Леса хватит на всех Борис Борисович Батыршин
        Московский Лес #4
        Четвёртая книга цикла «Московский Лес».
        Запретный Лес с его пугающими тайнами? Терлецкое Урочище, вотчина лешаков всего Московского Леса? Крылатские холмы, где на склонах пасутся самые настоящие слонопотамы? На этот раз читателя ждёт знакомство с новыми обитателями Московского леса - вместе с уже знакомыми героями им предстоит встретиться с новой, страшной угрозой, которая нависла над каждым из обитателей Московского Леса.
        Но, чтобы ни случилось, важно не забывать о главной заповеди:
        Леса хватит на всех.
        БОРИС БАТЫРШИН
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС-4. ЛЕСА ХВАТИТ НА ВСЕХ

* * *
        ПРОЛОГ
        Слышишь - Мор-павлин спокоен, и мартышкам нет заботы,
        Коршун-Чиль ещё кружится в облаках,
        Но скользят по джунглям пятна, но в ветвях вздыхает что-то
        Это страх к тебе крадётся, это страх…
        Тень внимательная ближе, меж стволами подползая,
        Шёпот ширится и прячется в кустах…
        Пот на лбу твоём, и пальцы сводит судорога злая -
        Это страх к тебе крадётся, это страх!
        Р. Киплинг. «Книга Джунглей»
        ЗА 30 ЛЕТ ДО ОПИСАННЫХ СОБЫТИЙ.
        МОСКВА, УЛ. 8-Я СОКОЛИНАЯ.
        Сирена выла - мерзко, заунывно, протяжно. Порой к ней присоединялись клаксоны автомобилей, но быстро смолкали, не выдерживая конкуренции с динозавром давно ушедшей эпохи, раритетом канувшей в Лету системы гражданской обороны.
        Оказывается - не канувшей. Раз завывает, да ещё так громко, что сумела продраться сквозь тяжкое похмельное забытьё…
        Сквозь мутное, не годами не мытое стекло, с трудом пропускающее солнечный свет, удалось разглядеть лишь какое-то неприятно-упорядоченное движение людей во дворе. Они сплошным потоком вытекали из подъездов и исчезали за углом. Шли, держа за руку детей, навьюченные сумками, рюкзаками, чемоданами…
        Память, контуженная вчерашней (или уже сегодняшней? Поди, разбери…) порцией спиртного, помедлив, подкинула картинку из советского прошлого. Пожелтевший плакат на казённой, крашеной салатовой масляной краской стене; на плакате - мужчина с противогазной сумкой на боку крутит рукоятку механической сирены. Ниже - вереницы аккуратно одетых людей с чемоданами и детьми, организованно выходящих из подъезда и направляющихся туда, куда указывает стрелка с надписью «убежище».
        Гражданская оборона, ну конечно… Значит - эвакуация? Война? Техногенная катастрофа? Откуда ей взяться посреди города, из которого последний химический завод убрали лет пятнадцать назад?
        Мартин с натугой отодрал разбухшую за зиму раму - весна в этом году выдалась поздняя. Комнату сразу заполнил вой сирены. Стали слышны и другие звуки - гул голосов, собачий лай, истерические крики, плач, и эту тревожную какофонию не могла заглушить даже не замолкающая ни на миг сирена.
        Он высунулся из окна, стараясь рассмотреть «эвакуируемых». Ему замахали, предлагая присоединиться к всеобщему исходу. Спасибо, конечно, но мы лучше пешком постоим… пока.
        В толпе выделялся долговязый, с волосами до плеч, парень, терзавший на ходу радиоприёмник с длинной антенной. Люди жались к нему, оттесняя друг друга, жадно вытягивали шеи.
        Он отошёл от окна. Что вообще происходит, а? Смартфон в ответ на движения дрожащих пальцев, высветил предложение зарядить батарею, после чего перестал подавать признаки жизни. Мартин выругался - зарядка, как назло, осталась в издательстве. Телевизора в доме нет, ноутбука тоже. Вообще, в квартиру на Соколиной Горе (любой, сколько-нибудь требовательный человек не задумываясь, назвал бы её бомжатником), он приезжал с единственной целью: нажраться. И полагал здесь лишними любые устройства, сложнее кухонной плиты и унитаза.
        А сирена всё выла.
        Сверху навалился гулкий свистящий грохот. Мартин высунулся из окна - низко, над самыми крышами прошёл военный вертолёт - в камуфляжной раскраске и с ракетными подвесками под кургузыми крылышками. Люди внизу провожали вертушку взглядами, пока та не скрылась за крышами домов, уходя в сторону Измайловского парка.
        «…радио же!..»
        Он метнулся в комнату, по пути болезненно зацепившись плечом за косяк - похмелье давало о себе знать. Древний, обшарпанный, как и всё в квартире, сервант; на полках выставка разномастных рюмок, чашек, графинов, блюдец. Он присел на корточки (организм отозвался на это приступом головокружения) и открыл нижнюю дверку.
        Искомое нашлось почти сразу - коробка из серого рыхлого картона с приёмником «ВЭФ». Небольшой ящичек из чёрной пластмассы, перфорированная алюминиевая панель, скрывающая динамик, над ним - пёстрая шкала настройки и многочисленные верньеры. Когда он включал его в последний раз? Не в этом тысячелетии точно…
        Мартин щёлкнул самой большой ручкой. Никакого эффекта - ну да, он же на батарейках. Облом? Стоп, кажется, тут было ещё и питание от сети…
        Шнур с розеткой обнаружился в углублении под крышкой на тыльной панели агрегата. Шкала тут же ожила, засветилась изнутри, вспыхнула встроенная в панель зелёная лампочка - никаких светодиодов, старая добрая транзисторная аппаратура! В динамике засвиристело, завыло - атмосферные помехи. Так, а где тут ФМ-диапазон?
        После нескольких минут возни с настроечной шкалой, продукт латвийского радиопрома выдал, наконец, нечто вразумительное:
        «…необъяснимые аномалии, уже успевшие получить название „Зелёный прилив“, отмечены практически во всех районах Москвы. Гигантские деревья и кустарники, с невероятной скоростью появляющиеся из-под земли прямо сквозь асфальт и бетон…»
        …пш-ш… т-р-р… виу-виу…
        «….стремительно распространяется. Экстренно созданный городской штаб МЧС приступил к с эвакуации…».
        …виу-виу… тр-р-р…пш-ш-ш - …
        …оставаться опасно, поскольку аномальная растительность разрушает дома. Гражданам следует как можно скорее покинуть….
        «…Гигантские деревья? Аномальная растительность? Что за хрень тут происходит?..»
        …тр-р-р… пш-ш-ш…. пиу-пиу…
        «…электро- и водоснабжение, телефонная и сотовая связь во многих районах выходит из строя. Подразделения МЧС пытаются оказывать помощь…
        …не пытайтесь пользоваться автотранспортом - большинство городских магистралей перекрыты многокилометровыми пробками. Постарайтесь добраться до сборно-эвакуационных пунктов. Их расположение….»
        Приёмник, пискнув напоследок, умолк. Шкала и зелёная лампочка погасли, на лихорадочные щелчки ручек агрегат не отзывался. Мало того: свет отказывался включаться, что на кухне, что в коридоре.
        Мартин приоткрыл входную дверь - чуть-чуть, только чтобы выглянуть. И, первое, что увидел - это соседку, запирающую дверь квартиры. Рядом с женщиной стояли две туго набитые сумки, ещё одна висела на плече. На лестнице слышны были торопливые шаги - жители верхних этажей торопились присоединиться к всеобщему исходу.
        - Кх-х-х… э-э-э… простите, у вас тоже света нет?
        Женщина повернулась к Мартину - лицо заплаканное, волосы растрёпаны.
        - Какой ещё свет?! Глухой что ль? По радио сказали: всем выходить из домов и поскорее выбираться из Москвы. И ты шевелись, а то так и накроет в одних труселях!
        Мартин хотел спросить, что должно его накрыть, но организм подкинул неожиданную подляну - вместо вопроса получилось только громко и мучительно икнуть. Видимо, причина такой реакции была написана у него на физиономии, потому что соседка отшатнулась, пробормотала: «алкаш бесстыжий…» и вернулась к замку.
        Мартин машинально пошарил рукой по бедру и запоздало устыдился своего внешнего вида. Но женщина уже забыла о собеседнике - она справилась, наконец, с дверью, подхватила поклажу и ринулась вниз по лестнице.
        «…собственно, а он чего ждал? Сказано же ясно: связь и электроснабжение отключаются. Вот и дождался!..»
        Мартин прикрыл дверь, подтянул сползшие семейники и поплёлся на кухню. Надо что-то предпринимать, это ясно. Но сперва - привести себя в сколько-нибудь пристойное состояние. Если, конечно, осталось чем.
        К счастью, среди бутылок, украшавших кухонный стол нашлась одна, почти полная. Мартин совершил героическое усилие, заставив себя кое-как одеться, и лишь после этого набулькал водки в пожелтевший гранёный стакан. Жизнь стала чуть терпимее: отпустили стискивающие виски шипастые клещи, исчезла муть, перестала подкатывать к горлу тошнота.
        Зато что-то изменилось за окном. Во-первых, умолкла, наконец, сирена, а во-вторых - стало сумрачнее. Словно небо, недавно ещё по-майски бездонное, внезапно затянули свинцовые грозовые тучи. И дело не ограничивалось нехваткой солнечного света - это ощущение пёрло из оконного проёма, давило на психику чем-то мрачным, безнадёжным… чужим. Сумраком, одним словом - как описывал его один широко известный фантаст.
        «…или это всё же похмелье?..»
        Он подошёл к окну - и сразу обнаружил источник тревожных перемен. Не было никаких туч, майская синева по-прежнему светилась в кроне старой липы. А вот само дерево стало, без преувеличения, неузнаваемым. Ещё вчера ветви его были подёрнуты свежепроклюнувшейся листвой, а смолистый дух, волной льющийся в открытую форточку, казалось, можно было резать ножом. Теперь же - ничего подробного: сухой, затхлый, какой-то мёртвый воздух; вместо весёленькой зелёной листвы - какая-то рыхлая чёрная плесень, свисающая фестонами с веток и на глазах - буквально на глазах, Мартин даже головой помотал, чтобы отогнать морок, - расползающаяся по стволу и по сучьям. Знакомое с детства дерево стремительно превращалось в абстрактное изваяние, чёрную дыру в окружающем мире.
        С прочими растущими во дворе деревьями творилось то же самое. Кусты в придомовом палисаднике уже выглядели, как беспросветно-чёрные сугробы высотой в два человеческих роста, и люди, идущие мимо них (ручейки «беженцев» успели стать пожиже) испуганно жались к середине дорожке, изо всех сил стараясь не задеть, не потревожить зловещую черноту.
        Мартин попятился, нашаривая ручку рамы - остро захотелось запечатать окно, чтобы хоть этим хрупким барьером отгородиться от зловещих непонятностей, творящихся снаружи. Он не заметил, кто из людей зацепил угольный «сугроб». Куст в ответ вспух чёрным облаком, захлестнув идущих мимо. Спасаясь от неведомой напасти, те кинулись врассыпную - и один за другим задевали другие кусты, свисающие ветви, стволы деревьев. И каждое в свою очередь, осыпалось на беглецов чёрным пылевым дождём - нет, не дождём, настоящей лавиной!
        Он, как заворожённый, наблюдал, как клубящаяся туча поглощает и мечущиеся внизу фигурки, и стену дома напротив и жалкие клочки синего неба, мгновение назад просвечивающие в переплетениях чёрных, словно руки обгоревших мертвецов, ветвей. Последней «среагировала» старая липа, и волна мрака хлынула в распахнутое окно, в лицо оцепеневшему от ужаса наблюдателю.
        Оконное стекло жалобно зазвенело, по нему наискось пробежала трещина - с такой силой Мартин захлопнул створку. Ноги внезапно сделались ватными, и он уселся на табурет, едва не повалившись на пол.
        …успел. В самый последний момент, но - успел…
        За окном бушевала чёрная метель, а на подоконнике чернела россыпь чёрных точек.
        Убрать? Стряхнуть на пол, стереть мокрой тряпкой? Нет уж, спасибо, я пешком постою…
        А ведь по радио о такой вот дряни не было ни слова! Всё больше о каком-то «Зелёном приливе», об аномально огромных деревьях. Или он просто не успел услышать, прежде чем вырубилось электричество?
        …нашарить бутылку, вылить остаток водки в стакан, выхлебать в два больших глотка. Гляди-ка - он так и оставался в руке… похоже, так и вцепился в него с того, первого опохмела. Хорошо хоть, не уронил, когда судорожно захлопывал раму…
        Он вяло пошарил в холодильнике - бутылка, как и ожидалось, была последней. Стакан по-прежнему в ладони, хотя необходимости в нём не было уже никакой. Но разжать пальцы, отпустить родимые шестнадцать мухинских граней оказалось выше его сил - Мартин держался за них, как за единственную знакомую и безусловную реальность.
        Может, всё это лишь похмельные глюки? И отвратная чернота за окном, и загадочные сообщения по радио, и даже соседка с её неподатливым дверным замком?
        Нет, товарищи дорогие. Не бывает таких глюков…
        На кухне было совсем темно, хоть глаз выколи. Сумрачная метель, затянувшая двор, совершенно не пропускала солнечного света. Электричества нет, телефон сдох - пришлось, роняя пустые бутылки, нашаривать на кухонном столе коробку спичек, наощупь добираться до серванта и, скидывая с полки какую-то мелочь, искать подсвечник, в котором с незапамятных времён торчали два оплывших огарка. Стакан ужасно мешал, но вместо того, чтобы поступить как всякий нормальный человек и поставить его на сервант, Мартин зажал свой гранёный амулет под мышкой. Почему? Он и сам не знал - но в результате зажечь свечи удалось только с пятой попытки.
        Запах горячего стеарина неожиданно принёс успокоение. Снаружи понемногу становилось светлее - зловещая пыль медленно оседала. Следовало подойти к окну, выглянуть наружу, но Мартин никак не мог заставить себя сделать это. Разыгравшееся воображение услужливо подсунуло картину двора, покрытого ровным слоем чёрной гадости. Повсюду - на капотах припаркованных машин, на качелях и горках детского городка, на неподвижных телах «беженцев», в беспорядке разбросанных то тут, то там…
        …и водки, будь она неладна, не осталось ни глотка. Как жить дальше?..
        Воображение не подвело. Двор действительно покрывал толстый налёт зловещей пыли. Тротуары, газоны, брошенные автомобили - всё. В том числе и людей - они валялись на земле среди беспорядочно разбросанный сумок, чемоданов, рюкзаков, кто ничком, кто навзничь, кто скрючившись, на боку, в позе эмбриона. Вот только мёртвых среди них, похоже, не было - то одно, то другое тело начинало подёргиваться, потом биться в судорогах, поднимая вокруг себя облачка чёрной мути. И, наконец, страдалец поднимался в рост - неуверенно, с третьей или четвёртой попытки, хватаясь за машины, ограды палисадников, а то и вовсе за стволы обглоданных неведомой чернотой деревьев. Вставал, покачиваясь, и деревянными шагами направлялись куда-то - явно, не туда, куда гнала беженцев сирена оповещения. Мартин машинально прикинул: «ожившие мертвецы» (сознание упорно отказывалось воспринимать их, как живых людей) все, как один, плелись в сторону станции МЦК «Соколиная гора».
        Шли, не по-человечьи, словно киношные зомби: раскачиваясь на ходу, нелепо мотая свисающими, как плети, руками, не делая попыток подобрать брошенные вещи.
        Вот один из зомби налетел на куст и увяз в путанице ветвей. Мартин с удивлением отметил, что «чёрного обвала» на этот раз не случилось - видимо, всё, что могло осыпаться, уже осыпалось и слоем покрывало теперь толстым асфальт и палисадники. Вон, даже видно, как при каждом шаге поднимаются тёмные облачка - но маленькие, не достающие даже до колена.
        …а ведь уходить всё равно придётся. Кто его знает этот… Зелёный прилив, так, кажется, сказали по радио? Может, обещанные ненормально гигантские деревья как раз и должны проклюнуться как раз после чёрной метели? Или МЧСники попросту не знают об этой аномалии?
        Мартин решился выйти из дома в половину одиннадцатого, если верить старенькому механическому будильнику. С начала захлестнувшего Соколиную Гору чёрного апокалипсиса прошло не меньше двух часов, и большая часть этого времени ушла на поиски чего-то, способного сделать предстоящее путешествие хоть чуть-чуть безопаснее. Он уже понял, что зловредная пыль оказывает на организм действие, схожее с превращением в зомби - за неимением подходящего термина, Мартин решил пока называть его так. А значит - что? Правильно, надо позаботиться о том, чтобы чёрная мерзость не добралась ни до кожи, ни до глаз, ни до лёгких. Лучше всего, конечно, подошёл бы армейский комплект химзащиты, но их в доме не имелось. Противогаз, правда, когда-то был - но лет двадцать назад он собственноручно отправил его в ближайший мусорный контейнер вместе со сварочными очками-консервами, которые тоже могли бы сейчас пригодиться.
        «…знать бы заранее…»
        После упорных поисков нашлись: три здоровенных полиэтиленовых мешка из-под цемента, резиновые сапоги, и защитные перчатки - не резиновые, хозяйственные, а тонкие, прозрачные, оставшиеся после отбушевавшей год назад пандемии. Нашёлся и моток широкого скотча, и этой находке Мартин обрадовался больше всего. Что делать дальше - подсказали бесчисленные «коронавирусные» телерепортажи. Мешок с прорезанными дырами для рук и головы он натянул поверх одежды. Разрезав два других мешка на полосы, замотал руки и ноги, кое-как закрепив скотчем. На лицо наложил сложенную в несколько раз марлю, обильно смоченную водой, надел очки - самые обычные, с диоптриями - после чего, замотал голову шарфом, а поверх него, остатками полиэтилена.
        Под многослойной одеждой и плёнкой было невыносимо жарко. Мартин постоял в прихожей, пощёлкал зачем-то мёртвым выключателем, вышел на лестничную клетку и зашагал вниз, думая только о том, чтобы не навернуться по ступеням в своих неуклюжих «доспехах». Между вторым и первым этажом он вспомнил тот, старый плакат по Гражданской Обороне - женщина, перед тем, как покинуть дом, закручивает кран газовой трубы. Вернуться? Что-то подсказывало, что сюда он больше не попадёт.
        Лишь выходя из подъезда, Мартин обнаружил в ладони стакан.
        «…хорошо, когда в жизни есть что-то устойчивое, неизменное…»
        Верхушки несуразно огромных деревьев выглядывали из-за крыш домов где-то в районе Будённовского проспекта. С противоположной стороны они нависали над Северо-Восточной хордой и рельсами МЦК кудрявой зелёной стеной, не ниже двенадцатиэтажки. И останавливаться новорожденные гиганты не собирались - на глазах Мартина ясень в просвете между домами прибавил в высоту пару этажей. А дальше, к северу, примерно там, где находился измайловский Кремль, полыхало на половину неба изумрудное, с чёрными сполохами, сияние. При попытке задержать на нём взгляд, виски пронзала острая боль, ноги делались ватными, тело покрывал ледяной пот, и оставалось одно - старательно избегать даже мимолётного взгляда в ту сторону.
        Здесь же, во дворах и вдоль 8-й Соколиной улицы, ничего похожего на гротескную растительность не наблюдалось. Мёртвые скелеты лип и тополей тянули к майскому небу корявые почерневшие сучья. Попадались и «нетронутые» экземпляры - все в чёрных мохнатых лохмотьях, ожидающие лёгкого прикосновения, чтобы обрушить на неосторожного зловещую пылевую лавину. Но вызвать её было некому - большинство беженцев уже выбрались из поражённого неведомой напастью района, и лишь отдельные фигурки, нагруженные сумками и чемоданами, мелькали кое-где в проходах между домами.
        Куда больше было других - кукольно переставляющих ноги, с безвольно свисающими руками и мёртвыми, как восковые маски, лицами. «Зомби». Эти выходили на Соколиную и плелись в сторону МЦК - не обращая внимания ни на что и даже не замечая препятствий. Если на пути попадалась брошенная машина или киоск - утыкались в него и долго пытались обойти, слепо тычась в преграду. Мартин имел неосторожность заглянуть в лицо одному из этих бедолаг - и испытал шок такой силы, что опомнился, только отбежав шагов на двадцать, и едва не угодив сослепу в куст, сплошь покрытый лохмотьями неосыпавшейся пакости. Пустые, белёсые бельма глаз; серая в крошечных чёрных точках кожа; застывшие, ничего не выражающие черты, словно сведённые параличом - ни подёргивания уголка губ, ни дрожи века, ни даже шевеления крыльев носа, словно владелец его не дышит вовсе.
        …а, может, и правда, не дышит? Кто его знает, а вот он, Мартин, того гляди, задохнётся в своём кустарном «костюме биозащиты». К тому же чешется повсюду, та так, что впору выть волком. Струйки горячего пота сбегают по спине, по бокам, бельё давно пропитано им насквозь. Нет уж, если кому охота - пусть возятся с «зомби», а ему пора выбираться из «чёрной зоны» деревья так деревья - там, по крайней мере, можно содрать с себя осточертевшую амуницию…
        Он огляделся. Пойти к Будённовскому проспекту? Отчего-то туда не тянуло - стоило только представить мостовую, забитую вопящими людьми. В противоположную сторону, к Измайлово, вслед за «зомби»? Ищи дураков на Поле Чудес… Добраться до МЦК - и на север, по рельсам? Тоже не катит: как раз в той стороне и полыхало изумрудно-чёрное зарево. Оно, правда, сделалось поменьше и лишь изредка выбрасывало вверх одиночные сполохи - но доверие это направление может вызвать разве что у личности насквозь суицидальной.
        Оставался единственный разумный вариант. Мартин доковылял до эстакады, постоял немного, глазея на стену великанских деревьев, рвущихся к небу за рельсовым полотном. После чего - перебрался через невысокое ограждение и зашагал по шпалам на юг, в сторону Шоссе Энтузиастов.
        Стакан он по-прежнему сжимал в кулаке.
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТЕНЬ ЗВЕРЯ
        I
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС.
        ВОРОБЬЁВЫ ГОРЫ,
        ГЗ МГУ.
        «…сегодня гостьей студии „Слова для Леса и Мира“ должна была стать очаровательная Франа Монтанари. Но в данный момент она на пути в прекрасный и загадочный Московский Лес - так что мы предлагаем вам посмотреть запись беседы с ней.
        - Добрый день, Франа, как настроение?
        - Buon giorno, Евгений, прекрасно.
        - В прошлый раз мы говорили с вам об эЛ-А. Давайте же продолжим обзор Лесных Патологий.
        - С удовольствием.
        - О Зелёной Проказе ходит множество слухов, от восторженных - она, дескать, чуть ли не как панацея, исцеляет прочие болезни, вплоть до самых пугающих…»
        Яков Израилевич перевернул страницу. Читать дальше не хотелось. Что, в самом деле, ценного (в профессиональном плане, разумеется) можно извлечь из интервью на популярном телешоу с претензиями на интеллектуальность? Если ты, конечно, не домохозяйка в глухой саксонской дыре вроде Карл-Маркс-Штадта. Впрочем, сейчас он, кажется, называется, как-то иначе. Хёмниц, Кемниц…
        Да и наплевать.
        «Вестник Биофака» - издание солидное, с репутацией, несмотря на ничтожный тираж в три-четыре сотни экземпляров. Говорят, за МКАД его тонкие книжицы, отпечатанные на рыхлой серой бумаге на примитивном ротаторе, считаются чуть ли не библиографической редкостью - в среде понимающих людей, разумеется. Во всяком случае, стажёры и аспиранты, которых регулярно присылают для прохождения практики, стараются увезти с собой десяток-другой экземпляров. Особенно с тех пор, как пор, как Яков Израилевич пошёл на поводу у завкафедры ксеноботаники профессора Адашьяна согласился публиковать по нескольку страничек из своего «определителя Фауны Московского Леса» - с карандашными рисунками и комментариями тех, кому посчастливилось иметь дело с образцами этой самой фауны. Или, наоборот, не посчастливилось.
        Резоны заведующего кафедрой можно было понять: в негласном рейтинге Биофака не последнюю роль играло то, сколько страниц очередного выпусках «Вестника» занимают материалы, предоставленные той или иной кафедрой. А вкладки со скверными фотокопиями страничек «Определителя» (большего университетская типография с её антикварным оборудованием потянуть не могла, а печатать «Вестник» за МКАД заведующий Московским Филиалом отказывался категорически) быстро стали чуть ли не главной достопримечательностью выпусков. Кое-кто уже начал их коллекционировать, а Серёга-Бич как-то упоминал, что на Речвокзале и ВДНХ выпуски «Вестника» стабильно прибавляют в цене, и кое-кто из посредников, например, знаменитый владелец «Старьё-Бирём» Рубен Месропович Манукян (известный больше, как Кубик-Рубик) даже стал принимать заказы из-за МКАД на очередные номера.
        Так что, оставалось только удивляться - зачем отводить два полных разворота на никчёмный, в общем-то, материал, простое повторение прописных истин? Может, дело в том, что главное действующее лицо, та самая итальянская исследовательница, в данный момент находится здесь, в ГЗ - и отнюдь не в роли простой экскурсантки?
        Яков Израилевич вздохнул и перевернул страничку. Хочешь-не хочешь, а читать приходилось - профессор Адашьян не зря отпустил туманный намёк, что госпожа Монтанари вскорости может посетить кафедру. А за ней - опять же, если верить слухам - стоят весьма солидные спонсоры. И средства из их фондов весьма пригодятся кафедре ксеноботаники, развернувшей в последнее время несколько новых исследовательских программ…
        Так что - читайте, доцент Шапиро, знакомьтесь с образом мыслей будущего визави, и не чирикайте. Не в той вы, дорогой коллега, должности…
        «…несмотря на пугающее название, Lebbra Verda, Зелёная Проказа, не имеет никакого отношения к своей грозной „тёзке“. Более того, она даже не является „Лесной патологией“. Это своего рода комплекс болезненных проявлений - утрата социализации, навыков речи и повседневной деятельности, резкие изменения моторики организма - который возникает у людей, живущих за пределами Леса, но при этом злоупотребляющих его продуктами. Точнее - препаратами, созданными на основе этих продуктов. Не секрет, что существует целая индустрия, не всегда легальная, использующая компоненты, импортируемые из Леса. И если в некоторых случаях, - парфюмерия, косметика, официальная фармацевтика - препараты проходят апробацию, то чёрный рынок не preoccuparsi[1 - Беспокоиться (итал.)], как это… не за-мо-ра-чивается побочными эффектами. Речь не идёт непременно о наркотиках. Афродизиаки, стимуляторы, иммуномодуляторы… Однако, по большому счёту, Зелёная Проказа - не что иное, как тяжёлая форма абстинентного синдрома.
        - Вы хотите сказать, что Лес подсаживает людей на свою иглу?
        - Grossomodo ma vero. Как и в случае с Лесной Аллергией, мы имеем дело с отсутствием у обычных людей резистентности к продуктам Леса. Однако, если при эЛ-А это абсолютное неприятие, rigetto, отторжение, то Проказа, напротив, формирование зависимости. Известно, что она проходит быстро и безболезненно, стоит поражённому организму оказаться в Лесу.
        - Насколько я понимаю, существуют серьёзные осложнения…
        - Евгений, вы снова употребляете клинические термины. Это не осложнения, это conseguenze, adattamento[2 - последствия, адаптация (итал.)]. Организм меняется для жизни в новых условиях. Certo, со стороны эти изменения могут выглядеть непривычно. Да, зелёная кожа, разрез глаз, - и это только лёгкая форма мутации. Но это не нарушает функций организма, напротив, modificaro, улучшает его в соответствии с требованиями среды.
        - И лечение за пределами Леса невозможно?
        - Dio mio! Снова „лечение“. Именно от этого отношения возникают те отвратительные явления, которые мы наблюдаем в обществе. Вы знаете, что в Южной Америке существуют целые лагеря для dei Verdi, „зеленушек“ - по-русски так просторечно называют людей с проявлениями Проказы? Их пытаются именно лечить, per forza, насильно. Честнее в таком случае даже как в США - отправлять в Лес поголовно. Я понимаю, что Манхэттен - не лучшее место для жизни, но принудительное заключение - это barbarie assoluta, fascismo[3 - Абсолютное варварство, фашизм (итал.)].
        - Политика ворвалась в нашу беседу. Так что же происходит с… эээ… зеленушками, оказавшимися в Лесу, кроме выздоровления? Я имею в виду те случаи, когда изменения заходят достаточно далеко.
        - Вы говорите о так называемых „аватарках“. Увы, Евгений, но здесь я не могу выступать экспертом. Моя стажировка, как вы помните, проходила в стенах МГУ, и я была лишена возможности личного общения с такими людьми. Вот теперь, когда у меня будут полевые исследования, я всё узнаю и, обещаю, по возвращении всё расскажу…»
        Дочитав до этой строки, Яков Израилевич скривился, словно откусил лимон. И почему любой учёный-замкадник, сумевший выбить грант на работу в Лесу, нисколько не сомневается, что именно ему суждено осчастливить страждущее человечество поразительными открытиями? Как будто те, кто годами сидят в стенах Главного Здания, и не могут выйти хоть на пару десятков шагов наружу (Эл-А, будь она неладна!) мышей тут не ловят! Посмотрел бы он, доцент Шапиро, чего добьются эти импортные «умники и умницы», не будь у них под ногами твёрдого фундамента, заложенного десятками лет работы Московского Филиала! Но нет: рвутся, едут, спешат ошеломить провинциалов грандиозными планами - а потом убывают несолоно хлебавши, и хорошо, если без серьёзного ущерба для организма. Хотя к синьорите Монтанари это относится в меньшей степени - она уже стажировалась в Московском Филиале а, следовательно, имеет некоторое представление о реалиях как Леса, так и научного коллектива, обосновавшегося в ГЗ…
        «…стоит упомянуть о другой стороне Лесной зависимости - о Зове Леса. Академически говоря, именно он есть полная противоположность Лесной Аллергии. Люди с эЛ-А не могут жить в Лесу, люди с ЗЛ не могут жить вне Леса. Однако, проявления его совершенно иные. Аллергия, как мы уже говорили, вызывает соматическую реакцию организма - удушье, кожные поражения, e cosi via[4 - И так далее (итал.)]. В свою очередь, Зов действует на уровне психики. У людей, пытающихся покинуть Лес, возникают сильнейшие головные роли, глубокая, вплоть до попыток суицида, депрессия, в отдельных случаях - признаки разрушения личности. Как и в случае Лесной Проказы, всё это почти мгновенно исчезает при возвращении в Лес. Однако, как и эЛ-А, Зов может быть разной степени тяжести; при самой тяжёлой форме патологии развиваются при пересечении МКАД, страдающие же лёгкой формой могут удаляться от Леса на десятки, в отдельных случаях, сотни километров. Главное, что следует отметить, - Зову Леса в той или иной степени подвержены все, кто прожил на его территории больше двух лет.
        Самая же неприятная особенность Зова Леса заключается в том, что он, как и Проказа, может выработаться за пределами Леса у тех, кто принимает произведённые из лесных компонентов препараты - лекарства, наркотики, БАДы. В сочетании с Лесной Аллергией это обрекает человека на жалкое существование в пределах узкой, в несколько километров территории, в варианте Московского Леса - по контуру МКАД.
        - Ходят слухи, что средством для выработки сопротивления Лесной Аллергией может служить секс с теми, у кого имеется к ней иммунитет. Верно ли это и в случае других лесных патологий?
        - Евгений, не верьте шарлатанам. К сожалению, в науке их предостаточно. Есть люди падкие на гранты. А суеверий внутри самого Леса - великое множество. Во время работы в МГУ меня обещали познакомить с одним molto straordinari[5 - Весьма необычным (итал.)] персонажем. Говорят, он настоящий ко-ло-дезь историй о Лесе. Точнее, даже познакомили. Ahime[6 - Увы, к сожалению (итал.)], по некоторым причинам, наше общение не смогло быть достаточно продуктивным.
        Но неважно. Перед тем, как попрощаться, я снова хочу повторить самую важную вещь, в которой я уверена: все так называемые Лесные Патологии имеют один источник. И его секрет я намерена раскрыть…»
        Яков Израилевич с трудом справился с накатившим вновь раздражением. Раскрыть она намерена, вот как! А ведь речь идёт о загадке, над которой учёные в ГЗ бьются далеко не первый год. Нет, но до чего самоуверенная девица! Одно хорошо - в Лесных болячках разбирается, на весьма приличном уровне. Некоторые нюансы, содержащиеся в тексте, позволяют уверенно об этом говорить. Хотя, конечно, проверить не помешает…
        Скрипнула входная дверь.
        - Вon giorno, signore!
        Женский голос - нет, не голос, а чарующее, подлинно итальянское сопрано, при звуках которого перед глазами немедленно возникает знойное неаполитанское побережье, оливковые рощи на крутых склонах, античные руины и черноволосые смуглые красавицы. Яков Израилевич от неожиданности закашлялся и повернулся, едва не опрокинув вращающийся лабораторный табурет - внешность гостьи полностью соответствовала её голосу.
        - Здра… - то есть, бон джорно, синьорита Монтанари. Счастлив приветствовать вас во вверенной моим заботам… э-э-э… лаборатории Факультета Биологии Московского государственного Университета!
        Гостья из солнечной Италии никак не отреагировала на выданный завлабом казённый оборот. Она яркой бабочкой впорхнула в комнату и защебетала, мешая русские и итальянские слова, и Якову Израилевичу понадобилось немало усилий, чтобы как-то вклиниться в этот поток и выставить прочь любопытствующих, по одному просачивающихся в кабинет. Последним за дверь вышел Умар. В отсутствие Бича сильван вполне обжился в лаборатории - выполнял мелкие поручения за пределами ГЗ, а заодно - проходил с помощью сотрудников лаборатории ускоренный курс наук, потребный для поступления на подготовительное «Лесное отделение» отделение университетского колледжа. Особенно усердно помогали ему молоденькие лаборантки, одна из которых, прежде чем покинуть кабинет завлаба, смерила итальянскую гостью вызывающе-ревнивым взглядом.
        Уже через пять минут выяснилось, что синьорита (что вы, зовите меня просто Франа, я уже привыкла…), счастлива представившейся возможности поработать в лаборатории экспериментальной микологии, поскольку надеется проверить одну свою гипотезу. И не будет ли глубокоуважаемый signore Шапиро столь любезен, что ответит на несколько её, Франны Монтанари, вопросов. Для начала: не объяснит ли signore, как именно получены результаты, на которые он ссылается в своей статье, опубликованной в…
        Яков Израилевич тяжко вздохнул и приготовился объяснять.

* * *
        - Слыхали новость, Лавр Фёдорович? Наша Франа времени зря не теряет, Доцент Шапиро подал Адашьяну план-график исследовательских работ на ближайший квартал. Тема синьориты Монтанари - в числе приоритетных. Даже выходы в Лес, на полевые исследования предусмотрены! Предупреждал я: наплачемся мы с этой замкадной профурсеткой…
        Симагин поморщился. Он не терпел упоминаний о собственных промахах. Но, увы, доцент Семибоярский прав - он действительно предупреждал. Мало того: буквально умолял патрона отнестись к бывшей аспирантке терпимее, не создавать проблем на пустом месте.
        Заведующий лабораторией едва сдерживался, чтобы не наорать и на Семибоярского, и на лаборантку Зоечку, испуганно забившуюся в угол, и на аспиранта Петрозаводского, бочком пробирающегося к двери в коридор - тяжёлый характер завлаба был хорошо известен сотрудникам. Это его-то, профессора Симагина, амбиции - пустое место? Но кто ж мог подумать, что итальянская гостья, оттрубившая в симагинской лаборатории без малого пять месяцев, вернётся назад не просто с громадьём собственных (тоже, надо заметить, весьма амбициозных) планов, но и имея за спиной солидное финансирование. И вдобавок, его источником был тот же фонд, что оплачивал две трети проектов самого Симагина, поскольку у узколобых идиотов из Научного Совета средств не нашлось. Приходилось искать поддержки на стороне, и профессор её нашёл - в виде грантов одного из частных фондов, зарегистрированных в Сан-Франциско.
        Увы, в Московском Филиале с подозрением относились к любым организациям, так или иначе, связанным с Церковью Вечного Леса - репутация у этой организации, была, мягко говоря, неоднозначной. А спонсор Симагина был её «дочкой» и нисколько этого не скрывал. К тому же, фонд вёл свои дела этот в полном соответствии с заветами старика Сороса, по слухам - одного из учредителей ЦВЛ, и ни на минуту не оставлял своих подопечных без внимания.
        Любопытно, подумал профессор, верны ли другие слухи, согласно которым дряхлый венгерский упырь жив до сих пор - причём исключительно благодаря геронтологическим снадобьям, разработанным в Московском Лесу? Но, так или иначе, представители фонда регулярно наведывались в Московский Филиал, вникали во все детали работы лаборатории и мягко, но достаточно навязчиво подталкивали Симагина в определённом направлении. В итоге, профессор и сам не заметил, как лаборатория, заточенная исключительно под генетические исследования, чем дальше, тем глубже переориентировалась на совсем иную проблематику. И у профессора были все основания полагать, что очаровательная синьорина Монтанари вольно или невольно выполняет роль очередного эмиссара. Нет, вряд ли она прислана сюда в качестве проверяющего. Скорее, дело в теме её исследований - видимо, фонд (читай - ЦВЛ) серьёзно в них заинтересовано и теперь хочет, чтобы Симагин отработал полученные деньги, оказывая итальянке всяческую поддержку.
        И надо же было ему повздорить с итальянкой! Нет, она, конечно, сама виновата: не следует говорить с профессором, человеком заслуженным, признанном в научном мире, в столь бесцеремонной манере. Фонды там, или не фонды - простой вежливости ещё никто не отменял, как и субординации. Раз уж приехала работать - изволь снова вливаться в коллектив, продемонстрируй уважение, понимание научной субординации и дисциплины - и вот тогда, тогда…
        Увы, у синьориты Франы оказалось своё мнение по этим вопросам, и скрывать она его не собиралась. Последовал получасовой разговор на повышенных тонах, закончившийся громким скандалом со взаимными обвинениями в научной слепоте и бездарности. После чего гостья удалилась, громко хлопнув дверью, заявив напоследок, что она и сама найдёт тех, кто поможет ей в работе.
        И вот, пожалуйста - нашла.
        Дурную новость принёс доверенный помощник профессора, доцент Семибоярский. Начисто обделённый способностями учёного-исследователя, он компенсировал этот недостаток недюжинным талантом к подковёрным интригам, а так же обширными связями - и в сугубо университетской среде ГЗ, и за МКАД и даже среди лесовиков. В том числе, и такими, о которых доцент предпочитал не упоминать, а профессор - не спрашивать. И стоит ли удивляться, что именно Семибоярский принёс известие о том, что синьорита Франа отыскала единомышленников не где-нибудь, а на кафедре ксеноботаники, под крылышком профессора Адашьяна, с которым у Симагина были давние счёты, и не одни только научные?
        Положительно, пора что-то срочно предпринимать. И дело вовсе не в обиде на взбрыкнувшую девицу - нет, много для неё чести. Симагин имел все основания полагать, что от отзыва, который та даст по возвращении, зависит то, как спонсоры будут перераспределять гранты. Возвращаться на скудный университетский паёк, когда уже успел привыкнуть к жирной заграничной кормушке - кто же такому обрадуется?
        А пока не стоит демонстрировать, как сильно задело его предательство бывшей аспирантки - чего доброго, прочие сотрудники расценят это, как проявление слабости. Допустить такого в собственной лаборатории Лавр Фёдорович, разумеется, не мог. Он кивнул помощнику на дверь кабинета - высоченную, двойную, с узким тамбуром, обеспечивающую идеальную звукоизоляцию.
        Предстоял долгий разговор.
        II
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ХОДЫНСКАЯ УЛИЦА.
        Пышный рыжий хвост с белым кончиком мелькнул в нависших над поляной ветвях - мелькнул, и исчез, будто его никогда не было. Виктор помахал на прощание рукой и подбросил на ладони посылку. Узкий футляр в форме цилиндра, длиной был изготовлен из обычной бересты. Он зажал футляр под мышкой и попытался откупорить второй, целой рукой. Крышка сидела крепко.
        - Лешачья работа. - объяснила Ева. Она подошла сзади и обняла своего мужчину за плечи. - Яська доставила?
        - Кто ж ещё? Другие здесь не ходят.
        Из всех почтовых белок о местонахождении Норы, двухэтажной кирпичной башни, возведённой ещё в девятнадцатом веке и неведомо как сохранившейся в кварталах, прилегающих к Белорусской железнодорожной ветке, знала лишь Яська. Она же числилась доверенным курьером егерей. И кроме того - была родной дочерью Хранителя Норы.
        История эта могла бы стать сюжетом телесериала-мелодрамы. Несколько лет назад у дочери отставного спецназовца Виктора Чередникова диагностировали неоперабельный рак. Отец отказался принять неизбежное и обратился к приятелю, обитателю Московского Леса. Тот откликнулся и прислал нужное лекарство - но оно, как это нередко случалось с лесными снадобьями, оказалось пуще болезни: взамен побеждённого рака девушка обзавелась Зелёной Проказой. Судьба несчастной была предрешена: изоляция в спецсанатории, постепенное превращение в «зеленушку», участие в медицинских экспериментах в роли подопытной крысы.
        Но бывший спецназовец не пожелал смириться с неизбежным. Он снова обратился к своему другу с просьбой забрать дочь в Лес, где, по слухам, у неё был шанс избавиться от недуга.
        Дело было непростым, не под силу обычному фермеру или челноку. Только вот друг Виктора известный под прозвищем «Бич», имел устойчивую репутацию человека, способного справиться с проблемой любой сложности - и репутацию эту подтвердил. Он переправил девушку за МКАД, где та присоединилась к «аватаркам», бывшим жертвам Зелёной Проказы, а потом и к «почтовым белкам». Эти девчонки (все, как одна, рыжеволосые, зеленокожие и отличающиеся чрезвычайной ловкостью) сделали своим главным занятием доставку депеш, писем и мелких посылок по всему Лесу. Ярослава (в Лесу её имя сократили до «Яськи») вскоре завела дружбу с Бичом - Яське было невдомёк, что егерь опекал её, в память давней дружбы с Виктором. Сам же отец никак не мог помочь дочери - вырывать девчонку из рук санитаров и сопровождавших их полицейских пришлось буквально с боем, так что следующие несколько лет он провёл на нарах. И если бы не ещё одна история, способная стать сюжетом уже не мелодрамы, а полноценного фильма ужасов - не видать ему дочку, как своих ушей.
        Но жизнь распорядилась иначе. Теперь Виктор - Хранитель Норы и, по совместительству, супруг самого уважаемого среди егерей медика. Который - вернее, которая - как раз и обнимала его сейчас за плечи, сопровождая этот жест игривым покусыванием за мочку уха.
        Ева бесцеремонно завладела футляром.
        - Не видишь, что ли - залито воском! - сообщила она, осмотрев посылку. - А вот и печатка оттиснута…
        Действительно, зазор между крышкой и цилиндром был заполнен желтоватой массой, на которой отпечатался силуэт дерева. Дуб, подумал Виктор. Или ясень. Или, может быть, граб. Лешаки обожают деревья с широкими, развесистыми кронами - и огромные, по плечо иной сталинской высотке. Такие зелёные великаны можно сыскать только в Лосинке, на Воробьёвых горах, да в обожаемом лешаками Терлецком урочище.
        Тем временем женщина, орудуя ножом, освободила крышку от воска и вернула футляр Смотрителю.
        - Давай уже, откупоривай!
        Видно было, что ей не терпится взглянуть на содержимое.
        - Сама, что ли, не могла?
        - Мне не положено. - вздохнула Ева. - Лешаки шлют такие послания в самых важных случаях, и ломать их печать может только адресат.
        - Так мы же одни. Кто увидит?
        - В Лесу никто не бывает один. - отрезала женщина. - Разве что, под землёй - в метро ещё где-нибудь. Да и то… в общем, хватит спорить, открывай уже!
        В футляре оказался берестяной свиток. Виктор извлёк его, неловко орудуя пальцами единственной руки, и протянул жене.
        - Разрешаешь?
        - Зачем спрашиваешь? Будто мне есть, что от тебя скрывать!
        - Порядок есть порядок. - Ева развернула бересту. - Говорю же: лешаки крайне чувствительны к таким вещам. Свиток предназначен тебе, но если ты не против, я тоже могу прочесть. Они не обидятся.
        Виктору покачал головой: усвоить тонкости здешнего этикета было непросто. Во всяком случае, за те два с небольшим месяца, что он успел прожить к Лесу.
        - О, как! - на лице женщины проступило изумление. - Ты только прочти, что они тебе предлагают! Вот уж не ожидала…
        Виктор принял свиток. Тёмные буквы, похожие на руны, отчётливо выделялись на светлом фоне. Они были не написаны чернилами или тушью - скорее выдавлены в мягкой бересте.
        - Пальцем процарапано. Помнишь, какие пальцы у лешаков? Те же сучки. - прокомментировала Ева. - На древних грамотах, которые из новгородских раскопок, точно так же писали.
        - Пальцами?
        - Сучками. Или особыми палочками - «стилос» называется, это по-гречески, кажется. Да ты не умничай, а читай, тебе понравится. А я пока побегу шмотки укладывать.
        - Это кто ещё умничает… - попытался протестовать Виктор, но Ева его уже не слушала - упорхнула в дверь, не забыв бросить через плечо: «пять минут на рефлексию, и собирайся!»
        Через полтора часа он запер единственную дверь и вышел на поляну перед Норой. Пёс уныло плёлся по пятам. Морда его выражала крайнюю степень собачьего недовольства - как ни вилял бедолага хвостом, как ни ластился к хозяину, тот безжалостно оставил его одного, сторожить дом.
        - Побудешь вместо меня на хозяйстве, зверюга. - сказал на прощание Виктор. - Кого пускать, кого гнать прочь - сам, небось знаешь. А полезешь в клетку к курам - не посмотрю, что друг, отвожу по загривку. Живности вокруг предостаточно, не отощаешь…
        Пёс состроил умильную морду: «Что ты, хозяин, и в мыслях не было!» Куры же в просторном сетчатом вольере заквохтали, засуетились, почуяв неладное.
        - Да они у тебя сами с голода передохнут. - заявила Ева. Она нетерпеливо барабанила пальцами по прикладу висящего на шее карабина. - Раньше, чем через неделю, не вернёмся, кто кормить будет?
        - Я им пшена сыпанул, с горкой. - подумав, сообщил Виктор. - Поилка тоже полная, на неделю должно хватить.
        - Ты мой хозяйственный… - она потрепала его по щеке. Ладно, будем на Белорусском - пошлём белку кому-нибудь из наших. Куры-курами, а оставлять Нору надолго без присмотра не стоит.
        - Думаешь, можем задержаться? - встревожился Виктор.
        - Вряд ли. Если, конечно, не будем время терять на всяких там несушек.
        - Вот попросишь омлета - я тебе это припомню. - посулил Хранитель Норы. Он закинул на плечо рюкзак, пристроил поудобнее чехол с обрезом и вслед за женой направился в просвет между заросшими ползучими лианами и проволочным вьюном пятиэтажками. Вдогонку им обиженно, по щенячьи, тявкал Пёс.

* * *
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        БЕЛОРУССКИЙ ВОКЗАЛ.
        Из всех путей в порядке содержался один - крайний, сквозной, примыкающий к жилым кварталам - по нему дрезины могли проскакивать под путепровод Ленинградского шоссе и следовать дальше, на север. Хоть Лес и пощадил прочие вокзальные сооружения, не стал взламывать их прорывающимися сквозь асфальт и бетон деревьями, но всё остальное - козырьки над перронами, фонарные столбы, обглоданные непогодой киоски - старательно затянул сплошным пологом проволочного вьюна, ползучих лиан и прочей ползучей флоры. В относительной сохранности осталось и само здание вокзала.
        - Ну что, послала белку? - спросил Виктор. Они устроились на рюкзаках, в стороне от рядов металлических каркасов, бывших когда-то креслами зала отдыха - спинки и сиденьях сиденья давным-давно сожрала пластиковая плесень, оставив на их месте рыхлые космы.
        - А как же! - ответила, потягиваясь, Ева. - Яська, правда, не отозвалась, но её и я и не ждала.
        - А кому?
        - Вернеру, Уочиви-танцовщице… - принялась перечислять супруга. - Дяде Вове тоже, хотя он, скорее всего, сейчас с Бичом, в Соколиной Обители.
        - Конференция? - понимающе кивнул Виктор.
        - Она самая. Честно говоря, не верила я в эту затею. Собрать за одним столом друидов, путейцев и аватарок - это из области фантастики.
        - А вот Бич собрал. Хотя, строго говоря, это даже не его заслуга, а золотолесцев. Это они убедили друидов не просто принять участие, а предоставить одну из своих обителей для переговоров.
        - Зато именно он поднял тему, из-за которой разгорелся весь сыр-бор. - возразила женщина. - Если бы не бумаги, которые Бич раздобыл в МИД-овской высотке - хрен бы кто согласился на это толковище! Убедить лесовиков в том, что пришла пора что-то решать совместно, а не поодиночке - задачка, знаешь ли, нетривиальная…
        Она знала, что говорит. Прежде чем рассылать депеши с предложением собрать обще-лесную конференцию, Бич обсудил эту идею с прочими егерями. Обсуждение, как нетрудно догадаться, состоялось в Норе, и Ева приняла в нём живейшее участие. Виктор тоже присутствовал, но, по большей части, отмалчивался - знания политических реалий Леса не позволяли новому Хранителю принять сколько-нибудь деятельное участие в беседе.
        - Куда нам сейчас? - сменил тему Виктор. - К Савёловскому, и далее по МЦК, через Сокольники?
        Это был кратчайший путь до Измайловского парка, в глубине которого притаилось Терлецкое Урочище. Автор послания, лешак Гоша, должен был ждать их на одной из платформ МЦК.
        - Вот уж нет! - Ева решительно мотнула головой. - Конечно, по случаю конференции объявлено перемирие - но кто их знает, этих аватарок? В северных кланах хватает отморозков, и меня вовсе не греет перспектива получить стрелу в живот только потому, что кто-то решил поиграть в независимость. Егеря, конечно, с аватарками не ссорятся, но в засаде - кто будет разбирать?
        О междоусобицах, раздиравших порой сообщество аватарок, было известно всем. Как и о вражде между зеленокожими обитателями Лосинки и путейцами, хозяевами железнодорожных магистралей Леса. Нападения на дрезины, пытающихся проехать насквозь дремучую чащобу, в которую превратился парк Сокольники, случались регулярно и нередко сопровождались жертвами.
        Виктор встал, потянулся. Хотелось пить. Он поискал глазами пожарную лозу, дотянулся до полупрозрачного нароста на водянистом стебле, надкусил - вода немедленно хлынула в рот.
        «…толково всё-таки устроено в Лесу: в любом помещении можно отыскать несколько таких стеблей, и всегда в них есть вода - прохладная, вкусная, почти родниковая. И пожара не случится - учуяв близкий нагрев, наросты лопаются, заливая очаги огня водой. Именно из-за этого в давние дни Зелёного Прилива Москва и не превратилась в огромный костёр - стебли пожарной лозы проростали в домах чуть ли не скорее гигантских тополей и лип, взламывающих асфальт мостовых…»
        - Так аватарки всё-таки прислали представителей в Соколиную Обитель?
        - Прислали, куда они денутся… - кивнула Ева. - Раз уж друиды взяли это мероприятие под своё крыло - глупо было бы отказываться.
        - А кто там ещё будет?
        - Путейцы, сетуньцы. Золотолесцы - эти в каждой бочке затычка… Из старейшин челноков кто-то явился, у них свой интерес, торговый. Ещё Коля-Эчемин из Нагатинского затона, от речников. Ну и Пау-Вау, конечно, им там рукой подать.
        - А из Останкино кто-нибудь придёт? - поинтересовался Виктор. - Я имею в виду этих сектантов, из Древобашни.
        Накануне ночью, после эротических шалостей на простынях, Ева немало порассказала ему об основных группировках Леса.
        - Вот уж без кого обойдёмся! - женщина фыркнула, сразу сделавшись похожей на рассерженную кошку.
        - А лешаки?
        - Тоже не придут. Их интересы будет представлять Бич.
        - Они так доверяют вам, егерям?
        - Не вам, а нам. Пора бы уже привыкнуть, что ты - один из нас.
        В стороне платформы раздался протяжный гудок. Ева встала, привычным жестом повесила на шею карабин. Виктор одной рукой поднял рюкзак - тяжёлый, чёрт! - и накинул лямку на плечо.
        - Ну что, пошли?
        - Пошли. Только сначала надо дождаться белку.
        - Ещё одну?
        - Ага. Хочу отправить записку «партизанам». Помнишь таких?
        - Их забудешь… хмыкнул Виктор. Во время недавних событий вокруг Грачёвки Виктор близко познакомился с безбашенными «барахольщиками» - С чего это они тебе занадобились?
        - Слышала, они сейчас в Крылатских холмах, охотятся на слонопотамов. Там, видишь ли, растёт один ценный вид грибов - мой запас на исходе, а самой туда отправляться недосуг.
        - Грибы? Что за срочность?
        - А вот доберёмся до места - узнаешь. - многообещающе ухмыльнулась Ева. - Не хочу тебя пугать, дорогой, но вскорости тебе понадобятся самые сильные из моих снадобий.

* * *
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        КРЫЛАТСКИЕ ХОЛМЫ.
        - Тихо бойцы! - прошипел Чекист. - Спугнёте - и хрен мы его тогда достанем! Видите, на морде щиток? Это чтобы дырку закупоривать, где шея. Она у него вроде заслонки - втянет башку и закупоривается наглухо…
        Егор присмотрелся - лоб пасущегося на поляне создания украшал щиток, набранный из костяных пластинок. Точно такие же, разве что, покрупнее, составляли огромный, не меньше двух метров в диаметре, полусферический панцирь, стоящий на четырёх коротких ногах-тумбах. Из выреза спереди высовывалась некрупная голова, напоминающая черепашью, с упомянутым уже костяным намордником. С противоположной стороны имел место короткий, толстый, в форме морковки хвост - тоже защищённый роговыми кольцами.
        - Слышь, Студент, как же его брали эти… нидертальцы? - шепотом осведомился чернявый, цыганистого вида боец. - Сам же говорил: его броню ни картечь не возьмёт, ни турбинка из гладкоствола. А они - с дубьём да заточками кремнёвыми!
        - Неандертальцы. - поправил Егор. - Читай книжки, Мессер, в жизни пригодится. Что до наших доисторических предков, то они действовали по-другому. Дожидались, когда глиптодон запрётся в своей скорлупе, потом опрокидывали на спину и прикалывали копьями. Это сверху у него броня, а брюхо-то мяконькое…
        Узнав, что «партизаны» собираются поохотиться в Крылатских Холмах, самых примечательных обитателей которых в Московском Лесу привычно именовали «слонопотамами», Егор не раздумывая, напросился с ними. И даже одолжил у Бича подходящее оружие - штуцер-вертикалку под патрон 450 «нитроэкспресс». Выпрашивать у егеря драгоценный коллекционный дриллинг-бюксфлинт[7 - Дриллинг - трёхствольное охотничье ружьё.Бюксфлинт - Охотничье ружьё со стволами разных калибров, в т. ч. и нарезными.] «Holland Holland» он не решился. И сейчас, разглядывая ползучий блиндированный холм, сожалел о неуместной деликатности: казалось, остановить миоценового гиганта можно только из этого монструозного слонобоя. Если, конечно, под рукой нет противотанкового ружья или базуки.
        - Гонишь, Студент! - заспорил Мессер, в свою очередь, оценивший габариты «дичи». - Как его опрокинуть, тут тонны две, не меньше!
        - Рычагами. Выламывали жерди покрепче и подваживали. Да и выбирали, небось, особей помельче, а не таких громадин!
        - А для людей глиптодоны опасны? - поинтересовался Чекист. Как командир, он старался проявлять заботу о вверенном личном составе.
        - Разве что, наступит сослепу. Сами видите: зверюга медлительная неповоротливая, вроде нашего броненосца. И жрёт только траву да ветки. У неё основная тактика оборонительная: закупориться в панцире и ждать, пока вражине не надоест караулить.
        - А если не надоест?
        - Хищники обычно днём прячутся. Или ночью, если дневной образ жизни. Так что ждать не так уж и долго - часов пять-шесть, от силы. А зверюга пока выспится и снова будет пастись.
        Словно в подтверждение его слов глиптодон принялся жевать большой куст, оказавшийся у него на пути. Мессер вытянул шею - позади, в буйных травяных зарослях, покрывавших поляну, осталась широкая полоса земли, почти полностью лишённая зелени.
        - Чисто твоя газонокосилка. - прокомментировал он. - Командир, как валить-то его будем? Кубик-Рубик просил, чтобы панцирь обязательно был целым, без дырок. Или - как те, которые нидертальцы?
        - Пожалуй, обойдёмся без трудовых подвигов. Мессер, у тебя в «мосинке» что за патроны? Розочки?
        - В натуре они, начальник. Сам надпиливал.
        - Годится. А у тебя, студент?
        - Фирменные, «нитроэкспресс».
        - Тоже ничего. Так, бойцы, ставлю задачу. Подпускаем шагов на тридцать, и по моей команде - бейте в основание шеи, туда, где нет костяных бляшек. Только оба-сразу, а то втянет башку - придётся тогда шкурку попортить.
        - Ну вот, а вы боялись! Завалили, как миленького, хрюкнуть не успел!
        - А они чё, в натуре хрюкают? - удивился Мессер.
        - Не знаю, не слышал.
        Командир «партизан» потыкал носком берца морду доисторической твари. При ближайшем рассмотрении сходство с черепахой было уже не таким явным - скорее, сурок, который обзавёлся бронированным щитком на лбу и переносице. На короткой, очень толстой шее два аккуратных круглых отверстия - ни один из стрелков не промахнулся.
        Он наклонился и поискал выходные отверстия. Не нашёл. Самопальный мессеровский «дум-дум» - это серьёзно, да и штуцер Студента далеко не мелкашка. Можно представить, что эти пули натворили в организме незадачливой твари.
        Что ж, пора подумать о трофеях. Чекист поднялся, отряхнул колени своих галифе - «партизаны» предпочитали форму, оружие и снаряжение времён Второй Мировой, сделав это чем-то вроде своей визитной карточки.
        - Мессер, метнись, вырежи кусок побольше у основания хвоста, где костяных колец нет. Там мясо пожирнее, чисто филей!
        Чернявый сплюнул и извлёк из рукава финку.
        - А не западло черепаху жрать?
        - Черепаховый суп, - наставительно поднял палец Егор, - издавна считался в Европе деликатесом. Только такие дремучие типы как ты, Мессер, от него харю воротят.
        - Мало ли что у них там считается… - буркнул боец. - Французы - те вообще лягушек жрут…
        - Я ел таке. - сообщил Яцек. - Браздо добже, як челе… малой коровы, да.
        - Верно, вкусом черепаха напоминает телятину. - согласился с поляком Егор. - Только тебе её, Мессер, не попробовать, облом. Глиптодоны - млекопитающие, а никакие не черепахи. Те рептилии и вообще, яйца откладывают.
        - Несушка, значит… - хмыкнул боец. Нюансы палеонтологии его, похоже, не интересовали. - Конкретная такая несушка, на две тонны живого веса. Как мы его попрём-то?
        - А никак. Утром вырубим слеги, перевернём его брюхом вверх и оставим. За недельку местные твари очистят всё до костей.
        - Полная миска халявной жратвы - сделал вывод Мессер.
        - Вот именно. А нам останется только прийти и забрать пустую посуду.
        - И кому же, интересно знать, эта хренотень понадобилась?
        - А тебе не пополам? - буркнул Чекист. - Кубик-Рубик заказал - значит, понадобился кому-то. Мало, что ли, за МКАД прибабахнутых коллекционеров? А голову сразу заберём, я её у себя в кабинете, в Башне повешу.
        С некоторых пор обустройства базы в башне Федерации стало у партизан излюбленной темой бесед. Вот и сейчас на охоту в Крылатские холмы отправились только трое. Двое других, Мехвод с Сапёром остались в Башне - помогают Майке расчищать место под будущую лабораторию, а заодно, утверждают авторитет «партизан» среди обитателей верхних этажей заброшенного небоскрёба. «Офиса», как те привыкли называть своё обиталище.
        Ничего, новое начальство - новые привычки…
        - И кто тут, в натуре, прибабахнутый? - попробовал съязвить чернявый.
        - А-атставить боец! В нарядах давно не бывал?
        - Да я чё, я ничё…
        - Раз ничё - как вырежешь мясо, отпили ещё и башку. И придумай, в чём её тащить, не сидора же кровью поганить…. До темноты надо быть в Серебряном Бору. Сегодня Большой Костёр в честь новоприбывших, будут девочки…
        - Девочки - это хорошо. - Мессер плотоядно облизнулся. - Будет сделано, гражданин начальник!
        Чернявый уже предвкушал весёлый вечер на Поляне.
        В нависших над поляной ветвях великанского гикори, что-то сухо треснуло. Партизаны мгновенно припали к земле и вскинули стволы вверх, шаря взглядами по листве.
        - Белка. - Чекист первым определил источник шума. - Отбой боевой тревоги, бойцы. Студент, жёлуди найдутся? Я свои на Поляне оставил, в Серебряном Бору, с прочим барахлом.
        Почтовая белка - незнакомая долговязая девчонка с физиономией, густо усыпанной веснушками и неизменными ярко-зелёными глазами - уже сидела на нижней ветке, покачивая ножкой в замшевом мокасине. Пышный хвост, в отличие от Яскиного, тёмно-рыжий, почти бурый, свисал вниз почти на метр.
        Егор покопался в карманах, извлёк пять желудей и протянул юной почтальонше. Та ловко сгребла плату, лизнула по очереди каждый, ссыпала в поясной мешочек. Потом перекинула Егору конверт из тёмно-жёлтой крафт-бумаги, и исчезла в ветвях.
        Чекист надорвал конверт и принялся читать записку.
        - Чё там? - Мессер жадно вытянул шею.
        - Чё-чё… ничё! - командир партизан сложил записку вдвое, потом щё раз, и убрал в планшет. - Накрылись девочки, Мессер. Письмо от Евы. Просит, раз уж мы здесь, в Крылатских холмах - набрать ей грибов. Особенных каких-то целебных, что ли…
        - Ева? Это егерская медичка, что ли??
        - Она самая. - подтвердил Егор. - Просит набрать не меньше пяти килограммов, и чтобы поскорее.
        - Слышь, Студент, я чиста не врубился - она, часом, рамсы не попутала? Мы ей чё, грибники?
        - А ну молчать, боец! - В голосе командира клацнул затвор чекистского «Маузера». - Если кто тут попутал, то не Ева, а ты. Забыл, как она нас штопала?
        Чернявый немедленно умолк.
        - Вижу, что не забыл. В другой раз думай, на кого батон крошишь. Ежели Ева попросила - сделаем, а баб в другой раз полапаешь, этого добра в Серебряном Бору до дури.
        После приключений в Грачёвке, когда трое из их бригады оказались в подвале у Порченого друида и чуть было не разделили судьбу подопытных-«зеленушек», её авторитет у буйных «партизан» взлетел на недосягаемую высоту.
        - Диспозиция, значицца, будет такая. - продолжал распоряжаться Чекист. Личный состав почтительно внимал. - Сейчас уже темно - ужинаем, готовимся к ночёвке, а завтра поутру - все по грибы. Яцек, Мессер, займитесь дровами. Студент, давай-ка папоротников нарежем, на лежанку. Шинели-то со спальниками на Поляне остались, мы ж не планировали здесь ночевать. И, прежде чем спать, озаботьтесь какой ни то тарой - корзин нет, не в карманы же их собирать!
        - Яке вопросы, пан командир… - подал голос Яцек. - Раз пани Еве потшебы гжибы - пошукаем. Мессер, бери топор, пошли до хруст… за хворостом. Ночи сейчас браздо зимне, без огня - помёрзнем как цуцики. Да и слонопотамов отшугнёт, а то, борони Езус, потопчут есче в темноте…
        III
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        ВОРОБЬЁВЫ ГОРЫ
        - Это же Петюня! - прошептал Умар. - В смысле - дядя Петя. Челнок замоскворецкий, он к нам на Добрынинский Кордон часто захаживал. Ну, попал мужик…
        Дыхание парня щекотало Фране ухо, но отодвинуться она не спешила. Итальянке нравилась близость сильвана, исходящий от него запах - своеобразная смесь мужского пота и лёгкого травяного аромата. Ей было приятно ощущать прикосновения крепкого плеча, слышать доверительный шёпот, тревожащий её воображение.
        К тому же, следовало сохранять тишину. Умар прав: Петюня попал по крупному, и девушка отнюдь не горела желанием разделить с челноком его проблемы.
        Проблем было три: крепкие мужики в обычных для Леса брезентовых штормовках, таких же штанах и грубых башмаках. Один держал жертву на прицеле охотничьей двустволки, второй вертел в руках отобранный у челнока карабин. Третий же привязал к покосившемуся фонарному столбу ослика (безропотная животина еле видна была под навьюченными на неё тюками и коробами) и явно прикидывал, с чего начинать «досмотр».
        Короче - ничего особенного, обыкновенные бандиты. Франу предупреждали, что подобные типы здесь попадаются. Да она и сама удивилась бы, будь оно иначе: Лес есть Лес, его законы везде одинаковы, что в Москве, на Манхэттене, что в таинственном Сан-Паулу. Петюне не повезло, и теперь ему предстоит расстаться с большей частью своего имущества. И ему крепко повезёт, если удастся при этом сохранить жизнь.
        Лес есть Лес. В нём каждый сам за себя. Или, в лучшем случае - за свою банду.
        Но к Фране и её спутнику этот простейший закон выживания не относится. Она - сотрудница солидной государственной организации, занимается серьёзным делом: ведут «полевые наблюдения» по заданию заведующего лабораторией экспериментальной микологии signore Шапиро, нового научного руководителя итальянки. Сильван же приставлен к ней в качестве проводника и охранника.
        «Постарайтесь держаться подальше от неприятностей, синьора Монтанари. - напутствовал её Шапиро. - В последнее время в окрестностях ГЗ неспокойно, поговаривают о каких-то проходимцах, нападающих на челноков и фермеров, которые ездят Университетский рынок. Хотя на наших сотрудников нападений пока не было, опасаются. Отправлю-ка я с вами Умара, пусть приглядит, чтобы всё было комильфо…»
        Но, как выяснилось, у сильвана имелось своё представление о том, как выглядит «комильфо». Он улыбнулся, приложил палец к губам - «сидите тихо, синьорита!» - и неуловимым движением перетёк из кустов на тропу. Р-раз - ствол карабина втыкается ошеломлённому бандиту в солнечное сплетение, тот послушно сгибается вдвое. Два! - короткий взмах, и второй спиной валится в кусты, получив удар окованным металлом прикладом в челюсть. СКС отлетает в противоположную сторону. Три - ещё один удар прикладом, в скулу первому бандиту, который начал, было, разгибаться…
        - Attenti![8 - (итал.) - Берегись!]
        Третий бандит, тот, что собирался потрошить вьюки, кинулся на сильвана сбоку, занося для удара большой, зловещего вида тесак. И - не достал: на пути, как чёртик из табакерки, появилась изящная девичья фигурка. Франа стояла, пригнувшись, выставив перед собой руку. Щёлкнуло, из сжатой в ладони перламутровой рукоятки выскочило узкое, дюймов шести в длину, лезвие стилета-выкидушки.
        - Sei brutte come la merda de gatto![9 - (итал.) - Ты урод, хуже кошачьего дерьма!]
        Бандит, услыхав нерусскую речь, от неожиданности споткнулся, но не остался в долгу - матерно выругался и широко замахнулся тесаком. Этого мгновения итальянке хватило, чтобы перейти в атаку. Она промахнулась самую малость - нож вместо живота скользнул по рёбрам. Но её противнику хватило и такой малости - он отскочил, прижимая ладонь к боку, откуда сочилась алая струйка, и испуганно уставился на Франу. А та не замедлила нанести coup de grace[10 - (фр.) - «удар милосердия», добивающий удар в поединке.], на этот раз, психологический: зловеще улыбнулась, высунула острый язычок и сделала вид, что слизывает кровь с лезвия. В глазах злодея мелькнул дикий ужас. А когда итальянка, качнув бёдрами, сделала шаг вперёд - он пронзительно взвизгнул, выронил тесак и поспешно задрал руки. Франа скривилась - от бандита остро пахнуло свежей мочой.
        На этом баталия и закончилась. Опомнившийся челнок принялся одного за другим вязать бандитов, Умар страховал его с карабином наизготовку. Итальянка не захотела принимать участия в процессе. Подошла к ослику - тот дружелюбно фыркнул, приветствуя новую знакомую, - и стала гладить его по тёплому мягкому носу.
        - Молодец, Мойша, спокойно стой… - челнок, закончив с пленниками, добыл из торбы сухарь и протянул на ладони ослику. Тот сочно захрумкал угощением.
        - Как вы, сказали, signore, его зовут?
        - Мойша. - ответил челнок. Он вытер ладонь о шкуру и принялся подтягивать ремни, удерживающие тюки. Был ещё до Зелёного прилива мультфильм, так в нём у княжны был ослик по имени Моисей. Если сократить на еврейский манер, то получится - Мойша. Впрочем, вы, наверное, не видели, мультик-то на русском…
        - Не видела. - согласилась девушка.
        - С этими что будем делать? - подошедший Умар кивнул на пленников. Они сидели, привалившись друг к другу спинами, и угрюмо косились на победителей. - И надо бы перевязать того, что вы, синьора, подрезали, а то кровью истечёт.
        - Перебьётся. - ответил Петюня. - Помрёт - значит, планида его такая. Да и неглубокая рана, я посмотрел. Нож по рёбрам скользнул, кровь сама скоро остановится. Мы их золотолесцам сдадим - за порядком на Воробьёвых надзирают они, вот пусть и расследуют.
        Франа удивлённо подняла брови. Насколько она помнила, на Манхэттене подобные вопросы решали прямо на месте, без привлечения «надзорных органов». Выстрел в затылок, удар ножа, если было время, кусок верёвки с петлёй удавкой - вот вам и суд, и следствие, и мера пресечения.
        Но, видимо, в этом Лесу свои порядки. Не столь кровожадные.
        - А вы куда собирались, дядя Петя? - спросил Умар. - Вижу, вы с товаром, вьюки-то полны…
        На Франу сильван поглядывал с почтительным недоумением. Та, уловив взгляд спутника, усмехнулась, демонстративно сложила нож и спрятала в рукав.
        - В Пионерское. - не стал скрывать челнок. - Большой заказ из усадьбы «Воронцово». Ну и в «Ладошки» по дороге заглянул, крюк-то невелик…
        «Ладошки» - богатый хутор, расположенный в самом центре парка близ метро «Проспект Вернадского», получил название по странной скульптуре, установленной на перекрёстке центральных аллей парка - контуры человеческих ладоней, красная, синяя и жёлтая и зелёная. Обитатели хутора тщательно ухаживали за диковинной инсталляцией, благодаря чему она и пережила эти тридцать нелёгких лет.
        Челнок снова повернулся к пленникам.
        - Пожалуй, к золотолесцам мы их не поведём. Далеко, да и хлопотно. Я лучше придумал: разденем до подштанников, и пусть катятся на все четыре стороны. Посмотрю я, куда они отправятся в таком виде!
        - И куда? - заинтересованно спросил Умар.
        - Может, в Мичуринское пойдут сдаваться, может, в Пионерское, к колхозникам. А скорее всего - в ГЗ. Эта троица наверняка уже успела напакостить в окрестностях, по мелочам, а университетским охранникам на это плевать. Подержат в обезьяннике пару недель, дадут какое ни то тряпьё, да и отпустят восвояси.
        - Верно. - подтвердил Умар. - Когда Шапиро нас отправлял, то предупредил, что в окрестностях пошаливают.
        - А я о чём? - обрадовался челнок. - Клык на холодец, как говорит Бич, это их работа. Вот и пусть пишут явку с повинной…
        - Злой ты, дядя Петя. - с удовольствием сказал Умар. - разве можно с людьми так? Лучше уж прирезать.
        - Зато ты, как я погляжу, добрый. - ухмыльнулся Петюня. Ну-ну, не обижайся, это я шуткую. Буду на Кордоне - обязательно скажу Вахе «спасибо». Хорошего сына воспитал, храброго!
        - Вы закончили ваш диспут, signore? - осведомилась Франа. - Если нет, то решайте что-нибудь, рrego[11 - (итал.) - пожалуйста], а то у меня ещё мolti… много дел.
        - Да, конечно… - заторопился Умар. - С этими только разберёмся - и идём.
        На выполнение коварного плана Петюни понадобилось минут десять. Один из бандитов, тот, с распоротым боком, попытался было, заспорить, но Петюня ткнул его сапогом под рёбра. Пленник заткнулся. Двое других угрюмо молчали, обречённо уставясь в землю. Умар помог челноку увязать на Мойшу трофеи, поулюлюкали вслед ковыляющим прочь налётчикам, и распрощались, вполне довольные друг другом. Напоследок сильван забрал в счёт их с Франой долю добычи - битую жизнью двустволку двенадцатого калибра с укороченным прикладом и обрезанными почти наполовину стволами. «Такое было у дяди Сергея, Бича, то есть. - объяснил он Фране. - Состояние, вроде, сносное, потом постреляем, испробуем…»
        Итальянка спорить не стала - мужчине, в конце концов, виднее. Осмотрев трофей и клацнув пару раз стволами-переломками (к её удивлению, патронов в них не было), она повесила кургузое ружьецо на плечо.
        - Ладно, mio amico![12 - (итал.) - мой друг], идём. А lupara пригодится - вдруг тут у вас не только banditi, водятся, но и волки[13 - lupara оразовано от итальянского lupо - волк. Такие ружья были популярны у сицилийских пастухов, а позже у мафии…]?
        До Главного здания они дошли примерно за час - сутки назад прошёл дождь, и Мичуринская улица снова превратилась в глубокий каньон, по которому неслись в сторону Воробьёвых гор потоки вспененной коричневой воды. Временные мостки, сооружённые фермерами, ежедневно шастающими на университетский рынок, снесло, и пришлось делать изрядный крюк, пока не нашлось поваленное дерево, по стволу которого провал и преодолели.
        - А вы - смелый юноша… - заметила Франа, когда уже они подходили к ГЗ. - Наброситься в одиночку на троих вооружённых до зубов mafioso - это belissimo![14 - (итал.) - превосходно!]
        - Да какая мафия, синьора Монтанари! - смутился Умар. - Так, мелкая шелупонь. Они и стрелять-то не решились, а один вообще двустволку не зарядил, вы же видели…
        - Не скромничайте, mio amico! - итальянка как бы невзначай взяла его за кисть. - Вы настоящий coraggioso[15 - (итал.) - храбрец.]… храбрец, так по-русски? И, кстати…
        Она и не думала отпускать руку. Тонкие пальчики скользнули в рукав, нежно погладили запястье…
        - Я подумала: может, не стоит рассказывать об этот stupidita[16 - (итал.) - глупость, ерунда] нашему боссу? К чему лишний раз волновать человека?..
        Умар кивнул.
        - Договорились.
        - Сегодня я действительно очень занята. - продолжила девушка, - а вот завтра, если вы не против, можем поужинать вместе. Я живу в корпусе «Е» на шестом этаже - заходите, обещаю вам настоящую неаполитанскую лазанью!
        И с удовольствием увидела, как побурела зеленоватая кожа собеседника.

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ГЗ МГУ
        - Ни на минуту отпустить вас нельзя! - кипятился Яков Израилевич. - Просил же быть осторожнее, осмотрительнее… А если бы вас убили? А уж от вас, Умар, я и вовсе такого не ожидал. Что, заняться было нечем, кроме как бандитов ловить?
        Итальянка и сильван виновато переглянулись. Скрыть происшествие не получилось: изобиженные налётчики, как и предсказывал Петюня, сдались охране ГЗ, и история получила широкую огласку. К Фране уже успели пристать с расспросами - правда ли, она в одиночку обезвредила двоих вооружённых бандитов, а потом ограбила их до нитки? Хорошо хоть, успела перед визитом в лабораторию заскочить к себе в общагу и оставить там трофейную двустволку. К чему давать лишнюю пищу для пересудов?
        - Ладно, Умар Вахович, ступайте. - разрешил Шапиро. - И учтите, я вами крайне недоволен, и сообщу об этом происшествии вашему… хм… наставнику. В самом деле, никакого понятия о дисциплине!
        Сильван с облегчением выдохнул и скрылся за дверью, успев бросить короткий взгляд на Франу. Итальянка на прощание одарила его улыбкой, и это не укрылось от внимания начальства.
        - А вы, синьора Монтанари, прекращайте мне тут разлагать сотрудников! Думаете, я не в курсе ваших похождений?
        Франа кротко потупилась. В самом деле, было несколько скандальчиков… довольно пикантных. Но и завлаб тоже хорош - вечно эти русские делают из мухи слона!
        Но Яков Израилевич уже сменил гнев на милость. В отличие от профессора Симагина, в чьей лаборатории Франа стажировалась во время прошлого визита в Московский лес, доцент-миколог был отходчив и не злопамятен.
        - Вы, кажется, хотели меня о чём-то расспросить? Вероятно, это связано с темой ваших будущих исследований?
        Следующие полтора часа пролетели, как одна минута - Франа и Шапиро обсуждали планы работы, составляли графики, пару раз даже слегка повздорили - но в меру. В рабочем, так сказать, порядке. А под конец итальянка подняла тему, ради которого, собственно, и затеяла беседу. Графики-то она и сама могла составить, не впервой.
        Яков Израилевич, услыхав вопрос, крякнул, стащил с носа очки, извлёк из кармана большой клетчатый платок и принялся протирать стёкла. Франа уже успела усвоить, что это действо означало у завлаба крайнюю степень озадаченности.
        - Значит, вас интересуют малоизвестные патологии, связанные с Лесом? Но, сами посудите, синьорита: если они неизвестные, то откуда же мне о них знать? Это вам надо к тем, кто много времени проводит снаружи. Я-то сижу безвылазно в ГЗ. Лесная Аллергия, будь она неладна…
        Франа кивнула. Практически все сотрудники лаборатории экспериментальной микологии в той или иной степени страдали от Лесной Аллергии. Потому доценту Шапиро и приходилось прибегать к услугам стажёров, вроде неё и Умара - тех, кого этот недуг обошёл стороной.
        И других, о ком она уже слышала…
        - А кто может знать?
        Франа постаралась, чтобы вопрос прозвучал как можно непринуждённее.
        Шапиро засунул платок в карман и водрузил очки на переносицу.
        - Пожалуй, вам мог бы помочь лаборант, Егор Бечёвников. Он, хоть устроился к нам совсем недавно, но о Лесе знает больше, всех сотрудников лаборатории, взятых вместе.
        - А где его найти? - жадно спросила Франа. Она, разумеется, знала уже об этой легендарной личности. Впрочем, не только о нём.
        Шапиро развёл руками.
        - Увы, не в курсе. Признаюсь вам, синьорита: Бечёвников только числится у нас лаборантом, а на самом деле, не вылезает из разного рода авантюр. Вот, скажем, недавно…
        И доцент принялся рассказывать о похождениях непутёвого сотрудника. Франа слушала, но больше из вежливости - эти самые байки ей уже успели поведать девочки-лаборантки во время обеденного перерыва.
        - Неужели, кроме него, расспросить больше некого?
        - Можно, конечно, зайти на кафедру экзо-медицины. В принципе, болезни, связанные с Лесом - их вотчина. Но вряд ли вы узнаете там что-то новое. Их работы регулярно публикуются, уверен, вы уже всё изучили.
        Франа кивнула. Этот вариант она отработала в первую очередь - и без особой пользы.
        - Что-то ещё?
        Шапиро ненадолго задумался, потом лицо его посветлело.
        - Ну конечно! Попробуйте побеседовать с Мартином. Он, как бы вам сказать… наш нештатный сотрудник. Помогает по мелочам, пробирки моет, убирается, то, сё… Дело в том, что он - лучший знаток разного рода баек, легенд и сплетен о Лесе. В том числе - и о всяческих мифических болезнях.
        - Я понимаю, источник информации не самый надёжный. - торопливо добавил Яков Израилевич, увидав скепсис на лице собеседницы, - но вы всё же постарайтесь отнестись к нему серьёзно. Случалось найти и в этой помойке алмаз… Только учтите: вытянуть из Мартина что-нибудь связное будет непросто. И, умоляю вас, осторожнее!
        - А в чём дело? Он неуравновешен? Или…
        - Да, собственно, никаких «или». Но если будет наливать - отказывайтесь. Печень - она, знаете ли, одна…

* * *
        «…штурмовой танк с оглушительным треском ломился через заросли высоченного, в три человеческих роста, ядовито-зелёного кустарника. Толстенной многослойной, с керамическим усилением и навесными динамическими блоками, броне нипочём были клешни ракопауков и шипомордников…»
        - Твоювгосподабогадушупресвятуюгробамать! - Мартин тряс тощим журнальчиком с кислотно-аляповатой обложкой. Франа пригляделась: дешёвое «замкадное» издание, одно из многих, паразитирующих на теме Леса. Неизвестно, где старый алкаш раздобыл журнал, но теперь он устроился здесь, в кафе в «Шайба», на первом этаже Главного Здания, и развлекал слушателей - по большей части студентов и лаборантов - литературоведческими сентенциями. Разумеется, на свой, неповторимый манер.
        Мартин обернулся к публике и картинно вздел журнал над головой.
        - Танк, вам ясно? Штурмовой! С блоками, мля, динами…ик… динамическими! Воюет с шипомордниками! В Лесу! Спасибо, мля, хоть не «Мамонт» называется[17 - Мартин, верный поклонник советской фантастики, намекает на штурмовой танк «Мамонт» из книги. А.и Б. Стругацких «Хищные вещи века».]…. И вот это называется современная фантастика?!
        - А что тут такого? - возразил долговязый студент-третьекурсник с нашивкой факультета Почвоведения на выцветшей стройотрядовке. - В Карачи, в пакистанском Лесу то есть, именно танки и воюют. С шипомордниками. Правда, они там размером с носорога, и пули их не берут, даже бронебойные. И называются они как-то по-другому…
        Окружающие (их, на взгляд Франы собралось не менее двух десятков) поддержали почвоведа нестройным гулом. Тридцатилетняя безнадёжная война, которую пакистанцы вели со своим Лесом, давно стала одной из любимых тем авторов боевиков.
        Мартин облил знатока презрительным взглядом и громко икнул.
        - Я тя умоляю, парень! Дело-то не в Карачи, а в Нью-Йорке, в Манхэттенском Лесу! Да вот, тут дальше…
        «…Игнасио вскинул верный „Томми-ган“ и дал длинную, на пол-диска очередь от живота. Раздался пронзительный вой, от ствола титанической, метров двадцати в диаметре, секвойи, взломавшего асфальт на перекрёстке Бродвея и Пятой авеню, отделился зомби - некогда белый мужчина, а теперь весь покрытый пятнами гнили - сделал несколько шагов навстречу Игнасио и рухнул от следующей очереди.
        „Бокор будет доволен!“ - подумал лутер и перебежками, пригибаясь и ныряя под плети вьющихся лиан, то тут, то там пересекающих улицу, кинулся к подстреленному врагу. - Теперь-то он точно позволит мне сделать новую татуировку: пусть все видят, какой умелый воин Игнасио Роха, мексиканец!»
        - Не, ну ты поэл? - Мартин чуть ли не рыдал. - Умелый воин! Ныряет он под кустики! Очередь у него от живота на пол-диска - а в нём, между прочим, сотня маслят… Зарежьте меня ножиком, а лучше налейте! Мой интеллект не в состоянии этого вынести!
        Момент был слишком удобен.
        - Sono d’accordo con lei[18 - (итал.) я с вами согласна]… вы всё правильно сказали, signore Мартин. - торопливо заговорила Франа. Взгляды слушателей немедленно обратились к ней. - Prima di tutto[19 - (итал.) во-первых], автор сompletamente… как это на русский… совсем не знает, о чём пишет, и on c'e alcun dubbio[20 - (итал.) В этом нет сомнений]…. это есть правда… Латиноамериканец в банде, возглавляемой колдуном Вуду, бокором - это senza senso[21 - (итал.) Чепуха, ерунда.]… неправильно. Там только негры, даже мулатов не принимают, fottuti razzisti… проклятые расисты! К тому же лутеры, собиратели spazzatura… хлама, который остался в брошенных домах - самая презренная каста, а вовсе не бойцы. Да, и зомби не могут быть белыми, только negros - бокоры их делают из своих мертвецов…
        - Во! - Мартин снова икнул. - А я вам чё говорил? Козлы они все, пишут не пойми что…
        - In secondo luogo[22 - (итал.) во-вторых], - продолжала итальянка, - ни секвой, ни вьющихся лиан на перекрёстке Пятого авеню и Бродвея нет, и быть не может. Там только древолиана на небоскрёбе-утюге, действительно, очень толстая. И давно morto… мёртвая, сухая.
        - Мёртвая? Почему? - жадно спросил почвовед. На Мартина он уже не смотрел.
        - Это есть главная enigma… загадка Манхэттенского леса. - Поначалу остров зарос огромными деревьями, лианами - всё, как в Московском Лесу. Но позже, когда nordamericani стали ссылать туда banditi, всё изменилось. Везде проросли чёрные колючие лианы, и они стали soffocare… душить деревья одно за другим. Та древолиана на небоскрёбе-утюге вся окутана чёрной колючкой. А когда негритянские банды возглавили адепты Вуду, бокоры и хунганы, стало совсем плохо. Чёрный терновник catturato… захватил весь Манхэттен, теперь там кроме него, ничего нет, только мхи, грибы да лишайники. И улицы сплошь им заросли, пройти нельзя. Приходится передвигаться metropolitana… в тоннелях под землёй.
        - Складно излагаешь, чувиха! - подал голос Мартин. - Словно сама всё это видела!
        - Я и видела. - согласилась итальянка, не отреагировав на непонятное «чувиха». - Я почти год работала на Манхэттене в caritatevole… благотворительной миссии. Много видела: и заросли чёрного терновника на улицах, и войны банд и даже зомби случилось встретить однажды!
        Итальянка сделала паузу.
        - Мне говорили signore Мартин, что и здесь встречаются зомби? Не negros, обработанные колдунами-вуду, как в Манхэттене, а обитатели этого Леса, только больные… sconosciuto… неизвестной болезнью?
        - Да всё это сказки… - неуверенно начал почвовед, но на него цыкнули так, что студент немедленно заткнулся. Мартин же с отвращением покосился на «знатока», шумно почесал грудь в вырезе майки, в два глотка прикончил стоящий перед ним стакан (Франа поморщилась, уловив отчётливо запах крепкого алкоголя) и согласно кивнул.
        - Девчонка верно говорил, парень, хоть и из Европ приехала. Не знаешь - не толкуй, как писал поэт Тва… ик!.. Твардовский. Да вы тут, небось, и Тёркина не читали?
        Почвовед развёл руками. Студенты-слушатели по одному прятали глаза.
        - Не читали, конечно. - горько вздохнул Мартин. - Куда мир катится… то есть докатился? А зомби тут водятся, красавица. - сказал он, обернувшись к Фране. - Только разные они. Есть зомби грибные…
        Он замолчал, пошарил по столу, сграбастал стоящий перед ним стакан, но пить не стал - осмотрел сосуд на просвет, убедившись, что жидкость занимает в нём примерно половину объёма.
        - Так о чём это я…. - снова заговорил Мартин. - есть, значит, зомби грибные. Это одно дело. А есть и чёрные. Те пострашнее будут, хотя и грибные - тоже не подарок. Они, правда, не совсем чёрные и даже не совсем зомби, а такие… андеды. Это по-аглицки, «немёртвые». Души в них нет всю чёрная пыль того…
        Франа терпеливо ждала. Похоже, предупреждение Шапиро имело под собой основания. Вытянуть из такого собеседника нечто связное будет ох, как непросто.
        Если вообще возможно.
        Мартин тем временем поставил стакан на место - увиденное явно его расстроило - громко икнул и продолжил рассказ.
        - Значить, чёрные зомби. Я сам их, правда, не видел… давно.
        Он быстро, словно кто-то из слушателей мог его опередить, схватил стакан, в два глотка прикончил его содержимое.
        - Не люблю я об этом. Скверная тема, гнилая. Но, раз уж пошла такая пьянка… - он снова скривился и заглянул в стакан. Тот, к сожалению, был пуст. Итальянка едва не выругалась - ну что стоило запастись для этого разговора бутылочкой крепкого? Намекал же Шапиро, ясно намекал. Как бы сейчас пригодилось!
        Мартин уже отвлёкся от гранёного друга.
        - Уж не знаю, от кого ты про это наслушалась, но есть только два человека, которые реально в теме: Бич да Егорка, лаборант с нашей кафедры… его ещё Студентом кличут.
        Наконец-то конкретика! Франа едва сдержала довольную улыбку - дело сдвинулось с мёртвой точки. «Грибные» зомби - явственный намёк на неизвестную болезнь, вызываемую грибами-паразитами.
        - Scusi[23 - (итал.) прошу прощения], signore Мартин, а где именно в Лесу ваши amici видели зомби? И почему вы их назвали «грибными»?
        - Насчёт грибов это ты к Яше, он по ним спец. - непонятно ответил Мартин. - Я что-то не пойму: ты, искать их, зомбаков то есть, собралась? Ты это дело брось, красавица. Сгинешь. Дождись Бича со Студентом, - сейчас-то ни того, ни другого в ГЗ нет, разбежались по своим делам, - и их расспроси. А более никого не спрашивай: врать будут, точно тебе говорю…
        Доцент Семибоярский, до сих пор прятавшийся за спинами студентов, бочком выбрался из толпы и торопливо пошагал к лифтам. У проблемы, над которой они с Симагиным ломали головы весь предыдущий день, наклёвывалось решение.
        IV
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МЦК, НА ПОДЪЕЗДАХ К
        СТАНЦИИ «СОКОЛИНАЯ ГОРА»
        - Станция Хацепетовка, поезд дальше не пойдёт!
        Пронзительно заскрежетало железо по железу. Дрезина, коротко вякнув гудком, притормозила, не докатившись полсотни шагов до нависшей над путями пешеходной эстакады.
        - Приехали, слезайте здесь! - парень-путеец по пояс высунулся из бокового окошка будки. За спиной у него рокотал, распространяя запах горелого подсолнечного масла, дизельный движок в облупленном решётчатом кожухе. - На платформе останавливаться не будем, дурное это место. А дальше вдоль путей, справа, сплошь колючие кусты, там и с топором не пробиться, бензопила нужна.
        Виктор кивнул, озирая окрестности. Он уже успел наслушаться про «нехорошую» станцию, и теперь воочию видел причины такого к ней отношения. Здесь почти ничего не росло - ни зелёного листка, ни пучков травы, пробивающейся сквозь асфальт, ни прядей проволочного вьюна на голых, облезлых стенах станции и пешеходного мостика - одни только трещины в голом бетоне да пустые переплёты окон мёртво скалятся редкими стеклянными зубьями.
        Изрядная редкость для Московского Леса.
        Пейзаж справа от путей, производил ещё более удручающее впечатление. Виктор никогда не увлекался видеоиграми, но первое, что пришло ему в голову - именно этими кварталами, между 8-й и 5-й улицами Соколиной Горы, вдохновлялись дизайнеры, создававшие игры в популярном в своё время жанре постапокалипсиса. Не было здесь ни буйно разросшейся акации с сиренью, ни древесных гигантов, появившихся в мегаполисе вместе с Зелёным Приливом, ни даже вездесущей ползучей зелени, которой в других районах сплошь заросли что руины домов, что фасады уцелевших строений. Лес словно побрезговал этими кварталами: между мёртвыми многоэтажками виднелись лишь. голые, почерневшие, словно обугленные, скелеты деревьев, ржавые остовы автомобилей, асфальт весь в ямах и промоинах, На фасадах, зияющих выбитыми окнами, то тут, то там - угольно-чёрные языки копоти, крыши топорщатся обломанными стропилами. Всё здесь было какое-то… словно обсыпанное невидимой глазу чёрной то ли пылью, то ли песком.
        Виктора передёрнуло. Прав путеец, дурные здесь места. Мёртвые. А ещё - чем-то знакомым веяло от этой черноты. Знакомым, и весьма неприятным.
        «…ещё бы оно было тебе незнакомо! Та черная плешь в Грачёвке, ту, что осталась на месте расправы с Блудояром и Хорьком…»
        Видимо, он произнёс это вслух, потому что Ева, возившаяся с рюкзаками, сваленными возле будки машиниста, немедленно отозвалась.
        - Ты тогда валялся с раненой рукой, а вот я насмотрелась. В точности такой мертвечиной тянуло от этой отметины. Да и в Марьиной Роще, в полосе Мёртвого Леса, нередко попадаются похожие, сама видела. Но там они неопасные - мелкие, выдохшиеся, да и зарастают быстро…
        Виктор кивнул. Сам он, правда, не присутствовал при достопамятной экзекуции, учинённой друидами над доверенным палачом Порченого, и предателем-хуторянином, и не видел, как Прорыв - столб чёрного то ли света, то ли праха, выдул, если верить друидам, человеческие души, оставив одни ходячие оболочки. А вот ощущение - мертвенную ауру поляны, отмеченной с тех пор угольно-чёрным кругом - он запомнил накрепко.
        Здесь, вблизи почерневших Лес знает сколько годков назад кварталов, ощущение это было другим. С одной стороны, гораздо сильнее, а с другой - не столь острое, не столь пронзительное. Сглаженное временем, что ли?
        - И давно здесь так? - он мотнул головой, указывая на раскинувшуюся слева от путей неживую пустошь.
        Ева неопределённо пожала плечами.
        - Всегда было. Вообще-то сюда никто не заходит - стрёмно, да и незачем. Один из наших, Игнат его звали, наслушался однажды барахольщиков - те, якобы щипали Мёртвый Лес по краям - и сунулся. Так и сгинул.
        - Его что, не искали? - удивился Виктор. По Он уже успел убедиться, что в сообществе егерей в плане взаимопомощи всё в порядке.
        - Так мы же не знали, куда он отправился. - вздохнула женщина. - а когда забеспокоились, уже больше двух месяцев прошло. Пока слухи собрали, пока «барахольщиков» этих разыскивали - впустую, кстати, так никого и не нашли - ещё месяц долой. Ну и решили, что Игнат, скорее всего, сюда вообще не добрался, а накрылся где-то ещё. Он вообще мутноватый парень был, себе на уме. Так что разузнать что-то, да ещё спустя столько времени…
        Ева безнадёжно махнула рукой.
        - Давно это было, лет пять назад. Мы после того случая договорились перед проблемными рейдами обязательно оставлять в Норе «выручайки».
        «Выручайками» егеря называли запечатанные пакеты с надписанной датой. Пакет отдавали Хранителю Норы, и вскрывали по истечении контрольного срока. После чего - собирали спасательную партию. До сих пор Виктору ни разу не приходилось этого делать - невостребованные же пакеты вернувшиеся в срок владельцы самолично сжигали в камине общего зала Норы. Такую осторожность Виктор вполне понимал - не всякий из этих убеждённых одиночек спешил оповещать друзей-коллег о своих планах.
        - Значит, вы больше ничего не узнали об этом месте?
        Виктор поймал себя на том, что ему очень важно получить ответ на вопрос. Вот с чего бы? Идти им в другую сторону, ничего особенно неотложного здесь не просматривается…
        Чуйка, как говорит Серёга-Бич. Причём - весьма настойчивая. А чуйке в Лесу принято доверять.
        - Откуда нам знать? Говорю же - никто туда не заходит. - Еву, похоже, тяготил интерес супруга к «нехорошей» пустоши. - Есть один-единственный человек, который что-то знает наверняка - это Мартин, тот, что живёт в ГЗ. Бич рассказывал, что его как раз здесь Зелёный Прилив застиг - ещё тогда, тридцать лет назад. Так и шёл отсюда до Воробьёвых гор со стаканом своим знаменитым. Только он почему-то об этом никому не рассказывает. Спросишь - трясётся, заикается и замолкает. А потом уходит в запой дня на три. Видать, хлебнул лиха мужик…
        О Мартине, настоящем кладезе лесных баек и легенд, живой достопримечательности Гласного Здания, прижившейся под крылышком завлаба экспериментальной микологии, Виктор уже был наслышан. По большей части - от того же Сергея-Бича.
        Где-то он сейчас? Вроде бы, на каком-то толковище, затеянном предводителями самых влиятельных группировок Московского Леса. Ну, им виднее, конечно…
        - Ладно, не рассказывает - пусть его. Мы и сами заглянуть туда можем. Сколько меня лешаки у себя продержат - неделю, две? Вот на обратном пути и посмотрим, что это за невидаль…
        - Это ты брось! - немедленно встревожилась Ева. - Тоже мне удумал - в мёртвые кварталы лезть! Не надо тебе туда. И никому не надо. И даже смотреть туда не надо!
        Виктор с удивлением посмотрел на супругу, обычно спокойную и ироничную.
        - Да я же шучу… - попытался он сгладить свою промашку. - Подумаешь, сказал…
        - Вот и думай, когда говоришь! - Ева никак не могла успокоиться. - И вообще, хватит болтать, идти пора. Гоша, небось, услышал, как мы подъехали, ждёт. Давай, поворачивайся, помогу рюкзак надеть…

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        ИЗМАЙЛОВО,
        ЗАПРЕТНЫЙ ЛЕС
        - А по эту сторону от МЦК, в сам парк - что, тоже никто не ходит?
        Виктор зябко повёл плечами - неуютно здесь было, нехорошо. Глухая, напитанная зеленью и влагой тишина, какая-то неживая, мертвенная - хотя и по-другому. Не так, как на мёртвой пустоши Соколиной Горы.
        - Никто. - отозвалась Ева. - А как сюда ходить? Если углубиться в Запретный Лес то шагов через двести-триста он становится не то, чтобы непроходимым, не пускает дальше и точка! Эта тропка - исключение: позвали нас сюда, пригласили. Да и зашли-то мы всего ничего, Круглый Пруд у самой границы. Там нас ждать и будут - на дальнем берегу, где раньше была лодочная станция.
        Виктор огляделся. И правда, подлесок был непривычно густ для такого леса - сплошь состоящего из кряжистых дубов, клёнов и грабов. И дышалось здесь непривычно тяжело. Он сделал вдох полной грудью и тут же пожалел об этом. Вроде, и нормально пошло, и лёгкие полны… ан нет, не полны! Пусто в них, и только под черепом ночной бабочкой «мёртвая голова» шуршит, бьётся мысль - «назад, идиот, возвращайся, пока не подох!..»
        Одно слово - Запретный Лес.
        В просвете между деревьями мелькнула стоячая, затянутая сплошной ряской вода. Дальше тропка вела по берегу. Впрочем, тропка - одно слово, подошва мягко вязла в толстом слое прелой листвы, неутоптанном, нехоженом. Этому Виктор не уставал удивляться - деревья, считай, вечнозелёные, если не брать, конечно, золотые ясени Воробьёвых гор, а листва всё равно обновляется. Фокус в том, что листопад здесь не сезонный, а такой… вялотекущий.
        Ещё одна удивительная особенность Леса.
        Глаз зацепился за скрытую под пластами мха почерневшую кирпичную кладку. Руины небольшого здания, прямо возле воды. Может, это и есть та самая лодочная станция, где и должно состояться рандеву?
        - Сюда даже почтовые белки предпочитают не заглядывать. - продолжала тем временем объяснять Ева. - Яська как-то рассказывала: они пытались пройти вглубь поверху, но тоже не выдержали, повернули. Многие верят, что, в самой глубине Измайловского парка, обитает та самая сила, что властвует над Лесом - над растениями, животными, даже погодой. Бич тоже как-то попытался пробраться вглубь. Пошарил в Измайловском Кремле, потом поднялся по Серебрянке примерно на километр. И повернул - нет, говорит, дальше не хочу. Нечего там людям делать, не наше это…
        - Но лешаки-то здесь обитают? - спросил Виктор. - И, похоже, вполне комфортно здесь себя чувствуют, раз уж нас пригласили?
        - Лешаки - дело другое. У них на дальней окраине Измайлова, в Терлецком урочище что-то вроде святилища, о нём ещё три века назад слухи ходили, что там-де родина всех леших. Присловье даже было тогда в ходу: «Леший Перовский зовёт Куликовского в гости, на родные кости». То есть, перовские, терлецкие то есть, лешие померли и в землю легли раньше прочих своих сородичей. Да про леших здешний ещё Яков Брюс был в курсе - тот, чернокнижник, который при царе Петре Сухареву башню, построил. Он хотел Терлецкое урочище занять и леших под себя подгрести - однако обломился, ни с чем ушёл. Не хотят лешаками никому подчиняться, будь он хоть трижды колдун…. Потом и ученик Брюса, граф Терлецкий, перерыл всё урочище в поисках секрет эликсира бессмертия - и, вроде как что-то отыскал. Но, видать, находка та ему боком вышла, потому как граф с тех С тех пор и появляется там со своей чёрной собакой. Вот и лешаки его там видели, рассказывали…
        Метрах в пяти от берега вода вспучилась пузырями, заклокотала. Виктор едва не споткнулся - повернулся на каблуках, нашарил рукоятку «терминаторского» обреза и ловко - зря, что ли, столько практиковался в Норе? - клацнул скобой Генри. Но неведомое чудище не спешило всплывать под сноп картечи - ворочалось себе в глубине, пуская пузыри, остро воняющие сероводородом.
        Ева тоже среагировала на неведомую опасность - припала к земле, вскинув к плечу пятизарядный охотничий карабин, своё излюбленное оружие. Ладонь на шейке приклада, палец чуть подрагивает, готовый, чуть что, лечь на спуск. Сейчас её было не узнать: черты лица сразу высохли, заострились, словно лезвие боевого ножа, в глазах - недобрый, опасный огонёк.
        - В кого пулять-то собрались, егеря? - раздался из-за спины ворчливый голос. - В пруду нашем ни кикимор нет, ни разных-прочих окаянных тварей. А что болотный газ иногда попузырится - так чего ж вы хотели? Сколько уж не чистили, заросло всё, заилилось. Скоро вместо пруда будет сплошная болотина.
        Виктор снова обернулся и снова чуть не упал - на этот раз от удивления. Из-за ствола средних размеров клёна (пять метров - разве ж это размер по меркам этого дремучего уголка Леса?) высовывалась невообразимая физиономия.
        Врубелевский Пан - вот что пришло ему в голову в первую очередь. Только без старческих кудряшек вокруг лысины - их, как и куцую бородёнку, заменяют клочья зеленовато-бурого мха. Кожа тёмная, корявая, изрезанная трещинами, словно кора столетнего дуба, кое-где в белёсых пятнах лишайников. Но это не производило отталкивающего впечатления, какое производит, например, запущенная кожная болезнь. Удивительное создание гармонично вписывалось в окружающее: казалось, ожил обычный пенёк - ожило, отряхнулся, повязал на чресла драную тряпку - и отправился прогуляться по тропинке запретного Леса, пока не встретило незваных гостей. или званых? Ведь их сюда, как-никак, пригласили…
        Физиономия ухмыльнулась - дружелюбно, с хитринкой. Ярко-изумрудные глаза, запавшие в глубоких трещинах «коры», играют золотыми искорками.
        - Гоша! - с Евы мигом слетела предбоевая «заострённость». - Как здорово! Вот уж не думала, что это ты!
        Да это же лешак, ошарашенно подумал Виктор. Ну да, точно, именно так ему их и описывали. Сам-то он толком не видел представителей этого странного племени - если не считать Лешачонка, встреченного ещё в Грачёвке. Но тогда Виктору было не до разглядываний даже самых экзотических обитателей Леса: смертная хватка друидского яда только-только разжала свои когти, и он не то, что соображать - шевелиться толком не мог, валялся в отключке.
        Ева тем временем повисла у Гоши на шее - для этого ей пришлось подпрыгнуть, поскольку тот оказался на полметра выше даже Виктора. Лешак в ответ скрипел что-то приветственное и поглаживал женщину по спине корявыми, словно корешки, пальцами.
        - Долго же вы… - пробурчал он. Я уж с самого утра жду, притомился. Идтить пора, только сначала вот что…
        Он осторожно стряхнул себя Еву, обернулся к клёну и трижды постучал по стволу ладонью. И дерево ответило: с протяжным скрежетом, словно распахивалась разбухшая за зиму оконная рама, в стволе на уровне лица Виктора возникла глубокая узкая щель.
        - Давайте-ка сюда все железяки ваши. Ружья, ножи, патроны - всё.
        - Что же нам, через Измайлово безоружными идти? - спросила Ева. Для порядка спросила, отметил Виктор, явно и в мыслях не имея спорить с «проводником».
        - Всё, до последнего патрончика, здесь придётся оставить. - серьёзно ответил Гоша. - Иначе тропа не пропустит, кружить начнёт. А то и чего похуже сотворится - там, в самой чащобе.
        Женщина сняла с плеча карабин и неохотно протянула лешаку.
        - Сотворится, говоришь? И всё-то у вас, лешаков, не в простоте, всё с выдумкой, с подвывертом!
        Гоша принял оружие осторожно, даже брезгливо, тремя пальцами - и бросил в щель. Края её дёрнулись, и Виктору на миг послышалось сытое чавканье.
        - Назад-то хоть отдадите?
        - А как же? - вслед за карабином в щель отправился обрез Виктора, за ним оба патронташа, извлечённые из ножен охотничьи ножи, мачете Виктора и маленький топорик, висевший на рюкзаке Евы. - Да не опасайтесь, никто ваше добро не тронет. И вас не тронет, если с тропы не сойдёте, конечно. А на лешаков бочку кутить не надо - не мы так захотели, Лес так решил, а ему виднее.

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        СЕВЕРНЫЙ РЕЧНОЙ ВОКЗАЛ
        Смотреть на прибытие «партизан» высыпала половина обитателей Речвокзала. Ну, может не половина, поправил себя Егор, даже не треть - но уж человек сто на пирсе точно было. Не каждый день к дебаркадеру, в который превратился теплоход, некогда носивший гордое имя «Президент», о чём и сейчас напоминали облупившиеся буквы «П», «ЕЗ», «Д» и «НТ» на проржавевшем борту, причаливает такой караван. Три лодки: две самые обычные дюралевые моторки, из которых подвесник имелся только на одной; третья же - угловатая, плоская, настоящая мини-баржа, склёпанная из уголка и металлического листа. С неё-то увешанные оружием парни и стаскивали на палубу дебаркадера чудную штуковину - здоровенную, метра два в диаметре, полусферу, словно набранную из рельефных костяных пластинок. Весила она немало, если судить по матерным прибауткам, щедро отпускаемым грузчиками.
        Рядом суетился смотритель дебаркадера - размахивал руками и отдавал распоряжения, опасаясь, что груз покалечит и без того дышащее на ладан ограждение палубы. «Партизаны» вяло отругивались, огрызались, но распоряжения выполняли. Причину такой покладистости Егор обнаружил тут же, на одном из столбиков, поддерживающих галерею верхней палубы - отпечатанный на машинке листок с перечнем штрафов за повреждения, нанесённые дебаркадеру. Список включал не меньше двадцати позиций, начиная от царапин «на лакокрасочном покрытии» до «поджога, приведшего к полному или частичному уничтожению». Суммы штрафов, проставленные в рублях и желудях, внушали почтительный трепет.
        - Эй, уважаемые, а ну, разойдитесь! Не видите, люди работают, да? Мешать не надо, помогать не надо, сами всё сделают…
        Набежавший распорядитель, он же заказчик экзотического товара (Рубен Месропович Манукян, известный Речвокзалу и половине Леса как Кубик-Рубик), хоть и произвёл изрядный шум, но порядок на дебаркадере действительно навёл. Выяснилось, что стаскивать панцирь глиптодона на пирс не надо - владелец лавочки «Старьё-Бирём» предусмотрительно снял на «Президенте» вместительный склад, где диковине и предстояло осесть в ожидании отправки к заказчику. Там же дожидались своего часа заказы, сделанные командиром «партизан». Груз охранял бдительный страж - четырнадцатилетний Фрунзик, племянник Кубика-Рубика, сидел на длинных, цвета горохового супа, пахнущих оружейной смазкой ящиках, и поигрывал обрезом помпового дробовика.
        Погрузка, тем временем, закончилась. Чекист по очереди приподнял крышки ящиков. Его «контрагент» стоял рядом, мелко кивал и на все лады расписывал достоинства своего товара - и отдал распоряжение перетаскивать груз на «баржу».
        - Зачем спешишь, уважаемый? - всплеснул руками владелей «Старьё-бирём». - Успеешь ещё, мамой клянусь! Пойдёмте покюшаем, уважаемые, а там и займётесь. А Фрунзик пока постережёт.
        - Некогда нам тут рассусоливать. - хмуро отозвался Чекист. Во время выгрузки ему краем панциря прищемило руку, и теперь командир «партизан» злился на весь белый свет.
        - Ай, дарагой, зачем так говоришь, а? - расстроился Кубик-Рубик. - Шашлык есть, долма есть, пахлава - сытый будешь! А бойцам твоим я прямо сюда пришлю, они, наверное тоже голодные? Сильные воины должны хорошо кюшать, так, да? Да вот хоть друга своего спроси, он умный, он всё скажет!
        И с надеждой посмотрел на Яцека. Поляк подумал немного и кивнул.
        - Ладно… - обречённо махнул рукой Чекист. Только вот что, уважаемый: у нас с собой кое-какой багаж есть… особый. Ты распорядись, чтобы в какой ни то холодильник пока пристроили. А то, неровён час, испортится. Только холодильник большой должен быть, иначе не поместится!
        Холодильника подходящих размеров на Речвокзале не нашлось. То есть один имелся - промышленный агрегат вместимостью в три с половиной куба, тихо тарахтел компрессором в подсобке бара «Волга-Волга». Однако владелец заведения, увидав, что ему предлагают принять на сохранение, упёрся рогом. Не помог даже пресловутый авторитет Кубика-Рубика - содержатель бара заявил, что если его клиенты прознают, что за пакость хранят рядом с прочим провиантом, они забудут в «Волгу-Волгу» дорогу. «Ты мне убытки будешь возмещать, Рубен Месропович? - осведомился он. - А раз нет - уж извини, ищи другое место. Вон, сухого льда могу тебе отсыпать. Обложи им эту штуку, не хуже морозилки получится».
        - Зачем ты голову этой твари с собой взял, а? - спрашивал Кубик-Рубик, подкладывая сочные, шкворчащие куски мяса на тарелки гостей. Да вы кюшайте, уважаемые, мало будет - я ещё принести скажу.
        - То на память. - отозвался Яцек, за обе щёки уписывая шашлык. - Пан командир хочет сделать из него… как это… чучело.
        - Точно. - подтвердил Чекист. Говорить с набитым ртом было трудно, и он изо всех сил старался не брызнуть мясным соком на скатерть. Получалось не очень. - Чучельнику отдам. Слышал, есть один в Филёвской общине, охотники ему носят головы слонопотамов, и всяких там мегатериев. Он голову эту выскоблит-высушит, присобачит на лаковую дощечку - крутой трофей получается, зачётный! Над столом у себя повешу.
        Кубик-Рубик посмотрел на собеседника с уважением и цокнул языком.
        - Кабинет завёл, да? Крутой стал? Это харашо, дарагой: серьёзный человек и должен серьёзные дела делать. Только зачем тебе эта голова, а? Ты молодой, сильный, ещё добудешь, много! А у меня как раз и покупатель есть, башляет хорошо, доволен останешься.
        Чекист с поляком неуверенно переглянулись. Командир партизан уже успел пожалеть, что позарился на экзотический трофей, уж больно много возни было с отрезанной головой гигантского броненосца. Украшение-трофей для недавно обретённого кабинета в Башне Федерации, где «партизаны» уверенно оборудовали свою новую базу - это, конечно, круто. Но ведь, кроме ящиков с «заказом» предстояло перетаскивать через шлюзы ещё и три корзины с грибами. Хорошо хоть, их не надо волочь до Москвы-Сити - Ева настрого наказала оставить добытый продукт у Шмуля. Супружница шинкаря должна приготовить из него какой-то особый то ли отвар, то ли вытяжку, потребную до зарезу егерской «медичке».
        Кстати, о Шмуле…
        - Ты, уважаемый Рубик-джан, что-то говорил о посылке для шинка? - спросил Чекист, вытирая руки куском лаваша. - Учти, у нас груза на обратную дорогу много, тяжёлый. Может и не влезть.
        - Влезет, дарагой обязательно влезет! - обрадовался Кубик-Рубик, уже делавший «партизанам» намёки насчёт попутного груза, который неплохо бы прихватить в рассуждении приличной грузовместимости их транспорта. - Ящик совсем маленький, лёгкий, Фрунзик - и тот легко поднимает. А Шмулю он очень нужен, мамой клянусь! Нехарашо уважаемого человека заставлять ждать, да? А вы всё равно туда собираетесь - вот и захватите для него подарочек. Я спасибо скажу, Шмуль спасибо скажет - все будут довольны!
        - Ну, ладно, уболтал, дядя Рубик. - командир «партизан» с сожалением отодвинул пустую тарелку и встал из-за стола. - Показывай, что там за подарочек.
        - Хороший подарочек! - засуетился Кубик-Рубик. - Очень хороший и очень, очень дорого стоит! Ты ведь кофе любишь, а? Значит, и тебе понравится!
        V
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ГЗ МГУ
        Второй день на Воробьёвых горах шёл дождь - мелкий, холодный, пронзительный. Он смыл с деревьев пожелтевшую листву, и теперь она рыхлым пологом устилала немногие уцелевшие дорожки в сквере перед западным подъездом высотки. Однако эта попытка поздней осени закрепиться на отвоёванном плацдарме, была уверенно отражена волной тёплого воздуха, пришедшего неизвестно откуда и привычно поставившего климатические расклады Леса с ног на голову. В результате, почерневшие было деревья радовали глаз зелёной, недавно проклюнувшейся ярко-зелёной порослью из почек, до поры прятавшейся среди прежнего красно-жёлтого великолепия, и это придавало аллеям вокруг ГЗ неуместно-весенний вид. И воздух, вливающийся в распахнутые, вопреки числам на календаре, окнам был совершенно весенний - тёплый, пропитанный смолистым листвяным духом, радостный…
        Лес - он такой.
        А вот у профессора Симагина, заведующего лабораторией генетики, радости на душе не наблюдалось. Потный, всклокоченный, в перекошенных очках и узлом галстука, съехавшим чуть ли не за ухо, он метался по кабинету, словно волк по клетке в зоопарке. Присутствовавший в кабинете, доцент Семибоярский исподтишка подёргал ручку двери - заперто. И хорошо: не хватало ещё, чтобы кто-то из сотрудников лаборатории увидел начальство в столь жалком состоянии…
        - Значит, эта стерва таки докопалась до Чёрных Выбросов? - профессор стащил очки, и на миг показалось, что он сейчас швырнёт из в стену. - Ах, как некстати…
        - Докопалась. - подтвердил доцент.
        - Каким образом? Шапиро рассказал? Нет, быть того не может…
        - Понятия не имею. - Семибоярский развёл руками. Я, собственно, и узнал-то чисто случайно. Спустился утром в «Шайбу», кофейку попить, и вижу: этот алкаш, Мартин собрал вокруг себя толпу и ораторствует. Я подошёл - и как раз вовремя.
        - Вовремя… - профессор снова водрузил очки на переносицу - так же криво, как и раньше. - Как же это не вовремя, Андрей Викторович, вы даже не представляете!
        - Думаю, что представляю. - Семибоярский осторожно кашлянул. - Профессор, а вы не преувеличиваете угрозу, исходящую от этой девицы? В конце концов, её тема весьма далека от того, чем занимается наша лаборатория.
        - От микологии, которой занимается Шапиро, она ещё дальше. - отрезал Симагин. - И дело вовсе не в научных интересах. Вы не хуже меня знаете, что наши спонсоры ждут от нас… м-м-м… особых услуг. Например, регулярных, не реже раза в квартал, обзор перспективных направлений работы Московского Филиала. И я всего две недели, как отправил им очередной…
        Семибоярский дёрнулся, встал и ещё раз подёргал ручку двери. Об этом аспекте сотрудничества со «спонсорами» вслух говорить было не принято.
        - Ну, отправили и отправили, так и что с того?
        - А то, что я ни словом не упомянул о докладе Шапиро на недавней конференции. Между прочим - именно о следах Чёрных Выбросов, попадающихся в районе Марьиной Рощи. У него, видите ли, сведения из заслуживающих доверие источников… И вот, заявляется чёртова итальянка начинает копать эту тему! Полагаете, это случайность?
        Семибоярский пожал плечами.
        - Может, и случайность, а может, и нет. Кстати, почему этот доклад не включили в сборник материалов конференции?
        - Официальная версия - предоставленные материалы недостаточно верифицированы.
        - А на самом деле?
        - Испугались. Сочли тему чересчур «жареной» и решили прикрыть от греха. Шапиро, было, заикнулся, что надо включить её в план работ, но его быстро заткнули. Мол, занимается не своим делом, когда по основной тематике лаборатории особых подвижек не заметно. В итоге даже на вид поставили - правда, без занесения в приказ. Одна теперь надежда: может, они и эту итальянскую стерву заткнут? Так сказать, по прецеденту.
        Доцент покачал головой, не скрывая скепсиса.
        - Я бы на это не рассчитывал. От Учёного совета она не зависит, финансирование своё. Чем они могут на неё надавить? Ну, не дадут людей для полевых работ - так их и так нет. Зря, что ли, Шапиро держится за своего приятеля-егеря и новенького лаборанта? Я вот о чём подумал…
        Семибоярский выдержал театральную паузу.
        - …может, мы ей поможем? Не дожидаясь, так сказать?
        - Это как? - опешил профессор.
        - Сами посудите, Лавр Фёдорович! Сейчас синьора Монтанари станет расспрашивать Шапиро, и он, конечно, ничего ей не скажет. Яков Израилевич - сотрудник дисциплинированный, да и начальством пуган изрядно. Конечно, он мог бы свести её с теми двумя, о которых вы упомянули…
        - С егерем и лаборантом?
        - С ними. Но их, насколько мне известно, в ГЗ сейчас нет. А наша прекрасная синьора - натура горячая, нетерпеливая, одно слово, итальянка. Ждать она не захочет и не будет.
        - И что с того?
        Доцент сдержал усмешку. Как всё же приятно ощущать себя на высоте положения!
        - Можно подбросить ей кое-какую информацию. У вас ведь сохранился конспект доклада Шапиро?
        - Да, я записывал, помнится… - Симагин неуверенно потеребил подбородок. - Помнится, там говорилось, что кроме тех двоих, при феномене Чёрного Прорыва присутствовал ещё один человек. То есть, не совсем человек. Сильван.
        - Тот, что стажируется у Шапиро? - Семибоярский сделал охотничью стойку. - Он ещё собирается поступать на подготовительное отделение?..
        - Он самый. - подтвердил Симагин.
        - Вот и отлично! Подкинем синьоре Монтанари кое-что из доклада, а заодно, намекнём насчёт сильвана. Уверен, она легко подобьёт парня на вылазку!
        Профессор нахмурился и затеребил подбородок.
        - Но ведь Шапиро наверняка ей запретит…
        - Так она его и послушала! - ухмыльнулся Семибоярский. - особенно если вы, профессор, намекнёте ей, что Шапиро нарочно скрывает некие важные сведения - например, опасаясь за приоритет какого-то своего исследования… Да она и дня не усидит в ГЗ, особенно, если будет уверена, что у неё имеется надёжный проводник. А дальше не наша забота. Насколько мне известно, Марьина Роща - один из самых опасных регионов Леса, и они оттуда, скорее всего, просто не вернутся, особенно, если заранее сообщить кое-кому. Тем, кто оч-чень заинтересован, чтобы никто не совал нос в то, что творится в тех краях. И он знает, где найти подходящих людей.
        Симагин выглядел ошеломлённым.
        - Не вернётся? Но нельзя же так…
        - Можно, профессор, ещё как можно. Нет человека - нет проблемы, не так ли?
        - А если всё пройдёт благополучно? Скажем, вытащит её этот сильван из неприятностей? - Симагин всё ещё сомневался. - Что тогда?
        - А тогда вы, Лавр Фёдорович, вы заслужите плюсик у наших… хм… партнёров. Ведь наводку-то на тему дадите ей именно вы - а Шапиро, наоборот, сможете обвинить в утаивании от научной общественности ценной информации. И нашей очаровательной гостье, хочет она того, или нет, придётся переносить свою программу из его лаборатории в вашу.
        Профессор прошёлся туда-сюда по кабинету - теперь уже спокойно, без панической суетливости.
        - Что ж, звучит разумно. Во всяком случае, лучше, чем… ну, вы меня понимаете. Остаётся вопрос: решится ли она на подобную авантюру?
        Доцент победно улыбнулся
        «…Бинго! Готов! Сломался!..»
        - И вы ещё сомневаетесь, профессор? Могли бы уже, кажется, изучить характер синьориты Монтанари. Она не просто пойдёт туда - побежит. А когда человек бежит, сломя голову, он рано или поздно споткнётся. Я сейчас же передам милейшей Фране от вашего имени приглашение зайти в лабораторию - мол, профессор сожалеет о недавней размолвке, хотел бы обсудить перспективы сотрудничества, то-сё… А вы как бы между делом, и ввернёте словечко на нужную тему. А дальше она сама вцепится, только держись!
        Симагин покачал головой, помедлил - и, наконец, решился.
        - Ладно, Андрей Викторович, займитесь. Только постарайтесь, чтобы без лишней огласки. Если она и вправду сгинет - не надо, чтобы к нам приходили с расспросами. Пусть, вон, Шапиро отдувается, ему не привыкать.

* * *
        Университетский рынок раскинулся между корпусами «Д» и «Ж», во внутреннем дворе, почти совершенно лишённом растительности. Здесь многочисленные обитатели ГЗ, студенты и преподаватели, почти все в той или иной степени подверженные Лесной Аллергии, могли общаться с продавцами-лесовиками, не испытывая особых неудобств.
        Предметы такого общения были разложены на прилавках, ящиках, даже тряпицах, расстеленных по земле. Пирожки, пласты копчёного мяса и рыбы, сдобные, на меду, плюшки, ягодные взвары, кулеш на саговой крупе и поджаренном сале - только подходи! И всё это ждёт, когда в аудиториях ГЗ прозвенит звонок и измученные непосильной учёбой студенты кинутся удовлетворять запросы своих молодых желудков. А за ними - не менее утомлённые преподаватели, лаборанты и прочие сотрудники кафедр, лабораторий и деканатов Московского Филиала.
        Франа с трудом отвела взгляд от всего этого аппетитного, пахучего великолепия. Ничего подобного за МКАД не сыскать - вернее, сыскать, но за совершенно несуразные деньги. А здесь горячий, лоснящийся от масла пирог с копчёной олениной, толщиной в три пальца и размером с ладонь - три штуки за жёлудь! Ну как тут уберечь фигуру? Единственный способ - поторопиться миновать «обжорные» ряды, как называли здесь прилавки со съестным. Сегодняшняя её цель в противоположном конце рынка. А пока туда дойдёшь - чего только не услышишь!
        - …где эти жёлуди-то взять? Дома, в парке полно дубов, жёлуди прямо под ногами и никому не нужны. Знал бы - прежде, чем ехать в Москву, набрал бы мешок-другой!
        Франа коротко глянула на говорившего. Ну конечно - новичок-первокурсник, тощий, лопоухий, в очках с толстенными стёклами. Типичный ботаник.
        - Да кому они тут нужны! - это уже его спутник, ориентирующийся в местных реалиях. - В Лесу, чтоб ты знал, ходят только жёлуди от дубов, которые выросли здесь, после Зелёного прилива. Остальные нафиг никому не нужны.
        - А эти-то зачем нужны? - удивился новичок.
        - Я сам точно не знаю. - честно признался бывалый. - Из них какие-то снадобья делают, спрос есть всегда, вот и используют, как средство обмена. А здесь можно и на рубли покупать, принимают. Или обменять вон в той лавочке. Видишь, на картонке курс - двести сорок семь рублей за жёлудь.
        - А не кинут? - опасливо спросил ботаник. - Как их различать-то?
        - Ща научу. - заторопился бывалый. - Вот, если лизнуть этот кончик…
        Франа отвернулась, скрывая усмешку. У неё самой ушло почти полгода, чтобы кое-как научиться различать подобные нюансы. Можно не сомневаться - и тощего первокурсника и его многоопытного приятеля, ещё не раз обманут, подсунув «замкадные» жёлуди.
        Впрочем, на Университетском рынке такое случается нечасто. Здешние торговцы дорожат своей репутацией. Знают, что стоит попасться на подмене желудей - и всё, больше сюда не допустят. Да и молва пойдёт по Лесу…
        Умар легонько потянул её за локоть, и Франа прибавила шагу. Они поспешно миновали ряды, где торговали лесовики-ремесленники, предлагающие свою продукцию: деревянную и глиняную посуду, изделия из кожи и бересты, сшитую вручную обувь. Помнится, когда Франа угодила сюда впервые, её пришлось оттаскивать от прилавков силой - хотелось купить всё, а ещё вот это, и обязательно вот это… Здесь, как и в «обжорном» ряду, торговали фермеры из мелких поселений, кучкующихся вокруг Главного Здания и Воробьёвых гор - «Мичуринское», колхоз «Пионерский» и ещё полтора десятка других, состоящих порой из двух-трёх семей.
        Она и сейчас косилась на прилавки с вожделением, но задерживаться не стала. Умар настойчиво увлёк её к «блошиным» рядам, где рядом с развалами «барахольщиков», где продавалась разная мелочь - от механических будильников до посуды - расположилась солидная, с крепкими запорами на двери и поднимающейся вверх железной решёткой, лавка оружейника.
        - Так ты уверен, что моя lupara совсем inadatto… плохая? - спросила Франа. Вопрос этот она задавала уже пятый раз за последние полчаса.
        - Уверен. - решительно отрезал сильван. - Стволы убиты напрочь, замок разболтан. Вон, как люфтит!
        И в доказательство он энергично потряс двустволку. Та отозвалась металлическими щелчками.
        - Ваш друг прав. - встрял оружейник. - Позвольте-ка…
        Он завладел ружьём, ловко отсоединил сначала цевьё, потом стволы, посмотрел их на просвет и принялся изучать запорный механизм.
        - Здесь, как я погляжу, замок типа «бокслок». - объявил он, завершив осмотр. - Система надёжная, почти неубиваемая - но прежнему владельцу это, похоже, удалось.
        - Вот и я говорю! - подтвердил Умар. - Это надо суметь - довести оружие до такого состояния! Недаром тот урод его разряженным держал…
        - У бандитов взяли? - поинтересовался торговец. Франа вздохнула - похоже, об их вчерашних приключениях уже знал весь Лес.
        - Да, проще выкинуть и новое купить, чем возиться с починкой. - развил тему владелец лавки. - У меня же очень хороший выбор - и гладкие стволы, и нарезное имеется. А этот хлам… - он пренебрежительно кивнул на охаянную двустволку, - я, если хотите, возьму в счёт уплаты. Дорого не дам, сами видите, убито напрочь.
        - Зачем же она тогда вам? - сощурилась Франа.
        - А как же? - удивился торговец. - Можно отпилить приклад и на звериной тропе насторожить, как самострел. Можно на запчасти разобрать, пригодится. А можно просто дома держать на крайний случай - ежели, какая тварь вломится. Ружьецо-то, хоть и совсем негодное, а разок картечью в упор саданёт, и осечки не даст. В Лесу, барышня всё в дело идёт, а уж огнестрел - так тем паче. Да вы смотрите, смотрите, выбирайте. Не понравится ничего - я ещё принесу, из подсобки, у меня там ещё кое-что имеется.
        Ассортимент оружейной лавки Франу разочаровал. Она решительно отвергла разнообразные двустволки, примерилась к помповым дробовикам. Отложила в сторону - не по её силёнкам клацать каждый раз довольно-таки тугим механизмом перезарядки. Больше интереса вызвала «Сайга» - их нашлось аж три разные модели, с пластиковым частями, заменёнными на дерево - но она, поразмыслив, отказалась и от этих потомков знаменитого АК. Вещь, конечно, надёжная - но уж очень громоздкая для её изящной комплекции. Мосинский карабин (владелец лавки назвал его почему-то «колчак») подкупил итальянку своей компактностью и сравнительно скромным весом, но тут воспротивился сильван. «Трёхлинейный патрон чересчур мощный, синьора, - пояснил он. - Лягается так, что отсушит вам плечо после второго-третьего выстрела.» А от идеи взять лёгонькую охотничью винтовку 22-го калибра Франа отказалась сама: из такой можно бить, разве что на косуль или кроликов, от серьёзного хищника - не защита.
        Перебрав весь ассортимент оружейной лавки, итальянка, отыскала, наконец, подходящее ружьё. Короткое гладкоствольное, со скользящим винтовочным затвором и складным прикладом - лёгкое, компактное, ухватистое. К ружьецу прилагался брезентовый, с кожаными нашлёпками чехол с ремнём для переноски.
        Увы, сильван её энтузиазма не разделил.
        - Вы ещё «смерть председателя» возьмите, синьора! Да над вами весь Лес будет потешаться!
        Франа недоумённо подняла брови.
        - Scusi[24 - (итал.) Прошу прощения], что есть мorte… смьерть… как это… председателя?
        Умар замялся.
        - Это… как бы вам сказать… в общем, я сам точно не знаю. - признался он. - А только ружьецо это вам не подойдёт. Нет, оно, конечно, надёжное, компактное, только уж очень хилое - двадцатый калибр, что с него взять? Да и ствол коротковат. Для самообороны, против дурных гопников, вроде вчерашних, может и сойдёт, а для чего посерьёзнее - извините.
        - Что же делать? - итальянка растерянно посмотрела на ружья, наваленные на прилавке, потом на насупившегося продавца. - Мы тут уже целый час, вон, и signore… злится, да?
        Сильван неуверенно кашлянул.
        - Может, вам и не нужно ружьё, синьора? На ближних выходах я вас сопровождаю, не дам в обиду. Или вы собираетесь…
        Итальянка приложила пальчик к губам и Умар немедленно замолк.
        - Тс-с, mio amico[25 - Мой друг]! Даю слово, скоро всё узнаете, а пока - просто помогите мне найти что-нибудь. Здесь - сами видите, ничего подходящего…
        - Как так нет? Да что вы такое говорите? - попытался, было спорить торговец, но его уже никто не слушал. Сильван отобрал у Франы «Смерть председателя», сунул, не глядя, на прилавок, сграбастал лупару и, не обращая внимания на возмущённые вопли владельца лавки, увлёк девушку прочь.
        - Есть один человек, синьора Монтанари… - объяснял Умар на ходу. - Инструктор стрелкового тира. Сергей Петрович, Бич, то есть, меня с ним познакомил. Он, кроме всего прочего, приторговывает оружием. Нет, никакой уголовщины, всё законно: стволы любые на заказ, ремонт, патроны, тюнинг, то-сё… Может, мы к нему? Сейчас как раз в тире занятия должны заканчиваться, успеем…

* * *
        Тир располагался на первом, подземном уровне ГЗ, и чтобы попасть туда, пришлось миновать три пролёта узкой бетонной лестницы, скупо освещённой лампочками в ржавых решётчатых плафонах. Из-за тяжёлой стальной двери, наводящей на мысль о противоатомных бункерах, едва доносились сухие щелчки выстрелов. На крашеное железо прилеплен листок с расписанием - если верить ему, то в тире сейчас сдавали ежеквартальный зачёт по стрельбе сотрудники одной из кафедр.
        Инструктор, немолодой мужчина в потёртом камуфляже (когда гости вошли, предварительно пропустив мимо себя отстрелявшихся «зачётников», он раскладывал на длинном, обитом жестью столе мелкашки, собираясь задать им чистку) выслушал Франу, задал несколько вопросов «Вам, значит, ТОЗ-106 по руке пришёлся? - уточнил он. - Есть у меня кое-то подходящее, подождите тут минутку…»
        И скрылся в боковом помещении, за очередной стальной тяжёлой дверью с запорным колесом. Франа же прошлась вдоль стен, разглядывая развешанные на стенах плакаты, демонстрирующие устройство разных типов огнестрельного оружия, и пирамиду - длинную стойку, где в особых гнёздах покоились трёхлинейные карабины, помповики, малокалиберные винтовки и несколько самых настоящих АК. Сквозь спусковые скобы была пропущена длинная цепочка, замкнутая на солидного вида навесной замок.
        Принесённый инструктором ствол понравился итальянке сразу. Он действительно напоминал приглянувшийся ей на рынке образец: простая пистолетная рукоять, деревянное цевьё и складной металлический приклад - в отличие от ТОЗовского коротыша, он откидывался вбок, а не вниз. Ствол, правда, заметно длиннее, прицел - перекидной, диоптрический, а снизу торчит узкий коробчатый магазин.
        - Самозарядный американский карабин М2А1 - горделиво заявил инструктор. - Укороченный вариант, специально для парашютистов. Заслуженная штучка, ещё во вторую мировую повоевала. Весит чуть больше двух килограммов, габариты - сами видите. Американцы не зря его «бэби-Гаранд» его прозвали. Они эту крошку до сих пор выпускают для охотников и любителей - правда, без возможности автоматической стрельбы. Ну, вам она и ни к чему, верно?
        - А патроны какие? - осведомился Умар.
        - Свои, особые. - охотно пояснил стрелок. - Их разработала в 1941-м году по заказу американских военных фирма «Винчестер». Маркировка - .3 °Carbine, 7,62?33 мм. По мощности, да и внешне, напоминают револьверные патроны - у американцев это вообще в обычае, ещё со времён Дикого Запада. Кое-кто считает эти патрончики переходом к «промежуточным», хотя, на деле, они не особо-то и мощнее обычных «Магнумов» 44-го и 45-го калибров.
        Пока мужчины блуждали в дебрях оружейной премудрости, Франа не стала терять времени и примерила карабин к плечу. Результат её вполне устроил: лёгкий, удобный, а в сложенном состоянии - компактнее давешней лупары и не особо крупнее пресловутой «Смерти председателя». Отдача (инструктор тут же предложил ей опробовать новую игрушку, расстреляв полный магазин по ростовым мишеням в конце зала) оказалась совсем слабой, точность же боя наоборот, порадовала.
        - Патроны, конечно, не шибко распространённые, - продолжал разглагольствовать инструктор, набивая жёлтыми маслянисто блестящими патронами очередной магазин, - Но у меня имеются. Десять пачек по полсотни штук - хватит пока? Если понадобится, ещё закажу. Запасные магазины тоже найдём, целых четыре штуки: два по пятнадцать патронов и два рожка на тридцатку. Если к ним китайский «лифчик» взять, или нашу «афганку» - будет самое то.
        - Лифчик? - удивилась Франа. - Scusi, это, кажется, reggiseno… бюстгальтер? Но зачем?
        - Жилет-разгрузка для БэКа - непонятно пояснил стрелок, чем ещё сильнее вверг итальянку в недоумение. А она-то была уверена, что знает о дамском белье всё…
        - Это для снаряженных магазинов. - пришёл на помощь сильван. - Гранаты тоже можно.
        - Точно, для них. - кивнул инструктор. - Вот, примерьте-ка…
        Франа осторожно нацепила на себя уродливую штуковину из жёсткой ткани цвета горохового супа, сплошь покрытую нашитыми кармашками. «Лифчик» явно был ей великоват.
        - Ещё нож можно подвесить, аптечку… - перечислял стрелок, подгоняя прямо на девушке грубые брезентовые лямки. - Современные-то, модульные, в Лесу не годятся - там сплошь синтетика, расползутся за полдня. Я подсумки под короткие магазины подгоню, под вас ушью. Завтра с утра заходите, всё будет готово! Заодно, карабинчик пристреляю, поставлю бушнелловский прицел-двухкратник, вам больше и не надо. Останетесь довольны!
        Уже выбравшись из тира и поднявшись наверх, в просторный холл, Франа остановилась и щёлкнула пальцами.
        - Вы не забыли, Умар, что я вас приглашала на cena… ужин? Нет-нет, тi scongiuro[26 - (итал.) Умоляю вас], не думайте возражать! Такое приобретение обязательно надо отметить.
        Она помолчала, очаровательно улыбнулась и добавила:
        - Заодно расскажу о своих планах, я же обещала. А сейчас - scusi, мне надо зайти в одно место. Так ci vediamo sera… до вечера, mio amico?
        Приподнялась на носках, чмокнула ошеломлённого таким напором сильвана в щёку и заторопилась к лифтам.
        «Кстати, о лифчике… - она лукаво улыбнулась, вспомнив забавное недоразумение в тире. - Надо бы подыскать на сегодняшний вечер что-нибудь особенное. Может, лиловый шёлковый гарнитур - тот, с корсетом, трусиками-танга и поясом для чулок? А что, недурно…»
        VI
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        ИЗМАЙЛОВО,
        ЗАПРЕТНЫЙ ЛЕС
        Идти было нелегко. Тропа издевалась над пешеходами, как хотела: то подсунет под ноги изогнутый корень, то яму, доверху заполненную прелой листвой, то скользкий, скрытый под тонким слоем мха, булыжник. Пару раз Виктор чуть не упал - попытался схватиться отсутствующей рукой за пучок проволочного вьюна, свисающий с ветки, и повалился вбок, не найдя вожделенной опоры. Спасибо Еве, которая шла сзади, привычно страхуя супруга, и каждый раз спасала его от конфуза.
        - Ничего-ничего. - успокоительно скрипел Гоша, то и дело озираясь на подопечных. - Здесь она, тропа то есть, такая… своевольная. Чужаков шибко не любит, вот и упирается.
        - Сразу что ль, нельзя было пойти напрямую, вдоль шоссе Энтузиастов? - недовольно осведомилась Ева, вытаскивая ногу из ямы, заполненной спутанными корешками, между которых извивались жирные белёсые черви толщиной в большой палец Виктора. - Вот же пакость какая… неужели там нету какой ни то завалящей тропки? И понадобилось зачем-то тащить нас с самой Соколиной, дурным крюком…
        - Какая ты умная! - деланно восхитился Лешак. - Может, тогда сама нас и поведёшь? Через Запретный Лес, к твоему сведению, нормальных троп не бывает. Здесь вообще нет ничего постоянного - сегодня нас эта тропинка так ведёт, а завтра, может, к самому Измайловскому Кремлю загнётся, или вообще, к МКАД! Надо ему, Лесу то есть, приглядеться, кто это через него идёт, и решить: то ли пропустить гостя, то ли запутать да заплутать так, чтобы тот на карачках выполз на опушку и землю целовал, радуясь, что живым выбрался… А может и останется его черепушка под лопухом - мало ли сюда забредало таких умников… Так что, не ной, и шагай, куда тропа ведёт. И, главное: глаз от неё не отводи, по сторонам не зыркай, тогда, глядишь, и обойдётся. Ничего там интересного нет, одно лихо.
        Гоша был прав: стоило Виктору отвести взгляд от тропы и позволить ему нырнуть в окружающие заросли, как немедленно начиналось чудиться всякое непотребство. То выплывали из буро-зелёного марева какие-то оскаленные то ли лица, то ли морды, то растекались узкие полосы пёстрого тумана, оборачивающиеся змеиными, в кольцах, телами. То листвяная глубина принималась переливаться, трепетать словно бы мириадами крошечных крылышек, и от этого непрерывного движения мозг засыпал а ноги сами собой сворачивали с тропы, чтобы унести - туда, в чащу, насовсем, навсегда… Приходилось прикладывать немалые усилия, крепко зажмуриваться, и идти, спотыкаясь, нашаривая неверную тропу осторожно вытянутым носком башмака.
        Чувство времени он потерял почти сразу. Память смутно подкидывала кусок старой, ещё доприливной, карты с нанесёнными пометками, обозначающими нынешние реалии - действительно, Запретный Лес перехлестнул за границы Измайловского парка, поглотив и шоссе Энтузиастов, и кварталы по другую его сторону. Так, что Терлецкое урочище стало теперь не дальним его отнорком, а вполне законной частью - как это и было задолго до того, как пролегла между перовских да терлецких дубрав каторжная Владимирка. Так что Ева, пожалуй, зря возмущается - в отличие от прочих московских радиусов, вроде Ленинского проспекта, Ленинградки, или, скажем, шоссе Энтузиастов не превратилось в торную караванную тропу, а наоборот, без следа растворилось в Запретном Лесу.
        Да и кому тут водить караваны, лешакам? Так им не требуется…
        Гоша неожиданно остановился, и Виктор едва не уткнулся носом в его твёрдую, как дубовая колода, спину.
        - Держите. - Гоша протянул спутникам ладонь, на которой темнел бесформенный комок размером со сливу. - Это воск. - Залепите уши поплотнее, дальше нехорошее место будет. Слева пруд, а в нём… короче, вам этого знать не надо. Запомните только: ежели поддадитесь - сгинете. И на всякий случай, обвяжитесь вокруг пояса, связкой пойдём.
        И передал Виктору грубую, сплетённую из полосок высушенной коры, верёвку. Дождался, когда мужчина обернёт её вокруг пояса, подёргал, проверяя узел, кинул свободный конец Еве. Второй, как успел заметить Виктор, был уже закреплён на поясе самого лешака.
        - Вы, вот что…. - озабоченно проскрипел Гоша. Затычки восковые - это, конечно, хорошо, только они не всегда помогают. Вспомните какую-нибудь песенку попроще, или стишок, и повторяйте про себя, всё время, пока пруд не минуем. И, что бы ни случилось - только вперёд. Тогда, может, и пройдём.
        Шаг, ещё шаг. Ноги стали ватными, колени подламывались. Слева, со стороны невидимого пруда волнами накатывался низкий реверберирующий гул. Он проникал в мозг не через барабанные перепонки, а через зубы, кости, пластины черепа. Виктор даже не пытался гнать его от себя - он, как во время своих спецназовских марш-бросков на выносливость, повторял про себя одну и ту же строку из старой песенки: «Вместе весело шагать по просторам, тра-та-та, по просторам, и, конечно, припевать лучше хором, тра-та-та, лучше хором…». Нехитрая, знакомая с детства мелодия помогала кое-как удерживать разум в неприкосновенности, не позволяя льющемуся в мозг белому шуму стереть, смести, выровнять, превратить в блёклую, пустую целину.
        За спиной затрещали сучья, раздался испуганный вскрик, и сейчас же рванула назад затянутая на поясе верёвка. Виктор обернулся - Ева завалилась на спину и беспомощно барахталась, даже не пытаясь встать, но ноги увязли в травяных петлях на обочине тропы. Но женщина не обращала на это внимания - она истошно, пронзительно визжала, зажав уши ладонями, на губах пузырилась кровавая пена. Он кинулся, было, к ней, но страшный гул навалился, смяв жалкий защитный барьер воска, и ввинтился в мозг ржавым шурупом. Виктор упал на колени - глаза ничего не видели, мир вокруг закрутился цветными косицами… И где-то на периферии звучал панический крик Гоши: «Выброси! Сейчас же выброси, идиот, Сдохнешь, и её погубишь!..»
        Виктор лишь с третьего раза понял, что от него хотят. Слепо зашарил по карманам, нащупал складной нож и, не глядя, отшвырнул его куда-то в бок. Сразу стало легче - не то, чтобы гул отпустил, но стал прозрачнее и уже не ломал кости черепа, а лишь скрёб по ним - противно, нудно, но уже почти безопасно…
        «Иди! Вставай, и тащи её! - надрывался где-то на краю сознания лешак. - И стишок, стишок не забывай, попадёте!..»
        И тогда он выловил в заполнившем мир мельтешении ниточку детской песенки: «…вместе весело шагать по просторам, тра-та-та…», запредельным усилием вздёрнул себя на ноги - и пошёл, волоча за собой бьющуюся в судорогах Еву, инертный груз, словно неподъёмный мешок с мокрым песком, тяжёлый, цепляющийся за грунт мёртвым якорем…
        «…и, конечно, припевать лучше хором, тра-та-та, лучше хором…»
        …Шаг… шаг…. Она перевернулась на спину, и идти сразу стало легче - ноги женщины высвободились из петель хищной травы, а спереди помогала натянувшаяся верёвка, в которую всеми своими лешачиными силами впрягся Гоша.
        …Шаг… шаг… «…вместе весело шагать по просторам…»
        Потом они долго сидели, прислонившись к стволу особенно коренастого дуба, спрятавшись, словно в нише, в развилке между двумя громадными корнями. Гоша сбегал куда-то и приволок в наскоро сооружённой из коры корчажке воды - ледяной, до ломоты в зубах, прозрачной и неимоверно, невозможно вкусной. Ева, повозившись, угнездилась у него на коленях, свернувшись калачиком - он осторожно обтёр следы крови с её губ и щеки. А сам Виктор сидел и бездумно смотрел перед собой. Он попытался собрать по кусочкам события последней четверти часа - но так ничего и не вспомнил, и бросил это занятие.
        - Ничего, ничего… - скрипуче гудел лешак, подсовывая под бок женщине пучок мха, - Главное - прошли ведь, пропустил Запретный Лес! Теперь уже недалеко: вот отдохнём и поплетёмся дальше. А что нож не оставил, где было велено - так что ж? Вечно вы, человеки, не слушаете, а я ведь предупреждал! Ну да теперь самое трудное позади, теперь полегче станет…
        «…И, конечно, припевать лучше хором, лучше хором, лучше хором…»
        Миновав страшный пруд, тропа стала неузнаваема. Она словно смирилась с незваными гостями, упорно пробирающимися по ней в заповедную глубь, и перестала хватать их за ноги, выматывать душу мелкими каверзами - словом, пакостить, где только возможно. Душная тяжесть, подпиравшая с обеих сторон, отпустила, и теперь Виктор шагал, чуть ли не насвистывая, и без опаски озирался по сторонам.
        А посмотреть было на что. Дубы здесь хоть и не вымахивали ввысь на зависть иным московским высоткам, и к тому же, отличались редкой кряжистостью. Вокруг каждого можно было смело совершать променад и человек, не следящий за физической формой, пожалуй, и не выдержал бы такой прогулки. Особенно если учесть необходимость перебираться через громадные, похожие на чешуйчатых питонов, корневища, глубоко утопленные в грунт. Тропа виляла между ними, а нижние ветви нависали вверху метрах в двадцати - в результате пространство дубравы, практически лишённое подлеска, напоминало готический собор, заставленный гротескно-толстыми колоннами. Между перепутавшимися корнями, в многолетнем слое палой листвы, нет-нет, да и проглядывали куски асфальтового покрытия и обломки бетона. Где-то здесь, прикинул Виктор, проходило Шоссе Энтузиастов.
        - Эти дубы растут прямо из корневищ Отче-Дерева. - объяснял на ходу Гоша. - Вообще-то его корни раскинулись под всем Лесом, но здесь переплетения выходит на самую поверхность. Мы, лешаки, как поняли, в чём дело, решили это использовать.
        - Это как? - удивилась Ева. Сама она, как и Виктор, не видела гигантского Отче-Дерева, возвышающегося на холме в Ховрино, знала о нём только из рассказов Бича со Студентом, да «партизан»-барахольщиков. И представление о его грандиозности, об ауре исконной мощи, распространяющейся оттуда на весь Лес, имела.
        - Знаете, как к яблоне черенки прививают? - продолжал меж тем Гоша. - Мы поступили так же: расчистили самые мощные корни и привили к ним саженцы дубов. И что вы думаете: за два года вымахали, похлеще, чем в Петровской обители, у друидов! С тех пор так, постепенно, Терлецкое Урочище и обустраиваем. Всё здесь особое, исконное, подлинное.
        - Да уж… - Виктор остановился, любуясь особо развесистым лесным гигантом. - Вашим дубам позавидует даже тот, пушкинский, с Лукоморья. Жаль, учёного кота нет.
        - Почему же нет? - обиделся лешак. - А это, по твоему, кто, белочка?
        Виктор глянул туда, куда указывал узловатый, словно высохший сучок, палец - и обмер. Из густой листвы на него недобро желтели глаза здоровенного баюна.
        - Кхм… - он на всякий случай сделал шаг назад и едва не запнулся о корень. - И ведь не поспоришь… А песни петь он умеет?
        В ответ громадный кот издал глухое то ли урчание, то ли рокот - надо признать, не лишённые некоторой мелодичности.
        - Умеет, как видишь! Он вообще у нас умный. - похвастался Гоша. - Золотой цепи, правда, нет, ну да она тут и ни к чему. Вольные у нас все, что деревья, что звери.
        - А сказки? - поинтересовался Ева, не отводившая от саблезубой рыси взгляда. Виктор заметил, что рука её шарила в воздухе ища и не находя шейку приклада. - Сказки-то как, говорит?
        - А то, как же! - физиономия лешака со скрипом изобразила улыбку. - Только не всякий их сумеет услышать. Вы вот, к примеру - не сможете.
        - А ты?
        - Лешак я, или где?
        Баюну, видимо, надоело созерцать двуногих, по недомыслию забредших в его владения. Он встал, зевнул, сверкнув здоровенными, в полтора пальца длиной, клыками, и бесшумно исчез в ветвях.
        - Фу ты… - выдохнул Виктор. - Так и заикой сделаться недолго!
        - Здесь, вообще-то, безопасно, ежели, конечно, не просто так явиться, а по приглашению, и без дурного умысла. - отозвался лешак. - Одно слово - парадиз. А дышится-то как, чуете?
        И действительно - весь гигантский неф этого лесного собора был вместо ароматов воска и ладана да осторожных шагов служек, заполнен древесными стуками, шорохами, шорохами, запахами сухого мха, прелых грибов и терпким танинным духом. Солнечные лучи пробивались через непроницаемые с виду кроны, словно сквозь неровные витражные стёкла, и играли на коре, на космах лишайников, на утоптанном грунте тропы жёлтыми, изумрудными, золотыми зайчиками.
        - И жёлуди, небось, лопатой гребёте? - попыталась подколоть лешака Ева. Тот глянул на неё - коротко, строго, укоризненно.
        - Это ты брось. - насупился лешак. - Жёлуди - это ваше, людское, нам ни к чему. Ни один из тех, что появился здесь, в Урочище, его пределов отродясь не покидал, и впредь не покинет. Незачем это, баловство…
        Словно в ответ на его тираду один из дубов вблизи тропы отозвался протяжным скрипом. Гоша с треском хлопнул себя по потрескавшемуся лбу.
        - Вот же, замшелый пенёк! - посетовал он. - Тут, рядом, один ваш знакомец обретается - может, зайдём, проведаем?
        - Знакомец? - удивился Виктор. - Кто?
        - Я, кажется, знаю. - ответила вместо лешака Ева. - Что ж, веди, а то, и правда, не по-человечески. Кто его, страдальца, бедолагу, ещё тут навестит?

* * *
        - Никогда такого не видела… - прошептала Ева. - Рассказы слышала, но, честно говоря, думала, что это всё байки. Про друидов, сами знаете, чего только не болтают…
        - Ты нас с друидами-то не ровняй! - нахмурился лешак. - У них это вроде как кара, наказание. А здесь человек новую жизнь получает. Правда, непросто это, ну так и младенец в муках рождается…
        На первый взгляд, в картине, открывшейся их взору, не было ничего необычного. Ну, прильнул всем телом к дубу - мало ли на свете чудаков, разговаривающих с деревьями, и готовых часами простоять вот так, в обнимку с древесным стволом? И только при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что человек не просто прижался к коре - нет, он врос в неё, так, что правая сторона тела вместе с бедром, рукой и половиной головы не были видны. По линии раздела плоти и древесины кора истончалась, прорастая в кожу - в особенности там, где следы недавних ужасных ожогов были особенно заметны.
        - Это только начало. - тихо проскрипел Гоша. - Ещё месяц, два, и кора покроет его целиком.
        - Ему больно? - помедлив, спросила Ева.
        Лешак кивнул.
        - Путь с того света назад, на этот непростой. Из дерева Седрик выйдет уже полноценным лешаком.
        - Он нас узнаёт? - осведомился Виктор. Вслед за своими спутниками он тоже понизил голос до свистящего шёпота.
        - Понятия не имею. У меня-то всё по-другому было. Тогда ещё Терлецкого Урочища не было - во всяком случае, в нынешнем его виде. Постепенно корой обрастал, год за годом.
        - И долго ты… того… ждал?
        Гоша озадаченно поскрёб затылок. Посыпались клочья мха и мелкие веточки.
        - Да, почитай, лет пять ушло.
        - А ему сколько мучиться?
        - Меньше, конечно. Через год своими ногами пойдёт, лешачиными.
        - И видеть будет? - осведомилась Ева. - На месте единственного глаза бывшего лидера Сетуньского стана красовалась нашлёпка бурого лишайника. И это было далеко не самое страшное - Виктор хорошо помнил кровавые ямы, в которые превратились глазницы Седрика после знакомства с Пятнами на Ковре. То, что Бич тогда притащил в Нору на самодельной волокуше, мало напоминало человека - сгусток боли, страдания, оголённой, израненной плоти.
        - Обязательно будет. - заверил лешак. - Может, не совсем так, как вы, человеки - но всё что нужно в Лесу различит.
        - И бормотуху вашу тоже будет хлестать - ту, что на жгучих дождевиках настояна? - ехидно осведомилась медичка.
        Гоша вместо ответа лишь укоризненно скрипнул.
        Виктор попытался представить, каково это - месяцами, возможно, годами стоять, прильнув к дереву и ощущать, как оно медленно прорастает в кости, мышцы, нервы, заменяя их своими волокнами. Воображение отказывало.
        - Мне, значит, вот так же… предстоит?
        Ну, что ты! - лешак даже замахал на него руками. - Тебе же только руку надо вырастить, да и то, не целиком, только ниже локтя. Это куда проще: недельку полежишь на особом ложе, настои попьёшь… Больно, конечно, будет, не без этого - ну так не маленький, потерпишь. Потом, правда, придётся приспосабливаться.
        Об истинной цели визита в Терлецкое урочище. Они заговорили чуть ли не в первый раз, до сих пор ограничиваясь намёками. Виктор, признаться, побаивался даже думать о том, как лешаки собираются вырастить ему руку взамен той, которой он лишился после близкого знакомства с особо зловредным ядом. Ева называла его Анк-Тэн, или «сок мёртвых корней» - по её словам, его рецепт был известен только в Петровской обители. В малых дозах он вызывал омертвление нервов, и если бы Ева вовремя не отняла поражённую руку, то отрава постепенно добралась бы и до других участков тела, прикончив, в итоге, жертву.
        В письме же Виктору обещали не протез, а полноценную руку, способную не только выполнять все нужные движения и действия действовать, но и ощущать пальцами, ладонями, не хуже чем та, что была утеряна. Правда, с виду новая рука будет в точности, как у Гоши - корявая, покрытая потрескавшейся корой, с узловатыми, неровными пальцами-сучками.
        Ева осторожно провела кончиками пальцев по обнажённой груди сетуньца.
        - Тёплый… - хрипло сказала она и нервно сглотнула. Ей явно было не по себе.
        Пальцы её скользнули дальше, туда, где бугристый шрам от ожога переходил в корявую дубовую кору.
        - И здесь тоже… тёплый.
        Гоша неловко, бочком, оттеснил её прочь от вросшего в дуб сетуньца.
        - Навестили страдальца - вот и хорошо, вот и довольно. - бормотал он. Не до вас ему сейчас. И долго ещё будет не до вас. Вот обратно пойдём - ещё раз навестим, а сейчас пора нам. И так задержались из-за пруда этого гадского…
        Ева неохотно подчинилась. Виктор шёл вслед за ней, с трудом сдерживаясь, чтобы не обернуться.
        - Кстати! - женщина остановилась и щёлкнула пальцами. - Хорошо, что ты напомнил: мне тут надо депешу одну отправить. К вам сюда почтовые белки ведь не заглядывают?
        Гоша развёл руками.
        - Нельзя им. Ты вот что: мне отдай, я выйду за границу Урочища, передам. Тебе срочно надо?
        - Хотелось бы прямо сейчас. А может, я сама?..
        - Не… Гоша помотал головой так энергично, что клочки мха и кусочки коры снова полетели во все стороны. - По второму разу Запретный лес тебя не пропустит. - Пиши своё письмо и говори, кому. Я всё устрою в лучшем виде.

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        НЕДАЛЕКО ОТ ЖИВОПИСНОЙ УЛ.
        - Вам, молодой человек, надо знать, что делает старый Шмуль в таком трефном месте? Так слушайте ушами, что я имею сказать. Вы в курсе, почему евреи умные? Когда Создатель делал Свой Народ, он отбирал у них глупость. Так её же надо было куда-то потом пол?жить! Поэтому он отбирал дурость у девятисот девяноста девяти евреев и отдавал её всю тысячному. И он уже вышел такой дурной, что Небо смеялось и плакало, глядя на этого шлемазла…
        Шинкарь старательно копировал выговор одесского привоза, как представляли его во все времена его москвичи, судящие о предмете по Бабелю, одесским анекдотам, да полузабытому, ещё начала века, телесериалу «Ликвидация».
        А может, и не копировал - те за два с лишним десятка лет, что шинок простоял здесь, между Живописной улицей и заросшей огромными чёрными вётлами набережной Москвы-реки, «одесский» говорок въелся в натуру владельца заведения. Сам он мало походил на местечкового еврея в лапсердаке и с пейсами. Высокий, худой, нескладный, с крючковатым носом, в джинсах и вязаной безрукавке поверх сорочки и атласной чёрной кипой в курчавых волосах, Шмуль являл собой образ столичного интеллигента, пытающегося приобщиться к образу предков, обитавших где-нибудь под Житомиром.
        - Я, юноша, и есть тот самый, тысячный. - Он говорил негромко, протирая тарелки свисающим с плеча полотенцем, расшитым по краям моргендовидами, семисвечниками и крючковатыми буквами еврейского алфавита. Такие же украшали простенки между окнами рядом с громко тикающими часами в деревянном корпусе и гирляндами синевато-красных луковиц.
        Одно слово - шинок.
        - Когда все евреи уезжали в Америку, благословенную страну за океаном, - продолжал Шмуль, - я остался. Когда все евреи поехали в землю обетованную, Израиль - я тоже остался. И когда пришёл Зелёный Прилив, и все, и евреи и гои - побежали из города - я таки да, обратно остался! Зачем, спросите вы, такой молодой и умный? Ой-вэй, если бы Шмуль знал за ответ…
        Этот монолог, слово в слово воспроизводимый каждый раз в ответ на вопрос о том, зачем понадобилось открывать заведение в такой глухомани, Егор слышал, по меньшей мере, трижды, и всякий раз получал неподдельное удовольствие от этого номера разговорного жанра. Шмуль вообще был нерядовым собеседником, чем-то напоминая Мартина. Правда, шинкаря никто и никогда не видел пьяным - но в остальном у него с главным университетским пропойцей было немало общего. Мартин даже красовался на групповой фотографии, висящей на стене шинка - вместе с самим владельцем и компанией жизнерадостных личностей не первой молодости. По словам шинкаря это были писатели-фантасты, его коллеги, собравшиеся на каком-то конвенте в последнем пред-приливном 2023-м году, а Мартин находился в этой компании на правах редактора одного из издательств, публиковавших фантастику.
        Дверь скрипнула, на пороге возник Чекист. В руках он держал листок бумаги. «Партизаны», устроившиеся в дальнем углу, разом повернулись к командиру, но тот отмахнулся - «сидите, бойцы, отдыхайте, закусывайте, без вас порешаю…»
        Егор пригляделся - листок был из тонкой рисовой бумаги. На таких, экономя вес, писали послания для беличьей почты.
        Впрочем, Чекист и сам подтвердил эту догадку.
        - Уважаемый… - обратился он к Шмулю, дождавшись, когда тот закончит обращённую к Егору филиппику. - Тут до вас дело имеется… собственно, не до вас, а до вашей супруги. Посмотрите?
        И помахал листком перед крючковатым носом хозяина заведения.
        С тяжким вздохом, в котором, казалось, уместилась вся вековая тоска еврейского народа, Шмуль принял бумажку. Прочёл, пошевелил губами - вывороченными, красными, - перечитал ещё раз. На лице его отразилось лёгкое недоумение.
        - Розочка, душа моя! - позвал он. На зов из дверей позади стойки выглянула супруга шинкаря - как и он сам, она имела мало общего с описанными Шолом-Алейхемом портретами обитателей местечек. - Тут хороший человек помочь просит. Ева, докторша из егерей, ты должна её помнить…
        Мадам Шмуль мелко закивала, вытерла руки о передник и взяла письмо. Прочла и зашарила глазами по залу. Чекист, похоже, этого и ожидал - он метнулся в угол и выволок оттуда две большие плетёные корзины. От корзин отчётливо тянуло сыростью и прелью.
        - Грибы, значит?.. - протянул шинкарь. - Даже спрашивать боюсь, зачем они ей понадобились, но уж точно не для потушить в сметане. Сделаешь, дорогая? А молодые люди тебе помогут.
        Чекист сделал указующий жест. Один из бойцов, чернявый, цыганистого вида, с перстнями, наколотыми на пальцах, подхватил корзины и потащил на кухню вслед за Розочкой. Вскоре оттуда раздались сдавленные проклятия на фене, перемежаемые громкими еврейскими причитаниями.
        - То-то… - ухмыльнулся Шмуль. - Розочка ему быстро вложит в голову, как делать разных полезных вещей, а не только по Лесу шляться. Да и дел-то там - почистить эти ваши грибы да замочить в солёной воде с уксусом, пока сама мадам Ева за ними не придёт.
        Он вздохнул (Егор уже стал прикидывать, не начать ли считать вздохи?) и вернулся за стойку.
        - Это таки всё, молодые люди, или будете уже кушать ваш обед?
        - Обязательно пообедаем. - заверил он шинкаря. - Только посылочку вам вручим, от Кубика-Рубика. Давайте, парни, её сюда!
        Чекист кивнул и скрылся за дверью. Шмуль проводил его заинтересованным взглядом.
        Через несколько минут командир «партизан» объявился опять. На этот раз он ввалился в шинок задом наперёд, отдуваясь под тяжестью длинного, размером с поставленный на бок холодильник, ящика. С противоположного конца нелёгкую эту ношу поддерживал Яцек.
        - Вот вам здрасьте через окно! - Егор сделал приглашающий жест. - Прикажете распаковать?
        Фанера и тонкие рейки недолго сопротивлялись австрийскому штык-ножу в руках барахольщика. Отлетели с треском боковые стенки, испещрённые наклейками транспортно-логистических фирм (иные, ламинированные прозрачной плёнкой, уже расползлись нечитаемыми кляксами), вывалилась на пол груда упаковочной стружки, которой неизвестный грузоотправитель предусмотрительно заменил пенопластовые шарики, и перед глазами присутствующих предстала она. Массивная, из клёпаной меди, подставка тёмного дерева, старомодные шкалы со стрелками. Всюду блестящие трубочки, краники, решётки, стекла водомерных трубок и емкостей для молока и сливок…
        - Крутяк! - восхищённо выдохнул Чекист. - Чиста стимпанк! Это что, кофеварка?
        Шмуль посмотрел на него с нескрываемым сожалением.
        - Это, чтоб вам было хорошо понятно, юноша, не пошлая кофеварка, а кофемашина с паровым приводом. Не какой-нибудь ширпотреб, а натуральный индпошив - таких в мире всего десятка три, ручная работа для подлинных ценителей. Вот, видите, цилиндр с решётчатой дверцей? Это топка - можно жечь хоть щепки, хоть угольные брикеты, хоть биотопливо, там есть особая горелка. А уж стоит - мне больно об этом вспомнить!
        - Значит, электричества она не требует? - уточнил Егор.
        - Ни боже ж мой! - замахал руками шинкарь. - Всё исключительно на паровой тяге. Мельница для кофе, правда, ручная - видите, сбоку рукоятка изогнутая? Зато капучинатор самый настоящий, на пару, тут даже манометр прикручен… Теперь могу угощать вас хоть американо, хоть латте!
        - Здорово! - снова восхитился командир партизан. - Значит, обновим аппарат? Сварганьете-ка нам кофейку. Мне эспрессо, двойной…
        - Вы всегда торопитесь, как уже поздно? - осведомился у торопыги Шмуль. - Это не китайская поделка, которую только в сеть воткни, и она таки да, работает, совсем, как настоящая. А ещё через пять минут ломается. Нет, этот агрегат надо подготовить со вкусом, наладить, освоиться как тут и что… Вот тогда будет вам и эспрессо, и капучино, и даже мароччино с флэт вайтом! А пока - пейте уже своё пиво и не расчёсывайте мне нервы!
        VII
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ГЗ МГУ
        - …и ещё пятнадцать малых учебных наборов химической посуды. - подытожил Яков Израилевич. - Со следующей декады пойдут лабораторки со вторыми курсами, предвижу большой расход.
        - Зрозумило, побьють, ироди. - согласно помотал головой завскладом. - Ось заставитьб йих гроши платить - берегли б казенне добро…
        И черкал карандашом в невероятно засаленной записной книжке.
        Доцент Шапиро с иронией покосился на собеседника. Заведующий всем складским хозяйством факультета Михась Вогнянович Вислогуз, крупный краснолицый мужчина с внешностью и манерами хрестоматийного хохла-прапорщика, формально хоть и не подчинялся завлабу, но с некоторых пор ходил у него на коротком поводке. Причиной тому были некие вольности, которые упомянутый заведующий складом позволил себе в отношениях с весьма и весьма сомнительными персонажами. И в том числе - похищение и перепродажа лабораторных образцов, оставшихся после одной экспериментальной программы, прикрытой доцентом Шапиро по соображениям безопасности.
        История эта имела продолжение и привела в итоге к авантюрному рейду по Северо-Западу Леса, предпринятому добрым приятелем Якова Израилевича, егерем по прозвищу «Бич». Михась же Вогнянович был разоблачён, взят за кадык, унижен, растоптан, а на закуску поставлен перед непростым выбором: либо он остаётся на прежнем месте, но ведёт себя тише воды, ниже травы, выполняя все указания разоблачителей, либо… а вот об альтернативе заведующему складом думать не хотелось, так что выбор он сделал вполне предсказуемый. Чем Яков Израилевич и пользовался самым бессовестным образом. Например, получал по первому своему запросу дефицитные комплекты лабораторной посуды, за которые между факультетскими лабораториями разгорались нешуточные баталии, приводящие порой к шумным скандалам в кабинете завкафедры ксеноботаники профессора Адашьяна, иногда докатываясь даже до самого деканата.
        - Оборудование новое прийшов. - сообщил Михась Вогнянович, разделавшись, наконец, с записями в блокноте. - То, що ждали ще в серпни… в августе. Электронное, особливо для Лису, вчора по реке доставили. Так завкафедрою заборонив показувати кому-нибудь список - буде сам розподиляти… распределять по лабораториям.
        - Ну-ка, ну-ка… - заинтересовался Яков Израилевич. - Список есть?
        - А як же! - засуетился завскладом. - Ось, туточки…
        Некоторое время Шапиро изучал поданную ему бумажку.
        - Как я понял, вы уже всё вскрыли и оприходовали?
        - Вскрыл, ясное дело. А ось оприходовать… треба ще комиссию зибрати, оценить, як оборудование перенесло перевозку. Може, що ти списати доведеться…
        - Комиссию, говорите? - Яков Израилевич сразу повеселел. - Сколько там нужно, два человека, три? Я, пожалуй, дам вам для этого дела двух своих лаборантов и техника. Возьмёте?
        - Що ж не взяти? Нехай попрацють. - согласился Вислогуз.
        Дело было обычное, и касалось оно остродефицитной ламповой аппаратуры, выпускаемой в Сколковском филиале МГУ специально для нужд «москвичей». Разумеется, ничего криминального в такой комбинации не было - часть полученных приборов актировались, как получившие повреждения в процессе транспортировки, и отправлялись в дальний угол склада. А оттуда - прямиком в лабораторию экспериментальной микологии, где, через некоторое время, приборы оформлялись, как прошедшие ремонт и введённые в эксплуатацию. Разумеется, в той же самой лаборатории. Материалы и запчасти для ремонта списывались по акту, и оседали затем в запасниках лаборатории.
        К великому сожалению Михася Вогняновича, его новые «обязательства» не сводились к снабжению лаборатории экспериментальной микологии. Как говорится - «попала собака в колесо - пищи, но беги…»
        - Тут, эта… людыны размовляють… Що до новой сотрудницы, як там её?..
        - Вы о синьоре Монтанари? - Яков Израилевич поднял на завскладом глаза. - Что с ней не так?
        - Да, вроде, всё так… - Вислогуз мялся, явно выбирая, что сказать. - Слышал, её покликали сьогодни в лабораторию профессора Симагина…
        - Это где она в прошлый свой визит к нам была в аспирантках? - уточнил Шапиро, хотя и сам прекрасно знал ответ. - Ну, так это вполне нормально.
        - Нормально, та не дуже. - прогудел Вислогуз. - Там у них один хлопчик лаборантом, батько его мой кум, из Малиновки…
        Яков Израилевич кивнул. Брат Михася Вогняновича состоял в старостах сельца Малиновка и регулярно снабжал родственника щедрыми продуктовыми «подарунками». Часть их оказывалась на общем столе лаборатории экспериментальной микологии в качестве добровольных подношений проштрафившегося завскладом.
        - Так этот хлопчик в запрошлый раз с италийкою цей кохался… любовь, значит, крутил. - продолжал Вислогуз. - Потом разбежались они, вже не знаю, чому. А сегодня утром зам Симагина пидходить до него и каже, шоб он бывшую свою зазнобу пригласил в лабораторию зайти. Ось я и подумав: може, им от неё чого потрибно?
        Вислогуз, как и всякий раз, когда сильно волновался, смешивал украинскую и русскую речь. На красной, словно перезрелая свёкла физиономии, проступили крупные капли пота.
        - Пригласить, говоришь, велел? - Яков Израилевич задумался. - Занятно, занятно…
        Его неприязнь к Симагину (вполне, надо сказать, взаимная) не была секретом ни для кого. Да и Франа, насколько он успел выяснить, ушла к нему из лаборатории генетики после изрядного скандала - девчонки-лаборантки болтали, что выяснение отношений с Симагиным состоялось при закрытых дверях, причём из кабинета профессора слышались экспрессивные итальянские обороты и звон бьющейся лабораторной посуды. Сам же профессор, известный мастер подковёрных интриг, имел некоторый вес в ректорате Филиала, и выпускать его из поля зрения никак не следовало.
        Тем более, когда дело касается столь деликатных материй.
        - Занятно, занятно… - задумчиво повторил доцент Шапиро. - Вы, вот что, Михась Вогнянович: выясните-ка поподробнее, зачем её туда позвали и чем этот визит закончился. Хорошо бы узнать, о чём шла речь… в деталях. За пару дней справитесь? Да? Вот и хорошо, не сомневался в вас.
        Вислогуз уныло кивнул, повернулся и пошёл прочь, едва сдерживая тяжкий вздох.
        …попала собака в колесо…

* * *
        - Так мы вас ждём, синьора Монтанари, заходите! Всегда вам рады!
        Физиономия заместителя Симагина - слащавая, гладкая, отвратно-лицемерная - вызывала у Франы острейший приступ раздражения. Хотелось хлопнуть дверью изо всех сил, чтобы припечатать эту рожу крашеной масляной краской «под слоновую кость» филёнкой - так, чтоб брызнуло, чтобы взвыл…
        - Figlio di putana!..[27 - (итал.) Сукин сын]
        Им от неё что-то надо, это очевидно. Не Семибоярскому, разумеется, он - ничтожество, прихвостень. Симагину. Только то, что бывший научный руководитель посмел передать приглашение ни с кем-то, а с её бывшим любовником, само по себе могло стать поводом для нешуточного скандала. Тогда, год назад, они расстались так, что ни один уважающий себя мужчина после такого и близко не подойдёт. А этот: «Франа, дорогая, как я рад, не заглянешь ли к нам в лабораторию…»Нет, на него точно надавили. Она потому и приняла приглашение - хотела убедиться, что не ошиблась, всё поняла правильно.
        Так оно, в общем, и оказалось. «Бывший» встретил её с преувеличенным радушием и, не успели они обменяться парой дежурных фраз, как в дверях лаборатории возник Симагин. За спиной у него маячила лоснящаяся физиономия Семибоярского. «Бывший» немедленно ушёл в тину, и дальнейшая беседа в кабинете профессора протекала уже без него. А вот Семибоярский, к удивлению Франы, остался и принял в разговоре живейшее участие.
        О да, они они сумели её удивить! Ну, предположим, об интересе, к нехорошим странностям, вроде загадочных «грибных» зомби, или мёртвых проплешин, появляющихся в некоторых районах Леса, знают многие - чего стоила хотя бы беседа в «Шайбе», на которую Мартин ухитрился собрать толпы слушателей. Но чтобы у Симагина оказался материал именно по этой теме, да ещё такой «жареный»! Да, за это она была готова простить vecchio schifoso[28 - (итал.) Мерзкий старикашка] многое, включая хамство во время недавней встречи и даже сальные взгляды, которые он и сегодня нет-нет, да и бросал на её коленки. Но, giuro su Dio[29 - (итал.) Клянусь Богом], дело того стоило!
        После обязательных экивоков: «как же, синьора Монтанари, помним, рады, мечтаем продолжить сотрудничество, если вы пожелаете, разумеется…» Симагин выложил на стол конспект выступления Шапиро на недавнем учёном совете. Это была машинописная копия его собственных набросок, и профессору пришлось комментировать их, по ходу того, как итальянка изучала записи.
        И это была бомба - во всяком случае, для Франы! Её новый научный руководитель обо всём знал? Мало того, делал на эту тему пространный доклад, нескольких пунктов из которого с лихвой хватило бы ей, чтобы нащупать ново направление в исследованиях? А все эти люди, учёный совет Биофака - услышали, узнали и постановили прикрыть тему? И, ладно бы её засекретили по требованию каких-то спецслужб - нет, просто так, по собственной инициативе, из-за каких-то неясных страхов, сомнений, неуверенности взять и закрыть доступ к чему-то по-настоящему загадочному, таинственному, необъяснимому? Да, конечно, здесь хватает зловещего, пугающего даже - но разве годится учёным, исследователям идти на поводу у своих, загнанных в подсознание, страхов?
        Это плохо укладывалось в голове.
        Первым её порывом было схватить эти бумаги, явиться к Шапиро и закатить грандиозный скандал. После чего - вернуться с повинной к Симагину и попроситься под его крылышко. Остановило вовремя возникшая уверенность в том, что именно этого-то профессор и добивается, играя ею, словно кукольным Пульчинеллой[30 - персонаж итальянской комедии дель арте] на ниточках.
        Итак, заведующий лабораторией микологии знает. И наверняка, много больше того, что изложил в своём куцем докладе. Но пытаться выжать из него что-то бесполезно: он и так совершил насилие над собой, дав её намёк. Да, именно так: не посоветуй он тогда обратиться к Мартину, не было бы и беседы с Симагиным.
        Стоп! Да стоп же! Но ведь и Мартин дал ей некий намёк! И не намёк даже - прямое указание на конкретных людей, которые не просто что-то знают - это именно от них Шапиро получал данные для своего доклада. И с человеком, ближе других знакомым с этими двумя, у неё назначено свидание через каких-то два-три часа!
        Франа усмехнулась. Что ж, теперь это мероприятие приобретает новый, сугубо практический смысл, помимо сугубо женского желания поближе познакомиться с приглянувшимся ей сильваном. А заодно - чего уж скрывать? - стремления добавить в свою коллекцию экзотических партнёров зеленокожего юнца. В том, что он не устоит перед её чарами, многоопытная итальянка не сомневалась. А уж потом, после всего, вывести разговор на нужную тему…
        Девушка снова едва не рассмеялась. Вот ведь как всё обернулось! Теперь вчерашние её действия, более экстравагантные, чем осмысленные - приобретение боевого карабина, туманные намёки насчёт неких «планов», что она щедро отпускала Умару, желая заинтриговать того предстоящим свиданием - приобретают неожиданный смысл. И, если интуиция её не обманывает, после ночи любовных игр ей предстоит долгая и, скорее всего, рискованная прогулка на другой конец Леса.

* * *
        Франа поднялась с топчана, потянулась и принялась озираться. Бюстгальтер лежал в дальнем углу комнаты, там, куда улетел вчера вечером, сорванный нетерпеливым сильваном. Да она и сама, помнится, не проявляла особой сдержанности…
        Пояс для чулок оставался на талии, трусики же лиловой тряпочкой болтались на левой ноге - что, так и не удосужилась снять? Ну вот, порваны… и где теперь взять новые, и чтобы в тон к остальному гарнитуру? Увы, Университетский рынок, раскинувшийся во внутреннем дворе ГЗ, заметно уступает в плане ассортимента модным магазинам Милана и Рима…
        А, неважно! Франа тряхнула гривой спутанных со сна волос. Дело в любом случае, того стоило, даже если не принимать во внимание запланированную вылазку в Лес. Подруги (вернее сказать, знакомые, подругами она здесь и не обзавелась и не планировала) нисколько не преувеличивали: сильваны, эти младшие дети Московского Леса, действительно великолепны в постели. Немногие партнёры синьоры Франы могли похвастать тем, что им удалось утомить жадную до любовных игр итальянку - и Умару это, похоже, удалось. Вон он, лежит на постели, сугубо символически прикрыв бёдра простынёй, и поглядывает на неё, как кот на сметану. И, судя по тому, как вздыбилась эта самая простыня - мысли у сильвана самые, что ни на есть эротические…
        Она томно изогнулась, избавляясь от невесомых кружевных штучек, скатала с ножек чулки, впервые представая перед партнёром совершенно, до последней ниточки, обнажённой. И когда сильван, уловив намёк, приподнимается на локте - швырнула в него скатанные в невесомый комочек чулки, тоже бледно-лиловые, как и почившие в бозе трусики. И, не дожидаясь, когда он их поймает, тигрицей прыгнула следом. На часах - шесть утра, и можно позволить себе утреннюю, самую сладкую, порцию удовольствий.
        - Всё не могу забыть, как ты того гопника ножом! - говорил Умар. - Вот ни за что не подумал бы…
        Она томно потянулась, брызнув из глаз шаловливыми искорками.
        - Ты что, решил, что я - девочка из монастырской школы? Ошибочка, дорогой товарищ, как говорит синьор Шапиро. Я, к твоему сведению, дорогой, ещё до того, как попасть в Московский Университет, стажировалась в Манхэттенском Лесу. А там и не такому научишься.
        - Что, там действительно так плохо?
        - Гораздо хуже. - Франа невесело усмехнулась. - Ты даже представить себе не можешь, до какой степени там скверно.
        - Я слышал об одном человеке, который тоже там побывал. - сообщил Умар. Бич… то есть дядя Сергей называл его «Пиндос». Говорил, что он проработал на Манхэттене больше года, кажется, волонтёром какой-то благотворительной организации. А когда представился случай - перебрался сюда.
        - Правда? - обрадовалась Франа. - Слушай, мне обязательно надо его найти. Поможешь?
        - Зачем?
        Глаза её опасно сощурились.
        - А просто так, не спрашивая, зачем - не можешь?
        - Не могу. - признался Умар. - Отец не поймёт. Дядя Сергей не поймёт. Ты, конечно, замечательная девушка, но я ни разу не был в тех краях, и срываться с места через весь Лес, неизвестно ради чего… нет, не поймут!
        Похоже, разочарованно подумала Франа, она переоценила степень самостоятельности этого парня. «Дядя Сергей», надо же! В сущности, он ещё ребёнок, привыкший оглядываться на взрослых…
        - Можешь хотя бы сказать, где его искать?
        - Почему нет? - Умар пожал плечами. - На ВДНХ. Где именно он там - не знаю, но, наверное, можно спросить. Судя по тому, что о нём рассказывали - личность довольно известная.
        - Значит, придётся самой выкручиваться… - задумчиво произнесла Франа. - Похоже, мне обязательно нужно поговорить с этим твоим Пиндосом. Только не спрашивай, почему.
        - Почему? - немедленно спросил Умар, и они оба засмеялись.
        - Честно говоря, сама не знаю. Считай, интуиция. В конце концов, это мои проблемы, не твои…
        При этом она слегка отстранилась от любовника. Тот дёрнулся было, за ней, но замер, наткнувшись на острый взгляд.
        «… а ты что хотел, милый? Желание женщины - закон. Тем более - такой женщины…»
        И не ошиблась, конечно.
        - Дело в том, что там, поблизости Древобашня. - торопливо заговорил сильван. - Это владения ЦВЛ, Церкви Вечного Леса - ну, ты знаешь, конечно…
        Франа кивнула.
        «…ты даже не представляешь себе, мальчик, насколько хорошо я их знаю…»
        - Ну вот, а её обитатели, - частые гости на ВДНХ. - продолжал Умар. - А отец с Бичом… с дядей Сергеем ЦВЛовцев крепко недолюбливают и советуют лишний раз не попадаться им на глаза.
        - Боишься?
        Он гневно вскинулся, и Франа поздравила себя с верным ходом.
        - Я? Боюсь? Вот уж нет! Слушай, если тебе уж очень надо, то можно сделать так: попроси у Шапиро оформить тебе дальний выход в Лес, а меня пусть назначит сопровождающим.
        Почему тебя? - сощурилась Франа.
        - Так некого же больше! Те лаборанты, что имеют частичный иммунитет к Эл-А, к вылазкам дальше ближних окрестностей ГЗ допуска не имеют. А Бич… дядя Сергей, к которому в таких случаях всегда обращаются в первую очередь, сейчас далеко.
        - Хм… а если спросит - куда я собралась?
        Сильван пожал плечами.
        - Скажешь правду. На ВДНХ действует филиал Московского Университета, здешние сотрудники регулярно мотаются туда-сюда - те, кому эл-А позволяет, конечно.
        - И всё же… - Франа тряхнула головой. - Понимаешь, я бы не хотела, чтобы кто-нибудь знал о моём интересе к Пиндосу. Кроме тебя, конечно. Почему - объяснить не могу, но чувствую, что так будет правильно. Может, можно что-нибудь ещё придумать… какой-нибудь повод?
        - Ладно, убедила - решительно заявил сильван. - Я тут слышал краем уха, как профессор Адишьян - это завкафедры ксеноботаники - сетовал, что третью неделю не может получить какие-то образцы из тамошнего филиала. Людей у него, понимаешь ли нет, чтобы послать, а оказии никак не случится. Если он узнает, что ты готова туда отправиться - наверняка даст распоряжение Шапиро.
        - А как он узнает?
        - Есть методы. - сильван ухмыльнулся. - Одна знакомая лаборанточка, она как раз с ним работает…
        - Лаборанточка, говоришь? - Франа игриво улыбнулась, закинула руки ему за шею и прижалась всем телом - горячим, чувственным, лишённым даже иллюзорных покровов в виде лиловых кружев. - Ты с ней тоже спишь, да? А ну-ка, рассказывай, и чтоб с подробностями!

* * *
        Лампы - редкие, в заржавленных решётчатых плафонах - здесь не горели. Мартин провёл вокруг себя лучом фонарика. Обычная для нижних уровней подвалов Главного Здания картина - обстановка, чёрные пятна плесени, под потолком - жестяные вентиляционные короба и пучки кабелей, облупившаяся, пузырящаяся, отслаивающаяся краска на стенах. Её отвалившиеся пласты валяются тут же, на полу - стоит наступить на такой, и он моментально рассыплется невесомым прахом, а неосторожная ступня оставит на сером бетоне ясно видимый след.
        Вот такой, как эти.
        Он огляделся ещё раз. Да, это был тот самый коридор - не коридор даже, а короткий, метров пять длиной, отнорок, заканчивающийся тупиком в виде заброшенного то ли силового шкафа, то ли распределительного щита - круглые дыры на месте то ли счётчиков, то ли каких-нибудь ещё приборов. Это была бутафория - изъеденная ржавчиной панель с пучками проводов и заросшими плесенью рубильниками скрывала дыру в бетонной стене, за которой…
        Нет, это был не коридор, вроде тех, по которым он добирался сюда - тоннель, штольня, пробитая в плотно слежавшихся пластах породы. Здесь даже подпорки были: из обрезков брёвен, установленные явно вручную. Под ногами хлюпала полужидкая глина - неудивительно, подумал Мартин, ведь сейчас он находится не сильно выше уровня Москвы-реки, и остаётся только удивляться, почему грунтовые воды не затопили этот лаз…
        В грязной жиже явственно отпечатались подошвы предыдущего визитёра - того же, чьи подошвы раскрошили отслоившуюся краску. Небольшие такие, размер тридцать девятый - определил Мартин. И это тоже неудивительно, поскольку чужак был мал ростом и сложён отнюдь не по-богатырски. В этом он был уверен, поскольку видел того собственными глазами.
        Ну, предположим, не совсем глазами, но ведь видел же!..
        Беседа в «Шайбе», когда Мартин намекнул итальянке - неожиданно для самого себя, сколько ведь раз зарекался открывать рот на эту тему! - крепко его разбередила. Сутки с лишним он места себе не находил, собрал все ходящие по ГЗ слухи и сплетни о самой Фране, о том, что девушку последнее время её всё чаще видят в компании сильвана Умара, о прежних её связях. И, разумеется, о конфликтах - или интригах, это уж как посмотреть - в которые итальянка оказалась втянута стараниями то ли её нынешнего руководителя, Якова Израилевича с Шапиро, то ли профессора Симагина. И если отношения с завлабом микологии у Мартина были самые, что ни на есть доверительные, то профессора он откровенно недолюбливал. А потому - решил начать своё спонтанное расследование именно с него.
        Благо, инструмент для этого расследования был под рукой, в лаборатории, который Шапиро оборудовал в своё время в подвалах ГЗ для кое-каких своих экспериментов. Жезл Порченого, могущественный артефакт, созданный отступником-друидом для управления трансформацией живых тканей. Особенно хорошо это получалось снекоторыми мутировавшими видами грибниц- их нити могли проникать в любые щели, принимать любые формы, вытягиваться на сотни метров. И главное - они могли служить своего рода продолжениями органов чувств «оператора». Правда, проделывать этот трюк мог пока только Мартин и только он: доцент Шапиро пытался найти этой исключительности своего нештатного сотрудника сколько-нибудь разумное объяснение, но пока не преуспел. Так что приходилось привлекать того к работе, чем Мартин без зазрения совести и пользовался: чего стоила одна выходка с порхающим по стенам «Шайбы» изображением мужского полового органа, снабжённого парой трепещущих ангельских крылышек. Похабная эта анимация была создана с помощью «блуждающей грибницы», управляемой Жезлом, и заслуженно вошла в золотой фонт университетских баек.
        В задуманном не было ничего сложного - Мартин знал, где хранится Жезл, научился открывать несгораемый шкаф и пользоваться артефактом для своих не праведных целей. Многие студентки и молодые сотрудницы Университета неприятно удивились бы, узнай, сколько раз старый алкаш втайне наслаждался зрелищем их обнажённых прелестей и любовных игр. Со звуковым сопровождением этого «домашнего видео» было, правда, похуже, поскольку слуховые сигналы грибница передавала неважно - но Мартин не жаловался. Дарёному коню… то есть Жезлу…
        Поначалу слежка развивалась вполне удачно. Шпионский отросток, отправленный по вентиляционным ходам в лабораторию Симагина, с первого же раза застал там весьма любопытного посетителя. Нет, Симагин был на месте, да ещё и в компании своего прихлебателя доцента Семибоярского (скользкий тип, замешанный, насколько знал Мартин, в парочке грязных историй со студентками младших курсов). А вот их собеседник…
        В ГЗ многие ходили в одежде лесовиков. Туники и накидки золотолесцев, просторные рубахи и кожаные безрукавки сетуньцев, замшевые куртки и штаны с густой бахромой по швам, которые так любят жители Пау-Вау… Так что длинный, до пят, плащ симагинского гостя Мартина не смутил. А вот то, чем пахнуло из-под этой одежды…
        Нет, это была не вонь, не какой-нибудь особенно едкий аромат - грибницы передавали запахи ещё хуже, чем звуки. Из темноты под глубоко надвинутым капюшоном на Мартина словно пахнуло мертвенно-чёрной пылью, от которой он в день Зелёного Прилива, бежал, сломя голову - и добежал от Соколиной Горы сюда, в Главное Здание. Больше ни разу он не испытывал ничего подобного, но страх - неодолимый, могильный, всепроникающий, - въелся в его подсознание так крепко, что за все эти тридцать с лишком лет он ни разу не решился покинуть ГЗ, надеясь, что уж сюда-то эта мерзость не доберётся
        …выходит, зря надеялся?..
        Когда первый шок прошёл, и Мартин кое-как мог воспринимать происходящее, страшный гость уже засобирался на выход. Пришлось делать над собой недюжинное усилие, чтобы отправить «шпионский щуп» вслед за ним - по потолку, в виде тончайшей прозрачной нити. Чужак проследовал в подвал, открыв одну за другой несколько железных дверей, спустился по заброшенным лестницам на уровни - и скрылся вот в этом «тупичке». И - чудовищное невезение - длины «шпионского щупа» хватило лишь на то, чтобы заглянуть в щель бывшего силового щита да преодолеть ещё десяток метров вглубь!
        Поначалу Мартин даже обрадовался, что не надо следовать за ним дальше, но радости этой хватило меньше, чем на сутки. За это время он уговорил на предмет успокоения нервов полбутылки горилки (гостинец кума завхоза кафедры Вогняныча), обнаруженную в том же несгораемом шкафу, что и жезл Порченого. Немного поспал, похмелился и, придя окончательно в себя с ужасающей отчётливостью осознал, что просто обязан своими глазами заглянуть в загадочный лаз. Увы, те двое, кому он только и мог довериться в таком деле, некстати свалили куда-то из ГЗ, а больше попросить было некого - не доцента же Шапиро тащить с собой…
        Что ж, придётся в одиночку. Мартин засунул за пояс Жезл, монтировку, прихватил на всякий случай пузырёк с медицинским спиртом (привет лабораторным запасам доцента Шапиро!) и, проклиная свой героический порыв, побрёл к лестничному пролёту, ведущему вниз, в обширные подвалы Главного Здания.
        Мартин, помедлив, подцепил угол монтировкой. Пронзительно заскрипело железо, распределительный щит неохотно провернулся на заржавленных петлях. Из открывшейся дыры пахнуло такой мертвечиной, что он невольно отшатнулся. Это была та же мерзость, которую транслировал ему в мозг «шпионский» жгутик - похоже, чувствительные клетки улавливали её лучше, чем даже изображение…
        Мартин глубоко вдохнул в тщетной попытке собраться с духом. Если бы рядом был Бич, или хотя бы Егор-Студент! Но нет - он один, а из дыры в бетонной стене хлещет потоком неведомая жуть, и нет сил на то, чтобы поднять ногу и перенести её через узкий металлический порожек.
        Он поспешно затворил дверки силового шкафа, Ну не герой он, не герой! Тридцать лет назад его напугали на всю оставшуюся жизнь, так чтопусть уж теперь другие лезут во всякие дыры и ищут на свои дупы приключений. Всё, чем он может им помочь - это честно, без утайки, рассказать, что видел и что знает.
        А знает он немало - и может донести эти сведения до того, кто в состоянии ими распорядится. Но для этого хочешь - не хочешь, а придётся выбраться в парк: почтовые белки старательно избегают любых зданий и построек, особенно тех, где живут люди. Рыжие девчонки не терпят крыши над головой - полная противоположность самому Мартину, который старается без крайней необходимости не покидать уютный, обжитой ГЗ.
        Но, ничего не поделать - других способов быстрой передачи сообщений, кроме хвостатых вестниц в Лесу нет. Мартин повернулся и, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом, заторопился назад по коридору, к ведущей наверх лестнице.
        VIII
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        СОКОЛЬНИКИ.
        Егор не в первый раз оказывался здесь, на севере Сокольников - и всякий раз не уставал поражаться величественности, грандиозности здешних дубов. В Лесу хватало подобных титанов - одни только ясени Воробьёвых гор, приютившие в своих ветвях целое поселение Золотых Лесов чего стоят, - но здесь…
        Готический собор - вот что приходило в голову, стоило только поднять взгляд. Ветви смыкались где-то далеко над головой, образуя стрельчатые арки, толстенные стволы высились сплошной колоннадой. Впечатление усиливало полное отсутствие подлеска - внизу, в вечной тени гигантских крон не росли даже травы, и только подушки мха - мягкие, пухлые, буро-зелёные - покрывали узловатые корневища. Они раскидывались в стороны, подобно щупальцам гигантских древесных осьминогов, и перебираться через них приходилось, как через гряды скальные гряды - или же обходить, стараясь не заплутать в этом лабиринте. Ни единого кусочка асфальтированных аллей и дорог, во множестве пересекавших когда-то парк, эти древесные чудища не оставили - кроме одно-единственной поляны, плавно спускающейся от бывшего Ростокинского проезда к долине Яузы.
        Середину поляны занимал старомодный особнячок постройки начала двадцатого века. Когда-то здесь располагалась станция юных натуралистов; теперь же чудом уцелевшее здание и несколько хозяйственных построек, оконтуренные высоченной живой изгородью, стали Соколиной обителью - вторым по значению в Лесу обиталищем друидов. Отсюда они контролировали все Сокольники. Егор, хоть и подозревал, что слухи об их всемогуществе изрядно преувеличены - но не признавать за лесными колдунами огромной силы было бы сущей глупостью. Особенно после того, что пришлось испытать во время недавних приключений на северо-западе Леса, в Грачёвке, логове Чёрного Друида.
        В саму Обитель Егор заходить не собирался. После достопамятного визита в Петровскую Обитель, его не тянуло в гости к друидам, и он предпочёл ждать снаружи, с комфортом устроившись на мягкой подушке мха в развилке двух корневищ. Вход в Обитель отсюда был хорошо виден; Егор расстелил на мху кусок брезента, извлёк из рюкзака снедь, прихваченную в шинке, выдернул зубами пробку из кожаной баклаги со домашним пивом - и приготовился ждать.
        Послание от Бича, в котором тот предложил встретиться зразу после окончания «общелесной» конференции, Егор получил ещё в шинке - и сразу отправился в Сокольники. О предметах, которые там обсуждали обсудить, Егор знал куда больше, чем прочие обитатели Леса - хотя далеко не всё, разумеется. Тем не менее, расспрашивать Бича о деталях предстоящей конференции Егор не стал: сочтёт нужным - сам расскажет. Обсудил только с напарником состав участников, немало удивившись тому, как получится собрать под одной крышей таких «заклятых друзей», как путейцы и аватарки, избежав при этом кровопролития. Видимо, дело тут было в авторитете друидов - раз уж взялись обеспечивать безопасность конференции, никому в голову не пришло проверять, как они с этим справятся.
        Справятся - и всё. Иначе и быть не может.
        Ждать пришлось довольно долго. Между гигантскими стволами уже повис предвечерний сумрак, когда из-за живой изгороди рассыпался медный удар гонга, плетёные из живых лоз створки ворот распахнулись и участники конференции потянулись наружу. Первыми появилась компания сетуньцев и путейцев - в одном из них Егор узнал давнего своего знакомца Лёху-Кочегара. В сопровождении послушника-друида они повернули на юго-запад, в сторону проходящей в полукилометре отсюда нитки Ярославской железной дороги.
        Следом, соблюдая приличествующую дистанцию (конференция-конференцией, а былых обид никто забывать не собирался), показалась кучка аватарок и обитателей Пау-Вау, с виду сущих выходцев из книжек Фенимора Купера - раскрашенные лица, замшевые рубахи с бахромой и вышитыми бисером узорами, украшенные перьями топорики за поясом. Они долго прощались, хлопали друг друга по плечам, обменивались гортанными фразами на незнакомом наречии. Аватарки повернули на север, в сторону Лосинки, «индейцы» же пошли в противоположную сторону, к Богатырским прудам, где и располагалось главное поселение Пау-Вау.
        - Егор, ты, что ли? Какими судьбами?
        Это был другой его знакомый - Коля-Эчемин, участник конференции от сообщества речников, полноправных хозяев всех водных путей Леса. Бывший каякер-экстремал и поклонник культуры североамериканских аборигенов, он перебрался в Московский Лес в поисках острых ощущений, пристал поначалу к Пау Вау, но не выдержал оседлой жизни - построил собственными руками из древесной коры лодку-каноэ и отправился покорять местные реки. Сейчас он торопился навстречу Егору, радостно махая рукой. За ним, опираясь на рогатину-пальму, со стареньким «Ермаком» за спиной и свисающим с плеча трёхствольным штуцером «Holland Holland», шагал Бич.
        - Ну, здорово, напарник! - егерь приветственно помахал Егору рукой. - Ты уж прости, что заставит тебя ждать. Давай-ка найдём местечко поукромнее - перекусим, заодно и поговорим. Есть новости.
        - Так вы беседуйте, а я пошёл. - проявил деликатность Эчемин. - У меня каноэ на Яузе, за Обителью, в камышах припрятано. Часа на два ещё задержусь, потом - вниз по течению, до Москвы-реки, и дальше, к Речвокзалу. Ежели кому из вас по пути - могу прихватить с собой.
        - Кофемашина, значит? - егерь мечтательно почмокал губами. - На паровой, значит, тяге? Такая игрушка, уйму денег стоит - и хотел бы я знать, где Шмуль их надыбал? Вот к цыганке не ходи - мутин он какие-нибудь дела с контрабандистами, да и Чекист со своими партизанами наверняка в стороне не остались.
        - Может и мутит… - покладисто согласился Егор. - Тебе жалко, что ли? А кофе этот агрегат и правда, отличный варит. При мне Шмуль только начал его налаживать, я один американо успел попробовать.
        - Понравилось?
        - А то! Не хуже, чем в столичной кофейне где-нибудь на Невском. Жаль, торопился, я бы и капуччино попробовал…
        После того, как Москву и несколько мегаполисов по всему миру накрыл Зелёный Прилив, столицу российской Федерации перенесли в Санкт-Петербург. Впрочем, кое-что осталось и здесь - по Лесу ходили упорные слухи о загадочном средоточии государственной власти за стенами Кремля, пе тронутыми гигантской мутировавшей флорой.
        Егор ещё раз перечитал письмо. Подумал, посмотрел зачем-то листок на просвет, потом медленно сложил и вернул напарнику.
        - С каких это пор белок теперь в Обители?
        Вопрос был вполне законным: в убежища друидов настрого был закрыт доступ любым посетителям женского пола. Ходил, правда, слухи о сугубо женской Обители где-то в районе Битцевского парка - на самому Егору ни разу не приходилось увидеть друидессу своими глазами.
        - Письмо доставила Яська. - отозвался Бич. - Её всюду пускают.
        - Мог бы и не спрашивать. - Егор ухмыльнулся. - Эта девчонка с половиной Леса на короткой ноге, а уж с друидами-то…
        - Я, как получил это письмо, сразу подумал о тебе. Понимаешь, на конференции, речь шла, по большей части о ЦВЛовцах и их… хм… внешних связях. Ну, ты в курсе…
        Егор догадывался, что именно бумаги, добытые Бичом в МИДовской высотке, станут главным предметом обсуждения. Бумаги - и кое-какие сугубо секретные сведения, полученные прямиком из РИИЛ, Российского Института Изучения Леса. Эта могущественная организация курировала от имени федеральных властей все профильные программы, так или иначе связанные с тем, что происходило в границах МКАД - и уж конечно, подозрительная возня, затеянная адептами Церкви Вечного Леса, не могла остаться без их внимания.
        Оставалось только удивляться, как егерь смог заставить лидеров ведущих группировок лесовиков преодолеть застарелое недоверие, а то и откровенную неприязнь, и собраться для обсуждения этих вопросов. Насколько Егор знал, в последний раз нечто подобное случалось по случаю резни, устроенной язычниками-родноверами из клана Чернолеса своим соплеменникам-даждьбожцам. Тогда решить что-нибудь толком не удалось - собрались, погоревали, посетовали на жестокость, так глубоко въевшуюся в человеческую природу, да и разошлись. С тех пор немало воды утекло в Москве-реке, и немало крови было пролито во внутрилесных разборках - чего стоит одна только вражда аватарок и путейцев…
        - Так вот… - Бич поковырял в зубах щепкой, извлекая остатки ужина - О ЦВЛ никто почти ничего толком не знает, одни слухи и соображения. Ну, живут у себя в Древобашне, ну рассылают по всему Лесу агитаторов и проповедников, а к себе, наоборот, никого не пускают. Негусто, сам понимаешь.
        Егор кивнул. Он не раз встречал фанатичных проповедников Церкви Вечного Леса, обитающих в огрызке Останкинской телебашни - и, как и многие, недолюбливал их. Но, если бы его спросили, что он знает об этой чуть ли не самой закрытой группировке Леса - то рассказ ограничился бы двумя-тремя общими фразами.
        - А раз так, - продолжал егерь, - Следует, прежде чем что-то решать, собрать кое-какую информацию. Для этого мне сейчас надо бы смотаться до ВДНХ и кое с кем там перетереть, благо, здесь недалеко…
        - Кое с кем - это с Пиндосом, что ли? - понимающе усмехнулся Егор.
        - В корень зришь, Студент. Давно следовало с ним по душам поговорить, да я всё откладывал. Теперь - не могу. А тут это письмо. Нутром чую: дело мутное, разобраться с ним надо со всем душевным пониманием, а попросить некого. Нет, есть, конечно наши егеря - но они в ГЗ, считай, чужаки, так, захаживают изредка, с Мартином толком не общались. А него, сам знаешь, какие тараканы в голове: запросто может отказаться говорить с незнакомцами, а то и просто пошлёт подальше.
        Егор снова кивнул. Он, как только прочёл письмо, сразу понял, чем закончится беседа.
        - Хочешь, чтобы я с ним разобрался?
        - Так некому ж больше! Ты с этим поцем на короткой ноге, бухали вместе - тебе он всё выложит, как на духу! Ну, да и сам не новичок, если что, справишься, разрулишь.
        Эти слова Бича Егору польстили. Не так уж давно он был в Лесу - и вот, уже: «не новичок»… Услышать такое от матёрого егеря - это дорогого стоило. Да и проблемка наклёвывалась, по всему видать, интересная до крайности.
        - Ладно, что с тобой поделать. Тем более, я и так в ГЗ собирался на днях завернуть. Надо показаться у Шапиро, я ж у него, как-никак, числюсь в лаборантах…
        - Вот и хорошо! Обрадовался Бич. А я, как с Пиндосом поговорю, сразу в ГЗ. Лишнего часа не задержусь, клык на холодец! Добираться-то как думаешь?
        Егор прикинул.
        - Лёха-Кочегар с сетуньцами только что тут проходили - направились на Маленковскую, паровоз у него там стоит. Пока погрузятся, пока спрыснут окончание конференции в узком кругу, пока пары разведут - часа полтора пройдёт, не меньше. Если пойти прямо сейчас - можно упасть им на хвост. К завтрашнему утру буду на Воробьёвых.
        - Спрыснут, говоришь? - егерь не скрывая иронии. - Нет уж, лучше плыви-как ты с Эчемином. Оно, конечно дольше выйдет, но мне так спокойнее.
        Егор удивлённо поднял брови.
        - Мимо Чернолеса-то - спокойнее?
        - Поверь, так будет лучше. Заодно сделаешь по пути одно дело…
        Он покопался в нагрудном кармане штормовки и извлёк небольшую, длиной в указательный палец, латунную капсулу с плотно завинченной крышкой.
        - Эту штучку надо оставить в приметном месте под быками Большого Москворецкого моста. Я объясню где, не ошибёшься.
        - Послание для кого-то из Кремля?
        - Догадливый… - ухмыльнулся Бич. - Только уж постарайся больше ни с кем этой догадкой не делиться, а то нам устроят вырванные годы…
        - Кто устроит, кремлёвцы? - уточнил Егор.
        - И кроме них сыщутся желающие. Был бы человек - а статья найдётся, слыхал?
        - А насчёт Эчемина - не опасаешься? Увидит же всё, а он не дурее меня…
        Егерь мотнул головой.
        - Коля, конечно, то ещё трепло - но знает, когда можно болтать, а когда лучше замолчать свой рот. Я ему доверяю.
        - Ну, тебе виднее… - Егор спрятал капсулу под куртку. - так я пошёл?
        Бич встряхнул баклагой - там громко плеснулись остатки шмулева имбирного пива.
        - А добить?

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ТЕРЛЕЦКОЕ УРОЧИЩЕ
        Ложе - вытесанную жёлобом колоду - выстилал изнутри толстый слой красновато-бурого мха. Трое лешаков приволокли и установили его возле ствола особо кряжистого дуба. Прямо напротив ложа его кору - корявую, узловатую, тёмно-бурого цвета - рассекала глубокая трещина. Виктор вгляделся - внутри не было ничего, кроме зеленоватого мрака, в котором нет-нет, да проскакивали золотистые и изумрудные искорки.
        - Укладывайся. - Гоша показал на колоду. - Та ты не бойся, Хранитель, ничего дурного с тобой не случится. Даже больно не будет.
        Виктор хотел ответить, что боли он не боится, но смолчал - подобное хвастовство вдруг показалось ему неуместным мальчишеством. Вместо этого он улёгся на ложе и поворочался, устраиваясь. Было мягко - словно на настоящей деревенской перине. Когда-то, в детстве, ему приходилось спать на такой.
        - Руку вытяни… - скомандовал Гоша. Виктор послушно отставил культю в сторону. К его удивлению, под слоем мха в краю колоды оказалось углубление, в котором рука и угнездилась.
        - Удобно осведомился лешак. - Спецом для тебя растили, по мерке. Цени!
        «..Растили?…» Виктор едва удержался от вопроса - колода выглядела так, словно была вытесана из цельного бревна.
        «Впрочем, какая разница…»
        - Он ценит. - сказала Ева. - Мы оба ценим, спасибо тебе, Гоша.
        - Благодарить потом будете. - ворчливо отозвался лешак. А сейчас - лучше отвернись. Когда ростки из дуба в руку врастать начнут - зрелище такое будет… словом, не всякий выдержит. Ещё запаникуешь, вырываться начнёшь - а оно нам надо?
        - Не начну. - буркнул Виктор. - Что в меня, мало трубок всяких медицинских вживляли? Тем более, сам говорил, что больно не будет.
        - Ну, воля твоя. - сговорчиво кивнул Гоша. - Готов, что ли? Тогда начнём, помолясь.
        Удержаться Виктор не смог.
        - Интересно, кому это вы, лешаки, молитесь?
        - Отче-Дереву, кому ж ещё? - Гоша со скрипом вздёрнул брови, похожие на густые полоски мха, выросшие на выступах коры. - Но ты молись, кому хочешь, это роли не играет.
        - Помолюсь. - кивнул Виктор. - А вы начинайте уже. Терпеть ненавижу ждать на носилках в операционной…
        - Экий ты быстрый…. - проскрипел лешак - будто это не он только что торопил Виктора. - Вот, выпей-ка сперва… Только голову не поднимай…
        Давай я ему подам! - встрепенулась Ева. Лешак без слов отдал ей деревянную, всю в тёмных прожилках, чашу.
        Гладкий, пахнущий можжевельником край сосуда, ткнулся Виктору в губы. Он сделал глоток - по пищеводу полилось что-то тёплое, пузырящееся, словно шампанское, наполняющее тело блаженной лёгкостью.
        - Во-о-от… - довольно проскрипел Гоша. Теперь вдохни и выдохни раза три, глубоко, как только сможешь.
        Виктор послушно втянул в себя воздух, задержал дыхание и выдохнул. В глубине трещины, от которой он не мог оторвать взгляд, что-то зашевелилось, заклубилось, и на свет появились ярко-зелёные, словно майская листва, ростки. Именно ростки - с почками, крошечными проклюнувшимися листиками - а не бледные, полупрозрачные нити грибницы, оплетавшие тела жертв Порченого в том страшном подвале. Пока Виктор переваривал эту жутковатую аналогию, ростки дотронулись до кожи - и в от мест прикосновений по культе и дальше, по плечу, по телу распространялось расслабляющее тепло. Слух его заполнил низкий хор лешачиных голосов - Гоша и его соплеменники завели какую-то мантру, состоящую из повторяющихся скрипучих и гулких звуков. По зубам снова застучал край можжевеловой чаши.
        - Глотни ещё, болезный! Заснёшь, а во сне всё и сделается, ты и не почувствуешь. Проснёшься - рука уже будет на месте. древесная, ясное дело, как у лешака. Захочешь скрыть - перчатку носить придётся.
        Ева поспешно ответила, что это не беда, и они обо всём знают, но Виктор уже не слушал. Перчатка - не перчатка, какая разница… Он глотнул, свежая волна лесной весенней свежести снова прокатилась по телу - и это было последнее осознанное ощущение перед тем, как разум провалился в золотисто-изумрудный туман, в звенящее, искристое небытие.
        Ева с усилием заставила себя отвести глаза от мужа. Тот спал на своей колоде-ложе глубоким сном - грудь мерно вздымалась, крылья носа подрагивали в такт дыханию. Руку, освобождённую от рубашки, до самого плеча, покрывала путаница шевелящихся ярко-зелёных ростков - они змеились из трещины в коре дуба, оплетали культю, ныряли в моховую подушку, на которой устроился пациент, чтобы врасти в тело где-то в районе рёбер. Два отростка, сплошь усаженные крошечными, дубовыми листиками, проникли прямо в ноздри - точь-в-точь, трубки кислородного прибора из больничной реанимации. Ещё два, потолще, покрытые полупрозрачными пузырящимися наростами, уходили в рот, у самых уголков губ.
        - Он теперь спать, пока лечение не закончится. Сообщил Гоша. - Дней пять, не меньше.
        - Что же, он так и будет лежать без движения? - забеспокоилась Ева. - Надо же его поворачивать, протирать, чтобы пролежни не возникли.
        - Какие ещё пролежни? - недоумённо проскрипел лешак. - Небось не ваша, людская медицина - моховое ложе всё сделает, кожа будет ровная, чистая, как у младенца. Так что можешь идти, если есть какие дела. Тут тебе всё равно делать нечего. Ложе не только о пролежнях позаботится, оно и кормить-поить его будет… ну и всё прочее.
        Ева с сомнением оглядела недвижное тело мужа, оплетённое «лечебными» ростками.
        - Точно?
        - Точнее не бывает.
        Тогда, если можешь - выведи меня той же тропой, к станции «Соколиная гора». Хочу осмотреться в Чёрных кварталах, хотя бы по самому краю - когда ещё такой случай выпадет?
        Лешак покачал головой - жест этот сопровождался громким скрипом.
        - А стоит ли, тем более, в одиночку? Место нехорошее, нелюдское. Многие туда лезли, да немногие выбрались наружу.
        Значит, всё-таки кто-то выбирался.
        - Ну… случается, особенно в последнее время. - ответил лешак, и Ева заметила, что говорит он крайне неохотно. - Появляются целыми группами - в длинных, до пят, плащах, лица такие… серые, словно жиром намазаны. Глаза выпученные, носы длинные, вытянутые, острые. На крыс похожи.
        - И было много таких… визитёров?
        - Ну, мы специально не считали… - Гоша поскрёб жёсткой деревянной ладонью подбородок так, что в стороны полетели клочки мха. - Но дюжина или около того за месяц точно.
        - О как!.. - Ева выпрямилась. - Дюжина, значит… и что же, обратно они не выходили?
        - Почему не выходили? - удивился лешак. Выходили. И не одни, в сопросождении других, тоже в плащах. У этих лиц не видели.
        - Погоди… - опешила Ева. - Ты хочешь сказать, что эти, с крысиными лицами, не только выходили из Чёрных кварталов невридимыми, но ещё и выводили оттуда кого-то?
        - Точно. - Гоша кивнул. - Их на Соколиной дрезина ждала, всегда одна и та же, с прицепным вагончиком, на неё и грузились.
        А кто были те, другие - не знаете?
        Гоша виновато развёл руками.
        - Сам-то я их не видел ни разу. Но наши, которые рядом случались, говорили - тянуло от них… нехорошо так. Будто при Прорывах. Ну, ты понимаешь…
        Ева с досадой выругалась. Что такое Прорывы она знала - столбы чёрного то ли света, то ли пыли, которые, если верить друидам, выдували из тел души, оставляя одни ходячие оболочки. Подобные прорывы случались изредка в некоторых регионах Леса, оставляя за собой проплешины омертвелой растительности, рассыпающейся чёрным мелким прахом при малейшем прикосновении. Их так и называли - Чёрные Плеши. Со временем страшные прорехи в ткани Леса затягивались, зарастали обычной травой и кустарником, а вот мертвенная аура сохранялась в таких местах надолго - именно о такой ауре и говорил сейчас лешак.
        - Что ж вы раньше-то молчали?
        - Так нас никто и не спрашивал.
        Лешачиная физиономия на этот раз изобразила то ли смущение, то ли раскаяние. покачала головой.
        - Ну вот, а ты говоришь - не стоит соваться! Не-ет, теперь мне точно нужно выяснить, что там происходит. Давай сделаем так…
        Она задумалась.
        - Говоришь, Виктор у вас ещё неделю пролежит?
        - Не меньше. - согласился лешак.
        - Тогда я оставлю тебе письмо-выручайку. Если я через неделю не появлюсь - перешлёшь его тому, кого я укажу на конверте.
        - А Виктор? Он же наверняка спросит, куда ты делась?
        - А ты не говори. И вообще, постарайтесь задержать его у себя, пока егеря не появятся. Процедуры какие-нибудь придумайте, не знаю…
        Лешак согласно закивал. Клочки мха снова посыпались во все стороны.
        - Опасаешься, что он двинет тебя разыскивать?
        - Не опасаюсь - уверена. Вы, кстати, и вещи его припрячьте. Тогда, может и не решится сорваться с места?
        Гошину физиономию рассекли весёлые морщины-трещины.
        - Что ж ему голым тут дожидаться? Нет, я не против, только ведь не лето на дворе, замёрзнет. А огонь тут, сама знаешь, разводить нельзя.
        Это Ева уже усвоила: в Терлецком урочище, как впрочем, и на большей части территории Запретного Леса, в который превратился Измайловский парк, открытый огонь был под строжайшим запретом.
        - Ну, голым - не голым, а ботинки точно уберите, и подальше. Босиком в Лесу не очень-то побегаешь, даже по тропинкам.
        - Раз настаиваешь - уберём. - кивнул лешак.
        - Вот и славно. Пошли тогда, что ли?
        Она продела руки в лямки рюкзака и вслед за Гошей зашагала по тропинке.
        КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОСКАЛ ЗВЕРЯ
        I
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ПОСЕЛЕНИЕ ЗОЛОТЫЕ ЛЕСА
        Оказавшись в гостях у золотолесцев, Франа вспомнила то, что ей ппришлось испытать давно - в детстве, на премьере анимационного блокбастера в жанре фэнтези. Да и мудрено было не вспомнить - ведь точно в таких древесных городах и жили в том фильме лесные эльфы! Деревянные платформы, устроенные в развилках громадных стволов на разных уровнях; некоторые совсем небольшие, способные вместить двух-трёх человек, другие - просторные, с домиками, клумбами цветов и бассейнами, куда по особым желобам собиралается дождевая вода. Пространство между древесными стволами в разных направлениях пересекают подвесные мостики, то широкие, набранные из дощечек и снабжённые прочными верёвочными перилами, то воздушно-эфемерные, из трёх канатов, соединённых тонкими шнурами - по нижнему следовало ступать ногами, крепко держась руками за оба верхних. Кроме мостков от платформы к платформе можно перемещаться на своеобразных «тарзанках»: становишься ногами в верёвочную петлю, хватаешься за толстый мягкий канат - и лети себе, словно на огромном маятнике!
        Повсюду был свет: мерцали разноцветные, по большей части, золотистые и изумрудные, огоньки - бумажные фонарики, гирлянды стеклянных сосудов в которых ярко, без дыма, горело какое-то ароматное масло, и даже плетёные из тонких прутиков шары, наполненные сотнями крупных жуков, испускающих мерцающий мягкий свет. Франа видела, как золотолесец, спустившись сверху на канате, подсыпал что-то из мешка в один из таких шаров - видимо, корм для светляков.
        В это царство мерцающего света гармонично вплетались звуки музыкальных инструментов, звучащих с многих платформ - здешние обитатели предпочитали флейты и небольшие, по типу ирландских, арфы. Им вторили развешанные на ветвях гроздья деревянных и металлических трубочек. Соударяясь при малейшем дуновении ветра, они наполняли древесный город мелодичными перезвонами - медными, серебряными, или состоящими из гулких сухих щелчков.
        Проводник-золотолесец, юноша лет семнадцати, уверенно вёл гостей по лабиринтам висячих мостков куда-то вниз, отыскивая во этом шелестящем, искрящемся, звучащем сказочном великолепии нужную платформу - он назвал её «дэлонь». Умар на ходу шепнул, что термин этот, заимствованный из книг какого-то старинного писателя, употребляется в Золотых Лесах редко - как правило, молодыми людьми, относящимися к определённому кругу. К ним-то они сейчас и направляются, сообщил с ухмылкой сильван, так что интересного будет ещё много…
        Вообще-то, Франа предлагала отправиться в путь только завтра, с утра, пораньше. Но Умар убедил её изменить планы, покинуть ГЗ вечером и переночевать у золотолесцев - «Ты ведь хотела познакомиться с ними поближе?» Итальянка согласилась. Она действительно как-то обмолвилась, что была бы не прочь своими глазами увидеть жизнь этой удивительной общины, одной из самых влиятельных в Московском Лесу.
        В поселении на Воробьёвых горах, кроме коренных обитателей, обосновалась небольшая община сильванов, уроженцев разных уголков Леса. Золотолесцы отнеслись к ним вполне доброжелательно, и даже отдали гостям несколько больших дэлоней, позволив гостям установить в своём крохотном анклаве привычные им порядки. И нисколько не пожалели: соседями сильваны оказались не проблемными, спокойными, даже, по своему, полезными: через них золотолесцы поддерживали неформальные связи с самыми отдалёнными уголками Леса, в том числе и с сообществом аватарок Сокольников, обычно предпочитавших держаться подальше от «человеков».
        А ещё община сильванов стала своего рода центром притяжения для части местного молодняка - в особенности, романтически настроенных, тех, кто видел своё будущее в полном слиянии с Лесом. Тянулись к ним больше девушки - сильваны, как уже знала итальянка, рождались почти всегда мужского пола. Среди студентов, особенно младших курсов, ходили бесчисленные слухи о духовно-сексуальных обрядах, практикуемых в общине сильванов. Говорили об этом с нескрываемой завистью, сопровождая рассказы невероятными выдумками и умопомрачительными подробностями. Когда Франа поинтересовалась у своего спутника, правда ли это, Умар только ухмыльнулся: «вот окажешься там - сама всё и увидишь, своими глазами. Даже поучаствовать сможешь, если решишься, конечно…»
        Франа лишь фыркнула в ответ - чтобы она, да не решилась? Хотя и понимала, конечно, что сильван под впечатлением совместно проведённой бурной ночи, собирается попросту развести её на новые эротические приключения. «Вellissimo, bambino[31 - (итал.) Прекрасно, мальчик.], хочешь выяснить, что я способна на самом деле? Желаешь узнать, что такое подлинно итальянская страсть? Ну, так не жалуйся потом: тебе и твоим зеленокожим соплякам такое и не снилось…»
        Спустя несколько часов она уже не была так в этом уверена. Для начала, Франа попала в руки двух девушек-золотолесок из отдалённого селения Эгладор, расположенного в Нескучном Саду. Эльфы, эльфы! С бледно зелёной кожей, изящные до хрупкости, сияющие изумрудные глаза, и даже уши слегка заострены - или ей это только кажется? Они словно материализовались из комиксов манга и мультиков-аниме, которые она так любила в детстве.
        Теперь это становилось реальностью - и даже их бельё, словно составленное из крошечных листочков и стебельков… почти невидимое на отливающих зеленью телах, и вместе с тем, изысканно изящное. Франа искренне пожалела, что миланские модельеры, не имеют возможности увидеть и скопировать это невесомое лиственное кружево.
        Но девушки, к её разочарованию, не поддержали темы моделей интимного белья. Вместо этого они уложили гостью на ложе и…
        Франа никогда не была ни монашенкой, ни ханжой. Случались в её богатой приключениями интимной жизни и однополые игры, и групповые эксперименты, и много ещё чего, так что удивить её было не так-то просто. Но сейчас…
        Прежде всего, не было самого секса. Изощрённый массаж с ароматическими маслами, отварами трав, голубым дымком из курильниц - и над всем этим сухой мелодичный перестук пучков деревянных трубочек на ветру и тонкий, проникающий в глубины подсознания, свист флейты. Очень скоро она потеряла ощущение реальности - чувствовала только умелые руки и не менее умелые губы, скользящие по телу, расслабленному, изнемогающему от желания. Потом к эгладоркам присоединились двое юношей-сильванов - кажется, одним из них был Умар. Вчетвером они провели итальянку по немыслимым лабиринтам наслаждений, и та вскоре перестала понимать: жива она или умерла, не выдержав непрерывно сменяющих друг друга пароксизмов страсти и удовольствия?..
        Франа пришла в себя на какой-то краткий миг и осознала, что партнёр у неё уже один, и это Умар. Но теперь он и не думает подчиняться её воле, следовать её желаниям, а сам ведёт её… куда? Франа не знала - и не желала гадать, канув, словно в сладкую, в пучину очередного оргазма.
        Она проснулась рано утром, неожиданно для себя, посвежевшей и полной сил. Умара, рядом не было; она лежала на мягком ковре, расстеленном на досках, и утреннее солнце, пробивающееся через густую листву золотолесских ясеней, весело играл на её обнажённой коже.
        Франа быстро оделась, благо бельё и всё остальное было аккуратно сложено тут же, рядом. Глотнула чего-то травяного из узкого керамического кувшина, сжевала половину лепёшки с отчётливым привкусом мёда и орехов. Из домика посреди дэлони доносились молодые голоса и журчание льющейся воды, и Франа сразу припомнила ночное купание в удивительном висячем бассейне, сделанном из толстых пластов коры и подвешенном на золотисто-зелёных канатах. Там она плескалась вместе с партнёршами и, кажется, позже к ним присоединились двое сильванов…
        Расспросить Умара о том, что ни вытворяли ночью? К своему удивлению, Франа осознала, что ей совершенно не хочется этого делать - чтобы не расплескать сосуд, полный волшебных ощущений, сохранить его наполненным как можно дольше.
        Она едва успела принять душ и позавтракать, когда появился Умар, нагруженный их рюкзаками и оружием. Он сообщил, что договорился с речниками - лодка ждёт у пристани, и если они поторопятся, то заночевать смогут в селении Медицинский Сад, что раскинулось возле Дорогомиловского моста, напротив небоскрёбов Москвы-Сити.

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        МОСКВА-РЕКА.
        - Двести двадцать три, двести двадцать два, двести двадцать один… - считал вслух Егор. На счёте «двести двадцать» пирогу подбросило так, что у него лязгнули зубы. Вода возле борта вздыбилась грязно-пенным горбом, в котором крутились какие-то неопрятные маслянистые клочья чёрного и чёрно-зелёного цвета.
        - Удачно накрыл. - удовлетворённо констатировал Коля-Эчимин. - Штуки три сразу, не меньше. Теперь не сунутся.
        Егор кивнул и засунул оставшиеся два подрывных заряда в мешок из промасленной кожи. Толовые шашки с самодельными взрывателями из стреляных гильз, продукция умельцев Нагатинского затона, боялись сырости, но без них миновать участок Москвы-реки между Васильевским и Большим Каменным мостами было делом немыслимым. Кикиморы, гнездившиеся в корнях деревьев у разваленного парапета Софийской набережной, атаковали всё, что проплывало мимо, и далеко не всегда стрелки, сидящие за тяжёлыми пулемётами на кремлёвских башнях, успевали прийти на помощь.
        Впрочем, пока они ещё даже не добрались до самого опасного участка, и каякер тешил себя надеждой, что кикиморы, распуганные взрывами, не сразу накинутся на пирогу.
        - На той неделе на одного из наших выдра с моста сиганула. - сообщил Коля. - Двоих порвала, очень сильно. В Новодевичий скит везти пришлось, еле успели.
        - С Большого Каменного? - уточнил Егор. О том, что в руинах моста издавна обитает выводок этих опасных тварей, он знал из рассказов Бича.
        - Если бы! - Коля с досадой мотнул головой, отложил весло и принялся разматывать тряпицу на замке своего «оленебоя». - Тут, на Васильевском. Откуда она здесь взялась - ума не приложу. По воде точно не могла добраться, кикиморы на всё живое бросаются, даром что они, как и выдры, порождения Чернолеса…
        «Чернолесом» называли большой участок мутировавшей растительности, заполонившей Балчуг от Болотной площади до самой Космодемьянской набережной. Сердцем Чернолеса, о котором ходило немало жутковатых легенд, считалась скульптурная группа, давным-давно установленная в восточном конце Болотной площади. Она носила название «Дети - жертвы пороков взрослых» - тринадцать отвратительных фигур, и в прежние, относительно спокойные времена, неизменно вызывавшие у зрителей оторопь. Егор видел эти «произведения искусства» только на картинках - и не горел желанием лицезреть вживе. Зато он знал легенды, связанные с этим местом: «если Чернолес победит в последней битве на Калиновом Мосту (так называли горбатый пешеходный Лужков Мост, ещё одно средоточие легенд Леса), то злые силы, воплощениями которых служат скульптуры, обретут силу и расползутся по всему свету, тысячекратно умножая несчастья: войну, разврат, алчность, садизм и прочие человеческие пороки».
        Ну, легенды легендами, а место это было в самом деле нехорошее, как бы не самое скверное во всём Лесу. Отсюда расползалась по окрестностям нечисть, вроде кикимор, распространялись смертоносные Чёрные Рои - облака плотоядных мошек, способных за считанные минуты оставить от человека или крупного зверя один только голый, отполированный скелет. К счастью, эта напасть обычно не появлялась при свете дня, предпочитая ночной мрак или хотя бы облачную, сумрачную погоду. Егору о повадках Чёрного роя рассказал всё тот же Бич, да он и сам однажды столкнулся с этой мерзостью - и только файеры, оказавшиеся у запасливого егеря, спасли их тогда от мучительной смерти. С тех пор Егор постоянно имел при себе три-четыре картонных цилиндрика, дающих факела цветного пламени.
        - Да нет, неоткуда тут взяться чернолесским выдрам… - начал было отвечать Егор, когда Коля вдруг заорал - вон она! - и вскинул своё «оленебой». Грохнуло, каякера чуть не опрокинуло на спину - отдача у этого штучного изделия, изготовленного под патроны от ДШК была более, чем солидной - и сверху, с парапета моста в воду обрушилось, подняв фонтан брызг, что-то большое и чёрное.
        - Заряды кидай, заряды! - завопил Эчимин, хватая со дна пироги короткий багор. - По кругу, метра на четыре - и скорее, пока кикиморы до неё не дотянулись! Порвут шкуру, кому тогда её впаришь?
        Егор торопливо распустил завязки мешка с «глубинными бомбами». Целая, не порченая (пулевое отверстие не в счёт) шкура чернолесской выдры, тем более такой крупной, может принести стрелку солидный куш и на Университетском рынке, а на Речвокзале, куда каякер и намеревался отправиться после того, как высадит пассажира возле Метромоста - как бы, не втрое. Причём самому Егору, как участнику удачной охоты полагалось не менее трети вырученной суммы, и Егор ни на секунду не сомневался, что Эчимин выплатит всё, до жёлудя - ловчить, тем более со своими, в Лесу не принято.
        Он извлёк из мешка три подрывных заряда, выдернул проволочные, с колечками, чеки и разбросал их вокруг каноэ, стараясь выдержать дистанцию. А каякер, матерясь от натуги, уже переваливал добычу через борт.
        - Здоровая тварь! - оценил он, дождавшись, когда пенные круги подводных взрывов разойдутся по поверхности. - Метра три будет, если с хвостом…
        Действительно, под тяжестью добычи пирога ощутимо просела.
        - Ну что, где там твоё послание? - спросил каякер. - Пристраивай поскорее, и гребём отсюда. Нам ещё до темноты Крымский мост проходить надо, а мне, знаешь ли, неохота неделю потом смердеть, как выгребная яма…
        Егор кивнул, соглашаясь. Крымский мост не был ни самым сложным, ни самым опасным местом, но все до одного речники Московского леса ненавидели его всем фибрами своих бродяжьих душ. Дело было в лианах, сплошь затянувших пилоны, подвесные цепи и фермы моста, не встречавшиеся больше нигде в Лесу. Лианы эти чуть ли не круглый год усеивали небольшие, размером со сливу, плоды, и при попытке потревожить свисающие до воды стебли, «сливы» дождём сыпались вниз, на неосторожных - и лопались, окатывая с головы до ног дурнопахнущей слизью, смешанной с мелкими семенами, снабжёнными острыми крючками. Если обгаженный пытался стряхнуть отвратную субстанцию с лица или одежды - крючки глубоко впивались в ладони, и их приходилось долго и мучительно потом извлекать. Что только речники не изобретали, чтобы уберечься от этой напасти: возили с собой огромные самодельные зонтики, натягивали, подходя к мосту, брезентовые тенты над лодками. Эчимин жепредпочитал полагаться на свой опыт каякера-экстремала и великолепную маневренность пироги, сделанной собственными руками из вымоченной в масле коры серебристого ясеня на
можжевеловых рёбрах-шпангоутах.
        - Прими-ка к стене и дальше протяни, метра на два. - Егор рукой показал направление. Коля двинул веслом и пирога ткнулась носом в опору моста, рядом с проржавевшим насквозь стальным уголком, торчащем на стыке гранитных глыб. - Это где-то здесь, Бич точно всё описал.
        Нужная трещина нашлась через несколько минут. Егор завернул латунную капсулу в кусок промасленной кожи - полиэтилен, как и прочая водонепроницаемая синтетика в Лесу быстро расползалась в липкую кашицу - и засунул поглубже.
        - Закончил? - осведомился каякер. - Тогда бери весло, и смотри там, подрывные заряды далеко не убирай. Нам ещё вдоль всего Чернолеса плыть, а кикиморы этой осенью что-то чересчур активны, словно выбесились…
        Он упёрся веслом, вырезанным в виде древесного листа, в каменную кладку. Пирога послушно вильнула, выходя на стрежень потока, неспешно струящегося под опорами моста.
        «…Что ж, поручение Бича выполнено, и теперь остаётся только надеяться, что егерь не ошибся, доверяя свою тайну ещё и каякеру. Что-то подсказывало Егору, что содержимое оставленной в трещине капсулы способно поднять в Лесу настоящую бурю…»

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ЛУЖНЕЦКАЯ НАБЕРЕЖНАЯ
        - Фр-р-р-ш-шурх!
        Огненно-дымный язык вырвался из дырчатого наконечника брандспойта и канул под сводами тоннеля. Лёха покосился на стрелку манометра, подкрутил латунный барашек вентиля - магистраль, тянущаяся к платформе от паровоза, отозвалась ядовитым шипением и струйками пара из кожаных сочленений - и дважды нажал на педаль спуска.
        - Фр-р-р-ш-шурх!
        - Фр-р-р-ш-шурх!
        Огненные плевки канули в дымном мраке; в тоннеле затрещало, заскрипело суматошно и, прежде чем Лёха успел ещё раз поддать напора, из смрадных клубов выкатился на свет комок огня - по мельтешащим волосатым лапам-ходулям в нём угадывался особо крупный паук-волосан. Яцек вскинул обрез, но горящая тварь уже перевалилась через парапет и полетела с моста вниз, в груды битого бетона.
        Лёха-Кочегар, оскалившись, выдал ещё один язык пламени, опустив брандспойт пониже.
        - И будет! - сказал он, закручивая вентиль. - Толян уже близко, как бы его не накрыть! Вон, какой треск стоит!
        Яцек прислушался, но все звуки заглушил прерывистый гудок - один, другой, третий. И, словно выброшенные акустическим ударом, из клубов дыма выкатились ещё три паука-волосана, гораздо меньше первого. Заметались перед платформой, и вслед за первым сиганули вниз. Последний паук оставил за собой отчётливый инверсионный след от подпаленной огнемётом волосатой шкуры.
        Гудки прекратились, зато явственно был слышен приближающийся треск. Лёха махнул рукой помощнику, сидящему в будке паровоза - тот потянул кожаную петлю, свисающую сверху, и механизм отозвался пронзительным свистом. Платформа дёрнулась, залязгали сцепки, и состав послушно попятился, выбираясь задним ходом на мост. Из тоннеля дважды свистнуло в ответ.
        Вообще-то, подумал Яцек, можно бы и остаться на месте. Дрезина двигалась по параллельным рельсам, и Лёхина шайтан-арба нисколько ему не мешала. Видимо, путеец не хотел попасть под летящие во все стороны лохмотья зелени и горелые клочья, летящие из-под фрезы-путеочистителя, закреплённой на передке дрезины. Задачей этого агрегата было время от времени проходить насквозь зелёный тоннель, тянущейся от руин станции «Деловой центр» до Дорогомиловского моста и «сбривать» лианы, проволочную лозу и прочую ползучую зелень, которой оставленный без присмотра тоннель зарос бы за считанные недели. Таких участков, где растительность смыкалась над железнодорожными путями, образуя зелёно-сумрачные коридоры протяжённостью порой в несколько километров, на МЦК хватало, и Толянов агрегат вместе с тремя такими же (путейцы называли их «газонокосилками») без работы не застаивался.
        Конкретно этот участок пользовался у путейцев дурной славой из-за обитающей здесь насекомоподобной дряни, а потому Лёха-Кочегар и решил подсобить коллеге-путейцу в его нелёгком труде. И главным инструментом в этом деле выступал мощный огнемёт с приводом от паровой магистрали локомотива, способный выбросить струю огнесмеси шагов на сто. Боекомплект к «шайтан-трубе» приходилось экономить - огнесмесь бодяжили сотрудники доцента Шапиро в подвальной химической лаборатории в ГЗ втайне от факультетского начальства. Рецептуру Яков Израилевич разработал самолично на основе спирта, растительных масел и желатина - и снабжал кустарным напалмом всех нуждающихся с большой выгодой как для лаборатории микологии, так и для себя лично.
        Вот и сейчас - «газонокосилка» своим рёвом, треском и беспощадно вращающимися лезвиями сгоняла всю членистоногую мерзость к выходу из тоннеля, где их встречал Лёхин огнемёт. После того, как «партизаны» основательно зачистили от пауков-волосанов свой небоскрёб, уцелевшие особи вынуждены были искать новые места обитания - и неожиданно открыли для себя такое увлекательное занятие, как нападения на проходящие по МЦК дрезины. Вскорости нападения эти так участились, что помимо регулярных зачисток тоннеля, путейцы договорились с «партизанами» и обитателями Медицинского Сада о том, что те будут держать у выхода из тоннеля, на мосту, постоянный блокпост со смешанным гарнизоном.
        Треск и металлический скрежет стали оглушительными, а вдруг разом прекратились - и из-под зелёных сводов показалась «газонокосилка». Из будки, защищённой металлической сеткой, торчала голова машиниста в противогазе с рубчатым хоботом. Фреза сделала несколько оборотов вхолостую и остановилась - с изогнутых блестящих лезвий свисали мотки проволочного вьюна, который, как хорошо известно всякому лесовику, не всяким ножом возьмёшь. «Придётся теперь Толяну сдирать их вручную… - подумал Яцек. - Молодых, что ли, припрячь? В самом деле, чего им пялиться на бесплатный цирк?»
        Старая, как сама война, истина гласит: «чем бы солдат не занимался, лишь бы к ночи за…мучился» - и начальство «партизан» строго следовало этому правилу, воспитывая рекрутов-новобранцев из «офисной» молодёжи.
        «Офисом» называлось поселение, возникшее после Зелёного Прилива между семидесятым и шестидесятым этажами одной из Башен Федерации. Тридцать с лишним лет этот островок «цивилизации» промыкался в изоляции от остального Леса, пережил немало потрясений, едва избежал гибели - и теперь там правили бал «партизаны» под командой Чекиста, сделавшие «Офис» своей базой. Добровольцев, желающих присоединиться к команде барахольщиков, среди тамошнего молодняка нашлось немало - и требовалось, прежде чем обучать новичков основам военного дела, преподать им непростую науку армейской дисциплины. Так, как понимал её сами «партизаны».
        - Мы славно поработали и славно отдохнём! - заявил Лёха-Кочегар. Они с Яцеком стояли у ограждения платформы и наблюдали, как Толян дрючит молодых, заставляя их до блеска вылизывать усталую «газонокосилку».
        - Глотнёшь?
        И протянул собеседнику кожаную флягу, украшенную замысловатым тиснением из переплетённых ветвей и листьев. Работа мастеров-золотолесцев, определил Яцек. Они там все помешаны на псевдо-эльфийской эстетике…
        - Дурьяновка?
        - Она, родимая. - Подтвердил Лёха. Сегодня утром только бочку откупорили. Забо-ористая!
        Яцек одобрительно кивнул и приял флягу. Дурьяном называли экзотический шипастый фрукт дуриан, который больше нигде, кроме Медицинского сада, в Лесу не рос. Местные жители гнали из него самогон, по популярности мало уступающий добрынинской чаче.
        - Давно из Сокольников, пан Кочегар? - спросил он, сделав основательный глоток. - Размовляли, путейцы с аватарками договорились, и по МЦК можно ездить безпечнье… безопасно?
        - Ну, как договорились… - Лёха пожал плечами. - Временное перемирие, спасибо Серёге-Бичу. Если бы не он - разговора вообще не вышло бы.
        - Пан Бич? - Яцек оживился. - Гдзе он сейчас ест?
        - Я его высадил на «Ботаническом саду» - ответил путеец, имея в виду станцию Московского Центрального Кольца. - Он, вроде, на ВДНХ собирался, там рядом.
        - А теперь докод идеж… куда поедете? - спросил Яцек. Не потому спросил, что его это интересовало - у путейцев свои дела, путейские, - а из вежливости, чтобы поддержать разговор.
        - Надо бы на Лихоборы скататься, в депо. - ответил Лёха. Трубки в котле текут, запаять бы. А потом снова на ВДНХ. Договорился там взять груз для садоводов-кусковцев, да и Бич просил его подхватить, когда дела свои доделает.
        Спрашивать, что за дела были у того на ВДНХ, Яцек не стал. Хотя интересовало это его чрезвычайно, как и всё связанное с личностью Бича. Больно уж часто в последнее время сводила судьба «партизан» и легендарного егеря…
        Позади, в деревянной будке, пристроенной к опоре моста, задребезжал сигнальный колокол - половинка ацетиленового баллона, подвешенного на цепи. Яцек поспешно обернулся, нашаривая бинокль. По реке со стороны центра скользила узкая лодочка, в которой Яцек узнал пирогу другого своего давнего знакомца, речника Коли-Эчимина. Он вскинул над головой обрез и выстрелил - в ответ фигурка на корме пироги приветственно замахала веслом. Два других пассажира повторили его жест, и Яцек, подняв к глазам окуляры, узнал того, что повыше.
        - Нет, пан Кочегар, нигдзе вы… никуда вы сегодня не поедете. - с ухмылкой сообщил он путейцу. - Это Эчимин. С ним - Студзент, товажищ Бича, и какая-то паненка. Так что, сегодня вечером гуляем. Вы размовляли, в таверне бочонок дурьяновки откупорили? Бардзо, бардзо кстати!..
        II
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        РАЙОН
        СОКОЛИНОЙ ГОРЫ.
        Жуть была здесь повсюду. Слоем чёрной пыли она покрывала потрескавшийся, провалившийся ямами асфальт мостовых и тротуаров, висела длинными «бородами» на ветвях чёрных, как смоль, деревьев, пялилась на мир слепыми фасадными окнами. И - ни самого слабого дуновения ветерка, ни шевеления, ни мелкой живности вроде крысы или воробья. Насекомых, и тех не видно.
        Одно слово - Мёртвые кварталы.
        Ева вытащила из рюкзака штаны от старинного ОЗК - общевойскового комплекта химзащиты. Громоздкие, тяжеленные, неудобные, они доходили ей до подмышек. Снизу к штанинам были приклеены бахилы из толстой резины - ноги поместились в них вместе с ботинками. Подогнав плечевые брезентовые лямки, ева потуже перетянула штаны поясом, а сверху, поверх штормовки, натянула второй элемент химзащитного «гардероба» - куртку из прорезиненной ткани, такую же тяжёлую и громоздкую. Откинула на спину капюшон и, прежде чем вдеть руки в лямки рюкзака, повесила на бок противогазную сумку. Здравый смысл требовал натянуть на лицо резиновую маску, чтобы не надышаться чёрной пылью, которая в Мёртвых кварталах была повсюду, но Ева, немного подумав, решила ограничиться респиратором и очками-консервами с резиновыми манжетами, плотно прилегающими к коже. Противогаз, конечно, надёжнее, но в нём почти ничего не видно - особенно, если запотеют стёкла. Способность же вовремя увидеть приближающую опасность любой егерь справедливо полагал главным условием выживания в подобных местах - пыль там, или не пыль…
        Ну, вроде всё? Она поправила на плечах лямки самодельного станкового рюкзака, поудобнее пристроила под мышкой карабин - так, чтобы его в любой момент можно было перекинуть на грудь, проверила, легко ли выходит из ножен нож-боуи с костяной ручкой и массивным бронзовым навершием.
        Ну, вроде, всё в порядке? Тянуть время дальше не имело ни смысла, ни повода, и Ева, затаив невольно дыхание, перенесла ногу через черту, за которой уже тридцать лет, как властвовала жуть и чернота.
        Чёрная пыль хрустела под подошвами, подобно свежевыпавшему в морозный день снегу. Эти крошечные, подобно частицам кварцевого песка, кристаллики, не поддающиеся, если верить университетским умникам, никакому механическому воздействию. Это была ещё одна из бесчисленных тайн Московского Леса - откуда берётся этот материал, из чего он состоит, почему именно в местах Прорывов в него обращается растительность, но никак не живые существа? Даже привычное стремление защитить органы дыхания и рот от чёрной пыли вызваны не боязнью отравления или заражения, а стремлением защитить организм от этого неистребимого порошка. Ну и известный любому егерю эффект, когда из руки, погружённой в кучку чёрной пыли, словно высасывает жизнь, энергия, а ни смену им приходит леденящий холод. Объяснить этот эффект не смог ни один из учёных, работавших с этой загадочной субстанцией - возможно, как уверял Бич, дело было в том, что образцы чёрной пыли, изъятые из общей массы быстро теряли свои загадочные свойства? Так или иначе, избегали её инстинктивно, без каких-то поддающихся логике причин.
        От ясно видимой границы Мёртвых кварталов до ближайших домов - неказистых, постройки ещё пятидесятых голов прошлого века, кирпичных пятиэтажек - было метров семьдесят. Ева прошла немного вверх по улице - судя по старой, ещё доприливных времён, карте, это была Восьмая Соколиная. Часть окон на фасадах скалились острыми клыками выбитых стёкол, но большинство уцелело. В дверных проёмах не колыхались занавеси из проволочного вьюна или пожарных лиан, которые непременно затянули бы любое окно или дверной проём в прочих частях Леса. Да и откуда им тут взяться - с самого Зелёного Прилива здесь ни выросло ни былинки, что зелёной, что чёрной. Пыль свешивалась фестонами с косяков, и Ева старалась не приближаться к подобным «украшениям» - казалось, от малейшего колебания воздуха она мягко обрушится вниз и чёрным облаком окутает неосторожного, рискнувшего потревожить её мёртвый покой.
        А оно ей надо?
        Ева подошла поближе, старательно огибая кусты, более похожие на чёрные сугробы, и остовы автомобилей, на крышах и капотах которых громоздились толстенные подушки всё той же зловещей субстанции. Раз или два она натыкалась на скелеты - отполированные то ли временем, то ли какими-нибудь здешними падальщиками кости ярко белели сквозь налёт чёрной пыли. А один раз попался череп, одиноко лежащий на тротуаре - сколько она не озиралась, прочих костей она не заметила. Перевернула страшную находку стволом карабина, невольно ожидая увидеть в кости дырку от пули - нет, целёхонек…
        А ещё - в пыли, покрывавшей мостовые и тротуары, не отпечатался ни один след, ни звериный, ни человеческий. Хотя нет - вот, кажется, что-то видно…
        Ева подошла поближе. Действительно: цепочка следов вела из-за угла дома к ближайшему подъезду и ныряла в него. Опытный глаз егеря, привыкший подмечать любую мелочь, немедленно зафиксировал странность: обратной дорожки следов не было. Значит, неведомый визитёр так и остался там, в подъезде? Хотя - он мог выбраться наружу, скажем, из окна одной из квартир первого этажа.
        Так или иначе, придётся зайти, посмотреть. Делать это ей смерть, как не хотелось, но, раз уж полезла выяснять, что и как - изволь соответствовать… Ева выдохнула, щелчком сдвинула вперёд предохранитель и шагнула к подозрительному подъезду.
        Лестницу в подъезде тоже покрывала чёрная пыль - видимо, подумала Ева, нанесло через разбитые окна и распахнутую настежь дверь парадного. Следы здесь петляли - неведомый визитёр топтался на площадках этажей, входил в квартиры, похоже, предварительно взламывая дверные замки. Не все поддавались вторжению - на втором и третьем этажах обнаружилось по квартире, чьи двери - стальные, основательные, с хитрыми замками - сумели успешно сопротивляться вторжению. Ева, стараясь не наступать на чужие следы, по очереди обошла все взломанные квартиры. Знакомый почерк: ящики выдвинуты, их содержимое вывалено на пол, с полок секретера и сервантов сброшено всё, что там стояло. Мародёра- (следы явственно указывали, что незваный гость был один) интересовали исключительно компактные, удобные в переноске вещи: наличные деньги, драгоценности, серебряные ложки и тому подобное.
        Сам незваный гость обнаружился на третьем этаже, в прихожей единственной квартиры, которую он успел взломать - в виде уже знакомого Еве скелета. Только в отличие от тех, что валялись на улице, этот был покрыт остатками одежды, а рядом валялся довольно-таки пухлый рюкзак. На секунду у Евы мелькнула мысль - разрезать брезент и посмотреть, что успел нарыть покойник, но она тут же отогнала её от себя. Незачем - кому, в сущности, нужны эти побрякушки и раскрашенная бумага, кроме такого вот придурка-замкадника, польстившегося на лёгкую поживу? И закономерно заплатившего за своё заблуждение жизнью.
        Причина смерти мародёра была неясна, как и то, сколько он тут пролежал. Некоторую подсказку мог дать, разве что, остатки брезентовой штормовки - когда Ева подцепила ткань ножом, та расползлась, словно истлевала здесь долгие годы. И это странным образом не сочеталось со следами мародёра - глубокими, отчётливо отпечатавшимися в чёрной пыли, будто оставлены всего день-два назад. Хотя, подумала Ева, чему тут удивляться? Ветра в Мёртвых кварталах не дуют, вот следы и сохранились - не хуже, чем отпечатки подошв астронавтов в лунном реголите…
        До четвёртого этажа мародёр добраться не успел - на это ясно указывало отсутствие следов на ступеньках и лестничной площадке. Двери здесь все были крепкие, железные - и лишь одна, с крашеной деревянной филёнкой бесстыдно красовалась куском потрескавшейся щелястой фанеры, прикрывающей кое-как врезанный замок. Ева подцепила его ножом - дверь со скрипом распахнулась, впуская её внутрь.
        Это была маленькая двухкомнатная квартира практически без следов чёрной пыли - лишь небольшой холмик был нанесён у порога, через щели в двери. Её отсутствие с лихвой компенсировалось ужасающей запущенностью квартиры - похоже, решила Ева, перед Зелёным приливом, здесь обитал какой-то спившийся неудачник, на что ясно указывала россыпь пивных и водочных бутылок в углу крошечной, запущенной донельзя кухоньки. Она подняла одну, повертела в руках, рассматривая наполовину отклеившуюся, жёлтую от старости этикетку: «Stolichnaya vodka», и ниже, мелко, дата разлива, «январь 2022 г.» За два с половиной года до Зелёного прилива - обитатель этой норы явно не утруждал себя частыми уборками…
        Она прошлась по комнаткам. Везде та же мерзость запустения, дополненная пропылёнными зарослями паутины в углах на потолке. Интересно, эти украшения были при прежнем хозяине квартиры, или возникли уже после того, как он вместе с прочими обитателями района сделал отсюда ноги? В уродливом, советских времён, книжном шкафу - некогда пёстрые некогда, а теперь пожелтевшие, облезлые корешки книг. Фантастика: Лем, Хайнлайн, Лавкрафт, Стругацкие, какие-то неизвестные Еве авторы. Стоп, а это что?
        Большая в тёмной деревянной рамке цветная фотография под стеклом - полтора десятка мужчин разных возрастов на фоне большого стенда с надписью «РосКон-2023». Двое сразу бросились Еве в глаза. Один - и его сосед, в костюме и при галстуке.
        Да это же Шмуль, владелец знаменитого «Шинка», с удивлением поняла она. Ну да, конечно - вот этот, молодой, улыбающийся с яркой грамотой в руках, И сосед его, невысокий, с большими залысинами ей знаком, хотя видела она его всего несколько раз - Мартин, легенда ГЗ, неунывающий алкаш и знаток всех лесных легенд, мифов и преданий. Только здесь он без своего знаменитого стакана, в приличном костюме и при галстуке…
        Неужели этот бомжатник - его дом? А ведь похоже на то: Бич как-то рассказывал, что Мартин в день Зелёного Прилива бежал как раз из этих краёв, и что-то так его по дороге напугало, что с тех самых пор, все тридцать лет он не покидает ГЗ. Что ж, теперь хотя бы понятно, что его так потрясло: стать свидетелем чего-то загадочного и зловещего, превратившего Соколиную Гору в Мёртвые кварталы - от такого у кого угодно крыша поедет…
        Она так привыкла к царящей здесь мёртвой тишине, что не сразу осознала, что из-за окна - почти непрозрачного из-за наросшей грязи - доносятся голоса. А когда осознала, то отшатнулась вглубь комнаты, едва не споткнувшись о брошенный на пол топчан. А голоса всё усиливались - казалось, кто-то отдаёт команды, и те, кому эти команды предназначены, что-то отвечают все вместе - негромко, монотонно. А ещё - топот множества ног и шуршание слоя чёрной пыли под подошвами, невероятно, поразительно громкие в этом царстве мёртвой тишины.
        Карабин был уже у неё в руках, пальцы нашарили рукоять затвора. Ева осторожно, прижимаясь к стенке, подошла к окну и выглянула наружу.
        То, что открылось её взору, вполне тянуло на босховские гротески - разве что, выполненные в чёрно-белом стиле. Цепочка людей - каждый был то ли прикован, то ли привязан к длинному тонкому бревну, которое бедняги волокли на плечах. Всего «носильщиков» Ева насчитала около десятка - сгорбленные, и у каждого грубый рогожный мешок на голове. Жуткую процессию вела за собой на верёвке невысокая, коренастая фигура, в длинной, до пят накидке с капюшоном, откинутым на спину.
        Ева нашарила в кармане монокуляр. В шестикратном увеличении лицо вожака разительно напоминала крысиную морду. Серая блестящая, словно смазанная жиром, кожа, редкие волосы, пучками на лысом черепе, вытянутый вперёд длинный нос и верхняя челюсть - на миг ей показалось, что из-под верхней губы виднеются торчащие длинные зубы.
        Её передёрнуло от отвращения.
        Ещё шестеро фигур в плащах и с такими же крысиными физиономиями как две капли воды похожие на первую, конвоировали колонну по бокам. В руках у них Ева явственно разглядела заострённые длинные палки - ими они время от времени тыкали привязанных к бревну, корректируя их слепое движение. Когда кто-то из несчастных спотыкался и повисал на бревне, тормозя процессию, то на него набрасывались и принимались колоть и колотить, пока тот не вставал на ноги. Страшная процессия трогалась с места и неторопливо ползла дальше, нарушая ватную тишину невнятным жалобным бормотанием - теперь было ясно, что оно доносилось из-под мешков, затянутых на шеях пленников. Время от времени в бормотание вклинивался тонкий выкрик с командными интонациями - кто-то из надсмотрщиков, ясно…
        Ледяная струйка пробежала у неё между лопаток - Ева вдруг осознала, что боится, как никогда в жизни. Ничего похожего на «крысолицых» она до сих пор в Лесу не встречала.
        «…откуда взялась эта мерзость - здесь, в Мёртвых кварталах, где и обычных-то крыс нет?..»
        Колонна остановилась на большой площадке. Когда-то здесь была парковка, но сгнившие остовы легковушек кто-то отволок в стороны, чтобы расчистить побольше места. Надсмотрщики заверещали, замахали палками, и пленники принялись усаживаться на тротуар, прямо в покрывающий его толстый слой чёрной пыли. Двое крысолицых остались караулить, остальные сбросили заплечные мешки и принялись извлекать из них какие-то предметы и расставлять их вокруг сидящих. Ева пригляделась - это были большие круглые чаши, то ли из дерева, то ли из обожжённой глины.
        Когда последняя из чаш заняла своё место, вожак крысолицых прошёлся вдоль них, наливая в каждую какую-то жидкость из большого меха. Всё это до ужаса напоминало подготовку к какому-то ритуалу - причём Ева поймала себя на том, что ритуал этот ей знаком. Где-то она уже видела нечто подобное… и столь же пугающее.
        Один из надсмотрщиков пробежался вдоль цепочки чаш, и те вспыхнули языками прозрачного бесцветного пламени. Одновременно остальные, выстроившись в большой круг, завели унылые монотонные то ли мантры, то ли песнопения - писклявые, как и все звуки, которые они издавали. Темп задавал вожак на маленьком ручном гонге, и его дребезжание звучало глухо, придушенно, словно в толстый слой ваты.
        Ну, конечно же, осенило вдруг Еву: это почти точное повторение казни двоих приближённых Порченого, устроенной друидами в Грачёвке! Правда, там песнопения звучали иначе - как объяснял потом Бич, они воспроизводили ритуал наложения проклятия из древних кельтских легенд. И чаши были не деревянные и даже не керамические - что-то вроде грибов с загнутыми вверх краями шляпок, и огоньки в них горели бледно-зелёные…
        Крысолицые тем временем убыстряли темп пения, гонг в руках вожака звучал, отбивая такт, непонятные звуки терзали мозг, словно капли едкой кислоты.
        «…вот, сейчас…»
        Звуки разом смолкли, и на парковке взметнулся столб чёрного света. Именно чёрного - не чёрно-фиолетового, не тёмно-багрового. Как и тогда, в Грачёвке, это была не тьма, не отсутствие света как такового: страшный столб осветил всё вокруг, поглотив на миг свет серенького дня, и бесцветные огоньки чаш совершенно потерялись на его фоне.
        Всё это Ева наблюдала не дольше двух-трёх секунд, а потом волна чёрной пыли, словно поднятая ударной волной, окутала и парковку, и крысолицых палачей с их жертвами, и вообще всё - так, что в плотной угольно-чёрной мгле не стало видно даже дома напротив. Она отшатнулась от окна, но стекло выдержало. Но это, как выяснилось, был ещё не последний аккорд жуткого действа. Вслед за вспышкой чёрного света и пылевым взрывом пришло что-то ещё, непереносимый ментальный удар, от которого женщина бессильно опустилась на загаженный пол, выронив из рук карабин, и разрыдалась - взахлёб, совершенно по-детски, не понимая, как теперь жить в этом мире, который навсегда заполнила теперь эта чёрная, вытягивающая силы и разум жуть.
        Депрессивный морок оставил её так же внезапно, как и накрыл. Ева потрясла головой, отгоняя напасть прочь, и приподнялась, выглядывая в окно. На крысолицых, похоже, ментальный удар, вызванный столбом чёрного света, вовсе не подействовал - они по прежнему суетились вокруг пленников, поднимали их вместе с бревном. Ева подняла бинокль.
        Она понимала, конечно, чему только что стала свидетелем. О подобных вещах по всему Лесу ходили жутковатые легенды, однако егеря хорошо знали, что явление это вполне реальное, хотя и крайне неприятное и даже опасное. Однако, до сих пор она, как и другие её коллеги, была уверена, что встречается оно только в одном месте во всём Лесу - в районе Марьиной рощи и Бутырки.
        Это явление называли «Прорыв» - многие, и сама Ева в их числе, считали, что невообразимый организм Леса таким образом избавляется от негативной энергии, выбрасывает её чуть ли не в космическое пространство. Мало кто, правда, мог похвастать тем, что был свидетелем самого Прорыва - этого самого столба чёрного света - но результат всегда был один и тот же. Растительность на захваченном им участке высыхала, чернела и постепенно рассыпалась в пыль - ту самую, чёрную, которой здесь, в Мёртвых кварталах было покрыто буквально всё.
        Что касается людей, оказавшихся на месте Прорыва - никто толком не знал, что с ними происходило. Фермеры и охотники старались держаться от Марьиной Рощи подальше; ходили, правда, слухи о психах из секты «мертвопоклонников», которые искали места будущих прорывов сознательно, используя приспособления, вроде прутиков и проволочных рамок экстрасенсов-лозоходцев. Они верили, что Прорыв - это дьявол, вырывающийся из Преисподней, и если оказаться на его пути - он напитает тебя своей силой. Таких, попавших под Прорыв, называли «чёрными зомби», - внешне они оставались людьми, но вытворяли порой такие вещи, что егеря, собеседники Евы отказывались говорить о них даже шёпотом. Описывали только характерный облик: неподвижные, словно гипсовые маски, лица, мёртвые, пустые глаза смотрят прямо перед собой и словно не видя ничего.
        До сих пор Ева была уверена, что кроме мёртвопоклонников с Прорывами имеют дело только друиды - она сама невольно стала свидетельницей такого случая. Но откуда взялись эти, крысолицые? До сих пор никого подобного им она в Лесу не встречала. И это действо с принесением пленников в жертву Прорыву - почему-то ей пришло на ум именно такая ассоциация, - оно явно было спланировано заранее и повторялось не в первый раз…
        Крысолицые же времени даром не теряли. Вожак повелительно что-то пискнул и потянул за верёвку, привязанную к бревну. Процессия «жертв» послушно потянулась за ним следом, в сторону МЦК. На этот раз по бокам её конвоировали только двое надсмотрщиков с заострёнными палками; остальные взялись протирать и переставлять чаши, окружавшие место ритуала, причём один стал заново наполнять их жидкостью из меха. Не требовалось особых аналитических способностей, чтобы сообразить, что готовится повторение жуткого действа; придя к этому выводу, Ева решила, для начала, выяснить, куда крысолицые гонят пленников - уже не людей, а «чёрных зомби».
        Подъезд, на четвёртом этаже которого располагалась квартира-бомжатник, выходил прямо на парковку, кгде копошились сейчас крысолицые. Поэтому Ева зашла в одну из квартир первого этажа - из числа тех, что были взломаны мародёрами - и, отжав лезвием ножа раму, неслышно выбралась наружу через окно.
        К счастью, процессия двигалась очень медленно. Новообращённые едва ковыляли на заплетающихся ногах, совершенно не обращая внимания на тычки надсмотрщиков. Еве не составило труда проследовать за ними так, чтобы оставаться вне зоны видимости, а самой, наоборот, иметь возможность видеть всё в мельчайших деталях. Как она и предполагала, крысолюди вели своих жертв к полотну МЦК, в полусотне метров от станции «Соколиная Гора» их ожидает большая дрезина с вагончиком на сцепке. К нему и подошла процессия, и Ева, пристроившись за углом крайней пятиэтажки, наблюдала, как раздвигают двери вагончика, как опускают оттуда дощатые сходни-трап, и крысолюди, по одному отвязывая зомби от бревна, загоняют их внутрь. А сильнее всего её поразила физиономия путейца, выглянувшего из будки. Ева даже узнала его - случалось как-то воспользоваться его дрезиной. Парень наблюдал за сценой погрузки со скучающим видом, мусоля в углу рта папироску - будто происходило это не в первый раз и успело изрядно надоесть. А ведь он не мог не понимать, что происходит нечто ужасное, отвратительное, чего в Лесу быть никак не должно!
        Что же это - путейцы в сговоре с этой невесть откуда взявшейся нечистью? Ну, хорошо, пусть не все путейцы, пусть только группа, пусть даже один - но всё равно, новость поистине зловещая…
        Погрузка закончилась, но крысолицые не торопились закрывать вагон. По трапу согнали трёх пленников, явно ещё не «обработанных». Для них бревно было великовато, и надсмотрщики по очереди стягивали им запястья общей верёвкой. Действовали они споро, без лишней суеты, что свидетельствовало о немалом опыте. И когда новая процессия двинулась в путь, Ева снова уткнулась глазами в бинокль - и едва сдержала удивлённый вскрик, разглядев лицо первого в связке пленника. Это был не кто иной, как известный всему Лесу челнок Петюня, на этот раз, правда, без своего знаменитого ослика Мойши. Физиономия Петюни выражала крайнюю степень испуга - бедняга затравленно озирался, дёргал верёвку, за что получал от надсмотрщиков тычки заостёнными палками. Пару раз он споткнулся и едва устоял на ногах - но, как и двое других его товарищей по несчастью, продолжал ковылять, подгоняемый гневным писком вожака крысолицых.
        Ева задумалась. Чтобы добраться до парковки, им предстояло обогнуть угол пятиэтажки, подняться примерно по половину квартала по восьмой Соколиной, после чего свернуть во дворы. Причём - большую часть этого пути процессия не будет видна тем, кто остался на путях, но ещё не попадёт в зоне видимости готовящих свой жуткий ритуал крысолицых. Ева наскоро прикинула пути возможного отхода - таковых вырисовывалось, по меньшей мере, три, - и потянула с плеча карабин.
        III
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ВОРОБЬЁВЫ ГОРЫ,
        ГЗ МГУ
        - Значит, больше тот тип в плаще не появлялся?
        Мартин - он сидел на трёхногом табурете в несвежей майке-алкоголичке и ветхих тёмно-синих трениках со штрипками и пузырями на коленках - уныло покачал головой. Заветный гранёный стакан он держал в опущенной руке, благо тот был безнадёжно пуст - поллитровая бутыль самогонки-грибовухи опустела визита Егора и теперь старый алкаш страдал от неопределённости бытия.
        - Нет, говорю же. Я уж и так и так к Симагину присматривался - он, сволочь, с тех пор заперся у себя в лаборатории и что-то там иск… эск… экспе-ремен-тирует, во!
        Сложное слово далось ему с трудом. Но - далось, что свидетельствовало о том, что до достижения блаженного состояния отрешённости от мира было ещё далеко.
        - Чем именно он занят, не в курсе?
        - Да мышами своими, которые «однодневки», чем же ещё? - Мартин скривился от отвращения. - Которые по трое суток живут и даже успевают за это время дать потомство. Переворот, понимаешь, готовит в науке, живодёр… Я уж хотел стебельком грибницы клетку им отворить, чтоб разбежались - не вышло, запоры, мля, крепкие.
        - А зачем? - осведомился Егор. - Ну, разбегаться этим мышам зачем? Всё равно же сдохнут, максимум, через три дня?..
        Об исследованиях профессора Симагина он узнал чуть ли не в первые дни своего пребывания в ГЗ, и даже присутствовал на лекции, когда тот объяснял студентам-биофаковцам суть своих достижений. Фокус был в том, чтобы предоставить учёным-биологам генетически идентичных теплокровных существ, чьи поколения сменялись бы раз в сутки, что позволило бы работать с генами млекопитающих со скоростью, ранее доступной только на мушках-дрозофилах.
        - А чего он?.. - логично возразил Мартин и икнул, уставившись потухшим взором на стакан. Содержимого в том, увы, не прибавилось.
        Такой аргумент крыть было нечем. Оставался единственный разумный в подобной ситуации ход. Егор вздохнул и извлёк из-за пазухи плоскую стеклянную бутыль. При виде её собеседник немедленно оживился.
        - Коньяк?
        - «Старый Кенигсберг» - подтвердил Егор. - Вчера у барахольщиков выменял две бутылки на кофе в зёрнах.
        Кофе он прихватил в шинке у Шмуля в качестве обменного средства, по универсальности мало уступающего ходящим по всему Лесу желудям.
        Мартин, разобрав на этикетке название напитка, состроил скептическую гримасу, но от ядовитых высказываний о гадости, которую взяла моду пить нынешняя молодёжь воздержался, и протянул стакан. Егор звякнул горлышком о край, и ароматная коричневая струйка полилась в гранёное стекло. Наполнив легендарную ёмкость до краёв, он чокнулся полупустой бутылкой и вслед за Мартином приложился к горлышку. Коньяк был хорош, чтобы не воображал себе старый алкаш. Оно и неудивительно - послетридцатилетней-то выдержки в развалинах одного из московских «Ароматных миров»…
        - Ладно, пёс с ним, с Симагиным. - Спросил Егор, прикончив бутылку. - А второй, Семибоярский - с ним-то что?
        - А что с ним сделае… ик… сделается? - Мартин мучительно икнул. Пока Сима… ик… Симагин мышей пасёт, этот хрен студенток с Биофака трахает, по две штуки за раз… ик… неплохо так устроился, падла галстучная…
        - Каких таких студенток?
        - А я знаю? - возразил Мартин. Глаза его быстро затягивало мутью.
        - А то, как же! Сам же их, небось, уже успел опробовать?
        Кроме своего гранёного стакана и поистине энциклопедическими знаниями в области мифологии, слухов и легенд Московского Леса, Мартин славился тем, что, несмотря на свои немалые годы и изрядно потасканный вид, пользовался неизменным успехом у женской части населения ГЗ. Особенно - у студенток младших курсов, которых он водил в свой тёмный закуток под лестницей и учил там дурному.
        Что касается Семибоярского, то тот не раз уже попадался на сомнительных историях с первокурсницами и даже схлопотал за это предупреждение от факультетского начальства. В иное время Егору было бы наплевать на амурные похождения сластолюбивого доцента, но сейчас это открывало некоторые любопытные возможности. Правда, с расспросами следовало торопиться - коньяк, пролившийся на старые дрожжи, вполне мог вывести его источник информации из строя на сутки, а то и больше.
        - А нельзя уточнить, с какими именно студентками он собирается замутить? Попрошу Татьяну - пускай наведёт справки, а я пока подготовлю кое-что. Доцентику нашему понравится…

* * *
        Егор не был в ГЗ больше недели - и, хорошозная неистовый темперамент подруги, которую люди недалёкие упорно продолжали считать типичной «серой мышкой», предвкушал весьма горячую встречу. И не ошибся - прошло не меньше двух часов, прежде чем восторги любовников несколько поутихли, и он смог завести разговор на интересующую его тему - а именно, о пассиях доцента Семибоярского.
        Расчёт был верен: Татьяна, разгорячённая после постельных утех, склонна была обсуждать интимную жизнь обитателей ГЗ, отдавая предпочтение историям не просто сомнительным, но откровенно скандальным - такая уж была у неё привычка, разительно контрастировавшая с образом строгой, суховатой сотрудницы университетской библиотеки. Егора же подобные разговоры откровенно заводили - особенно, когда подруга надевала в дополнение к шёлковым чёрным чулкам, составлявшим в данный момент весь её гардероб, очочки в тоненькой оправе - и в таком виде пускалась в рассуждения, время от времени прерывая их эротическими экспериментами.
        Так оно, в общем-то, и вышло. Стоило ему завести разговор о групповом сексе в формате ЖМЖ, к которому, якобы, склонные некоторые из первокурсниц, Татьяна сначала мило наморщила носик - «фу, какие пошлости!» - потом обвинила его в склонностях к «грязным извращениям», и тут же, без перерыва, стала развивать предложенную тему. Дальше Егору оставалось только направлять разговор (весьма, надо признать, возбуждающий) в нужное русло, а именно - к привычке некоторых первокурсниц решать вопросы с зачётами самым, что ни на есть, простым способом. А так же о преподах, упомянутым привычкам потакающим.
        Через полчаса он уже знал всё: и фамилии студенток, с которыми намеревался развлечься Семибоярский, и группы, в которых они учатся, и даже от каких именно хвостов девицы намеревались избавиться в постели с доцентом. Воистину, подумал Егор, ГЗ в нынешнем своём ни на что не похожем состоянии - всего лишь большая деревня, где решительно невозможно что-то скрыть… во всяком случае, от того, кто не лишён хотя бы минимальной наблюдательности.
        Татьяна, этим качеством отнюдь не обделённая, знала даже, где должна состояться встреча. Разумеется, не у Семибоярского, в его трёхкомнатной квартире, которую он занимал на правах преподавателя. И не в общежитии у студенток - первокурсницы то ли старались соблюдать видимость приличий, то ли заботились о том, чтобы не спалить сладострастного доцента, от которого рассчитывали в будущем получить немало пользы. Место для подобных развлечений в ГЗ вообще не было проблемой. Общежития и жилые корпуса, рассчитанные на вдесятеро большее число обитателей, оставались, в-основном, в запустении, так что студенты и сотрудники, кто помоложе, обустраивали там уголки для вечеринок, романтических встреч, оргий с кое-какими небезобидными «лесными» порошочками, а чаще - для обыкновенных пьянок. Так и собирались поступить пассии Семибоярского - но сами, за отсутствием житейского опыта, вопроса решить не смогли и обратились за помощью к подруге-третьекурснице, по стечению обстоятельств оказавшейся Татьяниной подружкой.
        Если Егор вообразил, что цель расспросов останется для подруги тайной - то он горько ошибался. Татьяна, закончив объяснения, огорошила его требованием: либо молодой человек прямо сейчас, немедленно, изложит все детали затеянной интриги, либо она попросту сорвёт намечающуюся групповушку, и пусть дальше добывает информацию, где хочет. Пришлось соглашаться - острый ум и упрямство подруги мало уступали её темпераменту, и уж это Егор успел понять за то недолгое время, что они были вместе. Но, честное слово, у него и в мыслях не было рассказывать, зачем понадобилось добывать компромат на Семибоярского, и уж тем более - посвящать девушку в загадочную историю со странным гостем Симагина и тайным подземным ходом, обнаруженным Мартином…
        Он ушёл от Татьяны только под утро, чувствуя себя выпотрошенным во всех отношениях. Подруга вытянула из него всё - и напоследок заявила, что если он намеревается обойтись в этой истории без её участия, то лучше бы ему эту мысль отбросить, как несостоятельную прямо сейчас. И, мило улыбнувшись на прощанье, посоветовала зайти к Шапиро, попросить старенький ФЭД и целлулоидную чёрно-белую, не подверженную разрушительному воздействию Леса плёнку. - пригодится, любовничек! После чего, уселась, как была, в халатике на голое тело, чистить подаренный командиром «партизан» маузер.
        Вот и имей после этого дело с девицами - сокрушался Егор, выколачивая подошвами дробь вниз по мраморной лестнице. А с другой стороны - куда без них? Совершенно никуда и, главное - незачем…

* * *
        - Он у меня всё выложит… - ласково сказал Мартин. Белый жезл в его руках описывал замысловатые дуги, к полу от него тянулись тонкие полупрозрачные нити. Они свивались в тонкие жгутики, удлинялись и ползли к сидящему на стуле человеку. Несчастный был в одних трусах; торс его и ноги были крепко примотаны к ножкам и спинке, руки связаны за спиной и тоже прикручены к стулу. Он косил выпученные, налитые кровью глаза на шевелящиеся отростки, дёргался и глухо мычал. Издавать более осмысленные звуки мешал заткнутый в рот носок.
        - Может, вынуть кляп? - предложила Татьяна. Она только что отщёлкала полную кассету на ФЭДе и теперь сидела напротив пленника, вертя в руках древний фотоаппарат. Подарок Чекиста болтался у неё на бедре - в деревянной кобуре, прикладе со всем полагающимся кожаным обвесом, включая кармашки для запасных обойм, шомпол и чехольчики для прочих принадлежностей. - По-моему, он хочет что-то рассказать, нет?
        - Заорать он хочет. - возразил Егор. - Громко и противно. Или объяснять, что мы не имеем права так с ним поступать. А оно нам надо? Прибежит ещё кто, объясняйся, что мы тут делаем с уважаемым человеком, преподавателем…
        - Скажем - практикуем это… БДСМ. - нашёлся Мартин. - А не поверят - девчонок предъявим в качестве доказательства.
        - Так они сбежали!
        Запланированная операция пока развивалась, как нельзя лучше. Заговорщики заняли подсобку в дальнем конце коридора. Мартин, пользуясь Белым Жезлом, запустил «шпионские отростки грибницы» в интересующую их комнату, и когда участники разоблачились и приступили к своим играм, Егор скомандовал: «вперёд!» Тверь вылетела от могучего пинка; участники оргии, застигнутые в самый интересный момент, замерли, предоставив возможность Татьяне сделать несколько отличных кадров. После чего обе первокурсницы, на которых цыкнул Мартин, сгребли в охапку свои тряпочки и подались в бега, а троица заговорщиков осталась на месте несостоявшейся оргии. Как выяснилось - с отчётливым садо-мазо уклоном.
        - Ну, тогда плётки и ремни покажем. Они-то никуда не делись?
        Мартин кивнул на аксессуары, разбросанные по обширной кровати, занимающей всю середину комнаты.
        Егор подумал и отрицательно покачал головой.
        - Не, обойдёмся пока без публичности. Пусть он хорошенько проникнется ситуацией, поймёт, что орать сейчас вредно для здоровья - тогда и вытащим кляп.
        Жгутики тем временем добрались до ножки стула, оплели его и поползли вверх. Когда первый из отростков коснулся обнажённой кожи ноги Семибоярского, тот задёргался ещё сильнее - так, что стул едва не опрокинулся. Егор едва успел подхватить спинку и утвердить его на место.
        - Ты бы полегче, дядя. Нам-то в общем, пофиг, мы тебя и лёжа можем допрашивать, а ты, не дай Лес, голову расшибёшь. Бинтуй потом…
        Пленник не внял его словам. Он судорожно дёргался и скашивал взгляд вниз, пытаясь увидеть стебельки грибницы, неумолимо подбирающиеся к нижнему краю единственного оставшегося у него предмета гардероба. Вот они нырнули под ткань, поползли к паху.
        - Погоди! - Егор сделал жест Мартину и тот неохотно остановил рост грибницу.
        - Ну что, будешь говорить?
        Семибоярский бешено завращал глазами и закивал так старательно, что двойной подбородок звонко зашлёпал по жирной белой груди.
        - Кричать не станешь?
        Доцент истово замотал головой: «не стану, не стану, только уберите!..»
        - Ну, хорошо, поверю. - Егор взялся пальцами на краешек свисавшего изо рта пленника носка. Тот был весь мокрый от пропитавшей его слюны. - Но учти: если вздумаешь заорать, Мартин вмиг раздавит этими милыми отростками… сам понимаешь, что. Тогда уж ори - не ори, поздно будет. Раздавишь ведь?
        - А то, как же? - жизнерадостно отозвался алкаш. - Обязательно раздавлю. Как можно не раздавить?
        На этот раз Семибоярский даже не замычал в ответ - обвис на верёвках, бессильно уронив голову на грудь.
        - Он там у вас не помер? - обеспокоенно спросила Татьяна. - А то возись потом с трупом…
        - Грибница приберёт. - заверил девушку Мартин. - Надо же ей тоже иногда чем-то питаться. Чисто будет, даже капли крови не останется. А кости потом в мешок спрячем и вынесем. Грибы - они завсегда на падали всякой произрастают.
        Егор склонился к Семибоярскому и прислушался.
        - Вроде, дышит. - сообщил он спустя минуту спутникам. - Тань, достань из сумки пузырёк с нашатырём. Надо бы поторопиться, а то засиделись мы тут…
        Он повёл открытой склянкой под носом пленника. Тот дёрнулся, открыл глаза и замычал - на этот раз мычание более напоминало хрип.
        - Не любит он нас… - огорчённо прокомментировал Егор. - А что делать? Как говорили ещё до Зелёного Прилива: «ничего личного, просто бизнес…» Ты как, не передумал? Будешь говорить?
        И, брезгливо скривившись, вытащил изо рта доцента кляп. Семибоярский судорожно закашлялся.
        - На-кось, глотни…
        О зубы доцента застучало горлышко стеклянной фляжки. По комнате распространился сивушный запах грибовухи.
        - Ну что, готов?
        Кивок.
        - Тогда первый вопрос: с кем Симагин встречался в своей лаборатории три дня назад? Мы точно знаем, что ты при этой встрече присутствовал и не можешь не знать.
        - Ещё… прохрипел Семибоярский, указывая подбородком на флягу. Егор поднёс её к губам, доцент надолго присосался кгорлышку, сделал несколько глотков. Оторвался, снова закашлялся.
        - Вопрос повторить? - осведомился Егор.
        - Не надо… - просипел Семибоярский. Грибовуха струйками стекала у него по подбородку. - Я всё скажу, только уберите эту пакость…
        И указал глазами вниз, на трусы.
        - Убери пока. - великодушно распорядился Егор. - Клиент всё осознал и готов к сотрудничеству.
        Белёсые отростки послушно втянулись обратно в Жезл, сопровождаемые недовольным бурчанием Мартина. Семибоярский проводил их затравленным взглядом, глубоко, с сипением втянул в себя воздух и заговорил.

* * *
        - А он не настучит? - спросила Татьяна. Она не отрывала взгляд от двери, за которой скрылся «клиент». - Вот пойдёт сейчас с коменданту и закатит скандал!
        - Не решится. - покачал головой Егор. - Не тот типаж - хитрый, расчётливый, трусоватый. К тому же, крепко держится за своё место, а после такого скандала его не только в Московском филиале - и в Твери терпеть не станут, и в Сколкове. Да и в Новосибирске спрятаться от позора не получится: в наше время ничего не скроешь, а в университетской среде - в особенности.
        В Тверь после Зелёного Прилива перебрался Московский Университет, и за два десятка сумасшедших лет, последовавших после этой катастрофы, город превратился в главный научный центр Российской Федерации, подмявший под себя чуть ли не всю фундаментальную науку страны. Его крупнейшие филиалы прочно обосновались в Сколкове и Новосибирске, не считая, разумеется, самого известного, Московского филиала, расположенного, как и сотню почти лет назад, на Воробьёвых горах, в знаменитой сталинской высотке.
        - К тому же - свидетели где? - вкрадчиво осведомился Мартин. - Нет ведь свидетелей! А наплести что угодно можно…
        Егор согласно кивнул - свидетелей, и правда, нет. Как и вообще любых доказательств того, что заговорщики подвергли уважаемого доцента Семибоярского допросу. Насквозь незаконному и нарушающему права человека, которые в отличие от остальной территории Леса в ГЗ соблюдались довольно строго.
        - А что нам оставалось? - осведомился Егор. - По-хорошему он говорить не хотел, вот и пришлось…
        Действительно, застигнутый на жареном, Семибоярский хоть и испугался, но сразу начал возмущаться, пугать незваных гостей дисциплинарными взысканиями, изгнанием из ГЗ и прочими карами. К счастью, к подобному развитию событий они подготовились заранее.
        - Ничего не оставалось. - не стала спорить девушка. - Только Семибоярский ведь этого не забудет. Пакостить начнёт, а возможности у него - о-го-го!
        - У него возможности, а у нас плёночка. - Егор потряс в воздухе ФЭДом. - Я вот отберу кадры поэффектнее, отпечатаю и отошлю ему. Мартин, сможет твоя грибница конвертик под дверь подсунуть?
        - Запросто. Хоть в письменный стол.
        - Вот и отлично! Чтобы не забывал, что вести себя надо хорошо. А вообще-то ты права, за ним нужен глаз да глаз. Глядишь, всплывёт ещё что-нибудь… интересное. И про самого доцента и про его патрона. Это же надо такое удумать - с ЦВЛ снюхаться! И где: здесь, в ГЗ…
        Возмущение Егора легко было понять. На Воробьёвых Горах - как, впрочем, и много где в Лесу - с настороженностью относились к засевшим в останкинской Древобашне сектантам. В Главное Здание их не пускали, а вести дела с адептами Церкви Вечного леса считалось здесь дурным тоном. Но, похоже, Симагин и его подручный позволили себе нарушить эти негласные запреты. Что ж, ухмыльнулся Егор, кто не спрятался - я не виноват…
        - Думаешь застукать их в момент переговоров? - Татьяна по-своему истолковала ухмылку любовника. - Сначала выследить с помощью грибницы, а потом вломиться?..
        Егор покачал головой.
        - Хотелось бы, да не выйдет. Во-первых, у себя в лаборатории Симагин царь, бог и воинский начальник, внезапного налёта, скорее всего, не выйдет. А во вторых… не нравятся мне эти гости! Кто знает, что они с собой притащат в ГЗ? Или уже притащили - недаром Мартин учуял что-то такое там, в подвалах.
        - Учуял. - кивнул старый алкаш. - Трындец полный я там учуял, и чёрную пыль, как в Мёртвых кварталах. Да ты и сам, небось, знаешь, приходилось…
        - Приходилось. Потому и не хочу пускать их наверх, в ГЗ. Поступим по-другому. Что там сказал Семибоярский - когда тот тип собирается нанести новый визит?
        - Завтра, в пять вечера. - Татьяна поглядела на часики, украшающие её запястье. - В смысле, уже сегодня.
        - То есть, у нас почти сутки. Отлично, успею смотаться в одно местечко. И надо бы навестить Шапиро, пока он ещё не заснул. Понадобится литров двадцать его огнесмеси, пусть прямо сейчас и начинает…
        - Огнесмесь? - Татьяна с подозрением сощурилась. - А ну колись, куда собрался?
        Егор сдержал вздох - он-то хорошо знал этот прищур.
        - Есть одно местечко. Недалеко, за утро обернусь.
        - За пределами ГЗ?
        - Да, между Вернадского и Ленинским. Улица Коперника - там порушенные сталинские восьмиэтажки, вот между ними, во дворах…
        - Я с тобой. - заявила Татьяна таким тоном, что стало ясно: спорить бесполезно. - А то засиделась я что-то в ГЗ, надоело!
        Неуёмная тяга подруги к авантюрным приключениям раньше ставила Егора в тупик. Теперь он привык. Или это все библиотекарши такие?..
        - Что с тобой поделать… Тогда я на кафедру, а ты заскочи к себе, переоденься. Наколенники с налокотниками не забудь, не исключено, придётся поползать по битому кирпичу. Через полтора часа встречаемся внизу в вестибюле.
        - А выпустят? - с сомнением спросил Мартин. - Ночь всё же…
        - Спрошу у Шапиро пропуск. А ты, кстати, давай со мной - поможешь ему с огнесмесью.
        - Помогу, куда денусь… - согласился Мартин. - Сколько, ты сказал, нужно, пятнадцать литров, двадцать? Ежели все компоненты в лаборатории найдутся, то до утра управимся.
        - А если не найдутся?
        - Тогда до полудня. Ты шагай, шагай… Студент!

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        УЛ. КОПЕРНИКА.
        Вентиляционный киоск, как ему и полагалось, торчал между двумя полуразрушенными кирпичными зданиями. С третьей, открытой стороны двора, выходившей на узкую улочку, следы которой до сих пор можно было различить в глухих зарослях, проглядывал за огромными липами огрызок купола московского цирка. К удивлению Егора, уцелевшие металлические листы почти не потускнели за эти полсотни лет и весело блестели на солнышке. Может, и верно говорили, что в советские времена главный цирк страны был покрыт остродефицитным титаном?
        Громадный раскидистый граб торчал из пролома купола подобно чудовищный бонсай из дизайнерского, выполненного в футуристическом стиле, цветочного горшка. Егор уже не в первый раз любовался этим зрелищем - правда, на этот раз он имел возможность обозреть «композицию» с разных сторон, поскольку на улицу Коперника они с Татьяной добирались поверху, не прибегая к поземным коммуникациям. Недолгий поход обошёлся практически без приключений - лишь раз из густых зарослей акации (каждый куст высотой не меньше пяти этажей!) на них сверкнули жёлтые глаза особенно крупного баюна. Саблезубая кошка проводила незваных гостей гортанным шипением, но связываться не решилась - вильнула обрубком хвоста и скрылась в зелёном сумраке.
        - Мирные они тут… - прокомментировал Егор, увидав, что подруге сделалось от этой встречи слегка не по себе. - Да и с чего им на нас бросаться? Пищи навалом, котят рядом нет, а Леса на всех хватит - и на людей и на баюнов, и на всякую-прочую живую тварь.
        - И на всяких чернолесских гадин тоже? - с ехидцей в голосе осведомилась Татьяна. - Шипомордников, скажем, или тех же кикимор?
        - Представь, и на них тоже. А ты как думала? Чернолес, как ни крути, тоже часть всего этого. - Егор обвёл руками вокруг себя. - И, сдаётся мне, часть необходимая, иначе откуда бы он взялся? Трен, друид мой знакомый, любопытно на эту тему рассуждал, только я мало что запомнил…
        Уточнять, что разговор с треном состоялся незадолго до жуткой расправы над Порченым, и как раз на самом краю Чернолеса, он не стал. Незачем пугать девушку лишний раз.
        «Хотя, такую, пожалуй испугаешь…» - подумал Егор, любуясь подругой. Татьяна с независимым видом стояла возле венткиоска - «маузер» с примкнутой кобурой-прикладом взят наизготовку, взгляд острый, сейчас готова стрелять в любого клыкастого, шипастого и даже ползучего агрессора. Которыми пока, к счастью, даже и не пахнет - окрестная живность, как и положено всякой сколько-нибудь вменяемой лесной твари, унюхала дымок от разведённого костерка и предпочла убраться прочь. Кто их знает, этих двуногих, с чем они явились и что задумали?..
        Вода в котелке уже закипала, пузырясь крупными бульбами и выплёскиваясь с шипеньем на угли. Егор порылся в рюкзаке и извлёк обшарпанную жестяную коробку. На круглой крышке сохранился рисунок - реклама давно забытого сорта сдобного печенья.
        - Бич поделился. - Он встряхнул коробку и её содержимое зашуршало, пересыпаясь. - Он сам смешивает: душица, сушёные малиновые листья, травки какие-то из Дружбинской коммуны. А заваривать лучше по-особенному, на плитке, в ГЗ так не получится. Ну-ка, давай руку…
        Он сыпанул ароматного крошева в подставленную лодочкой девичью ладонь.
        - Теперь - швыряй прямо в кипяток, только посильнее. И смотри, не рассыпь, мало осталось.
        Татьяна закусила губу, и коротко размахнувшись, швырнула заварку в воду. И, прежде, чем она успела возразить, Егор сунул в котелок заранее извлечённую из костра тлеющую головню. Зашипело, вспенилось, повалил душистый пар.
        Тоже Бич научил? - спросила она, скептически разглядывая бурую пену.
        - И он тоже. А так - отец показал, ещё давно, в детстве. Я же из Сибири, таёжник, не то, что ваши студенты-ботаны. А насчёт головни не волнуйся - она из огня, там никакой инфекции быть не может, выгорело…
        Егор быстро дохлебал из кружки обжигающий чай, встал, и принялся отцеплять от рюкзака моток верёвки и альпинистские зажимы. Пора было браться за дело, ради которого они сюда и явились.
        IV
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ВДНХ.
        До ВДНХ Умар с Франой добрались легко, можно сказать, с комфортом. После эпической пьянки, устроенной в Медицинском саду, они наши в себе силы поутру погрузиться в попутную дрезину и тремя часами спустя уже сошли на большой перевалочной станции, устроенной путейцами на Ростокинском путепроводе. Здесь обычно перегружали товары, доставленные из других регионов Леса с платформ во вьюки караванщиков, отправляющихся по Ярославской тропе в сторону МКАД, или наоборот, следующих по короткому плечу до ВДНХ. Был, разумеется, и обратный поток - челноки и оптовые торговцы, затарившиеся на выставке, торопились развезти свои покупки по всем уголкам Леса. Место это было оживлённое, безопасное, и затеряться тут было проще простого - даже такой колоритной парочке, как красавица-итальянка со снаряжённым на егерский манер сильваном.
        Был, правда, и другой вариант: близ Лихоборского депо пересесть на дрезину, следующую по Октябрьской ветке в сторону Трёх вокзалов, и сойти на платформе Останкино. Это сократило бы путь почти вдвое, но тогда на территорию ВДНХ пришлось бы входить с «чёрного хода», миновав территорию Ботанического сада, где по слухам, какие твари только не водятся. Но, главное, Умар наотрез отказался приближаться к торчащей по соседству с разваленными гигантскими тополями корпусами останкинского Телецентра Древобашне. «Ничего хорошего там нет, - объяснил он своё нежелание спутнице. - И люди обитают мутные, с ними не то, что связываться - встречаться не лишний раз захочется…»
        Франа не стала спорить - ей пришлось, ещё в бытность свою на Манхеттене, иметь дело с адептами Церкви Вечного Леса и воспоминания об этом остались, скорее, негативные - несмотря на то, что и первая её стажировка в Московском Лесу, и нынешняя поездка спонсировались фондом, напрямую связанным с ЦВЛ.
        Так что решено было избрать длинный путь, до Ростокина и дальше, до ВДНХ, по Ярославской караванной тропе. Попутчики нашлись почти сразу - выглядели Умар с Франой вполне прилично (по местным меркам, разумеется), предъявили документы, выправленные в ГЗ, с указанной целью поездки «научная командировка» и, к тому же, согласились защищать караван в случае нападения на тропе - крайне, впрочем, маловероятного, места здесь были спокойные, хоженые. Так что не прошло и часа, как они присоединились к обозу из восьми запряжённых лошадьми телег и вместе с ним направились в сторону ВДНХ. Рюкзаки они забросили на повозку, оставив при себе только оружие - и теперь шагали, и с любопытством озираясь по сторонам. Деревья по обеим сторонам Ярославки были далеко не самые высокие и кряжистые, тропа, пробитая в затянувшем бывшую транспортную магистраль кустарнике, расчищалась чуть ли не ежедневно. То и дело попадались пешие и верховые патрули с выставки, и можно непринуждённо болтать на ходу да расспрашивать многоопытных торговцев-караванщиков, не забивая голову притаившимися в чаще опасностями.
        Заодно Умар ещё раз рассказал спутнице, что ВДНХ - одна из трёх «нейтральных» территорий, где Лес позволяет людям, в том числе и жить так, как они привыкли за его пределами. Здесь нет гротескно-огромной растительности, здесь отсутствуют вездесущие проволочный вьюн и пожарная лоза, не встретишь мутировавших тварей и зверья из далёкого прошлого Земли. Гости из Замкадья, подверженные в той или иной степени зловредному воздействию Лесной Аллергии, могут чувствовать себя тут вполне комфортно - те, разумеется, кто сумел сюда добраться. Но и тут Лес давал человекам некоторое послабление: подобно другому маршруту по Москве-реке от Речвокзала до Воробьёвых гор, Эл-А не слишком свирепствовала на Ярославской караванной тропе - не то, что в прочих районах Леса. И чужаки-«замкадники», страдавшие ею в лёгкой или даже средней форме, вполне могли выдержать недолгое путешествие - особенно, если воспользоваться кой-какими хитрыми лесными снадобьями.
        Таких страдальцев в караване было трое - они сидели, нахохлившись на тюках, непрерывно чихали, ожесточённо тёрли слезящиеся глаза, и то и дело ссыпали на язык какие-то порошки из крошечных бумажных пакетиков и придушенно матерились, понося Лес с его заковыристыми недугами.
        Караван оставил по правую руку некогда облицованные стеклом, а теперь сплошь оплетённые древолианами небоскрёбы жилого комплекса «Триколор», дополз до улицы Эйзенштейна, заросшей так, что углядеть её мог только опытный, хорошо изучивший здешние места караванщик. Отсюда уже была видна над купами невысоких (три-четыре этажа, было б о чём говорить!) лип верхушка «Рабочего и колхозницы» - мускулистые руки, сжимающие серп и молот, удивительным образом свободные от вездесущей ползучей флоты. За ними виднелась плоская, слегка изогнутая крыша большого павильона. Караван-баши, следующий впереди на пегом ослике, что-то гортанно каркнул, и лошади прибавили шагу. Путь близился к концу - за спиной мухинского статуя располагались главные, «караванные», ворота, ведущие на территорию ВДНХ.

* * *
        Рюкзаки они взвалили на проволочную тележку из супермаркета - такие стояли тут повсюду и считались, как пояснил караванщик, общественной собственностью. Он же посоветовал Фране с Умаром убрать поглубже ножи и зачехлить карабины, а если чехлов нет - замотать затворы какими-нибудь тряпицами и обвязать поверх верёвкой. «Стволы тут не принято носить открыто» - пояснил он. На первый раз поставят на деньги, штраф то есть, назначат. А уж во второй - вытурят с выставки, и хорошо, если навсегда, а на какой-то срок…
        Покончив с упаковкой «багажа», Умар перво-наперво пошёл к большому щиту со схемой ВДНХ. Щит, изрядно облезлый, ещё прежних времён, с тех пор многократно подновляли, заново прорисовывали контуры аллей и силуэты строений, снабжали написанными от руки комментариями и заметками - где, в каком из бывших выставочных павильонов следует искать то или иное заведение. Рядом стоял большой, сколоченный из фанеры и реек стенд - он сплошь обклеен объявлениями. От «ищу работу…» «куплю…» «продам…» «сниму…» рябило в глазах. Судя по густоте налепленных бумажек и их многообещающему тону («только у нас - лучшие снадобья во всём Лесу!»), местная коммерция цвела пышным цветом.
        Умара интересовал павильон, в котором держал заведение добрый знакомый его отца. Там он рассчитывал навести справки о том, ради кого явились сюда - а заодно, найти место для ночлега. «Не в кустах же нам спать, на травке?» - заявил он Фране. Нет, тут, конечно, многие так и делают, особенно из новоприбывших, да и спальники у нас отличные - только зачем? Дядя Саркис наверняка найдёт для нас комнатку, да и спокойнее будет. Это тебе не ГЗ и даже не Добрынинский кордон - народ на выставке разный, попадается и ворьё, и всякие мошенники. Подобная публика всегда крутится возле больших денег, а ВДНХ по торговым оборотам не уступала даже Речвокзалу с его постоянным потоком людей и грузов, прибывающих в пределы Леса по безопасному и удобному водному пути.
        Следуя схеме, они обогнули большой неработающий фонтан, вокруг которого выстроились сияющие облезлой позолотой статуи. Умар показал спутнице на белый облупленный павильон с колоннами на фасаде. Над ними в окружении неработающих по случаю солнечного газовых фонарей красовались огромные буквы - АРМЕНИЯ. Двери, высоченные, стеклянные, тоже явно сохранившиеся здесь со времён до Зелёного прилива, скрипуче провернулись на начищенных бронзовых петлях. Обоняние Франы прямо с самого порога ошеломила сложная смесь ароматов жареного мяса, горячего оливкового масла, пряностей, сухих трав и свежайшей выпечки. Судя по запаху, здешний шеф брезговал повсеместно употребляемой на территории Московского Леса саговой мукой, предпочитая пшеничную, доставленную из-за МКАД.
        Владелец заведения, встретил их лично - и расплылся в широченной улыбке, узнав, что перед ним сын его старинного приятеля Вахи Исрапилова, известного всему Лесу старейшины Добрынинского кордона. Дядя Саркис - так к нему обратился Умар - усадил на один из лучших столиков - в мраморной нише между двумя колоннами. Не прошло и двух минут, как на столе возник графин с ледяным апельсиновым соком, стопка белых подрумяненных лепёшек (только сейчас из тандыра! - похвастал армянин), и большое глиняное блюдо с зеленью и помидорами. Шашлык обещали принести минут через десять, вместе с графинчиком коньяка. На робкое возражение Умара, что он вообще-то спиртного не употребляет, дядя Саркис лишь укоризненно поцокал языком. «Вах, какое спиртное, дарагой? Это же чистый нектар, „Спарапет“ или „Ноев ковчег“ - его до Зелёного прилива полсотни лет выдерживали, а с тех пор ещё тридцать лет минуло! А для девушки, - тут он игриво подмигнул Фране, - у меня найдётся сорокалетнее „Усахелаури“? Не пробовала? К острому сыру со слезой - пальчики оближешь, мамой клянусь!» У «барахольщиков» напитки скупаю, пять команд для меня
работают! Такое иногда находят - куда там винным подвалам британской королевы!
        После такой презентации устоять было, конечно, немыслимо. Франа, правда, заметила, что Умар едва смочил губы в коньячной рюмке - по-видимому, отцовский запрет значил для сильвана куда больше, чем для обычных его сверстников. За едой и питьём сильван поинтересовался насчёт американца. Выяснилось, что тот обыкновенно играет по вечерам на гитаре, и не где-нибудь, а здесь в «Армении». Но появляется он не раньше одиннадцати, а до тех пор путники решили бросить свою небогатую поклажу в выделенной им комнатке и прогуляться по ВДНХ. В самом деле, когда ещё выпадет возможность - поглазеть на местную публику, потолкаться в торговых рядах и лавочках, ассортимент которых, по свидетельствам людей знающих, далеко превосходил тот, что предлагал Университетский рынок?

* * *
        Коммерческая, как, впрочем, и всякая иная жизнь сосредотачивалась на ВДНХ вокруг старых выставочных павильонов, выстроенных вдоль главной аллеи - от центрального, ныне редко используемого, входа до бывшего павильона «Космос». Как и шестьдесят пять лет назад (если верить рассказам иных здешних старожилов) павильоны эти были превращены в крытые рынки, кабачки, фактории и постоялые дворы для гостей. Те, что стояли в стороне от Центральной аллеи, были по большей части заброшены и медленно умирали - исключение составили, разве что, обширные павильоны у ныне действующих «караванных» ворот, где располагались огромные склады. На первом же н этаже были устроены «гаражи», где хранились телеги и фургоны караванщиков, склады фуража, да отстаивались в стойлах тягловые животные.
        На центральную же аллею, ни лошадей, ни даже сравнительно компактных осликов не пускали. Здесь день и ночь толоклась праздношатающаяся публика, десятки, если не сотник киосков, лавчонок, развалов предлагали товар на любой вкус.
        Кричали, завлекая клиентов, продавцы лимонада и ягодного морса, пива, разнообразных пирожков, жареных колбасок и прочего фастфуда. Рядом выставлены были напоказ связки восковых свечей, бутыли с самогоном-грибовухой, сигареты, самодельные и привозные, коробки с табаком. Рядом прилавки ломились от разнообразного огнестрельного и холодного оружия и алкоголя полувековой выдержки (добыча «барахольщиков», с риском для жизни шарящих в развалинах по всему Лесу в поисках винных бутиков и ресторанных запасов элитной выпивки), россыпью лежали бумажные пакетики с «лесными» порошками и пахучими травками. Приторговывали и откровенной наркотой, хотя и «администрация» выставки (так называли здесь крепких парней в ярко-жёлтых жилетах поверх однотипного камуфляжа, вооружённых дробовиками и резиновыми дубинками) смотрела на подобную коммерцию без одобрения. На глазах Франы одного торговца дурью «администраторы», оттащили за кусты и там, судя по долетевшим оттуда звукам, отходили по рёбрам - на ВДНХ явно не привыкли утруждать себя протоколами и прочими формальностями полицейского делопроизводства.
        Умар и итальянка долго бродили по выставке, успев и приобрести кое-какие мелочи (здесь, как и на Университетском рынке, охотно принимали и жёлуди и «замкадную» валюту), полакомиться саговой в меду и орехах пахлавой, запив её вкуснейшим квасом, и поглазеть на выступления многочисленных уличных актёров и фокусников. Культурная жизнь - на свой, неповторимый манер, здесь процветала. На каждом скрещении аллей непременно сидел музыкант со своим инструментом, а то и целая группа; мелькали ярко накрашенные девицы в откровенных нарядах, не оставлявших сомнений в роде их занятий, ловкие ребята с профессионально бегающими глазами предлагали сыграть в напёрстки. Итальянке всё это живо напомнило Манхеттен, его сравнительно безопасный, «коммерческий» район. И неудивительно: люди, лишённые интернета, кино и телесериалов, неизменно возвращаются к проверенным веками зрелищам и развлечениям.
        Когда стрелки на больших механических часах, украшающий один из фонарных столбов, показали девять вечера, по всей Центральной аллее стали вспыхивать огни. Возле самых богатых павильонов освещение было электрическим - ток, как пояснил Умар, давали генераторы, работающие на кустарном биодизеле. В прочих же местах обходились архаичными газовыми фонарями, соединённымитрубами с коптящими на задворках павильонов кустарными пиролизными печами.
        «Обычно на выставке находится около трёх тысяч человек - объяснял спутнице Умар. - Самое густонаселённое место в Лесу, причём постоянных обитателей не больше полутысячи, а все прочие пришлые: барахольщики, челноки, охотники. Ну и замкадники, конечно, их тут каждый третий. Одно слово - базар!»
        Возле одного из павильонов (если верить щитам со схемами, висящим здесь чуть ли на каждом углу, когда-то это было «Приборостроение»), вокруг низкого купола из ржавой металлической сетки скопилась немаленькая толпа. Из-за сетки несся гортанный рык и пронзительное шипение, издаваемые крупными, агрессивными тварями, пребывающими в крайней степени возбуждения. Собравшиеся в ответ разражались азартными воплями, размахивали руками и какими-то узкими бумажками. Умар и Франа переглянулись - и принялись протискиваться сквозь толпу к центру событий.

* * *
        Площадка, вокруг которой столпились зеваки, имела шагов семь-восемь в поперечнике. По периметру её ограждала железная решётка, закреплённая на вбитых в землю арматуринах, а сверху импровизированную «арену» прикрывал приплюснутый колпак из двойной сетки рабица на железных дугах. С противоположных сторон в ограждении зияли большие прямоугольные отверстия, и служители на глазах Франы подкатили к ним большие деревянные ящики на низеньких тележках. В одного ящика неслось шипение и рык, в другом что-то подозрительно скрипело, и издавало трели из сухих щелчков.
        - Шипомордник. - шепнул спутнице Умар. - Точно говорю, их голос…
        Итальянка кивнула - молодой человек успел немало порассказать ей о своей жизни на Добрынинском кордоне, в опасном соседстве с Чернолесом и его порождениями.
        Служители умело пристыковали ящики к отверстиям и по сигналу распорядителя выдернули вверх передние стенки, устроенные на манер заслонок. Из первого ящика разъярённым комком выкатилась крупная кошка, отпрыгнула - не разворачиваясь, задом - к сетке и припала к земле. Франа узнала баюна - крупную саблезубую рысь, выходца из плейстоценовой эпохи Земли. Подобные кисы во множестве обитали в доисторических чащобах Малой Чересполосицы, раскинувшейся к юго-западу от ГЗ и Ломоносовского проспекта.
        Из второго ящика выбралась довольно старая тварь - нечто среднее между ящерицей на длинных лапах, причём задняя пара, толчковая, была заметно крупнее и мощнее передних.
        - Я же говорил - шипомордник! - снова заговорил Умар. - Наш, с кордона. Парни их ловят и продают челнокам, а те переправляют сюда, на ВДНХ для таких вот боёв. Отец такую охоту не одобряет, но особо и не препятствует - твари-то зловредные, их всяко истреблять надо, не так, так эдак…
        А баюн откуда? - шепнула Франа. - Тоже ваши поймали?
        - Не… - сильван помотал головой. У нас они почти не появляются. Наверное, золотолесцев работа, там охотников хватает…
        Схватка на арене тем временем началась. Поначалу оба зверя обменивались «оскорблениями», вызывая друг друга на бой: баюн шипел и выл, круто выгибая пушистую спину, шипомордник же отвечал россыпями костяных щелчков. При этом «поединщики» медленно смещались по часовой стрелке, выбирая момент для атаки.
        Первым не выдержал шипомордник - он прыгнул, оттолкнувшись, как успела заметить Франа, и задними лапами и мощным хвостом. Уже в полёте он свернулся в шар, похожий на чешуйчатое пушечное ядро.
        Саблезубая кошка, как оказалось, ничуть не уступала в ловкости своим усатым и хвостатым потомкам. Она без труда увернулась от опасного снаряда, и даже ухитрился, извернувшись, ударить шипомордника лапой. Громкий скрежет, страшные когти проехались по роговым щиткам и чешуе, прикрывающей бока чернолесской твари, не нанеся ей ни малейшего ущерба. «Ядро» же с хрустом врезалось в сетчатое ограждение площадки и снова развернулось в оборонительную позицию - передняя часть тела припала к земле, задняя поднята на вытянутых лапах, длинный чешуйчатый хвост, увенчанный шипом, изогнут и поднят для удара, на манер скорпироньего. Узкая, вытянутая, напоминающая волчью морда вытянута в сторону врага, длинные острия по обеим сторонам челюстей поблёскивают, влажные от слюны.
        Но баюн, воодушевлённый удачно нанесённым ударом, не внял предупреждению. Он приземлился на все четыре лапы, он прыгнул, широко разинув страшную, вооружённую длинными, как кинжалы, клыками, пасть. Казалось, саблезубый кот нацелся на загривок шипомордника, и чешуйчатая гадина звонко щёлкнула, ударив навстречу противнику свои скорпионьим жалом. И снова промахнулся: баюн извернулся в воздухе, приземлился сбоку от твари и вцепился в основание хвоста. Все четыре мощные лапы при этом полосовали бок твари. Франа громко ахнула и вцепилась в руку сильвана, наблюдая, как когти баюна бессильно скрежещут по роговым пластинам.
        Эта защита сковывала подвижность тела шипомордника, позволяя ему изгибаться только в одном направлении, превращаясь в покрытый бронированной чешуёй шар. Именно это и проделала сейчас чернолесская тварь - правда лишь частично, поскольку мешал вцепившийся в хвост баюн. Кошак, заподозрив неладное, попытался помешать противнику, упёршись тому в бок задними лапами, но это не помогло - шипомордник подогнул к к груди длинное, защищённое мелкой иссиня-чёрной чешуёй рыло, замер на миг - и вдруг развернулся, подобно туго сжатой пружине. Баюн извернулся, пытаясь уклониться от новой угрозы - и не успел. Два длинных, слегка изогнутых шипа на морде гадины глубоко вонзились в покрытое ярко-жёлтой шерстью брюха саблезубой кошки. Баюн яростно взвыл, изогнулся - и покатился по песку арены, орошая её струями крови. Шипомордник замер на секунду, потом потрусил к поверженному врагу, явно собираясь полакомиться его мясом. Но служители лишили его тварь законной добычи - просунув сквозь решётку длинные пики, они тварь загнали обратно в ящик, откуда та и принялась возмущённо щёлкать и верещать. Ещё один служитель ловким
ударом пики прикончил издыхающего баюна, зацепил крюком и поволок прочь.

* * *
        Франа заозиралась. Зрители вокруг гудели, обсуждали перипетии боя, из рук в руки переходили горсти желудей и мятые купюры - местные жучки-букмекеры старались вовсю. А служители тем временем, приведя в порядок арену, подкатывали к ней новые ящики на телегах.
        Ритуал повторился. Недолгая возня с заслонками, и из ящиков выбралась очередная пара бойцов. Крупный, отливающий зелёно-чёрным хитином ракопаук, тут же занявший защитную стойку - на задних парах ног-ходуль, со вскинутыми над собой передними, вооружёнными грозными остроконечными клешнями. Из другого ящика беззвучно вытекло на песок длинное, жирно лоснящееся угольной чернотой трёхметровое тело. Сверкнули страшные клыки в узкой пасти.
        - Чернолесская выдра. - прокомментировал Умар. - Видел я таких - опасные твари, кикимор в лохмотья рвут, по три штуки зараз. Ракопауку придётся несладко.
        Он помолчал и добавил:
        - Знаешь, если ты не против - пойдём отсюда, а? Мне, не доставляет удовольствие этот балаган…
        Гримаса, которую сильван и не пытался скрыть, ясно выдавала его отвращение по поводу происходящего, так что Франа (которой, честно признаться, было любопытно, чем закончится новая схватка) спорить с ним не стала - послушно последовала следом, выбираясь из взбудораженной толпы.
        - Глядите, охотники! - завопил один из перевозбуждённых болельщиков. - Побольше, побольше им заплатите, пусть новых волокут!
        Судя по сжатым в кулаке купюрам, ему только что повезло в тотализаторе. Франа посмотрела туда, куда указывал крикун - и обнаружила там устроителя, передающего высокому мускулистому парню в кожаных штанах и кожаном же шнурованном жилете небольшой замшевый мешочек - в таких лесовики обычно хранили главное местное платёжное средство, жёлуди. По трёхзубому копью-рунке, на которую парень небрежно опирался, Франа опознала обитателя Сетуньского Стана, убежища охотников на чудовищ, обосновавшихся в старом парке приключений у слияния Москвы-реки и речки Сетуни. Ей доводилось уже встречать в ГЗ этих отчаянных парней, и даже планировала познакомиться с одним из них поближе, желательно - в интимной обстановке.
        Впрочем, это было ещё до Умара…
        - Сетунец. - подтвердил её догадку сильван. - Они ловят ракопаучью молодь и выращивают для ритуальных поединков.
        - Ритуальных? - брови итальянки удивлённо взлетели.
        - Да, посвящение новичков. Они после обучения проходят серию боёв с разными тварями, причём финальный, самый главный - именно с ракопауками. Кто останется живым - становится полноправным сетуньцем.
        А что, случается погибать?
        - Да, и очень часто. - кивнул сильван. - Ракопаук - тварь шустрая, свалить её непросто. А раны от его клешней и жвал обычно воспаляются, и вылечить их крайне трудно. Хорошо, если один из трёх кандидатов выходит из боя невредимым.
        - А зачем они продали ракопаука этим?… - она указала на устроителя игр.
        Умар пожал плечами.
        - Ну… может, сбыли на сторону негодную особь? Жёлуди - они всем нужны, а сетуньцам в особенности. Они же разные эликсиры варят - боевые, чтобы улучшить реакцию, снизить чувствительность к боли.
        Сетунец встряхнул мешочек, засунул его за пояс, повернулся и пошёл прочь - Фране стали видны висящие у него за спиной, на манер персонажей древних компьютерных игр, ножны с изогнутым мечом. Устроитель игр проводил его взглядом, сплюнул, и повернулся ко второму.
        - Этого я знаю! - шепнул Умар. - Это Мамонт, охотник. Промышляет добычей слонопотамов и всяких других доисторических тварей - в малой Чересполосице и на Крылатских холмах. Клык на холодец, как говорит дядя Сергей, это он баюна приволок! Говорят, скользкий тип - его подозревали в одной тёмной истории, да только доказательств не нашлось…
        Тот, кого сильван назвал «Мамонтом», был средних лет мужчина в широкополой, на ковбойский манер, кожаной шляпе, кожаной же, куртке и высоких мягких сапогах, перетянутых под коленями ремешками. За спиной у охотника висел потёртый станковый рюкзак с притороченным к нему чехлом ружья.
        Но сам охотник особого интереса итальянки не вызвал - в отличие от тощего, пёстро одетого парня, дожидавшегося окончания переговоров в сторонке. Она сощурилась, присматриваясь, вздрогнула - и осторожно потянула спутника за рукав.
        - Слушай, ты когда-нибудь видел парня, которого мы тут ищем? Сам, своими глазами?
        - Нет, ни разу. - отозвался недоумённо сильван. - Я же тут впервые, как и ты. Бич… дядя Сергей даже толком его не описал. Говорил: «как увидишь - сразу узнаешь, не ошибёшься».
        - Ну, тогда смотри. - она ткнула пальцем в тощего. - Это он самый и есть. Я его на Манхэттене встречала. Имени, правда, не помню, но это точно он. Клык на холодец - так, ты, кажется, говорил?
        Парень словно услышал её. Он поднял голову, встретился с итальянкой глазами - и расплылся в широченной улыбке.
        - Буон джорно, синьорина Франа! Коза кэ ди нуово?[32 - Добрый день, синьорина Франа! Что новенького?]
        Он что, знает итальянский? - спросил сильван, оглядываясь. - Вроде, не похож на вашего соотечественника. По физиономии - так чистой воды англосакс. А если по одежде судить, так и вовсе.
        - Testa di turco[33 - (итал.) - буквально - «Голова турка». Идиома, означающая «чудак»; «стрелочник»; предмет насмешек.], так? Усмехнулась девушка. «Городской сумасшедший», как говорят в России?
        - В России, может, и говорят… - буркнул Умар, - а вот у нас, в Лесу нет. И вообще - какая разница, как он одет? Ну, нравится человеку всё пёстрое…
        Сильван кривил душой - внешность нового знакомого откровенно его раздражала. Правда, относилось это, по большей части, к его наряду, поскольку сам облик Пиндоса - тощий, сутулый с костистой узкой физиономией и соломенными волосами до плеч и неизменной детской улыбкой- мог вызвать, в худшем случае, снисходительную усмешку. А вот наряд его ярко выделялся на фоне челноков, охотников, торгашей и всякого пришлого люда, заполонившего Центральную Аллею. Американец носил пёструю ковбойку навыпуск, всю в ярких значках. Егор пригляделся - среди них то и дело попадались листья канабиса и пасифики. Образ из шестидесятых, отметила Франа, словно позаимствованный у хиппи, естественным образом дополняли круглые, в проволочной оправе, а-ля Джон Леннон, очки, продранные на коленях джинсы с неопрятной бахромой понизу, многочисленные бисерные висюльки и браслеты из цветных ниток. Под мышкой Пиндос таскал маленькую четырёхструнную гитару-укулеле, с которой, похоже, не расставался ни на минуту.
        - Нет, итальянского он не знает… - ответила Франа. - Просто когда живёшь на Манхеттене, волей-неволей нахватаешься фразочек и на нём, и на испанском, конечно. он же, как и я, и прочие белые волонтёры, состояли под покровительством группировок, в которых заправляют латиносы.
        - А что, есть и другие?
        - Куда ж без них? Негры, объединённые в банды вокруг бокоров вуду, выходцев с Гаити. Вот к этим лучше не попадаться живыми. Такое рассказывают…
        Она невольно поёжилась, что-то вспомнив.
        - Ладно, это всё далеко, хвала мадонне. Патрик - на самом деле его зовут Патрик Лерой, он ирландец, - собирался побеседовать с этим охотником… как ты его назвал, Слон?
        Мамонт. - отозвался Умар. - это прозвище, а имя - Саня, Александр. Фамилии не знаю.
        - Вот-вот, с Мамонтом. Мы договорились встретиться в «Армении» часа через полтора, там обо всём подробно и поговорим. Ты сейчас иди туда, отдохни, ужин закажи - мясо у них отменное… А я пока загляну тут в одно любопытное местечко, заметила по дороге.
        - Одна? - Умар недовольно насупился. - Может, лучше не стоит? Мало ли что…
        - Стоит - стоит! Ты это оценишь… потом. Ночью.
        Франа многообещающе улыбнулась и как бы невзначай провела кончиком языка по губам. Щёки сильвана стремительно приобрели лиловатый оттенок - итальянка уже выяснила, что так Умар краснеет.
        «…погоди, дорогой, то ли ещё тебя ждёт…»
        - Да не волнуйся, ничего со мной не случится! - добавила она после секундной паузы. - Я буду… тenere gli occhi aperti… осторожнее - так, кажется, по-русски?
        V
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        РАЙОН
        СОКОЛИНОЙ ГОРЫ.
        Дистанция была всего ничего, какие-то полсотни метров. С такого расстояния, да из собственноручно пристрелянного карабина, Ева не промахнулась бы и стреляя навскидку с открытого прицела. Тем не менее, она поудобнее упёрлась локтями в ржавый капот равно сгнившей легковушки, поймала голову вожака в перекрестье четырёхкратника и, задержав дыхание, легонько потянула спуск.
        Т-дах!
        Карабин лягнул в плечо - несильно, отдачу смягчал слоёный, с фасонными амортизирующими прорезями, затыльник на прикладе. Голова крысолицего ещё разлеталась кровавыми брызгами, а ладонь Евы уже легла на рукоятку затвора.
        Клинг-кланг-клац!
        Дымящаяся гильза, звеня, заскакала по асфальту, перекрестье прицела улеглось на диафрагму правого надсмотрщика. Тот ещё не понял, что произошло - стоит и ошалело пялится на падающую фигуру вожака и медленно, убийственно медленно, поднимает свою палку
        «…проку тебе от неё…»
        Т-дах!
        Клинг-кланг-клац!
        Второй надсмотрщик повалился кулём - крысиным лицом вниз, в чёрную пыль, палка с сухим стуком скачет по растрескавшемуся асфальту и застревает в пучке чёрной травы. Третий, последний повернулся спиной к невидимому стрелку и сделал попытку кинуться прочь.
        «…шалишь…»
        Ева поймала двигающиеся под плащом лопатки беглеца в оптику, помедлила, чертыхнулась, и убрала палец со спуска. Стрелять было никак нельзя - Петюня, вовремя сообразивший, что расклады изменились, прыгнул надсмотрщикуна спину и ловко, в два оборота, обмотал верёвку вокруг его шеи. Двое других его товарищей по несчастью кинулись на помощь, но это уже не требовалось - челнок упёрся коленом в спину поверженного врага и обеими руками натянул верёвку. Ева отчётливо видела в оптику, как задёргались, засучили ноги, и - отвратительная, но почти неизбежная при удушении деталь - потемнели от влаги широкие, светлой ткани штаны.
        - Омочился, болезный… - злорадно хмыкнула Ева, почему-то по-русски. - А вот будете знать, рorco madonna, как приличных людей во всякую нечисть обращать!
        Она встала в полный рост и помахала карабином пленникам, с упоением продолжавшим пинать слабо подёргивающееся тело крысолицего.
        - Scusi per il disturb[34 - (итал.)Простите за беспокойство], синьоры, но мой вам совет: заканчивайте ваше simpatico divertimento[35 - (итал.) милое развлечение] и идите сюда, пока приятели этого вastardo[36 - Нехорошие итальянские ругательства] не заявились на выстрелы! Руки-то сами развяжете, или нож принести?

* * *
        Бывший пленник - невысокий белобрысый парень с карими, навыкате, глазами, озирался, потирая натёртые жёсткими верёвками запястья. Вид у него был затравленный, жалкий - даже теперь, после чудесного спасения.
        - Держи вот, глотни. - Ева протянула парню флягу. - Коньяк, тебе сейчас полезно, нервы успокоить.
        Парень - он назвался Тимофеем, - послушно глотнул из маленькой плоской фляжечки и закашлялся. Напиток был крепкий, не меньше, чем сорокалетней выдержки - Ева самолично добыла несколько бутылок из винного бутика в цокольном этаже сталинского дома на Кутузовском проспекте, безжалостно разваленного двумя гигантскими грабами.
        - Вроде, я тебя встречала, Тимоха. Ты, часом, не из Боброхаток?
        - Оттуда! - парень до того обрадовался, что забыл сделать второй глоток, и фляжкой завладел сидящий рядом Петюня. - А я вас тоже помню. Вы докторша, да? Один из ваших у нас летом отлёживался, потравленный. Так вы при нём были, выхаживали…
        Боброхатки - большое, крепкое поселение в Лихоборах, на Головинских прудах. Люди мирно соседствовали там с колонией гигантских полуразумных бобров, ещё одного «мутантного» вида, порождённого Лесом, а благодаря близости западного языка Большого Болота, промышляли там охотой и сбором трав, корешков и прочей болотной флоры, использовавшейся для приготовления разнообразных зелий и снадобий по всему Лесу. Спрос на эту «продукцию» был устойчивый и далеко превышал предложение, так что обитатели Боброхаток слыли среди соседей чуть ли не богачами.
        - Было дело… - кивнула Ева. Она действительно доставила Виктора в Боброхатки из Грачёвки, едва живого, с гниющей от яда Порченого друида рукой - и сутки с лишним удерживала между жизнью и смертью. Справилась, спасибо хитрым лесным снадобьям да огромному опыту лучшего среди егерей полевого медика, но руку Виктору пришлось отнять.
        - Ты лучше скажи, как к этим-то попался? Что они от тебя хотели - не спрашиваю, сама видела…
        - Да по-дурацки… - потупился Тимоха. - Собрался на ВДНХ, по торговым делам, да заторопился, наших дожидаться не стал. Сам, думаю, доберусь: до Останкина по железке, а дальше пешком, рукой подать.
        - И что, с товаром, и на своих двоих? - недоверчиво осведомился Петюня. Он в свою очередь завладел Евиной фляжкой.
        - Так товар-то нетяжёлый! - ответил боброхатец. - Яд хрустальных змей, три литровые банки сока синего корня, ну и травок всяких с полпуда - это по заказу, для одного торговца снадобьями, у него своя лавка на ВДНХ, постоянный клиент. Очень ихняя брат наши травки уважает.
        - Тогда да, тогда запросто. - согласился Петюня и хмыкнул - как показалось Еве, с завистью. Благодаря близости западного языка Большого Болота, обитатели Боброхаток промышляли там охотой и сбором трав, корешков и прочей болотной флоры, использовавшейся для приготовления разнообразных зелий и снадобий. Спрос на эту «продукцию» был устойчивый и далеко превышал предложение, так что обитатели Боброхаток слыли среди обитателей Леса чуть ли не богачами, но с челноками вроде Петюни дело имели редко - предпочитали сбывать свой редкостный и дорогой товар на ВДНХ, проверенным клиентам.
        - Ну, собрался ты на ВДНХ - и дальше что? - нетерпеливо спросила Ева. Особенности торговли ингредиентами снадобий, даже такая выгодная, сейчас её мало интересовали. Совсем не интересовали, если честно.
        - А ничего! - вздохнул Тимофей. - Забрался я на дрезину, устроился, попутчики грибовухи поднесли. Ну, я, знамо дело, отказываться не стал - глотнул пару раз и отрубился. А когда в себя пришёл - был уже в вагоне, со связанными руками.
        - Попутчики, говоришь… - Ева недобро сощурилась. - Часом, не эти самые, в плащах? С физиономиями, как у крыс?
        - Они самые. - подтвердил боброхатец. - Трое их было, представились челноками, будто бы в Останкино едут, в Древобашню, торговать. С тюками!
        - А дрезина - эта самая? - спросил Петюня, прикончивший, наконец, коньяк. - На которой нас сюда привезли?
        - Она. Я, когда нас из вагона выводили, нарочно глянул, она самая и есть.
        - А этот?
        Она кивнула на труп второго пленника, плотного рыжеволосого дядьки лет пятидесяти. Ему не повезло: разрезая верёвки ножом, извлечённым из-за пояса задушенного крысолицего, бедняга поцарапал себе запястье, и несколько минут спустя забился в припадке, вроде эпилептического. Петюня с Тимохой сделали, что могли - засунули ему между зубов сложенную в несколько раз верёвку и, подхватив под руки, поволокли к Еве, размахивавшей карабином из-за угла ближайшего дома. Они наскоро соорудили что-то вроде носилок и долго несли пленника, стараясь уйти подальше от страшного места. У пленника шла пена изо рта, он до хруста костей корчился в судорогах - и несмотря на три сделанные Евой укола, так и не пришёл в сознание, скончался в жесточайших конвульсиях. Ева осмотрела нож, послуживший причиной его гибели - длинное, волнистое, как у малайских крисов, лезвие из тёмно-серой стали имело пористую структуру и пахло чем-то едким, кислотным. Егерша заявила, что клинок смазан сильнодействующим ядом, вроде кураре - даже крошечная царапина, нанесённая этим ножом, неизбежно приводит к смерти.
        - Он из Кускова, фермер. - сказал Петюня. - Уже сидел в вагоне, когда меня туда забросили.
        Боброхатец торопливо закивал, подтверждая сказанное.
        - Кусково, говоришь? - Ева хмыкнула. - То-то мне показалось, что от него пальмовым маслом разит…
        Жители кусковского парка специализировались на выращивании особого сорта громадных пальм, не произраставших больше нигде в Лесу. Из масла, которое они давали, здесь же, в здании Кусковской усадьбы, по какому-то неясному капризу, пощажённом Зелёным Приливом, устроили фабричку, где из масла получали вполне приличный биодизель. На продукции здешних «перегонных кубов» работали движки путейских дрезин, моторные лодки речников, а так же хоть и нечасто, но встречающиеся в Лесу дизель-генераторы. Торговали кусковцы и очищенным пальмовым маслом - им в Лесу заправляли светильники, от настольных ламп до иллюминации Золотых Лесов и фонарей на аллеях ВДНХ.
        - Как именно он угодил к этим, крысолицым - не знаете?
        - Знаем, отчего ж не знать. Нас троих почему-то отдельно от остальных держали, но поговорить успели. Он засиделся в кабачке. Говорил - там было много народу, в том числе и проповедник из ЦВЛовцев. Он поначалу пытался речи свои говорить, но когда кусковцы хотели набить ему рожу, то умолк и стал всех угощать. Ну и подсыпал этому, рыжему, что-то в пиво. Он говорил: свалился под стол и заснул, а когда проснулся - был уже в вагоне. Связанный, как и все прочие.
        На мертвеца Петюня старался не смотреть, отводил глаза.
        - ЦВЛовец, говорите? - Ева поцокала языком. - Из Древобашни повылезали, вот значит, как… Всё чудесатее и чудесатее, как говорила девочка Алиса.
        Петюня пожал плечами и встряхнул фляжку. Та, увы, была пуста.
        - А сам-то как попался - расскажешь?
        - Да как-как… по дурацки, вот как! - опытному челноку неприятно говорить о своём промахе. - Почти так же, как этот бедняга.
        Он ткнул флягой, указывая на труп кусковца.
        - Дело было в Малиновке, в ихнем питейном заведении. Хорошая у малиновцев горилка, особливо под разговор, ну и… сама понимаешь. Я - то собирался к сетуньцам ехать, с товаром, к вечеру они меня ждали а тут - засиделся до поздней ночи. Гляжу на часы - ну всё, думаю, дело швах, дрезина меня не дождалась! Полез, значит, на мост, а ноги-то не держат… Подсобил мне один, не из местных, мы с ним горилку вместе дегустировали: поднял наверх, Мойшу помог затащить, вместе с тюками. А когда я у перил устроился, чтобы, значит, проблеваться с моста в реку - огрел меня чем-то по затылку. Очнулся я уже в вагоне. Голова разламывается, и от похмелья и от удара, руки связаны, Мойши с товаром нет - короче, полный кирдык.
        Ева подумала.
        - А этот твой собутыльник, он тоже из ЦВЛовцев? Проповедник?
        - Да кто ж его знает? - Петюня уныло пожал плечами. - Говорю же, горилка у них забористая, память начисто отшибло.
        - Отшибло - или он тебе что-нибудь подсыпал?
        - Мог и подсыпать. - согласился челнок. - Вполне даже мог, сволочь! Так-то я свою меру знаю, а тут… в общем, говорю тебе же: по глупости своей попался.
        - Ладно, всё с вами ясно. Давайте, приходите в себя, а я пока прикину, что делать дальше. Поройся в рюкзаке, там фляга с морсом, галеты и мясо сушёное. Оголодали, небось!
        - А то! - Петюня потянулся к рюкзаку. - Они, твари, ни разу нас не кормили, и даже пить не давали! Я уж думал, подохнем…
        - Поверь, если бы ты знал, что они вам готовят - предпочёл бы подохнуть.
        И Ева вкратце рассказала о жуткой сцене на парковке. Петюня перепугался до того, что забыл о мучивших его голоде и жажде.
        - В зомби, значит всех… - повторял он, сплетая и расплетая дрожащие пальцы. - В чёрную пыль, как мертвопоклонников, только не по своей воле? Что же это за нелюди такие?
        - По ходу, они из Древобашни. - задумчиво сказала Ева. - ЦВЛовцы. Сам же слышал: и Тимоху, и кусковца именно они заманили. Что, если и этот твой, сердобольный, тоже связан в ЦВЛ?
        - Да хрен его знает! - Петюня злобно, нецензурно выругался. - зуб не дам, но, вроде была одна обмолвочка, характерная. Я тогда внимания не обратил, а теперь вот гадаю…
        - Какая? - немедленно среагировала Ева.
        - То ли об Останкино он упоминал, то ли ещё что-то… - Петюня сокрушённо помотал головой. - Нет, не вспомню. Говорю же - память начисто отшибло.
        - Вот видишь, всё одно к одному! Печёнкой чую, оттуда эта зараза ползёт…
        - Ну, ежели печёнкой, тогда да. - Петюня вытащил из Евиного рюкзака полоски копчёного мяса, завёрнутые в большие подсохшие листья. Понюхал, протянул Тимохе, который немедленно впился в мясо зубами. - Ты докторша, тебе виднее. А я так рассуждаю: надо людей упредить, лесовиков, что развелась такая нечисть. Из Древобашни они, или нет - ещё надо прояснить, а пока пусть поберегутся. И насчёт путейцев тоже сообщить, что они с ними заодно!
        - Ты погоди, не пори горячку! - встревожилась Ева. - Сообщить, скорый какой! Тут обдумать всё надо хорошенько…
        - Чего тут думать-то? - удивился Петюня. - Они ж им помогают! Вагон этот гадский, дрезина - он что, тоже ЦВЛовские?
        Тимоха дожевал мясо и теперь слушал спорщиков, не решаясь вставить хотя бы слово.
        - Это вряд ли. - вынуждена была признать Ева. - Путейцы чужаков на своих рельсах не потерпят. Но ведь среди них разные люди встречаются - и славные парни, друзья, вроде Лёхи-Кочегара, и откровенные сволочи и такие… ни рыба, ни мясо. Что, если только один из путейцев скурвился, а ты всех, без разбора обвинишь? Подумал, чем это может закончиться?
        - Чем?
        _- А тем, что лесовики пуще смерти боятся всего, что связано с Прорывами, Мёртвым лесом и чёрными зомби. Вот ляпнешь ты, не подумав, а другие услышат, поверят - и кинутся дрезины жечь и рельсы разбирать? Путейцы для всего Леса важны, без них никак!
        - Фак фто фе фелать? - Петюня говорил невнятно, поскольку рот был занят галетой.
        - Думать! - Ева назидательно подняла палец. - Путейца этого, конечно, надо отыскать. Это не так уж сложно - я его дрезину хорошо запомнила, сообщу егерям. А когда отыщут - спросят, во что это он ввязался? Вот тогда и придёт время решать, а не сейчас, сгоряча. А вы - ступайте-ка отсюда, и поскорее. С Соколиной Горы я вас выведу, припасы дам кое-какие. От Семёновской до набережной Яузы рукой подать - оттуда пошлёте белку в Нагатинский затон, речники вас подберут.
        - Белка-то желудей запросит. - в глазах Петюни мелькнула хитринка. - Да и с речниками надо будет расплатиться, а нас эти гады до нитки обчистили…
        - Ну, ты и жук! - восхитилась женщина. - Что, никогда своего не упустишь?
        Она выудила из кармана мешочек с желудями и отсыпала челноку щедрую жменю. Петюня немедленно повеселел.
        - Сама-то теперь куда?
        - А вот это, друг ситный, совершенно не твоё дело!

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        СЕМЁНОВСКАЯ ПЛОЩАДЬ.
        Караванная тропа проходила по Щербаковской улице, и дальше - по Большой Семёновской в сторону Преображенской набережной. Ева рассталась с бывшими пленниками своими недалеко от обшарпанного бледно-жёлтого параллелепипеда вестибюля станции метро «Семёновская», сверху донизу затянутого проволочной лозой и молодыми побегами древолиан.
        Петюне с Тимохой повезло - проходящая мимо небольшая группа челноков согласилась взять их с собой, так что Ева отпустила спасённых с чистой совестью - доберутся благополучно, и новости разнесут по всему Лесу.
        Теперь можно было подумать и о себе. Возвращаться к станции Соколиная Гора, так или иначе, придётся - встреча с лешаком Гошей намечена именно там, и перенести место у Ева не могла. Снова лезть в Мёртвые кварталы Соколиной ей не хотелось категорически, несмотря на то, что крысолицых там и след простыл. А потому - посидев немного над картой, она наметила обходной маршрут: от Электрозаводской, вдоль железной дороги, и дальше, от пересечения с МЦК - уже до места. Можно, конечно, было бы поймать попутную дрезину, по Казанской ветке они бегали довольно часто - но после недавних событий Еве не очень-то хотелось связываться с путейцами. Нет, она нисколько не кривила душой, когда убеждала Петюню не обвинять их всех из-за одного-единственного негодяя, но… не хотелось, и всё. Лучше уж на своих двоих пошагает, ей не впервой.
        Но сперва надо разослать сообщения о случившемся всем заинтересованным лицам, и в первую очередь - собратьям-егерям. Подумав, Ева включила в список Петровскую Обитель (уж кому-кому, а друидам следует в первую очередь знать об зловещих игрищах, затеянных обитателями Древобашни), а заодно, и на Воробьёвы горы, в Университет. Ева нечасто бывала в ГЗ, и не имела там таких обширных знакомств, как у Серёги-Бича - а потому, здраво рассудив, решила послать депешу его напарнику, Студенту. Если повезёт, и тот окажется в ГЗ - то уж найдёт, как распорядиться полученной тревожной информацией.
        На то, чтобы написать шесть писем, ушло не меньше часа. Ева тщательно взвешивала каждое слово, каждый оборот, а послание в Петровскую обитель так и вовсе переписывала три раза. Закончив с этим нудным занятием, она принялась шарить среди свешивающейся с нижних ветвей великанских акаций ползучей флоры, и после четвертьчасовых поисков отыскала, наконец, то, что требовалось: «беличьи колокольцы», особую лозу, способную необъяснимым образом донести сигнал вызова до любой из почтовых белок, в каком бы отдалённом уголке Леса та не находилась. Ева осмотрела, ощупала стебель, понюхала большие ярко-жёлтые цветки в форме перевёрнутых рюмок, иудовлетворённо кивнула - лоза попалась молодая, полная сил. Нащупала утолщение стебля и сдавила его между большим и указательным пальцами - в особой, известной только егерям, последовательности длинных и коротких нажатий, напоминающей фразу, записанную азбукой Морзе. Не прошло и пяти минут, как стебель задёргался, цветки стали издавать тихий звон. Персональный вызов принят, значит Яська - кому ж ещё Ева могла доверить такую важную миссию? - уже в пути, и теперь остаётся
только устроиться поудобнее, и ждать. Часа два-три, не больше - это время любая белка могла, перелетая с ветки на ветку, преодолеть расстояние, например, между деревенькой Терехово, что в Мнёвниковской пойме и Поляной Коломенское.
        Заодно, и пообедает толком, а то уже почти сутки маковой росины во рту не было…

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        УЛ. КОПЕРНИКА.
        Егор огляделся. Всё те же железные шкафчики и низенькие скамейки вдоль стен, покрытые толстым слоем мха. Из круглого отверстия в потолке, через которое он сюда проник, свисают плети проволочного вьюна и пожарной лозы, густо усеянные крупными, с дыню размером, водянистыми наростами. Помнится, в тот раз они с Бичом кинулись к этим «дынькам» и долго, жадно пили, даже не сняв закопчённые, прожжённые во многих местах костюмы химзащиты, а потом, утолив жажду, стащили с себя проклятые резиновые хламиды и стали с наслаждением отмываться - освежали горящую, усеянную красными точками кожу прохладной водой, смывали жирную копоть и пот, воняющий страхом и липкой, всепроникающей усталостью.
        Вот, кстати, и сами костюмы: лежат себе там, где они с напарником небрежно швырнули их на пол, и даже успели порасти пятнами мха - флора Леса не теряет времени даром. Этот хлам ему больше не нужен, в отличие от того, что лежит во втором слева шкафчике. Шкафчик приметный - слой мха и плесени на дверке заметно тоньше, чем на соседних, в железные петли вставлен и закручен на несколько оборотов кусок медной проволоки. Человека такой «запор», конечно, не остановит, а вот всяких мелких тварей, которых в подземных коммуникациях полным-полно - запросто.
        Впрочем, на что местным зверушкам лёгкий пехотный огнемёт лёгкий пехотный огнемёт ЛПО-50? Съедобных частей на нём нет, и даже резиновый шланг, на который могла бы позариться какая-нибудь особенно оголодавшая крыса, забран в гибкую металлическую трубу…
        Егор открутил проволоку - вот он, стоит там, где его поставили почти год назад. Станок из гнутых труб, на котором закреплены три баллона для огнесмеси, брезентовые лямки для переноски на спине. Отдельно - похожий на ручной пулемёт брандспойт с и бронированным шлангом, металлическим прикладом, пистолетной рукоятью из бакелита, позади которой из казённика торчал патрубок с резьбой. Кончик ствола венчал набалдашник из трёх цилиндров с выхлопными отверстиями.
        Старое доброе изделие сталинского Военпрома, ещё пятидесятых, кажется, годов, - простое в устройстве и обращении, как шлагбаум и надёжное, как совковая лопата. Если бы не эта штука - хрен бы они с Бичом прошли бы по тому подземному коридору, плотоядный чёрный гнус, гроза подземелий, дочиста очистил бы их косточки от мяса - не хуже, чем скелетики крыс, попавшиеся им в тоннеле. Его передёрнуло - телесная память услужливо подкинула ощущение зуда и жжения от бесчисленных мелких укусов там, где мерзкие мошки забрались под одежду и принялись грызть кожу.
        Он вытащил огнемёт из шкафчика, увязал его вместе с запасными баллонами в один из брошенных ОЗК. Получился довольно компактный, увесистый тюк, который Егор и привязал его к свисавшему из потолочной дыры тросику. Затянул узел, подёргал - крепко! - и заорал, подняв голову:
        - Ну что, готова? Тогда давай, вира помалу! Тяни, то есть…
        - Готова-готова… - раздалось сверху, заскрипел прилаженный на поперечной балке блок, и груз неспешно пополз в отверстие. Сразу стало темнее - тюк перекрыл падающий сверху скудный, серенький дневной свет.
        - Ты сам-то не засиживайся там… - добавила Татьяна, выбирая трос. - Поднимайся, тут тебя ждут!
        - Кто ждёт? - недоумённо спросил Егор. Подруга до ответа не снизошла; тогда он чертыхнулся, подпрыгнул, ухватился за расшатанные, ржавые скобы, торчащие в стене вентиляционного колодца, и полез наверх.

* * *
        Беличий хвост мелькнул в ветвях на уровне пятого этажа сталинской восьмиэтажки. Яська ухватилась за жгут проволочного вьюна, свисающий с ветки гигантского тополя, развалившего половину здания, в длинном красивом прыжке перелетела на другое дерево и окончательно пропала из виду. Егор проводил её взглядом и развернул записку. Прочёл, задумался, перечитал ещё раз. После этого бумажкой завладела Татьяна. Молодой человек не препятствовал - после совместной вылазки в башню Москвы-Сити секретов от подруги у него не было.
        Во всяком случае - таких.
        - Ужас какой… - Татьяна прочла записку и на лице её появилась гримаса отвращения. - Живых людей, насильно - и в Прорывы? Кто же мог до такого додуматься?
        - Ева пишет, что это всё дело рук обитателей Древобашни. - отозвался Егор. - Ей там виднее, конечно, но я вот о чём думаю: как оно всё одно к одному пришлось?
        - Пришлось? Одно к одному? - Татьяна недоумённо нахмурилась. - Ты сейчас о чём?
        Егор завладел запиской и засунул её во внутренний карман куртки-энцефалитки, снабжённый как раз на подобные случаи чехольчиком-вкладышем из водонепроницаемой ткани серебрянки.
        - А ты прикинь сама. Ева обнаружила эту пакость на Соколиной Горе, верно?
        - Ну да. - Татьяна всё ещё не понимала, куда он клонит.
        - Вот и Мартин во время Зелёного прилива оттуда сбежал. А вчера, когда рассказывал о своей находке в подвалах ГЗ, о тайном лазе, которым воспользовался гость Симагина - так раза три повторил, что из той дыры за электрощитком на него пахнуло чем-то таким… знакомым, словно из Мёртвых кварталов. И, видать, крепко пахнуло - он, когда говорил, аж трясся, потом покрылся, стакан свой драгоценный чуть не уронил… Как хочешь, а я в такие совпадения не верю.
        Девушка задумалась, потом щёлкнула пальцами.
        - Считаешь, это как-то связано? В смысле, тот тип, который приходил к Симагину - он тоже из Древобашни?
        - Вот это мы и выясним. Баллоны к огнемёту только заправим - и вперёд.
        - Мы? - Татьяна радостно встрепенулась. - Так ты и меня с собой возьмёшь?
        Егор вздохнул. «Вот же неугомонная…»
        - И не хотел бы, а придётся. От Мартина, сама понимаешь, проку в серьёзном деле немного, до места доведёт без обычных своих выкрутасов - и на том спасибо. Не Шапиро же мне с собой звать?
        VI
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ВДНХ.
        - Не сомневайтесь, дамочка, натуральный паучий шёлк, из самого Москва-Сити! Такой товар на ВДНХ только у меня, самый, что ни на есть эксклюзив! Вот, поглядите….
        Продавец растянул невесомые трусики на пальцах и посмотрел сквозь них на лампочку.
        - Видите, нити как бы просвечивают? Это потому, что они нити не красят, как те вьетнамские халтурщики из Хо-Ши-Мина, а добавляют что-то особенное в корм паукам-шелкопрядам, я точно не знаю… Оттого и нити выходят не окрашенными, а разноцветными, что внутри, что снаружи. А как на вашей коже будет смотреться…
        И сладострастно почмокал, полагая, видимо, продемонстрировать этим клиентке своё восхищение. Франа едва успела спрятать гримаску - торговец не вызывал у неё даже тени симпатии.
        В отличие от его товара. Тут итальянка, избалованная ассортиментом миланских и парижских бутиков, вынуждена была признать: ничего подобного она до сих пор не видела. Невесомая, почти неощутимая на ощупь ткань, то волшебно переливающаяся всеми оттенками изумрудного, то исчезающая, истаивающая на её смуглой коже лёгкой зеленоватой дымкой… Сладострастный торгаш прав - на ней это будет смотреться просто изумительно!
        - Беру. - решительно заявила Франа. - этот изумрудный гарнитур, и ещё тот, бледно-лиловый. Только у меня желудей не хватит. Вы валюту принимаете… замкадную?
        Итальянка выговорила это слово - «замкадную» - с некоторым, непривычным для неё самой усилием.
        «…неужели я постепенно становлюсь обитательницей Леса? Да нет, глупости, с чего бы? Хотя, сильван как-то обронил, уж не вспомнить, по какому-то поводу: „Леса хватит на всех“. То есть, и на меня тоже?..»
        Она улыбнулась, удивляясь неожиданным мыслям.
        Берём, а как же! - засуетился продавец. Мы тут всё берём: и рубли, и евро, и даже юани, если случатся. Ну и жёлуди, конечно, куда ж без них…
        Франа кивнула и полезла в карман за деньгами. Это магазинчик, торгующий редкостным для Московского Леса товаром - изысканным и эротическим бельём - она заприметила несколько часов назад, когда гуляла по выставке с Умаром - и сразу же решила как-нибудь исхитриться, и заглянуть сюда в одиночку. Сюрприз так сюрприз!
        Сзадираздалось деликатное покашливание. Она обернулась, досадуя про себя - «неужели сильван всё-таки не выдержал и увязался за ней?» - и оказалась нос к носу со здоровенным дочерна загорелым парнем в кожаной шнурованной жилетке, надетой, похоже, прямо на голое тело - виднеющаяся под шнуровкой мускулистая грудь и руки были густо покрыты вязью татуировок. Она сразу узнала его - тот сетунец, что давеча расплачивался с устроителем боёв за ракопаука. Ну вот, и рунка при нём - держит в левой руке…
        - А ведь я вас знаю! - сообщил сетунец. - Вы итальянка, работаете в ГЗ по научному обмену. Имени, правда, не припомню.
        - Франа Монтанари. - представилась девушка, не забыв улыбнуться ослепительной «презентационной» улыбкой. Подействовало - судя по тому, как сетунец подобрался и попытался пригладить свободной рукой короткие, торчащие ёжиком волосы.
        «…то-то парень, это тебе не ракопауков пасти…»
        - Buon pomeriggio[37 - (итал.) Доброго дня], синьор, рада знакомству! - она улыбнулась снова, и на этот раз не забыла провести кончиком языка по губам, закрепляя впечатление. - Только mi scusi… извините, я вас не припомню.
        - Я видел вас в ГЗ, издали. - сказал сетунец. - Хотел подойти, но вы были с какой-то учёной шишкой - очкастый такой, всклокоченный, в лабораторном халате, - и я не решился.
        - Это, наверное, синьор Шапиро. - сказала Франа. Завлабораторией микологии, я у него прохожу стажировку. Что ж, sono felice… очень рада, что вы всё же решились подойти… на этот раз.
        - Меня зовут Глеб. - сказал сетунец. - Наши называют… впрочем, неважно. Для вас - Глеб. Вы куда-то идёте сейчас, синьора?
        «Напрашивается на продолжение знакомства, - удержала усмешку Франа. - Давайте зайдём куда-нибудь, выпить чашечку кофе», а потом: «что вы делаете сегодня вечером?» Впрочем, странно, будь оно иначе…
        - У меня назначена встреча - тут, недалеко, в павильоне «Армения» - ответила она и с удовольствием увидела, как сразу потускнела физиономия собеседника. - Но не сомневаюсь, что мы ещё с вами не раз увидимся, синьор… Глеб, да?
        Она заигрывала с ним машинально, можно сказать, инстинктивно, как поступила бы со всяким понравившимся ей красивым парнем, ни на секунду не забывая об ожидающем её сильване.
        «..Может быть, когда-нибудь потом?…»
        - Я вас провожу до «Армении» - спохватился сетунец. Франа подумала, потом благосклонно кивнула, приняла у продавца невесомый свёрток и протянула несколько купюр. На лице Глеба была написана готовность расплатиться вместо неё, но он сдержался и демонстративно отвернулся от витрины с деликатным товаром.
        «…А он не дурак, и не стал вынуждать меня к отказу. А отказать бы пришлось - одно дело лёгкий, ни к чему не обязывающий флирт, и совсем другое - подобные подарки, недвусмысленно намекающие на продолжение».
        - Sono davvero felice… буду очень рада, синьор. А по дороге расскажите мне про это ужасное чудовище, ракопаука. Я чуть со страху не умерла, когда его увидела. Вы что, действительно одолели такую тварь в поединке?

* * *
        С провожатым Франа рассталась перед павильоном «Армения». Глеб многозначительно пожал ей ручку, получив в ответ поцелуй в щёку и, неожиданно смутившись забормотал что-то о том, что в самом скором времени отыщет итальянку в ГЗ. После чего - чуть ли не с облегчением сбежал по ступенькам и нырнул в один из расположенных неподалёку павильончиков, где торговали, если верить, пёстрой аляповатой вывеске, загадочным напитком под названием «настоящий канадский еловый эль». Франа проводила потенциального поклонника задумчивым взглядом.
        «…В самом деле, почему бы и нет? Умар, конечно, милый мальчик, но это ещё не повод отказывать себе в естественных удовольствиях. Тем более, что сетуньцев, этих истребителей монстров, от которых без ума была половина женского населения ГЗ, в её коллекции пока нет…»
        Пиндос привстал из-за стола, где они с Умаром устроились за большим блюдом с жареным мясом и свежими овощами, и расплылся в улыбке. Свой музыкальный инструмент он при этом он ухитрялся прижимать к боку локтем.
        - Оу, синьора, отшшень happy… Рад виделль you! А я так и не доехалль на Воробьиный hill… гора…
        - Да, действительно. - сказала Франа. - Могли бы встретиться там, и не пришлось бы добираться сюда…
        Она превосходно владела английским, но из вежливости по отношеню к сильвану говорила по-русски.
        Владелец укулеле издал страдальческий вздох и развёл руками.
        - I can't… нельзья… у менья… disease, больезнь, льесной аллерджи, yes! Very far… дальёко!
        - Ну, было бы желание… - Франа пожала плечами. - Насколько я помню по Манхеттену, у тебя не самая тяжёлая форма. Там-то ты свободно ходил… где пускали.
        Порошочки, опять же, тут есть, хорошие. - встрял Умар. - Я видел, в ближайшей лавочке можно купить. Хотите, мистер, отправимся вместе назад, в ГЗ?
        - Оу… - Пиндос нахмурился. - Нье надо мистер, нет. Я есть в Москкоу, а не в Юэсэй!
        - Ну, как знаете… - покладисто согласился сильван. Как же мне тоглда к вам обращаться?
        - Зовьите как all.. все, Пиндос. - сказал американец. Правда, это не есть вьерно. Я точно зналль: пиндос - это есть greeк, живьёт in Греция. Я нье понимать почьему, но тут мьеня звалль так. Я… be accustomed…как это будет по рюсский?
        - По-русски это будет «привык». - подсказал Умар, и Франа недоумённо подняла брови - оказывается сильван знает английский? А ведь не признавался…
        После обмена любезностями разговор естественным образом перетёк на воспоминания о жизни в Манхэттене. Пиндос пробыл там несколько дольше итальянки, и Умар слушал его заворожённо, не смея вставить хоть слово. Он знал, конечно, что Нью-Йорк не весь захлестнуло Зелёным Приливом, пострадали только центр - Манхеттен, Гарлем, Западный и Восточный Бронкс. Американцы, столкнувшись с таким вот бунтом живой природы, поначалу пытались сопротивляться - корчевали стремительно растущие деревья тяжёлыми сапёрными танками, пробовали даже пустить в ход «ноу-хау» второй половины прошлого века, войны, реагент «эйджент орандж», который по идее должен был уничтожать зелёный покров Леса. Но - не срослось; распыляемая как с большой высоты, так и ручными опрыскивателями химическая дрянь не оказывала ни малейшего эффекта.
        В итоге американцы сдались, и отгородились от Леса минными полями и бетонной стеной по берегам Гудзона и Ист-Ривер. Ещё одна стена была возведена на севере Бронкса, по границе Леса. Реки были перегорожены дамбами, плотно запечатаны донными и якорными минами, так, что по воде внутрь запретной зоны не могла бы проскользнуть даже самая лёгкая индейская пирога.
        И пока американцы занимались всей этой долговременной фортификацией, они упустили из виду другой процесс, контролировать который скоро стало невозможно. Со всех Штатов - да и не только Штатов - в Нью-Йорк, точнее, в ту его часть, что была захвачена Лесом, стала стекаться разнообразные и увы, далеко не законопослушные представители вида хомо сапиенс. Представители негритянских и латиноамериканских банд прибывали и в одиночку, и группами; бездомные, наслушавшиеся россказней о том, что в Лесу еда растёт на каждой ветке, а погоды круглый год стоят, словно во Флориде; наркоманы, жаждущие новых ощущений, новой, ещё не пробованной, не нюханой и куренной дури. Внезапно оказалось, что среди этой публики процент обладателей сопротивляемости к ЭЛ-А гораздо выше среднего - и уже через полгода таких «счастливчиков» в Манхэттен набилось тысяч триста, куда больше, чем во всей территории Московского Леса. Власти пытались перекрыть этот мутный поток, но довольно быстро сообразили, что ничего, в сущности, не теряют от подобной «эмиграции» - наоборот, избавляются от подонков, наркоманов и бандитов всех мастей,
десятилетиями терроризировавших североамериканское общество. И вместо того, чтобы перехватывать алчущих острых ощущений и абсолютной свободы, их стали высылать на Манхэттен, заменив этой мерой пожизненные заключения и электрический стул. Причём суд нисколько не интересовало, есть у приговоренного иммунитет к эЛ-А, или нет - любые попытки выбраться наружу немедленно пресекались огнём на поражение.
        Так воплотился в жизнь сюжет старого, ещё прошлого века, кинобоевика, в котором обнесённый стеной Манхэттен был превращён в гигантскую тюрьму, где правили бал вооружённые и сбившиеся в мощные группировки банды. Что там происходило на самом деле - во внешнем мире не знал толком никто, несмотря на гигантское количество фильмов, сериалов, комиксов и прочей развлекательной продукции на эту тему. Известно было, что Манхэттенский Лес раздирается войной группировок - негритянские банды под предводительством хунганов, жрецов вуду, люто резались с латиносами, которым покровительствовала богатая неправительственная организация, известная как «Церковь Вечного Леса». Кое-кто утверждал, что основали еёвыходцы из церкви Свидетелей Иеговы, сайентологи и подпольные адепты запрещённой больше полувека назад секты «Аум Синрикё». Сама ЦВЛ от такого «родства» официально открещивалась, но некоторые нюансы её деятельности не позволяли воспринимать эти заверения всерьёз. Работали они по всему миру, проповедуя, что Лес - это новый путь к спасению, указанный человечеству природой. В Манхэттене же располагалась генеральная
штаб-квартира ЦВЛ; здесь они развернули широкую благотворительную и научную деятельность, щедро раздавая гранты независимым исследователям. Именно так туда (а позже и в Московский Лес) попала Франа; Пиндос же оказался в числе «Волонтёров Леса» - энтузиастов, вроде тех, кто раньше ездили в Африку, проводить соцопросы и учить негров пользоваться туалетной бумагой вместо пальмовых листьев.
        Вот с этими немногими энтузиастами, учёными и волонтёрами, и просачивались за Манхэттенскую стену немногие крохи достоверных сведений о том, что там происходит на самом деле, но и эти рассказы приходилось делить на десять. Ходили жуткие слухи, что заправилы Манхэттена, неважно, к какой группировке они принадлежат, давно подмяли под себя силу Леса, достигнув в этом уровня, которое не снится московским друидам: управляют животными-мутантами, составляют могучие снадобья, позволяющие как угодно искажать человеческую психику и разум. И они, неважно, воротилы ЦВЛ или высшие иерархи вуду, яростно воют друг с другом за власть, за возможность гнать в наружный мир потоки наркоты, сомнительных медицинских препаратов, за право контролировать подпольный рынок пластических операций и незаконной трансплантологии, процветающий на сильнодействующих «лесных» снадобьях - и не гнушающиеся ради этого самыми дикими злодействами. Манхэттен же тем временем превратился в бурлящую, исходящую кровью, грязью, наркотой клоаку - и те, кто живёт снаружи, с ужасом ждут, когда это отвратительное варево выплеснется за бетонную
стену и зальёт всё вокруг.

* * *
        Дядя Саркис поставил на стол тарелку с сыром и зеленью. Потом сходил в подсобку и принёс в маленькой плетёной корзинке тёмную бутылку с пожелтевшей до полной неразличимости этикеткой. Выпуклые бока бутылки покрывал толстый слой пыли.
        - «Усахелаури», - похвастал он. - Сыр с Пойминского городища, лучший во всём Лесу, особенно твёрдые сорта. А кинза с Тимирязевской, из их парников. Попробуйте - пальчики оближете!
        Действуя серебряным штопором (не хуже сомелье из лучшего римского ресторана, отметила Франа) он осторожно, не потревожив содержимого, откупорил бутылку и разлил рубиновую жидкость по рюмкам. Над столом поплыл божественный аромат с едва уловимыми земляничными нотками.
        - Чуете, да? - армянин шумно втянул воздух носом. - Урожай четырнадцатого года! Никто у меня такого не пробовал, вы первые будете, мамой клянусь!
        Он двумя пальцами подхватил рюмку за тоненькую хрустальную ножку.
        - У нас говорят: «Как работать - руки дрожат, а на отдыхе рюмочку держат». Отдыхать - не работать. Эрго-бибамус![38 - (лат.) Ergo - bibamus, «Итак, выпьем». Заглавие и припев застольной песни Гетё.]
        И опорожнил сосуд, оставив Франу гадать, с каких это пор армянские трактирщики украшают свои тосты цитатами на классической латыни.
        - Повьерьте, я не есть rasict… - говорил Пиндос, деликатно нюхая своё вино. - Эти African Americans - они совсем wild… дикие, со свой fucking вуду. Как хорошьё, что уу вас в Лес их почти нет. А в Манхэттен - вы не повериллль, но у них real… настоящие zomby!
        - Вот об этом мы и хотели спросить. - Франа немедленно подхватила тему. - Нам сказали, ты что-то знаешь про чёрных зомби?
        Пиндос задумался - ровно на то время, за которое он успел выцедить рюмку. Умар поспешно набулькал ему новую порцию.
        - Здьесь в Москоу вский я зналль только слухи… - заговорил американец. - А вот там, в Манхэттен, их много. Эти fucking ниггеры… sorry за то что я не есть толерантный, но их fucking вуду посылайт black… fucking чьёрный зомби в бой и побеждалль. Их ничего не убивайт, только fire, огонь!
        - А чёрные они потому, что их из негров получаются? - нетолерантно спросил Умар.
        - Оу, ньет… - Пиндос затряс головой. - Их получайт из любой prisoners… кто попалль в плен. Разный, white, latinо, не есть важно. Или кто angered… рассердиль бокор, это fucking колдуны вуду. Если fucking ниггер не выполняйт приказ или что-то испортилль - бокор делается angy… отшшень злой, и делалль из него fucking зомби!
        Он наклонился к собеседникам и понизил голос.
        - Я слышалль, что патриархи ЦВЛ тоже делалайт black… чьёрный зомби. Загонялль льюди в фонтан из hell, и там они все… как это сказайт…
        - Обращаются. - подсказала Франа. - Адские фонтаны - так в Манхэттене называют Прорывы.
        - Непонятно… - Умар нахмурился. - А как они узнают место, где они должны произойти? У нас есть буйнопомешанные, которые мечтают попасть в Прорывы, но у них-то особая сложная метода поисков…
        - Оу, нет… не искалль! - Пиндос отчаянно замотал головой, и Франа испугалась, как бы он не повредил себе шейные позвонки. - Они вызывайт… открывайт! Поют пьесня, зажигайт огонь в чьаша…
        - Ритуал? - ахнула итальянка. - Так они умеют открывать Адские фонтаны… то есть, Прорывы? Никогда о таком не слышала, и даже не думала, что это возможно!
        - Оу, yes, возможно! - снова замотал головой американец. - И я знайт, что они зотят отправляйт many… отшшень, отшшень много black… чьёрный зомби в Москва!
        - Как это - переправить? - недоверчиво спросил Умар. - По воздуху что ли, на самолётах? И, главное, зачем?
        Пиндос развёл руками.
        - Я слышалль, что в манхэттен есть есть… как это по рюсский… wormhole сюда, в Московский Лес. Только не знайт, у кого - у ниггеров или у ЦВЛ.
        - Wormhole - это червоточина, межпространственный тоннель. - перевела Франа. - Термин, который придумали фантасты и пожхватили физики. Ходили слухи, что в Московском Лесу недавно нашли нечто в этом роде.
        - Да, в Щукинской Чересполосице. - подтвердил сильван. - Бич… дядя Сергей со Студентом там побывали, много рассказывали. Только ведь они все ведут в параллельные миры, а никак не в Америку!
        - Я не зналль… - грустно отозвался американец. Слышалль, что wormhole ведёт в самый большой московский skyscraper.
        - В высотку, что ли? - Франа вздрогнула, представив, как толпы чёрных зомби, неважно, под гул барабанов вуду или под песнопения ЦВЛ, неудержимо растекаются по коридорам ГЗ.
        - Я не зналль точно. - повторил Пиндос. - Но могу сказайт, как они хотеть. Я…
        - Погоди… - Франа подняла руки ладонями перед собой. - Дай хоть немного прийти в себя. Я сейчас отлучусь ненадолго, а вы допивайте вино. Вернусь - продолжим…
        И, не дожидаясь ответа, встала из-за стола.
        Франа услышала шум в зале, когда мыла руки. Поначалу не обратила внимания: кабачок, питейное заведение, всякое может случиться, местные вышибалы, надо полагать, не зря получают жалованье и призовут буянов к ответу. Но безобразие не прекращалось: к возмущённым и испуганным крикам добавился треск ломающейся мебели, чей-то вопль полный ужаса и мучительной боли, и тут из общей какофонии её слух явственно вычленил тонкий, перепуганный голос Пиндоса.
        Это были уже не шутки - итальянка ни на миг не сомневалась, что её спутники нипочём не стали бы ввязываться в банальную кабацкую потасовку. Она опрометью метнулась к двери, распахнула, и едва не споткнулась о распростёртое в двух шагах от порога тело. Она узнала одного из охранников «Армении» - бедняга валялся лицом вниз в быстро увеличивающейся ярко-красной луже. Дальше, у кадки с фикусом, где раньше стоял их столик, два типа в длинных, до пят, плащах с капюшонами, которые крутили руки Пиндосу - американец тоненько верещал, и извивался, пытаясь вырваться. Сам столик превратился в обломки, и среди них копошился ещё один тип, весь облепленный зеленью, подливой и кусками жареного мяса - аппетитный аромат тёк по залу, смешиваясь с запахом крови и тонким земляничным букетом «Усахелаури».
        - Бегите, синьора! Они пришли за нами!
        Она метнулась в сторону, за колонну, ища глазами сильвана. И - успела увидеть, как Умар, согнувшись, водит перед собой длинным ножом, держа на дистанции ещё двух типов в капюшонах, а третий, подобравшись сзади, заносит для удара - тяжёлый, добротно сделанный из тёмной древесины дуба, как и вся мебель в заведении дяди Саркиса…
        - Берегись! - запоздало крикнула она, но табурет уже раскололся с громким треском о голову сильвана. Или это трещал его череп?
        Двое противников Умара повернулись на её крик - в ладонях у них блеснули длинные волнистые лезвия. Нож сам собой прыгнул ей в ладонь из кармана джинсов, звонко щёлкнуло вылетевшее из ручки лезвие. Краем глаза она увидела серое лицо дяди Саркиса - армянин, глядя перед собой, пятился в подсобку. Один из типов что-то хрипло каркнул, указывая клинком на неё, и все трое пошли на Франу, намереваясь прижать её к стойке буфета, и…
        Что это будет за «и..» - Франа выяснять не стала. Она подхватила со стойки литровую бутыль рома «Баккарди» и швырнула в голову правому противнику. Тот отпрянул, уклоняясь, бутылка с фонтаном брызг и осколков разлетелась о колонну за его спиной, и это подарило итальянке спасительные полсекунды. Она прыгнула в открывшийся между двумя врагами промежуток, на бегу перескочила через ещё одно тело - этот лежал лицом вверх, и кровь фонтанировала из перехваченного от уха до уха горла, пулей вылетела в распахнутые настежь двери павильона, и только тогда позволила себе обернуться.
        Лучше бы она этого не делала! Трое преследователей никуда не делись - оскальзываясь в лужах разлитого вина, они торопились за ней, размахивая странными своими клинками, а справа подбегали ещё несколько таких же - они, надо полагать, ждали подельников на улице.
        Да это целый налёт, подумала Франа. Что там успел крикнуть сильван: «Они пришли за нами?..»
        - А ну, в сторону! Бережись!
        Крепкая, вся в татуированных рунах, рука бесцеремонно отстранила девушку, так, что она едва не покатилась по ступенькам. Глеб уже стоял между ней и преследователями, и в руках у него тускло поблёскивал очень широкий, кривой, на китайский манер, меч с большим кольцом на конце рукояти. Свою трёхзубую рунку он, надо полагать, оставил в пивном ларьке, откуда выскочил, услыхав шум снаружи. И, надо сказать, вовремя - чужаки в капюшонах - теперь их было уже шестеро, - растянулись дугой, охватывая сетуньца с трёх сторон и, после недолгого колебания двинулись в атаку. Сетунец в ответ издал гортанный вопль и кинулся им навстречу.
        Ничего подобного Франа в жизни не видела, разве что, в телесериалах-боевиках. Пируэт, широкий клинок описывает дугу, волоча за собой кисею крошечных красных капель. Снова пируэт, прыжок - ещё одно тело в плаще мягко оседает на ступени, а в сторону откатывается что-то круглое, размером к дыню или кочан капусты.
        И вдруг всё кончилось. Сетунец стоял на залитой кровью верхней ступени, держа меч в опущенной правой руке, и у ног его корчились тела - Франа насчитала четыре.
        «…а где ещё два? Их же было шестеро, она точно видела…»
        Площадь перед павильоном тем временем наполнилась испуганными криками, кто-то торопился к месту схватки, кто-то бежал прочь. Не прошло и десяти секунд, как внизу у ступеней собралась толпа - люди вытягивали шеи, разглядывая место побоища. Франа поднялась на цыпочки, силясь разглядеть двоих сбежавших - нет, бесполезно… Тогда она повернулась к спасителю.
        - Оу, Глеб, e stato fantastico… это было великолепно! Но постойте, вас, кажется, ранили?
        Действительно, правое предплечье сетуньца было глубоко распахано ударом волнистого ножа, и кровь, сбегая по запястью и зажатому в руке клинку, смешивалась с кровью его жертв.
        - Subito, presto[39 - (итал.) - немедленно, скорее!], пойдёмте внутрь, вас надо скорее перевязать!
        И, не слушая возражений, схватила его за здоровую руку и потянула к дверям павильона, где уже стоял дядя Саркис с помповым дробовиком в волосатых лапах. Выражение на лице армянина не судило уцелевшим налётчикам - если такие найдутся, - ничего хорошего.
        VII
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ВОРОБЬЁВЫ ГОРЫ,
        ГЗ МГУ
        - Здесь? - спросил Егор, не оборачиваясь. Он сбился со счёта, отсчитывая лестничные пролёты - одинаковые, бетонные, со стенами, покрытыми лохмотьями облезшей масляной краски.
        - Не, ещё один уровень ниже. - отозвался Мартин. Он шёл третьим, но слышно его всё равно было хорошо - акустика в узких лестничных пролётах была превосходная.
        За спиной что-то неразборчиво пискнул Семибоярский - надо полагать, Мартин снова ткнул его в спину своим страшным Жезлом. Просто так, для профилактики, чтобы держать доцента в тонусе.
        Егор подтянул лямку - тяжёлый станок с тремя баллонами огнесмеси прилично оттягивал плечи - поправил висящий на брезентовом ремне брандспойт и пошагал вниз по голым бетонным ступенькам. Над головой и по стенам плясал тускло-жёлтый электрический кружок света, едва видный в свете калильной лампы, которую он нёс в руках. Когда кружок исчезал, сзади, из самого хвоста процессии раздавалось прерывистое жужжание - этот Татьяна жала на скобу фонарика-жучка.
        Планы переменились буквально в последний момент. Мартин честно выполнил поручение, помог Шапиро приготовить порцию огнесмеси. На то, чтобы заполнить ею баллоны и закрепить их на станке, ушло не больше получаса, после чего Яков Израилевич потребовал объяснений. А получив их - задумался, и предложил свой вариант, согласно которому Егор и спутники берут с собой на вылазку Семибоярского - неважно, по доброй воле, или под прицелом «маузера». Сам же Шапиро, выждав подходящее время, под каким-нибудь предлогом наносит визит в лабораторию Симагина - с таким расчётом, чтобы пробыть там до того момента, когда «каратели» явятся туда, предположительно, с трофеем в виде скрученного и приведённого к страху божию чужака.
        Предложение было неожиданным, но Егор, прикинув расклады, с ним согласился. Семибоярский уже сломлен и не будет особо упираться - особенно, когда увидит Мартина с Жезлом. Ну, а если этого не хватит (во что Егор не верил совершенно) - последний штрих наложит Татьяна, точнее, её «маузер». Нет, не тот человек, доцент Семибоярский, чтобы устоять под таким давлением. Да и зачем ему, если подумать, сопротивляться? Своего патрона он уже сдал с потрохами, а сотрудничество в деле экстренного потрошения чужака, глядишь, и зачтётся.
        Один пролёт, поворот, другой - и новая лестничная площадка, такая же узкая, голая, запылённая, как и предыдущие. Здесь тоже была стальная, рыжая от коррозии дверь со штурвалом-кремальерой в центре и рычагами запоров по углам, причём все четыре повёрнуты в положение «открыто», и дуги блестящего металла под ободранной ржавчиной ясно указывали на то, что поворачивали их совсем недавно. Егор подёргал туда-сюда кремальеру - та, похоже, приржавела намертво. Интересно, подумал он, а если задраить эту дверь - что будут делать симагинские гости? Вернутся назад, или тут имеется ещё один выход? Скорее всего, второй вариант - обследовать будущее поле боя заранее, до вылазки они не успели, а искать по архивам планы подземных уровней - дело заведомо безнадёжное. Егор даже не был уверен, что подобные планы вообще существуют в природе.
        Дверь отворилась - как ни странно, без ожидаемого пронзительного скрипа. Он задержался, провёл пальцем по массивным стальным петлям, понюхал. Пахло машинным маслом.
        - В прошлый раз тоже было смазано. - прошелестел сзади Мартин. - Предусмотрительный, гадский папа…
        - Погодите секунду… сказал он и, прежде, чем шагнуть через низкий железный комингс (так, кажется, называются эти стальные порожки? - он перекинул на грудь брандспойт и взял его наизготовку. Семибоярский за его спиной невнятно пискнул.
        «…Боишься? Это хорошо, это полезно. Лишь бы не дал дёру, как дойдёт до дела - трус ведь, слизняк! Впрочем, Татьяна проследит, не зря он поставил её замыкающей…»
        - Третий поворот налево. - сообщил Мартин. Тут недалеко, метров пятьдесят по коридору…
        Он ещё наверху в деталях описал планировку, набросал карандашом схемку, на которой обозначил и повороты, и нужный им отнорок коридора, и даже фальшивый электрощит в тупике. Тем не менее, Егор благодарно кивнул в знак того, что услышал и оценил.
        - Ну что, двинули?
        А Мартина-то я недооценил, признался Егор. Самому себе признался, не вслух. Ведь правда: когда дошло до дела, факультетский алкаш встрепенулся и ожил, словно старый боевой конь при звуках трубы, и оставалось только гадать, что такое в этой истории вырвало его из обычного пред- (или после-) похмельного дурмана, и заставило действовать осмысленно, а пожалуй, даже и толково.
        Когда по знаку Егора они заняли позицию в тупике (Семибоярский под конвоем Татьяны был оставлен дожидаться в основном коридоре), Мартин сделал, было, попытку чуть отодвинуть электрощит. Егор замотал головой - хоть лампочки под потолком и еле тлеют через одну, но чужаки вполне могут заметить пробивающийся через щель свет - и насторожиться. Бегай за ними потом по тоннелю…
        Мартин всё понял: кивнул, извлёк из-за пояса Жезл и поднял его перед собой, прикрыв глаза. Из жезла появились два тонких белёсых жгутика, нырнули в совсем уж крошечную дырочку на щите и отправились путешествовать в темноту на той стороне. Егор терпеливо ждал; Мартин замер, на лбу у него выступили крупные капли пота, и только губы его - сухие, потрескавшиеся, - беззвучно шевелились.
        Минуты текли томительно, медленно, словно загустевшее машинное масло из перевёрнутой банки. Несколько раз Мартин вздрагивал всем телом, но когда Егор делал движение, намереваясь прийти ему на помощь (как помогать, зачем - он понятия не имел…) - поднимал свободную руку в отстраняющем жесте. Однажды он заговорил - глухо, как в бочку: «Темно… ничего не видно…» и тут же замолк, оставив Егора гадать, насколько далеко в темноту углубились «шпионские отростки».
        - Ну, что там? - шепнул он.
        - Далеко очень… - невпопад отозвался Мартин. - Не разобрать. Вроде, шаги…
        Он снова дёрнулся.
        - Идут… впереди этот, который был у Симагина. За ним - ещё то ли четверо, то ли пятеро. Двое таких же, в капюшонах, остальные… нет!!!
        Жезл со стуком упал на бетонный пол, жгутики стремительно поползли назад и втянулись в неровную, словно свитую из белых, окостеневших стеблей поверхность.
        - Кто там ещё?..
        - Не знаю. - Мартина трясло так, что слышен был стук зубов. - Не проси… не требуй, не уговаривай! Это как тогда, тридцать лет назад…
        - Чёрная пыль? - спросил Егор. - За последние несколько часов он раз пять выслушал историю бегства Мартина с Соколиной.
        - Нет, хуже. Там только пыль была, а тут люди,… нет, не люди… не знаю, но у них эта пыль повсюду, и снаружи и внутри. Сожги их, слышишь? Ни в коем случае не дай приблизиться!
        - Хорошо-хорошо… - Егор успокоительно взял Мартина за руку, и почувствовал, что тот продолжает крупно вибрировать. - Но первый нужен нам живым. Вот что: когда щит откроется, я его выдерну, а ты - сможешь его скрутить? А я пока остальных…
        И он положил ладонь на рукоять брандспойта.
        - Скрутить? - Мартин задумался. - Смогу… наверное.
        - Они сейчас далеко?
        - Когда я их засёк - им оставалось ещё метров сто. Да вот, слышишь?
        Егор прислушался. Из-за щита действительно доносились шаги неторопливые, как бы скребущиеся - словно тот, кто шёл, нарочно волочил подошвы по бетону. Егор сдвинул шланг огнемёта, нашарил под рукой заранее припасённый камешек и, не глядя, кинул его за спину, в сторону коридора. Условный знак Татьяне.
        Звуки тем временем стали громче - похоже, неведомые гости подошли к заслонке вплотную. Щиток скрипнул и нехотя повернулся на петлях, коридор огласил ржавый скрежет, и в расширяющуюся щель хлынул электрический свет, яркий, режущий глаза, привыкшие к тусклому свечению лампочек под потолком.
        - Давай!!!
        Егор шагнул вперёд и сильно, едва ли не наугад, ткнул перед собой наконечником брандспойта. Короткий, придушенный вопль, он делает ещё шаг и сгребает пришельца за складки ткани на капюшоне. Рывок на себя - и чужак летит за спину, в объятия Мартина.
        «…оглянуться? Некогда, справится. В крайнем случае, Татьяна поможет…»
        Егор попятился, вскинул своё оружие и направил его в угольно-чёрный проём. Оттуда отчётливо пахнуло мертвечиной - не сладковатым запахом разлагающейся плоти, а чем-то другим. Сухим, могильным, давно рассыпавшимся в прах - но движущимся, шевелящимся, смертельно опасным…
        - Па-а-аберегись!
        Палец давит на спуск, хлопками срабатывают пиропатроны, с латунного наконечника срывается огненный язык и улетает в темноту. А ЛПО-50 всё ревел, выбрасывая жидкое пламя, пока баллон не опустел, и тогда дымная струя сразу опала, съёжилась. В дыре за электрощитком метались из стороны в сторону то ли два, то ли три клубка огня, издавая нечеловеческие звуки - то ли скрежет, то ли протяжный пульсирующий визг. Егор шагнул вперёд, намереваясь пинком закрыть створку, но тут один из клубков пламени прыгнул из глубины прямо на него - словно оживший протуберанец, извергнутый дымно-огненной преисподней. Рука сама скользнула за спину, перекидывая переключатель баллонов; пиропатроны хлопнули, и огнемёт снова взвыл, добавляя новую порцию огненного ада.
        И вдруг всё закончилось. Створка электрощитка закрылась сама собой - наверное, из-за воздушной тяги, порождённой рукотворной печью тайном проходе. Егор закашлялся - тоннель заполнили клубы едкого, воняющего горелым маслом и какой-то химией дымом, копоть забивала ноздри, скапливалась во рту. «Вот болван… - подумал он, - нет, чтобы натянуть противогаз, а теперь отплёвывайся полдня сажей…»
        Он обернулся. Мартин сидел верхом на поверженном визитёре, и жгутики, вытянувшиеся из Жезла, плотно оплетали тому голову, стягивали заломленные за спину руки, охватили петлёй-удавкой шею. Ноги чужака слабо подёргивались, в стороне, шагах в двух, валялся на бетоне длинный нож с волнистым лезвием. Один из отростков протянулся к лезвию и осторожно его… обнюхивал?
        - Не вздумай трогать эту штуку, Студент… - Мартин с отвращением скривился. - Отравлено какой-то пакостной дрянью, поцарапаешься - враз ласты склеишь. Сейчас я его…
        Отросток утолщился, дважды обмотался вокруг рукоятки ножа и поволок по направлению к исходящему дымом щитку. Доволок, просунул в узкую щель.
        - Вот и хорошо. - сказал Мартин. - У тебя, кажется, ещё один баллон остался? Так выпусти его туда, для верности, и пошли отсюда, пока насквозь не прокоптились…
        - Не стоит. - Егор помотал головой. - Там и так, всё, что могло, поджарилось. А ты - смотри, не удави этого, нам его ещё допрашивать…
        - Это точно. - Мартин причмокнул, словно предвкушая процесс. - Обо всём расспросим. Клык на холодец, как говорит Серёга, ему есть что рассказать - недаром он пытался ножиком этим себя по руке полоснуть. Знал ведь, паскуда, что говорить заставим…
        Он поднялся и рывком вздёрнул на ноги пленника. Капюшон сполз у того с головы, открыв голый, в редких пучках серых волос, череп и вытянутую на крысиный момент физиономию. Серая кожа приобрела густо-лиловый оттенок - эффект от стиснувшего шею жгутика-удавки.
        - Шагай! - Мартин качнул Жезлом, и пленник, подчиняясь натянувшимся отросткам, поплёлся, спотыкаясь, за ним. Егор шёл замыкающим, не опуская наконечника брандспойта. В горле першило уже невыносимо, дым ел глаза, и только на лестнице, задраив толстенную дверь с кремальерой, он смог вздохнуть свободно. Тогда он присел на ступеньку, сбросил лямки огнемёта и положил руку на ствол - тот оказался неожиданно холодным, что никак не вязалось во взбаламученном сознании с лохматыми языками огня, только что вырвавшимися из его латунного наконечника.
        «…холодный, горячий - да какая разница? Главное, что там, в тоннеле, всё в пепел…»
        Егор аккуратно пристроил огнемёт на ступеньках и принялся отстёгивать от пояса флягу с водой. Отстегнул, плеснул из горлышка на ладонь, и принялся яростно тереть глаза, щёки, лоб, размазывая по лицу жирную напалмовую копоть.
        - Может, подождёшь с водными процедурами? - поинтересовалась Татьяна. Она вместе с «подконвойным» Семибоярским уже добралась до следующей лестничной площадки и говорила, свесившись через перила.
        - И подумай, как мы с этими двумя пойдём по ГЗ. - сказал Мартин. - Да ещё в таком виде, с ног до головы в копоти, с оружием. Не знаю, как вы, а я бы на месте первого же встречного немедленно вызвал бы охрану. Разбирайся с ними потом…
        Егор оторвался от фляги и глянул на Мартина. Старый алкаш снова был прав.
        - Отведём их в вашу с Шапиро секретную лабораторию. - решил он после минутного размышления. - Соваться в таком виде и в такой компании наверх - это гарантированно нарваться на неприятности.
        - А как же Симагин? - спросила сверху Татьяна. За спиной у неё что-то неразборчиво хрюкнул доцент Семибоярский. - Шапиро уже час, как у него, нас ждёт…
        - Подождёт ещё немного. - Егор закашлялся и сплюнул. Слюна, как и ожидалось, была сплошь чёрной. - В крайнем случае - уйдёт, никуда Симагин не денется теперь. Приведём себя в порядок, этого, - он кивнул на пленника, - наскоро допросим. Тогда и решим, что делать дальше.

* * *
        Допроса не получилось. Не помог «маузер», которым Татьяна многозначительно покачивала перед крысиной физиономией, как не помогли и два удара по почкам от вышедшего из себя Егора. Пленник скулил, выл, извивался, гадил под себя. А ещё - то и дело разражался фразами на непонятном языке, состоящем из свистящих и щёлкающих звуков, из которых ни один из присутствующих, включая Семибоярского, не понял ни единого слова.
        Когда терпение закончилось уже у всех, даже у Семибоярского (он, кстати, уверял, что в прошлый свой визит этот тип свободно болтал по-русски), за дело взялся Мартин. Метод он предложил радикальный: при помощи Жезла, который, как подумал Егор, похоже, постепенно превращается в эдакую универсальную палочку-выручалочку. Фокус на этот раз был в том, чтобы при помощи всё тех же белёсых жгутиков залезть непосредственно в голову допрашиваемого. Мартин и сам не мог объяснить, как это произойдёт: заявил только, что понять птичью речь пленника грибница не поможет, а вот извлечь из его сознания какие-никакие образы, картинки, способные помочь делу - вполне. Правда, предупредил он, «пациент» после подобной процедуры с немалой долей вероятности сделается идиотом, а то и вовсе превратится в овощ, на что Егор кровожадно заметил, что разница с нынешним его состоянием будет не так уж и велика - и велел начинать. Татьяна, услышав о готовящемся мучительстве, побледнела и поспешно покинула лабораторию; Егор с помощью Семибоярского (доцент вовсю старался, зарабатывая обещанное снисхождение) примотал пленника к
железному лабораторному столу, и Мартин, подняв перед собой Жезл, навис над ним эдаким воплощением Доктора Зло - не забыв, разумеется, состроить соответствующую моменту физиономию.
        Ничего особенно зловещего не произошло. Отростки, выползшие из Жезла, оплели голову пленника, вросли в виски; несчастный дёрнулся, тоненько завыл и затих. Умолк и Мартин - он продолжал нависать над «подопытным», причём лицо его сделалось отрешённым, мучнисто-бледным, кожа словно высохла, подобно старому пергаменту. В этот момент он вполне тянул на все свои восемьдесят с лишним лет, подумал Егор, будто загадочная процедура стёрла без остатка подаренный Лесом омолаживающий эффект. Казалось, даже руки его покрылись густой сеткой морщин и стали дрожать - впрочем, тремор у старого алкаша был делом обычным и никак не мог служить показателем…
        И вдруг всё кончилось. Мартин отошёл от пыточного ложа; выглядел он как обычно, разве что, несколько бледнее. Пленник лежал без движения, своротив голову набок, и тонкая, блестящая струйка слюны стекала из уголка полуоткрытого рта. Егор наклонился, рассматривая висок, откуда только что выползли жгутики грибницы - кожа не нарушена, ни отверстия, ни капли крови, ни даже пустяковой ссадины.
        «…показалось?..»
        Мартин глухо откашлялся и потребовал выпить. Егор торопливо протянул заранее припасённую склянку с медицинским спиртом, которую тот и опорожнил в три судорожных глотка, не прибегая к заветному стакану.
        - Значит так… - он перевернул и потряс склянку, чтобы убедиться, что живительной влаги в ней больше не осталось. - Вся эта тёплая компашка - из Древобашни. И которые с крысиными лицами и другие, из чёрной пыли. Зачем они сюда заявились, что им надо, я не узнал. И теперь уж не узнаю.
        - Помер, что ли? - робко осведомился Семибоярский. Он наблюдал за процедурой допроса и дальнего угла лаборатории.
        - А ты, сучара, этого бы хотел? - окрысился на доцента Мартин. - Не дождёшься! Жив он, хотя и в коме, и выйдет из неё нескоро. Если вообще выйдет. У него там какой-то блок: когда я до него добрался, в мозгу словно вспыхнуло - и всё, кирдык.
        - Блок? - Егор озадаченно почесал переносицу. - Полагаешь, его нарочно поставили?
        - Нет, сам вырос. - язвительно отозвался Мартин. - Нарочно, ясное дело. Кто бы ни были эти ребята из ЦВЛ, а манипулировать сознанием они умеют.
        - А его спутники - сколько их было? Может, там ещё кто-нибудь остался? В подземелье, то есть.
        Мартин пожал плечами.
        - Пёс их знает… Вроде, с этим было пятеро: ещё один такой же и четверо чёрных, но ты их всех сжёг. Но есть и другие - правда не здесь, далеко. Ждут, твари.
        - Чего?
        - Кабы знать… - отозвался Мартин, встал и на негнущихся ногах поплёлся к лабораторному шкафу. Открыл дверь, повозился - в шкафу зазвякало, по помещению распространился сивушный запах грибовухи.
        Дверь скрипнула. Егор обернулся - в лабораторию нерешительно заглядывала Татьяна.
        - Вы как там, закончили?
        Егор кивнул.
        - Слушай, к тебе есть поручение. Шапиро наверняка не дождался нас у Симагина, ушёл к себе. Слетай прямо сейчас в лабораторию микологии, и если он там - пусть бросает всё и идёт сюда.
        - Вы что-то узнали? - спросила девушка.
        - Узнали, а как же… такое, что непременно надо прикинуть хрен к носу… прости, обдумать, прежде чем делать резкие движения.
        - Ладно, я тогда пойду. - Татьяна покосилась на Мартина. Тот спал, бессильно уронив голову на руки. Пальцы при этом не разжимались, крепко стиснув драгоценный стакан. - Только гляди, сам-то не переусердствуй. И понимаю, напряжение надо снять - только с кем потом прикажешь… прикидывать? К носу?
        И упорхнула, не забыв притворить за собой железную дверь.
        - А я? - пискнул из своего угла Семибоярский. - если я вам больше не нужен - можно я тоже пойду?
        - Перебьёшься… - Егор посмотрел на доцента. - А вот грибовухи, если хочешь, плеснуть могу. Мы ж не звери, верно?

* * *
        - Может, зря мы его отпустили? - Шапиро посмотрел вслед Семибоярскому. - Сейчас побежит к своему шефу и всё выложит…
        Егор помотал головой.
        - Ни боже мой. Во-первых, он до смерти перепуган и свято уверен, что мы прирежем его, не моргнув глазом. А во-вторых, и это гораздо важнее, он не сомневается, что с Симагиным покончено. Так какой смысл ему ставить на заведомо битую карту?
        - Хм… пожалуй. - не стал спорить Шапиро. - Того, что вы успели накопать на Симагина хватит не просто на полноценное обвинение на учёном совете - нет, тут дело пахнет как бы не уголовным делом!
        - Берите выше, Яков Израилевич. - ухмыльнулся Егор. - тут в чистом виде обвинение в шпионаже. - есть, знаете ли, такая организация - РИИЛ, он же Российский Институт Изучения Леса. Они, если вы не в курсе, оч-чень внимательно отслеживают всё, что представляет для Леса опасность, как внутреннюю, так и внешнюю, и в особенности - ту, что идёт из-за границы, из других Лесов. А ведь наш случай, если подумать, подпадает под обе эти категории!
        - Вы имеете в виду Нью-Йоркский Лес?
        - Остальные пока в этом не замечены. А вот в Манхэттене давно проявляют к нам интерес. Я-то сам не шибко в курсе - расспросите Би… Сергея, он многое может порассказать. Если захочет, конечно.
        - Да уж… - вздохнул Шапиро. - Если захочет… Признаться, я всегда был против того, чтобы допускать к нам иностранные фонды, щедро раздающие гранты на исследовательские работы у нас, в Лесу. Но - кто бы мог подумать, что дело обернётся вот так?
        - Вот именно, Яков Израилевич. - кивнул Егор. - И если в РИИЛе станет известно, что профессор Симагин пошёл на сговор с ЦВЛ для того, чтобы помочь их адептам тайно проникнуть в ГЗ, то вопросы об этой милой шалости ему будут задавать уже за пределами МКАД. И - отнюдь не на ректорском совете.
        Шапиро хитровато прищурился.
        - А они узнают?
        - А вы как полагаете?
        - Из нас двоих, юноша, еврей только один, и это не вы. - Назидательным тоном сказал доцент. - Так что извольте отвечать, когда вас спрашивают!
        - Я полагал, что это вам решать - сообщать в ректорат о художествах Симагина, или погодить. А уж они либо передадут дело в РИИЛ, или…
        - …или не захотят выносить сор из избы. - закончил Шапиро. - Увы, скорее всего, так и будет. - Симагина тихо снимут и отправят куда-нибудь в Новосибирский филиал, с пометкой в личном деле - «чтобы духу его больше не было на расстоянии сотни километров от МКАД!»
        Егор задумался.
        - И вы полагаете - это правильно?
        - Если честно - не знаю. Но решать сейчас не готов. Ваш напарник, Сергей, прислал мне недавно письмо с белкой - описывал встречу представителей крупнейших фракций Леса, что состоялась на днях в Соколиной Обители. Так вот, он, среди прочего, упомянул, что там шла речь об обитателях Древобашни. Никогда бы не подумал, что ими многие недовольны - и Золотые Леса, и аватарки, и даже друиды. А на Речвокзал их проповедников ЦВЛ, оказывается, с некоторых пор вообще не пускают, гонят взашей…
        - Я в курсе. - сказал Егор. - Скажу больше - после окончания этой встречи Бич… Сергей отправился на ВДНХ, чтобы навести кое-какие справки о том, что творится сейчас в Останкино. И, если вы спросите моё мнение, то я бы предпочёл дать ему знать о наших обстоятельствах, знать, прежде чем что-то решать с Симагиным. Вы верно заметили насчёт сора из избы - только, как по мне, стены этой избы проходят не по периметру Главного Здания МГУ, а куда, как шире - по МКАД, к примеру. Поймите, яков Израилевич, это наше дело, обитателей Леса - мы в нём и должны разобраться!
        Шапиро испытующе посмотрел на Егора.
        - А давно вы, молодой человек, заделались лесовиком?
        - Недавно. - признался тот. - Я ведь тут меньше года, и даже не уверен, что стал им окончательно. Но здешние обитатели недаром говорят: «Леса хватит на всех». А значит - и на меня тоже, верно?
        - Ну, хорошо. - не стал спорить доцент. Страстная убеждённость блудного лаборанта явно произвели на него впечатление, хотя Егор, похоже, вовсе к этому не стремился. - И долго вы предлагаете ждать?
        - Много времени это не займёт, день, от силы, два. Я пока покараулю нашего коматозного гостя, а вы приглядите за Семибоярским - как бы, в самом деле, не начал болтать, чего не надо…
        - А если таки начнёт? - с интересом спросил Шапиро. - Что тогда?
        - Тогда придётся его навестить. Вы удивитесь, какое благотворное действие оказывает на него появление Мартина с его любимой игрушкой - и не подумайте, что я говорю о его драгоценном стакане…
        VIII
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ВДНХ.
        - Не видел я, как их увели, мамой клянусь! Я, как вся эта заварушка началась, в подсобку кинулся, за ружьём, а когда вернулся - их уже не было. Наверное, через запасной вход сбежали, да?
        И дядя Саркис ткнул двустволкой в сторону неприметной двери между колоннами, в дальнем конце зала. В данный момент дверь была распахнута настежь, правая створка висела, перекосившись, на одной петле.
        - Выломали, эше ворыт куне![40 - Нецензурное армянское ругательство.] - дядя Саркис непонятно выразился по-армянски. - Знали, шакалы, что за павильоном густой кустарник, и можно легко скрыться незамеченными…
        Франа потерянно озиралась. Ни Умара, ни Пиндоса в зале не было - обоих увели с собой налётчики. Собственно, для этого они крутили американцу руки и оглушили сильвана табуретом - иначе попросту перерезали бы обоим горло, как поступили с двумя охранниками. Вон их тела, плавают в лужах дымящейся крови, и запах её - тяжёлый, приторный, тошнотворный - расползается по павильону, забивая ароматы разлитых спиртных напитков и кухни. Пол весь усыпан обломками медели, осколками битой посуды, остатками раздавленных блюд, залит вином из раскатившихся или разбитых бутылок. Перепуганные посетители прячутся за колоннами, оттуда несётся женский плач, невнятные ругательства и требования позвать охрану и врача.
        - Что тут у вас за халоймес[41 - (идиш) беспорядок, бардак]?
        В дверях павильона, отстранив просачивавшихся бочком посетителей, возник крепкий мужчина, с русыми, с проседью, волосами, на вид, лет около сорока. Впрочем, припомнила итальянка, в Лесу не стоит доверять первому впечатлению насчёт возраста человека - тому, кто выглядит на пятьдесят лет, вполне может оказаться и за восемьдесят.
        Незнакомец был одет в брезентовый, так называемый «энцефалитный» костюм со множеством кармашков и откинутым за спину капюшоном. Из-за плеч у него высовывалась дуга станкового рюкзака, в руке он сжимал нечто вроде короткого копья или рогатины, с широким, слегка искривлённым наконечником, упрятанным в кожаный чехол. Сбоку от рюкзака просматривался ружейный чехол, за поясом торчал длинный, сильно изогнутый нож в чёрных, с жёлтым латунным наконечником, ножнах - гость скрупулёзно соблюдал местные правила, касающиеся ношения оружия.
        - Бич-джан, ке матах[42 - (арм.) дорогой], это ты? - поприветствовал пришельца Саркис. - Хорошо, что пришёл, а то у нас тут такое!.. Ворвались какие-то шакалы, бози тха[43 - (арм.) сукины дети] - с кинжалами, двух человек зарезали, ещё двоих с собой увели! Одного ты должен знать - сильван, сынок Вахи Исрапилова с Добрынинского кордона…
        Да ведь это тот самый егерь, наставник Умара, сообразила Франа. Вот и армянин-трактирщик обратился к нему по прозвищу - «Бич»…
        Егерь не успел переварить сведения, вываленные на него дядей Саркисом, когда позади раздался протяжный клокочущий хрип. Франа обернулась - Глеб (он всё это время держался у неё за спиной, исподволь оглядывая разгромленный зал) схватился обеими руками за горло - меч, который он так и не убрал в ножны, зазвенел по мраморным плиткам пола. Лицо сетуньца налилось кровью, посинело. Он сделал три шага - и ничком повалился на столик. Несчастный предмет обстановки не выдержал такого насилия - ножки подломились, чудом уцелевшая посуда разлетелась по сторонам, а Глеб уже бился в судорогах, страшно хрипя и выгибаясь дугой, так, что тело его моментами опиралось на затылок и пятки, словно в эпилептическом припадке. В углах запрокинутого, оскаленного рта показалась пена, глаза налились багровой кровью и, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
        Потрясённая Франа не успела пошевелиться, а Бич уже отшвырнул в сторону рюкзак и опустился на колени. Одной рукой он прижал его плечи к полу, другой выхватил из ножен на поясе жуткого вида кривой нож-кукри, и разжимал его лезвием зубы сетуньца.
        - Чего стоите, как три тополя на Плющихе? - заорал егерь, обращаясь то ли к итальянке, то ли к трактирщику. - У него на поясе аптечка - отстегните, не видите, у меня руки заняты? Бикицер, пока он не окочурился!
        Двигаясь, словно в дурном сне, Франа нашарила на ремне у Глеба плоский кожаный футляр. Сдёрнула его, ободрав пальцы острыми углами пряжки, открыла. Внутри, словно охотничьи патроны в патронташе, устроились маленькие, в палец длиной, стеклянные пузырьки с разноцветным содержимым.
        - Руны «Эваз» и «Гебо»… - непонятно прохрипел егерь, продолжая бороться с корчащимся в судорогах сетуньцем. - И не перепутай, а то и правда помрёт!
        Действительно, на кожаных кармашках «патронташа» были то ли выдавлены, то ли выжжены значки. Некоторые из них были Фране знакомы.
        - Я не понимаю… - начала она, но Бич уже и сам сообразил, что дал маху.
        - «Эваз» - как буква «м» кириллицей, - объяснил он, с усилием удерживая извивающегося, бьющегося сетуньца. - «Гебо» - «ха» или латинская «икс».
        Франа вытащила из кармашков нужные пузырьки - один был густо-красный, как томатный сок, дугой - бирюзовый. Пузырьки запечатывали пробки, сделанные, похоже, из серебра.
        - Открывай и по очереди лей ему в рот! - скомандовал егерь. - И не копайся, а то уже можно будет не беспокоиться!
        Он провернул нож - зубы Глеба захрустели, и Франа, обмирая от страха, один за другим влила ему в рот содержимое сначала красного, потом бирюзового пузырьков. Эффект проявился почти мгновенно - лицо сетуньца неестественно побледнело, под кожей проявилась и стала стремительно наливаться исчерна-лиловым густая сетка сосудов. Радужки глаз часто-часто запульсировали, сделались пронзительно жёлтыми, и Франа увидела, как зрачки сначала сжались в крошечные, с маковое зерно, и тут же снова расширились - но теперь уже узкой вертикальной, как у змей, щелью. Тело сетуньца обмякло, голова безвольно свалилась на бок.
        - Успели… - выдохнул егерь. Он вытащил кукри изо рта Глеба и обтёр клинок о рукав куртки прежде, чем вернуть его в ножны. - Ещё бы пара минут, и его уже никто бы не откачал. Но я имею спросить: что за поц резанул парня ножом с ядом Анк-Тэн? Я-то думал, что за его состав в курсе только друиды и немнож?чко наша Ева…
        Франа молча пожала плечами. Её трясло. Бич внимательно посмотрел на девушку и покачал головой.
        - Ладно, с этим будем разбираться потом. Дядя Саркис, пусть парня уложат на какую-нибудь постель и согреют. И расскажите, наконец, что тут у вас стряслось, и куда делся Умар?
        - Значит, синьорина Монтанари, Пиндос… наш американский друг упоминал Мамонта?
        Франа кивнула.
        - Да, он хотел с ним что-то обсудить. Мы встретили его возле арены, где проводят бои чудовищ, и этот ваш Мамонт расплачивался с устроителем. А Патрик ждал его, чтобы поговорить.
        - Не мой. - отрезал егерь. - Будь он моим хотя бы наполовину - я бы свою половину давно пристрелил…
        - Scusa, cosa… простите, не поняла? - Франа удивлённо вздёрнула брови. Как это - застрелить mezza persona… половину человека?
        Егерь ухмыльнулся.
        - Это вы меня извините, синьорина. Люблю, знаете ли, цитатки, особенно вот такие вот, с лёгкой придурью. Эта, к примеру, из Марка Твена - правда, у него речь шла о брехливой собаке[44 - Имеется в виду роман Марка Твена «простофиля Вильсон».].
        - Всё равно, не понимаю…
        - Не берите в голову, говорю же! Лучше припомните: Пиндос… Патрик говорил, зачем ему понадобился Мамонт?
        - Нет, к сожалению. Мы тогда только и успели, что условиться о встрече здесь, в «Армении». Я потом хотела спросить, но не было…succedendo… случая, повода, да?
        - Ясно… - кивнул егерь. - И он успел предупредить, что целью похитителей были именно вы?
        - Мы, все трое, как я поняла. На Патрика навалились сразу два этих bastardo, он успел крикнуть: «Бегите! Они пришли за нами!». А потом эти типы кинулись ко мне и я выскочила наружу.
        Она помедлила.
        - Умар говорил, что этот Мамонт… personalita dubbia[45 - (итал.) Сомнительная личность]… «мутный тип», так, кажется? И, вроде, вы его в чём-то подозревали?
        - Было дело… - кивнул егерь, как показалось Фране, нехотя. - Там получилась странная история: Мы со Студентом - это мой напарник, молодой парень, работает лаборантом в ГЗ у Шапиро, - предприняли по своим делам пустяковый вояж - и в какой-то момент обнаружили за собой натуральную слежку! Я тогда грешил на Мамонта - он знал, куда мы направляемся, и вполне мог стукануть тем, кто имел до нас трефный интерес.
        Франа наморщила лоб. Не помогло.
        - Scusa, non ho capito… что есть «стукануть»?
        Про загадочный «трефный интерес» она спрашивать не решилась. И так понятно, что нечто нехорошее.
        - Донести, сообщить, передать информацию. Подтвердить это, правда, не удалось, но мы таки поимели с этого свой гембель[46 - (идиш) Крупные неприятности.] - угодили в засаду и выбрались буквально чудом. Я так и не смог выяснить, кто так нас невзлюбил, что послал цельную группу каких-то замкадных халамидников с автоматами. Ивот теперь думаю: может, и эта ниточка ведёт в Останкино?
        Франа вздохнула. Она уже смирилась с манерой собеседника уснащать речь непонятными и, похоже, непереводимыми словечками.
        - Почему именно в Останкино?
        - Вернее сказать - в Древобашню, где засели эти шлемазлы из ЦВЛ. Я тут имел кое с кем пару слов, прежде чем идти к дяде Саркису - так вот, совершенно случайно, узнал, что Мамонта видели возле Южного входа на ВДНХ. Он там, вроде как, завис в кабачке - выручку за чернолесскую выдру спускает. А от Южных ворот, чтоб вы знали, прямая тропка до Древобашни…
        - Так вы думаете, те banditi в капюшонах - оттуда?
        - Чтобы да, так нет. - загадочно отозвался Бич. - Скорее, подозреваю. Но подозрения эти следует прояснить - а для этого, клык на холодец, надо разыскать Мамонта, пока он с ВДНХ не подорвался, и поспрошать его за Пиндоса. Вдумчиво поспрошать, со вкусом….
        Он ухмыльнулся, видимо, предвкушая предстоящую беседу.
        - Давайте сделаем так: вы побудьте пока у дяди Саркиса - придёте в себя, отдохнёте, вам полезно будет после такого гармидера[47 - Неприятности, суета, бардак]… За парнем, сетуньцем, заодно приглядите - он же вас спас, как я понимаю?
        Франа кивнула. Она и сама думала, что надо бы позаботиться о Глебе.
        - Только вот что… - Егерь с сомнением глянул на собеседницу, - Давайте договоримся, чтобы из «Армении» ни ногой! А я уж поговорю, с кем надо, чтобы всякие халамидники не шастали возле здесь…

* * *
        Франа дотянула кофе из крошечной чашки - горячий, густой, как смола, обильно приправленный пряностями и сдобренный капелькой кубинского чёрного рома. Дядя Саркис со вкусом, в подробностях, рассказал ей, что рецепт этого кофе он унаследовал от своего дяди, державшего кофейню ещё в доприливные времена, в далёком средиземноморском Бейруте.
        - Настоящий греческий рецепт, из Салоник! - многозначительно заявил он, подняв вверх толстый, как сарделька, палец с обгрызенным ногтем. - а то люди обычно спрашивают турецкий кофе, кунац меймун…. - простите мой французский, синьорина, но иначе я об этой бурде говорить не могу, мамой клянусь! все без ума от турецкого кофе.
        Франа вежливо кивнула, хотя и не поняла, за что собеседник извинялся, и с сожалением отставила пустую чашку. Кофе, и вправду, удался.
        - Скажите, синьор Саркис, а почему Бич… синьор Сергей употребляет так много странных слов? Я, вроде, неплохо говорю по-русски, а понять никак не могу…
        - Э-э-э, какой я синьор, дочка? - удивился армянин. - Дядя Саркис и дядя Саркис, все так говорят, да? А что до Бича - так вечно он, как разнервничается, начинает корчить из себя одессита. Хотя, всю жизнь прожил здесь, что теперь, что до Зелёного Прилива, а в Одессе только раз и был, туристом.
        Уточнять, как связаны посещение егерем города Одесса и его странная манера выражаться, Франа не стала - тем более, что предмет их разговора возник в дверях павильона. Итальянка бросила взгляд на большие, в дубовой с бронзой отделке, часы, висящие на стене над входом - егерь отсутствовал около трёх часов. За это время она успела напоить Глеба куриным бульоном и решительно пресечь его попытки встать и отправиться на поиски налётчиков. Сейчас сетунец спал; жутковатая сеть чёрно-синих сосудов, опутывавших его лицо и шею, побледнела и почти растворилась. Похоже, эликсиры из кожаного футляра подействовали, и Франа дала себе слово при случае расспросит парня об их составе. В конце концов, исследователь она, или нет?
        Бич уселся за столик у стены, между квадратной колонной из тёмно-красного мрамора и огромным фикусом в кадке. Франа, чуть помедлив, подсела к нему, и он поприветствовал девушку кивком. Дядя Саркис принёс и поставил перед ними большую фаянсовую кружку с чаем, от которого исходил одуряющий запах мяты, чабреца и ещё каких-то незнакомых Фране трав. Потом стол стали блюдо с кусочками пахлавы и ещё каких-то сладостей, названия которых Франа так и не сумела запомнить. Появилась и ещё одна чашка, поменьше - для итальянки.
        - Значит так… - егерь отхлебнул ароматной жидкости, зашипел, обжёгшись, и потянулся за кусочком пахлавы. - Мамонта я упустил - опоздал, он уже свалил, и как мне сказали, направился по тропе в сторону Древобашни. Таки да, всё, как мы и предполагали…
        Франа оставила эту реплику без ответа - предполагала не она, а сам Бич, и только он.
        - …но зато я кое-что выяснил. - продолжал Бич уже набитым ртом. - оказывается, этого поца видели сегодня в компании типов, как две капли воды похожих на тех шлемазлов, что устроили налёт на в «Армению». Причём засветились они во второй половине дня, уже после вашей встречи с ним у арены, но до нападения. А это значит - что?..
        Вопрос был явно адресован Фране, и та не ударила в грязь лицом.
        - Кто-то он им на нас…. как это сказать… указал?
        - Вот именно, указал… навёл. - егерь отхлебнул слегка остывшего чая. - Эх, жаль, не сумел я его подержать за вымя - клык на холодец, оч-чень интересный получился бы разговор. Ну да ничего, успеется… А вы - он оторвался от чашки и внимательно посмотрел на собеседницу, - а вы припомните-ка слово в слово то, что Пиндос… простите, Патрик успел рассказать о червоточине между Манхэттеном и Московским Лесом. Поверьте, синьорина, сейчас это архиважно, как говаривал один наш исторический деятель.
        - Это совсем немного. - ответила Франа. - Я как раз отошла в… хм… в дамскую комнату, а тут началось…
        - Ничего, нам сейчас всякое лыко в строку. Так я слушаю, говорите.
        Она быстро пересказала всё, что смогла вспомнить из разговора с американцем.
        - Та-а-к… - егерь откинулся на спинку стула и даже покачался на задних ножках. - Кое-что проясняется.
        - Вы что-то поняли, синьор? - спросила итальянка. - а вот мне совсем ничего не ясно. Эти banditi увели Умара и Патрика к себе, в Древобашню?
        Бич неопределённо помахал ладонью в воздухе.
        - Зачем? Чтобы там убить?
        - Хотели бы убить - убили бы прямо здесь. К чему им ещё и эта головная боль - вести куда-то возиться?..
        - Патрик успел упомянуть, что в Манхэттене людей обращают в чёрных зомби. - сказала Франа. Голос её вдруг сделался жалобным, просящим. - Может, и здесь lo stesso… то же самое?
        - Это я сказал, синьорина Монтанари, это вы сказали. - пожал плечами егерь. - А я об этом даже думать боюсь. Но - да, это возможно. Мне уже случалось видеть такое.
        - Здесь, в Московском Лесу?
        - Где ж ещё? Конечно, здесь.
        - И кто это делал?
        - А вот это, уж извините, до вас не касаемо. Скажу только, что к похищению наших друзей они отношения не имеют.
        - Вы… sei sicuro… уверены?
        - Не расчёсывайте мне нервы, мадам… то есть синьорина! - неожиданно окрысился егерь. Раз говорю - значит, имею что-то в голове!
        Франа поспешно закрыла рот.
        Значит так… - он снова покачался на двух ножках стула, несчастный предмет мебели заскрипел, но выдержал. - Мне придётся уйти и, наверное, прямо сейчас. А с вами, пожалуй, поступим так…
        Он ненадолго задумался.
        - Можете переждать здесь пару-тройку дней, с дядей Саркисом я договорюсь. А когда всё уляжется, он переправит вас в ГЗ. Можете… нет, пожалуй, это самый лучший вариант.
        Франа решительно тряхнула головой, отчего заколка отлетела в сторону, и роскошная иссиня-чёрная грива её волос, рассыпалась по плечам.
        - А теперь я вам скажу, как будет, синьор Бич. Ни у какого дяди Саркиса я оставаться не собираюсь. Напоминаю вам, что те patetici bastardi[48 - (итал.) жалкие ублюдки] в капюшонах похитили и собираются погубить Умара, а он мой друг, как и ваш… и даже ближе.
        - Вот как? - хмыкнул Бич, с иронией глядя на девушку. - А парень молодца, времени не теряет…
        Франа неожиданно смутилась, но сразу взяла себя в руки.
        - Non sono affari suoi… не ваше дело, синьор! И запомните: ни оставить меня здесь, ни отослать в ГЗ вам не удастся. Хотите вы этого или нет - я отправляюсь с вами, и посмейте только мне помешать!
        - Да я, собственно, и в мыслях не имел… - егерь явно был ошарашен таким бешеным напором собеседницы. - Но, предупреждаю: это может оказаться опасно.
        В ответ Франа пренебрежительно хмыкнула.
        - Что ж, вот и договорились. - он в два глотка допил остывший чай и встал из-за стола. Сейчас я зайду к Глебу - парень не сегодня-завтра, отправится домой, передам с ним письмо старейшинам Сетуньского стана. А вы, синьорина Монтанари, собирайтесь. На всё про всё у вас час, и ни минутой больше! Будете копаться - клык на холодец, оставлю здесь, и догоняйте тогда, как знаете!

* * *
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        ОКРАИНА
        ИЗМАЙЛОВСКОГО ПАРКА
        Ева проводила взглядом ярко-рыжее пятно, мелькнувшее в низко нависших ветвях. Несколько сотен метров от рельсов МЦК до развалин лодочной станции на берегу Круглого Пруда - самое большее, на что соглашались хвостатые почтальонши. Стоило углубиться в чащу, состоящую сплошь из кряжистых дубов, клёнов и грабов хотя бы на сотню метров сверх того, как бельчьи колокольцы (их здесь было ничуть не меньше, чем в любом другом районе Леса) переставали реагировать на зов.
        Никто не любит запретный Лес, даже почтовые белки. И ведь есть за что…
        Заброшенный павильончик почти целиком затянуло проволочным вьюном. Внутри с дырявой крыши свешивались плети пожарной лозы - здесь, прикинула Ева, можно с комфортом провести несколько дней, выходя, разве что по нужде. Воды хватит и для питья, и для приготовления пищи, и даже для ежедневного омовения - если ты, конечно, не против принимать холодный душ. И, похоже, эта мысль пришла в голову не ей первой - в дальнем углу, под большой прорехой в крыше, обнаружился сложенный из кирпичей очаг, и даже проржавевшая железная решётка, хранившая ещё следы копоти - её явно использовали в качестве жаровни. Рядом с очагом валялись пустые бутылки и горсть стреляных гильз, как прикинула Ева - от редких в Лесу патронов калибра.303 для английских винтовок.
        «…похоже, тот, кто здесь останавливался, знал толк в огнестреле…»
        В любом случае, это было давно - судя по закаменевшему слою сажи на кирпичах очага, огня тут не разводили уже больше года. Однако горка сучьев, обнаружившаяся в другом углу, оказалась вполне годной к использованию, что избавило Еву от вылазки за дровами. Не прошло и пяти минут, как в очаге уже весело плясали язычки пламени, по помещению распространился уютный, чуть терпкий запах костра на дубовых дровишках, а на решётке-жаровне уже стоял медный чайник. Ева вытащила из рюкзака кулёк с кофейными зёрнами, завернула в марлю и постукала по получившемуся кульку обухом топорика. Она, в отличие от многих своих коллег-егерей, заваривавших в рейдах чай, отдавала предпочтение именно этому напитку. И никогда не брала с собой молотый кофе, не говоря уж о растворимом, который вообще полагала формой пищевого извращения.
        Рядом с чайником она пристроила на жаровне сковородку, дождалась, когда та хорошенько раскалится, и бросила на неё два шматка копчёного сала. Сразу зашкворчало, умопомрачительно запахло жареным мясом и травками, которые обитатели Малиновки использовали при приготовлении главного своего экспортного товара. Вода в чайнике к тому времени уже закипела; Ева осторожно, чтобы не обжечься, приподняла крышку и высыпала туда дроблёные кофейные зёрна, сдобрив их щепоткой корицы из жестяной коробочки, где она носила с собой невеликий запас пряностей и приправ. Подождала, когда напиток взойдёт густой пенной шапкой и сняла чайник с жаровни.
        Похоже, жизнь постепенно налаживалась…
        Здесь, в полуразрушенном павильончике лодочной станции, ей предстояло провести следующие трое суток, до срока, условленного с Гошей, и Ева приготовилась сполна насладиться нечасто выпадавшим в рейдах бездельем. Никакого желания лезть снова в Мёртвые кварталы, до которых отсюда было рукой подать, у неё не было - всё, что нужно, она уже увидела и сообщила, куда следует. Остаётся дождаться Виктора… и вместе с ним отправиться туда, куда позовёт их Бич.
        А что вызов от признанного лидера егерей придёт, причём в самое ближайшее время, скорее всего, ещё до появления лешака, она не сомневалась ни на минуту. Слишком уж крутая каша заваривается в Лесу - а кому её расхлёбывать, если не их беспокойной компании?
        КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЛОГОВО ЗВЕРЯ
        I
        2054 ГОД, ОСЕНЬ.
        СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА,
        МАНХЭТТЕН.
        Ш-шурх - чпок!
        Пако едва успел пригнуться, и жабий язык - длинный, зелёно-бурый, - шлёпнулся о бетон над самой головой. При ударе пупыри, покрывающие язык, брызнули во все стороны едкой слизью.
        - Кома миерда! - заорал в ответ Хорхе и наугад дважды выпалил из хаудаха в темноту, туда, откуда прилетела жгучая мерзость. В глубине тоннеля чавкнуло и торопливо захлюпало. Хорхе торопливо переломил обрез, запихал, матерясь, в казённик свежую пару патронов и ещё два раза выстрелил. Наугад, как и в прошлый раз - разглядеть жгучую жабу с её серой бугристой, как скверный бетон, кожей в тусклом свете флуоресцирующих грибов, на фоне стены коллектора можно, разве что, по большому везению.
        Хлюпанье стихло, сменившись размеренными удаляющимися шлепками чего-то массивного о грязную жижу, заливавшую трубу коллектора примерно на полфута.
        - Ушла, ла мъерда дэлъ торо…[49 - Здесь и выше - испанские ругательства] - Хорхе сплюнул в ил под ногами. - Этих сапо де пика сразу и не завалишь, живучие, твари. А патроны-то недёшевы, чтобы вот так, впустую жечь…
        Пако не слушал оправданий напарника - он чесался. Капельки едкой слизи всё же угодили ему на шею, породив нестерпимый зуд.
        - То-то, Флако, не будешь рот разевать! - при виде терзаний напарника стрелок покровительственно ухмыльнулся. - Здесь, в трубах, пёрнуть не успеешь - и либо жаба тебя спеленает своим языком, либо сьемпез ди дьябло утащат и сожрут заживо!
        И захохотал, широко разевая щербатую пасть.
        Пако кивнул в ответ, продолжая яростно орудовать ногтями. «Флако», худышка, задохлик - это было его прозвище, на которое он уже привык не обижаться, тем более, что оно вполне созвучно с его настоящим именем. А вообще-то Хорхе прав: он сам виноват, что зазевался и подставился под жалящий плевок языка сапо де пика, жгучей жабы - эти твари во множестве обитали в канализационных коллекторах, проходящих под Большой Стеной Бронкса. Да и о дьявольских многоножках забывать не стоит - длиной около четырёх футов, плоские, способные протискиваться через узкие щели в бетоне, они набрасывались на неосторожного путника с разных сторон, впрыскивали парализующий фермент и утаскивали в своё логово - где медленно, не спеша, порой в течение нескольких дней, поедали ещё живую добычу. Как-то они с Хорхе натолкнулись на такую вот трапезу. Жертвой сьемпез ди дьябло[50 - (исп.) дьявольская многоножка] стал здоровенный ниггер из гаитянской банды - к тому моменту, когда они наткнулись на гнездо многоножек, он ещё дышал и даже в состоянии был мычать и мотать головой. В развороченном животе, между свисающих до земли кишок
(ниггер был подвешен к потолку на жгутах толстых, липких нитей) копошился целый выводок детёнышей ядовитых гадин. При виде этого кошмара Пако едва не вывернуло, и он уже нацелился острием своей ланцы[51 - От исп. lanza - «копьё».] бедняге в сердце, чтобы одним ударом избавить его от страданий, но Хорхе не позволил. «Juyungo sucio[52 - (исп.) - грязный негритос]», судя по татуировкам, из «Zoe Pound», - заявил он, осклабясь, - вот пусть и помучается, сhulo[53 - (исп.) - педик]!
        Спорить Пако не посмел - банда «Zoe Pound», составленная целиком из выходцев с Гаити, вела с «Гаучос» к которым принадлежали они с Хорхе, непримиримую войну на взаимное истребление. Возглавлял гаитян один из самых могущественных на Манхэттене бокоров, колдунов вуду - и, если верить слухам, тем, кто попадал к ним живыми, оставалось лишь позавидовать жертвам «дьявольских многоножек». Члены «Zoe Pound» охотились здесь, в подземные коллекторах, и даже выбирались наружу, под самую Стену, рискуя попасть под огонь крупнокалиберных «Браунингов» с патрульных катеров - а всё ради тех самых жгучих жаб, их ядовитой слизи, которую колдуны вуду использовали в своих зельях…
        - Ну что, еще не разодрал шею в кровь? - поинтересовался Хорхе и протянул Пако фляжку. - Держи-ка вот, сполосни чистой водой, а потом, дома смажем бальзамом. И пошли уже, хефе ждёт!
        Пако плеснул из фляги на горящую шею и испытал невыразимое облегчение, когда вода слегка ослабила нестерпимый зуд. Он вылил остатки за шиворот, куда тоже попали брызги жгучей слизи. Вернул опустевшую фляжку владельцу и пошёл за ним, отводя длинным, в две ладони, острием ланцы фестоны скейбиза, вьюна-чесоточника. Его тонкие иззелена-чёрные, чрезвычайно прочные (не всякий нож возьмёт!) нити покрыты налётом, пыльцой, способной вызвать зуд похлеще, чем слизь жгучей жабы - если, конечно, вляпаться в них по неосторожности. Но Пако-то не новичок, недаром он здесь уже почти полгода живёт и научился существовать рядом с мутировавшей растительностью и фауной. Если можно, конечно, назвать «фауной» тучи, сонмы, рои крылатых, ползучих, жужжащих и жалящих тварей - порой несуразно огромных, порой крошечных, с маковое зерно, но от того не менее убийственных. Здесь, в коллекторах и дождевых стоках бывшего мегаполиса, насекомые, безраздельно царствующие на поверхности, вынуждены делить среду обитания со жгучими жабами - те охотно жрут прикрепляющихся к бетонным стенам плюй-червей, личинок гигантских водяных жуков
агуа (каждая длиной в три с лишним фута), не брезгуя и дьявольскими многоножками и прочей хитиновой пакостью, расплодившейся в коллекторах Эти жабы, да ещё нетопыри-кровососы, обитатели верхних ярусов Манхэттена и конкурирующие за жизненное пространство с гигантским плотоядным и тоже кровососущим мотылькам «пилло», и составляют редкое исключение, вкрапление в мир мутировавших насекомых и членистоногих, давно и прочно захвативших Манхэттен.
        А вот с двуногими обитателями, особенно относящимися к другим бандам, ужиться не так просто: ни к одному из чужаков не стоит не то, что поворачиваться спиной - даже приближаться не рекомендуется без заряженного дробовика, наставленного в живот. Это Пако усвоил сразу - потому и жив до сих пор.
        Штаб-квартира банды «Гаучос» располагалась на углу Второй Авеню и Пятьдесят Седьмой Стрит. Члены банды, контролировавшей весь район Ист-Ривер, по большей части, выходцы из Аргентины и Уругвая, обосновались в сорокаэтажном небоскрёбе на этажах с шестого по девятый. По случайному капризу мутировавшей фауны, это оказалось чуть ли ни единственное здание во всём квартале Тёртл-Бей, устоявшее в первые дни Зелёного Прилива. Сейчас оно высилось, оплетённое, подобно античной статуе Лаокоона, титаническими стеблями торн-лиан, чьи гигантские, во много обхватов, иззелена-чёрные стволы сплошь покрывали некрупные но чрезвычайно острые и твёрдые, как кость, шипы.
        Подниматься по стеблям вверх (равно, как и спускаться вниз) было немыслимо даже в специальном снаряжении из толстой выдубленной кожи - этой защиты хватало от силы, на три-четыре этажа, после чего безумец, решившийся на подобное восхождение, вынужден был платить кровью и болью за каждый преодолённый фут. Шипы густо усеивали стебли, ветви, отростки - ни схватиться рукой, ни поставить ступню, не напоровшись на безжалостные, раздирающие плоть острия, - так что обитатели верхних этажей чувствовали себя в безопасности от вторжения снаружи, по стеблям торн-лиан. Впрочем, относится это только к людям - опасные твари, вроде плотоядных жуков-«палочников», передвигающиеся на составных тонких ножках-ходулях, прекраснейше находят дорогу среди острой поросли. Впрочем, прикончить эти медлительные создания нетрудно: достаточно одного удара бейсбольной биты, усаженной гвоздями или тычка коротким копьецом-ланцой - излюбленным оружием ближнего боя у «Гаучос». Только не попади плевок ядовитой слюны, что не так уж и сложно: перед тем, как выдать струю отравы, под жвалами «палочника» надувается некрупный белёсый пузырь
размером с плод манго, и когда он начинает мелко пульсировать - тут-то и нужно уворачиваться, потому что тварь секунду спустя выхаркнет на шесть футов ядовитую струю, целя жертве точно в глаза. А зазеваешься - всё, можешь сам бросаться с небоскрёба, слепому на Манхэттене нипочём не выжить. Если, конечно, сумеешь преодолеть дикую боль и кое-как доковылять до окна.
        Все эти подробности Пако узнал от своего напарника, Хорхе, к которому его приставили сразу после появления у «Гаучос». Пако тогда крепко повезло: не успело пройти и четверти часа с момента, когда его, до смерти перепуганного, ожидающего немедленной, мучительной погибели, с запястьями и лодыжками, натёртыми тюремными «браслетами», втолкнули через приоткрывшуюся бронированную дверь на мосту Куинсборо, где располагался один из «тюремных» КПП, встретили трое парней из «Гаучос». Согласно заведённому ритуалу, новичка сперва полагалось «прописать» - то есть, избить и ограбить до нитки. После чего принималось решение о его дальнейшей судьбе: если банде в данный момент не требовались рабы, несчастного просто прогоняли прочь - иди, куда глаза глядят, пока не напорешься на плотоядный цветок-росянку или ещё какую-нибудь растительную или ползучую пакость, которой в Ист-Ривер пруд пруди. В самом же скверном случае, добычу продадут за десяток патронов или горсть галлюциногенного порошка неграм-вудуистам из конкурирующей банды, и что с ней будет дальше - не хочется даже и думать. За какое бы преступление
несчастный не угодил на Манхэттен - подобной участи он точно не заслужил.
        Если же банда в настоящий момент испытывает недостаток в дармовой рабочей силе, то сценарий будет иной: новичку скрутят руки и отволокут на нижние этажи штаб-квартиры, где размещались рабы-невольники, используемые для разных нужд. Вернее же всего, бедняга в первые же дни подохнет от ЭлА, либо, если у него обнаружится иммунитет к этому недугу. А дальше как карта ляжет: раба могут забит до смерти за пустяковую провинность, он может напороться во время наружных работ вне штаб-квартиры на чьё-нибудь ядовитое жало или жвалы, или будет брошен со сломанной ногой во время одной из вылазок (кому придёт в голову возиться с покалеченным рабом, утратившим товарную ценность?). Раба могут смеха ради или на спор скормить гигантским паукам-волкам, гнёзда которых во множестве рассеяны по подвалам разрушенных домов вдоль Второй Авеню. Что до тех, кто помоложе и способен, подобно Пако, похвастать привлекательной мордашкой и крепкой задницей, то их участь всегда одна и та же: с женским контингентом дела на Манхэттене обстоят неважно, в соотношении примерно один к пяти, а вот тюремные нравы, включая и содомию,
процветают во всех мыслимых формах…
        К счастью, старший из вandidos, прежде, чем сбить Пако с ног ударом дубинки, поинтересовался, откуда тот родом. Выручила латиноамериканская внешность - ни негру, ни азиату, ни, тем более, белому, такая любезность не была бы оказана. Юноша торопливо ответил, что само он из Аргентины, в Штаты перебрался вместе с родителями, десять лет назад. Узнав, что пленник - их земляк, громилы отказались от своих намерений - наоборот, изобразили на физиономиях приветливые улыбки, вернули отобранный мешок с нехитрым тюремным скарбом и вежливо препроводили Пако в штаб-квартиру - где тот и предстал перед одним из помощников вожака банды, отвечавшим за «кадровый резерв». Последовал новый допрос, во время которого выяснилось, что к Манхэттену новичка приговорили после разгрома небольшой уличной банды во Флориде, к которой имел неосторожность примкнуть по молодости лет. В подобном приговоре не было ничего необычного: в последнее время суды по всей территории Штатов предпочитали приговаривать к Манхэттену даже за сравнительно пустяковые провинности. Сроки ссылки при этом особого значения не имели - неважно, к трём
годам тебя присудили, или к пяти пожизненным срокам, отсюда тебе уже не выбраться. Даже если ухитришься дотянуть до «звонка» - девяносто девять шансов из ста, что к тому времени у тебя разовьётся Зов Леса - и при любой, даже законной, попытке выбраться из Манхэттена, тебя ждут мучительные головные боли, приступы депрессии, приканчивающие человека в считанные дни. Если совсем уж повезёт - сможешь с грехом пополам существовать, не удаляясь от своей прежней тюрьмы дальше, чем на десяток миль, а все деньги, которые при этом сумеешь раздобыть, придётся тратить на порошки и снадобья, изготовленные опять же, на Манхэттене и настрого запрещённые за его пределами. И тогда судьба твоя будет совсем уж незавидной: либо покончишь с собой во время особенно глубокого приступа Зова Леса, либо попадёшься с контрабандными снадобьями и пройдёшь через дверь КПП моста Куинсборо - на этот раз уже с пожизненным приговором. Так стоит ли, скажите на милость, питать иллюзии и надеяться на возвращение во внешний мир, или лучше смириться и строить жизнь заново, уже здесь?
        Если, конечно, это можно назвать жизнью.
        - Ну что, хомбре, всё сделали?
        Хефе, невысокий, смуглый, очень плотный мужчина в блестящей шёлковой рубашке и с руками, сплошь покрытыми вязью татуировок, сидел, развалившись в большом плюшевом кресле. Ноги в высоких сапогах, украшенных бутафорскими серебряными шпорами, он взгромоздил на низкий журнальный столик, явно подражая героям гангстерских сериалов бразильского или аргентинского производства - Пако очень любил их смотреть в детстве, до отъезда в Северную Америку. Из этих же сериалов был и длинноствольный бразильский револьвер «Таурус» в чёрной, кожаной, украшенной серебряными заклёпками и пряжками портупее, небрежно брошенный на столик рядом с бутылкой «Джек Дэниэльса».
        Истинный че[54 - Принятое в южной Америке прозвище для аргентинцев.], хоть в кино снимай! У Пако аж в носу защипало от удовольствия.
        - Всё, хефе. исполнили, как и было велено!
        Отвечал на правах старшего Хорхе; Пако же почтительно молчал, стоя за спиной напарника. Не заслужил он ещё права говориить в присутствии такого важного человека. Вот если бы хефе сам к нему обратился - тогда дело другое, тогда можно и раскрыть рот. Разумеется, тщательно взвешивая каждое слово - если не хочешь отправиться вниз, на рабские этажи. Хефе известен среди «Гаучос» склонностью к радикальным решениям.
        - Весь груз пустили? - мужчина оторвал взгляд от стакана с бурбоном и поглядел на Хорхе - в упор, пронзительно, так, что Пако испытал желание выскочить за дверь. - А сигнала дождался, ничего не напутал, бабосо[55 - (исп.) Идиот, болван.]?
        - Как можно, хефе! - Хорхе торопливо замотал головой, аж шейные позвонки захрустели. - Все четыре баллона. Катер с гринго болтался непдалёку - они, как и было условлено, трижды махнули нам зелёной тряпкой, и я только тогда пустил контейнеры по течению. Я приказы помню!
        В четырёх жестяных, запаянных и густо обмазанных смолой цилиндрических контейнерах содержалось около ста фунтов наркоты и медицинских снадобий, изготовленных умельцами здесь, на Манхэттене из здешнего сырья. Во внешнем мире этот товар ценился чрезвычайно высоко и, конечно, находилось немало желающих поспособствовать его переправке - в том числе и среди тех, кому по долгу службы полагалось это пресекать.
        - Продажные куло, ихо дэ миль путас[56 - (исп.) Задницы, дети тысячи шлюх.]… - проворчал хефе. - Гринго - они все такие, запомните это накрепко, парни. Если предложить хороший навар - они мать родную продадут и не задумаются…
        О том, что сам он поступил бы точно так же, разумеется упомянуто не было.
        - Ладно, ступай… - хефе помедлил. Хорхе не двинулся с места, только склонился ещё ниже - небрежного взмаха рукой, означающего окончание аудиенции не последовало, надо было дожидаться. К внешним проявлениям почтения здесь относились крайне трепетно.
        - Кстати, как себя показал этот чико[57 - (исп.) молодой, парнишка]? - мужчина в два глотка долакал бурбон и ткнул пустым стаканом в сторону Пако. Тот немедленно приободрился - наконец-то о нём вспомнили!
        - Отлично, просто отлично, хефе! - угодливо зачастил Хорхе. - Приказы выполнял беспрекословно, старался, и не боялся нисколько! Правда, чуть не попался жгучей жабе, но успел вовремя кулониться от её языка. Везунчик!
        - Везунчик - это хорошо. - глубокомысленно заметил хефе. - Везунчики нам нужны. - Ежели парень, и правда, хорош - ступайте сейчас в оружейку и подбери ему ствол. Хватит уже с одной ланцей ходить, пора почувствовать себя мужчиной! Но смотри, головой отвечаешь…
        Пока напарник распинался в своей преданности и верности «Гаучос» вообще и самому хефе в частности, Пако едва сдерживался, чтобы не заорать от восторга. У него будет собственный огнестрел - револьвер или пистолет, а может, даже обрез-хаудах, как у Хорхе! А значит, его теперь будут брать не только в опасные и нудные прогулки по канализационным коллекторам, в которых не заработаешь настоящего авторитета, но и на крупные, реально серьёзные дела - например, в готовящийся рейд против крупной негритянской банды, с некоторых пор предъявляющих права на северо-восточные кварталы Ист-Ривер. Слухи об этой вылазке муссировались среди «Гаучос» не меньше недели, но принять в нём участие без ствола - напрасно было и мечтать.
        Ничего, теперь всё изменится!
        II
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС.
        СЕЛЕНИЕ МЕДИЦИНСКИЙ САД.
        - Может, подньимемся до нас? - предложил Яцек. - Там тише, спокойнейше…
        - Тише у них, как же! - фыркнул Бич. - пока до вашего Офиса грёбаного доберёшься - полдюжины волосанов пристрелить придётся, никак не меньше. А оно нам надо? Да и лезть на верхотуру вашу…
        Яцек пожал плечами и не стал настаивать. Егерь, как ни крути, прав - подъём на шестидесятые этажи Башни Федерации, где располагалась база «партизан», всякий раз превращался в физкультурный подвиг - в особенности, если визитёры с ног до головы увешаны оружием. Они и сами старались лишний раз не мотаться туда-сюда, предпочитая двух-трёхдневные дежурства на мосту, во главе очередной группы рекрутов.
        Ноги-то - они не казённые.
        - К тому же, надо дождаться ещё кое-кого. - добавил Бич. - Яська утром доставила письмо от Евы: она забрала Виктора от лешаков и к вечеру будет здесь. Если с дрезиной повезёт, конечно. Прежде чем что-то решать, надо уяснить, что там за гембель - а для этого надо бы расспросить её вдумчиво и со вкусом…
        Поляк кивнул. Он, как и другие, срочно вызванные Бичом в Медицинский Сад по неназванному, но неотложному делу, гадал, чем всё это может обернуться для Леса и его обитателей. Выходило что-то несусветное и малоприятное.
        Для экстренного «совещания» был целиком арендован трактир - разумеется, с согласия местного старосты. Обитателям селения настрого было запрещено приближаться к зданию - те, впрочем, особо и не протестовали. Бичу здесь верили, знали - если уж егерь затевает какой-то кипиш, то к тому имеются веские причины. Неспроста же он вместе с Чекистом и старостой озаботился выставлением по границе посёлка смешанных постов из местных охотников и «партизан», объявив, что в течение ближайших трёх дней ни один из чужаков в Медицинский сад не войдёт, а жителям, наоборот, не рекомендуется шляться лишний раз по окрестностям. Во избежание, как многозначительно пояснил командир «партизан», положив руку на кобуру с потёртым стареньким ТТ.
        «Особый комендантский режим» (выражение того же Чекиста) тянулся уже двое суток и грозил захватить ещё столько же. Гостей набралось около дюжины: трое егерей, два представителя Сетуньского Стана, один из которых Глеб, едва-едва успевший оправиться от отравы, Татьяна с Егором, явившиеся сразу, как только получили вызов. Здесь же был Лёха-Кочегар, как полномочный представитель путейцев - его знаменитый паровоз отстаивался на импровизированном разъезде, устроенном прямо на мосту, чтобы не освободить внешний рельсовый путь для проходящих дрезин. Здесь же было и высшее командование «партизан» в лице Чекиста и Яцека, а так же две девушки: Майка, на чьём присутствии настоял сам Бич и Франа, категорически не пожелавшая вернуться после кровавых событий в «Армении» в безопасное Главное Здание МГУ.
        Бич беседовал с каждым из прибывших по-отдельности, что, впрочем, мало прибавляло ясности. Все уже знали - из первых рук, от Франы и Глеба - о похищении сильвана с Пиндосом на ВДНХ, были знакомы с подозрениями касательно роли в этой истории обитателей Древобашни. И уж конечно, внимательнейшим образом ознакомились с сообщением Евы, пересланном с Соколиной Горы. Но вот что именно затеял Бич - оставалось только гадать.
        Все присутствующие были более-менее знакомы друг с другом, некоторые даже довольно близко - и тем более странно было видеть в этом «избранном кругу» никому не известного человека. Незнакомец был одет, как самый обыкновенный барахольщик, однако множество мелких нюансов, недоступных глазу чужаков, но очевидных опытным лесовикам, выдавали в нем… нет, не ряженого, скорее уж, человека, который играет некую роль. Старательно выученную, отработанную в деталях, и к тому же, далеко не в первый раз - и всё же, роль. На осторожные вопросы о незнакомце Бич отвечал, что это его добрый знакомый, чьё присутствие на этой встрече решительно необходимо. Спорить с егерем никто не стал, ему виднее, но зарубку сделали все. Лес - он такой, приучает внимательно всматриваться в людей…

* * *
        - …таким образом, наши данные полностью согласуются с тем, что происходит у вас, в Лесу. - «варяжский гость» положил перед собой кожаную папку самого что ни на есть официального вида, и Еву царапнула чужеродность этого предмета на оструганной, пропитанной воском столешнице деревенского трактира. - И основой этого являются… хм… сведения, которые уважаемый Сергей Петрович сумел раздобыть в МИДовской высотке. Я не слишком ошибусь, если предположу, что не все из присутствующих знакомы со всеми деталями этой истории?
        - Не ошибётесь. - ответила Ева. Вопрос был адресован, вообще-то к Бичу, но егерь смолчал, и она сочла возможным вмешаться. Хотя бы потому, что и сама до сих пор мало что понимала.
        Ева с Виктором прибыли в Медицинский к вечеру, на попутной дрезине-мотовозе. Выдержали положенную порцию расспросов и подколок по поводу новой деревянной руки Хранителя Норы и, едва успев перекинуться парой слов с Бичом, оказались в зале для совещания, в который на время превратился местный трактир. Для этого столы в нём сдвинули неровным квадратом, и участники расселись по его сторонам; Виктору и Еве, случайно, или по какому-то особому замыслу, достались места напротив «варяжского гостя», как уже успели окрестить загадочного незнакомца. Сам Бич сидел слева и исподволь рассматривал гостей. Встретившись с ним взглядом, незнакомец глянул на него вопросительно; егерь в ответ едва заметно пожал плечами.
        - Тогда, с вашего позволения, я вкратце обрисую ситуацию. Если я что-то упущу, меня поправят.
        «Варяжский гость» открыл папку и перебрал листы - без особой необходимости, отметила Ева, просто чтобы потянуть время.
        - Что ж… - «варяжский гость» откашлялся. - Тогда начнём с небольшого исторического экскурса. Полагаю, версия искусственного, рукотворного происхождения Зелёного прилива, явления, которое и привело к образованию Московского Леса, как и прочих аналогичных образований по всей планете, знакома каждому из присутствующих?
        Слушатели запереглядывались. Вступление «варяжского гостя» оказалось весьма оригинальным.
        - Что и неудивительно, ведь это - один из самых распространённых сюжетов в фантастических телесериалах и разного рода конспирологических теориях. Не буду скрывать, что ведомство, которое я представляю, так же приложило руку к распространению подобных слухов…
        - Вы имеете в виду РИИЛ? - спросил вдруг Виктор. Ева вздрогнула от неожиданности и с удивлением покосилась на мужа.
        - Именно. - согласился «варяжский гость».
        - А зачем вам это понадобилось?
        - Один из способов скрыть правду - похоронить её в потоках правдоподобно звучащих вымыслов. Именно этим нам и приходится заниматься… в числе прочего.
        - А в чём состоит сама правда?
        - Тут мы подходим к сути нашей беседы. - ответил «варяжский гость». - Вы, судя по вашему возрасту, застали доприливные годы?
        Виктор кивнул.
        - В таком случае, вы должны помнить, что тогда творилось в мире. Сначала эта идиотская пандемия на фоне всеобщего энергетического кризиса. Потом - не менее идиотская торговая война Америки с Китаем, которая закончилась серией отнюдь не торговых, но ничуть не менее идиотских войн по всему шарику. Мир уверенно катился к глобальной катастрофе, голоду, финансовому и информационному коллапсу, даже ядерной войне, и нужно было срочно найти нечто, что заставило бы человечество свернуть с этой неверной дорожки. Например - потрясти его настолько, чтобы всем стало не до прежних склок и претензий друг к другу. Скажем, нашествием инопланетян, или серией природных катаклизмов планетарного масштаба…
        - Вроде взрыва Йелоустоунского вулкана?
        - И вы туда же… «варяжский гость» усмехнулся. - Что ж, в качестве примера, пожалуй, подойдёт. Именно так: глобальная катастрофа, так или иначе, затрагивающая всю планету. В нашем случае - Зелёный Прилив.
        Вокруг сдвинутых столов пронеслись недоумённые шепотки.
        - Так значит, это всё же ваших рук дело? - сощурился сетунец Рудобой. Нехорошо так сощурился, словно в прорезь прицела.
        - Увы, нет. - «варяжский гость покачал головой». - Я сказал «увы», поскольку, будь Зелёный Прилив на самом деле спровоцирован спецслужбами, мы хотя бы понимали, с чем имеем дело. Но на самом деле это явление стало следствием эксперимента, произведённого в Курчатовском институте профессором Новгородцевым. Ныне, к великому моему сожалению, покойным.
        Рудобой со стуком закрыл рот. Вокруг столов прокатилась новая волна шепотков.
        - Суть эксперимента Новгородцева состояла в попытке открыть своего рода внепространственный пробой… кротовую нору, червоточину - называйте, как хотите. В общем, некий портал, соединяющего нашу Землю с чем-то иным - другой планетой, другим временем, возможно, даже другим измерением. И если бы Новгородцев и его сотрудники добились бы успеха, то это означало бы не просто новое научное открытие. Нет, человечество обрело бы то, чего было на тот момент лишено уже больше века - новые, неведомые горизонты!
        - И вы полагали, что этого хватило бы, чтобы позабыть о собственных распрях? - спросил Виктор. «Варяжский гость» невесело усмехнулся.
        - Ведомство, курировавшее работу «курчатника» с точки зрения секретности и безопасности практически не имело сведений о том, что происходило в лаборатории исследованиях Новгородцева - упущение, дорого обошедшееся нам всем. Хотя, понять это можно: тема не числилась в списке приоритетных, велась профессором чуть ли не на собственный страх и риск, вот никто и не счёл нужным заняться ею всерьёз. И, ладно бы, эксперимент просто провалился, пусть даже и с разрушениями и человеческими жертвами. Нет, он вызвал Зелёный Прилив - и теперь мы, все мы расхлёбываем последствия.
        - Чтобы да, так нет… - перебил «варяжского гостя» Бич. - Эксперимент Новогородцева не совсем провалился. В некотором смысле, он не провалился вовсе - но это уж кому как понравится.
        - В прошлую нашу беседу меня удивило это утверждение, Сергей Петрович. - улыбнулся «варяжский» гость. - Но теперь я готов с вами согласиться. Оставим пока в стороне грандиозные последствия, которые имел Зелёный Прилив для человечества, и поговорим о собственно «червоточинах», которые собирался открыть Новогородцев, и породили Зелёный Прилив. Механизм этого явления пока неясен, несмотря на то, что наши друзья… лёгкий кивок сначала Бичу, а потом Егору, - сумели раздобыть протоколы исследований и лабораторные записи Новгородцева, предприняв рискованную вылазку на территорию «курчатника».
        Ева удивлённо вздёрнула брови. Слухи об этом отчаянном мероприятии ходили, и не только среди егерей, но в детали не был, как водится, посвящён никто.
        - Благодаря этим документам, - продолжал «варяжский гость», - мы, кроме всего остального, можем с уверенностью утверждать: сейчас на территории Московского Леса действует несколько подобных «червоточин».
        В трактире повисло потрясённое молчание.
        - Но это ещё не всё. - «варяжский гость» захлопнул свою папку. В наступившей тишине звук прозвучал, словно выстрел. - Ещё одна или две могут быть открыты в любой момент. И вести они будут не в иное измерение, и даже не на другую планету, подобно тем блуждающим «кротовым норам», что усеивают Щукинскую Чересполосицу. Новая червоточина соединит ваш Лес с далеко не самым приятным местом на нашей маленькой и пока ещё зелёной планете.
        Он сделал паузу.
        - С Лесом Манхэттена.
        Стул слева от Евы скрипнул. Бич откинулся на спинку, покачиваясь на задней паре ножек.
        - Если присутствующие не против я вкратце изложу последовательность событий. - сказал егерь, дождавшись, когда все взгляды сконцентрируются на нём. - Не все в курсе, понимаете ли. Итак…
        Он чуть помедлил.
        - В сентябре прошлого года присутствующий здесь Егор Жалнин, известный большинству из вас как «Студент», проник в жилой дом рядом со станцией метро «Университет». Сделано это было отнюдь не из тяги к мелкому мародёрству или приключениям… - тут егерь широко ухмыльнулся - а по прямому распоряжению его непосредственного руководителя доцента Шапиро, заведующего лабораторией микологии Биофака МГУ. Микология - это, если кто не в курсе, наука о грибах.
        Слушатели заулыбались, запереглядывались. С наукой микологией здесь были знакомы все - по большей части, в виде продукта переработки предметов изучения оной науки, в просторечии называемого «грибовуха». Ева же отметила, что Бич, хоть и удерживается на этот раз от своей псевдоодесской манеры изъясняться, но без шуточек обойтись не может.
        - Целью вылазки было проникновение в квартиру уже упомянутого профессора Новогородцева. А точнее, один из лабораторных журналов, которые, согласно имевшимся у доцента Шапиро сведениям, профессор забрал домой вечером последнего до-приливного дня. Не будем пока уточнять, откуда Шапиро взял эту информацию…
        Егерь бросил короткий взгляд в сторону «варяжского гостя». Тот не отреагировал.
        - … оставим пока без внимания происхождение этой информации. Скажем только, что Студент своё дело сделал: обнаружил лабораторный журнал и передал своему шефу. А тот, в свою очередь, связался со мной и попросил наведаться в «курчатник». В журнале, видите ли, содержались некие данные, позволяющие получить доступ к архиву исследований Новогородцева, все годы после Зелёного Прилива хранившиеся в особом защищённом сейфе в его лаборатории. Не вдаваясь в подробности, скажу, что архив мы со Студентом заполучили. Тут, пожалуй, важна одна деталь - в процессе на нас было совершено нападение подготовленной боевой группой, пришедшей из-за МКАД - и только случайность позволила нам избежать печального финала. Однако… - он откашлялся, - …однако с уверенностью можно утверждать, что целью нападения было помешать нашей миссии.[58 - Эти события описаны в первой книге цикла, «День Ботаника».]
        - Откуда такая уверенность? - подал голос старший из сетуньцев. Еве его представили как Рудобоя. В ответ егерь коротко отмахнулся: «Всё потом…» Сетунец подумал и кивнул.
        - Итак, материалы из лаборатории Новогородцев отправились в Новосибирский филиал МГУ, где ими занялись…хм… специально обученные люди. А нам тут скучать не приходилось - эпопея с порченым Друидом, вы все в курсе…
        - Пожалуй, добавлю пару слов на этот счёт. - заговорил «варяжский гость». - РИИЛ принимал некоторое участие в этих событиях - извините, Виктор Андреевич, надеюсь, вы на нас не в обиде за то, что мы вас, так сказать… привлекли?
        - Нет. - отозвался Виктор. - Я ведь сам, добровольно согласился сотрудничать с РИИЛ - хотя на тот момент и не знал, что они стоят за этой операцией. Но здесь, в Лесу, по любому лучше, чем в колонии строгого режима, а я, к тому же, разыскал свою дочь. Так что мне вас ещё благодарить надо…
        И он постучал по столешнице новой деревянной рукой. Сидевшие рядом егеря, Дядя Вова и Савва из Пойминского Городища, понимающе переглянулись. Трагическая история друида-отступника, засевшего в Грачёвке, на северо-западе Леса, до сих пор была у всех на слуху - как и роль, которую сыграл в ней Виктор.[59 - Эти события описаны во второй книге цикла, «Клык на холодец».]
        - Я, с вашего позволения, продолжу. - заговорил «варяжский гость». - Дело в том, что наше вмешательство было вызвано сведениями об интересе, проявленном к Московскому Лесу одним из преступных кланов, обосновавшихся на Манхэттене. И есть все основания полагать, что именно они стояли за этим вашим Порченым.
        На этот раз руку подняла Уочиви-танцовщица, третья из егерей, приглашённых Бичом. Высокая, скорее худощавая, чем стройная, очень смуглая, с профилем, словно вырубленным топором из древесины дуба и иссиня-чёрными длинными волосами, она была одним из редких обитателей Пау-Вау, кто мог похвастать происхождением от настоящих североамериканских индейцев.
        - Вы это наверняка знаете?
        - Наверняка.
        Сказано было таким тоном, что всем стало ясно: подробностей не будет. Уочиви пожала плечами, но продолжать не стала.
        - Ну а дальше… - Бич откашлялся, - Дальше случилась вылазка в МИДовскую высотку, о которой наш друг уже упомянул.
        Лёгкий кивок «варяжскому гостю», на который тот ответил приветливой улыбкой.
        - Добытые там документы были преданы огласке на недавней встрече в Соколиной Обители. Они позволяют сделать однозначный вывод: тогда, накануне Зелёного Прилива, отнюдь не все в коридорах власти пребывали в неведении касательно экспериментов профессора Новогородцева. Кое-кто очень даже был в курсе и строил на этом политический расчёт.
        «Варяжский гость» при этих словах развёл руками - «да, мол, прозевали коллеги, не проявили должной бдительности…»
        - Впрочем, и эти люди не могли, конечно, предвидеть, чем всё в итоге обернётся. Единственное, что представляет для нас интерес в этих документах - это соображения Новогородцева, что в результате его экспериментов может возникнуть не одна, а множество «червоточин», ведущих… а вот тут профессор переходит в область догадок и предположений, не подкреплённых, по сути, ничем. Я, однако, к тому моменту уже имел возможность познакомиться с «червоточинами» поближе и даже проник в одну из них во время рейда в Щукинскую Чересполосицу. То, что мы увидели, вроде бы подтверждало прогнозы Новогородцева - «червоточины» ведут в места, крайне удалённые от нашей планеты. Настолько удалённые, что одно из них было использовано в качестве места для ссылки сообщников Порченого друида[60 - Эти события описаны во второй книге цикла, «Клык на холодец».]. Но нам и в голову не могло прийти, что одна из возникших вместе с Зелёным Приливом «червоточин» - а может и не одна, как знать? - соединяет наш Лес с другими Лесами. И одна из таких «червоточин», ведущая, как и предупреждал наш гость, прямиком в Лес Манхэттена, находится
буквально в двух шагах от нас. Вон там.
        И указал на Башню Федерации.
        В наступившей ледяной тишине громко охнула Франа.
        - Значит, Умара и Патрика увели на Манхэттен? И теперь придётся их оттуда вызволять?
        - Вряд ли… - егерь пожал плечами. - Я бы поставил на то, что они в Древобашне. Но исключать, конечно, ничего нельзя.
        - Погодите… - нахмурился Виктор. - Но тут же, вроде, говорили, что эта «червоточина» или как там её, только ещё будет открыта? Пусть скоро, пусть вот-вот - но сейчас-то её ещё нет? Или я чего-то недопонял?
        - Вы всё поняли правильно. - сказал егерь. - Просто наш гость не всё знает. Например, ему и невдомёк, что дьявольские ритуалы выходцев из Древобашни с обращением людей в так называемых «чёрных зомби», как раз и направлены на открытие такой вот «червоточины».
        - А это не так?
        - К сожалению, так. Они действительно стремятся овладеть этой… хм… методой. Но я говорю о «червоточине», возникшей вместе с Зелёным Приливом, более тридцати лет назад, вместе с теми, которых сейчас полно в той же Щукинской Чересполосице.
        - У меня вопрос. - заговорил Рудобой. - Как вообще стало известно о целях этих, из Древобашни? Ну, обращают они людей в «чёрных зомби» - мерзость, конечно, но ведь не одни они это делают! Друиды, по слухам, используют Прорывы для расправы с особо неугодными, не говоря уж о психах, которые лезут туда по доброй воле…
        - В самом деле, я тоже не понимаю. - поддержал сетуньца дядя Вова. - Ну, собрались они наштамповать себе пехоту из «чёрных зомби» и даже попытались пустить её в ход во время неудавшегося вторжения в ГЗ - но чего вы взяли, что так можно открыть «червоточины» в Манхэттен? Кстати, на ВДНХ, во время похищения, засветились тоже чёрные?
        - Нет, это какая-то другая мерзость. - ответил Бич. - Скорее, их вожаки и командиры. Поначалу мы полагали, что ЦВЛ таким образом готовит нечувствительных к боли, идеально управляемых бойцов - после того, как провалился проект с Порченым и его грибными зомби. Однако, друиды из Петровской обители во главе с моим добрым приятелем Треном расследовали эту тему своими методами. И, представьте себе: друиды уверены, что ЦВЛ таким образом пытается открыть новый канал между Манхэттеном и Московским Лесом.
        - Для чего? - немедленно спросил сетунец, и Ева заметила, что пальцы его нервно тискают рукоятку ножа.
        - Ну, например, чтобы вторгнуться через него к нам. В ГЗ-то они полезли, верно? Правда, Трен уверяет, что если ЦВЛ-овцы добьются своего, то новая «червоточина» откроется, скорее всего, на Соколиной Горе.
        - А что с той, что у нас, в Офисе? - спросил молчавший до сих пор Чекист. - Почему они не используют для вторжения её?
        Слушатели закивали. О таинственном «объекте» в заложенной кирпичом кабинете бывшего предводителя офисных сидельцев, где-то на шестидесятых этажах Башни Федерации знали все.[61 - Подробнее - в третьей книге серии, «Забытые в небе».]
        Ну, или почти все.
        Бич пожал плечами.
        - Тут нам остаётся только гадать. Если верить Пиндо… простите, Патрику, то на Манхэттене об этой «червоточине» знают, но до сих пор ни разу её не использовали. Но что мешает нам попробовать пройти на Манхэттен этим путём? Нас там не ждут, уж в этом-то я уверен…
        Бич снова даже покачался на двух ножках - так, что Ева на миг испугалась, что он опрокинется на пол.
        - Скажу сразу: можно только гадать, сумеем ли мы таким образом выручить наших похищенных друзей… извините, синьора Монтанари, говорю, как есть. А вот узнать что-то о планах врага мы, пожалуй, имеем шанс.
        На этот раз молчание затянулось минуты на полторы. Гости переваривали полученную информацию.
        - Леса, конечно, хватит на всех… - медленно произнесла Ева, выдержав пристальный взгляд егеря. - Но я согласна с Бичом: этой мерзости у нас не место. И если есть возможность ударить по ним первыми, мы просто не имеем права её упустить. Ну и Умара с Патриком вытащим, если получится.
        - Это если они в Манхэттене. - сказал Бич. - А у меня на этот счёт большие сомнения.
        - Можно будет взять пленных, заложников, и позже обменять на наших ребят. - предложил Виктор. - Правозащитников и репортёров тут нет, изгадить малину некому. Мы, лесовики, своих не бросаем, верно?
        - Значит, решено. - егерь хлопнул ладонью по столешнице. - Начинаем готовиться к вылазке. Времени терять нельзя, пойдём завтра утром. Все согласны?
        И дождался, пока каждый из гостей кивнул в ответ.
        III
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС.
        СЕЛЕНИЕ МЕДИЦИНСКИЙ САД
        - А стену рукой пробить можете? - спросил Егор. Они с Бичом и Виктором сидели на скамейке рядом с крыльцом трактира.
        - Могу. - Виктор чуть заметно усмехнулся. - Могу даже одним пальцем.
        Он огляделся по сторонам, подошёл к железной бочке с дождевой водой, стоящей возле входной двери, и коротко ткнул в её бок жёстким и тёмным, как старый можжевеловый корень, пальцем. Из образовавшегося отверстия полилась струйка воды.
        - Круто! - выдохнул Егор. На «протез» собеседника он смотрел с откровенной завистью.
        - Зря стараешься. - лениво заметил Сергей, наблюдавший за происходящим из-под полузакрытых век. - Молодые старых фильмов не знают.[62 - Имеется в виду соответствующий эпизод советского боевика «Не бойся, я с тобой».] Они и в моё-то время их не смотрели, не то, что теперь.
        О том, что в год Зелёного Прилива он и сам относился к категории «молодых», егерь упоминать не стал.
        - Это вам круто… - ворчливо заявила Ева. Она устроилась рядом - сын владельца заведения вытащил специально для неё на улицу дубовый стул с высокой резной спинкой. - А мне - прикиньте, каково на такой вот руке спать? Прошлой ночью всю щёку исцарапала, занозила даже!
        - Так я ж специально подушку на руку положил! - возмутился Виктор.
        - А она сползла. И вообще, не спорь, мне виднее!
        Хранитель Норы осознал безнадёжность затеянной дискуссии и умолк.
        - А вообще - полезная штука. - Виктор кивнул на «протез». - Как ты с бутылкой, а? У сетуньцев аж глаза на лоб повылазили!
        Когда совещание закончилось, Виктора осадили с требованиями продемонстрировать возможности обновки. Он Виктора попросили продемонстрировать возможности «обновки». Он не стал чиниться - снял с полки пустую бутылку из-под шампанского и сжал в деревянной узловатой руке. Звонкий хруст, осколки незадачливой ёмкости рассыпались по полу. Зрители кинулись рассматривать ладонь; Виктор отшучивался в ответ на комментарии и вытаскивал из твёрдой древесины кусочки зелёного стекла.
        - С такой рукой и кастет не нужен. - сказала Ева. - В рукопашной грудную клетку на раз проломит.
        - А стрелять с неё как? - поинтересовался Егор. - Не мешает?
        Виктор пожал плечами.
        - Вроде ничего, ухватисто. Живая рука, конечно, на цевьё лучше ложится, но я вроде как притерпелся. К тому же, с моим стволом запросто можно и одной рукой управляться, а менять на другой я его не собираюсь. Привык.
        Сергей кивнул. Егеря, конечно, не могли оставить нового хранителя Норы безоружным - по его специальному заказу из-за МКАД был доставлен обрез «Винчестера», модели 1887 со скобой Генри, 12-го калибра. Виктор упражнялся с подарком при каждом удобном случае, и теперь прокручивал убойный коротыш вокруг ладони не хуже, чем проделывал это Арни Шварценегерр во втором «Терминаторе».
        - Ну и хорошо. - кивнул егерь. - Так вы с Евой твёрдо решили, идёте?
        - А то ты сомневался! - отозвалась женщина. - Иначе - зачем бы звал? Не только ведь, чтобы рассказать, что было на Соколиной, верно? Это я могла и в письме изложить…. И изложила, кстати.
        - Да я что, я и не сомневался. - не стал спорить Сергей. - Так, для порядку спросил…
        - А если для порядку - то куда вы без меня? Подстрелят кого, или ужалит какая-нибудь пакость - что делать будете? Франа вон, рассказывала, что там повсюду ядовитые насекомые.
        - Да кто ж спорит? - егерь поднял перед собой руки в знак капитуляции. - Я просто подумал: Виктор-то успел восстановиться? Всё же всего два дня как из Терлецкого урочища…
        - Не два, а три. И вообще, если я говорю, что он готов - значит готов. Ты что, мне не доверяешь?
        - Как бы я посмел? - Сергей сделал честные глаза. - Ты у нас наилучший медик, все знают…
        - То-то же. - Ева встала и потянулась, словно большая кошка. - Ладно, пора нам баиньки. - Завтра трудный день, а мне ещё на твоей деревянной руке надо как-то засыпать… муженёк!
        - Спокойной ночи. - Сергей тоже встал, хрустнув суставами. - А мне ещё с Лёхой-Кочегаром надо парой слов перемолвиться. Завтра, клык на холодец, некогда будет.

* * *
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС.
        БАШНЯ «ВОСТОК».
        - Прав Бич: бегать за один день вверх и вниз - удовольствие для идиотов, помешанных на физкультуре. - Чекист стряхнул с плеч ремни амуниции вместе с боевым обвесом и уселся на кресло. Кожаное, необъятное, доставшееся командиру «партизан» от прежнего Генерального Менеджера Офиса. Ныне, увы, покойного.
        - Так я собьеру хлопаков? - предложил Яцек. - надо рьешать, кто отправится с Бичом, а кто останется здесь. Офис без присмотра оставлять - то есть заброньоне… нельзя.
        - Зови. - Чекист слабо махнул заместителю рукой. - Хотя нет, присядь, давай сами сначала прикинем.
        Яцек, помедлив, уселся на диван напротив начальственного стола. Свой любимый обрез он пристроил рядом, вместе с фуражкой-конфедераткой.
        - Кого хчешь забрачь… взять с собой?
        - Мехвода обязательно. - ответствовал командир. - Мессера тоже: если уж лезем в самое бандитское логово - куда без него? Я бы и Сапёра взял, пригодится - но нельзя же тебя одного на хозяйстве бросать?
        - Як то есть? - Яцек аж подскочил? - Зоставишь мнье… оставишь меня здесь?
        - А кого ещё, сам посуди? Не Мессера же оставлять за старшего? Он тут таких дров наломает - пауки за счастье сойдут… А Сапёр - парень толковый, он тебе поможет.
        - Толковых тут и бьез тего… без него хватает. - буркнул Яцек, не скрывая недовольства. Вьешь пуйдешь там ще забавич… развлекаться будете, а я тутай торчать?
        - Так ведь надо же кому-то… - виновато развёл руками Чекист. Выбор невелик, сам понимаешь - ты или я.
        Варианта, при котором в Московском Лесу остаётся он сам, командир «партизан» даже не рассматривал. Яцек тяжело вздохнул.
        - Да ты не переживай так… - снова заговорил Чекист. - Если я правильно понял Бича - на твой век и чёрных зомби и этих, из Древобашни, хватит и ещё останется. Он, кстати, намекнул, что для тебя у него особое поручение будет. Важное…
        - Ктуре… какое? - заинтересовался поляк.
        - Да понимаешь… - командир «партизан» замялся. - Есть подозрение, что если мы там крепко нарвёмся, то обраткой через червоточину из Манхэттена полезет всякая нечисть. А кому их тут встречать, новобранцам с девчонками? Значит, надо не просто подготовиться к обороне, а на всякий случай, вывести из Офиса всех прочих жителей. Кстати, и про Огнепоклонников не забудь - свяжись, порешай вопросы.
        - Нье запомне… - буркнул Яцек. - Не забуду, то есть.
        - Вот и хорошо. А Майка тебе поможет, и Татьяна тоже. Бич сейчас их уговаривает, что им на Манхэттен рваться не стоит.
        - А итальянку он тоже собирается оставить?
        - Не, синьору Франу придётся взять с собой. - помотал головой Чекист. - Она, хоть и баба, а единственная, кто бывал на Манхэттене. Без неё мы там шагу ступить не успеем, как влипнем в какое-нибудь дерьмо. Сведений-то о тамошнем лесе в открытом доступе, считай, вовсе нет, и даже этот, «варяжский гость» из РИИЛ толком ничего сообщить не смог.
        - Зато привёл с собой двух жолнежей. И оба, заметь, бьез ЭлА, не то, что у него самого.
        - Да, парни крепкие. - согласился Чекист. - И с подготовочкой, по ходу, всё в порядке. А какие у них револьверы - видел? РШ-12, штурмовой револьверный комплекс. Машинка старая, но надёжная. Специсполнение для Леса, без полимерных деталей, калибр двенадцать и семь, как у ДШК, только патроны другие, специальные. Бронебойные и разрывные, слонопотама с ног свалит - не хуже штуцера, который у Студента был.
        - Так, видьел. - кивнул поляк. - У Бича такой же, он как-то показывал.
        - Ну, вот и порешали. - командир «партизан» пошарил в ящике и выложил на стол ободранную армейскую фляжку. - Давай тогда по сто наркомовских, и зови ребят. Времени-то в обрез, до утра надо со всеми делами разобраться…

* * *
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС.
        ДОРОГОМИЛОВСКИЙ МОСТ.
        Сергей стоял, облокотившись на перила, и смотрел вниз, в воду. Даже с такой высоты были видны стайки серебристых рыбок, резвящихся возле опор моста, поросших длинными бородами водорослей. Бороды эти стелились на полдесятка метров по течению, слабо колышась, и зеркальная рыбья чешуя нет-нет, да взблёскивала среди из неопрятных тёмно-зелёных прядей.
        Вдали, ниже по течению, в воде громоздились останки пешеходного моста «Багратион», некогда соединявшего Краснопресненскую набережную с набережной Шевченко. Его металлические фермы, сплошь заросшие водорослями и проволочным вьюном, а с полуразрушенной набережной, между перекошенных гранитных блоков, свешивались в воду корни огромных вязов. Даже с такого расстояния были видны белые буруны в узостях под левым берегом - там, где худо-бедно могли ещё протискиваться крупные лодки.
        - Слышал, там крабы живут? Какие-то особенные мутанты, и вроде бы, даже съедобные? - лениво осведомился Лёха-кочегар. Он стоял рядом с егерем и задумчиво озирал речной пейзаж.
        - Точно. - подтвердил Сергей. - Только никакие не мутанты, а обыкновенные мохноногие крабы… или мохнорукие, не помню. И заметь, живут они там ещё с доприливных времён. Доставили их, понимаешь, в китайский ресторанчик где-то набережной, а несколько штук не захотело в салат и сбежало. Вот и развелись они в Москве-реке, и Зелёный прилив пережили. Даже крупнее стали, с суповую тарелку.
        - Ну, дела! - путеец покачал головой. - Вот уж никогда бы не подумал…
        - Не ты один. - вздохнул Сергей. - Я как-то рассказал эту историю Коле-Эчемину, так тот тоже удивился, даром, что сам речник.
        - А что ж местные, из Медицинского Сада их не ловят? - осведомился Лёха. - Поддавали бы в трактире к пиву, варёными - поди, плохо?
        - Не любят они почему-то реку. Я и сам удивлялся - казалось, вот она, рыбы полно, крабы, таскай-не хочу, хоть сетками, хоть вершами, хоть удочкой, если время девать некуда…. Ан нет, сторонятся они реки, избегают!
        - Ладно, хрен с ними, с крабами, тем более, что они мохнорукие. - Лёха сплюнул в воду. - Ты, помнится, спрашивал, кто из наших помогал этим упырям из ЦВЛ? Так вот, мы его нашли.
        Сергей кивнул. Они решили обсудить этот деликатный вопрос наедине, после окончания совещания - егерь не хотел давать лишний повод для раздоров и недоверия. Ему и так стоило немалых трудов уговорить Еву не предавать пока огласке эту мутную историю, даже в их узком кругу посвящённых.
        - А где он сейчас? Жив хоть?
        Лёха скривился.
        - Жив, что ему сделается. Я пока его трогать не стал, как ты и просил. Наблюдаем.
        - Ничего, скоро прищемим хвост сучаре. Узнать что-нибудь удалось?
        - Его действительно наняли ЦВЛ-овцы - курсировали по железнодорожным магистралям по всему лесу, собирали захваченных их агентами - вот этими самыми, с крысиными рожами - случайных людей. А когда набиралось десятка полтора - больше в прицепной вагончик не влезало - везли на Соколиную.
        - Ясно. И много таких рейсов они успели сделать?
        - Этот, который засекла Ева, был третьим.
        - Итого, они успели заполучить минимум четыре десятка «чёрных зомби». - прикинул Сергей.
        - Это если не проводили свои поганые ритуалы где-нибудь ещё - в той же Марьиной Роще, скажем. Там проплешины Мёртвого Леса на каждом шагу, никто и не удивится…
        - Нет, не думаю. - егерь покачал головой. Места там, конечно, нехорошие, но люди нет-нет, да заходят. Да и от Савёловского вокзала оттуда не так уж близко - пленников надо гнать колонной, мало ли кто заметит, заподозрит чего? А на Соколиную Гору, в Мёртвые кварталы даже егеря не суются, да и железка под боком. Идеальное место!
        - Пожалуй… - согласился путеец. - Это я не подумав, ляпнул.
        Сергей помедлил, провожая взглядом крупный косяк рыбок.
        - Слушай, не знаю, как у нас всё обернётся… короче, есть просьба. Ваш «Матрос Железняк» сейчас на ходу?
        «Матросом Железняком» именовалась главная боевая сила сообщества путейцев - импровизированный бронепоезд, вооружённый крупнокалиберными пулемётами и спаренной автоматической зенитной пушкой. Он время от времени курсировал по самым проблемным участкам железнодорожных магистралей Леса, напоминая, кто тут хозяин. Во всяком случае - на дистанцию действенного огня с броневагона.
        - Спрашиваешь! - оживился Лёха. - Как в песне поётся: «Наш бронепоезд стоит на запасном пути!..»
        Сергей кивнул.
        - Вот как раз запасный путь и нужен. Есть поближе к Соколиной какое-нибудь ответвление, ветка, куда его можно было бы загнать, и чтобы постоял там незаметно денька три-четыре?
        - Найдём. А зачем?
        - Говорю же - не знаю. Предчувствие у меня нехорошее. Прикинь, если эти сумеют всё же открыть «черовточину» на Соколиной, и оттуда хлынет всякая мерзость в товарных количествах? Клык на холодец, без вашей артиллерии не обойтись.
        - Ясно. - кивнул Лёха. - Поговорю с нашими, сделаем. Да ты не волнуйся, Бич, всё будет в лучшем виде!
        - Вот и хорошо. - егерь напоследок сплюнул в реку и отошёл от перил. - Тогда я пойду. Хоть высплюсь, а то мне завтра с утречка на шестьдесят этажей вверх карабкаться в полной выкладке.
        - А ты салабонов напряги. - посоветовал Лёха. - Вон их сколько у Чекиста - один к одному, лоси здоровенные. Вот пусть и потаскают барахло за дедушками.
        - Не… - егерь покачал головой. - Надо поддерживать имидж. А то станут болтать, что Бич, мол, постарел, на пенсию пора - доказывай потом, что ты не верблюд…
        Размеренно, в такт тяжёлым шагам, заскрипела лестница. Сергей обернулся - на площадку сбоку от путей, поднималась фигура в длинном, до пят, серо-зелёном балахоне. «Салабон», несущий вахту на площадке, возле «дегтяря» на шкворне - один из новобранцев, набранных «партизанами» в офисе и приспособленных к караульной службе - встрепенулся и торопливо встал по стойке «смирно». Фигура миновала часового и по узкому настилу вдоль рельсов двинулась к собеседникам. Длинный посох, весь словно скрученный из плетей-корневищ деловито стучал по щелястым доскам. На груди, поверх балахона из грубой, явно растительного происхождения, ткани, висел большой медальон с узором в виде дуба, ветви и корни которого сплелись, словно щупальца осьминога. На поясе, в кожаной петле висел бронзовый, то ли серп, то ли зловеще изогнутый нож.
        - Вот так сюрприз, клык на холодец! - Сергей шагнул навстречу визитёру. - Ты тут зачем, Трен - просто так, погулять вышел, или имеешь, что сказать?
        - А ты не меняешься, егерь. - отозвался друид. Голос его, сухой, шуршащий, словно струйка песка, просыпающаяся на каменные плиты, доносился оттуда, из тёмной треугольной прорехи под ниспадающим глубоко на плечи капюшоном. - Пора бы уяснить, что ни я, ни прочие братья, не имеют привычки покидать Обители по пустякам.
        - Да я за то помню. - махнул рукой егерь. - Скучный вы всё же народ, друиды - нет, чтобы запросто заглянуть, пивка попить, за жизнь побеседовать!
        - Некогда. - Трен не принял шутливого тона. - А сейчас - в особенности. Что до причин моего здесь появления - было решено, что я должен отправиться с вами.
        - О, как… - Сергей был слегка ошарашен. Спрашивать, как в Петровской Обители успели узнать о решении, принятом всего-то пару часов назад, и уж тем более, как Трен сумел за столь краткое время добраться от «Динамо» до Дорогомиловского моста, он не стал. Друиды есть друиды.
        - Зачем вам это понадобилось - не скажешь, конечно?
        Капюшон качнулся.
        - Почему же, скажу. Раз нам предстоит делить опасности в этой вылазке, то ты, как предводитель группы, имеешь право знать. В Обители рассудили так: раз уж нашему Лесу грозит опасность, исходящая с Манхэттена, Братство просто обязано подготовиться. А для этого - необходимо как можно больше узнать и о будущем нашем противнике, об источнике его силы. Мы ведь почти ничего не знаем о том Лесе, а то, что известно, не заслуживает доверия. И если есть возможность взглянуть на Манхэттен собственными глазами - мы не имеем права упустить такую возможность. К тому же… - Трен сделал крошечную паузу. - думаю, вы не откажетесь от моей помощи, если кто-нибудь пострадает…
        - Вообще-то с нами идёт Ева. - сказал Сергей. - Но что правда, то правда, помощь лишней не будет. Только давай договоримся: командую операцией я и ты, если хочешь нас сопровождать, будешь слушать всё, что я скажу.
        - Братство не подчиняется никому. - Прошелестело из-под капюшона. - Я обещаю выполнять твои распоряжения, если они покажутся мне разумными и не противоречащими нашим целям.
        - А если я скажу - обойдёмся без тебя? - сощурился егерь.
        - Не скажешь.
        - Ну, хорошо, твоя взяла… - спорить, а тем более, портить отношения с могущественным союзником никак не входило в его планы. - Оружие у тебя есть, кроме этой штуковины?
        И он кивнул на болтающийся в кожаной поясной петле бронзовый, то ли серп, то ли большой, зловеще изогнутый нож с обратной заточкой.
        - Братство не пользуется холодным железом. У нас свои методы.
        - Даже не буду спрашивать, какие. - буркнул Сергей. Он не забыл жуткую расправу, учинённую сначала над подручными Порченого, а потом и над самим друидом-отступником. Правда, в тех церемониях участвовал не один Трен, а несколько его «коллег» - но не приходилось сомневаться, что лесной колдун имеет кое-что про запас в широких рукавах своего балахона.
        - И правильно сделаешь. - ответил друид. - Так, когда мы отправляемся?
        - Завтра, на рассвете. - сказал егерь. - А сейчас ступай в таверну, тебе найдут комнату.
        Трен молча повернулся и зашагал прочь - дощатый настил заскрипел под его башмаками. «Салабон» при пулемёте, всё это время так и простоявший по стойке смирно, не отрывал от друида восторженного и слегка испуганного взгляда.
        - Знаешь, Бич… - Лёха-Кочегар сплюнул за ограждение. - Я, вообще-то, человек завистливый, но тут завидовать нечему. По мне, так с такими союзниками и врагов не надо.
        - Не любите вы, путейцы, друидов. - ухмыльнулся в ответ егерь. - и зря, между прочим - как говорил один достойный господин, «Каждый человек необходимо приносит пользу, будучи употреблен на своем месте».[63 - Из «Афоризмов» Козьмы Пруткова]
        - Друидов, пожалуй, употребишь… хохотнул путеец, провожая взглядом карабкающуюся вниз по крутым ступеням фигуру Трена. - Они сами кого хочешь…
        - Как-нибудь. - ответил невпопад егерь. - Ты, главное, про «Матроса Железняка» не забывай. Чтоб завтра днём, край, вечером бронепоезд стоял в укромном тупичке поблизости от Соколиной, а надёжные люди наблюдали за одним местом. За каким именно - укажу, но так, чтобы если они подадут сигнал - «Железняк» сразу бы выкатился на прямую наводку и разнёс всё вдребезги и пополам.
        А что, будет что разносить? - хитро сощурился Толян.
        - Даже и не сомневайся.
        - Тогда сделаем. Пострелять - это мы завсегда, особливо ради хорошего дела…
        VI
        СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА,
        МАНХЭТТЕН.
        Оружейка располагалась на седьмом этаже небоскрёба - длинная, уставленная стеллажами комната с решётками на окнах и ещё одной, отгораживающей предбанник, куда только и допускались прочие члены банды. Оружейник, пятидесятилетний одноногий аргентинец с лицом, покрытым паутиной шрамов и морщин так густо, что одно трудно было отличить от другого, выдал Пако вожделенный ствол. Чуда не произошло: юноше достался, древний, напрочь убитый «Смит-Вессон» модель 5946, под девятимиллиметровый парабеллумовский патрон. Хромирование, некогда нарядное, радующее глаз владельца, давно вытерлось до голой стали; щёчки рукояти раньше были изготовлены из пластика, и их пришлось заменить самодельными, из древесины, покрытыми грубыми насечками.
        - Вот, Флако, владей! - буркнул оружейник, просовывая через узкое окошко, прорезанное в решётке, пистолет, две запасные обоймы и картонную коробочку с сорока патронами. - Слабовата, конечно, пушчонка, ну, да ты пока другой не заслужил. Вот покажешь себя - подыщем что-нибудь помощнее: дробовик, Кольт 1911 или «Ругер» под магнумовские патроны…
        - Я до тех пор сам добуду ствол - серьёзный, не то, что это барахло! - заявил Пако. Согласно принятому у «Гаучос» кодексу поведения, полагалось демонстрировать уверенность и хвастаться грядущими подвигами - даже в такой вот кислой ситуации. Впрочем, подумал он, подумал он, почему бы и нет? Предстоит серьёзная вылазка со стрельбой и кровью, наверняка будут убитые - так неужели ни у кого из них не найдётся пушки побольше? Вон, парни из «Гаучос» наперебой хвастаются трофейными стволами - а он чем хуже? Надо только не зевать и вовремя ухватить ценную добычу, пока её не прибрал кто-нибудь ещё. Лучше всего, конечно, убить врага лицом к лицу, на глазах у соратников, и тогда никто не посмеет поставить под сомнение его право на добычу!
        От этих приятных во всех отношениях мыслей его оторвало громкий лязг. Хорхе передернул затвор полученного от оружейника обреза-коротышки двенадцатого калибра, заглянул в ствол, дунул - и выругался. Оружие было, мало того, что крайне неудобным в обращении, но ещё и изрядно изношенным: механика разболтана, ствол-мортирка, сделанный из обрезка водопроводной трубы, весь в пятнах ржавчины, мушки и прицельной прорези нет вовсе.
        - Что, не нравится? - осведомился аргентинец. - А зря, штучка мощная. Только запомни: когда будешь стрелять, целься во что-нибудь твёрдое, в стену, скажем, или в какой-нибудь шкаф. А то эта муррда[64 - (исп.) Дерьмо], если угодит в мягкое - в тело, скажем, - может и не разбиться. Зря только выстрел изведёшь, а они и так-то считанные…
        И выставил на стол брезентовую сумку с боекомплектом, полудюжиной бутылок толстого стекла, которые на Манхэттене повсеместно использовали в качестве зажигательных «коктейлей Молотова». Бутылки эти были заполнены кустарным напалмом - умельцы в лабораториях «Гаучос» бодяжили его из горючего растительного масла и спирта. Перед выстрелом следовало поджечь засунутый в горлышко фитиль из тряпки или пакли, и тогда при попадании в цель, бутылки разбивались, разбрызгивая стеклянные осколки и липкую горючую смесь. Кроме «зажигательных бомб» в боекомплект входило десяток холостых патронов двенадцатого калибра в картонных гильзах - во избежание путаницы они были помечены жёлтой полосой и помещались в патронташе, примотанном к ремню сумки.
        - Ежели припрёт, можешь из него и картечным патроном пальнуть. - пояснил оружейник. - Разброс, правда, великоват, разве что в упор…
        Хорхе с кислой миной и сгрёб со стола глухо звякнувшую сумку. Пако догадывался, что напарнику вовсе не улыбается бегать под вражеским огнём с огнеопасным грузом на боку: одна пуля - да что там, одно неловкое падение, - и владелец «огнемёта» сам превратится в вопящий, катающийся по бетону костёр. Нет уж, на месте Хорхе Пако постарался бы поскорее избавиться от сомнеительного образчика тяжёлого вооружения, а что наврать оружейнику по поводу утраты ценного имущества, можно придумать и потом. В конце концов, необязательно его выбрасывать - можно припрятать в укромном месте, а на обратном пути прихватить с собой…
        - Да ты не кривись, не кривись, хомбре! - понимающе ухмыльнулся оружейник. - Знаю, о чём ты думаешь, и мой тебе совет - выбрось это поскорее из головы. Эта малышка - ваша артиллерия, специально для зомби! Их, чтоб ты знал, иначе, как огнём не остановить, разве что, голову разнести пулей или зарядом картечи, так ведь это ещё надо исхитриться подойти в упор, и чтоб рука не дрогнула! А на это, скажу я тебе, далеко не каждый способен. Такой, к примеру, как ты комэ мьерда[65 - (исп.) говнюк, засранец] десять раз обделается, когда толпа мертвяков на вас попрёт, завывая и клешни свои выставив!
        Сказано было обидно, но Хорхе оскорбление проглотил - заискивающе улыбнулся, сгрёб сумку вместе с «огнемётом» и торопливо выскочил из оружейки. Оно и понятно, подумал Пако: кому охота ссориться с одним из самых уважаемых членов «Гаучос»? Уж точно, не его напарнику - типу, если совсем уж по чесноку, трусоватому и хвастливому.
        Но - не он выбирал себе напарника. Осталось только скрыть недовольство за белозубой улыбкой, запихать «Смит-Вессон» в выданную вместе с пистолетом (хоть на этом спасибо!) наплечную кобуру, после чего - тихонько выйти следом за Хорхе.
        Ничего, подумал Пако, скоро всё изменится. Надо только ухитриться не словить пулю в первой же серьёзной вылазке - а дальше жизнь будет просто замечательной!
        Иначе ведь и быть не может, когда тебе едва исполнилось девятнадцать?

* * *
        - Значит, нам-таки придётся драться с зомби? - спросил Пако. Когда возбуждение, вызванное визитом к старику оружейнику, слегка схлынуло, до него постепенно стало доходить смысл его слов. Противостояние латиноамериканских группировок и негритянских банд было на Манхэттене делом самым, что ни на есть обычным - однако, самому Пако ещё ни разу не приходилось участвовать в стычках, где кроме обычных, живых бойцов сражались бы ещё и ходячие покойники, поднятые колдунами-бокорами вуду.
        - А ты чего хотел, Флако? - отозвался Хорхе, и юноша отметил, что голос напарника тоже не слишком-то сочится энтузиазмом. - Негры - они всегда перед собой мертвяков в бой гонят. Метод у них такой, ясно? Ребята болтали, что падре Джеронимо вчера долго орал на хефе - требовал выбить чёрных из развалин торгового центра, а значит, без крутой заварушки дело не обойдётся! Там, по слухам, засел их главный бокор, и без боя он своё логово точно не отдаст!
        О визите падре Джеронимо, высокопоставленного адепта Церкви Вечного Леса, курировавшего от имени этой могущественной организации «Гаучос», Пако, конечно, знал - об этом со вчерашнего дня судачили все члены банды. Подобные «кураторы» имелись у всех латиноамериканских группировок Манхэттена, и именно они сплошь и рядом диктовали бандитам линию поведения. Протестовать никому в голову не приходило - судьба немногих непокорных вожаков банд оказалась столь ужасна, что даже горячие латиноамериканские парни ёжились, пересказывая друг другу эти истории.
        Впрочем, выгод от подобной опеки тоже было немало - и помощь по части медицины и разного рода хитрой «лесной» химии и фармакологии, и толковое планирование, благодаря которому латиноамериканцам кое-как удавалось противостоять напору негритянских банд, давно и прочно взятых под контроль колдунами вуду. Пако, как и всякий из «Гаучос» сознавал, что без помощи адептов ЦВЛ, того же падре Джеронимо, с бокорами превращавшими пленников, а то и собственных сторонников, в нерассуждающих, нечувствительных к боли и увечьям зомби, было бы немыслимо. Адепты Церкви Вечного Леса противопоставляли этому свои, не менее жуткие методы - например, появившиеся в последнее время «чёрные зомби», чьи бойцовые качества позволяли им на равных драться с жуткими слугами чернокожих колдунов.
        У этих кошмарных тварей, не знающих усталости, сомнений, практически нечувствительных к боли и почти неуязвимых для обыкновенного оружия, был только один, зато серьёзный недостаток. Все зомби, неважно, произведённые бокорами, или созданными адептами ЦВЛ, не умели владеть оружием - за исключением, разве что, мачете, так любимых боевиками-латиносами, или утыканными гвоздями бейсбольными битами, которые таскали с собой чернокожие бандиты. Огнестрельное же оружие было для зомби недоступно - и это одно давало обыкновенным, живым бойцам некоторый шанс в схватке с ними. Надо только, как говорил старик-оружейник, знать, куда целить, да набраться духу, чтобы подпустить зомби поближе для удачного выстрела. Ну и огонь, конечно - хоть Хорхе и недоволен тем, что ему всучили «огнемётную» мортирку, это действительно самый верный способ борьбы с ожившими мертвяками.
        - Болтают ещё… - Хорхе понизил голос и опасливо оглянулся. - что в развалинах, которые падре Джеронимо требует отбить, находится что-то особенное, на что ЦВЛ давным-давно положило глаз. Вот нам и придётся сегодня постараться…
        - Если это самое «нечто» так нужно ЦВЛ - чего ж они раньше-то ждали? - удивился Пако. - Негры ведь уже сколько лет сидят в руинах торгового центра, укрепились там, наверное, придётся из каждой комнаты их выколупывать…
        Он с удовольствием повторял многозначительные тактические рассуждения, подслушанные в разговорах других «Гаучос».
        - Это уж точно, клянусь Мадонной Гуадалупской! - Хорхе сплюнул и скверно выругался. - Да только нам с тобой падре Джеронимо объяснять ничего не будет. Сказано «идите и отбейте» - мы и пойдём. А как иначе-то?
        Пако кивнул, соглашаясь с напарником. Действительно - как?

* * *
        - Залезай, Флако! - Хорхе, свесившись с крыши, протянул напарнику руку. - Зазеваешься - придётся догонять пешком!
        И захохотал, показывая крепкие белые зубы.
        Пако схватил напарника за запястье, подтянулся и вскарабкался на машину. Боевые «Гаучос» обычно передвигались по своему району на таких вот агрегатах - больших, выпущенных больше полувека назад, легковушках, обшитых листами котельного железа, металлическими решётками сеткой с таранными бамперами, усиленными полуметровыми стальными клыками. Машины эти, словно бы сошедшие с экранов древних боевиков вроде «Безумного Макса», в неумеренных объёмах количестве биодизель, выгоняемый из масла плодов шипастых лиан. Производство топлива было важнейшее поле деятельности рабов - в здании, примыкающем к штаб-квартире, было устроено нечто вроде перегонного заводика, который непрерывно снабжали сырьём бригады рабов, трудящихся под присмотром надсмотрщиков из числа новичков-рекрутов «Гаучос».
        Пако сам оттрубил на подобной должности три недели и успел накрепко усвоить, что главной их задачей надсмотрщиков было отнюдь не пресечение побегов - куда, скажите на милость, бежать в наполненном ядовитой, опасной мерзостью городу, где на каждом углу засели банды? Нет, надсмотрщикам вменялась в обязанность защита подопечных от нападений - по большей части, от гигантских ядовитых многоножек и крупных, размером с собаку, плотоядных пауков, во множестве обитающих в окрестных руинах. Хищные твари выскакивали из своих укрытий группами по три-четыре особи, набрасывались на зазевавшихся рабов - и, если вовремя их не отогнать, уволакивали несчастных, опутав липкими белёсыми, чрезвычайно прочными нитями. Для человека, вооружённого мачете или самодельной пикой из заострённой арматурины эти гады были не слишком опасны - в отличие от туч чёрного плотоядного гнуса и выводков кровососущих мотыльков палли-палли, регулярно взимавших с рабочих команд дань мертвецами и искалеченными. Единственным средством против этой напасти был открытый огонь - фальшфейеры или факела из пропитанных маслом тряпок, которыми
оснащались надсмотрщики.
        Случались потери и от гигантских росянок, плотоядных цветов, прячущихся в зарослях шипастых лиан и поражающих неосторожного усиками-стрекалами с нейротокиснами - после чего ползучие корни росянки оплетали обездвиженную, но ещё живую жертву и высасывали из него все соки. Кроме того, постоянно приходилось быть начеку, чтобы не вляпаться в заросли ипритника. Его длинные чёрно-зелёные плети были почти неразличимы среди стеблей шипастых лиан - но стоило только потревожить пупырчатые полупрозрачные наросты на стеблях, как те лопались, разбрызгивая на несколько футов вокруг едкий сок. Сок этот, попадая на незащищённую кожу, вызывал, подобно боевому газу иприту, сильнейший и почти мгновенный нарывной эффект; глаза же он попросту выжигал, не оставляя пострадавшему ни единого шанса. В случае же попадания на одежду, сок аспидника впитывался в ткань и сохранял своё вредоносное действие в течение одного-двух часов, до полного высыхания. Но даже после этого прикосновение к пятнам, особенно мокрыми или потными руками было чревато серьёзными неприятностями - тем же нарывами, гнойной сыпью и ожогами, напоминающими
кислотные.
        Пако как-то видел раба, вляпавшегося в особенно густые заросли аспидника. Кожа его сплошь покрылась отвратительными нарывами, истекавшими кровью, гноем и смрадными выделениями, так что надсмотрщику пришлось поскорее прикончить беднягу, чтобы избавить от невыносимых мучений.
        Сильнее, чем сборщики масла от зловредной флоры и фауны, заполонившей Манхэттен, страдали разве что «дворники» - бригады рабов, занятые расчисткой улиц. Делать это было необходимо, причём достаточно регулярно, расчищая путь для колёсного транспорта - передвигаться по поверхности на своих двоих «Гаучос» не любили. Основные улицы, пересекавшие контролируемый бандами сектор, такие, как Второй Авеню, Пятьдесят Седьмая Стрит и проезды, примыкающие к мосту Куинсборо, постоянно объезжали патрули на самопальных броневиках, и редкий день обходился без того, чтобы они вступали в перестрелку с очередным противником, решившим покуситься на владения банды.
        Сегодня им предстояла серьёзная вылазка, в которой собирались принять участие не меньше трёх десятков бойцов. Для этого хефе выделил шесть боевых единиц включая заблиндированный железом и мешками с песком школьный автобус. Кроме того, ударной группе был придана главная боевая сила «Гаучос» - бронированный тяжёлый грейдер, вооружённый крупнокалиберным пулемётом «Браунинг» во вращающейся башенке на крыше кабины. Огромный ржавый отвал этого монстра способен был проломить любую баррикаду - хефе, планируя операцию, собирался с его помощью вломиться на первый этаж торгового центра, где засели негры. Шквальный огонь крупняка должен подавить огневые точки, прикрывающие просторный вестибюль, после чего настанет очередь штурмовых отрядов, которым и предстоит зачистить здание - шаг за шагом, лестницу за лестницей, этаж за этажом.
        В предвкушении рискованного дела бойцы шутили, обменивались подколками, лязгали затворами. Кое-кто острил лезвия своих мачете и проверял, хорошо ли держатся на ремнях нагрудники из толстой кожи и листового железа Кустарные доспехи дополняли шлемы для американского футбола с толстыми защитными решётками и самодельные налокотники с наплечниками - без рукопашной схватки сегодня не обойтись. И пусть, подумал Пако, поправляя на голове старый мотоциклетный шлем с криво приклёпанным решётчатым «забралом» - лишь бы не пришлось иметь дело с зомби. Он не испытывал иллюзий - такой противник в ближнем бою ему не по зубам. Как, впрочем, утешил себя юноша, не по зубам они и прочим бойцам из «Гаучос», как бы те не хвастались и не хорохорились, размахивая своими мачете. Не дело живых меряться силами с неупокоенными мертвецами - это круто смотрится в боевиках и видеоиграх, а вот в жизни всегда заканчивается очень-очень грустно.

* * *
        Машина со скрипом затормозила, едва не ткнувшись шипастым бампером в корму ползущего впереди бронеавтобуса. Пако, который сидел на крыше, держась за защитные решётки, мотнуло так, что он едва не кувырнулся головой вперёд под колёса, на потрескавшийся, затянутый чёрным мхом асфальт. Головной броневик колонны - обвешанный листами котельного железа и многослойной проволочной сеткой «Понтиак» GTO, увидевший свет в Детройте, в далёком 1971-м году - приветственно заквакал клаксоном. Пако привстал, вытянув шею - на перекрёстке дожидалась группа из дюжины фигур. Первую он узнал без труда, по длинной, с остроконечным глубоким капюшоном, серо-зелёной хламиде. Падре Джронимо. А вот остальные…
        Скрюченные, сгорбленные, с кистями рук, покачивающимися где-то возле колен. Угольно-чёрные, без зрачков и радужек глаза. И рты - беззубые, безгубые, исходящие с каждым вздохом тонкими облачками прозрачно-чёрной дымки.
        Чёрные зомби. До сих пор Пако только слышал о них - парни из «Гаучос» всегда понижали голос и оглядывались, когда разговоры заходили об этих созданиях адептов Церкви Вечного Леса. Вот и сейчас никто из бойцов ударной группы не проявлял энтузиазма по случаю их появления. Да, чёрные зомби полезны в бою и будут неплохим подспорьем в схватке с немёртвыми слугами бокоров - но при одном лишь виде таких «союзников» леденящая жуть пробирала человека до костей. Спасибо, хоть падре Джеронимо не стал сажать своих «подопечных» на броневики - сам залез в машину, а его свита потрусила следом - раскачиваясь на негнущихся, словно ходули, ногах, но ни на шаг не отставая от «Понтиака». Пако передёрнуло от отвращения, он повернулся к Хорхе. Тот, побелевший, как бумага (что выглядело довольно-таки экзотично для его тёмной, как у всякого мулата, кожи), не отрывал взгляда от подошедшего подкрепления.
        - Слушай, Хорхе, парни тут шептались, будто адепты ЦВЛ не лечат тяжелораненых, которых привозят к ним, а всех, без разбора, обращают в зомби? Я-то думал, что такое заведено только у ниггеров, а тут - не тебе! Это что же, если тебя подстрелят - то станешь таким же, чёрным?
        Хорхе дёрнулся и обернулся к напарнику.
        - Эрэс муй фэо[66 - (исп.) Ну ты и урод!], Флако, ты что совсем ума лишился? Думай, прежде чем рот открыть, бабосо[67 - (исп.) Болван, идиот.]!
        В глазах его плескался неприкрытый страх, на лбу выступили крупные капли пота.
        - Не допусти Санта-Мария Гуадалупская, услышит кто? Донесут хефе, а то и самому падре Джеронимо - ты и пёрнуть не успеешь, как сам окажешься в числе этих, и ранений никаких не понадобится!
        Пако со стуком захлопнул рот и опасливо покосился на едва поспевающих за «понтиаком» зомби. Хорхе трус, конечно, но прислушаться к его словам стоит - у таких, как он, инстинкт выживания развит чрезвычайно, опасность они чуют не просто кожей, а внутренностями, печёнками. Нет уж, не нужны ему лишние неприятности. Иногда, и в самом деле, лучше помолчать…
        Колонна свернула со Второй авеню на Пятьдесят Седьмую улицу, проползла четверть мили мимо обвалившихся фасадов зданий, почти неразличимых в густых покровах шипастых лиан и прочей ползучей и вьющейся флоры. Миновала глубокий провал в дорожном покрытии, откуда поднимались густые клубы смрадного пара и неслось густое, сытое бульканье, хитиновый треск и стрёкот (в этой дыре издавна обитала колония крупных жуков-шакалов) и направилась в сторону Парк-Авеню. Проехав половину квартала, машины остановились и прижались к заросшей бурым терновником и гроздьями жгучих грибов-пылевиков обочине, пропуская вперёд «танк». По рядам бойцов прошло шевеление - парни лязгали затворами, клацали защёлками магазинов, проверяли, плотно ли сидят в ножнах боевые ножи-боуи и мачете. Пако вслед за ними передёрнул затвор своего «Смит-Вессона» и потрогал - хотя в этом и не было никакой необходимости - обмотанную грубым кожаным шнуром рукоять мачете. До схватки, на которую он возлагал столько надежд в рассуждении собственного будущего, оставались считанные минуты.
        V
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        БАШНЯ «ВОСТОК»
        - Ну и чего нам ждать? - спросил Чекист. - Там, на той стороне?
        Вопрос был адресован Фране - единственному члену отряда, кто имел опыт жизни на Манхэттене. Пусть и довольно специфический, не включавший в себя близкие контакты с уличными бандами.
        Итальянка пожала плечами и совсем, было собралась ответить, но не успела - в разговор вмешался «варяжский гость».
        - Всё зависит от того, кто нас там встретит. Насколько я понял из рассказа синьоры Монтанари - вежливый кивок в сторону итальянки, - Патрик говорил, что о червоточине там знают. И, тем не менее, ни единой попытки не то, что вторжения, но даже проникновения скажем, лазутчиков с той стороны зафиксировано не было. И это при том, что нашему… хм… ведомству доподлинно известно, что засевшие на Манхэттене деятели ЦВЛ проявляют именно к Московскому Лесу самый активный интерес.
        - И какой из этого следует вывод? - осведомился Егор. Он уже в третий раз проверил свой карабин, ощупал рассованные по подсумкам патроны, попробовал. Легко ли выходит из ножен клинок охотничьего ножа, закреплённого на левом плечевом ремне разгрузки.
        - Вывод вполне очевидный. - охотно отозвался РИИЛовец. - Если в Церкви Вечного леса даже и знают о местоположении «червоточины», добраться до неё они не в состоянии. А ведь кроме ЦВЛ и подконтрольных ей латиноамериканских банд на Манхэттене существует только одна реальная сила. Не так ли, синьора Монтанари?
        Все члены «штурмового отряда» стояли в просторной комнате, где всего сутки назад располагалась оружейка «партизан». Сейчас о прежнем её предназначении напоминали только грубо сколоченные стеллажи вдоль стен и резкий запах ружейного масла.
        - Адепты вуду. - кивнула девушка. - Негритянские группировки чернокожих, контролируемые колдунами-бокорами. О них рассказывают жуткие вещи и увы, многое из этих рассказов - чистая правда. Во всяком случае, зомби, оживших мертвецов, которых бокоры используют в качестве ударных отрядов, мне видеть приходилось. Правда, всего один раз, и на большом расстоянии.
        Егор отметил, что девушка говорит, совершенно не вставляя в свою речь итальянские слова, да и характерный акцент в её речи почти не ощущается. Возможно - следствие крайней сосредоточенности, которую испытывают все члены их группы?
        - Негры, значит… - хмыкнул Чекист. - «…Убили негра, убили, ни за что ни про что, суки замочили…»
        - Это откуда? - заинтересованно спросил Мессер. Он стоял рядом с командиром партизан и вертел в руках свою любимую финку с наборной рукояткой. Нервничает, надо полагать, подумал Егор - судя потому, как часто облизывает пересохшие губы, и как стреляет по сторонам острым взглядом.
        Да и кто бы на его месте не нервничал? Уж точно, не сам егор - вон, как вспотели ладони, сжимающие карабин…
        - Да так, какая-то древняя попса. - ответил Чекист. - Её ещё в конце прошлого века пела одна популярная тогда группа[68 - «Запрещённые барабанщики», альбом «Убили негра», 1999 г.]. Там, кстати, тоже про зомби было…
        «…А мама осталась одна,
        Мама привела колдуна,
        Он ударил в там-там и Билли встал и пошел!
        Даже мёртвый негр услышал там-там и пошел…
        Ну и что, что он зомби…
        Зато он встал и пошел…
        Зомби тоже могут,
        Могут играть в баскетбол…»
        - немузыкально пропел он.
        - Круто! - восхитился Мессер. - жаль, в Лесу сети нет, я б скачал, послушал…
        - Я тебе напою. - пообещал Бич. Все, кто был в комнате обернулись - егерь стоял в дверном проёме, на плече у него, стволами вниз, возлежал тяжёлый трёхствольный штуцер. - Если захочешь. А сейчас, ужи извини, не до песен. Чекист, командуй, чтобы стенку разбирали, пора!
        Командир партизан кивнул, и Мехвод, вооружённый тяжёлой кувалдой шагнул к кирпичной стене, которой был заложен второй дверной проём, располагающийся в дальней стене оружейки. Тяжёлые удары могли бы поднять на ноги всё население Башни - если бы люди не были предварительно эвакуированы и временно размещены в Медицинском саду.
        Криво, неумело сооружённая кладка не выдержала и полудюжины ударов - треснула и рассыпалась, открывая тёмную, лишённую окон комнату. Мехвод ещё несколько раз взмахнул своим инструментом, расширяя брешь так, чтобы через неё легко мог пройти увешанный оружием и снаряжением человек - и сделал шаг в сторону. Кувалду он по-прежнему держал наизготовку, намереваясь, похоже, прихватить её с собой. Основное же своё оружие, ручной пулемёт РП-46 с пристёгнутой патронной коробкой висел у него за спиной, поверх вещмешка-«сидора».
        - Ну что, пошли?

* * *
        СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА,
        МАНХЭТТЕН.
        До Парк-Авеню оставалось меньше половины квартала - и именно здесь, где клубки ползучей растительности, свисающие с разваленных фасадов, заполонили Пятьдесят Седьмую улицу почти на всю ширину, колонна «Гаучос» угодила в засаду. Стало это следствием предательства, или чернокожие колдуны-бокоры действительно обладали способностью проникать в мысли врага - оставалось только гадать, однако засада была организована умело, грамотно, так, чтобы не оставить жертвам ни единого шанса - разумеется, с учётом использованных для этого средств.
        Экипаж броневика, возглавлявшего колонну, попытался проскочить опасное место с ходу, не выслав разведку - за что и поплатился. Машинам дали втянуться в узость - и атаковали сразу с обеих сторон. Зомби, обмотанные полосами ткани с заткнутыми за них подрывными патронами кидались из зарослей под колёса машин, хватались за решётки, пытались вскарабкаться на броню. Шквальный огонь, открытый боевиками «Гаучос», истребил большую часть нападавших, но это мало помогло - заранее взведённые взрыватели всё равно срабатывали, взрывы сносили сидящих на броне стрелков, опрокидывали сами машины, оглушали и выводили из строя экипажи. До «танка» сумели добраться сразу пятеро ходячих трупов - и один за другим бросились под колёса. Громоздкая махина завалилась набок и вспыхнула чадным, медленным соляровым пламенем; идущие следом бронированные легковушки, уткнувшись в неожиданное препятствие, тормозили - и одна за другой становились добычей «немёртвых» смертников. А из колючего лабиринта появлялись всё новые и новые зомби, вооружённые кроме взрывчатки мачете и шипастыми дубинками. Они прыгали сверху на крышу
бронеавтобуса и схватывались врукопашную с «гаучос» а сзади их поддерживали боевики-негры не разбирая, где свои, а где неприятель. Ходячие мертвецы - чего их жалеть, в самом деле? Они и не жалели, обильно поливая свинцом и защитников колонны и атакующих.
        Горстка чёрных зомби, следовавших за «понтиаком» падре Джеронимо, продержались против этого огненного шквала всего несколько секунд - но эти секунды дали возможность Хорхе запалить фитиль и выпалить навстречу атакующим. Бутылка с напалмом угодила в асфальт под ногами группы из трёх или четырёх зомби и лопнула - хорошо, как нужно, забрызгав нападающих горящими брызгами. Но ни самого стрелка, ни тех, кто сидел с ним рядом, это не спасло - обмотанные вокруг тел зомби «пояса смертников» тоже сработали штатно, сдув в небытие броневик вместе с экипажем.
        Уцелел при взрыве один Пако - за секунду от взрыва он попытался перезарядить «Смит-Вессон», выронил обойму и наклонился в попытке её нащупать. Тела Хорхе и ещё двух «гаучос» прикрыли его от взрывной волны и гаек с болтами, которыми были начинены картонные цилиндрики с тротилом, и дело ограничилось тем, что юношу сбросило с опрокидывающегося броневика и спиной вперёд швырнуло с шипастые заросли. И последнее, что он успел увидеть - приклад дробовика в руках здоровенного эбеново-чёрного негра, летящий прямо ему в физиономию.

* * *
        Возвращение к реальности было ужасно. Пако волокли вверх по лестнице, грубо, подхватив по руки; он сделал попытку заговорить, выяснить, что случилось - но тут носильщики разжали объятия, и он рухнул лицом вниз, в кровь разбив нос и губы о бетон лестничной площадки. Похоже, церемониться с ним никто не собирался - что немедленно и подтвердил жёсткий тычок в рёбра носком тяжёлого армейского башмака. Пако повернул голову и увидел нависающего над ним здоровенного негра - его голый, как колено, череп был сплошь покрыт замысловатыми татуировками. Второй негр, помельче ростом и с волосами, заплетёнными в косички-дредды, на кончиках которых болтались вырезанные из кости черепа, стоял рядом и гнусно ухмылялся.
        - Ну что, очнулся, латинос? - поинтересовался лысый. - Тогда вставай на ноги и иди, я тебя тащить на девятый этаж не нанимался!
        - А будешь упираться, мы тебе добавим прыти! - посулил второй, поигрывая неприятного вида ножом. - Бокору плевать, с ушами выведутся его птенчики, или без. По мне, так без ушей даже прикольнее!
        И загоготал, довольный своей незамысловатой шуткой.
        Смысл сказанного дошёл до Пако не сразу, а когда, наконец, дошёл, спина у него моментально покрылась холодным потом. Случилось, если верить рассказам парней из «Гаучос», самое скверное, что могло произойти - хуже, чем вляпаться в заросли аспидника, хуже, чем угодить на обед паукам-шакалам, или даже схлопотать в живот порцию свинцовой сечки и потом долго, мучительно подыхать от заражения. Нет, Пако не повезло по-настоящему, всерьёз - его схватили негры из конкурирующей с «Гаучос» банды и теперь волокут своему предводителю, к колдуну-бокору, чтобы обратить в зомби. В такого же ходячего мертвеца, что десятками бросались под колёса их машин - и разлетались клочьями гнилого мяса при взрывах «поясов смертников».
        Он дёрнулся в безнадёжной попытке вскочить и задать стрекача, но не преуспел - лысый пинком поверг его обратно на бетон.
        - Достал он меня, Стинки! - пожаловался он. - Отрежь-ка ему ухо, авось поумнеет…
        - Правое или левое? - деловито осведомился владелец дреддов.
        - А тебе не насрать? Режь, какое ближе.
        - Тогда правое… - и Стинки потянулся ножом к голове Пако. Юноша в ужасе отпрянул, больно ударившись затылком об стену.
        - Ты смотри, он не хочет! - заметил лысый. - Может, одумался и сам пойдёт? Ты ведь пойдёшь? - осведомился он у пленника.
        Пако торопливо закивал. Говорить он не мог, поскольку прикусил язык.
        - Тогда пшёл! - лысый ухватил юношу за плечи и пинком придал направление вверх по лестнице. - ты смотри, Стинки, какая у этого латиноса задница, круглая, крепкая, молодая! Может, задержимся на шестом этаже - там в левом крыле есть подходящая комната с кроватью. А бокору всё равно, разработано у него очко или нет!
        Пако, осознав суть предложения лысого, едва не свалился в обморок от ужаса и отвращения.
        «…лучше бы разорвало взрывом… лучше уж в зомби - только не это!..»
        - Не… - подумав, отозвался дреддоволосый. - Времени мало, бокор ждать не любит. Или хочешь его разозлить?
        Вместо ответа лысый длинно выругался и новым пинком отправил Пако вверх по лестнице. Тот, спотыкаясь, побежал по ступенькам, не зная, радоваться или, наоборот, горевать…
        Святилище вуду, куда привели Пако, представляло из себя большую комнату, перегороженную пополам толстой ржавой решёткой. У стен, покрытых непонятными символами, стояли то ли полки, то ли алтари, на которых тлели, распространяя дурманящий запах, ароматические палочки и горели чёрные свечи. Рядом во множестве красовались черепа - как настоящие, человеческие, так и искусно вырезанные из дерева и пёстро раскрашенные, по большей части, в белый, красный и чёрный цвета. Между черепами то тут, то там валялись куколки, небрежно скрученные из тряпок и палочек. Из некоторых куколок во все стороны длинные ржавые иглы с костяными шариками на кончиках. А ещё здесь пахло свежей кровью - густо, приторно, несмотря на аромат, распространяемый ароматическими палочками. Колдун, высокий тощий негр с лицом, густо покрытым известью, отчего оно напоминало череп; на голом торсе засаленный, драный чёрный фрак, на шее - целая гроздь разнообразных бус и зловещего вида амулетов. Голову бокора венчал высокий чёрный цилиндр, украшенный разноцветными птичьими перьями, в зубах он сжимал измусленный огрызок толстой сигары.
        Разглядев весь этот зловещий антураж, Пако едва не обмочился. Судя по всему, владелец святилища был служителем барона Субботы - одного из самых известных - и самых зловещих тоже! - духов Лоа, покровителя смерти и сексуальных извращений во всех формах. Во всяком случае, если верить тому, что рассказывали «Гаучос» - сам-то Пако совершенно не забирался в нюансах культа вуду.
        «… вот сейчас, похоже, и придётся познакомиться…»
        Негры-конвоиры, подчиняясь повелительному жесту бокора, ловко примотали пленника к решётке. Пако хотел было заорать - но горло словно забило чем-то липким вязким, так, что он не сумел издать ни звука - и только смотрел на колдуна, как парализованный смертельным страхом кролик глядит на подползающего удава.
        «…вот и всё, надеяться больше не на что. Разве что Святая Дева Гвадалупская, которой часто молился покойный Хорхе, сжалится над Пако и прямо сейчас пошлёт ему смерть? Хотя, с ужасом осознал юноша, даже этот дар не сможет избавить его от куда горшей участи…»

* * *
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        БАШНЯ «ВОСТОК»
        Чекист шагнул вперёд. Подхватил деревянный стул, размахнулся и швырнул в пролом. Грохота от удара о стену или о пол не последовало - темнота поглотила незадачливый предмет меблировки без остатка, не оставив даже намёка что тот вообще когда-то существовал на этом свете.
        - Дорога свободна товарищи!
        Он поднял перед собой ППШ - массивный, с вытертым до белизны решётчатым кожухом ствола и диском. - Пошли?
        - Пошли. - согласился Бич. - Чекист с Мехводом первыми, как войдёте - разбегаетесь по сторонам, прикрываете выход остальных. Патронов, если что, не жалеть. Это ясно?
        Чекист только хмыкнул в ответ и покачал стволом «папаши».
        - Весь диск - их. Я не жадный.
        - Вот и не жадничай. Я иду за вами, четвёртым - Студент. Огнемёт кстати, в порядке, проверил?
        Егор кивнул.
        - Запасные баллоны Виктор с Саввой понесут. Они же и прикроют, если что.
        - Вот и ладно. За Виктором тогда сетуньцы. Ева и Уочиви, на вас Франа. Дядя Вова и наш друг из РИИЛа замыкают. Вопросы есть?
        Вопросов не было. Порядок прохождения через «Червоточину» был оговорен заранее, всякий знал своё место в боевом порядке.
        - Ну, тогда вперёд! - Бич сделал рукой приглашающий жест. - И не толпитесь, граждане, поезд без вас не отправится!

* * *
        СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА,
        МАНХЭТТЕН.
        …бокор сделал ещё один шаг и осклабился - улыбка на лице, раскрашенном под голый череп, более напоминала оскал. Глаза на этой жуткой маске светились красным - и это был именно свет, а не красные от крови белки или радужки. Колдун поднял руку, в которой блеснуло лезвие изогнутого ножа, Пако сделал попытку втиснуться спиной в решётку, просочиться между прутьев - железо держало крепко. Тогда он заскулил - единственная форма выражения эмоций, которая ему ещё оставалась.
        Решётчатый барьер загудел от сильного удара, что-то болезненно ткнуло Пако между лопаток. Налитые багровым огнём глаза бокора расширились, словно от изумления - он отшатнулся назад и что-то гортанно выкрикнул. Замершие возле двери негры-конвоиры кинулись на зов, а сам колдун смотрел на что-то, внезапно возникшее за спиной Пако - точнее, за решёткой, на которой он был распят. Челюсть у бокора отвисла, сигара прилипла к нижней губе и свешивалась с неё толстым, дымящимся на кончике отростком.
        Лысый конвоир оскалился и вскинул дробовик. Но этого движения ему не суждено было закончить: позади взахлёб ударила автоматные очередь. Надсмотрщика отшвырнуло к стене - грудь его расцветилась красно-чёрными пятнами, из которых толчками выплёскивалась кровь. Комната наполнилась визгом рикошетов, пороховой гарью - пули, выпущенные невидимыми стрелками, в клочья рвали чёрные тела, отшвыривали к стене, вышибали на облезлой штукатурке цепочки пулевых отметин. И вдруг всё закончилось, только низко звенело в ушах и стекала со лба горячая струйка - Пако не заметил, что именно царапнуло ему кожу, острый бетонный осколок или срикошетившая от решётки пуля. Он, помертвев от страха и непонятности происходящего, не мог оторвать взгляда от тел, ещё дёргавшихся в больших лаково-красных лужах расплывающихся из-под них по голому кафельному полу.
        «…спасение? Но… кто? Уж точно не „Гаучос…“»
        Он вывернул шею в попытке рассмотреть, что творится позади. И не успел - раз, два, три тяжко грохнуло железо, удары болезненно отдались во всём его избитом теле. Решётка содрогнулась, покосилась - на миг он испугался, что она сейчас рухнет, припечатывая его к полу - и замерла. За спиной зазвучали отрывистые, грубые фразы на незнакомом языке, их заглушил протяжный скрип насквозь проржавевших петель, на которых проворачивалась решётчатая дверь. Снова раздались чужие фразы, и Пако, к своему удивлению, узнал язык - на таком говорили, вернее, ругались потомки русских эмигрантов, с которыми ему не раз приходилось встречаться на родине, в Аргентине, задолго до отъезда в Североамериканские Штаты. Ржавый скрип повторился, и в поле зрения юноши возникла женщина - смуглая, похожая на латиноамериканку, она была одета в полувоенный хаки. На плече у неё стволом вверх лежал карабин с раскладным прикладом в виде металлической рамки. Несмотря на весь ужас своего положения, Пако не мог не заметить, что женщина - скорее, девушка, вряд ли она старше двадцати пяти, - очень красива: чёрные, как смоль, волосы, гладкая
нежная кожа, и даже старательно наложенный лёгкий макияж, контрастирующий со свежей царапиной на щеке. За её спиной возник белый мужчина, одетый в старомодную военную форму, с выцветшей добела пилоткой, украшенной металлической звёздочкой зелёного цвета. В руках у него курился голубоватым пороховым дымком массивный автомат с решётчатым стволом, деревянным прикладом и большим, как у «Томми-гана», патронным диском.
        - Ты кто, chico?[69 - (исп.) Чико - парень, мальчик.] - спросила девушка, и юноша машинально отметил, что испанский для неё наверняка не родной. - И что с тобой собирались делать эти bastardos negros?[70 - (исп.) Бастардос негрос - Черномазые ублюдки.].]
        VI
        СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА,
        МАНХЭТТЕН.
        ШТАБ-КВАРТИРА БАНДЫ PIRUS.
        Пока Пако приходил в себя, пока сбивчиво отвечал на первые вопросы, пришельцы умело зачистили от негров весь этаж торгового центра. Все они, к немалому его удивлению, оказались белыми - до сих пор юноша полагал, что их собратья имеют шанс выжить на Манхэттене разве что, в качестве рабов, да и то очень недолго. А тут - умелые, хорошо вооружённые и организованные бойцы, походя прихлопнувшие сопротивление подручных бокора и целого выводка зомби. Пако ясно слышал шипение огнемёта, рёв пламени и истошный вой ходячих мертвецов, превращавшихся этажом ниже в обугленные головешки - как и длинные очереди ручного пулемёта, которыми пришельцы выкашивали лезущих снизу через лестничные пролёты чернокожих боевиков…
        Кто эти беспощадные бойцы, как они сумели возникнуть из воздуха в отгороженной решёткой половине святилища культа вуду? Какая-то новая, никому до сих пор неведомая группировка? Диверсанты, вторгшиеся на Манхэттен из внешнего мира? Оставалось только гадать. Гадать - и отвечать на вопросы смуглолицей красавицы.
        Некоторая ясность появилась, когда по коротким репликам, которыми обменивались чужаки, Пако сумел опознать их язык. У себя на родине, в Аргентине, ему приходилось сталкиваться с уроженцами северных провинций, где немало было потомков русских эмигрантов, и теперь уверенно опознал некоторые слова, которыми те обильно уснащали свою речь. Но откуда взялись эти русские, зачем вторглись они в штаб-квартиру одной из самых могущественных банд Манхэттена и, главное, что собираются делать дальше - всё это по-прежнему было загадкой. Впрочем, сейчас Пако было не до её разрешения - его отвязали от решётки, усадили на стул, сунули в руки плоскую оловянную фляжку с коньяком, пару галет и солидный кусок вяленого, необыкновенно вкусного мяса. Смуглая красавица-итальянка (её акцент Пако тоже сумел опознать, благо за время недолгого своего пребывания в Штатах успел пообщаться с её соотечественниками) дождалась, пока юноша расправится с угощением и продолжила расспросы. Пако отвечал легко, охотно - в самом деле, какой смысл скрывать что-то от спасителей? Хотели бы убить - давно бы убили, а так, глядишь, может и
удастся выбраться из этой переделки целым и невредимым…
        Вопросы, которыми засыпала его синьора Франа (так девушка представилась), были прерваны на самом интересном месте - когда Паконачал рассказывать о засаде, в которую угодил караван «Гаучос». Он едва успел описать первую атаку «двуногих бомб» и бесславную гибель бронегрейдера, когда дверь в святилище распахнулась и двое русских - оба в кожаных безрукавках на голых, густо татуированных торсах и со зловеще изогнутыми мечами в наспинных ножнах - втащили в комнату окровавленного, избитого человека, с котором Пако узнал падре Джеронимо. Адепт ЦВЛ бессильно свешивался, поддерживаемый татуированными под руки, и юноша мимолётно удивился: почему это покойный ныне колдун, имея такого важного пленника, стал тратить время на его ничтожную персону?
        Разумеется, юноша немедленно сообщил итальянке, кто оказался у них в руках. Протосвященника усадили на стул; командир пришельцев (или тот, кого Пако определил для себя, как их командира) стащил со спины большой рюкзак на металлической раме, прислонил его к стене, довольно потёр ладони, уселся напротив пленника. После чего, извлёк из ножен на поясе огромный кривой нож и, глядя пленнику прямо в глаза, разразился длинной репликой на русском - из которой сам Пако, изрядно встревоженный таким поворотом событий, не понял ни единого слова.

* * *
        - Ты-то нам и нужен! - Бич расплылся в довольной улыбке. - Как говорил Лёва Задов[71 - Махновский контрразведчик, персонаж романа А. Толстого «Хождение по мукам».], со мной брехать не надо. Я тебя буду спрашивать - ты будешь отвечать. И ежели соврёшь хоть слово, выкручиваться начнёшь и вообще, вообразишь себя умнее одесского раввина - тогда, значить, не обессудь. Говорят у вас тут на улице жужелиц всяких полно, и все шибко голодные?
        - Он вас не понимает, синьор Серхио! - встряла Франа. - Говорите по-английски, или по-испански.
        Егерь хмыкнул и развёл руками.
        - Извини, красавица, с языками у меня того… не очень. Что знал - подзабыл за тридцать лет, у нас всё больше русский в ходу. Ты уж переведи, не сочти за труд.
        - Не надо переводить. - прохрипел падре Джеронимо. - Я хорошо говорю по-русски.
        И пошевелил стянутыми за спиной руками. Стоявший у него за плечом Глеб нахмурился, положил руку на плечо и стиснул. Тот вздрогнул и зашипел от боли - пальцы сетуньца, твёрдые, как стальные прутья, глубоко впились в напряжённые мышцы мышцы.
        - Не надо. - махнул рукой егерь. - Он больше не будет. Ты ведь больше не будешь, верно?
        ЦВЛовец торопливо замотал головой.
        - Вот и хорошо! Тогда первый вопрос: откуда ты такой красивый, размовляешь по-русски? Только не крути мне бейцы за то, шо твоя мамаша родом с Брайтон-бич. Всё равно не поверю.
        - Я пять лет прожил у вас, в Московском Лесу. - прохрипел пленник. - Вернулся всего полгода назад.
        - О, как! - егерь недоверчиво сощурился. - А Зов Лесатебе, значит, не помеха? Неплохо устроился, ничего не скажешь…
        - Он действует на меня так же, как и на всех прочих. - помотал головой ЦВЛовец. Ну, может немного послабее, но всё равно действует. Меня отправили в Штаты из Шереметьева. Перед посадкой в самолёт накачали всякими порошками и снадобьями, так что все двенадцать часов полёта я проспал. После посадки в аэропорту Кеннеди было похуже, но меня быстро перебросили сюда.
        - А зачем вернулся? - поинтересовался егерь. - У нас, что ли, не понравилось?
        - Приказ штаб-квартиры. Она расположена здесь, на Манхэттене.
        - Если не секрет, кто устроил вашу переброску? - спросил «варяжский гость». Он стоял рядом с егерем и внимательно слушал каждое слово импровизированного допроса. - В смысле, с кем вы имели дело персонально? Имена…
        - …пароли, явки? - подхватил Сергей. - Я вас умоляю, имейте немножко потерпеть!
        - Я ничего толком не знаю…. - отозвался пленник. - Меня встретили на Речвокзале, посадили на теплоход и прямо там, в каюте начали потчевать лекарствами. Больше я ничего не помню - до того момента, когда пришёл в себя уже по эту сторону Атлантики.
        «Варяжский гость» покачал головой. Видно было, что ответ его не устроил.
        Он вам всё расскажет… - посулил егерь. - А пока отвечай - зачем вы полезли в штаб квартиру негров? Из за этого?
        И указал на покорёженную кувалдой Мехвода решётку. За ней, на голом бетоне поблёскивали россыпи свежестреляных гильз да валялся одиноко стул с отломанной ножкой - тот самый, брошенный Чекистом перед тем, как шагнуть в неведомое.
        - Мы давно знали, что в штаб-квартире вудуистов находится вход в «червоточину», ведущую в Московский лес. - покорно заговорил пленник. Знали мы и то, что здешний бокор не раз пытался им воспользоваться. У него, правда, хватило ума не экспериментировать самому - посылал добровольцев, рабов, даже своих зомби. Но, насколько нам известно, ни один назад не вернулся. Негры считали, что их забирают духи Лоа. Они и вас за них приняли.
        - За кого, за духов Лоа? - уточнил егерь. Протосвященник кивнул.
        - А у нас, в Офисе никаких человеческих останков тоже не появлялось. - сказал Чекист. - Ни при нас, ни раньше, когда там командовал Генеральный. Мы всех подробно расспросили, перед тем, как замуровывать комнату. Ни косточки, ни клочка одежды, ничего!
        - Похоже, эта конкретная червоточина анизотропна… в каком-то смысле. - сказал «варяжский гость». Егерь озадаченно покосился на него.
        - А если то же самое, но по-русски?
        - Это означает, что свойства некоего… хм… субстанции или вещества неодинаковы в разных направлениях. В нашем случае - «червоточина» проходима только в одну сторону, от нас на Манхэттен.
        - Можете ведь, если хотите! - Бич задумался. - Погодите… но ведь это значит, что не сможем вернуться тем же путём?
        - Не сможем. - кивнул «варяжский гость». - Придётся искать другой способ.
        Егерь покачал головой.
        - Не делайте мне беременную голову, я и сам понимаю, что в аэропорту Кеннеди нас не обилетят. - егерь внимательно посмотрел на пленника. - Ежели вы такие умные, и знали, что здесь нет прохода - то зачем вы вообще сюдой лезли? Ведь не ради поручкаться с неграми, так?
        Падре Джеронимо молчал, уткнув взгляд себе под ноги.
        - Вы шо замолчали свой рот? Забыли за правильно говорить? Молчание.
        «Варяжский гость» шагнул вперёд. Толстенный ствол револьвера упёрся пленнику в рот, раскровеняя губы, дёсна, выкрашивая эмаль на зубах.
        - Думаешь, мы тут шутки шутим? - произнёс он свистящим шёпотом. - думаешь, мы сюда для погулять зашли? В молчанку решил поиграть?
        И вдруг рявкнул во весь голос:
        - Отвечать, когда спрашивают, сволочь! В глаза смотреть, кому сказано!
        Пленник в ужасе отшатнулся, едва не опрокинув стул, но Глеб держал крепко. По ножке стула потекло, в комнате распространился острый запах мочи, и ЦВЛовский протосвященник взахлёб, торопливо заговорил.

* * *
        То ли негры толком не осознали, что произошло, то ли не смогли собрать силы для ещё одной контратаки, а только двумя попытками пробиться на этаж со святилищем дело и ограничилось. Первая была отбита огнём ручного пулемёта и ППШ в упор, после чего лестничный пролёт оказался завален чернокожими трупами до полной непроходимости. Сапёр, осмотрев результаты деятельности соратников, удовлетворённо буркнул что-то под нос и добавил к дымящейся, окровавленной куче пару самодельных мин на растяжках, с начинкой из динамита и гаек.
        Они-то и сняли первую жатву, когда через баррикаду полезла вторая волна атакующих - на этот раз, не живых негров, а самых натуральных зомби. Взрывы разметали первые ряды, после чего в дело вступил огнемёт Студента - и шипел, и плевался языками дымно-чадного пламени до полного истощения очередной тройки баллонов. Вместе с ней закончились и атакующие; Студенту же, как и прикрывавшим его егерям пришлось натянуть противогазные маски, поскольку дышать в лестничных пролётах стало нечем от смрада палёной мёртвой плоти и вони горелого растительного масла, смешанного со спиртом и ещё какой-то химической дрянью. После чего - отступили, навалив поверх тлеющей грубы мертвяков обломки офисной мебели и разнообразный хлам, нашедшийся в нежилых комнатах этажа. Туда же покидали - чтобы не мозолили глаза и не мешались под ногами - трупы бокора и его подручных.
        Пора было решать, что делать дальше, поскольку оставаться в святилище дальше было, очевидно, немыслимо - рано или поздно чернокожие соберутся с силами и снова пойдут на приступ. И на этот раз вполне могут добиться успеха - короба с патронными лентами к ДП-46 и сменные баллоны к огнемёту пустели с пугающей быстротой - а ведь рейд только начался! Так что Сергей скомандовал личному составу приводить оружие в порядок и отдыхать, поставил в караулы безответных сетуньцев и Виктора. А сам с Треном, Франой и «варяжским гостем» заперся в очищенном от мертвецов святилище. Извлекли из рюкзаков термос с кофе, фляжку коньяка и сухпайки из вяленой оленины и галет - и принялись думать нелёгкую думу.
        - Значит, ЦВЛ-овец собирался открыть червоточину с этой стороны? - сказала Франа, прожёвывая кусок мяса. - На эту вашу Соколиную Гору, я правильно поняла?
        - Всё верно. - подтвердил егерь. - Он и чёрных зомби с собой прихватил ни разу не для охраны, а чтобы, если получится захватить святилище, немедленно пустить их в ход. Ты, кстати, не узнал, как он собирался это делать?
        Вопрос был адресован Трену. Друид медленно покачал головой.
        - Нет. Пленник упорно молчит, а из того, что было у него при себе, я почти ничего не понял.
        - Если молчит - надо спросить так, чтобы ответил. - резонно заметил «варяжский гость». - У нас же получилось?
        Действительно, под дулом револьвера падре Джеронимо раскис и выложил массу ценных фактов. Например - то, что захваченные на ВДНХ сильван с Пиндосом переправлены на Манхэттен, и в данный момент ожидают решения своей участи в главной штаб-квартире ЦВЛ.
        - Ты не понимаешь… - Трент покачал головой. - Он, может и рад нам всё сказать, но не может. Ему… запрещено. А я… я сам здесь как слепой, ничего не вижу.
        Расспрашивать, что именно не видит друид, егерь не стал - даже если тот и снизойдёт до ответа, то понять что-нибудь всё равно будет невозможно. Что до допроса - то действительно, несколько попыток Трена расспросить протосвященника вызвали у того припадки вроде эпилептических. корчился в жесточайших судорогах, закатывал глаза так, что были видны только белки, изо рта у него шла пена. В итоге Сергей допрос запретил - пленник мог им ещё понадобиться, причём в сравнительно здравом уме и твёрдой памяти. Хотя бы - для того, чтобы проникнуть в логово Церкви Вечного Леса, чего, похоже, было не избежать.
        - Я вообще здесь как слепой… - повторил друид, и в голосе его Сергей с удивлением уловил нотки отчаяния. Здесь всё другое, не как у нас. Растения, земля, сам воздух…
        - Как в Чернолесе? - уточнил егерь. Он видел флору Манхэттена только через окно седьмого этажа, но не мог не заметить явного сходства с мутировавшей растительностью Болотного острова.
        - Другое. - упрямо повторил Трен. - Я не вижу… и спросить не могу. Может быть потом…
        - Извини, за потом обещать не стану. - Сергей плеснул в крышку термоса кофе, подумал и сдобрил его несколькими каплями «Спарапета» из фляжки. - Неясно, будет ли у нас это самое «потом» - при таких-то раскладах?
        - Вы мне вот что объясните:… - заговорил «варяжский» гость. - Если эти, из ЦВЛ научились открывать «червоточины» на Соколиной Горе, то на кой ляд им понадобилась ещё и эта, ведущая в Башню Восток?
        Егерь пожал плечами.
        - А я доктор? Может, решили что так будет незаметнее? Соколиная - она всё же на открытом месте. Вон, и Ева их обнаружила… А Башня изолирована от остального Леса… была раньше.
        - То есть, они знали, что в Лесу не было известно об обитающей в Офисе общине?
        - Ну не зря же этот марамой у нас проторчал пять лет кряду? Выяснил и это и, надо полагать, ещё много чего другого… интересного. Клык на холодец, он и к налёту на ГЗ имеет отношение!
        - Ладно, об этом ещё успеем спросить. - сказала Франа. Она допила свой кофе и сидела, обхватив себя руками за плечи - словно ей было холодно. Сейчас важно, что Патрик с Умаром живы и здесь, рядом.
        Да, ребят надо вытаскивать. - подтвердил егерь. - Их, клык на холодец, держат тут как заложников. Понимают, сволочи, что мы в нашем Лесу их теперь в покое не оставим…
        - Вы, как я понял, были в штаб-квартире ЦВЛ, когда работали здесь? - спросил «варяжский гость».
        Случалось несколько раз. - кивнула девушка. - Они сидят в церкви Святого Патрика. Это на Пятой Авеню, недалеко, всего в неккольких кварталах отсюда.
        В соборе, говоришь? - егерь ухмыльнулся. - А у них губа не дура… Или просто понты колотят, фраера дешёвые?
        - Не знаю… - итальянка пожала плечами. Смысла последней реплики она не уловила. - Но даже если мы найдём наших, то как будем возвращаться назад?
        - ЦВЛ-овцы, как я понял, используют в своих ритуалах «чёрных зомби». - задумчиво произнёс Сергей. - А нам что мешает сделать то же самое?
        Брови «варяжского гостя поползли на лоб». Секунду спустя к нему присоединилась и Франа.
        - Только не говорите, Сергей Петрович, что вам знакомы их ритуалы!
        - Не знакомы. - не стал спорить егерь. - И у падре Джеронимо не спросишь. Трен, вон, пытался, а проку?
        - Так что же делать?
        - Моня, не расчёсывайте мне нервы, их есть кому испортить. - ухмыльнулся егерь. - Вот доберёмся до места - и будем думать. А сейчас давайте-ка добьём коньячок. Клык на холодец, нескоро нам ещё придётся вот так, со вкусом, посидеть…

* * *
        - Всё запомнили? - повторил Сергей. - первыми идут сетуньцы. Уочиви и дядя Вова за ними с отрывом на три пролёта. Следом остальные, на каждой второй площадке задерживаемся, контролируем прилегающий переулок. Если что - огонь открывать без разговоров. Чекист с Мехводом прикрывают и спускаются последними, не раньше, чем сетуньцы доберутся донизу.
        Они стояли в узком коридоре, торец которого перегораживала металлическая дверь с узким стеклянным окошком. Ева выглянула наружу - пожарная лестница уходила вверх и вниз; до земли отсюда было не меньше дюжины решётчатых пролётов со ступеньками, из стальных часто наваренных прутьев. Всё - и прутья, и поручни, и крепёжные скобы, прикрученные к стене, покрывал толстый слой рыжей ржавчины.
        Громадные, метров по пять в обхвате, стебли шипастых лиан, оплетали весь фасад торгового центра. Как они оставили невредимыми пожарную лестницу - оставалось только гадать; кое-где гигантские шипы, которыми ощетинились чёрно-зелёные, покрытые чешуйчатой корой стебли, проделали в кирпичной кладке изрядные бреши. Ева подумала, что на каждый из этих шипов можно запросто наколоть, как бабочку на булавку энтомолога, средних размеров ракопаука.
        Если, конечно, на Манхэттене водятся ракопауки.
        - От нижней ступеньки до земли верных метра три. - заметил Виктор. Он перегнулся через перила и смотрел вниз. - Придётся прыгать, а там, внизу, дрянь какая-то колючая, пообдерёмся…
        - Потому Бич и послал вперёд сетуньцев. - отозвалась Ева. Они ребята ловкие; спустятся и расчистят площадку под лестницей своими мечами. А тебе с твоей деревянной рукой вообще грех жаловаться на какие-то там шипы…
        Виктор хмыкнул - он до сих пор не совсем ещё привык к подарку лешаков. Но в одном супруга права: шипы местных лиан, даже самые твёрдые, пасовали перед его древесиной.
        - Когда все спустимся, - заговорила итальянка, дождавшись, когда егерь умолк, - выдвигаемся к правому гулу.
        Она жестом указала направление.
        - Там спуск в подземку, и наш новый друг уверяет, что им можно воспользоваться.
        Пако кивнул. Он ни слова не понял из сказанного, но старался во всём угодить красивой итальянке. Недаром, когда его стали расспрашивать о подходах к штаб-квартире ЦВЛ, он сразу же вспомнил о ветке метро, по которому можно попытаться добраться до нужного места.
        - А ему самому приходилось там бывать? - осведомился «варяжский гость». Он крепко держал за локоть падре Джеронимо. Пленника было решено взять с собой. Во избежание сюрпризов руки ему оставили связанными и заткнули рот кляпом. Теперь ЦВЛ-овец мог только дёргаться да мычать в знак протеста - без видимых, впрочем, результатов.
        - Говорить - и не раз. - ответила Франа. - Он раньше выполнял всякие поручения в подземных коммуникациях и успел их неплохо изучить. Уверяет, что пройти можно, хотя, конечно, рискованно. К тому же, многие тоннели затоплены, и часть пути придётся преодолевать вплавь?
        - Это как? Удивился Чекист. - Мы ж навьючены по самое не балуйся, а в темноте, да с полной выкладкой - плавать? Потопнем, как пить дать…
        - Он сказал - там есть пустые бочки и доски. Соорудим плоты, как-нибудь переберёмся. Верёвки у всех есть?
        Бойцы по очереди кивнули. К рейду готовились основательно, и в напряжении каждого имелся моток тонкого троса из редкостного паучьего шёлка, позаимствованного ещё в Офисе. Там этот материал выделывали уже давно, а с тех пор, как поднебесная община покончила со своей тридцатилетней изоляцией - стали торговать им по всему Лесу.
        - Вот как знал, что снова под землю лезть придётся… - недовольно буркнул Бич. Хоть бы раз без этого обойтись - так ведь нет! Терпеть ненавижу…
        Командир партизан открыл рот, чтобы спросить ещё что-то, но тут стены и пол содрогнулись - раз, другой, третий. По коридору прокатился протяжный грохот, источник которого, похоже, располагался этажом ниже. Чекист и Сергей вопросительно посмотрели на Сапёра.
        - Фугасы сработали. - ухмыльнулся тот. - Я заложил их сразу за баррикадой из трупов - видать, опять полезли и подорвались. Теперь имеем верных полчаса, прежде, чем переберутся через пролом. Раньше не справиться.
        - А раз так - пошли! - скомандовал Сергей. - Нечего терять времени. Промедлим ещё четверть часа - как пить дать, попадём под обстрел прямо на пожарной лестнице. А оно нам надо - такой, я извиняюсь, геморрой?
        VII
        СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА,
        МАНХЭТТЕН,
        ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ СТРИТ.
        - Бегите! - отчаянно заорал Пако. - Скорее, бегите, это верная смерть!
        Спутники его не понимали - одна лишь девушка-итальянка, та, что допрашивала его в штаб-квартире негров, сделала шаг назад, и лицо её сразу сделалось напряжённым, скулы заострились. А хитиновая река текла навстречу, быстро, неумолимо. Казалось, что все звуки разом исчезли из окружающего мира, кроме громкого шуршания - словно какой-то великан мнёт и жамкает в гигантских своих ладонях ком жёсткого целлофана. Поток приближался, и уже были различимы отдельные особи, его составляющие - крупные, в два - два с половиной пальца длину, блестящие, эбеново-чёрные муравьи с длинными серпообразными зазубренными челюстями, ярко-оранжевыми овальными пятнами на спинках и такими же оранжевыми лапками, усаженным крючковатыми шипами.
        - Бегите же, не стойте! - снова заорал Пако, понимая, что совет запоздал и спасения уже нет. Тем не менее, он попытался пуститься назад по улице - но дубовая рука-клешня Виктора больно вцепилась ему в плечо и пресекла это поползновение. Обмирая от ужаса, юноша наблюдал, как накатывает губительная волна - до неё уже дюжина шагов… восемь… пять…
        Пронзительно зашипели увенчанные раструбами короткие трубки в руках двоих «партизан» - от них к баллонам, висящим за спиной, шли коленчатые шланги. Облачка лёгкой пыли окутали передние ряды термитов, и Пако с удивлением увидел, как те блёкнут, словно рассыпаются, превращаясь в сплошной неподвижный ковёр из бурых угольков. А их собратья, те, кого не затронула странная пыль, замерли, всей массой подались назад - и вдруг чёрно-оранжевый ковёр разделился надвое и двинулся в обход, с обеих сторон. Чекист и Мессер тоже повернулись, расходясь по сторонам. Снова зашипели распылители, и бурая ковровая дорожка шириной в несколько шагов оконтурила фланги маленькой группы. Рукава огненной реки продолжали течь, но уже на безопасном удалении от людей, и только целлофан в руках невидимого гиганта продолжал и продолжал шуршать.
        Пако без сил опустился на растрескавшийся асфальт. Его трясло, ноги стали ватными от пережитого смертельного ужаса.
        - Огненные термиты-мутанты. - пояснила итальянка. - Считается, что ничего страшнее на Манхэттене нет. От них даже убежать невозможно, разве что повезёт, и успеешь вовремя забраться повыше. Эти твари почему-то не любят подниматься наверх.
        - У нас тоже водятся похожие. - Мессер с отвращением сплюнул и прикрутил латунный барашек на распылителе. - И тоже наверх лазать не любят, падлы. Когда мы добирались до Грачёвки, нарвались на таких - те, правда поменьше, с мизинец… Так больше часа просидели на уступе обрушенной стены, пережидали. Проводник наш, Хорьком его, помнится звали, всё гундосил заливал: мол, после них только скелеты остаются, лис, кабанов, даже медведей. Душу вынул из меня, сучара, я его даже хотел вниз скинуть, к муравьям этим…[72 - Эти события описаны во второй книге цикла, «Клык на холодец».]
        Пако мучительно закашлялся потом взахлёб заговорил по-испански.
        - Говорит, что видел, как бригада рабов, трудившихся на расчистке улицы, попалась огненным термитам. Их было восемнадцать человек, вместе с охранниками, а уцелел всего один - он успел без защитного костюма забраться по шипастой лиане и просидел там весь исколотый и исцарапанный, три часа, пока термиты не убрались прочь. А от остальных остались одни только кости - белые, гладкие, будто бы полированные. Огненные термиты не оставляют ни капли крови, ни клочка кожи, пожирают всё, подчистую…
        - Экая, однако, пакость… - Бич сплюнул и пошевелил ногой бурое крошево, оставшееся там, куда угодили струи «антихитина» из распылителей. - А Шапиро-то красава, какую полезную штуку выдумал! На эту пакость его пыльца действует, пожалуй, даже посильнее, чем на пауков.
        - Оно и понятно… - заметил Чекист. - Пауки-волосаны, которые в башне обитали - у них и хитин потолще, и поверх него космы щетины наросли, пыльца не сразу добирается. А тут - милое дело!
        - Вот и я говорю, молодец. - согласился егерь. - Вернёмся - непременно Шапире коньяк поставлю. Наилучший, пятидесятилетней выдержки. Заслужил!
        - Если вернёмся. - недовольно буркнул Егор и опустил брандспойт огнемёта, из которого таки и не сделал ни одного выстрела по муравьиной реке. - Кто его знает, сколько тут ещё водится таких поганых сюрпризов?
        - Тьфу на тебя, Студент за твой дурной язык! - немедленно разозлился егерь. - Даже в шутку так говорить не смей! Накликаешь ведь, клык на холодец!
        - Одно хорошо… - философски заметила итальянка. Теперь отсюда и до перекрёстка, где станция подземки, никакой дряни можно не опасаться - ни двуногой, ни шестиногой, вообще никакой. После огненных термитов обычно не остаётся ничего живого.
        - Ну так чего ждём? - отреагировал егерь. - Поторопимся, пока нам путь расчистили. Мехвод, Чекист - у вас баллоны совсем пустые, или ещё чего-нибудь есть?
        - У меня ещё примерно треть. - ответил командир «партизан», глянув на прикрученный к раструбу манометр. - И запасной баллон к «сидору» приторочен.
        - Вот и идите по флангам, а то мало ли что оттуда повылазит! А вы, синьора Франа, за парнишкой-то присмотрите - он, как я погляжу, вовсе сомлел.

* * *
        СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА,
        МАНХЭТТЕН,
        ПОДЗЕМКА.
        Новый спутник не обманул: в затопленном примерно до половины вестибюле станции подземки действительно нашлась целая россыпь железных бочек и груда досок - часть покачивалась на воде, часть была навалена на верхних, не залитых водой ступенях. Не понадобилось даже изводить тросы из паучьего шёлка - на стяжки и крепления плотов плот пошли куски кабеля и проволоки, отодранной от давно лишившихся облицовки стен. Несколько труднее пришлось с шестами, которыми надо отталкиваться во время «плавания» по тоннелям, но и здесь нашёлся выход - здоровяк-Мехвод вместе с сетуньцами выломал и приспособил к делу несколько тонких стальных труб, закреплённых вдоль стен на проржавленных насквозь кронштейнах.
        Но сооружение плотов и подготовку к «плаванию» ушло около двух часов; когда работа была закончена, последний из трёх плотов закачался в замусоренной маслянистой непроницаемо-чёрной воде у ступенек, и Бич дал команду отдохнуть и перекусить перед дорогой.
        - Это что, грибочерви? - спросил он, разглядывая с почтительного расстояния гроздья пупырчатых вздутий на стенах. - У нас в метро такие же обитают… и не только в метро. Они у вас съедобные?
        Пако посмотрел на егеря непонимающе - тот спрашивал по-русски. На помощь пришла Франа.
        - Он говорит - да, съедобные и очень вкусные - перевела итальянка после короткого обмена репликами с юношей. - Особенно если пожарить на палочке или угольях, как креветок. Только собирать их опасно, особенно крупных. Вцепятся в незащищённую кожу - вполне могут клок мяса вырвать…
        - Знаем, плавали. - егерь сплюнул в воду. - Набрать бы их сейчас, да под пивко… только где ж его тут взять? Ты вот о чём его спроси: кто тут ещё обитает? В тоннелях, я имею?.. Пиявки какие-нибудь, змеи, водяные пауки?
        Франа кивнула. Последовал новый обмен пулемётными репликами на испанском, причём Пако помогал себе, размахивая для убедительности руками.
        - Говорит - змей тут нет, а пиявок и водных пауков много. Только они мелкие, и надо только быть внимательным, чтобы не забрались под одежду. А вот баггеры - это дело другое, это действительно опасно.
        - Баггеры? - егерь нахмурился. - Это что за здрасьте вам через окно?
        - Я про них слышала. - сказала Франа. - Только думала, что это неправда… сказки, городские легенды. А вот Пако говорит, что они действительно существуют, и особенно - здесь, в под Ист-Сайдом. Говорит - в канализационные тоннели, где вода едва по пояс, баггеры не заходят, слишком для них мелко, а вот в подземке - дело другое…
        - Не тяните кота за все подробности, не имейте такой привычки! - Бич явно терял терпение. - Тоннели-шмонели… говорите мне прямо в уши, что это за баггеры такие? А уж что с ними делать - мы как-нибудь придумаем. Не впервой.
        - Баггеры это… как бы вам сказать? - итальянка задумалась. - Нечто вроде симбиоза человека и гигантского жука-плывунца. Жуки эти, видите ли, размножаются, откладывая яички в тело других живых существ, а когда личинка выводится - она растёт, пожирая жертву изнутри.
        - Это понятно. - кивнул Бич. - Нечто типа ос-наездниц, у насекомых такое нередко встречается. Но с какого боку тут симбиоз?
        - С такого, что людей эти личинки не пожирают… - Пако говорил очень быстро и Франа едва успевала переводить его откровения на русский. - Они парализуют, обездвиживают жертву, и пока та валяется в коме - а это может продолжаться пару недель, - личинка вырастает. Но она не съедает человека, а наоборот, подкармливает его через особые жгутики, врастающие в тело во многих местах сразу. И не только питают - они как бы становятся одним целым. Человек управляет жуком, а взамен получает способность дышать под водой, самостоятельно залечивать раны, даже оторванные конечности отращивать - и свои ноги-руки и жучиные. Но разделиться они уже не могут, иначе погибнут оба. Так и живут в тоннелях подземки. Баггеры, одно слово…
        - Экая пакость… - егеря передёрнуло. - И много их тут таких?
        - Хватает. Не поверите, но многие сами спускаются в подземку, чтобы подцепить там личинку жука. Особенно часто это случается среди беглых рабов. Они говорят: лучше уж так, чем в кабале у банд. Тут, хоть и во тьме и привязан к жуку, а всё же какая-никакая свобода…
        Слушатели - а Пако внимательно слушали все «москвичи» - подавленно молчали. Представить себе, что кто-то добровольно согласится срастить свой организм с водяным жуком, было непросто.
        - У нас в Московском Лесу тоже, бывает, людей сращивают с деревьями. - сказала Ева и кивнула на деревянную руку супруга. - рука - это ещё что, а видели бы вы Сердрика…
        Виктор кивнул, вспомнив несчастного сетуньца, вросшего в ствол дуба в ожидании превращения в лешака.
        - Не сравнивай! - строго сказал Трен. - Даже близко тут ничего общего! Это… это совсем другое. Деревья… в них душа самого Леса, его сила, мудрость. А тут - насекомые, мерзость…
        - А ещё говорят, что баггеры каннибалы, людоеды. - продолжала переводить Франа. - Они и друг друга, случается, жрут, а уж если нормального человека удаётся захватить, особенно кого-нибудь из членов банд - то не просто поедают, а сперва мучают страшно. Мстят, понимаете ли, за прежние свои страдания… Пако говорит, что сам с ними не сталкивался, но две их группы, работавшие в тоннелях подземки, пропали без следа. Не иначе, баггеры и уволокли, других по настоящему серьёзных опасностей в тоннелях подземки немного.
        - А на поверхность эти ваши багггеры выбираются? - спросил Егор. Итальянка перевела.
        - Да, но только самыми тёмными ночами, когда нет даже луны. - ответил Пако. - У них глаза перерождаются, не выносят яркого света.
        - Вот как? - егерь оживился. - Это хорошо, это полезно. Студент, ты калильную лампу захватил?
        - А как же!
        Егор распустил застёжки рюкзака.
        - Вот она у меня, родимая, и баллон с газом имеется - хороший, привозной из-за МКАД, сам брал на Речвокзале. Часа на три непрерывного горения должно хватить.
        - Тогда зажигай - и по плотам! - он по очереди оглядел спутников. Кое-кто отводил глаза, видимо, под впечатлением жутких откровений Пако.
        - И не кисните вы лицами! Как любил говаривать один мой добрый знакомец: не стоит отчаиваться худшее впереди. И он таки да, оказался прав…

* * *
        Баггеры напали сразу после того, как караван плотов (с проклятиями, матами, ударами кувалдой по искорёженному металлу) протиснулся мимо застрявшего прямо в тоннеле поезда. Две или три крупные особи вынырнули справа, из узкого технического тоннеля. Попав в слепящий луч калильной фары, они сначала замерли, словно парализованные - и заметались из стороны в сторону. В снопах брызг Егор разглядел босховские силуэты - округлые антрацитово-блестящие жучиные спины, к которым, вцепившись в хитин, прижимались скрюченные человеческие фигурки. Из ключиц и рёбер высовывались чёрные, словно рубчатые, то ли шланги, то ли щупальца - и скрывались где-то под надкрыльями.
        Мельтешащие в луче твари были почти мгновенно расстреляны сосредоточенным огнём, однако ещё нескольким тварям повезло больше - нырнув, они атаковали плоты с флангов. И удачно, надо сказать, атаковали - неожиданно возникли в узких зазорах между бетонными стенками и кромками плотов и стали карабкаться на настил, стараясь достать защитников острыми, как у богомолов, передними парами конечностей.
        Первым погиб сетунец Глеб - лаково-чёрная, острая, как бритва, клешня проломила ему грудную клетку. Рывок, фонтан крови - и бьющееся в агонии тело исчезло в мутном водовороте. Другой баггер набросился на Еву, но тут уж не сплоховал Виктор - успел в самый последний момент подставить под разящий удар свою «лешачиную» руку. Хитиновый шип с треском пробил плотную дубовую древесину - и застрял в ней. Баггер рванул клешню на себя, но не тут-то было - Хранитель норы устоял, упершись обеими ногами в настил плота, и в свою очередь ткнул стволом обреза в сустав клешни. Грохот, фонтан осколков хитина и какой-то липкой мерзости, искалеченный баггер подался назад - обрез провернулся на вытянутой вперёд ладони, и второй сноп картечи проделал дыру в грудной клетке «наездника», сбрасывая кошмарную тварь обратно вводу.
        Хитиновое рыло ещё одного баггера, сумевшего на свою беду вцепиться двумя передними парами конечностей в край плота, разбрызгалось под ударом Мехвода - «партизан», расстреляв патронный короб, перекинул пулемёт за спину и взялся за свою любимую кувалду. Уцелевшие твари предпочли убраться подальше от кусачей добычи. Виктор, матерясь, пытался вытащить из «протеза» обломок клешни, но не преуспел - блестящий хитиновое острие так и осталось торчать в плотной древесине, благо боли та не ощущала вовсе…
        Дальнейший путь прошёл без приключений. Егор старательно шарил ослепительно-белым лучом по поверхности нечистой воды, но ни одна тварь не решилась повторить попытку и разделить судьбу атаковавших маленький караван баггеров. На то, чтобы добраться до станции подземки ушло часа полтора; к удивлению москвичей, ничего, хотя бы отдалённо напоминающего охрану, здесь не было; верхнюю, незатопленную часть вестибюля перегораживала толстенная, склёпанная из арматуры решётка с наваренными поверх прутьев железными листами. Это препятствие было куда солиднее того, что перегораживало святилище чернокожего бокора, и сколько Мехвод не колотил по нему своей кувалдой - устояло. Пришлось призвать на помощь Сапёра, а самим укрыться за облупленными, некогда выложенными кафельной плиткой колоннами. Взрыв проделал в «железном занавесе» широкую дыру с зазубренными краями формы прореху, через которую штурмующие по одному и просочились на замершие навсегда эскалаторные ленты, ведущие из вестибюля наверх, на угол Пятой авеню и Пятьдесят Третьей улицы - оттуда, как объяснила Франа, до Собора Святого Патрика оставалось меньше
квартала пешком.
        VIII
        СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА,
        МАНХЭТТЕН,
        СОБОР СВ. ПАТРИКА
        Бац! Бац!
        Уже выброшены последние пустые баллоны к огнемёту; брандспойт перекинут на спину и хозяйственно примотан к металлическому станку. СКС в руках содрогается, плюётся свинцом - готовясь к вылазке, Егор нарочно остановил свой выбор именно на этой модели. Да, по убойной силе он уступает мосинкам и «нитроэкспрессам», так любимым Бичом - зато скорострельность, зато поворотливость, особенно в узких местах! А в боковых приделах храма места не так-то и много, защитники сволокли сюда длинные ряды тяжеленных скамей, на которых сиживали некогда прихожане этого некогда самого знаменитого, самого престижного собора Северной Америки - и теперь пули раскалывают столетний почерневший дуб, воют над головой, высекают каменное крошево из колонн, из облицовки, из статуй католических святых в нишах вдоль стен.
        Бац! Виу-у-у! Виу-у-у!
        Затвор замирает в заднем положении - всё, магазин пуст! Нашарить в подсумке полную обойму, загнать на место, придавить патроны большим пальцем, чтобы они скользнули в магазин, обойму вон, передёрнуть затвор, всё!
        Бац! Бац! Бац! Виу-у-у!
        Остался сзади силач Мехвод - он первым ворвался в собор, поливая от пуза из своего ДП-46, и первым схлопотал две пули - одну в плечо, другую в правую сторону груди, чуть пониже ключицы. Остроконечный кусок свинца в медной оболочке прошёл навылет, пробив верхушку лёгкого, и Мехвод кашляет, захлёбываясь кровью. Но это ничего - Ева уже рядом, ловко вколола обезболивающего и теперь колдует над раненым со своими разноцветными пузырьками и банкой со «слизнем». Вот она открутила серебряную крышку, вытряхнула на ладонь зеленоватую чуть пульсирующую массу и ловко пришлёпнула поверх уже обработанной раны. Таинственное «изделие» друидов Московского Леса действует безотказно - останавливает кровь, убирает из раны любую заразу, после чего заживляет ткани - и делает это не в пример быстрее любых средств, которые применяют «замкадные» хирурги. Жаль только, что «слизни» неизбежно вызывают зво Леса - порой после первого же применения. Но за всё приходится платить - человека с такой раной не очень-то потаскаешь, а у них сейчас каждая секунда на счету…
        А пулемёт Мехвода уже подхватил Мессер - и теперь упоённо поливает свинцом центральный, очищенный от скамей, неф, ведущий к хорам. Дорвался, одно слово… Маленькие фигурки защитников мечутся под огнём, пытаются укрыться в боковых нефах за колоннами, падают - и одна за другой бросаются к апсиде, чтобы исчезнуть там без следа. Действительно, без следа - тем, кому посчастливилось избежать пули, вскакивают на невысокое каменное возвышение - кажется, амвон? - и пропадают, словно их и не было вовсе, без звука, без вспышки или прочих спецэффектов.
        Морок? Галлюцинация? Нет, фигурки, кто в длинных, с капюшонами плащах, кто в ковбойках и кожаных куртках, с пёстрыми платками-банданами на головах, обильно увешанные стволами, одна за другой пропадают без следа - и только пули продолжают петь над головами, прижимая атакующих к колоннам, к изрешеченным очередями решёткам исповедален, и невозможно поднять голову, чтобы понять - что ещё происходит впереди?
        Стрельба стихла сама собой - когда выяснилось, что стрелять, собственно, больше не в кого. Штурмующие осторожно, по одному выбирались из укрытий и подходили туда, где мгновение назад сгинул последний живой защитник собора. Нет, не собора, поправил себя Егор, а убежища, логова адептов Церкви Вечного Леса - и то, что здесь творилось все эти годы, вряд ли соответствовало строгим канонам католичества.
        Он вскинул карабин на плечо и двинулся вслед за остальными, перешагивая через ещё дергающиеся тела. Поз ногами раскатывались по мрамору стреляные гильзы, и приходилось выбирать, куда ставить ногу, стараясь не оскользнуться в кровавых лужах.
        Он остановился. Вроде бы, ничего нет, только пылинки танцуют в лучах света, падающего из разбитых витражных окон света - точно над амвоном, там, где раньше стоял алтарь, а теперь чернели на голом камне непонятные символы, круги и разлапистые, неопрятные кляксы.
        - Похоже, нас тут не ожидали, Студент… - сказал «варяжский гость». Его оружие, короткоствольный пистолет-пулемёт незнакомой Егору системы ещё дымился, распространяя острый запах сгоревшего пороха. - Иначе хрен бы мы так легко зашли.
        Он был прав, конечно - нападение действительно оказалось для здешних защитников и обитателей полнейшей неожиданность. На ступеньках бокового входа в собор, куда Франа подвела отряд со стороны Пятьдесят Первой улицы, скучал один-единственный охранник из числа бандитов-латиносов. Мессер бесшумно снял его своей финкой, после чего группа спустилась в узкий коридор цокольного этажа и довольно долго блуждала в лабиринте служебных помещений. Если бы не Франа, которой не раз случалось бывать с штаб-квартире ЦВЛ по работе в своём исследовательском фонде, они так и застряли бы тут и непременно дождались бы появления охраны со всеми вытекающими в виде перестрелки, а то и рукопашной на дальних подходах к цели их рейда. А так - отыскали лестницу, ведущую наверх, в атриум, откуда через широкие, высотой пять метров резные двери, ворвались в основное помещение. Сопротивлялись им ожесточённо, но, к удивлению штурмующих, в рядах защитников не было ни одного «чёрного зомби» - только доверенные боевики да сами адепты ЦВЛ, одетые в уже знакомые москвичам балахоны до пят с остроконечными капюшонами.
        Сопротивление не затянулось - полдюжины гранат-«лимонок», шквал свинца и несколько плевков огнесмеси быстро проложили путь; оставив за спиной занимающиеся огнём атриум, штурмующие ворвались в центральный неф, зачистили его… и обнаружили, что защитники, вместо того, чтобы героически сложить свои головы в последней безнадёжной схватке, отыскали неожиданный путь к спасению. Впрочем, гадать, что это такое и куда он ведёт, долго не пришлось.
        - Клык на холодец, это же разлом! - заявил Бич. Он стоял перед амвоном с «нитроэкспрессом» на плече и с отвращением разглядывал то место, где меньше минуты назад исчез последний из защитников. - В точности, как те, в Щукинской Чересполосице. - Припоминаешь, Студент?
        Егор кивнул. Забыть таинственные провалы, ведущие то ли в другие миры, то ли в иные измерения, было мудрено - особенно если учесть, что ему самому пришлось пройти через один из них.[73 - Это описано в первой книге цикла, «День ботаника».]
        - Синьор Серхио, я тут наскоро расспросила падре Джеронимо. - объявила подошедшая Франа. - Так он говорит, что иерархи ЦВЛ использовали всех оставшихся у них чёрных зомби для того, чтобы открыть постоянный проход в Московский Лес. До сих пор они открывали «червоточины» ненадолго, самое большее, на четверть часа, а тут решили решить проблему кардинально. Падре Джеронимо уверяет, что когда он уходил, чтобы возглавить «Гаучос» в нападении на негров, они как раз готовились к проведению ритуала.
        - Видимо, хотели сработать синхронно. - согласился егерь. - а вот обломилось…
        - Ну, всё же эту червоточину они открыть сумели. - заметил «варяжский гость». Теперь хотя бы ясно, как мы будем отсюда возвращаться. А то, как резонно заметил давеча Сергей Петрович, в аэропорту Кеннеди нас вряд ли обилетят…
        - А мне вот не очень ясно. - объявил Чекист. Командир «партизан», убедившись, что жизнь его раненого бойца вне опасности, решил принять участие в дискуссии. - Вот сами подумайте - сунемся мы в эту «червоточину», а чем нас встретят на той стороне? Стволами и встретят, и всех положат, одного за другим…
        Можно прежде чем туда лезть, гранат накидать. - предложил Мессер, традиционно предпочитавший простые решения. - У меня ещё пара «лимонок» осталась. Им там понравится.
        - Они, по твоему, совсем идиоты? - огрызнулся Чекист. - Наверняка отошли подальше и выбрали подходящие позиции. Вот и получится, что из осколки не достанут, а мы, наоборот, будем, как на ладони. Все там ляжем, и пикнуть не успеем!
        - Вот и не пищи. - посоветовал егерь. И вообще, отставить панику. Клык на холодец, у них на той стороне не всё так шоколадно, как ты тут только что изложил.
        - Ты старший, тебе виднее. - буркнул, соглашаясь, Чекист. Бичу в Лесу привыкли доверять. - А всё же я бы не торопился, мало ли что…
        - А мы и не торопимся. Синьора Франа, спросите-ка этого падре, где тут могут держать Умара с Пиндосом? А то есть у меня подозрение, что они их переправили сюда. А ты, Чекист… - он повернулся к командиру «партизан», - возьми своего бойца, и пошарьте по верхним хорам. Если бумаги какие найдёте, записи - гребите всё, потом будем разбираться. Найдёте, особливо из этих, в капюшонах - погодите валить. Есть мнение, что они нам ещё пригодятся для вдумчивой и серьёзной беседы. Верно, Трен?
        Друид кивнул.
        Я с вашего позволения пока осмотрюсь тут. - он кивнул на зловещие символы, покрывающие амвон. - Надо понять, как им это удалось.
        - Раз надо - осматривайся. - ответил Бич. - Только не угоди раньше времени в «червоточину», а то, в самом деле, мало ли?..

* * *
        Пленники отыскались в одном из подсобных помещений цокольного этажа собора - «крипты», как назвала его Франа. Судя по всему, когда-то здесь занимались хористы - в углу стоял кабинетный орган, давным-давно мёртвый на полках громоздились пожелтевшие кипы нотных тетрадей и брошюр с текстами католических псалмов.
        Из двоих говорить способен был только Умар. Пиндоса-Патрика накачали какими-то снадобьями и он был в состоянии только мычать и мотать головой. Франа перепугалась, что он так и останется в этом состоянии, но Ева, осмотрев наскоро беднягу, успокоила девушку: пройдёт, надо только хорошенько отоспаться и дать отраве выйти из организма.
        Сильван же рассказал спасителям, как их сначала отволокли в Древобашню, где сутки с лишним держали взаперти, связанными; как потом ночью выволокли наружу и отвели на станцию «Останкино», где погрузили в прицепленный к дрезине вагон. Как оба пленника перепугались до ледяного пота, когда увидели подготовку к ритуалу, который крысолицые затеяли на Соколиной Горе.
        Но - обошлось; на этот раз похитители не собирались превращать пленников в «чёрных зомби», а наоборот, использовали уже готовых мертвяков для открытия «червоточины». Бич, а затем Трен пытались расспрашивать о деталях этого действа, но безуспешно: сильван темнел лицом, дрожал и замолкал. В итоге пленников поручили заботам Франы и Уочиви, а сами отправились дальше, по узкому подземному коридору.
        Это и была настоящая крипта, хранилище зловещих тайн Церкви Вечного Леса, возможно - подлинное его святилище и средоточие.
        Обширное помещение - низкий, длинный уходящий в полумрак зал, где остро, свежо пахло свежеразрыхлённой землёй, раздавленной зеленью, грибами и ещё чем-то тошнотворно-приторным. Дальней стены у зала не было - вместо него громоздились переплетения то ли стеблей, то ли трубок, то ли лиан - исчерна-зелёных, местами покрытых бледными водянистыми вздутиями, подобно пожарной лозе, местами твердыми, одеревеневшими. На них были словно распяты человеческие фигуры - стебли поменьше оплетали их конечности и торсы, притягивали к чешуйчатой коре. Другие отростки погружались прямо в тело, в ноздри, в рот и пульсировали, с натугой проталкивая через себя загустевшую, словно смола, массу - и в такт этой пульсации содрогались бледные человеческие тела, пульсировали под кожей сосуды, набухшие чем-то не имеющем ничего общего с нормальной человеческой кровью…
        Егора вырвало.
        Всего фигур они насчитали около дюжины - все в разной степени трансформации. Одни, видимо, попавшие сюда совсем недавно, мало отличались от обычных людей, сохраняя нормальные черты лица, волосяной покров, естественный розоватый цвет кожи. У других же кожа успела приобрести серовато-землистый цвет; пальцы вытянулись, отрастив лишний сустав, волосы поредели и сделались белёсыми и какими-то прозрачными. Фигуры все, до одной, были обнажены, и открывали взорам ужасные подробности - у тех, что только попали сюда, гениталии сохранили обычный вид и размер, но чем глубже заходила трансформация, тем сильнее те усыхали, пока не исчезали вовсе. Зато лица вытянулись по крысиному, веки превратились в полупрозрачные плёнки, уши съёжились, зубы, как обнаружил Трен, приподняв кончиком ножа губу одного из «подопытных», стали редкими, заострились - тоже на крысиный манер.
        - Не удивлюсь, ели у них и хвосты есть. - буркнул Бич. - Много всякой дряни видел, но чтоб такое…
        Он ухватил одного из висящих за плечо и попытался перевернуть. Отростки-корни держали крепко, но всё же стала видна спина - и Егор едва удержал новый приступ тошноты, когда обнаружил выступивший из посеревшей плоти позвоночник с вросшими в него тонкими пульсирующими стебельками-щупальцами.
        - Что ж, во всяком случае, мы теперь знаем, откуда берутся крысолицые - те, что в Древобашне. - задумчиво сказал «варяжский гость». - оказывается их нарочно… выращивают? Выводят?
        - Думаете, они все отсюда, с Манхэттена? - встрепенулась Ева. Она вслед на друидом рассматривала изменённые тела, явно с трудом преодолевая отвращение.
        - Вряд ли. - Бич скептически покачал головой. - Насколько нам, известно, они там уже давно, а «червоточины» наши друзья научились открывать только-только. Нет, клык на холодец, они местного производства…
        - Это… мерзость. - прохрипел Трен. - Такого не должно быть, во всяком случае, в нашем Лесу!
        - Думаешь, буду с тобой спорить? - ухмыльнулся егерь. - Чтобы да, таки нет. Вопрос в том, как это изничтожить. В Древобашню вот так, на шару, не пробьёшься, крови придётся пролить немеряно. А оно нам надо?
        - Похоже, это нечто вроде очередной степени посвящения. - задумчиво сказал Трен. - Все служители ЦВЛ, с которыми мы сталкивались в Московском Лесу, были обычными людьми - с капитально промытыми мозгами, да, но всего лишь людьми. А это… это что-то иное…
        - Тебе виднее. - егерь пожал плечами. - А с этими-то как? По мне - так перерезать глотки, и пусть висят…
        - Делайте что хотите, мешать не буду. Я только возьму образцы тканей и этих… корней. - он отстегнул от пояса бронзовый серп и ткнул им в пульсирующие отростки. - Попробуем разобраться, что это такое - не сейчас, конечно, дома.
        - Валяй. - согласился егерь. - Только не особо тяни, а то ихние союзнички-латиносы опомнятся и попытаются собор отбить. А нам пока надо решить ещё один вопросик…
        И он ткнул пальцем вверх, в свод крипты, где, как прикинул Егор, располагался над толстым слоем бетона и мрамора вход в «червоточину».

* * *
        - А с этим что будем делать? - Виктор попинал край амвона, над которым по-прежнему клубились в лучах света пылинки, обозначая края устья «черовточины». - Неужели так и оставим, чтобы к нам отсюда всякая дрянь шлялась, как для погулять?
        - Вообще-то, можно и обвалить. - Бич задумчиво оглядел вздымающиеся вверх, к сводчатому потолку, стены апсиды. - Сапёр, у тебя ещё есть или уже не беспокоиться?
        - Три четырёхсотграммовые толовые шашки. - отозвался догадливый «партизан». - Дыру пробить хватит, а вот завал получится хиленький, они его моментом разгребут. Вон, стены какой толщины, на века строилось…
        - Таки да, это вам не «хрущобы». - егерь задумчиво поскрёб подбородок, покрывшийся густой трёхдневной щетиной. - Опять же, Трен просил ту пакость в крипте разнести вдребезги и пополам, а без взрывчатки это никак. Огнемёт-то всё, пустой…
        - Можно с нашей стороны запечатать. - предложил «варяжский гость». - Удобно опять же: сами запечатали, сами вскроем… при необходимости.
        - Вам сказать, куда отправиться с такой необходимостью? - окрысился егерь. - Придумают тоже… да и запечатать - как? Мин понатыкать, колючку протянуть, а потом караулить сутки напролёт? Нет уж, кушайте сами…
        - Ева говорила, что вплотную к парковке, где ЦВЛовцы проводили свой ритуал, стоит кирпичная пятиэтажка. Там ещё квартира этого вашего алкаша, Мартина - она из его окна за всем наблюдала.
        - Видел я те пятиэтажки. - сварливо отозвался Бич. - Приходилось бывать. А вообще, дело говоришь: если его обрушить, хрен там что разберёшь без бульдозеров, клык на холодец!
        Сапёр скептически покачал головой.
        - Чтобы стена обрушилась в нужную сторону, целиком - нужны направленные взрывы, и не один. Это ж взрывчатки сколько надо! Во всём Лесу столько не наберётся, это я вам как специалист говорю…
        Взрывчатка - не проблема. - сухо сказал «варяжский гость». Если надо и тонна будет, и две, и расположение зарядов рассчитаем. Дом-то, как я понял типовой, значит, найти чертежи и планировки проблемы не составит. Но я бы на вашем месте всё же подумал…
        - Только не начинай! - егерь помотал головой. - Не надо нам такого счастья, как дыра в этот поганый Манхэттен. Если вашему РИИЛу так уж это упёрлось - пожалуйста, есть «червоточина» в Офисе. Она односторонняя, оттуда к нам ничего не пролезет, пользуйтесь! С хозяевами только договоритесь…
        - Непременно последуем вашему совету. - серьёзным тоном ответил «варяжский гость». - Значит, всё же будете взрывать?
        Пожалуй, мы что-нибудь придумаем. - сказал Трен. Он закончил возиться с «пробами» и поднялся из крипты. - Только одна просьба: как окажемся на той стороне, отдайте нам всех пленников.
        При зачистке собора удалось взять пятерых - двоих раненых боевиков-латиносов, судя по всему, из верхушки банды, и троих крысолицых.
        - Нам дерьма не жаль. - хмыкнул Бич. - Парнишка только, Пако, с нами останется, а остальных забирай. Только скажи, зачем?
        - Ну, вы же хотите сделать «червоточину» недоступной? Расспросим их, они должны знать - как.
        - А если не знают? Или упрутся, как партизаны на допросе?
        - Тогда попробуем иначе. - друид нахмурился. - И будем пробовать, пока не добьёмся своего. Пока не выкорчеван этот сорняк под названием «Древобашня», можно ожидать ждать любой мерзости…
        - Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь! - егерь задумчиво оглядел амвон вместе с зыбким контуром «червоточины». - Сапёр, лётом, заминируй там всё внизу и возвращайся. Засиделись мы, как бы хозяева не нагрянули…
        - Насчёт той стороны - ты точно уверен? - спросил Виктор. - Напоремся ведь на засаду, всех положат…
        - Не начинай, а? - попросил егерь. - Сказано же: всё будет тихо и прилично, или наплюйте мине в рот!

* * *
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС
        РАЙОН СОКОЛИНАЯ ГОРА.
        - Нехило вы тут накрошили! - уважительно присвистнул Чекист, озирая парковку. - Десятка три мертвяков, не меньше…
        На путях, шагах в трёхстах от устья «червоточины», негромко тарахтел дизелем на холостом ходу «Матрос Железняк». Всё вооружение бронепоезда смотрели на место недавнего побоища.
        - А ты чего хотел? - ухмыльнулся Лёха-Кочегар. - дистанция плёвая, директриса открыта, стреляй - не хочу. Два крупняка и ЗУшка, спарка - мало никому не покажется!
        - Так вы, значит, договорились с синьором Серхио, что будете ждать здесь? - спросила Франа. Она рассматривала груды тел, изорванных крупнокалиберными пулями. Не меньше трети были в знакомых хламидах с глубокими капюшонами.
        - В натуре, условился. - кивнул путеец. - Как увиделу кипиш на парковке - выкатились на прямую наводку и дали из всех стволов! Ни один не ушёл! Я хотел послать ребят законтролить трёхсотых, только они не шибко-то рвались исполнять. Я, вообще-то понимаю - кому охота лезть в эту черноту ради падали всякой пришлой? Ну, пока туда-сюда, спорили - тут и вы появились!
        - Я, как выбрался из «червоточины», сейчас на брюхо и в небо три ракеты, как было договорено. - сказал егерь. - Лёха - парень горячий, мог бы и влупить, не разобравшись.
        - Мертвяков-то куда девать? - спросил помощник Кочегара. - Или тут бросим, пусть крысы жрут?
        Бич покачал головой.
        - Не по-людски как-то. Да и крыс тут, почитай нет, одно слово - Мёртвые кварталы.
        Так ты ж сам говорил - они не совсем люди.
        Которые в капюшонах - да. А остальные обычные бандюки.
        - Тут рядом канализационный люк. - сказал путеец. - Поднимем крышку, покидаем в колодец, потом подорвём динамитным патроном. Вполне себе братская могила…
        На том и порешили.
        - А эти? - Ева кивнула на дрезину, догорающую на путях возле станции МЦК. За ней виднелся прицепленный вагон-теплушка. - Это те самые, что работали на ЦВЛ?
        - Они, твари. Как нас увидели - пулемёт развернули, пытались огрызаться. ЗУшка его и разобрала. Кстати, на дрезине, среди убитых, Мамонта нашли.
        - А вагон?
        - О как!.. - Бич сплюнул. - Значит, не зря я на него грешил - замазан по уши, помогал этим тварям людей ловить. Что ж, собаке собачья смерть. Вагон, я вижу цел, не покоцан?
        - Я спецом велел по нему не стрелять - а вдруг там кто сидит? Потом обшарили, пусто.
        - Вот и хорошо. - Бич вскинул на плечо рюкзак. - У нас тут пленные образовались - покидай их туда, запри хорошенько и охрану не забудь приставить, а то ребята моторные, того гляди подорвутся… И поехали уже, дел по горло!
        - Куда?
        - Сначала на Белорусскую. Оттуда разошлём белок, соберём общее толковище. Своим, путейцам, тоже дай знать, пусть подтягиваются. Есть, что обсудить.
        XI
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        ХОДЫНСКАЯ УЛИЦА,
        НОРА.
        - А говорила, передохнут! - Виктор повозился на стуле, устраиваясь по удобнее, и едва не облизнулся - на столе шипела, исходя аппетитными ароматами, монументальная, на дюжину яиц, глазунья с грибами и золотистым обжаренным на сале луком. Ева водрузила её на стол прямо в чугунной сковородке, большой, как трамвайное колесо. Пёс, сидящий рядом с хозяйским стулом, шумно втянул воздух чёрным кожаным носом.
        - Это ты Вернеру спасибо скажи! - Ева щедро сыпанула на сковороду мелко порезанной зеленью из плошки и вытерла руки о передник. - Он, как получил твоё послание, примчался со своего конезавода и проторчал в Норе всё время, пока мы на Манхэттене приключались! Вот и за курами твоими драгоценными ходил, словно нянька, зерно им сыпал, воду менял - делать ему больше нечего…
        - Небось, не перетрудился. - сказал Виктор. Он взял вилку и подцепил кусок яичницы. - А ты, зверюга, шёл бы на улицу! Нечего тут мне клянчить, всё равно не обломится!
        Пёс состроил умильную морду, прижал уши и заколотил по полу хвостом: «Ты чего, хозяин, и в мыслях не было…»
        - И как же такую вкуснотищу без водки есть? Абсолютно не понимаю…[74 - Реплика актёра В. Басова из фильма «Дни Турбиных»] - сказал Хранитель норы, отправляя первую порцию в рот. Пёс, не отрываясь, следил за его манипуляциями - вдруг хозяин всё же смилостивится? Или, к примеру, уронит кусочек на пол, и тогда можно будет вылизать доски с полным на то правом?
        Надежда, как известно, умирает последней.
        - Тоже мне, капитан Мышлаевский… - Ева состроила строгую мину, однако извлекла из буфета хрустальный графинчик и нацедила супругу стопку. - Вот, только больше не выпрашивай!
        - Не буду. - пообещал Виктор. - Я вообще трезвенник, если ты не заметила.
        Он сгрёб стопку левой, «лешачиной» рукой выдохнул, опрокинул единым махом. Пёс проводил стопку взглядом, тяжко вздохнул и, опустив до самого пола хвост, поплёлся, озираясь через плечо, к двери.
        На этот раз не повезло…
        - Ух-х! - Виктор причмокнул, закусывая водку хлебной коркой, обмакнутой в полужидкий желток, смешанный с салом. - Анисовая?
        - Она самая. Шмуль прислал. - сообщила супруга. - Утром ходила на Белорусскую, там и забрала. И вот что ещё…
        Она, чуть помедлив, выложила на стол запечатанный конверт. Виктор отставил стопку в сторону и засаленным ножом с трескомраспорол плотную тёмно-коричневую бумагу.
        - От Бича. - сообщил он, пробежав глазами текст. - Просит в течение суток прибыть в Останкино.
        - Зачем? - женщина выпрямилась, на лице её появилось тревожное выражение.
        - Не пишет. Сказано только, что Трен собирает всех участников американского рейда.
        - Раз друиды зовут - значит, точно что-то неотложное. Будем собираться?
        - Ну, не знаю, не знаю… - Виктор покачал головой. - Тут в конце приписка: «Если, конечно, у вас нет других, более важных дел». Значит, не так уж и неотложно, верно?
        - А у нас есть дела… более важные? - Ева села на стул и, не мигая, смотрела на мужа. Виктор покачал головой.
        - Дела, не дела… знаешь что, а давай не пойдём? Обойдутся как-нибудь без нас, а с меня уже хватит приключений. Год будем теперь безвылазно сидеть в Норе!
        И он решительно отправил письмо в пасть огромного, на половину стены, камина. - да и что за Хранитель такой, если то и дело шляется, неизвестно где? Раз поставили на это место - изволь сидеть на попе ровно, хранить…
        - А выдержишь, дорогой?
        Виктор отложил вилку, сгрёб жену за руки и притянул к себе, усадив на её колени. Ева не сопротивлялась.
        - Ещё как выдержу! А чтобы у тебя не было ненужных поползновений… скажи-ка, в Лесу любой младенец рождается сильваном?
        Она игриво сощурилась.
        - Что ты задумал, старый греховодник?
        Это с какого перепугу греховодник? - возмутился Смотритель Норы. - Жена ты мне, или где? И меню право…. И вообще, Яська уже намекала, что давно пора сделать ей братика!
        Да я разве против? Ева вскинула руки, обнимая мужа за шею. - Я и сама давно мечтала, боялась только тебе сказать. А вдруг не захочешь?
        - Я что, похож на идиота? - промурлыкал Виктор? Ещё как захочу…
        Во дворе Норы, словно приветствуя решение хозяев, радостно залаял Пёс.

* * *
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС.
        МОСКВА-СИТИ,
        БАШНЯ ФЕДЕРАЦИИ «ВОСТОК».
        - Май, ты с нами поедешь? - спросил Чекист. Они говорили в большом холле, откуда вели двери в бывший кабинет Генерального, ныне занимаемый командиром «партизан». В самом кабинете было чересчур шумно - закладывали пеноблоками временную стенку, разнесённую кувалдой Мехвода. За широченным, во всю стену, окном, много лет, как лишённым панорамных стёкол, громоздился титанический, метров пятнадцать в обхвате, стебель древолианы. На нём возилась со своими желобами и тросами бригада подростков-водопроводчиков, брата и сестры Скайуокеров. Люк сейчас состоял в учениках у знаменитого на весь Лес Кузнеца, обосновавшегося на Новоандреевском мосту МЦК; его сестра, Лея, поддавшись на уговоры Евы (травницей ты всегда успеешь стать, а образование не помешает!) заканчивала подготовительное отделение МГУ и намеревалась поступать в колледж при Биофаке.
        Девушка независимо пожала плечиком.
        - Чего я там забыла? Сказано же, что ждут всех участников американской экспедиции, а вы меня не взяли, оставили здесь, пасти офисных обывателей…
        - Ты отлично справилась! В голосе Чекиста угадывалась неприкрытая лесть. - Ты и Татьяна, разумеется. Сама подумай - а если бы червоточина оказалась не этой, как её… ана… ане…
        - Анизотропной. - подсказала девушка. - Книжки надо читать.
        - Во-во, анизотропной! Полезли бы оттуда ниггеры вперемешку с зомби - что бы тогда делали?
        Так ведь не оказалась же?
        - Кто ж знал…
        Разговор зашёл в тупик - уже в третий раз с момента получения депеши от егеря. Чекист мялся, краснел, в общем, не находил себе места, и «научная руководительница» Офиса прекрасно это осознавала. И пользовалась, конечно - с утра она уже добилась от «начальства» выделения рабочей группы на обустройство лаборатории на семьдесят втором этаже, в чём раньше ей категорически отказывали.
        - Ну, не хочешь - не надо. - сдался наконец Чекист. - Ежели что передать надо - говори, сделаю.
        Майка задумалась.
        - Пожалуй, что и надо. Егор, который Студент, ведь там будет?
        Кудаж без него?
        - Отдай ему список лабораторного оборудования. Шапиро обещал пдобрать, вторую неделю жду. Ладно, раньше не до того было - а сейчас что мешает?
        Чекист кивнул. Бурная деятельность, развёрнутая Майкой в офисе и вообще здесь, на верхних этажах небоскрёбов Москва-Сити, была утверждена на учёном совете Биофака в качестве официальной исследовательской программы. Оно и неудивительно: впервые за много лет в Лесу обнаружилась территория, не подверженная действию привычных лесных напастей - эЛ-А и Зова Леса. Даже губительная Зелёная Проказа, поражающая жителей Замкадья, имевших неосторожность злоупотреблять лесными «порошочками», здесь довольно быстро отступала - на этот счёт у майки имелась целая исследовательская программа, затеянная при поддержки подруги Бича, Лиски. Девушка давно уже занималась устройством эмигрантов из-за МКАД, и по просьбе Майки помогла переправить в Офис несколько пациентов с особо тяжёлыми формами Зелёной Проказы. Учёные мужи, запертые в стенах ГЗ неумолимой Лесной Аллергией, нарадоваться не могли на её отчёты.
        И вот ещё что… - Майка тряхнула головой. Чекист немедленно насторожился - обычно этот жест служил признаком принятого решения, расхлёбывать последствия какового события нередко доводилось ему самому.
        - Уж не знаю, что вы там придумаете с «червоточиной» на Соколиной Горе, - заявила девушка, - а только так и знай: нашу я никому трогать не позволю. Стенку восстановили - ладно, а больше я ничего делать не позволю, пусть хоть с пулемётом приходят!
        Чекист незаметно вздохнул - худшие опасения, похоже, сбывались. С пулемётом сюда, конечно, никто не придёт, но от этого не легче: если уж Майке попадала под хвост вожжа в виде очередной научной идеи - всё, сливай керосин…
        - Да никто и не собирается…. - осторожно сказал он. - Она, «червоточина» в смысле, с той стороны ведь недоступна - а значит, и опасности никакой нет.
        - Вот и пусть не суются тогда! - упрямо повторила Майка.
        - А что ты задумала - объяснишь? Меня ведь спросят, если я такое заявлю.
        - Так я вам и сказала!
        И продемонстрировала командиру «партизан» кончик розового, остренького языка. Чекист безнадежно вздохнул.
        «…ну что ты с ней будешь делать…»

* * *
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС.
        ВОЗЛЕ ГЛАВНОГО ЗДАНИЯ МГУ.
        Прошло больше тридцати лет с тех пор, как волны Зелёного прилива, захлестнувшие Москву и другие мегаполисы по всему миру, докатились сюда - до монументального, Егор, Гоша, Мартин сидят в парке перед ГЗ. С ними Патрик-Пиндос. украшенного колоннадой и статуями парадного входа в ГЗ. Докатились - и замерли в какой-то сотне метров. Асфальт перед ступенями вспучился, потрескался, кое-где просел здоровенными промоинами. В трещинах пробивались тощие деревца - обыкновенные, не гротескно-гигантские представители мутировавшей флоры, - и даже восьмигранные бетонные вазоны для цветов стояли на своих местах, по периметру площадки. Сквер, в центре которого с пятидесятых годов прошлого века возвышался памятник архангелогородскому самородку, сохранил почти что первозданный вид - только вымахали вдвое против прежнего нарядные голубые ели, да буйно разрослись кусты сирени. Дорожки же, пересекающие сквер, остались практически нетронутыми - буйное разнотравье, прокормиться на котором могли бы стада слонопотамов с Крылатских холмов, пощадило старую брусчатку.
        Егор постелил чистую тряпицу на камне, из которого был сложен бордют давным-давно пересохшего фонтана и скамейке, разложил на ней нехитрую закуску - сырокопчёную рыбку, шмат солёного с чесночком сала из Малиновки, помидоры, банку маринованных огурчиков и прочую зелень, выращенную в Мичуринских садах. Всё это он приобрёл час назад, на Университетском рынке; сумку же с угощением дотащил до места встречи Пиндос. Он и сейчас сидел здесь, но не на увитом диким виноградом бордюре, а прямо на земле, сложив длинные, голенастые ноги по-турецки. Верная укулеле, которую он каким-то чудом ухитрился сохранить во время манхэттенской эскапады, лежала у него на коленях, пёструю рубашку по-прежнему украшала россыпь значков с пасификами и острыми листьями канабиса.
        Хиппи есть хиппи, усмехнулся - про себя, разумеется, - Егор. Последний обломок давно ушедшей эпохи. Теперь таких не делают…
        Он критически обозрел получившийся натюрморт и потянулся, громко хрустнув суставами. Торопиться в кои-то веки было некуда.
        - Устал? - сочувственно осведомился Гоша. Он устроился на земле рядом с Пиндосом и нянчил в узловатых, покрытых растрескавшейся дубовой корой лапищах четвертную бутыль с особой «лешачиной» настойкой, в которой играли на солнце мириады золотистых пылинок.
        - Это с чего бы? - Егор снова потянулся. - Третий день отсыпаюсь, с тех самых пор, как вернулись. Если бы ещё Татьяна была здесь, в ГЗ, а не уехала на Коломенскую Поляну - хрен бы вы меня вытащили…
        - Мужчина должен иногда вспоминать о друзьях. - наставительно произнёс Мартин. Он сидел, вальяжно развалившись, на скамейке, которую они подтащили к фонтану. - Вспоминать и проставляться. Особенно, когда есть повод.
        - А он есть? - лениво осведомился Егор. Спорить со старым алкашом не хотелось.
        - А то как же! - оживился Мартин. - На Манхэттене вы побывали и Пиндо… Патрика с Умаром вытащили. Чем не повод?
        - А вот Глеба, сетуньца, вытащить не смогли - заметил Егор. - даже тела, и того не нашли.
        - Вот его и помянем. Доставай, что там у тебя?
        Он скосил глаза вниз. Принесённые Егором бутылки - одна с виски, другая с коньяком - дожидались своего часа в пристроенной на земле сумке. Гоша согласно крякнул и потянул зубами пробку из своей бутыли.
        Разлили по первой, выпили. Егор лениво прикинул, не перебраться ли на скамейку, где можно со вкусом облокотиться на спинку - и остался на прежнем месте. Двигаться не хотелось. Летнее солнышко начинало припекать, в зарослях сирени цвиркала разная птичья мелочь.
        Ну что, по второй? - Мартин с энтузиазмом потёр ладони. - Тебе что - виски, коньяка?
        Выпили по второй, закусили копчёной рыбкой с солёным огурчиком.
        - А ты то какими судьбами к нам? - Мартин дождался, пока американец покончит со своим виски и решил, что самое время начать светскую беседу. - Ты ж, вроде, раньше на ВДНХ обретался?
        - Ваш Серж… Бьич сказал, чтобы я ехалль. - отозвался Патрик - А на ВДНХ тепьерь мне нечего делайт. Он так сказал, да.
        Егор сам отвёз обоих спасённых в ГЗ после экстренного совещания, созванного Бичом на Белорусском вокзале. Там, в числе прочего, было решено объявить адептов ЦВЛ вне закона - теперь никто из лесовиков - будь то путеец, речник, барахольщик или челнок - не должен иметь с ними никакого дела, а наоборот, стрелять, как выразился Бич, «без второго слова». Сам егерь направился в Останкино - вместе с сетуньцами и сборной командой егерей и бойцов-аватарок он намеревался установить надёжную блокаду командой аватарок устанавливать блокаду Древобашни.
        - Мне, по ходу, завтра придётся-таки ехать на ВДНХ. - сообщил Егор, опрокинув третью по счёту стопку коньяка. - Бич… Серёга прислал белку, просит поторопится. Ты как, со мной?
        Вопрос был адресован Патрику. Тот покачал головой.
        - Ньет, я не ехальь. Я не есть понимай, зачем? Вы же хотеть убивайт тех, в Древобашне. Но ведь на их место прийти другие - их тоже убивайт? Сколько раз так?
        - Если тты о тех уроах из из Манхэттена - то не придут. - сказал Егор. - Бич пишет: друиды нашли способ решить вопрос раз и навсегда.
        - Так уж люди устроены…. - философски заметил Мартин, разливая по новой. - Их хлебом не корми, дай навести справедливость… как они её понимают. А ещё лучше - отомстить за что-нибудь. А когда они своё дело сделают, то будут кусать кулаки до крови и выть по ночам - но когда проснутся, то примутся за старое.
        - Зачьемм? - с горечью в голосе повторил Пиндос. - Почьему не можно жить, никого не трогайт, не обижайт? Говорилль же Бьич: «Леса хватит на всех…»
        ЭПИЛОГ
        МОСКОВСКИЙ ЛЕС,
        Р-Н ЩУКИНО,
        ЖИВОПИСНАЯ УЛ.
        … никогда не думал, что у нас в Лесу столько друидов! - говорил Сергей. - Собрались в Останкино изо всех Обителей - из Петровского Замка, из Сокольников, с бывшей станции Юннатов, из Битцы тож. Из Кускова - и то были, хотя там их всего ничего. Встали кругом вокруг Древобашни и завели свои песни. Клык на холодец, меня до костей пробрало, захотелось сбежать оттуда подальше…
        - И что, сбежал?
        Мартин поковырял в зубах острой щепкой, удаляя остатки обильного завтрака, которым накормил их владелец Шинка. Сам Шмуль сидел тут же и, не отрываясь, слушал гостей.
        - Какое… - егерь помотал головой и обеими ладонями сцапал большую глиняную кружку, в которой на донышке плескалась анисовая водка. - У меня ноги словно отнялись, как я прямо там не свалился - только Лесу известно. А они всё поют - громче, громче, и мир вокруг будто расплывается и тает в этой ихней мелодии. А потом вдруг захрустело, затрещало, земля под ногами затряслась - мама дорогая, Древолианы-то, что оплетали огрызок телевышки, ожили и стали сжиматься, что твои питоны! Я, поверишь, чуть не обделался, а Трен руки вскинул и что-то прокричал - голос такой… словно стеклянный, звенящий. Нелюдской, короче, голос. А с Древобашни уже куски бетона сыплются вниз, крошево стеклянное от барабана, где раньше ресторан был, «Седьмое небо». Грохот, лязг, светопреставление - а песни их всё звучат, и ничего их заглушить не может. А потом Древобашня сложилась внутрь себя самой - как-то разом, вдруг - и осталась на её месте куча щебня и расколотых бетонных плит высотой с половину ГЗ. А древолианы, которые всё это безобразие учинили, стали потихоньку под землю втягиваться, чисто змеи! Так и втянулись, только дыры
в земле остались - в каждую в полный рост можно войти…
        А ты входил? - осведомился шинкарь?
        Я что, таки совсем на голову ударенный? - обиделся егерь. - Друиды умолкли, потом разом повернулись и пошагали прочь, ни слова не говоря. Ну а я за ними, и только об ождном и думаю - как бы забыть весь этот халоймес и больше его не вспоминать. ЦВЛ-овцы, особенно те, с крысиными лицами - дрянь, конечно, изрядная, но чтобы вот так, всех, разом? А там ведь, кроме них, наверняка женщины были, дети, старики…
        Его передёрнуло.
        - Да, друиды - народ суровый. - замелил Мартин, разглядывая висящую под потолком масляную лампу сквозь грани своего стакана. - Не шутят, что и говорить…
        Какие уж тут шутки! - егерь в один глоток прикончил анисовую. - Слышь, Шмуль, мы тут пили водку, и она у нас кончилась. Как жить дальше, а?
        - Верно! Оживился Мартин. - Скажи своей Розе Моисеевне, пусть ещё несёт. И закуски, закуски! Мы тут надолго…
        - Ну всё, сливай керосин. - пробурчал шинкарь. - Дорвался… Вы мне вот что лучше скажите: как Мартин сумел-таки из ГЗ выбраться, да ещё и в такую даль? Говорили же, что он все тридцать лет просидел в четырёх стенах безвылазно!
        Намёк гостей насчёт анисовой он словно и не заметил.
        - Это ты ему спасибо скажи. - Мартин ткнул стаканом в сторону Сергея. Он давно обещал меня сюда доставить, говорил, что тут мне будет легче. Ну, я всё отнекивался, а он, как вернулся из Останкина, так сразу и взялся за дело. Заявил: «всё, больше нельзя откладывать…», накачал меня какими-то порошками, а пока валялся в отрубе - погрузил на пирогу Коли-Эчимина и скорым ходом доставил сюда. Я, как пришёл в себя, сначала перепугался до смерти, а потом смотрю - нет, ничего, порядок… Так вот и сижу. Водка вот только закончилась…
        И он дунул в пустой стакан.
        - Нам что, так и подыхать тут без водки?
        Егерь согласно кивнул и воззрился на шинкаря.
        Тот помолчал, тряхнул головой и поднялся из-за стола.
        - Ладно, раз уж такой случай… Пошли за мной, чего покажу!
        Маленькую комнатку в задних помещениях шинка, куда Шмуль привёл дорогих гостей, можно было принять за захламлённую донельзя подсобку, не знавшей мокрой тряпки и веника верных года три. Но, осмотревшись, Сергей понял, что не так-то тут всё просто: в комнатёнке был старательно воспроизведённый интерьер кухни малогабаритной квартиры из 80-х - 90-х годов. Выгоревшие, кое-где отошедшие пузырями обои в цветочек, в углу - старая газовая пплита, вся чёрных проплешинах сколотой эмали; У стены колченогий кухонный стол, окружённый разномастными табуретами, над ним - полки, из того же допотопного, советских ещё времён, кухонного гарнитура. Одна из ручек оторвана и висит на одном винте. Утварь соответствовала обстановке: фаянсовые тарелки и кружки, в плетёной корзиночке навалены вперемешку алюминиевые и стальные ложки и кухонные ножи.
        - Это для себя, можно сказать, для души. - сказал Шмуль, предвосхищая вопросы собеседников. - Лет пять назад что-то припёрло, вот и обустроил такой вот ностальгический закуток.
        - И твоя Роза Израилевна всё это терпит? - Мартин н скрывал скепсиса.
        - А я её сюда не пускаю. Должно же у мужчины быть в доме своё убежище, где он может, если что, нажраться без помех? Собственно, вы здесь первые - не считая меня самого, конечно. Цените!
        - Да ценим мы, ценим…. - согласился егерь. - А всё это где раздобыл? Только не говори, что заранее из дома приволок…
        Он сделал жест, обведя рукой интерьер шмулева ностальгического убежища.
        - Нет, конечно. - Шмуль пододвинул гостям табуреты. - да вы садитесь, садитесь… Барахольщиков попросил, они нарыли в уцелевших многоэтажках, их тут полно по Живописной улице. Поискать пришлось, конечно, всё же раритеты. Но, как видишь - набрали ровно то, что нужно. В одной квартире, на антресолях, надыбали кипу старых, семидесятых голов газет - так я из каждый раз использую вместо скатерти. Уж и не знаю, что делать, когда изведу все, до единой…
        Действительно, стол был застелен ветхой пожелтевшей газетой. Сергей наклонился, посмотрел заголовок: «Правда», 16 апреля 1978 года.
        Шмуль тем временем суетился, расставляя на газете приличествующую случаю закуску: копчёную колбасу, две жестяные банки со шпротами и килькой в томате, кастрюльку с варёной картошкой, блюдце с зелёным и репчатым луком, стеклянную банку с солёными огурцами и нарезанный толстыми ломтями чёрный хлеб.
        Консервы спецом заказываю на Речном, из-за МКАД. Спасибо Кубику-Рубику, снабжает исправно.
        Следом за закуской на столе появились две поллитровые бутылки с выцветшими этикетками «Столичная». Егерь обозрел получившийся натюрморт, скептически хмыкнул и поднял глаза на шинкаря. Шмуль пошарил под столом и добавил к двум бутылками ещё одну.
        - Ещё прежнего разлива… - похвастался он. - Если верить этикетке - 1998-й год. Челнок Петюня нарыл где-то на Пресне и мне приволок. Берегу для особых случаев.
        И бережно, словно выполняя особо важный ритуал, разлил водку по стаканам.
        - Истинный дзен - это разлить поллитру по трём стаканам ноль-два с менисками. И - не выпить. - прокомментировал Сергей. Ну что, вздрогнули?
        Это ж сколько мы с тобой так не сидели? - спросил Шмуль Мартина, с хрустом зажёвывая водку половинкой солёного огурца.
        Да почитай с того Роскона - двадцать два. - подумав, ответил Мартин. - Год был паршивый - только-только ковидла отпустила, а тут война, Донбасс… Мы ещё тогда в Москву вернулись и решили обмыть у меня на кухне твою премию за лучшую издательскую программу по зарубежной фантастике…
        - Точно! - обрадовался Шмуль. Ты ещё просил взять тебя в издательство, говорил, что надоело на прежнем месте.
        - А ты отказался, заявил, что я через месяц уйду в запой!
        - Да, тридцать… нет, тридцать три года уже прошло… - вздохнул шинкарь. Сергей сидел на табурете, привалившись плечом к стене, и слушал беседу двух мастодонтов российской фантастики. На лице у него читалось неописуемое блаженство.
        - Слушай, а ты, и правда, этот стакан повсюду с собой таскаешь? - спросил Шмуль, открывая очередную бутылку - Что, все тридцать лет?
        - А ты откуда знаешь? - с подозрением спросил Мартин.
        - Тоже мне, бином Ньютона! Всему Лесу о том известно.
        Мартин пожал плечами, потом кивнул.
        - Да, с самого Зелёного Прилива. Просыпаюсь это я утром с большого бодуна в своей однушке на восьмой Соколиной - башка раскалывается, во рту словно насрано, а на улице сирена воет, да громко так, противно… Ну, думаю, с похмела глюки пошли, надо срочно поправиться. Пошарил по бутылкам, гляжу - в одной бутылке с вечера немного осталось. Я к окну подошёл, а там этот стакан, на подоконнике. Ну, я и…
        И он набулькал в пожелтевшее гранёное стекло «Столичной».
        КОНЕЦ
        Москва, 2020 - 2022 гг
        notes
        Примечания
        1
        Беспокоиться (итал.)
        2
        последствия, адаптация (итал.)
        3
        Абсолютное варварство, фашизм (итал.)
        4
        И так далее (итал.)
        5
        Весьма необычным (итал.)
        6
        Увы, к сожалению (итал.)
        7
        Дриллинг - трёхствольное охотничье ружьё.
        Бюксфлинт - Охотничье ружьё со стволами разных калибров, в т. ч. и нарезными.
        8
        (итал.) - Берегись!
        9
        (итал.) - Ты урод, хуже кошачьего дерьма!
        10
        (фр.) - «удар милосердия», добивающий удар в поединке.
        11
        (итал.) - пожалуйста
        12
        (итал.) - мой друг
        13
        lupara оразовано от итальянского lupо - волк. Такие ружья были популярны у сицилийских пастухов, а позже у мафии…
        14
        (итал.) - превосходно!
        15
        (итал.) - храбрец.
        16
        (итал.) - глупость, ерунда
        17
        Мартин, верный поклонник советской фантастики, намекает на штурмовой танк «Мамонт» из книги. А.и Б. Стругацких «Хищные вещи века».
        18
        (итал.) я с вами согласна
        19
        (итал.) во-первых
        20
        (итал.) В этом нет сомнений
        21
        (итал.) Чепуха, ерунда.
        22
        (итал.) во-вторых
        23
        (итал.) прошу прощения
        24
        (итал.) Прошу прощения
        25
        Мой друг
        26
        (итал.) Умоляю вас
        27
        (итал.) Сукин сын
        28
        (итал.) Мерзкий старикашка
        29
        (итал.) Клянусь Богом
        30
        персонаж итальянской комедии дель арте
        31
        (итал.) Прекрасно, мальчик.
        32
        Добрый день, синьорина Франа! Что новенького?
        33
        (итал.) - буквально - «Голова турка». Идиома, означающая «чудак»; «стрелочник»; предмет насмешек.
        34
        (итал.)Простите за беспокойство
        35
        (итал.) милое развлечение
        36
        Нехорошие итальянские ругательства
        37
        (итал.) Доброго дня
        38
        (лат.) Ergo - bibamus, «Итак, выпьем». Заглавие и припев застольной песни Гетё.
        39
        (итал.) - немедленно, скорее!
        40
        Нецензурное армянское ругательство.
        41
        (идиш) беспорядок, бардак
        42
        (арм.) дорогой
        43
        (арм.) сукины дети
        44
        Имеется в виду роман Марка Твена «простофиля Вильсон».
        45
        (итал.) Сомнительная личность
        46
        (идиш) Крупные неприятности.
        47
        Неприятности, суета, бардак
        48
        (итал.) жалкие ублюдки
        49
        Здесь и выше - испанские ругательства
        50
        (исп.) дьявольская многоножка
        51
        От исп. lanza - «копьё».
        52
        (исп.) - грязный негритос
        53
        (исп.) - педик
        54
        Принятое в южной Америке прозвище для аргентинцев.
        55
        (исп.) Идиот, болван.
        56
        (исп.) Задницы, дети тысячи шлюх.
        57
        (исп.) молодой, парнишка
        58
        Эти события описаны в первой книге цикла, «День Ботаника».
        59
        Эти события описаны во второй книге цикла, «Клык на холодец».
        60
        Эти события описаны во второй книге цикла, «Клык на холодец».
        61
        Подробнее - в третьей книге серии, «Забытые в небе».
        62
        Имеется в виду соответствующий эпизод советского боевика «Не бойся, я с тобой».
        63
        Из «Афоризмов» Козьмы Пруткова
        64
        (исп.) Дерьмо
        65
        (исп.) говнюк, засранец
        66
        (исп.) Ну ты и урод!
        67
        (исп.) Болван, идиот.
        68
        «Запрещённые барабанщики», альбом «Убили негра», 1999 г.
        69
        (исп.) Чико - парень, мальчик.
        70
        (исп.) Бастардос негрос - Черномазые ублюдки.
        71
        Махновский контрразведчик, персонаж романа А. Толстого «Хождение по мукам».
        72
        Эти события описаны во второй книге цикла, «Клык на холодец».
        73
        Это описано в первой книге цикла, «День ботаника».
        74
        Реплика актёра В. Басова из фильма «Дни Турбиных»