Бимка Артем Белоглазов
        Артем Белоглазов
        Бимка
        Бимка смотрел на Лёньку своими пуговичными глазками и часто-часто дышал, высунув между зубами кончик розового языка. Наклонив голову так, что одно длиннющее ухо свесилось почти до самой земли, Бимка постукивал хвостом и всё смотрел, смотрел на мальчишку. Бока собаки вздымались и опадали; и вновь раздувались, точно у диковинной рыбы-ежа, которую держал в аквариуме Петр Андреевич, отец лучшего из Лёнькиных приятелей. "Жаль, что Сашка по воскресеньям у бабки, - думал Лёнька. Впрочем, он бы и сам не отказался лишний раз полакомиться горячими, с пылу с жару пирогами и ватрушками.
        - Жаль. Мы б тогда…
        - Ух, мы бы тебя, - грозно повторил он, надвигаясь на собаку. - Иди уже сюда. Хватит бегать.
        Мимо проехал синий фургон с надписью "Хлеб", от которого вкусно пахло свежей выпечкой, и поднял на дороге облачка белесой пыли. Пылинки беспокойно кружили в солнечных лучах, проникающих сюда через кроны двух здоровенных вязов, чьи ветви сплетались друг с другом и образовывали этакий уютный шатер. Под шатром, у сколоченного из горбыля заборчика стояла врытая в землю деревянная скамейка с единственной, но зато широкой и отполированной до блеска доской. Тут было ужасно здорово посидеть после обеда, когда дома во всех комнатах разлита клейкая, кисельная духота и ничегошеньки не хочется делать. Или даже вздремнуть, если никто не помешает.
        За спиной, разминувшись с грузовиком, протарахтел на мотоцикле дед Макар. Бимка проводил его долгим взглядом: случалось, дед угощал собаку специально купленными для этого косточками из супового набора.
        - Иди, иди, Бимка, - уговаривал мальчишка. - Опять, наверно, к озеру намылился? Так сегодня никто не рыбачит. Я тебя Аленке показать обещал. Аленка в гости приехала, понял? Она в городе живет, сюда на два дня только. А завтра обратно. Понедельник завтра, ясно тебе? Ну, иди же. Смотри, что дам, - и он потянул из кармана шоколадный пряник.
        Бим смешно задвигал носом, несогласно чихнул и отбежал на пару шагов назад.
        - Лёнька! Лёнчик! - заорали вдруг сзади. - Айда с нами. Мы купаться!
        Мальчишка обернулся: от угла нестройно голосила компания из трех человек. Они призывно махали руками, мол, давай-ка, поторопись, чего ты там?
        - Я это… ну… - смутился Лёнька. - Занят я.
        - Чего? - не понимали друзья-приятели. - Айда, рыбаков нет. Никто не заругается.
        - Не пойду! - крикнул он, сложив ладошки рупором.
        - А что?
        - Не хочу!
        Ребята пожали плечами и бодро зашагали дальше; дорога уходила под гору, и вскоре их русые и чернявые макушки исчезли из вида.
        - Из-за тебя всё, - вздохнул Лёнька, поворачиваясь к Биму.
        Но хитрый Бим не стал дожидаться, пока Лёнька закончит разговор, и никем не замеченный удрал, едва представилась такая возможность. Лёнька в досаде пнул ни в чем не повинную скамейку, ушиб палец и, тоненько подвывая, захромал к дому.
        Лёнька сидел в кресле у окна и, уперев подбородок в кулак, смотрел на улицу. Бим, прохвост этакий, нарушил все его планы. На улице припекало, еще не успевшая надоесть теплынь растекалась по селу убежавшим из кастрюльки тестом; в огородах зрели, наливаясь сладким соком, ягоды, а в бескрайнем июньском небе ярко и празднично горел знойный костер солнца. Девяностой четвертый год ни шатко ни валко двигался в размытое, но наверняка светлое капиталистическое будущее, собираясь через несколько дней перевалить за середину, и Лёнька, без троек закончивший седьмой класс, чувствовал себя вполне взрослым и самостоятельным человеком. Однако родители, да и учителя тоже, почему-то считали иначе. Лёнька с ними не соглашался, но и не спорил. Пусть их. Ведь каждый имеет право и пошалить, и подурачиться, оставаясь при этом тем же взрослым и самостоятельным человеком. А те, кто этого не понимает…
        На подоконник вспорхнул белоснежный голубь, скосил на мальчишку красный глаз и с достоинством принялся чистить перышки. На растущей у калитки яблоне затаился старый, разбойного вида кот Василий, который с жадным интересом следил за голубем.
        - Кыш, - прикрикнул на птицу Лёнька и постучал по стеклу. Голубь был тетимашин, она всегда выпускала их по утрам. И иногда разрешала присутствовать при этом Лёньке. Погонять голубей на крыше, что может быть заманчивей? Белое оперение напомнило ему светлые Аленкины волосы.
        Разумеется, Алена нравилась Лёньке - чего ради он пообещал бы какой-нибудь расфуфыренной городской девчонке показать Бимку? А вот Аленке пообещал. Он покосился на ходики: часовая стрелка неумолимо подбиралась к двенадцати. Аленка приезжала нечасто и ничего не понимала в сельской жизни. "Ой, кто это?" - хлопала она ресницами, провожая глазами корову. "Ай, что это?" - поражалась, рассматривая коромысло. Воду на улице Юбилейной провели еще не во все дома, и к водоразборной колонке, что притулилась левее магазина, постоянно шастал народ. Кто с ведрами в руках, а кто с этими самыми коромыслами на плечах.
        В ходиках открылось окошечко, из него вылезла толстая глупая кукушка и принялась старательно отсчитывать время. Надо было срочно что-то придумать, как-то извернуться, ведь с минуты на минуту Аленка постучит в дверь, глянет на него, Лёньку, своими серыми глазищами и несмело спросит: а где?..
        Вот же дернул его леший. Ну зачем, зачем обещал? Да, Бимку можно было увидеть на улице. Выследить, подкараулить и всё такое. Но вот беда - издали. И этим всё сказано. Разница, она вблизи чувствуется, и чтоб расстояние не больше десяти шагов, практически нос к носу. Вот тогда-то, когда ты понимаешь, что же ты видишь, когда дух захватывает, и ты спрашиваешь тех, кто стоит рядом, - а ты… тоже видишь? Он ведь… Я не сплю? Тогда ты превращаешься в маленького ребенка и снова начинаешь верить в сказки…
        Ночью рыжие, белые, полосатые и даже черные кошки совершенно одинаковы, да и днем они одинаковы - кошка и кошка, усатая, мяукает, - если не трутся об ноги, выпрашивая кусочек повкуснее. Так же и собаки, которые неспешно трусят по проселку, помечая встреченные деревья, столбы, кусты и крылечки. Где-то среди мохнатой стаи затесалось их маленькое чудо, тайна, в какую посвящают далеко не каждого приезжего мальчишку. А уж тем более девчонку.
        Лёнька самонадеянно решил отступить от традиций, и, как выяснилось, напрасно.
        В дверь тихонько поскреблись. Лёнька встал и медленно-медленно, как осторожный купальщик, пробующий каменистое дно, поплелся в прихожую. За ручку он взялся с таким убийственным отчаянием, что ему мог позавидовать любой драматический актер. Без сомнения, ни одному, даже самому великому актеру ни за что на свете не удалось бы изобразить столь глубокую печаль и разочарование в жизни.
        Надежды завоевать капризное Аленкино сердечко рушились снежной лавиной, стремительной и беспощадной.
        На пороге, стеснительно улыбаясь, топтался Игорь, двоюродный брат Алены.
        - Привет, - он попытался заглянуть Лёньке за спину.
        - Привет, - сказал Лёнька. - Че, трактор купил? - и протянул руку.
        Игорь смутился, на пожатие ответил вяло.
        - Так это, - начал он. - В общем…
        - Аленка где? - перебил его Лёня.
        - Дома. Понимаешь… В общем, она проговорилась, что ты… ну… хотел показать ей Бимку. А я сказал, что ты всё наврал. Теперь можешь бить мне морду. - Игорь зажмурился, сморщился весь и замер в покорном ожидании.
        Лёнька стоял, тяжело дыша, и молча смотрел на Игоря. На его тощую шею, клювастый нос с горбинкой, впалую грудь. "И откуда у этого замухрышки такая красивая сестра? - думал Лёнька. - Пусть и двоюродная". В нем закипали гнев и обида, он сжимал и разжимал кулаки, не зная, что делать. Казалось, попадись сейчас под руку кирпич - перешибет с одного удара. В пыль раскрошит. Ведь не Игоря же бить в самом деле? Потом Лёнька вспомнил, что Бимку он так и не изловил, и что, приди вместо своего нескладного братишки Алена… ой-ё, пришлось бы сочинять какую-нибудь невероятную, неправдоподобную вовсе историю о том, ПОЧЕМУ ОН НЕ СМОГ… Так получается… получается, Игорь, сам того не желая, спас его от позора? От бесславного и, наверное, уже окончательного поражения?!
        - Дурак… ох и дурак, - шептал довольный Лёнька, а Игорь жмурился всё крепче, пока, наконец, не сообразил, что бить его никто не собирается. Тогда он чуть-чуть приоткрыл левый глаз и сквозь сеточку ресниц уставился на хохочущего друга.
        "Вот так и сходят с ума, - философски рассудил Игорь. - Сойти с ума от любви, что может быть лучше?" И, размечтавшись, представил себе, что кто-нибудь когда-нибудь потеряет голову из-за него… И это было чертовски приятно.
        - Дурак я, Игорь! - не переставал радоваться Лёнька. - А ты молодец. Молодчина! Выручил. Сам-то понял, почему? Нет? Ну ладно. Иди. Привет Аленке!
        Игорь, деревянно переставляя ноги, спустился с крыльца и зашагал к своему дому. Щека неприятно ныла, будто Лёнька всё-таки приложил от души прямым в челюсть. Нет, ничего он не понимал. Совсем.
        Лёнька притворил дверь и легко, как порхающая над лугом бабочка, вернулся в комнату. Он уселся в глубокое и уютное, накрытое выцветшим пледом кресло и извлек из подлокотника целый победный марш.
        Там, пам, па-пам! - выстукивал он на подлокотнике. Па-пам! Пам!
        Нет, нет, Лёнька вовсе не сошел с ума, но теперешняя ситуация представлялась ему в гораздо более выгодном свете. Наврал, ха! Кто сказал, что наврал? Игорь сказал! А может, он сам наврал?
        Пам-пам!
        Главное - изловить Бимку до вечера. А до вечера - далеко, так далеко, что никуда Бимка не денется. Изловится как миленький.
        Па-па-па-пам!
        С Аленкой они познакомились случайно и как-то вскользь. Это уже потом он узнал, что девчонка с восхитительными серыми глазами и золотистыми локонами до плеч - сестра Игоря. И что она старше его на целый год.
        Лёнька с мальчишками, как обычно по воскресеньям, купался на озере. В выходные рыбаки сюда не ходили, и можно было вдосталь понырять и поплавать, не рискуя ежеминутно получить по шее. В остальные дни рыбаки в своих неизменных дождевиках, бахилах и с удочками наперевес, как сморчки, вылезшие после дождя, торчали по всему берегу. И жутко ругались на любого, даже самого маленького шкета, осмелившегося подойти к воде ближе, чем на двадцать метров.
        Зато в выходные их как ветром сдувало, потому что сюда на пикник выбирались городские. Целая толпа народу. Городские вели себя культурно: не пили, не мусорили - для мусора у них имелись специальные пластиковые мешки. Но поднимали такой шум-гам и так азартно играли в футбол и волейбол, что ни о какой рыбалке не могло быть и речи. В озере городские не купались: то ли плавать не умели, то ли боялись подцепить какую-нибудь заразу, или попросту брезговали не очень-то чистой, поросшей тиной водой.
        В первый раз Аленка приехала именно на пикник. С мамой и с папой. Лёнька сразу ее приметил, долго кружил поодаль, раздумывая, как бы ловчее подойти и этак непринужденно сказать: салют. Ну, или что-то подобное. Вдруг к его ногам подкатился вылетевший с волейбольной площадки мячик. За ним и побежала эта симпатичная девчонка. Лёнька вручил ей мяч и перекинулся парой ничего не значащих слов, а она предложила ему сыграть вместо Славика, у которого разболелся живот.
        После они успели немного пройтись по берегу.
        - Надолго к нам? - спросил он.
        - Нет, на день. Лето длинное, буду приезжать иногда. У меня здесь родственники.
        - А тебя как зовут?
        - Это важно?
        - Да.
        Она искоса посмотрела на него, улыбнулась загадочно.
        - Аленой.
        - Меня - Лёнькой. То есть… Леонидом. Такой спартанский царь был, погиб при Фермопилах.
        - Где это? - она очаровательно сморщила носик. - Подожди, подожди, не отвечай. Я знаю. Вспомню только. В Риме! Там рабы подняли восстание, а Спартак его подавлял. Ну, вместе с Леонидом, конечно… - увидев, как у мальчишки вытянулось лицо, Алена осеклась. - Что, неправильно говорю?
        - Правильно, - не стал возражать он. - А еще есть такой метеорный поток - Леониды. Мне Петр Андреевич рассказывал, он астрономию у десятиклассников преподает. Леониды снова встретятся с Землей, когда мне исполнится восемнадцать. Всего-то пять лет подождать.
        - Знаю, знаю! - обрадовалась Алена. - Падающие звезды на самом деле - метеориты!
        Тут ее позвали родители; на этом и завершилось их первое, такое короткое знакомство. Второй раз - как бы официально - они познакомились на Дне рождения Игоря.
        Встречались они редко - Алена приезжала от случая к случаю, и он жалел, что никак не удается узнать ее получше, поболтать о всяких пустяках и признаться, наконец, в своей огромной любви.
        Бимка дал поймать себя на удивление легко, стоило только поманить свежей косточкой. И Лёнька понял, что утренняя приманка в виде пряника никуда не годилась. Он нацепил на шею собаки предусмотрительно взятый у соседей ошейник, привел Бима домой и привязал к яблоне. После чего сразу же помчался к Алене. Бим, довольный и благодушный, валялся под деревом и лениво мусолил дармовую кость. На верхней ветке злобно шипел не успевший удрать Василий; его неизменный наблюдательный пост был оккупирован врагом, и кот с голодной завистью пялился на полуобглоданный мосол.
        С Аленой всё вышло так же просто. Лёнька заверил ее, что Игорь, конечно же, пошутил. Шутки у него такие - дурацкие. А Бим ждет, не дождется, когда Алена придет взглянуть на него.
        - Сейчас, - ответила Алена.
        Лёнька видел через окно, как она вертелась у зеркала, будто не на улицу собиралась, а на бал, где дамы в расшитых бисером платьях танцуют вальс-бостон с галантными кавалерами. Он в нетерпении грыз ногти и думал: "Лишь бы не отвязался, не убежал. Тогда всё, труба".
        Когда Лёнька продемонстрировал Бима, у Алены округлились глаза, а брови взлетели вверх, к самой челке.
        - Ой, - сказала она. - Кто это?
        - Это Бим, - с гордостью ответил Лёнька. Он придерживал собаку за шею, а пес вальяжно помахивал хвостом, словно бы говоря: ну? и чего? Потом Бим уселся на пыльную обочину и широко зевнул, так широко, что, казалось, мог проглотить надувную резиновую уточку, которую тащил за собой на бечевке чумазый карапуз в шортах и маечке. Карапуз покосился на собаку и спрятал уточку за спину. Бим встал на задние лапы, как делал обычно, выпрашивая чего-нибудь вкусненькое, и, сморщив нос-помпончик, состроил донельзя умильную рожу. Карапуз, весело рассмеявшись, протянул ему уточку. Бим помотал головой, ребенок сердито нахмурился, погрозил ему маленьким пальчиком и потопал дальше.
        Бим уставился вслед карапузу, глядя, как под маечкой двигаются туда-сюда худенькие лопатки. В черных пуговичных глазах двумя зрачками-вспышками отразилось закатное солнце. Матерчатый хвост продолжал взбивать пыль, а бархатная шерстка переливалась мягкими оттенками, от светлого до темно-коричневого. На небо наползали тучи, и солнце, как отважный пловец во время прилива, боролось с захлестывающими горизонт волнами облаков.
        - Какая классная игрушка! - Алена даже подпрыгнула от восторга. - Твоя? Где купил?
        - Это не игрушка, - возразил Лёнька. - Это Бим. Он один такой. Он, знаешь, как кошек гоняет? Ух! Все кошки его боятся, даже бродяга-Василий. И кости он грызет, и рычит, и лает. А колбасу так за километр чует.
        - Но это же… кукла, - сказала Алена, осторожно трогая собаку за длинное ухо. - Видишь - ткань? И чем-то изнутри набито. Глаза пластмассовые, и нос без дырочек. Он ненастоящий.
        - Настоящий, - упрямо повторил мальчишка. - На той неделе у Сашки весь огород перерыл - мышей искал. С нами на озеро купаться ходит. У рыбаков из ведер карасей таскает. На почтальона Николашку злится, когда тот пьяный, - Николашка его чучелом обзывает. Так Бим почтальона до крови укусил, руку перевязывать пришлось, и теперь вместо Николашки его брат Федька газеты разносит.
        - Тогда это робот, - сказала Алена примирительным тоном. - В Японии делают роботов, похожих на собак. Слышал, наверно? По телику недавно передача была. Только они поменьше и без шерсти. Японцы их в квартирах держат взамен настоящих. У Верки из школы-лицея есть забавная игрушка, дядька-моряк весной привез. То ли из Японии, то ли из Штатов. Она смешная: кувыркается взад-вперед и постоянно
        жужжит.
        - Бим не жужжит, - растерявшись, пробормотал Лёнька.
        - Ну и что? Говорю тебе: он ненастоящий. Так не бывает. Ты зачем споришь? Хочешь со мной поссориться?
        Лёнька с сомнением присмотрелся к Биму. Глаза собаки - действительно пластмассовые - бездумно глядели на него, красный лоскут языка свисал из пасти жеваной тряпкой. Там, где ухо крепилось к голове, виднелись неровные строчки.
        Лёнька пихнул собаку, и она неуклюже завалилась набок. Толстые лапы вразнобой молотили воздух.
        - Ненастоящий… - с дрожью в голосе протянул Лёнька. - Где у тебя моторчик?! - выкрикнул в запале. - Или тебя водят за ниточки, как в кукольном театре?
        Бим тяжело поднялся и зарычал, вернее, попробовал зарычать. Звуки, которые он издавал, больше походили на скрежет сломанных шестеренок. Алена притворно пискнула и отшагнула назад, за спину мальчишки.
        - Уйди! - оттолкнул Бима Лёнька. - Ты - робот! Кукла! А притворялся живым. И как я раньше не замечал?
        Лапы у собаки гнулись, ее мотало из стороны в сторону при каждом шаге, будто всё развинтилось-разладилось в тщательно сбалансированном механизме. Бим хрипло и совершенно ненатурально залаял, совсем как те придурошные заводные пёсики, какими торгуют вьетнамцы на рынках.
        Сейчас Бим мог вызвать только смех, злой и жестокий смех обманутого мальчишки. Лёнька вовсе не жалел собаку, наоборот - радовался, находя всё новые и новые изъяны. Выискивал и отмечал малейшие несуразицы - вот, вот и вот. Ну точно не живой! Неестественно ходит, неправильно лает и вообще. А из бока - гляньте-ка! - торчит клок ваты. Так вот ты какой, Бим, - несуразная, нелепая игрушка!
        Пес зашатался и рухнул на дорогу. Замер кучей тряпья.
        - Батарейка, наверно, кончилась. - Алена, как ни в чем не бывало, вертела колечко на пальце. - Надо будет сменить ему батарейку. Забавная какая игрушка. А если сломалась - отнести в мастерскую. Гарантийный талон есть на него?
        - Да, да, - поддакнул Лёнька. - В мастерской его быстро заштопают.
        - Пойдем? - предложила Алена.
        - Пойдем, - согласился Лёнька.
        И они пошли гулять. Кот Василий, притаившийся на яблоне, смотрел на поверженного врага зелеными, полными ужаса глазами и жалобно мяукал.
        Лёнька хотел сказать Алене, какая она замечательная, красивая, и что очень-очень ему нравится. Но так и не решился. Он шел и злился на себя. Злился своей стеснительности, а еще больше того конфуза, который случился из-за Бимки. Алена что-то весело щебетала, Лёнька невпопад кивал и всё думал, какой он был дурак, когда верил, будто Бим живой. И какой дурак он был, когда гордо показывал эту тряпичную куклу Аленке, и когда пытался спорить и что-то доказывать.
        Чтобы спустить пар, он начал врать, начал сочинять какие-то потешные истории про Бима, насмехаться над ним. И в конце-концов обессилено умолк, заметив, что Алена его не слушает. Девчонка зябко поводила плечами - в воздухе разливалась вечерняя прохлада; в стремительно темнеющем небе плыл окутанный призрачным, лимонным свечением шар луны, сквозь прорехи туч подмигивали из недосягаемой выси звезды.
        - Вон Большая Медведица, - Лёнька ткнул пальцем вверх. - Видишь? Ковшик с ручкой.
        - Пошли домой, - попросила Алена. - Я замерзла что-то.
        И они повернули назад. Прошли по улице Садовой, Фрунзе, Двадцатого партсъезда и вышли на Юбилейную. На месте, где лежала собака, темнели слаборазличимые потёки.
        - Смотри-ка, убежал, - обрадовался Лёнька. Он уже остыл, разочарование схлынуло, и ему в чем-то стало жаль Бима. - Пятно какое-то осталось, - тихо добавил он.
        - Это у него из батареек электролит вытек, - пошутила Алена.
        Лёнька отмолчался.
        - А знаешь, - неожиданно произнесла Алена, - он действительно был похож на живого. Я специально сказала, что он игрушечный и у него моторчик. Тебя хотела подразнить. Знаешь, на самом деле непонятно: он вел себя как настоящая собака. А когда я увидела вблизи - какой он, то подумала, этого не может быть. Не бывает живых кукол. И сказала, что это робот. Но механические собаки, они не такие. Веркиного пёсика ни за что не спутаешь с живым.
        Лёнька молчал.
        - Я бы тоже завела себе кого-нибудь. Сначала я хотела кошку, потом собаку. Но мама говорит, хлопот с ними: ухаживать надо, гулять, кормить. Шерсть везде. Ночью спать не дают - бесятся. Мама, конечно, права. Возиться с ними, с настоящими. Мне папа обещал купить собаку-робота, ну, если четверть закончу на "хорошо" и "отлично". Роботы классные. А твой Бим еще прикольней.
        - Он не мой, - мрачно буркнул Лёнька.
        - А чей?
        - Не знаю.
        - Ну-у, - Алена надула губки. - Так не бывает. Ты найди его хозяина, ладно? Спроси - за сколько он продаст. Папа заплатит, и все во дворе будут мне завидовать - ни у кого такого пёсика нет!
        Они подошли к Аленкиному дому. Из-за расшитых цветами занавесок в палисадник сочился теплый желтый свет; на веранде пили чай и негромко смеялись. В зале работал телевизор, его синеватые блики дрожали на неплотно задернутых шторах, будто потерявшиеся и замерзшие солнечные зайчики. Березы в палисаднике заговорщически шуршали ветками, а вокруг фонарного столба, который остро очиненным карандашом вонзался в залитый черной тушью ватман неба, вилась мошкара.
        Лёнька робко взял девочку за руку. Звезды в небе, казалось, подбадривали его: смелее, смелее!
        - Ты чего? - прошептала Алена.
        Лёнька зажмурился и неловко ткнулся сухими горячими губами куда-то в Аленкину шею. Ее волосы вкусно пахли медом и отчаянно щекотали нос. Мальчишка чуть было не чихнул.
        - А, целоваться, - догадалась она. - Кто же так целуется, глупый? Хочешь, научу, как надо?
        Она притянула его к себе, крепко-крепко обняла и долгим, сочным поцелуем запечатала губы.
        - Теперь ты меня ждать будешь, да? Писать любовные письма? - спросила Алена, поправляя сбившуюся прическу.
        - М-м… - промычал мало что соображавший Лёнька. У него дрожали руки и ноги, и перехватывало дыхание.
        - Лучше не пиши, мне пишут - я читать не успеваю.
        - У тебя волосы пахнут медом, - сказал Лёнька.
        - Целоваться меня научил Сережка из восьмого "А", но Марик из нашего класса всё равно целуется лучше. Ты чего, Лёнька? Это давно было, с Мариком я уже полгода не встречаюсь.
        - А с кем… - пробормотал Лёнька.
        Тут к окну подошла высокая тень, заскрипела рассохшаяся форточка, и кто-то спросил:
        - Алена, ты здесь?
        - Да, папа, - сказала Алена. - Пока, - махнула Лёньке. - Я в июле приеду. Будем гулять при луне, ага? Это так романтично.
        На прощанье она послала ему воздушный поцелуй и скрылась за воротами.
        Лёнька постоял еще немножко, вздохнул и, бессмысленно глядя по сторонам, побрел домой. Он подумал, грустно ли ему? - ведь Аленка завтра уезжает, и решил, что нет. Может быть, радостно? - его любовь, кажется, ответила взаимностью. Но нет, радостно не было, всю радость испортило проклятое слово "кажется". Почему-то, даже сам не зная почему, Лёнька чувствовал себя обманутым. Он облизнул губы, чтобы вспомнить Аленкин поцелуй, но ему вдруг показалось, что это не она, а Марик или Сережка из восьмого "А" тянутся к нему слюнявыми ртами.
        На улице Чехова, там, где она пересекалась с Юбилейной, в неярком свете фонарей под штабелем досок лежал, свернувшись калачиком, Бимка.
        - Эй, Бимка, - позвал мальчишка.
        Тот не откликнулся. Лёнька подошел ближе и понял, что ошибся. Собака заворочалась, насторожила уши.
        - Мухтар, а где Бимка? - печально спросил Лёня. Мухтар с Бимом частенько спали вместе. Вот под этим штабелем и спали. Пес поднял морду к темному, низкому небу, где в разрывах облаков пряталась бледная луна, и тоскливо завыл. Наверное, у вязов спит, успокоил себя Лёнька. Но и скамейка у вязов пустовала.
        - Би-им! - еще долго разносилось над притихшим селом. - Где ты, Бим?! Вернись, пожалуйста!
        И снова выл Мухтар, и ему вторили другие собаки, и кто-то беззвучно плакал, скорчившись у сбитого из горбыля заборчика.
        На следующий день Аленка уехала; и нисколько не обиделась на Лёньку, который уверял ее, что обязательно зайдет попрощаться, и не зашел. На самом деле она даже не вспомнила про него, потому что всеми своими мыслями уже давно была в городе.
        А ее стеснительный двоюродный брат всё ходил и ходил возле дома бывшего… да, теперь уже бывшего друга, и никак не мог собраться с духом. Не мог заставить себя подойти к двери, постучать и набить морду зарёванному Лёньке. Так, как он его учил - прямым в челюсть.
        ---
        Журнал "Если" N 12, 2006