БАЕВ АЛ
        ТАРАКАН АГАМЕМНОН ИЛИ ВЗГЛЯД НА МИР СКВОЗЬ БУТЫЛОЧНОЕ СТЕКЛО
        Аннотация:
4-ая и заключительная вещь из цикла "Житие земных гуманоидов". "Кухонно-фантастическая повесть". Таракан Агамемнон, родившийся под кухонной раковиной одной из хрущевок на окраине Петербурга, с детства мечтает стать чемпионом мира по тараканьим бегам. Однажды, забравшись в сумку хозяйки своей квартиры, он попадает в одну из многочисленных коммуналок на Петроградской стороне, где знакомится с Мушей Чкаловской, цель которой - обгадить шпиль собора Петропавловской крепости (хочет стать мухой высокого полета). Муша открывает Агамемнону секрет - программист Кабаков из соседней квартиры нашел в своем компьютере уникальную программу - "инсектоспикер", которая снимает с подсознания код, мешающий людям понимать язык насекомых. После запуска инсектоспикера таракан вербует в свои тренеры безработного Васю, который вместе с Кабаковым, ставшим их "менеджером" после серии удачных выступлений в Питерских казино, вывозит Агамемнона в другой город на Чемпионат России по тараканьим бегам. Но насекомое так и не становится чемпионом, потому что в силу сложившихся обстоятельств и после постижения сути понятия
"человечность" спасает жизнь своему другу Васе, благодаря чему само становится человеком...
        
        Предисловие (взгляд сверху)
        
        Многоуважаемый читатель,
        рукопись, опубликованная ниже, не есть плод моего (человека, указанного на обложке как автор) воображения, хоть и схожа по стилю с моими собственными произведениями. Дело в том, что я хоть и в незначительной мере, но все ж таки претендую на соавторство неизвестного, к глубокому сожалению, беллетриста, так как почти два месяца денно и нощно перебирал листы с целью упорядочения глав, выносил из текста откровенные ляпы, согласовывал имена и... в общем, много еще над чем трудился. Всего теперь не перечислить. Да и незачем заниматься пустым.
        Не знаю я ни имени настоящего автора необыкновенного сюжета, ни современного его места жительства, ни, как вы понимаете, его друзей и близких. Фамилии, указанные в повествовании, скорее всего изменены, адреса тоже, потому что по прибытии из поездки домой я не раз обращался в справочные службы Санкт-Петербурга (а основное действие разворачивается именно в этом славном городе) с целью розыска на мой взгляд талантливого, но, безусловно, не поднаторевшего в ремесле, писателя. Несказанно жаль, что я так и не получил ни одного вразумительного ответа. Ходил по указанным маршрутам и сам, но тоже, увы, безрезультатно.
        Картонная папка с типографской надписью "Дело", набитая до отказа запятнанными пищевой органикой серыми тонкими листами, исписанными мелким неразборчивым почерком (слава Богу, я когда-то в Советской Армии служил кодировщиком, и сейчас те навыки пригодились), попала ко мне в руки также не совсем обычным образом.
        Нынешним летом я ездил на свою малую родину навещать маму и сестру, которые живут в городе Йошкар-Ола (см. Малый атлас мира; на имеющемся в моем распоряжении глобусе данного населенного пункта не обозначено даже точкой), где встречался с друзьями детства и приятелями студенческой поры. Один из них, университетских (он очень просил не называть его имени), и отдал мне папку. Дело в том, что этот человек уже несколько лет работает санитаром в С-ской психиатрической лечебнице, и, как я полагаю, отчасти вследствие сего прискорбного факта сам стал несколько более положенного романтичным. А ведь когда-то окончил вполне прагматичный факультет с красным дипломом. Видать, психика на глубокие переживания собственные и окружающих не у всех реагирует адекватно. Но, впрочем, речь сейчас не о приятеле и, тем более, не о его моральных проблемах.
        Так вот, бывший отличник, а ныне санитар и рассказал мне, что тайно взял рукопись из тумбочки больного, исчезнувшего накануне в неизвестном направлении. Переполоха в лечебнице, вызванного бегством пациента, удалось избежать. Шум в таких заведениях поднимать не принято. Милиция поставлена в известность, но, как говорит мой приятель, найти им беглеца все равно не удастся, потому что тот снова принял свой первоначальный облик...
        Я отношусь к подобным утверждениям крайне скептически, но... К глубокому сожалению, истории болезни подобных пациентов на руки сторонним людям (впрочем, как и низшему медицинскому персоналу, коим является простой санитар) не выдаются, поэтому мне приходится лишь гадать, кто мой неведомый и главный соавтор и как можно объяснить его манию. А она, мания, безусловно, очень любопытна с точки зрения личностного самоутверждения.
        Не секрет, что многие больные шизофренией видят себя великими фигурами прошлого или значимыми политическими деятелями современности. Бывают случаи, что кто-то из таких пациентов мнит себя инопланетянином или животным, но... Но такого, чтобы некто отождествлял свое существо с насекомым (и не просто насекомым, а самым, пожалуй, мерзким и среди людей нелюбимым, а именно - тараканом), я, честно говоря, ни разу не слышал.
        И еще казус.
        Рукопись датирована июлем 2007 года, а события, в ней описываемые, якобы произошли в январе 2005-го, если быть точнее - во второй половине месяца. Сами же бумаги оказались у меня в руках в августе 2003-го года. Как более или менее логично объяснить такой феноменальный пошаговый (в два года) обратный отсчет времени, я толком и сам не знаю, потому что с астрологией, математикой и иными естественными науками с детства дружу, честно говоря, не очень крепко.
        Кстати, мистика записок не ограничивается датами. Когда я начал их читать в первый раз, мне показалось, что неизвестный автор просто беззлобно издевается над недостатками своих знакомых (а, порой, и над уважаемым читателем), от души радуется жизни, и вообще, просто веселится. Но, решив дойти в расшифровке рукописных каракулей до самого конца, я со временем почувствовал, что передо мной лежит перенесенная на бумагу история гораздо более глубокая, трагичная и "человечная", как выразился бы сам главный герой, нежели банальная быстро забываемая развлекуха.
        Пожалуй, все. Пожалуй, хочу сразу оговориться, что авторский гонорар, который будет мне выплачен в случае издания настоящей книги, я поделю пополам и оставлю часть, переведенную в твердую валюту, дожидаться моего искомого ныне соавтора. Сразу предупреждаю - алчных претендентов, которых после выхода повести из типографии возникнет на мою отнюдь не бронированную голову множество (в сем факте даже ни на секунду не сомневаюсь), прошу загребущие руки к деньгам не тянуть. Так как истинного автора записок (если он, конечно, человек) я узнаю по одной внешней детали, про которую поведал тот санитар. Ее, эту деталь, я по понятным причинам упоминать не стану.
        Что ж, теперь самое время перейти непосредственно к повествованию. Поверьте, оно очень небезынтересно и стоит того, чтобы с получившейся книгой внимательно ознакомились. Это касается не только психоаналитиков, психиатров, а также иных многочисленных ныне стервятников разума и прочих любителей покопаться в чужих мозгах, но и рядовых граждан, уставших от бесконечных псевдоидейных глупо-героических эпопей, но жаждущих, в первую очередь, сильных эмоциональных потрясений.
        Сразу прошу прощения за некоторые невычеркнутые мною браные слова (их, поверьте, не так уж и много), а также не совсем корректные выражения и авторские неологизмы (напр., "апокалиптер", "программизм" и пр.), потому что они лишь помогают раскрыть сущность описываемых событий и характеров. Не более. Очень прошу издателя сохранить эпиграф.
        С уважением, Ал. Баев.
        
        
        
        
        
        
        Весь мир - дурацкое кино, но люди в нем еще не все - говно.
        Не Шекспир
        
        
        
        Обращение автора
        
        События, описанные ниже, произошли со мной во второй половине января два с половиной года тому назад.
        Я непременно должен их поведать вам, люди, потому что, как вы говорите, это вопрос жизни и смерти. Моих, естественно. Пусть меня лечат от несуществующего душевного недуга, все равно на роль апокалиптера я не претендую и ответственности за мировые порядки нести не собираюсь. Человеческое тело, в которое я попал, точнее, облекся волею проказницы Судьбы, для меня слишком велико, чтобы почувствовать всю прелесть жизни. И, как говорил Сократ, нет ничего лучше собственной скорлупы.
        Эти мятые исписанные листы - мой нелегкий путь и единственный шанс вернуться в себя.
        Не судите строго старого таракана за его искренность.
        С неподдельной любовью к людям, ваш Агамемнон.
        
        Глава первая. С Зины Портновой на Петроградскую
        
        ...когда все вокруг снуют туда-сюда по кухне, живут активной, так сказать, половой жизнью, я целый вечер вынужден сидеть в своем почти хрустальном дворце на специальной чемпионской диете и наслаждаться независимостью от собственных инстинктов. А все почему? Потому что Васе, видите ли, сегодня захотелось вывести новую скаковую породу.
        Нет, я его не виню, к тому же завтра он будет трезв, поэтому о своей бредовой идее даже не вспомнит. Вообще, Вася - очень хороший человек, бывший продажный менеджер (это он сам так выражается) одной крупной компании, по не проверенным слухам до сих пор занимающейся импортом эксклюзивных алкогольных и парфюмерных напитков... то есть, изделий. Простите, в терминах еще немного путаюсь.
        Я - "не совсем обычный тараканий представитель" (по Васиному определению), образованный, эрудированный, уникальный и единственный в своем насекомом роде. Лапки мои на три миллиметра длиннее лапок любого из моих теперь уже бывших коллег, а теперь подчиненных, усы, наоборот, на три миллиметра короче. А тело, имеющее любопытный окрас, "охряной, с легким ультрамариновым крапом" (как говорит тот же Вася), обладает невероятно развитыми аэродинамическими качествами.
        В общем, скоро все призы будут нашими.
        Сейчас мне живется нелегко, но Вася считает, что это временное явление и "коза ностра" (в переводе с французского - наш бизнес; мой тренер вообще любит всякие иностранные словечки) того стоит. Он по моей просьбе даже решил посвятить вашему покорному слуге свою жизнь (во всяком случае, достаточно длинный ее промежуток). Мы с ним партнеры.
        Но коли уж я взялся за мемуары, давайте начнем с самого первого этапа и пойдем по порядку номеров.
        Итак, этап под номером один - розовое (с редкими черными штрихами) детство.
        Родился я в простой рабоче-крестьянской семье на окраине Санкт-Петербурга. Про улицу Зины Портновой слышали? Вот-вот, там, значит, в одной из многочисленных квартир хрущевского типа и прошло мое короткое почти безрадостное, но наполненное познавательным смыслом детство. Классовое происхождение я упомянул не случайно, сейчас вы все поймете.
        Появись я в семье образованной и до мозга костей культурной, я б сдох от голода, не дожив до совершеннолетия, и наоборот, если б моя бренная личинка вылупилась в богатом доме, стал бы я первоклассным скаковым тараканом, как думаете? Правильно, жирел бы себе до самой пенсии на дармовых харчах и дальней перспективы не видел. С другой стороны, о душе б не заботился, а это, как Вася мне объяснил, грех. Таких после отходной присяги только на прокорм чертям берут. Хотя, мне кажется, что тараканов даже черти в пищу не потребляют. Мол, заразы от них... Короче, предрассудков относительно нас, насекомых, целое море плюс тазик с ковшичком.
        Живя под одной крышей с моими приемными родителями (или, скорее, попустителями), стариками Петром Антоновичем и Анной Андреевной Ферзиковыми, я научился главному - выживать. Потому как они, старики эти самые, ужасно неугомонными были (пусть земля им, когда помрут, станет мягче пуха из трамвайного кресла), придумывали всякие хитрые штучки, чтоб нашего брата извести. Да... хорошую школу выживания окончил ваш покорный слуга. И яичные шарики с борной кислотой, и "Машеньки" всякие, и порошки, и дихлофосы пролонгированного действия, и даже потоп с небольшим пожаром локального типа.
        Петр Антонович всю свою сознательную жизнь проработал на фармацевтическом заводе химиком-технологом, а Анна Андреевна, непокладая рук, трудилась в пригородном совхозе этим... как его?... короче тем, кто травит колорадских жуков и прочих насекомых вегетарианского образа существования. А потом они на пенсию вышли и за нас с родней взялись со всей, так сказать, неутомимой фантазией (вы уж меня извините, если я обороты иногда допускаю не очень понятные, я ж не человек, а простой насекомый, хоть и неплохо образованный)... Теперь вы понимаете, почему я настолько живучим оказался? То-то!
        Случилось мое вынужденное переселение в тот самый день, когда достиг я совершеннолетия. Сидели мы с родней в санузле прямо под теплым вечно влажным коллектором, и праздновали мой переход в возраст зрелости. Угощения натащили - на месяц вперед хватит! И хлебные крошки, и волокна мясные, и желток яичный. Даже несколько жирных чешуек от копченого кижуча (благородная красная рыба, иногда кое-где еще встречается) на наш стол перепало. Из упавшей пустой бутылки (это для вас, людей, она пустая) пивко-свежачок попивали, беседовали, как водится по таким дням, о моих дальнейших перспективах, смысле жизни, а также о многочисленных достоинствах и недостатках противоположного пола.
        Вдруг дверь открывается, и входит, значит, в наш санузел Анна Андреевна Ферзикова собственной персоной, ставит на пол, выложенный теплой керамической плиткой, большую черную сумку с контрастной белой надписью "Abibas" (это, как Вася говорит, малоизвестная фирма по производству спортивных аксессуаров) и включает водопроводный кран. А у меня фобия, слыхали об таких явлениях? Ужас, в общем, неконтролируемый. Боюсь я после потопа, соседями устроенного, шума льющейся воды. Страх мой проявляется, как Вася считает (хоть он и бывший, но физик), в неадекватном психосоматическом поведении. Короче, места себе не нахожу. Был бы поспокойнее, так и жил бы до старости в одном доме со стариками-алхимиками Ферзиковыми, а тут заметался. Бегаю неровными кругами, крошки опрокидываю, пиво разлил и зачем-то в "Abibas" полез. Наши все ржут как кони, а я себя ну ни капельки сконцентрировать на главном не могу. Такое впечатление, что члены отдельно от меня существуют, хозяйского ума абсолютно не слушаются...
        Как вода стихла, я опомнился и собрался к столу вернуться, но вдруг затрясло, закачало меня, друзья, так, что лишился я вернувшегося было сознания. Очнулся от неживого голоса, идущего откуда-то со всех сторон: "...следующая станция - "Технологический институт", переход на линию "Два"...". Лежу в сумке на холодной железной крышке и думаю: похоже, новую западню наши неутомимые старики приготовили. Решили свезти меня в свой технологический центр изучить на предмет анатомии насекомого, чтобы уничтожать нашего брата не хаотично, а целенаправленно садистскими способами. Со всей, так сказать, технологией... Поджилки затряслись так, что снова сознание потерял. Помню только, что снова мотало из стороны в сторону. Тот же голос говорил что-то про станцию "Петроградскую", а потом в сумку сквозь щелочку волна свежего воздуха ворвалась.
        К тряске я потихоньку привык, акклиматизировался, как говорится. И шли мы с Анной Андреевной по шумной улице, уставленной с обеих сторон странными домиками. У нас на Зине Портновой таких нет, я в окно видел. Через какое-то время в короткий тоннель свернули (Вася позже мне сказал, что этот тоннель аркой называется, а домики на Петроградской - старым фондом), потом в дверь вошли и, вот что странно, не вверх по лесенке, а вниз спустились на пять ступенек. Я считал. В подвал что ли? Нет! Старуха Ферзикова в дверь позвонила, и нам открыл молодой симпатичный мужчина в трусах. Ай-да, думаю, кляча старая! Пока глупый и доверчивый Петр Антонович свои химикалии дома на кухонном столе разводит, эта стерва похотливая по стриптизам шляется. Да-а...
        Но быстро все разъяснилось, и я Анну Андреевну еще больше зауважал.
        - Привет, мамуль, - говорит радостно молодой мужчина.
        - Здравствуй, сынок, - моя отвечает. - Ну что за вид?! Ты ж в коммунальной квартире живешь, стыд-то поимей так ходить.
        - Хоккей, - говорит, - мам. Поимею. Чё пожрать принесла?
        - Да вот, - отвечает, - грибочков маринованных, квашеной капустки, яблок, лимон... Ты хоть сумку-то у матери возьми, тяжело ведь. Я, чай, уже не комсомолка.
        - Прости, мам, - говорит, а я чувствую, что меня прямо с контейнером перехватили. - Ты чайку попьешь?
        - Ну, завари, - слышу я уже издалека, - мята-то еще осталась?... Я только с мятой, сердце чегой-то хватает.
        - Ага, осталось еще... Ты пока проходи. Дома нет никого: Еремеевы на работе, а Матвеевна к внуку в Петрозаводск укатила, сказала, что после Нового года приедет. Тебе, кстати, привет передавала.
        - Спасибо, - уж совсем издалека слышу.
        Молодой в трусах сумку мою открыл и начал оттуда все по порядку доставать. Я с банки сполз, в уголок спрятался. Думаю, не заметит. Пересижу, а там уж и домой поедем. Нашим про путешествие расскажу. Впечатления! Героем стану. Они-то, наши, настоящие домоседы. Только один Сократ из квартиры выходил, рассказывал, что даже в подвал спускался... Подвал - это фигня! Эх, обделаются все, когда узнают, что я на Петроградской побывал! Замечтался, в общем, глазки прикрыл, одни только грезы сладкие и вижу...
        - Ой, мам, ты Стасика принесла! - и чувствую, что кто-то меня за ус держит, а сам я беспомощно в воздухе болтаюсь. Это я-то Стасик? Я - Агамемнон, попрошу без оскорблений чуждыми, так сказать, нашему роду именами.
        - Вот, зараза! - взвизгнула Анна Андреевна. - Жизни от них нет! Мы с отцом уж все перепробовали. Прихлопни-ка гада!
        Это кто это - гад?! Это как это прихлопни?! Это в день-то совершеннолетия? После такой-то изнурительной дороги? Чувствую, что от возмущения у меня внутри ярость закипает... А сделать ничего не могу. Не в силах, так сказать, с людским произволом один на один бороться. Попал, думаю, ты брат Агамемнон, как жук колорадский под струю аммиака (это выражение я еще на Зине Портновой от Анны, кстати, Андреевны и слышал).
        - Не, мам, - радостно сын отвечает, - я его в аквариум посажу.
        В какой еще, думаю, в аквариум? Я ж не рыба, плавать не умею. И задрыгался изо всех сил, чтоб из цепких пальцев изувера вырваться. Не тут-то было, дохлый номер. Мужчина, однако, к рыбам меня не бросил (как я потом выяснил, у него и аквариума-то нет), а опустил сквозь узкое горлышко в пустую бутылку, в которой умирала от обезвоживания организма бедная муха. А бутылку на кухне под раковину поставил.
        Сел я на скользкое донышко, смотрю во все глаза за агонией товарища по несчастью, а сам думаю: "Дура ты, муха, дура. Кабы мне твои крылья, разве торчал бы я здесь? Горлышко-то хоть и узкое, а вылететь через него, тьфу! Легче простого".
        - Слушай, - говорю, - а чего ты не улетишь?
        - Умный больно, - стонет муха, - со всех сторон стены, как же улететь-то?
        - А ты, - говорю, - башку свою вверх подыми, да увидишь кой-чего...
        Она из последних сил в указанном мною направлении глянула и застонала:
        - Где ж ты раньше-то был, умник? Сейчас у меня уж сил не хватит... Тут на дне пара капель водки оставалось, так я напилась в хлам, а теперь в нестерпимом сушняке Богу душу отдаю...
        - И только-то? - ухмыляюсь. - А если я тебе водицы дам, ты вылетишь? Мне поможешь?
        - Коровьим дерьмом клянусь, - стонет. Это у них, у мух, самая святая клятва. Мне старик Сократ рассказывал. Он умудренный и многоопытный. - Только где ж ты влаги-то возьмешь, таракаша?
        - Не боись, - отвечаю, - омнио меу мекум порто.
        - Чего?
        - Все свое ношу с собой, - поясняю. - На греческом. Вымерший давно язык такой есть. На нем латины говорили.
        А сам к бедной насекомой подхожу и крылышко свое медленно, с эффектом поднимаю. Для пущего впечатления. У меня под ним всегда немного воды есть. Так, на непредвиденный случай. Вот, глядишь, и пригодилось. Муха из последних сил свой хоботок вытянула, коснулась спины моей обнаженной, и всю влагу ахом всосала. Потом полежала чуток и как зажужжит:
        - Ай, спасибо, братец таракаша! Век не забуду спасителя! Вот сейчас крылья разомну, и вылететь попытаюсь, а потом мы тебя с подружками вызволим. Ты только научи как, а то мы соображать-то так, как ты не можем. Образование не то, все решаем две глобальные проблемы - чё пожрать да где посрать. Тебя, кстати, как звать?
        - Агамемнон, - отвечаю, а сам отчего-то засмущался перед глупой насекомой, застеснялся своего гордого имени.
        - Очень приятно, - жужжит, - Гомемнон. Доброе у тебя имя, запоминающееся. А я Муша Чкаловская. Слыхал?
        - Слыхал, - говорю, а сам, естественно, впервые слышу. У нас до Зины Портновой слуха о таких не доходило, - как не слыхать? Об тебе только весь Санкт-Петербург накануне Нового года и говорил...
        - Да ну? Правда? - удивляется. А я чувствую, что мой тактический прием удался. Недалекие умом особы всегда на лесть падки.
        - А что, - говорю, - не правда? Правда чистейшей воды! Ты, Муша, лети и сил там, на воле, побыстрее набирайся, приятельниц ищи. А то я все свои неприкосновенные запасы тебе отдал, а самому покидать Землю срок еще не пришел. И не забудь про обещание.
        - Век воли не видать, - жужжит. - Я теперь за тебя, Гомемнон, любому человеку дизентерией суп заправлю. Давай, таракан, до свиданьечка. Жди меня, и я вернусь.
        Прожужжала так, винтом к горлышку поднялась, только я ее, мохнатую, и видел.
        Глава вторая. О разнице в мечтах и взглядах
        
        Долго ли томился я за стеклянными стенами, вдыхая зловонные пары уходящего из посуды вместе с моим разумом алкоголя, - не знаю. Сморило меня дурным сном, в котором одни кошмары вокруг тела моего ходили, норовили усы выщипать и лапки оборвать. Слышу только сквозь тяжелую, отравленную ядом дрему, зовет меня кто-то. Собрал последние силы, вверх глянул, а там над бутылкой целый рой мух кружит, а одна на горлышке устроилась и меня своим ведьмовским зеленым оком в натуре сверлит.
        - Гомемнон! - кричит, разнося по стеклянной тюрьме утробное эхо, - я это, Муша, помнишь еще?!
        В голове моей что-то перевернулось, щелкнуло, и я события в памяти потихоньку восстановил.
        - Да-а-а-а... - стону, - спаси-и-и меня, Му-у-у-уша... Ху-у-у-удо мне...
        - Вижу, - отвечает, - что худо. Учи, умник, что надо делать.
        Я встряхнулся, на лапки из последних сил перевернулся и думать принялся. Секунд пять думал, а потом меня гениальной мыслью осенило.
        - Ты, - говорю, - дорогая, бери коллег и тащи сюда нитку нужной длинны. Чтоб до дна достала. Сечешь?
        - Зачем? - спрашивает, глупая птица.
        - Опустите нитку сквозь горлышко, - поясняю, - я ухвачусь за нее, а вы меня вытянете. Дошло?
        - Кто дошло? - и только зенки свои таращит.
        - Хорошо, - тяжко выдыхаю, - перефразируем. Вы нитку находите, опускаете в бутылку, я хватаюсь, вы тянете. Понятно?
        - Чего ж тут непонятного?! Чай, мы тоже не дуры, - и презрительно так последнюю фразу сказала, что мне даже стыдно стало. - Ты только не уходи никуда, мы сейчас...
        И улетела. Интересная такая, куда ж я уйду? Чтоб не сдуреть, начал бродить от стены к стене, лапы разминать. А воздух отравленный, хреново мне. Решил вспомнить, как нас на Зине Портновой травили, и, не поверите, легче стало. Алкогольные пары в сравнении с дихлофосом - чистый кислород! Замечтался, в общем...
        - Лови! - слышу и чувствую, что на голову мне что-то мягкое плюхнулось.
        Смотрю - мухи вернулись, канат кинули. Я без лишних слов всеми лапами за него ухватился и крикнул:
        - Вира, птицы мои синие! Тащите меня!
        И вытащили ведь! Я, как на воле оказался, первым делом отдышался. Потом огляделся. Мухи все по своим делам разлетелись, одна Чкаловская рядышком сидит и аппетитно огуречную попку посасывает.
        - Мы в расчете? - спрашивает.
        - Спасибо тебе, милая, - улыбаюсь. - Кабы не ты, сдох, ей Богу. Ты не торопишься?
        - Нет, - отвечает, - с тобой интересно. Ты, умник, знаешь много. Это мне по душе. А еще б поел пока, смотри тут сколько всего.
        Я кругом бутылки обошел и только дивлюсь. Это ж надо, такое впечатление, что они помои прямо под раковину кидают. Еды... немерено. Правда, низкокалорийной. Очистки картофельные, огуречные попки, огрызок от яблока, фантики от ириса "Забава"... Ни колбасной шкурки, ни хрящика. Сюда бы вегетарианцев - им пир горой, а нам, настоящим мужикам, мясо надо, рыбы, на худой конец. Но на безрыбье, сами понимаете, и огурец - свинина.
        Перекусил нетривиальным лакомством. Влаги испил, и запас под крыло взял. Так, на всякий случай. А потом услышал, как далекая призрачная дверь хлопнула. Глядь на стол - нет моего "Abibas'a". Вот влетел, как же домой-то?! Ушла милая Анна Андреевна, забыла об сыне своем приемном...
        Настроение тут же испортилось. Выдохнул я тяжело и на спину повалился, начал лапами дрыгать и реветь по-медвежьи.
        - Ты чего, Гомемнон? - подобралась ко мне испуганная Муша. - Отравился? Странно, все свежее, никакого сальмонеллезу.
        - Домой хочу-у-у, - вою я, - Сокра-а-ат, как же я-а-а-а ту-у-ут?...
        - Эка ты примитивный, - ухмыльнулась муха, - чем тебе здесь не дом? Центр города, это тебе не Зина Портнова. Знаешь сколько памятников? На любом сри - не хочу. Я даже на профессора Попова гадила. Он сто лет назад радио изобрел, слыхал? Так я - прямо на нос гению! Вот скажи мне, есть у вас там профессор Попов?
        - Не-а, - всхлипываю.
        - Ну вот, - улыбается, - а у нас есть. И Шевченко стоит, знаменитый почти русский поэт, а в крепости лысый царь Петр авангардной работы. Кстати, о крепости: у меня мечта заветная есть - Петропавловскую иглу обосрать... Но, похоже, неосуществимо это... - вздохнула тяжело Муша.
        Меня такой поворот разговора заинтриговал. Я на лапы вновь перевернулся и с интересом уставился на Чкаловскую.
        - Так в чем же дело? - справшиваю. - Есть мечта, надо воплощать. Кто тебе мешает?
        - Ветер, - отвечает, а сама задумчиво в грязное коммунальное окно смотрит, - там, на самом верху, больно ветер сильный. Сдувает. Весу-то во мне, чай, не три килограмма.
        Я оценивающе посмотрел на нее и разочарованно покачал головой.
        - Да, - говорю, - пожалуй, не три. А то бы ты мечту свою давно в реалии воплотила... Но не надо расстраиваться, Муша. Истинная мечта - она на то и истинная, чтоб не исполниться никогда...
        - То есть? - не поняла Муша. - Поясни.
        Я усом пошевелил, принял позу роденовского мыслителя (его я еще в журнале на Зине видал), в какую Сократ сгибался, когда нас, молодежь, уму-разуму учил, и начал свою пространную лекцию.
        - Понимаешь, - говорю менторским тоном, - без истинной мечты жизни нет. Только она, мечта, должна быть глобальная и недосягаемая, вот как твоя, например. Нельзя мечтать о колбасе или о собственном клопе в будочке. Это вещи исполнимые. Мечтать надо о чем-то возвышенном...
        - Петропавловский собор - возвышенный? - перебивает.
        - Это смотря для кого, - объясняю. - Для птицы - нет, потому что она запросто может на него взлететь и легко, как ты говоришь, обосрать. А для тебя - да, так как ты не три килограмма. Будь ты эти три килограмма, ты бы и Останкинскую башню в Москве обгадить могла.
        - Чего? - не поняла Чкаловская. - Какую башню?
        - Эх, неучи! Останкинскую! - повторяю. - Я по телевизору видел. Но она в Москве, и это нас не касается. Хотя, с точки зрения мечты - такой фокус покруче Петропавловской иглы будет. Можешь грезить. Я сейчас о другом говорю...
        - О чем?
        - Не перебивай. О том я размышляю, что нормальная мечта никогда не может исполнится. Так уж природа устроена. Почему? А потому, что если бы все истинные мечты в реальность воплощались, сама жизнь бы смысл потеряла, а значит вечные поиски и дерзость мысли оказались бы навеки утрачены. Мы бы все тогда в быдл превратились, которым только пожрать да посрать... Пардон, - я сообразил, что для некоторых, например, для мух - смысл жизни в последних моих словах и заключен, поэтому вовремя извинился и попытался выкрутиться: - ...в домашней обстановке, на родной кухне, например. Вот ты - не быдло, о возвышенном грезишь. О игле Петропавловской! Ты, муха, птица высокого полета...
        - Я знаю, мне родственники говорили, - кивнула Муша, - мать однажды сказала, что я должна была орлихой родиться...
        - Орлицей, - кивнув, поправил я, - не суть важно. Знаешь, какая у меня мечта?
        - Эту?... Останкинскую башню обосрать? - искренне предположила Чкаловская.
        - Нет, что ты! - рассмеялся я. - Такая мечта может присутствовать только у тех, кто летать и гадить с высоты рожден. А я пешеход, поэтому хочу стать всемирно известным спортсменом, самым быстрым бегуном в своем классе мощности. Чтоб награды там всякие, почести, пьедестал почета...
        - ...обосрать? Ну, для этого далеко бегать не надо, вон на стадионе...
        - Да при чем здесь - обосрать? - разозлился я. - Взойти на него! На пьедестал! И не просто взобраться, это любой дурак сможет, а восшествовать, как общепризнанный чемпион. Чтоб медаль там, и все такое, шампанское...
        - Эка ты хватил! - восхитилась Муша. - Красивая мечта! Только какая надобность в твоем пьедестале?
        - А какая надобность в твоей Петропавловской игле?
        - Ну...
        - Обгадить?
        Чкаловская кивнула.
        - Вот видишь, какие мы с тобой разные?!
        - Почему? - удивилась Муша.
        - Потому что для меня справить нужду - дело скрытное, интимное даже, а для тебя - предмет гордости и всеобщего восхищения родни. Ты вот говоришь, мать тебя орлицей зовет, а думала ли ты о том, что у них, у орлов, кроме высокого полета еще и свои мечты есть? И они, между прочим, нужду прямо в своем высоком полете, как космонавты, справляют, им для этого шпилей по надобностям посещать не надо...
        - О чем?
        - Что - о чем? - не понял я.
        - О чем, друг Гомемнон, орлы мечтают?
        - Ну... - замялся я, - не знаю. Среди моих знакомых орлов нет...
        - Так с чего ты решил, что им на шпили наплевать?! Знаешь, Гомемнон, ты таракан конечно интеллигентный, спору нет, но мозги от твоих разговоров до неприличия мягкими становятся. Надышался ты в бутылке вредных испарений, вот. И вообще, шел бы к своим, а? Я понимаю, что ты меня от смерти спас, но мы ж теперь квиты, так?
        - Так.
        - Вот и иди.
        - Где ж мне своих-то найти? Они все на Зине Портновой остались, - я вспомнил про семью и тяжело вздохнул.
        - Так вон, за плинтусом. Видишь, ус торчит? - кивнула Муша в угол. - Ваши. У них главного Семеном зовут, Катерпиллером. Ты его сразу узнаешь...
        - Странная фамилия, - повел я усом.
        - Ничего странного, - хмыкнула Чкаловская. - Катерпиллер - это творческий псевдоним... Некогда мне в объяснялки играть, он сам все расскажет, если ты ему доверие внушишь, а я полетела. Пока.
        - Пока, орлица дерзновенная, - ухмыльнувшись, кивнул я.
        И Муша взмыла под потолок. Уже кружась под абажуром, она пронзительно жжикнула:
        - Увидимся, Гомемнон! А про мечту я все поняла! Спасибо! Удачи тебе, умник, и заслуженного пьедестала почета! Пусть сразу не исполнится... ты старайся!... Тогда... будет... жжж...
        Глава третья. Семен Катерпиллер и его душещипательная история
        
        Ну что мне оставалось делать? Я вас спрашиваю: что? Идти за плинтус. Так? Так. И я, глубоко вдохнув и, задержав на мгновение в своей мощной груди влажный кухонный воздух, с шумом выдохнул, чтобы снять предательское волнение со своих еще не окрепших членов. А потом медленной, но уверенной походкой двинулся в сторону торчащих из-за деревяшки и чуть подрагивающих усов. Должно быть, там кто-то обедал.
        Подойдя к плинтусу, я негромко, но с достоинством позвал:
        - Эй, хозяева!
        Ответом было гробовое молчание. Усы на секунду замерли, а потом из щели выглянула симпатичная девичья мордочка. Тишина становилась невыносимой, и я решил нарушить ее первым.
        - Привет! - поздоровался ваш покорный слуга. - Я Агамемнон, нежданный гость с Зины Портновой. Мне бы с господином Катерпиллером повидаться.
        - На тему? - заинтересованно пропищала в ответ незнакомка.
        - На тему благостного сосуществования родственных индивидов в условиях жесткого химического заражения локальной окружающей среды, - ляпнул я первое, что пришло мне в голову.
        - Прекрасно, - кивнула таракашка, - подобные темы Семена Обуслововича крайне волнуют. Он к вам, так сказать, зеленым, питает искреннюю слабость. Господин Агамемнон, если не ошибаюсь?
        - Не ошибаетесь, прекрасная леди, - кивнул я. - А вас как звать-величать по батюшке?
        - Изольда Шестиаховна, - улыбнулась симпатяга, - можно просто - Золя.
        - Очень приятно, Золя, - склонил я в почтении усы.
        - Взаименно, - пролепетала Золя. - Я у Семена Обуслововича в секретаршах служу. Прошу вас следовать за мной, господин Агамемнон.
        - Спасибо, - вежливо поблагодарил я и зачем-то добавил: - Можете звать меня просто Мемнон или... лучше... Агам!
        С чего бы это? Никто и никогда до сих пор никакими Мемнонами и Агамами меня не называл. А тут - нате вам, выпендрился! Тоже мне, Агам! Донжуан насекомый. Хотя, если рассудить, звучит не так уж и плохо. По-простому, по-народному, если можно так выразиться. И еще - никому теперь в голову не придет искажать мое гордое имя, как, например, Муше. Гомемнон! Тоже мне! С другой стороны, кто ведь о чем только и думает...
        - Очень приятно, Агам, идемте, я вас представлю, - скромно улыбнулась Золя. - Семен Обусловович всегда рад новым собеседникам. Только просьба одна...
        Девушка замялась, и видно было, что она хочет сказать что-то важное, но боится, как бы я не обиделся.
        - Золя, - пришел я на помощь, - вы не стесняйтесь, излагайте свои страхи. Я с детства приучен к уважению инородных традиций.
        - Вы не обижайтесь, Агам, - еще больше смутившись, тихо произнесла она, - но Семен Обусловович терпеть не может, когда перебивают его мудрые речи. Вы уж...
        - Что вы! - воскликнул я. - Ваш покорный слуга - самый благодарный слушатель во Вселенной. Об этом еще мой наставник говорил, господин Сократ, может, слыхали?
        "Откуда она слышала про Сократа? Он же с Зины", - тут же подумал я, что сморозил очередную глупость, но Золя весело кивнула:
        - Конечно! О господине Сократе у нас ходят легенды.
        - Легенды? - удивился было я, но тут же решил себя вести достойно. - Да, да, несомненно. Об нем везде легенды ходят. Он у нас личность во всех отношениях легендарная и даже слегка патетическая.
        - Прошу вас, Агам, - улыбнулась Золя, - забирайтесь сюда и следуйте за мной. После беседы с Семеном Обуслововичем я приглашаю вас на ужин к себе. Если вы, конечно, не против.
        Такого поворота событий я уж точно не ожидал, поэтому и промямлил что-то невнятное, на что получил вежливое:
        - Спасибо, не стоит благодарностей. Нам гости всегда в радость.
        Мы долго шли по каким-то узким и сырым коридорам. Странное место. В нашей хрущевской хороме все гораздо проще: залез в дырочку - и дома. А тут прямо катакомбы парижские. И что еще удивительно - постоянно встречались по пути другие тараканы, но никто даже словом не обмолвился, так, кивали в знак приветствия и терлись спинами о заплесневелые стены. Я сначала здоровался, раскланивался, но когда понял, что на меня никто не обращает ровным счетом никакого внимания, перестал. Шагал гордо, неторопливо и молча за своей аппетитной провожатой и озирал по пути окрестности. Хотя, что там было озирать? Сырой полумрак?
        Наконец, после бессчетного количества спусков и подъемов, крутых поворотов и еле заметных изгибов, мы проникли в низкое сводчатое помещение, насквозь пропитанное влажной густой взвесью, смешно щекочущей усы.
        Посреди комнаты на мягком полусгнившем грибе возлежал огромный черный таракан, плоский как щит крестоносца и блестящий, как плешивая голова Петра Антоновича Ферзикова.
        - Поздоровайтесь, - шепнула мне Золя, потому что увидела написанное на моей морде удивление. Да-а, по другому я представлял себе главу местного семейства.
        - З-з-здрас-сьте, г-господин К-катерпит-тер, - заикаясь, вымолвил я.
        - Катерпиллер, - поправил меня плоский. - Вы к нам откуда пожаловали, молодой таракан? С посольством, или так, ветром занесло?
        - П-простите, г-господин К-катерпиллер, - извинился я, - с Зины Портновой мы, из Сократовых.
        - А-а, - улыбнулся Семен Обусловович, - Сократовы! Что ж, наслышан, наслышан. И как господин Сократ себя изволит чувствовать? Суставы не шалят?
        - Да нет, - осмелел я, - суставы пока в порядке.
        - Хорошо... хорошо, что в порядке... Суставы, они, молодой таракан, с возрастом костенеют и ужасную боль начинают нести... Но вам, впрочем, это пока не грозит, - улыбнулся господин Катерпиллер, а потом повернулся к Золе: - Изольда Шестиаховна, будьте добры, приготовьте нам кофию, и можете на сегодня быть свободны. Мы с молодым тараканом должны глобальные темы обсудить, а к вечеру я до вас его отпущу.
        - Конечно, Семен Обусловович, - поклонилась Золя и, пятясь задом, вышла.
        Пока она готовила кофе, Катерпиллер раздувал кальян, а я осматривал экспозицию сомнительных полотен, что украшали стены кабинета (а может, это были и фрески неизвестного мастера, клоп их разбери).
        - Вы, молодой таракан, простите, что отрываю от созерцания ценностей, мне еще не представились, - густым басом проговорил Семен Обусловович, выдыхая струю ароматного грибного дыма.
        - Ой, извините великодушно, - смутился я, - Агамемнон. Можно просто - Агам.
        - Хорошее имя, - кивнул Катерпиллер, - наше, тевтонское.
        Я спорить не стал. Мол, начнешь кичиться эрудицией, тут же тебя и выставят не попрощавшись. А такой образ поведения хозяина меня сейчас, мягкого говоря, не устраивал. Есть-то хочется, да и к Золе... а когда еще на Зину Портнову попадешь? И попадешь ли вообще?
        - Ага, - кивнул я, - тевтонское. Нам Сократ так и говорит, гордитесь, тараканы, своим тевтонским происхождением. Мол, не латины какие-нибудь, а истинные славяне во всех своих четырех ипостасях (Господи, чего несу? Это все от волнения).
        Но Катерпиллер, кажется, подвоха не заметил (или сделала вид), а только кивнул и затянулся глубоко-глубоко, так, что в зашевелившемся от богатырского вдоха воздухе мои крылья затрещали. А когда выдохнул, протянул шланг мне.
        - Не желаете, Агам? Первоклассный грибачок-с из Правопушкарских подвалов, соседи в обмен на белую плесень поставляют. Рекомендую.
        Я отрицательно покачал головой:
        - Простите, господин Катерпиллер, не курю.
        - А чего так? - удивился хозяин.
        - Понимаете ли, спортсмен, - пояснил я, - дыхалку тренирую.
        - Спортсмен? - снова удивился Семен Обусловович. - И каким же вы, Агам, атлетизмом изволите заниматься?
        - Исключительно спринтерским бегом на марафонские дистанции, - объяснил я расширенно, чтоб понятней было.
        - А-а, - уважительно кивнул хозяин, - спринтерский бег на марафонские дистанции я уважаю. Сам в молодости не прочь был, а вот теперь... Эх, нелегкая...
        Он так тяжело вздохнул, что мне стало совестно кичиться своей непревзойденной (по внутреннему ощущению) мощью и лихой молодостью, и я уже было хотел начать его утешать, как вдруг появилась Золя. Она несла на спине поднос с кофейником и двумя ослепительно белыми чашками. Комната наполнилась ароматом свежезаваренных в проточной воде желудей. Эвона как! У них тут, на Петроградской, еще и кофе растет! Неплохо, смотрю, устроились.
        - С лосьоном, Изольда Шестиаховна? - что-то уж очень сурово поинтересовался у девушки Катерпиллер.
        - Конечно, Семен Обусловович, - робко кивнула та, - разрешите идти?
        - Идите, дорогая, до завтрашнего утра вы свободны.
        И Золя так же, пятясь задом, выскользнула из комнаты.
        - Прошу к столу, уважаемый господин Сократов, - пригласил Катерпиллер.
        Естественно, никакого стола здесь не было и в помине. Поднос Золя поставила прямо на мокрый пол пред хозяйским грибом.
        - Да вы не стесняйтесь, присаживайтесь, - Семен Обусловович подвинулся, освобождая мне место рядом с собой, - в лапах правды нет. А разговор, я так чувствую, нам предстоит долгий. Я угадал?
        Что мне оставалось ответить? Я согласно кивнул:
        - Вы, как всегда, правы, господин...
        - ... давайте на равных, зовите меня Семеном, хорошо?
        - Хорошо, Семен Обу...
        - Семен.
        - Хорошо, Семен.
        - Вот и славно, Агам. Наливайте кофе, он у нас отменный. Желуди над плитой сушим, на кухне. Там влажности - двадцать процентов, самое то, что надо. Лосьон из ванной комнаты во второй квартире...
        Я наполнил обе чашечки, взял одну в средние лапы и осторожно отхлебнул. Божественно! И алкоголя сколько надо. А то многие обычно недоливают, или, наоборот, лишнего добавляют. Вкус портят в угоду желанию. А тут...
        - М-м-м... - только и произнес я.
        - Согласен, - кивнул Катерпиллер, - Изольда кофе варит отменный. За то и держу при себе, плесень собирать запрещаю. Как, по-вашему, Агам, прав я?
        - Естественно, - блаженно подняв усы, ответил я, - ваша мудрость с первого взгляду бросается в глаза. Таких как вы, редко...
        - Да бросьте вы, Агамемнон, - скромно отмахнулся Семен Обусловович, хотя я заметил, что он от лести просто млеет, - я цену себе знаю. Меня комплиментами не проберешь ("Ха-ха", - подумал я). Скажите лучше, как вы относитесь к глобальному потеплению в отдельно взятой жилой квадратуре.
        - Положительно, - отвечаю, - отношусь. У нас на Зине Портновой, Сократ рассказывал, в прошлом году отвратительно топили. Многие тогда в уличную канализацию перебрались, поближе к трубам, дома выдержали только самые морозоустойчивые. А в канализации разве жизнь? Нет, без сомнения, там тепло, но питаться экскриментальной пищей, простите... Мы ж не мухи!
        - Верно говорите, Агам, - согласился Катерпиллер, - мы не мухи, чтоб крысиный помет жрать. Нам самой матушкой природой иной стол предназначен...
        - Да, да... - кивнул я и зачем-то ляпнул: - И стул.
        - И стул, - автоматически согласился Семен Обусловович, а потом, когда уже произнес, с удивлением на меня уставился. - Постойте, при чем же здесь стул?
        - Да так, юморю, - улыбнулся я, - люблю, знаете ли, Семен, каламбуры выкобенивать.
        Катерпиллер громко рассмеялся и мягко похлопал меня по спине.
        - Уважаю, Агамемнон! Юмор - дело хорошее. Причем, что занимательно, и к месту, и не к месту. На юморных тараканов обижаться грех. Уважил старика, Сократов, молодец!
        - Стараюсь, Семен, - ухмыльнулся я, - это у меня наследственно, от предков. Кстати, давно вы с Сократом знакомы?
        - А мы и не знакомы, - перестал смеяться Катерпиллер, - я сказал: слухами земля полнится. Мы ж тут не только в норе сидим, а еще общаемся, торговлю ведем, культурным обменом в полный рост занимаемся, сельским хозяйством... Вон, плесень какую вывели. Такую поищи на всей Петроградской... А кофий?
        - Кофе знатный, - поддакнул я.
        - Вот... А про ваш Сократов клан мне от Правопушкарских известно, от родни. У них там с вами какие-то семейные связи... Кто-то то ли от них к вам, то ли от вас к ним перебрался... Я точно не помню, но про Сократа не раз слыхал. Говорят, второго такого интеллектуала во всем Петербурге днем с огнем не сыскать... Я скептик. Не верил, а вот тебя, Агам, увидел, пообщался чуток, и сомнения мои рассеялись. Уж коль ты, молодой таракан, такой ничего себе не глупый, то каковы ваши старшие-то, а? Логично?
        - Логично, Семен, - кивнул я и решил тоже перейти на "ты". Тем более что каждая выпитая капля амброзии все сильнее растормаживала мое сознание.
        - Что ж, пора вернуться к нашим клопам, - выпустил Катерпиллер очередную струю ароматного дыма. - Расскажи старику, Агамемнон, каким ветром тебя в наши края занесло...
        И я рассказал. И про "Abibas", и про обморок, и про долгое путешествие с Анной Андреевной. О том, как оказался в бутылке и как из нее с помощью Муши Чкаловской выбрался. Умолчал только о мечтах...
        - Добрая муха, - кивнул Катерпиллер, когда я закончил свое длинное повествование, - у нас с ней пакт.
        - Пакт? - удивился я.
        - Ага, - кивнул Семен Обусловович, - она нам на кофе во время просушки оного не гадит, а мы плесень в кухню не тащим. Они, мухи, грибка не выносят.
        - Я заметил, - кивнул я скорее для поддержания разговора. Потому что ничего подобного я ровным счетом заметить не мог. - Прости, Семен, Муша мне сказала, что Катерпиллер - это твой творческий псевдоним...
        - Да, да, да... - задумался хозяин. - Это ты точно выразился. Именно псевдоним. Красиво звучит, правда? И, главное, очень прогрессивно.
        - Ага, - осторожно согласился я, - но только малость непонятно.
        - Что ж, непонятно - разъясним. Ты только не перебивай. Дело в том, Агамемнон, что сам я нездешний, как и ты. Правда, молодость свою буйную провел не так далеко, не на Зине Портновой. У меня все проще, родился я на той стороне улицы...
        - А-а... - хотел я вставить что-то свое. Что, сейчас уж не припомнить, но Катерпиллер посмотрел на меня так сурово, что я аж усы в кофейник опустил.
        - Не перебивай, - огрызнулся он, - не терплю. Спросил, дай расскажу. А не интересно, можешь идти на все четыре стороны.
        - Простите, - тихонько извинился я, - вовсе я не хотел вас обидеть.
        - Ладно уж, - смягчился хозяин, - слушай.
        И вот что Семен Обусловович мне поведал:
        
        "- Явился я на свет в подвале обычного старого дома на улице Большая Пушкарская, в кухонной стене одного известного ресторанчика. Отсюда, Агам, у меня и природная склонность к предпринимательству, а также искренняя любовь к доброй пище.
        Мать моя, коренная уроженка здешних мест, с ранней юности питала слабость ко всему заграничному, а когда в ресторане вместе с ящиком замороженных куриных окорочков непостижимым образом появился большой черный эмигрант из Штатов, афроамериканец со странным именем Обуслов Гарлемский, она тут же выскочила за него замуж. Тот и усом пошевелить не успел.
        Вопреки ожиданиям, Пушкарская колония ресторанных (за исключением моей мамаши) приняла эмигранта достаточно прохладно, но связываться с ним боялась, уж больно он был велик и даже страшен, когда налижется пролитого пива.
        Против воли населения и благодаря одной лишь грубой физической силе, стал со временем мой папаша главой семейства, а так как у них там, в американских традициях, полигамия не поощряется, то мама заняла единственное место рядом с самодержавным троном.
        А вскоре родился я и еще сотни две моих сестер. Но вот что странно, братьев у меня не было, поэтому как-то сразу, еще не достигнув совершеннолетия, начали прочить нынешнего твоего собеседника в наследники.
        Рос я ребенком крайне любознательным, лез везде, поэтому с первого дня своего получил ужасное прозвище - Суеус. Посуди сам, Агамемнон, можно жить с таким именем - Суеус Обусловович Гарлемский? Я, конечно, понимаю, что родители имели лишь благие намерения касательно моей судьбы, но ты ведь и сам знаешь, куда ими, этими намерениями, выстлана дорога.
        Долго ли, коротко ли продолжалось мое воспитание, но в конце концов облазил я все ресторанные помещения, изучил там все ходы и выходы, отведал разных напитков и кушаний... А потом загрустил.
        Сам подумай, когда в таракане живет вечная жажда познания, может он долго существовать в знакомой как шесть лап обстановке? Не может, то-то.
        В общем, в один прекрасный день, не поставив в известность ни родителей, ни соплеменников, выбрался я из нашего душного помещения и решил посмотреть на белый свет. Достиг ресторанного зала, залез в карман пальто какого-то жлоба, который планомерно накачивался водкой, при этом совершенно не закусывая, и замер в сладостном предвкушении предстоящих приключений.
        Они, приключения, ждать себя долго не заставили, потому что жлоб мой через каких-то пять минут начал пьяно и ужасно скандалить. Охранники усмирили его чем-то тяжелым, взяли подмышки, и вышвырнули вон, предварительно очистив карман, в котором я сидел, от мятых пропахших тухлым салом бумажек (как я потом узнал - денег). Пальто упало на тротуар рядом с моим горемыкой.
        Подождал я для проформы, собираются меня куда-то нести или нет, и, так и не дождавшись, выполз на белый свет. Это я так говорю - белый, чтобы рассказ красивее получался, на самом деле шел дождь, и я тут же оказался в луже. Слава Богу, та была ни широка и ни глубока, поэтому остался отпрыск королевского семейства в живых.
        Решил я, коль дело приняло такой оборот, путешествовать пешим ходом. Можно было, конечно, вернуться в свой подвал, а своим наврать с три короба, что облазил весь мир, но мы, Гарлемские, не такие. В нас природная честность вместе с генами заложена. А может, и с инстинктами. Кто его знает?
        Короче, пошел я в сторону от дома. Там, на широком пространстве прямо под дождем какие-то странные люди дорогу ковыряли. И повсюду стояли желтые машины устрашающего вида, на которых по-американски (меня отец-то кой-чему из их грамоты к тому времени обучил) было написано - "KATERPILLAR". И мне это слово так понравилось, что решил я сразу себе такой же точно творческий псевдоним взять. Чтоб как у всех знаменитых тараканов-путешественников.
        А, присвоив псевдоним, спустился с бордюрного камня к людям в оранжевых жилетах и решил меж них прошмыгнуть... Но не тут-то было! Желтая машина, чье тяжелое черное колесо нависало прямо над моей спиной, неожиданно покатилось прямо на меня и впечатала в землю. Одна голова снаружи торчать осталась. Взвыл я от боли, но никто, естественно, меня не услышал. Наших поблизости не было, а люди нашей речи не слышат. Слабоваты они в межвидовом развитии.
        Но все обошлось. Земля мягкой оказалась. Жив я остался, только чуть сплюснулся. На здоровье этот прискорбный факт моей внешности почти не отразился, но тогда такое впечатление сложилось, что часть спинного мозга в головной по тонкой внутренней трубочке подалась. Отсюда, я так думаю, и ум мой недюжинный, и организаторские способности. Хотя, доподлинно наша медицина сей факт установить не смогла.
        Продолжу рассказ... Когда я из-под колеса выбрался, то тут же устремился к противоположной стороне, но теперь осторожным стал. Вверх смотрел, чтоб под сапог или иной тяжелый предмет не попасть. И так разосторожничался, что не заметил, как неслышно подъехала ко мне с обратной стороны другая желтая машина и вновь впечатала в рыхлую землю, оставив снаружи опять лишь одну голову.
        Второго такого удара за какие-то жалкие полчаса мой чуткий организм выдержать не смог. Расплющился я еще сильнее, даже задние лапы поломал. Вот, думаю, непруха. Надо домой возвращаться. А как? Выбраться-то из-под колеса я выбрался, а единственно, до чего доползти смог на четырех оставшихся лапах, до бордюрного камня, возле которого забился в щелочку и решил залечь, сил набраться для обратной дороги.
        Люди в жилетах скоро ушли, оставив свои желтые машины с написанным на бортах моим новым псевдонимом прямо на улице. Дождь тоже перестал, словно ждал, пока все по домам разойдутся.
        Попытался я наружу выбраться. Не тут-то было! Все тело затекло, при малейшем шевелении - боли адские, а я ведь еще подросток! Детский травматизм, Агам, самая противная на свете штука. К старости, если доживешь конечно, все переломы и вывихи болеть начинают. Сил нет, вот грибачком только и спасаюсь. Пенициллин, понимаешь, великое изобретение нашего народа. Люди до него, если знать хочешь, гораздо позже тараканов дотумкали. Но вернемся к интереснейшим фактам моей личной истории.
        В общем, сколько я пролежал в щели, не знаю. Потерял, наконец, ослабленное борьбой за существование, свое, как я думал тогда, никчемное сознание. А очнулся от того, что почувствовал легкую тряску. Усами пошевелил, глаза разлепил и вижу, что несут меня куда-то четверо тараканов. Принюхался - не наши, ресторанной кухней не пахнут. Хотел спросить - кто они, мои спасители, да вновь сознания лишился.
        А когда снова в себя пришел, уже здесь, на грибе и лежал. Оказывается, нашли меня Левопушкарские, те, что в доме напротив моего родного живут. Подивились они моей окраске, несвойственной для здешних мест, а также совсем недетской для моего возраста, хоть и искалеченной, стати, пожалели, и к себе на лечение с воспитанием взяли. Может, сгожусь на что.
        Про перенесенные операции умолчу, вспоминать и то больно...
        Со временем я не только на труд сгодился, но и организовал их общежитие так, что избрали меня тутошние тараканы главой своей семьи, даже, вон секретаршу приставили (теперь на этом посту Изольда Плинтусова, вы уже знакомы), чтоб кофе варила и мудрые мысли мои записывала, а также для иных нужд. Ну, ты юноша взрослый, все уже понимаешь.
        Имя я взял поскромнее - Семен, чтобы особо не выделяться из народа. Отчество, правда, оставил. Это святое. А заморскую фамилию красивым псевдонимом заменил, который, как ты теперь знаешь, судьбоносным в моей жизни стал.
        Наладили мы деловые и дружеские отношения с соседними семьями и даже с иными колониями, с отцовской, например. Он, старик мой, не поверишь - до сих пор жив, даже порой в гости ко мне наведывается. Жаль, что я не могу ответных визитов делать. Паралич проклятый разбил. Задние лапы так и не ходят.
        Но ничего, я привык. И жалеть меня не надо, не люблю пуще, чем когда речь перебивают".
        
        - Вот, Агамемнон, пожалуй и знаешь ты теперь мою историю за исключением мелких и мало кому нужных подробностей. Интересно было слушать?
        - Конечно, - кивнул я. - Ты, Семен, личность героическая, я это сразу, как тебя увидел, понял... А кофий еще остался?
        - Глянь в кофейничке, чай, не маленький.
        Я открыл крышечку. Напиток на дне блестел, остыл, правда. Но ничего, мы народ стоический. Нам к холодной выпивке ни привыкать.
        Глава четвертая. Наглядный пример проявления эмоций в насекомой среде
        
        Многие из вас ошибочно полагают, что эмоциональные проявления не только отличают людей от других представителей фауны, но и ставят их выше всех остальных. Господи, какая фигня! Вы уж простите меня, глупого таракана, за недостойное истинного интеллигента выражение собственных чувств.
        Сейчас попытаюсь изложить вам собственную точку зрения.
        Итак, люди гордятся тем, что им присущи эмоции и чувства и наивно полагают, что нам они неведомы. Бред. Просто мы, насекомые, я уж молчу о членистоногих и прочих млекопитающих, умеем их, эти чувства и эмоции, жестко контролировать. В отличие от вас... но, к сожалению, не всегда.
        Думаете, мы никогда и ничего не боимся? Считаете, что таракан не способен на любовные переживания? Полагаете, будто нам ведомы одни инстинкты? Как бы ни так!
        Знаете, как трясся я от страха, когда Анна Андреевна Ферзикова тащила меня в сумке на Петроградскую?! А кем я себя ощущал, оказавшись в бутылке?! И Золя...
        Кстати, о чувственной стороне насекомой натуры и я начал-то рассуждать из-за нее, из-за Изольды Шестиаховны Плинтусовой, секретарши многоуважаемого господина Катерпиллера.
        Когда я покинул кабинет Семена Обуслововича, она, то есть Золя, меня уже поджидала в коридоре. Не говоря ни слова и обменявшись только многозначительными взглядами, мы двинулись по какому-то низкому тоннелю направо. Шли недолго, думаю, минуты две, не больше.
        Проход завершился низким крохотным помещением, куда проникал легкий поток сухого теплого воздуха. Здорово! Я до сих пор еще не встречал вентилируемых жилых помещений, устроенных прямо в стенах. Если не считать вытяжных ходов, но там, как вы понимаете, никаких условий для жизни. Холодно, голодно, скользко и безполо... То есть, я хотел сказать - пола нет. Не станешь же вечно обитать в вертикальном положении собственного тела!
        - Располагайтесь, Агам, - улыбнулась Золя, примостившись на одной из трех войлочных подушечек, скатанных из кошачьих волос заботливыми лапками хозяйки (это она потом рассказала о своем хобби), - чувствуйте себя как дома.
        - Спасибо, Золя, - поблагодарил я и уселся рядом. Интересно, что мы здесь будем делать? - Простите, а у вас перекусить ничего нет?
        - Яблоко есть. Не желаете? - предложила девушка.
        - А мясного чего-нибудь не найдется? - мне почему-то совершенно не хотелось стесняться, тем более что она сама предложила чувствовать себя "как дома". Конечно, дома я насчет еды не справляюсь, а беру все мне причитающееся сам, но тут... кто его знает, где лежит это самое "мне причитающееся"?
        - Простите, Агам? - Золя то ли не поняла, то ли не расслышала моего, я бы сказал, совершенно конкретного вопроса.
        - Мясца бы, - пояснил я, - или рыбки... А то яблоком, я боюсь, наесться мне не удастся. Обед-то со мною вегетарианский приключился. С такой еды и лапы протянешь.
        - Понимаю, - кивнула секретарша. - Я сейчас на квартирную кухню схожу. Вы меня подождете немного?
        - Отчего не подождать? Подожду, - ответил я. Но неожиданно пришла в мою голову мысль получше: - А давайте, я вас сопровожу, может, помогу чем?!
        - Что вы! - опустила взгляд скромная девушка. - Как вы только могли подумать, что наши законы гостеприимства...
        - Да бросьте, Золя, - оправдательной речи я ей закончить не дал. Не люблю жеманства и кокетства, - при чем здесь законы, мы ж сейчас отдыхаем, так?!
        - Ну, в принципе...
        - Милая Золя, никаких принципов. Решено, я иду с вами.
        - Хорошо, Агам, - она сдалась. Поняла, что меня не переспорить. Уж если я чего хочу, обязательно добьюсь (а я ее хотел, причем с первого взгляда. Но сперва надо было поесть).
        Мы снова вышли в тоннель и двинулись в сторону кухни. Я чувствовал это по запаху. Оказавшись через какое-то время за плинтусом, я, следуя первобытному инстинкту, высунул наружу усы. Пахло жареной курицей. М-м-м... объедение. На костях всегда столько мяса остается! Жри от пуза, откармливайся - не хочу! После такого ужина, я не только Золю, но и всю ее семью (естественно, женскую часть населения) удовлетворю. Шутка.
        Выскользнув наружу, я увидел давешнего мужчину, который так и не успел одеться. Он сидел за столом в одних трусах и с аппетитом обгладывал куриную ножку, запивая ее пивом прямо из бутылки. Под столом о его волосатую ногу терся серый полосатый кот с головой, явно отражающей гидроцефальные наклонности животного. Я правильно выражаюсь, такие наклонности бывают? Короче, башка его относительно туловища превосходила все формы и размеры приличия.
        Мужчина, доглодав ножку, бросил косточку пушистому подхалиму. Я не понял! А как же мы?!
        - Золя, или я ничего в этой жизни не смыслю, или этот проглот безо всякого стеснения ест то, что по священному закону предков полагается нам, домашним насекомым. Я не прав?
        Секретарша грустно покачала усами.
        - Безусловно, Агам, вы правы, - сказала она, - но попробуйте объяснить это Бруску.
        - Кому? - мне показалось, что Золя упомянула некое деревянное изделие.
        - Бруску, - повторила она. - Этого "проглота", как вы изволили выразиться, Вася, вон тот человек, назвал Бруском. Он вообще-то Барсик и принадлежит не Васе, а Матвеевне, но старуха постоянно гостит то у детей, то у внуков, а чтоб животное не издохло, покупает ему курятину. Кошачью еду поручено готовить Васе. Он ее и готовит... только ест сам, а Брусок глодает кости. Вот такая, понимаете ли, высшая несправедливость, Агам.
        Я рассмеялся:
        - Почему несправедливость? Этот Вася начинает мне нравиться!
        - Нравиться?! - Золя буквально задохнулась от возмущения. - Агам! Он, этот ваш Вася, если хотите знать - живодер!
        - Ха-ха-ха! Это еще почему? - от души веселился я. - Он же его, Бруска вашего, кормит! Золенька, посмотрите на этого мохнатого кретина, ведь невооруженным глазом видно, что этот животный - форменный идиот с истерическими наклонностями!
        - Идиот - не идиот, а свой неудовлетворенный аппетит он знаете чем компенсирует?!
        - Чем? - мне по-прежнему было смешно.
        - А вот чем! - гневно пискнула секретарша. - Точнее, кем! Нами!
        - Кем? - не сразу понял я.
        - Нами, - гневно повторила Золя, - тараканами! Понимаете, Агам? Из-за того, что живодер Вася Бруска вечно недокармливает, тот нас ловит и ест как халву какую-нибудь. Только хруст на всю кухню. Ужас! Брр!
        Секретаршу передернуло.
        - То есть, как это?... - смеяться мне почему-то сразу же расхотелось, - он что, насекомоядный?
        - Да! - крикнула Золя. - Это вы точно выразились - насекомоядный!
        Я не мог поверить собственным ушам. Сократ не раз говорил, что нас, тараканов, только люди не любят (хотя, и те не едят), потому что мы якобы заразу тащим (Петр Антонович Ферзиков, например, нас "триппером ползучим" называл. Что за зараза такая этот триппер ползучий, я не знаю, но вас не обманываю. Сам не раз слышал). А кошки и собаки к нам, насекомым, нормально относятся. Не то, чтобы любят, но, во всяком случае, вреда не причиняют. И уж тем более нами не питаются.
        Поэтому я и опешил от Золиных слов.
        - Не могу поверить... - пробормотал я изумленно, - это как?...
        - Советую вам, уважаемый Агамемнон, взять вон тот кусочек колбасной шкурки и тихонечко скрыться за плинтусом. Я внутри подожду, если вы не возражаете. Что-то мне от этой компании с Бруском не по себе. Брр... Не станете обижаться?
        Я отрицательно покачал усами и решил советом не пренебрегать. А вдруг вся эта чушь - правда? Может, этот триппер ползучий, как говорит старик Ферзиков, и впрямь нами откушать не прочь? Лучше уж судьбу не испытывать, а поверить на слово.
        - Какие обиды?!
        Я осторожно на цыпочках проследовал к указанной чудом уцелевшей в этом хаосе колбасе, и, ухватив ее передними лапками, стремительно понесся в укрытие. От Бруска, однако, мой маневр скрыть не удалось, и тот, одним прыжком достигнув плинтуса и, напружинив свое нелепое тело, плотоядно прищурившись, преградил мне путь к отступлению.
        Часа на раздумья, как говорил какой-то террорист из кино по телевизору, у меня не было. Я не стал тормозить, сбрасывать добычу или суетливо искать убежище, а, как ни в чем не бывало, несся со всех своих лошадиных сил прямо под ноги врагу.
        Брусок, похоже, от такой наглости не только обалдел, но и на какое-то время потерял дар речи, потому что когда я уже пролетел под его дурно пахнущим брюхом и резким кенгуриным прыжком нырнул за плинтус, тухлый воздух оставшегося позади кухонного пространства разорвал негодующий кошачий крик:
        - Мьявв! Попадись мне еще, спринтер пятнистый! Уж я тебя запом-м-мнил!
        А потом в стену что-то глухо ударило. Мне показалось, что Вася метнул в Бруска очередной куриной костью. Хотя, кто его знает, что там на самом деле произошло?!
        Золя тряслась в истерике. Она не могла вымолвить ни слова, ни полслова, ни даже частенько вспоминаемой в таких случаях седьмой буквы русского народного алфавита. Не слушались ее и лапы. Секретарша господина Катерпиллера как-то неестественно скрючилась и забилась в угол, откуда отсвечивали в проникающем за плинтус луче лампочки только ее нервные усы.
        - Шоу маст гоу он'а не дождетесь, как сказал бы Фред Меркури, будь он жив. Хэппи энд уже случился. Идем домой, красавица? - я бравировал, но чувствовал, что сам нахожусь на грани того состояния, которое люди называют депрессивным. Нет, надо держать себя в лапах, пред дамой слабость показывать нельзя. - Золя, все кончилось! Можно идти!
        Я, не выпуская колбасы из передних лап, подошел к девушке, обхватил ее податливое тело лапами средними и легонько встряхнул...
        И что вы думаете, она мне сказала?... Вот ведь, женщины... Как на них стресс действует!
        - Агам, миленький, я хочу тебя! Люби меня прямо здесь и сейчас! Давай же!...
        А вы говорите, что насекомым эмоции и чувства не присущи.
        Эх, биологи, клоп вас побери. Натуралисты юные.
        Глава пятая. Разочарование в любви и одна особенность животного организма
        
        Сны в ту ночь меня прямо-таки одолевали. Причем, кошмары сменялись мелодрамами и боевиками с такой скоростью, будто я смотрел рекламный анонс кинофильмов. Но самое интересное то, что я спал и в то же время как бы бодрствовал. Все, происходившее в видениях, словно происходило со мной наяву. Как это такое получается? Надо, пожалуй, старика Фрейда почитать.
        В общем, это сумасшествие закончилось тем, что я, наконец, вскочил на своей мохнатой подушке весь в холодном поту, потому что негодный во всех отношениях Брусок пронзил-таки с хрустом мой хрупкий панцирь своим острым клыком.
        Как там Золя говорила: брр? Во-во - брр!
        Она, кстати, спала рядом крепким сном ребенка. Легкое подрагивание ее симпатичных усов выдавало полное удовлетворение нехитрыми прелестями жизни. Однако везет ей!
        Многие говорят, что на новом месте всегда снятся вещие сны. Это что же получается, меня этот уродский гидроцефал сожрет в расцвете жизненных сил? Вот уж фиг вам! Кстати... Вася-то... Вася не так прост, как кажется...
        Я понять не мог, что меня привлекало в этом человеке, но тогда, той самой ночью почувствовал, что пути наши дорожки обязательно пересекутся. Вот что значит - развитая интуиция.
        Как показали дальнейшие события, ваш покорный слуга оказался как всегда прав. Но давайте не будем забегать вперед, иначе пропустим много интересного. А его, этого интересного, впереди меня ждало еще немало. Боль поражений и торжество побед, как сказал кто-то очень умный и невероятно поэтичный.
        Итак, моя нынешняя любовь, Изольда Шестиаховна Плинтусова, спала сном удовлетворенного ребенка... Опять, кажется, я не так выразился, ну да Бог с ним, кто хочет, тот правильно поймет.
        Усы ее счастливо подрагивали, а левая задняя лапка ежеминутно с точностью часового механизма сгибалась и разгибалась. Интересно, в качестве главного героя ей снюсь я или господин Катерпиллер? Почему-то меня начал волновать этот вопрос гораздо сильнее, чем я того ожидал. Неужели, правда, любовь?
        Нет, время для серьезных отношений еще не пришло. Нечего в таком юном возрасте о семье думать, надо, как говорит Сократ, нагуляться вволю, чтобы потом, когда дети пойдут, тщательнее ответственность ощущать.
        Та-ак... А почему у Семена Обуслововича детей нет. Или есть? Нет. Ни одного чернявого я здесь не встречал. Значит точно, бесплоден. Или генетически несовместим... Хотя... Он же говорил о своих родителях и о серьезных травмах, полученных в детстве. Неужели...
        Золя перевернулась на другой бок и сладострастно простонала:
        - Не отпуска-ай меня-а-а-а...
        Точно, я снюсь, Семен ее и так не отпускает. Любопытно, господин Катерпиллер ревнив? Хотя, какое мне дело?! Ведь все равно он догнать меня не сможет. При всем своем желании. Урод плоский. Калека, клоп его побери...
        Нет, Агамемнон, ты не прав. Тебе кров предоставили, еду, вид на совместное жительство с прекрасной дамой, наконец. А ты мыслишь категориями неблагодарности. Нельзя так. Добрее надо быть. Доб-ре-е!
        Вообще, нужно завтра же с Семеном обо всем поговорить. Может, он другую секретаршу найдет?
        Я и не заметил, как мною вновь овладел сон, и я провалился в головокружительный водоворот полуреальных событий... Брусок сидел передо мной и плотоядно облизывался, но подойти не решался. Мы с Изольдой стояли пред хищным животным и говорили ему о вреде насекомой еды для животного пищеварения. Глупый кот внимал с любопытством, но в глазах его читался лишь голод, искусно перемешанный со страхом. Неожиданно он открыл рот и нежно произнес:
        - Агамушка, завтрак готов, - и легонько провел своей мягкой лапой по моим усам.
        Я открыл глаза. Передо мной, мило улыбаясь, стояла красавица Золя.
        - Ну как, ненаглядный мой лыцарь Джедая, хорошо тебе спалось?
        Я смачно зевнул и, довольно оскалившись, притянул ее к себе:
        - А ты как думаешь?
        - Ну, не знаю, - она кокетливо отвела усы в сторону.
        - Да ладно тебе, жеманница. Я ж вижу...
        Договорить фразу я не успел, потому что из глубины коридора раздался далекий, но зычный крик Катерпиллера:
        - Изольда Шестиаховна, где, наконец, мой утренний моцион?
        Золя вырвалась из моих страстных объятий и, быстро поправив крылья, засуетилась.
        - Извини, Агам, работа, - пролепетала она. - Я скоро вернусь. Ты только не уходи никуда. Позавтракаем вместе, договорились?
        - Хорошо, - кивнул я, и дама моего сердца выбежала из комнаты.
        Я, чтобы хоть чем-то себя занять, начал исследовать интерьер девичьей квартиры. Из мебели кроме подушек кошачьей шерсти, служивших и кроватью, и креслом, и ковром и еще Бог весть чем, в Золиной комнатке ровным счетом ничего не было.
        На стенах никаких украшений, потолок без лепнины, росписи и потеков побелки. Право слово - какая-то спартанская обстановка, скудная и бедная. Но в то же самое время, как у истинных греков, лаконическая, если можно так выразиться. Какая-то во всем законченность, тонкий вкус и смелая дизайнерская мысль. Интересно, какое у нее образование? Вряд ли госпожа Плинтусова - прирожденная секретарша. Кофе варить любой дурак научиться может, а вот...
        Неожиданно мысли мои резко съехали в сторону. Откуда-то из глубины тоннеля послышались надрывные стоны. Уж не насилуют ли там кого? Насилуют? Именно!
        Я таракан сообразительный, сразу понял, в чем дело.
        Вот, инвалид проклятый! Нет, граждане, вы только посмотрите, на этот половой беспредел! Верх всякой распущенности и оголтелого кокетства!
        Внутри меня все вскипело, заклокотало, и я, не соображая, что делаю, выскочил из Изольдиных апартаментов и стремглав понесся по тоннелю в сторону кабинета господина Катерпиллера.
        Добежав до дверей, ваш "лыцарь Джедая" уже хотел было силой расставить все акценты на свои места, но совершенно внезапно передо мной выросли два здоровых таракана, низколобие которых свидетельствовало о внутреннем превосходстве физической силы над способностью мыслить.
        - Стой, иноземец, - приказали они в один голос. - Семен Обусловович принимает с десяти ноль-ноль. Можешь записаться в журнале.
        - Чего? - опешил я.
        - Того, - ответили охранники в один голос. - Господин Катерпиллер справляет ежедневные утренние надобности. Мешать и беспокоить по пустякам запрещается. Ясно?!
        Еще бы... Что оставалось делать? Все было ясно, как белый день. Несостоявшийся Джедай грустно кивнул, развернулся и медленно побрел обратно. Негодование и ревность ушли куда-то прочь, осталась одна горечь от поражения и крушения высоких идеалов. Да, брат Агамемнон, жизнь - не школа гуманизма.
        И что еще странно - тут же пропал всякий интерес к Золе. Эта блядь поневоле никогда не бросит свою мерзкую работенку. Что-то в ней, в профессии секретарши, есть такое, на что ответа в чистой юношеской душе отыскать ровным счетом невозможно.
        С другой стороны, что не делается, все к лучшему.
        Как говорит Сократ, прошла любовь, завяли помидоры...
        В животе урчало. Голод напоминал о себе легкой, но противной тошнотой. Интересно, Брусок сейчас на кухне? Рискнуть? В принципе, риска никакого нет. Схожу, выгляну из-за плинтуса, и, если эта тварь там, поищу еды в другом месте.
        Я вышел во внешний коридор. Бредя мимо тараканов, собирающих со стен плесень, я думал, что и мне, если я здесь останусь хотя бы на день, уготована такая же участь. Превратят свободного мыслителя и перспективного спортсмена в обычное конвейерное чучело, законопатят вольные мысли сырьевым пенициллином. Нет, надо что-то предпринимать, пока не поздно. Но что? Что?!
        С такими невеселыми думами я и не заметил, как выбрался на плинтус.
        В кухне никого не наблюдалось. Слава Богу! В углу, под раковиной, где стояли пустые бутылки и прикрытое грязной крышкой помойное эмалированное ведро, валялась пара костей от вчерашней курицы. На них, должно быть, осталось немного мяса.
        М-м-м... что может быть вкуснее буженины? Нет, лучшей пищи мать природа пока не изобрела, сколько бы на эту тему скептики не спорили. Я, вон, еще на Зине Портновой даже красную икру пробовал... В Новый год, когда Анна Андреевна на пять минут из кухни вышла. Понравился ли мне этот продукт вечного вожделения народных человеческих масс? Как сказать? Ничего конечно, но, на мой взгляд, деликатесы - это своеобразный культ. А культ всегда дорог, но не всем по вкусу. Короче, мясо лучше.
        В предвкушении сытного завтрака я, осторожно озираясь, чтобы в случае чего сигануть обратно за плинтус, двинулся вдоль стены к заветному лакомству. Подойдя к костям, я еще раз опасливо огляделся, и, убедившись, что все спокойно, принялся за еду.
        Ради справедливости надо отметить, что Брусок потрудился неплохо, но разве его тонкие желтые зубы твари, не знающей резинки без сахара, идут в какое-нибудь сравнение с моими сенсорными челюстями? Нет, животные устроены гораздо примитивнее нас, насекомых. Этот факт даже оспаривать глупо.
        Пока я набивал брюхо, на кухне произошло некоторое оживление. Нет, не бойтесь за меня, хищный Брусок не объявился. Не пришел навестить своего вчерашнего знакомца и Вася, игнорирующий всякие приличия внешнего вида. Просто под потолком завис веселый мушиный рой. Странно, они разве на зиму в спячку не впадают? Как медведи, например, или ежики... Накануне я об этом как-то не подумал.
        Наевшись до отвала, я перевернулся на спину, чтобы размять затекшие лапы, и в это самое время кто-то щекотно коснулся моего живота. Я захихикал.
        - Чего ржешь, как осел, умник! - услышал я знакомый голос и, не поверите, обрадовался.
        Резким прыжком с переворотом вскочив на ноги, я увидел сидящую рядышком Мушу Чкаловскую, как и вчера смачно посасывающую огуречную попку.
        - О, привет, орлица! - радостно поздоровался я с приятельницей. Она хоть и не семи пядей во лбу, зато искренняя.
        - Здорово, Гомемнон. Ты как здесь?
        - Да вот, позавтракать вышел, пока господин Катерпиллер мою любовь имеет, - огрызнулся я. Настроение почему-то тут же испортилось.
        - Да ладно ты, - поморщившись, жжикнула Муша, - можно подумать, тараканш на твой век не хватит. Вас как грязи в любой квартире.
        - Это кого это... - возмутился было я, но Чкаловская вытянула передние лапки в мою сторону, что означало: успокойся.
        И я успокоился.
        - Ты лучше послушай, что скажу. Тут я кое-что обнаружила, когда в Васькину комнату летала... Короче, про свою мечту еще, надеюсь, помнишь? - она меня снова интриговала.
        - Ну, - с интересом кивнул я усами.
        - Тогда полетели, покажу, - Муша взмахнула крыльями, но я ее тут же остановил:
        - То есть, как это - полетели? Я что, птица страус?
        - А-а, ну да, - Чкаловская опустила крылья. - Я и забыла, что ты у нас особь пешеходного типу. Что же нам с тобою придумать-то, а?
        Муха почесала голову лапкой. Я молчал.
        - А что, если я полечу, а ты следом за мной побежишь? Как тебе идейка?
        - Хреновая, - поморщился я. - Там Брусок. Он меня вчера чуть не сожрал.
        - Кто? - не поняла Муша.
        - Кот гидроцефальный, - пояснил я. - Он у них насекомоядный.
        - Ха-ха-ха! Барсик что ли? - рассмеялась Чкаловская. - Это ж надо, Бруском назвали! Ха-ха-ха! Не боись, он опять в подвал убежал. Только к вечеру появится, когда яйца отморозит.
        - Что отморозит? - переспросил я.
        - Яйца, - повторила Муша. - Это у животных орган такой, нужный этим тварям для воспроизведения рода.
        - Он их что... ха-ха... на себе таскает? - вот рассмешила меня глупая птица. - Кто ж яйца носит, их откладывают... ха-ха... И потом, он же не женского пола? Или я ошибаюсь?
        Чкаловская посмотрела на меня так презрительно, что я понял - опять сказал какую-то ерунду.
        - Дурак ты, умник. Животные яйца не откладывают. Они их именно носят... И иногда чешут. Мама говорила, что таким образом коты и собаки себе экстренное удовольствие доставляют.
        Я представил себе картинку, как Барсик-Брусок почесывает лежащие на его же спине яйца, и мне снова стало смешно.
        - Да ну тебя, - фыркнула муха, - пошли мое НЕЧТО смотреть. Короче, догоняй, Гомемнон. Мне ждать тебя порядком надоело.
        И она, захлопав крыльями, поднялась в воздух и на небольшой высоте, чтобы я не потерял сей движущийся ориентир из виду, полетела в сторону открытой кухонной двери. Я вприпрыжку побежал следом.
        Глава шестая. Открытие программиста Кабакова и паука Супера
        
        Миновав темный затхлый коридор, мы проникли сквозь щель между полом и дверью в жутко захламленную комнату. На старом малиновом диване что-то, накрытое одеялом в пожелтевшем пододеяльнике, жутко трещало и равномерно вздымалось. "Вася спит", - догадался я.
        - Не обращай внимания, - посоветовала Муша. - Он встает часов в одиннадцать, а то и в двенадцать. Беги к столу, подымайся по ножке. Я тебя на верху подожду.
        Стол я заметил сразу. Это чудовищное сооружение на четырех столбообразных ногах, напоминающих канализационные трубы, средневековой крепостью возвышалось прямо в центре помещения над другими, менее внушительными предметами меблировки.
        По отвесным поверхностям взбираться мне не привыкать. Так уж мы, тараканы, устроены. Труднее перемещаться спиной вниз. Можно сорваться. Гравитация, клоп ее побери, она и на насекомых распространяет свое тлетворное влияние.
        Добравшись до нижней поверхности столешницы, я все же решил рискнуть. Другого способа оказаться на месте я придумать не смог, поэтому осторожно покинул ножку. Однако мои опасения оказались напрасными. Здесь повсюду была налеплена старая жвачка, которая в данной ситуации играла мне на лапу.
        И вот, какую-то минуту спустя, я уже поправлял крылья, стоя прямо перед сотню лет не протиравшимся экраном маленького серого телевизора.
        - Ты что-нибудь подобное на своей Зине Портновой видал? - с непонятным мне превосходством в голосе проговорила Чкаловская.
        - Конечно, - я попытался ее разочаровать, - телевизор в наш век научно-технического прогресса отнюдь не диковинка.
        - Ох, умник, - вздохнула муха. - Это не телевизор, а монитор. Про компьютеры слыхал?
        - Естественно, - ответил я, - только в натуре не видел. У моих стариков подобной штуки дома нет.
        - А у Васи есть, - похваляясь, проговорила вредная насекомая, - но, впрочем, это не главное. Иди сюда.
        Муша забралась на плоскую длинную коробку, из которой торчало множество клавиш.
        - Это клавиатура, - пояснила она. - Когда Вася работает, он нажимает на ней кнопки, и монитор начинает дергаться.
        Мне стало страшно. Я никогда не видел, чтобы телевизоры "дергались". Хотя, монитор, как она говорит, не телевизор, а компьютер, все равно озноб по телу прошел.
        - Не бойся, - разгадала Чкаловская мое замешательство, - сам ящик стоит на месте, это изображение на экране дрыгается.
        - А-а, - кивнул я, поняв, в чем дело, и, преодолев страх, взобрался на клавиатуру.
        Перескакивать с одной кнопки на другую оказалось делом не таким уж и легким, как может показаться на первый взгляд. Их плоские вершины сплошь были покрыты слоем жира, поэтому мои лапки постоянно соскальзывали вниз, и я проваливался в щели между клавиш. Муша сидела на одной из них молча, понимала, как тяжело дается мне первое знакомство с высокотехнологичными предметами, поэтому не смеялась. Я ей за это до сих пор благодарен.
        Наконец, добравшись до места, где пристроилась Чкаловская, я тяжело опустился на брюхо и, чтобы восстановить дыхание, несколько раз глубоко вздохнул.
        - Молодец, Гоменон, - похвалила меня Муша, - воля к победе у тебя имеется. Ты - реальный мужик.
        Странно, но похвала этой мухи почему-то меня вдохновила. Я представил себя сильным и отважным, способным на любые подвиги ради...
        - Эй, Гомемнон, очнись! - услышав эту фразу, я тряхнул усами и на время отбросил сладкие грезы. - Короче, тут есть такая штука, включив которую Вася сможет нас, нелюдей, понимать... Только он об этом пока не знает!
        Вообще-то я по натуре скептик, и стараюсь сначала сам проверить что-то, чему доверять не особо хочется. Но тут я онемел. И не оттого, что скептицизм свой забил в одно место, а потому, что изучил Мушу за прошедшие с момента нашего знакомства сутки достаточно хорошо. Бесхитростная тварь, не очень умная, но порядочная и честная. К тому же, уж если сказала, то так оно, скорее всего, и есть. И еще - Чкаловская до такого предположения своим умом ни за что бы не дошла. Помните ее мечту? Про Петропавловскую иглу? Вот-вот, разве может насекомая, грезящая о высоких полетах с низменными целями сочинить сказку о взаимопонимании людей и нас, как она сказала, нелюдей. То-то, что нет! Да уж, орлица, ничего не скажешь, удивила ты юного таракана.
        - Тут вчера вечером, пока Вася ужинал, к нам из второй квартиры Супер заходил...
        - Кто? - не понял я.
        - Супер - это паук соседский, - пояснила Муша, - он мухами не питается, брезгует. Поэтому мы с ним в приятельских отношениях. Так вот...
        - Паук мухами брезгует? - не поверил я.
        - Ну... не то чтобы всеми, - замялась Чкаловская. - В общем, он считает, что от меня дурно пахнет, а то бы, конечно, давно сожрал. Но не в этом суть, ты не перебивай, а то я забуду, о чем говорить хотела. Ладно?
        Я кивнул.
        - Так вот, этот Супер - гений. Он обладает навыками программизма...
        - Навыками чего? - я не смог удержаться, чтобы снова не перебить Мушу.
        - Гомемнон, я сейчас улечу, клоп тебя возьми! - воскликнула муха, и я тут же зажал лапкой рот. Мол, все, молчу.
        - Короче, Супер разбирается в компьютерах... Благодаря своему весу. Вот мы с тобой можем по этим кнопкам ползать, и ничего им не будет. Так? А все почему? Потому что, мы с тобою, Гомемнон, легкие. А Супер тяжелый. Как я и ты вместе взятые. Стоит ему на клавишу залезть, она под ним проседает, и компьютер работает. Понятно?
        Я снова кивнул. Молча.
        - У Супера во второй квартире Кабаков живет. Программист. У него этих компьютеров знаешь сколько? Пять! А может, и целых три. В общем, много. Кабаков на них всякие штуки придумывает, чтобы жить интересней было. Так, во всяком случае, сам Супер говорит. А когда программист спит, он свою технику не выключает, вот паук и подсел на виртуальную реальность. Он теперь жить без нее не может. Даже паутину за монитором сплел, чтобы питаться, не отходя от рабочего места. Фанат, короче... Да... О чем я начинала-то, не подскажешь?
        - О том, что тут есть такая вещь, через которую Вася нас понимать начнет, - ответил я и снова замолчал.
        - Спасибо, Гомемнон. Ну и память у тебя, прямо вундеркинд! Васино, кстати, словечко, означает...
        - Я знаю, что оно означает, - прервал я затянувшееся словоблудие мухи, - ты лучше по делу говори.
        - Хорошо, по делу, так по делу, - кивнула Муша. - Супер вчера мне показал, какие кнопки нажимать надо, чтобы программа включилась. Это штука такая, через которую... Ну, в общем, программа. И точка. Мол, она на всех компьютерах есть, как побочный дефект других прибамбахов. Я правильно сказала? Ладно... Только люди о ней не знают. А Кабаков нашел. Потом пил целую неделю и с Супером общался. Решил в книгу рекордов Нобелевского попасть, чтобы какую-то премию получить и к собачьим чертям из коммуналки выехать. Ты, кстати, не знаешь, что это за черти такие?
        - Знаю, - ответил я. - Это типа клопов у людей. Только воображаемые. В общем, ругательство. Он, этот Кабаков, просто переехать хочет, потому что ему здесь, в коммуналке, жить надоело. А Нобелевскую премию получит - это много-много денег - обязательно новую квартиру купит. Свою. Книга же рекордов не Нобелевского, как ты все напутала, а Гиннеса, в ней все необычные штуки печатают. У нас на Зине Портновой она есть. Петр Антонович Анне Андреевне на Новый год подарил, чтоб эрудицию пополнять фактами из жизни замечательных людей. Там куча интересностей. Где, например, стоит самый высокий дом и кто его построил.
        - Да ну?! - восхитилась Чкаловская. Я последнюю фразу сказал специально для нее, пусть порадуется любопытным фактам.
        - Вот тебе и ну! Рассказывай лучше о своей программе. Технические достоинства Кабакова и позже обсудить можно.
        - Короче, Супер мне показал какие кнопки нажимать надо, чтобы эту программу запустить.
        - И ты запомнила? - подколол ее я.
        - Что ты?! - искренне хмыкнула Муша. - Я ж не гений! Просто пометила кнопки в определенной последовательности. Так что, будет все путем, не переживай... Или ты боишься?
        Я на минуту задумался. Ведь и правда, если то, что говорит Чкаловская - не ложь, то с запуском этой программы вся моя жизнь коренным образом переменится. Меня начнут понимать люди, передо мной откроются перспективы, о которых я до сих пор и мечтать не мог. Исполнятся мечты... С другой стороны, как на такой мой поступок отреагируют тараканы, живущие в своем тесном мирке, собирающие плесень и думающие только о еде и сексе... Сексе... Золя... Я отмахнулся. Клоп с ней, с этой Катерпиллеровой шлюхой.
        - Нет, Муша, я не боюсь, - решительно проговорил я. - Дом мой далеко, жизнь моя скучна и безынтересна, так что давай запускать... Постой. А ты? Как же ты? Ведь ты понимаешь, что и тебя ждет участь изгоя. Или нет? Ведь твои мухи проклянут тебя...
        - За меня не беспокойся, - грустно улыбнулась Чкаловская, - я всю ночь думала и поняла то же, что и ты сейчас. Исполнение мечты требует жертв. Так? Вот я и жертвую коллективом. Есть, правда, проблемка...
        - Какая? - с интересом спросил я.
        - Вася, - ответила Муша. - Он ведь пока не знает о наших с тобой планах. А вдруг ему не понравится, а? Поубивает нас...
        - Кто не рискует, тот не гадит в шампанское. Поехали. Что надо делать?
        Глава седьмая. Эксперимент, который чуть не постигла неудача
        
        А сделали мы следующее: Муша села мне на спину, ухватилась своими лапками за мои крылья и попробовала поднять в воздух. Получился этакий летающий живой бутерброд, наподобие дирижабля. Мухе, конечно, было тяжело (не то, что мне), но теперь нашего общего веса должно было хватить для того, чтобы нажимать кнопки, а скорости передвижения - для быстрого ввода программы.
        Чкаловская по запаху ориентировалась изумительно, поэтому процедуру мы провели почти моментально. Слава Богу, наш Вася, как и таинственный программист Кабаков из второй квартиры, компьютер на ночь не выключал.
        Поставив меня на столешницу и разжав лапки, муха уселась рядом со мной и, отдышавшись, проговорила:
        - Теперь, Гомемнон, нам только ждать остается.
        - Чего ждать? - не понял я.
        - А того, когда Вася проснется и к компьютеру подойдет. Стоит ему взглянуть на монитор, как он запрограммируется на взаимоотношения с нами, насекомыми и членисто... этими?
        - Членистоногими? - предположил я.
        - Во-во, - жжикнула Муша, - членистоногими. Это слово мне Супер сказал, когда я его насекомым назвала. Мол, он и не насекомый вообще, а этот, членисто... Не важно, пусть будет членистый. Мне все равно. А Вася теперь прославится, если не дурак.
        - Почему ж это он дурак? - обиделся я за симпатичного мне человека, который вчера так ловко кидал кости в тупого Бруска.
        - А потому, что не работает нигде, а только жрет, пьет, срет и спит. Как мы, мухи.
        - А вы разве дуры? - улыбнулся я.
        - А разве умные? - в моем же тоне ответила Чкаловская. - Кстати, это утверждение меня не касается. Я ведь особенная, так? Меня даже Супер есть не стал. Сказал: "Воняет от тебя, Муша, как из сортира, тебя даже пробовать противно. Так что, давай дружить. Авось пригодимся друг другу. Ты мне своих коллег ведешь, а я тебя всяким своим Суперским штучкам учу".
        Я не верил своим усам (они у нас как у вас уши, только еще сложнее устроены).
        - И ты согласилась продать родню? - внутри меня все вскипело.
        - Что ты?! - возмутилась Чкаловская. - Я ему ответила, что на подобные меры пойти не могу, потому как берегу честь смолоду.
        - А он? - не унимался я.
        - А он сказал, что в таком случае будет со мной дружить просто так, бескорыстно. Потому что все равно нет других пауков в нашем доме, ближайшим родственникам, скорпионам, здесь не климатит, а без общения можно с ума сойти.
        - А-а, - кивнул я успокоившись, - тогда ладно. Я уж было подумал, что...
        - ...я иду к цели, ступая по головам? Нет, Гомемнон, я из порядочной семьи, ты меня, пожалуйста, не пачкай.
        - Прости, что сомневался, - извинился я и посмотрел в сторону дивана. - Интересно, когда этот человек проснется?
        - Сейчас, хочешь? - озорно жужукнула Муша.
        - Хочу! - весело крикнул я.
        - Тогда наблюдай! - скомандовала Чкаловская и, взяв низкий старт, с разбегу взлетела в воздух. Покружившись пару минут под абажуром, должно быть, набирала обороты, она с диким шумом спикировала вниз, прямо в Васину пятку, торчавшую из-под одеяла, и с глухим щелчком об нее ударилась.
        Оттуда, из-под одеяла, тут же высунулась рука и пятку почесала. Потом раздался громкий зевок и последовавшая за ним реплика трехэтажного мата, закончившаяся, правда, вполне корректно:
        -...Хрен с ними, все равно вставать пора. Э-эх! - и Вася, продрав глаза, резко уселся на диване.
        Муша к тому времени уже находилась рядом со мной.
        - Слушай, Гомемнон, давай-ка за монитор спрячемся, а то он, программе не вняв, хлопнет нас тапком. Отскабливай потом.
        Довод Чкаловской показался мне вполне убедительным, поэтому мы до поры, до времени укрылись под пучком проводов. Ждать нам пришлось долго, потому что Вася, как всякий другой нормальный человек, если не считать легендарного программиста Кабакова, первым делом пошел в ванную. Это я слышал по удаленному шуму воды, от которого меня бросило в дрожь (помните, про свою фобию рассказывал?). Затем вернулся в комнату, натянул полосатые шорты, с такими же грязными пятнами, как у Петра Антоновича и снова вышел. Должно быть, решил позавтракать.
        Муша заснула. Устала, бедолага. Вообще, мушиный организм довольно примитивен. Они обычно, как поедят, сразу спать устраиваются. Странно, что Чкаловская вела себя нестандартно. Может, она тоже самородок в своей среде, как и я в обществе тараканов?
        В любом случае, пусть отдыхает. Придет время, разбужу. А пока я решил провести более детальную рекогносцировку местности. Звериное чутье мне подсказывало, что задержусь я в этой комнате надолго, если не навсегда...
        Когда я спускался со стола тем же путем, каким и забрался на него, опять вспомнилась Изольда. И опять мне стало больно и одновременно противно. Как она могла?! Как вообще можно так жить? Изо дня в день, из недели в неделю... Нет, здесь воспитание ни при чем, тут гены. Я еще на Зине Портновой в газете читал, что яблоко от яблони недалеко падает. Интересно, кем были ее родители? И где они теперь? Живы ли, а если живы, то почему я их не видел? И кто я в ее жизни - очередная забава, смазливый альфонс? Нет...
        Короче, хватит самоуничижаться, надо делать то, за чем пришел. Осматриваться...
        Но тут дверь в комнату растворилась, и вошел Вася, чуть не наступив на меня своим зловещим тапком. Я еле увернулся. Так... Придется обратно лезть по другой ножке, по задней, иначе заметят.
        Не успев изучить комнату, я вновь устремился к столу и начал суматошно взбираться наверх. Наверху, под столешницей меня ждало разочарование. Никакой жевательной резинки с этой стороны не было. А вы как хотели?! Тут же нет посадочных мест, кто ее прилепит?
        Ничего, сорвусь, поднимусь снова. Слава Богу, падение с такой высоты не смертельно. Но, впрочем, трюк прошел благополучно. Добравшись до проводов, я растолкал Мушу.
        - Просыпайся, орлица, сейчас начнется! - радостно воскликнул я.
        - Тише ты, - жжикнула Чкаловская, - чего разорался, услышат!
        - Дура, - улыбнулся я, - он же еще программу не прочитал. То есть, это... не запрограммировался. Так что не бойся. Судя по слою пыли, нас тут никто искать не будет... А-а-а-пчхиии...
        Эта самая пыль налипла на мои усы, и я не смог удержаться от смачного чиха, за которым последовал второй, затем третий...
        Когда я прочихался, Вася уже сидел за компьютером и тихонько матерился, проклиная какие-то "винды". Наверное, программировался.
        Я осторожно выбрался из своего укрытия и выглянул. Точно, что-то происходит. Глянув в зеркало, стоявшее за Васиной спиной, я заметил, что черный экран монитора засветился и посинел, и теперь по нему ползут бесконечные ряды цифр и бессмысленных букв. Ур-ра! Работает!
        - Муша! - радостно крикнул я. - Иди скорее сюда!
        Но ответила не Муша:
        - Стасик?... Говорящий?... Охренеть...
        Какие-то плотные щупальца схватили меня за ус и подняли высоко над столом. В голове моей гудели одни и те же слова, повторяемые в десятый раз:
        -...Стасик?... Говорящий?... Охренеть... Стасик?... Говорящий?...
        Я-то быстро понял, в чем дело, а вот Вася, это именно он держал меня за ус своими жирными пальцами (вот почему на кнопках так скользко), похоже, не мог прийти в себя. Но главным было то, что программа, пользоваться которой Мушу научил легендарный паук Супер из второй квартиры, сработала.
        Оправившись от первого шока неожиданного пленения, я закричал, что есть сил:
        -Вася, немедленно поставь меня на стол! Мне страшно! Это говорю я, Стасик!
        - Стасик? - я видел, как расширились человеческие зрачки, но оцепенение, охватившее офигевшего хозяина комнаты, слава Богу, быстро прошло.
        Оказавшись на столе и поправив помятые усы, я презрительно произнес:
        - Вообще-то, уважаемый Вася, меня зовут не Стасик, а Агамемнон. И, простите за любопытство, зачем вы вчера меня засунули в бутылку? Вы, случайно, не садист? Вы мухам лапки не обрываете?
        - Н-нет... - заикнувшись, покачал головой Вася. - В-вы с-со м-мной г-говорите? Т-таракан?
        - Таракан, таракан. Это мы с Мушей, ввели в ваш компьютер программу, чтобы вы язык животных понимали... - пояснил я, но тут же поправился. - Ну, не совсем животных, а нас, насекомых, и еще этих... как его? Членисто...
        -...ногих? - закончил трудное слово Вася, который потихоньку приходил в себя.
        - Точно, членистоногих. Вы не возражаете, если я вас кое с кем познакомлю?
        - С кем? - вновь оторопел человек.
        - Му-ша! - закричал я. - Давай сюда, он уже в порядке. А вы, Вася, руками не машите, а то мою подругу случайно прихлопнете. Она, как бы это сказать-то?... Птица большого полета, только очень маленькая. Муха, в общем.
        Васины последующие действия трудно оценить как адекватное поведение, потому что он, как ужаленный вскочил на ноги, опрокинув стул, одним прыжком достиг комода, резким движением выдвинул ящик, вытащил бутылку водки и, сорвав зубами пробку, сделал внушительный глоток. Потом осоловело посмотрел на стол, снял свой грозный тапок и, приняв позу охотника, выследившего дичь, двинулся прямо на меня, при этом бормоча себе под нос:
        - Язык животных... мать вашу, муха большого полета... Все, пора кодироваться!...
        Если б не Муша, моя верная подруга и всегдашняя спасительница, быть бы мне, граждане, грязным отпечатком на Васином столе, и не читать вам моих мемуаров ни ныне, ни присно, ни вовеки веков. Прости меня, Господи, за богохульство. Но уж очень я тогда испугался. Поэтому и сейчас, когда те события в памяти восстанавливаю, начинаю нести околесицу.
        Глава восьмая. Рассуждения, близкие к теме
        
        В литературе, уважаемые мои, существует несколько необязательных, но желательных приемов, благодаря которым даже самое говенное произведение становится романтическим, чуточку сентиментальным и выбивает у читателей слезу, положительно влияя на критиков и некоторых наиболее продвинутых издателей, а также на женщин, которые в большинстве своем не очень-то любят всякие боевики.
        Пока что мои мемуары напоминают крутой вестерн, где упор сделан на красочное описание событий, на развитие главной линии моей захватывающей дух жизни, и не в угоду мелодраматизму, практически, полностью лишены лирики. Согласен, недочет. Но на то я и необычный таракан, чтобы суметь в любой момент ситуацию исправить.
        Давайте же отвлечемся от нагромождения фактов и с помощью инъекции слезоточивого газа введем в первую часть нашей истории пару капель человечности. Все-таки я пишу главным образом для вас, люди, а не для своих соплеменников, большинство из которых и грамоте-то, по правде сказать, не обучено.
        Будь я Львом Толстым, заговорил бы по-французски или начал рассуждать о несчастьях отдельно взятой ячейки общества. Окажись на месте Гоголя, замолвил бы словечко в пользу плохого освещения украинских населенных пунктов в темное время суток. А случись совсем невероятное и вселись в меня дух многоуважаемого вашим покорным слугой Александра Сергеевича Пушкина, я б уж точно заговорил стихами про "дядю самых честных правил" или "златую цепь на дубе том".
        Но, спешу вас успокоить (а кого-то, возможно, и обрадовать), подобных фокусов не произойдет. Не стану я гноить вас философскими трактатами о смысле жизни или абсурдности бытия, психологическими - о проблемах взаимоотношениях полов и роли либидо в общественном самосознании, математическими - об относительной или абсолютной непостижимости векторных пересечений случайностей и закономерностей, а также прочих научных домыслов и разработок, которые мешают просто и тихо радоваться собственному счастью.
        Лучше выскажу (но ни в коем случае не стану навязывать) свою точку зрения на проблему сосуществования индивидов различных физиологических структур в отдельно взятом трехмерном пространстве. Короче, о взаимоотношениях людей и домашних насекомых, а также некоторых взаимовыгодных сторонах подобного конгломерата. Понятно изъясняюсь?
        Да... перечитал и понял, что, похоже, перемудрил я с лирикой. Придется начинать заново. Но вычеркивать ничего не стану, может быть, кто-нибудь и оценит интеллектуальные возможности насекомого и начнет рассматривать нас не только с точки зрения вредности для собственного здоровья.
        В раннем детстве, еще прошлогодней осенью, когда я вылупился из личинки под водопроводным коллектором в хрущовке на улице Зины Портновой вместе со своими многочисленными братьями и сестрами, я представлял себе жизнь несколько иначе. Мол, где бы отыскать еду? И все!
        А когда понял, что пища буквально валяется под ногами (не забывайте, что я таракан) и по этой причине целью моего существования являться ну никак не может, я эту самую цель начал активно искать.
        Первым делом попросил уважаемого Сократа, старейшину нашего рода, дать мне звучное имя. Потому что имена типа - Алексей, Подколлектор или Длиннолап, - меня не привлекают из-за своей банальности или явных географическо-физиологических указателей на происхождение и особенности организма. Согласитесь, глупо называть дочь Кривоножкой, а сына Лысочерепом? Вот и я не хотел, несмотря на то, что в нашем роду такие имена общеупотребительны, как, впрочем, и имена человеческие, что тоже неправильно. Например, Алексей - "божий человек". Какой же я "божий", а тем более, "человек"?
        Спасибо Сократу, таракану воистину мудрому и эрудированному, что тот назвал меня Агамемноном. В честь какого-то древнего человеческого царя, золотую маску которого старик видел в одном из пыльных журналов, которые в бессчетном количестве покоятся на полках, собственноручно изготовленных из старого шифоньера Петром Антоновичем Ферзиковым, отставным фармацевтом-технологом и человеком во многих отношениях замечательным, несмотря на свое странное хобби - изобретение способов борьбы с нами, насекомыми.
        Но вернемся к теме.
        Вечерами, когда престарелые супруги Ферзиковы отходили ко сну, а в квартире воцарялась относительно спокойная жизнь, мы со стариком Сократом усаживались на унитазное сидение и разговаривали на множество тем, которые только приходили нам в головы. Точнее, я, в основном, спрашивал, а мой наставник пространно, но не значит, что не логично, отвечал. Меня интересовало все - от нашего тараканьего происхождения, до принципа работы водопровода, от природы происхождения инстинктов до различных способов познания.
        Так я узнал, что мы, тараканы, произошли от существовавших миллионы лет назад динозавров. Сократ говорил, что тогда на Земле кроме них никого и не было. Ни людей, ни котов, ни колорадских жуков, ни картофеля, который в качестве продукта собственного пищеварения уничтожают последние. Рыбы могли не только плавать, но и ходить по земле, а потому тоже представляли собой своеобразных ящеров. А тараканы отличались от прочих лишь наличием шести лап вместо четырех и длинными усами, которыми доставали с деревьев сочные плоды. Да, размерами доисторический таракан достигал небольшого спортивного автомобиля, причем "скорость его передвижения достигала темпов роста современной инфляции" (я до сих пор не очень хорошо разбираюсь в экономических терминах, поэтому процитировал Сократа).
        Человек в стародавние времена тоже являлся своеобразным динозавром. Он ходил, опираясь на хвост и боролся с нами (мы тогда с людьми были приблизительно одного размера) посредством дубины и больших камней, потому что мы, шестиногие, и тогда якобы мешали ему жить. Правда, чем мешали, Сократ ответить затруднился, но я его не виню, ведь он таракан современный, и знания его, как у представителя технократического общества, достаточно поверхностны, хоть и объемны.
        Так вот, жили и боролись с нами люди еще в эпоху динозавров. А потом пришла эпоха глобального похолодания. Появились нынешние четыре времени года. Чем это грозило? Попытаюсь объяснить.
        Раньше, когда на Земле стояло одно сплошное жаркое лето, никто и подумать не мог об укрытиях от природных катаклизмов. Все жили под открытым небом, а поэтому заботиться о прогрессе и думать вообще надобности не было. А зачем? И так все хорошо. Хоть и глупо, но зато радостно.
        Когда же климат изменился, каждый вид начал трансформироваться в форму, наиболее пригодную к существованию. Рыбы путем эволюции избавились от лап и уплыли на глубину, потому что там вода имеет замечательное свойство - сохранять постоянную температуру на протяжении долгих лет. Большие динозавры превратились в слонов, бегемотов и кенгуру, построились колоннами и ускакали на теплый юг. А те, что остались, обросли толстым слоем шерсти и научились спать на холодном снегу.
        Люди эволюционным способом оттделались от хвостов, потому что они теперь мешали быстро бегать. Только представьте себе: обуви еще нет, а пятки ко льду уже примерзают. Что надо делать? Известно что: линять туда, где потеплее. А хвост в это время чем занимается? Правильно, мешается под ногами. Пришлось и человеку из трудной ситуации выходить.
        Но труднее всех пришлось тараканам и другим насекомым. Ладно, блохи и вши всякие. Те просто от поколения к поколению уменьшались, пока не достигли размеров, позволяющих жить в шерсти людей и животных. А мы? Мы ж кровь не пьем, нам персики подавай! А где среди зимы найти персиков. Пришлось переходить на всепогодный подножный корм. А так как мы не хищники и под лапами у нас кенгуру не скачут, большие размеры только мешают. Тоже пришлось сокращать объем туловища и искать пригодное жилье.
        На телах других мы паразитировать, как вши, не можем, поэтому начали поиски убежища поближе к своему главному врагу - человеку. Парадокс? Ничуть. Это люди считают, что мы им враги, мы ж, тараканы, так никогда не думали. Вы для нас - почти боги, дающие пищу и для желудка и для размышлений.
        Опять же, если вдуматься, то домашние насекомые и человек не могут существовать порознь. Представьте только, если тараканы исчезнут с лица Земли как вид. Что произойдет? Глобальная катастрофа пострашнее ядерной войны! Для непонятливых сейчас разъясню.
        Таракан - великий санитар человеческого жилища. Вы, люди, сами порой не замечаете, какой после себя оставляете срач. Мы же этот хлам пускаем в дело - едим, строим из него свои гнезда, короче, перерабатываем и дезинфицируем. Грязь разводим не мы, а вы. И если бы вы нас не уничтожали, нас было бы гораздо больше, а мусора в ваших домах, соответственно, значительно бы поубавилось. Логично? То-то!
        Отсюда и вывод - мы гораздо более полезны, чем вредны. Бывает конечно, что и тараканы переносят на своих лапах всякую заразу. Но переносить - это одно, а плодить - совсем другое. Сами подумайте, разве мы, тараканы, придумали человеческие болезни? Неужели они нам выгодны? Ведь умирая сами, вы обрекаете и нас на голодную бездуховную смерть...
        Вот такие дела.
        Что касается всяких инсектицидов, которых особенно много появилось в последнее время, нам просто приходится к ним адаптироваться. Я понимаю, что вам, чтобы жить, нужны деньги. А заводы, на которых делают дихлофосы и ядовитые мелки, дают работу многим людям. Небывалый шум, поднятый прессой о вреде домашних насекомых - не что иное, как скрытая реклама, не имеющая под собой даже толики правды. Двигатель, клоп ее побери, торговли. Нет, все у вас не как у насекомых, поэтому мирно сосуществовать и в своей-то среде вы не можете.
        Скажите, видели вы таракана, убивающего своего сородича? Припомните хоть один случай, и я вам памятник нерукотворный высотой не ниже Останкинской башни воздвигну. И Мушу попрошу на него не гадить.
        Так что давайте уважать друг друга. О любви не прошу, потому что современное общество извратило это понятие до такой степени, что теперь и само не может ответить на простой вопрос - а что же есть любовь?
        Слава Богу, про уважение еще помним...
        Вы уж простите мне эту главу. Завел я ее не ради решения каких-то своих моральных проблем, а потому что подтолкнул меня к размышлениям Вася, которого сейчас, кстати, совершенно не узнать.
        Но об этом расскажу позже. Договорились?
        А пока...
        Глава девятая. Возможности "инсектоспикера"
        
        ...Вася неустрашимым монстром надвигался на меня со своим чудовищным тапком, изуверским оружием современного инквизитора домашних насекомых. Я остолбенел, лапы мои словно вросли в столешницу, и не мог ваш покорный слуга выйти из этой чудовищной комы вопреки огромному своему желанию.
        Человек уже занес свой плоский топор войны над моим бренным телом, и в это самое время произошло чудо. Спасибо тебе, Господи, за то, что послал на мое спасение Мушу Чкаловскую. Век не забуду, а с первой зарплаты свечку поставлю. Сам не смогу, попрошу кого-нибудь. Договорились?
        Эта муха, похоже, готовилась к любым сюрпризам и никогда не теряла рассудка. Спикировав Васе прямо в глаз, она на время переключила его агрессию на себя. Я ж тем временем опомнился и поспешил скрыться за монитором, где спрятался в той же связке проводов. И, надо сказать, вовремя. Потому что человек, отогнав муху, про меня тут же вспомнил. Тапок он не выпустил, и, казалось, был полон решимости нанести обществу домашних насекомых непоправимый ущерб, но меня и след простыл.
        - Ха-ха-ха, - тихонько рассмеялся я, чем себя чуть не выдал.
        Вася же опустил свое оружие и начал озираться по сторонам.
        - Кто здесь? - проговорил он с интонацией застигнутого врасплох ребенка, ворующего конфеты. - Кто это смеется? Матвеевна, ты домой вернулась?
        Но никто, как вы понимаете, ему не ответил. Я зажал лапой рот, а Муша, вернувшаяся в наше укрытие, сложила крылышки и сдавила себе хоботок. Ее тоже разбирал смех.
        Веселыми глазами мы смотрели то друг на друга, то на метания по комнате бедного Васи, который искал таинственного говоруна под диваном, под шкафом, под столом...
        Наконец, устав от бесплодных поисков, хозяин комнаты вернулся к комоду, взял с него ополовиненную бутылку водки и несколькими жадными глотками ее прикончил. Даже не поморщился. Потом улегся на диван, уставил глаза в потолок и начал перебирать на память все нецензурные выражения, которые были мне знакомы из анализа лексикона Петра Антоновича Ферзикова.
        Надо отметить, что сын превзошел отца в практической филологии, потому что Вася заворачивал порой такие словообороты, какие его старику должно быть и присниться не могли. Я весь сосредоточился во внимание и пытался тут же запоминать новые слова, но Муша начала так шумно восхищаться богатой человеческой речью, что я плюнул на свое занятие и начал про себя рассуждать о том, как Васю склонить на свою сторону. Как объяснить ему, что у нас добрые намерения? Как внушить, что наше будущее сотрудничество может стать очень даже взаимовыгодным?
        И тут-то меня осенило! Все-таки спасибо тебе, Сократ, что обучил своего правнука логике и терпению.
        Я сейчас изложу свою идею, а оценивать ее блеск предоставлю вам. Хорошо?
        Значит, договорились.
        Итак, я решил не звать Васю, не навязывать ему своего сомнительного знакомства, а немного переждать. Не зря умные особи и вашего вида, и нашего говорят, что терпение - основной козырь. Всегда, если гложут сомнения, следует дождаться подходящего случая, а уж потом активно приниматься за дело. Проверьте и убедитесь, что капризная госпожа Удача ответит вам взаимностью. Доказано на собственном опыте.
        Я понимаю, что без негативных последствий для разума перенести шок, в который был повержен бедный хозяин комнаты, услышав речь таракана, под силу далеко не каждому, а только человеку творческому, не конвейерного типа, так сказать. И тогда молил Создателя, чтобы Вася оказался именно таким. Бог меня, кажется, услышал.
        Полежав с полчаса на диване и несколько придя в себя, мой Вася, наконец, поднялся, обулся в свои ужасные тапки и вышел в коридор. Дверь он оставил открытой, видимо в квартире больше никого не было, поэтому я хорошо расслышал то, что он говорил по телефону.
        Итак, Вася набрал номер (то, что именно эту процедуру он совершал я понял по жужжанию диска допотопного аппарата, который я видел на низенькой тумбочке, когда путешествовал сюда из кухни) и, выждав несколько секунд заговорил:
        - Алло, Олега позовите, пожалуйста... Ага... Олег, привет, это Василий из первой. Не зайдешь?... Что случилось?... Да, хрен его знает, на компе какая-то хрень ползет. Наверное, винды слетели. Глянешь?... Ага... Договорились, через десять минут... Ага, с меня пузырь... Давай, Олега, жду.
        И трубка с грохотом опустилась на аппарат. Я аж усы от страху поджал, но тут же услышал шепот Муши:
        - Кабакову звонил. Только его так зовут. Супер говорил.
        Я рассмеялся. Вот наивная муха.
        - Ты, Чкаловская, говори да не заговаривайся. Олегов на свете множество. А уж в Петербурге и того больше.
        - Ну да? - удивилась Муша. - Докажи.
        - Пожалуйста, - пожал я усами. - Еще Пушкин почти двести лет назад "Песнь о Вещем Олеге" написал. Тот помер, потому что змея беднягу укусила...
        - Вот видишь! - с превосходством в голосе воскликнула Чкаловская. - Помер, а ты говоришь - множество. Один только Олег - Кабаков. И нечего со мной спорить!
        - У меня еще аргументы есть, - сказал я, - но если ты настаиваешь, давай дождемся прихода гостя. Тогда и рассудим. Если ты права, с меня... С меня... Что бы тебе предложить-то?
        - Да не надо мне от тебя ничего. Стыда твоего и позора будет вполне достаточно, умник.
        И она гадливо рассмеялась. Я промолчал. А что я мог возразить? Эх, пришел бы кто другой, а! Но надежды на сохранение чести интеллектуала почти не оставалось. Вася говорил про свою квартиру, называя только ее номер, следовательно, таинственный Олег живет в этом же доме. Он просил устранить неполадки в компьютере, значит, Олег разбирается в сложной технике. Вряд ли в одном небольшом доме живет несколько программистов, которых зовут одинаково...
        Муша (клоп ее побери) не ошиблась, потому что через несколько минут квартиру огласил противный треск электрического звонка, а потом со щелчком открылся замок и кто-то вошел в квартиру.
        - Привет, Кабаков, - услышал я Васин голос и тяжело вздохнул. Проиграл, - я тебя так рано не ждал, ты ж сказал, через десять минут...
        - Да вот за хлебом вышел, решил заодно, чтоб два раза не бегать и к тебе заглянуть. Давай, показывай свой агрегат. Сейчас разберемся, винды свалились или еще что.
        - А что еще может быть? - удивился Вася.
        - Все, что угодно, - успокоил его Кабаков, но как-то странно, - сейчас по сетям вирус гуляет, который железо бьет. Вполне возможно, что мама полетела. У нашего шефа...
        Я воспринимал все буквально, поэтому речь Олега мне показалась совсем бредовой. Я слабо себе представлял, как Васина мама, в данном случае - Анна Андреевна Ферзикова, может полететь? У нее ж крыльев нет, она ведь не муха и не орлица! И при чем здесь компьютер и какой-то вирус, который сам по себе разгуливает по... чему он там сказал? А, по сети!
        - Олега, я к интернету не подключен, поэтому насчет вируса не беспокойся, - разговор тем временем продолжался.
        - А я и не беспокоюсь. Твой хлам, ты и переживай.
        В комнату следом за Васей вошел тощий лысый мужчина с оттопыренными ушами и смешным колечком в ухе. Он тут же проследовал к столу, уселся на хозяйский стул и опустил пальцы на клавиатуру.
        - Блин, Ферзиков, ты хоть Клаву-то иногда протираешь? На нее говна всякого поналипло. Тащи свою водку, сначала помоем. Или, лучше, спирт.
        - Откуда у меня спирт? - пожал плечами хозяин.
        - Ну, водку давай.
        - А водой нельзя? - со слабой надеждой в голосе проговорил Вася.
        - Можно и водой, но гарантии, что клавиши западать не начнут, не дам.
        Вася снова тяжело вздохнул и достал из уже знакомого мне ящика комода нераспечатанную бутылку. Откупорив зубами, он протянул ее Олегу:
        - На.
        - А ватку?
        - Сейчас гляну... Слушай, а тряпка не подойдет? Нет ваты...
        - Давай уж, - выдохнул Кабаков, - на безрыбье сам раком станешь.
        Промыв клавиатуру, которую он обозвал женским именем "Клава" (это я сам догадался, никто мне не подсказывал), Олег нажал несколько кнопок и глянул на экран.
        - Э-э, братан! - весело воскликнул он. - Похоже, в нашем полку прибыло. С виндами твоими полный ажур. Просто кто-то инсектоспикера запустил.
        - Что запустил? - не понял Вася.
        - Не боись, не вирус. Программку одну, я ее "инсектоспикером" обозвал. Случайно нашел, когда в биосах ковырялся. Никак не мог понять, на кой хрен она в подменю встроена, начал разбирать и...
        - И? - с интересом переспросил хозяин комнаты.
        - И ничего. Так и не врубился, хотел потереть, а потом решил сперва запустить. Ну...
        - Ну?
        - Ну и запустил. Это пару недель назад было... Теперь пью беспробудно и ищу через интернет, как заяву в Нобелевский комитет правильно оформить...
        Вася на минуту открыл рот, а потом как заорет. Правда, тихонько (и такое, друзья, бывает):
        - Чего??Ты, Кабаков, похоже, допился...
        - А вот и нет, - спокойно ответил Олег. - Я сперва сам так думал, а потом... Блин, что я делаю?! Короче, Василий, если ты мне не пообещаешь, что никому не скажешь, я из инсектоспикера сейчас выхожу, запускаю тебе винды, забираю обещанную водяру и делаю из твоей хаты ноги. О'кей?
        - Постой, Кабаков, - Вася положил Олегу на плечо свою ладонь, - я обещаю. Между нами, так между нами. Что там, рассказывай, а то у меня с утра глюки всякие... Тараканы говорящие...
        - Во-во! - радостно воскликнул программист. - Я тоже так сперва думал, а потом... Паук у меня есть... Супер!... Короче, программулина эта взламывает в человеческих мозгах какой-то код, из-за которого нам с рождения не дано понимать насекомых и членистоногих... Сечешь?
        - Кажись... - прошептал Вася. - То есть, нас раскодировали?... Это получается, что мы с тобой теперь...
        - Ну! - весело крикнул Олег. - Класс, скажи?! Только, никому, договорились? Это ж золотая жила. Теперь понимаешь, почему я в Нобелевский комитет...
        - Олега!... - перебил его Вася, усевшийся на диван. - Ты пока им не пиши, хоккей? На самом деле, возможностей гораздо больше. Столько бабла загребем, ни один Нобель столько не выложит. Я не дурак... Такие, блин, возможности... А я его чуть тапком...
        И вот тут, в этом самом месте, собственной персоной перед монитором появляюсь я. Выхожу гордой походкой, наклоняю усы и интонацией, не терпящей возражений, говорю:
        - Прежде всего, господа, хочу представиться. Прошу любить и жаловать. Имя мое простое и легко запоминающееся - Агамемнон...
        Договорить я не успел, потому что Кабаков как сидел на стуле, так и рухнул вместе с ним на пол. Вася же повалился на диван и задергался в судорогах. Комнату разразили дикие стоны...
        Я поначалу решил, что их от ужаса кондратий хватил, мол, надо было мне еще несколько минут выждать, а уж потом явиться во всей своей неписаной красе, однако скоро понял, что они просто смеются. Точнее, не просто, а очень даже громко и, я бы сказал, конвульсивно дергаются, при этом повторяя мое имя:
        - Т-тар-ракан... Ага... Агаме... Агамемнон! Нет, ты Васька что-нибудь подобное слыхал? Во, блин, воображение у тварей... Ага... Агамемнон!... Придурки! Ха-ха-ха...
        Это они надо мной смеются, над моим именем? Это я-то придурок?!...
        В общем, я обиделся...
        Глава десятая. Почти серьезный разговор и мои первые выводы
        
        ...и, как оказалось, совершенно напрасно.
        Потому что Вася резко прекратил свою истерику, поднялся с дивана, подошел ко мне и, осторожно взяв меня за ус, положил на свою ладонь.
        - Извини, Агамемнон, - проговорил он, - мы не хотели тебя обидеть. Пойми, такую встряску пережить...
        - Да я понимаю, Вася, - ответил я, - бывает. Сам вчера нечто подобное испытал, когда ты меня в бутылку кинул.
        Вася покраснел. Ему стало не то что стыдно, а, скорее, неловко. Он осторожно снял меня с ладони и поставил на стол. К этому времени отсмеялся и Кабаков. Он теперь лечил оставшуюся после бурных проявлений веселости икоту водкой, которую отхлебывал мелкими глотками прямо из горла.
        - Слушай, таракан, - обратился он ко мне, - а откуда ты про инсектоспикер узнал, а? Это ведь ты его запустил, точно?
        - Точно, - кивнул я усами. - Диверсия, так сказать, во благо человечества...
        Мужчины снова рассмеялись, но теперь уже без истерик.
        - Диверсия - это классно, и все-таки? - не унимался Олег.
        - Понимаете, господин Кабаков... К вам можно так обращаться?
        - Валяй, но лучше - просто "Олег". И можно на "ты", я пока не Нобелевский лауреат.
        - Понимаешь, Олег, - кивнул я одним усом, - у меня тут одна хорошая знакомая есть, она... в общем... Можно я вас познакомлю?
        - Знакомь, коль пошла такая маза. Тоже тараканка?
        - Ты хотел сказать - "тараканша"? - поправил я. - Нет, она муха. Звать?
        В разговор встрял Вася:
        - Так это она меня в глаз?...
        - Ну, в общем-то, да... Только ты, Вася, на нас не обижайся. Муша мою шкуру спасала. Взаимовыручка, короче. Муша-а-а, - позвал я, - лети к нам, все нормально.
        В то же самое время за монитором зажужжало, и пару секунд спустя Чкаловская приземлилась рядом со мной. Вася принес из кухни табурет и уселся за стол рядом с Кабаковым. Я понял, что предстоит долгий разговор.
        - Знакомьтесь, это Муша Чкаловская, моя подруга и спасительница, - представил я муху, и та кокетливо развела в стороны крылышки.
        - Чкаловская? - улыбнулся Вася. - Очень приятно, Вася. А он - Олег.
        - Да я всех в нашем доме знаю, можете не говорить. У тебя, Ферзиков, все привычки изучила - и что дрыхнешь до обеда, и что за пьянство с работы уволили, и что Барсика Матвеевны Бруском зовешь...
        Вася округлил глаза, а Олег противно хихикнул. Я хотел было остановить Мушу, но куда там, моя подруга разошлась вовсю:
        -...а ты, Кабаков, не смейся. Может рассказать, как ты Супера спаиваешь, или чем ты свою подружку в оргастическом смысле удовлетворяешь?
        - Про подружку не стоит, - перестал улыбаться Олег. - Не надо интимных подробностей.
        - Так-то, - с превосходством в голосе проговорила Чкаловская, - я вообще особь наблюдательная. Кстати, Супер мне вашу программу и показал, ты его только не ругай, ладно, а то...
        - Слушай, какая ты вредная! - рассердился Кабаков. - Даром, что муха, так еще и баба. Ужасное сочетание! Василий, она меня шантажирует!
        Вася рассмеялся.
        - Да ты не злись, Олега, все равно кроме нас никто об инсектоспикере не знает. А про свою Иринку ты мне и сам рассказывал. По-пьяни, забыл?
        - Рассказывал? - покраснел Кабаков. - Ты, блин, никому... Ладно?
        - Будь спок, я уже забыл, - успокоил его Ферзиков и тут же обратился к Муше: - Слушай, а почему у тебя такая фамилия прико... интересная - Чкаловская? Псевдоним?
        - Нет, Ферзиков, Чкаловская - это не псевдоним, а настоящая фамилия. Ты про метро "Чкаловскую" знаешь?
        - Ну... тут недалеко, - кивнул Вася.
        - Оттудова мы. И фамилия с нами. Понял? Еще вопросы есть?
        - Слушай, Муша, а в тему у тебя фамилия! Знаешь, кто такой Чкалов был, в честь которого и проспект, и военное училище, и метро назвали?
        - Кто?
        - Великий летчик, вот кто! Ас. Это значит, высококлассный пилот, понятно?
        - Еще бы! - весело жжикнула Муша. - Обрадовал ты меня, Ферзиков. В тему, значит, моя фамилия? На самом деле, не ожидала. Спасибо за разъяснение. Кстати, тут вон Гоменон что-то сказать хочет, лапками дрыгает, да нас перебить не решается. Да и Кабаков совсем скис. Олег, оттай, никто тебя гноить не станет. Я ведь знаю, что ты мужик хороший.
        - Спасибо, - иронично поклонился Кабаков, - твоя похвала, Муша, выше похвал всяких других насекомых. Один вопросик можно?
        - Давай. Гоменон, одну минуту, ладно?
        Я кивнул усом, а Олег тут же спросил:
        - Скажи мне, разве пауки не мухами питаются?
        - Ты это к чему? А-а! - не сразу поняла Чкаловская. - К тому, что у нас с Супером взаимоотношения иные, чем у голодного с едой? Нет, он нормальный. Это я вонючая. Супер мною брезгует, поэтому мы и дружим. Кстати, ты ему больше водки нюхать не давай. Он как алкоголю потребит, так дуреет, всех рвать начинает, даже собственную паутину.
        Кабаков улыбнулся.
        - Договорились, - произнес он весело, а потом кивнул мне. - Ну, давай теперь ты, Агамемнон, я уж и сам вижу, что спросить что-то хочешь. Валяй.
        И я дождался своего звездного часа. Сократ говорит, что если хочешь внушить к себе искренний и долговременный интерес, надо собеседника в начале разговора чем-то ошарашить. Я и ляпнул:
        - Мужчины, я тут слышал, что вам денег надо? Так вот, могу помочь...
        В комнате на минуту повисла мертвая тишина. Только компьютер шуршал. Наконец, люди оттаяли и в один голос спросили:
        - Деньгами?... Как?!
        - Про тараканьи бега что-нибудь слышали?
        - А-а, - разочарованно махнул рукой Вася, - там все места раскуплены. Хрен пробьешься.
        - Ферзиков! - пришел ко мне на выручку Олег. - Он дело говорит. У меня телка одна в казино работает, где эти бега проходят. Не пысай, устроим! Агамемнон, излагай дальше.
        - Короче, - начал я, - у меня скорость хорошая. Мне об этом еще на Зине говорили.
        - Где? - не понял Вася.
        - На улице Зины Портновой, - пояснил я. - Я ж не местный. Меня вчера Анна Андреевна сюда в сумке с продуктами принесла...
        - Тебе чего, мать продукты таскает? - презрительно спросил Васю Кабаков.
        - А чё? Жрать-то охота, а работы нет. Ой, уймись, Олега, тебя это не касается!
        - Не ссорьтесь! - потребовал я. - У всех в жизни бывают черные полосы.
        - Смотри-ка, он за тебя заступается. Тоже мне, философ. Давай, Сократ, говори по делу.
        - Олег, я не Сократ, а Агамемнон. Сократом моего прадеда зовут. Он на Зине остался.
        Мужики снова рассмеялись.
        - У вас там, на Портновой, прямо колония почитателей античности! - проговорил Кабаков. - Ладно, молчу.
        - Говори, Агамемнон, - подбодрил меня Вася. Все-таки я в нем, похоже, не ошибся. Чую, станет скоро моя мечта реальностью.
        - Так вот, у меня лапки длиннее, чем у сородичей, да и усы короче. Сократ говорит, что это врожденные качества великого спортсмена. Надо только тренера найти... и арену. А там все в ажуре будет. Вы не представляете, как я рад, что все сходится!
        - Что сходится? - спросила непонятливая Муша.
        - А то, - ответил я, - что оказался я именно здесь, познакомился и нашел общий язык именно с вами. Где еще есть этот инсектоспикер, а? Вы, люди, теперь можете не только нас, но и других насекомых понимать...
        - И членистых, - кивнула Чкаловская.
        - Членистоногих, - поправил Вася.
        - Не важно, - отмахнулась Муша, - Гомемнон прав, главное, что вы нашли друг друга. А я слетаю посру, можно? Мне в тараканьих бегах все равно участвовать нет надобности.
        - Только не на еду, - попросил Ферзиков.
        - Ладно уж, - нехотя согласилась Чкаловская и, как вертолет, с места взмыла под потолок.
        Я проводил ее печальным взглядом. Внутренний голос мне подсказывал, что увидимся мы еще очень не скоро, если вообще когда-нибудь увидимся. Но идея с тараканьими бегами требовала детальной разработки, поэтому я продолжил начатый разговор:
        - Вы меня извините, но если я хорошую подготовку пройду, то обещаю, что все призы будут наши...
        - Слушай, таракан, - перебил меня Кабаков, - а тебе-то эти бега на кой хрен сдались. Нам - понятно: денег лишних не бывает, а ты-то что с этого поимеешь?
        - Как что? - оторопел я. - А славу? А пьедестал почета?
        Мужчины переглянулись.
        - Наивняк, - вздохнул Вася. - Тараканьи бега - это обычный тотализатор. И славы там, уверяю тебя, ты, если и добьешься, то только в узком кругу. Понимаешь? Среди тех, кто ставки делает. А насчет пьедестала почета, ты, брат, вообще загнул. Это ж не Олимпиада и не чемпионат мира... Прости, не хотел тебя огорчать, но лучше уж всю правду знать с самого начала. Так?
        - Постойте, постойте! - встрепенулся я. - То есть как, совсем никакой славы? Никакого пьедестала? Не может быть! Я по телевизору видел, у них там в Германии...
        - Агамемнон, мы не в Германии, а в России, - перебил меня Кабаков, - у нас здесь другие ценности. Понимаешь? У дойчей бабок немеряно, поэтому они с жиру и бесятся. Могут про таракана-победителя в газете написать, на пьедестал его поставить, могут, если захотят, национальным героем сделать и ресторан в его честь назвать, даже подковать, если очень захотят! А у нас пипл нищий. Не поймут. Одно дело, в казино у барыг денег отхавать, другое - народную любовь, или хотя бы ее признание обрести. А с ним заодно и славу... Так что мечты свои забей знаешь куда?
        Я, конечно, расстроился, но не отчаялся. Не на того напали.
        - Тогда поехали в Германию! - предложил я. - Сами говорите, что там все проще!
        - Да кому ж мы за границей нужны-то, таракан, мать твою?! - взмолился Вася. - Мы и на родине-то, тьфу, пустое место!
        Я почувствовал, как во мне закипает ярость. Эти законченные пессимисты-алкоголики вывели меня из себя. Им такие возможности в руки сами идут, а они от них отмахиваются, как от назойливых мух. Прости за такое выражение, верная моя подруга Чкаловская.
        - Молчать! - закричал я. - Начнем с малого. Заработаем в казино, поедем в Москву, в столицу. Там возможностей все равно больше, чем тут. Мне про это Сократ говорил, а он никогда не врет. А там и с Германией, если в России ничего не выйдет, вопрос решим. Вам, в конце концов, денег надо? И не на прокорм, а на что более ценное? Люди, у вас вообще мечта-то хоть есть?! Я кого спрашиваю?!
        - Тише, тише ты, - успокоил меня Вася, - ишь, развыступался, оратор. Не бушуй. Мечта у каждого нормального человека есть. Но...
        - Что, но? Что, но?! - нетерпеливо подпрыгивал я.
        - Ничего, - отмахнулся Вася. - Пожалуй, ты прав. Как считаешь, Кабаков, прав таракан?
        - Хрен его знает, - пожал плечами Олег. - Но то, что логично рассуждает, в этом ему не откажешь. Никогда бы не подумал, что разумных существ на земле куда больше, чем просто людей... А мы все в космосе гуманоидов ищем, пробы на возможность жизни с Марса берем... Ладно, давайте начнем с казино. Я после обеда Любке звякну, той, крупьерше. Узнаю, что к чему. А вы пока тренируйтесь.
        Я облегченно вздохнул. Похоже, сдались.
        Но понял я и другое. И это другое меня не очень обрадовало. Оказывается, человека убедить на что-то отважиться гораздо труднее, чем таракана. Любая маломальская трудность может вывести его из себя, опустить ему руки и превратить в груду рыхлого, относительно живого и совершенно беспомощного дерьма.
        То ли еще будет, Агамемнон. Чувствую, намучаешься ты с ними.
        Глава одиннадцатая. Слово Агамемнона
        
        Кабаков, захватив с собой недопитую бутылку, ушел к себе домой. Муша так и не вернулась. Мы с Васей сидели за столом... Точнее, он за столом, а я на столе, рядом с отмытой Олегом клавиатурой и знакомились, так сказать, поближе. Ферзиков сказал, что уж коль мы деловые партнеры, то у нас меж собой секретов быть не может... Ну, за исключением совсем личных.
        - Слушай, Вась, - спросил я своего нового приятеля, - тебя, правда, с работы за пьянку уволили?
        - Ну... - задумался Василий, - можно сказать и так. Хотя, на самом деле я сам ушел. Надоело, понимаешь?
        - Что надоело, понимаю. А как тебя одновременно уволили, и сам ушел - не очень.
        - Как бы тебе объяснить-то, а? - Ферзиков почесал затылок и наморщил нос. - Знаешь, что такое точка кипения?
        - Очень приблизительно, - ответил я, хоть и не имел о ней ни малейшего представления.
        - В физике термин такой есть, - дотошно начал объяснять Вася, - я ж по образованию-то ядрен физик... Ядерщик... Означает переход жидкого состояния в газообразное. Например, ставим на плиту кастрюлю с водой, зажигаем газ, вода нагревается и через какое-то время закипает, превращаясь в пар. Понятно, о чем речь?
        - Да вроде, - кивнул я усами. - Только при чем тут твоя работа? Ты ж не вода...
        - Не вода... Точно... Только это понятие - точка кипения - иногда и к человеческому поведению применяется. Так и у меня. Я после окончания института на атомной электростанции работал, а потом понял, что здоровья не хватает, да и ездить каждый день за тридевять земель в лом стало, ну и уволился. Приятель устроил в одну контору, которая дорогим импортным пойлом торгует. И переквалифицировался я из вполне приличного технолога в так себе продажного менеджера. Сидел целыми днями в конторе на телефоне и магазины обзванивал на предмет расширения их ассортимента за счет нашего винидла и вискаря. Вот и...
        Вася смолк.
        - Что, и? - нетерпеливо спросил я. Меня интересовал рассказ этого человека.
        - А то, что на такой работе надо или трезвенником быть или бухать по-черному, пока на производстве копыта не откинешь. Я так не могу. Середнячок, как меня шеф прозвал. Он сам-то пил как лошадь, да и большинство тоже... Некоторые, правда, даже по праздникам не нюхали. Кто в завязе, кто в полном отказе. Я ж по пятницам нажирался в хлам. Батя говорит, это у меня шоферская привычка, от деда по наследству на генетическом уровне досталась.
        - От деда?
        - Ну... Он водителем всю жизнь проработал. Всю неделю баранку крутит, а в пятницу вечером, когда впереди два выходных, так надирается, что узнавать всех перестает. И я так... Только деду все с рук сходило, уж больно он шоферил хорошо, без аварий, шишку какую-то обкомовскую возил. А я пролетел, как фанера над Парижем.
        - Пролетел?
        - Ага... Новый год в офисе встречали заранее, на следующий день надо было еще разок выйти, дела закончить, а я так нажрался, что про работу и про то, где нахожусь, вообще напрочь забыл. Шеф тоже порядком выпил, начал наших барышень кадрить на предмет интима, а я там на одну сику глаз положил... Короче, заступился... Надавал этому козлу по мордасям, а фамилию спросить забыл... На следующий день приползаю, а начальник отдела мне щурится и подленько так говорит: "Ты, Ферзиков, помнишь, как вчера Моторина испацифиздил?" Моторин - это шеф наш, Александр Иванович. А я ни в зуб ногой... Провал в памяти, как будто и не было вчерашнего вечера. "Не-а, - говорю. - Это, Ильич, не прикол? Только честно..." "Ты, - отвечает, - сам к нему зайди и посмотри. А лучше сразу заявление черкни, он тебя все равно вышвырнет". Э-эх...
        - Слушай, Вась, а при чем здесь точка кипения? - не понял я. - Ну, избил начальника. Бывает с некоторыми. Это ж не повод к увольнению!
        - Еще какой повод! - рассмеялся Ферзиков. - Молод ты еще, Агамемнон, многого в жизни не понимаешь. Но дело не в этом. Моторин, как я к нему с заявой вошел, только рассмеялся. Встал, похлопал меня по плечу и сказал, чтобы я вчерашний инцидент в голове не держал и шел отчет писать. Он, мол, все понимает. Ох, я тебе скажу, и рожа у него была. Сплошной синий иней. А настроение ничего, бодренькое. Наверное, уже опохмелился. У меня тогда с души камень упал, я подумал, что все в порядке. Заявление тихонечко скомкал и решил в ведро при выходе выбросить. Уже повернулся, чтобы выйти, а эта сволочь мне знаешь что говорит?
        - Что? - у меня аж усы задергались.
        - А то: "Василий, я Светку-то, за которую ты вчера по пьяни заступался, все равно трахну. Из спортивного интереса. Она единственной целкой на нашей фабрике пьяных грез осталась". И тут я все вспомнил. Словно осенило... Вот и подошли мы к твоей точке кипения. В общем, отпустил я дверную ручку, повернулся к Моторину, медленно поднял тяжелый стул и со всей дури этому козлу по маковке шарахнул. Он на пол свалился, за чайник свой держится и орет: "Ферзиков, мать твою, заявление на стол, быстро!" Я спокойненько бумажку свою мятую развернул, аккуратно поверх договоров положил, смачно плюнул ему в харю и вышел. Часок в конторе прокантовался, со Светкой перетрещал на известную тему. Ждал, пока мне расчет выплатят и трудовую оформят. Потом деньгу с документами взял и, как ты теперь понимаешь, из виноторговой компании навсегда за дверь вышел. Вот такая, братан, история... А Светка ему не даст. Она в тот же день уволилась. Поверила мне. Она ж прямо со школьной скамьи к ним, сопля еще совсем...
        Я только усами качал. Вот так страсти бушуют в человеческих головах, а я всегда думал, что если люди такие большие, то их пробить чем-нибудь очень трудно. Видать, зверски ошибся.
        - Да, - говорю сочувственно, - влип ты в канализацию, парень, по самые усы. С Нового года уж больше двух недель прошло. Чем собирался заниматься-то? Работу, похоже, не ищешь.
        - Не-а, не ищу, - честно признался Ферзиков и весело улыбнулся. - Но точно знаю, что в эти гнилые продажные конторы больше ни ногой. На станцию позвонить надо, может, обратно возьмут. Не охота, честно говоря, возвращаться. Машина-то у меня каюкнулась еще полгода назад. Я, дурак, продал ее на запчасти за три копейки. Эх, отремонтировал бы... Ведь и деньги тогда были...
        - Не расстраивайся, - попытался я его успокоить, - заработаем, новую купишь. Мне, например, БМВ нравятся, расшифровываются правильно знаешь как? Бегун Может Все... Все к лучшему. Со мной познакомился, значит жизнь налаживается... И из трущобы этой переедешь. Честно говоря, хреноватая квартирка. Сырая очень.
        - Дерьмовая, - согласился Вася, - и та не моя. Моя здесь только эта комната. От тетки в наследство досталась. Продать ее невозможно, полуподвал ничего не стоит, вот и приходится жить. Хорошо хоть с соседями повезло. Матвеевна по стране мотается, у нее дети и внуки где только не живут. Еремеевы целыми днями на работе, а как приходят, пожрать и баиньки. Устают. У них ларьки с пельменями по всему городу раскиданы. Старик Алексеич в больнице по полгода лежит. Так что я практически единственный реальный жилец этой халупы. А чего, все удобства на месте! Еще бы жрачка сама в холодильнике росла, вообще кайф.
        - Слушай, Василий, - сказал я, - а сколько тебе лет?
        - Мне? Тридцатник скоро. А что?
        - Ничего. Старый ты уже. Мы столько не живем.
        Ферзиков рассмеялся:
        - Ха!... Так вы ж насекомые, вам и не положено. Прикинь, если б таракан, как человек семьдесят лет жил, сколько б вашего брата на Земле расплодилось? Другим бы места не осталось, так?
        - Наверное, - подумал я, представив себя дремучим стариком в окружении миллионов потомков, - да. Ты прав. Каждому свой век. Слушай, не думай пока про станцию. Я почему-то верю, что тебя туда в любой момент с радостью возьмут. Давай лучше нашим делом займемся. Бегами... Хорошо? У нас все получится, обещаю тебе!
        - Обещаешь?
        - Слово Агамемнона!
        Я хотел еще что-то добавить, но тут из прихожей донесся звонок.
        - Кого там еще несет? - проворчал Вася и поднялся из-за стола. - Не убегай никуда, ладно? Я сейчас посмотрю и вернусь.
        Ферзиков вышел, и я вновь остался наедине с собственными мыслями. Мне стало тогда отчего то вдруг страшно. Я даже подумал, экую кашу ты, Агамемнон, заварил! Хорошо бы только свои мечты воплощать, так нет, подрядил еще и людей. А вдруг ничего не выйдет? А вдруг я не такой уж выдающийся спортсмен, как думаю, ведь соперников-то еще и в глаза не видел? А вдруг... Сплошные "вдруги".
        "Стоп, Агамемнон", - затормозил я свои наихудшие предположения. Нельзя так! Уж, коль решил, надо идти до конца. Как там говориться - или пан, или пропал? Пошел ва-банк, держи удар, а там - будь, что будет. Но чутье подсказывало, что все обернется благополучно, хоть и трудностей преодолеть предстоит еще ого-го сколько!
        Васю надо из подавленного состояния выводить. Раз. Кабаков - законченный скептик и реалист, с такими трудно. Два. Муша куда-то подевалась. Три... Эх, как не хватает союзников! Мне б хоть кого-нибудь, кто в меня поверит, хоть блошку махонькую! А уж я не подведу.
        Слово Агамемнона! Обещаю.
        Пришел Кабаков. Он ввалился в комнату вслед за Ферзиковым, и на лице его сияла лучезарная улыбка. Видать, допил, подлец, Васькину водку.
        Усевшись за стол на хозяйское место, он громко спросил:
        - Ну что, авантюристы, с какой новости начинать, плохой или хорошей?
        - Давай с плохой, - попросил я. Мне больше нравится, когда на закуску оставляют добрые вести.
        - Нет уж, - покачал головой Олег, - давайте начнем с хорошей. А то, я боюсь, плохая из вашей задницы весь спортивный дух выбьет.
        Успокоил, так успокоил.
        - Короче, Любке я позвонил, и она обещала помочь. За процент из прибыли. Нормально?
        - Нормально, - кивнул Вася. - Сколько она хочет?
        - Десять.
        - Десять процентов? Вполне, - согласился Ферзиков. - Нормально, Агамемнон?
        Я шевельнул усом, что означало: мне все равно.
        - Тогда завтра в восемь вечера надо быть в казино. Василий, у тебя костюм есть?
        - Обижаешь! - улыбнулся Вася. - Я ж целый год менеджером работал!
        - О'кей, а я у папика займу. У нас с ним один размер. Только рост разный... Но это фигня, - Олег махнул рукой и смачно зевнул. - А-а-у... Теперь, друзья мои, новость похуже. Но выход искать надо, иначе хана.
        Кабаков поднял указательный палец вверх и замолчал.
        - Не тяни, - сказал я с нетерпением.
        - Я и не тяну. Просто разочаровать боюсь...
        - Говори уже! - крикнул Ферзиков. - Достал!
        - Хорошо. Только ты, Агамемнон, с жизнью расставаться не спеши. У меня кой-какая идейка появилась...
        - Олег!
        - Все, все, - Кабаков выставил вперед ладони, - сдаюсь. Короче, бега проводятся среди черных тараканов, импортных, а ты у нас рыжий, землячок... В общем, цветом не вышел.
        Я не мог поверить. Это как - среди черных? Они ж бегать толком не умеют, танки тихоходные! Вид, конечно, у американцев, посолиднее. Вон, хоть Катерпиллера вспомнить... Несмотря на то, что он метис, такие размеры внушают уважение...
        - Ладно бы только цветом, - вздохнул Вася, словно прочитал мои невеселые мысли.
        - А чем еще? - не понял Олег.
        - Ты черных видел?
        - Не-а...
        - Они совсем другие... Здоровые и жирные, как жуки. А наш... Э-эх...
        Наступила небольшая пауза, которую нарушил Кабаков:
        - Да... моя идейка, значит, пролетает... Недоработочка-с...
        - А что за идейка-то? - у меня еще оставалась надежда.
        - Да я хотел тебя фломастером перекрасить... Стал бы черным. Думал, подвох не заметят, а там, видишь...
        Василий уселся на диван и уперся кулаком в лоб. Мыслитель мраморный, клоп его побери. С минуту он что-то бубнил себе под нос, а потом опустил руку и поочередно глянул на нас выпученными глазами.
        - Я, кажись, придумал...
        - Ну?... - я даже подпрыгивать от нетерпения начал.
        - Давай, - говорит Ферзиков, - Агамемнон, мы тебя тренером сделаем. Найдем черного, а ты ему мозги в нужную сторону вправишь, а?
        Это предложение мне сразу не понравилось. Какой, клоп тебя возьми, из меня тренер! Я - спортсмен и сам хочу на дорожку!
        - Нет, Василий, - решил я пойти на тактический маневр, - так дело не пойдет.
        - Почему? - встрял Кабаков.
        - Объясняю, - ответил я. - Во-первых, черный таракан в наших широтах - биологический феномен, редкость. Его найти не так-то просто, надо в порт ехать, по складам шариться.
        - Так съездим! - не унимался Вася.
        - Зима сейчас, - покачал я усами, - они там или глубоко в мешки забились, или перемерзли насмерть. Мне Сократ про портовые склады рассказывал... И попрошу не перебивать... Во-вторых, тренера из меня не получится по причине огромного желания быть спортсменом. Ведь наставников на пьедестал не возводят, так?
        - Ну...
        - Значит, я прав, - подытожил ваш покорный слуга. - Но у меня самого кое-какие мысли на этот счет имеются. Надо только сходить кое-куда...
        - Куда? - заинтересованно улыбнулся Ферзиков.
        - Пока это секрет. Но обещаю, что до завтрашнего утра вернусь. Договорились?
        - Слушай, ты какими-то загадками говоришь, тараканище, - потянулся Кабаков, - а что, если твои мысли - полная чушь? Может, поделишься с партнерами по бизнесу?
        - Нет, - ответил я, - не чушь... и не поделюсь. Вась, отнеси меня на кухню, а завтра утром жди. Ладно? Верьте мне, люди. Я слово Агамемнона даю.
        Глава двенадцатая. Шутка Судьбы и первые союзники
        
        Пока они там, в комнате, думали, как решить первую возникшую проблему, мне в голову пришла нестандартная идея. Подтолкнуло к ней меня вчерашнее знакомство с Семеном Обуслововичем. Он-то черный, хоть и наполовину. Может, найдем выход вместе?
        Конечно, возвращаться в эти заплесневелые подвалы никакого желания не было. К тому же Золя там... Шлюха! Нет, ярости во мне уже не осталось, но боль разочарования продолжала разрывать мое маленькое, но горячее сердце.
        С другой стороны, делать нечего. Всегда надо чем-то жертвовать. Пусть уж лучше гордостью, чем исполнением мечты.
        Вася осторожно опустил меня за плинтус, и я, отыскав знакомую норку, устремился по заплесневелому коридору вглубь стены. Странно, но от царившего вчера оживления не осталось и следа. Достигнув Изольдиной коморки (я из корыстных побуждений решил сначала наведаться к своей неверной подруге, она все ж таки секретарша Катерпиллера, а не клоп вонючий), я и там никого не обнаружил.
        Издалека доносился какой-то шум, словно шел митинг. Я, внимательно окинув взглядом ни капельки не изменившуюся обстановку, вышел из Золиной квартиры и побрел в сторону апартаментов Семена Обуслововича.
        Уже на подходе к ним, в душу закралось непонятное беспокойство. Меня одолело предчувствие того, что случилось что-то непоправимое, тяжелое, страшное. И я не ошибся.
        Уже за сотню шагов до кабинета Катерпиллера я, глубоко погруженный в собственные мысли, чуть не сбил с ног тихонько рыдающую тараканшу, прислонившуюся к стенке и судорожно дергающую усами.
        - Дамочка, что произошло? - ласково спросил я, немного придя в себя от первоначального испуга.
        - Ах... ах... умм... - только и всхлипывала она.
        - Да что же, наконец, здесь случилось?! - обратился я громко к пожилому таракану, молча стоявшему поблизости.
        Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом и как-то механически произнес:
        - Горе... Случилось большое горе. Господин Катерпиллер покидает нас. Доктора говорят, что душа его скоро устремится по вентиляции вверх, в самые серые небеса.
        Я аж сел на брюхо. Вот тебе на! Только вчера пили кофе с лосьоном, за жизнь зарубались, а сегодня старик умирает. Я не мог поверить собственным усам. Как такое могло произойти всего за день? Да разве за день?! Еще утром он мою любовь грязно имел...
        - Найдите Агамемнона! - донесся до моих усов громкий крик откуда-то из глубины коридора. - Последняя воля Семена Обуслововича! Агамемно-о-он!
        Я почувствовал на себе тысячи пристальных взглядов. Нет, естественно, я не мог видеть глаз столпившихся тараканов, потому что повсюду царил глубокий мрак, но меня словно пронзило магнитными иголочками.
        И я пошел вперед. Тараканы, запрудившие широкий низкий тоннель, расступались, жались к стенам, освобождая мне проход. Я двигался все быстрее и быстрее, наконец, пригнул к полу усы и устремился по образовавшемуся коридору с небывалой для себя скоростью. Потоки сырого воздуха обдавали холодом мое раскалившееся до красна тело.
        Так, на всех парах, я буквально влетел в кабинет Семена.
        - Он здесь... - пронесся тихий ропот среди челяди Катерпиллера. - Семен Обусловович, господин Агамемнон прибыл.
        Я окинул взглядом два десятков тараканов, находившихся в кабинете. Искал Золю, но ее нигде не было...
        - Агамемнон... - донесся с гриба слабый, но удивительно красивый голос Катерпиллера, - мальчик мой, подойди...
        Я, не чувствуя под собой лап, двинулся к умирающему. Усы мои обвисли, все тело как-то обмякло, лапки стали словно ватными. Теперь я понимал, что утренняя злость на старика была вызвана дурной ревностью, на которую я не имел никакого права. Ведь еще вчера, только увидев Семена, я сразу понял, что передо мной великий таракан, гениальный, значительный. Что такие личности появляются в нашей среде раз в год, а может, и того реже... Что же произошло? Как мог я усомниться в порядочности этого замечательного мыслителя и неутомимого деятеля. Даже сейчас, находясь на смертном одре, он излучал чудовищную энергию, и от него буквально исходил запах неукротимой жизненной воли...
        - Семен, что случилось? - спросил я, подойдя к грибу. - Почему вы в таком состоянии?
        - Кыш, косоглазые! - тихо рявкнул Катерпиллер челяди. - Оставьте нас вдвоем.
        Я не успел оглянуться, как в комнате никого кроме нас не осталось. Семен Обусловович поманил меня поближе своей ослабевшей передней лапой и грустно улыбнулся.
        - Жаль, что мы не успели познакомится с тобой поближе, - медленно проговорил он. - Я чувствую в тебе неординарную личность, друг мой. Таких тараканов, как ты, среди моего народа нет... А жаль...
        - Что вы! - возразил было я, но Катерпиллер поднял вверх лапу, призывая меня к молчанию.
        - Ты помнишь, что я не люблю, когда меня перебивают? Дай старику высказаться в последний раз... Молчи, Агамемнон, и слушай... Тебя мне сам Бог послал. Я это почувствовал сразу, как только ты здесь появился. Я еще со вчерашнего утра неведомо откуда знал, что должно что-то произойти... И произошло... Сынок, ты видишь, что я не в лучшем состоянии, - мучительно улыбнулся старик. - Только не надо опровергать моих слов. Я готов к последнему переходу... Но знай, что теперь я спокоен, потому что в нашей колонии появился новый хозяин...
        Я оглянулся. Вокруг никого не было, только из-за двери торчали чьи-то любопытные усы, но обращать на них внимание в такой час я посчитал ниже своего достоинства. Катерпиллер тем временем, выдержав многозначительную паузу, закончил:
        - ...Ты.
        - Я? - переспросил я, потому что не смог скрыть своего удивления, хоть внутренне давно и приготовился к такому повороту. Интуиция подсказывала. Великая, между прочим, штука.
        - Не делай удивленных глаз, - снова улыбнулся Семен. - Ты ж прекрасно понимаешь, что именно за тем, чтобы высказать тебе последнюю волю, я и звал тебя. И про нее, волю мою, ты уже знал... Так?... Ты... Именно, ты.
        Все-таки удивительный таракан. Он буквально читал мои мысли. Но, с другой стороны, я ведь еще так молод! Кто станет меня слушать? Здесь, наверное, полно своих претендентов на престол предводителя.
        - Не беспокойся, - и опять Катерпиллер словно вскрыл мой мозг и прочитал засевшие там сомнения, - все уже в курсе. Никто... Запомни, никто не станет тебе возражать... Они понимают, что без сильной лапы, развитой интуиции и нестандартного ума в этом кабинете нечего делать. Обещай мне, что останешься...
        Как я мог ему возразить? Воля умирающего - закон. Я кивнул:
        - Обещаю, Семен Обусловович. Клянусь, что не покину ваш... наш народ. Клянусь своей волей и вашей бессмертной душой... Не беспокойтесь, я справлюсь!
        - Не сомневаюсь, Агамемнон... - слабо кивнул усом старик. - И найди Золю. Не вини ее ни в чем. Он чиста пред тобою...
        Последние слова Катерпиллера повергли меня в шок, и я на секунду забыл об умирающем. А когда пришел в себя, Семен уже испустил последний дух.
        Вокруг гриба тут же выросли четверо здоровых часовых, которые парами стали по стойке смирно с обеих сторон покойного, а возле меня оказался тщедушный таракашка, который заорал пронзительным голосом:
        - Отец наш умер! Да здравствует отец!
        И в ответ прогремело многоголосое, нестерпимо громкое:
        - Ура!... Ура!... Ура!!!
        А я стоял и думал. Вот ведь, брат Агамемнон, как порой шутит госпожа Судьба. И что будем теперь делать с бегами? Молодой отец, клоп тебя побери.
        
        Тараканы готовились к траурной церемонии, ответственность за которую я возложил на Федю, того мелкого шумного таракана, что объявил о смерти Катерпиллера и провозгласил начало моего правления. Тот был только рад услужить власти (мне), поэтому принялся за дело рьяно.
        Я же, убедившись, что меня не подведут, отправился путешествовать по коридорам своих новых владений в поисках Золи. Меня терзали последние слова старика... Не вини Золю... Она чиста... Интересно получается, неужели я все не так понял? Может, вовсе и не занималась она с ним этим делом? Может, зря я так...
        - Агам, - неожиданно донесся до меня знакомый голос откуда-то из темной ниши, которую я бы иначе, наверное, проскочил.
        - Да? - встрепенулся я, почувствовав, как мороз сковал мои крылья.
        - Агам... - словно эхо вылетело из темноты, - его... его уже нет?
        Я пошел на голос и через несколько секунд почувствовал знакомый запах лосьона. Она...
        - Нет, Изольда, его с нами больше нет... Прости...
        - За что? - мне почудилось, что в ее голосе что-то треснуло, и вот-вот наружу хлынет поток соплей, смоющий меня в преисподню эмоций.
        - Так... - ответил я. - За то, что посмел сомневаться в тебе... В твоих чувствах...
        - Я... Агам... - я услышал легкий всхлип, лица-то в такой темени было не различить, - я люблю тебя... Агам... я... я... я его...
        - Что? - мне почудилось самое страшное. Неужели она ради нашей любви...
        - Да, - Золя словно услышала мои мысли. - Я убила его... Агам... Ради... ради нашей любви... Скажи, как дальше жить? Как? Как?! Как?!!! Как...
        Я обнял трясущуюся в истерике Изольду и крепко прижал к себе. Мы стояли молча очень долго. Я затрудняюсь сказать, сколько прошло времени, прежде чем тело ее, наконец, обмякло и мешком повисло на моих лапах.
        - Не переживай, - разорвал я тишину своим голосом, который слышал теперь как бы со стороны. - Не переживай, милая... Теперь все наладится. Я тоже тебя люблю... А Катерпиллер, он... он... он был классным... то есть... он, это самое... он просил ни в чем тебя не винить... В каком возрасте он эта... того?...
        - Четыре года... Другие тараканы столько не живут... Я... я... я не смогла... Прости...
        Я почувствовал, что истерика девушки, взяв лишь небольшую паузу, начинает фонтанировать с новой силой, поэтому плотнее прижал Золю к себе и громко по слогам произнес:
        - У-спо-кой-ся, все-по-за-ди! Все!
        Ее перестало трясти почти сразу.
        - Пойдем домой, - я обхватил ее за талию и не спеша вывел из ниши. - Семен Обусловович назначил меня своим преемником. Так что, обещаю тебе, все будет хорошо. Поняла?! И я уверен, что твой яд на него не очень-то подействовал. Ведь это был яд?... Знаешь, просто пришло его время! ОН БЫЛ ОЧЕНЬ СТАР! ТЫ-НЕ-ВИ-НО-ВА-ТА!
        Изольда посмотрела на меня таким жалким взглядом, что я чуть не расплакался.
        До ее квартиры шли молча. Никого навстречу нам не попадалось, большинство опечаленных тараканов разбрелось по домам, но многие еще оставались в коридорах, примыкающих к бывшему кабинету господина Катерпиллера. И, слава Богу. Видеть нового предводителя в роли безумного влюбленного, согласитесь, не лучшее первое впечатление!
        Добравшись до коморки, я уложил Изольду на сдвинутые рядом подушки, которые еще хранили запах НАШЕЙ ночи, дождался пока она заснет, и тихонечко вышел обратно в катакомбы. Надо было проверить, как идут приготовления к траурной церемонии, а также решить свои вопросы.
        Продираясь сквозь чуть поредевшую толпу, которая при моем появлении словно онемела, лишь провожала любопытно-настороженными взглядами, я вернулся в кабинет Катерпиллера.
        Тело Семена Обуслововича все еще лежало на грибе. Часовых сменили трое коротконогих толстых таракана, которые, склонившись над покойником, о чем-то сосредоточенно переговаривались. Подойдя ближе, я поздоровался:
        - Здравствуйте, уважаемые господа. Чем изволите заниматься?
        Ко мне повернулся только один. Остальные, похоже, даже не обратили на своего нового предводителя никакого внимания.
        - Так, эта! Мы, понимаешь, мумификаторы! - произнес один из толстяков. - Я, кстати, Бальзамин, а эти, понимаешь, Потрохарь и Чучедел. Мы, понимаешь, братья. Морганские, понимаешь, по фамилии... А сейчас труп к складированию готовим! Эта, понимаешь, дорогой господин Агамемнон, необходимые условия складирования Отцов!
        Я на всякий случай кивнул, давая понять, что все прекрасно понимаю, хотя на самом деле, такую процедуру видел впервые. У нас на Зине дохлых тараканов обычно оставляли на месте смерти, а потом Анна Андреевна выметала их веником и спускала в унитаз. Если же кто помер в месте, не доступном для уборки, мы его выволакивали наружу. Нечего антисанитарию разводить. Если каждого умершего складировать, живым места не останется.
        - Простите, уважаемый Бальзамин, вы Федора не видали?! - спросил я, стараясь придать своему голосу командирские нотки.
        - Леонтий! - вместо ответа крикнул разговорчивый толстяк.
        В комнату ввалился один из тех низколобых здоровяков, которые утром не пустили меня на прием. Он застыл в дверях и в почтении склонил усы:
        - Слушаю вас, господин Агамемнон.
        - Вы кто? - спросил я.
        - Леонтий Огрызко, господин Агамемнон, первый начальник службы безопасности при господине Катерпиллере. Жду ваших распоряжений.
        - Милый господин Агамемнон, - ласково встрял толстый мумификатор, - советую вам оставить Леонтия на его должности. Его преданности нет предела. В нашем городе все знают, что Огрызко служит не народу, а лишь своему повелителю, понимаешь... Очень, понимаешь, ценное качество. И главное, редкое... понимаешь. А Лаврентия Охапко, второго начальника, понимаешь, можете уволить. Он, понимаешь, интриган...
        Я кивнул усами:
        - Вы утверждены, господин Огрызко. И передайте господину Охапко, что с ним я встречусь на следующей неделе. А пока он тоже в должности... Пока.
        Усы здоровяка довольно дрогнули, и он в знак почтения осторожно их склонил к полу.
        - Что прикажете, хозяин?
        - Леонтий, найдите мне Федора. И приведите его сюда, - приказал я и, не прошло и секунды, как Огрызко изчез из моего поля зрения, а минуту спустя он уже стоял в комнате, держа распорядителя за усы одной из своих мощных лап. Как грубо, клоп его дери!
        Бедный Федя трепыхался, как рыба на удочке, но оскорбление сносил молча и пытался даже в таком положении достойно выглядеть. Видать, привык к изуверскому обращению.
        - Леонтий, - вздохнул я, - отпустите его на землю. Я ж просил найти и привести, а не тащить господина распорядителя за усы.
        - Ошибку понял и совету внял, - отчеканил здоровяк. - В следующий раз буду внимательней. Жду дальнейших распоряжений, хозяин.
        - Пока отдыхайте, но будьте неподалеку и начеку, - отпустил я Леонтия.
        - Есть, хозяин! Отдыхать начеку!
        А я уже обращался к Федору:
        - Господин распорядитель, есть ли тут уединенное место, в котором мы могли бы переговорить с глазу на глаз?
        - О, конечно, господин Агамемнон. Простите, а как вас по имени-отчеству?
        - Мы царского рода, - пошутил я, - но не очень гордого. Поэтому зовите меня просто - "ваше величество, достопочтенный Агамемнон".
        Федя шутки про царское происхождение, видать, не понял, поэтому мои слова имели на него действие сравнимое разве что с электрошоком. Он сразу как-то, согнулся, скрючился даже и боязливо пролепетал:
        - В-ваше в-величество, что изволите?
        - Оттайте, Федор, - похлопал я его по спине. - Мне нужно с вами поговорить... Наедине.
        - Слушаюсь, ваше величество, прошу вас следовать за мной... Простите.
        Он явно оказался не в своей тарелке, все боялся обидеть меня неверно подобранным словом. И вот еще что я подметил: раньше, не задумываясь о руководящих постах, я жил себе и мечтал, искал удовольствий, жаждал познания и новых развлечений, в общем, мыслил свободными категориями... А теперь, вкусив пока скудные, но сладкие плоды власти, меня начало заносить. Появились какие-то гадкие нотки в голосе, какие-то хозяйские интонации, будто стал ваш покорный слуга пупом Земли, ну никак не меньше.
        Нет, надо, пока не стало поздно, себя остановить. А то превратишься в тирана и закончишь свою жизнь в глухой темнице или, еще хуже, от яда завистников.
        Пробравшись по какому-то узкому темному коридорчику, ведущему из боковой стены Катерпиллерова кабинета круто вверх, мы с Федей оказались в небольшом светлом помещении. Лучик зимнего солнца проникал сюда вместе с пронизывающим морозным воздухом сквозь тонюсенькую трещинку.
        - Мы на внешней стороне дома, - сказал Федор, - этот кабинетик устроил я, чтобы в покои хозяина проникал свежий воздух. Что-то типа вентиляционной шахты. Ваше величество...
        - Федя, я пошутил насчет царского рода, - перебил я распорядителя. - Зовите меня просто Агамемнон. Хорошо?
        - Хорошо, господин Агамемнон, - улыбнулся, наконец, Федор.
        - Можно и без господина. То, что Семен Обусловович назначил меня свои преемником, ни в коем случае не должно ставить нас на разные ступеньки иерархической лестницы, - попытался я доходчиво объяснить введение режима демократии. - Просто он почувствовал гибкость моего природного ума и нестандартность мышления. Понимаете, Федор, есть тараканы-исполнители и тараканы-генераторы идей. Последних не так уж и много. Поверьте, я не хочу, чтобы наш народ жил плохо, просто мне кажется, что у вас в семье с творчеством не все в порядке. Надо таланты искать и давать им больше свободы... А плесень, извиняюсь, и клопов заставить собирать можно.
        - Клопов? - удивился распорядитель. - Наверное, можно... Но чем кормить-то их? Клопам, госпо... уважаемый Агамемнон, крови надо. А у нас крови нет. Мы ж домашние, а не больничные.
        Я улыбнулся. Не потому, что Федор воспринимал все мои слова буквально, а потому что идея с клопами, которая только что пришла мне в голову, показалась не такой уж и глупой. Проблему с кровью решить можно, и тогда...
        - Уважаемый Агамемнон, - прервал Федя ход моих размышлений, - вы хотели поговорить наедине. Я весь внимание.
        - Да, да, - кивнул я. - Но, прошу вас, наш разговор должен остаться в тайне. Только вы и я. Понимаете?
        - Конечно, - ответил распорядитель. - Я при Семене Обуслововиче был начальником тайной канцелярии. Поэтому о неразглашении можете не беспокоиться...
        - Я утверждаю вас в старой должности, - сказал я. - О расширении ваших полномочий поговорим позже...
        Лицо Федора просветлело. Он, видать, сам хотел заикнуться о работе, но я его опередил. Как и Леонтий Огрызко, этот таракан был теперь на моей стороне. Я чувствовал. Что ж, для начала неплохо. Союзники всегда нужны.
        - Так вот, Федор... у меня там, снаружи, осталось кой-какое незавершенное дело... И, боюсь, без вашей помощи мне не справиться.
        - Не беспокойтесь, - сказал тайный советник, - все, что в моих силах, я сделаю. Изложите, пожалуйста, суть...
        Глава тринадцатая. Тренировка
        
        Про печальный ритуал я рассказывать не стану, тяжелая процедура. Скажу только, что все прошло блестяще: с размахом и искренними рыданиями. Как положено, в общем.
        В конце мероприятия мумифицированное тело Катерпиллера складировали в Комнату Ушедших Отцов, откуда я его благополучно выкрал. Посвятив в свои планы Леонтия с Федором, я на завтрашний день передал бразды правления в их лапы. Эти же двое помогли доработать мне облачение, а потом доставить его на Золину квартиру. Мои апартаменты все равно были пока не готовы, а в покоях Семена Обуслововича я жить отказался. Как говорится, с тамошней аурой не поладил.
        Проведя божественную ночь с Изольдой, и объяснив, что меня ждут дела за пределами расселения семьи, на следующее утро я выбрался из-за плинтуса, таща на себе выпотрошенный и высушенный братьями Медиковыми остов Семена Катерпиллера. До кухни меня тайной тропой проводили только посвященные. Одному бы мне было очень трудно добраться до широкого пространства человеческого жилья, не повредив этих изумительных доспехов. Да, да, именно доспехов, или, если выражаться точнее, спортивного костюма. Но об этом чуть позже.
        Вася сидел за столом и попивал кофе, заполнивший своим кислым ароматом всю квартиру. Удивительно, что он проснулся в такую рань. Видать, верил мне.
        Увидев меня, Ферзиков радостно воскликнул:
        - Агамемнон, дружище, а я уж думал, ты не вернешься!
        Странно, я-то всегда считал, что мы для людей все на одно лицо. Нет, видать, коль он меня опознал даже издалека.
        - Василий, - проговорил я, отдышавшись, - помоги, не видишь, с багажом иду?!
        "Ох, какой ты циничный. Разве ж можно так про покойника?" - тут же подумал я. Но человек тут же поднялся из-за стола, подошел ко мне, осторожно посадил на ладонь, взял мумию Семена Обуслововича и перенес нас на стол.
        - Бруска нет? - оглянувшись с беспокойством, спросил я.
        - Не переживай, это животное целыми днями где-то шляется. Обычно под вечер приходит, когда Еремеевы с работы возвращаются.
        - Слава Богу, а то сей вопрос жизни и смерти меня немного беспокоит, - облегченно выдохнул я. - Смотри, что я принес!
        - Что это? Тушка черного? - подозрительно хмыкнул Вася. - И на кой она нам? Ты что, собираешься в нее залезть?
        - Ну! - весело проговорил я. - Только это не тушка, а мумия бывшего предводителя местных тараканов. Он вчера умер. Хороший был и порядочный, меня наследником назначил...
        Василий рассмеялся:
        - Ха-ха-ха!... Так тебя можно поздравить со вступлением в должность? Что ж, прими искренние пожелания... Удачи тебе на новом посту... Постой...
        Неожиданно он осекся и сощурился:
        - Так значит теперь ты... мы не сможем?... Бега отменяются?
        - Нет, Вась, не отменяются, - поспешил я его успокоить. - Бега проводить обязательно будем. Я ж слово Агамемнона дал. А мое слово не мусор, чтоб его на помойку выкинуть. Сегодня вечером идем в казино... Слушай, ты б хоть партнера кофием угостил, а?
        - Извини! - воскликнул Ферзиков. Он тут же зачерпнул ложечкой из своей чашки напиток и осторожно капнул его прямо на клеенку. - Ты только извини, у меня растворимый. Кофеваркой так и не обзавелся.
        - Перестань оправдываться, - остановил я человека. - Растворимый так растворимый. И нечего обсуждать. Кстати, давай-ка сейчас его допьем, да я эту штуку еще раз примерю. У себя-то я ее уже надевал, только там разбежаться негде.
        Вася шумно отхлебнул из чашки.
        - И как, - спросил он, - тяжелая?
        - А ты как думал?! Правда, Медиковы потрудились на славу, каждую пластинку обработали, так что теперь моя спортивная форма достаточно комфортна и прочна. Я туда еще и ремни внутрь прикрепил, чтоб во время состязаний не болталась.
        - Ну, ты даешь! - восхитился Ферзиков. - Мне тебя и вправду само Провидение послало! До тридцати лет почти дожил, а никогда не слыхал, чтобы тараканы настолько изобретательными были. Всегда считал, что вы только гадите повсюду...
        - Кстати, - перебил я его, услышав слово "гадите", - Муша не появлялась?
        - Нет, - покачал головой Василий, - а что?
        - Да так, ничего, - ответил я, - просто на душе из-за нее почему-то неспокойно. Улетела вчера, обещала скоро вернуться, а сама исчезла. Боюсь, что-то случилось.
        - Брось ты, - махнул рукой человек, - твоя муха - птица вольная. Где хочет, там и срет.
        - Это уж точно, - согласился я, и камень с души упал. Но песок все ж таки остался. Нет, не может она просто так своего друга кинуть.
        Допив кофе, Вася снова положил меня на ладонь, туда же осторожно опустил остатки Катерпиллера, и мы отправились в его комнату. Надо было начинать тренировку.
        - Вась, - спросил я его, когда мы вошли в спальню, - ты, случайно, Супера не знаешь?
        - Кого? - не понял Ферзиков.
        - Ну, паука, - пояснил я, - из Кабаковского компьютера. Того, что инсектоспикера открыл.
        - Нет, а что?
        - Интересно, а тараканов он ест?
        - Не знаю, - рассмеялся Василий. - Но пусть тебя этот вопрос не волнует. Пока ты со мной, можешь ни о чем не беспокоиться. Кстати, я и от Бруска для тебя убежище приготовил. Хотя, тебе теперь в стене, наверное, покои королевские отдадут. Но все равно посмотри, хорошо?
        - Давай, - заинтересовался я.
        Вася поднял с пола красивую бутылку, внутри которой лежало несколько белых перышек, поломанных спичек, мелких кусочков фольги и бумаги. На блестящей этикетке крупными буквами было напечатано: "Путинка".
        - Смотри, таракан! И цени мою заботу. Между прочим, в честь нашего президента водку назвали. А бутылка с его именем - настоящий президентский дворец. Нестандарт, ни один магазин такую посуду не берет! Я, Агамемнон, спинным мозгом чувствовал, что тебя во властные структуры возьмут.
        - Ф-фу, - не смог скрыть я своего омерзения перед пустой посудой, - бутылка! Там же дышать нечем.
        - Не фукай, - огрызнулся Ферзиков, - все предусмотрено. Там автономная воздухоподача. Не забывай, что я физик. На фольгу капнешь немного воды, зажжешь спичку (я тебя научу, как это делается), подогреешь металл, и все в порядке. Вода, когда испаряется, высвобождает кислород, сечешь? А кислород у нас что?
        - Что? - меня начинало интересовать Васино изобретение.
        - Полезный компонент воздуха, вот что. По большому счету, мы все кислородом и дышим. Понимаешь?
        - Чего ж тут непонятного, - ответил я. - Ты, Ферзиков, непризнанный гений. Давай, как денег на бегах заработаем, ты свою лабораторию откроешь, а?!
        - Видно будет, - снова рассмеялся Василий, - с деньгами все, что хочешь открыть можно, не только лабораторию. Зависит от их наличного количества... Но не в бабках счастье, Агамемнон. Проверено... Без них, конечно, ужасно хреново...
        - ...но есть вещи и поважнее. Так? - предположил я.
        - Так, - кивнул Вася. - Я смотрю, ты вообще таракан мудрый. Ладно, давай начинать тренировку. Звездобольством потом займемся, если время останется. Кабаков в семь зайдет. Короче, надевай доспехи, а я условный коридор пока обозначу. Будешь готов, все объясню.
        Пока я облачался в свою удивительную спортивную форму, Ферзиков сдвинул в дальний конец стола компьютер, убрал клавиатуру и фломастером по длинной линейке начертил прямо на столешнице жирную красную линию. Когда я был готов, он осторожно подтолкнул меня к началу полосы и осторожно прижал к поверхности стола пальцем.
        - Тебе не больно? - заботливо спросил он.
        - Нет, - ответил я, - но приятного мало.
        - Потерпи, это нужно для дела. Короче, тут такая штука, там, на бегах, вы будете бежать по дорожкам, установленным внутри ящика. По бокам стены, чтобы вы, спортсмены, друг другу не мешали. Над головой потолок, чтобы никто не смог выбраться наружу. Он, этот потолок, прозрачный. Мы, люди, должны наблюдать за ходом соревнований. Сигнал к началу состязаний дается следующим образом. Между коморками, куда вас сажают перед состязаниями, и дорожками установлены заслонки. Как только они поднимаются, считай, что старт дан. Понял?
        - Понял, - ответил я. В чужом теле становилось невыносимо душно. То ли еще будет!
        - Отлично, - произнес Василий, - тогда продолжим. Здесь, как ты понимаешь, никаких коридоров я строить не стал, а провел лишь линию, по которой тебе и надо будет сейчас бежать. Эта полоса точно такой же длинны, как и дорожка в казино. Так что твоя задача - пройти дистанцию как можно быстрее. Готов?
        - Ага, - ответил я чуть слышно. Дышать становилось невыносимо тяжело. Голову словно обручами сдавили, усы, торчавшие наружу, начали покрываться испариной. Костюм явно требовал доработки, иначе можно в разгар бегов и сознание потерять, но пока с этим повременим.
        - Итак, когда я отпускаю палец, ты рвешь прямо по линии. На старт... Внимание... Марш!
        Я почувствовал, что пресс с моей спины поднялся, и тут же устремился вперед. Условия видимости были тоже так себе. Мумификаторы с глазами поработали, но сделать их идеально прозрачными, похоже, и у них мастерства не хватило.
        Я несся как угорелый, а красная полоска все не кончалась и не кончалась. "Клоп вас побери, неужели дорожка такая длинная?" - только подумал я, как отключился.
        Очнулся ваш покорный слуга от того, что на брюшко попала холодная влага. Открыв глаза, я увидел стоящего над собой Васю, который держал в руках белую чашку и с беспокойством в глазах наблюдал за моим состоянием. Увидев, что я пришел в себя, он с облегчением выдохнул:
        - Уфф, напугал ты меня, Агамемнон... Я уж думал, ты издох. Что произошло? Устал?
        Я расстегнул ремни, сделанные из скрученных человеческих волос и осторожно выбрался из Катерпиллерова остова.
        - Надо устранить недоработки костюма, - ответил я. - Там проблемы с воздухоснабжением и видимостью. Задыхаюсь, клоп тебя побери! И почти ничего не вижу.
        - Давай по бокам дырочек наделаем, - предложил Ферзиков. - отверстиями вперед, чтобы воздухозабор обеспечить. А глаза вообще на хрен уберем, а?
        - Что ты! - вскрикнул я. - Меня ж тогда сразу просекут! И разве можно глаза на хрен?...
        - Это выражение такое, - ухмыльнулся Василий, - Не боись, не просекут. Ты не думай, что люди тебя через увеличительное стекло рассматривать станут. Им до внешнего вида дела мало. Главное, чтобы сходство наблюдалось. Тело у тебя сомнений теперь не вызывает. Такое же черное, большое и противное, как у других бегунов. Извини за дурацкий комплимент. А дырочек и отсутствия глаз никто не заметит.
        - Так уж и никто! - возразил я. - А медкомиссия?
        - Что? - засмеялся Ферзиков.
        - М-медкомиссия, - заикнувшись, повторил я. - Я по телевизору слышал, что все спортсмены перед стартом обязательно к врачам идут. Их там на допинг проверяют...
        - Ты что, издеваешься?! Кто ж тараканов проверять будет?! Мы с тобой, братан, не на Олимпиаду едем! Успокойся. Обещаю тебе, никаких врачей!
        - Хорошо, - согласился я, - а соперники? Эти-то меня раскусят сразу. Как быть?
        - Дурак, - хмыкнул Ферзиков. - Соперники, как ты говоришь, и без дырочек тебя раскусят. Но сказать никому не смогут. Их не поймут... Только мы с Кабаковым, но нам их треп без разницы, сечешь?
        - Точно! - восхитился я Васиной логикой, но тут же снова забеспокоился: - А вдруг побьют?
        - Не побьют, - ответил человек. - Я ж тебе сказал, что у каждого своя дорожка. А орать вдруг начнут, пусть тебя это не волнует. Нехай себе возмущаются! Кто больше пердит, у того меньше шансов. Запомни это. Ну что, делаем дырочки?
        - Делаем, - кивнул я усами. Ферзиков окончательно меня убедил и успокоил.
        Теперь я к соревнованиям был готов. Во всяком случае, морально.
        Глава четырнадцатая. Бега
        
        Олег взял у отца не только костюм, который сидел на нем как на корове седло (из под коротких брюк торчали ядовито-розовые носки с поросятами на щиколотках; такие надо еще и поискать!), но и автомобиль типа "золотая копейка". "Жигули" первой модели, окрашенная в цвет "благородный металлик", как выразился сам Кабаков.
        Мы ехали по вечернему городу зловещими темными улицами, обходили, как выразился Вася, пробки. Интересно, что за пробки такие, по которым проехать нельзя? Надо будет после соревнований уточнить.
        Я сидел у Ферзикова на коленях в своей "Путинке" и тренировался в получении из воды кислорода. Спички зажигаться не хотели, видать отсырели. Но воздуха и так вполне хватало.
        Олег без умолку всю дорогу что-то рассказывал, но ни я, ни Вася его не слушали. Лысый череп программиста смешно мерцал в трясущихся бликах фар, а золотое колечко в ухе напоминало о мужчинах из фильма "Пираты Карибского моря". Мы его сегодня в комнате у Еремеевых смотрели, пока Вася мой костюм совершенствовал.
        Неплохо, честно говоря, у него получилось. Дырочки по бокам, на стыке брюшка с крыльями, он проделал тонюсенькой иголкой. Ей же он осторожно выковырял и глаза, гордость Чучедела Медикова, над образом которой сей гениальный мумификатор трудился без малого полтора часа. Эх, знал бы он, как с его творением обращаются!
        Наконец мотор перестал жалобно выть, и мы выбрались на улицу. Я рассмотреть ничего не успел, потому что Ферзиков спрятал бутылку под куртку. Все-таки зима, не ровен час можно и копыта откинуть от холода.
        Минут через пять, когда мы остановились после непродолжительной ходьбы людей, я услышал незнакомый человеческий голос:
        - Вы к кому, граждане?
        - К Лоскутовой, - ответил Олег, - она должна нас в холле ждать.
        - Любаша! - грубо крикнул невидимый мне незнакомец. - Тут к тебе двое каких-то чмов!
        И тут же я разобрал приближающийся цокот, как будто по паркету шла маленькая пони, и приветливый, но деловой женский голосок:
        - Олежка, вы опаздываете! Идемте скорее, я ж сказала, что начало в восемь, а вы только к восьми приехали. Давайте поторопимся, я договорилась.
        - Спасибо. Люба, это Василий, - представил Кабаков Ферзикова.
        - Очень приятно, - пробурчал Вася.
        - Аналогично, - ответила Люба, - а где ваш будущий чемпион?
        Василий вытащил бутылку из-под куртки, и я на пару секунд ослеп от яркого света. Ни хрена себе, клоп вас дери, какое помещеньице! Вот это дворец так дворец! Мрамор, зеркала и хрусталь. Нехило, должно быть, они на таких как мы зарабатывают.
        - Вася, - тихонько позвал я, - сейчас выигрываем, и такой же дом покупаем, ладно?
        Ферзиков в ответ только тихонечко рассмеялся, но ничего не сказал.
        - Симпатичный, - улыбнулась девушка, глянув на меня сквозь стекло и не заметив подвоха с перевоплощением. - А чего вы его в бутылке притащили?
        - Так холодно...
        - А-а...
        Мы поднимались по широкой лестнице, устланной мягким ковром. Неожиданно Олег остановился.
        - Стойте, - сказал он, - у меня шнурок развязался.
        Все обернулись на программиста.
        - Кабаков! - возмущенно воскликнула Люба, когда тот нагнулся над ботинком. - Твои коронные номера тут неуместны. Пойдем-ка со мной, носки переоденешь. У нас здесь приличная публика, будешь выглядеть как белая ворона.
        - Ничего я переодевать не стану, - капризным голосом возразил Олег, - знаю я вашу публику. Рожи потные!...
        - Тогда жди здесь, в зал я тебя не пущу. Василий, пойдем.
        - Ладно уж, - нехотя согласился Олег, - но у меня с собой других носков нет.
        - Найдем, - спокойно ответила девушка.
        Пока Люба искала Олегу носки за какой-то малоприметной дверью, мы с Васей проговаривали наш сценарий, стоя возле высоченного зеркала, вставленного в золоченую раму.
        - Короче, Агамемнон, давай еще раз. Повтори.
        - Ну, сколько можно? - возмутился я.
        - Столько, сколько нужно, - резко оборвал мою реплику Василий. - Значит, первый забег ты проигрываешь. Идешь вторым, понял? Можно третьим, но не дальше. Там шесть дорожек, мы должны быть в середине, чтобы оставить некоторым игрокам надежду на твои способности. Интрига нужна.
        - Это я запомнил.
        - Хорошо, - кивнул Ферзиков. - Второй забег мы проигрываем вчистую.
        - Ну, Вася!
        - Я сказал: проигрываем! И точка. Иначе наш выигрыш будет таким маленьким, что только на твой прокорм и хватит. А у нас цель, помнишь еще?
        Я склонил усы. Надо сказать, я уже больше часа сидел в теле Катерпиллера и теперь, после его доработки, чувствовал себя вполне комфортно.
        - Помню.
        - А вот в третий раз несись изо всех своих тараканьих сил. Нам нужна победа. Вот увидишь, сколько мы сгребем!
        - А на четвертый?
        - Люба Олегу сказала, что один таракан допускается только к трем стартам. Так что не подведи. Я уверен, что все у нас получится. Если что, слушай, я тебя подбадривать буду и обстановку на дорожке рассказывать. Там, наверное, стенки прозрачные, но ты особо по сторонам не пялься. Договорились?
        - Договорились, - ответил я. - Слушай, а ты не боишься со мной говорить? Нас не раскусят?
        - Чудила, - улыбнулся Ферзиков. - Сам услышишь, какой там ор стоять будет. Все погонщики начнут на своих кричать. Так что сомнений, не боись, не возникнет.
        Появились Люба с Олегом.
        - Ну все, мальчики, с Богом, - произнесла девушка. - Старт через десять минут. Сегодня не мое дежурство, поэтому я буду с вами. Если что, подскажу. Пойдемте.
        И она устремилась к широкой двустворчатой двери, в которой вместо простых стекол тоже сверкали зеркала.
        Оказавшись в огромном зале, я на минуту оглох. Такой здесь стоял шум. Как на стадионе, я еще на Зине с Петром Антоновичем по радио футбол слушал. Люди, а их тут было не меньше сотни, орали и размахивали руками. Трещали какие-то вертушки, звенели сыплющиеся из светящихся ящиков блестящие кружочки, с хлопками падали на зеленые столы картонные листки...
        Мы направлялись куда-то вглубь зала, где толпились молчаливые мордовороты и качающиеся в такт громкой музыке нетрезвые женщины, размахивающие высокими бокалами на длинных тонких ножках. В смысле, бокалы на ножках, а женщины - кто на нормальных конечностях, а кто и на откровенных ходулях. Короче, разной фигурной комплектации. Одна тетка даже возвышалась над мужчинами и была толще колонны, к которой прислонился ее сухощавый собеседник...
        Подойдя к этому сборищу, Люба пронзительным голосом объявила:
        - Господа, прибыл участник под номером шесть! Новичок. Кличка - Агамемнон...
        То есть, как это - кличка? Меня зовут так...
        - ...хозяин конюшни - Василий Ферзиков, - продолжала девушка.
        - Очень приятно, - снова промямлил мой Вася, и все почему-то засмеялись.
        Мне стало чуточку обидно за друга, но я сдержался и промолчал.
        - Приготовить участников соревнований! - громко визгнул прыщавый юноша в белой рубашке. - По первой дорожке побежит победитель прошлых соревнований - Метеор. Конюшни мадам Цыпиной...
        Невероятно большая тетка встрепенулась и, подойдя к столу, вытащила из блестящей коробочки такого же жирного, как она сама, черного таракана, опустив его в предстартовое отделение первой дорожки.
        - По второй дорожке... - продолжать объявлять рефери, - любимец сильных мужчин и прелестных женщин - неотразимый Майк Дуглас! Конюшни господина Ыумгырбекова, Бишкек, Кыргызстан.
        "Ни хрена себе! Здесь, оказывается, еще и иностранцы. Интересно, у данных соревнований какой статус? Похоже, международный..."
        - По третьей дорожке - Агамемнон, - услышал ваш покорный слуга. Господи, это же я! - Конюшни господина Ферзикова. Дебютант соревнований.
        Вася наклонил бутылку, и я выполз ему на ладонь. Меня тут же опустили в маленький полупрозрачный ящичек и закрыли над головой крышку. Бог мой, не дай рабу твоему подохнуть от клаустрофобии.
        - ...По четвертой дорожке - Фродо Бэггинс, Носитель Кольца, дебютант. Конюшни мадемуазель Ивановой.
        Я увидел сквозь крышку, как в соседнее отделение опускают длинного тощего таракана, тело которого опоясывала золотая полоска, нарисованная, должно быть, лаком для ногтей. Носитель кольца... Где ж я про него слышал?... Клоп возьми, не помню...
        - ...По пятой дорожке - Вихрь, дебютант. Конюшни графа Орлова, Париж, Франция.
        Точно, международные...
        - ...и, наконец, шестая дорожка - непобедимый атлет, фаворит соревнований, Ким Ир Сен, питомник господина Лодочника... Делайте ставки, господа!... Участники соревнований, приготовьтесь... На старт...
        Я собрался с силами, и тут сквозь рев толпы, выкрикивающей трех и четырехзначные числа, до меня донеслись слова Васи:
        - Агамемнон, помни... Первый забег... Смотри вперед и слушай меня...
        - ...Внимание... - скомандовал судья. - Марш!
        Стенка, которая находилась прямо перед моим лицом, поднялась вверх, и я увидел длинный светлый коридор с желтым деревянным полом, отполированным до блеска. Вот она какая, настоящая беговая дорожка...
        - ...Агамемнон засиделся на старте... Вперед сразу же выходит Ким Ир Сен, за ним - Метеор... Что ж, господа, ситуация предсказуемая... Впереди лидеры... Постойте, Вихрь обходит Метеора, но Ким Ир Сен своих позиций не сдает...
        - Агамемнон! - я вздрогнул от щелчка, раздавшегося над моей головой и увидел круглые глаза Васи, - беги, чего ты ждешь?! Они уже прошли половину дистанции!...
        Я сорвался с места и понесся вдогонку. Но исход соревнований был предрешен.
        - ...Агамемнон, задержавшийся на старте, быстро наверстывает упущенное преимущество... Вот он обходит Майка Дугласа... Фродо Бэггинса... Смотрите, он идет ноздря в ноздрю с Метеором... Господа, похоже, рвение этого скакуна, его воля к победе... Но все, господа, все... Неожиданности не произошло! Ким Ир Сен на финише! Поздравляю, господа! Вторым идет Вихрь. Ну, ну, ну... Вихрь заканчивает гонку вторым! Поздравляю, граф, с удачным дебютом вашего питомца... Но что это? Агамемнон обходит Метеора и... Я не верю своим глазам! Третьим пришел Агамемнон!... Господа!...
        - Молодец, Агамемнон, - расслышал я слабый знакомый голос.
        Вася все это время был со мной, и я его не подвел. Третий, как и планировали. Эх, если б на старте не засиделся... Но надо было прийти именно третьим.
        - Делаем ставки... Участников приготовить ко второму забегу, - скомандовал рефери.
        Вася осторожно взял меня из коробочки, которой закончилась дорожка, и поднес к своим губам:
        - Все нормально, Агамемнон, все нормально. Молодец. Сейчас ты должен стать аутсайдером. Но, прошу тебя. На старте больше не задерживайся.
        - Извини, - проговорил я, - просто впервые увидел...
        - Я понимаю, - улыбнулся Ферзиков.
        - Господин Ферзиков, вы задерживаете старт!
        - Простите, - и я снова оказался в знакомой комнатенке.
        - Объявляется второй забег. Все сделали ставки, господа?!... Ита-ак!... На старт... Внимание... Марш!
        Дверца снова поползла вверх, и я, не теряя ни секунды, бросился вперед...
        - Смотрите, господа, в лидеры с первой секунды соревнований выходит Агамемнон. Господин Ферзиков, как вы воспитали такого спортсмена? Поделитесь с нами секретом!
        - Агамемнон, ты на корпус обходишь фаворита! - услышал я гневный Васин голос и тут же снизил темп.
        - ...Нет, куда ему?! Нашего лидера так просто не взять... И вот новичок уже третий. Его обошли Ким и... и... и... Фродо Бэггинс? Нет, простите, это Метеор! Метеор и Ким, Ким и Метеор! Они идут вровень! Агаменон уже пятый... Позади него плетется только Майк Дуглас, аутсайдер наших бегов... Майк, Майк... Не расстраивайтесь, господин Ыумгырбеков... Будет и на вашей улице... Ай, ай, ай... Что-то случилось с Фродо Бэггинсом. Кажется, травма... Все. Финиш. Забег выиграл Метеор, вторым, с небольшим отрывом, пришел Ким Ир Сен, третий - Вихрь. Интрига, господа, ин-три-га! Кто же победит в последнем забеге?... Агамемнон только пятый... Мадемуазель Иванова, вы снимаете с соревнований своего атлета?... Травма? Как жаль, как жаль... Майк Дуглас четвертый, сегодня ему не везет. Он явный аутсайдер наших нынешних соревнований... Господа, делаем ставки на последний забег... Вы теперь сами видите предпочтения... Ким Ир Сен, Метеор и, как ни странно, Вихрь - вот наши сегодняшние фавориты! Кто победит? Господа!... Тысячу долларов на Агамемнона? Молодой человек, вы с ума сошли...
        - Мои деньги, - услышал я голос Кабакова, - как хочу, так и трачу.
        - Вам видней, вам видней... Если победите, вам достанется все... Двенадцать к одному, на Агамемнона... Удачи вам, молодой человек, но боюсь... Господа, приготовьте участников к последнему забегу!...
        Я снова оказался на ладони у Васи:
        - Ты молодчина, Агамемнон... Мо-ло-дец! Теперь не подкачай. Соперники твои сильные. Я, если честно, не ожидал таких страстей. Эта троица - дает жару...
        - Не беспокойся, Вася, я победю... побежду...
        - Одержишь победу! Обязательно! Я верю в тебя. Кстати, коллеги не донимают?
        - Нет, все тихо. Я ж аутсайдер...
        - Господин Ферзиков, вы опять задерживаете забег. Дисквалифицирую! - пронзительно визгнул судья.
        - Простите, - извинился Вася, - давал спортсмену предстартовый инструктаж.
        Все вокруг снова засмеялись. Молодчина, Василий, выкрутился.
        - Ставки сделаны. На старт... Внимание... Марш!
        ... Я несся так, что не только не слышал Васю, но и не видел ничего, кроме желтого пола дорожки. Лапы мои горели, они буквально не касались пола, а твердый костюм раскалился, наверное, до белого цвета. Я и сам не заметил, как оказался на финише...
        - ...Господа, у нас сюрприз!... - услышал я удивленный голос рефери. - Господа, первым в финальном забеге пришел скакун Агамемнон, конюшни господина Ферзикова. Поздравляю вас, Василий!
        Говорил только судья, он выкрикивал поздравления Васе и Олегу, который получал выигрыш. Топа безмолвствовала. Я почувствовал на себе тяжелые взгляды соперников.
        - Самозванец! - донеслось справа.
        - Он не настоящий, он рыжий, просто переоделся! - крикнул кто-то справа.
        - ...Второй - Ким Ир Сен, третий - Вихрь, четвертый - Метеор... Но наш победитель!...
        ...Я не помню, как снова оказался в бутылке. В каком-то забытьи я трясся по черной лестнице вниз... Выскочив на улицу, мы запрыгнули в машину и рванули с места с такой скоростью, что меня вжало в холодную стеклянную стенку...
        - Оторвались! - расслышал я довольный возглас Кабакова. - Васька, мы их сделали! Агамеменон, я тебе памятник поставлю!...
        Глава пятнадцатая. Первое столкновение с человечностью
        
        Мы выиграли на бегах фантастическую сумму, "десять тонн баксов", как выразился Олег. Отдав тысячу долларов Любе и завезя столько же Кабаковскому отцу, у которого наш гений программизма, оказывается, занимал не только автомобиль и костюм, мужчины разделили оставшиеся от выигрыша деньги поровну и, закупив в универсаме деликатесов объемом в два пакета, взяли такси и приехали домой. Быстро накрыв праздничный стол, они откупорили бутылку и начали мечтать.
        - Эх, Агамемнон, теперь я с долгами расплачусь... - томно прикрыв глаза, произнес Вася.
        - А я, пожалуй, в Грецию съезжу, - весело сказал Кабаков. - Кстати, на твою, тараканище, историческую родину.
        - Не на мою, - ответил я. - Моя, как ты говоришь, историческая родина находится на Зине Портновой, в квартире Ферзиковых-старших.
        - Ишь, обиделся! - засмеялся Олег. - Что ж ты так, тараканище, серьезно на вещи-то смотришь? Проще будь, победе радуйся! Спасибо, кстати, тебе преогромное. Есть специальные пожелания?
        - Есть, - кивнул я усами.
        - Выкладывай, исполним, - проговорил Вася. - Ты сегодня центральная фигура на праздничном, так сказать, столе.
        Я оглядел обеденный стол второй квартиры, на котором сейчас сидел и с аппетитом откусил от плитки кусочек финского молочного шоколада. Потом хлебнул прямо с клеенки армянского коньяка, благоухающего молодыми клопами. А что, приятный запах.
        - Люди, я хочу вас вот о чем попросить, - начал я не очень решительно. Давно заметил, что во время праздников о делах не говорят, но удержаться не смог. - Давайте мы с вами продолжим наше победное турне... По четыре тысячи на брата - это конечно хорошо, но сами представьте, какие перед нами открываются горизонты...
        - А-а, - посерьезнел Олег, - ты все об этом. Ладно, нам прибыль, но объясни мне, дураку, тебе-то какая во всем этом корысть? Ешь ты мало, дом у тебя, сам говоришь, приличный...
        - Кабаков! - воскликнул я. - А мечта? Я ведь говорил, что хочу на пьедестал взойти... Не перебивайте, пожалуйста! И, если вы такие неподъемные, я других тренеров найду. Среди людей народу, который легко зарабатывать хочет, я думаю, не так уж и мало. Как вы считаете?
        - Ты, Агамемнон, успокойся, - Вася крякнул, залпом осушив рюмку коньяку, - никто от твоего предложения не отказывается. Правда, Олега?
        - Обижаешь! - кивнул Кабаков.
        - Надо будет в Германию ехать, поедем! С такими заработками, легко! Тут, понимаешь, в другом вопрос. Ты о себе подумай, на кого свой народ оставишь?
        И точно. Ферзиков прав на все сто. Как же я о тараканах-то забыл, меня ж Катерпиллер правителем оставил. Эх, незадача!
        Я промолчал, только нерешительно качнул усами. Вася продолжал добивать меня своими тяжелыми аргументами.
        - Одно дело, питерские казино брать. Днем потренировался, вечером бега выиграл, бабки снял, приехал домой. Занимайся делами, спи, жри... Короче, делай, что хочешь или что дозволено... Нет, конечно, ни публикаций в прессе, ни сюжетов по ящику, ни пьедестала почета. Одно материальное и физическое самоудовлетворение. Мало? Зато реально и надежно. А уедем в другой город, или, того круче, за бугор? Мы-то с Олегом люди свободные, обязательствами не связанные, не меркантильные к тому же... Мы, короче, запросто... А ты? Решай сам. Но я считаю, или ты должен у себя там в отставку уйти, или с мечтой своей расставайся навсегда. Пусть она останется несбыточной и прекрасной, как сказка братьев Гримм.
        - Почему братьев Гримм? - не понял я.
        - Так, к слову пришлись, - улыбнулся Василий. - И еще. Ты вот мне сегодня о Золе своей рассказывал. Говорил, что любите друг друга безумно. Было дело?
        - Допустим, - осторожно кивнул я одним усом, чуя подвох.
        - Так если ты женщину больше жизни любишь, разве сможешь надолго с ней расстаться?
        - Ее с собой можно взять, она легкая... - нерешительно проговорил я.
        - А ее саму ты спрашивал? Может, она не хочет! - вставил реплику Олег.
        - Ее никто спрашивать не собирается, - резко ответил я. - Баба! Как скажу, так и будет!
        Мужчины переглянулись.
        - Э-э, брат, так нельзя, - покачал головой Ферзиков. - Видать, не любишь ты ее, иначе б таких слов не говорил.
        - Это еще почему? - оторопел я.
        - А потому, - снова встрял Кабаков, - что если любишь, всегда мнение партнера учитывать должен. Женщина, если сама конечно любит - поедет, безусловно, за тобой хоть на край света, но ты обязательно должен посоветоваться. Сечешь разницу?
        Я кивнул усами. Действительно, разница есть. Но закрались в мою душу и сомнения. Неужели я Золю свою не по-настоящему люблю, а так, нравится только... Задумывался ли я в эти два дня о том, какие мысли вертятся в ее крошечных мозгах? Эх, Агамемнон, учиться тебе еще и учиться жизни. Молод ты еще, хоть и умен. Мудрость, как Сократ говорит, с возрастом приходит. Видать, прав старик. А я раньше только на это изречение тихонько или про себя посмеивался ...
        - Короче, вы меня убедили, - согласился я с людьми. - Надо все обдумать. Только вот чего я не пойму: почему я вам стабильный заработок предлагаю, а вы от него сами добровольно отказываетесь? Не по-людски как-то поступаете. На мой, конечно, насекомый взгляд.
        - А потому, - отвечает Вася, - что мало ты людей знаешь. Пойми, Агамемнон, ты нам стал настоящим другом. А друзей, прости, на бабки не разводят. Мы с нашим инсектоспикером сейчас любого таракана приручить сможем. И бегать заставим... Конечно, вряд ли он окажется таким талантливым как ты, но вероятность успеха есть, согласись?
        - Ну...
        - Значит, есть. Но такой поступок обернулся бы предательством по отношению к тебе, нашему другу. А дыры в совести ни за какие деньги не залатаешь. Я же хочу, за Олега говорить не стану, чтобы все между нами честно было. Тогда, поверь, и пьедестал тебе со временем сам собой возникнет, и на нашу долю настоящего счастья перепадет... Случай, Агамемнон, он великий шутник. Его ловить не надо, этот пройдоха сам без стука входит. Главное, чтобы дверные петли не скрипели, иначе испугается, развернется и уйдет...
        То ли от выпитого коньяку, то ли еще от чего, но в голове моей все перемешалось. Я ровным счетом ничего из того, что говорил Ферзиков, не понимал. Столько тяжеловесных метафор, простите, в маленькой тараканьей голове уместиться не могут.
        - Хорошо, ребята, - согласился я. - Вашу точку зрения я понял. Спасибо вам. Можно небольшую просьбочку?
        - Валяй, - кивнул Олег.
        - Вы б не могли меня домой унести? А то слишком тяжело костюм переть. Это ж надо еще до нашей квартиры добраться...
        - Какой разговор, чемпион? - улыбнулся Вася и положил на стол свою ладонь. - Залазь, сейчас отнесу.
        Я забрался на теплую, пахнущую копченым мясом и влажную от пота ладонь друга. МОЕГО ДРУГА! Ферзиков уложил сюда же панцирь Катерпиллера, и мы пошли к себе.
        - Олега, не пей один, я сейчас вернусь, - сказал Василий, задержавшись в дверях кухни.
        - Заметано, - кивнул Кабаков. - Агамемнон, пока!
        - Счастливо, - попрощался я, и мы вышли.
        Пока Вася шел, я лежал на мягкой ладошке и думал о том, что когда-то давно, еще в той, скучной прошлой жизни на Зине Портновой, Сократ однажды заикнулся о человечности. "Столкнешься с ней, не старайся вникнуть в суть, Агамемнон. Разберешься в своих чувствах, сам человеком станешь. А нести этот крест, поверь мне, ох как нелегко. Лучше уж жить тараканом и подохнуть под раковиной..."
        Глава шестнадцатая. Ситуация с Охапко
        
        Ночевал я в Золиной квартире, и снился мне кошмарный сон.
        Будто оказался я посреди бескрайнего свежескошенного луга, простирающегося до всех четырех горизонтов. Стою в нетерпении и рою копытом землю... То, что я не таракан, а конь, забыл сказать? Ладно, исправляюсь.
        В общем, белый конь я. Во лбу серебряная звезда горит о тех лучах, типа мерседесовской эмблемы, на ветру длинная грива развевается. Заместо универсальных усов - черный влажный нос и уши, которые постоянно чешутся. И хочется мне в них лапкой залезть, а лап-то нет... Лошадь ведь... Кто ж копытом уши чешет?
        Короче, стою я посреди этого луга, уши чешутся, копытом землю рою, а прямо на меня с невиданной скоростью вихрь летит. Настоящее, я вам скажу, торнадо, которое все на своем пути сметает. Вижу даже сорванные с земли домики, которые прямо в воздухе вертятся. Ужас! Кошмар! Террибл, как говорят американцы в своем кино, монструэйшн!
        Вдруг чувствую, что кто-то мой живот чесать начинает. Голову свою буйную меж передних ног опускаю и вижу... Золю. Она тоже лошадь, только рыжая и какая-то маленькая. Типа пони. Она свои грязные уши, из которых длинные волосы торчат (фу, какая гадость), прямо о мое чистое брюхо чешет. Видать, вирус какой-то у нас завелся. Отоларингологический. Правильно сказал?
        - Золя, - говорю и сам своего голоса не узнаю, он какой-то ражачный, лошадиный, в общем, - а ну, вылазь наружу! На нас смерч надвигается! Пора прочь скакать, иначе головы не сносить.
        А она жалобно на меня смотрит и тихим голоском отвечает:
        - Агамчик, милый мой, у меня в ушах ползучий триппер завелся, никак выйти на белый свет не желает. Пусть уж лучше меня копытами вверх твой смерч поднимет и головой об скалу шарахает, чем терпеть такие адские муки.
        - А ну вылазь, - ржу я, - шалава Катерпиллерова!
        - Агамчик, - стонет она жалобно, - не шалава я... Люблю тебя, больше чем уши чешутся... Сильнее люблю, чем Муше Петропавловскую иглу обосрать хочется... Не обзывай меня грубыми словами, не заслужила я такого твоего обращения...
        А сам смотрю, что торнадо уже совсем близко. Разговоры разговаривать некогда, тикать надо, иначе костей не соберешь.
        Плюнул я на пони Изольду, и понесся прочь от злосчастного вихря. А тот мою лошадку виртуозно обогнул и меня, значит, целенаправленно преследует. Но не нападает. Я темп увеличиваю, и он быстрее кружится. Я влево, и он влево, я направо, и он туда же. Корче, совсем надежду на спасение разума потерял.
        И тут словно из под земли прямо передо мною вырастает огромный узкоглазый человек. Раскрыл он свой рот и заговорил Васиным голосом:
        - Ты ничего не бойся, Агамемнон, друг Ыумгырбеков тебя в обиду не даст... - и берет своими гигантскими руками смерч да в бараний рог его скручивает.
        На землю обломки домиков падают, тараканы дохлые дождем сыплются и дихлофосом воняет так, что хоть ложись и умирай. Но мне почему-то этот запах приятен.
        - Озоном пахнет, - говорит друг Ыумгырбеков голосом Кабакова. - Значит это, что гроза кончилась. Вот только инвалидом ты, похоже, на всю жизнь останешься.
        - Каким еще инвалидом? - удивленно ржу я.
        - Ты на свои ноги посмотри! - отвечает огромный человек.
        Я снова голову меж передних ног опускаю и гляжу, что там произошло. Вроде нормально все, подвоха не чувствую.
        - Ну что, убедился? - спрашивает мой спаситель со смешком в голосе.
        - В чем я должен убедиться?! - ржу я громко-прегромко. - Ответь мне, друг!
        - А в том, что ног у тебя четыре! - гремит его голос.
        - Ну, - отвечаю я. - А сколько быть должно?
        - Так, шесть! - отвечает вдруг он Золиным голосом. - Ты ж таракан, насекомый. А у насекомых сколько лапок? То-то! Это еще что... Скоро всего две останется!
        И тут меня озноб прошиб. Все четыре мои ноги подкосились, и рухнул я на поросшую стриженой травой землю, показавшуюся мне тверже камня, так больно я об нее грудью ударился. И в тот же миг превратился в таракана. А лапки-то и впрямь четыре!
        Но страха нет. И боли не чувствую...
        - Вот теперь ты настоящий король! - отвечает откуда ни возьмись появившаяся Золя в своем прежнем, нормальном виде. - Ты, Агам, теперь больше о своем народе беспокоиться станешь, а это твоя первоочередная задача. Шубку, кстати, когда мне купишь?
        - Какую шубку? - ничего не понимаю я.
        - Катерпиллеровую, - и усиками своими в разные стороны кокетливо водит. - Уж очень мне хочется стать настоящей первой леди
        - Леди Изольдой?...
        - Ну, если тебе так нравится, пусть буду леди Изольдой!... Агам, ты слышишь, что я тебе говорю?
        
        - Да, да, леди Изольдой, - повторяю я последние слова из моего ночного кошмара, а сам чувствую, что снова лежу на мохнатой подушке в Золиной квартире, а все, что за последние минуты произошло, просто взрыв подсознания, называемый в народной среде сновидениями.
        - Что с тобой, милый? - удивилась моя любовь.
        - Так, ничего. Просто сон странный приснился, - ответил я, переворачиваясь на лапы и так сползая с постели. - Федя не заходил?
        - Заходил, - кивнула Золя, - я попросила его тебя не будить. Ты ж устал после своих скачек, да? Он, кстати, сказал, что будет дожидаться в бывших апартаментах предводителя. Мол, надо посоветоваться насчет интерьера твоего будущего кабинета.
        - Ага, - зевая, кивнул я усами. - Золотце, кофию сделай. Без лосьона, а то меня чего-то подташнивает.
        - Уже готов, - улыбнулась Изольда. - Сейчас принесу. Кстати, ты с кофе закусывать чем-нибудь будешь? Какие-то странные люди у плинтуса сырок оставили свежий, ветчину...
        - Пойдет, а-уу, - снова зевнул я, - только совсем чуть-чуть.
        Она ушла за завтраком. Клоп побери, неплохо быть чемпионом и президентом колонии тараканов! И свежатину тебе на дом доставляют, и советуются по всяким мелочам. Э-эх, лафа! Не привыкнуть бы только. Сократ говорил, что чем выше взлетишь, тем больнее падать. Фигурально, конечно, выражался. Но я тогда все правильно понял, хоть и ребенком был.
        После завтрака я оставил Золю дома, а сам пошел на встречу с Федором. Тайный советник ждал меня в кабинете Катерпиллера, откуда уже вынесли вещи старика - гриб и кальян. Исчезли со стен и картины. Помещение выглядело каким-то жалким и мертвым, даже бессмертный дух Семена Обуслововича, похоже, навсегда его покинул.
        - Доброе утро, уважаемый Агамемнон, - приветствовал меня Федя, почтительно склонив усы.
        - Привет, Федор, - улыбнулся я. - Что у нас там с твоими интерьерами?
        Тайный советник потупился и опустил взгляд.
        - Что-то произошло? - забеспокоился я.
        - Да, нет... Вы не беспокойтесь, с кабинетом все в порядке. Сами увидите. У нас другое ЧП.
        - Не понял... - прорычал я. - Ну-ка рассказывай!
        - Тут, уважаемый Агамемнон, Огрызко с Охапко повздорили... Из-за тела... - промямлил тайный советник.
        - Какого тела, Федор?
        - Ну... того самого... Семена Обуслововича. Лаврентий исчезновение обнаружил, а Леонтий ответил, что это не его блошиное дело... Ну и...
        - Кто-нибудь еще о пропаже знает?
        - Н-нет...
        - Хорошо. Обоих ко мне, - приказал я. - Немедленно!
        Федор со скоростью вчерашнего моего соперника Ким Ир Сена скрылся с глаз, а я задумался. Интересно, как мне выпутываться? Кража тела покойного Отца ничего хорошего не сулит, будь я даже тараканьим богом. Что делать с Лаврентием? Избавиться от него? Нет... Не ты, Агамемнон, жизнь дал, не тебе и лишать ее... Интересно, он корыстолюбив? Ладно, будем импровизировать...
        В кабинет вошел Федор. Следом за ним, понуро опустив усы, плелись Леонтий с Лаврентием. Последний выглядел просто ужасно: один ус сломан, хромает на левую среднюю лапу... Да-а, похоже, Огрызко переусердствовал.
        - Здравствуйте, господа министры, - отчеканил я. - Как же это понимать?
        - Он вас, хозяин, заподозрил, - ответил Огрызко, посмотрев мне в глаза преданным взглядом, - а я объяснил ему, что он сильно заблуждается.
        - Хорошо, Леонтий, - кивнул я одним усом. - Только в следующий раз, когда объяснять будете, постарайтесь сначала воспользоваться словами, а не грубой физической силой. Договорились?
        - Слушаюсь, хозяин, - пробормотал Огрызко.
        - Вот и замечательно. А теперь оставьте нас наедине с господином Охапко.
        Федор с Леонтием тут же покинули кабинет. Лаврентий стоял ни жив, ни мертв от страха, хоть и превосходил меня мощью как минимум вдвое. Конечно, Леонтию он на ринге не конкурент, но мускулатура все равно впечатляет. Почти "Мистер Вселенная".
        - Что же это вы, господин Охапко, свои подозрения относительно моей личности коллегам высказываете, а? - понесло меня с места в карьер. - Неужели, нельзя своими сомнениями сразу со мной поделиться? Я, чай, таракан не глупый, за что и сижу на данном месте. Должно быть, Семен Обусловович вас ничему не научил, так?
        Лаврентий молчал, испуганно топорща усы.
        - Что не отвечаете? В карцер хотите? Кстати, кто разрешил вам без моей визы проникнуть на Склад Ушедших Отцов? Вы не знаете, чем карается подобное преступление?!
        Похоже, я перемудрил. Потому что Комната Отцов во все времена считалась местом общедоступным и даже публичным, просто туда никто не ходил. Что за интерес смотреть на покойников? Но Охапко судорожно сглотнул.
        - Я... просто решил проверить, как упаковали... его... Семена э-э... Обус... - промямлил Лаврентий неожиданно тонким голоском.
        Мне стало смешно. Такой здоровяк, а говорит как недозрелая девочка.
        - Ладно, я вас не виню, - успокоил его я. - То, что поинтересовались, похвально. И насчет пропажи вы правы - тело у меня...
        - У... у... вас? - Охапко вытаращил глаза.
        - Да, да, у меня, а чему вы удивляетесь?! Понимаете, Лаврентий, Семен Обусловович был личностью неординарной и незаурядной, - я начал прохаживаться по пустому кабинету взад-вперед, неся при этом жуткую словесную пургу, которая, в свою очередь, должна была окончательно сбить с толку Охапко. - Вы этот факт отрицать не можете. Я бы даже сказал - не имеете права. Так вот... Тело его сейчас у меня на кропотливом изучении. Я разбираюсь, каким образом может физический недостаток, а ведь у господина Катерпиллера, как известно, он имелся... как этот недостаток может влиять на образ мышления, делая его поистине гениальным. Короче, для народа стараюсь, чтобы, в частности, вам жилось лучше, а вы оскорбляете меня своими подозрениями... Нехорошо, господин Охапко, не-хо-ро-шо. Я бы даже сказал - отвратительно! Понимаете, о чем говорю?
        - Да, господин Катерпил... Агамемнон, понимаю, - Лаврентий, похоже, волновался теперь еще сильнее. Вот и имена начал путать. В общем, окончательно пал духом.
        Что ж, кнутом высекли, пора, пожалуй, дать и пряника отведать.
        - Кстати, Лаврентий, - изменил я тон своего голоса с порицательного на деловой, - давно хотел с вами поговорить на такую тему...
        Я сделал многозначительную паузу и резко взглянул в глаза Охапко. Тот стоял теперь, обратившись во внимание. Усы таракана с любопытством подрагивали.
        - ...Есть ли у вас желание сменить работу на более... как бы это сказать? На более, что ли, подходящую к вашим способностям? Понимаете, для охраны мне вполне хватит одного Леонтия, а в вас я вижу личность также неординарную...
        Тут я кривил душой, потому что ни хрена путного я в этих пустых глазах откровенно тупого таракана, наделенного только нехилой физической силой, прочитать не мог. Но кто об этом скажет министру, пусть даже бывшему?
        Я, похоже, застал таракана врасплох. Он только кивнул, но складывалось впечатление, что Охапко вообще потерял ситуацию. Неплохо, неплохо... Что ж ему предложить-то?... Кстати, была идея с клопами...
        - Лаврентий, - снова заговорил я, - у меня тут вчера родилась одна мысль, как облегчить труд тараканов по сбору плесени...
        Охапко встрепенулся и обратился весь во слух. Усы его встали торчком, а взгляд опустел еще сильнее.
        - ...так вот, - продолжал я, - мне нужен таракан с организаторскими способностями, который сможет привлечь в наши катакомбы на работу диванных клопов из комнаты временно отсутствующей старухи Матвеевны. Они, эти клопы, конечно не семи пядей во лбу, но в качестве сборщиков плесени, я думаю, это то, что нам сейчас необходимо... А тараканы пусть развивают научно-техническую мысль, искусство, ремесла осваивают... Надо дать всем выбор по способностям каждого, свободу творчества, так сказать, поощрить... Как вы на мое предложение смотрите?
        - На какое? - не понял Лаврентий.
        Я улыбнулся:
        - На то, чтобы стать министром труда?
        Охапко аж поперхнулся. Такого поворота в беседе он явно не ожидал.
        - Готов, - единственное, что произнес совсем потерявшийся, но в то же время обрадованный таракан.
        - Замечательно, - похвалил его я. - Тогда продолжим. Клопы, как известно, питаются кровью, а с ней у Матвеевновских напряженка. Надо продумать вопрос, откуда нам кровушку брать, чтобы привлечь диванных обитателей в качестве наемной рабочей силы. Я вас, Лаврентий, не тороплю. Идите, думайте, посоветуйтесь с тайным советником. Он таракан бывалый, может посоветовать дельное. Кстати, соберите кабинет помощников, куда должны войти, по моему мнению, мелкие организаторы и крупные исполнители. Только не очень много, хорошо? Вы все поняли, господин министр труда?
        - Да, - просиял, наконец, Охапко, - я все понял, хозяин...
        И этот туда же - хозяином назвал! Что ж, если им так больше нравится, пусть...
        - Тогда через три дня жду вашего развернутого доклада с пунктами привлечения диванной силы на сборы плесени. Идите, господин Охапко, вы свободны.
        Осчастливленный таракан исчез. Он теперь и помнить забыл об исчезновении тела Катерпиллера. Как я его уделал, а?! Чем не гений?!
        - Вы - гений, уважаемый Агамемнон, - услышал я раболепный ответ на свои мысли, который донесся, впрочем, до моего слуха, а не из подсознания. Значит, ответил не внутренний голос, а кто-то другой, реальный.
        Я обернулся. В дверях стоял Федя, его морда выражала нескрываемое восхищение.
        - Вы гений! - повторил он. - Это ж надо, дурошлепа так на место поставить!
        - Федор, Федор, - остановил его я. - Поосторожнее с выражениями. Не ровен час, кто услышит. О министрах так не говорят.
        - О-о... великодушно простите... Но все равно здорово. Как думаете, он справиться с клопами?
        - Конечно, - кивнул я усами. - Даже не сомневаюсь. Понимаете, Федор, хороший исполнитель, да еще облаченный властью, своего положения терять не захочет. Он из панциря вон вылезет, но все сделает правильно. Скорее погибнет, если не справится, чем признается в своей некомпетентности. Это, брат, конкретная психотерапия. Страшная, между прочим, штука. Поэтому я стараюсь ее применять на практике как можно реже.
        - Да, да, да... - согласился тайный советник. - Похоже, Семен Обусловович в вас не ошибся. Вчера я еще чуточку сомневался, а сегодня вижу, что вы - таракан достойный управлять нами. И, поверьте, это не лесть...
        "Именно лесть", - подумал я про себя, но в ответ только улыбнулся.
        - Ладно, Федор, - перешел я к нашему текущему вопросу, - пойдемте смотреть интерьеры.
        Ночной кошмар, который мучил меня все утро, на время отступил.
        Глава семнадцатая. Жизнь налаживается
        
        Последующие дней десять прошли в том же темпе. Еще пять раз мы с Васей и Олегом выезжали на бега в разные казино. Причем, на вторых соревнованиях мы, чтобы увеличить выигрыш, еще придерживались нашей дебютной тактики, а потом слава обо мне начала быстро распространяться по злачным местам города. Ставки выросли почти до небес, поэтому можно стало играть честно.
        Почти. Подвоха со спортивным костюмом пока никто (кроме моих прямых соперников) не обнаружил, но Олег сказал, что теперь это не имеет значения. Я и так уже герой, следовательно, если мухляж откроется, такая история только добавит нам шарма.
        Ферзиков расплатился с долгами, помог родителям закупить материалов для ремонта их хрущебы, но главное - он приобрел приличный автомобиль. В разговорах по телефону Вася всегда называл машину длинным именем: "Почти новый БМВ пятой серии цвета уайт". Белый, короче. Ключевое слово "почти", мой друг не расшифровывал, а мне объяснил его значение так: "Эта тачка, Агамемнон, старше тебя, но зато гораздо младше меня".
        Олег сделал предложение, но не своей "трах-подруге" (как эту загадочную даму звал Василий и с которой я так и не познакомился), а Любе, той, что организовала нам первые соревнования. У девушки прямо на кончике носа (наверное, от радости) вылез большущий, с мою Изольду размером, прыщ. Кабаков пояснил, это произошло от того, что он в нее влюбился. Мол, примета такая есть. Видать, совокупная народная мудрость врет не всегда и не всем.
        Но главное, в моих катакомбах началась научно-техническая революция. Охапко за организацию привлечения клоповьей рабочей силы взялся рьяно, и уже через три дня не только в моем новом шикарном кабинете лежал доклад, написанный при содействии Федора, но и появились на сборах плесени первые наемники. Замороженную колбасную кровь (как оказалось, есть такая удивительная штука - кровяная колбаса) поставляли тараканы из черездорожного кабачка в обмен на лосьон, который покупал теперь для наших внешнеэкономических нужд понятливый и добросердечный Вася (знали бы вы, как я его уважаю!).
        Мои подданные начали плести корзины, расписывать стены фресками и валять из шерсти временно посаженного Ферзиковым на поводок Бруска чудесные перины. Войлочным производством заведовала моя Золя. Да! Мы, поговорив откровенно, проверили свои чувства. Оказывается, я ее все-таки люблю. Поэтому и сделал девушке предложение. Свадьбу решили сыграть 5-го марта, в тот же день, когда и Кабаков с Любой женятся.
        Вася моей идеей остался недоволен. Он хотел присутствовать и там, и тут, поэтому для нашего бракосочетания и последующего пира милостиво предоставил почти свою жилплощадь (комнату все той же Матвеевны). Так уж получалось, что он стоял теперь перед нелегким выбором. К Олегу он не пойти не мог, свидетель все-таки, а меня обидеть просто боялся.
        Я друга успокоил. Мол, тараканьи пиршества людям лучше не видеть... Целее мозги будут.
        В конце концов, Ферзиков сдался, но пообещал нам шикарный подарок. Интересно, на что хватит его ограниченной человеческими предрассудками фантазии?
        Мы с Золей жили теперь каждый в своих апартаментах. Блюли для народа чистоту отношений. А как же?! Предводителю надо хотя бы выглядеть порядочным. Естественно, мы с моей невестой тайком встречались. То она ко мне забежит, то я к ней... Но ночевали порознь.
        Кстати, кабинет с примыкающей спаленкой мне местные мастера отделали в лучшем углу катакомб, недалеко от системы отопления. И тепло тут, и сухо, и, соответственно, плесенью никакой не пахнет.
        Слева квартирку Федору замастрячили, справа - апартаменты Леонтия. Напротив Лаврентия вселили. В общем, все министры теперь под рукой. Если какой вопрос срочный решить надобно - далеко бегать не будешь. Мелочь, а приятно.
        В секретариате и на кухне после Золиной отставки Федина сестра командовала, у нее с отменой обязательной плесеневой повинности обнаружились неординарные кулинарные способности. А отменными продуктами нашу колонию теперь снабжали не только из соседнего ресторана, но и сочувствующий моему народу Вася, который каждое утро оставлял возле плинтуса сырные крошки и мясные ошметки со своего стола, а также крупицы кофе мелкого помола (кофеварку Ферзиков прикупил еще с первого нашего выигрыша).
        В общем, жизнь налаживалась.
        У Василия появилась интересная идея - расселить собственную коммуналку в свою пользу. Откладывать сей гениальный замысел в долгий ящик он не стал. С Еремеевыми на следующий же день договорился о выкупе их комнаты за цену, превышающую рыночную стоимость как минимум вдвое. Алексеич, лежавший в больнице, по всем расчетам должен был скоро преставиться от недугов и старости... А тут нежданно негаданно и Матвеевна письмо Анне Андреевне прислала, в котором сообщила, что остается на поселение у сына в Саратове, а свою комнату Ваське отписывает (если тот пожелает, но, конечно же, не совсем бескорыстно). Барсика завещает подруге (то есть, самой Анне Андреевне), но той, как она выразилась, своих "млекопитающихся" хватает (нас, конечно же, имела в виду, тараканов из рода Сократова; мы к молочным продуктам всегда неравнодушными были).
        Короче, ненужного теперь, а потому ставшего каким-то жалким Бруска забрать обещался Олег. Они друг другу нравились (я думаю, внешне дефективные и характерами друг другу подходят; странно только, что Люба, Кабаковская невеста, - девушка вполне красивая...).
        С Васей мы пакт о ненападении подписали. Естественно, мы-то с ним друг друга не тронем, партнеры все ж, а вот мои архаровцы жизнь ему, если захотят, подпортить могут. Да и сам Ферзиков в сердцах пальнуть дихлофосом за плинтус отважится, если серьезные потасовки начнутся. Короче, территорией совместного обитания оставили кухню. В комнаты я нашим ходить запретил под угрозой недели плесеневых работ (если в живых после своего налета останутся, Васин тапок я пока еще помнил).
        А вот Мушу Чкаловскую, исчезнувшую в неизвестном направлении боевую свою подругу, я вспоминал все реже и реже. Она к великому моему огорчению так и не вернулась. Но постепенно боль и этой утраты стихла. Осталась лишь добрая вечная память.
        Да! Как это я забыл?! Вася ж Сократа к нам привозил, когда на Зину к родителям ездил! По моей просьбе... Старик у меня пару дней гостил, а потом по родине соскучился, затосковал. Обнялись на прощание, договорились связи не терять...
        В общем, оставалось нам всем наслаждаться безоблачным существованием, радоваться спокойствию и благосостоянию, пришедшим в нашу квартиру и ее катакомбы, когда случилось нечто, коренным образом изменившее мое отношение к жизни, впрочем, как и саму жизнь.
        А произошло следующее...
        Глава восемнадцатая. Кабаков как разносчик неожиданных известий
        
        Стоял тот редкий зимний питерский день, когда ветер и мороз рассеяли тяжелые свинцовые тучи, и небо пронзили тысячи ярких солнечных лучей, часть из которых проникла даже в нашу полуподвальную квартиру сквозь немытые годами окна. Мы с Василием пили на кухне кофе, обсуждая дальнейшие планы, когда из прихожей раздался пронзительный звон.
        Брусок, привязанный за шею к сточной трубе поясом от халата покинувшей его хозяйки и спокойно разделывавший зубами вареного хека, встрепенулся и нервно мяукнул.
        - Кого еще в такую рань несет, - раздраженно пробурчал Ферзиков. Он купил будильник и теперь каждый день вставал ровно в девять. - Агамемнон, не уходи, я сейчас вернусь. Посмотрю только...
        Вася шумно поднялся из-за стола и нехотя поплелся открывать дверь. Не успел я услышать, как щелкнул замок, как в кухню вихрем ворвался Кабаков. Его голый блестящий череп пустил на потолок веселого солнечного зайчика, а широкая радостная улыбка озарила все помещение какой-то непередаваемой свежестью, что ли... Из руки программиста, которая одинокой вертолетной лопастью безостановочно крутилась над головой, торчала свернутая в трубочку газета.
        - Мужики, пляшите! - громко заорал он, и от это грома страстей Брусок испуганно полез под раковину.
        - С чего бы это? - удивился я.
        - А с того! - ухмыльнулся Олег. - Пляши, тараканище, а потом получишь долгожданное известие. Ну?!
        Я нехотя начал переминаться с ноги на ногу, изображая какие-то вялые буги-вуги.
        - Ну-у-у... - разочарованно покачал головой Кабаков, - так дело не пойдет! Давай, Василий, помогай другу-насекомому!
        Ферзиков наморщил нос, пожал плечами и сделал руками неуклюжее движение типа "шарики-фонарики".
        - Фу, какие вы скучные, - Олег брезгливо вжал голову в плечи. - Ладно уж, делаем скидку на утро. Короче, слухайте сюды... Кстати, ты, Васька, до сих пор принципиально прессу не читаешь?
        - До сих пор, - кивнул мой Вася.
        - А зря, - Кабаков вытянул вперед подбородок, почесал кадык и медленно развернул газету, - там иногда дельные штуки пишут. В общем, слушайте новость: "29-30 января 2005 года в столице Республики Марий Эл городе Йошкар-Ола под эгидой Президента республики пройдет первый открытый чемпионат России по тараканьим бегам в категориях: 1) спринт, черные тараканы; 2) спринт, рыжие тараканы; 3) марафонская дистанция, общий зачет. Призовой фонд соревнований - 3 млн. руб. Заявки на участие принимаются до 27-го января по многоканальному телефону..."
        Дальше следовал номер телефона для заявок. Мы с Васей сидели, открыв рты. Новость нас буквально ошеломила. Первым пришел в себя Ферзиков.
        - Кабаков, ты где газету взял, от какого она числа? - спросил он.
        - В сортире валялась... От 22-го декабря, а что?
        - А то, что 27-е января уже сегодня! Вот что! Блин, надо срочно звонить, брать билеты и пулей, слышишь? - пулей лететь в эту, как ты сказал?!
        - В Йошкар-Олу?
        - Точно! Агамемнон, блин, похоже исполнение твоей заветной мечты не за горами!
        Я и сам это чувствовал. Тело мое бил озноб, в горле комок застрял, усы не слушались...
        - Я... я... я-а... - пробормотал я. - Я сейчас за костюмом сбегаю, распоряжения оставлю, а вы пока звоните, ладно? Олег, давай, действуй! Вася, помоги мне слезть со стола!
        Кабаков понесся в прихожую к телефону, а Василий, осторожно взяв меня пальцами, перенес к плинтусу.
        - Давай быстрее, - нервно проговорил он. - Хрен его знает, как долго туда добираться и когда поезд отходит. На машине я в такой гололед не поеду.
        Я кивнул и исчез за плинтусом.
        Собрав экстренное заседание совета министров, я изложил Феде, Леонтию и Лаврентию суть возникшей ситуации, подписал необходимые бумаги, дающие временную власть этому триумвирату и, чмокнув присутствующую здесь же и вмиг погрустневшую Золю, а также облачившись в свою спортивную форму прямо в кабинете, чего никогда раньше не случалось, пулей вылетел в катакомбы.
        Расталкивая работающих на сборе плесени клопов, я стремительно понесся обратно на Васину кухню.
        Кабаков с Ферзиковым сидели за столом и пили кофе. Тут же, на столе стояла только что откупоренная бутылка коньяка. Но пил только Вася, Олег дожевывал бутерброд.
        - А, вот и наш чемпион! - радостно воскликнул Кабаков, увидев, как я преодолеваю плинтус. Он встал из-за стола, и поднял меня на ладонь. - Поздравляю, дружище, мы успели. Твой номер - триста сорок два!
        - Так много участников?! - не поверил я своим усам.
        - И это только среди рыжих! - улыбнулся Вася. - А ты как думал, все ж таки - открытый чемпионат России. Олегу сказали, что будут спортсмены с Украины, из твоей любимой Германии, и даже парочка из Австралии. Но это в черной категории. Ты будешь соревноваться только с согражданами... Кстати, на кой хрен ты свой дурацкий костюм надел? Он теперь нам не понадобится. Все честно...
        - А я... - я почувствовал, что у меня от радости перехватывает дыхание, - может, все призы взять хочу! И с черными, и с рыжими, и в марафоне...
        - Нет, - покачал головой Кабаков, - так дело не пойдет. Мы тебя записали только к рыжим и в марафон. Пойми, жульничать на соревнованиях такого уровня - последнее дело. Там у них, наверное, и долгожданный тобою допинг-контроль будет.
        Олег таинственно улыбнулся, а я кивнул усами:
        - А поезд когда?
        - Прямого нет, только через Москву или Нижний Новгород. Но от Нижнего придется на автобусе тащиться. Это почти десять часов. Ну его на хрен! - Олега, похоже, и самого переполняли эмоции.
        - Поедем сегодня на ночном до Москвы, а завтра из столицы рванем сразу на место. Кабаков билеты уже заказал. На оба паровоза взяли СВ, чтобы с нами в купе лишних не было. Нормально?
        Еще как! Господи, я первый раз поеду на настоящем поезде! Я побываю в столице, пусть проездом, но все-таки! И в этой, как ее? В Йошкар-Оле? Посмотрю на тараканов со всей страны! Бог мой, о таком даже мечтать не приходилось.
        - Олег, - благодарно произнес я, - ты наш самый лучший менеджер. Мы с Васей тебе по гроб жизни обязаны, правда, Василий?
        Ферзиков, улыбнувшись, кивнул.
        - Тогда с вас победа! - весело произнес Олег и поднялся из-за стола. - Вы собирайтесь, а я к Любе пока съезжу, она еще не в курсах.
        - Давай, - согласился Василий. - Слушай, может, ты по пути и билеты выкупишь?
        - Машину дашь, выкуплю, - ответил Кабаков.
        - Коньяк ты не пил... Доверенность у тебя есть, а ключи возьми, они рядом с телефоном, на тумбочке. Кстати, на заправку заедь, бензину почти нет.
        - Ол райт, - кивнул Кабаков, и через полминуты мы уже слышали грохот захлопнувшейся за ним двери.
        Василий налил стопку коньяку, отломил дольку шоколада и, посмотрев на меня добрым, но чуточку погрустневшим взглядом, залпом выпил. Нюхнув шоколад, он пару раз хлопнул веками, что означало верх блаженства, и откинулся на спинку стула.
        - Ты доволен, Агамемнон?
        - Еще спрашиваешь! - воскликнул я. - Ты еще об этом спрашиваешь?! Васенька, друг мой, как я вас с Олежеком обожаю! Ты даже представить не можешь! Мы ж друзья?
        - Конечно, - улыбнулся Ферзиков и осторожно посадил меня на свою ладонь. - Что за вопрос? Если б не ты, таракан, мы б с Кабаковым до сих пор в дерьме сидели. Нет, брат, то, что ты для нас сделал не ценить, надо настоящей свиньей быть. И дело не только в деньгах... Понимаешь, о чем я?
        Я кивнул одним усом, что сейчас означало - не совсем.
        - Ты, Агамемнон, меня к жизни вернул. Я ж как без всего... без работы, без средств, без друзей, без любви остался, жить совсем не хотел... Не верил ни в себя, ни в справедливость эту гребаную... А ты...
        Будь я человеком, наверное, покраснел бы. Лесть, она, конечно же, приятна, но уж очень я стесняюсь, когда ее слушаю.
        - Вась, - оборвал я друга на полуслове, - перестань. Я и так все знаю. И мне ты тоже помог. Давай лучше о деле потолкуем. Меня, честно говоря, марафон беспокоит. У вас, у людей, это сорок два километра. А у нас?
        - Олег поинтересовался, и ему ответили, что еще дистанцию не согласовали. То ли двести метров, то ли триста. Осилишь?
        Я только усмехнулся:
        - Триста метров? Да я за день по своим катакомбам километры наматываю. И ничего!
        - Я тоже в тебе уверен, - согласился Ферзиков. - Кстати, с рыжими ты еще ни разу не бегал. Они как?
        - В смысле, как? - не понял я вопроса.
        - Ну... они... скоростнее... черных или...?
        - Всякие попадаются. Я думаю, на чемпионат самых отъявленных бегунов привезут. Но я вас не подкачаю, слово тебе даю. Помнишь еще, что такое "слово Агамемнона"?
        - А то! - засмеялся Вася. - Верю, дружище! Самому себе так не верю, как тебе! Кстати...
        Он замолчал.
        - Что? - напрягся я.
        - Тут такая штука... - замялся Ферзиков. - Не знаю, говорить тебе или нет... Олег просил не говорить, мол, расстроишься и думать много начнешь, а у нас старт... Но мы ж, все-таки, друзья...
        - Что-то произошло? - я почувствовал, что мои усы покрываются испариной.
        - Понимаешь... Нет, не могу...
        - Говори! - приказал я. - Уж коль заикнулся, выкладывай все начистоту. А то заинтриговал и остановился.
        - Ладно, - вздохнул Василий. - Тут с твоей подругой несчастье произошло.
        - С Золей? - встрепенулся я, но вспомнил, что десять минут назад еще видел ее вполне здоровой. И не подруга она уже, а невеста.
        - Нет, с этой... с Мушей. Помнишь ее еще?
        - С Мушей? - я не верил своим усам. - С Чкаловской? Что случилось? Она жива?
        - Ну... в общем...
        - Жива или нет?!
        - Жива, жива... Но летать больше не может... Пока... А может, совсем. - выдохнул Вася
        - Не может летать? Ей кто-то крылья оборвал?
        - Понимаешь... Супер у Кабакова... Паук тот, что инсектоспикер опробовал?
        - Да, - кивнул я усом.
        - Так вот, он твою подругу покалечил... Спьяну. Олег монитор спиртом протирал, ну, он нанюхался и буянить начал... А тут она... Это в тот день было, когда мы с тобой только познакомились...
        - И вы столько времени молчали?! - я негодовал.
        - Я не знал, - признался Ферзиков, - а Кабаков боялся говорить, только сейчас проболтался. Но он ее лечит, микрокомпрессы ставит. А Супера в банку посадил и заставил протез крыла делать из папиросной бумаги... Но у паука ничего пока не выходит...
        У меня отлегло от сердца. Мне почему-то верилось, что Супер обязательно справится. Если уж он своим умом до программизма дошел, то какое-то плевое крыло обязательно сделает.
        - Вась, а навестить ее можно? - осторожно спросил я.
        - Конечно, - грустно улыбнулся человек. - Как только Олег приедет, так мы и пойдем. Хорошо?
        - Хорошо, - согласился я. - Давай пока потренируемся, а?
        - Давай, - ответил Василий. - Пошли в мою комнату, здесь надо со стола убирать, а мне в ломы...
        Бегал я в тот день, честно говоря, так себе. Все про нашедшуюся Мушу думал и про Олега. Это ж надо, чтобы в одном человеке свободно сосуществовали две такие разные личности. И раздолбай, каких свет не видывал, и такой милосердный... Да, Кабаков ты мой, какой еще человек станет мухе компрессы ставить... Эх... Супера усадить протез крыла делать... Из папиросной бумаги...
        Глава девятнадцатая. Суть человечности
        
        На поезд мы еле успели. Запрыгнули в вагон, когда проводник уже собирался захлопнуть дверь. Меня так тряхнуло в моей "Путинке", что я чуть с душой на время не расстался.
        Кстати, о "Путинке". Она стала не только моим походным домом, но и талисманом, этаким залогом успеха. Вася берег ее пуще глаза, не дай Бог, разобьется. Сделал для бутылки деревянный лафет, благодаря которому она теперь могла стоять не только на донышке, но и превосходно держалась в горизонтальном положении.
        Кроме того, Ферзиков один из своих вечеров полностью посвятил вытачиванию лесенки, чтобы я смог входить в бутылку и выходить из нее в любое время по собственному желанию. Конечно, мы тогда не задумывались о каком-то магическом воздействии сего "артефакта" на мои победы в бегах, а оборудовали "хрустальный дворец" главным образом для того, чтобы избежать живодерских выходок Бруска, который при всем желании не смог бы теперь вытрясти меня наружу, даже если б очень захотел.
        Но со временем Василий придумал для кота "цепь" (про пояс от халата я уже упоминал), и бутылка по большому счету стала нужна только для путешествий. В квартире же она постоянно находилась на кухне за плитой возле плинтуса, чтобы я иногда мог туда приходить и бывать в одиночестве. И я приходил в нее. Сидел часами, наблюдал за кишащей вокруг жизнью. Здесь же начал писать и свои мемуары.
        В катакомбах о моем спортивном хобби теперь знали все, но вездесущий и невероятно влиятельный Федор запретил народу совать свои любопытные усы в мой походный дом под страхом трехдневных плесеневых работ. Спасибо ему, сам бы я на такие меры пойти не смог. Слишком уж добр, клоп меня побери...
        Сейчас, в поезде, "Путинку", стоявшую на купейном столике, легонько потряхивало в такт стуку колес. Олег сразу же лег спать. Видать, устал, вымотался за день. Вася, изредка хихикая, читал какую-то книгу в красивой обложке. Названия теперь не вспомнить, но что-то там про земных гуманоидов...
        Я сидел на войлочной подушечке, лично свалянной заботливыми Золиными лапками, и снова предавался размышлениям о человечности.
        Интересно, что все-таки имел ввиду Сократ, когда говорил, что не стоит постигать ее смысл? Неужели, обычный таракан и в самом деле сможет превратиться в человека?... Бред какой-то, честное слово! Но рациональное зерно в словах старика есть, и сомнений в этом быть не может.
        Я, пообщавшись с Васей и Олегом и узнав их поближе, убедился, что люди - не такие уж плохие существа. Главное, правильно себя с ними вести.
        Почему мы стали друзьями? Потому что, я заработал для них кучу денег? Нет, не поэтому. Вася прав, обладая такой уникальной штукой, как инсектоспикер, они б любого таракана завербовали. Нашли бы более сговорчивого, без амбиций... Тут что-то другое... А Муша? Нормальный в моем понимании человек просто прихлопнул бы искалеченную насекомую тапком или газетой, а Олег вылечить взялся. Почему? Зачем ему этот геморрой? Она ведь денег не приносит, а, наоборот, так и норовит гадость какую сказать. Пусть правдивую, все равно неприятно...
        В чем же кроется эта таинственная человечность? Где отыскать ее суть?
        - Вася-а, - тихонечко позвал я друга, вылезя из бутылки, - ты очень занят?
        Ферзиков отложил книгу и повернул ко мне голову. Лицо его озарила легкая улыбка.
        - Нет, а что?
        - Понимаешь, меня уже который день один вопрос мучает... - замялся я.
        - Какой вопрос? - Василий недоуменно поднял брови.
        - Понимаешь, один мой родственник, Сократ, ты его знаешь, от родителей к нам привозил... Так вот, он сказал, что если таракан попробует отыскать суть человечности и сможет до конца ее постичь, то сам станет человеком. Как ты считаешь, это реально?
        Я думал, что Ферзиков рассмеется, но он вдруг почему-то жутко посерьезнел. С минуту Вася смотрел куда-то сквозь меня, должно быть, собирался с мыслями, а потом медленно заговорил.
        - Знаешь, Агамемнон, теоретически твой Сократ прав. Повторю, - и он произнес по слогам: - Те-о-ре-ти-чес-ки! Но практически, я думаю, это невозможно...
        Я молчал. Перебивать собеседника, который так долго собирал в кучу свои разлетевшиеся мысли, последнее дело.
        - ...Попытаюсь объяснить. На мой взгляд, далеко не каждый представитель людской породы честно может себя назвать человеком. Столько на нашей планете, да что на планете - в нашем городе, всяких выродков живет, что их с трудом и животными-то определить можно. Алчные, трусливые, гадкие... Воры и предатели, стукачи и тихушники, подонки всякие, убийцы, мразь...
        Он говорил тихо, беззлобно, но каждое слово его разрубало воздух, словно грозовая молния ломает тучи.
        - ...и самое обидное, что и им, как говорят многочисленные гуманисты-защитники, присуща человечность. Просто она у этих говнюков забилась в самый дальний уголок души, и следует провести много работы, прежде чем ее оттуда тоненьким шилом выковыряешь... Человечностью, мой друг, в нашей среде принято называть такие качества как сострадание, милосердие... но я считаю, что и это не совсем правильно. Вот ты, Агамемнон, на первый взгляд - обычный таракан... Ну, не совсем, конечно, обычный... Я говорю про внешний вид. Шесть лап, усы, панцирь, живешь за плинтусом... Но, с другой стороны, ты для себя мало что хочешь, так?
        - Почему это мало? - удивился я. - Очень даже много! Я чемпионом мира хочу стать!
        - И все?
        - Нет, не все! Еще я желаю, чтоб мой народ жил счастливо, развивался, питался хорошо.
        - Вот! - произнес Вася, и лицо его осветила улыбка. - Вот она - суть человечности!
        - Где? - не понял я и начал лихорадочно озираться по сторонам, решив на секунду, что данное понятие - штука конкретно-материальная, и лежит она, как истина в "Секретных материалах" где-то совсем рядом.
        - Не паясничай, - вдруг очень серьезно проговорил Ферзиков, - мы не в цирке. Ты, Агамемнон, сейчас невольно сказал фразу, которая, на мой взгляд, и отражает ту самую суть, которую ты мучительно ищешь столько времени. Когда доволен тем, что есть, а еще больше тем, что обязательно будет, когда заботишься в первую очередь не о себе, а о своих близких, когда готов пожертвовать ради них самым сокровенным и... лелеешь только несбыточную мечту... Да, да, не смейся, именно, мечту, которая, скорее всего, никогда и не осуществится! Только тогда ты постигаешь понятие человечности, самую его суть. Странно, почему Бог так несправедлив?
        - Несправедлив?! - удивился я. - Да ты что, он же свел нас с тобой! Разве это несправедливость?! Смотри, сколько мы всего сделали...
        - Пустяки... - отмахнулся Вася. - Мы с Олегом только ради себя заботимся... Это ты у нас почти альтруист. А про несправедливость я вот к чему... Среди людей столько "тараканов", а ты... Мне кажется, что именно ты, Агамемнон, по всей логике вещей должен был родиться человеком. Кстати, знаешь почему мы вашего брата не любим?
        - Потому что мы разносчики заразы, так? Триппер ползучий?
        - Нет, - рассмеялся Василий и тут же прикрыл ладошкой рот, чтобы не разбудить Олега, - кто тебе такую чушь сказал? Что за выражение, Агамемнон?
        - Так Петр Антонович, твой отец, нас называет, - ответил я.
        - Это он в сердцах, - сказал Вася. - Батя, как на пенсию вышел, сам не свой стал. Все не знает, к чему руки приложить. Да и мать тоже... Вот за вашего брата и взялись. Хоть какой-то смысл в жизни появился. Мизерный, но, все-таки.
        - Да я понимаю, - кивнул я усами и напомнил Васе о его обещании. - Ты собирался рассказать, за что люди тараканов не любят.
        - А, да... точно. Так вот, мы... они... короче, люди не любят тараканов из-за того, что вы на их взгляд обезличены. Понимаешь, каждый человек обладает индивидуальной внешностью, собственной манерой общения, какими-то особенностями, а вы для нас все на одно лицо. Бегаете под ногами, толпитесь, снуете туда-сюда, создавая хаос...
        - Мы хаос не создаем! - вступился я за свое племя.
        - Теперь-то я знаю! - ответил Василий на мою гневную реплику. - Я про людей в целом говорю, слушай. Вы для нас безликая толпа, снующая под ногами и не приносящая никакой пользы. Мы, люди, работаем, те же собаки дом охраняют, коровы молоко дают, коты мышей ловят или эту... как там ее?... Все, вспомнил - биоэнергетику оздоравливают! А вы? Человек так устроен, что признает право на существование только тех, кто приносит ему пользу. Как сформировавшийся земной вид живем мы не одну сотню тысяч лет, а все признать не можем, что кто-то иной хочет существовать просто так, для себя, для своего рода, не принося человечеству ровным счетом никакой пользы! Понимаешь? Люди по своей природе эгоисты и диктаторы, и внушить, что не вокруг них Вселенная вертится, им не так уж, поверь мне, легко. Мы только на словах признаем высшие силы, на деле же мало кто в их существование верит. Так что в реалиях искомая тобою человечность - это миф, блеф и тьфу на постном масле... Называй, как хочешь. На самом деле стоит подумать о таком понятии как терпимость. Я, кстати, только сейчас, из разговора с тобой это понял и даже
прочувствовал. Знаешь, как я раньше тараканов не любил?!
        - За что? - я воспринимал все буквально.
        - А ни за что! Я ж сказал уже. Просто вы мне были противны. Думал, грязная мразь... И про общую точку зрения людей о нелюбви к вам я только что рассказал. И, поверь, я еще недавно не был среди них исключением. Да и Кабаков... Все инсектоспикер... и ты, конечно.
        - Да, Василий, интересно... - покачал я усами. - Но знаешь, я на Бога не обижаюсь. Мне очень даже комфортно быть тараканом. Как думаешь, родись я человеком, меня б в Президенты выбрали?
        - Нет, - покачал головой Ферзиков, - тебя б в психушку упекли вместе с твоими гуманистическими идеалами. И меня с тобой вместе, если б только мы встретились... Слишком уж ты открытый и бесхитростный, искренний и откровенный. Среди людей таких не любят, называют белыми воронами. Поэтому сиди в своей шкуре и радуйся, что все у тебя получается, что исполнение мечты не за горами... Ау-у, - Василий смачно зевнул, - а теперь давай спать. Завтра Москву смотреть пойдем. Я хочу тебе Кремль показать. А утром, незадолго до прибытия, мимо Останкинской башни проезжать будем, в окно смотри, Муше своей расскажешь...
        - Спокойной ночи, Вася, - попрощался я и полез в свою "Путинку". Остановившись в самом начале горлышка, я обернулся: - И спасибо тебе за разъяснение.
        - Не за что, - улыбнулся мой лучший друг, - пользуйтесь, господин Агамемнон... Если пригодится...
        В ту ночь мне снова снился сон про то, как я превратился в белую лошадь. Только кончался он по-другому: большой узкоглазый друг Ыумгырбеков не смог справиться со смерчем, и тот меня поднял в небо...
        Глава двадцатая. Накануне
        
        ...а когда я, больно ударившись, упал на землю, у меня осталось только две ноги. И те человеческие. Лежал я на какой-то незнакомой круглой площади на пурпурном снегу абсолютно голый посреди ярко-красных домов и такого же цвета деревьев...
        
        Останкинская башня, которая протыкала своим тонким шипастым шпилем густые бело-серые небеса, произвела на меня сильное впечатление. Правда о ней я почти сразу, как только вышли на перрон, забыл. На улице стоял такой трескучий мороз, что Вася быстренько спрятал мою "Путинку" во внутренний карман меховой куртки, и они с Олегом быстрым шагом направились к зданию вокзала.
        Там, войдя в подземный переход, меня снова вытащили наружу. Вокруг копошилась безликая толпа. Почему-то мне стало смешно, и я вспомнил, как Ферзиков вчера называл людей тараканами. Действительно, если не брать в расчет размеры тел, сходство на лицо. Тем не менее, хаоса в этом на первый взгляд беспорядочном движении совсем не чувствовалось. Наверное, потому, что все стремились к своей маленькой сиюминутной цели и твердо знали маршрут, который к ней ведет.
        Миновав переход и оказавшись на Казанском вокзале, откуда вечером должен отбыть поезд на Йошкар-Олу, Олег пошел сдавать багаж в камеру хранения, а мы с Васей остались его ждать под внушающими своими размерами уважение часами.
        Я никогда и не думал, что на Земле живет столько людей. Мне даже показалось, что на одном только вокзале вас гораздо больше, чем тараканов на всей нашей зеленой планете.
        - Смотри, Агамемнон, - словно прочитал мои мысли друг, - сколько народу. Говорят, что Москва в два раза больше нашего Питера, но я в это не верю. По-моему здесь, в столице, постоянно живет половина всей России, а наш маленький Петербург - обычный провинциальный город с невероятно большими претензиями. Кстати, ты не замерз?
        - Нет, - покачал я усами, - от твоих рук в бутылку тепло идет. Когда Кремль смотреть поедем?
        - Сейчас Кабаков вернется, сходим куда-нибудь перекусить, и поедем в твой Кремль.
        - Договорились, - ответил я и поежился. Мне стало как-то нехорошо. Плохое предчувствие, закравшееся в душу вместе со вчерашним появлением на нашей кухне Олега, принесшего хорошие новости, завуалированное тогда под обычное волнение, почему-то дало черные ростки. В голове копошились какие-то мрачные, но неоформленные мысли, усы ломило, лапы временами подкашивались. Даже на мир за пределами "Путинки" я взирал невнимательно, хотя очень желал его увидеть как можно более полным, многообразным и красочным.
        Вернулся Кабаков. Меня снова спрятали под куртку и достали только в темном прокуренном помещении, разрываемом дискотечной музыкой бухающей синтетическим громом. Достав из другого кармана куртки лафет и лестницу, Ферзиков собрал мой "хрустальный дворец" и, установив его на столе, выпустил меня наружу.
        - Разомнись, - сказал он. - Подыши свежим... Да, пожалуй, со свежим воздухом я погорячился. Хоть топор вешай! Олег сейчас кофе с бутербродами принесет, поедим быстренько и поедем в центр.
        - Вася! - громко позвал я.
        - Да, Агамемнон?
        Я почувствовал, что не могу больше держать в себе отвратительную тяжесть, и решил поделиться с другом своими предчувствиями. Может, успокоит.
        - Вася, плохо мне...
        - Что??
        - Нет, ты не беспокойся! - спохватился я. - С физическим состоянием все в порядке, но на душе какой-то камень повис. Такое впечатление, что вот-вот должно что-то произойти. Нехорошее и пугающее... Понимаешь?
        Ферзиков внимательно посмотрел на меня сквозь дымный туман и, заглушая дикое пульсирующее уханье динамиков, ответил:
        - Мне тоже не по себе. Наверное, это от перемены обстановки. Не волнуйся, завтра будем на месте, и все пройдет. Вот увидишь!
        - Хотелось бы, - ответил я.
        Олег принес на подносе две чашечки кофе, тарелку с бутербродами и маленькую бутылочку коньяку.
        - Кабаков! - покачал головой Вася. - Кто ж в дороге по утрам пьет?!
        - Это для кофе, - улыбнулся Олег. - Тараканище, будешь?
        Я кивнул усами. Может, спиртное выведет меня из этого неприятного состояния?
        Вывело, но ненадолго.
        Быстро покончив с легким завтраком, мы выбрались на улицу. Чтобы не замерзнуть, мужчины взяли хороший темп и через каких-то пять минут мы уже стояли на эскалаторе, движущемся вниз...
        Теперь я понимаю легендарного Веничку из бессмертной поэмы "Москва - Петушки", который исходил центр столицы вдоль и поперек, а Кремля так и не увидел. Наверное, ему обстоятельства мешали. Вот и мне не подфартило.
        Мороз так и не дал полюбоваться вашему покорному слуге на краснокаменные стены и величественные башни. Вася, сколько я его ни просил, так и не согласился достать мою бутылку из кармана.
        - Ты что, Агамемнон?! Будь потеплее, мне не жалко! А сейчас не время. Околеешь, не успев взглянуть...
        Так и просидели все оставшиеся до поезда часы в каком-то тихом ресторанчике. Я ежечасно спасался коньяком, который развеселившийся под парами алкоголя Олег, не скупился подливать на мое блюдце. Нерешительные реплики Ферзикова насчет завтрашнего похмелья и предстоящих соревнований он отвергал как несостоятельные. Мол, у насекомых бодуна не бывает. Я согласно кивал усами, хоть и знал, что это не совсем так...
        Йошкар-олинский поезд встретил нас нестерпимым жаром. Топили здесь, не жалея дров или мазута. Или, чем там обогревают вагоны? В нашем купе на столике стояла смешная синяя вазочка с пластмассовыми цветами, а проводница, принесшая чай, улыбнулась, весело сверкнув золотым зубом. Говорила она с каким-то странным, еле уловимым акцентом, постоянно повторяя тягучее "Ну-у".
        - Молодые люди! Ну-у, постель-то брать будете? - спросила она.
        - А мы, по-вашему, похожи на беспризорников? - съязвил Кабаков.
        - Ну-у... Всякие бывают. Сюда нонче парочка солидных вроде мужчин ехала, а на постели сэкономили. Водку всю ночь пили...
        - Всю ночь? - наигранно удивился Олег.
        - Ну-у...
        - Нет, мы постель возьмем, - успокоил ее Вася. - На всю ночь нас не хватит. Вас, кстати, как зовут?
        - Меня? Ну-у... Марианна, а что?
        - Ничего, - пожал плечами Ферзиков. - А меня Василий. Он - Олег.
        - Очень приятно, - снова улыбнулась проводница. - Ну-у... так я постель несу?
        - Ну-у... - с ее же интонацией произнес Кабаков, и все дружно рассмеялись.
        Чуть тягостная обстановка разрядилась. Мое нехорошее наваждение улетучилось, наверное, испарилось в жарком воздухе купе и дружеской атмосфере. Странно, но эта простая паровозная тетка затронула в моей душе какую-то струнку, которая, сыграв веселое "трам-пам-пам", вернула меня к жизни. Я забрался в свою "Путинку" и тут же заснул без всяких кошмарных видений. Вообще без снов.
        Никто меня не будил, а когда я проснулся, то оказался в кромешной тьме. Слева громко храпел Вася (его храп ни с чьим другим не спутать. Гремит, как трактор заведенный), справа жалобно и как-то по-детски посапывал Кабаков.
        Я осторожно выбрался из бутылки и, подождав, пока глаза привыкнут к темноте, огляделся. Заметив тонкую щелочку под дермантиновой шторой, я приблизился к ней и почувствовал, как мое тело приятно обдало прохладным ветерком. Решив посмотреть в окно, я пробрался к стеклу и начал всматриваться в проносившиеся мимо контрастные ночные пейзажи. Мимо меня бежали черные, припорошенные белым снегом, освещенным тонкой серпообразной луной, корявые деревья. Изредка попадались фонари, еще реже можно было различить маленькие покосившиеся домики.
        Я стоял у окна как зачарованный, наблюдая за успокоившейся на ночь жизнью и размышлял. Интересно, думал я, могут ли здесь, в бескрайних лесах жить тараканы? Или мы настолько крепко привязаны к человеку, что дальше мест его обитания не в силах ступить ни шагу? Почему?
        Вчера ночью Вася говорил, что человек привык, чтобы все вокруг приносили ему какую-нибудь пользу. Но разве мы, тараканы, устроены иначе? Нет... То же самое... Мы совершенно не любим людей, но живем с ними, потому что иначе все бы давным-давно передохли от голода и холода. Человек приносит нам пользу, поэтому мы и не можем его бросить...
        Странная штука получается. Неужели весь мир так устроен? Те, кто является паразитами для одних, на самом деле нужны другим... Интересно, а кому полезны тараканы? Нет, я не имею ввиду бега, когда насекомый моего вида действительно необходим человеку, чтобы зарабатывать на нем деньги. Я мыслю в глобальном масштабе... Вот, например, раньше я серьезно думал, что мы - санитары людского жилья. Эту мысль мне внушил Сократ. Но теперь-то я убедился, что люди смогут прекрасно обходиться и без нашего присутствия. А кто не может? Клопы, которым мы даем работу? Чушь, клопы вообще от нас не зависят! Они кровь пьют и только ради нее готовы плесень собирать. Тупые насекомые.
        Не может быть такого, чтобы тараканы никому не приносили пользы! Это не по законам природы! А она мудра, поэтому создала нас с какой-то целью. Но с какой? Вот вопрос, на который я должен искать ответ. И я не умру, пока его не получу.
        А моя мечта? Стать чемпионом? Чушь! Это не мечта, а обычное стремление прагматичного таракана. Нормальная, человеческая цель... Какая-какая? Человеческая? Это ты произнес, Агамемнон? Неужели ты и впрямь становишься человеком? Нет! Это нереально. НЕ-РЕ-АЛЬ-НО! Противоестественно и дико, потому что тело поменять нельзя. Такой казус фанастичен, и старик Сократ чего-то, видимо, тоже в этой жизни не просек, раз не знает вещей столь очевидных ...
        Интересно, когда мы поедем обратно, морозы уже спадут? Увижу я Кремль? Господи, как мне хочется посмотреть на его великолепие... Помогали ли людям его строить наши предки, тараканы? Нет, мы ж только всем мешаем...
        Я-боль-ше-не-мо-гу! Эти проклятые мысли точат мой разум, они мешают насладиться мне предстоящей победой. Бог мой, помоги мне стать таким, как раньше! Зачем ты привел меня в эту квартиру на Петроградской, зачем познакомил с Мушей?! Почему именно Олег, Васин сосед, нашел в своем компьютере этот треклятый инсектоспикер??!! На кой клоп нужно взаимопонимание между нами и людьми???!!! Не очеловечивай меня, Гсподи, ладно?! Оставь меня тараканом! Глупым и бесполезным насекомым существом, которое и хочет-то только одного - выигрывать бега и жить за своей стенкой, получая на завтрак кофе с лосьоном и свежие сырные крошки...
        Что я несу?! Я боюсь? Чего? Того предчувствия беды, которое преследует меня уже почти два дня? Чушь, предчувствия бояться не надо! Беду всегда можно предотвратить. И никакая Судьба не в силах помешать это сделать. Слышишь меня, грозный бессердечный Бог, никакая!
        Мы сами выбираем себе дорогу, а Ты только мешаешься под ногами, ставя на пути неожиданные стенки. Но запомни, Создатель мифический, любую стену можно обойти или перелезть! Не пугай меня своими проклятыми снами! Тебе скучно жить? Почитай книжки! Там много мудрого пишут! Что? Это Ты их написал?...
        Неожиданно поезд тряхнуло, и я почувствовал, что говорю с пустотой. Или с самим Богом, который сейчас тоже здесь, в купе? А я его не могу разглядеть из-за шторы, разделяющей нас... Нет, Агамемнон, ты просто сойдешь с ума, если будешь столько думать. Иди-ка ты спать. Утро вечера мудренее, как говорит твой Вася. А он все знает... Он почти как Бог.
        Я слез с подоконника, выполз из-под шторы и вернулся в свою стеклянную "Путинку". Жара, которая сморила меня вечером, бесследно растворилась. Наверное, златозубая проводница Марианна включила кондиционер. Воздух нашего дорожного кабинета был хоть и темен, но чист и легок, а стук колес мило убаюкивал...
        Вот так... Вот так... Вот так...
        Ни о чем не думай... Спи... Завтра тебя ждет долгожданная победа... Спокойной ночи, Агамемнон... Все будет в порядке... И никакой беды... Ты сам ее придумал... А Бог далеко, и ему никогда не было дела до какого-то рыжего таракана...
        Удачи, Агамемнон! Завтра она тебе ох как понадобится...
        И я заснул.
        Глава двадцать первая. Мужчина лет тридцати
        
        Труднообъяснимые странности начались еще до нашего прибытия в Йошкар-Олу. Марианна, принеся в купе дежурный утренний чай, на Олегов вопрос, на какой площадке будет проходить чемпионат России по тараканьим бегам, округлила глаза и удивленно произнесла:
        - Ну-у, я о таком не слыхала. А что, он состоится в Йошкар-Оле?
        - Ну-у, - ответил Олег, правда теперь он сам ничего не понимал, и емкое слово проводницы вырвалось у него непроизвольно.
        - У вас телефон с собой есть? - спросила Марианна.
        - Конечно! - воскликнул обрадованный подсказкой Вася и достал свой сотовый. Посмотрев на экран телефона, он констатировал факт. - Мы в зоне приема. Олега, давай сюда объявление, я звякну.
        Кабаков вытащил из кармана мятую замусоленную газету и протянул ее Ферзикову.
        - Да подождите вы! - рассмеялась проводница. - Еще только половина восьмого, никто в такую рань вам не ответит.
        - Точно, - согласился Олег. - Все нормальные люди в это время еще спят. Кстати, Марианна, а у вас в городе дворец спорта есть?
        - Конечно, - ответила проводница. - "Юбилейный", как и в вашем Ленинграде. Он недалеко от вокзала.
        - А приличный?
        - Ну-у...
        - Кстати, а что за странное название у вашего города?
        - Обычное... В переводе с марийского Йошкар-Ола - это Красный город.
        "Красный?" - подумал я и тут же вспомнил свой сон, но сразу отмахнулся от нахлынувшего вмиг наваждения.
        Чуть успокоенные фактом наличия спортивного сооружения, мы принялись за завтрак. Чай я по утрам не пил, а кофию в вагоне не подавали. Пришлось довольствоваться минералкой, купленной на Казанском вокзале и какими-то сомнительными пирожками с капустой, взятыми Васей с рук на одной из станций еще вечером.
        - Слушай, не нравится мне все это... - покончив с завтраком, произнес Олег.
        - Что не нравится? - спросил я.
        - А то, что проводница о чемпионате ничего не знает. Обычно, такие события полностью заполняют своим настроением небольшие провинциальные городки. Тараканий не тараканий, а все ж чемпионат России. У нас бы, в Питере, и то на всех заборах афиш понаклеили.
        - Точно, - кивнул Василий. - Но, с другой стороны, много ли она по городу гуляет? Проводники, они все время в дороге. А дома только отсыпаются. Нужны ей наши бега! Небось, в ее квартире своих тараканов хватает.
        - Это уж точно, - хихикнул Кабаков, - ваш брат, Агамемнон, порой таким надоедливым бывает, что...
        Но договорить Олег не успел, потому что запиликал Васин телефон. Ошиблись номером, но я так и не узнал, каким надоедливым бывает наш брат, потому что Олег вышел в проход. Мы с Василием остались в купе вдвоем.
        - Не страшно? - спросил меня друг, имея ввиду соревнования.
        - Не-а, - покачал я усами. - Только б накладки не вышло, а там уж дело техники. И ты не беспокойся, все теперь будет нормально. Через полчаса окажемся на перроне, почувствуешь под ногами твердую почву, а там разберемся.
        - Кстати... - задумчиво проговорил Вася. - Мне почему-то кажется, что зря мы это все затеяли.
        - Почему? - растерялся я.
        - Ты знаешь, как-то подозрительно, что проводница не в курсе...
        - И все? Мы ж, кажется, эту тему обсудили! - не сдавался я.
        - Ох уж, чемпионат этот! Я понимаю, когда люди в казино за бабки рубятся, на вас ставят из спортивного интереса и желания выиграть... А тут... под эгидой Президента республики... Верится с трудом, чтобы власть сама организовывала подобные тотализаторы...
        Я пошевелил усами и попытался Васю успокоить:
        - Так вы ж сами звонили, записались! Мне номер участника присвоили, помнишь? Не переживай, дружище, все будет хоккей, как ты говоришь!
        - Надеюсь, - кивнул Ферзиков и задумчиво посмотрел в окно. - Смотри, какой тут лес красивый. Сосны и елки. У нас не так... по-моему... Хотя я сто лет за город не выбирался, точно уже не помню.
        В купе вошел Кабаков.
        - Ну что, мужики, - произнес он бодро, - последняя станция. Давайте упаковываться, скоро приедем.
        - А что нам упаковывать? - удивился Василий. - Куртки накинули, и мы, считай, собрались. А тапочки в сумки сунуть - на это полчаса не требуется...
        
        Город встретил нас ярким солнцем и почти весенней погодой. С крыши небольшого, но очень приятного чистенького здания вокзала, увенчанного типичным для таких построек шпилем (я снова вспомнил о Мушиной мечте), свисали блестящие сосульки, с которых прямо на головы без умолку чирикавшим воробьям капали звонкие капли.
        - Смотри-ка ты, оттепель! - радостно воскликнул Вася, спрыгнув на перрон. - А ничего, симпатично у них тут! Интересно, а что если позвонить, ответят? Уже девятый час.
        - А ты не гадай, - посоветовал Олег, который взял из рук приятеля бутылку со мной, - звони.
        Ферзиков набрал номер, но оказалось занято.
        - Хорошо, - улыбнулся он. - Значит, уже проснулись. Сейчас еще разок звякну.
        Он поставил сумку на землю и, нажав повтор, поднес трубку к уху.
        - Алло, девушка... Здравствуйте, это участники чемпионата, не подскажете нам, как до вас добраться?... Что?... Какого чемпионата?... Так вашего, по тараканьим бегам!... Я вас не разыгрываю, мы позавчера звонили по этому же номеру, регистрировались... Министерство культуры?... Да, сейчас скажу. Не вешайте трубку, - Вася многозначительно посмотрел на Олега, и тот, быстро вытащив газету с объявлением, протянул ее приятелю. - Девушка, вот номер... Шестьдесят шесть, шестьдесят семь, семьдесят семь... Ваш?... Да... От двадцать второго декабря прошлого года... Ничего не слышали?... Интересно! А к кому нам обратиться?...
        Чем дольше разговаривал Василий по телефону, тем сильнее вытягивалось его лицо и больше округлялись глаза. Олег стоял, переминаясь с ноги на ногу. Его волнение передалось и мне. Снова на все тело навалилась вчерашняя тяжесть.
        Наконец Ферзиков выключил телефон и уставился на нас совершенно безумным взглядом.
        - Кажись, мы попали, - пробормотал он.
        - Не пысай, - отчеканил Олег и отдал дорожный дом со мною внутри Василию, - я сейчас все узнаю. Вон ловцов сколько, они-то должны знать!
        "Ловцами" Кабаков назвал таксистов. Мы видели, как Олег подошел к группе мужчин в расстегнутых куртках и начал у них что-то выспрашивать. Но те только пожимали плечами и, сплевывая на перрон, непонимающе улыбались.
        - Тухляк, - констатировал Вася. - Теперь я, Агамемнон, уверен совершенно точно - нас нажухали.
        Я молчал. Странно, кому понадобилось выделывать такие шутки с объявлениями. Это ж надо, в центральную газету рекламу дать на четверть полосы! Сколько денег угрохали, клоп их побери, эти мошенники? И самое главное, где прикол? Какой во всем этом дурацком розыгрыше смысл?
        - Они ничего не знают ни про какой чемпионат, - сказал вернувшийся и вконец растерянный Олег.
        - Мы уж догадались, - вздохнул я. - Что будем делать?
        - А что тут сделаешь? - пожал плечами Вася. - Поедем домой. Хрена ль здесь еще оставаться. Пойдем на вокзал, узнаем, когда поезд на Москву. Время останется, по городу пошарахаемся.
        Мужчины взяли сумки и направились в здание. Взяв билеты на обратную дорогу, Олег посмотрел время отправления.
        - У нас в запасе больше восьми часов. Давайте вещи в камеру хранения сдадим, зафрахтуем мотор и осмотрим местные достопримечательности. Не расстраивайся, тараканище, будет и на нашей улице праздник!
        - Я и не расстраиваюсь, - ответил я, хотя у самого на душе блошки скребли. - Обидно просто!
        - И нам обидно! - подтвердил Вася. - Но мы ж умирать из-за этого не собираемся. Правда, Кабаков?
        - Вопросы! - кивнул Олег.
        - Ладно, пора на экскурсию, - вымученно улыбнулся Ферзиков.
        Олег задержался у киоска, решил купить карту города и каких-нибудь местных сувениров. Мы с Василием сдали вещи в камеру хранения и вышли на улицу. Прямо перед зданием вокзала раскинулась небольшая круглая площадь, которую я словно уже где-то видел. Где?
        Мучительно перебирая воспоминания, я вдруг услышал нестерпимо громкий вой сирены и, подняв голову, увидел, что прямо на Василия, с задумчивым видом переходящим дорогу, несется белый фургон скорой помощи. Олега рядом не было. Господи, она ж его собьет!
        - Вася! - закричал я во весь голос, но друг меня не слышал.
        Тогда я что есть мочи напрягся, и, выпрыгнув сквозь бутылочное горло... со всей силы оттолкнул его в сторону, а сам в ту же секунду лишился сознания...
        
        Сколько времени я находился в беспамятстве одному Богу известно, но когда очнулся, то понял, что все вокруг, да и во мне самом безвозвратно изменилось. Было очень холодно, спину аж жгло. Не удивительно, ведь я лежал на снегу, а вокруг толпились люди, которые склонялись надо мною, что-то говорили, показывали пальцами... На их лицах читалось любопытство, перемешанное со страхом и, кое у кого, с жалостью. Ни Васю, ни Олега в толпе я не нашел...
        - Господи! - расслышал я сквозь грохот проносившихся мимо машин пронзительный женский голос. - Да вызовите же вы, наконец, скорую! Он же совсем замерзнет! Что вы за люди-то такие?!... Эй, мужчина, давайте сюда ваш телефон!... Алло, скорая?!... Я с вокзальной площади звоню... Тут на снегу лежит почти без сознания абсолютно голый человек... Какие документы, я ж говорю - он голый!... Молодой, лет тридцати... Мужчина...
        Эпилог. Пришло время вернуться
        
        Со времени тех знаменательных событий минуло почти два с половиной года. Я до сих пор живу поблизости от, по рассказам очевидцев, славного города Йошкар-Ола, куда таким удивительным образом закинула меня Судьба, но думаю, что совсем скоро вернусь домой. Зная дорогу, это плевое дело. К тому же один наш врач завтра в Питер на конференцию едет.
        Кстати, старик Сократ не ошибся. Я действительно стал одним из вас, видать постиг суть этой самой человечности, хоть до сих пор так и не отдаю себе в этом отчета. Но душа моя просится назад, в маленькое рыжее шестилапое тело, постоянно подпинывая воспоминаниями о былых победах, не прошедшей любви и делах застенных, государственных. Но давайте обо всем по порядку. Хорошо? Вот и договорились.
        
        Тогда, зимним январским утром 2005 года, я пережил настоящий шок. То ли силою своей мысли, то ли следуя какому-то высшему предопределению, я превратился в человека для того, чтобы спасти жизнь моего лучшего друга.
        Вася отделался легким испугом, об этом я узнал на следующий день из газеты, лежа в пятиместной палате травматологического отделения республиканской больницы с обморожением нижних конечностей, закрытым переломом ключицы и сильным сотрясением мозга.
        Мне повезло. Да, да, не удивляйтесь, именно повезло! Иначе как бы смогли, если б не сотрясение, психиатры, которые забрали меня прямо из республиканской больницы в лечебницу более узкого профиля, объяснить "неадекватное" поведение пациента, мнящего себя тараканом-перерожденцем. Естественно, что насекомое (кстати, я узнал, что данное слово не прилагательное, а существительное, поэтому рода не меняет, оставаясь все время в среднем), пережившее стресс подобный тому, который пережил я, некоторое время находилось не в своем уме. Честно говоря, я теперь, прожив столько времени в вашей шкуре, и мыслю-то отчасти человеческими категориями.
        А тогда, после перерождения в люди, я никак не соглашался полностью признать свершившийся факт, упорно считая себя бывшим тараканом. На вопрос ввалившейся без моего приглашения в нашу палату полной неулыбчивой докторессы (это еще в травматологическом), где и когда я родился, ваш покорный слуга ответил честно - в Петербурге, под кухонной раковиной в одной из квартир на улице Зины Портновой 24-го октября 2004 года... Под общий хохот товарищей по несчастью... Имя и фамилию тоже сказал свои собственные - Агамемнон Сократов... Национальность - тевтонец, масть - рыжий с крапом, вид - из насекомых тараканов...
        Короче, подписал себе ведомость на неопределенный "до полного выздоровления" отпуск. Кто ж знал, что оно, - ваше пресловутое выздоровление, - окажется таким бесконечно долгим?
        Кстати, я со временем научился вести себя правильно, по-людски, как сказал бы мой Вася. Врать, то есть, и изворачиваться. Теперь все зовут меня Абрамом Грековым, урожденным Ленинградцем, попавшим сюда, в пригородное село С-ка, вследствие пережитой глубокой душевной травмы, вызванной алкогольным интоксикозом. В крови (у меня в теле, представляете, есть настоящая красная кровь), видите ли, были обнаружены следы алкоголя, сколько-то там промилей, не совместимых с нормальной жизнедеятельностью ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО (!) организма...
        У меня теперь и паспорт есть, который лежит в сейфе главврача и мне совершенно не нужен. Я, помнится, даже анкету заполнял... Ух, такого в ней понаписал, самому теперь стыдно! А тогда от души веселился: только что прочитал книгу Венедикта Ерофеева, замечательного, вам скажу, русского писателя. Великого, между прочим, и до сих пор в полной мере не оцененного...
        Я за эти два с лишним года вообще много книг изучил, слава Богу, больничная библиотека здесь вполне приличная. Скрупулезно разглядывая картинки, перелистал "Иллюстрированную энциклопедию насекомых", познал "Капитанскую дочку" Пушкина, оценил по достоинству "Идиота" Достоевского, посмеялся над "Мертвыми душами" Гоголя, весь испереживался за судьбу Булгаковских Мастера, Маргариты и миляги Шарика, поцокал языком над Пелевинской "Жизнью насекомых"... Кстати, очень неплохая вещица, но сразу видно, что писал человек, уж очень все фантастично и абсолютно неправдоподобно. В нашей жизни подобных казусов, уверяю вас, не случается. А вот Николай Васильевич с Михаил Афанасьичем, эти - настоящие реалисты. Им веришь как самому себе...
        Но хватит о литературе, ее вы сами знаете (я надеюсь).
        Вас, наверное, интересует, что случилось с Васей и Олегом? Меня этот вопрос тоже волнует, потому что слыхом я о них больше не слыхивал. Кроме той самой давней заметки о происшествии на вокзальной площади, где мой подвиг описан (хоть и несколько извращен).
        Я надеюсь, что не позже чем завтра, сам лично смогу отправиться в Петербург и тогда, если дорога домой пройдет без приключений с фатальным исходом, ждите продолжения моих мемуаров. Или не ждите. Как с вдохновением получится, заранее прошу вашего прощения, если не напишу.
        Но, кажется, я отвлекся от темы? Совсем чуть-чуть, ведь это не страшно, правда?
        Так вот, пробуянив полгода, ни в какую не соглашаясь с тем фактом, что я есть человек, рожденный от человека же, я потихоньку успокоился и начал наблюдать за вашим миром сквозь зарешеченное окно. Конечно, вид из моей "Путинки" был приятнее, но порой, к сожалению, не нам приходится выбирать место жительства. Как говорится, от сумы да от тюрьмы...
        Привыкнув к человеческому телу и ощутив некоторые прелести двуногого существования, я занялся делами, на сей момент меня интересующими. Как уже упоминал, читал книги. Научился играть в шашки и шахматы, в письменной речи натренировался, память развил. Вот, накарябал эти мемуары, вспоминая первые главы, написанные еще в бутылке. Даже постарался тогдашнее настроение и стиль насекомого письма передать (Тьфу ты, опять склоняю!).
        Кроме того, подружился с одним из санитаров, не буду его сейчас называть по имени, чтобы не компрометировать. Этот милый парень и принес мне из дома свой старенький компьютер, который я от нечего делать вполне сносно освоил. И знаете, как когда-то Олег Кабаков с пауком Супером нежданно-негаданно нашли инсектоспикер, также и я сейчас обнаружил программу, которой пока не дал названия. Но она, вы только вникните в смысл, способна вернуть любое живое существо в его первоначальное состояние! Я эту штуку вчерашней ночью испытал... И знаете, получилось! Превратился снова в таракана, правда, ненадолго, минут на пятнадцать. А потом опять стал человеком. Там одну примочку не заметил - строку, в которую надо длительность перерождения вводить. По глупости вставил прочерк, ну, программа меня на несколько минут обратно к насекомым и вернула. Сегодня, как только закончу эту правдивую повесть, вобью в окошечко удивительное английское слово "forever", что значит - "навсегда"...
        Можно конечно дождаться выписки, но врач говорит, что до зимы еще надо полечиться, чтобы "укрепить достигнутые результаты". Но ждать я не могу, во вчерашней газете прочитал, что через два месяца (в сентябре) в Германии состоится открытый чемпионат Европы по тараканьим бегам...
        Да, да, да... Я так и не остыл к спорту, вы уж меня не корите. Ладно? Идти к исполнению мечты - это смысл моей жизни, я теперь точно знаю... А не в какой-то эфемерной человечности. Прав был Вася, когда говорил, что стань я одним из вас, со своими гуманистическими идеями в психушку попаду. Вот и попал.
        Тут, конечно, не так уж и плохо. Спишь себе, читаешь, телевизор смотришь. Опять же, четырехразовое питание и участие в самодеятельности. Гопака танцую соло и вальс с одной из медсестер. С детьми из соседнего интерната для детей с нарушениями психики иногда общаюсь. Они, конечно не очень умные, но зато добрые и отзывчивые, тараканов просто так из любопытства не топчут и мухам крылышки не обрывают.
        Кстати, о насекомых. Это еще одна причина, почему я хочу вернуться в свое прежнее тело. О прошлой жизни, заметьте, речи нет, старое ушло безвозвратно и не стоит ловить его за усы. Так вот, тараканов у нас тут пруд пруди. В особенности по ночам и особенно на кухне. Медперсонал с ними борется всеми доступными ему способами, но я-то знаю, что ни хрена у людей не выйдет. Мы, домашние насекомые, народ живучий и хорошо приспособленный к ведению сносного существования в осадных условиях. Привыкаем, в общем, к любой вашей отраве.
        Я, как вы помните, благодаря инсектоспикеру имею способность к межвидовому речевому общению. Говорю иногда с нашими, но они хоть ребята и вполне приличные, неинтересные какие-то. В мою историю не верят, клопов приручать не хотят (а их тут знаете сколько?!), короче, сильно оскотинились местные насекомые на дармовых больничных харчах. Подумать головой лишний раз и то отказываются. Вся жизнь на одних инстинктах. Мрак...
        Мне порой хочется самому их тапками передавить, но негативные эмоции из последних сил сдерживаю. Хоть с каждым разом все труднее и труднее мне это удается. Поэтому до выписки ждать не могу, боюсь учинить бесчеловечную братоубийственную бойню.
        Что еще сказать? То, что по Золе своей ужасно скучаю? Так это и без слов понятно. Домой хочу? Естественно. Кто ж из нормальных людей... домой попасть не желает после столь длительного отсутствия?! По Васе с Олегом соскучился? Да. И по Муше, и по Феде, и по Леонтию с Лаврентием... И по старику Сократу, который, наверное, уже от старости помер. Ему тогда уже три года было, а сейчас, если посчитать внимательно, пять с половиной. Тараканы столько не живут.
        Многие из вас, должно быть, спросят: "Так зачем же ты, Агамемнон, обратно в тараканы лезешь? Ведь век насекомого короток, человек живет значительно дольше!" Что ж, отвечу. Пусть вам Бог дал больше земного срока, а нам меньше. Дело не в том, сколько времени нашу планету топтать, и не в том, чем ее топтать - двумя ногами или шестью крохотными лапками, а в том, чтобы в жизни своей зазря никого не раздавить, не покалечить нечаянным движением или жестоким словом. А вопрос отведенного на житие количества времени, он, мои новые братья, спорен. И всегда таковым останется.
        Понимаете, о чем я хочу сказать?
        Ваш Агамемнон. Июль 2007 года.
        
        Послесловие (взгляд со стороны)
        
        Честно говоря, многоуважаемый читатель, и добавить-то к вышеизложенному почти нечего. Как говорится, информация исчерпывающая. Таракан, или кто он там на самом деле, несомненно прав: цель есть цель, но идти к ней напролом, ступая по чужим головам, ни в коем случае не следует. Обязательно найдется деятель, который смажет свою лысину жиром. Поскользнетесь и сломаете шею.
        Впрочем, это не мое дело. Хотите? - ломайте. Какое право учить вас жизни имею я, обычный человек, человеком же произведенный и находящийся всю свою жизнь в "собственной шкуре"? И какое мне дело до ваших методов?
        Но, безусловно, жаль, что дальнейшая судьба Агамемнона нам неизвестна. Одно ясно, если он снова стал насекомым и если даже ему удалось осуществить свою мечту, то последующая жизнь этого субъекта хоть и не подходит под общепринятые стандарты, все ж обыкновенна: дом, работа, любовь, хобби... А кому интересно читать описание пусть даже успешной, но ОБЫКНОВЕННОЙ жизни. Тем более что продолжение повести, предположим, оно появится, будет смахивать на пространный бытовой роман, который вряд ли захватит внимание читателя.
        Поэтому пусть все остается как есть. К тому же, если автор действительно не запутался с датами, то сейчас, когда я пишу эти строки, он еще и на свет не явился.
        Ведь так?