Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Боброва Екатерина : " Шанталь Или Корона Против " - читать онлайн

Сохранить .
Шанталь, или Корона против Екатерина Александровна Боброва
        Один неверный шаг приводит тебя на край бездны. Одна ошибка - ты теряешь все: дом, семью и заново переписываешь жизнь. Единственный миг слабости - и сердце, предатель, заставляет признать его власть над тобой. Но кто сказал, что будет так, как решили правители мира сего? Корона против. Высший свет в шоке. Семья в ярости. Что выберешь ты? Роман понравится всем, кто любит жесткое противостояние героев, интриги, погони и головокружительные приключения. Действие происходит в мире, который влетает на всех парах в эпоху промышленного прогресса, мировых войн, окончательного раздела территорий, а так же очередного витка затухания магии. Мы основательно потопчемся по самолюбии знати, побегаем от разных злодеев, поиграем в шпионов и сломаем планы разведок нескольких стран.
        Екатерина Боброва
        Шанталь, или Корона против
        Глава первая
        - У вашей проблемы, ВанКовенберх, существуют два варианта решения. В первом вы признаетесь виновным в заговоре против короны, получаете клеймо предателя и отправляетесь на каторгу. Пожизненно. Впрочем, его величество часто проявляет милосердие, заменяя каторгу казнью. Учитывая, что вы не безродный крестьянин, а дэршан, вам отрубят голову - быстро и безболезненно. Во втором…
        Пауза, которую сделал этот великолепно поставленный мужской голос, вещающий с холодом абсолютно уверенного в своих словах человека, заставила мое сердце очнуться наконец от ужаса и забиться с удвоенной силой. Эмоции захлестнули, окуная в прорубь страха. Чтобы не выдать себя, я зажала ладонью рот.
        «Отрубят голову», «каторга». Слова льдинками кололи сердце, заставляя его сжиматься от боли. Милосердие! Чудовищно извращенное милосердие обрывающее жизнь, заменяя страдания смертью. Бедный, бедный отец.
        Под окно кабинета меня привела судьба, спор с кузиной, ну еще любопытство - что могло понадобиться гостю из столицы в нашей глуши, да еще и в межсезонье? Зимний сезон балов только-только завершился, знать благополучно разъехалась по пригородным усадьбам, лишь самые стойкие да связанные службой или делами короны оставались в городе.
        Знание отравой вползало в душу, порождая жалость к отцу, ужас - что с нами будет, но в первую очередь - недоумение. Как мой отец, милый, добрый, увлекающийся карточными играми да охотой, мог оказаться замешанным в заговоре против императора?! Где, когда и почему? Почему рискнул нами?
        Солнечно теплый, один из первых по-настоящему теплых этой весной день показался неуместным своей красотой. Холодом повеяло от стен родного дома. Холодом и предательством.
        - Дела семьи, ВанКовенберх, требуют, чтобы я обзавелся наследником. У вас три дочери, если я не ошибаюсь?
        О да! Он не ошибся. Старшая Дорота была обручена с соседом - отставным военным, скучным малым, который чем-то покорил сердце моей сестры. Младшая Дейзи еще не достигла возраста выхода в свет, а кузина лишь на словах считалась родственницей, будучи принятой в нашу семью сиротой. Так выходило, что единственной дочерью на выданье оставалась я - Шанталь ВанКовенберх, дочь дэршана, чей род мог похвастаться близостью с короной, лет эдак сто назад, но кто считает года, когда будущий король снизошел до брака с одной из моих пра-пра-бабушек. Главное, сам факт брака, который вкупе с привлекательностью, молодостью и приданным давал женихам право считать меня перспективной невестой и расписывать бальную карточку от начала и до последней строчки.
        Так что предисловие «три дочери» можно было сразу заменить на «Шанталь ВанКовенберх. Я бы хотел бы взять ее в жены».
        Я уже приготовилась услышать привычное: «Видите ли, я слишком люблю свою Шанти, чтобы решать за нее». А еще приготовилась бросить отказ тому, кто посмел обвинить отца в заговоре. Отец и заговорщики. Клянусь сыном бездны, ничего глупее в своей жизни не слышала. Это чья-то шутка. Безжалостная, наиглупейшая шутка.
        От этой мысли стало легче. Настолько, что воздух перестал быть стылым, а солнце засияло с привычной теплотой.
        Отвлекшись, не сразу узнала голос отца. В нем не было привычной мягкости и приветливости. Сейчас это был голос старика.
        - Да-да, вы правы. Три дочери, три моих дочери. НЕ ГУБИТЕ!
        Крик кинжалом полоснул по спине. Я до крови прикусила ладонь, острая боль помогла вынырнуть из омута отчаяния и не выдать себя.
        «Не губите». Значит, правда. Заговор, предательство и наша разрушенная жизнь. Что дальше? Арест, суд, имущество отойдет короне, родственники мгновенно отвернутся от семьи заговорщика, и мы с матушкой пойдем просить милостыню.
        Я представила себя в серых лохмотьях, босиком на дороге. Слезы защипали глаза. Белый с розовым замок жизни стремительно превращался в поросшие мхом руины.
        От подступивших рыданий удержало только осознание: слезами делу не поможешь. Опять же рыдать, когда подслушиваешь, как минимум глупо, как максимум вредно для здоровья. Я уже примеряла на себя роль дочери заговорщика. Пытки и молчание. Да, именно так. Молчание с гордо поднятой головой и презрительной улыбкой на лице.
        - Вы можете помочь и мне, и себе, Гьюзеппе. Мое предложение более чем щедро. Я готов удовольствоваться любой из ваших дочерей. И так как дела государства отнимают практически все мое время, помолвку и все связанное со свадьбой возьмет на себя моя матушка.
        Шаги и звук захлопывающейся створки окна. Ответ отца я не услышала, но интуиция подсказывала - его слова мне не понравятся.
        Надо что-то делать. Сейчас.
        Я подобрала подол платья и сорвалась с места. Мир расплывался в мутной пелене слез. Так больно мне не было никогда в жизни. Предательство отца, поставившего нашу жизнь под угрозу, ударило прямо в сердце. Не корону он предал, а нас с мамой и сестрами.
        Наткнувшись на бочку, собиравшую дождевую воду с крыши, и больно ударившись об нее бедром, я пришла в себя.
        Зачем я здесь? Ах да… глупая шутка, на которую меня подговорила кузина. Залезть в гостевую спальню, пока гость в кабинете разговаривает с отцом.
        У девиц мало дозволенных развлечений. Балы, вышивка, верховая езда, благотворительность, уроки музыки, этики и словесности. Благородная дарьета должна быть идеальной хозяйкой и женой, если у семьи хватает влиятельности и денег, чтобы обеспечить ей достойного мужа. Все остальное под запретом. Любовные романы, которые обожала читать Дорота, игра в мяч и беготня с мальчишками младшей, мои занятия с дядей. У каждой из ВанКовенберх был свой изъян и, подозреваю, именно это и привлекало в нас мужчин.
        Знал ли об этом гость, столь опрометчиво остановивший свой выбор на нашем семействе? И кто он вообще, этот дэршан, приехавший по столичному тракту, но верхом, без кареты? Мне удалось разглядеть лишь его спину, широкую, обтянутую черным камзолом, собранные в хвост темные волосы и высокие кожаные сапоги.
        Если бы гость приехал на карете с гербом, мы бы с Фаби не затеяли спор, я бы не пошла на преступление и не услышала бы этот разговор… Во всем виновата скука, и лишь она одна. Не сама же я решилась на порочащий честь поступок и, встав на бочку, в данный момент перелазила через подоконник открытого окна. Сознаюсь, мною руководила банальная месть. Я была в такой ярости, что вещам дэршана грозила участь быть приведенными в полную непригодность.
        Как он посмел воспользоваться ситуацией и приехать сюда с таким предложением?! Я ошиблась. Он не дэршан, а скользкий дождевой червяк! Замуж за «червяка»? Никогда!
        Спор, который мы затеяли с Фаби, становился чем-то большим. Местью, шагом в пропасть или шансом?
        Тайны и, так уж и быть, буду честной, сплетни были слабостью Фабианы. Она могла часами разглядывать генеалогический каталог благородных семей, первой прочитывала «Столичного вестника», знала, кто будет блистать в этом сезоне, кто останется в невестах, а кто заполучит обручальное кольцо на безымянный палец. Словом, у нее всегда можно было уточнить на балу: «А кто тот высокий, в синем камзоле?» и получить исчерпывающий ответ.
        Любопытство было главной слабостью кузины, но лезть в гостевую спальню, чтобы его удовлетворить, выпало мне. Тысяча муравьев в панталоны!
        Вдох-выдох. Я сидела на подоконнике, комната была ярко освещена, южная сторона, солнце в зените. Один шаг до преступления дался удивительно легко. Рука сама легла на кожу саквояжа.
        Чего бояться? Палец скользнул по блестящей застежке. Меня выдадут замуж за дождевого червяка. Что-то хуже? Спросила себя и поняла: хуже только отказ отца от сделки и последующая расплата - ссылка. Только сейчас пришло осознание - семья пожертвует мной, чтобы сохранить не только жизнь, но и положение в обществе, чтобы выдать замуж еще двух дочерей, чтобы не отправиться просить милостыню, чтобы… А самое противное… я не буду против.
        Щелк. Саквояж услужливо распахнул свое темное нутро.
        Кто же вы, дэршан «червяк»? Какие грязные секреты прячете от своей будущей жены? Может, мне удастся найти что-нибудь по-настоящему ценное, что вы сочтете достойным обмена на мою свободу?
        Очнись, Шанти, ты обменяешь его секреты на веревку на шее.
        Но руки уже перебирали чужие вещи. Сменная рубашка, белье, дорожный набор. Резкий запах мужского одеколона. Гладкая кожа книги - дневник.
        Дыхание перехватило, в ногах поселилась слабость, но руки уже обхватили переплет, потянули дневник на свет.
        Давай, Шанти, ты не простишь себя, если не попытаешься.
        Резкая боль и мгновенно нахлынувшее осознание: дневник защищен магической печатью. Стоит отнять руку, как о попытке взлома узнает его владелец. А если вспомнить, что владелец в паре комнат отсюда обвиняет отца в заговоре против короны… Впору писать завещание и заказывать отпевание. Что там говорил «червяк» о милосердии его величества? Палача мне, палача!
        Собственный стон заставил подскочить на кровати. Схватилась за сердце - левой, ума хватило не снимать правую руку с дневника. Пока не сняла, пока остались силы терпеть жжение печати, сигнализация не сработает. Пока ничего страшного не случилось…
        Очнись, Шанти. Все, что могло плохого случиться, уже произошло. Простой дневник не защищают печатью.
        Что там еще вещал «червяк»? «Дела государства отнимают практически все мое время». Как можно было не понять прямой намек? Он работает на корону. Отсюда и знание о заговорщиках. Отсюда и защита на дневнике, и приговор девице, сунувшей любопытный нос в чужие секреты.
        Я с тоской посмотрела в окно. Солнышко, голубое небо. И одна глупая я, идущая на плаху.
        Не хочу умирать! Не сейчас и не так. Никак не хочу.
        Выскользнула в коридор, плотно прижимая дневник к груди. Страх смерти притупил боль от печати, а решимость остаться в живых заставила работать мозг, как никогда в жизни.
        Я справлюсь. Обязательно справлюсь.
        В спальню я ворвалась, Фаби подскочила с кресла и вытаращила на меня круглые от удивления глаза. Подозреваю, вид у меня был еще тот…
        - Платок, нет, шарф, быстро.
        Слава Небесному отцу, задавать глупых вопросов она не стала. За что я и любила Фаби - когда пахло жареным и нужно было уносить ноги, она действовала, вопросы шли потом.
        - Руку приматывай крепко. Не так сильно, - поморщилась, когда шарф стянул запястье, - ты же не хочешь, чтобы рука отсохла.
        Лучше бы она отсохла…
        - И что теперь? - кузина отступила, вперив в меня внимательный взгляд.
        Действительно, что теперь? Я выиграла час, может, два, если отец решит повести гостя в оружейную галерею и продемонстрировать коллекцию редкостей, собранных дядей.
        Нет, о чем я думаю? Побег? Какая глупость! Надо признаться. Пойти, упасть в ноги, вымолить прощение. Прикинуться дурочкой. Поплакать. Порыдать, в конце концов. Полчаса унижений и все, Шанти. Давай же, будь умницей, не делай глупостей.
        - Собери вещи, нет, сначала сбегай к Гаврину. Пусть закладывает коляску. Скажи… Скажи, что у меня потерялись шпильки и надо съездить в лавку. Срочно. У нас же гость, не могу я выйти к нему растрепанной.
        Удивительно, насколько быстро начинает работать мозг, стоит только осознать, как близко ты стоишь к пропасти и насколько страшно в эту пропасть заглянуть. Сейчас я была готова на все, лишь бы не встречаться с хозяином дневника, лишь бы не смотреть в его глаза и не слышать приговор. Дочь заговорщика крадет личный дневник служащего короны. Крадет секреты короны. Кто поверит в глупый спор двух дурочек? Естественно, её попросили. И кто, как не родной отец, подговорил дочь? И уж точно дэршан не захочет жениться на воровке.
        Ах, если бы можно было изменить прошлое! Но есть ошибки, которые точно подвернувшийся под ногу камень, спихивают тебя со склона горы. И вот ты катишься, получая синяки и шишки и мечтаешь об одном - не свернуть себе шею.
        Я позволила на мгновенье представить себе жизнь без ужаса, случившегося десять минут назад. Слезы, истерика, виноватое лицо отца - он же обещал не принуждать меня к замужеству. Горечь признания и слова, за которым пряталась мольба о спасении. Согласилась бы я? Конечно, да. Страшно вообразить, какой бы стала наша жизнь, если бы отца посадили в тюрьму за измену.
        Свадьба с незнакомцем - тяжелая цена, но ради родных я бы ее заплатила.
        Впрочем, сейчас о замужестве можно было забыть. Никто не женится на воровке, пусть и благородного происхождения. Выбор невелик: тюрьма или бегство.
        Писать левой рукой было жутко неудобно, но я справилась.
        Они не смогут отмахнуться от признания, а проверить его будет нельзя. Когда найдут письмо, я буду уже далеко. Поезд на Вальстарн отходит через сорок минут. То, что надо, чтобы вскочить в него в последний момент.
        Сжала ладонь в кулак. Я стремительно взрослела, настолько стремительно, что становилось страшно. Внутри словно просыпался кто-то чужой, и в его хладнокровных рассуждениях была взвешенная логика, никаких истерик, страхов или сожалений. Прав был дядя, когда говорил, что во мне живет мужчина, настолько порой мои вопросы ставили его в тупик. Я не верила, считала шуткой. Но дядя не ошибся, как на моей памяти не ошибался ни разу.
        Вещи кузины - благо мы были одного роста - наскоро упаковали в потертый саквояж. Деньги и мои драгоценности запрятали в пояс. Руку с дневником я сунула в муфту, на плечи накинула плащ. Жарковато, но к ночи станет прохладнее, и плащ придется кстати.
        Что еще взять с собой беглянке, точно тать убегающей из дома, не попрощавшись ни с кем из родных? Лишь самое необходимое, оставив здесь частичку своего сердца.
        Лошади мерно трусили по дороге, а мне хотелось, чтобы они неслись во весь опор. Я спиной ощущала, как утекает время и собирается по мою душу грозовая туча. Гаврин рассуждал о погоде, о ценах на рынке, о посевной, которая скоро должна начаться. Я почти не слышала, о чем он говорит, мои мысли метались от дома: обнаружилась ли уже пропажа, до поезда и побега.
        - Гаврин, заверни, пожалуйста, на станцию. Я решила съездить в Локсвиль, навестить кормилицу.
        Гаврин хмыкнул, но коляску повернул. Некоторое время мы ехали молча.
        - Натворили что-нибудь, дарьета? - спросил, не поворачиваясь, кучер.
        - С чего ты взял?
        - Так это в детстве, вы как нашалите, так и удираете в деревню. А помню, один раз с цирком сбежали, когда обиделись на ваших родственников.
        Я невесело улыбнулась. Тот цирк и тот случай я помнила хорошо. Меня обвинили в пропаже тетушкиного браслета, мол, взяла без спросу и потеряла. Родственники матери гостили у нас почти месяц, и этот был нелегкий месяц в моей жизни. У тетушки Лаврель было две дочери. Обе пошли в мать: крикливые, болтливые, а главное - не видящие в жизни ничего ценного, кроме платьев, драгоценностей и мальчиков. Браслет нашли, меня тоже, но тетушку с семейством к нам больше не приглашали, а я тогда на пару лет серьезно заболела цирком.
        Гудок паровоза вернул к жизни. Под возглас «Куда? Вот бедовая девчонка!» я соскочила с коляски на ходу, саквояж больно стукнул по ноге и быстрым шагом, искренне сожалея, что бегом нельзя, вошла в вокзал.
        Во рту пересохло от волнения, руки подрагивали, но голос, когда просила один билет до Вальстарна, был тверд. Сожалела об одном - на станции меня, как и мою семью, знали хорошо. Скрываться было бесполезно. Одна надежда - мне удастся опередить преследователей настолько, что хватит времени избавиться от печати и дневника.
        Мне не верилось, что все это происходит со мной, что сейчас закроется дверь вагона, раздастся гудок и мы… О! А вот и он. Поезд дернулся и тут же тронулся, набирая ход. За широким окном замелькали дома, деревья, а потом широкой панорамой раскинулась долина. Вдалеке, на холме, на мгновенье мелькнуло белое пятно - усадьба Ковенберхов.
        Сердце сдавило, но глаза остались сухими. Может, я и совершаю величайшую ошибку в своей жизни и совсем скоро пожалею об этом, но раскаиваться и возвращаться пока не намерена. Сейчас и за меньшее, чем кража секретов короны, сажают…
        Нынешний император Тадеус-Эрам-Шари взошел на престол лет пять назад. Так уж сложилось, что его отец с дядей погибли под оползнем, накрывшим охотничий домик в горах, где венценосные братья изволили баловаться охотой. И потому правящий император был возмутительно молод - лишь на семь лет старше меня. Его короновали на престол в девятнадцать. И вот, скажите, можно ли в столь юном возрасте управлять страной? Пусть и при помощи советников? Я считаю - нет.
        Первое время все шло хорошо. Два года император правил под надзором опекунского совета. Женился. Сплетничали - удачно. А после смерть снова навестила самую известную семью нашего государства, забрав на этот раз сестру императора - красавицу Аршану.
        Горе всегда чему-то учит. Кого-то делает сильнее, кого-то мудрее, а кому-то показывает, что перед смертью все равны. Но императоры… их учить бесполезно. Они сразу начинают вопить про заговоры, подозревать каждую собаку в измене и усиливать меры безопасности.
        Три года страну лихорадит. У нас: то простуда - каждый чих считается подозрительным, то температура под сорок - все старательно доказывают свои верноподданнические чувства на бесконечных балах и приемах, то бросает в холод - и семейства стройными рядами отправляются на богомолье, раздавая нищим милостыню и бальные наряды.
        Клянусь, одно время я встречала нищенку на паперти в красном бархатном платье.
        Но императору наши молитвы помогли слабо. Этой зимой заболела императрица. Лучшие лекари делали все возможное. Жизнь сохранили, а вот способность продлить род - нет. Не думайте, что об этом болтают открыто. Но три года в браке, а детей нет. Да и бальный сезон вышел скомканным, словно черновик романа. Отличие лишь в том, что черновик можно переписать, а жизнь нет.
        Мы старательно делали вид, что все хорошо. Заказывали новые платья, пили чай, посещали школы и приюты и сплетничали, сплетничали, сплетничали… Скука смертная. Император почтил высший свет своим присутствием раза три за сезон. Императрица - ни разу.
        Определенно, злой рок преследует правящую семью. А теперь вот перекинулся на нашу. Я в бегах, отца обвиняют в измене… Семье грозит опала с лишением титула и конфискацией имущества. Император скор на подобные решения, стоит только намекнуть об угрозе его высочайшей персоне. Как будто мой отец, который и мухи не обидит, может на самом деле быть угрозой!
        Проводник в третий раз прошел мимо меня, бросая подозрительные взгляды. Надо идти в купе, улыбаться попутчикам, делать вид, что все нормально, когда меня попеременно бросает то в жар, то в холод. Мысль, что я оставила «червяка» с носом, заставляла кривить губы в злой усмешке, но приходящее следом осознание - одна, без семьи, с клеймом воровки в бегах от закона - сводило тело от страха.
        Я бросила последний взгляд на свое отражение в окне. Шляпка кузины совершенно мне не шла, делая старше. Простое домашнее платье. Потушить огонь в глазах, стереть злую усмешку и вот я - небогатая, но благородная дарьета, едущая по своим делам в… Например, в Даштарн. Тетушка в последний момент заболела и не смогла поехать со мной. Какая жалость! А так как я срочно должна составить компанию своей дальней, но жутко богатой бабушке, поездку отложить нельзя.
        - Так жаль вашу тетушку, - покачала головой Лоанна Боргвейн. Ее муж подбадривающе улыбнулся. Милая пара, чем-то похожи на моих родителей, только без знатной приставки Ван.
        Вечерний чай с песочным печеньем и крохотными пирожными сблизил нас, позволив перейти на имена - позволительная вольность, доступная попутчикам. Я пила ароматный чай маленькими глотками, наслаждаясь своей временной безопасностью и привыкая к новому имени.
        - Эшаль, как вам этот сезон?
        Мы обе делали вид, что посещали те же балы, сидели за столиком в отдельном кабинете ресторана ЛьяГрасс, смотрели премьеру из ложи Императорского театра. Только дворец и бальная зала какой-нибудь нувориша - как локоть и нос: вроде рядом, а достать друг до друга не могут - даже если доход у этого нувориша раз в десять больше, чем у дарьеты из благородного, но обедневшего рода.
        Впрочем, все меняется… Сегодня дарьеты выходят замуж за деньги, даря мужьям титул. И если в прошлом сезоне такие браки осуждались открыто, то в этом они удостаивались максимум одной фразы, да и то от почтенной матроны: «А вот в наше время чистоту крови блюли строго».
        И я слышала, что не только дарьеты, но и дэршаны готовы смешать свою благородную кровь с не слишком благородной, получая в обмен достаточно золота, чтобы проигрывать его в карты.
        Когда страну лихорадит, а императору снятся заговорщики, золото - надежней титула.
        - Мы пропустили сезон, - я опустила глаза, принимая смущенный вид, - по семейным обстоятельствам. Но слышала, он был ужасен.
        - Да-да, - закивала Лоанна, на симпатичном и ухоженном лице явственно читалось облегчение. Я не стану озвучивать фамилии, приемы и знакомства, выстраивая титулованную стену между нами. Сегодняшняя вольность общества позволяла садиться за один стол богатым и благородным. Но не во всех вопросах мы были равны. Нас судили по-разному и казнили тоже, впрочем, смерть у всех одинакова, чтобы там не воображал себе император.
        Светская беседа текла неспешно. Погода, с осторожностью императорская семья, мода, меню столичных ресторанов и снова погода. Долгая практика позволяла легко поддерживать темы, практически не думая о том, что говоришь. И заметьте, логика не терялась ни разу. Мама бы мною гордилась, будь она здесь.
        - Скажите, Эшаль, ваша семья живет около Норберна?
        Глава семьи Боргвейн решил задать свой вопрос, который я читала в его глазах с момента нашего знакомства.
        - Можно сказать, нет. Моя бабушка живет в поместье. Остальные разъехались. Меня отправили к тете, а сейчас пригласила пожить к себе другая наша дальняя родственница. Ей нужна компаньонка, как раз моего возраста.
        «А также положения», читалось между строк. Потому я и назвалась ВанНорберн, воспользовавшись фамилией подруги моей матери по пансиону. Приставка благородного рождения накладывала ограничения, но давала кое-какие вольности. Например, у меня не посмеют потребовать документы, если только я не нарушу закон. Моему слову поверят без доказательств, да и путешествие без сопровождения привлечет, конечно, внимание, но не вызовет серьезных подозрений, скорее, наоборот, сочувствие, как в случае с семейством Боргвейн.
        - Дорогой, мы идем по графику? Прибудем вовремя?
        Милейшая Лоанна пришла на помощь, отвлекая внимание мужа на себя.
        - Конечно, дорогая, - звонко щелкнули часы, открывая позолоченную крышку, - прибудем по расписанию. Ровно через три часа сядем на экспресс до Нойзича, там нас будет ждать автокар, который довезет до Рильсгара. Все, как я и рассчитал, - не без самодовольства объявил мужчина.
        «Рильсгар» - откликнулось внутри меня эхом. Порт на западном побережье империи. Быстроходные пароходы за трое суток доставляющие пассажиров через море на другой континент.
        Ельзан еще не закончил говорить, а я знала: Рильсгар - это то, что требуется. С короной и его приближенными никогда нельзя быть уверенным, что именно творится в их головах. Насколько разозлился дэршан «червяк», какие именно секреты он записывал в свою книжку и кого готов привлечь к моим поискам? А если он объявит в розыск, и меня будут ждать на въезде в любой крупный город? Как тогда найти нужного человека, чтобы снять печать?
        Решено. Самым надежным и быстрым вариантом уехать из страны будет порт Рильсгар.
        Глава вторая
        Лет пять назад в «Поехали» играли все. Бедные, богатые, взрослые дяди, тети и, конечно, дети. Заключались сумасшедшие пари, проигравшие бросались под опоздавший поезд, гремели судебные дела. Игра была простой: добраться от одного пункта до другого за минимум времени. Дети «добирались» в теории, обложившись картами и расписаниями. Взрослые имели возможность проверить свою игру на практике.
        Мой дядя считал игру полезной. Сколько баталий мы с ним провели, горячо споря, можно ли успеть на Катажский скоростной, если сесть в пять вечера до Норана! Зато теперь я отлично знала географию родной страны, могла составить маршрут от одного края нашего немаленького государства до другого.
        И вот надо же такому случиться… передо мной страстный поклонник игры.
        - Какое совпадение! Я как раз хотела добраться до Даштарна через Рильсгар. Но разве можно это сделать из Нойзича?
        Мужчина улыбнулся так, как умные взрослые дяди улыбаются глупым девочкам. Но обиды я не почувствовала, возможно, потому, что сегодня на самом деле вела себя именно так - глупо и по-детски.
        - Дорогу от Нойзича до порта замостили в прошлом году. Автокары пустили три недели назад.
        - Мой муж - настоящий профессионал, - и супруга подарила Ельзану восхищенный взгляд. Ее восхищение меня позабавило. У мужчины было выступающее брюшко, плотно обтянутое белой сорочкой, волосы зачесаны так, чтобы скрыть лысину, а маленькие глазки терялись на крупном лице. Мне действительно повезло с попутчиками.
        - Эшаль, вы можете ехать с нами, - предложила она.
        - Если рискнете, - добавил муж, скрывая усмешку. Он был не так наивен, как супруга. И в мою историю с заболевшей тетушкой явно не поверил.
        - С удовольствием составлю вам компанию, - широко улыбнулась. Дорога, точно неверная женушка, меняла свое направление, звала направо, когда я шла налево. Но сегодня я готова была следовать за судьбой.
        - Что это? Это что, я вас спрашиваю?
        Голос говорившего был тих и обманчиво спокоен, но находящиеся в комнате испуганно попятились. В наступившей тишине отчетливо прозвучал женский всхлип.
        Мужчина поджал губы, всхлип прервался и больше не осмеливался нарушить повисшее молчание. Молчание осужденных перед лицом палача.
        Поморщившись и мысленно прокляв дурной почерки девицы, он вновь пробежался по прыгающим строчкам.
        «Милостивый дэршан, мне стало известно о вашем намерении взять меня в жены, а также о постыдном шантаже, которым вы подвергли моего бедного отца. Сообщаю, что в его виновность я не верю и потому лишаю вас возможности его шантажировать, покинув родной дом. Не ищите, мое решение не изменится. В случившемся прошу винить только меня».
        Подпись «Шанталь» не оставляла сомнения в авторстве.
        Он в ярости сжал кулак, потом опомнился, расправил тонкий лист бумаги, аккуратно сложил, проглаживая, и убрал в карман. Обвел притихших людей тяжелым взглядом.
        В небольшую комнату набились тесно. Старший ВанКовенберх, горничная, которая и сообщила о пропаже, девица, приходящаяся семейству дальней родственницей, управляющий - упитанный мужчина, чье лицо столь быстро меняло цвет с белого на красный, точно его каждые пять минут макали в краску.
        Старшие женщины Ковенберхов задержались в гостях, а младшую отослали спать.
        - Куда она могла отправиться?
        Нижняя губа ВанКовенберха начала мелко подрагивать, на лбу выступила испарина. В серых глазах читался страх. Если бы не абсолютная уверенность, что глава семейства никак не мог предупредить дочь и организовать ей побег, Леон давно бы припер его к стенке и вытряс правду.
        А так… забавно вышло. Приехал за невестой, а получил беглянку. Надо ж было из пяти вариантов выбрать столь прыткий и непокорный? А если плюнуть на девчонку и поехать свататься к ВанЭрмастеру? Он вспомнил невзрачную девицу с тонкими волосами, обильно напудренным лицом и высоко вздернутым носиком. Ехать расхотелось.
        А жениться надо. Дальше тянуть нельзя. С пробивной настойчивостью Роалины - либо он женится сам, либо она женит его на себе. И послала же бездна затмение переспать с наследницей рода ВанДаргмейр. Знал ведь, какого сорта девица, точнее, не девица вовсе, но удержаться, когда его открыто соблазняли, не смог. Да и кто предполагал, что среди череды своих любовников она остановит свой выбор именно на нем? И если быть любовником этой умной, но абсолютно испорченной женщины он был не против, то становиться мужем, в перспективе рогатым… Лучше за решётку.
        Осознав перспективу либо в тюрьму за убийство, либо в рогоносцы, Леон внял многолетним просьбам матушки и решил-таки жениться. Причем быстро и без долгих уговоров невесты. Окончательный выбор пал на ВанКовенберхов, уж больно удачно Гьюзеппе затесался в список подозреваемых. Всерьез этого безобидного и простоватого дэршана никто не воспринимал, но кто сказал, что он не может послужить короне? Особенно когда верноподданный так нуждается в прикрытие тылов. Леона практически в осаду взяли. И если матушке хватало такта не лезть напролом, то ее величество, чья решимость устроить счастье приближенных трону не знала преград, на каждой встрече заводила разговор о долге наследника в продлении столь замечательного рода. Роалина же была готова на все, и большая часть этого «все» состояла из самых грязных, но действенных методов приведения мужчины к алтарю.
        - Она… она…
        Гьюзеппе заклинило, он явно терял способность связно излагать свои мысли. Трусоват, отметил Леон, тут же добавив: идеальный материал для работы.
        - ВанКовенберх, я пока намереваюсь лишь поговорить с вашей дочерью. Не заставляйте меня рассматривать другие варианты.
        - Да-да, конечно, - закивал мужчина, передумав изображать приступ слабоумия, - Шанти, скорее всего, уехала к своей крестной. Видите ли, она часто так делала, когда ее что-то расстраивало.
        Леон отметил, как на мгновенье скривилось лицо девицы. Она явно знала больше, чем остальные в комнате, да и выглядела пусть и встревоженной, но в глазах вместо страха читалась уверенность смертника, выкопавшего себе лаз на свободу: «Поздно, дэршан, ловить птицу в кустах, когда та давно улетела».
        Дверь распахнулась, явив собравшимся Андэра - его слугу и, по совместительству, верного помощника в делах. Он торопливо отряхнул крошки с куртки - явно выдернули из-за стола - и вопросительно посмотрел на хозяина. Леон поморщился, но выговаривать не стал. Приказа караулить девицу он не отдавал - её побег для него самого стал полной неожиданностью.
        И что это было? Удивительная решимость или дурость? Отправиться одной, без сопровождения, на ночь глядя… Он вспомнил раскрасневшееся от танца лицо, блестящие глаза и волосы, цвета темного золота. Они не были представлены, но Леон обладал прекрасной памятью, а свежее лицо на приемах всегда вызывало любопытство.
        - Опроси слуг и в первую очередь кучера, - приказал помощнику и тут же повернулся к горничной, слыша, как хлопнув, закрылась дверь, забрав с собой еще и управляющего: - Проверьте, что именно пропало из вещей дарьеты. А от вас, - он посмотрел на Гьюзеппе, - через двадцать минут жду список родственников, друзей и знакомых. С адресами.
        Леон не раз убеждался, что люди с радостью повинуются тем, кто знает, что делать. Есть приказ - его надо выполнять, и можно не мучиться моралью и нагружать совесть неудобными вопросами. Дело, пусть и бессмысленно дурацкое, - лучшее решение в любой ситуации.
        Вот и Гьюзеппе со словами:
        - Конечно, ВанДаренберг, я все понимаю, - вышел за дверь. Почти. Замер на пороге, любовь к дочери все же перевесила здравый смысл, обернулся, промямлив просительно: - Но вы можете обещать, что…
        Леон взял его под руку, вывел в коридор. Если бы он обернулся, то увидел, как исказилось от ужаса лицо девицы, а дрожащий голос забормотал:
        - Ван, ван, ван… Ой, что будет!
        Когда дверь была плотно прикрыта, а коридор проверен на отсутствие любопытных, Леон без всякого почтения вжал дэршана в стену.
        - Ваша дочь, - стальной голос подавлял волю, замораживая любые попытки сопротивления, - единственный шанс доказать свою преданность короне. Иначе мне придется, - он позволил себе скорбно поджать губы, - поверить, что вы действовали заодно, и ваша семья, ВанКовенберх, самое что ни на есть гнездо заговорщиков. А ведь ваша старшая дочь помолвлена, а младшей предстоит выйти в свет. Вы хотите, чтобы они были счастливы?
        - Но Шанталь, - простонал Гьюзеппе, в его глазах сверкнуло безумство, и мужчина опустился на колени: - Умоляю, возьмите меня. Судите. Пусть я пойду в тюрьму, но не трогайте девочек.
        Его пальцы хватались за штаны Леона, рот некрасиво перекосился, из него вылетала слюна, брызгая на одежду. Леон поморщился - вот тебе и благородный дэршан! Мельчает, мельчает аристократия. Один нажим - и они готовы ползать на коленях, лишь бы остаться при своем. Сейчас он, как никогда, понимал решение его величества. Чистка жесткая, кровавая нужна была давно.
        Лицо Леона закаменело.
        - Встаньте, Гьюзеппе, вы же Ван, а не простолюдин. На колени мы встаем три раза в жизни: вступая в брак, принося клятву его величеству и перед палачом. Я не император и не палач, и тем более не ваша жена, так что ВСТАТЬ!
        Мужчина испуганно вскочил, пошатнулся, удержавшись за стену.
        - Вы меня оскорбили, Гьюзеппе, посчитав, свою жизнь ценнее моего предложения. Между тем я не просто оказываю вам честь, а спасаю вашу ничтожную шкуру. Вы и только вы по своей глупости проводили вечера в обществе нелояльных короне людей. И кто поверит, что ваши интересы не выходили за рамки игры? Кто, я вас спрашиваю?
        Гьюзеппе, с каждым словом сгибавшийся все ниже, вздрогнул, выпрямился. Его бледное, как свежевыпавший снег, лицо приняло отстраненное выражение. Он все понял, решил, но не смирился.
        - Поэтому, мой будущий родственник, - Леон позволил голосу смягчиться, - вы сейчас идете в кабинет и приносите список. И можете начинать готовиться к свадьбе. Я верну вашу дочь уже завтра.
        Гьюзеппе медленно, словно не веря в то, что делает, повернулся и, шаркая, двинулся по коридору. Ссутулившиеся плечи и поникшая голова - за один вечер здоровый, сильный мужчина превратился в старика.
        Леон не удержался - выругался, помянув старую аристократию, цепляющуюся за честь, даже когда у нее больше ничего не осталось. Кто бы думал, что дэршан насколько любит дочь? Впрочем, к делу это не относится. Он все равно добьется своего.
        - И кто это у нас такой, - уточнил Леон, распахивая дверь, с насмешкой глядя, как выпрямляется девица, как жгучий румянец заливает щеки, а глаза расширяются от страха, - любопытный?
        Можно было добавить «наглый», потому как подслушивать разговоры Леона не решались даже его недруги.
        Он смерил внимательным взглядом девицу, отмечая острое, точно у грызуна лицо, тощее тело, на котором болталось явно перешитое с чужого плеча платье, темные волосы, собранные в жидкий шиньон.
        Изогнул брови, ожидая ответа, но девица лишь беззвучно открывала и закрывала рот, все сильнее выпучивая глаза. Она пятилась вглубь комнаты, точно пара метров пустоты могли ее защитить.
        Как же это знакомо! Имя главы службы защиты и безопасности граждан, сокращенно СЗИБ, частенько вызывало такую реакцию, потому он и не любил официально представляться на приемах, особенно хорошеньким девушкам.
        - Мне повторить вопрос?
        Спросил, ощущая жгучее желание сжать ладонь на тощей шее, перекрывая кислород. Сегодня все, буквально все, сговорились вывести его из себя. Прыткая невеста, несговорчивый отец невесты, теперь эта…
        - Фабиана, ваша высокородность.
        Горничная, в силу своих зрелых лет, обладала большим жизненным опытом и понимала, как опасно молчать.
        - Оставьте нас.
        Хлопнула дверь. Лицо девицы стремительно бледнело, в глазах появилось понимание, что в комнате они одни.
        - Итак, Фабиана, я хочу знать, куда отправилась твоя родственница. Вы ведь подруги, не так ли?
        Острый подбородок качнулся. Леон шагнул ближе. Девица задышала ртом, побледнела еще больше и приготовилась упасть в обморок.
        - Возможно, нам стоит перенести разговор в мой кабинет? Посмотрите управление, посетите подвалы, - рассуждал он, отмечая, что обморок был благополучно отменен, а подозреваемая в организации побега пришла к верному решению: рассказать правду.
        - Мы, мы…
        Леон подбадривающе улыбнулся. Зря, наверное. Улыбка никогда не была его сильной стороной.
        Девица судорожно сглотнула и зачастила.
        - Мы честно не хотели. Если бы знали, что это вы - то никогда, честное слово, никогда бы не посмели. Ох, это все так ужасно. Мне так стыдно… Простите нас. Но я не знаю, где она. Правда, не знаю. Шанти мне не сказала. Она собиралась решить по дороге, куда отправится.
        Слезы уже срывались с ресниц, нос покраснел, а хлюпанье намекало, что сейчас грянет истерика.
        - Достаточно, я понял.
        Девица услышала, что ее собираются выдать замуж, но не удосужившись узнать за кого именно, и сбежала из дома.
        - У Шанталь есть сердечный друг?
        Всхлип прервался, на лице Фабианы промелькнуло недоумение.
        - Нет-нет, что вы. Никого. Я бы знала.
        Тогда просто дурость и это новомодное веяние в обществе: замуж по любви, никаких сговоров родителей. Что же… это не страшно. Он легко сможет переубедить невесту, когда они встретятся.
        - Итак, Фабиана, я могу рассчитывать, что вы были откровенны, и нам не придется возвращаться к этому неприятному разговору?
        Девица усиленно замотала головой, всем видом демонстрируя готовность сотрудничать: руки прижаты к груди, в глазах море верноподданнической любви и патриотизма.
        Леон понимающе вздохнул. Большая часть его клиентов высказывала потрясающую храбрость и стойкость, но только до порога допросной, оказавшись же в стенах его кабинета, завзятые бунтари вдруг вспоминали о любви к родине и своих гражданских правах. Той самой родины, которую они пару дней назад усиленно поливали грязью.
        - Тогда приятного вечера, дарьета, - он вежливо поклонился и вышел в коридор. Там принял доклад горничной: пропали драгоценности, белье, а вот из одежды почти ничего. Помощник подтвердил: кучер возил на станцию. С собой был взят саквояж. Дарьета была бледна, возбуждена, но настроена решительно - никаких слез или жалоб. «Она, знаете ли, у нас „железная“ дарьета. Даже в детстве, разбив коленку, не плакала».
        «Железная» дарьета не укладывалась в картину убегающей от жениха невесты. Он что-то упускал из виду, нечто очень важное.
        Леон вышел во двор - день клонился к закату, воздух свежел, ощутимо пахло землей, весной, возбуждая и заставляя думать о делах отнюдь не о заговорщицких. Поймать бы дурочку, отшлепать, чтобы знала, как перечить слугам короны.
        Отшлепать… Он зажмурился, поймав глазом лучик солнца. Подумалось, что волосы у Шанталь на солнце должны вспыхивать золотом. Все же по уму стоило плюнуть на вздорную девицу, пусть себе бегает, у него еще три варианта есть.
        Звонко зачирикала птаха, перепархивая с ветки на ветку. Ей откликнулась еще одна.
        Весна…
        В памяти вдруг зашевелилось давно забытое. Гимназическая форма, пунцовый жар возбуждения и стыда, букет первоцветов в руках и насмешливый взгляд зеленых глаз незнакомки. Конопушки на щеках, рыжий локон, аромат фиалок. Он так и не узнал ее имени… Думал забыл, а вот оно когда вылезло…
        Не зря он никогда не любил этого дурацкого времени года. Слякоть, простуда и глупеющие на глазах товарищи, шалеющие от проходящей мимо женщины. Надо было невесту выбирать осенью или зимой.
        - ВанДаренберг!
        Леон очнулся, пару секунд пытаясь понять, почему в его руках поводья, а оседланный конь уже стоит во дворе.
        - Вот, прошу.
        Он взял бумагу из трясущихся рук Гьюзеппе, не читая, сунул за пазуху. Отвел глаза от больного взгляда мужчины, вскочил в седло - Андэр догонит - и пустил лошадь в галоп.
        За его спиной на крыльцо выскочил помощник с саквояжем в руках, огорченно взмахнул рукой и тут же ринулся на конюшню - седлать коня и догонять хозяина.
        Комья грязи вылетали из-под копыт, ветер свистел в ушах, а в голове уже складывался план. Первым делом связаться со станцией, где проживает крестная. Пусть проверят поезд - действительно ли девица направилась туда. Впрочем, Леон был практически уверен, что станционная охрана никого, похоже, на перроне не найдет. Надо сажать на поезд своих людей, опрашивать пассажиров.
        Он называл это чутьем. Коллеги - талантом сыскаря. Начальство считало результатом своего воспитания, но за годы службы от него ни один клиент не уходил. Достать из-под земли? Легко. Два года назад в землянке нашли одного… Думал, затихарился в лесу, не найдут?! Зря так думал. А о чем думала девица, убегая, он узнает, когда поймает.
        Леон попытался отстраниться от охватившего его азарта погони и проанализировать чувства. Солнце и золотые волосы - серьезные противники, устоять трудно, но можно. Еще ни одна девица не стала дурманом для его великолепного ума. И никогда не станет, но весна…
        Он вдруг понял, что не хочет противиться накатывавшей волне безумия. Даже любопытно стало - насколько ситуация зайдет далеко. С другой стороны, дело о заговорщиках закрыто. Аресты проведены, допросы задокументированы, обыски дали свой результат. Все, кто заслужил, рассортированы между камерой и плахой палача. Гьюзеппе был оставлен на сладкое, но и это дело можно закрыть. Так почему бы не отдохнуть?
        Солнце выглянуло из-за макушки ели, слепя глаза, словно поддерживая принятое решение - охоте быть.
        Он обещал вернуть дочь отцу - вернет, а уж в статусе его невесты или нет, решит на месте.
        Глава третья
        Время текло мучительно медленно. Поезд исправно поглощал километры пути, а мне казалось, что мы, точно мухи, завязли в киселе и барахтаемся не в силах добраться до края.
        Но все же жаловаться было глупо. Мои попутчики - милейшие люди. Максимум такта, минимум любопытства. То, что надо убегающей из дома девице. Чем дальше, тем больше верю - небесный отец на моей стороне.
        Версию с застуженным суставом правой руки после перелома они восприняли спокойно, Лоанна с сочувствием: «Бедная девочка!».
        Знала бы она насколько! Ладонь немилосердно жгло, точно сотня раскаленных иголок впивалась в кожу. Вдобавок добавилось дикое желание почесать руку - будто вместе с иголками туда пробралось полчище муравьев. Небо! Как же хочется отодрать ладонь от ненавистного дневника! Когда мое желание исполнится, я буду, без сомнения, самым счастливым человеком на земле.
        Первые часы побега я почти не замечала боли - так страшно было. Да что там боль, когда речь шла о моей жизни! Теперь я держалась исключительно на упрямстве. Уговаривала себя, точно маленькую: вот еще одна станция, еще один перегон. Мне надо оказаться как можно дальше от дома, выстроить километры пути между мной и преследователями, и когда сработает сигналка печати, у меня будет время избавиться от метки.
        Тогда и можно подумать, что делать дальше. Взятых драгоценностей должно хватить на оплату услуг нелегального мага, денег - скромно продержаться первые полгода, а вот что делать с дневником - я не решила. То ли сжечь, то ли утопить, то ли вернуть…
        Ох, с каким наслаждением я бы проделала первые два действия с хозяином дневника! Кто в наше время ставит магические печати от воровства? Только параноики! А если у тебя в бумагах секреты государственной важности, так нечего их с собой брать! Для этого есть сейф и кабинет. Предпочитаешь носить при себе? Нечего потом жаловать, что они стали известны кому-то еще.
        Я не оправдываю свой поступок. Но и дэршан должен понять - нет ничего более притягательного на свете для девушки, чем чьи-то секреты, особенно если это секреты сватающегося к ней мужчины. Не знаю, простит ли он меня, но понять должен. Мы оба виноваты в случившемся. Я - потому что не удержала своего любопытства, он - потому что оставил дневник без присмотра в чужом доме.
        Доводы - умные и не очень - покрывали воровство, точно лед грязную лужу. Я оправдывала себя - покупать невесту за вину отца, точно овцу на базаре - настоящее варварство! Готовила речь, словно за дверью купе стоял он - мой кошмар, моя головная боль и причина моего бедственного положения.
        Небо, как чешется рука! Я готова её отгрызть, лишь бы избавиться от мучений. Украдкой засунула пальцы под муфту, поскребла запястье. Хорошо-то как! Надо продержаться. Я смогу, должна, если не хочу оказаться в роли мебели в доме. Имела я «счастье» лицезреть ширмовых жен. Муж практически в открытую гуляет с любовницей, а она сидит дома, выезжая в свет только на императорские и семейные приемы. Жалкое создание, ловящее взгляд самодовольного супруга. Ширма для света, а не человек. Нет, не желаю так. Лучше работать, лучше одиночество, чем стать пятном на обоях для мужа.
        - Эшаль, мы подъезжаем, давайте я вам помогу. Эшаль!
        Не сразу поняла, что обращаются ко мне. С трудом вынырнула из мысленного разговора с ограбленным мной дэршаном и огляделась. Нас потряхивало на стрелках, за окном мелькали окна домов - Вальстарн. Так увлеклась разговором с собой, что не заметила, как вечер растворился в ночном мраке. Полночь. Нас ждал экспресс до Нойзича, который унесет меня в сторону западного побережья.
        Ельзан, я повторюсь, как мне повезло с попутчиками, позаботился о багаже, договорился о месте для меня в купе первого класса. Хотел было сделать вид, что не видит протянутых за билет денег, но Лоанна дернула мужа за рукав, и неловкий вопрос был решен.
        Купе для дарьеты и служанки сегодня ночью целиком принадлежало мне. Никто осуждающе не покосится, не вздернет удивленно брови и не станет мучить вопросами. Какими бы ни были чудесными попутчики, я устала притворяться. Не думала, что ложь окажется настолько утомительной.
        Закрыла дверь на щеколду, сняла шляпку и плащ, с облегчением высвободила руку из муфты. Намочила платок в умывальнике, положила сверху на кисть. Вытянула ноги, прикрыла глаза. Усталость накатилась, придавливая тяжестью плечи.
        В дрему ворвался гудок паровоза, я посмотрела в окно - мимо нас медленно, набирая скорость, отъезжала платформа, почти пустая в этот поздний час. Почти. Сердце тревожно забилось, во рту стало сухо, а ноги налились слабостью. Двое крепких парней в форме шли по платформе, внимательно заглядывая в окна стоящего на перроне поезда, который я покинула не более получаса тому назад.
        Показалось? Или ищут меня?
        Сердце билось в такт стучащим колесам. Поезд набирал ход, а с ним набирала силу моя паника. Но как? Почему так быстро? Или у меня паранойя, или эти парни в форме, которую мне не удалось разглядеть, были здесь по мою душу.
        Нет, не может того быть. Кажется, лиса, сбежавшая с курицей, дергается от тени собственного хвоста.
        Ночь прошла не слишком приятно. У меня была бессонница, перемежаемая короткими приступами забытья. И мысли, мысли, мысли. Одиночество заставило вспомнить, что мне семнадцать, что я не выезжала одна дальше нашего городка, что мои полностью самостоятельные дела можно перечесть по пальцам, а главное - против меня играет мужчина, а не девочка-пансионерка. Одно это большинство моих подруг ввергло бы в состояние паники, заставив прибегнуть к обмороку «Ах, я такая беспомощная, спасите меня кто-нибудь!». Впрочем, никому из них не пришло бы в голову сбегать из дома от навязанного брака. И в кого я такая? Конечно, в дядю! Если бы он был дома, а не в очередной своей экспедиции, никто бы не посмел насильно тащить меня под венец.
        Я поразвлеклась, представляя картину: дядя против короны, но вскоре была вынуждена признать - каким бы ни был замечательным дядя, ему не выстоять против власти.
        От дяди мои мысли плавно перетекли на вариант переложить свои проблемы на чьи-нибудь широкие и сильные плечи. Припомнился молоденький военный, едущий в паре купе от меня. Симпатичный.
        Беда в том, что ни один мужчина не станет рисковать своей жизнью ради незнакомой воровки, пусть и сильно-сильно раскаивающейся в содеянном, а моя внешность не настолько прекрасна, чтобы потерять от нее голову.
        Поезд уносил меня все дальше от дома, все сильнее наваливались тоска вместе с отчаянием.
        Легко быть сильной, когда опасность щекочет лопатки, когда рядом люди, которые обязаны сдать тебя охранке, когда ты словно натянутая струна и каждый нерв пропитан страхом, а за спиной - ты ощущаешь это кожей - всегда есть пара любопытных глаз. Они не просто проводят тебя взглядом, они запомнят - куда ты ехала, с кем, где именно сошла с поезда, и обязательно расскажут об этом человеку в форме.
        Я назвала себя лисой с курицей? Ложь! Я - трусливый заяц, укравший морковку на огороде, и теперь трясусь от одной только мысли, что утром придется выйти из поезда и двинуться дальше. А хуже этого понимание - если не найду выхода, вся моя жизнь так и останется беготней по кустам и шараханьем от каждой тени.
        Утром я взбодрилась чашкой чай со свежей булочкой. Измятое платье скрыл плащ, а вот синяки под глазами и бледность лица скрыть, увы, не удалось. Лоанна приветствовала меня с сочувствием, точно тяжко больную, а вот Ельзан с тщательно замаскированным подозрением - точно я больна чем-то заразным. И все же они не стали отказывать мне в компании.
        Автокар действительно ждал пассажиров, сошедших с поезда в Нойзиче. И так как удовольствие ездить на безлошадных повозках было дорогим, место для меня в салоне нашлось.
        Автокары вошли в нашу жизнь чуть позже железной дороги и значительно проигрывали ей в масштабности. И тем, и другим требовалось одно - специальная дорога. Если лошадь и через поле пройдет, то автокар завязнет в первой же колдобине, а уж какими капризными были эти машины при морозах или снегопадах! Потому я с величайшим подозрением поднялась по ступенькам внутрь, очутившись в тесном помещении с маленькими окнами, в котором, как и в карете, было два мягких сидения: друг против друга. Таких отсеков в машине было два. Третье со скамейками предназначалось слугам и багажу.
        Эта часть пути, без сомнения, была самой отвратительной. Душно, темно, вдобавок нас мучала тряска по свежевымощенной дороге, время от времени сопровождающаяся внезапным подпрыгиванием от попадания колеса в выбоину между плитами, отчего моя упавшая в дреме на грудь голова пыталась выпрямиться и достать низкий потолок. Пренеприятнейшее ощущение.
        Но дорога, как и жизнь, рано или поздно заканчивается. Пообедали мы в дорожной таверне, а через пару часов мимо замелькали пригороды Рильсгара.
        Порт встречал нас бьющейся в истерике вечного движения жизнью. Грузчики точно муравьи сновали с берега на суда и обратно. Вразвалочку, с видом бывалых, прохаживались матросы, распространяя вокруг себя стойкий перегар употребленных ночью напитков. Небожителями - грудь колесом - смотрелись капитаны в белых кителях, и только портовые чиновники старшего ранга удостаивались от них небрежного кивка. Простые смертные растерянно метались по пирсам, сжимая в потной ладони белый квадратик билета. Те, кому повезло найти в этом хаосе нужное судно, с гордым видом стояли около трапа, раскуривая трубки.
        Ругались купцы на грузчиков. Свистели боцманы, созывая команду. Мелодично отбивали склянки на палубах. Плакали дети. Напевали грузчики. Временами мощный гудок того или иного парохода вбирал в себя все звуки, демонстрируя, кто здесь на самом деле главный. А над всей этой разноцветной движущейся толпой, лесом белых мачт, крышами доков с пронзительными криками носились чайки.
        - Нам так жаль расставаться с вами!
        Лоанна выглядела искренней, и я, улыбнувшись, пообещала на прощанье прислать письмо, как доберусь до бабушки.
        В порту наши пути разошлись - оно и к лучшему. Мой лежал за пределы Лоранской империи в соседнюю с ней Фраканию, и, чтобы попасть на пароход, мне придется предъявить паспорт. Не хотелось бы объяснять попутчикам, почему вдруг по документам Эшаль стала Фабианой. Подозреваю, обман вскроется быстро, но мне спокойнее предъявить захваченный из дома паспорт кузины, чем собственный.
        Я отошла от кассы, получив билет в каюте второго класса. Остались сущие мелочи - найти стоянку парохода и преодолеть барьер в лице служащего таможни.
        А погода-то! Солнце, бриз - красота, даже запах гниющих водорослей и чего-то еще, тоже гниющего, не портил настроения. Еще пара часов - и я стану свободной, без примотанного к руке дневника, дарьетой!
        Седоволосый мужчина едва взглянул на трепещущую меня, прошелся беглым взглядом по поданной ему бумаге, уточнив:
        - Надолго во Фраканию?
        - Погостить месяц, - мило улыбнулась.
        Как назло, рука зачесалась так - хоть в воду ныряй с пристани, потому гримаса вышла не слишком любезной. Чиновник посерьезнел, я обмерла от мгновенно накатившего страха, но мужчина, смотря сквозь меня, уже отдавал бумагу.
        - Счастливого пути.
        - С-с-спасибо.
        Вышла из помещения портовой службы, не видя ничего вокруг.
        От прозвучавшего над ухом «Посторонись!» шарахнулась в сторону, налетела на столб, больно ушибла плечо и пришла в себя. Чего спрашивается, разнервничалась? Будто меня за каждым углом ждут суровые парни в форме.
        А если подумать - не было ли гордыней приписывать себе статус государственной преступницы? Подумаешь, взяла дневник. Скорее всего, «жених» потопает ногами, порычит от злости, но этим и ограничится. Не станет поднимать скандал, так как неизбежно всплывет цель его визита в поместье. И пусть сговоренные браки не редкость в наше время, как и браки по расчету, но официально каждый брак в высшем обществе заключается исключительно по любви, причем непременно светлой и сильной. Специально нанятые работники пера вдохновленно расписывают подробности первой встречи, ухаживания и признания, изливая на читателя волну сиропной нежности сразу после идущего выше объявления о помолвке.
        Заявить открыто о вымогании брака, да еще с использование своего служебного положения… Проще сразу облить себя грязью на балу у императорской четы или уйти в монастырь. Наше высокое общество прощает все, кроме приравнивания его к низшим. Это у простолюдинов возможен расчет и брак молодой девушки со стариком, у нас только высокие чувства. Если нас называют «ваше благородство», так мы и должны быть благородными, хотя бы внешне.
        Я завернула за угол, где меня ждал симпатичный пятипалубный пароход. Улыбнулась помощнику капитана, встречающему пассажиров у трапа, отдала саквояж матросу и поднялась на палубу.
        Если подумать, что я знаю о работниках короны? Политики, советники, чиновники, еще раз политики и целый полк секретарей. Дэршан возглавлял ведомство охраны, его заместители тоже были из высшего общества, но большинство благородных старалось не пачкаться уголовными делами, а уж до бытовых им точно не было дела. Правда, в последнее время стали набирать «популярность» политические дела, и созданный недавно отдел защиты и безопасности граждан при охранном ведомстве тоже возглавлял дэршан, но работающих с народом среди них было мало. Опять же не вязался у меня образ мужчины, занятого серьезной работой, с шантажом.
        Кто в остатке? Советник? Я представила тучную фигуру советника ВанРогдаха, сравнила со спиной «жениха» и решительно отмела эту версию. Спина была широкой, без намека на длительное пребывание в мягком кресле чиновника высокого ранга. Тогда секретарь. Амбициозная сволочь, имеющая доступ к политическим делам и решившая получить хорошую партию с отличным приданным без особых на то усилий.
        «Сволочь»! Не свойственное дарьете слово слетело с губ, и шедший впереди матрос запнулся, обернулся - в глазах читались вопрос и собирающаяся грозовой тучей обида.
        - Простите, это не вам.
        Мужчина пожевал губу и спросил:
        - Вас кто-то обидел, дарьета?
        Следом повисло невысказанное: «И потому вы путешествуете одна?»
        Вот кто их берет на корабль таких умных, а?
        - Вам показалось.
        Мой сухой ответ словно выплеснул на матроса ведро ледяной воды. Он съежился, пробормотал что-то неразборчивое и явно нелестное и двинулся дальше. Надо ли говорить, что саквояж мне практически зашвырнули в каюту, а протянутые чаевые проигнорировали. Нет, ну какая вопиющая гордость для простого матроса.
        - Можно?
        В каюту заглянула средних лет женщина, за руку которой цеплялось чудо лет трех.
        Я быстро спрятала за спину ладонь, с примотанным к нему дневником, от которого только что собиралась избавиться. Второй класс! Вот же сын бездны! Как я могла забыть, что каюты здесь двухместные!
        Стоящая на пороге женщина была одета чисто, но скромно, в отличие от топорщащегося кружевами костюмчика ребенка. Все ясно. Няня и подопечный.
        - Конечно, располагайтесь.
        И я, накинув на правую руку плащ, вышла на палубу.
        Мы уже покинули порт Рильсгара. Пароход медленно шел вдоль высокого берега. Зеленая вода пенилась у подножия серо-желтых скал, вздымавшихся на уровень верхней палубы. Выше, за скалами, тянулись темные холмы, кое-где еще лежал снег.
        Ветер трепал волосы, бросая их в лицо. Ночевка в поезде, день в дороге убийственны для прически. Вот будут у меня свободны две руки, и сразу займусь собой. Душ, свежее платье, прическа. Мои мечты крайне конкретны, чтобы их не исполнить.
        Я оглянулась - палуба была пуста. Холодный ветер согнал желающих поглазеть на пейзажи вниз в бар. Лучшего момента и представить себе нельзя.
        Медленно, потом торопливо я принялась разматывать узлы на шарфе - Фабиана вязала на совесть. Наконец последний узел взят, на павший с ним в борьбе ноготь я не обратила внимание. Что-то горячее толкнуло в грудь, заставляя поднять взгляд - на мысу стояли двое. Мужские силуэты четко выделялись на синем небе. Было видно, как пританцовывали лошади, разгоряченные быстрой ездой.
        Отчего-то стало жарко. Я попыталась медленно отнять руку от книги - но та словно прилипла. Дернула резко и вскрикнула от боли, по коже заструилось теплое - кровь. А стоящий на мысу всадник зачем-то поднял лошадь на дыбы, точно готовился перемахнуть через отделявшую нас полоску воды и очутиться на палубе.
        - Этого не может быть, - проговорила, убеждая саму себя, но подсознание было неумолимо - на мысу гарцевал мой «жених».
        Руку пекло, но я сроднилась с болью за последнее время. Меня больше занимала мысль, ради чего я страдаю. Ради секретаря, в угоду самолюбия поставившего магическую печать на дневник? И что там хранить? Перечень дел? Расписание начальства или имена женщин, павших от его очарования? В скобочках: польстившихся на звонкую монету.
        Еще раз убедилась, что палуба так же пуста, как и пять минут назад. Медленно перевернула ладонь… и зашипела, поминая «жениха» и всю его родословную от сына бездны. Слизь, порожденная испражнением жабы! Гад, вылупившийся в сточной канаве! Муха, ползающая по навозу!
        Прикусив губу, я смотрела на вздувшуюся багровыми полосами ладонь. Подозревала, конечно, что отметка останется, но подозревать и получить клеймо - разные вещи.
        Задумалась об обмороке. Еще лучше - заснуть и проснуться от этого кошмара. Ну почему мой хранитель не остановил меня, глупую? Почему не вразумил, уронив камень с крыши на голову! Может, и встали бы мозги на место!
        Хлюпнула носом. Провела рукавом по лицу, стирая слезы. Беда одиночества - никто не пожалеет, не утешит, да и плакать одной не так сладко, как на груди у мамы.
        А время-то идет… Мы уже заворачивали за мыс, но парочка так и стояла, провожая нас недобрыми взглядами, будто мы увозили с собой их золото.
        Все же надо унять воображение. Принять любителей верховой езды и морских пейзажей за погоню! Нет, милая, вам истории сочинять с таким талантом. А почему бы и нет? Сниму комнату в пансионе, куплю бумагу и…
        «Ты доберись сначала до пансиона», - осадил меня здравый смысл.
        Замотала кровоточащую ладонь шарфом, достала из кармана плаща убранный туда дневник. Книжица как книжица. Тиснёная черная кожа, никаких вензелей или золоченых букв. «Жених» предпочитает черное? Вот сейчас размахнусь, и будут ему похороны личной собственности.
        Мысль была так заманчива, что рука потянулась за поручень. Остановило одно - для снятия метки требуется источник заклинания.
        «Ладно, живи, а пока я заслужила награду». Открыла первую страницу - огненные буквы поползли в воздух.
        Заклинание от воровства могло иметь несколько степеней защиты. Первая - сигнализация и метка, позволяющая найти украденный предмет. Вторая включала от двух до множества защит на чтение. Можно было отдельно защитить каждую страницу. Тогда вору становилась доступна лишь первая страница, на которой размещали предупреждение и перечисляли кары небесные для похитителя. И третья, самая страшная, убивала на месте.
        Давно, когда наш мир был полон дикости и насилия, воровские кланы держали у себя несчастных, называемых «отмычками», именно для таких дел.
        Холодный пот потек между лопатками, когда внезапно очнувшаяся память озвучивала для меня рассказ дяди. Будучи охотником за редкостями защиту этих самых редкостей дядя знал превосходно. Я же от испуга забыла все на свете, в том числе и его наставления: никогда не трогать чужие вещи, если есть малейшие подозрения, что их владелец в состоянии оплатить услуги мага.
        Я привычно помянула сына бездны, когда следовало поблагодарить небесного отца за милость, пославшего скупого «жениха», не оплатившего третий уровень защиты. Я жива, когда могла уйти за грань еще вчера.
        Жива!
        Золотые буквы плясали перед взволнованным взглядом. Не каждый день узнаешь о втором рождении.
        «Если выберусь, если останусь жива - стану самой примерной девочкой на свете». Прошептав эту детскую клятву, я всмотрелась в текст.
        «Совершенно секретно! Только для высочайшего доступа!»
        Ух, мурашки выросли в разы, а паранойя - до тени смерти за спиной.
        «Если вам в руки попал данный документ, требуется его немедленно передать сотруднику охранного управления. Не пытайтесь убежать или прочесть! Оглянитесь - за вами уже пришли!»
        Каюсь, я не удержалась и оглянулась. Но палуба была пуста, как и море за спиной. А у «жениха» есть чувство юмора, впрочем на редкость отвратительное.
        «До скорой встречи. Начальник СЗИБ ВанДаренберг».
        Глава четвертая
        Я уже упомянула хранителя, который вчера решил взять выходной? Похоже, он оставил меня навсегда. Украсть бумаги у лучшего сыскаря империи? Наглее будет только позаимствованная корона его величества.
        Я оценила свое положение. Честно. Без всяких истерик, жалобных стонов и заламывания рук. Оценила высоту палубы и плещущееся внизу море. Руки легли на поручень. Один шаг и избавление. Что такое минута мучений, когда меня ждет расплата, настолько страшная, что и представить нельзя.
        Нос парохода внезапно поднялся вверх и резко опустился вниз, волна растеклась по бокам, достав до верха, щедро окатив меня ледяными брызгами. Я отшатнулась, мгновенно придя в себя. Какое прощание с жизнью? Этот упырь сам возжелал на мне жениться, сам приехал, довел девушку до нервного срыва, а от нервов чего только не сделаешь!
        Вот, например, два года назад Жули так нервничала перед первым балом, что перепутала бокалы, выпив предназначенный мужчинам ром. А мы и не сразу поняли, почему ей стало безумно весело. С тех пор её мама всегда подает подкрашенный ром, который нельзя спутать с водой. Или еще…
        - Дарьета, с вами все в порядке?
        Я обернулась - высокий юнга переступал с ноги на ногу, явно стесняясь и своего тонкого голоса, и воспаленной от прыщей кожи лица.
        - Осторожней, здесь скользко.
        Мы спускались по залитым водой ступеням. А хорошо нас подмочило.
        - Капитан мне и говорит: сходи проверь, есть ли кто наверху, - юнга откашлялся, а я постаралась сдержать улыбку - его попытки выглядеть старше, говорить басом были забавны. - Знаете, сколько хожу, никогда таких волн в здешних водах не встречал. Просто чудо какое-то.
        Ну да, чудо. Специально для глупой меня. Спасибо, хранитель!
        Плащ я сняла еще на палубе, скрыв им израненную руку и дневник. Без плаща, пока дошли до кают, продрогла так, что зубы срывались в дробь.
        - Ваша каюта, дарьета.
        А он милый. И улыбка светлая, и глаза красивые, вырастет - красавцем станет.
        Я поймала себя на том, что рассуждаю точно старая мудрая женщина. Может, и старая - невзгоды, говорят, старят, но точно не мудрая.
        - Благодарю, у меня к вам одна просьба.
        Ой, совсем не мудрая.
        - Вы не могли бы дойти до лекаря и взять у него заживляющей мази. Понимаете, я давно не ездила верхом, а пару дней в пути и… вот.
        Не выдержала, опустила глаза в пол, ощущая, как горят щеки от стыда.
        - Не волнуйтесь, дарьета, отдыхайте, вы совсем замерзли. Мазь я скоро принесу.
        С облегчением закрыла дверь, прислонилась к ней и сползла на пол. Слава небесному отцу, каюта была пуста. А то хороша была бы дарьета, сидящая на полу.
        Все, хватит рыдать. Нос распух, глаза красные, точно у папаши Карса после трех дней запоя, вернется мой юный спаситель - заикой от испуга станет. Встала - и в ванную комнату. В окно когда забиралась, такая шустрая была, а тут постояла на палубе и расклеилась. Стыдно, дарьета, стыдно. С таким настроением надо было дома оставаться. Была бы уже невестой ВанДаренберга.
        Я попыталась вспомнить лицо «жениха». В памяти всплыли отдельные детали: темные волосы, острый неприятный взгляд и жесткая линия губ. Упырь кровавый… Сколько народу погубил! Говорили, дэршан лично допросы проводит и руки у него по локоть в крови.
        Какая я молодец, что сбежала. Лучше жить в другой стране, чем с таким чудовищем в одном доме. Представила, как он подходит, прикасается ко мне… Аж затошнило от омерзения.
        И почему его внезапно осенило желание жениться? Не старый, вроде и не больной. Я пыталась вспомнить все, что знала о Даренберге.
        Карьера упыриная, император его жалует. В свете дэршана называют личным палачом. Вот интересно, если жена судьи - судейша, полковника - полковничиха, купца - купчиха, то палача? Палачиха или палачка?
        Я решительно повернула кран, наполняющий медную ванну. Начала расстегивать пуговки на платье.
        Не о том думаешь, Шанти, не о том. Лучше напряги память, раз не удосужилась узнать от кого сбегаешь до того, как сбегать.
        Даренберги. Уважаемое семейство. Тетка «жениха» замужем за дядей императора, что позволяет обратиться к императору напрямую, минуя секретарей. И брак родственника император одобрит, невзирая на мнение невесты. Любой невесты, кроме мезальянса, конечно.
        И снова возвращаясь к вопросу: почему я и зачем такая поспешность?
        Я еще могу понять «почему». Наш род знатен, от знаменитой пра-пра-бабки мне, единственной среди сестер, достались каштановые волосы - темное золото, оно же наше второе семейное сокровище. Первое - серебро. Доходы от рудников позволяют обеспечить приличное приданное невесте, а отсутствие высоких покровителей сделать свадьбу быстрой, невесту - сговорчивой. Так уж вышло, что в моем роду нет великих политиков, чиновников или военных. Ковенберхи предпочитают мирные занятия: путешествия, литературу. Страсть к карточным играм тоже, кстати, семейное. И если бы не серебряные рудники, которые до сих пор приносят неплохой доход, мы были бы уже бедны, как мышь в заброшенном амбаре.
        Но вернемся к упырю.
        Фаби - вот кого мне не хватает! Кузина держала в памяти все мало-мальски известные рода, помнила, кто оскандалился на приеме прошлого года, а кто блистал у императора, удостоившись танца от высочайшей особы. А как она рассказывала! Наискучнейшая новость о чаепитии двух семейств представала в новом, исполненном тайного смысла свете. Ей бы вести колонку светской хроники - «Столичный вестник» озолотился бы.
        Откуда же у меня ощущение, что я недавно слышала фамилию Даренбергов? Кажется, это была новость из разряда: «Сплетня высшего света. Официально не существует, но жалит не хуже гадюки», и вместе с Даренбергом упоминалась женщина. А вдруг этот упырь опозорил бедняжку и теперь пытается уйти от гражданской ответственности? Жениться дважды нельзя, но с точки зрения общественности лучше скорый брак по расчету, чем вынужденный мезальянс по приговору.
        В моих мыслях темноволосый мужчина обзавелся рыжими проплешинами, козлиной бородой, клыками и огненными зрачками. Сын бездны, а не человек!
        И кто мне поможет? Я перебрала знакомых, с огорчением отвергая одного за другим. Ни у кого из них не хватит сил повлиять на решение императора.
        Но если попробовать поговорить с дарьетой ВанДаренберг? Вдруг она не в восторге от выбора сына, как и я? У мам взрослых сыновей всегда на примете есть подходящая невеста и не одна. Решено, отправлю письмо дарьете из Фракании. Слабая, но все же надежда заполучить союзника.
        Пароход отворачивал от берега, фигурка на палубе стала крошечной, а он все не мог оторвать от нее взгляд.
        Андэр привстал на стременах, кашлянул.
        - Молчи, - оборвал Леон слугу, добавив вполголоса: - А что еще можно было ожидать от девицы, ухитрившейся в десять лет задурить голову целому цирку.
        - Простите, дэршан, моя вина, - понурившись, проговорил Андэр, и на его лице промелькнул целый ряд эмоций от раскаяния до обиды и раздражения. Подмышки святого Гранда. Надо было так оплошать! Но кто мог подумать? А еще благочестивое семейство… К чему катится мир, если дарьеты позволяют себе подобное?! Интересно, что предпримет хозяин, когда поймает воровку? Высечет, посадит в тюрьму или еще что-нибудь придумает? Не всерьез же он собрался на ней жениться?
        - Твоя, - согласился Леон.
        Андэр поежился. Умел хозяин говорить, не повышая голоса, от чего становилось не по себе. И лучше чистосердечно раскаяться, чем оправдываться: спешил, догонял…
        - Вы просили всегда проверять вещи, если они остались без присмотра дольше одной минуты.
        - Меньше, Андэр, меньше. Чтобы подсунуть или вытащить из саквояжа специалисту достаточно пяти секунд. Если хочешь и дальше работать на меня, учись на ошибках. В следующий раз противником может оказаться не девица, а кое-кто серьезный.
        Ветер на берегу был под стать настроению - холодный, пронизывающий, и Андэр с тоской подумал о чашке горячего чая. Теплая постель после бессонной ночи казалась недостижимой мечтой, ел он вчера вечером, но чай, просто чай без булочки, он по крайней мере заслужил?!
        - Понял, дэршан, еще раз простите.
        - Что же… урок нам обоим, - усмехнулся Леон, провожая взглядом уходящую с палубы женскую фигурку - золотым бликом мелькнули волосы. - У меня есть работа для тебя. Отправишься в столицу. Хочу, чтобы завтра, нет, не успеешь, послезавтра вечером новость о помолвке была во всех крупных газетах. Встретишься с дэрой Розталь, она поможет.
        - Розталь? - с ужасом на лице повторил Андэр. - Та самая Розталь из Вестника?
        Это не работа. Встреча с ужасной женщиной - проклятие, и хозяин знает об этом. Но тапочки святого Гранда, он готов на любое наказание, только бы не встречаться с этой женщиной, не видеть её пронизывающий, почище стилета, взгляд, не слышать завораживающий голос, от которого становишься точно пьян, а изнутри лезет такое, что и стыдно вспомнить. А ведь до встречи с дэрой Розталь он никогда не считал себя болтуном.
        Что же… Его личный счет к девчонке Ковенберхов растет, точно крапива на кладбище.
        - По пути заедешь к Ковенберхам, вручишь перстень и подтвердишь помолвку, - Леон снял фамильный перстень, передал помощнику.
        Тот с убитым видом убрал перстень в карман пиджака. Мягкая постель откладывалась на неопределенный срок.
        - На станции дашь телеграмму Гриану и Лаксу. Пусть присоединятся ко мне на борту… - Леон замолчал, явно соображая о чем-то. Андэр, знавший хозяина не один год, успел поднатореть в угадывании его мыслей. Потому он спешно, желая загладить вину, полез в седельную сумку, вытаскивая толстый справочник.
        - Согласно расписанию судов, которым нас снабдили в Нойзиче, этот пароход идет во Фраканию, - объявил он буквально через несколько минут и добавил, быстро пролистнув пару страниц: - Догнать не получится. «Рассветный», хоть и считается скорым, завтра вечером отчалит из Плеста, а послезавтра утром отправится из Рильсгара. По хорошей погоде вы прибудете во Фраканию с суточным опозданием.
        Леон одобрительно кивнул, прищурил правый глаз и с предвкушением произнес:
        - Надеюсь, девочка продержится эти сутки без меня.
        Андэр удивленно покосился. Азарт в глазах означал, что еще одна комбинация готовится быть разыгранной, и кому-то из ближних, не моющему руки перед едой или прячущему запрещенный пороховой заряд под кроватью, предстоит свидание с законом в подвалах управления. Но при чем здесь дурная девица, укравшая дневник? Насколько Андэр знал, ничего важного, кроме текущего расписания дел, Леон в нем не записывал.
        Странности, словно репей, плотно облепили шкуру бедного слуги, и он решительно не знал, что и думать. Но уехать просто так, не задав важного вопроса, не мог. Зайти же решил издалека.
        - Скажите, дэршан Леон, вы точно уверены, что хотите, эм, жениться на ней?
        Леон бросил последний взгляд на уходящий за горизонт пароход и повернулся к слуге:
        - Еще ни разу в жизни я не тратил столько усилий на одну единственную женщину. Знаешь, и за меньшее женятся. К тому же у нее мой дневник. Женившись, я сохраню секреты в семье.
        - Но ваша матушка! - с мукой в голосе воскликнул Андэр, дойдя, наконец, до главного, что ожидало его в столице, кроме газет и дэры Розталь.
        - Ах, да, матушка, - щелкнул пальцами Леон, - напишу ей сам. Она как раз получит письмо к вечернему чаю и выходу газет.
        Столиц в Лоранской империи было три. Одна - официальная, с императорскими дворцами, министерствами, университетами и прочими институтами власти.
        Лорания, основанная прапрадедом нынешнего императора, была молода. Каких-то двести лет - что за возраст для города! Основали ее вместо погибшей при Великом пожаре деревянной столицы, используя при постройке исключительно камень. Пока шло строительство, функции столицы выполнял портовый город Плест. Летом же двор переезжал на юг, под прохладу гор, в славный город Турей, знаменитый своим изумрудным озером и целебными источниками. Так и остались эти три города в истории как столицы.
        Турей со временем вырос в настоящий город-лечебницу. Летом улицы этого приятного во всех отношениях города отдавались под бесконечные фестивали, выставки художников и спектакли. Здесь можно было спустить деньги в казино, а потом долго лечить потрепанные нервы минеральной водой. Премьеры, получившие право ставиться на сцене Турейского театра, были обречены на успех. Художник, проведший выставку в одном из салонов Турея, получал всемирную известность. Словом, это была культурная жемчужина на юге империи, в которой всегда можно было найти как приятную компанию, так и проходимцев, с радостью опустошивших бы ваши карманы.
        Полной противоположностью ему был Плест. Город-трудяга, город-купец, чьи жители своей скупостью и торгашеством лидировали в анекдотах, наравне с простаком-солдатом, богатырем-пьяницей и любвеобильным дэршаном. Плест был строг днем и настолько же разгулен ночью. Какие пиры здесь закатывались для обмытия успешной сделки!
        Крупнейший порт страны. Белокаменное здание биржи. Торговые представительства и отказавшееся возвращаться в Лоранию министерство иностранных дел. Скандал был… впрочем, исключительно в стенах министерства. Император гневался страшно, разжаловал министра, разбил две старинные вазы, но потом принял доводы подданных, оставил министерство в Плесте, и даже восстановил министра в должности. Теперь это был город не только купцов и торговых гильдий, но и шпионов, носивших разные личины, в том числе и дипломатические. Удобно было всем: и шпионам, отправляющим донесения с кораблями, и министерству, эти донесения перехватывающему. Прямая железнодорожная ветка окончательно связала две столицы суточным переездом на Столичном экспрессе.
        В этом городе Леон всегда чувствовал себя неуютно. Слишком жарко летом, холодно зимой, а осенью и весной ветра столь буйно гуляли по улицам, что от них не спасало даже пальто из толстого сукна. Вот и сейчас за городом пахло оттаявшей землей, а здесь, в каменных кишках улиц, бродила потрепанная, опустившаяся, но все еще зима.
        Леон въезжал в Плест ранним утром. Туман скрадывал город серым покровом, из-под которого призраками проступали здания. Плакали запотевшие витрины. Нигде более нельзя было встретить такого количества и такого разнообразия магазинов, как в Плесте. Целые улицы желали одного: обменять звонкую монету или шуршащую банкноту на товар. Мелочь, пустяк, все равно, что именно, лишь бы продать и именно вам.
        Леон поежился, запахнул пальто, купил свежий выпуск газеты, который ему вручил мальчишка на площади, и направился в кофейню. Пока откроется министерство, у него есть время выпить чашку кофе и позавтракать.
        Департамент министерства иностранных дел, в ведении которого находились страны восточного побережья Южного моря, занимал роскошное здание, эдакий кусочек курорта, неги и роскоши среди деловой сосредоточенности города.
        Леон взбежал по белокаменным ступеням, был узнан охранником и пропущен внутрь. Из вестибюля, наполненного щебетом птиц и журчанием фонтанов, он попал во внутренний двор с застекленной крышей. Покосился на портрет возлежащей на кушетке пышногрудой красавицы. Заметил в углу на столике не убранный слугами пустой бокал. Какая работа!? Решительно, это здание было создано для приемов, балов и разврата.
        Второй этаж, налево, третья дверь. Два года прошло, а будто вчера был здесь. Время не летит, оно несется штормовой волной, сминая и опрокидывая, и только счастливчики могут оседлать ее, остальные барахтаются в мутности жизни. Права матушка. Пришла пора жениться. Приятно будет знать, что не был смыт, как рисунок на песке, а оставил после себя живые следы: сына и дочку.
        - Леон, какими судьбами?
        Из-за стола ему навстречу поднялся Шонраж.
        Шон, Шонни, Малыш, выпускник академии и просто хороший человек. Шонраж выпустился тремя года раньше, но обучение под одной крышей, сон на лекциях у одних и тех же преподавателей, встречи на студенческих вечеринках неожиданно сблизили их, дав начало дружбе.
        - И тебе не хворать, Шон.
        Обнялись, поборолись, помяли друг другу ребра, посмеялись и, наконец, расселись по стульям.
        Со времени их последней встречи Шон сохранил и тонкую фигуру, и легкость движений, и шикарную шевелюру жгуче-черных волнистых волос. Он отрастил изящную бородку, которая удивительно ему шла. Лишь во взгляде появилось новое и тяжелое, растворившее юношеские наивность и простоту.
        Шон был роланцем лишь наполовину. Его мать, красавица из богатой, но не знатной фраканской семьи, прельстившись горячими словами лоранского аристократа, вышла за него замуж. По приезду в Роланию слова-обещания растаяли, точно туман после восхода солнца, а на большее у аристократа не хватило духа. Семья чужестранку-простолюдинку не приняла. Приданое закончилось быстро, и муж, испугавшись призрака нищеты, быстро охладел к жене, бросив женщину с ребенком на руках.
        Тем временем во Фракании было неспокойно, революция рушила жизнь, проливая море крови, перемешивая слои населения, точно песок на пляже, нижних кидая вверх, верхних опуская на самое дно. Возвращаться было некуда, и мать Шонража осталась в Лорании. Здесь они жили на подачки родных мужа, которых едва хватало, чтобы снимать жилье и не умереть с голода.
        Когда Шонраж подрос, талантливого и симпатичного мальчика заметили, удостоив стипендии городского правления, открывшей перед ним двери лучшей гимназии города. Учителя прочили ему блестящее будущее, и когда Фракания отмылась от кровавых пятен расправ и стало возможным вернуться на родину матери, они решили остаться в империи.
        Шонраж поступил в святое святых - Императорскую академию, давшую стране многих блестящих полководцев, политиков и финансистов. За заслуги в учебе он, единственный на курсе, был удостоен Звезды Отечества. И выпускной Шон проводил, будучи зачисленным в департамент министерства иностранных дел. В совершенстве владея фраканским и лоранским, не было ничего удивительным в том, что он выбрал департамент своей второй родины.
        Предательство отца, как ни странно, не озлобило Шонража. Когда они познакомились, Леон был ошеломлен взрывным буйством, энтузиазмом и фонтаном чистого юмора, под именем Шонраж. Тот был первым в учебе, первым на вечеринках и первым идейным вдохновителем шуток и пакостей, учиняемых над преподавателями и студентами. А чего стоило абсолютное лидерство в любовных победах?
        На свое полное совершеннолетие в двадцать один год Шонраж, к удивлению многих, отказался от фамилии отца, взяв фамилию матери. А как он спускал с лестницы отца, пришедшего поздравить сына со звездой, Леон видел сам. И слышал непривычно злое: «Поздно спохватились, батюшка. Сын не нужен был? А теперь ты ему сам не сдался». Тогда они здорово напились, до беспамятства.
        Шонраж, поставив ладони домиком, изучал Леона внимательным взглядом, потом встрепенулся. Вышел из кабинета, вернувшись с бутылкой в руках.
        - У меня тут бутылка «Солнечного ветра» завалялась, не изволишь?
        Леон изволил бы, да еще и с удовольствием, но часы показывали девять утра.
        - Совсем офраканился, - укоризненно заметил он, - с утра вино лакать.
        - Ну прости, - примирительно поднял ладонь Шон, - хотел проверить, ты ко мне просто так или по серьезному делу.
        Бутылку он не убрал, оставив темное стекло искушающе сигналить солнечным зайчиком в левый глаз. Леон посмотрел-посмотрел на это безобразие - вспомнилась ночь в дороге, вторая подряд - и махнул рукой на принципы:
        - Наливай.
        Шонраж вскинул брови, но говорить ничего не стал, достал два чистых бокала из шкафа, ловко открыл бутылку и разлил рубиновую жидкость.
        - А я, брат, женюсь, - объявил Леон, залпом опрокидывая в себя бокал.
        Шонраж сделал глоток, задумчиво покрутил бокал в руке и поставил на стол.
        - Если тебе оседлали Даргмейры, прости, при всем моем уважении, я не настолько пал, чтобы устраивать убийство хорошенькой женщины, пусть она и дочь бездны во плоти. Впрочем, я знаю парочку не столь принципиальных ребят.
        - Спасибо, брат, но я не настолько отчаялся, чтобы просить тебя об этом. А ребята есть и у меня самого.
        - Значит, дело не в Роалине?
        Леон поморщился. Последнее время имя этой женщины вызывало у него привкус плесени во рту.
        - Частично, - признался он, - и ты прав, я сглупил, связавшись с Роалиной, но женюсь на другой. Средняя Ковенберхов, Шанталь.
        - Шанталь, - наморщив лоб, вспоминал Шон, - фея воздуха, чьи волосы, точно нити янтаря, кожа нежнее персика, а глаза - расплавленный шоколад. Прекрасная девушка. Огранить - будет настоящий бриллиант. Поздравляю с отличным выбором, друг.
        Леон слушал, не совсем улавливая смысл. Фея… надо же. Кожа - персик… Самая обычная, здоровая кожа. Волосы - янтарь… Нет, Шанталь не рыжая. Волосы у нее каштановые, на солнце вспыхивающие золотом. Глаза темно-коричневые, но можно и с шоколадом сравнить.
        Надо бы взять на вооружение эти фраканские штучки, решил он, не зря от них женщины млеют. А что касается огранки, этим он займется в первую очередь, чтобы сидеть не могла, не то что бегать.
        - Но я все еще не улавливаю суть дела.
        «Если он сейчас отпустит шутку со свечой, в морду дам», - подумал Леон, протягивая пустой бокал. Разговор под алкоголь шел легче.
        - У нас возникли некоторые, эм, разногласия, и в данный момент моя невеста направляется во Фраканию с предметом, который принадлежит мне.
        Брови Шонража взлетели вверх, рука дрогнула, и пара капель вина упала мимо бокала на стол.
        - Ты удивляешь меня уже дважды за утро, - пробормотал он. По глазам было видно - дело его заинтересовало.
        - Положим, теперь понятно, почему я, - забормотал Шон, пригубливая вино, - Фракания. Сейчас там тепло. Тюльпаны, маки, первая клубника. В этом сезоне, говорят, в моде возмутительно короткие, по щиколотку юбки.
        Леон начал тихо звереть. Какая в бездну клубника?! Но друга было уже не остановить. Знаменитое фраканское красноречие, чтоб его.
        - Но зачем я? Если только… - он остро взглянул на Леона. - Дело в том, что именно она у тебя взяла? Насколько я знаю, есть только одна вещь, которую ты таскаешь с собой еще со студенческих времен - дневник. Не думаю, что ты записываешь туда своих женщин или иные компроматы, как например, слабость к красным чулкам.
        Леон ощутил, как краснеет. Сдались им эти чулки, которые Лили однажды ради шутки засунула ему в карман, а он их вытащил на лекции вместе с носовым платком на глазах у преподавателя и целой аудитории студентов.
        - Нет там никаких женских имен, - пробурчал, прикрывая смущение бокалом.
        - Выходит, угадал, - широко улыбнулся Шонраж, и Леон ругнулся про себя - попался на простейшую провокацию. Впрочем, с кем он тягается? Шонраж не ловит тупых заговорщиков, не сажает недовольных его величеством, его работа тоньше и сложнее - он курирует шпионов во Фракании и ловит фраканских здесь. И если Леон хочет помощи - придется рассказать все, как есть.
        - В курсе лишь трое, будешь четвертым, - он поставил бокал на стол, заметив, как мгновенно посерьезнел друг, тоже отставляя вино. - Слышал о деле картежников?
        - Я в курсе твоего успеха. Бедняга Краус. Такое фиаско карьеры. Он ведь метил в министры финансов?
        - Он много куда метил. Проблема в одном, Краус слишком амбициозен и слишком прям для роли главаря.
        - Трижды, - отсалютовал бокалом Шон, но пить не стал, - ты идешь на рекорд, мой друг. И кого подозреваешь в роли вдохновителя?
        - Всех перебрали, Рольдэр уже стар, ВанРоглов проредили еще прошлый раз. Жан-Жуар исчез, надеюсь, убит. А молодых эти дубины слушать бы не стали.
        - Намекаешь на воздействие извне?
        - Именно на него и намекаю, - вздохнул Леон, - только беда - осторожны сволочи, так осторожны, что всех следов, точно птица нагадила.
        Шон понимающе улыбнулся.
        - И ты решил ловить на живца…
        Глава пятая
        На живца… Шон зрел в корень. В таком тонком деле, как заговоры, когда начинаешь шарахаться от собственной тени, когда страх мешает мыслить здраво, и ты балансируешь между властью, деньгами и собственной жизнью, игра должна быть тонкой. Вот оторвал Леон ящерице хвост, а она взяла и вырастила новый, в два раза толще и длиннее. А как до головы добраться? Только приманить.
        - И что же такое жирное ты решил им предложить?
        Леон взял в руки бокал, покачал, раздумывая, потом окончательно решился.
        - У генерала ВанБосдха в последнее время разыгралось воображение, и за разговорами молодых офицеров ему чудится бунт. Как по-моему, там лишь вино да жажда подражать фраканцам. В первую очередь, их способности волочиться за женскими юбками, а уже потом лозунгам свободы и братства. Знаешь, как это бывает. Красивые женщины, море, пляжи, и кажется, проверни у нас революцию, и будет так же: вечное лето, не заканчивающееся вино и доступные женщины.
        - Молодость - время глупых надежд и иллюзий, но за это мы ее и ценим, - тонко улыбнулся Шонраж.
        - Вот-вот и мне заранее жаль этих глупцов, но их слушают не только товарищи, но и солдаты, которые никогда не были во Фракании, зато точно хотят пить вино и любить женщин.
        - Значит, ВанБосдх решил подключить к этому делу тебя… Странно, что старик доверил тебе свой курятник.
        - Его сильно попросили об этом, как и о том, чтобы дать мне возможность лично отправлять сообщения из расположения части, не прибегая к услугам шифровальщика.
        - Подмышки святого Гранда, ты заполучил шифровальные коды?
        От сильного волнения Шонраж взъерошил волосы, мигом растеряв щегольской лоск. Он подался вперед, поедая глазами Леона, став удивительно похожим на себя, лет эдак семь назад в студенческую бытность.
        - Но, скажи на милость, как тебе это удалось?
        - Родственные связи, - пожал плечами Леон, и Шон понятливо кивнул. Хорошо иметь в родственниках императора. Можно обойтись без лишней волокиты и быть крайне убедительным с упрямцем-генералом. Впрочем, Леон умолчал о том, что коды подлежат скорой замене. Буквально через десять дней шифровальщики воинских частей получат новые, созданные по совершенно иному принципу. И у него есть десять дней, лишь десять дней, чтобы вытащить крупную рыбу из мутной воды.
        - Дай подумать, - Шон остановил открывшего было рот Леона, - коды ты записал в дневник. Умно…
        - Дневник и есть журнал кодов, - подтвердил Леон, - а для правдоподобности, на него наложил защиту сам Чернобородый.
        - Магистр еще не отошел от дел? Впрочем, ради своего крестника он, конечно, вышел из затвора. Что же… дело ясное. Хотя приманка так себе… По мне, так слишком нарочита, но твоя невеста? Ты уверен, ей это не повредит?
        Леон раздраженно щелкнул пальцами. Он и сам хотел бы все отменить, а самозваную приманку проучить как следует, но, увы, машина слухов уже начала свой бег. Три дня назад на посольском приеме во дворце он демонстрировал всем желающим защиту дневника, отшучиваясь от вопросов о скрытых в нем тайнах. А потом нужные люди шепнули кому следует, что именно прячет начальник СЗИБа, и куда он вскоре должен отправиться. А отправится он, как обычно, без охраны - личный помощник не в счет.
        - Смотри, - Леон достал из кармана пиджака сложенную вчетверо газету, раскрыл нужную страницу, повернул к Шону.
        Тот быстро просмотрел заголовок статьи «Сегодня знаменитый чудотворец прибывает с гастролями в Лоранию», хмыкнул, потом недовольно проговорил:
        - Прям целый чудотворец и по твою душу?
        - Не сам, конечно, кто-то из его учеников, но еще три дня назад эта знаменитость и не собиралась к нам. А вчера, мне доложили, взломали лабораторию магистра. После последовавшего взрыва и пожара мало что осталось, но взломщик ушел живым. Уверен, не один, а со слепком поставленной на дневник защиты.
        - Допустим, - побарабанил пальцами по столу Шон, - я готов поверить, из уважения к тебе, что дневник оказался у девушки случайно, но что дальше?
        - Да ничего ей не грозит, - дернул уголком губы Леон, прекрасно понимая причину недовольства друга. Он и сам чувствовал себя неуютно, но что мог поделать? Попросить парней Шона стукнуть её по голове и спрятать? Не хотелось бы начинать семейные отношения с такого. Или выкрасть дневник? Но без разрыва связи с печатью - это бессмысленно. К тому же, он не виноват, что она влезла в операцию! А на нее столько усилий потрачено. Нет, пусть все идет, как должно.
        - Я уже отправил рапорт об отпуске в связи с помолвкой. Кстати, можешь дать объявление в «Вестник посольства»? Текст я набросал.
        Шон, все еще хмурясь, забрал у него лист бумаги.
        - Дело, конечно, твое, мои ребята встретят девушку, присмотрят и с магом помогут, но издалека, если не хочешь, чтобы мы их вспугнули. И ты уверен, оно того стоит?
        Леон пожал плечами. Уверенность в их деле - губительна. Лучше всегда переоценивать противника, чем наоборот.
        - Шон, они не душегубы. Если до этого работали филигранно, то и сейчас не станут мараться. Шанталь ничего не грозит. Подбери ей болтливого мага, и, готов биться об заклад, дневник украдут в тот же день. Она и не заметит ничего. Твоим ребятам надо будет обеспечить ей прикрытие лишь на сутки, потом я её заберу.
        - Ну хорошо, - сдался Шонраж, - свяжусь со своими, вот только одна загвоздка, - и он выразительно замолчал.
        - Что еще? - раздражаясь, спросил Леон. Физиономия друга сделалась такой… выразительной.
        - Фракания, - произнес он мечтательно, делая взмах рукой, точно поднимая тост, - первая клубника, море, вино…
        Леон ощутил, как лицо опаляет гнев.
        - Но специально для тебя могу подобрать в сопровождение кого-нибудь, эм, посолиднее.
        Леон молча переваривал услышанное. Фракания всегда славилась своим развратом, даже воздух там, говорят, был особенным. И он как-то не думал о случившемся с этой точки зрения. Мысль, что его невеста ступит на эту, полную темноволосых щеголей-искусителей, землю, вдруг оказалась чудовищно неприятной.
        «И понесло же её именно туда!» с раздражением подумал он.
        - Нет, выбери лучших. А с остальным… я разберусь сам.
        Сутки, всего лишь сутки. Даже если какой-нибудь молокосос и задурит Шанталь голову, он с этим справится. А вот если эту самую голову его невеста потеряет, будет гораздо хуже.
        Закутавшись в банный халат - сервис радовал - я вышла в каюту. Соседка еще не вернулась, зато на столике меня ожидала мазь. Жизнь, определенно, налаживалась. Впервые за последнее время у меня появилось чувство, что я смогу выпутаться, найти выход. Зайчонок, маленький, серенький, но быстрый. Лис и волков ему не победить, но ускользнуть от острых зубов… Именно так, ускользнуть. Помнится, я ненавидела занятия телесными упражнениями в пансионе благородных девиц, чувствую, теперь придется усиленно бегать.
        Ладонь саднило и жгло, но мазь притупила боль, добавив еще толику хорошего настроения. Я переоделась в платье кузины. В груди и плечах оно было тесным, придется, как устроюсь во Фракании, первым делом заняться гардеробом.
        Оглядела себя в зеркале. Серое с белой полоской кружев платье мне категорически не шло, зато четко указывало статус - воспитанная и бедная, как мышь, и такая же серая, девица. Если убрать волосы под шляпку, глаза спрятать под вуалью - пожалуй, меня и родной отец не узнает.
        Мне действительно повезло. Под защитой семейства Боргвейн я добралась до порта: не обманутая, не ограбленная и не доставленная в участок, как подозрительная личность. Но во Фракании придется быть осторожной. Я достала из саквояжа нижнюю сорочку, пару носовых платков, нитки с иголкой. Займусь шитьем - потайные карманы под платьем спрячут от ворья драгоценности и деньги.
        Пароход мерно покачивался на волнах, окружающие воды Рильского залива, впадающего в Южное море, дарили ощущение безопасности. Не обернется же мой кошмар спрутом, чтобы вылезти из воды на палубу, и спросить, грозно растопырив щупальца: «Где дневник, несчастная!»
        Кстати, дневник. Я достала саквояж, куда убрала книжицу. Если печать не убила сразу, не убьет и теперь. Сумасшествие, конечно. Зачем оно мне, секреты службы защиты граждан? Мало того, что неприлично, так еще и небезопасно.
        Я представила себе нашу встречу. «Вы заглядывали в дневник, дарьета?» «Нет, что вы, как можно». Почему-то во взгляде «жениха» читалось разочарование.
        Схожу с ума… И возникает крамольная мысль, а соблюдали ли чистоту крови мои предки? Может, у нас в роду были разбойники? Иначе откуда мысль о чужих секретах вызывает непреодолимый зуд под лопаткой.
        Положила ладонь на темную кожу обложки. Странно, боль притихла, а тепло разлилось по коже. Отняла руку - вернулись мерзкие ощущения от заживающего ожога. Ничего не понимаю! Это такая извращенная шутка, дорогой «жених»? Сначала мучить, а потом дарить исцеление? Ладно, оставим этот феномен до Фракании. Без мага я все равно не разберусь, как работает печать. Ясно одно, она сейчас, точно путеводная звезда для моряков, указывает мое местонахождение жениху.
        Нет, нельзя идти на поводу у внезапно проснувшихся разбойничьих генов. Искушение на то и есть искушение, чтобы с ним бороться, говаривала наша воспитательница пансиона.
        Я решительно убрала дневник под подушку и принялась за шитье.
        Эх, мне бы сейчас интересный роман, чтобы отвлечься. На худой конец, болтушку Ризанну в компаньонки, вот кто заговорит любого, даже изнывающего от любопытства разбойника.
        Ну, какое бесстыдство! Дневник снова лежал передо мной на кровати. Точно сам сын бездны его подсовывал.
        Я крепко зажмурилась, чтобы не видеть черной кожи, не ощущать, как рука ложится на теплую обложку.
        А кто узнает? Здесь только я и дневник.
        Приоткрыла один глаз, потом второй. И что тут у нас? Первая страница, грозное предупреждение. Да-да, я в курсе, что вы идете за мной, мой внезапный «жених». Но хотела бы я посмотреть, как вы попадете на судно по воде.
        Вторая страница. Адреса, фамилии, заметки о встречах и вызовах в департамент. С ума сойти, я держу в руках дневник палача империи. Аж мурашки по коже!
        Еще пара страниц таких же заметок, понятных только хозяину дневника, а вот потом.
        Стоп-стоп. Что за бред? Буквы, сплошняком, по горизонтали и вертикали, словно набранная сумасшедшим газета. Слова, рядом символы. Опять таблицы. И так почти до конца. Какой-то шифр. Нет, не то, но близко.
        Я откинулась на подушку, кусая губы. В голове было пусто, кроме единственного: код.
        Никакой это не шифр, это код к шифру. Без разницы, к какому ведомству он относится и что именно им шифруют, главное, это действительно государственный секрет. Лучше бы были имена любовниц, честное слово.
        Избавиться, как собиралась, от дневника теперь не получится. Совести не хватит. Пусть я и не восторге от политики нынешнего императора, но я - роландка. Это моя страна, и я не стану выкидывать её секреты на фраканскую помойку.
        Придется думать о том, как подбросить дневник в посольство. Там разберутся, а мне срочно уезжать вглубь страны. Теперь понятно, зачем «жених» поставил печать защиты на дневник, но мне от этого не легче.
        Я решительно захлопнула дневник, убрала на самое дно саквояжа, прикрыв вещами, потом подумала и нашла подходящий по размеру платок. Исключим случайность - пусть дневник побудет на мне, поношу его, как самое драгоценное, под грудью.
        Ровно через трое суток мы, порядком измотанные качкой, которая нас преследовала последнюю ночь, с облегчением увидели берег. Через час наш пароход бросил швартовые в порту Фракании. Бледно-зеленые пассажиры толпились на палубе, стремясь поскорее ощутить под ногами твердую землю. Меня все еще мутило, духота каюты вызывала приступ паники, и не только ее. Я обожала море, но, как и многие, соприкоснувшись со штормом, предпочитала обожать сине-зеленую громаду воды с берега.
        Поискала глазами свою соседку, помахала ей рукой. Эти дни мы встречались лишь поздним вечером да ранним утром. Тяжело быть няней пятилетнего шалопая, у которого шило в одном месте, а родители настолько заняты собой, что ребенка воспринимают как обузу. Няня в таком семействе - точно мать-одиночка без родственников. Ребенка можно оставить лишь тогда, когда он спит. Они так и стояли на палубе: няня с ребенком, а в паре метров от них семейная пара: модно одетая красивая женщина и чуть полноватый мужчина с красным лицом.
        Я отвернулась от них. Меня ждала Харца и много-много проблем.
        Прекрасный город севера Фракании лежал, широко раскинувшись в пойме Желтой реки. Сразу за городской чертой начинались золотистые пляжи, щедро усыпанные белыми виллами знати, но сам город жил портом. Здесь сходили на берег богачи, авантюристы, бедняки и простые смертные, жаждущие поймать кусочек удачи южного солнца. После революции свобода вдохновляла не только поэтов. Десятки обществ открывались и закрывались, оставляя обманутых граждан ни с чем. Здесь можно было разбогатеть за один день и так же быстро все потерять. Дядя рассказывал, как одно общество продавало всем желающим земли на других планетах и находились сумасшедшие, покупавшие себе тысячу акров где-нибудь за миллион световых лет от родной планеты. Безумство правит миром! Но сейчас мне, преступившей закон, находящейся в бегах, нужен был хаос этого города, потому что я собиралась нарушить закон еще раз.
        Я сошла с трапа - ну здравствуй, Фракания, - и замерла, оглушенная буйством портовой жизни. Тысячи запахов сбивали с ног. Одуряюще пахло специями, жареным мясом и чем-то сладко цветущим, остро воняли гниющие водоросли. В воздухе волнами носился запах свежей рыбы, человеческого пота, немытых тел и навоза.
        Перед глазами гудела, толкалась, куда-то стремилась, ругалась, плакала разноцветная и цветнокожая толпа. Блестели от пота чернокожие здоровяки грузчики, щеголяли в ярких халатах длиннобородые мужи, а от вида некоторых женских нарядов мне стало нехорошо.
        Пронзительно орали ишаки, им вторили мяукающие вопли чаек, над крышами беззвучно скользили ласточки. Под ногами хлюпали гнилые фрукты, шуршали обрывки бумаг, скрипела солома и опилки.
        Вместе с потоком пассажиров я устремилась к выходу. Хотелось одного - выбраться, желательно целой и невредимой. Упрятанные драгоценности кололись сквозь тонкую сорочку, живот сдавливал дневник. Я ощущала себя шпионкой, идущей на задание.
        Соберись! Тебе еще мага искать.
        Перед зданием портовой службы очередь шла мимо лавочек. Кто-то уже сидел на них, обмахиваясь веером. Если весной здесь так жарко, что будет летом?
        Я медленно двигалась следом за шумным семейством: четыре дочки болтали непрерывно, мама стоически отвечала, отец, приняв важный вид, был занят документами и багажом. Шаг за шагом мы продвигались к выходу, пока мой взгляд не зацепился за оставленную на скамейке газету. Это был «Посольский вестник», выпускаемый Роланской империей и, видимо, оставленный кем-то из встречающих.
        Крупный, возмутительно жирный заголовок наверху открытой страницы сразу бросался в глаза.
        «Помолвка члена императорской семьи».
        Любопытно, кто там женится? Я три дня вне родины, а уже интересуюсь светской хроникой. Это ностальгия, не иначе.
        «Вернейший и достойнейший слуга его величества, представитель знатной и богатой семьи, награжден… представлен… имеет чин…»
        Что же, еще одного перспективного жениха моя мама может вычеркнуть из списка.
        И кто же у нас такой умный, да красивый?
        «ВанДаренберг».
        Что? Я медленно перечитала фамилию жениха. Не выдержала, сделала шаг до скамейки. Ноги не держали, и я без сил повалилась на сидение. Дрожащими руками взяла газету, поднесла к глазам и, ужасаясь, прочитала:
        «Леон ВанДаренберг и Шанталь ВанКовенберх объявляют помолвку. Пожелаем молодым долгой и счастливой жизни».
        - Смотрите, вроде наша.
        Высокий темноволосый мужчина, с аккуратной бородкой и характерной внешностью сына юга, внимательно разглядывал людей, двигавшихся к пункту проверки документов.
        - Волосы, - он достал лист бумаги, сверился, - «т. рыж». Рыжие, так и есть. «Рост ср. Пр. рук. ран». Смотрите, дэр Шковальни, саквояж в левой несет, а правая платком замотана. Глаза отсюда не разглядеть, но она эта, клянусь бородой.
        Шковальни громко фыркнул в пшеничные усы.
        - Сам ты рыжий, а эти волосы называются каштановые.
        - Пусть у вас там каштановые, - не согласился Чарнец, - а у нас, если женщина рыжий, значит, рыжий и есть.
        - Рыжая, дурень, учишь тебя языку, а как бестолочью был, так и остался, - беззлобно ругнулся его напарник - кругленький, плотно сбитый мужчина, на вид разменявший пятый десяток. Он снял цилиндр, вытер вспотевшую лысину платком, неодобрительно покосился на солнце и со вздохом водрузил цилиндр обратно.
        - А идет - точно плывет, - восхищенно прищелкнул языком Чарнец, - хороша, красава. Я бы прогулял такую вечерком. О! Газету заметила. Ну, точно она. Смотрите, Шковальни, побледнела как. А если в обморок? Вот помню, встречался я с одной дарьетой, так та по десять раз на день в обморок падать изволила. Тонкая натура была, н-да…
        Но Шковальни уже не слушал, потому как болтать фраканцы могли бесконечно, а дело ждать не будет.
        - Встречался он, - фыркая, точно рассерженный кот, бормотал себе под нос Шковальни, идя к скамейке, - ему со столбом головой встречаться, а не с дарьетой. У, сын блуда…
        Он медленно, словно раздумывая о чем-то, прошелся мимо скамейки. Сделав пару шагов, замер, развернулся и подошел к сидящей на скамейке девушке. Момент был ответственный - первый контакт с подопечной должен был пройти идеально. Запорешь - придется другого искать. Ну не Чарнеца же к такому цветку подсылать? Загубит девчонку, мерзавец.
        - Простите, дарьета, вам плохо? Может, врача позвать?
        Я не сразу поняла, что невысокий, полный мужчина обращается ко мне.
        - Дарьета, вам нехорошо?
        Если раздираемая иголками боли душа, покрывающееся коркой страха сердце, ватные ноги и пустая голова - это нехорошо, то можно и так сказать.
        - Может, врача?
        Врач. Больница. Расспросы.
        - Нет-нет, - затрясла головой, - это все шторм. Нас ночью так качало…
        - Понимаю, - сочувственно улыбнулся мужчина, и вокруг его круглых глаз разбежались лучики-морщинки, - сам не люблю это дело. Подождите немного, на воздухе дурнота пройдет. Но если станет плохо, могу рекомендовать отличного врача. Полгода, как перебрался из империи, лицензии местной еще не получил, потому принимает лишь своих и берет недорого.
        Мужчина выжидательно замолчал, и мне показалось, даже его короткие жесткие усы встопорщились в нетерпении. А я растерялась… Мне не врач, мне сейчас петля нужна, ну или револьвер. Представила, как интересуюсь: не знает ли, уважаемый, где тут можно приобрести оружие. Недорого. Очень надо. Зачем? Либо самой застрелиться, либо жениха пристрелить. Жениха… Теперь это слово можно было без мысленных кавычек употреблять.
        - Простите, забыл представиться, дэр Розталь, владелец компании Розталь и Ко. Три года, как варюсь в этой жаре. Моя драгоценная постоянно шутит, что из белого колобка я скоро стану жареным.
        Я слушала этот негромкий мягкий голос, ловила сочувствующий взгляд и оттаивала. Голова очищалась от тумана. Уходило истеричное «Бежать», словно за моей спиной уже стоял он - мой палач, а по совместительству палач его императорского величества.
        - Фабиана Локшэр.
        Я улыбнулась, подозреваю, это было жалкое зрелище, потому как дэр Розталь дернулся, заморгал, потом решительно сел рядом и практически приказал:
        - А запишите-ка адрес целителя. Мало ли как оно обернется.
        Я машинально взяла протянутый мне карандаш. Вздрогнула, когда взгляд упал на объявление о помолвке, но крепко стиснула зубы и приготовилась записывать адрес поверх текста газеты.
        - Он маг? - уточнила, когда адрес был записан, а бдительный дэр Розталь проверил, не допустила ли я ошибки.
        - Первостатейный, - заверил меня мужчина, - сейчас таких и не выпускают уже. А по мне, так какой ты врач, если не можешь внутрь человека заглянуть.
        Я согласно кивала и поддакивала в нужных местах. По мне, так маги, пусть их и осталось немного, должны заниматься исключительно целительством, а не ставить печати на дневники.
        Глава шестая
        - Скажите, дарьета Локшэр.
        - Дэра, - поправила мягко. Пора отвыкать от высокородности. Я - небогатая, образованная дэра, приехавшая в Фраканию к своей дальней родственнице, чтобы стать у нее компаньонкой.
        - Да, простите, - мягкий взгляд дэра Розталь вдруг приобрел остроту клинка, и мне на мгновение показалось, что за серыми глазами мужчины прячется кто-то другой, и мягкости в нем ровно столько же, сколько в куске железа. Отвела взгляд - ну здравствуй, паранойя. В первом встречном мерещатся агенты короны. Так и до сумасшествия недалеко.
        Мы шли к небольшому, одноэтажному зданию, в двери которого втекал непрерывный поток людей. Для высокородных, а также дэров, к которым относились военные, купцы, чиновники и духовенство, был устроен отдельный вход. Туда мы и направились, вслед за знакомым мне семейством с няней и малышом.
        - Знаете, я часто лезу не в свое дело, - сокрушался дэр Розталь, придерживая для меня дверь, - еще раз простите, если мой вопрос покажется вам бестактным, но у вас есть, где остановиться?
        Я медленно повернулась к мужчине. Вопрос для высокородной дарьеты был… неприличен, ну а для той, кто первый раз в этом городе, кто в бегах и у кого дневник с государственной тайной под платьем?
        - Вы не бойтесь, я без умысла, - забормотал дэр Розталь, уловив эмоции на моем лице.
        - Вы тратите на меня столько времени…
        - О, пустяки! - он сделал вид, что не заметил намека. - Мне приятно помогать соотечественникам, да и пароход с моим партнером задерживается. Это только из империи они приходят вовремя. Так что торчать мне здесь еще часа два.
        Сзади кашлянули. Семейство уже прошло проверку документов, и пожилой чиновник ждал лишь меня.
        Я протянула документы. Мимолетом отметила, что рука не дрожит. Страх перед большим глушит малое. Я боялась жениха, вот кто был моим личным чудовищем. Что перед ним простой чиновник из порта?
        - Дэра Локшэр? - с неприятным недоверием во взгляде уточнил чиновник, поднимая глаза от бумаги. На его месте я бы тоже засомневалась. Описание внешности в бумаге сильно отличалось от, гм, оригинала. Совпадали разве что рост и возраст.
        Внутри словно кусок льда образовался, воздух в комнате сделался вязким и никак не хотел проходить в легкие. Я успела представить холод наручников на запястьях, а потом злость вытеснила остальные эмоции. Какого сына демона я должна что-то доказывать?
        - Да, это я, - ответила по-фракански и кивнула с царственным видом, ощущая на голове призрачную корону, а за спиной не менее призрачную личную гвардию.
        Мужчина опешил. Сглотнул. Посмотрел зачем-то мне за спину, словно действительно увидел там гвардейцев. Я же глядела на него, как смотрят высокородные на грязь у своих ног. Ненавижу так делать, но с чиновниками по-другому нельзя. Дай им волю, мигом повяжут циркулярами, опутают справками - и прощай мой гениальный план.
        - Д-добро пожаловать во Фраканию, - проблеял чиновник, возвращая бумагу. Косил он при этом исключительно мне за спину. Я забрала документ - надо же, ни одного лишнего вопроса - и тоже оглянулась. За спиной обнаружился дэр Розталь с еще больше покрасневшим лицом. Поймав мой взгляд, он снял цилиндр, принявшись обмахиваться им.
        - Прошу, дэра, - указала он на дверь, ведущую на улицу, - я провожу вас.
        Выходя, я бросила быстрый взгляд через плечо, показалось, дэр Розталь что-то сунул в руку чиновнику. Я нахмурилась. Продажность чиновников - дело известное. Не хотелось думать, что Розталь, к которому я успела проникнуться добрыми чувствами, поощряет эту порочную систему. Впрочем, не мне его судить. Если он ведет дела через порт, то наверняка вынужден давать взятки. И жаркая Фракания вдруг сделалась чудовищно грязной, как тот попрошайка, что кинулся мне в ноги, стоило сделать шаг на улицу. Вцепился пыльной рукой в подол, дернул требовательно, вереща по-фракански о голоде, муках и моем милосердии. А от самого дух стоял такой, точно он не просто пил, а купался в вине.
        - Пшел вон, ворюга.
        Нищий ловко увернулся от кончика ботинка дэра Розталя и, не разгибаясь, нырнул в подворотню.
        - Осторожнее с ними, дэра. Стащат кошель, и не заметите. Вижу, вы говорите по-фракански? Узнаю имперское образование. Эй, малый, - он махнул рукой, подзывая возницу, и повернулся ко мне: - Куда вам?
        Я замялась. Дэр Розталь с видом добрейшего дядюшки терпеливо ждал моего решения. С другой стороны, ну чего я боюсь? Что он отправит меня в бордель? Ерунда какая.
        - Моя родственница, понимаете, у нее пять кошек и три собаки, а мне хотелось бы отдохнуть с дороги, - вздохнула, потупившись. Врать было противно. Точно грязь во рту жевала. - Я была бы благодарна…
        Лошадь фыркнула, нетерпеливо переступила копытами. Возничий же, глубоко натянув соломенную шляпу, неподвижно восседал на козлах.
        - Дорогая, - всплеснул пухлыми руками Розталь, и от его широкой улыбки на пухлых щеках мне стало весело, - какие благодарности! Разве вы не знаете закон чужбины? Свои всегда помогают своим. Иначе нам не выжить. У дэры Ластины чудесные комнаты. Вам понравится. А вечером я загляну, узнаю, как вы устроились.
        Он помог мне забраться в открытую повозку, ловко для своей комплекции вскочил на ступеньку и громко произнес адрес. Возничий кивнул. Тронул вожжи. Повозка медленно поползла по круглой площади, в центре которой возвышался небольшой фонтан. Я обернулась, помахала смотрящему мне вслед мужчине, а потом окружающий город целиком завладел моим вниманием.
        Я любовалась деревьями с крупными белыми цветами, смотрела на прогуливающихся женщин в коротких, по щиколотку, платьях, таких ярких расцветок, что казалось, по улицам гуляет живой цветник. Улыбалась мальчишке с подносом насыпанной алой горкой клубники. И непривычно мягкий, соленый воздух этого города пьянил не хуже вина.
        - Красавица, да? - подошедший Чарнец, поставив ладонь к глазам, смотрел вслед повозке. - Такая мягкая, округлая, не то что ваши женщины-щепки, где и ухватить не за что.
        - Опять ерунду мелешь, - поморщился Шковальни, - лучше езжай к Ластине, да смотри, упустишь девочку - голову откручу, а если попробуешь подойти, - он прищурился, протянул руку - парень вздрогнул, попятился, но Шковальни лишь стряхнул пылинку с его плеча, - оторву все, что между ног, понял? А чтобы лучше дошло, я тебе потом покажу ее жениха. Он, говорят, любит лично проводить допросы задержанных.
        - Так это, - парень шумно сглотнул, - я же на вас работаю.
        - Вот и работай, - милостиво кивнул Шковальни, - только не путай работу с личным, понял?
        - Понял, понял, - закивал головой Чарнец и вдруг резко свистнул, вспугивая стаю голубей с крыши. Пробежался, запрыгнул на ходу в повозку, хлопнул по спине недовольно повернувшегося к нему возничего и укатил.
        - Позер, - фыркнул в усы Шковальни, потом развернулся и зашагал обратно в порт, надо было телеграфировать об успехах начальству. Девчонка встречена, определена на постой, адрес мага получила и с помощью взятки прошла контроль по чужим документам.
        Минут через пять, когда фигура Шковальни потерялась в толпе на пристани, из подворотни вынырнул нищий. Он выпрямился, растеряв свой сгорбленный и болезненный вид, отряхнул рукав рубашки, понюхал его, сморщился, вдохнул, затем огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, торопливо зашагал по улице. Адрес, куда направилась девица, он расслышал хорошо, как и саму девицу разглядел, чьи приметы ему передали вчера.
        Толстяк не выглядел опасным. Местный. Один из многочисленных торгашей-неудачников, крутящихся в порту в поисках наживы, а больше никого с девицей не было.
        После того, как он убедится, что девица заселилась в пансионе у Ластины, можно и помыться, а то воняет от него - хуже помойного кота. А там и доложить - девица прибыла и можно действовать.
        Два дня назад. Столица Лоранской империи.
        Полумрак собора был холоден, между рядами колонн стояла глубокая тишина, и в ней таилось предупреждение: здесь нет места для смеха и баловства. На мраморные плиты пола из круглых окон, что находились под правой частью крыши, падали столбы света. Слева, в скопившейся у стены тьме, дрожали огоньки высоких, в человеческий рост, свечей.
        Небесному отцу принадлежал день. В его руках был свет, солнце, рождение младенцев и пища земная для тех, кто жил в мире Астэры.
        Ночью во власть вступала его супруга - Великая мать. Она ведала снами, болезнями, к ней уходили, когда приходил час покинуть этот мир.
        Вместе они создавали, вместе правили, наделяя некоторых из своих созданий частичкой божественного света, и тогда мир получал благословление или проклятие, если святого по ошибке принимали за нечисть.
        Но была иная тьма. Чернее безлунной ночи, страшнее полнолуния на погосте, опаснее стаи волков в зимнем лесу. Сын, что был сотворен, дабы воплотить в себе земное и божественное. Сын, что предал свою суть, избрав дорогу зла. Сын, что возжелал стать выше родителей, и чья зависть исторгла его из мира в небытие.
        Бездна. Не жизнь и не смерть. Ничто, в котором растворяются миллионы заблудших душ. Слабый исчезнет за столетие, сильный продержится тысячу лет, а сын бездны - вечность. Тело, последовавшее за ним во тьму, до сих пор связывает его с миром Астэры. Ненависть дает силы возвращаться в этот мир, а жажда власти - забирать души с собой.
        Потому в соборах империи полы из черного мрамора, дабы каждый входящий помнил о бездне, готовой поглотить его бессмертную душу. Правую часть освещал дневной свет, левую - огни свечей, так похожие на россыпь звезд на черной подушке ночи.
        Человек, стоящий перед свечами, казалось, не мог оторвать взгляд от трепещущих огоньков. Дневной цикл служб был закончен, потому в соборе было пусто. Но через пару часов народ начнет собираться на ночную. Придут женщины, мечтающие о хорошем муже. Придут матери, молящиеся за благополучие детей. Заглянут мужчины, страдающие от телесных недугов и надеющиеся получить исцеление. До утра останутся лишь сестры, посвятившие свою жизнь Великой, а с рассветом их сменят братья. Собор был открыт в любое время дня и ночи.
        Пламя свечей встрепенулось, наклонилось от порыва ветра. Мужчина вздрогнул, заозирался.
        - Вы нашли его? - глухо прозвучало из темноты. Мужчина прищурился, но смог разглядеть лишь тень. Спросивший встал так, чтобы ни один отсвет пламени не падал на него.
        Мужчина раздраженно дернул плечом. Поправил щегольской темно-синий платок на шее.
        - Его нет в империи.
        Был он молод и говорил с легким акцентом. Ухоженное лицо и следы пудры на плечах многое бы сказали внимательному человеку, но тому, кто пришел к нему на встречу, и так было известно о нем все.
        - Он движется. Направление юг, юго-восток или запад. Точнее скажу, когда объект остановится.
        - Вы уверены? - раздраженно поинтересовалась темнота.
        - Я шесть раз проверил, - гордо вскинулся молодой человек, его красивое лицо покраснело от досады, - ошибка исключена.
        Темнота помолчала, обдумывая.
        - Хорошо, продолжайте следить. Дайте знать, если объект прекратит движение.
        Дернулись свечи, точно стремясь удержать неизвестного, а через мгновение мужчина остался один.
        Худенький невзрачный человек в сером пальто сбежал по ступеням собора. Свернул в переулок. Тени были его любимицами. Они укрывали, они позволяли остаться незамеченным, что при роде его деятельности было весьма полезным.
        Отойдя от собора, мужчина остановился, обдумывая услышанное.
        - И куда же ты его отправил? - проговорил вполголоса. Досадливо поморщился. Ведь говорил патрону - дело попахивает ловушкой. Внешне не подкопаешься - он лично проверял информатора - но чутье твердило обратное. Только патрон, поиздержавшись, желал подзаработать, а за коды шифра южные соседи империи, пребывающие в постоянной готовности пощипать богатому соседу перья, выложили бы приличную сумму золотом.
        Мужчина потер мочку уха, раздумывая. ВанДаренберг пределы империи не покидал, иначе бы ему доложили об этом, но проверить надо… Придется навестить кое-кого, чтобы убедиться, что он ничего не упускает из виду.
        Редакция «Столичного вестника», несмотря на поздний час, светилась огнями. Около подъезда постоянно останавливались пролетки, кареты, автокары. Каждую минута хлопала входная дверь, выпуская или впуская людей. «Столичный вестник» был оживлен, точно весенний поток, захваченный половодьем. Утренние и вечерние выходы «Вестника» диктовали круглосуточный режим работы издательства.
        Невзрачный человек озабоченно посмотрел на часы, потом на дверь редакции, вздохнул и приготовился ждать, но вдруг встрепенулся.
        - Так-так, - пробормотал он, вглядываясь в появившихся на крыльце мужчину и женщину, - никак помощник ВанДаренберга и дэра Розталь. Любопытственно.
        Он осторожно двинулся следом за парой. Скоро они завернули в ресторацию, человек проскользнул за ними, бросил крупную купюру метнувшемуся к нему распорядителю и занял столик по соседству, укрывшись за разлапистым кустом в кадке.
        Дэра Розталь - крупная, яркая женщина, чей острый язычок и тонкий ум подпортили репутацию не одному аристократу, громогласно заказала себе ужин. Её спутник ограничился чаем, чем заслужил порцию насмешек.
        - Так говоришь, этот поганец решил жениться? И на ком? Ах, на Шанталь ВанКоверберх? У мальчика хороший вкус. И не мямли, напишу я им историю, сам рыдать будешь. А завтра вечером рыдать будет вся страна. Женщины от зависти и умиления, мужчины от горя - очередной холостяк пропал. Подробностями поделишься или я целиком нафантазирую? Да не бледней так, это про тебя у меня грязные фантазии, а у твоего хозяина будет чистая и светлая любовь. Молодые решили отметить помолвку во Фракании? М-м-м, я уже чувствую запах клубники и флёр романтики. Невеста уехала первой, жених отправился следом? Дела короны, понимаю.
        Через полчаса мужчина, оставив на столе щедрые чаевые и почти не притронувшись к заказанному пирогу, вышел на улицу. Он покрутил головой, разминая шею, махнул рукой, подзывая извозчика, и приказал отвезти на центральный телеграф.
        Там, связавшись с портом, он выяснил у своего человека, что ВанДаренберг действительно купил билет на сегодняшний пароход из Плеста до Фракании и уже покинул страну.
        - Так-так, - проговорил мужчина, держа в руках ленту телеграммы.
        Вопросы множились, и были непонятны и внезапная помолвка, вызвавшая изменение планов дэршана, и отъезд во Фраканию, а главное, почему дневник движется на юг? Если только дневник случайно не оказался у невесты. Женщины, особенно получившие предложение руки и сердца, резко глупеют. Возможно, дневник был взят по ошибке…
        Вывод мужчине не понравился. Он рушил тщательно выстроенные планы. И надо было идти на доклад к патрону, а тот не любил плохие вести, принесенные на ночь глядя. Впрочем… взгляд мужчины потяжелел. Они рассчитывали незаметно изъять дневник, вскрыть при помощи слепка печати, сделать магокопии и вернуть на место. Но если сейчас дневник в руках невесты ВанДаренберга…
        Хищная улыбка тронула мужские губы.
        Женщина, глупая, влюбленная… Справиться с ней будет проще, чем с самим Дарнебергом.
        Леон стоял на борту парохода, провожая уплывающий в темноту Плест. Огни города рассыпались по берегу, точно упавшие с неба звезды. Дул пронзительный ветер, но мужчина не уходил с палубы, наслаждаясь одиночеством и холодом. Утром он встретится со своими людьми, которые взойдут на борт парохода в Рильсгаре. Нужно придумывать план, как «сыграть» внезапно возникшую фигуру. Слабое удовлетворение вызывала мысль, что противник занят тем же. И зачем только ей понадобился дневник? Взяла случайно, а потом испугалась наказания и решила удрать? Ох уж эта женская непосредственность. Сначала делать, а потом думать, если там вообще есть чем думать!
        В памяти возникла другая ночь. Морозно холодная, лунная, освещенная огнями праздничного города. Балкон императорского дворца. К середине ночи платья, духи, прически, улыбки начинали жутко раздражать, и он попросту сбежал, мечтая побыть один. И вот теперь с недовольством разглядывал тоненькую фигурку в белом платье, стоящую вплотную к перилам, как ему надеялось, безлюдного балкона. Белые перья в прическе, полумаска, прозрачные крылышки на спине - незнакомка была одета в костюм феи. Беспроигрышный вариант для юной прелестницы. Но на сегодня их было достаточно: смущающихся, держащихся за спинами мамаш или неожиданно смелых и обмирающих от страха от собственной смелости. Бал кануна года. Крупнейший и один из тех, на котором он обязательно должен быть. Слава небесному отцу, скоро фейерверк, а там можно и удалиться.
        - Вы знаете, что первыми после дворца начинают кварталы оружейников? Они заслужили это право еще при Даанте Втором, поддержав его на престоле.
        Голос у девушки был сильным, с приятной хрипотцой. И как только его заметила? Или у нее глаза на затылке?
        Внезапно он передумал уходить. Подошел, встал рядом, положив ладони на холодный металл перил. Действительно, уже поздно, скоро желающие поглазеть на фейерверк займут свободные балконы и террасы дворца, к тому же отсюда отличный вид.
        Не отводя взгляда от темнеющей громады парка и горящих за ним огней города, девушка продолжила говорить, и он зачарованно смотрела как облачко пара вырывается из красиво очерченного рта.
        - А следом запускают фейерверки казармы императорского полка. Гвардейцы каждый год пытаются стать лучшими, но оружейников пока еще никто не опередил. Те подмешивают частички металла, и потому их фейерверки такие красочные.
        Он и не знал. Никогда не задумывался. Красиво и красиво.
        Вместо ответа, наклонив голову, он рассматривал незнакомку. Тонкая фигура, бледная от мороза кожа и темная бронза волос, убранных в сеточку. Он знал лишь об одной дебютантке сезона, которая может похвастаться столь редким цветом волос. ВанКовенберх.
        Но если это ее первый императорский бал, почему она здесь, а не среди поклонников? И стоит давно. Кончик носа уже покраснел.
        Он снял сюртук, набросил на плечи девушки, и та, поежившись, благодарно склонила голову.
        - После гвардейцев приходит очередь остальных кварталов, а на больших прудах запускают квакари и дукеры. В ресторации «Лебедь», я слышала, в огни добавляют даже имбирь.
        Леон тихо хмыкнул. Придумают такое… Имбирь - и в шуточные огни. Но ВанКовенберх-то… Прям неожиданность, и к тому же приятная. Однако тяжело ей при дворце придется. Не любят здесь, когда красота сочетается с мозгами или когда это сочетание активно демонстрируют.
        - Смотрите, начинается, - выдохнула девушка, подаваясь вперед. Там, среди деревьев, расцветал первый цветок.
        - ВанКовенберх, - пробормотал Леон, склонившись над темной водой Рильского залива.
        А ведь он хотел одного: выбрать жену, которая его устроит. Которая не будет мешать. Которая не станет претендовать на что-то большее, чем место в его постели пару раз в неделю. Хотел выбрать, руководствуясь расчетом. Выбрал, на свою голову. Чем больше он думал о женитьбе, тем больше подозревал, что боги решили подшутить и подсунули ту, что станет его проклятьем.
        Сам виноват. Должен был насторожиться еще тогда, на балу, в их первую встречу. Но пропустил. Не осознал. А теперь, когда ему открыли глаза на сущность этого семейства, отступать было поздно - объявление о помолвке без скандала не отменить.
        В голове зазвучал голос Шона. Еще более ехидный, чем обычно.
        - Хочу тебя по дружбе предупредить. Постарайся столковаться с невестой до того, как о вашей помолвке узнает её дядя.
        - Пугаешь коллекционером древностей? Пустое, я с ним справлюсь.
        В черных глазах Шона мелькнуло чистое наслаждение, и Леон насторожился.
        - Видишь ли, совершенно случайно, - друг говорил медленно, растягивая удовольствие от разговора, - мне стало известно, что поколения ВанКовенберхов работают на корону. И свое мастерство передают по мужской линии. Как правило, от дяди к племяннику или внучатому племяннику. Удивлен? Сам был ошарашен. Случайно заметил, как ВанКовенберх выходит из покоев министра, а до того мне сообщили, у него как раз назначена встреча с Проповедником.
        - Случайно? - поддел его Леон.
        Шонраж широко улыбнулся.
        - Ты прав, не случайно. Все-таки Проповедник - легенда в наших кругах. Хотелось посмотреть, хоть глазком. Знаешь, какие о нем ходят слухи! А еще ходят слухи, брат, что племянницу он учил. Не бледней, Проповедник не безумец. Максимум стрелять да ножи метать. Так что, когда будешь мириться, аккуратнее там. Ты мне нравишься в целом виде.
        - Сплюнь, - посоветовал Леон, тщетно пытаясь скрыть охватившую его тревогу. Надо же… сам Проповедник, чтоб его бездна сожрала. Если он испортил невесту своей наукой… Да он лично ему голову открутит и не посмотрит на заслуги перед короной.
        Насмешливый взгляд Шона словно говорил: «Еще кто кому открутит».
        - Сутки, - прошептал Леон темной воде, - пусть она продержится без глупостей.
        Глава седьмая
        Я смотрела в зеркала и не узнавала себя. Волосы растрепались, выбившись из-под шляпки, глаза были темны, точно вода ночью, губы искусаны, а щеки красны, как у девицы, получившей признание в любви.
        Прищурилась, покрутилась. Хороша! Дневник под платьем придавал плотности моей фигуре, драгоценности, пришитые к поясу, наполняли чуть неравномерной пухлостью бока, словом, дэра из меня вышла основательная и чуть сумасшедшая. Только этим можно объяснить брошенное в спину «Рыжая». А горничные у них здесь без всякого понятия о воспитании. Я сделал вид, что не расслышала, но будь дело в империи… и кто-то потерял бы работу.
        Впрочем, хозяйка пансиона дэра Ластина оказалась настоящей роланкой. Идеальная улыбка, идеальное платье в пол, аккуратно уложенные локоны, и только едва заметно вздернутые брови и морщинка на лбу намекали на любопытство дэры. Вслух же не было задано ни одного вопроса, и все же я сочла нужным упомянуть дэра Розталя. В обществе рекомендации значат много. Вот и в этот раз фамилия Розталь сотворила маленькое чудо, лицо дэры Ластины расслабилось, с него исчезла настороженность, а улыбка наполнилась теплотой. Мне были вручены ключи и даже не потребованы деньги вперед.
        Прав был дэр Розталь: на чужбине свои должны держаться своих.
        Я обвела взглядом небольшую комнату: мило, чисто и скромно, выглянула в окно, не сдержав полувздох-полувсхлип. Нет, это не я стою в комнате и смотрю на завораживающую голубизну моря, кусочек которого виден в проеме между домами. А в доме напротив ветер треплет белые занавески, в ящиках под окнами алеют незнакомые цветы. У нас только снег сошел, а здесь цветут.
        Чувство нереальности заставляло снова и снова кусать губы. За окно лежала узкая мощеная улица, на углу перекрестка торговала тюльпанами хорошенькая девушка, а рядом с ней, облокотившись о стену дома, покручивая в руках ветку, стоял мужчина.
        Все у них чересчур. Слишком яркое солнце, чудовищно полосатые навесы над балконами, цветы в вазонах, короткие платья на женщинах и… мужчины. Я резко отпрянула вглубь комнаты, когда поймала взгляд незнакомца. Щеки опалило. Это… это просто возмутительно - так открыто пялиться на окна, да еще и улыбаться при этом!
        Я сердито хмурилась, опять кусала губы, а сердце билось в груди, точно ему было все по нраву. Глупое сердце хотело оказаться на месте той девчонки, что легко смеялась с незнакомцем, не зная такого слово, как «предосудительно». У меня возникло чувство, что я единственная в городе знаю значение этого слова.
        Нет, так не пойдет. Прошла лишь пара часов, а город уже вполз душу, отравляя её странными мыслями и желаниями. Нельзя забывать, что я - дарьета. Пусть идут в бездну платья, клубника, цветы и мужчины. Особенно мужчины.
        Надо думать, о том, что мне придется выйти на улицу, найти мага-доктора, объясниться с ним так, чтобы меня не упекли за решетку.
        - Боишься? - спросила у зеркала. Девушка в зеркале сердито надула губы. Глаза блеснули яростью.
        Ярость - это хорошо, это полезно, но иногда мешает думать. Объявление о помолвке - вот, что меня смущает. Я рассчитывала, что, обнаружив кражу, жених взглянет в мою сторону лишь однажды, чтобы бросить презрительно: «Виновна».
        Нет, он серьезно намерен жениться? Или не понял, что я украла его вещь? Ну не настолько же он туп? Бред бездны какой-то.
        - Не бред, а шанс спастись, - шепнули губы.
        Пойти в посольство, назваться, придумать причину, по которой я разминулась с женихом и попала в затрудненные обстоятельства - и все закончится. Мне помогут, а совсем скоро я надену подвенечное платье, шагну под своды собора, чтобы стать женой ВанДаренберга - отличная партия по мнению света. И ждет меня семейная жизнь. Два-три раза в неделю визиты в спальню мужа, сопровождение супруга на балы, редко - званые вечера в доме, на которых я буду хозяйкой, на которых муж будет дарить жаркие взгляды, целовать руку, танцевать со мной и хвастаться перед друзьями. Но только за последним гостем закроется дверь, мы снова станет чужими.
        Я вспомнила родителей. Их нежность друг к другу, утренний поцелуй и традиционный «на дорожку». И спальня одна на двоих. Они не идеальны, нет, но они - семья.
        Сжала кулаки. Хочу так же. Пусть он не будет красив или умен, но станет хорошим мужем.
        Украдкой выглянула в окно, разочарованно обозрела пустой угол. Хорошо, пусть он будет немного красив.
        Солнце и ночные шторма вредны дарьетам, иначе с чего мне пришла в голову дикая мысль. Единственный способ не выйти замуж за палача - это выйти замуж за кого-то другого. Дикая мысль, подаренная бездной, но такая… заманчивая.
        Мысль о замужестве настолько испугала, что я попыталась выкинуть её из головы, но не тут-то было. Она колючками вцепилась в сознание, не собираясь его покидать. Подмышки святого Гранда, как будто у меня проблем мало! Я не собиралась замуж, по крайней мере, скоропалительно. В мои планы входили поиск работы и мало-мальски приличное обустройство на чужбине. Позже я хотела осторожно выяснить судьбу родных, переждать гнев несостоявшегося жениха и лет через пять задуматься о возвращении домой.
        В мыслях просто, на деле… каждый шаг вызывал трепет и страх, но шаг за шагом, Шанти, день за днем. И про письмо потенциальной свекрови забывать не стоило, вдруг она не в восторге от идеи сына?
        А замужество… представляю, как подхожу на улице к мужчине и предлагаю подобное. Даже если согласие можно купить за деньги, я слышала о таком, все равно… гадство. И почему-то кажется, что тот черноволосый, которого я видела под окнами пансиона, не согласился бы на фиктивный брак.
        - Так говорите, это дневник вашего жениха?
        Маг-целитель был не молод. Седые волосы зачесаны назад, круглое лицо с пухлыми щеками обрамляла борода, крупный нос выдавался вперед, а глаза прятались за стеклами очков. Его помощник был прямой противоположностью: тощий, с вытянутым рябым лицом и унылыми патлами светлых волос над оттопыренными ушами. Пара мужчин, точно ноль и единица, составляли мою надежду на свободу.
        - Да, именно так, - я очередной раз всхлипнула и промокнула глаза. Мужчины синхронно поморщились. Я их всецело понимала - не люблю истерику, но сегодня без нее никак. Если нет другого оружия, слезы - тоже аргумент.
        - Вы понимаете, мы собираемся пожениться, - я потрясла газетой с объявлением о нашей помолвке.
        - Да-да, дарьета ВанКовенберх, мы это уже поняли, - усиленно закивал доктор, а его помощник выглядел так, словно собирался хорошенько приложиться лбом о стол.
        Я не рискнула выдавать себя за кузину или кого-то еще. Ходили слухи, что некоторые маги способны различать ложь, к тому же у мага обязательно возникла бы масса вопросов, когда он выяснил бы, кому принадлежит дневник. А так… невеста - почти жена, а значит, мы подпадаем под правило неразглашения семейных тайн.
        - Нет, вы не понимаете, - взвыла, незаметно прищемляя палец на руке. Бездна, больно-то как! Зато слезы потекли, и не пришлось доставать платок с перцем, - до меня дошли слухи, что мой жених, э-э-э, большой ценитель женской красоты.
        Мой всхлип вышел особенно горьким.
        - У него прекрасный вкус, - целитель все еще пытался соблюдать вежливость.
        - У него куча любовниц, - рявкнула, теряя терпение, и замерла, судорожно обмахиваясь газетой. Повисла неловкая пауза, во время которой я костерила себя на чем свет стоит, доктор открывал и закрывал рот, растеряв все приличные слова, а помощник рассматривал пол у себя под ногами, точно прикидывал, не заметим ли мы его проползания под столом в сторону двери.
        Маг шумно прочистил горло, потом сделал это еще раз, а слова все не находились.
        - И что? - тут впервые подал голос помощник.
        - Что что? - переспросила, бросив бесполезную газету, все равно щеки пылали, словно их растерли полотенцем.
        - Вы же открыли дневник?
        Я медленно кивнула. Маг начал разворачиваться, но он не успевал остановить помощника.
        - Так и они и правда есть, ну эти, - мужчина все же запнулся, изобразил рукой в воздухе нечто странное и выдохнул: - Подруги.
        У меня аж ладони зачесались: газетой, да по длинной морде, ой, то есть пощечиной по лицу. Или лучше вот тем толстым талмудом по голове.
        - Сержио! - с негодованием воскликнул маг. Его лицо пылало, подозреваю, не меньше моего, а помощник откинулся на стуле, сложил руки на груди и проворчал:
        - Она первая сказала.
        Я заменила талмуд на стул, потом прибавила горшок с цветком. Доктор чуть остыл, нервно побарабанил пухлыми пальцами по столу и попытался извиниться:
        - Приношу глубочайшие, эм, извинения, дарьета.
        Я царственно кивнула, хотя просить прощения было не за что. Помощник прав. Приличные дарьеты не проверяют слухи о любовницах, не ходят тайком по магам, не компрометируют себя и жениха. А значит, не могут и пощечины раздавать в ответ на правду.
        Маг перевел дух, восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие, чтобы тут же его потерять.
        - Четырнадцать, - выдавила из себя. Глаза у доктора сделались круглыми и какими-то несчастными, а вот помощник, наоборот, просиял, хлопнул себя по коленке, но тут же опомнился:
        - Вот козел! Ой, простите, дарьета, вырвалось.
        - Ничего-ничего, - милостиво улыбнулась и повернулась к доктору: - Так вы мне поможете?
        Маг с кислым лицом кивнул. Посвящение в семейные тайны Даренбергов объединило нас не хуже заговорщиков, а четырнадцать любовниц вкупе с репутацией жениха должны были уберечь дневник от любопытных глаз. Я очень на это надеялась, ну а любовницы, да простит меня жених, стоящий повод для невесты заглянуть в личные вещи жениха.
        Разрыв связи оказался неожиданно болезненным, хотя меня и уверяли, что я ничего не почувствую - «Это как укус комара, дарьета». Сначала зачесалась ладонь, потом руку свело судорогой, а целитель все шептал над книгой, прожигая взглядом обложку. Мне захотелось крикнуть, чтоб прекратили, но судорога добралась до горла, руку немилосердно обожгло, а потом нечто невидимое ухватило за ладонь и хорошенько тряхнуло так, что я заорала и грохнулась в обморок.
        Голоса пробивались сквозь пребывающее в тумане сознание, не задерживаясь в нем.
        - Кажись живая.
        С моей шеи исчезло прикосновение чужих пальцев.
        - И куда ее теперь? Может, того?
        - Чтобы нас потом обоих того… Мне вовсе не улыбается встречаться с Даренбергом.
        - А она не?
        - Вранья в ее рассказе много, как и правды. Но я верю газетам, да и дневник, без сомнения, принадлежит Даренбергу. Так что рисковать не будем. Лечим и выпроваживаем.
        - Но ты же пуст?!
        - Значит, сам. И не забудь про руку. За нее отдельно оплачено. Дневник я заберу, а то знаю тебя - не утерпишь и сунешь нос, а мне потом отвечать.
        Меня подняли, охнув от тяжести - наглая ложь, это у кого-то не мышцы, а вода - пронесли и бесцеремонно сгрудили на мягкую поверхность. И я снова отключилась.
        Очнулась от ударившей в нос вони. Закашлялась, задыхаясь, вслепую махнула рукой. Вонь исчезла, зато недовольное бормотание усилилось.
        Я аккуратно приоткрыла глаза, вытерла слезы. Помощник мага потирал почему-то красный нос, бросая на меня недовольные взгляды, а сам маг обнаружился на стуле, стоящем около кушетки.
        - Как ваше самочувствие, дарьета?
        Пожала плечами и объявила, что чувствую себя сносно. Маг с явным облегчением улыбнулся.
        - Тогда, с вашего позволения, Сержио вызовет извозчика.
        Сержио рванул из комнаты с такой поспешность, аж пятки засверкали. Кому-то не терпелось от меня избавиться.
        Как только за помощником захлопнулась дверь, маг стер улыбку с лица.
        - Не мое дело, дарьета, как именно попал к вам в руки данный предмет, - он кивнул на лежащий на столике дневник, - просто ответьте: сколь долгим был ваш контакт? Час, два?
        Я села, поправила платье и ответила, не глядя на мага.
        - Примерно двадцать.
        Маг побледнел, сцепил руки в замок и повторил:
        - Не мое дело, конечно, да и не слышал я о подобных случаях, но могу предположить, что столь длительный контакт нарушил строение охранного заклинания. Потому печать и позволила вам повторно взять дневник в руки. Я покажу, - и он протянул руку к дневнику.
        В воздухе тут же возник алый рисунок, повторяющий тот, что шрамами остался на коже моей ладони. Если бы увидела такой в первый раз - ни за что бы не притронулась.
        - Вот так он должен был отреагировать примерно через полчаса, когда заклинание накопило заряд, - прокомментировал мужчина и приглашающе махнул: - Ваша очередь.
        Я встала, подошла к книге, которую успела возненавидеть. Я ведь её не просто в руки брала, под сердцем носила. Стало страшно, но руку протянула.
        - Ближе, - поморщился маг.
        Он успокоился только, когда мои подрагивающие пальцы замерли в одной ладони от обложки.
        - Достаточно.
        Я отшатнулась и снова начала дышать.
        - Как видите, печать на вас не реагирует, и хотя связь я оборвал, хочу предупредить - верните дневник как можно скорее. Одно прикосновение - и связь возобновится. Боюсь, снять ее тогда сможет только владелец дневника.
        Э-э-э… мысли закончились. Но как? И, простите, каким образом?
        Мужчина усмехнулся - выражение моего лица было красноречивым. Достал из-под стола холщовую сумку, в такой кухарки носят картошку с рынка, открыл и, не прикасаясь, ловко спихнул туда дневник. Левитация - полезный навык но, увы, мне недоступный.
        Маг протянул сумку и повторил:
        - Не прикасайтесь.
        Сказать легко, а мне еще дневник в посольство доставлять… Я с сомнение покосилась на сумку, которая лежала на сидении пролетки - с таким видом смотрят на гадюку, не веря, что пригрели ее на груди. Будь я работником посольства, то, получив такой «подарок», выбросила бы его на помойку. Будь я умнее, выбросила бы сразу в воду канала, по мосту которого мы сейчас проезжали. Будь я еще умнее, не брала бы дневник в руки, но глупо пытаться изменить прошлое, а вот с будущим можно поспорить.
        Мои денежные запасы «похудели» на бриллиантовый гарнитур: колье и серьги. Подозреваю, я переплатила, потому как маг не стал отказываться, но был удивлен, получив еще и браслет в уплату за исцеление. Зато теперь на ладони белели тонкие нити шрамов, которые должны были сойти примерно за месяц.
        Пролетку потряхивало на булыжниках, мимо проплывали дома, слева синело море, чуть розоватое в лучах садящегося солнца. По оживленной набережной прогуливались парочки: кружевные зонтики под руку с белыми костюмами. Играл оркестр. Мальчишки торговали клубникой, и сладкий аромат ягод мешался с соленым запахом моря. У белой ротонды стояли местные дэры, и от их заинтересованных взглядов мне стало жарко и одновременно весело.
        Я подставила лицо солнцу и улыбнулась. У меня не было зонтика, зато у меня была свобода! Примерно так ощущает себя человек, снявший оковы и понимающий, что его нельзя больше отследить по магическому поводку. Потом я вспомнила род занятий жениха, и настроение резко пошло вниз. Найдет ведь, сын бездны. Надо уезжать из города и как можно скорее. Избавлюсь от дневника - и подальше отсюда.
        Пролетка притормозила около пансиона, в окнах которого гостеприимно горел свет - в столовой накрывали ужин. И я подумала: надо будет переодеться, чтобы предстать перед обществом в достойном виде. За ужином я позволю себе бокал вина - для храбрости. От одной только мысли, что придется делить комнату с дневником внутри все сжималось от страха. Так почему бы не выпить. Рядом нет никого, кто бы меня остановил.
        Я расплатилась с извозчиком местной монетой - поменяла на пароходе, и сошла, держа торбу в руке. Вход в пансион был рядом - пара метров, но тут лошадь, до этого с безразличием тащившая повозку, и даже вившиеся вокруг морды мухи её не раздражали, заржала с таким ужасом, словно узрела самого сына бездны во плоти, ну или пожирателя конины, задрала хвост и скакнула вперед. Меня обдало горячей волной от пронесшейся мимо лошади, свистнул хлыст, слава небесному отцу, мимо моей спины, впрочем, круп лошади он тоже не достал. Я успела заметить откинувшегося назад кучера, из раскрытого рта которого доносились нечленораздельные «тпруу и стой». Заметила, как ловко отпрыгнул в сторону прохожий, чудом разминувшийся с копытами, как завизжала продавщица цветов, как поскользнулся на кучке лошадиных орехов тот самый прохожий, приложившись спиной о столб, как по улице от взбесившейся лошади волной расходилась паника, а следом неслись крики, брань и ни одного свистка постового.
        Какое-то время я стояла, смотря вслед пролетке и гадая, остановят ли лошадь или та свалится сама. Мне она показалась довольно преклонного возраста, более чем преклонного для столь бодрого галопа. Все в этой Фракании не по-людски. Даже лошади.
        И в это время кто-то резко дернул сумку из моих рук.
        Косой стоял на углу за два дома от пансиона дэры Ластины и с делано безразличным видом пялился по сторонам. Он ждал. Занятие, как думал тогда Косой, самое что ни на есть наипротивнейшее. Хуже могло быть лишь сидение в холодном погребе, ведь подмастерья вора больно много чести в камеру сажать.
        Косой отогнал надоедливую муху от лица, бросил украдкой взгляд на столики таверны, выставленные прямо на улицу. За угловым сидел Гвоздь - средних лет мужчина, и можно было сказать, что все в нем было средним: рост, полнота, костюм горожанина, темно-русые волосы, незапоминающееся лицо, словом, вор из Гвоздя был первостатейный. Лишь по-девичьему тонкие пальцы могли намекнуть на род занятий хозяина.
        Косой бросил взгляд на Гвоздя и приосанился. Он до сих пор пребывал в недоумении, почему среди десятка мальчишек от семи до тринадцати лет Гвоздь выбрал в ученики именно его, и гордость снова и снова загоралась в его сердце, наполняя тело легкостью.
        Гвоздь - лучший. Пусть строгий, гоняет, и даже бьет, зато лучший среди воров, и ему достаются самые выгодные заказы, как, например, сейчас.
        У лавки старого Мендерса уже час листал книги вихрастый молодой человек, и по одному взгляду на него можно было сказать, что либо он берет не те книги, либо тратит попусту время Мендерса. Молодой человек и сам это понял. С тоской отложил в сторону потрепанное издание жития святого Гранда, чьи части тела так любят поминать сквернословцы, прошелся по улице, потом вернулся, купил букетик цветов и занял позицию на противоположном от Косого углу.
        Косой одобрил действия вихрастого. Цветы и тоскливая физиономия позволяли продержаться еще часа три, не вызывая подозрения. Имени мага Косой не знал, знал лишь, что тот должен обезвредить для них вещь, которую предстояло выкрасть Гвоздю.
        Косой потоптался, незаметно вздыхая: время, как бывает в таких делах, тянулось со скоростью черепахи, выползшей на песок. Он принялся было насвистывать, но напряжение перед делом заставляло фальшивить, и парень замолчал.
        Наконец застучали копыта, Косой приободрился, с надеждой вглядываясь в пролетку, и подскочил, мысленно, конечно. В пролетке сидела рыжая девица. Косой поднял руку к голове, делая вид, что скребет затылок.
        «У пансиона, остановись у пансиона».
        Кепарик полетел на землю, сигналя, что клиент прибыл. Краем глаза Косой уловил, как, не торопясь, поднялся с места Гвоздь, как прикрыл глаза, опершись о стену вихрастый, и его помощник уже шагал к нему, чтобы подхватить теряющего силы мага.
        Но тут случилось сразу несколько вещей, так что Косой и ахнуть не успел, как учитель валялся около фонарного столба, точно перебрав вина. Маг, повиснув на помощнике, ковылял за угол, к ожидающей его пролетке. По спине мага трудно было догадаться, успел он снять защиту или нет, но главное - клиент собирался войти в пансион, унося с собой заказ. А ведь Гвоздь еще ни разу не оплошал… А сейчас какая-то лошадь вырубила лучшего вора в городе, да его же засмеют!
        Обида бросилась Косому в голову, он шагнул вперед, и вовремя. Руки сами вцепились в сумку, выдирая ручку из ладоней хозяйки. Жаль лишь одну.
        Я повернулась, чтобы встретиться с черным глазами вора, в которых удивительным образом сочетались вызов, обида и нахальство. В его руках оказалась правая ручка сумки, в моих осталась левая, и отпускать я ее была не намерена. Так мы и тащили сумку в разные стороны, и швы опасно трещали, грозя порваться. И где постовые? Где служители порядка, я спрашиваю?! Видно, та же мысль пришла с голову ворюге, потому как сумку рванули с большей силой, и черноглазый нахаленок лет четырнадцати заявил:
        - Отпусти, хуже будет.
        Страх потерять дневник и заявить об этом в лицо жениху удивительным образом придал мне сил.
        - Сам пусти, - пропыхтела, перенося вес на вторую ногу, а первой ударяя точно по щиколотке пацана - ровно так, как нас учил с сестрами сын конюха.
        - Уи, - взвыл этот сын преступного мира и дернул со всем отчаянием. И тут кружевной зонтик опустился ему на плечо, потом на голову, потом бил, куда дотянулся, пока воришка не сдался, не отпустил сумку и не рванул прочь.
        - Дорогая, как вы? Целы?
        Я повернулась. С крыльца на меня смотрела милейшая дэра Ластина, её грудь гневно вздымалась, глаза сверкали, а руки в кружевных перчатках теребили костяную ручку зонта. Так я узнала, что зонт в этом городе нужен, чтобы защищаться не только от солнца.
        - Идемте внутрь. Бедняжка, вы дрожите, я налью вам чай. Совсем ворье обнаглело, а губернатор только и знает, что вино хлестать за обедом.
        Меня действительно потряхивало от пережитого, только сейчас начало доходить, что у парня мог и нож оказаться. Но главное - дневник остался со мной, а постовой так и не появился. Ужасный город.
        Дэра Ластина, как истинная роландка, заварила мне чудесный чай, добавив туда, без моего разрешения, что-то из черной бутылочки.
        - От нервов, - пояснила она, и я не стала возражать. Нервы мои с каждый днем все больше расстраивались, словно на них с особым усердием играли трое малолетних племянников-бандитов.
        После первой чашки была еще одна и, кажется, третья. Потом последовал ужин, на котором мне было жутко весело, но лица гостей то сливались в одно пятно, то распадались на типажи. Я помню полковника и его очаровательную жену, двух старушек-сестер, моих соседок, новобрачную пару, приехавшую провести медовый месяц во Фракании, и старика, всем недовольного, но потрясающе рассказывающего об охоте в других странах.
        Горничная помогла мне раздеться, я приняла ванну, переоделась в ночную сорочку, немного поколебавшись, достала сумку из шкафа и положила на столик, отодвинув его подальше от кровати. И на виду, и не рядом.
        А потом заснула, чтобы утром, проснувшись, увидеть потолок чужой комнаты.
        Глава восьмая
        Леон стоял на палубе парохода, ощущая, как внутренности скручиваются от нетерпения в тугой узел. Ожидание - худшая пытка на свете. Он предпочел бы сейчас оказаться во Фракании, но порталы остались в легендах. Живущим ныне людям достались в наследство от магов огромные расстояния и терпение, чтобы их преодолевать.
        Леон сжал руки в перчатках на поручне, шире расставил ноги, удерживая равновесие. Неспокойное море подбрасывало судно на волнах и тут же роняло вниз. Большинство пассажиров заняло горизонтальное положение в каютах, предпочитая не отлучаться далеко от туалетных комнат. На палубе мужчина был один, и ветер, словно в отместку, налетал, хлопая полами пальто. Свинцовые тучи висели низко над горизонтом, готовясь пролить из брюха дождь. Нос корабля разрезал воду, и белая пена бурунов ярко выделялась на почти черной воде. Это был еще не шторм, лишь предвестник, но если боги будут милостивы, они разминутся: шторм и пароход.
        Разрыв связи девушки с охранной печатью застал его на палубе. Леон посмотрел на часы, фиксируя время, и удовлетворенно кивнул своим мыслям. Если она добралась до мага, значит, все идет по плану. И тут же поморщился - оказывается, он привык к тянущему чувству связи с воришкой, и его отсутствие пустотой ударило в сердце.
        «Однако какая шустрая», - подумал Леон, прикидывая время. Сошла с парохода, устроилась и сразу к магу. Так быстро найти нужного человека невозможно, скорее, тут сработали люди Шона. Что же… следующий ход за противником.
        «Надеюсь, у них получится изъять дневник без лишнего внимания», - проворчал Леон, осознавая, что ни на что повлиять не может, и все, что остается - надеяться. Надеяться, что Шанталь не пострадает и у нее хватит ума не сопротивляться.
        «Просто отдай им дневник и все», - сказал он морю. Море ответило шипением волн, а потом дождь прогнал его с палубы.
        - Говоришь, никто ничего не заметил?
        Леон стоял в комнате пансиона дэры Ластины и смотрел на пустую кровать. Немыслимо, но она опять удрала. Это становилось проклятием - несколько часов разделяют их, и никак их не преодолеть.
        И чем он прогневал богов, что те посылают ему наказание за наказанием? Еще четыре дня назад в его планах отсутствовали и Фракания, и погоня за невестой, и срыв операции. Его планы были четкими, как строй солдат на плацу. Помолвка, ловля шпиона на живца при помощи генерала и его подчиненных, если улыбнется удача - закрытие дела, потом свадьба. Дальше жизнь должна была измениться на одну живую единицу в доме, которой следовало регулярно дарить безделушки и вывозить в театр. В остальном что-либо менять он не собирался. Подумаешь, жена. Служба все равно останется для него на первом плане. А вот дети… тут расклад иной, но пока они появятся, у него будет время перекроить свою жизнь, выделив в ней место и время для наследника.
        - Так точно, дэршан, никто и ничего.
        Толстячок был тем, кто встретил его в порту и кто коротко доложил об успехах:
        - Не волнуйтесь, разместили по первому классу. И мага надежного нашли, не болтливого.
        Глаза агента, назвавшегося дэр Шковальни, горели служебным рвением.
        - И вот еще. Мелочь, но вдруг это важно. Вы просили вмешиваться только при угрозе жизни, но девушка и сама справилась. Так пнула воришку - любо дорого смотреть было.
        - Какого воришку? - медленно спросил Леон, начиная подозревать худшее.
        - Понимаете, лошадь понесла, суматоха, этим он и воспользовался. Но ваша невеста - девушка храбрая, не испугалась, - тихим голосом закончил агент и, глядя на перекосившееся лицо Леона, уточнил: - Что-то не так?
        Все было не так, но агент не был в курсе деталей операции, так что винить его было не в чем.
        - Как она справилась с взрослым мужчиной?
        - Да, какой там мужчина! - зашелся коротким смехом дэр Шковальни, покусывая усы. - Мальчишка. Пацан. Здесь много таких по улицам шляется. После революции сирот девать было некуда, только недавно ими занялись, но всех не переловишь. Да и сбегают они. Эй, вы куда? - крикнул он в спину Леона, который внезапно сорвался с места, вылетел на улицу и уже тормозил экипаж.
        - Да подождите же, - пропыхтел агент, вваливаясь в уже тронувшийся с места экипаж, - куда торопиться? В пансионе ваша невеста, как вчера зашла, так сегодня не выходила.
        Но Леон лишь мотнул головой, не собираясь вдаваться в подробности и объяснять, откуда у него предчувствие, что Шанталь в пансионе нет.
        - И как такое возможно, что запоры на месте, никто ничего не слышал, а девушки нет? - спросил Леон как можно безразличнее, но ярость все же прорезалась в голосе. Дэр Шковальни вздрогнул, поежился и бросил на дэршана виноватый взгляд. Как будто осознание вины могло помочь найти девушку! Леон сжал руки в кулаки, напоминая себе, что если он сейчас сорвется - делу это не поможет.
        Помощник агента, который все время старался держаться от Леона подальше, вдруг шумно задвигал носом и предложил всем повторить это безобразие.
        Леон скрипнул зубами и хотел было уже указать Шковальни на недостойное поведение его подчиненного, как парень, чуть не плача от недоверия, практически выкрикнул:
        - Лавастра! Неужели не чувствуете? Пахнет же.
        Леон переглянулся с Шковальни и принюхался. В обычный гостиничный запах действительно вплетался сладкий травяной аромат.
        - Лавастра, - подтвердил Шковальни, шумно выдыхая в усы и едва сдерживая зевок: - Вот засранцы.
        - Может мне кто-нибудь объяснит, что это такое? - нарочито спокойно уточнил Леон, однако оба агента покосились на него с опаской.
        - Лавастра - сильное снотворное. Настолько сильное, что его дым способен усыпить взрослого на пару часов. Готов съесть свою шляпу, если это не похищение. Бандиты забрались в пансион через открытое окно на первом этаже, обкурили комнаты. Открыли заднюю дверь и вынесли девушку через двор в проулок, где их уже ждала карета. Только, - и Шковальни задумчиво пожевал усы, - сложно все это. Гораздо проще было дождаться, пока дарьета выйдет на улицу.
        - Или не проще, - протянул Леон, оглядывая комнату. Подошел к шкафу, достал сорочку, хмыкнул, разглядев пришитые потайные карманы, и пробормотал: - Где же тебя искать, пропажа?
        Сон медленно отступал. Я открыла глаза, разглядывая потолок. Обычный белый потолок, ничем не примечательный. Только неопрятный. Странно, вчера я не замечала вон той трещины или паутины в углу. Повернула голову, охнула и соскочила с кровати.
        Комната без окон и дверей, освещенная тусклой лампой над дверью, могла быть где угодно, только не в пансионе дэры Ластины. Сырой затхлый воздух намекал на подвал, как и ледяной, я поежилась, переступая босыми ногами, пол. Одинокий стул, с висящим на нем платьем, и кровать подтверждали, что комната не предназначена для жилья, а скорее для содержания пленников или, я хмыкнула, пленницы.
        Поздравляю, Шанти, ты продержалась на свободе без поводка часов десять. Еще немного и придется согласиться с тем, что такая «свобода» не стоила бегства от жениха.
        Здесь следовало упасть в обморок, зарыдать или, наконец, сильно-сильно ужаснуться, но меня в первую очередь беспокоили физиологические проблемы. Так что я подхватила платье и тут же отпрыгнула от стула, обнаружив под платьем дневник. Выругалась, помянув сына бездны. Накинула платье и, не застегиваясь - пуговицы-то на спине - отправилась исследовать двери.
        Первая не шелохнулась, когда я потянула за ручку, зато вторая была не заперта и содержала, я сморщила нос, ночную вазу, убогий умывальник с ведром и тазик, наполненный водой. Но кривись, не кривись, а это все, что положено пленнице. Вряд ли, если я потребую нормальные удобства, мне их предоставят.
        Приведя себя в порядок, я вернулась в первую комнату и в задумчивости уставилась на дневник. Мои мысли никак не хотели смириться с его присутствием. Если похитителям нужен дневник, зачем забрали меня? Если была нужна я, зачем взяли дневник? Если только от меня не решили избавиться как от свидетеля? Нет, сложно. Проще было придушить в номере или зарезать, а не тащить в подвал.
        Передернула плечами от прошедшего по спине озноба - воображение живо нарисовало мой хладный труп на белой простыне. И ведь похоронят-то на чужбине!
        Слезы защипали глаза, пришлось прикусить губу, чтобы взять себя в руки. Я давно заметила, как благотворно влияет на работу мысли осознание, что никто, кроме тебя самой, тебе не поможет. И если хочешь остаться в живых, придется рассчитывать на собственные силы.
        Но как похитители узнали о дневнике? Неужели маг проболтался? Или помощник? Вот не зря он мне так не понравился…
        Я забралась с ногами на кровать, потом спохватилась. В любой момент сюда могут войти, а я в таком виде - полспины голой. Ладно, не голой, но сорочку благородная дарьета демонстрирует лишь мужу.
        Следующие полчаса я спешно, выкручивая локти и пальцы, пыталась застегнуть платье на спине.
        - Не могли другое взять, - простонала, пристраивая в петлю непослушную пуговку, - нет, надо было именно это, мне на мученье.
        Впрочем, следовало признать, вкус у похитителей был. Платье они выбрали выходное, бледно-лиловое, с крупными белыми цветами.
        Косой медленно спускался по лестнице, держа поднос с едой на вытянутых руках. Спускался, почти не дыша, так как мужик, назвавшийся Смоком, обещался прибить, если он снова вывернет поднос, как будто Косой нанимался в подавальщицы. И ничего бы этой дурехе не сделалось, с пола поела бы. Он все собрал, а кусок хлеба даже обтер о штаны.
        Сам Косой и не такое едал в своей жизни. Благородные придумывали, что у них нежный желудок. И как считал Косой, придумывали от незнания. А вот пожили бы на улице, познали, что такое голод, и не выпендривались бы с едой: чистая там или чуть по полу валявшаяся.
        Мышцастая и почти достающая до потолка фигура Смока внушала уважение и страх - спорить с таким, себе дороже. И потому Косой, повторно нагрузившись и костеря в душе всех благородных, шел по подвальному коридору, проверяя ногой на ощупь каждый шаг. Не дай, худица, еще раз подвернуть ногу на выбоине.
        Грело одно, точнее, один - здоровенный кинжал за поясом. И пусть над ним потешались, когда он попросил револьвер, зато кинжал выдали со словами: «Попугаешь девку, чтоб не кинулась бежать».
        И тут же предупредили: «Порежешь - самого прикончим».
        А когда он уточнил: «А если все же кинется?», потому как бойкая - вон у Косого до сих пор нога ныла от подлого удара по лодыжке. Заржали в открытую: «Дорога одна, прибежит к нам - тут мы и встретим».
        Около двери он долго возился с замком. Потом передвинул кинжал под руку, чтобы быстро выхватить, поднял с пола поднос и распахнул дверь.
        Девица восседала с ногами на кровати - а еще благородная называется - и смотрела на него так, словно он лично укокошил её родную бабушку. Узнала, зло прищурилась. Косой видел такой же взгляд у кошки, когда та готовилась прыгнуть на крысу в подворотне.
        Он, стараясь не казаться поспешным, поставил поднос на пол и, как ему надеялось, весомо и без страха положил ладонь на рукоять кинжала. Чуть развернулся, демонстрируя длину лезвия заткнутого за ремень штанов оружия.
        Девица хмыкнула и вообще не выглядела впечатленной, но злой блеск в глазах поутих. Косой счел, что миссия выполнена и, не оборачиваясь, спиной вперед, начал продвигаться к двери. Пленница, склонив голову набок, молча наблюдала за его отступательными маневрами. «Ну точно кошка», - подумал Косой.
        Он был уже у порога, когда его окликнули.
        - Стой, - и практически приказали: - С платьем поможешь.
        Я смотрела в черные глаза пацана, чуть испуганные и очень удивленные, и утешала себя тем, что он еще ребенок. Ну, хорошо, почти ребенок, пусть и старался казаться старше, смешно цепляясь за рукоять кинжала. Один глаз у пацана едва заметно косил в сторону, отчего вид у него был простецкий, но жесткий и взрослый взгляд, который я поймала, детским не был. И все же опыта парнишке не хватало. Будь на его месте взрослый, разве стал бы он оставлять открытой дверь, стал бы, подойдя, смущенно просить: «Повернись».
        Я не знала, что удержало меня на месте, когда тело горело желанием сорваться с кровати, оттолкнуть пацана и выбежать из комнаты. «Бежать отсюда», - шептал страх. «Бежать», - требовало сердце, но кто-то иной, хладнокровный и мудрый, точно змей, велел оставаться на месте.
        «Если не заперта дверь и к тебе отправили ребенка, значит, за дверью или чуть дальше по коридору есть тот, кто сумеет тебя задержать. Ты хочешь, чтобы тебя хватали, тащили будто мешок, а зашвырнув в камеру, добавили пару сальных шуток?»
        Можно было украсть кинжал, но дядя давно объяснил - нож в слабых руках не опаснее зубочистки. Вот револьвер - другое дело. Меткости и хладнокровия, что любило это оружие, у некоторых женщин поболее, чем у мужчин, будет. Наверное, потому он и научил меня стрелять, а может, потому, что застал в оружейной, когда я целилась в рыцарские доспехи сразу из двух стволов. Таким испуганным я видела дядю впервые в жизни, это потом, когда он вывел меня из дома и позволил нажать на курок, испугалась сама - револьверы были заряжены.
        За спиной сопели, тихо ругались, но пуговицы застегивали ловко, ни разу не коснувшись тонкой ткани сорочки. Пальцы у парня были что надо…
        - Ты вор? - спросила.
        За спиной засопели еще громче.
        - И что? - зло бросил пацан, отходя в сторону. Я пошевелила плечами - платье плотно облегало спину.
        - Ничего, - примирительно улыбнулась, - любая работа достойна уважения, но стоит ли становиться в тень закона?
        - Да что ты понимаешь!? - он рубанул воздух ладонью, в глазах засветилось черное отчаяние. Так смотрят люди, побывавшие на краю и нашедшие камень, за который можно зацепиться и не свалиться вниз. - Чистенькая из благородных. Не голодала поди, - он все же плюнул на пол, хоть и пытался сдержаться. - А мой батя сдох, когда мне восемь было. Мать с двумя сестрами осталась. Я в подмастерья сунулся. Одному, второму… Только кому нужна мелочь? Там и десятилетних не брали, а Краб меня взял. Из семьи я ушел, ну чтоб, если загребут, мать не волновалась, а деньги им кажный месяц оставляю, поняла?
        Он развернулся и вышел, громко хлопнул дверью. Зло заскрипел ключ в скважине.
        Я с тишиной осталась одна. Смахнула набежавшие слезы, ощущая, как горло раздирает колючий комок. Конечно, я знала о другой стороне жизни, той, где нет вкусной еды, званых обедов и балов. Где потеря работы или смерть кормильца означает падение в нищету.
        Мне было десять, когда обида выгнала из дома, заставила примкнуть к цирку, притвориться сиротой. Не знаю, почему мне поверили, мама говорила, я в отца пошла и дар убеждения у меня в крови. Возможно.
        Но сейчас я чувствовала себя, точно отхлестанная этой самой правдой по щекам - так они горели. Хорошо, что он ушел, и хорошо, что закрыл дверь, потому как я бы не сдержалась, а сомневаюсь, что пацану понравились бы объятия зареванной девицы. Такие, как он, ценят монету и кусок хлеба, а не жалость.
        Я прекрасно помнила, что он - вор, человек тени закона, и что пытался украсть дневник. Но жалость видела перед собой ребенка, не желая прислушиваться к доводам разума.
        Я подошла к подносу, оценила завтрак. Хм, неплохо. Поджаренный хлеб, два яйца, булочка, стакан молока, сливки и мисочка клубники, а еще чашечка кофе. У-у-у, мое искушение! Накрыла чашку блюдцем, чтобы не соблазняться. Не хочу рисковать, вдруг туда что-то подсыпали. Взяла клубнику, сливки - мне достаточно, чтобы поесть, а остальное скормлю воришке, а то тощий - смотреть больно.
        Косой медленно, точно к его ногам привязали по гире, поднимался на кухню. Вопрос девицы неожиданно всколыхнул упрятанную глубоко-глубоко в сердце боль. Он потер левую часть груди, поморщился. И ведь запретил себе думать, ан нет, рыжая влезла, раскопала, а теперь ноет. Как будто он мог поступить иначе? Как будто рано сдался и не стал искать приличного места? Как будто хотел становиться вором?
        Прав был Краб, когда говорил, что все проблемы от женщин. Лучше бы он еще столько же промаялся на углу, чем говорил с рыжей.
        Смок встретил его с ножом в руках, фартук на его фигуре смотрелся, как на корове боевой доспех, но смеяться над парнем никто и не думал, потому как Смок сразу предупредил, что следующим над трупом смеяться будет он. Да и нравится человеку готовить между убийствами, пусть готовит.
        - Что так долго? - едва заметно дернул он бровью при виде унылой физиономии Косого. Ответа ждать не стал, указав на стол, где дымилась в сковородке яичница и лежал большой кусок хлеба: - Иди ешь.
        Косого уговаривать было не нужно, он сразу повеселел, направился к столу, но был остановлен:
        - Руки!
        - Смок, так мыл уже, когда поднос брал, даже два раза.
        - И третий помоешь, - сказал наемник, пинком под зад придавая направление пацану в сторону умывальника. От пинка Косой увернулся, наловчился за свою жизнь и не от таких уворачиваться, но руки мыть пошел. От Смока станется и без завтрака оставить.
        В кухне кроме них было еще двое. Наставник Гвоздь и наемник, такой же светловолосый, как и Смок, только чуть ниже ростом. Звали его смешно - Лопата. Ладони у него, и правда, были здоровенными и широкими, как лопата, но в голубых глазах стыла смерть, так что Косой старался поменьше болтать в присутствии этих двоих.
        - Держи, - Лопата достал из кармана штанов монету, катнул ее Гвоздю. - Как догадался, что девка не побежит? Я уж настроился потискать красавицу за бока. Неужто недорослика испугалась?
        - Не испугалась, а затаилась, - поправил его Гвоздь, - девка не дура, поняла, что мы ее ждать будем, вот и дергаться не стала.
        Лопата недоверчиво хмыкнул, но спорить не стал, оставшись при своем: все девки - дуры, только одни красивые, а другие - нет.
        Я успела съесть клубнику, потом и булочку. Выпила молоко. В подробностях изучила стены комнаты, потолок, стараясь не смотреть в сторону стула, где живым укором совести лежал дневник. Передумала много, успев восхититься собственной храбростью и впасть в уныние от собственной глупости, а за мной так никто и не приходил. Обед тоже не несли, то ли было рано, то ли решили поморить голодом.
        Наконец в скважине провернулся ключ, я подобралась, села на кровати с идеально прямой спиной, расправила платье. Первым в комнату заглянул стул, следом светловолосый парень, несший его, потом мужчина средних лет в приличном костюме. Последним зашел молодой человек, нервно пригладил торчащие вихры волос и остановился около стены. Я отметила, что дверь прикрыли, а значит в коридоре остался кто-то еще. Затем все мое внимание сосредоточилось на главном из троих: дэршане. Светловолосый здоровяк и слишком молодой для роли главаря человек на эту роль не годились, оставался третий.
        - Шанталь Ковенберх, - поприветствовал мужчина, занимая принесенный ему стул. Меня знали. Несмотря на все игры с чужими именами, меня здесь знали, а я еще тешила себя надеждой, что мое похищение случайно. Шли за дневником, а прихватили девицу…
        - Дарьета ВанКовенберх, - поправила его. Пусть у себя во Фракании отменяют титулы, называют друг друга по именам, точно родственники, я не считаю это уместным, ведь когда знакомишься с человеком, обращение скажет многое. А что скажет имя? Лишь намекнет на воспитание родителей, его давших.
        - Хорошо, дарьета, - по губам мужчины скользнула змеиная улыбка, да и сам он был какой-то склизко-невыразительный, со светлыми, почти белыми глазами, тонкими волосами и холодным, я передернула плечами от побежавшей по спине изморози, взглядом. И взгляд этот говорил честнее всяких слов.
        Дэршан, он не представился, но костюм и печатка на пальце говорили о многом, минут пять опутывал меня ласковыми речами, интересуясь все ли устраивает, был ли вкусен завтрак и не нужно ли что-нибудь еще. Рассказал, что он - друг моего жениха, и ему приятно познакомиться со мной, что он просит прощения за доставленное неудобство, но в городе неспокойно, а в данном пансионе настоящий рассадник ворья, и нужно было тайно вывезти меня оттуда. Я слушала, кивала, улыбалась так, что под конец скулы свело от напряжения. Мне подарили ложь. Красивую ложь, в которой нет невесты-воровки, нет дневника с кодами от военного шифра, нет побега, а есть недоразумение. Мне позволили эту ложь принять, чтобы сохранить репутацию. А взамен?
        - Драгоценнейшая Шанталь, - проворковала эта змея. Говорил он с акцентом, напирая на шипящие, отчего сходство с гадом лишь усиливалось, - у меня к вам одна маленькая просьба. Знаете, такой пустяк. Ваш жених попросил кое-что уточнить в его записях, пока он задерживается в дороге. Не могли бы вы открыть мне дневник.
        И мы все дружно посмотрели на стул, где лежала черная книжица.
        А взамен - предательство. Страх и возмущение вскипели в крови, и я напрочь забыла о манерах.
        - Почему именно я? - воскликнула, принявшись отползать на другой конец кровати.
        - Дорогая, - прошипел дэршан, теряя терпение, - нам потребуется лишь полчаса, а потом вы встретитесь с женихом и забудете все, как страшный сон.
        Ничего я не забуду, ведь дневник снова прилипнет пиявкой. И кто сказал, что я хочу встречаться с женихом?
        - Вам надо - вы и открывайте.
        От моего ответа лицо мужчины перекосило - время добрых разговоров прошло, но мне было все равно. Коснуться дневника я могла только через мой труп.
        Дэршан начал приподниматься на стуле, намереваясь, видимо, организовать мое убийство, но тут вмешался молодой человек, подпиравший до этого стену комнаты.
        Подошел, наклонился и спросил, глядя в глаза:
        - Вам никто не объяснял, как опасно поить заклинания кровью?
        Я смотрела в мерцающую зелень его радужки, ощущая, как голова пустеет, а тело наливается слабостью.
        Сглотнула, с усилием отводя в сторону взгляд, и прошептала:
        - Она всего лишь их усиливает, а не меняет.
        - Всего лишь, - передразнил меня молодой человек, отстраняясь. Я вздохнула свободнее. Не знаю почему, но его присутствие нервировало больше, чем речи «змеи», - вот вы его и усилили до смертельного уровня. Смотрите сами.
        И маг, теперь это было ясно, махнул рукой в сторону стула. Я повернула голову, прижала ладонь ко рту, сдерживая крик. Плавающий над книгой череп с алыми искрами пламени в глазницах был до дрожи реалистичен. И это я? Нет, это моя кровь?
        - Красавец, - не сказал - плюнул маг. - Так что давайте вашу ручку и закончим с этим. Мы и так целую ночь потеряли.
        Ручку давать я не хотела. Но кто меня спрашивал? Третий мужчина - здоровый, рослый детина с лицом: убиваю быстро, оплату принимаю золотом - ухватил меня за руку и потащил к стулу с дневником. Я сопротивлялась, но мои трепыхания против силы паровоза - смех, да и только.
        Череп медленно крутился вокруг своей оси, поджидая очередную жертву. В моих ушах нарастал шум, я не шла - волочилась по полу. И когда сквозь шум стали различаться отдельные слова, с облегчением констатировала: меня накрыло сумасшествие и скоро реальный мир перестанет для меня что-либо значить. А потом и вовсе закрыла глаза, потому как вынести зрелище подмигивающего черепа было выше моих душевных сил.
        На плечо надавили, фиксируя локоть. Под ладонью стало тепло, а потом яркая вспышка ударила по глазам, и словно ураган пронесся мимо, не задев, а лишь опалив кожу лица.
        Глава девятая
        Перед глазами плавали цветные пятна, в ушах стоял гул, в котором время от времени слышался скрежет и всплывали странные слова, что-то вроде «Беги» или «Револьвер возьми», а потом и вовсе возмутительное «Дура, кончай столбом стоять!»
        Слова раздражали и отвлекали от молитвы, которую я шептала всем богам и святым сразу. И только раздавшийся сбоку стон, нехороший такой стон, заставил меня вернуться в этот ужасный мир.
        Комната. Когда-то белые стены теперь были щедро закопчены, точно в каждом углу всю ночь жгли костры. На кровати тлело белье, и воздух уже пропитался вонью горящей ткани и чего-то еще, уже сгоревшего. Стул был перевернут, над ним торчала пара ног, обутых в лакированные ботинки. Ноги были неподвижны, и мне не хотелось смотреть на их обладателя, но я заставила себя сделать шаг в ту сторону. Застывший взгляд мужчины был устремлен в потолок, и как-то сразу стало понятно, что он мертв.
        Я сглотнула. Прижала руку ко рту, потому как стремительно накатила тошнота, но представив себя на полу рядом с покойником, заставила сделать глубокий вдох и перестать думать об обмороке.
        Здоровяк лежал на боку, ногами в центр комнаты, головой у порога. Чуть поодаль валялся револьвер, который мужчина успел достать, но воспользоваться не успел. Около его рта расплывалась темная лужа. Я содрогнулась и снова запретила себе падать в обморок.
        Стон повторился. Вздрогнув, я обернулась и встретилась с затухающей зеленью глаз мага. Его лицо было красным от лопнувших сосудов, губы запеклись и почернели, правая рука держалась за горло, левая с тихим скрежетом царапала ногтями пол.
        Меня повело, сознание начало мутнеть, но тут из коридора донесся какой-то шум, я уловила звук шагов, и ужас ударил наотмашь, мигом приводя в чувство. Если меня застанут здесь, среди покойников, добьют на месте.
        Не знаю, почему я так решила, но тело уже действовало, пока разум пытался его догнать и проанализировать ситуацию.
        Шаг в сторону двери, вернуться, схватить дневник, который снова притворялся обычной книжицей в кожаной обложке, обойти здоровяка, поднять револьвер, взвести курок.
        За дверью лежало еще одно тело. Впрочем, нет, мужчина был жив и застонал, когда я наступила ему каблуком на пальцы. Я шепотом извинилась, сдвинулась в сторону, не отрывая взгляда от коридора и незнакомца с забинтованной головой, который стоял там, не зная, что ему предпринять: то ли броситься обратно, то ли на меня. Но он был безоружен, а вот я с револьвером в руках.
        И пусть внутри все обмирало от страха, оружие придало мне сил. Я была точно заяц, влезший в шкуру льва. Все мысли сосредоточились на курке, который поглаживала пальцем. На курке и том человеке с забинтованной головой. Смогу выстрелить или нет?
        - Иди сюда, - дернула стволом в сторону открытого прохода в комнату.
        Мужчина зачем-то присел, точно я уже выстрелила. Больной? Вон и голова замотана. Я присмотрелась - черты лица показались знакомыми. А не этого ли фраканца уронили вчера головой об столб? Нет, не может быть. Слишком много совпадений, чтобы быть правдой.
        - Быстро.
        Ствол выписал нетерпеливую восьмерку. Фраканец привстал, в его взгляде явственно читались удивление и страх. На меня никогда в жизни так не смотрели. Кольнула неприятная для любой женщины мысль, а как я выгляжу после взрыва? И кстати, почему жива?
        Мужчина медленно и, кажется, не дыша, прокрался в комнату. Я захлопнула дверь, повернула ключ, положив его в карман платья, и пошла по коридору.
        Радости не было. Я чувствовала себя марионеткой в театре, когда вокруг резко сменили декорации и вместо живота дракона, который тебя проглотил, ты оказалась в дворцовых покоях, но при этом точно помнишь, что дракон был.
        Двое покойников и двое раненых. Взрыв не мог быть плодом моего воображения, а ведь я была в самом эпицентре и все же осталась жива. Как?! Такое?! Возможно?! И куда делся череп? Надеюсь, убрался обратно в бездну, откуда он, безусловно, вылез.
        Лестница привела на кухню, где за столом, вжавшись в стену, с посеревшим лицом сидел вор. При моем появлении его и без того большие глаза заняли пол-лица, губы затряслись, и я клятвенно пообещала себе, как выберусь, первым делом выяснить, что их всех так пугает в моем облике. Или они тут дикие и оружие никогда не видели?
        - Ты кушай, кушай, - я попыталась улыбкой успокоить ребенка. Ребенок стал медленно сползать под стол. Ну точно дикие.
        Тут мой взгляд зацепился за знакомую холщовую сумку, и я обрадовалась ей, как родной. Все, хватит с меня воров, покойников и черепов. Погостила, пора и честь знать. С вопросами буду разбираться после, когда выберусь отсюда.
        - Эм, послушай, - я кинула ключ на стол, - откроешь им дверь, только не сразу, хорошо?
        Парень выполз из-за стола, нахмурился. Посмотрел на ключ, потом на меня. Книгу и револьвер я убрала в сумку, чтобы не пугать ребенка.
        - Ударь, - вдруг попросил.
        Я растеряно заморгала. Нет, они точно здесь сумасшедшие.
        - Ударь, - уже потребовал, поясняя: - Я скажу, ты меня вырубила, - и добавил снисходительно: - Бей, не бойся, я крепкий.
        Разумом я понимала и одобряла его решение - так действительно безопаснее, но дрожащая рука лишь ткнулась в скулу пацана и все.
        - Девчонка, - скривился он, - рукояткой бей.
        Пришлось достать револьвер и сделать вид, что я не девчонка, а взрослая разумная женщина, которая ну никак не может поднять руку на ребенка.
        - Эх ты… - махнул рукой пацан, обхватил ладонью мое запястье и саданул со всей дури рукояткой револьвера себе по скуле. Я охнула, он крякнул, потер лицо и довольно ухмыльнулся:
        - Все, беги, пока я не передумал.
        Точно ошпаренная, я выскочила во двор.
        «Пока я не передумал»… Ха! Стоит этим мужчинам дать хоть крохотное превосходство, как они тут же превращаются в сплошную самоуверенность. А что, если разобраться, их сила против пули? НИ-ЧЕ-ГО.
        Так я подбадривала себя, пробираясь сквозь колючий низкорослый кустарник. Здесь, на юге, склоны холмов выглядели весьма привлекательно, с желтыми, синими и красными цветами, но все это великолепие, как выяснилось, было прекрасно лишь на расстоянии. Вблизи эти милые цветочки имели совсем не милые, я отодрала подол от очередного кустика, колючки.
        Мое место заточения оказалось хутором, терявшимся в рощи оливковых деревьев. Выскочив на яркое солнце, я растерялась. Куда бежать? Потом махнула рукой - куда угодно, лишь бы бежать. А первый же холм дал точку обзора - слева синей полоской блеснуло море.
        Хм, бежать… Через три минуты я перешла на быстрый шаг, а потом выскользнувший из-под ноги камень заставил вспомнить об осторожности. Если я подверну ногу, то кто мне поможет? Точно не та коза, чей рыжий бок мелькнул в кустах.
        О том, что меня могут догнать, я старалась не думать, но мысли упорно возвращались в комнату. Что произошло? Я коснулась дневника, и нечто непонятное убило всех. Несмотря на жаркое солнце, холод пополз по спине. Что я несу в сумке? Что, сын бездны, может убить за секунду двоих, хотя маг вряд ли выживет, троих мужчин?
        Никто не заставит меня снова прикоснуться к этому, которое изображает из себя дневник. Показалось или в кустах рассыпался смешок? Я замерла, но кусты безмолвствовали. А может, это мое безумие снова дало о себе знать? Неожиданно стало спокойно. Пусть безумие, зато свое, родное, и если оно помогло мне сбежать, я готова с ним смириться.
        Роща дышала жарким полднем. Даже птицы и те затихли, лишь где-то в кустах мелодично гугукало, да оглушительно трещали цикады, прячась в коре высоких кипарисов. Море медленно приближалось, и я надеялась, что успею добраться до города до наступления ночи. Ночевать в лесу я была не готова. Лучше уж встретиться с женихом. А если здесь водятся дикие звери? Я закрутила головой и на всякий случай положила руку на сумку. Сквозь ткань прощупывалась рукоять револьвера, напоминая, что я - не заяц, а лев.
        Дома вынырнули внезапно. Сначала расступились деревья, и передо мной выросла насыпь, на которой лежала присыпанная рыжей пылью дорога. Я перешла на быстрый шаг. Во рту стоял привкус пыли, нос и щеки пекло от солнца, жутко хотелось пить, а еще содрать платье, залезть в ванную, смыть грязь… Я почти застонала при мысли о ванной и… прибавила шаг.
        Уже были видны белые домики с плоскими крышами, ближе к центру деревни вырастающие до двух этажей. Зной. На улицах никого, лишь у местной таверны в тени навеса сидели мужчины. Темные от загара лица, курительные трубки и стаканы вина на столиках.
        Как можно пить вино в такую жару, я не представляла, но местные пили его с утра до вечера и, о ужас, поили вином детей. Дикая страна!
        Но мне с ними не пить. Мне найти извозчика и уговорить довезти до пансиона. Вот предел моих желаний.
        Цоканье копыт заставило обернуться. Одурманенная зноем лошадь лениво брела по улице. Возница в широкополой шляпе восседал на облучке. Коляска остановилась, чуть не доезжая таверны, и я устремилась к ней со скоростью человека, чьи пятки горели от нетерпения.
        - Ой!
        - Ах!
        Добежала быстро. Мужчина, лихо соскочивший с подножки, явно не ожидал моего внезапного появления.
        - Ох, простите великодушно, я вас не заметил.
        Он успел подхватить меня за талию, предотвращая позорное падение под колеса.
        - Нет-нет, это моя вина.
        Его руки не торопились покинуть мою талию, а мои щеки медленно опалял румянец.
        Сожри меня твари бездны, я стою на улице, обнимаясь с незнакомым мужчиной! Да еще на глазах у прохожих! Бросила быстрый взгляд на таверну. Вино было забыто, трубки погасли, зрителей захватил спектакль.
        Дернулась, высвобождаясь. Поправила платье, перекинула косу на грудь, попыталась вернуть на место выбившийся из прически локон, словом, незнакомцу хватило и минуты, чтобы заставить меня вспомнить о том, что я женщина. И тут же вспомнить о своем печальном виде, да еще и запахе пожара, который наверняка въелся в кожу.
        Мужчина мгновенно отреагировал, смущенно шагнул назад, отпуская руки. Я окинула его быстрым взглядом. Высокий, светловолосый, белый костюм, пошитый у хорошего портного и потому идеально сидящий на фигуре. Трость. Шляпа. Серые глаза смотрели с добрым прищуром, а тоненькая полоска усов и аккуратная бородка добавляли изысканного шарма.
        Мне надо думать о побеге, о вознице, который собрался уезжать, о себе и дневнике, а я стою и думаю о том, что вот он - идеальный кандидат на роль временного мужа.
        - Милейшая Шанталь, вы ничего не съели.
        Это была ложь. Я съела, точнее попыталась, тарелку лукового супа - гадость, пожевала жесткую лепешку, поклевала пережаренную рыбу. Теперь ясно, почему местные предпочитали вино и только вино в этой таверне.
        Сама не понимаю, когда я стала милейшей, да еще и по имени? Как очутилась за одним столом с незнакомым мне человеком? Как уговорилась на «легкий перекус, а возница, вы не переживайте, подождет». Это все солнце. Оно исключительно вредно действует на мои нервы, притупляя бдительность и заставляя забыть о приличиях. Впрочем, какие приличия… Дочь хозяйки своим коротким подолом чуть ли не коленки демонстрирует гостю. И это среди бела дня!
        - Спасибо, Фридгерс, все было вкусно.
        - Не стоит благодарностей, Шанталь. Помочь такой красавице, как вы, - истинное удовольствие.
        Чем отличается настоящий комплимент от дежурного? Искренностью, с которой он произносится. Блеском восхищения в глазах. Наш собственный мир состоит из миллиона картин, которыми мы рисуем жизнь. Местами они сильно приукрашены, а иногда и вовсе состоят из розовых мечтаний, но это наша суть - видеть мир таким, как нам хочется.
        Я смотрела на Фридгерса и видела в его глазах приятное сердцу восхищение. Ему хотелось верить. Верить, что сюда он приехал посмотреть древний храм, посвященный местному святому. Что встретил меня случайно, и мой вид поразил его в самое сердце. «Вот сюда, дарьета. Одним взглядом и наповал». Что роландский знает, так как много лет прожил с родителями в империи. «Они при торговом представительстве работали». А теперь он путешествует. «После учебы решил посмотреть мир. Как засяду в какой-нибудь конторе, так толком ничего и не увижу».
        Я слушала, помалкивала, поддакивала и слушала. А улыбка у него славная, от нее в душе разливается тепло. И видно, что человек хороший. Ни разу не похвастался и титулом не козырнул, а ведь костюм дорогой, да и путешествовать на пустой кошелек может лишь глупец.
        «Детали, Шанти, самое главное при первом знакомстве - это детали. Ты можешь ошибиться, но несвежая рубашка и прилипшая рыбья чешуя на ботинках - нет», - говаривал дядя, давая мне очередной урок стрельбы. Подозреваю, учил он меня не только стрелять.
        - Мне так стыдно, дарьета. Я совершил преступление, приведя вас в это ужасное место. Признаюсь честно, это худший обед в моей жизни и самая лучшая компания. Вы способны любое место превратить в небеса, Шанталь.
        Я улыбнулась уголками губ, не поднимая глаз от чашки холодного чая. Если бы мы встретились дома. Если бы я не была чужой невестой. Если бы только у меня в сумке не лежал бездной проклятый дневник!
        А может, довериться? Кто я? Всего лишь слабая женщина, которая попала в беду. Нам столько раз говорили, что война и политика - не женское дело. Да и не готова я бегать с револьвером по лесам.
        В глазах защипали предательские слезы. Истерика, обрадовавшись компании, готовилась взять реванш за все невыплаканные страдания.
        - Я вижу, вы чем-то расстроены? Неужели у кого-то поднялась рука обидеть такую красоту?
        Я кивнула, прикусывая губу, и с трудом загоняя рыдания обратно.
        - И кто этот подлец?
        - Подозреваю я.
        Вздрогнув, подняла взгляд, чтобы с ужасом посмотреть на смутно знакомое лицо.
        - Да, дорогая? - спросил мужчина, усаживаясь без разрешения к нам за стол. Усмешка на его лице была исполнена презрения, а ярость во взгляде - я похолодела - обещала смерть.
        Он взмахом руки прервал кинувшегося было к нам хозяина. Тот словно наткнулся на стену, замер и утек обратно за стойку.
        - Дэр, - начал было приподниматься Фридгерс.
        - Дэршан, - поправил его ВанДаренберг, а это был без сомнения именно он, ибо никто больше не имел права называть меня «дорогой» в этой стране. Я сразу вспомнила, что вид у меня далек от надлежащего, в сумке лежит похищенный дневник, я сбежала из дома и совершила с десяток мелких преступлений. А передо мной сидел палач его императорского величества, для которого убить человека так же легко, как выпить утром чашку кофе.
        - Мне без разницы, кто вы, - вскочил Фридгерс, кидая ободряющий взгляд в мою сторону.
        - Дурак, - не переставая изучать съежившуюся меня, сказал Даренберг.
        - К-как вы меня назвали? - голос у моего знакомого все же дрогнул, но решительности он не растерял: - Я требую сатисфакции! За себя и за дарьету!
        Таверна боялась дышать, такое зрелище - бьющиеся за дарьету благородные не в каждом театре увидишь, а тут в первом ряду, да еще и бесплатно. Лишь хозяин озабоченно кривил лицо, мысленно надеясь, что благородные одумаются, и мебель не пострадает.
        - Даже так? - вздернул брови Даренберг и его губы расползлись в хищном оскале. - Ты слышала, дорогая, он готов за тебя получить сломанный нос. Прости, пулю жалко переводить, - бросил Фридгерсу, отчего молодой человек стремительно покраснел, потом побледнел, открыл рот, но сказать ему не дали. - Не соизволишь нас представить, дорогая? А то не вежливо бить человека, не зная его имени.
        - Мне достаточно знать, что вы - причина ее слез, - не согласился с ним Фридгерс.
        - Раз достаточно, - развел руками этот ужасный человек, поднимаясь из-за стола, - тогда мы выйдем, дабы не смущать дарьету видом крови.
        - Нет! - я, точно обезумев, вцепилась ему в рукав. Он же убьет Фридгерса! - Прошу, не трогай его.
        - Даже так, - нахмурился Даренберг, - он настолько тебе дорог?
        Фридгерс расправил плечи и улыбнулся улыбкой мужчины, которому только что признались в любви. Я мысленно застонала - ему жизнь спасают, а он героя из себя строит!
        В бездну все! И жениха с его дневником, и навязанную свадьбу, и мой страх.
        Я поднялась, отпустила рукав мужчины, шагнула в сторону. Даренберг напрягся, прочитав на моем лице решимость, которая его не порадовала. А я, глядя в темные от гнева глаза, окончательно осознала, что не могу выйти за него замуж. Лучше в петлю, нет, лучше…
        - Он настолько мне дорог, что я готова принять его предложение и выйти за него замуж.
        Фридгерс ошарашенно округлил глаза, я умоляюще улыбнулась, искренне надеясь, что у мужчины хватит силы воли не завопить: «Нет-нет, это ошибка!»
        Не завопил, стоически выдержал мою ложь и даже улыбнулся в ответ, намекая, что не прочь сделать ее правдой. Я не обманулась, действительно хороший человек.
        А мне очень хотелось бросить в лицо ВанДаренбергу: «Оставь меня! Забери дневник и уходи!». Истерика попыталась пробиться в первые ряды, и лишь огромным усилием воли - мы и так дали местным сплетникам разговоров на год - мне удалось сдержаться.
        ВанДаренбергу, судя по его побелевшему лицу и ходящим желвакам, тоже было нелегко. Встреться мы в ином, уединенном месте, и все сложилось бы иначе. Но зрители смущали не только меня. Так что желание прибить невесту-обманщицу палачу пришлось перебороть, как и стиснувший горло гнев.
        Справился с собой ВанДаренберг быстро и когда заговорил, его голос звучал спокойно, хоть и не без жалящей иронии:
        - Вижу, дорогая, ты времени зря не теряла, однако твоя семья подтвердила обязательства. Хочется тебе этого или нет, - припечатал он мой порыв на свободу ударом кулака по столу, затем повернулся к Фридгерсу: - Если вы не против, я объясню ситуацию.
        Окончательно запутавшийся Фридгерс позволил увлечь себя к выходу из таверны, а меня внезапно покинули силы, и я оперлась о стол, дабы не упасть.
        Что чувствует зверь, попавший в капкан и слышащий шаги охотника? Смертельный ужас и тоску - еще немного и сталь ножа прорубит шкуру, дойдя до сердца.
        Жизнь с чудовищем - не жизнь, а медленная смерть.
        Что я увидела в его глазах? Презрение, ненависть и беспросветную тьму.
        Зачем он упорствует, желая жениться? Ответ, пришедший на ум, окончательно похоронил надежду. Чтобы отомстить. Чтобы развлечься, укрощая непокорную девицу, а потом сломать, превратив в послушную игрушку. Как же я сразу не поняла, что своим побегом лишь раззадорила чудовище!
        Взгляд затравленно заметался по таверне, а дверь в это время пропустила внутрь двоих мужчин, которые с нехорошим предвкушением оскалились в мою сторону.
        - Леон, - представился ВанДаренберг, как только они вышли на улицу, посторонились, пропуская входящих в таверну двух мужчин, одновременно посмотрели на яркое солнце, жарящее пыль на дороге, и остались под навесом.
        - Фридгерс, - назвался мужчина и добавил: - Хочу предупредить, вместо ломания носов предпочитаю пистолеты.
        - Я заметил, - кивнул на левый бок мужчины Даренберг: - Цастель и КО? Модель этого года?
        Фридгерс нервно одернул пиджак, повел левым плечом, где на боку в новой, экспериментальной и потому плохо пригнанной кобуре лежал револьвер.
        - Пробовал такую, не понравилось. Отдал одному умельцу перешить - другое дело, - и Леон отогнул борт пиджака, демонстрируя свою кобуру, - ремешки пустил по спине и обоим плечам, конструкция стала жестче.
        Фридгерс окинул кобуру заинтересованным взглядом, мысленно пообещав взять идею роландца на заметку. А еще он заметил, что кобуру расстегивать соперник не спешил. Да и разбираться тоже. Как вышел за дверь - точно подменили человека. Лицо расслабилось, кулаки разжались. Но Фридгерс бдительности не терял, готовый в любой момент дать отпор и побороться за солнечную девушку. Чем-то зацепила его роландка, чьи волосы напоминали цветом янтарь.
        - Куришь? - Леон достал из кармана портсигар, протянул. Фридгерс взял одну. Щелкнула зажигалка, и две струйки дыма потянулись в небо, смешиваясь с дрожащим над дорогой маревом.
        - Гардарец? Инранин?
        - Это имеет значение? - вскинулся Фридгерс.
        - Чтобы пустить тебе пулю? Нет. Просто акцент интересный.
        - Гардарец.
        - Так я и думал. Ладно, - Леон затушил сигарету о стену, бросил окурок в ведро, - бывай, гардарец, может, еще увидимся.
        И зашагал по улице.
        - Стой, - растерянно окликнул его Фридгерс, - а как же?
        - А забирай, - не оборачиваясь, махнул рукой роландец, - я, знаешь ли, передумал.
        - Передумал, - повторил Фридгерс, пребывая в прострации от столь резких поворотов. Нет, надо же! То готов был стреляться из-за женщины, то «передумал». Не зря этих роландцев считают сумасшедшими!
        Фридгерс затянулся, а потом вдруг с сигаретой в руке рванул обратно в таверну. Распахнул дверь и обреченно уставился на столик, за котором еще пару минут назад сидело рыжее солнце. Столик был пуст.
        - Ушла, - развел руками хозяин, - с двумя мужчинами. Вышли через заднюю дверь.
        Фридгерс выругался, бросил монету на стол и выскочил на улицу. Он еще успел заметить зад синей кареты за мгновение, как та исчезла за домами.
        Фридгерс оглянулся, помянул тварей бездны, пожелав им приятного обеда извозчиком, который его не дождался и уехал из деревни. И как теперь, прикажете, возвращаться? И где искать золото, которое обещало ему свое сердце?
        Глава десятая
        Выйдя из таверны, Леон завернул за угол, остановился, следя, как почтенного возраста карета с облезшей синей краской на боках двинулась со двора. Запряженная разномастная пара - единственная, которую удалось быстро достать - лениво перебирала копытами, лошадиные хвосты синхронно дергались, отгоняя мух. Сидевший на козлах Гриан умело взмахнул хлыстом, звонко щелкнув над спинами лощадей, и животные разом оживились, перейдя на рысь. Карета бодро покатила прочь из деревни.
        Гриан привстал, оглянулся и, заметив начальство, поднял правый кулак вверх - знак, что все в порядке, девушка и дневник у них. Леон поднял глаза к небу, в таких вещах, как везение, всегда стоит благодарить судьбу и богов, в чьих руках нити жизней.
        За спиной зашуршало, Леон обернулся, и раздражение нахлынуло вновь, заставляя поморщиться. Фраканец принял гримасу на свой счет, замедлил шаг. Леон смотрел на его смазливое лицо, напомаженные и уложенные волосы, на тонкую полоску усиков, а перед глазами вставала недавно виденная сцена. Свет из окна падал на волосы девушки, и те горели теплым цветом янтаря - прав был Шон, это янтарь. Лицо у его невесты было бледным, в волосах застрял мусор, подол платья измят, грязен и кое-где порван. И нахлынувшая было радость - жива, мгновенно сменилась злостью - его невесту держал за руку какой-то молодчик.
        Леон никогда не замечал за собой жестокости. Не он жесток - жизнь жестока. Если выбрал путь защиты добра, глупо прятаться за щиты добродетели. Убийцу и насильника остановит пуля или петля, вора перевоспитает холод северных лесов и работа на свежем воздухе. Не перевоспитают? Тогда палач накинет веревку на шею, отправляя грешную душу на суд богов.
        Но сегодня что-то пошло не так. Он впервые ощутил, как тьма окутывает сердце, как застилает глаза, а рука тянется за револьвером. И с ужасом осознал, что сейчас его не остановят ни свидетели, ни страх возмездия, но в тот момент, когда он уже был готов встать по ту сторону закона, девушка обернулась, и слезы в ее взгляде кипятком стыда обожгли его душу. Он не знает, что ей довелось пережить, с кем столкнуться, а собрался устраивать резню?!
        Шанталь точно его узнала, и глаза девушки расширились от ужаса. Что же… страх - не то чувство, с которого стоило начинать знакомство с будущей женой, но с чего-то его надо начинать! К тому же он здесь, ей больше нечего опасаться. А молодчик… Леон скрипнул зубами, обещая лично позаботиться, чтобы они больше не встретились.
        Леон бросил взгляд на фраканца, чья смазливая внешность регулярно наводила на странные мысли. Муж на работе, а жена дома одна… Или гуляет по лавкам. Или ходит к подругам… Без него. От нехорошего чувства засосало под ложечкой. Нет-нет. Никаких прогулок. Запереть дома и отпускать раз месяц к родным. К маменьке и обратно. Под охраной.
        Принятое решение успокоило сердце, и Леон уже спокойно посмотрел на подошедшего агента.
        - Докладывайте, Чарнец.
        - Пришла одна, по дороге. Местные видели, как входила в деревню с северной стороны.
        - Куда ведет дорога?
        - В горы, на пастбища. Но в паре лье от деревни есть хижина. С дороги к ней виден проезд. Вчера там заметили чужаков.
        - Ясно, - медленно проговорил Леон, осознавая, что быстро он в город не попадет, - проверим. Остаешься здесь. Сейчас из таверны появится парень, гардарец. Блондин, двадцати двух - двадцати трех лет. Не спускай с него глаз. Я хочу знать о нем к вечеру все, понял?
        - Понял, не дурак, - раздраженно дернул плечом фраканец.
        Леон едва сдержал вздох. Слово «дисциплина», если и знали в этой стране, то предпочитали делать вид, что не понимают его значения.
        Через пару минут Леон на гнедой кобыле скакал по дороге. Деревня осталась позади. Впереди покатыми склонами зеленели холмы. Где-то там лежали ответы на вопросы, и Леон собирался их добыть во что бы то ни стало.
        Фраканец не обманул, минут через двадцать езды показался проезд, уходящий налево. Бревно, лежащее поперек дороги на двух рогатинах, намекало, что проезд закрыт для чужаков, но оно вряд ли могло остановить человека, чью уверенность в себе подкреплял заряженный револьвер.
        Леон спешился, привязал кобылу к бревну и двинулся к белеющим за оливковыми деревьями стенам дома. Полуденный зной уже ослабевал. С гор тянуло предвечерней прохладой, кипарисы колоннами обрамляли въезд во двор, и с их стволов оглушающе звенели цикады. Вокруг царило запустение. Рассохшаяся бочка на крыльце, дырявый сапог в пыли двора, почему-то один, битый горшок на потемневшей от старости лавке. Лишь за домом обнаружилась бричка и привязанная к дереву лошадь.
        Входа у дома было два. Первый, с крыльцом, был заколочен крест-накрест, а вот вторым, ведущим в сад, пользовались активно - около порога белели окурки папирос.
        Леон достал револьвер, взвел курок и потянул за ручку дверь, шагая в кухню. В доме царила тишина, прерываемая мерно капающей водой из перевернутого кувшина - на полу блестела натекшая лужа, из которой мокрые следы вели к одной из трех дверей.
        Леон бросил взгляд на остатки трапезы на столе, потрогал теплую печь, открыл одну из дверей, обозрел пустую комнату, в которой на полу лежали три тюфяка. Тишина сделалась полной, даже капли, и те затихли, и Леон ощутил, как в воздухе сгустилась тревога, как напряженно дышат половицы, скрипя под ногами. Пыль, поднявшись от пнутого им тюфяка, на мгновенье напомнила череп. Леон моргнул, и пыль вновь стала собой. Он закрыл дверь, двинулся дальше. За следующей дверью обнаружилась бывшая кладовка. Но вкусно пахнущий свиной окорок принесли недавно, да и клубника в мисочке не вписывалась в картину запустенья.
        Третья дверь вела в подвал. Небольшой коридор заканчивался лестницей. Там сгущалась мгла, и Леон помедлил на ступенях, давая глазам привыкнуть к темноте. Шагнул вниз, уловил движение сбоку, качнулся, пропуская удар, выстрелил наугад - темнота вспыхнула цветными пятнами, завыла на два голоса - один тонкий от боли, второй густой от ярости. И тут же вторая тень навалилась с другого края, придавливая к лестнице, вцепляясь руками в шею. Револьвер отлетел в сторону, прощально звякнув об пол.
        Сил у напавшего было много, и Леон ощутил, как покрывается капельками пота спина, как быстро заканчивается кислород, легкие начинает жечь, точно там развели костер. Он оттолкнулся от ступени, на которую упал, одновременно разворачиваясь и заставляя нападавшего податься вбок.
        С лестницы, не разжимая захвата, рухнули оба. Упали на какие-то мешки. Леон удачно приземлился сверху, и тело под ним охнуло, попав на что-то твердое. В углу возмущенно пискнула крыса, недовольная вторжением.
        На стон и ослабление захвата Леон среагировал мгновенно - ударил, метя на звук. Кулак встретился с твердым подбородком, оттуда охнули, захват разжался, и живительный кислород наполнил легкие. Закрепляя успех, Леон ударил еще и еще, противник молчал, не делая попыток ответить - первый удар, похоже, отправил его в нокаут.
        Леон скатился на пол. Под рукой что-то звякнуло. Ощупал предмет - лампа. Поднялся, повернул фитиль и в неровном свете осмотрел место драки, а потом длинно, с чувством выругался. Это же надо было так «удачно» приложить обоих. Один, подстреленный, валялся с пробитой грудью. Рядом лежал револьвер, которым мужчина с перевязанной головой - где-то уже не повезло бедняге - не успел воспользоваться.
        Второй, светловолосый здоровяк, лежал на мешках, раскинув ноги. От его затылка, так неудачно приземлившегося на ржавый плуг, растекалась темная лужа крови.
        Леон подвел итог: жив - хорошо, а вот вопросы задавать некому, и это очень и очень скверно. Обитатели дома, похоже, хотели взять его живым и задать те же вопросы, что и он сам. Благодаря их любопытству, он жив, а не валяется около дома с простреленной головой.
        Леон подобрал револьвер, прошел дальше по коридору, в конце которого обнаружилась дверь. Из щели выбивался свет - в комнате над дверью горела тусклая электрическая лампа, и здесь тоже были мертвяки, только их убили до Леона.
        Он осмотрел закопчённые стены, заглянул в соседнюю комнату, приспособленную под уборную. Потом склонился над первым трупом. На первый взгляд никаких повреждений, но от тела шел сладковатый запах горелого мяса. Такое ощущение, что мужчину сожгли изнутри. Второй труп, одетый в дорогой костюм, был в том же состоянии, что и первый. Леон на всякий случай постарался запомнить лицо - потом посмотрит по картотеке Шона, может, и узнает кого.
        Проверил карманы - мелочь, ничего ценного.
        А вот третий труп отличался от первых двух - лицо с черными лентами вздувшихся вен выглядело страшно даже для видавшего и не такое мужчины.
        Леон присел на корточки. Налитые кровью глаза мертвеца смотрели растеряно и удивленно.
        Роландец хмыкнул - вопросы множились - а ответов ни одного. Осмотрел кровать, подобрал с подушки длинный рыжий волос. Задумчиво намотал его на палец. Итак, её держали здесь, но что-то пошло не так, и девушке удалось сбежать, оставив за собой трех мертвецов.
        Всколыхнувшуюся было ярость - Шанталь допрашивали, может, пытали, - он задавил: все равно мстить некому, и двинулся к выходу.
        Уже выходя из кухни, уловил слабый стон. Заглянул под стол и через секунду разглядывал вытащенного на середину кухни пацана лет тринадцати, не больше. Отделали его знатно - лицо было черным от кровоподтеков и синяков, но парень был жив, хоть и дышал тяжело, с присвистом.
        Если дотянет до города и лекаря, будет кому задать вопросы. На Шанталь Леон особо не рассчитывал, знал, как сложно женщине перенести стресс, и кроме «Там было так страшно, так страшно», не рассчитывал получить вразумительных ответов. Впрочем, он мог и ошибаться, дядя у невесты - не простой человек. Он вообще мог ошибаться, строя гипотезы, потому как трое мертвых мужчин, один из которых маг - Леон видел подобную смерть у тех, кто исчерпал силу без остатка - не могли погибнуть от женской руки. Но если в доме побывал кто-то еще, почему не убил Шанталь и остальных?
        Надо срочно возвращаться в город и попытаться допросить, нет, расспросить Шанталь.
        Леон подвел лошадь к дому. Стараясь быть аккуратным, положил перед седлом завернутого в куртку пацана, вскочил и, пришпорив животное, направился в город.
        Еще никогда мне не было обидно как сейчас. Я ожидала, что жених, цедя слова сквозь зубы, потребует следовать за ним. Мы отправимся в город, где меня ожидали малоприятный разговор и еще менее приятный приговор, но вот направленного в живот револьвера, расчетливо прикрытого от посетителей таверны полой куртки, я никак не могла предугадать. И где носит этого, назвавшегося женихом, когда его невесту похищают прямо у него из-под носа? Мой рот уже открывался для крика, но меня осадили.
        - Не советую, - сказал по-роландски бандит, прищуривая правый глаз и, по-моему, уже представляя меня с дыркой в животе. Крик замер, не сорвавшись с губ. Отвратительное оказалось чувство смотреть на ствол револьвера и понимать, что оттуда может прилететь твоя смерть. Если бы не опиралась о столик - упала. Сколько можно издеваться над тонкой психикой благородной девы?! У меня было раз десять поводов упасть в обморок, так почему бы не сейчас?
        - Даже не думай, красавица, - его компаньон по похищению мгновенно оказался рядом, подхватывая под руку и обнимая за талию, - если не желаешь получить свинцовый подарочек, живенько двигай ножками вон туда, - он мотнул головой в сторону хозяйской стойки, за которой виднелась дверь на кухню, - и улыбайся, бездна тебя побери!
        Свинцового подарка я не желала, как и улыбаться, но меня уже тащили к выходу из зала, а хозяин, получив золотую монету, еще и дверь придержал, скотина!
        В кухне чем-то воняло, на пышущей жаром плите булькал огромный котел. Рядом, помешивая поварешкой, в жутко грязном фартуке - аж тошнота подкатила к горлу - стояла женщина, размерами под стать котлу. Она мазнула по нам равнодушным взглядом и тут же отвернулась, привыкшая видно и не к таким зрелищам.
        Меня грубо подпихнули к закрытой карете, ожидавшей похитителей на заднем дворе. Синяя облупленная краска на боках заставила понадеяться, что эта рухлядь развалится, не доехав до города.
        Один из похитителей полез на козлы, второй сел вместе со мной. Заглянул в мою сумку, которую вынес с таверны. Уважительно присвистнул. Аккуратно достал револьвер. Покрутил в руках, бросив на меня любопытствующий взгляд. Я демонстративно отвернулась к окну. Мне так же демонстративно задвинули шторку, перекрывая обзор.
        Мой револьвер мужчина оставил себе, а сумку с дневником бросил на сиденье. Я предпочла бы другой размен, но кто меня спрашивал?
        В молчании - обида не давала сил на разговор, а похититель и не собирался болтать - мы доехали до города. Когда карету начало трясти на булыжниках мостовой Харцы, я окончательно перестала ждать, что меня спасут.
        Нет, ну какая наглость! Настоящее свинство! Заявиться, нахамить, лишить меня шанса выйти замуж не за него, а потом позволить похитить из-под носа! Между прочим, носа длинного и совсем не изящного. И если сравнивать, Фридгерс симпатичнее будет. А этот… Подбородок широкий, массивный, с ямочкой. Глаза можно было бы назвать красивыми, если бы не взгляд - колючий, холодный и пронизывающий. Под таким только ежиться, как под ледяным ветром, а не пить чай по утрам, улыбаясь друг другу.
        Я попробовала представить нас за одним столом и поняла, что буду ходить голодной. Что же… перейду на ночное питание, стану воровать еду с кухни. Жить-то надо. И с ужасом поняла, что ищу варианты приспособиться.
        С другой стороны, я сейчас не с женихом…
        Когда карета наконец остановилась, я чувствовала себя, точно баран, бьющийся раз за разом в закрытые ворота. Мои попытки завести разговор закончились полным фиаско. Для мужчины, сидящего напротив, я была вещью, которую он должен был доставить по назначению, и ничем больше.
        Похитители привезли меня в двухэтажный симпатичный особняк, провели на второй этаж, любезно позволили воспользоваться ванной комнатой и заперли в одной из комнат. Не подвал, и на том спасибо. Вполне милая обстановка: кровать под балдахином, мягкая обивка на пузатых диванчиках, замерший на одной ноге круглый столик и обтянутые светлым шелком стены. Подозрительная щедрость.
        Я выглянула в окно. За высокими стенами, окружавшими двор, тянулись к синему небу кипарисы. Меж их стройных силуэтов проглядывали плоские крыши домов. Свобода была так близко и так же далеко.
        Во дворе распрягал лошадь один из похитителей, и я уже хотела вернуться к осмотру комнаты, как к нему подошел, я не поверила глазам, дэр Розталь! Да-да, тот самый соотечественник, который помог мне в порту. Он здесь? В логове бандитов! Какой ужас! Надо его предупредить.
        Я уже открывала окно, когда дэр Розталь дружески ударил бандита по плечу, весело расхохотался, и до меня донеслось:
        - Ну что, дело сделано? Может, отметим вечерком, а?
        Я отшатнулась вглубь комнаты, прикрывая створку окна.
        «Дело сделано». Вот как… А я помню ваши слова, дэр Розталь, «Свои должны помогать своим», но, похоже, у вас иные понятия о помощи.
        На глаза навернулись злые слезы, которые я поспешно вытерла. Тяжело смириться с тем, что меня вели с первых шагов во Фракании. Что выбор оказался иллюзией, а путь проходил от одной контрольной точки до другой.
        Обида жгла грудь, требуя действий. Неужели я останусь здесь и буду ждать, пока очередные «доброжелатели» захотят с моей помощью заглянуть в дневник?
        Двор был пуст. Лошадь завели в конюшню, дэр Розталь удалился, видимо, готовить празднование мое заточение здесь.
        Я открыла окно, спасибо за то, что без решеток, подвязала повыше платье, спустила ногу на тонкий парапет, идущий вдоль всего второго этажа. Замерла, решаясь.
        Один рывок, Шанти, один маленький рывок - и ты окажешься на балконе. Надо лишь преодолеть страх и не думать о том, что внизу голый булыжник.
        Я - Ковенберх и не позволю всяким Розталям обманывать меня, точно маленькую девочку.
        Рывок. Руками вцепилась в ограду балкона, перевалила через нее, упала на пол, ловя ртом воздух. Сердце колотилось, как бешеное, ладони вспотели, и я торопливо вытерла их об платье. Тихонько открыла балконную дверь, заглянула в комнату, как и ожидалось - пусто. Кроме троих мужчин я больше никого не видела, а тишина в доме намекала, что мы здесь единственные обитатели.
        Вышла в коридор, на цыпочках спустилась вниз. Вот и дверь. Небесный отец, помоги. Я буду хорошей, не стану больше целиться в людей и брать чужое. Я стану примерной и послушной, только помоги выбраться отсюда.
        Двор, солнце, палящий воздух, ажурная калитка. Я шла, каждую секунду ожидая окрика. На улицу выскочила, точно за мной уже гнались.
        Опомнилась, одернула платье, поправила волосы и зашагала быстро вниз по улице.
        Не бежать. Только не бежать. Я прошла мимо витрины лавки, полюбовалась на выставленные шляпки, свернула в переулок, потом еще один. Я путала следы, точь-в-точь как заяц, убегающий от охотников. И каждый шаг придавал мне уверенности в побеге.
        - Стой!
        Я обмерла, застыв на месте, потом шарахнулась в сторону.
        Мимо пронесся пацан в расстегнутой рубашке, чьи полы черными крыльями развевались у него за спиной. В руке, точно меч, был зажат длинный батон.
        - Стой, паскуда!
        Следом, грохоча сапогами и грозя кулаком, пробежал грузный мужчина в белом фартуке. Мое испуганное сердце грохотало в такт его шагам.
        Они уже скрылись из виду, а я стояла, прижавшись к стене дома. Кажется или закололо слева? Перевела дыхание, обругала себя паникершей - на лекаря нет ни денег, ни времени - и двинулась дальше. Мне надо на набережную, туда, где есть люди. Прилично одетые люди с зонтиками и тросточками, без пистолетов за поясом. Я посижу на лавочке, полюбуюсь закатом, подожду жениха. Нашел же он меня в таверне? Найдет и в городе.
        Устала я бегать, устала просыпаться в чужой комнате, устала разочаровываться в людях и смотреть в глаза смерти. Приличные дарьеты не подходят для такого. И если мне не суждено избавиться от метки дневника, пусть его хозяин найдет меня скорее. Я и так ему полдела сделала - сбежала. А дневник… Прикусила губу. Дневник пусть сам из особняка забирает.
        А если он решил, что я ему не нужна? Посмотрел товар лицом, разочаровался и отправился искать другую? Легкую обиду от этой мысли я проигнорировала - мне же лучше, если палач женится на другой, но вот те, кто охотятся за дневником, не оставят меня в покое.
        Нет, не сходится. Дневник он бы не бросил. А если он дрался с Фридгерсом, был ранен или даже убит? О бездна! Что делать? Куда бежать? В посольство или в пансион за документами и деньгами?
        - Экипаж для красавицы?
        Я подпрыгнула, обернулась и с величайшим подозрением уставилась на молодого фраканца. Мужчина, рисуясь, задвинул соломенную шляпу на затылок, подмигнул.
        Недоумение на моем лице его развеселило, он расхохотался, демонстрируя идеально ровные белые зубы.
        - А может, красавица ищет компанию на вечер? - предположил, склоняясь ко мне и понижая голос.
        Красавицу саму ищут, и какая компания ее найдет первой, покажет вечер. Но знать об этом извозчику не стоило или не извозчику? Белая рубашка, черные брюки, расшитая узором жилетка. Мне кажется или наряд дороговат для работяги?
        И в глаза вдруг бросились окрашенные в розовый цвет стены домов, стала явной прохлада, волнами налетающая из погруженных в тень переулков. На город наступала ночь, а я одна, на улице, без денег, в городе, где постового даже днем не сыщешь. Паника сдавила горло, ответ вышел сдавленным и тихим.
        - Благодарю, нет, - и добавила, глядя, как хитрая улыбка растягивает губы фраканца: - Я спешу, меня ждут.
        Мне не поверили, но удалиться позволили, и я поспешно, но чинно двинулась прочь, делая вид, что несущиеся вслед слова «Бездна, какая фигура. Идет, как лебедь плывет» не имеют ко мне никакого отношения.
        На углу зашла в лавку, торгующую фруктами и овощами. Хозяин уже собирался и бросил на меня недовольный взгляд - я его задерживала. Уточнив направление к центральной площади, вышла из лавки. Покрутила головой, недовольно поморщилась - фраканец все еще был здесь и даже махнул мне рукой. Жуткий город! Ужасные нравы! Но при все этом, вынуждена была признать, мужчины здесь симпатичные. Однако репутация дороже любой смазливой внешности.
        Если я правильно помнила карту из путеводителя, который бесплатно раздавали на пароходе, посольская улица начиналась недалеко от центральной площади, там же находились правительственный дворец и еще ряд государственных зданий. Набережная, к слову, тоже была там. А вот в какой части города расположен пансион, я не знала. Можно было нанять извозчика, доехать до пансиона, адрес я помнила, и попросить хозяйку расплатиться за меня. Но что если дэра Ластина заодно с похитителями?
        Я застонала. Это паранойя.
        Что делать? Сдаться властям или попытаться уехать из страны? Куда уехать, если метка снова на мне - я ощущала ее невидимое тепло на ладони.
        Пусть меня сожрут твари бездны, но если жених не найдет меня в ближайшее время, я не уверена, что он вообще застанет меня живой. С такими мыслями я разглядывала очередную улицу. Передо мной, преграждая путь к центру города, лежал портовый район с его многочисленными тавернами, грязными улицами, пьяными матросами и девицами, чей наряд обнажал больше, чем скрывал.
        Бездна! Я не пройду и пару улиц, не встретив неприятностей. Что же… выбор сделали за меня. Я махнула рукой извозчику, который как раз ехал навстречу.
        Леон въехал во двор особняка, который удалось найти и снять буквально за пару часов. Спасибо дэру Розталь, полезный человек оказался. Лишь с пансионом оплошал, но кто мог подумать, что девица решит сражаться за дневник? Другая на ее месте пискнула бы, отпустила сумку и лишилась чувств, а не пинала вора по голени.
        И все же непонятно, зачем преступники из пансиона забрали и дневник, и девчонку? Он кинул встречавшему его Гриану поводья, соскочил с коня, бережно снял пацана. Тот слабо застонал, и Леон порадовался - жив.
        - За лекарем, живо.
        Гриан кивнул, передал поводья Лаксу, чтобы тот увел лошадь в конюшню, а сам бегом направился в город.
        - Я помогу, - дэр Розталь колобком скатился с крыльца, устремляясь следом.
        С кухонного стола Леон скинул посуду на пол, уложил на ровную поверхность найденыша. Вернувшийся Лакс уже ставил воду на огонь, доставал чистые полотенца. Мужчины работали молча и слаженно. У каждого за плечами была служба на границе, где вольняки частенько пробовали на зуб крепость границ империи.
        - Здоровый, выживет, - первым нарушил тишину Лакс, заканчивая бинтовать мальчишке грудь.
        - Доделаешь? - попросил Леон, смывая кровь и вытирая руки полотенцем, - а я пойду гляну, как там наша гостья.
        Он уже был в дверях, когда его догнал голос Лакса.
        - У нее в сумке револьвер был, вам полюбоваться на столике в гостиной оставили, а саму дарьету в угловой спальне разместили.
        И он бросил начальнику ключ. Тот поймал, по пути не удержался, заглянул в гостиную. Хмыкнул, разглядывая револьвер - кто бы сомневался, что у племянницы Проповедника в сумке будет не шитье со шпильками, а мужское оружие. Зато теперь понятно, почему он ошибся, считая девушку неопасной для тех, кто придет за дневником. И о чем только думал Проповедник, обучая племянницу?
        Внезапно им овладела тревога. Сердце сдавило от чутья грядущих неприятностей. Леон пулей взлетел на второй этаж, открыл замок, распахнул дверь. Комната была пуста, лишь белым облаком раздувалась штора, намекая, что он безнадежно опоздал.
        Леон подошел к окну, отдернул штору, смерил расстояние от окна до балкона, прикинул высоту, специально выглянул, не валяются ли внизу останки этой сумасшедшей. Нет, двор был чист.
        - Идиотка!
        Скрипнул зубами. Без денег, одна, в чужом городе на ночь глядя!
        «Найду, лично выпорю», - пообещал, слетая по лестнице вниз.
        - Кто-нибудь смотрел за домом? - спросил со злостью у Лакса. Тот удивленно вздернул брови, и Леон плюнул в сердцах, понимая, что сам виноват. Надо было предупредить, чтобы не велись на внешность, а держали с девчонкой ухо востро.
        - Неужели… - недоверчиво округлил глаза Лакс.
        - Именно, - скривился Леон, - сбежала, пока вы тут на солнышке загорали. Слышал о Проповеднике?
        Лакс моргнул, глаза сделались еще круглее.
        - Неужто отец?
        - Дядя.
        - Я с вами, - бросился мыть руки Лакс.
        - Нет, останешься ждать лекаря. Я сам. Дневник где?
        Получив дневник, Леон резанул палец, капнул кровь на обложку. Сейчас, когда девчонка и дневник были разделены, связь двоилась, сбивая с толку, и надо было провести обряд, усиливая её.
        Капли кровь замерли, не долетев до поверхности, потом задрожали, вытягиваясь в цепочку, уплотнились до стрелки, и алая полоска закачалась над книгой, пока не вытянулась в направлении левого верхнего угла.
        Леон убрал дневник в карман, накинул плащ - вечерело - и выскочил из дома. Если девчонку не увезли из города, он ее найдет.
        Лакс уже ждал во дворе, держа под уздцы недовольного коня, которого оторвали от яслей с овсом. Конь храпнул, мотнул мордой, норовя укусить всадника, но Леон прикрикнул на него, ударил шпорами, и тот галопом рванул со двора.
        - Вы поймите, дэр Розталь, это же не в первый раз, - сокрушался Гриан, вытирая рукавом лицо. Несмотря на вечер, в городе было душно и жарко, как в бане. Они прошли пол-улицы, но извозчики, точно сговорившись, избегали этот район.
        - Зовите меня Шковальни, - сочувственно вздохнул мужчина, обмахиваясь котелком, - я тоже виноват. Проглядел девчонку. И ведь воспитанная, скромная, да и на вид просто красавица, и тут бац и со второго этажа! Нет, вы мне скажите, куда катится мир, если девицы бегают с револьвером и прыгают из окна?
        - И вечно кого-нибудь в дом тащит, - продолжал бубнить Гриан, выглядывая коляску, - то проститутку, якобы важную свидетельницу; то псину, которая попала под колесо повозки - вырос чистая тварь бездны, я вам скажу; то вдову с детьми, которая сдавала комнату убийце. Если бы не оборвыш, которого он приволок, я бы сейчас… Эх, - и Гриан горестно махнул рукой, вопрошая небо: - И где теперь его искать? Да если с ним что-нибудь случится, мне же первому голову оторвут.
        - Не вам одному, не вам одному, - задумчиво произнес Шковальни, - думается, нам надо искать девчонку, а ваше начальство сыщется где-то рядом.
        - Вы же город хорошо знаете, куда она могла отправиться?
        Шковальни остановился, покрутил один ус, потом второй.
        - Если она действительно племянница Проповедника, то либо в пансион за деньгами и оттуда прямиком в порт, либо в посольство докладывать на нас и требовать незамедлительного ареста.
        - Начнем с пансиона, - решил Гриан, заметив показавшуюся на улице коляску.
        Глава одиннадцатая
        Есть такие дни, когда все идет кувырком. Кофе проливается на платье, чашка летит на пол, время несется такими скачками, что ты опаздываешь везде, как ни стараешься быть вовремя. У коляски сломается рессора, захромает лошадь, вдобавок ясное небо внезапно заволочет тучами и обязательно пойдет дождь, а зонтик, конечно же, остался дома. Но даже самый отвратительный день когда-нибудь заканчивается или… переходит в не менее ужасный вечер.
        Выдав извозчику адрес, я сосредоточилась на том, что именно скажу дэре Ластине и как стану просить оплатить извозчика, ведь деньги остались в номере. А если денег там уже нет? Словом, вопросы меня занимали крайне щекотливые и неприятные, а больше всего терзало предчувствие, что хозяйка пансиона связана с дэром Розталем.
        Я могла бы отправиться в посольство, но в такой поздний час вряд ли найду там даже секретаря, не говоря уже о благородном дэршане, который войдет в мое бедственное положение, оплатит извозчика, даст ночлег, свяжется с женихом и служителями закона, чтобы те произвели арест. Адрес, где меня держали, я запомнила, как и лица похитителей. Но доказательств, кроме честного слова, у меня не было. А в чужой стране, дарьета без документов, денег, в потрепанном платье выглядит не слишком убедительно.
        Словом, из двух зол я выбрала пансион. Если бы знала, что отвратительный вечер только начал шутить со мной, не сдвинулась бы с места.
        - Привет, красавица! Покатаемся?
        В один момент я оказалась зажатой с двух сторон мужчинами, третий запрыгнул на козлы, и я заметила, как золотом блеснула монета, исчезая в руке извозчика. Ужасная страна, где продаются все: от извозчика до портового служащего.
        Возница хлестнул поводьями.
        - А ну пошла! - гаркнул, и лошадь, всхрапнув, мигом растеряла сонливость, перейдя на бодрую рысь.
        - Тихо, не дергайся.
        Пистолетом мне сегодня угрожали, а вот ножом в бок - еще нет. Моя жизнь прямо наполнена сюрпризами, один «привлекательнее» другого.
        - Вы не имеете права, я - иностранная подданная, дарьета, и никуда с вами кататься не поеду, - от злости мой имперский акцент прорезался сильнее, и фраканский вышел шипящим.
        - Дарьета, ха!
        И все трое разразились обидным гоготом.
        - Ты себя видела, дарьета? Я за тобой час как наблюдаю и не засек, чтобы рядом с тобой была дуэнья. Вот скажи, разве дарьеты ходят одни в такое время?
        Я могла бы ответить, что ходят, что традиция «мамки» ушла в прошлое, что в век просвещения и прогресса женщина не обязана быть привязана к дому глупыми правилами, да и не поздно еще, закат, но промолчала… Стоит ли доказывать что-то человеку с ножом в руке?
        - Вот ты и сама понимаешь, что дорогое платье, которое ты, скорее всего, украла, и нежная кожа на руках - еще ничего не доказывают, - обрадовался моему молчанию мужчина.
        - Я украла?! - с искренним возмущением повернулась к нему, чтобы тут же зашипеть от боли - лезвие разрезало платье, пройдясь по коже.
        - Тихо ты! Вот дурная, - ругнулся фраканец. Он явно здесь был главным и точно не простым горожанином.
        - Держи, - протянул платок и, предупреждая мое брезгливое «Нет», добавил: - Не бойся, чистый.
        Платок я прижала к боку. Царапина была больше обидной, чем серьезной.
        - Предупреждаю в последний раз. Если сейчас не отпустите, у вас будут, - я подчеркнула, - огромные проблемы с законом. Мой жених…
        - Ага, жених, отец, дядя, - закивал фраканец, - все вы так говорите, а потом оказывается, что никто даже в розыск не подал. А за такую красавицу знаешь, сколько золотых отсыплют?
        До этого вечера я была уверена - человека нельзя оценивать в золотых. Мама много раз говорила, что я - бесценный подарок, ну или «подарочек», когда злилась, но этот человека явно думал по-другому и собирался меня продать. Так, погодите. Продать меня?!
        До меня медленно, но все же дошло, наша поездка - не глупая шутка, и молодые люди не просто провезут по городу, а сделают нечто более ужасное. От страха перехватило дыхание, я дернулась, забилась, стремясь к полному самоубийству - вывалиться на дорогу под колеса коляски.
        Меня перехватили за шею, чуть придушив, отбросили обратно к спинке сидения, а потом навалились, придавливая так, что дышать приходилось с трудом, потому как двое взрослых мужчин весят, точно свиньи, откормленные для забоя.
        - Вот дурная!
        - Ай, кусается, зараза.
        И почему даже ругань по-фракански звучит мелодично? Такой прекрасный язык и такой отвратительный народ!
        - Держи её!
        - Тихо!
        И мне в рот вдавили кусок ткани. От мысли, что это могло быть, меня немедленно затошнило, и рот наполнился горькой слюной.
        - Доброго вечера, гражданин городовой! Отличный вечер, не правда ли, а главное - небо-то отливает золотом.
        Я задергалась, замычала, но меня прижали так, что перед глазами расцвели круги.
        - А это наша подруга. Не обращайте внимания, она как переберет вина, становится буйной. Так что мы ее домой, в постельку. Пусть проспится.
        Меня обозвали воровкой, а теперь еще и в пьющие женщины записали? Да я лишь бокал шампанского на балу себе позволяю.
        Убью! Лично! Только дайте выбраться! И я предалась кровожадным мечтам.
        Коляска остановилась в темном переулке. Две свиньи слезли с меня, и я вздохнула полной грудью, ощущая, как живительный воздух наполняет легкие. Глаза защипало. «Боги! Как хочется жить!»
        Меня вытащили наружу, поддержали, чтобы не упала, убрали кляп, отряхнули платье и поправили прическу. Я с отстраненным спокойствием отмечала, как по телу проходятся чужие руки, трогая грудь.
        - Какая красота, а?
        - Но-но, слюни подбери. У тебя все равно на нее не хватит.
        - Не сейчас, а через пару месяцев, а? Мне же, как своему, скидочку сделают?
        - Я тебе дам скидочку! Пошли и так чуть не засветились.
        Мир расплывался от слез, но плакать перед уродами? Никогда!
        Скрипнула дверь, мы оказались в небольшой комнатке. Ящики и мешки вдоль дощатых стен. Меня на склад привезли?
        Я проморгалась и встретила взгляд крупного мужчины, чей выпирающий живот намекал на сидячий образ жизни, а лысина на почтенные годы.
        Мои сопровождающие между тем разливались соловьем. И какая я умная, и красивая, и здоровая.
        - Девка с характером, - припечатал мужик, - вижу и зубки в порядке, - он кивнул на руку фраканца. Я тоже посмотрела туда - на ладони отпечатался след зубов. Фраканец покраснел и спрятал руку за спину.
        - Ничего обломаем, - «успокоил» меня хозяин и спросил: - Она точно чистая?
        - Обижаешь, Давир, лично проверял. Никто не хватится.
        - Ну-ну, - дернул уголком рта Давир, - ладно, тридцать.
        Мой похититель сделал такое лицо, точно ему плюнули в душу, притом самым обидным образом.
        «Продается лошадь. Трехлетка. Фарсонской породы. Нрава легкого и доброго».
        Мне почему-то вспомнились торги на ярмарке, проводимой в нашем городке. Тридцать золотых! За бесценную меня?!
        Я захрипела, голос не слушался, а то бы я высказала все, что думаю об этих торгах и торгашах.
        - Вот! - ткнул в меня пальцем фраканец. - Сам видишь - львица! Глаза - чистое золото! А волосы?!
        Вот его первым и убью!
        Сторговались на семидесяти. Я не знала, гордиться или ругаться. Семьдесят. У нас это цена хорошей лошади с отличной родословной, вместе с коляской.
        Лошадь и я! По одной цене! Все же продешевил ты, фраканец. Надо было семьсот просить, как за табун.
        - Ладно, ведите наверх. Комната пять. Только не через черный ход, там, на лестнице, пара ступенек проломилась, плотник лишь завтра придет, так что через зал, но тихо!
        Мужчины кивнули, подхватили меня под руки и потянули к двери.
        В полутемном коридоре нахлынули запахи. Кухня - жареное мясо, лук. Уборная - явно нечищеная. Дальше виднелись темно-красные бархатные портьеры, за которыми меня ослепил свет люстры, висящей в центре круглой залы. Здесь воздух был пропитан женскими духами, кислым запахом пива и острой вонью водки. Здесь гомонили, смеялись, стучали кружками по деревянным столам, накрытыми белыми - надо же! - скатертями. Здесь сверкали полуобнажёнными бюстами и махали такими короткими подолами, что я успевала заметить под ними женское белье.
        Мой ошарашенный взгляд скользил по всему этому безобразию, пока не наткнулся на взгляд таких знакомых карих глаз. Подозреваю, не менее ошарашенных, чем мои.
        Крик «Дядя!» замер, не успел сорваться, потому как родственник вдруг столкнул локтем кружку с пивом на пол и нырнул следом за ней под стол, открывая тех, кто сидел рядом с ним.
        Двое! Один здоровый, точно бык в человеческом обличье, с бритой головой. Подозреваю, шею этого товарища мне не обхватить ладонями, да и силой от него несло такой, что было понятно - пробивает черепа с одного удара. А вот сосед был его полной противоположностью: аккуратная стрижка, бородка, невысокий рост и тщедушное телосложение, только от его мертвого взгляда у меня мороз пробежал по коже и стало холодно, несмотря на духоту в зале.
        Столик стоял около лестницы, и, проходя мимо, я услышала, как дядя говорит на фраканском - ему легко удавалось копировать местное произношение тех десяти языков, которыми он свободно владел:
        - Всегда подозревал, эти твари разбавляют пиво водкой. Пойду глотну воздуха, а потом вернемся к делам.
        Меня втолкнули в комнату номер пять, еще раз восхитились приобретением, одобрительно поцокали, пока я отступала, выискивая что-нибудь тяжелое и удобное для замаха, потом хлопнула дверь, щелкнул замок, и я осталась одна. Огляделась и сморщила нос. В комнате стоял стойкий запах, точно в конюшне после скачек. Я рванула створку окна, та приоткрылась ровно на тонкую щель и больше не поддавалась. Хоть что-то.
        Еще одним таким «что-то» был стул, который я вытащила на середину комнаты, отряхнула и села. Обвела медленным взглядом гнездо разврата. Самой приличным, после стула, был светильник под потолком. Все остальное намекало, нет, вопило, о той части жизни, которую семьи прячут за дверьми спальни.
        Алое шелковое покрывало на широкой кровати, столбики, вырезанные в виде обнаженных женских фигур. Затянутые золотой тканью стены, на одной - я отвела взгляд - картина, изображающая сплетенные в единое целое два обнаженных тела. Еще несколько таких рисунков на ширме, отгораживающей угол комнаты, где стоял таз с кувшином воды. Что еще… Комод около стены, рядом столик и еще один стул.
        Два стула, одна кровать. Арифметика проста, и на этот раз, Шанти, никакого дневника. Этим людям нужна ты, точнее, твое тело. Насколько проще было со шпионами! А что делать с этими? Я подхватила подсвечник с комода, поставила стул поближе к двери, чтобы при первых звуках вскочить на него, а оттуда обрушиться вместе с подсвечником на первого, кто войдет. А дальше… как пойдет. Не зря мой батюшка каждый год вносит щедрое пожертвование в храм Великой Матери. Должна же она помочь своей неразумной дочери.
        Есть, конечно, слабая надежда, что жених одумается и вернется за мной, но я уже успела себя убедить, что мужчина передумал не только меня спасать, но и жениться.
        Не знаю, сколько я просидела, раздумывая над своей судьбой, то впадая в панику, то сжимая руку на подсвечнике так, что белели костяшки. А после того, как за стеной стали раздаваться характерные стоны, время в этой комнате вообще застыло.
        Но вот повернулся ключ, я вскочила на стул, приготовилась, подрагивающими руками подняв свое оружие над головой.
        - Прошу, - хозяин, я узнала этот голос, пропустил гостя в комнату, - но должен еще раз предупредить…
        С визгом-криком я рухнула вниз, прямо на спину вошедшего. Тот подпрыгнул, разворачиваясь в воздухе, перехватывая руку, заламывая и заставляя выпустить подсвечник - я даже коснуться головы не успела! Меня скрутили, жестко, но не больно, прижали к груди, и такой знакомый голос прошипел на ухо - я как раз удачно пяткой попала по голени:
        - Тихо, это я!
        - Что она совсем дикая, необученная, - ошарашенно и потому практически шепотом закончил фразу хозяин борделя, глядя на нашу живописную композицию.
        - Ничего, - вымученно улыбнулся дядя, я ощутила эту улыбку в его словах, - я таких люблю. Укрощу, вы не переживайте.
        - Да я и не переживаю, - проворчал уже спокойно хозяин, возвращая себе пошатнувшееся душевное равновесие, - заплатили - вам и танцевать, но помните: девчонка нужна мне живой и целой. На царапины и синяки я, конечно, закрою глаза, но все остальное… Вы меня поняли, - закончил он со строгим выражением на лице, ну точно директриса нашего пансиона, когда наставляла провинившихся.
        - Прекрасно понял, - о ледяное спокойствие в голосе дяди можно было порезаться.
        - Ладно, - хозяин тоже почувствовал, что вышел за рамки дозволенного, - и помните, Аструс, если бы не ваш уважаемый друг, которому срочно понадобился подарок, вы бы ее не получили.
        Он окинул нас тревожным взглядом и удалился, оставив дверь открытой.
        - Говнюк! - выругался дядя, прикрывая дверь и добавляя кое-что еще, заставившее меня покраснеть. Первый раз дядя ругался при мне, не стесняясь. Да что там говорить! Я и не знала, что он ходит, нет, поправилась, шляется по борделям. Интересно, а папа в курсе, чем занимается его брат?
        Дядя прикрыл дверь, подпер ее для надежности собой и теперь разглядывал меня с нехорошим таким прищуром. Я попятилась, пятой точкой ощущая грядущие неприятности. Покрутила болезненно кисть, помассировала запястье - железные пальцы у дяди, что ли? Дядя хмыкнул и в ответ демонстративно потер правую голень, по которой я успела попасть каблуком.
        - Научил на свою голову, - уже расслабленно проворчал он, и я перевела дух - гроза не миновала, скорее, ее отложили на завтра.
        - Говори тише, - предупредил он, - здесь стены не толще бумаги.
        Я вспомнила недавно слышанные стоны, снова покраснела и кивнула. Мое смущение заставило мужчину озабоченно нахмурить брови, он бросил взгляд на стену, взъерошил волосы жестом отчаяния и простонал:
        - Что я скажу твоей маме?
        При мысли о маме меня накрыла волна жалости к себе, настрадавшейся за эти дни на всю жизнь вперед. Ноги подкосились, а слезы, точно прорвав невидимую платину, потоком хлынули по щекам. Да-а-а… Я нашла того, на чьей груди можно было поплакать. А главное, этот кто-то не станет рассказывать маме, где меня нашел. Но для закрепления сей негласной договоренности, надо будет уточнить у дяди, почему его назвали Аструсом, а не Хасселем, как записано в книге рода.
        - Шанти, детка, они с тобой что-то сделали? - резко побледнел дядя, подхватывая меня. - Где-то больно? Покажи где?
        И меня принялись осматривать, ощупывать, чему я активно мешала, уткнувшись в дядину грудь и обильно орошая слезами его рубашку.
        Болело внутри. Душу жгло обидой ребенка, которому повстречались злые взрослые, а главным из них был гад, не спешивший спасать свою невесту! Бросил, говнюк - я вспомнила дядино ругательство - ночью одну в чужом городе! Думает, если у него в родственниках император, так имеет право разрывать помолвку, не уведомив меня?! А я вот возьму и соглашусь назло!
        Дядино присутствие заново окрасило окружающий мир в цвета добра и благополучия. Злодеи будут наказаны, справедливость восторжествует, и скоро все станет как прежде. Я вернусь домой, забыв обо всех невзгодах.
        Так я рассуждала, активно шмыгая носом. Не сдержалась, зашипев, когда дядины пальцы коснулись пореза на боку.
        - Так, что тут у нас? - пробормотал Хассель, наклоняясь ко мне.
        - Царапина, - прошептала, наблюдая, как за окном возникает тень, а через мгновенье стекло взрывается осколками, и в их водопаде в комнату, перемахнув через подоконник, влетает тот, кого я только что вспомнила.
        - Отойди от нее!
        Щелкнул взведенный курок. Направленное в спину дяди дуло револьвера недвусмысленно давало понять, что жених шутить не намерен. Представляю, как мы выглядели со стороны: зареванная я и мужчина, наклонившийся к моей груди, а руками обнимающий за талию.
        Дядя хмыкнул, выпрямился, провел ладонью по моим волосам, шепнув одними губами:
        - Не бойся, - и медленно, демонстрируя поднятые руки, повернулся к Леону.
        А я замерла, не зная, то ли радоваться появлению второго спасителя - не бросил-таки, то ли начинать бояться, что они убьют друг друга. Только глупые мысли никак не могли определиться за кого именно переживать.
        За дядю? Но я знала, что он может за себя постоять. Выжил же в пустынях полуострова Кефарка, да и от людоедов островов Золотого моря спасся.
        За Леона? Если его убьет дядя, сколько моих проблем решится разом? Все! Кроме побега из дома, которого уже не отменить. Но здравая мысль о неизбежном гневе императора охладила кровожадные помыслы.
        Да пусть его сожрут твари бездны, переварят и сожрут еще раз! Жениха, конечно, не императора.
        И пока я стояла, точно коза, увидевшая впервые новый наряд хозяйки, мужчины времени зря не теряли.
        Дядя, чуть раскачиваясь и все так же демонстрируя пустые руки и улыбку, вдруг резко оглянулся на дверь. Леон попался. Отвлёкся, за что тут же поплатился выбитым из рук револьвером.
        Я не успела моргнуть, как Леон был придавлен к кровати, и дядя хладнокровно, точно по сто раз на дню занимался этим, душил его. У жениха покраснело лицо, дыхание сделалось, как у лошади на финише скачек, разве что пена изо рта не шла.
        Я хотела было вмешаться, но Леон ловко ударил дядю по ушам, выскользнул на пол, вскочил, замахиваясь, и вот тут я уже ринулась между ними.
        - Стой… - мои глаза сошлись в точку, разглядывая кулак, замерший около переносицы, - …те, - закончила, провожая удаляющийся от моего носа кулак жениха и с содроганием встречая дикий взгляд Леона.
        - НИ-КОГ-ДА! - отчеканил он. - Никогда так больше не делай, поняла?
        Я кивнула, а Леон вытер рукавом рубашки выступивший на лбу пот.
        - Хорошая реакций, - одобрительно сказали из-за спины, и дядя потянул меня назад, - но он прав, детка. Влезать в драку можно лишь тогда, когда ты сильнее или быстрее обоих сторон, поняла?
        Я снова кивнула, ощущая, как начинаю злиться. Нашли время учить!
        И тут в дверь постучали.
        Дядя мгновенно прижал палец к губам, подхватил стул и подпер им ручку двери, которую уже пытались повернуть. Дверь толкнули.
        - Гражданин, у вас все в порядке? Девочки жаловались на шум, - услышала я голос хозяина борделя.
        Шум. Ха! Я бы порассказала, какой тут бывает шум на самом деле.
        - Минуточку, открываю.
        И дядя, точно режиссер оркестра, принялся размахивать руками. Леона он отправил под кровать. Меня на кровать, предварительно осколком стекла разрезав подол и надорвав рукав. Последним штрихом был выброшенный в окно подсвечник и донесшаяся снизу брань. Кажется, кому-то не повезло.
        За дверью сопели, дергали ручку, но выбивать пока не спешили. А дядя, нацепив на лицо улыбку абсолютно уверенного в себе человека, уже убирал стул. Дверь резко распахнулась, не ожидавший этого хозяин ввалился внутрь и был заботливо поддержан под локоть. Жаль. Я бы не отказалась посмотреть, как этот торговец живым товаром вспахивает носом пол.
        Хозяин обвел слегка расфокусированным взглядом комнату, пьяно икнул, вопросительно ткнул пальцем в осколки на полу. Я лежала, пытаясь слиться с покрывалом, а мысли, как назло, крутились вокруг кровати, разорванного подола, еще под спиной что-то кололо. Аккуратно приподнявшись, я вытащила небольшой осколок стекла и незаметно уронила его на пол.
        - Не беспокойтесь, за окно заплачу отдельно, но какая меткость! Один бросок - и стекло вдребезги. Кстати, уважаемый, пришлите кого-нибудь прибраться, так и порезаться недолго.
        «Уважаемый» еще раз осмотрел целую и невредимую меня, пакостно ухмыльнулся при виде рваного подола - я даже пожалела, что подсвечник валяется на земле под окном, так бы и кинула прицельно.
        - И ужин, - потребовал дядя, - с вином. Только несите что-нибудь приличное, а не ту мочу, которую подают у вас в зале. Девушке надо расслабиться.
        Я начала медленно заливаться румянцем. Еще и этот, тварь бездны ему в жены, похабно гоготнул, хлопнул дядю по плечу, пробормотав что-то одобрительное про дрессировщиков и диких лошадок. Щеки у меня алели. Подозреваю, они сейчас прекрасно сочетались с цветом покрывала.
        То есть этот… вот этот… Решил, что мы с дядей… Ох! Даже мысленно не произнести. А дядя… Хорош родственничек!
        Мысли мыслями, а лежать я продолжала на кровати, изображая ту самую девушку, которая ждет вина и расслабления, и чуточку, я скрипнула зубами, нервничая.
        Хозяин выглянул в коридор, разогнал зрителей, крикнул служанку и удалился:
        - Сам лучшего принесу!
        Еще бы он не принес. За тот серебряный, что ему дали, можно бутылку «Сладкого забвения» купить или ящик местной кислятины. Могу поспорить, вино будет разбавленным и не дороже пары медяков, но ведь сюда не пить приходят, верно?
        Через минут пять - я продолжала стискивать зубы и одновременно улыбаться так, что заболели мышцы шеи - появилась служанка. Была она бледна, страшна и косоглаза. Видно, специально подбирали, чтобы клиенты не зарились.
        Осколки были убраны. Мокрая тряпка пару раз зашла под кровать, и я искренне понадеялась - Леон не успел от нее увернуться. Принесли вино, бокалы и даже тарелку, кажется, я начинаю ее ненавидеть, клубники.
        Наконец нас оставили одних. Дядя тут же вернул стул под ручку двери и зашарил с озабоченным видом по карманам. Из-под кровати выполз помятый Леон. Правый рукав его рубашки зиял прорехами и алел пятнами крови - порезался, когда прыгал в окно. Дядя делал вид, что сильно занят, и гость в комнате - последнее, что его волнует.
        Я встала, вздохнула, потерла лоб, бросила тоскливый взгляд на родственника, но помогать мне никто не собирался.
        - Леон - мой дядя Хассель, дядя - это Леон.
        - Жених вашей племянницы, - тут же внес уточнение дэршан. Я бросила сердитый взгляд на мужчину, мне вернули его с наглым самодовольством, еще и подмигнули.
        Дядя перестал рыться в карманах сюртука, удивленно вскинул брови и пробормотал:
        - А детка-то выросла! - но тут же посерьезнел: - Все вопросы после того, как выберемся отсюда.
        Говорили мы шепотом, а потому напоминали кучку заговорщиков. Одна девица, один палач и один охотник за редкостями.
        - Я могу… - начал было Леон, но его тут же осадили.
        - Нет! Я уже оценил твое появление, мальчик, но сейчас нам нужен тихий вариант.
        Глава двенадцатая
        Не хочется быть занудой, но почему изображать умирающую пришлось именно мне? Даже не изображать, потому как дядино снадобье убивало по-настоящему. И жить мне оставалось часов десять, если не приму противоядие.
        Десять часов! Я мечтала, что меня спасут, но не такой ценой! И ведь раньше не замечала убийственных наклонностей у дяди, и потому вопрос:
        - Шанти, у тебя есть аллергия на клубнику? - не вызвал подозрений.
        - Нет у меня никакой аллергии.
        - Будет, - заверил дядя, разминая в руках нечто коричневое и сморщенное.
        - А это безопасно? - поддержал мои опасения Леон.
        - Не опаснее штурма борделя, - не удержался от подколки Хассель. Мужчины скрестили взгляды. Было бы оружие - скрестили его. Было бы время - поговорили, а так пришлось довериться дяде. У Леона в планах были револьвер и окно. У дяди - аллергия на клубнику и бескровный вынос моего тела к целителю.
        Я смерила взглядом высоту третьего этажа, получила подтверждение, что веревка будет лишь из простыней, и выбрала клубнику. И теперь кляла себя за то, что согласилась.
        Леон был отправлен обратно в окно с напутствием:
        - Как хочешь, но чтобы через полчаса ждал нас у дверей.
        Мне же досталось самое трудное.
        - А это точно надо разжевать и проглотить? - я вертела в руках нечто, напоминающее смолу. Но вот воняла эта «смола»… Фу… Я сморщила нос.
        - Если будешь долго думать, оно опять застынет.
        Дядя отобрал комок.
        - Открывай рот.
        Я замотала головой. Дядя прищурился, а потом ловко зажал мне нос.
        - Вот так, - комок оказался у меня во рту, - а теперь будь умницей и хорошенько его разжуй, а то застрянет внутри и прилипнет.
        Я не хотела жевать, не хотела глотать, но спорить с дядей у меня никогда не получалось.
        Пришлось жевать нечто склизкое со вкусом гнилой картошки, а потом еще и глотать.
        - Молодец, девочка. Теперь ляг. Прикрой глаза. Скоро все закончится.
        Не знаю, что там должно было закончиться, но только я легла, и меня перестало тошнить, как живот скрутило, а потом оттуда стали расходится волны жара. Навалилась жуткая слабость, глаза стали такими тяжелыми, словно на них насыпали горячий песок, а следом пришел озноб.
        - Эй, человек, - дядин голос доносился словно издалека, - живо зови хозяина.
        Затем голосов стало больше, они размножались, повторяясь эхом в моей бедной голове.
        - Это что?
        - Что это?
        - Нет, это я вас спрашиваю: это что?
        - Это вас надо спросить! Вы с ней оставались.
        - Ах, меня! Смею заверить, я здесь не при чем.
        - Все вы так говорите. Тогда что с ней?
        - А вы не видите?
        - Я, знаете ли, не лекарь.
        - Я тоже, но пятна на щеках, жар и руки, обратите внимание на руки, видите, как пальцы раздуваются?
        - Допустим.
        - У девочки аллергия на вашу клубнику.
        - Чушь! Мы сотни лет едим клубнику, и никогда не слышал, чтобы кому-то стало от нее плохо.
        - Вы - может быть, но она - не местная. Мы теряем время. Либо я сейчас везу её к целителю, либо иду за постовым. Мне, знаете ли, проблемы с законом не нужны. Я - честный гражданин.
        - Я - тоже.
        Молчание, звон монет.
        - Хорошо, везите.
        Меня берут на руки, я слышу дядин голос: «Потерпи, еще чуть-чуть».
        Запахи. Снова эти отвратительные запахи духов и пива.
        Прохлада улицы. Дядин голос.
        - Извозчик!
        Стук копыт. Мне интересно, успел ли Леон найти повозку? Пытаюсь открыть глаза, но те не слушаются.
        Повозка срывается с места, стоит нам только очутиться внутри.
        - Эй, я с вами! - крик позади и довольный шепот дяди:
        - Поздно, голубчик, а ждать, извини, некогда.
        Я дергаюсь, мычу что-то невнятное, пытаясь сообщить дяде, что хозяин заплатил за меня трем фраканцам, что отпускать меня он не намерен, что в этой ужасной стране все продается и покупается, даже люди. Что за нами точно последуют и из виду выпускать не станут. Что каким бы хорошим охотником за редкостями не был дядя, ему не выстоять против целой шайки. Все мое невнятное мычание можно было свести к одному: жених нам еще пригодится. Без его помощи страну не покинуть, а на родине с помолвкой можно будет разобраться. Дома, как говорится, и стены помогают.
        - Что с ней? - знакомый голос спросил откуда-то сверху. - Ей плохо?
        - Да не должно быть такого эффекта, - в голосе дяди зазвучала растерянность, но тут же сменилась озабоченностью: - А ты не отвлекайся, прибавь ходу. У нас минут пять, пока они сообразят, что птичка улетела. Не мог найти клячу помоложе?
        - За пятнадцать минут, что вы мне дали? - оскорбились сверху. - Да за эту достойную, пусть и почтенного возраста кобылу пришлось тройную цену выложить.
        - Так ты еще ее и купил?!
        - А вы предлагаете своровать и пустить по нашему следу не только жирного борова из борделя, но еще и хозяина лошади вместе с городовыми, которые здесь иногда, но все же работают?
        Я слушала их перебранку и ощущала, как внутри разливается тепло и зарождается новое чувство, еще не поддающееся пониманию, но однозначно приятное.
        Наша семья всегда придерживалась традиций, и дома было чинно, светски и ужасно пресно. Родители ссорились исключительно за наглухо закрытыми дверьми, нас воспитывали в любых обстоятельствах сдерживать эмоции, отчего казалось, что на приемах мои близкие обзаводятся масками. И потому визиты дяди были особенно приятны. Он врывался свежим ветром, нарушал сотню правил, смешил маму, сердил отца, но всегда находил отклик в моем готовом на приключения сердце.
        - О! Я слышу слова законника, которому не приходилось оставаться без единой монеты в кармане, но оставим эту мудрость на потом. Куда ты нас везешь?
        - Есть один дом, который мои люди арендовали, - Леон подчеркнул интонацией последнее слово, а я мысленно порадовалась, какой мой жених хозяйственный. Лошадь за пятнадцать минут купил, дом арендовал. Даже жаль, что наша помолвка будет расторгнута.
        - Ты меня радуешь, мальчик.
        Сверху раздалось еле слышное фырканье. Леону явно не нравился снисходительный тон, но дядя был из тех, кто считал, что уважение надо заслужить. А пока будут «мальчик», «щенок» и более обидные прозвища. Я помню, как неделю дулась на «курицу», а потом все же пришла и попросила снова меня учить.
        Повозка укачивала, ослабевшее тело требовало отдыха, я медленно проваливалась в сон. Сквозь него, не просыпаясь, ощутила, как мы остановились, как меня несут, аккуратно кладут на кровать, снимают ботинки, расстегивают пуговки на лифе, приподнимают и дают горькое питье.
        - Спи, детка, - приказал дядя, и я окончательно провалилась в сон.
        Сказать, что дарьета ВанДаренберг была в ярости, не сказать ничего. Крупными, совсем не подходящими благородной дарьете шагами, она мерила гостиную, комкая в руках перчатки. Перед ней, вжавшись в кресло, сидел мужчина.
        - Так вы говорите, не знаете, где сейчас мой сын?
        - Ваш сын оставил письмо, - не в первый раз повторил Андэр.
        - Письмо! - воскликнула дарьета таким тоном, точно ей сделали неприличное предложение поужинать в одиночестве с мужчиной. - Вы считаете пять строк, - она потрясла листком бумаги, который достала из ридикюля, - могут все объяснить? А что мне писать в ответ на десятки полученных писем? Что сказать «Вестнику»? Хотя эти и так уже все придумали, но что, скажите на милость, мне ответить императору, который - о! можете не сомневаться - обязательно завтра спросит, почему подданный объявил помолвку без его разрешения?! Я ездила к ВанКовенберхам, - женщина наконец перестала метаться по комнате, опустилась в кресло, прикрыла глаза, утомленно помассировала виски, - но меня приняли так, будто я пришла их арестовывать. Отец, этот ужасный мужчина, едва смог дождаться, пока я покину их дом, а мать вообще не спустилась, отговорившись болезнью. И из этой семьи мой сын берет себе жену! Вот скажите мне, Андэр, вы столько лет преданно служите моему сыну, разве он не достоин лучшего? Он столько делает для страны, работает не жалея себя, так почему этот глупый мальчишка не пришел ко мне? Или к императору? Неужели мы не
смогли бы найти ему достойную супругу?!
        Андэр мудро молчал. Его хозяин всегда с почтением относился к матери, но с тех пор как бритва первый раз коснулась его лица, Леон лишь слушал, предпочитая делать по-своему.
        Андэр едва заметно вздохнул. Три дня был начеку, появляясь в городском доме лишь ночью, игнорируя оставленные послания, а на четвертый потерял бдительность и вот попался.
        - Я молчу о том, в какое положение он меня поставил, не предупредив о женитьбе! Узнать об этом из газет! Какой позор!
        ВанДаренберг закатила глаза, прижав ладонь ко лбу. Андэр позволил себе проявить сочувствие, но поймав острый взгляд прищуренных глаз, осекся, оставив слова невысказанными. От бездны подальше.
        Дарьета подобралась, села ровнее. На лице отобразилась решимость полководца, бросающего войска в атаку.
        - Вы немедленно отправитесь на поиски Леона и этой, гм, Шанталь. Я хочу, чтобы вы их нашли. Я хочу знать об этой девушке все, и в первую очередь, почему мой сын решил на ней жениться. Вы понимаете - все!
        Андэр понимал. Единственное, что ему не удавалось придумать, как выкрутиться из создавшейся ситуации без потерь.
        - У моего сына есть слабость. Он плохо разбирается в людях и окружает себя проходимцами.
        Дарьета в сердцах шлепнула перчатками по ладони. Андэр бы поспорил, но благоразумно промолчал.
        - Я заплачу, Андэр, щедро заплачу за любую информацию, но вы должны понимать, что не только мой сын владеет секретами. Вы же родом из Кардовии, так?
        Андэр нервно сглотнул. Он всегда знал, что от дарьеты ВанДаренберг стоит держаться подальше. Эта женщина внушала ему затаенный страх, и теперь его опасения оправдывались.
        - Ох, простите, я и забыла, ваша семья пострадала в Пятилетней войне. Вы ведь воевали на стороне кардовцев против империи, я не ошибаюсь?
        Андэр заставил себя успокоиться. Кивнул, мысленно взывая к хозяину и прося прощение.
        - Тогда, мой милый Андэр, - улыбка женщины заставила его содрогнуться, - мы обязательно договоримся.
        За плотно задернутыми шторами царила глубокая ночь. Дом спал. Тихо постанывал в комнате на первом этаже перебинтованный мальчишка, чутко, с кинжалом под подушкой и револьвером на стуле, спал один из людей Леона, второй вместе с дэром Розталем сидел на кухне. Пили чай, разговаривали, время от времени замирая и прислушиваясь к тому, что происходит в доме, не спуская при этом внимательных глаз с ворот. Хоть и не ожидали нападения, но мало ли как ночь повернется в чужом городе.
        - Щенок, - рявкнул Хассель, откидываясь на стуле, - самонадеянный щенок. Ты понимаешь, во что ее втянул?
        Леон пожал плечами. Он прекрасно понимал, что дело вышло из-под контроля, но признаваться в этом Проповеднику не позволяла гордость.
        - Хочу напомнить, ваша племянница сама взяла дневник с шифром.
        - Случайно, - тут же напомнил ему Хассель. Леон мысленно скривился, отодвинул от себя стакан с виноградной водкой - «Настоящие мужчины пьют что-то покрепче перебродившего сока, сынок» - и повторил себе, что с Проповедником надо играть максимально осторожно. То, что у его людей численный перевес в доме, ничего не значит.
        - Я приехал свататься, она, вероятно, подслушала…
        - Узнаю Шанти.
        - И решила узнать подробности о женихе. Дневник лежал на видном месте, моя вина.
        - Твоя, - кивнул Хассель, - но что ты сделал, чтобы исправить содеянное?
        Леон тяжело вздохнул, поднял стакан с водкой, выпил половину. Крякнул. Заел сыром.
        - Ваша племянница ухитрялась всегда быть на шаг впереди. Мой друг в министерстве обещал полную поддержку во Фракании. Шанталь встретили, разместили и, согласно моему приказу, наблюдали. Но что-то пошло не так. Её похитили вместе с дневником, я не понимаю зачем. А потом некто или нечто убило троих похитителей, оставив Шанталь в живых. Еще двоих я лично отправил на тот свет. Мальчишка завтра очнется, заговорит.
        Хассель придирчиво выбрал кусочек сыра, закинул его в рот, прожевал и только после этого заговорил, веско роняя слова.
        - Мальчишка - пшик. Мало что скажет. Отправишь одного из своих людей с запиской вот по этому адресу, - он дотянулся до стопки листов на краю стола, взял один, - там найдут, кого послать проверить дом. Заодно следы подчистят, чтобы с вами не связали убийство.
        Леон кивнул - разумно. Спустился вниз, подозвал Гриана и, отдав ему записку, отправил в город.
        От выпитого слегка кружилась голова, шумело в ушах и шаги не были тверды. Вдобавок хотелось спать. Хотелось упасть на пол, прикрыть глаза и отрубиться, но Леон заставил себя вернуться. С будущим родственником надо было наладить контакт, да и перед Шанталь неудобно - все-таки он не рассчитывал подвергать девушку опасности. А вышло, как назло, наоборот. Сначала похищение, потом глупое бегство и в заключение бордель. Даже интересно, останется ли после всего этого невеста в здравом рассудке? Леон бросил взгляд на осушившего залпом стакан водки Хасселя. Если она пошла в дядю, то можно не сомневаться - и в рассудке, и в ярости, и в упрямстве его невеста будет верна себе.
        - Ты ее привез в этот дом, но она почему-то сбежала, так? - Хассель продолжил допрос.
        - Могу лишь предположить, что Шанталь чего-то испугалась.
        - Или кого-то, - хмыкнул Хассель, - будто не знаешь, какая у тебя репутация среди девиц.
        - Сам же ее сочинял, - ухмыльнулся Леон, - чтобы не мешали работать.
        - Щенок, - проворчал Хассель, но уже без прежней злобы в словах.
        Проснулась я внезапно, точно кто-то невидимый взял, приподнял над кроватью и уронил. Открыла глаза, успокаивая зашедшееся сердце. Кошмар, опутавший сознание липкой паутиной страха, постепенно отступал. Детали размывались, мертвецы исчезали, но я знала - они придут снова следующей ночью.
        - Пора заканчивать с приключениями, Шанти, - хрипло прошептала в темноту. Повернула голову - из-под порога пробивался свет, слышались приглушенные голоса. А здесь, во мраке комнаты, явственно ощущался привкус кошмара. Он таился в темном углу, прятался под кроватью и оттуда тянул невидимые ледяные щупальца к ногам.
        Я подобралась, спрыгнула с кровати, целясь в лунный квадрат на полу, метнулась к выходу, распахнула дверь и растрепанной, босой, в расстегнутом платье ввалилась в гостиную.
        Сидящие за столом мужчины с тревогой посмотрели на меня.
        - Шанти, детка, что-то случилось?
        Я подошла к столу, откинула упавшие на лицо волосы, глубоко вздохнула - жаловаться можно было лишь на себя - ухватила взглядом стакан с водой, сделала из него большой глоток. Горло обожгло, точно его ужалила сотня пчел.
        Предостерегающий крик дяди смешался с моим надрывным кашлем. Слезы ручьем потекли по щекам.
        - Ну что же ты, глупышка, - меня похлопали по спине, поднесли к губам чашку с чем-то розовым, - кто же так пьет, не глядя.
        Не сразу до меня дошло, кто именно меня обнимает и поит виноградным соком, а дядя смотрит на нас с ехидцей.
        Я шарахнулась в сторону. Облизала обожженные губы. Кожа под платьем там, где прикасалась мужская рука, горела. И чтобы скрыть смущение, ринулась в наступление.
        - Вы разговаривали? О чем?
        Я четко уловила любимое дядино «щенок», прежде чем распахнуть дверь, и теперь мучилась любопытством, в чем провинился мой жених.
        - Конечно, о тебе, - улыбнулся Леон, и его улыбка лаской коснулась моего лица. Я с недоверием посмотрела на мужчину, точно увидев впервые. Во взгляде не было жесткости, не было желания убить, не было ледяного презрения к сбежавшей невесте-воровке, наоборот, в нем читалась нежность. И мое сердце дрогнуло, удивившись, вот только доверия палачу его величества у меня не было. «Притворяется», - решила.
        - Дядя? - повернулась к Хасселю.
        - Раз ты все равно уже проснулась, - дядя со вздохом отставил в сторону стакан, - предлагаю поговорить. Леон, попросишь организовать нам чай?
        Леон кивнул, исчез за дверью, но скоро вернулся. Я едва успела застегнуть платье, поправить волосы и вытереть слезы одолженным Хасселем платком.
        - Начнем сначала, - дядя расслабленно откинулся на стуле, прикрыл глаза.
        - Сначала? - повторила, бросив испуганный взгляд на жениха. Сначала - это с моего воровства, обвинения отца в измене, бегства и моих извинений. Ничего нового для меня и, подозреваю, Леона. Кому интересны лепетания: «Ой, простите, я мимо комнаты проходила, случайно заглянула, а там он… Черный, кожаный и такой привлекательный своими, точнее, вашими секретами».
        Леон сидел с прямой спиной, напряженный и не стремился мне помогать. Если бы не его присутствие, я бы честно выложила дяде все, но сейчас стыд сковывал мою откровенность.
        - Сначала, - проговорила задумчиво, - а как, скажи, Хассель, ты очутился во Фракании, хотя отправлялся на юг Эйфии? И что делал в том, хм, доме? И кто были те люди с тобой?
        Дядя мигом «проснулся», подарил мне негодующий взгляд: «Ах, племянница, опять за чужие проблемы прячешься», откашлялся и перевел взгляд на Леона.
        Тот пожал плечами, но неожиданно меня поддержал:
        - Мне тоже интересно, не будет ли у вас осложнений? Вы же были вынуждены прервать важную встречу.
        Дядя помрачнел, отбарабанил пальцами по столешнице бравурный марш, оглядел затаившихся нас тяжелым взглядом.
        - Вот как, - пробурчал, с тоской посмотрел на недопитый стакан и понизил голос, придавая вескость словам: - Я вижу, решили поиграть в секреты. Хорошо. Отложим откровенный разговор до того, как нас вынудят к нему осложнения.
        - С моей стороны их не будет, - поспешил заверить его Леон, - завтра покинем страну. Твои вещи, Шанти, - я мысленно поморщилась - не успели познакомиться, а уже «Шанти», - доставят утром из пансиона. Вечером отходит пароход, ты еще успеешь купить подарки родным.
        Хотела съехидничать: «Подарки тем, кого ты не успел арестовать», но промолчала.
        Открылась дверь, и на пороге возник дэр Розталь с чайником в руках, а сзади, с подносом, перетаптывался один из похитивших меня бандитов.
        Визг ударил по ушам, поднос с грохотом рухнул на пол, а я, сама не знаю как, очутилась за спиной вскочившего Леона. Дэр Розталь побагровел, но чайник держал крепко, а вот бандит, уронивший поднос, застыл с револьвером в руках, поводя им из стороны в сторону, явно в поисках мишени. Под его сапогом звучно хрустнула половинка чашки. Один лишь дядя остался сидеть за столом.
        - Так-так, - произнес он, когда тишина стала уж слишком многозначительной.
        - Да-да, - невпопад согласился с ним предатель Розталь.
        - Кажется, одним секретом стало меньше, - заключил дядя и залпом допил жидкость из стакана.
        - Милейший, - обратился он к бандиту, - уберите осколки и принесите новые чашки. Шанталь, хватить прятаться за спиной молодого человека.
        Бандит вопросительно посмотрел на моего жениха, тот кивнул, и мужчина, спрятав револьвер, ногой замел осколки в угол, подобрал вазу с печеньем и удалился, хлопнув дверью.
        - Но он, - я ткнула пальцем в оставшегося дэра Розталя.
        - Работает на корону, - пояснил дядя, - а тот, который уронил поднос, работает на твоего жениха.
        - А-а-а, - выдала я, буквально падая обратно на стул.
        - Дорогая, - закудахтал дэр Розталь, осторожно приближаясь к столу маленькими шажками, - вы решили, что мы враги? Что причиним вам вред?
        - Я должна была думать иначе, увидев вас в этом доме? Или мне должно было прийти озарение свыше, что меня привезли к жениху? - выпалила я, ощущая, как в груди печет от гнева.
        - Прости, - мужская ладонь накрыла мою руку, сжала, - я отдал распоряжение ничего тебе не говорить. Мы должны были проверить… - он осекся и не стал продолжать.
        А я вспомнила череп, трех мертвецов и с горечью кивнула, высвобождая руку. Мне тоже нужно будет многое проверить, прежде чем начать доверять тебе, Леон.
        Мы молчали, точно заговорщики, связанные и в то же время разделенные тайной.
        Если я в доме жениха, значит, дневник здесь. Что же… одной головной болью меньше. Я потерла виски, сдержала зевок. Дэр Розталь тихо обсуждал с Леоном завтрашний день. Билеты на пароход, мои вещи из пансиона, возвращение какого-то Чарнеца с докладом, а я смотрела на них и ощущала себя глупой овцой, которую первый раз выпустили из загона, и она рванула на поле, считая себя свободной и не замечая пастуха, едущего следом.
        Жизнь, которую я счастливо наблюдала из окна кареты или из окна бальной залы, жизнь, которую знала по рассказам девочек из пансиона, по сплетням слуг и романам, вдруг оказалась другой. В ней было поровну хорошего и плохого, нет, все же хорошего больше. И если глупая овца желала стать по-настоящему свободной, ей следовало отрастить зубы, когти и поумнеть. Уроки взрослых, казавшиеся раньше занудной истиной, вдруг обрели новый смысл. Наверное, для того чтобы их понять, следовало окунуться в жизнь с головой.
        - А вот и чай, - радостно потер ладони «проснувшийся» дядя. Отобрал поднос у бандита, расставил чашки, налил чай, многозначительно переглянулся с дэром Розталем и вышел с ним за дверь.
        То, чего я боялась, свершилось - мы с Леоном остались одни.
        - Чтобы ты знала, я тебе не виню, - тихо проговорил мужчина. Я упорно смотрела в чашку с чаем. За прошлые дни случилось столь многое, за что меня стоило не винить, что я терялась, простили ли меня скопом или по отдельности. И больше всего вызывал затруднение вопрос, как вести себя с женихом: кидаться с обвинениями, уходить в оборону или пытаться вести переговоры.
        - Шанталь, - позвал он, - я хочу знать, что случилось вчера.
        А я-то как хочу знать. До сих пор теряюсь в догадках, кто чудовище: я или дневник. Для успокоения совести, решила, что убийца - дневник. Потому как считать себя виновной в смерти трех человек слишком даже для меня.
        - Шанти, - протянул мужчина, явно желая получить от меня хоть какой-то ответ, - ты решила вспомнить, что такое скромность? Или боишься?
        - Я? Боюсь? - вскинулась. Встретила насмешливый взгляд палача и осеклась. - Ничего я не боюсь, - пробурчала, вернувшись к разглядыванию чая в чашке.
        - Шанти, - Леон пересел ближе, накрыл мою руку своей, - мне важно знать, что произошло вчера.
        Глава тринадцатая
        Вот с таким заботливым и спокойным женихом я не знала как себя вести. В моем сознании точно поселилось два Леона: один - высокомерный и надменный аристократ, которого я несколько раз видела на приемах, с ореолом пугающих кровожадностью сплетен, орущий на меня в таверне и окатывающий волной презрения; второй - храбро выбивающий окно в борделе, чтобы спасти невесту, а потом, в шляпе извозчика, забрать вместе с дядей от дверей этого ужасного заведения. Первый вызывал отвращение и страх, второй удивлял, и под его теплым взглядом хотелось расслабиться, довериться и все рассказать, но… сузив глаза и отстранившись, я произнесла:
        - А мне важно, почему моего отца обвинили в измене и почему вы его шантажировали, вынудив объявить помолвку?
        Леон ответил неодобрительным вздохом, отобрал у меня чашку с чаем, выпил, между прочим, мой чай. Растер ладонями лицо. Я обратила внимание, насколько усталым он выглядел, и совесть кольнула укором.
        - Дорогая, обещаю, я отвечу на все вопросы завтра, когда мы окажемся на борту парохода.
        Обращение «дорогая» стало последней каплей. Я выпрямилась, надела маску «ледяной высокомерности».
        - Я - дарьета ВанКовенберх, дэршан. Попрошу обращаться ко мне именно так. Вы еще не получили моего согласия на помолвку для иного обращения.
        Лицо Леона помрачнело, темно-серые, а не черные, как мне казалось вначале, глаза, потемнели от гнева. На мгновение я испугалась, что своими словами пробудила чудовище.
        - Дарьета, - проговорил с пренебрежением мужчина, и на его тонких губах мелькнула усмешка, - которая ворует чужие дневники. Дарьета, которая использует чужие документы, чтобы пересечь границу. Дарьета, которая бежит от жениха, не выполнив волю отца.
        Я задохнулась от гнева. Палач показал свое истинное лицо! Пусть сказанное правда, но швырять ее мне в лицо - подло! Пальцы вцепились в край стола так, что побелели костяшки. Я привстала и выпалила:
        - Дэршан, который шантажирует семью невесты. Дэршан, который оставляет без охраны важный документ. Дэршан, который устраивает ссору на виду у посетителей таверны.
        - Еще скажи, что ты не вешалась на шею тому гардарцу? Да я готов был ему эту самую шею свернуть, когда увидел вас вместе.
        Я фыркнула.
        - Глупость! Мы всего лишь обедали, и вы сами вынудили меня искать нового жениха. Вдобавок, у меня не было ни денег, ни еды, а он… - я подавила вздох. Вышло жалостливо. Леон, точно вспомнив о чем-то, тоже вздохнул.
        - Мы оба совершили много глупостей, предлагаю их забыть и начать знакомство сначала.
        Я хмыкнула. Нервно поправила заплетенные в косу волосы. Внимательно посмотрела на жениха. Усталость, темные круги под глазами делали его лицо простым и почти человечным.
        - Тогда начну сначала: я не могу выйти за вас замуж.
        - Собираешься расторгнуть уже объявленную помолвку? - приподнял брови мужчина.
        Я с шипением выдохнула. Твари бездны ему в печенку! Если император одобрил помолвку, которая получила огласку в газетах, то расторгнуть ее без скандала не получится. Нужен весомый повод. Шантаж? Но как раз его я не могу использовать, не выставив отца предателем короны.
        - А вы собираетесь принудить меня к замужеству?
        Леон пожал плечами.
        - Женские слова стоят недорого. Вечером ты будешь против, а утром - за.
        Это на что он намекает? На брачную ночь? Неужели настолько уверен в себе? Брачная ночь, кровать, его рука на моей талии - от всех этих мыслей в горле пересохло, стало душно, будто воздух в комнате резко нагрелся. Я потянулась к дядиной чашке и залпом осушила уже остывший чай, искренне жалея, что не могу запустить чашкой в голову жениха.
        Нет, ну какая наглость! Представлять меня глупой кошкой, которая станет послушной после ночи его ласк. Вот кого надо познакомить с черепом из дневника! Жаль, он не тронет хозяина.
        - Шанти, я прекрасно понимаю, у тебя был трудный день, есть масса поводов на меня злиться, но я прошу, нет, умоляю, расскажи, что произошло в подвале на хуторе.
        - Откуда вы знаете, где я была?
        - Именно поэтому я задержался и не смог вернуться с тобою в город. Мне надо было проверить, что произошло.
        Я прикусила губу, вглядываясь в лицо Леона. Симпатичное, кстати, лицо. Породистое. Опытному человеку сразу видны черты императорского рода: крупный нос, квадратный, словно вырубленный подбородок. Они делали бы лицо массивным, если бы не красиво очерченные губы и высокий лоб, на который волной спадали черные волосы. А вот глаза подкачали. Темно-серые, не черные, как у всех императоров.
        Но главное - в этих глазах не читался приговор: убийца! Скорее, там можно было заметить тревогу и нетерпение.
        Я вспомнила об оставленных в доме людях, воришке и спросила:
        - Вы кого-то там встретили?
        «Кроме трех трупов», - добавила про себя.
        - Если ты о двух наемниках, то они мертвы, а мальчишка жив. Я привез его сюда.
        - Жив, - выдохнула, уже понимая, что без последствий мой побег для пацана не прошел. А вот наемников не жаль.
        Вскочила:
        - Я должна его увидеть.
        - Он спит и будет спать до утра, не стоит его тревожить. Доктор заверил, с ним все будет в порядке.
        Открылась дверь, вернулся дядя. Сел за стол, с удивлением покрутил пустую чашку, молча налил себе свежего чая.
        - Дорогая племянница, - начал торжественно, - уважь старика, не дай погибнуть от любопытства.
        Я не удержалась от смешка.
        - Конечно, дядя.
        - Леон, будь добр, принеси сюда источник неприятностей Шанти. Проведем эксперимент.
        Я похолодела. Они что же… О боги, нет!
        - Шанталь, стоять!
        Леон оказался быстрее, перехватил меня за талию около двери, охнул, получив кулаком в подбородок, а локтем в живот.
        - ТИХО!
        Дядин окрик заставил нас замереть. Меня - уткнувшись в мужскую грудь с закрученными за спину руками, Леона с мученическим видом ученого, поймавшего редкую бабочку и пытающегося не сломать ей крылья.
        - Шанти, детка, - вкрадчиво произнес дядя, - мне казалось, ты мне доверяешь.
        - Так и было, - пропыхтела я, - мне, казалось, ты тоже… доверяешь.
        Хватка ослабла, меня развернули лицом к дяде Хасселю, по мрачному виду которого можно было догадаться, что удар достиг цели.
        Леон меня так и не отпустил, одной рукой придерживая за талию, второй за плечи, и я спиной чувствовала его тело, прижатое к себе. Интересное ощущение. Волнительное и одновременное неуютное, точно что-то новое вторгается в мою жизнь, к чему я совсем не готова.
        Дядя смотрел внимательно, словно взвешивая на невидимых весах: левая часть - детка выросла, правая - все еще детка.
        - Я тебе говорил, как опасна информация?
        Кивнула.
        - И ценой может стать твоя жизнь?
        На этот раз кивок был не таким уверенным. Я на собственном опыте убедилась, как опасны чужие секреты. Так зачем мне дядины? Одно дело слушать увлекательные рассказы о сокровищах, дикарях и хищниках и совсем другое - о подкупленных торговцах, таможенниках или конкурентах, с которыми пришлось разбираться по дороге.
        В дядином взгляде я прочла понимание.
        - Я расскажу, что смогу, - пообещал он, - а теперь - час поздний. Давай закончим твое дело, Шанти, и спать. Устал, как тварь бездны. Стар уже, чтобы воровать юных дев, - и Хассель подмигнул.
        - Но… - дернулась, чтобы выразить сомнение в здравости дядиной идеи.
        - Не бойся, обещаю, нам ничего не грозит, - жаркий шепот ожег щеку. Я замерла, а рука мужчины спустилась до талии, по пути коснувшись груди, и… меня отпустили.
        Как здесь жарко! Я подошла к столу, залпом осушила чашку. Дядя неодобрительно вздохнул - он снова остался без чая, но промолчал.
        - Хорошо, несите, но прикасаться к нему я не буду.
        Через три минуты я ненавидящим взглядом смотрела на черную книжицу. Будь она проклята!
        - Там действительно коды? - спросила глухо, не отрывая взгляда от дневника.
        - Да, - ответил Леон, без всякого страха держа дневник голыми руками. - Ты так на него смотришь, точно он - тварь бездны.
        Хуже. Он - то, что в мгновение ока превращает людей в жаркое. Я с усилием отвела взгляд. Все в прошлом. Больше никаких черепов и трупов. Сплетни в обществе дарьет, вышивка и чай - вот мой мир.
        - Дневник не должен был попасть к случайному человеку, - в голосе жениха звучало раздражение. Никак не может простить кражу, - мы хотели выяснить, кто им заинтересуется и попытается украсть.
        Ясно. У палача много свободных мест в камерах, надо заполнить, а я взяла и все испортила.
        - То есть, если бы дневник украли, ничего бы не произошло?
        - Никакого вреда короне, - подтвердил мои опасения Леон, - коды настоящие, но их скоро сменят. Мы не стали бы рисковать, будь это иначе.
        Я прикусила губу, отвернулась. В груди жгло. Обидно, что защищала пустышку, но это полбеды. Надеюсь, жених не узнает, что я не просто похитила дневника, а ухитрилась испортить защиту.
        - Шанти, ты сработала достоверно. Люди, которые пришли за дневником, поверили в его ценность.
        Спасибо, дядя. Умеешь подбодрить.
        - Жаль, мы не знаем, кто они.
        - Узнаем, - пообещал Леон. Быстрый взгляд в сторону дяди.
        Палач надеется, что камеры будут пустовать недолго? Его работа, его право. Я вновь напомнила себе о чае с подругами, где моим самым сильным страхом будет пролить чай на подол платья.
        - Шанти, - позвал дядя, и что-то проскользнуло в его голосе… настораживающее, но я все еще доверяла ему, а потому повернулась: - У тебя что-то на рукаве.
        - Где? - скосила глаза, а запястье уже схватили цепкие пальцы дяди, и в следующий миг моя ладонь легла на кожаную поверхность дневника.
        Дикий страх парализовал, приковав ноги к полу. Я закрыла глаза, жалея, что нельзя закрыть уши, а лучше всего превратиться в мышь и удрать в щель, подальше от того, что сейчас произойдет.
        Вспышка ударила по глазам, раздался стук упавшего на пол дневника, следом удары еще двух рухнувших тел и грязная ругань, от которой у меня мгновенно покраснели уши, а тело перестал удерживать столбняк.
        - Леон? Дядя? - осторожно открыла один глаз, потом второй.
        - С нами все в порядке, - прокряхтел из угла дядя.
        - Ты, главное, не поворачивайся, - зачем-то попросил Леон.
        Конечно же, я не послушалась. Обернулась и ахнула, наткнувшись на знакомый багрянец в глазницах черепа. Мир поплыл перед глазами, мелькнула мысль, что я так и не добралась до чинного чаепития с дарьетами, а потом пол рванул навстречу, и следом меня накрыла тьма.
        - Шанти! - Леон попытался вскочить, но тут же выругался: - Бездна! - повторно приложившись спиной о стену.
        - Согласен, неприятно, - Хассель медленно сменил позу на более удобную, повертел левым плечом, поморщился от боли, - но моя племянница в обычном обмороке, а вот мы с тобой в полной заднице. А скажи-ка мне, мальчик, - Леона от такого обращения передернуло, и он закатил глаза, - как получилось, что в маленькой книжице пряталась столь злобная сущность? Еще и умная вдобавок. Нас по разным углам раскидала, а теперь крутится, точно кабан на вертеле, чтобы контролировать нас двоих, Шанти, еще и дверь держит под прицелом.
        Какое-то время они молча разглядывали череп с горящим алым глазницами. Череп же продолжал неспешно вращаться, словно забыв об их существовании, но стоило двери приоткрыться, как ее с силой захлопнуло обратно. Из коридора донесся вопросительный вопль Шковальни. Леон крикнул, чтобы никто не пытался войти в комнату, они сами разберутся.
        - Ты же хозяин этой твари? Прикажи, чтобы сгинула.
        - Да не знаю я, откуда она взялась, - скривившись, признался Леон, - я просил поставить следилку, которая могла пометить не только вора, но и того, с кем тот будет общаться. Вы же знаете нашу работу. Нам нужен заказчик, а не исполнитель.
        Хассель неодобрительно покачал головой, пробормотав, что всем подавай заказчика, а работать старыми методами со свидетелями никто не хочет.
        - Зато теперь мы знаем, что убило людей в подвале, - попытался быть оптимистом Леон.
        - И что убьет нас сейчас, - парировал Хассель, спросив: - Защиту Чернобородый ставил?
        - Откуда? - потрясенно взглянул на него Леон.
        - Работали пару раз, - не стал вдаваться в подробности Хассель, - старик обожает подобные штуки. У него их целая коллекция. Он же предупреждал, что данные снимет сам, когда вернете дневник?
        Мужчина кивнул.
        - А ты поставил ему задачу, не проверив результат?
        Леон молча опустил голову.
        - Сопляк, - ругнулся Хассель, - молокосос, щенок.
        - Я - глава службы защиты и безопасности граждан и попрошу относиться ко мне соответственно! - не выдержал Леон. Видит небо, он пытался быть вежливым. Пытался подружиться, но дядя его невесты - самый несносный человек на свете, и он с удовольствием засадил бы его за решетку, если бы получил повод. И пусть Хассель осыпан с ног до головы наградами короны, это не дает ему права унижать родственника императора.
        - Ты - глупый мальчишка, который вовлек мою племянницу в опасную ситуацию. Но если не нравится «щенок», могу звать личинкой.
        Леон сверкнул глазами, жалея, что нельзя дотянуться до будущего родственника и поучить вежливости. Хотя, если вспомнить их первую встречу, результат «учебы» мог обернуться не в его пользу.
        Хассель подождал ответа, не дождался, усмехнулся понимающе и продолжил спокойно, точно и не было этой перепалки:
        - Маги часто так делают со сложными заказами. Проще посмотреть воспоминания сущности, чем изобретать умную следилку. И по желанию покупателя сущность может быть кем угодно: следилкой, защитой или оружием, главное, свободы ей не давать. А ты сам видел, тварь проснулась, стоило Шанти коснуться книги. Боюсь, моя племянница что-то испортила в печати, ослабив защиту, удерживающую тварь внутри. Еще мне показалась, что та не только реагирует с Шанти, но и защищает её.
        - Тогда почему мы живы?
        - Может, потому, что Шанти не хочет нашей смерти? Сущность решила нас не убивать, но и к Шанти не подпускает, зараза.
        Череп в этот момент оскалился, и открывшийся провал рта полыхнул багрянцем.
        Леона передернуло. Магия - проклятие и благословение их мира, чуждое большинству людей. И это большинство не хотело зависеть от кучки магов, не желало видеть их хозяевами над собой. Первая противомагическая закончилась поражением людей, но кровь продолжала кипеть, а призыв: «Долой чародеев» горячил сердца.
        Когда все началось? Когда крестьяне, не дождавшись приезда мага, сами справились с засухой, прокопав оросительные канавы? Когда чародеи стали брать золото за свои услуги, а бедняки вынуждены были рассчитывать лишь на свои силы? Или когда маги решили объявить себя выше смертных, создав в каждой стране магические конвенты, не подвластные правителям? А может, когда оказалось, что магов убивает порох и кровь у них такая же красная, как у остальных?
        Как бы то ни было, Второй магической не случилось, хотя официально история и называло это войной. По факту два самых густонаселенных континента захлестнули сотни, тысячи нападений. Магов давили по всему миру. Размен шел сорок-пятьдесят душ за одного, но людей было больше, и чаша весов все сильнее склонялась в пользу простых смертных. Люди вошли в азарт. Опомнились, лишь когда магов осталось не больше сотни, из нее большинство целители и бытовики, боевые полностью исчезли как вид.
        И вот теперь, смотря в багровые глазницы призрачного черепа и ощущая свою полную беспомощность перед лицом этого явления магического искусства, Леон думал: а не стали ли чародеи вновь набирать силу? Не пора ли заняться проверкой?
        Холодный пот прошиб при мысли о заговоре. Ночница, вселенная в печать придворным чародеем, вышла из-под контроля, напала на члена императорской семьи. Случайно или надуманно?
        Про ночниц он слышал и не раз. Они любили селиться в старых домах, устраивая жильцам сущую бездну: били посуду, опрокидывали мебель, душили по ночам. Их вылавливали маги, уничтожали, но, как оказалось, уничтожали не всех. И Леон пообещал себе по возвращении обязательно наведаться к придворному магу. Просто поговорить, а там посмотрим, специально или нет тварь напала на них.
        Девушка застонала, Леон дернулся и снова застыл, кляня себя за нерешительность. Как бы неоднозначно он ни относился к невесте, следовало что-то предпринять. Они не могут себе позволить сидеть здесь всю ночь и ждать, когда очнется Шанталь и загонит ночницу обратно в печать. Слишком много интересов к ним троим в этом городе, и чем быстрее они уберутся отсюда, тем лучше.
        - Парень, ты куда? Поджариться решил?
        Хассель, как обычно, был точен в словах, но Леон сделал вид, что оглох. Медленно приподнялся, выставив руки ладонями вверх. Багрянец в глазницах потемнел, или ему показалось, что череп удивлен наглостью человека и потому не торопится нападать.
        Никто так и не смог доказать, были ли разумны ночницы или нет, но ходили слухи, что некоторым семьям удавалось договориться с тварью и оставить жилье в сохранности.
        - Тише-тише, - шептал Леон, ощущая себя придурком, решившим погладить тигра, - я не причиню ей вреда. Видишь, твоей хозяйке плохо. Ей надо помочь, и я могу это сделать.
        Шаг, еще один. Леон старался быть убедительным, голос звучал ласково и уверенно, но внутри все дрожало от напряжения. Видят боги, он даже на вступительных в академию так не боялся ошибиться. Спина взмокла при мысли, что Шанти может очнуться одна с двумя трупами в комнате. У него не было уверенности, что его люди смогут вывезти девушку из страны, избежав обвинения в убийстве.
        Череп повернулся к хозяйке, словно пытаясь найти подтверждение его словам, и в этот момент Шанти очень удачно застонала.
        - Видишь?
        Вопрос был не уместен, так как у черепа отсутствовали глаза, но Леону было на это наплевать. Главное - жив и почти добрался до девушки. Медленно, держа руки на виду, Леон присел рядом с Шанти.
        - Если очнется и тебя увидит - снова испугается.
        Череп дернулся, точно не соглашаясь, потом из приоткрытого рта вырвался багряный свет. Словно языком он лизнул щеку Леона, обжег болью и исчез, а вместе с ним растворился и череп.
        Леон зашипел, потянулся к щеке, но его руку придержали.
        - Стой, малый, не спеши. Тут обработать надо, а то на всю жизнь останется.
        - Останется что? - спросил Леон позорно дрогнувшим голосом, но Хассель не ответил. Зашуршал карманами, ругаясь вполголоса, потом до Леона дошел отвратительный аромат, будто рядом в водорослях сдохло нечто большое. Он начал привставать, собираясь вежливо отказаться от помощи, но на плечо надавили, и дядя невесты с насмешкой поинтересовался:
        - Боишься отравлю? - и добавил спокойно: - Проклятым, будет тебе известно, яд не страшен.
        Глава четырнадцатая
        Маленькая подвальная комната одиноко стоящего в лесу дома вряд ли могла вспомнить, когда еще она пользовалась такой популярностью. Разве что в самом начале, когда вокруг остро пахло побелкой, краской и свежеструганными досками, а дружная семья хозяев вместе с рабочими заканчивала постройку дома. Правда, тогда в ней не лежали на полу три трупа и не ходили вокруг них пятеро мужчин. Все пятеро были в темных плащах, а острые взгляды выдавали людей, привыкших подмечать мелкие детали.
        - Есть что-нибудь? - нетерпеливо поинтересовался один из пятерых, и мужчина, склонившийся над трупом мага, недовольно поморщился. Он не любил, когда его отрывали от дела. Провел рукой по ставшим седыми волосам убитого, прикрыл глядящие в одну точку глаза. Вздохнул. Покачал головой. И только потом поднялся, поворачиваясь к спросившему.
        - Это вы дали добро на операцию?
        Тот, кого он спрашивал, резко побледнел, на глазах теряя уверенность. Ослабил узел в модную в этом сезоне клетку шейного платка. Дернул кадыком.
        - Добро давал центр. Я лишь выделил людей. Лучших, между прочим, - закончил с пафосом.
        - Лучших, чтобы совладать с девчонкой, - не согласился его собеседник.
        - Так девчонка и была, - пожал плечами любитель шейных платков. По-фракански, в отличие от собеседника, он говорил без акцента.
        - И потому на захват магической вещи вы послали незакончившего обучение мага, вора, двух наемников и одного агента? Когда я, получив доклад ученика, просил дождаться меня!
        Между пальцев мужчины яркой вспышкой промелькнула молния. В комнате резко запахло озоном. Присутствующие замерли, затаив дыхание.
        - Простите, - извинился маг, потирая ладонью лоб, - вторые сутки в пути, устал, как тварь бездны.
        Напряжение спало. Люди отмерли, вновь продолжая осмотр. Фраканец позволил себе сочувствующую улыбку.
        - Мы все поражены убийством. Не только вы скорбите об утрате. Тонг Карьердо был лучшим агентом. Более того, он был моим учителем. И я хочу не меньше вашего получить ответ на вопрос: что здесь произошло.
        Маг еще раз обвел внимательным взглядом комнату, задумчиво пожевал губу.
        - Здесь мало что осталось. Я даже не могу определить, сколько человек было в комнате на момент убийства - всплеск силы выжег все. Одно могу сказать: тех, кто в коридоре, убили позже. Убийца - мужчина. Молодой. Хорошо подготовлен. Его изображение я попробую снять со зрачков убитых, но хочу предупредить - обвинение выдвинуть не получится. Ваши люди напали на него, он защищался. Здесь же, - маг скривился, - попробую еще поработать, но на многое не рассчитывайте. А знаете, - он внезапно оживился, - очень похоже на то, как если бы ваши люди активировали защитное проклятье. Правда, я лет тридцать не слышал, чтобы их кто-то использовал, а уж таскал с собой в кармане - таких идиотов и до войны не находилось.
        - Почему? - заинтересовался фраканец, который тридцать лет назад только научился ходить.
        - Проклятие остро реагирует на любую кровь, даже владельца предмета. Однако это лишь предположение. Больше скажу после того, как поработаю с материалом. Не все, знаете ли, во власти магии. Что-то и наука может подсказать.
        - Тут и без науки понятно - виновата девчонка, - вскинулся, сжимая кулаки, фраканец. - Как только вернемся, подниму своих людей, и никуда она от нас не денется, - пообещал он, потом спросил: - Что-то еще обнаружили?
        - Не уверен, - пожал плечами маг, - но, похоже, в доме был кто-то еще. Вероятно, ребенок. Я чувствую его страх и боль.
        - Гражданин судья, - к ним подошел один из осматривавших комнату мужчин.
        - Да, Майлс, - разрешающе кивнул ему фраканец.
        - У Гвоздя в подручных был парнишка. Думаю, здесь побывал именно он.
        - Был, значит, - хищно прищурился тот, кого назвали судьей, - тогда ищем и его. А с девчонкой я лично разберусь. Она мне за все ответит. И за смерть Тонга, и за проклятие.
        Внезапно в коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату практически вбежал человек:
        - К нам гости.
        - Уходим, тела забираем с собой, и приберитесь тут, - раздавал указания судья, направляясь к выходу.
        Через десять минут, когда к дому подъехали трое на лошадях, а следом из повозки выбралось еще четверо, в темных окнах дома начали поблескивать первые алые всполохи пламени.
        Бессонная ночь давала о себе знать, и Леон едва держался, чтобы не отрубиться прямо на стуле. Сначала вызволение невесты из борделя, куда она ухитрилась попасть, прогулявшись пару часов по улицам славной Харцы. Потом тяжелый разговор с дядей девушки, закончившийся совсем уже бесславно.
        Мужчина потянулся почесать зудевшую щеку, но вовремя отдернул руку, вспомнив о смердящем подарочке Хасселя. Вместо щеки в качестве утешения почесал кончик носа.
        Он, глава службы защиты и безопасности граждан, родственник императора, дэршан, проклят, точно неудачник Тольс из отдела корреспонденции, ухитрившийся жениться на магичке, а потом изменить с ее подругой. Магичку оштрафовали, приговорив к работам на благо города, а Тольс полгода ходил, почесываясь, как шелудивый пес. И ни один маг не смог снять то, что в ярости наложила на него жена. Не зря говорят: «Хочешь при жизни встретиться с бездной - возьми магиню в жены».
        Леон покосился на спящую девушку. Рассветные лучи, проникая сквозь окно, освещали высокий лоб, пухлые детские губы, густые брови вразлет и дальше рассыпались золотыми блесками по волосам. Сон смягчил черты лица, и Леону казалось, что он смотрит на заснувшую фею.
        - Волосы - янтарь, кожа - персик, глаза - расплавленный шоколад, - прошептал завороженно, припоминая слова друга, и тут же скривился, вспомнив о проклятии.
        К ненависти Шанталь Леон отнесся спокойно - был готов, как и к ее попытке отказаться от помолвки - ожидаемо. Что оказалось неожиданностью - так это готовность девушки рисковать собой ради дневника.
        Но проклятие! Он мог простить брошенное в сердцах ругательство, даже тарелку - и ту можно было простить, как и истерику - женщина же, но проклятие, которое смогло пробить защиту, накладываемую на членов императорской семьи!
        Один взгляд на его щеку, где расцвел алый цветок, и любому станет понятно, что с ним произошло.
        Дэршан не может быть слабым, не может быть проклятым. Дэршан, бездна его пожри, лучшее, что есть в обществе. Выше только император.
        И что делать с девчонкой? Разорвать помолвку? Оснований - достаточно. Вот только… Кто выиграет от разрыва? Та, кто его тщательно добивалась.
        Леон криво усмехнулся и позволил себе помечтать, что он сделает с этой нахалкой в первую брачную ночь. В чем смысл жизни, если ты платишь, не получая вознаграждения, а он и так довольно заплатил.
        Но как же раздражает зудящая щека! А еще больше реакция окружающих.
        Пару часов после полуночи вернулся Чарнец. Вместе с дэром Розталь он прошел в гостиную. И если Розталь, при виде Леона, сдержанно вскинул брови, то фраканец округлил губы, издав: «О! Кто это вас?»
        Тычок в ребра от напарника быстро привел его в чувство, и дальше разговор потек в нужном ключе. К сожалению, ничего особенного Чарнец не сообщил. Фридгерс остановился в недорогом отеле - известная бережливость гардарцев, а может, и в самом деле с деньгами туго. В страну прибыл неделю назад. Что же… Стоило признать - его встреча с Шанталь случайна. А жаль… Леон с удовольствием бы записал молодца в злодеи.
        Самые плохие новости решили дождаться рассвета. Леон успел подремать пару часов в кресле, когда его поднял Гриан. От мужчины несло гарью. Услышав, что они опоздали - Леон едва не взвыл от досады. Противник успел их опередить, и одному сыну бездны известно, как теперь разыграются карты.
        Хассель думал так же, потому как быстро собрался и ушел из дома, прокладывать, как он выразился, безопасный от неприятностей проход. Парадокс в том, что самую главную неприятность, сладко спящую сейчас в постели, они потащат с собой. Его, Леона, личную неприятность.
        Но кроме завтрашнего, нет, уже сегодняшнего отъезда из города, у Леона осталось еще одно дело. Выслушав инструкции, дэр Розталь задумчиво покусал ус, потом кивнул:
        - Хорошо, сделаем. Только девушку привлекать не станем. Чарнеца отряжу. Платье, парик, и уверяю, никто его от женщины не отличит. А хозяину предупреждение всыпем, чтобы зарекся девиц силой с улицы покупать.
        Они обменялись понимающими взглядами. Розталь уважительно взвесил выданный ему кошель с монетами, и стороны разошлись, довольные друг другом. Леон же с некоторым удивлением отметил, как легко он заплатил за разбойное нападение, избиение с тяжкими, и ничего не екнуло в груди.
        - Это все безумный город, - пробормотал, успокаивая себя и совесть. Если власть занимается чем угодно, кроме преступности, то что остается простым гражданами? Правильно, устраивать самосуд.
        Нет-нет, одернул себя Леон. Не самосуд, а предотвращение будущих преступлений. Но совесть насмешливо фыркнула, намекая на личную заинтересованность, а точнее, банальную месть.
        Тяжелая голова так и норовила стукнуться подбородком о грудь, в глазах жгло, точно в них сыпанули песка. Леон зевнул, встряхнулся, растер щеки и покосился на опустевшую чашку, стоящую на подоконнике. Третью по счету чашку кофе за это утро.
        В голове сонно крутились мысли, перескакивая с отъезда на проваленную операцию, с Хасселя на невесту, с невесты на проклятие.
        - Как вообще эта тварь оказалась способна наслать проклятие? - шепотом, косясь на свой личный дневник, спросил Леон. Череп исчез, девушка была перенесена в спальню, гостиная вернула себе мирный вид, а они, вдвоем с Хасселем, сидели за столом и, не торопясь, смакуя каждый глоток, пили чай, как могут его пить люди, едва избежавшие смерти. Дневник лежал на полу, маскируясь под случайно оброненную вещь, и Леон не испытывал никакого желания его поднимать. Он чувствовал себя усталым, раздраженным, вдобавок щека горела от ожога, и воняло мазью так, что слезились глаза. Глупо было думать, что дневнику не все равно, где лежать, но… никто не спешил его поднимать.
        - Про способности вселенных тварей мне мало что известно, да и нет уверенности, что это именно тварь, а не хитро построенное охранное заклинание. Было построено, - поправился Хассель, - до того, как его коснулась моя племянница.
        С тяжелым вздохом родственника, внезапно обнаружившего обременение в лице незамужней девицы, склонной к авантюрным поступкам, Хассель поднялся и прошел в спальню. Леон, заинтригованный, последовал за ним.
        Мужчина присел рядом с кроватью и многозначительно продемонстрировал Леону правую руку девушки ладонью вверх. Даже в полумраке комнаты на ней были различимы белые полосы свежих шрамов.
        Леон прищурился, разглядывая узкую ладошку, лежащую поверх одеяла, и постепенно отметины сложились во вполне различимый рисунок. Точно такой он видел, когда придворный маг, чтоб его печень твари сожрали, демонстрировал печать защитно-следящего заклинания. Вот только Леон мог поклясться, что при демонстрации никакого черепа не было. Но об этом он обязательно спросит у мага при личной встрече и, пока до встречи еще несколько дней, придется удовольствоваться догадками.
        Рука была именно той, которой правши хватают предметы или воруют. Шрамы выглядели свежими, как после исцеления глубоких ран, а не простых царапин.
        Нехорошее предчувствие коснулось Леона, и ему захотелось ощутить под пальцами нежную прохладу девичей кожи - почему-то он был уверен, что она именно такой и будет - прохладно-бархатистой, провести по ниточкам-шрамам, стереть их своим прикосновением.
        Хассель поднялся, Леон последовал за ним, хотя уходить не хотелось. В душе росло недоумение. Что могло заставить девушку столько времени терпеть боль? Дарьету, которой положено падать в обморок от сильного впечатления, а не молча истекать кровью. Да эта упрямица готова была умереть, лишь бы не выходить замуж! Но ничего, он это исправит. Вот прямо с утра и начнет исправлять. Пара улыбок, комплиментов - женщины их любят - и все наладится. Не отменять, право слово, свадьбу из-за женского упрямства!
        - Не понимаю, - пожаловался Леон будущему родственнику, вернувшись в гостиную, - неужели все из-за крови?
        Хассель пожал плечами, налил себе еще чаю.
        - Тут тебе мало кто поможет. Слышал, уцелела часть библиотеки в академии Таскары, да что-то припрятали по чердакам с подвалами. Остальное, сам знаешь, пожгли наши добрые граждане в пылу своего долга. Теперь маги, точно дети. Дар есть, а знаний нет. Тыкаются на ощупь, толку мало.
        - Вред один, - ворчливо согласился Леон, чувствуя себя невинно пострадавшей стороной от магического произвола, - была бы воля - запретил всех к бездне.
        - Ну-ну, - многозначительно и, как показалось Леону, насмешливо отозвался Хассель.
        Может, и показалось. Придираться Леон не стал. Ему было достаточно, что его перестали звать щенком. То ли проклятье поспособствовало прогрессу в их отношениях, то ли мазь, которую он позволил нанести на щеку. Сумасшедшая семейка. Что дядя, что племянница.
        Сон мне снился приятный. Бал, розовые платья дам, порхающие веера и искрящееся шампанское. Меня приглашает кавалер, я поднимаю взгляд - и крик застывает в горле: вместо лица на меня скалится череп.
        Вынырнула из кошмара с колотящимся сердцем, распахнула глаза. Знакомый потолок обещал утро сделать добрым. Последнее время такая малость, как проснуться в той же комнате, в которой заснула накануне, делала меня счастливой.
        Повернула голову. Ошиблась. Утро стремительно теряло доброту. Мой личный кошмар сидел в пол-оборота, и я четко видела его профиль на фоне окна. Императорский такой профиль. На серебрушках выбит.
        Я натянула повыше одеяло, поерзала, решая можно ли встать в помятом платье или попросить жениха удалиться.
        - Доброе утро, Шанти.
        Мое пробуждение заметили, а вот голову не повернули.
        - Кхм, доброе.
        Голос-то какой хриплый, точно я простыла. И где, спрашивается, могла простудиться? А воспоминаниям только и надо было этого невинного вопроса, чтобы накинуться точно стая волков. Дошла до борделя, вспыхнула румянцем, мечтая провалиться сквозь постель и закопаться куда поглубже. Стыд-то какой! Щеки запылали. Это вчера я не осознавала своего падения, а сегодня оно предстало во всей своей отвратительной красе.
        Удивительно, что я еще вижу рядом с собой жениха, а не его спешно удаляющуюся спину.
        - Как там отец?
        Молчание и спокойный ответ:
        - Насколько я знаю, здравствует.
        - А вы его не?
        Слово «арестовали» я так и не решилась произнести.
        - Должен был?
        Тон жениха был холоден, но больше нервировал его взгляд мимо меня вглубь комнаты.
        - Нет, конечно, нет, - горячо заговорила, - вы его не знаете. Он - прекрасный человек, отзывчивый. И если его втянули в заговор, то пользуясь добротой. Он никому не отказывает. Всем помогает.
        - Вас послушать, так за помощь в заговоре я должен его наградить?
        - Нет, конечно, но не судите строго. Прошу, - я села в постели, сложила руки на груди.
        Я верно сошла с ума, уговаривая палача отменить приговор, но бордель, дядя, побег, казалось, сблизили нас.
        - Я хочу знать, почему ты сбежала?
        Вопрос был сух и отдавал тюремным холодом, а я… смотрела на его профиль, столь знакомый по серебрушкам, и начинала злиться. Истинный дэршан должен был уже простить девушку и самому попросить прощение. Но этот твердолобый упрямец и не думал вести себя благородно.
        Вот что я могла ответить? Что батюшка обещал выдать замуж лишь по моему желанию? Что бежать не планировала? Что вообще ничего не планировала, в голове были лишь хаос и злость. Что злость привела в гостевую комнату и подтолкнула заглянуть в сумку?
        Если бы не дневник, я бы не решилась уйти в ночь, а согласилась на сделку. Порыдала, но согласилась в надежде, что возвращение дяди вернет мне свободу.
        Признаться, что испугалась оказаться за решеткой за кражу? Что ударилась в бега, чтобы не навлечь его гнев на семью? Да, логики в моих словах было мало, но что делать, если в тот момент логика позорно удрала, предоставив хозяйке выкручиваться самой.
        - Я не хотела убегать, - говорила тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал, - просто…
        - Просто, - передразнил он меня, - кто-то испугался расплаты. Тебя не учили, что лучше признаться, чем убегать от наказания?
        Я выразительно фыркнула, не соглашаясь. Весь мой жизненный опыт показывал, что признания хороши, если тебя застали на месте преступления или если совесть требует повинной головы. Если же угроза наказания перевешивает доводы совести, то лучше промолчать.
        - Шанти-Шанти, - Леон укоризненно покачал головой, - ты хоть понимаешь, что влезла в разведывательную операцию, привлекла к себе внимание серьезных людей, испортила печать защиты, и теперь на тебя завязана непонятная магическая сущность с дурным чувством юмора?
        Мне вспомнился череп, и я невольно поежилась. Что и говорить, тварь была жуткой. Но именно она спасла мне жизнь, убив людей в подвале. Так что ради справедливости стоило признать - вреда мне она не принесла.
        - Мне жаль, - призналась честно, - что испортила вам операцию.
        - И только? - вскинул он брови.
        Я пожала плечами. От меня ждали извинений, и будь я умнее, уже давно посыпала бы голову пеплом, признавая свое ничтожество. Попутно прошлась бы по достоинствам жениха - мужчины обожают лесть - и получила бы прощение. А может, заработала бы одобрительное потрепывание по голове: молодец, хорошая девочка.
        - Если вы ждете извинений за побег - их не будет, - мой голос окреп от злости, - как и извинений за то, что без спросу взяла ваш дневник. Сами виноваты. Нечего невесту шантажом склонять к замужеству. Это неэтично и незаконно.
        - Обвиняешь? - прорычал Леон, явно выходя из себя. - На закон ссылаешься? А проклятие ты тоже по закону накладывала?
        И он повернул наконец свое лицо ко мне, ткнув пальцем в щеку, где алыми полосами пламенел рисунок цветка - печать бездны, как ее прозвали в народе.
        Проклятия бывают разными. Как гласил учебник истории, в темные времена, когда маги правили людьми, получить проклятие было все равно, что заболеть простудой. Взглянул косо на мага - и вот тебе подарок: от чесотки, поноса до хронического невезения. А печать - предупреждение для окружающих, что беднягу десятой дорогой обходить надо.
        И как жениха угораздило? Магов теперь у нас рад два и обчелся, да и наложение проклятия карается строго. От пяти лет заключения до казни.
        Так стоп. Что он сказал? Я похолодела, потому как до меня дошел смысл его фразы.
        - В-вы в своем уме? - вскочила с кровати, мигом забыв и про помятое платье, и расстёгнутые на лифе пуговицы. - Интересно как? Даже если я хотела вас проклясть, не смогла бы. Я - не маг!
        - Мне, знаешь ли, это тоже интересно, - темные глаза жениха стали черными от ярости. Он поднялся, нависнув надо мной, и я невольно сделала шаг назад. Очень хотелось пискнуть и спрятаться под кровать, - но твой дядя уверен - это твоих рук дело.
        Дядя? Уверен? Дело - дрянь. Хассель ошибается редко.
        - И ты признаешь, что хотела меня проклясть? - его пальцы ухватили меня за подбородок, глаза поймали взгляд, и я замерла испуганным кроликом.
        Так что я там собиралась делать? Пискнуть и под кровать? Самое время приступать к столь замечательному плану.
        - В-вас? Проклясть? Никогда!
        - Врешь!
        - Дарьеты не врут, - оскорбилась я, приподнимаясь на цыпочки, потому как стальные пальцы все выше задирали подбородок.
        - Конечно, - саркастически улыбнулся Леон, - лишь немного приукрашают. А сейчас ты снимешь это украшение, ясно?
        Кивать я не могла, поэтому хлопнула глазами в знак согласия. Я сейчас что угодно пообещаю, лишь бы это чудовище от меня отстало. Совсем с ума выжил. Мало мне своих прегрешений, теперь еще и в чужих обвиняет.
        Леон внимательно вгляделся в мое лицо, ища там что-то. Видимо, раскаяние и страх.
        Потом провел пальцем по скуле, очертил линию губ, пробормотал невнятно о персике и бархате - ну точно сумасшедший - и отпустил.
        Я тут же шагнула назад, плюхнулась на кровать и выставила между нами подушку. То еще оружие, зато вцепившиеся в нее руки не будут дрожать.
        Мой жених - проклятый! Он и до этого не отличался милосердием и выдержкой, а теперь злющий, точно тварь бездны. И все же странно, почему дядя утверждает, что проклятие - моя вина. И какова его природа? Невезение? Чесотка? А хоть бы все вместе с поносом.
        - Что же ты? - насмешкой ожег меня взгляд Леона. - Или умеешь только сбегать? Так же проще, Шанти. Натворила дел - и в бега, а там пусть разбираются, как могут.
        Я никогда и никого в жизни так не ненавидела, как сейчас Леона. Он прав, но кто его просил быть моей совестью!
        - Ты!
        Подушку он отбил. Руку перехватил, крутанул, прижав спиной к своей груди.
        - Мы уже на ты? Какой прогресс в отношениях! - жаркий шепот щекотал щеку. - И что ты можешь без черепа, дорогая?
        «Дорогая» могла многое. Например, ударить по голени или ткнуть локтем в живот, но почему-то продолжала стоять, ощущая, как сзади прижимается мужское тело, слыша, как в его груди стучит сердце, и чувствуя, как пальцы на запястье вдруг разжимаются и начинают рисовать узор на коже.
        От окна тянуло утренней прохладой, и в комнате было свежо, но я не ощущала холода. Стояла, впав в оцепенение. Одной рукой Леон прижимал меня к себе, второй огладил шею, коснулся пальцами щеки, вызывая внутри целую волну новых чувств. Столь новых, что разобраться в них было невозможно. Я и не стала. Стояла, настороженная, готовая в любой момент ответить на угрозу, но Леон не спешил что-либо предпринимать. Его дыхание сделалось глубже и чаще, точно мужчине не хватало воздуха.
        С воздухом действительно творилось нечто странное. Он стал густым, тяжелым и горячим. Или мне это стало жарко под руками Леона, которые продолжали путешествовать по моему телу. Одна мягко касалась груди, вторая сползла на бедра.
        - Шанти, девочка моя.
        От низкого бархата в его голосе захотелось прогнуться, прижаться сильнее.
        Меня развернули, и размякшее, точно нагретый воск, тело не стало возражать. Внутри слабо пульсировала мысль: прекратить. Неправильно обниматься с тем, от кого планируешь избавиться. Он начнет с малого - поцелуев, приручит к себе, а потом сделает комнатной собачонкой, которой определит место в доме - рядом с собой пару раз в неделю.
        Его пальцы зарылись в волосы, и волна тепла прокатилась с головы до пяток. Я вдыхала аромат кофе, смешанный с запахом мужчины, и мечтала стать слабой. Закрыть глаза, забыть о себе, раствориться в новых ощущениях. Не думать о том, что случится через месяц-два, когда надоем. Не вспоминать рассказы Лейлы о старшей сестре и её замужестве. Не думать об императорской родне, чьи мужчины нередко становились вдовцами. Забыть подслушанный на балконе разговор двух высокородных. Да они о лошадях с большей теплотой отзывались, чем о женах!
        Горячее дыхание на коже. И понимание, что неосознанное мною раньше одиночество - и как я его не замечала? - исчезает, а вместо «я» зарождается удивительное «мы».
        Это странная мысль единения с чужим человеком вызвала внутри целую волну протеста: в голове оно зарождается, да только в твоей! Ты его полюбишь, а он? Может ли чудовище любить?
        - Нет!
        Оттолкнула, стукнула кулачком в грудь.
        - Отпусти!
        - Шанти! - рык и объятия стали жестче. Пальцы впились в кожу.
        - Мы так не договаривались!
        Если быть честной, мы вообще ни о чем не договаривались.
        - Торопишься отца отправить на каторгу? Не хотел огорчать, но доказательств его вины предостаточно.
        - И что же не отправил? Решил воспользоваться положением? Или место в камерах закончилось?
        И вот в кого я такая дура? - думала, глядя в перекошенное от ярости лицо жениха. Императорский родовой нос вытянулся, губы сжались в суровую линию приговора, а кожа на щеках побелела от едва сдерживаемого гнева.
        - Решил дать тебе шанс, но вижу, твое упрямство перевешивает здравый смысл.
        Он все же отпустил, встряхнув напоследок в надежде, что мозги встанут на место. Не встали.
        - А твое? Зачем тебе такая, как я?
        - Потому что я - дэршан и не меняю своих решений. Запомни это, девочка. Ты выйдешь за меня, невзирая на упрямство! Я не опозорю род разрывом помолвки. Но если, - он приблизился, нависнув надо мной, и от мрачной решимости, горящей в его глазах, мне стало не по себе, - ты захочешь сбежать или расскажешь о шантаже дяде, клянусь, я добьюсь ареста твоего отца, а имущество уйдет короне. Поняла?
        Горечь кофе - ненавижу этот запах. Ненавижу Леона и себя… К бездне честность. Надо было поддаться, сыграть хорошую девочку, приручить чудовище, а не объявлять ему войну.
        - Я не убегу, - выдавила сквозь подступившие слезы, - но обещаю превратить твою жизнь в бездну, если женишься на мне.
        - Посмотрим, - он улыбнулся, вот только глаза остались холодными, - уже предвкушаю твои ласки, дорогая.
        Я задохнулась от ярости, дернулась от его прикосновения - пальцы обожгли кожу щеки, но возмутиться не успела, Леон обошел меня, открыл дверь и уже на пороге произнес ровно так, словно о недопитом кофе речь:
        - Не советую откровенничать с дядей, он не поможет. Только хуже сделаешь.
        Ногти больно впились в кожу ладоней, а губы выдохнули закрывшейся двери:
        - Посмотрим!
        Глава пятнадцатая
        - Не то чтобы я была против замужества. Мне семнадцать, через три года стану считаться подзадержавшейся в девках, а года через два пополню ряды бесперспективных старых дев.
        Я вздохнула, проверила, не высохло ли полотенце, лежащее на лбу парня, разгладила складку на его одеяле. Утомительное это занятие - быть сиделкой, но чувство вины еще более утомительный груз для совести, а потому я уже час сидела около кровати воришки.
        Что случилось в доме после моего бегства и почему мальчик оказался зверски избит, мне так и не сказали. Леон отделался общими словами, смысл которых сводился к одному: я столько всего натворила, что сейчас моя задача: сидеть тихо, слушаться старших и ни во что не вмешиваться.
        От очередного выяснения отношений нас отвлек пришедший на завтрак дядя. Хмуро оглядел мое покрасневшее от досады лицо, крепко стиснувшего зубы Леона - мне показалось, я слышу зубовный скрежет - и предложил заняться более интересным делом, а именно поесть, тем более что булочки, которые он купил по дороге, остывают.
        Поздний завтрак был скуп на приличную еду - пересоленная яичница, подгорелый хлеб, крупно порезанный сыр, а от вида клубники, политой сливками, меня затошнило. Подозреваю, с этой ягодой у нас нелюбовь на всю оставшуюся жизнь. Я ограничилась кофе с булочками, а вот мужчины ели так, словно завтрак им готовил повар императорского двора, а не бандитского вида слуга.
        От повисшего за столом напряжения скисло молоко в молочнике, и я с удовольствием полюбовалась на перекошенное недовольством лицо жениха, обнаружившего хлопья вместо молока у себя в чашке с кофе. Слабое утешение для того, кого считают маленькой и глупой.
        Мужчины старательно делали вид, что все в порядке. А мне хотелось спросить, успеем ли мы закончить завтрак до нападения на дом или нас оставят голодными? Но я сдерживалась. Желают играть в игру под названием: «У взрослых все под контролем», пусть играют. Когда дядя останется один, попрошу у него револьвер, отобранный людьми Леона - почему-то мужчины свято верят, что оружие в руках женщины сродни концу света. Но дядя-то в курсе, что стреляю я отменно - сам учил. Правда, стреляю по мишеням, а вот хватит ли решимости выстрелить в живого человека? Задумалась. А между тем задумчивую меня попытались выставить из столовой.
        - Шанти, не хочешь ли ты… - дядя запнулся, бессонная ночь плохо сказывалась на его умственных способностях, и он никак не мог придумать, чем же таким выманить меня из комнаты.
        - Проведать нашего гостя, - пришел ему на помощь Леон, - парню здорово досталось, и присмотр ему не помешает.
        Навестить воришку я действительно собиралась, поэтому кротко кивнула, пожелала приятного аппетита, вышла за дверь, неплотно прикрыв ее за собой. Отшагала до поворота коридора и на цыпочках, сдерживая дыхание, вернулась обратно.
        - … давно. С некоторых контактов пришлось пыль стряхивать, - голос дяди звучал устало. Пауза и тихое: - Вас заказали, Леон.
        - Уверены?
        - Думаешь, в Харце есть еще одна рыжеволосая дарьета из Роланской империи, путешествующая в компании с темноволосым дэршаном примерно лет двадцати пяти?
        - Заказ принят?
        - Сам как думаешь? Платят двести золотом за живых и сто за мертвых. Есть указание, что…
        Дверь резко распахнулась, я едва успела отпрянуть.
        - До-р-р-рогая!
        Ноги сами развернулись в сторону лестницы.
        - Племянница!
        Я чудом не перешла на бег, но шаг ускорила. Завернула за угол, выдохнула, положила руку на грудь, успокаивая зашедшееся сердце. Теперь я понимаю, почему сдало сердце у нашего бывшего градоправителя, которого столичный ревизор обвинил во взятках.
        Значит, заказ. Заказать можно платье портнихе или перчатки из каталога в магазине, но я никогда не слышала, чтобы заказывали людей. Однако кто-то готов заплатить за меня с Леоном по сто золотых, чтобы нас доставили, точно ботинки из обувной лавки.
        Двести за живых и сто за мертвых.
        Ладони вспотели, я торопливо вытерла их о платье. Стало неуютно. Еще и коридор пуст и тих. Прекрасная обстановка, чтобы вообразить десяток головорезов, притаившихся за окном и жаждущих получить свои золотые. Для местных сумма приличная. Впрочем, в бордель меня за семьдесят продавали. Дорожаю.
        За семнадцать лет я не завела ни одного серьезного врага, который желал бы мне смерти или платил за нее. А сейчас хватило нескольких дней в чужом городе, чтобы стать «заказом».
        Вспомнились холодные глаза дэршана, допрашивающего меня в подвале, всплыли в памяти лица дядиных знакомых в борделе, я вновь ощутила на своем теле жадные руки продавшего меня фраканца. И стало совсем неуютно - хоть иди и униженно просись обратно в столовую.
        Воришку разместили на первом этаже в скромной комнатке, окном выходящей на задний двор. Выглядел он ужасно - кожа сине-желтого цвета, один глаз заплыл, губы разбиты. Лекарь над ним поработал - дыхание у мальчишки было ровным и спокойным, но на сведение синяков тратиться не стал - само пройдет.
        Моя совесть ужаснулась, представила в красках избиение ребенка, обвинила во всем себя, идиотку, и засуетилась. Я сбегала на кухню, вытребовала кувшин холодной воды - после исцеления пациентов всегда мучает жажда, - чистые полотенца, фрукты, тазик, миску с клубникой и… руки закончились, а то бы полкухни прихватила с собой.
        - А Леон… Мама сказала бы: импозантный молодой человек, но рядом с ним я чувствую себя преступницей на допросе.
        Полчаса в тишине - и меня потянуло на откровенный разговор. Спящий на кровати парнишка создавал иллюзию, что говорю я именно с ним, а не сама с собой, и все равно откровенничала я по-роландски в надежде, что фраканский вор не столь образован, чтобы меня понимать.
        - Говорит так, словно сейчас озвучит приговор, а потом отправит в камеру или сразу к палачу!
        Я запнулась, вспомнив, что мои деяния тянут на приговор и отнюдь не легкий, и решила не заострять на этом внимания.
        Парень облизал пересохшие губы, я поднесла кружку к его рту. Осторожно приподняв голову, напоила. Бедняга даже не проснулся. Впрочем, сон, наложенный на него целителем, и должен был быть таким глубоким.
        - А еще мы ссоримся. Постоянно ссоримся.
        В памяти всплыла последняя ссора, и мне понадобилось мокрое полотенце, чтобы охладить лицо. А вот признаться в том, что объятия были приятными или что еще хуже - я ждала повторения, сил не хватило. Да и ссоры… Было в них нечто такое, вдохновляющее… Острое наслаждение от запретного. Орать на мужчину. Пускать в ход сарказм и иронию. Не бояться. Хм, странно. Когда я перестала бояться жениха? После борделя? После дядиного появления? Или после того, как наговорила ему в лицо лет на десять каторги оскорблений?
        А ведь жених мог быть милым.
        - Знаешь, когда меня спасали из рук, эм, очень плохих людей, он был совсем другим. Мне показалось, я ему небезразлична.
        Но не могу же я вечно попадать в неприятности, чтобы увидеть тревогу и заботу на его лице!?
        - А я ведь хотела выйти замуж. Ты верно думаешь: какая девушка не мечтает о замужестве?
        Смешок вышел нервным и каким-то жалким.
        - В провинции нравы просты. Хочешь на конную прогулку в одиночестве - пожалуйста. Хочешь на кухне пирожков помочь налепить - никто и слова не скажет. Ты не поверишь, я даже на рыбалку бегала. А в столице… словно в клетку попадаешь. Ни слова лишнего сказать, ни пойти одной в лавку. А я мечтала отправиться в настоящее путешествие, а не только к родственникам в гости.
        Вздохнула, в полной мере осознавая, насколько далеки были дядины сказки от судьбы молодой дарьеты. Насколько невозможными оказались мечты взглянуть на чудеса, о которых он рассказывал. И мелькнула горькая мысль - зря слушала, зря мечтала.
        - Я ведь могу быть полезной, а не просто мебелью в доме. У меня лучший результат в выпуске. Последний год я вела все счета в доме. Управляющий - хороший человек, но с возрастом стал слаб глазами, отцу некогда, мама ничего не понимает в бухгалтерии. А я вполне неплохо справлялась.
        Замолчала. Рассказ о доме вызвал волну глухой тоски. Смахнула слезы с ресниц. Промокнула лицо полотенцем. Не хватало еще предстать зареванной перед женихом.
        В груди кольнула смесь азарта, предвкушения и злости. Я хотела видеть Леона, я его ненавидела, я мечтала от него избавиться, я жаждала повторения наших ссор.
        Бездна, я схожу с ума? Может, похитители стукнули меня тяжелым по голове? Собралась уже уточнить у воришки его взгляд на сумасшествие среди девиц брачного возраста, как меня привлек шум во дворе.
        Подошла, распахнула шире окно, чтобы стать свидетелем сцены, как через калитку на заднем дворе в дом пытается проникнуть молодая особа. Особенная такая особа. Встретила бы на улице - заметила сразу. Жгучие черные волосы, алая юбка, из-под которой торчал подол еще одной - темно синей, блузка насыщенного желтого цвета и пояс, на котором блестели медные кружочки. На запястьях плетеные браслеты с бусинками, в ушах тяжелые серьги, на ногах - полное отсутствие обуви. А наглости, судя по разговору, у гостьи было не меньше, чем у императора.
        - Слышь, я ведь девушка простая и камнем в окно могу, если не позовешь.
        Какие дела могли быть у этой с моим дядей, я не представляла. Гриан, судя по всему, тоже и потому беспокоить Хасселя не собирался.
        Дядя. Милый дядюшка, которому я безоговорочно верила в детстве. Он появлялся у нас три-четыре раза в год, проводил месяц-полтора, пока ветер странствий не начинал стучать ветками старой яблони в окна его комнаты и звать за собой. Лет до пятнадцати я всерьез считала ветер виновником очередного отъезда дяди. Потом стала замечать иные подробности взрослой жизни. Письмо с гербом императора, ночного курьера, бандитского вида мужика, у которого было дело до молодого хозяина, как называли в поместье дядю, приходившегося младшим братом моему отцу.
        Я продолжала верить в сокровища, в коллекционирование редкостей, в научный трактат по народам пустыни Хлойзарги - дядя пишет его лет десять, не меньше. Но вера, в которой зародились сомнения, уже не может быть слепой.
        А теперь еще и проклятие. Самая большая глупость, которую я слышала в своей жизни. Не могу я быть источником проклятия. И голос в голове, который я считала частью безумия, здесь совершенно не при чем. Дарьеты не могут проклинать - это противоречит правилам высшего света. И точка.
        А скандал на улице набирал обороты.
        - Повторяю для тупых: никаких Хасселей здесь нет, а если бы и были, то не для тебя. Поняла? Так что разворачивай оглобли и чеши отсюда, пока я не позвал городового.
        Могла поклясться - угроза не возымела действия. Девушка тряхнула головой, отчего звякнули серьги, выставила ножку из-под подола юбки, чуть прогнулась.
        - А я, сахарный мой, твоего хозяина надолго не задержу. Он мне работку ночью обещал, утром велел прийти.
        Голову набок склонила и плечиком повела, чтобы ни у кого сомнения не возникло, чем они ночью при встрече занимались. Стихи друг другу читали, ага. Дядя, между прочим, большой поклонник Рельха Лунотворца. Мне одна знакомая жаловалась, что на званом вечере дядя замучил ее стихами. Пару часов подряд читал, не повторяясь.
        Я фыркнула, представив себе эту картину. Вот интересно, с каких контактов он пыль стрясал и какую работу предлагал?
        Звякнули браслеты, озорно взметнулся подол юбки, топнула ножка, выбивая в пыли двора неслышный ритм.
        - Ай, сладкий какой!
        Мне из окна было видно, как расслабилась напряженная спина Гриана, как мужик покачнулся и «поплыл» вслед за диковинным цветком, кружащимся по двору.
        «Вот же зараза! - восхитилась я мастерством девушки. Мне Гриана и близко так не провести - он меня насквозь видит. И тут же ужаснулась: - А вдруг гостья - подосланный убийца?»
        - Ракель! - грозный окрик дяди прогремел, точно хлыстом ударив по… Гриану. Слуга вздрогнул, отдергивая протянутые к подолу юбки руки, поднялся с колен, потряс головой. Что-то виновато проговорил подошедшему дяде, тыкая пальцем в девушку. Дядя отмахнулся, и Гриан пошел к дому, по пути он несколько раз оглянулся, явно мечтая о мести.
        - Ракель, что ты устроила? Нельзя было прийти, как все нормальные люди? - Хассель устало потер переносицу, бросил взгляд на окна. - Голодная? Завтракала? - он ухватил девушку под локоток и, не обращая внимания на слабое сопротивление, потащил в дом.
        Закрыл дверь столовой, проверил стоящий на столе чайник. Скривился, но решительно налил холодного чая в чашку, пододвинул девушке.
        Та внимания на чай не обратила. Склонив голову, рассматривала сидящего напротив мужчину.
        - Что? - не выдержал тот.
        - Впервые вижу, как ты чего-то боишься, - Ракель дернула узкими плечиками, очаровательно улыбнулась.
        - Перестань, - хмуро потребовал Хассель, - ты же знаешь, на меня твои штучки не действуют.
        - Знаю, - вздохнула девушка, поболтала босой ногой, потом принялась заплетать волосы в косу.
        Хассель незаметно перевел дух - с Ракель, как с порохом - никогда не знаешь, когда рванет, но врагам отменно отбивает желание добраться до твоей головы.
        - Ракель, кроме тебя я никому не могу ее доверить.
        - Говоришь, дарьете нужна служанка? - блеснула черными, как смоль глазами девушка.
        - Не служанка, - поправил её Хассель, - охранница. Я же говорил, ее заказали.
        - От мужа сбежала? Или жениху насолила? А может любовника обманула?
        - Ракель! - прорычал, теряя терпение, Хассель. - Я попросил чуть больше вежливости. Она не просто дарьета, а моя племянница. И ей всего лишь семнадцать. Так что выбирай выражения, когда будешь с ней общаться!
        - Племянница? Твоя? - изумилась девушка, и браслеты звякнули на ее воздевшихся к небу руках.
        - А что тебя удивляет?
        - Если ее действительно заказали, то ничего. Она же ТВОЯ племянница. Всегда думала, у такого, как ты, семьи не бывает. И мне было пятнадцать, когда ты ввалился ко мне окровавленный, с бандой Крысы на хвосте. Тогда тебя не смущал мой возраст, и выражался ты почище моего пьяного папаши.
        Мужчина дернул щекой, скрывая эмоции, отвернулся к окну.
        - Ты вытаскивала пулю без наркоза.
        - Неужели половины бутылки, которую я стащила для тебя у отца, было недостаточно? - фыркнула девушка. Она взяла чашку двумя пальцами, отставила один в сторону, полюбовалась на себя.
        - Что ты делаешь? - изумился, оборачиваясь, Хассель.
        - Начинаю входить в роль. Говорят, служанка должна соответствовать хозяйке. Вот только чай у тебя дерьмо. Ой, так нельзя. Я должна сказать: простите, дэршан, чай у вас несколько не соответствует моим предпочтениям и по вкусу напоминает мочу отмороженного осла. Вот опять. Видишь, какая из меня служанка? Я все испорчу.
        Хассель скрипнул зубами, воздел глаза к потолку, ища там успокоительное.
        - Ракель, ты в накладе не останешься.
        - Последний раз, когда ты так говорил, я вынуждена была месяц скрываться в монастыре Плачущей девы. А знаешь, какая там скукотень, Хассель? Взгляд в пол, полдня на коленях и серый мне совсем не идет.
        - Я отправил тебе деньги, как только смог.
        - Это был очень долгий месяц, Хассель.
        - Сколько ты хочешь за то, чтобы прокатиться с нами до Роландии?
        - Ох, - Ракель хлопнула глазами, округлила ротик с пухлыми губками, но тут же осеклась, поймав злой взгляд мужчины, - извини. Привычка. С тобой не бывает лишь прокатиться, да? Тройная ставка, Проповедник. И страховку ты выплатишь моей семье, если… сам знаешь, когда.
        - Договорились, - быстро откликнулся Хассель.
        Ракель окинула его задумчивым взглядом. Нахмурила высокий лоб. Потеребила кончик косы.
        - Её не просто заказали? Есть что-то еще, старый крыс?
        - Я просил, так меня не называть, - поморщился Хассель.
        - Хорошо, мой сладкий, - расплылась в улыбке девушка, - расскажешь или будешь прятать секреты, пока их не достанут плохие ребята с револьверами?
        - Я рассказал все, что требуется, - пауза, и в голосе зазвучал металл: - Есть еще одна просьба - забудь на время о Проповеднике.
        - Они не знают? - вскинула брови девушка.
        - Она не знает, - поправил ее Хассель.
        Ракель пожала плечами.
        - Ты всегда щедро оплачиваешь молчание. За такие деньги называйся хоть императором, мне все равно.
        - Вот и договорились, - кивнул мужчина, - переодевайся. На кресле для тебя несколько нарядов, выбери, какой нравится. Остальные возьмешь с собой.
        Ракель сосредоточенно разглядывала темно-синее платье, держа его на вытянутых руках.
        - Нравится? - изобразил заинтересованность Хассель. Платье было из шерсти тонкой выделки, но отсутствие кружев или иных украшений относило его в разряд нарядов женщин среднего сословия.
        Девушка выразительно фыркнула, небрежно бросила платье на спинку, взяла следующее.
        - Совсем не нравятся? - уточнил Хассель, провожая взглядом третий по счету отброшенный наряд.
        - Они прелестны для служанки, дэршан, - склонилась в безупречном реверансе девушка, ее мелодичный голосок звенел от ярости.
        - И что не так? - раздраженно вопросил Хассель, проклиная нужду, заставившую его нанять Ракель. Не мог же он допустить к племяннице наемника, а брать служанку и подвергать ее риску не позволял простой расчет: лишние трупы - лишние хлопоты.
        - Сам попробуй побегать в таком или драться, - буркнула Ракель, берясь за юбку.
        - Хм, - Хассель задумчиво потер подбородок, - неудобно, согласен, но если обрядить тебя в костюм наемницы, привлечешь внимание, и вынесут тебя, как самую опасную, в первые же минуты боя. Не станем делать подобного подарка нашим друзьям. Да, дорогая?
        - Да, дорогой, - в тон ему отозвалась девушка и тут же прищурилась, склонив голову набок: - Останешься?
        Под провокационным взглядом черных глаз Хассель смутился, одернул рукав рубашки.
        - Лучше оценю конечный результат.
        Ракель насмешкой встретила закрывшуюся дверь, хмыкнула и, поморщившись, покрутила в руках юбку. Благородный темно-синий был приравнен к скуке-скучной, но Хассель платил не только за молчание, и потому Ракель со вздохом взяла белую блузку в пару к юбке. Ярко, заметно, но она и должна быть заметна, чтобы подменить собой цель.
        Глава шестнадцатая
        Леон без единой мысли смотрел на окно. Встряхнулся, растер ладонями лицо. Помогло отчасти. Мысли появились, но какие-то неправильные, и он поспешил еще раз подвести итоги, чтобы заглушить внезапно возникшее недовольство собой.
        Итак, вещи из пансиона доставили, билеты на пароход купили, договорившись с капитаном, что если не сядут в порту, то перехватят судно на выходе из пролива. Услуги Розталю оплачены. Кажется, он что-то забыл…
        День за окном наливался полуденной жарой, даже мухи, и те перестали жужжать, лениво ползая по стеклу.
        Ах да! Он собирался помириться с невестой, договориться о помолвке, а также очаровать и влюбить в себя Шанталь. Что же… договориться ему удалось, а вот что касается остального - Леон поморщился, вспоминая разгневанный взгляд девушки - не все сразу. Будет еще возможность пообщаться в спокойной обстановке, поднести дорогой букет, купить украшение. Что там еще любят девушки?
        Его пассия любила бриллианты, меха и белое игристое вино. Еще она умела загадочно улыбаться и восхищенно смотреть, как смотрят на сильнейшего, умнейшего или на императора. Мужчины, поймав её взгляд, расправляли плечи, втягивали животы, а молодняк ходил косяком за своей богиней. Роалина была прекрасна и отлично умела этим пользоваться.
        Её прадед пробился в благородные из кожевников. Ходили грязные слухи о выжившей из ума дарьете, которая на старости лет взяла в род юношу, заставив родню под страхом проклятия и отлучения от наследства смириться с ее выбором. После смерти супруги юношу ждала бы незавидная судьба - пинок под зад, если бы не вмешалась судьба, чередой случайных смертей отправившая на небеса родственников дарьеты. И к моменту смерти старухи - естественной и подтвержденной тремя лечащими врачами - у нее оставались лишь дальние родственники, которых даже не пригласили на похороны.
        Вдовец женился второй раз - роду требовался наследник. Жену выбрал из обедневшего, а потому не слишком разборчивого рода. А вот дальше удача перестала заглядывать в высокий особняк с белыми колоннами. Новоиспеченный дэршан увлекся игрой, дорогими женщинами и прочими радостями жизни, стремясь убедить всех, что место главы рода ВанДаргмейр он занимает по праву.
        После рождения наследника жена была забыта. Состояние ВанДаргмейров оседало в карманах шулеров, мутных дружков и хозяек борделей. И раствориться бы ему окончательно, если бы не нож, на который нарвался дэршан в темной подворотне.
        После смерти мужа ничуть не огорченная вдова раздала долги, подсчитала остаток, всплакнула и взяла дело в свои руки. Постепенно дела наладились, но тут подрос сынок - единственная радость в жизни, и оказалось, что чадо целиком пошло в отца.
        Три года загула юного ВанДаргмейра сильно подорвали состояние семьи, и дело пришлось поправлять выгодной женитьбой на безродной, но богатой наследнице семьи торговца.
        В обществе ходили упорные слухи, что над ВанДаргмейрами тяготеет проклятие. Все мужчины рода гибли, не дожив до сорока. По мнению Леона, который внимательно изучил досье на свою пассию, дело было отнюдь не в проклятие, а в дурной крови. Сколь ни крась свинью в белый, овечкой она никогда не станет. Привлекательная внешность позволяла добиться многого, но страсть к порокам брала свое, доводя разгульную жизнь ВанДаргмейров до логичного финала.
        Роалина красотой пошла в прадеда, вдобавок в ее хорошенькой голове жили практичные мысли - наследство прабабки, и свой первый роман она закрутила в шестнадцать, практически разорив на дорогих подарках годившегося ей в отцы дэршана.
        После юная прелестница целиком и полностью отдалась увлекательному занятию - охоте, в которой дичью служили мужчины. Обязательно богатые, необязательно холостые.
        В этом году Роалина отметила свой двадцатый день рождения, балансируя в шаге от возраста старой девы. Её мысли приняли очевидную направленность - найти не просто любовника, а мужа, упрочив положение в обществе выгодным браком. Принц на тот момент был женат, и Роалина обратила внимание на других членов императорской семьи.
        Леон числился шестнадцатым в очереди на престол. Его родная тетя Арельгина была замужем за дядей нынешнего императора. Шальцгар обожал жену, своих детей у них не было, и Леон часто гостил у родственников. По высочайшему повелению его внесли в список престолонаследия, как их наследника. Сомнительная честь - решил для себя Леон, но его согласия никто и не спрашивал.
        Дворец Леон не любил с детства, как ненавидел свой парадный костюм, в котором и ходить можно было с трудом. Ненавидел длинные приемы. Приторно сладкие улыбки придворных и тяжелые женские духи. Мучился, пока однажды его не подозвал к себе высокий худощавый старик в мундире и предложил увлекательную игру: подсчитать сколько в зале мужчин и женщин, сколько из них одеты в черное, а сколько - в синее и красное. После задания усложнились. Леон запоминал лица, характеристики, слушал разговоры, а потом слово в слово докладывал их своему наставнику - у юного дэршана оказалась отличная память. Стоило сказать, ВанРихстарг никогда не претендовал на роль учителя, их встречи были беседами, но именно они стали самыми ценными уроками в жизни Леона. Гораздо позднее, после смерти ВанРихстарга, Леон узнал, что старик возглавлял тайную канцелярию при дворце.
        Наверное, не обрати на него внимания ВанРихстарг, Леон вырос таким же любителем красивой жизни, как и десятки его друзей. Но старик успел показать иную жизнь - жизнь сильных мужчин, опасных решений, предательств и самопожертвований, выбор тех, кто ставил родину выше всего остального. Тогда еще Леон не понимал, что это станет и его выбором.
        Через несколько лет после смерти ВанРихстарга, будучи студентом Императорского университета, Леон окончательно понял: надоело. В бездну увеселения, если очередная подружка похожа на предыдущую, если шутки пресны, вино кислое, и после него на утро болит голова, а душа требует иного - острого, рискованного, наполненного смыслом.
        Его не поняли. Смеяться не посмели, но за спиной шептались. Шепотки закончились, когда трое его знакомых со студенческой скамьи были арестованы за хулу на императора. И вокруг разом образовался круг пустоты - у палача императора друзей не бывает.
        А вот женщины были. Они стремились к нему, точно мотыльки на обжигающий свет. В жизни Леона их было достаточно, но лишь Роалина оставила серьезный след. Она не стеснялась быть умной, вести разговоры о политике, войне, была остра на язык, сочиняла неплохие стихи. И если бы не ее полная червоточин душа, он бы не отказался от такой жены.
        Но выбор сделан. Солнечная девочка, пылкая, неиспорченная притворством и жеманством, сладкая в своей дикости. Удивительно, что такие еще остались на свете. ВанКовенберх не баловал дочерей выездами в столицу, и Леон был ему за это благодарен. Женщины столь часто вешались ему на шею, что, получив отказ, он ему даже обрадовался.
        Всерьез, конечно, отказ он не принял - женское слово переменчиво, что ветер. Опасения вызывал лишь дядя невесты. Влияния на императора у Хасселя было немного, но как может подпортить ему жизнь необремененный моральными принципами агент, Леон себе представлял.
        Все это подводило к одному - придется добиваться Шанти в кратчайшие сроки.
        Леон взял в руки чистый лист бумаги, достал из нагрудного кармана пиджака карандаш. Чем отличается операция по завоеванию женщины от вербовки агента? Стоимостью. Агенты обходятся дешевле. Но те и другие требуют внимания.
        Леон задумчиво вывел цифру один. Собрать информацию. Без подготовки, без знания любимых цветов или блюд не обеспечить надежный тыл. Хассель слишком хитер, чтобы в этом помочь, а другие источники информации далеко.
        Второе. Вывести на откровенный разговор. Люди обожают говорить о себе. Даже закоренелые преступники, захлебываясь от восторга, вещают об убийствах, ими совершенных. А женщины… главное, направить нескончаемый поток их слов в нужное русло.
        Леон задумчиво почесал карандашом за ухом. Шанталь не показалась ему болтливой, а значит, она относится к самому опасному типу подследственных - молчунам. И заставить их говорить может лишь сильный стресс или давление.
        Крак. Карандаш сломался пополам, а Леон, поморщившись, зачеркнул последнюю фразу. Какой, к бездне, молчун - подследственный?!
        Скомканный лист бумаги улетел в корзину.
        Все не то. Сожри его твари, но планировать операцию по поимке сектантов-огнепоклонников было легче, чем пытаться завоевать невесту.
        Как говорил Шон? С женщинами главное: уверенность и напор.
        Вот и надо было целовать. Заставить признать его власть над собой. Сломить.
        Напор, страсть, а результат закрепить нежностью.
        А может, и права была Роалина, называя его «моя суровость». Когда-то ему нравилось читать страх в глазах людей, видеть их склоненные в поклонах спины, ощущать свою значимую роль для государства. Но искушение властью быстро прошло. Остались рутина и долг, ах да… еще «суровость». И как теперь достать из загрубевшей души крупицы нежности, которые там еще остались?
        Леону вдруг захотелось, чтобы во взгляде Шанти, когда она смотрела на него, перестали чередоваться страх с ненавистью. Он вспомнил ощущение бархатной кожи девушки под своими пальцами, узких мальчишеских бедер и ягодиц, прижавшихся к нему, и застонал от накрывшего желания. Хотелось добраться до алых губ, смять их жарким поцелуем и пить, пить ее дыхание.
        «У тебя давно не было женщины, брат».
        Фраза из студенческой жизни, означавшая начало болезни под названием «любовь». Когда перестаешь замечать других женщин. Когда напряжение внутри отзывается болью, а мир раскрашивается в иные цвета. И ты дуреешь, давая остальным потешаться над тобой. Неужели его постигло безумие?
        Любовь не входила в его план. Она сделает из него податливую массу, которой можно вертеть, куда захочешь. И как остаться главой семьи, если станешь выполнять все прихоти супруги? Ему нужна другая женщина. Если еще не поздно.
        Леон представил тело Роалины на белоснежных простынях и с ужасом осознал, что влечения не возникло. Внутри захолодело неприятное чувство - судьба достала из рукава джокер и вот-вот бросит его на стол, а волосы у джокера - знакомого золотистого цвета.
        Если Шанти догадается о его чувствах? Хорош он будет, стоя на коленях, умолять простить за дерзость, шантаж и даровать милость быть допущенным до ручки. Видел таких несчастных в окружении Роалины.
        Женщины не ценят любовь. Их больше привлекает сила и уверенность, они не прощают слюнтяйство и слабость.
        Шанти должна полюбить или смириться с его выбором. Слабости она от него не дождется. Что касается собственного чувства… Он сможет с ним совладать. Любовь - ненужное осложнение, которого можно и нужно избежать.
        - Дарьета Шанталь.
        Я смотрела на присевшую в реверансе красавицу и не знала то ли смеяться, то ли плакать. Это, эту… словом, эту странную знакомую моего дяди мне прислали в горничные. В приличной одежде её экстравагантная внешность потускнела, но глаз все равно цеплялся за плетеные браслеты с бусинками, монетки в ушах и блестки на щеке.
        И как к ней обращаться, а главное - с ней?! А еще дядя - нехороший человек - пришел, буркнул: «Вот тебе помощница» и ушел.
        Мама всегда требовала держать дистанцию со слугами. Она говорила: «Человек, которому ты платишь деньги, получает их за работу, а дружба не должна осложняться денежными отношениями».
        Когда меня в детстве няня обнаружила на сеновале в компании крестьянских ребятишек, мир открылся с неведомой ранее стороны. Я узнала, что есть на свете благородные дэры и дарьеты - добрые и воспитанные люди, есть простые граждане, а есть и вовсе без гражданства, которых боги наказали за дурное поведение, лишив крова, работы и семьи. Маму сменил папа, и почти два часа мне читалась лекция о поведении, недостойном дарьеты.
        После третьего побега в доме появилась кузина. Признаюсь, мне удалось и ее совратить с истинного пути, но лишь однажды. После кузина призналась, что боится босоногих мальчиков, чья одежда покрыта слоем пыли и грязи, а девочек ей жалко - с такой жадностью они смотрят на ее красивое платье. Слова кузины заставили задуматься и по-новому взглянуть на друзей. Я начала подозревать, что в словах взрослых есть истина и мы действительно разные. Впрочем, понимание не помешало мне время от времени удирать на сеновал, бегать на речку с мальчишками, лазить за яблоками в сады, однако свои побеги я держала в строгой тайне даже от кузины.
        Время и воспитание все больше отдаляло меня от детских забав, а когда платье стало длиной в пол, я окончательно перестала видеться со своими приятелями, не забывая отправлять подарки их семьям на праздники.
        И вот теперь в душе всколыхнулось забытое чувство. Так бывает - взглянешь на человека и понимаешь - с ним скучно не будет. Яркие личности яркие во всем: в дружбе, в ярости и в любви. А еще я чувствовала: девушку и моего дядю связывает какая-то тайна. И очень хотелось ее разгадать. Смущало одно: у меня никогда не было знакомых с самодельными браслетами из бусинок.
        - Тебя зовут Ракель, так? - спросила, чтобы прервать затянувшуюся паузу. Девушка, до этого момента легко удерживающая тело в реверансе, медленно выпрямилась, оценивающе взглянула на меня. Черные глаза прошлись снизу-вверх, что-то высчитывая и вычленяя, поднялись до лица.
        Я сглотнула - во рту пересохло, в голове стало пусто, а в ушах появился тонкий звон. На плечи навалилась тяжесть - их точно невидимой веревкой стянули, и стало вдруг нехорошо, аж замутило.
        Я моргнула, с усилием отводя взгляд от двух черных омутов, куда мое сознание затягивала неизвестная сила. Вытерла вспотевшие ладони об платье. И остолбенела, услышав:
        - В дядю пошла. Это хорошо.
        - Что, прости? - переспросила, решив поиграть в глухую хозяйку.
        - Я говорю, платье у вас красивое, только помялось. Привести в порядок? - подыграла мне Ракель.
        - Да, было бы неплохо, - продолжила я играть в глухую и, что уж там говорить, глупую хозяйку, - на кресле саквояж. Приготовь, пожалуйста, юбку с блузкой. Сегодня жарко, надену их.
        Ракель с невозмутимым лицом подошла к раскрытому саквояжу, который с утра мне принес дэр Розталь. Мужчина чувствовал себя виноватым за обман и при каждой нашей встрече рассыпался в тысяче извинений. Я столько же раз заверяла, что ни в чем его не виню.
        Девушка достала одежду и молча удалилась.
        Захотелось догнать, спросить: правильно ли она меня поняла? Одежду надо выгладить и все. Никакой самодеятельности.
        - На крайний случай у меня есть еще одно платье, - утешительно пробормотала я, поминая дядю с его инициативой.
        К моему нескрываемому облегчению, Ракель с заданием справилась. И через полчаса я выглядела как приличная дарьета. Так же молча девушка помогла с нарядом, потом взялась за щетку. Я с сомнением посмотрела на нее, но мысленно махнула рукой - чему быть, того не миновать. Меня причесывает уличная, гм, незнакомка. Что может быть логичнее после моих злоключений! В рекомендациях дяди я с некоторых пор сильно сомневалась, после публичного дома, ага. Да и что мужчина понимает в прическе, которую не доверишь абы каким рукам!
        Волосы сильно стянули на затылке, туго скручивая пряди. Кажется, мне заплетают банальную косу, но я ошиблась.
        Мы обе молчали. Я смотрела в зеркало. Ракель в окно.
        Неожиданно. Странное плетение, словно десяток кос связали вместе, плотно оплетало голову - ни единого волоска не выбивалось из прически. Открытая шея стала тоньше, подбородок изящнее. Я покрутила головой и решила, что нравится. Непривычно, но мне идет. А моя новая служанка не безнадежна. Только её молчание нервирует - от него веет какой-то неправильностью. Да и нельзя так себя вести с хозяйкой, которая изнывает от любопытства. В лоб о дяде не спросишь, придется наводящими подбираться.
        Но поговорить нам не дали. Сначала был отвратительный обед из пригорелого мяса и полусырой картошки. Ракель дядя посадил вместе со всеми за стол. Леон скривил высокородную физиономию, но промолчал. Покладистость жениха настораживала, как и атмосфера за столом. Такое ощущение, что под потолком клубилась грозовая туча, и все ждали, когда грянет гром.
        Бах! Я вздрогнула, и не я одна.
        - Простите.
        Кажется, мы лишились чая.
        Слуга подбирал осколки с пола.
        - У нас был морс, - внес предложение Леон. Я воспрянула духом, но тут жених внес уточнение: - Клубничный.
        Пришлось извиниться и уйти из-за стола раньше.
        А еще через час мы покидали этот странный дом.
        - Шанти, - на пороге меня поймал за рукав Леон. Я остановилась, жених наклонился к моему уху и тихо проговорил: - Настоятельно прошу, что бы не случилось, не лезь вперед, хорошо?
        - Предостережение связано с заказом на нас? - так же тихо уточнила. Собравшийся пройти вперед жених замер, качнулся назад и крепко прижал к себе. Жаркий шепот ожег щеку:
        - Без глупостей, Шанти, это приказ. Поняла?!
        Его губы коснулись моих - быстро, мимолетно, с обещанием продолжения. Я осталась стоять на пороге, смотря, как он выходит со двора, перебрасывается словами с дядей. Человек, который меня поцеловал. Мужчина. Поцеловал.
        Нет-нет, во всем виноват фраканский воздух. Это он заставляет невидимую струну дрожать во мне. Пусть хоть сто раз поцелует, не поддамся.
        - Не спи, успеешь еще нацеловаться.
        Меня обогнула Ракель и, изящно покручивая бедрами - клянусь, даже строгая темно-синяя юбка смотрелась на ней неприлично, - двинулась к карете, которая только что въехала во двор.
        Это… Эта… Как она вообще смеет со мной разговаривать, точно я её младшая сестра! Ну, дядя… Сделал подарочек. Как чувствовала, что молчаливость служанки - напускное, и под ней прячутся хамство и невоспитанность! Решено, откажусь. Поднимемся на борт, и я поставлю дядю в известность, что если ему нужна эта девица, пусть сам возится с ней.
        А вот и мой дражайший родственник.
        - Шанталь, ты почему еще не в карете?
        - Дядя, я хотела попросить…
        Недовольный взгляд, тяжелый вздох, точно это я ему подсунула непонятную девицу, а не наоборот.
        - Ты же сам учил меня стрелять. Говорил, я - прекрасный стрелок. Так почему сейчас не выдал оружие? Я не глухая и не слепая, вижу, у нас неприятности. Моя помощь не помешает.
        Дядя с видом мученика закатил глаза, пробормотав, что дома я казалась такой послушной и умной девочкой, а сейчас меня словно подменили.
        - Шанти, - он обнял меня за плечи, увлекая к карете, - да, у нас неприятности, и те дяди, которые тебя похитили, хотят снова тебя видеть. Но бояться нечего. Нас четверо, мы вооружены и обучены драться. Ты же прекрасно умеешь бить по мишеням, но не по людям. Так что прости, дорогая племянница, но уворачиваться еще и от твоих пуль, мне не хочется.
        - Я не…
        - Все, Шанти, нет времени на уговоры. Оружие я не дам и точка. А если хочешь помочь - подержи это у себя, - и дядя протянул знакомую сумку. Мне и заглядывать не нужно было, чтобы удостовериться - гадость, маскирующаяся под дневник, все еще там.
        На козлах сидел молодой фраканец, и я совсем не удивилась тому, что его лицо мне знакомо. Села в карету, положив сумку с дневником рядом с собой. Ракель заняла место напротив. Я с завистью покосилась - вот кому нет дела до заказов, бандитов и вооруженных приготовлений. Сама безмятежность. Девушка расправила юбку, закинула ногу на ногу - ужасные манеры - откинулась на спинку сидения и прикрыла глаза.
        Карета тронулась, выезжая со двора. Напряжение нарастало, и я сжала кулаки, прикусывая губу. Неизвестность - самое страшное, что есть на свете. В моем воображении сотня бандитов ждала нас на каждой крыше. Зачем я им понадобилась - непонятно. Неужели кто-то верит, что коды в дневнике настоящие? Или они хотят понять, что убило тех людей в подвале? Так последняя глупость спрашивать об этом у меня!
        - Ты действительно умеешь стрелять?
        Я оторвалась от разглядывания улиц и попыток обнаружить те самые, обещанные дядей, неприятности.
        - Вы умеете стрелять, - чопорно поправила, искренне считая, что даже под дулом пистолета нельзя забывать, что ты благородная дарьета.
        В черных глазах Ракель искрой мелькнула насмешка и тут же погасла, но мне этого хватило, чтобы с неприятным чувством осознать: в карете нет хозяйки и служанки, а если кто по глупости считает иначе - это его личные проблемы.
        Конечно, она не сочла нужным исправиться или извиниться, самолично решив обращаться ко мне на «ты». И я, чувствуя себя бесхребетной, ответила:
        - Да, умею.
        Ракель, склонив голову, внимательно рассматривала меня, что-то мысленно прикидывая. Во взгляде ее черных глаз нельзя было прочитать, что именно она думает, и это слегка нервировало. Слегка, потому как необнаруженные пока бандиты нервировали больше.
        - Вы не похожи.
        Это она меня с дядей сравнивает? Да, мы не похожи. Волосы у дяди темно-русые, как и у всех в нашей семье. Я единственная, кто унаследовал «золото» прабабкиных волос. Кожа у дяди темная от загара, два шрама: один на подбородке, второй, рассекающий правую бровь пополам, делали его похожими на пирата или бандита. Узкий нос, узкий подбородок с ямочкой придавали облику колючесть.
        Это правда, характер у дяди неуживчивый, потому он и предпочитал проводить время на охоте, а не в беседах или на раундах. Зато глаза у нас обоих карие. У дяди чуть светлее - говорит потому, что в молодости много баловался табаком. А мне кажется потому, что они выцвели на солнце. Он всегда любил солнце. И в пасмурный день ходил мрачный - не подступишься, зато стоило выглянуть солнышку, как в глазах дяди загорались искорки смеха, и забавы придумывались им одна за другой.
        В памяти калейдоскопом промелькнули детские воспоминания. Когда-то истинным подвигом было совершить прыжок с сарая, потом сдать экзамен по древней литературе, а теперь я даже не уверена, что именно станет для меня геройством. Спасение императора? Собственной простреленной грудью? Надо же, какой бред лезет в голову от страха!
        - Боишься?
        Хотелось ответить: да. И пожаловаться, что внутри мелко, как желе, трясутся поджилки, а в коленках поселилась противная слабость.
        Я - слабая женщина. Вот если бы дали револьвер, а лучше два…
        - Держи.
        Ракель протягивала блестящий маленький - дамский вариант - револьвер. Такая милая игрушка, способная делать неигрушечные дырки в теле.
        - Стреляй прицельно и точно в сердце или в глаз.
        Я содрогнулась от совета, но револьвер взяла.
        - Спасибо.
        - Не за что, - полные алые губы тронула усмешка, - только дяде не говори - лично пристрелит. Нас обеих.
        А дядя-то у меня того… Странно, но особой кровожадности я за ним раньше не замечала, однако Ракель говорила с уверенностью человека бывалого.
        - А он, - в горле вдруг пересохло, - много убивал?
        Внимательный взгляд я встретила смело и даже не дрогнула. Привыкаю? Только к чему? Бусинкам на браслете, бесцеремонному тыканию или револьверам в подарок?
        Молчание длилось от одного перекрестка до следующего. Ракель точно взвешивала - достойна ли я ее ответа.
        - Мы все убиваем. Девочка, получившая кусок курицы на обед, тоже убийца. Люди - хищники, и это наша природа. Но кто-то должен следить, чтобы у девочек на обед была курица и они могли ее спокойно съесть.
        Глава семнадцатая
        Странно обнаружить в женщине с улицы способность мыслить философски. Для моего круга привычно, да и что там говорить, спокойнее считать себя самыми умными и образованными. Цвет нации, да. А если встречаются исключения, мы воспринимаем их исключением и ничем более.
        Ракель - знакомая дяди, вполне может оказаться тем самым исключением из правила необразованного большинства. Любопытно, что еще скрывается за дешевыми браслетами с бусами и вызывающим поведением?
        Я так и не решила, как поступить с новой служанкой, а между тем карета, в сопровождении четверки всадников, двигалась по улицам залитого зноем города. Тихо, пустынно, редкие прохожие торопились поскорее оказаться в тени. Зато на открытых верандах многочисленных таверн не было свободных столиков. В этом городе кто-нибудь работает? Ночью фраканцы гуляют, днем сидят по тавернам… Не мудрено, что львиная часть дохода зарабатывается на гостях. Еще бы этих самых гостей никто не похищал и в бордели не продавал - был бы чудный город.
        Сбоку замелькала синяя полоска моря, и я позволила себе расслабиться. Скоро порт. Скоро пароход. Скоро мои страхи останутся позади. Решусь ли я когда-нибудь рассказать своим детям об этой поездке? Внукам, пожалуй, да. Они все равно воспримут мой рассказ, как бредни вышедшей из ума старухи. А вот детям авторитет матери подрывать нельзя.
        Сначала раздался хлопок. Дико заржала лошадь, но ее ржание тут же заглушило, оглушительно грохнуло. Карета подскочила, и я вместе с ней, щелкнув зубами и чуть не откусив себе пол языка, а потом мы дружно завалились набок.
        - Живы?
        Сверху распахнулась дверца, и внутрь просунулась голова Леона.
        - Слезь с меня! - прорычали снизу, еще и локоть воткнули в бок. Вот же зараза! Уволю! У хозяйки шок, глухота на оба уха, полная дезориентация, а она «Слезь!». Кто виноват, что мне повезло оказаться сверху?
        - Шанти, руку!
        Только ногу, потому как руки запутались в юбке.
        Соображаем, Шанти, если юбка на поясе, то что прикрывает ноги?
        Тапочки святого Гранта, как говаривала наша повариха, вот это позор! Я забарахталась с пущим усилием, пытаясь встать и одновременно одернуть юбку. Снизу простонали, послали меня в бездну и пожелали там сдохнуть.
        Мне было не до бездны. И сдохнуть должен был жених, ну или жениться на мне. И почему спасать нас полез именно он, а не дядя!
        Я протянула руку и меня легко, точно пробку из бутылки, выдернули наверх, где я вдохнула пропитанный гарью воздух, закашлялась.
        Грянул выстрел, еще один. Я вздрогнула, начиная понимать, что вокруг творится нечто страшное.
        - Шанти, цела?
        Размазывая слезы, выступившие от дыма, я вцепилась в дядю. Было страшно до рыданий, судорогами сотрясавшее мое тело.
        - Ну-ну, перестань. Ничего страшного не произошло. Парня слегка зацепило. Живучий, успел спрыгнуть. Лошадей жаль, да. Пришлось пристрелить, чтоб не мучились. Все, Шанти, хватит.
        Меня похлопали по спине, погладили по голове.
        - Успокаиваешь?
        Рывок, я оказалась лицом к Ракель, очень злой Ракель, на лбу которой багровела ссадина, по форме смахивающая на отпечаток каблука.
        Правую щеку обожгло болью, потом левую.
        Онемев от удивления - я даже плакать перестала - так и застыла, выпучив глаза, не веря, что меня только что отхлестали по щекам.
        - Вот как надо успокаивать, - подытожила с явным удовлетворением Ракель, точно я была её экзаменационной работой, которую она с блеском защитила.
        Нет, никакого увольнения! Утоплю! Доберусь до парохода и сброшу темной ночью за борт. Оскорбление смывают кровью. И плевать, что так говорят мужчины. Я тоже могу постоять за себя.
        - Впереди чисто, - из дыма вынырнул слуга Леона.
        - Уходим, - тут же принял решение дядя, - идем через доки. Держимся вместе. Никто не отстает. В случае чего, Леон - женщины на тебе.
        - Ты кое-что забыла, - Леон вручил мне сумку с дневником. Досадно. Я надеялась его «потерять» в карете.
        Гриан достал из покалеченной кареты багаж, мужчины проверили оружие, сняв револьверы с предохранителей. Я от проверки воздержалась. Карман юбки приятно оттягивала тяжесть моего дамского револьвера, внутри зудело желание пустить его в ход. Впрочем, двух взглядов - на дядю и на жениха - хватило, чтобы желание пострелять испарилось. Первый выпорет, а второй… О том, что сделает второй думать почему-то было волнительно. Я даже отвлеклась от жуткой картины: лежащей на боку кареты, двух лошадиных трупов и одного бледного молодого человека, которому мы оставили на попечение остальных лошадей. Его же обязали дождаться властей - если те соизволят, что весьма сомнительно, появиться.
        Доки встретили нас тишиной, горелым воздухом и грязью. Ветерок, которому я поначалу обрадовалась, нес вонь гниющих водорослей и тухлой рыбы, сквозь которую едва угадывался соленый аромат моря.
        Море здесь было. Голубой лентой выскакивало меж покосившимися ангарами, маня к себе криками чаек, шлепало волнами по пирсу, но, бездна, как же от него воняло! А мы жались друг к другу, крадучись пробирались мимо наваленных мешков, развешенных сетей и куч мусора.
        - Как-то тихо, - озвучил Леон всеобщее подозрение.
        - Большинство на разгрузке и загрузке парохода, - проявил осведомленность дядя, добавив: - Я был бы рад, если бы там оказались все. Меня больше беспокоит взрыв и то, что им не воспользовались.
        Я опасений дяди не разделяла, а вот местных было жаль. Четверо вооруженных мужчин со зверскими рожами, две потрепанные женщины. Встреть нас в полумраке ангара, через который мы решили срезать путь, и кошмары обеспечены.
        Интересно, долго нам еще до цивилизации? Шаг на борт парохода, принадлежащего Роландской империи - все равно, что шаг по родной земле. На пароходе своя, нормальная служба правопорядка. Они быстро разберутся с фраканской швалью, которая пытается нам испортить жизнь.
        Я шла, прижав к лицу рукав, и дыша сквозь ткань. Так меньше воняло. Остальные делали вид, что всю жизнь провели в вонючих доках. Поразительная невосприимчивость!
        Шуршание сбоку. Я резко обернулась. Рука сама потянулась к карману.
        Серый зверек шмыгнул к мешкам.
        Крыса!
        Бездна мне за пазуху. Это же КРЫСА!
        Бок ощутимо кольнуло.
        - Только попробую заорать или достать ствол! Прирежу, как порося. Кивни, если поняла.
        Я поймала вопросительный взгляд дяди, который ушел шагов на десять вперед.
        - Улыбайся, бездна тебя побери!
        Надо отпихнуть, броситься к дяде - он спасет, он поможет, если нажаловаться на бесстыжую девицу, которая обещала меня прирезать. И ведь прирежет. Без всякого сожаления. Угораздило же связаться…
        - Здесь так воняет, - я выразительно помахала ладонью около лица, - голова закружилась.
        Истинная дарьета всегда имеет право на приступ дурноты.
        Вот и дядя поверил. Кивнул, повернулся и зашагал дальше.
        На мгновение, стало обидно от такой доверчивости! Мог и проверить, почему девицы вдруг решили обниматься и шептаться по дороге.
        - Да, отпусти уже! - я заехала локтем ей в бок.
        Ракель отпустила, но тут же притянула, прошептав:
        - Помни, я слежу за тобой, Маха Рыжая Грива. Думай об этом, когда решишь подурить.
        Я поморщилась, потерла бок. Никого я ненавидела в своей жизни больше, чем сейчас Ракель. Даже ненависть к Леону и та потускнела.
        Думает, нож под ребро - и я испугалась, став послушной? ВанКовенберхи так просто не сдаются! Дайте добраться до парохода, и я за все рассчитаюсь.
        Интересно, кто такая Маха? А вот рыжая грива - вульгарно!
        Впрочем, что еще ожидать от уличной девки, которая босой разгуливает среди бела дня! Что ожидать… Действительно, что ожидать от девицы, которая носит с собой нож и револьвер? И юбка у нее… Я только сейчас заметила, что юбка у Ракель обзавелась разрезами по бокам, и при каждом шаге из-под благородного темно-синего материала ярко-красным выстреливали штаны в обтяжку.
        Ах, сколько почтенных дарьет сейчас бы кипели от негодования. Все, которых я знаю.
        Я так увлеклась мыслями о Ракель - нет ничего слаще мыслей о мести - что не сразу осознала: мы остановились. Впереди в одну линию выстроились трое: дядя и двое слуг Леона, за ними - носами им в спину - мы с Ракель. А впереди - я чуть сместилась, чтобы было видно - семеро.
        Сердце екнуло дважды. Первый раз при мысли - где Леон? И второй раз от узнавания: перед нами, в числе прочих, стояли те самые типы из борделя, которые сидели с дядей за столом.
        - Ну, здравствуй, дорогой, - мужчина с бородкой криво ухмыльнулся, и от его ухмылки повеяло мертвецким холодом, - а я-то думал-гадал, кого мы ждем в доках. Оказывается, тебя. Обнимемся, дружище?
        - Не скажу, что рад тебя видеть, Сирс, - я знала дядю достаточно хорошо, чтобы уловить напряжение в его голосе, - мне стоило догадаться, кто это заманивает нас в доки таким изощренным способом.
        - А пустое, - польщенно отмахнулся дядин знакомый, - я лишь воспользовался задумкой коллег, предварительно убедив их, что одной бомбой вас не убьешь, а развязывать бойню рядом с портом - неэтично.
        Стоящий рядом с ним бугай выразительно глянул на тех самых, видимо, «коллег». Следы убеждения на их лицах были различимы даже с моего места.
        - Так что скажешь, Проповедник? Или договоримся? Мне нужна девка, у тебя их две. Заберем обеих. А сам можешь идти. К тебе претензий нет.
        - Скажу, ты всегда был жаден до денег, Сирс. Давай договоримся: я возьму дело, которое ты предлагал, а ты поможешь нам выбраться отсюда.
        - Ты изворотлив, как змея, Проповедник, но я передумал. За твоих подопечных дают столько, что я останусь в прибыли. Да и со счетом у тебя туговато. Нас семеро. Парней отбирал Башмак, так что все они не робкого десятка. У тебя двое. Того, проклятого, который успел сбежать, скоро притащат - я отправил за ним парочку ребят. Заказ был на мертвых или живых. Тебе, по старой памяти, я предлагаю удалиться. Даю слово, оглядываться не стану. Смотри - все по-честному: закрываю глаза, считаю до десяти, и когда открою - тебя здесь не будет.
        И он действительно прикрыл глаза ладонью, принявшись громко считать до десяти.
        - Десять.
        Сейчас умру. Вот прямо тут, упаду на этот грязный, в бурых потеках пол и умру. От страха. И кто-то сэкономит на мне пулю? Ну уж нет!
        - Девять.
        Мамочки, как тошнит. Интересно, если меня вырвет, я смогу прикинуться заразной? Нет, он же сказал: живые или мертвые. Пристрелят издалека. Не хочу умирать! Мне семнадцать. Я почти ничего не успела.
        - Восемь.
        Да я замужем еще не была! Мамочки, умру не целованной?! Хочу замуж. Белое платье, цветы. За кого? Да за кого угодно. Боги, клянусь, если выберусь живой, выйду замуж. Рожу троих, нет, пятерых, чтоб пеленки, сопли и горшки вытеснили всю дурь из головы.
        - Семь.
        И что там бормочет проклятая бездной убийца? Молится? Хорошая идея помолиться перед смертью. А что стучит? Сердце? Не угадала. Собственные зубы выбивают дробь.
        - Шесть.
        Мерцающее облако взметнулось из-под ног, а следом я почувствовала ощутимый укол в то место, на котором обычно сидят и тихое, но очень злобное:
        - Бегом.
        - Пять.
        Краем глаза успела уловить, как в разные стороны метнулись три тени, а потом сама сорвалась с места, по дуге огибая застывших и глядящих перед собой стеклянными глазами бандитов.
        - Четыре.
        Ах, как я бежала! Неслась, не чуя под собой ног. Подгоняемая неумолимым:
        - Три.
        И многозначительная пауза: скоро-скоро я иду искать.
        Страх толкал в спину, сердце уже билось в горле, бок кололо, грудь жгло, но я бежала. Мерцающее облако летело вместе с нами, и бежать в нем было удивительно красиво, если бы не:
        - Два.
        - Быстрее, корова!
        Это кто из нас корова?! Да мою фигуру называли совершенством, а стать сравнивали с ланью! Злость придала сил, и в открытую дверь кирпичного ангара я влетела камнем, выпущенным из пращи.
        - Один.
        - Замри и не дыши, - прошептала Ракель.
        Легко сказать - не дыши, когда хватаешь ртом воздух, а в груди - точно перца вдохнула - все горит.
        Сзади послышались удивленные возгласы.
        Облако, ставшее почти прозрачным, прощально мигнуло и исчезло. Я хотела спросить, что это было, но злой предупреждающий взгляд Ракель заставил подавиться вопросом. А потом зазвучали выстрелы.
        Звонкие бах-бах разрывали воздух снаружи, а мне казалось - стреляли в меня и прямо здесь, в ангаре склада.
        - Уходим.
        Меня грубо дернули за рукав, но сейчас я грубости не заметила. В голове царил хаос, пересохшее горло с трудом заглатывало горячий воздух. Я взмокла и одновременно заледенела от страха.
        - Но дядя? - нашла силы возразить.
        - Остался нас прикрывать. Или у тебя есть козыри в кармане, которыми можно уложить толпу бандитов?
        Ракель явно издевалась. И все же насмешка в ее голосе звучала без обычной язвительности, да и выглядела девушка неважно, что не мешало ей мною командовать:
        - К лестнице, живо.
        «Нашлась, понимаешь командирша», - сердито думала я, перехватывая руками ржавые ступени. Подумаешь, облако создавать умеет. Я тоже умею… череп из книги вызывать. Неуправляемый, конечно, но всяко страшнее мерцающих облаков.
        Теперь понятно, почему дядя приволок эту девицу. Про умение отводить глаза я слышала - градоначальник рассказывал о воришке с таким талантом, которого ловили аж с помощью мага - но видела впервые. Полезное умение, если ты шпион или вор.
        Странные знакомые у моего дяди. Чувствую, будет у нас разговор по душам, если доживем. И почему тот тип называл его Проповедник? У благородных не бывает кличек. Пошлая привычка давать клички свойственна людям, стоящим вне закона. Не хочется думать, что мой дядя ступил на кривую дорожку, но факты - упрямая вещь. Мой дядя - бандит!
        Люк на крыши приоткрылся, оттуда хлынул ослепительный поток света, и протянулась рука:
        - Давай, Шанти.
        Леон! Как я рада его видеть. Его, а не дуло пистолета в лицо.
        Крыша была покрыта красной черепицей, которая опасно хрустела под ногами, но держала. Повезло, склад более-менее новый. Дай, боги, не провалимся. Хотя этим фраканцам я бы не стала доверять. Положат бракованную черепицу, которая треснет подо мной. А вниз…
        Скосила глаза. Мамочки! Вот это высота, дух захватывает! Свалишься - костей не соберешь. Ноги, перестав слушаться, тут же запутались друг в дружке. Я запнулась, поскальзываясь.
        - Осторожней! Не смотри вниз!
        Леон сжал мою ладонь, поддерживая под локоть.
        - Корова! - еле слышно фыркнули сзади.
        Нет, я точно ее убью. Мысли о сладком - месть будет очень сладкой - вытеснили из головы страх высоты. Я отпустила руку Леона, бодро зашагав по краю крыши. Крыши здесь, во Фракании, строили почти плоские - снега зимой, считай, нет. И я настолько осмелела, что бросила взгляд вокруг.
        Вот оно - синее море: наш путь домой, а там, чуть правее, высятся ряды мачт, среди которых пузатыми ногами смотрятся трубы нашего парохода. А между нами - крыши, крыши: покрытые темно-красной черепицей и, попроще, дощатые. Да, мы на окраине складов!
        Вжах! Пуля выбила осколки черепицы из-под ног.
        Первый момент я даже не поняла, что это стреляют и стреляют по нам. А вот нижняя часть спины первой почувствовала догоняющие неприятности. Ноги сами собой рванули вперед, к краю склада, где виднелись перила второй лестницы.
        Вжах! Стрелки были далеко - на том краю, но их выстрелы привлекали к нам внимание, как варящееся на плите мясо привлекает запахом собак. И скоро на наш след встанет вся стая.
        Бах! Бах! А это уже с нашей стороны. Даже не оборачиваясь, я знала - стрелял Леон. Вопль боли, раздавшийся с той стороны крыши, резко охладил пыл преследователей, выстрелы стихли. Вовремя! Вот и лестница.
        Я поморщилась от боли, спрыгнув в жесткую траву. Лестница не доходила метра двух до земли и пришлось прыгать, повиснув на руках.
        Следом легко, без усилий, спрыгнула Ракель и махнула в сторону, противоположную от моря:
        - Туда.
        Мне было все равно куда, лишь бы подальше от пуль. Леон молча догнал нас. Быстрым шагом, почти бегом, мы нырнули в хитросплетение сараев, заросших пустырей и складов.
        - Не высовывайся!
        Рука Леона легла на грудь - нахал! - и вдавила меня обратно в стену. А я только на секундочку. Выглянуть и обратно. Никогда не думала, что быть дичью - настолько отвратительно. Страх плотным облаком клубился вокруг, лез пылью в нос, жутко хотелось чихнуть - последний раз в жизни - потому как следом за чихом прилетит пуля.
        Мы порядком углубились в трущобы портовой зоны, где обитали… Эм, не знаю, кто тут жил, но жить тут было решительно невозможно. Сложенные из чего попала дома. Грязные стены. Веревки белья поперек узких улиц. Тазы, ведра. Сточные канавы. Дети. Удивительно счастливые для такого места дети, решившие составить нам компанию. Настороженные взгляды взрослых, в основном женщин.
        - Дай им денег, - тихонько попросила Леона, - пусть отвяжутся.
        - Дашь, еще больше набегут, - так же тихо прошептал жених, - потерпи, недолго осталось.
        Я? Боюсь? Совсем нет! И за руку Леона я держу, потому как не хочу споткнуться и упасть.
        Интересно, какое «недолго» он имел в виду? Если я правильно поняла - а в этом бездной созданном месте и сам хозяин заплутает - двигались мы в противоположную сторону от порта. О чем я и намекнула жениху, но тот лишь отмахнулся. На его месте я бы не стала слепо доверять нашему проводнику. Заведет куда-нибудь подальше и… А хоть и в жертву принесет. Странная она. Молчу о маниакальном желании убивать, колоть и резать.
        - Здесь? - подозреваемая мною в предательстве остановилась в узком проулке, зажатом между двух дощатых стен складских построек.
        Леон повертел головой. Что-то мысленно прикинул и кивнул.
        - Да, годится. Занимаем позиции. Шанти, спрячься, - его рука коснулась моей щеки, - и будь осторожна.
        На сердце потеплело, я поймала себя на желании улыбнуться. На столь идиотском в наших плачевных обстоятельствах желании.
        Мужчина легко подтянулся - я залюбовалась его сильной фигурой - и исчез на крыше. Сама же осталась стоять и, подозреваю, глупо улыбаться.
        - Что встала?
        Начинается…
        - Ныкай свою задницу вот туда…
        - Другие варианты есть? - перебила я окончание фразы, в котором точно было бы упомянуто какое-нибудь животное.
        Ракель задумалась. Мне казалось, сейчас она отправит меня гулять в бездну, но она спросила:
        - Не забоишься, дарьета?
        Никогда еще обращение «дарьета» не звучало так издевательски… Оскорбление пришлось проглотить, потому как «ныкать задницу» желания не было.
        Подбородок выше, плечи шире, в прищуренных глазах легкое презрение. Главное - не переиграть.
        Мой бравый вид оценили.
        - Пошли.
        Двери у сарая не было. То ли унесли, то ли сгнила. Внутри царил пыльный полумрак, пахло сеном и мышами. Напротив, сквозь полуоткрытую дверь, виднелся кусок соседней улицы.
        - Стоишь здесь. Стреляешь, когда уверена, что попадешь. Крикну: беги, бежишь в ту дверь. Прямо, налево и снова прямо. Поняла?
        - Прямо, налево и снова прямо. А что потом?
        - А потом, - хищно улыбнулась Ракель - в темном сарае резко похолодало, - я тебя найду.
        Подмигнула, крутанула синей юбкой, продемонстрировав алые штаны, и ушла.
        Я выдохнула, вытерла вспотевшие ладони и постаралась успокоиться. Думать, почему Ракель вызывает у меня чувство страха, буду потом. Сейчас есть проблемы насущней. Например, бандиты.
        Выглянула. В конце проулка мелькнула тень, зазвучали грубые голоса.
        - Где они?
        - Были тут.
        - Шевели веслами. Упустим, нас на корм рыбам отправят.
        Револьвер в моей руке мелко затрясся. Острым сожалением полоснула мысль о доме. На веранде сейчас накрывают к послеобеденному чаю. Ставят маковые булочки или пироги с моченой брусникой. Раскладывают в пиалы темное вишневое варенье, светлое тягучее яблочное, обязательно выставляют деревянную плошку меда.
        Шаги. Сиплое дыхание.
        Пыль сарая стала удушающей. Страх придавил ноги к земле.
        - Вот ты где, красава! - голос сзади, я подпрыгнула, обернулась, и ствол револьвера уперся в мужскую грудь.
        Глава восемнадцатая
        Моя смерть была красивой. Тонкий нос с горбинкой, черные волосы, крупными локонами обрамляющие загорелое лицо, темные глаза с прищуром, во взгляде - сталь. В руках пусто, но меня не отпускало чувство, что сейчас в сарае двое: испуганная мышь и голодный кот.
        Брови мужчины изогнулись в насмешливом удивлении - он явно был поражен нахальству мыши, посмевшей наставить на него револьвер. Меня обдало жаром, в руках поселилась предательская слабость. Палец неуверенно лег на курок, я облизала губы, поймала заинтересованный взгляд и попятилась. Слишком близко. Слишком откровенно.
        Ухмылка тронула губы бандита. Я выругалась про себя, понимая, что не простого бандита. Одет в черную шелковую рубашку, сквозь расстегнутый ворот которой блестит золотая цепочка.
        И почему мне не везет! Был бы передо мной нормальный, как описывают в романах, бандит: грязный, заросший, страшный, как бездна, я бы испугалась и обязательно бы выстрелила.
        - Красава…
        Я снова попятилась, в ужасе глядя на протянутую ко мне руку.
        - Ну же, будь умницей, девочка. Если будешь, обещаю, я позабочусь о тебе.
        Широкая улыбка окончательно все испортила. Она ему шла, и он знал об этом.
        Медленно шагнул в мою сторону, продолжая улыбаться.
        Я так же медленно отступила.
        Между нами метр, не больше, его протянутая ко мне рука, моя с револьвером, палец на курке - а толку?
        Никогда не думала, что буду желать, чтобы на меня бросился мужчина. Но, похоже, это мой единственный шанс нажать на курок.
        От эха выстрелов, заметавшихся по проулку, я вздрогнула и словно очнулась.
        Шанти, какая же ты дурочка! Решайся. Сейчас или никогда. Хоть ударь его этим проклятым револьвером!
        С лица фраканца сползла улыбка, сталь во взгляде заострилась, а в следующий миг он резко сократил между нами расстояние, выбил оружие, ухватил за руку и заломил, заставляя встать на цыпочки. Из глаз от резкой боли потекли слезы.
        - Я предупреждал, красава.
        От фраканца несло чесноком и пивом, и меня окончательно отпустило наваждение. Поздновато, конечно, браться за ум, ведь револьвер - я нашла его взглядом - отскочил от стены и валялся рядом.
        - Леон! - крикнула изо всех сил.
        От звонкой оплеухи зазвенело в ушах, а от вкуса чужой ладони во рту затошнило.
        Я дернулась, пытаясь попасть по этой сволочи, но явно переоценила свои силы. Отбила локти, коленки, заработала вывих плеча, синяки и предупреждение:
        - Пристрелю.
        Меня точно не воспринимали всерьез - оружие бандит так и не достал. Тащил прочь из сарая, особо не напрягаясь.
        Я представила презрительную гримасу Ракель - с одним, безоружным, не смогла справиться - и горькая обида пересилила боль. Извернулась диким образом, укусила за ладонь, каблуком саданула по голени - бандит ослабил хватку. Его пальцы скользнули по голове - я возблагодарила Ракель за прическу, рука осталась ловить воздух, а я уже неслась по узкому проходу прочь.
        Сзади раздались ругательства, потом прозвучал выстрел. Я в ужасе подпрыгнула и запетляла, точно бешеный заяц.
        В глазах мелькали: заборы, стены, белье, пыль, разбитые окна, провалы. Я сворачивала в каждый проулок, молясь лишь об одном: чтобы он не заканчивался тупиком.
        Про указания Ракель я вспомнила, когда почти свалилась в грязном углу, где-то между покосившейся стеной и кучей наваленных ящиков. И чуть отдышавшись, в полной мере осознала свое положение: одна, в трущобах, без оружия, в сумке лишь дневник, от которого я сама бы с радостью избавилась.
        - И где теперь ее искать?
        Леон в раздражении пнул валяющийся под ногами труп. На черной шелковой рубашке расплывалось темное пятно.
        - Сказал же, спрятаться!
        Еще один пинок.
        - Просил не высовываться!
        Ракель насмешливо покачала головой. Её пальцы мелькали над барабаном, ловко наполняя его патронами.
        - Хочешь прибить - занимай очередь. У меня давно руки чешутся. И зря ты так. Нет твоей вины, что он нашел ее первым.
        - Не вмешивайся!
        - А то, что? - Ракель приподняла брови.
        - А то, - Леон шагнул ближе, остановился рядом с девушкой, - думаешь, я не вижу - ты такая же горничная, как я продавец пирожков. Не знаю, зачем ты здесь, но если причинишь ей вред…
        - То что ты сделаешь, проклятый? - ухмылка на лице Ракель стала шире.
        - Арестую и упрячу лет на десять.
        - Страны не попутал? Ты здесь не хозяин.
        - Не арестую, так просто убью. Поняла?
        - Какие мы грозные, - протянула Ракель, зрачки ее резко расширились, взгляд потяжелел, а в голосе появились вибрирующие нотки: - А если я попрошу быть вежливей?
        Леон резко выдохнул, дернул головой, отводя глаза.
        - Ведьма! - протер ладонью лицо, точно стирая налипшую паутину. - Если бы не Хассель, давно бы с тобой разобрался.
        Ракель фыркнула, провернула барабан, прицелилась в сторону проулка, потом опустила револьвер и спрятала его в карман юбки.
        - Пока ты со мной еще не разобрался, давай займемся делом. Что думаешь?
        - Следуем плану. Через полчаса встречаемся с Хасселем и начинаем искать. Она не могла уйти далеко.
        Ракель скривила недоверчивую гримасу. Помассировала шею. Глянула на солнце. Покачала головой.
        - Закат близко. Времени немного. Упустим пароход - плохо дело. Луна будет кровавой. Ночь нам не пережить.
        - Не каркай! - зло оборвал ее мужчина.
        - Как ты мог! - кулак врезался в стену, проломив доску, и обдал голову Леона выбитыми щепками. - Я просил тебя за ней присмотреть! Просто присмотреть. С бандитами мы бы сами справились.
        Леон стоял, сжав кулаки, крепко - до боли - стиснув зубы. Хотелось огрызнуться, но он молчал. Ни одно оправдание не поможет исправить содеянное. И какой тогда смысл оправдываться?
        Уклоняться от удара он тоже не стал, но Хассель сдержался - ударил рядом. Зря. Леону бы сейчас не помешала пара оплеух, чтобы заглушить боль, которая грызла его изнутри.
        Он сглупил. Запутался. Свалял дурака. И почему одна женщина вдруг стала важнее целого света? Не просто женщина - настоящая катастрофа. Удивительно, как она вообще дожила до семнадцати лет с таким талантом привлекать к себе неприятности.
        Если вспомнить, где он ее нашел? В глухой фраканской деревне, куда она сбежала от двух головорезов и трех трупов. А потом? Нет, чтобы спокойно ждать в доме, снова побег. И где они встретились? В борделе! А ведь благородной дарьете и слова такого знать не положено…
        Теперь она где-то там, в трущобах. Одна. Напугана. И все по его вине!
        Мысль об этом вгрызалась в сердце, оставляя там кровоточащие раны. Хотелось убить. Кого угодно, а в первую очередь ее. Схватить за волосы цвета янтаря. Прижать к себе. Зарыться в них лицом. Вдохнуть аромат. Потом ухватить за тонкую шею, сжать. Увидеть страх в широко распахнутых глазах и впиться в губы жестким поцелуем. Но сначала надо найти эту дурочку, а потом уже убивать.
        - Разделимся. Кто найдет - три выстрела в воздух. И будьте осторожны, мы хорошо тут почистили, но, боюсь, еще не все сюрпризы закончились на сегодня. Ты как? - Хассель повернулся к Гриану.
        Ракель закончила перевязывать тому плечо. Мужчина осторожно покрутил рукой, потрогал повязку, поморщился.
        - На вылет прошла, жить буду.
        - Пойдешь со мной, - распорядился Леон и добавил чуть тише: - Держись позади, не лезь вперед. Ты мне нужен живым, понял?
        Гриан неохотно кивнул, про себя решив игнорировать приказ. Его задача - доставить хозяина домой целым и невредимым, пусть и ценой собственной жизни.
        Надо двигаться. Идти дальше. Но я смотрела на лежащий передо мной проулок и не могла заставить себя сделать шаг. Здесь, в тупике, среди мусора и ящиков было тихо. Откуда-то сверху доносился надрывный свист цикады. Пахло деревом. Вонь порта не ощущалась, я забралась далеко от моря, а значит, есть надежда - бандиты меня не найдут. Это успокаивало. Но вот то, что свои меня тоже не найдут, приводило в отчаяние.
        Я одна против целого мира. Мира, в котором к дарьете относятся без всякого почтения. Где могут ограбить, продать в бордель. Где стреляют по девушкам.
        От острой жалости к себе слезы потекли по щекам. Я хлюпнула носом, достала платок. Высморкалась. И тут же замерла, прислушиваясь. Услышал кто-нибудь? Нет, тихо. Все так же заливалась откуда-то сверху цикада, над головой носились ласточки, пару раз гугукнула горлица.
        Я потерла рукой горло, которое стискивал страх.
        Давай, Шанти, соберись. Ты через столько прошла, неужели испугаешься выйти из укрытия? С другой стороны, не разумнее ли остаться на месте? Если начну метаться по трущобам - страшно-то как! - потеряюсь еще больше.
        Хотя… я огляделась. Больше решительно некуда.
        Залезть на крышу? И свалиться вниз. Бандиты не пристрелили, так на крыше себе шею сверну.
        Солнце. Когда мы заходили в портовые доки, кажется, оно светило в спину. Или в левую щеку? Бездна! Почему я такая! Ни выстрелить, ни дорогу найти обратно. И дядя сейчас за меня переживает. А как злится Ракель - представить страшно.
        Я все же представила, передернула плечами от холода, мазнувшего по спине, и помолилась, чтобы Ракель не нашла меня первой. Эта точно убьет.
        А Леон… Мысль о женихе заставила потянуться и расстегнуть верхнюю пуговицу блузки. Жарко. Полдень уже позади, а жара так и не уходит.
        Тут и гадать не нужно - Леон в ярости. Его невеста, я не сдержала улыбки, снова сбежала. Н-да… видел бы меня кто-нибудь со стороны. То плачу, то смеюсь. Нервы совсем расшатались. И не мудрено. Бегать по крышам, как мальчишка. Домой. Хочу домой. В постель, под одеяло, и чтобы нянюшка заварила чаю с липовым цветом.
        Леон. Ругается, наверное. Последними словами поминает непутевую меня. И почему до сих пор не бросил? Не понимаю. Ничего я в этой жизни не понимаю. Из-за дневника? Так я его вернула. Из-за мести? Хочет доставить на родину и посадить в тюрьму? Тогда почему не разорвал помолвку и дяде представился женихом?
        Нет, не сходится. Я потерла ладонью лоб. В мыслях царил хаос с легким привкусом безумия.
        А проклятие ему даже идет. С цветком на щеке он не такой суровый. Интересно, какой от него эффект? Жаль, неудобно спросить.
        Бездна, какая же я глупая! О чем только думаю!? О мужчине, которого прокляла, обокрала, заставила пересечь море и гоняться за мной через всю страну. И кто из нас после этого чудовище? Я или палач?
        Нет, конечно, он. Какие могут быть сомнения! Не выйду я за него замуж. Пусть в наручниках к алтарю тащит. Я скажу «нет».
        Шорох впереди заставил застыть и обратиться в слух. Шаги. Стук. Бормотание. Я вжалась в стену, надеясь, что меня не заметят.
        Мимо моего укрытия прошаркала, опираясь на палку, согбенная старуха. Седые волосы свисали из-под грязного платка, серая в заплатках юбка подолом собирала дорожную пыль, на плече висела полотняная торба.
        И я решилась.
        - Бабушка, подождите, пожалуйста.
        Догнала в три шага, пристроилась рядом, так как старуха не остановилась, продолжая неспешно переставлять грубые башмаки.
        - Бабушка, вы мне не поможете? Мне дорогу к морю найти надо.
        Заступила путь, старуха остановилась, медленно подняла безумный взгляд, от которого меня бросило в дрожь. Нас накрыла тень, точно облако внезапно нашло на солнце. Поднявшийся ветер швырнул в лицо пыль. Я закашлялась, прикрывая глаза, и застыла, услышав скрипучий старческий голос:
        - Смерти ищешь? У моря ее и найдешь.
        - Но как же так? - пробормотала растерянно. Взгляд старухи посветлел, она шумно высморкалась в фартук.
        - Мне же к морю надо. По-другому дорогу не найду, - продолжала бормотать я.
        - К морю? - переспросила старуха. - Так тебе, девонька, прямо вот туда, - и палку ткнулась мне за спину, - дом из белого камня увидишь, повернешь за него, а потом все прямо-прямо, никуда не сворачивая.
        Леон вдохнул пахнущий морем воздух. Зелено-голубая гладь воды перед ним перекатывалась редкими волнами. Был почти полный штиль. Ослепительный диск солнца стремился к горизонту. Скоро закат. Времени почти не осталось. Так почему он здесь? Что его привело на пристань? Интуиция или невезение? Что-то определенно вело его сюда. Он даже может сказать что именно - проклятие. Щеку начинало немилосердно дергать, стоило отклониться в сторону.
        Говорят, проклятие может вызвать безумие. Значит, он сходит с ума, раз не смог выкинуть из головы девчонку.
        Взгляд зацепился за стоящую на самом краю пирса фигурку, одетую в светло-голубую блузку и черную юбку. Сердце пропустило удар, а в следующий момент он уже бежал к ней.
        - Шанти! - окликнул и… замедлил шаг. Девушка не обернулась, продолжая стоять на краю и смотреть на море.
        Что, к бездне, здесь происходит?
        Невидимая сила скрутила мышцы, Леон выгнулся, упал, крича от боли. За спиной трижды грохнуло - Гриан. Сдавленный крик, прозвучавший следом за выстрелами, заставил Леона выругаться - ведь просил быть осторожней и держаться позади, но Гриан решил рискнуть и, похоже, нарвался.
        Корчась от боли на каменной набережной, Леон, не отрываясь, смотрел на Шанти. Увидел, как девушка медленно, через силу, повернула к нему залитое слезами лицо.
        Леон захрипел, пытаясь дотянуться до оружия.
        - И кто это у нас такой прыткий?
        Голос говорящего был нагл, как и его обладатель - молодой фраканец, которому Леон с радостью подпортил бы его красивое лицо.
        - Не стоит недооценивать его, мальчик силен. Мой удар не вырубил его полностью.
        Из тени сарая выступил еще один мужчина, но на Леона он даже не смотрел. Все его внимание было сосредоточено на девушке.
        - Только тронь ее и ты - труп, - прохрипел Леон.
        - И что ты сделаешь? - носок туфли фраканца ткнул его под ребра.
        - Убью тебя, - выдохнул сквозь стиснутые от боли зубы.
        - А он забавен, этот роландец, - рассмеялся молодой человек, поправил шейный платок и спросил, обращаясь к спутнику: - Мастер, зачем он вам? Вам же нужна девчонка? Забирайте её, а с этим я сам поговорю, - и фраканец постарался попасть Леону по лицу.
        Тот успел увернуться, и удар пришелся вскользь по черепу. Мужчина досадливо поморщился.
        - Верткий, зараза. Ничего, сейчас я его угомоню, - и занес ногу для очередного удара.
        - Хватит, - оборвал его тот, кого он назвал Мастером, - мы и так привлекли много внимания. Говорил, не надо было обращаться к местному отребью. Толку от них никакого, только лишний шум. Кончайте его, забирайте девчонку - и уходим.
        - Как скажете, Мастер, - с неудовольствием повиновался фраканец и махнул подчиненным: - Кончайте того и в воду, а этого я сам.
        Он наклонился над Леоном, намереваясь накинуть удавку на горло.
        Шанталь сдавленно крикнула, и мужчины отвлеклись на ее крик.
        - Быстрее, - поторопил фраканца Мастер, - я не могу удерживать обоих.
        Фраканец хищно оскалился, дернул Леона за волосы, заставляя его запрокинуть голову, и отлетел, получив ногой в лицо.
        - Что копаешься? - со злостью спросил Мастер, укрепляя заклинание, удерживающее девушку.
        - Сейчас, мастер, - мужчина поднялся, сплюнул кровь. Зло прищурился, глядя, как шатаясь, встает на четвереньки Леон.
        - Сильный, да? - спросил, вытирая рукавом кровь с разбитых губ. Взмахом руки остановил подручных: - Я сам.
        Выбил из дрожавших рук Леона револьвер, и тот, покатившись, со всплеском скрылся в мутной воде бухты.
        Мужчина обмотал концами шнура ладони, пробормотал:
        - Порезать бы тебя, да костюм жалко. Кровь плохо отстирывается. Вот ты чем кровь сводишь, а? Поделился бы рецептом, все равно сдохнешь.
        Вместо ответа Леон зарычал, бросился вперед. Головой ударил в живот фраканца, и они покатились по пирсу, а затем с шумным всплеском оба ушли под воду.
        Шанти крикнула, дернулась и застонала от боли - маг усилил давление.
        - Дурак, ничего нормально сделать не может, - проговорил маг, наклоняясь над водой. Постоял пару секунд, потом махнул рукой остальным:
        - Второго тоже в воду. Забираем девчонку и уходим.
        Пальцы соскальзывали с покрытой водорослью стены пирса. Голова все чаще скрывалась под водой. Он успел пару раз хлебнуть соленой воды, и во рту стоял противный привкус. Мышцы стонали от нагрузки, но Леон цеплялся за эту проклятую стену, не желая сдаваться. Где-то там Шанти. Его Шанти, которая только и делает, что попадает в неприятности. Чьи волосы, цвета темного янтаря, блестят на солнце золотом, а улыбка теплом может поспорить с летним полднем.
        Он должен выжить. Ради нее, ради ее улыбки. Выжить, чтобы спасти. Даже если эта упрямая девчонка отвергнет его, он не отступится.
        Жить. Каждая волна - маленький шаг к смерти.
        Пальцы оставляют алые разводы на серых стенах.
        Каждых вздох - шаг к жизни.
        Он справится. Есть ради чего. Сдастся - девчонка умрет. Глупая, дурная, наградившая его проклятием, но ставшая бесконечно дорогой за эти дни.
        Вздох. Волна снова накрывает с головой. Сил, чтобы выплыть, становится все меньше. Глубина манит к себе. Смерть обещает избавление и покой. Но внутри сердца занозой сидит рыжая девчонка, которая не дает просто так уйти под воду.
        «Я не убегу, но обещаю превратить твою жизнь в бездну, если женишься на мне».
        Он согласен с бездной, лишь бы она была рядом. Его личное рыжее солнце, которое может согреть или испепелить.
        Сильный рывок за шиворот остановил болтанку, Леона вздернули над водой. Над головой прозвучало долгожданное:
        - Держись, сынок.
        Когда в четыре руки его вытащили наверх, Леона вывернуло прямо на пирсе. Хассель протянул платок, помог подняться и только потом спросил:
        - Что произошло?
        Вместо ответа Леон потряс головой, прислушался к себе и уверенно махнул рукой на запад:
        - Она там, и с ней маг.
        - Маг, говоришь? - зло прищурилась Ракель и покрутила бусинки браслетов на запястье.
        - Гриан? - уточнил Хассель, Леон медленно покачал головой, опуская взгляд. Руки сжались в кулаки. Он потерял своего человека, и кое-кто обязательно ответит за это.
        - Его надо найти, пока не стемнело, - распорядился Леон, приказывая: - Лакс, займись. Не хочу, чтобы тело досталось фраканским рыбам, а мы отправимся за Шанталь. Держи, - и он бросил ему кошелек с монетами, - здесь достаточно, чтобы нанять рыбаков.
        - Сколько их? - спросил Хассель, на ходу заряжая револьвер и передавая его Леону.
        - Четверо, но главное - маг. Вряд ли он сможет удержать всех сразу. Нас двоих он сдерживал с трудом.
        - Не переживай, мага я беру на себя, - предвкушающе оскалилась Ракель, и на ее лице проступила темная маска ненависти.
        Они догнали их на другой стороне пирса. Двое подручных стояли в лодке, еще двое держали на руках девушку, готовясь опустить в лодку.
        Хассель выстрелил сразу. Парень в лодке коротко вскрикнул и упал в воду. Остальные резво залегли. На пирсе остался стоять лишь маг. Он ухмыльнулся, расстегнул пиджак и расставил шире ноги.
        - Нет, - Ракель остановила Леона, прицелившегося в мага, - пуля такого не возьмет. Они умеют ставить щиты. Лучше отвлеки.
        - Эй, ублюдок! - крикнул Леон первое, что пришло в голову.
        Рядом грохнуло - Хассель строго следил, чтобы подручные мага не отрывали голов от пирса.
        - Надо же… живой! - то ли восхитился, то ли огорчился маг. - Ведь хотел сразу прибить.
        И он вытянул вперед руку.
        Ракель перекатом ушла в сторону, Хассель тоже куда-то исчез, и только Леон, как самый «умный», не успел среагировать. В грудь точно камнем ударило, сердце замерло, нехотя стукнуло, раз-другой, и застучало с прежней силой.
        Леон сплюнул кровь на камни. «Отвлеки». Хороши соратнички. Явно ведь не первый раз с магами дело имеют, могли бы и предупредить. Не стоял бы тут мишенью.
        Сбоку от мага вынырнула Ракель, сорвала с запястья один из браслетов, раздавила бусинки в кулаке и кинула их содержимое в мужчину. Темное облачко на мгновение окутало его фигуру, раздался резкий кашель и взбешенное:
        - Убью, ведьма!
        - А ты попробуй!
        Ракель приглашающе раскинула руки, но маг метнулся в сторону и через мгновение держал Шанталь, приставив лезвие ножа к горлу девушки.
        - Кто дернется - убью!
        Они замерли на пирсе. Трое против одного.
        Леон отвел взгляд, не в силах смотреть на фигурку в руках мага. Внутри точно каленым железом жгли сердце.
        - Эй, зачем тебе девчонка? Возьми меня. Я - член императорской семьи. Хочешь выкуп? Так за меня дадут больше, чем за эту.
        Он шагнул вперед, положил револьвер на камень, раскрыл руки, показывая, что не вооружен. Шанталь протестующе замотала головой, по ее щекам потекли слезы.
        Ракель переглянулась с Хасселем, и тот сместился так, чтобы его закрывала от мага фигура Леона.
        - Щенок, - с сильным акцентом выплюнул маг, сильнее надавливая лезвием на нежную кожу горла. Девушка в его руках слабо пискнула, закатила глаза и обмякла. Маг ругнулся, перехватывая сползающую вниз девушку. Он раскрылся ровно на один миг, но Хасселю этого хватило.
        Грохнул выстрел, и на груди мужчины расплылось алое пятно. Он покачнулся, отпуская Шанталь. Леон ринулся вперед, но в этот момент маг сдернул с шеи цепочку, на конце которой висел хрустальный фиал, и швырнул его вниз. За секунду до того, как разлететься на осколки, хрусталь озарился изнутри багряным.
        - Стой! - отчаянно закричала Ракель.
        - Шанти, - Леон протянул руки к девушке, но его отбросило в сторону, протащило по камням и сломанной куклой оставило лежать на пирсе. А над бездыханным магом и девушкой сгущалось багряно-черное облако, из которого медленно проступали черты хищной морды.
        Ракель вжималась в камень, стараясь не дышать. Она успела обменяться отчаянным взглядом с Хасселем, который распростерся в трех шагах от нее. Смертельное проклятие, активированное убитым магом, не оставляло ни единого шанса выкрутиться. Ракель и гадать не хотела, сколько жертв понадобиться этой твари, чтобы напитаться и уйти из этого мира. Скорее всего, она полакомится каждым, кто сейчас находится на пирсе.
        - А-а-а! - один из двух оставшихся в живых подручных мага вскочил на ноги и помчался по пирсу. Из облака вылетел закручивающийся лохматой спиралью отросток, пронзил спину бегущего человека, и тот захрипел, споткнулся и покатился кубарем, чтобы в конце замереть уже навсегда.
        - Бездна! - ругнулась Ракель, и Хассель сделал страшные глаза, показывая, что не стоит привлекать внимание твари, вышедшей оттуда.
        Громкий плеск сбоку заставил ее сжать зубы - последний придурок решил, что вода его спасет. Не спасла. Тварь выдернула его из воды, выкрутила, точно мокрое белье, и швырнула на камень. Ракель сглотнула и чуть сдвинулась, убирая из поля зрения изломанное тело.
        Слабо застонала Шанталь, приходя в себя. Медленно села, оглядываясь, и морда твари немедленно повернулась к ней.
        Ракель нащупала последние оставшиеся бусины на браслете, приготовилась. Сейчас раздастся визг. На девушке запах хозяина, и потому тварь не станет убивать ее мгновенно. У них будет пара минут на единственную попытку.
        Она поймала взгляд Хасселя, кивнула. Но тот покачал головой и прошептал губами:
        - Нет.
        Ракель непонимающе вздернула брови. Что задумал этот старый хрыч?
        А визга все не было.
        Ракель медленно приподняла голову. Тварь - багряно-черная морда с шипами и клыками, состоящая из свивающихся спиралью жгутов, нависла над Шанталь. Как она и думала, тварь медлила, принюхиваясь.
        Девушка, чья бледность была различима даже в сумерках, сидела, застыв, и явно прощалась с жизнью. Или впала в ступор и не понимала, что происходит. Потом зачем-то полезла в сумку.
        Ракель выдохнула и пожелала тронувшейся бедняжке быструю смерть. Потом ей пришла в голову мысль об оружии. Вдруг скромница Шанталь носит в сумке хлыст святого Шэнста? Говорят, он тварей им гонял и в хвост, и в гриву.
        И разочарованно опустила голову, увидев, что достала Шанталь. Всего лишь книга, скорее, даже записная книжка.
        Ракель прикрыла глаза. Не то чтобы она сильно переживала за высокородную дохлячку, но смотреть, как ее рвут на части, желания не было. Вот Хасселя жаль… Узреть смерть племянницы…
        - А-а-а! - крик разнесся над набережной. - Сдохни!
        - Что за… - Ракель вскочила на ноги. Две твари кружили друг напротив друга. Все та же морда, а вот черепа здесь раньше не было. Откуда он взялся? И что делает? Танцует? Нет, она готова сожрать свою печень, если это танец.
        - Не стой, - крикнул Хассель, бросаясь к Леону, - вытаскивай девчонку.
        Ракель сглотнула, попятилась, но все же взяла себя в руки. Легко сказать - вытаскивай, когда над головой девушки кружат целых две твари из бездны. Еще немного - и они сцепятся, а их самих размажет по пирсу.
        Поднявшийся ветер взметал вверх мусор, волны с яростью бросались на пирс, стремясь добраться до стоящих там людей, лодки гулко стукались друг о друга, визгливо скрипели снасти, а в небе уже собирались черные тучи, и вспышки молний заливали окрестности белым светом.
        - Тебе это дорого обойдется, Проповедник, - пробормотала Ракель, кидаясь в самый эпицентр разворачивающей бури.
        - Давай! - вздернула за шкирку Шанталь. - Шевелись!
        - Стой, - девчонка вдруг с силой вцепилась ей в руку, - Леон!
        - О нем позаботятся, - крикнула, пытаясь перекричать ветер, - а нам надо убираться.
        Она обхватила Шанталь за талию и поволокла прочь от разворачивающейся над головой битвы. Молнии били так часто, что каждый волосок на теле встал дыбом, а воздух вокруг искрился и казался живым.
        - Шевелись, - пыхтела Ракель, искренне мечтая упасть и дальше двигаться ползком. Девчонка вздрагивала каждый раз, когда рядом в камень вонзалось ослепительное лезвие молнии, но шла и даже стала резвее передвигать ноги.
        О том, что сейчас грохнет, ей подсказало шестое чувство. Затылок пронзила боль, по спине разлился холод - предвестник будущих неприятностей.
        - Вниз! - подсечкой отправила на землю Шанталь. Дуреха так и продолжала сжимать в руке книжицу. Плюхнула сверху, ногами к морю, зажмурилась и открыла рот, искренне надеясь, что сегодня боги заняты другими делами и позволят им остаться в живых.
        Глава девятнадцатая
        Я медленно с трудом открыла глаза. Тело болело везде. Такое ощущение, что меня волоком проволокли через весь город, потом хорошенько отдубасили.
        - Очнулась? - недружелюбно поинтересовались слева.
        Я повернула голову и тут же пожалела, что пришла в себя. В паре метров от меня на стуле сидела Ракель. Ноги она положила еще на один стул, глаза прикрыла. Одета была странно: в штаны и какую-то куртку, явно снятую с плеча матроса. Выражение лица на удивление было умиротворенным.
        - Убить бы тебя для профилактики дурости, - медленно протянула Ракель, не открывая глаз, - да тебе и без меня сейчас погано. Хассель говорит - откат от обрыва связи, но завтра полегчает.
        - Обрыва связи? - непонимающе переспросила.
        - Ага, - широко зевнула Ракель, - череп твой тю-тю. Вот тебе и плохо так.
        В моей голове что-то щелкнуло, и воспоминаний вдруг стало слишком много.
        - Леон! - подскочила на кровати.
        - О! Выздоровела, болезная. А ну лежать! - прикрикнула Ракель.
        - Нет, я должна, - спустила ноги на пол, попробовала встать, но комната пошла кругом, меня куда-то потащило, и я начала заваливаться набок.
        - Да, что за наказание такое? - подхватила меня Ракель, укладывая обратно. - Не нанималась я в няньки. Еще раз встанешь - добью, чтоб не мучилась.
        Я шмыгнула носом, глаза защипало от подступивших слез.
        - Еще и сырость разводить вздумала… - закатила глаза Ракель. - Жив твой красавчик, жив. Пару ребер сломал, плечо вывихнул, а в остальном - жив. И не реви, я сказала. Сказала, не реви.
        Я вытирала ладонями бегущие по щекам слезы и улыбалась.
        - Смотреть тошно, честное слово, - сказала, отворачиваясь, Ракель.
        - А у кого-то глаза покраснели.
        - Насморк у меня, поняла?
        Ракель достала из кармана штанов платок и шумно высморкалась.
        Я все-таки встала, придерживаясь за стул, шагнула к Ракель и обняла эту колючку.
        - Спасибо, - прошептала, обнимая за плечи.
        Ракель замерла, а потом выдохнула, пробормотав:
        - Нет, вы точно родственники.
        - Все, - отпихнула меня от себя, - развела море сырости, как будто вокруг мало воды. Быстро в постель, а то дяде пожалуюсь.
        Пришлось ложиться, хотя сердце звало идти на поиски одного человека. Взять его за руку, убедиться, что жив. Сказать, чтобы не смел больше рисковать ради меня. Сказать, что не смогу жить, если он умрет. Что одна дурочка не достойна его жертвы.
        - Расскажи, - попросила, когда Ракель укрыла меня одеялом.
        - Рассказать, как мы бегали по городу, ища одну, гм, тебя? Или как ты таскала в сумке потустороннюю сущность? Ведь чувствовала, что с тобой что-то не так, но не могла понять, что именно.
        - Нет, после.
        - После того, как твой череп сожрал морду и подавился, да так сильно, что сдох сам?
        - Я помню молнии. Много молний, которые били рядом с нами. А потом ты меня толкнула, я упала и дальше пустота.
        - Знаешь, вы похожи. Хассель - вот такой же везучий засранец. Порой думаешь - выхода нет, а он выкручивается, - лицо Ракель озарила задумчивая улыбка, стирая грубость и смягчая черты ее лица. И я подумала, какая она… удивительная. И сколько раз спасала мою жизнь.
        - Мы наняли лодку и перехватили пароход у выхода из бухты. Послезавтра будешь дома.
        Послезавтра. Неужели все закончилось, и я действительно окажусь дома?! Не верится.
        От избытка чувств я снова хлюпнула носом.
        - А теперь говори, что у тебя с этим красавчиком? Только не ври, что ты его невеста.
        Кажется, я покраснела. Что она себе позволяет!? Я решительно не намерена терпеть столь вопиющую бесцеремонность.
        - И не делай вид, что спишь. У тебя ресницы дрожат. Хочешь, погадаю? На судьбу, на свадьбу?
        И ведь не отстанет. Я успела изучить ее настойчивый характер.
        - Он на самом деле сватался, только я ответила отказом.
        Ракель подбадривающе кивнула, мол, продолжай.
        - Но моя семья… они…
        - Продали тебя этому, как он сказал, члену императорской семьи. Выгодная партия, да?
        - Меня не продавали! - вспыхнула я. - Их вынудили, но тебя это не касается.
        - Касается, не касается, нам еще полтора дня вместе. Почему бы не поболтать? Ой, кто-то обиделся? Или на стене что-то интересное нарисовано? А знаешь, подруга, ты уж определись: жених, он тебе или нет. Нельзя мужика мучить, когда он на тебя так смотрит.
        Нет, она невыносима. Подруга… Надо же. Такие разговоры и с мамой вести стыдно, а уж с незнакомым человеком и подавно. Но любопытство пересилило.
        - И как он смотрит?
        - Как голодный на еду.
        Утром мне стало настолько легче, что я смогла встать, позавтракать и выйти из каюты. Далеко идти не пришлось. Нас разместили рядом.
        Я постучала, потом, не дождавшись ответа, приоткрыла дверь. Леон спал. Лежал, укрытый одеялом, лицо - серое, губы запеклись, под глазами залегли синие тени, над бровью запекшаяся ссадина.
        Сердце кольнуло от жалости.
        Вот что я сейчас делаю? В комнате с мужчиной, да еще и сев к нему на кровать?
        Сижу, жалею, любуюсь.
        И совсем он не похож на императора. Нос у него симпатичный, а подбородок мужественный.
        Я столько передумала о Леоне, каждый раз задавая себе вопрос: что у нас получится? И до вчерашнего дня мой ответ был: ничего. Леон - не тот мужчина, с которым я буду вместе. Самоуверенное, самовлюбленное чудовище, для такого жена - нечто среднее между слугой и продажной девкой. Рядом с ним я стану тенью, частью обстановки в его доме. Он сожрет мою душу и не подавится. Говорят, в семье императора рождаются лишь чудовища. Вряд ли Леон исключение из этого правила.
        Так что я здесь делаю? Почему не могу оторвать взгляд от его лица. Почему внутри целая буря чувств от боли до нежности?
        Надо уходить. Забыть легче, когда не видишь лица, не слышишь голоса. Выкинуть из памяти его губы и наш поцелуй. Стереть образ лежащего на набережной изломанного тела.
        Я столько раз с ненавистью произносила его имя, так почему сейчас не получается вызвать это чувство. Я должна ненавидеть, он собирался упрятать за решетку отца и пустить по миру мою семью. Должна, но не могу.
        Ненавижу себя за эту слабость, но ничего не могу поделать: ни встать, ни уйти. Такое чувство, что вчера кого-то все-таки убили - мою гордость.
        И когда успела забыть о страхе перед этим человеком? Вчера столько раз боялась увидеть Леона мертвым, что перестала бояться живого. Настолько, что поправила одеяло, потом решилась и провела рукой по щеке, ощутив, как под пальцами кольнула небритость. А дальше и вовсе сошла с ума, наклонилась и осторожно поцеловала.
        И замерла, ощутив, как его рука легла мне на спину, не давая отстраниться.
        Испуганно распахнула глаза, чтобы встретиться взглядом с Леоном. Дернулась, но он не отпустил, лишь поморщился от боли, и я, ойкнув, приподнялась.
        - Ты мне снишься? - прошептал, напряженно вглядываясь в мое лицо.
        Я прикусила губу, ощущая, как глаза защипало от слез. Помотала головой.
        - Тогда я умер, а ты, прекрасная дева, пришла забрать меня с собой?
        Одна только мысль о его смерти лезвием полоснула по сердцу.
        - Нет, - выдохнула, - только посмей умереть, слышишь? Я тебя найду и убью еще раз! - сердито стукнула кулачком по его груди. - А если… если посмеешь, я уйду за тобой, - закончила еле слышно. Опустила глаза, чувствуя, как на щеках разгорается румянец смущения.
        Шанти-Шанти, совсем стыд потеряла… Говорить такие слова мужчине.
        А палач императорского величества совсем не рассердился на столь вольное обращение, широко улыбнулся и проговорил мне в губы:
        - Я приму от тебя все. Только обещай - будешь рядом. Всегда.
        Я опустила голову еще ниже, ощущая, как сердце трепещет в груди, а на душе становится сладко от нежности. В голове помутилось, я задыхалась от охвативших меня чувств: хотелось петь, танцевать, нырнуть в холодное море, чтобы охладиться и все это одновременно.
        - Я… - начала.
        - Т-с-с, - он приподнял мое лицо за подбородок, приложил палец к губам, очертил их контур, и меня бросило в жар, а кожу ожег потемневший взгляд его глаз.
        - Не нужно ничего отвечать, я все равно не смогу тебя отпустить.
        Я хотела сказать, что останусь - и не потому, что должна, а потому, что не представляю свою жизнь без него, но не смогла. Положила голову ему на грудь, прикрыла глаза, вдыхая запах мужчины, смешанный с острым запахом лекарств.
        Его пальцы запутались у меня в волосах, рука лежала, обнимая, на плечах.
        - Прости, - услышала еле слышное, - ты чуть не погибла из-за меня.
        А он из-за меня. Мы оба натворили много глупостей. Я, наверное, больше. Но если бы не наши ошибки, разве смогли бы мы стать столь близки? Смогла бы я довериться ему настолько, чтобы прийти самой? Не просто прийти, а поцеловать…
        Смерть - ужасна, но она позволяет на многое взглянуть иначе. С твоих глаз словно сдергивают пелену идей, мечтаний, убеждений и взглядов, навязанных обществом. Тебя перестает волновать, что подумают семья, соседи и друзья. Поцелуй смерти - жесток, но действенно позволяет вытряхнуть дурь из головы.
        Мне все равно, что Леон - палач. Все равно, что его считают чудовищем, потому что он - мое любимое чудовище. И я верю, хочу верить, он никогда не причинит мне боль.
        - Если бы я не взяла твой дневник…
        - Не надо, - его рука мягко коснулась моей щеки, прошлась по лицу, - я не должен был требовать нашей помолвки и пойму, если ты откажешь, но отпустить не смогу. Я люблю тебя, Шанти.
        Мне следовало возмутиться - за меня опять все решают, но сил и желания спорить не было.
        - Я тоже не хочу тебя отпускать, - прошептала еле слышно, пряча лицо на его груди.
        - Тогда будь со мной. Я многое понял за эти дни, понял - ты мне нужна. Не хочу видеть никого другого рядом. Только тебя.
        Я прикрыла глаза, слыша, как бьется в груди его сердце. И как сладко отзывается мое на его слова. Я тоже не хочу никого видеть рядом, кроме Леона. Но… Представила наше возвращение, знакомство с его семьей, и легкий холодок пробежал по спине.
        Что я знаю о женихе? То, что он - упрям и готов жертвовать жизнью за меня. Что он может быть нежным и несносным. Но какой он каждый день, какую еду любит на завтрак, какие рубашки носит? Я с ужасом поняла, что только что призналась в своих чувствах совершенно незнакомому мне человеку.
        Но разве его самопожертвование не говорит само за себя? Впрочем, жизнь не строится на подвиге, мы строим ее на бесконечно однообразных делах, среди которых вряд ли будет уместно ежедневное спасение моей жизни. И что тогда? Завтраки, обеды, ужины. Его работа, мое отсиживание дома. Сможем ли мы сохранить наши отношения? Я задаю правильные вопросы, но сейчас мне не хочется получать на них ответы. Хочется верить, что мы справимся, если останется это «мы».
        - Расскажи о себе, - попросила.
        - Отец погиб два года назад. Несчастный случай, - Леон помолчал, и я ощутила, как сердце кольнуло его болью, - моя мать приходится родной сестрой жене дяди императора. Не такое уж близкое родство, чтобы там не думали в свете. Еще у меня есть младший брат. Ему пятнадцать. Настоящий шалопай. Мечтаю, когда он, наконец, подрастет и доставит достаточно хлопот матери, чтобы та перестала вмешиваться в мою жизнь.
        Я улыбнулась - матери все одинаковы. Потом вспомнила, что речь идет о будущей свекрови и разом стало не до смеха.
        - Работа… Как ты знаешь, я работаю в службе защиты и безопасности граждан, мы отвечаем за внутреннюю безопасность страны.
        - Шпионов ловите?
        - Не только, - теплота в голосе Леона исчезла, и я поняла, что придется постараться, дабы отвоевать хоть какое-то место в жизни мужа, сейчас целиком и полностью отданное работе.
        - У нас тяжелые времена, Шанти. В стране растет число недовольных, и не все из них готовы сидеть дома и ругать власть. Кто-то берет в руки оружие и выходит на улицу.
        - Мой отец тоже среди них? - спросила еле слышно.
        - Твой отец - неплохой человек, но слишком доверчив. Его использовали, прости, что говорю это, но ты заслуживаешь правды.
        - И что с ним будет?
        - Выплатит штраф, подпишет пару бумаг о запрете покидать страну в течение трех лет, внесет внушительный взнос на благотворительность и будет жить дальше. Шанти, - его пальцы пробежались по моей шее, вырисовывая на ней узоры, и мысли в моей голове тут же потекли, точно расплавленное олово, - у нас есть рыбы крупнее твоего отца. Не переживай, я не допущу, чтобы с твоей семьей случилось что-то плохое. К тому же, теперь они и моя семья.
        Громкое покашливание от дверей заставило меня отпрянуть от Леона. Наткнувшись на прямой взгляд дяди, я смущенно покраснела и пискнув:
        - Мне пора, - сбежала.
        Моим щекам срочно требовался холод, а голове - свежий ветер. Слишком стремительно ворвались в мою жизнь новые чувства, погрузив в полную растерянность. Что делать? Как себя вести? Моя храбрость точно осталась в каюте рядом с Леоном.
        Хочу я быть рядом с ним? Однозначно - да. Впервые за последнее время я чувствовала себя в безопасности. Рядом с Леоном было хорошо и спокойно. Но все наши встречи неизменно заканчивались ссорами. Мое и его упрямство… Кто первый начнет схватку?
        Бездна! Откуда этот рой сомнений? Я его люблю. Люблю ли я его? Как понять, если никогда раньше не любила мужчину?
        Я прикрыла глаза, крепче вцепившись в поручень. Море слегка штормило, и пароход трудолюбиво взбирался на волну, чтобы потом рухнуть вниз, вздымая фонтаны белых брызг пены.
        Моя жизнь так похожа на шторм. И сейчас меня, точно утлую лодчонку, бросает от холода сомнений, до жара твердой уверенности в чувствах.
        Спросить совета? У кого? Ракель? Нет-нет, только не это. Момент вчерашней близости прошел, и сегодня, уверена, меня ждут лишь насмешки.
        Дядя? Я хмыкнула, но потом задумалась. Почему бы и нет. К тому же кто-то задолжал откровенный разговор.
        Дядю я подкараулила в коридоре. Дождалась, когда он покинет каюту и решительно заступила дорогу.
        - Шанти? Вижу, тебе уже лучше. Я рад.
        - Я тоже рада, что ты не пострадал ни вчера, ни тогда, в борделе.
        В дядиных глазах мелькнуло изумление, он смутился и начал пятиться, отступая. Позволить ему удрать от вопросов?
        - Я верила тебе, - бросила в лицо накопившуюся обиду. Верила - он ищет сокровища и охотится на хищников, верила - сражается с плохими людьми, а не пьет с ними по борделям. Его рассказы о чужих странах стали лучшими воспоминаниями в моей жизни. Он был единственный, кто серьезно воспринимал мои детские проблемы и желания. С ним можно было забыть, что ты - благородная дарьета и перестать вести себя точно разряженная в кружева кукла.
        Но что мне делать с сегодняшним дядей, который оказывается то ли бандит, то ли непонятно кто?!
        Дядя обреченно вздохнул, задумчиво пожевала нижнюю губу и подхватил меня под локоть:
        - На верхней палубе у кормы есть уютное место, там нам никто не помешает поговорить.
        На палубе стояли несколько пустых столиков с плетеными креслами, за стойкой бара скучал, нахохлившись, официант. Сильный ветер, темные тучи и шторм разогнали пассажиров по каютам, на палубе были только ветер и мы.
        Дядя усадил меня за столик, сходил за пледом и чашкой кофе. Себе он взял коньяк.
        - Мне давно следовало с тобой поговорить, Шанталь. Долго собирался, да? - он приподнял бокал и залпом опрокинул в себя коричнево-золотую жидкость. - Взрослым порой трудно смириться, что дети уже выросли и к ним нужно относиться по-взрослому. Вот смотрю на тебя, а вижу маленькую девочку, которая сбежала из дома и скиталась с цирком. Ты ведь даже участвовала в представлении?
        - Теперь мне до старости эту историю вспоминать будут? - проворчала я. - Всего лишь раз и вышла на сцену, поднести корзину гимнастке.
        Дядя усмехнулся, махнул официанту: повторить.
        - Ты тогда отлично сыграла роль сироты, сбежавшей из дому от злой тетки.
        - Ты о чем? - нахмурилась я, потому как не любила вспоминать тот поступок. И пусть я была зла, но меня не оправдывает то, что назвалась сиротой при живых родителях.
        - Талантом лицедейства ты пошла в меня. Мне приходится играть много ролей в жизни.
        Это я поняла и без его слов, как поняла, что меня сейчас убалтывают, наводят туман и всячески пытаются оставить без правды.
        - Скажи, дядя, ты - бандит? - спросила напрямую.
        Дядя подавился коньяком, закашлялся и вытаращился на меня ошарашенным взглядом.
        - Поверь, я буду любить тебя, даже если ты окажешься вором.
        Дядя засипел, схватился за горло и начал синеть лицом.
        - Я… это будет непросто, но я пойму и прощу, даже если ты будешь убийцей, только маме не говори, хорошо? Боюсь, она не сможет больше принимать тебя в доме, а мне… - опустила взгляд, - мне будет тебя не хватать.
        - Все! - булькнул дядя, хватаясь за сердце. - Хватит! Не могу больше! И откуда только эти грязные мысли о родном дяде в твоей голове?! О как низко я пал! Собственная племянница считает меня то ли убийцей, то ли вором. Но чем, скажи на милость, я заслужил столь суровый приговор?
        - Тогда, что ты делал в борделе, сидя за одним столом с теми жуткими людьми? Вы точно знакомы, ведь они были готовы тебя отпустить. И почему звали тебя Проповедник, точно ты бандит?
        - Стоп! - дядя умоляюще поднял вверх руки. - Остановись. Это какой-то кошмар. - он повернулся к стойке и крикнул официанту: - Неси всю бутылку, хватит бегать с каждой рюмкой! - взлохматил волосы и посмотрел на меня жалобно: - Дожился, собственная племянница устраивает допрос. Как хорошо, что не женился. Выносить подобное каждый день - проще застрелиться, - потом добавил задумчиво: - Если доживет, надо будет парню на свадьбу ящик подарить.
        - Ящик чего? - переспросила с подозрением.
        - Лекарства, моя дорогая, лекарства, - и дядя, улыбаясь, налил до самых краев, видимо, того самого лекарства.
        - Прости, - покаялся, перехватив мой негодующий взгляд, - столько всего свалилось в последнее время. Ты вон выросла, замуж выходишь.
        - Дядя, - протянула, пытаясь взглядом пробудить остатки совести у родственника.
        - Что дядя - дядя. А предупредить? Нельзя было пару строк написать? Мол, выросла, влюбилась, замуж выхожу. Я думал, головой тронусь, когда увидел тебя в борделе.
        - Только маме не рассказывай, - попросила, страшась от одной мысли об этом. Что будет-то, что будет! Это цирк мне по малолетству простили, а вот бордель - нет. Отправят к тетке Нугнелле на целый год для воспитания или в монастырь.
        - Я хотел тебя просить о том же, - улыбнулся дядя и подмигнул: - Мы с тобой оба, племянница, теперь хранители тайн друг о друге.
        - Ай, отдай! Ты что творишь? - дядя застыл с протянутыми над столом руками, потому что я схватила бутылку с «лекарством» и подняла ее над головой, крепко сжимая в правой руке.
        - Тайны, значит! - я чуть наклонила бутылку, чтобы пару капель упали на палубу. Дядя сглотнул. - Выросла и не заметил. А кто в прошлом году мне советы по женихам давал?
        - Правда? - дядя наморщил лоб и потер его указательным пальцем. - Стар стал, с памятью плохо.
        - Надо освежить? - спросила, щедро кропя палубу коньяком.
        - Хватит! - дядя привстал со стула. - Я все понял. Хорошо. Что ты хочешь знать?
        - Правду. Кто ты на самом деле?
        Дядя окинул меня внимательным и совершенно трезвым взглядом - лицедей! - пробормотал:
        - С другой стороны, с таким характером и таким женихом. Нет, я точно смотрел не туда. И почему ты не родилась мальчиком?
        Помолчал, потом взглядом указал на бутылку, я вернула ее на стол.
        - Я работаю на корону, Шанти. Уже давно.
        Глава двадцатая
        Услышав дядино признание, я выдохнула с облегчением. Подумаешь, работает на корону. И только-то. Никакой не убийца и не вор. Ничего такого, что опозорило бы честь семьи. Наоборот, таким дядей можно гордиться. Стоп.
        - Дядя, ты - шпион?
        - Не люблю это слово, - поморщился мой, как оказывается, ведущий двойную жизнь, дядя, - я, скорее, специалист по сложным поручениям.
        - Сложным? - охнула, мгновенно представляя дядю в плаще, маске и с револьвером. Неужели убивал? Но можно ли считать преступником того, кто защищал свою страну, действуя по приказу короны? Нет, я с ума сойду от этих мыслей…
        - Не придумывай лишнего, - рявкнул дядя, с силой опуская ладонь на стол. Я подпрыгнула вместе со столом, - меньше знаешь, дольше проживешь. Лучше скажи, что у тебя с Даренбергом? Только не лги мне.
        Легко сказать: не лги, если я не могу сказать правду, не обвинив отца в измене короне. И кому? Родному брату, который на эту самую корону и работает. Судьба - изрядная затейница, раз решила разбросать братьев по разные стороны закона. Пусть дядя сам узнает об этом от брата, если тот захочет рассказать.
        - Я не собираюсь обвинять тебя или читать нотации. Ты уже взрослая, должна понимать, где и в чем ошиблась, а если нет, мои нотации все равно не помогут. Но я хочу знать, ты твердо желаешь выйти за него замуж?
        За что я люблю дядю - он действительно почти никогда не читает нотаций, предпочитая вместо слов демонстрировать результат моих ошибок.
        Я молчала, задумчиво вырисовывая узоры на поверхности стола. С тоской покосилась на коньяк - капельку для храбрости, но дядя поймал мой взгляд и погрозил пальцем.
        - Зная тебя, дорогая племянница, могу предположить - вряд ли ты прельстилась его родственными связями или богатством. Да и репутация у твоего жениха… Впрочем, сейчас я не уверен, что она тебя испугала.
        Испугала, еще как. До потемнения в глазах, но потом случилось столько всего более страшного, что я перестала бояться палача его величества. И, как оказывается, мне есть в кого быть такой бесстрашной.
        - Он не красив, по крайней мере, не той красотой, на которую падки дарьеты. Поглощен работой. Даже сватовство совместил с ней. Подверг тебя опасности, а главное, не смог остановить. Допустил твой побег из собственного дома! Представь, что было бы, не встреть я тебя в том борделе! Не красней. Решила погулять в одиночестве по ночным улицам, должна понимать, к чему это может привести. Или матушка не успела посвятить тебя в детали того, что случается с дурочками, решившими испытать судьбу?
        Об мои пылающие щеки можно было, наверное, спички поджигать.
        - Посвятила, - прошептала, опуская голову.
        - Не слышу! - рявкнул дядя. - Громче!
        Что за наказание! От унижения в глазах защипали злые слезы.
        - Так что с ними случается, а? - вкрадчивый тон дяди обещал не оставить меня в покое, пока не признаюсь.
        - Пьяные дяди в комнате с ними случаются и вваливающиеся в окно женихи, вот! - крикнула, вскакивая.
        - Эта… - дядя тоже встал, медленней и чуть покачнувшись, - когда я был пьян?
        - А еще ты трогал меня за грудь и порезал подол платья!
        - Наглая ложь, разве что чуть-чуть, исключительно для пользы дела. А кто сейчас целовался? Или думаешь, я не заметил припухших губ? Бесстыдница!
        - А ты… А ты… - от возмущения нужные слова никак не находились, а когда нашлись, то стали полной неожиданностью для меня самой: - И вовсе он не урод, очень даже симпатичный. Сильный. И стреляет хорошо. И храбрый. Не побоялся в одиночку кинуться на мага. И вообще, он мне жизнь спас!
        Дядя хмыкнул, одарил странным взглядом. Потом сел, наполнил стакан до краев, выпил залпом, крякнул.
        - Везет же некоторым засранцам! А мне… Впрочем, это не имеет к тебе никакого отношения, племянница.
        Я растерянно моргнула. О чем это он? Неужели? В памяти вспыхнула картинка: черные волосы, босые ноги в пыли двора и браслеты на тонких запястьях.
        Я опустилась на стул, подперла рукой щеку и с жалостью посмотрела на дядю. Я ведь никогда не интересовалась его личной жизнью, а на все вопросы он отшучивался, что не нашел еще ту, которая станет солнцем в его жизни. Оказывается, нашел, только не солнце, а грозовую тучу. И никогда не сможет на ней жениться.
        - Это ты носом хлюпаешь? Нет, вы посмотрите на нее. Когда ее бандиты по трущобам гоняли, ни слезинки не проронила. Когда мага убивала… Даже я испугался от твоего: «Сдохни», а теперь рыдать решила. Неужели обиделась? Да можешь с ним хоть круглые сутки целоваться, если хочешь. Я и слова не скажу. Все остальное, извини, не одобряю. Но ты - девочка умная, сама остановишься.
        - Ты о чем? - спросила, вытирая слезы со щек.
        - Эм, - дядя задумчиво потер кончик носа, - и чем думала моя невестка, придерживаясь столь строгого воспитания? Слушай, не уверен, что должен тебе это говорить… Бездна, - он взъерошил волосы, поднял глаза к небу, ища там подсказку, потом спросил с надеждой: - Может тебе с Ракель поговорить? Хотя нет, не надо. Эта порасскажет… Забудь. Просто кроме поцелуев не позволяй ему ничего больше до свадьбы, хорошо?
        - Ничего чего?
        Глаза у дяди сделались совсем больные, и я сжалилась.
        - Если ты про то, после чего появляются в семье дети, не переживай, я в курсе.
        Дядя с шумом выдохнул, покосился на коньяк, но пить больше не стал.
        - А ты… - погрозил мне пальцем, - хулиганка. Обманула дядю, да?
        Я пожала плечами и вместо ответа попросила:
        - Расскажи про Ракель.
        - С чего это вдруг? - насторожился дядя. - Мне казалось, вы поладили и больше не пытаетесь покусать друг друга.
        Я фыркнула. Умеет дядя подбирать выражения для простой неприязни. Воспитанные дарьеты не кусаются. Они умеют насылать проклятия и попадать в лапы негодяев. Стоп. Кажется, я увлеклась самокритикой.
        - Мы действительно поговорили.
        Правда, до теплых отношений нам еще ой, как далеко.
        - Но мне любопытно, что она за человек и откуда ты ее знаешь?
        Дядя закатил глаза. Попробовал сменить тему:
        - А как тебе понравилась Фракания?
        Как может понравиться страна, где титул мало что значит, все зовут друг друга: «гражданин или гражданка», а местная власть занята чем угодно, только не защитой людей. Уверена, в Роландии подобный произвол невозможен. Император всегда заботится о своих подданных, ведь именно они - опора его трона.
        - Тебе действительно хочется услышать ответ или ты уходишь от разговора?
        - Прости, - дядя растер ладонями лицо, - все время забываю - ты уже взрослая. Но Ракель, понимаешь, мне бы не хотелось говорить о ней в ее отсутствии.
        Нет, он определенно что-то скрывает.
        - Мы познакомились, когда я попал в сложную ситуацию. Она спасла мне жизнь, но послала, прости за грубость, в бездну, когда я пришел ее отблагодарить.
        Я фыркнула - узнаю Ракель. Она прячет чувствительное сердце под толстым слоем грубости, обычно так поступают люди, которым тяжело пришлось в жизни, и на их сердце полно шрамов.
        - Но ты же не сдался?
        - Нет, - от хитрой улыбки под глазами у дяди залегли морщинки-лучики, - я предложил работу, а до нее - оплатить обучение. Как ты понимаешь, необученные люди опасны для моей профессии. И так как после революции Фракания - один из постоянных источников головной боли для политики нашей страны, работы здесь много.
        Политика, революция, шпионаж - все это увлекательно, но меня интересовало другое.
        - Ракель - маг?
        - Не совсем. Тебе лучше спросить у нее.
        Подозреваю, ответа я не получу. Но если она не маг, то как смогла скрыть меня и себя от глаз бандитов? Не понимаю. Да и не хочу понимать. Последние события научили меня - чужие секреты вполне могут оказаться последним открытием в моей жизни, и я не готова рисковать ради них.
        Жаль, мне не удалось понять, как относится дядя к Ракель. Есть ли что-то большее между ними, чем забота друг о друге? Хотя… даже если и есть, здравомыслие дяди никогда не позволит взять чувствам верх. Проповедник может позволить себе отношения с простолюдинкой, Хассель ВанКовенберх - никогда. Вот почему я никогда не спрошу о дяде у Ракель. Ей не требуется моего сочувствия - скорее она удавится, чем примет его, а помочь я ей ничем не смогу. Хассель ВанКовенберх должен исчезнуть - это единственный шанс для них быть вместе.
        Мы обсудили мое возвращение домой, ситуацию с воришкой, которого дэр Розталь после выздоровления обещал пристроить к стоящему и честному занятию, и разошлись по каютам.
        Я помаялась, попробовала читать, поймала себя на том, что сижу, смотрю на открытую книгу и не понимаю, о чем она.
        Нет, так нельзя. Захлопнула книгу, встала и решительно направилась в соседнюю каюту. Я на минутку, проверю, как он там и сразу обратно. Ведь это естественно - беспокоиться о раненом. Абсолютно естественно. И мои чувства здесь совсем не причем.
        Леон снова спал. Я тихонько села к нему на кровать, поправила одеяло и улыбнулась. Странно… Рядом со мной спал человек, чье имя внушало страх половине населения в империи, а второй половине - ненависть, а я сижу, смотрю на его лицо, на выступившую на лбу испарину, на морщинку между бровей и улыбаюсь. Сошла ли я с ума? Определенно.
        Его ладонь легла на мою ладонь, сжала пальцы.
        - Не исчезай больше, - прошептал мужчина, открывая глаза, - не хочу больше думать, что снова потерял тебя. Не хочу сходить с ума от боли, думая, что ты мертва.
        - Не исчезну, - пообещала.
        - Если попытаешься, все равно найду, где бы ты ни оказалась. Слышишь? Из-под земли достану, а потом запру в комнате и не выпущу больше.
        И почему мне хочется его ударить, а потом поцеловать? Нет, сначала поцеловать, а потом ударить. Я точно сошла с ума. Смотрю на его губы, а мысли все… как одна недостойные воспитанной дарьеты.
        - И себя запрешь вместе со мной? Вдруг сбегу?
        - Не вздумай сбежать, маленькая, выкинь эти мысли из своей хорошенькой головы. Ты - моя. И выйдешь за меня замуж, чтобы там себе ни решила. Но я позволю назначить дату нашей свадьбы.
        - Вот как? - я попробовала встать с кровати, но Леон с неожиданной для раненного силой удержал за талию. Прикосновение его руки обожгло сквозь платье. Я вспыхнула, дернулась, но меня уложили к себе на грудь и крепко сжали в объятиях.
        - Дату, - потребовал Леон, - я жду.
        - Лет через десять, нет, двадцать, - пропыхтела в одеяло.
        - Боюсь, десять - слишком короткий срок. Не успеем уложиться с приготовлениями. А вот двадцать - как раз. Согласен, дорогая, свадьбу сыграем через двадцать дней.
        - Лет, - поправила.
        - Дней, - согласились со мной.
        Я выдохнула, остро жалея, что раненного нельзя сделать еще больше раненным. Двадцать дней! И кто из нас сумасшедший? Это вопиюще короткий срок для помолвки. Нас же грязью забросают. Образно, конечно. Мама будет в бешенстве. И не только моя. Я ведь еще не представлена его семье.
        И что творится с этим мужчиной!? Где его знаменитое хладнокровие? А может его сильно ударили по голове? Бездна! Император мне не простит, если из-за меня сойдет с ума член его семьи. Что делать? Я не могу выйти за него через двадцать дней. Это словно плюнуть высшему свету в лицо. Какой будет скандал…
        - Почему затихла?
        Почему-почему… Думаю, то ли целителям сдавать жениха, то ли идти каяться императору.
        - Долго ждать? Для меня тоже каждый день станет пыткой. Не бойся, я уже придумал тридцать пять причин похитить тебя у семьи и сбежать туда, где нам никто не помешает.
        Его рука, словно подтверждая сказанное, прошлась, оглаживая спину, задержалась на пояснице, но ниже спускаться не стала. Дыхание перехватило, и я с трудом вспомнила, как дышать. В платье стало жарко, точно мы внезапно перенеслись в пустыню.
        Мне срочно надо придумать тридцать пять причин отложить свадьбу на принятый в обществе срок. Полгода достаточно для соблюдения приличий.
        Пальцы Леона легко пробежались по спине вверх, коснулись обнаженной кожи на шее и зарылись в волосах. Я окончательно забыла, как дышать, а жар начал распространяться по всему телу, словно пустыню перенесли внутрь меня.
        Три месяца. Хорошо, я согласна на этот, на грани приличия, срок. Можно сочинить статью о долгих, предшествующих помолвке встречах и трогательной любви. Никто не поверит, но традиция будет соблюдена.
        - Нам не позволят…
        - Мне не нужно ничье позволение, - мое лицо приподняли за подбородок, заглянули в глаза, - чтобы назвать тебя своей. Двадцать дней и ни днем больше.
        Я облизала пересохшие губы, и взгляд Леон потемнел.
        - Три месяца, - прошептала, не в силах отвести взгляд от его глаз, точно некая сила протянула между нами невидимые нити.
        - Упрямая, - выдохнул мне в губы Леон, мягко коснулся их, чтобы затем, точно сорвавшись, впиться обжигающим поцелуем.
        - Три месяца, - повторила, когда снова смогла дышать.
        - Ты вернешься в городской дом и не станешь избегать наших встреч. Я хочу видеть тебя каждый день, без каких-либо отговорок.
        Я сжала зубы, выдыхая. Кажется, нет, я абсолютно уверена, какая пара станет самой популярной в следующем сезоне. И почему мне так предвкушающе весело, от мысли, что свет будет шокирован?
        - Я тебя не испугал? - спросил Леон, очерчивая линию моих припухших губ.
        С некоторых пор меня пугали исключительно черные кожаные дневники, черепа под обложкой и маги.
        Покачала головой, и Леон снова притянул к себе, чтобы поцеловать.
        - Тогда завтра возвращаем тебя домой, послезавтра устраиваем семейный обед и объявляем дату свадьбы.
        Этот мужчина точно не привык терять времени даром.
        - Три месяца, - упрямо тряхнула головой.
        - Посмотрим на твое поведение, - туманно ответил Леон, провел рукой по волосам, закрутил на палец выбившийся локон, вздохнул: - Настоящее золото. Я чувствую себя богачом, готовым не спать ночами и охранять его.
        Его руки легли на спину, прижали к себе, и я охнула от вспыхнувшего в теле пожара.
        - Ты - словно огонь в моих руках, - с нескрываемым удовлетворением заметил Леон и добавил с тяжким вздохом: - Будет трудно удержаться от тебя на расстоянии, но я попробую.
        И поцелуем заглушил готовое сорваться с моих губ: «Три месяца».
        Родина встретила нас хмурым небом и мелким дождем. Серое небо лохматилось тучами, дул пронизывающий ветер. Весна у нас не столь приветлива, как во Фракании, но я с удовольствием вдохнула стылый воздух, плотнее закутываясь в теплый плащ.
        Мой багаж остался на той стороне моря, сохранились лишь драгоценности, которые я упрятала в поясной кошель. Повезло, на пароходе работала швея, и у нее нашлось несколько вариантов готового платья, которые она быстро подогнала по моей фигуре. Плащ был велик, вдобавок еще и мужской, и приходилось придерживать полы, чтобы они не волочились по мостовой. Но все эти неудобства меркли перед фактом: я - дома.
        Больше недели назад я покинула Рильсгар, чтобы вернуться целой и невредимой в компании жениха, дяди и Ракели. Вернуться повзрослевшей, почти замужней дарьетой. Вернуться влюбленной дарьетой…
        Столичный экспресс ждал, чтобы отвезти нас в столицу. Впереди были непростые три месяца подготовки к свадьбе, и меня заранее сводили с ума светские визиты, представление семье и, бездна, обязательное посещение императорского дворца. В такие моменты невольно начинаешь завидовать простым смертным.
        - Дарьета ВанКовенберх?
        Я не сразу поняла, что мужчина в синем мундире обращается ко мне.
        - Да, - кивнула.
        - Прошу следовать за нами, - он приглашающе махнул рукой. За его спиной стояло еще пятеро в форме службы безопасности дворца.
        Я еще не понимала, что происходит. Обвела беспомощным взглядом зал таможенной службы, но служащие, как один, уткнувшись в бумаги, делали вид, что ничего не происходит.
        - В чем дело? - мою руку предупреждающе сжали, а потом и вовсе задвинули к себе за спину.
        - Дэршан ВанДаренберг, - вежливо поклонился офицер, - нас предупредили, что вы попробуете вмешаться. По личному приказу императора мы должны сопроводить дарьету в казематы.
        Я вздрогнула. Сзади выругалась Ракель.
        Казематы. Тюрьма. Мамочки, что происходит?! Личный приказ императора?
        Мысли ледяными струями бились внутри, заставляя дрожать.
        - В чем ее обвиняют? - голос дяди звучал внешне спокойно, но мужчины почему-то напряглись, где-то щелкнул взводимый курок. Ближайший к нам служащий сполз со стула, исчезая под столом.
        - Дарьету обвиняют в тройном убийстве, совершенном на территории государства Фракании.
        Кто-то ахнул. Сзади послышался топот, хлопнула дверь, и помещение таможенной службы стремительно опустело.
        Убийство. В памяти всплыли три трупа на полу, запах горелого мяса. Стылость превратилась в лед. Я ничего не чувствовала, кроме холода.
        Кто сказал, что в жизни можно избежать возмездия? Кто сказал, что я не виновна в их гибели? Смерть всегда остается смертью, какие бы причины к ней не привели.
        - Не бойся, ты никуда не пойдешь, - прошептал, чуть оборачиваясь ко мне, Леон.
        Вот этого я боялась больше всего. Боялась, что трупов станет больше, чем три. Их и так гораздо больше, но если на пристани у нас были свидетели, то кто докажет мою невиновность на хуторе?
        Наивная, решила, что оставила все неприятности по ту сторону моря? А они, оказывается, поджидали дома. Но жалеть себя я буду потом, в тишине камеры. Сейчас главное не допустить, чтобы Леон вмешался, и в казематы мы отправились вдвоем, нет вчетвером, дядя с Ракель вряд ли останутся в стороне. Это мое дело, моя вина, отвечать тоже мне.
        Рука выскользнула из его ладони, я шагнула вперед. Сердце сдавило болью, пришлось прикусить губу и напомнить себе - ему есть, что терять. А глупая дарьета не так много значит для этого мира, мое исчезновение ударит лишь по семье.
        - Шанти! - Леон попытался задержать, но я была уже около офицера.
        Тот сориентировался быстро, и пара человек с револьверами наизготовку заступили дорогу бросившемуся ко мне Леону. Синие мундиры обступили плотно, заслоняя.
        - Шанти, нет!
        Грохнул выстрел.
        - ВанДаренберг, оставайтесь на месте, иначе, клянусь, следующая пуля размозжит вам голову.
        - Прости, - прошептала еле слышно. Боль внутри сделалась невыносимой. Я покачнулась, меня тут же подхватили с двух сторон.
        - Леон, не смей. Сделаешь только хуже, - дядя пытался остановить Леона, - дай время, мы во всем разберемся. Шанти, детка, держись. Это недоразумение. Мы вытащим тебя, обещаю. Подожди немного.
        - Пусти! - полный ярости голос Леона заставил меня снова до крови прикусить губу.
        Возня, удар и сдавленное:
        - Приди в себя, щенок! Погубишь ее и себя.
        А меня уже выводили из домика таможенной службы. Ветер стегнул по лицу. Я вскинула подбородок. Распрямила плечи. Шаги сделались тверже. ВанКовенберхи не плачут, даже когда их арестовывают.
        Конец первой части

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к