Сохранить .
Александр Афанасьев
        ИСТОК ЗЛА
        Мы хотим, чтобы не было личного культа, идолопоклонства, чтобы каждый серб выпрямился и больше ни перед кем не ползал. Мы хотим, чтобы закончилась эра личного режима, черпающего силу в моральной слабости слабых людей.
        Газета сербских радикалов "Одъек"
        1903 год
        17 июня 2002 года
        Висленский военный округ, сектор "Ченстохов"
        Пограничная зона
        Чета
        Чета, или чета, сербское нерегулярное боевое объединение, была основой жизни сербской общины. Состоять в чете было почетно, не состоять - позорно. Тот, кто не состоял в чете - на внимание сербских девушек мог не рассчитывать.
        Сложно объяснить обычному, простому человеку, что такое чета и почему люди состоят в чете. Казалось бы - русские дали землю, есть какое-никакое хозяйство - что нужно еще? Живи и радуйся, как живут казаки - по сути, сербы-четники походили на казаков очень во многом. Но сербы шли мстить за свою родную землю, шли, зная, что впереди их ждут пули, убивали - и умирали. Оставшиеся в живых хоронили своих мертвых - и все начиналось заново.
        Сербский народ, если считать с поражения на Косовом поле, глотнул свободы совсем немного. Когда турок изгоняли с европейского континента, когда Османская империя разваливалась, чтобы впоследствии стать владением русского царя - получилось так, что сербские земли освободила армия Австро-Венгрии, а венский кесарь стал Великим воеводой Сербии. Поскольку в Австро-Венгрии была в ходу весьма значительная вольность - Сербия управлялась собственным императором, находившимся в унии с Веной.
        Проклятьем Сербии стала династия Обреновичей. Король Милан был из тех королей, при упоминании о которых хочется сплюнуть. Шут и гуляка, игрок, совершенно безответственный тип, человек, который запросто мог проиграть в Монако большую часть государственной казны. Он не правил Сербией - он грабил Сербию, да так нагло, что окрики раздавались из Санкт-Петербурга, чему сербы были несказанно благодарны. В конаке[1] то и дело случались драки - королева колотила короля, король тузил королеву. Королевой Сербии была Наталья, дочь русского офицера, родом из Молдавии, она не раз пряталась в белградских домах от побоев мужа, и муж с дворцовой стражей, с напредняками ее разыскивал по всей столице. Не раз бывали и покушения - но все они сорвались, а заговорщики были казнены. В конце концов, король пошел войной на братскую, славянскую Болгарию, был побит и присвоил за это поражение себе титул фельдмаршала. Непостижимая мерзость эта, происходившая ежедневно и ежечасно на людских глазах, была до того ужасна и постыдна, что среди сербов находилось все больше и больше людей, не веривших в божественную сущность
королевской власти. В Белград, почувствовав благоприятную ситуацию, стали стекаться масоны и разные злоумышляющие.
        Король Милан Обренович кончил совершенно омерзительным образом - он фактически продал свой престол, потребовав миллион золотых франков: проигрался в Монако. Деньги ему собирали всей Сербией, на престол же возвели его сына, слабоумного принца Александра. Воспитанный в безумии белградского конака, принц меньше всего был готов к тому, чтобы стать лидером Сербии, чтобы повести за собой сербский народ. Но он взошел на престол, и все то, что было при его отце, повторялось при нем с еще большим размахом. Первым делом он нашел себе королеву - некую Драгу, толстую и некрасивую, свою бывшую няньку, побывавшую любовницей еще его отца. Милан, кстати, много раз наведывался в Сербию, вымаливал там еще денег - опять проигрался - ему эти деньги давали, просто чтобы отвязаться.
        Результат был известен. Это случилось в ночь на двадцать девятое мая тысяча девятьсот третьего года. Большая группа офицеров, ведомая неким поручиком Драгутином Дмитриевичем, или Аписом, как он себя называл, ночью после данного в конаке спектакля ворвалась туда, преодолев упорное сопротивление телохранителей короля. Они застрелили его и Драгу, а их тела выбросили на мостовую под окнами конака. Это ознаменовало собой новый этап развития Сербии и новый этап трагедии, которая разыграется в ней совсем скоро.
        На престоле утвердилась династия Карагеоргиевичей. Король Петр, бывший уже в годах к моменту восхождения на престол, имел наследников: младшего, принца Александра, который учился в Санкт-Петербурге и по духу был почти русским, и старшего, принца Петра. Впоследствии принц Петр забьет в гневе слугу и будет под давлением аристократов лишен права на престолонаследие. Однако Сербия к тому моменту станет первой страной в мире, где власть де-факто захватит террористическая организация.
        Надо понять, почему это произошло, причем произошло в самом центре Европы. Сербия - это страна, народ которой прожил пятьсот лет под игом Османской империи, и ни один живущий по соседству христианский народ не помог ей освободиться. За века иноземного ига сербский народ привык жить в подполье, привык к постоянному сопротивлению власти, привык к тому, что револьвер - это лучший закон, привык, что детей отбирают, а потом они возвращаются уже янычарами. Он привык к тому, что власть или чужеземна, или продажна, что лучший суд - это самосуд, и ко многим другим вещам, которые в Европе казались немыслимыми. Надо сказать, что выдвигаемый венскими кесарями тезис о природной уголовной сущности сербов не нашел своего подтверждения - в Российской империи они не участвовали ни в одном умышлении против власти и не совершили ни одного террористического акта.
        По воспоминаниям очевидцев, в те дни Белград сотрясался от стрельбы. Стреляли все, в том числе старики, женщины, дети. Крупнейший тир был в городском парке, там "развлекались" многие высшие чиновники и министры. Стрелял и некий Гаврила Принцип - неудачливый, близорукий чахоточный студент, у которого потом хватит меткости расстрелять наследника австро-венгерского престола и его супругу, графиню Хотек, поставив весь мир на порог войны[2].
        В Белград хлынули шпионы. Русские, австро-венгерские, итальянские, но больше всех британские. Британские! Обагренные кровью многих королевских династий руки британских спецслужб оставили свои грязные отпечатки почти на любом крупном мятеже или революции в Европе девятнадцатого - начала двадцатого веков. Шпионы ходили по белградским улицам. Приподнимали вежливо шляпу, завидев коллегу. Учились стрелять.
        И ждали...
        Террористических группировок (можно сказать, что и патриотических, но террористическую их сущность это не отменяет) было две. "Черная рука" - организация республиканцев, ратующая за возрождение Великой Сербии во главе с убийцей последнего из Обреновичей, Александра, - поручиком Дмитриевичем (уже полковником и начальником разведки), и "Белая рука" - организация боевиков (в те времена в Сербии все были боевиками), поддерживаемая премьер-министром Николой Пашичем.
        В двадцатом году премьер Пашич был убит, автомобиль, ехавший под охраной, был взорван вместе с одним из мостов
        Террор, организованный Дмитриевичем, приобретал все более опасные формы: "Черная рука" явно побеждала "Белую", монархическую, становилась опасной для властей не только в Белграде и Вене, но и по всей Европе. В двадцать пятом году в Белграде совершенно открыто прошел первый всемирный конгресс масонов - опасной, запрещенной во многих странах межнациональной организации, ставящей целью подрыв существующего миропорядка. Корни современных масонов крылись опять-таки в Великобритании, в так называемом "Обществе золотой зари", но все большее и большее значение приобретали североамериканские масонские ложи. В Новом свете масоны чувствовали себя более уверенно, чем в Старом: их опыт интриг и создания заговорщических организаций был востребован в Новом свете как нигде. Новый свет становился кузницей политических технологий: власть там не устанавливалась, а избиралась, и поэтому нужны были технологии, позволяющие управлять большими массами людей, голосующих на выборах. Их предоставляли масоны. В Старом же свете по всему континенту бродил призрак революций, террора, анархизма, большевизма. Происходили
террористические нападения. Был убит венский кесарь, свершили покушение на монарха Италии, потом и на немецкого кайзера. Неспокойно было в России.
        В этот же момент на многострадальной балканской земле появилась новая сила, тоже националистическая и тоже террористическая. На Балканах вообще было слишком много "великих наций" и слишком мало земли. Если Дмитриевич решил создать "Великую Сербию", то стоит ли удивляться тому, что некий адвокат из Загреба по имени Анте Павелич решил создать "Великую Хорватию". Организация усташей, которую он создал, почти сразу же переплюнула "Черную руку" по жестокости. В отличие от "Черной руки", свершающей террор против властей, усташи Павелича взяли курс на геноцид сербского народа в целом. Павелич собрался решить сербскую проблему, уничтожив целый народ до последнего человека. В этом ему помогли итальянские и венские власти - когда кто-то предлагал решить сербскую проблему, причем неважно как - власть Балкан относилась к этому с большим вниманием. В короткое время, навербовав в усташи больше сотни тысяч человек, обучив и вооружив их за счет итальянской и венской казны, Павелич стал представлять угрозу уже всему региону: Голем вышел из-под контроля.
        Сербский исход свершился в тридцать шестом, когда новый наследник венских кесарей решил столкнуть лбами сербов и хорватов, реализуя давний принцип британской политики: разделяй и властвуй. Додумался до этого он не сам: помог британский посол. Австро-Венгрия вообще почти сразу же после замирения и Берлинского мирного конгресса де-факто откололась от континентального союза, проводя свою политику: непоследовательную, лживую и циничную.
        Завершившаяся крахом операция "Голубой Дунай", приуроченная к смене династии на русском троне, не только обернулась массовым геноцидом и исходом сербов с родной земли, она ознаменовала окончательный раскол континентального союза. Россия предъявила ультиматум Австро-Венгрии и получила в итоге больше миллиона новых подданных, таких же славян, вдобавок испытывающих благодарность за спасение от верной гибели. Австро-Венгрия избавилась от сербов, но обрела новую проблему: усташей Павелича, который демонстративно навещал итальянского премьера Муссолини в Риме и угрожал Вене повторением событий в австро-венгерской Богемии: отторжением всего юга империи и созданием Великой Хорватии. Священная Римская империя в этом случае ничего не получила, но ничего и не потеряла. Германцам хватало проблем и в Европе и в Африке, они заглотили кусок гораздо больший, чем могли съесть, и теперь лихорадочно пытались им не подавиться, выстраивая новую европейскую архитектуру и договариваясь со всеми, кто только желал этого договора[4].
        В отличие от Австро-Венгрии, в России четники постепенно превратились в нечто вроде казаков, не в террористов, но в охранителей порядка и режима. Государство выделило им земли в неспокойных местах: в Висленском крае и на Восточных территориях. Однако это были свои земли, которых у сербов давно не было, и было оружие, которое разрешили носить легально. Сербы поселились в благодатных землях Османской империи, недалеко от Константинополя, вдоль побережья Черного и Мраморного морей, встали на хозяйство. В Висленском крае часть поляков переселили в глубь России, многие переселились сами, не желая жить в постоянном страхе перед рокошем[5] и потерей всего нажитого, на Волге и Урале образовались целые польские города - сербы в основном поселились по границе, где спокойно отродясь не бывало. До сих пор сербы ощущали угрозу, в сербских семьях было намного больше детей, чем в русских, мальчиков отдавали в кадетские корпуса, юношей - на армейскую службу, чтобы росли защитники. Историческая память о геноциде была жива, каждый серб помнил о прошлом.
        Тогда же, в пятидесятых, когда окончательно стало понятно: мировая война за передел сфер влияния откладывается на неопределенное время из-за появления у всех основных действующих лиц ядерного оружия, все мировые державы начали усиливать работу спецслужб друг против друга. Возникло такое понятие, как "разложение тыла", когда основой стала "война без войны", работа на возбуждение недовольства в стане противника. Любая империя не может быть мононациональна, в ней всегда имеются малые народы и народности, и в этом ее уязвимость. На брожение, на откол от целого, на бунт была направлена новая стратегия войны. Оружием Австро-Венгрии в этой войне стали поляки, ибо небольшая часть Речи Посполитой с крупным городом Краковом оказалась во владении венских кесарей. Венская династия моментально извинилась перед поляками за погромные рейды усташей Павелича, за сожженные костелы и заживо сгоревших в них ксендзов и моментально стала главным радетелем за создание новой Речи Посполитой с отторжением от Российской империи Висленского края, балтийского побережья, Малороссии. Российская империя в ответ вновь заявила об
ответственности за состояние дел на Балканах, подняла тему о геноциде сербов и поляков в Австро-Венгрии и заявила о том, что поддерживает идею Югославянской свободной федерации, со включением в нее земель Сербии, Хорватии, Македонии. Сербские четы, и так не слишком порицаемые - на кого-то же надо опираться в кипящем польском котле, - стали почти легальными, с незначительными ограничениями.
        Сами же сербы за прошедшие годы в значительной мере восстановили свою численность, подорванную геноцидом, и стали довольно грозной силой, не такой, как казаки, но способной защитить себя в любой ситуации. Почти каждый мужчина-серб, которому позволяло здоровье, отслужил в армии, стрелять учились и женщины - у сербов, в отличие от казаков, женщинам дозволялось принимать участие в боях. В каждом селении была территориальная структура самообороны, имевшая на вооружении даже пулеметы. Многие четники, живущие в пограничной зоне, имели опыт хождения "на ту сторону" - а это означало умение часами недвижно лежать на мертвой полосе, маскироваться так, чтобы не заметил проходящий мимо патруль и не унюхала собака, пролезать на ту сторону, подобно кротам, по многокилометровым подземным норам. А иногда с той стороны ждал луч фонаря в лицо и крик "Хальт!".
        В этом приграничном селении все было, как в других - за исключением того, что рядом стояли казаки. Казаки к сербам относились по-разному, кто-то помогал, кто-то отпихивал в сторону: "не мешайтесь", у кого-то можно было купить трофейное оружие. Но здесь и сейчас чета впервые шла на соединение с казаками, под командование казаков - и никто из стариков не припоминал, чтобы в мирное время когда-то было такое.
        Четниками в основном были люди молодые, поскольку чета не освобождала от обязанности работать ради хлеба насущного. Здесь, в пограничной зоне, сербы работали сами на себя, и хозяева пекарен, каварен, маленьких заводиков с пониманием относились к тому, что иногда работники брали небольшой отпуск на несколько дней. Но ведь это еще здоровье какое надо: работа, потом чета, подготовка, смертельный риск - да и личную жизнь надо как-то устраивать. Сербы, в отличие от евреев, не требовали от молодых заключать браки только в своей нации, беречь чистоту крови, но большинство поляков ненавидело и презирало сербов. Оставались свои, русские да казаки - как было у той же Драганки, по которой сейчас вздыхал добрый донской казачина из пластунов, и чувства парня не оставались без ответа.
        Собрались во дворе воеводы - всего шло двадцать человек, разбитые на две группы по десять четников в каждой. Каждый четник хранил оружие и снаряжение дома, потому пришли все уже с оружием и с рюкзаками. Чуть позже должны были вывести со дворов три трактора с прицепами с высокими бортами - на них они собирались добраться к месту.
        Радован Митрич что-то обсуждал с командованием казаков по рации, оставалось надеяться, что начало работы еще одной рации не всполошит никого по ту сторону границы и не сорвет переход. Это была не первая ночь, которую они проведут в чистом поле. Радован за время операции осунулся и еще больше потемнел лицом, но каждую ночь упорно ходил сам. А днем еще и в кузне работал, и дела решал - как и в любом боевом формировании у командира дел житейских едва ли не больше, чем дел военных.
        Тем временем несколько "гарных парубков" решили докопаться до Драганки, которая шла сегодня с четой. О том, что у нее появился суженый из казаков, стоящих неподалеку, знали многие. Кто-то одобрял, кто-то нет. Несколько молодых сербов всерьез думали подкараулить этого казака да начистить ему рыло, выходили в ночь, но найти его не смогли. Слабоваты были супротив донских пластунов, которые еще на Кавказе отличились.
        - А, сестра... - завел разговор один, - тебе не тяжко?
        - Ви причаху? - Драганка сосредоточенно проверяла снаряжение, которое и для мужика было тяжеловато.
        - Да о том. О русе твоем.
        - Али шта интереса?
        - Да как он... в ночь да без тебя... а хотя он же там будет, на положае...
        С противоположной стороны двора начал подниматься, сжимая кулаки Божедар, но Драганка его остановила.
        - А ты, Петар, что так за это переживаешь?
        - Так можа волим те...
        - Э... нет, зашто ми такой? Любой на тебя поглядит, помыслит - алкоголик, и что с тобой радовать?
        Двор грохнул хохотом, Петар, красный как рак, вынужден был сесть на место и демонстративно заняться своим снаряжением. История была известная: Петар, известный, несмотря на возраст - еще в армии не бывал, дамский угодник, умудрился охмурить одну из первых красавиц гимназии, пани Гражанку. Штурм неприступной твердыни завершился полным успехом - но о том стало известно. И вот в один прекрасный день Петар посреди ночи подошел к заветному окну, кинул туда камешек - но вместо веревочной лестницы, как в старых фильмах, ему прямо на голову опрокинули кастрюлю с кипятком. Потом он цельный час убегал от разъяренных польских парубков, поднявшихся посреди ночи проучить серба - это, кстати, были не шутки, поймали бы - могли убить. Потом Петар долго лежал в больнице с ожогами от кипятка, вылечился - но теперь цвет кожи на голове и на лице у него был, будто у запойного пьяницы - с красноватым оттенком. Поэтому дамы, в которых у него раньше не было недостатка, начали избегать его, а он стал к ним цепляться, быстро прославившись своим едким языком. Не раз его и били - потому что едкий язык это достоинство дамы,
но никак не кавалера.
        - То мое дело, - буркнул Петар, понимая, что проиграл, просто для того, чтобы не оставлять за женщиной последнего слова.
        Возлюбленная Божедара тоже была здесь, звали ее Звезда, и она шла на дело со своим мужчиной. Для русских, для казаков это было диким, для сербов - нормальным. Нормальным это было и для Божедара, более того - он гордился своей Звездой и в цепи выбирал место рядом с ней. Как говорил - чтобы прикрыть, ну а если что - так обоих сразу. Вот такой вот жутковатый, с инфернальным душком юмор по-сербски. И эта была не единственная пара из тех, которые шли на ту сторону вдвоем.
        Кто-то включил магнитофон, полилась разухабистая и сильная песня. У сербов был совершенно особенный песенный жанр, турбофолк. Кое-кто считал это "сербским рэпом", но сравнить негритянский примитивный речитатив, исполняемый под убийственно тупую и примитивную музыку с сербским турбофолком, мог лишь полный кретин. Сербский турбофолк - это народная музыка, исполняемая в ускоренном варианте и на современных инструментах, и слова - о боях, о засадах, о четах, о концлагере "Пожаревац", об усташах. Исполнительницы турбофолка (это всегда были женщины) собирали полные залы, и ходили на турбофолк не столько сербы, сколько русские. Эти песни звали на подвиг, в то время как рэп обычно звал на пьяную драку, на дебош, на преступление.
        - Так... исключили! Райко, ты что - головой слабый совсем?!
        - А что, пан глава?
        - Ты куда гитару повлачил? Идем до ночи, ты там что певати будешь?
        - А одно и спою. Пусть приятели козаки послушают.
        - Та-а-ак... Гитару положи! Раз в тебе силы много - дайте ему еще кутиху к митральезе. Нека вуче, детина здоровый...
        Под насмешки и подначки на спину покрасневшего Райко взгромоздили большой, семь килограммов весящий, короб с пулеметной лентой на двести пятьдесят патронов. Получилось - как рацию армейскую тащит.
        - Сви спремни?[6]
        - Все, пан глава, - донеслось нестройное.
        - Тогда - да хранит нас мати Богородица. Пошли.
        17 июня 2002 года
        Передовой лагерь
        Пограничная зона, Австро-Венгрия
        Родсток сдержал свое слово - прислали вертолет. Старая тарахтелка Вестланд, в армии Ее Величества таких уже не было, а здесь, поди ж ты, летают. Еле летают. Вертолет едва тащился в сотне метров над землей, противно подрагивал, свистел турбиной - и за время полета первый сержант Миддс не на шутку испугался.
        Передовой лагерь был в лесу. Он отстоял не меньше чем на три километра от любого населенного пункта и прикрывал очень важную точку - лазы. Здесь, в этих местах, сходились сразу два лаза - лесистой, прорезанной оврагами, почти непроходимой для техники местности. Овраги и холмы, между которыми стелились едва заметные, вытоптанные ногами дороги, были идеальным местом для того, чтобы пересечь границу. Когда-то давно русские пограничники решили обезопасить пограничную зону датчиками и сигнальными минами. Идиоты... Всего-то понадобилось - установить здесь подкормки для зверья - и все сигнальные мины кончились примерно за месяц, ложных срабатываний было настолько много, что не хватало тревожных групп. Сначала русские пограничники отстреливали благородного оленя и кабана, потом "зеленые" подняли такой шум насчет этого, что все просто плюнули, и теперь граница перекрывалась лишь дозорами и наблюдением с воздуха. И то и другое - не препятствие умному и хорошо подготовленному человеку.
        Хьюго Родсток ждал их на посадочной площадке - как всегда, в своей идиотской тирольский шляпе с пером. Родсток, наполовину англичанин, наполовину валлиец, прожил в Австрии уже несколько лет и одевался теперь как истинный австрийский охотник. Несмотря на жару - а было жарко, - на нем был его обычный плащ, в котором он героически истекал потом, но держался. Очки без оправы съезжали с носа.
        - Сержант... - прогундосил он, у него было что-то с гландами, и от этого он не говорил, гундосил, - рад, что вы прибыли так скоро. Времени у нас нет совсем.
        - Сэр, где нам разместиться?
        - Пойдемте. Сразу в штаб.
        Над лагерем реял красно-белый, клетчатый, усташеский флаг с черной буквой U.
        Пограничная зона, Виленский край
        Его звали Зденек, ему было пятнадцать лет, у него был пистолет, который он нашел в лесу (кто-то при задержании выбросил, видимо, да так и не нашли потом), и у него была мечта. Он точно знал, кем станет в будущем. Кем? Конечно же, контрабандистом, как иначе...
        Зденек был типичным пацаном из польского приграничья. Типичным - в смысле отсутствия всяческого уважения к закону. Его отец был еще на свободе, дядя уже разматывал двенадцатилетний срок на каторге на Дальнем Востоке, брат служил в армии летчиком. Среди контрабандистов профессия эта была зело почетной, с ней можно было за ночь заработать столько, сколько честный человек зарабатывает за неделю. Знай себе - летай на мотодельтаплане через границу да перевози спирт. А некоторые, кто побогаче, покупали самолет, он мог взять целую тонну - за месяц окупалось. Русские патрулировали границу - но они не имели права стрелять в воздухе, они могли лишь принудить к посадке и только тогда, обнаружив спирт, арестовать за контрабанду. Ну и скажите - много ли можно наловить таких вот "ночных сов", скользящих над пограничной зоной в полной тишине и на скорости автомобиля - шестьдесят-восемьдесят в час. Немного...
        С самого детства Зденек обретался в среде контрабандистов. Его семья жила в достатке, в кирпичном доме о двух этажах и с большим подвалом - там часто хранился спирт. Отец со старшим братом работали по ночам, а днем приходили отсыпаться. Отоспавшись, после полудня в их доме часто собирались другие контрабандисты, пили палинку и ракию (контрабандная, настоящая, лучше, чем бадяжная водка), хвастались друг перед другом фартом, удалью, хитростью. Вспоминали, как ловко уходили от казаков и таможенников, договаривались о лихих делах на будущее. Тут же, у взрослого стола вертелись и пацаны - взрослые им казались этакими рыцарями, смело воюющими с проклятыми русскими оккупантами.
        В школе Зденек учился слабо, хватал больше по верхам - хотя малым был сообразительным, и учитель математики это признавал. Но здесь мало кто налегал на учебу - чем выполнять домашние задания, пацанва шлялась по лесу, по окрестностям, высматривая таможенников и казаков. В шесть лет у него появился собственный сотовый телефон, батя подарил. В восемь - попавшиеся ему в лесу казаки отняли телефон и, раздосадованные срывом засадных действий, дали ему пенделя, но он добежал до дома и предупредил остальных, что в лесу враги. На сей раз телефон ему купил не отец, а контрабандист, которого все звали Маршал - кличка такая, заменившая ему имя, самый крутой контрабандист окрестностей, глава этого преступного сообщества в районе. Теперь и Маршал разматывал на северах свои пятнадцать лет - но Зденеку на это было наплевать. Это была игра, и в ней иногда проигрывали.
        Сейчас Зденек залег на опушке леса - он наблюдал за посадочной площадкой. Посадочной площадкой это можно было назвать лишь с усмешкой - ровный отрезок дороги, утоптанный, вручную выровненный. Но контрабандистам хватало и такого. Этой ночью они с батей ждали с той стороны "пчелку" - самолет, словно специально созданный для контрабандных операций и выпускающийся недалеко от Варшавы. Легкий и дешевый моноплан, приводимый в действие форсированным автомобильным движком и питающийся не керосином, а автомобильным бензином, с фюзеляжем квадратного сечения, очень удобным для того, чтобы грузить туда квадратные бочки-емкости на пятьдесят литров спирта каждая. Он предназначался для опыления полей, но идеально подходил для контрабанды, и десятки таких "пчелок" сновали туда-сюда через границу. Контрабандисты только перекрашивали их в черный цвет и добавляли радар, чтобы отслеживать русские "Аисты" - самолеты погранслужбы - и беспилотники, сторожащие границу. Для того чтобы взлететь, ему хватало всего ста двадцати метров полосы, но даже это расстояние можно было сократить. Всего-то - крюк на хвосте, ствол
дерева, петля. В определенный момент, когда двигатель достигает нужных оборотов, петлю распускают, и самолет, как бы рывком, начинает разгоняться. Конечно, он может и скапотировать, но это уже от пана летака зависит, летать уметь надо.
        А зараз самолет отнимут? А это, паны полициянты, доказать надо, что он для контрабанды используется. В приграничной полосе - вредителей полей больше, чем где бы то ни было в мире. Пшеница тут не очень хорошо родит, родит картошка, а на картошке известная беда - колорадский жук. В приграничье поля по два раза в неделю с воздуха опыляют, гербициды распыляют и удобрения вносят. А то и чаще. Днем опыляют, а ночью бак для гербицидов из грузового отсека снял и...
        Итак, Зденек сидел в засаде, осматривал окрестности в бинокль и следил за полосой. В нужный момент он посигналит фонариком летаку - можно - и зажжет костры из заранее приготовленных, пропитанных бензином тряпок и дров, чтобы обозначить посадочную полосу. Батя ждет чуть дальше, как самолет сядет - он подскочит с трактором и они разгрузят товар с самолета. Злотые за товар передавались не летаку, летак всего лишь извозчик - а куда, Зденек не знал. Это взрослые дела, он пока мал, чтобы это знать.
        От нечего делать Зденек насвистывал песенку. Песенка была простой и незатейливой - как польский гусар махнул саблей, и от этого москаль обдристал свои штаны и побежал. Здесь такое многие пели...
        Рокот тракторов - из-за этой песенки и из-за мыслей об одной паненке, сильно отвлекавших от наблюдения, - он услышал только тогда, когда увидел сами трактора. Три трактора с прицепами с высокими бортами неспешно перлись прямо по дороге, направляясь к границе. Худо было то, что дальше со своим трактором стоял батя, и если они продолжат путь, то увидят его.
        Зденек достал сотовый, прощелкал номер бати - сотовый здесь брал, если бы не брал, здесь бы никто не работал.
        - До тебя три пердака едут, - коротко доложил Зденек. Пердаками они называли тракторы, использующиеся в сельском хозяйстве: какими же идиотами надо быть, чтобы в пограничной зоне в земле ковыряться?!
        - А, шоб их... - выругался отец, - курва блядна... Люди есть?
        Зденек хотел ответить, что нету, но тут из одного трактора донесся смех, который был слышен даже через рокот тракторного дизеля.
        - В кузовах.
        - Бисовы дети. В тебе - все?
        - Да.
        Отец положил трубку.
        Зденек не знал, что делать. На всякий случай - залез на дерево, дабы как следует осмотреть окрестности в бинокль, вдруг казаки. Но ничего не увидел.
        Через десять минут отец позвонил сам. Зденек уже весь измучился сомнениями.
        - То сербы, - сказал отец, - не наше дело. Нехай едут.
        - Мне ждать?
        - Жди.
        Передовой лагерь
        Пограничная зона, Австро-Венгрия
        САС
        Задача была довольно простой - следовало провести в зону, на карте обозначенную как "три-семь", группу "активистов", числом двадцать бойцов, и передать ее местным представителям сопротивления. При этом группе поляков придавалась еще местная группа усташей (так сейчас говорить было не принято, но это были именно усташи) силой в двадцать штыков и группа САСовцев - четверо. У бойцов САС была отдельная задача - разведка приграничной полосы. При этом им был отдан недвусмысленный приказ: в случае засады отходить, при невозможности оторваться первыми уходят британцы, далее - все остальные. Все в этой группе, кроме британцев, были расходным материалом, которым можно и пожертвовать в случае чего.
        Вообще, сама эта операция вызывала у главного сержанта Миддса большие вопросы. Первый - зачем она вообще нужна? Сорок четыре человека идут через границу, двадцать четыре обратно - для чего? Не проще ли - фальшивые документы, пограничный переход, коррумпированный таможенник, который найдется на любой границе? С какой целью они ломятся в окно, даже не в окно, через стену - когда дверь распахнута настежь?!
        Второй вопрос - сами ополченцы. Первый сержант за время службы не раз видел самые разные военизированные формирования, одни были повстанческими, другие организовывались каким-либо государством, и ему приходилось делать из сбродного воинства хоть какое-то подобие британской воинской части. Опираясь на свой богатый опыт, первый сержант выделил для себя несколько признаков, незаметных неопытному взгляду, но которые позволяли определить, насколько боеспособна та или иная воинская часть. Посмотрев на усташей и польских повстанцев, первый сержант пришел к выводу, что их здесь хоть и научили многому, но дисциплина хромала. Оружие усташи чистили регулярно, держали некое подобие строя - а вот с ножами у них были проблемы. Настоящий, опытный солдат не поволочет с собой здоровенный, похожий на саблю тесак сорок сантиметров длиной в тыл противника. Правило простое: каждый лишний грамм веса - на счету. Тесак весит столько же, сколько две пачки с патронами, которые будут куда нужнее. Тесак берут, только если хотят "резать головы русским свиньям" - а это глупость и недисциплинированность, грозящая срывом боевого
задания. Сам первый сержант носил при себе многофункциональный инструмент, в котором было небольшое лезвие, и спицу - заточенный штырь с самодельной рукояткой. Почти ничего не весящее и очень опасное оружие.
        Что же касается первого вопроса - с ним он обратился к Родстоку. До выхода было еще два часа, и они с местным проводником (тот шел с ними только до границы) и Родстоком уточняли маршрут и задачи по карте...
        - Полное дерьмо!.. - выругался первый сержант.
        - О чем это вы? - поднял голову от карты Родсток.
        - Обо всем этом плане. Это полное дерьмо!
        - Не понял, объяснитесь!
        - В плане нет никакого смысла. Провести двадцать поляков через границу? Чушь собачья! Почему нельзя дать им документы и отправить легально, через таможню? Не верю, что у всей нашей долбаной разведки не найдется подходящего окна на границе!
        - Мистер Миддс, на вашем месте я бы поуважительнее высказывался о британской разведке, которая обеспечила вам двойное жалованье и двойную выслугу лет здесь. Что же касается самой операции, ваша задача - вывести без потерь группу в двадцать человек в зону три-семь. Задача, надеюсь, ясна?
        - Да, сэр.
        Если бы Родсток не нахамил ему - в САС[7] были свои правила, там люди ходили с длинными волосами, в гражданской одежде, с бородами и не терпели хамства, - возможно, Миддс и не задался бы вопросом, в чем истинный смысл операции, удовлетворился бы той ложью, которую Родсток скормил ему. Но откровенная грубость заставила его задать себе несколько вопросов, подумать над ними и получить ответ. Операция имела смысл - просто не всем понятный. Цель его - разведка прифронтовой полосы и одновременно отвлечение внимания. Азбучная истина - повышение активности разведывательных групп противника на каком-либо участке предшествует крупному наступлению. Русские это знают, и поэтому они подтянут сюда военные части, усилят казаков, возможно, даже тайно займут запретную приграничную зону. Этим самым они оголят другие участки, ослабят оборону крупных городов, а в Польше наличие воинских частей в городах всегда было залогом спокойствия и стабильности. То, что им предстоит сделать, - не более чем отвлечение внимания от других участков и от городов. Это первое.
        А второе - если сегодня они будут обнаружены, то примут бой и организованно (или неорганизованно, если все пойдет скверно) отступят за границу. Такие вот наскоки-налеты постепенно становятся привычными, и русские решат, что так все будет и дальше: наскок - отход.
        Но однажды настанет день, когда с той стороны границы придут.
        И уже не отступят.
        Одной из традиций САС является китайский (или вороний, как некоторые его называют) парламент - сбор разведывательного патруля перед уходом на задание. Здесь нет командиров и подчиненных, здесь все равны и каждый имеет право высказаться. САС была совершенно исключительной частью британской армии, с особыми традициями, особыми заданиями, особыми правилами, особым вооружением. В ней служили только контрактники и офицеры, уже отслужившие какое-то время в других частях Ее Величества, зарекомендовавшие там себя и подписавшие контракт на длительный срок. Эти люди перед службой в САС прошли жестокие отборочные курсы. Не раз и не два во время подобного отбора курсанты умирали. Это были жесткие и правильные мужчины, от двадцати пяти и до сорока лет, в совершенстве владеющие своим ремеслом - ремеслом солдата, участвовавшие в реальных боях и имевшие реальный боевой опыт. Они почти не нуждались в командовании - в обстановке ближнего боя или, наоборот, за линией фронта командовать зачастую бывает невозможно, и каждый сам должен понимать, что нужно делать, и делать это. Вот для того, чтобы каждый мог внести в
общую копилку свои познания и опыт и чтобы каждый понимал, что он должен делать, и собирался "китайский парламент".
        Патруль состоял из четырех человек. Первый сержант Миддс, радист патруля капрал Грегори Кенсилворт, разведчик патруля по прозвищу Бит, Том Хайкс, чей дед служил в Королевских африканских стрелках, пулеметчик со смешным именем и фамилией Нортон Айви по прозвищу Фрукт. Его так все и звали - "фрукт" или "тот еще фрукт", чтобы не ранить его тонкую и лирическую натуру.
        Им выделили отдельную палатку, пустую, в которой не было даже коек. Но коек не было, когда Миддс уходил, а сейчас откуда-то две появились. В отсутствие командира бойцы подкреплялись свиными консервами, которых в Австро-Венгрии было полным-полно...
        - О, босс, - поприветствовал командира Кенсилворт, - присоединяйтесь. Мы и вам оставили...
        По заведенной традиции никто не потрудился встать, отдать честь или соблюсти еще какие-то уставные правила - в САС ценили именно неофициальность. Однако неофициальность не помешала позаботиться о командире - банку для него открыли и воткнули туда пластиковую ложку из армейского сухпайка, которую имел при себе каждый британский солдат.
        Миддс бросил карту и, не чувствуя вкуса, опустошил большую банку консервов. Что-то внутри его не говорило - буквально кричало о том, что сегодняшний выход может закончиться очень и очень хреново. По крайней мере, консервы были вкусными: здесь свиней выращивали не на огромных бетонных откормочных комплексах, а на маленьких фермах, под открытым небом. Поэтому мясо было таким, о каком в Британии уже давно позабыли...
        - Как бы нас самих сегодня в консервные банки не раскатали... - мрачно проворчал он.
        Озабоченность командира передалась и подчиненным, вместе они разложили карту, босс примерно изложил разработанный штабом план, показал контрольные точки.
        - Дерьмо, - сразу сказал Фрукт, - мы вляпаемся. Сорок человек - это стадо слонов, такую группу скрытно не провести. Тем более - этих.
        - Они наши союзники, какие бы ни были.
        - Дерьмо, а не союзники. Я немного послушал - треплются, как бабы, один гонор.
        - К делу. Как идем?
        - Сэр, может, выступим головным патрулем. Удалением скажем, километр?
        - Тогда раскатают нас.
        - Четверых? Смысл? Я бы подождал основную группу.
        - А откуда они узнают, что основная группа будет?
        - А каким макаром они засекут нас?
        - Бит, скажи, что ты предлагаешь?
        - Идти не головным дозором, а фланговым.
        - Тогда мы как раз и поимеем хорошие шансы напороться прямо на засаду.
        - Но они-то как раз этого не ждут. Мы нанесем удар во фланг, используя фактор внезапности на все сто.
        - И что? Сколько будет в засаде? Двадцать? Тридцать? Как ты с ними справишься?
        - Сэр, а с чего мы решили, что засада вообще будет?
        - Предполагать надо худшее.
        - Но беспилотник ничего не показал.
        - Что им мешает выставиться потемну?
        - Если мы предполагаем, что там засада - какого черта мы вообще туда премся?
        - Стоп! - поднял руку Миддс, у командира было такое право. - Рассматриваем три возможности. Организованная засада большей или меньшей численности, случайная стычка с патрулем и... могут засечь с воздуха и нанести удар. Продолжаем.
        - Даже если засекут, подумают на контрабандистов, попытаются задержать. Здесь не война, - сказал Фрукт.
        - Возможно. Но нам от этого не легче.
        - Допустим, там будет засада. Наши действия при обнаружении?
        - Отстреливаемся. Отходим.
        - Ты не понял. Если мы обнаружим засаду, в то время как засада не будет знать о ее обнаружении.
        - Останавливаем основную группу.
        - И сами попадаем под удар. У нас не будет резерва времени.
        - Что ты предлагаешь?
        - Решать на месте. Если у нас будет резерв времени, останавливаем группу и отходим сами. Если не будет, позволяем основной группе втянуться в бой, сообщаем им о засаде в самый последний момент. Сами, воспользовавшись суматохой, отходим.
        - То есть мы подставляем местных?
        - А нас не подставили с этим долбаным переходом? У нас нет и дня на подготовку, нас бросают на убой.
        - Скажешь тоже, на убой.
        - А что - нет?
        - Стоп - закончили с этим.
        - Как скажешь, босс.
        - А что, если по обнаружении засады - уничтожить ее?
        - Как?
        - Останавливаем группу, отходим...
        - Стоп, стоп... Ты думаешь, они не будут слушать эфир?
        - Получается, надо увеличить разрыв между головным дозором, то есть нами, и основными силами.
        - Тогда в случае чего мы лишаемся их поддержки.
        - Бит, ты и впрямь думаешь, что, начнись перестрелка, они придут и вытащат нас? Я вот в этом совсем не уверен.
        - Я тоже. Четверо проще выскочат, чем сорок человек.
        - Хорошо. Допустим, увеличили разрыв. Мы успеваем занять позиции, группа влетает в засаду, а мы в этот момент выбиваем огневые точки засады. Тихо и четко, без лишнего шума и пыли. Каково?
        - Тогда в квадрат мы все равно не пройдем. Придется отходить с потерями.
        - Фрукт, что с тобой? Если нарвемся на засаду - отходить придется по-любому. Ты что, хочешь с казаками в прятки поиграть? Я вот - нет, если начнется - все мои мысли будут нацелены только на то, как подальше унести свою задницу.
        - Кстати, про казаков. Что там у нас с ними? Карта есть?
        - Есть...
        Наложили одну карту на другую, отметили посты. Курвиметром промерили.
        - Что скажешь, Африканец?
        - Скажу, что ночью казакам чистой дороги - сорок минут, если перехватят у самой границы. Чем дальше мы уйдем от нее, тем меньше у нас шансов и тем быстрее они среагируют.
        - Сорок - хватил.
        - Не хватил. У них полноприводная техника, рванут напрямик.
        - По крестьянским полям?
        - А почему бы и нет? Если бой идет.
        - А таможенники?
        - Ближайшая застава здесь. Но не думаю, что они в ночь сунутся. Это не казаки.
        - Почему бы им не сунуться?
        - Тогда им же хуже. У них нет никакой боевой техники, даже пулеметов нет.
        - Автоматов хватит.
        - Ночью?
        Миддс снова поднял руку.
        - Идти надо по-любому. Предложение Африканца мне нравится. Вчетвером мы верней пройдем, чем сорок человек. Пробьем коридор.
        - А если засада?
        - По обстоятельствам. Возможно, будет шанс ее выбить. Фрукт, напомни, что у нас есть из бесшумного?
        - Два "велрода". Два "кольта". Глушители на "М4" - на каждую, стандартный комплект.
        - Тогда... нам может понадобиться все...
        * * *
        Собрались быстро. Патруль скомплектовали из расчета не штурмовых, а разведывательных и засадных действий. Фрукт взял "велрод" вместо обычного пистолета вдобавок к своему пулемету, Миддс оставил в ПВД обрез двенадцатого калибра, к которому он привык, и пистолет, и взял вместо них пистолет-пулемет "кольт-45" с интегрированным глушителем. Бит и Африканец остались при своих "М4", на которые они надели глушители и установили: на одну ночной прицел, на другую термооптический. Ночной прицел у них был и на "велроде" - новый универсальный монокуляр, который можно и на крепление на шлем прицепить, и на винтовку поставить. Точно такой же монокуляр был и для "кольта".
        Что такое "велрод"? Великобритания в области вооружения шла всегда своим путем, и этот путь был хоть и не всегда правильным, но всегда оригинальным. Оружейники, работающие на САС, взяли североамериканскую гражданскую винтовку "Рюгер 77-44" под сорок четвертый револьверный патрон "Магнум", уложили в гражданское "тактическое" ложе с откидным прикладом, установили магазин на десять патронов вместо четырех, большой интегрированный глушитель - и получилась бесшумная винтовка патруля. Бесшумная - это значит совсем бесшумная. Любое пехотное оружие, пусть и с установленным на него глушителем, дает шум от работающего механизма. А здесь перезарядка осуществлялась почти бесшумным ручным затвором, никаких движущихся частей в винтовке не было, звук выстрела гасил глушитель. В результате на обычном шумовом фоне звук выстрела из такой винтовки не был слышен и с пяти метров.
        К тому времени, как патрульные собрались, и усташи, и поляки выстроились на некоем подобии плаца. Вооружены они были изрядно - шесть пулеметов на сорок человек, гранатометы. Поляки отличались от хорватов тем, что они были в гражданском. Вот только после перехода по лесу во что превратятся гражданские шмотки?
        - Кто командир? - спросил Миддс.
        Высокий, заросший бородой человек, с тесаком на поясе и с запрещенным[8] шевроном U, прикрытым клапаном кармана, шагнул вперед.
        - Я, поглавник[9] Петач.
        - Воинское звание?
        - Поручик... - неохотно признал Петач.
        - Тогда - слушать мою команду, поручик. Карты с маршрутом выдвижения вам в штабе выдали?
        - Так точно, получили.
        - Готовьтесь к выдвижению. Вот этот... - первый сержант с презрением ткнул пальцем в тесак, - металлолом приказываю снять, вместо него раздайте еще патроны. Лишним не будет. Мы выдвигаемся через час. Вы - через два часа.
        - Простите?
        - Вопросы, поручик?
        - Разве вы не идете с нами?
        - Мы - разведывательная группа, будем вести разведку маршрута на большом удалении от вас. Рации на прием, при обнаружении противника мы сообщим вам. При боеконтакте - бой не принимать, выставить арьергардный заслон и отходить к границе.
        Поручик улыбнулся при последних словах. Вот вояки...
        - Так точно.
        САС
        На самом деле - пограничная зона не была сплошным лесным массивом, как это многие представляют[10]. Лесной массив был, его высадили специально, в тридцатые годы, как естественное укрепление против пехоты и тогда еще несовершенных танков. Но с тех пор прошло уже семьдесят лет, за лесным массивом никто не ухаживал с сороковых годов, когда появился десант и десантные планеры, и стало понятно, что лес для стремительного наступления не преграда. Лес же, высаженный в оборонительных целях и ставший гражданским, жил своей жизнью. Какие-то деревья досрочно завершили ее, будучи сраженными молнией или погрызенными древоточцами, на том месте, где они когда-то были, подрастала молодая поросль. Где-то лес разросся и захватил больше территории, чем это предусматривалось, рядом с деревнями его рубили и вывозили на дрова и топливные брикеты (делали это незаконно). Его никто не прореживал и не чистил, поэтому в лесу скопилось много валежника. В лесу контрабандистами были протоптаны тропы, оборудованы схроны, блиндажи, где хранились спирт, оружие, наркотики, прятались разыскиваемые. Некоторые блиндажи - писк моды
последнего времени - были оборудованы минами-ловушками, но далеко не все. Во-первых, мог подорваться и свой, поляк, тем более шмыгающий по лесу ребенок, а за это придется держать ответ. Во-вторых, казаки постарались довести до сведения королей приграничья, что если подобное появится, то живыми таких контрабандистов никто брать не будет. Так что на оборудование схронов фугасными закладками решались только самые отмороженные.
        Сразу же после пограничного леса шла сельская местность - холмистая, с полями, с перелесками, с богатыми приграничными поселками и пунктами дислокации казаков, занимающими господствующие высоты и за многие годы неплохо обжитыми и укрепленными. Единственно, что не строили казаки в таких пунктах, - это постоянное каменное жилье. Ну не строили - и все тут, жили в палатках и сборных модулях.
        Патруль вошел в лес с той стороны границы, когда уже совсем стемнело. САСовцы не знали, наблюдает за ними кто-нибудь или нет, ходили слухи, что у русских есть глаза и по эту сторону границы, поэтому они высадились с трактора с прицепом, неспешно ползущего по рокадной[11] дороге. Прицеп трактора был накрыт сверху брезентом, рачительные австро-венгерские фермеры так возили сено. На одном из поворотов, когда трактор был вынужден сбавить скорость, брезентовый полог чуть приподнялся, и четыре фигуры в черном скользнули в перелесок. Тракторист - он давно так "подрабатывал" - поехал дальше, как будто ничего и не случилось.
        - Построиться!
        САСовцы приняли некое подобие строя.
        - Идем колонной по одному. Дистанция... на удаление прямой видимости. Все команды подаю рукой. Африканец - ты первый. Фрукт - в хвост. Попрыгали.
        Ни звука.
        - Пошли!
        Когда Африканец сорвался с места, небо над головами британцев раскололось, ослепительная вспышка ярости Божьей разорвала воздух и первые крупные капли дождя упали на исстрадавшийся от суши лес. Дождя здесь не было десять дней...
        Казаки
        - От, бисова погода... Только вышли - и на.
        Сотник посмотрел на небо - тучи влекло в их сторону, низкий, нахмурившийся небосвод то здесь, то там разрезали ослепительные хлысты молний. Поднимался ветер.
        Плащей они не взяли, только коврики, чтобы лежать не на земле, но, если пойдет гроза, не говоря уж о ливне, они просто утонут на позиции.
        - Отходим? - Чебак с надеждой смотрел на командира.
        - А ты что - сахарный[12]? Что-то не заметно.
        - Зараз утонем, - смутился Чебак.
        - Выплывем.
        - Может, хоть натянуть что повыше?
        - Ветром сорвет, - вступил в разговор Соболь, на минуту отвлекшийся от установленной на бруствере неглубокого окопа "Кобре", - и видно будет. Как парус хлопать станет.
        - Оно так...
        - Эх, хорошо тем, кто в бэтээре сидит. Крыша над головой.
        Сотник думал о другом - бэтээры подошли, он в этом убедился лично. Другой вопрос - а смогут ли они пройти по раскисшему от дождя полю и занять позицию для огневого налета? Пусть они полноприводные, но все же гражданское шасси, да еще и перегруженное дополнительной броней и пулеметной башенкой. Если у них из средств поддержки будет только "Кобра", этого будет маловато, пусть она и ствол дерева навылет пробьет.
        Хотя почему только "Кобра"? У них два пулемета - на Востоке этого обычно оказывалось достаточно.
        Но ведь на Востоке и леса такого нет. Лес - не лучшее место для боя...
        - Зараз остаемся. Чебак, коли тебе не хрен делать, как языком чесать, возьми лопату, выкопай, куда воде стекать.
        Примерно через десять минут, когда дождь уже пошел, они засекли движение.
        - Левее, восемьдесят метров. Одиночная цель, - доложил Певцов, он отвлекся от пулемета и вел наблюдение через тепловизор.
        - Взять на прицел.
        - Идет со стороны позиций. Прячется.
        - При подходе на дальность броска гранаты - доклад!
        - Есть. Семьдесят метров... шестьдесят... Есть сближение!
        - Кто там есть?! - крикнул сотник, это было не так опасно, потому что дождь приглушал звуки. - Стрелять будем!
        - Божедар! Божедар се, не пуцайте, казаки!
        - Давай к нам по-тихому!
        Через пару минут к ним в окопчик свалился мокрый как мышь молодой серб. Сотник, не говоря ни слова, достал фляжку.
        - Хвала... О, це добре... Што такое?
        - Горилка. Самогон. Спичку поднесешь - зараз загорится.
        - Це добре. Радован спрошает - уходить с положая?
        - А сам что разумеешь? Если когда и пойдут - так только в такую ночь. Ни биплы не летают, ни по дорогам не пройдешь.
        - То так.
        - Вот и скажи ему - мы остаемся. А сами - как знаете.
        САС
        К тому моменту, как патруль пересек границу, разыгралось всерьез...
        Собственно говоря, на это они и рассчитывали, метеорологи обещали дождь, облачность всю ночь, нелетную погоду. После инцидента, когда при переходе группа была обстреляна неизвестными в пограничной зоне, правила безопасности ужесточили. Теперь предписано усилить разведку по маршруту следования, перед переходом использовать данные аэрофотосъемки для изучения предстоящего пути, больше работать с данными агентуры. Относительным нововведением стало прослушивание переговоров контрабандистов - по ним можно было узнать оперативную обстановку на границе в целом и в зоне перехода - конкретно.
        Обрушивающиеся на лес струи дождя пробивали кроны, падали на землю, собирались в низинах и овражках, где воды уже было по щиколотку. Почва в этом районе глинистая, поэтому вода не впитывалась, а развозила верхний слой и делала передвижение по залитому водой лесу не самым приятным занятием.
        Первый сержант Миддс уже два раза поскользнулся и упал, падая, он инстинктивно вытягивал руки вверх, чтобы уберечь винтовку, потому что винтовка не терпела ни сырости, ни грязи. Обмундирование, которое вроде как должно быть гидрофобным, воду все-таки впитало и теперь противно липло к коже. Вся спина и бок были в грязи, грязь отваливалась комками. Повторяя про себя нехитрый речитатив британской детской песенки, держа винтовку на вытянутых руках, чтобы при новом падении не допустить ее загрязнения, первый сержант упорно брел по залитому водой лесу.
        Вспомнились учения. Черная гора, или Пенн-и-ванн, - такая же проклятая, поросшая лесом гора в Северном Уэльсе, мерзком и промозглом месте, как минимум, десять месяцев в году из двенадцати. Там гоняли в хвост и в гриву новобранцев, их доводили до состояния скотского отупения, когда все, что остается в мозгах, это не упасть, донести ногу, делающую следующий шаг, и поставить ее на землю. Каждый из них когда-то впервые пришел на отборочный курс САС, и каждому из них инструктор сказал: мы не собираемся вас учить. Мы просто хотим вас прикончить. Кто выживет, тот остается с нами.
        Так готовили спецназ - и это были не самые страшные испытания. Штурмовиков рейхсвера выбрасывали с вертолета в Сахару, в джунгли, и они должны были выжить и выбраться к своим. Молодые германцы по два года обязательно проводили в "кайзергруппен", отрядах кайзера, где готовились к самым жестоким и беспощадным войнам, к повстанческой и противоповстанческой войне, проходили практику в Африке. В Священной Римской империи, в ее сердце - Великой Германии, - для их тренировок были построены целые города. Жестоко обходились со своими курсантами русские - после подготовки их забрасывали в Сибирь, в Афганистан с одним приказом - выжить. У русских были племена, которые с детства готовили своих мальчишек к службе в армии, - осетины, чеченцы, казаки. Он не поверил бы, если бы своими глазами не видел фильм, снятый в Российской империи британскими офицерами, побывавшими там по программе обменаОн не раз потом был на Черной горе, вспоминал ее, проклинал ее, а вот теперь все это пригодилось. Он уже не шел, он плыл по раскисшей глине, оскальзываясь и сцепив зубы. Но знал, что пройдет и не отступит.
        * * *
        Возможно, будь на месте британцев поляки или усташи, ничего бы и не произошло, они втянулись бы в овраг, где и были бы расстреляны сосредоточенным огнем со всех сторон. Но первыми, головным дозором, шли британцы, и более того - путь им торил Африканец, охотник и следопыт. А от него укрыться было невозможно.
        Томас Генри Хайкс - Родсток (вторую часть фамилии пришлось забыть еще его деду, чтобы не навлекать на себя лишних проблем) был первопроходцем - и этим все сказано. В числе первых его прапрадед, по семейным преданиям, работавший в доках в Ливерпуле, нанялся на корабль помощником судового механика - при этом в судовых машинах он ни хрена не понимал. Он даже не знал, куда идет этот пароход, он знал, что подальше от Британии, в новые земли - и этого было достаточно. Пращур их рода понимал, что в Великобритании слишком много людей и слишком мало земли, а потому никакой возможности пробиться наверх у него нет. Ему нужны были другие условия - когда сам отвечаешь за себя и полагаешься не на государство, не на общину, не на рабочий союз, а на себя и на свою винтовку. Это он получил в полном объеме - когда после длительного и опасного морского путешествия их корабль бросил якорь в порту Кейптаун на мысе Доброй Надежды. Надежда привела его сюда, надежда на лучшее, поэтому и название порта было глубоко символичным.
        Через несколько дней в составе большого каравана колонистов, купив на последние деньги ружье и место в повозке, Натаниэль Хайкс-Родсток отправился в долгий путь по земле прародины человечества, по Черному континенту, где опасность подстерегала на каждом шагу. Путь его лежал в частное земельное владение некоего мистера Сесиля Роддса, то самое, которое потом назовут Родезией.
        В Родезии Натаниэль Хайкс-Родсток поднялся довольно быстро. В тех местах было много пустой земли, и вся проблема заключалась в том, что на этой земле уже обитали люди. Впрочем, тогда матабелов не считали за людей, ибо только белый человек заслуживал это гордое звание. Шаг за шагом, пуля за пулей белые пришельцы ниспровергали авторитет местного короля матабелов, некоего Лобенгулы, который был настолько толст, что даже передвигался с трудом. После появление "така-така", скорострельного автоматического оружия, изобретенного неким мистером Хайремом Максимом, договариваться с матабелами стало и вовсе просто.
        Когда началась Бурская война - война британцев и Британской империи против буров, белых колонистов, потомков голландцев и французов, - ни Натаниэль, ни Джонатан Хайкс-Родстоки даже не раздумывали о своем отношении к войне и на чью сторону им встать в ней. Оба они присоединились к армии Ее Величества, и сделали это по своему убеждению и по чувству долга перед Родиной, перед Великобританией, поскольку искренне считали, что только Британия может принести в эти места свет цивилизации, вырвать Африку из вековой отсталости. Увы, в боях с бурами и Натаниэль, и Джонатан погибли, причем Джонатан погиб в собственном доме, куда приехал поправляться после ранения. Чья-то метко пущенная пуля нашла его и тут, оставив дом и семью на попечение пятнадцатилетнего Джека Родстока. Джек Родсток, крепкий, выросший в работе по имению, не по годам самостоятельный парнишка, со своей задачей справился и не только не промотал плоды трудов отца и дела, но и прирезал к имению, к землям Хайксов-Родстоков, еще два надела земли.
        Тяжелая, жестокая война, вихрем прокатившаяся по европейскому континенту и перекинувшаяся на другие, вылившаяся в ожесточенные бои на Востоке, схватки в Средиземном море, в Египте, лишила Хайксов-Родстоков всего. Буры, Южная Африка восстали моментально, горя ненавистью к британцам и желая отомстить за унижение. В двадцать первом году еще была какая-то надежда, тот же фон Леттов-Форбек со своим отрядом хоть и был опасен, но он не мог контролировать и надежно удерживать значительную территорию, его отряд был силен своей мобильностью, в столкновения с Королевскими Африканскими стрелками старался не вступать. Но после двадцать первого, когда силы Черноморского флота прорвались через проливы и присоединились к германскому Флоту открытого моря, полностью блокировав Средиземное море и выбив из боев Италию, когда подкрепления германцам хлынули сплошным потоком - надежды не осталось никакой. Джек Хайкс-Родсток превратился в Джека Хайкса, а его имение, фамильная земля была отобрана бурскими властями за то, что Хайксы-Родстоки дважды участвовали в войне на стороне Британской империи.
        Как ни странно, отняв землю, буры довольно лояльно отнеслись к Хайксу-Родстоку, ставшему теперь просто Хайксом, и к его семье. Дело в том, что на африканском континенте слишком большой вес теперь приобрела Германия на пару с Италией. Если внимательно посмотреть на карту, то Германия прямо или косвенно (земли вассалов, которые к Германии не относились исходя из принципа "вассал моего вассала - не мой вассал") владела пятьюдесятью процентами земель Африки, еще процентов пять-семь приходилось на Италию, которая сумела сохранить колонии в обмен на сепаратный мир. Была Франция, что-то оставалось у англичан, но большинство остальных земель принадлежало бурам, молодому независимому бурскому государству, которое моментально заключило договор о дружбе и сотрудничестве, признало право экстерриториальности немцев на своей территории и начало думать над тем, чтобы сохранить собственную независимость и не быть поглощенным новообразованной Священной Римской империей Германской нации. Потому-то и пригодились старые вояки типа Хайкса, которые знали, как воевать, и которых побаивались немцы, зная стойкость и
упорство британцев в обороне.
        Сначала дед стал охотником-проводником. В Южную Африку приезжали многие - русские, немцы, британцы, североамериканцы, дабы развлечь себя охотой на крупного и опасного зверя, - и дед им в этом помогал, он проводил их такими тропами, которые знал только он и матабелы, он подводил их на выстрел к таким слонам, от которых сейчас остались одни лишь легенды. Он открыл частную охотничью компанию, слава о проводнике все больше распространялась по свету, постепенно он взял в аренду земли в несколько десятков раз больше, чем составляло его поместье, нанял людей и снова встал на ноги. Налаженное дело продолжил Генри Хайкс, сын Джека Хайкса и отец Томаса Генри Хайкса.
        Но одно оставалось неизменным, и даже война не смогла ничего изменить. Все Хайксы остались подданными британской короны, и каждый из Хайксов-мужчин служил в армии Ее Величества. Правда, Томас Хайкс оказался единственным из рода, кто посвятил себя армии всего, без остатка, начав служить в Гвардейской бригаде и потом, пройдя экзамен, в САС. В САС нельзя служить наполовину: или ты служишь - или нет.
        ...Сейчас Томас Хайкс, осторожно и неторопливо ступая по раскисшей от дождя земле, вел группу. Он не торопился, он знал цену ошибки, он внимательно осматривался, и его спокойный, несуетный взгляд замечал то, что другие просто пропустили бы. Вон там поперек маршрута их движения прошло довольно крупное животное, даже не прошло - проломилось. Он плохо знал местный животный мир и поэтому не мог определить по следам, кто именно это был. Вон там водой подмыло корни дерева, скоро оно рухнет. Вон там...
        Разведчик не подал вида, что что-то заметил, он так же шел, стараясь не поскользнуться и не нашуметь, только теперь он знал, что с левого фланга кто-то есть.
        Все-таки казаки ошиблись. Точнее, ошибся сам сотник Велехов. Он переоценил сербов, он ни разу не ходил с ними в совместные вылазки, но решил, что, если те ходили в Австро-Венгрию и вернулись назад, значит, они умеют действовать в лесу и оставаться невидимыми. Подсознательно он сравнил сербов с казаками, хотя сравнивать было нельзя. Казачата готовились к службе с детства на профессиональной основе, их готовили к службе люди, прошедшие не один локальный конфликт, чаще всего - казаки, отслужившие на Востоке и знающие, что такое повстанческая война. А вот у сербов не было ни традиций, ни должной военной дисциплины, они были мстителями, но не военными. Их вряд ли бы обнаружили контрабандисты, поляки или хорваты из усташеских банд, но против британского следопыта-спецназовца они шансов не имели.
        Выйдя из опасной зоны - это было поле, мерзкое раскисшее поле, перемежаемое перелесками и отдельными деревьями, Африканец огляделся. Ливень утих, но дождь все еще шел, нудный дождь, морось, влага, висящая в воздухе. Африканец остановился и стал ждать своих, не подозревая, что уже находится в перекрестье прицела.
        Казаки
        Мерзкая, дождливая ночь сократила прицельную дальность до нескольких десятков метров - это если не использовать никаких современных прицельных приспособлений. А для тепловизора, установленного на "Кобре", мелкая морось давала отличный фон, на котором силуэт человека выделялся ярким пятном на монотонном сером фоне. Соболь подвел к остановившемуся и привставшему на колено человеку красное перекрестье прицела, на мгновение, ощупью включил дальномер. Шестьсот пятьдесят. Это много, тем более - ночью.
        Где остальные?
        Соболь подстроил прицел, жертвуя увеличением ради широкого поля зрения. Ага, вот еще... еще... и всего-то?
        Четверо. И больше никого.
        Это что - диверсионный отряд? Всего четверо? Не похоже. Больше это смахивает на разведывательный патруль дальнего действия, на такую же группу пластунов, как и они сами. Если чужаки пройдут чуть дальше, то обнаружат либо их засаду, либо укрытые до поры бронетранспортеры. Четверо - это совсем не та добыча, ради которой стоило бы затевать охоту, кем бы ни были эти четверо. Ежу понятно, что после того, как засада будет реализована, противник поймет, что на его группы, переправляющиеся через границу, ведется охота. И сменит тактику, затаится.
        Сотник положил ладонь на плечо стрелку, Соболь, не глядя, коснулся ее пальцем четыре раза - четверо. Тогда сотник, поймав его руку, на условном языке задал вопрос. Стрелок ответил отрицательно, то есть больше никого нет.
        Говорить, даже шепотом, они уже не решались.
        САС
        Первый сержант едва не запнулся за своего разведчика, залегшего в раскисшей земле. Весь его немалый опыт позволил обнаружить разведчика только за пять метров, если бы это был противник, он, скорее всего, был бы уже мертв.
        Первый сержант привстал на колено рядом, ревностно оберегая от грязи свою винтовку.
        - Что?
        - Засада, - ответил разведчик едва слышным в шуме дождя шепотом, - слева.
        - На выходе?
        - Да...
        Первый сержант и сам подозревал нечто подобное, но конкретно ничего не заметил. Тут была холмистая местность - плоские, поросшие деревьями холмы, переходящие в перемежающиеся перелесками поля картофеля. Здесь, в этих холмах, можно было легко маневрировать, уходить от обстрела, самим наносить неожиданные удары, но в то же время здесь было раздолье и для засады противника. Проклятый лаз - в нем побеждает тот, кто застанет противника врасплох.
        Рядом с шумом плюхнулся в грязь Бит.
        - Засада слева, - проинформировал его командир.
        Кенсилворт не пошевелился - сразу понял, что за ними наблюдают, и если до сих пор не открыли огонь - значит, неспроста.
        - Уходим левее, - предложил Африканец, - это, наверное, отсечная позиция.
        Опытные специалисты, имеющие за плечами британскую Индию, САСовцы сразу просчитали возможный рисунок засады. Позиция у самой границы, на кромке леса, может быть не единственной, она может превратиться в наковальню, призванную отсечь отряд противника от леса и от границы. А где-то там впереди будет молот - атакующий отряд, вероятно, с тяжелым вооружением и даже бронетехникой. Первым делом, пока это возможно, надо уйти вправо или влево, выскользнуть из пространства между молотом и наковальней и получить свободу маневра. Потом, получив ее, они смогут атаковать либо молот, либо наковальню с неожиданной позиции и за счет бесшумного оружия основательно проредить их ряды. Либо просто уйти обратно через границу.
        - Влево. Ищи позиции! - решил Миддс.
        - На кромке леса, босс.
        Казаки
        - Они уходят! Левее! - прошептал Соболь, и то, что он осмелился произнести это вслух, яснее всего свидетельствовало о том, что план трещит по швам.
        Сотник попытался поймать их в прицел пулемета, но видно было очень плохо. Британцы не сблизились с ними, не вошли в "мешок" между молотом и наковальней.
        - Просекли?
        - Или догадались...
        - Идут к лесу.
        - Не стрелять!
        Только бы не начали стрелять сербы. Если начнут, то засада накроется уже капитально. Тут может получиться так, что эти просто скроются в лесу, может, они ничего и не видели, просто почуяли неладное и решили скрыться. Если начнется стрельба, на дальнейших засадных действиях можно поставить крест.
        Сербы
        Огонь открыли сербы. На сей раз они дождались куда лучшей дичи. Отряд британцев скрылся в лесу, вышел из зоны огня, но примерно через двадцать минут появился другой отряд. Все как положено - с головным дозором в три человека, у каждого из которых были приборы ночного видения. Дальше, на удалении примерно в сто метров, шли основные силы в колонну по одному. Но был еще и фланговый дозор...
        Усташи
        Фланговый дозор состоял из трех человек, у которых был один пулемет. Вообще с каждым из дозоров - головным, фланговым, замыкающим - было по пулемету, потому что малое количество личного состава следует уравнивать усилением огневой мощи.
        В левый фланговый дозор попали только усташи - военизированные формирования усташей считались намного более боеспособными, нежели боевые отряды польской эмиграции. Из поляков вообще получались плохие воины: фанатичные, готовые умереть за Польшу, но в бою неустойчивые, слабо дисциплинированные, склонные к неразумным атакам и так и не понявшие, что лучше не умереть за Польшу самому, а сделать так, чтобы за Польшу умирали другие, ее "оккупанты" - так они называли русских. У усташей же не самая лучшая военная подготовка компенсировалась хитростью и звериной жестокостью.
        Как получилось так, что в начале двадцать первого века на территории просвещенной Европы активно, варварски действовали усташеские отряды? Как же так вышло, что этого никто не замечал, никто не замечал творящейся дикости, более соответствующей исполненному жестокости и фанатизма европейскому Средневековью? Да просто никто не хотел замечать, вот и все. Хорваты вообще рождались и жили в обстановке вялотекущей гражданской войны. Ведь это были те же сербы, только перешедшие в католичество, их столицей был Загреб. Сама Великая Хорватия была краем сельскохозяйственным: много лесов, мало хороших дорог - такой край словно был создан для повстанческой войны. Кто только ни скрывался в балканских лесах - сербские четы, албанские (арнаутские) банды, активно вытесняемые из албанского королевства - вассалитета Италии, откровенные разбойники и бандиты без особых политических взглядов. Созданные адвокатом (поглавником) Павеличем для геноцида сербов, теперь эти отряды превратились в нечто вроде параллельной армии, а в сельской местности подменяли полицию и выполняли роль отрядов самообороны. Самообороны от тех,
кто скрывается по лесам. Дети, в семь-восемь лет получавшие свое первое оружие, становились усташеским пополнением, усташи казались им защитниками, спасающими село от набегов. И самое страшное, что если не смотреть на картину в целом, - то так оно и было.
        И потому четников не пугали ни чужой лес, ни дождь - они сами не раз, еще будучи пацанами, участвовали в прочесывании в лесу и знали, что делать, чтобы остаться в живых. Они шли короткой цепочкой, пустив вперед самого молодого, дальше шел командир дозора, дальше - пулеметчик, он шел последним, чтобы в случае чего успеть занять позицию и прикрыть остальных. Шли они, не видя основного строя и ориентируясь лишь по компасу и едва слышному шуму, доносящемуся оттуда, где шла колонна. Каждые десять минут к ним высылали посыльного из основной колонны - это было связано с тем, что в пограничной зоне следовало соблюдать радиомолчание.
        Сербы рискнули - они расположились так близко к основной тропе и замаскировались так хорошо, что, несмотря на весь свой опыт, фланговый дозор усташей их не заметил. Прошел буквально в нескольких шагах, оскальзываясь на мокром склоне холма, едва заметный в темноте и пелене мороси.
        О том, что нет посыльного, хорват побеспокоился не сразу - они шли вперед еще минут пять, прежде чем командовавший дозором поглавник посмотрел на часы. Затем вспомнил, когда последний раз к ним прибегал посыльный - с того времени прошло двадцать три минуты.
        - Где посыльный? - спросил он, резко остановившись.
        Никто не ответил.
        - Франтишек, живо до поглавника!
        Но не успел Франтишек - молодой хорват, только год назад ставший полноправным усташом и ушедший в лагерь лишь потому, что в его родном селе не было работы - пробежать и несколько метров, как ночь взорвалась паутиной огненных трасс. Одна из них сразу же нашла Франтишека - и он рухнул там, где стоял, орошая своей кровью ставшую враз негостеприимной польскую землю...
        САС
        - Босс!
        Первый сержант и сам видел, что произошло - и видел, и слышал. Но теперь они вышли из-под удара и были готовы нанести ответный.
        - Фрукт, прикроешь. Остальным работать засаду.
        Казаки
        - Где бэтээры?! Где они, мать их?!
        - Выдвигаются! Застряли!
        - Мать их в дыхало!!! Пусть на руках вытаскивают!
        План летел ко всем чертям. Сербы недостаточно далеко отпустили основные силы хорватов от своих позиций - и теперь получилось, что хорватам удалось сблизиться с ними, а вот от позиции казаков, где их ждали пулеметы - верный козырь в любой игре, - наоборот, было слишком далеко. Нет, пулеметы до них очень даже добивали, а вот ночной прицел на такой дистанции уже был бесполезен...
        Сняв бесполезный прицел, сотник бил по вспышкам, пытаясь подавить прежде всего пулеметчиков противника. Пулемет содрогался, одну за одной выпуская короткие очереди, каждый третий патрон в ленте был трассирующим - и при каждой очереди то один, то два светляка, каждый размером с шаровую молнию, летел в сторону поляков. Но Велехов ничуть не сомневался в малой эффективности такого огня - он бил по целям, которые не видел, никто не корректировал его прицел. Если он кого-то и мог зацепить, так только случайно...
        - Где броня?!
        Откуда-то сбоку и с тыла глухо забухал крупнокалиберный одного из бронетранспортеров - не в силах выбраться из раскисшей каши, казаки открыли огонь вслепую, больше для того, чтобы напугать противника. КПВТ тоже бил трассерами, красными, и каждый трассер был как маленькое солнце...
        В последний раз лязгнув, умолк ПКМ. Сотник повернулся, грязный, измазанный с головы до ног, с дико сверкающими глазами.
        - В атаку, казаки!
        Подхватив лежащий рядом автомат, он встал в полный рост и, оскальзываясь в грязи, побежал вперед...
        САС
        Что ночной, что тепловизорный прицелы на винтовках британцев работали почти на предельной дальности, давая вместо четкой картинки мутные разводы, в которых с большим трудом можно было опознать человеческие фигурки. Сербы были в заранее отрытых окопах, и это еще больше затрудняло охоту, слишком мала была видимая мишень.
        Плюсом для британцев было то, что в горячке боя на них никто не обращал внимания.
        Бронетранспортеры первым заметил Фрукт. Снайперы засели на деревьях, а он остался внизу, прикрывать их. Найдя подходящую позицию, он направил пулемет туда, откуда можно было ждать подкреплений - в сторону казарм пограничной стражи, которые, если верить картам, находились в нескольких милях отсюда. Дороги все развезло, вряд ли русские успеют сюда быстрее, чем через полчаса, даже если они знают про перестрелку. Фрукт оторвался от пулемета, чтобы осмотреться, и увидел едва заметные темные тени в поле, примерно в километре от их позиции. Он привстал, чтобы разглядеть их - в этот момент один из бронетранспортеров открыл огонь.
        В темноте это выглядело страшно. По-настоящему страшно, не так, как в обычном бою - там тоже стреляют трассерами. Но не так. Отдельных трассеров видно не было - просто раздался грохот, и словно раскаленная, прямая дуга электрического разряда пролегла между бурчащей дизелем черепахой и склоном, где шел бой. И там, куда уперлась эта дуга, во все стороны полетели искры. А потом это произошло еще раз. И еще...
        Команду на отход голосом давать было поздно, поэтому первый сержант просто вырвал из кармана разгрузочного жилета стакан одноразовой ракетницы, дернул за кольцо. Ракетница больно отдала в руку, плюнула в небо сгустком огня, миг - и красный светляк повис над полем боя, качаясь на парашютике и освещая мерцающим алым светом всю картину ночного боя - трассы очередей, вспухающие на склоне среди деревьев разрывы гранат, животный вой и ор с обеих сторон.
        Пустив ракету - сигнал общего отхода, возможно, уже бесполезный, сержант полетел с дерева вниз и сделал это как нельзя вовремя - по веткам деревьев, пока по самому верху, протарахтела пулеметная очередь, на САСовцев посыпались ветки.
        Кто-то толкнул сержанта в бок - оказалось, Фрукт.
        - Сваливаем!
        - А эти?
        - Сваливаем, говорю тебе! Общий отход, пусть выкручиваются сами!
        Вторая очередь легла уже ниже, пули чесанули по деревьям - смерть искала их.
        Группа поддержки
        Один из вырвавшихся из грязевого плена бронетранспортеров выбрался на огневую позицию. Сидевший за пулеметом урядник лихорадочно пытался понять, кто где, кто свой, а кто - противник. По идее на позициях своих был маяк - вспышка, но это по идее, а на деле вспышек этих было так много, что понять, кто где, можно было лишь приблизительно. Не решаясь использовать КПВТ, он дал очередь только поверх, чтобы пугнуть - казак начал стрелять частыми, прорезающими лес очередями из ПКТ, благо две тысячи патронов - хватит надолго...
        Сербы
        Очередной магазин вылетел в считаные секунды, какое там прицеливание - убить, пока не убили тебя! Божедар не первый раз ходил на ту сторону, но там все было по-другому. Ни разу они не схватывались с численно превосходящим противником накоротке. Да так, что от своих позиций до позиций противника - рукой подать. Они знали свои возможности и выбирали противника по себе, а если такового не было, просто возвращались.
        Что-то плюхнулось в грязь, удивительно, но молодой серб услышал это сквозь грохот жестокого боя.
        Он и сам не понял, что подняло его из окопа - нет, не взрыв. Он должен был умереть в эти секунды - в окоп и в самом деле скатилась осколочная граната. Но он выскочил из окопа, автомат выплюнул последние пули - и так, с пустым магазином, серб бросился в самоубийственную атаку.
        - Живео Сербия!!!
        Где-то впереди, на черном бархате ночи, среди теней древесных стволов затрепыхался в руках усташа ослепительно желтый цветок, но пули чудесным образом миновали серба. С разбега он врезался всей своей массой в усташа, валя его на землю. Усташ попытался выхватить сербосек, но сербосек не предназначен для боя, сербосек предназначен для того, чтобы максимально быстро забить человека, как скотину, из ножен же его быстро не достанешь. Серб успел первым, у него был хороший боевой нож, без гарды, с двусторонней заточкой и мгновенно выхватывающийся. Рука сама нащупала его, выдернула из ножен, Божедар ткнул наобум раз, второй, и нож со всего размаха наткнулся на что-то твердое и застрял. Усташ был взрослым и сильным, несмотря на ножевое и пулевое ранения он попытался перевернуться, чтобы оказаться наверху, но серб не позволил ему это сделать. В следующую секунду нестерпимая боль в глазах едва не заставила Божедара отпустить усташа, ему показалось, что оба его глаза вытекают на лицо. Но он не поддался - мотнул головой, что-то попалось ему, и он вгрызся в это, вгрызся со звериной, нечеловеческой яростью,
чувствуя омерзительный вкус того, что он грыз, и соленую влагу, наполняющую рот. Два человека, молящихся по-разному одному и тому же богу, сцепившись в смертельном объятье, грызли, душили, били один другого в отчаянной попытке спасти свою жизнь и забрать чужую. Усташу все же удалось перевернуться, он оказался вверху - и в этот момент в метре от них пуля КПВТ напрочь перебила ствол дерева, под которым они сцепились в смертельной схватке. Обрубок ствола начал медленно падать на них...
        * * *
        Ночью, в пограничном лесу, почти ничего не видя из-за деревьев и дождя, люди по сути одной крови, но разной веры свирепо истребляли друг друга. Они стреляли друг в друга, резали, били, сходились в рукопашных схватках, использовали ножи, тесаки, саперные лопатки. Они убивали друг друга не только потому, чтобы самим не быть убитыми, но и потому, что ненавидели друг друга и желали друг другу смерти. В этом озлобленном, рычащем, кричащем, плюющемся свинцом и поливающем землю кровью человеческом комке нельзя уже было различить отдельных людей, люди слились в нечто единое. Но слились не в акте любви, дающем новую жизнь, а в акте ненависти, приносящем только смерть и страдания. Потом, позже, люди дадут громкие определения этому - героизм, свобода, месть, желая словами этими заслонить истинный смысл происходящего. И в противоестественном человеческой природе этом акте, как и в акте любви, тоже зарождался плод, но это не был плод любви. В этом соитии ненависти, жестокости и смертоубийства, под плачущим дождем небом зарождалось зло...
        Утро следующего дня
        Лес
        Вороны... Проклятые вестницы смерти, сопровождающие ее во всей человеческой истории, уже были здесь. Надсадно каркая, они рассаживались по деревьям, зыркали антрацитно-черными бусинками глаз по сторонам, примеряясь к павшим и словно спрашивая живых: "А почему ты жив? А почему ты не с теми, кто пал? А почему ты еще человек, а не кусок остывающего, годного к употреблению мяса?" И у тех, кто остался живым в этой бойне, не было ответа на эти вопросы. И поэтому они просто отгоняли этих ворон, бросали в них палки и комки грязи, потому что стрелять было нельзя. Граница.
        Но вороны не улетали. Лениво поднявшись на крыло, они перелетали на соседнее дерево и снова начинали пытать выживших. Пытать вопросами, на которые не было ответа.
        - Ты извиняй, пан коммандер... - сказал Радован, - но боле мы так не пойдем.
        Сотник устало махнул рукой. Кружилась голова. Он уже сожрал таблетку, оставшуюся у него с армейских заначек - легче не становилось. Разве что в голове прояснилось, но сотник знал, что за эту таблетку потом придется расплачиваться жесточайшей головной болью.
        Из леса выносили и рядком складывали трупы. Отдельно сербские, отдельно остальные, тех, кто попал в засаду. Сербских пока было восемь. Усташей перевалило за три десятка. И это было еще не все - казаки прочесывали лес.
        - Господин сотник!
        Еле переставляя ноги по чавкающей, напитанной влагой земле, сотник пошел на зов. Соболь ждал его у лежащих на плащ-палатках тел погибших четников.
        - Что тебе?
        - А вот. Сюда глянь.
        Сотник глянул, и ему стало так плохо, что захотелось завыть. Завыть, выколоть себе глаза - просто, чтобы никогда больше этого не видеть. Перед ним на плащ-палатке лежала девчонка, четница. Совсем молодая...
        - Что? - не понял сотник.
        Вместо ответа снайпер показал на запекшиеся кровью волосы.
        - Ранение в голову. Очень точный выстрел. У троих из четверых то же самое. И как минимум один трехсотый, тяжелый - так же.
        - Снайпер?
        - Он самый.
        - Откуда?
        Соболь огляделся по сторонам. Он вытащил из окопа всего лишь эту девчонку, но как лежала убитая, запомнил.
        - Вон оттуда. Примерно на час[14].
        - Сходим?
        - А и давай.
        - Чебак! - заорал Велехов, расплатившись за это очередным взрывом головной боли.
        Неловко придерживая трофейный пулемет, к ним подбежал Чебак.
        - Певец где?
        - Его... дифензива мордует... с есаулом зараз приехали.
        - Чего ж его?
        - За нас потом возьмутся. Есаул сказал - не уходить никуда.
        Сотник махнул рукой.
        - Надо, найдут, на то и дифензива. Пошли. Я первый...
        Оскальзываясь на размокшей от дождя почве, вытянувшись в редкую цепочку, казаки двинулись вперед. Первым шел Велехов, потом Соболь, последним - Чебак, сдури схвативший трофейный пулемет - как малый, прямо. Сотник внимательно смотрел себе под ноги - еще лучше было бы обзавестись какой-никакой палкой, но палки не было.
        - Где?
        - А вон к тому леску правь, - сказал Соболь, - не думаю, что они с открытой местности работали. Откуда-то сверху...
        Лесок здесь выдавался в кошеную ленту поля небольшим огрызком - сразу было видно, что происходивший западнее бой затронул и это место. В некоторых местах ветви были сбиты, а древесные стволы похлестаны пулями.
        - Рассредоточиться. Искать следы. На удаление прямой видимости. Опасаться мин.
        Последнее было маловероятным - ночью, в боевой обстановке, когда хлещет пулемет, да вот-вот КПВТ врежет со всей дури, не до мин. Но всякое бывает, лучше подстраховаться.
        - Командир! - почти сразу позвал Соболь.
        Сотник подошел, глянул по сторонам - прежде всего он искал гильзы, потому что если был бой, то не может не быть гильз. Гильзы часто бывают блестящими, обнаруживаются легко. Но гильз не было - только сырая, покрытая хворостом и листовой гниющей подстилкой земля.
        - Что?
        - А вот - глянь.
        На стволе дерева в нескольких местах были грязные разводы. Сотник отковырнул кусочек уже почти засохшей грязи, посмотрел себе под ноги, потом туда, откуда они пришли. Вновь посмотрел на свои, измазанные грязью, весящие под целую тонну говноступы.
        - Гильз нету?
        - Нет. Думаю, винтовка с мешком. Получается, еще прицел был, и неслабый прицел. Для такой-то дальности. И глушитель.
        Гильзоулавливатель, прицел и глушитель. В строевые команды такое оружие не выдают. А гильзоулавливатель вообще в армии почти не применяется, Велехов за все время службы не получал оружие с гильзоулавливателем. Нет их ни на снабжении армии, ни на снабжении казаков. А тут, похоже, был.
        - Петр Михеевич! - заорал откуда-то издали, даже голос был приглушен расстоянием, Чебак. Двое казаков поспешили к нему.
        - Ты куда зараз рванул, сукин кот? - спросил Велехов. - Сказано было: на удаление прямой видимости. Мабуть с головой распрощаться хочешь.
        - Смотрите.
        Соболь присел, щупая почву. Потом острый глаз его заметил что-то непонятное, необычное - его рука мгновенно метнулась в том направлении, он поднял несколько листьев, поднес к глазам, потом попробовал языком.
        - У них трехсотый, - озвучил он, - как минимум.
        Трое казаков, не сговариваясь, посмотрели в темный, мрачный, поросший кое-где сломанным кустарником лес.
        - Сходим? - с надеждой предложил Чебак.
        - Совсем с головой не дружишь? - вызверился сотник. - Я зараз схожу. Это тебе не к сербам бегать. Да... пулемет им отдай. Их доля. Честная...
        18 июня 2002 года
        Тегеран
        Есть одна очень хорошая поговорка. "Самое первое чувство - самое верное и искреннее, и поэтому его следует всегда оставлять при себе". Увы, но не всегда так получается.
        Сегодня я уже ругал себя за то, что сказал вчера. Это были слова, достойные салонной истерички, но не русского офицера, имеющего особое задание, и не посла великого государства. В разведке нет понятия "отбросы", в разведке есть понятие "годный к вербовке материал" и "материал, не представляющий оперативного интереса". И на то, что от материала воняет за километр, настоящий разведчик не обратит внимания. Даже обрадуется - такими "отбросами" проще управлять.
        И все-таки видеть наследника больше не хотелось...
        Наверное, сейчас кто-то обвинит меня в лицемерии и лживости. Напомнит Бейрут. Напомнит и Белфаст - тоже есть что напомнить. Вряд ли кто-то знает про это - и про то, и про другое, но допустим, что напомнит. И будет не прав.
        Разница между этим всем есть. Она в том, что все, делавшееся в Бейруте и Белфасте, было вынужденной необходимостью. Именно вынужденной, и каждый, кто этим занимался, понимал это. Здесь же - это не вынужденная необходимость. Это норма, чудовищная норма, когда армейских офицеров строят на плацу, выбирают по жребию одного из них и заставляют направлять асфальтовый каток на человека. Пусть на террориста, но все-таки человека. А наследник, будущий глава государства, с удовольствием наблюдает за этим.
        Поняли разницу? Если нет, то и читать дальше не стоит. Не поймете...
        Чувствовал я себя скверно - более чем. Болели ноги. Вовремя не промытые и с грехом пополам обработанные раны дали о себе знать. А то, что я не вовремя обратился к эскулапам и пару дней просто терпел боль - дало знать еще хлеще. Почти сразу после того вояжа в тюрьму особого режима и бессмысленно жестокой казни я свалился пластом - в тот же вечер и целую неделю не мог встать. Посольский доктор, отогнав от меня местных эскулапов, осмотрел мои ноги и сказал, что, если я не хочу заражения крови, надо принимать меры, и принимать их быстро. В конечном итоге меня эвакуировали на крейсирующий в Персидском заливе авианосец "Николай Первый", где мной занялись уже флотские эскулапы, привычные к самого разного рода травмам и осложнениям. Эвакуировали вертолетом, который сел прямо у посольства, на одной из больших лужаек. Удивительно, но ноги мои остались до сих пор при мне, и через неделю меня переправили обратно, снабдив несколькими пачками каких-то антибиотиков, которые мне прописали принимать по два раза в день. Но это ерунда, главное - не ампутация.
        Это я так шучу. На самом деле - прескверная шутка, никому не советую повторять. Умереть от инфекции - не мужская смерть, даже если инфекция вызвана ранениями при взрыве.
        Чем занималась моя супруга, Аллах знает, но встретила она меня подозрительно приветливо и даже наградила настоящим, жарким до невозможности поцелуем. Если женщина так себя ведет - значит, чувствует за собой вину. Но проверять было некогда - я тоже чувствовал за собой вину, и вину немалую. Сколько времени уже здесь, а полезной информации ни на грош.
        Так не работают...
        От госпитализации еще на какое-то время я отказался наотрез - накачать антибиотиками меня сможет и местный посольский врач, а больше ничего не нужно. Поэтому с самого утра я поехал в посольство.
        Добрался нормально - Тегеран по утрам был вообще тихим городом, а зеленая зона - еще тише. Было жарко, как и всегда летом, в здании посольства настежь были открыты все окна. Из дома я выехал рано, Тегеран пока не проснулся, движения почти не было.
        У самой ограды посольства стоял белый экипаж Баварских моторных заводов, на него я обратил внимание сразу - вообще, все припаркованные у посольства незнакомые машины надо немедленно брать под контроль. Номера - обычные, гражданские, за слегка затемненным стеклом - отчаянно зевающий водитель. Вмешиваться не стал, но решил, что как только доберусь до своего кабинета, сразу вызову командира группы охраны посольства и спрошу его, что это за машина припаркована у самых ворот. Если он не сможет сразу ответить, значит, с обеспечением безопасности посольского здания у нас явные проблемы.
        Охрана поприветствовала меня, справилась о моем здоровье. Здесь все были свои, и все понимали, что просто так ранение, да еще минно-взрывную травму осколками фугаса, посол получить не может. Да и про мое звание тоже было известно - это секретом не делалось. Поэтому стоявшие в охране десантники считали меня своим и отдавали честь искренне, это сразу было заметно. Насколько я знаю, некоторые "ответственные лица" награждали стоящих на часах "катеринками" с наказом выпить вечером за их здоровье, но я этого не делал, понимая, что это обидит десантников.
        В присутствии, как всегда, было пусто, нанимать секретаря я не видел смысла, в кабинете я бывал редко, а любой посторонний человек - риск утечки информации. Даже информация о посетителях и времени прихода-ухода может быть весьма и весьма опасной. Цветы если и поливали, то нерегулярно.
        А еще в кабинете кто-то был...
        Это я понял очень просто. Если уходите из помещения, в котором есть что-то важное и ценное для вас, оставьте в косяке двери нитку или волос, а потом посмотрите, осталась она на месте или нет. Я оставлял белую нитку, но клал ее наверх, на полотно двери. Именно эта нитка валялась сейчас на полу перед дверью.
        Весь обратившись в слух, я осторожно взял графин - большой, массивный, хрустальный, - вылил имевшуюся там воду в горшки с цветами. Оружия у меня с собой не было, послу носить его не пристало, тем более в посольстве, но в умелых руках и графин - оружие. Поудобнее перехватив его за дно - и не выглядит подозрительно, и бросить можно быстро и точно, - я толкнул от себя дверь кабинета.
        - Ваше Сиятельство?!
        В углу в одном из двух кресел "гостевого уголка" в гражданском, ослепительно белом костюме сидел Его Сиятельство, шахиншах Персии Мохаммед. Увидев меня, он поднялся мне навстречу, не обращая внимания на графин. Хотя ведь понял, для чего он - по мелькнувшему хищному взгляду заметно: понял!
        - Я решил лично поздравить вас с выздоровлением, экселенц... Так, кажется, принято обращаться к послу?
        - Совершенно верно... Ваше Сиятельство... разрешите...
        Я оглянулся по сторонам, поставил пустой графин на стол.
        - Давайте, присядем здесь, - шахиншах показал на приставной столик у моего большого письменного стола - за ним можно было сидеть друг напротив друга.
        Что происходит, чем вызван этот, вне всяких сомнений, странный визит, я не понимал.
        - Я решительно рад вашему выздоровлению, Искандер... - сказал шахиншах, и по его голосу не было понятно, действительно ли он рад, или просто это формула дипломатического этикета. - Я был очень удивлен, когда вы отказались от услуг наших врачей. В Тегеране есть медицинский университет, и вот уже пятьдесят лет там преподают лучшие русские доктора. На это время они взрастили немало лекарей-персов, истинных наследников Ибн Сины.
        - Ваше Сиятельство, я не сомневаюсь в квалификации этих лекарей и приношу глубочайшие извинения за то, что своим поступком поставил под сомнение их профессионализм. Но такие ранения, какие были у меня, лучше всего умеют лечить военные медики, работающие на кораблях флота.
        - Сорейя-ханум несколько раз приглашала вашу супругу во дворец, чтобы узнать о вашем самочувствии и поинтересоваться, не надо ли вам чего. Она порывалась навестить и вас, но я запретил это делать, потому что больного мужчину может навещать лишь другой мужчина. Женщины не должны видеть нашей слабости.
        - Передайте мою искреннюю благодарность Сорейе-ханум и сообщите ей, что, хвала Аллаху, я поправился.
        - Да, хвала Аллаху. Сорейю-ханум разбирает любопытство, при каких обстоятельствах вы получили столь тяжелые ранения?
        - Увы, Ваше Сиятельство, тяжелы были не раны, тяжела была моя самонадеянность и глупость, едва не похоронившие меня под тяжестью своей. Я уподобился ослу, который сам взвалил на себя хурджин весом больше, чем он мог унести. Я не обратился вовремя к услугам докторов и от этого едва не погиб. А ранения эти я получил в Багдаде, когда взорвали отель "Гарун Аль-Рашид". Я как раз находился на первом этаже, когда произошло это мерзкое злодеяние.
        - Это действительно мерзкое злодеяние, экселенц, - подтвердил Светлейший, - и те, кто совершил такое, заслуживают мучительной смерти.
        Очень интересно играть в такие игры. Они называются: ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. Или "Да и нет не говорить, черное и белое не называть". Чертовски интересно.
        - Мерзкое, - подтвердил и я, - и когда этих ублюдков поставят перед судьей, я бы не надеялся на то, что судья проявит к ним снисхождение.
        Шахиншах тяжело вздохнул, потом провел ладонями по лицу, как при совершении намаза. И словно снял с себя маску, теперь на меня глядел совсем другой человек, жестокий и решительный.
        - Оставим словесные игры, экселенц. Я знаю, что у вас произошло с моим сыном. Я знаю, что он вам показал и какова была ваша реакция. Я хочу спросить вас, экселенц: то, что произошло на ваших глазах, - справедливо?
        - Нет, Светлейший, - ответил я.
        Шахиншах хищно улыбнулся.
        - Рад это слышать. На свете найдется немного людей, которые рискнут не согласиться со мной. Тем ценнее ваш ответ, и тем больше я хочу услышать объяснения. Почему же вы считаете произошедшее несправедливым, Искандер? Ведь и у царя Александра за терроризм полагается смерть.
        - Да, смерть, Ваше Сиятельство. Но никто в вашей стране не подумает совершить такое, что сделал ваш сын. Да, террористов повесят или расстреляют. Но никто и не подумает раздавить их строительным катком, причем заставить это сделать офицеров одного из гвардейских полков, а остальных поставить в строй наблюдать за этим зрелищем. Не следует множить зло без необходимости. У нас казнь - необходимость, у вас же она - месть и кровавое развлечение. Это плохо.
        Шахиншах задумался, пригладил пальцем аккуратные усики.
        - Вы жили в другой стране, Искандер, и не знаете Востока. У вас все по-другому. Иногда я удивляюсь тому, как живут на севере. У нас казнь - это не просто казнь. Казня своих противников, преступников, заговорщиков, глава государства должен не просто их убить. Он должен вселить страх в сердца своих подданных, заставить их просыпаться по ночам в страхе и вспоминать то, что они видели. Иначе это будет повторяться - раз за разом. Здесь любовь и страх - почти одно и то же. Вы мало пробыли на Востоке, экселенц, чтобы понимать, какова здесь жизнь и как следует править. Но, пробыв здесь подольше, вы поймете - и согласитесь со мной.
        - Господь един, Ваше Сиятельство, и карает он по делам.
        - Но разве та кара - не от Господа?
        - Увы, нет.
        Шахиншах снова помолчал, но смотрел он теперь на меня по-иному. В его взгляде проскальзывало что-то еще, что-то, чего там никогда не было.
        Уважение...
        - Я не могу просить за своего сына, экселенц, но я прошу от своего имени - выполнить мою просьбу. Вы ведь помните ее.
        - Я помню ее, Ваше Сиятельство. Воистину мне стыдно за слова, сказанные мной наследнику, но тогда я уже был болен. Моя задача - научить наследника чему-то новому, оградить его от ошибок, какие он может совершить, - и даже в том случае я должен был указать ему на его ошибку и оградить от нее.
        - Я рад это слышать...
        Шахиншах снова задумался, а потом сказал такое, чего я никак не ожидал услышать:
        - Знаете, Искандер... У нас в стране есть такая форма монаршьей милости - когда я милостиво выслушиваю просьбы особо отличившегося подданного и исполняю их, какими бы они ни были. В разумных пределах, но эти пределы широки. Я знаю, что у вас в посольстве накопилась масса нерешенных вопросов - от ваших купцов, от наших купцов. Есть неподписанные контракты, есть вопросы, которые не решаются из-за нашей проклятой бюрократии, которую даже я не смог победить. Я готов оставаться здесь столько, сколько это потребуется, и лично рассмотреть любой вопрос, который вы посчитаете нужным передо мной поставить.
        Не знаю, был ли где-то и когда-то такой посол, который добивался бы такого. Орден святого Владимира за подобное решение вопросов - в самый раз, никак не меньше.
        - Ваше Сиятельство. Я нижайше благодарю вас за оказанную мне и нашему государству честь и нижайше прошу позволения пригласить в кабинет моего помощника, чтобы со всем уважением изложить все просьбы и ходатайства, которые у нас накопились на сей день.
        Я снял телефонную трубку, набрал короткий номер.
        - Варфоломей Петрович?
        - Ваше Превосходительство? С возвращением...
        - Спасибо. Извольте немедленно собрать все требующие решения дела по всем отделам посольства. Особенно коммерческие и торговые, я знаю, что у нас там завал. И сразу входите ко мне с докладом, не испрашивая позволения. Сколько времени это займет?
        - Минут десять, Ваше Превосходительство.
        - Десять минут. И ни минутой больше. Я вас ожидаю.
        На решение всех дел ушло часа три - Варфоломей Петрович был профессионалом из профессионалов в этой работе и собрал, видимо, все дела, которые требовали решения, даже безнадежные. За это время мы добились контракта на строительство инфраструктуры добычи на двух новых нефтяных полях Каспия, контракта на поставку пятидесяти скоростных электровозов для грузовых перевозок, контракта на поставку десяти новеньких широкофюзеляжных самолетов, а также принципиального согласия на строительство второй очереди крупного производства по сжижению природного газа на одном из островов залива, контракта на строительство третьей очереди металлургического завода в Исфахане - это только самые крупные вопросы, которые удалось решить. Все эти контракты достались нам по мановению монаршей руки, без торга и на как нельзя лучше устраивающих нас условиях. Добились освобождения из тюрем нескольких придурков-студентов и перевода их для отбывания наказания к нам - там пусть полиция и суд разбираются дальше, главное, что юнцов вытащили. Напоследок даже пришла в голову мысль, что, если я ничего не добьюсь по моему неофициальному
заданию, успехи на официальном поприще в качестве посла вполне окупают и оправдывают мое пребывание здесь. Интересно - почему так вопросы не решал Юрьевский? Вообще, чем больше я вникал в дипломатическую работу, тем больше понимал, насколько она важна. Успешность страны, ее влияние и вес зависят не только от количества мегатонн в ядерных загашниках и количества авианосных группировок в акватории Мирового океана, но и от такой вот повседневной работы дипломатов, от активности послов, от налаженных контактов с властями стран пребывания. Вот, например, сейчас за какие-то три часа работы мы дали работу миллионам русских людей - хорошую, высокооплачиваемую работу, и работать они будут месяцы, если не годы. Это реальная польза Российскому государству. Часть работы достанется и местным, если здесь находится квалифицированная рабочая сила, то дешевле нанять ее, чем вывозить людей в командировки. На построенных заводах или импортированных электровозах будут работать местные и для местных. А если считать, что работа дипломата - это рауты, возлияния с местным чиновничеством да грозные или, наоборот, покаянные
слова, когда интересы его страны в чем-то ущемлены, - такой дипломат далеко не пойдет.
        Нижайше поклонились шахиншаху, я, в знак особого уважения, пошел проводить его до машины. Был уже почти что полдень.
        - Может, все-таки останетесь на обед, Ваше Сиятельство? - в который раз предложил я. - Посольский повар у нас просто замечательный.
        - Дела государства требуют постоянного внимания. Сегодня мне придется работать до глубокой ночи.
        Странная страна. Странные правители. Нельзя забывать о том, что страна эта - чужая, что это все же не наша земля.
        - Ваше Сиятельство, служба безопасности посольства может сопроводить вас.
        - Увы, Искандер, от этого будет только хуже. Вы ведь тоже отказались от лимузина и ездите сами.
        - Это так.
        - Угроза терроризма все нарастает, проклятые фанатики не оставляют нас в покое. Любой лимузин, любой кортеж - мишень. Это все проклятые муллы, которых я изгнал из страны, - они сидят в Афганистане, в британской Индии, в Лондоне и проклинают меня, призывают к убийствам. Все потому, что до моего восшествия на трон почти вся земля в стране принадлежала им. Теперь она принадлежит мне - и они никогда этого не забудут.
        Я чувствовал себя обязанным по отношению к шахиншаху. И хотел для него что-то сделать. Просто из чувства взаимности и человеческой благодарности - нормальное чувство и хорошая основа для будущих еще более тесных взаимоотношений. Если помогли тебе, помоги и ты, будь благодарен...
        - Ваше Сиятельство, эти проблемы легко решаются, - заметил я.
        - Увы, не в нашей стране. Никто не знает - сколько этих подонков проникло в службы безопасности. Вы знаете, что такое принцип "такия"?
        - Мысленное отречение от того, что говоришь?
        - Я рад, что вы изучали ислам, Искандер.
        - Это нельзя назвать изучением. Ислам нужно изучать с детства, чтобы понимать его. Коран нужно знать наизусть, а я не знаю и десятой доли того, что следует знать. Когда речь заходит об этом, мне становится стыдно.
        - Со временем изучите. Принцип "такия" и в самом деле предполагает мысленное отречение от слов, которые ты произносишь. В моей стране большинство составляют шииты, а не сунниты. Принцип "такия" - не единственный, которому их учат с самого детства в подпольных медресе. Я запретил подпольные медресе, но они плодятся и плодятся. Как это вы говорите: как...
        - Как грибы после дождя, Ваше сиятельство?
        - Верно. Грибы - странное слово. Эти люди учатся лгать с детства, повзрослев, они проникают в полицию и спецслужбы с единственной целью - тайно вредить мне и государству. Мы живем в море ненависти, экселенц, и в любой момент оно может поглотить нас. Аллах знает, во что тогда превратится Персия.
        - Ваше Сиятельство, проблему можно решить и не привлекая Ваших подданных. Я сам в прошлом успешно решал такие проблемы. И знаю, как их решать. Если позволите...
        Шахиншах остановился, повернулся ко мне, посмотрел прямо в глаза.
        - Вы действительно готовы помочь решить эту проблему, Искандер?
        Не знаю, стоило ли вообще заводить этот разговор. Но раз завел, надо идти до конца. Отделаться сейчас шуткой, значит, потерять уважение к самому себе и потерять уважение шахиншаха.
        - Я готов сделать все, что будет в моих силах. Вы должны понимать, Ваше Сиятельство, что такое делается не сразу, и я должен получить... Высочайшее одобрение. Но обещаю вам, что я сегодня же напишу ходатайство на Высочайшее имя.
        - Это было бы хорошо, Искандер. Я прошу привлечь моего сына, это возможно?
        - Да, Ваше Сиятельство, это возможно. Насколько возможно, принц Хосейни будет привлечен. Если на то будет Высочайшее повеление.
        - Я... понимаю, Искандер. И в любом случае благодарен Вам за участие в делах моего престола...
        На дорожке в саду встретили пожилого, благообразного джентльмена, которого я никогда раньше не видел. Седовласый, прямой, как палку проглотил, в великолепном костюме - слишком темном для этой страны и этого климата. Он поклонился, видимо, Светлейшему, и Светлейший удостоил его небрежного кивка. Я не осмелился спрашивать, кто это такой - узнаю потом.
        "БМВ" мигнула фарами, снимаясь с сигнализации.
        - Рад был навестить вас, экселенц.
        - Большая честь видеть вас в посольстве, Ваше Сиятельство. Нижайше благодарим вас за визит.
        Проводив взглядом "БМВ", огляделся по сторонам. Уже было жарко, так жарко, что сорочка моментально прилипала к телу и воздух превратился в дрожащее марево, казалось, что это пляшут джинны.
        Варфоломей Петрович ждал у двери, не осмеливаясь выйти на солнцепек.
        - Ваше Превосходительство...
        - Знаю... Мы молодцы. Никто и никогда не делал такого, что сейчас сделали мы.
        - Ваше Превосходительство, у вас еще один посетитель.
        Я вспомнил идущего к зданию посольства неизвестного.
        - Кто именно?
        - Сэр Уолтон Харрис, второй баронет Харрис, чрезвычайный и полномочный посол Британского содружества.
        Вот как... Вероятно, он весь изошел ядом, когда встретил шахиншаха в посольстве, вот так вот, неофициально.
        - Это так здесь принято - отдавать визиты без предварительного уведомления?
        - Нет, Ваше Превосходительство, здесь так не принято. Я сам теряюсь в догадках, что заставило сэра Уолтона посетить сегодня нас.
        Может быть, мое нежелание нанести визит первым и представиться? А может, любезно сообщить о том, что правительство Ее Величества разыскивает меня по обвинению в убийствах и терроризме. Интересно, что сейчас происходит в Белфасте?
        - Где он?
        - Ваше Превосходительство, я осмелился препроводить сэра Уолтона в Ваш кабинет, предварительно забрав все подписанные Его Светлостью бумаги.
        - И правильно сделали, сударь. Денежное поощрение за этот месяц за успехи в работе я вам гарантирую.
        ...Сэр Уолтон в мое отсутствие просто стоял у окна и смотрел на что-то, находящееся в саду, - возможно, он пытался разглядеть из наших окон свое посольство, располагавшееся по соседству. Из-за большого сада сделать это было невозможно - сам пробовал. Заслышав мои шаги, он повернулся - солнце, нещадно бьющее в окна, осталось за его спиной, и фигуру посла словно окутал солнечный, переливистый нимб.
        - С кем имею честь, сударь? - спросил я, как подобало по правилам этикета, хотя и знал ответ. Спросил на английском - языке гостя, что было проявлением уважения, и никак не унижало говорившего, как некоторые полагали.
        - Сэр Уолтон Харрис, второй баронет Харрис, генерал от авиации Ее Величества в отставке, чрезвычайный и полномочный посол Британского содружества в Персии.
        Сэр Уолтон протянул мне свою визитку - протянул сам, хотя, если следовать этикету в точности, ее должен был подносить слуга на серебряном подносе. Я принял ее и вручил в свою очередь свою.
        - Князь Александр Воронцов, контр-адмирал флота Его Величества Императора Александра, чрезвычайный и полномочный посол Российской империи в Персии.
        - Очень приятно.
        - Сэр, может быть, присядем. Виски?
        - Прошу вас, минеральную воду, если есть. Для виски сейчас слишком рано и слишком жарко.
        - Вы совершенно правы, сэр. - Руки открывали большую бутылку "Боржоми", а мозг работал на полную мощность. - Позвольте полюбопытствовать, сэр, не приходится ли вам родственником сэр Тревис Харрис, маршал авиации Ее Величества?
        - Это мой отец, сэр. Ему было бы приятно узнать, что в России его помнят и по сей день, даже после его кончины.
        Да уж, помним...
        - Мы помним вашего отца. Помним как храброго воина и полководца, сэр. Русские всегда уважали отважных людей.
        - Приятно слышать, сэр. В свою очередь позвольте полюбопытствовать, где вы так хорошо научились говорить по-английски?
        - Сэр, в России знание двух иностранных языков является обязательным минимумом для любого окончившего высшее учебное заведение человека, неважно, гражданское или военное. Английский язык популярен в Российской империи и по популярности лишь ненамного уступает немецкому. Что же касается меня, сэр, то в детстве у меня был хороший репетитор, сэр, обучивший меня всем тонкостям вашего языка.
        - Вероятно, ваш репетитор был родом из Северной Ирландии, сэр, - как бы мельком заметил сэр Уолтон, - у вас в речи чувствуется североирландский акцент.
        - Так оно и было, сэр.
        Дипломатия - это искусство говорить мягко жесткие вещи...
        - Просто удивительно, - заявил сэр Уолтон, отхлебнув из бокала напиток, - что это, сэр? Никогда не пробовал.
        - Это "Боржоми", сэр. Минеральная вода с гор Кавказа.
        - Просто удивительно. Вы не знаете, ее можно купить в Великобритании?
        - Нет, сэр. Эта вода, равно как и многое другое, запрещена к ввозу на территорию Соединенного королевства. Ее Величество считает, что, покупая эту воду, ее подданные будут поддерживать русских, угнетающих свободолюбивые кавказские народы.
        Получил?
        - Воистину, ради такого чуда можно заняться контрабандой.
        - Сэр, если вы на это решитесь - возьмите меня в долю. Но вы так и не сказали мне, что привело вас в мой дом, так рано и без доклада.
        - Увы, сэр, дело, не терпящее отлагательств. Я должен вручить вам ноту.
        О как!
        - Позвольте, сэр, какая может быть нота? Согласно дипломатическому протоколу, ноты имеют право вручать лишь официальные лица страны пребывания. Вам следовало бы вызвать нашего посла в Британском содружестве, если Ее Величество желает сказать нечто столь важное государю Александру, что для этого требуется вручать ноту. Вы уверены, сэр, что вы должны вручить ноту именно мне и именно здесь?
        - Увы, сэр. Я абсолютно в этом уверен. Инструкции, полученные мною из Форин Оффиса, не допускают двусмысленного толкования.
        - Запросите разъяснения. Я не могу принять у вас эту ноту, если в точности следовать правилам дипломатического протокола.
        - И тем не менее, сэр, я настоятельно прошу принять ее.
        Бред какой-то.
        - Что же, сударь, если вы настаиваете - я приму ее и передам в Санкт-Петербург. Думаю, Певческий мост[15] даст мне, да и вам какие-то разъяснения по этому вопросу.
        Конечно, по протоколу я не должен был это читать. Но протокол и так был безнадежно нарушен, а конверт предусмотрительно не запечатан.
        Александру
        Императору и Самодержцу Всероссийскому, Московскому, Киевскому, Владимирскому, Новгородскому;
        Царю Казанскому, Царю Астраханскому, Царю Сибирскому, Царю Херсонеса Таврического, Царю Грузинскому,
        Государю Псковскому и Великому Князю Смоленскому, Литовскому, Волынскому, Подольскому и Финляндскому;
        Князю Эстляндскому, Лифляндскому, Курляндскому и Семигальскому, Самогитскому, Белостокскому, Корельскому, Тверскому, Югорскому, Пермскому, Вятскому, Болгарскому и иных;
        Государю и Великому Князю Новагорода Низовския земли, Черниговскому, Рязанскому, Полотскому, Ростовскому, Ярославскому, Белозерскому, Удорскому, Обдорскому, Кондийскому, Витебскому, Мстиславскому, и всея Северныя страны Повелителю;
        Государю Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Арменския; Черкесских и Горских Князей и иных Наследному Государю и Обладателю;
        Государю Туркестанскому;
        Герцогу Шлезвиг-Голстинскому, Стормарнскому, Дитмарсенскому и Ольденбургскому,
        Цезарю Рима, Хану Ханов, Великому Султану Анатолии и Румелии,
        Императору Трех Городов - Константинополя, Эдирне и Бурсы,
        Владыке Обеих Земель и Обоих Морей,
        Покровителю всех правоверных,
        Покровителю двух святых городов - Мекки и Медины и прочая, и прочая, и прочая,
        Ее Высочайшее Величество Елизавета Английская, Божьей милостью Королева Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии и других ее Царств и Территорий, Глава Содружества, Защитница Веры, Самодержица Орденов Рыцарства
        От своего имени и от лица всех жителей Британского содружества
        Сим ответственно заявляем:
        1. Король Афганистана Гази-шах, несмотря на то, что земля его не входит в Британское содружество наций, а его подданные не являются нашими подданными, находится под нашим высочайшим покровительством и защитой, а его земли следует рассматривать как земли, в которых Британское содружество имеет явные и неоспоримые преимущества.
        2. В случае объявления войны королю Гази-шаху со стороны Российской империи либо кого-то из ее вассалов, все страны Британского содружества объединятся в стремлении не допустить враждебной аннексии территории Афганистана и установления там иного режима власти.
        3. Во избежание военной конфронтации, не нужной ни одной из сторон, предлагаем прекратить подготовку к вооруженной агрессии против Афганистана и отвести войска от афгано-персидской границы не менее чем на пятьдесят морских миль.
        Писано в Лондоне 18.06.2002 г.
        Заверено Лордом - хранителем Печати
        Елизавета.
        Я перечитал это раз. Потом еще раз. Потом еще. Не укладывалось в голове. Столь наглая и неприкрытая ложь в сочетании с угрозой требовала достойного ответа.
        - Вы читали это сами, сэр?
        - Увы, нет, милорд.
        - В таком случае - извольте ознакомиться, сэр.
        - Уместно ли это, сэр? - поднял брови сэр Уолтон.
        - Уместно, милостивый государь, уместно. Порядок передачи избрали не просто так, и мне сегодня писать послание на Высочайшее имя. Прочтите же!
        Сэр Уолтон достал что-то типа лорнета, неловко держа послание перед глазами, быстро его прочел. Затем вернул мне.
        - Нельзя сказать, что я этого не ожидал, сэр.
        - Сэр, это наглая и неприкрытая провокация, не побоюсь столь жестких определений. Вы, должно быть, понимаете, что тот, кто разговаривает с Россией и с ее Государем в таком тоне, сильно рискует, кем бы он ни был.
        - Сэр, возможно, нашим министрам следует определиться с реакцией на это?
        - Определяться будем прежде всего мы, сэр! Это послание появилось не просто так! Кто-то положил на стол Королеве информацию о том, что готовится вооруженная агрессия. Кто-то убедил ее написать послание сие - и я со страхом, признаюсь, представляю реакцию Государя на это послание. Сэр, что вам известно об этом?
        Британец, видимо, не ожидал такого напора с моей стороны - какое-то время он сидел молча, продумывая ответ.
        - Сэр, это послание и в самом деле явилось результатом долгого и тщательного расследования с проверкой поступивших фактов.
        - Проверкой фактов? О каких фактах вы говорите, сэр? Вы говорите о фактах - можете мне представить хоть один факт, неопровержимо говорящий о том, что готовится вторжение?
        Британец ощетинился.
        - Сэр, я не обязан вам ничего доказывать!
        - Сэр, вы желаете потребовать паспорта?[16] - не остался в долгу я.
        Сэр Уолтон снова погрузился в раздумья.
        - Господин Воронцов... Я могу дать вам некую... информацию, подтверждающую правдивость моих слов и справедливость наших опасений... - сказал он, - но не здесь. Эта информация ни в коем случае не должна покидать стены британской дипломатической миссии, иначе это будет преступлением против Короны. Но я ознакомлю вас с некоторыми документами, сэр, хотя бы потому, что не хочу получать паспорта.
        - Вот как?
        - Сэр, я хочу вас пригласить в британское посольство. Только там я вас смогу ознакомить с этой информацией, не вынося ее из здания.
        О как! Среди нижних чинов в таком случае говорят - сам-то понял, что сказал?
        - Сэр, учитывая тон и характер письма, а оно представляет собой не что иное, как ультиматум, мое посещение британского посольства напрочь исключается до тех пор, пока поднятые в ноте вопросы не получат должного разрешения. Вы понимаете, сэр, что вы угрожаете Российской империи войной?
        - Сэр, скорее это вы угрожаете нам войной. Мне поручили передать кое-что вам на словах, чтобы вы ознакомили с этой информацией тех, кого сами посчитаете нужным ознакомить. Старший из принцев Британии, принц Николас, изъявил желание проходить военную службу не на островах, а там, где опасность максимальна, дабы своим мужеством подать пример подрастающему поколению британцев. Ее Величество не смогли отказать внуку в его желании, и два дня назад он прибыл для прохождения военной службы в лагерь британской армии на базе Баграм.
        Как бы я ни относился к британцам, но не уважать их в такие моменты было нельзя. Правда, и цесаревич Николай не только служил в десанте, но и не колеблясь пошел на штурм захваченной террористами атомной станции, нарушив прямой запретительный приказ Генерального штаба. Он рискнул и выиграл, освободил станцию и остался в живых.
        - Сэр, это совсем недалеко от Туркестана. Да и места там, признаюсь... опасные. Там стреляют и стреляют много.
        - Стреляют из оружия, которое вы туда поставляете, сэр. Но мужчины из рода Виндзоров никогда не кланялись пулям и никогда не уклонялись от опасности. Мужчины из рода Харрисов - тоже.
        Думаете, мне стало стыдно? Ничуть. Весь стыд сгорел у меня в Бейруте, в расстрелянном и сожженном городе, потерявшем за несколько дней десятки тысяч человек. Стыда больше не было - была лишь ненависть к врагу. И со временем она не ослабевала.
        - Похвально, сэр Уолтон, похвально. Но посетить британское посольство я решительно отказываюсь. Поскольку и вы не сможете вынести документы, предлагаю компромисс. У вашего посольства, сэр, насколько мне известно, разбит прекрасный регулярный сад.
        - Это так, сэр, и признаюсь - это лучший регулярный сад в стране.
        - Несомненно. Вы не откажетесь провести для меня экскурсию по вашему прекрасному регулярному саду, не правда ли, сэр Уолтон? Ведь Великобритании принадлежит вся территория внутри посольства, а не только здание посольского комплекса?
        - Да, конечно, сэр.
        - Так я могу рассчитывать на экскурсию по саду, сэр Уолтон? В ответ обязуюсь по первому вашему требованию с гордостью продемонстрировать наш сад - здесь посажено девяносто девять сортов роз, и это делает честь нашему садовнику.
        Сэр Уолтон задумался, решая, может ли он на это пойти. Но ненадолго.
        - Полагаю, я могу провести для вас экскурсию, господин контр-адмирал. Буду рад принять вас через час, такое время вас устроит?
        - О, вполне...
        Надо было подготовиться...
        Проводив посла только до дверей посольства, сэр Уолтон уверил меня, что дальше он найдет дорогу сам, - я повернулся к возникшему, как по волшебству, рядом советнику Кондратьеву.
        - Командира группы охраны ко мне. Срочно.
        Командир группы охраны появился, едва я только успел вернуться в свой кабинет и сесть за стол. В дверной проем он не прошел - протиснулся. Я вообще-то считаю себя довольно высоким человеком, но тут...
        - Попробую угадать, - сказал я, - лейб-гвардии Семеновский, верно?
        Здоровяк улыбнулся.
        - Так точно, Ваше Превосходительство господин контр-адмирал. Командир дежурной смены охраны поручик Его Величества лейб-гвардии Семеновского полка Скобцов по вашему приказанию явился.
        А кто же еще, кроме семеновцев? Только в Семеновский полк отбирают - рост от двух до двух десяти. Русские богатыри. Кстати, для работы по охране посольства - не сказать, что нужны именно такие здоровяки.
        - По имени как?
        - Владимиром назвали...
        - Владимир, значит. Ну, вот что, поручик Скобцов, извольте проверить, нет ли рядом с посольством каких подозрительных машин, около ограды, на въезде или что-то в этом роде. Вы меня поняли?
        - Так точно, господин контр-адмирал. Разрешите исполнять?!
        - Исполняйте.
        Пока поручик опрашивал по рации посты, я примерно прикинул, чего можно ожидать. При всем моем небольшом дипломатическом опыте - ноты передаются в запечатанных конвертах непосредственно в Министерство внешних сношений страны, руководителю которой предназначена нота, и передаются они послом, в данном случае - британским послом при русском дворе. Провокация? Нормальная провокация, с подделанным письмом британской королевы. За такую провокацию можно самому - в двадцать четыре часа и с волчьим билетом. Тогда что?
        Похищение? Попытка похищения? Скандал до неба - похищение посла одной из сверхдержав на территории посольства другой сверхдержавы. Даже если они надеются меня идентифицировать как некоего Алекса Кросса - что дальше? Произошедшее будет таким вопиющим нарушением Венской конвенции и прочих дипломатических обычаев, что против Британии ополчатся все - даже ее союзники, такие как САСШ. Это нарушение перекроет все возможные выгоды от открытого процесса над особо опасным террористом. Кроме того, неужели британцы считают, что меня так вот просто можно взять и захватить? А если захватят - дальше что? Как меня вывозить? Куда? Посольство немедленно будет блокировано - и местными силами безопасности, и силами русских экспедиционных войск. Места для посадки самолета здесь нет, вертолет просто не пропустят, да и лететь ему некуда. Попытаются сразу вывезти, пока не опомнились и не блокировали посольство? Более вероятно, но куда? Через Афганистан, имея на хвосте русских?
        Отпадает, однозначно.
        Хотят убить? Рассчитаться за Белфаст? А почему на территории посольства, ведь это явный casus belli[17]. Почему на территории посольства, неужели меня нельзя грохнуть дома или в городе и списать это на местных исламских экстремистов? Запросто могут вызвать нескольких парней из Пагоды и поручить им это дело. Другой вопрос - сколько они продержатся здесь, если САВАК знает все и обо всех?
        Тогда останется одно. Мне и в самом деле хотят передать информацию. Или дезинформацию. Возможно, люди из Секретной разведывательной службы сочли меня "слабым звеном", через которое они могут запустить дезу, и она пойдет по цепочке, искажаясь и обрастая достоверными подробностями. Тогда я просто должен принять информацию и доказать им, что они сильно ошиблись в моей оценке.
        - Что скажете, поручик?
        - Ваше Превосходительство, у ограды посольства стоит непонятная машина, в ней четверо. Номера дипломатические, британские.
        Так и есть. Вот ублюдки...
        - Господин поручик, извольте отдать приказ сотруднику безопасности, стоящему на воротах. Пусть он подойдет к машине и вежливо скажет тем людям, которые в ней находятся, что делать им здесь совершенно нечего.
        Поручик заговорил в рацию, передавая указание. Надо было немного подождать...
        - Сколько всего нижних чинов и офицеров в дежурной смене охраны?
        - Двенадцать, господин контр-адмирал.
        - Так много? - удивился я.
        - Так точно. Плюс бодрствующая смена, находящаяся внутри посольства, - еще двенадцать человек.
        - Почему так много, поручик?
        - Угроза террористических актов, господин контр-адмирал. Посольство охраняется по усиленному варианту, всего на эти цели выделено шестьдесят человек, пять смен, из которых две в соответствии с графиком сменности должны постоянно находиться в посольстве.
        - Есть основания так беспокоиться?
        - Так точно. Например, за несколько дней до приезда Вашего Превосходительства совсем недалеко отсюда на улице остановили машину третьего секретаря посольства Австро-Венгрии, ограбили его, избили и угнали машину. Избили его так, Ваше Превосходительство, что он вынужден был немедленно выехать на лечение на воды.
        М-да... История... Третий секретарь посольства - это выражение у людей подобных мне вызывает понимающую улыбку. Хаупт-кундшафт-штелле, во всех посольствах третий секретарь - это объявленный резидент разведки. Вот только непонятно, кто же его так... приголубил. В цивилизованных странах надоедливому и перешедшему границы приличий разведчику из посольской резидентуры вручают паспорт и дают двадцать четыре часа на отъезд. А тут, видимо, работают более топорно. Может быть, он так достал всех, что местная контрразведка решила ему так вот отомстить?
        - А кто сделал такое?
        - Руки с ногой не оставили, Ваше Превосходительство. Признаться, и мне бы легче спалось, если бы я знал, что вы ездите с охраной.
        В кармане поручика забурчала рация, тот поднес ее к уху, включил, выслушал.
        - Ваше Превосходительство... Они не уезжают, говорят, что улица общая и они имеют право стоять, где сочтут нужным.
        - Вот негодяи. Значит, обстановка такова, господин поручик. Через сорок минут меня приглашают прогуляться по саду британского посольства, дабы я мог ознакомиться с типичным образчиком регулярного британского сада. До этого посол Великобритании вручил мне совершенно возмутительную ноту, поэтому у меня есть основания опасаться за свою жизнь и безопасность. Но не пойти я не могу - не имею права. Поэтому поднимайте всех, включая и бодрствующую смену. Вооружение - как на случай нападения террористов. Если они хотят сыграть с нами в игру, мы примем вызов. И... есть ли у вас бронежилет скрытого ношения?
        - Найдется, Ваше Превосходительство. Может, вам нужно и оружие?
        Вместо ответа я забросил в сейф ноту в открытом пакете, захлопнул дверь сейфа, на слух проконтролировав срабатывание запирающего дверцу замка. Затем достал из верхнего ящика стола свой "браунинг".
        - Пистолет у меня есть, поручик. Здесь и в самом деле порой бывает опасно.
        ...Примерно через полчаса ворота посольства Российской империи распахнулись и из них выкатились два внедорожника "Егерь", в каждом из которых было по четыре человека. Через затемненные стекла видно не было, но если бы кто смог проникнуть взглядом через эту черноту, то увидел бы, что сидящие в машинах люди в военной форме и вооружены. В каждой машине имелись не только автоматы, но и пулемет - к вопросу безопасности посольств Российская империя после убийства Грибоедова подходила основательно.
        Одна из машин остановилась так, чтобы блокировать одновременно и улицу, и британскую машину - британцы ничего предпринять не осмелились. Вторая машина встала так, чтобы блокировать ворота британского представительства, а при необходимости - и протаранить их. Естественно, охранявшие британских дипломатов специалисты из полка Герцога Йоркского предъявили претензии, на что получили ответ, что улица общая и русские тоже имеют право на ней стоять, где пожелают.
        На крышу нашего посольства поднялись два снайпера, еще два были в полной готовности вместе с тревожной группой. Обеим сменам - и дежурной, и бодрствующей - раздали бронежилеты и тяжелое оружие, включая гранатометы. Часть бодрствующей смены вышла в сад и заняла позиции, часть осталась в здании посольства. Конечно, никто британское дипломатическое представительство штурмовать не собирался, но дать британцам понять, что шутки неуместны, было нужно. Я прожил в метрополии не один год, знал и страну, и присущую британцам привычку без предупреждения наносить сильнейший удар в челюсть. Другим народам такой способ решения конфликтов не был свойствен, русские, к примеру, всегда предупреждали: "Иду на вы". Вот мы сейчас как раз и предупредили.
        Ровно за пять минут до назначенного срока из ворот посольства вышел я. Одет я был намного теплее, чем стоило бы в такую жару, но иначе невозможно было скрыть ни бронежилет, ни пистолет. Вдобавок к этому у меня имелся маячок, позволяющий отслеживать мое местонахождение в пределах пары километров. Он был приклеен прямо к телу на ноге - нечто вроде пластыря. Обливаясь потом, расстреливаемый прямым солнечными лучами, я преодолел дистанцию от одних ворот до других, мельком оценил ситуацию на улице (переборщили, у всех нервы на взводе, а пальцы - на курках) и несильно постучал в окованные железом двери британского дипломатического представительства. Выглядело это глупо, но эти игры так и играются.
        Дверь открылась почти сразу, и в десятке сантиметров от своего живота я увидел дуло автоматической винтовки "Стерлинг". Рыжий тонкошеий уроженец Соединенного королевства нацепил большой кевларовый шлем с маскировочной сеткой на нем, и от этого по его лицу пот тек буквально ручьями, а сам он, в шлеме и в бронежилете, находился на грани теплового удара. Если бы не винтовка, все это было бы достаточно комично.
        - Сэр?
        Выговор я узнал - типичный bite[18]...
        - У меня встреча с сэром Уолтоном, - сказал я, - извольте доложить, молодой человек.
        Молодой человек был, видимо, или слишком плохо воспитан, или слишком напуган - он захлопнул дверь перед моим носом, и я остался стоять на солнцепеке. Если этот bite не вернется вовремя, то солнечный удар грозит уже не ему, а мне.
        Сэр Уолтон не заставил себя ждать - не успел я вытереть лицо (рукавом, извините, платок был мокрым насквозь) в третий раз, как калитка в двери распахнулась, и наружу выглянул сэр Уолтон Харрис.
        - Сэр, добро пожаловать на землю Британии.
        - Спасибо, - я шагнул внутрь, - признаться, сэр, я бы сейчас предпочел хоть на минуту оказаться где-нибудь на Земле Королевы Мод[19].
        Посол рассмеялся - мне показалось, что искренне.
        - Вы не одиноки в своих желаниях, сэр. В беседке сервирован столик для чаепития. Горячий чай[20], он лучше всего спасает от жары. Пройдем сразу в беседку, господин посол, или все-таки посмотрим сад?
        - Не осмотреть такой сад было бы кощунством, сэр.
        Под мышкой у сэра Уолтона зажата небольшая папка.
        - Тогда прошу, сэр.
        Оставив позади нервничающего йоркца, мы неспешно направились в глубь сада.
        Сад и в самом деле был хорош - в России таких не было. В России вообще очень мало регулярных садов, не лежала к этому душа у наших. В типичном русском поместье был парк, где деревья, в том числе экзотические, росли, как им вздумается, а все вмешательство человека ограничивалось подкормкой, борьбой с вредителями и сбором хвороста. Русские не вмешивались в природу, они не пытались придать дереву форму шара или куба, они просто принимали дерево таким, какое оно есть, и жили рядом с ним.
        Это кстати характерно и для других сторон жизни. В отличие от британцев, мы не пытались сделать русскими, например, турков. Турки оставались турками и были такими же полноправными подданными Его Величества, как русские. Да, были законы общие для всех, и их полагалось соблюдать. Да, на Восточных территориях в некоторых местах местными законами, например, от женщин требовалось ношение паранджи - и закон уважали, а полиция следила за его исполнением. Ношение паранджи было обязательным по закону в Мекке и Медине, а это крупные города с населением несколько миллионов человек каждый. Но одновременно рядом росли огромные космополитичные города - Константинополь, Багдад, Измир, Бейрут, Дамаск. Кто хотел, тот мог просто уехать туда и жить уже не в девятнадцатом веке, а в двадцать первом, не носить паранджу и заниматься сексом до брака. Если кому-то не везло и он родился содомитом, то мог уехать в Варшаву, где принимали и таких. У каждого было самое главное - был выбор. А вот если кто-то пытался воспрепятствовать этому выбору, те же исламские экстремисты, которые заявляли, что русские совращают арабскую
молодежь, вот тут уже вмешивалось государство. Потому что у каждого было право выбора, где и как жить, и остальные должны были этот выбор уважать. Нельзя силой загонять молодежь в рамки каменного века.
        А вот британцы действовали по-другому. В Австралию, например, они ссылали уголовников - и можете представить, что там теперь было за общество. В британской Индии процветало угнетение, причем повсеместное, там некуда было уехать. Да, там были огромные города, в которых численность населения достигала пятидесяти миллионов - тот же Бомбей с пригородами и городами-спутниками. Но это были не города, это были язвы на теле оккупированной уже почти триста лет страны. Нищета, недостроенные бетонные муравейники, набитые несчастными индусами, грязь и смрад на улицах, рикши - повозки на мускульной тяге. И контраст - у самого океана окруженные пятиметровым сплошным забором жилища британских владык.
        Мне вспомнился случай, о котором долго шумели в прессе - еще тогда, когда моим домом была съемная мансарда на окраине Белфаста. Подданная Ее Величества, полная благих побуждений, направилась в британскую Индию, дабы помогать несчастным. В довершение картины она была еще и голубых кровей, даже дальняя родственница Ее Величества.
        Прибыв в Бомбей, она несколько дней пожила на охраняемой территории, дожидаясь, пока доставят продукты лекарства и прочее, что она насобирала в рамках благотворительной программы. Когда все это прибыло, она несмотря на категорический запрет полицейского суперинтенданта, отвечавшего за безопасность ее и других подданных в этом месте, буквально сбежала в город без охраны. Поиски продолжались несколько дней. Наконец-то несчастную молодую герцогиню какую-то там нашли, верней, нашли ее труп. Перед смертью, как установила экспертиза, ее зверски и неоднократно насиловали, а потом, испугавшись облав, убили. Преступников, естественно, не нашли, но в ходе карательных операций убили или поймали и отправили на виселицу многих.
        Британская пресса захлебнулась в возмущении - тема не сходила с первых полос целый месяц. Клеймили всех: полицию - за неспособность обеспечить безопасность британских подданных на земле, принадлежащей Ее Величеству, либералов - выступающих за смягчение политики на колониальных территориях, партии власти - за мягкость и либерализм. Всем сестрам по серьгам раздали и успокоились.
        Правы ли они были? На мой взгляд, взгляд русского человека, волей судьбы оказавшегося в Великобритании, нет. И параллелей с Восточными территориями проводить не надо - их нет, они здесь неуместны. На нашей земле у каждого есть выбор - жить так или иначе. Хочешь - окончи гимназию и работай в поте лица на земле, как работали твои деды и прадеды. Хочешь - стремись к лучшему, иди в армию, поступай в университет, открывай свое дело, работай и добивайся в жизни успеха. В армии никто даже не подумает сделать начальным званием для русского "майор", потому что русский не может подчиняться арабу. Докажи, стань офицером, и русские будут подчиняться тебе беспрекословно. И поэтому ненависть некоторых арабов к русским не от безысходности, как в Индии, не от угнетения, нет... Она от того, что молодой араб, окончивший, к примеру, Его Величества Багдадский Политехнический и работающий в научной лаборатории, не бросит свои эксперименты и не встанет на намаз по первому зову азанчи. Вот за это они нас так ненавидят, за то, что сверхпроводимость намного интереснее Корана.
        А вот в Индии именно безысходность. Иных путей, кроме как быть в услужении у белых сахибов[21], для индусов нет. Почти весь крупный бизнес - британские монополии. В Британии вообще полно монополий, государственных или полугосударственных - Бритиш Гас, Бритиш Рейл, Бритиш Телеком, Роял Орднанс. И безысходность очень быстро перерождается во всепоглощающую ненависть, при которой смерть, любая смерть - это избавление.
        Да, и у нас неспокойно, верно. Но у нас нет дураков. И никто из русских не пойдет в неспокойный район без пистолета или винтовки. Никто из русских не будет питать иллюзий и считать исламских террористов, фанатиков борцами за веру и угнетенными. Есть, конечно, и такие люди, особенно в столицах, но им слова не особенно и дают. И если уж кто-то решил пойти к исламистам с распростертыми объятьями и без оружия, это его личное дело. Найдут убийц - накажут по закону, но мстить, совершать карательные рейды, вешать первых попавшихся никто не будет.
        Каждый выбирает свою судьбу сам.
        - Сэр...
        Я повернулся.
        - Извините?
        - Вы едва не наткнулись на этот куст.
        Куст и впрямь был хорош. В форме шара.
        - Извините, я просто засмотрелся. Удивительно, просто живые скульптуры.
        - Это так, сэр. Сейчас какие-то сумасшедшие ученые проводят эксперименты, пытаясь вывести породы деревьев и кустов, которым сама природа придаст правильные геометрические формы. Но разве это будет настоящим английским садом, если его не придется каждый день подстригать и приводить в порядок?! Нет, сэр! Ведь тогда британцы перестанут быть британцами, они перестанут помнить про свою обязанность - подстричь сад, подровнять газон и делать это каждый день, не пропуская ни единого! Ходят слухи, что британцы весьма необязательные люди, но эти слухи про нас распускают римляне! Те, которые несколько веков назад еще были варварами и носили звериные шкуры, а теперь рядятся в римские тоги. Настоящий британец никогда не забудет подстричь свой газон, поскольку он знает, что до этого тот же газон подстригал его отец, и дед, и прадед и достаточно несколько дней небрежения, чтобы насмарку пошла вековая работа его предков. Британия гордится своими традициями, сэр.
        Лично я в этот момент больше озабочен был не британскими традициями, а вон той зеленой изгородью, за которой явно кто-то находился.
        - Сэр, а что вы можете сказать про традиции России? - спросил меня сэр Уолтон.
        - На удивление немного, сэр, за исключением праздников, которые мы празднуем. Масленица, например - праздник проводов зимы, в этот праздник положено есть блины, потому что после Масленицы наступит Великий пост. Есть традиции в русской аристократии, но они касаются только ее, сэр.
        - Это печально. Традиции - повивальная бабка могущества, как говаривал один из мудрецов.
        - Сэр, нашей стране, поверьте, хватает могущества, - не имея никакого камня за пазухой, просто констатируя факт, сказал я.
        - Это мы знаем, - с унылым видом подтвердил посол Харрис, - и именно об этом я и хочу с вами поговорить. Мало быть могущественным, надо еще умело распоряжаться своим могуществом. Взять наш флот - пусть в нем столько же вымпелов, сколько и в вашем, и даже больше, но на нашей стороне многосотлетние традиции, делающие нас сильнее!
        Это содомия, что ли?
        - Сэр, как контр-адмирал флота, скажу вам: не думаю, что многосотлетняя традиция защитит от стаи ПКР "Москит", прорывающейся к авианосному ордеру.
        Разговор пошел куда-то не туда.
        - Сэр, может быть, присядем? - Посол любезно указал на беседку, увитую плющом, чуть подсохшим. - Здесь нас ждет благословенная тень, большая ценность в такую жуткую жару, и сервированный столик с чаем. Чай, кстати индийский, с высокогорных плантаций.
        - Великолепно, сэр. У нас хороший чай растет только в Грузии и кое-где на Востоке. А в России очень любят чай, и мы вынуждены большую часть закупать у вас. Выдам вам военную тайну: лишите нас индийского чая - и вы снизите боеспособность армии, потому что к кофе у нас мало кто привык, и кофе вообще не очень любят.
        - Сэр, мы не такие варвары, чтобы лишать кого бы то ни было возможности выпить индийского чая.
        - Рад это слышать. Признаться, и мне было бы тяжело без чая.
        Чай и впрямь был хорош - чуть остывший, не обжигающий, - но в самый раз. Тем более что из-за бронежилета да на жаре я сильно взмок и потерял столько жидкости, что в любой момент мог просто грохнуться в обморок.
        - Великолепно, правда?
        - Совершенная правда, сэр. Британцы знают толк в маленьких радостях жизни.
        Посол подмигнул.
        - Это правда, сэр. И стоит ли лишать этих маленьких радостей и нас, и себя?
        - Помилуй бог, сэр. Никто не собирается этого делать.
        - Сэр, я хочу верить вашим словам, но факты, увы, убеждают меня в обратном.
        - Продемонстрируйте мне хотя бы один факт, сэр, и уверен, что смогу развеять ваши опасения...
        - Хотелось бы, сэр. Вы раньше имели дело с фотоснимками со спутника?
        - С изображениями?[22] Безусловно.
        - Тогда прошу.
        Из папки, которую посол не выпускал из рук, даже когда пил чай, появились изображения. Их было много.
        - Лупу, сэр?
        - Да, благодарю.
        Приняв от сэра Уолтона небольшую, в медной оправе, но довольно мощную лупу на ножках - такой пользуются библиофилы, - я положил изображения на стол, начал просматривать их одно за другим. Делать это было непросто - нужно было постоянно помнить, что ты на чужой, на британской земле и постоянно быть настороже в ожидании подвоха. Даже чашка с чаем - признаюсь, я внаглую взял не ту, что стояла передо мной, а ту, что стояла перед сэром Уолтоном, подвинув ему мою. А то мало ли...
        - Где это было снято?
        - Сэр, перед вами - район города Заболь. Вторая группа изображений - южнее, район Шахр, почти на самом побережье. Там наши страны граничат напрямую.
        - Да бросьте, сэр Уолтон. Напрямую...
        - Сэр, несмотря на вассальный договор, мы считаем, что в военном плане территория Персии - это территория Российской империи. Да и в других планах - тоже.
        - Благодарю. Но это не совсем так.
        Если бы мне задали вопрос, что изображено на снимках, я бы ответил - это либо учения, либо готовящаяся к вторжению армия. Запечатленная конфигурация частей и соединений была типична для наступательных операций.
        Запомнив все, что возможно, я отложил в сторону лупу, вернул изображения.
        - Сэр, вы считаете, что эти изображения доказывают наши агрессивные намерения?
        - Неопровержимо, сэр.
        - Господи, это всего лишь учения.
        - На самой границе, сэр?
        - Ну, хорошо, хорошо. Кто-то погорячился, неправильно выбрал район учений. Стоит ли из-за этого поднимать такой шум, сэр?
        - А что вы скажете про расконсервацию полевых аэродромов?
        - Сэр, это типично для крупных учений. Проверяется инфраструктура, вы же военный человек, офицер, и должны понимать...
        - И отработка применения ядерного оружия - тоже типичное задание для крупных учений? - тихо спросил посол Харрис.
        Наступила тишина. Звенящая, разбавляемая только деловитым жужжанием одинокого шмеля, садящегося на розовый куст в поисках сладкого лакомства...
        - Сэр, извольте объясниться, - сказал наконец я, - вы высказали слишком серьезные обвинения и должны объясниться.
        - Я никому ничего не должен, сэр, - ответил сэр Уолтон, - и уж тем более - вам. Если вам что-то послышалось, то, должно быть, вы просто бредите из-за жары. Признаюсь, эта жара лишает рассудка и меня. Еще чаю, сэр?
        18 июня 2002 года
        Персия, Тегеран
        Здание Министерства обороны
        Здание Министерства обороны, разросшееся от своего первоначального проекта больше чем вдвое, располагалось на Дабестан-стрит в районе Аббас-абад, совсем рядом с "Зеленой зоной", но не входя в нее. Тем не менее этот район можно было бы назвать "Зеленой зоной" с гораздо большим правом, чем тот район, где жили мы: Аббас-абад был самым зеленым местом Тегерана. Два крупных парка - притом, что в остальном городе подобных мест почти совсем не осталось из-за плотной застройки и дороговизны земли.
        Аппарат ГВС - главного военного советника - занимал тут целое крыло здания, по моему мнению, штат был раздут раза в два. Типичная проблема нашего военного министерства (название "Министерство обороны" на заграничный манер как-то не приживалось) - с давних времен за службу на Востоке платят полтора оклада, и выслуга также идет - два дня за три. Вот и раздувают штаты всеми возможными способами, а министр вынужден указом ограничивать срок службы нижних и средних чинов здесь двумя годами. Потому что слишком много желающих. И от этой текучки кадров тоже не следует ждать ничего хорошего.
        Но это не мои проблемы. Собственно говоря, я вообще не собирался соваться к ГВС, нечего мне здесь было делать, но сейчас возник вопрос, который можно было прояснить только здесь.
        На дверях стояли местные, почему-то разодетые, как павлины, и с церемониальными карабинами начала века. Штыки хромированные, длинные - красиво... Вот только этими штыками польза от подобного "оружия" исчерпывается.
        Настоящая охрана была внутри - несколько волкодавов, с рациями, в легких бронежилетах под пиджаками (почему-то они были в гражданском) и с оружием, выпирающим из-под этих пиджаков слева. Судя по габаритам, даже не пистолеты, а короткоствольные автоматы.
        Пройти мне дали всего два шага - один из волкодавов выделил незнакомого человека и сразу оказался рядом со мной.
        - Сударь, здесь ограниченный допуск. Попрошу представиться. Вы приглашены?
        По крайней мере - вежливый. Видимо, учат здесь, как следует.
        - Нет, я без приглашения. Извольте доложить наверх о моем прибытии.
        - Как вас представить, сударь?
        - Посол Его Величества в Персии, контр-адмирал флота, князь Воронцов.
        Представление произвело впечатление, но в само здание меня не пустили, с должной вежливостью препроводили в комнату для ожидания. Она была пустой, хорошо обставленной, видимо, предназначалась для важных гостей. Кожаные диваны, столик, растения в кадках - настоящие, а не пластиковые, как часто бывает в последнее время. Работал кондиционер, а большего при такой жаре и не требовалось. С наслаждением я ощутил, как пропитавшаяся за время поездки потом сорочка отстает от тела. При такой жаре сорочки надо менять, по меньшей мере, десять раз в день, и все равно не поможет. Жара убийственная в прямом смысле этого слова.
        Сопровождающий спустился минут через двадцать, заставив меня начать раздражаться. Внешний вид его тоже вызывал раздражение - типичная "кабинетная крыса", только начинающая. На вид меньше двадцати пяти, а веса лишнего килограммов тридцать уже нажил. На полосу бы препятствий его да прогнать пару раз да по такой жаре месяц так, и лишних килограммов как не бывало. Но нет, такие покупают препараты различные от ожирения, на диеты садятся... Как женщины, прости господи.
        - Князь Воронцов? - спросил он, пытаясь отдышаться после бега по лестнице и осматриваясь так, как будто в комнате спрятался кто-то еще.
        - Собственной персоной, поручик. Кстати, если вы забыли правила этикета, то я напомню - Ваше Превосходительство.
        - Так точно, Ваше Превосходительство, - послушно повторил поручик с лишним весом, тщетно пытающийся привести в порядок свое дыхание, - генерал от артиллерии Скворец изволят ожидать вас в своем кабинете.
        - Изволят ожидать... Тогда не будем заставлять генерала ждать слишком долго...
        В аппарате ГВС, как и в любой плохо построенной организации, куча народа. В коридорах все спешат, с умным видом переговариваются. Вся эта картина вызывала у меня только один законный вопрос: если столько народа сидит в аппарате, то сколько же находится в войсках? Советник должен быть в войсках, он должен постоянно контролировать и направлять процесс боевой подготовки личного состава, лично работать над повышением квалификации командного состава части. Он должен лично вникать во все - чем кормят личный состав, почему не проведены положенные стрельбы, полностью ли выполнены регламентные работы по обслуживанию техники в парковый день. Не пустили ли налево солярку и продукты для котлового довольствия. Проходит очень, очень много времени, прежде чем местные военные начинают понимать, что к чему. Начинают понимать, что парковый день, например, - это не нежданно свалившийся дополнительный выходной, а день самой тяжелой работы, что сложная техника нуждается в регулярном осмотре и замене важнейших узлов и деталей, причем не тогда, когда они сломаются, а тогда, когда это предписывает руководство по
эксплуатации. А если часть получает новую технику, вместе с ней руководство по эксплуатации, которое механики повертят-повертят в руках, да и отнесут в сортир на бумагу - хорошего ждать не стоит. Ей-богу, вернусь - обращу внимание Николая на то, что здесь происходит. Надо закрывать эту синекуру...
        Поднялись по лестнице на пятый этаж, потому что лифт был переполнен. Здесь было намного тише, люди по коридорам не толпились, а промежутки между дверьми в стене были раза в два больше, чем на предыдущих этажах. Из-за одной из дверей, несмотря на звукоизоляцию, доносился негромкий, но отчетливый трехэтажный мат.
        Провожатый толкнул одну из дверей, мы зашли в присутствие. Довольно большая комната, заполненная людьми в форме и с папками, причем большей частью - персами, а не русскими. Что здесь делали персы - непонятно, и какого черта они докладывали сюда, а не по собственной подчиненности - тоже непонятно. Вероятно, тут имела место еще одна типичная ошибка советников - советник должен научить подчиненного что и как делать, а не делать все за него сам. На Востоке, если видят, что ты готов взвалить работу на себя, на тебя ее и свалят, причем с удовольствием, а сами будут бездельничать. Таков Восток - если ты подставляешь спину, будь уверен в том, что на нее усядутся семеро.
        Ожидающие доклада взглянули на нас безучастно и вновь погрузились, кто в полудрему от жары, кто в тихие разговоры друг с другом. Недовольства по поводу того, что мы входим к генералу без очереди, никто не выразил - видимо, привыкли.
        Генерал Скворец был крупным, массивным, чем-то похожим на танк старой модели - такая же стальная глыба, прущая на тебя. Несмотря на жару, китель застегнут на все пуговицы, лысина обильно покрыта капельками пота. Сюрпризом было то, что в кабинете находился еще один человек - молодой, длинный, выбритый до синевы, с аккуратным, математически выверенным пробором в иссиня-черной шевелюре.
        Первым зашел адъютант или помощник, или кто там доложился. Когда я входил, и генерал, и этот второй, штатский, уже встали...
        - Господин посол... очень приятно познакомиться... Мы с Олегом Дмитриевичем только что разговаривали, и представьте себе, о вас.
        Голос генерала был сиплым, прокуренным, рука вялой и потной. Кровяные капилляры на носу - пьет?
        - Вот как? Надеюсь, говорили хорошее?
        - О, сударь, только хорошее. Олег Дмитриевич посылал вам и вашей очаровательной супруге приглашение на ежегодный прием, но ответа не дождался. С вами многие хотят познакомиться, и мало кому это удается.
        Похоже, мою супругу половина города знает лучше, чем знаю ее я. Не подумайте плохого, я плохого и не имел в виду. Видимо, суется во все щели.
        - Обстоятельства, господа, обстоятельства! - Я повернулся к штатскому.
        - Олег Дмитриевич Пескарев, управляющий филиала Атомстроя в Персии. Очень рад познакомиться.
        - Контр-адмирал, князь Александр Воронцов. Посол Его Величества при дворе шахиншаха Персии.
        - Очень рад, очень рад, - повторил управляющий, которому по виду едва ли было тридцать, - надеюсь, что теперь дела в посольстве пойдут как надо. В последнее время мы э... не слишком ощущали поддержку родного Отечества в своих делах.
        Упрек, по-видимому, был справедливым.
        - Поверьте, господа, я сделаю все от меня зависящее для отстаивания интересов России в этой стране.
        Про подписанные утром контракты и достигнутые договоренности я не стал говорить, хотя по Атомстрою, если память мне не изменяет, там тоже много чего было.
        - Очень рады слышать это, - снова заговорил генерал, - что касается меня, то мой кабинет всегда открыт для вас, да и кабинет Олега Дмитриевича - тоже.
        С тех пор как я зашел в кабинет, меня не покидало ощущение, что эти двое, как опытные шулеры, играют, подбрасывая друг другу карты. Смысла этой игры я пока не понимал, но ощущение было, и очень сильное.
        - Непременно, сэр. Более того, я приглашаю вас и вашу очаровательную супругу к нам, в Екатеринбург-1000. Это пусть маленькая, но все же частичка России на этой земле с правами сеттльмента. Мы только в прошлом месяце открыли русский ресторан "Медведь", многие продукты там на самом деле русские, доставляются самолетом. Какая там лосятина, господа, эх... Вымоченная в уксусе, и на шашлык.
        - Сударь, вы так рассказываете, что не принять приглашение я просто не могу. Решено - в течение ближайших дней я определюсь со временем визита.
        Визитная карточка скользнула навстречу мне по столу, я достал свою. Мельком обратил внимание, что на визитной карточке Олега Дмитриевича указано шесть телефонов, в том числе явно телефон правительственной связи.
        - Сударь, ходили слухи, что на вас напали, - сказал Олег Дмитриевич, - об этом разговоры ходят по всей русской колонии...
        Представляю, какие еще разговоры ходят по русской колонии. Русские колонии за рубежом - это такое место, где тайной не может остаться ничего на свете.
        - Можно сказать и так. Когда в Багдаде взорвался отель "Гарун аль-Рашид", я сидел на первом этаже в ресторане.
        - Проклятые террористы! - генерал для полноты картины стукнул кулаком по столу, и это ему удалось очень убедительно. - Нигде от них нет покоя!
        - Олегу Дмитриевичу тоже следовало бы о них побеспокоиться, - перебросил мяч на половину поля противника я, - учитывая специфику его объектов.
        - Уже побеспокоились, Ваше Превосходительство. В Екатеринбурге-1000 мы создали особый отряд, подчиненный службе безопасности. В него мы собрали лучших из лучших, пригласили инструкторами британцев. Теперь я могу спорить на что угодно - лучшей группы по обеспечению безопасности в стране нет.
        - Пригласили британцев? - иронически переспросил я.
        - Да бросьте, сударь, - легкомысленнее, чем следовало бы, отмахнулся Олег Дмитриевич. - Британцы или русские, какая разница. У деловых людей различий меньше, чем вы думаете, потому что у нас есть общий интерес и универсальный язык общения - деньги.
        - Не скажите. Интересы-то все-таки у вас разные. Вы хотите заработать деньги, и британцы тоже хотят это сделать. А количество денег не бесконечно.
        - Ну, я не в этом смысле. Я говорю, что британские специалисты в области охраны ничуть не уступают нашим. А кое в чем даже превосходят. У них есть постоянная практика. Например, один из инструкторов долгое время служил в Северной Ирландии.
        Интересно - я его знаю?
        - Не боитесь утечки информации? - прямо спросил я.
        - Какой информации?
        - Ну, хотя бы о предполагаемых контрактах и ценах на них.
        - Господин посол, у нас ведь есть разделение полномочий. Британцы только отвечают за подготовку групп силовой защиты. Они же помогают добывать кое-какое оборудование. Есть специалисты по информационной безопасности, они следят за всеми, в том числе и за британцами. Дело поставлено как надо, ваше превосходительство.
        Надежды юношей питают.
        - Надеюсь, что это так.
        Генерал зашевелился в своем кресле.
        - Олег... Ты говорил, что тебя ждут во дворце.
        - Да, да... когда начинаешь общаться с интересным собеседником, забываешь обо всем. Мы надеемся на вашу помощь, ваше превосходительство.
        - Постараюсь оправдать ваши надежды... - с кислым выражением лица сказал я.
        Мы с генералом молча сидели и ждали, пока за собеседником закроется дверь.
        - Молод... - веско подытожил Скворец, когда дверь наконец закрылась, - непозволительно молод.
        - Ну, о чем-то же думали, когда назначали его сюда? - примирительно произнес я.
        - Да о чем там думают... - отмахнулся генерал. - Сейчас вместо инженеров готовят одних финансистов. Вот и этот - руками ни дня не работал.
        - Зато хорошо умеет налаживать контакты.
        - Лучше, чем следовало бы. Возит персов в ресторан и там поит их. Персы непривычны к алкоголю, и им мало надо, чтобы потерять ориентацию в пространстве.
        - Тоже метод.
        Разговор был исчерпан, надо было переходить к тому, ради чего я, собственно, сюда и приехал.
        - Я посетил вас по делу, господин генерал.
        - По какому же, господин Воронцов?
        - По серьезному. Не терпящему отлагательств и весьма странному. Сегодня утром мне отдал визит посол Соединенного Королевства.
        - Харрис? Эта пьянь? - усмехнулся генерал.
        - Сударь, мне он не показался пьяным.
        - Да бросьте. Он умеет держать себя в руках, когда ему надо, но когда дает себе волю, то это затягивается на недели. У него есть виноградники в ЮАР, но он предпочитает односолодовый. Пьянь пьянью, поверьте мне.
        - Как бы то ни было сударь - он предъявил мне ноту.
        - Ноту? Он что, с ума сошел?
        Такое отношение к серьезному делу стало меня раздражать.
        - Господин генерал, на вашем месте я бы не воспринимал это как шутку. Это серьезное, государственной важности дело.
        Генерал сменил позу в кресле.
        - Извините, Ваше Превосходительство. Наверное, и в самом деле стоит отнестись к этому серьезнее. Что же написано было в ноте?
        - Пересказать полностью текст ноты я, увы, не могу. Но британский МИД обвиняет нас в том, что мы готовим вторжение в Афганистан.
        - В Афганистан? Но зачем?
        - Вот и я тоже думаю - зачем? Но британский МИД настроен серьезно.
        - Это чушь.
        - Чушь? А как быть с концентрацией войск у Заболя и Шахра? Это - тоже чушь?
        Говоря это, я внимательно следил за невербальными реакциями генерала - опытному человеку они много чего могут рассказать. И то, что я увидел, мне совсем не понравилось. Взгляд на мгновение метнулся влево и вверх - собирается врать.
        - Ах, вы про это...
        Генерал выдержал паузу, я молча ждал.
        - Я предупреждал, что эти шутки до добра не доведут, - наконец проронил он.
        - Какие шутки? Не могли бы вы объяснить мне поподробнее?
        - Это разведывательная операция. Цель - вскрыть систему ПВО противника в этом регионе, заставить бриттов включить локаторы, станции пассивного обнаружения - все, что у них есть. На этом основании нанести на карту позиции ПВО. Вот для этого и были предприняты учения с заблудившимися самолетами и всем прочим.
        Оправдание было солидным, но только на первый взгляд, на взгляд профессионала, оно было детским лепетом. Ну, хорошо, вскрыли они позиции ПВО, нанесли на карты те места, где были засветки от работающих радаров. И что? На месте британского офицера, отвечающего за ПВО, первое, что бы я сделал, - это сменил к чертям все позиции ПВО и вывел бы установки из-под удара. Пусть они будут, возможно, не такими выгодными с точки зрения работы локаторов и наличия затрудняющих работу местников, зато я буду уверен, что мои установки не накроют первым залпом при начале вооруженного конфликта. И получается, что проделанная работа, если верить той цели, которую озвучил Скворец, проделана или впустую, или в расчете на то, что "противник глухой, слепой и вообще идиот".
        - Господин генерал, если это разведывательная операция, могу я сообщить британской стороне, что ее опасения напрасны и боевая техника отведена от границы в места постоянной дислокации? Как я понимаю, эти места находятся на довольно большом удалении от границы.
        Скворец немного замялся, но эта секундная заминка опять-таки сказала мне больше, чем последующие слова.
        - Да, можете, сударь.
        - Именно так я и сделаю. Поскольку вопрос прояснен до конца, не смею больше отвлекать вас от дел. Честь имею!
        Генерал встал, протянул мне на прощание руку, я пожал ее. Уже у самых дверей я остановился.
        - Дурная голова... простите, сударь, забыл еще кое-что сказать. Британская сторона неофициально довела до меня определенную информацию. Подчеркиваю - неофициально.
        - Да?
        - Наследник британского престола принц Николас прибыл для прохождения службы на базу Королевских ВВС Баграм. И останется там в течение ближайшего года. Вот теперь точно все, господин генерал. Честь имею.
        Проводить меня никто не проводил, и в коридорах министерства я чуть не заплутал, но все же вышел. Направляясь к автомобилю, я прикидывал, почему мне солгал Главный военный советник, кому понадобилось прямое обострение обстановки на границе с Афганистаном и кем все это может быть санкционировано. Никаких мыслей по этому поводу так в голову и не пришло.
        19 июня 2002 года
        Висленский военный округ, сектор "Ченстохов"
        Пограничная зона
        Дорога на Варшаву
        С утра зарядил дождь. Мелкий такой, мерзкий, совсем осенний - не дождь, а проклятая морось. Влажность - за час форму хоть выжимай...
        Это худо. Все уже на позициях, сигнал хоть сейчас давай - и дождь. Аппарат пришлось снизить до трехсот, до нижней кромки облаков. Увидят - на операции можно поставить крест.
        - Орел - Городу. Наблюдаю цель, возможно, особо важный объект. Грузовик, фура, тягач светлого цвета, с прицепом, тент темный.
        - Город - Орлу. Жду опознания.
        Их машина, обычный "Егерь", стояла на одной из местных дорог где-то в районе Страховице, прикрытая жидкой зеленью перелеска. Это был не их сектор, но информация была их, и отработать ее решили тоже они, благо казаки с соседнего сектора, с кубанского войска, тоже немало спирта и прочего добра с их сектора вывезли. Тут все по-простому - кто получил информацию, тот ее и реализует. Если передавать соседям, с гарантией можно сказать, что время для реализации будет потеряно.
        Больше их четверки для группы захвата и не требовалось. Всего один грузовик, большая фура и, скорее всего, со спиртом. Чистое дело - остановил, якобы для проверки документов, открыл машину и проверил. Могли быть и сигареты - в такой фуре ого-го сколько увезти можно.
        Как бы то ни было, контрабанда есть контрабанда...
        Таможенный пост, над которым вился беспилотный разведывательный аппарат казаков типа Сокол-3Д, был большим, на шестнадцать полос. Что-то типа заправки, только очень большое и перекрывающее всю дорогу, которая здесь расширялась до шестнадцати полос. Идущие через границу машины были вынуждены проезжать под своего рода арками, такими широкими, что скрывали две, поставленные одна за другой фуры. В этих арках было оборудование, позволяющее уловить исходящую от машины радиацию - дозиметры, а также рентгеновское оборудование. Тут же были и видеокамеры - действия каждого таможенного поста постоянно записывались на пленку, а сидящие в здании таможни контролеры могли просматривать действия любого таможенника в реальном режиме времени. Эти камеры установили не так уж давно в отчаянной попытке хоть немного сократить масштабы взяточничества, которое здесь имело место быть. Граница с Австро-Венгрией - благодатное место. В Австро-Венгрии производят много всего, что подлежит обложению пошлиной, в том числе и запретительной. Что с той, что с другой стороны границы - поляки, много родственников. В некоторых
селениях по пятнадцать-двадцать дальнобойщиков с собственными машинами. Вот и таскают контрабанду - поток транспорта такой, что каждую машину не проверишь. Расширили таможенный пост - было шесть потоков, стало шестнадцать, - так и тут местные таможенники приноровились. Стали работать нарочито медленно, так, чтобы организовывались пробки, и все равно многие машины пропускали без досмотра. Короче говоря, граница была далеко не на замке...
        Вот и стоял в нескольких километрах от границы, съехав с трассы и прикрывшись кустарником, неприметный грузовик с кунгом. А в кунге том перед мониторами стояли трое казаков, в том числе и подъесаул Чернов, внимательно, с высоты птичьего полета наблюдая на мониторах то, что происходит на таможне.
        Информация была непроверенной - собственно говоря, ее почти и не было. В секторе их ответственности жил человек. Хорошо жил - красного кирпича дом построил, два этажа и большая веранда. Две фуры большие имел, новые, на одной сам ездил, на другой двоюродный брат, или кто там... родственник какой-то. Ходил в рейсы. Вот и заинтересовались этим казаки и решили внаглую, с подачи сотника Велехова, проверить, что это там возит в своей фуре пан Вацлав Стадницкий. Уж не контрабанду ли...
        Добыча явилась на второй день - узнать, когда пан Вацлав ушел в рейс, было несложно, после чего казаки подождали день и выдвинулись на исходные. Однако же пан Вацлав, видимо, грузился где-то далече, если только на второй день вышел на таможенный пост. Как выяснили, что именно на этот? А он один на дороге на Варшаву - и какой смысл ехать другой дорогой? Не проселком же потащишь тяжелую фуру, машина своя, двигатель надрывать да подвеску бить - не дело.
        - Тридцать секунд до прохода.
        - Слушай, казак, а нельзя без этих самых проходов? Ну, чтобы показывало только то, что нужно, и все.
        - Никак нет, господин подъесаул. Я и так на минимальный радиус поставил, по-другому нельзя. Или если вертолет беспилотный купить, тогда он может и на одном месте висеть.
        - А сколько стоит такой вертолет, знаешь? Нет? Ну, вот и помолчи...
        На беспилотный аппарат поставили совсем молодого казака, по фамилии Бурунов, только отслужившего. Казачье, мотавшееся по командировкам, возраста было такого, что про всякие компьютеры не слышало и слышать не желало - мол, раньше жили без компьютеров и сейчас проживем. Единственный компьютер стоял в палатке Дыбенко в штабе, иногда он, сильно матерясь, одним пальцем печатал на нем что-то. Бурунов же был казаком нового поколения, он учился работать на компьютере еще в гимназии, квалификацию "Специалист по технической разведке" получил во время службы в армии, и теперь его на тройное жалованье поставили сюда. Потому что БПЛА был хоть и не самой последней модели, а управлять им никто, кроме Бурунова, не мог.
        - Есть проход.
        - Опознание. Номер возьми.
        - Сейчас, сейчас...
        Пальца Бурунова забегали по клавишам, настраивая камеру. Теперь изображение не только передавалось, оно еще и записывалось в память...
        - Он въехал на пост.
        - Без очереди, заметили?
        - Картинки нет!
        Бурунов прокатился на своем кресле, на колесиках, включил другой монитор, пальцы проворно забегали по клавишам.
        - Сейчас... айн момент...
        - Картинки же нету.
        - Картинка записана, сейчас устроим.
        На соседнем мониторе появилась картинка, верней не картинка, а видео, прокручивающееся с удвоенной скоростью.
        - Та-а-к. Стоп! Скриншот...
        Картинка замерла.
        - Теперь увеличиваем...
        Словно по волшебству, картинка менялась, будто какой-то невидимый реставратор рисовал ее все четче и четче...
        - Та-а-к... Ниже. Еще резкость...
        Казаки благоговейно наблюдали за творящимся на их глазах действом - на экране проступали линии номера...
        - Все. Лучше уже не будет.
        Подъесаул Чернов склонился над монитором, шевеля губами...
        - А... три... тридцать семь - пятнадцать. Это он. Давай сигнал Городу!
        - Орел - Городу. Цель опознана. РПВ - сорок минут.
        - Город - Орлу. Принял.
        На экране монитора снова показался нужный казакам грузовик, он выползал с поста, становясь в стальной поток фур, катящихся к Варшаве.
        - Он встал на трассу!
        - Похоже, без досмотра.
        Чего и следовало ожидать...
        - Орел - Городу. Цель начала движение. Встречайте.
        - Город - Орлу. Принял. Конец связи.
        В нескольких десятках километров от границы сотник сплюнул на землю - на удачу.
        - Чебак!
        - А...
        - Что рот открыл, ворона влетит. Заводи шарманку свою...
        - Есть!
        - Напоминаю порядок действий, браты казаки. Наша задача - взять груз тихо, при этом без жертв и не допустить свалки на трассе. Цель следует на тяжелом грузовике "МАН" с полуприцепом, скорее всего, груженом. Это от тридцати до сорока тонн. Бодаться с ним - последнее дело, надо остановить его, и не более того. Значит, как только мы его видим, выставляем сирену, и я в мегафон приказываю ему остановиться. Если он не останавливается, выбираем участок трассы, где поменьше машин, и ты, Петров, простреливаешь ему шину.
        - Есть.
        - При досмотре осторожнее. В конце концов, мы ведать не ведаем, что в машине.
        - Есть.
        - Тогда по коням. Чебак, выводи к трассе. Проверить оружие.
        - Господин подъесаул, могу взять на сопровождение.
        - Сколько сможешь вести?
        - Километров пятьдесят. Потом связь пропадет.
        - А в движении?
        - Господин подъесаул, у нас же бипл[23] старый, как дерьмо мамонта. Если бы новый, другое дело, а этот может работать только со стационарным постом управления.
        - Понял... Веди сколько сможешь.
        - Вот он!
        - Пошел, Чебак, пошел! Не спи!
        "МАН" был лимонно-желтого цвета, поэтому выделялся в потоке. Синий, тентованный полуприцеп... здоровенная машина. Если такую по трассе пойдет мотать... под суд потом пойдем все...
        Взревев мотором, выбросив град камней из-под колес, "Егерь" выпрыгнул на трассу. Сзади истерично загудели на несколько голосов клаксоны.
        - Мигалку, мигалку!
        Мигалку, не стационарную, а на магните, так же, как мегафон, они позаимствовали у полициянтов, не сказав, конечно, зачем им они нужны. Обошлось в литр спирта сейчас и еще литр - по возврату.
        Дискантом беды над трассой взвыла сирена.
        - Автомобиль "МАН", номер "а тридцать семь пятнадцать", приказываю принять вправо и остановиться для досмотра. Автомобиль "МАН"...
        - Держись!
        "Егерь" мотнуло влево, да так, что если бы Певцов не ухватил высунувшегося чуть ли не по пояс с мегафоном из машины сотника, тот бы вылетел на трассу.
        - Пригнись!
        - Стреляют!
        "Егерь" вело вправо, что-то с силой ударило по висящему в оконном проеме бронежилету - раз, другой, третий. Застучало по кузову. Тяжелая машина едва держалась на мокрой от дождя трассе.
        - Где? Где он?
        Справа были пробиты оба колеса, но, как и на любой армейской машине, на "Егере" были специальные вставки, и поэтому машина не перевернулась и не потеряла управляемость. Но в скорости, конечно, потеряла.
        - Где он?
        - Вон тот. Вон он!
        - Уходит!
        "МАН" уже вырвался вперед, водитель увеличил скорость до предела, какой ему позволяли транспортный поток и состояние трассы.
        - Вон он! Уходит тварь, уходит.
        - Ах, б...!
        Не совсем соображая, что он делает, сотник оттолкнул Певцова, щелкнул замком люка, откинул его вперед, полез наверх.
        - Держи ровнее. Держи!!!
        Рукоятки "ДШК" легли в руку, и только сейчас сотник понял, что ранен.
        Где он, гаденыш?!
        Те, кто прикрывал перевозку, сделали одну ошибку, одну, но смертельную. Видимо, они рассчитывали максимум на попытку задержания дорожной полицией, но не казаками. Старый "Бенц" прикрывал фуру, те, кто находился в нем, готовы были стрелять. И когда груз попытались задержать казаки, они обстреляли их, даже не задумываясь о том, что может сделать с ними пулемет "ДШК" на крыше казачьего внедорожника. Возможно, они решили, что казаки не рискнут стрелять из "ДШК" прямо посреди оживленной трассы Краков - Варшава. Но сотнику до этих до всех раскладов было глубоко... все равно.
        "ДШК" бабахнул короткой очередью, боль отдалась в руке так, что в глазах потемнело - и старый черный "Бенц", пробитый насквозь крупнокалиберными пулями, мгновенно потерял управление. Кто-то, высунувшись из окна с автоматом, целился в казаков, но не удержался, вылетел на трассу, закувыркался по ней, и колеса еще одной тормозящей фуры проехались по нему, превратив в мясную лепешку.
        Со всех сторон засигналили, изумленные поляки тормозили там же, где и ехали, машины стукались одна об другую...
        "Егерь" принял резко влево, разорванный пулями, дымящийся "Бенц" пронесло мимо. "МАН" хоть медленно, но уходил вперед.
        Вот падла!..
        Прицелившись - справа был лес, не должно никого задеть, - сотник дал короткую очередь, целясь перед кабиной. Один трассер - по виду, как метеор, размером где-то с кулак - и мчащийся с огромной скоростью. "МАН" вильнул влево, чуть не вылетев в кювет, и...
        Начал тормозить...
        Через несколько секунд к остановившейся фуре подлетел и "Егерь", Чебак дал по тормозам так, что всех, и сотника в том числе, бросило вперед.
        - Ах ты, гад!
        Полезший из кабины пан контрабандист с ходу огреб по сопатке так, что его отбросило на кабину. Подбежавший Чебак добавил сапогом в пах так, что бедного водилу согнуло пополам...
        - А... За что... панове... не бийте...
        - Козел! Уйти хотел!
        - Отставить! Отставить, мать ваша курица!
        Казаки сунули скрючившемуся у кабины водителю еще пару раз и нехотя отошли...
        - Господин сотник, вы ранены...
        Прилетело двоим - самому Чебаку отрикошетило от бронника, висящего на окне. В рубашке родился - пуля прошла удивительным образом, чиркнула по плечу и проделала длинную кровавую борозду на щеке. Сотнику попало в руку и в бок, в руку - царапина, пуля в боку засела неглубоко, но было больно. Бок защищал кевлар, автоматная пуля пробила его, но вошла чуть-чуть.
        Перевязались... Где-то уже выла сирена...
        - Певцов - ты эту беду здоровую сумеешь вести?
        - Чего ж хитрого?
        - Тогда за руль. А этого - к нам в багажник и связать. Двигаем в расположение...
        Дорогу перекрыли примерно в двух километрах дальше, соваться на место боя не рискнули. Поставили поперек дороги фугу, заняли позиции за ней. Полициянты, но с автоматами, здесь полициянты несут службу с боевым оружием...
        - Стой... - негромко проронил Велехов...
        Поправил на плече автомат, неспешно открыл дверь.
        - Руки до горы! - громыхнуло металлом над трассой. - Руки вверх! Бросить оружие! Стреляем на поражение!
        Казак неспешно пошел вперед.
        - Старший кто?! - крикнул он, подойдя поближе.
        - Бросить оружие! Лечь, лицом вниз!
        А ху-ху не хо-хо?
        - Сотник Велехов, казачьи войска Российской империи! Донское казачье войско! Нахожусь при исполнении! Старшему выйти ко мне!
        За машинами началось какое-то шевеление, видимо, паны полициянты никак не могли решить, кому идти. Наконец, один из них вышел, нервно поправляя неловко висящий на боку автомат.
        - Ты автомат-то не замай... - ласково сказал ему сотник, - а то у меня нервы не железные.
        - Прошу сдать оружие и проследовать до выяснения! - полициянт выдал заученную фразу.
        - О как! Аж прГiшу. А не прошГS. А ты кто таков, панове, чтобы тебе казак оружие сдавал? Обзовись хоть.
        - Исправник Вотыла. Прошу сдать оружие и проследовать.
        - Исправник. Ну, так вот... исправник. Я сотник Велехов, прикомандирован к штабу Висленского военного округа, выполняю особое задание. Задерживать нас вы не имеете права. Приказываю немедленно освободить дорогу.
        - Вы не имеете никакого права действовать на нашей территории, пан казак! Тем более на дороге, это наша зона ответственности.
        - Ты совсем глухой, исправник?! Мы выполняем особое задание штаба округа! И тебе мы ни отчитываться, ни тем более оружие сдавать - не обязаны. Приказываю освободить дорогу.
        - По правилам, мы обязаны вас препроводить до выяснения.
        - А ты свяжись со штабом округа. Спроси генерала Тадеуша Комаровского, командующего. И объясни ему все это. Давай, только быстро. Мы и так из графика выбились. А я пока в машине посижу, подожду - как свяжешься, доложишь, что там граф Комаровский тебе скажет. Если он соизволит с тобой гутарить.
        Сотник рисковал. Но рисковал оправданно. Он уже знал немного поляков и знал, что никто не осмелится связываться со штабом округа. Даже запрос на подтверждение полномочий будет расценен генералом Комаровским, польским аристократом с его обычным гонором, как личное оскорбление. Поляки были такие.
        Через несколько минут дорогу разблокировали, и их пропустили...
        Вечер 19 июня 2002 года
        Висленский военный округ, сектор "Ченстохов"
        Пункт временной дислокации
        - Ну? Пан Вацлав? Мабуть сам скажешь, что в машине?
        - Все равно прознаете... - мрачно процедил поляк.
        - То есть так. Прознаем обязательно.
        - На машине таможенные пломбы. Вы имеете право их вскрывать только в присутствии представителя Таможенного корпуса.
        - Сообщили. Да вот незадача - нету на месте представителя Таможенного корпуса. А у меня есть мысль, что машина сия - заминирована. И представляет опасность для всех здесь находящихся. Потому я и имею право ее вскрыть с обязательным последующим уведомлением Таможенного корпуса. Письменным. Так, пан сотник?
        - Точно так, пан подъесаул.
        - Вот и добре. Огнев, вскрывай давай.
        - Есть!
        Хорунжий Огнев навалился на ломик, и проволока, на которую была наложена таможенная пломба, треснула, уступая грубой силе.
        - Вот так... Открывайте. Осторожнее...
        - Ни хрена себе...
        Снизу доверху стояли большие картонные коробки без каких-либо обозначений на них. Казаки уже знали, что в них возят.
        - Велехов. Ты взял - глянь.
        Сотник, уже пришедший в себя и отхлебнувший для снятия стресса стакан горилки, взял коробку, ножом аккуратно вспорол клейкую ленту, скрепляющую ее половинки.
        - "Марльборо".
        - Не "Марльборо", а "Мальборо". Никогда не курил?
        - Кубыть нет. Какое это к чертям курево...
        - Ах, да... Североамериканские сигареты. Правда, сделаны в Кракове. Набиты чуть ли не сеном. Совсем обнаглели, в открытую прут.
        - Их казна почем принимает?
        Подъесаул прикинул:
        - Не спирт, конечно... но тысячу дадут. Их не продашь, только выкинуть. И фура подлежит конфискации в пользу Круга, потому как на ней контрабанду везли. Тоже за нее получим. Дюже добре сходили. Так ведь, пан Вацлав?
        Пан Вацлав с этим согласен не был, но его мнение никого и не интересовало...
        Нашли через час, когда пана Вацлава посадили на цугундер. Дождь усилился, и ждать полициянтов, которые должны были забрать контрабандистов, было бессмысленно. Казаки ушли в модуль, повечеряли чем бог послал и только налили по второй, как в модуль забежал Чебак с глазами, выпученными так, будто он привидение узрил.
        - Казаки... там еще что-то есть.
        - Где? В сортире, что ли?
        Модуль грохнул хохотом - Чебак как раз выходил в сортир, да что-то надолго вышел.
        - В машине!
        - В какой такой машине?
        - Ну, которую сегодня заполонили! Там не только сигареты есть.
        - А ты как понял? - спросил Чернов.
        - А я мимо шел, по борту стукнул - а там твердое что-то.
        Казаки переглянулись.
        - Глянем!
        - Добре, пошли...
        Накинув дождевики, вышли в ночь. Время было еще не ночное - но хмурое небо и непрекращающийся дождь погасили все краски, окунули мир в какую-то серую хмарь. Сапоги хлюпали, почва разъезжалась под ногами, дождь упорно молотил по брезенту плащей. Было холодно и мерзко...
        Луч аккумуляторного фонаря вырвал из темноты мрачную громаду фуры, загнанной в жилую зону.
        - Где? Показывай.
        - А вот тут. Тут, постукайте...
        Велехов постучал, пальцы наткнулись на что-то твердое. Не похожее на коробки с блоками сигарет. Сплюнув в грязную лужу, натекшую с тента - он в ней стоял, - сотник вытащил из ножен нож...
        - Погодь! - сказал подъесаул. - Обожди трохи. Не режь, нам эту машину продавать потом. Помоги-ка.
        Тент крепился на каркасе полуприцепа длинной лентой, пропускавшейся в прорези. Вдвоем казаки освободили один борт и подняли тент наверх, перемазавшись и промокнув. Чернов подпрыгнул, крепко вцепившись в стойку кузова, подлез повыше. Сам Велехов сделать этого не мог - действие обезболивающего уже прошло, и рука ощутимо болела.
        - Держи зараз!
        Чебак, Огнев и Велехов приняли длинный и большой деревянный ящик, тяжелый настолько, что еле удержали его втроем...
        Следом, прямо в лужу, обдав всех грязными брызгами, молодецки спрыгнул Чернов.
        - Матка боска... - пробормотал кто-то.
        - Потащили в модуль! Королев!
        - Я!
        - Выставить охрану у машины! Немедленно!
        - Есть!
        Матерясь последними словами, оскальзываясь в грязи, длинный ящик втащили в модуль, бухнули на пол. Все уже понимали, что увидят в этом ящике...
        - Огнев, лом где?
        - Вот, господин подъесаул.
        - Ну, давай. Осторожнее трохи.
        Богатырски наваливаясь на лом, Огнев выдавил один за другим гвозди, открыл крышку...
        - Дюже добре...
        Подъесаул наклонился, достал из ящика нечто тяжелое, завернутое в промасленную бумагу. Отодвинув в сторону напитки (что-то и на пол упало), положил это на стол, развернул...
        На столе, матово блестя в свете "летучей мыши" консервационной смазкой, лежала винтовка. Со складным прикладом, с коротким стволом. Устаревшая, но не слишком, такое оружие держат на складах длительного хранения на случай войны и всеобщей мобилизации.
        - Зэ-Бэ шестьдесят два, десантная модификация. Выработана заводами "Шкода" в Австро-Венгрии в одна тысяча девятьсот семьдесят первом году. Механизм от автоматической винтовки Токарева, патрон наш, казачий, семь и шестьдесят два. Одиночный и автоматический огонь, допускает установку оптических прицелов и метание наствольных гранат. Вот такие вот дела, браты казаки...
        - С консервации? - спросил Велехов.
        - С нее самой. И сдается мне, казаки, что не в магазине куплено, потому как в консервационной смазке в магазинах не продают.
        - Оно так...
        - Глянем, что еще там есть?
        - Добре, глянем.
        Сотник Королев уже выставил караул, двое казаков в тех же брезентовых плащах-дождевиках и с автоматами, нахохлившись, неподвижно стояли под дождем...
        - Кто? - лениво окрикнул один из них.
        - Свои. Чернов.
        - Добре...
        Чернов остановился около кричавшего казака.
        - Ты как службу несешь? По уставу караульной службы ты меня только одного к себе допустить должен. У тебя фонарь есть?
        - Так точно. Виноват.
        - То-то и оно. Карауль, как полагается, здесь в машине добра - навалом...
        - Есть.
        Точно так же легко, будто и не пили вовсе, подъесаул забрался в кузов.
        - Лом мне подайте!
        Затрещали вскрываемые ящики, казаки молча ждали.
        - Вот этот принимайте!
        Тяжеленный ящик спустили вниз, потащили вдвоем в модуль.
        - И этот. Все!
        В первом ящике, длинном, длиннее первого, оказался пулемет. Самый настоящий, причем не австро-венгерский, как можно было предполагать, а римский машингевер, MG-3 в короткой модификации, да еще со стандартной прицельной планкой под установку прицела. Такие пулеметы перестали выпускать в восемьдесят втором, этот был семьдесят шестого года выпуска. Всего пулеметов в ящике было два, и лежали они, как полагается - со сменными стволами, с барабанами и со всем ЗИПом. Все было завернуто в промасленную бумагу и сверху покрыто консервационной смазкой...
        - Погодь. Ну-ка держи!
        Пока Велехов держал пулемет, подъесаул внимательно его осмотрел.
        - Перестволенный. Второй категории, но ствол новый совсем поставили. Кто-то это все готовил, и нехило. Давай следующий...
        Навалились, открыли следующий ящик.
        - Еще лучше...
        В следующем ящике были снайперские винтовки. Довольно пожилые, не самой последней модификации, "Штайр-69". Четыре штуки, тоже завернутые в промасленную бумагу, отдельно - прицелы в жестких коробках. Магазины - к этим винтовкам идут магазины необычные, роторные, и весь ЗИП прилагается. Ложе пластмассовое, темно-зеленое - значит, армейская, не полицейская модификация. Механический прицел - его ставили раньше, потом уже шли без прицелов, с расчетом только на оптику. Эти и вовсе были первой категории. Смазку удали, прицел установи, заряди, пристреляй - и готово.
        - Ты глянь...
        В руках у Огнева была толстая черная сосиска - глушитель.
        - Похоже, бесшумные. Глушитель в комплекте и нарезка на стволе имеется.
        - Это что же мы такое захомутали, казаки... - задумчиво проговорил Чернов, - тут же на роту, если не больше.
        - Какое, на роту...
        Не контрабанда - контрабандисты обычно покупают в магазинах, все равно за границей продадут. Контрабандисты не имеют доступа на армейские склады резерва, а тут ведь к гадалке не ходи, оттуда гостинцы.
        - Тысяч на сто, не меньше... - сказал кто-то.
        - Если не больше.
        Изъятое оружие забирал себе Круг, но казакам, давшим результат, платили премию. Здесь же она обещала быть нехилой - целый грузовик со стволами захомутали, причем часть нашего калибра, значит, ими и вооружиться можно, не продавать на сторону.
        - Брали когда так? - спросил Велехов, ни к кому конкретно не обращаясь.
        - Чтоб целую машину со стволами - не было такого, - ответил Королев, - в нычке по десять стволов. Ну, по двадцать. И то добре. А тут на роту с гаком.
        Кстати...
        Никого не спрашиваясь, сотник сгреб одну из винтовок со всем ЗИПом, прицелом и прочим, нашел глазами Чебака.
        - Держи. Благодарю за службу. Самому не надо, найдешь кому подарить.
        Все равно бы нашли, но поощрить надо.
        Даже при свете "летучей мыши" было заметно, как покраснел казак.
        - Господин подъесаул, можно мы чего себе оставим... - вылез с предложением Петров. Староверы, да еще из Сибири - они запасливые...
        Чернов думал недолго.
        - Добре. Все равно целая фура, есть что сдать. Берите.
        - Мабуть, того пана поспрошаем, что все это вез, браты казаки?
        - Поспать бы... - зевнул кто-то.
        - Добре, - окончательно решил Чернов, - ночь на дворе, отбой всем. Завтра с утра и поспрошаем. Все равно не убежит от нас - ни стволы, ни пан этот. Отбой!
        Только утром "поспрошать" не удалось. Машина-то была на месте со всем добром, и злые, невыспавшиеся казаки-часовые тоже были на месте. А вот пана Вацлава на месте не было - на том месте, где должен был находиться пан Вацлав, был лишь его труп.
        18 июня 2002 года
        Тегеран
        Ателье "У Иакова"
        Остановил машину около мастерской-ателье "У Иакова", беспечно огляделся по сторонам, как бы решая - стоит парковаться в таком месте или не стоит. Улица словно замерла, купаясь в солнечном дрожащем мареве, даже прохожих почти нет - полдень, время безумного Солнца. А на капоте моей машины - черного цвета - можно запросто приготовить яичницу...
        Хаим словно ждал меня - стальная дверь открылась, как только я приблизился...
        - Входите же! Скорее!
        Из солнечного ада я с облечением нырнул в кондиционированную прохладу ателье.
        - Скажите мне, Хаим, в честь кого названо это ателье? Разве не вы его основатель?
        Еврей замахал руками.
        - Что вы, ваше превосходительство! Ателье основал еще мой дед, его-то и звали Иаков. Это был умнейший, доложу я вам, человек...
        Пока Хаим расписывал мне в красках неоспоримые умственные достоинства своего пращура, я достал из кармана новенький, сверкающий золотистым двуглавым орлом на обложке паспорт, положил его на стол. Старый еврей споткнулся на полуслове, но потом договорил-таки свою мысль до конца. В глазах его стояли слезы...
        Как можно так жить?..
        - Натан! Натан! - закричал Хаим. - Иди скорей сюда! У нас важный клиент, неси выкройки! Скорее, скорее, халамидник!
        Из подсобки появился Натан, неся какие-то необхватные папки, видимо, и в самом деле с выкройками. Увидев паспорт, остановился, недоуменно глядя то на меня, то на деда...
        - Иди! Иди быстрее за тканью, господи боже мой, Натан, что ты медлишь!
        - Сейчас, дедушка, сейчас...
        Схватив паспорт, Натан выбежал в подсобку.
        - Я благодарен вам за костюм, который вы мне сшили, - громко сказал я, - это один из лучших костюмов за всю мою жизнь.
        Хаим поискал что-то под прилавком, вытащил огрызок карандаша, бумагу, лихорадочно что-то написал, толкнул записку ко мне.
        - Господин посол, мы всегда рады видеть вас у себя...
        За ателье следят. Началось с прошлого раза. Вам поклон от Руфи.
        С трудом сдержал удивление - вот уж воистину евреи - самый сплоченный народ во всем мире. Интересно, а этот Хаим тоже имеет отношение к "Хагане" или его просто попросили помочь собратьям?
        Достал ручку...
        Поклон и ей. У нее есть что-нибудь для меня?
        - Мне бы хотелось заказать у вас еще один костюм, только не фрак, как в прошлый раз, а для повседневной носки.
        Хаим подмигнул.
        - Такому благородному господину пристало иметь, как минимум, восемь костюмов, одинаково высшего класса.
        - Восемь? - я на самом деле был удивлен. - Почему восемь?
        - Ткани надо отдыхать, господин посол, иначе ваш костюм долго не проживет. Я удивляюсь, кто учил хорошим манерам тех варваров, которые носят один и тот же костюм целыми неделями, потом еще сдают его в химчистку, чтобы его там протравили химикатами и окончательно загубили. Ткань должна отдыхать, особенно такая ткань, какую используем мы, мастера высокого класса, да простит мне господь мою самонадеянность. Каждый костюм, господин посол, следует надевать не чаще раза в неделю.
        - Почему же тогда восемь костюмов, ведь в неделе семь дней?
        - Ну, как же, господин посол. Если с одним из ваших костюмов что-то случилось и вы принесли его старому Хаиму, чтобы он привел его для вас в порядок, вам ведь понадобится запасной костюм, не правда ли?
        Черт... Вот теперь я понимаю, почему евреи так богато живут. Это же надо уметь - продать восемь костюмов человеку, который пришел всего за одним.
        Старый Хаим достал откуда-то из-под стола и положил передо мной конверт, заклеенный и без почтовых марок. Значит, передан через кого-то, а не послан по почте.
        - Боюсь, восемь костюмов - это для меня слишком, господин Хаим, ведь у меня есть военная форма, и она как нельзя лучше подходит для ежедневной носки. Тем не менее есть ситуации, когда военная форма неуместна. Поэтому я, пожалуй, закажу не один костюм, а два. На случай, если такие обстоятельства будут продолжительными по времени.
        Еврей подмигнул:
        - Как нельзя более разумное решение, Ваше Превосходительство.
        Вечером я вскрыл конверт, убедившись в том, что Марина отвлеклась на домашние дела. Там была информация, не меньший бред, чем в первый раз. Но было там еще кое-что, условный знак, о котором мы договорились во время моего визита в Багдад.
        Знак о том, что Руфь и ее группа в опасности.
        19 июня 2002 года
        Нью-Йорк, Федерал-Плаза
        Управление ФБР, офис по г. Нью-Йорк
        Припарковаться в Нью-Йорке в любой день и час - большая проблема, но на Федерал-Плаза эта проблема стояла особенно остро. Только полный идиот мог додуматься поместить рядом столько присутственных учреждений как федерального, так и местного значения. Причем там, где места для парковки и так не хватало. В конечном итоге они припарковались в шести кварталах от нужного им офиса, да и то с нарушением правил - прямо под знаком. МакДугал достал специальную карточку "ФБР", еще старую, потому что в антитеррористической оперативной группе изготовлением таковых пока не озаботились, сунул под стекло так, чтобы было видно. Если этого не сделать, возвращаясь, обязательно найдешь под дворником ветрового стекла квитанцию о штрафе. Впрочем, ее и так можно найти, потому что город Нью-Йорк находился в довольно конфликтных отношениях с федеральным центром, и это несмотря на то, что мэр был республиканцем. Связано это было с какими-то сложными межбюджетными отношениями, а выливалось в то, что копы федеральных учреждений платили штрафы, оставляя машины припаркованными в неправильном месте, в том числе и по служебной
надобности. Оставалось надеяться только на корпоративную солидарность копов - что "не заметят" свою машину.
        Оставив машину, Мантино и МакДугал влились в плотный поток толпы, текущей к Федерал-Плаза...
        Лейтенант полиции слишком долго проработал в полиции и слишком мало в антитеррористической группе, чтобы думать о себе как об агенте. Рикардо Мантино хоть и прожил в Нью-Йорке мало времени, ему этот город все больше и больше нравился. Удивительно, но в нем концентрировалась какая-то энергия, ее было настолько много, что она буквально била ключом. Эта энергия не была ни доброй, ни злой - она давала каждому то, что он хочет, и каждый мог превращать ее в добрые или злые дела. Это было видно по всему: по автомобильному движению, резкому и нервному, с постоянным использованием клаксона, по пешеходному движению - привычный к вашингтонской неторопливости Мантино не сразу подстраивался под темп движения толпы. В Вашингтоне передвижение с такой скоростью считалось бы почти бегом. Это касалось и общения с людьми - ньюйоркцы были приветливо нетерпеливыми... да-да, точно так. В общем, "если я пробьюсь здесь - я пробьюсь в любом другом месте"[24].
        В здании полевого офиса ФБР на Федерал-Плаза их встретила тишина: здание было на удивление чистеньким, хорошо обставленным и отремонтированным. Немалую роль тут сыграл Джулиани, бывший прокурор, в течение двух сроков бывший мэром Нью-Йорка и за это время почти полностью преобразивший город. Именно благодаря Джулиани в городе, который длительное время был оплотом демократов, вот уже третий срок мэрское кресло оставалось за республиканцами.
        Агент ФБР, который должен был ввести их в курс дела, ждал их на первом этаже.
        - Привет, Кайл... - МакДугал протянул руку. - Рик Мантино, мой новый напарник.
        Кайл протянул руку и ему.
        - Где раньше работали? - прищурился он.
        - Заметно? Управление полиции федерального округа Колумбия.
        - Почти коллеги, значит. Кайл Бреннан, специальный агент, отдел по борьбе с терроризмом. Пойдемте.
        Комната, в которую он их привел на двадцать третьем этаже, видимо, использовалась для допросов. Простой стол, несколько стульев, хорошее освещение, голые, оклеенные пластиковыми обоями стены...
        На столе - распахнутый настежь чемодан из дешевых, разложенные рядком вещи - ничего особенного. Чуть в стороне - аккуратная пачка ассигнаций.
        - Где его взяли? - МакДугал протянул руку, и агент вложил в нее паспорт в темно-зеленой обложке. - В Ла-Гуардии?
        - В КиИЭй[25]. Рейс из Бейрута, Люфтганза, со стыковкой в Берлине.
        - Откуда узнали про Бейрут?
        - Билет сквозной.
        - Понятно...
        МакДугал передал паспорт Мантино, тот взял, мельком просмотрел.
        - Это что - на русском?
        - Да. Паспорт подданного персидского монарха. Перса, короче. Мы здесь зачем?
        Бреннан пожал плечами.
        - По сути, нам не за что его задерживать. Если он вам нужен, забирайте. Если нет, мы его просто выпустим.
        - Как его взяли? За что?
        - Случайно. Парень, который проводил досмотр, из новеньких. Сам понимаешь, хочется отличиться. Он зацепился за две вещи. Первая - пачка денег в чемодане...
        - Сколько?
        - Четыре тысячи сто с мелочью.
        - И что с того?[26]
        - Он подумал, что вряд ли человек будет возить деньги в чемодане, ведь давно известно, что с ручной кладью в аэропортах проблемы, она часто пропадает. Второе - его привлекли сами купюры, те, что по сто баксов.
        - Можно?
        - Да... Отпечатки снимать бессмысленно.
        Тем не менее МакДугал обернул руку платком, достал из перетянутой резинкой пачки две купюры достоинством сто долларов каждая, протянул одну из них Мантино. Лейтенант посмотрел купюру на свет, погладил пальцем - водяные знаки и металлическая лента есть, бумага тоже плотная, такая, как обычно используется на печати ассигнаций, рельефный шрифт есть. Вроде как настоящая...
        - На экспертизу не отдавали?
        - Нет. По-моему настоящая.
        - Так в чем же дело?
        - Дело в пачке. Четыре сто. Из них тридцать шесть - новенькие купюры по сто баксов каждая. Откуда в Персии купюры по сто баксов?
        - Господи, наменял в Берлине при пересадке.
        - И все новые?
        На самом деле сложившаяся ситуация как нельзя лучше иллюстрировала влияние человеческого фактора, того самого, из-за которого срываются сложнейшие операции. Купюры и в самом деле были фальшивыми. Их напечатали в специальном подразделении САВАК, которое занималось подделкой денежных знаков других государств (за исключением русского рубля, которого у персидского монарха было и так более чем достаточно) по личному указанию шахиншаха Хосейни. Дело было вот в чем: по вассальному договору Российская империя расплачивалась за нефть, газ, другие полезные ископаемые Персии русскими рублями, которые не конвертировались. Это было сделано с тем расчетом, что персидский шахиншах был вынужден тратить эти рубли в России же, покупая автомобили, железнодорожный подвижной состав, самолеты, станки, заказывая прокладку дорог и строительство энергоблоков атомных электростанций. Тем самым давалась работа всем русским людям, загрузка промышленности заказами. Кроме того, русская разведка получала возможность за счет этого контролировать финансовые потоки шахиншаха и понимать, что и где закупается. В то же время шахиншаха
эта ситуация кардинально не устраивала, ему нужны были неподконтрольные денежные потоки и в больших количествах. Ему нужна была валюта западных стран. Вот он и наладил ее производство. Станки для печатания денег были закуплены в России, якобы для печатания персидского тумана - национальной валюты. Но печатали они не только туман, и об этом мало кто знал.
        А тут получилось и вовсе донельзя просто. Группа "печатников двора шахиншаха" наладила канал похищения отпечатанной валюты - небольшой, но стабильно работающий. В дело были замешаны сотрудники САВАК. У одного из тех, кто работал в подпольном печатном дворе и имел доступ к фальшивым деньгам, был брат. И брат этот имел отношение к сверхсекретным программам подготовки и отправки агентуры.
        Вот и получилось. Агентуру готовили профессионалы, учившиеся у русских. Они дали рекомендации насчет денег - пачка из подержанных купюр разного достоинства, обязательно суммой где-то тысячи четыре долларов, не больше. Ни в коем случае не фальшивки, какими бы совершенными они ни были, только настоящая валюта. Однако братьев обуяла жадность, к тому же один из них заверил другого, что фальшивки имеют настолько высокое качество, что их вряд ли отличит даже экспертиза. Вот они и подменили большую часть выданных "на оперативные нужды" долларов САСШ на фальшивки и отдали их переправляемому в Штаты агенту. А настоящие взяли себе.
        - Он что-то говорит?
        - Нет.
        - Требует адвоката?
        - Нет. Просто сказал, что не понимает по-английски.
        МакДугал раздраженно вздохнул - дело мутное, перспективы не видно никакой. Нью-йоркская полиция просто свалила на них свое дерьмо...
        - Ладно, пошли...
        Неизвестный сидел в комнате для допросов, побольше той, откуда они пришли. Невысокий, чернявый, с неопрятной короткой бородкой, какой-то забитый на вид. Его допрашивали двое, неизвестный молчал, уставившись в стол.
        - Долго так?
        - Почти час.
        Феды в допросной, работающие по принципу "хороший коп - плохой коп", начали терять терпение. Плохой коп вскочил и начал ходить по кабинету, чтобы успокоить нервы.
        - Почему без переводчика? - спросил Мантино.
        - Ему не нужен переводчик, - отозвался МакДугал, стоящий у большого панорамного окна с односторонней видимостью, - он все отлично понимает.
        - Вот как?
        - Да. Я по его глазам вижу - он реагирует.
        В комнате, где находились они втроем, открылась дверь, заглянул еще один джимэн.
        - Кайл. На минуточку.
        Полицейский вышел.
        - Что будем делать? - спросил Мантино.
        - Черт его знает. Задержать его мы не можем, ты это понимаешь не хуже меня. Но что-то тут нечисто. Надо отдать купюры на экспертизу.
        - Они настоящие.
        - Мало ли...
        В кабинете снова появился полицейский Бреннан.
        - Вы не поверите?
        - Адвокат?
        - Хуже. Борух Михельсон.
        - О черт...
        По тому, как помрачнел МакДугал, Мантино понял - происходит что-то экстраординарное.
        - Что происходит?
        - Борух Михельсон! - с раздражением ответил МакДугал. - Жирная русская скотина. Худший из уголовных адвокатов Нью-Йорка, худший для нас. Кто нанял этого кровопийцу?
        - Идите да сами у него спросите.
        - Нашел дураков...
        Они вышли из кабинета, снова поднялись на двадцать третий, где они уже были. МакДугал достал из кармана пакет, снова очень осторожно носовым платком достал одну из стодолларовых купюр и положил в пакетик для доказательств. Затем достал из своего бумажника такую же стодолларовую купюру и положил на место изъятой.
        - Все, теперь пошли.
        Коротенький, толстый, почти лысый Михельсон в ожидании клиента раздраженно курил в комнате для посетителей. Пальцы его были увешаны изрядным количеством золотых перстней, остатки волос на монументальном черепе обильно умащены бриолином, дорогущий костюм с лондонской Сэвилл-Роу обсыпан пеплом.
        - Рад вас видеть, господин Михельсон... - спокойно произнес МакДугал, входя в комнату.
        Михельсон повернулся от окна.
        - Зато я не могу сказать того же самого про себя. Вас выгнали из ФБР, МакДугал?
        - У вас неправильная информация. Я просто перешел на другую работу.
        - Дело ваше. Где мой клиент?
        - Кто именно, сэр?
        - Рафья Латиф. Вы незаконно задержали его в аэропорту сегодня.
        - Он ваш клиент, Михельсон? Вы можете показать нам соглашение об оказании юридической помощи? - вступил в разговор Бреннан.
        - Черт, если я говорю, что он мой клиент, значит, он мой клиент! Ведите его сюда немедленно или пожалеете, что на свет родились! Будете всю оставшуюся жизнь штрафы на улицах за неправильную парковку выписывать!
        - Сэр, мы не знаем, ваш ли он клиент.
        - Вы обязаны предоставить ему адвоката! Это право предусмотрено Конституцией! Вам что, надо, чтобы я позвонил судье Ковачу и попросил его пнуть, как следует, ваши жирные задницы, чтобы вы зашевелились?
        Кто бы говорил про жирные задницы. Черт...
        - Хорошо, сэр, - ушел от конфликта МакДугал, - ждите.
        Втроем они вышли из комнаты.
        - Сукин сын... - выругался Бреннан.
        - Мы его забираем, - сказал МакДугал.
        - В смысле?
        - Выпускайте его. Мы за ним проследим. Если купюра фальшивая, появится повод для ареста.
        - Ой ли?- Он же деньги привез сюда, чтобы тратить, так? Как только он потратит первую же купюру и мы это зафиксируем, появится повод для ареста. Сбыт фальшивых ассигнаций. Либо сами раскрутим, либо отдадим Секретной службе, пусть крутят они.
        - Хорошо.
        - И попробуйте задержать Михельсона. Попросите его оформить бумаги лично. А мы подхватим Латифа. Сообщи, когда он будет выходить, хорошо?
        - Вызовем подмогу?
        - Сами справимся. Вон, смотри!
        У тротуара был небрежно припаркован роскошный "Даймлер", под лобовым стеклом уже красовалась квитанция на штраф.
        - Машина Михельсона.
        МакДугал воровато оглянулся, потом, проходя мимо, смачно харкнул на лобовое стекло...
        - Внимание, он выходит!
        МакДугал поднес сотовый телефон к уху.
        - Спасибо...
        Решили работать вдвоем - Мантино следит пешком, МакДугал на машине, потому что он лучше знает улицы Нью-Йорка. В принципе, ни одного из них объект не видел и не знал, так что могло прокатить.
        Связываться между собой решили по рациям, благо у них у обоих были гарнитуры для связи "hands-free", такие же, как на сотовых. Если объект будет уходить на метро, где рация не берет, есть сотовые...
        Латифа они едва не пропустили, он был невысоким и неприметным, не выделялся в толпе, наоборот, толпа маскировала его. Выйдя из небоскреба на Федерал-Плаза, он огляделся, потом довольно быстро пошел по Уорт-стрит по направлению к знаменитому Бродвею. Мантино, оставивший из-за жары пиджак в машине, последовал за ним.
        Подозреваемый - Мантино не знал, в чем его можно подозревать, но привычно называл его подозреваемым, - спешил непонятно куда. И этим выдавал себя. Если бы он подстроился под движение толпы, рано или поздно Мантино бы его потерял. Для слежки в густонаселенном городском районе нужна бригада - семь человек и три машины, но никак не двое. И если бы подозреваемый был местный, "стряхнуть хвост" для него тоже не составило бы проблемы, потому что Мантино был новеньким и не знал город. Но он спешил, он выделялся, и Мантино довольно уверенно вел его.
        Вышли на Бродвей - он бы с удовольствием прогулялся по нему в более спокойной обстановке, но было не до этого. Латиф еще прибавил ход, он почти бежал...
        - Он уходит!
        - Вижу. Не торопись.
        Прибавил и Мантино - Латиф бежал, не видя его, но в плотном людском потоке бежать было затруднительно, и тем самым он только выдавал себя.
        - Он бежит к Сити-Холл!
        Метро!
        - Понял, координируй.
        И тут Латиф пропал. Просто исчез из колышущегося людского моря. Мантино прибавил ходу, думая, что тот рванул бегом ко входу на станцию.
        - Я его потерял!
        И вдруг истошный визг резанул осколком стекла по и так напряженным нервам...
        - Полиция! Полиция, пропустите!
        Расталкивая локтями взбудораженную толпу, Мантино пробился к тому месту, где уже закручивался людской водоворот. Какая-то женщина - видна была лишь ее обтянутая брюками объемная задница - вопила, как пожарная сирена.
        - Полиция! Отойдите, полиция!
        Рафья Латиф лежал на грязном асфальте тротуара на животе - маленький, скорчившийся, сломанный. Руку он держал прижатой к животу, и из-под него уже растекалась насыщенно-багрового цвета лужица.
        Мантино рывком перевернул умирающего на спину, склонился над ним, глядя в побелевшие от боли глаза. Машинально прижал два пальца к нужному месту на шее, уловил слабую, прерывистую пульсацию.
        - Кто? Скажи мне, кто?
        Умирающий что-то сказал - что именно, Мантино потом не вспомнит, - на непонятном гортанном языке, потом по его телу прошла судорога, другая...
        Все...
        - Сэр... - снизу, со станции поднялись полицейские.
        - Оперативная группа! - МакДугал с ходу бросился на полицейских. - Это наше дело. Обеспечьте охрану места преступления!
        - Сэр, вообще-то он был на станции метро, - сказал один из полицейских.
        - Он не вошел в нее, это федеральное дело![28]
        Мантино поднял голову, огляделся по сторонам. Чемоданчика, с которым Рафья Латиф прилетел из Берлина, не было.
        - Мак, чемодан! Надо перекрыть станцию. Убийца забрал чемодан!
        Копы из Метрополитан полис посмотрели на него со смешанным выражением сострадания и раздражения. Еще один федеральный придурок... сколько их развелось, а вот простую работу копов делать никто не хочет.
        - Сэр, как вы это себе представляете? - скептически спросил старший из копов. - У меня тут пара тысяч человек в минуту проходит, а в час "пик" и того больше...
        Дневниковые записи
        19 июня 2002 года
        Баграм
        Кажется, я начинаю все ненавидеть...
        Врач, осмотрев меня, сказал, что несколько дней надо оставаться на базе. Оставаться на базе - это значит лежать, читать Чосера при свете лампочки в бетонном склепе, все украшение которого - это кровати, шкафчики да несколько постеров с голыми телками, приклеенных для оживления обстановки. Черт, мы, как крысы, прячемся в норах от обстрелов. Когда падает мина, все чуть заметно вздрагивает, и ты тоже вздрагиваешь. Кстати, обстрелов тут не так много, как рассказывают. Местные - не дураки, они знают, что мы засечем огневую позицию радиолокатором и через минуту-две они получат ответный гостинец калибра шесть дюймов с воздушным подрывом. Поэтому они делают один-два выстрела из миномета и меняют позиции. Минометы здесь самодельные, сооруженные из куска трубы, их хватает на один-два раза. Мы их заливаем бетоном и выкладываем из них дорожки.
        Вчера не сдержался, дал по морде одному парню, который посмел высказаться о нашей семье. Этот парень родом из Индии и не имеет никаких представлений о правильном, достойном джентльмена воспитании. Сейчас немного стыдно оттого, что я ударил, не предупредив, и от неожиданности он не смог ответить. Но если бы майор не встал между нами, не знаю, что было бы. Мне вынесли устное порицание и назначили три наряда по кухне после того, как поправлюсь.
        Мы все-таки вылезаем из своих нор. Когда заканчиваются полеты, мы вылезаем из этих проклятых нор и устраиваем прямо на поле игру в футбол. Или соккер, как называют ее заокеанские кузены. Я не знаю, зачем мы это делаем, может, для того, чтобы доказать всем, что мы еще живы? Но что можно доказать горам, плюющимся в нас смертью?
        Мне пока нельзя играть, я просто наблюдаю. Хотели еще сыграть в крикет, но пока у нас нет ничего для этого. Мяч и тот едва раздобыли.
        А сегодня утром привезли Джима. Черт, я его едва узнал. Он всегда был бесшабашным и бесстрашным, помню, как мы лезли через забор в школе для девочек. Этот чертов забор, его поставили специально для таких, как мы. Высотой десять футов, и еще у этого проклятого забора наверху пики, словно у копий, очень острые. Джим тогда посмотрел на нас и сказал: ну что, слабо? А потом полез первым. И пропорол руку. Черт, его рука была пробита насквозь этой пикой, но он не закричал, он высвободил руку и спустился вниз. Потом мы его кое-как перевязали и пошли обратно, ведь до корпуса было четыре с лишним мили. Утром он вышел на построение, и если бы мистер Блумингдейл не обратил внимания на следы крови на форме, ничего бы не открылось. А когда Джимми спросили, с кем он это все затеял, он сказал: я был один, сэр! Вот так вот.
        Я был один.
        А теперь эти твари убили его. Господи, как я их ненавижу! Я знаю, что враг есть враг, но как их можно наказать за то, что они убили Джима? Они боятся нас, они боятся открытых столкновений с нами, они знают, что мы сильнее, и тогда они бьют в спину, бьют из-за угла. Они обстреливают нас из минометов, чтобы напомнить нам: вот мы! Мы здесь! Мы никуда не уйдем, мы будем наносить удар за ударом, пока не добьемся своего! Они подкладывают мины и фугасы на дороги - подлая, злая война войн трусов и убийц. На таком фугасе и погиб Джим - майор сказал, что он проявил неосторожность, и я кинулся на него с кулаками за это. Чертова осторожность!
        Я знаю, что это делают русские. Проклятье, зачем они это делают? Неужели они не могут сразиться с нами в открытом бою? Почему бы не выйти - нам против них. Кто бы ни погиб в этих боях, он погибнет достойно, как солдат, видя своего врага и имея возможность ответить! Они кричат на весь мир о своей храбрости, но на самом деле они подлые трусы, вот что!
        Как я их ненавижу!
        20 июня 2002 года
        Бруклин, Нью-Йорк
        Весь остаток прошлого дня у них заняло оформление дела Рафьи Латифа. Сначала прибыли CST, Crime scene technicians, специалисты по сбору доказательств[29]. Честно пытались что-то найти, для этого едва не остановили движение на станции, но у них ничего не получилось. Пока хотя бы минимально перекрыли движение - по месту преступления прошло не меньше сотни человек, затоптав все, что только можно. Потом прибыли коронеры (OCME, Office of Chief Medical Examiner, офис главного медэксперта, так они назывались), немного полаялись - но труп забрала все-таки CSI, поскольку в перспективе это дело виделось федеральным. Потом прибывший на место лейтенант полиции Нью-Йорка быстро вразумил подчиненных и заявил, что если федеральная структура имеет желание расследовать это дело, то он, лейтенант Реймс, ничего не имеет против этого. Надо - берите, расследуйте. Тем более - никаких перспектив, типичный CCF[30]. Копы эти дела называли витиевато: "Может быть, когда-нибудь мы и узнаем, кто это сделал". Ни один из опрошенных свидетелей не смог ни дать описание убийцы, ни заметить даже сам момент убийства. Надежды
возлагались на камеры - дабы защитить имущество метрополитена от актов вандализма, везде понаставили камер. Но здесь их ждало самое большое разочарование. Камера была разбита, причем разбита она была буквально перед самым происшествием, повреждение камеры даже не успели зарегистрировать. Камеру сняли и отправили на экспертизу, труп Латифа увезла служба коронера на вскрытие. Внутри здания станции камера работала, но она могла дать только несколько тысяч возможных подозреваемых - и то, если убийца шел из метро или, наоборот, скрылся в метро. Поток людей был предельно плотный, центр города. Тем не менее пленку изъяли и отправили на экспертизу. Суть этой экспертизы заключалась в том, что особо мощный компьютер должен был построить фотороботы всех тех, кто прошел через вестибюль станции от плюс пяти до минус пяти минут до трагедии (взяли такое время, потому что убийце нужно было время сориентироваться) и попытаться опознать в одном из этих лиц известного террориста или подозреваемого в терроризме. Работа была аховая и, скорее всего, должна была закончиться ничем.
        На утренней оперативке они не смогли сказать ничего толкового по этому делу и в результате получили нагоняй. Дело повесили на них - сами вляпались, сами и расследуйте.
        МакДугал просидел всю утреннюю оперативку мрачный, как туча, но ничего не сказал. Потом, сделав несколько звонков, начал собираться.
        - Поедешь со мной... - бросил он, ничего больше не разъясняя.
        Путь их лежал в знаменитую CSI[31], куда отвезли разбитую камеру, потом надо было зайти в морг - там сейчас лежал на вскрытии (должны были уже вскрыть) их труп. Потом, как туманно объяснил МакДугал, надо было встретиться с одним человечком...
        В CSI - ею пользовались и сотрудники АТОГ по межведомственному циркуляру, обычно их задания ставили в самый конец очереди, но МакДугал имел там какие-то связи и знакомства, и его запрос исполнили быстро, - они поднялись на нужный им этаж, зашли в канцелярию. Оттуда их послали в баллистику.
        - Иеремия... - громко сказал МакДугал, без приглашения толкая дверь, - чем порадуешь меня на сей раз?
        Иеремией звали здоровенного, под два метра негра, который накинул халат на плечи, потому что нормально надеть его был не в состоянии. Лаборатория была большая, в закрытых шкафах, часть из которых с окнами-витринами, оружие было в количестве, достаточном для того, чтобы вооружить пехотный батальон. На большом столе для исследований царил беспорядок, много бумаг, стоял компьютер и два монитора - один подключенный к электронному микроскопу.
        - А тебе-то чего понадобилось? - сказал негр с певучим южным акцентом, не вставая со стула и не оборачиваясь.
        - Дело по разбитой над станцией метро видеокамере - мое. Сказали - тебе отдали.
        - Твое? АТОГ гоняется за хулиганами?
        - Там человека убили. Что скажешь?
        - Скажу, что это все мне очень нравится. О-о-чень нравится.
        Негр развернулся к ним, и Мантино увидел, что левой ноги у него нет, а вместо нее протез. Биомеханический, но все-таки заметно.
        - Служба в Мексике здоровья не добавляет, мистер... - насмешливо произнес негр (и что, интересно, тут смешного?).
        - Рик Мантино. Мой напарник.
        - Давно?
        - Со вчерашнего дня. Так что там насчет камеры?
        - Камера, - негр сделал эффектную паузу, - камера, господа, разбита, и разбита она выстрелом.
        - Выстрелом?! - переспросил МакДугал.
        - Вот именно. Выстрелом. Причем из очень необычного оружия.
        Негр порылся в столе, достал пакетик, протянул им.
        - Когда-нибудь встречались с таким?
        Пуля была необычной формы и необычного, очень малого калибра.
        - Нет.
        - А я встречался. Но только один раз. В девяносто девятом году какая-то русская фирма представила в Лас-Вегасе[32] совершенно новое оружие. Промежуточное между огнестрельным и пневматическим. Идея довольно проста - в любой пистолет мы заряжаем патроны и стреляем. В патронах есть порох, за счет его энергии при взрыве происходит выстрел. Но русские поступили умнее - они сделали патрон, в который вместо пороха закачивается сжатый воздух. Сам патрон получается очень дорогим, но, в отличие от патрона к огнестрельному оружию, этот выдерживает сотню выстрелов, и его можно накачать обычным насосом с переходником. В итоге сам выстрел получается дешевле. Они представили несколько видов патронов, причем, что самое удивительное, некоторые из этих патронов по конфигурации точно соответствовали распространенным винтовочным калибрам. Таким образом, Джо Сикс-Пак мог купить у них такой патрон к "ремингтону" плюс насос и стрелять, к примеру, уток. Или мелких вредителей.
        - И выстрел получается совершенно бесшумным.
        - Именно! Ты не услышишь его, даже если стоишь рядом! А при дульной энергии в двадцать пять джоулей, как на мощной пневматике, - с таким оружием можно даже охотиться. Тогда же пошли разговоры, что русские разрабатывают еще более мощное оружие на этом принципе и лицензии на него продавать никому не хотят. Наши местные засуетились и подвели это оружие под общий бан[33].
        - Ты уверен в этом?
        - Абсолютно. Эта пуля очень своеобразной формы, я вчера полдня просидел в Интернете, пытаясь понять, с чем имею дело.
        Агенты АТОГ переглянулись.
        - Ты можешь сказать, откуда и как был произведен выстрел?
        - Снизу вверх, с расстояния около тридцати метров.
        - Мощность?
        - От пятидесяти до семидесяти джоулей. Пуля из очень прочного материала, с острым носиком - попала прямо в объектив, разбила его вдребезги.
        - То есть это боевое оружие?
        Негр покачал головой.
        - Не совсем. Мощности все-таки маловато. Хотя в опытных руках можно убить и из него.
        МакДугал странно фыркнул, это могло означать все, что угодно.
        - Когда будет письменное заключение?
        - К вечеру пришлю.
        - Если можно - сначала в электронном виде, на мой адрес.
        - Да нет проблем, мэн, - на ниггерском сленге ответил Иеремия...
        Получилось, что посещение экспертов не только не сняло их вопросов, но и поставило новые...
        - Выходит, это были русские? - спросил Мантино.
        Напарник пожал плечами.
        - Черт его знает. Мы вообще не в курсе многого, что происходит у русских. Они не делятся с нами никакой информацией, у нас нет ни соглашения об обмене информацией, ни соглашения о выдаче преступников. По их законам, их подданный вообще не может быть выдан с их территории другим странам, что бы он ни совершил. Иногда они не выдают и наших граждан - для этого достаточно письменного заявления о том, что он желает, чтобы его дело рассмотрел суд Российской империи. И все. Сколько я ни вел расследований, ни в одном из них не были изобличены русские в лице их каких-то государственных и полугосударственных структур. Не забывай, что после бана на русское оружие оно стало гораздо чаще встречаться в контрабандных поставках. Возможно, ввезли и это, тем более что у русских купить оружие даже проще, чем у нас. В общем, не стоит пока делать далеко идущие выводы.
        Моргов Мантино навидался за свою жизнь - копам вообще приходится видеть не самые лучшие стороны жизни. Он до сих пор помнил, как на практике первый раз пришел в морг, и там как назло оказались жертвы с крупной аварии на кольцевой. Потом он несколько дней ходил пешком, и первую ночь после сего "приятного" зрелища не спал вообще. Поэтому местный морг его не удивил и не впечатлил - обычный кафель на стенах, обычные секционные холодильники с выдвижными полками, обычные столы для вскрытий, обычный циничный и немного насмешливый (иначе крыша съедет) персонал...
        Рахья Латиф на столе для вскрытия казался еще более маленьким, еще более жалким, чем при жизни. Он лежал, распятый, на холодном металле, и лейтенант впервые поймал себя на мысли о том, что думает о нем. Это было одно из множества криминальных дел, которые он вел в жизни, он давно приучил себя не думать слишком много об этом, но сейчас он не мог не думать. Жизнь этого человека, так быстро и трагически оборванная кем-то, таила в себе кучу вопросов. Кем был этот человек? Что заставило его приехать в Штаты? Что он собирался здесь делать? Что он вообще мог сделать в этой жизни? Неужели он террорист?
        Странно, но лейтенант представлял террористов совсем другими. Все североамериканцы представляли террористов немного другими. В их понимании это были нечесаные и дурно пахнущие громилы с автоматами, что-то орущие на незнакомом языке. Северная Америка не знала настоящего терроризма лет сорок, терроризм - это было что-то далекое, о чем рассказывает телевизор, перемежая картинки разорванных человеческих тел рекламой нового средства для чистки ковров. Терроризм - это Африка, это Восточные территории, это континентальная Япония. Все, что угодно, только не САСШ. И даже тяжелейшая криминогенная ситуация, складывавшаяся с восьмидесятых в ряде государств Центральной и Латинской Америки, приводила к росту чисто криминальных, но никак не террористических проявлений.
        9/10 стало холодным душем для всех. Несколько групп людей, молодых, родившихся и выросших совсем рядом с ними, североамериканцами, купили билеты и сели в самолеты. В самолетах они захватили пилотские кабины, развернули самолеты и направили их на здания, полные людей. Они не пытались каким-либо образом объяснить свой поступок, они не выдвигали никаких требований, они не собирались торговаться. Садясь в самолеты, они знали о том, что скоро умрут, и совершенно не стремились избежать этого. Они знали, что падение самолетов на здания вызовет гибель тысяч людей, и они пошли на это. Все это настолько шокировало Америку, что обычные американские обыватели дали добро на PATRIOT Act, на серьезное ограничение своих прав и свобод, на которое бы они никогда не согласились раньше - только бы вновь не повторился ужас 9/10.
        А вот такой мог бы...
        Маленький, непримечательный человечек. Не кажущийся опасным. Он и еще несколько. Несколько билетов, заказанных по Интернету. Рейс из аэропорта Нью-Йорка, Вашингтона, Лос-Анджелеса - господи, да для таких везде есть цели. Ножи для резки картона, связка ключей, при необходимости превращающаяся в кастет. Да просто голые руки...
        - Привет, Марси...
        Массивная дама в запачканном, несвежем халате вошла в секционную.
        - Привет. Сто лет тебя не видела. Ты ушел из ФБР?
        - Да... В АТОГ.
        - АТОГ? Еще одна команда победителей, которую не судят?
        - Нечто в этом роде. Познакомься - Рик Мантино, мой напарник. В прошлом - коп из столичного округа.
        Марси подмигнула.
        - Симпатичный.
        - Да брось. Ты ведь замужняя дама.
        - Ага. В шестой раз. Думаю, не последний.
        - Не думай о себе плохо. Что скажешь о нашем клиенте?..
        Клиента вскрыли не полностью - исследовали лишь рану и содержимое желудка. Полный комплект анализов сделан не был - только на наркотики. Везде сейчас экономили деньги, слишком много их уходило на войну.
        - Что скажу о вашем клиенте... Ничего особенного. Удар ножом в живот, резкий и сильный. Тот, кто это сделал, знал, куда бить. Задета печень. Умер очень быстро.
        - Опиши преступника.
        - Выше его, и намного. На фут, может, даже больше. Правша. Сильный.
        - Он делал это раньше?
        - Да, безусловно. Удар сильный и хорошо поставленный.
        - Опиши нож.
        - Что-то длинное, узкое, обоюдоострое. Похоже на нож, который мы используем, чтобы колоть лед - типа "крысиный хвост", но длиннее. Нож острый и отлично заточенный.
        - Кончик не откололся?
        - Нет. В ране ничего нет. На вашем месте, ребята, если бы мне пришлось брать этого парня, я бы не подходила к нему близко.
        Копы переглянулись - все это было очень и очень серьезно. И Мак, и Мантино в прошлом брали преступников, причем один на один. Если ты знаешь, что от него ждать, ты наставляешь на него пистолет и выкрикиваешь команды. Если он не ложится, пытается сблизиться, ты в него стреляешь, места для героев тут нет, убийца, он и есть убийца. Если же ты не воспринимаешь преступника как опасного, ты можешь немного промедлить и в итоге оказаться в гробу. Дешевом, за государственный счет...
        - Спасибо, Марси. А что ты скажешь про клиента? Желудок исследовала?
        - Да, хотя и не должна была. Босс разорется, нам опять пытаются урезать бюджет.
        - По вашему зданию не скажешь. И что ты там нашла?
        - Ничего особенного. Кофе, хлеб, минеральная вода, и все.
        - И все? - удивился Мантино, а МакДугал наоборот посерьезнел.
        - Интересно. Что еще?
        - Можешь считать это моей догадкой, но, по-моему, кто-то обучал этого парня хорошо стрелять. Вся подушечка указательного пальца, словно каменная, старая мозоль.
        - А плечо смотрела?
        - Смотрела. Свежего синяка нет, но что-то есть.
        Мак обнял даму, оказавшуюся рядом, та шутливо отбрыкнулась.
        - И что бы я без тебя делал, Марси...
        - Уж и не знаю... Возможно, не забывал бы купить цветы своей благоверной...
        - Вот что верно, то верно. Пришли заключение в электронном виде на мой адрес...
        - Эй, мальчики... - крикнула им в спину медицинский эксперт, доктор Марсия Уиттакер, - этого парня кто-нибудь заберет?
        - Подержи его для нас, хорошо?
        - Не больше десяти дней и только ради тебя! Мест нет!
        - О"кей! Потом мы его заберем в лабораторию ФБР.
        Уже в коридоре МакДугал мрачно бросил:
        - Верней, заберем прямо сейчас. Дело серьезнее, чем я думал.
        - Парень сидел на жесткой диете. Ты об этом?
        - Эта жесткая диета называется нафаиль. Дополнительный пост в исламе. В числе прочего пост держат те, кто собрался стать шахидом. То есть совершить террористический акт. Смертники встречаются все чаще и чаще, в то время как еще пять лет назад о них не было слышно. Вдобавок он не знал, халяльная ли пища в самолете и в аэропортах, и потому ел минимум, только чтобы поддержать себя. Этот парень задумал что-то недоброе...
        - По виду он не был способен на что-то недоброе. Может, попробуем выяснить, кто нанял этого жирного борова - адвоката?
        - И не пробуй. Не отмоешься. Этот парень вхож в слишком многие кабинеты, и путь туда он устилает зелеными банкнотами. Лучше съездим и поговорим кое с кем.
        * * *
        В Нью-Йорке мусульман немного, и поэтому мечетей тоже мало. Больше было "исламских центров" - обычных помещений, которые снимали на пятницу и там вели беседы об исламе, об Аллахе, о Коране. В последнее время ФБР обратило внимание на то, что все больше и больше новообращенных в ислам появляется в тюрьмах среди чернокожих. В семидесятые-восьмидесятые чернокожие охотно становились анархистами и троцкистами, были даже подпольные террористические организации: "Черные пантеры" и "Власть черных". Но исламистов среди черных не было - вообще в Североамериканских Соединенных Штатах ислам не был популярен, первенство делили между собой протестантизм и католичество, причем в католичество переходило все больше и больше людей. А вот теперь исламисты появились, и что с ними делать, власти не знали. Но процесс этот, если взглянуть на то, что творилось в британской Индии, их не радовал.
        А эта деревянная мечеть была построена в Бруклине много лет назад татарами-переселенцами. В Бруклине вообще обосновалось много русских, поэтому здесь были и православная церковь, и мечеть. Именно сюда направлялся бывший агент ФБР Джек МакДугал, намереваясь кое с кем переговорить относительно происходящего. Этого человека он узнал совсем недавно, но проникся к нему уважением из-за его честной и бескомпромиссной позиции. Однако когда они прорвались через пробки, почти бесконечные в это время суток, то увидели, что опоздали.
        Прямо у тротуара, напротив входа в мечеть, стоял фургон, принадлежащий, судя по надписям на его бортах, Бюро эмиграции и натурализации. Тут же стояли две полицейские машины из управления полиции Нью-Йорка и еще фургон оттуда же. Полицейские не пропускали правоверных к храму. Толпа хоть и медленно, но вырастала в размерах.
        - Пошли! - выразившись непечатно, буркнул МакДугал.
        Выйдя из машины, карточку, свидетельствующую о том, что машина принадлежит федеральному правоохранительному ведомству, под стеклом они решили не оставлять: квитанция на штраф - это меньшая неприятность по сравнению с разбитой во время беспорядков машиной. Они прошли к жидкой цепи заграждения, протолкались через толпу. Кто-то просто не мог пройти тут по тротуару, но кто-то и сознательно выражал протест.
        - Нельзя! - жирный, с бычьим загривком полицейский многозначительно положил руку на дубинку. - Назад!
        - Антитеррористическая оперативная группа, специальные агенты. Что происходит?
        Для такого дела, как объяснить, что происходит, у копа ума не хватило. Это был коп из числа худших - патрульный, пользующийся дубинкой в несколько раз чаще, чем головой. В Нью-Йорке, в отличие, к примеру, от Чикаго, от таких копов старались избавляться, немало в этом плане сделал мэр Джулиани, но они были. К сожалению.
        - Сэр, обратитесь к лейтенанту. Она в фургоне.
        Она... Мать твою!
        Лейтенант оказался дамой лет сорока, афроамериканкой, она сидела в фургоне, оказавшемся внутри мобильным штабом, и доказывала кому-то по рации, что надо или прислать еще людей, или сворачивать следственные действия, потому что такими силами они не справятся и могут произойти серьезные беспорядки. Беспорядки действительно намечались: к месту действия подтягивались негры, а где негры, там до беспорядков рукой подать, как бы толерантно к ним ни относились.
        - ФБР? - устало подняла глаза на новых действующих лиц дама.
        - Антитеррористическая оперативная группа, мэм. Специальный агент МакДугал. Что здесь происходит?
        - Лейтенант Синтия Баффур. Ничего здесь не происходит - решили выслать местного муллу на его родину, заодно провести обыск. Поступили данные.
        - Какие? Какие основания высылки?
        - Не знаю. Вы лучше спросите этих, - лейтенант показала рукой в сторону фургона Бюро эмиграции и натурализации, - мне ничего нормально не сообщили до того, как мы не прибыли к мечети.
        - А решение суда?
        - Смеетесь?
        Наступили новые времена - теперь для высылки нежелательного эмигранта решения суда не требовалось. PATRIOT-акт работал на полную мощность.
        - Мы пройдем?
        - Да, пожалуйста. Надеюсь, у вас есть оружие...
        Толпа прибывала, теперь уже ощутимо.
        - Пошли быстрее! - МакДугал подтолкнул напарника. - Не стоит здесь светиться.
        - Какого черта тут делается?
        - Такого. Я знаю местного муллу, он неопасный, пусть и не любит власть. Теперь, если закроют мечеть, все местные начнут ходить в подпольные, которые черт знает где расположены, и там черт знает что творится.
        В мечети шел обыск - там находились сразу несколько человек из БЭИ и двое полицейских с помповыми ружьями наперевес. Двое охраняли местного муллу - тот стоял у стены, руки у него были свободны, и рядом находились какие-то чемоданы - видимо, его личные вещи.
        - Сэр!
        МакДугал с ходу осадил сунувшегося агента:
        - АТОГ. Специальные агенты. Кто старший?
        Старшим был низенький, плохо одетый, усатый латиноамериканец. Когда-то и он был эмигрантом в этой стране, а теперь получилось так, что он высылал из нее людей. Прихотливая все-таки штука - судьба. Заметив посторонних, он также поспешил подойти.
        - Специальный агент МакДугал, это специальный агент Мантино. Антитеррористическая группа.
        - Филипп Кабрера, старший группы. Чем обязаны?
        - Я бы хотел узнать причину высылки местного муллы.
        - Напишите запрос о сотрудничестве.
        Разные подразделения огромной, неповоротливой машины под гордым названием "Министерство юстиции Североамериканских Соединенных Штатов" вместо того, чтобы дружить и сотрудничать, враждовали. Иногда смертельно.
        - Черт, Кабрера, если речь идет о сотрудничестве, то давайте сотрудничать, а не писать бумаги! При чем тут запрос?! За что его высылают?
        Старший группы БЭИ подумал и решил не усугублять. В стране, еще не оправившейся от последствий 9/10, царила настоящая террористическая (точнее, противотеррористическая) лихорадка. Было признано, что одним из факторов, сделавших возможными теракты 9/10, стало отсутствие сотрудничества, поддержки и обмена информацией между ведомствами, потому и создали АТОГ. И если сейчас спецагент АТОГ напишет "телегу", что агенты БЭИ не проявили готовности к сотрудничеству...
        - Поступили сигналы на него.
        - Какие конкретно?
        - Что он устраивает сборища и ругает на них правительство. Призывает к сопротивлению, неповиновению.
        - Как конкретно призывает? У вас есть материалы аудиоконтроля?
        - У нас есть показания трех свидетелей.
        - О господи! Люди вышли из подпольных молелен и стали ходить в мечеть! Как думаете - те, кто держит эти подпольные молельни, сильно обрадовались этому?
        - Вы хотите сказать, что его подставили?
        - Именно это я и хочу сказать! До каких пор вы будете вставлять нам палки в колеса! Почему вы занимаетесь легальной мечетью, а не пытаетесь прикрыть подпольные?!
        - У нас есть материал, мы обязаны принять по нему меры. Это ваш источник?
        Можно было бы сказать "да". Но, во-первых, это было неправдой, во-вторых, эта информация моментально оказалась бы на улицах. Из БЭИ, равно как и из других ведомств, которые не принимали специальные меры по контрразведывательному обеспечению своей деятельности, информация текла рекой.
        - Нет. Но нам нужно поговорить с выдворяемым.
        - Пожалуйста. Только недолго, мы почти закончили.
        - И без свидетелей. Пусть лучше эти двое подержат дверь, не ровен час, сюда ворвутся...
        Мулла был высоким, с короткой бородкой, в дешевых, с толстыми линзами очках, выглядел каким-то растерянным. Мантино он не показался опасным и тем более - злоумышляющим.
        - Добрый день, сэр, - сказал МакДугал, подходя ближе, - я вижу, что вы не нашли общий язык с Бюро Эмиграции?
        Мулла пожал плечами.
        - Все в руках Аллаха.
        - Да, все в руках Аллаха. Это лейтенант Мантино специальный агент, мой напарник.
        Рука муллы была сухой и твердой, рукопожатие - крепким.
        - Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, сэр. Это возможно?
        - Если только меня не уведут до этого.
        - Не уведут. - МакДугал достал из бумажника фотографию. - Скажите, вы когда-нибудь видели этого человека?
        Мулла взял фотографию, поправил очки, всмотрелся.
        - Этот человек - мертв?
        - Увы, это так.
        - Он - правоверный?
        - Мы считаем, что да.
        Мулла вернул фотографию, закрыл глаза, губы его зашевелились. Он читал фатиху, молитву, которую положено читать над умершим правоверным, агенты молча ждали.
        - Он так и не погребен до сих пор?
        - Увы, сэр. Нам нужно вести расследование, да его никто и не забирает.
        - В таком случае я прошу вас, хоть вы и не правоверный, похоронить этого человека так, как требует этого наша вера. Вы знаете, к кому обратиться. Возможно, на Страшном суде это благое деяние зачтется и вам, и мне, и тем, кто его похоронит, а на нас и так слишком много греха, чтобы упускать возможность совершить благодеяние.
        - Сэр, я не могу обещать, что это будет скоро, но в общей могиле он лежать не будет.
        - Я рад это слышать. Аллах да зачтет вам праведные дела ваши.
        - Но мы бы хотели получить кое-что взамен. Первое: этот человек прилетел сюда из Берлина, отправная точка его маршрута - Бейрут. В полете он пил кофе, минеральную воду, ел хлеб - и все. Получается, он постился. При нем были найдены деньги - крупная сумма. Мы считаем, что он въехал в страну, чтобы совершить один или несколько террористических актов. И мы можем договориться, чтобы вас не высылали, если вы пообещаете, только пообещаете, что проинформируете нас, если этот или подобный человек появится в мечети.
        Мулла покачал головой.
        - Я всего лишь правоверный, что молит Аллаха о прощении и страшится его наказания. Как я обращусь с мольбой ко Всевышнему, если до этого предам брата своего?
        - Человек, умышляющий убивать, - брат ли он вам?
        - Он правоверный. Пусть люди, чьи души черны как сажа и которым Аллах уготовил суровые наказание за содеянное ими, отвратили его с пути истинного джихада - все же он правоверный. Он думает, что следует прямым путем, в то время как это - путь, ведущий в пропасть неверия и греха. И я, нижайший раб Аллаха, должен отвратить моего брата с этого пути, а не предавать его в руки неверных, как бы он ни заблуждался.
        - А что такое истинный джихад? - спросил Мантино. - Не то же ли самое убийство?
        - Истинный джихад - это война, которую ты ведешь сам с собой. Истинный джихад - это когда ты воюешь с одолевающими тебя шайтанами, которые толкают руки твои на свершение злых, неугодных Аллаху дел. Только тот, кто победил шайтанов в себе самом, тот, кто чист, может воевать за торжество истинной веры. Когда люди говорят мне о джихаде, я обычно отвечаю: посмотрите на себя. Разве вы не без греха? Разве дела ваши и помыслы ваши чисты? Как вы можете вести войну с шайтанами, одолевающими весь мир, пока не победили шайтанов в самих себе, как вы можете воевать за чистоту веры, в то время как ваша вера и ваши помыслы, и ваши дела нечисты?
        МакДугал покачал головой.
        - Сэр, этих людей не победить словом, будь это слово о Всевышнем Аллахе или слово федерального судьи, зачитывающего приговор. У нас такие же цели, что и у вас. Если вы не будете сотрудничать с властями, это может кончиться плохо для вас же. Разве вам не известно, что провозглашено шейхами такфиритов, теми, кто проповедует учение "Ат-Такфир валь-Хиджра"? Они сказали, что мусульманин, который не с ними, который не убивает вместе с ними - хуже неверного, что его имущество - разрешено и его жизнь - разрешена. Эти люди не знают жалости, и с ними не справиться словом.
        - Такфириты... Воистину, это кара, посланная нам, правоверным, самим Аллахом, это люди, которых ведет сам Иблис и все его шайтаны. Но мы, правоверные, те, кто страшится наказания Аллаха и несет слово его в душе своей, должны сами справиться с такфиритами, которым, нет в том сомнения, уготовано мучительное наказание.
        - Вижу, вас не переубедить. - МакДугал сменил тему. - А что вы можете сказать о человеке, изображенном на этой фотографии?
        - Ничего. Я не знаю его и никогда его не видел. Если бы он пришел сюда и помыслы его были бы чисты, то, нет в том сомнения, он нашел бы здесь кров и нашел бы здесь единоверцев.
        - Но он держал пост!
        Мулла улыбнулся.
        - Вам следует больше читать, агент МакДугал, тем более что нужные книги я вам дал. Возможно, вы и уверуете, а сам Аллах сказал, что те, кто уверует, будут спасены. Пост - это не противозаконно, правда? В Коране есть много видов постов, есть месяцы, где нельзя принимать пищу до заката Солнца, есть время, когда нельзя есть определенные виды пищи. Самый строгий пост - пост, когда ты один день постишься и один - отдыхаешь от поста. Сам пророк Мохаммед сказал, что более строгий пост неугоден Аллаху. Возможно, этот человек не имел дурных намерений, когда постился, вот и все...
        - Сэр, вы закончили? - К беседующим подошел Кабрера. - Там, на улице, становится жарковато. Самое время убираться отсюда.
        Что-то глухо стукнуло в дверь.
        На улице и в самом деле было неспокойно. Прибыло специальное подразделение нью-йоркской полиции по борьбе с массовыми беспорядками. Его бойцы в принадлежащем им большом, с зарешеченными окнами автобусе натягивали на себя снаряжение - нечто среднее между рыцарскими и хоккейными доспехами - и спешно, как только могли, бежали выстраивать вторую цепь между протестующими и мечетью. Протестующих стало еще больше, они перекрыли часть улицы, что создало гигантскую пробку, на полицейских пока не нападали, но в руках у протестующих были бутылки, камни и палки. Бойцы из группы по борьбе с массовыми беспорядками были вооружены дубинками и шестизарядными гранатометами калибра тридцать семь миллиметров, стреляющими резиновой дробью и гранатами. Но стрелять следовало осторожно: рядом с протестующими было довольно много зевак и стоящие в пробке машины. Зеваки вообще были бедствием: в негритянском квартале много безработных, и они сбегались на любой скандал, на любое бесплатное зрелище. А в застрявших в пробке машинах были и белые.
        Чуть в стороне стоял черный фургончик SWAT отряда специального оружия и тактики. Сами бойцы пока наружу не показывались, чтобы еще больше не подогревать страсти, но, если "вечер перестанет быть томным", они появятся на сцене. И откроют огонь - нелегального оружия у них не было.
        Кабрера метался, как мелкий бес из оперы, - выдворяемого подвели к дверям мечети, но наружу вывести пока не решились. Чемоданы выдворяемого разобрали себе сотрудники БЭИ, чтобы прикрыться ими, если в них полетят камни и пакеты с дерьмом или краской. Сам Кабрера глубоко вдохнул, словно пловец перед прыжком в холодную воду, и выскочил на улицу.
        Фургон, конечно же, стоял шагов за двадцать от входа в мечеть.
        - Черт, почему не подогнали фургон ко входу?! - Старший группы БЭИ набросился на полицейских, прикрывавших на всякий случай головы.
        - Сэр, тут полно припаркованных машин. Места нет.
        - Убрать! Уберите машины, чтобы мы могли подогнать фургон ближе!
        Полицейский - типичный патрульный, ирландский здоровяк, с сомнением покачал рыжей головой.
        - Сэр, вы уверены, что это законно?
        - Черт, мне наплевать. Скажите, что они были припаркованы без оплаты!
        Полицейский скептически оглядел улицу - все парковочные автоматы тут уже давно разграбили.
        - А как мы будем убирать машины, сэр? У нас же нет эвакуатора.
        - О Мадонна, просто откатите их руками! Сделайте что-нибудь полезное, наконец!
        Полицейский тяжело вздохнул - ему чертовски не нравилось происходящее здесь, буря, поднятая в стакане воды этим мелким мексиканским придурком. Но он был на его стороне, и такова была его работа.
        - Шмитц, Генри, давайте подвинем машину, - решился полицейский.
        Ближе всего ко входу был припаркован старый "Бьюик", в нем не было встроенных противоугонных систем, и его легко вскрыть, снять со стояночного тормоза и откатить в сторону. Но как только полицейский открыл дверь машины, пронзительно взвыла сирена сигнализации, добавив еще толику нервозности в и так уже перегретую атмосферу депортации.
        На шум из полицейского фургончика выскочила лейтенант Баффур.
        - О"Хара, - закричала она, перекрыв даже сирену, - как вы думаете, что вы делаете? Оставьте машину в покое!
        - Мэм, нам приказали это сделать.
        Рядом стоял Кабрера (помогать толкать он и не думал), и гнев и так уже издерганного лейтенанта полиции нашел новую цель.
        - Кабрера, какого черта?!
        - Нам надо освободить место для нашего фургона!
        - Ну, так и освобождайте!
        - Нужно откатить машину, я приказал...
        - Черт, моим людям приказываю я и никто другой! Мы обеспечиваем вашу работу, но это не означает, что кто-то из полицейских должен вскрывать машины! О"Хара, закройте немедленно машину и вернитесь на свой пост! А вам, уважаемый сэр, если нужно убрать машину в сторону, делайте это сами!
        - Лейтенант, мы на одной стороне.
        - К сожалению!
        Оно и понятно - БЭИ сделает свое дело, напишет отчет и умоет руки. А копам потом разбираться со взбудораженным черным районом.
        В унынии Кабрера вернулся под защиту деревянных стен мечети.
        - По улице идти больше двадцати метров.
        В мечети воцарилось молчание, нарушенное стуком еще одного камня, попавшего в двери.
        - Сэр, эти двадцать метров нам придется не идти, а бежать.
        - Может быть, вы позволите мне выступить и попрощаться с правоверными, которые приходили ко мне сюда и внимали слову Аллаха? - предложил мулла.
        Кабрера в бессилии посмотрел на агентов АТОГ. МакДугал ухмылялся.
        - Сэр, на вашем месте я бы внял голосу разума.
        Удивительно, но улица успокоилась, не до конца, конечно, как только первым вышел мулла. Сам Мантино не раз бывал в буйных черных кварталах, каких в изобилии и в столице страны Вашингтоне, и если бы он не видел это своими глазами, он бы не поверил тому, кто рассказал бы ему про это. Скандал в черном районе - это больше, чем скандал, тут полно живущих на велфере[34] молодых людей, которые просыпаются в двенадцать часов дня, потому что тусили под магнитофон и выкрикивали рэп всю ночь. Они носят балахоны и спущенные чуть ли не до колен штаны стиля "обосрался и иду", у них всю дорогу возле уха пристроен дешевый магнитофон, включенный на полную громкость и ежесекундно вышибающий из головы остатки мозгов. Они с трудом окончили бесплатную муниципальную школу, в которой на окнах решетки, а на входе металлоискатель и охранник с револьвером, многие из них уже успели отбыть уголовное наказание "как несовершеннолетние". Им совершенно нечего делать в этой жизни, они не работают и не пытаются найти постоянное место работы, они меняют талоны на бесплатные продукты питания на понюшку кокаина, они всегда готовы на
мелкое преступление, а если подвернется выгодная и в их понимании относительно безопасная возможность, то и на крупное. Они не уважают ни закон, ни государство, ни общество, но считают, что общество и государство должно обеспечивать их велфером по факту их рождения, и велфером таким, чтобы можно было жить, не работая. В их песнях говорится о доступных женщинах, наркотиках и убитых полицейских, и каждый раз, когда возникает скандал, да еще и скандал с участием полиции, они готовы принять в нем самое активное участие. Побить стекла, перевернуть машины, а потом подать в суд с бесплатным, предоставленным правозащитниками адвокатом, если полицейский огреет их дубинкой по хребту. Они все чаще и чаще принимают ислам, потому что ислам - это круто, ислам - это полные отморозки, которые воюют против государства, взрывают и убивают солдат этого государства и идут на смерть сами. Их становится год от года все больше и больше, потому что в черном квартале рожают детей по пьянке, чтобы получить потом пособие на ребенка, а мамашам часто бывает по четырнадцать лет. Они - новое лицо Североамериканских Соединенных
Штатов, они шумны и анархичны, их очень много, и зачастую для того, чтобы их успокоить, приходится вызывать SWAT.
        Но никогда агент Мантино не видел, чтобы кто-то мог успокоить эту толпу одним движением руки.
        - Мир вам! - воскликнул мулла.
        Толпа еще заметней утихла, потом послышались выкрики: "И вам мир!"
        - Так получилось, что я вынужден покинуть эту страну навсегда и не смогу больше направлять вас по истинному пути...
        Толпа вновь зашумела, но мулла воздел обе руки к небу, призывая к тишине в несколько театральном жесте. И толпа снова повиновалась ему.
        - Да, так получилось, что меня не будет с вами. Но Аллах остается с вами, с теми, кто верит в него. Так живите, опасаясь наказания его, и так, как велит Книга. Сражайтесь, но не преступайте, ибо Аллах не любит преступающих, и об этом тоже говорит Книга. А теперь перестаньте бросать камни и грязь, опустите свои руки, ибо рядом мечеть, ваш дом, и тому, кто приедет вместо меня, потом придется убирать все это.
        - А когда кто-то приедет вместо вас?! - выкрикнул громко кто-то.
        - Думаю, скоро. Аллах не оставит вас без заступничества.
        После этой, на удивление мирно закончившейся операции муллу препроводили в аэропорт и там сопровождали до посадки в самолет Нью-Йорк - Санкт-Петербург. Агенты МакДугал и Мантино решили, что самое время перекусить. В САСШ, как ни в какой другой стране мира, кроме разве что Италии, это легко сделать - они заехали в заведение, торгующее цыплятами по рецепту полковника Сандерса, купили острую куриную грудку- Что за хреновину мы делаем? - спросил Мантино, пытаясь глотком колы погасить горящий во рту пожар.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Сегодняшнюю ситуацию. Тот парень, священнослужитель - я первый раз видел, чтобы кто-то мог так успокаивать толпу. Если мы его выдворили, то зачем? Чтобы негры шли и дальше воровали по мелочи? Чтобы был погром? Нам вообще нужно спокойствие на улицах или не нужно? Какого хрена?
        - Знаешь... - МакДугал немного помолчал, решая, стоит ли доверяться напарнику или нет, - я тебе скажу одну вещь, только это должно остаться между нами. Чтобы ты понимал, с чем мы имеем дело, о"кей?
        - Могила, - заверил Мантино, - мог бы и не предупреждать.
        - Мало ли... Так вот - в Вашингтонском офисе ФБР был парень, который работал по программе КОИНТЕЛПРО-Крест. Один из самых опытных контрразведчиков, его перебросили с наблюдения за римским посольством. Его звали Кейт Коннор, может быть, слышал мельком. Так вот, через год СРСники вывалили нам на стол его снимки и записи аудиоконтроля, как он ходит в подпольную православную церковь. И исповедуется русскому священнику. В исповедях он ничего не сказал, но сам понимаешь, что агент, работающий по программе Крест, в православную церковь ходить не должен. Его вызвали на комиссию по служебной этике, решили показательно раскатать в блин, чтобы неповадно было другим. Потом, когда его понизили до специального агента и отправили в какой-то занюханный полевой офис в центре страны... короче, мы с ним сидели и пили пиво в баре. Конечно, у нас в Бюро есть поганая традиция, когда кого-то объявляют отверженным, он и становится отверженным, но мне на это всегда было плевать. Я его тогда и спросил: а на хрена? На хрена ты, старший агент, который через пару лет вполне мог стать инспектирующим агентом, а в перспективе и
заместителем директора, спустил в сортир свою карьеру? Он помолчал, но потом ответил. Он сказал: "Знаешь, Джек, я не хочу погружаться все глубже в дерьмо, захлебываясь в нем, и делать вид, что ничего не происходит". У него было двое сыновей, младшему восемь. И вот мальчонка в один прекрасный день пришел из школы, а Кейт позаботился и отдал парня в хорошую школу, и сказал, кем он хочет быть в будущем. Он сказал, что хочет быть геем и что у них в школе каждую неделю преподают уроки толерантности. А там, на этих уроках, говорят, что геи - хорошие люди, что всем надо дружить с геями, рассказывают сказки про детей, которых усыновили два добрых папы. А когда Кейт бросился в церковь - он был протестантом, - то падре сказал ему, что все правильно, что даже они теперь регистрируют гражданские сожительства между представителями сексуальных меньшинств[36]. То же самое ему сказали и в католическом храме. И лишь православный священник, который приехал сюда проповедовать из России и против которого Коннор должен был работать, сказал, что это - страшный грех перед Господом и растление детей. И посоветовал, что
делать и как воспитывать ребенка, чтобы его не коснулась эта мерзость. Собственно говоря, с этого все и началось, он угрожал подать на школу в суд и забрал оттуда сына, информация попала в Министерство юстиции, в отдел, который занимается вопросами служебной этики. Минюст быстро установил, что речь идет об агенте ФБР из контрразведывательного отдела, и передал информацию в СРС для оперативной разработки. Ну а СРС не упустит случая ткнуть нас носом в грязь.
        - При чем тут это?
        - Да при том. Иногда я думаю - а в чем проблема этого мира? Почему с каждым годом становится все хуже и хуже? Помню, когда я был маленьким, у нас в районе был полицейский, и звали его Джек. Он работал давно, так давно, что, сколько я себя помню, он работал у нас в районе. Он был один, и он справлялся со своей работой - у нас за год в районе было несколько краж и угонов - и все. Убийства - я помню всего два за все время моего детства. А теперь там, где раньше справлялся один Джек, не справляется целый полицейский участок. Мы раньше не запирали двери в своих домах и ходили друг к другу в гости. А теперь я плачу сорок девять долларов фирме, обслуживающей сигнализацию в моем доме и учу жену пользоваться дробовиком, который лежит на шкафу. А еще я купил ей револьвер и велел постоянно держать при себе, потому что она работает не в самом лучшем районе, а на светофоре ее могут высадить из машины, ограбить и, возможно, убить. Вот так вот мы живем - и я думаю, может, мы что-то потеряли на пути прогресса?
        - Кем работает твоя жена? - спросил Мантино, чтобы хоть что-то спросить.
        - Врачом. Зарабатывает в два с половиной раза больше меня. Но дело не в этом. Мы говорим, что русские живут как в Средневековье. Но когда я был маленький, у негров не было права голосовать на выборах, гомосексуалисты презирались и отвергались всем обществом, про них не рассказывали в школе детям и вообще не подпускали к ним детей. А каждое воскресенье мы все шли в церковь. Всей семьей, и другие семьи делали так же. Еще не было нужды в таких, как мы, людях, которые смотрят, чтобы никто не обрушил многотонный воздушный лайнер на головы других людей. Со всеми преступниками справлялся старина Джек, а таких, с кем он не смог бы справиться, ловило ФБР. Мы тоже тогда жили как в средневековье, но жили свободнее и счастливее, чем живем сейчас. Мы всегда говорим, что мы многое приобрели на пути прогресса, но считал ли кто-нибудь, сколько мы потеряли?
        Излишне резко агент МакДугал газанул, подъехал к большой урне, выбросил туда пакет из-под курицы. Потом он выбросил туда и тот пакет, который передал ему Мантино.
        - Забудь обо всем сказанном. И не вздумай повторить это где-то еще - собственная безопасность и отдел служебной этики станцуют твист на твоей могиле. Что-то я расклеился совсем сегодня. Поехали...
        21 июня 2002 года
        Афганистан, провинция Урузган
        Среди верующих есть мужи, которые верны завету, заключенному ими с Аллахом. Среди них есть такие, которые уже выполнили свои обязательства, и такие, которые еще ожидают, но никак не изменяют своему завету.
        Коран 33:23
        Аллах свидетель нам и деяниям нашим, и единый судья делам нашим, совершаемым на пути Джихада. Каких бы соблазнов ни насылал на нас иблис - мы остаемся на своем пути и будем следовать им, мы никогда не сдадимся ни за какую цену и не поддадимся усталости. Аллах заключил с нами договор, купив наши жизни и наше богатство взамен Рая и счастья, если мы сражаемся с муртадами, убивая их и погибая сами. Прибылен был торг наш: рай будет нам наградой за дела наши, это - великий успех. Мы просим, чтобы Аллах принял от нас, наставил и пробудил нашу умму и молодежь, чтобы встать на путь, который Аллах выбрал для нас: путь жертвенности, чести и Джихада.
        Таковы были слова, произносимые в этом богатом доме тем вечером после совместного намаза, и люди, произносившие клятвы, клялись искренне и с верой в душе. Каждый из них сделал свой выбор, отринув земное богатство ради обещанного им небесного, и каждый из них встал на путь джихада, дабы изменить мир, в котором они родились и жили. Каждый из них сделал осознанный выбор, став муджахедом, и каждый из них был проклят людьми и теми, кто служил Аллаху. На пятничных намазах в мечетях их называли ашрарами[37], и многие правоверные в ужасе отшатнулись от них. Руки каждого из них были обагрены кровью, а многие из них обагрили руки кровью правоверных, что было самым страшным преступлением из возможных. Обагривший руки кровью брата своего не может надеяться на прощение и не почувствует он даже запаха рая, а ведь запах рая раздается на сорок дней пешего пути.
        Удивительно, но среди собравшихся в этот день на намаз людей были как сунниты, так и шииты. По сути, шииты и сунниты молятся одному богу и читают одну книгу, и разница лишь в деталях ее толкования, даже не самой книги, а книг последователей пророка Мохаммеда в вопросе наследования статуса главы уммы - исламской общины. Тем не менее до сего дня не было такого, чтобы шиитские и суннитские лидеры, амеры бандформирований собрались здесь, в одном доме и за одним столом. Однако же собрались, и собрала их благая весть, весть об окончании Гайбат аль-Кубра[38] и о начале времени меча - всемирного Джихада. Должен был явиться тот, кто соберет многие миллионы находящихся в рассеянии и заблуждении мусульман и поведет их в последний бой, бой с неверными, с кяфирами, угнетающими правоверных и сбивающими их с истинного пути.
        Это была пятничная проповедь после совместного намаза. Обычно произносит ее либо мулла, либо, если с правоверными нет служителя веры, ее произносит самый сведущий в религии правоверный, чаще всего старший по возрасту. Сегодня ее должен был произнести человек, моложе всех собравшихся, но в этом никто не видел греха (харам). Ибо то, что предстояло ему сказать, поднимало мусульман на джихад, на священную войну ради победы.
        Когда четыре раката были отданы, молодой человек оглядел собравшихся, и глаза его были подобны двум голышам, выброшенным морем на песчаный берег. Он обладал удивительным взглядом, почти никто не мог долго смотреть пророку в глаза.
        - Я рад видеть вас здесь всех вместе, о воины и ревнители веры... - проговорил он, и многие внутренне поежились, потому что таков был голос Махди, он пробирал до костей, до глубины души... Пророк продолжал рассматривать их.
        - Я рад видеть тебя здесь, БайтуЛлах Мехсуд[39], амир муджахедов Индии, да будет Аллах с тобой в праведных делах твоих...
        Человек, лишь немного старше Махди, с кустистой бородой и жесткими глазами, молча поклонился в ответ. Он был образован, этот неукротимый лев Ислама, потому что считал нужным не только читать Книгу, но и постигать искусство войны по муртадским книгам, благо он знал английский не хуже любого англичанина. Под его началом было не меньше двадцати тысяч активных боевиков - это не считая племенные ополчения, которые подчинялись только вождям племен и воевали не за ислам, а за землю и за то, чтобы англичане оставили их в покое. Последним деянием людей Мехсуда был взрыв в автобусе в Равалпинди, когда погибло тридцать пять мухарибов[40] и даже несколько муртадов.
        - Да укрепит твои стопы Аллах в твоем пути, муаллим, - сказал БайтуЛлах Мехсуд, владетельный амир и воин джихада. Странно - он, как и многие другие, не поверил во второе пришествие Махди и не намеревался говорить то, что он только что сказал. Но, прибыв сюда, он поверил и проникся и теперь был готов действовать.
        - Я рад видеть здесь и тебя, Джума Намангани[41], лев Туркестана... - продолжал пророк Махди.
        Этот был крепким, коренастым, заросшим бородой по самые глаза. Даже среди моджахедов он выделялся фанатизмом и исключительной жестокостью. Его люди казнили неверных и тех, кто продался неверным, распиливая их пополам на лесопилке, когда это было возможно. Сжигали заживо, когда не было времени. Брали детей за ноги и ударяли головой с размаху об стену. Высочайшим указом и сам Джума Намангани, и все его сподвижники по движениям Адолат и прочим были объявлены вне закона, но пока он был еще жив, хотя последнее покушение на его жизнь состоялось месяц назад. Пущенная с самолета управляемая ракета ударила в машину, ехавшую перед ним.
        - Аллах да хранит тебя... - коротко откликнулся этот человек, не слишком-то сильно верующий, а вот сейчас отчего-то уверовавший. До глубины души.
        - Позволь поприветствовать тебя, Абу Мовсад, воин Междуречья...
        В отличие от всех остальных, Абу Мовсад - это была его кличка, имени не знал никто - был образованным, потому что русские муртады заставили его вместо медресе ходить в гимназию и учиться. Он мог грамотно говорить и писать по-арабски, по-русски и по-немецки, чем отличался от муджахеддинов в других местностях - те порой и имени своего написать не могли. Более того, он даже какое-то время служил в муртадской полиции, перед тем как раскаяться и встать на джихад. Сначала ему не верили, но лишь поначалу, потом он оправдал доверие вставших на джихад братьев, когда хитростью и обманом победил муртадов и вырезал целый полицейский участок, а потом вывел всех до одного моджахедов из стягиваемого русскими кольца окружения. Воистину, нет более жестокого хозяина, чем бывший раб, и нет более фанатичного праведника, чем раскаявшийся грешник. Абу Мовсад не мог быть шейхом, но его это и не интересовало. По какой-то причине его интересовал джихад, джихад и только джихад.
        - Да прославятся дела твои во имя Аллаха, святой Махди, - сказал Абу Мовсад. Этот по определенным причинам не только верил в святость и истинность Махди, но и готов был оказать ему любую поддержку. В том числе и военную - подняв руку на тех, кто осмелится не уверовать, в том числе и на правоверного брата.
        - Приветствую и тебя, аятолла Айят, да пребудет заступничество Аллаха с тобой и твоей порабощенной родиной.
        Из всех тех, кто собрался здесь, лишь аятолла Айят имел вполне законные основания вести джихад, ибо земля его, Персия, была порабощена жестоким и неправедным режимом. Да, это был признанный мировым сообществом режим, но в Библии и в Коране сказано, что нельзя подчиняться неправедным, а шахиншах Хоссейни был трижды неправедным. Все-таки есть нечто сильнее законов светской власти, и это - право и справедливость, которые в Персии давно были попраны и втоптаны в грязь. Из всех присутствующих только у аятоллы Айята было достаточно полномочий, как у мусульманского богослова и главы шиитской общины, чтобы объявлять джихад, обязательный для всех шиитов.
        Четыре человека собрались в этом доме, возможно, как четыре пророка, возможно, как четыре всадника Апокалипсиса. Четверо собрались, чтобы выслушать одного.
        - Слушайте же меня, слушайте, что я скажу, воины Аллаха, - отчеканил Махди, - долгие месяцы я пребывал в молитвах и держал пост, умоляя Всевышнего, Праведного, Досточтимого Аллаха направить нас на дорогу, ведущую к нему, укрепить веру нашу и дать знамение. И знамение было ниспослано. Вы четверо - вы из тех, о ком Посланник Аллаха Мухаммад (салляллаху алейхи уасаллям) сказал: "В моей умме не перестанет существовать группа, которая будет сражаться, и не повредят ей те, кто против нее". Вы из тех, кто не поддался соблазнам и продолжает сражаться на пути джихада, даже когда множество воинов отошло от вас, а в мечетях прокляли вас. Ашрары! Вот то слово, что сорвалось с ядовитых уст, и хоть оно было о вас, на самом деле ашрары - те, кто сеет смуту и неверие среди правоверных, Иншалла!
        - Иншалла! - синхронно отозвались остальные.
        - Долгие месяцы я держал пост, дабы очиститься, и обращался с молитвами к Милостивому, дабы явил он свою волю и сказал, сколько еще правоверным рабам его, жаждущим его милости и страшащимся его кары, жить в неверии и рассеянии, неся тяжкие наказания за наши грехи и грехи отцов наших. И Всевышний сжалился над рабами своими, и открыл свою высочайшую волю. Он сказал - горе, горе всем муртадам и мунафикам, горе тагутам[42], горе тем, кто ввергает в мучения правоверных и кто наблюдает за этим, ибо сказано: Да сгинут собравшиеся у рва огненного, поддерживаемого растопкой. Вот они уселись возле него, будучи свидетелями того, что творят с верующими. Они вымещали им только за то, что те уверовали в Аллаха Могущественного, Достохвального, Которому принадлежит власть над небесами и землей, и слова эти верны. Горе им, ибо грядет суд над ними, суд скорый и праведный, где каждый получит по делам его, но неверные будут мною унижены, а правоверные - возвысятся, Иншалла!
        - Иншалла!
        - Могущественный и Всевидящий видит то, что творят с правоверными крестоносцы и сионисты, и слышит ду"а- Иншалла!
        - Сказано про иудеев и крестоносцев: "Они хотят погасить свет Аллаха своими ртами, но Аллах сохранит свой свет, даже если это ненавистно неверующим"[44]. Правдивы эти слова! Могущественный поведал мне, что совсем недалек тот день, когда кяфиры начнут сами убивать друг друга, поражая ужасным оружием, и их земли будут покрыты кровью так, что не останется ни единого клочка - но правоверных это не коснется. Первое знамение уже произошло, когда волей Аллаха умер один из главных подручных короля этой земли и умерли в тот день многие другие муртады, дерзнувшие выступить против правоверных. Второе и третье будут совсем скоро, и будут явлены они в этой несчастной, залитой кровью, оккупированной муртадами стране. Слушайте же, что я говорю: король Гази-шах и его брат, нечестивый принц Акмаль, хоть и были рождены от правоверного отца и правоверной матери - они предали умму и переметнулись на службу к муртадам. Они проливали кровь правоверных столько раз, что даже Пророк сбился со счета, они подвергали правоверных мученической, позорной казни только за то, что те отказывались отречься от Всевышнего,
отказывались променять мучительную смерть на позорную и нечестивую жизнь и адские муки. Эти преступники совершали все преступления, какие только можно было представить - и Аллах сказал, что не пройдет и месяца, как он жестоко покарает обоих братьев за то, что они нам причинили. Помните же, братья мои, что так и будет, ибо Аллах скор в расчете, Иншалла!
        - Иншалла! - взревели бандиты.
        - Аллах в своей милости оделил меня большим богатством, и никто не может сказать, что я не расходовал то, что было у меня, на пути джихада. Каждый из вас смог создать в своей местности небольшую армию, вооружить и обучить ее, и это хорошо, ибо сказано: приготовьте против них, сколько можете силы и боевых коней, чтобы устрашить врага Аллаха и вашего врага, а также тех, которых вы не знаете, но которых знает Аллах. Что бы вы ни израсходовали на пути Аллаха, вам будет возвращено сполна, и с вами не поступят несправедливо[45]. Настало время выступить в поход, братья мои, ибо великое смятение будет в делах муртадов после казни нечестивых братьев, и грех правоверным не воспользоваться этим, Иншалла!
        - Иншалла!
        Про богатство Махди сказал чистую правду - оно у него было, и было неисчислимым. Сложно даже подсчитать - сколько он потратил за последние годы на то, чтобы восстановить разгромленные во время бейрутских событий и ракетного удара по Индии террористические сети и создать новые, даже там, где их доселе не было. Он не жалел денег, благодаря ему братья закупали и складировали самое лучшее оружие, тренировались в созданных на деньги Махди лагерях, издавали призывающую к джихаду литературу, вербовали людей. Никто, кроме самого Махди, даже те, благодаря кому у него появились эти деньги, не ведали, что будет потом. Об этом ведал только сам Махди и всевидящий Аллах.
        - Аллах в своей мудрости открыл добрую весть и для персидских братьев, и для тебя, досточтимый аятолла Айят. После того как кара Аллаха настигнет братьев - настанет черед нечестивого правителя Персии, что держит в рассеянии и угнетении неисчислимое множество наших братьев и чьи руки обагрены кровью. Всевышний открыл мне, что вскоре после казни нечестивых братьев в этой стране гнев Его поразит и нечестивого шахиншаха Хоссейни, и он умрет при большом стечении народа, и умрет столь страшной смертью, что даже нечего будет предать земле. А вместе с ним умрут все те, чья душа черна как ночь, а чьи руки обагрены кровью правоверных, те, кому никогда не увидеть рая, Иншалла!
        - Иншалла!
        - Каждый из вас должен быть готов, братья, выступить туда, где разгорится пламя Джихада, ибо сам Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, сказал: лучший из людей проживанием и жизнью - это человек, который ухватился за гриву своего коня на пути Аллаха, летит на нем каждый раз, как слышит пронзительный крик (от человека который встретился с врагом) или клич (к атаке на врага), спешит туда, желая сражения и смерти, предполагая, что он там ее встретит. Настало время сбросить муртадские оковы, настало время установить истинное шариатское правление, во славу Аллаха, Иншалла!
        - Иншалла!
        Голос Махди звучал все громче и громче, он, казалось, воспринимался не ушами, не барабанными перепонками, а диафрагмой.
        - Не скрою братья, путь к Халифату будет тяжел. Про вас скажут при большом стечении правоверных: дурны эти люди, умощена злодеяниями дорога их, обагрены кровью невинных руки их, а душа их - черна, словно ночь перед Судом. Ответьте же им словами Святого и Великого: Если ваши отцы, и ваши сыновья, и ваши братья, и ваши супруги, и ваша семья, и имущество, которое вы приобрели, и торговля, застоя в которой вы боитесь, и жилища, которые вы одобрили, милее вам, чем Аллах и Его посланник и борьба на Его пути, то выжидайте, пока придет Аллах со Своим повелением. А Аллах не ведает народа распутного![46] Помните же, что эти люди предали Ислам, и те, кто с ними, - тоже предали Ислам, равнодушно взирая на страдания своих угнетенных братьев и не делая джихад за их освобождение, они - ат-тайфа аль-мумтанийя[47]. Мучительное наказание им, Иншалла!
        - Иншалла!!!
        - Скажут также: Вы, несчастные, лишившиеся в наказание ума, поднимаете мятеж против Великого Султана, Князя князей и Хана ханов, против покровителя и заступника за всех правоверных, против покровителя Мекки и Медины, двух святых городов. Скажут, что Великий Султан всегда справедливо обращался с правоверными и не запрещал им обратиться с молитвой ко Всевышнему, и не позволял разрушать мечети, и делал угодное в глазах Аллаха, жертвуя свои деньги на нужды мусульманской уммы и неимущих. Скажут: Как вы смеете выступать мятежом против такого человека, ведь заключен с ним договор, и те, кто нарушает договор до срока - преступники! Скажите же им, что они - многобожники, потому что поклоняются тагутскому правителю, и Аллах уготовил для них мучительное наказание! Князь князей и Хан ханов, правитель Иттихад-и-руси поставил себя выше Великого и заставляет правоверных поклоняться ему и искать правды в писанных им законах, а не в Шариате. И потому он - тагут и делает зло для правоверных. Сказано было "Мы отправили к каждой общине посланника: "Поклоняйтесь Аллаху и избегайте идола" (16:36), и "Разве ты не
знаешь, что люди, утверждающие, что они уверовали в ниспосланное тебе и в ниспосланное до тебя, хотят, чтобы их рассудил Тагут? А ведь не велено им веровать в него!"" (4:60). Разве это не ответ скудным в вере своей? Напомните им, что Князь князей и Хан ханов ни разу не пожертвовал на Джихад, и преследовал тех, кто идет по пути Джихада, осуждал их и казнил смертью, и спокойно смотрел на деяния нукеров своих, да хотя бы и того же нечестивого шахиншаха, да покарает его Аллах за нечестивые дела, как нечестивец уничтожает людей Знания и Джихада. Напомните им и такие слова: "Тот, кто отрицает тагутов и верует в Аллаха, уже ухватился за прочную вервь, которая не рвется" (2:256). И скажите им, что все русские кяфиры и нельзя искать с ними дружбы, потому что сказано: "О вы, которые уверовали! Не берите друзьями Моего и вашего врага. Вы обращаетесь к ним с любовью, а они изгоняют посланника и вас за то, что вы веруете в Аллаха, Господа вашего. Когда вы вышли бороться на пути Моем и искать Моего благословения, вы скрывали к ним любовь. А Я лучше знаю, что вы скрывали и что вы обнаруживали. Кто сделает это из
вас, тот уже сбился с верной дороги". (60:1). Не ввергайте же себя в гнев, но если кому-то будет недостаточно и этого - поразите его мечом во имя Аллаха, Иншалла!
        - Иншалла!!!
        - Скажут так же: Обагрены ваши руки кровью невинных, тех, кто никогда не сражался против воинов Аллаха и не причинил им никакого вреда. Напомните же им, что Ибн Абдул-Барр, да смилуется над ним Аллах, сказал в книге "Аль-Истисхар": "Ученые не разошлись во мнении относительно тех женщин и стариков, которые принимают участие в сражении, и позволительно убивать их. Это же касается и детей, способных сражаться, и делающих это, их тоже разрешено убивать". И иджма также передана ибн Кудамой, да смилуется над ним Аллах, относительно убийства женщин, детей и стариков, если они помогают бойцам. Абдул-Барр, да смилуется над ним Аллах, сказал: "И они согласились относительно убийства Пророком Дурайда ибн ас-Сумма в день Хунайна, поскольку он был стратегом войны и оказывал поддержку мнением. И если кто из стариков подобен ему, то, согласно всеобщему мнению, позволительно убить его". И ан-Навави, да смилуется над ним Аллах, сказал в объяснение "Книги Джихада", что в Сахихе Муслима, что есть иджма относительно убийства стариков, если они оказывают поддерживающие действия врагам Ислама. А ибн Кассим, да
смилуется над ним Аллах, передал в книге "Аль-Хашийя" изречение: "И они сошлись во мнении относительно того, что суждение в отношении поддерживающего и помощника такое же, как и в отношении того, кто принимает непосредственное участие в боевых действиях". Если же и эти слова известных правоведов и шейхов не убедят сомневающихся - знайте же, что они - кяфиры, и поступайте с ними по справедливости, Иншалла![48]
        - Иншалла!!!
        - И скажут вам, что вы льете кровь без счета, и это не угодно Аллаху, ибо это зло и бесчестие. Ответьте же им, что своими словами они обвиняют самого Пророка, да пребудет он по правую руку Всевышнего! Напомните же им, что Ибн Хазм сказал в книге "Аль-Мухалля", комментируя хадис: "В день битвы с племенем Курайза, каждый совершеннолетний из них был казнен". Ибн Хазм сказал: "Это было общим правилом, и Посланник Аллаха не оставил в живых никого из них, будь то тиран, или земледелец, или торговец, или старик, и это достоверная иджма от него"[49]. Если же они не внимут этому - значит, они кяфиры, и поступайте с ними в соответствии, Иншалла!
        - Иншалла!!!
        - И скажут вам: Что вы делаете, несчастные, люди в ужасе отшатнулись от вас, и злодеяний ваших, и они не желают вашего правления на земле. Напомните им слова Пророка, что страх перед людьми, заставляющий отказаться от выполнения обязательных предписаний Аллаха, - это ширк и противоречит совершенству таухида. Аллах сказал: Тем, которым говорили люди: "Люди ополчились против вас, бойтесь их!" - но это только увеличило веру в них, и они сказали: "Достаточно нам Аллаха, Он - Прекрасный Хранитель!" Напомните им также, что сам Пророк сказал: "Я был послан с мечом, пока поклонение не будет принадлежать одному лишь Аллаху"! Это наш путь - путь Расулюллах! Это и есть путь, которому мы должны и будем следовать. И мы установим шариат на земле, согласием или мечом, Иншалла!
        - Иншалла!!!
        - Скажут же вам: У муртадов несметное войско и ужасные орудия смерти, которыми они могут поражать правоверных и с земли, и с воды, и с воздуха. Скажут: Вы подняли мятеж, но придут муртады, и будет их несметное множество, и страшную смерть примете вы и другие правоверные. Знайте же, что это говорят те, про которых Всевышним сказано: "Если мунафики выступили бы вместе с вами в поход, то они только внесли бы замешательство, проникли бы в ваши ряды, желая посеять меж вами смуту: ведь среди вас найдутся такие, которые станут прислушиваться к ним. Но Аллах знает, кто стремится к беззаконию"[50]. Ответьте им, если сочтете нужным, что Аллах над всякой вещью мощен, и если Он захочет - то сгинет без следа любое войско. Знаю, братья, даже многие из тех, кто твердо идет по пути джихада, в душе боится иттихад-и-рус, государства русских, и думает, что его нельзя победить. Он вспоминает о том, как бесчисленные полчища русских захватили земли Востока и проникли на полуостров, и повергли наземь подлых англизов и правоверных, и нельзя было их остановить, потому что велико было число их. Так знайте же, что много
веков назад, когда государство иттихад-и-рус было меньше размером, но таким же воинственным - на земли их пришли воины с юга, воины из степей. И разбили они русские полчища, и захватили их земли, и сожгли их дома, а женщин взяли в полон. И три сотни лет русы были их рабами и платили им дань. И если Всевидящий пожелает, то это произойдет снова, ведь если он решит какое-то дело, то он только говорит ему "будь" - и оно бывает. Истинно, говорю вам, братья, что некоторым из вас будет дана милость, и вы станете хозяевами земель русов, и других, и русы будут вашими рабами, и другие кяфиры тоже будут вашими рабами, Иншалла!
        - Иншалла!
        - И скажу я вам, братья, что немалое число из вас, и ваших воинов примут шахадат[51], не увидев торжества Халифата над всей земле. Смертен и я, и я также могу принять шахаду, если на то будет воля Всевышнего, Милостивого. Знайте же, братья, что вам - великая награда, ведь сказано: Никоим образом не считай мертвыми тех, которые были убиты на пути Аллаха. Нет, они живы и получают удел у своего Господа, радуясь тому, что Аллах даровал им по Своей милости, и ликуя от того, что их последователи, которые еще не присоединились к ним, не познают страха и не будут опечалены. Они радуются милости Аллаха и щедрости, и тому, что Аллах не теряет награды верующих[52]. Иншалла, вы, как и все погибшие до вас на пути Джихада братья, будете вкушать Райскую пищу в зобу у Райских птиц, наслаждаясь общением, друг с другом. Все шахиды - живые перед Аллахом и получают удел у своего Господа вместе с пророками, правдивыми мужами, павшими мучениками и праведниками, которых облагодетельствовал Аллах. Как же прекрасны эти спутники!
        Аллах с нами, братья, вознесем же к нему ду"а за нашу победу и за скорое освобождение всех правоверных от гнета их мучителей. Я чувствую запах Джанната отовсюду! О Всевидящий, Милостивый Аллах! Даруй муджахидам одно из двух лучших: Победу или Шахаду! О Аллах! Даруй победу муджахидам на Аравийском Полуострове, в Междуречье, в Афганистане, в Индии, в Туркестане, в Африке и во всем мире! О Аллах! Повергни в унижение сионистов, крестоносцев и муртадов, разбей их планы, разрушь единство между ними и обрати в прах их армии! Аллах акбар!
        С последними словами ослепительно полыхнуло - это была вспышка, подобная магнию в старинном фотоаппарате, только намного сильнее. И воины Аллаха бросились навзничь, а Джума Намангани, самый опытный из всех, успел выхватить пистолет, ибо подумал, что это светошумовая, заполненная магнием граната. Ее бросают в помещение, чтобы ослепить и ошеломить всех там находящихся, а потом начинается штурм. Но штурма не было - не вылетела в клубах дыма дверь, не ворвались в комнату люди с короткоствольными автоматами, крича "Лежать!", "На пол!" - ничего этого не случилось. Просто их ослепило, а когда воины Джихада проморгались, то увидели, что Махди нет среди них, а перед каждым из них лежат штабелем плоские плитки, мерцающие загадочным, золотистыми сиянием. Махди почему-то предпочитал жертвовать на джихад именно так, золотом.
        20 июня 2002 года
        Варшава, Набережная
        Здание штаба Висленского военного округа
        К этому дню граф понял, что больше так не может. Правы те, кто говорит, что все женщины - ведьмы, ох, правы...
        Целый день молодой граф Комаровский носился по штабу, по городу с поручениями своего отца. В штабе Варшавского военного округа, находившегося на той стороне Вислы, его уже знали в лицо и пропускали без пропуска. Рабочий день по восемь часов с перерывом на обед был не для него - хоть отец и устроил его на вольнонаемную должность, о том, что это работа, а не служба, он и слышать не хотел. Служишь - служи. Так что день, когда он освобождался в восемнадцать ноль-ноль, был праздником.
        Потом Елена тащила его в один из ночных клубов Варшавы - пан Ежи и не подозревал, что их так много. За короткое время они побывали в "Коте", снова в "Летающей тарелке", в "Клетке", в "Радуге" (в "Радуге" он пробыл пару минут и выскочил оттуда как ошпаренный, поскольку понял, что это за место, а чертовка Елена довольно смеялась) - в общем, везде. Потом, когда часы на замках били полночь, а то и позже, они ехали к Елене в Мокотув. Утром - на работу... Он похудел, осунулся, приобрел какой-то нездоровый румянец на лице и выглядел как загнанная лошадь. А чувствовал себя еще хуже.
        С утра отец, вопреки обыкновению, не вызвал его к себе. У Ежи не было постоянного кабинета в министерстве, и он обитал в одном из пустовавших. Стол, стул, возможность подключить ноутбук - что еще надо. К нему мало кто заходил - обычно он приходил к людям сам, и чаще всего с дурными вестями. Отец, как всегда, был скуп на похвалу и щедр на наказания.
        Сейчас телефон не звонил - обычно он разрывался, как проклятый, - и граф Ежи позволил себе немного соснуть прямо на стуле. Он знал кое-кого из лейб-гвардии, шестьдесят шестой, где служил сам Цесаревич, знал, как десантники могут засыпать в любое время и в любом месте, едва представится такая возможность, но никогда не думал, что и сам будет спать точно так же, урывками. Однако пришлось, он закрыл глаза и провалился в черную, бездонную пропасть сна, сна без сновидений. И сколько он так проспал, он не знал. А когда открыл глаза, увидел, что на стуле напротив него сидит отец.
        - Солдат спит, служба идет...
        - Прости... - граф лихорадочно протер глаза, пытаясь придать себе хоть чуточку деловой вид, - вымотался совсем.
        - Вижу...
        Вопреки обыкновению, отец не ругался, не устраивал разнос. Он...
        Прятал глаза???!
        - Жду приказаний.
        Отец промолчал, и граф Ежи понял, что произошло что-то серьезное. Ледяная рука схватила сердце и сжала его - неужели Елена?
        - Что произошло?
        - Произошло... - отец помолчал, - я примечаю, у тебя появилась дама сердца...
        Елена...
        - Что с ней?! Что?! Говори! Она - что?!
        - Не кричи. Лучше ты мне скажи - что с ней?
        - Что она сделала?!
        Отец покачал головой, затем полез в карман. И выбросил на пыльный (граф Ежи никак не мог собраться и протереть) стол несколько пакетиков. Маленьких полиэтиленовых пакетиков с белым порошком...
        - Что? Что это такое?
        - Это я хочу спросить, что это такое? - Голос отца внезапно посуровел. - Ответь мне, Ежи, что это такое?!
        - Где ты это взял?
        - Неважно. Ты возил ее в имение?
        - И что?!
        - Это привез мне Бронислав. Ты помнишь Бронислава?
        - Помню. Но откуда он это...
        - Оттуда. Ты был пьян, и она тоже. Бронислав нашел это на полу, вместе со всем остальным из ее сумочки. Ни ты, ни она не замечали ничего и разбросали вещи по дому.
        - Он рылся в наших вещах?! Как он...
        - Молчать!!! Бронислав служит нам, как служил его отец! Он почти член семьи! Он долго думал, прежде чем отдать это мне! Но решился - потому что он первым подсадил тебя на лошадь, он, не я - я тогда лежал в госпитале! И он не хочет, чтобы с тобой случилось дурное! Скажи - это твое? Тебе это нужно?
        - Ты же знаешь, что нет. Это позор.
        - Значит, это нужно ей, - безжалостно отчеканил отец.
        Граф Ежи откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Безумный шабаш видений перед глазами - вот она направляет машину в лоб несущемуся навстречу грузовику, вот она смеется ни с того ни с сего. Вот ее перепады настроения, приводящие его в неописуемое бешенство - то она ластится, как кошка, то ощетинивается...
        А вот они едут из имения - и она, несмотря на то, что все вроде было нормально, огрызается на каждое слово.
        Матка Боска...
        - Что думаешь делать? - спросил отец.
        - Не знаю, - ответил молодой граф, и это было правдой.
        - А я знаю. В нашем роду никогда не было такого позора. И не будет. Тебе нужна мать твоих будущих детей. Та, которой нужна эта отрава, ею стать не сможет. Поэтому забудь ее и найди себе нормальную даму из света.
        Граф Ежи прищурился. Возможно, если бы отец не выдал все это ему в лоб, он бы и подумал: а зачем ему все это надо. Но теперь кровь вскипела, и ни о каком повиновении слову старшего не могло быть и речи. Поляк - не поляк, если он кому-то повинуется и поступает не так, как хочет и считает нужным.
        - Вот что, отец. Честь имени интересует меня в последнюю очередь. Как я захочу, так и сделаю.
        Два офицера русской армии, два польских аристократа, молодой и старый, отец и сын, молча смотрели друг на друга - и казалось, что они будут смотреть так вечно, пока не рухнет этот мир. Потом отец, опершись на палку, поднялся со стула.
        - Воля твоя.
        И вышел из кабинета.
        Не доработав до конца дня, граф бросил все дела - все равно в голову ничего не лезло, это не работа, а настоящее мучение. Выбежал из здания министерства, скорым шагом направился к тротуару, у которого был припаркована "Мазерати". Серый туман стоял перед глазами...
        - Осторожнее! - крикнул кто-то, кого граф не приметил на своей дороге.
        - Пшепрашем, пан, - бросил граф, не останавливаясь.
        Как же так? Как так могло получиться? Почему, о Йезус, это именно ему?! Что теперь с этим всем делать?!
        Проблема наркотиков в Империи стояла, хотя и не так остро, как, к примеру, в Североамериканских Соединенных Штатах. Химики, а в России традиционно была одна из самых сильных химических школ мира, соперничающая с германской школой, синтезировали большое количество "легких" синтетических наркотиков, которые находили путь к сердцам молодежи, - считалось, что это вовсе и не наркотики, а так, нечто, чтобы хорошо повеселиться. Успешно ангажироваться - так это называли аристократы. Чек, марочка, штучка - на половине молодежных дискотек вам предложат это прямо у входа. На Востоке традиционно курили коноплю, добавляя ее в наргиле - курительную смесь для кальяна, это не считалось особо опасным, но коноплю выращивали и для поставок на север. Смертельно опасными были поставки героина через границу - этот наркотик, да еще дополненный синтетическими наполнителями в Афганистане, вызывал мгновенное привыкание. Еще опаснее был винт, который можно было сварить самому из доступных в продаже химических ингредиентов. Постоянно появлялись новые синтетические наркотики, вызывающие мгновенное привыкание и погружение в
наркотическое рабство. С ними боролись, но зверь не желал сдаваться так легко.
        Меньше всего наркотики были распространены в мусульманских регионах, особенно в Казани - молодежь там держали строго, и неподобающее поведение тут же наказывалось поркой во дворе мечети после пятничного намаза. Хулиганство, грубость старшим, употребление не то что наркотиков, но и алкоголя - за все это следовало быстрое и действенное наказание. Почти не было наркотиков в казачьих станицах - казачата постоянно были на виду, готовились к действительной службе и вели здоровый образ жизни, а еще несколько лет назад разъяренные казаки повесили наркоторговца, обосновавшегося со своим товаром у гимназии, - полиция не успела отбить преступника. Хуже всего ситуация с наркопроникновением была в крупных городах - там был платежеспособный спрос и были стрессы, требующие разрядки. Но особняком стояла Варшава, ибо слишком вольное отношение там распространялось и на наркотики. Полиция вмешивалась только тогда, когда нельзя было не вмешаться. В крупных городах распространение имел дорогой и элитарный кокаин - его везли с американского континента, поскольку кусты коки росли именно там. Почему-то кокаин считался
менее вредным, чем героин - никакая работа государства, патриархата, духовного управления не могли разубедить в этом.
        Распространение наркотиков каралось препровождением на каторжные работы на срок от пятнадцати до тридцати лет, попытка переправки наркотиков через границу часто каралась казаками и пограничниками на месте, потому что в пограничной зоне было разрешено открывать огонь на поражение без предупреждения, но это мало кого останавливало. Путешествуя от джелалабадского базара до санкт-петербургской или варшавской дискотеки, пакетик с дозой героина поднимался в цене от пятидесяти до семидесяти раз, что окупало все риски и расходы. Купи дозу - и будет весело и прикольно, купи дозу - и враги станут тебе друзьями, купи дозу - и будешь танцевать до утра, купи дозу - и...
        Но почему именно она?! Почему?!
        А почему бы и нет? Предложили - согласилась. Приобщение к элите, твою мать! Пополнение в коллекции острых ощущений. Один раз живем, в этой жизни надо все попробовать. Лучше попробовать и пожалеть, чем не попробовать и потом жалеть.
        Найти бы ту тварь, что торгует...
        Лихо взяв с места, молодой граф помчался на восток, опасно маневрируя в транспортном потоке. Пробиваясь по улице Константина Рокоссовского[53], у музея археологии он с трудом разминулся с военным грузовиком, нагло влезшим прямо в транспортный поток. Потом, с визгом шин рванув с места, он вывернул на одну из основных магистралей города - Киевский проспект, названный так, потому что за городом он плавно переходил в дорогу, ведущую прямиком на Киев. Торжествующе крича всеми восемью цилиндрами, разгоряченный итальянский жеребец преодолевал километр за километром, а граф Ежи машинально держал руль и думал совсем о другом. Он думал, что ему делать дальше.
        Долетев до съезда на дорогу, ведущую к их фамильному имению, за рекордные семнадцать минут, граф Ежи лихо, в скольжении заправил машину в крутой, стоградусный поворот. Протестующе завизжав колесами, жеребец подчинился насилию, помчавшись дальше уже по совсем другой дороге - узкой и извилистой. Но эта дорога была знакома графу как никому другому, в молодости он учился ездить по ней и даже разбил на ней свой старенький "Фиат". Поэтому граф не только не снизил скорость, но еще сильнее придавил педаль.
        Фамильный особняк Комаровских выглядел как любое имение, оставленное без постоянного ухода и попечения хозяев - непрезентабельно. В восемьдесят первом году особняк пытались взять штурмом взбунтовавшиеся, и еще не все следы того кошмара были сглажены с морщинистой поверхности стен. То тут, то там плохо заделанный след от пули. Мрачными громадами, сторожащими покой старинного особняка, стояли ели - Комаровские выращивали особый сорт, голубые ели, первые саженцы которых были пожалованы прадеду еще лично из рук Николая Второго...
        Бросив машину у ворот, никуда не денется, а ждать пока откроют, не хотелось, молодой граф вихрем пронесся по посыпанным песком дорожкам парка, по мраморным, ведущим к главному входу ступеням - их было ровно двадцать. Лишь в кабинете - святилище, где имел право находиться только старший мужчина из рода Комаровских, он немного успокоился.
        Он не питал никаких иллюзий насчет своей барышни. Все, что их держит вместе, - с ее стороны, по крайней мере, - это секс и опасность. Больше ничего. В каком-то смысле для нее связь с москалем, ненавидимым всем высшим светом Варшавы, - это вызов обществу. Наверное, она по-своему любит его, нельзя же так без любви...
        А он? Нужно ли ему все это?
        У графа Ежи в Санкт-Петербурге был друг. Как ни странно, не военный, музыкант из богатой еврейской семьи, уже концертирующий. Он говорил, что в иврите, языке, на котором говорят евреи, есть слова, полный аналог которым в русском языке подобрать очень сложно. Одно из таких слов - леитбазбез, истратился. Истратился - значит, растратил самого себя на мелочи, и когда перед тобой появляется действительно что-то важное и ценное, тебя уже нет, ты пустая оболочка, красивый воздушный шарик, который выпустил весь воздух, и не осталось ничего, кроме сдувшейся резиновой шкурки.
        Может быть, он и впрямь истратился?
        Граф Ежи, как и многие другие офицеры гвардейских полков, в Санкт-Петербурге пользовался изрядной популярностью. Русский свет никогда не отличался особо пуританскими или стыдливыми манерами, и даже приход новой, староверской императорской династии ничего не изменил. А некоторые новые... средства предохранения от нежелательных последствий близкого общения с противоположным полом и вовсе сделали светскую жизнь веселой и интересной. Дамы высшего света вели нескромные дневники, хвастались перед подругами своими "достижениями", некоторые ставили себе цель переспать со всеми молодыми офицерами того или иного полка и нередко достигали этой цели. Граф Ежи, как и его сослуживцы, никогда не были против этого, наоборот, очень даже за, но сейчас он впервые пожалел об этом. Потому что сейчас - он это чувствовал - он истратился, внутри его не осталось ничего такого, что он мог бы положить на алтарь любви и сказать: это - для тебя. Все то, что он сейчас отдавал Елене, точно так же он отдавал и десяткам других дам.
        Но все равно он ее любил. И просто так это оставлять не хотел.
        Вариантов действий, в сущности, было немного. Первый - выбить из нее правду, кто продает ей наркотики, а потом навестить этого пана. Или паненку, неважно. Граф Ежи даже не подумал обратиться в полицию: как всякий шляхтич, он презирал полицейских и считал, что все проблемы он должен решать сам. Другой вопрос - как выбить, ведь добром она не скажет, а вожжами отхлестать - так она его сама об этом недавно просила.
        Нет, добром она не скажет - из принципа. Не захочет, чтобы кто-то лез в ее личную жизнь.
        Второй вариант - узнать как-то самому. Проследить, что ли? Граф Ежи не знал, как это делать, но иного выхода у него не было.
        С этой мыслью граф Ежи совершил и вовсе несусветное, святотатственное - он открыл ящик письменного стола, который имел право открывать лишь отец. Рука нащупала шкатулку из черного дерева, которую он видел всего один раз, но знал, что там лежит.
        В шкатулке лежал роскошный, времен еще второй отечественной войны офицерский короткоствольный "наган" - оружие, оставшееся еще от прадеда. Прадед графа Ежи, лейб-гвардии поручик Влодзимеж Комаровский, в составе гвардейской кавалерии брал Багдад. Оружие это ему вручили уже потом, несколько лет спустя, и вручал его прадеду лично фельдмаршал Корнилов. За заслуги, которые не могут быть поименованы в приказе, - прадед так и не открыл этой тайны никому. Тускло блестела серебряная планка с двуглавым русским орлом, напоминая о героизме былых времен и о старых бойцах, оставивших им величайшую империю в мире. На фоне этого все сомнения и метания вдруг показались молодому графу Ежи такими низкими и недостойными, что ему стало стыдно.
        - Прости... - тихо сказал он, пряча "наган" за пояс, - прости, но мне он очень нужен.
        Патроны - они лежали рядом, семь отполированных до блеска золотых цилиндриков - он брать не стал, эти патроны старше, чем он. Решил купить в оружейном магазине. Многие любят этот безнадежно устаревший револьвер, и патроны к нему изготавливаются и продаются. Захлопнув шкатулку, он бережно убрал ее обратно. У двери кабинета остановился, подумал, достал револьвер из-за пояса и переложил в карман брюк - туда он лег идеально.
        Старый Бронислав ждал его у парадной двери, и губы его дрожали.
        - Пан Ежи, я...
        - Ты правильно поступил, Бронислав, - перебил его Ежи, - только надо было сказать мне, а не отцу. А теперь дай мне пройти, я спешу.
        С высоты парадного входа старик Бронислав наблюдал, как его воспитанник, с которым они еще десять лет назад бродили по лесам в поисках грибов, вскочил в машину, словно в седло жеребца, с ходу газанул, развернувшись на пятачке. Он хорошо знал Ежи и понял, что тот задумал что-то неладное. И знал, что, если молодой граф задумал что-то неладное, остановить его не сможет никакая сила в мире.
        - Да хранят тебя Дева Мария и святой Йезус. - Старик перекрестил своего воспитанника, хотя тот уже давно сорвался с места, и у кованых чугунных ворот после него осталась лишь медленно опадающее облако пыли...
        20 июня 2002 года
        Персия, Захедан
        Остан Белуджистан
        Как-то навалилось все сразу...
        Поездка в Багдад сорвалась под напором непредвиденных обстоятельств - на мое "Срочно, лично в руки" неожиданно оперативно (в чем в чем, а в оперативности наш Певческий мост никак не упрекнешь) отреагировало мое непосредственное начальство, вызвав меня на разговор по ВЧ. На том конце провода был не товарищ министра по делам вассальных и дружественных государств, которому я непосредственно подчинялся, а лично господин министр иностранных дел, князь Борис Юсупов, который сидел на этом посту уже столько, что именно его, а не его постоянного товарища звали "несменяемым".
        Поговорили - разговор получился в чем-то тяжелым, министр с ходу обвинил меня, что я "нагнетаю" и не желаю развивать и углублять сотрудничество со страной, а вечно выискиваю какие-то мерзости. Смог ответить только то, что дипломатия в розовых очках еще ни одну страну не доводила до добра, и если господин министр сомневается, то лично может совершить вояж по Персии и убедиться в правдивости моих посланий. Благо его, как потомка Пророка Мохаммеда[54], примут здесь со всем почтением. К тому же раздраженную ноту британского Двора мне вручили, и с этим надо было что-то делать. Приглашение посетить страну было несомненной дерзостью, но князь Юсупов отреагировал на нее на удивление вяло и дал мне поручение совершить вояж по западным провинциям страны, чтобы лично убедиться в беспочвенности опасений британского Двора. На мой вопрос, что я должен ответить британскому посланнику, князь раздраженно ответил, что на британскую ноту ответят надлежащие люди в надлежащее время и в надлежащем месте. В принципе, он был прав, хотя протокол нарушил не я, а британцы, и спускать на меня за это свору собак было явной
несправедливостью.
        Но, согласно первой административной мудрости, начальник всегда прав.
        Делать было нечего, господин министр подчеркнул, что задание я обязан исполнить лично, и потому сегодня, с самого утра я собрал некоторое количество припасов в корзину-холодильник, разыскал два больших термоса и попросил наполнить их кофе. Потом позаимствовал у Марины внедорожник (лететь самолетом или вертолетом я так и не решился - слишком заметно), оставив ей взамен три авто - "Руссо-Балт", "Хорьх" и "БМВ", что вызвало у нее немотивированную вспышку гнева. Она вообще очень правдоподобно играла роль моей супруги, настолько правдоподобно, что я замечал, как во время выяснения отношений прислуга старалась не показываться на глаза. Оно и понятно - здесь, в мусульманской стране, как-то не принято, чтобы супруга так разговаривала с супругом, да и вообще - чтобы женщина так разговаривала с мужчиной. Эмансипация, так ее...
        Что же касается Марины, то время она проводила весьма плодотворно. Каким-то образом она познакомилась с супругой австрийского посланника, которая была ее ровесницей (сам посланник был старше меня на двадцать с лишком лет), и теперь почти все время они проводили вместе. К счастью, куда-то испарился граф Арено, избавив меня от тягостного разговора и, возможно, дуэли. Он не просто испарился - с его отсутствием итальянское посольство почти прекратило работать, устроив себе рабочий день в пять часов. Понять не могу этих итальянцев: если они так работают, то, как же они выстроили себе державу с колониальными владениями? Где те гордые римляне, в свое время державшие в кулаке весь цивилизованный мир? Разве можно быть империей, живя в удовольствие? Ведь империя - это, прежде всего, долг, это ноша. Воистину, из всех государств, претендующих на наследие римлян, более всего достойны его германцы, потом - мы, русские, и только потом - сами римляне[55]...
        Гасить конфликт пришлось, увы, уже проверенным способом - деньгами. Благо то, что она получила на месяц, было истрачено за десять дней, а дом стал филиалом модного магазина. Вот так вот состояния и проматывают...
        Удостоившись поцелуя - не слишком искреннего, но поцелуя, - я сел в машину и направился на восток...
        Из Тегерана я выбрался до утренних пробок, которые, по обыкновению, растягивались на пару часов - бензин был здесь дешевле, чем в Империи, раза в два и все, даже не слишком состоятельные подданные Его Сиятельства, передвигались на машинах. Проскочив кольцевую, я влился в поток машин, идущих на святой город Кум и дальше, на восток.
        Трасса была просто превосходной, я даже пожалел, что не взял "Хорьх", который на такой трассе мог легко дать двести пятьдесят - под ограничитель - и сэкономить мне пару часов в пути. Впрочем, "Шевроле" тоже неплох - по паспорту скорость у него двести, но я не рискнул идти выше ста восьмидесяти, потому что рамная и с рессорной (а что вы хотели? Под бронирование самое то!) подвеской машина начинала рыскать по дороге, требуя постоянного подруливания. Совершенно пустой, без обратной связи, руль не позволял контролировать положение, не глядя на дорогу и не концентрируя все внимание на вождении.
        Почему я не взял шофера? А кто-нибудь может дать мне хоть какую-то гарантию, что мой шофер не увидит лишнего, потом не напишет отчет в САВАК? Я бы поручился скорее за обратное. Ничего страшного, несколько часов за рулем никому не вредило...
        Персия на скорости сто восемьдесят километров в час по идеально гладкой, нетипичной для России бетонной автостраде представилась мне страной еще более развитой, чем я предполагал до этого. Более развитые области - это только наш юг по берегам Черного моря и выше, юг Сибири... и пожалуй, все. Феномен экономического успеха понятен - крайне дешевая (а что вы хотели при двадцати энергоблоках?) электроэнергия, более лояльные, чем в Империи, требования по охране окружающей среды и более дешевая рабочая сила, а статус вассальной страны давал преимущества в торговле. Да еще здесь круглый год лето и не надо тратиться на отопление. Персия, как я вывел после часа поездки, - это страна бетона: бетонные корпуса, бетонные дома, бетонные дороги, бетонные мосты и бетонные водоводы системы ирригации, которую строили и улучшали уже сорок с лишним лет. Основное производство было размещено в северной и западной части страны - ближе к главному рынку сбыта и портам Персидского залива, там же находились основные источники электроэнергии - под Кумом я проехал мимо атомной электростанции на четыре энергоблока. А вот
армейских частей я почему-то почти не заметил, наткнулся взглядом только на одну, причем на вид это была даже не воинская часть, а склад техники, судя по ее количеству и по условиям хранения - в чехлах, на огороженной колючкой площадке. По моим прикидкам, самой разной техники там было не менее трехсот единиц хранения, и что симптоматично - на десять километров здесь не имелось ни одного съезда с дороги, ни одной площадки для отдыха.
        Перекусить я остановился в Рафсанджане, не в последнюю очередь потому, что там был аэродром и крупная воинская часть. Условиями вассального договора шахиншаху запрещалось иметь боевую реактивную авиацию, а вот вертолеты у него были, и турбовинтовые штурмовики среднего и легкого класса - тоже. Судя по шуму, летали они весьма интенсивно...
        "Перекусить" я выбрал небольшое семейное заведение на окраине города, расположенное в одном из типовых домов, построенных наскоро из бетонных плит. Такие дома, за редким исключением, были четырехэтажными - на первом этаже лавка или ресторан, три жилые. Персы, как и другие жители Востока, не понимали и не принимали многоэтажное строительство, строя для себя, они никогда не возводили даже второго этажа, расширяя постройку не ввысь, а вширь. Четыре этажа были для них внове, последний обычно не был занят, потому что строили много, как бы "на вырост". В этом доме он также не был занят, зато на первом кипела жизнь. Свой "Шевроле" я втиснул на стихийную стоянку, по левую руку от меня был "Датсун" светло-серого цвета и без номеров. Удивляет персидская армия - у них все автомобили без номеров.
        В ресторанчике, несмотря на небольшой размер, он вполне заслуживал это звание, было уютно, потому что работал кондиционер, обдавая посетителей волнами живительной прохлады. Кто-то, не слишком опытный в этих делах, сидел прямо под кондиционером, я же, опасаясь подхватить инфлюэнцу[56], сел ближе ко входу. Попросил местный прохладительный напиток - сквашенное молоко, разбавленное водой и с накрошенной туда зеленью, и местные гамбургеры - лепешки из земляной печи с начинкой, чаще всего изрядно переперченной. Здешняя кухня с ее жарой и невозможностью хранить мясо долгое время налегала на перец где надо и где не надо...
        В ожидании заказа машинально пересчитал летчиков - девять человек, довольно много для разгара дня - что, все в увольнительных? Сидели они не плотной группой, а за четырьмя разными столами.
        Перекусив, я расплатился русскими рублями, благо они имели в Персии статус платежного средства, попросил пару лепешек с собой, в чем мне не отказали. Со сладостями лепешек не было, только с мясом - персы обожают мясо, сейчас оно куда более доступно, чем в прежние времена, и они объедаются мясом каждый раз, как представится такая возможность. С пакетом в руках вышел к машине, машинально посмотрел вверх на очередной источник шума и немало удивился тому, что увидел...
        Это был самолет, но самолет, каких я здесь не предполагал встретить. Верней, самолеты такие тут должны быть, удивляло вооружение, которое я успел рассмотреть. Это был "Ш-9", штурмовик-девять, выпущенный заводом Сикорского. В отличие от реактивных штурмовиков, которыми занимался Гаккель, этот был турбовинтовым, с толкающим винтом и максимальной скоростью, чуть не дотягивающей до пятисот километров в час. Самолет этот разрабатывался, прежде всего, как патрульный, способный длительное время висеть в воздухе с минимальными затратами. Реактивный штурмовик пожирает и топливо, и моторесурс со страшной силой, его задача - нанесение ударов по уже разведанным целям, в том числе прикрытым сильной ПВО, а этот способен долго висеть в воздухе, осуществлять поиск цели и самостоятельно ее уничтожать, благо у него для этого есть тридцатимиллиметровые пушки и бомбы. Самолет этот существовал в двух вариантах: противовертолетном, с тридцатимиллиметровыми пушками и ракетами "воздух - воздух", и антиповстанческом, где пушки были заменены на два четырехствольных пулемета калибра 12,7 или одноствольных 14,5 по выбору
заказчика, а ракеты "воздух - воздух" были заменены на ракеты "воздух - земля". Но вот о противотанковом[57] варианте, вооруженном ракетами "Вихрь", я ничего не знал, а тут был именно он, ракеты я разглядел точно и ошибиться не мог.
        Заинтригованный, я решил проверить это и, немного поплутав по окрестностям, нашел площадку, с которой были прекрасно видны заходящие на посадку самолеты. У меня был бинокль, и я довольно быстро убедился, что догадка моя относительно всего этого верна - почти сразу я увидел еще один такой самолет. Рисковать и наблюдать дальше я не стал.
        Беспокоило не наличие у шахиншаха вооружения, беспокоило то, что все это становилось для меня сюрпризом. Я все-таки военный человек, Military Balance просматриваю, а ежегодник Janes Fighting Ships, библию военных моряков, и вовсе наизусть помню почти всю. И вот эти сюрпризы - с противотанковыми самолетами, с переделанными в боевой вариант вертолетами - меня серьезно озадачивали.
        А вот от Кермана и далее, там, где очень жарко и соляные озера, я начал находить то, что подтверждало британские версии происходящего.
        Военные лагеря. Поставленные в таком месте, где нормальному человеку просто вредно находиться - в районе высохших соляных озер, куда не дотянулась еще система орошения, где землю покрывает самая худшая пыль, какая только может быть, - она разъедает кожу, смешиваясь с потом, и вносит кристаллики соли в раны. Ни один нормальный полководец не стал бы размещать в этом районе полевые лагеря, выводить сюда солдат и технику, если к тому не было особой надобности. Но тут лагеря были, их соорудили на скорую руку, и тут были солдаты - много лагерей и много солдат. Дорога тут шла по насыпи, и все это было прекрасно видно.
        От Бама, окруженного небольшими соляными озерцами, дорога шла на Захедан, по карте она значилась "в процессе строительства", но, судя по надписям на щите на выезде из Бама, она была уже завершена строительством и открыта. По ней я и поехал, отметив, что машин на трассе, такой же новенькой и бетонной, совсем немного, а вот военных трейлеров и грузовиков стало более чем достаточно.
        Город Захедан, как и другие города на самой границе с Афганистаном, казался захолустьем, но при этом был довольно оживленным местом. Здесь почти не было промышленности, только кустарщина, причем значительная ее часть - кустарщина оружейная. Раньше здесь делали Lee-Enfield " 4 и " 5, сейчас самый простой и надежный автомат всех времен и народов - автомат Калашникова. Несмотря на то что армия уже перешла на автоматы Барышева и сейчас велись новые разработки, те, кто непосредственно тянул лямку грязной, страшной, партизанской и противопартизанской войны: казаки, морская пехота, - сохраняли верность старому доброму автомату Калашникова. Пусть не слишком точный, он с лихвой искупал это простотой и надежностью, его можно было производить на примитивном оборудовании, не ухаживать за ним в течение длительного времени, уронить в грязь или в воду - и он все равно стрелял. Кроме этого, здесь производили пистолеты самых разных моделей, примитивные пистолеты-пулеметы СТЭН британского образца, в том числе короткоствольные и с отъемным прикладом, снайперские винтовки типа Ли-Энфильд, а также шили простую и
прочную одежду. Армяне, которые здесь жили колонией, занимались тем же, чем занимались их предки испокон века, - тачали обувь на продажу. Весь город был сплошной торговой точкой, торговали прямо на улицах, иногда держа товар или его образцы на картонке в грязи, кричали, ругались, на пушту здесь говорили едва ли не больше, чем на дари[58]. Еще круче торговля шла на выезде из города - там по обе стороны дороги, ведущей в сторону Афганистана, раскинулся базар. Кстати, для юга здесь было на удивление прохладно и ветрено - может, сказывалось то, что это горы, Захедан стоял на горном хребте, отделяющем Персию от Афганистана, почти точно по границе.
        Полицейских не было, но были военные. Опять военные - и очень много, что указывало на расположение вблизи этого места воинских частей. Причем воинских частей, расположенных не в месте постоянной дислокации, потому как персы переняли у нашей армии такое понятие, как магазин военной торговли, где торгуют по сниженным ценам и даже под запись, вычитая потом нужную сумму из денежного довольствия. А если нет такого магазина, значит, приходится идти в город и покупать нужное там. Вот видите, как легко можно получить разведывательную информацию - и вовсе не нужно для этого лезть через охраняемый периметр. Понаблюдав за тем, что покупали солдаты, я и вовсе приуныл - среди покупок были теплые вещи. Здесь теплые вещи не нужны, здесь жара - они нужны в горной местности, где снег бывает даже днем. Такие вещи покупали, судя по знакам различия, только офицеры, значит, они что-то знали, а солдаты - нет...
        Треск автоматной очереди полоснул бритвой по нервам, кто-то закричал, улица в одно мгновение превратилась в сумасшедший дом или, как говорят американцы, в китайскую пожарную тревогу[59]. Кто-то толкнул меня, да так, что я едва не свалился с ног, но сохранил равновесие. Отправляясь в поездку, я все же взял с собой пистолет, флотский автоматический "браунинг", хоть мне это было не по чину и не по званию (пуля, впрочем, ни чинов, ни званий не выбирает), вспомнив старую народную мудрость: если пистолет находится хоть на миллиметр дальше, чем ты до него можешь дотянуться, считай, что у тебя его нет. Все, что успел сделать, - это заметить место между двумя выставленными прямо на улицу лотками, один с тканями, второй с лучшим в мире персидским изюмом, повалиться туда, спасаясь от пуль, и выхватить пистолет. Торговцы, видимо, наученные горьким опытом, уже лежали на земле, даже не пытаясь спасти свой товар. Я встретился глазами с одним из них - в его глазах плескался страх...
        Стрельба закончилась так же неожиданно, как началась. Кто-то что-то кричал, даже не кричал, а выл, но больше не стреляли. Делать здесь было совершенно нечего, Захедан относился к городам, посещение которых иностранцам, а тем более дипломатам, не рекомендовалось категорически. Поэтому, сунув пистолет в карман, я решил просто уйти, но поскольку улица была уже перекрыта с двух сторон, решил пройти через одну из лавок, полагая, что у нее должен быть какой-то задний вход, откуда получают товары.
        Решение было неудачным. Я не успел сделать и пару шагов внутрь лавки, не успел ничего сказать, как появившийся из-за тюков с товаром перс сильно и неожиданно толкнул меня в грудь, в глазах у него плескалась злоба. Тут же кто-то ударил меня по спине. Повернувшись, я увидел здоровенного усатого детину в грязной одежде и с палкой - тот самый торговец, он уже успел встать, побороть свой страх и где-то найти палку. От второго удара я уклонился, а третий провел уже сам, и удар по лицу с размаху оказался как нельзя кстати. Кто-то с силой толкнул меня в бок - не ударил, а именно толкнул, детина с палкой бросил ее и схватился за лицо - нос сломан, а возможно, и пары зубов лишился. В этот момент на улице засвистели, пронзительно и резко, и толпа как-то разом отхлынула от меня. Решив, что прибыли стражи порядка, я, не сходя с места, поднял руки...
        Черт... У индусов есть такое понятие - карма, это почти то же самое, что наша судьба, но карму можно изменить даже при жизни своими сознательными действиями. Так вот, неужели у меня карма такая, что я постоянно попадаю в разные переделки?
        Жандармы, а это были именно они, обращались со мной настороженно, но не грубо, даже не ударили ни разу. Надели на руки наручники, на голову черный мешок, после чего куда-то повели и посадили в машину. Пистолет, надо думать, нашли и отобрали, не совсем тупые - вещественное доказательство как-никак.
        Мешок с меня сняли примерно через полчаса, и я обнаружил, что сижу в каком-то фургоне с глухим, без окон кузовом, а напротив меня сидит худой и смуглый, с аккуратными, в подражание шахиншаху усиками, жандармский офицер.
        Офицер что-то спросил меня, по-видимому, на фарси, язык я уже частично понимал, но ответить ему на его языке не мог.
        - Я говорю по-русски. Я посланник при дворе Его Светлейшества и обладаю дипломатической неприкосновенностью.
        Офицер тоже перешел на русский, он знал русский, как все персы, пусть даже и похожие на арабов[60].
        - Вы можете это доказать?
        - Сударь, мои документы находятся во внутреннем кармане моей ветровки, и если вы потрудитесь разомкнуть наручники, я с радостью их вам продемонстрирую.
        Офицер расстегивать наручники не стал, вместо этого он ощупал мою одежду и достал все документы, что там у меня были, а также и деньги, сцепленные зажимом. Деньги он, вопреки моим ожиданиям, не сунул в свой карман, а положил на колени, после чего принялся вдумчиво и неспешно, так, как это обычно делают люди, плохо умеющие читать, просматривать один документ за другим. Я молча ждал.
        - Что вы делали в Захедане? - наконец спросил жандарм. - Это закрытая для иностранцев зона, сюда нельзя.
        - Сударь, как видите, я есть тот, за кого себя выдаю, и мои документы неопровержимо свидетельствуют об этом. Если вы сделаете милость и освободите мои изрядно затекшие руки, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.
        Окончательно решив, что человек, столь изысканно и витиевато выражающийся, не может быть никем иным, кроме как дворянином, жандарм сделал мне знак встать - в фургоне была высокая крыша, позволяющая стоять в полный рост, и еще место оставалось - и отомкнул наручники. Руки мои и впрямь изрядно затекли от них, потому как местные жандармы надевали наручники со всем усердием. Чтобы впивались в кожу.
        - Премного благодарен. - Я начал растирать кисти, чтобы быстрее восстановить ток крови, а то пальцы уже стали неметь.
        - Что вы делали в Захедане? - с упорством японской куклы-неваляшки с голосовой платой внутри повторил жандарм.
        - Сударь, мое имя Александр Воронцов, я посланник при дворе Его Светлейшества от Российской империи и личный друг Его Светлейшества. Я не намерен давать вам какой-либо отчет в своих действиях, потому как обладаю дипломатической неприкосновенностью.
        Жандарм скривился.
        - Вы хотите сказать...
        - Я ничего не хочу сказать, кроме того, что уже сказал. Потрудитесь вернуть мне мои документы и вещи.
        Не пережимаю? А черт его знает?..
        Не пережал - жандарм сменил тон с повелительно-хамского на несколько другой.
        - Сударь, прошу простить за причиненные неудобства, но мы расследуем убийство. Мои люди каким-либо образом нарушили закон в отношении вас?
        - Не думаю. Хотя я плохо знаю ваши законы.
        - Сударь, для нас важна каждая мелочь, и мы просим рассказать о том, что вы видели сегодня...
        Я примерно прикинул - возможно, какую-то помощь и стоит оказать, в конце концов, люди делают свое дело. Да и в ответ пару вопросов задать можно.
        - Их было двое, оба на мотоцикле. Стрелял второй, тот, что сидел на месте пассажира, из автоматического оружия.
        Жандарм кивнул.
        - Вы точно видели, что стрелял второй?
        - Да, точно.
        Сказал - и подумал, что сделал это зря. Возможно, этому жандарму было бы выгодно представить дело так, будто стрелял первый и он же погиб. Потому что, если так, второго не нужно искать, а дело можно сразу закрыть. Дурак!
        - Хотя...
        - Да сударь? - насторожился жандарм.
        - Я испугался. Понимаете, люди заметались... настоящий бардак, да еще и стрельба, а я просто испугался и упал.
        - Упали, сударь?
        По глазам я пытался понять, то ли это, что от меня хотят услышать, и понял - именно то. Полиция везде, увы, одинакова.
        - Да, упал.
        - То есть вы не до конца уверены в предыдущих показаниях.
        - Да... наверное, да.
        - То есть вы не видели, кто стрелял?
        - Видел... стреляли с мотоцикла.
        - А сколько там людей было?
        - Не уверен. Возможно, один, возможно, двое.
        Жандарм едва заметно улыбнулся.
        - Вероятно, все так и было. А что произошло потом?
        - Не знаю. Кто-то выстрелил... возможно, полицейский, я испугался выстрелов и упал. Да, наверное, это был полицейский.
        А вот теперь жандарм улыбнулся уже искренне, и по этой улыбке я еще кое-что понял о Персии.
        Государства диктаторского типа делятся на два типа. Заметьте, что в перечень этих государств я не включаю монархии, потому что монархи приходят к власти законным путем и в своих действиях руководствуются чувством долга перед государством, перед своими детьми, одному из которых в конечном итоге придется принять власть, и перед подданными, потому что любой хороший, просвещенный монарх понимает: польза его подданных - это польза и государства в целом. Диктатор, в отличие от монарха, приходит к власти незаконным путем, легитимным представителем народа он не является (и понимает это) и в отправлении функций власти опирается, прежде всего, на систематическое насилие. Он понимает, что свой пост сыну он не передаст - потому что там, где свершился один военный переворот, ничего не мешает свершиться и другому военному перевороту - и по той же самой причине он вряд ли умрет в постели. На своем посту он спешно и жадно грабит казну и своих подданных, рассчитывая скрыться, выехать из страны до того, как другой честолюбивый военный или народ в целом скинет его, и последним, что он увидит в этой жизни, будут дула
винтовок расстрельного взвода.
        Но эти государства можно разбить на две большие подгруппы. В первой диктатор и его ближайшее окружение вольны неограниченно творить насилие, в том числе и по отношению к тем людям, которые вооружены и творят насилие от имени власти. А упомянутые вооруженные люди разобщены и признают право диктатора творить насилие и над собой тоже, не помышляя о сопротивлении. Такая страна является страной рабов, где даже оружие и принадлежность к карательному аппарату государства не дает человеку чувства свободы и безопасности. В такой стране, кстати, диктатор имеет шанс умереть в постели и передать власть сыну. Но для этого он должен постоянно и систематически творить насилие не столько над народом, сколько над государственным аппаратом, повергая в страх прежде всего карательный аппарат - военных, полицию и спецслужбы[61]. Если он допустит появление в среде карательного аппарата сильного лидера, это рано или поздно закончится государственным переворотом, а возможно, и гражданской войной. В военном плане такие государства выглядят сильными, потому что диктатор искусственно милитаризует их, создает армию, которая
кажется ему сильной и непобедимой, но на самом деле эти государства слабы и уязвимы. Стоит только иностранной армии вторгнуться в пределы такого государства и в приграничном сражении опрокинуть пусть даже не всю армию, одержать победу, пусть даже не решающую, как государство это начинает рушиться, словно карточный домик. Все дело в том, что все в этом государстве - и в особенности те, кто по чину должен его защищать, - все они поражены страхом. Взращенный годами открытого, разнузданного насилия страх настолько глубоко западает в душу, что там не остается ничего кроме двух чувств: страха и его известной спутницы - ненависти. Когда же становится понятно, что диктатор слаб, что государство слабо и не может себя защитить, страх ослабевает, а вот ненависть, наоборот, многажды усиливается. И вместо того, чтобы защищать свою землю и свою страну, кто-то бежит, а кто-то, пользуясь случаем, начинает мстить другим людям и власти за свой страх. В длительной перспективе такие государства однозначно нежизнеспособны.
        Но есть диктатуры другого типа, где власть диктатора ничем не ограничена только формально. На самом деле она ограничена, ограничена волей тех, кто от имени государства творит насилие: прежде всего - это среднее и частично высшее офицерство. Диктатор является не самостоятельным субъектом политического строя, властвующим над волей всей страны, но всего лишь ставленником и выразителем интересов этой группы лиц, часто действующим согласованно и с учетом интересов крупного купечества или, по крайней мере, его части. В этом случае диктатор может только частично контролировать насилие, творимое в стране этой узкой социальной прослойкой, более того, он сам зависим от этой прослойки и, в отличие от первого случая, не волен над ее жизнью и смертью. Если офицеры и жандармы почувствуют угрозу себе и своему положению, они моментально составят заговор и свергнут диктатора, чтобы поставить другого, который лучше сумеет выразить их волю. Такое государство - это власть вооруженного меньшинства над большинством. И именно таким государством оказалась Персия, я понял это именно сейчас по словам и действиям
жандармского офицера. Он не испытывал особого страха перед верховной властью, перед шахиншахом, и сколько бы врагов ни казнил шахиншах в прошлом, это не изменило сути власти в стране. Этот человек чувствует за собой касту, касту жандармов, которые жизненно важны для выживания режима и которым режим - в целом - не может сделать ничего.
        Может, я и ошибаюсь - в конце концов это захолустье, окраина страны, и власть царящего в Тегеране страха докатывается сюда только слабыми порывами леденящего ветерка. Но, скорее всего, это так.
        Шлем с горе-мотоциклиста уже сняли. Поразило лицо террориста - спокойное и... с улыбкой, да, да, именно с улыбкой. Это был совсем пацан, лет пятнадцати или шестнадцати, упорно пытающийся вырастить на подбородке что-то, достойное внимания, как и многие здесь, числящие себя правоверными.
        - Кто это?
        - Это белудж, - ответил жандарм, - очередной проклятый белудж. Воистину Светлейший слишком добр к этому крысиному племени, следует уничтожить всех белуджей до единого, и наступит спокойствие.
        - Почему он пошел на это?
        Жандарм повернулся ко мне, оторвавшись от разглядывания трупа.
        - Вы и в самом деле не так хорошо знаете нашу страну, сударь. Белуджи - это крысы, они постоянно злоумышляют против властей, убивают солдат и полицейских. Здесь ведется добыча природного газа, и нет месяца, когда они что-нибудь не подожгли бы или не взорвали. Они убили солдата и гражданского и ранили еще одного солдата и нескольких гражданских, и я рад, что жизненный путь этого крысеныша прервался здесь и сейчас. Мы закопаем его вместе со свиньей, чтобы неповадно было остальным. Я дам вам в провожатые машину и двоих полицейских, сударь, они проводят вас до границы остана. Здесь вам и в самом деле нельзя находиться...
        Пистолет, отобранный у меня, мне не вернули. Просто проводили под конвоем из города...
        Так в результате этой глупой истории на улице Захедана я лишился единственного оружия, которое у меня было в Персии. Хотя, если бы даже и не лишился, вряд ли бы оно мне чем-то помогло в будущем.
        Уже на дороге на Керман (полицейские сопровождали меня до границы города Захедан, а потом отстали) я услышал, как звонит телефон. Отправляясь в поездку, я дал наказ не беспокоить меня кроме как по экстренным случаям, но мало ли что могло случиться.
        А вот номер-то и не определен...
        - Слушаю! - сказал я, совершив тем самым правонарушение: нельзя было разговаривать по телефону и одновременно вести машину.
        - Доброго здоровья, поросенок!
        Сначала подумал, что звонит Володька Голицын... через секунду сообразил - кто.
        - Здоровья и тебе.
        - Я могу воспользоваться твоим гостеприимством?
        - То есть? Ты направляешься в...
        - В Одессу. Ближайшие пару дней я проведу в Одессе.
        - Мой дом - твой дом, так будет всегда.
        Воронцовский дворец. Сколько же я там не был?.. Шесть... нет, больше. Сколько же я там не был?..
        - Я бы желал видеть и тебя здесь. Перекинемся картишками, вспомним старые времена.
        Еще с детства мы, тогда еще юнкера и гардемарины, выработали свой, особый язык общения. Перекинуться в картишки - есть серьезная тема для обсуждения, вспомним старые времена - нечто срочное, не терпящее никакого отлагательства.
        - Я вышлю самолет.
        Я бросил взгляд на часы.
        - Часа через четыре я буду в Тегеране.
        - Хорошо. Самолет особой авиаэскадрильи, посадка в Мехрабаде. Удачи.
        - И тебе.
        21 июня 2002 года
        Басра, район Субхайя
        ...И в борьбу не вступил
        С подлецом, с палачом,
        Значит, в жизни ты был
        Ни при чем, ни при чем...
        Ни при чем!
        Басра... Восточный Санкт-Петербург[62]...
        Князь Владимир Голицын поехал сюда по одной простой причине - он знал, что город этот, который он любил и который не раз навещал, он увидит в последний раз.
        С самого начала, еще только ввязываясь во все это, он не знал, не осознавал суть происходящего и думал, что это обычный заговор арабов, направленный на построение независимого арабского государства в тех или иных границах, возможно, при поддержке извне. Какое-то время он подозревал и заговор евреев - те давно грезили о собственном государстве там, где оно у них было две тысячи лет назад, подозревал, пока не встретил Руфь, не узнал еврейских "террористов" поближе. Но он никак не ожидал встретить то, что встретил.
        Любое государство - что маленькое, что большое, - всегда держится на некоторых основополагающих идеях и понятиях, позволяющих каждому конкретному гражданину или подданному в каждый конкретный момент ответить - для чего оно существует, для чего они живут все вместе, а не по отдельности. Это очень важно, чтобы в государстве было нечто такое, что объединяло бы всех. Вопреки расхожим представлениям, Российская империя, как и Британское содружество наций, не была "тюрьмой народов, объединенных штыком солдата, нагайкой казака да веревкой палача", ибо миллиард человек невозможно удержать вместе, в едином государстве ни веревкой, ни штыком, ни нагайкой, если они сами не хотят этого. Штыком и нагайкой держалась Священная Римская империя Германской нации, и то в шестидесятых-семидесятых годах уже появилось на свет первое поколение, считающее для себя нормальным жить в единой стране, а не порознь. Так и в России - все жили вместе, потому что это было просто нормально.
        Одной из скрепляющих сил, держащих вместе единое государство, является элита, или аристократия. От элиты, составляющей по численности от пяти до десяти процентов населения страны, зависит очень многое, ибо никакое общество не может жить без лидера, и даже никакое стадо не может идти вперед без вожака. Элита еще больше, чем все общество, нуждается в единстве, и как единение двух государств или народов начинается с единения элит, так и раскол начинается с раскола в элитах. Государство не может существовать единым целым, если элиты по тем или иным причинам решили разрушить его и растащить куски. Раскол в элите - это самое страшное, это преддверие беды.
        А князь Голицын сейчас видел именно это.
        Прозрение наступило после разговора с однокашником по училищу, прибывшим в Багдад позавчера для прохождения службы. Андрюха... то ли он был пьян, то ли просто расслабился, но он заговорил. Сказал то, что говорить был не должен, всего лишь несколько слов. Но для Голицына, пребывающего в Багдаде уже не первый год, этих слов было достаточно, они одновременно и перевернули его сознание с ног на голову, и поставили все на свои места. Сам собой отпал вопрос, который не давал ему покоя, как столько родовитых аристократов и потомственных военных позволили вовлечь себя в заговор арабов? А теперь он все понял - разом!
        И все же кое-что он не понял, он не смог выиграть у системы даже самый последний в жизни бой. Он думал, что услышанные им слова - всего лишь результат излишне выпитого на жаре, в то время как это было результатом спланированной и тщательно просчитанной комбинации. В самый последний момент он должен был узнать правду, настоящую правду, ту, что для внутреннего пользования, для своих. И потом, вооруженный этой правдой, он должен был сделать всего лишь один ход, тот самый, которого от него ждали, - никакого другого ему сделать не дали бы, пресекли. После этого он становился лишним. Отыгранной картой, которую можно сбросить под стол.
        Это не был арабский заговор. Это не был еврейский заговор. Это был заговор своих, заговор военных и аристократов против Династии, заговор, который вызревал давно и в который были вовлечены уже очень многие. Заговор, имеющий целью установить в стране хунту, военную диктатуру. В Багдаде в него были вовлечены практически все.
        Уже на следующий день он обнаружил за собой слежку, не назойливую и демонстративную, а достаточно профессиональную и плотную, он не знал бы, что за ним следят, если бы не узнал одного из филеров. Тот был человеком из специальной группы криминальной разведки, особого подразделения полиции, курируемого лично Аль-Бакром и занимающегося внедрением в террористическую среду с целью получения информации о предстоящих акциях. Если эти люди занимаются слежкой, они, а не полиция и не контрразведка - значит, на то есть приказ Аль-Бакра. Значит, его не просто подозревают - про него знают все.
        Бежать было бессмысленно, и он отлично это понимал, ему не оторваться от слежки, не вырваться из ловушки Междуречья, этого государства в государстве, и все ходы наружу для него закрыты. Он обречен погибнуть здесь, и все, что он может, - это попытаться передать информацию, пусть через десятые руки, но перепрыгнуть границы, донести, передать сокровенное свое знание, предупредить об опасности. Тогда даже его смерть послужит делу, она докажет истинность переданной информации, и те, кто его убьет, попадут в ловушку.
        Поэтому он сумел-таки передать Руфь, где он ее будет ждать и когда, а на следующий день выехал в Басру.
        Найти повод для поездки было проще простого - как инспектирующий офицер он имел право посещать военные части на территории всего Междуречья. Дежурный офицер подписал командировочное предписание на три дня, предписание на проведение проверки он делать не стал, потому что проверка могла быть и внезапной. Взяв в хозяйственной части разъездную машину, он с утра проехал под Вратами ЕдиненияПоездки по Междуречью в последние десятилетия, когда была реализована программа дорожного строительства, превратились в настоящие полеты. Трасса эта считалась одной из основных в регионе, она шла к глубоководным портам и потому имела пять полос в каждом направлении, десять полос бетонной автострады без единого светофора - только развязки, "клеверные лепестки". Его "Тур" - новенький бронированный внедорожник - держался в третьей полосе движения в ряду огромных фур и трейлеров с оборудованием, а в пятом ряду проносились, обходя их, как застывших в неподвижности, смазанные от скорости молнии - в пятой полосе не было ограничения скорости, и во многих местах можно было "топить" до трехсот. Так многие и делали - на Востоке
были шальные деньги, их тратили легко и свободно, особым спросом пользовались германские и италийские суперкары, способные подолгу лететь на скорости в двести пятьдесят - триста километров в час. Иногда князя навещала недобрая мысль, что все это мотовство - вынужденное, что они живут, как в жерле вулкана с едва присохшей коркой, и каждый помнит, что под ногами - раскаленная магма, и наслаждается жизнью, понимая, что в любой момент все это может быть безжалостно отнято. Блеск отделанных стеклопанелями небоскребов и нищета "бедуинских" кварталов[64], бронетранспортеры и огромные "пустынные" тягачи с бурильными установками, кранами и трубами на полуприцепах, роскошь приемов и ночные жестокие перестрелки на улицах, изысканные наслаждения, смерть и опасность, шелест крупных ассигнаций и лязг передернутого затвора - вот что такое был русский Восток. Здесь они, русские офицеры, в атмосфере насилия, тайного беззакония, зла и жестокости, истинно восточного коварства боролись со злом и не заметили, как стали злом сами. Ибо если долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть на тебя.
        Кто-то должен это остановить, предупредить остальных, еще не сошедших с ума. Даже ценою собственной жизни.
        Князь Голицын перестроился в четвертый ряд, обогнал несколько машин, снова вернулся в третий. Потом сделал это еще раз, пытаясь выяснить, не следят ли за ним. Ничего не произошло - никто не вышел из своего ряда, не попытался ускориться или перекрыть ему путь. Значит, за ним никто не следит.
        Висящий над дорогой в двухкилометровой выси разведывательный беспилотник он, конечно же, не заметил. И не мог заметить...
        В Басру он въехал по западной дороге через район Назрат-Али, по "Корниловскому мосту", который, если бы он был признан мостом, считался бы самым длинным мостом в мире. Все дело было в том, что северо-западнее города река Евфрат шла не сплошным руслом, она растекалась, образовывая крайне соленое, болотистое место, грязь из которого весьма ценилась косметологами во всем мире (только поэтому не осушили до сих пор). И дорога здесь шла над местностью на протяжении десяти с лишком верст, дорожное полотно опиралось на огромные бетонные быки. Она была построена точно так же, как строились мосты, только возвышалась над местностью метров на пять, не более.
        В районе пересечения с каналом, ведущим в Аль-Зубаир, князь миновал западную заставу - блок-пост на дороге, с которого и начинался город. Чрезвычайного положения объявлено не было, поэтому казаки просто маялись на посту бездельем, отдыхая в неизвестно откуда притащенных шезлонгах в тени пляжных зонтиков и своих бронированных машин.
        Хороша служба, нечего сказать. Впрочем, упрекать казаков в отсутствии служебного рвения мог лишь тот, кто сам не тянул пропитанной соленым потом и не менее соленой кровью казачьей лямки.
        Проехав немного дальше - эта роскошная десятиполосная дорога доходила прямо до центра города, до международного аэропорта, где разворачивалась к югу, к порту Умм-Каср, - князь свернул в сторону жилого района Субхайя, где должна была ждать его Руфь.
        Руфь...
        Его отношения с нею были скандальными, верней, могли бы быть таковыми, если бы он афишировал их. Князь по крови, представитель древнейшего рода, офицер - и еврейка, мало того - еще и террористка. Этого набора было бы достаточно для того, чтобы его сослали в какую-нибудь глушь, в самый заштатный пехотный полк, а три четверти его друзей и знакомых при встрече не подали бы ему руки. Несмотря на то что на дворе был уже двадцать первый век, сообщество офицеров-гвардейцев было крайне консервативно и скандальные мезальянсы не приветствовало. А то, что Руфь была еще и членом "Хаганы", вообще ставило ее вне закона.
        Что касается "Хаганы", то Руфь в нее вступила вполне осознанно, правда, Голицын считал, что это произошло по девичьей глупости, а сама Руфь считала это чувством патриотизма. Из всех террористических организаций мира "Хагана" была самой нетипичной, неправильной - создававшаяся как орудие для борьбы за восстановление исчезнувшего две тысячи лет назад еврейского государства, она постепенно переключилась на более насущные нужды - на защиту евреев от посягательств черносотенцев и арабских экстремистов. При этом само движение было расколото на несколько яростно враждовавших друг с другом частей - одни придерживались коммунистических взглядов, другие анархистских, третьи националистических, четвертые антигосударственных. Государство, в свою очередь, жестоко боролось с "Хаганой", хотя она и не представляла такой опасности, как исламское террористическое подполье, и даже могла оказать какую-то помощь в борьбе с ним. Просто все хорошо помнили, как в начале века евреи-коммунисты, снюхавшись с международным еврейским капиталом (Шифф, Кун, Лееб), едва не погубили Россию.
        Им просто было хорошо вместе, в минуты их редких встреч, и то, что у их связи не было никакого будущего, делало это чувство еще острее. Когда они встречались, они не говорили о политике, потому что знали, что к общему не придут и закончится все скандалом. Во время этих редких встреч им достаточно было любви.
        Он зазевался и даже не заметил, как все началось. Он уже искал место, где бы припарковать свою громоздкую бронированную машину, когда впереди с визгом затормозили два неприметных белых "Седана", и сразу несколько человек бросились в толпу, как гончие, почуявшие запах крови. Еще одна машина перекрыла одну из полос движения, кто-то резко затормозил, послышался гулкий стук и хруст сминаемого металла... Он сразу все понял, и за кем пришли, и что будет дальше. Сделать он ничего не мог, только навредил бы - в душе еще теплилась надежда, что это какая-то ошибка, что ее просто проверят и отпустят, что все можно будет повторить в другом месте и в другое время. Но он знал, что никакая это не ошибка, что они пришли за ней, пришли именно сюда, в маленькую подвальную чайхану, где они бывали уже дважды, и теперь они попытаются взять его. А сдаваться им нельзя - он знал, что современные методы дознания не оставляют места мужественному молчанию.
        Крякнув сиреной, еще один внедорожник, уже полицейский, выкатился перед ним, пытаясь остановить его, но он нажал на газ - запас под педалью еще был, - и "Тур" вырвался вперед, гулко стукнув бортом полицейскую машину.
        Теперь - точно все. Маски сброшены.
        Газанув, он попытался прорваться, но поток впереди уже густел, перемигивался стоп-сигналами - перекрывали движение. Отчаянно вывернув руль и своротив капот какой-то не в меру шустрой легковушке, он вывернул влево, на тротуар, люди разбегались от огромного, обезумевшего, ревущего мотором монстра, он свернул в сторону и выкатился в какой-то проулок. Тупик? Нет, сквозной - и то дело...
        Материалы. Надо избавиться от материалов, пока не поздно, если тому суждено произойти - пусть лучше они гадают, что у него было, и что он успел передать, и кому. С этой мыслью он достал небольшую, в стальном корпусе флэш-карту, зажал ее в руке и, выворачивая на улицу, параллельную реке Тигру, на набережную, размахнулся и бросил ее под колеса идущим сплошным потоком машинам.
        Все?
        Нет. Не все...
        Из бардачка он достал телефон - его он купил только вчера, на толкучке, явно краденый, и до сих пор ни разу не включал его и не пользовался. Нажал на "отбой", моля бога, чтобы загрузилось и чтобы жуликоватый торговец не продал ему телефон с неснятым паролем. Есть! Загрузилось! Номер... какой же номер... Номер... а если номер посольства?.. они все однотипные. Номер... можно зайти в справочную службу, но нет времени... придется так.
        Пальцы скользили, срывались с клавиш - новомодные телефоны выпускали с маленькими, причудливой формы клавишами... черт, быстрее...
        Над мостом через Тигру завис вертолет, вниз по тросам скользили десантники. Сверху сказали "Фас!", и началась охота. Охота на человека. Заговор верхов, офицерский заговор - самый страшный, потому что эти люди могут привлекать к делу нижних чинов, просто отдавая приказы и ничего не объясняя.
        Князь пользовался старым кодом, простым, как и все гениальное. На данный момент в русском языке было тридцать пять букв, то есть простая таблица шесть на шесть без одной. Каждая буква обозначается двузначной цифрой, показывающей ее положение в таблице по вертикали и по горизонтали. Только бы он прочел это... иначе он попадет в ту же ловушку.
        Над идущим по набережной потоком машин завис еще один вертолет, громыхнул громкоговоритель - что-то вроде "Остановиться... стреляем на поражение!..". Водители, не желающие никаким образом участвовать в антитеррористической операции, жались к обочинам, выбегали из машин.
        Все! Только это, больше ничего не успеть!
        Князь огляделся и увидел впереди перемигивающуюся синими всполохами мигалок стальную стену, перекрывшую набережную.
        Еще не все! Он сам - носитель информации. То, что он уничтожил носители, еще ничего не значит. Остался самый главный носитель...
        Снайпер спецотряда по борьбе с терроризмом, залегший на крыше одной из машин, блокировавших набережную, уже приготовился стрелять по колесам, чтобы остановить приближающийся внедорожник, как вдруг изнутри брызнуло чем-то темным на стекла, слева, со стороны водителя. Внедорожник начал терять скорость, катясь уже с заглохшим двигателем, потом он ткнулся колесом в бордюр в нескольких десятках метров от перекрывавших движение машин и окончательно остановился.
        - Господин майор, - не соблюдая дисциплину связи, доложил снайпер, - машина остановилась. Водитель, по-видимому, мертв.
        - Первый всем! Приближаться к машине запрещаю! Перекрыть набережную с обеих сторон, удаление от цели пятьдесят метров, никого не подпускать! Выставить оцепление. Третий, снимайте все прочие посты!
        Специалисты из Багдада, которые подошли к машине, прибыли только к вечеру. Потом за отличное проведение операции командовавшему ей майору была вручена медаль "За усердие". Счастье, что он так и не узнал, кто в действительности был ее целью, ведь он не имел злого умысла, он просто исполнял свой долг...
        Сообщение, конечно, установили, благо вся сотовая связь находилась под плотным контролем в связи с повышенной террористической активностью. Остановить его передачу не смогли, но установить установили.
        22 июня 2002 года
        Висленский военный округ, сектор "Ченстохов"
        Село
        Отправив восвояси полициянтов и военных контрразведчиков, сдав машину со всем (или почти всем) захомутанным добром представителям Круга, казаки снова принялись за старое. Засады, разъезды, блок-посты на дорогах, прочесывание в лесах. Совершенно случайно наткнулся на нычку в лесу Королев со своей группой - один из казаков чуть не провалился в выкопанный блиндаж. Три тонны спирта, как с куста. Еще нашли прямо в лесу на вырубках что-то, напоминающее взлетные полосы для дельтапланов. От греха подальше - перекопали.
        Что же касается Велехова и его пластунской группы, то с ним случилось самое страшное, что могло случиться. Распоряжением из Варшавы его буквально привязали к психованной польке, майору Эмили Кристич из Таможенного корпуса. И через несколько дней такой вот житухи сотник готов был на стену лезть...
        В этой даме неприятно было все. Ее визгливый голос, ее постоянная готовность к обороне, ее безумная любовь к Польше, которая выражалась в охаивании всего русского. Наконец, ее преотвратные духи, резкие и настойчивые, которые она лила на себя чуть ли не флаконами...
        За все время, пока они мотались с этой дамочкой по городам и весям, сотник полностью истрепал свои нервы, сжег немало бензина, потратил впустую немало времени и изъял чуть больше двух тонн спирта в трех нычках. Еще в одном месте спирта не было, зато были деньги. Много денег - под полмиллиона злотых.
        Результат был более чем скромный, сотник считал, и не без оснований, что самая эффективная тактика в данном районе, которая только может быть, - скрытно выдвинуться к какому-либо населенному пункту, ночью войти в него и проверить, кому где не спится. Не спится - значит, переваливают контрабанду, известное дело. Первый же его разведвыход, тщательно спланированный, принес улов - восемь тонн спирта. По мнению Велехова, подобный же улов или даже больший будет почти в каждой деревне, нужно только сменить оборонительную тактику на наступательную. Вместо этого он и вся его группа по распоряжению сверху мотались туда-сюда с этой проклятущей бабой, причем все вчетвером. Он даже попытался добиться того, чтобы с бабой мотался он один, а остальные трое работали, но ему отказали по непонятным причинам.
        Неэффективно использовали и выделенную технику. На бронетранспортерах, оснащенных новейшими тепловизорами, тупо патрулировали местность. Это, конечно, тоже дело, но намного эффективнее было бы их скрытое ночное передвижение и использование в засадных действиях. Пулемет КПВТ в засаде - страшная штука.
        - Господин сотник!
        Сотник дернулся, отвлекаясь от своих невеселых мыслей. Про волка речь, как говорится...
        - Я закончила здесь. Можно выдвигаться.
        Откуда слов таких набралась - выдвигаться? Не иначе, фильмов насмотрелась.
        - Куда прикажете, мадам?
        Майор Кристич по-хозяйски устроилась на заднем сиденье, где уже клевали носом Петров и Певцов. Рядом с сотником, на переднем пассажирском то же самое проделывал и Чебак - за руль они садились по очереди, а эта мадам как будто и спать не хотела совсем.
        - В расположение. На сегодня все.
        - Слушаю и повинуюсь... - сотник завел мотор.
        Снова дорога. Проклятая, пыльная дорога с полями и перелесками. Сотник специально выбирал такие дороги, чтобы запомнить их и осмотреться на местности, может, что интересное удастся увидеть. Чертова дорога, чертовы поляки. Еще немного так - и он будет писать наказному атаману о том, что здесь творится. Видано ли дело - четверым казакам с бабой возиться...
        Зараза!
        Колесо попало в промоину, всех неслабо тряхануло...
        - Кого везешь, дрова аль казаков?!
        - А тихо всем!
        - Башкой зараз стукнулся... шишка, мабуть, взыграет, а то и сотрясение мозга.
        - Сотрясение чего???
        - Мания величия...
        - Цыц! Взгакались, как бабы!
        Тряская дорога надоела и самому сотнику, а посему он вывернул руль и направил внедорожник к наезженной дороге, прямо через поле.
        - Вы топчете хлеб, посаженный крестьянами... - как бы невзначай заметила Кристич.
        - Нехай, не обеднеют! - сотника раздражало все и вся, злоба копилась в душе как мутный, сивушный осадок на дне четвертушки самогона. Хотелось набить кому-нибудь морду. После того ночного боя, после похорон у сербов, на которых присутствовали все свободные от дежурств казаки, он так и не оправился...
        Только выехали на дорогу - зазвенела рация. Сотник выругался про себя, нащупал гарнитуру, нацепил на голову.
        - Город-один на приеме.
        - Город-один, сообщите свое местоположение и статус, прием!
        - Я Город-один, двигаюсь по направлению к базе, примерно в десяти километрах на север по дороге. Расчетное время прибытия тридцать минут, помощь не требуется.
        - Добро, конец связи.
        - Заедем? - Кристич показала на кавярню, когда до родной части было уже километров пять и они проезжали через городок...
        Кофе сотник не любил - непривычны казаки к кофе и прочей дряни. Но башка и впрямь, как чугунная, мабуть, поможет...
        - Добре. - Велехов повернул руль.
        В кавярне, как только они вошли, сразу стихли все разговоры. Будто отрезало, только что о чем-то говорили, перетирали местные сплетни, обсуждали футбольный сезон и успехи разных команд, а тут тишина. Мертвая.
        Однако сотнику было не привыкать, на Восточных территориях ему доводилось бывать в местах и похуже. Восточные территории вообще были намного более опасным местом, чем принято это признавать на государственном уровне. Да, большую часть населения их удалось перековать. Ну, скажите - зачем, например, высококвалифицированному оператору атомного энергоблока, будь он араб и мусульманин, у которого есть стабильная и высокая зарплата, большая квартира и дети, одна-две машины, поддерживать террористов? Если придут к власти исламские экстремисты, ничего, кроме молитвы по пять раз в сутки, казней на площадях, крови и смерти, не будет. Запретят смотреть телевизор - это от иблиса. Запретят носить нормальную одежду - от иблиса. Запретят женщинам ходить без паранджи - только попробуй, забьют камнями. Но от пяти до тридцати процентов населения (в разных местах по-разному) по-прежнему оставались такими же, какими были раньше, - темными, неграмотными, забитыми, фанатично верящими в Аллаха. Приходилось силой заставлять отдавать детей в гимназии - сам сотник лично видел бронированные автобусы, собирающие детей и
потом развозящие по домам. Приходилось силой заставлять их проходить медицинские осмотры у нормального врача, а не у знахаря. Да много чего приходилось делать силой...
        И вот там-то было все - и выстрелы из-за угла, и ненавидящие взгляды, и мертвая тишина при твоем появлении. И вспышки насилия - внезапные, никем не прогнозируемые, большей частью происходящие в пятницу, после намаза. Последняя произошла, когда еврейский пацан изнасиловал маленькую арабскую девчонку лет десяти - тогда казаки не справились. Пришлось вводить войска. То, что пацану этому дали пятнадцать лет каторги, местных "исламских правоведов" не успокоило, они требовали смертной казни пацана через выдачу родственникам потерпевшей и выселения всех евреев. Из-за одного молодого придурка, наказанного, как полагается по закону, погибло больше двадцати человек...
        И тут тоже могло произойти всякое. Их четверо, у них оружие и специальная подготовка. Против них - гражданские, пусть их больше раз в пять, но...
        В том-то и дело, что гражданские. До бунта, до массовых беспорядков - рукой подать. Как же - казаки поляков в кавярне побили. Или, не дай бог, постреляли. Тут уж "Хей, кто поляк - на багинеты!"Ситуацию разрядила Кристич. Уверенно подошла к хозяину заведения, поговорила с ним по-польски, потом показала рукой на дальний столик:
        - Сюда, господа казаки...
        Сотник отметил, что недалече - запасной выход, видимо, в подсобку, где напитки и харч. Если что...
        Принесли кофе - в маленьких, на один глоток, чашках, по-европейски. Казакам тоже это непривычно - обычно они пили чай с травами, а в качестве посуды у них были гильзы от гаубиц, переделанные под кружки. Мало у какого казака не было такой кружки и еще армейской ложки из набора для выживания. Дюже удобная и маленькая, в карман можно спрятать...
        - Приятно чувствовать себя оккупантами? - поинтересовалась Кристич, смакуя напиток.
        Чебак было вскинулся, но Велехов одним взглядом осадил его.
        - Вот что, пани... - негромко сказал он, - я здесь не оккупант и никогда им не был. Вы с вашими воплями про оккупацию в печенках у меня сидите. Вы падлы, таскаете здесь контрабанду, наркоту, спирт, все это продаете русским, зарабатываете на этом. Русские дают полякам деньги, и они на эти деньги обустраивают Польшу. Варшава - ничуть не хуже Санкт-Петербурга обстроилась, русские, все, кому свободы не хватает, едут сюда. У Польши ни производства нет особого, кроме того, что русские здесь построили, ни полезных ископаемых, только неподлеглости - хоть лопатой загребай! Вы все живете на наши деньги, если бы не Россия, были бы захудалым панством между двумя великими державами. А если б возбухнули с вашими рокошами, тут бы вас и прихлопнули, как муху на окошке, не одни, так другие. И при этом вы, гады, искренне, до зубовного скрежета ненавидите русских. Надо вам, чтобы как в Австро-Венгрии? Чтобы за слово по-польски вас батогами пороли? Так будет, дождетесь. Давайте, устройте очередной ваш рокош! Рокошане сраные! В какой курень ни зайди - у кого спирт, у кого стволы, у кого еще чего! Я только этого и жду
- чтобы по хатам вашим пошмонаться как следует. Чтобы навек запомнили! Прадеды наши ума вам не вложили - так я зараз вложу!
        Над столом повисло молчание...
        - Эй, хозяин... - по-русски крикнул сотник на всю кавярню, - еще нам налей!
        Выпили еще кофе. Потом сотник отодвинул стул, глянул на часы.
        - Поехали зараз... К обеду на базу поспеть надо, а то сухпаем дневать надоело. Чебак, ты поведешь.
        - Есть.
        Вышли, и сотнику что-то не понравилось. Сразу - вроде бы обычный польский городишко, ничем не примечательный, относительно знакомый, потому что бывали здесь и не раз, сонный, потому что большая часть местных обитателей трудится по ночам...
        И все-таки что-то было не так. Велехов не знал, что именно, он просто чувствовал. Простой казак отмахнулся бы от своих предчувствий и пошел дальше. Но Велехов не был простым казаком. Без малого восемь лет в командировках на Востоке сделали его крайне наблюдательным и чувствительным к мелким, почти незаметным признакам надвигающейся беды. Другие на Востоке просто не выживали.
        Протянув руку, он тормознул идущего за ним Петрова. Еще раз внимательно огляделся. И все понял...
        - Чебак, стоять!!!
        Все-таки армия кое-что, но дает. И эта шагистика - тупое разучивание строевых команд на плацу, когда командир добивается автоматического выполнения уставных команд, - она не просто так введена в программу подготовки. Во время боевых действий, особенно, если это не масштабные боевые действия с армией противника, от одного человека не так уж и много зависит, а в борьбе с терроризмом крайне важно, чтобы любой исполнитель выполнял команды совершенно автоматически, не задумываясь. От этого может зависеть и жизнь исполнителя, и жизнь всех членов группы.
        Чебак, уже почти дошедший до машины, замер на месте.
        - Ко мне! Бегом!
        - Что произошло? - недоуменно спросила Кристич.
        - Вызывайте полицию. Где-то здесь бомба.
        - С чего вы...
        - Бегом, я сказал!!! Петров, Певцов, Чебак - встаем в оцепление на площади, чтобы никто не шлялся.
        Полициянтов - специальный взрывотехнический отдел - пришлось вызывать из самого Ченстохова, ждали больше часа. За это время поляки стали проявлять ропот, однако выйти на площадь и проверить на своей шкуре, есть ли там бомба, никто не решался. Слово "бомба", которое в русском и польском языке произносится одинаково, горячие головы остудило надежно.
        Взрывотехники прибыли на небольшом местном фургончике "Жук"- Цо ту трапилось?[67] - старший группы, невысокий, усатый, коренастый, с брюшком подошел к ним.
        - Бомба здесь. Машину нашу проверьте.
        Взрывотехник молча кивнул, пошел назад.
        Скоро сказка сказывается, а дело делается еще скорее. Опустив блестящие алюминиевые сходни, взрывотехники скатили на землю небольшой трехосный, похожий на детскую игрушку увеличенного размера вездеходик. Выделялась система наблюдения с тремя объективами, в том числе одним выдвижным, и руки - их здесь было две, а не одна, как на других подобных роботах. Две блестящие металлические руки-манипуляторы.
        Скатив вездеходик на землю, взрывотехники достали большой пульт с антенной. Старший группы сел на подножку фургона, робот немного покатался туда-сюда, подвигал манипуляторами, потом бодро покатил к "Егерю" казаков. Подкатился с одной стороны, посмотрел, отъехал. Подъехал с другой...
        - Матка бозка...
        Робот остановился, старший группы положил пульт на место, поискал взглядом казаков. Увидев, приглашающе махнул рукой...
        Видно было плохо - темно, да еще робот свет заслоняет, да камера плохая, устаревшая. Но то, что под днищем что-то есть, проглядывало отчетливо.
        - Это что? - спросил сотник.
        - Это... - командир группы взрывотехников тоже перешел на русский, видимо, из уважения, - это похоже на пластит. И его на вас не пожалели - килограмма три, по виду. Граммов двести-триста на обычную машину хватит, ну, полкилограмма, но не три.
        - До Луны долетишь, - неуместно сострил Певцов и осекся под взглядом сотника.
        - Надолго тут?
        - На час, как минимум. И то не факт, что сделаем чисто. В машине есть что ценное?
        - Особо нет. Правда... спецоружие там. Не хотелось бы... на мне записано.
        - Что за оружие?
        - Винтовка. Крупнокалиберная. И пулемет.
        - Взрывчатые вещества?
        - Патроны только.
        - Господин казак... а как вы поняли?
        - Чего?
        - Что бомба здесь.
        Велехову отвечать не хотелось.
        - То тебе надо?
        - Мы же взрывотехники. Интересуемся...
        - Ладно... Это с Востока еще. Надо смотреть, что происходит вокруг. В таких местах все все знают. И принимают меры. Я вышел - будний день, а на площади народа почти нет. Пан градоначальник лавочку свою закрыл, и пан цирюльник - тоже. И в магазине витрины ставнями закрыты. Это в будний день, когда самая работа. На Востоке, если лавочники лавки посреди дня закрывают, жди беды.
        - Господин сотник! Господин сотник!
        Захолонуло под сердцем. Сотник повернулся, нашел взглядом пробивающегося сквозь оцепление казака, спрыгнувшего с подъехавшей машины.
        - Что, казак?
        - Господин сотник, Петр Михеевич...
        Вид у казака был такой, что становилось дурно.
        - Что, да говори, не трави душу!
        - Петр Михеевич! Есаула зараз вбили!
        - Как вбили?!
        - Насмерть! На дороге!
        Слов нет...
        - Петров!
        - Я!
        - За старшего. Смотри за машиной!
        - Есть!
        - Поехали...
        Есаула Дыбенко, коменданта сектора Ченстохов, убили на пятом километре дороги на Вроцлав, на повороте. Дорога была ходкой, шестиполосной, но террористов это не остановило. Ошибкой есаула было то, что он ехал в крайне правом ряду, надо было в среднем, прикрывшись с обеих сторон машинами. Но и это вряд ли бы его спасло - если серьезно решили убить, убьют, поезжай, как хочешь.
        Расстрелянный из пулемета "Егерь" стоял на обочине, наполовину съехав в кювет. Полициянты перекрыли одну из полос движения, пробка была страшная, добираться пришлось по обочине. На фоне бело-зеленых полицейских машин камуфляжем выделялись несколько казачьих "Егерей" и "Выстрелов"...
        Когда остановились, сотник выскочил из машины, побежал вперед.
        - Куда! - Один из полициянтов, стоящих в оцеплении, перегородил ему путь.
        Велехов с ходу сунул ему в морду, хорошо сунул, от души, так что поляк только челюстью лязгнул, заваливаясь на пропитанный соляркой щебень обочины.
        - Ах ты, курва!
        Несколько полицейских бросились к нему. Но сотнику это было только в радость. Подходите, падлы, хоть так душу отведу!
        - Стоять! Стоять всем, ну!
        Подбежали казаки, и быть бы вселенской свалке, если бы не Чернов. Достав пистолет, он дважды выстрелил в воздух - и все замерли, словно спало бесовское наваждение...
        - Стоять! Велехов, ты что, охренел в атаке? Ко мне!
        Полициянты, не желая драться с казаками, расходились по сторонам...
        - Как? - коротко спросил Велехов, но подъесаул его понял.
        - Сначала пулеметчик отработал. Потом снайпер. Чисто. Он в машине один только и был.
        Снайпер был, наверное, уже излишним. Схема простая до безумия. Пулеметчик останавливает машину, стреляя по моторному отсеку. Потом по остановившейся машине и тем, кто в ней находится, работает снайпер. Минута - и отход. На Востоке такого уже нет, на Востоке все машины, что казаков, что армейские - в броне, даже фугас - и то не каждый такую возьмет. А тут - тут же, мать вашу так, не война!
        Или война?
        - Пойдем. Еще кое-что покажу...
        Пулемет террористы бросили на месте акции, снайперскую винтовку забрали с собой. Это указывало на высокий профессиональный уровень привлеченного к акции снайпера. Если для пулеметчика есть хороший пулемет и плохой пулемет, то для снайпера есть своя винтовка и есть чужие. Ни один профессиональный снайпер не бросит просто так свою "верную подругу", понимая, что к другой придется привыкать, и привыкать долго. Снайперская винтовка - для снайпера, настоящего снайпера - как живое существо.
        А пулемет был знакомый. Тот самый MG-3, короткий. Для прицеливания по движущейся цели на него установили современный открытый прицел типа "Красная точка", из тех, которые применяются в армии Священной Римской империи, в рейхсвере.
        Сотник посмотрел на пулемет, поднял глаза на Чернова.
        - Тот самый?
        - То-то и оно. Я успел с войском связаться, они номера сверили. Это оружие из одной и той же партии. Часть перехватили мы. А часть - вот она. Здесь.
        Велехов отвернулся, перепрыгнул канаву, пошел вверх по склону, не обращая внимания на суетящихся полицейских. Место, откуда стреляли, он нашел почти сразу - на склоне, в траве, травой замаскировали два неглубоких окопчика, отрыли их, видимо, ночью. И хорошо, падлы, отрыли - земли разбросанной поблизости не видать. Значит, утащили землю и где-то разбросали, чтобы не демаскировать позицию...
        Присев на корточки, сотник прикинул. Угол обстрела прекрасный, если учесть скорость на трассе, цель будет находиться в зоне поражения, как минимум, двадцать секунд. Скорее всего - там, дальше по трассе, стоял наблюдатель. Да, конечно, стоял - в километре придорожная кавярня и заправка, сам видел. Заметив машину с казаками, он сообщил, и у засады было время как следует подготовиться. С подготовленной позиции они не промахнулись, да и грех было промахнуться с такого расстояния из такого оружия. MG-3 был хоть и тяжелым, но практически не имел отдачи, с восьмисот метров можно было всадить очередь в небольшую мишень. Казаки, кто на территориях служил, часто предпочитали этот пулемет родным Дегтяреву и Калашникову, если патроны удавалось раздобыть.
        Причем с этой позиции можно было достать машину не столько в крайнем ряду, но и в любом из двух других, поскольку окопчики господствовали над местностью. Интересно, охотились специально за есаулом или просто хотели убить любого казака? Да кой черт любого - стали бы они стрелять по машине, в которой был всего один казак? За ним охотились, за есаулом. А заодно и сотника Велехова с группой решили прибрать, миной.
        Кристич? Раньше сотник думал на нее, но теперь кое-что не вписывалось. Если бы он сел в машину, она бы тоже села, она шла вместе с ними и вместе с ними собиралась ехать в расположение. Вместе бы и взлетели на воздух.
        Но ведь именно Кристич предложила заехать и выпить кофе, ведь так?
        - Заедем?
        - Добре...
        Или ею просто решили пожертвовать - как пешкой в игре, разменяв ее на казаков?
        Ничего не придумав, сотник пошел вниз.
        - Мою группу чуть на воздух не подняли, слыхал?
        - Слышал уже... - кивнул Чернов, - по связи передавали.
        - А теперь еще и это. Совпадений много.
        - Каких?
        - Не соображаешь? Кто мог знать, где мы будем, чтобы подложить взрывчатку в машину? Кто мог знать, куда и когда поедет Дыбенко? Кто убил Вацлава-контрабандиста в расположении? Это мог сделать только кто-то из своих.
        - Город-один, сообщите свое местоположение и статус, прием!
        - Я Город-один, двигаюсь по направлению к базе, примерно в десяти километрах на север по дороге. Расчетное время прибытия тридцать минут, помощь не требуется.
        - Да брось.
        - Да не брошу. Слишком много совпадений, господин подъесаул. Среди нас - предатель.
        Ночь на 22 июня 2002 года
        Российская империя, Одесса
        Набережная
        Какой все-таки удивительный город - Одесса. Еще утром... уже предыдущего дня я сел за руль, махнул через всю Персию, потом черт толкнул в перестрелку ввязаться, потом обратно, потом - самолет. И вот теперь - ночная набережная Одессы, Приморский бульвар, гудящая совсем как днем, и совершенно не чувствуешь никакой усталости. Просто удивительный город.
        Естественно, на набережной мы были инкогнито - не стоило афишировать. Просто два господина, один в военной форме, другой в гражданском. Надевая свой старый, местного, кстати, пошива, хотя и из венского, едва ли не лучшего в мире шерстяного материала, я обнаружил, что мне он более чем впору, даже слишком. Это радует, некоторые старшие офицеры с каждой новой ступенью табели о рангах заказывают себе новую форму исключительно потому, что прежняя уже не налезает.
        Поет фонтан, шумит Одесса...
        Как хорошо-то... Мало городов, где бывает так хорошо, где не нужно иметь глаза на затылке, где не нужно подозревать ближнего своего в подлости и двоемыслии, где не стоит ждать выстрела из-за угла. Да, я сам выбрал свой путь, и этот путь страшнее любого кошмара, но все равно хочется хоть иногда просто пройтись по набережной, посмотреть на искрящиеся веселым разноцветьем фонтаны, на шумящую в саду генерал-губернатора публику. На молодых дам, в конце концов, благо они здесь, как и в любом портовом городе, из-за многолетнего смешения самых разных кровей - самые прелестные. Уж кому как не юнкерам и гардемаринам Его Величества, почти каждое лето до совершеннолетия проводившим в Одессе, этого не знать...
        - Помнишь, как мы тогда молдаванским наваляли... - спросил как-то невпопад я, просто в голову пришло.
        - Вообще-то нам пришлось сматываться, - ответил Николай, раскланиваясь с кем-то.
        - Так ведь от городовых, а не от этих.
        - А потом твой дед моему papa нафискалил, и мне пришлось до конца лета из дома ни ногой и учить французский к тому же.
        - А все равно правильно тогда поступили.
        - Да, правильно...
        Может быть, неправедно то, что мы творим? Может быть - ну их, оставить всех в покое. Может, когда наследник Престола без охраны (а ее у нас не было) прогуливается по набережной Одессы - это и есть нормально?
        Нормально-то нормально. Вот только не стоит забывать некоторых истин. Одна из них гласит: если ты не пойдешь на войну - война пойдет на тебя. Не мы начинали. И заканчивать - тоже не нам!
        - Papa прочитал твои донесения... - сказал Николай и снова прервался на то, чтобы раскланяться с двумя какими-то уж очень симпатичными дамами.
        - Знаешь их?
        - Нет. Но не прочь был бы узнать поближе... - отшутился Николай.
        - Ты теперь солидный господин, обремененный семьей...
        - И скоро в семье будет пополнение... - Николай осекся, - извини.
        - Да ничего...
        Ни я не задал вопроса, ни Николай не попытался что-либо сказать. Для нас обоих эта тема - как мина на неизвлекаемости в земле. Лучше поставить флажок и обойти стороной, как можно дальше.
        - Поздравляю! Когда?! Что раньше не говорил?!
        - Мария скрывала. Просила и меня. Представляешь - она до сих пор сама водит машину и записывает телепередачи.
        - Запрети ей это. Ты же глава семьи.
        - Командовать одной дамой сложнее, чем целым батальоном разведки.
        Проблемы, значит, у нас схожие.
        - Пошли, по этому поводу съедим по мороженому.
        - Пошли.
        Мороженщики здесь продавали эскимо на старый лад - с больших двухколесных тележек. Одна из них, к которой мы подошли, стояла прямо под фонарем. Мороженщица привычно приняла у нас деньги, достала из пышущего холодом ящика два больших, старомодных эскимо на палочке, даже без обертки...
        - Пожалуйста, господа хорошие...
        С этими словами она взглянула на нас и... замерла.
        - Ваше...
        Николай приложил палец к губам.
        - Тс... Мы хотим сохранить инкогнито, уважаемая. Сие возможно?
        - Конечно, конечно...
        - Завтра об этом будет трепаться вся Одесса.
        - Еще сегодня, знаешь же...
        - Наверное, ты прав.
        Мороженое и впрямь было вкусным - таким, каким только может быть сделанное по старомодной технологии мороженое, которое продают на набережной Одессы в жаркую летнюю ночь. Точно такое же мы ели в детстве и так же покупали его у мороженщиков.
        - Ты говорил про отчеты.
        - Да, отчеты. Papa очень обеспокоен. Признаться, он не ожидал такого.
        - Увы, я пишу то, что и в самом деле есть.
        - Это наш вассал.
        - Пока. Если произойдет взрыв, а он обязательно произойдет, у нас не будет вассала. У нас будет разорванная на части страна.
        Николай немного помолчал.
        - Сколько у нас времени?
        - Несколько лет. Не больше.
        Ни один человек, в том числе и я, не мог в те дни предположить, сколько времени осталось на самом деле.
        - Несколько лет...
        - Не больше. Если не спускать пар, рано или поздно все взорвется.
        - Но прогресс...
        - Прогресс - это не волшебная палочка. Он сам по себе неспособен вылечить больное общество и уродливую систему власти. То, что там происходит, - это легитимное насилие вооруженного меньшинства над большинством. Такие государства не могут держаться на длинных отрезках времени, рано или поздно наступает конец. Пока мы еще можем провести управляемый кризис и не допустить взрыва.
        - Каким образом? Ты не написал.
        - Я опасаюсь, что эти письма попадут не в те руки. Не все мысли следует доверять бумаге. По моему мнению, единственный выход - включить Персию непосредственно в состав Империи. Всю систему власти надо строить заново.
        - Вот как?
        - Да. Это единственный выход, другого нет. Тамошнее общество очень больно, потребуется не одно поколение, чтобы загладить нанесенные раны.
        - А принц Хусейн? Насколько известно papa, вы с ним даже друзья.
        - Друзья. Но истина дороже. Он вырос в этом же обществе, с совершенно изуродованной системой моральных ориентиров. Там все настолько привыкли к своим ролям - мучеников, жертв, палачей, - что просто не знают, как жить по-другому. Исполнение законов зиждется не на уважении к ним, а на страхе. Отправление власти зиждется на еще большем страхе. Ты должен лучше меня понимать, что страх не вечен...
        - Понимаю...
        Николай надолго ушел в себя, о чем-то размышляя. Впереди светилась огнями Графская пристань.
        - А как быть с твоим последним посланием? Ты предлагаешь провести операцию в Афганистане против противников шахиншаха.
        - Я не отказываюсь от этого. Противники шахиншаха ничем не лучше его самого, даже хуже. Это фанатики и террористы самого худшего пошиба, они поддерживаются известными силами за рубежом. Их цель - дестабилизировать весь регион, используя Персию как первую цель для удара, как наиболее уязвимое звено. Мы не можем позволить им сделать это, нельзя считать волков своими друзьями, даже если они разорвали твоего врага.
        Николай снова надолго ушел в себя.
        - Papa дал мне карт-бланш на применение силы в отношении Афганистана, - произнес наконец он, - он сказал, что я волен делать все, что подскажет мне моя совесть. Ты видел наркоманов?
        - Ну...
        - А я видел. Не далее как вчера я посетил страстоприимный дом, чтобы понять. Владыка Петр сопровождал меня... они там помогают. Это жутко. Это наши, это мои, черт побери, подданные - и их убивают этой дрянью. Там был пацан четырнадцати лет, Саша, там был пацан четырнадцати лет от роду!
        - Кое-кто считает, что благотворительного бала со сбором средств будет достаточно для решения этой проблемы.
        - Кое-кто, но не я. Я принял решение выжечь эту дрянь каленым железом. Мне наплевать на границы... наших предков они никогда не останавливали. Когда рыцари шли в свои Крестовые походы, им было наплевать на границы.
        - Сейчас не одиннадцатый век.
        - Ты прав. Сейчас намного хуже. Тогда, по крайней мере, вызывали на поединок, в семнадцатом веке проблему решали кинжалом или шпагой, в двадцатом веке стреляли в спину, а сейчас... они даже стрелять боятся, они травят нас этой дрянью и считают, что их спасут граница, суверенитет и покровительство. Ты знаешь, сколько пропало детей?
        - В смысле?
        - В прямом. Я заказал справку. В Туркестане процент исчезновения детей выше, чем в среднем, примерно наполовину.
        Я пожал плечами.
        - Туркестан всегда жил своей особенной жизнью. Ты служил там и лучше меня знаешь, что наша власть там - иллюзия.
        - Дело не в этом. Пропадают дети, приехавшие туда на отдых или на экскурсию. Только за последний год - тридцать семь случаев. Я уверен, что их переправили в Афганистан и продали там как рабов! Будь я проклят, если позволю кому-то воровать детей и торговать ими.
        - Для чего ты это мне говоришь? Тебе нужна помощь?
        Николай выбросил палочку от эскимо в море одним яростным движением. Если бы это увидел городовой, не миновать бы нам штрафа и наставительной беседы.
        - Нет... Просто это разрывает меня изнутри, не выговорюсь - сдохну. Это очень сложно - держать всю эту грязь в себе.
        - Понимаю.
        - Скажи, то, что ты предложил, - это действительно необходимо?
        Вот так вот, дорогой мой друг с детства Николай. Становишься настоящим царедворцем. Теперь, ответив, я должен буду отвечать за свои слова своей честью и добрым именем. А честь - она одна.
        - Необходимо. Увы, это необходимо, я так считаю. Удар по оппозиционерам позволит нам выиграть время. Их альтернатива ничуть не лучше, она много хуже. Но это решит только одну проблему из множества. Надо готовиться к передаче власти.
        - Нужна она кому-то... эта власть, - горько произнес Николай. - А что происходит в Багдаде?
        - На этот вопрос сейчас я тебе не смогу ответить. Пока не смогу, я сам не понял до конца. Но уверен в одном - ничего хорошего...
        Господи... как не хочется возвращаться туда... в Тегеран, в Багдад... Это только будучи только что выпустившимся из учебки лейтенантом, ты мечтаешь о войне... а став старшим офицером, ты ее просто ненавидишь.
        Но если ты не идешь на войну - война придет к тебе. Сюда, в Одессу, на Графскую пристань, на Набережную. А этого допустить нельзя. Пусть в Империи будет как можно больше мест, куда никогда не дотянется война.
        24 июня 2002 года
        Варшава, Нова Прага
        Авеню Ягеллонов
        Еще раз проверить револьвер. Черт, как мальчишка....
        Куда тебя несет, дурака?.. Вызови полициянтов!
        Нет! Надо разобраться самому.
        Конечно же, он не выдержал... Не сдержался. Не смогла гордая польская кровь не вскипеть. Такова уж польская натура - когда поляки перестанут быть вспыльчивыми, они перестанут быть поляками.
        Спалился он глупо, на пустяке. Она пошла в ванную, а он, польский шляхтич из рода Комаровских, залез в ее сумочку. Может быть, специально, а может - и нет, но она появилась в комнате совершенно бесшумно, когда он этого никак не ожидал.
        - Что ты делаешь?
        В голосе пока не было гнева - только удивление. Можно было бы, конечно, отбрехаться, сказать, что ищу что-то - от маникюрных ножниц до упаковки презервативов. Но пальцы именно в этот момент наткнулись на предательский маленький пакетик. И тут кровь вскипела...
        - Ищу кое-что.
        - Вот как? В моей сумочке? И что же ты ищешь?
        - А вот это!
        Проклятая дрянь упала на ковер между ними, будто разделяя. Разрушая то, что было между ними, то, что связывало их двоих. Это построить - сложно. Разрушить - да в одно мгновение.
        - Зачем тебе это надо?! Ответь, зачем тебе это надо?!
        Когда он приехал сюда, он ведь целую речь приготовил. Гневную. Обвинительную. Назидательную. Наркотики - это вред, как бы банально это ни звучало. Наркотики убивают людей. Но сейчас, когда она стояла напротив, а между ними лежал этот проклятый пакетик - вся патетика вылетела из головы, остались только обрывки фраз. Гневные. Злые. Отрывистые.
        Елена постарела. В одно мгновение. Глаза стали узкими и какими-то злыми, на лице прорезались морщины. Словно прекрасная девушка, которую он обнимал несколько минут назад, разом превратилась в злую ведьму-старуху. Он никогда не видел ее такой.
        - Пшел вон!
        - Не уйду! Не уйду, пока не ответишь, где ты это берешь! Ты понимаешь, что это - смерть! Это убьет тебя, матка боска, как ты этого не понимаешь?!
        - А кто ты такой, чтобы меня учить?! Отец? Муж? Пшел вон! Не желаю тебя видеть!
        - Где ты это взяла?!
        Вместо ответа в графа Ежи полетел бокал, затем еще что-то. И то и другое он отбил. Потом он схватил ее - Елена оказалось на удивление сильной, она билась в его руках как безумная, выкрикивая самые страшные проклятья и ругательства. Графу Ежи удалось отделаться сравнительно легко - несколькими царапинами на лице и несколькими синяками. Связав ее своим ремнем, он бросил ее на диван. Каким-то образом ухитрился надеть брюки, рубашку, потом вывернул на ковер ее сумочку - так и есть. Еще пакетик был неопровержимым свидетельством обвинения.
        - Говори!
        Граф схватил пакетик, оторвал край.
        - Говори!
        - Пшел вон! Пся крев! Не трогай, ненавижу!
        Граф Ежи наклонил пакетик, и белая дрянь посыпалась на ковер. Когда один пакетик опорожнился, граф взял второй, надорвал.
        - Говори, а то лишишься и этого!
        - Москаль, пшел вон!
        На какой-то момент ему пришла в голову идея притащить ее в поместье, там был действующий костел в селе. Капеллан Подольский поймет, если он скажет правду, в конце концов, он же его и крестил. Обвенчает, а дальше что муж с женой делает - то его дело. Отсидится в поместье месяц-другой, переломается, бросит эту поганую привычку.
        Но бросит ли? Граф Ежи мало знал про наркомафию, но слышал, что наркодилеры никогда не оставляют свои жертвы в покое. У каждого налаженная сеть, каждый клиент - ценен. Найти хорошего клиента с деньгами очень сложно, полиция следит за этим делом, можно нарваться на полицейского осведомителя, и тогда - от пятнадцати до двадцати лет каторжных работ. Не всю же жизнь она будет отсиживаться в поместье, вернется в Варшаву, а там эта мразь снова найдет ее. Увести в Петербург? А там что - нельзя достать, что ли? Попроситься на службу в дальний гарнизон, уйти из Гвардии? И что это за дело такое - польский шляхтич бежит в дальний гарнизон?
        Нет. Надо по-другому.
        Граф перевернул пакетик, развеяв дрянь по ветру. Спокойно начал застегивать рубашку.
        - Я люблю тебя, Елена. И не хочу, чтобы ты принимала это.
        - А я ненавижу! Ты москаль, вот ты и проявил свое москальское нутро! Ни один москаль не дает людям свободы жить так, как хотят они сами! Такие все москали!
        - Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты убивала себя.
        - А я тебя ненавижу! Йезус, какая же я дура, что связалась с москалем!
        Граф Комаровский надел часы - хорошо, что не разбила, - посмотрел, сколько времени.
        - Развяжи меня!
        - Развязывайся сама.
        - Ненавижу!
        Вместо ответа граф Ежи прошел в холл, надел ботинки. Сильно хлопнул дверью...
        У Елены был мотороллер. В городе он развивает скорость куда большую, чем автомобиль, потому что ему не страшны никакие пробки. Граф правильно рассчитал - ей срочно понадобилась доза, и, развязавшись, освободившись от ремня, она немедленно оседлала свой мотороллер и понеслась куда-то, как сумасшедшая. Он на взятом утром напрокат польском "Фиате" последовал за ней и дважды чуть не потерял: на Лазенковском мосту и потом у пражского порта, где пробки днем и ночью. Каким-то чудом, упустив ее из виду у стадиона, он вылетел на Ягеллонов, широкую дорогу в новой Праге, названную так в честь старинной польской королевской династии. Каким-то чудом он узрел ее новенькую желтую "Веспу"Рукоятка револьвера "Наганъ Императорский Оружейный Заводъ въ Туле 1924", рубчатая, шершавая, с гладкой стальной именной пластинкой, жгла руку. Ну, хорошо, вот он нашел, куда она приехала - и что дальше? На Ягеллонов проживают десять тысяч человек, даже больше - как он узнает, в какой именно квартире тут торгуют отравой? По всем пройдись? Что за бред...
        Скажите - вы тут наркотиками не торгуете?
        Стук в стекло испугал графа Ежи так, что он едва инстинктивно не даванул на курок. Хорошо, на старых "наганах" спуск тугой, а то бы...
        На него через боковое стекло машины смотрел полициянт в плаще...
        Черт...
        Граф Ежи опустил стекло, на старых польских "Фиатах" оно опускалось медленно, поскольку электростеклоподъемников не было и приходилось крутить ручку.
        - Прошу документы, пан.
        - Пан граф, извольте, любезный. Граф Ежи Комаровский, к вашим услугам.
        На полицейского это не произвело никакого впечатления. Он был поляком и не шляхтичем, но он был полицейским, и закон был на его стороне. А оштрафовать шляхтича - даже приятно. Чертовски!
        - Пан граф, прошу документы, и документы на машину.
        Документы на машину хранились в кармашке солнцезащитного козырька, личные документы были в кармане, в том числе пропуск в штаб округа. Граф Ежи достал и подал полицейскому и то и другое - на пропуске была фотография и все данные.
        - А в чем дело, пан полициянт?
        - Здесь запрещена парковка, пан граф. Знак в двадцати метрах за вашей спиной.
        - Я его не видел!
        - И тем не менее он там есть, пан граф. Можете выйти из машины и лично убедиться в этом.
        Граф Ежи бросил отчаянный взгляд на маленький желтый мотороллер. Пока он там был, но в любой момент он мог исчезнуть.
        - Извольте побыстрее, пан полициянт! Сколько за штраф?
        - Не торопите событий, пан граф... Кстати, что это у вас с лицом?
        Полициянт решил сверить личность подателя документов, и свежие кровавые царапины на лице бросились в глаза.
        - Поссорился со своей паненкой... - буркнул граф.
        Полицейский тем временем усиленно размышлял. Вообще-то он не прочь был пополнить содержимое своего кармана, так он делал не раз. Но тут... странное что-то, граф, а на такой развалюхе и весь исцарапанный. Пропуск, похоже, подлинный, да и Комаровский... должно быть, родственник, или даже сын графа Тадеуша. Нет, не стоит рисковать.
        - Пятьдесят злотых за штраф, пан граф. Сейчас я выпишу квитанцию. Оплатите в банке или ссудной кассе...
        Графу Ежи повезло - из-за появления полицейского ему пришлось тронуться с места и кружиться по Ягеллонов, разворачиваясь на круге, а с другой стороны - объезжая костел. Была большая вероятность того, что Елена ускользнет, а он этого не заметит. Но тут Йезус еще раз помог графу - он заметил Елену как раз, когда ехал в сторону станции "Варшавский зоопарк".
        Ему удалось проследить за ней до "Летающей тарелки". Судя по тому, что она отправилась в клуб веселиться, свою дозу она раздобыла...
        22 июня 2002 года
        Окрестности Багдада
        Ибо каким судом судите - таким и будете судимы,
        И какой мерой меряете - такой и вам отмерено будет.
        Интерес к себе я почувствовал сразу же, как только самолет особой авиаэскадрильи приземлился в Багдаде, еще в терминале аэропорта. Двое приклеились ко мне на выходе - они даже не пытались скрываться, они просто шли и шли за мной - шли до конторки, где я взял напрокат машину, шли до стоянки прокатных машин, приклеились и ко мне на шоссе. У них была "Лесснер-Кама" с форсированным двигателем-шестеркой, на дороге она выжимала до двухсот пятидесяти, и оторваться от них не представлялось никакой возможности. Столь наглая, вызывающая слежка могла иметь только одно объяснение.
        Когда я въехал в центральный квартал города, раздался телефонный звонок. Воистину, все беды в этом мире теперь начинаются с телефонного звонка. Телефонировал не кто-нибудь, а лично генерал-губернатор, князь Абашидзе. Договорились встретиться за городом, по дороге на Кербелу. Вспомнилось - весь мир Кербела, круглый год ашура. Кербела - святой для шиитов город, город, где пролилась кровь имама Али, зверски убитого во время религиозного раскола.
        Послание от Володьки я все же получил... догадались позвонить из посольства, когда я был в воздухе и когда ничего уже нельзя было изменить. Послание они получили... но сначала подумали, что писал сумасшедший, и только сейчас догадались переправить его мне. Я же его прочитал без труда.
        Утешало одно - получаса, проведенного на борту самолета, хватило, чтобы все понять. И даже кое-что предпринять.
        Интересно... когда и меня начнут убивать?
        На взятом в прокат "Егере" я неспешно ехал по широкой четырехполосной бетонке, направляясь к Кербеле. Дорога была запружена техникой, самой разной. Особенно досаждали комбайны - здесь уже пришло время собирать урожай, и здоровенные, угловатые стальные слоны, выкрашенные по местной моде в ослепительно белый цвет, занимали своими тушами полторы полосы движения, создавая за собой пробки. Удивительно, но полиция не обращала на них никакого внимания, хотя должна была бы штрафовать за такое. Видимо, здесь свой уклад и свои вековые устои, комбайн - что верблюд или осел...
        По левую руку мелькали белые шатры складов и заводских корпусов, по правую мертво желтела полоса отчуждения космодрома. Космодром давно был закрыт, сейчас для выведения полезного груза на орбиту использовались ракеты воздушного старта и воздушно-космические самолеты. Но отравленная ядовитым ракетным топливом - гептилом, земля была потеряна, по меньшей мере, на полвека.
        Где же меня будет ждать светлейший князь Абашидзе из рода Абашидзе, полноправных правителей Аджарии?
        Князь ждал меня на тридцать пятом километре дороги - его "Руссо-Балт" был припаркован на одной из стоянок для грузовиков, в изобилии имевшихся на этой дороге. Увидев машину - черный "Руссо-Балт" сложно не заметить, - я сбавил скорость, медленно съехал на стоянку. Остановился...
        Рубином мигнули стоп-сигналы, "Руссо-Балт" покатился вперед, выезжая со стоянки. Ага, значит, не здесь. Ну, что ж...
        Мы остановились в какой-то пальмовой роще на окраине одного из старых кишлаков. Громадной серой змеей по земле ползла труба системы орошения, в разомлевшей от жары роще пели птицы. Никого не было - полдень, на Востоке в полдень не работает никто. Прячутся от палящего зноя...
        Пользуясь тем, что "Егерь" полноприводный и с хорошей проходимостью, я развернул машину носом к дороге, с которой мы съехали минут десять назад. Больше тут ничего сделать не возможно, место выбрал князь Абашидзе. Не поверю, что его не прикрывают...
        Хлопнула дверь, генерал-губернатор Месопотамии выбрался из-за руля, поправил висящие на носу по североамериканской моде большие противосолнечные очки. Выбрался из машины и я. Медленно, внимательно наблюдая друг за другом, пошли навстречу...
        - Доброго здравия.
        - Здоровья и вам. Вы один?
        Генерал-губернатор Месопотамии князь Абашидзе внимательно смотрел на меня.
        - Да, я один. Хотите списать меня под какую-то легенду? Здесь, говорят, полно террористов, всякое случается.
        Князь рассмеялся.
        - Полноте вам, сударь. У вас паранойя.
        - Здоровая бдительность и легкая паранойя - суть синонимы. Что вам помешает сделать то, о чем я сказал?
        - Есть обстоятельства. Мы с вами одной крови - ты и я. Так, кажется, говорится?
        - Вот как?
        - Именно так, сударь. Хотя вы этого и не понимаете. Признаю, мы допустили много ошибок. Но в главном мы правы.
        Самое страшное - что он не лжет. Как хорошо было бы утешить себя тем, что это обычный лжец и предатель. Но это ведь не так. Это офицер и дворянин. Это генерал-губернатор имеющих стратегическое значение земель. Это человек, у которого есть честь, но его понятия о чести исковерканы настолько, что жить с ним в одном обществе просто невозможно. Это человек, поставивший себя выше всех - закона, воли Государя, самого Бога. Это человек, присвоивший себе право карать и миловать по своему усмотрению. Человек, посмевший встать над всем и над всеми - и самое страшное, что он не чувствует за собой никакой вины, и те, кто с ним, - тоже не чувствуют вины за собой. Самое страшное - что все эти люди, у кого руки по локоть в крови, считают себя патриотами и спасителями России. Всемогущий Господь, куда же мы зайдем с такими вот патриотами, как эти? Неужели прав был тот британец, говоривший, что патриотизм - последнее прибежище негодяев?!
        - Вот как? В чем же вы правы?
        - Мы правы в делах и поступках своих, направляемых единственно во благо России. Только Россия имеет для нас высшую ценность.
        Единственно во благо России... Мразь...
        - Тогда объясните мне, дураку, - ради какого такого блага вы убили Каху Несторовича Цакая? Ведь это вы его убили, я прав? Ради какого такого блага России вы убили князя Голицына, моего друга с детства? Ведь вы и его убили! Что это за благо такое, ради которого вы обагрили руки кровью своих соотечественников? Это не аргентинский вариант- Они были предателями! - отрезал Абашидзе.
        - Предателями? Вот как?
        - Именно! Князь Голицын был не только алкоголиком, но и предателем. Он предал Родину, связался с жидами из "Хаганы". Как считаете - что дал бы открытый судебный процесс? Позор, не только для рода Голицыных, но и для всего дворянства. Дворянин - предатель, видано ли! Гораздо лучше для всех считать князя Владимира Голицына геройски погибшим в бою с террористами-фанатиками, отдавшим свою жизнь за Родину.
        - Красиво говорите, сударь. Только меня вы не обманете. Вы убили князя Голицына, потому что он вас разоблачил. Вы убили действительного тайного советника Каху Несторовича Цакая, потому что он знал про вас. И когда он получил пост, на который рассчитывал, он вызвал вас и приказал прекратить беззаконие. Он сказал, что, если вы не прекратите бессудные расправы, он войдет с докладом на Высочайшее имя и разоблачит вас. Тогда вы его убили, опасаясь разоблачения. Назвать имена тех, кого вы убили, помимо этих двоих людей?
        - Не стоит, - улыбнулся князь Абашидзе, - лучше я назову тех людей, которых убили вы. В Бейруте вы убили Хасана Бакра, купца, муллу Али Хасана Джималя. Вы убили самого Осаму Бен Ладена, руководителя террористической сети Аль-Каида. А скольких людей вы убили в Белфасте? Чем вы лучше нас, князь, кто дал вам право судить нас? Вы - такой же, как мы, и то, что мы с вами одной крови, я сказал не случайно.
        А вот это был удар... Вся эта информация хранилась под грифом, ее не было в открытом допуске. К документам и личным делам моего уровня имел доступ строго ограниченный круг лиц. Кого же они успели скомпрометировать? Как глубоко проникла в государственный аппарат эта зараза?
        Кто скрывается среди нас?
        - Я жду ответа, господин Воронцов. Но думаю, что его не будет. Вам нечего ответить, вы такой же убийца, как мы. И мы, и вы - мы все воюем за Россию, пусть и методами, которые не все сочтут возможными.
        - Я не убивал своих. Разница в этом.
        - Помилуйте... Свои, чужие... Какая разница. Идет война, и мы живем по законам военного времени. Либо вы с нами - либо с ними, невозможно быть между. Скажите, князь, вы с нами или с ними?
        - С нами? С ними? Вы уже разделили русских на своих и чужих? На выборах я голосую за "Монархический союз", но это не значит, что я встану на сторону нацистов.
        - Нацистов? Еще одно громкое слово, без нужды произнесенное.
        - Это правильное слово. Оно отражает самую вашу суть! В итальянском королевстве некий Муссолини устроил государственный переворот, захватил власть. Помните, сколько крови пролилось? Его фашисты в своем стремлении к власти спелись с коммунистами, они готовы были вступить в альянс с кем угодно, с самим дьяволом, лишь бы получить то, что они хотели. Павелич залил кровью Австро-Венгрию, дело едва не закончилось войной. Усташи вырезали целый народ. Какую судьбу вы уготовили России, господин патриот?!
        - Откройте глаза! Подумайте сами, не говорите хоть раз в жизни заученными штампами! Мы гнием заживо, задыхаемся! В нашей стране не осталось героев, на смену им идет серая масса. Когда вы геройствовали в Бейруте - кто и как это оценил? И десяти лет не прошло, а в Бейруте опять террористы, они размножаются, как саранча! Наш Государь стар и слаб, все его помыслы только о том, как удержать то, что есть. У него не хватит воли отдать приказ, когда настанет время. У нас - хватит. Мы - те, кто вынужден убирать дерьмо, и все для того, чтобы вы могли говорить правильные слова, чтобы от вас могло вкусно пахнуть.
        - А Голицын был прав... - заметил я.
        - В чем же он был прав, сударь?
        - Вы замышляете государственный переворот. Вы все-таки заговорщики и мятежники, в этом он был прав...
        - А пусть и так! Россия должна встать с колен, династический тупик должен быть преодолен! Будущее - за нами, и вы это знаете.
        Сбавь темп. Сейчас...
        - Будущее? Кровавое у вас получается будущее...
        Абашидзе улыбнулся.
        - Давным-давно в Монтичелло - это в Североамериканских Соединенных Штатах - жил один мудрец. Его звали Томас Джефферсон. Он как-то сказал: "Древо свободы время от времени необходимо окроплять кровью патриотов". Но довольно, сударь. Мы слишком много говорим, время действовать. Итак - вы с нами?
        - А у меня есть выбор? Сколько у вас здесь снайперов - два, три? Больше?
        - Выбор есть всегда. Тем более - у дворянина по крови. У вас выбор - жить с честью или умереть... тоже с честью... Слово дворянина, что все, сказанное здесь о вашем прошлом, не выйдет наружу.
        - Кто дал вам документы из моего личного дела?
        - Неважно. У нас много сторонников. Намного больше, чем кто-либо может себе вообразить. Время делать выбор, сударь. Кстати, насчет Кахи Несторовича вы ошибаетесь. Он тоже был с нами. Он не успел рекомендовать вас в организацию. Если бы это было не так, вы были бы уже мертвы, поверьте мне сударь.
        - Не верю.
        - Ваше дело... - пожал плечами Абашидзе, - подумайте и сами поймете, что это правда. Но дело не в этом.
        - А мой друг? Как быть с ним? С его смертью?
        - Утешайте себя тем, что он погиб за Россию. Итак, ваше решение?
        Я усмехнулся.
        - Воронцовы всегда были патриотами.
        - Да или нет, князь. Не время для иносказаний...
        - Да. И черт бы вас побрал...
        - Не стоит поминать чертей, тем более здесь... Вы же понимаете, что одного вашего слова нам недостаточно?
        - Вы хотите, чтобы я расписался кровью?
        - Нечто в этом роде... Прошу за мной...
        Ехать пришлось недолго. Как я и подозревал, они прятались в кишлаке. Но что это был за кишлак - о том я даже и помыслить не мог...
        На Востоке есть так называемые "укрепленные поселения". Начиналось это давно, еще в двадцатые. Это была наша земля, но нам не на кого было опереться в бушующем море ненависти и злобы. Ненависть к крестоносцам, к кяфирам сидит в мусульманах с очень давних времен, еще со времен Крестовых походов, когда именем Христа европейские рыцари творили страшные вещи, попирающие заповеди божьи. Если немного отвлечься от темы, то и сам ислам во многом схож с христианством. Четверо из пяти пророков - помимо пророка Мухаммеда - библейские персонажи. Просто пророк Мухаммед, мудрый и хитрый человек, понимал, что враждующие между собой кочевые и оседлые племена Востока может объединить только общая вера. Вот он и создал эту веру, взяв за основу библейскую, ту самую, что проповедовали библейские пророки, ученики Христа, когда-то давно. Знали ли они, устанавливающие христианство смирением, любовью и самопожертвованием, что настанут времена - и христианство будут насаждать огнем и мечом, а именем Христа будут сжигать людей на кострах?
        Вот мы и пришли - русские и носители истинно христианской, не развращенной католичеством с его инквизицией и индульгенциями веры пришли в кипящий котел Востока. Многие чужеземцы проходили этими землями, и отношение ко всем было одно. С кем-то воевали, кого-то терпели, но ненавидели - всегда. Одна только традиция - франку, крестоносцу, нельзя было говорить правду. Всегда нужно лгать, даже если в том нет нужды. Если ты говоришь что-то крестоносцу, значит, ты лжешь.
        Вот тогда-то и появились казачьи укрепленные деревни. Какие-то сохранились до сих пор, какие-то нет. Все они строились по единому проекту - господствующее положение на местности, типовые дома с крепкими стенами и крышей, только один въезд с КПП, окружающий деревню земляной вал с окопами, колючей проволокой, минными полями. В таких деревнях селились казаки - казна давала ссуду на обустройство, беспроцентную, как когда-то Столыпин давал ссуды и землю безземельным переселенцам в Сибирь. Вот только тут были две большие разницы. Удобренная и ухоженная земля Междуречья давала по три, а то и по четыре урожая в год - разница номер раз. В Сибири самая большая опасность - быть загрызенным волками или заломанным медведем, в то время как на Востоке нужно метко стрелять и никогда не расставаться с оружием - разница номер два.
        Потом, конечно, многое позабросили. Это раньше дежурили по ночам у пулеметов и хоронили своих, подорвавшихся на неизвестно кем заложенных минах. Это раньше "всем миром", включая и крестьян-арабов, тех, кому надоело воевать, восстанавливали оросительные системы и трубопроводы, которые выводили из строя едва ли не каждую ночь. Это раньше казаки почти половину своего времени проводили не в поле, а на лошади и с автоматической винтовкой в руке. Сейчас здесь был мир, столько людей, чтобы обрабатывать поля, уже не требовалось, лошадей заменили трактора.
        Вот и щерились мертво на мир черными провалами окон заброшенные поселки, и в опустевших бетонных домах-казармах заигрывал проказник-ветер. Никому эти поселки уже не были нужны, они просто стояли и ждали своей участи.
        Но не все.
        Несколько машин я заметил сразу. Полицейская и казачья стража, есть и гражданские. Укрыты грамотно, между домами, но не накрыты ничем. Я бы накидкой накрыл либо вовсе не прятал, не вводил в размышления тех, кому это доведется увидеть...
        "Руссо-Балт" свернул к КП, там нас уже ждали. Несколько человек, все в форме, без знаков различия. Вот вы какие, оказывается. Комитет бдительности[70], мать твою...
        Машина остановилась, один из встречающих, видимо, офицер склонился к лимузину, о чем-то коротко переговорил. Я спокойно сидел в "Егере", ничего не предпринимая - предпримешь тут, если в тебя целятся из пулемета. Потом офицер отошел от "Руссо-Балта", поднялся шлагбаум, один из солдат энергично замахал рукой - проезжай, мол...
        Так я оказался в ловушке...
        "Руссо-Балт" остановился...
        Первым, кого я узнал, был Ибрагим Аль-Бакр, полицеймейстер Багдада. Высокий, статный, с благородной проседью в густой шевелюре, он презрительно и надменно смотрел на меня.
        Вторым был генерал от кавалерии[71] Бойко. Иван Ефимович, лихой кавалерист, пересевший с лошади на боевую машину пехоты, но не утративший кавалеристских замашек. Генерал Бойко был невысоким, как и все кавалеристы, тонкокостным, но сильным и крепким, несмотря на годы. В руках его был автомат, смотрел он на меня скорее доброжелательно.
        Третий - в темных очках, с непроницаемым выражением лица. С автоматом в руках - это привычка гражданских постоянно держать в руках автомат, военным так надоело оружие, что они носят его на ремне и берут в руки только при крайней необходимости. Действительный статский советник Вахрамеев чем-то походил на... Павелича. Того самого адвоката Павелича, ушедшего от возмездия государственного преступника, совершившего геноцид целого народа. Потом, много позже, я узнал, что Вахрамеев, как и Павелич, был юристом, да не просто юристом, а доктором права и лектором в Багдадском университете.
        Остальных я никого не знал, их было не меньше десяти человек, все - либо в штатском, либо в форме казачьей стражи. Оружие у всех.
        Князь Абашидзе, выходя из машины, поднял руку в приветствии.
        - Господа, поприветствуем нашего брата.
        Как оказалось, я должен был обменяться с каждым из присутствующих рукопожатием. Обязательно правой рукой - я заметил это, потому что Вахрамеев был левшой, он неловко переложил автомат, подал мне правую. Для этих людей рукопожатие правой рукой имело серьезное символическое значение.
        Черная гвардия...
        С начала двадцатого века жизнь в Российской империи стала стремительно радикализироваться, общество - раскалываться. Начали возникать политические партии, причем, как это и всегда бывает при зарождении партийной политической системы, все партии отличались радикализмом и стремились занять не центр политического поля, но его фланги. Воистину, государственную мудрость проявил Николай II, когда не запретил совсем партию конституционных демократов, "кадетов", несмотря на явные доказательства подрывной деятельности ее верхушки, действий, граничащих с государственной изменой, бунтарских высказываний и намерений, открытой помощи врагу во время войны. Он рассудил, что верхушка партии - это еще не вся партия, и если запретить партию целиком - радикализируются ее приверженцы, разбредутся по крайним лагерям. Время показало, насколько он был прав - сейчас партия конституционных демократов имела большинство в Думе и была единственным связующим звеном между монархистами и социалистами. Своей неустанной работой она не давала расхождениям во взглядах между правыми и левыми превратиться в бездонную, зияющую
пропасть. Возможно, именно этим кадеты напоминали всем, что, несмотря на диаметрально противоположные взгляды, и монархисты, и социалисты все же являются русскими людьми.
        К началу двадцатого века, помимо кадетов, основная политическая жизнь велась на флангах. На левом фланге, как и всегда (и как только они собирались управлять государством!), был бардак, там действовали большевики, социалисты-революционеры (эсеры), народники, еврейская запрещенная организация "Бунд". Традиционно левый фланг был глубоко враждебен государству (а если здраво рассудить, то и всему русскому народу), среди левых было большое количество не только террористов, но и откровенных уголовных преступников. Например, убийцы и грабители банков Котовский и Джугашвили (Сталин), лихо воплощавшие в жизнь лозунг "Грабь награбленное". Большая часть левых испытывала звериную ненависть к русским и к русскому народу, они предпочитали жить за границей, куда действовавшие в России боевики, грабители, вымогатели пересылали долю от награбленного. Самое страшное, что часть нарождавшейся деловой элиты страны благоволила левым, рассматривая их как орудие против ненавистной монархии, давала им деньги, и немалые, на жизнь, на легальную политическую деятельность, на пропитанную ядом агитацию. В своей низости левые
дошли до того, что во время кампаний Второй отечественнойНа правом фланге были первоначально проигрывающие левым во всем монархисты. Возглавлял их тогда некий Родзянко, человек, который, кроме своего объемистого пуза, ничем не был знаменит. Монархисты наивно полагали, что то, что они монархисты и "за царя", освобождает их от обязанности вести агитацию и пропаганду, бороться за любовь в народе, опровергать злонамеренные сентенции левых, разъяснять, к чему приведет лозунг "Грабь награбленное", что после того, как крестьяне ограбят землевладельцев, настанет очередь и самих крестьян.
        Все изменилось, и изменилось кардинально, после мировой войны. С фронтов возвращались фронтовики. Это были люди, привыкшие убивать, рисковать собственными жизнями. Мирная жизнь была не по ним, кроме того - ее и не было. Страну сотрясали террористические акты, "эксы"[73], ширилась левая пропаганда, умышляли на убийство августейшей семьи. Промышленники, невиданно разбогатевшие на военных заказах, тайно финансировали левых, ширились требования конституционной монархии. Адвокат Керенский, "русский Иуда", выражающий в Думе интересы крупной буржуазии, договорился до того, что открыто призвал к государственному перевороту и свержению монарха, за что был предан гражданской казни (хотя не был дворянином) и отправлен в ссылку. Бесчинствовали разночинцы - гной нации, вечно чем-то недовольные, они требовали оставить захваченные, отбитые у британцев и османов территории и позволить жителям самим определить свою судьбу. Определят, как же.
        Поражение британцев не означало конца войны - почти сразу, после того как последний корабль Гранд Флита[74] покинул Средиземное море, началась новая, невиданная доселе война. Война, в десять раз более страшная, чем на Кавказе, хотя бы потому, что территория, на которой она шла, была в десять раз больше и превышала половину территории исконной России. Это была война банд, муртазаков, война взрывов на улицах, война ножей, которые всаживались в спину по самую рукоятку. Сладостное опьянение победы закончилось, наступило тяжелое похмелье. Самые умные люди понимали, что больная, с разорванным обществом, отравленная противоречиями страна может не только не удержать захваченные территории, но и развалиться на части сама, тем более что находились люди, которые подталкивали ее к пропасти.
        Тогда-то ветераны войны организовали вторую правую организацию - Российский общевойсковой союз. Эта организация изначально ориентировалась на правые, даже крайне правые позиции. Рупором ее стала газета "Русский Инвалид"[75]. Почти сразу же возникла еще одна организация - Союз русских инвалидов, а позднее и третья - Союз переселенцев. Наверное, именно переселенцы и спасли нас от взрыва - на Восток тогда переселяли целыми деревнями, из перенаселенного центра России люди ехали туда, где было много земли и она была бесплатной. Но за нее надо было воевать. Потом, позже все эти три организации объединились в одну - Русский Союз, который стал легальным консервативным политическим объединением и до сих пор боролся с Монархическим союзом за голоса избирателей правого фланга. Но была и четвертая организация.
        Одиннадцатого мая одна тысяча девятьсот двадцатого года в Женеве во время прогулки четырьмя пулями был убит некий Владимир Ильич Ульянов, которого большевики знали как Ленина. Убийца исчез, не оставив никаких следов. Многим позже выяснилось, что это был бывший левый, переметнувшийся на правую сторону, некий Борис Савинков, литератор, террорист и убийца, нашедший себе немало сторонников в армейских кругах. Тогда же, скорее всего, при тайном покровительстве Министерства внутренних дел, была создана, как противовес левым экстремистам, ультраправая политическая организация "Черная гвардия", ставящая целью переворот, но переворот не в интересах "рабочего класса", как проповедовали левые, а в интересах крупного капитала и военных. Это, конечно, не заявлялось, но суть была именно такова. Военная диктатура ради спасения России.
        Никто не знал, наверное, и до сих пор не знает, кто, кроме Савинкова, стоял у истоков организации. Называли много имен, в основном военных - подозрения падали даже на таких людей, как победитель британцев, триумфатор Востока генерал-фельдмаршал Корнилов или не менее известный герой той войны, командующий Черноморским флотом, герой еще Порт-Артурской осады адмирал Эбергарт. Как бы то ни было, "Черная гвардия" глубоко пустила корни в среде офицерства, особенного того, кто служил на Восточных территориях, и, как я только что имел честь убедиться, находится на полном ходу и поныне.
        Отношения Престола и "Черной гвардии" были сложными. "Черная гвардия" никогда не выступала против государства, эти люди были патриотами, но они выступали против престола, против монархии. Они считали, что во главе страны должен быть военный, с диктаторскими полномочиями, а права народа нужно существенно ограничить. Их приводили в бешенство Дума, их приводили в бешенство суды - не раз и не два "Черная гвардия" исправляла приговоры судов присяжных для разночинских бандитов - пулями в переулке. "Черную гвардию" можно было сравнивать с ку-клукс-кланом в САСШ, игравшим немалую роль в усмирении черных на юге страны годов до семидесятых, с усташами, спасшими (официально это не признавалось, но это было так) Австро-Венгрию от развала ценой большой крови и одновременно совершившими геноцид сербского народа. Чем-то их политическая платформа была похожа на взгляды итальянского премьера Бенито Муссолини, хотя Дуче слишком много говорил, в то время как эти стреляли. "Черная гвардия" была одной из позорных страниц русской истории, позорной хотя бы потому, что на их совести как минимум одна попытка
государственного переворота (и бог знает сколько заговоров, о которых мы не догадываемся), и эту страницу следовало бы осудить и забыть.
        Но "Черная гвардия" не желала быть осужденной и забытой.
        - Господа, не пора ли покончить со всем с этим? - раздраженно сказал Вахрамеев. - Я уже начинаю заболевать от пыли.
        - Вам следовало бы почаще бывать на воздухе, сударь, - нейтральным тоном посоветовал Абашидзе, - извольте, господа. Генерал, ведите.
        Снимают? Точно снимают... Что они придумали?! Того, что "засветился" в компании линчевателей и заговорщиков, будет достаточно? Или нужно что-то еще? Договор с дьяволом, по обыкновению, подписывается кровью.
        Тем временем генерал Бойко привел нас к ангару. Большой ангар в центре села, только не алюминиевый. Здесь во времена оны должен был пролегать последний рубеж обороны в случае, если муртазакам все же удастся пробить внешние заграждения и ворваться в село. Отсюда идти было уже некуда.
        Последний рубеж обороны...
        - Иногда я хотел бы оказаться здесь лет семьдесят назад, сударь... - негромко проговорил князь Абашидзе. Он шел рядом со мной, уверенно попирая коваными кавалерийскими сапогами отданную ему в управление землю. Согласно решениям Берлинского мирного конгресса, любая страна, любая правящая династия имеет право владеть принадлежащими ей территориями только до тех пор, пока ведет их к благу и разумному процветанию. Но в решениях Берлинского мирного конгресса ничего не сказано о цене, которую придется платить за такой прогресс. Неужели она такова? Тайно и бессудно проливаемая кровь - такова цена прогресса? Такова цена спокойствия в государстве?
        Какой же тогда будет расплата за прогресс? Ведь бесплатного нет ничего, и за все придется расплачиваться.
        - Отчего ж вы этого хотите, Ваше Высокопревосходительство? Разве вас не устраивает то, что вы имеете здесь и сейчас?
        - Устраивает... Знаете, сударь, люди измельчали. Катастрофически измельчали. Новое поколение уже не то.
        - Ваше Высокопревосходительство, от лица нового поколения могу сказать в защиту, что вряд ли на земле было хоть одно поколение, которое в глазах старшего поколения не было бы измельчавшим.
        - Нет, вы не правы, сударь. То поколение, которое здесь обустраивалось, знало истинную цену за землю. Ценой является кровь. Представьте себе - люди, которые снимались с мест и отправлялись в никуда. Они не ведали, что их здесь ждет. Они алкали земли - и получили ее, но получили землю, на которую за год выпадает лишь несколько капель дождя[76]. Они приходили сюда и копали себе землянки, потому что негде было жить. Каждую ночь они ожидали набега муртазаков, а днем им приходилось, как рабам, обустраивать данную им землю, копать отводки от каналов к себе. Эта земля полита русской кровью, сударь, и мне решительно непонятна позиция тех, кто призывает все бросить и уйти отсюда.
        - Сударь, эта позиция мне чужда в равной степени.
        - Я знаю... Я знаю, князь, вашу позицию, и именно поэтому вы до сих пор живы. Я уважаю вас, ваш род и сделанное вами во имя России...
        Самыми громкими словами обычно прикрывают самые гнусные и поганые дела. Есть ли у вас честь, князь Абашидзе? Сколько русской крови вы пролили в эту землю?
        - Те времена, о которых вы мечтаете - в прошлом. Откройте глаза, сударь, сейчас двадцать первый век.
        - Вот поэтому-то я и говорю, что ваше поколение обмельчало. Вы думаете, что словами из телевизора и деньгами можно купить землю?
        - Ваше Высокопревосходительство, мы уже ее купили.
        - О, нет... Вы даже представить себе не можете, как вы ошибаетесь. Эта война не кончится никогда, она не кончится оттого, что русская гимназия заменила медресе, а кафе заменило мадафу. Она будет продолжаться. Мы пришли. Генерал Бойко, извольте снять мешки.
        На земляном полу лежали два человека, избитые, в порванной и окровавленной одежде. На головах - грязные мешки, не бумажные, а из грубой ткани, в таких транспортируют овощи. Кто-то здорово постарался, пиная связанных, - есть ли что отвратительнее, чем пинать связанного человека? Воистину, здесь собрались люди, забывшие о чести.
        Генерал нагнулся, сорвал сначала один мешок, затем другой. Первым пленником был Зеев Кринский. Второй - Руфь, которую избили так (избили женщину!), что я ее не сразу узнал.
        - Господа! - голос генерал-губернатора опасно зазвенел. - Предлагаю начать процесс. Мы не преступники и не убийцы, у нас все по закону. Сначала наберем судейскую коллегию. Обязанности главного судьи чрезвычайного трибунала буду исполнять я, есть возражения?
        Судя по гробовому молчанию, разбавленному только тяжелым, хриплым дыханием Руфи, возражений не было.
        - Великолепно. Я так понимаю, генерал желает исполнять обязанности обвинителя, не правда ли, сударь?
        - Точно так, Ваше Высокопревосходительство! - вытянулся во фрунт Бойко.
        - Извольте. Раз желаете - извольте. Нам нужен адвокат. Обвиняемые имеют право на адвоката. Господин Воронцов, не желаете?
        Заговорщики смотрели на меня.
        - Не желаю.
        - Извольте. В таком случае роль адвоката придется исполнять профессору Вахрамееву. Думаю, что лучшего адвоката здесь все равно не найти, а профессор Вахрамеев помимо прочего имеет действующую адвокатскую лицензию.
        Профессор криво усмехнулся.
        - Придется. Клятву давал[77].
        - Клятва - это святое. Извольте, советник. Да... мне нужны будут два заседателя для правильного и сообразного обстоятельствам рассмотрения дела по существу. Господин Воронцов, извольте войти в состав жюри. Вторым будете... вы, Алексей Павлович. Извольте.
        Коренастый бородатый атаман в форме казачьей стражи согласно кивнул, подходя ближе.
        - Приступим, господа. Рассматривается дело о терроризме, умыслах на терроризм, злонамеренном покушении на государственные устои, измене престолу. Обвиняемые - Зеев Кринский и Руфь Либерман, жиды. Господин обвинитель, извольте начинать.
        Абашидзе говорил излишне громко и четко - верный признак того, что где-то камера. Я мельком огляделся, ангар был пустым, но камеры я не обнаружил.
        Генерал Бойко шагнул вперед.
        - Господа, во имя защиты целостности и спокойствия общества, неоспоримых прав и привилегий Августейшего имени обвинение намерено доказать, что упомянутые Кринский и Либерман в силу своей исконной жидовской злонамеренности...
        - Возражаю, Ваша честь, - поднял руку Вахрамеев, - жидовская злонамеренность не имеет никакого отношения к обвинениям и не должна рассматриваться судом.
        - Обвинитель?
        - Ваша честь, жидовская злонамеренность явилась мотивом к осуществлению тех тягчайших преступлений, которые совершили обвиняемые.
        - Мнения выслушаны. Суд принимает сторону защиты. Обвинитель, извольте исключить слова "жидовская злонамеренность" из своей речи и предъявить обвинение по существу.
        - Слушаюсь, ваша честь. Итак, обвиняемые Кринский и Либерман, сознательно, осознавая неизбежность наступления общественно опасных последствий своего поведения и желая их наступления, вступили в запрещенную организацию "Хагана". Это организация, террористическая по сути своей и объявленная вне закона индексом, приложенным к Высочайшему указу "Об объявлении вне закона террористических и подрывных организаций, совершающих злодеяния во вред государству и народу русскому"[78] от восьмого марта тридцать восьмого года, создана для возмущения общественного спокойствия, совершения тяжких и особо тяжких преступлений, отторжения части земель от Империи для создания собственного жидовского государства, где будет место только жидам и прочим жидовствующим, живущим по жидовским законам. Неопровержимо доказано, что "Хагана" умышляла на убийство Его Императорского Величества и членов Августейшей семьи.
        - Протест, - снова заявил Вахрамеев, - кем и когда это было доказано?
        - Но в деле семьдесят восьмого года по обвинению Боруха Барского и его группы было достоверно установлено, что они являлись членами "Хаганы".
        - Сударь, Борух Барский был исключен из "Хаганы", так как считал, что "Хагана" проявляет недостаточную террористическую активность. Тем же процессом было установлено, что Борух Барский покинул центральный совет "Хаганы" потому, что не нашел там поддержки своим злонамеренным умышлениям на так называемый "центральный террор" против представителей государственной власти. После чего он собрал группу приверженцев и стал готовить террористический акт самостоятельно и вне связи с "Хаганой".
        - Сударь, неужели вы верите этим жидовским ухищрениям?! Совершенно очевидно, что это просто жидовская уловка, чтобы не понести суровую кару за умышление против Престола. Если бы, не дай бог, задуманное привело к успеху - "Хагана" первая бы заявила о том, что Борух Барский состоит в ее рядах!
        - Господа, суд выслушал обе стороны! Достаточно! Что касается указанного дела, по которому возник спор, то суд считает, что не вправе оспаривать или ставить под сомнение законный вердикт другого суда, как не вправе это делать и любая из сторон процесса, обвинение или защита. Суд не будет принимать во внимание последние реплики сторон относительно "Хаганы" и умысла на убийство Его Величества. Продолжаем! Обвинение, прошу переходить к конкретике, у нас совершенно нет времени.
        И это суд? И это суд?!!! Господи, я всегда считал, что суд необоснованно мягко подходит к делам о заговорах, терроризме и убийствах. Что подонкам, преступившим закон, предоставляется слишком много прав и привилегий. Но я и думать не думал, что существует еще и такой суд - суд, не имеющий ничего общего с законом, честью, совестью, суд, каждое слово в котором - злостное надругательство над самим понятием "правосудие".
        И я участник этого суда.
        - Слушаюсь, Ваша Честь. Итак, будучи членами "Хаганы", Зеев Кринский и Руфь Либерман неоднократно совершали тяжкие преступления террористической и антигосударственной направленности. Чтобы не задерживать внимание Высокого суда на малозначительных, по сравнению с другими, деяниях, я начну с самого главного, достаточного для вынесения того приговора, которое обвинение намерено требовать. Взрыв в отеле "Гарун Аль-Рашид", в результате которого погибли тридцать семь и были ранены сто пятьдесят три человека, был совершен группой террористов "Хаганы" под руководством Зеева Кринского.
        И это больше всего убедило меня в том, что все происходящее - фарс и не более того. Я не оправдываю "Хагану", это террористы, многих из которых надо повесить. Но надо быть полным идиотом, чтобы назначать встречу в отеле, рядом с которым припаркована машина со взрывчаткой. Я и Руфь разговаривали, когда это произошло, и она ни одним движением, ни одним взглядом не дала понять, что сейчас что-то произойдет. Более того - она сидела спиной к окну, невольно прикрывая меня от ударной волны и осколков стекла. Что ей мешало сесть как-то по-другому, подвинуть стул?
        - Вопрос у меня, - сказал я.
        Бойко уставился на меня.
        - У обвинения есть материалы расследования сего инцидента?
        Бойко растерянно посмотрел на генерал-губернатора. Тот молча стоял, давая понять всем своим видом, что вмешиваться не намерен.
        - Да, есть, господин... заседатель.
        - Извольте представить их суду. Суд желает ознакомиться с первичными материалами, прежде чем составит свое мнение об этом деле.
        Через минуту я уже держал в руках толстую папку - скоросшиватель с надписью "Дело" - старого образца, картонную и с металлическим замком. Собранные в уголовное дело материалы. Самое интересное, что уголовное дело было возбуждено как положено, с присвоением номера. Потом его, конечно, закроют в связи со смертью подозреваемых или дадут следственное поручение на розыск и приостановят производство. Но в любом случае такое невозможно, если в деле не участвует прокурор.
        Первое. Постановление о возбуждении уголовного дела. Подписано прокурором, действительным статским советником Глущенко, дело возбуждала полиция, следственный департамент. Все сделано честь по чести, следователь возбудил дело, утвердил прокурором, приступил к производству[79] по делу. Фамилия следователя была Барзани, из местных. Не может быть, чтобы не был в сговоре, прокурора Глущенко я знал лично и не верил, что он опустится до заговора. А вот следователь не мог не понимать, что происходит.
        Дальше шли допросы. Дело явно почистили, первый же допрос - и прямое попадание. Некий Асам Хасад показал, что он угнал машину, шеститонный фургон с пропуском в город, передал ее некоей даме, которая и заплатила за угон. Тут же подколота объективка на Хасада - неблагонадежен, шиит, подозревается в причастности к деятельности исламского комитета в районе аль-Сурабия. Заключение экспертов по транспортному средству, использованному для доставки бомбы, - фургон, шесть тонн, белого цвета, изотермический кузов (правильно, меньше шансов, что откроют при досмотре). Мощность взрывного устройства - около восьмисот килограммов в тротиловом эквиваленте. Тип ВУ - самодельное, бочки, в бочках азотные удобрения, перемешанные с дизельным топливом. Если бы подложили побольше взрывчатки или поставили машину поближе к отелю, на гостевую стоянку, я бы сейчас это все не читал, хоронили бы в закрытом гробу. Интересно, почему же все-таки не подложили, может, больше просто не было.
        Полнейшая липа. Получается, что возможный член шиитской террористической организации угнал машину для евреев, чтобы евреи совершили теракт. Хоть плачь, хоть смейся. Хоть в анекдот вставляй. Совершенно ясно, что сам Хасад и совершил этот террористический акт.
        - У суда вопрос. Некий Асам Хасад, подозреваемый в террористической деятельности, причастности к исламскому комитету. Угонщик машины, которая была использована для доставки устройства. Почему не исследована версия о его причастности к совершению самого террористического акта, не только к угону машины?
        Бойко пожал плечами.
        - Я не следователь. - Было видно, что он растерян и не готов к настоящему суду.
        - И тем не менее ответьте, Ефим Павлович, - сказал генерал-губернатор, - вы же поддерживаете обвинение, ответьте суду.
        Ефим Павлович забрал у меня папку, долго рылся в ней. Остальные переводили взгляд с меня на него с явным интересом.
        - Обвиняемые же признались... - наконец просто сказал он.
        Понятно, первое правило святой инквизиции. Признание - царица доказательств, если есть признание - больше ничего не нужно.
        - Вы считаете, что этого достаточно, сударь? - саркастически заметил я. - Вы и в самом деле считаете, что этого - достаточно? Вас не беспокоит тот факт, что есть возможность того, что настоящие террористы остались на свободе и вновь готовят террористический акт?
        - Господин...
        Генерал-губернатор поднял руку, прерывая обвинителя.
        - Господа, суд не может вести предварительное следствие, суд может лишь рассмотреть доказательства, им собранные, и дать заключение по ним, то есть вынести приговор. Виновен или не виновен. Если один из заседателей чрезвычайного суда ставит под сомнение признание, полученное от обвиняемых, думаю, суду не остается ничего иного, как выслушать самих подсудимых, предложив им подтвердить или опровергнуть данные ими в ходе предварительного следствия признательные показания. И если подсудимые перед лицом суда повторят признания в том, что именно они совершили это гнусное злодеяние, суд примет это заявление, и все правовые споры относительно допустимости признания будут прекращены. Итак, господа: суд желает выслушать самих подсудимых. Да... извольте убрать кляпы. Здесь все-таки суд.
        Кляпы убрали. Кринский умудрился плюнуть в казака, который это сделал. Руфь закашлялась, Кринский с ненавистью смотрел на нас.
        - Господин обвинитель, прошу задавать вопросы.
        Я не верил своим глазам. То, что происходило, не укладывалось в мои расчеты, по моим расчетам подсудимым нельзя было позволять говорить, потому что они враз бы опровергли обвинения. Ну, не враз, но посеяли бы сомнения в объективности, сказали бы о том, что дали признания под пыткой или что-то в этом роде.
        В чем смысл этого безумия? Может, смысл в том и есть, чтобы показать, как высшие чины государства (я не про себя, про генерал-губернатора) лично расстреливают невиновных людей?
        - Спасибо, ваша честь. - Бойко не выглядел ни смущенным, ни раздосадованным, ни выбитым из колеи. - Итак, обвиняемый Зеев Кринский, подтверждаете ли вы то, что 6 июля 2002 года от Рождества Христова вы, а также и другие члены жидовской антиправительственной террористической группировки "Хагана" припарковали автомобиль "Фиат-АМО" грузоподъемностью шесть тонн на стоянке, расположенной в трехстах метрах от отеля "Гарун Аль-Рашид", зная, что в кузове этой машины находится взрывное устройство, и желая убить взрывом как можно больше невинных людей в отеле и на улице?
        - Да пошел ты!
        Стоявший за обвиняемым казак сильно пнул Кринского в спину, с размаха.
        - Прошу вас ответить на заданный вопрос, Кринский!
        - Да! - не сказал, а выплюнул Кринский. - Да, мы это сделали!
        - Какую цель вы этим преследовали, Кринский?
        - Чтобы как можно больше гоев перебили друг друга! Мы хотели, чтобы вы подумали на арабских свиней, поэтому и купили машину у арабского угонщика! Пока Святая Земля и Святой город Иерусалим не будет принадлежать нам...
        Кринский начал подниматься с земли.
        - Достаточно!
        Несколько человек набросились на него, начали пинать. Потом снова заткнули рты обвиняемых кляпами, не дав сказать больше ни слова ни Кринскому, ни Руфи.
        - Я бы хотел задать вопрос второй подсудимой, - сказал я.
        - А смысл, господин Воронцов? - добродушно сказал генерал-губернатор. - Эта жидовка скажет то же самое, что и ее дружок. Какой смысл слушать два раза эту поганую песню про Иерусалим, от которой меня, признаюсь, посетила мигрень...
        Во время обучения в Санкт-Петербурге в Морском корпусе с нами работали психологи. Военно-морской спецназ готовили к организации повстанческих движений в глубоком тылу противника, к распространению дезинформации, к подрыву тыла самыми различными средствами. Возьмем оборонный завод. Настоящее, очень хорошо охраняемое, с хорошим силовым и контрразведывательным прикрытием предприятие. Если стоит задача вывести предприятие из строя, то действовать можно разными методами. Можно навести на цель ракеты, надеясь, что они пробьют ПВО. Можно попытаться проникнуть на охраняемую территорию и устроить там диверсию - хорошо, если получится, но надо иметь в виду, что контрразведка тоже не дремлет. А можно создать группу сопротивления, внедрить на завод саботажников; какой смысл, например, в управляемой ракете, если на ней после старта откажет система наведения, и все из-за того, что один рабочий протер плату не спиртом, а ацетоном? Или того хлеще - а что будет, если работники предприятия под влиянием пропаганды выйдут на забастовку или побегут в панике, уверенные в том, что сейчас по городу нанесут ракетный        Будет то же самое. Работа дезорганизована, предприятие выведено из строя - и неважно, какими методами.
        Вот этому-то и учили нас психологи. Подстраиваться в разговоре под собеседника. Находить нужные аргументы. Превращать сборище недовольных в толпу, а толпу - в сметающий все на своем пути таран. Не в последнюю очередь - уметь определять, врет твой собеседник или нет. Если ты действуешь за линией фронта, это умение спасет тебе жизнь.
        Сейчас я видел, что Кринский не врет или, по крайней мере, искренне верит в то, что говорит.
        - Возможно, обвиняемая скажет другое.
        - И солжет. Одного признания нам вполне хватило. Итак, господа, суд принимает признание обвиняемого Кринского в том, что именно он подготовил и совершил террористический акт, приведший к гибели большого количества невинных людей. Сделал он это с намерением дестабилизировать обстановку в регионе, внести раскол в общество, добиться разлада между русскими и арабскими подданными Его Величества и за счет этого добиться отторжения от империи части территории и создать там независимое жидовское государство. Дело считается доказанным. Обвинитель, какого рода наказание вы предлагаете применить к обвиняемым?
        - Уважаемый суд, обвинение просит о применении смертной казни к каждому из обвиняемых, - отчеканил генерал Бойко.
        - Защита, ваше слово?
        - Защита просит о снисхождении к женщине, поскольку следствием не установлен факт ее непосредственного участия в совершении террористического акта.
        - Господин обвинитель, это действительно так?
        - Уважаемый суд, участие подсудимой Либерман выразилось в том, что она не только участвовала в деятельности "Хаганы", но и предоставила средства для совершения террористического акта, а именно автомобиль, в котором было размещено взрывное устройство. При этом она знала, для чего будет использоваться автомобиль. Обвинение продолжает настаивать на смертной казни обвиняемой.
        - Заявления защиты и обвинения приняты. Первое обвинение - в терроризме - рассмотрено. Время высказаться заседателям. Алексей Павлович, прошу вас.
        - Смерть для обоих, - сразу же высказался атаман.
        Стоило ли сомневаться...
        - Александр Владимирович?
        Ну, и как бы вы поступили на моем месте? Вопрос не в том, что здесь и сейчас я могу стать третьим обвиняемым - запросто. Вопрос не в том, что меня могут грохнуть прямо здесь и сейчас, не утруждая себя исполнением формальностей, каких бы то ни было. Вопрос в том, что я должен стать своим, одним из своих. А мне четко дают понять, что стать своим можно, только если поучаствовать в безумном судилище и пролить кровь.
        - Смерть и снисхождение, - сказал я.
        - Прекрасно. Поскольку мнения заседателей разделились, - генерал-губернатор шагнул вперед, - окончательное решение придется принять мне. Все мы ходили в гимназию и учили историю. В том числе историю смутных времен конца девятнадцатого века. Я прекрасно понимаю мотивы князя Воронцова, благородного человека, искреннее считающего, что такой вид наказания, как смертная казнь, к даме неприменим. Прекрасно понимаю, но не могу согласиться. Увы, история нашей многострадальной Родины дает немало примеров того, что дамы не только участвовали в террористических и антиправительственных организациях, но и сами претворяли в жизнь чудовищные замыслы. Осмелюсь напомнить князю Воронцову и всем присутствующим такие дела, как дело Софьи Перовской, претворившей в жизнь чудовищный умысел против Государя Императора Александра Второго, или дело Веры Засулич, которая выстрелила в достойнейшего человека, господина Трепова, вся вина которого была в том, что он честно справлял службу перед Россией и перед Государем Императором. Осмелюсь также напомнить, что суд присяжных оправдал Засулич, что послужило дурным примером для
десятков и сотен других молодых людей, ставших на путь анархизма, коммунизма и терроризма. Шестнадцатый год показал нам, к чему может привести сочувствие государственным преступникам.
        Возможно, кто-то из вас, а особенно господин Воронцов, недавно находящийся на Востоке и не до конца представляющий происходящее, сейчас не поймет меня. Да, мы строим города и заводы. Да, мы дали местным жителям работу, возможность учиться, вытащили их из вековой отсталости. Да, большинство населения благонадежно и живет в согласии и соблюдая закон. Но есть группы отщепенцев, ненавидящие нас и страстно мечтающие взорвать все созданное нами, вновь погрузить Восток в пучину кровавого безумия. С ними может быть только один разговор - языком пуль. Но есть еще и колеблющиеся - те, кто готов примкнуть к террористам, но не делает это, страшась карающей руки закона. Приговор должен стать предостережением всем им, и если мы будем жалеть террористов, завтра их ряды неизмеримо пополнятся, и прольется новая кровь. Десятки жертв превратятся в тысячи.
        Возможно, кто-то считает, что "Хагана" не так опасна, как религиозные экстремисты. Но и это не так. Жидовский террор не просто нацелен на отторжение части земель, на которые мы имеем преимущественные и неоспоримые права. Своими злоумышлениями жиды подталкивают к конфликту две крупнейшие народности, проживающие здесь, - русских и арабов, желая извлечь выгоду из гражданской войны. Из жидовской среды вылезли такие мракобесные учения, как коммунизм Ленина и анархизм Бакунина и Троцкого. Жиды не считают за людей никого, кроме своих сородичей, вот почему мы должны не проявлять ни капли жалости к этому жадному, наглому и жестокому племени!
        Поэтому, осознавая всю меру своей ответственности, я голосую за смертную казнь для обоих обвиняемых. Господь да простит нас!
        Господь да простит нас...
        Очевидно, дальнейшая процедура была хорошо отработана. Заседатели, оказывается, должны выступать и в роли палачей, о чем я не подумал. Казацкий атаман по имени Алексей Павлович достал свой пистолет, возможно табельный, подошел к Руфи и выстрелил ей в голову. Та без звука растянулась на земле, и он выстрелил еще раз. Усилием воли я заставил себя не закрывать глаз. Это отныне - мой грех, мое наказание, и мне его ничем уже не смыть. Белфаст уже не являлся мне во снах, а вот это больше не даст мне покоя...
        Выщелкнув из пистолета обойму, казак протянул пистолет мне. Остался только один патрон - тот, что в патроннике.
        - Прошу вас, Ваше Высокопревосходительство, - сказал он.
        Можно пристрелить Абашидзе. Успею - вряд ли кто-то здесь сможет действовать так же быстро, как я. Потом убьют Кринского и меня.
        К чему это приведет? А ни к чему.
        Пришлют другого губернатора. Этого объявят погибшим в результате террористического покушения. Судя по тому, что здесь творится, они сумеют замести следы.
        А потом все продолжится. Я убью одного, но останутся десятки. Те, кто проник в государственный организм, те, кто шаг за шагом поднимался по ступеням власти, лелея в душе злобу и ненависть. Злобу и ненависть - именно так, потому что это их оружие и больше ни на какие чувства они не способны. Если не вырезать эту раковую опухоль, они уничтожат страну.
        Как вы думаете, почему Александр Четвертый, сразу после окончания Восточной кампании, высочайшим указом снял ограничения на деятельность конституционных демократов, выступавших за конституционную монархию, и социалистов, избавившихся от приставки "-революционеры" и выступавших за республику? Нет, вовсе не потому, что надо было ослабить давление пара в котле и дать ему выйти через свисток, как полагают многие. А потому, что каждый подданный имеет право быть услышанным. Это не значит, что следует слушать анархистов и террористов, но те, кто не призывает к преступлениям, должны быть услышаны.
        А эти не хотят слушать. Они хотят говорить. Провозглашать. И единолично - карать. То, чего они хотят, прекрасно продемонстрировал Анте Павелич - убить всех других. Не решать проблему, не интегрировать в общество, не вырабатывать единые ценности, а убить. Право на беззаконие - вот что хотят эти.
        И если я не нырну в эту кровь, не доберусь до самых глубин, рано или поздно море крови зальет страну, и мы захлебнемся в ней. России больше не будет, потому что Великая Россия - это не Великая Хорватия и только из русских она состоять не может.
        А потому...
        А потому - не сходя с места, я выстрелил - и рядом с несчастной Руфью Либерман повалился на утоптанный земляной пол и Зеев Кринский...
        И вот именно в этот миг я понял, что совершил ошибку. Что цена, которую я заплатил за внедрение, может оказаться столь высокой, что не окупит никакие выгоды от проникновения в столь опасный антигосударственный заговор.
        Отснятая пленка, а я уверен, что ее отсняли, при обнародовании взорвет и расколет страну. Она послужит той соломинкой - да какой к чертям соломинкой, тут целое бревно, - которое сломает спину верблюду общественного согласия и спокойствия. Эта пленка рассчитана не на то, чтобы взорвать Восток, она нацелена на всю страну, на все общество, на всех русских людей.
        Каждый увидит на ней то, что захочет увидеть. Правые увидят, как где-то казнят двух террористов. Мало того - еврейских террористов; несмотря на то, что черта оседлости была снята, она проходит и поныне в душах многих, очень многих людей. Помня шестнадцатый год, мы помнили и тех, кто его устроил.
        Ну а то, что казнят не по приговору суда, а по решению чрезвычайной расправы: так что ж с того, если суды не справляются с такими беззакониями? Не все понимают, что казнь без суда, будь она тысячу раз справедливой, - шаг в бездонную пропасть, из которой мы уже не выберемся. Более того, прослушав выступление Кринского, меня, его собственноручно казнившего, и генерал-губернатора князя Абашидзе правые возведут на пьедестал.
        А что касается левых, скорее всего, и центристов - они увидят совсем другое. Они увидят бессудную расправу казаков и дворян над двумя связанными людьми. И будут правы, именно это и произошло.
        Что будет после опубликования пленки - предсказать нетрудно. Левые и центристы, поддержанные воем из-за кордона, потребуют сурового наказания для всех, кто изображен на этой пленке. В то же время правые и дворяне выступят в нашу защиту. Это расколет и радикализирует страну. Власть будет вынуждена выбирать из двух зол: если она поддержит тех, кто за то, чтобы нас осудили, от нее отшатнутся правые, ее исконные защитники. Если власть откажется судить нас, то тем самым она своими руками легализует чернейший произвол и оттолкнет от себя больше половины подданных: всех левых и весь центр. Тут же активизируются разговоры о конституционной монархии, а то и о республике, и дураки проторят дорогу идущим вослед безумцам...
        Но самое страшное случится, если появятся доказательства, что все это было санкционировано кем-то с самых верхов. Поверят - ведь один из участников расправы - посол, а другой ни много ни мало - генерал-губернатор. Вот тогда начнется гражданская война...
        Не говоря ни слова, я перебросил разряженный пистолет сотнику, тот ловко поймал его.
        - Правосудие свершилось! - торжественно провозгласил генерал-губернатор.
        Каким судом судите - таким и будете судимы.
        Какой мерой меряете - такой и вам отмеряно будет.
        Не рассчитывайте теперь на законный суд, когда будут судить вас, князь Абашидзе!
        Двое казаков подошли и куда-то потащили тела, без претензий - по земле и за ноги. Князь Абашидзе махнул рукой, и все потянулись из ангара на воздух...
        Кто-то раскурил сигару, кто-то достал плоский шкалик "Смирновской" - как после охоты. Все говорило о том, что для присутствующих это обычное зрелище.
        - Вы неплохо держались... - Абашидзе подошел ко мне.
        - Благодарю.
        - Это необходимость. Просто необходимость. Мы делаем эту работу, и мы все в дерьме, но, если мы не будем ее делать, в дерьме окажется вся Россия. Вы верите в то, что Кринский был виновен?
        - Да, верю.
        - Тогда в чем проблема?
        - Проблема в том, что существует суд. Он существует не просто так, господин Абашидзе. Если бы вы отдали Кринского под суд, он приговорил бы его к тому же самому, к смерти, - и все было бы законно.
        - Я вас умоляю... Вы совсем не понимаете Восток.
        - Так просветите. Чего же я не понимаю?
        - Вы не понимаете того, господин Воронцов, что на Востоке люди думают совсем не так, как мы, русские. Если бы мы отдали его под суд, законный и гласный, - проблем не оберешься. Во-первых, они бы потребовали суда присяжных, и процесс превратился бы в политическое зрелище. Они это умеют - превращать скамью подсудимых в трибуну. А если бы в состав присяжных вошел еврей? А еще хуже - тайный еврей? Тогда бы правосудие превратилось в посмешище: ни араб, ни еврей никогда не осудят своего сородича, что бы он ни совершил. Это только мы, русские, можем осудить своего, жид не осудит жида. На этом процессе Кринский сделал бы все, чтобы столкнуть арабов и русских. Всплыли бы фамилии, а на Востоке фамилии - это кровная месть. Пролилась бы новая кровь, и судить пришлось бы уже мстителей. Пусть Кринского приговорили бы к смерти - он пошел бы на эшафот и с радостью стал бы иконой для нового поколения жидовских бунтарей и мстителей. Даже его смерть навредила бы нам. А эта Либерман - стоило бы ей показать присяжным свои ноги, дело было бы решено. Она даже вас очаровала, господин Воронцов, не так ли?
        - В ее положении и в ее состоянии трудно было кого-то очаровывать. Косметика... не подходящая к случаю...
        Абашидзе расхохотался.
        - Ценю людей, которые могут шутить и в такой ситуации. Нет, я не про сегодняшнее, князь, я про более ранний период.
        Я внимательно посмотрел прямо в глаза генерал-губернатора. Очень внимательно.
        - Да бросьте, сударь. Все, что произошло тогда, прощено и забыто. Более того, все, что вы тогда сказали этим жидам, я готов повторить до последнего слова. Теперь вы наш человек, и никаких подозрений относительно вас быть не может.
        - Что значит - "наш человек"?
        - Господин Воронцов, наш человек - это человек, любящий Россию и признающий ее неоспоримые права на все, что нас окружает. Наш человек - это тот, у кого не дрогнет рука, чтобы покарать предателя, убийцу, террориста. Наш человек - тот, кто сделает все, что нужно для процветания великой России, кого не остановят замшелые нормы и традиции.
        Воистину, чем торжественнее речи, тем грязнее дела.
        - Вы имеете в виду что-то конкретное? - заострил разговор я.
        - Пока нет. Но при необходимости мы призовем вас на помощь.
        - Надеюсь на это...
        Исчерпав тему, генерал-губернатор отошел к Бойко и казакам. Все чего-то ждали.
        Ко мне направился Вахрамеев, в руке у него была обтянутая кожей серебряная фляжка.
        - Извольте, сударь... - тихо сказал он, - первый раз всегда трудно.
        Мы посмотрели друг другу в глаза - и я все понял без слов. Когда-то и его, профессора права и одновременно специалиста по борьбе с терроризмом, люди генерал-губернатора на чем-то поймали. И заставили его пройти посвящение точно так же, как только что это сделал я. Повязали кровью. Теперь он, профессор и доктор права, выполнял роль адвоката на этих судилищах, заранее зная, что исход процесса всегда один и в глазах самозваных судей невиновных здесь нет. Возможно, этот человек станет мне союзником и позволит уничтожить спрута. А возможно, это всего лишь талантливая актерская игра, одна из ступеней проверки. Вокруг одни чужие, доверять нельзя никому. И я - тоже чужой в стране, где я родился и вырос и которой я служу.
        - Что это?
        - Коньяк. Грузинский.
        Намек?!
        Коньяк и в самом деле был к месту...
        - Превосходный коньяк, благодарю.
        - Не за что...
        Генерал-губернатор поднял руку, требуя внимания.
        - Господа, можем ехать...
        В машине генерал-губернатора оказался генерал Бойко. Бойко служил в Грузии, и с генерал-губернатором они дружили, несмотря на то что один был русский, из разночинцев, выслужившийся до генерала, а второй - грузинский дворянин. Абашидзе сам вел машину, он умел и любил это делать. Охраны в машине не было, только они двое.
        - Что думаешь? - спросил генерал-губернатор, не отрывая глаз от стелющейся под колеса серой бетонной ленты дороги.
        - Плохо...
        - Что - плохо?
        - Он уничтожит нас. Я ему не верю.
        - Ты про кого?
        - Я про Воронцова. Он не наш и не верит нам. Чтобы стать нашим, ему надо пожить здесь лет пять. Тогда он поймет, что по-другому нельзя.
        - Мне не нужно, чтобы он верил. Мне нужно, чтобы он боялся.
        Генерал усмехнулся в усы.
        - Сам-то веришь? Русский князь будет бояться?
        - Не за себя. За страну. Он все понял. Он умный человек и все понял. Играть нужно умеючи, каждый человек - это зурна, на которой можно сыграть любую мелодию. Необходимо только зацепить нужную струну.
        - Что такое зурна?
        - Струнный инструмент. На Кавказе. Я не был у себя дома одиннадцать лет, - задумчиво произнес Абашидзе.
        - Мы доиграемся. Еще можно решить вопрос, предоставь это мне.
        - Не сметь! - отрезал генерал-губернатор. - Он играет не один. Надо узнать, кто стоит за ним. Иначе все впустую.
        - Мы доиграемся, - упорно повторил Бойко.
        Какое-то время они ехали в мрачном молчании.
        - Скажи мне одну вещь... - нарушил молчание Абашидзе, - как тебе это удается, друг? Как тебе удается делать из людей роботов? Сегодня даже я поверил.
        - Это моя работа.
        Князь рассмеялся.
        - Ты опасный человек. Хорошо, что ты на нашей стороне...
        Вечер 26 июня 2002 года
        Пограничная зона, афгано-русская граница
        Операция "Литой свинец"
        Оперативное время минус сто восемь часов сорок одна минута
        Для нехитрого пейзажа пограничной зоны на афгано-русской границе не было более привычной детали, чем эта: "АМО" - большой, тяжелый, трехосный, носатый грузовик, с длинной рамой, с квадратной кабиной и расположенным перед кабиной мотором (если наедешь на мину, то рванет она под двигателем, а не под кабиной водителя, под твоей собственной задницей). Машина, хоть и новой модели, выглядела достаточно попользованной и побитой дорогами, во многих местах на грязно-буром металле кунга виднелись вмятины - как будто кто-то хлестнул стальной метлой со всего размаху и оставил следы и даже пулевые отверстия. И нос, и кабина водителя были хорошо бронированы навесными плитами, не самодельными, как это делают некоторые, а настоящим армейским комплектом, что свидетельствовало о хороших отношениях владельца машины с местными армейскими частями. Помимо этого, какие-то умельцы установили на лобовые стекла машины что-то типа стальных жалюзи, они открывались и закрывались из кабины - в сочетании с бронированным лобовым стеклом это могло защитить даже от пули с вольфрамовым сердечником, пущенной из снайперской винтовки
с горного склона. Дверь тоже была бронирована, равно как и нештатные, чуть ли не в два раза больше, чем обычные, топливные баки. Можно было держать пари, что и топливные баки, и баки для воды, расположенные за кабиной, не только снаружи облиты специальной резиной, обладающей свойствами стягиваться при появлении пулевых пробоин и закрывать дыру, но и разделены изнутри перегородками на множество отсеков высотой в три четверти бака. Это было сделано для того, чтобы если даже пуля и пробила бы бак, то из него вытекло бы только небольшое количество топлива или воды, а остальное осталось бы в баках. Стекло в боковом окне кабины было снято - так делали многие перегонщики, чтобы иметь возможность стрелять из кабины и еще, высовываясь, смотреть на то, что происходит впереди на дороге, а от пуль спасались, завешивая окно бронежилетом. Необычным был обвес машины - две мощные стальные трубы с перемычками брали начало у переднего бампера, шли через капот (из-за этого капот бы переделан вручную и откидывался, как на старых машинах, - раскрывался на две половинки с мощной перемычкой посередине), прикрывали кабину,
шли поверх кунга, затем резко уходили вниз и заканчивали свой путь внизу намертво приваренными к раме. Наверху, поверх кунга, к этим двум трубам был приварен обширный багажник "корзина", как на автомобилях дачников, только несравненно больше по размерам. Над кабиной были укреплены две массивные запаски с развитыми грунтозацепами. Около каждой двери - и водительской, и пассажирской - были приварены кронштейны с фарой-искателем на каждом, а за мощной передней решеткой-"кенгурятником" мрачно смотрели на мир четыре противотуманные фары, каждая с мощностью небольшого прожектора. В целом машина смотрелась даже не как грузовая, а скорее как командная техничка, подготовленная к какому-нибудь опасному ралли-рейду в Африке, где помимо диких животных встречались еще и вооруженные автоматами экстремисты.
        Говорят, что вещи могут многое рассказать о человеке, ими владеющем. Что же, тогда, если судить по машине, то про владельца можно было сказать, что это человек опытный, обстоятельный, предусмотрительный, состоятельный (в машину была вложена немалая сумма, даже если ее приобрели на распродаже армейского имущества по дешевке), ничего не оставляющий на авось и любящий определенный комфорт. Так вообще-то и было - вот только за рулем сейчас находился вовсе не владелец машины.
        За рулем машины, идущей к границе, сидел молодой человек, темноволосый, загорелый и крепкий, чуть выше среднего роста, с сильными и мозолистыми "водительскими" руками. Из одежды на нем была армейская: белая трикотажная футболка, штаны от камуфляжного костюма песчано-бурой расцветки и бурого цвета поношенные кроссовки. На лоб у него были подняты противопыльные очки, наподобие мотоциклетных, на шее прочная цепочка с двумя армейскими "смертными" медальонами, а на поясе широкий ремень с кобурой. В кобуре ждал своего часа мощный флотский "браунинг" - и в этом не было ничего удивительного: почти во всех машинах, идущих сейчас по дороге в сторону моста через Амударью, то или иное оружие наличествовало. Да и здесь, в этом "АМО", помимо пистолета в кобуре у водителя к потолку кабины был прикреплен кронштейн-держатель, а в держателе находился старого образца автомат "АКС" - это на случай, если дела пойдут совсем плохо.
        Молодой человек вел машину уверенно, не быстро и не медленно, не пытаясь кого-то обогнать и не надрывая мотор, словом, он вел машину так, как это делал бы любой опытный водила-перевозчик, платящий за солярку из собственного кармана и не желающий лишний раз перебирать движок. В машине было жарко и душно, но внимания на это он не обращал - все его внимание было направлено на дорогу. У такого мастодонта, да еще дополнительно бронированного, да с жалюзи на лобовом стекле, обзорность хреновая: того и гляди, впечатаешь в асфальт некстати подвернувшуюся легковушку. Или еще хуже - слетишь с дороги, возможно, что и в пропасть.
        За спиной молодого человека раздалось какое-то сопение и ворчание, он не обратил на это никакого внимания. Сопение и ворчание сменилось бульканьем воды в бутылке, а потом из тесного спального отсека на пассажирское место полез еще один, чем-то неуловимо похожий на водителя молодой человек - только гораздо более смуглый и с короткой, аккуратной бородкой.
        - Долго еще?
        - Километров десять, - буркнул водитель, не отрывая глаз от дороги.
        Пассажир - явно напарник и сменный водитель - зевнул, потом высунулся в открытое боковое окно, чтобы насладиться зрелищем садящегося в горы большого, оранжево-красного солнца.
        - Потемну приедем... - констатировал он.
        Не отвечая, водитель включил фары - пока штатные, их света хватало. Можно было включить и прожектора, но он знал правила дорожной вежливости и слепить встречных не хотел. Кроме того, на узкой дороге это было попросту опасно.
        - На ту сторону в ночь не пойдем?
        - Сдурел? - бросил водитель.
        - Оно так. Караван-сарай... - мечтательно протянул сменщик, у которого с караван-сараем, видимо, были связаны свои, особые и очень приятные воспоминания.
        - В машине переночуем, - отрезал водитель.
        Водитель был прав - они шли с грузом, да и самой машине могли ноги приделать запросто, лихих людей на границе всегда хватало. Но сменщик обиженно замолчал.
        Караван-сарай находился примерно в километре от моста через Амударью и от русского контрольно-пропускного пункта и представлял собой большой кусок каменистой земли у самого берега, специально выровненный - часть скальной породы по левую руку срезали взрывами и бульдозерами переместили вправо, завалив ею болотистый берег реки, тем самым укрепив его, чтобы можно было вставать машинам дальнобойщиков. Потом владельцам караван-сарая показалось этого мало, а деньги у них были, и они отвоевали у бурной, изменчивой Амударьи еще кусок земли, укрепив берег бетоном и сделав своеобразную бетонную набережную. Более того, чтобы никто по пьянке не свалился в Амударью, на набережной поставили кованые чугунные решетки ограждения и заказали фонари - такие же, как на Дворцовой, в Санкт Петербурге.
        Работал караван-сарай просто. Тот, кому нужно было сюда, сворачивал с дороги и оплачивал постой у поста со шлагбаумом - пост знаменовал собой начало охраняемой территории, на которой можно было оставить машину без страха, что ее украдут. Хозяева караван-сарая отвечали за это рублем, ведь им было выгодно, чтобы постояльцы не только питались в караван-сарае, но и ночевали в номерах, а не в машинах. Взамен денег водителю выдавали что-то вроде старинной медной монеты - специально отчеканенный знак оплаты. Когда же надо было ехать к таможенному посту, ты просто выезжал на короткую, забетонированную дорогу к посту с другой стороны караван-сарая и на выезде сдавал эту монету. Хитрость была в том, что дорога эта подходила прямо к самому посту, и, если у тебя были хорошие связи на таможне, ты мог проехать сразу же, "по зеленому коридору", не нервируя тех, кто не заплатил и стоял теперь в общей очереди. Одним словом, дела тут варились уже давно, и продумано все было до мелочей.
        Как и многие другие, водитель "АМО", увидев неоновую табличку со стрелкой (где только неон взяли?), свернул направо и оказался в хвосте короткой очереди. Очередь продвигалась быстро - это не таможня, это частная лавочка, и все здесь сделано для удобства и довольства клиентов.
        Когда подошла их очередь, водитель плавно затормозил около поднятого шлагбаума, и молодой усатый таджик с автоматом "АКСУ" на боку ловко прыгнул на подножку кабины.
        - Сколько вас, господа? - на чистом русском спросил он.
        - Двое будет, - недовольно ответил водитель, - на одну ночь только.
        - По два целковых с человека и десять за машину, это за стоянку. Все прочее оплачивается отдельно на месте, - выговорил скороговоркой таджик, наверное, он произносил эту фразу не одну сотню раз в день.
        Водитель протянул ему заранее припасенную в специальном корытце рядом с рычагом переключения передач "катеньку"[80], затем отщелкал четыре железных рубля. Таджик не считая - тут никто и никого не обманывал - сунул деньги в висящую на груди сумку, взамен выдал что-то, напоминающее медную монету.
        - Проезжайте, мотор на стоянке не гоняйте, приятного ночлега, господа.
        - Благодарствую...
        Благодарностей таджик уже не слышал, соскочив с подножки, он ринулся обслуживать другую машину.
        В караван-сарае и впрямь было цивильно - даже стоянка не залита щебнем с битумом, а заасфальтирована, как полагается в солидных местах. Темнота уже сгустилась, и на фоне гор красивыми, молочно-белыми шарами во тьме висели фонари.
        Молодой человек аккуратно припарковал свой грузовик в ряду таких же.
        - Бросим? - сказал он, чуть погоняв движок на холостых перед тем, как заглушить, чтобы продлить срок службы турбонагнетателя.
        - Давай... - зевнул напарник.
        Водитель достал из кармана серебряный юбилейный рубль, подкинул, ловко поймал.
        - Орел...
        - Смотри.
        На ладони издевательски ухмылялась решка.
        - Фартовый ты.
        - В нашем деле главное фарт, - назидательно поднял указательный палец водитель, - и спасовать, когда карта не идет!
        Фраза была известной - ее произносил в одной из последних комедийных картин актер синематографа Габазов.
        - Тогда пас...
        - Тебе чего принести? Свиную отбивную?
        - Да пошел ты... - не обиделся напарник, у которого не было усов и на цепочке рядом с медальонами болтался серебряный полумесяц.
        - Ну, смотри... Не знаешь, от чего отказываешься...
        Хлопнув по карману - тут ли кошелек, - водитель ловко выпрыгнул из кабины и исчез в сгущающейся с каждой минутой тьме.
        В караван-сарае было проще - даже пол земляной, но это исключительно потому, что владелец караван-сарая хотел его стилизовать под старые, тысячелетиями обслуживающие купцов на Великом шелковом пути заведения. Пол не был земляным - это был слой земли, специально принесенный и выложенный на бетонный пол. Свет был приглушенным, музыка - восточной и тягучей. В углу, на сцене, соблазнительно извивалась в танце живота девушка, постепенно избавляясь от лишней одежды. Такие же, только чуть более одетые, прислуживали гостям.
        На входе водителя остановили.
        - Оружие, ножи, кастеты, дубинки сдаем на хранение. Выйдете - получите.
        Водитель увесисто шмякнул на прилавок "браунинг", затем покопался в кармане и достал еще один. К двум пистолетам рядом легла короткая раскладывающаяся пружинная дубинка.
        - Все?
        Водитель кивнул. Прислужник сгреб все оружие и выдал номерок.
        - Еда, напитки на первом этаже. Если нужна комната, спросите у любого полового. Или в баре...
        - Премного благодарен.
        Уверенно ступая по земляному полу, водитель подошел к бару. Один из троих половых, стоявших за баром, моментально подбежал, угодливо кивнул головой. Вся прислуга здесь была из местных, и хозяин выдрессировал их. Обслуживание, какого и в Москве не встретишь.
        - Мне с собой, - негромко сказал водитель, - плов, две порции. Две двойные порции. Он не со свининой?
        Половой бросил быстрый, оценивающий взгляд на клиента - вроде не мусульманин, русский. Хотя черт его разберет.
        - Никак нет-с... С бараниной, свежей.
        Которая, возможно, еще утром лаяла и бегала по здешним помойкам. Хотя нет, в таких местах подобного не позволяют, здесь и мусульмане питаются, узнают - отрежут голову. Те, кто держит караван-сарай, и так за все дерут втридорога.
        - Тогда две двойные порции. И квас - две большие бутылки, неоткрытые.
        Мало ли... Береженого бог бережет.
        - Слушаюсь... Комнату не желаете-с? Или компанию составить?
        - Не желаю. Принеси, что сказал.
        - Слушаюсь...
        Пока половой побежал за заказом, водитель оглянулся, осматривая плавающий в сигаретной дымке зал...
        В этом караван-сарае все было точно так же, как в других таких же на границе и дальше, по большому пути в Индию. Путь этот кормил многих, по нему, что в одну, что в другую сторону, днем и ночью шли караваны. Только раньше в караване были верблюды, и караван шел месяцами, теперь же в караване были тяжелые грузовики, и до Бомбея, крупнейшего города Индии и конечного пункта пути караванщиков, можно было добраться за несколько суток.
        Это если не убьют.
        Караванный путь, как и многие века до настоящего времени, был опасен. От него кормились не только честные трудяги: караванщики, торговцы и держатели караван-сараев, но и лихие люди. Мало кто помнит, что слово "душман", которым сейчас в армии величали всех без разбора "гостей" с Востока, родилось именно в Афганистане - так назывались бандиты, грабившие караваны. У бандитов имелись даже собственные города - взять хотя бы "Гору Воров", известную ныне как "Тора-Бора" - ее в свое время не смог захватить даже Александр Македонский с его огромной армией. Этот укрепленный район на границе возник не по велению Аллаха - долгими годами, поколение за поколением, его строили душманы, готовя неприступную крепость и базу для налетов на караваны в Хайберском проходе. И как водители сменили верблюдов на грузовики, так и бандиты сменили сабли и кремневые ружья на автоматы и гранатометы.
        Большинство посетителей караван-сарая составляли русские. Каждый "кушал" из своей тарелки - индийцы и британцы возили грузы с юга Индии, из портов на север, в Китай, в Афганистан. Русские делали то же самое - только груз они закупали в Туркестане, на огромных складах, выстроенных рядом с ветками туркестанской железной дороги. Были, конечно, и русские в Индии, и британцы здесь, в Туркестане, но не очень много.
        Однако же они были. Несколько человек - явно британцы, если судить по их смешным шортам, - сидели отдельной компанией у самого выхода, балагуря о чем-то. На них недружелюбно посматривали, но повода к выяснению отношений пока не было, да и в зале следили за порядком. Водитель знал, что спокойствие это показное и в любой момент оно может разлететься в клочья. А ему не хотелось светиться.
        - Извольте-с, сударь...
        Половой поставил на барную стойку два больших пакета.
        - Сколько с меня?
        - Шестнадцать рублей извольте-с...
        Водитель аккуратно отсчитал шестнадцать рублей. Купец в этом случае дал бы две "кати" и не спросил бы сдачи, но он купцом не был и деньги свои считал.
        - Благодарствую...
        Водитель уже не слушал - с пакетами в руках он направился к выходу, лавируя между столиками.
        Он не хотел этого скандала, он привык всегда быть незаметным, не привлекающим к себе внимания. Но, увы, тут без скандала не обошлось. И начали его британцы. Верней, британец. Рыжий здоровяк, выделявшийся свой черной кожаной безрукавкой, слишком много выпил пива, а потом хлопнул еще и сотку водки. В России он не рисковал с этим - дорожная полиция бдила, можно было заплатить немалый штраф, а то и лишиться визы. Но тут была почти не Россия, тут всего лишь утром встать в колонну и перейти на тот берег реки. А там - пьяный ты за рулем или трезвый - никакой разницы. Вот он и решил опустить тормоза.
        С водителем он столкнулся, когда выходил из ватерклозета - они были расположены не в глубине караван-сарая, а у самого входа. К русскому он не имел никаких претензий, просто его неудачно мотнуло, и русский оттолкнул его, чтобы тот не упал и не выбил из его рук пакеты. А вот этого рыжий уроженец Йоркшира, бывший байкер, славящийся горячим нравом, терпеть не стал...
        - Эй, постой-ка! - несмотря на пьяную муть в глазах, он попытался ухватить русского за рукав. Тот ловко увернулся, а вот йоркширцу ловкости не хватило, и, промахнувшись, он растянулся на полу. Британцы, сидевшие на самых плохих местах, у входа, подумали, что русский ударил одного из них, и тот упал...
        Русский положил пакеты, которые он нес на стойку, где сдавали оружие. Очень спокойно повернулся лицом к британцам, но те немного опоздали. Двое русских водил-караванщиков, которые как раз входили в караван-сарай, чтобы поужинать, увидев, что происходит, не стали сдавать оружие да так и встали рядом со своим. В глубине зала, заметив неладное, начали подниматься из-за столов и другие караванщики.
        Шансов у британцев не было. Они могли бы выяснить отношения с этим русским, но только до тех пор, пока никто не заметил. Сейчас же их было четырнадцать, а русских в зале сидело раз в пять больше, и все они не прочь были поразмяться на сон грядущий. Правила "разминки" были простыми - вышел за огражденную территорию и делай, что хочешь. Только стрелять нельзя, пограничники рядом. Русские британцев не любили, на территории Индии тех чаще всего бывало больше, и они не упускали возможность набить морду конкуренту. Но тут - тут была русская земля, и тут численный перевес был на их стороне. Да еще пистолеты у двоих русских. Вряд ли они будут стрелять в безоружных, но рукояткой по голове - тоже неплохо.
        - Изволите выйти, господа? - спросил один из тех, кто вошел только что.
        - Этот... он ударил нашего! - сказав так, британец признал свою слабость, потому что сильный не доказывает, сильный бьет.
        - Это неправда, господа, - ровно ответил молодой водитель, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, - ваш человек напился так, что упал на ровном месте.
        Как ни странно, но самого неловкого йоркширца никто не спрашивал, а он, моментально протрезвев, лежал на полу и боялся, что в драке его затопчут.
        К месту возможной драки пробился один из хозяев заведения, зачастил, мешая русские, таджикские и киргизские слова, замахал руками. Вместе с ним появились и двое охранников, у которых оружие имелось. Надо было расходиться.
        Русский, которого сложно было схватить, повернулся за пакетами, положил на стол номерок, желая получить сданное оружие, и рядом легли один за другим два увесистых "браунинга" армейского образца с обтянутым резиной рукоятками и удлиненными на два патрона магазинами. Оружие, которое может многое сказать о своем владельце.
        Русский повернулся и наткнулся на уверенный и жесткий взгляд довольно пожилого, но все еще крепкого мужика в потертом армейском обмундировании песчаного цвета. Перед ним стоял подполковник в отставке Иван Васильевич Тихонов, бывший старший инструктор южного центра подготовки войск специального назначения. Собственной персоной.
        - Благодарю, - сказал водитель.
        - Да не за что, - нейтральным тоном ответил Тихонов, - русский русскому завсегда брат. Присядете с нами?
        - Благодарю, нет. Поем в машине.
        - Как знаете, сударь. Как знаете.
        Старший лейтенант Тимофеев едва заметно отрицательно покачал головой. Подполковник так же, почти незаметно, кивнул в ответ.
        - Честь имею, сударь.
        - Честь имею.
        ... - Там Тихонов.
        Рамиль, который как-то умудрялся не толстеть, рубая при этом за двоих, поперхнулся рисом, который он с удовольствием поглощал по-восточному, прямо руками.
        - Кто?!
        - Тихонов, говорю.
        - Наш Тихонов?!
        - Именно. Наш инструктор.
        - Он же в отставке.
        - Он там.
        - Хочешь сказать, его контролером послали? Нас не предупредив?!
        - Ничего я не хочу сказать. Но ночью держи ухо востро. Задрыхнешь на посту - потом влетит.
        - Кто бы говорил...
        Но ночью Тихонов не пришел, он знал правила и, даже будучи в отставке, их не нарушал. Если ты встретился с сослуживцем, не подходи к нему, пока не получишь знак "можно" - мало ли чем он занят. И тем не менее теперь у них в караване был друг.
        Утром дальний разведывательный патруль специального назначения в составе большой транспортной колонны пересек русско-афганскую границу.
        26 июня 2002 года
        Варшава, университет
        Звонок раздался как раз тогда, когда предельно уставший граф Комаровский сидел в своем кабинете в здании штаба округа. Возможно, звонили и до этого - граф обнаружил, что телефон у него был разряжен, и когда он разрядился - вспомнить не мог, не до того было. Подзарядил...
        - Слушаю...
        - Господин Комаровский, рад вас слышать.
        Ковальчек!
        Граф Ежи все-таки не был оперативником - он был армейским офицером и довольно разумным (когда не находило) молодым человеком. Ему и в голову не пришло задать себе несколько интересных вопросов. Например, куда делся Ковальчек после встречи в "Летающей тарелке"? Почему он не попытался поинтересоваться, по какой причине граф Комаровский, будучи приглашенным на сборище в Варшавском политехническом, не явился на него. И еще - куда делся полковник Збаражский, его куратор, который сначала прижимал графа к стенке, а потом вдруг оставил в покое.
        Ответ на этот вопрос мог быть только один: значит, он и так делает то, что нужно этим людям, его не надо подправлять и подстегивать.
        Но граф Ежи не озадачился вопросом, потому и ответа у него не было.
        - Пан Ковальчек.
        - Верно. Мы вас ждали на собрании, я уже объявил всем о вас.
        - У меня было много дел.
        - Но сегодня, возможно, их у вас будет меньше?
        Какого черта?!
        - Возможно...
        - Одна юная особа интересуется вами. Мне бы хотелось, чтобы вы пришли к нам, а потом мы могли бы поговорить.
        Елена?!!
        - О какой особе идет речь?
        - Не телефонный разговор, сударь, не стоит компрометировать даму.
        - Хорошо. Где и когда?
        - На факультете химии. Мы собираемся сегодня, в семь вечера.
        - Она там будет?
        - Вам нужно встретиться на нейтральной территории и все обсудить. Она... кое в чем раскаивается...
        - Я приду.
        - Я буду ждать вас рядом с парадным. Иначе вас там не пропустят...
        * * *
        Варшавский политехнический университет.
        Отстроенный фактически заново после боев восемьдесят первого года - там засели крупные группировки мятежников, - он и сейчас был центром польского вольнодумства. По крайней мере - одним из центров. Увы, это не было чем-то необычным, по всей Руси великой цитадели знаний были одновременно и цитаделями вольнодумства. Студенчество всегда отличалось радикальными, революционными взглядами на общественное мироустройство, стремясь "все - до основанья, а затем...". Проблема заключалась в том, что многие, с жаром произнося "до основанья", не представляли себе, что это такое.
        А до основанья - это когда в твой отчий дом, выбив дверь, вламываются люди с оружием и выгоняют тебя из дома - просто потому, что окна твоего дома удачно расположены и здесь можно устроить огневую точку. А потом в комнату влетает управляемая ракета, и ты разом лишаешься и жилья, и всего нажитого. До основанья - это когда ты просыпаешься под клеенкой в изувеченном артиллерийским огнем здании и слышишь, как к твоему хлипкому убежищу приближается боевая техника, слышишь хлесткие команды на незнакомом языке и скупые, деловитые очереди зачистки. Это потому, что ты разрушил до основанья государство и на твою землю пришли враги, а армии, чтобы защитить тебя от них, нет. Ведь до основанья - значит, до основанья. Или - ты просыпаешься и узнаешь, что все деньги, которые ходили в государстве, ничего не стоят, а вместо них какие-то другие. И у тебя их нет.
        Вот что значит - до основанья! Кто хочет попробовать?!
        Но думать молодым людям все равно не запретишь, и какая-то отдушина должна быть - вот такой анархичной отдушиной и был университет. На его территорию не допускались вооруженные люди - полицейские, жандармы, казаки, военные. Его корпуса были на высоту человеческого роста в несколько слоев расписаны граффити, но это никого не волновало, хотя вообще-то граффити в городе считалось хулиганством и каралось пятнадцатью сутками работ с метлой в руках. Тут по вечерам, после занятий, работали аж три дискотеки, и с территории университета можно было не уходить круглые сутки. Здесь власть за высоким забором создала особый мирок бунтарства и вольнодумства - и еще неизвестно, кого от кого охранял этот забор.
        Пан Ковальчек ожидал графа, как и обещал, на стоянке, у входа. Радушно улыбнулся, протянул руку...
        - Рад вас видеть здесь, очень рад...
        Типичная североамериканская улыбка на тридцать два зуба. Русские обычно улыбаются одними губами, немцы совсем не улыбаются, итальянцы просто хохочут.
        Внутренне содрогнувшись от омерзения, граф Ежи ответил на рукопожатие. Если бы это было возможно, он бы вообще отказался от общения с содомитом, ведь даже подать руку содомиту - это унижение. Но придется вытерпеть и это, если не ради ублюдка Збаражского, то хотя бы ради Елены...
        - Я тоже рад вас видеть. У меня чертовское желание напиться и вольнодумствовать.
        - А вот этого не надо, - неожиданно сказал пан Ковальчек, - потому что вольнодумство студента - это одно, а вольнодумство гвардейского офицера - это совсем другое...
        Странно...
        - Где Елена? Она здесь?
        - Обещала прийти. Но, возможно, и не придет. Пани Елена вольная птица, она вольнодумнее нас всех. Вы напрасно пытались поставить ее в рамки.
        - Вы знаете?
        - Знаю... Она мне рассказала.
        Странно, но граф Ежи не разозлился.
        - И что вы думаете насчет всего этого? Я должен был просто смотреть на происходящее?
        - Ну... наверное, нет. Но и в лоб так - нельзя.
        - А как?
        Они прошли мимо охраны на входе, вооружена она была только дубинками, и их никто не остановил.
        - Как? Ну... есть специальные центры. Психологи.
        - Ерунда это все. А почему вы ей не помогли, если знали?
        - Я узнал об этом лишь тогда, когда она поссорилась с вами и все мне рассказала. Мне пришлось клещами вытаскивать из нее причину.
        - Она учится у вас?
        - Хм... вы, вероятно, не знаете местной системы обучения. Студент должен набрать определенное количество баллов, посещая лекции и курсы, которые он сам выбирает. Это эксперимент, называется - свободное обучение.
        Граф Ежи попытался себе это представить и не смог. Он прошел полный курс в военном училище, а в будущем хотел попытать счастья с Академией Генерального штаба, в нее конкурс выше, чем в любой гражданский университет. Но такое обучение, как здесь, было выше его понимания.
        Они шли по какой-то аллее. Везде валялся мусор: сигаретные пачки, пустые пластиковые бутылки, какие-то клочки бумаги - и никто это не убирал. Что хозяин в поместье, что командующий в части, увидев такое, поставил бы всех в "позу номер раз" и приказал бы все вычистить до блеска. На вытоптанной траве то тут, то там лежали студенты, в одиночку и парами. Читали конспекты и книги. Кто-то работал на ноутбуке. Обнимались. Целовались.
        - Что вы думаете насчет свободного обучения, пан граф?
        - Просто Ежи. Безумие все это.
        Профессор хмыкнул.
        - Не скрою, я горячий сторонник этого проекта и активно участвую в его внедрении в жизнь. Вас не затруднит объяснить свою позицию?
        - Не затруднит. Я окончил военное училище, там есть разные специальности - и на каждую имеется набор лекций, курсов и практических занятий. Все это придумано не просто так. Например, если я прохожу подготовку на командира роты, то я должен уметь управлять ротой и каждым взводом по отдельности в обороне и в наступлении, получать задачи от вышестоящего штаба с помощью технических средств, пользоваться ротными средствами разведки, обрабатывать разведданные и передавать их в вышестоящий штаб, маскировать на местности приданные мне силы и средства, использовать приданные средства огневого усиления. В общем, говорить можно много, что должен уметь командир роты. И все эти знания и умения являются, безусловно, необходимыми. Что, если я, например, решу, будто мне не нужно знать, как использовать средства разведки? Тогда мои люди попадут в засаду и погибнут. А если я не смогу передать разведданные в штаб, тогда может погибнуть еще больше людей. Если бы мне чего-то не следовало знать, этого бы и не было в курсе. Понимаете, о чем речь?
        Профессор кивнул головой.
        - Понимаю. Но здесь не армия.
        - А в чем разница? Что, на гражданке знания не нужны? Это что за специалист такой, который то одно знает, то другое?
        - Ну... мы должны предоставлять свободу выбора. Существуют разные специальности, и студенты сами должны это понимать и выбирать из списка возможных курсов то, что им действительно надо.
        - А как же они узнают, что им надо, что им не надо в будущей профессии, пока они не окончили университет? Ведь пока они не прошли весь курс обучения, их нельзя считать профессионалами, и откуда им знать, что может понадобиться в будущем?
        Профессор задумался - аргумент был сильным. Это и неудивительно - в училищах, готовящих Гвардию, преподавали и риторику. Лейб-гвардеец должен быть не только отменным военным, но и отменным кавалером и собеседником, благо в дворянских родах немало девиц на выданье, а брак с офицером лейб-гвардии считался никак не мезальянсом независимо от происхождения жениха.
        - Возможно, если им будут нужны новые знания, они получат их на курсах и семинарах, существует такая вещь, как постдипломное образование.
        - Интересно... Насколько мне известно, профессор, за обучение по специальности университет берет полную плату - что с казны, что со студента - неважно. Если студент, после того как он обучится... свободно, так, что половину необходимого знать не будет, начнет работать по специальности, поймет, что мало что знает, и станет ходить на эти ваши курсы. А они, как я рискну предположить, тоже платные. Таким образом вы будете брать сначала деньги за обучение, а потом еще и деньги за исправление своих огрехов... интересно, весьма интересно, пан профессор.
        От полного разгрома в диспуте профессора спасла дверь кафедры - пришли...
        На кафедре органической химии было свободнее, чем в других кабинетах, потому что кабинет химии в обязательном порядке оборудуется рукомойниками, и к нему пристраивается лаборатория. Как раз у ряда рукомойников все и собрались, сдвинув парты, чтобы освободилось достаточно места, и поставив полукругом стулья. Народа было человек двадцать, одеты все по-разному, кто в костюме, а кто и в рваных джинсах, у одной пани волосы в розовый цвет покрашены и хохлом поставлены - если бы не это, ее можно было бы назвать привлекательной. Еще у одной пани, покрасившей волосы в радикально черный цвет и подобравшей такую же черную, как деготь, губную помаду, на футболке было написано: "Трахни меня прямо сейчас", хотя сидела она в объятьях не пана, а другой паненки. Паненок вообще было большинство, примерно две трети от общего количества собравшихся. Появление графа Ежи произвело среди них фурор: не может быть, чтобы они не знали, что он москаль, однако офицер императорской Гвардии всегда привлекательнее местного студиозуса, от которого разит потом, дешевым пивом, а то и коноплей и который, "дабы самовыразиться",
одевается, как с помойки.
        Была там и пани Елена, демонстративно болтающая с подругой и на него столь же демонстративно не обращающая никакого внимания.
        - Это Ежи... - простецки представил его пан Ковальчек, - я про него вам рассказывал. Он служит в армии.
        На это никто особо не отреагировал - здесь личная свобода ценилась дороже всего, и если кому-то сдуру пришла в голову блестящая идея послужить Отечеству, то это исключительно его личное дело и ничье больше.
        Для графа моментально нашелся стул, поставили его не рядом с Еленой, а рядом с другой паненкой, довольно привлекательной и одетой без излишнего эпатажа. Граф Ежи сразу понял нехитрую уловку - поделиться с подругой. Сразу вспомнился поручик Скидельский... пан весьма охочий до женского пола, он рассказывал, что когда-то выехал по службе в Иваново-Вознесенск... а там, известное дело... ткацкие фабрики, мужеска полу не хватает... вот и не ночевал он в гарнизонной гостинице ни дня, потому как отчаянные пани ткачихи его тело белое, как трофей, одна другой передавали. А он, конечно, потом эту историю всему полку поведал... в самых откровенных подробностях. Тогда сослуживцы откровенно позавидовали, и Ежи, грешным делом, тоже, а вот сейчас... когда собрались передать из рук в руки его самого... как-то нехорошо на душе стало, будто плюнул кто.
        Кого ждали, выяснилось довольно скоро. Пан Ковальчек отзвонился куда-то по сотовому, уточнил у некоей дамы, где она пропадает, а через некоторое время появилась и сама дама. Типичная североамериканка (или британка, там такие же взгляды) - мужеподобная, непривлекательная и одетая так, чтобы эту самую непривлекательность не скрыть, а, наоборот, показать и подать как какую-то особенность. Нет... скорее британка, типичное британское "лошадиное", вытянутое лицо - там оно почему-то именуется "породистым", типичная косметика - ужасающий розовый оттенок помады. На ногах не туфли, а ботинки, сработанные под мужские, грубой выделки и на тяжелой платформе. "Докеры" - не иначе так называются.
        - Это леди Алисия Гисборн, из университета Карлайла, - представил даму аудитории пан Ковальчек, - она из Великобритании и хочет рассказать нам про политическую систему и обычаи этой страны. А потом мы все это обсудим, и леди Алисия ответит нам на вопросы. Леди Алисия, вы готовы?
        Ничего не скажешь, подходящая тема для внеклассного факультатива на факультете химии!
        - Да, конечно... - милостиво кивнула дама.
        - Тогда прошу...
        Леди Алисия рассказывала талантливо, не придерешься, и она отлично владела как русским, так и польским. Свободно переходя с одного языка на другой, умело подбирая аналогии, которые можно подобрать, только если знаешь язык в совершенстве. Граф Ежи слушал ее вполуха, но запоминал, откладывал для себя аргументы и грешным делом вспоминал про себя другую пани - пани Марию, которая вела у них риторику. Для них, пацанов, пани Мария была недостижимым идеалом женского совершенства, и они не пропускали ни единой ее лекции по риторике, а потом еще и спрашивали, что можно почитать по этой теме факультативно. Конечно, эта леди... непонятно откуда, хотя нет, как раз очень даже хорошо понятно, пани Марии даже в подметки не годилась.
        А все-таки интересно будет ее проучить. Хотя бы на глазах Елены.
        Леди Алисия вещала убедительно - это если не вдумываться в смысл. Прежде всего дикостью было то, что подданная (не гражданка, а подданная) Ее Величества столь вдохновенно вещает о некоей демократии. Можно много говорить про демократию, но власть монарха есть власть монарха, и какими бы ширмами она ни обставлялась, все равно это единоличная и несменяемая власть. Британская монархия была уникальна тем, что в Соединенном королевстве создалась не существующая ни в одной другой монархии система сдержек и противовесов, и власть "конституционного монарха" была скорее тайной, нежели явной. В Российской империи монарх правил открыто, не имея обязанности с кем-то советоваться или делиться полномочиями иначе, как по собственному выбору, но он же единолично и отвечал за то, что происходило в стране. Единоличная власть позволяла быстро и оперативно принимать решения, длительная, с самого детства, подготовка Наследника Престола к принятию Короны делала эти решения осмысленными и опирающимися на нужные знания, а осознание своей ответственности делало эти решения осторожными и взвешенными. В Британии вроде бы все
то же самое - монарх, аристократия со своими закрытыми и полузакрытыми учеными заведениями, тайные фонды, институты - один Королевский институт международных отношений, известный рассадник разной заразы, чего стоит. Не было только ответственности - вся ответственность ложилась на Парламент и Кабинет министров, оболваненные подданные ходили на выборы и считали, что, голосуя за ту или иную партию, они чего-то решают, хотя на самом деле они не решали ровным счетом ничего[81]...
        Если повнимательнее разобраться в этих велеречивых сентенциях, то их можно было свести к нескольким основным утверждениям, повторяющимся в разных вариациях.
        Демократия - это высшая форма политической власти (при этом без раскрытия, а что, собственно, понимается под словом "демократия").
        Волей народа можно все изменить (опять-таки - не раскрывается, что именно).
        Насилием ничего не решить, имеет смысл только ненасильственное сопротивление, потому что, применяя против режима насилие, вы дискредитируете себя и становитесь на одну доску с ним.
        В процессе изменений имеет смысл обращаться к опыту соседей, прислушиваться к их рекомендациям (великолепно!), впитывать их опыт (понятие "соседи" опять-таки не раскрывается).
        При этом у графа Ежи появилось настойчивое ощущение, что вокруг какой-то другой, непонятный ему народ, и общаются они скорее невербально, чем вербально. Вот сейчас - все сказанное агитаторшей можно было уместить в краткую пятиминутную речь, если убрать повторы одного и того же в различных вариациях. А смысла в этой речи не было вовсе, поскольку из нее невозможно было понять, а что же все-таки нужно делать и к чему конкретно это приведет. Не было никакой конкретики, кроме туманного "влиться в семью наций" и "стать наконец народом". Тем не менее по виду все вокруг были довольны услышанным и что-то из этой речи вынесли. Решительно непонятно - чтоКогда отгремели восторженные отзывы и из уст пана Ковальчека прозвучало сакраментальное "Вопросы, прошу" - при этом он опасливо посмотрел на графа, тот поднял руку.
        - Разрешите?
        Британка поощрительно улыбнулась ему.
        - Леди Алисия, а не могли бы вы поточнее сказать, что именно вы собрались менять?
        Продолжая улыбаться (как нервный тик не начнется от такой улыбки), британка переспросила:
        - А разве я не рассказала об этом?
        - Рассказали. Но я здесь в первый раз и немного не понял сути.
        - Хорошо. Мы прежде всего говорим о Польше, как о народе с европейской историей, некогда оказывавшем влияние на политику в мировом масштабе, а теперь пребывающем в некоей пассивной роли. Мы должны изменить именно это, поляки должны пробудиться и возвысить свой голос, они должны войти в семью народов на равных правах.
        - А вы считаете, что сейчас они не входят в семью народов на равных правах? И что такое, кстати, семья народов? Я слышал, что так иногда называется Британское содружество наций.
        Англичанка бросила взгляд на пана Ковальчека, быстрый и недобрый.
        - Да... - начала она, - так нас иногда называют.
        - Позвольте... - моментально перебил граф Ежи, - то есть вы считаете, что Польша должна войти в Британское содружество наций?
        - О нет... конечно, нет, мы говорим о другом содружестве наций, в мировом масштабе. Вы знаете о существовании Лиги Наций?
        - Да, знаю, и мне кое-что напоминает эта организация. Речь Посполитая была разделена как раз по решению мирового сообщества в том виде, в каком оно тогда существовало. Большую часть моей страны отдали Российской империи, потому что боялись ее. Какие-то части получила Австро-Венгрия и даже Пруссия. Речь не идет о завоевании Речи Посполитой, речь идет именно о ее разделе по согласованному решению участников мировой геополитической игры.
        - Но ведь Польша потом восставала и не раз.
        - Да, восставала. Но кто-нибудь хоть на мгновение задумывался, а что было бы, если бы восстание имело успех? Мы бы оказались в ловушке, у нас нет ни единого выхода к морю. С одной стороны, русская граница, которую нам пришлось бы защищать. С другой - австро-венгерская, а Австро-Венгрия будет относиться к нам враждебно хотя бы потому, что и сама имеет кусок Речи Посполитой и вряд ли захочет его отдавать. С третьей стороны - граница Священной Римской империи Германской нации, которая всегда рассматривала наши земли как возможный объект для поглощения. Кто и как планирует оказать нам помощь, леди Алисия, мне бы хотелось уточнить именно это, если вы сможете это объяснить.
        Обсуждение закончилось по воле пана Ковальчека, видимо, опасающегося скандала, а возможно, вмешательства полиции. Все было понятно - такие вот политические лекции, проводимые иностранными волонтерами, балансировали на самой грани "подстрекательства к бунту", а то, что не произносилось вслух, домысливалось каждым самостоятельно. Граф Ежи отметил, что далеко не все в этой дискуссии стали на сторону британской лекторши, благо память о геноциде поляков в Австро-Венгрии силами молодчиков Павелича была очень даже жива. Это тоже было мировое сообщество, и о том не следовало забывать.
        Елену он поймал уже на выходе, утащил в какой-то закоулок, образованный стеной и мебелью, вынесенной из аудитории, видимо, на время ремонта, и составленной друг на друга до потолка.
        - Отпусти... - сказала Елена без злобы, - мы все прояснили.
        - Выходи за меня замуж, - вдруг неожиданно даже для самого себя выпалил граф.
        Елена фыркнула, как кошка:
        - Отпусти... Йезус Мария, что за глупости... ты пьян?
        - Ты знаешь, что нет.
        - Ну что ты говоришь такое? У нас нет будущего... я не смогу быть тебе супругой, просто не смогу. Мы будем мучить друг друга и, в конце концов, разойдемся.
        - Лучше год счастья, чем жизнь, полная тоски о несбывшемся.
        - Глупости. Как ты не понимаешь - мы просто разные, и это надо прекратить. Тебе нужна супруга, чтобы сидела в твоем поместье и рожала детей, ждала тебя со службы. Я такой быть не смогу, я живу на полной скорости. И если я разобьюсь об стену, это мой выбор и мое решение, тебе этого просто не понять.
        - Тебе наркотики дороже меня?
        - Ай... что за глупости. Отстань!
        Высвободившись, Елена направилась к выходу.
        Весьма невежливо освободившись от внимания пани Гражанки, которая недавно сидела рядом с ним, граф уже направлялся к выходу, дав зарок больше сюда ни ногой, как рядом оказался профессор. Непонятно, почему он решил, что можно сделать свой ход, возможно, он сделал неправильные выводы из сцены между графом Ежи и пани Гражанкой... а может, он судил людей по себе... как бы то ни было, профессор оказался рядом.
        - Признаться, я был несколько... огорчен вашим выступлением.
        - Что думаю, то и говорю, - огрызнулся Ежи, - видимо, здесь принято, если помнить, то избирательно, если говорить, то с двойным подтекстом.
        - История - это национальный миф... - задумчиво произнес пан Ковальчек, - не отнимайте его у поляков, это одно из того немногого, что их объединяет. Не проводите меня? Я живу на авеню Ягеллонов.
        Ягеллонов! Ах ты...
        Если бы он назвал другой адрес, граф с негодованием отверг бы его "недвусмысленное предложение". Но авеню Ягеллонов... Ну, смотри - сам напросился...
        - Конечно, провожу...
        Из корпуса они уже выходили, чуть ли не рука об руку. Никто на это не обращал здесь никакого внимания - каждый был волен жить как хочет и спать с кем хочет. Было уже темно, на территории включили фонари, но половина из них не работала. Стоянка и вовсе не освещалась...
        Профессор эффектным жестом вскинул руку, и, отзываясь на зов брелка автомобильной сигнализации, приветливо мигнула фарами маленькая круглоглазая "Альфа-Ромео".
        - Прокатимся?
        - Я на своей...
        - Как желаете... - чуть обиженно ответил профессор.
        Польский "Фиат" был хоть и родственником "Альфа-Ромео", но дальним. Графу Ежи надо было другое - в бардачке лежал заряженный семью патронами "наган" прадеда. Запустив мотор, он протянул руку, достал из бардачка револьвер. Подбросил и сунул во внутренний карман блейзера.
        Несмотря на то что "Альфа" могла запросто "сделать двести" даже на узких, забитых транспортом улицах Варшавы, профессор вел машину медленно и осторожно, то ли опасаясь чего, то ли просто желая сохранить в чистоте водительские права. Ежи без труда держался у него на хвосте, даже со своим "Фиатом", который на пятой передаче ехать не желал вовсе, а при переходе на пониженную дергался, как паралитик. Ехать было недалеко, уже через десять минут показалось знакомое авеню Ягеллонов. Как граф и ожидал, профессор свернул примерно там, где недавно стояла желтая "Веспа" и где он недавно схлопотал штраф. Дворы в Новой Праге были темными, тихими, дома - дорогими и пристойными. Совсем рядом был зоосад и парк русской армии[83], район считался престижным.
        Профессор легко выбрался из кабриолета, даже не закрывая дверь, вручную поднял тент. Было какое-то странное очарование в старинных кабриолетах, имеющих настоящий тент, который надо поднимать вручную, а не сервоприводами. Напоследок профессор погладил машину по крылу, будто коня, сослужившего верную службу.
        Опасения графа не подтвердились - консьержа в подъезде не было, и камеры видеонаблюдения тоже, по крайней мере, он ее не заметил. В подъезде было светло и уютно, на ступеньках лежала красная ковровая дорожка, прикрепленная медными гвоздиками к полу. На каждом этаже была настоящая цветочная галерея.
        - Уютно тут... - как бы вскользь заметил профессор.
        - Я привык к другому.
        - К чему же?
        - Либо поместье - там все свое, родное, руками сделанное. Либо съемная квартира недалеко от полка - там какая обстановка есть, так и ладно.
        - Квартира в Варшаве все же удобнее поместья.
        - Не спорю...
        Оказалось - третий этаж. Дверь у профессора была вычурная, деревянная, какая-то наборная из дерева разных пород. Перед дверью - коврик.
        Цвета радуги.
        Замок был только один, да еще английский. Очевидно, профессор не придавал значения обращениям варшавской полиции к домовладельцам о необходимости ставить на двери, как минимум, два замка разных систем.
        - Прошу!
        Холл - довольно большой, просторный, выполнен в технике минимализма. Очень необычные светильники - как световые колонны, в каждом углу, от пола до потолка. Квартира явно дизайнерская, и дизайнер поработал необычный.
        Граф Ежи оглянулся в поисках сменной обуви.
        - Не беспокойся. Здесь чисто, домработница приходит каждый день. Ненавижу грязь, знаешь ли...
        Вот как?
        - Проходи вон туда...
        За дверью, сделанной из металла и стекла, оказалась комната, видимо, гостиная. Большая и холодная, выполненная в серо-синих тонах, почти без мебели. Жалюзи вместо штор и тюля, диваны какой-то странной формы - большие, кожаные. Журнальный столик, тоже из металла и стекла, профессор ловко подкатил к одному из диванов.
        - Располагайся. Какую музыку включить?
        - Не знаю... что-нибудь погромче...
        Чтобы соседи не услышали. Урод.
        - Вот как... Рэп подойдет? Мне подарили кассету, я ее еще не слушал.
        - Вполне.
        По ушам ударили громкие, бестолковые аккорды. Господи, как люди могут слушать это, это же не музыка! Единственное ее достоинство - она может заглушить все, даже вопли.
        Профессор подмигнул:
        - Я сейчас вернусь...
        Тварь...
        Граф Ежи досчитал про себя до двадцати, еще раз погладил рукоять револьвера в кармане. Потом, крадучись и стараясь не шуметь, пошел вперед...
        Пана Ковальчека хватило ненадолго - ровно до того момента, как граф Ежи на его глазах смыл в унитазе его недельный запас дури, найденный в ванной комнате, а потом и самого профессора сунул головой туда же и пустил воду. Отплевываясь грязной водой, профессор раскололся, как арбуз, который несли-несли да и уронили неосторожно.
        Пан Ковальчек был распространителем дури, распространял ее в университете и неплохо зарабатывал на этом. Взялся он за это потому, что был иностранным гражданином и оппозиционером - если бы полиция арестовала его за распространение наркотиков, моментально поднялась бы волна, что еще одного оппозиционера схватили и подкинули ему наркотик, чтобы отправить за решетку. Такое вот алиби.
        Наркотики пану Ковальчеку поставлял некий пан Жолнеж Змиевский, у него была квартира в Мокотуве, как и у Елены, - богатый, надо сказать, район. Кем был пан Змиевский, где он работал, - того пану Ковальчеку известно не было, но он подозревал, что пан Змиевский является полициянтом или того хуже - служит в безпеке. Самое интересное, что пан Змиевский регулярно передавал на реализацию только кокаин и синтетические опиаты, а вот героин у него был лишь время от времени, но если он появлялся, то в большом количестве и по выгодной цене. Это граф Ежи узнал, когда макнул пана Ковальчека в унитаз, а заодно узнал и имена тех, кому пан Ковальчек продавал героин. Вывод из этого из всего был простой - пан Змиевский действительно служит в полиции и имеет личный канал из Латинской Америки, по которому переправляются наркотики. А вот с Востока он ничего не получает, но если изымается какая-то партия наркотиков, то он каким-то образом получает часть ее на реализацию.
        Короче говоря - преступная шайка налицо.
        Закончилось это тем, что граф Ежи сунул Ковальчеку в рот ствол "нагана" и весьма подробно объяснил, что он с ним сделает, если он или еще кто-то продаст пани Елене хоть грамм какой-либо дури. Если это произойдет, то он просто пристрелит пана Ковальчека, а потом и того наркоторговца, который продаст ей дурь. Таким образом пан Ковальчек теперь в ответе за дела всех своих собратьев по ремеслу, и в его интересах - сообщить о графе, как о человеке, с которым лучше не связываться всем панам наркоторговцам Варшавы.
        Вытерев ствол револьвера полотенцем, иначе его просто противно было бы класть в карман, граф Комаровский покинул сей гостеприимный дом с ковриком цвета радуги на входе, оставив его хозяина размышлять о вечном, сидя на полу ванной в одном халате и отплевываясь слюнями и кровью из разбитого рта.
        Размышлять ему пришлось недолго, почти сразу после ухода графа Ежи раздался новый звонок в дверь - громкий, требовательный.
        Пан Ковальчек запахнул на себе халат (дамский, кстати), включил воду, набрал воды в сложенные ладони и осторожно промыл лицо. Болели глаза, лицо, саднило десны. До сих пор он ощущал медный привкус... жутковатое ощущение револьверного ствола во рту не давало покоя. Вспомнив глаза этого... садиста, пан Ковальчек внутренне содрогнулся, как бешеный. Такой и в самом деле пристрелит, не надо было с ним связываться.
        Снова звонок. Как в голове отдает...
        Пан Ковальчек прошел в прихожую, глянул в глазок и отшатнулся.
        А этому что здесь надо... Он же здесь никогда не был! Йезус Мария, он же не должен знать этот адрес!!!
        Но и не впустить нельзя. Тем более не уйдет по-хорошему, а если и уйдет, потом такая беда будет, не расхлебаешь...
        Пан Ковальчек повернул собачку замка, отступил в сторону. Гость - в длинном, сером плаще - прошел в прихожую.
        - Я решительно отказываюсь! - заявил дрожащим голосом пан Ковальчек, закрывая дверь.
        - От чего же? - поинтересовался гость.
        - От этого! Я же просто продаю, какого беса?! Сегодня тот молодой пан, о котором вы мне говорили, сунул мне ствол в рот! У него был револьвер! Он сунул мне его в рот и сказал, что, если я еще раз продам ей или кто-нибудь другой ей продаст, он придет сюда и убьет меня! А потом он пойдет и устроит бойню в городе. Йезус Мария, он сумасшедший!
        Гость мрачно усмехнулся.
        - Это он тебе лицо разбил?
        - Да, он! Он безумен!
        - Может, ты ему просто не понравился?
        Обидевшись, пан Ковальчек развернулся и отправился в гостиную, где по-прежнему долбил по ушам рэп.
        - Он сумасшедший! Я с такими не имею дела, он и убить может!
        - Да кому ты нужен, содомит поганый, пся крев!
        От неожиданного и хлесткого оскорбления профессор повернулся и увидел направленный на себя пистолет.
        - Что...
        Пистолет плюнул огнем. Потом раз, и еще раз...
        Профессор умер почти сразу, в этом господь был милосерден к нему. Неожиданный гость подошел к распростертому на ковре телу, он не боялся, что кто-то услышит выстрелы и вызовет полицию, если кто что и услышал, наверняка подумал, что это музыка так играет. Пистолет он не стал бросать рядом с телом, это было бы слишком демонстративно и наводило бы на мысль о подставе - он аккуратно обернул его платком и положил в карман плаща. Дело в том, что пистолет был табельным, а все табельные пистолеты отстреливаются, и данные о них собираются в специальную картотеку. Как минимум, десяток свидетелей покажет, что профессор сегодня из университета ушел не один - он следил за ними всю дорогу и все это видел. Опознать, с кем именно он ушел, - на это уйдет примерно день, подгонять процесс не следует. Еще два часа - установить, какое именно оружие закреплено за этим человеком как табельное, и поднять данные из картотеки. Еще часов двенадцать - на срочную экспертизу, сравнение пуль, извлеченных из тела профессора, и пуль, выпущенных при отстреле табельного пистолета.
        Сразу родится и версия - довольно правдоподобная. Известный по всей Варшаве содомит профессор Ковальчек решил "объездить" очередного мальчика. "Мальчик", которого привлекал только женский пол, не понял порывов тонкой чувствительной натуры профессора и в ответ на предложение предаться истинной мужской любви, дабы забыть о несчастье, набил ему морду. Потом, когда профессор не отстал, он трижды выстрелил в него из оказавшегося под рукой табельного пистолета. Пистолет он, конечно, унес с собой и выбросил в Вислу, но о том, что все пистолеты отстреливаются перед выдачей, он запамятовал. Убежал потому, что, если бы его задержали на месте, сразу бы возникли... разные слухи, и если в Варшаве эти слухи мало что значат, то в Гвардии больше никто не подаст ему руки, да и из самой Гвардии его вышвырнут.
        Мало того - это даже поможет их общему делу. Скандал! Дворянин и гвардейский офицер застрелил известного интеллектуала, оппозиционера и по совместительству - содомита. Все шляхетство, особенно то, что связано с престолом России, встанет на защиту, подумав, что здесь просто имела место защита чести от грязного на нее посягательства. С другой стороны - начнется истерика содомитов, содомитских обществ и организаций, особенно зарубежных - эти паны основным методом защиты почитают публичную, омерзительную истерику по любому поводу. Их тоже можно понять - как-то неуютно искать себе "сердечных друзей", если знаешь, что ошибка может кончиться тремя пулями в грудь. Поднимутся все оппозиционеры, особенно, если аккуратно подкинуть в общество слушок, что известного человека просто попросили под благовидным предлогом избавить государство и Престол от известного оппозиционера. Поднимется вся загранка, тем более если попросить британских друзей - да даже если и не просить. В Британии, в Североамериканских Соединенных Штатах полно и содомитов с их обществами, и групп по продвижению демократии...
        Славный будет скандал!
        Гость наклонился, не снимая перчатки, прижал два пальца к тому месту на шее профессора, где была сонная артерия, стараясь уловить хоть слабый пульс жизни. Но пульса не было...
        27 июня 2002 года
        Висленский военный округ, сектор "Ченстохов"
        - Мабуть, к куреню тебя отправить? Очунеешься[84] чуток...
        Сотник налил в стакан дурной польской бадяжной водяры. Понюхал. Потом вдруг размахнулся, хорошо размахнулся и выбросил сивуху из модуля вместе со стаканом.
        - Пока не разберусь - не уеду.
        Подъесаул Чернов шарахнул кулаком по столу.
        - Тогда я с тобой по-другому загутарю! Ты что - решил с бутылкой воевать? У тебя тут от сивушной вони мухи дохнут. Мое тебе слово - слезай со стакана! Сегодня тебе остаток дня, чтобы оправиться и себя в порядок привести. Нет - я тебя в распоряжение Круга отправлю, пусть там с тобой разбираются! Мне здесь алкаши не нужны!
        Ловко подхватив со стола на треть не допитую бутылку, подъесаул вышел из модуля.
        Какое-то время - может, минуту, может, час - сотник тупо сидел, пытаясь понять, куда делась бутылка и что вообще произошло. Потом немного прояснилось в голове, вышел из модуля, осмотрелся по сторонам. Поймал за рукав первого попавшегося казака.
        - Попить есть чего?
        Казак зачем-то оглянулся.
        - Господин сотник, так господин подъесаул запретил...
        - Воды мне, дурак, надо! Воды!
        Вода нашлась - минеральная, богемская, тут ее было много, и стоила она дешево, не то что "Боржоми". Немного придя в себя, сотник направился к душу, в роли которого в расположении выступал бензобак от "АМО", поднятый на стойках, с прилаженным к нему душем. Вода была теплой, нагретой солнцем, но душ был как нельзя кстати. Под теплыми водяными струями сотник окончательно пришел в себя. Решил посмотреть на часы и выругался последними словами. Часов на руке не было, а он к ним привык. Подарили за беспорочную службу, хорошие часы, пятнадцать лет на руке - сносу нет. Если он часы пробухал...
        Какой сегодня день, пришлось узнавать по календарю. Сотник засел у себя в модуле, вспоминая, что происходило, и заодно уплетая, прямо так, безо всего, зачерствевшую краюху хлеба, единственное из съестного, что нашлось в модуле.
        - Хорош вираж заложил...
        Было не стыдно - было мерзко за себя. Последнее, что он помнил, - это поминки по убитому есаулу, потом - как провал. Похоже, на этих поминках он и забухал, что не случалось с ним довольно давно. Последний раз он забухал так во время пятой командировки. Это была Аравия, граница с Йеменом, горы - и в этих горах все еще орудовали вольные, никому не подчиняющиеся бандиты. В один день они накрыли такую банду и уничтожили ее, а потом нашли двоих детей русских поселенцев в загоне, подобном свиному. Как он потом узнал, изначально их было пятеро, и эти двое - последние из тех, кто оставался тогда в живых. Тогда-то он забухал, крепко забухал - и тамошний есаул, комендант сектора, в наказание приказал ему сидеть целый день на корточках в палатке, растянутой посреди плаца. Столбик термометра в эти дни зашкаливал за пятьдесят по Цельсию, потому наказание было действенным, ему удалось просидеть семь часов. Больше за ту командировку он себе ничего такого не позволял.
        Хватит, навоевался с бутылкой. Пора и честь знать. Все!
        Выйдя из модуля на звук трубы - вечернее построение, - сотник столкнулся с Соболем.
        - Ты чего?
        - Живой, атаман?
        - Живой. Тебя переживу. Остальные где?
        - Певец в ночь пошел...
        Снайпер замялся.
        - А Чебак где? - подозрительно спросил сотник.
        - Да беда тут такая...
        - Что еще за беда? Докладывай, как положено.
        - После построения доложусь. По всей форме.
        - Смотри...
        - Что - все пропали?
        Сотник недоверчиво смотрел на снайпера.
        - Зараз все. Человек двадцать, даже больше.
        - Радован?
        - Тоже?
        - А остался кто?
        - Божедар вроде остался... Он как раненый, гутарят - из больницы зараз сбежал. Чебак его проведывать поехал, у него тоже горе.
        - У него же...
        - Так. И она пропала.
        - И куда? Может, в лес надолго пошли?
        - Забыл, что ли, атаман? Двадцать пятое...
        День Святого Витта!
        - Они на ту сторону пошли!
        - То-то и оно, атаман. И с концами.
        Чебак вернулся под ночь, ни Соболь, ни Велехов не спали. Отпивались чаем с травами, думу думали. На горящие в ночи окна модуля и свернул Чебак.
        - Отпусти, христом богом прошу, атаман... - с порога сказал он.
        - Куда собрался?
        - Надо мне. Зараз надо.
        Чтобы показать, как надо, Чебак провел ладонью по горлу - во!
        - Далеко собрался? - спокойно спросил снайпер.
        - Далече. Выручать их надо. Загинут без нас.
        - Ты кого выручать собрался? Совсем очумел зараз. Мало того, что уже сотворилось, ты еще на ту сторону идти вознамерился.
        - Жену я собрался выручать! - огрызнулся Чебак.
        - Жену-у-у... Вот я тебя зараз плеткой-то и оженю! А розгами повенчаю!
        - Сядь, расскажи, что произошло, - спокойно сказал Велехов.
        Чебак с шумом подвинул себе стул.
        - На ту сторону они пошли. Двадцать третьего вышли. День Видовдан - святое для них. И Драганка с ними была, а Радован вел. Двадцать два человека их было. На той стороне был бой, окружили их сразу. Кого живым взяли, тех, говорят, в Пожаревац. А остальных, как собак, в поле закопали.
        - Кто тебе сказал?
        - Контрабандисты гутарили... Божедар людей собирает - кто остался.
        - Еще один...
        - А... жена твоя - что?
        - Не знаю. Но пока не удостоверюсь - жизни мне нет. Отпусти, атаман, не отпустишь - своей волей уйду.
        Сотник поднял руку.
        - Что делать там будешь? Одних повязали сразу, как нитку прошли. С ними в землю лечь хочешь?
        - А пусть и так. За правое дело.
        - За правое... Оно так - за правое. Только вот в землю лечь за дело, что правое, что левое - не хитро. А вот победить - тоже за правое - похитрее будет...
        27 июня 2002 года
        Афганистан, провинция Баглан, дорога Ханабад - Пули-Хумри
        Операция "Литой свинец"
        Оперативное время минус девяносто два часа десять минут
        Аллах свидетель, афганские дороги просто невыносимы.
        Местные племена их специально портят, подрывают, устраивают рытвины, потому что на осле проедешь и так, а машины из караванов будут расходовать на поездку больше бензина, больше ломаться и больше тратить денег на починку и заправку. Медленно идущую колонну легче блокировать и ограбить. Кроме того, если нет нормальной дороги, остается больше шансов на то, что не приедут посланцы властей Кабула, что они оставят племена в покое, что не появятся британцы и не заберут вооруженных мужчин. Дороги в Афганистане портили все, делали это с удовольствием и даже с азартом.
        Но русские машины не пасуют и перед таким бездорожьем.
        Русские машины, созданные в стране, где до сих пор не везде (особенно в Сибири) есть нормальные дороги, где за зиму цикл "разморозки-заморозки" бывает больше двухсот раз[85], и от этого не выдерживает даже преднапряженный бетон. Машины, созданные в стране, ставшей родиной внедорожного "трак-триала"
        Тяжело груженный АМО с комбинированной подвеской - стойки от БТР и дополнительные рессоры - преодолевал неровности афганской дороги на Пули-Хумри со скоростью примерно сорок километров в час, уверенно, неторопливо и даже чуть презрительно к жалким потугам рытвин и колдобин его остановить. Ярославский лицензионный (в оригинале римский "Майбах", "половинка" от танкового) безнаддувный дизель степенно переваривал солярку, радовал мир сизым выхлопом, упорно крутил коленвал и тащил машину вперед через все неровности. Водитель одной рукой придерживал руль, второй - пластиковую бутылку с местным напитком, чаем из верблюжьей колючки, хорошо утолявшим жажду. Было скучно.
        Местной достопримечательностью была пыль. В Пули-Хумри ее столько, что она лежала на всем настоящим ковром, достигавшим нескольких сантиметров толщины. Человек ли пройдет, осел ли, машина ли проедет - пыль поднимается и не оседает очень долго, покрывая все сплошным пыльным туманом. А если идет караван, то становится понятно, почему опытные караванщики навешивают на задний борт своей машины дополнительные фары. Это своего рода "вежливость": фары включают, когда караван идет через пыль, чтобы водитель, едущий за тобой, мог ориентироваться по этим фарам и не свалиться в пропасть. Ты включишь фары для того, кто едет за тобой, а кто-то, кто едет перед тобой, включит их для тебя...
        Как всегда неожиданно и некстати - хорошо, что в месте, где дорога позволяет обгон, - у "АМО" заглох мотор. Видимо, от пыли...
        Перемигнувшись рубином стоп-сигналов, колонна встала.
        Рамиль, который исполнял обязанности не только сменного водителя, но и механика, проснувшись от толчка в бок, выскочил из кабины, откинул капот и отшатнулся от пахнувшего из-под него жара.
        - Ну, что?
        - Что-что! На полчаса встали! Мотор перегрелся, о Аллах, помоги нам!
        - С чего он перегрелся?
        - Да с того, что я говорил тебе, надо фильтры сменить, а ты зажался. Вот теперь и будем куковать.
        - Тебя слушать - грош ломаный в кармане после рейса останется!
        - А движок запорем - на ремонте неделю простоим!
        Стоять прямо на дороге было смертельно опасно. В любой момент могли появиться душманы. Водители здесь, на афганских дорогах, все русские и впрямь были братьями, моментально сгрудились у вставшей машины.
        - Что тут?
        - Бочонок полетел.
        - Бочонок? Запорол?
        - Да не... Перегрел только.
        - Да какое там перегрел!
        - Петро, у тебя такой же бочонок есть, по-моему. Запасной есть?
        - Да был где-то...
        - Ну и тащи!
        - Слышь, Гусь, надо бы дозор выставить. Хлестанут по нам...
        - Ага, вся обочина заминирована. Я лучше на крышу встану.
        Принесли фильтр-бочонок, общими усилиями поставили вместо старого. Машина не завелась...
        - Говорю же, перегрел. Подождать надо.
        - А ты уверен, что не запорол? ТНВД[87] пыли хапнул - и здравствуй, дядя, новый год.
        - Сплюнь.
        - Как ни крути - буксировать надо.
        Занервничали афганцы - они принадлежали ни к пуштунам, ни к узбекам, и зарабатывали на жизнь тем, что проводили караваны. Оружия у них было достаточно, но только для того, чтобы прикрыть движущийся караван. Если же машины стоят, рано или поздно о стоящем караване узнают душманы...
        - Если надо отбуксировать, я и отбуксирую.
        - Один справишься?
        - Справимся. Всего-то до караван-сарая дойти. К вечеру догоним, - подхватил водитель "захворавшей" машины.
        Как бы то ни было, но стоять здесь было опасно, это понимали и водители. Решение проблемы - одна из машин каравана остается со сломавшейся, и если после того как движок остынет, она не заведется, возьмет ее на буксир и дотащит до караван-сарая, где можно сделать уже более серьезный ремонт. Такое решение устраивало всех - пожелав остающимся удачи, водители расселись по грузовикам, и через десять минут только потревоженная колесами пыль напоминала о прошедшем здесь караване.
        - Здравия желаю, господин подполковник, - по уставу поприветствовал своего инструктора (бывшими они не бывают), давшего ему дорогу в сумрачный мир спецназа, Рамиль, бывший татарский хулиган, теперь же лейтенант, боец группы ГРАД-1 Рамиль Валеев по кличке Беспредел, или Бес. ГРАД-1 - офицерская специальная группа в подчинении оперативного штаба КСО, набираются только сироты, задания повышенного уровня риска.
        - За здравием дело не станет, а вот к пустой голове руку не прикладывают. Напарник мой - Владимиром зовут. Из десанта выходец.
        Напарником у подполковника в отставке Тихонова был здоровый бородатый мужик, похожий на вставшего на задние лапы медведя.
        - Рамиль. Бес.
        - Александр. Араб.
        В этом мире представляться было принято не только именем, но и кличкой. На случай, если через пару секунд прогремит из засады очередь и придется отбиваться, прикрывая друг друга.
        - Володя. Быком прокликали... - сказал здоровяк.
        Почему именно быком, понятно было и без пояснений.
        - Сильно сломались-то?
        - Да думаю, постоим немного и заведемся.
        - Как знаете, - пожал плечами Тихонов. Он хорошо знал этот мир и эти правила и даже сейчас, когда вокруг были только пыль и камни, не задал ни единого вопроса, ни о них самих, ни о задании, которое они выполняли, - тогда мы наверху посидим, посмотрим...
        - О, за это спасибо!
        ...Это было не патрулированием, патрулировать смысла не было, тем более двумя машинами. Они возвращались с задания, в этом случае путь эвакуации по воздуху был признан слишком опасным. В их распоряжении был обычный британский грузовик "Моррис", артиллерийский тягач, бронированный от фугаса и используемый здешним контингентом для того, чтобы закупать провизию у местных. Называлось это чудо "Риджбек"[88], специальное транспортное средство. Местные душманы знали этот грузовик и не стреляли по нему, потому что едущие в нем британцы приносили деньги тем, кто торгует в дуканах. А те, кто торгует в дуканах, отстегивали долю "на джихад". Вот и получалось, что колесил этот бронированный грузовичок по местным дорогам, то пустой, то полный - и странным образом ни разу не попадал под обстрел. Как заговоренный. Британцы тоже соблюдали правила игры, использовали его строго по назначению, но когда речь идет о безопасности принца королевской крови, тут все средства хороши.
        Уорхол свалился на базе с дизентерией - жестокая, высасывающая человека болезнь, типичная для здешних мест. Остальные были на месте - МакДональд крутил баранку, МакКлюр сидел с принцем в бронированном кузове, О"Доннел стоял за пулеметом в бронированной кабинке, глотал афганскую дорожную пыль и чихал. Наученные горьким опытом долгой и жестокой войны, британцы прикрывали пулеметчика на триста шестьдесят градусов и еще сверху листами брони и толстыми, способными противостоять пулям стеклоблоками. Но от пыли невозможно было прикрыться, поднимаемая бронеавтомобилем пыль просачивалась через стрелковые амбразуры, делая жизнь стрелка просто невыносимой. Некоторые башенные стрелки, ганнеры, спасаясь от пыли, на время движения надевали противогаз.
        Принц уже привык к жестокой тряске - когда бронировали грузовик, в подвеску просто добавили два дополнительных листа в рессоры, отчего при движении в кузове трясло немилосердно. Как опытный боец, он уже знал, что перед движением нужно подложить под пятую точку свернутый спальный мешок или коврик, чтобы не так трясло. С самого утра у принца было дурное настроение. МакКлюр не видел в этом ничего необычного, у всех, кто приезжает сюда впервые, в первые недели "ходки" бывает дурное настроение. Потом человек привыкает и принимает все, здесь творящееся, как норму и даже не хочет отсюда уезжать. МакКлюр знал, что всех вернувшихся из Афганистана на два года лишают избирательных прав - считается, что психика этих людей серьезно подорвана и им нужна реабилитация[89].
        - Зачем мы здесь, сэр? - вдруг спросил принц после того, как их тряхнуло особенно сильно, чуть не до пробоя подвески.
        МакКлюр про себя выругался последними словами.
        - В смысле, Ваше Высочество?
        МакКлюр надеялся, что принц разгневается - он не любил обращения "Ваше Высочество", но принц не обратил на это внимания.
        - Ну, зачем мы здесь? Какого черта нам тут нужно, в Афганистане?
        - Вообще-то это наша земля.
        - Наша? Тогда почему она не в Содружестве[90]? Почему мы не пытаемся что-то изменить?
        - А чем мы, по-твоему, здесь занимаемся, сынок?
        - Не знаю, сэр. Мы просто сидим здесь, убиваем людей и умираем сами. Мы ведем войну и даже не пытаемся заключить мир.
        - Почему не пытаемся? Пытаемся...
        - Как пытаемся, сэр? Кто-то что-то сделал для этого мира? Хоть один человек попытался это сделать?
        - Мы солдаты, и мы не знаем всего.
        - Не знаем. Но видим. И лжем сами себе. Эта дорога - она изрыта минами и фугасами, и никто не пытается ее восстановить. Здесь торгуют детьми, и мы не вмешиваемся! На земле британской короны люди живут, как в Средние века.
        - Это не земля Британской короны.
        - А почему у русских живут нормально? Почему на русском Востоке нет того, что есть здесь?
        - Не суди, не побывав. Там не так уж и спокойно. И русские делают все, чтобы было неспокойно у нас.
        И мы делаем все, чтобы было неспокойно у русских. Бейрут, Бейрут... страшно даже вспоминать.
        - Здесь что-то неправильно, - упрямо повторил принц, - что-то очень неправильно. Надо или воевать - или нет.
        "Риджбек" неожиданно остановился, заставив прервать не самый приятный разговор.
        - Мак, что там?
        - Русские. Две машины.
        Черт...
        Почему остановился МакДональд, майор прекрасно понял. Русские караванщики всегда везли что-то незаконное, чаще всего оружие - предмет первой необходимости в Афганистане. Но британцы старались с ними не связываться, они ходили в караванах, караваны были под прикрытием племенных ополчений. С этими племенами имелись соглашения, и они отвечали за свою землю, не пуская туда душманов и моджахедов[91]. Они зарабатывали на жизнь проводкой караванов и, если отнять у них этот заработок, они поднимутся на джихад. Но вот две отставшие от каравана машины можно досмотреть.
        И все-таки Мак совершил ошибку. Не следовало останавливаться, когда с ними принц. Мало ли что...
        - Я пошел.
        Принц снял с предохранителя винтовку, пересел туда, где сидел МакКлюр, там был стеклоблок - триплекс для наблюдения, и бойница.
        - Я прикрою вас, сэр.
        - Не вздумай высовываться!
        Основной люк десантного отсека в "Риджбеке" был сзади, открыв его, МакКлюр выпрыгнул на землю. Передвинул автомат на груди так, чтобы его было легко схватить и стрелять, ослабил винт, фиксирующий в кобуре пистолет. Пошел навстречу русским.
        - Господа, прошу документы.
        Один из русских, стоявший у второй машины, повернулся, и МакКлюр застыл на месте.
        Перед ним стоял волк.
        Он сам был волком, битым и стреляным волком, который давно выслужил себе повышенную пенсию, мотаясь по горячим точкам, он был бит в засадах и неоднократно ранен, он мог выстрелить в кусты просто так, опережая действия засады, он мог чувствовать фугас на дороге каким-то сверхъестественным, помогающим выжить чутьем. За время, пока он прошел путь от капрала-сверхсрочника до майора, он повидал самых разных людей, храбрых и трусов, честных и подлецов, добрых и злых, опасных - и пушечное мясо. Как и любой офицер, тем более инструктор, он научился мгновенно разбираться в людях, понимать, из кого выйдет толк, а на кого не стоит тратить время, с кем нужно пожестче, а с кем жестко не стоит. Он был волком - королем подготовительных курсов САС, обучающим волчат становиться такими же, как он, волками. Но сейчас перед ним был такой же, как он, волк в человеческом обличье.
        Он не знал, как его зовут, кто он такой и как он здесь оказался. Просто это был волк. По возрасту даже чуть постарше его, одного с ним роста, одетый в запыленный русский камуфляж без погон и знаков различия. Разгрузка, но автомата нет. Широкий кожаный офицерский ремень и две кобуры на нем, под правую и левую руку. Обе кобуры открытые, выхватить оба пистолета и открыть огонь - секунда, даже меньше. Мак не был уверен в том, что успеет первым. Ни головного убора, ни очков - только тронутые сединой короткие волосы.
        Этот - и второй, на самом верху на машине. С оружием. О"Доннел держит его под прицелом, конечно, но может и не успеть.
        Нужно было что-то говорить. Но они просто стояли и смотрели друг на друга, не отводя глаз...
        - Что произошло?
        МакКлюр скосил взгляд и увидел еще одного волка. Молодого, намного моложе первого, но тоже волка, хотя бы по тому, как он двигается, в нем можно было опознать волка. Нет и тридцати, среднего роста, пропитанная потом футболка, грязные руки. У этого, кроме пистолета, есть автомат, висит на боку, под рукой.
        - What"s happened? - спросил МакКлюр, нарушив тяжелое молчание.
        - Our truck is broken, - ответил молодой на английском.
        - Need help?
        - No thank you[92].
        Тяжелее всего сделать первый шаг. Оба волка караулят каждое движение глазами, умными и внимательными, такими, какие и бывают у волков. Ввязываться в перестрелку он не имеет права - он должен довезти принца до базы любой ценой.
        - Buy.
        - Buy-buy...
        Нарочито медленно, не делая резких движений, МакКлюр повернулся и направился к машине. Повернулся спиной, чтобы показать, что он доверяет им и не намерен идти на конфликт. Волки провожали его взглядами, и успокоился он только тогда, когда лязгнул засов десантного люка, отделяя окружающий мир сантиметрами брони.
        - Поехали.
        - Что там? Ты их не досмотрел.
        - Поехали! Следующий раз думай, где останавливаться, идиот!
        ...Можно было, приехав на базу, выделить уже усиленный патруль или вылететь с досмотровой группой. Но ни того ни другого МакКлюр делать не стал. Это только в Soldier[93] пишут истории про геройских лейтенантов и капралов, которые только и думают, как бы отправиться на прочесывание или боевое патрулирование и вернуться с него с притороченными к поясу скальпами. На самом деле на войне у любого нормального человека задача - выжить, и не более того. Лишнее боевое патрулирование могло привести к потерям. А если они наткнутся на этих... майор был уверен на сто процентов - потери будут.
        Русские проводили взглядами удаляющийся бронированный грузовик.
        - Что им было надо?
        Подполковник в отставке Тихонов тряхнул головой, прогоняя наваждение.
        - Не знаю. Это САС.
        - САС? Уверены?
        - Да. Тот, что говорил с нами, не из горных стрелков и не из морской пехоты. Он из САС.
        - Может, они за поворотом заняли позицию - с пулеметом?
        - Нет... Не знаю... Нет, они что-то везли или куда-то ехали. Им не до нас.
        Появился еще один русский с серебряным полумесяцем на тонкой серебряной цепочке.
        - Связь установлена. Они видели британцев. Новая точка рандеву обозначена.
        Для получения разведывательной информации двое русских должны были встретиться с действующими в этом районе отрядами пуштунов, передать им десять цинков патронов в качестве платы и получить разведывательную информацию. Пуштуны, сыновья гор, целый век воюющие против британцев, были в этих местах идеальными разведчиками. Собственно говоря, для этого они здесь и сломались. Появление британского патруля разрушило их планы - пуштуны не осмелились выйти к ним, опасаясь засады.
        - Вы до Джелалабада, господин подполковник?
        - До Кабула. Дальше не хожу - чтобы оборот быстрее был. Прикрыть?
        - Не нужно. Спасибо.
        27 июня 2002 года
        Тегеран
        Прошедшие несколько дней спрессовались - словно какой-то дурной сон. Словно череда несчастий - одно за другим, одно пуще другого.
        Пропала Марина. Пропала так, что я даже не сразу осознал это. Можете себе представить, в каком состоянии я возвратился из Багдада. Тяжесть того, что там произошло... это как айсберг, ни больше ни меньше. Девять десятых - под водой, но и того, что над водой, уже достаточно для катастрофы. Где всплывут эти пленки с бессудной расправой, как и кто их использует? Возможно так, что кроме "маузера" у меня не останется собеседников. Это не поощряется, но иногда других способов спасти то, что осталось от чести, нет.
        Из Багдада я прилетел рейсовым самолетом, больше похожем на банку, забитую черноморской килькой, - они летали по маршруту Тегеран - Багдад каждые два часа, как рейсовые автобусы. Тут вдобавок попался довольно старый узкофюзеляжный "Юнкерс" непонятно какой авиакомпании - я думал, они уже и не летают.
        Нет, летают...
        Из аэропорта я взял такси, доехал до Зеленой зоны, а до дома пришлось идти пешком. Там - словно покойник поселился. Из сбивчивых рассказов слуг и более подробного - Варфоломея Петровича я понял, что на обочине дороги недалеко от города дорожная полиция обнаружила "Хорьх". Дорогая машина, поэтому к ней и присмотрелись - просто удивительно, что никто не угнал. Слишком заметная, что ли...
        Ключа нет, двери заперты, в машине ни сумочки, ни следов крови - ничего. Просто стоит машина и стоит. Ее уже обследовали в полиции и пригнали домой.
        Утром поехал в посольство - все, что можно сделать, сделано. Все ли? По сути - все, что я могу в чужой стране. А эта страна, этот мир, эта земля - все же чужие.
        На сей раз в посольство я ехал не один - не только с водителем, но и с кортежем из двух полицейских машин, одна спереди и одна сзади. Теперь меня серьезно охраняли, несмотря на все протесты. А может быть, и блокировали мои возможные действия, бес их знает. Как бы то ни было, то, что произошло, еще более усложнило ситуацию здесь.
        Ворота посольства были распахнуты настежь, мой верный Санчо Панса в этой командировке, совсем хреново идущей, кстати, ожидал меня у ворот, у будки охраны. Обливался потом в своем костюме, но ждал, даже в караулку не заходил, хотя там кондиционер.
        - Вали, останови...
        Варфоломей Петрович погрузился в объемистый салон "Руссо-Балта", с облегчением вздохнул.
        - Жарко-то как...
        - Жарко.
        - Ваше превосходительство... я тут решил...
        - Смелее. Еще что-то произошло вдобавок к уже произошедшему?
        - Вас настоятельно приглашает во дворец Его Сиятельство, приглашение пришло с фельдкурьером из канцелярии сегодня утром. Так и указано - настоятельно. Я никогда не слышал ранее такого оборота речи...
        - Понятно. В таком случае мне надо привести себя в относительный порядок и только потом ехать...
        Судя по лицу дипработника, было и что-то еще.
        - Еще?
        Варфоломей Петрович замялся.
        - Некая персона изволила отдать вам визит...
        Голова просто кругом шла от всего от этого.
        - Сударь, а вы не можете выражаться конкретнее? Что эта за персона такая, которую вы и поименовать не решаетесь?
        - Ваше превосходительство... это итальянский посланник. По протоколу я не мог его не впустить, он отговорился официальным визитом.
        Знают... Все знают...
        Никогда не думал, что такое буду испытывать - будто кипятком плеснули. Когда-то давно мы, гардемарины, учили кодекс чести русского флотского офицера... да, да, он был даже издан, хотя это было неофициальное издание, просто уважаемые люди сочли нужным написать эту книжку и написали ее. Мы вообще много разговаривали о чести, о том, что это такое... популярная тема среди молодых гардемаринов, у которых пока и нет ничего, кроме чести. Про дуэлянтов говорили. Высочайшим указом дуэли были строго-настрого запрещены, потому как жизнь офицера принадлежит исключительно Престолу и Государю. За дуэль по тем временам можно было угодить и на виселицу, даже если участвовал в ней в качестве секунданта. Только бывали случаи, что нанесенная обида оказывалась столь тяжела, что и это не останавливало. Тайное всегда становилось явным, потом о каждом свершившемся факте говорили годами...
        Бывало и другое. В сиятельном Петербурге немало дам, которые не прочь найти утешения от несправедливостей света и надоевшего старого мужа в объятьях молодого гардемарина, благо и молодые гардемарины зачастую были не против... Были у нас такие, кто в казармах и не ночевал совсем...
        Потом это тоже обсуждали, со смешками... И сколько я могу припомнить - никто из нас тогда даже и не задумывался о том, а каково мужу той самой дамы... слухи-то ходят, шила в мешке не утаишь. И я никогда не думал, что окажусь в роли этого самого старого мужа... прятать глаза и испытывать стыд. А ведь правильно говорят - честь дается один раз...
        - Где он?
        - Он ожидает... в общей приемной, дальше его не пустили. Прикажете...
        - Не стоит. Протокол есть протокол. Я приму его.
        Граф Арено, тощий, как палка, хлыщ... выше меня ростом, с аккуратными прилизанными усиками, в роскошном италийском костюме, подтверждающем мастерство римских портных, ждал меня в общей приемной, нервно вертя в руках нечто, благородно поблескивающее тусклым светом золота... портсигар, что ли? Увидев меня, он вскочил, как нашкодивший кадет.
        - Извольте... - только и сказал я.
        Заведя его в кабинет, я закрыл дверь. К этому моменту уже окончательно решил - не сорвусь. Если кто-то этого ждет, если кто-то рассчитывает на продолжение и без того грязной и омерзительной истории - не дождутся.
        - Сударь... я закурю?
        - Извольте, - повторил я.
        Граф нервно достал тонкую, коричневую сигарету, прикурил от золотого же "Ронсона", который он прятал в портсигаре. Омерзительный, с какими-то ароматическими отдушками дым поплыл по комнате...
        - Сударь... - начал Арено после того, как понял, что я начинать разговор не собираюсь, - мне кажется... нам настоятельно необходимо объясниться.
        - Объясняйтесь... - пожал плечами я.
        Перед тем как продолжить, граф сделал несколько затяжек, окончательно изгадив воздух в кабинете, курил он торопливо и жадно.
        - Сударь... относительно слухов, которые имеют место быть в последнее время... и которые бросают тень на вас, на вашу супругу и на меня... Я ценю ваше пренебрежительное отношение к слухам... но происходящее уже нетерпимо, тем более что вчера в мое посольство явилась полиция и требовала разговора со мной.
        Граф вопросительно посмотрел на меня.
        - Сударь, ваши дела с полицией страны пребывания никоим образом меня не касаются. Надеюсь, вы не думаете, что это я подослал к вам полицейских?
        - О нет... ни в коем случае. Тем более что вчера я отказался принять их, отговорившись неприкосновенностью.
        Докурив одну сигарету, граф взялся за вторую.
        - Тем не менее, сударь, Консульта[94] срочно вызывает меня в Рим для дачи объяснений. Слухи дошли уже и туда, и это нетерпимо.
        - Для кого нетерпимо, граф? Для меня? Для вас?
        - Ай, бросьте! - как и любой итальянец, граф быстро выходил из себя... - Да, я признаю, что репутация у меня не из лучших, но на сей раз кто-то избрал своей мишенью вас, вашу супругу и меня и злонамеренно распускает слухи. Более того, кто-то приложил усилия к тому, чтобы эти слухи дошли даже до Рима.
        - То-то там удивились... - не сдержался я, - вы считаете, что это я приложил к этому руку, господин граф?
        - Нет, я так не считаю! Я считаю, что мы должны объясниться между собой, а потом приложить все усилия к тому, чтобы прекратить хождение этих слухов и выявить их источник.
        - Сударь... позволю себе напомнить вам одну весьма поучительную русскую пословицу. К грязной собаке все репьи цепляются. Если вам что-то угодно выявлять - выявляйте.
        Граф не докурил сигарету, затушил ее и сунул в портсигар, а портсигар сунул в карман.
        - Хорошо. Если вы заняли такую позицию - дело ваше. Но я считаю своим долгом сообщить вам, что все слухи, которые злонамеренно распускали про меня и вашу супругу, являются ложью, ложью полной и абсолютной. Да, мы несколько раз встречались в городе, но все эти встречи имели место по инициативе сеньоры Марины, все они длились не более получаса и происходили исключительно на людях. Причем инициатива этих встреч исходила от сеньоры Марины в каждом случае, я даже грешным делом подумал, что она намеревается выведать секреты отношений Италийского королевства с Персией. Пару раз она подвозила меня, но это все, клянусь честью. Более того, как только пошли эти омерзительные слухи, на последней встрече я недвусмысленно дал понять сеньоре Марине, что никакого общения, ни дружеского, никакого иного я с ней не ищу и, учитывая складывающуюся ситуацию, все встречи следует прекратить для сбережения ее и моей чести. Вы можете не верить мне, но клянусь честью, все так и было.
        Ваша честь, граф, подобна знамени, состоящему из палки от метлы и простыни, выуженной из корзины для грязного белья в общественной прачечной.
        Может быть, и надо было это сказать. Но я промолчал.
        - Сударь, если это все, что вы имеете мне сказать, то не стоит больше впустую растрачивать мое и свое время. У меня немало дел, и у вас, я уверен, их не меньше. Честь имею.
        Выпроводив мутного и назойливого итальянца - господи, если там такие дворяне, то какие же тогда остальные итальянцы? - я начал приводить себя в порядок к визиту во дворец. Поскольку ситуации бывают разные, у меня, как и у любого дипработника, в посольстве хранились идеально выглаженные костюмы для приемов. Таких у меня в посольстве было три - контр-адмиральский мундир, фрак, который я ни разу не надевал и не собирался это делать, пока будет такая возможность, и один из костюмов, который сшил для меня старый портной Хаим и который доставили в посольство в мое отсутствие. В него-то я переоделся, сочтя военную форму неуместной, а фрак - излишне вычурным и напыщенным для визита во дворец. Тем более - учитывая обстоятельства.
        Из посольства я выехал на парадном "Руссо-Балте", который успели помыть. Спереди и сзади двигалась полицейская охрана...
        Почему-то усиленная охрана была и у дворца, к нему подогнали бронетранспортеры. Солдат было много, все они носили черный берет - символ принадлежности к Гвардии Бессмертных, у которой даже эмблема, череп с костями, была скопирована с нашего Командования специальных операций. Разница только была... маленькая. Если наше КСО действовало практически во всех странах мира, не исключая даже Священную Римскую империю, то Гвардия имела своей целью исключительно упрочение власти шахиншаха в собственной стране. Пока что получалось, но именно что пока.
        Посты Гвардии были везде, в том числе и в самом дворце. Это уже не шутки.
        Светлейшего я нашел в какой-то комнате, одна из стен которой представляла собой рельефную карту местности Персии. С ним были два человека - одного я знал, генерал Кожомжар Тимур, руководитель САВАК, второй был мне неизвестен. Не было и принца Хусейна, которого я ожидал встретить. В воздухе буквально висело напряжение... знаете, как после долгой жары перед сильной грозой.
        Кожомжар на открываемую дверь среагировал первым и довольно своеобразно. Сопровождал меня офицер Гвардии, он открыл дверь и пропустил меня, не осмеливаясь войти внутрь, а я вошел и заметил, что Кожомжар поспешно убирает руку от пистолета.
        Интересно, кстати, - просчет безопасности. У нас офицеры в присутствии Государя обладают правом иметь при себе личное оружие, но это потому, что сложно даже представить, чтобы кто-то из лейб-гвардейских и даже прочих офицеров решился поднять руку на царствующую особу. В нашей стране опыт выступлений в армии ограничивается Сенатской площадью, а это было чуть ли не двести лет назад. А вот здесь я бы поопасался разрешать находиться в присутствии Светлейшего с оружием даже самым приближенным особам.
        Светлейший отвлекся от карты...
        - Искандер... рад вас здесь видеть.
        - Ваше Сиятельство...
        - Извольте сюда...
        Из этой комнаты с картой был еще как минимум один выход помимо того, через который в нее прошел я, и этот выход был замаскирован сдвижной дверной панелью. За этой панелью оказалась богато обставленная комната без единого окна, по размерам она была больше той, из которой мы перешли, раза в три. Ее предназначение я определить затруднился - тут были и стол, и полки с книгами, и роскошная кровать.
        - Вы прибыли как раз вовремя, Искандер... - шахиншах без предисловий перешел к делу: - В стране едва не произошел государственный переворот.
        - То есть, Ваше Сиятельство? - мне показалось, что я ослышался.
        - Несколько сыновей больных бездомных помоечных собак дерзнули умыслить против меня! - шахиншах оскалился в хищной улыбке. - Они решили двинуть на Тегеран целую дивизию! Теперь они узнают, что бывает за такие умыслы! И они сами и все их семьи! Хотите выпить?
        Я сразу даже не уловил переход.
        - Воздержусь, Ваше Сиятельство...
        - А я выпью... - Светлейший прошел к бару и начал смешивать себе самую обычную водку с томатным соком и лимоном. - Выпью за процветание Персии и за дружбу с Россией.
        Мне показалось, что Светлейший уже пьян. Может быть, радость от того, что еще один путч провалился, вызвала такую эйфорию?
        - Осмелюсь спросить, Ваше Сиятельство... кем были те собаки?
        - А... - Светлейший махнул рукой, - неблагодарные твари, которых я подобрал на помойке. Знаете, Искандер, что самое страшное во всем в этом? Все те офицеры, которые умыслили это, только мне обязаны своим положением! Только мне! Мне, который их возвысил! Двое из них и вовсе были бездомными, их нашли на улице и взяли на содержание... а потом они сдали экзамен в офицерское училище. Если бы не я, кем бы они были? Нищими? Поденными рабочими? Бандитами? И эти люди меня предали. Меня!
        - Ваше Сиятельство, а где были расквартированы эти части? Те, где вызрел мятеж?
        - На юге... На юге... там очень сильно разлагающее влияние соседней страны. Там не обошлось без британцев.
        И все бы хорошо, но один вопрос не дает мне покоя. Как эти заговорщики собирались передислоцировать крупное подразделение с бронетехникой через всю страну?
        - Я был в тех краях не так давно, Ваше Сиятельство. Там неспокойно.
        Шахиншах кивнул.
        - Кожомжар доложил. Он туп и жаден, как лежащая в грязи свинья... но держит нос по ветру. Там ведь что-то случилось с вами?
        - Не со мной. Мне не стоило вмешиваться.
        - И тем не менее вы вмешались. Иногда мне бы хотелось править таким народом, как ваш, князь Воронцов. Признаюсь... хотелось бы.
        Для этого надо вначале прекратить террор. В атмосфере всеобщего страха, доносительства, беззакония рождаются моральные уроды. Слепые, глухие, равнодушные ко всему, что не касается их собственного выживания и благосостояния. Доносительство убивает чувство общего, тот, кто следит за тобой и готов в любой момент донести на тебя - уже не твой соотечественник, он твой враг. Страх и беззаконие убивают уважение к государству и к Престолу, страх подменяет уважение, и стоит только государству пошатнуться, как подданные бросятся его добивать, мстя за свой вековечный страх.
        Интересно, почему в Российской империи, темной и отсталой, судя по тому, как нас называют, стране, все это понимают, а здесь - нет? И не стоит ли нам сделать что-то для этого народа? Пусть говорят что угодно, пусть военное вмешательство в дела вассала, пока он не нарушает условие вассального договора, само по себе предосудительно...
        Но как же совесть?
        - Ваше Сиятельство, каждый народ заслуживает такого правителя, как вы.
        Шахиншах довольно расхохотался.
        - Вы быстро освоились здесь... Таких слов я еще не слышал... и мне они, признаться, приятны... Сорейя-ханум сильно беспокоится по поводу вашей супруги...
        Удивительно, как этот человек быстро меняет тему разговора...
        - Мое почтение Сорейе-ханум...
        - Собственно говоря... Кожомжар лично отвечает за поиски, этим делом занимается САВАК. С вас еще не просили выкуп?
        - Нет, Ваша Светлость, - растерянно проронил я.
        - Значит, попросят, - уверенно заявил шахиншах, - в пограничной зоне целые кланы живут тем, что похищают людей. Когда я построил им дома, они не вселились в них, сказали, что привыкли жить под открытым небом, и небо им крыша, а земля - кровать. Но все это - отговорки, эти мерзавцы просто привыкли жить преступной жизнью и не желают работать. Если с вас потребуют выкуп, сообщите нам. Нельзя платить, поощряя мерзавцев в их преступном промысле.
        - Ваша Светлость, вы считаете, что Марину-ханум похитили из-за выкупа?
        - А из-за чего же еще? - недоуменно пожал плечами шахиншах. - Не из-за желания же вступить с ней в брак? Увы, такое бывает, правда, первый раз посягают на супругу одного из дипломатов. Вероятно, они проведали про ваше богатство.
        - Мое богатство не столь велико.
        - Ну... по их меркам достаточно. Это очень жадные и развращенные преступными доходами люди.
        - И что же с ними делать?
        - САВАК сделает все, что надо, - хищно усмехнулся в усы шахиншах, - единственное, что требуется от вас, это сообщить нам о том, когда с вас потребуют выкуп, а не пытаться передать его самому. Это безжалостные люди, а передавая им выкуп, вы сделаете возможными еще более жестокие преступления...
        Графа Йоахима фон Тибольта, желчного, сухого, с генеральской выправкой и нездоровым цветом лица старика, я встретил на ступенях дворца, молча раскланялся и хотел было пройти мимо, но граф заступил мне дорогу так неожиданно, что я едва не наткнулся на него.
        Фон Тибольта я почти не знал, хотя он был вторым по старшинству послом в Персии после Осецкого, посла Австро-Венгрии. Все наше общение ограничилось получасовым визитом, который я отдал ему после прибытия в Тегеран так, как этого требовал протокол. Информация у меня по нему была: карьерный дипломат, из семьи потомственных военных, не старший сын в семье - в Британии он носил бы титул "виконт". Землевладелец, причем землю эту он купил сам, заработав на нее в результате каких-то махинаций, и теперь его поместья в Африке были раз в пять больше, чем родовое поместье, передаваемое по традиции старшему сыну в семье. До сих пор занимается делами, связанными с международной торговлей, здесь представляет интересы как Священной Римской империи, так и Богемии. Имеет тайный интерес в многопрофильном машиностроительном холдинге "ШКОДА" в Богемии, выпускающем все, от электровозов до тяжелых гаубиц. Многодетный отец, один из сыновей погиб во время мятежа в Германской Западной Африке, второй - командир атомной подлодки, базирующейся на Брест, третий учится в юнкерском училище. Одна дочь. Поступил на
дипломатическую работу поздно, в сорок лет, дослужился до должности посла. В основном дали для того, чтобы кости старик погрел, политики тут никакой не могло быть, в вассальном государстве только экономика, а в экономике он немалый спец.
        - Сударь?
        - Господин князь, осмелюсь пригласить вас на обед к нам, в Германский дом.
        Почему-то все посольства Священной Римской империи по всему миру так и назывались, несмотря на то что, пользуясь названием страны, их следовало бы окрестить "Римский дом". Многие немцы так и не смирились с тем, что их страна сейчас называется не Германия, что это теперь почти общеевропейский дом, а не их личный[95].
        - Сударь, осмелюсь спросить, что сегодня на обед?
        - Здоровая немецкая пища. В самый раз для двух изголодавшихся мужчин. Сосиски с кислой капустой, отличный айсбан и бутылочка мозельского вас устроят?
        - Более чем, сударь.
        Отказ был бы воспринят с обидой. Тем более что мне было интересно, ради чего все это - просто так в Германский дом не приглашают.
        Германский дом охранялся хоть и не так навязчиво, как дворец, но все же изрядно. Этим занимались бойцы из полков "Германских Африканских стрелков" - самых подготовленных подразделений германского рейхсвера, африканские стрелки всегда действовали отдельными полками, и до конца шестидесятых количество этих полков превышало сорок единиц. Потом, конечно, стало меньше, но германские африканские стрелки наряду с парашютистами, горными егерями и штурмгруппами были для Германии тем же самым, чем для нас ВДВ и морская пехота, для САСШ - корпус морской пехоты, для Японии - наземные части флота. Особые подразделения, подготовленные к действиям в самых неблагоприятных условиях, в африканских пустынях, джунглях, буше. Африканская война имеет свою специфику - там огромные безжизненные пространства, вся жизнь - в городах и на фермах, сотни племен, какие-то из них дружественные, какие-то враждебные. Африканцы - если судить по тому, что я о них читал, сам ни разу не бывал, - удивительные люди. Сегодня поделятся последним куском хлеба, завтра зарежут, причем за то, на что ты и внимания не обратил. Германцы пережили
две большие чимуренги - освободительные войны и остались на континенте только благодаря своей настойчивости, даже упертости. Они не жалели ни себя, ни других, мало брали пленных, за убитых мстили жестоко и сосредоточенно, всегда возвращались, даже если им приходилось на какое-то время отступить. Собственно говоря, германцы держали Африку, потому что были германцами, а вот Восток они бы не удержали, равно как и мы не удержали бы Африку. Для нас Африка слишком большая, а для прямолинейных германцев Восток слишком тонок, здесь слишком много смыслов. Это сложно объяснить... просто на Востоке уже процветали великие цивилизации, когда германцы еще бегали в лесах в одежде из шкур. И если русские обладают уникальной способностью не поглощать чужую культуру, а вбирать ее, делая в своей то же, то германцы для этого слишком примитивны.
        Хотя... расскажите про русских и про уважение к чужой культуре князю Абашидзе. Он вам найдет, что ответить. Для него это больная тема.
        Германская кухня была почти полностью позаимствована у французов и итальянцев. Хотя краут... кислая капуста, типичное для немцев блюдо, мне напомнило Одессу. Там на Привозе кислой капустой торговали вразвес... она считалась хорошим лекарством для больной, похмельной головушки. Капуста в России всегда была одним из самых распространенных овощей, крестьяне солили ее с морковью, с морошкой, с клюквой, закатывали бочки с нею в реки, закапывали на берегу. Стоила она сущие копейки... лакомились ею и мы, пацаны, в которых никто не узнавал в толчее Привоза графов и князей и даже наследника престола. Ну а для торговца наши медные гроши были ничуть не хуже других.
        Хороша была и колбаса - немцы изрядные колбасники, и даже в Российской империи настоящую кровяную колбасу покупали только у германцев да у богемцев. На столе в германском доме была свежая, кровяная... просто удивительно, откуда они ее взяли, как доставили сюда. В Персии почти не разводили скот на мясо, просто не было принято, и понятно почему - жара. Достать нормальное мясо здесь сложно.
        А вот остальная пища была излишне... плотной, даже не жирной, а именно плотной, она ложилась в желудке тяжелым комом и не давала двигаться ногам. Вероятно, немцам это нравилось, они любили все основательное, в том числе и подобное ощущение после еды. Но мне вот не понравилось.
        Фон Тибольт ел истово, как после голодовки, добавки не просил, но все, что было у него на тарелке, сметал подчистую. Супруга за столом не осталась - маленькая, неприметная женщина, она только вышла встречать гостя и скрылась в доме после положенного приветственного церемониала. Мне же... кусок в горло не лез, поковырялся для приличия и отставил в сторону. Только сосиски с капустой, да колбаса... почему-то о России напомнили.
        За столом нас было только двое. Вот такой вот... званый обед на двоих.
        Насытившись, граф резко отодвинул тарелку, махнул рукой, чтобы унесли, потом уставился на меня. Взгляд у него был более чем неприятный...
        - Сударь... с вас причитается, - сказал он.
        - За обед? - я полез за бумажником.
        - О, нет, нет... Ничуть. За сорванную сделку.
        - Какую же... позвольте полюбопытствовать?
        - Грузовые электровозы. Мы уже подписали контракт с ДЕМАГ, когда перед нами вежливо извинились.
        Я пожал плечами. Судя по тону графа, он и в самом деле был обижен сорвавшейся сделкой.
        - Как это говорят североамериканцы... ничего личного, только бизнес.
        - Да, но мы, аристократы, должны понимать и уважать интересы друг друга. Господин князь Воронцов, я бы ничего вам не сказал, если бы не сорванный контракт.
        - Сударь, клянусь честью, я не знал о контракте ДЕМАГа.
        И в самом деле не знал. Если бы знал, не перешел бы дорогу. Мы все-таки не в лесу, и это дружественное нам государство.
        Фон Тибольт подмигнул.
        - Охотно верю вам, князь. Может, поделитесь секретом успеха? Признаться, я был весьма удивлен, когда узнал о том, что на самом верху принято решение закупить русские электровозы. Как вам это удалось?
        - Может быть, наши просто лучше?
        - Да бросьте... Нет ничего лучше немецкой техники, мы нация инженеров. Если бы не наши дурацкие налоги, весь мир бы использовал только немецкую технику. Не хотите говорить - не надо. Но за вами должок...
        Принесли мозельское. Немцы почему-то любят пить молодое и кислое вино, они не выдерживают его длительное время в бочках, как французы. Французское виноделие немцы в немалой степени погубили, теперь наши вина из Крыма и Валахии, из Грузии и Палестины ценители признавали лучшими по сравнению с французскими. Североамериканский рынок вин был полностью под Аргентиной, страной, которая приняла в свое время половину Франции и которая, по моему мнению, в двадцать первом веке еще покажет себя- Чудесное вино...
        - Слишком простое, граф, - сказал я, - это ваши виноградники?
        - Увы... на нашей земле, князь, не выращивается виноград.
        - В нашем поместье в Крыму есть винные погреба, наши люди не выращивают виноград, они покупают готовый и экспериментируют с купажами. Могу прислать вам в подарок несколько ящиков крымского... это совершенно другой вкус. Мозельское слишком простое...
        - Извольте, сударь... Буду рад отведать вашего вина. Что же касается простоты... мы, германский народ, действительно любим простоту. Это вы, русские, обожаете сложные игры, возможно, поэтому никто не может оспорить у вас шахматную корону.
        Похоже, началось.
        - Шахматы у нас приняты в армии. Говоря про сложные игры, вы имели в виду нечто конкретное, сударь?
        - О, более чем.
        Ненавижу такие игры - ты знаешь, о чем я говорю, но вслух не скажу. Тем более неуместна эта игра сейчас, когда нервы на взводе. Обострить?
        - Если это все, что вы имеете мне сказать, экселенц, то я, пожалуй, не стану отнимать у вас ваше драгоценное время.
        Теперь в неудобную ситуацию попал фон Тибольт - ему надо было или выкладывать карты на стол, или отпускать меня с миром.
        - Ваша прямолинейность делает вам честь, князь, хотя в этом деле она как раз неуместна... прямолинейность. Наши государства союзники, Россия и Германия являются гарантом мира и спокойствия, и не только в Евразии, но и во всем мире. Как ни крути - центром цивилизации является Европа. И на нас, господин Воронцов, лежит совершенно особенная, охранительная миссия - охранять мир от демонов разрушения, которые, будучи восемьдесят лет назад загнанными в преисподнюю, все чаще предпринимают попытки снова прорваться к свету, вырваться наружу и опрокинуть созданный нами мир в трясину войны.
        - Боюсь, что я все еще не понимаю вас, экселенц.
        - Хорошо. Именно мне выпала честь донести до Российской империи всю ту озабоченность, которую испытывает Священная Римская империя, взирая на военные приготовления в этом регионе и на те поставки оборудования двойного назначения, которые производятся здесь. Нет... мы ни в коем случае не хотим вас обвинить ни в нарушении Берлинского мирного договора, ни в нарушении Вашингтонской конвенции о нераспространении. Но мы призываем вас, ваше правительство еще раз взвесить все возможные риски ускоренной милитаризации этого региона и возможные последствия попадания сюда запрещенных материалов и установок для их изготовления.
        - Многими словами вы не сказали ничего, экселенц. О каких запрещенных материалах и о каком запрещенном оборудовании идет речь?
        Граф покачал головой, как будто бы осуждающе.
        - Хорошо. Извольте ожидать, сударь.
        Вернувшись откуда-то из глубин Германского дома, он шлепнул на стол картонную папку с завязками, старомодную и дешевую. Скупость немцев была хорошо известна и проявлялась она в самых неожиданных ситуациях.
        - Я должен передать это своему правительству?
        - Извольте, хотя ваше правительство должно быть проинформировано об этих поставках. Можете ознакомиться...
        Я открыл папку, мельком просмотрел. Куча стандартных накладных, используемых при переправке товара по железной дороге. Все - технологическое оборудование, назначение указано далеко не везде, но кое-где указано.
        - Строительное... Нефтепереработка... Что вам кажется в этом странного, экселенц?
        - Наши эксперты из третьего отдела Генштаба проанализировали характер поставок и возможные направления применения поставленного оборудования. Нас смущает то, что это оборудование изготовлено из материалов повышенного класса прочности, пригодных для использования в агрессивных и крайне агрессивных средах. При изготовлении оборудования из таких материалов оно будет стоить излишне дорого, и ни один разумный деловой человек не станет тратить так свои деньги. Если это оборудование использовать для того, для чего оно и в самом деле предназначено, оно проработает сто лет.
        - Может быть, кто-то и хотел того, чтобы оно проработало сто лет?
        Немец улыбнулся.
        - Сударь, как и все немцы... я в какой-то степени являюсь инженером и могу судить о таких вещах более-менее профессионально. Помимо материального, существует еще и моральный износ оборудования. Ситуация в отрасли меняется довольно быстро, появляются новые, более производительные технологии. От современного оборудования никто не требует, чтобы оно работало сто лет, достаточно, чтобы оно отработало строго определенный срок без поломок, после чего его списывают и закупают новое. Вот и все.
        Внезапно мне пришла в голову одна мысль. Какая, к чертям, нефтепереработка, если по вассальному договору вся нефтепереработка высоких переделов осуществляется только в Российской империи? Здесь сырье только добывается и проходит первичную очистку, иногда - первые две стадии переработки, но только для внутреннего потребления. Если здесь затеяли подпольную нефтепереработку - это основание для вмешательства.
        - И для чего же, по мнению вашего третьего отдела, предназначено это оборудование, экселенц?
        - На вашем месте я бы спросил об этом вашего военного советника, при этом проверив его профессионализм. Боюсь... что употребление алкоголя на такой жаре не слишком благотворно воздействует на него. А папку можете забрать с собой, господин посол. Надеюсь, вы передадите ее по назначению.
        Со всеми положенными почестями меня проводили из Германского дома, как следует накормив и как следует озадачив. Немцы умеют и то и другое. У нас в стране бытовали анекдоты про немцев как людей, тяжелых на подъем и совершенно не понимающих никакого юмора.
        Африканские стрелки по-прежнему занимали свои позиции, они все были как на подбор - худые, с бледными (почему-то немцы или обгорают, или остаются белыми на солнце) лицами, с прозрачными водянистыми глазами. Они провожали меня взглядом, и я чувствовал исходящее от них напряжение - это были не опереточные, парадные швейцарские гвардейцы Ватикана, это были профессионалы, и профессионалы, готовые ко всему. Что-то произошло за время моего отсутствия, что-то, обострившее ситуацию. И моя позиция - как лишнего на этом празднике жизни - для посла непростительна.
        Снаружи машина была раскалена - черная, да еще и на солнце стоящая, в Германском доме не было не то что балкона над парадным подъездом, но даже и тента. Внутри машины, наоборот, бушевал рукотворный холод.
        - Вали, ты помнишь того портного, к которому мы ездили не так давно?
        - Конечно, помню, Ваше Превосходительство.
        - Заедем туда еще раз. Пиджак следует сузить в плечах, так он похож на дешевую тряпку...
        До нужного места доехали довольно быстро, ателье было расположено недалеко от Германского дома, в старом квартале. Вот только самого ателье там не было. Вместо него - обгорелые решетки, в некоторых местах вырванные с корнем. Их зацепляли тросом и выдергивали. Хруст закопченных осколков стекла на тротуаре.
        Я поднял один из осколков, осмотрел. Края были оплавлены, а это значит, что здесь был не просто пожар. Применялся реактивный огнемет или реактивная штурмовая граната. Скорее граната... огнемет вывалил бы стену.
        Положив осколок в карман, я вернулся в машину.
        - Вали, что здесь произошло, пока меня не было? Ты что-то знаешь об этом?
        Вали, перед тем как ответить, испуганно огляделся по сторонам, хотя в машине никого не могло быть, и через двойные стекла тоже никто ничего не мог услышать.
        - Ваше Превосходительство, в городе стреляли, и стреляли сильно. Говорят, кто-то покушался на Светлейшего. Но стреляли еще вчера... а начали три дня назад.
        - Больше ты ничего не знаешь?
        - Нет, Ваше Превосходительство. Об этом лучше ничего не знать... будет лучше ничего не знать, ничего не спрашивать.
        - Хорошо. Поехали домой.
        Совершенно обессиленный, я вернулся в дом, папку запер в сейф - разберусь с ней ближе к вечеру. Слуги старались не показываться на глаза, как будто бы в доме поселился покойник. Пустота давила...
        САВАК доставила на специальном закрытом эвакуаторе машину - держать "Хорьх" у себя они не решились, но попросили, чтобы к ней не прикасались. Вали посмотрел машину и сказал, что подвеска разбита совсем. Я тоже взглянул, не поленился, когда машину спускали с эвакуатора - внизу какая-то грязь, ею покрыт весь низ машины, все днище. Чтобы так изгваздать - надо постараться.
        Что-то не дает покоя, назойливо вертится в голове... Такое иногда бывает, когда что-то пропускаешь и от этого испытываешь беспокойство.
        Что же пропущено?
        Голова отказывается думать, ядовитое чувство бессилия - в чужой стране, непонятно что происходит вокруг - разъедает душу подобно кислоте...
        Что произошло? Куда исчезла Марина? Во что она вляпалась?
        Вертолет, грохнувшийся в воду. Разгромленное ателье. Теперь еще и это. Похоже, меня обкладывают со всех сторон.
        Вопросы, на которых нет ответа...
        Стоп. Спокойно. Если думать одновременно обо всем, на самом деле получится, что ты не думаешь ни о чем. Все - с самого начала. Как нас учили.
        Ручка, чистый лист бумаги. Приглушенный свет, чашка чая - терпкого, индийского, дегтярной черноты, без малейших следов сахара.
        Поехали.
        Итак, Марина. Где она могла пропасть? Были ли какие-то признаки того, что она может пропасть? Признаки, которые я не заметил.
        Стоп!
        Не с того начинаю.
        Первый вопрос, который надо задать, чтобы разгадать эту загадку: а кто такая Марина? Что я о ней знаю? Какая часть из того, что я про нее знаю, имеет хоть какое-то подтверждение, помимо ее слов?
        А ведь ничего... Я про нее не знаю ровным счетом ничего! Только то, что она рассказала мне сама, причем все это опирается опять-таки на ее слова и более ни на что другое. До Тегерана я ее нигде не видел, ничего про нее не слышал и ничего про нее не знал. Можно сказать, что я не знаю про нее совсем ничего, и значит, мотивов для исчезновения может быть миллион.
        Тогда дальше. Если не знаешь точно, можно попытаться это узнать, вычислить аналитическим путем.
        Стоп!
        И тут мне в голову пришел очень простой вопрос, который я так и не задавал себе и который должен был себе задать сразу же, еще в Александровском дворце.
        А что здесь делаю я?
        Что я вообще могу здесь делать? Перед отправкой каждому разведчику дают задание - на вербовку, на организацию связи, на открытие подставных фирм и прием туда определенных людей.
        Какое задание дали мне?
        Дошло - словно невидимые руки рабочих сцены подняли тяжелый шелковый занавес, и декорации предстали перед почтенной публикой во всем своем величии. Декорации спектакля, в котором я играю отнюдь не главную роль.
        Кто я такой? Я - засветившийся на загранке разведчик, достоверно известный, как минимум, двум разведкам - британской и североамериканской, - и поэтому непригодный к работе под прикрытием. Я - офицер со скандальной славой, окончивший Морскую академию и вынужденный бежать из столицы, дабы сохранить то немногое, что осталось от моей чести. Информацию обо мне можно найти во многих местах, и вся эта информация будет наводить на размышления. Бейрут, Белфаст, Лондон - для любого контрразведчика, который стал бы меня проверять, все это подобно красной тряпке для быка.
        А что известно про Марину? Ничего! И никому!
        Ох, как разыграли партию...
        В любой паре разведчиков есть ведущий и есть ведомый. Я и вообразил себя ведущим - просто потому, что не мог представить себя в иной роли. И попался! Все мое задание - фикция, направленная на отвлечение внимания! Скорее всего, и то, что мне подсунул Путилов - спецдонесение, задачка на сообразительность, - тоже липа от начала и до конца! А я купился! Представляю, как смеялся Путилов, стоило только закрыться двери за мной. Как он смеялся... Смеялся над глупым и вообразившим о себе невесть что дворянчиком.
        И он был прав!
        Задание - липа! Все то, что сказал мне Путилов, - липа! Верней, даже не липа - он позволил мне самому навоображать невесть что!
        Вся моя задача в этой командировке - отвлекать на себя внимание! Я - посол, не имеющий ни дня дипломатического стажа. Я - засвеченный разведчик. Я непонятно для чего то и дело летаю в Багдад - для докладов начальству, конечно, для чего же еще. Я - просто цель, задача которой заключается в одном - вызвать огонь на себя!
        Ну, скажите на милость - как я, привязанный должностью к Тегерану, мог понять, что происходит в Багдаде? И не только понять, но и выработать меры противодействия. Вот-вот. И я тоже думаю, что никак. Все это задание было выдумано для того, чтобы я проявлял как можно больше активности, причем активности непонятной. Чем непонятнее - тем лучше.
        А Марина - вот она-то как раз и была ведущей в нашей паре! И как все рассчитали... На Востоке женщина не значит ничего, ни один абориген не будет воспринимать женщину всерьез, если есть мужчина, - он будет считать опасностью и действующим лицом мужчину! Поэтому все внимание местной контрразведки и было сконцентрировано на мне. Потому-то и убили старого портного Хаима. Потому-то меня и прессингуют.
        А Марина тем временем выполняла задания! Те, которые и должна была выполнять, и те, о которых я не имел ни малейшего представления! Ах, как замечательно!..
        Великолепно!
        Мрачному унынию на смену пришла веселая лихость - ну, Путилов, держись! Мы еще поиграем с тобой, тайный советник. Вот теперь - поиграем...
        Куда ездила Марина? Какое задание ей было дано? Какую информацию она собирала? Что за интрижка у нее была с графом Арено? И тут как сыграно! Когда граф решил-таки объясниться со мной, он клялся и божился, что он почти и не виделся с моей супругой. А я ему не поверил! Потому что ни один мужчина, если он мужчина, конечно, не скомпрометирует даму! А ведь граф Арено, похоже, сегодня сказал чистую правду.
        Что-то еще... Есть что-то еще...
        Что? Отлучки? Измены? Машина? Вали?
        Машина...
        Где она так угробила "Хорьх"?! Где она так угробила машину?! Вопрос, который у меня должен был бы возникнуть сразу - и не возник. "Хорьх" - лимузин, тяжелый и с довольно низкой посадкой, пусть и полноприводный. Его нельзя гонять по бездорожью - накроется подвеска. Если подвеска накрылась, значит, именно по бездорожью и моталась где-то моя вторая половина. Мой первый номер, чтоб ее!
        Так вот почему она столь настойчиво требовала себе внедорожник. И вытребовала же, чертовка! Внедорожник - он для того, чтобы ездить по бездорожью! Это для тех, кто не знает. А у меня и вопроса не возникло - я просто дал ей ключи, чтобы оградить мои и так измочаленные "семейной жизнью" нервы от дальнейших потрясений.
        Вопросы. Вот теперь вопросы уже - по делу.
        Кто ее раскрыл? На чем она провалилась? Какое задание она выполняла, я не знаю, но узнаю у Путилова. Скажет, никуда не денется. Но все равно, что такого она сделала, чтобы провалиться самой и пропасть неизвестно куда?
        Потом, когда я взял внедорожник, она вынуждена была взять "Хорьх" - очень приметную машину. Уж не на этом ли она и попалась?!
        Если ей была нужна машина с полным приводом, значит, она собиралась ездить по бездорожью, а бездорожье здесь - только в глубинке, не в городе. Она либо выезжала куда-то совсем далеко, либо что-то высматривала, подъезжая к чему-то не по дороге.
        Что же она могла так высматривать? Получается, она пыталась держать под контролем какие-то объекты или объект. Причем это было настолько серьезно, что даже лишившись внедорожника, она взяла другую машину и поехала.
        Еще один вопрос - как ее смогли схватить, как ее вытащили из "Хорьха", что не осталось никаких следов? Либо они сначала схватили ее, а потом нашли машину, либо кто-то, кто был в машине или кому она открыла дверь машины, подставил ее.
        Только так.
        Но с этим со всем будем разбираться завтра. Пока же воспользуемся волшебным персидским словом "фарда" и ляжем спать.
        29 июня 2002 года
        Афганистан, регион Горный Бадахшан
        Район г. Зебак
        Это был разведвыход. Как ни странно - не самое хреновое, что здесь есть, самое хреновое - это караваны, точнее, проводка караванов, потому что на караване ты - дичь, неспешно передвигающаяся по рельсовой дорожке железная утка в тире, и в десяти метрах от тебя найдется немало охотников, желающих всадить в тебя кусок свинца за медный никель[97]. Тут же речь идет не про никели, тут - бери выше. Ползущая по дороге стальная змея везет припасы, оружие, взорви все это - и британцам будет нечем стрелять в повстанцев, и еще им придется у них же втридорога покупать пропитание. Особая проблема была с этим проклятым пропитанием - согласно каким-то идиотским лондонским инструкциям, всю провизию надо было везти из британской Индии, а не закупать на месте, все, кроме того, что скоропортящееся и не выдержит перевозки. Вероятно, кто-то сильно наваривался на этом, на армейских поставках, а британские томми гибли и гибли, проводя снабженческие колонны, в которых, как минимум, половина груза была лишней. Самые умные из числа командиров просто чихали на эти инструкции и договаривались с местными племенами о поставках
продовольствия по разумной цене - удивительно, но в таких районах интенсивность нападения на колонны и патрули резко снижалась, местное население было не только воинами, но и торговцами и не упускало возможности подзаработать. В Кундузе и Мазари-Шарифе и вовсе, несмотря на строжайший запрет, выезжали и покупали продовольствие у границы, вместо того, чтобы тащить колонны через весь Афганистан. Каждый выживал по-своему.
        Но все равно, колонна - это смерть, это - опасность, а здесь в роли хищников - они. Они, четверо подготовленных бойцов САС и менее подготовленный молодой корректировщик огня, которого они прикрывают. Каждый из четверых - воин гор, ему крышей служит чистое небо, а постелью - земля, они могут бродить так в горах месяц и два, но снять их должны были через два дня вертолетом. Опасались, прежде всего, за принца, ему не следовало так долго находиться на неподконтрольной территории.
        Сейчас, осторожно продвигаясь в глубь Пандшера, не рискуя и не показываясь никому на глаза - они даже одеты были в афганскую одежду, - спецназовцы вели наблюдение. А корректировщик огня засекал огневые точки и укрепления противника, снимал их координаты и заносил в базу данных своего персонального компьютера, выбирал средства поражения, достаточные для их уничтожения, и тип носителей. Короче говоря, проводил предварительный расчет массированного ракетно-бомбового удара высокой точности.
        Провинция Бадахшан в Афганистане была уникальной - хотя бы тем, что имела границу с Российской империей едва ли не большей протяженности, чем весь остальной Афганистан, имела маленький, очень маленький участок границы с Китаем и длинную границу с британской Индией. Горный Бадахшан был коротким, но очень труднопроходимым перешейком, отделявшим Британскую империю от Российской. В самом коротком отрезке, у входа в "коридор" - так называли это место британцы - расстояние от Британии до России не превышало десяти километров.
        Удивительно, но британцы так и не смогли взять этот стратегически важный регион под контроль. В стратегически важной точке - Ишкашиме, на самой границе с Российской империей и в начале "коридора", - в один прекрасный день их гарнизон вырезали до последнего человека, а потом так же поступили еще раз. В Бахраке, Файзабаде, Шингане - ни в одном из этих мест не было ни единого британского солдата, посылать их туда означало на верную смерть. А в Зебаке, городе, расположенном по самому центру "коридора", не было не только ни единого британского солдата, но и ни единого солдата вообще. Там было нечто вроде "Додж-сити" на афганский манер. Зона племен. В британском понимании - территория чернейшего беспредела.
        И все же принц никогда не видел столь красивых гор.
        Горный Бадахшан...
        Его взяли сюда только потому, что одним из его увлечений был альпинизм, он участвовал в покорении Эвереста сборной командой британской аристократии и неплохо чувствовал себя в горах, альпеншток был продолжением его руки. САСовцы чувствовали себя в горах не так хорошо, только двое из них были специалистами по скалолазанию, но и этого было достаточно. Сейчас принц занимался тем, что проводил рекогносцировку на местности, снимая и забивая координаты в глобальную систему GPS-Navstar, а САСовцы, рассредоточившись и заняв позиции на склоне выше и ниже, прикрывали его.
        Горный Бадахшан запоминался ветром. Ветер здесь был всем, началом и концом, альфой и омегой. Ветер дул постоянно, все время, пока они здесь были, он не прекращался. Поэтому-то здесь, на высоте за десять тысяч футов над уровнем моря, ни зимой ни летом почти не было снега - его просто сдувало, и склоны гор были нагими и черными. То и дело попадались кости - выбеленные ветром осколки чьей-то жизни, напоминание о том, что смерть в этих горах - на каждом шагу.
        Для снятия координат у принца был новейший прибор, который имел что-то типа встроенного лазерного дальномера. Теперь, чтобы составить трехмерную карту местности, не нужно было брать координаты конкретно по каждой точке - это делал лазерный луч. Он отметит точку, просканирует рельеф местности и выдаст данные специальной программе, строящей трехмерную карту местности. Лазерный луч позволял и кое-что еще - построить карту местности и русской пограничной зоны, чем сейчас занимался принц. Он лежал, укрывшись невесть как здесь оказавшимся, источенным ветром валуном, управлял прибором, сканирующим местность, и заодно с любопытством рассматривал ее в видоискатель. Отмеченной границы как таковой здесь не было обозначено, здесь не было ни пограничных столбов, ни КСП[98], ни вышек. Но граница была - об этом свидетельствовали то тут, то там встречающиеся очаги обороны русской пограничной стражи. Выбитые взрывами в каменистом теле скал траншеи, выложенные из камня, укрепленные специальной сетью брустверы, натянутые между столбиками тросы, чтобы держаться во время движения, иначе ветер просто собьет с ног и
бросит в расщелину, укрепленные, с заваленными землей и камнем крышами блиндажи и огневые точки с бойницами. Русские не держали здесь много сил, пограничных укреплений было гораздо больше, чем пограничников, и дозоры дежурили, хорошо, если в каждом десятом из существующих. Но наблюдение за границей все же было - вверху, в мрачно-серой, мутной выси лениво плыл почти сливающийся с небом малозаметный дирижабль-разведчик. Работала и авиационная разведка, но трассы полетов машин с разведывательной аппаратурой проходили дальше, в глубине территории Российской империи.
        Принцу было отчетливо понятно, для чего он это делает, для чего проводится эта рекогносцировка. Трехмерная карта местности в этом формате нужна для новейших бомбардировщиков и крылатых ракет, способных автоматически идти в режиме следования местности. Здесь одно из немногих мест, где Британская и Российская империи, два давних и лютых врага, почти соприкасаются. От смертельного контакта их тела отделяет лишь вытянувшаяся длинным языком на восток горная цепь, принадлежащая Афганистану. В этих местах границу проводили британцы, и, возможно, они специально оставили между собой и Россией эту преграду, пусть узкую и легко преодолеваемую, но все же - преграду. Возможно, этот горный хребет спасает их от них же самих.
        ...Под рукой запищал мобильный терминал, требуя внимания. Принц подвинул к себе клавиатуру и с удовлетворением увидел, что еще один кусок мозаики встал на свое место, еще один квадрат превратился из выстуженной ветром скалы в красивую трехмерную картинку на экране монитора. Осталось еще немного... и можно будет вернуться из пронизывающего до костей холода Бадахшана в пыльную жару Баграма. Трудно сказать, что лучше.
        Привычно отсоединив терминал от сканера, принц упаковал и то и другое, сложил в большой, на каркасной раме туристический рюкзак, который и лучше, и дешевле армейского, но армия королевы упорно не желает его покупать. Потом, закинув рюкзак на плечи, побрел к ожидающим его САСовцам.
        - Точка ноль-тридцать семь, - сказал он, - до нее три проклятых мили по этим горам.
        - По крайней мере, не замерзнем, - сострил Уорхолл.
        МакКлюру же, как всегда, было не до шуток.
        - Рыжий, прикроешь нас. Когда мы выйдем из зоны огня, меняй позицию.
        - Есть... - снайпер полез выше по склону, выбирая место для стрельбы, камни шуршали под ногами, угрожая осыпаться вниз, сойти лавиной.
        - Кокни, если тебе так весело, идешь первым.
        - Есть... - уныло откликнулся Уорхолл, еще до конца не оправившийся от дизентерии.
        - Выдвигаемся. Пошли.
        Подобная схема передвижения группы применялась тогда, когда некуда было спешить и когда позволяла местность - в лесу, к примеру, она не работала. Снайпер постоянно прикрывает группу на маршруте, он не идет с группой, а занимает господствующую над местностью позицию и при необходимости прикрывает группу снайперским огнем. Группа останавливается каждые полкилометра, занимая круговую оборону и представляя снайперу возможность сменить позицию. Суть этой схемы в том, что даже если группа попадет в засаду, снайпер будет свободен в своих действиях, он сможет прикрыть точным огнем остальных, дать возможность членам группы вырваться из огневого мешка, не позволит прижать их к земле и уничтожить. Даже если о присутствии снайпера противнику станет известно - возможно, в результате наблюдения, - все равно задача на проведение засады значительно усложнится. Нужно будет наносить скоординированный удар и попытаться одновременно уничтожить как снайпера, так и основную группу, причем они располагаются друг от друга на удалении от трехсот метров до километра и более, а снайпер еще и маскируется, подбирает
безопасную позицию. Если убрать только снайпера, группа будет готова к бою и утратится эффект внезапности засады, если напасть на группу, не обращая внимания на снайпера, кончится это очень и очень плохо для нападающих.
        Они сделали так уже два прыжка - то есть пятьсот ярдов вперед и стоп, занимается оборона, пока подтягивается снайпер, - когда Рыжий подал сигнал опасности. По рации, что само по себе свидетельствовало о чрезвычайности ситуации. МакКлюр моментально продублировал сигнал - и все, в том числе принц, бросились на землю, замерли, готовые к бою.
        Ничего. Только воет голодным волком ветер, облизывая иссеченные временем и ветрами горные склоны, да висит в небе с русской стороны серая, унылая колбаса дирижабля...
        Майор подал сигнал "вперед", указав рукой направление - то, откуда они пришли. Прикрывая друг друга, двинулись в обратный путь, туда, где их ждал снайпер. Рыжий.
        Подошли к нему не сразу - залегли, наблюдая каждый за своим сектором. Только после этого майор в одиночку пополз к группе камней, за которыми занял позиции снайпер.
        - Что? - спросил он, не подходя близко.
        - Чисто, можешь подойти.
        Рыжий прикрывался камнями, безмолвными свидетелями эпох и поколений, винтовка лежала рядом. Не было похоже, что он видел противника.
        - Что произошло?
        Вместо ответа Рыжий постучал по камню, по самому большому камню, сделал приглашающий жест. То же самое сделал и МакКлюр.
        Это был не камень... Это было что-то, похожее на камень, прочное, но судя по звуку, это был не камень.
        - Тут может быть мина.
        Рыжий кивнул, соглашаясь. Он бы точно оставил здесь мину, как сюрприз для излишне любопытных.
        - Я же не подорвался.
        - Как думаешь, что это такое?
        - По-моему, это вход куда-то. Наверное, здесь есть тайник или какая-то пещера.
        - Сэр...
        МакКлюр резко повернулся.
        - Какого черта, капрал?!
        - Сэр, вас по связи.
        Большая рация - она тоже была у принца, запасная у Уорхола. По ней они держали связь с командованием.
        - Лидер-девять на связи... - отозвался МакКлюр и, выслушав то, что ему сказали, ответил коротко: - Есть, сэр! Принято.
        Затем стукнул кулаком по тому, что не было камнем, и затейливо выругался на шотландском диалекте.
        - Капрал, вы выполнили работу?
        - Примерно на четыре пятых, сэр.
        - Остальное придется делать потом, капрал. Срочная эвакуация - разведка отмечает резкую активизацию перемещений боевиков, нас срочно отзывают на базу. Казарменное положение. Вертолет будет через два часа, точка Эхо - четыре километра отсюда.
        Это в степи четыре километра можно пробежать меньше чем за час. Здесь, в горах, четыре километра можно не пройти и за день.
        - Сэр, что это?
        От внимания принца не ускользнул странный камень, который звучит при ударе по нему совсем не как камень.
        - Это камень.
        - По звуку не похоже.
        - Камень, прикрывающий вход в какую-то пещеру. Может быть, там наркотики. Или оружие. Но однозначно там есть мина-ловушка, прикрывающая вход. И разминировать ее у меня нет ни времени, ни желания. Хватит болтать, выступаем. Вертолет ждать не будет.
        30 июня 2002 года
        Афганистан, город Джелалабад
        Операция "Литой свинец"
        Оперативное время минус двенадцать часов десять минут
        Город Джелалабад...
        Город - нарыв, город - проклятье, город - харам. Город - ворота в Афганистан, древняя дорога Пешавар - Джелалабад - Кабул - единственная, которая более-менее надежно охраняется. Один из немногих в мире городов, где на базаре открыто торгуют тюками с героином, заложниками, рабами - все это знают, и никого это не смущает. Город, где единственная власть - это принц Акмаль, брат афганского короля, жестокий и растленный человек. Принц Акмаль имеет власть не потому, что он брат короля, а потому, что он "хан всех ханов", бессменный руководитель Джелалабадского картеля, на данный момент крупнейшей наркоорганизации в мире. Словно щупальцами, она опутала половину мира, все, кто потребляет героин, зависят сейчас от нее. Героина в Афганистане в год выращивается примерно пятнадцать-семнадцать тысяч тонн, львиную долю поглощает континентальная Япония, в которой мало кто помнит название "Китай". Там, на адских фабриках, за жидкую похлебку и дозу героина трудятся рабы, производящие некачественные и предельно дешевые вещи. Доза героина - вот что привязывает их к месту. В метрополии героин запрещен, за героин -
немедленная смертная казнь, а тут...
        Есть, конечно, и другие фабрики, более современные. Но половина континентальной Японии работает за дозу.
        Второе направление сбыта - это Европа, Африка, конечно же, и Россия. Россия и Европа - самые привлекательные рынки сбыта, на них много платежеспособных потребителей, готовых платить за дозу в пятьдесят раз больше, чем она стоит на рынке Джелалабада. Находятся и люди, готовые рискнуть жизнью за такой куш - ведь на пути наркотрафика стоит граница - горная, усыпанная датчиками, просматриваемая с вертолетов и дирижаблей местность. Там на тайных, известных только своим тропах можно напороться на засаду казаков, десантников, спецназа и расстаться не только с грузом, но и с жизнью. Но пятидесятикратная прибыль окупает себя, даже если до цели дойдет один гонец из десяти. Доходят обычно три. В конце концов - это бизнес, не более и не менее - просто бизнес. И в Афганистане среди горцев легко найти людей, кто согласится на ходку через горы в надежде за один раз заработать столько денег, что хватит на небольшой дукан и какую-никакую торговлю. Ну а если расстанется с жизнью такой горец или отправится в Сибирь за бесплатно лес валить - значит, Аллах так повелел.
        О Джелалабад! Сколько тайн хранят твои улицы, опасные и днем и ночью? Сколько тайн унесла с собой река Кабул, протекающая через город? Сколько путников повидал ты за то время, пока стоят здесь твои стены? Вооруженных и невооруженных, с товаром и без, добрых и злых... Сколько рабов сбили ноги о твои мостовые, сколько боли и страданий видели твои стены, сколько крови окропило твои мостовые? Сколько золота хранишь ты в своих подвалах, Джелалабад, мировой центр параллельной исламской финансовой системы "хавала"? Сколько оружия у жителей твоих? Наверное, больше, чем самих людей. Город на грани закона и беззакония, цивилизации и варварства - вот кто ты есть, город Джелалабад!
        ...Запыленный, простреленный в двух местах, оборудованный для перевозок в самых тяжелых условиях афганских дорог "АМО" въехал в город вместе с очередным караваном, когда часы пробили полдень. Здесь, в этом городе, являющемся и крупнейшей транзитной перевалочной базой, русских и индусов было примерно поровну. Исторически сложившаяся, закрепленная десятками междоусобиц традиция требовала, чтобы в этом городе русские разгрузили тот товар, который у них еще остался, и продали его, а индусы его купили и повезли дальше. Джелалабад - пограничный город, тут проходит невидимая черта, разделяющая зоны влияния двух крупнейших в мире объединений водителей-караванщиков: индусского и русского. За русскими был Афганистан и Туркестан, за индусами - родная британская Индия и часть континентальной Японии. Персию и Междуречье нельзя брать в расчет, там нормальные дороги и цивилизованные условия работы, там нет необходимости в полноприводных, с подвеской от бронетранспортера машинах и в автоматах у водителей, там на дорогах не действуют бандиты и караваны не обстреливают из гранатометов. Наконец, там построенные
русскими инженерами железные дороги, которые и берут на себя основную нагрузку по перевозкам. В Индии, кстати, они тоже имеются, вот только кто-то постоянно разбирает и взрывает пути.
        В Кабуле двое караванщиков, ехавшие в этой машине, тоже посетили базар, но ничего не продали из того, что везли, и это было встречено с пониманием. Не продают - значит, собираются рискнуть и везти товар в Джелалабад, чтобы получить за него максимальную цену. Цена здесь устанавливалась в зависимости от дальности пути от русской границы - чем дальше, тем дороже. Машин в караване насчитывалось около пятидесяти, их охраняли малиши - боевики племени джадран, у которых был даже старый бронетранспортер "Сарацин" со скорострельной пушкой. За время пути от Кабула до Джелалабада на караван нападали дважды, одну машину сожгли, одного караванщика убили и двоих ранили. Этим караванщикам из "АМО" тоже пришлось отстреливаться от душманов бок о бок с племенным ополчением, и воины джадран, самого храброго и воинственного пуштунского племени, заметили, как метко и быстро стреляют из своих автоматов эти русские караванщики, как грамотно они ведут бой. В этих местах ценились две вещи: сила и золото, и больше ничего, и тот, у кого не было ни того ни другого, обречен был стать рабом, а у этих русских была сила, и они
заслужили уважения у боевиков племени.
        Караван проделал по улицам Джелалабада короткий путь - все сделки совершались на рынке, а рынок находился на окраине города, и стоянки для машин тоже были на окраине города, потому что если расположить рынок в самом городе, то по улицам невозможно будет ни пройти ни проехать. Слишком много торговцев и слишком много машин. В самом городе тоже был рынок, но только для тех, кто хотел что-то купить из местного, а пригородный - чтобы продавать. Часто водители, прибывшие в город, продавали свой товар на внешнем рынке, а покупали, что везти в обратный путь, - на городском. Для тех, кто не понял, - наркоторговля велась в основном на городском рынке...
        Несколько боевиков племени, возглавляемые сыном племенного вождя, ведшего караван, подошли к "АМО", когда водитель его уже заглушил мотор и теперь запирал машину. Машину здесь следовало запирать как можно тщательнее, ибо афганские воры по хитрости своей превзойдут любых других, и, несмотря на охрану, оставить машину с товаром на произвол судьбы означало лишиться и машины, и товара.
        - Я хочу сделать тебе подарок, рус, - медленно заговорил по-русски обвешанный гранатами вождь. - Мы редко видим неверных, которые были бы такие, как ты. Хвала Аллаху, что мы не сражаемся друг против друга.
        Вождь говорил по-русски, потому что он вел не первый русский караван и не второй, и все афганцы, которые водили караваны, в той или иной степени знали русский язык. Вождь и в самом деле был удивлен поведением неверного - как обычно, на дороге от Кабула не обошлось без неприятностей, где этот кяфир проявил себя как воин и мужчина.
        Русский молча, с полупоклоном, принял небольшой, в узорчатых ножнах нож, который дал ему вождь. Он принял подарок правильно, двумя руками - это означало, что подарок столь щедр, что его можно удержать только таким образом. Потом отстегнул с пояса свой нож и с поклоном вручил его вождю.
        Вождь наполовину вытащил нож из ножен, осторожно прикоснулся пальцем к зачерненному лезвию. Нож был на удивление легким и в то же время смертельно острым, здесь никогда не делали таких ножей. Он не знал, что такие ножи редкость и в самой Империи и делают их из специального вспененного сплава, основой которого является титан.
        - Шукран[99].
        - Да благословит вас всевидящий Аллах, - сказал подошедший к ним напарник русского водителя. Он был более смуглым, не носил усов и носил короткую, аккуратно подстриженную бородку.
        - Ты правоверный? - удивился вождь и осекся, заметив на шее у второго русского серебряную цепочку с полумесяцем. Он слышал, что правоверные бывают и среди русских, но видел таких редко. Это обрадовало вождя - значит, в северной стране есть правоверные, и они храбрые люди.
        - Ля Иллахи илля Ллаху ва Мухаммад расул Аллах!- Аллах да благословит ваш путь! - ответил вождь.
        Когда пуштуны-джадран пошли по своим делам, второй русский, верней, не русский, а татарин чуть заметно расслабился, вынул руку из кармана, где был пистолет.
        - Я думал, они пришли тебя резать... - сказал он.
        - За что?
        - Мало ли... Может, посмотрел не так. Как дальше будем?
        - Иди, поторгуйся насчет товара... - ответил водитель, - поторгуйся, как следует, но пока не продавай. Узнай цены. Мы везли сюда все это не для того, чтобы продешевить при торге. Сними данные. Я пойду в город.
        - Один? Не грохнут?
        - Пусть попробуют... - сказал водитель, проверяя свой автомат.
        В городе водитель не стал брать ни такси, ни рикшу, хотя и тех и других здесь было немало и от их криков можно было оглохнуть. Не обратил он внимания и на зазывал - таких тоже здесь было немало у каждой лавки, и они бесцеремонно висли на каждом прохожем, моментально определяя, есть ли у него деньги. Не обратил он внимания и на домики с красными занавесками. Так здесь отмечались дома, где клиентов ждала продажная любовь - такие дома были только в Джелалабаде и Кабуле. Ему нужно было не это, он выглядел тем, кем и хотел выглядеть, - русским караванщиком, продавшим или собирающимся продать привезенный товар и дополнительно заработать, купив товар в обратный путь. Афганистан мог не так уж много предложить Российской империи, кроме ковров, платков и лазурита, если он кого-то заинтересует. Еще восточные специи - их привозили из Индии и здесь продавали. И, конечно же, наркотики - возможно, у кого-то из караванщиков имеются связи на границе, позволяющие провезти некоторое количество этого товара. Если так, то по ту сторону границы его могли выкупить за пятнадцать цен или даже больше, как поторгуешься.
Заработок, окупающий любой риск.
        ...Он медленно шел по тротуару, иногда останавливался и снимал то, что его заинтересовало, на мобильный телефон. В одном месте остановился и узнал цену на ковры. Торговцу он сказал: пока что у него нет денег, но он привез товар, и после того, как он его продаст, деньги будут. Дукандор[101] понимающе закивал и отправил его к соплеменнику, подал ему какую-то бумажку, исписанную арабской вязью, и заявил, что если он отдаст эту бумажку тому, кому он сказал, то получит хорошую цену на свой товар и хорошую цену на то, что он собирался купить на обратный путь. Торговые люди здесь работали большими семьями и кланами, знали друг друга в поколениях, старались переженить детей и породниться, помогали друг другу чем могли. Торговать здесь было нелегко - принц Акмаль был жадным и жестоким правителем, он обкладывал данью торговцев, хотя Аллах свидетель, у него хватало денег и без этого. Те же, кто не платил, оказывались в зиндане или сразу в реке Кабул, если некому было выкупить должника из зиндана. Приходилось держаться друг за друга...
        Поговорив с торговцем на смеси русского и пушту - торговцы здесь знали все языки мира, - караванщик отправился дальше...
        Рынок можно было опознать издалека - по шуму, крикам, вони, стуку телег по мостовой. В Афганистане были проблемы с бензином, сюда не шел ни один нефтепровод, бензин стоил дорого, и его было мало, а то и не было вовсе. Потому автомобиль здесь был роскошью, а большую часть мелких транспортных работ выполняли хазарейцы с их неспешными телегами на огромных колесах. На эти телеги нагрузили столько, что это казалось невозможным увезти. Но хазарейцы - невысокие, мускулистые, с узким, нетипичным для афганцев монголоидным разрезом глаз - впрягались в свои телеги и везли непосильную ношу, стуча деревянными сандалиями по мостовой и перекрикиваясь между собой на своем, непонятном пуштунам языке. Афганистан вообще был многоплеменной страной, и хазарейцы были одной из его загадок. Кое-кто вообще считал пуштунов - основное племя Афганистана - потомками одного из еврейских колен.
        Нервно, как все ступающие на базар, проверив, надежно ли застегнут карман, где лежала пачка денег, и поправив автомат, караванщик окунулся в людское море, как пловец в воду. Море поглотило его...
        Афганский базар, как, впрочем, и любой восточный, - это совершенно особенный мир. И делать на нем покупки надо уметь...
        Главное - никогда не показывай свой интерес к чему-либо. Сначала пройдись по всем рядам, равнодушно поглядывая по сторонам и тем не менее подмечая то, что тебе нужно. Если ты задержишься сразу у какого-либо дукана, спросишь про цену, затащат в дукан и не отпустят, пока ты не купишь и то, что тебе необходимо, и то, что тебе не нужно. Сначала пройдись по рядам и выясни обстановку.
        Потом уже подходи к тому, что тебя заинтересовало. Никогда не соглашайся на цену, которую тебе назовут, смело называй цену, как минимум, в пять раз меньше. Торг - это суть жизни базара, это ее квинтэссенция, это то, ради чего здесь все собрались. Лишив торговца торга, ты, во-первых, переплатишь за товар в несколько раз, во-вторых, оскорбишь его, потеряешь намус, уважение. Самые жадные торговцы завышают первоначальную цену в пять-семь раз, самые совестливые - раза в три. Для русского, где в лавках тоже торгуются, но купец может дать скидку двадцать-тридцать процентов, не больше, такое завышение цен выглядит диким. Но в чужой монастырь со своим уставом, как говорится...
        Торг может растянуться на час и больше. Не торопись, если торговец не хочет снизить цену, демонстративно отойди в сторону, приценись к товарам в других лавках, даже если намерен купить в первой. Демонстративно похвали чужой товар, если торговцы затеют между собой перебранку, кляня друг друга последними словами - это очень хорошо. Возможно, тебе и в другой лавке предложат нужный тебе товар: не все товары лежат на виду, а если в этой лавке такого товара нет, может, он отыщется в лавке соплеменника.
        Не забывай о бакшише[102]. Если ты покупаешь не для себя, обязательно спроси про бакшиш, это не коррупция, это тут образ жизни такой. Если покупаешь для себя, тоже спрашивай про бакшиш да понаглее. В качестве бакшиша могут дать, к примеру, старинную монету, которой у тебя на родине цены не будет. Ты тоже можешь дать бакшиш торговцу, но если не хочешь - не давай, потому как покупатель всегда прав.
        Вообще вести себя здесь надо понаглее, но вот с матом - поосторожнее. Многие афганцы понимают русский язык, и то, что ты используешь для связки слов, они могут счесть за смертельное оскорбление. От друга до смертельного врага здесь - один шаг. Если в дукане окажется женщина, не смотри в ее сторону, не замечай, что она есть - сам не заметишь, как наживешь кровника. В Афганистане принцип отношений с женщинами укладывается в понятие "намус
        Первым делом караванщик обратил внимание на ряд, где продавали куртки. Удивительно, но в Афганистане умели делать хорошие курки, теплые и долговечные, хотя здесь не было свиней и, соответственно, не было свиной кожи. Куртки шили подбитые мехом, теплые, с потайными карманами для автоматных магазинов - если повезет, то магазин сработает как бронежилет, остановит пущенную в тебя пулю. Торговля у караванщика заняла полчаса, торговался он умело, дважды отходил к соседним дуканам, и в последний раз дукандору пришлось бежать за ним, расхваливая свой товар и одновременно осыпая проклятьями своего соседа, который был плохим мусульманином, наполовину таджиком, и у которого в семье был всего один сын и четыре дочери. Последнее, по афганским меркам, было нехорошо, хотя выросшую дочь можно было выгодно продать. В конечном итоге водитель заплатил за две куртки столько, сколько без торга ему не хватило бы заплатить и за половину одной. Куртки торговец ему плотно связал и помог надежно закрепить за спиной, чтобы не занимали руки.
        Дальше русский пошел разыскивать тот дукан, о котором говорил ему дукандор. Его он искал дольно долго - дукан на вид был невзрачным и, чтобы найти его, пришлось обойти половину рынка. В центре почти во всех дуканах торговали наркотиками, они были упакованы в двойные мешки из плотного полиэтилена, расфасованы по килограмму, пять, десять и пятьдесят килограммов. Местные крупные торговцы, отлично понимая, что за большую партию наркотиков не хватит наличности, чтобы расплатиться, вели все расчеты через центральный торговый дом картеля, по записям. Он располагался в восточной части рынка и охранялся не менее чем сорока боевиками при двух бронеавтомобилях и нескольких внедорожниках с крупнокалиберными пулеметами. В его укрепленных подвалах лежали слитки золота, как обеспечение торговых операций, и из этого места можно было перевести деньги почти в любую точку земного шара, минуя официальные банковские каналы. Здесь находился один из крупнейших центров "Хавалы". Караванщик прошел мимо этого здания, демонстративно не обращая на него внимания, но на самом деле все подмечая. Он не стал ничего покупать,
потому что знал - если он сейчас придет покупать, его, скорее всего, просто зарежут, отберут автомат и деньги. В этих рядах первый встречный купить не мог.
        Для него это была просто цель для удара, которую он сейчас доразведывал.
        Дукан, в который его направили, как и все прочие, располагался на первом этаже давно построенного здания. На втором и третьем этажах был склад товара, маленькая гостиница и жилище хозяина.
        Русский уверенно подошел к сидевшему на своей телеге и отдыхавшему хазарейцу.
        - Мне нужен Керим, - сказал он.
        - Керим? Не знаю никакого Керима...
        - Тогда позови того, кто знает, тупая, ленивая скотина! - разозлился русский.
        Злобное ругательство оказало должное воздействие на хазарейца. Вскочив с телеги, он метнулся в дукан и вернулся с невысоким пацаненком-пуштуном.
        - Кто спрашивает Керима? - спросил тот.
        Вместо ответа русский подал бумажку. Пацаненок мельком глянул на нее, убежал в дукан, и через пару минут навстречу русскому вышел, запахивая халат и облизывая жирные от плова пальцы, честный торговец Керим.
        - Аллах да благословит ваш путь. Что нужно русскому от нищего, молящего Аллаха о прощении торговца Керима? - витиевато спросил торговец.
        - Мне нужно купить, - коротко проронил русский.
        О том, что именно надо купить, вопросов никто не задавал. Здесь, на джелалабадском базаре, все отлично понимали в таких случаях, о чем идет речь.
        - Здесь все, что мы продаем, русский, больше у нас ничего нет. Выбирай, какой товар тебе по душе.
        - Ты знаешь, что мне нужно. Алиджон-хан мне сказал, что если мне понадобится купить, то стоит только обратиться к нищему торговцу Кериму, и он продаст мне все, что необходимо.
        Керим задумался. Русского он никогда не видел, но имя Алиджона, среднеазиатского бая и главаря наркомафии, говорило о многом. И знали это имя не все.
        - Мы не знаем твоего имени, русский... - осторожно произнес Керим.
        - Алиджон-хан сказал, что его имени будет достаточно.
        Русский вел себя правильно. Даже очень правильно. Мало того, что он назвал имя Алиджон-хана, он не назвал своего имени, заявив, что имени Алиджон-хана будет достаточно. Теперь, если он вернется к себе и скажет, что имени Алиджон-хана недостаточно на джелалабадском базаре, гнев среднеазиатского бая настигнет наглецов и сквозь границу. В Средней Азии были свои порядки, и с какими-то из них мирились даже сильные и воинственные русские. Мало в мире найдется более жестоких, хитрых и коварных людей, чем среднеазиатские баи.
        - У тебя есть деньги, русский? - спросил Керим.
        - У меня их нет. Но у меня есть товар, который я привез сюда и который можно выгодно здесь продать. Глупо ехать пустым в обратный путь.
        - Какой товар ты хочешь продать, русский?
        Вместо ответа русский похлопал рукой по висящему у него на груди новенькому русскому автомату Калашникова.
        - К каждому - БК и полный набор. Со складов, в смазке, - коротко и понятно отрекламировал свой товар караванщик.
        Значит, к каждому - четыре магазина, сто двадцать патронов, подствольный гранатомет с двумя подсумками, три прицела - коллиматорный, оптический малой кратности и ночной, передняя рукоятка, глушитель. Такое здесь продавали редко, обычно везли оружие со складов длительного хранения, подержанное. Если русский говорит правду, то стоит перехватить эту партию, потом ее можно будет не спеша распродать за хорошую цену. Русское оружие всегда можно продать за хорошую цену, оно надежное, прочное и безотказное, как раз для суровых афганских гор.
        - Что ты хочешь за свой товар, русский?
        - Цену я назову вечером. Я не знаю, что здесь стоит такой товар.
        Умно... Очень умно...
        - Хорошо. Слово Алиджон-хана - закон для нас. Я провожу тебя, русский...
        30 июня 2002 года
        Афганистан, город Джелалабад
        Рынок
        Операция "Литой свинец"
        Оперативное время минус двенадцать часов тридцать одна минута
        Нищий торговец Керим повел русского не в ряды, где торговали по мелочи, он повел его в караван-сарай, расположенный в восточном секторе базара. В этом неприметном, небогато выглядящем караван-сарае каждую минуту из рук в руки переходят миллионы - долларов, рублей, фунтов, чего угодно...
        ПехлеваныОни прошли по залу, сопровождаемые быстрыми и жесткими, острыми как клинок взглядами, зашли в какой-то темный коридор, тоже охраняемый. Керим остановился, три раза постучал в стену, и стена отошла в сторону...
        Толстый торговец тяжело поднялся навстречу им. Он был закутан в цветастый халат, его лицо пересекал уродливый красный шрам, волос на его массивной голове почти не было. В клетке, стоящей на столе, кричал и бесновался кехлик.
        - Кого ты привел сюда, Керим? - спросил он.
        - Этот человек пришел издалека. Алиджон-хан передал нам салам, хозяин...
        - Он не таджик. Я вижу его впервые. Он не человек Алиджон-хана.
        - Хозяин, он все правильно сказал и сделал. Да будет позволено заметить нищему торговцу Кериму, что Алиджон-хан много работает с русскими.
        Караванщик стоял, молча слушая разговор. Он не все понимал, но "Алиджон-хан" понял отчетливо. Никто не посмел отобрать у него автомат, в кабинете никого не было, но он чувствовал, что в него сейчас целятся из нескольких стволов.
        - Я его не знаю. Чего он хочет?
        - Он хочет купить, хозяин.
        - Купить... - торговец усмехнулся, - это хорошо... Плохо, если он думает, что имя Алиджон-хана позволит ему получить товар бесплатно.
        - Он сказал, что у него есть оружие, такое же, как то, которое у него в руках, хозяин...
        Хозяин этого места и один из самых влиятельных торговцев в этом городе задумался. Оружие - это хорошо. Русские часто привозили сюда оружие, и оно без проблем расходилось. Пуштунские племена по обе стороны линии Дюранда приходили сюда, чтобы купить русское оружие. Значит, этот товар быстро найдет своего покупателя и осчастливит торговца хорошим доходом.
        - Какова цена его оружия?
        - Он не сказал, хозяин. Он сказал, что должен узнать цену, какую за него здесь дают, и только потом он скажет свою цену.
        - Это разумно...
        Хозяин заведения в раздумье потер голый подбородок.
        - Сколько ты хочешь купить, русский?
        - Килограммов двести. Это для начала. Надо проверить канал.
        - У тебя есть такие деньги, русский? - изумленно спросил хозяин заведения.
        - Я же не спрашиваю, есть ли у вас столько товара? - резонно ответил русский. - Куплю я у вас или нет, будет зависеть от цены, которую вы предложите.
        - Но русский, какую же ты хочешь цену?
        - Ту, которую я не получу там, в торговых рядах.
        - Но двести килограммов, если вдуматься, - не такая уж и большая партия.
        Русский покачал головой.
        - Когда я последний раз видел Алиджон-хана, да продлит Аллах годы его (оба афганца при этих словах ритуально провели руками по лицу и сказали: "Омен"), он сказал мне, что здесь я найду мудрых людей, способных думать не только о сиюминутном, но и о будущем. Каждый из нас кушает свой кусок хлеба - и Аллах свидетель, я не намерен отнимать у вас ваш. Но я не могу терять и свой, в той стране, где я живу, - устоявшийся рынок, для того, чтобы люди купили у меня, мне надо дать им достойную цену на товар, дать им заработать больше, чем они зарабатывают на обычных поставщиках. В той стране, где я живу, продавать не так-то просто, чтобы у тебя был покупатель, надо первый раз предложить ему даром и второй и третий, чтобы он втянулся. Только в таком случае на нем потом можно заработать. А полиция? Аллах свидетель, я не ищу себе лихвы, я думаю о будущем...
        Владелец заведения согласно кивнул. Русский говорил красиво и правильно, но надо помнить, что в каждой сделке есть две стороны, и у каждой стороны интересы противоположны. Одни хотят продать подороже, вторые - купить подешевле. И если ты будешь думать не о своих проблемах, а о проблемах других людей, ты ничего не заработаешь.
        - Ты хорошо говоришь, русский. Правильно. Но и у нас есть свои расходы, только барану всегда кажется, что на чужом пастбище трава слаще. Если ты думаешь, что мы купаемся здесь в роскоши, - посмотри вокруг. Почти все, что мы зарабатываем тяжким трудом, мы вынуждены отдавать, у нас остается только на то, чтобы кормить наши семьи. Если тебя поймают с наркотиками, русский, то тебя ждет суд твоего царя, а если мы откажемся платить дань, которая, Аллах свидетель, несоразмерно высока, то ночью придут люди, перережут горло и бросят тело в реку Кабул без должного погребения. А все, что заработано тяжким трудом, отберут и пустят семьи по миру. Ты говоришь про свои проблемы, но помни и про наши, мы не можем опускать цену ниже, чем она есть. Но если ты дашь заработать нам на том товаре, что ты привез на продажу, мы сможем дать тебе свой товар по самой низкой цене, такой, чтобы только покрыть наши расходы.
        - Хоп![105] - моментально проронил русский. - Но меня нельзя обмануть, я буду знать цену на свой товар и на ваш тоже.
        - Мы не собираемся никого обманывать, - делано оскорбился хозяин заведения, - мы здесь сидим не для того, чтобы обманывать. Приходи сюда ближе к вечеру, русский, - и мы договоримся с тобой.
        - Я приду. Кого мне спросить?
        - Тебя пропустят. Просто подойди к воротам, через которые ты вошел, скажи, что ты гость Гульбеддин-хана, - и тебя проведут куда нужно.
        Вместо ответа русский неторопливо, чувствуя, как моментально напряглись невидимые стрелки, полез в карман. Но извлек он не пистолет, не гранату, а большую золотую монету. Перебросил ее хозяину. Бакшиш и залог...
        - Буду рад видеть тебя здесь, русский... - осклабился хозяин, - я провожу тебя...
        Монета была толстой, сделанной из чистого золота. Коллекционные десять червонцев, очень дорогая вещь с портретом Александра Четвертого Великого. Такая монета стоила пять номиналов, и если человек может дать такую монету просто в качестве бакшиша, значит, у него и впрямь водятся деньги.
        Непредвиденное произошло у выхода. Русский и Керим вышли из караван-сарая как раз в тот момент, когда к нему подрулил небольшой грузовичок. Это был необычный грузовичок - на нем на грузовой платформе были установлены грубо сваренные клетки для животных, но поверх прутьев были привязаны проволокой деревянные панели и брезент, чтобы никто не разглядел, что находится в клетке. Увидев хозяина заведения, пассажир грузовичка соскочил с сиденья и, что-то крикнув, убрал один мат, чтобы покупатель мог увидеть товар. Керим прошипел "Шайтан!", владелец караван-сарая закричал на водителя, чтобы тот немедленно закрыл клетку обратно, но русский успел увидеть, что было в клетке.
        Там были дети. Связанные, в оборванной одежде, избитые русские дети. Двое мальчиков и одна девочка. И один из мальчиков что-то крикнул по-русски.
        Но русский ничем не показал, что увидел это или это как-то заинтересовало его. Он равнодушно отвернулся.
        Нищий торговец Керим вернулся в караван-сарай через час. Перед этим он вызвал своего племянника - того самого, что следил за дуканом, и дал ему поручение - сбегать по известному ему адресу и сказать, чтобы все разузнали про русского. Был ли он здесь раньше, с кем и на чем приехал, где стоит машина и какая она, что сейчас делает этот русский. Керим никому и никогда не доверял, какие бы имена ни назывались. И был в этом прав.
        Когда племянник вернулся и сказал, что все сделал, Керим оставил его торговать в дукане, а сам пошел обратно, в караван-сарай на базаре. Он был в такой ярости, что никто не посмел остановить его...
        Владелец заведения успел осмотреть товар, который ему привезли, и оказался доволен. Все, как заказывали, - девочка пятнадцати лет, русская, с длинными и золотистыми, словно у гурии-девственницы в раю, волосами и два мальчика. Мальчиков он с выгодой перепродаст, а девочку оставит себе. Кто сказал, что для того, чтобы насладиться гуриями[106], надо попасть в рай? Сегодня ночью он придет к своей наложнице и познает рай на земле, ведь мало кто заслужил его так, как он...
        Когда Керим распахнул потайную дверь, владелец караван-сарая, поев в очередной раз (он ел восемь-девять раз в день), сыто отрыгивался и ковырялся в зубах. Увидев нищего торговца Керима, Гульбеддин в страхе вскочил.
        - Что за детей привезли тебе сегодня, обиженный Аллахом бинамус- Но Керим-хан, это просто дети... - заскулил Гульбеддин.
        Нищий, вечно молящийся Аллаху и страшащийся его наказания торговец Керим на самом деле владел и этим караван-сараем, и девятнадцатью дуканами, и еще несколькими караван-сараями, и большим количеством торговых мест в рядах, где люди продавали героин, и большим количеством золота, которое лежало в обеспечение финансовой состоятельности многих уважаемых людей, вложенное в подвалы "Хавалы". Наверное, если бы нищий торговец Керим решил построить себе жилище из золотых слитков, он смог бы это сделать. Но он был опытным и мудрым человеком, нищий торговец Керим, и знал, что Аллах - со скромными и богобоязненными. Тем более принц Акмаль очень не любил тех, кто может сравниться с ним богатством. Не любил и отбирал у таких все - до нитки.
        - Это не просто дети! Это русские дети! Где ты их взял, отвечай?! Зачем они тебе?!
        - Но Керим-хан, человек из дворца принца Акмаля, евнух по имени Псарлай, сказал, что принцу нужны два бачи, обязательно русские. Он дал мне задаток в десять тысяч афганей за каждого и обещал в пятнадцать раз больше, когда я привезу их. А девочка... у меня есть три жены, и ни одна из них не вызывает у меня никакого вожделения, да простится мне...
        - О, Аллах! - вскричал нищий торговец Керим. - Лучше бы евнух Псарлай искал для принца Акмаля глупого, тупого, жирного ишака, которого можно было бы пинать ногами и стегать плетью, когда принц в гневе! Его не пришлось бы долго искать - он стоит передо мной! О, Аллах, за что ты так караешь меня?! Ведь я каждый день по пять раз встаю на намаз и не совершаю харама и расходую на пути джихада, я плачу закят[108] и помогаю бедным садакой[109]! За что скажи, ты послал мне такого тупого и глупого слугу, о Аллах...
        Гульбеддин бухнулся на колени и пополз к хану - постоянное упоминание Аллаха никого не вводило в заблуждение. Здесь точно с такими же славословиями Аллаху запросто отрежут голову, если ты прогневал хана.
        - Но Керим-хан, что я должен был ответить Псарлаю, когда он пришел ко мне и предложил такие деньги?!
        - Ты должен был ответить, жадная скотина, что твоя никчемная шкура стоит больше трехсот тысяч афганей, которые он тебе посулил! Если Псарлаю нужны два русских бачи, пусть пойдет и украдет их сам, да простит мне Аллах такие слова! А что касается тебя, никчемная скотина, тебе вполне хватило бы и девственницы нашего рода, которую ты мог купить здесь или в Кабуле даже за десять тысяч афганей, если хорошо поторговаться! Но нет, ты захотел русскую! Ты навлечешь смерть и на себя, и на меня, о ничтожнейший из рабов!
        - Но разве русские узнают, кто это сделал?!
        - А кого я сегодня привел к тебе сюда, идиот, если не русского?!
        - Но этому русскому нужен наш товар, а не русские дети, мудрейший Керим-хан!
        - А откуда ты это знаешь, ишачье дерьмо?! То, что он отвернулся, когда увидел их, не говорит ни о чем! Даже если ему нужен наш товар, он может проговориться в России! И тогда русские придут за тобой!
        - Я все сделаю! Я все сделаю, мудрейший Керим-хан!
        - Что ты сделаешь, ишачье отродье?
        - Я сделаю! Я убью этого русского, и тогда некому будет болтать!
        Керим-хан презрительно отпихнул ногой распластавшегося у его ног слугу.
        - Воистину, когда Аллах хочет жестоко покарать кого-то, он лишает его разума. Ты думаешь, этот русский - последний, который приехал в город? А если Алиджон-хан узнает, что это ты убил его человека? Тогда он пошлет людей, чтобы с тебя сняли кожу заживо! Эту кожу привезут ему, а он посмотрит на нее и прикажет бросить на корм свиньям, как он это обычно делает! Вот так ты закончишь свои дни, сын свиньи и шакала, и рассказ о твоей страшной смерти правоверные будут передавать из поколения в поколение!
        - Но что же тогда я должен делать, мудрейший Керим-хан?
        - Избавься от детей! Убей их сегодня же и брось в реку Кабул! Никому не поручай это, сделай это сам! Чтобы никаких следов не осталось!
        - Но что я скажу Псарлаю-евнуху, мудрейший Керим-хан?!
        - Ты вернешь ему вдвое больше, чем он тебе дал, и скажешь, что не смог найти для него двоих русских бачи! Пусть обратится к кому-нибудь другому! Вот что ты сделаешь, тупая, жадная, ничтожная скотина!
        После ухода Керим-хана Гульбеддин ощутил настоятельную потребность выпить. В Афганистане не было мест, где рос хороший виноград, а из того, что было, гнали кишмишовку, густой, желтоватого цвета напиток. У афганских мастеров купажа было мало опыта, да и не оценил бы здесь никто их труда, поэтому в кишмишовку часто добавляли самую разную отраву для крепости. Была такая кишмишовка, что глотка ее хватало для того, чтобы ослепнуть, двух - чтобы умереть. В таком случае говорили - воля Аллаха, ведь в Коране сказано про запрет правоверным вкушать напитки из плодов виноградного дерева. Кто-то напивался, когда заходило солнце, говоря, что Аллах не видит, кто-то напивался в караван-сарае, говоря, что Аллах не увидит через крышу, но часто оказывалось, что Аллах все же видел. И карал.
        Кишмишовка острой, пахучей волной прошла по горлу, обожгла пищевод. Сразу захорошело, забылось унижение, которое он только что испытал.
        Конечно, детей придется зарезать, потому что, если ты обманешь Керим-хана, он об этом узнает, и тогда зарежут тебя. Потом придется по одному, в мешках таскать трупы к реке по ночному городу. Можно было бы попросить кого-то из хазарейцев с телегой, но тоже нельзя, узнают. Придется всю ночь не спать.
        Особенно жалко девочку. Настоящая гурия... жаль, что ему с ней выпадет провести только одну ночь. Ведь он за нее заплатил совершенно безумные деньги. Жаль...
        Потом можно и мальчиков... Гульбеддин любил кровавые зрелища, он давно сам не убивал, но все же в молодости убивал и знал, как это делается. Что мальчик, что девочка: какая разница, многие считают, что для услады бача даже лучше, после этого Аллах не сотворит в его утробе ребенка. Не зря же принц Акмаль заказал именно двух бачей, а он, Гульбеддин-хан, попользуется бачами, предназначенными для самого принца!
        И с этой жизнеутверждающей мыслью Гульбеддин налил себе еще стакан кишмишовки. Мелькнула мысль, что надо наточить нож, но он решил, что успеет сделать это ближе к вечеру.
        ...Русский выбрался из города довольно быстро, он хорошо помнил дорогу и не заблудился. По дороге он чуть свернул и не отказал себе в удовольствии пройти той улицей, где был дворец принца Акмаля. Сразу от базара он обнаружил слежку, неумелую, но не стал отрываться, чтобы не спугнуть. Пусть думают, что он ничего не заметил.
        Напарник был уже у машины. Они обнялись, как это было принято здесь, и русский незаметно передал напарнику свой сотовый телефон. Напарник полез в кабину, через переходник подключил телефон к совершенно секретному прямому терминалу, выходящему на спутниковую систему целераспределения "Легенда". Секунда - и точные координаты целей ушли на спутник, тот в свою очередь передаст их в штаб. Задание выполнено.
        Меньше суток до удара. Завтра все здесь изменится.
        Русский прошел к кузову машины, отпер его и забрался внутрь. Вернулся он с чемоданчиком, залез в просторную кабину, открыл его. Там, в гнездах из серого поролона, лежали дополнительные приспособления к автомату Калашникова. Выбрав тепловизорный прицел, русский начал молча устанавливать его на свой автомат.
        Напарник сел рядом, протянул лепешку с бараньим мясом и перцем. Русский положил лепешку на приборную панель, есть не стал. Достал из гнезда лазерный целеуказатель.
        - Ты куда-то собрался? - иронично осведомился напарник.
        - Там дети, - лаконично ответил русский, устанавливая лазерный целеуказатель армейского стандарта сбоку на цевье.
        - Какие дети? Араб, ты в уме?
        - Русские дети. Два мальчика и девочка.
        - Откуда они там?!
        - Не знаю. И знать не хочу.
        Напарник схватил Араба за плечи, развернул к себе.
        - Ума лишился? Что еще за дети?
        - Наверное, похищенные. Их надо вызволить оттуда.
        - Не сходи с ума. Завтра - время Ч! Может быть, даже сегодня ночью.
        Ни один из офицеров не знал, когда будет время Ч, такое не сообщают, тем более тем, кто идет за линию фронта. Но подозревали, поскольку знали, как действует армия, что написано в боевых уставах. Разведывательные данные после проверки их достоверности подлежат реализации немедленно. В данном случае - данные достоверны, для того и послали разведывательную группу, чтобы проверить данные спутниковой разведки непосредственно на местности. Теперь данные переданы в Легенду в виде набора глобальных координат целей. Отправлявший их на задание куратор ГРАДов от КСО генерал фон Бредов[110]предупредил, что после передачи последнего набора координат у них будет только "шесть плюс", то есть только шесть часов, чтобы выйти из-под удара. По истечении шести часов ракетно-бомбового удара по обозначенным координатам можно будет ждать в любую секунду.
        - Вот именно! А они - там.
        - У нас приказ. Ты что, хочешь нарушить приказ?!
        - Приказ выполнен. Цели обозначены. Хочешь - уходи, справлюсь без тебя.
        - Бросить напарника? Тебе не кажется, что это не про нас?
        - Тогда делай выбор. Я - не отступлю.
        - Давай запросим штаб. Терминал двусторонний.
        - Я знаю, что он скажет. Выходить в точку эвакуации немедленно.
        - Тогда какого хрена ты творишь?
        Араб отложил в сторону автомат.
        - Кому мы служим, ответь мне, Бес? Ответь как на духу.
        - Родине. России.
        - А что такое - Россия?
        Вопрос, конечно, был интересным. Попробуйте сами ответьте, что такое - Россия? Только ли территория - самая большая в мире?
        - Не знаешь... И я не знаю. Но чувствую. Сейчас Россия - это те дети, которых похитили и привезли сюда. Мы служим России, и наша задача в том, чтобы достать их оттуда и вернуть за родную землю. Они для нас - Россия, каждый подданный Его Величества для нас - Россия.
        Бес открыл дверцу, сплюнул в пыль.
        - Вообще-то и у нас в моталках- Вот именно. Если хочешь исполнять приказ так, как он отдан, - исполняй его. А я буду поступать так, как мне велит совесть.
        - Аллах затмил твой разум...
        При упоминании Аллаха Араб повернулся к Бесу.
        - Я тебе расскажу кое-что. Знаешь, почему я пошел в спецназ?
        - Не знаю. Ты же не рассказывал никогда. Сидишь и молчишь.
        - Теперь расскажу. Тогда, в Бейруте, у нас была семья. У меня были брат, сестра, отец и мать. Когда пришли исламисты - ты должен помнить, что тогда произошло в Бейруте, - у меня не осталось никого. Большую часть казаков вырезали на полях, уцелели немногие. Меня тогда выпороли за хулиганство, вот почему я остался дома и не пошел на поле. Потом отец и другие казаки, кто еще оставался в живых, пробрались в поселок. Мы достали пулемет и выманили бандитов на околицу, в чистое поле. Но в живых остался только один я, бандиты схватили меня и предлагали принять ислам, но я отказался. Тогда они распяли меня на кресте. Видишь?
        На руках Араба еще остались следы от гвоздей, почти незаметные кружки гладкой кожи. Такие, как остаются после ожогов, когда поверх обожженной ткани нарастает кожа.
        - Подполковник Тихонов, который нас учил, тогда еще служил в действующих частях, не инструктором. Его группу забросили в наш район для того, чтобы разведать обстановку, определить наличие опасности для вертолетов с десантом, подобрать и зачистить площадки для десантирования основных сил. Их было шестнадцать человек, и у них был приказ: только разведка. Не вмешиваться ни во что до подхода вертолетов с десантом. Но он нарушил приказ, он пошел на штурм захваченного казачьего хутора и уничтожил бандитов, тех, кто оставался к этому времени в живых. Он и его люди сняли меня с креста и эвакуировали военным вертолетом, только поэтому я жив до сих пор. У него был приказ не вмешиваться, но он поступил так, как подсказало ему чувство долга и его офицерская честь. А что подсказывает тебе твоя честь, Бес? Ни у тебя, ни у меня нет отца, на которого мы могли бы равняться, нам не у кого спросить совета. Скажи, Тихонов достоин того, чтобы на него равняться?
        Бес вместо ответа с шумом захлопнул дверцу машины. Достал из кобуры свой пистолет, открыл бардачок и извлек из него черную сосиску глушителя. Начал накручивать на ствол.
        - Как думаешь сделать?
        - Сегодня встреча. Ты останешься здесь сторожить товар. Я пойду туда. Ты выдвигаешься в одиннадцать ноль-ноль, в двенадцать мы достигнем базара. Точку встречи определим по часам. Час - на операцию. Час - на отход. Оружие отдадим пуштунам, они выведут нас.
        Основной план отхода ударной группы был прост и, как всякие простые вещи, с большой долей вероятности должен был увенчаться успехом. Им нужно было отъехать всего на три километра от города. Там их ждало пуштунское племя, одно из тех, которое сотрудничало с Белым Царем. За оружие, которое можно очень выгодно продать в Пешаваре, большая группа пуштунов должна сопроводить русских до границы. Насчет партии оружия договоренности не было, но, если оно будет, сгодится за плату и оно, так будет даже лучше. Переходить они должны в смертельно опасном районе - в районе перевалов горного Бадахшана. Но и у пуштунов, и у спецназовцев хватит подготовки, чтобы пройти этим путем. Что сказать, если на пути встретятся казаки или пограничная стража, они знали. Даже если и встретятся... они не раз незаметно пересекали границу в обе стороны, "рвали нитку". Это была часть их боевой учебы.
        Пуштунам все равно - двух человек вести или пятерых. Но выдержат ли переход дети?
        - Я пока посплю. Или купи куртки, такие же, как я купил. Здесь должны продавать.
        - Сколько?
        - Три. И одежду... ботинки... сам, в общем, посмотри.
        Бес засунул пистолет в бардачок, достал оттуда еще один.
        - Дурак ты, Араб. Приключений ищешь.
        - Я знаю...
        Примечания
        1
        Конак - замок, дворец, в данном случае королевский дворец.
        2
        В этом мире мировая война началась позже и с другим составом участников.
        3
        В нашем мире "Белая рука" победила "Черную", Дмитриевич был расстрелян после суда и пыток в Греции. Но династию Карагеоргиевичей это не спасло - в
1934 году был убит болгарами, связанными с усташами, король Александр. Регент Павел вел прогерманскую политику, его свергли. По достижении совершеннолетия последний из монархов Югославии, Петр, объявил о намерении заключить договор о дружбе с СССР и обрек страну на вторжение Гитлера. Все время ВМВ в Югославии шла война - не только против оккупантов, но и между двумя группами сопротивления - коммунистической, во главе с Тито, и монархической, во главе с генералом Михайловичем. Тито победил, Михайлович был казнен, а король Петр умер в 1970 году в САСШ.
        4
        К концу двадцатого века Европа представляла собой нечто вроде ЕЭС в его изначальном составе, но со столицей в Берлине и гораздо более устойчивое.
        5
        Рокош - неповиновение, мятеж.
        6
        Сербы разговаривают на своем типичном диалекте, смеси сербских, русских и польских слов. Поскольку польские сербы знали все три этих языка, в разговоре между собой они смешивали их.
        7
        Специальная Авиадесантная Служба.
        8
        К этому времени партия усташей в Австро-Венгрии была запрещена - но на деле просто превратилась в национал-прогрессивную партию и продолжила свою деятельность. Шеврон с буквой U - отличительный знак усташа.
        9
        У усташей была своя система званий, довольно простая. Поглавник - командир.
        10
        Многие представляют границу как мертвую зону, с колючей проволокой, с контрольно-следовой полосой, с заставами. На самом деле все это появилось в СССР, на оборудование границы таким образом были истрачены просто безумные средства. Здесь же, в Российской империи, граница представляла собой всего лишь цепь столбиков на местности, иногда поваленных. Ее патрулировали, но ни колючки, ни КСП, ни вышек не было. Пробовали датчики положить и сигнальные мины, но отказались от этой затеи по причинам, изложенным выше.
        11
        Рокадная дорога, рокада - военный термин, дорога, идущая параллельно линии фронта.
        12
        Это такая шутка. Сахарные - это одна из кличек содомитов в Империи.
        13
        Потом этот фильм показали по британскому телевидению с паническим криком: "Варвары наступают! Британия в опасности!" Такие методы подготовки и работы с молодежью были признаны варварскими и бесчеловечными. Кстати, точно такие же методы подготовки использовали разведчики Японской империи - ниндзя. Ниндзя готовили почти с рождения.
        14
        Стандартное определение направления в русской армии. Циферблат часов, двенадцать - это север.
        15
        В Санкт-Петербурге на Певческом мосту располагалось здание МИД РИ.
        16
        Потребовать паспорта - то есть готовиться к выезду из страны. Это делается перед самым началом войны.
        17
        Casus belli - повод для объявления войны.
        18
        Bite - на сленге так называют уроженца Йорка, откуда и комплектуется полк герцога Йоркского.
        19
        В Антарктике.
        20
        Это и в самом деле так, если в жару пить холодное - будет только хуже.
        21
        Сахиб - господин.
        22
        Изображения - так специалисты по разведке называют спутниковые снимки. Употребив это выражение, князь Воронцов показал собеседнику, что он, как говорится, в теме.
        23
        Бипл - на сленге так называют беспилотный летательный аппарат.
        24
        Знаменитая песня Фрэнка Синатры.
        25
        В нашем мире это аэропорт Джона Фитцджеральда Кеннеди. Здесь старое название - Куинс Интернэшнл Эйрпорт.
        26
        В САСШ можно было ввезти без декларирования пять тысяч долларов, в нашем мире эта сумма равна десяти тысячам долларов, но в моем мире доллар не девальвирован так сильно.
        27
        Купюра была изъята без потребных формальностей, и суд счел бы это доказательство "порочным".
        28
        Типичный образец препирательства по компетенции. Такое бывает очень часто, потому что в США граница относимости дел к компетенции того или иного правоохранительного органа очень расплывчата.
        29
        В САСШ работу по первичному сбору доказательств выполняют Crime scene technicians, то есть техники по сбору доказательств. Анализируют собранные доказательства investigators, исследователи, сотрудники более высокого ранга. У нас такого разделения труда нет, судмедэксперты и собирают доказательства, и исследуют их.
        30
        Cold Case Files - дело без ясных перспектив раскрытия, короче, глухарь.
        31
        Та самая CSI, Crime scene investigations, которая хорошо была показана в сериале CSI NY. Служба федерального подчинения.
        32
        Имеется в виду Shot-show - ежегодная выставка оружия и боеприпасов, которая и в самом деле чаще всего бывает в Лас-Вегасе.
        33
        Как и в нашем мире, в этом русское оружие было запрещено к продаже в САСШ.
        34
        Жить на велфере - то есть на пособии, не работать. Если жить на велфере и еще выполнять мелкую поденную работу без оформления и уплаты налогов, то дохода вполне хватает на жизнь.
        35
        Североамериканцы едят в курице только белое мясо. Вот почему "ножки Буша" так дешевы - в САСШ их некуда девать.
        36
        Кое-кому в этом моменте может показаться, что автор преувеличивает и ведет какую-то пропаганду, передергивая карты. Увы, все описанное имеет место в действительности, священниками становятся открытые гомосексуалисты, в церквях освящают однополые браки. В свое время была ересь - николаиты, проповедовавшие сексуальное раскрепощение. Эти николаиты упоминаются даже в откровении Иоанна Богослова - в Апокалипсисе! И думаю, что это неспроста.
        37
        Ашрар - в нашем мире так называли афганских моджахедов в период советского присутствия в Афганистане. В этом мире ашрарами называют всех исламских экстремистов, которые не желают подчиняться Духовному управлению и проливают кровь, убивая, в том числе и правоверных. Ашрар в переводе - сеятель зла.
        38
        Гайбат аль-Кубра - время после 329 года хиджры и до настоящего, время Большого сокрытия имама Махди. После окончания большого сокрытия, по преданию, наступит Эпоха Меча - то есть мировая война. Ее описание сильно похоже на описание Армагеддона христианами.
        39
        Имя подлинное. Амир пакистанского Талибана до недавнего времени, на момент написания книги ликвидирован американцами.
        40
        Мухарибы - те, кто непосредственно не участвует в боевых действиях, но поддерживает войну против мусульман и, следовательно, является врагом. Убийство мухариба разрешено.
        41
        Имя подлинное. В нашем мире - бандит, убийца, в СССР привлекался к уголовной ответственности, потом вступил в подпольную исламскую умму в регионе Наманган, совершил десятки преступлений, в том числе убийств. Бежал в Афганистан после разгрома его структур, вступил в Аль-Каиду и стал амером иностранных моджахедов - одна из высших ступеней Аль-Каиды. Основатель ИДУ - Исламского движения Узбекистана, особо опасной террористической организации. Предположительно, ликвидирован американцами, хотя есть немало свидетельств тому, что он может быть жив до сих пор.
        42
        Тагуты - это те, кто помимо шариата и Корана признает для себя обязательными другие законы и источники права и признает над собой других правителей, кроме Аллаха и религиозных лидеров исламской уммы. Фактически тагутами являются все, кто признает государство, его законы и руководителей государства.
        43
        Сделать ду'а - то есть вознести мольбу о даровании кому-то блага или спасения. Возносится помимо намаза, когда кто-то из правоверных попал в беду. У русских этому соответствует "помолиться за кого-то".
        44
        Коран, сура Сафф аят 8.
        45
        Аль-Анфаль, 60.
        46
        Коран (9:24).
        47
        Предатели ислама, дословно - вышедшие из Шариата.
        48
        Автор приводит реальные отрывки из не так давно изданной фетвы, где указывается на то, что при джихаде позволительно убивать стариков, женщин и детей.
        49
        Аль-Мухалля, том 7/299.
        50
        Коран (9:47).
        51
        Принял шахадат (шахаду) - то есть стал шахидом, погиб на пути Джихада от рук неверных, в бою или при совершении террористического акта.
        52
        Сура Аль-Имран, 169-171.
        53
        В этом мире - генерал от кавалерии, командовал Висленским военным округом, последний командующий гвардейской кавалерией, упраздненной в связи с перевооружением и переоснащением армии. В нашем мире - добровольцем вступил в русскую армию, заслужил два Георгиевских креста и две Георгиевские медали.
        54
        Находившиеся на службе при русском Дворе князья Юсуповы и в самом деле числили свой род от Пророка.
        55
        Германцы, будучи еще варварами, завоевали Рим, сняв корону с последнего малолетнего императора, и сейчас владели значительной частью территорий Рима. Русский император имел в числе прочих титулов титул Цезаря Рима и владел почти всей территорией Восточной Римской империи. Итальянцы... сами видите.
        56
        Раньше так назывался грипп.
        57
        Так называли по старой памяти, я уже упоминал, что танков в том виде, в каком их знаем мы, на вооружении не было, их заменяли гаубицы и тяжелые БМП.
        58
        Дари, или фарси, язык персов. Пушту (пашту) - язык пуштунов.
        59
        Chinese fire drill - типичное североамериканское выражение, означающее полный бардак.
        60
        Чистокровные персы - светловолосые и голубоглазые, их почти не осталось.
        61
        Догадываетесь, о каком государстве в нашем мире идет речь?
        62
        В нашем мире ее называют Восточной Венецией, но в этом мире по вполне понятным причинам ее сравнивают с Санкт-Петербургом.
        63
        В нашем мире не существуют. Установлены на южной дороге, ведущей из Багдада к Персидскому заливу - именно там, совершив фланговый маневр, солдаты генерала Корнилова ворвались в город. Примерно похожи на знаменитые "мечи" - памятник Неизвестному солдату.
        64
        Нищета - понятие относительное. В свое время немало арабов переселились из пустыни в города, для них на деньги Его Величества были построены целые районы на окраинах, трех- и пятиэтажные дома из бетона. Эти дома строились быстро и дешево, по типовым проектам, там не было ничего лишнего, но даже так это было вполне сносное жилье, и русское правление поддерживало в этих кварталах относительный порядок и цивилизованность. Такого, что творится к примеру в Садр-Сити сейчас - бетонные коробки без окон и без дверей, морские контейнеры, приспособленные под жилье, дороги, изрытые ямами от фугасов, которые никто не ремонтирует, овцы и козы на улицах, проломленные снарядами стены, - такого и в помине не было. Все познается в сравнении.
        65
        Весьма популярный клич польских националистов. В переводе: "Эй, кто поляк - в штыки". Строчка из стихотворения, автора не помню.
        66
        Этот фургон был и в нашем мире. Поставлялся в СССР. Потом разработали более современный, на советские деньги, но производство запланировали в Армении (Кировабад) и в Польше (Люблин). Скажите - есть у русских ум? Польская версия этого фургончика, разработанная еще в середине семидесятых, производится и сейчас фирмой "Интралл".
        67
        Что здесь случилось? (польск.)
        68
        "Веспа" - оса, итальянский мотороллер, самый популярный в мире.
        69
        Аргентина в этом мире формально не была ничьим вассалом, хотя и находилась в зоне влияния сначала Североамериканских Соединенных Штатов, потом Священной Римской империи. Страна издавна считалась Меккой для европейцев, пожелавших эмигрировать как можно дальше из старушки Европы. Большие волны эмиграции были - британская, из колоний - после поражения в мировой войне, французская - тогда же, уехало много аристократов, не желающих жить под германцами. Были и русские - уезжали те, кто не желал жить при монархии, много уехало после неудачной попытки коммунистического мятежа, спасаясь от расстрелов. Народ подобрался весьма взрывоопасный, вдобавок и опытный. Много офицерства, британского и французского. И одновременно в Аргентине были коммунисты. В итоге - в стране пришла к власти группа генералов, установилась диктатура, но диктатура мягкая. Открытых репрессий не было, но аргентинцы сказали новое слово в практике подавления коммунистов и уничтожения неугодных. Малые группы офицеров-патриотов, по три-пять человек, не связанные ни с кем и ни перед кем не отчитывающиеся, уничтожали анархистов, коммунистов,
троцкистов. В некоторых местах Рио-Плата, по слухам, были целые кладбища - к трупам привязывали что-то тяжелое - и в воду. Был так называемый "десант" - загружали коммунистов в вертолеты, оглушали их инъекциями наркотиков, вылетали и в нескольких километрах от берега сбрасывали в воду.
        70
        Комитеты бдительности - охота на коммунистов в Североамериканских Соединенных Штатах. Инициирована бессменным директором ФБР Д. Э. Гувером. Тогда президент Х. Лонг выступил с речью о том, что повсюду затаились коммунисты, и граждане США должны быть настороже. Если есть подозрение, что твой сосед коммунист, донеси на него. В итоге ФБР захлебывалось в доносах, а иногда, особенно в южных штатах, коммунистов просто линчевали, не сообщая о них властям. Было и такое.
        71
        Кавалерия в этом мире сохранилась, просто вместо лошадей были боевые машины пехоты. Суть все та же - они вводились в прорыв и за счет скорости и маневренности прорывались в оперативный, а затем и стратегический тыл противника, наносили удары по коммуникациям, проводили маневры на окружение.
        72
        Вторая отечественная - одно из названий мировой войны. В Великобритании и САСШ было принято название "Великая" или "Мировая война".
        73
        Экспроприации - так боевики-коммунисты называли разбойные нападения с убийствами.
        74
        Гранд Флит - флот Великобритании, его историческое название.
        75
        В те времена инвалидами называли всех участников боевых действий, не обязательно ставших инвалидами в современном понимании.
        76
        Это преуменьшение. В Ираке, например, бывают такие дожди, что пустыня превращается в грязное болото. Другое дело, что древние умели экономить и накапливать воду. В Междуречье собирали по три урожая в год, теперь там грязное болото. Многие спорят, почему это произошло, возможно, это был какой-то природный катаклизм, разрушивший десятилетиями строящиеся оросительные системы.
        77
        В Российской империи юристы давали клятву так же, как врачи.
        78
        Объявление какой-либо организации вне закона влечет за собой обвинение в мятеже для любого лица просто по факту членства в ней. Все имущество таких организаций не пользуется юридической защитой, любой банк, в котором есть тайные счета объявленной вне закона организации, может, выявив их, обратить в свою собственность (не в собственность казны, а в свою - иначе бы не выявляли). Члена такой организации, взятого с поличным непосредственно при совершении преступления либо оказавшего вооруженное сопротивление при задержании, любое лицо имеет право расстрелять на месте. Но если член организации просто задерживается полицией, не на месте преступления, то его обязаны предать суду. Предложение об объявлении той или иной организации вне закона вносит Генеральный прокурор на Высочайшее имя, по каждому такому вхождению положительное заключение должен дать Священный синод.
        79
        В этом мире прокуратура не вела следствие и не имела следственной части, но осуществляла надзор за всеми ведомствами, ведущими следствие. Постановления о возбуждении уголовного дела, о привлечении лица в качестве подозреваемого или обвиняемого подлежали обязательному утверждению прокурором. Следователь, ведущий дело, по его раскрытии составлял обвинительное заключение, передавал прокурору, а прокурор рассматривал его и решал, будет ли прокуратура поддерживать дело в суде. Такой дикости, как объединение в прокуратуре и следствия, и надзора за ним, в этом мире не было.
        80
        Катенька - сторублевая банкнота. Называется так из-за изображения на ней Екатерины II.
        81
        Выборы и в самом деле ничего не решают, даже в трижды демократических государствах, которые смеют учить других демократии. Возьмем наш мир. Сравните - что говорил Обама в начале своей предвыборной кампании и что он говорит и делает теперь. Разительная разница! Это показывает, что в империи преемственность курса настолько важна, что никакая смена власти не может ее поколебать.
        82
        Автор слышал подобные речи в нашем мире, это был киевский Майдан. Если взять речи тогдашних лидеров и внимательно проанализировать их, то приходишь просто в ужас. Ющенко, стоя на трибуне, кричит: "Мы нация!" - и все вокруг визжат в экстазе. Как будто нацией собравшиеся стали только сейчас, а до этого не были, как будто это указывает путь, куда надо идти, и решает хотя бы одну из стоящих перед людьми и перед страной проблем.
        83
        В нашем мире это парк жолнерской армии.
        84
        Очунеешься - то есть придешь в себя. Старинное казачье выражение.
        85
        Плохое состояние дорог в России обусловлено сезонными факторами. Зимой в трещины попадает вода, потом замерзает, при замерзании вода что делает? Правильно, расширяется. Потом все тает - лед снова превращается в воду, но трещина уже шире. Потом вода снова замерзает и опять распирает трещины. Именным указом в Российской империи запрещено было строить асфальтовые дороги. Строили из преднапряженного бетона, что получалось дороже, но намного прочнее. И все равно - не выдерживал даже бетон.
        86
        Гонки на внедорожных грузовиках, специально доработанных. В РИ была разновидность этого развлечения - урбанизированный трак-триал - гонки со специальными, "городскими препятствиями".
        87
        ТНВД - топливный насос высокого давления.
        88
        Риджбек - южноафриканская охотничья собака.
        89
        Это и в самом деле имело место во времена британского колониального владычества.
        90
        Имеется в виду Британское содружество наций.
        91
        Душман и моджахед - на самом деле это два разных понятия. Душман - это разбойник, живущий грабежом караванов. Моджахед (муджахеддин) - вставший на джихад воин Аллаха, воюющий по религиозным мотивам.
        92
        - Что случилось?
        - Наша машина сломалась.
        - Нужна помощь?
        - Нет, спасибо.
        93
        Soldier - официальный журнал британского министерства обороны. Автор его читает.
        94
        Консульта - итальянский МИД до Второй мировой войны в нашем мире.
        95
        Может сложиться такое впечатление, что в Европе осталась только Германия. Это не так, хотя Германия, включающая в себя территорию Франции, занимает половину Европы. Но небольшие страны Европы, как, например, Фландрия, Валлония, Богемия, Испания, Португалия, конечно же, ориентировались на Германию, во многих из них был рейхспротектор с теми или иными правами. Германия была велика за счет огромных владений в Африке и небольших колоний по всему миру.
        96
        В этом мире Аргентина более развита, чем в нашем, она избежала экономических ошибок и гиперинфляции из-за того, что мировая финансовая система оказалась гораздо более жесткой и таких "экономических убийц", как МВФ, просто не было - ни Россия, ни СРИ не дали бы себя ограбить. Население Аргентины почти на треть состояло из французов, бежавших из страны после мировой войны, было там и немало русских из тех, кто не мог жить на Родине.
        97
        Никель - монета небольшого достоинства.
        98
        Контрольно-следовая полоса.
        99
        Спасибо.
        100
        "Свидетельствую, что нет Бога кроме Аллаха и Мохаммед пророк его" - стандартная, произносимая на арабском формула, т. н. шахада, подтверждающая принадлежность произнесшего ее к правоверным.
        101
        Дукандор - торговец, владелец дукана, предприниматель.
        102
        Бакшиш - подарок, по сути, узаконенная взятка.
        103
        Намус - нечто похожее на наше "честь", один из основополагающих принципов пуштун-валай, кодекса чести пуштунов. Кстати, интересно, что подлец - это бинамус, то есть тот, кто не может, не удовлетворяет все запросы женщины, не способен ее прокормить и не дарит ей украшений. Для харама достаточно даже не секса - достаточно что-то увидеть, что видеть не следовало. Тогда, если женщина свободна, женись, если нет - смотри принципы тура (кровная месть) и бадал (воздаяние за добро и зло).
        104
        Пехлеван - бандит, постоянно находящийся рядом с большим человеком и расправляющийся с людьми по его указке. Ближе всего к этому русское слово "бык".
        105
        Договорились - типичное словечко в таких переговорах, в ходу в Азии.
        106
        Гурия - девственница в раю. Шахиды верят, что в раю каждого из них ждут семьдесят две гурии, причем после каждой ночи они вновь становятся девственницами.
        107
        Как я уже объяснял, дословно это означает "импотент", в более широком смысле - подонок, негодяй.
        108
        Ежегодный сбор на нужды уммы, исламской общины, нечто вроде церковной десятины.
        109
        Садака - добровольная милостыня, благое в исламе дело.
        110
        В этом не было ничего такого, хотя сейчас это кажется диким. Генерал Теодор фон Бредов, хоть и был немцем, причем родившимся в Померании, но состоял на службе русского Престола и был старшим офицером командования специальных операций. На службе русскому Престолу были немцы, французы (хотя государства такого не было, но французские дворяне остались), австрийцы и даже североамериканцы - хоть они и не были дворянами, Государь пригласил их на службу, и один из них дослужился до адмирала. Военные профессионалы в этом мире вообще ценились и имели куда больший выбор, чем в нашем.
        111
        Моталка - типичное казанское слово, означает "подростковая группировка". Мотаться - участвовать в группировке. Иногда их называли конторами.
        Оглавление
        - 17 июня 2002 года Висленский военный округ, сектор "Ченстохов" Пограничная зона Чета
        - 17 июня 2002 года Передовой лагерь Пограничная зона, Австро-Венгрия
        - Пограничная зона, Виленский край
        - Передовой лагерь Пограничная зона, Австро-Венгрия САС
        - САС
        - Казаки
        - САС
        - Казаки
        - САС
        - Казаки
        - Сербы
        - Усташи
        - САС
        - Казаки
        - САС
        - Группа поддержки
        - Сербы
        - Утро следующего дня Лес
        - 18 июня 2002 года Тегеран
        - 18 июня 2002 года Персия, Тегеран Здание Министерства обороны
        - 19 июня 2002 года Висленский военный округ, сектор "Ченстохов" Пограничная зона Дорога на Варшаву
        - Вечер 19 июня 2002 года Висленский военный округ, сектор "Ченстохов" Пункт временной дислокации
        - 18 июня 2002 года Тегеран Ателье "У Иакова"
        - 19 июня 2002 года Нью-Йорк, Федерал-Плаза Управление ФБР, офис по г. Нью-Йорк
        - Дневниковые записи 19 июня 2002 года Баграм
        - 20 июня 2002 года Бруклин, Нью-Йорк
        - 21 июня 2002 года Афганистан, провинция Урузган
        - 20 июня 2002 года Варшава, Набережная Здание штаба Висленского военного округа
        - 20 июня 2002 года Персия, Захедан Остан Белуджистан
        - 21 июня 2002 года Басра, район Субхайя
        - 22 июня 2002 года Висленский военный округ, сектор "Ченстохов" Село
        - Ночь на 22 июня 2002 года Российская империя, Одесса Набережная
        - 24 июня 2002 года Варшава, Нова Прага Авеню Ягеллонов
        - 22 июня 2002 года Окрестности Багдада
        - Вечер 26 июня 2002 года Пограничная зона, афгано-русская граница Операция "Литой свинец" Оперативное время минус сто восемь часов сорок одна минута
        - 26 июня 2002 года Варшава, университет
        - 27 июня 2002 года Висленский военный округ, сектор "Ченстохов"
        - 27 июня 2002 года Афганистан, провинция Баглан, дорога Ханабад - Пули-Хумри Операция "Литой свинец" Оперативное время минус девяносто два часа десять минут
        - 27 июня 2002 года Тегеран
        - 29 июня 2002 года Афганистан, регион Горный Бадахшан Район г. Зебак
        - 30 июня 2002 года Афганистан, город Джелалабад Операция "Литой свинец" Оперативное время минус двенадцать часов десять минут
        - 30 июня 2002 года Афганистан, город Джелалабад Рынок Операция "Литой свинец" Оперативное время минус двенадцать часов тридцать одна минута

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к