Срочная помощь сексуальнозависимым Николай Бенгин
        Иногда никчемный рекламный мусор в почтовом ящике может оказаться билетом в один конец.
        Николай Бенгин
        Срочная помощь сексуальнозависимым
        Разноцветный буклетик выпал из кучи хлама на полдороге между почтовым ящиком и большим, специально приспособленным для рекламных объявлений, мусорным ведром. Благополучно выбросив все остальные «двигатели торговли», я, чертыхаясь, подобрал с пола глянцевую, хорошего полиграфического качества бумажку.
        «СРОЧНАЯ ПОМОЩЬ СЕКСУАЛЬНОЗАВИСИМЫМ. АНОНИМНО. ДОСТУПНО».
        Я сразу признался себе, что да, совершенно определенно нахожусь в группе риска и, прихватив буклет, отправился домой. Потом меня что-то отвлекло, потом пришел Федор рассказать, как наши не умеют играть в футбол, мы сели за стол и подробно это обсудили. Он рассказал очередную институтскую байку про Мирослава Лукича - редкостного мерзавца по сути и финансового директора по должности, и мы оценили экономическую ситуацию в стране.
        А потом Федор нашел буклет.
        - Грандиозно, - восхитился он. - Срочная помощь нам! Гарантия качества. Телефоны. Ты уже звонил?
        - И не собирался.
        - Конечно.
        Федор - сосед снизу. Однажды я заснул в ванной, а он меня разбудил. Надо сказать, не только меня. Дело было ночью, и пока он пытался вышибить дверь, кто-то уже вызвал полицию. Я не алкоголик и дозу знаю, но в ванной заснул не просто так, а после корпоратива. И вот, когда я вброд добрался до двери, Федор только посмотрел в мои растревоженные глаза и смягчился. Потом, много позже, он уверял, что в тот миг остановил кулак уже на подлете к моей физиономии. Не помню. Может быть. Короче говоря, Федор спас меня тогда и от полицейских, собравшихся писать какой-то протокол, и от его собственной жены, решившей меня убить.
        С тех пор он иногда по-соседски навещает меня. Это как-то связано с перипетиями его семейной жизни. Он никогда не жалуется, и так видно.
        - Если не собирался, зачем принес? - он обвиняюще наставил на меня палец. - Ты, холостой здоровый неимпотент, будешь прикидываться сексуально независимым?
        - Остынь, - я достал из холодильника очередную бутылку пива, - и сам подумай, что там может быть хорошего? Либо бордель, либо лекция о вреде беспорядочных связей.
        - Ну, не знаю, не знаю. - Федор развернул буклет. - Тут и фотографии есть. Сейчас заценим. «Смотровой кабинет», «Гостиная», «Кабинеты терапии». Ну что. Очень прилично. Чистенько так. «Конференц-зал» даже есть.
        - Знаешь, одно время в школах на эту тему какие-то уроки были. Типа: ополовой грамотности. Но потом большое начальство поднатужилось умом и решило, что в деле секса все должны быть самоучками, и лично я с начальством согласен.
        - Потому что дурак. Вот почему ты из холодильника только одну бутылку достал?
        - Так, - я еще раз открыл холодильник, - о тебе же забочусь.
        - Вот и начальство чудаковатое все в заботах, чего б еще запретить. А может, там, - он помахал над головой буклетиком, - новые горизонты откроются.
        - Ага. Новые откроются. Горизонты.
        - Надежды губит пессимизм, - он надолго присосался к бутылке. Похоже, в этот раз семейная жизнь обошлась с ним особенно сурово.
        - А давай просто двух подружек позовем, - предложил я. - У меня день рожденья скоро. Повеселимся тут вчетвером?
        Федор поперхнулся пивом.
        В тот вечер мы засиделись допоздна. Мое предложение насчет подружек он отмел, покрутив пальцем у виска, но буклет демонстративно засунул во внутренний карман, куда-то очень глубоко.

* * *
        Федор появился через неделю в приподнятом настроении, с пакетом вкусной еды и бутылкой водки.
        - Никакой это не бордель, - начал он, по-хозяйски устраиваясь на моей кухне, - на самом деле - внушительный такой медицинский центр, все чин-чинарем, при входе буклет попросили предъявить и паспорт. Внутри паркет, мрамор, зеркала. Сестричка очкастая встретила, в кабинет проводила…
        - Симпатичная?
        - Не перебивай, без тебя собьюсь. В кабинете докторша сидит, вот кто красотуля! Не совсем в моем вкусе - худющая и, как встала, ростом оказалась метра под два, но лицо! Глазищи огромные, цвета янтаря.
        - Ну и как она? Вылечила от сексуальной зависимости?
        - Да поначалу вроде к тому шло: «Раздевайтесь, говорит, до трусов и все металлическое с себя обязательно снимите». Я говорю: «А зачем трусы оставлять?»
        - Погоди-ка. Значит, ты вошел, а она тебе сразу: «Раздевайся»?
        - Не сразу. Сначала сто вопросов задала для анкеты, а потом уже. И вот, значит, разделся я, трусы топорщатся. Неудобно, честно говоря. - Федор аккуратно налил до краев сначала мою стопку, потом собственную. - Давай за нас! Чтоб надежды не подводили!
        Водка, как и закусь, оказалась из дорогих. Мы выпили, и пока я изучал этикетку, Федор, прихватив вилкой маринованный иностранный огурчик, мечтательно откинулся на спинку стула. Федор - мужчина серьезный, убойного веса в нем килограмм сто с лишним, практически никакого жира. Стул жалобно заскрипел, а я прикинул, что если развалится, грохота будет достаточно, чтобы Федорова жена примчалась. Тогда вовсе греха не оберешься. По-видимому, та же мысль посетила Федора. Он сел прямо, осторожно поерзал и только после этого откусил огурец.
        - И вот, она спокойно так встает, на мои слова ноль внимания. «Пройдите, говорит, пожалуйста, к нашему интегральному анализатору». А сама мимо меня в соседнюю комнату. Я тебе честно скажу, одна походка на миллион, и ручкой сделала типа «иди за мной, дорогой».
        - Ну, и как анализатор оказался? Подходящий?
        - A-а, - Федор дожевал огурец и заговорил более членораздельно, - рамка с площадкой обычная, как в аэропортах. Я прошел туда - обратно, она: «Встаньте, пожалуйста, на площадку», а сама назад - в комнату, где мы до того беседовали. Я стою, как дурак. Через пару минут та очкастая сестричка заглядывает: «Спасибо, говорит, теперь одевайтесь». Прикинь?
        Федор отложил вилку и сурово взглянул на меня.
        - Что ты ржешь? Несмешно ни разу!
        - Трусы на тебе хоть приличные были? С длинным рукавом? - я разлил еще по одной. - Могу спорить, что потом тебя на лекцию отвели. Что-нибудь о ценностях семейной жизни и вреде нерегулярного секса.
        - Если такой умный, - вздохнул Федор, - мог и подсказать, чтобы я плавки надел. Про лекцию ты верно догадался, но это все ерунда. Ладно, давай вздрогнем.
        - Теперь колись, по какому поводу банкет? - я примостил опустевшую стопку на заваленный соленьями и нарезками стол. - Надеюсь, ничего серьезного? Теща по-прежнему бодра, и ты с Вероникой своей не разводишься?
        - А вот нетерпеливость, она тоже от неудовлетворенного сексуального голода. Я теперь не как некоторые - темный и необученный, я теперь все знаю, а ты слушай и помалкивай, - он осмотрел стол в поисках особо вкусной закуси, ничего не выбрал и снова откинулся на жалобно пискнувший стул. - Стало быть, оделся я, докторши той, конечно, след простыл. Сестричка меня в конференц-зал сопроводила. Там все затененное, только сцена в прожекторах, но зрителей я голов двадцать насчитал. На сцене крендель какой-то распинается о том, как жить правильно. Обстоятельно так рассказывает про бездуховность телесных удовольствий в целом и постельной любови в частности. Потом к последствиям грешной похоти перешел - такая, оказывается, жуть, лучше сразу повеситься. Я, было, совсем заскучал, но чую - за рукав кто-то тянет. Оглянулся - сестричка очкастая.
        - Погоди-ка, - я принес из коридора массивную табуретку. - Вот твое любимое кресло, а стул отдай, еще сгодится.
        - В общем, пригласила меня, - Федор безропотно пересел на табуретку, - принять участие. «У Вас, на ухо мне шепчет, поразительные результаты анализов. Уникальные, значит, результаты, и мы весьма хотели бы видеть Вас в нашей Программе». У них там, оказывается, какая-то Программа, но не каждый подходит.
        - Я понял, ты - Избранный.
        - А я вот не понял. Короче, вышли мы в холл, а там докторша стоит и мне улыбается. Я говорю: «Какая-такая Программа?» Она все объяснила, правда, я все равно ни бельмеса не понял. Что-то там про халахупное дыхание, развитие подсознания и остального организма. А главное, говорит: «Я лично у Вас фасилитатором буду». Тут я, конечно, согласился.
        - Фаси… кем она будет?
        - Не будет, а уже есть. Она говорит: «Это помещение мы только арендуем, а Вас ждем исключительно в нашей Лаборатории». И приглашение вручила, типа пропуска, совсем по другому адресу. А как тебе водочка? Хороша?
        - Не спорю. Напиток достойный, но ты не прав. Они на тебе опыты ставить будут. У желтоглазой Барби твоей диссертация, ты - кролик подопытный. Зачем так здоровьем рисковать? То ли дело: ябы девушек пригласил…
        - Угу. Значит, мы с ними здесь, а Верка моя - этажом ниже прогуливается. Это, по-твоему, не рисковать здоровьем?!
        - Ладно, рассказывай дальше, - я разлил еще по одной, - и подробнее! Фасилизатором - это как?
        - Значит, на следующий день пришел я по адресу, а там вроде офис. Верхний этаж высотки, никакой медицины, но все очень круто, - Федор даже не глянул в сторону наполненной стопки, что на моей памяти случилось впервые, - у них и полы с подсветкой. Очкастая там же, на посту. Встретила и сразу в душ повела. А душ у них, я тебе скажу…
        - Зеркала и фотки интересные?
        - Нет там никаких фоток, но душ замысловатый, - Федор мечтательно прищурился на потолок, - он то поливает со всех сторон, то обдувает, то опять поливает, а запах, как осенью на лесной поляне. И, кстати сказать, велено было мыться без одежды, то есть, значит, без трусов.
        - Уже что-то.
        - Это все та - очкастая. Я ей говорю: «А ничего, что я тут голый? Может, выйдите?», а она: «Все в порядке. У меня работа такая». Я говорю: «Так давайте поработаем?». Даже не фыркнула, так и стояла фонарем. А дальше самое интересное. Взяла она у меня кровь из пальца на анализы и в зал повела…
        - Чего, так голым и повела?
        - Почему голым? Балахон выдала серый до пяток. Вот заходим мы с ней в зал, а там сумрак и койка посереди белеет. Большущая такая. Меня прямо оторопь взяла. «Да уж, думаю, вылечат меня сейчас от сексуальной зависимости раз и навсегда», - Федор, постучал кривым мизинцем по стопке, потом без выражения на лице выпил. - Короче, уложила меня сестричка на эту койку да и вышла. Я лежу, жду. Койка не мягкая, а прямо нежная. Тишина - аж в ушах звенит. Глаза понемногу к темноте привыкают, но смотреть особо не на что: комната пустая, над головой потолок белеет. Продолжаю лежать, настроение падает; зря, думаю, с этой бодягой затеялся. Потом музыка началась. Не то чтобы совсем музыка, а так: бум-блямс, бум-блямс. Сначала тихо, еле слышно, потом громче. Я уже решил ноги делать и тут глядь, а рядом докторша моя стоит, улыбается. Прикинь, лежу на гигантской койке, как цветок на блюде, фея в двух шагах и балахон на ней типа моего. Материя легкая, под ней такие изгибы вижу, такие выпуклости! Соображаю, как все это будет колыхаться и двигаться, ну и конечно, организм, как бы сказать, начинает реагировать. А она
ладонь приподняла и вроде запела. И тут треснул я напополам. Одной частью чую, что под балахоном она, как и я, в чем мама родила, а другой ничего не чую - голос слушаю. Лежу бревном, но уже так спокойно стало, легко, как в детстве. Понимаю, что по-любому все хорошо будет.
        - Эк тебя угораздило. Это тухлый, банальный гипноз.
        Факт.
        - Банальный - небанальный, фак - не фак. Шелуха это, - с легкой улыбкой он неотрывно рассматривал потолок. Там сплели узор лучи закатного солнца. Пробившись сквозь городскую хмарь, они угодили на стол, в целлофан колбасных упаковок и преломились, как в хрустале.
        - Короче, все хорошо, но тут меня поворачивать начало. Знаешь, как с перепою, если лечь резко: голова назад валится, а ноги вверх и мутит, само собой. Если бы не докторша, я, наверно, струхнул. А она, докторша, уже рядом совсем. Руку мне на грудь положила. Ладонь у нее - что кипяток жжется, но приятно. И вот я, значит, вместе с койкой все назад запрокидываюсь, но соображаю тем временем. Основная мысль - понятно, про докторшу. То есть, вот сейчас прямо она ко мне или вовсе не собирается? И как мы с ней будем, ежели меня конкретно крутит? А сестричка та анализы изучает или, к примеру, на мониторы глазеет, чем тут занимаемся? А дальше совсем чудеса пошли.
        - Конечно, чудеса, - проворчал я, - рядышком полуголая леди песни поет, а ты бревном на койке и весь в размышлениях.
        - И тут, прикинь, замечаю тихое движение за макушкой, - Федор оторвал взгляд от потолка и задумчиво взглянул на меня. - Ты вот сдрейфил и не пошел…
        - И не собирался.
        - А я чуть не обделался, как шевеление учуял. Пустая же комната была, и, значит, подкралось впотьмах что-то. Сейчас вспомнить смешно, чего я за те полсекунды не передумал, а оказалось… - Федор неожиданно замолчал. В наступившей тишине стали слышны уличные голоса. Какая-то женщина доступно объясняла всем окружающим, почему ее спутник жизни козел. Мужской голос вяло отбрёхивался.
        - Ну, не томи, - не выдержал я. - Чего оказалось-то?
        - Понимаешь, там все непросто… - он опять умолк, уставившись на мои старые, приделанные к стене часы-ходики. Сварливая тетка продолжала распекать нерадивого мужа.
        - Может, ты и прав, - наконец вымолвил он, - может, и гипноз все это, но помирать стану - не забуду. Я-то дернулся тогда, чуть шею не свернул и, понимаешь, увидел, что только на полкойки лежу, а на второй половине - девушка. Койка-то длинная. Мы с ней затылок к затылку, не то что макушками тремся, но недалеко. А койка потихоньку, как книжка, складывается. Представляешь?
        - Нет.
        - Вот и я нет. Это не казалось, что все подо мной крутится, а на самом деле оно так было. Я, значит, разворачиваюсь вверх ногами, лицом к ней, она мне навстречу…
        - Голая была?
        - Она на меня смотрит, я - на нее, и нет больше ничего. Я все позабыл: игде нахожусь, и докторшу окаянную, - Федор оглядел стол и уныло качнул головой. - Это как раз в жизни солнце увидеть.
        - Да. Сдуру ослепнуть можно, - осторожно согласился я. - Ты, случайно, ничего такого не курил?
        - А знаешь, что интересно? И на ней такой же точно балахон был. То есть, кроме силуэта, ни черта не разглядеть, а я всю ее видел. Глаза особенно…
        - Про глаза потом. Что дальше-то было?
        - А ничего. Свет потух и зажегся. Тишина. Никого. Я один на койке. Через секунду сестра - эта выдра очкастая явилась. «Спасибо, говорит, а теперь пройдемте в душ».
        - Ага. Забавно. Я ожидал чего-то в таком духе.
        - А я вот не ждал. Сначала обалдел просто и голова кружилась. Потом так обидно стало - не передать. «Уроды! думаю. Убью нафиг». Матерюсь во все горло, в балахоне запутался, барахтаюсь, как муха в киселе, а ей фиолетово. «Не волнуйтесь так, говорит, процедура по техническим причинам откладывается, но Вам, как добросовестному участнику, будет выплачено вознаграждение. Следующий сеанс через три дня». И знаешь, я растерялся как-то. Думаю: три дня и снова девушку ту увижу, потом соображаю: может, она не ушла еще? Ждет на улице, а я тут.
        - Так не бывает. Накачали тебя чем-то. Вот и вся девушка. Я же говорю - медицинские опыты.
        - Э нет, - Федор, криво улыбнувшись, встал с табуретки, уперся лбом в окно, - была! Знаешь, почему мизинец у меня гнутый такой?
        - Пацаном на скутере в столб въехал. Сам рассказывал.
        - Правильно - въехал. Факт моей жизни. Девчонка - тоже факт. Это нельзя отменить, мое это.
        Стервозное контральто на улице сменилось неразборчивым бормотанием, звуками ударов.
        - Так что? - я глянул снизу вверх на застывшее лицо Федора. - Вся история?
        - Красиво дерутся, - сообщил Федор.
        Я нехотя повернулся к окну. Нехотя - потому, что не люблю мордобой даже по телевизору, а все ж таки повернулся - не знаю почему.
        Сухопарый нескладный мужик подскакивал рядом с мощного телосложения женщиной. Та уверенно оборонялась длинным зонтом, а свободной левой успевала раз за разом доставать физиономию противника. Неподалеку растерянно оглядывался по сторонам щуплый гастарбайтер. Сквозь весеннюю редкую еще листву сияло уходящее солнце. От угла неторопливо полз милицейский газик с нарядом полиции на борту.
        - Давным-давно, Верки еще на горизонте не было, познакомился я с одной девчонкой. И как-то так у нас с ней все сразу случилось. При том, что и у нее, и у меня это в первый раз было.
        - Это ж когда? - хмыкнул я. - Школа, звезды, лагерь у речки?
        - И вот она на меня точно так же смотрела: испуганно немножко, в напряжении страшном, но и с надеждой.
        - Вряд ли.
        - Не вряд ли, а так было.
        - Может, и так, да только ты наверняка не туда смотрел и не о том думал, в первый раз-то.
        - У тебя, видать, по-другому было, а я все до подробностей помню. Иногда снится, представляешь? И вот, прикинь, те же глаза, тот же самый взгляд, - Федор оглянулся на меня. - Давай выпьем по маленькой. У мужика ни одного шанса, и менты ему не помогут.
        - Ну, ты хоть кого уговоришь, - я аккуратно наполнил стопку в его ладони. - Так как же? Глаза - ее, взгляд, говоришь, опять же ее, может, и остальное под балахоном - она?
        - Нет. Та девчонка в аварию попала - никто не выжил.
        Я не нашелся что сказать. Федор внимательно осмотрел стопку, потом выпил, но еще хуже, чем прошлый раз, - как сок прокисший, и снова уставился в окно.
        - Ты прав, так не бывает, - тихо сказал он, - потому что все самое важное в жизни только раз случается и никогда больше. Вот мужик, он же просто ошибся когда-то, может, разминулся с кем-то или встретил не вовремя. Теперь существует бессмысленно, как я. На работе ждет, когда смена кончится, дома дебелизор смотрит про бандюков и такую же политику. А что делать? Вот решил жену побить, и то не смог.
        - Когда умру, похороните, а на могиле напишите: «Умер от отвращения», - я потянулся было за выпивкой, но раздумал, - не мной придумано, а жаль.
        Неразборчивое бормотание с улицы стало громче. Битва перетекла в новую тактическую фазу. Мужику все же удалось схватить зонт. Он вцепился в него обеими руками, мадам тоже вцепилась, и бойцы вошли в клинч. Милицейский газик тихо стоял рядом.
        - Так и знал, что не поймешь. Ты-то Дон Хуан: «Пришел, увидел, переспал», любой секс-бомбе - сапер, а я тут со своими заморочками. Это ведь Раневская - насчет памятника? Как пить дать она.
        - Ага, я, значит, хмырь аморальный, а ты от немеряной духовности прямиком в большую койку для интимных процедур. Твои стоны о смысле жизни, роковых ошибках и прочие страдания про любовь - это диагноз. Называется «Кэсэвэ».
        - Наверняка какая-то гадость, - Федор подозрительно уставился на меня.
        - Это типовой легкий крах среднего возраста отдельно взятого мужчины, у тебя серьезно осложненный походом в подозрительную больничку.
        - Умеешь ты опошлить. Я тебе факты конкретные, а ты… - окончательно расстроившись, Федор плюхнулся обратно на табуретку. - Вот хоть про мужика, которого сейчас ни за что в участок свезут, разве я не прав? Он что, с детства мечтал удава в жены взять?
        Я мельком взглянул в окно - в основном все оставалось по-прежнему: изонт, как промежуточная цель битвы, и сцепившиеся супруги, и хладнокровные стражи порядка в «бобике». Среднеазиат старательно сливался с местностью, отступая в сторону гаражей. Солнце по своим делам уходило за крышу соседней многоэтажки.
        Повернувшись к столу, я оценил суровый мужской натюрморт с недоеденными консервами, полупустыми банками, кучками смятого целлофана на столе и под столом, почти выпитой бутылкой и полным отсутствием тарелок.
        - Насчет того бедолаги не скажу, - я настежь распахнул форточку, догадываясь, что до утра ничего не проветрится и, значит, спать мне в ароматах холостого застолья, - а вот по «фактам конкретным» позволь усомниться.
        - Давай, усомняйся, а только так и было.
        - Чего было-то? «Свет погас-зажегся, и нет никого». Это сколько ты впотьмах куковал, пока все разошлись?
        - Согласен - загадка, ну и что? Пойду на следующий сеанс и выясню. Чего бояться-то? На органы не разберут - овчинка моя давно выделки не стоит.
        - Прибедняешься. Если в тебе как следует покопаться, - я взял со стола банку и принялся выуживать со дна последний огурец. - Если, стало быть, покопаться… обязательно найдется что-нибудь коммерчески интересное. Я, например, уверен, что твой главный орган…
        - Голова?
        - Нет, вот за голову я как раз спокоен. В этом смысле.
        - Да ну тебя. Хотели бы, так уж разобрали.
        - Ты согласен, что это эксперимент? Причем известно на ком, но непонятно зачем. Эти твои гуру сексуальной независимости - хоть узнал, что за контора?
        - Сейчас ты, конечно, пойдешь плясать на костях, но я только название знаю: ООО «Магнолия» - на пропуске было. Сидят в большущем бизнес-центре на последнем этаже, все чинно-благородно, никаких вывесок. По первому адресу ходил, где лектор выступал, а мне говорят: эта «Магнолия» унас помещение в аренду брала и уже съехала.
        - Печаль.
        - На самом деле, я когда в том душе ноги мыл, уже прикидывал, как внутри пощелкать и фото в Сеть выложить - авось кто откликнется. Конечно, засада сидит при входе, - Федор сделал постную физиономию, сложил губы бантиком, заговорил пискляво, видимо, изображая зловредную медсестру. - Пожалуйста, мобильный телефон положите туда и всю остальную технику, которая у Вас при себе, то-оже. Спасибо-о, а теперь идите сюда, раздевайтесь догола.
        - Плохо. Контора, похоже, серьезная и, что еще хуже, твоя вдова никуда не съедет, - вздохнул я. - Ноги-то зачем мыл? Очкастая велела?
        - Да нет, это я уже после сеанса. В креме каком-то успел изгваздать и пятки, и рожу, и… - Федор запнулся. - В общем, неважно. Ты как-то шпионскими очками хвалился со спрятанным фотиком. Дашь?
        - Бери на здоровье. В прихожей под зеркалом комод. В нижнем ящике валяются. Батарейки года три как сдохли.
        - Лишь бы фотик не сдох. Пожалуй, пойду я. У тебя одни гадости на уме, а завтра - второй сеанс, все и проясню, - он помолчал и добавил. - Порешу их нафиг, ежели что.
        - Ежели что?
        - Вдруг ты прав? Девчонка ведь и правда - как испарилась. И на улице ее не было.
        Федор ушел. Настала пора убирать свинарник на кухне. Я посидел, размышляя, что еще он мог «изгваздать» втаинственном заведении, потом выглянул в окно. Супружеская пара, очевидно, помирившись, направлялась в сторону ближайшего подъезда. Муж нес зонт на плече, как добытый в бою меч. У гаражей полиция запихивала в «бобик» несчастного иностранца. Солнце ушло, и замечательный узор на потолке исчез. Железные ходики на стене, как всегда, показывали на полвосьмого, и это, как всегда, ничего не значило.

* * *
        В следующий раз я увидел Федора через полгода и со спины не узнал. Солидный мужик выбрался из припарковавшегося «лексуса», постоял, разглядывая собственное авто, потом неторопливо направился к подъезду. Лучи скудного ноябрьского солнца попеременно отражались на глянцевой коже штиблет, еще не знакомых с ядовитой солью московских улиц. Большой портфель чуть поблескивал металлической отделкой.
        Дом, в котором я живу - ведомственный, точнее говоря, институтский. Квартира мне досталась как доблестному, нуждавшемуся в улучшении жилусловий инженеру околокосмической техники. Соседи были такими же. С тех пор прошло некоторое количество лет, я давно уволился, многие из нынешних жильцов никогда не слышали о нашем институте, на первом этаже обосновались гордые сыны Кавказа, но в целом публика та же - небогатая, более-менее интеллигентная. Дядя с министерским портфелем на фоне нашей многоэтажки смотрелся, как тот самый «лексус» всуровом отечественном сервисе для жигулей.
        На тротуаре, перед самым поворотом к подъезду, есть нехилая выбоина, в дождливую пору принимающая вид маленькой безобидной лужи. Я шел следом за незнакомцем, прикидывая: нырнет туда или нет. Благополучно миновав лужицу, он неожиданно оглянулся. Наши взгляды встретились.
        - Здорово, сосед, - дружелюбно пророкотал Федор, - давно не виделись.
        - И тебе не хворать.
        - Стараемся, - он медленно и как-то задумчиво протянул руку для пожатия. - Ты совсем не изменился.
        - Поводов не было. А ты точно не заболел?
        - Почему спрашиваешь?
        - Да так.
        Мы вошли в подъезд. Федор все так же дружелюбно рассматривал меня, но помалкивал, а когда пришел лифт, сразу по-хозяйски нажал кнопку моего этажа.
        - Не против, если к тебе зайдем? - осведомился он.
        - Раз уж встретились.
        - Есть тема?
        - Две! - Он встряхнул звякнувший стеклом портфель. - Очень достойные темы.
        - Нет. Это - не темы, но чаем угощу.
        Он только хмыкнул.

* * *
        В прихожей Федор огляделся с видом экскурсанта, повесил пальто, но разуваться не стал, а сразу потопал на кухню.
        - Здесь по-прежнему тихая гавань, - изрек он, устраиваясь. - И ходики знакомые на стене, и обои. Как же у тебя хорошо!
        - Портфель со стола убери. Я тут ем иногда.
        - Экий ты. Лучше посмотри, что внутри, - он вытащил из глубин портфеля бутылку, - «Карвуазье икс-о империал», пробовал?
        - Не случалось. Зеленый чай будешь?
        - Это который в пакетиках?
        - Который в чайнике. Так что произошло? Устроился на работу в Кремль? Выиграл миллиард?
        - Можно и так сказать, - он повертел в руках красивую бутылку. - Правда не хочешь?
        - Ага.
        - Ну и ладно, целее будет, - Федор вернул коньяк в портфель, откинулся на спинку жалобно пискнувшего стула. Я немедленно отправился в прихожую за табуретом.
        - Я тебе реально благодарен, причем дважды, - Федор бережно поставил портфель на табурет, - не знаю, в который раз больше. Помнишь, о медицинской лаборатории рассказывал?
        - Исследования половой озабоченности?
        - Не озабоченности, а зависимости. Это ведь судьба - не окажись я там и шанс бы не выпал. Понятно, кое-что и от меня потребовалось, - он одобрительно покивал сам себе. - В общем, все как обычно: не выкладываешься - никакой случай не впрок.
        - А давай ты с портфелем поменяешься?
        - Это как?
        - Это легко. Ты - на табуретку, портфель - на стул.
        У вас обоих выпадет шанс не рухнуть.
        - Как есть зануда, - Федор неторопливо пересел на табурет, а портфель, после некоторого размышления поставил на пол около стенки. - Я вот думаю: если бы ты не сдрейфил и сходил по тому пригласительному, у тебя все равно ни шиша бы не вышло.
        - Возможно, - я поставил чайник кипятиться и сел за стол напротив гостя, - а чего такое вышло у тебя?
        - А все. О чем мечтал, то и вышло. Сушки хоть дай, а то уйду, и не узнаешь, что прошляпил.
        - Будут сушки. Я пока к тебе новому привыкаю, вода как раз закипит. Ну, рассказывай. Нашел прекрасную незнакомку?
        - А-а, - Федор неожиданно поскучнел, - нашел, конечно. На самом деле, твои шпионские очки все и разъяснили.
        - То есть ее как таковой не было вовсе?
        - Отчего же? Была, но это все мимо. У меня конкретно другая жизнь началась. К примеру, в нашем институте я теперь кое-какие вопросы решаю. Недавно с мужиками проект замутили, если срастется - в шоколаде будем. На личном фронте тоже все норм.
        - Семья оценила героя?
        - Еще как оценила. Я, знаешь, не первый год женат, - Федор тщательно разгладил ладонью скатерть. - Верка моя, она, как бы это выразиться, не очень заводная. То есть пока-а это она раскочегарится, я, бывало, уже и того. Заканчивал, так сказать, выступление. А отсюда и недопонимание в семье случалось, и разные проблемы в быту.
        Он смахнул со стола несуществующие крошки, испытующе поглядел на меня.
        - Ты бобыль и женат-то никогда не был, вряд ли поймешь, но это неважно, потому что в прошлом. Мне теперь, что сексом заняться, что по свежему воздуху пройтись - одна только полезная физкультура.
        - Это хорошо?
        - Польза огромная! Вот представь: живешь впроголодь - все о еде думаешь, потом - бац! Диета! А кругом реклама деликатесов. Это же стресс. И зачем?! Я теперь свои правила здоровья и благополучия соблюдаю.
        Чайник забулькал и отключился. Пока я метал на стол сушки и чашки, Федор продолжал развивать мысль о правильных удовольствиях, толпах дураков на улице и плавно возвращался к себе - успешному.
        - А при чем медицина? - встрял я, когда он начал заходить на третий круг. - Складная койка и персонал?
        - Значит, так, - Федор отложил сушку и посуровел, - это специальная государственная инновационная фундаментально-прикладная программа.
        - Звучит, как «распил бюджетных денег».
        - Там очень серьезные люди. Между прочим, программа закрытая.
        - Уже?
        - Чего «уже»? Засекреченная, говорю, программа. Государственная тайна.
        - Точно, воруют.
        - В основе - новейшая разработка. Вернее, древнее знание, но в свете последних достижений. Такого вообще ни у кого нет. И не перебивай! - Федор бабахнул кулаком по столу. - Все очень серьезно. Я многим рискую, так что будь любезен - помолчи.
        - Черта с два, - я не торопясь отпил горячего чая. - А еще стукнешь мебель - выгоню.
        Федор насупился, запыхтел как добропорядочный гражданин, обнаруживший в собеседнике вольнодумца, потом вновь принялся за сушки.
        - Пользуешься, что рассказать больше некому, - проворчал он. - И с каких пор ты вдруг непьющий?
        - Ни с каких. Рассказывай по порядку. Значит, пришел ты в лабораторию для секса, а там?
        - Дался тебе секс… Короче история такая: эта самая лаборатория левой оказалась. Денег гору вбухали или даже две. Наверняка олигарх какой-нибудь замутил под свои делишки. Короче, ухитрился я и предбанник, и душ их снять. Зал - не получилось, да и фиг с ним. Выложил фото в Сеть и на следующий же день - гости. Очень такие вежливые люди.
        - Вежливые с пулеметами или в штатском?
        - В штатском. Двое. Один худой, другой потолще. Удостоверения показали, в гости попросились. Хорошо, Верки дома не было. У нее на корочки бзик. Как увидит, сразу орет и на скандал рвется. Обязательно думает, что претензию нарисовать хотят и под это денег содрать. Короче, начальники жизни. А я сразу смекнул, откуда ветер, впустил, конечно. Вытащили они фотки знакомые и доброжелательно спрашивают: «Это Вы их в Интернете разместили? Это Вы где снимали? Это Вы зачем?». А я что? На духу, оба адреса и все как было. Тут они, само собой, посуровели. «Вы участие приняли, говорят, в незаконной деятельности группы лиц и можете быть привлечены к ответственности».
        Федор взял паузу и принялся составлять из баранок башню. Я тоже помалкивал, глядя на филигранные движения толстых, как сардельки, пальцев.
        - Ну вот, - продолжил он, водрузив последнюю, четырнадцатую, сушку, - а я в ответ: «Что ж, товарищи офицеры, надеюсь, моя информация вам помогла», и гляжу на них безо всякого выражения, потому что раз пугают, значит, надо чего-то. Просто так за решетку и полиция определит.
        - Просто так полиции ни к чему, - вяло возразил я, наблюдая за тихим покачиванием четырнадцатиярусной башни, - причина нужна.
        - И я о том же. Который потолще по инерции начал было про незнание, которое ни разу не освобождает, а худой его обрезал и тихо так: «Вы ведь не держите дома наркотики? Это хорошо. Пожалуйста, не говорите никому о нашем визите, а то вдруг здесь два грамма героина найдется…» Попрощались оба вежливо да ушли, а я думать остался.
        Федор опять умолк, меланхолически прихлебывая остывший уже чай. Я попытался снять верхнюю сушку, и башня, конечно, рассыпалась. Пока мы вместе ловили прыгавшую по столу еду, я заметил массивный знак супружеской принадлежности, украшавший Федоров палец. Раньше сосед колец не носил, уверяя, что это все равно как этикетку на себя наклеить или тату выколоть, - никакого смысла, если не ходишь регулярно в соответствующий клуб по интересам.
        - И вот нарисовалась передо мной развилка, - Федор сгреб не успевшие разбежаться сушки в кучу, но башню строить не стал. - Накануне мымра очкастая мне телефон дала. Де мол, консультировать они готовы круглые сутки, и так, между прочим: «А если кто интересоваться станет, Вы нам сразу дайте знать, не подведите, пожалуйста». И как-то мне отчетливо стало, что ежели не откладывая позвонить, ничего у тех вежливых не получится, но и в тюрягу не хотелось ни разу. На тот момент я сильно пожалел насчет фотографий. Так и сидел - телефон разглядывал.
        - Стало быть, воздержался от звонка?
        - Да нет, позвонил, - он мрачно отодвинул от себя чашку. - Ты, вообще, знаешь, как нормальный кипяток делают? Помойка теплая, по правде, а не чай. Я на следующий день позвонил. С работы.
        - Остыл, значит. И как? Дозвонился?
        - Никто трубу не взял. У тебя правда во всей квартире ничего, кроме сушек?
        - Могу пельмени сварить.
        - Пельмени… - Федор укоризненно покачал головой. - Иду я после работы, мысли поганые. Тут, как в фильме ужасов, волжаночка служебная рядом тормозит, и вылезает тот, который худой. Все, думаю, хана. Да здравствует народная тайная полиция…
        Федор сердито посмотрел на мой холодильник.
        - Черт с тобой, вари пельмени. Авось не отравимся.
        - Вчера ел. Нормально.
        - Нормально - это когда приятные девушки вкусным кормят или хоть жена.
        - Кому девушки из лаборатории, кому хоть жена, - я водрузил кастрюлю с водой на плиту, - а кому пельмени. Всяк по-своему развлекается.
        - И вот, значит, усадили меня в волжаночку. Едем. Мы с худым сзади, который потолще - за рулем. За окошками люди по своим делам гуляют, а мы неспешно так, молчком: Арбат, Знаменка, Манеж и тем же ходом вверх на Лубянку. Приплыли, думаю. Но нет! Сворачиваем правей, еще вправо, и без остановок к Красной площади.
        - Значит, все-таки Кремль?
        - ГУМ.
        - Тоже неплохо.
        - Выходим из машины, поднимаемся на пятый этаж…
        - Подожди, дай стряхнуть.
        - Чего?
        - Лапшу с ушей. Спецслужбы, стало быть, не за смутьянами следят и всякими прочими иностранными агентами, а с утра до вечера эксперименты в сексе наблюдают, в ГУМе, говоришь, пять этажей, а там отродясь - не больше трех…
        - Это все обывательские заблуждения. На самом деле, любая спецслужба без секса все равно, что паровоз без свистка, - ехать можно, но скучно; ачто в ГУМе пять этажей - тебе любой скажет, кто хоть раз на том служебном лифте ездил. Теперь вспомни мой «лексус» ине перебивай.
        Федор вытащил из портфеля запечатанную сигару и принялся хлопать себя по карманам. Вообще говоря, мне нравится аромат дорогих настоящих сигар - это запах приключений, это негромкое эхо скрипа канатов, тонкий узор комфорта, риска и романтики, то есть чего вместе на самом деле и не бывает, но помечтать-то можно? С другой стороны, у меня давно не было дымящих гостей, и я засомневался - открыть окно или ограничиться форточкой.
        - Ты не против? - Федор вытащил маленький хитрый ножик, снял с сигары обертку, срезал кончик и снова принялся хлопать по карманам.
        - Кури на здоровье.
        - Ну вот. Доставили меня до места. Большой, серьезный кабинет, ничего лишнего, даже окон. За столом - тетя вся в черном и в черных же очках. Мы вошли, она ручкой махнула, и больше я своих провожатых не видел. «Проходите, говорит, присаживайтесь. Знакомиться будем». Минут десять она со мной знакомилась - рассказывала мне про меня. Подробности из жизни.
        - Интимные?
        - В том числе. А потом говорит: «Вы нам подходите. Все у Вас на сегодняшний день хорошо. Добро пожаловать в цех. Можете называть меня Старшая».
        Федор наконец нашел зажигалку, с наслаждением затянулся и тут же выпустил целый клуб дыма. Я понял, что форточка не спасет.
        - Зачем настежь-то, - проворчал Федор, - не май месяц. И вот, значит, цех… Перестань хрюкать. Ничего смешного, все серьезно.
        - Прихожу на пляж, а там - станки, станки… - я вытащил из морозилки пачку пельменей, но высыпать в кастрюлю не стал - вода еще не закипела.
        - При чем тут пляж? Прикинь, стена в кабинете на глазах исчезла. Я потом этот фокус много раз видел: вот есть стенка и через полсекунды - нету. Там, за ней, в общем, ничего особенного - полумрак и кабинка белая. Старшая говорит: «Сначала душ. Необходимо очистить ваш кожный покров. Не удивляйтесь - волосы тоже смоются. Проходите. Раздевалка там же».
        - И чего? Правда смылись?
        - Никак не привыкну, - вздохнул Федор, - ерунда, конечно, но некомфортно. Верка натурально в обморок грохнулась, когда первый раз брови снял.
        - Зачем?
        - Поправить хотел - как-то они нехорошо сидели.
        - Зачем изуверство такое, - спрашиваю.
        - Ты можешь на минуту отвлечься от пельменей? - рассердился Федор. - Я же не радио - в спину бубнить. В общем, была определенная исследовательская программа и, как Старшая говорит, совершенно случайно наткнулись на эффект коллективного резонанса. Подробности тебе не скажу, потому что все равно не поймешь. Короче, начали копать глубже и нарыли серьезный народно-хозяйственный эффект, а попутно всплыло, что наши с тобой предки, на своем примитивном, конечно, уровне, это дело уже пользовали.
        - Что за эффект?
        - Это секретно, но поверь, из-за ерунды никто бы не затевался.
        Федор сложил губы в виде буквы «О». Над столом проплыло кольцо сигарного дыма и тут же сгинуло. Свежий воздух из распахнутого окна безжалостно разорвал его в клочья.
        - Знаешь, я когда тот буклетик у тебя стащил, думал - прикольное чего-то, то-се, движуха… Тут ведь как - либо живешь правильно, без авантюр и геморроев, вспомнить не о чем, либо заносит по самое «не балуй», - Федор попытался запустить еще одно кольцо. Получилось так себе. - Короче, захожу в кабинку, там вроде все в тумане, но сырости особой нет. Раздеваюсь, поворачиваюсь в рассуждении, где тут, собственно, душ, и, можно сказать, носом утыкаюсь в голую докторшу. Помнишь, я тебе рассказывал: втой лаборатории докторша была, красотуля? Так вот, прикинь - она! Тут я вспоминаю, что уже разделся и ладошками пытаюсь, значит, трусы изобразить, тут же до меня доходит, что и докторша нагишом, и примерно в те же полсекунды ощущаю - чего-то со мной не так. Что не так, понять сразу не могу, а докторша - цап за руку и тащит куда-то.
        - Ну, известно куда.
        - Ничего подобного, и мне уже конкретно все не нравилось. Я уперся было, говорю: «Давайте, девушка, притормозим. Что, скажите, происходит?». На самом деле, я матом выразился, но смысл такой. Она мне через плечо улыбается, кивает и тем же аллюром дальше. То есть это я только хотел упереться. В этой красотке лошадиных сил оказалось не меньше, чем в бульдозере. Представляешь картину?
        - Жуть. Хотя по жизни ровно так и бывает.
        - Не знаю, что у тебя бывает. Я первый раз в таком забеге участвовал. А тут еще… я потом только сообразил… полное ощущение, что вниз головой повесили. В висках стучит, под ногами чмокает, кругом темнота, дождь проливной…
        - В смысле душ?
        - Да как тебе сказать, - Федор неопределенно покачал сигарой в воздухе, - я по той дорожке потом не раз ходил. Умом знаю, конечно, что душ, но-о…
        - Это называется измененное состояние сознания.
        - Возможно. И вот, значит, тащит она меня на буксире в таком состоянии, а впереди уже сполохи синие мелькают… Все, думаю, каюк! И тут, прикинь, слышу, вроде окликает кто-то. Померещилось на секунду, что та девчонка из неправильной лаборатории, зовет меня.
        - Ошибся?
        - Да.
        Федор замолчал, уставившись в распахнутое окно. Я покосился на кастрюлю - вода не думала закипать - и тоже взглянул за окно. Небо затянуло мутной хмарью. Ноябрьский ветер снимал с деревьев износившиеся листья и разбрасывал по серым, промокшим улицам. Голоса отечественной попсы заунывно трындели про Прасковью из Подмосковья.
        - Я ведь ни разу голос той девчонки не слышал. Сам себе напридумывал. На самом деле это докторша пела. Она перед началом всегда поет. В общем, добрались мы… Сполохи - это как раз цех и был…
        - Цех - это, вообще, что?
        - Ты хочешь, чтоб я тебе, колхознику, на пальцах про адронный коллайдер объяснил?
        - Ага. Мы, колхозники, народ смышленый в общем-то.
        - Ну хорошо. Коллективный резонанс - это синергия глубокой физики и нейрологии.
        - Сам понял, чего сказал?
        - Если примитивно - это как бы стоячая ментальная волна накопленных гармоничных мысле-эмоций. Языческие боги, мифические герои, все прочее в этом духе и есть коллективные резонансы.
        - Перестаю различать, где дурака валяешь, а когда в тебе жертва экспериментов бредит, - вдохнул я, доставая тарелки, - давай так, пургу про ментальные волны и стоячие мысли ты расскажешь подходящему экстрасенсу или доктору. Ага?
        - Хорошо! У тебя когда-нибудь был секс одновременно с несколькими женщинами?
        - С какой целью интересуешься?
        - Просто не знаю, как объяснить, что там происходит. Вот, о чем ты размышляешь во время секса?
        - Не размышляю.
        - Что, просто так - упал, отжался? Смотри, кастрюля кипит.
        - Иди к черту.
        Вода в кастрюле, и правда, закипела, я высыпал в нее полпачки пельменей, подумал и вытряхнул остальное. Федор тем временем упорно и безуспешно запускал колечки дыма. После очередной неудачи Федор задрал голову и с видом эксперта, исследующего сомнительный объект, уставился на мои стенные ходики.
        - Это неправильно, - заключил он, отложив сигару и вновь принимаясь за сушки, - даже аморально. Зачем столько лет держать в доме часы, которые не ходят?
        - Просто больше не завожу.
        - А смысл? Время вперед идет, а ты застрял где-то там, в прошлом. Очень глупо не принимать перемен.
        - Где хочу, там и застрял, - я уселся напротив Федора. - Давай дальше про докторшу.
        - Нет, погоди. Я же помню, ты с нетрезва рассказывал про какую-то неудачную свою любовь и что-то там с часами.
        - Мало ли у меня Любовей было…
        - Сейчас вспомню, как ее звали. Ты из-за нее ходики остановил.
        - Подумаешь, ходики… Я с подругами, по молодости, и не так чудил. Что придумывали - вспомнить стыдно… но чтоб среди бела дня в ГУМе… Удивительное место твои гуру выбрали.
        - Они не выбирали. Ты когда-нибудь слышал о Камелоте?
        - Это проект так называется?
        - Можно сказать. Только это очень древний проект. У тебя пельмени убежали.
        - Ну ты же не радио, - проворчал я, хлопоча у плиты, - а я не восьмиглазый пятиног.
        - Не контролируешь ситуацию, - заключил сосед, - паршивый из тебя капитан.
        - Ну ладно, - я осторожно слил воду из кастрюли и принялся выгребать пельмени в тарелку, - допустим, что-то слышал: британский эпос, Ланселот, леди Гвинев-ра и все такое. Столько хватит пельменей?
        - Хватит. Британцы тут сбоку. Наше это все. И Камелот здесь на самом деле, в Москве, всегда был и есть.
        - Эка его угораздило. Сметану дать?
        - Лучше вилку. Так вот, ГУМ стоит на том самом месте, где надо.
        - Понятно, - кивнул я, выкладывая на стол все, что нужно для поедания пельменей, - а теперь колись, зачем пришел?
        - Вспомнил! Алёной ее звали, твою любовь. Точно, да?
        - Ты не ответил на вопрос.
        - А чего в бутылку-то сразу? Ну да, мне посоветоваться надо. Понимаешь, там, конечно, большая специфика и ты сейчас опять начнешь: «А ничего ли я не глотал? А чего курил?» Кстати, дай что-нибудь под пепельницу. Так вот, цех изнутри по-разному выглядит, но в основном это синие молнии, ночь, ветер, черное озеро под грозой. А потом озеро на тебя опрокидывается. Представляешь?
        - Нет.
        - Короче, там, в озере, я наедине с резонансом. Грубо говоря - с феей.
        - Ага. И как оно - с феей?
        - По-разному, честно сказать. В этом как раз вопрос.
        - То есть у тебя с действующей феей кое-какие проблемы?
        - И что? - он с ожесточением принялся поедать пельмени. - Вот чего в этом смешного?
        - Хм-м. Так что ее не устраивает? Или тебя?
        - Фея-то она, фея… Ты можешь закрыть идиотское окно?! Заморозил вконец. И достань, наконец, рюмки, иначе не разберемся.

* * *
        Я не особенно люблю коньяк, но Карвуазье под пельмени пошел хорошо. Минут через десять мы ополовинили бутылку. Федор, докурив сигару, сидел, мрачно уставившись в окно. Я тоже помалкивал, чувствуя, как растекается в груди янтарное тепло, как подтаивают ледяные иглы памяти.
        - Это ведь не секс, - прервал молчание Федор, - это гораздо больше. Это как…
        - Травкой обкуриться? - подсказал я.
        - Прости, не сумею рассказать, - усмехнулся он, - но поверь, весь твой опыт - скучная суета, бессмысленное себя разбазаривание. И не строй физиономию. Как я тебе объясню, что такое «кончить», если ты не знаешь?!
        - Действительно.
        - Пойми, - Федор разлил коньяк по рюмкам, - это не только все по высшему разряду, что, разумеется, кайф, но если честно - ничего нового. А вот когда ты даже и представить себе не мог… и где верх, где низ, забываешь… ежели орешь как бизон…
        - То есть тебя устраивает?
        - Но есть закавыка, - он криво улыбнулся, - я иногда в самый тот момент вдруг о девчонке из лаборатории вспоминаю… и все. Фея моя это как-то сразу чувствует… Луна уходит. Что делать - не знаю… Старшая разбор полетов устраивает. Де мол, коллектив подвожу, задачу государственного значения срываю…
        - Да?
        - Да! Серьезное значение. И очень заметное.
        - Чего-то как-то не видно со стороны.
        - Не туда потому что смотришь.
        - Да куда ни посмотри.
        - Это тебе все не нравится, а нормальные люди, между прочим, каждый день гордость испытывают.
        - Стесняюсь спросить: сколько за смену получаешь?
        - Хороший вопрос. Старшая говорит, что это мой почетный долг и гражданский труд. - Федор на секунду замялся. - Или наоборот, гражданский долг и почетный труд? Неважно. В общем, нисколько не платят. На самом деле, там голова на место становится, вот и все. Деньги помаленьку-то приходят, если ерундой не страдать. Вот ты, например…
        Федор залпом выпил и, морщась, принялся тыкать опустевшей рюмкой в сторону буфета, где на полке пылилось несколько макетов парусников.
        - А в той лаборатории тебе наличными платили, - напомнил я, не дожидаясь, пока он снова обретет голос, - и фея там посимпатичнее. Да?
        Честно говоря, я надеялся, что он поперхнется коньяком, но ошибся. Федор поставил рюмку на стол и некоторое время меланхолично ковырял вилкой пельмени.
        - Дело в послевкусии, - тихо и невразумительно пояснил он. - Бывает так, пробуешь одно вино, потом другое, вкус вроде похожий…
        Федор налил себе еще коньяка, выпил и опять принялся ковыряться в пельменях.
        - Я когда второй раз в лабораторию шел, больше всего боялся, что все там заперто и нет ничего. Уж так мне хотелось ту девчонку увидеть. Я не знаю, на что готов был, а в итоге получилось - продал…
        Он бросил вилку и, тяжело поднявшись, подошел к окну.
        - И вот, прихожу я в эту самую лабораторию. Все на месте. Мымра очкастая встречает, в душ провожает, слова всякие говорит. Очень она, как теперь понимаю, на Старшую была похожа, с лица - не совсем, а фигура и все повадки - те ровно. Мне, по правде, весь этот персонал мало тогда интересовал… Потом, значит, койка. Докторша со своей песенкой нарисовалась, все помаленьку крутиться начало и как-то темно стало, ни зги не видать. Я всю шею вывернул, одной рукой цепляюсь за что-то, другой за головой шарю. Докторша поет. Сам, чую уже конкретно, вниз головой развернулся, в ушах стучит, ничего нащупать не могу… и тут - бац! Ни койки, ни докторши, зато девчонка - прямо передо мной. И знаешь, она мне тоже обрадовалась. Будто сто лет не виделись… У меня подружка была. Так вот - она это. Знаю головой, что не может такого быть - та девчонка в аварии погибла, но…, - Федор вздохнул и зачем-то постучал ладонью по стеклу. - В цехе-то после сеанса сразу в бассейн-джакузи плюхаешься, и это правильно, потому что глаза в кучку и весь - выжатый лимон. Вот плаваешь, как цветок в проруби, не шевелишься. Вроде и удовольствие
получил, и гражданский долг справил, а радости нет. Даже противно как-то…
        Он умолк и уставился на серое небо за окном. Я попробовал пальцем пельмени на своей тарелке, встал и поставил разогреваться сковородку. Ненавижу холодные пельмени.
        - Мне семнадцать только стукнуло, и ей тогда примерно столько было, - негромко пробормотал Федор. - Она говорит: «Давай убежим. Мир большой. Мы вдвоем все на свете сможем». А я скис: ну там - у меня родители, у нее родители… на что, как жить будем. Понимаешь, она в меня поверила, а я не готов был. Такая история. Через день за ней родичи приехали. Мы и не попрощались - она не захотела. И все. Говорят, водила встречного бензовоза за рулем уснул.
        - Ты ж ведь все равно надеешься? - не оборачиваясь, осведомился он. - Часы и не заводишь, и не выбрасываешь. А что? Любой человек ошибиться может… Видел бы ты тех вежливых. У толстого в глазах интерес служебный, вурдалачий, у худого - вообще ничего. Я теперь думаю, что корочки они фальшивые светили - ну зачем двум подполковникам, как савраскам бегать - на то лейтенанты имеются… но меня-то они по-любому уделали. А еще я думаю, - Федор развернулся. - Не нужны мне твои советы! Сам все порешаю. Плевать, что там Старшая ворчит. Все равно ту девчонку найду. Или есть у тебя радость в жизни или нет ее. Остальное - труха. Не может такого быть, что человека найти нельзя. Разыщу, и все у нас нормально будет. И…
        Он запнулся, вытащил безмолвно содрогающийся мобильник, хмуро уставился на экран, пробормотал: «Чтоб тебя», и уже громче, сурово: «Слушаю!»
        Прижав телефон к уху, Федор снова отвернулся к окну.
        - Нет, Мирослав Лукич, не получится, - зарокотал он, - нет… Это никому не интересно.
        Он замолчал, прислушиваясь к торопливо булькающему мобильнику. На фоне муторной осени за окном фигура соседа смотрелась внушительно и строго, как памятник на хорошем кладбище.
        - Ладно, - нехотя согласился он, - сейчас подскочу. Скажите там, чтоб весь пакет собрали… Добро.
        - Я теперь кое-что могу, - Федор убрал телефон, но по-прежнему созерцал слякоть за окном. - В джакузи-то я не один плаваю. Там нас, считай, целый бассейн. Человек десять-двенадцать всегда есть. Это только поначалу не то что говорить, дышать толком не получается. Потом - нормально. Конечно, со стороны вид жутковатый. Вылезешь, бывало, оглянешься, и оторопь берет: вода мутная пузырится, а из нее лысые головы торчат. Все бледные, как в сметане, глаза красные… Я кое с кем там познакомился - очень серьезные люди. Федеральный уровень. Кого-то найти им вообще не проблема.
        Федор вернулся к столу, но садиться не стал.
        - Ты извини, - сказал он, - дела. Спасибо, что выслушал. И убери сковородку с плиты - дымится уже. Пельмени твои - гадость, но все равно спасибо. Давай, дружище, до встречи.
        Я переставил сковородку, проводил соседа до дверей и вернулся. Свежий воздух в Москве - понятие относительное, но этот букет курева, вареных пельменей, пролитого коньяка, кислятины с нотками чадящей от перегрева сковороды… пришлось снова распахивать окно.
        Под ногой хрустнуло. Ругнувшись вполголоса, я отправился за веником и в прихожей учуял еще один аромат - что-то такое невнятное, сугубо женское, при том, что запах, очевидно, остался после Федора. Мысленно пожелав ему удачи в беседах с женой, я старательно собрал осколки. Говорят, посуда бьется к счастью.
        Я подошел к буфету и осторожно вытащил придавленное моделькой парусника письмо.
        Последние годы в моем ящике не появлялось ничего, кроме мелкого мусора, никчемных рекламок и счетов за коммунальные услуги. А неделю назад выпал на ладонь немного помятый конверт. Обратный адрес состоял из непонятных каракуль, зато мой был вписан четко и недвусмысленно. На конверте красовалось изображение Тадж-Махала и много марок, частью отечественных, частью, похоже, индийских. Не стану врать, что сунул письмо в карман, ходил весь день по делам, а вечерком решил ознакомиться. Нет, я никуда не пошел, уселся в подъезде на ближайшую ступеньку и прочел. С тех пор я перечитал его, наверно, раз сто или двести.
        Она писала об экзотической стране, о нравах в посольстве, о том, сколько раз у нее украли кошелек на базаре, о жаре и дождях. И в самом конце:
        «Ты же знаешь, как я ненавижу компьютеры, а теперь я ненавижу себя за то, что такая дура. Я несовременна, верю в сны и ни капельки не верю Всемирной паутине. А сегодня мне приснилось письмо от тебя. Такое скучное письмо ни о чем. Зато на нем был твой адрес. Я его разглядела и пока не забыла, решила написать. Вдруг это и правда твой адрес? Когда ехала сюда, выкинула свой старый мобильник вместе с симкой, поэтому у меня теперь другой номер…»
        Я аккуратно положил письмо перед собой, перечитал все в сто первый или двести второй раз и набрал номер. Долгие, долгие гудки, потом:
        - Алло?
        - Здравствуй, Алён.
        - Это… это правда ты?
        - Да.

* * *
        Федора я больше не видел, но время от времени замечал припаркованный во дворе знакомый «лексус». В подъезде мне иногда встречалась Федорова жена - Вероника. Она всякий раз задумчиво поправляла сверкающие золотом-бриллиантами сережки и никогда не здоровалась. Потом «лексус» перестал появляться, а вместе с ним и Вероника.
        Настала зима, прошел год, и опять настала зима. Все шло своим чередом. Бригады гастарбайтеров, невзирая на снег и дождь, раскатывали все новые и новые слои асфальта. Чтобы слякоть под ногами не замерзала, дворники щедро сыпали на тротуар химикаты. Городские и все прочие власти горячо рапортовали об успехах, а я все никак не мог выбрать между безответственной авантюрой и нормальной жизнью. Оба решения имели колоссальные недостатки.
        Однажды я застрял перед витриной турагентства с большой, разноцветной картой Средиземного моря.
        Описать мое тогдашнее состояние можно двумя образами: «погруженный в сомнения» и «непрерывно сквернословящий», которые вместе легко выражаются одним словом. Полчаса медитации у витрины не принесли ничего, кроме мокрых ботинок. Во дворе пришлось лезть через сугроб - очередной умник припарковал «лимузин» на тротуаре. Дома обнаружилось, что замечательный дверной замок заедает, света нет, в квартире чем-то воняет. И тогда, вдохнув поглубже, я вслух громко и внятно сказал, что думал.
        - Вот это завернул, - знакомый голос заставил меня слегка подпрыгнуть. - Вот это, понимаю, интеллигенция!
        Чмокая ботинками по линолеуму, я пошел на голос. Сосед сидел за кухонным столом, задумчиво прихлебывая что-то из моей чашки.
        - Проходи, не стесняйся, - продолжал он, - чайку попьем.
        - Какого рожна?
        - Сам виноват. Я пришел - тебя нет. Под дверью мне ждать?
        В кухне плавал вечерний сумрак. Гость сидел спиной к окну, лицо пряталось в тени, но, совершенно точно, это был Федор. Я бесполезно пощелкал выключателем.
        - Не суетись, - усмехнулся он. - Все под контролем.
        - Вот как? - Мне на секунду показалось, что за столом один из тех красавчиков, что выбились в большие боссы и теперь учат нас жить… давно мечтал хотя бы разок расквасить такую физиономию. - Проваливай. Дверь найдешь?
        - Ну-ну. По легче, друг мой.
        - Помочь?
        Он не шевельнулся. Из коридора послышались торопливые шаги. Одна внушительная фигура загородила вход на кухню, другая смутно маячила позади.
        - Я смотрю, у тебя перемены, - Федор белозубо улыбнулся, - ходики пошли. Поздравляю!
        - Ну что же. Будь как дома, - я не торопясь уселся на свободный стул, отложив мечту на потом. - Хорошая у тебя пехота.
        - Не обращай внимания. Мои референты. Без них никуда.
        - А похожи на бандитов.
        - Скажешь тоже. Милейшие люди. Интеллектуалы. Они тут постоят, мешать не будут.
        - Неужели?
        - Давненько мы не виделись. Все там же служишь?
        - Собачки служат.
        - Такой же ершистый. Даже приятно. Так что у тебя с работой?
        - Нормально. А у тебя?
        - А у меня перемены, друг мой, перемены. Помнишь, про цех рассказывал? Так вот! Растет дело-то, развивается. И я вместе с ним, помаленьку, - он отхлебнул из моей чашки, очередной раз сверкнул в полумраке улыбкой. - Ты себе даже не представляешь…
        Громила в дверях сделал неопределенный жест. Федор запнулся на секунду, потом кивнул понимающе головой:
        - Да. Все правильно. Разговор у нас интересный намечается - лишние микрофоны ни к чему. Ребята говорят, у тебя две трубки.
        Громила молча протянул руку. Я некоторое время рассматривал красную как кирпич ладонь, потом перевел взгляд на бывшего соседа.
        - Не, Федь, не получится разговора.
        - Не сомневайся. Вот хоть про парусный спорт. Слыхал, увлекаешься?
        - И что?
        - Так все же пересекается, друг мой. У моей бывшей жены бойфренд вообще капитан парома. Чего тебе в этих телефонах? Есть предложение поучаствовать в серьезной регате. Ты как?
        Я еще раз взглянул на неподвижную ладонь перед носом и выложил телефоны. Громила тут же вышелушил из них симки, аккумуляторы, потом протиснулся за моей спиной к окну. Там он, не торопясь, разложил добычу по карманам и застыл по правую руку от хозяина. Второй «референт» остался в коридоре.
        - Главное в регате что? Не болеть! - Лицо Федора совсем ушло в тень. - В нашем с тобой возрасте - серьезный вопрос. В здоровом теле - здоровый дух!
        - На самом деле: одно из двух! - оскалился я. - Как качок - так сволочь.
        - Ты того… референтов не обижай. Это враги все извращают, не надо за ними повторять.
        - Ага, кругом супостаты, - я стянул с себя куртку, повесил на спинку стула. Почему-то страшно хотелось курить. - Федь, скажи прямо, что надо. Человек ты, вижу, занятой. Зачем время терять?
        - Ты прав. Теперь постарайся все глупости из головы на минуту выкинуть. Я приглашаю тебя на работу. Есть вакансия в аналитической службе. Будешь непосредственно подо мной. Перестань ржать, я не о сексе. Работа серьезная - не каждый раз вырвешься, но интересная. Перестань ржать. Зарплата поначалу - так себе, зато соцпакет, - лицо Федора на секунду вынырнуло из тени, - любому сразу понравится. Опять же, бонусы.
        - А… гх-м. А регата при чем? - то, что я успел увидеть, больше напоминало хорошо обсосанный леденец, чем Федора. Расплывшиеся черты, ни единой волосинки, серая кожа под густым слоем то ли крема, то ли вазелина.
        - Яхта, - кивнул он, - ветер, плеск волны. У тебя, знаю, и корочки мореходные есть. А там простор, романтика, девчонки. Секс на лунной дорожке. А?
        - Нет, Федь. Неинтересно, потому что…
        - Потому что не слушаешь, - в его голосе негромко звякнул металл. - Впереди большие перемены и, например, тебе лучше оказаться в лодке, чем за бортом. Я рассказывал, как стенка в ГУМе исчезает? Потому что мираж. Скоро много миражей сгинет. Так надо.
        - А ты… извини, конечно, - я повернулся достать из буфета чашку, чувствуя затылком спокойные взгляды референтов. - Ты, случайно, не депутат?
        - Нет, но как раз думаю.
        - Давай, у тебя здорово получится. Интонации правильные.
        - Тебе дальше рассказывать или сейчас на ядовитую слюну изойдешь? Это от полового воздержания случается. Что ты, кроме своих ракет, вообще по жизни видел? А рядом барышни гуляют. На любой вкус и запросы. Тебе пыжиться, а мне пальцами щелкнуть!
        - Ну и славно. Нашел девчонку-то свою?
        - Девчонку… - Федор тихо рассмеялся, как старому, забавному анекдоту. - Знаешь, а ты ведь прав оказался - не было ее вовсе. А я, считай, женился на ней. Теперь счастлив.
        - Поздравляю.
        - Я вот сомневаюсь, - все еще посмеиваясь, продолжал он, - тебя-то поздравить с этим или нет? То ли рай ты проворонил, то ли наоборот. Ну, раз ходики пошли, пожалуй, поздравлю.
        - О чем речь?
        - Хозяйки-то, они ревнивы, как не знаю кто. А предыдущая на тебя виды имела. Я ж ей все рассказал: почему, как в лабораторию попал. Да она и так знала, а через год вдруг: «Приведи-ка, говорит, настоящего адресата. Гляну». Я туда-сюда - ни при чем ты вроде, да и не хотелось мне. Может, думаю, забудет. А она потом снова: «Приведи-ка», и уже так - конкретно. Никуда не денешься, но тут у нас власть переменилась.
        - Это где это она у нас переменилась?
        - В Камелоте. Была хозяйкой Старшая, а стала Белая. Долго объяснять, да тебе и знать ни к чему. По факту, я в фаворе, а могли бы и казнить. Но, как говорится, старая любовь не ржавеет, и для страны польза. Ты, между прочим, зря хихикаешь. Государственные интересы любой гражданин соблюдать обязан, в койке особенно.
        Бывают вредные любови, патриоту ненужные. А бывают полезные, и не обязательно секс. Например, любовь к начальству - незаменимый в государственном строительстве элемент. Боятся до икоты - значит, уважают. Пищат - значит, любят. Это она! Любовь с твердым знаком! И неважно, какое начальство, хоть урод моральный. Так лучше даже. Любовь зла…
        - Федь, а Федь, - я стоял спиной к бывшему соседу, смотрел на закипающий чайник, - а что у тебя с лицом?
        Настала тишина. Не то чтобы совсем полная - ходики тикали и чайник понемногу пыхтеть начал, но Федор умолк. Мне мельком припомнились наши с ним прежние посиделки. Тогда тоже случались паузы в разговоре. Никого они не напрягали, была в них спокойная мужская неспешность, но теперь пауза растягивалась, как большая пружина.
        Чайник у меня стеклянный. Я наблюдал, как появляются маленькие пузырьки, и ждал.
        - Так заметно? - в голосе Федора не было эмоций. - Я в основном-то в гриме хожу. Но устаю иногда. И запах чуешь?
        Я молча кивнул.
        - Первый раз, - негромко продолжал он, - было дело, сам себя в зеркале едва узнал. Безволосый, белесый, глаза красные… Чуть зеркало не разнес.
        - С перепугу?
        - Да нет. Понял просто, что возврата не будет. Прежняя жизнь кончилась. Она какая-никакая, а моя была, вот и не по себе стало, - Федор глубоко вздохнул. - Это я сейчас знаю, что жалеть, в общем, не о чем - нищета да убогость во всех смыслах. А тогда не знал.
        - Зато теперь на «лексусе», весь в шоколаде.
        - Давно сменил. Невезучая машинка оказалась.
        Я оглянулся. Голос, интонация - будто прежний Федор вернулся - легкий на подъем, всегда азартный и никогда не скользкий.
        - Сначала в трамвай на ней приехал. От тебя, кстати, катил куда-то и въехал. Через месяц - в троллейбус. Опять кузовной ремонт. Что за невезуха, думаю…
        - Пить не надо, когда за руль.
        - Да, чепуха. Три грамма алкоголя на сто кило здоровья. И не я был виноват. Гайцы службу знают, подтвердили.
        - Ну понятно: трамвай виноват. Значит, здоровье норм?
        - Получше, друг мой, чем у некоторых.
        Чайник закипел и отключился, но куда-то запропастились пакетики с заваркой. Я тяжело вздохнул - старый Федор мелькнул и исчез.
        - Медицина - люкс. Весь организм наладили. Помнишь, у меня мизинец кривой был? Теперь нормальный! Нервы как у снайпера. Устаю, конечно. С ног, бывает, валюсь, но… работа! Без преувеличения скажу - многое сделано, - в его голосе вновь послышалось курлыканье государственного альфа-самца. - Результаты есть!
        - А ты это… все в ГУМе… трудишься?
        - В основном, но не только. Другой теперь у меня уровень. Ответственность, конечно, а что поделать? Цех, само собой, главное. Там и твердость нужна, и чутье, и самообладание. А с другой стороны, где этого не надо?
        - Да-а. Твердость особенно.
        - Иногда кажется - все! Не могу больше. А как подумаешь о нужности, об ответственности, о том, что есть такое слово «надо»… И через «не могу»!
        - Ты бы с этим поаккуратней, - мне, наконец, удалось разыскать пакетики, и я принялся заваривать чай. - Медицина медициной, а выглядишь так себе, и запашок опять же.
        - Это профессиональное. Ничего не поделать. У землекопа мозолистые ладони, у меня…
        - Понятно.
        - Ничего тебе не понятно! У меня не только волос, у меня и зубов теперь нет. Протезы съемные. От ногтей одни воспоминания. Потому что так надо!
        - Кому?
        - Делу!
        - Жуть какая. Не пойду я к вам.
        - В цех не приглашаю. Говорю же, аналитика. Осталась бы Старшая хозяйкой, тогда да. Никуда б ты, друг мой, не делся. Один раз привели бы под уздцы и все.
        - Что все, Федь? Откровенно говоря, в гробу видал твои резонансы вместе с феями.
        Я все еще возился с заваркой, поэтому когда за спиной раздалось кудахтанье, не сразу сообразил, что это смех.
        - Это навряд ли, - наконец выговорил Федор, - открою тебе секрет: нету никаких коллективных резонансов и не было никогда, да и фей тоже нет. Эти темы для новичков и рядового персонала. Тебе, как будущему аналитику, можно без всех этих ментальных волн, мысле-эмоций и прочих красивостей обойтись. И еще: унас в Камелоте не принято по прежним именам обращаться. У меня, например, новое имя: «Дергун». Не шикарно звучит, но что уж теперь. А все потому, что дергался, заморочки прошлые выше дела ставил.
        - Да что за дело-то?
        В ответ Федор сдавленно пискнул. Я оглянулся. Громила у окна медленно кренился в сторону холодильника.
        Раздался щелчок, и в кухне вспыхнул свет. Теперь я отчетливо видел и глянцево-белое лицо бывшего соседа, и пистолет в руке громилы. Второй референт, маячивший у входа на кухню, исчез. Из коридора донеслось тихое покашливание, потом рухнуло что-то очень тяжелое. Громила вяло приподнял руку с пистолетом и сполз на пол, попутно опрокинув стол со всем, что на нем стояло.
        Под звон бьющейся посуды в кухню вошел невысокий упитанный мужичок. Он внимательно посмотрел на меня и оставил жить. Пока. Это я всем телом ощутил: как он обдумал вопрос и быстренько порешал. Говорят, в такие моменты вся жизнь перед глазами пролетает, а я только о куреве успел подумать - в смысле, что очень хочется.
        Мужичок сдвинул в сторону опрокинутый стол, выстрелил громиле между глаз и, не теряя времени, принялся деловито обыскивать. Федор сидел прямо и неподвижно, только моргал время от времени. При свете я хорошо его разглядел - натуральный мертвец, при жизни сильно болевший.
        Тем временем появился еще один персонаж - худой и на вид злобный. Причем, я бы сказал, Худой с большой буквы. Вначале он не торопясь выглянул на кухню из коридора, посмотрел на меня вдумчиво, затем развернулся к Федору. Почему-то я решил, что этот Худой главнее мужичка, и наш с Федором час пробил. Все так же никуда не спеша, Худой прошел на середину кухни. Осколки битой посуды печально хрустели под его башмаками.
        - Привет, - хрипло сказал Федор, - давно не виделись.
        Худой одной рукой перевернул стол обратно на ножки и ничего не ответил. Он просто стоял и буравил взглядом моего бывшего соседа, потом, все также молча, протянул ладонь.
        - Конечно, - кивнул Федор, выкладывая мобильник.
        Теперь Худой уставился на меня.
        Однажды мне в руки попался журнал с фотографией рептилии крупным планом. Больше всего запомнились глаза - круглые, пустые, спокойные.
        - Мое - там. Больше нету, - я мотнул головой в сторону мужичка.
        Тот как раз закончил обыскивать покойного громилу. Мобильники и все остальное благополучно уже перешло в карманы нового хозяина. Разогнувшись, мужичок что-то буркнул Худому и ушел в коридор. Оттуда послышался шорох, словно по полу волокли тяжелый ковер, потом хлопнула входная дверь.
        Все это время Худой не мигая смотрел на меня.
        - Извините, - наконец не выдержал я, - закурить не найдется?
        Худой моргнул, еще немного погипнотизировал и отвернулся; закурить так и не дал. Ну ладно, отвернулся - и на том спасибо.
        - А что? - подал голос Федор. - Нам тут ждать или как?
        Худой наклонился, схватил громилу за ноги и потащил прочь из кухни. В коридоре, судя по натужным скрипам и мягким стукам, тело то и дело застревало. Снова хлопнула входная дверь, и все стихло.
        Ходики на стене тихонько отзвонили пять часов вечера. Физиономия бывшего соседа по-прежнему неподвижно белела над уцелевшим столом. По углам испуганно жались стулья. На полу среди пятен и полос крови валялась битая посуда.
        - Ничего себе, - пробормотал я, ощутив под рукой теплую еще чашку чая, - файв, блин, о-клок.

* * *
        - Главное что? Главное - не казнили! - разглагольствовал Федор, пока я подметал осколки, замывал кровавые следы на полу. Крови, кстати сказать, было совсем немного. - Раз сразу не казнили, значит, и не собираются. Значит, нужен!
        - Ага.
        - Власть, стало быть, опять переменилась. Жаль, конечно, но что поделать? Наше дело маленькое.
        - Ага.
        - И тебя, значит, в цех…
        - Аг…Что?!
        - Что слышал. Я этих ребятишек знаю - это Старшей бойцы. Они чистюли - лишнего не оставляют. Раз не чикнули сразу, значит, ты не лишний. Значит, Старшая по-прежнему на тебя виды имеет.
        Я молча уставился на Федора.
        - Вот ты в лице переменился-то, - хмыкнул бывший сосед. - А что? Трупом лучше?
        - ?!
        - Не переживай. Во-первых, Старшая-то не такая и строгая. Насчет зубов-ногтей не придирается. Шевелюра - это да, прощайся. И кольцо обручальное носить придется. Но это ж ведь ерунда?
        - Так! Стоп!! Какого рожна?! - я услышал собственный пульс в висках. - Сам вляпался и меня тянешь?
        - Не ори. Ту рекламку тебе в ящик положили, не мне. Ты ее в дом принес.
        - Проваливай.
        - А толку? За мной так и так сейчас придут. За тобой, кстати, тоже. Куда помчался?
        Я рванул в прихожую. Когда «ребятишки» уволокли тела, я, конечно, сразу запер получше входную дверь и обыскал квартиру. Ни в шкафах, ни под диваном новых гостей не случилось. На балконе тоже, и я немного расслабился. Выходит, зря.
        К сожалению, нет у меня засова на двери. На замок надеяться глупо. Подпер дверную ручку спинкой стула. Тоже глупость, конечно. А если быстро смыться? Москва - город большой, пусть-ка поищут. Допустим. Что с наличностью?.. Ладно. Кто из знакомых может как-то помочь? Твою… же!! У меня нет мобильника!..
        - Кончай колбасой носиться, - донеслось из кухни, - давай поговорим, пока время есть.
        Я глубоко вдохнул, выдохнул, посмотрел на подпертую стулом входную дверь. Жалкое зрелище. И морду никому не набьешь: Федору - без толку и, наверно, не получится, «ребятишкам» - тем более. И ружья в доме нет.
        - Видел бы себя со стороны, - ухмыльнулся Федор, когда я вернулся на кухню. - Волосы дыбом, рожа красная. Ты погоди пугаться-то. Скажу, когда пора будет.
        «Ведь давно хотел ружье завести, - с тоской думал я, наливая чайник. - От бандюков полиция есть, а от этих? Только ружье, и не чтоб грозить. Стрелять на поражение!»
        - Ты это. Давай без экстремизма, - посоветовал Федор, - я же со спины вижу - вынашиваешь террористические планы. Лучше дай мне какую-нибудь чашку, а то мою разбили.
        - Не твою! Это была моя чашка.
        - Ну извини. Посуда бьется - жди удач. Значит, перестань дергаться и просто послушай. Никто тебя насильно в цех таскать не будет. Первый раз только не отвертишься, а дальше - просто. Не понравится - скатертью дорога, а понравится, так и жалеть не о чем. Совсем другой уровень, вот увидишь.
        - Я вижу.
        - Чего?
        - Тебя.
        На секунду мне показалось - в коридоре кто-то шебуршит, с трудом убедил себя, что послышалось. Все же не так просто по-тихому дверь открыть, когда ручка подперта. Хотя…
        - Кое-кого клинит, - сообщил Федор после томительной паузы, - конкретно клинит, как заскорузлого монаха в планетарии. Ему про новые горизонты, а он… Может, сегодня день неудачный, или водочки надо, чтоб мозги прочистить? Значит, так. На первый сеанс тебя, как пить дать, сегодня и свезут. Это на самом деле установочная процедура, калибровка, проще говоря. Ты, скорее всего, ничего толком и не почувствуешь, и не запомнишь. Так только, общий настрой, да с докторшей познакомишься.
        - Какой… настрой?!
        - Самый основной: понравишься ли ты, друг мой? Это главное. Хозяйка кивнет - значит, в цех, а не кивнет - всю оставшуюся жизнь скучать будешь.
        - А если мне не понравится?
        - Не слыхал про такое, но, может, ты первый будешь. Так вот. На докторшу по-любому особо не западай. Это служка, мара. Умеет петь и вызубренный текст тарахтеть. Все. Больше ни к чему она не способная. У любой хозяйки такие служки есть, штук по несколько. Они все мары - близняшки.
        - Значит, если вдруг я не захочу, никто приставать не будет?
        - Точно.
        - А погоди-ка, - я поставил чайник греться и развернулся к Федору, - значит, ты двум «Хозяйкам» служил? Сначала той - в лаборатории…
        - Белая там была.
        - …потом другой «Хозяйке»?
        - В ГУМе Старшая правила, потом Белая ее подвинула, теперь, похоже, опять Старшая будет.
        - Белая - это у которой ты подружку свою видел? А Старшая - где джакузи на дюжину мужиков?
        - Джакузи - в ГУМе, неважно, кто там правит. Дай чашку-то. А подружка… что подружка…
        - И которая лучше?
        - Хозяйка-то? Это кому как. Лично я у Белой поднялся. Голосом стал. А это, друг мой, нехило! Это - связи, деньги, возможности. В двух словах: Хозяйка - всегда любовь. Почти всегда. Она разную любовь делать может: ителесную, и всякую, и не только свою. Любовь к начальству тоже она лепит. По секрету сказать: без нее это дело жидковато получается. А начальство-то, оно нервное на сей счет. Вот я на связи и был. Сухубус же не все напрямую говорит…
        - Забавно, Федь. И о чем договаривались?
        - Конечно. Сейчас я тебе и про «совсекретно», и «особой важности». Ты форму допуска какую имеешь? И сколько можно повторять, мое имя - Дергун.
        - Ага. А сухубус - это кто?
        - Хозяйка. Сухубус по-научному, или суккуб…
        - Кто?!
        - Вот ты вытаращился, - усмехнулся Федор. - Что? Не слышал про такое?
        - А если серьезно?
        - Куда ж серьезней. Ты что, думал, суккубы в средневековье остались? Типа рыцари, подземелья, привидения?
        - Чего, правда что ли?!
        - Между прочим, у них, у суккубов, свой прогресс. А как же. И медицина, и все дела. На месте никто не стоит. Помещения оборудованы. Рот закрой. Значит, вкратце: суккубы во все времена с людьми параллельно жили. Их немного просто. Но, считай, все древние империи - это к ним.
        - Империи что, суккубы строили?
        - Строили люди, но, как думаешь, почему одним удавалось, другим - шиш?
        - Ага, - я попытался сосредоточиться, - а императоры потом этих суккубов - к ногтю, да?
        - Наверно, бывало. Но с Хозяйками ссориться - себе дороже. Это все, кто надо, знают. Между собой-то дамочки на ножах, за территорию глотку перегрызут, но если что - общий привет.
        - А ты как же, меж двух Хозяек?
        - Как-как… Как видишь! Голосом навряд ли теперь останусь, и планы все побоку. Чашку дай. Закипел уже чайник-то.
        Я механически достал из буфета чашку с блюдцем, потом чуть не налил кипяток себе на руку.
        - А ч-черт! Нет, погоди, а эти твои… ну, подружка и остальные…
        - Какие там подружки. Хозяйка, друг мой, только хозяйка. Ничего кроме. Ты заварку кинь все-таки. Во-от. Спасибо. Значит, что тебе, как новобранцу, знать надо? Первое: Луна, - Федор откинулся на спинку скрипнувшего стула и мечтательно прикрыл глаза. - Ночь, фонтаны серебра, соболиный мех на полу и… она! Да. Так вот, Луна. По ней ориентируйся. Если красуется - хорошо! Скрылась за облаком - пора на выход. Не дергаешься, не скулишь: «Почему?!». Спокойно дрейфуешь по течению. Ясно?
        - Нет.
        - Второе: любовь. Сам понимаешь, дело это творческое, поначалу сложное. Главное - не спеши. Представь, что тебе шестнадцать лет, но все равно не спеши. Вообще, расслабься по возможности. В самый первый раз, если что и будет, так, сплошная романтика. Потом - другое дело. Идеальная женщина без недостатков. Реально. У обычных-то баб то-се. Сначала вроде супер, а приглядишься - не совсем. Я уж про характеры молчу. Тут другое дело: инрав, и все остальное идеально, причем всегда!
        - А гроза с молниями? Ты говорил - озеро…
        - А как же? Обязательно. Вот представь: идешь на свидание, надеешься на, сам понимаешь что. Но не уверен. Потому что Она невозможно хороша. Смотришь и не веришь, что с ней в эту ночь. А кругом гроза… - Федор открыл глаза и выпрямился. - Да, кстати. Тебе жениться надо будет.
        - На ком?!
        - Неважно. Я же говорил: Старшая любит, чтобы все носили кольца обручальные. С этим строго. Сама она, полагаю, из Британии родом. Какие-то заморочки все время на английские темы - замки там, парки, туманы… и обязательно, чтоб у каждого законная жена была.
        - Извращенка, да?
        - По поводу извращений. От тебя зависит. Есть на уме фантазии - узнаешь, друг мой, что такое приключения без тормозов. Опомниться не успеешь. Хм-м. К краю самому улетишь и за край тоже. Единственно, настоящей боли не будет. Так только, чуть-чуть, как во сне. Но со сном не спутать, конечно.
        - Да за что ж нам счастье такое?! Сидела себе в Лондоне…
        - Я слышал, в Пекине тоже цех есть, «Кремль» называется…
        За окном разорались вороны. С этими птицами так бывает: сидят, каждая по себе, смотрят молчком по сторонам. А потом вдруг грандиозный скандал на ровном месте. Разборки с маханием крыльями, воплями, клюво-прикладством. Мы с Федором уставились в окно на вороний кипеж и не увидели, как в кухню вошла Она.
        Я краем глаза заметил тонкий силуэт и чуть не упал - в метре от меня стояла сутулая, одетая в черное, женщина. Худенькая, среднего роста, лицо обычное совсем… может, только глаза - бриллиантово-голубые. Ничего больше, но мне сразу захотелось стать чем-нибудь таким, малозаметным и несущественным.
        Возможно, я издал какой-то звук или Федор затылком что почувствовал и… оробел. Со стороны это выглядело грустно. Сначала он весь скукожился и замер не дыша. Вороны во дворе тоже заткнулись, как отрезало. Потом ходики на стене осторожно тренькнули. Федор как бы очнулся, задышал, стал понемногу на стуле елозить, глаза скосил куда-то к плинтусу. Хозяйка не торопясь протянула руку. И тут Федор совсем скис: дернулся, глухо забормотал, сполз со стула… Похоже, он хотел встать на колени или нечто в этом роде, но на моей кухне не так много места.
        …Я видел кренящийся стол, скользящую к краю чашку, взмах неестественно тонких рук в черных кружевах. Что-то случилось во всем мире или только на моей кухне: свет потускнел и окрасился синим, воздух загустел до состояния смолы, звуки слились в тусклое вибрирующее урчание… А потом стол рухнул и мгновение кончилось.
        Очередная чашка с треском разлетелась по полу, Хозяйка спиной врезалась в меня. Какое-то время мы балансировали, как два неуклюжих танцора. Я деревенел от ужаса, цепляясь левой рукой за столешницу, правой, так получилось, полуобняв Хозяйку…
        - Ну и как? - прошептал в ухо развратный голос.
        Тут я, наверно, немного отключился. Не то чтобы совсем, все ж таки, не упал, но мысли остановились. Вместо них зашелестели темные чужие голоса. Они твердили, нарастая и тихо растворяясь:
        - …здесь. За-а-а-ч-е-ем-м терпеть? Пора…
        - Германия мощной страной была. Весь мир уважал. Немцы Гитлера сердечно любили, прямо обожали. Моя работа. Чего там любить-то было? Шибздик с усиками.
        - Что (длинно, неразборчиво)… прошлый век!
        В моей правой ладони лежал кусок льда. Рука постепенно немела. Лед и не думал таять, а я не мог пошевелиться.
        - Державный аноним - это будущее…
        - Всенародная любовь? Дергун…
        - …час! Час?
        Это все недолго продолжалось. Наверно.
        Потом спина Хозяйки странным образом дернулась, и я очутился на полу. Холод в руке остался, но голоса пропали. Кругом валялись осколки от чашки, непонятный мелкий мусор. Опрокинутый стол опять топырился посереди кухни. Федор, натурально на коленях, смотрел в нашу сторону собачьими глазами, и ждать от него помощи не стоило.
        Говорят, в солидных пантеонах имеются боги милостивые и боги гневные. Я, конечно, не специалист, но сейчас надо мной стоял, без сомнения, гневный, истекающий яростью, бог.
        - Ты! - прошипела она. - Мальчик…
        Сидя на полу трудно сохранять достоинство, особенно если не хватает воздуха, а мне все никак не удавалось вдохнуть. Перед глазами начала густеть темнота. Сквозь нее все ярче сверкала пара бриллиантово-голубых искр. И все-таки я попытался усмехнуться.
        Наверно, она присела на корточки, потому что искры вдруг очутились совсем близко. Начавшая было оттаивать ладонь снова заледенела. Дышать по-прежнему не получалось, зато теперь я точно знал, что Федор по имени Дергун - молодец…
        …что по анализам и в деле он - один из лучших…
        …что Она, конечно, заберет себе образ его первой и единственной любви…
        …что все у Дергуна будет: иденьги, и большая власть, и фантастический, идеальный секс по расписанию.
        А еще я услышал злой голод суккуба, ее из последних сил сдерживаемое нетерпение.
        - Ты же понял, - шепнул все тот же невыносимо развратный голос. - Мне нужна срочная помощь. Ах, какой конфуз! Ты ведь хо-о-очешь?
        Ну да, мне хотелось. Во-первых, толику кислорода, и чтобы как-нибудь отлипла от меня эта тварь. Во-вторых, хотелось снова прижаться к ней. Очень хотелось.

* * *
        Ее ладонь лежит у меня на груди. Огромная желтая луна - у самого горизонта, еле слышно шепчутся волны за бортом. Я смотрю на синие средиземноморские звезды и думаю, что нет никаких берегов. Есть одно бескрайнее теплое море, моя яхта, моя Алёна и я, а все остальное в другой, суровой и бестолковой Вселенной. Старые московские ходики на стене каюты категорически отказываются ходить. И время больше не утекает безвозвратно, а остановилось, потому что мне хорошо.
        - Луна какая большая сегодня, - Алёнина ладошка скользнула ниже. - По-моему, бесстыдница за нами подглядывает.
        - Ага.
        - Точно тебе говорю, она на нас смотрит!
        Я глядел на звездное небо и вспоминал, как судорожно продавал московскую квартиру, как в Мумбайском порту издалека увидел бегущую ко мне Алёну, как нас на буксире тащили через Суэц…
        На луну набежало облако, и созвездия засверкали с новой силой. Мне показалось, что две звезды превратились в голубые искры и хитро уставились на меня.
        - Ущипни меня, - попросил я.
        - Опять?!
        - Да… А!! Я не просил отщипывать от меня куски!
        - В следующий раз точно отщипну, - она легко вскочила на ноги, подошла к борту. Гибкий силуэт чуть светлел на фоне полночного неба, - так тебе и надо. Продал квартиру, бросил работу, украл жену дипломата. Ты ненормальный. Какой стыд и ужас: яв безвыходном положении наедине с голым, сексуально озабоченным - отсюда вижу, сумасшедшим. И кстати, давно хотела спросить, на что жить будем, когда деньги закончатся?
        - У тебя что ноготки, что характер, - пробормотал я, ощупывая синяк. - И насчет денег ты уже спрашивала. Все нормально. Считай, уже фрилансю.
        - Я же говорю, фрик.
        - Зато влюбленный. Давно и очень. Иди сюда.
        - Но ведь я не идеальна? - она повернулась, томно прикрывшись руками, потом прошлепала босыми пятками по палубе и уселась мне на живот. - И характер у меня вздорный.
        - О да, - я с наслаждением вдохнул запах теплого ветра, соленых волн, ее кожи… - О да!
        - И все-таки…
        - Да.