Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Бойков Владимир : " Затерянные В Чарусах " - читать онлайн

Сохранить .
Затерянные в Чарусах Владимир Бойков
        Что мы знаем о болотах? Немного. Там можно собирать клюкву, голубику и морошку. Но существуют и непроходимые болота с трясиной и топями, тянущиеся на многие десятки километров. Что там?
        Герой повести Валерий потерялся в болотах.
        Через много дней блужданий он…
        Владимир Бойков
        Затерянные в Чарусах
        Посвящается памятным местам Псковской области Локнянского района: деревням Иванисово, Усадьба, Ручейки, Лужная, в которых я проводил свои летние каникулы в детстве, а также жителям этих деревень, моим родственникам.
        1.
        Если вы развернете карту европейской части России, то, возможно, обратите внимание, что Псковская и Новгородская губернии разделены по границе обширной зоной болот, местами непроходимых. Существует единственная асфальтированная дорога - узкая извилистая трасса Локня - Холм, соединяющая эти земли. Но и этот путь проложен среди болот по не очень обширным возвышенностям. Далее, к северу, есть места, где нет ни дорог, ни троп, ни деревень. Это, по сути, настоящие белые пятна. Что там - не знает никто. Среди мхов, трясин и непролазных топей встречаются островки, заросшие лесом. Но пути к ним не проложены. Карта составлялась топографами с помощью аэрофотосъемки, поэтому можно с уверенностью сказать, что по огромным территориям, расположенным на северо-западе России, еще ни разу не ступала нога человека…

* * *
        Лес расступился. Дорога побежала вниз. Сквозь редкие березы замелькали бело-серые проплешины болотных пятен. Сухие деревья, с колючими шипами вместо сучьев, стояли как памятники причудам природы. Старенький грузовик осторожно объезжал ямы.
        Когда-то в этих местах промышляли геологи, определяя залежи торфа. Их мощные вездеходы проходили сквозь любые заросли. Именно они и оставили после себя подобные дороги. По некоторым из них в сухую погоду, там, где не было ручьев да глубоких оврагов, местные жители подъезжали к болотам, чтобы собирать клюкву.
        Геологи уехали. Добычу торфа в этих местах так и не освоили.
        Грузовик качался, как в хороший шторм. Когда его подбрасывало на корягах, водитель ругался:
        - Чего тебя черт сюда несет. Нынче клюква везде хорошая.
        - Знакомый хвастался, что собрал здесь за день четыре ведра. - Валерий двумя руками придерживал рюкзак, который все время норовил свалиться с коленей на грязный пол кабины.
        - Да сюда местные жители не суются, ближе берут.
        - Ладно, мое дело заплатить, твое - доставить груз по назначению.
        - Какой груз? - Не понял хозяин машины - мужик деревенский, лет сорока пяти и, судя по запаху перегара, пьющий.
        - Я - твой груз.
        Водитель осклабился. Его неухоженное лицо, заросшее щетиной, повернулось к пассажиру. Похмельные глаза смотрели снисходительно. На пересохшей губе висела давно потухшая папироска.
        - А компас у тебя есть? В этих болотах лет пять назад двое заблудились. Вышли через две недели в соседней области. Больше пятидесяти километров по мхам протопали. Всю клюкву съели. Ха-ха…
        - Я не заблужусь, - сказал Валерий. - У меня природное чувство ориентации в пространстве.
        - Во-во, с этим самым чувством и блудят.
        Валерий отвернулся к окну. Осенний лес словно разделился на две половины. Справа теснились желтые, красные, пурпурные деревья. Слева, до самого горизонта, просматривалась пустынная, серо-желто-зеленая поверхность - клюквенные болота.
        - Ну, вот и приехали, слава те господи. - Водитель облегченно вздохнул и стал разворачивать грузовик. Потом достал спички, раскурил папиросу.
        Валерий вылез из кабины, бросил рюкзак на землю, размял одеревеневшие суставы.
        - Ну, будь здоров, - попрощался хозяин грузовика. - Приеду ровно к семи.
        - К девятнадцати, - поправил Валерий.
        - По-городскому к девятнадцати, по-нашему к семи. Только смотри, если тебя не будет, ждать не стану - своих дел по горло. И, учти, других дорог тут нет.
        - Понятно. Если до семи меня не будет, значит, я уехал с кем-то еще…
        - Вряд ли кто сюда сунется. Дорога - сам видел, да и не знают люди этих мест. Глухомань…
        - Да брось. Сейчас куда угодно заедешь, осмотришься: кругом мотоциклы, «Запорожцы», «козлы». Нет сейчас безлюдных мест. - И действительно, словно отозвавшись на эти слова, послышался стрекот двигателя и через пару минут мимо проехал «Запорожец».
        - Ну, тебе виднее. - Шофер выплюнул цигарку. - От зарослей багульника подальше держись. Он разум мутит.
        - Не первый раз в клюкве. - Валерий досадливо отмахнулся, быстро надел рюкзак, подобрал палку и пошел в сторону болот.
        Идти было тяжело, ноги тонули в рыхлом податливом мху. Появились первые кочки с россыпями спелой клюквы. Сзади, громко перекрикиваясь, собирали ягоды люди из «Запорожца». Они раздражали Валерия, и он решил уйти подальше. Наметил ориентир - кривую березу - и направился к ней. Повесил на деревце большой клок мха. Так, примечая дорогу примитивным древним способом, он брел вглубь болот, пока снова не стали попадаться клюквенные россыпи. Валерий окинул взглядом местность и остался доволен. Мох здесь был не слишком вязким, багульник поблизости не произрастал, и - никаких конкурентов. Развесив на одном из деревцев длинные пряди мха, он стал собирать ягоды…
        Рюкзак вскоре оказался полон. Валерий достал брезентовую сумку, но хорошая клюква попадаться перестала. Надо было искать новое место. Куда идти… назад, вперед? Всмотревшись в панораму болот, Валерий вдруг почувствовал какую-то странную тоску. Чуждая человеку среда, наверное, не менее чуждая, чем пустыня. Здесь почти не водятся животные, не живут люди. Гигантский, таинственный, неизученный мир. Пустыня - песок, в ней нет тайны, она примитивна. Болота, пожалуй, даже более загадочны, чем мировые океаны. Кто был там, под тонким слоем колышущейся поверхности, состоящей из переплетшихся корней? Разве что утопленники?..
        Валерий хмыкнул, еще раз осмотрел горизонт и пошел к приглянувшемуся ему месту. Клюквы было много, но все какая-то мелковатая. Стоило поискать место получше. Прошел подальше и наткнулся на прекрасные крупные ягоды. Но таких кочек оказалось немного. Тем не менее, сумка постепенно наполнялась.
        Идти стало тяжелее, ноги глубоко проваливались в мох, но стоило углубиться дальше, и новые кочки с крупной чудесной клюквой заставляли забыть об усталости. Валерий посмотрел на часы. «Ого! - воскликнул он. - Пора выходить». Осмотрел местность, заметил свой ориентир и побрел к нему. По пути еще похватал ягод. Пошел дальше. Но что-то вдруг неприятно насторожило: местность как будто изменилась - сплошные заросли багульника и длинной бледной осоки. Но вот там - следующий ориентир. Он поспешил к нему. Нет, что-то не так вокруг. Болото стало совсем другим. Зеленый мох, клюквенные кочки длиннющие, как грядки.
        Появился туман. В носу защекотало от неприятного сладковатого запаха. Валерий остановился. - «Так, - сказал он себе. - Юг - там. Чтобы не кружить, идем прямо вон к тому деревцу». - Неожиданно он вышел на твердую землю. Обрадовался. - «Значит где-то здесь дорога». - Пошел прямо, но впереди опять пролегало болото. - «Пойдем перпендикулярно», - растерянно пробормотал Валерий. Но твердая земля скоро кончилась, и он чуть не ввалился в топь. - «Где же это я?» - Пошел назад. Наткнулся на пень, покрытый мхом. - «Так-так, мох растет с северной стороны. Значит…» - Валерий нахмурился. - «Я все время шел на север? Ну и дела!..»
        Недолго поразмышляв, он резко устремился в болота. Кочки, клюква, багульник. Он опять заметил ориентиры, свои или чужие, пошел по ним и вышел к маленькому озеру. К югу от него тянулась сплошная топь, но идти-то надо на юг. Он пошел по краю, надеясь обойти, однако трясина как будто окружала его. Побрел назад. Главное, уйти от топи и снова на юг. Где-то там должна быть дорога.
        Стало темнеть. На часах 21.00. К озеру он так и не вышел, но как только набрел на твердь, решил заночевать. Не спать же в болоте. Валерий натаскал сухого мха, сделал ложе. Развел костер. Съел бутерброды, половину яблока. Есть, в общем-то, не хотелось. Наверное от волнения, от нелепости ситуации и от чувства протеста, что такое могло произойти с ним. Как он мог заблудиться? Он - человек, который никогда нигде не терялся, который сам всегда выводил людей из леса. Даже в ситуациях, когда все указывали неверное направление, он один знал куда идти и шел правильно. Его способностью к ориентации восхищались друзья, он сам в себе был абсолютно уверен и вот… какая глупость. Заблудился…
        Утром Валерий окончательно понял, что не представляет куда идти. На небе сплошные облака, низкие, некрасивые, словно из грязной пены. Они никуда не двигались, так что надежды на солнце, верный ориентир всех потерявшихся, не предполагалось. На болотах лежал туман - вечный враг путников. Но сидеть и чего-то ждать - глупо. Однако куда идти? Просто так, наобум, куда попало? Надо попробовать еще раз определиться со сторонами света. Вот дерево. У самых корней поросло мхом. Если природа здесь не сошла с ума, юг - там…
        Валерий побрел по болоту. Он продолжал таскать клоки мха и с какой-то безнадежностью, но упрямо, развешивал его на коряги. Иногда останавливался и подолгу всматривался в почти невидимый горизонт. Вздыхал, бормотал слова успокоения и снова устремлялся вперед…
        2
        К вечеру он вышел на тот же клочок земли, на котором ночевал накануне. И даже обрадовался. Все-таки не занесло его куда-то в неведомые дали. Он все еще здесь, буквально в нескольких километрах от лесной дороги. А там до деревни… сколько? Далековато. Ну и что? Все-таки по лесу…
        Пока совсем не стемнело, Валерий изучил приютивший его островок суши. Нашел несколько сыроежек. Собрал большую охапку хвороста, развел костер. Потом добавил сухого мха на постель, поджарил грибы и стал думать: «Прав был шофер, подивившийся моей самоуверенности. Будь у меня компас, я бы уже давно сидел перед телевизором».
        Он вспомнил свою квартиру, в которой годами создавал удобное обиталище. Там было все, чтобы чувствовать себя комфортно. И вот он, тридцатилетний балбес, сидит здесь среди бескрайних болот, где даже птиц не видно. Самоирония Валерия вдруг сменилась ужасом. Ведь там, на «Большой земле» его даже не хватятся. Он не женат. Мать живет в другом городе. Никто из друзей не знает, что их приятель поехал промышлять в болота. Он в отпуске, так что сослуживцы удивятся только дней через двадцать. Ну а шофер давно о нем забыл, о чем сам Валерий глупо позаботился. Да и не знает шофер о нем ничего, кроме имени.
        Ну и дела… Он укрыл ноги мхом и попытался уснуть. Утро вечера мудренее. До чего же глупая поговорка. Именно вечером он всегда что-то решал и придумывал. А утром… мозг во власти сна… чай… булочка с маслом… потом - дурацкая, никому не нужная работа…
        Ему приснился замечательный сон. Он гулял по невероятно красивому саду. Яблоки, груши гроздьями теснились на обвисших от тяжести ветвях. Неведомые деревья с бордовой листвой были усыпаны ягодами похожими на чернику. Он ел эти плоды и чувствовал их необыкновенный вкус… Но вдруг чувство необъяснимой тревоги проникло в сердце, сковало движения и стало захватывать все его существо. Подул ветер, сначала слабый, потом все сильнее, сильнее, и вместе с ним начал нарастать какой-то непонятный звук, более похожий на вой. Как будто сказочное чудовище вопило, сзывая леших, кикимор и прочую лесную нечисть на колдовское сборище. Ветер превратился в ураган, который сливался с этим жутким воем, срывал с деревьев листву, плоды, ломая ветви. Ужас заставил его проснуться. Вскочив, он ошарашено огляделся, не понимая, где находится. Во рту отчетливо присутствовал вкус тех незнакомых ягод. Но стоило пошевелить языком, и ощущение исчезло.
        Стряхнув мох с одежды, Валерий поворошил палкой угли в потухшем костре. Подобрал засохший почерневший гриб и с отвращением съел его. Еды больше не было. Нехотя пожевал клюкву, допил остатки лимонада. Почти с безразличием отметил, что туман исчез. Тщательно обследовав все приметы, которые помнились со школьных времен, он надел рюкзак, подхватил сумку и ринулся вперед. - «Нет, спешить не стоит, это неправильно», - подумал вскоре. Идти было тяжело, намного тяжелее, чем вчера. Наверное, из-за нехватки еды, да сказывалась физическая усталость. Эволюция приспособила человека передвигаться по твердой земле, а не по этой колышущейся поверхности. - «Главное - не паниковать, - изо всех сил убеждал себя Валерий. - Намечаем впереди цель и идем прямо к ней. Новая цель и снова вперед. Чтобы не кружить, надо идти только по ориентирам. Я ведь материалист, я знаю, что человека не леший кружит. Просто левая нога делает шаг чуть-чуть короче, чем правая. И если путник идет просто вперед, как ему кажется, то будет всего лишь ходить по большому кругу. Что я вчера и продемонстрировал наглядно».
        …Валерий навесил на сухое деревце мох. Посмотрел назад, посмотрел вперед, влево, вправо. Везде одно и то же… - «Нет, болота не бесконечны. Пусть двадцать, тридцать километров, пусть пятьдесят местами. Я видел когда-то карту этих мест и знаю: болота огромны, но не бесконечны, нет, не бесконечны. Выйти хотя бы в лес, а там всегда можно найти дорогу. В лесу есть еда - грибы, там можно поймать ежика и съесть его, как Маресьев. Там есть возможность разжечь костер, там можно кричать и кто-нибудь отзовется»…
        С тоской осмотрев панораму болот, Валерий решительно двинулся вперед. - «Хорошо, что сегодня нет тумана». - Он уже давно перестал замечать россыпи клюквы, лишь механически развешивал мох на ориентиры, которых достиг, и намечал новые. - «Нет, я явно иду куда-то не туда. Я чувствую это. Мне кажется, что по своим ориентирам я иду в сторону юга. Но тогда уже давно пора бы выйти на дорогу. Или в лес. Там есть река - Хловица. Она вытекает из болот Новгородской области и не пересечь ее невозможно. Где-то я опять развернулся. Только на севере эти болота расходятся в ширину, а в длину… Нет, про длину лучше не думать. Там же сплошные непроходимые болота. В длину я не пойду. В длину - это верная гибель. В длину это… чужая планета… Кто вообще знает, что там дальше… в длину». - Валерий потряс головой. Он явно бредил. И даже не просто бредил. Он уже давно никуда не шел, а сидел среди зарослей багульника и видел сны. Про эти болота… Сумка исчезла, хорошо хоть пластиковую бутылку сунул в рюкзак. Будет вода - надо наполнить. Но сейчас он не хотел ни есть, ни пить. Надо выбираться отсюда подальше… от багульника…
как можно дальше…
        Он снова побрел вперед и уперся… в топи. - «Нет, все-таки я иду куда-то не туда». - Похоже, он сбивался с правильного направления каждый раз, пока обходил эти многочисленные трясины. Что ж, по болотам прямые пути не проложены. Выбор невелик: идти назад или обогнуть гиблое место. - «Как велико оно может быть? Сколько километров. А если несколько десятков?» - Он пошел вдоль, стараясь не оступиться и сохранить ориентацию, но увидел впереди такую же жуткую топь. Опять свернул, прошел немного и заметил узкий проход, не очень надежный, но вроде бы не слишком опасный. Стал прыгать с кочки на кочку. Однако и впереди пролегала непроходимая трясина. Вернулся назад… тоже трясина. - «Как же я тут прошел? А… вон там, в сторонке большая кочка, дальше еще одна…». - Валерий вытер проступивший на лбу пот. Прыгнул и… провалился по пояс. С трудом дотянулся до тонкой корявой березки и, обмирая от страха, что хилое растение не выдержит его веса, кое-как выбрался. Он вдруг отчетливо осознал: если сейчас запаникует - пропадет. - «Как же я сюда попал? Не торопись, смотри, думай… Вот с той кочки я, скорее всего,
перепрыгнул на эту. Так… возвращаемся. А там осока примята, наверняка это тоже мой след. Спокойно… не спеши… отлично! Я все делаю правильно… Вот и топь - та самая, что преграждала путь. А там болото. Дорогое, любимое, на котором хоть прыгай, хоть танцуй. Так… а куда мы теперь пойдем? Топь непроходима. Значит, назад, обогнем ее с другой стороны и вперед, никуда не сворачивая. Я выйду из этого проклятого болота. Я - человек разумный, не раз бывал в походах. Я знаю, как отличить юг и север… Вот и лишайник. Он растет… а с какой стороны он растет? Конечно, с севера. Значит… юг - там…».
        Валерий сделал еще несколько шагов. - «Опять лишайник. Но… на этом деревце он вроде бы с другой стороны. Так-так… Я что-то путаю». - Валерий вернулся. - «Нет, здесь он с противоположной стороны. Ну и дела…». - Впервые за эти дни подступило самое настоящее отчаяние. Даже когда провалился, он не потерял самообладания, что, скорее всего, и спасло. Сейчас хотелось просто разрыдаться. Оставалось одно: разыскать большие заросли багульника, усесться среди него и забыться… Валерий пошел вперед. Бездумно, словно автомат, передвигал ногами и шел, шел, шел… Теперь он боялся даже размышлять, потому что все мысли сводились к одному: «Каюк тебе, братец…».
        Воздух стал остывать и над болотом опять заслоился туман. Подступил голод. Валерий присел к кочке и принялся собирать клюкву. Потом опомнился, горько усмехнулся, снял рюкзак и принялся есть ягоды горстями. - «Язва обеспечена, - подумал невесело. - А сколько дней ее надо есть, чтобы сдохнуть с голода? Вряд ли организм сможет жить, переваривая одну клюкву». - Валерий посмотрел на часы. Они стояли. «Это надо же - забыл вчера завести. Дернул его черт взять в лес „Командирские“ - механические. Как же, в болотах сыро, можно промочить. Практичный… а вот еды не догадался взять побольше. Буханку хлеба, например, баночку тушенки. „Шелонской“. Даже жир сейчас съел бы. Корочкой все бы выскреб». - Валерий встал. - «Скоро стемнеет. Еще одна ночь в лесу. Ах, если бы в лесу! Или на том островке хотя бы… Надо идти куда-то. Подвернется место посуше - там и заночую».
        …Утро. По бескрайним болотам бредет смертельно уставший человек. Его лицо заросло щетиной, глаза ввалились. Никаких эмоций, он просто идет вперед. Видит большую топь, обходит ее равнодушно. Идет по опасной трясине. Он уже не помнит, сколько прошло дней, сколько ночей провел в сыром мху и не понимает, почему еще жив. Почему не утонул и почему просто не умер от отчаяния. - «А потому и не умер, что отчаяния уже нет», - думает человек. Он часто падает, но встает и упрямо продолжает свое движение…
        Валерий остановился. Он решил поесть клюквы, но вдруг сообразил, что рюкзак больше не тянет плечи. - «Потерял, - пробормотал равнодушно, присел к кочке и одеревеневшими пальцами стал собирать ягоды. - Кажется, вечереет. Спички не потерял? Нет, здесь, в кармане». - Он встал, всмотрелся в горизонт и увидел зыбкий, полуприкрытый туманом… лес.
        Хотелось засмеяться, захлопать в ладоши, сплясать гопака, но он заплакал. - «А может мираж? Нет, нет - это лес… В лесу еда, в лесу со спичками можно прожить хоть месяц. В лесу есть дороги…».
        3
        …Он вошел в лес и вскоре заметил тропу, вернее проход в примятой кем-то траве. Достал из кармана нож. - «Может быть, зверь здесь бродил недавно. Да хоть волк. Зарежу его и съем». - Внимательно прислушался… Тишина. Он двинулся по тропе и впереди сквозь заросли кустарника и молодых осин увидел… неказистую избушку. Странные окна без стекол, словно затянутые полупрозрачной пленкой, крытая соломой крыша. Валерий сделал еще несколько шагов, хотел крикнуть, но последние силы покинули его, и он упал беззвучно лицом в траву…
        - Э - хей, - услышал Валерий чье-то ласковое бормотание. - Приблудничек. О-го-го. Лида! Лиду-у-нь. Подсоби-ка малость. Человек же тут у нас. Хе-хе…
        Валерия уложили на полати. Он открыл глаза. Увидел деда, маленького, бородатого, волосатого, пристально всматривающегося в его лицо. Глаза у деда были живые, с хитринкой, искрящиеся неподдельным жадным интересом.
        - Очнулся? - обрадовался старичок и побежал куда-то.
        Валерий повернул голову. В комнате царил полумрак. В углу в божнице чуть теплилась лампадка. Он увидел женщину у стола, одетую во что-то нескладное, вязаное. На голове платок, почти скрывавший лицо.
        - Давай, Лидунь, давай, стряпай быстрее. Бедолаха видать оголодался. Как бы не подох, спаси и помилуй. И морсику принеси. Морсик и силы возвернет, и разум просветит. - Дед опять подбежал к полатям. - Кушать-то хочешь?
        Валерий кивнул.
        - Тода подымайся, я подмогну. Давай-давай, покушаешь, а потом уж и спи, скока влезет.
        Женщина вышла. Гость, постанывая, перебрался на лавку у стола. А дед все суетился, поддерживая Валерия то с одной стороны, то с другой.
        - А кличут-то тебя как? - спросил хозяин избушки.
        Гость молчал. В голове все еще плавал туман. Колыхнулись, словно живые, стены. Лицо деда то удалялось, то приближалось вплотную. Синеватый нос почти тыкался в глаза. Что-то забормотали губы, и вдруг изо рта его посыпались гнилые зубы. Дед засмущался будто, подставил ладонь, стрельнул глазками, и по одному стал прилаживать зубы на место. Один никак не вставлялся. Дед его и так и этак примерял, даже побагровел от досады.
        - Лишний что ли? - забормотал удивленно и кинул зуб на стол.
        - Имя у тебя какое? - В голосе деда явно зазвучал металл. - Или ты оборотень безымянный? А может, синец?
        Валерий вздрогнул. Поднял глаза. Дед сидел все такой же ласковый и внимательный, как будто и не сердился только что. Зуб со стола исчез.
        - Валерий, - чуть слышно выдавил из себя гость.
        - Вот и славненько, вот и добре, - как-то чрезмерно неискренне обрадовался старик. - Вот оно, значит, какое имя…
        Валерий взял из глиняной миски картофелину, но она выскользнула и шлепнулась на стол с каким-то странным звуком. Как будто резиновым ластом стукнули.
        - Эх, умаялся, - посочувствовал дед. Поковылял к полке, достал маленькую бутылочку. - Вот, настоечки хлебни. На травах, на корешках целебных…
        Вернулась Лида, держа в руках берестяной туесок.
        - Так-так, морсику попей. - Хозяин избушки отобрал туесок у женщины, которая тут же ушла куда-то в угол.
        Валерий глотнул, по его подбородку потекла красная струйка. Морс был странный, соленый на вкус, и он отставил туесок в сторону.
        - Ничего, ничего, отдохни чуток и опять попей. Скоро и оклемаешься. Это доброе средство.
        Валерий подышал. Грудь сдавило судорогой, как будто не хватало воздуха. Но в голове стало проясняться, а вскоре исчезло и чувство тяжести. Тогда он допил морс до конца и начал есть.
        - А почему он соленый? - спросил деда.
        - Кто. Морсик-то? А каким же ему быть, интересно? Он всегда соленый. Может еще грибочков?
        - Спасибо. Сыт я уже, да и нельзя мне объедаться. Сколько дней не ел, совсем не помню.
        Дед согласно хихикнул:
        - Ага! Было такое. Летось забрел тут скитунь один. Сказывал: девять дней не емши. Говорили ему, не кушай много, но он с топором был. Да такой суемный - страсть! Всех разогнал и стал объедаться. Ан зря видать - рот раззявил и хлоп… сдох. Одно приятно - не мучился. А уж мы потом… - Женщина стукнула чем-то в углу. Дед вздрогнул, спохватился, перекрестился и опять заулыбался гостю.
        - Полегшало?
        - Да, спасибо большое, спасли вы меня, - Валерий с трудом приподнял голову.
        - Ну, приляг, коли сидеть тяжко.
        - Нет-нет, я уже в порядке. Вас-то как звать?
        - Ее, вот, Лида, а меня кличут Сомом. Сом, значит. Такое, вот, имя. - Дед озадаченно, и как бы извиняясь, покряхтел.
        - А что это за деревня. Куда я попал?
        - Деревня? Да… Деревней и зовется… Х-м-м…
        - Автобус сюда ходит?
        Старик стрельнул глазками на женщину, потупился.
        - Нет? А машина у кого есть? Я рассчитаюсь. Деньги, вот, целы…
        Дед вскочил и поставил бутылочку на полку. Он явно нервничал, даже руки дрожали.
        - Неужели никакого транспорта? Мне же домой завтра надо.
        - Домой? Ну, и тут можно жить… Мы живем, вот, и никуда уходить не собираемся. Да и зачем? Здесь, поди, самое лучшее место в едмищах. Землица паханая, ухоженная… А может тебе в баньку сходить? Я намедни как раз стопил. Мы с Прошкой помылись тока что. Он домой пошел, а я об тебя споткнулся. Радость-то, какая! Еще один человек… - Женщина опять чем-то стукнула. Дед снова вздрогнул, но тут же заговорил: - Сходи-сходи. После усталости болотной очень доброе оно дело - помыться, попариться. И Лидку с собой возьми. А то она Николая ждала, да он в едмищах где-то запромышлялся. Видать севодня и не явится. Лидка тут и разнылась, мол, спину потереть некому. Сказала, что и мыться тода не будет. Да…
        Валерий удивленно слушал.
        - Идите, идите. Все новые поначалу стясняются, а у нас так… Народу мало, и нече тут стясняться. Скоро попривыкнешь.
        Женщина полезла под полати, выдвинула сундук, достала полотенце.
        - Пойдем уж, что ли. - Она направилась к двери.
        Гость растерянно посмотрел на деда.
        - Иди, не обижай девку. И спину ей потри. Не убудет от тебя с этого.
        «Старообрядцы, наверное, - пришла в голову единственная здравая мысль. Когда-то Валерию приходилось слышать о совместных помывках в бане в староверческих селениях. Все это казалось и странным и забавным. - Расскажу друзьям - не поверят». - Он встал с лавки и пошел за женщиной.
        4.
        В предбаннике было темно. Они разделись. Женщина толкала его в спину, направляя в нужную сторону.
        - Пригнись только, а то низко очень. Голову ушибешь.
        - Да как же тут мыться, - забормотал Валерий, - тьма кромешная.
        - Сейчас свечку зажгу, - проговорила женщина. Она пошерудила чем-то в топке, подула на угли, поднесла к ним свечку. Кисть руки у нее была тонкая, изящная. Вспыхнул фитиль. Валерий дернулся от удивления, стукнулся головой о потолок.
        - Низко тут, - посочувствовала хозяйка, прикрепляя свечку к деревянной колоде, - зато тепло и дров мало надо. В деревне лес не рубят, а издалека тяжело таскать.
        Гость молчал, с изумлением рассматривая хозяйку - девушку лет шестнадцати-семнадцати.
        - Мойся, - подбодрила его Лида, наливая воду в деревянное корыто. - Вот мыло.
        Валерий ополоснулся и стал намыливать бока и руки. Замер, заметив, что мыло не мылится, а покрывает тело чем-то голубоватым.
        - Что это? - изумился он.
        - Да глина такая, хорошая глина. Не бойся. Ополоснешься и будешь чистым. Возьми мочалку. - Девушка протянула ему сплетенный замысловатым способом пук длинного слегка колючего мха. Гость озадаченно покачал головой. Лида натерла свою мочалку глиной и стала намыливаться.
        - Лезь туда - попарься, погрей коленочки, - кивнула она в сторону полка.
        Валерий стегал себя веником, а сам все посматривал на Лиду. Та не стеснялась, не отворачивалась. Фигурка у нее была складная, не по-деревенски стройная. И очень милое, просто волшебное личико.
        - А теперь мне спину потри.
        Он суетливо спрыгнул с полка, осторожно повел мочалкой по гладкой мокрой коже.
        - Да сильней три, сильнее. Вот так! И попу.
        Неожиданно он почувствовал, что возбуждается. Резко присел, прикрывая ногами свою неловкость.
        - Что с тобой? - удивленно проговорила Лида. В ее глазах промелькнула тревога. - Живот кольнуло? Может, объелся?
        - Да… Что-то такое…
        - Помять надо. Давай-ка я. - Лида решительно приступила к делу. - Да распрямись, ты. Свернулся, как ежик - мне же неудобно. - Девушка потянула парня за ногу. - Ой! Что это? - Она отдернула руки. Ее рот раскрылся от удивления и интереса. Лида хлопнула кончиками пальцев по его вздыбившемуся … и засмеялась. Подняла глаза. - Ребеночка хочешь? - спросила с довольной ухмылкой.
        Гость озадаченно покряхтел.
        - Рано мне ребеночка еще. Дед Сом не велит. Вот через годик можно будет. Тогда… если захочешь… - Лида стала ополаскиваться. Набрала воды и для Валерия. Окатила его из корыта и опять щелкнула пальцами по непослушному зверю. - Ложись. Нельзя еще. Рано. Маленькая я, говорят тебе. - Лида погрозила пальчиком. - А ты, красивый… - Девушка пододвинулась поближе и стала всматриваться в лицо гостя. - А вот Николай мне не нравится. И уйти он, по-моему, хочет. С Мисосом шатается. С дурачком этим. Все бродят они по едмищам, бродят… наверное, дорогу ищут. И дед Сом и Прошка давно бы… - Лида вдруг спохватилась, прервала монолог, искоса глянула на изумленно слушающего Валерия. Погрузив руки в воду, начала переливать ее из ладошки в ладошку.
        - Странная какая-то у вас деревня. Староверы вы, что ли?
        Лида недоуменно поджала губки.
        - Какие еще староверы?
        - Ну, есть такие поселения, говорят. Люди там по своим порядкам живут. Не так, как все. Я не знаю тонкостей. Просто слышал что-то.
        - Как это, не как все? Мы тут одни живем. Живем и живем. Хорошо живем. И не бывает других деревней.
        - Не бывает? Да их тысячи, сотни тысяч…
        - Замолчи, замолчи. Что ты врешь. Зачем? Все вы, приблудники, врете такое. И мама моя врала. Все говорила, говорила… вот и договорилась… ушла и пропала. Все кто уходят, пропадают…
        Валерий оторопело посмотрел на Лиду. Ее лицо вдруг стало злым и неприятным. Она била ладонью по воде и чуть не плакала.
        - Если других не бывает, так откуда же я взялся?
        - Не знаю, откуда. И знать не хочу! Наверно, с другого света приблуждаетесь, или с неба падаете, но не надо врать, что за болотами другие деревни есть. Мисос их всю жизнь ищет, и ничего не нашел. И дороги никакой не нашел, потому что не бывает дорог в болотах.
        - Да чего ты сердишься. Что я сказал такого страшного?
        - А то! Кто про деревни выдумывает - все время уйти пытается, а потом… - Лида вывернула воду на пол. - Все, не хочу я мыться больше. Чистая уже. - Она задула свечку и вышла в предбанник. - Вот полотенце - вытрись. А завтра я одежду твою постираю. Грязная она, воняет противно. Я ее в травах замочу. Будет душистая…
        5.
        В избушке дед сразу начал присматриваться. То на Лиду взглянет, то на Валерия. Девушка запахнулась платком и ушла в уголок. Взяла спицы.
        - Сердитая, что ли? - спросил Сом раздумчиво. - Спину ты ей потер?
        - Потер, - буркнула из угла Лида.
        - Небось, про деревни да города завирался? - догадался дед.
        Валерий хотел ответить, но отмахнулся. Сел на лавку. Что взять с сумасшедших?..
        - Уйду я завтра, - сказал он, - дорогу покажете?
        - Да какую такую дорогу?! - Ни с того ни с сего разозлился дед. - Нету тут дороги. Кочки, дрягвы, мох, трясины с вадьями, кое-где камыши… Озерца встречаются, да вакорники - вот это все есть, а дорога - то сказки ваши, фантасии. Вы как с неба грохнитесь, так у вас, видать, разум вредится от удара. Мох хоть и мягкий, но с высоты, небось, больно получается. Отшибает малость умишко. Да, Лидусь?
        - Ладно, - согласился Валерий, - направление мне покажете?
        - Какое направление. Куда?
        - Туда, где люди жи… в общем, на юг хотя бы.
        - Какой такой юг?! Еще одна выдумка. Николай поначалу что-то про юг бормотал. Даже искать пытался. Такой швыдкий был. Пока в мочилище не угряз. Пока уши не обкромсали. Теперь сам удивляется, что искал, зачем искал. Я помоложе был - все болота в округе обходил, все Чарусы знаю, где какая забока проходит, где зыбень, где вадья прячется, а вот юг ни в одной стороне не видел. Что за место такое? Наверное, далеко очень, не бывали мы там…
        - Видать не бывали, - вздохнул Валерий. - Это действительно не близко.
        - Ой, парень, зря я видать размечтался. Не отдам я за тебя Лидку. А направление покажу. В Читовую. Там за Солохиными зыбунами, прямо перед Гнилыми Топями, островок притулился. Какие там подосиновики растут!.. Жирные, вкусные, что свиньи. К озеру Мореному - там рыбу ловить можно. В Сосновую Гриву направление покажу - деревья там хорошие, толстые, но далековато. А хочешь в Замошье - там ничего нет, одни трясины, но я покажу. Не жалко. А вообще-то, иди-ка ты куда хошь, что тебя направлять. Тебе ж юг надобен, а где он - не ведаю. Тока все одно назад возвернешься, а заблудишься, так мы тебя сами разыщем, а потом посоветуемся: может, жить отпустим, а может, и съедим…
        Валерий, уже совсем не слушавший бормотание Сома, вздрогнул. Лида уронила спицы.
        - Дед… хватит… ну что ты злишься? Хочет уйти, пусть уходит. Сам знаешь, что никуда он не денется. Вот только если утонет - жалко. И зачем пугать человека? Пусть идет. Пусть походит, пока не надоест. Он и до деревни нашей пока добрел, небось, дорогу искал. Или этот самый, как его - юг. А видишь, к нам пришел. Нету юга. Не нашел он его.
        - А ну вас, - отмахнулся дед. - Спать буду. Что-то сомжа одолела. - Он полез на полати, с них на печку. Повозился там, покряхтел и затих.
        - И ты ложись, - сказала Лида. - Давай-давай… вот одеяло. А завтра к Николаю пойдем. Может, он присоветует чего, а может, отговорит…
        Гость забрался на кровать, вернее некое сооружение, настланное из жердей от печки и вдоль стены. Лида накрыла его одеялом, сделанным как будто из шкур, затушила лампаду и сама, отвернувшись, легла рядом.…
        Валерий проснулся первым. На улице уже рассвело. Он приподнял голову и в призрачном свете, негусто сочившемся сквозь странные матовые окна, попытался рассмотреть небогатое убранство избушки. Грубый неструганый стол. Доски для него, по-видимому, вырубались топором из половинок бревен. Вдоль стен располагались лавки, изготовленные таким же примитивным способом. Полное отсутствие мебели (кроме сундука под полатями и полки с занавеской), да печь с набором ухватов и еще каких-то непонятных приспособлений. Убогое жилище… И электричества в нем нет. Хотя это как раз понятно. Кто через болота потянет линию к этим чудакам, но хотя бы керосиновыми лампами они могли бы обзавестись?
        Лида пошевелилась. Валерий опустил голову на подушку и закрыл глаза. Кажется, ему удалось задремать, но вдруг послышались громкие крики птиц. Он перевернулся на спину. Потолок расплывался, словно в тумане, доски на нем то расширялись, то сужались, потом, вообще расползлись в стороны и сквозь образовавшиеся щели не совсем отчетливо, но вполне различимо стали просматриваться макушки окружавших избушку деревьев. Там в ветвях чем-то кормилась стая черных, похожих на ворон, птиц. Одна их них - та, что сидела пониже, - уставилась на Валерия. В ее клюве извивалась огромная мохнатая гусеница. Птица перелетела пониже и, вытянув шею, молча глядела на нежданного в их краях пришельца пустыми колдовскими глазами. Валерий показал ей язык. Птица вскрикнула. Взмахнув большими черными крыльями, резко взлетела, уронив свою добычу сквозь щель в потолке. Гусеница шлепнулась на одеяло, шустро поползла к ногам и, видимо обнаружив дырку, мгновенно скрылась в ней. Отчетливо чувствовалось, как тварь эта ползает по одежде, намереваясь проникнуть к телу. Она тыкалась в швы и пыталась прокусить ткань. Валерий вскрикнул и,
отбросив одеяло, соскочил на пол. Стал прыгать, отряхиваться, стараясь сбросить гусеницу на пол, но та видимо где-то уже спряталась. Он сорвал рубашку, принялся расстегивать брюки…
        - Пей! - Послышался чей-то далекий голос. Лида стояла перед ним, держа в руках туесок с красной жидкостью. Судорожно глотнув эту соленую дрянь, он опять начал трясти одежду.
        - Не надо, - сказала Лида. - Перестань! Сейчас пройдет. Поспи еще, а я пойду козу подою.
        Валерий забрался под одеяло и, к своему удивлению, тут же забылся… Когда открыл глаза, в горнице никого не было. Вспомнил свой бред. - «Приснилось, что ли? - Нервно поежился. - Прямо, как наяву».
        6.
        Дед Сом все еще похрапывал на печке. Во дворе негромко блеяла коза. Валерий сполз с полатей, подошел к окну и стал его рассматривать. Оно показалось очень странным. Без стекол. Затянуто какой-то полупрозрачной, похожей на грубую бумагу пленкой. Потрогал рукой. Прогибается, но вроде бы крепкая. В комнате был полумрак. И не удивительно при таких-то окнах. - «Пузырь», - вспомнил Валерий. Нечто подобное упоминалось в древней истории. - «Что же это за деревня такая, в которой нет стекол, и вместо них в рамы вставляют пузыри от животных?» Он подошел к божнице, всмотрелся. Опять бред какой-то… Вместо иконы - портрет Ленина, в грубой самодельной раме. Подивился, покачал головой. Глубоко вздохнул и почувствовал, что дышится тяжело и даже как-то неприятно. Решил выйти на улицу. На крыльце столкнулся с Лидой, которая держала в руках глиняный горшочек с густым пенистым молоком.
        - Иди, попей, - позвала девушка.
        Валерий вернулся в дом и уселся за стол. «Странные хозяева, но гостеприимные. Хорошо, хоть в шею не гонят».
        Лида нарезала хлеб, пододвинула поближе.
        - Не смотри так, - сказала она.
        - Как?
        - Пристально.
        - Почему?
        - Надеешься уйти, а смотришь, как будто хочешь остаться.
        «Ишь ты», - подумал Валерий. Он глотнул молока, молча подивился его вкусу и сказал:
        - Я не просто надеюсь, я уйду…
        - Ну и не пялься тогда. Мне неприятно!
        - Не буду, - буркнул Валерий. - Дед долго спать будет?
        - Сколько захочет, столько и будет. Может сейчас встанет, а может на три дня заспится.
        Валерий сделал удивленное лицо.
        - А что, нельзя? Хочет, спит до обеда, хочет, до вечера. Не тебе здесь порядки устанавливать.
        - Я не возражаю.
        - Ешь, и пойдем к Николаю. Они с Мисосом только что мимо проходили. Шлялись где-то всю ночь.
        - Дорогу искали?
        - Это их дело.
        Гость быстро проглотил молоко.
        - Первый раз в жизни такое пробую, - сказал он.
        - А разве другое бывает?
        - Бывает.
        - Хлеб вот ешь.
        Валерий с трудом откусил от горбушки.
        - Да, хлеб у вас явно не из магазина, - сказал он, рассматривая черный кусок.
        - А у вас и такого нет.
        - Зато у нас клюквы много. - Валерию не хотелось цапаться, и он решил перейти на шуточный тон.
        - Какой клюквы?! - раздался с печи голос деда Сома. - Пришел чуть живой. Все растерял, пока мыкался. Клюкву-то в чем носил? В мешке? В ведерке? Али в корзине?
        - Рюкзак был и сумка большая.
        - Потерял, дурачина. Но жаль, что не в ведерке.
        - Вам-то, что за дело до этого?
        - Так самое насущее. Сумки твои мы найдем, конечно. Тоже ведь вещь судобная, но ведерко… это вам не долбушка деревянная. Да… Эх, какие у блудявых ведерки бывают! Чистое загляденье. Легкие и не текут никогда.
        - Вы что, мои сумки себе заберете?
        - Найдем - заберем, а что такого?..
        - Так они же мои все-таки. Я их владелец.
        - Ну, коль владелец - сам ищи.
        - Вот и пойду. И найду.
        - Иди-иди. Три года пройдет, пока найдешь. Сгниют они в болотах к тому времени. Найдет он их. Поди, ж ты… Расхохорился. Так зачем и терял тогда?
        - Вас не спросил. Извините, пожалуйста.
        - Мы-то, может, и извиним, мы к лесовикам терпимы покамест, а вот Прошке ежели поперек характеру засутыришь, то он тебе быстро лепоксацию устроит.
        - Что-что… Откуда вы это слово знаете?
        - Какое? Я ж много слов сказал вроде.
        - Лепоксация.
        - Откуда? Да оттуда. Услышал - запомнилось. Злое слово. Но сказано к месту. Иди-гуляй, коли дел путных не вволю.
        Валерий вышел из горницы. Сени избушки соединялись с хлевом, в котором сыто похрюкивал поросенок. Гость заглянул через загородку. Поросенок поднял морду от корыта, внимательно и молча стал смотреть на непрошеного гостя. К боку поросенка прилепилась тряпица измазанная чем-то красным. Странно как-то прилепилась…
        Лида толкнула Валерия в спину:
        - Пойдем.
        Миновав грядки с капустой, они сразу попали в лес. Потом пошли сплошные заросли рябины, в которых прятался еще один домишко.
        - Здравствуй, Пелагиюшка, - поприветствовала Лида кого-то.
        Валерий закрутил головой, но никого не увидел. Они сделали еще несколько шагов, и из высоченной травы высунулось морщинистое лицо, заулыбавшееся им навстречу.
        - Здравствуй, доченька. Я тут козу привязываю. Глянь, какая нынче травка наросла. Летось такой не уродилось.
        - А мы к Николаю. Человека нового привела познакомить.
        Старуха подбежала поближе и стала осматривать Валерия близорукими глазами, да так тщательно, только что не обнюхала. В ее глазах промелькнуло восхищение и нездоровый личный интерес.
        - Уйти он от нас хочет. Может, Николай что подскажет…
        Интерес в глазах старухи погас. На лицо наползла гримаса, похожая на брезгливость.
        - Спит Николай, - сухо заявила Пелагия. - Они с Мисосом в Вырубки ходили. Грибы сеяли. Сказал, умаялись сильно. До ужина будить не велел.
        - Тогда мы пойдем?..
        - Идите-идите…
        Лида взяла Валерия за руку и повела от дома вглубь леса.
        - Да и что он ему подскажет?! - вдруг закричала Пелагия им вслед. - Глупости что ли, какие? Сам он сто раз уходил, изуродовался весь, а дороги своей поганой так и не нашел. И Мисос не нашел, хотя всю жизнь искал. Чтобы уничтожить. Хотя, может, и нашел уже. Может, он ее и уничтожил давно, раз все пришлые про нее говорят, а никто не находит. - Пелагия засмеялась беззубым ртом, хлопнула себя по бокам и скрылась в траве.
        - Ладно, - сказала Лида, когда они отошли подальше, - вечером в гости к ним сходишь. Сейчас пойдем к Прошке наведаемся, а потом я избы покажу, в которых жить можно. Здесь много пустых домов, но лучший - Ивана. Вот бы тебе в нем поселиться! И жернова в нем хорошие…
        - Зачем нам идти к какому-то Прошке? - перебил Лиду Валерий. - И зачем нам какие-то дома осматривать?
        - Так ведь все равно придется ко всем ходить, - принято у нас так, а Прошка тут рядом живет. Да и человек он такой - строгий - лучше сразу ему показаться, а то упаси бог, невзлюбит. Прошка он… - Лида запнулась, но тут же затараторила снова: - Дом профессора на холме, а где Мисос живет - не знаю. Может, и в лесу, а, может, в пустых домах ночует.
        - У вас и профессор свой есть? - удивился Валерий. - Он тоже считает, что ваша деревня единственная в мире?
        - Не знаю. Он появился, когда я совсем маленькая была. Хороший человек. Никогда никуда не уходил.
        - Это, конечно, главное достоинство.
        Лида не поняла намека. Она попыталась задуматься, но, не осилив ответ, опять принялась расхваливать свою деревню и всех, кто в ней обитает.
        То немногое, что Валерию удалось услышать от встретившихся местных жителей, очень не нравилось ему. Вся эта недосказанность, двусмысленность - настораживали и он решил, что самое нужное сейчас - собрать побольше информации. Хотя что-то подсказывало - ту, которая ему нужна, он ни от кого не получит.
        - А Прошка этот мне поможет? - спросил так, как бы на всякий случай.
        - Нет, что ты! Он хоть и не коренной наш, но об уходе лучше не заикайся. Разозлится. Топором кинется. Грозиться будет. Но, если сделать вид, что останешься, тогда поросенка подарит. Будешь свой морс иметь.
        - Что-то не хочется мне к этому Прошке идти.
        - Тогда к профессору пойдем. Он умный. И добрый. И никогда никуда не уходит. Да и вообще по болотам не шляется. Он всех в шахматы учит играть. Я пробовала, но очень мудрено это, неинтересно.
        - Нет, в шахматы я сейчас играть тоже не намерен. Как-нибудь потом. Если заблужусь и опять вернусь.
        - Тогда давай дома посмотрим. Понравится какой - жить в нем будешь. Коли захочешь. Вот уйдешь ты, побродишь по болотам, юг свой поищешь, намаешься…
        - Ну, хорошо, показывай. Это даже интересно.
        Лида сразу повеселела. Она забежала вперед, развернулась к Валерию и пошла что-то говорить и говорить, вовремя поворачивая и нагибаясь под нависшими ветвями, - ни разу не оступившись, ни за что не зацепившись, ни обо что не стукнувшись.
        - Вот дом, про который я говорила. Иван в нем поселился после того, как в деревню пришел. А случилось это очень давно, только Сом помнит, хотя сам был маленьким. И человеком Иван был хорошим. Добрым таким. И изба его хоть и старая, но не гнилая. Чуток, где подправить, и живи…
        Они подошли к дому. Дверь плохо открывалась, зацепляясь за крыльцо. В горнице было чисто, ничего не валялось, на столе стояли глиняные горшки. Старая русская печь прикрыта заслонкой. Вдоль стен тянулись длинные лавки.
        - Как тебе? - спросила Лида.
        - Нравится, - покивал головой Валерий.
        Лида обрадовалась, засуетилась. Показала погреб, сундук со шкурами, невероятной старины каменные жернова.
        - Вот ценность великая. Будешь людям муку молоть - они тебе за это и мясо, и молоко, и соль принесут.
        - Чего же вы эти жернова себе не заберете?
        - Ты что! Разве можно такое… Жернова ведь из этого дома. Кто здесь живет - тот им и хозяин.
        - А сейчас, где муку мелете?
        - Да здесь же. Сюда приходим. Но это до тех пор, пока не живет тут никто.
        - Иван, как я понимаю, умер. Почему же нельзя перенести жернова в другой дом?
        - Вот недолугий! Жернова всегда в этом доме стояли. Ведь вещи - они не живые - они дому принадлежат. Вот человек - он душа подвижная. Человек то тут, то там: кто-то заболел, кто-то утонул, кто-то сам по себе помер…
        - Интересная концепция. Возможно, что и не глупая. Я вижу, у вас ни замков здесь нет, ни засовов.
        - Что за замки такие. Запоры, что ли?
        - Ну, да…
        - Это только пришлые запоры налаживают. Поначалу.
        - Понятно.
        - Пойдем в другой дом?
        - Вообще-то мне и этот нравится. И жернова здесь все-таки ценные.
        Лида прямо просияла.
        - Я всем скажу, что теперь ты в доме Ивана живешь.
        - Нет-нет. Не надо так быстро. Дай немного освоиться. И с Николаем я хотел бы поговорить сначала.
        - Ну, осваивайся. Пойду я. - Она еще чуть-чуть попрыгала рядом, возможно надеясь, что ее остановят, но вскоре убежала.
        7.
        Новый хозяин дома присел на лавку. С силой сжал голову ладонями. - «Вот попал. Бредятина какая-то. Не верю я, что выхода нет. Не верю. Да и быть такого не может. Лгут они. Явно лгут». - Он встал и подошел к божнице. На доске, старательно подстраиваясь под манеру иконописи, кто-то неумелой рукой нарисовал изображение царя. В лампадке еще плескалась какая-то черная жидкость. За иконой лежало несколько серебряных полтинников и патрон от револьвера. Валерий осмотрел икону. Очень старинная доска. Портрет императора нарисован поверх ее настоящего образа. На обратной стороне по черному от копоти дереву были вырезаны имена. Первые на старославянском, последние: Степан, Антип, Прокоп, Прасковья, Иван. Надписи: Прокоп и Прасковья были сделаны одной рукой. - «Наверное, муж и жена», - подумал Валерий. Он поставил икону на место. Подошел к шкафу. В нем висел офицерский китель поручика с царскими наградами. В кармане револьвер. Офицерский самовзвод с пустым барабаном.
        Пожалуй, стоило прогуляться. Заодно осмотреть окрестности.
        Не спеша, Валерий брел по узкой тропе. На его пути встретилось еще несколько домов, совсем обветшалых. В одном, сквозь провалившуюся крышу, проросла береза. Во втором отсутствовали оконные рамы.
        Валерий прошел мимо кустов калины, диких яблонь, невероятно высоченных лип, стоящих, словно в хороводе, по кругу. Дальше домов не было, но встретилось несколько огородов с капустой и маленькое поле заставленное скирдами соломы. Тропа раздваивалась. Немного подумав, решил свернуть направо. Вскоре дорожка привела к древней избушке в два окошка. Одно законопачено пуками сухой осоки, второе настоящее, если так можно сказать об окне с мутными пузырями вместо стекол.
        Он подошел поближе, пытаясь разобраться: жилой этот дом или заброшенный. Сквозь ступени крылечка, срубленного из половинок бревен, вылезла трава. Кое-где на этих бревнах пророс лишайник. То, что он был не стоптан, подсказывало: дом, скорее всего, давно необитаем. Тем более, ни грядок поблизости, ни мусорной кучи - верного признака обитания русского человека. К двери подставлена старая чурка и больше никаких запоров. Валерий отодвинул чурбан и вошел в дом. Прошел по темным сеням, нащупывая дверь в горницу. В нос ударил едкий сладковатый запах. Но не противный - приятный. Вся комната была увешана вязанками сушеных грибов. Даже голова закружилась от их дурманящего аромата. Он тут же вышел наружу, поставил чурку на место и поспешил прочь. Ему стало бы невыносимо стыдно, застань его хозяин грибов в своем хранилище.
        Теперь он пошел по левой тропе. Больше всего удивляла растительность. Здесь почти не встречалось берез и осин - вечных хозяев перелесков. Зато росло много рябин, калины, диких яблонь, крыжовника и черной смородины. Кое-где красовались огромные старые липы, да могучие дубы возвышались над лесом в гордом одиночестве. Было похоже, что основная часть местных деревьев не выросла тут сама по себе, а посажена заботливыми руками. На калине отсутствовали сухие ветки, которых всегда достаточно на кустах, выросших в лесу. Рябины, все в гроздьях красных ягод, стояли группами по три-четыре строго в пяти шагах друг от друга. Липы неведомый садовник высаживал кругами. Во всем чувствовался строгий порядок. Валерий попробовал несколько яблок. Кислятина. Впрочем, квас, которым его бывало угощали деревенские родственники, считался самым вкусным именно из таких плодов. В одном месте возле дубов Валерий заметил множество полусгнивших стволов, уложенных правильными рядами и сплошь покрытых уже засохшими ножками от осенних опят.
        Явная непохожесть этой странной деревни на другие вызывала удивление. Раз уж судьба закинула его сюда в качестве следопыта, стоило исследовать окружающую местность поосновательней. Он был уверен, что где-нибудь обязательно выйдет на дорогу. Сделав еще с сотню шагов, Валерий чуть ли не с восторгом наткнулся на самый настоящий вездеход. Эта находка развеяла остатки его сомнений. Но, разглядев машину внимательнее, он сильно удивился. Гусеницы вездехода вросли в землю, стекла отсутствовали. Брезентовый тент практически истлел, от сидений остались лишь металлические каркасы. Да и остальные признаки указывали на то, что стоит эта железяка здесь никак не менее десяти лет. И все-таки… Вездеход - признак близкой цивилизации. Значит весь бред, который несла Лида по поводу того, что их деревня единственная в мире, являлся или чудачеством, или чем-то откровенно клиническим.
        Валерий обошел находку и чуть не ввалился в огромную яму, на краю которой и стояла, чуть накренившись, эта когда-то мощная, а сейчас совершенно бесполезная машина. Но уходить отсюда все равно не хотелось. Словно одержимый, в радостном возбуждении, он продолжал ощупывать разные детали, крюки, защелки. Попробовал открыть и закрыть дверку кабины, заглянул под капот. Двигатель, карбюратор, свечи, распределитель зажигания - все было на месте. Как это объяснить? Радоваться или огорчаться? Видно было, что данный вездеход не просто списанный кусок металлолома. Списанную технику так не бросают. Ее курочат до последней гайки. Странности прибавлялись. Хотелось расспросить кого-нибудь о находке. И побыстрее…
        Тропинка опять раздваивалась. Та, что свернула направо, привела к обжитому дому, вернее, целому комплексу построек. Тут были и хлев, и сарай, и навес для сена, и что-то похожее в представлении Валерия на амбар. В сторонке паслись две козы. Одно из животных - мальчик, мужик, козел, иначе говоря, представитель сильного пола, все время возбуждался. Он мелко тряс выскакивающим, как чертик из табакерки, невообразимо уродливым члеником и предпринимал бесконечные попытки овладеть самочкой. Та отскакивала. Мачо на секунду прятал свое орудие размножения, косился на неподатливую подругу, и все повторялось. С трудом оторвавшись от забавного зрелища, Валерий подошел к дому. Постучал в дверь. Крикнул: «Эй, есть кто дома?». В ответ - ни звука. Прошелся под окнами. И неожиданно почувствовал: на него смотрят, причем очень недобрым взглядом. Оглянулся на коз, нет, они занимались своим делом. Ощущение неприязни шло от дома. Его изучали, и он определенно кому-то не нравился. На миг показалось, будто к оконному пузырю прижалось чьё-то лицо.
        Напрашиваться, а тем более входить в чужой дом без приглашения, не хотелось, и Валерий пошел назад. Не быстро, так, чтобы хозяин при желании смог окликнуть. Обернулся еще раз. За ним продолжали следить - на этот раз в щелочку чуть приоткрывшейся двери. Валерий помахал рукой, в ответ ему показали кулак, и щелочка исчезла. - «Ну и ну», - неудачливый гость обернулся к козам. Те стояли рядышком, очень пристально всматриваясь ему прямо в глаза. - «Бе-е-е», - сказала коза и как будто сморщилась. - «Бе-е-е», - ответил ее ухажер еще более неодобрительно.
        Валерий удалялся от дома, часто оглядываясь. Козы смотрели ему вслед все так же внимательно и неравнодушно. Радость спасения из плена болот все отчетливее сменялась невесёлыми мыслями: «Что это за деревня такая? Прямо какая-то колония безумных. Одни утверждают, что из деревни нет дорог. Другие вообще не хотят разговаривать».
        8.
        Левая тропа уходила чуть вверх, причем в место столь красивое, что осадок от приключившихся недоразумений начал понемногу растворяться в памяти. Над ландшафтом, похоже, здесь потрудился грамотный дизайнер. Родник, из которого бежал тоненький ручеек, был обложен белыми, розовыми и зеленоватыми валунами полупрозрачного полевого шпата и обсажен дикими грушами, не старыми, высотой метра по три-четыре. На них еще сохранились желто-оранжевая листва и некоторое количество мелких в крапинку груш. Далее, по обеим сторонам тропы, в виде аллеи, шли посадки вишневых деревьев с кое-где вклинившимися молодыми рябинками. Еще выше, под кронами огромных лип приютился крохотный домик, похожий на теремок из сказки. В таком домике не мог жить человек, демонстрирующий кулаки, и новоявленный следопыт смело зашагал по тропинке вверх. Испорченное после первых знакомств с жителями настроение сменилось любопытством. А что?! Отпуск пройдет не зря. Дивная деревенька полная чудаков. Домой он, конечно, вернется, но стоит ли так спешить? Что его ждет дома? Телевизор с опостылевшей рекламой женских прокладок с крылышками и без
оных, да призывающими «сникерснуть» дебилами. Что еще? Даже не вспомнить. А тут, возможно, главное приключение жизни. Будем в него углубляться…
        - Молодой человек, вы ко мне? - раздался чей-то приятный баритон. Из густого кустарника, напоминавшего своей формой сливы, вышел пожилой мужчина очень благообразной наружности, весь такой чистенький и аккуратный. Небольшая тщательно ухоженная бородка украшала его лицо. Как и другие жители деревеньки, он не скрывал своего интереса к зашедшему гостю и, хотя не так настырно, как Пелагия и, вроде бы стараясь утаить это, оглядел Валерия весьма тщательно и даже как-то подробно. Задержал взгляд на одежде, обуви, отметил еще некоторые детали, попытался всмотреться в глаза. Растерялся, натолкнувшись в них на неприкрытую иронию, и озадаченно покряхтел.
        - Аркадий Аркадьевич, - чинно представился мужчина и протянул руку.
        - Валерий, временно заблудившийся в ваших болотах… А вы, по-видимому, тот самый профессор? - спросил, но, заметив удивление собеседника, добавил: Лида говорила. Мне показалось, это вы…
        - Ах, Лида! - Лицо хозяина дома посветлело. - Моль, - добавил он невпопад.
        - Где? - удивился Валерий.
        - Фамилия у меня такая. Смешная, правда? А у местных фамилий нет. Они их забыли. Но я действительно профессор. И не чего-нибудь такого, а генетики. Вернее, был им когда-то. Хотя все помню. Многое забыл, а вот как устроен ген - помню превосходно. Странно это, вы не находите? Кстати, здесь совсем нет моли.
        - Надо же! А вы?
        - Действительно. Я - Моль. Смешно. И мышей в нашей деревне нет. Здорово? А ваша фамилия не Мышкин? Было бы еще смешнее.
        - Нет, моя фамилия Кошкин, - соврал зачем-то Валерий. Его начал раздражать этот глуповатый разговор.
        - Ха-ха. Кошки тоже не входят в местный ареал живности. К сожалению. Раньше я обожал кошек. У меня был такой… пушистый. А вот кличку забыл. И породу забыл. Кот-кот… Бегемот, что ли?
        - Нет такой породы. Это из Булгакова. Хотя, может быть, вы его так звали?
        - Возможно. А что это мы стоим? Идемте, присядем. Я напою вас квасом.
        Они подошли ближе к дому и расположились в густо опутанной полусухим хмелем беседке сделанной из стволов молодых берез и с крытой соломой крышей. Внутри было душисто и уютно.
        - Заблудились? - после затянувшейся паузы спросил хозяин дома таким тоном, будто подозревал Валерия во лжи.
        - Я - да. А вы - профессор генетики - что здесь делаете? В деревеньке этой болотной…
        Аркадий Аркадьевич смешался, растерялся, щипнул себя за бородку.
        - Я?.. Живу просто.
        - Ну и ну! А как вы сюда попали?
        Профессор задумался. Казалось, он озадачен неожиданным вопросом.
        - На вертолете, - ответил не сразу и не совсем уверенно.
        - Вот как! И где же он, вертолет этот?
        - Утонул в трясине. Бесследно утонул…
        - А вы спаслись, значит?
        - Как видите. - К профессору, кажется, стала возвращаться уверенность. - Жив и даже очень здоров. Вы в шахматы играете?
        - А летчик?
        - Что летчик?
        - Летчик спасся?
        - Летчик? - хозяин беседки опять впал в ступор. Хотя через некоторое время вроде бы вспомнил. - Летчик тоже утонул. Хотите квасу?
        - Погодите. Вы летели вдвоем?
        - Нет. С нами корреспондент был. Из газеты. Он потом утонул. Вы…
        - Нет-нет. Расскажите подробнее. Странно все как-то. Профессор. Один. В этих болотах…
        - В Чарусах.
        - Не понял. В каких чарусах?
        - Местные жители называют окружающие болота Чарусами. Старинное слово, я полагаю.
        - Да какая разница, как их называть.
        - Я просто поправил. Что вы обижаетесь, ей-богу.
        - Хорошо-хорошо. Не буду. А из какой газеты был корреспондент?
        - Не помню. - Аркадий Аркадьевич наморщил лоб. - Здесь все как-то… Не помню.
        - Давно это случилось?
        - Что?
        - Авария ваша. - Валерий готов был разозлиться. - «Дебил какой-то, а не профессор», - подумал раздраженно, стараясь впрочем, никак своих чувств не показывать.
        - Около… десяти лет назад. Точно не помню, да и не считал я этих лет специально.
        - То есть вы их не считали принципиально?
        Профессор посмотрел на Валерия очень внимательно. Исчезла неприятная заторможенность в его взгляде. Зато появилась ирония и полное осмысление разговора.
        - Нет, вы меня не понимаете, - заговорил Аркадий Аркадьевич четко. - Даты, как таковые, меня не интересуют. Какая разница, сколько лет назад упал наш вертолет? Мне это безразлично. А уж вам, должно быть, тем более…
        - Извините, но мне… интересно. Тему вертолета можно и прикрыть, поскольку он все равно утонул, а вот о том, что случилось с корреспондентом, давайте продолжим.
        - Он уйти хотел, - сказал хозяин дома, - но не смог. Все время возвращался. А потом… потом… - На лице профессора вдруг появился ужас. Он снова как-то обмяк, глаза затуманились. - Нет, не помню, забыл. Да и вспоминать неприятно. Давайте о чем-нибудь другом поговорим…
        - Хорошо. Поговорим о дорогах. Вы тоже считаете, что отсюда нет выхода?
        - Выхода? В каком смысле? Стен тут нет, куда хочешь туда и иди. Правда, трясины кругом, но - они проходимы.
        - Значит, дороги отсюда не существует?
        - Дороги? Какой дороги?
        - Обычной. По которой ездят. Или ходят, хотя бы. Чтобы домой уйти.
        - Уйти? Нет такой дороги.
        - Сюда есть, а отсюда нет?
        - И сюда нет.
        - А вездеход? Как он сюда попал. По воздуху?
        - На вездеходе Николай приехал. Я полагаю, лучше всего его самого спросить об этом.
        - Действительно. И чего это я к вам привязался? Что-то непотребное спрашиваю. Домой хочу вернуться.
        - Да-да. Вы с Николаем на эту тему побеседуйте. А я вам лучше свой сад покажу. Хотите?
        - Хорошо, покажите.
        Аркадий Аркадьевич сразу повеселел, вскочил, и тут же повел гостя за дом.
        - Солнышко, - профессор поднял голову, подставляя лицо теплым осенним лучам.
        - Значит юг там? - обрадовался Валерий. - Отсюда можно выйти в обычный солнечный день!
        Аркадий Аркадьевич посмотрел на гостя с укоризной, словно на несмышленыша.
        - Погодите немного, - сказал он. - Наше солнце полно сюрпризов.
        - Оно, что, у вас - особенное? Не такое, как у всех на планете?
        - Сами увидите. Туманы тут странные. Иногда этакое можно увидеть! До сих пор не пойму, миражи это или своеобразные галлюцинации, но солнце здесь можно увидеть с любой стороны.
        - Вы верите в подобную чушь?
        - Верить не требуется. Мне случалось наблюдать данное явление. Причины его мне неведомы, но я всегда стараюсь объяснить подобные вещи с научной точки зрения. Или психологии. Надеюсь, все-таки, что это не мистика. Вот только местные кол… - Профессор неожиданно запнулся, как будто испугался чего-то, осмотрел окружающие кусты, прислушался.
        - Продолжайте, нас не подслушивают, - Валерий решил приободрить хозяина дома.
        - Нет-нет, глупости. Никто этого не может…
        Они подошли к грядкам.
        - Это яблони. - Аркадий Аркадьевич присел к крохотным деревцам и любовно погладил один из саженцев. - Николай в лесу огрызок нашел. Мне принес. Так что возможно скоро у нас не только представители лесных видов произрастать будут. Видите… целых шесть штук.
        - Я слышал, что из семян только дички вырастают. - Валерию почему-то захотелось досадить этому странному блаженному профессору, который совершенно не хотел помочь заблудившемуся человеку.
        - Не всегда, молодой человек, далеко не всегда. Полукультурные - да, а дички вовсе необязательно. Обратите внимание, какие ветви. Толстые, с опушкой. И листья, видите, не очень зазубренные. Все признаки культурности.
        - Я не разбираюсь в садоводстве.
        - А я в институте изучал. Наследственность. Естественный отбор. Гибридизация. Вот сколько всего помню! Я вам говорил, что я - генетик? Конечно, говорил. Хотя моя специальность - клоны.
        - Это тоже яблоня? - спросил Валерий, указав на деревце, стоящее в сторонке.
        - А-а-а, листьев нет, так вы и растерялись. Смотрите, кора более светлая. Это груша. Сом принес из лесу. И как ни странно, у нее тоже наличествуют признаки культурности.
        - Отлично, - согласился Валерий.
        - А вот здесь я малину развожу и ежевику. Скрещиваю их. Селекцией, так сказать, занимаюсь. Х-м-м… Костянику в прошлом году высадил. Ели когда-нибудь?
        - Не приходилось.
        - Очень приятные ягоды. Косточка великовата, но из мякоти можно сварить настоящий мармелад. А вот - вишни. Они тут с незапамятных времен. Я только окультуриваю их. Отбираю лучшие, те, которые слаще, крупнее…
        - Скажите, сколько всего здесь жителей?
        Вдохновение тут же спорхнуло с лица профессора. Он опять съежился, помрачнел.
        - Не считал я…
        - Так много?
        - Да, нет, наоборот, мало. Но вспоминать всех, мне… м-м-м… как-то затруднительно.
        - Странно…
        - Действительно странно. Вот вижу человека и прекрасно знаю, кто передо мной, а не вижу, то его как бы и нет.
        - А Николая вспоминали. И Сома.
        - Точно. Обращу ваше внимание на следующее обстоятельство… Когда передо мной предмет, связанный с кем-то из жителей, я помню все, что нужно. Увидел саженцы - прекрасно помню, благодаря кому они у меня появились. И все, что знаю об этом человеке, тоже отчетливо помню.
        - Удивительно!
        - Ну и пусть. Мне это не мешает.
        - Со всеми здесь так, или только с вами?
        - Не интересовался. Меня это не заботило, представьте. Если вам любопытно, сами и расспросите.
        - Лида о вас говорила без трудностей. Просто говорила, и никак это не связывалось с какими-то предметами.
        - Замечательно. Ну и что? У нее так, у меня по-другому. Вас это тревожит? Не понимаю.
        - Странная деревня. Невероятно странная. Хотелось бы узнать о ее обычаях побольше.
        - Абсолютно ничего странного. И обычаев каких-то специальных здесь нет.
        - Для вас - возможно. Я же в них прямо захлебываюсь. Кстати, по поводу вашей особенности, связанной с местными жителями. Попробуйте осмотреть все, что вас окружает.
        Профессор недоуменно огляделся.
        - Не вспомнили никого?
        - Ах, вот вы о чем? - засмеялся Аркадий Аркадьевич. - Действительно вспомнил… Лида, Сом, Николай, Пелагия… Прокофий дом этот ставил. Еще Василий с Герасимом с Лозиного острова. Вот и все, кажется.
        - И никто из них не поможет мне?
        - У нас все друг другу помогают. Причем не словом, а делом.
        - Я имею в виду - уйти отсюда.
        - Ах, вы опять об этом? Не советовал бы я вам вообще на эту тему заговаривать.
        - Почему же?
        - Не любят этого местные жители. Особенно коренные.
        - Кто-кто?
        - Те, кто родились здесь. Хотя вот Прокофий, хоть и пришлый, как мы, но такой ортодокс, знаете ли… Сом по сравнению с ним…
        - Вы все время не договариваете.
        - Путаюсь я. Хочу сказать что-то, и… не получается. Местные особенности.
        - Вы только что говорили, что никаких особенностей здесь нет.
        - Я? Здесь полно особенностей. Но ничего необычного в них я не замечаю.
        - У вас галлюцинации были?
        Хозяин беседки наморщил лоб.
        - Мерещилось вам что-нибудь?
        - Не помню. Сны всякие снились когда-то. Неприятные. Скорее смешные.
        - А кошмары?
        - Кажется, что-то было такое. Поначалу. Хотя нет, кошмары мне снились, когда я профессором был. Смотрите: солнце…
        Валерий глянул на небо. Надо же, светило переместилось не на запад, как следовало бы по законам природы, а скорее на восток, если предположить, что первоначально оно находилось на юге. Хозяин теремка привычно осекся и забормотал:
        - Местность здесь такая. Болотные газы, туманы… Особенный сорт дурманящего багульника… Редкий сорт. Его в еду свиньям добавляют. Чтобы морс…
        - Да-да, туманы, багульник, миражи, кошмары посреди бела дня, - поддакнул Валерий. - Весь набор, чтобы появилось неодолимое желание как можно скорее сделать отсюда ноги.
        - Сделать ноги? - переспросил Аркадий Аркадьевич. - Выражайтесь яснее. Я не понимаю вашего фразеологизма.
        - Сделать ноги - означает: как можно быстрее покинуть эти места.
        Профессор не ответил. Ответило его лицо. Гримасой, в которой слились усмешка, неверие и сильное разочарование в собеседнике.
        - Пойду я, пожалуй. - Валерий решительно направился к тропинке.
        - Постойте, куда вы? Я вас и квасом не угостил, - забеспокоился Аркадий Аркадьевич.
        - В другой раз как-нибудь. Значит, на вездеходе сюда Николай приехал?
        - Да… Он… Николай… Вы с ним еще не встречались?
        - Нет. Только собираюсь. - Гость уходил вниз. Профессор пристально смотрел ему в след. Потом закричал визгливо, в манере свойственной гостеприимным деревенским хозяюшкам:
        - Вы приходите. Кваску попьем. Яблочного. Или с вишнями. В шахматы поиграем. Жду… в любое время… Х-м-м… До скорого!..
        - До свидания! - Валерий обернулся и помахал рукой. Аркадий Аркадьевич тоже помахал, да очень уж усердно, неестественно. В ответ Валерий сложил ладони вместе и изобразил жест солидарности. Профессор с готовностью скопировал движения. Пришлось послать ему воздушный поцелуй. Аркадий Аркадьевич поднес руку к губам, но вовремя опомнился, отвернулся и зашагал к дому.
        Внизу уже сгущался туман. Ветра не было. Белое марево, более похожее на неведомую живую субстанцию, стекаясь со всех сторон, окружало холм. Оно тащило с собой таинственный запах багульника и чего-то приятно дурманящего.
        9.
        Как ни странно, настроение после посещения этого необычного жителя деревеньки немного улучшилось. Валерий поспешил к домику Ивана, который облюбовала для него Лида. Он бежал по знакомой тропе и неожиданно напротив избушки с грибами споткнулся о торчащий корень. Больно ударился плечом о землю.
        - Ой! - услышал он чей-то испуганный возглас. Повертел головой - никого…
        - Лида! - крикнул Валерий в пространство. Поднялся. Впереди в тумане кто-то шевельнулся. Мелькнула женская фигурка. - Лида, стой, куда ты! Женщина обернулась. На ее лице промелькнул интерес и недоверие. И это была… не Лида. Валерий остолбенел. Ему показалось, что однажды он встречал ее там - в городской жизни и даже очень хорошо знает. Девушка сделала несколько шажков назад и исчезла в тумане. Валерий побежал за ней, но впереди были сплошные кусты и никакой тропинки.
        В доме он еще раз попытался вспомнить, где и при каких обстоятельствах встречал необычную незнакомку. В памяти всплыло ее лицо: юное и красивое, пожалуй, красивее, чем у Лиды, и главное - оно казалось ему родным. Но такой девушки никогда не было в его жизни. Все реально существовавшие связи были мелкими, неинтересными и кроме облегчения после их расторжения ничего в его жизнь не вносили. Он метался от одной любовницы к другой, ведомый не поиском любимой, а животным инстинктом. И, получив удовлетворение, старался как можно скорее смыться. Женщины не интересовали его как собеседники.
        «Нет, наверное, это все-таки очередной глюк. Не зря так воняло багульником», - решил Валерий после безуспешных попыток что-либо вспомнить. Действительно, образ девушки постепенно тускнел, таял, уходил в глубины сознания и вскоре где-то там благополучно потерялся.
        Новый хозяин дома прошелся по горнице и твердо решил, что в первую очередь необходимо соорудить на двери засов. Какими бы ни были порядки в деревне, уж очень непривычно ложиться спать, зная, что в любой момент кто-то сможет беспрепятственно нарушить его эгоистическое одиночество. Он обследовал сени, чердак и нашел-таки кусок толстой кованой проволоки. Заострил ее с двух сторон на валявшемся неподалеку гранитном булыжнике, согнул, и камнем вбил в дверь. Пропихнув в получившуюся скобу палку, задвинул другой ее конец за косяк. Да, теперь просто так дверь вряд ли откроешь. Конечно, рванув посильнее, запор не трудно сломать, но это уже можно расценивать, как наглое вторжение, на которое не грех и возмутиться. Валерий с удовольствием опробовал запор, подрегулировал степень прижима, вколотив скобу поглубже. Все прекрасно функционировало. Более того, палка сильно пружинила, плотно прижимая дверь к косяку, и если дверь трясти, она все равно не выпадала.
        Достав из сундука шкуры, Валерий расстелил их на полатях и улегся. Впервые за прошедший день его посетило чувство похожее на удовлетворение, причина которого казалась необъяснимой. Он полежал на спине, потом перевернулся на бок и погрузился в сладкую полудрему.
        Проснулся от ощущения странного дискомфорта. В доме стало темнее, похоже, подступали сумерки. На крылечке как будто кто-то топтался. Дверь, по-видимому, тянули и не понимали, почему она не открывается. Валерий с интересом и некоторой тревогой уставился на свой такой ненадежный засов. Палка слегка изогнулась, скрипнула, и топтание прекратилось. На окно легла тень. То ли кто-то вглядывался сквозь пузыри внутрь, то ли просто стоял напротив. Валерий бесшумно встал, выдернул палку и бесстрашно выглянул наружу. Чья-то спина мелькнула в зарослях калины, потом этот кто-то оглянулся. Лицо незнакомое, но вот кулак… - этот объект был вполне узнаваем. - «Местный громила, - пришла в голову ироничная мысль. - Что же ты все грозишься издали? Напал бы лучше».
        Валерий присел на крыльцо и стал вспоминать разговор с профессором. Сложный разговор. Непонятный. Однако кое-какие выводы уже напрашивались: спешить уходить в болота не следует. Главное - собрать информацию и найти возможного союзника. Так что, как говорили в свое время бюрократы: на повестке дня один вопрос - разговор с Николаем. И не стоило его откладывать на завтра.
        Он побрел по уже знакомой тропе, отмечая некоторые новые детали. Увидел дуплянки - домики для птиц, развешанные в кронах деревьев. В их ветвях шмыгали белки. Несколько куч заготовленного сена стояли не открытые всем дождям и ветрам, а были тщательно укрыты шапочками из соломы. Куда ни кинь взгляд - везде чистота, ухоженность и порядок, словно в немецком национальном парке, а не в русской деревне.
        Дом Николая сразу поразил своей необычностью. Вернее не само строение, а окна. Они были большие, без рам, округлой формы и состояли из настоящих стекол, вмазанных в большие проемы, грубо вырубленные в стене. «Какая нелепица, зачем было так мудрить?». Догадка, однако, не заставила себя ждать. Стоило подойти поближе, как все стало ясно: это были стекла от вездехода.
        Валерий вошел в открытые сени, постучал. В горнице что-то скрипнуло, шумно упало, послышался громкий шепот, потом раздался голос мужчины: «Минуточку!» - Пришлось немного подождать и постучать еще раз.
        - Входи, раз такой вежливый, - послышался тот же голос.
        Внутри находились двое. Пелагия - растрепанная, красная, кажется, не очень довольная, и мужчина лет 30 - 35, по всей вероятности, Николай - длинноволосый, среднего роста, но, наоборот, весьма довольный, тоже растрепанный и слегка смущенный.
        - Ужинать будешь? - спросил мужчина без предисловий.
        - Нет, я по другому поводу, собственно…
        - А, неважно по какому. Коль пришел - будем ужинать. Такие у нас порядки. Гость - дело святое.
        - Да не в гости я… по делу…
        - Как это так - не в гости? Порог переступил - значит, в гости. Давай, Пелагиюшка, пошустри малость. А мы тем временем потолкуем с человеком. - Николай жестом пригласил за стол и вопросительно уставился на Валерия.
        - Меня зовут…
        - Знаю-знаю. Заблудился в болотах и интересуешься, как отсюда выбраться?
        - Собственно, именно это…
        - Николай, - мужчина резко протянул руку и, сидя, склонил голову по-офицерски.
        - Валерий, - протянул руку гость.
        - Ну, вот и познакомились. - Николай покряхтел, не зная, что делать дальше. - Поздравляю! - Он вдруг опять протянул руку.
        - С чем? - Валерий вновь пожал узкую, но сильную ладонь.
        - Как с чем? С тем, что не сдох в болотах. К нам вышел. Будешь теперь жить… поживать… и добра наживать. А жизнь будет долгая. И интересная. Если… Ладно, об этом потом. Дом себе уже подыскал?
        - Что-то вроде…
        - Да, знаю, подыскал. Молодец! Хотя Лидия говорит: уйти хочешь? Зря. Не советую. Одни неприятности от этих затей. - Хозяин встряхнул головой, но, заметив, что Валерий ничего не увидел, откинул пряди волос руками. Вместо ушей у Николая торчали красные уродливые обрубки.
        - Неприятности… - шипя и хихикая, Пелагия кинула на стол буханку хлеба и миску с капустой. Николай глянул на нее с укоризной, небрежно махнул рукой. - «Мол, делай, что делаешь, и не лезь». - Он аккуратно помешал капусту и стал нарезать хлеб. Потом поднял на гостя взгляд, то ли оценивающий, то ли изучающий и продолжал:
        - А люди здесь добрые, отзывчивые, в городах ваших таких не сыскать. Помогут и словом и делом…
        Пелагия принесла большой горшок, затем еще миски.
        - Вот картошечка, мясо птичье, а это капуста с брусничкой. - Хозяйка заговорила вдруг приторным голоском. - Кушайте. Может, еще грибочков принести?
        - Неси, чего спрашивать. - Николай игриво шлепнул старуху по заду. Та в ответ двинула его бедром и полезла в подвал.
        - Вам каких? Маслят, груздей, опяток. Или волнушечек? - послышался ее голос из-под пола.
        - Любые неси. Они все хороши. А лучше разных кинь, пусть гость попробует. Он таких вкусных, небось, и не ел никогда. - Николай подмигнул, достал из горшка тушку птицы и принялся ее разделывать, бормоча что-то про посевы озимых, последние осенние заготовки… Валерий вскоре потерял остатки внимания и продолжал машинально поглощать пищу. Он совал грибы в рот, некоторые падали на стол, откусывал куски картошки. Очнулся, поняв, что на него пристально смотрят. Нет, на него не просто смотрели. Пелагия провожала глазами каждое движение гостя, каждый кусочек откусываемого хлеба, каждый грибочек - и тот, что попадал в рот и тот, что шлепался на стол, выроненный из неуклюжих пальцев. Николай тоже внимательно и зорко всматривался в лицо гостя.
        Валерий перестал жевать, вздохнул от тяжести в горле и увидел, что у старухи с какой-то невероятной интенсивностью начали выпадать волосы. Они прядями сползали с головы, скатывались по плечам и медленно, словно птичий пух, плавно покачиваясь и кружась в воздухе, опускались на пол. На лысом розовом черепе надулись огромные вены и принялись медленно пульсировать, угрожающе набухать, синеть. Вдруг одна лопнула, брызнув фонтаном крови, а из открывшейся черной раны потек обильный гной. В ужасе Валерий отвел глаза. Стены горницы колыхались в призрачном свете, потолок причудливо искривлялся.
        - Морсику… морсику принеси, - словно сквозь сон услышал Валерий. Он почувствовал губами край сосуда и стал судорожно глотать противную соленую жидкость. Потом увидел Пелагию, которая держала у его рта глиняную кружку. Ее волосы были на месте и даже в большем порядке, чем когда он пришел. Валерий поискал глазами Николая. Тот наклонился над ним и стал смотреть на гостя узкими и длинными, совсем как у козы, зрачками.
        - Дай ему настоечки перечной - пусть поспит.
        Валерий глотнул приторную жгучую жидкость и сразу же впал в забытье. Потом почувствовал, что лежит на лавке, а хозяева, поглядывая друг на друга, споря и перемигиваясь, обшаривают его карманы.
        10.
        Сознание, вернее сказать осознание реальности бытия, возвращалось постепенно. Сначала казалось, что приснился очередной сюрреалистический кошмар, потом, обнаружив себя на совершенно прозаическом сеновале, Валерий подумал, будто его каким-то чудом занесло к родственникам в деревню. Подобным чудом обычно являлась элементарная пьянка, но о таковой следовало хотя бы что-то помнить. Случалась, правда, на этой почве и почти настоящая амнезия, но, во-первых, очень не часто, а, во-вторых, подобную потерю памяти всегда сопровождала невыносимая головная боль, каковая сегодня напрочь отсутствовала.
        Когда же Валерий решил поспать еще хоть немного в надежде, что проснется дома в кровати, и попытался поуютнее завернуться в одеяло, то вздрогнул от неожиданности и окончательно вспомнил все. Он был накрыт… шкурами. Да, он уже спал под такими в этой болотной деревеньке. Сердце стукнуло несколько раз весьма ощутимо, но осмысление происходящего почему-то не вызывало тревоги. Как будто он не заблудился так страшно, а всего лишь попал в забавное приключение. Даже воспоминания о жутких превращениях Пелагии казались смешными, и это почти настораживало. Следовало бы паниковать, а он безмятежно потягивался, с удовольствием предаваясь прелести осеннего утра. Высунул голову из-под шкур и стал рассматривать окружающую обстановку. Сквозь щели сарая струился свежий утренний свет. Пахло ароматными травами. Где-то вдалеке пересвистывались птицы. Опять вспомнился вчерашний ужин и вновь он не мог понять, что с ним происходило. Сон в бреду, бред наяву, или это все-таки… явь… Уж больно люди здесь странные. Может, они и есть те самые лесные оборотни, которых он так боялся в детстве? Оборотни, вурдалаки, кикиморы. Из
тех сказок, что читала ему на ночь старшая сестра, получавшая удовольствие от его страха, потому что сама она ни во что подобное давно не верила. Нет… невозможно. Конечно, это галлюцинации. Профессор предупреждал: багульник, газы…
        Валерий вышел во двор и проверил карманы. Все было на месте. Спички, складной нож, бумажник и даже забытая пластинка жвачки.
        Дверь в избе приоткрылась. Из проема бесшумно выскользнула Пелагия, задрала юбку и, постанывая от удовольствия, стала мочиться прямо у крыльца. С притворным удивлением, но, нисколечко не смутившись, заметила вчерашнего гостя. Она спокойно доделала свое дело, быстренько и даже с некоторым кокетством поправила одежду, подбежала к нему, противно хихикая. Поцеловала взасос, подмигнула и, пакостно похрюкивая, убежала в дом. Валерий сплюнул, вытер губы. - «Кикимора», - подумал брезгливо и передернулся от отвращения.
        В его новом обиталище было прохладно. Пришлось принести несколько вязанок хвороста и растопить печь. Потом захотелось прилечь и спокойно поразмышлять, как вести себя дальше в этой дурацкой деревеньке. И, чем больше он думал, тем больше растерянности и вопросов возникало в голове. Вспомнился разговор с необычным профессором, потом перед глазами всплыл образ намыливающейся Лидии. Ее высокая грудь, с маленькими сосками, ее детские ладошки, шлепающие по воде. И это личико, любознательное и абсолютно невинное…
        …В памяти, как будто из небытия, возник незнакомый, переливающийся разноцветными огнями праздничный город. Его улицы были заполнены людьми, готовыми веселиться по любому поводу. Пьяные дебильные лица, шум, гам, крики. Вереницы автомобилей ползали внутри толпы, неутомимо сигналя. Их владельцы искали место парковки в непрерывно сжимающемся пространстве. Наверное, им не терпелось принять участие во всеобщем разгуле. И никто не замечал приближающейся опасности: этот непрерывно усиливающийся ветер… Сначала совсем осторожный, способный гнать по улицам обертки от чипсов и мороженого, фантики от шоколадок, рваные пакеты. Потом в его нарастающем потоке замелькали головные уборы, зонтики, какие-то тряпки, и вдруг сами люди, кувыркаясь и истошно вопя, понеслись во вздымающемся смерче в призрачную грязно-черную даль. И, догоняя их, крутясь, лязгая друг о друга, все так же нервно сигналя, в свирепой свистопляске скрылись в небытие автомобили. И город стал чист и тих…
        Неожиданно Валерий проснулся. Перед ним стояла улыбающаяся Лида. Он посмотрел на нее и тоже заулыбался.
        - Пойдем завтракать, - позвала Лида.
        Валерий встал, увидел на столе дымящийся картофель в глиняной миске, с кусочками сала, кружку с молоком и мед в берестяном туесочке. Недолго размышляя, он принялся за еду, а Лида все смотрела на него и смотрела…
        - Ты тоже поешь, - сказал Валерий, но девушка мотнула головой, дав понять, что не хочет.
        В горницу вошел Николай. Увидев Лиду, он помрачнел и затоптался в нерешительности, не зная, что говорить и что делать.
        - Вы… уже завтракаете? А там Пелагия еду приготовила… Пойду я тогда, раз так…
        - Может с нами? - предложил Валерий. - Заодно поговорим. У меня много вопросов.
        - Вопросы никуда не денутся, в отличие от ответов, - изрек Николай уже в дверях. - А вообще приходи, коль надумаешь.
        Лида сидела насупившись. Личико ее перестало сиять, губки недовольно сжались.
        - Я тоже пойду. Надо клюкву просушить. Сом с Мисосом вчера в болота ходили - твои мешки искать. Один дед нашел, тут неподалеку, а второй Мисос только к вечеру притащил. Где-то за Читовыми топями ты его утерял. Это далеко отсюда.
        - Как же он его разыскал? - удивился Валерий.
        - Чутье у него какое-то. Говорят, он тонул не раз и всегда из трясины вылезать умудрялся. Всю жизнь его вроде бы знаю, а совсем человек чужой, непонятный. А ты ешь, ешь, я посуду попозже заберу…
        Валерий остался один. Он перестал жевать, и все сидел, думал. Потом пододвинул мед и стал есть его ложкой, запивая большими глотками молока.
        11.
        Дверь скрипнула, и в горницу вошел новый посетитель. Бегло осмотрел стены, ухмыльнувшись, перекрестился на царя, зачем-то заглянул в печь и остановил взгляд на недоеденной картошке.
        - Завтракаете? - спросил скрипуче. Тут же подсел к столу и уставился на Валерия придурковатым взглядом. При этом все его тело, от ступней до макушки, находилось в каком-то странном движении, нервно подрагивало, колыхалось. Лицо, заросшее неопрятной клочковатой бородой, было испещрено морщинами и рубцами. Зубы, кривые и желтые, торчали изо рта.
        Валерий подтолкнул к нему миску с картошкой.
        - Не люблю доедки, - отчеканил мужичок и перевел взгляд на туесок с медом.
        Валерий протянул мед, но странный посетитель тут же стал коситься на сало.
        - Будешь? - спросил Валерий.
        - Невкусная еда, - сморщился гость.
        - А какая вкусная?
        - Ты - вкусный, но я уже завтракал, - сказал пришедший и перестал пялиться на еду.
        - И кого же ты слопал? - спросил Валерий. Ситуация и потешала, и злила. Он не верил, что этот идиот смог бы одолеть его, заявись даже с топором. Очень хотелось дать непрошенному гостю в морду и вытолкать из дома, пиная ботинками в зад.
        - Грибы кушал, - вздохнул мужичок.
        - А хотелось бы человечинки?
        - Не… не люблю. Они любят…
        - Кто они?
        - Все.
        - Я кое-кого видел. Кто они. Оборотни или люди?
        - Они - люди.
        - А ты?
        - Я?.. Не знаю кто я. Забыл.
        - Ты можешь вывести из болот?
        - Я?! - На миг показалось, что в глазах посетителя промелькнул смысл, но он тут же прикрыл их, словно задумавшись.
        - Не-е. Я боюсь.
        - Кого?
        - Их.
        - Кого именно?
        - Их всех.
        - И профессора?
        - Не-е. Профессор хороший. У него квас вкусный.
        - А Лиду?
        - Лида добрая.
        - А Сом?
        - И Сом добрый.
        - Кого же ты боишься?
        - Всех. Пойду я… спать буду…
        - Посиди немного. Поговорим. Собеседник ты, как я вижу, любопытный.
        - Ну, говори, раз так.
        - О Николае что скажешь?
        - Николай болота любит, а Пелагия - дура. И блядь. Хы-хы.
        - Вот как?
        - Вот так.
        - Много еще жителей в деревне?
        - Много, только почти все cдохли давно. Души остались. Все знудят, знудят. Надоели.
        - Меня интересуют живые.
        - Прошка живой. Он сильный. У него топор. Василий да Герасим, но эти не здесь живут. Они не мешают.
        - Так кого же из них ты боишься?
        - Тебе надо бояться.
        - Кого конкретно?
        - Всех.
        - Как это? Если каждый из них хороший.
        - Хорошие, пока не вместе.
        - Ничего не понимаю.
        - Еще поймешь. Хы-хы. - Пришедший пустил слюну и, поблуждав глазами по стенам, стал пялиться на хозяина дома. То глядел ему в лоб, то в рот, быстро отдергивая глаза, как только натыкался на встречный взгляд. Некоторое время он изучал потолок, но, движимый каким-то неудержимым любопытством, опять начинал высматривать что-то в лице собеседника. Тому, в конце концов, это надоело и, не придумав ничего лучшего, он принялся передразнивать своего загадочного посетителя.
        - Нехорошо так делать, - с обидой в голосе сказал мужичок.
        - Почему? Тебе же можно.
        - Понеже я - вроде как дурачок деревенский, а ты вроде бы как умный.
        - Да нет, я тоже вроде как дурачок.
        - А-а-а. Ну, тогда…
        - Тогда можно?
        - Валяй.
        Они посмотрели друг на друга. И тут Валерий заметил, что гость его перестал подергиваться, причем это произошло тоже не просто, а как-то весьма необычно. Сначала перестали трястись его ступни, потом колени, поясница… - словно неведомая волна самообладания проходила сквозь его тело снизу вверх. Пришедший смотрел на пленника болот осмысленно и в упор, в то время как взгляд Валерия по-прежнему источал непонятную ему самому иронию.
        - А я бы в баньке помылся, - заявил мужичок, опять начиная вихляться. - Воськи мы с Николаем грибы сеяли, а наднесь мешки искали. Дурак какой-то потерял. Покамест нашел, ажныть вспотел весь. Да и тяжелый… еле допер. Теперича помыться бы надо… невсутерпь прямо. Чешусь весь.
        Валерий промолчал. Он не знал, что сказать, да и как себя вести с этим странным персонажем, страдающим отчетливым раздвоением, а то и растроением личности.
        - Ты не топил ночью?
        - Нет.
        - Плохо, седни нельзя дымить - безветрие.
        - Дед Сом позавчера топил, - поддержал разговор Валерий.
        - Позавчера ветер был, но у них же вода остыла. И камни остыли. К Прошке пойду, может, он ночесь топил. Ночью и при безветрии можно. - Гость вскочил и, оттолкнув скамейку, поспешил к двери.
        - Зовут-то тебя, как? - спросил Валерий.
        - А… какая разница, - обернулся мужичок. - Я тебе все равно не друг, не товарищ. А ты - всем чужой. - Сказал и усмехнулся, вновь посмотрев на Валерия взглядом пристальным, совершенно осмысленным, изучающим, но каким-то остро недоброжелательным.
        - Мисос, что ли? - спросил Валерий.
        - Ну… Мисос. - Глаза посетителя опять поглупели, рот раскрылся, выпуская слюну. - Хы-хы-хы. А ты - Ва-ре-лий…
        Гость ушел. Предстояло собрать посуду, помыть ее и отнести хозяевам. К тому же собственные мешки, особенно рюкзак, который мог еще ой как пригодиться, не давали Валерию покоя.
        Дверь снова приоткрылась. Лицо Мисоса просунулось в щель. В глазах искрилась злая хитринка.
        - Ты, этого, того, не вздумай! Прошка-то тебе быстро уши оттяпает. Будешь как Николай волосы растить. Чтоб кр-р-расоту спрятать. Хы-хы-хы.
        Очень хотелось запустить в него чем-нибудь, но ничего подходящего под руку не подвернулось. Валерий замахнулся миской, и дверь тут же захлопнулась.
        «Очередной придурок, - подумал хозяин дома беззлобно. - Но отношения с ним стоило бы наладить. Такой следопыт наверняка знает все пути-проходы».
        12.
        В доме деда Сома царило некоторое оживление. Лида перебирала клюкву на полу. Дед Сом сидел на лавке и внимательно изучал рюкзак. Рядом лежали: пакетик с солью, коробок спичек и носовой платок.
        Валерий поставил на стол посуду.
        - Спасибо за еду, - сказал он.
        Старик не обратил на него внимания. Он кончил обшаривать кармашки рюкзака и взялся за сумку. Высыпал из нее клюкву на пол и стал расстегивать многочисленные молнии. Достал пустой полиэтиленовый пакет. Повертел его, помял, просмотрел на свет, подивился, отложил в сторону. Из другого кармана он извлек два завернутых в белую бумагу яблока и изумился находке. Понюхал, показал гостю, - вот, мол, какие бывают.
        «Как это я про них забыл, клюквой питался», - подумал Валерий. Смотреть на забавляющегося Сома было не менее интересно, чем тому копаться в чужом имуществе.
        Дед вытащил пустую пластмассовую бутыль из-под лимонада и застонал от избытка чувств: давил ее пальцами, крутил пробку, дивился легкости. Он забыл про Валерия, про Лидию и все вертел бутылку, время от времени восклицая: «Надо же! Стекло! Или не стекло? Тонкое, легкое и не ломается. Только хрустит». Набаловавшись, дед быстро обшарил остальные карманы. Нашел еще один коробок спичек - специальный, пропитанный парафином и положенный в сумку несколько лет назад. Убедившись, что все предметы извлечены на свет божий и более никаких открытий не последует, старик принялся перебирать находки. Спички с деловитым видом припрятал на полку, потом потрогал слегка помятые плоды.
        - Яблоки? - спросил недоверчиво.
        - Яблоки.
        - Где же растут такие?
        - На небе, - съехидничал Валерий.
        Сом согласно кивнул головой.
        - Я что-нибудь из своего барахла могу забрать? - поинтересовался живой свидетель мародерства по отношению к собственному имуществу.
        Дед непритворно удивился, как будто кто-то посмел запустить загребущие ручонки в его личные закрома.
        - Совести нет - бери. - Старик вскочил, подбежал к божнице, перекрестился и зашептал: «Господи, спаси этого несчастного от искушения, сохрани заблудшую душу его окаянную и избави нас всех от лукавого». - Тут же вернулся к столу, чутко следя за гостем хитроватым взглядом. - «Подействовало… или нет?».
        - Совестью меня Бог обидел и поэтому я хочу вернуть себе рюкзак, бутылку и хотя бы один коробок спичек. Сумку и всю клюкву можете оставить себе.
        - Наглодушный ты человек, однако, - изумился дед, - Все самое ценное возжелал. Клюкву он нам оставит. Да зачем она нам? Токо что выбросить жалко. Да ее, этой клюквы, кругом…
        Валерий решил проявить твердость.
        - Я понимаю, - сказал он, - что вещи эти мне самому найти, скорее всего, не удалось бы. Но поскольку вы разрешаете - я заберу их.
        - Ничего я не разрешаю. У нас тут порядок такой: все, что в болотах нашел - твое. Вот кабы ты с нами жил здесь, да потерял рюкзак, ну, сдуру, по растяпистости, тода да, тода я, коль нашел бы, возвернул его тебе бы. Из почтительности. Но ты чужой, пришлый, вещи твои не принадлежат деревне, а значит, кто их нашел, тот и есть им хозяин.
        - Одобряю ваши порядки. Они справедливы, но лично мои взгляды на подобные действия - другие, поэтому… рюкзак… хотя бы …
        - Вестно, какие у тебя взгляды. На, забирай! - Дед спихнул рюкзак со стола.
        - А бутылку?
        Сом глянул на Валерия так, как будто впервые увидел. Поведение гостя невероятно изумило его и привело к растерянности. Старик не знал, как с таким человеком разговаривать. Пришел из другого мира, но уж больно для обычного пришельца не робок. Другие и вякнуть не смели, со всем соглашались, так были счастливы, что не сдохли в Чарусах. Дед перестал разыгрывать из себя самоуверенного жадину, посмотрел на хозяина вещей чуть по-другому, с некоторой примесью любопытства что ли. Пряча в глазах глубоко затаённую обиду, шмыгнул носом, отвернулся и стал помогать Лиде. Валерий подобрал рюкзак и, пробормотав: «Извините», - пошел к выходу. В дверях немного замешкался, потоптался, быстро вернулся, взял яблоки, бутылку и, ни на кого не глядя, вышел на улицу. Но тут же вернулся опять. Подошел к иконе.
        - Это Ленин, - сказал он.
        - Ну, Ленин, - нехотя буркнул дед.
        - Это Ленин и он не Бог. Поэтому он вам и не помогает. - Валерий поставил бутылку на стол, рядом положил одно яблоко и направился в свое новое жилище.
        - Еще как помогает! - крикнул ему в спину старик.
        Лида бросила ровнять клюкву и посмотрела на Сома осуждающе.
        - Не суйся, - предупредил тот, - и молчи. А то поспорим!
        Лида махнула рукой.
        - Пойду козу подою лучше, - сказала она.
        - Нет, а все-таки не совсем человек пропащий, как ты думаешь? - примирительно обратился Сом к Лиде. Та пожала плечами.
        Дома рюкзак был немедленно спрятан в сундук. Появилась первая вещь, необходимая для хождения по болотам. Бутылка тоже была бы кстати, но окончательно рассориться из-за нее с Сомом представлялось делом непрактичным. Валерий подошел к столу, кинул в рот кусочек сала. Пожевал, посмотрел на яблоко. - «Отнесу его профессору», - решил однозначно и припрятал на полку. Вышел на улицу. Обогнул дом по кругу, поправил поленницу хвороста, связанного в снопы тонкими лозинами, сбил палкой высоченные лопухи и вошел в сарай. Внутри лежало старое трухлявое сено, деревянные ведра, корыто, рассохшаяся дубовая кадушка. На стене висел серп. Далее, за сараем, Валерий обнаружил небольшую баньку, скрывавшуюся в разросшихся кустах калины. Решил обследовать ее, но в кромешной тьме ничего не смог рассмотреть. Поползал внутри, на ощупь определил, где очаг, где полок, чуть не разбил нос, не заметив стульчаков-чурбанов, составленных один к другому, а когда глаза пообвыклись, увидел окошечко, такое тусклое, что было непонятно, зачем его вообще тут проделали.
        Весь в паутине, он вылез из баньки и стал осматривать ее снаружи. Разыскал окошко и понял, почему оно не пропускало свет. Старая засохшая крапива, превратившаяся в некое подобие циновки, толстым слоем прилипла к стене, да молодая поросль дягиля вымахала под самую крышу. Валерий сходил за серпом, освободил баньку от буйной растительности и, весьма удовлетворенный, вернулся к дому.
        У крылечка стояла Лида. В руках она держала бутылку и яблоко.
        - Сом, вот, просил отдать.
        Валерий взял свои вещи и посмотрел на девушку.
        - Спасибо, конечно, но я был не прав. Эта бутылка так понравилась старику, что было бы свинством лишать его радости. Я беру ее и возвращаю назад… в подарок.
        Лида засмеялась, облегченно вздохнула, как будто разрешилась какая-то неприятность.
        - Ты славный, - сказала девушка, - жаль, что уйти хочешь.
        - Присядем? - предложил Валерий.
        Они устроились на крылечке, Лида положила бутылку на колени, быстренько глянула на нового приятеля и, склонившись, стала прутиком выковыривать камешки из тропинки.
        - А яблоко это… я хочу… Чтобы ты его съела. Прямо сейчас.
        Лида не стала отнекиваться, взяла яблоко и надкусила осторожненько.
        - Вкусное, - прошептала удивленно.
        - Второе я профессору отнесу, - сказал Валерий. - Для его сада.
        - Может быть и это? - Лида перестала жевать.
        - Что ты, ему же только семена нужны. Ну и конечно, пусть попробует. Наверное, ему, как садоводу важно знать вкус. Чтобы сравнить в будущем с результатом. Я вообще-то в садоводстве ничего не смыслю.
        - Я тоже, - кивнула девушка.
        13.
        Профессора возле дома не оказалось.
        - Аркадий Аркадьевич! - крикнул Валерий.
        - Я здесь, в огороде. Идите сюда! - отозвался хозяин дома.
        Профессор генетики тягал редьку.
        - Дед Сом нашел мой рюкзак и сумку, и в них очень кстати завалялись два яблока. - Валерий протянул одно. - Второе Лида съела, но семена я принес.
        - Вот, молодец, - обрадовался Аркадий Аркадьевич. Он ополоснул руки в корыте, взял яблоко и семена. - Пойдемте в дом, с редькой я потом разберусь.
        В горнице у профессора было очень чисто. По стенам развешаны пучки трав, их аромат чувствовался с порога. Окна украшали занавесочки, сплетенные из какого-то непонятного материала.
        - Из крапивы, - горделиво похвастался Аркадий Аркадьевич, заметив, с каким интересом смотрит гость на эти занавески. - Я читал, что в старину крапиву теребили и ткали, как лен, а здесь удалось с этим промыслом ознакомиться воочию и даже попробовать самому. Присаживайтесь, что же вы стоите? - Профессор еще раз помыл руки и, усевшись на табурет, стал внимательно изучать яблоко. - Не южное? - спросил осторожно.
        - Нет. Из сада друзей. Сорт местный, северо-западный. Зимний. Лежат почти до лета. Только название не помню.
        - Название - бог с ним, но очень хорошо, что не южные. Они в наших краях ненадежны. - Хозяин достал нож. - Давайте это яблоко вместе съедим. Пополам.
        - Не надо. Я только что из дому, а вы - сколько лет таких не ели?
        - Ничего, боюсь, вам тоже не скоро придется. Так что берите половину. - Аркадий Аркадьевич аккуратно, так, чтобы не повредить семена, разрезал яблоко. - Я их под зиму и посею. Прямо сегодня. Возможно, вырастет что-то приличное. Будем надеяться… Я тут даже из лесных экземпляров отобрал не столь вопиюще кислые, а теперь… можно настоящей селекцией заняться.
        Валерий присматривался к профессору. Еще вчера это был совсем другой человек. Даже разговаривал по-другому. Странная метаморфоза.
        - Обедать будете? - спросил хозяин дома.
        - Да что вы, спасибо.
        - Ели уже?
        - Нет еще, но неудобно же…
        - Здесь такого понятия не существует. Все ходят друг к другу и все друг у друга завтракают, обедают, ужинают. - Профессор полез в печку и достал глиняный горшок, - Вот картошка. С мясом. Николай птиц в силки ловит. Угостил. А вот грибочки соленые. Ассорти. Люблю, знаете ли, во время еды определять их принадлежность к тому или иному виду. Вот груздь, а вот волнушечка, а этот красавчик - молоденький моховичок. - Аркадий Аркадьевич подцепил ложкой пару грибов и кинул в рот. - М-м-м… Прелесть!
        - У меня есть вопросы, - сказал Валерий.
        - Пожалуйста, слушаю… - Профессор оставался все таким же радушным, но явно насторожился.
        - Откуда у вас соль, если вы отрезаны от мира вашими чарусами?
        - О, это интересный вопрос. Ее Мисосу лоси приносят.
        - Вот как. Приносят?
        - Он так говорит, а я его не пытал. Куски такие круглые, тяжелые. Мы их в ступе толчем.
        - Да, читал. Лесники, чтобы лосей привлечь, раскладывают в лесу лизуны - большие круглые глыбы соли.
        - Вот-вот, круглые. Их, наверное, лоси и приносят.
        - В зубах?
        - Я не видел, знаете ли. В зубах, или на рогах, как слышал, так и вам излагаю.
        - Они что, разумные?
        - Кто?
        - Лоси.
        - Наверное, просто приручены. Мисос их хлебом угощает.
        - Ладно. Ответ никакой, но факт интересный. - Валерий перестал жевать. В его глазах появилась надежда. - Совершенно очевидна связь этого лесного следопыта - Мисоса с цивилизацией. Даже если он сам об этом не подозревает.
        Профессор поднял голову. Слушал он внимательно, но без интереса.
        - Итак, выстраиваем цепочку: Мисос-лоси-соль-лесники. Улавливаете, что это значит?
        - Что?
        - Это дорога. Вернее сказать - путь. Если проследить за передвижениями Мисоса, то из болот можно выйти… Лоси по топям не ходят. Я не знаю этого точно, но почему-то уверен.
        - Ах, вы опять о толстушках, - отмахнулся профессор. - Извините, шучу. Вынужден огорчить вас. - Хозяин дома, не глядя на гостя, стал копаться в грибах, выискивая какой-то особенный. - Не удастся вам проследить за Мисосом. По болотам он не ходит - бегает. Это для него среда родная. К тому же он вас сразу заметит, а, заметив, поверьте, никуда выводить не станет. В болотах он живет неделями. Когда уходит, куда направляется и когда вернется, не знает никто. Нет, Мисос, как проводник, дело безнадежное…
        - А Николай?
        - Николай? - Аркадий Аркадьевич хмыкнул. - Попробуйте. Но очень-очень сомневаюсь.
        - А вы?
        - Я? - Профессор подавился грибами. - Ну, уж, увольте. Я по болотам не ходок. Я их боюсь, как черт ладана.
        - И домой не хочется?
        - Абсолютно.
        - Странно.
        - Ничего странного. Что меня ждет дома? Толстая, ленивая, глупая, да еще и не в меру болтливая жена. Взрослые дети, которых всегда интересовали только мои деньги и наследство.
        - А работа?
        - Работа была интересная. Но коллектив, знаете ли… Гадюшник. Каждому подавай звание… Эта постоянная кража и продажа идей. Кроме того, нарастали проблемы с властями. Мы занимались клонированием, а это… заманчивый путь к легким деньгам. Можно продавать органы, да и сами исследования - товар прибыльный. А сейчас я счастлив. Здесь я самоценен сам по себе. Кроме того, здесь я действительно улучшаю мир, а не переполняю его все большей и большей грязью.
        - Но этот мир убог.
        - Это на первый взгляд так кажется. Ведь счастье оно не в мебели и не в дорогом автомобиле. Разве у вас никогда не возникало желания пожить вне цивилизации? Создать вокруг себя собственный мир. Управлять им. Не иметь над собой хозяев?
        - А их точно нет? - спросил Валерий.
        Профессор помрачнел и даже как-то растерялся.
        - Ну… не сказать, чтобы здесь не существовало своих условностей, - Аркадий Аркадьевич говорил медленно, тщательно взвешивая каждое слово, - но я приспособился. Ведь, когда ты нужен другим, с тобой считаются…
        - Вряд ли я кому-нибудь здесь смогу быть полезным.
        - Неправда. Начните просто жить, а не искать вопросы и ответы, и уверен, что вскоре вы с удовольствием погрузитесь в местные заботы.
        - Пожить, как Робинзон, это весьма любопытно, но вспомните, как мечтал он вернуться.
        - Робинзон. Это?..
        - Человек, оказавшийся на необитаемом острове.
        - Да-да. Вспомнил! Писатель… Дефо. Робинзон Крузо! Он там… так старательно и со знанием дела обустраивал свой быт…
        - И еще прилагал массу усилий, чтобы вернуться домой.
        - Помилуйте! Дэфо просто не написал продолжения. Уверен, что в последующие годы, Робинзон тосковал о своем острове. Впрочем, ему пришлось труднее - ведь у него был только этот… Пятница.
        - Вас тут тоже немного.
        - Немного. Отсюда, пожалуй, и возник местный обычай не отпускать заблудившихся, все эти таинственные намеки, наивные угрозы.
        - Наивные?
        - Х-м-м. Ну, а чему вы удивляетесь? Для нас появление нового человека большая радость. Нас действительно мало. И поэтому все мы здесь, понимаете ли… с некоторым сдвигом.
        - Я подходил тут к одному дому, в котором вашим хваленым радушием и не пахло.
        Профессор насторожился. Он явно вспоминал что-то давнее, потаенное, но посвящать гостя в свои мысли не хотел.
        - Я думаю, то был дом некоего Прошки, - добавил гость.
        - Не исключено. Но вряд ли. Прокофий человек справедливый, хотя возможно несколько и прямолинейный.
        Валерий описал Аркадию Аркадьевичу, как выглядело строение, в которое его не пустили, упомянул о любвеобильных козах и тот вынужден был согласиться, что это действительно дом таинственного Прокофия.
        - Так почему же мне грозили оттуда кулаком?
        - Вы уверены, что это был Прокофий?
        - А кто же?
        - Мисос. Если кулаком грозил, то только он. Очень необычный экземпляр рода человеческого. Ведет себя временами крайне неадекватно. Так что встретите его - не удивляйтесь.
        - Он сегодня ко мне в гости заходил. Чудной тип.
        - Точно. Местный дурачок. Какой с него спрос? Он и меня пугал когда-то. Смешно…
        - Возможно, - проговорил Валерий. - Я почему-то об этом не подумал.
        - Вот так-то, прежде чем осуждать кого-то огломя, следует хорошенько все обдумать и взвесить, - сказал профессор строго.
        - Что за словечко такое - огломя?
        - Х-м-м. Действительно. Услышал, наверное, от кого-то. Привязалось.
        Валерий посмотрел на хозяина дома. «Профессор называется, - подумал невесело. - Ведет себя то серьезно, то, как ребенок, то, как настоящий недоумок». Он собрался с мыслями и сказал веско:
        - Итак, господин профессор, я жду от вас хотя бы совета, раз о помощи вы заикаться не желаете. Приключение со мной произошло увлекательное, оно достойно даже основательного исследования, будь я человеком более любознательным. Но всякое приключение, когда оно затягивается, в конце концов - надоедает. Я хотел бы вернуться домой. Пусть не завтра и не через неделю. Я потерплю, сколько смогу. Что мне делать? Кто поможет мне выбраться из этих болот?
        - Да никто, я думаю, - сказал Аркадий Аркадьевич беспечно. Он как будто и не заметил в голосе собеседника отчаяния.
        - Но почему? Да, вас здесь мало и вам, надо полагать, бывает скучновато, но ведь это не повод, чтобы удерживать человека. Проявите сострадание.
        - Я готов. Но других не просите. Очень не советую. - В голосе профессора прозвучали далеко не сочувственные нотки. И Валерию это не понравилось.
        - Я так понимаю, что самая лучшая линия поведения здесь - вообще помалкивать о своем намерении уйти? Как-то странно на это естественное желание местные жители реагируют.
        - Вы совершенно правы.
        - Я даже думаю, что чем большей это будет тайной, тем больше шансов у меня возникнет на успех.
        - Не знаю, что вам сказать насчет шансов. Никто вас силой держать не станет, но запутать в болотах, как-то испугать - это здесь умеют. А осерчают, так и спасать не станут, если в трясину провалитесь. Возможно, и подтолкнут. Наслышан…
        - Значит, полагаться можно только на себя?
        - Полагаю, ни на кого и на себя в первую очередь. Галлюцинации не дадут вам выйти. И миражи. Вы видели наше солнце?
        - Видел. - Валерий опустил голову. Разговор огорчал его. Он вдруг ощутил себя в захлопнувшейся ловушке, а не в свободном для творчества мире, о котором недавно толковал этот потрясающе нелепый профессор.
        - Скажу без хитрины, - хозяин теремка почему-то заговорил громким шепотом, - я не знаю реального способа выбраться из наших болот. И еще уверен, что любой житель, кроме меня, Лиды и, пожалуй, Николая, спокойно смог бы выйти отсюда куда угодно. У них не бывает наваждений, и ориентируются они в окружающей местности, как я у себя в огороде. - Профессор подлил в кружку квасу, удивился, что гость еще не сделал ни одного глотка. - Попробуйте. Это вкусно, - Аркадий Аркадьевич пододвинул кружку поближе к окончательно озадаченному посетителю.
        Валерий поежился, потряс головой, выгоняя мрачные мысли. Потом спросил:
        - А как эта деревня возникла?
        - О, целая куча легенд. Но самая правдоподобная из них о раскольниках. Еще во времена патриарха Никона несколько семей староверов, преследуемых властями, ушли в болота. Принесли с собой инструмент, скарб, семена, некоторых животных.
        - Что-то не похожи эти люди на истово верующих.
        - Так сколько веков прошло…
        - А другие версии?
        - Другие? Есть и другие…
        В окно кто-то резко постучал. Похоже условным стуком. Аркадий Аркадьевич вскочил, опрокинул скамейку, метнулся к окну. Приоткрыл его чуть-чуть.
        - Чего тебе? - спросил удивленно, но с явным облегчением.
        - Не хочешь? - Голос был явно женским.
        - У меня гость.
        Профессор поспешно закрыл окно. Вернулся к столу с легким смущением на лице.
        - Пелагия. Рыбу предлагала. Вы в шахматы играете?
        - Играю.
        - Отлично. Х-м-м. И вы еще хотите, чтобы я дорогу указал. Лишил себя партнера! - Аркадий Аркадьевич деланно рассмеялся. - Извините, наверное, не к месту пошутил.
        - Да, ничего, валяйте…
        - Партийку? Я так соскучился. Никто из местных жителей играть не хочет.
        - Давайте.
        Профессор ловко расставил шахматы.
        - Из глины вылепил. Как вам?
        - Нормально.
        - Догадайтесь, чем красил?
        - Не буду и пытаться.
        - Соком черники.
        Валерий, сначала почти разгромив противника, неожиданно начал поддаваться, подсовывая профессору под бой фигуру за фигурой.
        - Зачем вы так делаете? - огорчился Аркадий Аркадьевич. - Вы же неплохой игрок.
        - Я что, прибыл сюда кого-то развлекать? Не получится!
        - Извините. - Профессор собрал шахматы. - Пожалуй, я действительно бестактен. Да поймите же, наконец: я бы рад вам оказать добрую услугу, но в том аспекте, который вас интересует, она ни в коем случае не будет доброй.
        - Эк вы завернули. Ничего не понял.
        - Поясню. Ни одна, понимаете, ни одна попытка уйти из этой деревни не закончилась успешно. А уходить пытались люди не слабее вас физически и не менее целеустремленные. Если я позволю себе дать вам какие-нибудь советы, то невольно обнадежу и фактически подтолкну к гибели. Так что, извините. Как бы вы это не воспринимали, я не стану соучастником вашего самоубийства. Да и нет у меня вразумительных советов, честно говоря.
        - А в чем, собственно говоря, опасность? Если кто нападет, постоять за себя сумею. Кроме того, я уверен, что угрозы местных жителей дальше слов не пойдут. Да и вы, кажется, так считаете…
        - Я думаю, что не идут, я надеюсь, что не идут, но назвать этот факт непреложным, пожалуй, не осмелюсь. Да и не люди страшны, я полагаю. Топи. Они кругом на десятки километров.
        - Я же не утонул. Как-то сюда притопал.
        - Вот именно, сюда. И вряд ли вы сами притопали.
        - Вот даже как! Может быть, я и не заблудился?
        - Очень может быть, что вас просто заблудили.
        - Кто? И как?
        - Не знаю я приемлемых ответов.
        - Мистика?
        - Чарусы. Зачарованные болота. Так, вроде бы говорил человек, который летел с нами в вертолете. У него была рукопись. На старославянском. И он ее перевел.
        - Ваш корреспондент?
        Профессор сморщился, как от зубной боли. Какие-то воспоминания всколыхнулись в нем, и они были неприятны.
        - Может, все-таки расскажете? - попросил Валерий.
        - Хорошо, попробую. Сейчас посижу, и, Бог даст, все вспомню. Питаю надежду, что это вас вразумит. - Аркадий Аркадьевич подлил квасу, глотнул и, помассировав лоб пальцами, начал свое повествование: - …Его звали Алексей. Прожил он в этой деревне почти год. Предпринимал много попыток уйти. Несколько раз тонул. Иногда вылезал сам, иногда его спасали. Его постоянно преследовали наваждения. Он видел на небе три солнца, слышал жуткие голоса, в трясину его толкал невидимка. Однажды на него напали лягушки и отложили у него под одеждой икру. Потом из нее вылупились головастики, которые терзали его целую неделю. У него все время исчезали припасы, хотя рядом никого не было. В воде он видел живых утопленников. Однажды его кто-то пытался утащить под мох. Но после всех неудач, Алексей не сдался. Ведь он нашел эти свои проклятые Чарусы, и ему так хотелось о них написать. Для этого требовалось только одно, нужно было уйти. В последний раз он готовился долго, тщательно, продуманно. Он изобрел ветряной компас и в день, когда подул сильный ветер, ушел. И… пропал. Бесследно. Прокофий с Мисосом ходили его искать, но
безуспешно.
        - Так он, надо полагать, вышел?
        - Если бы вышел, то обязательно вскоре вернулся бы. С экспедицией. На вертолетах, вездеходах. Я не знаю, как, но вернулся бы. Для любого журналиста эта деревня - мечта всей жизни. Книга. Мировая слава. Понимаете? - Профессор подошел к печи. - Давайте чаю попьем. С вареньем.
        - Сахар вам тоже лоси приносят?
        - Нет, вместо сахара мы используем мед. Ели когда-нибудь малиновое варенье с медом?
        14.
        В дверь постучали. Вошел незнакомый мужчина. Пожилой. На вид лет шестидесяти. Очень деловитый, серьезный. Перекрестился на угол, в котором ничего не было. Тут же уставился на Валерия.
        - Новый житель нашей деревни, - торжественно произнес профессор.
        - Валерий.
        - Герасим.
        - А я как раз нашему гостю о жителях деревни рассказывал, - зачем-то соврал Аркадий Аркадьевич. - Вас хотел упомянуть, а вы вот и сами, легки на помине. Как там Василий поживает?
        - Хорошо поживает. А я по делу.
        - Слушаю.
        - Иконку вам надо, Аркадий Аркадьевич. - Вошедший мужчина с укоризной кивнул на пустой угол. - Дом у вас новый, добротный, сколько лет живете и все без защитника небесного. Нехорошо как-то…
        - Да где ж я ее возьму? Рисовать не умею, а портретов у меня никаких нет. Ни Ленина, ни Сталина, ни Николая Второго. - Профессора, похоже, забавлял разговор. - Не знаю уж, как и быть. - Он незаметно подмигнул Валерию.
        - Так я вам вот и принес. Это и повесьте. - Гость вынул из-за пазухи рамку, протянул хозяину дома.
        - Так это же… о Господи… Гитлер!
        - Ну, Гитлер, лицо хорошее, сановитое, будете ему молиться - он вам помогать станет.
        - Нет, дорогой, Гитлеру, при всем моем уважении к вам, я молиться не стану. Гитлер для русского человека, ну никак не Бог. Скорее сатана.
        - Вы же как-то говаривали, что еврей, а не русский.
        - А для еврея тем паче. Уж вам-то, как немцу, должно быть известно, что вытворял ваш Гитлер с иудеями?
        - Да откуда? Меня же в самом начале войны сбили. А может, наговаривают зазря? Мы же его так любили. Он нам всем помогал… Да и сейчас, как помолюсь ему только, так сразу и полегшает.
        - Так ты же фашист недобитый. Ты же нашу страну завоевать пытался. Вот для преданного фашиста Гитлер и есть Бог. - Аркадий Аркадьевич почти развеселился и от комичности ситуации даже перешел на «ты».
        Мужчина сконфузился. Он вынул портрет из рамки и спрятал за пазуху. Потоптался, пошмыркал носом, не зная, как достойно выйти из сложившейся ситуации, потом сообразил:
        - Тогда вот… хоть рамку возьмите. К рамке какой-нибудь божок да и пристанет.
        - Спасибо, дорогой, спасибо. - Профессор положил подарок на подоконник. Потом словно опомнился и широким жестом пригласил нового гостя к столу. - Извините, если что не так, - прибавил он. - Присаживайтесь, пожалуйста. Мы как раз обедаем.
        Мужичок покряхтел, снял шапку, тужурку, чинно подсел к столу.
        - Квас у вас хороший, - похвалил, а может напомнил Герасим.
        Хозяин обрадовался, поставил перед гостем кружку, не преминув похвастаться:
        - Да… квас отменный, рецепт секретный, но могу научить.
        - Нет, тут рука нужна, - произнес мужичок. - Я всякий пробовал - ваш лучше.
        - Аура, - сказал профессор.
        - Хорошее слово, непонятное, но правильное. Надо бы запомнить. Я люблю новые слова. - Герасим отпил несколько глотков, вытер бороду ладонью. - Да-а-а. Аж до слез продирает.
        Аркадий Аркадьевич наложил в миску картошки.
        - Теплая еще, а хотите - подогрею. Быстренько. В печке угли не остыли.
        - Нет-нет, я горячего не ем. Вредно. Тепленькая лучше, только маслица постненького чуток добавить… Ага, так-так… Вот и отлично. А вы где поселились? - обратился Герасим к Валерию.
        - В доме Ивана.
        - Хороший дом. С жерновами. И банька своя. Уж как я люблю зимой баньку! И в снежок… - Мужичок пожевал картошки, ложкой подцепил грибов. Скривился, как будто прикусил язык, сморщился, закрыл глаза. На его лбу проклюнулись и стали быстро увеличиваться в размерах мохнатые бородавки. Одна, вторая, третья… Целая россыпь… У первой уже появились крохотные ножки. Она стала упираться ими, кочевряжиться, вылезать из кожи все дальше, дальше, пока не оторвалась с громким чмокающим щелчком…
        Одна за другой бородавки шлепались на стол и тут же, собравшись в кружок, принялись как будто о чем-то совещаться. Потом первая выдвинулась и поползла к Валерию. За нею поспешили остальные. Отчетливо слышалось их призывное жужжание. Они словно подбадривали друг друга.
        Прицелившись, Валерий стукнул ложкой первую. Она противно пискнула и, нелепо вихляясь, отползла за кружку с квасом. Остальные тут же притормозили, некоторые даже сдали назад, но тут же быстро перегруппировавшись, живо поспешили к своей предводительнице. Та отдала какие-то указания, и бородавки стали осторожно выглядывать из-за укрытия. Потом все одновременно рванули вперед, но не кучей, а, четко рассредоточившись, так чтобы их невозможно было пристукнуть одним ударом. Валерий замолотил ложкой по столу.
        - Что такое? - услышал он далекий человеческий голос. - Что с тобой? Что ты видишь?
        - Бородавки! - Валерий с яростью отбивал атаку.
        - Морсу, скорее морсу неси, - крикнул Герасим.
        Профессор вскочил, схватил пустую кружку и побежал в хлев. Открыл загородку, подсел к мирно хрюкающему поросенку. Резким движением вырвал торчащую из его бока тряпицу, подставил кружку к зияющей черной ране.
        - Ну, вот, когда надо - всегда так, - пробурчал он недовольно, сунул в рану палец и стал растягивать ее из стороны в сторону. Брызнула кровь. Аркадий Аркадьевич подставил кружку, набрал в нее густой красной жидкости, заткнул дырку тряпкой. Поросенок, словно кот, потерся о его ногу.
        В доме царил кавардак. Стол был опрокинут, несколько мисок валялось на полу. Валерий бегал по комнате и с победными криками прибивал кого-то невидимого каблуками.
        - Пей! - услышал он голос.
        - Да погодите вы! Они опять окружают.
        - Пей! Нельзя на это долго смотреть. С ума сойдешь. Пей скорее.
        Валерий, давясь, глотнул из кружки. Его усадили на лавку, водворили стол на прежнее место. Пленник болот тут же обмяк, ему вдруг стало жарко, на лбу выступила горячая испарина. Сознание затуманилось, на какое-то время он перестал слышать и видеть, но вскоре, сначала как бы издалека, а потом все отчетливее пробивался до слуха говорок Герасима…
        - Как вы думаете, Аркадий Аркадьевич, нынче зима не припоздает?
        - Думаю, на этот вопрос лучше Василия никто не ответит.
        - Что-то сомневается наш Василий, плечами жимкает, а вы, кажись, ученый?
        - Но не синоптик, к сожалению.
        - Ну, тогда, конечно, - согласился гость. Он опять присосался к кружке. Вздрогнул от удовольствия, покряхтел и обратился к очнувшемуся Валерию:
        - Ты этой мары не страшись шибко. Страх от нее только когда видишь. Вот почувствуешь: находит - морсику глотни. Зараза и отступит. А со временем такие кудесы все реже и реже допекать будут. Привыкнешь, как к снам вредовым. Я уж и забыл, сколько их перетерпел.
        Валерий мрачно молчал. Его глаза все еще присматривались к щелям в полу, страшась увидеть там затаившихся гадин. Герасим сунул ему в руки кружку.
        - Глотни еще. По первоначалу оно не сразу проходит. А то, небось, со страху уйти помышляешь?
        - Сначала хотел, а сейчас не знаю. - Валерий решил не раскрываться впредь перед каждым.
        - Запугали? Небось, Прошка. Экая ощера. Или Мисос - полуумок? Ну и правильно. Уйти - не уйдешь, а натерпеть - натерпишься. Ни за так пострадаешь. Живи себе спокойно, приспосабливайся. Здесь каждый тебе поможет. Василий, вот, кабанчика даст. Чтоб за морсом далеко не бегать. Прямо сейчас и пойдем. А там и ужин приспеет. Мы с Василием сегодня колбаски набивали. Ночью коптить будем. Лида там уже. Ждет. Помо-о-щница.
        Валерий глянул на профессора. Только что виденный им бред быстро тускнел, отложившись в памяти, словно забавный мультик.
        - Да-да, сходите, конечно. А я как раз семена посею. Пока не стемнело.
        Вообще-то идти к кому-то сегодня совсем не хотелось, но отнекиваться показалось еще более неразумным. Главным сейчас являлось следующее: для успешного возвращения домой, а в сложившейся ситуации точнее бы сказать для побега, необходимо заполучить как можно большее количество информации. Об окружающих деревню болотах, о местных жителях. Слушать их разговоры, выяснять, какие места они посещают, как далеко заходят. Ну, и так далее…
        15.
        Герасим, несмотря на свой возраст, передвигался очень сноровисто. Валерий еле успевал за ним. Они спустились с пригорка, обогнули то ли большой пруд, то ли маленькое озерко, прошли по переброшенным через кочки жердочкам…
        - Дальше гать, - предупредил Герасим. - Настлана высоко, но ноги все равно промочишь, ну да это ерунда - высушим. Только топай строго за мной. Павороть пойдете тут же. Лидия проведет…
        Знакомство с Василием произошло быстро и непринужденно. Он оказался единственным, кто не ел гостя глазами и вел себя так, как будто давно с ним знаком. Кроме того, он почти сразу подключил вновь прибывшего к рабочей суете, а поэтому чувствовать себя сколько-нибудь стесненным было некогда. Все вместе они натаскали гнилушек из сарая, подготовили сырые опилки, установили большую деревянную бочку без дна.
        - Ну, ты иди за своими заготовками, а мы пока колбаски навесим, - сказал Василий Герасиму. Тот сразу убежал. Хозяин дома повернулся к Валерию: - Пойдем что ли?
        В доме горели свечи. Было почти светло. Лида скоблила ножом стол, обмывала его горячей водой. На ошестке печи тлели угли. В большом деревянном корыте лежала целая груда колбасок, похожих на обычные сардельки. Василий принес миску, отложил в нее штук пятнадцать. Подумал, добавил еще с пяток.
        - К ужину на углях поджарим, остальные закоптим, - сказал он.
        Валерий помог хозяину дома вынести корыто во двор. На бочку водрузили тонкие жердочки и стали навешивать на них перевязанные в гирлянды колбаски. Подошел Герасим с деревянным ведерком доверху набитым брусками сала. Положил на гнилушки несколько пучков ароматных трав и, косясь на Валерия, тут же прихвастнул:
        - Самое главное! Весь вкус от них. - Строго глянул на Василия, мол, подтверди.
        - Знамо дело, - согласился тот.
        Бывший фашист обрадовался и тут же принялся распоряжаться: перевесил по-своему уже размещенные в коптильне колбаски, тщательно перепроверил приготовленные гнилушки. Некоторые отбросил. - «Сосна - вонять будет».
        Уложили топливо в каменную печурку. Герасим продолжал командовать:
        - Вереску надо, - потребовал строго.
        - Рано еще, - заметил Василий.
        - Сейчас рано, а не будет перед глазами - вообще забудем.
        Хозяин дома сбегал в сарай, принес несколько веток.
        - Много, - сказал Герасим.
        - Много не мало. Все не бросай.
        - Когда много, хочется все бросить.
        Василий выругался беззлобно и отнес пару веток назад.
        - Куропатки в рассоле? - спросил бывший летчик.
        - В рассоле.
        - Три дня?
        - Три.
        - Надо проверить.
        - Пойдем, принесем, - позвал Василий Валерия.
        Они притащили из сарая двухведерный бочонок, из которого остро пахло специями.
        Герасим достал одну тушку, отрезал кусочек, пожевал, подумал.
        - Мятки бы поболе. А? На - попробуй.
        - Нормально мятки.
        - Ладно, сойдет, хотя кабы поболе, было бы совсем хорошо.
        В коптильне развесили куропаток.
        - Ну, будем зажигать, - сказал Василий. - Надо помолиться.
        - Я твоему богу не буду кланяться, - опять заартачился новоиспеченный командир.
        - А я твоему. И вообще рядом со мной не смей богохульничать. Иди куда-нибудь, чтоб не слышно было.
        Герасим не стал спорить, отошел к сараю, оглянулся. Сложил ладони и забормотал:
        - Ду ист майн гот, о майн фюрер…
        Валерий замер, прислушиваясь.
        - Немец, - пояснил Василий. - Что с него взять. - Он нерешительно потоптался, не зная, тут помолиться или отойти, потом спросил шепотом: - А ты в какого Бога веруешь. Надеюсь, не в анчихриста?
        - Не очень-то я верующий, но скорее в Иисуса Христа.
        - Надо же, - почему-то удивился Василий. - Молодец. - Он осенил себя крестом и прошептал: Отче наш. Иже еси…
        Валерий тоже перекрестился.
        - Ну, с Богом. Лида, принеси угольков!
        Как только огонь занялся, Герасим подбросил в топку несколько пучков трав.
        - Смотри, чтоб полоть не попала, такой смород нагонишь… - предупредил Василий.
        - Пустое болтаешь, - отмахнулся немец. Он присыпал пламя трухой, сбрызнул рассолом. Сверху положил одну веточку багульника.
        - Правильно, - наконец-то похвалил Василий.
        - Дас ист гут. Хайль, Гитлер! - звонко крикнул Герасим, щелкнул каблуками и выбросил руку в фашистском приветствии.
        - Фу, нехристь чужеродный, - отмахнулся хозяин дома. - Пойдем-ка лучше ужин готовить.
        На ошесток установили таганок, на котором разместили нанизанные на железные прутья колбаски. Лида раздула угли. Гости уселись за стол и стали ждать. Вкусно запахло жареным. Василий тем временем полез в подвал.
        - Рябиновочки не забудь, - крикнул Герасим.
        - А малиновки?
        - И малиновку тащи. Будем пробовать.
        - Ну, раз пробовать, давай тогда и смородиновую. И вишневку еще не ценили.
        - Яволь, майн херр, позвольте подмогну.
        На стол одна за другой водружались запыленные керамические бутыли. Василий обтер их тряпкой, раскупорил и стал нюхать.
        - Пусти! - потребовал Герасим. - Самолично проверю.
        Проверял немец долго, как настоящий дегустатор. К каждой бутыли он подносил свой нос издали, опахивая вздымающиеся от горлышка запахи ладонью. Потом его орган обоняния замирал над сосудом.
        - Только не чихни, все дело спортишь, - предупредил хозяин.
        Герасим продолжал свой спектакль. Одну бутыль он обнюхивал особенно тщательно. Видимо искал повод придраться. Но обошлось.
        - Гоже, - раздался долгожданный вердикт.
        - А мы тут наднесь с Герасимом варенуху готовили, - вспомнил Василий, - так уж так наизлишелись, пока пробовали, что ничего и не осталось…
        Немец тут же подхватил:
        - Василия, ясно дело, в гости понесло. Пойду, говорит к Прошке, - подраться надо. Хорошо, я увязался. Так этот волочага раз пять с гати в трясину вдырился. Прошка, как увидал, оскалился противно. Побрезговал с нами драться. Повалил нас на землю глазами и ушел куда-то.
        Василий отмахнулся:
        - Врасня все это. До Прошки мы так и не дошли. А в трясине вполы купались.
        - Может и вполы, а помню только, как тебя тянул.
        - А как я тебя не помнишь?
        - Не-а.
        - Вот человек бескарюжный. Аж слушать тошно. Только бы обессудить кого. А сам вахлак вахлаком.
        - Ты нас не слушай, - сказал Герасим, заметив изумленное лицо Валерия. - Мы так завсегда кулемесим. Не со зла это - для потехи.
        - А человеку непривычно. Хватит вам сегодня вазгать друг друга, - вмешалась Лида.
        - Тогда кружки неси! Сама-то будешь? - обрадовался смене темы Василий.
        - Малиновки чуть-чуть.
        - Четыре кружки. И овощей поболе. Хрен не забудь. - Хозяин дома повертел колбаски, спрыснул их рябиновкой.
        Малиновка, которую пробовали первой, оказалась самым настоящим вином, градусов девяти-десяти. Лида пила маленькими глотками. Валерий тоже смаковал, но Герасим тут же сморщил нос и приговорил:
        - Бабское. Рябиновку лей.
        - А сутырничать не станешь?
        - Я-то не стану, я ж в гостях. А вот ты, коль переусердствуешь, точно начнешь. - Герасим подошел к печи, тонким прутиком проколол одну колбаску. - Кипит, - сообщил довольно, - можно кушать.
        Рябиновка - настойка градусов тридцати пяти, а может, и сорока пошла на «ура».
        - Ого! - сказал Валерий, не рассчитывавший на такой контраст с только что попробованным вином.
        - Точно, ого! - согласился Герасим. Он разрезал колбаску вдоль, подул на половинки, густо помазал хреном, с удовольствием откусил. - М-м-м! - похвалил, - О-о-о!
        - Наконец-то доволен, - сказал Василий. - А то все восупор.
        - Ладно, не такой уж я и сутыра. Для дела больше ворчу.
        Вскоре, нового гостя, несмотря на его протесты, заставили попробовать и смородиновую, и вишневую, и голубичную, а потом и брусничную с черничной, которые в азарте разгоревшейся пьянки притащил из своего дома Герасим. К счастью, последние оказались винами, иначе Валерий наверняка бы отключился. Время от времени вся компания выходила на улицу, справить кое-какие мелочи и проверить правильность процесса копчения. Герасим несколько раз пытался запеть что-то типа марша, из которого помнил лишь две строки. Причем первую он произносил совершенно невнятно, для выразительности более завывая и притопывая, а вторую: «…зольдатен унд официрен!» вполне отчетливо. Каждый раз Василий останавливал это пение легкой затрещиной и тут же затягивал что-то древнерусское, но сразу и прерывался, жестами призывая поддержать его почин. Ни Валерий, ни Герасим этих песен не знали, да и Василий, по-видимому, остальных строк тоже не помнил, поэтому хоровое пение никак не складывалось.
        Околдованный сложившейся ситуацией, в которой причудливо сочетались нелепость его положения и очарование этого удивительного вечера, Валерий вдруг собрался с духом и запел: «Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза…». Он запнулся лишь в одном месте, увидев, как заблестели от слез глаза Василия. Гость закончил песню и тоже не удержался, заплакал. Василий подполз к нему, обнял, бормоча слова восхищения. Герасим замер, пораженный красотой песни. Потом очнулся, побежал в дом, притащил три кружки и бутыль.
        - Спой еще, - попросил он. - Спой «Катюшу».
        - Не помню, - помотал головой Валерий.
        - «Катюшу», «Катюшу», - тихо проворчал Василий. - Как примет лишку, так и давай своробить - пой ему «Катюшу». Нет такой песни…
        - Нет, есть! - возмутился немец. - Сейчас вспомню: Раз… рас… Расцветали на берегу груши, выходила к яблоням Катюша… Вот. Есть такая песня. Только мотив забыл.
        Валерий посмотрел на стариков, жестом остановил зафыркавшего Василия, с минутку посидел, собираясь с духом, и потекла новая песня: «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой…».
        Потом неожиданно для самого себя Валерий запел «Подмосковные вечера». Все это казалось удивительным. Ведь он был абсолютно уверен, что не помнит дословно этих старых песен, но они выплывали одна за другой из тайников подсознания…
        - …Речка движется и не движется,
        Вся из лунного серебра.
        Песня слышится и не слышится,
        Та, что на сердце у меня…
        - Нет, не зря меня сбили, - срывающимся голосом сказал Герасим. - Чтобы услышать такую красоту!..
        Так они и просидели всю ночь у коптильни. Под воздействием нахлынувших чувств и Василий припомнил что-то, когда-то напеваемое его предками. Только Герасим, кроме своих «Зольдатен унд официрен» ничего не вспомнил. Поэтому он старательно подпевал то одному, то другому. Лида дремала в причудливом плетеном кресле. Сначала она, помыв и прибрав посуду, приснула было в доме, но, заслышав пение, вышла во двор, да так и осталась, завороженная…
        16.
        Проснувшись, Валерий обнаружил, что они с Герасимом лежат валетом на полатях. Василий похрапывал на печи. Похоже, близился полдень.
        Лида хлопотала у стола, расставляя закуски. Разнокалиберные миски наполнялись грибами, картофельным салатом со сметаной, квашеной капустой, полупрозрачными ломтиками редьки. Оставшиеся с ночи колбаски, присыпанные зеленью, слегка дымились, разогретые на углях. Вина не было. Вместо него хозяйка принесла большой кувшин квасу.
        - Подъем! - скомандовала Лида, закончив приготовления.
        Валерий тут же встал. Его слегка качало, но голова не болела. Он быстро помылся, попил квасу и впервые за эти дни ощутил чувство легкого безмятежного счастья. Герасим сполз с полатей, кое-как добрался до стола, жадно припал к кувшину.
        - Ветрено? - спросил Лиду.
        - Тихо.
        - Дым идет?
        - Нет. Я притушила.
        - Гнилушки отодвинула? А то опять займутся.
        - Отодвинула.
        - Рассол прибрала?
        - Прибрала.
        - От мух прикрыла?
        - Нет сейчас мух, но прикрыла.
        - Есть хочу, - сказал Герасим, поняв, что придраться не к чему.
        - Ешь…
        - А где рябиновка?
        - Всю выпили.
        - Неужто всю. Так много?
        - Бывало и поболе, - сказал Василий, слезая с печи. Он тоже хлебнул квасу и принялся за еду.
        - Надо бы попробовать копченого. - Герасим отодвинул картошку и поглядел на хозяина дома.
        - Не рановато ли? - усомнился Василий.
        - А вдруг, что не так. Вдруг испортили?
        - Не бывало такого.
        - Вот не бывало, не бывало, а когда-нибудь и случится…
        - Ну, пробуй. Будто кто супротив.
        Герасим принес одну колбаску и маленький шматок сала. Порезал все кусочками. Вкусно запахло копченым.
        - Пробуйте…
        Кусочки тут же разобрали.
        - Добре, - сказал Василий. - Но еще ночку подымим.
        - Отлично, - похвалил Валерий.
        - М-м-м… - одобрила Лида.
        - Что-то не так, - засомневался Герасим.
        - Если не так, сам и навахлял чего-то. Ты же там все командовал… Вот человек суемный!
        - Ладно-ладно, это я для порядка. Похвалишь - сглазишь. А вообще, ничего будто…
        Примерно через пару часов Лида засобиралась домой. Там тоже ждали дела. Брюкву надо выкапывать, да и редьку пора. У Валерия никаких личных дел еще не назрело, но он так толком и не поговорил с Николаем. А надо бы…
        Удерживать здесь, по-видимому, было не принято. Надо, значит надо, никто не фальшивил показным радушием.
        - А кабанчика? - спохватился Василий. - Я же кабанчика обещал. - Он тут же поспешил в хлев и выгнал здоровенного борова.
        - Спятил ты, майн херр, - засмеялся Герасим. - Как же такого по гати проведешь? На руки не поднимешь, а сам он вмиг в трясину врюхается.
        - Так на веревку привяжем.
        - Да он всех потопит. Головой подумай! Аль заслепоумил совсем?
        Василий смутился. Очень ему хотелось сделать подарок, но Герасим не преувеличивал. Переправить поросенка по гати не представлялось возможным.
        - Да, дело самовидное, - сдался Василий. - Ну и ничего. Мы его потом… по частям перенесем. Пусть подрастает. А рюшку возьмешь на будущий год, как Варька опоросится. Так ведь?
        Валерий поспешно кивнул. Не входило в его планы разводить хозяйство. Да и не умел он и не желал. Хотя понимал, что если скоро побег не состоится, заниматься этим придется. Но, торопиться не стоило.
        - Мы тут с Герасимом скоро капусту квасить начнем. Приспело, - сказал Василий на прощанье. - Помощь не помешала бы. Так что если кто не против, то милости просим…
        - А иконка у тебя в доме есть? - спросил немец.
        - Есть.
        - А то я прямо сейчас и сварганю.
        - Такую же, как профессору? Что-то он не обрадовался.
        - Подумаешь! - сразу заартачился Герасим, - живет себе безбожником, да и капризничает еще…
        - Ладно тебе кощунить, - вмешался Василий. - Профессор все-таки не изумок, какой, чтобы твоего Хитлера в красный угол вешать.
        Лида вела по гати уверенно, не задумываясь и не притормаживая в сомнительных местах. Потом она где-то повернула, так что теремок Аркадия Аркадьевича миновали стороной. Валерий крутил головой, пытаясь сориентироваться, но так и не разобрался в маршруте, пока не вышли к дому Ивана.
        - Что делать будешь? - спросила девушка.
        - Не знаю. Погуляю немного. Да и не выспался я как следует.
        - Ну, спи.
        - Мы и не поговорили вчера.
        - Да где вам было, коль заутре гуляли.
        - Мы не гуляли - работали.
        - Да, мужики любят скопом одну чурку колоть.
        - Чего-чего?
        - Ничего. - Лида махнула рукой и ушла как-то поспешно, ни разу не оглянувшись. Валерию показалось, что она сердится. - «Ну и пускай. Не жена, не сестра и не родственница даже. Чего бы это мне перед ней перышки пушить?»
        Он проснулся вечером.
        Стоило к кому-нибудь заявиться в гости. На ужин. Не хотят отпускать - пусть кормят. Может начать по гостям ходить? Чтобы сами были рады от него избавиться. Валерий усмехнулся, отбросил шкуру, слез с полатей. Кажется, единственный человек, с которым он еще не общался - Прокофий. - «Вот к нему и пойду. Необходимо вести себя понапористее. Не со всеми, конечно, но с теми, кто сам его провоцирует».
        17.
        Валерий подошел к жилищу Прокофия. Стал перед окнами. Покашлял. Крикнул: «Есть кто дома?». - В ответ - тишина. Хотя… в одном из окон мелькнула тень, но возможно и показалось. Оставалось попытаться войти без приглашения, как здесь и делали, или заявиться с кем-нибудь из местных жителей, как недавно предлагала Лида. Первый вариант подходил к любому другому дому, но не к тому, из которого грозили кулаком. Второй в сложившейся ситуации выглядел явно предпочтительнее. «Пойду к Николаю, - решил Валерий, - расспрошу об этом Прошке, а может, уговорю сходить к нему в гости».
        Николай сидел за столом и перебирал орехи. Осматривал - нет ли дырочек. Плохие кидал в корыто, хорошие складывал в корзину. Валерий присел к столу и стал помогать. Хозяин никак не отреагировал на это, он просто продолжал работу.
        - Окна у тебя из стекла, - сказал Валерий.
        - Из стекла, - согласился Николай.
        - С вездехода снял?
        - С вездехода.
        - Давно?
        - Не помню. Много лет прошло.
        - Откуда здесь взялся вездеход?
        - Я на нем приехал.
        - Издалека?
        - Издалека, надо понимать.
        - А все-таки?
        - Что именно?
        - Как назывался тот населенный пункт, из которого ты сюда приехал?
        Николай насторожился. Вопрос пришелся ему не по вкусу. Он посмотрел на Валерия тяжелым взглядом и нехотя проговорил:
        - Деревня Усадьба. Знаешь такую?
        - Нет, конечно.
        - Зачем спрашиваешь?
        - Что, трудно ответить?
        - Вспоминать не люблю. - Николай встал, подошел к печи и пошерудил там порезанные для сушки яблоки.
        - Скучаешь, наверное?
        - Вовсе нет. Неприятен сам процесс воспоминаний.
        - Надо же…
        - Вот так-то…
        Немного помолчали. Валерий решил продолжить расспросы:
        - Тебе здесь нравится?
        - Здесь не хуже, чем там.
        - Привык?
        - Скоро и ты привыкнешь.
        - Да, у вас не забалуешь. Не можешь - научим, не хочешь - заставим. Так?..
        Николай криво усмехнулся:
        - Остроумно.
        - Ты по этому принципу адаптировался?
        - Не умничай. Я сначала тоже дурью маялся, все метался, дороги искал, а потом привык. Просто привык. И тебе советую.
        - Да я уже начинаю.
        - Ну и продолжай, - хозяин дома опять заговорил вяло и равнодушно.
        - Послушай меня. - Валерий перешел на несколько заговорщический тон. Его вдруг осенило: надо разыграть с этим человеком несколько иную партию. - Мне показалось, ты как-то заинтересован в Лидии?
        Николай резко встал, с тревогой прислушался. Подошел к двери, жестом пригласил гостя следовать за ним.
        Они брели по тропинке в лес и Николай опять расслабился: слушал вполуха, отвечал неохотно.
        - Знаешь, я хотел бы разрешить одну проблему, - произнес Валерий.
        - Какую такую?
        - Насчет Лидии.
        - А я тут при чем? - Николай явно переигрывал, если судить по его недавней реакции при одном упоминании имени девушки.
        - Лида сказала, что ты хочешь на ней, ну это самое… типа жениться.
        - Я? Странно… у меня же сама Пелагия.
        - Пе-ла-гия? Вот сравнил. Она же…
        - Нечего тут и сравнивать. Понимал бы ты что…
        - Ладно-ладно. Слушай дальше… - Пораженный такой реакцией Николая, Валерий мучительно искал продолжение темы. Он ощущал, что теряет эту нить, и почти не соображает, о чем следовало бы говорить дальше. Бывший водитель вездехода заметил это смятение и противно усмехнулся. Казалось, он хорошо понимает, что происходит с его собеседником, и ему это приятно. А тем временем затмение в голове Валерия продолжалось. На какое-то время мысли перестали облекаться словами и завертелись в вихре образов: «гать; шипящие на углях колбаски; Лида, кусающая яблоко; Гитлер в рамке; крутящиеся все быстрее и быстрее жернова; лицо маячившего перед ним мужчины». Надо было зацепиться за последний образ: «лицо, лицо, лицо… чье оно… ах, да… водителя вездехода» и, сконцентрировавшись, выбираться из плена наваждения. Однако сделать это помог сам Николай.
        - Ты что-то хотел еще спросить, я чувствую. Говори.
        И Валерий словно очнулся. В его мозгу все еще мельтешили обрывки воспоминаний, но уже появились четкие мысли, хотя процесс их возникновения происходил как бы параллельно первому. Он потряс головой и заговорил глухо, но связно:
        - Слушай меня: я не собираюсь жить в вашей деревне. Мне очень интересно здесь, но я хочу домой. Ты же когда-то пытался выйти из болот?
        Николай молчал.
        - Помоги мне. Если не знаешь, как это сделать, расскажи хотя бы о путях заведомо невозможных. Мне не хочется повторять чужие ошибки. Учти, Лида хочет, чтобы я остался, и собирается завести детей. От меня. Она сама говорила.
        - Она каждому это говорит.
        - Ладно, это не главное. Но, ты единственный, кто может мне помочь. На остальных у меня надежды нет.
        С лица Николая вдруг начала сползать маска невозмутимости.
        - Я не сумел выбраться и не знаю никого, кто бы это сделал успешно.
        - И все-таки расскажи об этих… других.
        - Был такой, Алексей. Корреспондент, кажется. Они вместе с профессором сюда притопали. Здоровенный парень. Несколько дней носился тут, как угорелый, с фотоаппаратом, приставал ко всем, расспрашивал… Потом набрал еды, воды и решил искать выход. Деревенские смеялись, грозились, - то ли шутя, то ли серьезно, но его ничего не остановило. Вернулся через три дня. В жутком состоянии, смертельно уставший, измученный, доведенный почти до сумасшествия кошмарами. Его отпоили морсом, он оклемался и опять ушел. Долго бродил, пока не увяз в трясине. А они смотрели, как он тонет, и не помогли. Вытащили мертвого. Сом сказал - съели…
        - Это правда, или местечковый юмор?
        - Не знаю. Я живу здесь давно, и сам до сих пор не разобрался во многом. Однако одной вещи ты еще не видел. Массового психоза, который случается редко, но… - Николай сглотнул слюну, - метко. Не дай бог тебе это увидеть. Причем причиной этого можешь явиться только ты сам.
        - Опять черные загадки, - нахмурился Валерий. - Но взглянуть интересно.
        - Попытаешься отсюда сбежать - увидишь.
        - Совсем запугал, - решил пошутить пленник деревни. - Объясни, что к чему и внятно, а я постараюсь вести себя правильно.
        - Объяснил бы, но не вижу как. Я сам не знаю причин многих местных явлений. Расспрашивать кого-либо бесполезно. Одни скажут так, другие над этим пошутят, третьи выдвинут собственную теорию. Например, профессор уверен, что виною всему болотные испарения и дурман, источаемый багульником. Где правда, где фантазия - никто не знает.
        - Никто?
        - Тот, кто знает - помалкивает. Или давно умер.
        - Кто еще уходил из деревни?
        - Мать Лидии. - Николай нервно засмеялся. - Тоже съели…
        - А отец ее кто?
        - Лидии?
        - Ну не матери же…
        - Сом, конечно.
        Валерий с трудом переваривал новые сведения. Вопросы еще оставались, но ответы не радовали. Полезной информации - ноль, зато жути всякой…
        - А вот и вездеход, - сказал Николай.
        Они подошли к яме, заполненной черной водой.
        - Сом с местными эту яму рыли. За день не выкопали, а ночью вода подошла. Сом сказал, что постепенно глина разжидится, и вездеход сам в яму ухнет. Больше десятка лет прошло. Пока не ухнул. Хотя уже накренился. - Николай вцепился руками в дугу кузова и попытался раскачать машину. - Ладно, пусть стоит…
        - Зачем им понадобилось топить вездеход?
        - Непонятного боятся. Что непонятное, то от дьявола. А дьявола с глаз долой. Хотя… - Бывший водитель вездехода усмехнулся недобро. - Не в дьяволов ли мы тут все верим? Там у нас, помнится, один Бог был, а здесь… - Николай поморщился. На его лбу выступила испарина. Глаза округлились, словно от испуга, но тут же заволоклись тупым равнодушием, и он продолжил говорить, как ни в чем не бывало: - Да… о чем это я? Топили, но… не утопили. А потом и привыкли. Ни зла, ни добра от него нет. Так и стоит.
        - Как же ты здесь оказался?
        - С геологами работал. Напился самогону, ну и выпендрился. До сих пор не понимаю, какой бес в меня тогда вселился. Гнал, пока бензин не кончился. На этом самом месте мотор и заглох. И никак до меня не доходит, как вообще я сюда доехал. Ведь топи кругом, а по трясине эта машина не ходит.
        - По следу выйти не пробовал?
        - Пробовал. Но не сразу. Меня кошмары мучили, я только через несколько дней оклемался. В общем, не нашел я следов. Как будто мой вездеход по воздуху летел. А может, следы и были, да не видел я их…
        - Как это?
        - А вот так. В этих болотах и не такое бывает.
        - Какое такое?
        - Всякое. И страшное и удивительное.
        - А больше не пытался выбраться?
        - Второй раз решил уйти зимой. Рассудил просто: след в снегу виден отчетливо, значит, меньше шансов сбиться с верного направления. Выбрал время безветренное, чтобы без метели, и пошел. Зря пошел. Нельзя зимой отсюда выйти. Летом надо, в засуху.
        - Почему?
        - Трясины зимой не видно. Она снегом засыпана и не везде замерзает. Есть такие места, вадьи называются. Летом это окошки в трясине, в них и трава не растет почему-то. Хотя, помнится, далеко я ушел тогда. Умудрился как-то… Только они меня все равно отыскали. Сзади, что ли, шли? До дому дотащили в шкурах. А потом такое началось, такие глюки!.. Нет, не хочу вспоминать. Но уши я отморозил.
        - Мисос говорил: тебе их отрезали.
        - Он всем так говорит. Пугает. Отморозил я их, понятно?
        - Но есть же все-таки какой-то выход? Или это место заколдовано?
        - Выход есть. На воздушном шаре.
        - Профессор говорил, что они с корреспондентом на вертолете летели. И в аварию попали.
        - Да? - Николай сильно удивился. - Мне он рассказывал, что они про эту болотную деревеньку легенду слышали. Якобы с древних времен скрывались в ней раскольники. Решили ее специально искать. Вот и нашли на свою голову. Они сюда пешком притопали.
        - Зачем ему врать?
        - Почему врать. Мне он так свою историю изложил, тебе по-другому…
        - Значит, и мне ты говоришь не то, что другим?
        - Очень возможно, - засмеялся бывший водитель. - Что помню, то и говорю. Хотя в голове такой кавардак бывает!.. Поэтому совсем не исключено, что завтра мои воспоминания изменятся… - Николай опять попытался раскачать вездеход. - Крепко стоит, - сказал он многозначительно. - Интересно, сколько лет пройдет, пока он в труху превратится?
        - Лет сто, не меньше.
        - Нет, я думаю, и тысячи будет маловато. Хотя… не достоит он до тех времен - провалится. А знаешь, что я сейчас подумал?.. Компас тебе нужен. Настоящий, магнитный. Только компас поможет выйти. Компас и знание болот, - сказал Николай тихо и в сторону. И тут же, спохватившись, замолчал и быстро-быстро зашагал вперед. Вскоре они уперлись в тот самый негостеприимный дом.
        - Кто здесь живет? - спросил Валерий.
        - Он.
        - Кто он?
        - Сам знаешь.
        - Откуда я знаю? Я здесь всего три дня.
        - Знаешь, - повторил Николай, круто развернулся и пошел назад.
        - Зайдем к нему? - крикнул Валерий.
        - Иди, если хочется. А мне орехи надо перебирать. - Николай даже не обернулся. Он вдруг перешел на бег. Валерий попытался его догнать, потом махнул рукой и пошел назад к вездеходу.
        «Компас, компас, компас», - зудело в его голове одно и то же слово. - «Да откуда в вездеходе компас?». - Валерий постучал по железу ногой. Пожалуй, стоило сходить к профессору, вытянуть еще каких-нибудь полезных сведений. Или бесполезных, которые с точки зрения их непригодности в использовании автоматически превращались в полезные, поскольку могли предотвратить ненужную попытку их применения. Валерий подивился замысловатой громоздкости своих рассуждений и остался доволен, что они все-таки верны. Он опасался как бы и в его голове не появился некоторый кавардак, свойственный большинству жителей деревеньки. И необходимо расспросить об этом таинственном Прошке. Да и о Герасиме не мешало бы. Ведь если предположить, что ему лет семьдесят, хотя на вид не больше шестидесяти, что же получается? Он в десять-двенадцать лет на самолете летал? Чудеса! Неправдоподобно, мягко говоря. В задумчивости Валерий брел по тропинке. Он очень удивился, не застав Аркадия Аркадьевича дома, походил вокруг, покричал, да так и ушел ни с чем
        18.
        Вечером в дом Ивана заявился Николай.
        «Нет, все-таки определенные закономерности существуют даже в этом проклятом месте, - подумал Валерий. - Например, этот тип никогда не стучится».
        Николай расселся на лавке, скинул сапоги и стал рассматривать мозоли. Самые заскорузлые он отрывал и кидал под лавку. Валерий наблюдал за ним молча, с брезгливостью, и ждал, что будет дальше. Имелось маленькое сомнение - заговорит ли кто сам в этой деревне о чем-либо, если никакого разговора не навязывать… Прошло с полчаса. Гость обулся, вопросительно уставился на Валерия и спросил:
        - Ну?
        - Что, ну?
        - А, ничего, - сказал Николай и направился к двери.
        - Ты что, приходил, чтобы мозолями своими похвастаться?
        - Нет. - Николай обернулся.
        - А зачем?
        Гость наморщил лоб, что-то вспоминая:
        - А… совсем забыл. Пойдем завтра на Чумное озеро?
        - Зачем?
        - Так просто. Место красивое. И рыбы много.
        - Там что, чума?
        - Нет, конечно. Болото Чумным называется. Трясина такая. Дрягва. По ней ходить можно, но если провалишься, то сразу… - Николай провел рукой над макушкой. - А по болоту и озеро назвали. Берег у него с одной стороны твердый. Ольха черная растет. Лозовые кусты.
        - Далеко до него?
        - Не знаю. Километров пять-шесть.
        - Столько топать, чтобы на ольху посмотреть?
        - Рыбы наловим. Зимой что есть будешь?
        Валерий пытался сообразить, какой интерес движет этим человеком. Хочет помочь ему выйти из болот, или банально утопить? Понятно одно - он что-то задумал.
        - Дед Сом болтал, к озеру этому рыбачок наладился ездить. На самодельном вездеходе.
        «Ах, вот зачем он пришел. Принес благую весть». - Но что-то упорно настораживало Валерия, и он решил сдержать эмоции, спрятав задрожавшие пальцы в карманы.
        - Поживиться можно, - продолжал Николай и отвел взгляд в сторону. Но затаенная улыбка выдавала, что, несмотря на странную прелюдию, визит имеет конкретную цель.
        - Глупости, - сказал Валерий как можно более равнодушно. - Кто тебе что даст. Разве что окурок?
        - Любая мелочь может оказаться полезной. Профессор вон - из яблочного огрызка сад растит…
        - Ну, да, конечно… - Теперь уже стоило согласиться. А то возьмет, чего доброго, да уйдет. - Только по утрам я спать люблю долго. Не проснусь сам…
        - Так я разбужу, - повеселел Николай и шумно потопал к выходу. - Ну, тогда… до завтра?
        - Пока-пока…
        Утром он проснулся от чьих-то шагов. В избе хозяйничал Николай.
        - Ну, ты даешь! - Гость раздраженно шарил по полкам, открывал и закрывал шкафчики. - У тебя же ничего пожрать не заготовлено…
        - Как ты вошел? - спросил Валерий недружелюбно. - Я вчера дверь на засов запер.
        - Прутиком сдвинул. - Николай остался невозмутимым. - Надо же, сколько дней прошло - и ни грибов, ни ягод. Ничегошеньки. Так и будешь в прихлебалах ходить?
        - Мисос же ходит?
        - У Мисоса всего навалом, а ходит он от головы нездоровой. Ты попроси у него хотя бы грибов - он тебе сто вязанок притащит.
        - Надо будет - попрошу.
        - А может и откажет. От настроения зависит.
        - Так научил бы. Как уловить или создать это правильное настроение?
        - Вот еще… У самого руки-ноги есть.
        - Да ленивый я больно. В магазинах привык отовариваться.
        - Ладно, хватит трепаться, идем, что ли…
        Путь к Чумным болотам не был путаным. Сначала, как отмечал про себя Валерий, шли на восток, причем больше не по мхам, а по гряде, которая то расширялась немного, то сужалась до полуметра, а то и вовсе исчезала бесследно.
        - В стороны не сворачивай, - предупредил Николай, сразу взявший на себя роль инструктора, - там - зыбуны. И слева, и справа.
        Потом коса кончилась. Пришлось заготовить трехметровые палки, и далее метров пятьсот они прыгали с кочки на кочку.
        - Тут не трясина. Но, оступишься - провалишься. Тяни тебя потом. А цель наша - вон та сухая береза. Видишь?
        Сухая береза стояла на крошечном островке суши.
        - Дальше самый трудный участок. Трясина, заросшая болотной осокой. Где травы много - там крепко, ступишь в сторону - хана. Здесь тебя никто не спасет. Надейся только на себя. Понял? Смотри, как я пойду. - Николай стал с силой втыкать свою палку в зеленое зыбкое покрывало. Если палка не проваливалась, делал осторожный шаг. Опять искал, где крепче. Второй шаг.
        Валерий быстро освоил новую технологию передвижения. Один раз его палка легко провалилась, да так, что он еле устоял на ногах. Попробовал просунуть ее поглубже - она ушла вся. Дна… не было.
        - Интересно, на сколько метров глубина этой жижи?
        - Интересно? - обернулся Николай.
        - А тебе - нет?
        - Нет. Но я проверял. Десять палок таких связал и дна не нащупал…
        Валерий содрогнулся.
        - Впечатляет?
        Через некоторое время они выбрались на сушу.
        - Ты не сильно расслабляйся, - посоветовал Николай, приметив, как бодро потопал его напарник. - Суша тут клоками. Не заметишь и враз в трясину вляпаешься. Причем растительность везде одинаковая. По цвету чуть отличается. Так что ищи глазами, пробуй ногами. Тогда и один дойдешь. А сейчас держись сзади и повторяй каждый мой шаг. Понял?
        Валерий кивнул.
        - И путь примечай. А будет он кривой и извилистый…
        Они сделали еще сотню шагов. Опять начались кочки.
        - Теперь присмотрись. Вон там, в дымке - темная гряда кустов. Видишь?
        - Да.
        - За ними озеро.
        - А Чумные болота?
        - Они за озером.
        Вскоре сквозь кусты они увидели рыбака. Самодельным вездеходом оказался трехколесный мотоцикл с огромными надутыми камерами вместо колес. Да, такой и по воде и по мхам пойдет.
        - Сиди тут, - строго приказал Валерию его проводник. - Чтоб ни шуму, ни кашля. Захочешь чихнуть, зажми ноздри - пройдет. И не вздумай высовываться!
        - А ты? - У Валерия появилось нехорошее предчувствие. Не нравилось ему возбуждение, охватившее Николая. Особенно его диковатый звериный взгляд и неукротимая самоуверенность.
        - Я?.. Проверю один ли он. Нет ли ружья. Не бойся, убивать его не буду, да и нечем мне…
        И все-таки надо было вскочить и ринуться к рыбаку. Спаси, мол, и сам поберегись. Но дикая самоуверенность Николая подавляла волю, и Валерий, словно в забытьи ощутил, что только вяло кивает, не имея возможности вмешаться. Дальнейшее он воспринимал почти как зритель, совершенно не чувствуя себя участником происходящих событий и с азартным любопытством наблюдал, как его напарник, словно заправский партизан, короткими перебежками стал подбираться к рыбаку. Тот увлеченно ловил рыбу спиннингом. Клев был хороший. Николай обошел рыбака сзади и, почти не прячась, принялся осматривать мотоцикл. Валерий увидел, как Николай поднял с земли охотничий топорик. Повертел им в воздухе, потом быстро пополз назад и припрятал находку в траве. Сделав знак, мол, сиди на месте, скрылся в кусты… и словно пропал. Минуты показались часами. - «Может, в кустах кто-то прятался и прихлопнул моего приятеля?», - мелькнула нехорошая мысль. - «Да нет, сейчас он появится». - Но ни куст не шевелился, ни осока. - «Боже, наверняка он увяз и тонет». - Валерий начал пробираться к злополучному месту. Вот и куст. Никого… Николай исчез.
Прямо наваждение какое-то. Нет, что-то здесь было не так: случись ему провалиться - не стал бы он тонуть молча. Топорик топориком, но жизнь дороже. Валерий руками ощупал траву - земля твердая, никакой трясины… Тут он заметил едва различимый след в примятой осоке. Подполз поближе к воде и у самого берега увидел знакомую одежду. И зачем ему понадобилось лезть в озеро? Валерий ничего не понимал. Привстал и посмотрел в сторону рыбака. Там что-то происходило. Хозяин мотоцикла не мотал катушку, он опустил удилище, наклонился и пристально всматривался в воду. Потом вдруг отпрянул в ужасе, уронил спиннинг. Из воды показалась голова, с выпученными бельмами глаз, опутанная космами волос и водорослями, с кроваво светящимися обрубками ушей. Рот был открыт, и в нем что-то шевелилось. Зрачки развернулись и уставились на рыбака. Изо рта показалась голова жабы, ее передние лапы, пятнистое туловище. Жаба квакнула, моргнула, напряглась и выпрыгнула прямо под ноги остолбеневшего человека. Губы у того затряслись, он опрокинул ведерко с рыбой и кинулся прочь…
        Голый Николай выскочил на берег, быстро подобрал ведерко, топорик и побежал к месту, где оставил одежду. Увидев у куста Валерия, неодобрительно нахмурился, но тут же заулыбался, довольно рассматривая находки. Он быстро оделся, подхватил свою палку и пошел к трясине.
        - Скорее, уходим! - крикнул, чуть оглянувшись.
        - А рыбачок? - Остановил его Валерий.
        - Что, рыбачок?
        - Где он? Вдруг завяз в болоте или заблудился. Куда он побежал? Там земля или трясина?
        - Тут кругом трясина.
        - Надо посмотреть, нельзя же так уходить, вдруг ему помощь нужна!
        - Иди, - буркнул Николай.
        - А ты?
        - Я не пойду. Я, как-никак, обокрал его.
        Валерий вновь увидел этот неприятный, пристальный, почти звериный взгляд.
        - Топорик ты мог украсть, он бы и не заметил. Зачем надо было пугать его?
        - Да, так. Смешно ведь. Правда? И ведерко, как видишь, вещь ценная.
        - Пойдем, поищем. А топор здесь оставь. Он и не хватится. Подумает, где-нибудь бросил.
        - А ведерко?
        - Ведро могло в воду упасть. Да и не до пожиток ему сейчас! Спастись - главное.
        Николай отвернулся.
        - Он же заблудится!
        - Не пойду я. - Бывший водитель сел на кочку, положив топор на колени. - А ты иди, ищи. Коли хочется. Я тебя здесь подожду.
        И Валерий пошел.
        В направлении, куда побежал рыбак, сначала особой трясины не было, но через сотню-вторую шагов начинались сплошные топи. Палка проваливалась везде. Болото было непроходимым. - «Если он вляпался здесь, - подумал Валерий, - то, наверно, и пикнуть не успел». - Однако левее шло обычное сухое болото с обилием клюквы и багульника. Валерий кинул несколько ягод в рот. - «Кислая, - сделал короткое заключение, - но сладкая. То есть слаще обычной».
        Кое-где кочки были примяты, как от следов, но никакой последовательности не прослеживалось. Там… здесь… Если это и следы, то мечущегося в ужасе человека, и понять, куда он бежал было невозможно.
        - Эй, мужик! - крикнул Валерий. - А-у-у!!! - Никто не отозвался. - Не бойся, тебя просто напугать хотели. Иди сюда! Отзовись! Эге-гей! - еще раз крикнул и понял, что все бесполезно.
        И вдруг дикий, жуткий вопль пронесся над болотами. Но то был не крик ужаса или крик о помощи. Этот невообразимо душераздирающий вой вообще не мог принадлежать человеку и даже зверю. Так мог кричать какой-нибудь оборотень и Валерий почувствовал, как ужас острыми иглами пронзает все его тело. Он завертел головой в поисках источника звука, надеясь увидеть хоть кого-нибудь, хоть урода, хоть лешего, лишь бы что-то определенное, чтобы оценить меру опасности и понять, что делать. Защищаться? Бежать? Или лечь и ждать смерти…
        Второй крик вспорол тишину и замер на хриплой торжествующей ноте. И третий, уже с другой стороны, взвыл угрожающе и жутко, стал приближаться, нарастать и неожиданно оборвался. И там, где он замер, зашевелилась и стала приподниматься кочка. Она медленно росла, и становилась черной…
        Валерий метнулся в сторону и побежал, мгновенно забыв про топи, про палку, про рыбака. Он уже несся по трясине и неожиданно упал, не удержав равновесия на зыбком колышущемся покрове. Руки его провалились в жижу. Валерий опомнился. Перед ним простирались сплошные рябые топи. Извиваясь всем телом, он сумел отползти назад и понял, что заблудился. Откуда-то пополз туман, растворяя в серой мгле и без того нечеткие ориентиры. Впереди - верная смерть, сзади тоже не подарок - трясина.
        «Спокойно, - проговорил сам себе Валерий, - кто бы это ни кричал - утонуть в болоте не лучше, чем быть съеденным. Так что спокойно! Не паниковать! Мы еще поборемся за свою жизнь. Направление - строго назад. По всей вероятности идти надо туда. Вряд ли я сильно петлял, скорее, пер прямо. Я недолго бежал. Метров двести, от силы триста. Значит, где-то там моя палка и сухое болото. Там я пойму, как выйти к озеру. Потом я заведу этот смешной вездеход и к вечеру буду дома. Главное - не суетиться. Не паниковать».
        Он долго рассчитывал каждое движение, старался ступать мягко. Когда нога проваливалась в мох на подозрительную глубину, искал другое место для шага. Он выдергивал траву и стлал ее вдоль пути, чтобы можно было вернуться, если направление окажется ложным. Но прошел метров триста - и никаких клюквенных кочек.
        «Ничего, - прошептал Валерий, - я не стану спешить, я все сделаю правильно».
        И он побрел назад по своим прежним следам. Вернулся к топи. - «Теперь пойдем перпендикулярно. Если надеяться, что я не петлял как заяц, путая след, то вероятность попадания пятьдесят процентов». - Он сделал шагов двести и увидел свою палку. Какое счастье, что машинально воткнул ее в мох, когда звал рыбака. Значит, озеро там. Валерий пошел, на всякий случай оставляя заметки. Вскоре он оказался у озера. Самодельный вездеход стоял на месте, но, к сожалению, без ключей зажигания. Исчезли спиннинг, сумка и, наверное, все, что стоило унести. Николая на прежнем месте, разумеется, не было.
        В бардачке мотоцикла Валерий обнаружил отвертку. Он разобрал фару и соединил провода. Ни одна лампочка не зажглась. Пришлось проверить аккумулятор на короткое замыкание. Искра отсутствовала. На всякий случай попробовал батарею на язык, сначала осторожно, все еще на что-то надеясь, потом смелее, поняв, наконец, что аккумулятор совершенно разряжен. Надежное средство передвижения по болотам было выведено из строя просто и эффективно. - «Николай, - явилась твердая мысль, - вот скотина! Но ведь казалось, он заинтересован, чтобы я исчез. Вот именно… исчез. - Валерий невесело усмехнулся. - Не ушел, а исчез. Может, это он и орал. Нет, а второй голос?..»
        Напоследок Валерий еще раз внимательно осмотрел место отвратительной трагикомедии.
        «Мародер», - выругался злобно, заметив, что рассыпанная рыба тоже пропала. Он подобрал свою палку и поплелся в сторону деревни…
        19.
        День близился к своему завершению. Законы природы, несмотря на невероятную странность здешних мест, все-таки действовали и тут. Утро, день, вечер и ночь сменяли друг друга с завидным постоянством. Такая же участь ожидала, надо полагать, и времена года. Смурая Осень скоро превратится в стылую Зиму, а там, глядишь, и девочка Весна скромно заявится со своими голубыми глазами. А потом начнется этап привыкания, и он, как и другие, сам не захочет «ни в какие домой». Стоило бы поспешить с уходом из этой до жути «гостеприимной» деревеньки.
        Дома, то есть в избушке деда Ивана, Валерий старательно заперся и, улегшись на полати, стал обдумывать случившееся, а также линию своего дальнейшего поведения. Первое побуждение - напасть на Николая и хотя бы попытаться набить ему морду. Вроде бы справедливое дело. Но… Этих «но» было много. Он не знал, как оценят то, что произошло у озера, другие жители. Может быть, осудят, а может, горячо одобрят. Не знал, сумеет ли один справиться с Николаем. А если все обернется не в его пользу? Устроить здесь бучу - значит нарушить сложившиеся порядки, и вряд ли кому из жителей такое понравится. Его терпят, но вряд ли отнесутся снисходительно к попытке установить иные нравственные нормы. Одно то, что Сом, Лида, да, скорее всего, и выжившие из ума Мисос с Прокофием, не верят в существование цивилизации, во многом определяет их отношение к ее представителям, с которыми местным аборигенам вольно или невольно приходится сталкиваться. Кто такой для них этот рыбак? Причуда природы. Посланец небес с кучей полезных предметов. Стоп, ведь Николай не коренной представитель местной «фауны». Он знает все о другой жизни.
Даже сумел вывести из строя аккумулятор в мотоцикле. И он сознательно загнал рыбака в трясину. Зачем? Как понять его действия? …Хотя кто знает, в кого превращусь я сам, пожив здесь лет десять болотной жизнью. Вот именно. Лет этак десять… Сейчас у меня, конечно, есть личное право судить со своей колокольни, но вмешиваться… Неразумно. Иначе… Все, что произойдет иначе, очевидно будет не в мою пользу. Итак, задача номер один: выжить. Номер два: приспособиться. Номер три: искать способ отсюда выбраться.
        Заснул Валерий голодным. Проснулся рано. Долго лежал с открытыми глазами, наблюдая, как в почти кромешной тьме прорисовываются и становятся все более различимыми отдельные предметы. Потом вроде опять стало темнеть, по-видимому, на улице сгущался туман. Снова подступила дрема. Он услышал тихий стук в дверь. Хотелось встать, но тело не слушалось, и только звуки отчетливо отдавались в мозгу. Казалось, он слышит каждый шорох. Все его существо сейчас состояло из слуха. Валерий понимал, кто он есть, где он, но не понимал, что с ним происходит. Это было не страшно, скорее любопытно и почти приятно. Он знал, что тело здесь, оно существует, но почему-то не подчиняется ему. Мысленно осознал: вот рука. Попробовал пошевелить мизинцем. Не получилось. И он опять стал слушать…
        На крыльце кто-то стоял, а еле слышный вздох убедил - опасности нет.
        «Входи, - мысленно позвал Валерий и вдруг ощутил, что этот кто-то уже в горнице. Тихие шаги прошелестели от двери к полатям. Он хотел повернуть голову, но не смог: не было сил даже открыть глаза. Невидимая рука коснулась его губ. - Лида», - мелькнуло в голове.
        «Нет», - ответил голос, и он понял - кто Она…
        …Это была девушка из его сна. Когда-то, давным-давно, так же под утро, она приснилась ему. Исключительно реалистично. Настолько реалистично, что Валерий долго не мог забыть всех нюансов их совместного времяпровождения. Они ненасытно встречались, он изучил ее всю, до каждого изгиба ее прекрасного тела, такого упругого, более упругого, чем у всех его реальных женщин. И такого податливого, более податливого, чем у самой нескромной любовницы. Он прожил в том загадочном сне много времени, наверное - месяцы, и всегда знал, что наступит час расставания.
        Долгие дни Валерий находился под впечатлением от того странного сна. Он даже сделал для себя удивительный и не очень приятный вывод. Оказывается, ирреальные переживания и ощущения могут быть более яркими, чем настоящие.
        Сейчас можно было поклясться, что происходящее - не сон, что рука, которая его ласкает, не призрачна. Она была теплой, он чувствовал тонкие невесомые пальцы и мягкие движения ее ладони. Девушка пощекотала его лицо губами, и он сразу узнал: это те губы. Все казалось знакомым: ее дыхание, улыбка, движения, которых он не видел, но ощущал с такой пронзительностью, как будто в комнате горел свет. Девушка откинула шкуры и живо, но робко и целомудренно прижалась к нему всем телом. Потом отстранилась, взяла его руки, приподняла и отпустила. Они как ватные упали на матрац, но Валерий почувствовал, что способность двигаться постепенно возвращается. Сначала шевельнулись пальцы правой руки, чуть качнулась кисть… Вскоре стало понятно: руки слушаются. Он хотел обнять девушку, но почему-то боялся. Сон это, или не сон? Вдруг ее нет и эти чудесные мгновения - лишь плод воспаленного воображения. Она раздела Валерия, замерла и вдруг несмело тронула его вмиг возбудившуюся плоть… И, когда прижалась вновь, он ощутил ее прекрасную упругую наготу. Неимоверным усилием воли Валерию удалось чуть приподнять веки. Да, это
была она: та самая девушка из его лучшего в жизни сна. На ее лице появилась улыбка. Она заметила его взгляд, прикрыла грудь рукой и погрозила пальчиком:
        «Закрой глаза и не двигайся. Я все буду делать сама».
        Он послушно подчинился и отдался во власть ее фантастической нежности.
        …Казалось, прошла вечность. Валерий изнемогал от удовольствия и очень боялся, что девушка уйдет, исчезнет навсегда, как когда-то в том далеком сне…
        Все кончилось неожиданно. Девушка вдруг откинулась, замерла, тревожно прислушиваясь к чему-то.
        «Продолжай…», - мысленно попросил Валерий, но она не двигалась. Он хотел притронуться к ней, но руки схватили лишь воздух.
        С какой-то невероятной проворностью девушка соскочила на пол, присела, словно готовясь к прыжку, тут же стремительно вернулась, схватила одежду и бросилась к двери. Валерий метнулся за ней, но уже на улице сообразил, что совершенно голый. Реальность возвращалась.
        Он нехотя оделся и опять прилег на полати. Тут же заснул, и ему приснилась она, но блекло и неинтересно. Это был самый заурядный, полный нелепостей сон, в котором ничего не получалось. И, когда Валерию удалось выпутаться из его тягостного плена, он продолжал лежать, упоенно воскрешая в памяти то, что с ним случилось, и это все меньше и меньше представлялось ему реальностью.
        «Кто она? Еще один житель деревни?.. А как она вошла? Хотя… запор только лично ему представляется надежным. Или все-таки галлюцинация? Но дверь-то была открыта! И его одежда валялась на полу. Может, он сам себя раздел, и сам открыл дверь? Одно неправдоподобнее другого. Не исключено, что все это - самое обычное сумасшествие. Очень логичное предположение. Надо за него держаться, ведь настоящие психи никогда не считают себя умалишенными».
        Валерий отправился к профессору. Тот выслушал его, не перебивая, но почему-то хмурился, похоже, рассказ не нравился ему. Еще Валерий подозревал, что Аркадий Аркадьевич скрывает что-то, но категорически не хочет в этом признаваться.
        - Не знаю, не знаю, - сказал профессор. - Может быть, приходила Лида? Других девушек в деревне нет. А то, что вам привиделось - лишь фантазия, подкрепленная реакцией вашего организма.
        Ничего не прояснив, Валерий рассказал о рыбаке и обо всем, что случилось на озере. Профессор опять отреагировал странно:
        - Вы замечаете лишь поверхность происходящего. Вдумайтесь в реальность. Простые ответы, к которым вы привыкли дома, здесь не работают. И то, что происходит вокруг вас, намного сложнее всего, с чем вы до сих пор сталкивались. Поэтому, чтобы судить, вам надо прожить здесь не несколько дней, и даже не несколько лет, а может быть всю свою жизнь. Не вмешивайтесь. Лучшего совета я вам дать не могу. И не советую призывать логику. Только тогда вы перестанете рассуждать предвзято.
        - Да как это? Что вы умничаете. Он человека погубил!
        Профессор помрачнел.
        - Поговорите лучше с Николаем, - посоветовал Аркадий Аркадьевич на прощанье.
        - А в шахматы не желаете партейку? - спросил Валерий, не скрывая сарказма.
        - Нет, сегодня не в настроении. Давайте я провожу вас немного.
        Они вышли на улицу. Было прохладно. Деревья, укутанные туманом, печально расставались с последними листьями. Осень. Прекрасная осень. С каждым днем она становилась все противнее и враждебнее.
        - А вы, почему не уехали на том вездеходе? - спросил профессор.
        - Разве я вам не говорил? Николай аккумулятор испортил.
        - Я имею в виду до того, как вы отправились искать рыбака?
        Валерий растерялся. И правда, почему?
        - А я знаю причину. Вам это и в голову не пришло.
        - Действительно не пришло.
        - Возможно, и с Николаем все не так просто, - загадочно проговорил профессор. - Вы с ним все же поговорите.
        Новый житель деревни побрел назад.
        «Это надо же, - думал он, - я мог завладеть вездеходом. И уже на нем искать рыбака. И вместе с ним уехать в город. Допустим, попытался бы помешать Николай. Что ж, в подобной ситуации, когда счет - жизнь или смерть, ему вряд ли удалось бы такое. Рядом было ведро, в аккурат подходящее оружие против топора. И еще можно драться ногами. Я же когда-то умел это делать!»
        Он вошел в дом деда Сома. Тот сидел на полу и плел корзину. Отвлекся на секунду, хитровато осмотрел гостя и спросил, не скрывая какого-то подлого ехидства:
        - Не желаете научиться? Дело гожее и простое.
        - Я бы лучше поел чего-нибудь.
        - Так сейчас ни обед, ни ужин, погоди малость. Вот кончу работу и повечеряем…
        - Ну, я тогда зайду… попозже.
        - Заходи, заходи. Поедим, покалякаем.
        20.
        Пожалуй, стоило еще раз навестить Николая. И хорошо бы с кем-нибудь. Например, с Лидой. Он побродил по ближайшим окрестностям. Проверил огород, поле. За пламенеющими от кроваво-красных ягод калиновыми кустами увидел Лиду. Она носила в сарай сено и охотно согласилась, чтобы ей помогли. Работая, Валерий внимательно присматривался к девушке - вдруг тот ночной визит связан с нею… Но увы, то была не она. Пусть он и плохой психолог, но так невозмутимо себя вести, после подобного приключения, невозможно.
        - Молодец, - похвалила Лида, когда они притащили последнюю охапку. Она смотрела на него, чуть улыбаясь, открыто и невинно.
        - Как спала? - спросил он. Девушка простодушно удивилась вопросу.
        - Как обычно. А что?
        - Сны снились?
        - Да… каждую ночь. Один раз ты приснился. - Лида смущенно засмеялась. - Голый. Как тогда в бане.
        Валерий смутился. Девушка очень нравилась ему. Хотелось сделать шаг вперед и обнять ее. Он знал: это будет воспринято без ужимок, без писка оскорбленной невинности и прочей чепухи, присущей цивилизованным девушкам. Хотелось сказать ей несколько хороших слов, добрых и значимых. Но что-то не позволяло ему воспринимать это милое создание непосредственно. Противоречивые чувства толкались, ворочались и боролись в нем. И вместо естественного порыва вырвалось нечто убогое:
        - Может, к Николаю сходим?
        - Давай…
        Хозяева дома со стеклянными окнами тоже трудились. Он правил плоским камнем серп, она рубила хряпу в корыте.
        - Туман сегодня очень густой, - еще издалека громко сказал Валерий, чтобы в случае недружелюбного поведения Николая, оставалось время сообразить, что делать.
        - Да уж, - согласился тот, никак не выразив своего удивления.
        Лида сразу разговорилась с Пелагией. О надоях, заготовках кормов и прочей лабуде, ещё не так давно достававшей всех жителей страны в годы Советской власти.
        «Надо же, - подумал Валерий, - и здесь говорят о том же». - Он присел напротив хозяина, прищурился многозначительно, но тот и не думал смущаться.
        - Рыбу съел?
        - Нет еще. А что, хочешь? На ужин пожарим.
        - Топор не потерял?
        Николай вздрогнул. Тряхнул головой, чтобы космы прикрыли глаза и спросил:
        - Откуда знаешь? Нашел что ли?
        Теперь удивился Валерий.
        - А ведро? Сумка?
        - Ведро цело.
        - В сумке что было? Не стесняйся, расскажи - я же не прошу отдать.
        - В какой сумке? В твоей? Ее же Сом с Мисосом нашли. - Николай с трудом сдерживал волнение.
        - Я имею в виду сумку рыбака.
        - Рыбака. Сумку?.. Не было никакой сумки. Что ты мелешь?
        - Пусть не было. Может, померещилось. А зачем мотоцикл сломал? Почему не уехал?
        Николай быстро оглянулся на Пелагию. Та вроде бы слушала Лиду, но внимание ее было направлено в их сторону.
        - Пойдем, прогуляемся, - тихо пробормотал бывший водитель вездехода. - Кажется, нас подслушивают.
        Они молча дошли до самых болот. Николай присел на корточки, нервно растер пальцы.
        - Расскажи, как там все происходило? - попросил он.
        Нет, сейчас этот человек не играл. Слушал жадно и даже с каким-то смущением.
        - Вот оно как бывает, - вздохнул Николай, когда Валерий закончил повествование.
        - А у тебя другая версия?
        - Да нет, не другая. Я помню… Ты ушел, а меня вдруг осенило. Надо завести мотор и уехать. Помню, что хотел завести и уехать. А сам взял ключ и замкнул клеммы. Мне нужна была искра. В голове вертелось: нужна искра. Вот я ее и получил. А потом этот вой. Ты слышал? Он гнался за мной по пятам. Как я не утонул, не понимаю… Но в деревне все прошло. Морсу попил и успокоился. Как будто и забыл даже. Вернее не забыл, нет, а вроде как случилось это давным-давно и значения уже никакого не имеет. Ты, вот, разбередил опять. И зачем только вернулся. Лучше бы дорогу свою нашел…
        - Или утонул. Да?
        Николай посмотрел на Валерия.
        - Живи, мне-то что. И Лида мне твоя не нужна. Костлявая. - Николай встал и, будто сбросив с плеч ношу, распрямился и твердой походкой пошел назад.
        - А Пелагии ты что, боишься? - спросил Валерий вдогонку.
        - Разумеется, - невозмутимо ответил его загадочный собеседник. Однако в ответе этом чувствовался не страх, а скрытая неведомая сила. И не верилось, что такой человек кого-то боится.
        - А Прошку? - почему-то никак не мог угомониться Валерий. Ему непременно хотелось зацепить, уязвить и даже разозлить своего несостоявшегося приятеля. От обиды, от разочарования, что ни на йоту они так и не сблизились и уж тем более не стали друзьями.
        - И Прошку. И тебя. Всех боюсь. - Николай махнул рукой и ушел.
        Валерий посидел еще в раздумьях. Он не хотел возвращаться в деревню. Он хотел домой, или… Да, он хотел, чтобы девушка из сна вернулась и больше никогда не исчезала. Вот с ней… можно было бы… и здесь жить. Валерий потряс головой. Неожиданно он вспомнил об опыте ученых. Крысе в мозг, в центр наслаждения, вживили электрод и подключили кнопку. Рядом поставили тарелку с едой. Крыса умерла от голода, но от кнопки не отошла. А что если и ему всего лишь возбуждали центр наслаждения? Как там выразился профессор? «Фантазия, подкрепленная реакцией организма». Очень и очень на то похоже. Но… вернись та девушка, и он точно знал, что променял бы этот набор слов на что угодно, хоть на саму жизнь.
        Сом как раз закончил плести корзину. Он укрепил последний прутик и стал любоваться изделием.
        - Учись, - посоветовал Валерию.
        - Успеется еще, - сказал тот.
        - Конечно, успеется, но навык полезный. Научишься и пользуйся на всеобщее удовольствие.
        Лида собрала на стол. Ели молча, и впервые Валерий ощущал неловкость за свое невольное иждивенчество. Пришлось после ужина остаться и помогать квасить капусту. К счастью, хозяева не выразили по этому поводу удивления, восприняли с естественным простодушием, что и помогло гостю быстренько приспособиться и просто работать, а не препираться с излишне назойливым на слова дедом.
        Ему показали, как правильно резать кочаны, и за всеобщей несуетливой работой возникла непринужденная, почти семейная обстановка. Потом Валерий толок капусту, пока из нее не выступил сок, после чего в кадушку добавили клюкву, тмин и мелко порезанную морковь. К тому времени дед уже перестал вмешиваться в процесс, уселся в сторонке и принялся чинить рукава в своей тужурке. Работал старик прилежно, не спеша, явно получая удовольствие от всякого приносящего пользу труда.
        - Я думал, у вас тут костяные иглы, - сказал Валерий.
        - Кое у кого и костяные, а у меня железная, - не без тщеславия похвастался Сом. - Старинная.
        Капусту проткнули острой палкой для выхода газа, выделяющегося при брожении, накрыли чистой тряпицей и откатили кадушку в сторонку.
        - Дайте нож, - попросил дед. - Нитку отрезать. Такая суровая, не порвать руками.
        Валерий поискал нож на столе, не увидел и протянул свой - перочинный. И тут же замер от неожиданности. Сом шил… леской.
        - Странные нитки, - произнес гость, стараясь не выдать волнение. - Где раздобыл такие?
        - Где-где? Ясно где. В лесу нашел.
        - Разве не у озера?
        - В лесу, сказал. Попробовал - крепкие, не хуже свинячьих жил. Вот и решил присудобить к делу. Там еще и палка была. Странная такая, и вот эта чудо-нить на катушке намотана…
        На другой день Валерий твердо решил: назрела острая необходимость пообщаться с Прокофием. В происходящих вокруг событиях недоставало звеньев, и не исключено, что этот неуловимый человек являлся фигурой, которая могла объяснить всю творящуюся фантасмагорию.
        Через несколько минут Валерий стоял у того самого дома. Как и в первый раз, помаячил под окнами, покричал. Ни шороха, ни гу-гу…
        «Что ж, раз вы тут не запираетесь - попробую войти», - решил Валерий и поднялся на крыльцо. Потянул ручку. Дверь начала открываться и вдруг кто-то с силой прихлопнул ее изнутри.
        - Эй, хозяин, познакомиться пора! - крикнул Валерий.
        - Надо ли? - раздался из-за двери приглушенный грубый голос.
        - Я есть хочу.
        - Стой там.
        - Стою.
        Через минуту дверь приоткрылась, и чья-то рука выставила на крыльцо миску с едой.
        - Ни хрена себе, - удивился гость, - как собаке… - Он схватился за ручку. Очень хотелось взглянуть на остроумца. Потянул и почувствовал, что дверь держат. - Ты чего, боишься, что ли? - спросил.
        - А ты… нет? - голос звучал хрипло, но не испуганно, скорее равнодушно.
        - Я? Нет.
        - Ну, тогда входи… - Дверь внезапно открылась. В сенях никого не было. И только в глубине полумрака мелькнули два желтых глаза и уплыли в темнеющий проем входа в горницу.
        Подступил страх. Панический, утробный. Хотелось бежать, но нет, будь что будет. Он собрал волю в единое целое и перешагнул порог. В горнице никого не было. По углам, стенам и даже над столом висели пыльные паутины. Пол противно скрипел. Никто не мог жить в таком жилище.
        Незваный гость прошел вперед. В божнице увидел портрет Сталина, под которым теплилась лампадка. Внезапно в нос ударил сладковато приятный запах. Оглянулся. На ошестке печи стоял чугунок, накрытый металлической миской. Угли были горячими, хотя и не светились. Валерий дунул на них. Взметнулась зола. Чуть зависла в воздухе, потом закружилась и унеслась куда-то вверх под свод печи. Как будто подул ветерок. Угли вспыхнули и стали разгораться. Ярче, ярче… В чугунке громко забулькало, повалил пар. Крышка стала бренчать, подпрыгивать. По стенкам струйками побежала кипящая жидкость. Валерий хотел слегка сдвинуть миску, чтобы дать выход пару, но она вдруг сама свалилась и с грохотом покатилась по полу. Гость подобрал посудину, вернулся к печке. Пена в чугунке медленно оседала… в кипящей жидкости варилась… человеческая рука. Грохнулась на пол крышка. Паутины зашевелились, опали и мелкими мышками разбежались по углам. Откуда-то из-за печи послышалось тихое покашливание. Валерий выскочил на улицу и побежал, не разбирая дороги. Он пересек поле, с ходу перепрыгнул грядки с капустой, продрался сквозь крыжовенные
кусты, со всего разбега влетел в трясину и только тогда опомнился. Вокруг была липкая холодная черная жижа. Она поглощала его быстро и неотвратимо. Ни деревца рядом, ни кустика.
        «Вот и конец, - мелькнула мысль. - Боже, какая нелепая смерть. Но Мисос сам выбирался из трясины. Значит, есть какой-то способ. Может быть, нельзя дергаться?». - Нет, хоть шевелись, хоть не шевелись, жижа затягивала. Вот она закачалась у самого рта, закрыла губы… выше… выше… Валерий в последний раз втянул носом воздух … Черный холодный мрак больно ударил в глаза. Невыносимо хотелось вздохнуть, но нет, он не позволит болоту убить его - лучше потерять сознание от удушья. Голова наливалась чем-то кроваво-красным, густым, ее распирало и распирало, но сознание не меркло. Из последних сил он не давал себе дышать, но понял, что еще чуть-чуть - и не выдержит. И он не выдержал… вздохнул.
        …Очнулся от собственного утробного хрипа, крика и от пронзившей сознание радости, что не умер. Чудо свершилось или его вытащили, но он остался жив. В губы что-то больно тыкалось.
        - Пей, пей, пей, - повторял неприятный голос. - Пей, а то помрешь.
        Валерий с усилием разомкнул веки. В кромешной тьме, совсем рядом светились и смотрели на него нечеловеческим взглядом два желтых глаза. Он шевельнулся и понял, что все еще в трясине. Густая жидкая грязь колыхалась перед глазами, и было непонятно чем тут можно дышать.
        - Пей! - продолжал настаивать голос.
        С невероятным усилием Валерий глотнул черную жижу, и она показалась соленой на вкус. Желтые глаза стали тускнеть. Мелькнули корявые руки, словно повисшие в пространстве, и он понял, что засыпает.
        21
        Очнулся ночью. От невыносимого холода стучали зубы. В лицо что-то кололось, и Валерий долго не мог разобраться, где находится. Отчетливо помнил, как тонул в трясине. По-видимому, его кто-то спас. Ощупав себя, сообразил: одежда не его, да это была и не одежда вовсе. Скорее что-то вроде одеяла. И он вспомнил свой сон…
        Кто-то пытался его раздеть, и Валерий упорно сопротивлялся. Потом ему удалось вырваться, и в кромешной тьме он долго-долго уходил от погони. Путал след, петлял, прятался, падал, отчаянно ожидая, что все равно схватят. Опять перебегал от куста к кусту, совершенно забыв, что кругом болота, и у него имеются немалые шансы снова угодить в трясину. Он слышал голос и странный зов: «Товарищ утопленник. Товарищ утопленник, постойте, куда вы. Вернитесь немедленно». Желтые глаза, которые искали его, ловили и пытались скрутить, в конце концов, потеряли след, и он заснул, чуть зарывшись в подвернувшийся стожок сена. Пошарив около себя, Валерий с удивлением обнаружил, что вокруг действительно сено. Значит, то, что его ловили, не сон. Но как ночью ему удалось так ловко бегать по совершенно незнакомой местности? Невероятно! А впрочем, во всей этой какофонии из кошмаров и бредовых снов уже невозможно стало разобраться: где - явь, где - наваждение. Валерий поглубже зарылся в сено, но все равно замерзал. Да еще мыши, что ли, шуршали в глубине, не позволяя хоть как-то забыться. Тогда он выбрался наружу и попытался
прикинуть, в каком месте острова его угораздило устроить себе ночлег. Было заметно: скоро начнется рассвет. Чернота наполнялась серыми тонами, бледные мазки тумана все отчетливее проступали на фоне темнеющих вдали кустов.
        Валерий решил побродить вокруг. Возможно, удастся наткнуться на тропинку. И он действительно ее нашел. Впрочем, удивляться тут особо нечему: есть покос - должна быть и тропинка, к нему ведущая. И, скорее всего, она шла к деревне. Вот такая нехитрая дедукция. Несостоявшийся «товарищ утопленник» усмехнулся. Ситуация, только что пугавшая его, теперь казалась забавной.
        Светало, и уже не приходилось тщательно всматриваться под ноги, чтобы не сбиться с пути. Валерий пошел быстрее, а потом, стараясь согреться, переключился на легкий бег. Вдруг почва ушла из-под ног, и он рухнул в глубокую яму. Попытался выскочить, но что-то каталось под ногами, не давая подняться. Пощупал руками - какие-то шары. Он схватил один и поднес к свету. Боже, это был… человеческий череп. Содрогаясь от отвращения, полез вверх. Под его руками, ногами, катались, щелкали и хрустели груды костей. Сердце стучало, как бешеное. Наконец, до него дошло, что, паникуя, ему из ямы не выбраться. Тогда он стал складывать кости так, чтобы они не разъезжались. Лучше всего для этого подходили берцовые. Стал настилать их рядами и вскоре соорудил некое подобие ступенчатой пирамиды, забравшись на которую обнаружил, что почти по пояс возвышается над землей.
        «Надо же, как увлекся», - усмехнулся горько. Ему уже чертовски надоело бояться, и если в другой ситуации он понесся бы от этой ямы сломя голову, то теперь просто уселся на краю, чтобы поразмышлять. Рождались все более и более неприятные мысли: «Наверное, людей здесь и вправду едят. Сюда носят кости. В чугунке варилась рука. Если предположить, что это не галлюцинация, скорее всего, ели рыбака».
        Валерий обогнул яму и понял, что дальше тропа не идет. Она упиралась в могильник с костями и протоптана сюда из деревни. Пришлось идти назад. Но не успел он сделать и ста шагов, как увидел едва заметную сквозь туман фигуру идущего навстречу человека. Валерий пригнулся и быстро перебежал к ближайшим кустам. К могильнику шла Пелагия. Она несла большую плетеную корзину. Ноша была нелегкой, потому как постоянно перекладывалась из одной руки в другую. Старуха подошла к яме, и послышался характерный «клок-клок-клок» - звук стучащих друг о друга костей.
        «А я у них трапезничал», - подумал Валерий. Он заметил, что с сегодняшнего дня стал воспринимать происходящее в деревне не как ужасы, а как фарс. - «Переход количества в качество», - вспомнилось что-то из школьной программы. Продолжать бояться его психика была уже не в состоянии. Из двух вариантов: сойти с ума или защищаться, мозг мудро выбрал последнее.
        Пелагия ушла, можно пробираться к деревне.
        Как только Валерий обнаружил, что вышел в знакомую местность, то сразу решил поговорить с профессором.
        Тот еще спал, поднялся неохотно, немало удивился столь раннему визитеру, но совершенно не обратил внимания на его одеяние.
        - А все-таки людей здесь едят, - сразу огорошил хозяина дома Валерий.
        - Вот как?
        Пришлось рассказать о случившихся накануне приключениях. Аркадий Аркадьевич внимательно выслушал.
        - Занимательная история, - спокойно отреагировал профессор и разжег мелко порубленный хворост, чтобы вскипятить воду для чая. - Прокофий действительно фигура интересная. Хотите знать его историю?
        - Конечно.
        - Прокофий Денисович - капитан НКВД, получил очередное повышение и, как водится, был направлен на новое место службы. Его соседями по купе оказались две чахлые старухи, которые разговаривали исключительно о внуках, ввиду чего никакого интереса для органов не представляли. Поэтому наш бравый чекист часто и с удовольствием посещал вагон-ресторан. В кармане лежала солидная сумма денег: зарплата, премиальные, наградные, подъемные. Кроме того, он был в отпуске.
        Заливая в себя очередные пятьдесят грамм коньяку, Прокофий с интересом отметил, как вместе с приятным хмелем появляется состояние повышенной интуиции, случающееся с ним иногда при опьянении. Зафиксировав внимание на одном из пассажиров, он открывал в его сущности такие нюансы, которые на трезвую голову, неизменно ускользали. «Вот этот полноватый гражданин… недавно развелся, уж больно растерянно поглядывает на женщин. Девушка со стаканом лимонада… Да она сама следит за ним! Оказывается, он ей нравится». Неожиданно Прокофий приметил среди пассажиров человека, чем-то сразу его насторожившего. Всмотрелся… Скрывается этот человек. Но не уголовник - тот вел бы себя развязно. А этот прячет глаза, потеет. И за столиком сидит, стараясь казаться пониже, хотя ростом - не маленький. Стоило познакомиться. Только аккуратненько, ненавязчиво, так, чтобы раскрыл себя, но не запаниковал и не наделал глупостей. Прокофий подошел к официанту, задвинул его грудью в подсобку, сунул под нос удостоверение.
        - Подойдешь вон к тому типу в сером свитере и спросишь, из какого он вагона. И ни одного лишнего слова. Приказ понятен?
        - Так точно! - Официант был готов обделаться от страха.
        Выполняй!
        Прокофий с удовольствием отметил, как вздрогнул подозреваемый, как брызнул у него изо рта борщ. И это реакция на самый привычный и невинный вопрос, который так часто задают в поезде.
        - Одиннадцатый, - выдохнул официант с таким рвением, как будто вернулся из разведки по немецким тылам.
        Возникшую сложность - Прокофий ехал в пятом, согласился разрешить проводник. Однако, узнав, что одиннадцатый вагон плацкартный, капитан призадумался. Уж лучше мучаться со старушками, чем психовать всю ночь от чужого храпа или плача маленьких детей. И тут острый ум подсказал идею: немного изуверскую, а потому особенно приятную.
        - В нашем вагоне есть свободные места? - спросил чекист.
        - Есть. Четырнадцатое и двадцать восьмое.
        Четырнадцатое находилось в купе Прокофия. Нет, так нагло рисковать не стоило. Не исключено, что старушки уже догадались, кто их попутчик. Вели они себя очень вежливо, но не сердечно.
        - А в одиннадцатом?
        - Нет, он переполнен.
        - Это хорошо. Сделаем так, - приказал капитан проводнику. - Я укажу тебе человека. Подойдешь к нему и скажешь следующее: в одиннадцатый вагон из пятого купейного требуется перевести пассажира, страдающего эпилепсией. Если он спросит, зачем, ответишь, что в одиннадцатом есть врач.
        - А если он не захочет?
        - Не захочет? Вряд ли он не захочет. Но в случае чего скажешь, что в пятом всего одно место и, поскольку наш пассажир едет один… Понятно?
        - Так точно. А если он не один?
        - Это будет замечательно. Тогда сначала доложишь мне, а потом обмозгуем.
        - Рады стараться. - Вытянулся в струнку проводник.
        - Ты еще «ваш бродь» добавь, - хохотнул Прокофий.
        - Никак нет, товарищ…
        - Действуй!
        Пассажир не стал артачиться, тут же перешел в пятый вагон, и теперь проводник отслеживал, чтобы он чего доброго не сошел с поезда раньше времени на каком-нибудь полустанке. Да и Прокофий старался спать чутко, как зверь, прислушиваясь к каждому подозрительному шороху в вагоне.
        Проснулся капитан от стука в дверь и испуганного голоса проводника:
        - Спрыгнул, гад, товарищ милиционер, спрыгнул!
        - Как - спрыгнул?
        - Так поезд здесь ход замедляет, шпалы просели, а он выскочил в тамбур и сиганул прямо под откос.
        - Почему двери не были замкнуты?
        - Были замкнуты, а он своим ключом, гад!
        Прокофий быстро натянул брюки, схватил рубашку, пиджак, спихнул сонную старушку на пол, откинул сиденье, выдернул свой маленький чемоданчик с пистолетом да немудреными холостяцкими пожитками и рванулся в тамбур.
        - Куда вы, товарищ!.. - всполошился проводник.
        - За врагом народа. А ты сообщишь обо всем в милицию. На первой же остановке.
        Кругом был лес. В него беглец сунуться побоялся, чем и выдал себя, громко шурша ботинками по щебенке.
        «Городской», - пренебрежительно подумал энкаведешник, доставая из чемоданчика пистолет.
        Стрелять он не стал - решил взять живым. Так они и шли до самого утра вдоль насыпи. Чекист надеялся, что встретится полустанок, ну а «враг народа» или кто он там такой, неизвестно на что, может быть на то, что конвоир подвернет ногу. Они даже немного поговорили.
        - Ты кто такой? - спросил Прокофий.
        - Будто сами не знаете.
        - Да вот не знаю.
        - Чего тогда за мной идете?
        - Потому что ты спрыгнул. У тебя же билет до Пскова.
        - Воздухом решил подышать. Душно в вагоне.
        - На что намекаешь?
        - Как водится.
        - Ну-ну. А все-таки поясни.
        - Да нафуняли там сильно.
        - Шути, шути. До Пскова-то пешком пойдешь?
        - Зачем. Вы меня туда привезете.
        - Ишь ты, прыткий какой.
        - Так захотите же выяснить, кто я такой, почему с вагона спрыгнул.
        - А если я тебя пристрелю? Скажу, побежал в лес. На предупредительные выстрелы не отреагировал.
        - Чего ж до сих пор не стреляли?
        - Жду, пока все о себе расскажешь. Окажешься крупной рыбой, шпионом или заговорщиком, оставлю в живых, ну, а если мелочью, задохнувшейся от бздюхов - пристрелю. Ни награды за тебя не получишь, ни поощрения. Так что давай, запевай…
        Беглец с откровенной ненавистью всмотрелся в своего преследователя и грубо перейдя на «ты» выдавил сквозь зубы:
        - Да, рыба я крупная, такую ты еще не ловил. Застрелишь, тебя самого к стенке поставят. Так что, давай, догоняй. - Пассажир резко сошел с насыпи и неторопливо направился к лесу.
        - Стой, стрелять буду! - заорал энкаведешник, но «враг народа» не соизволил даже оглянуться.
        Они быстро углубились в дебри и, проплутав в этом диком лесу два дня, не повстречали в нем ни одного человека, не наткнулись ни на тропу, ни на дорогу, а на третий день уперлись в болото. Поели белой, совсем незрелой клюквы и каких-то сырых грибов.
        - Подстрели хоть птицу какую-нибудь, - попросил «враг». - Ведь с голоду помрем.
        - Лучше тебя, - заскрипел зубами энкаведешник.
        - Людоед, - совсем незлобно возмутился беглец. - И зачем ты ко мне привязался? Возвращайся назад, а я тут останусь. Лучше в лесу помру, чем от пули.
        - Нет уж, сдохнешь ты только от пули, - уверенно пообещал капитан.
        - Ну, раз так, тогда чем быстрей, тем лучше, - сказал пассажир и пошел прямо в болото.
        Следующую ночь они провели на крохотном клочке суши. Проснулся Прокофий от кошмара. Ему приснилось, что к его островку приближается неведомое чудовище. Оно бежало по трясине, не проваливаясь и не выбирая дороги. Без лица, без глаз, только полуоткрытый рот с черными зубами на бесформенной голове и руки-крюки, жадно выставленные вперед, которые как будто что-то ловили в густом тумане. Капитан хотел выхватить пистолет, но не смог этого сделать - тело не слушалось. Он закричал, но выдавил из себя лишь жалкий стон. Чудовище зависло над ним, оскалилось и плотоядно взвыло от радости. А дальше чекист или провалился в беспамятство или, скорее всего, потерял сознание. Очнулся, когда рассвело. Его пленник ухитрился развязать ремень, которым был привязан к березе, и сбежал.
        «Надо было пристрелить», - мрачно подумал капитан. Проверил, не пропал ли пистолет, посмотрел на затянутое облаками небо и пошел искать выход из болот. На горизонте как будто маячил лес, но прошел целый день, а он так и не приблизился ни на йоту, продолжая мерещиться в зыбком мареве где-то на самом краю земли.
        22.
        Профессор надолго замолчал, залил кипяток в глиняный горшочек, накрыл его сложенной вчетверо салфеткой.
        - А потом его обнаружил кто-то из деревенских, - догадался Валерий.
        - Именно так. Говорят, он сразу вступил в конфликт с жителями. Никак не мог понять, почему у них нет председателя колхоза, секретаря парткома, грозился расстрелять всех за саботаж, когда его отказались сопроводить в ближайший сельсовет. Целую неделю он носился по острову, размахивая пистолетом, пока не наскочил на Ивана. На том была старая белогвардейская форма, без погон правда, но в хорошем состоянии, поскольку хозяин её очень берег. В Чарусы Иван попал в двадцатые годы, уходя от облавы, устроенной красноармейцами. Судьба распорядилась по-своему: красных поглотила трясина, а царского офицера спасли местные жители.
        Прокофий не долго колебался, как ему поступить, он решил расстрелять контрреволюционера. Иван спокойно выслушал зачитанный приговор, но когда чекист поднял от своей бумажки глаза, то увидел наставленный ему прямо в лоб ствол вороненого нагана. Они устроили в деревне настоящую перестрелку. Бой закончился скоро: у Прокофия кончились патроны, а у Ивана остался один. Бывший белогвардеец подошел поближе, прицелился энкаведешнику в сердце и сказал: «Или будешь жить, как все, или сейчас умрешь. Слово офицера». Чекист поклялся.
        С тех пор Прокофий перестал насаждать в деревне марксизм-ленинизм. И вскоре стал верующим. Вот только в качестве иконы повесил он у себя фотографию Сталина. Сома тоже обратил в свою веру и подарил тому журнальный портрет Ленина.
        Поселился новый житель у старика Федота - отца Пелагии, прямого потомка колдунов, преследуемых когда-то патриархом Никоном. Они объявились здесь почти одновременно с раскольниками, скрывавшимися от того же самого церковного деятеля. Поэтому и раскольники и колдуны жили, в общем-то, мирно, да и сейчас так живут. Разлад приносят новые люди. Рассмотрим для наглядности ваше поведение. - Профессор заговорил сухим невыразительным тоном внештатного лектора. - Вот вы все носитесь, пристаете к жителям со странными вопросами, утверждаете такое, что не может совместиться с их представлениями об окружающем мире. Поймите, наконец, здесь существуют свои древние устои, свое мировоззрение, свое социальное равновесие, можно сказать. Почти гармония. Причем в очень непростом и замкнутом мире…
        - Ленин, Сталин в рамках - это древние устои?
        - Вернемся к Прокофию. - Профессор не отреагировал на замечание. - Он, в отличие от вас, быстро сообразил, как себя вести и сдружился с колдунами - силой, по его мнению, более весомой, чем староверы. В конце концов, он превзошел своих учителей, да так, что сейчас, пожалуй, и сам не рад этому. Его мистическая темная сила, как высказался однажды Василий, вышла из-под контроля хозяина. После смерти Федота, Прокофий и Пелагия жили как муж и жена, а потом она ушла к вновь прибывшему Николаю. Боюсь, что тот не долго прожил бы здесь семейной жизнью, но Пелагия и сама не слаба по части магии, и Николая чему-то научила, так что равновесие, слава богу, не нарушилось. - Аркадий Аркадьевич закончил повествование, вздохнул с облегчением, вроде как трудное задание выполнил и внимательно посмотрел на Валерия.
        - Почему вы раньше не рассказывали этого?
        - Не знаю. У меня есть подозрение, что я не всегда самостоятелен в своих порывах. Вы меня понимаете?
        - Не совсем.
        - Случается, знаете ли, такое любопытное состояние: говорю не совсем то, что собирался, а, сказав, вдруг обнаруживаю: да ведь именно это я и имел в виду. Мое отношение к некоторым явлениям здесь постоянно меняется.
        - Да, я и за собой замечал подобное. А сейчас вы рассказываете именно то, что хотите?
        - Пожалуй… впрочем, кто знает…
        - Ну, хотя бы чисто исторические факты верны?
        - Надеюсь. Я так слышал и, по-моему, ничего не исказил.
        - Расскажите о Василии и Герасиме.
        - О Василии? Вот он из раскольников. Наверное, самая чистая душа на острове. А Герасим? С одной стороны, он весьма словоохотлив, но о своем прошлом рассказывает скупо, так что я о нем мало знаю. Немецкий летчик Ганс. Разбрасывал над позициями красноармейцев листовки. Сбит советскими истребителями. Приземлился прямо здесь. Такова судьба, понимаете ли… Человек, по-моему, во всех отношениях добрый, но слегка сдвинут на фашистской идеологии. До сих пор боготворит Гитлера. Впрочем, совершенно не агрессивен.
        - И еще вопрос. Едят здесь людей или нет?
        Профессор заразительно рассмеялся:
        - Ах, вы о том могильнике? Его выкопали еще первые поселенцы. Земли было мало. Чтобы весь остров, в конце концов, не превратился в кладбище, покойников решили хоронить в яме. Кости животных кидали туда же, так что Пелагия с Николаем, вовсе не людоеды, как вы изволили подумать. И ели они не рыбака, а козленка, которого недавно забили.
        - А рука в чугунке?
        - А паутина? В доме Прокофия нет паутины. Там чисто. Я у него бывал и ничего подобного не видел. Думаю, что он не хотел вас пугать специально.
        - Ух ты! Не хотел?
        - Вы же сами говорили: дверь удерживали, не пускали внутрь. Он знал, что ваше воображение нарисует что-нибудь ужасное. Такое здесь часто случается.
        - Действительно. Багульник… болотные газы…
        - Но вы проявили упрямство. Требовали впустить. Вот и получили свое. Тем более вы действительно вряд ли симпатичны Прокофию. Не хотите жить по местным правилам.
        - И он делает так, чтобы еще больше утвердить меня в желании драпать отсюда? Не логично. Вот если бы я вошел к нему, а там не рука в котелке, а стол с коньячком, икоркой, севрюжиной, ананасами. Может, я и сомлел бы от счастья. Сказал бы: «Чтоб мне так жить!» - А Прокофий: «Да ради Бога…».
        - Вряд ли этому человеку памятны такие продукты. Это раз. Кроме того, видения, которые возникают вокруг него, как правило, не результат его воли. Это, я полагаю, наши материализовавшиеся страхи. Он сам говорил о чем-то подобном. С другой стороны… он же ничего не знает о ваших кулинарных пристрастиях. Вдруг он решил, что вам именно человечинки хочется попробовать? Ха-ха…
        - Да уж. Ха-ха!
        - Извините. Так редко пошутить удается. Хм-м… Я вам скажу главное… Все эти видения никакого реального зла не несут. Но говорят, если их не прекратить с помощью морса, то человек может сойти с ума.
        - Ничего себе - не несут. Я чуть не утонул в болоте. И именно Прокофий меня туда загнал. Добрячок этот гостеприимный.
        - Так он же вас и спас.
        23.
        В эту ночь Валерию приснился сон. Христос, Ленин, Сталин и Гитлер играют в карты. На судьбу человечества. Христос очень умен. Он играет честно и мог бы легко обыграть всех. Но… товарищ Ленин без конца блефует, у Сталина время от времени появляются вышедшие козыри, а Гитлер давит морально, сокрушаясь, что Понтий Пилат не довел дело до конца, и уж он, фюрер Великого Рейха, такой шанс не упустил бы.
        Они не могут остановиться, поскольку все время ничья, и Валерий начинает замечать, что Христос очень похож на Василия, Ленин на деда Сома, Сталин, если судить по глазам - на Прокофия, а Гитлер - то на Николая, то на Мисоса, то на Герасима.
        Утром он долго пытался привести в порядок мысли. Как-то не складывалось пережитое в осмысленную картину. Он понимал, что все творящееся здесь - не бред, не морок, а реально происходящие события, и не мог в них поверить безоговорочно.
        Валерий подошел к божнице и стал глядеть на странного Бога.
        «Василий… Василий - единственный здесь, кто верит во Христа. И чуть ли не тайно. Надо сходить к нему».
        Однако дорога до гати не запомнилась. Могла помочь Лида. Она всегда согласна составить ему компанию в качестве проводника по местным лабиринтам.
        Но ни Сома, ни Лиды дома не оказалось. Не было их и нигде поблизости.
        «Наверно в лесу или болотах промышляют», - решил Валерий. Оставалось сходить к профессору. Тот, хоть и со странностями, но все-таки не лешак вроде Прокофия.
        На вишневой аллее Валерий, к своему удивлению и удовольствию, столкнулся с самим Василием. Тот бережно нес саженцы, по-видимому, подаренные ему Аркадием Аркадьевичем. Увидев Валерия, старик обрадовался и, подмигнув, напомнил:
        - Хорошо пели. До сих пор переживаю.
        - Как там Герасим?
        - Воюет.
        - С кем?
        - С природой. Пруд копает. Сказал - карасей разведем.
        - Так это же хорошо. Своя рыба будет под боком.
        - Ясно, что хорошо. Да я просто так - шуткую.
        - Один копает?
        - Как же… Я помогаю.
        - Я тоже мог бы. Хожу вот без дела…
        - Ну и хорошо, втроем мы быстро заладим. Прямо сейчас и пойдем…
        В доме Василия пообедали. Пригласили и Герасима.
        - Сколько вам лет? - спросил Валерий немца.
        Тот растерялся.
        - Бестактный вопрос, что ли? - Валерий тоже смешался. Попробуй пойми, что тут можно говорить, а что не следует.
        - Да нет, почему же, - немец как будто начал вспоминать. - Просто не считаем мы эти годы. Сначала, помнится, я их метил. Зарубки на крыльце делал. Штук двадцать нарезал. А потом бросил. Много мне уже годов - так полагаю.
        - Выглядите молодо, - сказал Валерий.
        - Мне-то все равно. У меня и зеркала нет. Хотя живут в этой местности все долго. А возраст - это когда вам другие о нем говорят. Сам я его не замечаю. Как будто и сейчас двадцать.
        Василий кивнул. Валерий согласился.
        После обеда Герасим ушел.
        - Надо торопиться, - сказал он. - Глядишь, к зиме и рыбку пустим.
        - Мы тоже придем, вот только груши посадим, - пообещал Василий. Он убрал посуду, поставил остатки картошки в печь.
        - Не растолкуете вы мне одну вещь? - спросил Валерий.
        - Коль разумлю, так растолкую.
        - Во всех домах я тут побывал, и везде иконы разные. Ленин, Сталин в углах стоят. Это же не боги. Это люди. Причем далеко не святые, скорее наоборот.
        - Не знаю я, кто они такие, - вздохнул Василий. - Одно скажу. Христос на земле не был Богом. Он жил как все. Страдал от голода, боли, холода и жары, он мог бы делать все, что делают другие - ненавидеть, обманывать, злоречить и убивать, но он выбрал иной путь. И за веру свою, радение о других и за великое свое терпение, приблизился к Всевышнему и стал Богом, и именно он - наш Спаситель. А люди? Люди нетерпеливы. Они бажат счастье побыстрей заполучить. Не заработать - захапать. Вот и тянутся к богам лукавым. А лукавые боги - лукавые люди. Во что веришь, та сила и берет над тобой власть. В Господа Иисуса - он тебе подмога. В асмодея какого - он завсе через тебя дуровать будет.
        - Вы имеете в виду Прокофия?
        - И его, и других прочих. Я так думаю: душа человеческая - сосуд. И чем ты его наполнишь - только твоя воля. Можешь жить безгрешно, а можешь страстями баловаться. Можешь Бога в себе слушать, а можешь всяких кликуш. Последние много обещают: силу над людьми, здоровье, легкий прибыток - все что возжелаешь. Вот черви вредовые и завладевают умами. Да еще как! Но только от тебя зависит, как ты своей душой распорядишься, кого в нее пустишь. А ведь от этого судьба твоей бессмертной души зависит. Вот почему злыдни так бесятся. Знают, что не захвати они власть в царствии небесном, за все свои деяния черные отвечать придется.
        - А что, у них есть шанс?
        - Возможно. Иначе они на колени бы пали, а не хорохорились.
        - Плохо дело, - согласился Валерий.
        - На то и дана тебе Господом воля, чтобы ты выбирал. Искушения сладки, но всегда имеют дурные последствия. Выбирай доброе и живи.
        - Пробую, а не получается.
        - Думай больше. Мозги у всех одинаковые, искушения тоже, только одни живут праведно, а другие злобствуют.
        Валерий согласился.
        - Пойдем, однако, поработаем, а потом, коль душа попросит, то и побеседуем.
        Впервые в жизни Валерий сажал груши. Вернее, он впервые в жизни сажал деревья. Сказал об этом Василию.
        - Хорошее дело. Вроде как новую жизнь даешь. Вот наложим мы сейчас в ямку перегною, песочку, листвы сопревшей, вырастет это чудо и вознаградит плодами. Ты вдумайся хорошенько… Дереву плод не нужен, ему треба лишь семена отсеять, как сорняку какому, чтобы род свой продолжить. Ан нет. Оно плод дает, то есть отдает больше, чем необходимо. Вот и человеку так надо жить. Благодарить за малое, не обижаться, если не дают, не отбирать обманом и силой.
        Закончив дела садоводческие, пошли помогать Герасиму.
        Втроем дело заспорилось.
        Работу Герасим организовал с немецкой старательностью, от помощников требовал не скорости и объема, а качества. Сразу накричал на Валерия, который, желая угодить этому привереде, принялся вбуравливаться в землю словно экскаватор.
        - Глубже пока не ройте, только вширь, - предупредил немец. - А то вода подойдет. Копайся потом в грязи.
        Выбрасывать землю куда попало он тоже не позволил, заставил таскать в яму неподалеку. И, как бы предупреждая недовольство помощников, пояснил:
        - Работа должна делаться, чтобы потом не переделывать, причем желательно никогда. Да и некрасиво это - куча глины у пруда.
        Вечером за ужином говорили о вещах насущных, теософских тем больше не касались. Выпили вина, поели колбасок, сала, картошки с грибами. Спать легли рано, сразу, как затемнело. Сказывалась усталость.
        На другой день Василий подробно объяснил устройство гати, растолковал, как пользоваться ориентирами и наказал приходить в любое время, когда нужда возникнет.
        - А поработать вздумается, тоже приходи. В Замошье пойдем. Остров там с лесом на горизонте виднеется, только не пройти к нему. Будем топь гачивать. На несколько лет работы хватит.
        - Можно я кое-что спрошу?
        - Как из болот выбраться?
        - Сразу догадались. Надо же…
        - Что ж за трудность такая? Давно живу, многие спрашивали. Только нет у меня советов. Когда молодой был, я любил по болотам без нужды шастать. Любопытный был, глупый. Далеко уходил, очень далеко, но никогда не терялся. Да и старшие толковали: невозможно Чарусы покинуть. Куда не иди, они тебя завсегда к себе воротят. Почему? Никто не знает. Да так и лучше.
        - Что ж тут хорошего?
        - Хорошего? Хорошее в том, что болота нам, как отец и мать. Строгие, но никогда не отринут. Вы вон какие с чужбины приходите: больные, голодные, злые. Не любят вас болота, потому и морочат, кружат.
        - Понятно.
        - А на людей не ропщи. Они разные тут. Я вот к примеру сам Прошку не люблю. Встретишься с ним, потом всякие пиявки мерещатся, пауки огромные, а то и чудища невиданные. Но ведь живем…
        На тропинке он повстречал Пелагию. Та метнулась к нему, вроде как присосаться, но Валерий толкнул ее и сказал:
        - Нехорошо, мать, к чужим мужикам приставать.
        Пелагия посмотрела на него. Насмешливо хихикнула.
        - Ой, ли? Тут чужих нету. Будет тебе чваниться. Хочешь, ночью приду. Или не понравилось?
        - Что?! - не понял Валерий. - Да иди ты куда идешь…
        - Совсем глупый, - опять хихикнула Пелагия и легкой девичьей походкой поспешила дальше.
        Стоило заглянуть к Николаю. При отсутствии своей странной сожительницы он становился разговорчивым. Заодно не мешало расспросить его насчет костей. Когда многие врут об одном и том же, возникают противоречия, из которых можно извлечь истину. Это из детективов, но это правильно.
        Николай сидел за столом. Он не повернул головы на приветствие, лишь что-то невнятно буркнул.
        «Расценим это как приглашение», - решил Валерий, прошел в комнату и уселся напротив.
        Бывший водитель вездехода колупал в носу. Вернее рвал из ноздрей волосы. По всей столешнице валялись эти короткие кривые волоски.
        «Не замечал, что у него такие заросшие ноздри», - подумал гость брезгливо.
        Хозяин отвлекся от своего занятия, посмотрел недружелюбно. Вроде как раздумывал: выгнать немедленно или подождать. Победило любопытство. Николай криво ухмыльнулся, глянул на стол, удивился, покачал головой и дунул. Волоски закружились как снежинки. Они долго не хотели падать и лишь через некоторое время куда-то исчезли.
        Валерий потряс головой.
        - Пообедаем? - предложил Николай. - Вдвоем. Как мужик с мужиком. - Усмешка так и не сползла с его лица.
        - А Пелагия?
        - Она к Прошке пошла. Что-то у него кудесы не проходят. Полечит она его.
        - Я мясо не буду.
        - Почему ж?
        - Боюсь, рыбака того кушаете. У Прошки рука варилась. А у тебя что. Ребрышки?
        Николай сморщился. Прикрыл глаза, будто с досады, потом посмотрел на Валерия. Пристально посмотрел…
        - Капри-и-изный, - протянул недоброжелательно. - Нет у нас мяса сегодня. Вчера доели. Козленок то был. Пелагия уже и кости выбросила. Ты ж сам видел…
        - Как видел?
        - Да в кустах прятался… Ладно-ладно, неси вон корчагу с шестка. Щи там. Постные. Как раз по тебе.
        Стали ужинать. Николай ел нехотя, что-то все время в своей тарелке отпихивал, хлеба почти не кусал. Потом ни с того ни с сего поперхнулся. Крошки полетели на стол. Он схватился за рот. Его губы и щеки ходили ходуном, как будто там что-то билось и пыталось вылезти. Николай изо всех сил сжимал челюсти, но вдруг из его рта, сквозь губы прорвался какой-то бурый отросток. Он стал биться по щекам, подбородку и все тянулся и тянулся дальше. Николай прихватил его зубами. Закапала кровь. Отросток еще раз дернулся и, выскользнув изо рта, шлепнулся в тарелку. Извиваясь как змея, он проплыл по поверхности щей и скрылся в глубине. Черная кровь все капала из раскрытого рта Николая. Он сплюнул ее на пол, вытер губы тыльной стороной ладони и, как ни в чем ни бывало, продолжил хлебать щи ложкой.
        - Не лезь, - ворчал он, отпихивая кого-то невидимого в тарелке.
        Валерий оцепенев наблюдал за происходящим.
        - Тебе нужен магнит, - неожиданно сказал Николай.
        - Зачем?
        - Чтобы сделать компас.
        Гость оторопело кивнул.
        - Запомни это. А его не бойся. - Хозяин ткнул ложкой в щи. - Это пияв. Он у меня во рту живет. Кровь дурную отсасывает, да зубы чистит. Поплавать ему видишь ли захотелось…
        Валерий встал и, пятясь спиной к двери, пробормотал:
        - Пойду я.
        - Иди, - кивнул Николай. - Но помни: тебе нужен компас.
        24.
        Дом Ивана за время отсутствия своего нового хозяина сильно выстыл.
        Вязанка хвороста радостно затрещала в печи, тепло пошло в горницу, дым устремился в небо. Но не прошло и десяти минут, как без стука и приглашения на пороге возник Николай. Молча поманил Валерия пальцем. Очень не хотелось так сразу подчиняться этому нехитрому жесту, но пришлось. Уж больно ответственным и серьезным было у визитера лицо. Вышли на улицу. Валерий уже догадался о причине вторжения, и действительно: Николай выразительно ткнул пальцем в сторону дыма, потоком струившегося в небо, потом, так ничего и не сказав, ни грубого, ни обвинительного, вернулся в дом, вошел в горницу и жахнул в печь целое ведро воды, которое подхватил, проходя через сени. После чего, уже не совсем без эмоций, как папаша на шалопая, глянул на Валерия укоризненно и пошел к двери.
        - Бдите? - то ли спросил, то ли утвердил Валерий.
        Он прилег, накрылся шкурами, чтобы не мерзнуть. Почему-то с запозданием явилось волнение. Он снова ощутил свою жалкость и слабость перед силами «местного правопорядка». Не стоило так глупо нарываться, но он просто забыл об этом дурацком правиле. И то, что Николай не кричал, не топал ногами и не брызгал слюной, не утешило, а скорее насторожило. Это говорило о реальной силе, потому что психуют и злятся тогда, когда в чем-то не уверены, когда сами боятся или не верят в свою правоту.
        Странное общество. Самодостаточное и жизнестойкое, несмотря на невероятные трудности выживания. Но не гармоничное. С клубком загадочных противоречий и тайн. Почему так упорно местные не хотят отпускать никого из этой болотной ловушки? Дело здесь не только в стремлении пополнить деревню новыми жителями за счет заблудившихся в болотах людей. Нет, все не так просто. Казалось бы каждый здесь только выиграл бы, довестись наладиться контакту с внешним миром. Инструменты, стекло, да сколько всего… если для них пластиковая бутылка - чудо. Но они и слышать не хотят ни о каких контактах. Они боятся их, предостерегают и даже запугивают, как Сом. И Василий, стоило заговорить с ним на эту тему, сразу дал уверенный ответ: уйти отсюда невозможно. Но почему? Какая сила порождает эту замкнутость пространства? Или это всего лишь мистический психоз? Гипноз? Одержимость? В чем его первопричина? В болотных газах? Наркотическом дурмане багульника? Утешительная точка зрения, высказанная профессором. Вот только не все в ней вписывается в реальность. Например, местная религия. Та еще загадка, особенно если учесть, как
ортодоксально всегда любое верование, как трудно в нем что-либо изменить. Но в этой деревне с верой в Бога творится что-то неладное. Никто, можно сказать, не молится, в домах вместо икон - что попало. Стеб какой-то. Причем дурацкий и глумливый. Даже большевики до такого не додумались. То есть вешали портреты своих вождей, но все-таки на стены, а не в божницы…
        Пригревшись под шкурами, Валерий вздремнул. Ненадолго, но сладко. В легком полусне привиделась Лида. Они от кого-то убегали, прятались в кустах, высокой траве и неожиданно оказались в бане. Стояли тихо, прислушивались и только робко трогали друг друга. Потом разделись. Лида, с игривой грацией кошки, прижалась к нему, но когда они уже вот-вот готовы были совокупиться, что-то насторожило ее, она резво отстранилась. И пропала. Зато откуда-то из темноты возникла Пелагия. Злорадно ухмыляясь, она показывала ему две фиги. Вертела ими у самого лица и радостно хихикала.
        Профессор генетики самозабвенно лузгал семечки. Увидев несколько удивленное лицо Валерия, пробормотал:
        - Дрянное занятие. - После чего отодвинул мешочек в сторону. - А то присоединяйтесь. Будем соревноваться - кто быстрее.
        - У нас на работе семечки называли наркотиком. Антиработином.
        - У нас тоже, - кивнул профессор. - Обедали?
        - У Николая. И опять такое наехало… Как приду к ним, и начинается.
        - Это все Пелагия.
        - Да не было ее.
        - Ну и что. Аура там такая.
        - Вы верите в ауру?
        - Конечно. Многое из того, что вначале отрицала наука, например домовых, потом подтверждалось экспериментально. И все, что не доказано до сих пор, имеет под собой научную подоплеку.
        - Так уж и все?
        - Абсолютно. Любая мистика. И колдовство в том числе.
        - И Бог?
        - И Бог, если хотите. Я могу это обосновать.
        - Любопытно.
        - Вас интересует эта деликатная тема? Странно…
        - Мне и самому странно. Раньше вопросы религии меня волновали лишь поверхностно. Как, скажем, вопросы реальности полтергейстов. Хотя… в отличие от всяких там барабашек, я, конечно, был бы рад существованию направляющей и руководящей высшей силы.
        - Вы имеете в виду Бога или КПСС? - улыбнулся профессор.
        - Конечно, Бога. Вот только в отличие от вездесущей КПСС, которая когда-то совала свой нос во всё, присутствие Творца очень уж незримо. Что представляется мне большим упущением. Незримость эта настораживает, вернее сказать, расхолаживает. Ведь если не веришь истово, то чувствуешь себя почти что глупо, когда крестишься, например, или читаешь молитву.
        - Действительно. Я все это испытал на себе когда-то.
        - Но именно здесь, как ни странно, я впервые почувствовал смятение. Вместо привычных, а потому почти не замечаемых, христианских персонажей, в большинстве домов в божницах красуются всяческие уроды рода человеческого. Сначала я отмечал это вскользь, как некий забавный выверт, но мне вдруг показалось, что за всем этим кроется нечто большее. Какая-то тайна. Вот почему тема религии стала беспокоить меня всерьез.
        - Со мной случилась та же метаморфоза. Только в этой болотной деревеньке я принялся размышлять о вечном. Ничего, что я выражаюсь высокопарно?
        - Выражайтесь, как вам удобно. Меня интересует ваше личное мнение. В моей голове вопросов пока что намного больше, чем ответов.
        - Правда? И вы будете слушать? Я так соскучился по аудитории. Здесь в одиночестве я много думаю. А поделиться не с кем. Слушать никто не хочет. У здешних, действительно, очень странное отношение к религии и Богу. С одной стороны, они вроде бы почти не религиозны, с другой - попробуйте что-нибудь оспорить. Алексей, корреспондент тот самый, все пытался разобраться в этом вопросе и, видимо, что-то унюхал, но, поскольку я не хотел с ним уходить, он со мной не делился. Так-так… с чего же мы начнем?
        - С вашего мнения о местных религиозных обычаях.
        - Признаться, я не пытался углубиться в исследование конкретной темы. Для этого нужно сотрудничество с изучаемыми субъектами. А оно оказалось очень затруднительным. Многие просто не понимают сущности вопросов. А кто понимает - реагирует нервно. Да вы и сами наверняка с этим сталкивались. Не так ли?
        - Постоянно.
        - Поэтому я компилировал свои идеи в более, так сказать, глобальную концепцию. Можно сказать, размахнулся на вселенские масштабы. Во как! Ха-ха…
        - Поговорим о глобальном. Может тогда разберемся и в частном. С вашей помощью.
        - Ах, как я рад, что… Ой, извините. Забываюсь. То есть забываю, что вы не разделяете мою радость по поводу вашего здесь пребывания. Извините.
        - Пустяки. Вас, в отличие от других, понять можно. Вам просто скучновато. Теперь вы меня извините.
        Аркадий Аркадьевич смутился и почти что покраснел.
        - Не берите в голову, - продолжил Валерий, - Я ведь уже не тот, каким был в первые дни. Пообтерся. И вы мне искренне симпатичны.
        - Вы… ах, не буду. Перебор получится. Будем друг друга хвалить весь вечер. Вернемся к теме. Бог, вера, религия. Признаться, человечество за свою совсем не безразмерную историю, такого в ней наворотило, что диву даешься. Вот вдумайтесь… Две тысячи лет от рождества Христова. Разве это много?
        - Не мало. Сколько поколений сменилось.
        - Поколений много. Но оценим это время в другом масштабе. Всего двадцать долгожителей от рождения до смерти. Веди кто-то подробный учет своих прадедов, и мы могли бы запросто знать имена тех, кто жил при Христе.
        - Действительно. Нет, удивительно! Такой подход как бы резко сужает временные рамки. Пять моих дедов… каждый из них вполне мог знать внука, которому предстояло прожить следующий век. И не только знать, но что-то ему рассказать, передать свои воспоминания. Всего пять посланий, и мы приближаемся к пятнадцатому веку, в котором и историки-то путаются. Пять посланий… Ну, пусть шесть, семь, ведь не все они жили по сто лет. Все равно поражает!
        - И вот за эти две тысячи лет человечество не только не прояснило для себя истину о себе, о Боге, о грехе, а еще больше все запутало. Одних христианских религий, наверное сотни. А сколько всяких личностных мировоззрений. Человечество погрязло в религиозных деталях, выясняя, как правильно креститься, сидеть или стоять в молельном доме, оно до полного абсурда запутало простой и ясный вопрос о вере. Как будто высшей сущности - Творцу, так невыносимо важно, двумя пальцами ты крестишься или тремя. Как будто он пристально за этим наблюдает и не простит того, кто нарушает установленный, опять же заметь не Богом, а какими-то конкретными личностями, ритуал.
        - Вы сами-то в Бога веруете?
        Аркадий Аркадьевич вздохнул, грустно улыбнулся, немножко подумал над вопросом.
        - Верую ли? Я не верующий в религиозном понимании. Для меня Бог - это сущность, но никак не субъект. Субъект, по моему разумению, не может повелевать вселенной и уж тем более ее создать. Я не могу согласиться, что высшей сущности нужны наши молитвы, поклоны, славословие, на которых так настаивает церковь. По моему это принижает Господа до уровня примитивного тщеславного господинчика. Поэтому я не молюсь, не считаю себя рабом Божьим, но верю, что Бог - пастырь. Не верю, что Бог сотворил человека по своему образу и подобию, но верю в существование силы Всевышней, по воле которой появился человек разумный. Я не верю в историю Адама и Евы. Ведь родословная их потомков замешана на сплошном инцесте.
        Валерий озадаченно посмотрел на неожиданно разошедшегося лектора.
        - Еще я надеюсь, что душа бессмертна, иначе, зачем было все это затевать? Вам интересно?
        - Да. Как и большинству то ли верующих во что-то, то ли неверующих, но интересующихся этим вопросом, людей. Порою мне кажется, что человек создан для чего-то… задуман, как некий механизм, о предназначении которого мы можем только гадать.
        - Конечно, вы правы. Знать, что конкретно нужно Господу от человечества - высокотехнологичная цивилизация или, наоборот, полное слияние с природой - спор бесперспективный. Одни считают так, другие иначе. Я, например, придерживаюсь первого мнения. А давайте поразмышляем. Не против?
        - С удовольствием.
        - Всевышний создал живую материю и создал разумное животное - человека. Зачем? Ради прихоти, забавы? Не верю. И вот тут я позволю себе следующую мысль. Бог всесилен в масштабах Вселенной, но не всесилен, как ни странно, в мелочах. Например, он не в силах сдвинуть вот этот камень с места прямо сейчас. Для этого ему надо создать ус-ло-ви-я, чтобы этот камень сдвинулся. Вызвать бурю, землетрясение, с абсолютной точностью рассчитать их силу, а если сделать это элементарное действие как чудо, то задействовать какие-то неведомые нам и, возможно огромные энергии. Или… подвигнуть к этому… маленькое разумное существо, которое протягивает руку и перекладывает камень на другое место. Как вы думаете, что проще?
        - Конечно, второе.
        - Итак, предположим, что Создателю нужны во Вселенной помощники, которые способны решать любые срочные задачи. И Он задумывает человека. Именно задумывает, а не создает. Потому что, если бы он мог, хлопнув в ладоши, получить готовый результат, то никогда не стал бы создавать человека по подобию животного, а сделал таким, каким хотел видеть его в своем окончательном замысле. Без всяких промежуточных этапов. Вы понимаете мою мысль?
        Валерий возразил:
        - Священники говорят, что он его таким и сотворил. Без всех этих страстей, вечного желания секса, денег, власти и множества других искушений. И только согрешив, скушав запретный плод с древа познаний, человек приобрел все эти отвратительные качества.
        - Да, настоящий детектив. Первый в мире. Но даже если так, кто же все-таки искусил человека? Зачем было создавать на его теле органы размножения? Зачем было сажать в Райском саду это дерево, плоды которого есть запрещено? Итак, если отбросить всю эту примитивную мифологию, то напрашивается только один вывод. Создатель всего лишь заложил условия, при которых путем длительной эволюции появились высшие млекопитающие животные. Затем он создал условия, чтобы зародился разум. А разум - штука коварная. Он тоже позволяет создавать условия. При которых, слабый, но умный получает власть над сильным, но глупым. Бог не мог сотворить человека другим. Потому что человек при всем своем безмерном самомнении - животное. - Профессор сделал многозначительную паузу. Сегодня он опять казался другим. Осанкой, манерой речи, какой-то новой жестикуляцией.
        - По-моему, все это доказывает, что никто человека и не создавал вовсе, а произошел он действительно от обезьяны.
        - Скорее всего, действительно произошел, но… не так, как это интерпретировали материалисты. Есть вещи, которые не объяснить теорией эволюции. Что лежит в основе этой теории? Естественный отбор и способность приспосабливаться к изменениям окружающей среды. Происходят малозначительные усовершенствования организма - мутации, со временем способные в корне изменить первоначальный вид. Делает ли природа что-то про запас? Никогда. Только небольшой задел прочности, на какой-нибудь экстремальный случай. А вот у человека многое наоборот. Его мозг имеет огромные резервы, совершенно невостребованные в настоящем времени и как будто нацеленные на очень далекое будущее. Да и сам организм таит немало загадок, которые не могут являться продуктом рациональной эволюции. И, наконец, главное - совесть. Ее нет в принципе у животных, потому что она враг естественного отбора. Совесть как результат эволюции - нонсенс.
        - Марксисты говорили, что это продукт воспитания.
        - Поэтому ее у них и не было. Шучу. Нет, продуктом воспитания может являться или страх перед наказанием, или рациональный расчет по принципу - не стану поступать так, потому что меня посчитают бякой и не будут со мной водиться. Совесть - нечто искусственное для разумного животного.
        - И это животное с ней упорно борется.
        - К сожалению.
        - А зачем ему вся эта кутерьма?
        - Кому?
        - Богу.
        - Представим, что планы Создателя насчет человечества обусловлены какой-то важной необходимостью. Например предотвращению гибели Вселенной, которая определена физическими законами материи: взрыв, расширение, сжатие. Освоение огромного количества галактик, преобразование мега-космоса в стабильную систему, потребует огромного количества помощников. Честных, трудолюбивых, надежных. Которые не ударятся в космическое пиратство или завоевание чужих планет. Где их взять?
        Валерий пожал плечами.
        - Вы, надеюсь, хотя бы что-то слышали о генетике? О клонировании?
        - В общих чертах.
        - Этого достаточно. Попытайтесь представить себе достижения науки в будущем. Сменится несколько поколений процессоров, и будут созданы компьютеры, которые расшифруют геном человека. Полное освоение технологий клонирования с генетическими модификациями позволят создать бессмертное тело. Даже не очень одаренный генетик скажет, что это реально.
        - Я не генетик, но тоже согласен.
        - Но - разум? Смогут ли ученые перенести его в новое тело? Уверен - эта прерогатива навсегда останется за Создателем. Хотя бы потому, что на фоне наглядных успехов в генетике, достижения в познании тайн мозга просто ничтожны. Бессмертные тела научатся создавать люди. Богу, несмотря на дерзость подобного домысла, я полагаю, это не под силу. Эффектное шоу с магическими пассажами и появлением из небытия новеньких тел, уверен, не предвидится.
        Валерий озадаченно хмыкнул. Он уже стал уставать от лекции, но соскучившийся по аудитории профессор и не думал ее заканчивать.
        - Бессмертные люди, как промысел Божий, задуманы Господом, но осуществляться подобное будет весьма прозаическим образом. В лабораториях. Вот только чья душа вернется в тело, а чья нет - решать не людям. Почему-то мне кажется, что в метафизический мир ученые не проникнут… никогда. Дело человечества - осваивать мир материальный - пространство и вещество. То есть Вселенную. Кто годится для подобной работы? Разумеется, не бывшие убийцы, насильники, воры и прочая нечисть. Очень сомневаюсь, что Бог станет воскрешать отъявленных грешников. Зачем они нужны человечеству? Какие из них помощники? Вот почему идет борьба за наши души. Вот почему звучит голос совести. Господь, отвращая нас от грехов, пытается спасти. Ради нас самих. Ради нашего бессмертия. А вы думали - просто так? Из вредности?
        - А не проще ли было разверзнуть небеса, явиться человечеству и сказать все как есть: сомневаетесь во мне, грешите почем зря, а вот он - я - любите и жалуйте! И серию молний по самым твердолобым. Вот бы все и уверовали.
        - Это любимый аргумент атеистов. Действительно, что стоит Богу устрашить людей, коль он всесилен? Но задумайтесь о результате. Какого качества будут эти, пусть даже и безгрешные души, но полученные таким путем? И во что обратятся они, когда обретут бессмертие и неограниченные возможности? Существуя в умах людей на грани мифа и реальности, Всевышний как бы поддерживает равновесие между добром и злом. Человек делает выбор в пользу добра не из-за страха, а по совести. Происходит качественная селекция душ.
        - Получается, что Господь сам искушает людей, которые грешат по причине сомнения в его реальности?
        - Нет, мой дорогой. Искушения не насылаются, они существуют сами по себе, как некие материальные блага или удовольствия. Люди искушают себя сами. Наступив на горло совести, то есть изгоняя из себя Бога.
        Валерий вздохнул. Профессор оценивал впечатление. Возможно, он ждал охов и ахов, но их не последовало.
        - Пойдемте, что ли, чаю попьем? Запутал я вас, похоже.
        - Да нет. Все доходчиво. Вам надо в церквах проповедовать, а не в болотах прятаться.
        За чаем немного помолчали. Сказанное Аркадием Аркадьевичем казалось почти очевидным. Библейские сказки о конце света, не очень страшные ввиду их абсолютной ирреальности с точки зрения здравого смысла, в интерпретации профессора превращались в нечто более пугающее. Перспектива не быть воскрешенным, если воскрешение действительно будет иметь место когда-нибудь в будущем, представлялась даже более пугающей, чем перспектива небытия.
        - Скажите, осознавая все это, вы не грешите? - спросил Валерий.
        Профессор как будто насторожился, хотел даже что-то ответить, но не стал. Задумчиво прихлебывал чай и молчал. Потом посмотрел на собеседника очень серьезно и сказал:
        - Надеюсь, что не грешу. Но там, на «большой земле» я не устоял бы перед зовом животного. Возможно, я обольщаюсь насчет себя, однако не исключаю, что моя душа нужна Создателю в будущем, вот он и спрятал меня в этой деревне.
        - А остальные что тут делают? Я, например?
        - Пути Господни неисповедимы. Слышал такое?
        - Разумеется. Только это никого не утешает.
        - Утешение и не требуется. Задача человека - прожить в обществе себе подобных, не погубив свою бессмертную душу. Для этого ему даны воля и право выбора. Не знаю, по каким критериям станет Всевышний оценивать деяния наши земные, уверен в одном - суд будет справедлив.
        - Будет… Когда-то… А всякие уроды не верят и не дают жить нормальным людям.
        - Действительно не дают, - согласился профессор.
        - И не заметно, чтобы Бог вмешивался.
        - А может, так оно и надо? Ведь надавав кому-то по лапам, Господь нарушит принцип справедливости. Придется пресекать каждую попытку греха, иначе тот, кого не ткнут мордой, сможет предъявить претензии: мол, других одернули, а меня нет.
        - М-м-м. Логично.
        - Василий, на мой взгляд - святая душа, высказал одну, по-моему, очень правильную мысль: «Господь в своем промысле прибирает к делу все: и грязное и чистое, но привечает он только чистоту, а грязь лишь использует».
        - Озадачили вы меня, Аркадий Аркадьевич. Вроде бы и нового я ничего не услышал, но в вашем изложении многое начинает казаться очевидным.
        - Это хорошо.
        - Может быть и хорошо, но страшно жить, одергивая себя по каждому поводу.
        - Не волнуйтесь. Жить безгрешно - не труд. Это состояние души. И оно приятно. Сначала нелегко, когда по привычке все еще думаешь только о себе, а потом просто.
        - Почему же тогда вы от грехов в болотах спрятались?
        - У меня случай особый.
        - Да бросьте. Гордыня, вроде бы, тоже грех.
        - Гордыня тут ни при чем. Я бы мог промолчать, но скажу: меня к детям тянуло. Понимаете?
        - М-м-м… Педофилия?
        - И все складывалось так, что могло легко осуществиться. Если бы я не попал сюда. Надеюсь, мы сменим тему разговора? А то как-то…
        - Конечно. Меня, например, всегда интересовало: как часто и насколько глубоко Бог вмешивается в дела людские. Действительно ли «ни один волос не упадет без воли его»?
        - Я думаю, это всего лишь своеобразная фигура речи, основанная на заискивании. Делать Богу больше нечего, как контролировать выпадение каждого волоска. Но в более глубоком смысле имеется в виду, что Создатель - это и есть все сущее, иначе говоря, он - это сама Вселенная, каждый ее атом, а посему выпадение каждого волоса в его воле.
        25.
        Валерий улегся на полати и стал перебирать в голове разговор с профессором. Долго не удавалось заснуть, разные мысли лезли в голову, но когда, наконец, одолела дрема, ему привиделся… конец света.
        Это был странный и очень реалистичный сон, почти как сон про девушку. Только в нем он оказался почему-то не Валерием, а каким-то мелким священником типа дьячка, и звали его Вениамином.
        Ему приснилось, будто разбудили его посреди ночи совершенно неправдоподобные звуки. Причем такие странные, что ни человек, ни его машины, ни природа породить такие не в состоянии. Выскочил Вениамин из дому и увидел еще более удивительную картину. Был день, только какой-то неземной, необычный. Прямо над головой светило Солнце, но оно быстро тускнело. Пронзительно голубое небо темнело, становясь сначала фиолетовым, а вскоре и вовсе черным. Казалось, ночь возвращается, но на небосводе не было звезд, а по всему небу играли яркие всполохи, похожие на зарницы.
        - Что это? - прошептал дьячок, обливаясь потом и, кажется, уже обо всем догадываясь.
        - Это Конец Света, - появился в голове ответ, пришедший ниоткуда, но явно не его собственный.
        И в этот миг Вениамин почти перестал бояться. Жил он бедно и богопослушно, заповедей, кажется, не нарушал, так что, хотя и гнал от себя гаденькую гордыню, понимал, что судить его Господу Богу особенно не за что.
        А мир земной прекращал существование. Но рушился он совсем не так, как представлял себе подобное явление верующий дьячок. Небеса не разверзались и мир не взрывался и не раскалывался. Он становился прозрачным, нематериальным и исчезал совершенно бесследно. Словно облако пара. В какой-то миг Вениамин с трепетом и даже страхом наблюдал, как испаряется его собственный дом. Как крылечко, на котором он стоял, вскружилось зыбким прахом и растворилось в вечности. И стало видно, как пропадает царство человеческое за многие сотни и тысячи километров от него. Дьякон посмотрел под ноги и понял, что вся планета Земля вот-вот исчезнет бесследно. Причем впервые он понял, что Америки находились не на далеком-далеком западе, а прямо у него под ногами, и что на самом деле Земля шарообразная, а вовсе не плоская, как в глубине души упрямо считал дьячок. Еще мгновение - и Вениамин понял, что находится в пустоте, и боялся пошевелиться, потому что не знал, стоит ли он хоть на чем-то, пусть и невидимом. А затем все отчетливей и отчетливей стал он видеть, что не один в пространстве. Кругом точно так же висели в пустоте
люди, кто с выпученными от страха глазами, кто с открытым ртом, а кто и при самообладании. Даже находящиеся в далекой Америке люди почему-то видны были дьякону. Как это происходит, он не понимал, но при желании мог рассмотреть их почти отчетливо. И чувствовал Вениамин общий страх, смятение и любопытство.
        Кто-то из людей попытался бухнуться на колени и стал нелепо вращаться в космосе. Таких было немало, и дьякон чуть не прыснул от комичности происходящего в сей величественный и грозный для человечества момент.
        И тут появился Он. Словно сгустки тумана белыми струями потянулись от тусклого Солнца и стали уплотнятся прямо в бывшем центре Земли. И превратился Он в нечто похожее на человека, но без бороды и даже без нимба над головой.
        - Пусть присоединятся к нам и души умерших, - произнес Господь. И был он понят всеми жителями планеты.
        Словно серебряные нити заструились из пространства и стали появляться миллионы светящихся звездочек. Они переливались всеми цветами радуги, превращаясь в зыбкие очертания людей.
        - Вы знаете, зачем я вас всех собрал? - произнес Создатель.
        - Да-а-а… - ответило человечество в едином выдохе и еще раз встрепенулось в предчувствии Страшного Суда.
        - Вы удивлены, вы в смятении? - спросил Всевышний.
        - О-о-о… - бескрайний стон пронесся в пространстве.
        - Есть ли среди вас хоть один, кто не слышал о Боге, о бессмертной душе, о Конце Света?
        Еще более тоскливый стон пронесся и затих в космосе. Но никто не сказал: «Нет».
        - А есть ли среди вас такие, кто считает себя безгрешным?
        Кто-то опустил голову, кто-то зарыдал, но нашлись смельчаки, кто или сам полушажком подался вперед, или подталкивал рядом стоящего, более всего, надеясь, наверное, что и его подпихнут.
        - Вижу-вижу, - сказал Господь. - Священнослужители приободрились. - Ну, с вас спрос отдельный. Мне не важно, в кого вы верили. Будда, Кришна, Христос, Магомет-пророк - персоналии достойные, но они лишь посредники. Изо всех сил они приспосабливались к вашим национальным прихотям, в надежде, что вера поможет народам меньше грешить. Но почему именно вы, священнослужители, более всех уверовали в то, что только ваша вера праведна? Сколько людей погубили христиане? Да вы и самих христиан не жалели. Губили даже тех, кто крестился не так, как вам хотелось. Католики жгли людей на кострах во имя веры. А вы, мусульманские имамы? Не все, но сейчас вы понимаете, о ком я говорю. Какой Бог вам сказал, что только вы праведные, а все другие неверные? Вы взрывали дома, самолеты, машины, губили невинных детей и женщин. Вы уверяли тех, кого посылали, что Мне это надо? А зачем!? Я бы ждал ответ вечность, но никогда, никогда вы не сможете ответить.
        Я дал вам много богов, надеясь, что они сумеют подладить веру под ваши традиции, под ваши мятущиеся души. И они хорошо трудились. Я сам, чтобы хоть как-то вас понять, принял облик человека. Мне подчинено все Мироздание, я знаю и чувствую каждую его частицу, но… я сдаюсь - я не понимаю человечество… Но я обещаю: суд будет справедлив и суров…
        - Что суров, мы не сомневаемся! - крикнул вдруг какой-то, наверное, совсем уж неисправимый грешник, надеяться которому было все равно не на что.
        - И справедлив, - повторил Господь.
        - Обещает он. Да как в этом можно разобраться? Я вот, например, десять человек убил, а некоторые миллионы…
        - У вас возможностей было меньше, а так бы вы и миллиарды уничтожили.
        - Э, нет, - закричал еще кто-то, приободренный, что можно поспорить. - Я, например, всего лишь от жены гулял. Да, грешен. Так что же мне в Аду с этими убийцами париться?
        И заметив, что Господь не возражает, заорали все. Каждый считал себя менее виноватым, чем многие другие, и не хотел мириться с уравниловкой, которая отчетливо просматривалась в определении: «грешен».
        - Нет! Нет! Долой Страшный Суд! Как можешь ты судить нас, кто убил всего один раз, ну два, ну три, в то время как есть личности, сгубившие целые народы…
        Господь не отвечал. Не ожидал он от рода людского такой прыти в час судный.
        И тогда распалились уже самые отъявленные грешники. Да и те, кто сгубил миллионы, приободрились. Они стали кивать друг на друга, предъявляя аргументы, мол, я вот губил только другие народы, а кое-кто и свой собственный. Разве это не подлее? Но и у тех, кто губил всех и вся, неожиданно обнаружились собственные козыри. Нас такими воспитали. Не для себя старались. И, в конце концов, что же ты Господь, такой-сякой, человека столь безвольным для греха, с таким малым запасом духовной прочности, сотворил? Разве так поступают порядочные Создатели?! Сам сделал человека вороватым, жадным, мстительным и сам за это судить собираешься! Это же провокация!
        - Тихо, - вдруг прервал весь этот многоголосый ор Создатель. - Я не буду вас судить. Но Ад я вам обещаю. Суд над человечеством я отдаю самому человечеству. Отныне для вас не будут скрыты ни деяния, ни помыслы друг друга. Все тайное станет явным. И учтите… Вы не сможете спрятаться друг от друга. Вы больше не сможете убить друг друга. Потому что вы бессмертны. Ваше всезнание бывшей жизни земной станет всеобъемлющим, а потому вы с абсолютной отчетливостью почувствуете все, что испытывали ваши жертвы. В моем Аду вы займете их место. Чем больше горя вы причинили, тем более ужасающими будут ваши страдания, объединенные в боль всех ваших жертв. Кто скажет, что это не справедливо?
        Глубокая тишина казалась громче самого сильного звука. Все аргументы, которые так веско оправдывали любое грехопадение, с легкостью разбились об эти простые слова.
        - Это и будет ваш Ад.
        - О-о-о, Боже!?..
        - Что?! Вы надеялись, я буду с каждым разговаривать душевно, учитывать мотивы, которыми вы надеялись оправдать свои преступления? Буду разбираться в том, как сильна была ваша вера, и сколько поклонов вы за свою жизнь сотворили?
        Человечество молчало.
        - Вам не нравится, что все слишком просто? А так и должно быть…
        - …
        - Итак, всех прощенных и тех к кому ни у кого нет претензий - прошу в будущее. До свидания!..
        Валерий проснулся. В его ушах все еще звенели те странные звуки, предшествовавшие увиденному им гипотетическому Концу Света. Машинально перекрестившись, он попытался представить, сколько людей никогда не простят его, когда узнают о нем все-все-все. И хотя сон не воспринимался как откровение, вдруг стали понятными многие ранее слышанные религиозные сентенции и заповеди. Например: не суди, и не судим будешь. И даже прелюбодейство, о котором и анекдоты складывались и всерьез его как грех, в общем-то, никто не воспринимал, неожиданно представилось совсем в другом свете. Простит ли тебя тот, чью жену ты тайно использовал, да еще в глубине души потешался над обманутым?
        И еще появилась мысль, насколько двуличен человек в своем отношении к Богу. Он хочет, чтобы тот существовал и, чтобы существовало бессмертие. С другой стороны - жить и не грешить? А может быть действительно вовсе не Богу нужна наша безгрешность, а нам самим?
        26.
        Мутное серое небо зависло над болотами как будто навсегда. Оно сливалось с макушками дубов, превращая видимое пространство в странную импрессионистскую картину, нарисованную расплывчатыми мазками тумана. Ветер двигал всю эту зыбкую массу и, казалось, что плывет земля, а все остальное только колышется. Валерий брел по тропинке, сам толком не зная, куда. В гости идти ни к кому не хотелось, но и сидеть в избушке надоело. Он увидел вездеход и… все понял. Влез в кабину, лег на пол и просунул руку под приборную доску. Вот он… динамик. Требовалось что-то типа фомки, чтобы отломить от него магнит. Просить у местных жителей подобный инструмент не стоило. Что-то подсказывало: никто не должен знать о его намерениях.
        Вернулся в дом. Тщательно обшарил чердак, сарай, погреб. Ничего подходящего. Вспомнил о других заброшенных домах. Стоило поискать там…
        Валерий решил пройтись по окрестностям. Удивился, что при свойственной ему любознательности, его так и не угораздило до сих пор обследовать этот болотный остров основательно. Сегодня он ориентировался легко и четко запоминал пройденные маршруты. Остров оказался около двух километров в длину и примерно километр в ширину. Может быть и больше, но, придерживаясь правила идти только по твердой земле, он не бродил по местам в этом отношении сомнительным. Вскоре ему удалось наткнуться еще на один дом, про который никто не упоминал, хотя в нем вполне можно было жить. В чем-то это сооружение даже превосходило избу деда Ивана. Большей высотой, да своей добротной основательностью. Отсутствие сорняков тяготеющих к жилым постройкам, кустарник, проросший прямо на придворке, говорили о том, что дом необитаем уже не одно десятилетие. Валерий обследовал сарай, но ничего металлического не нашел. Несколько вполне годных плетеных корзин, да растрескавшиеся корыта.
        В доме его сразу поразило что-то неприятное. В нем не жили, но он не казался заброшенным. Голый стол, пустые полки, даже иконы в углу не имелось. Но на полатях лежали шкуры, и еще: в горнице было… тепло. Не так, чтобы это ощущалось сразу, но точно теплее, чем на улице. Стоило, наверное, уйти поскорее, однако очень уж требовалось раздобыть подходящую железяку. И Валерий полез на чердак. Он сразу наткнулся на кучу разнокалиберных досок, очень старых, растрескавшихся, развалиться которым на куски не позволяли врезанные в них клинья. Это были… иконы, наверняка, очень древние и ценные. Хотелось рассмотреть их повнимательнее, но царивший на чердаке полумрак превращал изображения в темные неясные пятна. Валерий подполз к свету, струившемуся сквозь щели фронтона, глянул на находку. Икона действительно казалась старинной, но поверх изображения лика Христа, было намалевано что-то несусветное. Огромные гусарские усы, веерообразная купеческая борода, на носу бородавки. Даже грубые волоски на них старательно прорисованы неумелой, но извращенно глумливой рукой. Другие доски оказались испоганенными таким же
образом.
        Почему-то стало противно. Валерий уходил от дома и у него появилось чувство, как будто он сам совершил какую-то гадость, всего лишь из любопытства, а потом вдруг навалилось отвращение к самому себе за содеянное.
        Дальнейшее обследование острова Валерий решил отложить на другой день. Неприятно терзали новые впечатления, вот только делиться ими ни с кем не хотелось, все равно объяснения окажутся простыми, но неубедительными.
        Он возвращался по уже пройденному маршруту, держа путь лишь немного левее, почти к самой кромке болот. И неожиданно заметил то, что первоначально упустил из виду. Тонкие жердочки, почти незаметные в осоке, пролегали от суши куда-то в невидимую из-за тумана глубину. Осторожно ступая по ним, Валерий вышел на крохотный островок, сплошь заросший кустарником, сквозь который едва просматривалась неказистая избушка. Дверь оказалась прибитой к стене толстой железной скобой, и это был первый запор, встретившийся в деревне. «Родственная душа», - с удовольствием подумал Валерий, отдирая скобу и отмечая ее полную пригодность для задуманного им дела. Внутри избушки ничего примечательного не имелось. Он пошарил на печи, проверил полки. Нашел кружки, миски, несколько свечей, все как обычно. Под полатями в темноте нащупал сундук. Вытащил его на свет божий, раскрыл и стал извлекать какие-то тряпочки, шкурки и заплесневелые мешочки с сушеными травами. Неожиданно увидел стопку бумаги. Сверху, сложенные пополам, лежали ксерокопии каких-то старинных рукописей на старославянском языке. Под ними листы с текстами,
напечатанными или на хорошей машинке, или на принтере. С множеством исправлений, пометок и ссылок, которые были сделаны разными чернилами и даже разным почерком.
        «Жил в селении Дулово большой колдун, некий Митока…».
        «Сказка какая-то», - решил Валерий. Быстро свернул листы трубочкой, обмотал тряпкой и, не обнаружив в избе больше ничего интересного, решил, что пора возвращаться.
        Вечером он зажег свечи и, заложив дверь палкой, стал изучать неожиданную находку. Под листками со сказкой лежали другие, написанные от руки, кое-как, коряво, - похоже это был дневник.
        «Кажется, я теряю память. Надо все записывать. Мои мысли, открытия, если их сразу не изложить на бумаге, уже через несколько часов превращаются в голове в полную бессмыслицу. Это вообще-то неудивительно, поскольку все здесь пронизано абсурдом насквозь. Колдуны и раскольники - гремучая смесь. Им нельзя жить вместе, но они живут, и кажется, ладят. Только я не вписываюсь в эту среду. А вот Аркадий Аркадьевич прижился сразу. Со временем он, возможно, станет еще большим приверженцем местных порядков, чем Прокофий, Герасим и Николай вместе взятые. Никто не хочет мне помогать. Никто».
        «Василий и Сом - бывшие раскольники. Пелагия из колдунов. Прокофий, Герасим, Николай, тетя Нина, Аркадий Аркадьевич - люди пришлые. Мисос - местный дурачок. К какой касте он принадлежит - раскольников или колдунов - не выяснил. Да это и не важно. Меня зовут Алексей. Записываю весь этот бред, потому что боюсь - забуду. Как и свою фамилию».
        Валерий усмехнулся горько. Это он пока еще помнил. И словно в ответ на свои мысли прочитал следующее:
        «На всех здешняя среда оказывает разное влияние. Профессор ударился в мысли о Боге, несмотря на свое вопиющее безбожие. Раньше он о нем не думал и только зло подшучивал. Николай, который приехал сюда на вездеходе лет пятнадцать назад, напрочь все забыл о своей работе. Он даже не помнит, зачем вездеходу нужен двигатель. Лида и Сом категорически не приемлют разговоров о существовании других населенных пунктов. Герасим уверен, что вся Россия - сплошные болота и их надо покорять».
        «Надо сделать флюгер. В сильный устойчивый ветер он покажет направление не хуже любого компаса».
        «Еда есть. С водой в болотах проблем не предвидится - надавил мох и пей. Нужны кресало, сухие щепки, нож. Не забыть фотоаппарат. Это главное. Нет, все - главное. Ничего нельзя забывать. Именно мелочи способны испортить все дело. Из-за них в прошлый раз я не ушел далеко».
        «Неважно, в какие места я могу забрести, важно уйти отсюда. Местные жители дальше десяти километров от своего острова не отходят. Там им меня уже не достать».
        «Тетя Нина ушла. Почему она упрямо отказывалась идти со мной? Кто-то внушил ей, что я опасен. И теперь Мисос болтает, что ее в наказание за это съели. Придурок. Конечно, она утонула, иначе вернулась бы за Лидой. Эта девочка единственный цветочек на острове. Ей можно было бы доверять, но она невменяема. Уверена, что я свалился с неба. Если вернусь, заберу ее с собой. Удочерю».
        «Ко мне ночью явилась прекрасная леди. Фантастика! За такие наваждения можно полжизни отдать. Это лучше любых наркотиков. В реалии же кругом одни морды…»
        «Прокофий не тот за кого себя выдает. Это я выяснил, расспрашивая о нем всех поочередно. Полная путаница и белиберда в ответах, обрушившаяся на меня сначала, постепенно выстроилась в следующую картину: Прошка, Прокофий - он же Прохор - местный колдун. Никогда не был чекистом. Настоящий Прокофий после перестрелки с Иваном умер от ран через несколько месяцев. Прохор переселился в его дом, и все стали называть его Прошкой. Прежний дом Прохора пустует. Дом хороший, но долго находиться в нем неприятно».
        «Никто из местных жителей читать не умеет. Странно, но и Николай забыл грамоту. Проверял специально. Поэтому пишу, никого особо не опасаясь. Наибольшую угрозу представляет для меня Прохор. По-моему, все другие находятся под его неусыпным влиянием».
        На этом своеобразный дневник обрывался. Валерий еще раз перечитал некоторые места. Наибольшую ценность представляли собой новые сведения о Прокофии. Впрочем, опасность, исходящая от этого человека, чувствовалась и без предупреждений.
        Теперь дошла очередь и до сказки.
        «Поселился в деревне Дулово большой колдун, некий Митока. Неизвестно было селянам, на что и как колдовал он, но связывались его нечистые дела то с засухой, то с набродом червей, то с гнилобоем. А еще стали замечать, что все, кто хоть как-то общался с ним, теряли веру в Спасителя и начинали говорить всякую нелепость. Надоело это селянам, и решили они Митоку сгубить. Пришли с вилами, да топорами, но не совладали с великим колдуном, поскольку наделен он был бесовскою силою. Раскидал он селян одним взглядом и в тот же день, не дожидаясь пока его избу предадут огню, ушел вместе с семьей в зачарованные болота, про которые многие слышали, но никто не видел воочию. Потому что не существовало к ним путей ладных, да и боялись их, как нечистых, да и находились они не близко, да и делать там было нечего. А звались те болота Чарусами.
        Ушел Митока и прихватил все, что можно было унести с собою: и кур, и поросят, и коз взял. И ушли с ним дети и жена и некоторые соседи с роднею, коим тоже доставалось немало от селян за близость их к колдовскому племени. И никто не узнал бы никогда, дошел ли Митока до тех Чарус, или потонул в трясине вместе со своим скарбом.
        Но случился среди православных на Руси раскол. Стали преследовать приверженцев старых правил аж пуще колдунов. Долго прятались они в лесах, долго маялись там, а потом решили перейти болота и направиться в другие края. А там, может, Бог спасет… Только заблудились они; окружил их бес трясинами, и ведомые им, вышли они в новые владения Митоки. А были среди раскольников и те, кто преследовал колдуна за дела его нечистые.
        Все они оказались во власти Митоки. Виделись им и черти, и геенна огненная. Мертвое оживало, потешалось, да злобно вражило над людьми. Ни молитвы не спасали он наваждений, ни вера истовая. И сдались они, отдались колдуну во власть его бесовских чар. Но не стал губить их Митока, хотя и не пожалел. Поселились они на соседнем острове и стали жить как все. А чтобы не мучили кошмары, научил он их пить кровь живых поросят, в пищу которых добавляли уморник. И еще поглумился колдун над верой их, за которую эти люди страдали, и стали они верить во что попало. Кто на чурку осиновую молился, кто на соседа, а кто и на самого Митоку.
        Только один не покорился. Научился он жить с наваждениями и совладал с ними, разумев с Божьей помощью, как отличать видения от сущего.
        А прожил великий колдун почти сто лет. Мучительно умирал Митока и долго, но когда понял, что конец близок, позвал своего сына и переселил в него самого себя. И сын его, обретший вторую душу, перестал болеть и стареть. Но не нашел Митока в своем кощунстве радости, потому что лишил его Господь за эту дерзость головы.
        И никто не узнал бы о живущих в Чарусах, но тот человек, что не покорился антихристу, вышел однажды из болот и поведал кое-что о жизни отшельников».
        «Ну и ну», - только и сказал Валерий, кончив читать эту то ли сказку, то ли притчу, то ли легенду. Тайн становилось как будто меньше, но они превращались в нечто еще более загадочное. Надо было, не паникуя, переосмыслить новые сведения, для чего требовалось просто заняться делом. Он притащил в дом подходящий округлый камень и стал затачивать скобу с одной стороны.
        Утром, спрятав инструмент под куртку, Валерий вышел на улицу. Постоял, прислушался к звукам. Тишина. Туман стал еще гуще, и временами казалось, будто стоишь внутри призрачной полусферы накрывшей, словно куполом, землю. Вездеход ждал его. Холодный, мертвый, скособочившийся. Валерий влез в кабину и на ощупь вставил острие скобы между магнитом и корпусом динамика. Еще раз прислушался. Нет, сегодня погода явно потворствовала ему. Щелчок и заветный кусок уникального металла упал к ногам и откатился к левой двери кабины. Валерий полез за ним, стал шарить рукой в полумраке и вдруг вездеход качнулся. Надо было спасать магнит, но голова стукнулась о раму крыши, которая почему-то оказалась внизу и, в тот же миг, черная холодная вода, больно ударив в лицо, мгновенно затопила все пространство. Вездеход рухнул в яму. «Боже, опять!», - мелькнула шальная мысль. Валерий метнулся вверх, но там было днище, попробовал пробраться вперед - руки втыкались в вязкую глину. Наваливалось мучительное удушье. Оно сковывало движения, глушило сознание. Неожиданно в его лицо что-то больно ударилось. «Рычаг скоростей? - подумал
уже почти равнодушно. - Или?..». Схватился рукой за корявую жердь, она дернулась, потянулась куда-то, но тут же выдернулась из скользких от глины пальцев и исчезла во мраке. И снова вернулась, ударив на этот раз в грудь. Валерий вцепился в нее двумя руками.
        …Он очнулся в своем доме на полатях. С удивлением заметил, что лежит без одежды, завернутый в мягкие шкуры. Было тепло, уютно и вставать не хотелось. Но… магнит! Где он? Утонул вместе с вездеходом, или он успел его подобрать? Валерий вскочил, заметался по дому… Вспомнил о белогвардейском кителе в шкафу. Начал его надевать и… увидел свою одежду на лавке у стола. Она была сложена аккуратной стопкой, сухая, чистая. Сверху на куртке в продавленной от тяжести ямке лежал магнит.
        27.
        Деда Сома Валерий обнаружил у баньки. Он складывал в корзину дрова.
        - Мыться будешь? - спросил старик. - Али кочемазым жить вздумал? Воды тода наносить надобно. Колодец вон там, видишь?
        Валерий пошел к колодцу.
        - Воду-то в жменях таскать будешь, что ли? Нет? Тады ведра возьми. - Сом вынес два ведра. Одно деревянное тяжеленное, другое почти новое - пластмассовое. Точно такое было у рыбака. - Сгожая вещь, - похвалился Сом тут же, заметив заинтересованность гостя. - Да не твоя, не лупься. У Прошки на лычаки выменял.
        Валерий наносил воды, дед разжег каменку. Присели на крылечко.
        - Старею, - пожаловался Сом. - Ноги мозжат…
        - Поменьше по болотам бегай, - посоветовал гость.
        - Так коды бегаю - лечше, а сяду, тоды и болят.
        - Вездеход в яму упал, - как бы между прочим, сообщил Валерий.
        - Ох?! - удивился старик. - Надо ж. Стоко лет стоял и на тебе. Торчит?
        - Кто?
        - Да визихот этот. Али весь утоп. С концами?
        - Не знаю.
        - Чудно. Знаешь, что утоп и не знаешь весь ли. Безлепица какая-то…
        - Мне сказали.
        - Кто ж?
        - Да Прошка.
        - А-а-а… Хотя странно. Тока у него был, мне ни слова. А тебе, вот, сообчил, поди ж ты. Вожеватым видать становишься. Хо-хо…
        - Еще чем помочь? - спросил Валерий.
        - Обедать пора. Пойдем, что ли?
        - Спасибо, я уже, - снова соврал гость.
        - Опять лукавишь. - Дед хитро подмигнул. - Не пойму никак. Вроде не хухря-мухря, а живешь, будто варлыга. Бегаешь туды-сюды сголомя, а ни дел, ни проку.
        - А где Лида? - спросил Валерий уже в доме.
        - Грибы мочит. Она-то тебе зачим?
        - Спросил просто.
        Дед вытащил из печи горшок. Сам накрыл на стол.
        Ели молча. Валерий все ждал, не начнется ли галлюцинация какая, поглядывал на деда, но тот ел себе и ел. Потом заметил нервозность гостя, посмотрел пристально, с хитрецой.
        - Мару поджидаешь? Не будет севодня. Не жди.
        Валерий даже не удивился. Ему все надоело. Он уже давно ничего не понимал, а все попытки разобраться в происходящем приводили к еще большей запутанности.
        - Мисос говорил - днем нельзя баню топить, - вспомнил Валерий.
        - Отчего ж. Можно, коды туман. А таперича, по перворетию завсе туманы будут. Дненочно.
        - А почему так? - не удержался от вопроса гость.
        - Туман почему?
        - Почему топить нельзя, если нет тумана?
        - Старики велели, а мы блюдем.
        - Понятно. Старики понимали, что по дыму их найти можно. А этого они почему-то не хотели.
        - Опять вздор кулемесишь.
        Препирания прекратились, только когда пришла Лида.
        - Все цапаетесь, - сказала она, подсаживаясь к столу. - И как вам не надоело.
        - А чего это он наши порядки обессуживает? Слушать вырно. Вот я и возражаю.
        - Я спросил: почему, если тумана нет, днем нельзя огонь разжигать?
        - А правда, почему? - вдруг удивилась Лида и посмотрела на Сома.
        - И ты туды ж, - рассердился дед. - Сказано, порядки такие и не нам их нарушать!
        - В любых порядках должна присутствовать логика, - сказал Валерий.
        - Логика! - взвился дед. - Слово-то, какое! Умное, видать. Как у профессора. Тот тоже все пытал поначалу. Че, да как. Зачим, да почему? И мамка твоя такая же была… Дура…
        Лида встрепенулась. Ее подбородок задрожал, из глаз брызнули слезинки.
        - Все вы такие, - продолжал Сом запальчиво. - Лесомыги. Нет, чтоб жить себе личиво, так нет, все озлоречут.
        - Чего вы кипятитесь? - сказал Валерий. - Мне например многое здесь нравится. Вы же сами к каждому моему слову цепляетесь.
        - Ай, - махнул рукой Сом. - Базанить с тобой невсутерпь боле. Пустое пересердие. Понеже все одно не разговор получается, а раздобары.
        - Может, вам еды жалко, так скажите прямо. Могу не приходить. Сами ведь зовете. Да и не обедать я к вам шел - иголка мне нужна. Карман оторвался. - Валерий показал надорванный шов. Одолжите до завтра.
        - Вот долбень, - покачал головой Сом. - Да никому тут еды не жалко. Ешь, хоть лопни, а иголку из дому, ни ногой. Тут зашивай. Еще обронишь где. Ищи ее потом…
        Задуманное дело расстраивалось. Требовалось искать новый подход. Валерий зашил карман. Потом достал магнит и приложил к нему конец иголки.
        - Гляди, что у меня есть, - подозвал Сома. - Это, чтоб не терялась и, коль уронишь, очень легко найти. - Валерий кинул иголку на пол. Поднес к ней магнит. Щелк, игла подскочила, прилипла.
        - Ух, ты, - подивился старик. - Кудесы какие!
        - Закон природы, - осмелился поперечить Валерий.
        Дед не стал спорить, он поиграл с магнитом, все время восхищенно цокая, дивясь и робко поглядывая на гостя: неужто отнимет?
        - Дарю, - сказал Валерий. - Только пользоваться им вот так надо, а то испортится. Он прилепил иглу к магниту одним кончиком, чтобы при намагничивании игла приобрела четкую полярность.
        - Ясно дело, - согласился старик.
        По дороге домой Валерий подошел к старому дубу, отколол ножом кусок коры, выстругал поплавок. Во дворе его поджидали Василий с Герасимом. На крыльце стоял кувшин с вином, из которого было уже порядком почато.
        - А мы по делу. Мучицы смолоть, - сказал Герасим.
        Валерий удивился, обрадовался, позвал всех в дом.
        - Эх, жаль, угостить мне вас нечем, - сказал сокрушенно.
        - Знамо, нечем, - кивнул Василий. - Да ерунда это. Гостинцами вожаться потом будешь. А приспешку мы с собой захватили.
        - И винца, - поддакнул Герасим.
        Притащили жернова, Василий распаковал мешок с зерном, сыпанул горсть в дырку верхнего камня. Покрутил деревянную ручку, потрогал получившийся помол, что-то подрегулировал.
        Стали молоть. Работа спорилась. Впервые Валерий видел, как происходит превращение зерна в муку. Подивился гениальности предков. Он тоже покрутил ручку. Василий отошел разлить вино по кружкам, порезал сало и колбаски.
        Закончив работу и ссыпав муку в мешок, присели к столу.
        - Вы, правда, летчик люфтваффе? - спросил Валерий Герасима.
        Тот смешался, глянул на Василия.
        - Если вам неприятно вспоминать что-то, можете не говорить. Просто интересно.
        - Да что ж. Чего это неприятно? Просто пока не любопытствовал никто.
        - Значит, я первый.
        - Может, и летчик, - начал Герасим и замолчал, то ли сомневаясь в своем рассказе, то ли припоминая. - Давно все было. Забылось уже. Как будто и не было. Кажись, лет восемнадцать мне тогда сполнилось. Точно, восемнадцать. Мальчонка совсем. Только летать научился. В бой не посылали. Опыта мало. А вот листовки разбрасывать - это годилось. Да вот на первом задании меня и сбили. Парашют, слава богу, выручил. Приземлился в болоте. Тонул уже. Да спасли меня. Василий… вот, да Иван такой был. Хороший человек. Только помер давно.
        - А язык свой забыли?
        - Какой язык? Вот он. - Герасим высунул кончик и попытался рассмотреть его, неимоверно скосив глаза.
        - Немецкий.
        - Говор?
        - Ну да, говор немецкий.
        - Ах! - махнул рукой Герасим, - Сначала никто меня не понимал. Я им: «Я. Я». А они: «Ты. Ты». А потом как-то пообвыкся и стало все понятно.
        - А звали тебя как раньше?
        - Так и звали, Герасим.
        - Нет, когда ты на самолете летал.
        - А-а-а… тогда… Гер… Ган… Ганс, кажись. Точно, Ганс, - обрадовался бывший летчик. - А я и запамятовал уже. Вот интересно! Мне ночесь другие слова иногда снятся. Я что запомню, бывает, на другой день Василию говорю. А он на меня руками машет. - «Отзинь, анчихрист! - ругается, - Кончай ведьмовать!».
        - Дак он и молится какому-то Хитлеру. - Василий с нескрываемой иронией кивнул на Герасима. - Синец, он и есть синец. Супостат, одним словом.
        - Так кому ж молиться еще! Христу твоему, что ли? Так не знаю я такого. Гитлера вот… помню. Все мы ему молились. Фюрер он наш. Отец и заступник. А коли я ведьмак какой, так не живи рядом.
        - А не я ж к тебе жить явился. Сам пришел. Подселился под боком.
        - Могу и уйти. Домов много.
        - Ладно-ладно, не злись. А то сголомя и прямь уйдешь куда. Человек-то ты вожеватый, только вот Хитлеру твоему не могу мирволить. Не Бог он. И Аркадий Аркадьевич говорит, что не Бог.
        - Твой Аркадий Аркадьевич ни в кого не верит. Ни в Христа, ни в Царя, ни в Сталина с Лениным. Ересник настоящий.
        - Да лучше уж ни в кого, чем в анчихриста. Хотя я так непщую: вера ваша, видать, блазн такой бесовский. Кто вам чего наобещал, тому вы и готовы молиться. Словно недомыки какие.
        - Ой, ой, - будто твой Христос ничего не обещал.
        - Трудности он обещал. И борьбу с искушениями. Ты вот подумай башкой своей. Деды говорили, ни в одном доме раньше, окромя Христа, никому не молились. А теперь? Что дом - то свой бог. Прошка вон со своим Сталиным совсем заерестился. Говорит, это я так дурую. А дозде уж сколько душ?..
        Герасим нахмурился, нервно глотнул вина. Василий глянул на Валерия, сам смутился и тоже отпил глоток. Потом вроде бы как извиняясь, сказал:
        - Ладно, на том свете все сочтется…
        Герасим поскреб в затылке. Он уже не хотел возражать, спорить. Только сказал сокрушенно:
        - Вот и спортил настроение. Снова.
        - Да уж прости - погорячился. Может я и дулебина какая, только Бог мой мне предками завещан. А вы своих наскоро выдумали. Пойдем, однако, хватит башку дербить. Человек от нас отдохнуть хочет. А мы все сутырим да сутырим.
        - Ну, так пойдем. Вона и стемень уж подступает.
        Василий достал из сумки сверток.
        - Сало вот тут. Да колбасок малость. Подвесь на чердаке.
        Валерий хотел возразить, но тут же подумал: провиант ему скоро пригодиться. Не исключено, что опять придется блудить. Он поблагодарил гостей. Провел их до гати. Вернувшись в дом, достал рюкзак и сложил туда все, что имелось. Еще раз проверил наган. Крутанул барабан, пощелкал взводом. Потом вставил патрон, проверил, чтобы он расположился напротив бойка и спрятал оружие в большой кармашек.
        На другой день сходил в избу с грибами, снял одну вязанку, скрутил потуже. Дома уложил в рюкзак. Почему-то не хотелось ни с кем прощаться. Никто ничего знать не должен. Никто.
        28.
        Этот последний день Валерий в основном посвятил приготовлениям к побегу и нехитрым заготовкам. Завтракал и обедал у деда Сома. Припрятал незаметно несколько кусочков хлеба и пару картофелин. Помог старику и Лиде в работах по дому. Ждал удобный момент. И буквально перед ужином ему удалось осуществить задуманное. Лида ушла доить козу. Сом в сенях наскребал в миску меду. Валерий подошел к божнице. Он отлепил иглу от магнита и воткнул ее за отворот куртки. Тут же вернулся к столу и продолжил чистить картошку. Ему было стыдно. Даже эти мелкие кражи казались невыносимо противными, но он уверил себя, что когда-нибудь наймет вездеход, такой как у погибшего рыбака, разыщет эту деревню и привезет сюда кучу иголок, топоров пил и многое другое. Еще он почему-то решил, что в случае успешного побега и еще более успешного возвращения, нет, триумфального возвращения в Чарусы, обязательно заберет с собой Лиду. Зачем? Еще не решил, но это казалось правильным. Только бы выбраться из этих проклятых болот. А уж там…
        Дома Валерий первым делом воткнул иглу в кусочек дубовой пробки и испытал свой самодельный компас. Он налил в миску воды и с замиранием сердца опустил поплавок на ее поверхность. Игла повернулась. С непререкаемой точностью она указывала направление: юг-север.
        Утром, чуть только начало светать, Валерий покинул свою избушку. Он быстро вышел к болотам. Беспрестанно оглядываясь на остававшийся позади зеленый остров, стал удаляться во мхи. Туман в этот день стелился лишь рыхлыми мазками, и это казалось хорошим признаком. Прошел несколько сотен метров. Далее предстояло идти по компасу. Валерий достал кружку, с силой вдавил ее в мох, подождал, пока емкость наполнится водой… Игла повернулась, ее кончик указал на покинутую деревню. Теперь следовало определить ориентиры и идти вперед. Все казалось так просто и, не веря себе, не веря интуиции, он опять и опять налаживал компас, чтобы наметить дальнейший маршрут. Ему без особого труда удалось добраться до ближайшей трясины. Вот здесь компас временно стал бесполезен. «Ничего, - сказал себе Валерий, - трясина не бесконечна. Обогну ее и опять прямо. Я выйду на дорогу».
        Только к вечеру ему удалось обойти зыбуны. Он увидел бескрайнее море мхов, кочек, чахлых криворослых березок и обрадовался им как родным. Набрав в кружку воды и сверив по компасу направление, Валерий ринулся вперед. Усталость не чувствовалась, но вскоре стало понятно, что ночевать придется в болоте и хорошо бы найти место повыше. Примерно через час, он действительно набрел на небольшой клочок твердой земли и принялся устраиваться на ночлег. Натаскал мху, наломал сухих палок, развел костер. С удовольствием поел сала с хлебом и очень довольный собой, вскоре уснул.
        Ему приснился Николай. Они сидели за столом, ели мясо с картошкой и мирно беседовали. Разговор шел о профессоре.
        - Да никакой он не генетик, - говорил Николай. - Такой же беглый, как и я. Хирургом он был. Косметологом. Жир у баб вырезал. И не выбрасывал, а собирал и относил домой. Потом теща вытапливала это сало в кастрюле и продавала на рынке. Как целебное барсучье. Втридорога.
        Тут Валерий заметил, что за столом сидит и Прокофий. В военной форме чекиста. В руках топор.
        - А ты, значит, шофер вездехода?
        - Ну, да…
        - А только что сказал - беглый.
        - Так ведь я вездеход угнал. Если бы вернулся, как пить дать, посадили бы. Он же много тысяч стоит.
        - Про двигатель внутреннего сгорания что-нибудь знаешь? - спросил Валерий.
        - Знаю. Карбюратор, цилиндр, поршень…
        - И это все?..
        - Свеча зажигания.
        - А зачем она нужна?
        Николай сморщился.
        - Забыл я. Раньше помнил, а теперь запамятовал.
        - Забыл, зачем нужна свеча зажигания?
        - Ну не шофер я, не шофер.
        Теперь удивился Валерий. Прокофий был невозмутим.
        - Угнал я этот вездеход. По пьянке. Водить его умел. Да у нас каждый мальчишка успешно освоил это дело. Геологи-то три года в нашей деревне жили. Мы с этих вездеходов не вылезали.
        - Угнал? - Прокофий полюбовался на отточенное лезвие топора.
        - Самогонки напился. Сначала девчонок катал, а когда назад ехал, зацепил кого-то. Испугался. Понял, что тюрьма светит. Выпил еще бутылку со страха, да и погнал. Всю ночь гнал. Пока бензин не кончился. Очнулся вот здесь.
        - И сколько же ты проехал?
        - Да откуда мне знать. На спидометр не смотрел, не до этого было. На сколько бензина хватило, столько и проехал. Если бак целый был, так километров двести, наверное, а может и триста.
        - В деревне той с кем жил?
        - С маманей. Отец в город уехал. Прижился там с кем-то и не вернулся.
        - Скотину держали? Овец, свиней.
        - И овец и свиней. И корову.
        - А кот у вас был?
        - Кот? - Допрашиваемый вдруг насторожился. Он тряхнул головой, и пряди волос упали на глаза. Но Валерий видел: сделано это не случайно. Николай наблюдал за ними из-под косм.
        - Не было у нас кота.
        - А мыши?
        - И мышей не было.
        - Как не было? Они у всех бывают. Особенно если нет кота.
        - Ну, может, и были. Помню я, что ли все. Сколько лет прошло.
        - Да как это про мышей можно забыть? - удивился Прокофий. - Они же такие вкусные, особенно с грибами.
        - Вкусные? Что-то не помню я, чтобы мы мышей ели. Путаешь ты что-то. - Николай оттопырил губы, как будто пытаясь вспомнить.
        - Нет, не деревенский ты парень. И говор у тебя не деревенский…
        - «Каждый мальчишка успешно освоил это дело», - произнес Валерий, чеканя слова. - Ни один деревенский так не скажет…
        - Вот-вот, - обрадовался поддержке Прокофий. - Да, парень. Не похож ты на шофера. Разговариваешь, как городской. Руки у тебя гладкие. Подозреваю, что тем хирургом был ты, а вовсе не Аркадий Аркадьевич и производство «барсучьего сала» наладил вовсе не он.
        - Ерунда, какая, - шмыгнул носом Николай. - Я бы до такого вовек не додумался.
        - Именем Сталина, признавайся! - прохрипел бывший чекист.
        - В чем?!
        - Кто ты?!
        Валерий проснулся. Было еще совсем темно. Ноги мерзли, и он подпихнул к ним побольше сухого мха. «А ведь действительно говор у него не деревенский», - подумал и вновь задремал.
        Утром на своем островке он обнаружил камень. Одна его сторона была покрыта зеленовато бурым мхом. Валерий перекусил, потом достал кружку. Принес немного воды. Опустил в нее компас. «Что это? Мох должен быть с северной стороны. А компас? Острие на север, ушко на юг. Но это неправильно! Получается, что направление, которое он считал югом, на самом деле… Но на севере нет дорог на сотни километров!». - Он обошел камень. Опять опустил компас в воду. Теперь стрелка повернулась наоборот, вернее так, как надо. Что за чертовщина? Валерий прошелся по острову. Все правильно. Опять вернулся к камню. Никаких аномалий. Он пошел вперед и даже не стал выливать воду из кружки. Так и шел, неся свой компас в руке. Стрелка больше не баловала. Примерно в полдень пошел дождь. Идти стало тяжелее, но к вечеру он опять набрел на островок суши. Обрадовался. Старое кострище. Значит люди уже где-то рядом. Во всяком случае, в пределах досягаемости. Еще один день и он выйдет на «материк». Но вдруг ему бросилась в глаза… куча мха. Обмирая от страха, повернулся и увидел в сторонке тот самый валун. Получается, он потратил целый
день и пришел к месту, где ночевал вчера? Дрожащими руками Валерий достал из кармашка свой компас, опустил пробку в лужицу у камня. Игла качнулась влево, вправо и начала медленно вращаться…
        «Боже, Боже», - в ужасе повторял Валерий, тупо глядя в лужу. Поплавок неожиданно поплыл в сторону, а в воде появилось лицо деда Сома.
        - Иголку мою стырил! - скрипуче и грозно произнес дед. - Вот этого я тебе никогда не прощу.
        Валерий хотел обернуться, но, кажется, его кто-то ударил по голове и он потерял сознание.
        29.
        Очнулся уже в деревне. В чьем-то дворе. Вокруг стояла толпа. Герасим и Прошка пинали его ногами. Сом бил палкой. Не больно. Палка была сухой и легкой, и деда это чрезвычайно сердило. Он аж синел, намахиваясь изо всей силы, а удара не получалось.
        - Ногами бей, - посоветовал товарищу Прокофий.
        Дед сопел, кряхтел, замахивался, но и ногами у него не получалось, - от своих замахов он сам чуть не падал.
        В сторонке веселился Мисос. Дурачок был очень возбужден, и хотя сам не бил, но шумно радовался удачам других, комментируя каждый удар: «Эх!.. Да!.. О-хо!.. Так его!..».
        Подскочила Пелагия.
        - Не захотел меня, отверг, а ведь я старалась, - прошипела со злостью в ухо пленнику. - Теперь получай! - Она впилась в его губы зубами, прокусила их и слизнула брызнувшую кровь шершавым языком. Потом вцепилась в лицо ногтями, рванула вниз, срывая целые куски кожи.
        - «Боже, как больно!», - уже в шоке подумал Валерий.
        Пелагия отдернула руки. С ее пальцев капала кровь, с ногтей свисали полоски кожи. С довольным видом она осмотрела результат своего деяния и куда-то исчезла, отпихнутая очередным вершителем правосудия. Валерий вдруг понял, что его сейчас будут убивать. Он увидел заплаканное лицо Лиды. Ее гнали, кажется, даже пинали. Она побежала, а Мисос, кривляясь, догнал ее, шлепнул ногой по заду и так же кривляясь вернулся к команде победителей.
        - Николай! - разбитыми в кровь губами позвал Валерий. - Спаси!..
        Появилось лицо Николая искаженное злорадной мстительной гримасой. В руках он держал огромный хирургический скальпель. Почему-то отчетливо вспомнилось: точно такой ему приходилось однажды видеть. В морге. И еще где-то. Бывший водитель вездехода, а может быть несостоявшийся пластический хирург, склонился, спихнул с головы Валерия шапку, деловито примерился и четким профессиональным движением взмахнул два раза своим жутким инструментом. Подхватил окровавленные уши жертвы и радостно заржал:
        - Холодец сварю!
        Валерий еще увидел, как подошел профессор. Он отозвал Прокофия, что-то сказал ему деловито, показывая на жертву самосуда. Прокофий кивнул и Аркадий Аркадьевич передал ему чисто вымытую тряпицу.
        Сом все-таки попал ногой в висок, и сознание померкло. Потом он услышал возню и снова открыл глаза. Приподнял голову, попытался сесть. Деревенские устали. Они уселись в сторонке, прямо на земле постелили холстину и устроили пикничок. Разложили закуску. Сом разлил что-то по кружкам. Все выпили. Возбуждение еще не утихло. Они поглядывали на полуживого Валерия и что-то радостно предвкушали.
        - Василий опять не пришел, - сказал Прокофий. - Вот выродок!
        - Ладно, пусть. У него поросят много, - хихикнул Сом. Он заметил, что Валерий смотрит на них, и вдруг сжалился. Налил в кружку из бутылки, подошел к беглецу.
        - Мне? - удивился Валерий, заискивающе и умоляюще глядя деду в глаза.
        - Выпей, легше будет, - приободрил Сом.
        Валерий с трудом проглотил жидкость оказавшуюся крепким самогоном. Было уже понятно, что произойдет дальше, но почему-то ненависти не ощущалось. Наоборот, ему хотелось ненавидеть и презирать только себя. За глупость. За наивную самоуверенность. А ведь его предупреждали. И не раз. Ему добра желали. А он их всех подвел. А они… вот… даже самогона налили… Хорошие, гостеприимные люди… Сколько с ним нянчились…
        И тут он увидел свой рюкзак. Совсем рядом. Сом отошел к компании. Там опять загалдели. Валерий развязал тесемки, достал наган. Хладнокровно вставил ствол в рот. Шум тут же затих - все смотрели на него. Такой неожиданный поворот событий показался собравшимся селянам странным, вернее им было всё равно. Они стояли, глупо улыбались, и только Прокофий выглядел озабоченным. Он быстро подскочил к Валерию и зашептал:
        - Брось. Не трать патрон зря. Еще пригодится…
        - Кому. Тебе? - прошамкал Валерий, не вынимая ствол изо рта. - Ты же и стрелять-то не умеешь. Ты же всего лишь колдун, Прохор.
        - Я?
        - Ты-ты…
        Прокофий, казалось, растерялся. Он метнулся к толпе. Подхватил топор с холстины. Ринулся в сторону Валерия.
        - Стой! - раздался грозный окрик. - Он сам должен согласится.
        Прокофий замер. Все стали переглядываться и не понимали, что им делать дальше. Произошел какой-то сбой в их отлаженном годами ритуале. И вдруг Валерий увидел перед собой Мисоса. Местный дурачок незаметно подобрался поближе, смотрел настороженно и в тоже время со спокойной уверенностью в своих силах.
        - Ты готов к смерти? - спросил он негромко, противно скалясь, и пуская по подбородку слюни.
        - Да, - прохрипел Валерий.
        - Принимаешь ли ты ее с радостью, как искупление?
        - Нет!
        Лицо Мисоса мгновенно преобразилось. Теперь это было не лицо деревенского дурачка, а морда зверя.
        Валерий нажал на спусковой крючок. Боёк дрогнул, но не взвёлся.
        - Силы нет? - посочувствовал Мисос. - И не будет…
        Деревенские, тихо перешептываясь, собирались вокруг. Валерий сложил один на другой два больших пальца, надавил. Боек даже не приподнялся.
        Мисос приблизил свое лицо вплотную. Оскалил зубы, брызнул слюной. Кончиками пальцев легонько толкнул свою жертву в лоб.
        - Хватит, - сказал он. - Спи!..
        Какая-то невыносимая лёгкость стала переполнять тело Валерия. Исчезло ощущение рук, исчезла боль. Еще чуть-чуть и от его сущности остался бы только слух, как тогда, когда к нему явилась та загадочная незнакомка. И вдруг Валерий отчетливо понял… Вот кто, а не Прошка является первопричиной всех здешних бед. Вот кто превратил деревню в колонию шизофреников. Как там было написано: «…и перестал он болеть и стареть. Но не нашел Митока в своем кощунстве радости, потому как лишил его Господь за эту дерзость головы». Возможно это не совсем точный перевод со старославянского. Не головы лишил, а разума!
        - Митока! - прохрипел Валерий, не вынимая дуло изо рта.
        Глаза Мисоса округлились. Рот захлопнулся. В его глазах вспыхнул какой-то бесовский огонь. Дикая боль и усталость вернулись к Валерию. И тут он заметил, как взводится боёк нагана. В последний миг ему удалось выдернуть изо рта дуло и резко повернуть его в лицо Мисоса. Сухо, но почти торжественно и очень внятно, словно кто-то поставил четкую точку, прогремел выстрел.
        30.
        …Прошел, наверное, год, а может чуть больше. «Нет, конечно, больше, ведь сейчас лето, а было еще одно», - подумал Валерий, вставая с полатей. Он оделся. Перемешал сушившуюся в печке малину. Подошел к столу. Приподнял салфетку, которой был накрыт приготовленный женой завтрак. Молоко, мед, пряники, печеные яблоки, белый и черный хлеб. Прочитал записку: «Приду к обеду».
        В дверь постучали.
        Аркадий Аркадьевич как всегда пришел с шахматами. Еще в дверях уставился на хозяина дома умоляющими глазами.
        - Опять дела? - спросил обреченно.
        - Целых два, - сказал Валерий. Трудно было удержаться и не поддразнить профессора.
        - Обидно. Я так долго был занят, а сегодня у меня целый день свободный.
        - Первое - ворошить в печке малину…
        - Значит второе - на няньках? - просветлел лицом Аркадий Аркадьевич.
        - Угадали. Вы очень прозорливый человек.
        - До сих пор не понимаю, когда вы шутите, а когда говорите серьезно.
        - Как вам приятней, так и считайте. Я не всегда шучу, но и не всегда серьезен.
        - Пойдемте во двор, сегодня такая замечательная погода. А если дитя позовет, мы услышим.
        Ребенок заплакал только к обеду.
        - Вот соня, - засмеялся Валерий. - Он вынес кроватку во двор, установил ее на качалку. Принес бутылочку с молоком.
        Разыграли еще пару партий. Ребенок снова захныкал. Валерий подошел к кроватке, вынул из нее карапуза. Подкинул в воздух. Тот залился радостным смехом.
        - Пойдем-ка этого профессора раздолбасим, - сказал Валерий, играя с малышом.
        - А вам шах! - объявил Аркадий Аркадьевич.
        - Стоит ли? - удивился Валерий.
        - Стоит-стоит.
        - Хорошо. Прикрываемся слоном.
        - А мы так.
        - А теперь вам шах.
        - Да ведь я его съем!
        - На здоровье.
        - Ах, нет. Тогда вот так…
        - А мы ладьею.
        - Да… тоже не коленкор. А если так?
        - На коня взгляните.
        - М-м-м… Кажется, капут?
        Ребенок загулькал, радостно замахал ручками.
        - Вот и мама. - Валерий сшиб короля профессора щелчком на землю. По тропинке к дому шла Лида. На ее милом юном личике сияла счастливая улыбка. В руках была корзина, доверху наполненная малиной. Она чмокнула мужа в лоб, поворошила пальчиками кудряшки на голове малыша и ушла в дом.
        - Слышал, вы изобрели оригинальные подгузники? - спросил профессор.
        - Да, - засмеялся Валерий, - я заметил, что один вид мха очень долго сохнет, но уж если его высушить, впитывает невероятное количество жидкости.
        - Запатентовали?
        - Конечно. Кроме того, мои друзья уже наладили их производство.
        - Вам что-нибудь перепадает? В смысле вознаграждения.
        - Разумеется. Мы уже заказали пару вездеходов. Помните, я рассказывал… Как у того рыбака. Думаю, пригодятся.
        Валерий уложил ребенка в деревянную люльку, хотел было отойти, но что-то насторожило. Малыш уже не гулькал, не пускал пузыри, смотрел пристально и ухмылялся. Глаза его начали желтеть, пальчики сжались в кулаки, рот приоткрылся. Мелькнул ряд мелких, словно у щуки, зубов. Господи, сколько их там? Наверное, целая сотня. Валерий в ужасе отскочил, но тут же вернулся, влекомый каким-то патологическим интересом.
        - Папа, - послышался зов младенца.
        - Что? - Кровь ударила Валерию в лицо.
        - Никто не должен слышать. На ушко…
        Валерий склонился. Малыш глядел на него огромными глазами. Его взгляд очаровывал, пленил, сводил с ума.
        - На ушко, - повторил ребенок.
        - Слушаю, говори…
        - Ты… не убил меня…
        - Что?! - Валерий отпрянул так резко, что не удержался и шлёпнулся спиной на траву.
        В люльке хихикал младенец.
        - Ты не убил меня, Варелий… Беги. Беги, пока Чарусы открыты.
        Конец.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к