала? Этот негодяй довел тебя до слез?
        - Нет-нет, что вы! - всполошилась Ивернева. - Миш… Михаил очень добрый, и… и вообще…
        - Рита и Миша, - смилостивилась моя половинка. - Не хватало еще выкать… - она неожиданно замерла. - А-а… А ты где ночуешь, Наташ?
        - Я?.. - Ивернева растерялась, синие глаза заметались. - У друзей…
        - Не обманывай!
        Стажерка сникла.
        - На вокзале… - вытолкнула она. - На Ярославском…
        - Наташенька! - я с укором посмотрел на Иверневу. - А мне ты могла сказать?
        - Сам должен был догадаться! - отрезала Рита, и решительно заявила: - Наташ, собирайся!
        - К-куда? - вытаращились синие озерки.
        - К нам! Домой. Приютим. Да, Мишечка?
        - Да, Риточка, - с удовольствием капитулировал я, и добавил со вздохом, в качестве самокритики: - И вправду, балбес…
        - Поехали, Наташ! Балбесик нас довезет!
        Рита вскочила, оправила платье и показала мне язык.
        Вечер того же дня
        Москва, улица Строителей
        На улице стемнело. Чернота приникла к самым окнам, надышав завитки инея, искрившиеся в теплом свете люстры. Тихонько урчал холодильник, щелкала батарея, нагоняя волглый жар, а на плите скворчала картошечка, дожариваясь с лучком и колечками «Краковской». Даже прикрытая крышкой, тяжеленькая чугунная сковорода исходила наивкуснейшим духом.
        А из ванной доносились журчанье и плеск - Наташа дорвалась до водных процедур. В воображении легко рисовалось розовое, налитое тело, пахнущее чистотой и юной свежестью. Юной… Хм. Вообще-то, Ивернева старше меня на два года, но раскрывать свой истинный возраст лучше не буду…
        - Хорошо? - улыбнулась Рита. Она сидела напротив, в белом махровом халате, и расчесывала мокрые волосы.
        - Хорошо… - согласился я, с мягкой улыбкой взглядывая на законную супругу… Нет, этот статус Ритке не идет. Супруга… От этого слова тянет чем-то бытовушным, «тёточным». Подружка - так вроде неправильно, но точней по смыслу. - Они у тебя скоро до плеч отрастут.
        - Ага! - с удовольствием согласилась подружка. - Я раньше всегда стриглась, а теперь буду ходить лохматая!
        - Ходи, - улыбнулся я.
        Настроение мое качалось на отметке «ясно». Состояние предвкушения… А много ли надо начальнику Центрального штаба НТТМ? Тарелочку вкусного яства… Ну, да, полную тарелочку, желательно с добавкой…
        Посидим, поболтаем - и спать… Хотя сон накроет не сразу. Вон как Риткины глазки блестят. Знаю я этот блеск… Если вовремя не отвести взгляд, в глубине девичьих зрачков завьется темное пламя, опаляя жгучей чернотой.
        - Глупо как-то… - пробормотала Рита, ежась. - Постоянно твержу про себя: «Всё же хорошо, лучше не бывает! Ты самая счастливая на свете!» А все равно, какая-то глухая, невнятная тревога одолевает…
        - Не обращай внимания, - прижмурился я. - Бывает. Неприятный эффект воздействия энергии мозга на подкорку…
        Нашу высокоученую беседу прервал громкий щелчок - из ванной выплыла донельзя довольная Наташа. В длинном халате, в войлочных тапках, с тюрбаном из полотенца на голове… Хоть статую с нее ваяй - «Полное блаженство».
        - О-ох! - простонала Ивернева. - Спасибо! Намылась! Напарилась! Хорошо так!
        Мы с Ритой разом улыбнулись, а затем я выделился:
        - Ну, давайте, накладывайте скорей! Проторите путь к моему сердцу!
        - Слушаюсь и повинуюсь! - шутливо поклонилась суженая.
        Наверное, и минуты не прошло, а кухня погрузилась в торжественную тишину, перебиваемую звяканьем вилок, дополненным сочным хрустом - тещины огурчики, да мамина капустка поглощались молодыми организмами, как межзвездная материя затягивается черными дырами.
        - А чего ты нам не налил? - возмутилась Рита на пятой минуте трапезы. - Мы тебя ублажили? Ублажили. Теперь твоя очередь!
        Я резво вскочил, бросаясь к буфету. Початая бутылка токайского призывно хлопнула пробкой - и выдержанный хунгарикум расплескался по бокалам.
        - Ну, за знакомство!

* * *
        После третьей девчонки «захорошели». Разрумянились, голоски зазвучали выше и звончей, а я поставил кипятиться чайник.
        - У вас так хорошо, так славно… - завздыхала Наташка. - Прямо завидую…
        - Мне? - с хулиганской улыбкой уточнила Гарина. - Или ему?
        - Обоим! - рассмеялась Ивернева.
        - А у тебя кто-то есть?
        - Не-а… - посмурнела гостья.
        - Ну, и сибиряки пошли! - вознегодовала хозяйка во хмелю. - Столько красоты не замечать!
        - Килограмм пятьдесят, - поддакнул я.
        - Да нет… - промямлила Наташа. - Парни тут ни причем, это всё моя вина. Я же ведьма…
        Рита вскинулась было, но я утишил ее, сжав коленку, и вкрадчиво поинтересовался:
        - А подробней?
        - Ну-у… - без охоты затянула Ивернева. - Был такой Гриша. Без мата говорить не мог. Стал на танцах приставать, да с такими оборотами… Ну-у… И онемел. Месяц мычал только… - она вдруг резко выпрямилась, беспокойно заглядывая в глаза. - А вы… верите мне?
        - Верим, верим! - часто закивала Рита.
        Помолчав, сибирячка продолжила негромко:
        - Другой… Толя его звали. Наглый был, распущенный… Полез к моей подружке, я его оттолкнула, а он меня ударил… И Толяна скрючило от боли. «Скорую» вызывали, морфин вкалывали… И всё! Кончилась моя личная жизнь…
        Наташины глаза повлажнели, и я решил действовать. Взял ее безвольную руку, дал слабый посыл…
        - Ах! - Девушка сильно вздрогнула. - К-как? Фу-у… Жар такой… По руке, по телу… Словно горячим душем окатили!
        - Мишечка у меня ведьмак! - выразилась Рита со смешной гордостью. - Он и меня научил, и подруг. И тебя выучит!
        - Вы серьезно? - пролепетала Ивернева.
        - Ты зажимаешь в себе свои скрытые способности, Наташа, - серьезно заговорил я, - боишься их, но ведь всё зависит от человека. Скальпель в руках хирурга спасает жизнь, а попадись инструмент живодеру?
        - Постажируешься еще и с нами, - ободряюще улыбнулась жена с другого фланга, - я тебя со Светланкой познакомлю, с Альбинкой…
        - Горячо поддерживаю и одобряю, - встав, я снял с Иверневой «чалму», и коснулся ладонями влажных волос. - Не бойся. Ни меня, ни себя. Ты сама выставила мощный психоблок, он и мешает тебе жить, как все… Предохранитель от счастья… Сейчас сниму его, - разведя руки, я отшагнул.
        - Так легко стало… - прошептала Наташа, опуская плечи и поводя головой. - Так спокойно и… радостно… - внезапно взвизгнув, она бросилась ко мне, тиская и целуя. - Спасибо! Спасибо тебе!
        Не сразу вспомнив о Рите, Ивернева зарумянилась, робко опустила руки, но хозяйка проворчала, благодушно и важно:
        - Да ладно, целуйтесь… Дозволяю!
        Понедельник, 28 ноября. День
        США, штат Нью-Йорк, Покантико-хиллз
        - Поздравляю, шеф, - ухмыльнулся Чак Призрак Медведя, он же Мануэль Бака, - ты стоишь миллиард баксов!
        Степан Вакарчук, он же Стивен Вакар, он же Брайен Уортхолл ощутил сладостное толкание в утробе, но лицемерно проворчал:
        - А я-то тут причем? Просто тупо использовал Уолл-Стрит - и слушал подсказки с площади Дзержинского. Или где там Миха сейчас…
        Гоуст Бир наметил улыбку.
        - А ты думаешь, местные fat cats[1] иначе от долларов пухнут? Я тебя уверяю - половина тутошних состояний сколочена на инсайдерской информации! Так что успокойся.
        Степан притворно вздохнул. Нет, в самом деле! Конечно, без всяких, там, котировок фьючерсов, что им слил «объект «Ностромо», на бирже делать нечего. Спекулировать тоже надо уметь.
        Самый крупный куш выпал, когда Миха передал через советского резидента в Нью-Йорке… Дроздова, кажется… да, через него… что «мусорные» акции «Юнайтед рокетс» через неделю взлетят в цене - до брокеров с трейдерами дойдет весть о контракте этой полудохлой компании с Пентагоном. Чуть ли не на десять миллиардов.
        Но мистер Уортхолл узнал об этом первым - и начал потихоньку скупать грошовые акции «Объединенной ракетной». Пока финансовые аналитики надували щеки, он хапнул больше блокирующего пакета. И грянул гром…
        Нью-Йоркская биржа сотряслась от рева и визга «горлодериков», бросившихся вдогонку. Поздно! Цена акций даже не росла - ракетировала круто вверх!
        В тот день Вакарчук не мог от волнения ни есть, ни пить, изнывая до самого вечера - выдохнул, снял трубку телефона, и брюзжащим, свойственным реальному Уортхоллу голосом, приказал агенту начать продажи. Акции расхватали в момент, а Степан в одиночку слопал пиццу…
        - Девять нулей - это хорошо, конечно, - вздохнул он, - но мало. Новорожденный миллиардер Дэвида Рокфеллера не заинтересует. Вот, если бы пять или десять миллиардиков…
        - Тогда тебя likvidnut, - усмехнулся индеец. - Как это… pustyat v rаskhod.
        - Да понимаю я… - Степан прогулялся мимо окон, поглядывая на тихую стрит. - Просто бесят все эти буржуйские понты! Мне бы хоть чучелком проникнуть в Кайкет, в эту центральную усадьбу колхоза имени Джона Рокфеллера!
        - Можно и тушкой, - хладнокровно заметил Чак. - Садишься на поезд, минут через сорок выходишь в Слипи-Холлоу, там пересаживаешься в туристский автобус - и ты в Кайкете.
        Вакарчук обалдело посмотрел на товарища.
        - А разве так можно? - пролепетал он, и побурел. - То есть… Я хотел сказать… Что сидишь? Поехали!

* * *
        Они выбрали короткий тур, на полтора часа, с осмотром первого этажа резиденции «Кайкет» и экскурсией по саду. Путевки обошлись им в пятьдесят долларов на двоих. И вскоре мощный автобус, смахивавший на аквариум, понес их по живописной холмистой местности. Мелькали ухоженные садики, красивенькие домики, чисто выбритые поля для гольфа.
        - Дамы и господа! - девушка-экскурсовод взяла микрофон, изящно отогнув мизинец, и нацепила голливудскую улыбку. - Название «Кайкет» взято из африкаанс, языка буров, и означает «наблюдательный пункт». В самом деле, поместье расположилось на самой высокой точке холмов Покантико, и оттуда открывается потрясающий вид на долину Гудзона. Вообще-то, поместье «Покантико-хиллз» очень обширно, и на его землях выстроено семьдесят пять особняков, в которых проживают, как минимум, десять семей из клана Рокфеллеров. Роквуд-Холл… Филдвуд-фармз… Хадсон Пайнз… Но проезд туда запрещен. Зато мы можем осмотреть главную резиденцию, построенную для Джона Рокфеллера, первого миллиардера в мире…
        - Oblom, - шепнул Призрак Медведя. - Дэвид Рокфеллер propisan как раз в Хадсон Пайнз!
        - Ну, хоть осмотримся… - вздохнул Вакарчук, теряя прежний запал.
        - …В усадьбе «Кайкет» сорок комнат, она выстроена в три этажа из местного камня, - с придыханием щебетала девушка-гид, - но второй и третий этажи закрыты для посещения…
        Ворча двигателем, автобус взбирался в гору, пока не вырулил по серпантину к массивным воротам. Степан опытным глазом оценил незаметную охрану. Да, сюда без разрешения лучше не соваться…
        Разудалые туристы покинули средство передвижения, и шумною гурьбою зашагали к огромному домине с колоннами, окруженному фонтанами, статуями, десятком садов с лестницами под старину, террасами и ротондами, тихими аллеями… В воздухе ощутимо носился запах Очень Больших Денег.
        Одни ставят пугало на даче и белят забор, а другие украшают свой парк изваяниями Генри Мура и Альберто Джакометти.
        «Каждому свое», - меланхолически подумал Вакарчук.
        Ветер с океана нагонял тучи, пригашивая солнце, и сумрачная тень пала на здешние красоты - все еще зеленые луга, что скатывались к Гудзону, где-нигде топорщась елками или купами деревьев. Тот же пейзаж радовал глаз в заречье - Рокфеллеры скупили все земли в округе, чтобы ничей дом или амбар не портил панорамы.
        Вакарчук испытал раздражение, смешанное с горечью: тут хоть как разбогатей, в «Кайкете» тебя все равно не примут. Пропустят в качестве туриста, чтобы мог одним глазком высмотреть, как белые господа живут-поживают, да добра наживают, ворочая триллионами…
        - Босс, - напряженным голосом сказал Чак. - Видишь?
        Степан кивнул. Не обращая внимания на любопытствующих бездельников, к вычурному крыльцу подлетел, рявкая мотором, стильный «Астон-Мартин», а за ним, пластаясь, выплыл огромный «Кадиллак Флитвуд Брогем».
        Водитель спорткара, седоусый моложавый мужчина крепкого сложения, небрежно хлопнул дверцей, и поспешил к лимузину. Из его кожано-хромированных недр выбирался обрюзгший господинчик с крючковатым носом и маленькими хитрыми глазками.
        Это был он, «главный буржуин», Дэвид Рокфеллер-старший, внук патриарха.
        - В дом! - процедил Вакарчук.
        Он толком не знал, на что надеялся, что пытался узнать. Просто поступал по старому, мудрому правилу: «Если появляется шанс - используй его!»
        Изо всех сил стараясь не выдать спешки, Степан с Чаком миновали стайку туристов, восторгавшихся сдержанной роскошью гостиных. За анфиладой зал мелькнули два пиджака, серый и синий. Русский с индейцем устремились следом, думая одинаково - о хорошо оплаченной охране резиденции.
        «Если что, скажем - заблудились!» - мелькали горячечные мысли.
        Рокфеллер и его моложавый спутник поднялись на запретный второй этаж, неспешно беседуя.
        - Прикрой меня! - бросил Степан, взбегая по ступеням, застеленным ковровой дорожкой.
        Преследуемая парочка остановилась, и Вакарчук бесшумно метнулся за тяжелую штору, что занавешивала арку.
        - …Этот Уортхолл подозрительно быстро сколотил первый миллиард, - с учтивой озабоченностью проговорил моложавый.
        Степан облизал пересохшие губы, напрягая слух, но Рокфеллер ответил с заметным нетерпением:
        - Деду было куда труднее, да и не волнуют меня все эти нувориши, Марк! Ричард выходил на связь?
        - Да, сэр! - мигом перестроился Марк. - Он связался с нами из Сан-Паулу. Сообщил, что этот Аидже… колдун или кто он там… готов участвовать в акции.
        - Вот об этом и надо было сразу доложить! - забрюзжал «внук патриарха».
        - Да, сэр, - смиренно вытолкнул моложавый.
        - О`кей, о`кей… - мягко зарокотал Рокфеллер, благодушествуя. - Это хорошие новости, Марк, очень хорошие… И отличный повод вкусить «Шато Марго» урожая шестьдесят первого года!
        - О, сэр, но ваше здоровье…
        - Вот за него и выпьем!
        Хозяин с гостем удалились, и Степан неслышными скачками ринулся вниз, застав Чака за странным занятием - индеец заботливо усаживал вялого крепыша в костюмчике на антикварный диван работы Жоржа Жакоба.
        - Очень настырный охранник, - бесстрастно пояснил Призрак Медведя.
        - Что с ним?
        - Сомлел.
        - Уходим! Смешаемся с туристами! Они сейчас в японском или итальянском саду…
        Русский с индейцем выскользнули, а «сомлевший» страж застонал, болезненно морща лицо. Осмотрелся, не разумея, что с ним, и вскочил, пошатываясь.
        В кармане у него зашипела рация.
        - Джон! - воззвала «воки-токи». - Ты где?
        - В малой приемной, - поспешно откликнулся охранник.
        - Спустись, проверь галерею! И предупреди экскурсантов, чтоб не фотали!
        - Да, сэр! Иду, сэр!
        Хмурясь и недоуменно качая головой, Джон спустился на цокольный этаж. Через приподнятое окно долетал восторженный говор - туристы бродили по садовым террасам, восхищаясь и воздыхая…
        [1] «Жирные коты» - прозвище финансовых воротил.
        Глава 9
        ГЛАВА 9.
        Пятница, 2 декабря. Утро
        Москва, улица Строителей
        К ночи похолодало, Москву заложила ватная тишина.
        Часа в два меня потянуло компотику испить. Захожу на кухню, а за окном будто развиднелось - лунный свет сливается с плавным мельтешением снегопада. Хлопья валят густо, наискосок, глуша все звуки, переписывая набело улицы и дворы.
        Я прижался к подоконнику, чтобы тепло батареи ласкало ноги и живот. А вот от стекол несло холодом. Опадающий снег завораживал, как огонь - шатался, вихрился лениво. Порой гонимая ветром стая снежинок бросалась на окно, тихо шеберстя и бессильно осыпаясь.
        Так и не отведав холодненького черешневого настою, я убрел в спальню. Часа четыре в запасе у меня точно есть…

* * *
        Кровать не скрипела, но Рита тихонько вскрикивала, всё чаще, всё тоньше, пока не изогнулась, трепеща и ахая, тискаясь из крайних сил…
        И вот нас снова двое - лежим рядышком, унимая дыхание, а за окном стынет чернота, сеется редким снежком. Я перекатил голову по подушке, услаждая взор чудным виденьем - Ритины груди вздымались и опадали, тычась сосками в предрассветную тьму.
        «Изнемогла… - пришла на ум полузабытая строка. - Из жара страсти вернулась вновь во хлад и явь…»
        - Я громко кричала? - забормотала девушка.
        - Не-а.
        - А то еще Наташка услышит…
        - Не услышит, тут стены толстые.
        - Встаем? - страдальческим голосом вытолкнула Рита.
        - Да полежи еще с полчасика.
        - Нет, - вздохнула моя половинка, сожалея, - так еще хуже. - Повернувшись на бочок, она ловко увернулась от лап загребущих, и звонко шлепнула меня по голой заднице: - Подъём!
        - А я тогда мыться не пойду! - мстительно сощурился я.
        - Я вот тебе не пойду! - пригрозила Рита, накидывая вместо халатика мою белую рубашку, и подкатывая рукава. - Не дай бог, унюхаю… Спать будешь под мусоропроводом!
        - До чего ж ты вредная… - вздохнул я, выворачивая и натягивая футболку - заношенная «ночнушка» обвисала на мне, будучи длиннее иных мини-платьев. - Ну, тогда я первый!
        - Хитренький такой! - возмутилась девушка, застегивая тугие пуговки, но я уже вынесся в коридор, шлепая босиком.
        Встрепанная со сна Наташа взглянула на меня диковато, словно кроманьонка, бредущая по пещере.
        - Привет! - бросил я, и рванул в ванную.
        - Догоню, хуже будет! - послышался милый голос из спальни.
        - Ага, щаз-з!
        Ну, если честно, захват ванной - это уже моя вредность. Не люблю душ по утрам. Ленюсь. Ладно, там, когда спать ложиться - Риткин носик страдать не должен. А сейчас-то зачем? Смысл? Чтобы «Ижик» насладился запахом чистого тела водителя?
        - Логики - ноль целых, хрен десятых… - пробурчал я, пуская холодную. У-ух… Ледяные струи пробрали «до глубины души», как Ивернева выражается, еще одна верноподданная Мойдодыра.
        А теперь горяченькой… Теплая вода ошпарила, как кипятком.
        - Ми-иша! - захныкали под дверью. - Пусти-и! Я тоже хочу-у!
        - Нельзя! - отрезал я, восхищаясь собственной твердостью и непреклонностью. - А то опять опоздаем!
        - Ну, Ми-иш!
        Зверски выпятив челюсть а ля Шварценеггер, я обтерся «полотенцем пушистым», и влез в футболку. За дверью стояла надутая Рита, изображая обиду.
        «Для зачина» я нежно поцеловал лебединую шею, ощущая под губами биение жилочки, а затем задрал подол рубахи, и ущипнул за мягкое место. Радостно взвизгнув, девушка влетела в ванную.
        - Как у вас хорошо… - вздохнула Наташа, отталкиваясь плечом от стены. - Светло, чисто… Я про атмосферу.
        - Важней всего - погода в доме, - поднял я палец, смутно припоминая пару «Долина - Булдаков». - Яичницу будешь?
        - Ага! С колбаской?
        - А як же! - я открыл холодильник, доставая слагаемые завтрака, и соображая, когда же из меня выпарятся украинизмы.
        - Миш, - неуверенно начала стажёрка, - мне как-то неловко вас объедать. Может…
        - Не может! Чаще пленяй и ублажай мое чувство прекрасного, а уж мясопродукты я и сам куплю. Кстати, а ты почему не носишь тот батничек? Такое чудное декольте…
        - Да ну тебя! - смутилась Наташа.
        - Жадина ты, потому что, - горько попенял я, выкладывая на сковороду порубленные «Охотничьи колбаски». - Мне посмотреть не на что со вкусом, а ей жалко, видите ли!
        Девушка стыдливо захихикала, вяло отмахиваясь, из-за чего полы халатика чуть-чуть разъехались, открывая манящую ложбинку. Я сразу заулыбался, довольный, как кот, налопавшийся сметаны. Накокал шесть яиц на скворчавшие колбаски, и уменьшил огонь. Тут главное - не упустить момент, когда белок более-менее готов, и не пережарить желток. Не упустил.
        А тут и Рита явила себя, распаренную, облепленную рубашкой…
        - Я быстро! - крикнула Наташа из ванной.
        - Мы тоже! - ответил я, подхватывая мою ненаглядную на руки.
        - Ты бессовестный… - Рита обняла меня за шею.
        - Ага! - согласился я, перешагивая порог спальни.
        - Ты непристоен…
        - Еще как! - бережно уложив девушку, я содрал с себя «ночнушку». Рита вывернулась из рубашки сама.
        - Ты хороший…
        - От хорошей слышу…
        Тот же день, позже
        Москва, Ленинградский проспект
        Рита всю дорогу была очень ласкова, даже на прощанье не ехидничала - чмокнула в губы, да и зашагала к своему МФИ. Полюбовавшись напоследок дефиле, я развернул машину и плавно набрал скорость.
        - Завидую… - меланхолично выговорила Ивернева, вздыхая на заднем сиденье.
        Я глянул в зеркальце и поймал синий взгляд. Первым желанием моим было ответить в шутливом тоне, обронить что-нибудь вроде «Завидовать дурно!», но надо же и меру знать.
        - Наташ, поверь мне, - сказал серьезно, - всё не так легко и просто. Мы с Риткой долго не могли быть вместе. Всякое бывало - и ошибки, и обиды, и горести. А у тебя есть всё для счастья, даже больше, чем у других! Ты молода, здорова, умна, талантлива - и очень красива!
        - Рита красивее… - слабо парировала Наташа.
        - Вас нельзя сравнивать, вы разные. Но обе - просто прелесть! М-м… Не знаю, что тебе там нашептала Ритка, но я не читаю мысли без спросу…
        - Я разрешаю… - девушка опустила ресницы, вспыхивая нервным румянцем.
        Поглядывая на дорогу, я покачал головой.
        - Пусть твои мысли останутся тайной, - выговорил мягко и с чувством. - Наташ… Пару слов тет-а-тет. М-м?
        - Угу…
        - Я никогда не смеюсь над девушками. А если порой сбиваюсь на шутейный тон, то лишь для того, чтобы не выдать своего истинного отношения…
        Наташа приподняла опущенную голову.
        - Я… нравлюсь тебе?!
        - Ну, вот! - я удовлетворенно хмыкнул. - Говорил же, что умница! Да, Наташенька, ты мне очень нравишься. Просто… как бы это выразиться поэтичней… или техничней… М-м… В душе вовремя срабатывает предохранитель - мое чувство к жене. Я ни за что не обижу Риту, не предам снова…
        - Снова? - пробормотала девушка.
        - По-разному бывало… - кривая усмешка перетянула лицо.
        Наташа глубоко вздохнула, светлея.
        - Спасибо тебе, - вытолкнула она. - Обреченность ушла, надежда вернулась… Легко так!
        - Слу-ушай… - я задумался, лишь бы отвлечься. - А когда у тебя отпуск кончается?
        - Скоро, - погрустнела девушка. - На следующей неделе.
        - Слу-ушай… А что тебе делать в Новосибирске? Оставайся! Пойдешь ко мне в секретарши? - перехватив в зеркальце синюю растерянность, сквозь которую всплывала боль, я торопливо добавил: - Да серьезно!
        - Правда? - пролепетала Ивернева.
        - Чистая! Беспримесная!
        - Но я же ничего не умею!
        - А чего там уметь? - фыркнул я. - Пленяй да очаровывай… Шучу. Да ты хотя бы рассортируй ту кучу проектов! Видела же? А я еще и почту свою на тебя переведу, и телефон… Завалю тебя работой!
        Наташка вскочила, стукаясь о мягкий потолок, обхватила меня за шею, и принялась жарко целовать - в щеку, в ухо, куда доставали губы.
        - Я согласна! - зазвенело на весь салон.
        Тот же день, позже
        Москва, Старая площадь
        В ворохе челобитных от Выбегалл разного пошиба отыскались и подлинные сокровища мысли, вроде технологии изготовления красных, синих и зеленых светодиодов на основе гетероструктур. Наташа, очень гордая своей находкой, положила мне на стол тощую папочку с криво отпечатанными листками, но старательно, от руки вписанными символами. Не знаю уж, далеко ли продвинулся Алферов в своих изысканиях, но вот эта разработка дьявольски талантливых мэ-нэ-эсов из МФТИ меня просто восхитила - они легко, даже изящно срезали путь к созданию плоских светодиодных экранов!
        Естественно, я сразу связался с ребятами, забурлил энергией, и впервые прикинул расходы на исследования, на внедрение, на раскрутку и «пробивание потолков». Бюджет у ЦШ НТТМ был довольно солиден, но мне еще ни разу не приходилось «скрести по сусекам».
        - Бухгалтер, милый мой бухгалтер… - забубнил я примитивный попсовый мотивчик. Пение звучало уныло и безрадостно.
        И тут дверь открылась и на пороге замерла Наташа, исходя радостным сиянием, то ли ангелическим, то ли демоническим, это уж кому как.
        - Товарищ Гарин! - разнеслось лирическое сопрано. - Вас ждет товарищ Андропов! Он внизу, в машине!
        - Поработать не дают… - заворчал я, откладывая папку.
        - Ну, он же, наверное, по важному делу, - вступилась моя секретарша за Ю Вэ, - а не просто так…
        - Надеюсь, - улыбнулся я. Невозможно было сердиться и недовольничать в поле зрения Наташиных глаз - вы или умилялись, или ваши чувства заметно отклонялись от платонических. Влезая в куртку, обронил с нарочитой суровостью: - Держи оборону!
        - Есть! - вытянулась Ивернева.
        - Вольно!
        В коридоре я пересекся с Сосной. Юрка с размаху шлепнул по подставленной ладони, и задержал мою руку в цепких пальцах.
        - А ты в курсах, - приглушил он голос, - что за тобой присматривают ребятки из «девятки»?
        - В курсах! - фыркнул я. - Они бы меня подбешивали, но ведь фиг заметишь.
        Хохотнув, курсант Сосницкий пружинисто зашагал к лифтам - первую камеру наблюдения повесят там. Причем, не какую-нибудь, а на матричной ФЗПС,[1] и серийную - сгодились мои прогрессорские потуги головастым технарям из ОКБ «Импульс» и НИИ «Пульсар».
        А я закружился по лестничным пролетам, разминая ноги, пока не вылетел к стоянке. Скромный «Жигуленок» со штыревой антенной притулился в сторонке, но туда я не глядел, якобы не замечая прикрепленных. Сразу зашагал к новенькой «Чайке» ГАЗ-14, сыто урчавшей напротив подъезда, и юркнул на заднее сиденье. Едва клацнула дверца, как лимузин мягко тронулся, разворачиваясь.
        Андропов, сидевший напротив, улыбнулся и пожал мне руку.
        - Нужна твоя помощь, Миша… - он зябко поднял меховой воротник пальто, а я молча ждал продолжения. - В мире подули нехорошие ветры… Разрядке, похоже, конец. Запад нагнетает обстановку, причем, дружно, всем ансамблем - и Америка на нас бочку катит, и Европа, и Япония…
        - Трехсторонняя комиссия? - задрал я бровь.
        - И Бильдербергский клуб, - кивнул председатель КГБ. - Хотя… Это всё - открытая информация, а уж где все эти буржуины собираются втихушку… Кто знает? Недвижимости у них хватает. В общем, для зачина - Е Пэ… э-э… Женя Питовранов убежден, что Белый дом тут как бы ни при чем. Решения принимались в Хадсон-Пайнз или в Ферьер-ан-Бри. Ну, или в замке Уоддесдон.
        - Рокфеллеры и Ротшильды? - оживился я. - Очень даже может быть! Слу-ушайте… Так это же отлично!
        - Отлично? - вскинул брови Андропов.
        - Ну, да! Значит, мы идем верным путем. Вот главные буржуины и зашевелились! Восточный общий рынок… Перестройка… Активная внешняя политика… Как тут не занервничать!
        - Мне бы ваши годы, - покачал головой председатель КГБ. - Надо же… Радуется, что враг пошел в атаку!
        - Нет, Юрий Владимирович, я рад, что враг не играется больше в разрядку! Запад никогда не согласится на мирное сосуществование, тут всё по-ковбойски просто: «Убей или умри!» Дадим НАТО по сопатке - мигом присмиреют и запросят саммита на высшем уровне. Пройдет лет пять, от силы - договоры в клочья! И опять мы меряемся ракетами… Запад или покупает, или отбирает силой. Буржуинам даже в голову не придет третий вариант - сообща строить лучшее будущее! Так что… Ничего нового. Предлагаем взаимовыгодное сотрудничество - и стоим на страже завоеваний Октября!
        Андропов заулыбался.
        - Спасибо, успокоили! Нет, правда… После Нового года я приму страну… в окружении военных баз и «горячих точек»! Признаться, пугающая картина. А до чего обнаглели спецслужбы! Шпионы валом валят, покупают местных дурачков оптом! Вот, вроде ж облаву устроили на недобитков, частым гребнем прочесали всю страну - и опять гадость всякая из подполья лезет! - поправив очки, он пристально глянул на меня. - Я потому и просил о помощи, Миша. Похоже, в нашем КПК, в самом оперотделе, завелся «крот». Признаться, о том, что у Пельше есть оперативники, я узнал далеко не сразу, уже будучи председателем Комитета. А КПК… Считайте, это тайный контроль надо всей КПСС! Агентам там делать нечего. Вот, смотрите…
        Я взял протянутое фото. Со снимка улыбался мужчина за тридцать, светловолосый, с пшеничными усиками и прозрачными голубыми глазами, водянистыми слегка.
        - Наш подозреваемый, - буркнул Андропов. - Зовут Виктор-Чеслав Дайнеко. Вроде как из Белоруссии. На его совести несколько трупов, последний по времени убитый - заместитель Пельше… Но на того ли мы вышли? В общем, смотрите, Миша. У этого Виктора-Чеслава есть одна привычка: в одиннадцать пятнадцать он является в буфет ЦК. У англичан есть традиция файв-о-клок устраивать, а у этого - второй завтрак. Вот пропуск. Зайдите, перекусите - и прощупайте этого Дайнеку своими методами! Сможете?
        - Перекусить? - улыбнулся я. - С удовольствием!

* * *
        Войдя в заведение общепита, где всё - тяжелая мебель, округлые витрины да буфетчица в строгих кружевах, - хранило стиль пятидесятых, я прежде всего высмотрел для себя столик в углу и застолбил место, сложив куртку на стул. Отсюда всё видать, даже мощные колонны не застят вход.
        Спецбуфет открылся ровно в одиннадцать, и двое-трое чинов, особенно оголодавших, степенно выстроились к кассе. Я занял очередь.
        - Спинка осетра с огурцом… Свекла с брынзой, чесноком и майонезом… Оладьи со сметаной… Два хлеба и чай.
        - С вас семьдесят пять копеек, - прощебетала кассирша, выбивая чек на раритетном, лязгающем и звякающем агрегате.
        Засев в засаде, я не торопясь вкусил от щедрот ЦК, безразлично поглядывая на входивших. Уработались, бедолаги. У них обед в час, решили потренироваться…
        Да… Здесь не бывает просроченной рыбки, черствого хлеба или заветревшейся колбаски - всё наисвежайшее и только высшего сорта. Может, потому и не выводятся подпольщики? Одним мучительно больно расставаться с номенклатурными бонусами, вроде спецмагазинов или спецсанаториев, а другие и вовсе жаждут монетизировать блага…
        Я вдумчиво жевал отменную осетрину, когда в буфет заглянул Дайнеко. Будто копируя меня, он обшарил столики настороженным взглядом, и заворковал с хихикающей девицей за прилавком.
        Я опустил глаза, разделывая вилкой горячую еще оладью. Что-то уже и есть расхотелось…
        «Надо, Миша, надо!»
        Без охоты дожевав, выхлебал чай. М-да…
        Мне не потребовалось даже заглядывать в глаза Виктору-Чеславу. Дернув уголком рта, мыслью погрузился в его «комплекс нейронных состояний» - как в смердящую клоаку. Хотелось плеваться и поскорей очистить память от налипшей мерзкой слизи.
        «Успеешь!» - осадил я себя.
        Неторопливо натянув куртку, я вышел, не глядя на Дайнеко, и поднялся к кабинету Пельше. Арвида Яновича я видел лишь однажды, в тот самый день, когда договаривался с Политбюро о правилах игры, и не сразу узнал в пожилом мужичке с зачесанными редкими волосами могущественного председателя Комитета партийного контроля. Переболев, Пельше еще больше усох, телесно приближаясь к состоянию мумии, но в зорких глазах по-прежнему горел зловещий огонь. Такой человек не предаст. Но и не пожалует.
        - Михаил? - скрипуче спросил председатель КПК вместо приветствия. - Входите!
        Кабинет Пельше мерял шагами Андропов.
        - Ну? - выдохнул он, скрипя подошвами на развороте.
        - Настоящее имя Виктора-Чеслава - Шон, - сдержанно доложил я. - Он ирландец, живет в США. Позывной - «Сегундо». На его счету десятки убийств. Сколько он наших прикончил, точно не скажу, но первым стал реальный Дайнеко. «Сегундо» закопал его в какой-то пуще… то ли Беловежской, то ли Налибокской. А вот на кого Шон работает, я так и не понял. Не на разведку, точно. Это наемный агент экстра-класса, ему платят - он выполняет задание.
        Пельше яростно выругался по-латышски, стискивая кулачки, а Ю Вэ шагнул к телефону, быстро набрал номер.
        - Готовы? - отрывисто сказал он в трубку. - Берите его!
        Андропов снова пошел круги описывать, а Пельше сердито насупился, горбясь и глядя в столешницу. Истекла минута… Пошел обратный отсчет второй… Третьей…
        Негромкая телефонная трель прозвучала, как сигнал тревоги. Юрий Владимирович рванулся к аппарату.
        - Да! Что?.. - он обмяк. - Понятно… Да, конечно.
        Замахнувшись трубкой так, словно хотел расколотить телефон, Андропов сдержался, и медленно, бесшумно вернул ее на рычажки. Усталое лицо перекосила судорога.
        - «Сегундо» успел куснуть ампулу с ядом, - глухим, дребезжащим голосом доложил он.
        - Уш-шел, пёс! - прошипел председатель КПК, бессильно шлепая ладонью по столешнице.
        - Собаке - собачья смерть, - тяжко упали слова.
        Четверг, 8 декабря. Ночь
        Северный Йемен, Хамис-Мушайт
        Зима, называется… Днем под двадцать пять тепла! Правда, ночью холодает - аж до плюс тринадцати. Пустыня…
        Зенков оглядел отбитый у саудовцев аэродром. Ну, это только так говорится - «оглядел». В режиме светомаскировки не много высмотришь. Мелькали, правда, кое-где тусклые огоньки. Иногда даже дверь распахивалась, выпуская желтый накал лампочек.
        В темноте особенно четко разносился гортанный арабский говор, в него вплетался звонкий испанский, прикладывался ёмкий русский. Профырчал «УАЗик», окатывая фарами белый фюзеляж «Ил-76». Но не советских, а иракских ВВС - вместо красных звезд на крыльях зеленели треугольники с арабской загогулиной. И тишина…
        Лишь однажды ее смял взлетающий «мигарь» - двигун загрохотал на форсаже, заревел, выпуская дрожащий голубой пламень, «гофрированный» фазовыми пережатиями. Истребитель прокатился по ВПП, легко отрываясь от земли, поджимая лапы-шасси, да и канул в ночь.
        Женька подумал, и залез на теплую броню БМД. Едва он притулился к башне, как зашуршал песок под энергичными шагами, и полоснул луч фонарика.
        - Дай руку, сержант, - прокряхтел Марьин. Уцепившись, капитан запрыгнул, и устроился рядом. - Ух! Ну, как тебе тутошние пески?
        - Да такие же! - фыркнул Зенков. - Только желтые. Товарищ капитан… А скоро нам… туда?
        - Скоро, - в офицерском тоне зазвучала серьезность. - Хм… Ты, говорят, после дембеля в училище намылился?
        - Намылился, - утвердительно кивнул Женька.
        - Ну, и правильно. Одобряю! Не сопляком поступишь, а «дедом»… Смотри, сержант, вся операция, конечно, секретная, но мы же десант! Должны знать свой маневр. Аль-Хамди - наш человек, русских он уважает. А что йеменцы встали на тропу войны… Так, правильно! Саудиты первыми начали. Ничего себе, заявочки - президента грохнуть! Ну, вот и ответка прилетела… Я, правда, думал, что всё Хиджазом и закончится, ан нет… Иракцы, похоже, «второй фронт» открывают. Могу спорить на что угодно - хотят оттяпать у саудовцев нефтеносные районы в Эль-Хасе! Это там, на востоке, у Персидского залива…
        - Ух, ты… Ничего себе… - растерялся Жека. - Так это ж они… Они так всю карту перекроют, что… Ну, молодцы! Это ж сколько нефти загребут!
        - Вот-вот… А ты заметил, сержант, как местные реагируют на «захватчиков и оккупантов»?
        - Да радуются!
        - Во! И так везде - саудиты местных за людей не считают. И на восточном побережье та же картина. Там, на границе с Ираком, шииты живут, так их в Эр-Рияде даже за мусульман не держат! Гнобят по-страшному, вплоть до резни. Вот туда нам и дорога… В тех местах один шиитский шейх проживает, зовут его Хасан аль-Саффар. Он второй год партизанит, гоняет саудовцев, дает жизни ихним карателям! Вот мы ему и поможем… А на границе кучкуются иракцы… Три танковые дивизии - «Навуходоносор», «Медина» и «Хаммурапи»!
        - А мы все равно будем первыми! - воскликнул Зенков.
        - На то и десант! - ухмыльнулся Марьин. - «Никто, кроме нас!»
        [1] ФЗПС - фоточувствительный прибор с зарядовой связью. В СССР первый лабораторный образец матричной видеокамеры появился в 1977 году, а промышленные образцы - в 1980-м.
        Глава 10
        ГЛАВА 10.
        Пятница, 9 декабря. Вечер
        Москва, улица Малая Бронная
        - Во всех энциклопедиях вы прочтете, что индуктор, то есть гипнотизер, якобы внушает что-то реципиенту. Но, согласитесь, это отдает средневековьем, наивной верой в заклинания! - журчал Игорь Максимович. - Нет, у гипноза своя биофизика - психодинамическое поле индуктора как бы модулирует сознание внушаемого, подчиняя гипнотизеру. А монотонная речь, пассы, сверкающие бронзулетки на цепочках - это так, отвлекающий маневр… Но вернемся к теме урока. Для начала, расскажу историю одного человека с сильной, тренированной волей. Он был красноармейцем, и в сорок втором попал в плен. Бежал из концлагеря, собрал отряд Сопротивления во Франции, но удача - известная ветреница. Наш герой угодил в застенки гестапо и, чтобы не выдать под пытками товарищей, ушел из жизни - остановил свое сердце. Самовнушение, хоть и с натяжкой. Другой пример - первобытное, затерянное в джунглях племя. Если тамошний колдун объявит дикарю, что того завтра настигнет смерть, человек и вправду умрет. И это тоже самовнушение, хотя и иного рода. А теперь вопрос: можно ли смерть внушить?
        - Реципиенту? - уточнил я. - Да, наверное…
        - Не наверное, а точно, - усмехнулся Котов. - Остановить сердце или дыхательные мышцы… Резко повысить давление, вплоть до обширного кровоизлияния в мозг… Мы разберем все способы, Миша - и нападение, и защиту. И эти уроки едва ли не самые важные, ибо дуэль двух сильных индукторов, двух психократов, всегда кончается летальным исходом одного из них - более слабого и менее умелого.
        - Буду учиться только на «отлично»! - пообещал я, наполовину в шутку, наполовину всерьез.
        - Тогда начнем, - построжел наставник. - Закройте глаза… Расслабьтесь… Готовы?
        - Всегда готов!
        Нервный взрыв сотряс меня, отзываясь болью в каждой клеточке, и я поневоле разжмурился. Тяжело дыша, смаргивая пот, огляделся. Тихо, мирно, спокойно. В камине потрескивают поленья, солидно щелкает маятник в напольных часах «Эрдлей Нортон». А рядом сидит Котов, улыбается и кривит губы в сочувственной улыбке.
        - Пропустил… - сипло вытолкнул я, перхая. - А неслабо шарахнуло!
        - Слабо, Миша, очень слабо, - покачал головой Игорь Максимович. - Но вы не переживайте, Миша, успехи ваши просто фантастические! То, чего иные добиваются годами, вы освоили за какой-то вечер. Это очень, очень хорошо! Но давайте сделаем перерыв… Сейчас я чайку организую!
        Котов суетливо убрел, а я, малость отдышавшись и утерев лицо влажным полотенцем, включил телевизор - вот-вот должна была начаться моя любимая «Международная панорама». Больше всего мне нравилась подача материала - с любопытными подробностями, через личное мнение, и без сухой выжимки, как во «Времени».
        В полном согласии с боем часов, на телеэкране заиграли, задрожали «Vibrations», фоном озвучивая анонсы, и вот из телестудии глянул на меня толстый, лохматый, усатый Бовин. Развалясь в кресле, он заговорил слегка задыхающимся голосом, словно удерживал на весу немалую тяжесть:
        - Добрый день, товарищи! Прошедшая неделя принесла немало сюрпризов на международной арене, но самое пристальное внимание мировой общественности обращено сейчас к Ближнему Востоку…
        Под жесткий ритм пошла картинка: танки с зелеными флагами, нарисованными на башнях, валко катятся по барханам… Хищные силуэты «Ми-24» преследуют их, беспощадно жаля НУРСами… Арабы в белом радостно вопят, а мимо печатает шаг королевская гвардия Хусейна, иорданского монарха…
        - Саудовская Аравия с первых лет своего существования сшивалась на гнилую нитку, - вещал голос Бовина за кадром. - Практически все земли вокруг Эр-Рияда были захвачены в грабительских войнах, а их население низведено до третьесортного, порой рабского состояния. Неудивительно поэтому, что жители Хиджаза встречали иорданцев и йеменцев, как освободителей. Именно этим объясняется столь быстрый исход конфликта. По соглашению, подписанному на днях в Аммане, Северному Йемену отошли бывшие саудовские провинции Наджран, Асир и Джизан, а Иордания восстановила суверенитет над Мединой, Меккой и остальной территорией Хиджаза. Что любопытно, - камера вернулась в студию, - ни из Вашингтона, ни из Лондона, Парижа или Бонна не последовало резкой реакции на происходящее. Туземные разборки не заинтересовали белых господ. Но вот вторжение иракских войск и захват приграничных, теперь уже бывших саудовских провинций Хаиль и Эль-Худуд-эш-Шамалия вызвали настоящую бурю негодования. Европа и Америка испугались потери важнейшего источника нефти! Боевые корабли с военно-морских баз США Джуфейра и Манама, что в Бахрейне,
вышли в море, с аэродрома на острове Диего-Гарсия поднялись «Б-52», но все эти страсти-мордасти не испугали Багдад. Наступление на Эль-Хасу, где сосредоточены основные нефтепромыслы, успешно продолжается, саудиты драпают, бросая оружие и танки…
        - Очень занимательно, - прокомментировал Котов, выставляя поднос на столик. - Угощайтесь, Миша. Очень занимательные новости… Если Ираку удастся занять Эль-Хасу, он сосредоточит на своей территории богатейшие запасы нефти, а Москва дружна с Багдадом… Нам легче договориться. Будем удерживать высокую цену на «черное золото»! - он отхлебнул чаек из тончайшей фарфоровой чашечки, и довольно засветился.
        - …Мутная волна чудовищной лжи буквально смыла с телеэкранов и страниц западной прессы любые позитивные факты о положении в СССР и странах социалистического содружества, - продолжал ведущий, вздрагивая брыластыми щеками. - Нас обвиняют в агрессии, забывая упомянуть, что СССР снизил военные расходы почти вдвое. Красочно описывают развал плановой экономики и тотальный дефицит, но не приводят красноречивую цифру - за последний год ВВП Советского Союза вырос на одиннадцать с половиной процентов. Ударными темпами идет демонополизация - уже треть отраслевых министерств разукрупнена, тысячи предприятий вышли из-под мелочной опеки государства и переведены на ленинский хозрасчет… - на экране чередой прошли цеха «КамАЗа», «Счетмаша», «Уралвагонзавода». - Социалистическая предприимчивость, социалистическая конкуренция становятся сильнейшими факторами развития. И нетрудно догадаться, что именно усиление СССР, небывалый рост народного богатства стали причиной хорошо организованной кампании очернения нашей страны…
        - Да-а… - задумчиво покивал Игорь Максимович, прихлебывая. - Воистину, ничего нового. Всё это уже было… Нас боятся - и не дают расти. Что Крымская война, что Великая Отечественная - это всё попытки Запада ослабить, обессилить Россию, истребив миллионы лучших!
        - Вывод, - сказал я спокойно, вертя в пальцах баранку, - нужно Запад опередить. Чтобы не мы их, а они нас догоняли! И самим их ослабить - до разрухи и полного отстоя! Пусть нищают, дерутся за кусок хлеба, пусть черные гоняют белых, а мигранты - коренных!
        - Вы, Миша, пришли к верным выводам. Теперь пора принимать меры… - Котов тонко улыбнулся, и качнул чашкой, как бокалом: - Слабый пользуется ситуацией, а сильный создает ее!
        Суббота, 10 декабря. День
        Псков, улица Профсоюзная
        Я, как зашел в Центр, сразу затопил необъятную печь, изукрашенную изразцами до самого потолка. Местные умельцы отлили вычурную дверцу из бронзы - она затворялась с коротким звоном, а не с обычным чугунным скрежетом. Охапка за охапкой, дрова исчезали в топке, исходя дымом - печка гудела негромко и солидно, нагоняя тепло.
        Подметя ошметки коры, я разогнулся и довольно, по-хозяйски осмотрелся.
        Реставраторы - просто молодцы, палаты не узнать. Своды распускались причудливыми каменными букетами из кряжистых витых колонн, как из вазонов, сплетаясь в перекрестьях на потолке. Ковровые дорожки укутывали холодноватый каменный пол, и даже мебель, тяжеловатую, основательную, выточили в стиле русской готики, а на длинном монастырском столе в рядок стояли позеленевшие от времени подсвечники.
        Порой даже мурашки по спине, до того воображение разгуляется. Вот сейчас… Сейчас обернусь, а Олександр корпит за столом, пером чиркая по неотбеленному листу…
        Я вздохнул, но долго предаваться «многим печалям» не удалось - дверь отворилась, впуская девичье хихиканье да законцовки веселой болтовни.
        «Красота-то какая! - мои губы поплыли в ухмылке. - Лепота!»
        Рита, Светланка, Наташка, Альбина, Тимоша… Все тут.
        Надбавив голосу величественности, я прогудел, с достоинством кланяясь:
        - Исполать вам, красны девицы!
        - Гой еси, добер молодец! - еле выговорила моя половинка, и прыснула в ладошку. - Испуга-ал! Я уж думала - всё, Средние века!
        - Ой, тепло так! - воскликнула Ефимова, приближая ладони к печному боку. - И смолкой пахнет, как у бабушки в деревне!
        Светлана первой скинула пальто мне на руки, и чмокнула в щеку. Со стороны это выглядело легковесно, по-приятельски, но я один ощущал глубину чувств, скрытую за мимолетной лаской.
        - Девчонки, раздеваемся!
        - Совсем? - игриво засмеялась Зина.
        - Не, пол холодный! - отшутился я, принимая «экологичную» шубку из красивой, но негреющей синтетики.
        - Мы не зря собрались именно в палатах моего пра-пра-пра…
        - Ой, тут так интересно!
        - А еще здесь легко думается…
        - Да-а! - теперь меня прервала Рита.
        - Девочки, - укорила подружек Наташа, - дайте Мише договорить.
        Девочки моментально приняли чопорный вид, и уселись за стол, сложили руки, как примерные ученицы.
        - Вы сами почувствуете здешнюю… не знаю даже, как сказать… Ауру, что ли? Но это чуть позже… - я вздохнул.
        - Ну-ка, ну-ка… - потянула Рита заинтересованно.
        - Ой, можно, я! - затрясла рукой Альбина, будто на уроке. - Можно, я! Миша-а… Ты как будто стыдишься…
        - Вот же ж, - усмехнулся я, - выучил на свою голову… Да не то, чтобы стыжусь, просто… Знаешь, бывает неприятно, когда представлю себе… Ну, поделился энергией, ладно. Так ведь и ответственностью тоже! А сколько опасностей накликал на ваши красивенькие головки?
        - Да ничего с нашими головками не сделается! - отмахнулась Тимоша. - И дурью не майся, ладно?
        - Во-во… - ворчливо поддакнула Ивернева. - Бывает, конечно, страшновато, но ведь ты передал нам… ну, как бы невидимое оружие, защитил нас!
        - Ой, всё, хватит об этом! - неожиданно твердо заявила Ефимова. - Миша, никто из девчонок не хочет вернуться к прежнему. Помнишь, ты сказал на прошлом занятии, что "шакти" не просто задержалась в нас, а как-бы прижилась? И теперь где-то вот здесь, - она коснулась головы, - тысячи, а может быть, и миллионы клеток сами генерируют эту непонятную энергию мозга! Ты с такой опаской это говорил… Боялся, что всё, необратимо? Мишечка, да это просто здо-ро-во! И ничего нету расчудесней!
        - Понял? - поплыла в улыбке Рита.
        - Понял, - закряхтел я конфузливо. - Ладно, проникся…

* * *
        На улице стемнело, но никому и в голову не пришло включать свет, беспощадный к тайне - зажгли свечи. Их трепещущего сияния хватало, чтобы разбирать выражения лиц, а большего и не требовалось.
        На улице заметало, снежная крупка шуршала в волнистое стекло, а в трубе гудело и завывало. Сухое тепло заволокло весь зал, проникая даже в коридорчик, уводивший к инструменталке и удобствам. Из поддувала вырывались мятущиеся алые блики, они елозили по полу, шатали тени на стенах… Хорошо!
        Уж не знаю, дул ли целитель Олександр чай из самовара, а вот мы всей дружной компанией уговорили чуть ли не ведро. Пирожки, ватрушки, котлеты в тесте, рожки с повидлом - всё слопали.
        Девчонки разбрелись. Рита со Светланкой спустились в подвал - не удивился бы, что для обмена опытом по воспитанию мужчин. Наташка увлеченно, но почтительно листала пергаментные страницы рукописного «отреченного» травника-изборника, «избор от много отец и мног книг». А Тимоша с Алей шушукались в уголку, переживая заново чтение мыслей своих избранников.
        - Ай-яй-яй… - укоризненно покачал я головой. - Вам что, мало слов? Они ж не врали, когда вам в любви признавались.
        - Не врали, - вздохнула Зина, и заулыбалась: - Понимаешь, когда Дюха говорит, что любит, это приятно. Но, когда я слышу, как он думает обо мне, приятней вдвойне!
        - Ой, втройне! - подхватила Аля. - Ведь в мыслях не притворишься!
        - Ты только не говори им, ладно? - растревожилась Тимоша. - А то обидятся!
        - Ладно, это наш секрет… - явил я милость. - Девушки, пора! Давайте, в круг! Еще один прогон.
        С дровяным грохотом мы составили стулья, и расселись, взяв друг друга за руки для пущего телесного контакта - девчонки мои еще не настолько умелые, чтобы "шактить" порознь.
        - Куда-а? Это мое место!
        - Хитренькая такая!
        - Ой, девочки, не ссорьтесь…
        Справа от меня мостилась Рита, а слева ерзала Ефимова. Ее шея и плечи были слегка оголены, и я в который раз поразился чистоте алькиной кожи - не то, что прыщика, даже родинки или конопушки ни единой! Матовая гладь цвета слабого загара…
        Собравшись, я ухватил ладошки соседок, и выдохнул:
        - Взялись за руки… Начали! Изгоняем все ненужные мысли, отрешаемся от земного и небесного, сосредотачиваемся…
        Меня окатило жаркой волной - могучий поток Силы бурлил, всё прибывая и прибывая. Он горячил кровь и ошпаривал мозг, сливая наши души воедино. Блаженное сопряжение! Ни верная дружба, ни кровное родство не сравнятся с эгрегориальным слиянием! Даже разъяв руки - вот как сейчас - в нас еще очень долго теплится драгоценное ощущение близости и неразрывности уз.
        Помолчав, оглядев задумчивые лица, замечая трепет ресниц, блеск глаз, вздрагивающие уголки губ, я негромко спросил:
        - Девушки, а как вы думаете, кто мы? Дружеский союз? Группа одноклассников? М-м?
        Света, бледнея от волнения, подняла руку.
        - Мы - эгрегор? - вытолкнула она.
        - Да, - серьезно, даже с какой-то смешной торжественностью ответил я. - Мы - эгрегор! Порознь, сами по себе, мы слабы, даже я, но вместе… - у меня получилось щелкнуть пальцами, как Котов, сухо и четко: - Психодинамический резонанс! Когда мы соединяем энергии, наша общая сила умножается! - я смолк, сбитый с мысли запоздалым чувством вины, и продолжил упавшим голосом: - У вас, у всех есть своя маленькая, личная цель. Светлана хочет лечить, Альбине нужна защита…
        - Девчонки! - возмущенно воскликнула Зиночка. - Он опять дурью мается!
        - Миша, - Ивернева навалилась грудью на стол, подаваясь вперед, - а у тебя какая цель?
        Красный, как государственный флаг, я заметил, как напряглись девушки, но не придал значения их настрою, неохотно выговаривая заветное:
        - Моя цель - спасти и сохранить СССР. Она у меня не менялась с семьдесят четвертого…
        - …Когда ты явился к нам из будущего! - выпалила Светлана, и зарделась.
        Рита тоже вспыхнула, отчаянно ширя глаза, а Наташа, наоборот, побледнела, лишь на скулах держался нервный румянец.
        - Ритка нам ничего не говорила, - Тимоша сразу выгородила наперсницу детских забав, - Светка сама догадалась! Рассказала по секрету нам с Алей…
        - Мы сначала не поверили… - пробормотала Ефимова, нервно переплетая пальцы. - А потом стали думать, вспоминать, и… - она подняла голову. - Это правда?
        - Правда, - мне незачем было и дальше хранить последнюю свою тайну.
        - Я же говорила! - задушено вскрикнула Шевелёва, снова теплея щеками. Глаза ее сияли. Она привстала, почти ложась на столешницу, и протянула руки, накрывая ими мои. - Мы тоже хотим, как ты! - девушка сильно взволновалась. - Чтобы была великая цель! Я смешно говорю, да?
        - Ты правильно говоришь! - с чувством сказала Наташа. Упруго поднявшись, она наклонилась, и уложила ладони поверх Светиных. - Я с тобой!
        - И я! - подскочила Тимоша, шлепая ладошами.
        - Ой, и я тоже!
        Рита притиснулась ко мне, и подсунула ручки под мою пятерню.
        - Мы все с тобой!
        Воскресенье, 11 декабря. Позднее утро
        Ленинград, Кировский проспект
        Эгрегор еле втиснулся в «Ижика». Переднее сиденье делили самые худенькие - Светлана и Аля, а с заднего улыбались мне в зеркальце Рита, Наташа и Зиночка.
        Одному мне было не тесно за рулем. Правда, дедушкина заботливость водителя совершенно не трогала пассажирок.
        - Ой, девчонки-и… Помните, как мы сюда ездили?
        - Смотрите, смотрите! Петропавловка!
        - А вон ростры!
        - Ух, ты…
        - Миш, чего молчишь?
        - Да, да! Рассказывай, давай!
        Сбавляя скорость, я улыбнулся, все еще переполненный вчерашним позитивом. Помню, как переживал, гадая о реакции девчонок. Боялся, что они сильно обидятся, узнав об «эгрегориальных» целях. Или не сильно, но все равно не станут в ряды моих верных соратниц - поиграются в «тайное общество», и бросят. Уворачиваться станут под вежливыми предлогами…
        Я вздохнул. До сих пор стыдно…
        Мне даже в голову не приходило, что подружки откликнутся с таким энтузиазмом, настоящим комсомольским задором!
        - Даю вводную, - мои глаза скользнули по зеркальцу, покосились на сладкую парочку рядом, и вернулись к серой ленте проспекта, запорошенного ночным снежком. - Вчера в Ленинград прилетел старший из клана Ротшильдов - Натаниэль Чарльз Джейкоб. Запахло большими прибылями, вот он и хочет лично всё разнюхать. А начнет с Комсомольска-на-Балтике, где строится новый порт. Начнет завтра, в рабочий день, а сегодня буржуин со всеми на экскурсии. Интуристовский автобус остановится во-он там, у памятника Суворову. Я выйду и подберусь к Ротшильду поближе, а вы оставайтесь в машине и держитесь за руки…
        - Ой, но тебя же не будет с нами! - распахнула глаза Ефимова.
        - А это уже не важно, Алечка, - мягко сказал я. - У меня с вами наладилась «непорочная» связь!
        Альбина смущенно захихикала, и девчонки улыбнулись квартетом. Краем глаза уловив подъезжавший «Икарус», я напрягся - и тут же расслабился, словно повторяя экзерсис на сосредоточенность.
        - Всё, я пошел.
        - Ни пуха! - выдохнула Рита.
        - К черту!
        Там же, позже
        Натаниэль Чарльз Джейкоб Ротшильд покинул теплый салон одним из последних, провожая равнодушным взглядом толпу беззаботных туристов, громко переговаривавшихся и смеявшихся будто на публику.
        На «отдыхающих» он насмотрелся в родовом замке. Даже зимой бродят озябшими кучками, наперекор погоде восторгаясь архитектурой Уоддесдона…
        Иногда, особенно летом или весной, когда дворцовый сад парит в кипенно-белом убранстве, он представлял всех этих любопытствующих бездельников с «Никонами» на жирных шеях за мирных и работящих пейзан.
        Наблюдаешь за ними из узкого окна башни и, если не вглядываться, а просто любоваться пышной зеленью, воображение дорисовывает и шпагу на перевязи, и шляпу со страусиным пером, и дорогую карету, запряженную шестеркой лошадей… Ах, если бы!
        Скучная реальность предоставляла ему «Роллс-Ройс» и Сити, где всё пропахло бумагами, ценными в том числе. Ворочать триллионами - тоже привычка. Пользуясь богатством, перестаешь замечать его - Очень Большие Деньги становятся будничной текучкой, опресняя жизнь. Чего желать человеку, у которого есть всё?
        Барон Ротшильд завздыхал - и насмешливо усмехнулся. Надо же, заскучал по Уоддесдон-Мэнор! Хотя… да, повеяло ностальгией.
        Возрастное, наверное…
        Больше самого замка он любил обширный сад - плавные травянистые перевалы, купы деревьев, трудолюбиво подстриженный кустарник…
        Джейкоб отдыхал душою в английской глубинке, где традиции чтут не напоказ, как в суетном и космополитичном Лондоне. Барон скривил рот, что можно было назвать улыбкой.
        Нельзя заставить народ соблюдать обычай - это должно быть частью их жизни, как в старину, при ком-то из Генрихов, или как там звали короля… А уж барон Ротшильд развернулся бы - деньги и тогда правили миром.
        Все равно, хорошее было времечко… Четкое, без этих дурацких полутонов, в которых вымарывается первозданный цвет. Деревенщина пашет, монахи молятся всевышнему, дворяне пируют. А уж коли враг пожаловал - меч долой, и в бой! Ну, или на охоту…
        Поведя головой, Натаниэль Чарльз Джейкоб глянул на арки мостов, плетеные из железа, проводил глазами парочку ленинградцев - местные узнавались по хмурым, замкнутым лицам - и уставился на высокого, стройного парня, одетого явно не по советской моде. Молодой человек, поймав его взгляд, неласково усмехнулся.
        Ротшильда предупреждали о таких молодчиках - они скупают шмотки и валюту у иностранцев…
        Теплота, вдруг залившая голову, заставила барона пошатнуться. Нахмурившись в тревоге, он уперся тростью в заснеженный тротуар, но всё, всё… Было и прошло.
        «К снегу, наверное… - мелькнуло у Джейкоба. - Давление скачет…»

* * *
        Вернувшись в «Асторию», барон ощутил себя здоровым и бодрым. Давешнее недомогание будто слилось, оставив в лотке золотые крупинки идей. Драгоценных! Великолепных! Восхитительных!
        Мерным шагом Джейкоб прошествовал в «люкс», победительно улыбаясь. А, ведь, действительно! И как ему раньше не приходило в голову?
        Барон тихонько рассмеялся. Такое впечатление, что на блёклой картине вдруг проступили яркие краски. Только речь не о полотне, а о всей жизни.
        «Надо обязательно позвонить Арчи!» - подумал он, кивая явленным мыслям.
        Артур - глубоко верующий циник, прожженный хитрован - и финансист божьей милостью. С его привычкой - искать скрытый смысл в элементарнейших вещах, он ни на дюйм не приблизится к отгадке - зачем боссу такие капиталовложения?
        Напевая легкомысленный мотивчик, Ротшильд снял трубку телефона, отделанного в стиле рококо. Не аппарат, поморщился он, а шкатулка для будуара…
        - Алло? Арчи? Ты еще в Москве? Надо, чтобы ты приехал сюда, в Ленинград. Да… И прихвати с собою Абрахама - обсудим вопрос по инвестициям… Что? Нет, это новый проект. Что? Не понял… А-а! Да, очень крупный. На миллиарды! Да какая Африка? Здесь, в Советском Союзе! Этот Ком… Комс… этот новый порт в Финском заливе. И Новороссийск, и Одесса… ОЭЗ, угу… Да, вот что. Пока ты в Москве, пробей по своим каналам, собираются ли русские открывать Владивосток. Да… Ну, всё. Жду тебя завтра утром. Ничего не знаю, Арчи! Время - деньги!
        Глава 11
        ГЛАВА 11.
        Суббота, 17 декабря. Ближе к вечеру
        Москва, улица Строителей
        У Риты занятия кончились пораньше, и она прискакала домой - творить званый ужин. Вечером нас должны были посетить близняшки.
        «Обе! - щебетала женушка, мечась по прихожке. - Даже в квадрате - Машка Женьку приведет, а Светка - Юрку! Тебе задание - полы и… и чтобы вообще - блеск!»
        Я исполнил приказ, наведя чистоту даже в чулане (который всё никак не мог переделать в гардеробную), однако мой трудовой подвиг не был оценен по достоинству - из кухни меня турнули, посоветовав не мешаться под длинными, стройными ногами… Ну, и ладно. Скорбно возводя очи к высоченному потолку, направил стопы в "кабинет".
        Помещение с таким внушительным названием я устроил, отгородив альков в спальне - туда и стол поместился, и шкаф, и даже хватило места на пятачок у окна, где можно было глубокомысленно топтаться, обмозговывая идеи.
        Вот в эту пустынь я и удалился. Закроешься - ничего не слыхать. Я в домике!
        Привычно щелкнул кнопкой, заводя «Коминтерн-2». Системник зашелестел, пискнул, и цветной монитор - моя недавняя покупка - расцвел заставкой «Ампары», проиграл коротенькую мелодийку. Я гордо улыбнулся - о «Винде» мало кто слышал пока, а вот «Ампу» юзают миллионы. Знай наших!
        Что-то еще мне надо было сделать… Мой наморщенный лоб разгладился, стоило взглянуть на пышный, развесистый куст «декабриста», чьи зеленые космы ложились на подоконник.
        «Мы в ответе за тех, кого высадили в горшок…»
        Щедро полив цветок, я выглянул в окно. Крыши и снег…
        Весною мы ждем чего-то, но так и не дожидаемся, разочаровываясь в лете. Осенью грустим о несбывшемся, и лишь зимой обретаем покой. До первого тепла…
        Вернувшись за стол, я неуверенно потянулся к «мыше», уговаривая себя заняться апгрейдом «АмРис», но быстренько передумал, и кликнул по иконке почты. Всё равно, дескать, не дадут поработать - сначала гости, потом Рита…
        Писем не было, кроме пространного отчета Ромуальдыча - Наташка "заслонила собой" мой почтовый ящик. А это что? Ага, рассылочка АПН… Клик-клик…
        «ЛОНДОН. По сообщениям ТАСС, Великобритания и Нидерланды ввели эмбарго на импорт из СССР зерна, леса, металла и нефтепродуктов. Премьер-министр Джеймс Каллаган призвал другие страны ЕЭС «сплотиться перед лицом советской агрессии». Во Франции и ФРГ обсуждают возможное присоединение к экономическим санкциям.
        БАГДАД. Иракские войска продолжают наступление, полностью завоевав господство в воздухе. По словам экспертов, саудовцев вытесняют в центральные районы Аравии - провинции Эр-Рияд и Эль-Касим. Согласно сводкам на 15 декабря, иракцы, при поддержке бойцов Северного и Южного Йемена, заняли города Джубайль и Даммам, оазис Аль-Ахса и крупнейшие нефтепромыслы Гавар.
        ВАШИНГТОН. Сенат США утвердил запрет на поставку в СССР электронного и нефтегазового оборудования в рамках так называемого «контролируемого технологического отставания».
        МОСКВА. Госбанк СССР подтвердил приход капиталовложений от «Ротшильд Инвестмент траст корпорейшн». Первый транш в размере пяти с лишним миллиардов фунтов стерлингов будет направлен на строительство инфраструктуры и предприятий в особых экономических зонах Новороссийска, Калининграда и Ванино. По словам представителя банкирского дома «Ротшильд и сыновья», инвестиции направлены на развитие микроэлектроники, нефтепереработки и автодорожного хозяйства…»
        «Сработало!» - щелкнул я пальцами, и ухмыльнулся, представляя тихую панику, что разразилась в «благородном семействе» Ротшильдов. Глядишь, пэры английского парламента озабоченно зацокают языками, а может и гневно заклеймят отступника. «Как можно! - завопят купле-продажные кликуши. - В то время, как всё мировое сообщество противостоит советской угрозе, отдельные финансисты спонсируют врагов свободного мира! Позор!»
        Интересно, а как они спустят гиен пера на акулу бизнеса, если Ротшильды скупили СМИ? Ах, какая выйдет заварушка! Какой восхитительный раскол!
        А на рождество мистер Рокфеллер лично пожалует в Москву, проведать филиал «Чейз Манхеттен банк» на Карла Маркса…
        Дверь за спиной тихонечко открылась, впуская Риту. Я заулыбался, не оборачиваясь. Гладкие ручки обняли меня за шею, а губки чмокнули в щеку, шепча:
        - Ты на меня обиделся?
        Я развернулся и усадил девушку на колени, лицом зарываясь в душистые черные волосы. Мои ладони заскользили по платью, и Рита смущенно захихикала:
        - Не получится! Близняшки уже приехали!
        - Вот так всегда… - мой горестный вздох вышел вовсе не наигранным.
        - Успеем еще, - ласково выдохнула девушка, и затеребила меня: - Пошли встречать!
        - Пошли…
        Рита вскочила, замирая на лишнюю секунду, и я с удовольствием шлепнул по упругой попе. Женушка ответила радостным писком…
        И она еще тревожится, не ностальгирую ли я по Даше! Нет, моя прелесть, нисколько!

* * *
        Первыми храмовую тишину прихожей нарушили близняшки. Машу я давненько не видел, но не углядел особых перемен, кроме, разве что, заметно округлившегося животика.
        - Привет, привет! - пропела она, глядя на меня смущенно - и умоляюще.
        Насторожиться я не успел - Светланка чмокнула в губы, и сестричка тут же последовала хорошему примеру.
        - Приве-ет! - затянула Рита. И тут вошел Жека.
        Сначала в паркет уперлись костыли, а затем Зенков в куртке десантника переступил порог правой - целой! - ногой в ботинке, держа левую на весу - гипс прятал ее от кончиков пальцев до голени.
        Моя охнула.
        - Женечка, тебя ранили?!
        Загорелое лицо одноклассника напряглось, губы дернулись в жалкой улыбке.
        - Пустяки, - вытолкнул он, - до свадьбы заживет… - и тут в его глазах плеснулась такая боль, что никаких сверхспособностей не требовалось для понимания - человек отчаялся.
        - Противопехотка? - обронил я.
        - Она, с-сволочь…
        В прихожую шагнул Юрка Сосницкий, кивнул мне, приветствуя Риту скользящей улыбкой, и поддержал Зенкова - тот неуклюже, играя желваками, расстегивал пуговицы одной рукой. Освободился от куртки наполовину, а затем раздраженно сбросил ее на пол. На форменке звякнули две звезды - иракский «Орден Междуречья» и йеменский «Орден Мариба».
        А до меня стало доходить, что за мольба дрожала влажно в Машиных глазах.
        - Сержант Зенков, за мною шагом марш! - скомандовал я лязгающим голосом, и привычка к дисциплине подействовала - Жека заковылял по коридору, не спрашивая, зачем и куда. - Светланка, пойдем. Рита! - мои глаза указали на Машу, зажимавшую рот ладонями. По пальцам, по щекам текли слезы.
        «Моя прелесть» увела подружку на кухню, воркуя что-то бесхитростное и утешительное, а Сосне я послал знак: всё норм!
        Женька хмуро, задевая плечом косяк, протиснулся в гостиную, и мы со Светланой усадили его на диван. Раненую ногу осторожно уложили на стул, подстелив подушку.
        - И что теперь? - резко спросил Зенков, еле сдерживаясь, чтобы не послать нас обоих. - Чего вы хотите, не пойму!
        - Ногу тебе обломать, чтоб не мучался, - забурчал я, водя ладонями поверх гипсовой повязки. - Свет, что скажешь?
        Девушка смутилась, боязливо протягивая руки.
        - М-м… Сложные переломы плюсневых костей… Разрыв фасцевого сухожилия… Кажется, гемартроз голеностопа - ну, кровоизлияние в сустав… И… И, да, перелом лодыжки. Шрамы зажили, а вот косточки… Не повезло лапе.
        Я лишь кивал, как мудрый доктор Айболит юной медичке.
        - Плюсна - вот где главная зараза! Сращивание началось, но со смещениями… Так… Ладно. Свет, я за инструментами, а ты пока расскажи Жеке… Ну, сама знаешь!
        У близняшки кровь отлила от лица.
        - Житие мое…
        Женька ничегошеньки не понимал, он растерянно переводил взгляд с меня на Светлану, и обратно, но в его глазах разгоралась сумасшедшая надежда. Я кивнул ему, и вышел. Портновских ножниц и кусачек должно хватить…
        Возвращаясь, еще в дверях услышал Светины причитанья:
        - Если бы не Мишенька, не знаю, что бы я делала… Женька, ты не представляешь просто, какой это был ужас! Изо дня в день, вечный, постоянный! А самое страшное - знать, что проживешь еще лет пятьдесят - вот так вот, в позе бревна! Пока мама с Машкой были дома, я еще держалась. Мама уходила на работу, Маша - в школу, и я выла!
        - Светка! - потрясенно выдохнул Зенков. - А я ничегошеньки не знал… Вот же ж… Маша всё как-то увертывалась - болеет, говорит. А чем, как, что? Вот это ничего себе…
        - Миша, по сути, не одну меня спас. Но и маму, и Машу - каково бы им пришлось?
        Я решительно вошел, щелкая тяжелыми ножницами.
        - Светланка, не преувеличивай только. Кое-что я могу, но рак на четвертой стадии - это приговор, который мне точно не обжаловать. Или вон, как у Светы, - повернулся я к Женьке, - у нее нерв передавлен был, а если б разорван? Тогда всё… Так, товарищ сержант, будем снимать гипс. А то мешает…
        - Кромсай! - мужественно кивнул Зенков.
        С осторожностью надрезая повязку, я взглядывал на Женьку.
        - Только давай так договоримся: о лечении - никому! Мне слава Христова на фиг не нужна. Маша знает, Света знает, Рита… Ты тоже свой…
        «Товарищ сержант» натянуто улыбнулся, сильно нервничая.
        - Ри-ит! - выглянула Светланка в коридор.
        - А-а? - донеслось из кухни.
        - Миска нужна! С теплой водичкой. И тряпка!
        - Ща-ас!
        Вскоре, плотно сжав губы и тараща глаза, на пороге замерла Маша с трясущимся и плещущим тазиком. Светланка быстренько отобрала у сестрички «заказ», и ласково выпроводила. Из коридора послышался долгий всхлип.
        - Да я не за себя даже… - скривился Женька. - Черт, думаю, с ним, с училищем этим! Ну, куда мне во взводные - хромому? С палочкой? Так не безногий же! И на гражданке жить можно! Но Маша… Ей до того жалко меня, что… Я ж сюда, к вам ехать не хотел! Да ну, думаю, ковылять тут буду, мешать только! Но Маша упросила…
        - И правильно сделала… - пропыхтел я, работая кусачками. - Свет, размочи тряпочкой, а то у него лохматость повышена, все волосы выдерем…
        - Да ладно! - бросил Зенков.
        - Ногой не шевели!
        - Да хоть так, мон шер… До того чешется, а никак!
        Мы со Светой бережно сняли гипс и, не сговариваясь, покачали головой - вся нога в багровых шрамах. Покалечило «лапу» изрядно…
        Шевелёва осторожно обмыла ступню водой с мылом, не обращая внимания на смущенное сержантское сопенье - и я наложил руки.
        - О-ох! - выпучил глаза Жека.
        - Не дергайся!
        - Печет! Ох… Как будто в ведро с кипятком сунул!
        - Потерпишь… Свет… Я уберу боль, а ты вот здесь и здесь надави… Чтобы сошлись краями… Ага… Удерживай!
        Минут через пятнадцать мы закончили, и впустили Машу, торжественно вручив ей толстый шерстяной носок - пусть сама о своем Женечке заботится…
        - И я буду ходить, как все? - дрогнул голос у Зенкова.
        - Строем, - усмехнулся я.

* * *
        Легли мы поздно, в половине двенадцатого, но о минутах, отобранных у сна, не жалели. Хорошо посидели! И потанцевали даже, не стыдясь Жеки. Сеанса три ему проведу еще, а потом и одной Светы хватит - долечивать…
        - Миш… - донесся Риткин шепот. - Спишь?
        - Не-а, - улыбнулся я невольной рифме.
        Девушка завозилась, и притиснулась ко мне со спины.
        - Ты такой молодец…
        - Да ладно тебе… - я развернулся и обнял свое сокровище.
        Рита тут же заерзала, устраиваясь поудобнее - положила голову мне на грудь, закинула ногу…
        - Ничего не ладно! Представляешь - десантник! Герой! И калека! В девятнадцать лет! У-ужас…
        Я кривовато усмехнулся, вспомнив жуткие «свертки» воинов-афганцев, напрочь лишенных и рук, и ног, но пугать девушку не стал. Ее беречь надо, уводя от инфернальности бытия.
        - Спи, - шепнул я.
        - Сплю… - толкнулось в ответ.
        Мне снилось угрюмое ночное небо и багровые тучи - они клубились, рвались, сгущались и рассеивались. А понизу дыбились черные скалы, мрачного угольного оттенка - то ли они отражали кровавое свечение туч, то ли их блещущие антрацитом бока прятали жаркий разлив магмы. Красное на черном, черное на красном…
        Воскресенье, 18 декабря. Утро
        Москва, проспект Вернадского
        Всю ночь падал невесомый снег, глуша звуки и нагоняя сон, а с утра завьюжило. Столбики ртути поползли вниз, и Рита узнала цвет морозного утра - синий, пронзительный и ярый.
        Миша не стал будить ее, встал потихоньку, и ускакал по делам, оставив еще теплую яичницу. С поджаренными сосисками и помидорчиками - вчера завезли тепличные в гастроном на углу. Тугие, спелые томатики не пахли, как те, что набирают сок на грядках, так ведь зима! Рита впервые в жизни приготовила салат в декабре - свежие овощи, да с майонезиком… И под картошечку… Жареную соломкой! Что может быть вкуснее?
        Нет, яишенка тоже ничего. Мишка, правда, отъел половину, обжора, но им с Наташкой хватило. Закутавшись в пушистые халаты, девушки чинно расселись за столом.
        - А у него вкусно получается, - заметила Ивернева.
        - Да он у меня вообще всё готовит, - с ноткой гордости отозвалась Рита. - Иногда даже приходится гнать из кухни - не дает вспоминать уроки домоводства! - уловив задумчивость во взгляде подруги, она резко перевела разговор в иную плоскость: - Приставал?
        Наташа сильно смутилась, наклоняя голову над тарелкой.
        - Да нет, что ты… - мокрые волосы завесили ее лицо соломенной вуалью.
        - Но хочешь, чтобы пристал, - понимающе кивнула Гарина, - раздел и уволок…
        - Да-а… - выдохнула Ивернева.
        Риту резануло жалостью.
        - Наташ, прости, говорю, что попало! Тебе и так трудно, а тут я еще…
        - Рит, выгони меня, - подняла лицо Наташа. - А то я сама не уйду. Не вместе с ним, так хоть рядом…
        - Не дождешься. Мише нравится, когда ты тут ходишь, причесываешься у зеркала, завариваешь чай… Иллюзия близости. Да и я привыкла… Понимаю, что ситуация… м-м… пикантная, но мне не хочется ее исправлять… Ох! - спохватилась Гарина. - Ешь, давай, а то остынет!
        Рита быстренько схомячила свою порцию, и даже собрала хлебцем растекшийся желток. Ошпаривая кипяточком заварку в пузатом, расписанном цветами чайничке, она задумалась. Вечно так продолжатся не может. Две девушки в одной квартире… Шаткое равновесие соблазна… Вот, если бы Наташка нашла себе кого-то… Так ведь нашла уже!
        - Ты не забыла? - ее голос зазвучал с деланной живостью. - Собираемся сегодня в ДСВ! Аля с Тимошей звали. Света обещала прийти… Миша хочет познакомить нас со своим наставником! Пойдем?
        - Ой, я и забыла совсем! - оживилась Ивернева. - Пойдем, конечно!
        Быстренько убрав со стола, она расставила печенье, конфеты в вазочке, и «хозяйка» с «квартиранткой» затеяли чайную церемонию.

* * *
        Рита с Наташей миновали строгую вахтершу «по-ведьмински» - отвели глаза бдительной тете Дусе, и прошмыгнули к лифтам.
        Воскресное общежитие поражало тишиной. Кто-то дрых, отсыпаясь после вчерашнего, а кто-то отправился «гулять» - на людей посмотреть, да себя показать. Тихонько выпевал магнитофон, разнося по коридору «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», за иными дверями проливался девичий смех.
        В комнате Зиночки и Альбины он тоже звучал, перебивая досужий говор. Рита заглянула в открытую дверь, и постучала по филенке:
        - Можно?
        - Ворвитесь! - сделала широкий жест Тимоша. - И знакомьтесь: Игорь Максимович Котов!
        У исцарапанного письменного стола пристроился пожилой человек приятной наружности. На его малоподвижном моложавом лице выделялись живые, умные глаза, лишенные стариковской снулости. Аккуратные седые усы, строгий костюм и лакированная трость придавали гостю образ английского лорда, какими их рисовала Агата Кристи.
        - Рита!
        - Наташа!
        - Очень приятно, - мягко улыбнулся Котов. - Миша вас точно описал!
        - А сам он где? - поинтересовалась Светлана. Шевелева, Ефимова и Тимофеева церемонно сидели в рядок на Тимошиной кровати. Гарина с Иверневой заняли Алино ложе.
        - Миша обещал подойти ближе к обеду… - Игорь Максимович сдвинул рукав, глядя на массивные серебряные часы, и тонко улыбнулся: - Еще вопросы будут?
        - А как вам наш Миша? - выпалила Зиночка.
        - Миша для меня по-прежнему тайна, - усмехнулся Котов. - Он слишком развит для своих лет… Однако я не спешу разгадать эту загадку, их в моей жизни изрядный дефицит. Пусть будет так, как есть… А вы, девушки, - посерьезнел он, - держитесь за Мишу крепче. Что бы ни случилось, он всегда поможет любой из вас.
        - Мы его любим! - заулыбалась Света.
        - Игорь Максимович, - Рита показала близняшке кулачок, та ей - язычок. - А расскажите о себе!
        Котов откинулся на спинку скрипнувшего стула, и потер ладонью гладкую щеку. Кривая усмешка тут же исправила оплошность времени - проявила морщинки.
        - Вы услышите то, чего не знает обо мне даже КГБ… По паспорту мне скоро на пенсию, а по жизни… Я родился в один год с Владимиром Ильичем, только не весной, а летом.
        - Так вам сейчас… - округлила глаза Наташа.
        - Сто восемь, - спокойно сказал Игорь Максимович. - Сто девятый пошел. Когда мне было, как вам, я отправился на поиски приключений. В Америку. На Дикий Запад. Пас коров, отбивался от бандитов… Последние вольные индейцы чуть было не лишили меня скальпа. Тогда-то и проклюнулась моя Сила… Я лечил людей, и бледнолицых, и краснокожих, но особо не разбогател. Воевал в Южной Африке против англичан, спас раненого зулуса, и этот тощий старикан с курчавой сединой навел меня на золотую россыпь. Ох, и покутил я тогда… Всю Европу исколесил! А стоило грянуть нашенской Гражданской войне, вернулся на родину. Помог мой боевой опыт, да и Сила разрослась. Вижу вопрос в ваших прекрасных глазах, - улыбнулся он. - Воевал я в конармии Буденного, дослужился до комполка, а потом… Всякое бывало. Даже с товарищем Сталиным встречался в тридцать седьмом. Я же, хоть и смутно, неполно, но знал будущее! Помню себя, тогдашнего, мнущегося в кремлевском кабинете… Ох, как же меня подмывало рассказать о Великой Отечественной! Но не стал. Всё тайну свою берег… Да и что бы я открыл вождю? Он и сам прекрасно знал, что империалисты
науськают Гитлера, и тот нападет на СССР. Всё к этому шло… М-да. А я тогда по электронике двинул. Локаторы мастерил… Самые первые станции радиоэлектронной борьбы сочинял… Так до сих пор и креплю обороноспособность. Но это уже гостайна!
        - Здорово… - потянула Рита, встрепенувшись - И я вам верю, хотя на столетнего дедушку вы совсем не похожи!
        - Риточка! - засмеялся Котов. - Спасибо, конечно, и за доверие, и за комплимент, но… - он хитро улыбнулся. - В свои семьдесят вы будете выглядеть на сорок пять, от силы! От Силы!
        - Ой, а я? - заерзала Альбина. - А мы?
        - И вы! Энергия мозга продлевает жизнь, растягивая молодость.
        - Ух, ты… - радостно запищала Тимоша. - Здорово как! Представляю… - закатила она глаза. - Иду я, вся такая молодая, а сзади шаркает седенький, дряхленький Дюша… Кряхтит и шамкает!
        - Да ладно! - хихикнула Светлана. - Найдешь себе моложе!
        - Коварные… - донесся голос с порога.
        Рита стремительно обернулась. В дверях стоял Миша. Ухмыляясь, он нежно обнимал круглую белую коробку торта.
        - Грейте чайник, - велел он. - Пить будем! Гулять будем!
        И закружила, замела веселая суматоха, мешая девичий щебет со звяканьем чашек и плеском воды из-под крана.
        «Похоже на утреннюю метель, - подумала Рита, чмокая мимоходом суженого, и выставила на стол булькающий чайник. - Только не холодная, а теплая. И даже - ай! - горячая!»
        Воскресенье, 25 декабря. День
        Москва, улица Карла Маркса
        Сегодня американцы запекают индейку, готовят тамале и прочие рождественские изыски, а вот один из богатейших людей мира залетел в Москву. Каприз пригнал или жажда наживы? Да кто ж его знает…
        Дэвид Рокфеллер-старший впервые объявился в Москве при Хрущеве, да и потом наезжал не раз. А года четыре тому назад открыл филиал «Чейз Манхеттен банка» - во-он там, через улицу, в доме нумер один. Привил империалистический черенок на древо "развитого социализма".
        Если честно, я не против богачей. Но с одним непременным условием. Делаешь деньги? Фиг с тобой, делай! Только не лезь в политику! Не покупай президентов в розницу, а сенаторов оптом. Не затевай войны и кризисы! Какой такой благотворительностью прикроешь миллионы смертей от голода, болезней, напалма?
        Дядюшка Скрудж из американского мультика - милый жадина, но в реале такие не водятся. Практически на каждом лощеном типе из списка Форбс - чья-то кровь, чьи-то слезы. Очень Большие Деньги - сильнодействующее средство для безумия и расчеловечивания…
        …Я стоял в булочной, скрытый блеском витрины. Очередь за спиной звякала общей вилкой, пробуя румяную, словно лакированную корочку нарезного батона или поджаристый бочок «Орловского» - не черствый ли? - и шла на кассу.
        С глухим перестуком и лязгом прокручивались колесики, выбивая чеки. Сонная пышная кассирша, сама похожая на сдобную булку, щелкала по тугим клавишам и звенела мелочью. А в воздухе витал божественный дух свежеиспеченного хлеба - чуть парной, с легчайшей кислинкой, тягучий и маслянистый.
        «А вот и моя очередь!» - повеселел я, замечая, как скользит мимо синих сугробов необъятный черный лимузин. Капот - рояля шире…
        Не торопясь, я вышел через гулкий тамбур и заскрипел ботинками по утоптанному снегу. «Ижик» с эгрегором притулился чуть дальше по улице. Некомплект, правда, Наташа не смогла прийти, но и четверых довольно.
        Мои глаза сузились.
        Первым из распластанного «Линкольна» выбрался верткий мужичок, крепенький, с цепким взглядом и отточенными движениями. Телохран. Какой-нибудь «чемпион мира и его окрестностей». Следом показалась странная троица - все смуглые, среднего возраста или постарше, одетые удобно, но странно и нелепо, будто никогда не носили костюмов или полушубков. Один вроде бы азиат - таец или филиппинец, а может, и вьетнамец - они все для меня на одно лицо. Другой - явно латиноамериканских корней, а третий - типичный свами или йогин, густо заросший курчавым волосом. Только глазки-смородинки выглядывают, как у паучка из норки.
        «Вот оно что…»
        Даже сейчас, неторопливо шествуя в нескольких шагах от Рокфеллера, я не мог пробиться к его непромытому буржуинскому мозгу - смуглая троица рассеивала или отражала мою Силу, подкрепленную девчачьими силенками.
        А хозяин «Чейза» не прост… Нанял себе охрану из «джедаев»! Ишь, как засуетились… Трое экстрасенсов-"экстраскунсов" беспокойно оглядывались, почуяв источник церебральной эманации, и окружили дядюшку Дэвида, щеголявшего в ушанке "а ля рюс". Так они и убрели в филиал - тяжелая створка захлопнулась за «гостями города», как дверца сейфа.
        Понедельник, 26 декабря. Утро
        Тель-Авив, бульвар Шауль-Ха-Мелех
        Штаб-квартира Моссад выглядывала над крышами, как нерушимая призма, чем внушала внутреннюю успокоенность. Алон усмехнулся, минуя пост охраны, и подумал, что видимость безопасности порой заменяет людям истинный мир и покой. Хватит и одного обкуренного палестинца с ручным ракетометом, чтоб вынести сверкающее стекло в любом кабинете…
        Свернув к лифтам, Рехавам покосился на трость. Сегодня ничего не ноет в его битом и стреляном организме, однако пыхтеть вверх по лестнице лучше не стоит.
        Кабинет встретил тишиной и сумраком - свет еле цедился сквозь жалюзи. Алон сразу прошел к столу, с ходу нашаривая кнопку «Совинтеля-2». Компьютер тихонько загудел, перелопачивая воздух. Дисплей мигнул - и раскрылся, лучась звездой «Ампары».
        - Ага! - довольно крякнул полковник.
        Иконка почты мигала единичкой. Письмо! О, от Михи! Алон заулыбался, предвкушая. Прошлая операция по спасению президента Йемена вылилась на Моссад дождем похвал и наград. Даже от Кнессета дождались сдержанного одобрения. Правда, на саму акцию мало кто обращал внимание. Просто тогдашний захват киллеров дал толчок настолько всеобъемлющим процессам в регионе, что бывалые дипломаты лишь руками разводили.
        Мир с Иорданией - это, конечно, важно, но куда важней война с саудитами, главными врагами Израиля. А, как говорится, враг моего врага - мой друг. Если карта Саудовской Аравии скукожится до Эр-Рияда, овального пятна посреди пустыни, некому будет спонсировать террористов и прочих отморозков…
        Так… Ага… Алон поелозил мышью по коврику. Клик-клик.
        «Шалом, рабби!
        Хочу продолжить наше «непрямое» сотрудничество на пользу Израиля и СССР - именно в такой очередности. Саудовские клоуны уходят с международной арены, но есть еще Иран. Именно там вскоре развернется не слабая заварушка, в итоге которой Тегеран станет столицей Исламской Республики, а власть захватят аятоллы. Разгул исламизма - это угроза и вам, и нам. Всем. И с нею надо кончать сейчас, пока чудище в зародыше. Если к власти в Иране через год-другой придет Хомейни, фигура харизматичная и авторитетная, мало никому не покажется, а вот Израиль он приговорит к уничтожению, как «незаконное сионистское образование».
        Ну, не буду разливаться по древу. Что нужно предпринять? Прежде всего - ликвидировать самого Хомейни, пока он в Наджафе, а затем массово, в промышленных масштабах, выпиливать его соратников высшего и среднего звена - и тех, что в эмиграции, и тех, кто в Иране, особое внимание уделив Обществу Ходжатие. При этом всё должно указывать на работу шахских спецслужб или террористов из Форкана. Пускай фанатики радикально сокращают поголовье шахских силовиков и кадров охранки САВАК! Нам же лучше - не останется помех для прихода просоветских сил. Зато рухнут планы американцев - привести к власти исламистов, чтобы те гадили СССР. Вопрос: а не выберут ли эти варвары своей целью Землю Обетованную? Ответ известен.
        Говоря о просоветских силах, я имел в виду вовсе не жалкую компартию Туде, а крепкую, боевую Моджахедине Хальк во главе с Масудом Раджави. За Моджахедине Хальк - сила и влияние, они подают социализм в исламской обертке, привлекая массу сторонников среди молодежи и даже военных. Правда, сам Раджави мотает пожизненный срок, но я не верю, что ваша славная группа, рабби, не сумеет вытащить его из тюрьмы…»
        Алон дочитывал письмо, расслабленно улыбаясь. Одно из обязательных отличий истинного Мессии - переломные свершения, великие перемены. И разве Миха не ведет народ Израиля к лучшему будущему, где царят расцвет и мир? Он и советский народ уводит подальше от бездны, поближе к благополучию и устроенной жизни.
        Правда, Миха не из рода Давидова, но вопросы крови так причудливы…
        - Да будет так! - торжественно провозгласил Рехевам, и кликнул мышью, усылая письмо на принтер.
        Глава 12
        ГЛАВА 12.
        Суббота, 31 декабря. Ближе к вечеру
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        - Ох, Мишенька, спасибо тебе! - запричитала мама, садясь в «Ижик».
        - Да ладно, - молвил я, посмеиваясь. - Настенька, закрой дверцу посильней, а то хлябает… Ага!
        Сестренка хлопнула дверцей - и взлохматила мне волосы, радостно хихикая. Я поймал и погладил ее руку в ответной ласке.
        - О-ох! - блаженно простонала мама, откидываясь на спинку. - Думали, всё - не улетим!
        - Ну, и оставались бы… - лукавость мне не чужда.
        - Ты что? - вскинулась Настя. - Мы же соскучились, наверное!
        - Я тоже, - у меня получилось мягко, но с чувством. - А папа весь в трудах, аки пчела?
        - Да мы его не видим почти! - сестренка плеснула руками. - Встаю в школу, а его уже нет! Мы с мамулькой уже привыкли вдвоем ужинать. Так, папка возвращается поздно, мы его кормим, как короля - сидим вокруг, подкладываем, слушаем… А он дово-ольный такой!
        Я тронулся, потихоньку набирая скорость и выезжая на шоссе. Асфальт, вроде, чистый - снега белеют за обочиной - но лучше не гнать. А небо какое сегодня… Сплошная пасмурная гладь, лишь кое-где облачность темнела, и по сизо-пепельному набуханию - белёсые разводы. На монотонном сером фоне красиво серебрился «Ил-62», набиравший высоту - и таявший в мреющей дымке.
        - Знаешь, Мишенька, я очень рада за Петю… за папу вашего, - проговорила мама с задумчивой улыбкой. - Он будто в молодость вернулся - просто пылает энтузиазмом и комсомольским задором! Всё у него получается - вон, на днях подписали контракт с французами. Первые фуры с нашими компами в Париж ушли… Компьютер - это микроЭВМ.
        - Я в курсе.
        Мама отзеркалила мою улыбку, добавляя легкий оттенок смущения.
        - А в выходные? - я снова поймал ее взгляд в зеркальце
        - А в выходные папка пишет докторскую! - выпалила Настя, на секундочку отрываясь от окна.
        - Дописывает уже, - поправила родительница. Откинув капюшон дубленки, она распустила «молнию». - А Риточка где?
        - Крутится на кухне, как турбинка, - расплылся я. - Даже «Наполеон» сварганила по твоему рецепту!
        - Так вы у нас будете? - оживилась мама.
        - Строго обязательно!
        - Ур-ра-а… - сдавленно выдохнула Настя.
        Салон наполнился смехом.
        «Семейка моя… - тепло подумалось мне. - Семеечка…»
        - Так, - заерзала сестричка. - Подъезжаем уже!
        «Ижик» катил вдоль Московского проспекта, и отовсюду наплывало впечатление кануна. На растяжке, покачиваясь под ветерком, мигала надпись, собранная из лампочек: «С Новым 1978 годом!» По тротуару бежали запоздавшие граждане, волоча перетянутые бечевкой елочки. Мандарины распирали авоськи спелыми боками. А вот уже кто-то веселый и расхристанный поздравляет всех подряд - шарф еле держится, шапка набекрень…
        - Так, Дед Мороз, Дед Мороз! - радостно запищала Настенька.
        Я улыбнулся, провожая глазами солидного массовика-затейника с окладистой бородой, вышагивавшего по тротуару в длинной малиновой шубе. И посох, и мешок - всё при нем. А вон и Снегурочка! Моя улыбка подняла холмики щек еще выше, стоило узнать в статной девице Ирину из «чистого цеха». Кокошник ей идет…
        - Ура! - огласила сестричка наш приезд, и первой выскочила из машины.
        - Меня подожди! - крикнула мама.
        Снисходительно провожая глазами скво из нашего племени, я нагрузился двумя огромными чемоданами, и направился к подъезду, где уже приплясывала Настя, придерживая для меня тяжелую дверь.
        - Пр-рошу!
        - Пойдем, лапулька, - улыбнулся я.
        Сестричка заворковала, подлащиваясь:
        - А разве не чучелко?
        - Вот уж нет!
        Настя прижалась на секундочку, шмыгая носом от полноты эмоций.
        - Так, нас мама ждет!
        Гарина-старшая стояла у лифта, поставив ногу на порожек - дверцы неуверенно сходились, пихаясь в сапожок, и отталкивались.
        - Спасибо! - пропыхтел я, боком проходя в гулкую кабину.
        - Пожалуйста!
        Взвизгнув, дверцы запахнулись, и лифт тронулся. Освободив руки от груза, я обнял маму с Настей и крепко притиснул к себе.
        - Вы мои самые любимые девчонки!
        - А Рита? - смешливо прищурилась сестренка.
        «Она уже не смотрит, чуть запрокидывая голову, - мелькнуло у меня. - Выросла-то как…»
        - А я ей уже сказал, что люблю!
        Лифт замер. Торжественно лязгая, раздвинул дверцы - и для нас просияла Рита. Она стояла на пороге квартиры - в джинсиках, в батничке, и в мамином кружевном передничке. Загляденье.
        - Привет! - зазвенело на всю площадку.
        - Ритка! - эхом отозвался Настин голос.
        Сестричка кинулась тискать мою разлюбезную, а тут и мама подбежала, так что мне места для жарких объятий не оставили. Да и куда я - с двумя сундуками?
        - Риточка! Риточка! - заливисто щебетала родительница. - Мы тебе такое платье привезли! Тако-ое! Просто закачаешься!
        - И туфли! - подсказала Настя.
        - И туфли! Пошли мерять!
        - Пошли! - обрадовалась Рита. - А у меня всё уже готово! И салаты, и заливное, и зразы… И телятина с черносливом на горячее! Дотушивается уже…
        - Та-ак, вкуснятины сколько!
        - Да когда ж ты успела, Риточка?
        - А нас сегодня отпустили пораньше! Профессор сказал, что Новый год - это святое!
        Отобрав у меня ручную кладь, женщины удалились в мамину спальню, переговариваясь и пересмеиваясь, а я развалился на диване, отдыхая от тяжких трудов. Похоже, в багаже перевозили парочку минералогических коллекций…
        Из-за запертой двери «будуара» доносились восклицания, смех и неразборчивый говор. Ставлю один к двадцати, что Риту допрашивают на мой счет. Настеньке всё интересно, а маманьке - тем более.
        «А Миша, правда, тебя любит? А сильно? А что он тебе подарил? Да ты что-о?! Ух, ты-ы…»
        И получаса не прошло, как три грации продефелировали в зал, одинаково покачивая бедрами, одетые со вкусом и… Нет слов.
        Гарина-старшая в брючном костюме «по мотивам Ив Сен-Лорана» постройнела, помолодела даже; Гарина-младшая, обтянутая юбочкой-миди и воздушной блузкой повзрослела, а Рита в простеньком на вид платье будто сошла с глянцевой обложки - пленительная и недоступная дива. Такой только в Каннах на красной дорожке блистать, небрежно улыбаясь объективам…
        - Прелесть какая… - растерянно толкнулось из меня. - Мам, завидую папе! И Настиному жениху завидую. И даже себе самому!
        Грации дружно зарделись.
        - Нету у меня никого… - сбивчиво парировала сестричка, отводя глаза.
        - Будут! - заверил я ее.

* * *
        - …Пан Владек! - вскричала пани Моника, спускаясь в кабачок. - Вот вы-то мне и нужны. Скажите, вы когда-нибудь охотились на дичь? На всяких, там, уток, курей…
        - На кур охотится Тереза, - заносчиво ответил пан Владек. - В мясном отделе гастронома! - он приосанился. - Но… Да-а! Любой мужчина - охотник. Добытчик! Это у нас в крови…
        - Тетерев - слышала про такого… - допытывалась пани Моника. - А что за птица - трамблёр? - она выговорила слово на французский лад.
        Брови у ее визави полезли вверх, сминая морщины на лбу.
        - Т-трамблёр?
        - Да-да! Своими ушами слышала, как пан Юрек сказал: «Трамблёр полетел!»…
        …В «Кабачке 13 стульев» встречали Новый год. А мы провожали старый. Зеленоград за окнами гулял всё шире - веселые крики, визги, смех заносило в форточку сквозняком. Зеленые и красные отсветы шипящих ракет дрожали на тюлевых занавесках, словно резонируя крикам «Ура!»
        - Папа приедет седьмого или восьмого, - проговорила мама, накладывая «оливье». - За Настей! У меня-то сессия, а ей же в школу… Побудет с нами денек, и опять на свой «Совинтель»! Селедочки под шубой положить?
        - Немножко.
        Воистину, у всех мам одно желание - закармливать своих детей, обеспечивая привес!
        - Если «немножко» - это полтарелки, - захмыкал я, - то что такое «много»?
        - Тазик! - хихикнула Настя.
        - Кушай, кушай, Мишенька! - сказала родительница с показной строгостью. - И наливай!
        - Слушаюсь!
        Под Новый год выбросили «Мартини». Бывалые выпивохи пренебрегали дороговатым вермутом: «Градус не тот!», а я взял пару бутылочек. Если «Мартини» разбавить фифти-фифти греческим апельсиновым соком «Джолд дропс», получается очень даже ничего - у семеечки моей глазки заблестели после второго бокала.
        - Хороший был год… - затянула мама, и мои зрачки пересеклись с неожиданно трезвым взглядом. - Миша, ты счастлив?
        - Очень, - признался я.
        Мамины и Ритины глаза одинаково повлажнели.
        - Так… - на секундочку задумалась Гарина-младшая. - Тогда не будем Мишеньку поздравлять с новым счастьем!
        Смех завихрился над столом, загулял по комнате, оседая в душе легким приятством.
        Внезапно очаровательная Каролинка, выпевавшая голосом Мирей Матье, пропала с экрана, заместившись картиной ночного Кремля. На фоне елей и Спасской башни стоял Брежнев.
        - Дорогие соотечественники! - глуховато, но весьма четко выговорил Леонид Ильич. - Дорогие товарищи и друзья! Идут последние минуты тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Советский народ провожает его с осознанием свершившихся перемен и уверенностью в светлом, лучшем будущем. Прошедший год дал старт небывалым процессам развития не только народного хозяйства, но и всего советского общества, коммунистической партии и государства. Приняв новую Конституцию СССР, мы укрепили нашу великую, многонациональную страну, и сделали очередной шаг по пути углубления социалистической демократии. В новом году советский народ впервые проголосует на выборах первых секретарей обкомов и крайкомов. Проголосует за тех кандидатов, кому доверяет, кого уважает. Товарищи! Именно в этот день, последний день уходящего года, хочу представить вам первого Президента СССР Юрия Владимировича Андропова!
        - Ого-го! - воскликнула мама. - Вот это ничего себе!
        В фокусе камеры показался Ю Вэ. Он, как и Брежнев, стоял без шапки, но в пальто, тщательно укутав шею шарфом. Блеснули знакомые очки…
        - Дорогие товарищи! - сдержанно выговорил Андропов.
        - Волнуется… - обронила Рита.
        Я улыбнулся - знать, не одному мне спокойствие Ю Вэ показалось деланным.
        - …Мне выпала большая честь стать главой советского государства - и нести личную ответственность за развитие СССР, за стабильность и благополучие. Постараюсь приложить все свои силы, знания и умения, чтобы оправдать высокое доверие. Нынешний исторический момент, товарищи, во многом переломный, и нам потребовалось изменить форму руководства в Советском Союзе, чтобы сберечь социалистическую суть, сохранить в целости идеалы революции. Мы укрепили единство СССР, мы вступили в экономическую борьбу со странами империализма, и уже одержали первые мирные победы. В новом, тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, откроются границы между Советским Союзом и Польшей, ГДР, Чехословакией, Венгрией, Румынией, Болгарией и Югославией. Годом позже будут убраны барьеры для свободного перемещения людей, товаров, финансов между нашей страной и Кубой, КНДР, Вьетнамом и Лаосом. Мы открываем особые экономические зоны на побережьях Японского, Охотского, Балтийского и Черного морей, куда западный бизнес уже вкладывает миллиарды долларов, строя заводы и фабрики, дороги и портовые терминалы, обеспечивая не только валютные
поступления в наш бюджет, но и приток технологий. Впрочем, наши ученые и инженеры обеспечивают лидирующие позиции СССР во многих отраслях, тем самым умножая превосходство советской экономики. Однако это вовсе не значит, что всё сделано и стремиться более не к чему. Нам предстоит большая, долгая работа, но у меня нет сомнений в том, что все наши планы будут выполнены и перевыполнены, а великий, могучий Советский Союз станет богатым и процветающим! С праздником, товарищи! С новым годом!
        Куранты Спасской башни заняли весь экран, заиграли колокола, поплыли первые тягучие удары.
        - Раз! Два! Три! Четыре!.. - вела счет Настя, и вот уже всё семейство отзывается радостным хором.
        - …Десять! Одиннадцать! Двенадцать! Ура-а!
        С хрустальным перезвоном сошлись бокалы. Телевизор гремел горделивыми тактами гимна, а за окнами не стало ночи - полыхание шутих, ракет, хлопушек озарило окна разноцветными сполохами.
        - Ой, а пойдемте на улицу! - заныла Настя, подпрыгивая у подоконника. - Там так классно!
        - А пойдемте! - бесшабашно воскликнула мама.
        Тихонько рассмеявшись, я пошел одеваться, по дороге чмокнув Риту в подставленные губки.
        - С Новым годом, красотулька!
        - С Новым годом, красавчик! - хихикнулось в ответ.
        Шальной ветерок приоткрыл форточку, занося счастливое эхо:
        - С Новым годо-ом, люди-и!
        Воскресенье, 8 января 1978 года. Позднее утро
        Московская область, Комаровка
        Погоды стояли чудесные - в яркой лазури небес плескалось желтое солнце, лучистое, будто на детском рисунке. Потоки света лились, пронзая голые кроны озябших берез или путаясь в густой хвое сосен, встопорщенной, как шерстка кота, вернувшегося с холода.
        А как сверкал и переливался снег! Куда там всяким бриллиантишкам! В тени ельника сугробы отливали синим и лиловым, тая блики, а вот на полянках, где вчерашняя пороша успела подернуться тонкой льдистой корочкой, россыпи искр кололи глаз серебряными иголками. Классика!
        С разбегу выехав на бугор, я воткнул палки в истыканный наст, сопя и жмурясь на солнцепеке. Дежа-вю. Снова один, как в прошлогоднем походе, и лес знаком…
        Как всегда, пугающее впечатление полного сходства размывалось реалиями. Я, словно планета-шатун, замер между двумя «звездными скоплениями» - впереди, во-он за той рощицей, голосили «ежи» и «ежихи» из физматшколы, а позади, гикая и хохоча, поспешала «моя» команда - эгрегор в полном составе, да со спутниками. Лишь Рита с Наташей скользили по лыжне в одиночку - я, «бессовестный, бросил любимую жену», а моя секретарша «никак не могла изменить шефу».
        - Ой, чуть не упала! - восторженно взвизгнула Альбинка.
        - А чё ж ты? - завопил Изя. - Я б тебя унес! Уй-я…
        - Ой, носильщик нашелся! Ха-ха-ха! Лыжу не сломал?
        - Да это палка кривая какая-то!
        - Ага! - развеселился Женька. - Гнутие ствола!
        - Зиночка, помочь? - мощно засюсюкал Дюха.
        - Да уж как-нибудь… - пропыхтела Тимоша, вероятно, взбираясь «елочкой». - Руку дай!
        - Житие мое! - радостно взвился голос Светланы. - Ай! Юрка, отстань! Я ж упаду!
        - Подберем, что останется! - рассмеялся Сосна.
        - Щас как дам!
        - Вельми понеже! Ха-ха-ха!
        - Мишка-а! - загулял по чаще Ритин зов.
        - Догоняйте!
        Фыркнув от удовольствия, от чудесного ощущения силы и ловкости, данного юностью, я оттолкнулся и помчал вперед, за Колмогоровым - синий лыжный костюм академика мелькал среди тонких белых стволов, маня скорым перекусом на утоптанной лужайке. А уж аппетит во мне ворочался лютый!
        Пологий спуск я одолел махом - елочки, выстроившиеся, как в почетном карауле, слились в бело-зеленую ленту. Хорошо!

* * *
        Костер запалили на старом огнище - почерневшие камни будто сами вылезли из-под снега, млея на солнце. Огонь нагонял сухой жар, закручивая дым косым вихрем, хотя распаренным лыжникам и лыжницам и без того было тепло.
        Поваленных стволов, толстых и обкорнанных, хватило на всех. Наверное, еще летом их подкатили поближе к кострищу, складывая шестиугольником. А на плоской вершине валуна устроили табльдот - подстелили газеты, да и разложили нехитрые походные яства. Больше всего в меню было вареных яиц и нарезанной колбаски. Светлана выложила шматики сала, а Тимоша развернула тряпицу с пирожками. Колмогоров тут же подхватил один, мостясь рядом со мной.
        - А чего вы ждете? - невнятно поинтересовался он, набив полон рот. - Налетай!
        Налетели. Я малость промешкал - и пирожки кончились. Рита пихнулась мне в бок, протягивая половинку своего - съел из ее рук.
        - Хороший… - нежно проворковала ненаглядная, гладя меня по голове в манере укротительницы тигров. - Хороший…
        «Ежихи», сидевшие напротив, за прозрачными взвивами огня, дружно захихикали, строя мне глазки. Рита рефлекторно притиснула «укрощенного», и я поцеловал ее губы, вздрагивавшие в предощущении улыбки.
        - Тебе не стыдно? - сбивчиво зашептала «укротительница». - Люди же кругом!
        - Не-а!
        - Какой ты пример подаешь девочкам?
        - Благой! - убежденно сказал я, и «ежихи» закивали, мило краснея.
        Исчерпав запас педагогического негодования, Рита привалилась ко мне, затихая.
        - Миша, - Колмогоров сосредоточенно собирал бутерброд из хлебцев и колбасок, - вы с Фурсовым говорили?
        - Перед самым Новым годом, - кивнул я. - Ректор сделает исключение - сдам экзамены экстерном.
        - Ну, и правильно, - светило математики откусил от своей кулинарной конструкции. - Фижику вы жнаете на пять ш плюшом…
        - Да я бы доучился, как все, но… Времени жалко! А сейчас с меня хоть какая-то польза. Вы не представляете, сколько у нас в стране головастых и рукастых! Надо только довести до ума их работу, связать с инженерами на заводах, покумекать, обмозговать… Да что говорить - я уже неделю своей машины не вижу! Спецы из «Ижавто» выклянчили, дюже им мой «автомат» полюбился…
        - Это правильно… - крякнул Колмогоров, щурясь на солнце. - Да вы угощайтесь, Миша, угощайтесь… А то сметут! Вы только свои работы не задвигайте «на потом», ладно? Думаете, я забыл про графен? - он хитро подмигнул. - Риточка, вы его шпыняйте, чтоб науку двигал!
        - Ладно! - рассмеялась девушка.
        Я деланно улыбнулся, чуя раздрай в душе. Мне бы заняться чем-нибудь по-настоящему! Какой-нибудь… этой… хронодинамикой!
        Что толку с моих «успехов» на физическом поприще? Ну, получу я диплом, зароюсь в какую-нибудь ха-арошую проблему, вроде графена, и что? Себя-то не обманешь! Буду «совершать прорывы в науке», пользуясь послезнанием: сдирать под копирку то, что в прошлой жизни открыли через годы. Защищу кандидатскую, придет очередь докторской. Увешаюсь регалиями с ног до головы, а в душе будет свербить: «Самозванец!» А вот физика времени…
        Только тут сплошная запредельность непознанного! Зато это - настоящее. С работ Козырева начать?
        «Вот, и начни! - подумал я, чуя подъем настроения. - Чего ждать?»
        Рита сбила меня с мысли, оставив на щеке нежный ожог мимолетного поцелуя, и обернулась к Зенкову:
        - Как «лапа», Жень?
        - Нормально! - заулыбался сержант, вытягивая ногу к костру. - До свадьбы точно заживет! Мы заявление подали… - понизил он голос. - Распишемся в феврале!
        - А я-то думаю, - весело затянула Светлана, - и чего это «пузатик» так сияет? А оно вон что…
        Жека расхохотался - и все подхватили, даже не догадываясь о причине жизнерадостного порыва. Смех загулял по всей поляне - высокий и звонкий, грубоватый и ломкий - размывая возраст, сминая чины, выпуская на волю светлоту чувств.
        Даже сосны кивали макушками, одобряя людское веселье, а солнце над головами и без того сияло, накаляясь в лад.
        Глава 13
        ГЛАВА 13.
        Понедельник, 9 января. День
        Зеленоград, Солнечная аллея
        Я подкатил прямо к проходной. Папа выскочил, подхватывая пухлый портфель - и клеенчатую сумку с подарками.
        - Подождешь? - нагнулся он. - Я быстро!
        - No problems! - ухмыльнулся я. - Привет товарищу Старосу!
        - Аллес гут!
        Отец, сухощавый и жилистый, взбежал по ступенькам, скрываясь за стеклянными дверьми. Он все еще не растерял броской мужской красоты, и даже наметившиеся залысины не портили впечатления. Повезло мне с генами…
        Покинув машину, я обошел «Ижика», раз уж нанялся личным шофером «пана директора». Да, батя выбился на самый верх. Растет человек…
        И это еще не предел! Дошли до меня слухи, что наши хотят затеять международное ПО - производственное объединение - собрав в кучу наш «Совинтель», чехословацкую «Теслу», гэдээровский «Роботрон» и венгерский «Видеотон». И кого прочат на должность уже генерального директора? То-то и оно.
        Нет, я реально рад за папу! Помню же, как он переживал из-за моих успехов! Стыдился, каялся, но завидовал. А мне самому было срамно - успехи-то не мои! Просто память хорошая, а в будущем много чего напридумывали…
        - Майкл!
        Жизнерадостный вопль Староса трудно спутать, «дядя Филя» один такой. Невысокий, кругленький, усатый, светило микроэлектроники колобком скатился с лестницы и принялся меня тискать, да хлопать.
        - Вам бы пирата играть, - ухмыльнулся я, - внешность больно фактурная!
        - Йо-хо-хо! - вскричал Старос. - Где мои брабантские кружева и пистоли?
        - Ага, - смешливо заворчал папа, помахивая заметно сдувшимся портфелем, - тебе только пистолетов не хватает… Чтоб снабженцев перестрелять!
        - Да их убить мало! - захохотал Филипп Георгиевич. - Ну, ладно, Пит! Удач! Звони и пиши! Good bye!
        - На схледаноу! - попрощался отец по-чешски, плюхаясь на переднее сиденье.
        - Куда теперь? - бодро поинтересовался я, усаживаясь за руль.
        - За билетами! - выдохнул родитель.
        - Да мама купила уже, и на тебя, и на Настю.
        - Ух, ты! Ну, тогда… - отец неуверенно глянул на меня.
        - Не стесняйся, - ухмыльнулся я, - бензина полно!
        - Ну, тогда в Москву! В министерство надо обязательно заехать, к Шокину. И… И домой!
        Я тронулся и разогнал «Ижа», улыбаясь - два дня подряд весь клан в сборе! А завтра снова - росстани…
        Вторник, 10 января. День
        Саудовская Аравия, Эд-Даммам
        Роскошный пляж подавлял безлюдьем, а тишина слегка напрягала. Местные практически не купаются даже летом, а уж зимой, когда вода в Персидском заливе остывает до плюс восемнадцати, только русские десантники резвились в волнах.
        «Мы псковские!» - ухал майор Марьин, освежаясь после пыли и духоты здешних пустынь. Арабы-добровольцы из отрядов шейха Аль-Саффара робко жались в сторонке, молчаливо восхищаясь закаленными «рауссия».
        Марина скинула туфельки и прошлась босиком по кромке прибоя - прохладная водичка будто ластилась, терлась о ноги. Волны набегали с востока, со стороны Бахрейна - на мутном горизонте чернел силуэтик американского эсминца «Хьюит». Храбро покинув Манаму, корабль болтался поближе к нейтральным водам. Fleet in being?
        - Может, скупнешься? - ухмыльнулся Ершов.
        - При свидетелях? Давай! - фыркнула «Мармарин». - На том и закончится твоя карьера. С такой-то развратной супругой…
        Григорий ухватил ее тонкое запястье и молча огладил пальцами узкую девичью ладонь, словно испрашивая прощения за неловкое слово. Марина не отобрала руку, то ли извиняя, то ли оставаясь безучастной.
        Полковник Алон, пряча понимающую улыбку в сжатых губах, вмешался вовремя, снимая возникшее напряжение.
        - Эш-Шаркия практически занята, - заговорил он, чувствуя себя неуютно в просторном арабском одеянии. Да еще этот дурацкий платок на голове. - Осталось несколько местечек на границе с Оманом, но это мелочи. Нефтепромыслы захвачены в целости и сохранности - вот главное… товарищ директор.
        Ершов, возглавлявший иракскую контрразведку, усмехнулся.
        - Да тут сами саудовцы помогли, их же все местные терпеть не могут. Зато охотно помогают нам - агентов мы вербовали пачками! Говорят, принц Фейсал пытался устроить пожар на буровой… - Григорий небрежно пожал плечами. - Его отрубленную голову торжественно напоили нефтью.
        - Порой я разделяю чувства варваров, - тонко улыбнулся Рехавам.
        - Ну, еще бы! - съехидничала Марина. - Теперь вам не страшны короли из династии Аль-Сауд! А уж всякие эмиры вдоль здешнего побережья притихнут надолго.
        - Да, Мармарин, - серьезно отпасовал Алон. - Никто больше не пополнит счета арабских террористов, и на Землю Обетованную придут тихие дни.
        - Простите, - буркнула Ершова, отворачиваясь. - С утра настроение паршивое, вот и кидаюсь на всех… - она мягко отняла руку из враз ослабевших пальцев директора 5-го Управления Спецбюро «Мухабарат», обронив: - Всё нормально, Грига, - и продолжила тем же ровным голосом: - Меня, если честно, не саудиты беспокоят. Король Халид не успокоится, конечно, будет творить пакости. Ну, что ж… Дождется показательной порки - бомбежки Эр-Рияда. Меня больше тревожит авианосец «Энтерпрайз» и его «подтанцовка» - пара крейсеров, кажется…
        - «Лонг Бич» и «Бейнбридж», - щегольнул информированностью Рехавам. - Старенькие, да удаленькие. Они уже в Аравийском море…
        - В Багдаде приняли меры, - отрывисто сказал Ершов. - Называются: «зенитные ракетные комплексы С-125». Эти ракетки неплохо поработали во Вьетнаме, хоронили «Фантомы» в джунглях. Если янки посмеют… Похороним в песках, его тут много!
        - Эх, молодежь… - насмешливо ухмыльнулся Алон. - Ничего-то вы не понимаете! Американцы - торгаши. И если Аль-Бакр посулит им нефть подешевле, сюда мигом пожалуют не авианосцы, а супертанкеры! Я бы обратил ваше внимание на иного противника Ирака, давнего и опасного…
        - Иран? - быстро переспросила Марина.
        - Именно, - спокойно кивнул полковник, и улыбнулся уголком рта: - У нас тут неофициальный саммит КГБ, «Мухабарат» и Моссада… - он оглянулся, договаривая на пониженных тонах: - А у меня есть любопытная информация от нашего общего знакомого…
        - От Миши? - оживилась «Мармарин», игнорируя ревнивый взгляд Ершова.
        Алон торжественно кивнул, и повел рукою в сторону порта:
        - Давайте, пройдемся. Нам есть, что обсудить…
        Все трое неспешно зашагали по песчаному откосу, гладкому и пологому - слабые волны пытались дотянуться кромками до человечьих следов, но бессильно скатывались, с шуршаньем вороша песок.
        Опергруппа во главе с Ари Кахлоном выждала маленько, и тронулась за рабби. Бородачи из охраны Ершова двигались чуток в сторонке, зорко поглядывая на окраины Эд-Даммама. Оттуда наплывали заунывные призывы муэдзинов - близился полуденный намаз.
        Тот же день, позже
        Москва, Кремль
        - Занимай, Юра! - переступив порог бывшего своего кабинета, Брежнев сделал широкий жест. - Пользуйся!
        - Спасибо… - обронил Андропов, все еще никак не обвыкнув в новой должности. Вдруг из него вырвалось: - А не жалко?
        - Ну-у… - затянул председатель партии. - Были когда-то и мы рысаками! Да когда это было-то… Раньше я тут высиживал с семи утра - и до полуночи! С массой народа потолковать успевал, а сейчас… - покачав головой, он шутливо развел руками: - Извините, заездили! Спасибо еще нашему Мише, хоть здоровьишко поправил, а то бродил бы по Кремлю на своих снотворных, как привидение…
        Неторопливо шагая, Брежнев добрел до окна и остановился, сложив руки за спиной. Он словно прощался с этим видом, знакомым до мельчайших подробностей. И снег укрывал зеленые крыши, и ливень по ним лупил, и солнце накаляло до колеблющегося марева…
        Президент СССР остановился рядом, глядя на Арсенал, на могучую Троицкую башню неким новым зрением.
        - Хорошо, что напомнили, - он поправил очки в тонкой золоченой оправе. - Похоже, Миша не доверяет нам полностью - и ведет свою игру.
        - Ты про Ближний Восток? - оживился Леонид Ильич. - Да, мне докладывали. Думаешь, эта заварушка с саудитами - его рук дело?
        - Инициатором, несомненно, был Гарин, - энергично кивнул Андропов. - Мне докладывал полковник Ершов - им приходило несколько сообщений по электронной почте. Причем, одновременно их получал еще один полковник - Рехавам Алон, советник директора Моссада. Вот такое вот содружество разведок получилось… Нет, плохого не скажу - Саудовскую Аравию стерли с карты очень умело, грамотно, даже изящно, но…
        - Юра, все же хорошо? - перебил его председатель партии.
        - Да, но… - промямлил Ю Вэ.
        В глазах Брежнева родилось понимание, и губы поползли в улыбку.
        - А-а! Тебя беспокоит Мишина самостоятельность? Юра, только честно - мы бы решились на войну? Сначала в Красном море, потом в Заливе? М-м? Вижу ответ на челе твоем! - издал Брежнев смешок. - Побоялись бы, верно? Вот и всё!
        - Не всё, - иезуитски улыбнулся Андропов. - По нашим данным, именно Миша дал «подсказку» насчет берберов. В Израиле идею подхватили и уже около года тайно помогают этим «униженным и оскорбленным» - пересылают оружие через Эфиопию, командируют военспецов… Вон, как в Алжире полыхнуло! Вся Кабилия бурлила! Не будь у Хуари Бумедьена танков, берберы взяли бы власть! И в Ливии партизанят от души… Ну, там уж с нашей подачи. Понимаю иудеев - арабы им враги, а вот с берберами - мир, дружба, жвачка! Если всё пойдет по нарастающей, нефть Тель-Авиву точно перепадет.
        - А ты за кого, Юра, - лукаво прищурился экс-генсек, играя неграмотного крестьянина, - за арапов али за берберов?
        - Тут вопроса нет, - скупо улыбнулся экс-председатель КГБ. - Берберов угнетают, уничтожают, лишают своей культуры и даже родного языка! Разумеется, мои симпатии на их стороне, но…
        - …Но пусть лучше Миша будет под контролем, - кивнул Леонид Ильич. - Понимаю. Ну-у… Думай, Юра, думай!
        - Да думаю я, думаю… - кряхтя, Юрий Владимирович устроился за столом с «рогатыми» часами, и посмотрел на председателя партии, севшего напротив. - Иной раз шарики за ролики заходят… Вчера, вон… - помолчав, он повозил ладонями по столешнице и, лишь бы успокоить нервы, сцепил пальцы рук. - Я и сам под контролем! Политбюро ведь никто не отменял! Сижу на пленуме, весь такой из себя президент, и думаю: власть это или игра во власть?
        Покивав, предпартии достал начатую пачку «Дуката», неторопливо размял сигарету. Чиркнул спичкой… Затянулся, смеживая веки.
        - А это, Юра, наша, доморощенная «система сдержек и противовесов», - назидательно выговорил Брежнев. - Чтобы не заигрался. У тебя пять лет, Юра, чтобы войти в историю. В восемьдесят втором мы и твою должность выборной сделаем - пусть на Западе утрутся! Нет, конечно, пяти годиков мало, чтобы в экономической войне победить, тут работы на десятки лет! Но вот создать плацдарм для наступления вполне можно успеть. Успеешь - народ пойдет за тобой. И за тебя! «Вот тебе второй срок, товарищ Андропов, - скажут массы, - веди нас верным путем!» - он ловко втер окурок в тяжелую хрустальную пепельницу, и с чувством заключил: - Так что рули Союзом, Юра, и не майся дурью!
        Воскресенье, 15 января. Утро
        Псков, улица Профсоюзная
        - Тоже мне, технари! - Тимоша презрительно скривила губки. - У нас вон - помните? - понедельник начинался в субботу! А тут целый выходной впереди - и ни души!
        - Не сердись на «пскопских», - я занес охапку поленьев с налипшим снегом, и с грохотом свалил их у печки, - просто мне не хочется спешить с открытием Центра. Вот и пользуюсь служебным положением - берегу «палаты» для себя и для вас! Всё кажется - будут тут незнакомые ошиваться, и что-то пропадет, сравняется с буднями… Глупость, конечно. Встречал я тутошних «самоделкиных» - нормальный народ…
        - Ну, тогда ладно, - заворчала Зиночка.
        - Прощаешь? - хихикнула Наташа.
        - Так и быть!
        Светлана с Ритой втащили здоровенную сумку, набитую съестным, и я поспешил на помощь, бурча на тему: «Девочки не должны таскать тяжести». Девочки покаянно кивали на мои нудные увещевания, а в их хорошеньких глазках дрожали смешинки. И мне, чтобы не потерять лицо, пришлось издать глубокий вздох, да заняться растопкой.
        Сторож тутошний - старенький звонарь, присоветованный Корнилием, - справно протапливал печь. Изразцы до сих пор отдавали нутряное тепло, накопленное кладкой. А как только загудел, затрещал огонь, поедая бересту, да хворост, сразу добавилось уюта. Теплом потянет через часок, а вот ладная, почти домашняя атмосфера уже материализовалась в «палатах», пульсируя в такт завываниям печной трубы. Хорошо…
        - П-прохладненько! - вздрогнула Светлана, обнимая себя за плечи.
        Я слегка прижался к ней, словно делясь теплом.
        - Как там Маша?
        - Женька снял комнату в коммуналке, - близняшка оживленно выболтала последние известия. - Хозяйка, говорит, на Бабу-Ягу похожа, но добрая. Машка ее боялась сначала, а сейчас привыкла… Да она больше из-за Жеки переживает - у того же комиссия скоро. А вдруг, говорит, годным к строевой не признают? Или с ограничениями? Какая тогда свадьба? Кому веселиться? - она вздохнула: - Житие мое…
        - А ты как? - я крепче притиснул подружку.
        Она верно меня поняла - и щеки ее пыхнули румянцем.
        - Да никак пока… - застеснялась девушка. - Юрка в своей общаге, я - в своей каморке. Какие тут могут быть дети? Не знаю, Миш… То ли Машка легкомысленней меня, то ли мудрей… Вот, не знаю! Тут… Ну, я так думаю! Надо или учиться, или нянчиться с малышом. Кормить грудью в аудитории?.. Как-то это… - она неопределенно повертела кистью.
        - Ла-адно… - потянул я. - Что-нибудь придумаем… насчет «улучшения жилищных условий».
        Близняшка засияла, прильнула ко мне на секундочку, и убежала возиться с самоваром - растапливать сей медный агрегат с начеканенными медалями выходило у нее лучше всех. Светлана строгала лучины тонкими и длинными, у меня так не получалось.
        Я подбросил дров, присев у жаркого зева топки, и на меня тут же навалилась Рита.
        - Миш, а кто будет первой? - протек приятный голосок в мое рдеющее ухо.
        - Никто, - просипел я, - ты же меня задавишь!
        Девушка хихикнула, позволив мне разогнуться. Выпрямившись, я громко объявил:
        - Девчонки, бросаем жребий!
        - А как? Спички тянуть?
        - Вон коробок!
        Эгрегор засуетился.
        - Ой, у меня! - радостно воскликнула Альбина. - У меня короткая! Я первая!
        - Садись.
        Мы уселись на лавку, удобно откинувшись спинами на теплеющие изразцы. Ефимова придвинулась поближе, и протянула мне обе руки. Я сжал ее ладони в своих.
        «Есть контакт…»
        Отсюда до Москвы далеко, и воспринять мысль «оставленного» Изи очень сложно - много помех, а посыл слаб и разрывчат. У меня, у самого с третьей попытки получается. Но вот, если вдвоем…
        - Сосредоточься… - поднапрягся я. - Ничего не бойся, я рядом…
        - Н-не боюсь…
        - Давай…
        Девушки «в партере» замерли, а Ефимова заметно побледнела. Если бы в эти минуты кто-нибудь громко затарабанил в дверь или девчонки уронили стул, резкий звук рассеял бы то зыбкое, почти нереальное состояние, в которое входили мы с Алей. Но «палаты» полнила тишина, даже поленья еле-еле потрескивали.
        Я почти не помогал девушке, лишь успокоил ее легчайшим посылом - оба сердца выстукивали шестьдесят раз в минуту. Пятьдесят восемь ударов… Пятьдесят два…
        - Взяла направление! - радостно запищала Ефимова. - Взяла мысль! Этот Изя… Ох… Он как раз обо мне думал. «Училкой» называл! Представляете?! Турок…
        - Вообще-то, «училочкой», - вступился я за одноклассника.
        Одноклассницы захихикали, а я, отворив печную дверцу, подкинул дровишек.
        «А если не вдвоем, а всем эгрегором? - подумал отрешенно. - Надо попробовать…»
        Прислушиваясь к сбивчивому голоску Альбины и аханью слушательниц, я глядел на огонь, и не заметил, как мою шею оплели гладкие Ритины ручки.
        - Здорово, правда? - шепнула она, губами щекоча ухо.
        - Здорово. После обеда попробуем все вместе. Так психодинамический резонанс сильнее скажется на ридер-потенции…
        - Занудка мой! - нежно вымолвила Рита, и чмокнула меня в орган слуха.
        Понедельник, 16 января. Ночь
        Москва, улица Малая Бронная
        …Не кошмар, нет. Просто тяжелый сон, давящий на психику. Игорь Максимович видел себя стоящим на раскаленных камнях, слабо рдеющих под ногами. Отвесные скалы, черные и гладкие, как полированная крышка рояля, замыкали горизонт, вздымаясь к темному беззвездному небу - багровые тучи неслись в вышине, подгоняемые чудовищной силы ветром.
        Внезапно тяжелый, отравленный ядовитыми парами воздух всколыхнулся от хтонического, непередаваемо низкого зыка: «Покорись!»
        Шатнувшись, Котов взмахнул руками в жесте отражения зла - и проснулся.
        Тишина уняла страх. Профырчала за окном ранняя машина, разгоняя фарами застоявшийся мрак. Из гостиной доплывало мерное щелканье маятника.
        Глубоко дыша, унимая заполошное сердце, Игорь Максимович глядел в потолок, скрытый ночной чернотой. Тоска разрасталась в душе, раня холодом.
        - Всё, как предсказано… - шевельнулись губы, складываясь в жалкую улыбочку.
        Он сел и опустил ноги на коврик. Знакомое касание отозвалось внутри эхом успокоения.
        «Что уж тут поделаешь…», - понурился Котов.
        Застегнув пижаму, он сунул ноги в мягкие войлочные тапки, и спустился в гостиную. Прошелся, касаясь рукою корешков старых книг. Провел кончиками пальцев по скользкой, уже остывшей каминной полке, и прошаркал в кабинет, став печальным и смиренным.
        «Первым делом - привести в порядок бумаги, - думал Игорь Максимович, будто вчуже. - Ох, суеты сколько, а беготни…»
        Он медленно опустился в кресло, и уставился в окно.
        За стеклом - зыбкая тьма, но края крыш уже даются взгляду - на востоке копится предрассветная серизна. Еще совсем немножко сдвинется, подвернется земной шар - и затеплится заря, нежное предвестье утра…
        - Некогда тут красотами любоваться! - грубо скомкав лирику, Котов достал пухлую папку, и буркнул: - Делом займись!
        Глава 14
        ГЛАВА 14.
        Среда, 18 января. Утро
        Сейшельские острова, Виктория
        «Сторожевой» вышел на рейд первым. Еще два БПК - «Маршал Ворошилов» и «Ташкент» - маячили на горизонте, отходя к острову Санта-Анна, а танкер «Борис Бутома» должен был подойти к вечеру. Он сейчас где-то там, на севере, за пронзительно-синим разливом вод.
        Старший матрос Гирин усмехнулся: в этой распахнутой дали, где накаты прибоя мешаются с шелестом пальм, грубые флотские будни кажутся совершенно неуместными. У танкера сейчас заправка - кормят мазутом изголодавшийся ТАВКР «Минск». Американский «Энтерпрайз» уже неделю засылает в пустыни Аравии «Интрудеры» да «Эф-четвертые», напрягая иракских ракетчиков. Вот наши и подселили к ним авианесущего соседа - пускай портит нервы амерам.
        А здесь бы бригантине поднять паруса…
        БПК взял влево, направляясь к Санта-Анне. Местный президент Франс Альбер Рене, взявший курс на социализм, вдумчиво оглядел карту Республики Сейшельских Островов, и ткнул пальцем в зеленую кляксу острова. Располагайтесь, дескать, товарищи советские моряки, здесь и быть вашей базе!
        Ну, база - не база, а для ПМТО[1] место подходящее. Оттуда до Виктории, столицы РСО, хоть и меньше трех миль, а всё равно - фиг что разглядишь. Да и чем там любоваться, в «поселке городского типа»?
        Нет, заулыбался Иван, все равно здорово! Дома морозы сейчас, снега навалом, а он тут в синей «тропичке»! Приставив ко лбу ладонь козырьком, старший матрос прищурился - в мутноватой дымке завис крошечный белый лайнер, вылетая из аэропорта Пуант-Ларю. Добралась-таки цивилизация, всю романтику под корень, как траву тяпкой…
        Зато вода - до чего ж прозрачная! Всё видать, каждую рыбешку - морская живность словно в чистом воздухе парит. Красота!

* * *
        Санта-Анна очаровала Гирина - белоснежным коралловым песком, вычурными гранитными скалами, глянцевой зеленью тропического леса. Там даже настоящие баобабы росли! И здоровенные сейшельские пальмы. Орехи дереву под стать - тяжелые, как полпакета цемента. Несъедобные, но до того срамные на вид - даже боцмана в краску вогнали. «Прям, как у девки, - брюзжал он, - ежели салазки загнуть!»
        Нагулявшись, Иван заступил на вахту. Отстоял, как положено, а вот передохнуть ему не дали - Кузьмич, старший инженер БЧ-7, собрал всех «эртээсников», а сам серьезный и даже малость торжественный.
        - Знаю, что многие из вас устали, - заговорил он, пряча волнение, - но дело, как говорится, форс-мажор. Наш посол только что связался по СПС[2] - у них там, в Виктории, полным ходом переворот! Рейсом «Свази эйр», под видом регбистов, прилетели полсотни белых наемников из ЮАР. Таможенники попросили багаж на проверку, а в спортивных сумках не мячи, а автоматы! И пошла заваруха… «Беляки» захватили аэропорт, и ждут подкрепления - еще двести черномазых «солдат удачи» из Момбасы вышли на сторожевике «Бонавентура». А у сейшельцев в армии всего четыреста бойцов! Плюс военно-морской флот - старый тральщик «Топаз»! Короче, ребята, надо помочь. Кто пойдет добровольцем?
        - Все пойдут! - уверенно прогудел Баныкин.
        Иван пробился поближе, и твердо заявил:
        - Меня запишите! Старший матрос Гирин, радиометрист БИП.[3]
        Кузьмич торопливо зачиркал ручкой, склоняясь к обычной тетрадке по две копейки:
        - Оружие выдаст старшина Пахомов. Сбор на палубе через пять минут!

* * *
        «Пахом» вручил новенький АКМ и подсумок с «лимонками». Иван быстро покинул очередь добровольцев, но на палубу не пошел, жадно слушая всеведущего замполита Якушева, азартно жестикулировавшего перед насуплено кивавшим Фроловым.
        - Главный у них - Майк Хоар, «Бешеный Майк». Этот гад засветился еще в Конго. Остальные головорезы той же породы - Роберт Симс, Джулио Манетта, Пит Даффи, Кен Дэлгиш… Типичные «дикие гуси»! Им платят золотыми рэндами, и они стреляют, по ком прикажут. На местных надежды нет, кроме, разве что полусотни корейцев из КНДР, но они тут как бы президентская гвардия, их задача - беречь Рене…
        Гулкий коридор донес старшинский бас: «Строиться!», и Гирин поспешил на палубу. К борту «Стерегущего» как раз швартовался патрульный кораблик «Топаз». Его бесшабашная и жизнерадостная чернокожая команда, вся в белом, сияла и блестела зубами, как будто и нет никаких заговорщиков.
        Сухой, длинный как жердь офицер, представившийся лейтенантом Колонелем, замахал, завертел руками, лопоча о пересадке. Понимая с пятого на десятое, каплей Фролов приказал занимать надувные катерки «Зодиак», которых бравые флотяги Сейшел привели на буксире.
        Больше шести человек в лодке не помещалось, и какие-то минуты спустя армада «Зодиаков», излюбленных моторок диверсантов, понеслась к берегам острова Маэ.
        Рулил Баныкин, у мощной подвесной «Ямахи», пенившей воду винтом, сидел «Фрол», не отрывая глаз от бинокля, а к Гирину присоседился Якушев. Против обыкновения, замполит был молчалив и собран.
        Маэ разрастался потихоньку, выпрастывая горушки и стеля долины, одинаково залитые изумрудной пеной зарослей. На склонах уже угадывались квадратики плантаций и деревушки - будто кто сахар-рафинад рассыпал по траве.
        «Зодиак» скакал по волнам, одолевая пролив, и условий, чтобы спокойно всё обдумать, не было. Вот и держался холодок в душе.
        Гирин был военным человеком, моряком…
        «Заклепкой ты был, винтиком, - криво усмехнулся Иван. - Дали команду - исполнил. Когда сопровождали того французского летуна, ты же не его самого видел, чтобы так вот - глаза в глаза, там была всего лишь отметка на экране…»
        А вот теперь… Теперь всё иначе. Враг окажется прямо перед тобой, как на фронте! Ты вскидываешь «калаш», и жмешь на спуск. И не вверх стреляешь, даже не по ногам, а в грудь или в голову, чтобы наповал!
        «Смогёшь?..»
        - Подходим! - вздрогнул Якушев. - Порт!
        На причалах - никого. Надо полагать, попрятались. «Зодиаки» ткнулись носами в пирс, где швартовались яхты и рыбацкие суденышки. Стихли многосильные моторы, и сразу прорезались совсем иные звуки - на улицах Виктории частили очереди, разок бухнула граната.
        - За мной! - крикнул Фролов, срываясь на бег.
        Вся пятерка бросилась следом, а за нею и остальные мобгруппы, сбиваясь в крепкий взвод.
        - Стой! - затормозил «Фрол». - По машинам!
        Несколько грузовиков - облупленных «Рено», приткнулись к пакгаузу - дверцы настежь.
        - Как тараканы брызнули! - хмыкнул Пахомов, втискиваясь в малогабаритную кабину. - Детям, что ли, делали… Залазь!
        Живо закинув автомат за спину, Гирин перемахнул за истертый борт стального кузова. От крупного калибра точно не защитит, а вот пулю остановит, или пасанёт рикошетом. Да и осколки задержит…
        Взревев, самосвал развернулся и покатил, по Гранкур-роуд выезжая на Индепеденс-авеню.
        Поперек улицы лежал перевернутый автобус, начиная коптить. Под его защитой азартно перебегала команда «регбистов», приседая, чтобы от души пострелять.
        Пахомов взял вправо, заезжая на тротуар, и Гирин различил тех, кому доставалось от «спортсменов» - там горели два удлиненных «Ситроена» с неубранными флажками на капотах. Маленькие, юркие бойцы упорно наступали, заходя с флангов.
        Всё было ясно и понятно - вон корейцы, они за президента, сомненья прочь! Но Иван лишь крепче сжимал цевье АКМ, не решаясь жать на спуск.
        - Огонь! - крикнул Фролов, срываясь в фальцет.
        И Гирина будто кто расколдовал - вскинув автомат, он выдал короткую очередь по «регбистам». Те заметались, паля в ответ, но подъехала еще пара грузовиков с матросами, мичманами и офицерами - пули на инсургентов обрушились косым ливнем.
        Юркие стрелки, щуря и без того раскосые глаза, застрочили по окнам первого этажа особняка в колониальном стиле - дом выпирал на тротуар помпезными колоннами.
        - Гранатами их! - рявкнул «Пахом».
        Иван, досадуя на себя, что не первым догадался, выцепил «лимонку». Чеку долой, замах… ГТО он сдавал, серебряный значок вручали…
        Граната, кувыркаясь, влетела в разбитое окно - прямо под нос хилому пулеметчику, рыжему и конопатому. Хиляк тужился взгромоздить на подоконник старенький «Брен», да от испуга уронил на ноги. Тут же рванула «лимонка», перекрывая вой. В окно плеснуло огнем, вышибая остатки стекол.
        - Заполучи, фашист, гранату! - заорал Гирин, краем сознания отмечая непонятный толчок в спину. Боль ошпарила ожогом, и автомат выпал из рук. Иван, кусая губы, нагнулся за оружием…
        И бысть тьма.

* * *
        …Гирин пришел в себя не сразу, возвращаясь постепенно, от усилия к усилию. Первым делом вернулось ощущение пространства. Он лежал, но вовсе не твердый, исцарапанный металл кузова вжимался в спину. Ивану было мягко.
        Потом прорезался слух. Привычная гулкость корабельной утробы… Грюканье люков, визг кремальер…
        И вот открылись глаза. Заморгали от неяркого света, покосились, обвели взглядом… Корабельный медблок. Лазарет.
        «Ага… Ранили меня, что ли?» - лениво протекла мысль.
        Иван пошевелил ногами. На месте. Испуг, только что холодивший душу, опал. Руки… Ох… Похоже, грудину задело. Вот же ж…
        Негромко клацнула дверь, и комингс переступил врач, седоусый и седобровый.
        «Ему бы еще бородку, - подумал Гирин отстраненно, - вылитый Айболит получится…»
        - Ага! - довольно покивал капитан медслужбы. - Глазами лупаем? Это хорошо…
        Врач присел, ухватив Ванино запястье. Сопя и глядя на секундную стрелку, измерил пульс.
        - Товарищ капитан, здорово меня?
        - Жить будешь, товарищ старший матрос.
        - А как мы… Справились хоть?
        - Президента спасли, белых наемников перебили, среди наших потерь нет. Доволен?
        - Ага! А черные? Ну, эти, на «Бонавентуре»?
        - А, эти… - капитан медслужбы отошел к умывальнику, и обстоятельно вымыл руки. - Этим, товарищ Гирин, сильно не повезло - встретились с «Ташкентом». Хватило двух очередей АК-726… Ну, ладно, у меня еще Баныкин. Выздоравливай!
        - Ага… - слабо отозвался Иван. Заспешил: - Привет ему! - но дверь уже лязгнула, закрываясь.
        «Ну, и ладно, - вздохнул Гирин. - Поправлюсь - сам передам… Только… это… Слышь, организм? Ты давай поживее… того… выздоравливай, а то я так ничего толком и не увижу!»
        Суббота, 21 января. День
        Москва, проспект Калинина
        Наш милый заговор с мамой удался на славу. Мне, правда, пришлось задействовать свои связи, но куда ж без них? Выезд в страны СЭВ официально разрешили, однако осторожничали. А то мало ли… Вдруг сразу миллионная масса народу рванет за границу? Хаос, давка, пробки… Кому это надо? Вот и прикручивали кран, дозировали выезжающих тонкой струйкой.
        Хотите устроиться на работу в ЧССР? А приглашение у вас есть? Ах, нету? Ну, тогда приходите позже, когда будет… А вы, значит, желаете поступить в Берлинский университет? Похвально. А направление ваше где?.. Слушаю вас. Куда? В Прагу? С целью?.. Просто посмотреть? Понятно… Студентка? Ясно… Ну-у, можно по путевочке. Через наш «Спутник» или чешский «Орбис». Пожалуйста…
        В агентство «Орбис» я заехал утром, уже на нервах. Время, время… Мама вот-вот закончит зимнюю сессию, двадцать шестого ей вылетать! Съездил, купил сначала два билета на самолет, и помчался за путевкой для Ритки… Были!!!
        Оформил. Рассчитался. Успокоился. Фу-у…
        …Я с удовольствием потянулся, вспоминая мои утрешние метания. Созвониться-то я созвонился, в турагентстве меня заверили, что недельные туры в наличии, несезон ведь. «Тем более, пани Гариной не требуется гостиница…»
        У девушки из «Орбиса» был приятный голос, она мило тянула гласные и смягчала «г» почти на украинский манер…
        Тут в тихой приемной вдруг зашумели, загомонили, и в дверь просунулась хорошенькая Наташина мордашка.
        - Шеф, - улыбнулась секретарша, - тут к вам…
        - Запускай! - сделал я благодушный жест.
        И в кабинет решительно шагнул Жорес Алферов. Будущий нобелевский лауреат еще не успел, как следует поседеть. Двигался он энергично и был весьма оживлен, а за профессором и член-корреспондентом, как выводок за уткой, семенили молодые, зубастые мэ-нэ-эсы.
        - Жорес Ива-анович… - вышел я из-за стола.
        - Михаил Петро-ович! - в тон заулыбался Алферов.
        - Просто Михаил, этого достаточно. Не дорос я пока до отчеств.
        Мы церемонно пожали друг другу руки, будто на высшем уровне, и я предложил всем садиться. Благо, Ромуальдыч подсуетился и заволок мне в кабинет пару диванов. Спасибо, хоть не длинный стол для заседаний.
        - Меня очень, очень заинтересовали работы парней из МФТИ, - Жорес Иванович повел рукой в сторону смирно сидевших физиков, рослых, бородатых очкариков. - Жаль, очень жаль, что мы поздновато спохватились, и первооткрыватели светодиодов - сплошь западные…
        - А наш Лосев? - чуть обиженно забасил широкоплечий бородач в круглых очках, как у Гарри Поттера.
        - Лосев умер в блокаду, - суховато напомнил я, - и о его «световых реле» благополучно забыли.
        - Увы, - чуть виновато покивал Алферов. - Байард и Питтман изобрели инфракрасный светодиод. Ник Холоньяк разработал красный, а Крафорд - желтый. Жак Панков создал первый синий светодиод на основе нитрида галлия… Ладно, приоритеты не за нами! Но ребята открыли технологию изготовления дешевых… этих самых… «световых реле»! Остается лишь впрячься по-хорошему, и начать серийное промышленное производство светоизлучающих диодов!
        - На гетероструктурах, - подхватил я, замечая довольный румянец на щеках профессора и член-корреспондента.
        - Они прочные, - загудел вдохновленный бородач, - и никакая нить накаливания в них не стряхнется. Долговечные… Спектральная чистота и никакой инерционности. Сразу - раз! - и на всю яркость…
        - Это ж какие индикаторы выйдут… - подал голос самый тихий МНС, зажатый в уголку.
        - Товарищи! - расплылся я, замечая выглядывающих из приемной Свету с Алей. - Да вы даже не представляете, на что вышли! Индикаторы… Из светодиодов можно и лампочки делать, и фары! А если собрать светодиодные модули? С управлением от контроллеров? Получится плоская панель цветного телевизора!
        Тут уж в дверях и Тимоша замаячила, и подозрительно сиявшая Рита.
        - Причем, любого размера, хоть на всю улицу! - разливался я. - Поэтому сделаем так… За мной опытно-промышленная лаборатория и оборудование - товарищ Вайткус достанет всё, что можно и нельзя. А финансирование я и сам выбью. Мне просто позарез нужно, чтобы наш «Рубин» или «Рекорд» первым выпустил СИД-телевизор!
        - Вот это по-нашему! - крякнул профессор и член-корреспондент. - Очень, очень рад нашему сотрудничеству, Михаил!
        - Взаимно, - светски шаркнул я ножкой.
        Все бороды разом расщеперились улыбками. Потискав мне руку по очереди - аж пальцы склеивались - младшие научные сотрудники удалились, шумно судача на недоступные смертным темы, а в кабинет проскользнула Рита. Затворив дверь, девушка бросилась ко мне.
        - И-и-и! - запищала она, обнимая меня не слабее заросших физиков, и подпрыгивая на носочках. - Спасибо, спасибо, спасибо!
        - Да за что? - слабо затрепыхался я.
        - За путевку! За Прагу! За всё!
        - Что, свекровка проболталась?
        - Она по секрету! - Рита притихла на секундочку. - Я на радостях «Наполеон» тебе сделала! К вечеру должен пропитаться, как надо. Правда…
        Я нежно провел ладонью по ее волосам - таким гладким, таким приятным на ощупь.
        - Открой мне правду, красна девица…
        Красна девица потупилась, розовея ушками.
        - Ну-у… Сначала я хотела прибежать к тебе сюда и… Прямо тут, на столе…
        - Отличная идея! - одобрил я. - Надо сказать Наташе, чтобы никого не пускала!
        - Распу-утник… - ласково укорила Рита. - Так нельзя, это не по-товарищески. Мы здесь, а они там!
        - Кто? - притворился я туповатым.
        - Эгрегор! Это Тимоша нас всех назюкала. Помнишь, у нас тогда не получилось в «палатах»? Ну, чтобы всем гамузом?
        - Да помню, конечно. Зина так переживает?
        - Ну, да! Думает, всё из-за нее.
        - Глупенькая… Ладно, зови всех сюда. Куда от вас денешься…
        Девушка чмокнула меня в губы напоследок, и распахнула дверь.
        - Врывайтесь!
        Тимофеева, розовая от смущения, вошла первой, и я подмигнул ей, лишь бы взбодрить. Зиночка ответила неуверенной улыбкой, как будто проявляя свой характер, романтический и порывистый, скрытный, порой неукротимый. Когда она улыбалась, радуясь или смеясь, то выглядела обычной красоткой, как все. Но стоило ей не сдержать привычную робость, остаться собой - и Тимошины губки излучали истинное очарование.
        - Ой, привет! - Альбина процокала к дивану, и уселась, оглаживая юбку.
        - Привет, - Светлана примостилась рядышком.
        Последней, заперев входную дверь, упруго вошла Наташа.
        - Девчонки, - мягко заговорил я, - никто ни в чем не виноват. Вы все старались на «четыре» и «пять». А уж если у нас не вышло в то воскресенье, так это мне надо ставить «двойку»…
        - Неправда… - буркнула Зина.
        - Правда, правда… Мне приспичило направлять нашу общую энергию, а надо было просто помочь тебе. Так, давайте-ка сядем в кружок… - я придвинул поближе к большому дивану широкое кресло, устраиваясь сбоку. - Наташа, ты со мной… - девушка втиснулась рядом, розовея. Успокоительно глянув на Риту, добился сладкой улыбки в ответ. - Алечка, поменяйся местами со Светой. Ага… Всё, беремся за руки…
        Податливая Наташина ладонь легла на коленку, я накрыл ее своей пятерней, а пальцами правой ухватил Ритину руку.
        - Сосредотачиваемся… Не напрягаемся… Зиночка, Дюха еще в Горьком?
        - Ага! - вызвенело. - На "ГАЗе"!
        - Нормально! Не забудь только - ты не отдаешь энергию, а забираешь ее…
        Тимоша побледнела, серьезно кивнув. Прикрыла глаза трепещущими веками.
        Я почти видел, как Сила гуляет по кругу, перетекает из тела в тело, вихрясь и бушуя, проступая порой мерцающей, переливчатой аурой. Никогда не говорил девушкам, что над их склоненными головками нежно сияют нимбы - так являет себя психодинамическое поле. Хихикать начнут, смущаться… Хорошо еще, что комсомолки, атеистки по определению…
        Мои глаза закрылись сами, окончательно погружая на зыбкую грань между сознанием и подсознанием. Я чувствовал весь эгрегор целиком - ментальное слияние было приятным уже потому, что требовало абсолютного доверия и открытости. Но именно «души нараспашку» укрепляли наш союз, ибо никто не был отягощен злом, и не таил в себе «темной стороны».
        Я улыбнулся психодинамическому резонансу - наши сердца пульсировали в такт. И вот оно…
        Зина сразу взяла верное направление, фокусируя солидный выплеск. Мы с девчонками даже «зрительный ряд» уловили - перед нашим внутренним зрением проплывали смутные формы «газонов» и «Волг». Вот только Андрюха Жуков не о машинах думал, а свою возлюбленную вспоминал. Как Тимоша, голенькая и гладенькая, неторопливо вытирается полотенцем в ванной, смутно улыбаясь в запотевшее зеркало…
        Зиночка тут же оборвала паутинку связи, но мыслеобраз запечатлелся ярко и четко, и был настолько окрашен нежностью, что эгрегор даже загрустил, будто завидуя. Тимоша зарозовелась, смущенно опуская веки, но тут же дерзко глянула мне прямо в глаза.
        «Прелесть!» - подумал я, и девушка уловила мою мысль. И расцвела улыбкой.
        - Столько энергии растратила! - воскликнула она, стряхивая излишнюю стыдливость. - Аж кушать захотелось!
        - А давайте чайку? - Наташа неохотно выбралась из кресла, и поправила юбку. - У меня полный термос!
        - А поехали лучше к нам! - воскликнула Рита. - Как раз «Наполеон» поспеет! Поехали! Миш, довезешь нас?
        - Поехали! - встал я, подхватывая куртку.
        - Вы езжайте, - засуетилась Наташа, - а я на метро…
        - Нет уж! - я дружески приобнял девушку за талию. - Как-нибудь уместишься с Ритой на переднем!
        - Ага! - подхватила моя с воодушевлением. - Будешь коленками сверкать. Он это любит!
        - Чучелко… - вздохнул я.
        Подав всем шубки, я выпроводил девчонок, и запер кабинет. Понедельник, конечно, начинается в субботу, но на сегодня хватит.
        Уморился, однако.
        Воскресенье, 22 января. Вечер
        Москва, улица Кравченко
        Ресторан «Гавана» числился в модных заведениях, хотя, возможно, не дотягивал до «Арагви». Чтобы сюда попасть, надо было столик заказывать. Ну, или выстаивать длиннущую очередь из голодающих и жаждущих. А швейцар, собака такой, мог еще и не пустить, даже если были места. Зато, сунешь ему рубль, сразу - добро пожаловать!
        Альбине всё тут было внове, и перспектива просто так истратить рубля три, а то и все пять, казалась ей дикой. Но Марсела Огандо, однокурсница и кубинка, уговорила-таки Ефимову.
        «Чика! - радостно вопила она. - Сессию сдали? Сдали! Будем кутить! Какие деньги, чика? Мой амиго заплатит!»
        Ритмы самбы и сальсы заводили - и словно уводили в нездешние края. Улыбки, смех, оживленный говор… Суп «Перла-дель-Сур», мясо по-сибонейски, да под «Гавана клаб», девять рублей бутылка…
        Выйдя на улицу, Ефимова еще долго ощущала мягкое покачивание, словно не тротуар ложился под каблуки, а палуба яхты. Перед глазами мерцали карнавальные огни, в ушах долгим вибрирующим эхом колотились барабаны…
        Альбина вдохнула морозный воздух, и свернула на Кравченко, убыстряя шаг. Зимой рано темнеет. Прямо, как на Кубе…
        Легкий хмель бродил в ней, изгоняя привычные страхи. Днем, когда светло, Аля не испытывала той тревожной робости, что сковывала ее в темноте. Казалось бы, ночные опасности должны пугать и на свету, но именно зловещий мрак вызывал тошную неуверенность, легко переходившую в панику.
        «Может, все дело в неразличимости?» - задумалась Ефимова, споткнувшись. Она же не кошка и не сова, чтобы видеть во тьме! Что таится в сгущениях тени? Пустота? Или нечто?
        И тут хаотичный поток мыслей оборвался, запруженный черной лавиной эмоций - из-за киоска «Союзпечати» вышли трое в шуршащих «алясках».
        Ощущение собственной слабости и полной незащищенности переполнило Альбину, будя страх и тоску.
        - Сейчас мы познакомимся, да? - басисто промурлыкал грузный, округлый молодчик, распуская большой губастый рот.
        - Подружимся по ходу дела! - гнусаво внес контрпредложение длинный и худой, с узким лицом и фантастическим хрящеватым носом.
        - На улице знакомиться неприлично! - мерзко хихикнул маленький и невзрачный.
        Слыша гулкий, заполошный стук сердца, девушка попыталась обойти троицу, но парни были настроены решительно.
        - Пойдешь с нами, - приказным тоном обронил губастый.
        - Ненадолго! - фыркнул мелкий, давясь пьяным смехом. - Дашь каждому - ик! - и свободна!
        Альбина отшагнула, лихорадочно вспоминая Мишины штудии. Прежде всего - успокоиться. Отрешиться от темноты, от зловонного пара дыхания тройки, от чувств, теребящих нервы. Даже ненависть расслабляет не хуже страха…
        Колотящийся пульс начал успокаиваться, и девушка восприняла эту маленькую перемогу над собой с таким восторгом, что на губах ее проступила улыбка.
        - Не понял, - озадачился узколицый, зорко наблюдая за нежданной добычей.
        - Я не буду кричать, - мягко, даже вкрадчиво вымолвила Аля, - и убегать тоже не стану. Я вас накажу.
        - Начни с меня! - прыснул мелкий.
        «Определи самого опасного!» - учил Миша…»
        Наибольшая угроза исходила от длинного типчика с узким лицом - в его глазах горело поганое нетерпение.
        Ефимова храбро сделала шаг, выставляя ладонь, словно толкая перед собой невидимое стекло. Самый простой приемчик. «Отражение зла».
        Узколицый неуверенно повел костлявыми плечами, шелестя курткой, и вдруг охнул, резко сгибаясь в поясе. Хрипло взвыв, он сунул руки к промежности, словно прикрывая срам.
        Девушка неласково улыбнулась, переведя ладонь на губастого. Тот растерялся всего на миг - и упал на колени, клекоча от боли в паху. Маленький, да удаленький шарахнулся в сторону. Едва не выстелившись на снегу, он бешено засучил ногами, но не ушел - Сила догнала. В следующую секунду мелкий захлебывался сиплым надрывным криком.
        - Вам полезно, - выцедила Альбина, и зашагала прочь, толчками сбрасывая напряжение.
        Впереди уже сиял обсыпанный огнями Дом студента, но она не спешила. Одержанная победа пьянила куда лучше элитного кубинского рома.
        [1] Пункт материально-технического обслуживания.
        [2] Секретная спецсвязь.
        [3] Боевой информационный пост.
        Глава 15
        ГЛАВА 15.
        Вторник, 24 января. Ближе к вечеру
        Москва, улица Малая Бронная
        Котова я встретил прямо у его дома. В пилотской кожаной куртке и унтах, он выглядел полярником тридцатых годов. Только толстые альпинистские шаровары да забавная лыжная шапочка с помпоном выбивались из стиля.
        - Давайте, прогуляемся, Миша, - Игорь Максимович поправил шарф, и махнул рукой в сторону прудов. - А то засиделся что-то…
        Я молча кивнул, ощущая за бодрыми словами тягучую печаль.
        Наставник почуял, что его состояние вычислили, и легонько забрюзжал, уводя мою интуицию в пустой след:
        - Возраст, Миша, возраст… - вздохнув, он взял деловитый тон. - Занятий больше не будет. Вы переняли всё, что я знаю и умею. Дальше - сами. Хотя… Вы, Миша, подошли к пределу человеческих возможностей. Больше Силы, чем есть в вас сейчас, не накопишь. Это как с мышцами - хоть всю жизнь «качай железо», а полтонны мяса, как у буйвола, не нарастить. Гены задают конечный размер - и всё, хоть ты тресни… Хм… - слабая улыбка осветила моложавое лицо. - Посмотришь на этих культуристов, бугрящихся мускулами… Так и ждешь, что кожа на них лопнет! Скажите: «Зачем тогда звал, если штудий не будет?»
        - Да нет, отчего ж, - запротестовал я. - Мне за эти месяцы открылось столько, сколько за всю жизнь не узнал!
        - О, сколько нам открытий чудных… - продекламировал Котов, впадая в легкую рассеянность. - М-да… Никак не извернусь. Хм… Скажите, Миша, а когда в крайний раз срабатывало ваше предвидение близкого будущего? Ну, там, на пять минут вперед, на полчаса…
        - Да давненько уже… - стал я вспоминать. - Как бы не год назад.
        Наставник часто закивал, взглядывая на меня чуть искоса.
        - Всё правильно, - вздохнул он, - эта способность проявляется лишь в моменты крайней опасности…
        - Мне что-то угрожает? - прямо, по-военному, спросил я.
        - Ишь, какой шустрый… - усмехнулся Котов. - Прямой угрозы нет… Пока. Поймите, Миша, таким, как мы, всегда грозит опасность. Нас очень мало, и отсюда чрезвычайная уязвимость. Вы большой молодец, что задумали делиться Силой с одноклассницами! Вам будет, кого беречь - и кто станет беречь вас. А подруги вернее друзей. Так уж заведено…
        Мы шагали в ногу, неторопливо хрустя по ночной пороше, не утоптанной до сей поры. Хмурое небо провисало над самой улицей, словно разлегшись на крышах, и редко-редко пролетали снежинки.
        Думая о чем-то своем, наставническом, Игорь Максимович свернул к Пионерским прудам. Я двинулся за ним, тщетно пытаясь взять мысль Котова. Бесполезно. Глухо, как в танке.
        - Какая красота… - вытолкнул мой спутник.
        Я осмотрелся. Аллею расчистили от снега, а пруд превратили в каток - тонкая фигурка девочки-фигуристки чертила лед, выписывая замысловатые вензели танца. Красиво, да… И чуть-чуть грустно.
        - Скажите, Миша… - в голосе наставника зазвенело напряжение. - А вам случайно не снилось… м-м… одно странное место, схожее с инферно? Темное небо с багровыми тучами… Черные скалы… Малиновый жар?
        - Ну-у… Да, припоминаю. Неуютное местечко.
        Я испытал озноб, заглянув в расширенные глаза наставника, но он быстро опустил веки, неловко бормоча:
        - Будьте очень осторожны, Миша. Ну, вы идите, пожалуй, а я еще немного поброжу, подышу свежим воздухом…
        - До свиданья, Игорь Максимович, - вытолкнул я, ощущая тяжесть в душе.
        Котов лишь покивал, кривя губы, да и побрел по аллее, следя за пируэтами девочки на катке. Было так тихо, что до меня донесся скрип льда под коньками. Балеринка…
        Растревоженный, я проводил взглядом сутулую спину наставника, и зашагал к станции метро.
        Четверг, 26 января. Утро
        Московская область, Шереметьево
        - …Начинается посадка на рейс 235 Москва - Прага - Лиссабон… - бархатно разнесся голос дикторши, покрывая гул зала ожидания. - Aeroflot flight 235 to Prague and Lisbon is now boarding…
        - Наш! - подхватилась мама.
        - Успеете, - заулыбался я, следя за Ритой. Девушка поглощала реальность с восторгом, она будто плыла в радужном облаке из сбывшихся желаний. - Пойдемте потихоньку.
        Выжав два чемодана, смахивавших на маленьких, но увесистых бегемотиков, я направился к «таможне».
        - Кушать не забывай, - семенила рядом моя, катя сумку на колесиках. - И вообще… Я сказала Наташе, чтоб проследила за тобой!
        - А кто проследит за Наташей? - коварно улыбнулся я.
        Рита дотянулась, и чмокнула меня в щеку.
        - Ты!
        - Постараюсь оправдать оказанное доверие… Ну, всё, дальше сами.
        Женщины накинулись на меня с поцелуями, сочувствуя, переживая - и незаметно отдаляясь, переступая сапожками незримую черту.
        - Пока, Мишечка! Пока!
        - Пока, пока…
        Проверка багажа… Паспорта наизготовку… Штампики… Служебные улыбки… Руки, выпростанные из рукавов дубленок, машут на прощание…
        Я развернулся и пошагал, виляя между диванчиков, к стеклянной стене.
        - Заканчивается посадка на рейс 31 Москва - Лондон… This is a final boarding call for Aeroflot flight 31 to London…
        За стеклом простиралось выметенное поле, со снегом, забитым в стыки бетонных плит. Горбатый «Боинг» разгонялся, грохоча двигунами на форсаже. Маленькая «Каравелла» выруливала…
        Вон самолет «моих». «Ту-134». Тот самый, удостоенный взлета на пачке болгарских сигарет - пробовал, когда вздумал курить. Но бросил - гадость.
        «Адын… Сафсем адын…» - улыбнулся про себя.
        А Наташка? Она окажется совсем рядом, за стенкой в «гостевой», ворочаясь на девичьей кровати… Пикантная ситуация.
        Я поморщился, разгоняя юркие, пошловатые мыслишки. Ничего не будет, дальше приятельского формата не продвинусь. Хватит с меня Инны…
        Покинув аэропорт, я сел в машину - спецы «Ижавто» вернули-таки пикап, и полгода не прошло. Я слегка погонял мотор, ревниво прислушиваясь: не уработали ли? С автопрома станется…
        Порывшись в бардачке, достал старенькую, потрепанную книжку Козырева. «Причинная или несимметричная механика в линейном приближении». Сразу вспомнился отличный рассказ Стругацких «Забытый эксперимент» - о «двигателе времени», работавшем на принципах той самой ассиметричной механики.
        Козырев двадцать лет изучал звезды, пока не пришел к выводу, что светилам маловато термояда - энергию они «дочерпывают» извне. Из времени.
        Я вчитался в козыревские постулаты:
        «1. Время обладает особым свойством, создающим различие причин от следствий, которое может быть названо направленностью или ходом. Этим свойством определяется отличие прошедшего от будущего.
        2. Причины и следствия всегда разделяются пространством.
        3. Причины и следствия различаются временем».
        Коротко и ясно. Перелистываем… Вводится величина хода времени: це-два равно дельта-икс, деленное на дельта-тэ. Пространство на время…
        А цэ-один, по Козыреву, скорость света.
        Самое интересное начинается, когда в нехоженных дебрях причинной механики рассчитывается значение хода времени, и выводится миленькая формула: цэ-два равно альфа, помноженная на цэ-один, где альфа - та самая постоянная тонкой структуры, которую Фейнман называл «величайшей проклятой тайной физики». А это, по Козыреву, всего лишь отношение двух фундаментальных скоростей!
        Или вот такое понятие - плотность времени. Предполагается, что она неравномерна в пространстве и меняется в окрестности происходящих процессов, уменьшая или увеличивая энтропию.
        Я быстро перелистнул страницы до закладки.
        «…Опыты прямо доказывают возможность воздействия одной материальной системы на другую с помощью времени. Поскольку время не передает импульса, такие воздействия не могут распространяться, и их существование означает возможность мгновенной связи».
        Здорово же?!
        Правда, ассиметричная механика отрицает саму возможность путешествий во времени - они, дескать, нарушают причинность. Но окольная тропка найдется…
        Двигаться быстрее света в обычном пространстве нельзя. А в гиперпространстве - пожалуйста! Остается открыть какое-нибудь субвремя…
        Я решительно захлопнул томик. Не со всем я соглашался с товарищем Козыревым, но уж больно хорошо его идеи совпадали с моим мировосприятием. Да и к чему тупо продолжать, свято храня?..
        «Перелопачу! - подумал я с удовольствием. - Где-нибудь в Физтехе буду от сих и до сих, с перерывом на обед, мудрить с графеном, а по вечерам - баловаться с «двигателем времени». Что выйдет - бог весть, да хоть не впустую отбуду срок жизни!»
        Тот же день, позже
        Прага, Хлоубетин
        Старо Место, Карлов мост через Влтаву, ратуша, храмы, кафешки и просто тесные улочки, помнящие века тутошней жизни - Рита обежала, оглядела всё, впитывая ощущения, как сухая земля - воду. Набегалась, насмотрелась - и засела в кофейне «Славия», как они и договаривались с Мишиным папой.
        «Добри дэн. Млувите чески?»
        «Богужел, немвлумим. Просим, дэйтэ ми едну каву».
        Девушка блаженствовала за столиком, экономно тратя кроны и рубли - попивала «каву» со штруделем, и бесплатно любовалась Пражским Градом, что красовался в окне. Конечно, с Мишкой было бы куда интересней - и приятней, но и то, что дарует жизнь, стоит ценить.
        Белая «Волга» Петра Семеновича вежливо побибикала полчаса спустя, и Рита живо покинула столетнее кафе, скользнув на заднее сиденье.
        - Нагулялась? - обернулся свекор.
        - На сегодня - да!
        Рассмеявшись, Гарин-старший тронул с места, и аккуратно покатил по пражским улицам. От города веяло чем-то утраченно-провинциальным, старомодным, смешным даже. Этот флёр начала века порой окутывал девушку в Пскове, в Ленинграде, даже в старой Москве, где-нибудь на Сретенке.
        - Иржи - это наш инженер - предлагает на выходные махнуть в горы Шумавы, - заговорил Петр Семенович, поглядывая по сторонам. - Можно будет на лыжах покататься, посидеть в деревенских кафешках… Ты как?
        - Я - «за»! - подняла руку Рита. - Только у меня лыж нету.
        - Не вопрос! - хохотнул водитель. - А прокат на что? И долго ехать не надо, всё рядом! Я еще и сам толком не привык… Чехословакия - маленькая страна. Два часа езды - и граница! Тесно тут, а мы - люди простора!
        - Это - да!
        «Волга» миновала высокое здание «Тесла», и свернула к жилым корпусам. Директор ПО «Совинтель» занимал обычную пятикомнатную квартиру на четвертом этаже, куда долго добирался лифт, дребезжащий, как старый трамвай.
        Жиличка обнаружилась в единственном числе - Настя чинно готовила «домашку», оккупировав большой овальный стол в гостиной.
        - Привет, привет!
        - А мама где?
        - А в «Тузик» ушла!
        - В «Тузекс», - перевел, смеясь, Петр Семенович. - Тутошние госмагазины, вроде наших «Березок». Там крон не принимают, всё за боны. Зато - качество!
        - Мне там джинсы купили! - громко похвасталась Настя. - «Райфл»! Итальянские!
        Гирин-старший замер вдруг, подняв палец.
        - Чую! - вымолвил он. - Наша мама пришла, молочка принесла…
        Едва слышно, но очень уж жалобно завизжал лифт, и скрипнула, отворяясь, дверь.
        - Уже приехали? - оживленно спросила Лидия Васильевна, стряхивая с себя пальто. - Молодцы какие… Сейчас будем кушать! Я шпикачек взяла!
        - А у меня совершенно случайно завалялась бутылочка «Пльзеньского», - промурлыкал Мишин папа.
        - Алкого-олик…
        Рита заулыбалась. Она помнила, как ей пришлось жить у Гариных, еще когда в школу ходила - и до чего будущая свекровь старалась скрасить жизнь «сиротинушке», несчастненькой жертве родительского раздора. Тогдашнее впечатление уюта и лада осталось с ней навсегда. И вот, будто ожили воспоминания…
        …Шпикачки ничем особым не отличались от московских. Чешского пива Рита даже пробовать не стала, и им с Настей щедро плеснули «Кофолы», местного ответа на всякие «Пепси».
        Ничего так, в нос шибает запахом яблока и смородины…
        - Старос торопит, - делился новостями Петр Семенович. - Они запустили в серию «восемь-восемь».[1]Да ничего особенного, просто модернизировали «восемьдесят шестой». Аллес гут, конечно, но… Я Филу и говорю: «Ты давай, не отлынивай! Нашим процам нужно много микросхем поддержки. Вот ты их и утрамбуй в однокристаллку!» А он орет, факает через слово… Техпроцесс тот же, три тыщи нанометров, и надо как-то умудриться запихать в проц пятьдесят пять тысяч транзиков! Аллес капут…
        - Ой, Риточка устала уже, - спохватилась Лидия Васильевна. - Настя, покажи!
        - Пошли! - вскочила Гарина-младшая.
        - Достопримечательностей объелась… - зевнула Рита, и смутилась.
        По деревянной лестнице девушки поднялись наверх, в Настину спальню.
        - Да рано нам спать! Восьми еще нет…
        - Это только так кажется, - тоном умудренной женщины заявила Гарина-младшая. - Пока помоешься, пока… А поговорить?!
        - Ладно! - заулыбалась Рита. - Давай тогда стелиться…
        Собрав всю волю, она попыталась слать телепатему, но ее слабый зов не «добил» даже до соседней улицы…
        Зато, где-то через час, когда девичьи разговоры пошли на спад, в голове знакомо загудела пустота, и ласковый Мишин голос, будто кружащийся в хороводе эгрегора, пожелал: «Спокойной ночи, маленькая!»
        И сразу стало хорошо и тепло. Рита зевнула дивным ротиком, и закрыла глаза. Ей снилась ромашковая поляна в обрамлении грубых колючих елок и березок-недотрог. Она шла босиком, уминая мягкие соцветия, навстречу Мише, и солнце приятно грело голые плечи.
        Пятница, 27 января. День
        Московская область, Орехово-Зуево
        Тсеван Римпоче, тантрический лама и йог высшего посвящения, совершенно не обращал внимания на тленную материальную оболочку, вроде жилплощади со всеми удобствами. К чему призрачные прелести бытия ему, вырвавшемуся из вечного круговорота страданий?
        Он поселился на заброшенной текстильной фабрике, выстроенной сто лет назад, и протопил круглую голландскую печь - слегка, лишь бы ушла ледяная сырость.
        Тут не скудные тибетские долины, где приходится растить иву на дрова, и бережно сжигать хилые веточки, создавая видимость тепла. По всем этажам бывшей фабричной конторы хватало ломаной мебели - жги не хочу.
        Но Римпоче, равнодушный к холоду, не злоупотреблял. От щелястого окна сквозило, градусник на стене с облезшими обоями показывал плюс четырнадцать. Ну, и хватит…
        Бросив на пол пыльную кошму, прожженную угольями давнего пожара, Тсеван сложил ноги в «лотосном сидении». Его бесстрастный дух, вымороженный льдами Гималаев, отстоявшийся, как вода в пещерном озере, отвергал губительные соблазны бренного мира. Стряхивал грехи и добродетели, как пыль с подошв после долгой дороги. Но что дальше, за порогом нездешних пространств и небывших времен?
        Римпоче не искал святости садху, высохших в борьбе с суетными вожделениями, и был чужд метафизических изысков. Тогда зачем он здесь, в далекой северной стране? Не было ли ошибкой согласие, данное иноземному богачу, душу которого убил звон золота?
        «А вдруг тропа, на которую ты встал, вернет тебя под тяжелое колесо кармы?..»
        Но разве постижение тайны - это низменное устремление? Благое воздержание от суетных деяний ослабляет дух, лишая его жесточайших испытаний искусом. Вступить в поединок с иллюзиями, разорвать их губительные тенета - и воспарить к надзвездным безднам! Вот достойная цель!
        Римпоче вышел из медитации, потакая капризу - он не нуждался в духовных упражнениях. Зачем крепконогому бегуну костыль веры? Отринув богов, Тсеван воспылал гордыней, желая постигнуть Великую Пустоту, достичь просветления - и явить себя миру в образе Майтрейи, будды грядущего…
        Неожиданно храм потаенных мечтаний запылил сыплющейся штукатуркой, загрохотал валящейся кладкой - в голове, гудевшей колоколом, родился вопрос краснокожего дикаря: «Моя говорить, ваша слушать. Элеутерио Агпэоа, слышишь?»
        Слабым мысленным эхо донесся ответ: «Слышу, Аидже».
        «Тсеван Римпоче?»
        Лама передал образ смирения.
        «Моя думать, пора кончать со старшим. Надо собраться. Потом кончать с младшим».
        «Младший сильнее, Аидже», - предупредил Агпэоа.
        «Моя знать… Потому и собраться! Моя ждать»
        «Аидже… - кротко воззвал Римпоче. - Не станет старшего - некому будет помочь младшему, и он ослабеет. Может быть, мы и одолеем его, но враг наш силен… Не следует ли еще больше ослабить младшего?»
        Образ раздражения возник в сознании ламы, и растаял.
        «Моя спрашивать - как?»
        «Младший, как всякий смертный, опутан привязанностями - к отцу и матери, к сестре, к возлюбленной…»
        «Убить их?»
        Тсеван вздохнул, удрученно качая головой: неисправимый варвар…
        «Ни в коем случае, Аидже. Если мы убьем родных и близких младшего, это возбудит в нем безраздельную ярость, придаст ему решимости и жажды мести…»
        Римпоче изложил свой план в череде ясных образов, доступных разумению ребенка.
        «Нужного человечка я уже… м-м… обработал. Он готов и ждет сигнала».
        «Моя думать - хорошо это, - всколыхнулась пустота. - Вели ему приступать!»
        «Да, Аидже…»
        Мыслеобраз покорности растаял в трех связанных сознаниях.
        [1] Процессор К1810ВМ88, советский аналог Intel 8088.
        Глава 16
        ГЛАВА 16.
        Пятница, 27 января. Раннее утро
        Москва, улица Малая Бронная
        Игорь Максимович встал очень рано, часов в пять. Проворочавшись полночи, он заснул под утро, совершенно измучанный, но тягостный сон не принес услады. И снова явь…
        Котов лежал один в огромной, пустой квартире, и ему было очень жалко себя.
        «Двадцать седьмое января одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года…» - крутилось и крутилось в голове, как заезженная пластинка.
        Двадцать седьмое января… Одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года…
        Дата его смерти.
        Мысль о том, что он умрет сегодня, наполняла холодным ужасом и тоской. А разные эмоциональные раздраи, вроде «я так не хочу-у!», и прочие выбрыки сознания, не брались им в расчет - всё предрешено. Исхода нет.
        «Забавно…» - криво усмехнулся старик.
        Свою судьбу он узнал еще до революции, и все минувшие годы лишь в этот треклятый день вспоминал о том, что грядет. Да и то не всегда - в сорок втором не до того было.
        Котов прикрыл глаза, но дремота отлетела, вспугнутая нарастающим беспокойством.
        «Пора вставать, хе-хе… В последний раз!»
        Равнодушно откинув одеяло, он сел, нашаривая тапки, и поднялся, одной рукой упираясь в колено, а другой отталкиваясь от скрипнувшей кровати. Немочь, немочь…
        Прошаркав на кухню, Игорь Максимович налил в джезву воды из-под крана, включил газ и дал подрагивавшим голубым язычкам пламени лизнуть закопченное донышко. Древняя бронзовая кофемолка не понадобилась, намолол с вечера.
        «Справляем поминки, метагом?» - протащилась траурная мыслишка. Не дождалась раздраженного отклика - и осыпалась черной пыльцой.
        Смысла не осталось ни в чем.
        «Долги только раздать…»
        Пухлая, отблескивающая шапочка пены вздулась, намереваясь сбежать, и Котов снял джезву. Прислушавшись к позывам голодного организма, он отрицательно мотнул головой - обойдешься, дряхлая плоть… Потерпишь. Тут осталось-то…
        Последние четыре дня Игорь Максимович не ел, пил только. Противную теплую воду. Родниковую, правда. Но сегодня можно и побаловать себя. И сахару три ложечки… Нет, лучше сгущенки!
        Намешав, Котов отхлебнул, поразившись обычной мелочи - он опасливо касался губами краешка чашки, боясь обжечься!
        Глупости говорят люди, считая, будто деды устают жить…
        - Один дурак сказал, - глухо проворчал метагом, - а остальные повторяют…
        Старым людям куда страшнее, нежели молодым - они чуют подступающий предел. Черный, осыпающийся край могилы - неглубокой, всего в рост человека - и бездонной… Вот и цепляются за жизнь, скулят… то в больницу бросаются, то в церковь. «А вдруг там что-то есть?.. А вдруг хоть душа моя бессмертна?»
        - Скоро узнаешь! - проскрипел Игорь Максимович, кривясь в мефистофельской усмешке.
        Смакуя, он выпил всю кружку. Посидел немного, словно наблюдая, как горячий кофе отдает тепло, и глянул за окно. Тьма.
        Полнейшая… Беспросветная… До чего ж она затягивает своей чернотой, смыкая в себе начала и концы…
        «Говорят, для истинного разума смерть не окончательна, - подумал Котов. - Интересно, кто это сказал? Мудрец? Глупец? Или хитрец? Как проверить сие надменное утверждение? Умерев? И что докажет уход в небытие - окончательность смерти или неистинность твоего скудного разума?»
        - Скоро проверишь, - буркнул он вслух, поднимаясь из-за стола.
        Пора. Избежать гибели не удастся, но лучше не дожидаться убийц в тупой коровьей кротости, а сыграть по своим правилам - явиться на «место преступления» лично.
        Смешная гордость обреченного? Пускай…
        Игорь Максимович не спеша оделся во все чистое, и обошел напоследок жилплощадь, трогая знакомые, годами служившие ему вещи. Вроде бы, всё сделано, все бумаги заполнены, скреплены подписями и печатями… Да не вроде, а точно. Всё.
        «Пора отдавать долги…»
        Помедлив еще минутку, Котов передернул плечами и вышел в прихожую. Обулся, стерев пыль с башмаков. Намотал шарф. Накинул тяжеловатую теплую куртку. Решительно шагнул за дверь, и прикрыл ее за собой.
        «В последний раз…»
        Мягко провернулся замок, щелчками задвигая сувальду.
        «Запасной ключ у Миши, - кивнул себе Игорь Максимович, и хлопнул ладонью по куртке. - А паспорт я взял? Для опознанья, хе-хе… Ага, вот он. Ну, всё…»
        Неторопливо спустившись по ступеням, слушая спящий подъезд, он вышел на тихую улицу.
        «Перед смертью не надышишься…» - мелькнула мысль.
        Тот же день, позже
        Москва, Нескучный сад
        Аллея кое-где была очищена до асфальта, и Котов ступал с белого на черное, словно продвигая пешку. Мороз не чувствовался, лишь пар клубился на выдохе.
        Черные деревья стояли недвижимо, сторожа предрассветный сумрак. В сторонке забелела колоннами ротонда.
        «Где-то здесь… - заоглядывался Игорь Максимович. - Да вот же».
        Он свернул на заснеженную тропинку, уводившую в чащу. Впрочем, какие дебри в центре города? Вон, за стволами белеет река, глыбятся дома на том берегу. Зажглись первые окна…
        Котов вышел на пересечение дорожек, и замер. Они были здесь, и ждали его.
        Два азиата на флангах, филиппинец и тибетец, зябко кутались в смешные мохнатые шубы, вызывая в памяти ассоциации с «Джентльменами удачи», а третий, в наглухо застегнутом длинном пальто, попирал снег посередине, прямой и жесткий, словно сделанный из стали и сыромятной кожи. Его плоское индейское лицо с отсветом красной меди было бесстрастно, словно маска из камня.
        - Твоя прийти сам, - выговорил он равнодушно, но в черных обсидиановых глазах сверкнули искорки.
        - Как зовут тебя, палач мой? - устало спросил Котов.
        - Моя звать Аидже.
        «Убивай его, и пошли! - гулко отдалась мысль филиппинца. - Холодно!»
        - А ты кто? - спросил его Игорь Максимович, и добавил мысленно: - «Ты и вправду мерзнешь? Или дрожишь от страха?»
        Лицо «мерзляки» исказилось злобой.
        - Его - Агпэоа, - разлепил губы индеец. - Зачем он? Моя убивать!
        - А зачем тебе я? - усмехнулся Котов. - Не велика честь прикончить слабого старикашку!
        - Твоя говорить ненужное.
        - А-а… - затянул Игорь Максимович, как будто не слыша краснокожего. - Расчищаешь дорогу?
        - Твоя понимать, - скупо улыбнулся Аидже.
        Если бы случайный гуляка оказался вдруг поблизости, то стал бы свидетелем очень странной дуэли - четверо мужчин замерли в напряженных позах. Недвижимые, нахохленные, они молчали и даже не смотрели друг на друга.
        Игорь Максимович припомнил свою жизнь, перебирая события, как четки. Сто восьмой пошел, а толку? Ни жены, ни детей… Вообще никого, кто бы помянул его добрым словом…
        Наклоняя голову, Котов оглядел своих убийц. С Аидже ему не справиться, но вот одного из подручных с собою забрать - вполне.
        «Пусть Мише полегче будет…», - мелькнуло в голове.
        Игорь Максимович увял, расслабился до крайнего предела - коварный прием алтайского отшельника Илдеша. Филиппинец Агпэоа, торжествуя, приоткрылся - и рухнул наземь, синея и корчась.
        «Ежик забыл, как дышать - и умер…» - подумал Котов, слыша частое, заполошное биение сердца. Немочь, немочь…
        - Один - ноль! - наметил краснокожий улыбку. - Моя не хотеть убивать. Моя испытывать - мужчина или нет?
        Тибетец смертельно побледнел, а индеец уставился на русского, глубоко и медленно вдыхая воздух через раздутые ноздри.
        Мышцы шеи у Игоря Максимовича окаменели, плечи напряглись, дрожа от крайнего усилия, даже лоб избороздился морщинами.
        - Твоя - мужчина, - вытолкнул Аидже. Взгляд обсидиановых глаз стал пристальным и тяжелым, как свинец.
        Взрыв! Боль! Ад!
        Тьма накатила ночным поездом. Котов поник, упал на колени, и мягко завалился набок. Его широко раскрытые глаза отразили проблески зари.
        Тот же день, позже
        Москва, улица Строителей
        Проснулся я не по будильнику - вздрогнул от ледяного укола. Сладкое состояние дремы заглушило обычное мое бдение, и я, застонав в натуге, потянулся, с удовольствием напрягая конечности. Выдохнув, поморгал на темное окно.
        «Восемь ночи!»
        Рита - молодец, встает пораньше, чтобы всё успеть, оставляя хоть десять минут в запасе. А у меня сохраняется школьная привычка - покидать постель в самый последний момент. Лентяй, однако.
        Сев, спустил ноги на мохнатый коврик, и похлопал по нетронутой Ритиной подушке. Надо же, скучаю уже…
        Меня не только по девичьему телу томило, но и по радостной улыбке, по тому позитиву, которым возлюбленная буквально окутывала меня. Рита как бы неслышно восклицала на всю спальню, на весь мир: «С новым днем! И с целой жизнью! Ура!»
        Вздохнув, я прислушался. Вроде, что-то прошуршало… Наташка пугливо крадется по коридору…
        Мне не сразу удалось согнать с губ довольную улыбочку. После Ритиного отъезда, Ивернева еще тщательней, чем обычно, избегала неловких положений, на которые совместное проживание богато. Столкнуться нечаянно, пересечься глазами, оказаться рядом у окна - и вот она, та самая мучительная пауза, тянется и тянется, и чей взгляд, чьи руки, чьи губы прервут ее, не ясно…
        Я мягко улыбнулся. Мне было достаточно знать, что в любой момент могу приблизиться к Наташе - и скинуть халатик, или торопливо расстегнуть пуговки с застежками. Но сама ни-ни. Даже глазками не стрельнёт…
        Накинув футболку, я задумался - и устыдился хвастливых мыслишек.
        «Тоже мне, Властелин Женщин выискался! - промелькнуло в голове. - Ведь девчонке реально трудно. Ее поддержать надо, а не надуваться глупой мальчишеской спесью!»
        Решительно сбросив футболку, дабы не смущать «квартирантку» голоножеством, я натянул плавки и влез в штаны. Ладно, носки потом, а рубашку можно не застегивать - для полноты образа…
        Наскоро заправив постель, я покинул спальню. С кухни приглушенно доносилось бряканье тарелок, и в моей улыбке прорезались спектральные линии умиления - Наташка и дверь прикрыла, чтобы «шефа» не будить!
        Прокравшись в ванную, и радуясь отсутствию присмотра - не буду вздрагивать и пыжиться под душем! - я хорошенько умылся холодной водой. Вытерся, отпыхиваясь, и явился на кухню, чопорно щелкая клапанами джинсовой рубашки.
        - С пятницей вас! - бодро поздоровался я, застегивая манжеты.
        Наташа хлопотала у плиты, сочиняя утрешнюю яичницу. Короткий халатик давал достаточно простора для фантазий, зато наскоро причесанные волосы и полное отсутствие косметики на лице придавали Иверневой лучшие черты домашней милоты.
        - Доброе утро, Миша! - заулыбалась девушка.
        - А поцеловать? - бархатистым голосом я изобразил глубокую грусть, тщательно сканируя психологическую сущность Иверневой.
        Вспыхнула радость - и тут же толкнулся испуг. Влечение разгоралось, властно захватывая жизненное пространство - стыдливость таяла, вот уже и чувство долга поддалось… Совесть вступила в борьбу, обреченно взывая…
        Наташа сделала шажок слабеющими ногами, прижалась на секундочку… Я ощутил касание сухих губ, даже уловил то самое робкое дыханье. Дрогнув, девушка приневолила себя отстраниться, и увяла.
        «Как бы мне получше… - метались мысли. - И не разжечь зря, и не погасить вовсе… Держи равновесие и знай меру!»
        Балансируя между дружбой и нежностью, я притиснул Иверневу и огладил ее волосы. Блондинистые пряди заструились под пальцами.
        «Лохматое золото…»
        - Всё будет хорошо, Наташ, - сказал негромко, - вот увидишь.
        Девушка порывисто прильнула, обнимая и тычась лицом в плечо. Всхлипнула - и меня резануло жалостью.
        «Главное - не отвергать…» - мелькнуло и пошло на ум.
        - Знаешь, - мой голос звучал доверительно и задумчиво, избегая жалящих сентенций, типа «но ты же понимаешь…», - у нас с тобой всё могло быть еще года два назад…
        - Правда? - глухо спросила Наташа, и подняла глаза, моргая слипшимися ресницами.
        - Правда… А если б я прошел мимо, то каялся бы потом всю свою жизнь.
        - Но вышло так, как вышло, - подвела итог Ивернева, тиская меня еще крепче, словно удерживая на краю обрыва.
        - Судьба… - вздохнул я, прицельно обходя двоящиеся смыслы.
        Наташа - очень чувствительна, фальшивить с ней даже в одной нотке недопустимо. Мое оружие - искренность, честность, откровенность. А жалость с сочувствием - на фиг! Только понимание.
        Шмыгнув носом, девушка доверчиво улыбнулась.
        - Больше не будешь меня бояться? - отзеркалил я ее улыбку.
        - Да я не тебя… - потупилась Ивернева, разглаживая мою рубашку там, где темнели два влажных пятна. - Я себя боюсь…
        - Не бойся ничего! - утвердил я, регулируя пылкость. - Мы справимся!
        В памяти промахнул бравый девиз фрау Меркель, а Наташа, в чьи глаза опять заселялась незамутненная радость жизни, прыснула в ладошку.
        - Не со всем! - вытолкнула она. - У меня яичница пережарилась…
        Я захохотал, освобожденно прижимая девушку к себе, и в мой грубоватый смех вплелся Наташин хрустальный колокольчик.
        «Мы справились!»

* * *
        Не доверяя граненой кофеварке, «шеф» лично сварил секретарше чашечку бодрящего, а себе налил кружку чая. Смаковать «полезный, хорошо утоляющий жажду напиток» - как значилось на пачке «Цейлонского 1-го сорта» - просто так, впустую, я не любил, разве что иногда, под настроение, да и то с лимончиком. Рита ворчит, что я не пью чай, а ем. Хоть с чем - с печеньем, с баранками, на худой конец хлеб намажу маслом. Но нынче желудок получил свою долю счастья - изрядный ломоть торта «Прага».
        - Если сегодня всё успеем, - с сожалением глянув на последний кусочек, я отправил его в рот, - то жавтра не вштавать. Жаконный выходной!
        - В парикмахерскую схожу… - размечталась Наташа, и задумчиво повертела ладонью, то загибая, то вытягивая пальцы. - И лак кончился…
        - Розовый купи, - присоветовал я, - тон естественней. Денег дать?
        - Да нет, у меня есть.
        - Так ты ж что попало купишь, - заворчал я, включая строгого дедушку, - лишь бы подешевле!
        - Не бурчи! - мило улыбнулась «внучка», покидая кухню, и чмокнула меня в щечку мимоходом. - Разорюсь на «Поллену»!
        Я проводил ее взглядом. Попой Наташа вертела умеренно, без вызова, и тихонько напевала что-то из репертуара Эдиты Пьехи.
        Кажется, мне удалось. Но это так, временная ремиссия. Амурные страдания на «раз-два» не лечатся…
        Внезапно голова будто опустела, становясь гулкой, как бочка.
        «Привет, Миша», - воспринял я знакомый голос.
        «Здравствуйте, Игорь Максимович!»
        «Ну-у… Такое пожелание уже не актуально - я умер. Да, Миша, да… Я давно знал, что сегодня - день моей смерти. Потому и спешил обучить тебя всему, что знаю сам. Боялся не успеть…»
        «Игорь Максимович…» - я растерялся в ноль.
        «Не веришь разговору с умершим? О, Миша, это всего лишь скромный бонус для таких, как мы с тобой! Источник Силы в нашем мозгу сопротивляется тлену, удерживая позиции души, разума, личности… Говорят, его хватает на час, да чуть ли не на сутки! Ну, это уже сказки… Полчаса, от силы. Хм… Похоже на каламбур. Миша! Все, что у меня есть - квартиру, машину, дачу, книги, - я завещал тебе. Еще в сентябре, когда окончательно убедился, что человек ты стоящий. Это не комплимент… Двери опечатают, но черного хода не заметят. У тебя же оба ключа?»
        «Да…», - выдавило мое угнетенное сознание.
        «Ну, Миша, Миша… Прочь негатив!»
        Справившись с собой, я спросил:
        «Ваша смерть - от старости?»
        Ответ последовал не сразу.
        «Нет, Миша. Меня убили. И это главная причина того, что я сейчас говорю с тобой. Завещание все равно вступит в силу, а болтать просто так глупо. Последние минуты… Скоро начнут затухать всякие, там, альфа-ритмы, распадется вся мешанина биохимии, что киснет в моем черепе… Страшно… Ох, и страшно, Миша… Ну, вот, а сам болтаю что ни попадя! Их было трое, Миша. Все - метагомы, как мы с тобой. Хомо новусы, как ты выражаешься. Помнишь, ты мне как-то рассказывал о стражах Рокфеллера? Так это они и есть! Тсеван Римпоче - тибетский лама, недалекий, но с большими претензиями. Элеутерио Агпэоа - филиппинский хилер. Тоже невежда, но и потребности у него скромные - пищеварить да сношаться. Его я убил. А вот Аидже… Этот по-настоящему опасен. Он метис, сын бледнолицего и дочери шамана из племени бороро. Весь в дедушку - своих лечит и в обиду не дает, а белым или неграм лучше держаться от него подальше. Меня убил Аидже. Только, пожалуйста, Миша, не мсти ему! Не надо. Я не потому прошу тебя об этом, что беспокоюсь за твою жизнь, а… Да что говорить! Аидже - индеец, и подвергает свои жертвы испытанию на мужество. И он
проявил ко мне уважение - не позволил ламе обыскивать мое бездыханное тело… Ах, опять я не о том! Меня лишили жизни всего лишь предосторожности ради - боялись, что помогу тебе. А главная их цель - ты, Миша. Тебя хотят взять живьем, а если не получится, то убить. Аидже получил задание от Дэвида Рокфеллера, но там, похоже, целый заговор. Против тебя сплотились не только Рокфеллеры, но и Барухи! А это триллионы долларов, мой мальчик. И тотальная власть».
        «Мы справимся!» - со злостью выплеснул я.
        «Верю… Ну, все, Миша. Прощай. Мое тело кладут на носилки… Милиционеры изъяли документы, фотографируют следы… Жуть. Глупая надежда не покидает меня - что я все же не умру окончательно. Ну, хоть что-то же должно остаться… О-ох… Кажется… Кажется, конец…»
        Шорох слов смолк в моей голове, словно стих ветер, гонявший сухие листья по осенней аллее. Я медленно встал и приблизился к окну. «Волга» цвета майонеза «Провансаль» буксовала, раскачиваясь в снегу. Дворничиха, оглядываясь на гальмующую машину, ширкала лопатой, расчищая дорожку.
        «Ну, вот и всё… - вертелось в голове. - Вот и всё…»
        Шлепанье тапок озвучило Наташин приход.
        - Ми-иш… - в девичьем голосе звучали тревога и настороженность. - Что-то случилось?
        - Случилось, - повторил я, пародируя эхо. - Собирайся, Наташ. Я отвезу тебя на работу, а сам… Будут спрашивать, скажешь, что отъехал по делам. Мне… - губы дернулись в жестокой гримасе. - Мне надо найти кое-кого. Поехали!
        - Ага! - забегала Наташа, и вдруг замерла, согнувшись в три погибели, не до конца застегнув сапожок. - Только ты осторожно… - жалобно заныла она. - Ладно?
        - Ладно, - мягко улыбнулся я.
        Суббота, 28 января. Утро
        Ирак, Эн-Наджаф
        Безрадостная плоскость осточертела Ариэлю Кахлону, но иных видов тут не найти. Солнце подкрашивало пустыню в серовато-белый цвет, и деревушки, что мелькали мимо, сливались с барханами и невысокими склонами плато, источенными ветром. Мазанки, мазанки, мазанки… Песок и глина.
        Юваль Регев свернул к озеру Салям, «старице» отступившего моря. Здешние пески моментом затянулись кустарником, чьи корни докапывались до живительной влаги. А вон и пальмы распустили веера листьев-опахал…
        Но пыльная дорога укатывается дальше, деревца мельчают, пока не пропадают вовсе, уступая низкой, жесткой траве, и вот уже голая глинистая корка покрывает равнину, как скатерть застилает стол.
        Зато мутный горизонт ломается, дробится зубчатой линией, слепленной из скучных, унылых домишек. Эн-Наджаф.
        Желто-белые тона большого города разбавляются сочными мазками - блестят под солнцем зеленые купола мечетей.
        - Ари! - воскликнул Гилан Пелед, разлегшийся на заднем сиденье, и потряс зачитанной брошюркой. - Знаешь, до чего этот аятолла додумался? Слушай! Где это… А, вот! «Для получения полового удовлетворения мужчина может использовать ребенка женского пола, в том числе и грудного»! Нормально?!
        - Ты не дочитал, - откликнулся Кахлон.
        - Да? Э-э… А! «Однако он не должен лишать ребенка девственности, допустима только содомия…» Тьфу!
        Книжонка, шелестя страницами, полетела в багажник, а Юваль хихикнул.
        - Да не, ребята, я ж не против «муслимов», - развел философию Гилан. - Пусть себе молятся, кому хотят! Но извращенцев… Этих - с корнем! Ну, или под корень… Да вон, Юсуфа вспомните! Нормальный же парень был!
        - Юсуф не верил ни в бога, ни в черта, - рассудительно заговорил Ариэль, протирая пистолет и аккуратно накручивая глушитель. В пустыне от пыли нет спасенья, как в море - от влажности. - Так, всё, мы - арабы!
        - Иншалла! - огладил лицо Пелед.
        За месяцы Аравийской войны подбородки спецназовцев из легендарного отряда «Кидон» обросли бородами, а темный загар и вовсе стер различия.
        «Все мы семиты, все мы человеки», - подумалось Кахлону.
        - Вон! - выдохнул Гилан, нависая над Ювалем. - Тот самый дом! Аятолла его уже который год снимает…
        Джип свернул и затормозил прямо перед калиткой. В двух шагах от бампера застыл имам в длинных одеждах, и в черном тюрбане сейида. Его породистое лицо смахивало на фото Шона Коннери, если только дорисовать седую бороду.
        - Это он, - обронил Кахлон, выскакивая из машины и низко кланяясь.
        Недовольно покачав головой, Рухолла Хомейни толкнул резную калитку, проходя в тесный внутренний дворик, и Ари шагнул следом, продолжая кланяться, как заведенный.
        Аятоллу забавлял почтительный человечек, испрашивавший прощения. Он скривил уголок рта в снисходительной улыбке, а Кахлон согнулся в последнем поклоне - и выпрямился. Пистолет с глушителем в его руке дернулся трижды, с коротким шипением выплевывая пули. Третья пробуравила лоб Хомейни, сбрасывая тюрбан.
        Незадачливый диктатор упал в пыль, и перекатился, уставив стекленеющие зрачки в мутное небо. Шаловливый ветерок вырвал из мертвой руки шуршащие листки, исписанные закорючками насталика, закрутил и разнес по двору.
        - Иншалла! - вытолкнул Ариэль.
        Тот же день, позже
        Чехословакия, Пльзень
        Иржи Корда, заторможенный чех с лицом снулой рыбы, рулил машиной осторожно, соблюдая все правила. Мишин папа устроился рядом с Иржи, очень довольный - ему не улыбалось высиживать в выходной на месте водителя. На заснеженных склонах Шумавы их ждут не только спуски и прочие лыжные радости, но и деревенские яства, как то: шумавские картофельные зельники, суп «кулайда», печеная утка с кнедликами - и пиво цвета темного янтаря…
        А он - за рулем «возидла»?[1] Ну уж, нет уж!
        Рита, делившая заднее сиденье «Волги» с Настей и Лидией Васильевной, отвернулась к окну, пряча улыбку. За стеклом убегала назад Богемия…
        - Пообедаем в Пльзене? - вывернул голову Петр Семенович.
        - Ну-у, можно, - неуверенно ответила Мишина мама. - Только… Мы же все в лыжных костюмах…
        - О, то не важно, пани! - воскликнул Иржи.
        - Правильно! - поддержала его Настя. - Двенадцать уже, а я еще не завтракала!
        - А чего ж ты?
        - Сначала забыла, а потом… - понурилась «голодающая». - Пока собрались, пока оделись… Хотела же шпикачку взять, да так на столе и оставила! Представляешь, мам?
        - Ужас! - улыбнулась родительница.
        - Да кошмар просто!
        А Рита всё поглядывала в зеркальце заднего вида. Порой на повороте оно отражало белую «Шкоду», смахивавшую на усохшую «Волгу». Легковушка держалась за ними от самой Праги.
        - Подъезжаем!
        Впереди обозначились шпили и купола старого Пльзеня. Новый город встречал типовыми параллелепипедами. Чистенько. Скучненько.
        - Тут е одно место… - забормотал Иржи, выворачивая руль.
        Рите показалось, что Пльзень состоит из сплошных перекрестков - уличные диагонали с извилинами как будто под запретом. А вот и то самое место - опрятная с виду кафешка, не ведающая дресс-кодов.
        Уже после обеда - обычного комплекса, как в столовке, - Рита подошла к свекру.
        - Петр Семенович, а вам не кажется, что во-он та «Шкода» нас преследует?
        Гарин-старший благодушно хохотнул, пришатываясь к невестке:
        - Это Мише надо сказать «спасибо», хе-хе… Нас пасут ребята из КГБ, год уже! Как только вся эта буча в Союзе поднялась, так нас сюда и сплавили, от греха подальше, к Праге поближе. Я-то сначала думал, что это Шокина идея, из министерства, ан нет! Так что, не переживай - свои!
        - Ну, тогда ладно! - успокоилась девушка.
        - Все поели? - «пан директор» встал, руки в боки.
        - Все! - дуэтом отозвались мама с дочкой.
        - Все сходили… куда надо?
        - Все!
        - По машинам!

* * *
        «Шумава - не горы, а пригорки», - думала Маргарита, провожая глазами плавные заснеженные увалы, встопорщенные буковыми зарослями, да пышными елками. Ну, это если сравнивать с Кавказом, куда юная Ритка Сулима ездила на соревнования. А для Средней Европы и так сойдет. Если уж плюгавенький Олимп считается горной твердыней, то о чем, вообще, говорить?
        Наверное, задумалась девушка, эта ее неудовлетворенность - производное от чешской тесноты. Ведь для Союза поездка в горы - это дальнее путешествие, будь то Кавказ, Алтай или какой-нибудь Заалайский хребет. А тут… Только выехали - уже к Пльзеню подъезжаем! Круть-верть рулем - Шумава, Богемский лес…
        «Волга» поднажала, одолевая тягучий подъем, и вошла в поворот - дорога впереди опоясывала гору широкой дугой. Слева - склон вниз, истыканный остроконечными елями, справа - склон вверх, поросший пихтами, если верить Иржи. Хотя, на Ритин взгляд, хвойные породы ничем особым не отличались.
        Девушка оглянулась. Белая «Шкода» исправно катилась следом. Крутизна, что стремилась к небу по правую руку, отошла, делаясь пологой, и за деревьями замелькала узкая долина. По низинке скатывалась извилистая дорога со старенькой грузовой «Татрой» - приплюснутый капот синей кабины чем-то напоминал носорога, угрюмого и насупленного.
        Неожиданно «носорог» сорвался с места - самосвал, пошатываясь и трясясь, набирал скорость. Рите стало не по себе, но, глянув на Иржи, она вернула себе спокойствие - водитель зорко поглядывал на «Татру». А вот и миновали съезд…
        Рита похолодела - белая «Шкода» газанула, прокатываясь скорее, но и грузовик не собирался тормозить! Бампер, словно носорожий рог, с грохотом ударил в бок легковушки, протащил ее до самого обрыва, и сбросил вниз.
        Девушка вскрикнула, а «Татра» спокойно развернулась.
        - Ой, ужас какой! - запричитала Лидия Васильевна.
        - Да он как будто специально врезался! - вознегодовал Петр Семенович.
        - Да не как будто, а специально, - пожал плечами Иржи, притормаживая и съезжая на обочину, где курился дымком из выхлопной трубы старенький фургончик. - Выходим, пан директор! - сказал он обычным голосом. - Пересадка!
        - Да что за ерунда! - вспылил Мишин папа.
        - Выходим, - лязгнул Корда, неторопливо вынимая пистолет.
        Петр Семенович шарахнулся к дверце от направленного дула, и нашарил ручку. Дверь отворилась, напуская в салон морозного воздуха, пахнущего снегом. За ветровым стеклом было видно, как из фургона «Фольксваген» неторопливо появляются трое, одетые, как охотники. Тот, что выбрался первым, широко расставил ноги, картинно поигрывая ружьем.
        - Что происходит? - нервно, тонким голоском вскрикнула Лидия Васильевна.
        - Преступление, - выцедила Рита, не сводя глаз с Иржи.
        - Слэчно[2] верно молвит, - спокойно вытолкнул чех, и повел пистолетом: - Садитесь в фургон. Только без фокусов. Красная кровь на белом снегу - то так мэрзко… - и рявкнул: - Поспэштэ йдэме!
        Гарины поплелись к «Фольксвагену». Перемена в их жизни была столь внезапна и невероятна, что сознание не справлялось, признавая действительность вымыслом.
        Глава семейства шагал, хмур и зол, Лидия Васильевна прикрывала рот ладонью, чтобы не видно было, как дрожат губы, а побледневшая Настя сжимала кулачки.
        Громко щелкнул затвор винтовки, и Риту передернуло.
        «Это всё взаправду!» - поразилась она простенькой истине.
        - Шнелле, шнелле! - прикрикнул «охотник», распахивая заднюю дверцу фургона, и загнал пленников в будку, жавшую со всех сторон.
        «Миша, Мишечка!» - отчаянно воззвала девушка, но психодинамический сигнал рассеялся в двух шагах…
        [1] Возидло (чешск.) - автомобиль.
        [2] Обращение к девушке.
        Глава 17
        ГЛАВА 17.
        Суббота, 28 января. Утро
        Москва, улица Малая Бронная
        Углядев издали милицейскую машину, я замедлил поступь. Прогулялся мимо дома Игоря Максимовича по другой стороне улицы, дисциплинированно дошагал до перехода… А тут и люди в стальной форме покинули подъезд. Желтая «Волга» с синей полосой зафырчала, да и отъехала.
        «Ну, и отлично», - мелькнуло в голове.
        В парадное я даже не заглядывал. Дверь в квартиру опечатана - что мне, на бумажную полоску с печатью любоваться? Да и к чему светиться зря?
        В общем-то, я редко встречал соседей Котова. Над ним жила вдова какого-то генерала, дама надменная и нелюдимая. Зато создавалось полное впечатление, что по квартире она ходила на цыпочках - ни стука, ни скрипа. Благодать.
        Свернув под арку, отделанной рустовым камнем, я вышел во дворик и направился к неприметной двери черного хода. Надо полагать, до революции ею пользовались кухарки да молочницы, шмыгая в людскую. С тех пор половину дверей заложили кирпичом, но мой наставник и генеральша не поддались общему поветрию.
        Прислушавшись к гулкому беззвучию, я вошел в осиротевшую квартиру. Клацнул замок, и воздух снова застыл над жилплощадью.
        «Как одинока тишина…» - пришло мне на ум.
        В коридоре витал смолистый аромат дров, расходившийся из чулана, а из кухни слабо, на грани восприятия, попахивало кофе.
        «Будто по-прежнему всё…»
        Я заглянул в «трапезную», и коротко вздохнул - на столе стояла белая кружка Игоря Максимовича. Он ее так и не помыл.
        Зашипела вода, звонко брызгая в дефицитную мойку из нержавейки, мутнея под моими пальцами. Я оттер кофейные потёки, словно совершая некий тайный ритуал, и сунул кружку в позванивавшую решетчатую посудницу, к фаянсовым товаркам, звякнувшими глазурованными боками.
        - Что ж вы так, товарищ наставник?.. - тускло выговорил я.
        Просто зло берет… Ну, хоть бы предупредил, что ли! Только не потом, когда всё поздно, а заранее, чтоб спина к спине у мачты! Вдвоем!
        «А-а! Только и остается губы кривить…»
        Может, Котов просто взял, да и покорился судьбе? Он же верил в предопределенность! Или не решился противоречить «божьему замыслу»?
        Ни один смертный не волен переиграть «всесильный рок» - не ведают люди, что им суждено. Но мы-то с наставником ведали! И вполне могли бы «спрямить» свои мировые линии. Вот только Котов не посмел, а я - иной.
        Нет, шарахаться, лишь бы обмануть фатум, мне и в голову не приходило. Просто, зная, какой именно жребий выпадет в будущем, я поневоле прикидывал варианты. Вот взять, хотя бы, историю с президентом Северного Йемена. Хороший же дядька! Что же, позволить саудовцам устроить покушение на Аль-Хамди? Да ни за что! Однако в той версии грядущей жизни, что открылась мне, я должен был прилежно соблюсти договоренности с Политбюро, то есть, не проявлять рискованных инициатив, действуя строго по утвержденным правилам - сообщить, кому надо, и пускай КГБ делает укорот саудитам. А я взял, да и подключил к этом уделу Алона с его головорезами! Еще и Маринке послал весточку по электронке…
        В итоге - блицкриг в Хиджазе. Ершов наверняка советовался с Ивановым или Андроповым, но все же решение принималось в Багдаде, а не в Москве. А я всё точно рассчитал - ну не мог Аль-Бакр удержаться, не уступить искусу! Оттяпать Эль-Хасу, пока заплывших жиром армейцев короля метелят войска Иордании и Йемена! Да саудовцы и одного фронта не удержат, а уж против двух… Падут! И пали.
        А «туман войны» застил мое личное будущее… Я не знаю теперь, чего мне ждать завтра, через год или сто лет спустя.
        Мне сразу пришли на ум корявые стишки времен восьмого класса, сочиненные в момент депрессии:
        Только дали и туман,
        Лишь туман и дали.
        И за далями - туман,
        И за ним лишь дали…
        В том варианте жизни, что я "вычитал" из «Книги судеб», хватало всякого - и чествований, и утрат, и чинов, и званий. Мне даже шили фрак по случаю званого обеда у королевы Елизаветы!
        Пошьют ли теперь, знать не знаю, ведать не ведаю, но точно могу сказать - никакая банда метагомов мне не угрожала в напророченном житии. Аидже с подельниками - следствие моего поступка, не учтенного в прошлой «фатум-версии». Какого? Аравийской войны? Или суггестии Ротшильда? Да и так ясно….
        Дэвид Рокфеллер наверняка был в курсе секретных договоренностей президента Форда. Генри Киссинджер - его агент влияния, и он всё, как есть, докладывал боссу. И насчет объекта «Миха», и о визите Первого Джентльмена в НИИ «Прогноз»…
        А старина Дэйви сразу смекнул, что к «Великой шахматной доске» подсаживается новый игрок, и оперативно принял меры - неспортивные, но действенные.
        Вопрос: где же прячутся «экстрасенсы-экстраскунсы» с повадками бандосов? Затаились они не зря - надо и раны зализать, и восстановить убыль Силы. Котов, хоть и любит… любил жаловаться на дряхлость, был «вооружен и очень опасен». И уделал-таки одного из тройки.
        Бесшумно ступая, прошел в гостиную. Всё, как всегда…
        Важно отмахивает маятник, качая тусклые медные отсветы, расталкивая секунды, а пальма под окном топорщит перистые листья, впитывая неяркий зимний свет.
        Мои пальцы коснулись земли в вазоне - влажная. Не забыл Игорь Максимович зеленого любимца, полил перед уходом из жизни…
        Легчайший ментальный шорох заставил меня встрепенуться - и замереть. Не мысль даже, отголосок мысли скользнул, задевая мой мозг невесомым перышком. Тсеван Римпоче!
        «Попался! - улыбнулся я неласково. - Орехово-Зуево? Да, где-то там…»
        Тот же день, позже
        ЧССР, Шумава
        «Фольксваген» довольно резво петлял по заброшенной лесной дороге, то завывая на подъеме, то взрыкивая на частых поворотах.
        Гарины теснились на узких жестких лавочках, спинами колотясь о гулкие борта - машину шатало и подбрасывало на ямистой колее. Двое «охотников» засели в кабине, а третий делил с Иржи потертое сиденье в будке, карауля пленников.
        Немчура развлекался тем, что корчил рожи, пугая девушек, и сам же кис от смеха, наполняя фургон вонью табака да пива.
        - Идиот какой-то, - выцедила Настя.
        - Не какой-то, - поправила ее Рита, - а полный.
        «Охотник», хихикая, привалился в уголку подремать, а Иржи, снисходительно кривя губы, высказался:
        - Ваша реакция понятна, но неосторожна.
        - Ах, извините! - буркнула Настя.
        - Пан Корда, - шевельнулся Петр Семенович, - судя по всему, вы продались не за кроны, а за марки?
        - Представьте, нет! - с удовольствием ответил Иржи. - За доллары! Во вторник я вернулся из Москвы - помните? И там на меня вышел один странный тип… Индус какой-то. Завалился в мой номер, и предложил устроить вам лыжную прогулку, хе-хе… Ну, я с перепугу отказался, а этот индус… Или йог, или кто он там, вывалил на стол целую груду баксов! Не считая! Двести сорок две тысячи! - он блаженно улыбнулся. - Я ему тут же: «Да! Да! Согласен!», а этот тип даже расписки не взял. Позвонил вчера, и говорит: «Должок!»
        - А вы хвастливы, - холодно усмехнулся «пан директор». - И болтливы.
        - Да… - деланно пригорюнился чех. - Не изжил до конца тщеславие, - гнусная улыбочка изогнула тонкие губы. - Если честно, то у меня сразу два мотива - деньги и ненависть! Я очень люблю доллары, и терпеть не могу русских свиней!
        - Сам ты свинья, - с отвращением вытолкнул Петр Семенович. - Шкурка продажная!
        Черты лица Иржи исказились, но парировать выпад он не успел - фургончик остановился, глуша мотор. Неподвижность и безмолвие ударили по нервам.
        - Выходим! - резко скомандовал Корда, дергая щекой. - На прогулку!

* * *
        Еловая хвоя - колючая, а пихтовая - мягкая. Ритины руки быстро научились распознавать деревья, шумевшие на перевале.
        - Шнелле!
        Косолапый «охотник» по имени Отто шагал впереди - шатаясь и переваливаясь. Другой, отзывавшийся на «Руди», замыкал череду бредущих заложников. Как звать третьего немца, Рита не знала - он, вместе с Иржи, конвоировал русских, приглядывая с фланга.
        Тропы не было - Отто вел группу, ориентируясь по ему одному видимым приметам, забираясь все выше и выше. Снег на склоне лежал плотный, лишь иногда наст не выдерживал, и ноги проваливались по колено в мелкую студеную пудру.
        - Ахтунг…
        Задыхаясь, девушка выбралась на широкую просеку, вдоль которой тянулся ряд тесно выставленных столбов с перекладинами, густо заплетенными колючей проволокой. Деревянными буквами «Т» они уходили направо и налево, словно отражаясь между двух зеркал, и теряясь в лесу. Граница.
        - Соблюдать спокойствие, - раздал Иржи ЦУ, - и не привлекать внимание чешских стражей. Русских они недолюбливают, а в глухом лесу мало ли что может произойти…
        Отто свернул к ложбине - руслу замерзшего ручья. Летом вода нарушала запреты, перетекая в ФРГ, а зимой застывала синей наледью. Чертыхаясь, «охотник» пробрался на немецкую сторону, и рукой в рукавице натянул провисшую проволоку.
        - Шнелле, шнелле!
        - Быстро! - буркнул Иржи, словно переводя. - Сигнализация отключена не навсегда… Ну?!
        Ткнув дулом пистолета в спину Мишиного папы, он добился послушания - тихо матерясь, Петр Семенович скользнул под колючкой сам, и помог встать жене, выползшей следом. Рита перешла границу последней, пропустив Настю.
        - Вниз! - скомандовал Корда.
        Оскальзываясь и зарываясь в снег, семейство Гариных начало спуск. Рита с опозданием ощутила холодок приключения - она в Западной Германии! Шумава позади, вокруг - Оберпфальцвальд, как местные именуют Баварский лес. Однако постоянное ощущение опасности, исходившей от конвоиров, забивало напрочь всякую романтику. Хорошо, хоть пальцы не мерзнут. Евромороз…
        - Ой! - Настя проехала на спине несколько шагов, пока не вцепилась в гладкий стволик деревца. - Прямо обрыв!
        - Держись! - обронила Рита.
        - Да держусь я…
        Если бы не заросли, она бы ни за что не спустилась по крутому откосу. Охватывая рукой то одно дерево, то другое, девушка съезжала всё ниже, тормозя ногами и нагребая кучи снега.
        Странно она себя чувствовала. Злость будто плавилась внутри, закипая яростью, а вот страха не было. Рита не верила в плохой конец, душа напрочь отторгала траур.
        Ей очень не хватало Миши, но росло и понимание - если взялись за них, то уж любимого прессуют по всей программе. И эта тревога рассеивала беспокойство за себя, напрягая до тихого неистовства…
        - Осторожно!
        Девушка ухватилась за гибкий ствол, наблюдая, как тонны снега тронулись по склону, громоздясь валами, но не вышло лавины - буковая чаща задержала морозящий сход.
        Ноги тряслись от усталости, когда Рита спустилась на широкий уступ, наезженный гусеницами и колесами. Схлынувшей волной темной зелени опадал в низину хвойный лес, и в дымке маячили красные шпили церкви. Девушка поежилась.
        Это раньше можно было себя уговаривать, а теперь - всё. Они в ФРГ. Четверо граждан СССР, нелегально проникших в капстрану…
        Если их не убьют «охотники»… Да с чего бы? Захотели бы перестрелять, давно бы в снег закопали… А если их поймают местные полицаи? Станут они разбираться в провокации? Или сразу состряпают дело о шпионаже? А то еще хуже - выйдет номер какой-нибудь «Зюддойче цайтунг» с аршинными заголовками: «Советский директор выбрал свободу! Семья камарада Гарина бежала из соцлагеря!»
        И все, не отмоешься, хоть век кисни в мыльной воде…
        - Туда! - грубо направил ее Иржи, пихая в спину.
        Впереди тускло переливался лаком синий микроавтобус с трехлучевой звездой на решетке радиатора. Солнце просвечивало стекла насквозь - внутри никого.
        - Занимаем места, - весело скалясь, объявил чех, - согласно купленным билетам!
        - Зетцен зи зих, битте! - рокотнул Отто, усаживаясь за руль, и загоготал, очень довольный своей изысканной шуточкой.
        Валко шатаясь, «Мерседес» покатился под горку, аккуратно вписываясь в поворот. Настя плотнее притиснулась к Рите.
        - Держись, - шевельнулись Ритины губы.
        - Держусь…
        Попетляв, «микрик» выехал на автобан в предгорьях, и плавно набрал скорость. Долго ли, коротко ли, а у дороги зареял щит, гордо возвещавший: «Zwiesel».
        Цвизель открылся сразу и весь - небольшой поселочек, скучившийся меж лесистых холмов. Проследовав мимо безликих домов новейшей постройки, минуя шпилястую кирху, «Мерседес» углубился в район одноэтажных особнячков, покрутился и заехал в кованые ворота, чьи створки вмерзли в лед. Слева обозначился опрятный домик, прячущийся за деревьями старого сада. Не слишком обширный двор делила с микроавтобусом малолитражка «Волво». Несколько гаражей, мастерская, сарай ограждали частное владение от любопытных бюргеров.
        Первыми вышли «охотники», а затем Иржи склонился в издевательском поклоне:
        - Только после вас!
        Рита даже не скривилась, удерживая в себе ледяное спокойствие. Слегка напрягшись, она запоминала всё, что видела. Терраса под навесом. Собак нет. Вход. Длинный коридор, двери по сторонам. Лестница в четыре ступеньки. Цокольный этаж.
        Низкий потолок нависал, почти задевая макушку. У одной стены шипел котел, гоняя по трубам и радиаторам горячую воду. К другой приткнулись два старых развалистых дивана. Свет проникал через пару узких окон, забранных решеткой.
        - Располагайтесь. - буркнул Корда. - И можете спать спокойно - ваши жизни никому не нужны. После акции вас вернут, откуда взяли, хе-хе…
        - А вы останетесь здесь… - понятливо затянул Мишин папа.
        - А я в Праге ничего не забыл! - глумливо ухмыльнулся чех. - Все мои «тридцать сребреников» со мной!
        Толстая дверь за Иржи захлопнулась. Грюкнул засов, и зазвенела тишина.
        Тот же день, позже
        Москва, улица Строителей
        Первыми прискакали близняшки - обе. Запыхавшаяся Светланка сама доехала на метро, а сияющий «пузатик» явился под охраной Зенкова.
        - Привет, привет! - заголосила будущая мать.
        Ее сестричка молча чмокнула меня в щечку, мимолетно улыбнувшись. Одной рукой я принял Светино пальто, а другую подал Жеке.
        - Здоров, мон шер!
        Наташка, зажимая плечом телефонную трубку, помахала гостям блокнотом, и продолжила строчить в нем, роняя дежурное: «Да… Да… Ну, конечно».
        - Аля с Тимошей звонили, - сообщила она, - скоро будут.
        - Ну, давайте пока навернем, чем холодильник послал!
        Бодро урчащий «Розенлев» послал слегка заветревшуюся «Краковскую», заливные в формочках из фольги, вчерашние зразы и прочую снедь, а полбулки «Орловского» плюс свежайший нарезной батон добавили перекусу основательности.
        Не успел я доковыряться до ломтиков мяса, таящихся под ароматным желе, как незапертая дверь распахнулась, впуская припоздавших девчонок.
        - Ой, можно? - воззвала Ефимова.
        - Если осторожно! - отозвалась Наташа, запуская хихиканье в девичьей среде. Раскрасневшаяся Зиночка вошла, как песня.
        - Что? - заулыбалась она. - Не успели всё схомячить?
        - Садись, - улыбнулся я, - угощайся.
        Торопливо просеменила Аля, поправляя волосы.
        - Девчонки! Ой, тут еще и мальчишки!
        - Завелись! - ухмыльнулся Зенков, оберегавший Машку свою ненаглядную.
        - Лопайте! - выдвинул я программу-минимум, и подал пример отстающим. - Наташ…
        Ивернева покивала, немного нервно, и начала:
        - Девочки, помните Игоря Максимовича? Он заходил к нам…
        - А-а! - припомнила Светлана. - Так это же Мишин наставник!
        - Его убили, - бухнул я, старательно нарезая хлеб.
        Девичьи улыбки увяли.
        - Ой… - Глаза Альбины повлажнели, набухая слезами и страхом. - Когда?
        - Вчера на рассвете.
        Я подробно изложил всю историю, и смолк. Намазал маслом изрядный кус батона, уложил сверху ломтики брынзы… Чайку бы еще… Но лень вставать.
        - Ты их и ночью искал? - спросил Жека напряженным голосом.
        - Искал… - неохотно признался я. - Одного, вроде, нашел. В Орехово-Зуево. С него и начну.
        - Я с тобой! - выпалил сержант.
        - Женечка… - пролепетала Маша.
        - Маш, а если они на вас выйдут? - повысил голос Жека. - На тебя?
        - Ну, не вышли пока! - решительно заявила Светлана, и пригорюнилась. - Максимыча жалко…
        - Помянуть бы… - несмело молвила Наташа.
        - Тащи! - велел я.
        Спиртным мы не богаты, но початую бутылку токайского сыскали.
        - Не чокаясь!
        Приложились все, даже Маша - ей плеснули «Крем-соды».
        - Девчонки… - я начал говорить, но горло будто сдавил кто. - Переночуете сегодня здесь, ладно? Никуда не выходить, никому не открывать. Постараюсь управиться за выходные… - перехватив взгляд Женьки, поправился: - Постараемся.
        - Мы тоже… - заикнулась Тимоша.
        - Нет, - отрезал я. - Вы еще слишком слабы и неопытны… - поболтав бутылкой, разлил вино «по чуть-чуть» - больше не было. - Вам нужно время… Не так уж много времени, не волнуйтесь.
        Девчонки заулыбались несмело, глазки их разгорелись, внимая радужному многоцветью грядущего, а я перевел взгляд на Жеку, и качнул головой - пошли, мол.
        Отпустили нас без слез…
        Тот же день, позже
        Московская область, Орехово-Зуево
        - Девчонки тебя просветили? - улыбнулся я, сворачивая с Совхозной.
        - Еще как! - фыркнул Зенков. - А Машка замучала уже! - он передразнил невесту тонким голоском: - «Ой, я тоже хочу, как Светка!»
        - Пусть родит сначала, - заворчал я.
        - Вот и я ей о том же! Ни в какую! «Вот Светке так можно! А мне так нельзя!» Еще и теснота эта… Снял однушку, по объявлению, а там комнатёнка - три на четыре!
        - Жилищный вопрос я решу.
        Зенков шумно вздохнул, бормоча:
        - Ну-у… Это вообще будет… А то у Маши "период гнездования"…
        Сбавив обороты, я выехал на место. Улочка, если можно так выразиться, успокаивала мирной тишиной и скромным благолепием. Домишки частного сектора выстроились в ряд, отгородившись крепкими заборами. Лишь буйные ветви яблонь выхлестывали поверх оград.
        А по другую сторону вставали цеха старинной фабрики, сложенные из темного кирпича, и выглядевшие куда нарядней нынешних унылых коробок из бетона - тут вам и пилястры, и узорные арочки. Даже труба кочегарки, и та восьмигранная.
        Я сдал назад, заезжая в проулок. Пошарил под сиденьем. Выудил замотанный в тряпицу «Стечкин», и молча протянул Жеке.
        - Ух, ты… - обрадовался военный человек. - Совсем другое дело!
        - Подстрахуешь меня. И прикроешь спину.
        - Есть! - серьезно вытолкнул Зенков. - Только молча, да?
        Я кивнул. Всю дорогу до Орехово-Зуево мое паранормальное нутро сосредотачивалось. А в городе я и вовсе затаился, ничем себя не выдавая, чтобы не спугнуть тантрического ламу.
        «Я т-те еще устрою, ваше высокопреподобие!»
        Перейдя улицу, мы воспользовались дырой в заборе - фабрика никем не охранялась. Можно спорить на что угодно - местные «частники», хозяйственные и домовитые, вынесли с выморочного производства всё, что могли - двери, рамы, стекла, нехитрую конторскую мебель… Не пропадать же добру! А на халяву и дерьма отведаешь…
        - Он здесь, - негромко оповестил я Жеку, ощущая темную энергию Римпоче.
        Зенков деловито передернул затвор.
        В мрачном, гулком цеху холод соседствовал с сыростью, отчего по стенам расползалась чернота. На удивление широкая лестница вывела нас прямо к фабричной конторе. Разумеется, полы в коридоре были содраны, одни лишь лаги догнивали со ржавыми останцами гвоздей.
        Осторожно ступая по шлаковой засыпке, я приблизился к двери, из-под которой струилось слабое тепло.
        - Кивну, - шепнул я, - стреляй в замок.
        - Есть.
        Я собрался, раздувая в себе ожесточение, поднимая градус эмоций - и кивнул. Грохнул выстрел, вынося замок, и я, плечом толкая облупленную филенку, ворвался в загаженный кабинет.
        Тсеван Римпоче, усохший и смуглый, густо заросший курчавым волосом, похожим на черный каракуль, восседал на дырявой кошме, сплетя тощие ноги в падмасане. Черные глаза, болезненно щурясь и помаргивая, уставились на меня - и навалилась чужая воля, подминая. Только я был сильнее. И злее - его высокопреподобие тоненько завизжало, корчась от боли.
        - Где Аидже? - мой голос стыл в минусе.
        Римпоче глядел на меня, вытаращив глаза, потрясенный и раздавленный. Ну да… Только что парил небожителем, воображая себя чуть ли не бодхисаттвой, и - здрасте! Повержен во прах…
        «А, и правда, пыли сколько…»
        - Ну? - мой ботинок легонько прижал немытую шею Тсевана.
        - Я… буду жить? - просипел лама на чистом русском.
        - Будешь, - нехорошо улыбнулся я, не уточняя, долго ли продлится обещанное житие.
        - Этот дикарь… - выговорил Римпоче, задыхаясь. - Он на даче живет, у профессора какого-то… В Малаховке…
        - Спасибо, - вежливо поблагодарил я - и остановил сердце ламы. Тибетец сильно вздрогнул, сникая. Сдулся будто, выпуская воздух из легких.
        - Дай-ка, - потянулся я за пистолетом. - Нужно сделать контрольный выстрел - в голову. Иначе Тсеван предупредит подельников - мозг переживет хозяина на верных полчаса.
        - Не переживет, - отвел мою руку Зенков.
        «Стечкин» рявкнул оглушительно и звонко. Пуля вошла в лоб цвета седельной кожи, и взболтала высокоорганизованный мозг.
        Тот же день, чуть раньше
        ФРГ, Цвизель
        Рита не могла усидеть на месте. Она обошла всю комнату в цоколе, основательно забитую разным хламом, но, увы, выход находился там же, где и вход.
        К ощущению нависшей угрозы примешивалась тревога за Мишу. Ведь вчера он так и не вышел на «мыслесвязь», не пожелал ей интимного «Споки ноки!» А если с ним что-то случилось? А вдруг его…
        Не думать, не думать!
        Лязг засова ударил по нервам. Девушка резко обернулась, наблюдая, как по добротным каменным ступеням спускается Иржи, переодевшийся в спортивку «Адидас». В одной руке чех держал пистолет, в другой - картонную коробку.
        - Бутерброды, - буркнул он, швыряя упаковку.
        Настя поймала ее, а Корда, криво усмехнувшись, шагнул к лестнице.
        Внезапно Петр Семенович махом вскочил, толкая чеха в прыжке. Иржи глухо охнул, вскидывая руки и валясь на пол. Мишин папа проворно ухватился за пистолет, выкручивая его из пальцев предателя.
        - Больно! - взвизгнул Корда, поджимая ноги.
        - Потерпишь… - пропыхтел пан директор, тыча стволом в шею чеху. - Зачем мы здесь? Чего для?
        - Не знаю… - заскулил Иржи.
        Дуло вдавилось сильнее.
        - Ну?!
        - Тот индус… - прохрипел Корда, облизывая губы и часто всхлипывая. - Он… Когда заметил, что я колеблюсь, то сказал… Сказал, что вы все - семья Михи, опасного психотеррориста и убийцы…
        - Миши?! - охнула Лидия Васильевна, закрывая рот ладонью.
        - Миши… Михи… Сказал… Без семьи Миха станет покладистей и… - чех с силой рванулся, скидывая Петра Семеновича.
        Шарахнулся к лестнице. Поскользнулся, и упал, с размаху треснувшись головой об угол ступеньки. Мертвое тело скатилось на пол, а вытаращенный «рыбий» глаз Иржи уставился на подтекающую кровь, словно ужасаясь.
        Настя побледнела впросинь, зажимая рот ладонью, Рита с Лидией Васильевной остолбенели, а Мишин папа вскочил, хватая оброненный «Вальтер».
        - Держи! - передав оружие Рите, он небрежно перевернул труп, и быстро обыскал его. - Наши паспорта! Ага…
        Выцепив из куртки Иржи приличную сумму в марках, Петр Семенович сунул деньги себе в карман, и вернул пистолет.
        - Уходим! Настя, держи бутерброды!
        - Д-держу…
        Коридор был пуст и тих, лишь где-то за дверью раскатывался богатырский храп. Гарин-старший, держа «Вальтер» в опущенной руке, обернулся к Рите.
        - Водить можешь?
        - Да! - выдохнула девушка. - Лучше взять «Вольво».
        - Соображаешь!
        - Прикройте…
        Рита вышла на террасу и спустилась во двор. Хотелось пригнуться - и бегом, но нельзя. Вздрагивая от напряжения, она обогнула микроавтобус, и села в легковушку. Ключ торчал в замке зажигания, как в боевике с непременным хэппи-эндом.
        «А иначе нечестно!»
        Мотор завелся с пол-оборота, но прогревать механизм девушка не стала. О людях надо думать, а не о машине.
        Недовольно ворча, «Волво» объехал «Мерседес» - и Рита едва не просигналила, созывая Гариных. Те подбежали гуськом, и нырнули в салон.
        - Трогай!
        Петр Семенович, держа пистолет на коленях, напруживал плечи, но никто из «охотников» даже в окошко не выглянул. Машина неторопливо выехала за распахнутые ворота, и покатила по улице.
        - В горы? - пискнула Настя, тиская коробку с бутербродами.
        - Нет, - тряхнула головой водительница, крепко сжимая баранку, - границу нам не перейти.
        - Корда, надо полагать… воспользовался «окном» контрабандистов… - со свекра спадал напряг, и говорил он отрывисто, - подмазал погранцов…
        - Отъедем подальше! - громко, чтобы скрыть дрожь в голосе, сказала Лидия Васильевна.
        - И позвоним в посольство, - заключила Рита, плавно выжимая педаль.
        Глава 18
        ГЛАВА 18.
        Суббота, 28 января. Вечер
        ФРГ, Деггендорф
        Германия тоже не сочеталась с понятием простора, хоть и раскинулась куда шире чехословацких земель. Несколько часов пути - и Дунай рядом.
        Гарины следовали первейшему завету нелегалов - быть как все, не выделяться! А коли так, то изволь соблюсти здешние правила. Например, чтобы стрелка спидометра дрожала у отметки «100». На автобане и вовсе выдерживай сто тридцать кэмэ в час! Тут так: стал на шоссе? Гони! И Рита гнала, упиваясь скоростью. Машина отбирала всё ее внимание без остатка, освобождая голову от страхов и тревог. Разве не благо?
        В пределы вечернего Деггендорфа «Волво» закатилась при свете фар и фонарей. Городишко не поражал - райцентр по советским меркам, но ухоженный.
        Внимательно приглядываясь к дорожным знакам - не нарушить бы чего! - Рита затормозила на обочине, где уже почивал маленький «жук» да старенький пикап с трейлером-автодомом.
        - Петр Семенович, - серьезно заговорила девушка, - нам надо где-то остановиться. Купить, чего одеть. Поесть по-человечески. Ночевать в машине - не вариант. Здесь так не принято. Первый же полицейский сильно удивится семейке лыжников!
        - Да думал я уже об этом, - закряхтел Мишин папа. - Денег-то нам хватит, а вот бумаг… Не предъявлять же наши «серпасто-молоткастые»!
        - Это да… - Рита пошарила в бардачке. - Где-то я тут видела… А, вот, - она вытащила потрепанный блокнот и новенькую ручку «БИК». - Сейчас…
        Быстро накарябав: «1 доллар», девушка вырвала листок, и протянула Лидии Васильевне.
        - Смотрите, у меня доллар есть!
        Ритино сердце колотилось и замирало, но Мишина мама с любопытством рассматривала «купюру».
        - Ух, ты… - затянула Настя. - Дай глянуть!
        - А и правда, зеленый… - хмыкнула свекровь. - Надо же…
        - Получилось! - выдохнула Рита. - Лидия Васильевна, это фокус был! Меня Миша научил кой-чему… Видите?
        Женщина с изумлением повертела в пальцах мятый листок.
        - Ну, ничего себе! Как ты это делаешь?
        - Как Вольф Мессинг! - нервно хихикнула невестка. - Сейчас я вам удостоверения личности нарисую… Нет, лучше вы, Петр Семенович! Надо на немецком…
        - А выйдет? - поинтересовался глава семьи, входя в азарт.
        - Не знаю… Но надо попробовать!
        - Если что, убежим! - энергично высказалась Лидия Васильевна.
        По всей видимости, семью Гариных настолько вышибло из обыденности, что уровень удивления вплотную приблизился к усталому безразличию.
        - Держите! - Петр Семенович раздал «паспорта». - Буду Гансом Мюллером… Лида, побудешь Эммой. Ты, Настя, теперь Агнета…
        - Йа!
        - А я, - Рита заглянула в листок, - Эльза! Поехали, там вывеска светилась - «Эконо-мотель»…

* * *
        Седая, но моложавая и энергичная немка за стойкой улыбалась и кивала все время. Старательно записала Мюллеров в талмуд с разграфленными страницами, и выдала ключ от большого семейного номера. Марки Петр Семенович отсчитал настоящие, а не рисованные…
        - «Семнадцатый»… - пробормотал он тихонько, оглядывая длинный коридор с лакированными дверями по обе стороны. - А, вот же он…
        Щелкнул замок, Мюллеры-Гарины ввалились к себе. Лидия-Эмма обессиленно присела на одну из двуспальных кроватей, и со стоном повалилась на спину.
        - Боже, до чего ж я устала!
        - Кто ж знал… - вздохнул «Ганс».
        - Нет-нет, Петечка, ты тут ни при чем! И все же хорошо! А как там Миша? Ой, я даже думать об этом боюсь, мне сразу плохо становится!
        - Еще немного, еще чуть-чуть… - бормотал Петр Семенович, набирая номер телефона, вычитанный в пухлом справочнике. - Алло! Слышите меня? Да-да! Что? А консул? А-а… С утра?..
        - Дайте мне! - Рита решительно отобрала трубку. - Алло! Мы не туристы и не командированные! Соедините меня с дежурным КГБ, или кто он там по должности… Я не хулиганю! Код восемьсот четырнадцать двести… - отбарабанив цифры, девушка с силой добавила: - Наше дело связано с темой «Ностромо». Пожалуйста, свяжитесь с генерал-лейтенантом Ивановым или с председателем КГБ! Кто там сейчас у вас? Цвигун? Вот с ним. Если, конечно, хотите получить благодарность, а не выговор с занесением! Хорошо, перезвоним ровно через час. Ауф видерзеен!
        Девушка не сразу попала трубкой на рычажки - ее била дрожь. Лидия Васильевна мигом подсела, обняла невестушку, и на долгую минуту застыла тишина.
        - Распсиховалась совсем… - смущенно улыбнулась Рита. - Чуть не обматерила того посольского, или кто он там…
        Тут и Петр Семенович подсел, а Настя залезла на кровать и обняла старшую подругу со спины.
        - Так… Всё будет хорошо! - девичий голосок взвился молитвой.
        - А теперь… - вытолкнула Гарина-старшая. - Рассказывай!
        Рита ничуть не удивилась, кивнула только, прекрасно разумея, что велел дрожащий от волнения голос «любимой свекрови».
        - Никакой Миша не террорист, а целитель! - отчаянно выпалила она.
        Гарин-старший присвистнул.
        - Вон оно что… - затянул он. - В деда пошел!
        А невестку будто сывороткой правды укололи - она говорила и говорила, открывала родне неизвестные ей героические страницы из биографии сына и брата, ловко перелистывая те, знать которые близким не дозволено.
        Когда Рита смолкла, в номере долго было слышно лишь дыхание. А потом Настя за ее спиной длинно вздохнула, и пробормотала очарованно:
        - Я теперь Мишечку еще больше люблю!
        Гарины вольно рассмеялись, и обняли друг друга, словно притянутые силой взаимной приязни.
        Воскресенье, 29 января. Утро
        Московская область, Малаховка
        Заснуть, как обычно, не выходило - нервы разгулялись, мысли лезли в голову… Пришлось организму приказать спать.
        Ночь прошла спокойно. Шептались у Наташки, шептались Маша с Женькой - мы им постелили в гостиной. Шептались Аля с Тимошей - я уступил девчонкам нашу с Ритой кровать, а сам прикорнул рядом, на диване. Но мне никто не мешал совершенно - тело четко и дисциплинированно выполняло приказ. Дрыхло.
        Мне даже сон приснился, хоть и наведенный. Всё те же скалы чернели, отражая зловещее красное свечение, всё те же багровые тучи неслись по ночному небу, только голос добавился.
        Громыхая низкими частотами, раскатилось: «Покорись!»
        Мой ответ, не лишенный дворового изящества, звучал не менее лапидарно: «Сдохни!»
        Встал я ровно в семь - и технично ушел, оставив «Ижика» у подъезда. Конечно, с Женькой было бы спокойней, а если с ним что-нибудь случится? Оставить сиротой еще нерожденное дитя? Сделать незамужнюю Машу вдовой? Нет уж, лучше одному…
        До Малаховки добрался на электричке. Немногие попутчики обогнали меня, спеша домой или в гости, а я неторопливо шагал к той самой даче, почти подкрадываясь к приличному загородному дому с мансардой. Бродили во мне неосознанные опасения, тревожа и подстегивая пульс.
        Устав кружить, я направился к даче, шагая так, чтобы пореже мелькать между стволов сосен и елок. Тихонько отворив калитку, прошел во двор - дорожка, мощеная кирпичом, была очищена от снега, неся следы небрежной метлы.
        Аидже был «дома» - темная энергия давила на мозг, угнетая сознание. Даже обычный человек, проходя мимо, ощутил бы этот недобрый натиск, гасивший радость и отбиравший надежду.
        …Индеец не спустился с крылечка, а вышел из-за дома, глядя серьезно и пристально, словно пытаясь разобраться в том, что открывалось ему.
        - Здравствуй, Миха, - выговорил он на хорошем русском, не притворяясь больше неграмотным туземцем. - Поздравляю - ты проиграл.
        Не вступая в глупый спор, я уточнил:
        - Ламу ты использовал?
        Аидже кивнул.
        - Тсеван слишком глуп. Да и какой с него лама? Еще будучи простым монахом, он обрел великую силу - и решил, что этого достаточно для священства. Я подговорил Римпоче слегка приоткрыться, чтобы заманить тебя в ловушку… Прикидываешь свои возможности? - он снисходительно усмехнулся, и резко сжал кулак, словно поймав муху. - Хоп! Взял твою мысль! Зря… Зря ты бесишься. бледнолицый…
        - А краснокожему разве не унизительно работать на белого богатея? - сощурился я. - Зачем ты убил моего наставника? Ты ведь даже скальпов не снимаешь, чтобы украсить свой вигвам, или что вы там строите на Гуапоре…
        - Ты слишком много знаешь, - от Аидже дохнуло холодом, - и слишком много говоришь!
        Индеец присел на широко раздвинутых ногах, набычась и глядя на меня исподлобья, сквозь спутанную челку, словно пытаясь прожечь насквозь кромешным взглядом.
        …Сосны легонько покачивались под ветерком в вышине. Солнечные лучи сквозили между стволов, щекоча встопорщенную хвою, играли бликами на стеклах веранды. Вдалеке радостно брехала собака, едва слышно доносились вопли ребятни…
        Однако скрип снега под ногами, да сбитое дыхание слышнее.
        Аидже ломил, изнемогая, но зло, подавляя и плоть, и дух. Мне приходилось отступать, а сил противиться все меньше и меньше… От крайнего напряжения дрожали мышцы, хотелось кричать, надсадно и долго, но лишь клекот вырывался из пережатого горла.
        Неужто конец?
        Вот же ж глупость какая! На крайнем подъеме ярости я резко, рывком усилил напор - индеец открыл рот, хапая воздух, и обессиленно привалился спиной к краснокорому стволу. И тут мои лопатки уперлись в штакетник. Всё. Отступать больше некуда.
        Глаза открылись с трудом.
        «Поднимите мне веки!» - аукнулось давнее.
        И это было последним, что колыхнулось в сознании - я сползал, спиною скользя по штакетнику. Вниз. В снег. Во тьму.
        Среда, 1 февраля. День
        Москва, улица Грановского
        Очухаться в больнице приходилось в прошлой жизни, после ранения на срочной. Вот так же лежал под тонким одеялом и моргал, глядя в белый потолок. В приоткрытую форточку задувал свежий воздух, но перебить запашок лизола, сей неистребимый больничный дух, сквозняку не удавалось.
        Я скосил глаза. Да-а… В крайний раз, помню, рядом, на скрипучем стуле сидела суматошная медсестра, а нынче…
        Я пристально, с неким болезненным любопытством оглядел сгорбившегося Аидже. Опустив веки, шепча неслышное, индеец водил руками надо мной, словно разглаживая одеяло.
        Кожа медного оттенка на его лице натянулась, а щеки запали - видать, наша дуэль досталась недешево. Почувствовав мой взгляд, бразильский целитель выпрямился в смятении.
        - Приветствую тебя, краснокожий брат мой, - ляпнул я, не думая.
        Индеец ссутулился, опуская плечи, и заговорил - глухо, отводя зрачки:
        - Ты - другой. Не такой, как все. Любой, обретший Силу, дорожит ею, как высшим сокровищем, и лишь ты щедро делился. Узнав об этом, я не поверил, но твои девушки сами нашли нас… - помолчав, он продолжил, по-прежнему не глядя на меня: - Если бы я не был отягощен злом, как ты, то не убил бы твоего наставника и не вступил бы в схватку с тобой. Ты тоже не добр - я ощутил твою безжалостность и беспощадность. Но подлости, но корысти лишен. Ведь ты мог истерзать меня болью и, пока я корчился в муках, убить!
        Аидже покачал головой, переживая давешнее.
        - Ты одержал верх надо мною, и победил честно, - он впервые посмотрел мне в глаза. - Я передал тебе много Силы. Я заслужил смерть и безропотно приму ее…
        Индеец сполз со стула, становясь на колени и покорно склоняя голову.
        - Еще чего не хватало! - забрюзжал я. - Встань!
        На меня вновь уставились обсидиановые, диковатые глаза.
        - Тогда позволь хотя бы служить тебе! - в голосе Аидже звучала настоящая мольба, и я не мог отказать ему.
        Конечно, советское воспитание не позволяло заводить слуг, однако индеец нес в себе совершенно иную ментальность - варварскую, дикарскую, первобытную. Он сумеет прочесть «Моральный кодекс строителя коммунизма», но сути его не уразумеет.
        - Тебя направил Дэвид Рокфеллер? - спросил я, поглядывая на «Пятницу».
        - Да, богатого белого звали так.
        - Тогда… - наскоро обдумав, я изложил задание, и Аидже, просветленный и вдохновленный, поднялся с колен.
        - Я всё сделаю в точности, как ты велишь, - с киношной индейской торжественностью объявил он, удаляясь.
        Дверь в палату закрылась, и тут же отворилась снова, пропуская светило медицины. Осмотревшись, глянув за окно, я узнал «кремлевку», а в здешний штат кого попало не берут.
        - Ну-с, - бодро начало светило, щупая мой пульс. - Во-от, совсем другое дело! Юность берет свое… О-хо-хо…
        - Доктор, а что со мною было? - с любопытством осведомился я.
        - Сильнейшее нервное истощение, молодой человек, - тон медика был серьезен. - Природу его выяснить нам не удалось - уже на следующий день все анализы пришли в норму…
        - А индеец?
        - Какой индеец? - рассеянно поинтересовался врач.
        - А кто перед вами выходил из палаты?
        - Никто! - удивился медик, и захихикал. - Э-э, батенька, спросонья чего только не померещится! Попейте-ка вы витаминчики! Кстати, к вам посетители… Посетительницы! Сильнодействующее средство, скажу я вам. Особенно в вашем чудном возрасте! Ну-с, выздоравливайте!
        Светило вышло, и приоткрытая дверь донесла радостный гомон. В следующую секунду палату заполнил мой эгрегор. Светлана, Наташа, Аля, Тимоша… Девушки бесцеремонно уселись на мою койку, и с обеих сторон ко мне потянулись ласковые губы и ладоши.
        - Ты нас так напугал! - с чувством выговорила Света.
        - Сбежал, главное, - начала Зина негодующе, но шмыгнула носом, и жалобно затянула: - Мы же переживаем, наверное!
        - Хорошо еще Женька знал, где искать! - воскликнула Наташа. - Сразу метнулся в Малаховку. Ну, и я с ним… Как раз успели! Там какой-то местный… на алтайца похож, или на шорца, смуглый такой… уже в «скорую» садился, а нас не пустили! Правда, сказали адрес…
        - Ой, мы-то думали - в «Склиф», - подхватила Альбина, - а они вон куда! Говорят, из Кремля звонили!
        - Простите, девчонки! - покаялся я. - Но, правда, не хотел вас впутывать. Слишком опасно! Да и Жеку тоже… Как представлю, что Маша одна останется…
        - Эгоист! - пригвоздила меня Светлана, и вздохнула: - Житие мое… А о Ритке ты подумал? А о нас? Как мы без тебя?
        Тут уж у всех глазки заблестели, да и у меня запекло, девичьи личики задрожали, расплываясь…
        - Всё хорошо! - вытолкнул я, справляясь с собой. - Рита не звонила?
        Эгрегор дружно замотал головами.
        - А Маша как?
        - Ковыляет! - ласково засмеялась Светлана. - Пузо свое нянчит!
        Тут в дверях нарисовалась полная, румяная медсестра, похожая на повариху, и строго сказала:
        - Девушки, больному нужен покой!
        - Всё, всё! - заверили ее девушки. - Мы уходим!
        Обцеловав меня по очереди, «посетительницы» процокали в коридор и тихонечко прикрыли дверь за собою.
        Потревоженная тишина заняла утраченные позиции, и я заворочался, будто испытывая себя на прочность. Ничего нигде не болело, а вот энергию внутри я ощущал, как никогда раньше - она жила во мне, порой горяча голову или руки, словно не умещаясь в теле.
        Единственным напоминанием о схватке оставалась слабость. Я даже кулак сжать не мог по-хорошему. Но исцелять себя не стал - пусть всё придет в норму, как обычно. Не надо загонять организм, выжимая из него самоисцеление. Зачем? Был форс-мажор, да весь вышел. Я даже радовался тому, что угодил на больничную койку - выпасть из ежедневного мельтешения дел бывает полезно. Вот так вот отойти в сторонку, сойти на обочину, сесть и рассудить. О нас с Ритой, о «моих» девушках, об Аидже, о городе и мире.
        Попадая в палату, человек обретает массу свободного времени. Процедуры, обходы не в счет. Всё равно долгими часами ты остаешься один на один с собой. Можно, конечно, и скучать, таскаться к телевизору, решать бессмысленные кроссворды или искать собеседников для болтовни. Но пока тебе есть, о чём подумать - и чем! - скука донимать не станет…
        Легкие, быстрые шаги изредка доносились из коридора, но вот бег на цыпочках… Я взволновался, вслушиваясь, и дверь, лакированная ореховая дверь, махом отворилась, впуская всю мою родню - Риту, маму, Настю…
        Любимая троица будто качнулась на пороге - беспокойство ушло с лиц, сменяясь радостным успокоением.
        - Мишечка! - вздрагивающим стеклянным голосом выговорила мама. Одолев последние метры, она присела с краю, поцеловала меня, огладила щеки. По милой привычке навалилась Рита, целуя жадно, взахлеб, а тут и Настя подлезла. Закапали слезы…
        - Не ревите, - попенял я ласково, - постельное белье намочите, а оно казенное…
        - Мишечка! - выдохнула Рита. - Мы так боялись…
        - Прости, я сначала забыл пожелать тебе спокойной ночи, а потом всё так завертелось…
        - Так, и у нас! - воскликнула Настя. - Нас всех похитили! И за границу, в ФРГ! Представляешь?!
        - Оё-ё, ёжечки ёё… - вздохнула мама. - Глупо, да? Или безумно… Но ведь правда! Мы в Москву прилетели из Мюнхена…
        - То-то вы во всем импортном… - затянул я. - Повествуйте.
        Рассказывая наперебой, родня посвятила меня в свои приключения.
        - А папка молодец! - порадовался я.
        - Да-а! - заулыбалась мама. - Джеймс Бонд отдыхает! - губы ее дрогнули. - Тебе сильно досталось?
        - Жив, - заверил я ее. - Цел. Здоров… Ну, почти.
        Мамулька ласково встрепала мои волосы.
        - А я ведь помню, как ты однажды меня вылечил… - проговорила она воркующе. - Классе в седьмом, наверное… У меня весь день болела голова, раскалывалась просто. А ты высунулся на балкон, сунул руки в снег, вытер их… Сказал: «Сейчас я тебя холодненьким…» - и положил ладони мне на лоб. Вот только от них пекло!
        - Зато боль прошла, - улыбнулся я, косясь на Риту. Девушка вспыхнула, а сестричка мигом вступилась:
        - Она не виновата! Это всё Иржи!
        - А я и не виню никого… Я вас всех люблю.
        Тут мама спохватилась, заторопила Настю. Сестренка прижалась, чмокнула меня и зашептала на ухо:
        - Я тоже хочу, как Рита, как близняшки!
        - Ладно, - улыбнулся я.
        Мама с дочкой исчезли за дверью, и моя суженая притиснула меня по-настоящему.
        - Мишечка…
        - Только не здесь! А то еще врачи увидят…
        Девушка хихикнула.
        - Я тебя дождусь!
        - Да я уже… - затрепыхался я.
        - Нет-нет! Лечись! Отдыхай… Успею еще надоесть!
        Я обнял Риту, и она затихла.
        - Твоя мама думает, наверное, что мы тут щупаемся, а я просто хочу побыть рядом с тобой… нет, вот так, прямо на тебе! Слышать, как ты дышишь, как бьется твое сердце…
        Рука сама потянулась огладить Ритины волосы.
        - Хорошо, правда? - вымолвила девушка невнятно.
        - Угу…
        - Ох, надо идти… - страдающе заговорила суженая. - А то врачи будут ругаться… Пока! - шепнули ее губы, нежно касаясь щеки.
        - Пока…
        Послав воздушный поцелуй, Рита скрылась в дверях. И я снова остался один.
        - Всё хорошо… - пробормотал, словно твердя заклинание. - А будет еще лучше!
        Эпилог
        Суббота, 18 февраля. Утро
        Москва, улица Малая Бронная
        Вот всегда, стоило мне глянуть на дом, в котором жил Котов, возникало странное ощущение. Чудилось, что дом с гранитными арками, с отделкой рустами, стесняется своего малость помпезного вида.
        - Ну, долго они еще? - заныла Настя.
        - Ой, да мы всего-то пять минут стоим! - воскликнула Альбина.
        - Все равно, долго! - капризно настояла моя сестричка.
        Рита рассмеялась, и потискала свою подопечную. Никакой семейственности - Настёна реально продвинулась, даже мысли читала, если прильнет. Больше всего она любила ко мне прижиматься. Я полностью контролировал поток сознания, и разрешал Насте воспринимать лишь то, что пропускала моя «духовная цензура» - хвалил сестричку за успехи, восхищался стройными ножками, тревожился за ее будущее.
        После таких «психологических опытов» девушка смущалась, краснела, становясь еще милее, еще ласковей. Она словно извинялась за то, что «втайне» узнавала о себе.
        - Может, поднимемся? - неуверенно предложила Тимоша.
        - Лучше подождем, - качнул я головой. - Надо же соблюсти ритуал…
        Пользуясь тем, что Дюха сейчас на практике, кажется, в КБ «ВАЗ», я обнял Зину, и девушка охотно приникла.
        - Едут, едут! - воскликнула Наташа.
        И впрямь показался мой «Ижик». За рулем восседал гордый Жека, рядом ерзал Юрка. Пикап подкатил к бровке, оба одноклассника выскочили, мельком улыбнувшись встречающим, и вывели своих ненаглядных.
        Светлана вышла гибко и легко, а вот «пузатик» показался не сразу - Зенков вытянул Машу с заднего сиденья, а сама «невеста без места» цеплялась за него, смешно кряхтя и охая.
        «Кстати! - мелькнуло у меня. - Неплохая импровизация!»
        - Дорогие товарищи! - начал я с вдохновением. - Наша Маша долго скиталась, будучи «невестой без места», а теперь может спокойно вить семейное гнездо на постоянном месте жительства!
        - Правда? - пролепетала близняшка. - Правда?
        - Правда! - ухмыльнулся я. - Только учти: будешь делить жилплощадь с сестричкой!
        Торжественно вручив ключи Зенкову и Сосницкому, я подвергся мощной атаке обеих Шевелёвых. Ну, пока Шевелёвых… Девичество, как показывает практика, явление временное.
        - Пойдемте, пойдемте! - запищала Маша, с трудом карабкаясь на ступеньки.
        - Да куда ж ты сама! - всполошился Жека.
        - Он, как наседка! - шепнула мне Тимоша, хихикнув. - Сейчас на Дюшу похож…
        Рита с Настей ревниво оттерли Зину, и завели меня в подъезд, как под конвоем.
        - Езжайте! - крикнул я обеим парам, замершим в тесной кабине лифта. - Мы ножками! Третий этаж, тринадцатая квартира!
        - Ой, как наш этаж в общаге! - воскликнула Альбина. - Счастливое число!
        Лифт вознесся, гудя и лязгая, а мы, будто догоняя, взбежали по широкой мраморной лестнице, лишь слегка истертой посередке. Разумеется, всю компанию мы застали на площадке. Бравый сержант Зенков мялся, не решаясь войти.
        - Даже не то, что боязно… - бормотал он, сжимая ключи. - Странно как-то…
        - Жень, - мягко сказал я. - Эта квартира - подарок мне от Игоря Максимовича. Я взял себе кое-какие книги, часы, столик, картину из кабинета - на память. А остальное - ваше. Комнат тут хватает, а когда Света родит второго, ну, или вторую, а Маша - третьего, ну, или третью, разменяете и разъедетесь.
        - Ни за что! Ни за что! - пылко заявил «пузатик». - Миш… - она всхлипнула. - Я-то всего лишь о комнатке мечтала, а тут…
        Улыбнувшись, я скомандовал:
        - Открывай!
        - Есть!
        Звонко щелкнул замок, и близняшки робко переступили порог, словно входя в музей.
        - Ух, ты… - разошелся восторженный шепот. - Ну, ничего себе…
        Облицованная дубом прихожая, купеческого облика сервант с мраморными полочками и витыми колонками, наборный паркет, камин, пятиметровой высоты потолок и лестница на галерею - всё вызывало довольный писк и причитания.
        Рита прижалась ко мне на секундочку, шепнув:
        - Молодец, что сервизы не упомянул! Там же настоящий «Веджвуд»!
        - Здорово… - очарованно выговорила Тимоша, задирая голову к расписному потолку.
        - Ура-а! - ликующе крикнула Светлана с галереи. - Будем здесь собираться всем эгрегором!
        - Ага! Ага! Пока наши на службе! - Маша залилась смехом.
        - Нянчиться будем! - подхватила Тимоша.
        - И мощно сюсюкать! - зафыркал Юрка. - «А кто это у нас такой маленький? А кто это такой пухленький?»
        - Ты такой молодец, Мишечка, - негромко молвила Рита. - Дай я тебя поцелую!
        - И я! И я! - подскочила Настя.
        - Целуйте, - вытолкнул я, смиряясь со сладкой участью.
        Тот же день, ближе к вечеру
        Московская область, Малаховка
        Гараж выглядел основательно и даже ампирно - толстые стены из кирпича, массивные ворота, клепанные из стальных листов благородного оттенка горького шоколада. Да и выезд широк, небось, на «ЗиСы» рассчитан…
        Ключ легко провернулся в замке, и тяжелая калитка отворилась, пропуская меня внутрь. Нашарив старый выключатель, я добился того, что под потолком зажглись фонари, делясь желтым светом с просторным боксом.
        - Однако… - крякнул я, озираясь.
        Раньше мне не доводилось бывать в гараже Игоря Максимовича, а посему понятия не имел, что за наследство мне привалило. Однажды наставник зазвал меня к себе на дачу, в ту самую Малаховку. Я, наверное, оттого и не растерялся в день дуэли - знал примерно входы и выходы поселка. А вот бокс…
        - Очень даже ничего…
        Я пощупал старую батарею - горячая. Вот отчего так тепло. В сторонке, заняв место над смотровой ямой, стояла «Волга» приятных округлых очертаний. А сюда как раз впишется «Ижик»!
        Медленно обойдя гараж, я вздохнул. Здорово… Чистенький пол выложен терракотовой кафельной плиткой. Неоштукатуренный кирпич стен выглядел очень фактурно - там, где просматривался между шкафчиков и полок. Справочники какие-то, пособия чуть ли не с «ятями»… Самое забавное, что я до сих пор не в курсе, где же трудился Котов.
        Судя по квартире, по медали Сталинской премии, наставник подвизался на поприще науки и техники, причем, в закрытом варианте. Припахивал в каком-нибудь секретном «ящике», крепил обороноспособность первого в мире государства рабочих и крестьян. Да и дача в Малаховке, пристанище академиков, выстроена в тридцатых. Ну, пусть хоть что-то останется тайным…
        Погасив свет, я запер калитку и «оседлал» верного «Ижа».
        В Малаховку!

* * *
        Забор не впечатлял - не те глухие крепостные стены, которыми в коттеджных поселках будущего огородятся частные парадизы, а простенький штакетник. Зато он обносил по периметру опушку леса в миниатюре - вековые сосны, пара могучих елей… А от ворот к крыльцу вела короткая липовая аллея.
        Дом был выкрашен в зеленый цвет, немного отдававший в синеву - любимый у Иосифа Виссарионовича. Недаром и «ближняя» дача в Кунцево, и та, что выстроена на берегу озера Рица, точно такого же колера.
        Заведя «Ижика» во двор, я вышел и прислушался. Девчонки были здесь - их голоса слабо доносились из мансарды. Зимой там прохладно, да я и не люблю, когда жарко натоплено. Баня, конечно, исключение…
        Усмехнувшись, я ступил на дорожку, уводившую за дом. Кто-то, видать, рьяно взялся за лопату, шагов на десять очистил плитняк от снега, да так и бросил. Ага… Коротко ударил колун, с треском разваливая чурку.
        Выйдя к бане, я обнаружил Дюху Жукова, раскрасневшегося, молодцевато поигрывавшего топором.
        - Бог в помощь!
        Андрей салютовал мне орудием труда.
        - Не разобрался я с вашей печкой! Дымит не в ту сторону! - весело объявил он, запыхавшись. - Но дров нарубил! И воды натаскал из колодца!
        - Пошли, жертва урбанизма.
        В стылом предбаннике пахло преющим деревом и распаренными вениками. Скрутив газеты, я затопил печку, подбросив щепок.
        - Вьюшку надо открывать, чтобы дым из трубы шел.
        - А-а… А воду я сюда! - Дюха шлепнул по металлической округлости. - Туда хоть?
        - Туда, - я постучал. Бак отозвался глухо. - Полный! Сейчас раскочегарим…
        Уложив в топку поленья, разогнулся, отряхнув руки.
        - Часа через три протопится…
        Со двора послышалось жизнерадостный голос Изи:
        - Настёна! Спинку потереть?
        - Ой, вот я сейчас кому-то точно потру!
        «По всей слышимости», грозный тон Альбины не возымел действия.
        - А чё? - театрально возмутился Динавицер. - Тебе можно, а мне нельзя?
        Посмеиваясь, я подбросил дров и с лязгом закрыл дверцу. Огонь в трубе ответил низким довольным гудением.
        - Люди-и! - разнесся голос Риты. - А давайте поедим! А то, пока вода нагреется, пока жар нагонят…
        - А давайте! - ответили люди вразнобой.
        - Дюха, за мной! - позвал я. - А то эти проглоты всё слопают!
        Прогоревшие дрова в топке ворохнулись, просыпая угли, будто поддерживая наши голодные игры.

* * *
        Народ угомонился часам к одиннадцати. Места хватило всем, а мы с Ритой уединились в мансарде. В окошко подглядывала луна, от трубы в два обхвата накатывал мягкий сугрев, а тело жило недавними ощущениями.
        Мытье - это не баня. Истинная баня начинается за дверью парной. Осилить верхний полок я так и не решился. Плесну водички на камни - пар валит, как дым из пушки. Ища спасенья, присяду на нижнюю полку, а влажный жар нагнетается в легкие, в вены, каждую клеточку горячит. А Ритке хоть бы что!
        Хлещет меня веником, да хихикает! Кваску горячего брызнет на камни - я хапаю ртом раскаленный воздух, а она смеется…
        Зато потом… Обожаю это непередаваемое ощущение! Выползаешь из парной совершенно одуревший, обессиленный вкрай, а как вытрешься, переоденешься в чистое и свежее - полный апгрейд!
        Ах, какое же это блаженство - ступать босиком по чистым доскам, неторопливо испить кваску - уже холодненького, резкого, шипучего…
        Я вздохнул, и Рита тотчас же зашевелилась, притерлась горячим боком.
        - Думала, ты спишь… - рассыпались в тишине негромкие слова.
        Я молча обнял девушку. Любимая повозилась, закинула на меня ногу, утихла.
        - Всё хорошо? - шепнула, уплывая в сон.
        - Очень! - вытолкнул я правду.