Сохранить .
Казнь Лев Аскеров
        Из жизни у моря #
        Лев Аскеров
        Казнь
        Колчак сидел на полу, вытянув ноги, прислонившись затылком к стене. И оттуда, со стены, его глаза с отстраненной неприязнью смотрели на обрызганные сукровицей голенища своих хромовых сапог. Посасывая разбитую губу, он языком невольно задевал болтавшийся в десне зуб и морщился. Морщился и едва слышно себе под нос напевал:
        Солдатушки, бравы ребятушки
        Где же ваши деды?
        - Наши деды - славные победы,
        Вот где наши деды!
        И опять распахнулась дверь, и он, продолжая бурчать песенку, пустым взглядом посмотрел на появившегося в её проёме человека в длиннополой шинели. Вскинув руку к странному, но весьма симпатичному головному убору с шишаком на макушке, вошедший по-военному представился:
        - Член Реввоенсовета Езерский, Николай Ильич.
        - Бог мой! Мы удостоились чести, адмирал, - сказал он самому себе по-французски и как мог живо поднялся на ноги.
        Труднее было поднять вывихнутую руку и приложить к брови два пальца.
        - Честь имею! - ответил он с достоинством.
        - Вас били, адмирал? - на чистом французском и не без озабоченности спросил Езерский.
        Глаза Колчака на какую-то долю секунды выбластнули изумлением - мол, посочувствовал, но в следующее мгновенье оно погасло. Не это главное было сейчас. Сочувствие - всегда ерунда. Всегда пустая вежливость. Но вежливость. «Что ещё нужно в моем положении?» - подумал он, и вспухшие его губы скривились в улыбке.
        - Солдаты не бьют. Солдаты - вымещают, Николай Ильич, - четко произнес он.
        - Было за что? - не без иронии и уже на русском спросил Езерский.
        - А как же, голубчик! - подхватил Колчак и неожиданно спросил:
        - Господин член Реввоенсовета, Вы знаете, что такое победа?
        Езерский опешил. Но Колчак ответил на свой вопрос сам:
        - Это когда военачальник меньше всего ценит чужую жизнь. Поражение наоборот. Когда он ее начинает ценить… Первых, оставшиеся в живых, прощают и славят. Вторых - ненавидят. И на них вымещают… Генералы это знают. Не могут не знать. А значит, должны с достоинством принимать и то и другое.
        - Ну, если это как-то утешает вас, - развел руками Езерский.
        - Такова жизнь, мой дорогой, - с трудом грассируя разбитым ртом, улыбнулся Колчак.
        - Может быть… Может быть…, - отзывается Езерский.
        - Голубчик, я присяду, с вашего разрешения.
        - Сделайте одолжение, Александр Васильевич.
        Сев за стол, адмирал, сказав «Простите», приоткрыл рот и, резким движением руки вырвав болтавшийся во рту зуб, бросил его как раскаленный уголек в пепельницу.
        - Ых-х, его мать, - по-окопному смачно выругался Колчак.
        В глазах его стояли слезы, но он не плакал.
        - Еще раз простите, Николай Ильич, - прикладывая платок к разбитым губам, сказал он.
        - Александр Васильевич, я пришел сообщить вам…, - начал было Езерский, но адмирал властно поднял руку.
        - Не надо! Знаю.
        И будто невпопад спросил:
        - Мундир дадите?
        - Зачем он вам? - вскинул брови Езерский.
        - Я адмирал русского флота. Придет время, и кто-нибудь из тех солдат, - он кивнул на дверь, - станет генералом. Военачальником русской армии… Им надо знать, как должно умирать генералам.
        - Вы получите мундир, - пообещал член Реввоенсовета.
        - Спасибо, голубчик. Кто будет шлёпать?..
        - Красноармеец Свиньин.
        Колчак разочарованно хмыкнул.
        - Свиньин генералом не станет.
        - Как знать.
        - Надеюсь, дискутировать не станем? - мягко, по-французски спросил он.
        - Не станем, адмирал.
        - Отменно. Скажите, любезный, большевики не отменили последнее слово и последнее желание?
        - Нет, Александр Васильевич. Что вы хотите?
        - Последнее слово я сказал. Осталось желание… Солдатскую кружку водки, мою гитару и - папиросу.
        Вынув из кармана коробок богатых сигарет, Езерский - не оборачиваясь к двери - крикнул:
        - Жуков! Ко мне!
        Тот словно ждал за дверью.
        - Товарищ член Реввоенсовета, начальник караула Жуков по вашему приказанию прибыл.
        - Адмиралу парадный мундир, его гитару и кружку водки!
        Полкружки водки Колчак выпил сразу же. Видимо, чтобы унять зубную боль. И закурил тоже при всех. Сделав несколько затяжек, он потянулся за гитарой.
        - Господин Езерский, - снова перешел на французский Колчак, - могли бы вы оставить меня одного. С гитарой, остатком жизни и водочкой…
        Пожалуйста…
        Езерский замялся. Колчак понял.
        - Не оскорбляйте меня подозрением, Николай Ильич.
        - Хорошо, - согласился член Реввоенсовета, приказав всем покинуть комнату.
        - Рядовой Свиньин! - окликнул красноармейца адмирал.
        - Не промажь родимый. Одним выстрелом.
        - Есть, ваше высокородие! - гаркнул красноармеец и смутился, глядя на скуксившихся товарищей.
        - И вы ступайте, Николай Ильич, - попросил адмирал. - Вы поймете, когда надо будет запускать его, - демонстративно сев спиной к двери, адмирал подушечками каждого пальца нежно тронул струны.
        Езерский прикрыл за собой дверь.
        Переборы струн, доносившиеся из комнаты, сложились в мелодию светлой печали, и вдруг из переливов рокотавшей гитары вырвался и потёк красивый бархатный баритон адмирала:
        Гори, гори, моя звезда…
        Гори, звезда приветная.
        Ты у меня одна, заветная,
        Другой не будет никогда…
        Караул онемел. Адмирал пел. Романс звучал волшебно. К месту. На излёте жизни. Езерский отвернулся. Прошибла слеза…
        Жуков шикнул на хохотнувшего красноармейца. Шикнул и застыл, делая вид, что рассматривает что-то под ногами, чего не было.
        Езерский про себя повторял за адмиралом слова романса. Он знал их наизусть. И вот последняя строфа:
        Твоих лучей небесной силою
        Вся жизнь моя озарена.
        Умру ли я, и над могилою
        Гори-сияй моя звезда…
        Гитара еще вибрировала. Голос еще не истаял. Езерский не поворачивая головы скомандовал:
        - Свиньин! Пшёл!

* * *
        Прошли годы. Капитан Свиньин в подвале на Лубянке приводил в исполнение приговор
«тройки». Он расстреливал командарма Езерского. Без последнего слова. И без последнего желания. Капитан не узнал в нем бывшего члена Реввоенсовета. Лицо его было донельзя измочалено. Наверное, подумал Свиньин, долго был «в непризнавалке»… Командарм шевелил губами.
        - Шо? Шо хош? - спросил он, и ему показалось, что командарм промычал: «Гори, гори…
        Свиньин повернул его к себе затылком и, приставив пистолет, нажал на курок.
        - Гори сам, сучья вражина, - пнув сапогом дергавшееся тело, смачно сплюнул капитан.

* * *
        А Жуков стал генералом победы. И в военных кампаниях никогда не разлучался с гармоникой, на которой, подобрав, иногда наигрывал романс «Гори, гори моя звезда…»
        январь, 2000 год

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к