Дева и дракон Сергей Александрович Арьков
        Зомби-апокалипсис суров и беспощаден. Даже отважным рыцарям придется несладко, когда ужасный монстр объявит на них охоту.

1
        Для своих двадцати семи лет Виталик выглядел слишком молодо. Настолько молодо, что его часто принимали за студента, а в особо тяжелых случаях за школьника-старшеклассника.
        Он был долговязым, худеньким, и имел до того детское лицо, что тяготился по сему поводу комплексом неполноценности в легкой форме. Не то чтобы он считал себя каким-то ущербным, или имел на этой почве серьезные проблемы. По сути, он не имел и несерьезных. Но то, что происходит в реальности, и то, как воспринимает ту реальность каждый отдельный человек, не всегда совпадает. Вот и Виталику постоянно казалось, что из-за своей несолидной внешности все вокруг относятся к нему несколько снисходительно и несерьезно.
        Удобрений под древо комплекса неполноценности успешно подбрасывали родители. Мать величала его исключительно прозвищами уменьшительно-ласкательного типа, вроде вот таких: зайчик, рыбка, солнышко и в том же тошнотворно-милом духе. По малолетству Виталик не обращал на это внимания, но когда любящая родительница продолжила дразнить его зайчиком и в двадцать пять, а потом и в двадцать шесть, это стало откровенно неприятно.
        Пока мать сюсюкала и придумывала ему разнообразные прозвища, более подобающие котенку или щеночку, а не взрослому мужчине, с другого фланга в дело расшатывания личности вносил свою посильную лепту любящий отец.
        Отец Виталика всю жизнь пытался соответствовать набору самых дремучих, давно перекочевавших в анекдоты и карикатуры, стереотипов о настоящем мужике. Казалось, он только для того и живет на свете, чтобы прослыть среди всех друзей и знакомых настоящим мужиком, и если бы вдруг однажды его безупречная мужицкая репутация оказалась порушена, отец тут же лег бы на диван и отдал богу душу, не видя причин для дальнейшего существования.
        И повод для подобного поступка, как ему казалось, у него образовался. Этим поводом был сын.
        Вполне очевидно, что сыном настоящего мужика может быть только еще один настоящий мужик. Но Виталик не соответствовал тем высоким стандартам, которые отец задал себе самому, а, следовательно, и своему потомку тоже. Вместо подобающих для настоящего мужика занятий он все время так и норовил осрамить и себя, и безупречную мужицкую репутацию отца. Еще в детстве он вел себя неправильно. Вместо того чтобы играть в футбол во дворе, сидел в своей комнате и старательно клеил модели военной техники. Виталику очень нравилось моделирование, это хобби буквально захватило его. Его не только увлекал сам процесс сборки модели, но и история, связанная с техникой, послужившей для нее прототипом. Он с упоением читал о немецких тяжелых танках, о броненосных крейсерах, поражаясь тому, насколько военное дело во все эпохи опережало свое время, выступая настоящим двигателем научно-технического прогресса. Казалось, что человечество тратило наибольшие усилия исключительно на создание средств уничтожения, а все остальное, гражданское, от архитектуры до машиностроения, было неким побочным продуктом, которого и вовсе не
случилось бы, не знай род людской, что такое война, и не люби он так сильно это дело.
        Но если для Виталика моделирование было захватывающим хобби, пробудившим в нем любовь к истории, и, в частности, к ее материальным проявлениям в виде военных машин, то для отца с первого дня увлечение сына представлялось чем-то ненормальным и даже постыдным. Настоящему мужику было ясно, как день, что двенадцатилетний мальчик, сидящий в комнате в погожий летний день и собирающий из разрозненных деталей игрушечные машинки, танки и кораблики, это что-то ненормальное. Глядя на это непотребство, отец возмущенно заявлял, что он в возрасте сына уже водил девок за гаражи с целью безопасного покрытия, а этот олух сидит и играется в игрушки. Срамота! Что скажут люди?
        Отец был страшно обеспокоен тем, что скажут люди. Не все люди, конечно. Абы чье мнение его волновало слабо. Но только не мнение тех своих знакомых, кого он считал настоящими мужиками. Вот их-то мнением отец дорожил. И он не мог допустить, чтобы его друзья, настоящие мужики, начали судачить о том, что у него, эталонного настоящего мужика, что-то не то с сыном. Что его сын, страшно сказать, играется в машинки, словно малое дитя. Уж не отсталый ли он, часом? Или, может быть, все еще хуже? Вдруг вслед за машинками он начнет играться в куклы?
        Допустить этого отец не мог, и он положил все силы на то, чтобы отвадить сына от его неподобающего хобби. Действовал довольно изощренно, избрав хитрую тактику постоянных насмешек. Какое-то время Виталик старательно делал вид, что не замечает обидных шуточек отца, но он замечал их, еще как замечал. И, в конце концов, ему и самому стало стыдно заниматься любимым делом. Стараниями настоящего мужика он утвердился в мысли, что моделирование является совершенно неподобающим занятием для мальчика, и если об этом станет известно его одноклассникам, те до выпускного вечера будут потешаться над ним.
        Становиться объектом насмешек Виталик не хотел, да и слушать шуточки отца было все обиднее. И в один прекрасный день он взял старую сумку, сложил в нее все модели, которые красовались на полках в его комнате, даже свой любимый «Тигр», и отнес их в гараж. Больше он никогда не возвращался к моделированию. Он не охладел к этому занятию, и временами ему хотелось тайком собрать какой-нибудь танк или крейсер, но в голове его, при возникновении подобных мыслей, сразу же щелкал установленный стараниями отца блокиратор - моделирование для девочек. А он ведь не был девочкой. Нет, не был. Значит, надо выбросить из головы все эти глупости и делать только то, что положено мальчикам, твердо намеренным стать в будущем настоящими мужиками.
        Это был лишь один случай из множества других, ему подобных. За что бы ни взялся Виталик, какое бы хобби он себе ни завел, оно, по экспертному мнению отца, неизбежно оказывалось неподходящим, неподобающим и сугубо девчачьим. У Виталика создалось впечатление, что мальчик, твердо намеренный выбиться в настоящие мужики, не должен заниматься вообще ничем, кроме пинания мяча во дворе или посещения какой-нибудь спортивной секции, притом избранная им спортивная дисциплина обязательно должна была связана с тем или иным мордобоем. Настоящий мужик обязан был уметь постоять за себя. Отец обожал вопрошать у сына, что тот станет делать, если на того в темной подворотне нападут хулиганы. И ладно бы, если нападут на одного. А если сын подвергнется нападению в компании своей девушки?
        В ответ Виталик мялся и что-то бормотал, а отец, сурово нахмурившись, отвечал ему с видом вдохновенного пророка.
        - Рожу тебе начистят, вот что будет, - говорил он таким безапелляционным тоном, будто это уже случилось, и притом неоднократно, и он точно знает, что сие повторится и в будущем.
        Притом отца печалил не сам факт того, что сыновья рожа подвергнется воздействию хулиганских кулаков, а то, что это может произойти на глазах девушки отпрыска. По мнению отца, после такого позора сыну нечего будет и думать о том, чтобы когда-нибудь выбиться в настоящие мужики.
        Наслушавшись грозных пророчеств пузатого Нострадамуса, Виталик записался в секцию каратэ. Отец настаивал на секции бокса, но тут, к счастью, воспротивилась мать, заявившая, что если ее лапочку будут каждый день лупить кулаками по голове, она этого решительно не переживет.
        Каратист из Виталика не вышел, хотя секцию он честно посещал несколько лет. Но душа его не лежала к боевым искусствам. Чему-то его там, конечно, обучили, и он, наверное, сумел бы дать отпор парочке хулиганов в той самой подворотне. Но вот беда - он и хулиганы так никогда и не встретились. Виталик ходил по ночным улицам и один, и в компании девушек, но хулиганы, будто сговорившись, упорно не интересовались будущим настоящим мужиком.
        Виталик вырос, окончил институт и устроился на работу. Он не клеил модельки, помнил парочку приемов каратэ, но до звания настоящего мужика он все еще был недосягаемо далек. Отец продолжал насмехаться над ним и величать недотепой. И Виталик охотно соглашался с ним. Ну, разве он настоящий мужик? Нет, и еще раз нет. И это не только мнение отца. Так считают все вокруг. В лицо, конечно, не говорят, но они так думают - Виталик точно это знал. Верил в это.
        Мысль о том, что он какой-то не такой, посаженная в детстве в виде крошечного семечка, вымахала, в итоге, в могучее древо. Это древо уже невозможно было ни срубить, ни выкорчевать, оставалось только смириться с ним и жить в тени его пышной кроны.
        Не будь в его голове дерева неполноценности, Виталик, вероятно, никогда не оказался бы в «Детинце».
        Туда он впервые попал благодаря своему случайному знакомому Костику, который впоследствии стал его лучшим другом. Познакомились они с Костиком случайно, разговорились о том и о сем, и Виталик, вдруг разоткровенничавшись, поведал о том, что в далеком детстве увлекался моделированием военной техники. Проболтался, и тут же испугался сам - а ну как новый знакомый сейчас поднимет его на смех? Дескать - ха-ха, моделирование-то, оно исключительно для девочек, а вовсе не для кандидатов в настоящие мужики.
        Но Костик смеяться не стал, вместо чего признался, что и сам увлекался моделированием. А затем поведал о том, что это увлечение и привело его в клуб исторической реконструкции.
        Оказавшись в «Детинце» Виталик словно впервые попал в дом родной. Вид старинных доспехов и оружия, старательно воспроизводимых по музейным экспонатам, а то и вовсе по гравюрам и фрескам, потряс его. Это было его любимое моделирование, только намного круче, потому что в «Детинце» не клеили пластиковые модельки танков и кораблей, а воссоздавали оружие и броню в их истинном виде. Это были не игрушки, не муляж, не бутафория. Доспехи были именно доспехами, оружие - оружием, а не театральным реквизитом. И, что самое главное, историческая реконструкция явно не была девчачьим делом.
        Три года Виталик провел в «Детинце», и это были три самых счастливых года в его жизни. Отец поначалу ворчал, вновь заведя свой разговор о том, что сын играется с куклами, вместо того, чтобы постигать искусство становления настоящим мужиком. Но когда Виталик принес домой и показал родителю собственноручно изготовленный им меч, отец, повертев оружие в руках, уважительно кивнул и смягчился, признав тот факт, что сын его хоть и пропащий, но все же не безнадежный, и имеет некоторые шансы стать однажды настоящим мужиком.
        Но Виталик уже не стремился к этой несбыточной цели. Все свободное время они с другом Костиком и прочими участниками клуба «Детинец» отдавались любимому делу. Многому пришлось учиться, много читать, осваивать новые, доселе неведомые, навыки. Первые изделия выходили отвратительного качества, но даже им Виталик радовался больше, чем всем своим детским моделькам танков и броненосцев. Постепенно кривизна рук пошла на убыль, и у него стало получаться все.
        Это было счастливое время. Виталик радовался, что он нашел себя, нашел любимое дело, которому готов был посвятить всю свою жизнь. Работу он воспринимал как вынужденную каторгу, и посещал ее только ради денег. А настоящая его жизнь была в «Детинце».
        Виталик хорошо помнил, как закончилась его прежняя жизнь. В отличие от большинства людей, предпочитавших не вспоминать конец света и первые, самые кошмарные, дни зомби-апокалипсиса, Виталик помнил все, до мельчайших деталей. И эти воспоминания, при всей их жути, не тяготили его. Он долго не мог понять, почему так, а потом сообразил - потому что для него погибший мир не был таким уж счастливым местом. Гибель цивилизации со всеми заведенными ею порядками потрясла Виталика своей грандиозностью, но не ввергла в скорбь. Конец света принес немало горя, но он, одновременно с этим, даровал кое-что, о чем прежде приходилось лишь мечтать - свободу. И Виталик, оправившись от неизбежного шока первых недель зомби-апокалипсиса, пришел к выводу, который немного испугал даже его самого - новая жизнь, при всех ее странностях и опасностях, начинает ему нравиться.

2
        Они разбили лагерь на опушке леса, в некотором удалении от стены деревьев. После целого дня в седлах долгожданный отдых у костра был сродни райскому блаженству. Они быстро поставили две большие палатки, собрали дрова в темнеющем рядом лесу, и вот уже в котлах закипела вода, суля скорую и долгожданную трапезу.
        На опушке леса разбили лагерь немногие уцелевшие из клуба «Детинец». Хотя, немногие ли? Это как посмотреть. С одной стороны, немало их друзей и подруг либо превратились в живых мертвецов, либо же пали жертвами зомби. Но с другой стороны, и именно эту сторону призывал почаще рассматривать их лидер Ратибор, их уцелело целых восемь человек. Восемь! Восемь друзей, соратников. Кому еще так же повезло? Немногие уцелевшие были одиночками, охваченными страхом и недоверием ко всем, им тяжело было сбиться в сплоченный коллектив. А выжить одному в новом мире было очень непросто.
        Их было восемь. Ратибор, которого, в действительности, звали, разумеется, иначе, был самым старшим из них, их предводителем, наставником и отцом. Ему уже перевалило за сорок, но, не смотря на это, в седле он держался лучше многих юнцов, спокойно выдерживал на лошади целый день, а под вечер не выглядел так, будто черти набили ему в ягодицы две дюжины гвоздей. Внешне он мало напоминал чудо-богатыря. И округлое брюшко и все четче проступающая плешь, не позволяли причислить его к великим воинам. Казалось, что этому дядьке самое место на диване у телевизора, а рукам его положено держать не меч или копье, а пульт и кружку пива.
        Но видимость, в данном случае, была обманчива. Ратибор мог дать солидную фору молодым соратникам и в плане выносливости, и в умении владеть оружием.
        Он был историком. Настоящим, а не любителем, как они все. Работал в школе, где преподавал. Но настоящая его жизнь была в «Детинце». Там обычный плешивый педагог превращался в великого воина Ратибора. И ведь действительно превращался. Потому что это была никакая не игра, и схватки реконструкторов порой заканчивались весьма серьезными травмами. Происходило это редко, все же люди старались не калечить друг друга, особенно с учетом того, что все они были друзьями и не питали взаимной ненависти. И, тем не менее, редкий поединок обходился без гематом и ушибов.
        Еще двое из их отряда, Виталик и Костик, лучшие друзья, сумевшие пережить конец света вместе. Виталику казалось, что раз уж их дружба пережила зомби-апокалипсис, то переживет что угодно, любой катаклизм, любое бедствие. За друга Костика он готов был отдать жизнь, притом отдать в буквальном смысле, а не в том, который обычно вкладывают в это затертое выражение. И друг Костик готов был отдать жизнь за него. И оба они знали это.
        Четвертым членом отряда был Мишка Гуд. Своим прозвищем он обзавелся из-за того, что был буквально помешан на луках. Казалось, он любит луки больше, чем отца с матерью, и это, возможно, было недалеко от истины. Что интересно, к прочему стрелковому оружию он относился равнодушно, даже арбалеты не вызывали в нем особого интереса. Но зато о луках он знал все. Он мог начать говорить о луках утром, и, не закрывая рта, излагать до глубокой ночи, но даже в этом случае он не вывалил бы на чужие уши и половины того, что знал. Луки были его страстью с девства. Он читал о них, он делал их - вначале простенькие и примитивные - изогнутая палка с натянутой веревкой, затем все более сложные и качественные. Он любил только те фильмы, в которых фигурировали лучники, это же касалось книг, комиксов и вообще всего.
        Стрелял он отменно. С места, с лошади - не важно. Конечно, иногда промахивался. Но редко. В клубе он изготавливал старинные луки, но после конца света выбрал в качестве оружия современное высокотехнологичное изделие. Оно было менее капризным, отличалось высокой надежностью и убойностью.
        Пятым был Артур. И это было его настоящее имя. Правда, он терпеть не мог легендарного тезку и его волшебный меч, поскольку являлся страстным поклонником культуры викингов, и уважал исключительно топоры. Он часто сетовал, что родители ошиблись с выбором имени, и ему следовало быть не Артуром, а каким-нибудь Эриком.
        Паша и Женя были любителями тяжелых лат и больших мечей. Виталику иной раз делалось дурно, когда он смотрел на этих ребят, основательно нагруженных металлом. Со стороны они напоминали двух ходячих танков, и хотя оба уверяли, что доспехи их не так тяжелы, как кажется, Виталику в это верилось с трудом. Сам он никогда не напялил бы на себя столько брони. Даже с учетом того, что она действительно отлично защищала от мертвецов. Он много раз наблюдал за тем, как Паша и Женя, закованные в свою железную скорлупу, шинкуют зомби своими огромными мечами. Ходячие трупы пытаются укусить их, но лишь ломают зубы о прочные доспехи.
        Последний, и самый младший член их воинского коллектива, звался Петей. Ему было чуть за двадцать, и он пробыл в «Детинце» всего полгода. Многому за это время он не научился, но зато теперь, когда от боевых навыков напрямую зависела жизнь их группы, Ратибор каждый вечер тренировал Петю, а если они останавливались где-то на день, то тренировал весь день, так что под вечер паренек мог только лежать и вяло подавать признаки жизни. Но он не роптал, и никогда не просил сжалиться над ним. И это было правильно. Потому что время забав миновало. Миновала та эпоха, когда изготовление доспехов и рубка на тупых мечах были для них обычным хобби, средством побега от жизненной рутины. Теперь все изменилось. Со дня зомби-апокалипсиса началась новая эра - это прекрасно понимали все. Никто из них не питал иллюзий на тему того, что вскоре все наладится, что все мертвецы куда-то исчезнут, и жизнь потечет так же, как текла прежде. Нет, этого не будет. Не будет никакого возврата к старым временам и порядкам. Если и произойдут какие-то перемены, то лишь к худшему. Эти перемены были неизбежны. Со временем закончится вся
еда, даже консервы и сухари либо испортятся, либо будут съедены. И тогда придется выживать исключительно охотой и собирательством. Люди неизбежно озвереют, в ходе естественного отбора уцелеют только те из них, кто готов на все ради выживания. В том числе, и убивать себе подобных без всякой жалости, в расчете на любую выгоду, даже на банку консервов или новые сапоги. Да и мертвецы ведь могут измениться. Сегодня они тупые и медлительные, но кто сказал, что они останутся таковыми навсегда? Не разовьют ли они в себе новых навыков и умений, что сделает их более опасными?
        Все это произойдет или может произойти. И если их коллектив хотел выжить, им следовало быть готовыми к чему угодно.
        Пока остальные занимались обустройством лагеря, Виталик и Костик отправились на объезд территории. Передвигались они на лошадях, не смотря на то, что в мире все еще оставалось много исправной техники и топлива для нее. Просто они как-то сразу для себя решили, что не будут связываться с автомобилями. Те могли подвести в самый ответственный момент, а никто из их компании не был силен в ремонте машин. Лошадь, конечно, тоже могла сломать ногу, или заболеть, но зато она имела одно неоспоримое преимущество. Как они выяснили, выяснили случайно, зомби совершенно не интересовались лошадьми. Если их атаковал всадник, они пытались схватить и укусить человека, но никогда лошадь. Это было странно и непонятно, поскольку, казалось бы - что то мясо, что это, но мертвецы, видимо, придерживались иного мнения.
        К тому же лошади позволяли передвигаться по таким местам, где риск столкнуться с другими людьми был минимален. Выжившие в основном перемещались по дорогам, используя автотранспорт. А лошадь спокойно могла пройти там, где не проедет никакой автомобиль. Конечно, не все уцелевшие люди были злодеями, многие и них, напуганные и жалкие, просто пытались сохранить свои шкуры. Но встречались и исключения. Всякие типы уцелели в ходе конца света, в том числе и такие, что способны были дать фору мертвецам в плане жестокости и кошмарности. Виталик и его соратники знали об этом не понаслышке. Как-то их коллектив столкнулся с парочкой конченых отморозков, и тогда только значительный численный перевес да прозорливость Ратибора помогли им разделаться с негодяями без жертв среди своих. С тех пор они держались в стороне от дорог, стараясь не нарываться на неприятности.
        Все свое имущество, такое как палатки, запас пищи и медикаментов, они везли на небольшой повозке, запряженной парой медлительных тяжеловозов. Иногда она застревала на бездорожье, но восемь взрослых мужиков легко выталкивали повозку откуда угодно.
        В отличие от большинства выживших людей, что мотались по миру бесцельно, движимые одним стремлением - протянуть еще немного, у их группы был четкий план. Разработал его Ратибор. Замысел его состоял в том, чтобы подыскать подходящее место, и осесть там, основав колонию, которую затем можно было бы пополнять другими людьми. Но придумать это было проще, чем исполнить. Уже четыре месяца они бродили по свету, а так и не нашли подходящего места. И это было неудивительно. Ведь место это должно было отвечать целому ряду требований. Во-первых, там уже должно было находиться готовое укрепление, большое кирпичное здание, например, желательно в несколько этажей. Во-вторых, это наличие поблизости источника воды, притом как питьевой, то есть колодец или колонка, так и воды для бытовых нужд, то есть река или озеро. В третьих, земля вокруг их нового дома должна быть пригодна для выращивания различных сельскохозяйственных культур, потому что все время мотаться на поиски пищи за тридевять земель будет и трудно, и накладно, да и пища эта однажды кончится.
        Ну и еще ряд факторов, таких, к примеру, как удаленность колонии от населенных пунктов и автотрасс, пригодность для эффективной обороны и тому подобное. Ратибор много знал о средневековых крепостях, и говорил, что им необходимо что-то в таком же духе.
        Но пока что все это было не более чем мечтой. За четыре месяца они не нашли ни одного места, которое хотя бы с натяжкой подходило им для основания колонии. Всегда что-то было не так. Что-то, да не соответствовало требованиям. Но они не теряли надежды, что однажды им повезет.
        Ратибор любил рассказывать им, что с таких, как они, начнется возрождение человеческой цивилизации. Одиночки не сумеют возродить ее, они всецело увлечены исключительно выживанием, и ни на что другое времени у них не остается. Человечество может возродиться только за крепкими стенами, под защитой умелых воинов. И если у их дружины есть шанс поучаствовать в этом благородном деле, пренебрегать им было бы преступно.
        Но найдут ли они когда-нибудь подходящее место? Создадут ли колонию, куда смогут приходить люди и оставаться там навсегда, чтобы заново налаживать разрушенную концом света жизнь? На эти вопросы Виталик ответа не знал. Иногда, слушая вдохновенные речи Ратибора, ему казалось, что у них все получится, что все это будет нетрудно сделать. А в другое время наваливалось отчаяние, и он осознавал, насколько они далеки от осуществления своих смелых замыслов.
        - О чем задумался? - спросил Костик.
        Виталик вздрогнул и посмотрел на друга.
        - Да так, ни о чем, - ответил он.
        Они ехали рядом. Лошади едва плелись, то и дело порываясь остановиться и пощипать травки.
        У них уже давно установился обычай объезжать место ночевки большим кругом, дабы наверняка убедиться, что поблизости не бродит какой-нибудь зомби-непоседа, который может наведаться в лагерь посреди ночи. Но сегодня они как-то увлеклись, и отъехали от стоянки так далеко, что та скрылась из виду. Надо было возвращаться. Виталик подумал о горячей каше с тушенкой, и его рот наполнился слюной. В этот день они толком не пообедали, так, закинулись сухарями, не вылезая из седел, и он возлагал большие надежды на ужин. Сегодня кашеварил сам Ратибор, а он просто не умел готовить плохо.
        - Куда это нас унесло? - спросил Виталик, глядя по сторонам.
        - Загулялись, - усмехнувшись, признал Костик.
        Тут он на что-то пристально уставился, даже привстав на стременах. Виталик быстро спросил:
        - Что там?
        - Кажется, какая-то деревня, - неуверенно ответил друг. - Вон там.
        И он рукой указал направление.
        Виталик выудил из седельной сумки бинокль и поднес его к глазам. Да, Костик не ошибся. Действительно, деревня. И немаленькая. Но тревожиться по этому поводу не стоило. Населенный пункт был довольно далеко от их лагеря, и им едва ли стоило опасаться тамошних зомби.
        - Подъедем ближе? - предложил Костик. Парнем он был хорошим, и отличным другом, но уж больно любил рисковать там, где не надо.
        - Незачем, - ответил ему Виталик. - Еще не хватало попасться на глаза мертвецам и притащить их за собой. Поехали лучше обратно. Я с утра о каше мечтаю.
        - А я мечтаю о девчонках, - поделился Костик.
        - Не сыпь на рану, - взмолился Виталик, который тоже весьма интенсивно мечтал о девчонках.
        Костик засмеялся.
        - Да не горюй, - посоветовал он. - Еще встретим их. Не все же они вымерли. Ладно, едем в лагерь. Девчонок нет, хоть кашей утешимся.
        Они уже разворачивали лошадей, когда до их слуха, со стороны деревни, донесся сухой щелчок выстрела. А за ним еще три. Виталик вздрогнул, лошадь под ним беспокойно заплясала, словно ей передалось волнение всадника.
        Они с Костиком переглянулись. А затем, не обменявшись ни словом, пустили лошадей в галоп и помчались в сторону деревни.

3
        Машка изо всех сил мечтала о большой и чистой любви.
        На самом деле, она уже согласна была и на не самую большую, и даже не на самую чистую любовь, лишь бы та скорее подъехала и осчастливила. Потому что от ужасной мысли, что красота, молодость и сексуальность медленно проходят, перегорая вхолостую, хотелось кричать и биться в истерике. Это было несправедливо, что она, вся такая вот такая, вынуждена существовать в состоянии отвратительного целомудрия. Возможно, это состояние было приемлемо для неких благочестивых дев, твердо нацелившихся на попадание в число святых, или для страхолюдин, ни в ком не возбуждающих ни малейшего полового интереса. Но применительно к себе Машка считала непорочное бытие верхом противоестественности.
        С того момента, как на всей планете грянул зомби-апокалипсис, уже прошло четыре месяца. Поначалу было как-то не до личной жизни, все силы уходили на то, чтобы сохранить жизнь обычную. Но вот прошел месяц, а Машку не съели. Прошел второй, а даже ни разу не куснули. За ним третий, а следом и четвертый. Новые реалии за то время уже успели основательно приесться. Зомби уже не вызывали дикого ужаса и омерзения такой силы, что оно грозило опрокинуть в обморок. Восприниматься они стали как некая естественная часть окружающего пейзажа. Дескать, вон дерево, вон лужа, вон ворона на заборе, а вон основательно протухший дядя Гриша бродит по улице и вынюхивает свежее мясо. И хоть мертвецы были все так же опасны, исходящая от них угроза перестала восприниматься как нечто экстраординарное. Да, зомби, да, кусаются. Держаться от них следует подальше, если дорожишь бытием земным. Но и только.
        Как только ужас и растерянность, сопровождавшие конец света, отступили, сменившись пониманием, что мир хоть и сильно изменился, но вовсе не рухнул в преисподнюю, Машке вновь захотелось большой и чистой любви. Ну, просто кроме нее и хотеть-то стало нечего. До зомби-апокалипсиса Машка много чего хотела - шубу там, колечки, цепочки, красивую красную машинку, чтобы какой-нибудь одержимый неуемной щедростью господин свозил ее на престижный курорт, чем впоследствии она могла бы хвастаться перед исходящими на зависть подругами. Но теперь все эти мечтания утратили свою актуальность. Шубами она могла хоть в три слоя обложиться - заходи в магазин и бери их хоть все, притом даром. Ювелирные украшения как-то в одночасье превратились из статусных предметов в просто бесполезный металл и разноцветный щебень. С машинами тоже не было проблем - врывайся в любой автосалон и выбирай все, что хочешь. Да и на престижный курорт уже как-то не тянуло, поскольку все Машкины подруги дружно вымерли, и хвастаться удачной поездкой в компании неистово щедрого господина стало не перед кем.
        Новая жизнь стала проще, во всех смыслах. Нынче в цене были еда, оружие и топливо, притом еда стояла на первом месте. В прежней жизни Машкины ухажеры дарили ей букеты роз. Вздумай кто-нибудь поухаживать за ней сейчас, он бы пришел на свидание не с букетом совершенно несъедобных растений, а с авоськой, набитой консервами.
        Машка не имела ничего против замены роз тушенкой - романтика постапокалипсиса сурова. Но проблема заключалась в том, что никто не приглашал ее на свидание, никто не дарил ей букеты консервов, никто не пытался за ней ухаживать. Машка готова была смириться с тем, что прежний мир погиб, но с тем, что из-за этого гадского конца света она проведет остаток жизни в отвратительном одиночестве, она мириться не желала.
        - Машка? Машка! Машка!!!
        Девушка вздрогнула, и ее взгляд, затуманенный мечтаниями о романтическом ужине при свечах, плавно перетекающем в неистовое совокупление, медленно прояснился. Она обнаружила, что сидит за ветхим столом в какой-то грязной, заваленной пылью и дохлыми тараканами, лачуге. Сквозь окна снаружи пробривался солнечные свет.
        - Ты что, уснула? - сердито спросил Цент.
        - Да слушаю я, слушаю, - не демонстрируя ни малейшей заинтересованности, протянула Машка.
        - А я вижу, что не слушаешь, - возразил Цент. - Я вижу, что в облаках витаешь. Не время мечтаниям отдаваться. Нам предстоит серьезное дело.
        Машка не была согласна с бывшим рэкетиром. Зачем вообще нужна такая жизнь, если большая и чистая любовь не может случиться с ней даже в мечтах. Ради чего все это выживание, каждодневный риск с целью добычи пропитания?
        Они втроем сидели за столом в какой-то хибаре, стоящей далеко на отшибе деревни. Здесь было безопасно. Осмотр местности сквозь оптику выявил, что все мертвецы, обитающие в поселке, сконцентрированы возле здания сельпо. Цент пытался сосчитать их, но все три раза сбивался. Зомби было прилично. Голов сорок, может, даже все шестьдесят. Плюс еще какое-то количество, сидящее по домам. Всего можно было смело рассчитывать нарваться в этой деревне на полторы-две сотни ходячих и кусачих покойников.
        В другой ситуации Цент и не подумал бы соваться в деревню, сулящую несомненные неприятности. Но в данном случае было одно обстоятельство, заставившее его поступиться принципами. Причиной, пробудившей в Центе интерес, был грузовик с продуктами, стоящий возле сельпо. Грузовик, в котором просто обязаны были находиться и консервы, и пиво, и сухарики. Если им удаться завладеть грузовиком, они надолго обеспечат себя продовольствием.
        На самом деле, категорической необходимости в завладении грузовиком с припасами не было. Они не голодали, у них в автомобиле имелся вполне приличный запас продовольствия. Но патологически жадный до еды Цент просто не мог пройти мимо столь ценного трофея. Стоило ему только представить, что все, находящиеся в кузове грузовика продукты, достанутся не ему, а кому-то другому, как делалось дурно. Цент скорее готов был сжечь грузовик со всей продукцией, чем допустить, чтобы этот ценный приз попал в руки третьим лицам.
        Ох уж эти третьи лица. Как же Цент их ненавидел. Третьи лица, так и норовящие присвоить и пожрать все самое вкусное. Бессовестные третьи лица. С каким бы удовольствием Цент собрал бы все эти лица в одном месте, и бил бы их прямо по лицам, да ногами, ногами. Ненасытные утробы, не имеющие ничего святого. Цент затруднялся сказать, кто рождает в нем большую неприязнь - зомби или другие выжившие люди. Зомби, конечно, были ужасны, отвратительны, воняли мертвечиной и периодически пытались его покусать. Но они, по крайней мере, не покушались на тушенку и сухарики. А вот живые люди покушались, еще как покушались. А потому он просто не мог бросить грузовик с продуктами на произвол судьбы. Не присвой он его, и он неминуемо достанется конкурентам. И осознавать это было невыносимо.
        - Машка, не отвлекайся, - повторил Цент. - Я излагаю свой план, и тебе нужно его слушать. Иначе как поймешь, что должна делать?
        - Да слушаю я, слушаю, - безрадостно протянула Машка, и покосилась на Владика. Тот тоже сидел за столом с угрюмым видом, и старательно изображал заинтересованность речами Цента.
        Но выражение лица выдавало его. Вся эта затея с захватом грузовика мало волновала Владика. В отличие от Машки, которая немного погоревала о погибшем мире, и смирилась, он так и не смог оправиться от грандиозной трагедии, постигшей все человечество. В его голове так и не сформировалось осознание того, что тот дикий хаос, что он наблюдал вокруг себя последние четыре месяца, и есть новая норма жизни, и так теперь будет всегда. Владик такой нормы не хотел. Он хотел, чтобы все стало так, как раньше. И когда до него доходило, что как раньше уже никогда не станет, ему хотелось наложить на себя руки. Стоило вспомнить о том, что он больше никогда не сможет поиграть в свои любимые игры, и взгляд заволакивала предсмертная пелена, а пульс начинал биться все тише и медленнее, постепенно затухая, как пламя гаснущей свечи.
        Владик очень тяжело переживал конец света. Возможно, ему было бы чуть легче, не находись рядом Цент. Но тот был рядом, и делал все возможное, чтобы превратить жизнь несчастного программиста в настоящий полноценный ад.
        Изучив обстановку через бинокль, Цент пришел к выводу, что спасти грузовик с продуктами возможно. Был, конечно, риск, но нынешняя жизнь была рискованной во всех своих проявлениях. Каждый поход за продуктами оборачивался спецоперацией, и мог окончиться жертвами. Цент считал, что риск допустим, особенно, когда на кону стоят консервы. И особенно, когда рисковать собираешься не собой.
        - Итак, вот что я предлагаю, - заговорил Цент, тыча пальцем в поверхность стола. Там, на столешнице, он соорудил схему будущей операции. Из камешков, обломков древесины и спичек создал макет деревни. Машка, присмотревшись к творчеству бывшего уголовника, пришла к выводу, что это макет какой-то другой деревни. Потому что на ту деревню, куда они собирались храбро ворваться, дабы вырвать продовольствие из лап чудовищ, это нагромождение щебня и палок не было похоже ничуть.
        - Что является залогом успеха в столкновении с превосходящими силами противника? - спросил Цент.
        - Осторожность? - предположила Машка.
        - Прокачка? - угрюмо произнес Владик.
        - Хитрость, - поправил их Цент. - Хитрость, вот что дарует нам победу. Мертвецов больше, но мы сильнее интеллектуально.
        Он покосился на безрадостного Владика, и уточнил:
        - Я, во всяком случае.
        Цент вновь обратился к своей карте.
        - Вот как мы поступим, - сказал он. - Мы используем отвлекающий маневр.
        После этих слов Владик невольно вздрогнул. Он очень хорошо знал, что такое отвлекающий маневр, поскольку ему многократно приходилось осуществлять его. По воле злобного изверга он выманивал зомби на себя, и пока те гонялись за несчастным программистом, Цент и Машка обчищали очередной магазин.
        Недобрые предчувствия овладели Владиком. Он начал догадываться, кому уготована участь смертника и в этот раз.
        Как выяснилось, угадал верно.
        - Рядовой Владик, - обратился к нему Цент, - тебе поручается ответственное задание. Ты готов выполнить его любой ценой?
        Из печальных глаз Владика покатились слезы отчаяния. Что-то подсказывало ему, что именно сегодня он не сумеет убежать от мертвецов. Чудовища неминуемо настигнут его, и разорвут на куски. Съедят заживо.
        - Да не куксись ты! - приказал Цент, ободряюще двинув Владику кулаком в плечо, отчего тот слетел со стула и растянулся на полу. - Я выдам тебе транспорт.
        В измученной душе Владика затеплилась надежда, что сегодня он, возможно, не умрет. Если Цент позволит ему отправиться на задание на автомобиле, это значительно увеличит его шансы на выживание.
        - Теперь ты, Машка, - обратился Цент к девушке. - Не все зомби могут заинтересоваться очкариком, поэтому остальных отвлечешь на себя ты.
        - Ладно, - равнодушно ответила Машка, вновь замечтавшись о прекрасном принце.
        - Ну а я, - закончил распределять роли Цент, - храбро вбегаю в очищенную вами деревню, завожу грузовик и отгоняю его в безопасное место. Все просто.
        - А если грузовик не заведется? - спросила Машка.
        - Я об этом думал, - кивнул головой Цент. - Если это произойдет, придется отступить и спланировать новую операцию. Не с первой, так со второй попытки, но тушенку мы спасем.
        - У нас ведь и так полно еды, - как бы между делом напомнила Машка.
        - И? - зло глядя на нее, уточнил Цент.
        - Ну, зачем нам, в таком случае, еще припасы?
        - Зачем припасы? - взорвался бывший рэкетир. - Зачем, спрашиваешь, припасы? Да потому что харчи, это тебе не золотые слитки. Харчи съедаются. А у нас, к тому же, они съедаются с какой-то умопомрачительной скоростью. Не понимаю, в чем причина. Сам я умерен в еде, кормлюсь малыми порциями, во всем себя ограничивая.
        - Я тоже не обжора, - сообщила Машка.
        - Тогда кто виноват в том, что наши запасы провизии тают, как снег под весенним солнцем? Кто тот неистовый живоглот, чьими стараниями мы не успеваем добывать провизию, как она тотчас же исчезает?
        И Цент обрушил на Владика страшный взгляд. Программист невольно съежился, осознав, что на него, горемычного, опять собираются повесить обвинения во всех смертных грехах. Точнее, в одном - чревоугодии. Но в глазах жадного Цента этот грех был страшнее всех прочих вместе взятых.
        - Да, так и есть, - произнес Цент страшным голосом. - В нашем дружном коллективе завелся безудержный пожиратель. И мы все знаем, кто он.
        Уж Владик-то знал. Этим пожирателем являлся Цент. Ни до, ни после зомби-апокалипсиса программисту не доводилось видеть человека, питавшегося так же обильно и расточительно, как выходец из девяностых.
        - Мне тяжело это говорить, но я боюсь, что придется принять решительные меры, - произнес Цент, не отрывая от Владика своего злобного взгляда. - Преступному обжорству пора положить конец.
        Владик всхлипнул, пытаясь представить себе, какая кара ждет его. Цент зашьет ему рот? Зашьет еще что-нибудь? Выбьет половину зубов? Выбьет и вторую?
        Что бы там ни затевал изверг из девяностых, Владик твердо знал, что ему следует готовиться к худшему. Потому что ничего иного в этом мире для него не осталось.

4
        В том, что все пошло не по плану, Владик Цента не винил. Ну, разве что чуть-чуть. Самую малость. Винить его в полную силу было страшновато. Ведь если бы изверг из девяностых заметил на лице своего мальчика для битья осуждающее выражение, для того все обернулось бы еще большими страданиями. А Владик этого не хотел. В тот день он так исстрадался досыта.
        То, что придуманный Центом план не является удачным, Владик осознал в тот самый момент, когда бывший рэкетир презентовал ему его транспорт. Тот самый, верхом на котором он должен был отвлечь на себя большую часть обитающих в деревне мертвецов.
        Не веря своим глазам, Владик с немым ужасом взирал на небольшой старый велосипед, предназначенный скорее для подростка, чем для взрослого мужчины, пусть и мужчины субтильного, худенького и невысокого, на чьем лице бугрились алые следы навеки затянувшегося переходного возраста.
        Велосипед был стар. Его местами погнутую раму покрывали пятна ржавчины, а кривые колеса при езде выписывали лихие восьмерки. Дерматин, обтягивающий седло, был дыряв во многих местах, и, глядя сквозь него можно было видеть ржавую провисшую цепь. Оба колеса были спущены, притом на заднем из них отсутствовала даже шина. Остался только металлический обод. Руль стоял не вертикально к линии движения, а был повернут под каким-то удивительным углом. Довершала картину надпись, которую чья-то шкодливая рука начертала на треснутом стекле фары, прикрепленной к раме ржавым болтом. Надпись состояла из одного слова, а то всего из трех букв. Но говорили они о многом.
        - Что это? - дрогнувшим голосом спросил Владик, указывая на кусок ржавого железа, который язык не поворачивался назвать велосипедом. Он надеялся, что это очередная несмешная шутка хохмача Цента.
        - Твой байк, - ответил Цент, и толкнул велосипед в сторону Владика. Тот поймал технику, и слезы заструились по его щекам. Ехать на этом хламе в толпу зомби было равносильно тому, чтобы с разбега запрыгнуть щучкой в доменную печь.
        - Я не смогу, - прошептал Владик, и в глазах его застыл искренний ужас.
        - В чем проблема? - нахмурился Цент. - Я тебе даю велосипед. От мертвецов можно даже пешком убежать, а уж на велосипеде и подавно. Просто крути педали и наслаждайся жизнью.
        Владик вновь опустил взгляд на предложенный ему транспорт. Нет, это был не велосипед. Это был зомби-велосипед, который умер много лет назад, но так и не понял этого.
        - Он же сломан, - попытался объяснить Владик.
        Цент тоже посмотрел на велосипед.
        - Да нет, - пожал плечами он, - вполне себе рабочий велик. Ну, ржавый немного. Подумаешь! Он ржавый, ты прыщавый. У всех свои недостатки.
        Владик вновь открыл рот, намереваясь донести до изверга очевидную мысль, что ехать на этой рухляди невозможно, но Цент его опередил.
        - Выбирай, - предложил он, - либо велосипед, либо пешком.
        - Велосипед! - выпалил Владик, пока Цент не выбрал за него.
        Пешком, и Владик знал это точно, он от зомби не убежит. Особенно на открытой местности, где негде спрятаться или укрыться от плотоядной нечисти. Велосипед давал хоть какой-то шанс, призрачный, но шанс.
        Свою задачу Владик усвоил четко. Она состояла в попытке изощренного суицида. Верхом на древнем велосипеде он должен был проехать сквозь деревню, собрать всех мертвецов и увести их за собой. Куда - не важно. Хоть в землю обетованную, хоть по тому адресу, что красовался на стекле велосипедной фары. Лишь бы прочь из деревни.
        - Сильно не гони, - напутствовал его Цент. - Если зомби отстанут, они прекратят преследование. Держи небольшую дистанцию, метров в десять. Можешь их поддразнивать своим визгом.
        Владик невпопад кивал головой, лицо его было белее мела. Машки с ними не было, девушка уже отбыла на свою позицию, готовясь отвлекать на себя тех мертвецов, что не погонятся за велосипедистом.
        - Ну, Владик, с богом, - пожелал ему удачи Цент. - Если вдруг что, то знай - я буду скучать.
        Владик поверил извергу. Конечно, он будет скучать. Скучать по терзаниям и пыткам, которые устраивал несчастному программисту, наслаждаясь чужими страданиями.
        Оседлав велосипед, Владик оттолкнулся от земли и поставил ноги на педали. Вся конструкция под ним скрипела, громыхала и вибрировала - на колесах не было шин, которые создавали амортизирующий эффект, и Владик своей пятой точкой чувствовал каждый камешек, каждую кочку, каждую ямку на своем пути. Очень, очень хорошо чувствовал. Седло било в его зад с такой силой, что у программиста непрерывно лязгали челюсти. Он напоминал обезумевшего щелкунчика, который зачем-то оседлал велосипед и несся по плохой деревенской дороге навстречу неминуемой смерти. Ну, то есть, как - несся? Нестись на этом чуде техники было в принципе невозможно. Все скоростные рекорды этого велосипеда остались в далеком прошлом. Владик просто ехал, ехал примерно с той же скоростью, с какой мог бы бежать. И он уже видел впереди серые тела живых мертвецов, бродящих по центру деревни вокруг единственного на весь населенный пункт магазинчика.
        Тут Владик попытался набрать скорость, прекрасно понимая, что если проедет мимо мертвецов недостаточно быстро, те могут успеть схватить его и повалить на землю. Он начал яростно крутить педали, ржавый механизм выл и стонал. Седло неистово колотило его по ягодицам.
        Зомби заметили его. И тут же, словно по команде, двинулись на добычу, замогильно рыча и выставив перед собой трясущиеся руки. Владик видел, что он несется прямо навстречу верной смерти. Стал выворачивать руль, одновременно с этим еще быстрее вращая педали, и вдруг те провернулись с поразительной легкостью. Владик не сразу понял, что сучилось. Лишь крутанув педали раз десять, он осознал - у его велосипеда соскочила цепь.
        Теперь он не мог ни увеличить скорость, ни затормозить. Владик катился прямо на мертвецов, подпрыгивая на кочках и дергая кривой руль, который поворачивал велосипед куда угодно, только не туда, куда нужно. Владик понял, что сейчас он погибнет лютой смертью, но тут его велосипед наскочил голым колесом на особо крупную кочку, его подбросило в воздух, и ветхое седло соскочило с крепления в тот момент, когда Владик на мгновение оторвал от него свой зад. Увы, но программист не заметил этого. Не заметил, и резко опустил пятую точку обратно.
        От резкой боли у страдальца потемнело в глазах. Владик не сразу понял, что произошло. Вначале подумал, что какой-то мертвец догнал его, и впился в зад гнилыми зубами. Затем до пульсирующего болью сознания дошло - он водрузил сам себя на металлическую трубу рамы.
        Крича от боли, насаженный на кол Владик катился по неуправляемой траектории. Когда дернул руль в очередной раз, тот просто оторвался от рамы и остался у него в руках. Владик тупо продолжал цепляться за него и дергать из стороны в сторону. Но продлилось это безумие недолго. На следующей же кочке у велосипеда отлетело заднее колесо, и Владик грохнулся на твердую землю. Боль была страшной - отбил локти, раскровенил нос, ноги запутались в раме велосипеда, и он едва не переломал их при падении. Плюс к этому, чудовищно болела задница, пережившая частичное водружение на кол.
        И все же, забыв о боли и полученных травмах, Владик не позволил себе залеживаться. Монстры уже наступали на него со всех сторон. Он поднялся и, прихрамывая, побежал, а зомби стекались со всей деревни и включались в процесс преследования.
        За всем этим с безопасного расстояния наблюдал Цент. С неодобрением он отметил, что безответственный программист опять испортил все дело. Вдребезги поломал выданный ему велосипед, да еще и сам едва не стал жертвой мертвецов.
        Впрочем, пусть и с накладками, но Владик выполнил свою часть плана. Убежал, и увел за собой всех деревенских зомби. Как надолго программисту хватит сил, Цента не волновало. Он считал, что если во Владике пробудится могучий инстинкт самосохранения, то тот выживет. Ну а если инстинкт продолжит сладко спать, то туда ему и дорога.
        Инстинкт-то во Владике пробудился, еще как пробудился. С инстинктом у него проблем не было. А вот с чем у него действительно были серьезные проблемы, так это с физической подготовкой.
        Он бежал по деревенской дороге, не помня себя от ужаса. Стесанные о гравий локти пылали огнем, отбитые о раму ноги так и норовили предательски подломиться. Но наибольший дискомфорт доставлял сокрушенный о железную трубу зад. Владику начало казаться, что все это было заранее спланировано Центом. Он нарочно сделал так, чтобы велосипед, развалившись под всадником, нанес тому наибольшие повреждения. В идеале, как думал Владик, велосипед должен был лишить его жизни. И ему это почти удалось. Насадись он на трубу сильнее, так бы он на ней и остался.
        Владик оглянулся через плечо, и увидел толпу загробной сельской нежити, наступающую ему на пятки. Впереди уже виднелся край деревни, а за ним протянулись поля, на которых не было ни одного укрытия или убежища.
        Владик стиснул зубы, и ускорил бег. Его единственный шанс на спасение состоял в том, чтобы скрыться с глаз мертвецов. Только в этом случае они прекратят преследование.
        Цент вошел в очищенную деревню. Он двигался без спешки, часто поглядывая по сторонам и не выпуская из рук дробовика. С околицы донесся горький крик программиста. Владик все еще был жив. То упорство, с которым прыщавый нахлебник цеплялся за свое никчемное существование, взбесило Цента. Владик вел себя так, будто собирался прожить тысячу лет. И всю эту тысячу лет самозабвенно трескать тушенку и сухарики.
        Цент понял - с прожорливым спутником пора что-то делать. Дальше в таком духе продолжаться не могло. Если у самого Владика напрочь отсутствует совесть, придется вмешаться в это дело извне, и принудить живоглота к умеренности в качественной и вкусной пище. Не те нынче времена, чтобы кого попало тушенкой да сухарями потчевать. Трудная година, зомби-апокалипсис, все дела. Тушенки мало, сухариков тоже. На всех их не хватит. Кому-то неизбежно придется перейти на кормежку попроще. Цент, прикинув в уме, понял, что в их коллективе этим кем-то суждено стать Владику. Хватит уже программиста да консервами кормить. Пора приучать его к овощам, а там и до сена недалеко.
        Тут Цент услышал Машкин крик. Девушка громко зазывала к себе оставшихся в деревне мертвецов, расчищая крутому перцу путь к грузовику с продуктами. Цент уже видел его. Автомобиль стоял возле магазина, и, судя по состоянию рессор, был под завязку набит провиантом. Ох и грянет же пир на весь мир! Ну, не на весь, конечно, весь мир-то обойдется. Пировать будет он сам и, возможно, Машка. А вот Владика на свой пир Цент решил не приглашать. Разве что в качестве официанта.
        Беспрепятственно добравшись до грузовика, Цент залез в кабину, и с радостью увидел ключ в замке зажигания. Пока что все шло неплохо, высшие силы явно благоволили ему. Чувствуя себя любимцем богов, Цент повернул ключ зажигания раз, повернул два, повернул три…. Ничего! Проклятая колымага даже не предприняла попытки завестись. А вот Цент завелся, да еще как.
        - Чертов хлам! - взревел он, колотя кулаками по рулевому колесу. - За что? За что мне все это?
        Он предпринял еще несколько безуспешных попыток запустить двигатель, а потом понял - надо уходить. Отступить, перегруппироваться, и придумать новый план.
        Едва он вылез из грузовика, как вначале услышал, а затем и увидел Владика. Тот бежал обратно, красный, измученный, с мокрым от слез лицом, а за ним, рыча и подвывая, следовала толпа мертвецов.
        Когда Цент понял, что тупой подельник вначале увел всех зомби из деревни, а затем, сделав круг, притащил их на прежнее место, он принял решение - пищевым санкциям быть. Владику они пойдут только на пользу. Ему открылась страшная правда - программист непростительно зажрался. Регулярное поедание мясных консервов и сухариков со вкусом холодца и хрена развратило его грешную душу. Он забыл, что вкусная и здоровая пища, это роскошь, а не повседневная рутина. И что ее еще нужно заслужить.
        Пришла пора напомнить ему об этом.
        Но пока что пришлось просто убегать, потому что Владик вел толпу зомби прямо на него.
        - Зачем ты притащил их обратно? - спросил Цент, когда программист поравнялся с ним, и они вместе побежали обратно, к оставленной за пределами деревни машине.
        - Я так испугался, - сквозь отдышку заныл Владик. - Я не понимал, что делаю.
        Цент оглянулся, и увидел деревенскую нежить, упорно преследующую их.
        - Не волнуйся, Владик, - сказал он своему спутнику, - скоро ты многое поймешь. Возможно, ты поймешь вообще все. Я об этом позабочусь.
        Пока они спасались бегством, Машка, которая не знала о том, что операция по захвату грузовика с продовольствием провалилась, продолжала уводить из деревни свою порцию мертвецов. Порция ей досталась скудная - всего пять голов. Да и те подобрались не самого высшего сорта. Мертвецы оказались медлительными и неуклюжими, преследуя Машку, они едва переставляли непослушные ноги. Девушке приходилось уходить от них пешком. Перейди она на бег, и она мгновенно оторвалась бы от тухлой компании.
        Неспешно отступая, она благополучно добралась до крайнего дома. Дальше деревня заканчивалась, и начинались огороды, которые этой весной так никто и не засеял. Вместо картофеля и свеклы на них бурно взрос разнообразный сорняк.
        Машка остановилась перед старым покосившимся забором, поджидая, пока зомби подползут к ней ближе. Тогда она ловко перемахнет на ту сторону ограды, и убежит прочь. К этому моменту Цент уже наверняка достиг грузовика и либо увел его из деревни, либо выяснил, что тот неисправен, и ушел сам. Следовательно, и ей самой пора было уносить отсюда ноги.
        Пятерка мертвецов медленно приближалась к ней. Машке даже стало немного скучно наблюдать за этими медлительными и неуклюжими чудовищами. Когда между ней и группой зомби осталось метров пять, Машка ухватилась руками за край забора, перебросила через него ногу, и вдруг почувствовала, что падает. Притом падает вместе с забором.
        Каким-то чудом ее ступня угодила между перекладин, и когда она грохнулась на землю, всю ногу от кончиков пальцев до ушной раковины пронзила резкая боль. Машка вскрикнула, и попыталась выползти из-под придавившего ее забора. Тот, к счастью, был не слишком тяжелым, и она легко спихнула его, высвободив ногу. Еще не осознавая, как крепко она влипла в неприятности, девушка попыталась подняться на ноги. Но едва она попыталась перенести весь тела на левую ногу, как новая волна боли прокатилась по телу. Машка вскрикнула, и опять упала на землю.
        Что-то случилось с ее ногой. Вывих или перелом, или еще что-то. В настоящий момент это не имело принципиального значения. Важно было иное - теперь она не могла идти.
        Подняв взгляд, Машка с ужасом обнаружила, что все пять мертвецов, прежде казавшихся ей медлительными, как черепахи, уже почти настигли ее. И больше они не казались ей медлительными.
        Пытаясь не поддаться панике, Машка выхватила пистолет, и стала стрелять. Делала все по заветам Цента. Когда речь заходила об убийствах и причинении увечий, изверг из девяностых был вполне компетентным экспертом в этих вопросах. И он советовал в подобной ситуации стрелять по ногам, стараясь перебить кости нижних конечностей, дабы превратить ходячего мертвеца в мертвеца ползающего.
        Машка так и сделала. Несколько раз она выстрелила, ни разу не промазала, но перебить кости наступающим мертвецам так и не сумела. А затем пистолет заклинило.
        Отбросив бесполезную железку, Машка встала на полный привод и поползла так быстро, как только могла. Травмированная лодыжка билась о землю, что всякий раз сопровождалось жуткой болью, но Машка, стиснув зубы, не останавливалась. Она точно знала - если мертвецы доберутся до нее, то причинят несравнимо большую боль. А затем и смерть. А затем она сама станет тухлым бродячим покойником, и тогда уже точно никогда не встретит большую и чистую любовь.
        Первый мертвец догнал ее, рухнул на колени и схватил Машку за ногу. Та вскрикнула, перекатилась на спину, и, отведя здоровую ногу, душевно оформила монстру пяткой по зубам. Того отбросило ударом, и он, потеряв равновесие, неуклюже повалился на землю. А следом за ним накатывались его протухшие дружки.
        В этот момент Машка со всей ясностью осознала, что ей конец. От одного мертвеца она, возможно, отбилась бы. Возможно, отбилась бы и от двух. Но против пятерых у нее нет ни единого шанса. А ведь этим чудовищам достаточно всего лишь разок куснуть ее. Один укус, и вскоре она станет такой же, как они.
        И вот, когда смерть уже казалась неминуемой, Машка услышала за своей спиной тяжелый грохот копыт. Черная тень внезапно упала на нее, и она увидела огромную лошадь, что пронеслась мимо, едва не затоптал ее копытами. Всадник наклонился в седле, в его руке блеснуло что-то длинное и металлическое, и один из мертвецов мгновенно лишился своей протухшей головы.
        С другой стороны появился еще один всадник. Машка увидела меч в его руке, и вот уже второй мертвец оказался обезглавлен.
        Всадники действовали стремительно и умело. В мановение ока они порубили мертвецам головы, затем руки, а после, спешившись, и ноги. Шайка зомби превратилась в кучу вяло шевелящейся мертвечины.
        И только когда последний из сельских мертвецов пал на землю расчлененным, Машка с чистой совестью позволила себе потерять сознание.

5
        - И где ее черти носят? - проворчал Цент, швырнув в костер ветку, которую до этого вертел в руках.
        Владик, сидящий в сторонке, испуганно вздрогнул. Его красные от пролитых слез глаза со страхом смотрели на изверга из девяностых. Цент сидел у костра, огромный и бородатый, похожий на кошмарного монстра людоедской наружности.
        Лагерь они разбили в трех километрах от злополучной деревни, рядом с небольшой жиденькой рощицей. Эта роща выглядела мирно и безопасно, но Владику она таковой не казалась. С ней у него отныне были связаны крайне мрачные воспоминания.
        В этой роще Цент осуществил акт благородного возмездия - так он назвал то беззаконное и несправедливое истязание, коему подверг несчастного программиста. Внезапно выяснилось, что Владик виноват во всем. Вот просто вообще во всем. Вина его была настолько всеобъемлющей и многогранной, что программист всерьез обеспокоился за свою жизнь. Потому что такому эпическому злодею прямая дорога на тот свет.
        В этот раз Цент не стал изобретать новых методов истязания. Воспользовался старой доброй поркой, хорошо зарекомендовавшей себя карой, проверенной временем и миллионами пострадавших от нее задов. Злодей Владик без суда и следствия был привязан к березке, затем рука палача стащила с него штаны, оголив воспитательную область, а потом страдалец увидел его. Ремень. И это был всем ремням ремень. Широкий, толстый, длинный, из качественной кожи.
        - Не надо! - всхлипывая, взмолился Владик, вообразив себе те незабываемые ощущения, коими мог одарить его этот кошмарный ремень. - Я больше не буду! Никогда!
        - И я больше не буду, - ответил ему Цент. - Никогда. Никогда больше не буду сечь тебя, гада, воспитательным образом. Это твоя последняя порка.
        Владик робко обрадовался. Неужели Цент обещает не подвергать его впредь физическим карам? О, это было бы чудесно. По правде говоря, Цент не так уж часто распускал руки, а если не брать в расчет дружеских подзатыльников и стимулирующих пинков, то настоящих, полноценных взбучек набралось бы всего штуки три. Но и эти три не показались Владику пустяком.
        - Да, - вновь заговорил Цент, - это твой последний шанс на исправление. Больше никаких наказаний. Если, а точнее - когда, когда ты вновь опечалишь меня своим скверным поведением, то я возьмусь не за ремень, а за топор.
        Рано Владик обрадовался. Цент вовсе не собирался объявлять мораторий на порку. Он просто решил перейти на новый уровень садизма, не бить безответного страдальца, а сразу убить. Ну, не сразу, нет. Медленно и вдумчиво, расчленяя тело жертвы маленькими кусочками.
        - Вот какое дело, Владик, - сказал Цент, расставляя ноги и занося руку с ремнем. - В следующий раз, совершив очередную преступную тупость, не обижайся. Мы с тобой сыграем в ролевую игру «Мясная лавка». Я буду мясником, а ты нет. Тебе достанется другая роль. А теперь изволь-ка получить заслуженную награду.
        И толстый кожаный ремень с грохотом обрушился на ягодицы страдальца. Владик закричал, ударяясь лбом о твердый ствол березы.
        - Вот и первый пошел, - радостно произнес Цент. - Ничего, не падай духом. Не успеешь опомниться, как получишь все, что причитается.
        - А сколько ударов мне полагается? - глотая слезы, спросил Владик.
        - Шесть, - ответил Цент.
        Программист едва не рассмеялся от радости. Всего-то шесть. Это он переживет.
        - Да, шесть, - повторил Цент. - Шесть часов славной порки - вот что тебе причитается. А если будешь отвлекать меня глупыми вопросами, накину дополнительное время.
        Шесть часов! У Владика глаза поползли на лоб. Нет, этого он точно не переживет. Он не переживет и один час. Ведь он изведал всего лишь один удар этим страшным ремнем, а уже такое чувство, будто зад, подобно золотому яичку из сказки, разбился вдребезги.
        - Эх! - выдохнул Цент, и ремень повторно обрушился на ягодицы Владика. - Вот тебе, паразит, за все хорошее. Долго я терпел, долго сдерживался. Думал, в тебе совесть однажды проснется. А потом меня как осенило - да ведь у тебя, гада, ее и вовсе нет.
        Владик кричал и плакал, дергаясь рядом с молодой березкой, к которой он был достаточно прочно привязан. Он так и не смог взять в толк, за какие злодеяния подвергается столь чудовищной каре. За собой Владик не помнил никаких преступлений. Да и Центу он ничего плохого не делал - он ведь не самоубийца, чтобы нарочно злить этого кровожадного душегуба. А что касалось операции по спасению грузовика с консервами…. Так ведь там он все сделал как надо. Мертвецов увел? Увел. Центу путь к грузовику расчистил? Расчистил. Ну, да, привел он зомби обратно в деревню, но ведь на этот счет у него никаких инструкций не было. Цент ему этого не запрещал. Да и что ему еще, горемычному, было делать? Погибать? Ведь в чистом поле он от зомби бы не убежал.
        Он все это мог бы объяснить, мог бы оправдать каждый свой поступок, но Цент даже не пытался выслушать его. Сразу привязал к дереву, достал из машины этот кошмарный ремень, и устроил ночное истязание.
        Порка, к счастью для Владика, продлилась не шесть часов, и даже не час. Уже через пятнадцать минут Цент устал от этого однообразного и утомительного занятия, и объявил, что на сегодня сеанс окончен, а остальную причитающуюся дозу Владик получит в другой раз. Он отвязал рыдающего программиста, и приказал тому заняться костром, а сам, глянув на часы, недовольно спросил:
        - Так, я не понял, а где Машка?
        Девушка до сих пор не вернулась, хотя должна была объявиться уже давным-давно. Задание ей досталось легкое, и Цент даже мысли не допускал, что с той могло стрястись какое-то несчастье. Машка, это ведь не Владик. За четыре прошедших месяца она поднабралась ума, благо учитель ей достался толковый, и теперь ее можно было смело отпускать гулять после заката.
        Так, во всяком случае, Центу казалось до сегодняшнего дня.
        - Где можно лазать столько времени? - возмутился он. - Небось, и ужин прогуляет. Явится в полночь, начнет шуршать пакетами, разогревать еду, меня разбудит…. Дождется, егоза. И ей перепадет на орехи. Мой ремень приверженец равноправия полов. Одинаково хорошо гуляет и по попам мальчиков, и по попам девочек.
        Тут он обратил свое внимание на Владика, и проворчал:
        - Эй, симулянт. Хватит притворяться умирающим. То, что тебе перепало, это даже не порка, это оздоровительный массаж ягодичных образований.
        Но Владик придерживался иного мнения. Он чувствовал себя спидраннером, который за пятнадцать минут прошел на харде все круги ада. Дрожащей рукой Владик осторожно пощупал то место, которое прежде являлось мягким, а теперь превратилось в больное, дабы убедиться, что пятая точка до сих пор на месте. Потому что в какой-то момент порки ему показалось, что она взорвалась, разлетевшись на осколки.
        Затем состоялся ужин. Цент ел разогретую на костре тушенку, закусывая оную сухариками, а вот Владику, в этот вечер, досталось нетипичное блюдо. Вместо положенной пайки Цент выдал ему две головки лука, и предложил угощаться.
        - Это все? - спросил Владик, глядя на лук со смесью удивления и отвращения. Он никогда не являлся любителем этого овоща. И уж точно никогда не употреблял лук в голом виде, даже без хлеба.
        - Экий ты, однако, живоглот, - возмутился Цент. - Ладно, я сегодня добрый. Держи. Трескай на здоровье.
        И он добавил к двум головкам лука третью.
        Не это Владик имел в виду, совсем не это. Его не устраивало не количество пищи, а ее качество.
        - А можно мне сухариков? - осторожно спросил Владик.
        Приканчивая вторую банку тушенки, Цент отрицательно мотнул головой.
        - От сухариков тебе лучше воздержаться, дружище, - ответил он, не прерывая ужина. - В них ведь канцерогены. А это, поверь мне, вредная штука.
        - Мне бы чуть-чуть, - взмолился Владик.
        - Там чуть-чуть, тут чуть-чуть. А канцерогены-то в организме накапливаются. Так недолго здоровье подорвать. Не успеешь опомниться, как уже инвалид.
        - Тогда можно мне тушенку?
        - Да что это за напасть такая? - возмутился Цент, и Владик в страхе шарахнулся от него. - Ты что же, в могилу себя решил загнать? Да это тушенка…. Господи, в ней же сплошная химия. Я удивляюсь, как мы от этой тушенки еще в темноте не светимся. Владик, друг, гони ты прочь из своей головы мысли о нездоровой пище. Тушенка и сухарики, это верная дорога на кладбище. А ты ведь туда не хочешь?
        - Нет, - пискнул Владик. На кладбище он не хотел.
        - Тогда прекрати отравлять свой подростковый организм всякой гадостью. Тебе требуется здоровое питание, понимаешь? Пища, содержащая в себе всю гамму витаминов и микроэлементов. К счастью, на свете существует такая еда. Самая полезная еда. И это лук.
        - Лук? - удивился Владик. Он, конечно, слышал, что лук полезен, но что-то сомневался, что тот является самой полезной пищей на свете. И уж точно он не является самой вкусной пищей.
        - Да, лук, - подтвердил Цент. - С сегодняшнего дня я объявляю войну за твое здоровье. И первым шагом к победе станет твой переход на здоровую пищу. А теперь перестань капризничать, и ешь лук. Сам увидишь, какое благотворное влияние он окажет на твое самочувствие.
        Делать нечего - пришлось давиться луком. Как там насчет полезности, того Владик не знал, но вкусовые рецепторы ничуть не обрадовались его новому рациону. Третья головка далась особенно тяжело. Владик чувствовал, что сейчас лук полезет из него обратно. Ему было противно и тошно питаться этим. Из глаз потоками лились слезы, изо рта капала горькая луковая слюна.
        Он осилил свою порцию. Съел все. И почувствовал себя отвратительно. Надеялся, что хотя бы чаем перебьет мерзкий привкус во рту, но Цент не дал ему чая. Сказал, что чай вреден, после чего сам выхлебал три кружки, закусывая его чудовищно вредными шоколадными конфетами.
        С отбитым задом и луковой отрыжкой, Владик отошел ко сну. Машка так и не вернулась, и он немного беспокоился за девушку. Немного, потому что в основном он беспокоился за себя. Очень надеялся, что завтра Цент забудет о том, что решил приобщать его к здоровому образу жизни, и позволит питаться как прежде, человеческой едой.
        Но надеждам сим не суждено было оправдаться. Наутро в качестве завтрака он получил еще две головки лука. И все. Только лук.
        - Выглядишь отлично, - сказал Цент, наблюдая кислую физиономию Владика. - Цвет лица улучшился, внешне кажешься омолодившимся. Лук буквально творит чудеса.
        О цвете своего лица Владик судить не мог, но вот общее самочувствие указывало на то, что луковая диета не идет на пользу его многострадальному организму. Всю ночь его мучила изжога и луковая отрыжка, а утром он обнаружил, что изо рта его несет луковой плантацией.
        - Мне бы попить чаю, - взмолился Владик. По утрам он всегда пил чай, иногда ему даже перепадали конфеты.
        - Что я тебе вчера о чае сказал? - напомнил Цент. - Никакой химии. Только натуральные продукты. Мучает жажда - попей водицы. Вода - источник жизни.
        Завтрак был гнусным. Владик съел лук, выпил кружку воды, и понял, что больше ему не хочется жить.
        К рассвету Машка так не объявилась, и теперь уже им обоим стало ясно, что с девушкой стряслась беда. После завтрака они взяли оружие, и отправились в обход деревни, к тому месту, где Машка осуществляла свою часть плана. Они обнаружили поваленный забор, затем кучу порубленных на куски мертвецов. Цент точно знал, что Машка не брала на дело свой меч, тот валялся у них в машине. Следовательно, рубить зомби ей было нечем. Значит, сделал это кто-то другой.
        Тут Владик наклонился, и поднял из травы Машкин пистолет. Цент, осмотрев его, выяснил, что патрон заклинило и оружие вышло из строя.
        Но куда больше всего этого его заинтересовали странные следы. Как будто - следы от копыт.
        - Что с Машенькой? - заныл Владик, горько оплакивая свою безответную возлюбленную. - Где она?
        Цент присел на корточки и рукой раздвинул траву. Да, точно, копыта. Притом подкованные. Что бы это значило? Что Машку похитили какие-то всадники? Но кому бы пришло в голову передвигаться верхом на лошадях, когда в мире еще полно техники и топлива?
        В любом случае, эти всадники были живыми людьми, потому что мертвецам не хватило бы ума влезть на лошадь, да и животные едва ли позволили бы им это. Центу не было доподлинно известно, едят ли мертвецы зверей, но он точно знал - меньшие братья недолюбливали зомби и старались держаться от них подальше.
        Значит, живые люди. Похитители. Схватили Машку, связали, перекинули через конскую спину и куда-то увезли.
        О том, зачем кому-то могла понадобиться Машка, Цент долго не гадал. Девка молодая, симпатичная. Понятно, с какими грязными целями ее умыкнули.
        - Машенька! - тихо рыдал Владик.
        - Хватит сопли пузырить! - прикрикнул на него Цент.
        - Она пропала, - гнул свое Владик. - Она умерла.
        - Не каркай, дятел. Мы этого не знаем.
        Он присмотрелся, и заметил, конские следы, оставленные зловещими всадниками, похитителями Машки. Те уводили прочь от деревни в неизвестном направлении.
        - Ладно, - произнес Цент. - Хорошо.
        Он пнул ногой Владика, заставив того подняться и унять рыдания.
        - Что мы будем делать? - шмыгая носом, спросил программист.
        - Спасать Машку, что же еще? - удивился Цент. - Наша соратница оказалась в грязных руках похотливых развратников, насильников и извращенцев. Но пробудет она там недолго. Шевелись, прыщавый. Видишь след. Бегом по нему. Я сразу за тобой.
        Через два часа блужданий они достигли оставленного кем-то лагеря. На земле чернело темное пятно затушенного костра, вокруг была вытоптана трава, валялся мусор, объедки, а чуть в стороне, в кустах, по запаху были обнаружены свежие человеческие экскременты в количестве пяти кучек. От лагеря в две стороны тянулись следы. Цент, изучив их, быстро понял, откуда явились насильники, и куда направились. Еще, судя по следам, у них была телега или возок.
        Он потрогал угли костра - те еще не успели полностью остыть. Извращенцы отбыли в путь не так давно. Ехали верхом и на телеге, автотранспорта у них не было. И передвигались они, вероятно, не слишком быстро.
        - Что они сделают с Машенькой? - стенал Владик.
        - То, что мечтаешь сделать с ней ты, - подсказал ему Цент. - Но твоим мечтам не дано осуществиться, ибо Машка вполне справедливо не считает тебя мужчиной. А вот извращенцам, возможно, что-то и перепадет.
        - Они обидят Машеньку. Господи! Какой ужас.
        - Это пустяки. Ужас грянет, когда я обижу их.
        Цент отвесил распустившему нюни Владику бодрящий подзатыльник, и скомандовал:
        - За мной, прыщавый. Мы должны спасти Машку и покарать злодеев.
        - А как же наша машина? - вспомнил Владик.
        - После за ней вернемся. Возможно. Не до машины сейчас. Машку похитили, и уже наверняка успели надругаться над ней. А что будет дальше? Кого эти конные извращенцы изберут своей следующей жертвой? Могут и тебя. Ты чутка на девочку похож, если смотреть со спины и в сильный туман.
        - Идем спасать Машу! - выпалил Владик.
        И они заспешили по следу коварных похитителей.

6
        Машка пришла в себя от тряски. Открыв глаза, она обнаружила, что лежит на спальном мешке в какой-то крытой тентом повозке. Тент был белого цвета, сквозь него просвечивался солнечный круг.
        Повозка двигалась медленно, переваливаясь на ухабах и проваливаясь в ямы. Машка осторожно повернула голову, и увидела сгорбленную спину возницы. Эта спина точно не принадлежала ни Центу, ни Владику. А поскольку других знакомых у Машки после зомби-апокалипсиса не осталось, она пришла к закономерному выводу, что угодила в лапы к каким-то чужим людям. Те уложили ее в повозку, и куда-то везли.
        Она очень смутно помнила последние минуты перед тем, как утратила сознание. Вроде бы на нее напали мертвецы, затем она, кажется, вывихнула ногу и не могла бежать.
        Машка подвигала вначале одной ступней, а затем второй. Одна из них функционировала исправно, а вот вторая, при движении, отзывалась легкой болью. Судя по всему, повреждение оказалось не таким уж и серьезным. Машка была уверена, что идти она сможет. Бежать, скорее всего, нет.
        А что же было дальше? Она помнила, как на нее наваливались мертвецы, намереваясь отведать ее нежной девичьей плоти, но что-то помешало им осуществить задуманное. Кажется, там были лошади. И всадники на лошадях. Впрочем, все это могло присниться ей, пока она находилась в забытье. Кто в нынешние времена будет разъезжать верхом? Это же глупо и непрактично. Куда лучше и безопаснее путешествовать на автомобиле.
        Машка приподнялась на локте и осторожно выглянула из повозки. И тут же невольно вздрогнула. Потому что прямо за телегой ехали два всадника на лошадях. Да не просто всадники. Они словно сошли с какой-то иллюстрации на историческую тему, поскольку выглядели как настоящие рыцари. На них были надеты доспехи, их оружие состояло из мечей, топоров и копий.
        Машка опять откинулась на спальный мешок, пытаясь понять, что же с ней случилось. Она лежит в телеге, снаружи едут рыцари. Неужели произошло нечто невероятное, и она каким-то чудом угодила в далекое прошлое?
        Еще четыре месяца назад подобная мысль никогда не пришла бы ей в голову, но после зомби-апокалипсиса стало казаться, что ничего невозможного уже просто нет. Если большая часть человечества невероятным образом превратилась в чудовищ, то почему бы и ей не переместиться в прошлое, лет, этак, на семьсот?
        Но затем она внимательно осмотрела повозку, и с некоторой долей облегчения убедилась, что, похоже, все еще находится в своем родном времени. В телеге стояли сумки, вполне современные, из которых выглядывали консервные банки, пачки сухарей и чипсов, горлышки пластиковых бутылок. А затем до нее донесся запах сигаретного дыма, и она поняла, что возница, ведущий телегу, изволил закурить.
        Про чипсы и консервы у Машки уверенности не было, но зато она точно знала, что во времена рыцарей не было сигарет. А если рыцари что-то и курили, то не табак.
        Значит, она все еще в своей эпохе. А эти люди на лошадях и в доспехах ее современники. Теперь оставалось только выяснить, зачем они похитили ее, поместили в телегу, и куда везут.
        От Цента, который ко всем вокруг относился как к своим заклятым врагам, которые спят и видят, как бы навредить лично ему, Машка нахваталась подозрительности и недоверия. Да и не только Цент был тому причиной. После конца света люди им встречались регулярно, и почти все они были в той или иной степени настроены враждебно. Сразу в драку лезли редко, но и дружелюбия не излучали. Вероятность того, что эти ряженые всадники окажутся добрыми людьми, была крайне мала. Полагаться на это не стоило. И Машка стала разрабатывать план побега. Она попыталась представить, как бы на ее месте действовал Цент. Это оказалось несложно. Он бы, первым делом, свернул шею вознице, а затем и всем остальным. Убил бы всю компанию голыми руками, и еще хорошо, если бы не подверг их предварительным пыткам. Машка так не умела. Для учинения повсеместного геноцида ей не хватало физической силы, опыта и подходящего уровня кровожадности.
        Но, тем не менее, она понимала, что нельзя просто лежать и покорно ждать уготованной участи, которая может оказаться крайне незавидной. Она стала шарить руками по сумкам и пакетам, надеясь найти там какое-то оружие, желательно огнестрельное и автоматическое, чрезмерно увлеклась, и своим шуршанием привлекла внимание возницы. Тот повернул голову, и увидел, что она очнулась.
        Телега мгновенно остановилась. Машка, сжавшись от ужаса, поняла, что ее раскрыли, и сейчас незнакомцы в доспехах начнут делать с ней что-то. Возможно, что-то естественное, что она сумеет пережить, а возможно, что и нет. Кто их знает, этих странных людей. Вдруг они маньяки, или, что того хуже, людоеды. До сих пор, правда, Машка людоедов не встречала, но полагала, что кто-то из выживших людей, обезумев и озверев, мог докатиться и до подобного кошмара.
        Она услышала, как всадники спешиваются. Их доспехи звякали металлом, сами они о чем-то тихо переговаривались. Возможно, строили планы относительно своей пленницы. Кровожадные, зверские планы.
        - Не подходите, у меня ножик! - крикнула Машка, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал убедительно, и не дрожал от страха.
        В телегу заглянуло сразу несколько лиц. Мужских лиц. Эти лица не показались Машке физиономиями ужасных маньяков, но внешность могла быть обманчивой.
        - Кто вы такие? - спросила она. - Что вам нужно?
        - Не бойтесь, - ласково обратился к ней старший из мужиков, плешивый дядя лет сорока с хвостиком неопределенной длины.
        - А я и не боюсь, - соврала Машка. - Зачем вы меня похитили?
        - Похитили? - удивленно переспросил высокий молодой парень, на Машкин вкус - ничего особенного, но на безрыбье, что воцарилось после конца света, вполне себе могущий считаться в меру симпатичным.
        - Да, похитили, - подтвердила Машка, которая не сомневалась в том, что с ней произошло именно похищение. Ну, просто потому, что сама она, по доброй воле, в эту телегу не садилась, и никого из этих типов не знала.
        - Вы ничего не помните? - спросил другой парень.
        - Чего не помню? - насторожилась Машка.
        - Как мы вас спасли.
        - Меня?
        Вновь она смутно припомнила всадников, которые налетели в самый последний момент, и, кажется, действительно спасли ее от мертвецов. Не появись они, и она уже была бы мертва. Либо валялась на траве с перегрызенным горлом, либо пополнила поголовье зомби, стала бы одной из них.
        - Что-то такое припоминаю, - призналась Машка.
        - На вас напали мертвецы, - стал рассказывать Виталик, который взирал на спасенную девушку влюбленными глазами. Машка показалась ему какой-то сказочной красавицей, что было неудивительно, с учетом того, что она была первой девушкой, которую он увидел за последние два месяца.
        - Мы подоспели в самый последний момент, - добавил Костик. Он тоже смотрел на Машку с восторгом, и по его физиономии медленно расползалась краска.
        В голове у Машки наконец-то сложилась вся картина целиком. Она подвернула ногу, не смогла бежать, едва не пошла на корм мертвецам, а затем подоспевшие незнакомцы вырвали ее из лап неминуемой гибели. После чего, очевидно, взяли с собой, что было логично. Не могли же они бросить ее валяться там, на околице деревни, кишащей нежитью.
        Но почему они не вернули ее Центу и Владику? Могли же они сообразить, что она не одна, что у нее есть друзья, которые будут волноваться о ней.
        А будут ли?
        Машка вдруг ужасно разозлилась на своих так называемых друзей. Да им обоим было на нее наплевать. Цента только и заботило, как бы добыть всю тушенку на свете, сложить ее большой кучей и никого к той куче не подпускать. Владик тоже был хорош, только и знал, что ныл да эгоистично волновался о себе одном. Никому из этой парочки не было до нее никакого дела. И в итоге от ужасной смерти ее спасли не мнимые друзья, а чужие люди. Спасли, взяли с собой, уложили в телегу на мягком спальном мешке, и даже перевязали вывихнутую ногу. Дождалась бы она подобного обращения от Цента и Владика? Нет и еще раз нет! Цент бы не понес ее на руках, даже если бы у нее оторвало обе ноги. И Владик не понес бы, начал бы ныть, что ему доктора запретили тяжести поднимать.
        - Знаете что, - вдруг произнесла Машка, и на ее лице изобразилась самая очаровательная из тех улыбок, на которые она была способна, - извините меня. Я просто очнулась и не сразу поняла, где нахожусь. И еще я хотела бы поблагодарить вас за спасение. Кто из вас спас меня?
        - Я, - скромно признался Виталик, и густо покраснел.
        - И я, - добавил Костик. Краснеть ему не пришлось, потому что он и так успел славно побуреть к этому моменту.
        - Спасибо вам, мальчики! - воскликнула Машка. - Вы настоящие герои!
        На Виталика и Костю стало больно смотреть. Они до того засмущались, что едва не попадали в обморок.
        Затем состоялась процедура знакомства. Рыцари представились, называя свои имена, Машка всякий раз заявляла, что ей очень-очень приятно. Затем девушка осведомилась, почему ее новые знакомые и уже почти друзья одеты таким странным образом. Новые знакомые, и уже почти друзья, объяснили, кто они и чем занимались до зомби-апокалипсиса. Машка немного знала о том, кто такие реконструкторы. Фактически, ничего она о них не знала. Еще когда она училась в школе, один из ее одноклассников, чем-то похожий на Владика, по выходным устраивал с такими же друзьями-очкариками какие-то игры в лесу за городом, в ходе которых они бегали среди деревьев с деревянными мечами, представляя себя эльфами и паладинами. Все в школе смеялись над этим пареньком, он был рекордсменом по числу обидных прозвищ. Но новые знакомые Машки не были похожи на клоунов. Доспехи их были именно доспехами, а не бутафорией, и мечи у них были не из дерева, а из железа.
        Затем новые друзья спросили Машку, что она делала возле той деревни, и почему была одна. Девушка, все еще дуясь на своих прежних спутников, не краснея ответила, что прежде она состояла в группе, но там ее не ценили, не любили, плохо с ней обращались, заставляли выполнять всевозможную унизительную работу, вроде мытья посуды, и потому она покинула неприятный коллектив.
        - Меня там даже иногда били, - шмыгая носом, и вот-вот планируя разрыдаться от жалости к себе, талантливо приврала Машка.
        Это был чистой воды поклеп. Цент за все четыре месяца ее пальцем не тронул. Ругал часто, это да. Наслушавшись от него невыносимо обидных комплиментов, Машка долго и горько плакала. Но все побои доставались исключительно Владику. Вот он выхватывал часто, за дело и просто так, в целях профилактики, и потому, что у садиста-Цента случалось скверное настроение, из-за чего ему требовалось сорвать на ком-то зло.
        Информация о том, что несчастная красавица подвергалась насилию в своей бывшей группе, вызвала волну возмущения среди благородных рыцарей. Костик даже заявил, что такое спускать нельзя, и они должны найти и наказать Машкиных обидчиков. Но та, проявив благородное великодушие, ответила, что уже простила этих жестоких людей. И пусть они принуждали ее к самым отвратительным вещам на свете, заставляя стирать, убирать и готовить, она не держит на них зла.
        - Это все в прошлом, - сказала Машка, продолжая мило улыбаться. От ее улыбки рыцарский коллектив в полном составе таял как брикет мороженого, забытый на июльском солнце.
        - Надеюсь, больше мне не придется пережить подобных ужасов, - со вздохом призналась Машка.
        Рыцари наперебой стали уверять ее, что отныне они не допустят, чтобы такая красавица оскверняла свои рученьки какой-либо неподобающей работой. Стали хвастаться, что они и стирать, и готовить умеют, и посуду мыть. Да у них и в мыслях не было, наперебой галдели рыцари, даже просить такую девушку стряпать или штопать.
        - Мальчики, это так мило, - проворковала Машка, одарив благородных мужей очаровательной улыбкой. - Я и не думала, что на свете еще остались настоящие мужчины.
        Вскоре они двинулась в дальнейший путь. Машка сидела на краю повозки, стараясь не высовываться из-под тента под солнечные лучи, и мило беседовала со своими новыми друзьями. Те утроили настоящую давку у повозки, так сильно всем им хотелось оказаться поближе к красавице.
        - Жизнь теперь очень тяжелая, особенно для одинокой девушки, - жаловалась Машка, наслаждаясь поездкой. Рыцари парились на солнце в своих доспехах, с них градом катил пот, но каждый из них старался казаться эпическим героем.
        - Питание, опять же, скверное, - посетовала Машка. - Одни консервы да сухари. Так хочется свежего мяса.
        - Будет мясо! - выпалил Мишка Гуд. - Как остановимся на привал, отправлюсь на охоту. И не вернулись без добычи.
        Машка одарила его благодарным взглядом, и лучник едва не вывалился из седла.
        - Это было бы чудесно, - робко призналась девушка. - Я бы с удовольствием съела куриную ножку.
        Лагерь они разбили задолго до наступления сумерек. Фактически сразу же после того, как Машка заявила, что немного устала от тряски в повозке. Ее на руках сняли с телеги, и бережно усадили на одеяло, постеленное поверх травы. Вокруг закипела деятельность - рыцари ставили палатки, готовили, поминутно подбегали к Машке, и спрашивали, не нужно ли ей чего-нибудь. Та старалась не разочаровать никого, и сообщала, что да, нужно то-то и тот-то. И все ее желания мгновенно исполнялись. Мишка Гуд, обещавший ей сегодня свежее мясо, ускакал на охоту, но остальные услужливые рыцари были в ее распоряжении. Стоило Машке заикнуться, что она с удовольствием выпила бы кофе, как тут же с костра сняли котелок с кашей, и повесели наполненный водой закопченный чайник. Стоило Машке намекнуть, что заходящее солнце слегка напекает ей головушку, как тут же из повозки извлекли большой зонт, и водрузили его так, чтобы он защищал красавицу от воздействия губительного ультрафиолета.
        Все это Машка воспринимала с видом робкой благодарности. За каждую услугу она неизменно благодарила своих благодетелей ласковыми словами, выглядя при этом кроткой овечкой, не способной самостоятельно даже отогнать от себя комарика, попытавшегося отведать ее юной кровушки. Комарик недолго досаждал ей. Рыцари устроили на него настоящую облаву, стоило только Машке намекнуть, что это зловредное насекомое дерзает причинить ей некоторый дискомфорт.
        В общем, Машка почувствовала себя настоящей женщиной, такой, какой ее представляли всевозможные романы про любовь, которые она периодически почитывала. Настоящая женщина, явленная в этих романах, восседала на золотом троне, подложив под попу три мягкие подушки, а вокруг нее суетились мужики, с превеликой радостью исполняющие все капризы богини. Наконец-то она обрела подобающее обращение, нашла тех самых настоящих мужчин, что будут плясать вокруг нее, обожая ее уже только за то, что она женщина, и не требуя от нее ничего. О Центе и Владике она уже благополучно забыла. Этот этап ее жизни остался в прошлом. Пусть уголовник из девяностых и программист из нулевых идут дальше без нее. Раз они не любили ее, не ценили, принуждали мыть посуду и делать прочие подобные гадости, пускай теперь не обижаются.
        - А нет ли чего-нибудь к кофе? - застенчиво спросила Машка, получив чашку с горячим напитком.
        Рыцари, едва не затоптав друг друга, бросились к повозке, дабы найти красавице конфет или пряников.

7
        - Я больше не могу! Больше не могу! Я сейчас упаду….
        Слова Владика не разошлись с делом. В самый разгар своей жалобной книги, которая вдруг хлынула из него, как поток воды сквозь прорванную стену плотины, он оступился, зацепившись ногой за подло торчащий из земли камень, и рухнул лицом вперед. Густая трава отчасти смягчила удар о грунт, и Владик отделался средним испугом да парочкой сочных гематом.
        - Вставай, ленивая скотина! - прогремел над ним голос Цента.
        Владик заплакал, уперся руками в землю и чуть приподнял корпус. Приподнял ровно на три жалких сантиметра, а затем гравитация вновь прижала его к поверхности планеты.
        - Я изнемог, - признался он, глотая горькие слезы.
        - Ты охренел! - поправил соратника Цент. - Тебя бить надо, ты в курсе? Просто брать и бить.
        Владик уже был согласен и на это. Он готов был получить порцию тумаков, хорошую такую, большую порцию, прямо-таки с горкой, лишь бы только не продолжать этого изматывающего марафона. Но беда заключалась в том, что побои не могли его спасти. Он знал - даже если Цент и отлупит его, это не отменит необходимости дальнейшего преследования похитителей Машки. Он в любом случае побежит дальше. Выбор был лишь в том, побежит он битым или нет.
        А ведь еще утром Владик был честно настроен на то, чтобы догнать злодеев, умыкнувших его возлюбленную, и разделаться с ними. То есть, разделку он оставлял Центу, тот был большим мастером кроваво-кишечных манипуляций с живыми существами, а для себя Владик припас иную роль. Пока Цент истязал бы злодеев, он бы подбежал к связанной Машке, несчастной, заплаканной, давно впавшей в отчаяние, и даровал бы ей свободу. Владик был убежден в том, что уж после этого-то героического поступка возлюбленная непременно обратила бы на него внимание. Хотя бы заметила, что он есть на свете. А там, глядишь, что-нибудь и срослось бы.
        Но преследование далось ему нелегко. Они шли по следу, а иногда бежали, и, казалось, этому не будет конца. Скорость передвижения определял Цент. Мог бежать - бежал, мог идти - шел. Как себя чувствует Владик, и в силах ли он выдерживать заданный темп, изверга из девяностых ничуть не волновало.
        До полудня Владик страдал молча. Жаловаться на жизнь в присутствии Цента было просто опасно. Тот терпеть не мог нытиков, и постоянно твердил, что настоящий мужик должен все держать в себе, а не ныть по каждому поводу. Что касается Владика, то он не видел ничего плохого в том, чтобы делиться с окружающими людьми своими горестями и печалями. Лично ему от этого всегда становилось легче. Процесс излияния души приносил ему успокоение, и даже утешение. Выговорившись, он чувствовал себя так, будто те проблемы, что всего час назад казались ему катастрофическими, потеряли свою остроту и глобальность. Это реально работало. Он жаловался, и ему становилось легче. Но потом в его жизни произошло два чудовищных события, притом Владик до сих пор не мог определиться, которое их них считать наихудшим: разразился зомби-апокалипсис, положивший конец привычному и родному миру, и он встретил Цента, свою божью кару. Прежде Владику казалось, что конец света все-таки хуже. Но постепенно его мнение стало меняться. Потому что конец света случился один раз, а Цент превращал его жизнь в ад каждый божий день. И продолжит
превращать дальше, пока смерть не разлучит их. Притом Владик чувствовал, что это будет его смерть. Ну не протянет он долго в таком ужасном мире, терзаемый извергом из девяностых, да еще и на луковой диете.
        Но Цент своей жестокой волей наложил мораторий на его жалобную книгу, пригрозив в случае цитирования в его присутствии данного литературного произведения наложить мораторий уже на самого Владика. И он мог. Сомневаться в словах терзателя не приходилось. Программист давно догадался, что Цент питает к нему сильные темные чувства, и буквально ждет подходящего повода, чтобы сделать с нелюбимым спутником что-нибудь страшное. А когда дело доходило до страшного, Цент являл виртуозность матерого инквизитора, помноженную на жестокость нацистского палача и возведенную в степень лютости дикаря, приносящего в жертву духам своего соседа по хижине, дабы спровоцировать удачную охоту или высокий урожай.
        И до полудня Владик честно терпел. Бежал, шел, отдавал последние силы, но терпел. Злодеями, похитившими Машку, даже не пахло. Те, вероятно, передвигались быстрее своих преследователей, ибо ехали верхом, а не шли на своих двоих. Владик с ужасом понял, что за сегодняшний день они могут и не нагнать похитителей. А завтра он, вероятно, даже не сумеет встать на измученные ноги. И тогда Цент получит прекрасный повод расправиться с ним. И страшной будет та расправа.
        После полудня жалобная книга начала прорываться наружу. Вначале тихо, чуть слышно, она постепенно обретала силу и крепость. В какой-то момент Владик понял, что он изливает из себя поток нытья во весь голос, и Цент прекрасно слышит это. А спустя секунду прилетело подтверждение - жестокий рэкетир остановился, повернулся к Владику, и осчастливил того сочной оплеухой.
        - Я не хочу слушать твое нытье! - прорычал он. - Не хочу!
        Владик уже хотел пожаловаться на то, что устал, но вовремя успел прикусить свой язык.
        - Я из тебя жалобную книгу выколочу! - грозился Цент, когда они вновь двинулись в путь. - Все двадцать восемь томов.
        Но внушение и физическое воздействие работали недолго. Через какое-то время Владик вновь начал ныть. И уже не прекращал это дело. Трижды Цент наказывал его, но это не помогало. Владик уже не мог молчать. Он чувствовал, что этот забег, перемежаемый спортивной ходьбой, неминуемо сведет его в могилу. И когда он упал, зацепившись ногой за камень, про себя он мысленно решил, что больше не встанет. Даже если Цент начнет заживо сдирать с него кожу, он не встанет.
        - Очкарик, мы уже близко! - произнес Цент, стоя над ним. - Я это чувствую. Скоро мы спасем Машку. Осталось немного.
        Сам изверг тоже изрядно вымотался, но держался на злости и жажде крови. Если бы речь шла о чем-то другом, даже о священной тушенке, он бы давно прекратил преследование. Но Машку надо было спасать любой ценой. Она ведь не чужой человек. Она часть братвы. Братва, правда, подобралась на любителя - глупая баба, нытик-программист. Но какая уж есть. Братва, это братва. Братва - святое.
        Владик лежал на земле, ясно осознавая, что это конец. Финал его жизни. На этом самом месте он и кончит свой путь. Либо его прибьет Цент, либо он помрет сам, от тотального истощения. Возможно, позавтракай он сегодня тушенкой и сухариками, у него было бы больше сил, но в пищу ему достался репчатый лук, отвратительный на вкус и низкокалорийный по своей сути.
        - Брось меня здесь, - прорыдал Владик. - Я не чувствую ног. Мне плохо.
        Цент секунду стоял над его изнемогшим телом, а затем на лице бывшего рэкетира отразилась железная решимость.
        - Не бросаю я своих! - произнес он сурово. - Не такой я человек. Машку не брошу, спасу любой ценой. И тебя, очкарик, тоже не брошу.
        Не успел Владик осознать смысл произнесенных Центом слов, как вдруг почувствовал, что тот схватил его за левую ногу. Ужас объял Владика. Что собирается сделать с ним изверг? Сломать конечность? Вырвать ее из тела? Впиться в нее зубами?
        Но он не угадал. Цент поступил довольно неожиданно - он потащил Владика за собой, держа того за ногу.
        Программист рыдал и плакал. Его тело и лицо бились о землю, жесткие стебли травы так и норовили выколоть глаза. В рот набилась пыль, и он хрипло закашлялся. А Цент тащил его вперед, тащил быстро, сопровождая данный процесс резкими рывками, отзывающимися болью во всем теле программиста.
        - Не брошу! - рычал Цент. - Не дождешься!
        Владик понял, что именно задумал жестокий спутник. Из всех возможных пыток он выбрал наиболее мучительную, и теперь медленно загонял программиста в могилу.
        - Я смогу идти! - закричал Владик. - Я пойду! Отпусти меня.
        Но напрасно он взывал к вошедшему во вкус садисту. Цент протащил его по земле метров триста, и лишь в тот момент, когда Владик уже прощался с белым светом, выпустил его ногу. Программист тут же поднялся с земли, всем своим видом демонстрируя готовность к дальним странствиям.
        - Отдохнул? - спросил у него Цент. Он хрипло дышал, и было видно, что волочение Владика далось ему нелегко.
        - Да, да, я отдохнул, - быстро ответил Владик.
        - Ну, значит теперь моя очередь.
        Не успел Владик опомниться, как Цент залез на него верхом. Когда эти семь пудов костей, мышц и наглости навалились на его хилое тельце, Владик едва не сложился как карточный домик. Он услышал мерзкий скрежет, и понял, что это его позвонки врезались один в другой. Снизу тоже что-то поскрипывало - это коленные хрящи медленно расплющивались в лепешку.
        - Пошел! - приказал Цент, и, ухватив Владика за ухо, резко крутанул его, заставив ездового человека взвыть от боли. Рыдая, Владик послушно засеменил вперед.
        Скакун пал через двадцать метров, но отлежаться ему не позволили. Цент пинками поднял страдальца на ноги, и погнал того перед собой, непрерывно изрыгая чудовищные угрозы, от которых у Владика в жилах стыла кровь.
        - Шевелись! - рычал за его спиной Цент. - Вот спасем Машку, тогда и отдохнем. Отоспимся. Отъедимся. Я тушенкой да сухарями, ты лучком да колодезной водицей.
        Одинокого всадника далеко впереди они заметили по чистой случайности - Цент оторвал взгляд от следов похитителей, и посмотрел в сторону горизонта. Там-то он и увидел одинокую фигуру. Ему показалось, что всадник движется в их сторону, хотя на такой дистанции это трудно было определить наверняка. И все же, дабы не рисковать, он схватил предсмертного Владика за шкирку и затащил его в густые заросли кустарника. Там-то они и затаились, выжидая.
        Цент не сомневался, что всадник является одним из похитителей Машки. Но вот что вынудило его вернуться обратно по собственным же следам? Злодеи подозревали, что за ними будет погоня? Тогда почему послали только одного, а не явились всем составом?
        По большому счету это не имело принципиального значения. Всадник один, и это хорошо. Значит, одним злодеем будет меньше.
        Цент снял с плеча дробовик, и приготовился к бою. Рядом с ним на земле лежал Владик, и имел такой вид, что к нему хотелось вызвать священника для осуществления финальной исповеди. Рассчитывать на программиста в грядущем бою не стоило, но к этому Цент уже привык. В конце концов, разве не рассчитывал он всегда только на себя?
        А Мишка Гуд продолжал двигаться навстречу своей гибели. Пообещав Машке курочку на ужин, он был тверд в решимости исполнить данную красавице клятву.
        Незадолго до того, как остановиться на ночлег, они миновали дорогу, явно ведущую в какую-то деревушку. И именно там Мишка Гуд планировал найти и подстрелить для Машки самую большую и жирную курицу. Наличие в деревне мертвецов Мишку не пугало. Пока он верхом, чудовищам за ним не угнаться, а бросаться в самую гущу зомби он и не собирается. Выследит курочку, бесшумно подстрелит ее из своего лука, заберет добычу и вернется в лагерь.
        Он представлял себе, как обрадуется Машка, получив на ужин свежее мясо, и как, в порыве благодарности, дарует ему поцелуй, или, может быть, не только поцелуй. В своих эротических грезах он зашел довольно далеко, нафантазировав себе такого, что трение мужского начала о седло едва не довело его до оргазма. Весь охваченный сексуальными грезами, он совсем утратил бдительность, и, конечно же, не увидел, как из зарослей кустарника, мимо которых он проезжал, высунулось черное дуло ружья.
        Но выстрела не последовало. Мишка Гуд благополучно проехал мимо, когда огромный бородатый человек, зловеще горбясь, бесшумно выскользнул из кустов. Он стремительно настиг всадника, чья лошадь шла ленивым шагом, вцепился руками в широкий кожаный ремень, которым был опоясан Мишка Гуд, и рывком выдернул его из седла.
        Всадник грохнулся на землю, едва не переломав себе все кости. Не успел он опомниться, как по его телу пошли гулять чужие ноги, обутые в крепкие и ужасно твердые сапоги. Мишка распахнул рот, чтобы закричать - он надеялся, что его товарищи сумеют услышать его. Но тут нога коварно напавшего на него злодея врезалась ему в живот, и весь воздух со свистом вышел из Мишкиных легких. В отчаянной попытке спасти свою жизнь, он потянулся к ножу, который висел у него на поясе, но коснуться рукоятки не успел - нога злодея ударила его в голову и вышибла сознание из тела.
        Цент стоял над поверженным врагом, злой, потный, раскрасневшийся, но весьма довольный. Он поднял взгляд, и посмотрел на лошадь супостата. Животное оказалось смирным, и когда всадник стремительно покинул его спину, оно покорно остановилось и стало ждать, что же последует дальше.
        На зверском лице Цента расплылась кровожадная улыбка. Он наклонился, и взял нож, которым так и не успел воспользоваться поверженный им злодей. Нож оказался хороший - с длинным клинком, широким и очень толстым. Держа его в руке, Цент осторожно приблизился к лошади.
        - Не бойся, - обманчиво ласковым тоном поманил он животное к себе. - Дядюшка Цент тебя не обидит. Дядюшка Цент припас для тебя сахарок.
        Лошадка оказалась непростительно доверчивой. Она потянулась к незнакомому человеку, своим поведением опровергая распространенное заблуждение о высоком интеллекте лошадиного племени, и тогда Цент резким движением всадил нож в ее горло. А затем, рванув оружие на себя, рассек его поперек. Клинок был острый, как бритва, и резал плоть с поразительной и приятной легкостью.
        Лошадь захрипела, встала на дыбы. Из огромной раны хлестала пузырящаяся кровь. Цент отбежал от животного, дабы не огрести копытом по лбу, и с безопасного расстояния наблюдал за тем, как то медленно теряет кровь, а вместе с ней и жизненные силы. В какой-то момент передние ноги лошади подломились, и она тяжело рухнула на колени. Попыталась заржать, но из пасти вырывался жуткий хрип, а вместе с ним выплескивались потоки крови. Затем животное завалилось на бок, агонизировало какое-то время, судорожно дергая ногами, а потом навеки затихло.
        Владика, который наблюдал за зверствами Цента из кустов, обильно вырвало. Он еще как-то мог оправдать истязание Машкиных похитителей, но не мог взять в толк, зачем изверг из девяностых убил ни в чем не повинное животное. У него нашлось лишь одно объяснение - Центу просто нравилось творить злодейства. Нравилось, и все тут. И неважно, кто становился объектом истязания, человек ли, животное, растение. Все они, в конечном итоге, горько жалели о том, что судьба свела их с двуногим чудовищем из эпохи первичного накопления капитала.

8
        Прежде Виталик и подумать не мог, что его лучший друг Костик, его, фактически, брат, тот, ради кого он готов был войти в огонь, воду или любую иную стихию, на деле является такой феноменальной гнидой.
        Костик, надо отдать ему должное, очень долго и успешно скрывал свою истинную суть. Мастерски прикидывался хорошим парнем, надежным другом, и до сегодняшнего вечера Виталик ни о чем таком не подозревал. Но вот страшная правда открылась ему. Костик ему никакой не друг. Костик, это подлый враг, что сумел хитростью и коварством втереться к нему в доверие.
        Себя настоящего Костик проявил в тот момент, когда начал самым возмутительным образом подкатывать к Машке. Начал делать это, хотя прекрасно знал, что его лучший друг Виталик влюбился в эту девушку. Виталик сам сказал ему об этом. Но Костику было наплевать. Он так и вился вокруг Машки, подносил ей кофе и конфеты, колол для нее орехи, отгонял от нее комариков. Он делал это так самозабвенно, что Виталик буквально не мог протиснуться к телу новой возлюбленной. Стоило только попытаться, и он тут же упирался в спину бывшего друга и нынешнего врага.
        Но подлый Костик не ограничивался одним лишь прислуживанием. Он изо всех сил старался понравиться Машке: развлекал ее беседами, смешил шутками. Беседы, по мнению Виталика, были глупые, а шутки, все до одной, непроходимо тупые. Он бы мог и говорить интереснее, и шутить тоньше. Ему вдвойне было обидно из-за того, что его новая любовь всей жизни с интересом слушала Костика и громко смеялась над его бездарными шуточками.
        Остальные члены их отряда так же пытались ухаживать за девушкой, но Костик в этом деле превзошел их всех, вместе взятых. Виталику, которого уже трясло от ревности, казалось, что бывший друг делает это нарочно, ему назло. А потом он получил тому неоспоримое доказательство. Он немного отошел в сторону, но все же краем уха услышал, как Машка что-то спросила о нем у Костика. И Костик, успешно притворявшийся его другом, а на деле оказавшийся куском фекальной субстанции, весьма пренебрежительно отозвался о Виталике. Что именно ляпнул этот мерзавец, Виталик не расслышал, но судя по тому, как громко и весело засмеялась Машка, что-то весьма остроумное и обидное.
        Кулаки Виталика крепко сжались, и он понял - им с другом Костиком тесно в этом мире. Лишь один из них останется в живых и получит в качестве приза красавицу Машку. А второй навеки ляжет в сырую землю, где ему и место, потому что Виталик ничуть не сомневался, что победа в поединке останется за ним. Костик, конечно, был хорош в бою, но Виталик точно знал, что он лучше. Они много раз сходились в тренировочных поединках, и победа в них доставалась поочередно то одному, то другому, но все же больше выигранных боев было на совести Виталика. И он не сомневался, что сумеет победить в настоящей схватке, в схватке насмерть. Потому что он буквально мечтал зарубить бывшего друга Костика, рассечь его подлую тушку надвое.
        И затягивать с этим делом Виталик не планировал. Они решат все либо сегодня, либо, самое позднее - завтра. Сегодня, пожалуй, уже поздно, да и день выдался утомительным. А вот завтра с утра, свежие и отдохнувшие, они сойдутся на мечах, и когда их поединок завершится, лишь один из них останется на ногах, а второй будет лежать в луже собственной крови, и больше никогда не сможет подкатить свои бессовестные мохнатые шары к чужим возлюбленным.
        В этот момент Костик исторг из себя очередную тупую шутку, и Машка, выслушав ее, громко рассмеялась. Виталик содрогнулся, испытывая к заклятому врагу Костику настолько мощную ненависть, что даже живот прихватило. Этого негодяя следовало вызвать на поединок сегодня же, чтобы завтра он не сумел отвертеться, соврав, что не готов, и все такое. Но делать это при Машке Виталик не хотел. Той незачем знать об этом. Нужно было отозвать Костика в сторонку, и там уже переговорить с ним без посторонних ушей.
        Виталик уже приготовился сделать это, но тут Ратибор, глянув на небо, заметил:
        - Что-то Мишки долго нет.
        Виталик и думать забыл о том, что Мишка Гуд отправился на охоту, притом в это раз, вопреки обыкновению, поехал один. Ему было не до него. У него имелась куда более важная проблема. Он должен был сделать два очень важных дела - избавиться от новоприобретенного заклятого врага и завоевать сердце новоприобретенной возлюбленной.
        - Как бы с ним чего ни случилось, - добавил Ратибор.
        Виталик понял, к чему клонит их вождь. Кому-то следовало поехать и выяснить, где запропастился Мишка Гуд. С тем, скорее всего, все было нормально, просто задержался на охоте, но мало ли. И в любой другой день Виталик охотно отправился бы на поиски друга и соратника. Но только не сегодня. Сегодня он просто не мог оставить возлюбленную Машку на растерзание подлому совратителю. Костику.
        - Мы сгоняем, - вызвался Паша. - Женька, сгоняем же?
        - Сгоняем, - отозвался его друг.
        Они еще не успели снять свои тяжелые латы, так и ходили в них. Виталик подозревал, что парни просто красуются перед Машкой своими доспехами, пытаясь, тем самым, произвести на девушку впечатление. Вот же мерзавцы! Сначала Костик, теперь эти двое. Виталик и подумать не мог, что его соратники, которых он прежде считал лучшими людьми на свете и самыми преданными друзьями, какие только могут быть, все до одного двуличные гады, только и ждавшие удобного случая, чтобы ударить ему в спину.
        Паша и Женя взяли свои огромные мечи, влезли в седла и направили своих коней в ту сторону, в которую отбыл Мишка Гуд. Едва они скрылись из виду, как Виталик тут же забыл о них. С этими ловеласами он разберется позже. А сейчас надлежало решить куда более важную проблему. Растолковать кое-что бессовестному совратителю Костику.
        - Можно тебя на два слова, - сухо обратился он к бывшему другу. Тот как раз травил Машке какой-то очередной тупой анекдот, и Виталика скрутило от ревности, когда он увидел, как внимательно слушает этого болвана его возлюбленная.
        - Что, прямо сейчас? - спросил Костик, недовольный тем, что его прервали на самом интересном месте.
        - Да, - подтвердил Виталик. - Сейчас.
        Костик нехотя поднялся на ноги, сообщил Машке, что он вернется через минуту, и порадует ее еще дюжиной отменных анекдотов, и побрел за Виталиком. Его место возле тела красавицы занял Артур, принесший Машке ценный дар - пакетик изюма.
        - Ну, в чем дело? - нетерпеливо спросил Костик, когда они зашли за телегу, чтобы скрыться с чужих глаз. Выглядел он крайне недовольным. Ему явно не нравилось, что пришлось оставить Машку на растерзание конкурентам.
        - Хотел поговорить, - холодно произнес Виталик, глядя бывшему другу прямо в глаза. И взгляд у него, в этот момент, был очень недобрый.
        - О чем?
        - О Маше.
        - А что с ней?
        У Виталика от злости заскрипели зубы. Этот бывший друг еще имел наглость валять дурака, делая вид, что ничего не понимает. Но Виталик-то знал - все он понимает, все, и очень даже хорошо.
        Повторно объяснять этому типу, что девушка ему нравится, и он не хочет делить ее ни с кем, Виталик не собирался. В конце концов, Костик не маленький ребенок, до которого, в силу малолетства и тупости, редко доходит с первого раза. Он взрослый мужик, и все он прекрасно понимает. Виталик видел это по глазам бывшего друга. А еще ему показалось, что он видит в них насмешку. Этот гад просто смеялся над ним, издевательски смеялся, откровенно наслаждаясь его страданиями.
        - Слушай, ты, - строго произнес Виталик, - я повторять не буду. Маша моя. Понял?
        Губы Костика скривились, изобразив презрительную усмешку.
        - Так уж она и твоя? - спросил он весело, но за этой веселостью крылась злость, и Виталик очень хорошо ее расслышал. - А где это написано, что она твоя?
        - Пока нигде, - с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься на бывшего друга с кулаками, ответил Виталик. - Но скоро будет написано. На твоих кишках. Я это напишу своим мечом, и очень крупными буквами, чтобы любой кретин смог прочесть.
        Ухмылка сползла с физиономии Костика, и теперь на ней проступало только одной чувство - ненависть.
        - Я ведь тоже писать умею, - процедил он сквозь зубы.
        - Думаю, пришла пора выяснить, кто из нас лучший писарь, - сказал Виталик.
        - В любое время к твоим услугам, - ответил Костик. Его уже трясло от ненависти, как и Виталика.
        - В таком случае, предлагаю сделать это завтра, на рассвете. Устраивает?
        - Полностью. Значит, завтра на рассвете.
        - Да. Завтра на рассвете.
        Они стояли еще какое-то время, сверля друг друга глазами. Говорить больше было не о чем. Затем Костик развернулся, и пошел обратно к Машке. Виталик проводил бывшего друга злобным взглядом, а сам подумал, что скорее бы наступило утро. Ему буквально не терпелось вспороть брюхо подлому разлучнику.

9
        Паша и Женя, спешившись, стояли перед телом убитой лошади. Кто-то зверски перерезал животному горло, и оно умерло в страшных муках, захлебываясь собственной кровью. На черном боку несчастной скотины чья-то рука, вероятно, рука безжалостного убийцы, вырезала стрелку, указывающую направление.
        - Это сделали не зомби, - сухо произнес Паша.
        - Нет, - ответил Женя, с трудом сдерживая слезы. Он очень любил лошадей, и вид жестоко убиенного животного едва не поверг его в истерику. Каким же монстром нужно быть, чтобы расправиться с безобидной лошадкой таким чудовищным образом? И, главное - зачем? Напрашивался один единственный вывод - это было сделано ради удовольствия. Тут поработал какой-то больной на всю голову маньяк, истязатель и живодер. Он и убил бедную лошадь. И Мишка Гуд, их старый друг и верный соратник, в данный момент находился в лапах этого безумного истязателя.
        То, что убийство лошади совершили не мертвецы, и Паше и Жене было очевидно. Те вообще не проявляли гастрономического интереса к лошадям. Да и холодным оружием не пользовались, если уж на то пошло. А лошадь была убита ножом, и им же на ее боку вырезали указательную стрелку. Вырезали, разумеется, не просто так. Стрелка предназначалась для них. Убийца хотел, чтобы они последовали за ним. Куда? Вероятнее всего, в ловушку. Это было очевидно. А еще им было очевидно кое-что другое. Если они промедлят, если решат потратить время на то, чтобы вернуться в лагерь и позвать с собой остальных, Мишка Гуд может не дожить до их прихода. Придется выручать соратника вдвоем.
        К этому выводу они пришли не сговариваясь. Да, нужно немедленно отправляться в погоню. Звать весь отряд долго, слишком долго. И потом, была еще одна причина, побудившая их пуститься в погоню без участия всего коллектива. Этой причиной была Машка. Очень уж хотелось парням выставить себя героями в глазах красавицы. Героями, что отважно пустились в погоню за злодеями, победили их, и спасли Мишку от верной смерти. Это деяние сразу добавит им очков в борьбе за сердце прекрасной девы.
        Туда, куда указывала стрелка на боку несчастной лошади, вела плохая, заросшая бурьяном, дорога. Фактически, то была даже не дорога, а просто колея, которой не пользовались уже многие годы. Едва выехав на эту дорогу, Паша и Женя увидели торчащую из высокой травы стрелу, которая привлекла к себе внимание своим ярко-красным оперением. Оба парня ни на секунду не усомнились в том, что эту стрелу здесь оставили нарочно. Оставили для того, чтобы они увидели ее.
        Метров через двести ими была обнаружена вторая стрела. К тому времени на мир уже опустились сумерки, но зоркий Женя сумел разглядеть ее. Стрела была воткнута наконечником в землю, и на ее древке они обнаружили следы свежей крови.
        Паша поглядел на темнеющее небо, смекнул, что скоро настанет ночь, и страх пополз в его душу. Ему, конечно, хотелось предстать героем в Машкиных глазах, но только не посмертно. Было очевидно, что злодеи, похитившие Мишку, нарочно заманивают их куда-то. И там, впереди, ловушка. Врагов едва ли слишком много, иначе они напали бы на весь их отряд, но даже небольшой численный перевес может сыграть решающую роль. Да и доспехи могут защитить далеко не от всего. Едва ли они остановят пулю.
        - Жень, может, повернем? - осторожно предложил Паша.
        - А как же Мишка? - спросил его друг. - Ты ведь понимаешь, что он не протянет долго в лапах у этих нелюдей. Если они сделали такое с лошадью, представь, что сделают с ним.
        Паша понял, что ведет себя малодушно. Мало что ли мертвецов они порубили своими мечами? Да и с живыми противниками сталкиваться доводилось. И тем не помогло ни огнестрельное оружие, ни численный перевес.
        - Ты прав, - согласился он с соратником. - Едем. Мы должны спасти Мишку.
        К тому моменту, как они заметили впереди крыши каких-то строений, уже почти наступила ночь. За время пути они подобрали еще три стрелы. Возможно, тех было больше, но заметили они только три штуки. Эти стрелы вели их, как нить Ариадны, но не к выходу из лабиринта, а прямо в логово чудовища. Там, впереди, была то ли деревня, то ли какой-то животноводческий комплекс, давно заброшенный и пришедший в упадок. И оба друга интуитивно почувствовали, что злодеи, похитившие Мишку, поджидают их там.
        На подъезде к строениям они спешились. Вопреки расхожему заблуждению, человек в тяжелых латах мог не только самостоятельно сесть на лошадь или поднятья с земли, но и вполне успешно передвигаться пешком, бегом, а так же совершать всевозможные маневры. Конечно, атаковать верхом было бы удобнее, но только не в ночной темноте. Еще не хватало, чтобы лошади переломали себе ноги, а всадники, вылетев из седел, все кости.
        Лошадей они привязали к дереву, что росло возле колеи, а сами, обнажив мечи, медленно двинулись вперед, навстречу неизвестности. По мере приближения к строениям, они видели, что это жилые дома, но настолько древние и ветхие, что люди, вероятно, покинули их десятилетия назад. У одного строения крыша обвалилась, у второго она еще была цела, и друзья с удивлением выяснили, что крыта она потемневшей от времени и непогоды соломой. Они, конечно, слышали о таком, но оба полагали, что данный кровельный материал остался где-то в далеком прошлом.
        Хижины выглядели зловещими руинами без дверей и окон. Затруднительно было сказать, как велика брошенная деревня. Вся она густо заросла зеленью, которая лет через двадцать неминуемо превратится в дремучий лес, навсегда поглотив остатки человеческого жилья. Уже сейчас кое-где молодые побеги вставали настоящей непроходимой стеной, скрывая за собой целые подворья. В некоторых местах уцелели участки плетеного забора и хозяйственные постройки в виде ветхих покосившихся сараев, в стенах которых зияли огромные дыры. И над всем этим стояла звенящая неестественная тишина, будто сама природа затаилась, предчувствуя нечто недоброе. Что-то было здесь, в этом жутком месте. Что-то таилось среди руин. Паша и Женя кожей чувствовали на себе пристальный взгляд чьих-то злобных глаз. То были не глаза человека, но какого-то монстра. У более впечатлительного Жени даже прихватило живот - так сильно было ощущение этого зловещего взгляда.
        Они медленно шли мимо полуразвалившихся хижин по заросшей травой дороге. Каждый из них контролировал свою сторону улицы, внимательно следя и прислушиваясь - не мелькнет ли среди развалин черный силуэт, не хрустнет ли ветка под чьей-нибудь недоброй ногой. Ощущение чужого присутствия усиливалось с каждым шагом. Им казалось, что они вступили в логово монстра, в пещеру ужасного дракона, что обитал в этом месте тысячу лет, и пропитал его своими злобой и яростью. Монстр был здесь, они знали это. И он следил за ними, выжидая удобный момент для атаки.
        Зайдя глубоко в деревню, и невольно поддавшись страху, что внушало им это мертвое, давно оставленное людьми, место, Паша и Женя поняли, что погорячились с героизмом. Друга Мишку им было, конечно, жалко, они хотели бы его спасти, но кого они смогут найти здесь, в страшной брошенной деревне, окутанной зловещей ночной тьмой? Что они отыщут здесь, кроме крупных неприятностей?
        - Знаешь что, - прошептал Паша, обращаясь к другу, - надо бы нам уходить.
        И в этот раз Женя не стал ему возражать. Вся решимость настичь и покарать злодеев, дабы вернуться в лагерь героями и со спасенным Мишкой, из него выветрилась.
        - Да, уходим, - согласился он. - Вернемся в лагерь, расскажем все, и тогда уже….
        Договорить он не успел, поскольку могильную тишину ночи внезапно нарушил громкий крик. То был крик боли и отчаяния, не содержащий в себе никаких разумных слов. Просто звук, вырвавшийся изо рта несчастного, подвергнувшегося адским истязаниям.
        Паша и Женя узнали этот голос. Он принадлежал Мишке.
        Не сговариваясь, они бросились вперед по дороге, громыхая латами. Мишка кричал где-то неподалеку. Он был совсем рядом. И, судя по крику, подвергался чудовищным мучениям. Возможно, похитители заняты пыткой, и не ждут их появления. А если и ожидают, пускай пеняют на себя.
        Крик повторился. Паша и Женя поняли, что он звучит из большого дома с гостеприимно распахнутой дверью и окнами, грубо заколоченными досками. Внутри дома было темно, но у Паши имелся при себе крошечный фонарик. Его света хватит, чтобы рассеять царящий в хижине мрак.
        Они стремительно ворвались в избу, держа мечи перед собой. Паша быстро включил фонарик, и провел лучом света по голым стенам сруба. А Женя в это время понял, что чувствует какой-то сильный резкий запах. Вроде бы как знакомый запах, но он все никак не мог вспомнить, что это.
        - Смотри! - вскрикнул Паша, чем привлек внимание друга.
        В свете крошечного фонарика они увидели жуткую картину, словно явившуюся в реальный мир из какого-то мрачного ужастика, из той серии, где главные герои не доживают до финала, становясь жертвами монстров или маньяков.
        Мишка Гуд был привязан за руки и за ноги к большому старому столу. Его кожаные штаны были не просто сняты, а разорваны в клочья некой неведомой силой. Но неведомая зловещая сила на этом не успокоилась. Потому что из заднего прохода Мишки торчал наполовину засунутый внутрь его же любимый лук. Страдалец еще был жив, об этом свидетельствовали его круглые от боли и ужаса глаза, но огромный кляп во рту мешал ему кричать. А кричать Мишке явно хотелось. Потому что помещение лука в зад стало финалом долгих и мучительных истязаний, которые он вытерпел. Об этом свидетельствовали многочисленные гематомы, порезы и ушибы, а так же многократно сломанный нос, который потерял всякую форму, превратившись в большой набухший прыщ посреди посиневшего от побоев лица.
        Паша и Женя бросились к несчастному другу, отложили мечи, стащили с рук латные перчатки, и стали торопливо извлекать кляп из его рта. Сделать это оказалось непросто. Неведомые злодеи постарались, и затолкали в Мишкин рот всю его рубаху целиком.
        - Сейчас, друг, - умолял мученика Паша. - Потерпи. Мы тебя освободим. Все будет хорошо.
        Но в Мишкиных глазах он прочел железную уверенность в том, что хорошо ему уже не будет. Никогда.
        - Вот уроды! - чуть не плача, причитал Женя. - Я их найду. Клянусь! Я им кишки выпущу, и заставлю их сожрать.
        Наконец, совместными усилиями, они вытащили кляп из Мишкиного рта. Едва тот обрел право голоса, как тут же разразился долгим и громким криком. То был крик боли и отчаяния. И друзья не осуждали своего соратника. Судя по всему, тот прошел через немыслимый кошмар.
        - Миша, кто это сделал? - начал выспрашивать Женя. - Миша, брат, ответь нам - кто сделал это с тобой?
        Но Мишка не мог сказать ничего членораздельного. Он пытался, но отдельные слова не связывались в предложения. Паша расслышал только «лук», «зад» и «больно».
        - Мы заберем тебя отсюда, - сказал ему Женя, мечом пытаясь перерезать веревки, что фиксировали Мишкино тело на столе. - Мы тебя на ноги поставим. Ты, главное, не сдавайся.
        В этот момент до того безумный от боли и ужаса взгляд Мишки обрел временную ясность, он уставился на своих друзей, и громко выпалил:
        - Бегите, глупцы!
        А вслед за этим входная дверь в избу с грохотом захлопнулась. И Паша с Женей расслышали, как снаружи ее подпирают чем-то тяжелым.
        Мишка кричал все громче, судорожно дергаясь на столе. Торчащий из его зада лук задорно раскачивался из стороны в сторону. Кажется, несчастный страдалец что-то знал. Это знание жуткой болью светилось в его очах. Он знал о том, что за кошмарный монстр обитает здесь. Паша, заглянув в глаза истерзанному другу, невольно содрогнулся. Нет, здесь орудовал не человек. Обычный человек не мог повергать в такой ужас. Тут обитало нечто. Нечто, выползшее на свет божий из темных глубин, где властвует вечный мрак и хлад замогильный. И это нечто было голодно. Оно явилось в мир, чтобы питаться чужими страданиями.
        Паша и Женя бросились к двери, и попытались открыть ее. Безрезультатно. Они стали толкать ее плечами, лягать ногами, но та даже не шелохнулась. Судя по всему, снаружи ее подперли чем-то большим и тяжелым, возможно - бревном.
        - Что будем делать? - закричал Женя, и Паша понял, что его друг балансирует на краю паники. Ему и самому было дико страшно. Они угодили в ловушку чудовища, и одному богу было известно, как собирался поступить с ними кровожадный монстр.
        Паша попытался взять себя в руки и с трудом возвратил себе здравомыслие. Дверь им, похоже, не сломать, но, возможно, удаться пробиться сквозь окна. Те были заколочены толстыми досками, но разве они не сумеют выбить их? Или разрубить мечами?
        - Окно! - крикнул Паша, тряся истеричного друга за плечи. - Женя, окно! Бери меч, мы сломаем доски.
        Они бросились к своему оружию, повернулись к окну, и обомлели от ужаса. Потому что снаружи был огонь. Паше почудилось, что сквозь щели между досками он видит морду дракона, ощетинившуюся рогами и покрытую темной чешуей. Огонь вырывался из его оскаленной пасти, сквозь ряд острых зубов, а прищуренные глаза, полные нечеловеческой злобы, смотрели на двух рыцарей. Затем огонь полез внутрь, и Паша понял - это факел. Кто-то снаружи пропихивал горящий факел в избу.
        Женя в этот момент тоже кое-что понял. Понял, запах чего почувствовал, когда они вошли сюда. Это был запах керосина.
        Факел упал на покрытый мусором пол, и огонь тут же вспыхнул с невероятной силой, начав стремительно расползаться по всей избе, взбираться на бревенчатые стены, вскидывая языки, лизал солому кровли. Как оказалось, вся изба изнутри была залита керосином. Кто-то очень постарался, превращая заброшенное жилище в крематорий.
        Паша и Женя быстро отступили к столу, на котором корчился и кричал Мишка Гуд. Огонь стремительно набрал силу, и наступал на них стеной жара и смерти. Языки пламени скользили по стенам, удушливый дым стремительно заполнял избу. Ребята бросились к окну в противоположной от входа стене, стали колотить кулаками по толстым доскам, но гвозди держали крепко и не поддавались. А огонь уже подступил к ним вплотную. Он перекинулся на стол с привязанным к нему Мишкой, и тот в один миг превратился в живой факел. Его крик перешел в какой-то жуткий монотонный вой, которому вторил жадный рев набравшего силу пламени.
        Паша и Женя продолжали колотить сбитыми в кровь кулаками по доскам в окне, когда огонь охватил их, нырнул под доспехи, и впился в кожу своими смертоносными языками. Их хоровой крик разнесся по мертвой округе, ненадолго потревожив тишину брошенной деревни. Разнесся, отзвучал, и довольно быстро смолк. Смолк навеки.
        Изба полностью скрылась в вихре бушующего пламени, а дым, валящий густым столбом, казался темной колеблющейся колонной, подпирающей усыпанный звездами небесный свод. Два человека стояли перед гигантским костром, и, щурясь от накатывающего волнами жара, смотрели на огонь.
        - Хорошо горит, - заметил Цент, сунув в рот сигарету. Он подобрал горящую палку, которая вылетела из костра и упала ему под ноги, и прикурил от нее.
        Рядом с ним трясся бледный Владик. Зверская расправа над тремя людьми повергла его в шок. Даже с учетом того, что эти трое являлись похитителями Машки, которые, возможно, успели сделать с его возлюбленной всякие нехорошие вещи, они не заслуживали подобной смерти. Ее никто не заслуживал. Даже самого злобного злодея, которого нет никакой возможности терпеть на этом свете, можно умертвить быстро и гуманно, не превращая казнь в сатанинское жертвоприношение. Но Цент, похоже, был на этот счет иного мнения.
        - Запеканка в стиле девяностых, - сказал он, выпуская изо рта клуб табачного дыма. - Что ж, начало зверской мести неплохое. Даст бог, и продолжение не разочарует.
        Владик вздрогнул, представив себе, сколькие несчастные еще расстанутся с жизнями на его глазах. Расстанутся страшно, болезненно, с дикими криками.
        И с этим непосильным грузом ужасов, свидетелем которым он непременно станет, ему теперь придется как-то жить.

10
        Сложившись пополам, юный Петя, бледный и потный, мощным фонтаном извергал из себя недавно съеденный завтрак. Завтрак пошел наружу коротким путем, через рот. Он решил срезать маршрут, когда глаза Пети увидели то, что осталось от троих его друзей. А осталось от них немного. От бедняги Мишки только кости, обугленные черные кости, да и тех не слишком много. Пламя было такой силы и продолжительности, что почти уничтожило тело полностью.
        От Паши и Жени сохранилась кучка черного металла - то, во что превратились их некогда сверкающие на солнце латы. Только благодаря латам и удалось понять, что эти останки принадлежат их друзьям, а не каким-то левым людям.
        - Какие же нелюди могли сделать такое? - простонал Артур. Он едва держался на ногах, но, в отличие от юного Пети, его желудок оказался чуть крепче, и он не извергал из себя рвоту.
        - Нелюди, - согласился Ратибор.
        Вождь был мрачнее ночи. Он глядел на пепелище, на черное от копоти железо, некогда бывшее доспехами, и трухлявые головешки - то, во что превратились тела их соратников, и на его вечно невозмутимом лице проступило выражение страха. Тот, кто сделал это, не был человеком. Возможно, он выглядел, как человек, ходил на двух ногах и разговаривал ртом, но это ничего не значило. За человеческой внешностью скрывался ужасный монстр.
        - Что мы будем делать? - спросил Артур.
        На языке Ратибора вертелся ответ - мстить! Выследить и уничтожить тех злодеев, что так зверски расправились с Мишкой, Пашей и Женей. Поубивать их, как бешеных собак, ибо они такие и есть.
        Но одновременно с желанием мести в душе Ратибора противными волнами распространялся какой-то суеверный ужас. Интуиция подсказывала ему, что в этот раз они столкнулись с чем-то, что не смогут ни убить, ни пленить. От этого чего-то можно было только убегать без оглядки.
        Столб дыма, поднимающийся к небу, они заметили еще ночью из своего лагеря, но не решились отправиться к его источнику в темноте. Ни Мишка Гуд, ни Паша с Женей, что отправились на его поиски, так и не вернулись в лагерь до утра. И Ратибор уже тогда почувствовал, что с соратниками произошло нечто ужасное.
        Едва рассвело, как он приказал своей дружине собираться. Следовало выяснить, что произошло с их друзьями. Тем, возможно, требовалась помощь. Они даже могли быть ранены, потому и не смогли добраться до лагеря прошлым вечером.
        Но не все рыцари пожелали отправляться на поиски. Виталик и Костик, которые непрерывно метали друг на друга полные лютости взгляды, заявили, что не могут оставить Машку одну.
        - У нее ведь ножка болит, - заметил Костик. - Как мы можем бросить здесь бедняжку? А если поблизости окажутся мертвецы?
        Машка одарила заботливого ухажера благодарным взглядом.
        - Вот именно, - поддакнул Виталик, с ненавистью косясь на бывшего друга. - Если на лагерь нападут зомби, кто-то должен будет защитить от них Машу. Поэтому, я должен остаться.
        Машка и для него не поскупилась выделить благодарственный взгляд.
        Ратибор явно придерживался иного мнения. Он не хотел дробить силы, и предпочел бы ехать всем личным составом. Ведь еще неизвестно, что случилось с их соратниками. Вдруг они в плену? В этом случае наверняка придется драться. Но и бросать Машку одну было нельзя. Та выглядела такой беспомощной, такой слабой. Всем своим видом она говорила: разве вы не видите, что я нуждаюсь в непрерывной защите и заботе? Да одна я не сумею отбиться даже от комарика, вздумай он совершить покушение на мою кровушку. Нет-нет, вы уж меня не бросайте, одна я сразу здесь погибну.
        И Ратибор сдался. Взял с собой Артура и Петю, и направился обратно по их же следам. Чрез какое-то время они нашли зверски убитую лошадь с вырезанным на ее боку указателем, а потом, по разбросанным на дороге стрелам, добрались до старой, давно брошенной людьми, деревни. Там увидели огромное пепелище на месте бревенчатой избы, немного покопались в еще теплых углях, и были повергнуты в ужас чудовищными находками. Их соратники нашлись. Мертвыми. Точнее - зверски убитыми. Кто-то запер их в избе и сжег заживо.
        - Так что будем делать, Ратибор? - повторил свой вопрос Артур.
        Вождь медленно повернулся к соратнику, и тихо выговорил:
        - Надо уходить отсюда.
        - А наши друзья? - вскрикнул Артур.
        - Они мертвы.
        - Зато их убийцы живы!
        - И мы должны их пока… ка….
        Юный Петя не успел окончить фразы - его вновь начало обильно рвать.
        - Вот именно, - согласился с ним Артур. - Должны.
        Ратибор вплотную подступил к соратнику, положил ладонь на его плечо, и негромко заговорил:
        - Послушай, мы даже не знаем, с кем имеем дело.
        Он сказал « с кем», а хотел сказать «с чем», поскольку не был уверен, что учиненное зверство являлось делом рук человеческих.
        - Мы не знаем, кто они, сколько их, каковы их планы, - продолжил объяснять Ратибор. - Может быть, их намного больше, чем нас. И вооружены они могут быть лучше.
        - Но нельзя же просто поехать дальше, будто ничего не случилось, - вспыльчиво прокричал Артур. Он понимал, что вождь прав, но не желал мириться с этой правдой.
        - Ты не хуже меня знаешь, что ныне суровые времена, - убедительным тоном внушал ему Ратибор. - Поверь, я, как и ты, хочу отомстить за наших братьев, но что-то подсказывает мне, что убившие их злодеи того и добиваются. Хотят втянуть нас в это дело. Задержать на одном месте.
        - Зачем?
        - Чтобы убить всех.
        - Но зачем они хотят нас убить? - недоумевал Артур. - У нас ведь нет ничего сколь-либо ценного.
        Ратибор не стал пугать молодого соратника своими соображениями на этот счет. А кое-какие соображения у него имелись. Подозревал он, в частности, и подозревал крепко, что им не повезло столкнуться с какими-то отбитыми на всю голову маньяками. Не с киношными маньяками, которые и умные, и милые, и порой даже вызывают симпатию у зрителя, а с самими настоящими. Зверьми в человеческом обличии. Монстрами, что упиваются чужими страданиями. С такими извергами, которых тушенкой не корми, дай кого-нибудь умучить изощренным манером.
        Этим маньякам не нужно было их имущество. Они не собирались их грабить. Лишь одну цель преследовали эти больные отморозки - убивать, убивать и еще раз убивать.
        - Послушай меня, Артур, - серьезно произнес Ратибор. - Эти люди, они, я думаю, ненормальные. Не нужно с ними связываться. Возможно, когда-нибудь, мы найдем их и отомстим за наших павших братьев, но сейчас нужно уносить ноги. Иначе с нами будет то же самое, что с Мишкой, Пашей и Женей.
        Артур покосился на огромное черное пепелище, ставшее для их соратников братской духовкой, и с некоторым трудом проглотил ставший поперек горла ком. Хоть он и рвался мстить за погибших друзей, ему тоже было страшно. Очень страшно.
        Наконец, он сумел выговорить:
        - Наверное, ты прав.
        - Прав, - подтвердил Ратибор. - Петя, ты как?
        - Уже лучше, - прохрипел бледный паренек.
        - Тогда все на коней. Незачем тут задерживаться.
        Они взобрались в седла и покинули брошенную деревню. Уезжали, часто оборачиваясь и со страхом глядя на черный круг углей и золы. И даже не подозревая, что холодные, полные злобы глаза, неотрывно следят за ними.
        В лагере, тем временем, любовные страсти набирали обороты. Поскольку этим утром поединок не состоялся по уважительной причине, Виталик не получил возможности разделаться со своим бывшим другом. А бывший друг, ощутив полнейшую безнаказанность, как с цепи сорвался.
        Начал тем, что откопал где-то на дне повозки пакет вкусных шоколадных конфет, и презентовал его Машке. Виталик узнал эти конфеты. Он-то их когда-то и нашел, и бросил в телегу. А теперь гнусный разлучник Костик преподнес Машке им добытые конфеты, и заявил, что достал их специально для красавицы. Машка очень обрадовалась подарку. Конечно, не колечко и не цепочка, и даже не новый мобильник, но ей уже так давно ничего не дарили. От прежних своих спутников она подарков не видела. Цент был просто скупердяй, и в таких вопросах сразу же превращался в яростного поборника равноправия полов, заявляя Машке, что если той нужен какой-то подарок, пусть идет и сама его себе найдет, как и полагается делать сильной и независимой женщине. Владик, возможно, и подарил бы ей что-нибудь, но у программиста и самого ничего не было за душой. Все, что он ел, пил и носил на себе, было пожаловано ему Центом. А поскольку тот отличался феноменальной жадностью, питался Владик скудно, а одевался не по сезону.
        Но вот, наконец, кончилась в жизни черная полоса. Вновь милые мальчики ублажали ее подарками, и от этого Машка аж задышала свободнее. Все-таки было очень приятно, что тебя осыпают дарами просто за то, что ты есть на свете.
        - Большое спасибо, - сказала она Костику, приняв от того пакет с конфетами. - Это так мило с твоей стороны. Я уже четыре месяца не ела шоколадных конфет.
        Тут Машка немного приврала, потому что ела, и довольно часто. А вот кто действительно жил, не ведая сладкого, так это Владик. Цент запретил ему конфеты на том основании, что от них толстеют, а программист предрасположен к полноте. Худой, как щепка, Владик, не стал возражать против поставленного диагноза.
        Пока Машка пила чая с конфетами, коварный совратитель Костик продолжил покорять сердце красавицы. Вытащил из повозки гитару, и принялся бренчать на ней. Играл он плохенько, но все-таки играл. А вот снедаемый ревностью Виталик играть не умел вообще.
        - Ты так хорошо играешь, - расщедрилась на похвалу Машка. - Спой что-нибудь. Про любовь.
        А затем протянула Виталику свою пустую кружку, и потребовала сделать ей еще одну порцию чая.
        Несчастный Виталик едва не разрыдался от горя и унижения. Коварный Костик влюбил в себя девушку его мечты, а он для нее был теперь не более чем официантом или слугой, должным исполнять бытовые поручения. А тут еще Костик взял да и запел. Обычно пел он так, что увядали уши, но сегодня злодей был в ударе, и довольно неплохо исполнил какую-то сопливую песню о несчастной любви. Машку она тронула до слез, и девушка заявила, что не слышала пения лучше.
        Виталик принес ей чай, который сделал со старанием и любовью, но те не были оценены по заслугам - красавица даже не удостоила его благодарности. Вместо этого она потребовала от Костика, чтобы тот продолжил ублажать ее серенадами. А бывший друг и рад стараться - опять принялся бренчать и рвать глотку.
        Виталик зашел за повозку, дабы уже здесь, вдали от посторонних глаз, дать волю слезам. Но те лились недолго. Обида и горечь сменились иным чувством - холодной безжалостной яростью. Если вчерашний вызов бывшего друга на поединок был продиктован бушующими в нем эмоциями, то сегодняшнее решение убить гада было принято в состоянии злобного хладнокровия. Костик должен был умереть, и он умрет. Пусть наслаждается последними часами на этом свете. Не успеет этот день закончиться, как мнимый друг и ныне действующий заклятый враг, расстанется со своей никчемной жизнью.
        К тому моменту, когда вернулись Ратибор, Артур и Петя, Виталик уже был близок к тому, чтобы наброситься на Костика, прямо на глазах возлюбленной, и убить его не благородным манером - клинком в поединке, а путем бытового удушения. Его даже не удивило, что соратники вернулись в том же составе, то и отбыли на поиски. Виталику было не до пропавших друзей. Тут бы с одним бывшим другом разобраться.
        - Запрягайте лошадей в повозку, - приказал Ратибор.
        - А где остальные? - спросил подошедший к нему Костик.
        Вождь снизил голос, дабы не шокировать Машку ужасными известиями, и сообщил:
        - Их больше нет.
        - То есть? - удивился Виталик.
        - Их убили, - тихо ответил Ратибор.
        - Кто?
        - Я не знаю.
        - Но как?
        - Не важно. Не хочу об этом вспоминать. Одно лишь могу вам поведать - смерть их была ужасна.
        - Разве мы не станем мстить? - удивился Костик.
        Ратибор испустил тяжкий вздох.
        - Не в этот раз, - сказал он. - Мы в опасности здесь. Нам нужно уезжать. Чем дальше уберемся отсюда, тем лучше.
        Ни Виталик, ни Костик не стали спорить с Ратибором. Его авторитет в отряде был непререкаем. Они взялись запрягать лошадей в повозку, другие собирали и упаковывали палатки. Лагерь свернули быстро, и уже через полчаса выступили в дальнейший путь. Машка вновь ехала в повозке, а ловелас Костик пристроился рядом и вел с ней веселые беседы. Виталик, глядя на бывшего друга с возрастающей ненавистью, не мог поверить своим глазам. Они лишились троих своих соратников, а этот гад ведет себя так, будто ничего не случилось.
        А про себя подумал - сегодня же вечером я его на клинок-то насажу. Сегодня же. А если Маша спросит, куда он пропал, совру что-нибудь.
        Тут голову Виталика посетила блестящая идея. Он решил не только убить бывшего друга, но и опорочить память о нем. Сказать Машке, что тот струсил и сбежал. И добавить, что он всегда был трусом.
        В этот день они ехали быстрее обычного. Ратибор стремился увести свой отряд из земель, где властвовали кровожадные маньяки. Ему казалось маловероятным, чтобы те стали преследовать их бесконечно долго. Наверняка, эти нелюди сидят на одном месте, терпеливо поджидая, когда мимо проедут беспечные путники.
        Но как же сильно он заблуждался, этот наивный Ратибор.

11
        - Поднажми, Владик! Не жалей силы про запас. Поверь, они тебе не пригодятся. Вчера я гадал о твоем будущем на консервной гуще, и там все плохо. На твоем месте, я бы не строил далеко идущих планов. Ты не пойдешь далеко.
        Несчастный программист бежал вперед уже даже не на страхе, а сам не зная на чем. Откуда брал энергию его измученный организм? Что за сила заставляла его ноги делать шаг за шагом? Мрачные пророчества Цента касательно его судьбы уже не казались Владику пустыми словами. Возможно, изверг из девяностых действительно что-то знал. Или спланировал. Уж не задумал ли он учинить над своим несчастным спутником неистовое истязание?
        - Наша цель - настичь и покарать злодеев, - продолжал хрипеть мучимый отдышкой Цент. Он бежал позади Владика, и если вдруг программист замедлялся, разгонял его пинками под зад. Ягодицы Владика, недавно изведавшие ремня, отзывались резкой болью на каждое прикосновение, а уж удары заставляли его невольно нестись вперед с повышенной скоростью.
        - Злодеи обречены, - гнул свое Цент. - Мы будем карать их, карать жестоко и страшно, без вазелина и пощады. Трое из них заплатили за свои злодеяния, но остальные еще живы. Когда я вспоминаю об этом, меня охватывает негодование. А тебя?
        Владик исторг из себя какой-то нечленораздельный звук. Говорить он уже не мог. От изнеможения у него заплетался язык и мутился рассудок. Ему казалось, что вся оставшаяся энергия тела ушла в ноги, а прочий организм вообще перестал функционировать. Разве что желудок то и дело напоминал о своем существовании болезненными спазмами. Владик ничего не ел со вчерашнего утра. Цент сказал ему, что идя по тропе кровавой мести, не следует думать о низменных вещах, вроде пищи телесной. Сам, при этом, почему-то стабильно жрал распиханные по карманам заначки - там у него были припрятаны и сухарики, и орешки, и конфеты. Закидывался, в общем, калориями. А Владику не перепало ничего. Владик, впрочем, давно уже не удивлялся этим вопиющим двойным стандартам. Он удивлялся иному - почему его измученное тело упрямо продолжает подавать какие-то признаки жизни? Он уже и сам рад бы был прервать ужасную муку по имени жизнь, но даже этого он не мог сделать без высочайшего дозволения Цента. Тот даже на тот свет уйти не давал, гнал вперед да лягал по ягодицам.
        - Поднажми, Владик! - требовал он. - Ты можешь, я знаю. Хоть и выглядишь хилым, но на самом деле ты крепкий малый. Идя по тропе священной мести ни к чему думать об усталости. Вот покараем злодеев, спасем Машку, тогда и отдохнем. Я приготовлю целый казан макарон с тушенкой. И съем их все. Не волнуйся, о тебе тоже помню. Получишь царскую дозу лука - десять головок. Отъешься, шалопай, хоть щеки порозовеют.
        Представив себе обещанное кушанье, Владик зарыдал в голос. Когда же кончится эта сатанинская луковая диета?
        Могучий удар в зад заставил его вскрикнуть и побежать быстрее. За спиной громыхали шаги истязателя из девяностых.
        - Быстрее! - прикрикнул Цент. - Не ленись, прыщавый. Если проявишь усердие и стойкость, получишь от меня пищевой бонус - три головки чеснока к тем десяти луковицам, что я тебе обещал. Вот у тебя пир-то будет. Смотри, не объешься.

12
        Весь день циничный Костик только тем и занимался, что пытался окончательно покорить Машкино сердце. И все это он делал на глазах у несчастного Виталика, который к вечеру испытал такие ужасные муки ревности, что пришел к однозначному выводу - либо сегодня он разберется с соперником, либо не доживет до завтра. Точно ведь удар хватит. Да и какое сердце способно выдержать такие нечеловеческие муки? Точно не его. Но хоть сердце у него и слабое, зато клинок тверд и остер. И бывший друг Костик в скором времени убедится в этом лично.
        За сегодняшний день они преодолели километров сорок, никак не меньше. В принципе, можно было бы проехать еще десяток, до темноты у них оставалось достаточно времени, но Ратибор, рассудив здраво, пришел к выводу, что опасаться неведомых маньяков им более не стоит. Едва ли те до сих пор преследовали их отряд.
        Для лагеря выбрали глухое место, вдали от населенных пунктов - как, впрочем, и всегда. Ставя палатку, Виталик увидел вдалеке небольшую рощицу, и подумал о том, что это самое подходящее место для предстоящего поединка. А откладывать поединок он более не собирался. Все это дело нужно кончить засветло, желательно прямо сейчас.
        Он подошел к Костику, который опять вился возле Машки, даже не предпринимая попытки помочь остальным разбивать лагерь, и тронул того за плечо. Бывший друг обернулся, его лицо, едва он увидел Виталика, приняло недовольное выражение.
        - Чего тебе еще? - спросил он с открытой враждебностью в голосе.
        - У нас с тобой есть одно дело, - сухо напомнил Виталик, стараясь не демонстрировать своих эмоций. Он хотел, чтобы его напускное хладнокровие смутило заклятого врага.
        - Что, прямо сейчас? - не скрывая раздражения, спросил Костик. - До завтрашнего утра никак нельзя подождать? Тебе это, кстати, на руку - проживешь несколько лишних часов.
        - Мы закончим все сейчас, - с нажимом повторил Виталик.
        Костик тяжело вдохнул, посмотрел на Машку, что сразу же заскучала, оставшись без развлекавшего ее ухажера, и нехотя согласился.
        - Ладно, - сказал он. - Покончим с этим. Где?
        - Вон там, - ответил Виталик, указав ему направление.
        Костик увидел рощу, и согласно кивнул головой. Место его устраивало.
        Причину для того, чтобы покинуть лагерь, долго искать не пришлось. Ребята просто сообщили Ратибору, что съездят осмотреть окрестности, дабы убедиться, что поблизости нет ничего опасного.
        - Далеко не отъезжайте, - попросил вождь.
        - Хорошо, - ответил Виталик, взбираясь в седло.
        Он посмотрел на Костика, который уже сидел верхом, и спросил:
        - Готов?
        - Поехали уже, - проворчал бывший друг, и направил лошадь в сторону рощи.
        Они пересекли поле, заросшее высокой, выгоревшей на солнце, травой. Ехали рядом, демонстративно не глядя друг на друга, и не разговаривая. Слышалось только сердитое сопение Костика, который, время от времени, фыркал каким-то своим мыслям, прямо как рассерженный ежик. Виталик старался сохранять внешнее спокойствие, но в душе его бушевала буря. Долго, очень долго, этот негодяй притворялся его другом. И ведь как талантливо притворялся - Виталик за все время их продолжительного знакомства так ничего и не заподозрил. Но рано или поздно все выходит наружу, в том числе и гнилая человеческая суть. И внутренняя гниль Костика вылезла во всей красе. Ну, ничего, недолго ей красоваться. Уехали они из лагеря вдвоем, а вернется только один.
        Виталик недолго ломал голову над тем, что скажет соратникам и Машке о судьбе пропавшего Костика. Просто соврет, что его загрызли мертвецы, и все тут. Вряд ли кто-то отправится проверять его слова.
        Роща располагалась довольно далеко от лагеря. Достаточно далеко, чтобы никто у палаток не услышал болезненных криков умирающего Костика. А те неизбежно последуют, когда бывший друг распробует на вкус остроту клинка. Виталик не собирался проявлять гуманизма - он слишком сильно ненавидел новоявленного заклятого врага, чтобы отваливать ему щедрые подарки в виде легкой и быстрой смерти. Более того, ему даже хотелось, чтобы перед смертью соперник основательно помучился, хорошенько распробовав все оттенки боли. Он это заслужил.
        Они въехали в рощу. Та была довольно густой, но в ее центе обнаружилась очень удобная полянка, будто нарочно созданная природой для проведения поединков. Осмотрев естественную арену, Виталик остался доволен. Это место полностью его устраивало.
        - Здесь? - спросил Костик, не глядя на бывшего друга.
        - Здесь, - ответил Виталик.
        Они спешились и привязали лошадей на краю поляны. Затем какое-то время проверяли снаряжение, выясняя, хорошо ли сидят доспехи, все ли лямки завязаны, а крючки застегнуты. Покончив с этим, прошлись по поляне, выясняя, нет ли на ее поверхности каких-либо коварных ловушек в виде скрытых травой ям или нор грызунов. Ничего этого не было.
        Наконец, Виталик понял, что они просто оттягивают неизбежное. Нужно было покончить с этим, чем скорее, тем лучше. Много времени это не займет. Только в глупых фильмах герои часами рубятся на мечах, в реальности настоящий поединок длится недолго.
        Они разошлись по краям поляны, обнажили мечи, отбросив на траву ножны, чтобы те не мешались, болтаясь на поясе, и стали медленно сходиться. Обоим было чертовски страшно. Они много раз до этого дрались на мечах, но все это было не взаправду. Дрались тупым оружием, не стремясь ранить или покалечить соперника. Теперь все было иначе. Теперь цель была именно в том, чтобы ранить и покалечить. А еще лучше - убить первым же ударом.
        Когда между ними оставалось метра три, оба остановились, тупо глядя друг на друга. Виталик в этот момент почувствовал себя очень глупо, и Костик почувствовал себя аналогичным образом. Казалось, они сейчас очнутся от этого наваждения, бросят мечи, обнимутся, и вновь станут лучшими друзьями. Но Виталик сурово сдвинул брови, изгоняя из головы эту пораженческую мысль, и вспомнил о своей новой возлюбленной, к которой циничный Костик всеми силами пытался влезть под юбку. Нет, никакого примирения быть не может. Не будет никаких дружеских объятий. Здесь произойдет не дружеское воссоединение, а зверское смертоубийство.
        Виталик начал наступать на бывшего друга короткими шажками, тот тоже пошел в наступление, одновременно с этим пытаясь зайти противнику справа. Расстояние между ними сокращалось.
        Не будь бывшие друзья так увлечены друг другом, они бы, вероятно, заметили, как из кустов на поляну неслышно выступил огромный страшный человек. Он был высок и широк в плечах, густая черная борода делала его похожим на какого-то сказочного разбойника. Не хватало только золотой серьги в ухе, но до подобной низости Цент не опустился бы никогда. Серьга в ухе! Ага! А дальше что? Машкины трусики на себя напялить?
        В руках он держал огромную палку, даже не палку, а целое бревно. Простое, но эффективное оружие невероятной сокрушительной мощи, если оказывалось в умелых руках. А ручки у Цента были очень умелые, если речь заходила о причинении увечий и сокрушении костей.
        Виталик и Костик уже готовились скрестить мечи, когда нечто огромное и страшное налетело на них. Дубина в руках Цента двигалась стремительно и легко. Взмах, и Костик, получив бревнышком по голове, рухнул в траву. Взмах, и меч, которым Виталик попытался заблокировать удар, был выбит из его руки, а всю кисть до самого локтя пронзила резкая боль.
        В страхе Виталик попятился, не понимая, что происходит, и кто этот страшный мужик с бревном. Лишь одно он понял, понял наверняка, едва встретившись глазами с Центом - перед ним воплощение самого зла. В очах незнакомца пылала такая ненависть, что у Виталика подкосились ноги. Умом он понимал, что надо бежать. Бросить оглушенного или убитого Костика, бросить лошадей, и просто бежать. Возможно, быстрые молодые ноги спасут его от этого чудовища.
        Но он не мог. Он словно прирос к земле. Тело сковал паралич ужаса. Расширившимися от ужаса глазами Виталик увидел, как страшный незнакомец замахивается бревном, бьет его им, а вслед за этим наступила густая и всеобъемлющая тьма.

13
        Первым, что почувствовал Виталик, придя в себя, была боль. Голова буквально раскалывалась от нее. Казалось, что череп проломлен сразу в восьми местах, и большая часть его несчастного мозга успешно вытекла наружу сквозь образованные дыры.
        Затем он с трудом разлепил глаза, и понял, что почему-то видит мир в перевернутом положении. Чуть позже сообразил - это не мир перевернулся, это он висит вниз головой. Кто-то подвесил его за ноги, предварительно крепко связав за спиной руки. Опустив взгляд, Виталик выяснил, что от его макушки до земли метра полтора или около того.
        Рядом с собой он обнаружил Костика. Тот пребывал в таком же положении, что и он сам. Висели они, судя по всему, на одной ветке, а находились в той же роще, где решили провести свой глупый поединок. И почти провели, но затем случилось нечто….
        Виталик вспомнил. Появился кто-то третий. Кто-то, кого его мозг упорно не желал классифицировать как человека. Нет, то был не человек. То был ужасный монстр. Чудовище из легенд. Притом не из адаптированных для детей легенд, откуда убраны все моменты, способные травмировать нежную психику подрастающего организма. Нет, из легенд для взрослых, не подвергшихся никакой цензуре. Из легенд, в которых кровь льется рекой, людей едят заживо, и творятся такие немыслимые зверства, что душа уходит в пятки. И монстры там, это реально монстры. С ними не договориться, не поладить. Их можно либо убить, либо же пойти им на корм. Третьего варианта нет.
        - Костик? - позвал Виталик. - Костик, ты меня слышишь?
        Друг его был без сознания. Или мертв. Впрочем, второе казалось маловероятным. Едва ли кто-то стал бы подвешивать на дерево мертвеца.
        Виталик попытался покрутиться, чтобы осмотреться по сторонам. Он никого не увидел поблизости. В роще они, похоже, были одни. Кошмарный монстр, что подвесил их на дереве, или ушел, или хорошо спрятался.
        Судя по сгустившимся сумеркам, с того момента, как они оба лишились сознания при контакте с большим и твердым бревном, прошло не так уж много времени. Минут тридцать, или около того. В лагере уже должны были обеспокоиться их долгим отсутствием. Но как скоро соратники отправятся на поиски? И отправятся ли? Близится ночь. А в темноте в нынешние времена будет шастать только конченый безумец. Да еще по незнакомым местам, в которых можно столкнуться с кем и чем угодно.
        Виталик подумал о том, чтобы покричать, но сам же сообразил, что толку от этого не будет. Соратники в лагере не услышат его. Они слишком далеко. А вот кто-то другой может услышать.
        От осознания того, в каком беспомощном и уязвимом состоянии они пребывают, Виталика бросило в дрожь.
        - Костик, - вновь позвал он. - Костик, очнись же!
        Друг не реагировал.
        Тогда Виталик, раскачавшись всем телом, принялся толкать бесчувственного друга. После восьмого по счету толчка Костик тихо застонал, а после десятого пробормотал, едва ворочая губами:
        - Что? Где?
        - Костик! - воззвал Виталик.
        Друг приоткрыл мутные от боли глаза, и посмотрел на него.
        - Где мы? - прохрипел он. - Мы что, висим кверху ногами?
        - Да, - признался Виталик.
        - Но что случилось? Кто нас подвесил?
        Виталик понял, что друг помнит не все.
        - Когда мы собирались драться, на нас что-то напало, - сообщил он.
        - Что-то?
        - Я не знаю, что это было.
        - Не человек?
        - Не уверен. Оно было похоже на человека, но его глаза…. У людей не бывает таких кошмарных глаз. Будто вся злоба вселенной сконцентрировалась в этих глазах.
        - И что оно собирается с нами делать? - горько всхлипнув, спросил Костик.
        - Я не знаю.
        - Оно нас убьет, как думаешь?
        Виталик думал, что если бы неведомый монстр хотел просто убить их, то давно бы сделал это. У него было предостаточно времени на то, чтобы расправиться со своими жертвами, пока те валялись без сознания. Но он их не убил. Он связал их, и подвесил на дереве. Для чего? Чтобы помучить?
        Да, этот страшный вывод сам просился на ум. Чудовище, с которым они столкнулись, не желало им легкой и быстрой смерти. Оно уготовило им нечто иное, куда более страшное.
        Виталик не стал озвучивать свои мрачные догадки, но Костик, не будучи дураком, сам обо всем догадался.
        - Эта тварь собирается нас пытать, - простонал он, и из его глаз покатились слезы, которые, ввиду положения тела, текли не по щекам, а по лбу.
        Виталику тоже захотелось разрыдаться. И почему им так крупно не повезло? Довелось угодить не в лапы злодеев, и не в зубы мертвецов, а прямо в пасть какого-то немыслимого монстра.
        - Слушай, Виталик, - всхлипывая, произнес Костик, - ты прости меня за все, ладно. Ну, за то, что я к Машке подкатывал. Ты ведь сказал, что она тебе понравилась, а я…. Блин! Даже не знаю, что на меня нашло. Вел себя как гнида конченая.
        - Я тоже хорош, - глотая слезы, пробормотал Виталик, растроганный извинениями вновь обретенного друга. - Из-за какой-то девки, которую даже знать не знаю, хотел тебя убить. Будто крыша поехала.
        - Да уж, - Костик невесело усмехнулся. - А ведь мы действительно чуть друг друга не поубивали. Как сейчас об этом подумаю, так дурно делается.
        - Не представляю, как бы я смог жить дальше, если бы тебя убил, - признался Виталик. - Наверное, никак. А все из-за этой Машки.
        - Да, это она все подстроила, - с радостью согласился Костик, охотно ухватившийся за прекрасную идею переложить всю вину со своих половых желез на третье лицо.
        Друзья пришли к единодушному выводу, что именно коварная Машка своим бесстыжим флиртом помутила их несчастные умы и настроила друг против друга. А сами они, разумеется, имели белый цвет и пушистую поверхность.
        - Брат, надо нам выбираться отсюда, - заметил Виталик, когда все разногласия, едва не доведшие их до взаимного смертоубийства, были улажены.
        - Хорошо бы, - согласился с ним Костик. - Но как?
        - Попробуй освободить руки.
        Костик попробовал. Попробовал и Виталик. Минут пять они дергались, как рыбы на крючках, но ничего не добились. Монстр, который упаковал их, подошел к этому делу со всей возможной ответственностью.
        - Не получается, - простонал Костик, прекратив дергаться. - Давай попробуем покричать. Вдруг наши услышат?
        - Далеко, - безнадежным тоном протянул Виталик. - Не услышат.
        - Давай хотя бы попробуем. Нельзя же просто висеть тут и ждать....
        Он не договорил, но Виталик прекрасно понял вновь обретенного друга и без слов. Ждали они оба чего-то ужасного, чего-то, что обязательно должно было последовать. Ведь не просто же так монстр подвесил их на дереве. Явно с каким-то кошмарным умыслом.
        Они уже дружно набрали в легкие воздуха, чтобы разразиться хоровым криком, но тот так и не прозвучал. Воздух вышел вхолостую, притом так торопился, что не весь выскользнул через рот, а кое-где прорвался и иным путем. Потому что оба друга услышали треск ветки под чьей-то ногой. Кто-то приближался к ним в сгустившихся сумерках. Кто-то или что-то.
        - Ты это слышал? - прошептал Костик. Вопрос был довольно глупый - конечно, Виталик слышал. Рад бы был не слышать, но слышал.
        - Там что-то есть, - тихо ответил он.
        - Боже! - вновь расплакался Костик. - Это чудовище! Оно вернулось. Оно будет….
        - Тише! - взмолился Виталик. - Вдруг это не оно.
        Вновь треснула ветка, на этот раз заметно ближе.
        - Господи, да что же это? - застонал Костик. - Я все понимаю - конец света, зомби-апокалипсис, все дела, но это уже какой-то перебор.
        - Тише! - взмолился Виталик. Сквозь листву деревьев он уже видел темный силуэт, бредущий в их сторону неровной походкой. Силуэт покачивался при ходьбе, будто пьяный. Или будто мертвый.
        Когда из зарослей перед ними вывалился мертвец, они оба, не сговариваясь, завопили во всю силу своих глоток. Кричали, а сами понимали - даже если друзья каким-то чудом и услышат их зов, то просто не успеют прийти им на помощь. Но они просто не могли в молчании наблюдать за тем, как неминуемая и ужасная смерть надвигается на них.
        Мертвец был страшный и отвратительный. Кажется, это был мужик, хотя сказать наверняка было трудно - за минувшие четыре месяца эти чудовища изменились настолько, что почти перестали напоминать людей. Из одежды на нем остались только рваные штаны, покрытые толстым слоем грязи и крови. Живот мертвеца был разгрызен, и из безобразной раны свисали тухлые кишки. От них исходил настолько лютый смрад, что Костика стошнило, и он едва не захлебнулся собственной рвотой.
        Но хуже всего было лицо зомби, если это вообще можно было назвать лицом. Оно состояло их пустых провалов глазниц, ввалившегося внутрь черепа носа, и огромного рта от уха до уха. Кожа и мышцы на щеках сгнили, и рот превратился в чудовищную пасть, полную черных гнилых зубов. Когда пасть приоткрывалась, наружу высовывался какой-то бесформенный гнилой отросток, в котором невозможно было опознать язык.
        Виталик и Костик продолжали громко кричать, когда кошмарная тварь, постояв немного и разглядывая любезно поданный ужин, заковыляла к ним. Из ее глотки зазвучало жуткое замогильное рычание.
        Мертвец приблизился к ним, и Виталик понял, что сейчас его тоже вырвет. Смрад от этого ходячего куска гнилой плоти исходил невыносимый. Зомби стоял перед ними, словно выбирая, с кого бы начать. Затем, определившись, протянул свои гнилые руки к лицу Костика. Тот извивался и визжал. Мертвец схватил его за голову, подтянул ее к себе, разверз пасть, и впился гнилыми зубами в щеку несчастного паренька. А затем, резко отдернув голову, оторвал от дергающегося и орущего тела кусок свежего мяса.
        На Виталика брызнули капли дружеской крови, но он этого не заметил. Его лицо давно было мокрым от мочи, которую его организм непроизвольно выплеснул, когда кошмарность ситуации достигла своего апогея.
        Костик продолжал орать и дергаться. Из огромной уродливой раны на его лице хлестала кровь. Мертвец, умяв отхваченный кусок, вновь притянул к себе добычу. В этот раз его зубы с жутким хрустом впились в нос Костика, и откусили его. Несчастный, пожираемый заживо, паренек, уже охрип от крика. Он давно и обмочился и обгадился, но эти защитные меры не сумели отбить мертвецу аппетита. Зомби вообще не отличались брезгливостью.
        Виталик взмолился, чтобы третьим укусом мертвец перегрыз его другу горло. Он хотел, чтобы брат по оружию наконец-то умер, чтобы его мучения прекратились. Но его не услышали на небесах. И мертвец продолжил медленно, вдумчиво, обгладывать Костику лицо. В какой-то момент то превратилось в сплошное кровавое месиво, сквозь которое там и тут белели кости черепа. Виталик, продолжая непрерывно кричать, подумал, что сейчас он неминуемо сойдет с ума. И он хотел этого. Хотел рехнуться, и не видеть больше этого ужаса. Но он не утратил рассудка. И видел все.
        Он так и не понял, от чего умер его друг - от потери крови или от болевого шока. Но в какой-то момент его хриплый крик оборвался, и он повис на веревке, словно свиная туша на крюке.
        Мертвец куснул его еще два раза, но уже без прежнего азарта, словно мертвое блюдо потеряло для него былой вкус. Затем замер, выпустил из рук голову Костика, и повернулся к Виталику.
        - Нет! - завопил тот. - Не трогай меня!
        Когда зомби потянул к нему свои кошмарные зловонные руки, кишечник Виталика оперативно опорожнился, и его содержимое теплой густой лавиной поползло по его спине в сторону головы. А когда черные пальцы мертвеца ухватили его за голову, изо рта Виталика хлынул поток рвоты. Захлебываясь ею, он почувствовал, как мертвец поднимает его голову, а затем его правую щеку пронзила страшная боль. Он чувствовал, как гнилые зубы мертвеца погружаются в его плоть, как они, вонзившись достаточно глубоко, скребутся по его костям. Затем зомби резко отдернул голову, и вырвал из лица Виталика солидный кусок мяса. Сквозь собственный крик, он услышал жадное чавканье, и понял, что этот мерзкий звук издает мертвец, пережевывая его плоть.
        Кровь заливала Виталику глаза. Его трясло от боли и ужаса. Он почувствовал, как руки мертвеца вновь поднимают его голову, а затем челюсти чудовища жадно впились в его горло. Подвешенное на веревке тело какое-то время содрогалось в предсмертных конвульсиях, а затем обмякло и повисло мертвым грузом. Из горла, откуда мертвец выгрыз солидный кусок, хлестала кровь, и стекала на землю по слипшимся волосам.
        В этот момент Владика вырвало в четвертый раз. Он вместе с Центом наблюдал за кошмарной сценой из кустов. Вообще-то сам он смотреть на это не хотел, честно пытался отказаться, но изверг из девяностых настоял. Сам Цент созерцал адское зрелище с нескрываемым удовольствием, и не переставал хвалить себя за проявленную изобретательность. Труднее всего было найти и притащить в рощу мертвеца, но он справился и с этим. Братва могла бы им гордиться.
        - Мы стали еще на шаг ближе к освобождению Машки из лап похотливых насильников, - шепотом сказал он, дабы не привлечь внимание зомби. Тот был занят пленниками, но как только горе-рыцари испустили дух, потерял к ним изрядную долю интереса. Кормился потихоньку, но уже без прежнего азарта.
        Когда-то Владику казалось, что ради своей возлюбленной он готов на все. Но теперь он усомнился в этом. Потому что это самое все подразумевает, в том числе, и скармливание мертвецам живых людей. И сжигание их заживо. И помещение в зады живым людям всевозможных инородных предметов несовместимого с жизнью размера. И это еще далеко не все. Легко сказать - готов на все. Делать все, в том числе и все самое ужасное, могут единицы.
        И Цент был как раз одним из таких умельцев.

14
        Уже стемнело, а Виталик и Костик так и не вернулись в лагерь. Ратибора охватила тревога, начавшая уверенно перерастать в настоящую панику. Кажется, он недооценил маньяков. Те, судя по всему, продолжали преследовать их отряд. Отряд, от которого осталось одно только название.
        - Что-то ребята не возвращаются, - заметил Артур, подойдя к погруженному в мрачные думы вождю.
        - Да, - согласился тот.
        Оба понимали, что Виталик и Костик не стали бы задерживаться где-то до темноты. Оба они всегда отличались здравомыслием, и не были склонны к безосновательному и тем более глупому риску. А бродить во тьме ночной по незнакомой местности было очень и очень глупо.
        - Я за них волнуюсь, - признался Артур.
        - Я тоже, - сказал ему Ратибор.
        И причин для волнений у него хватало. Теперь у вождя не осталось никаких сомнений в том, что кто-то охотился за ними, словно хищник за дичью. И эту охоту неизвестный злодей вел упорно и планомерно, постепенно сокращая численность отряда. Такое изощренное и зверское поведение было нехарактерным для маньяков или отморозков. Так мог действовать только настоящий монстр. А после зомби-апокалипсиса, когда прежде живые люди превратились в ужасных чудовищ, не верить в существование и иных монстров было как-то глупо. Они существовали. Безусловно. И один из них поставил своей целью уничтожить всех бывших членов клуба «Детинец».
        - Этой ночью спать не будем, - сказал Ратибор. - И доспехи не снимай. Завтра, чуть рассветет, тронемся в путь. Будем ехать так быстро, как только сможем.
        - Ты что-то знаешь? - встревожился Артур. - Знаешь о том, что нас преследует? Если знаешь - скажи мне!
        - Наверняка я ничего не знаю, - признался вождь, - но что-то мне подсказывает, что мы столкнулись с настоящим злом. Это зло не от мира сего. Нам его не победить. Можно лишь попытаться спастись бегством.
        Артур сильно побледнел. Ратибор озвучил то, что он и сам подозревал. Их преследовали не люди. За ними вело охоту некое ужасное существо.
        - Девушке ничего не говори, - добавил Ратибор. - Незачем пугать бедняжку.
        Бедняжка, она же Машка, и не думала пугаться. Она не замечала, что число ее новых поклонников тает на глазах, пребывая в полном восторге от того, что вокруг нее пляшут мужчины, охотно исполняющие любое ее пожелание. Когда Виталик с Костиком куда-то ускакали, а Ратибор с Артуром занимались приготовлением ужина, она, не желая скучать в одиночестве, поманила к себе пальчиком юного Петю.
        В коллективном ухаживании за Машкой Петя участия не принимал - слишком сильно стеснялся. Но Машка прекрасно видела, какими жадными глазами таращится на нее это юнец, как наблюдает за ней, спрятавшись за телегой или палаткой. Как же она скучала по подобным взглядам! Прежде многие мужчины смотрели на нее так - с восторгом и вожделением. Ловя на себе эти взгляды, она как бы всякий раз получала фактическое подтверждение очевидной истины - она молода, красива и сексуальна.
        Когда Петя увидел, как Машка подзывает его к себе, он вначале решил, что это касается не его, а кого-то другого. Но Ратибор и Артур находились в другой стороне, а рядом с ним больше не было никого. Машка, заметив его растерянность, мило улыбнулась, и только опытный человек, вроде многомудрого и все познавшего Цента, мог увидеть в этой улыбке оскал хищника, чьи горящие зеленым огнем глаза нащупали добычу, а мозг, произведя быстрые расчеты, выдал вывод - жертва обречена, ей не спастись, не сбежать и не скрыться.
        Девушка вновь поманила Петю, а когда тот указал на себя, кивнула головой, как бы подтверждая - да, да, ты-то мне и нужен, юный сочный мальчик.
        Побагровев от смущения до томатной кондиции, Петя на ватных ногах приблизился к Машке. На девушку он смотрел с нескрываемым страхом, тупо не зная, что ему делать. Он с трудом подавил импульсивное желание просто сбежать, и, подойдя ближе, столбом застыл напротив Машки. Та сидела на одеяле, подложив под спину несколько больших плотных подушек. Возле нее, на небольшом столике с низкими ножками, стояла чашка с только что сваренным кофе и блюдо с конфетами. За недолгое время пребывания на попечении рыцарского отряда, Машка успела уничтожить почти все запасы сладостей.
        - Привет, - сказала Машка, обращаясь к пунцовому Пете.
        Тот попытался что-то сказать, но от смущения забыл азы разумной речи.
        - Присядь, - предложила Машка, указав ему место напротив себя.
        Петя уселся на траву, стараясь не смотреть на девушку.
        - Тебя ведь Петя зовут? - спросила Машка.
        Тот судорожно кивнул головой.
        - Петя, сладенький, у меня к тебе большая просьба. У меня ножка болит. Не мог бы ты ее нежно помассировать?
        Ножка, на самом деле, давно уже свое отболела. Машка могла свободно двигать ступней, не чувствуя никакого дискомфорта, и была уверена, что уже в состоянии и ходить, и бегать. Но эти милые мальчики в блестящих доспехах так сильно хотели о ней заботиться, что Машка просто не могла им отказать. Она великодушно позволяла на руках сгружать себя с повозки и загружать на оную, переносить с места на место, и всякий раз робко благодарила за помощь.
        Услыхав озвученную просьбу, Петя в первое мгновение не поверил своим ушам. Ему подумалось, что он, должно быть, ослышался, и Машка, в действительности, сказала нечто иное.
        - Что? - выдавил он из себя, всерьез опасаясь, что его багровая физиономия вот-вот самовоспламенится.
        - Помассируй мне ножку, - повторила Машка, не переставая мило улыбаться. - Вот тут.
        И она указала пальчиком на место чуть повыше лодыжки.
        И, как бы заранее отметая какой-либо намек на всяческие непристойности, уточнила:
        - Это в оздоровительных целях.
        Петя протянул руки к женской ножке, обтянутой темно-синими джинсами. Руки у него тряслись как у алкоголика со стажем, тщетно ищущего точно остававшуюся вчера водку, но не находящего ее. Он осторожно коснулся Машкиной ноги, и тут же отдернул пальцы, будто обжегся.
        - Да, да, вот тут, - подбодрила его девушка. - Вот тут вот помассируй.
        Нечастный Петя не знал толк в массировании, и не очень-то понимал, каким образом оно может помочь при вывихе. И это не говоря о том, что Машка, перепутав ноги, предоставила для массирования здоровую конечность. Но в голове у паренька царила сумятица, мысли путались, и он, вновь коснувшись Машкиной ноги, стал осторожно тискать ее пальцами.
        - Чуть посильнее, - попросила Машка. - Вот так, да.
        С Пети градом катился пот. В своем невинном занятии ему чудилось то-то столь непристойное, что он готов был провалиться сквозь землю от стыда. И в то же время, какая-то его часть не желала прерывать процесса. Видимо, та часть, что заставляла его жадно таращиться на Машку, хитро выглядывая из-за борта повозки.
        - Очень хорошо, - похвалила его Машка. - А теперь чуть выше.
        - Вы… вы… выше? - пробормотал Петя.
        - Да, выше.
        Его руки поползли вверх по ноге, и успешно добрались до колена. К тому моменту Петин пульс подскочил до двухсот ударов, и сердце продолжало наращивать обороты. Юноша чувствовал, что в самое ближайшее время с ним случится либо оргазм, либо инфаркт, либо и то и другое одномоментно.
        Массирование колена продлилось недолго.
        - Выше! - потребовала Машка.
        Петя понял, что беда неминуема. Но его руки послушно поползли по бедру.
        - Вот, вот, еще немного, - не переставая улыбаться, подбадривала его Машка. - Еще совсем чуть-чуть.
        Но на это самое чуть-чуть Пети уже не хватило. Мир закружился у него перед глазами, и он, лишившись чувств, повалился на одеяло рядом с Машкой. Та осторожно потыкала его пальцем, выяснила, что пробуждаться он не намерен, и позвала остальных.
        - С милым мальчиком что-то случилось, - сообщила она подоспевшим Ратибору и Артуру. - Мы с ним так хорошо общались, а потом он потерял сознание. Я так за него волнуюсь.
        - Наверное, просто переутомился, - предположил Ратибор. Они с Артуром подняли бесчувственное тело Пети и уложили его в одной из палаток.
        - Бедняга, - сочувственно произнес вождь. - Он видел обугленные останки своих друзей, и это его подкосило.
        Артур покосился на Петю, который даже в бессознательном состоянии блаженно улыбался, а его штаны в районе гульфика оттопыривались так яростно, что, казалось, толстая ткань вот-вот треснет под напором рвущегося наружу мужского начала.
        - Да, мальчишке довелось повидать страшные вещи, - согласился Артур. - Пусть отдохнет. К утру он придет в себя.
        Ратибор хотел добавить, что до утра им еще нужно дожить, но решил не нагнетать.
        Машка хорошенько отужинала, умяв двойную порцию каши с тушенкой, и выпив две большие кружки крепкого чая с последними конфетами. После чего, почувствовав склонность ко сну, позволила переместить себя в палатку и уложить на спальный мешок.
        Ратибор и Артур остались сидеть у костра. Оба почти не притронулись к каше. Кусок не лез им в горло. Зато в душу лезло кое-что иное. Страх. Они не могли отделаться от подозрения, что зло, объявившее на них охоту, не остановится, пока не прикончит их всех. И от этого зла не сбежать и не спрятаться.
        - Возможно, пришла пора взглянуть в лицо этому злу, - задумчиво пробормотал Ратибор.
        - О чем ты? - тихо спросил Артур, и подбросил хвороста в костер.
        - Да так, мысли вслух, - отозвался Ратибор.
        Но это были не просто мысли. Если от зла нельзя ни сбежать, ни спрятаться, с ним нужно сразиться. Это лучше, чем позволить неведомому монстру перебить их всех по одному.

15
        До самого утра Ратибор и Артур исправно несли вахту. Перед рассветом, в самые тяжелые для бдения часы, Артура сморила дрема, и он, уронив голову, уснул сидя у костра. Но Ратибор устоял. Когда небо посветлело, суля скорый восход солнца, он толкнул соратника, и сказал ему:
        - Пора собираться.
        Артур, зевая, и часто моргая красными от недосыпа глазами, поднялся на ноги, и поковылял к палатке, в которую они сгрузили тело бесчувственного Пети. Однако, заглянув внутрь, самого Пети он там не увидел. Спальный мешок был пуст.
        Решив, что младший член их заметно поредевшей дружины вышел по нужде, Артур спросил у Ратибора, не видел ли тот Пети.
        - Нет, - ответил вождь, моментально встревожившись. Вход в палатку был обращен к костру, и Петя просто не мог покинуть ее незаметно для него.
        Охваченный недобрыми предчувствиями, Ратибор забрался в палатку, осмотрел ее, и быстро обнаружил вертикальный разрез в ее дальней стенке. Разрез был достаточно велик, чтобы в него мог пролезть взрослый человек.
        Сам Петя едва ли сотворил бы такое. Ему незачем было резать палатку и тайно покидать ее. Произошло нечто иное, нечто чудовищное, и Ратибор сразу это понял. Кто-то подобрался к их лагерю под покровом ночи, взрезал ножом стенку палатки, и похитил Петю. В силу того, что паренек находился в бессознательном состоянии и не оказывал сопротивления, сделать это было нетрудно.
        Встревоженный Ратибор бросился во вторую палатку, но там продолжала спокойно спать Машка. Неведомый монстр в ходе ночного проникновения ограничился похищением только одного человека - несчастного юного Пети.
        - Как же они могли сделать это? - недоумевал Артур. - Ведь мы были рядом. Я, правда, заснул под утро. А ты?
        - Я не спал, - ответил Ратибор виноватым тоном. Ему было стыдно. Одного из его соратников умыкнули прямо из-под его носа, а он ничего не заметил. И это лишь укрепило его в мысли, что они имеют дело не с обычными людьми, а со сверхъестественным чудовищем. Кому еще, если не всесильному демону, было по силам провернуть такое?
        - Зачем им Петя? - спросил Артур. - Что они собираются сделать с ним?
        Ратибор молчал, мрачный, как грозовая туча. То существо, что преследовало их, хотело, очевидно, лишь одного - сеять смерть и мучения. И если несчастный Петя очутился в лапах монстра, а в этом сомневаться не приходилось, то паренька не ждало ничего хорошего. Возможно, он уже мертв, или близок к этому состоянию.
        Было еще одно объяснение состоявшемуся похищению - чудовище хотело задержать их на месте, не позволить им тронуться в дальнейший путь. Злобный монстр знал, что они не бросят своего соратника, будут разыскивать его. И потому никуда не поедут. Возможно, следовало поступить иначе, забыть о Пете, как бы это ни было тяжело, и отправиться дальше. Но Ратибор не хотел больше убегать. Да и кого им было спасать? От некогда многочисленной и сплоченной дружины осталось два человека, он да Артур. Неведомое зло выкосило всех их соратников, одного за другим. И до них оно тоже доберется, Ратибор не сомневался в этом. А потому он и не хотел убегать. Если столкновение с монстром неизбежно, он не собирается его оттягивать.
        - Что будем делать? - спросил Артур.
        Ратибор положил руку на его плечо, и ответил:
        - Мы примем бой. Если это чудовище хочет драки, оно ее получит.
        В ходе осмотра места вокруг разрезанной палатки, они обнаружили примятую траву. След от влачимого тела уходил куда-то в поле, на соседнем краю которого маячила стена деревьев. Вероятно, Петю утащили в том направлении.
        - Седлай лошадей, - сказал Ратибор Артуру. - Мы поедем спасать нашего друга.
        - А как же Маша? Мы что, бросим ее здесь одну?
        - Придется. Да ничего с ней не случится. Если нам повезет, мы скоро вернемся, а если нет…. Ну, тогда ей, в любом случае, придется заботиться о себе самой.
        Информацию о том, что ей какое-то время придется побыть в одиночестве, Машка восприняла спокойно. А вот известие о том, что сегодня ей самой придется готовить себе завтрак, едва не повергло бедняжку в истерику.
        - Но я не смогу! - слезно вещала она жалобным голоском. - У меня все еще болит ножка. Как же я смогу что-то приготовить? Я упаду. Я обожгусь. Я покалечусь!
        Суровые воины сжалились над беспомощной бедняжкой, и задержались ненадолго, чтобы приготовить даме завтрак. Получив свою порцию каши с тушенкой и кружку чая с сушками, Машка утерла слезы и занялась делом.
        - Оставайся в лагере, - сказал ей Ратибор, разместившись в седле. - Мы скоро вернемся.
        Машка что-то пробурчала с набитым ртом. Кажется, желала им удачи во всех начинаниях.
        Два всадника покинули лагерь и направили лошадей через поле. Монстр, похитивший Петю, волок его всю дорогу, оставив за собой четкий след из примятой травы. Этот след позволял надеяться на то, что им удастся выследить злодея. Выследить, и жестоко убить.

16
        Петя очнулся от резкой боли. Вначале он не мог установить ее источника. Ему казалось, что одинаково интенсивно болит весь его организм. Затем понял - эпицентр болевых ощущений расположен где-то в районе паха.
        Боль резко усилилась и стала нестерпимой. Петя закричал, одновременно распахнув глаза.
        Вначале ему почудилось, что он пребывает в кромешном мраке. Чернота, окружающая его, была абсолютной. Но не зрением, а каким-то иным, неизвестным науке, чутьем Петя установил, что в этой черноте что-то есть. Что-то живое. И злое. Что-то, что и причиняло ему боль.
        - Не надо, - прорыдал он, чувствуя на своих губах что-то липкое и солоноватое. Похоже, это была кровь. Его кровь.
        Из тьмы вдруг прозвучал ужасающий властный голос:
        - Свет!
        В тот же миг вспыхнула спичка, которая, сместившись в сторону, перекинула крошечное пламя на фитиль старой керосиновой лампы. Петя сумел разглядеть человека, который зажег огонь. Это был невысокий худой мужчина, который вначале показался ему подростком, и лишь присмотревшись внимательнее, Петя понял, что мнимому мальчику уже крепко за тридцать.
        Затем он перевел взгляд на второго человека, который стоял перед ним с огромными ржавыми щипцами, и крик дикого ужаса невольно сорвался с его уст. Нет, это был не человек, он явно погорячился с выводами. Перед ним, частично скрытый мраком, возвышался какой-то чудовищный монстр. Его глаза горели зловещим огнем, его рот, окаймленный густой черной растительностью, был приоткрыт, и наружу выглядывали крепкие острые зубы. Монстр был высок и широкоплеч. Одет он был в одну грязную, разящую потом, футболку, и на его оголенных руках Петя увидел кошмарные татуировки тюремного типа. Это был не просто монстр, а монстр-уголовник, и, наверняка, рецидивист со стажем.
        - Смотрите-ка, кто у нас проснулся, - просюсюкал монстр насмешливо. - И как же тебя звать, мальчик?
        - Пепепе….
        - Что? Я не расслышал. Владик, вообрази, у нашего нового друга какие-то проблемы с дикцией. Как же хорошо, что я, в свое время, получил диплом логопеда-карателя четвертого разряда.
        С этими словами монстр опустил щипцы, и ухватил ими Петино хозяйство. Ухватил умело, с первого раза, да как сдавил, как сдавил…. Страдалец сразу поверил монстру - у того точно был какой-то диплом. Скорее всего - красный. Точнее - кровавый.
        От дикой боли Петины глаза полезли на лоб, и он истошно закричал, яростно дергаясь всем телом. Но не сумел даже пошевелиться. Он был привязан к чему-то, и привязан на совесть.
        Цент ослабил давление на ручки щипцов, и повторил вопрос:
        - Имя?
        - Петя! Петя! Я Петя! - закричал мученик, торопясь удовлетворить любопытство дипломированного садиста.
        Монстр довольно кивнул головой и убрал щипцы от истерзанного Петиного хозяйства.
        - Вот, так бы сразу. Я, понимаешь ли, терпеть не могу лохов, которые решают в партизана поиграть. Ты либо партизан, и тогда уж терпи все пытки до конца, но рта не раскрывай, либо лох трусливый, а тогда и выделываться нечего. Логично ведь?
        - Да, да, логично, - глотая слезы, закивал головой Петя, решивший соглашаться со всем, что скажет этот монстр. И говорить ему только правду, о чем бы тот ни спросил.
        - Вот, что я говорил, - обратился монстр к своему подельнику, который держал в руках керосинку. Та освещала дощатые стены какого-то то ли сарая, то ли погреба. Помещение было небольшое, не содержащее ни одного окна.
        - Самое главное, это наладить контакт, - продолжил излагать монстр. - Найти, так сказать, общий язык. А для этого необходимо выяснить, с кем ты имеешь дело. И нет для того лучшего средства, чем зажим мошонки в клещи.
        Петя видел по лицу худенького мужчины с керосинкой, что он не согласен с монстром и не одобряет его методов. Но возражать ему он не стал.
        - Ну, друг Петя, - вновь обратился к нему монстр, - нет ли у тебя желания поговорить?
        - Есть, - быстро ответил Петя.
        - Прекрасно, прекрасно. А разговор у нас с тобой, друг Петя, будет непростой. Это, не побоюсь этого слова, самый важный разговор в твоей жизни. Понимаешь, о чем я?
        Петя понимал. Прекрасно понимал. Лучше, чем ему хотелось бы.
        - Я все скажу! - пропищал он.
        - Скажешь, скажешь, - заверил его Цент. - Все скажешь. И начни-ка вот с чего: поведай мне, друг Петя, знаком ли ты с девушкой Машей?
        Затем Цент стал описывать эту самую девушку, и Петя быстро понял, что речь идет о Маше, которую спасли от мертвецов Виталик и Костик.
        - Да, да, я ее знаю, - быстро сказал он. - Она сейчас в нашем лагере. Она….
        - Тсс! - прервал его Цент. - Вот тебе еще один добрый совет - отвечай только на те вопросы, которые задают.
        А затем, дабы закрепить урок, вновь пустил в дело щипцы. Петя кричал и плакал, чувствуя, как его мужское начало превращается во что-то непоправимо бесформенное. Он с мольбой уставился на худого мужчину с керосинкой, но тот лишь отрицательно мотнул головой, давая понять, что не в силах ничем помочь ему.
        - Мне так жаль, - чуть не плача, признался Владик, наблюдая за муками несчастного паренька. - Я этого не хотел.
        Цент убрал щипцы, но Петя еще целую минуту после этого не мог остановить льющийся изо рта крик. Щипцы-то ушли, а вот боль осталась.
        - Ну, все, все, - ласково сказал монстр. - Хватит уже кричать. В этом погребе акустика, как в Большом театре.
        Петя с немалым трудом сумел заставить себя закрыть рот. Между ног пульсировала острая боль, которая явно свидетельствовала о том, что отцовскому капиталу нанесен немалый урон. Петя забеспокоился о том, сможет ли он стать папой. А затем, словно опомнившись, забеспокоился о другом - сможет ли он вообще кем-либо стать? Каковы его шансы покинуть этот погреб живым?
        - Так, друг Петя, - продолжил монстр, - а теперь такой вот вопрос: трогал ли ты вышеупомянутую девушку Машу своими грязными ручонками?
        Петя уже хотел сказать, что нет, не трогал, но внезапно вспомнил, что да, трогал. Действительно ведь трогал. А бородатый монстр внушал ему такой ужас, что соврать ему он просто не осмелился.
        - Трогал, - пропищал Петя. - Но я….
        - Тсс! - вновь оборвал его монстр. - Значит, друг Петя, трогал?
        - Трогал. Но….
        - Тсс!
        Петя послушно замолчал. Монстр стоял перед ним, словно о чем-то раздумывая, и лицо его было очень суровым. Страдалец перевел взгляд на второго мужчину, но и на его лице прочел осуждение. Пете показалось, что эти двое как-то неправильно истолковали его слова.
        - Понимаете, она меня сама попросила, - выпалил он.
        - Сама, значит? - уточнил монстр.
        - Да, да, сама.
        Монстр повернулся к своему прыщавому напарнику, и спросил:
        - Очкарик, ты в это веришь?
        Владик пожал плечами. Лично его Машка никогда не просила себя потрогать. А он бы с радостью ее потрогал. Он бы хорошо потрогал.
        - Вот и я что-то весь в сомнениях, - признался монстр. - Машка девушка высокоморальная, благовоспитанная, отличающаяся нетипично пристойным, в наш-то развращенный век, поведением. И чтобы она кого-то себя трогать попросила…. Нет, не верю.
        - Но это правда, - расплакался Петя. - Она сама меня подозвала и попросила потрогать….
        - И за что же потрогать? - спросил монстр. - Я на тот случай спрашиваю, что, может быть, у вас это все было целомудренно, в рамках приличий. За что ты ее трогал, сукин сын?
        - За ногу, - сквозь рыдания вымолвил Петя.
        - Вот так дела! - воскликнул Цент. - За ногу? А за какую часть ноги? Вот тут трогал?
        Монстр наклонился, и ткнул пальцем в свою лодыжку.
        - Да.
        Монстр поднял палец выше, и ткнул им в колено.
        - А тут?
        - Да.
        Монстр распрямился, и медленно поднес палец к своему бедру.
        - А вот тут?
        Петя почувствовал соблазн соврать и сказать нет, но понял, что монстр быстро раскусит его ложь. И тогда снова возьмется за щипцы.
        - Да! - почти выкрикнул он. - Трогал. Но она сама….
        Договорить он не успел - кулак монстра мощно врезался в его живот.
        - Ты что, гнида, за дурака меня держишь? - прорычал бородатый изверг. - Сама, значит, попросила, себя лапать чуть ли не за эту самую?
        Петя не смог вымолвить в свое оправдание ни единого слова - от удара у него перехватило дыхание и потемнело в глазах. А когда зрение прояснилось, он увидел в руке у монстра длинный острый нож, и узнал это оружие. То был нож Мишки Гуда.
        - Сейчас я буду тебя резать, медленно, долго и мелкими кусочками, - зверски улыбаясь, прорычал монстр. - А если меня спросят, зачем я сделал это, то я отвечу, что ты сам меня об этом попросил. Владик, подойди ближе, мне нужен свет. Я хочу видеть, как течет его кровь.
        И тесное помещение старого погреба наполнил несмолкаемо-долгий крик истязаемого Пети.

17
        Преодолев поле, Ратибор и Артур достигли стены деревьев, которую заметили еще из своего лагеря. Здесь след примятой травы, оставленный от влачимого похитителями тела Пети, терялся. А деревья оказались опушкой леса, небольшого, но удивительно дремучего. Каким-то чудом этот клок первозданной зелени уцелел среди распаханных полей. И Петю, по всей видимости, утащили именно туда.
        Они медленно въехали в лес. Тот был густой и выглядел диким, но лошади могли пройти между деревьями. Под кронами царила зловещая тишина, будто все живое вокруг в страхе затаилось, чуя поблизости нечто злобное и опасное. Некого монстра.
        Ратибор посматривал по сторонам, дабы не прозевать приближение опасности. Артур нервно тискал рукоять боевого топора, и, судя по его влажному лицу, интенсивно потел. И на это у него были причины. Ратибору тоже было не по себе. Он подумал о том, что, возможно, излишне погорячился, решив ехать сюда, дабы сразиться с неведомым чудовищем. Им, пожалуй, стоило бы бежать. Не уезжать, а именно бежать, бросив повозку, бросив все имущество. Просто сесть на лошадей, забрать Машку, и мчатся прочь, без оглядки, пока скакуны не падут под ними от усталости.
        - Здесь так тихо, - прошептал Артур, и в голосе его звучали нотки неприкрытого ужаса. Он был не просто напуган, его буквально трясло.
        Ратибор для себя решил так - они немного осмотрятся здесь, скорее для успокоения совести, чем с целью что-то найти, а затем вернутся в лагерь. И обратятся в бегство. Самый лучший поединок тот, которого не было - так вроде бы говорили то ли самураи, то ли шаолиньские монахи. Возможно, это правило работало не во всех ситуациях, иногда просто необоримо пустить в ход кулаки или оружие, но при столкновении с неведомым и могущественным чудовищем так и следовало поступать. Бежать. И это никакая не трусость. Когда человек бросается с кулаками на снежную лавину или пытается лбом остановить летящий ему навстречу железнодорожный состав, это не храбрость, это идиотизм. Таким же идиотизмом была бы попытка тягаться с неведомым монстром, лютующим в этих землях.
        Ратибор уже хотел повернуть обратно, когда Артур, приглушенно вскрикнув, указал рукой куда-то вперед. Вождь повернул голову в указанном направлении, и увидел среди деревьев какое-то темное пятно, формой напоминающее человека. Это пятно висело метрах в двух над землей, словно зацепившись за ветви руками и ногами.
        - Что это? - простонал Артур. - Ратибор, что это?
        Голос его дрожал, сам Артур выглядел так, будто намеревался с минуты на минуту грохнуться в обморок.
        Им обоим, в равной степени, не хотелось подъезжать ближе, и выяснять, что же они заметили. Но Ратибор, взяв себя в руки, тронул лошадь вперед. В конце концов, разве мало уже ужасов они повидали? Еще один ужас едва ли их впечатлит.
        Но он ошибся.
        Артур начал блевать прежде, чем успел понять, что происходит. Рвота, выскальзывая изо рта щедрыми потоками, падала на его грудь, забиваясь между звеньев кольчуги, орошала лошадиную спину и большими каплями сыпалась на землю. Он зашатался в седле, явно собираясь выпасть из него, и Ратибор в самый последний момент успел подъехать к соратнику и придержать его рукой. Вождя не вырвало, но он был близок к этому. Сам удивлялся, каким чудом сумел удержать в себе содержимое желудка.
        Привязанный за руки и за ноги к ветвям близко стоящих деревьев, перед ними предстал похищенный ночью Петя. Точнее, предстало то, что осталось от Пети. А сталось от него негусто.
        Неведомый монстр располосовал Петину тушку от паха до горла, и выгреб из нее все содержимое. Грудная клетка была разрублена и распахнута, ряды ребер смотрели в стороны, подобно створкам ворот. Половые органы Пети выглядели так, будто их сунули под стотонный пресс. На руках, ногах и лице алели многочисленные следы от порезов - судя по всему, паренька долго и яростно терзали, медленно, по капле, выдавливая из него жизнь. Один глаз отсутствовал, его то ли вырезали, то ли выдавили, второй полностью заплыл, превращенный в узкую щелку огромной, на половину лица, гематомой, которую могла оставить после себя пудовая кувалда или аналогичный инструмент.
        Под телом несчастного Пети его внутренние органы не валялись, из чего можно было заключить, что пытали и убили его где-то в другом месте, а затем притащили сюда и повесили на ветвях для просушки. Повесили не для красоты. Повесили, дабы его соратники полюбовались на изуродованный труп своего друга.
        - Валим! - хрипло крикнул Ратибор. Он тряс Артура за плечо, старясь привести того в чувства, но взгляд соратника был мутный, а изо рта, вместе с каплями рвоты, вырывался какой-то жуткий хрип. Хрип человека, лишившегося рассудка от ужаса. Лошади под ними нервно плясали, то ли напуганные видом зверски умученного Пети, то ли чуявшие что-то недоброе, притаившееся поблизости.
        Вдруг передние ноги лошади Ратибора резко провалились в какую-то яму, умело скрытую набросанными сверху ветками и присыпанную листвой. Всадника бросило вперед, и он вылетел из седла, со всего маху грянувшись о землю. В глаза его потемнело. Он изо всех сил пытался удержать гаснущее сознание, но не преуспел в этом. Все-таки вырубился. Ненадолго. Без сознания он пробыл не более минуты, а когда вновь открыл глаза, почувствовал боль в отбитой голове, и услышал рядом с собой болезненное ржание лошади. Перекатился на другой бок, и увидел своего скакуна, который судорожно извивался, лежа на земле. Обе передние ноги лошади были сломаны.
        - Артур? - прохрипел Ратибор. - Артур?
        Он поднял взгляд, и увидел лошадь соратника. Только лошадь. Всадник пропал из седла.
        - Артур? - громче закричал Ратибор, поднимаясь на ноги. Его пошатывало, и он вынужден был схватиться руками за ствол дерева.
        Артура нигде не было. Он исчез. На земле валялся его топор, а еще чуть дальше островерхий шлем с декорированной медью полумаской. На шлеме Ратибор обнаружил пятна свежей крови.
        - Артур? - закричал вождь.
        Где-то неподалеку прозвучал истошный визг, в котором Ратибор не сразу распознал голос соратника. Он выхватил из ножен меч и поспешил в ту сторону. Его пошатывало - сказывались последствия падения. Если бы не шлем, он бы неминуемо проломил себе голову о твердую землю.
        - Артур, я иду! - крикнул Ратибор. Его друг больше не подавал голоса.
        Он обогнул группу тесно стоящих деревьев, которые почти сплелись стволами, и увидел своего соратника. В первое мгновение показалось, что Артур просто стоит с опущенной головой и безвольно повисшими вдоль тела руками. Но когда Ратибор подбежал к нему, его охватил неистовый ужас. Его друг не стоял. Он был насажен задом на огромный кол, который, подпирая мертвое тело, удерживал его в вертикальном положении. Остекленевшие глаза Артура были широко распахнуты, будто перед своей ужасной смертью он увидел нечто немыслимо страшное. И Ратибор знал, что он увидел. Монстра. Того самого монстра, что методично и целенаправленно покрошил всю их малую дружину. И этот монстр был где-то рядом.
        - Покажись! - закричал Ратибор, но страха в его голосе было больше, чем ярости. Он лихорадочно крутился на месте, бестолково размахивая перед собой мечом.
        - Выходи! - кричал он. - Выходи, тварь! Выходи и дерись!
        Ратибор услышал за своей спиной треск ветвей, и обернулся. Глаза его полезли на лоб от ужаса, меч выпал из обессиливших пальцев. В штаны потекло и посыпалось.
        Страшный крик разнесся над лесом, эхом прокатившись по зарослям, а затем стремительно оборвался. И более уже не звучал.
        А спустя полчаса из лесу вышли двое - огромный бородатый мужик, густо перепачканный чужой кровью, и невысокий щуплый мужчинка, на чьем бледном лице ярко алели набухшие прыщики. Они неспешно двинулись через поле в сторону лагеря. Здоровяк какое-то время вертел в руках трофейный топор, украшенный замысловатым скандинавским орнаментом, затем, найдя оружие слишком легким для своих могучих рук, небрежно бросил его в траву. А прыщавый мужчинка, вздрагивая и всхлипывая, пытался понять, сможет ли он заснуть в ближайшую неделю, и если сможет, не сведут ли его с ума неизбежные ночные кошмары.

18
        Машка чувствовала себя брошенной. Казалось бы, только что вокруг нее увивались поклонники, наперебой пытаясь ублажить и исполнить любое ее желание. И вот все куда-то делись. Она осталась одна. Дошло до того, что ей самой пришлось вставать, идти к повозке и брать оттуда зонтик, которым она укрылась от палящих лучей солнца. Захотелось выпить чая с конфетами, и она уже открыла рот, чтобы приказать милым мальчикам подать ей требуемые блюда, но вспомнила, что рядом никого нет. Самой же кипятить воду и заваривать чай было слишком лениво. Машка продолжила валяться на одеяле, подперев спину подушками и раскрыв над головой зонтик. Мысли о тяжелой женской доле лениво ворочались в ее голове. Как же трудно в непростое нынешнее время отыскать большую и чистую любовь. Только-только что-то начинает наклевываться, а потом глядишь, и ничего-то уже и нет.
        Машка уже почти задремала, когда услышала поблизости голоса. Услышала, и узнала их. Она быстро отбросила зонтик, раскидала подушки, сползла с одеяла и развалилась на голой земле, приняв самый несчастный вид, какой только могла.
        - Вот оно, логово злодеев, - услышала она ворчливый голос Цента.
        - Только бы с Машенькой все было хорошо, - простонал Владик.
        - Я здесь! - жалобным голоском позвала Машка.
        Первым к ней подбежал Владик, упал перед возлюбленной на колени, и сквозь слезы прокричал:
        - Машенька! Ты жива! Ты не ранена?
        - Нет, кажется, - простонала та с таким видом, будто и сама была не уверена.
        Появился Цент. Тот был взъерошен и весь в крови. В чужой крови. Но это Машку не удивило. Он часто пачкался содержимым чужих вен.
        Окинув Машку оценивающим взглядом, Цент спросил:
        - Жива?
        - Пока что да, - ответила та.
        Цент помешкал, затем поинтересовался:
        - Надругались?
        На Машкином лице отразилась невыразимая тоска, и она вымолвила с плохо скрываемым сожалением:
        - Не успели.
        - Ну, и слава богу, - повеселел Цент.
        Он пнул ногой Владика, который продолжал ползать на коленях перед своей богиней, и приказал ему:
        - Очкарик, запрягай коней в телегу.
        - А куда мы поедем? - задал глупый вопрос Владик, и тут же получил еще один пинок.
        - Обратно, куда же еще? - проворчал Цент. - Там наша тачка, а в ней все добро. И грузовик с харчами до сих пор стоит посреди деревни и дожидается нашего прихода.
        Через полчаса, когда Владик, руководствуясь указаниями Цента, сумел запрячь лошадей в повозку, они тронулись в обратный путь. Программист исполнял роль кучера, довольно быстро освоив управление незнакомым ему прежде средством передвижения. Цент, развалившись в повозке под тентом, наслаждался отдыхом. Машка сидела рядом и повествовала о пережитых ею ужасах плена. В числе прочего сообщила, что обращались с ней совершенно неподобающим образом, почти не кормили и даже периодически повышали голос безо всякого на то повода. Одно утешало ее - что не били.
        - Да, много на свете злодеев, - заключил Цент, не открывая глаз. - А после зомби-апокалипсиса одни они, похоже, и остались. Кого ни встретим, так обязательно какие-то моральные уроды. Хороших людей, вроде нас, нынче, считай, и нет.
        В этот момент колесо повозки наехало на ухаб, и всех пассажиров прилично тряхнуло.
        - Легче, кучер, не лохов везешь! - прикрикнул на Владика Цент. - Правь нежнее, дорогу выбирай с умом.
        После чего Цент вновь прикрыл глаза и громко запел:
        - Поехал браток на разборку конкретную,
        На мерине новеньком белом своем.
        Анфиску тупую навеки покинул….
        Повозка медленно ползла по бездорожью, палимая последними лучами летнего солнца. Близилась осень. Первая осень после конца света. Впрочем, по мнению Владика, у зомби-апокалипсиса хорошей погоды не было. Невозможно было наслаждаться ни летним теплом, ни пушистыми хлопьями снега, когда над тобой ежедневно довлеет угроза съедения заживо.
        Поправка: угроза съедения и Цент.