Милитариум. Мир на грани (сборник) Андрей Марченко
        Владимир Венгловский
        Сергей Станиславович Беляков
        Дмитрий Градинар
        Юлиана Лебединская
        Карина Сарсенова
        Дмитрий Богуцкий
        Ольга Шатохина
        Алекс Бор
        Тимур Алиев
        Сергей Чебаненко
        Алиса Белова
        Жаклин деГё
        Тим Скоренко
        Майк Гелприн
        Алекс Громов
        Глеб Гусаков
        Рождение нового мира всегда начинается сразгрома прежнего. Векназад Европа стояла награни войны, ихватило нескольких выстрелов, чтобы черта была пройдена. Невиданное оружие исредства массового запугивания положили конец рыцарству иимпериям. Бесчисленные армии сражались заПариж иИерусалим. Одним изпоследних сражений стала Армагеддонская битва, развернувшаяся вокрестностях горы Мегиддо, - именно там, где, согласно Библии, надлежит произойти битве конца времен.
        Вантологии представлено множество вариантов того, какой могла быть икакой была тогдашняя реальность подтонкой коркой повседневности.
        Милитариум. Мирнаграни (сборник)
        
* * *
        Огонь бытия
        Алекс Громов, Ольга Шатохина
        Плечом кплечу
        Повесть
        Всё, кроме четырех судеб, взято изнашей реальности
        …Засвет, замир мы боремся,
        Они - за«Царство тьмы».
        Вставай, страна огромная!
        Вставай насмертный бой.
        Сгерманской силой темною,
        Стевтонскою ордой!
        Гнилой германской нечисти
        Загоним пулю влоб.
        Отребью человечества
        Сколотим крепкий гроб!
        Апокрифическая версия песни «Священная война». Понекоторым данным, этот текст был написан в1916г. учителем словесности изРыбинска Александром Адольфовичем Боде
        Окружающий мир медленно, нонеизбежно двигался ксвоему совершенству, радуя предстоящих потомков какцифрами промышленного роста, такиизобилием товаров ифотогеничностью владык обитателей Российской, Британской иГерманской империй. Техсамых властителей - родственников друг другу, наслушавшихся нетех советчиков илипросто боявшихся прослыть слабаками, аможет, уверенных втом, чтонакоммунальной мировой кухне необойтись безнебольшого скандала, чьиитоги будут очевидны, пока еще неопадут свежие листья сдеревьев…
        Ещенаскладах громоздились только что изготовленные пушки, спешно строились дредноуты, изобретатели обивали пороги военных министерств, предлагая кпроизводству чудо-огнеметы, супермины ибаллоны сядовитейшими газами, абезымянные герои сурового Грядущего уже значились вмобилизационных списках…
        Слепок времени №1. Санкт-петербургская жизнь доавгуста 1914года
        21февраля 1914года назаседании Госсовета был рассмотрен новый законопроект поборьбе спьянством, согласно которому заподпольную торговлю алкоголем, нарушающую государственную монополию, полагалось шестнадцать месяцев тюрьмы. Кроме того, предусматривались иштрафы вразмере отдесяти допятидесяти рублей за«неохранение пьяного», поскольку, какговорилось втексте, «кто споил пьяного, тотпусть иохраняет».
        27февраля, навторой день работы съезда русской группы Международного союза криминалистов обсуждалась проблема хулиганства. Выступивший приват-доцент Павел Исаакович Люблинский заявил, чтослово «хулиган» - американское, название дикого племени вСеверной Америке, скоторым боролись англичане. Затем насъезде начались обсуждения, какже бороться сэтим явлением - действовать убеждением илиусилить репрессии? Входе дискуссий пришли квыводу, что«хулиганы - моральные нигилисты». Заодно ивыяснили, чтохулиганов больше всего вМоскве, инемало - вСанкт-Петербурге.
        5марта состоялась встреча министра иностранных дел России С.Д.Сазонова спослом Германии Ф.Пурталесом, вовремя которой отнего было потребовано объяснений поповоду публикации три дня назад вгерманской проправительственной газете «Кёлнише цайтунг» статьи «Россия иГермания». Вней говорилось овозможной угрозе российского нападения в1917году: «Политическая оценка Россией своей военной мощи будет иной через три иличетыре года. Восстановление ее финансов, увеличение кредита состороны Франции, которая всегда готова предоставить деньги наантинемецкие военные цели, поставили Россию напуть, конца которого она достигнет осенью 1917года».
        Вконце марта коммерческий суд столицы объявил несостоятельным должником Федора Григорьевича Круглова, владельца колбасной мастерской, добавлявшего вколбасу краску дляпридания ей более привлекательного цвета.
        9апреля вИнституте путей сообщения прошел товарищеский суд наддвумя студентами, написавшими вблокнот товарища несколько непристойных выражений. Сквернословам объявлен выговор.
        Наследующий день петербургская охранка отправила вДепартамент полиции донесение, посвященное «оккультическим бдениям вдоме Константина Арсеньева», происходившим вЦарском Селе наМосковской улице вдоме Сутугина. Константину Константиновичу Арсеньеву, академику, редактору журнала «Вестник Европы», отставному статскому советнику, было семьдесят три года. Набеседы «мистического характера» унего ежедневно собиралось дотридцати человек, втом числе графиня Софья Сергеевна Игнатова, княгиня Вера Федоровна Гагарина…
        16апреля вгазете «Петербургский листок» была опубликована статья «Торговля живым товаром вПетербурге». Вней говорилось, чтоЗ.Алексеева иМ.Качалова, занимающиеся совращением несовершеннолетних, наулицах подходили кученицам мастерских, угощали конфетами ипризывали бросить ученье иначать веселую жизнь.
        28июня наполе «Невского общества подвижных игр», располагавшемся наМалой Болотной, петербургская британская колония устроила спортивный праздник дляморяков английской эскадры, прибывшей вСанкт-Петербург сдружеским визитом. Впрограмме были бег насто метров, бегпарами сосвязанными ногами, бегвмешках ипрочая экзотика - напотеху публике. Российским морякам изВторого Балтийского экипажа, приглашенным вкачестве почетных гостей, предложили поучаствовать вперетягивании каната. Отечественные матросы неподкачали идважды перетянули команду крейсера «Королева Мэри». Вкачестве призов победители соревнований получили серебряные портсигары иподсвечники, атакже деревянные шкатулки втрадиционном русском стиле.
        Милая Франция. Клермон-Ферран
        Ферма «Серебряная Терраса», расположенная неподалеку отстолицы департамента Овернь, насклоне древнего вулкана, славилась живописностью иотменными сырами канталь, салер ифурм-д’амбер. Инетолько ими - путешественники иной раз делали изрядный крюк, чтобы отведать фаршированный рубец, ветчину сбобами и, конечно, печеный картофель алиго, запивая всё это стаканчиком доброго вина. Ачего стоит касуле сбелой фасолью, гусятиной идушистыми травами избольшого котла, чтодень иночь мерно побулькивает наочаге!
        Кухней ихарчевней ведала хозяйка, мадам Лугару сдочерями иневесткой, женой старшего сына. Мужчины семейства трудились навинограднике, наполях, наскотном дворе. Кстати, хозяйственные постройки, равно какиглавный дом, были добротные, старинные, помнившие нето что императора Наполеона, ноиЛюдовикаXV. Дата постройки - 1765 - была выбита надворотами, и, узревее, почти каждый гость вспоминал обэкспедиции королевских охотников воглаве слейтенантом де Ботерном против легендарного зверя-людоеда, бесчинствовавшего вэтих краях. Ипотому неотказывал себе вудовольствии спросить:
        - Асейчас тут волки налюдей нападают?
        - Когда как, - уклончиво отвечали хозяева фермы.
        - Ивам нестрашно?
        - Дачего нам бояться, снашей-то фамилией! Любой оборотень засвоих примет![1 - Loup-garou (фр.) - волк-оборотень.]
        Примерно так иотвечал средний сын фермера Арман-Эжен парижскому промышленнику, путешествовавшему поОверни иЛангедоку счадами идомочадцами аж натрех автомобилях. Причиной, побудившей их завернуть на«Серебряную Террасу», была нетолько слава окулинарном мастерстве мадам Лугару, ноинеобходимость починить разболтавшиеся завремя пути машины.
        Парижане проследовали вобеденный зал, который хоть исохранял атрибуты старинной харчевни - тяжелую мебель, гравюры «подстарину» ирасписные тарелки настенах, - нобыл уже перестроен так, чтобы гости нестрадали оттесноты имогли наслаждаться видами окрестностей запанорамными окнами. Арман, исполнявший наферме обязанности механика, занялся автомобилями.
        Всяокруга знала - этот молодой человек сдетства испытывал интерес кжелезу идвигателям, аокончив курсы призаводе вКлермон-Ферране, онстал признанным вокруге мастером. Иной раз соседи даже судачили - вот уехатьбы парню вПариж ивыучиться там нанастоящего инженера. Но,сдругой стороны, покинуть родной край насовсем, жить вбольшом городе… Нет, качали головами виноделы ипастухи, этоздесь, среди потухших вулканов изеленых долин столичные гости умиляются окситанскому говору, адома наобладателя такой речи они будут смотреть, какнажалкую деревенщину…
        Хотя, быть может, истоило попробовать, возражали другие соседи. Иуних были свои резоны. Ведь Франция переживала невероятный автомобильный взлет. Ужезакрылась вПариже последняя линия конного омнибуса, ишестьсот автозаводов отPeugeot иRenault доBerliet идаже Delaunay-Belleville, поставщиков русского императорского двора, наперебой предлагали почтеннейшей публике множество самоходных экипажей. Вовсем мире большинство автомобилей были французского производства. Такчто ухорошего механика была возможность основательно продвинуться, несмотря наокситанский акцент[2 - Окситанский язык, илилангедок (langue d’oc, lenga d'oc) - характерный дляюжной части Франции язык, родственный каталанскому.].
        Работу Арман закончил быстро изаверил почтенных гостей, ещенаслаждавшихся десертом, чтосмашинами теперь всё впорядке. Вдали, надороге, ведущей изгорода, показалась движущаяся точка. Очень скоро Арман разглядел верхового, апотом иузнал его - это был младший брат Валери, отправившийся утром замелкими покупками. Носейчас он спешил так, будто вез негорсть пуговиц, дюжину вилок ипару секаторов, а, какминимум, донесение лейтенанта де Ботерна королю обуспешном завершении охоты.
        - Арман! - еще издали закричал Валери. - Война!
        Подскакав испешившись, подросток добавил взволнованно:
        - Боши объявили нам войну! Мнемсье Люка сказал, аон сам видел телеграмму вмэрии!
        Валери действительно был еще очень молод… Даже Наполеона незастал.
        Слепок времени №2. Миривойна 1914года
        Попытки заранее ограничить процесс очередного раздела мира рамками, непревосходящими пределов культурного кровопролития, конечно, были. Так, 12августа 1898года министр иностранных дел России граф Михаил Муравьев адресовал, какговорится, граду имиру, дипломатическую ноту следующего содержания: «Охранение всеобщего мира ивозможное сокращение тяготеющих надвсеми народами чрезмерных вооружений являются целью, ккоторой должныбы стремиться усилия всех правительств. Всёвозрастающее бремя финансовых тягостей расшатывает общественное благосостояние. Сотни миллионов расходуются наприобретение страшных средств истребления, которые, сегодня представляясь последним словом науки, завтра должны потерять всякую цену ввиду новых изобретений. Государь Император повелеть мне соизволил обратиться кправительствам государств, представители коих аккредитованы приВысочайшем Дворе, спредложением осозыве конференции ввидах обсуждения этой важной задачи».
        Увы, тасамая Гаагская конференция хоть исостоялась, нонеособо помогла. Пользу сумели извлечь только британцы, получившие впоследствии компенсацию вшестьдесят пять тысяч фунтов заобстрел рыболовной флотилии ипотопление одного суденышка - Вторая Тихоокеанская эскадра вице-адмирала Рожественского, едва начав путь навстречу грядущей Цусиме, наткнулась нарыболовов. Кто-то принял их заяпонские миноносцы, неведомо какпопавшие вНемецкое море, искомандовал огонь напоражение. Тогдаже, кстати, несколько снарядов сброненосца «Князь Суворов» прилетело совсем непоназначению, чуть непотопив пока еще ничем непримечательный крейсер «Аврора».
        «Сильная Германия желает, чтобы ее оставили впокое идали развиваться вмире, длячего она должна иметь сильную армию, поскольку никто неотважится напасть натого, ктоимеет меч вножнах… Всегосударства, заисключением Франции, нуждаются внас и, насколько это возможно, будут воздерживаться отсоздания коалиций против нас врезультате соперничества друг сдругом», - говорил старый мудрый Бисмарк, считавший войну, темпаче против России, довольно-таки скверным способом улучшить свою жизнь. Нок1914году «железный канцлер», увы, почил вотносительном мире, аего нерадивый ученик кайзер ВильгельмII так инеисцелился - ниотобид накатегоричный тон, которым Бисмарк наставлял его вискусстве править Германией, ниотострого желания поступать наоборот.
        Кайзер желал, чтобы германская столица была признана «самым прекрасным городом вмире». Хотя Берлин начала ХХ века итак являлся одним изцентров прогресса. Ужекконцу XIXвека здесь было десять вокзалов. С1905года повсему городу ходили автобусы, образуя единую систему общественного транспорта. В1913году автомобильное движение достигло такой интенсивности, чтопришлось расставить наулицах регулировщиков. Укайзера имелся собственный автомобиль «Даймлер» склаксоном, исполнявшим мелодию изоперы Вагнера «Золото Рейна».
        Знаменитый дирижабль графа Цеппелина висел надгородом ибыл виден отовсюду - ночью его освещали мощные прожектора. Набоках воздушного корабля красовались рекламные баннеры. Siemensstadt, завод иштаб-квартира электрической компании, занимал обширный квартал целиком. В1913году здесь трудилось семь тысяч человек, втом числе три тысячи вэлектромоторном цехе истолькоже - вцехе электрокабелей.
        Многие германские граждане, какстоличные, такиприезжие, находились всостоянии, близком кэкстазу, наблюдая заберлинским почти совершенством. Оркестры вкофейнях бесконечно исполняли патриотические мелодии.
        Предвоенный мир был прекрасен, богат иполон скрытых противоречий. Ивот, наконец, летом 1914года рванула «пороховая бочка Европы» - произошли печальные события наБалканах. Вэтом регионе противоречия Тройственного союза иАнтанты, двух враждующих европейских блоков, проявлялись особенно остро. Возлагать надежды если ненаполное примирение, тохотябы насамый худой мир неприходилось после того, какнесовершеннолетний туберкулезник Принцип, студент иидейный террорист, застрелил наследника престола Австро-Венгерской империи. Который, кстати, былодним изсамых упорных противников назревающей войны. Хотя тогда почти все были одновременно ее противниками, покрайней мере, насловах, анаделе люто жаждали кто реванша, ктоновых побед, ктоновых территорий.
        Иначалось…
        Немецкая актриса Тилла Дюрье, искренне радуясь, писала вэти дни: «Унас война! Едастынет, пиво становится теплым, нонам доэтого нет никакого дела. Унас война!» Ассоциация немецких евреев объявила, чтокаждый немецкий еврей «готов пожертвовать нанужды войны всю свою собственность идаже кровь».
        25июля Германия начала скрытую мобилизацию безофициального объявления.
        28июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну.
        29июля НиколайII отправил ВильгельмуII телеграмму спредложением «передать австро-сербский вопрос наГаагскую конференцию». Ответа непоследовало.
        1августа Германия объявила войну России, а3августа - Франции. Мир, стоявший награни, перешагнулее. Мечты огрядущем возвращении Золотого века снова оказались несбыточными. АвЖелезном веке человечество ожидало множество пренеприятных сюрпризов…
        Вимператорском пригороде
        Замного лье отмаленького Клермон-Феррана вогромном Санкт-Петербурге жизнь пока еще тоже шла своим чередом. Василий привычно приступил кповседневному труду нисвет низаря. Както было заведено наОхте стех самых пор, какгосударь Петр Алексеевич основал наневских берегах свою новую столицу. Тогда помимо служивого люда, артельщиков-строителей, корабельных мастеров потянулись сюда ите, ктообеспечивал всю эту ораву пропитанием, - огородники, рыбаки, молочницы. Вотмолочницы наОхте ижили. Ихмужья исыновья были пастухами, столярами, позолотчиками, аженщины изпоколения впоколение ранним утром спешили кпереправе через Неву скувшинами парного молока. Даже сам Пушкин их собирательный образ увековечил. Охта весь город молоком поила. Одна изгородских легенд даже утверждала, чтолично Петр Великий повелел доставить наОхту породистых молочных коров, голландских ихолмогорских.
        Теперь времена уже нете. Подступают городские кварталы, фабричные корпуса. Молочный промысел наОхте приходит вупадок. Носемейство, ккоторому принадлежал Василий, ещедержалось застаринное занятие. Наконец молочницы - сама хозяйка, атакже бабушка сподрастающей внучкой - устремились сбидончиками наближайшие дачи, летом там продать молоко было проще, чемвгороде. АВасилий, проводив коров встадо, отправился подремать прямо вхлеву, закопавшись всолому.
        Пробудился он отгромкого гомона заоградой. Голоса были неразборчивы, только один изних Василий сразу распознал - выклики мужичка, обычно торговавшего лубочными картинками возле Смольного собора. Натех картинках красовался Денис Давыдов, умелым наскоком поражающий французские тылы, Кутузов насовете вФилях, самБлагословенный государь АлександрI, въезжающий набелом коне вПариж, ипрочие герои изнаменательные события славной Отечественной войны.
        НаОхту торговец лубками заходил нечасто, обычно ближе кзиме, когда его изделия охотно покупали наподарки, аиногда ивешали нарождественские елочки рядом спышными бумажными цветами. Продажа таких елочек была еще одним сезонным промыслом охтенок. Сейчасже мужик слубками бодро кричал, предлагая свой товар, почти надухом уВасилия. Иведь, судя поотзвукам, картинки пользовались спросом всобравшейся толпе.
        Атолпа-то почему собралась? Вылезать Василий неспешил, ностал напряженно прислушиваться, апотом иприник кщели, желая рассмотреть происходящее. Жители окрестных домов окружали торговца плотным кольцом, аон говорил прогерманцев, прото, чтосам видел, какстроятся впоходный порядок расквартированные вПитере полки. Ипрото, чтовгороде уже повсюду слышно - началась война.
        - Такчто, почтенные, неминовать большой баталии теперь!
        - Ачегож, дяденька, побьем мы германца?
        - Побьем, какнепобить! Покупаем лубки, яркие, правдивые, ославе оружия русского ичудесах великих!
        Василий уже нераз слышал слово «война», поэтому невзволновался. Благо лубочник иокружившее его общество тоже особого беспокойства непроявляли. Пока что.
        Слепок времени №3. Первое шествие, первая кровь…
        Одну изсамых объективных картин мира дает перелистывание слегка несвежих газет. Новости ипропаганда вних уже отстоялись, виден процесс формирования метаморфоз. Утратив сиюминутную актуальность, передовицы сохраняют былую пафосную тенденцию демонстрации своей абсолютной правоты иничтожности недругов.
        2августа 1914года вЗимнем дворце НиколайII подписал высочайший манифест, коим объявлялась война Германии. Затем царь произнес речь перед генералами иофицерами гвардии иармии игородскими дамами, имевшими право приезда кодвору: «Соспокойствием идостоинством встретила наша великая матушка Русь известие обобъявлении войны. Убежден, чтостакимже чувством спокойствия мы доведем войну, какаябы она нибыла, доконца…»
        Войны потрадиции начинаются соглашения официальных документов спатриотическими лозунгами, аспустя несколько часов вроде каксамо посебе вспыхивает пламя народного гнева. Через два дня вСанкт-Петербурге уже бушевали антинемецкие погромы. Толпа ворвалась вздание германского посольства науглу Морской улицы иИсаакиевской площади, сбросила «безобразные статуи голых германцев», сорвала флаг, агерб вместе содной изскульптур был немедленно утоплен вМойке. Мебель, картины ипростыни повыбрасывали изокон водвор, гдетутже принялись жечь…
        Обнаруженный начердаке посольства его служащий российского происхождения шестидесятилетний Альфред Маврикеевич Кетнер был убит «впатриотическом порыве». Может, именно он истал одной изпервых жертв Великой войны. Полиция, струдом водворившая «разбушевавшихся патриотов» изразграбленного здания, задержала сто одного человека. Среди них были рабочие, подмастерья, официанты илюди безпрофессий.
        5августа входе очередной демонстрации было выдвинуто требование объявить «бойкот всему немецкому». Демонстранты разгромили находившуюся наНевском проспекте редакцию газеты «Petersburger Zeitung» икафе науглу Невского иСадовой улицы, принадлежащее германскому подданному Рейтеру. Изгорода начали выселять подданных германской иавстрийской империй…
        Через день вгазете «Ведомости Петроградского градоначальства» появился следующий текст:
        ОБЪЯВЛЕНИЕ С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО ГРАДОНАЧАЛЬНИКА
        «13июля обязательным постановлением воспрещены встолице всякие демонстрации иманифестации; однако проходившие вгороде грандиозные патриотические шествия были допускаемы ввиду совершенно мирного их характера ивысокой цели, амежду тем впоследние дни эти манифестации были омрачены появлением насилия, выразившегося всрывании вывесок, битье стекол ит.д. некоторых предприятий изавершившегося разгромом бывшего германского посольства. Ввиду этого считаю себя вынужденным напомнить населению столицы обуказанном обязательном постановлении воспретить всякие шествия поулицам города. Обращаюсь ковсем жителям города спросьбой недопускать проявления каких-либо враждебных действий поотношению киностранным подданным…»
        Ужевсередине августа впетербургских газетах появилась новая рубрика - «Германские зверства», которую писали тысячи вернувшихся скурортов через Швецию российских подданных.
        15августа российские войска вступили вВосточную Пруссию. Вэтотже день согласно секретной телеграмме петербургского градоначальника было приказано «немедленно освободить всех задержанных забесчинство иозорство вотношении здания Германского посольства».
        ДоМосквы волна погромов докатится чуть позже. Дмитрий Рогозин впоследствии напишет вромане «Барон Желток»: «Оннеспешно раскрыл плотно забитый бумагами портфель идостал оттуда дело спометкой: «Спешное. Секретно». Онокасалось обстоятельств тех самых кровавых немецких погромов 26 - 29марта 1915года, вкоторых ему поручено тщательно иобъективно разобраться, «желательно безнагнетания», кактого пожелал государь. Полным ходом шла война сГерманией иАвстро-Венгрией, русская армия несла страшные потери назападных границах Империи, ноМосква после беспорядков выглядела так, будто кайзеровская авиация сбросила нанее тысячу зажигательных бомб. Поиски «немецких шпионов» среди фабрикантов изчисла эльзасских немцев вывели наулицы Замоскворечья, вЛефортово, наЛубянку, Мясницкую идаже наКрасную площадь десятки тысяч погромщиков имародеров. Волнения охватили даже ближайшее Подмосковье - деревни Свиблово, Ростокино, Всехсвятское. Согласно отчету сенатской комиссии, входе погромов пострадало 475 торговых предприятий, 207 квартир идомов, 113 германских иавстрийских подданных и489 русских подданных (синостранными
илипохожими наиностранные фамилиями). Ущерб был нанесен многим российским, французским ианглийским фирмам имагазинам, иностранным консульствам идаже предприятиям, выполнявшим военные заказы».
        Англия. Манчестер. 5августа 1914года
        Встаром центре Манчестера водном изтихих переулков давно существовала лавка букиниста. Располагалась она напервом этаже старинного дома, причем, послухам, всамом жилище хранилось такое собрание редких книг, чтозалюбую изних ректор местного университета, незадумываясь, отдалбы лучшую изсвоих парадных мантий. Нодаже эти слухи циркулировали среди узкого круга посвященных. Ите немногие, ктопытался выяснить истину вразговоре свладельцем лавки, натыкались нанепробиваемую стену чуть заметной иронии имастерского уклонения отпрямых ответов. Приэтом почтеннейший мистер Хайд, эсквайр, оставался неизменно инеподражаемо учтивым.
        Егосын Лоуренс окончил университет, носклонности ксемейному делу непроявлял, предпочитая физику ихимию. Причем незря старался - сам великий Резерфорд, нобелевский лауреат, взял его вассистенты. Хайд-старший был этому нерад ипродолжал надеяться, чтовскором времени наследник вернется кизучению тонкостей фамильного бизнеса.
        Саммистер Хайд был таким знатоком книг, чтоему непришлось прилагать усилия, дабы попасть впопечительский совет университетской библиотеки, напротив - его приглашали накаждое заседание особой открыткой сзолотым обрезом, какие отправлялись только самым значимым персонам. Поговаривали, правда, иотом, чтоуважаемый библиофил насамом деле имеет выраженные ирландские корни идаже состоит вродстве стем Хайдом[3 - Дуглас Хайд, фольклорист, поэт ипервый президент Ирландии.], который слывет чудаком исобирает сказки ипредания поглухим деревням Коннахта иЛейстера. Носейчас, вначале ХХ века волшебные сказки даже влучших домах были вбольшой моде, равно какисочувствие романтическим ирландским негодяям.
        Впрочем, вполне возможно, чтоэто были лишь пустые домыслы. Ведь сам мистер Джозеф Хайд никогда небыл замечен даже внеподобающих модных разговорах. Казалось, онпостоянно живет среди манускриптов ифолиантов, вкрайнем случае - первоизданий Шекспира. Ачто дородства, товтеплое время года, когда закрывался университет истуденты разъезжались подомам, букинист отправлялся куда-то вПеннины, гдеунего вродебы имелась маленькая фамильная усадьба. Ездил он туда инаДень всех святых, инасобственные именины. Асупруга мистера Хайда, какон рассказывал, жила там всё время. Дляее хрупкого здоровья большой город оказался вреден.
        Кстати, после одной изтаких поездок слухи оего книжной коллекции начали затихать. Один отчаянный студент, дождавшись отъезда букиниста, решил тайно пробраться вего дом, чтобы хоть мельком увидеть легендарную библиотеку. Затею свою юноша осуществил легко, воттолько книг неувидел совсем. Ивообще, домвнутри был так уныл ипуст, чтоавантюриста охватил ужас, ион впанике бежал прочь. После чего ипроболтался вближайшем пабе освоих приключениях одному изеще неотбывших наканикулы сокурсников.
        5августа Лоуренс Хайд вернулся домой раньше обычного, новыглядел озабоченным.
        - Отец, началась война!
        - Онауже неделю какначалась вЕвропе, - проворчал Хайд-старший. - Разве нас это так уж касается?
        - Наша страна объявила войну Германии.
        - Разве мало было войн запоследний век? Иеще будут…
        - Мойучитель уезжает вЛондон. Емупредложена должность вАдмиралтействе.
        - Вотихорошо. Наконец-то ты оставишь свои прихоти исможешь заняться книгами, какподобает достойному представителю нашего славного рода!
        - Нет, отец. Яеду сним.
        СэрЭрнст Резерфорд, недавно получивший рыцарское звание иправо носить меч - незаподвиги наратном поле, нозанеустанное научное изучение невидимого мира, - сразу после начала войны был назначен членом гражданского комитета Управления изобретений иисследований британского Адмиралтейства. Емупредстояло решить проблему определения местонахождения подводных лодок спомощью акустических приборов. СэрЭрнст нескрывал радости, узнав осогласии ученика сопровождатьего.
        - Свашими способностями, Лэрри, грешно прозябать вглуши! - изрек ученый. - Война всегда представляет собой бедствие, ноонаже испособна служить двигателем прогресса.
        Слепок времени №4. НеЕвропа: Африка идругие части света
        ВПервой мировой войне участвовали тридцать восемь (изпятидесяти четырех существовавших вто время напланете) государств Европы, Азии, Северной Америки, Африки снаселением свыше полутора миллиардов человек. Сотни тысяч людей были призваны навоенную службу, втом числе - издалеких колоний. Были нарушены многие коммуникации, втой илииной степени война затронула почти всех людей наземле.
        Вапреле 1914года подполковник Пауль Эмиль фон Леттов-Форбек стал командующим германскими войсками вГерманской Восточной Африке. Кавгусту 1914года вооруженные силы этой колонии состояли из261 германского офицера, унтер-офицеров исолдат и4680 туземцев. Утром 8августа два английских крейсера начали обстрел немецкой станции беспроводного телеграфа вДар-эс-Саламе. Затем началась высадка британского десанта, иЛеттов-Форбек начал свою партизанскую войну, окоторой позже рассказал всвоих воспоминаниях: «Проволочную связь между Неймоши иТаветой прибывший позже директор полевой почты мог характеризовать только каксносную. Изоляторами служили отбитые горлышки отбутылок, прикрепленные накольях илинаветках отдеревьев; проволока была взята изизгородей наплантациях. Однако повреждения были настолько значительными, чтоширокий обмен сведениями идонесениями долго продолжаться немог. Наша связь свнешним миром сначалом войны была почти что отрезана… обычно дляполучения новостей мы были вынуждены перехватывать неприятельские разговоры порадио изахватывать неприятельскую почту илидругие документы».
        «Наша маленькая горсть солдат, влучшие длясебя периоды непревосходившая числом трех тысяч европейцев ипримерно одиннадцати тысяч аскари, втечение всей войны приковывала ксебе вомного раз превосходящего врага… - писал Леттов-Форбек вмемуарах. - Против нас было выставлено около трехсот тысяч человек стысячей автомобилей имногими десятками тысяч верховых ивьючных животных, иэти войска были снабжены всем, чемрасполагал мир, объединившийся против Германии, сего неистощимыми ресурсами. Однако, несмотря наподавляющую численность противника, нашмаленький отряд, имевший кодню заключения перемирия едва 1400 бойцов, всёже держался ибыл готов кбою…» Капитулировал отряд 23ноября 1918года - после того, какЛеттов-Форбек увидел 14ноября узахваченного вплен англичанина Гектора Кроуда документы, изкоторых следовало, чтомежду Германией иАнтантой заключено перемирие.
        Ав1914году пообе стороны фронта царила уверенность втом, чтовойна будет быстрой ипобедоносной. Поплану графа фон Шлиффена назавоевание Франции отводилось всего тридцать девять дней. Насороковой день немцам надлежало праздновать окончательный разгром давнего соперника, афранцузам оставалось разве что справлять тризну поушедшему навсегда величию.
        Нореальность подавней дурной привычке опять внесла свои коррективы - так уж повелось, чтоколичество пренеприятных сюрпризов превышает какчисло, такипродолжительность приятных. Нозато остается память огероях, которые безтех событий могли прожить долгую жизнь обычных людей…
        Всё, идаже - чудо!
        Слова «способности» и«прогресс» постоянно мелькали ивовремя дискуссии, развернувшейся вофранцузском генеральном штабе. Речь шла осоздании особой структуры, которая будет призвана обеспечить военную разведку (иконтрразведку, само собой) малочисленными, номобильными ивысокоэффективными группами специального назначения.
        - Нокаквы можете поручиться, чтоони будут надежными всмысле дисциплины? - недоумевал чопорный старый генерал. - Предоставить такую свободу действий вчерашним гражданским, этослишком опрометчиво, разве нет?
        - Намважно выиграть войну, - возразил начальник Генштаба, - иради этого можно освободить отобязательной шагистики десяток-другой особо ценных специалистов.
        Слово главнокомандующего оказалось решающим. Наследующий вечер, когда уже стемнело, возле фермы «Серебряная Терраса» остановился неприметный автомобиль, иводитель сразуже погасил фары. Выскочил, чтобы открыть дверцу дляединственного пассажира, однако тот уже выбрался истучал вворота негромким, ночетким условным стуком.
        Ворота распахнулись. Приехавший жестом показал шоферу - загоняй, мол, машину водвор. Асам, сторонясь полосы света изближайшего окна, прошел кдому. Шофер выполнил распоряжение, заметил, чтоворота быстро захлопнулись заним, норазглядеть людей несмог, только смутные тени мелькнули искрылись вомраке.
        Волчий вой раздался так близко, чтобравый ординарец генерала Жоффра вздрогнул иположил руку накобуру. Конечно, ограда высокая… идавно наступил ХХ век, эпоха науки иреализма, однако этот вой невольно вызывал воспоминания острашных сказках прооборотней, слышанных вдетстве. Поежившись, ординарец уселся нашоферское место изахлопнул дверцу автомобиля. Как-то оно так спокойнее…
        Авдоме шел негромкий разговор.
        - Анри, этонебывалая война, - произнес гость. - Всё, чтораньше было само собой разумеющимся, скоро будет забыто. Нетбольше войны поправилам, скрасивыми пехотными каре, знаменами, раззолоченными мундирами. Моиофицеры еще непоняли это, дая исам недоконца понимаю. Ноэто так. Всё, чтораньше годилось только длявойны стуземцами вколониях, теперь через считаные дни станет допустимо ивЕвропе.
        Лугару-старший тяжело вздохнул:
        - Когда-то иштурм Каркассона казался немыслимым…
        Генерал Жоффр был уроженцем Лангедока, поэтому, услышав оКаркассоне, кивнул печально:
        - Тыменя правильно понял, Анри.
        - Ичем мы можем помочь?
        - Яхочу поговорить сАрманом.
        - Сейчас позову. Чтож, емунепривыкать воевать…
        Слепок времени №5. Безфотоаппарата икарт
        Война только разворачивалась впоистине широкоформатное действие, новтылу уже запахло пороховой гарью, немереными барышами длянемногих илишениями итрудностями дляостальных. Газеты запестрели объявлениями соответствующей тематики:
        «Квступительным экзаменам наускоренные КУРСЫ ПРАПОРЩИКОВ привоенных училищах быстрая исолидная ПОДГОТОВКА сгарантией успеха…»
        «ГЕНЕРАЛЬСКОЕ пальто накрымском барашке, нарост выше среднего ПРОДАЕТСЯ Ропшинская улица дом №18 квартира №18. Видеть с10-ти до12-ти часов ис5-ти до7-ми часов».
        Журнал «Искры» подробно сообщал овизите французского главнокомандующего, намекая, что«вождь французской армии» провел переговоры нетолько овзаимодействии обычных войск, ноиосотрудничестве вобласти тайных операций иразработки нового небывалого оружия.
        «Нынешний главнокомандующий французской армией генерал Жоффр ивысшие русские военные круги хорошо знают друг друга. Вовремя поездок вРоссию генерал Жоффр находился втесном общении сцелым рядом начальствующих лиц русской армии. Генерал Жоффр был милостиво принят Государем Императором вНовом Петергофе. Вдень своего приезда вПетроград генерал Жоффр вбеседе сжурналистами заявил:
        - Каксолдат, янеимею права ничего сказать поповоду нашей миссии…
        Извсего этого снесомненностью вытекает, чторезультатом посещения Великим Князем Николаем Николаевичем Франции ипоездки генерала Жоффра вРоссию явились полное ознакомление союзных держав своенными силами друг друга ивыработка согласованных действий… Относительно генерала Жоффра следует еще добавить, чтоперед поездкой вРоссиюон, вкачестве начальника французского генерального штаба, много работал надреформированием плана французской мобилизации».
        Чтоеще изменилось встолице после вступления Российской империи ввойну? Появились патриотические призывы (втом числе - иобъявления, предлагающие бойкотировать германские магазины итовары, покупать русское), начался повсеместный сбор пожертвований впользу фронта, обустройство новых частных больниц дляраненых. Впервые недели все верили вбыструю победу надврагом. Нафронт отправились многие аристократы ипредставители светского общества, ноуже через пару месяцев вПетрограде начались отпевания геройски погибших вбоях гвардейских офицеров (инетолькоих). Затем стали наводить порядок изапретили торговлю спиртными напитками. Было издано распоряжение градоначальника, коим запрещалось «воспроизводить фотографические снимки ирисунки своинских частей иучреждений, сукреплений, орудий, судов, постов, железнодорожных путей ивсяких работ, производимых пораспоряжению военных властей, атакже ходить врайоне таких работ внепроезжих илинеобходимых дляместных жителей дорог».
        Любой говоривший по-немецки вызывал втолпе подозрение имог быть назван врагом… Были убраны все вывески нанемецком…
        Впрочем, жертвы были нетолько нафронте. 28августа дворники дома №4 поЭртелеву переулку, Василий Михайлов иСергей Сидоркин, решили гульнуть ивыпили большое количество денатурированного спирта избольшого фонаря, освещавшего двор. После того какони почувствовали себя плохо, были отправлены вОбуховскую больницу, гденочью искончались. Спустя пять дней вбольницу Святой Марии Магдалины, располагавшуюся наВасильевском острове, поступил спризнаками отравления денатурированным спиртом сапожник Василий Жаров, который вскоре, неприходя всознание, скончался.
        Исполнить долг
        Натихой окраине Питера оначавшейся войне еще ничего ненапоминало. Разве что через несколько дней проехала состороны дач воткрытом экипаже барыня всарафане сдушегреей иввысокой кике. Приней были нарядные детишки вкостюмах разных стран, нокаких - этого Василий распознать несумел, приметил только белую ланголию[4 - Часть греческого национального костюма.] ияркий жилет поверх белойже рубашки наодном измальчиков. Втакой одежде был изображен налубочной картинке, висевшей вгорнице, некий греческий герой, воевавший против турок. Подмышкой барыня держала толстого мопса внаморднике скарнавальными усами.
        - Даведь прямо царь Вильгельм! - воскликнул кто-то иззевак, указав насобачку.
        Барыня, какпонял Василий изпоследующих разговоров, ехала наблаготворительный базар, собирать деньги длялечения раненых.
        Аеще несколькими днями позже хозяев дома окликнул другой постоянный покупатель, проезжавший мимо. Пока его супруга жаловалась молочнице, чтолетний отдых пришлось прервать, азначит, недоконца насладиться творожными запеканками, молочными сладостями ипрочими лакомствами, накоторые их дачная кухарка такая мастерица, этот господин хоть ивштатском пока, носочевидной военной выправкой вдруг обратил свой взор наВасилия.
        Потом посмотрел нахозяина, который тоже безудовольствия слушал женскую болтовню, переминаясь сноги наногу. И - снова наВасилия. Спросил:
        - Аскажи-ка, молодец, тынасолнце обгореть небоишься?
        - Намсолнце нестрашно, сударь, мыпривычные.
        - Ахвот как… Ичтожеты, совсем содвора невыходишь?
        - Неположено. Только если позовут.
        - Ктопозовет?
        - Хозяева. Илидети хозяйские, когда вырастут исвоим домом заживут.
        - Понятно. Надоже, говорила мне матушка, чтоунас вроду видящие бывали, ая неособо верил. Ноя думал, чтоваше племя поменьше габаритами будет, всёбольше котики илихорьки всякие.
        - Могу икотиком… - усмехнулся Василий.
        - Да? Тоесть, иэто правда? Интересно, интересно… Ахотелбы ты мир посмотреть, там, заворотами?
        Василий неответил. Ноощутил жгучее желание увидеть всё то, очем говорилось всказках, чтослабым подобием отображалось нацветных лубках…
        Назавтра младший домовой Василий сподворья такого-то наМалой Охте получил официальную призывную повестку, предписывающую хозяевам дома исполнить подобающий обряд провожания, аему самому - прибыть враспоряжение полковника особого отдела Эдуарда Алексеевича Утукина.
        Слепок времени №6. Марнская битва
        Положение нафронтах, привлекавшее внимание миллионов напяти континентах, заполнило начетыре долгих года первые полосы газет. Выходивших даже втех странах, которые придерживались нейтралитета.
        27августа 1914года военные сводки немецкой стороны звучали торжествующе: «Германские армии спобедными боями вступили натерриторию Франции отКамбре доВогез. Враг, разгромленный навсех участках фронта, отступает инеможет оказать серьезного сопротивления наступающим германским войскам».
        Впрочем, реальность была чуточку менее радужной. Один изофицеров тогда записывал вдневнике: «Наши люди дошли докрайности. Солдаты валятся отусталости, ихлица покрыты слоем пыли, мундиры превратились влохмотья… Солдаты шли сзакрытыми глазами ипели, чтобы незаснуть находу. Итолько уверенность впредстоящем триумфальном марше вПариже поддерживала вних силу».
        Ужеупомянутый план недавно почившего графа фон Шлиффена был прост ипонятен - сначала взять Париж, потом добивать. 30августа армия фон Клюка оказалась уже вКомпьене. Защищать Париж было некому. Британцы спешно отступали. Ихглавнокомандующий сэрДжон Френч демонстрировал явное намерение бросить генерала Жоффра иего солдат напроизвол судьбы.
        Новпоследнюю минуту, когда дофранцузской столицы оставалось десять лье, начальник полевого Генштаба Мольтке-младший решил, чтобудет проще добить отступающего противника, апотом уже занимать его столицу. Утром 1сентября воздушная разведка донесла французскому командованию, чтонемецкие войска повернули идвинулись наюго-восток. Нотем самым они подставили подудар свой собственный фланг…
        Генерал Жоффр приказал перебросить войска изВогезов кПарижу иначать контрнаступление. Правительство Франции эвакуировалось изстолицы, напоследок наделив военного коменданта Галлиени неограниченными полномочиями. 3сентября весь город был оклеен листовками сего обращением: «Мнедано поручение защитить Париж отзахватчиков. Яего выполню доконца». Местом решающего сражения стала местность, прилегающая креке Марна.
        Нетот поворот
        Накануне первого удара союзников понемецкому флангу, положившего начало битве наМарне, аименно вечером 4сентября 1914года Арман Лугару оказался надороге, ведущей изПарижа кВилье-Котре. Подготавливаемые тайные операции взахваченной немцами столице внезапно оказались неактуальны, поскольку скоростная оккупация несостоялась. Авот нафронте «особо ценному специалисту» занятие наверняка могло найтись… Хотя линии фронта кактаковой еще небыло - кто-то отступал, кто-то пытался окружить хоть кого-нибудь. Шестая армия генерала Монури где-то там впереди спешно разворачивалась вбоевые порядки. Надорогах царил хаос - велосипеды имотоциклы, пешие подразделения ибеженцы, бронеавтомобили, крестьянские телеги, авцентре всего этого безобразия - новенький биплан набуксире, прицепленный кеще недавно щегольскому, атеперь покрытому толстым слоем пыли идорожной грязи авто-кабриолету.
        Арман наблюдал всё это изкузова грузовика. Онехал вместе спехотинцами, чейкомандир поимени Шарль то впадал вмеланхолическое молчание, товдруг, воодушевившись, начинал декламировать:
        Блажен, ктопал заземлю нашу бренную,
        Нолишьбы это было вправедной войне,
        Блажен, ктопал завсе четыре стороны,
        Блажен, ктопал всмертельном торжестве…
        Смерив чтеца взглядом, далеким отвосхищения, Арман поинтересовался, впервыели тот направляется взону боевых действий. Лейтенант небыл юношей, недавним курсантом, скорее уж одним изнедавно мобилизованных гражданских. Оносекся, недовольный, чтоего так грубо перебили, вернул равнодушному слушателю негодующий взгляд ивоскликнул:
        - Когда звери терзают нашу землю, никто несмеет отсиживаться втылу.
        - Беда втом, чтонатой стороне, вбольшинстве своем, такиеже люди.
        - Вырассуждаете, каксоциалист!
        - Нет, яреалист. Противника надо оценивать трезво.
        Лейтенант сник, пробормотал:
        - Мыпоследние…
        - Давроде нет, - отозвался Арман, - подкрепление еще должно быть.
        - Мыпоследние, ктоспособен чувствовать душой! Аследом идут такие, каквы, молодой человек! Рассуждающие! Умничающие! Те,кто неверит нивочто игордится этим!
        - Чьистихи вы читали? - спросил Арман, чтобы остановить поток восклицаний.
        - Моисобственные! - окончательно обиделся почтенный лейтенант. - Тридцать переизданий, между прочим, завосемь лет!
        Слепок времени №7. «Погибнуть, нонеотступать»
        6сентября французским войскам был зачитан приказ Жоффра: «Каждый должен помнить, чтотеперь невремя оглядываться назад: всеусилия должны быть направлены ктому, чтобы атаковать иотбросить противника. Войсковая часть, которая небудет всостоянии продолжать наступление, должна вочтобы то нистало удерживать захваченное ею пространство ипогибнуть наместе, нонеотступать».
        Иначались бои. Следующий день мог стать дляфранцузов иангличан роковым, нокним подоспело подкрепление - Марокканская дивизия, только что прибывшая вПариж ипереброшенная кМарне натом транспорте, который комендант смог отыскать, - половина пожелезной дороге напоезде идрезинах, собранных повсем депо, половина натакси.
        9сентября немцы стали отступать ксеверу. Несостоявшийся блицкриг сменился «бегом кморю», вскоре превратившим войну впозиционную. Нопочти шестьсот тысяч немцев, французов иангличан, которых начало сентября застало еще живыми издоровыми, обэтом уже никогда неузнали.
        Командир пехотного взвода поэт Шарль Пеги был убит одним изпервых. Онлишь намесяц снебольшим пережил своего однокурсника, редактора газеты «Юманите» Жана Жореса, застреленного впарижском кафе «Круассан» зачетыре дня доначала военных действий. Убийца - участник Лиги друзей Эльзаса - Лотарингии Рауль Виллен - считал Жореса предателем национальных интересов Франции: тотпытался предотвратить войну организацией международной забастовки, утверждая, чторабочим нечего делить. Впрочем, нетолько им.
        Но,согласно многовековой традиции, алчность власть имущих принято драпировать высокими материями. Втом числе - обобновлении ивозрождении. Ичерез столетие наместе снесенных братских кладбищ героев Великой войны появятся скромные таблички. Ноуже безмногих, окончательно утерянных имен…
        Время порой требует массы героев
        Арман быстро осознал, чтовштабе генерала Монури никто несклонен рассматривать его какособо важного специалиста итем более прислушиваться кего мнению, продиктованному древним предчувствием опасности.
        - Послушайте, Лугару, уменя нет нилишних людей, нитранспорта… вообще никакого нет, солдат натакси возить приходится прямо изПарижа. Апроклятые таксисты непреминут счет выкатить верховному командованию! Военный бюджет трещит пошвам! Атутвы, вместо того, чтобы выполнять приказы, настаиваете назахвате сарая ссаперными лопатками иличто там может оказаться?
        - Поверьте, мойгенерал, тамможет найтись инечто более серьезное. Опыт подсказывает…
        - Опыт? Молодой человек, какой увас может быть опыт?! Вывовремя прошлой войны еще насвет непоявились! Уменя нет времени наваши фантазии! Свободны! Ждите приказаний.
        Арман, который лично помнил нето что злополучную «прошлую» войну снемцами, ноиту, когда furia francese громили испанцев приРокруа[5 - Битва приРокруа (1643) - одно изважнейших сражений Тридцатилетней войны, когда французы неистовым идаже авантюрным натиском сумели нанести тяжелейшее поражение испанской армии, уничтожив три четверти отборной опытной пехоты. Ктосмотрел «Капитана Алатристе», тотзнает…], абаварцев приНёрдлингене, покинул штабную палатку, отошел подальше ивитиевато выругался. Рядом раздался смех. Среди англичан, вперемешку сфранцузами занимавших позиции наМарне, обнаружился некто, чьявнешность, несмотря нагрязь ипыль, показалась Арману смутно знакомой. Возможно именно потому, чтофрантоватому красавчику ванглийской форме грязь ипыль как-то даже неособо вредили, даипоходка его оставалась расслабленной, будто напрогулке.
        - Кажется, мыуже встречались вэтих местах, - сказалон.
        - Да, - понизил голос Арман, - приКарле Безумном. Илипринце Хэле, каквам больше нравится…
        - Какая разница, - усмехнулся Лэрри Хайд. - Самое главное, чтосейчас мы наодной стороне. Нехотелосьбы своей шкурой проверять искусство ваших арбалетчиков.
        - Можно подумать, моей шкуре больше нравятся ваши лучники, среди которыхвы, омой почтенный собрат, были далеко непоследним стрелком…
        Произнеся эти тирады, обарасхохотались.
        Апотом Лэрри деловито спросил:
        - Чтоты там нашел такого важного?
        - Тыслышал?
        - Выоба так орали, чтоичеловек расслышит безтруда, нето, чтоя. Вчем дело?
        - Данемцы, похоже, заслали диверсантов выше потечению. Генерал думает, чтооно нестоит внимания. Аябы проверил…
        - Какговоришь, место называется?
        - Чертова Лужа.
        Лэрри помрачнел исказал:
        - Если это та Лужа, окоторой я слышал, тамможет бытьвсё, чтоугодно.
        - Наплато Лангр.
        - Онасамая…
        Шаги, направлявшиеся вих сторону, обауслышали издалека, апотому прекратили обсуждение. Нопоказавшийся из-за бронемашины бравый русоволосый парень однозначно небыл человеком, апотому его встретили нестолько настороженными, сколько вопросительными взглядами.
        - Доброго дня, господа, - поклонился пришедший. - Явот услышал, чтовы оплато Лангр говорите, адалеколи это отсюда?
        - Ну,неблизко, - проговорил Арман. - Чтотебя так заинтересовало?
        - Тамже сыр делают, вотиинтересно стало… Мыже испокон веков примолочном промысле.
        - Дасейчас вообще-то война, тынезаметил? - съязвил француз. - Недосыра.
        - Такунас недаром говорят еще современ государя Петра «война войной, аобед порасписанию».
        - Хорошее правило, - хихикнул Лэрри. - Хотя исформулировал его немецкий кайзер. Данедергайсяты, ненынешний, атот, чтосвашим Петром очень даже дружил. Лучше расскажи, какты здесь оказался?
        Василий поведал, какразговорился сполковником изразведки итот изыскал вдревних законах параграф, позволяющий домовому поособому распоряжению свыше иприналичии сородичей, способных присматривать зажилищем ихозяйством, отправиться ивпутешествие, инавойну.
        - Какувас всё сложно!..
        - Нет, сложно - это улюдей.
        Слепок времени №8. Неизбежный конец морской романтики
        Личная яхта стального промышленника иоружейного короля Густава Круппа носила имя «Германия». Онабыла свадебным подарком, который он преподнес своей жене Берте, благодаря которой истал членом семьи Крупп. Нонасамом деле «Германии» отводилась куда более важная роль, чембыть дорогой игрушкой тевтонской оружейной королевы иее супруга. Яхта должна была побеждать впарусных гонках, принося славу своей тезке-стране иее правителю кайзеру Вильгельму.
        «Германия» была построена навоенной верфи вКиле. Корпус был иззнаменитой крупповской стали. Яхта побеждала вовсех гонках напротяжении шести лет, регулярно ставя рекорды скорости. Иногда, впрочем, оназанимала второе место - когда вгонке участвовала яхта самого кайзера, построенная натойже верфи. После начала Первой мировой войны яхта «Германия», находившаяся тогда ванглийском порту, была конфискована ивпоследствии переправлена вСША, гдеизатонула. Сейчас она лежит надне уострова Key Biscayne.
        22сентября 1914года германский крейсер «Эмден» обстрелял индийский город Мадрас. Спервых дней осени он охотился вБенгальском заливе наторговые суда. Вскоре командир «Эмдена» фон Мюллер узнал израдиоперехвата, чтопоего душу идет британская эскадра. Крейсер был спешно снабжен фальшивой четвертой трубой, после чего двинулся прямо кМадрасу, беспрепятственно вошел вгавань иоткрыл огонь понефтехранилищам «Бирманской нефтяной компании». «Маяки мирно горели, чтовзначительной степени облегчило нашу задачу, - вспоминал старший офицер «Эмдена» Хельмут фон Мюкке. - Открыв прожектор, мысейчасже нащупали им наши жертвы - высокие белые скрасной крышей нефтяные цистерны. После нескольких выстрелов надними показались громадные языки голубовато-желтого пламени, изпробоин, причиненных снарядами, хлынули потоки горящей красным огнем жидкости…» Когда нефть вемкостях запылала, немцы принялись обстреливать городские кварталы истоявшие вгавани корабли. После первых ответных залпов береговых батарей «Эмден» дал задний ход иблагополучно скрылся.
        Межчеловеческие странности: иногда они поджигают. Друг друга
        Ночь внезапно озарилась вспышкой пламени. Наддеревушкой, гдебыли расквартированы союзные войска, разлилось багровое зарево. Ударил сигнальный колокол. Арман ругнулся, будучи раздосадован необходимостью покинуть сеновал, гдеон так удобно устроился наночлег, хоть ибезпрекрасной селянки, нозато вотносительном уюте. Онеще неуспел заснуть, когда всё случилось, поэтому мигом спрыгнул наземлю, минуя приставную лестницу, ипомчался туда, гдеразгорался пожар.
        Изближайшего пруда люди черпали ведрами воду пополам стиной ипоцепочке передавали их кпожарищу, пытаясь, если инепогасить пылающий дом, тохотябы недопустить распространения огня насоседние строения.
        Втемноте Арман буквально нос кносу столкнулся сЛэрри, тотпоказал вперед, втемноту, прорычав:
        - Онтам!
        Обаустремились впогоню, которая вышла короткой - через три дома отгорящего они скрутили убегающего человека, вкотором Лэрри признал поджигателя. Диверсант оказался щуплым инемолодым мужичком, который бессвязно мычал, бормотал, всхлипывал инавопросы неотвечал. Арман всердцах отвесил ему затрещину, ноиэто непомогло.
        Приехал следователь, дело представлялось ясным - замаскированный негодяй наслужбе Германии облил керосином иподжег дом, вкотором были расквартированы английские офицеры. Виновник, ужеобретший дар речи, ничего внятно объяснить немог, клялся, чтособытий той ночи непомнит совсем. Удалось выяснить, чтоон был известен какконтрабандист еще сдовоенных времен, хотя подобным промыслом вприграничных селениях занимался едвали некаждый второй. Асначалом войны иисчезновением легальных возможностей добывать спиртное, сигареты, равно какбрюссельские кружева ипрочие нужные вещи непервой необходимости, контрабанда расцвела иусилилась.
        Объяснения несчастного небыли приняты вовнимание. Онбыл признан виновным ипозаконам военного времени приговорен ксмерти. Нопривести приговор висполнение неуспели. Когда расстрельная команда уже строилась уближайшего оврага заоколицей, вдеревеньку влетел изрядно запыленный автомобиль. Изнего бодро десантировались ученого вида господин вштатском ивоенный свластными манерами, нобеззнаков различия.
        - Гдеподжигатель? - спросил военный. - Отставить расстрел! Оннужен длядальнейшего расследования!
        Злополучного контрабандиста, ещенеосознавшего, чтоон спасен, доставили пред светлые очи визитеров. Один изних, оказавшийся доктором, внимательно оглядел его испросил:
        - Такчтоже произошло, любезный?
        - Данепомню я ничего! - возопил несчастный уже вкоторый раз. - Вечером лег спать, апотом бац - стою впроулке, ивон они меня схватили, трясут, ругаются.
        Доктор воззрился на«них», тоесть Армана иЛэрри. Оставив поджигателя, подошел кним поближе, понизив голос, сказал:
        - Авы, господа, верно угадали, чтоон невсебе. Интересно, как?
        - Унего вголове туман был, - невозмутимо ответил Лэрри.
        - Туман… ну этовы, конечно, образно выразились. Хотя, посути, правильно.
        - Ипофакту тоже, - хладнокровно заметил Лэрри.
        - Пофакту? Вычто, прямо вчереп ему заглянули?! Впрочем… Впрочем, вы, наверное, ивпрямь имеете такую возможность. Авмою голову вы тоже успели наведаться?
        - Унас непринято ходить вгости безприглашения. Иликрайней необходимости.
        Довольный врач захохотал. Арман спросил:
        - Мыслышали, чтонаш огнепоклонник неединственный, этотак?
        Собеседник замялся, новсе-таки кивнул. Лэрри позволил себе усмехнуться, только проводив взглядом умчавшуюся машину.
        - Хочешь, предскажу нам стобой ближайшее будущее? - предложилон.
        - Дачто тут предсказывать, - проворчал Арман, - нас наверняка вызовет начальство ипотребует искать того, ктосводит сума мирных французов, онивспоминают осчетах времен Столетней войны иначинают нападать наангличан…
        - Илинападают безвсяких воспоминаний.
        Слепок времени №9. Бейгерманцев - спасай Россию!
        14сентября 1914года насовете Петроградского университета выступил шестидесятидвухлетний профессор Александр Станиславович Догель, член-корреспондент Петербургской Академии Наук, входил всостав Комитета поприсуждению Нобелевских премий.
        Догель, осудив «зверские поступки варваров XXвека - германцев», призвал своих ученых коллег отныне непечатать трудов нанемецком языке ивгерманских изданиях, атакже прекратить «поддержку германской промышленности», непокупая больше унее научные приборы иреактивы. Помимо этого, профессор Догель насовете университета поставил вопрос обисключении изсостава почетных членов совета тех германских ученых, которые, помнению Александра Станиславовича, «позорят иунижают науку».
        30августа 1914года Верховному главнокомандующему русской армией великому князю Николаю Николаевичу было нанесено первое документально засвидетельствованное оскорбление. Двадцатисемилетний эстонец Р.Я.Трейман, владелец писчебумажного магазина, продавая двум покупательницам литографированный портрет военачальника, неосторожно обронил фразу: «Правдали, оннадурака похож?» Возмущенные покупательницы сразу донесли наТреймана вполицию. Тщетно он объяснял, чтоимел ввиду лишь плохое качество исполнения литографии. Трейман был приговорен кшести месяцам заключения вкрепости.
        20сентября вЕлагином дворце вдовствующая императрица Мария Федоровна написала письмо великому князю Николаю Михайловичу, такохарактеризовав немцев: «Этотакие чудовища, внушающие ужас иотвращение, каким нет подобных вистории… немцы хуже диких зверей. Надеюсь ниодного изних невидеть всю мою жизнь. Втечение пятидесяти лет я ненавидела пруссаков, нотеперь питаю кним непримиримую ненависть…»
        Ещеосенью 1914года слухи онемецком засилье вокружении НиколаяII вызывали многочисленные шутки, ноуже весной 1915года, после неудач российской армии иразвертывания встране милитаристской пропаганды, повсюду началась шпиономания игерманофобия. Появились многочисленные заявления онемецком засилье - втом числе вцарском окружении.
        Виюне 1915года изСибири вредакцию газеты «Русское слово» пришло следующее красноречивое письмо: «Сотни лет стонет Русь многострадальная отприсосавшихся кней чужестранцев, особенно немцев… Каждый литературный работник должен ратовать заполное освобождение отнемецкого засилья, гдебы оно нибыло, включительно доцарского двора».
        Известный публицист А.Ренников, печатавшийся в«Новом времени», считался экспертом, разоблачающим «германское засилье», получал множество писем-доносов. Среди них было иотправленное вфеврале 1915года изНовгородской губернии послание следующего содержания: «Близ ст. Ушаки Николаевскойж. д. находится имение покойного Кн.Голицына, гдепроживает немец управляющий фон Казер. Местное население взвинчено против него невероятно, питаясь различными слухами. Вконце концов, иместная полиция обратила нанего внимание, ипроизведенным ею дознанием подтвердилось, чтоКазер через прислугу распускает такие слухи, закоторые русским непоздоровилосьбы. Например, егорассказ, ставший достоянием полицейского протокола, после поездки вЦарское Село, гласит: «Видел я Царскосельский Дворец, ужочень он хорош, ипригодится длянашего Вильгельма, адлярусского царя довольно иодной комнаты срешеткой».
        Впервые месяцы войны было отпечатано множество красочных лубков икарикатур, накоторых российские ималороссийские селяне доблестно «сбивали» имастерски «захватывали» нетолько вражеские аэропланы, ноидирижабли. Кроме того, вначале 1915года московским издательством И.М.Машистова был выпущен плакат «Охота казаков занемецкими аэропланами». Ранее вжурнале «Лукоморье» были напечатаны рисунки наподобную тему, втом числе - художника И.А.Владимирова «Подстреленный аэроплан».
        Вноябре 1915года вАкмолинской области народная учительница узрела вкрестьянской избе цветной патриотический плакат «Дракон заморский ивитязь русский». Нанем красовался русский витязь, поражающий трехглавого дракона, головы которого представляли германского иавстрийского императоров итурецкого султана вих характерных головных уборах. Учительница, какбыло запротоколировано, публично сказала: «Напрасно Вильгельма рисуют таким, оннетакой, аумный, красивый, образованный, изего страны выходят всякие фабриканты…»
        Вроссийском тылу ходило множество самых разных слухов, скоторыми приходилось бороться представителям соответствующих служб. Так, тридцатичетырехлетний крестьянин Вятской губернии был осужден натри недели ареста зато, чтовавгусте 1915года ходил посвоей деревне иутверждал, что«унас Николка сбежал, унашей державы есть три подземных хода вГерманию иодин издворца, может быть, туда уехал наавтомобиле. Унашего государя родство сВильгельмом. Воюют посогласию, чтобы выбить народ избоязни, чтобы небыло восстания против правительства ицаря, ноитеперь гостятся…»
        Среди самых распространенных были слухи опудах золота, полученных великим князем Николаем Николаевичем (младшим) зато илииное предательство. Так, вночь на1января 1916года пьяный тамбовский торговец, вскоре арестованный, рассказывал посетителям местного трактира, что (какэто фигурирует вделе) «бывший Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич продал Карпаты иРоссию забочку золота итеперь война проиграна…»
        Слепок времени №9-бис. «Добрые ихорошие патриоты», втом числе скрыльями
        Полковник Вальтер Николаи, глава немецкой разведки с1913 по1919год, писал всвоих мемуарах: «Саэропланов начали сбрасывать значительные количества почтовых голубей ишаров дляширокого снабжения ими населения вцелях разведки втылу германского фронта. Почтовых голубей помещали попарно, вмаленьких корзинках ивыпускали последних саэропланов намаленьких шелковых парашютах. Вкорзинах находилась пища, подробное указание обобращении сголубями, анкетный лист, образец сообщения, французские деньги ивоззвание следующего рода: «…Союзники должны быть хорошо осведомлены оположении врага иего намерениях. Оказать эту услугу должнывы, добрые патриоты, находящиеся среди неприятельских войск. Вотсредства дляэтого. Подостижении мира мы сумеем вас вознаградить, авы будете всегда горды тем, чтодействовали, какхороший патриот». Нанеобитаемых участках втылу германского фронта было найдено много корзин сумершими почтовыми голубями. Вдекабре 1917года их было найдено шестьдесят три, вянваре последнего года войны - сорок один, вконце мая тогоже года приодной лишь армии - сорок пять. Цифры эти представляют лишь незначительную
часть сброшенных почтовых голубей. Значительная часть осталась, безсомнения, необнаруженной ибыла использована населением. Постоянно наблюдались летящие почтовые голуби. Какнитрудно было попасть вних, всёже удалось одиннадцать изних подстрелить. Всеони несли подкрыльями военные сообщения».
        Забольшие заслуги вВеликой войне почтовому голубю №888 было присвоено звание полковника британской армии. После смерти он был погребен совсеми подобающими воинскими почестями.
        Германский Айболит
        Предсказание сбылось. Задвумя приятелями прислали машину, тотсамый автомобиль, который когда-то был мирным икрасивым, атеперь пропылился насквозь иобзавелся наращенными бортами изметаллических листов, кривовато, нокрепко приклепанных побокам. Ветровое стекло местами потрескалось. Немногословного шофера удалось быстро разговорить, ибомашины он любил, авторого такого собеседника, подобного Арману, онедвали нашелбы набольшей части Западного фронта. Ноподробностей начальственного замысла шофер попросту неведал.
        Зато знал - ирассказал, ловко объезжая воронки отснарядов, - что все британские подразделения наэтом участке фронта велено было передислоцировать повозможности иразместить так, чтобы мирные граждане подобраться кним могли разве что сочень большим трудом. Поскольку запоследние десять дней было восемь случаев, когда какой-нибудь безобидный почтенный папаша Дюпон илинепризывной еще юнец Жан вдруг хватали ведро скеросином илипросто хороший пучок просмоленной пакли икидались поджигать дома, гденаходились напостое союзники. Втрех случаях поджигатели необошли вниманием конюшни, причем позаботились заранее подсыпать лошадям вкормушки какую-то заразную дрянь. Ито, чточасть коней удалось спасти изогня, обернулось вспышкой болезней вконюшнях, куда перевели погорельцев. Приэтом ниодин диверсант так инесмог внятно объяснить, чтосподвигло его учинить союзникам такой внезапный сеанс friendly fire. Уцелевшие поджигатели - кое-кого пристрелили безвсякого трибунала - поначалу все какодин твердили опровале впамяти, апотом начинали проявлять явные признаки психического расстройства.
        Ужепоприбытии Арман иЛэрри узнали то, чтонеразглашалось.
        - Всеони контрабандисты, - поведал им тот самый контрразведчик, чтоприезжал заподжигателем, - ноэто неудивительно. Удивительно то, чтосреди них почти все наши люди, грех ведь неиспользовать такой ресурс. Онитут все тайные тропы вболотах илесах знают.
        - Итакая массовая перевербовка?..
        - Само посебе еще может быть, унас один сотрудник полсотни немецких дезертиров завербовал. Ночтобы вот так заставить человека что-то сделать изабыть, чтоипочему, главное - почему? - он сделал… Один, правда, смог вспомнить, чтопопался немцам, ноему никаких приказов недавали, поговорили иотпустили. Короче, Лугару, выпойдете вкачестве контрабандиста нату сторону инепременно попадетесь. Авы, Хайд, будете его вести истраховать.
        - Интересно, - хмыкнул Лэрри, - они недопускают мысли, чтоя могу сойти зафранцуза?
        - Зафранцуза ты сойдешь, азамелкого приграничного мошенника - неочень, - отозвался Арман. - Тебя хоть врубище одень, всёравно любой увидит явного аристократа. Нопоскольку графы-разбойники вздешних краях давно уже неводятся…
        - Акажется, этобыло лишь вчера, - меланхолично заметил Лэрри.
        Выполнить первую часть задания - перейти линию фронта ипопасться первомуже германскому патрулю удалось безвсякого труда. Дальше начались странности, причем неприятные. То,что задержанного привезли невкомендатуру, авгоспиталь, ужевыглядело странно, акогда Арман мельком сквозь распахнутую дверь рассмотрел помещение, которое явно предназначалось недлялюдей, адлякакого-то монстра, топодумал, чтодело совсем плохо. Причем плохо влюбом варианте - распозналили немцы, скем имеют дело, илиже держат здесь собственное чудище.
        Ноего провели мимо странного узилища, и, наконец, Арман оказался вкабинете, обставленном вполне уютно иобыденно. Плотные шторы защищали его отдневного света. Хозяин кабинета, вбелом халате поверх военной формы, вполне любезно предложил сесть, поинтересовался, нежелаетли гость кофе.
        - Конечно, поусловиям военного времени кофе нетак хорош, какхотелосьбы, ведь вАфрике тоже идет война. Новсёже…
        Арман покачал головой.
        Немецкий доктор заговорил снова, причем так монотонно, чторазобрать слова было почти невозможно. Сначала Арман удивился, ночерез несколько секунд сообразил - задачей доктора является усыпить очередной объект. Апотом, возможно, внушить ему что-нибудь. Например, желание прогуляться доближайшей английской казармы скеросином испичками.
        Арман постарался «уснуть» какможно правдоподобнее, даже всхрапнул пару раз. Насамом делеон, конечно, инедумал спать, размышляя, какпонадежнее оглушить доктора, апотом незаметно доставить его наокраину ближайшего болота, гдезасел Лэрри соружием икорзиной почтовых голубей.
        Когда доктор отвернулся, непрекращая говорить, Арман бесшумно подкрался кнему и, слегка напрягшись, чтобы наметившееся изменение его облика стало очевидным, клацнул зубами надсамым ухом гипнотизера.
        …Вобщем, даже глушить особо непришлось. Пока они волокли добычу обратно - вот уж контрабанда получилась, непосрамили временное ремесло! - Лэрри периодически ворчал насчет непригодившейся корзины стреклятыми птицами. Оставить ее кому-то изместных жителей они нерискнули, опасаясь провалить основное задание. Потойже причине иневыпустили всех голубей сразу - немцы уже научились отслеживатьих.
        Захваченным «языком» оказался настоящий врач-психотерапевт Иоганн Шульц, учившийся вЛозанне, Гёттингене иБреслау, получивший докторскую степень заработу «Обизменениях крови приневрологических ипсихических заболеваниях». Работать ему довелось нетолько впсихиатрических клиниках, ноивинституте экспериментальной терапии воФранкфурте-на-Майне подруководством самого Пауля Эрлиха. Шульц, ставший сначалом войны полковым врачом иначальником госпиталя, создал собственный метод гипноза, который иоттачивал наместных контрабандистах.
        Доставили его куда следует безособых трудностей, хотя вразгар пути через болото слегка очнувшийся доктор начал кричать:
        - Явам ничего нескажу!
        Арман переглянулся сЛэрри илениво произнес наплохом немецком:
        - Хорошо, чистенький человечек попался, упитанный. Сегодня отличная жратва будет!
        - Да, - ответствовал соратник, - прямо каквдобрые старые времена.
        - Ещенемного они повоюют, истребят друг друга, инаше время вернется.
        - Ну,этого мы прямо сегодня голубями нафаршируем. Тыперец игвоздику незабыл?..
        Больше доктор Шульц осебе напоминать неотваживался досамого французского штаба. Возможно, благодаря этому он уцелел идождался конца войны. Апосле отличился, работая вНемецком институте психологических исследований ипсихотерапии, гдепроводил эксперименты поперевоспитанию гомосексуальных мужчин. Шульц утверждал, чтогомосексуальность бывает наследственная иизлечимая. Проверяя возможность кизлечению, онпринуждал подозреваемых ксексу спроститутками. Те,укого неполучалось, отправлялись вконцлагерь.
        Слепок времени №10. Подлодки, крейсера, транспорты
        После начала Первой мировой войны немецкий адмирал Гуго Поль выступил вподдержку идеи подорвать английскую экономику, применяя подводные лодки против торговых судов. Ведь Англия всегда зависела отморских перевозок. Аоспаривать уВеликобритании господство наморе было длякайзеровской Германии прислабости ее надводных сил совершенно бесперспективным занятием. Немалое значение имело ито обстоятельство, чтокначалу войны германский флот уступал британскому исостоял из5 эскадр линейных кораблей (изкоторых 3 были экстренно сформированы входе мобилизации), эскадры броненосцев береговой обороны, 5 отрядов крейсеров (всего 37 линкоров, вт.ч. 15 дредноутов, 8 броненосцев и25 крейсеров, втом числе 3 линейных), 8 флотилий эскадренных миноносцев, отряда заградителей и3 дивизионов тральщиков, 2 флотилий подводных лодок.
        Тоесть единственным действенным средством могли стать только подводные лодки, спомощью которых появлялась возможность проникнуть вконтролируемые Британией моря, разрушить ее всесилие наморе инанести ей удар всамое чувствительное место - снабжение иторговлю.
        Вечером 2августа 1914года командиры германских подводных лодок получили приказ: «Немедленно приступить кбоевым действиям против Великобритании». Через четыре дня десять лодок вышли вбоевое патрулирование.
        Ноангличане отнюдь неоказались совершенно беззащитными. Уже9августа британская Первая эскадра легких крейсеров вошла всоприкосновение сувертливым врагом. Находившийся вдозоре «Бёрмингэм» обнаружил лодку U-15, лежащую вдрейфе, иоткрыл беглый огонь. Лодка начала медленно двигаться, нофорштевень крейсера ударил ее всередину корпуса, разрезав пополам. Через три дня набазу вернулись только семь немецких подлодок…
        9января 1915года Поль вновь вкатегорической форме потребовал активизировать военные действия наокеанических путях ииспользовать подводные лодки против торговых судов. 4февраля 1915года он отдал приказ оначале неограниченной подводной войны. С18февраля водное пространство вокруг Великобритании иИрландии вместе сАнглийским каналом объявлялось зоной войны.
        Всёбольше немецких лодок отправлялись топить чужие транспорты, приэтом кайзеровская Германия приобрела вмире имидж «злобного агрессора», нотак инесмогла взять подконтроль морские вражеские коммуникации. 7мая 1915года налинии Ливерпуль - Нью-Йорк подводная лодка U-20 потопила английский лайнер «Луизитания». Вчисле погибших пассажиров было сто пятнадцать американцев, чтозначительно осложнило отношения Германии сСША идругими доселе нейтральными государствами. Спустя три месяца лодка U-24 отправила надно пассажирский лайнер «Арабик»…Новнешне вполне безопасные торговые суда союзников стали превращаться взамаскированных охотников насубмарины, накоторых размещались орудия, торпеды ивоенные экипажи.
        Кому сказать спасибо, чтоживой?
        Обстрел начался еще утром. Из-за ливших несколько суток кряду дождей каждый взрыв разбрасывал липкую грязь. Надне траншей образовались мутные лужи глубиной пощиколотку. Глина прикаждом шаге чавкала подногами. Хорошо, чтоиюль, аненоябрь, нодаже летний затяжной ливень успешно превращает землю вмесиво иотбирает улюдей последние крохи живого тепла.
        Арман иЛэрри, которым повезло встретиться вновь настыке французских ианглийских участков фронта кзападу отРеймса, расположились поближе кнаблюдательному пункту, откоторого было мало толку. Стекла стереотрубы были заляпаны тойже грязью, поэтому офицер-наблюдатель постоянно икрепко ругался. Попытки протереть оптику успеха неимели - сразу вслед затем очередной разрыв поднимал ввоздух липучие куски глины, иочистку можно было начинать сначала.
        - Ничего неменяется, - проворчал Арман. - Осады, бастионы, мины. Тебе некажется, чтовсе их разговоры опрогрессе - пустая болтовня? Даты посмотри, четыре года прошло, иопять мы наМарне!
        Лэрри пожал плечами иотрешенно проговорил:
        - Знаешь, унас взамке был архивариус… любил читать старинные летописи исравнивать ссовременностью.
        - Ичто сним стало?
        - Уволили навсякий случай.
        - Давно?
        - Прикоролеве-девственнице. Елизавете Великой…
        - Аэто неон потом стал известен какШекспир?
        - Может, ион. Янеследил. Так, давай-ка отсюда убираться.
        Арман одним прыжком переместился кповороту траншеи. Наблюдатели шарахнулись вдругую сторону, похоже, онибыли вкурсе, чтомистер Хайд попусту тревогу неподнимает. Остался безучастным кпроисходящему только парнишка, который уже час тщетно пытался укрыться отдождя, скорчившись уземляной стенки ипряча руки врукавах, аголову вворотнике. Лэрри ринулся кнему, схватил зашиворот иповолок всторону.
        Ониедва успели добраться доместа, гдеостановился Арман, какземля вздыбилась, брызнула мокрыми комьями. Рвануло так близко, чтогрохот взрыва оказался почти неразличим - какипрочие звуки долго после этого. Спасенный солдатик ошалело взирал наЛэрри, бормоча бессвязное.
        - Уймись, Джонсон! - сверкнул глазами тот.
        - Нояже воочию видел твой настоящий облик - ты эльф! Мнеспас жизнь эльф! Чтобудет смоей душой?
        - Апочему сней что-то должно быть?
        - Тымне спас жизнь - значит, яутебя вдолгу.
        - Увы, тыненастолько дорогой экземпляр, чтобы я рассчитывал оттебя получить что-то взамен…
        - Неможет быть это просто так! Заэтим что-то кроется!
        - Если тебе мало того, чтомы товарищи пооружию ия тебя спас, можешь считать, чтообязан мне жизнью. Иесли ты неможешь пережить того, чтожизнь спас тебе эльф, тоутебя есть только один выход - подняться вовесь рост изокопа иждать вражеской пули.
        - Тычто, этого хочешь?
        - Еслибы этого хотел, тотебябы неспасал, рискуя приэтом своей жизнью.
        - Аеслибы тебя спас негр, тыбы также ненаходил себе места? - вмешался Арман.
        - Нет… - вконец растерялся тот.
        - Аесли один изазиатских дикарей? Скажимне, пожалуйста, гдета самая грань спасения, составь список - кто может тебя спасать инеогорчать… Неужели длятебя фронтовое братство ограничено только хомо вооруженис одного цвета крови иразреза глаз?
        Несчастный уже непытался отвечать, ноАрман иЛэрри неунимались:
        - Икактебе формулировка впохоронке? «Онневернулся избоя потому, чтонехотел, чтобы ему спину прикрывал эльф»!
        - Аесли тебябы спасла женщина?
        - Нуичто?
        - Такуженщин души донедавнего времени небыло!
        - Ладно, Лэрри, незаводись. Видишь, парнишка кДреву Познания истории даже неподходил…
        - Вданное время Древо Познания плодоносит снарядами, которые начнут падать через пару минут.
        - Откуда ты знаешь? - вскинулся еще один парень, повиду - ну просто родной брат вконец растерявшегося Джонсона.
        - Дапросто чувствую… Ипозволь неговорить, каким местом!
        Слепок времени №11. Лучшие гвозди пропаганды
        Вовремя войны нацентральных площадях германских иавстрийских городов были установлены деревянные скульптуры, именовавшиеся тем неменее «железными воинами». Илиеще точнее - «воинами изгвоздей». Всякий внесший определенную сумму навоенные нужды получал право забить вскульптуру гвоздь - отпростого железного дозолотого, взависимости отразмера пожертвования. Кроме того, жертвователи получали специальные значки. Тех, ктоуклонялся отвзносов, окружающие быстро начинали подозревать впредательстве. Чаще всего длязабивания почетных гвоздей устанавливали статую президента фон Гинденбурга.
        Запервые три года войны вБерлине были задержаны 1785человек занезаконное ношение военной формы, втом числе 384 самозваных офицера. Было доказано 175 случаев шпионажа впользу Франции, 59 - Англии, 55 - России, 21 - Бельгии, 2 - Италии.
        Завремя войны пообвинению вгосударственной измене вГермании было осуждено:
        225немцев, втом числе 67 эльзас-лотарингцев,
        46 французов,
        31 голландец,
        25 швейцарцев,
        22 русских,
        20 бельгийцев,
        13 люксембуржцев,
        5 датчан,
        4 австрийца,
        3 англичанина,
        3 итальянца,
        3 шведа,
        1 перуанец.
        Главную задачу - заставить врага сдаться - успешнее всех выполняли американские пропагандисты, которые довойны были специалистами порекламе. Составленная ими листовка рекомендовала немцам: «Когда вас возьмут вплен американцы, отдайте это первомуже офицеру, который будет проверять ваши документы». Далее сдавшийся вплен немец должен был заполнить свой послужной список, апозже - подтвердить, чтоего содержали вхороших условиях икормили «говядиной, белым хлебом, картофелем, бобами, сливочным маслом, поили настоящим кофе иззерен имолоком, атакже снабжали табаком ит.д.». Гарантируя заботливый уход, американцы обращали внимание нато питание, которое могли предложить, - длягерманской армии, лишенной изобилия, этобыло убедительнее всего. Новответ германское командование лишь пыталось уверить своих солдат, чтонастоящий немецкий воин всегда должен помнить освоем долге.
        Добились германские пропагандисты своими занудными рассуждениями ороли особо культурной немецкой нации лишь того, чтонемецкое слово Kultur надолго превратилось всимвол скучного, педантичного высокомерия. Очень часто британцы вообще ничего непридумывали - просто брали очередное агрессивное заявление илиобразчик германского хвастовства ираспространяли его впечати. Иногда скомментариями, иногда даже без.
        Немцыже впервые два года войны всячески поливали грязью Антанту, пробуждая уее солдат имирных жителей предсказуемую ненависть. Энни Окли, артистка американского шоу «Дикий Запад», вовремя гастролей вдовоенном Берлине получила возможность выстрелить вВильгельмаII - водном изномеров она ссорока шагов выстрелом изкольта гасила сигару, которую курил случайно выбранный зритель. Кайзер шагнул наарену вответ наприглашение Энни прежде, чемуспел подняться «подсадной» ассистент. Опешившая артистка тем неменее успешно отстрелила кончик императорской сигары. Послухам, вовремя войны Энни написала кайзеру письмо спросьбой овозможности выстрелить еще раз.
        Всвоих воспоминаниях генерал Людендорф писал, что«стяжелым сердцем верховному главнокомандованию часто приходилось временно уменьшать порции мяса, хлеба, картофеля ижиров длявойск, атакже овса исена. Мыделали это, чтобы поддержать народ исохранить внем способность продолжать войну…». Нопосле поражения вПервой мировой генерал пошел другим путем. 14октября 1925года прославленный генерал Людендорф подписал договор салхимиком поимени Франц Сераф Таузенд, основав тем самым общество «164».
        Таузенд появился насвет 5июля 1884года внебольшом баварском городке Крумбахе. Сменив несколько профессий, онстал вГамбурге учиться аптекарскому ремеслу, позже, ужев1922году выпустил брошюру «180 элементов, ихатомарный вес иприведение их вгармоничную периодическую систему». Сопоставив элементы иноты, онпытался обосновать собственную периодическую таблицу. Вскоре вМюнхене заговорили отом, чтоТаузенду удалось получить искусственное золото…
        Через Море-Океан
        Попытку прорыва фронта удалось отбить, орудие небывалой дальнобойности после десятка выстрелов замолчало. Апотом ивовсе залинией фронта что-то ухнуло, полыхнуло синеватой вспышкой инаступила тишина. Спустя несколько минут втраншею скатился худенький, мелкий человечек, извазюканный вглине полностью. Когда разведчик стер грязь сфизиономии, онанестала светлее.
        - Этоеще кто? - пробормотал спасенный Лэрри парень, едва пришедший всебя. - Онже черный?
        - Ятебя пронегров спрашивал? - зарычал Арман. - Тычто ответил?
        - Аоткуда он взялся?
        - Дамалоли откуда, может, ииззуавов… там вон целый полк залинией фронта полгода партизанил.
        Чернокожий парень огляделся ивесело спросил:
        - Куда это я попал?
        - Аты кто?
        - Сержант Эмиль Лану, отдельный диверсионный отряд 369-го пехотного полка!
        - А,янки!.. Промахнулся ты малость, ваши во-о-он там.
        - Дакакой изменя янки?! Яже изЛуизианы, изНью-Орлеана. Хотя вообще-то да, нашполк формировали вНью-Йорке, «Адские воины Гарлема», если кто слышал, командир - полковник Уильям Хэйуорд. Ачто невтот окоп забрел, такнато я иБратец Кролик, чтоб чудить. Ивообще, пока полз, думал неотом. Кстати, кактут насчет ужина?
        Озадаченное молчание было ему ответом.
        - Нувы что, какбудто первый день навойне! Небудут они сегодня стрелять, изавтра тоже… Зряя, чтоли, туда ползал соспецзаданием!
        Лэрри пристально посмотрел напришельца, переглянулся сАрманом испросил тихонько:
        - Братец Кролик, говоришь?
        - Нуда, ачто?.. Ого! Парни, я, конечно, догадывался, чтоиввашей Европе есть наши, ночтоб сразу двое!..
        - Илинаши - ввашей Америке, - усмехнулся Арман. - Да,вот онимы, туттоже прикаждом верховном командовании поаналогичному отряду. Правда, швыряют потеатрам военных действий, какначальству вголову взбредет… Ичем дальше, тембестолковее.
        - Эх, - вздохнул Эмиль, - это я понимаю, самчутьли несапреля бездельем маялся. Авот поручилибы нам самостоятельно операцию разработать, таквойнабы через пару дней закончилась, верно?
        - Ш-ш-ш, неболтай лишнего.
        Спасенный Лэрри солдатик продолжал опасливо озираться. Иприсутствие угольно-черного Братца Кролика явно неспособствовало восстановлению его душевного равновесия. Поэтому Арман поначалу предпочел необнаруживать своей сущности.
        Апоскольку кашевары наконец-то подогнали ужин, товскоре общая тревога уменьшилась, аначерного пришельца перестали обращать внимание. Отсоседней группы солдат доносились обрывки разговора:
        - Проэльфов он рассказывал…
        - Прокого?! А,проэтих… Чего проних говорить? Имдонас никакого дела нет.
        - Ачто, онинасамом деле существуют?
        - Яж тебе говорю, имдонас никакого дела нет. Всёзависит оттого, когда кним подойти. Помешал - смахнут сдороги ивсё тут. Аесли вовремя - всё будет отлично. Икактут понять, злые они илидобрые? Первый скажет, чтоони козлы, второй - что они боги. Всёпросто, ребята, всёпросто…
        - Жаль, чтоони сами посебе…
        Лэрри иронично усмехнулся. Итут изтемноты донесся низкий вой сперекатами ипохрипыванием. Всебоязливо втянули головы вплечи. Нет, невсе. Братец Кролик слюбопытством прислушался, Лэрри остался невозмутим. Арман - отозвался. Темнота помолчала иответила глухим удаляющимся порыкиванием, перешедшим вгромкое урчание.
        - Неиначе, - ухмыльнулся Лэрри, - боевое немецкое привидение против нас выслать пытались.
        - Акаксними сражаться, ихже пули неберут! Только серебряные…
        - Даерунда это, шутитон.
        - Конечно, - кивнул Лэрри. - Привидения - они интернациональны. Илиты считаешь, чтовпотустороннем мире укаждого есть паспорт спропиской?
        - Нувроде того…
        - Ксожалению, янеобладаю полной статистикой, нопример привести могу. Вшотландском замке Гламс накаменном сиденье напротив гостиной королевы Елизаветы обитает слуга-негритенок.
        - Изачто его прикончили? - фыркнул чернокожий диверсант. - Чересчур много варенья слопал?
        - Данет, емупросто приказали сидеть наскамье иждать дальнейших распоряжений, апотом забыли. Онпросидел целую ночь вхолодном коридоре, простудился иумер.
        - Тебе некажется, чтомывсе, независимо отцвета кожи, сидим втом самом коридоре?
        Повисла тяжелая тишина, нарушенная вопросом Джонсона:
        - Апочему немцы терпят, чтоими зверь правит?
        - Зверь? - Лэрри обернулся. - Тогда инами тоже.
        - Даты предатель!
        - Акакузверя кузеном может быть человек? Монархиже родственники. Вильгельм, Георг иНиколай.
        Против этого сказавший ничего возразить несмог, нопоследнее слово он всёже явно намеревался оставить засобой:
        - Конечно, легко рассуждать, когда живешь вечно…
        - Думаешь, этобольшая радость? - немедленно парировал Лэрри.
        - Ноты столько живешь, тыже жизнью наслаждаешься! Постоянно! Веками!
        - Утебя была любимая собака иликот?
        - Нуда.
        - Тыбыл счастлив, когда они умирали? Воттебе исчастье долгой жизни…
        Слепок времени №12. Всёдляпобеды: чеки идевушки
        Товарищ председателя «Общества сближения между Россией иАмерикой» Николай Бородин, ихтиолог, член масонской ложи «Чермака», входившей в«Великий Восток народов России», идепутат Думы был вовремя войны специалистом поиспользованию искусственного холода дляхранения скоропортящихся продуктов. Онвспоминал: «Поездка нафронт летом 1916года была дляменя поучительной. Поручение было изчисла пикантных: выяснить причины порчи громадного количества рыбы, поставленной армии Министерством земледелия… Осматривая эти гигантские провиантские магазины сгромадными запасами всевозможных пищевых продуктов длявсепожирающей миллионной армии, янемог освободиться отвпечатления, чтовсё это богатство отобрано отмассы оставшегося втылу мирного населения, которое рано илипоздно ощутит нехватку вовсем этом добре… Носчем было трудно мириться - это сбесполезной гибелью этого собранного совсех концов матушки России добра. Между тем, неговоря пока орыбе, яприосмотре складов видел горы подмоченного сахара, риса, сухарей…»
        2марта 1917года «Рейхсбанк» направил представителям немецких банков вШвеции приказ подномером 7433, который гласил: «Настоящим удостоверяем, чтозапросы наполучение денежных средств, предназначенных дляпропаганды прекращения войны вРоссии, поступят через Финляндию. Получателями сумм будут следующие лица: Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Суменсон, Козловский, Коллонтай, Стивере иМеркалин, накоторых, всоответствии снашей инструкцией №2754, открыты счета вфилиалах немецких частных банков вШвеции, Норвегии иШвейцарии. Этидокументы должны иметь две подписи - Дирхау иМилкенберга. Каждый запрос вышеуказанных русских представителей должен выполняться незамедлительно».
        22июня 1917года Временное правительство, желая поддержать дух наступающих войск, законодательно предоставило право наполучение государственного пайка внебрачным семьям солдат. Совет крестьянских депутатов иземельные комитеты Тульской губернии приняли резолюцию: «…рабочих, добросовестно неисполняющих свои обязанности, отправлять напозицию илиже недавать хлеба инепринимать вдеревню. Подстрекателей назахват иучаствующих взахвате высылать изобщины ипредавать суду какизменников родины, уличенных вкраже навсегда высылать изобщины илишать земельных наделов».
        Всентябре 1917года газета «Ведомости Московского комиссариата градоначальничества» поместила материал следующего содержания: «Несколько месяцев назад вМоскве сформировался женский батальон смерти, составленный исключительно издевушек-доброволиц, воодушевленных высоким порывом активной защиты родины. Тогда повсей России разлилась волна женского добровольного движения: формировались полки, батальоны, шлинафронт ударные женские роты… Поступали также сведения, чтосолдаты нафронте выражали недовольство фактом присылки кним женских батальонов, находя, чтоим зазорно сражаться вокопах бок обок сженщинами».
        Кому доверить хозяйство?..
        Василий привык кгрохоту разрывов, треску пулеметов ипрочим звукам войны. Привыкнуть кпостоянному ощущению человеческого страха иотчаяния было гораздо труднее. Потому что слишком много тут было людей, уставших добезразличия иодержимых нето чтобы жгучим желанием выжить, анаоборот - тяжелым, упорным предчувствием гибели.
        Нодаже таких людей надо было кормить. Вокопной грязи, всырости ихолоде миска горячей каши, котелок супа, кружка чая обретали значение, которое виное время мог понять лишь тот, ктопо-настоящему голодал иливсерьез странствовал.
        Воттолько мир, каккогда-то возмечталось, Василий неособо иувидел. Разве что Францию, куда сопровождал полковника Утукина, ездившего ксоюзникам ссекретной миссией. Имнение освоей собственной миссии он невзначай услышал, когда полковник обсуждал скем-то достоверность сведений онемецкой секретной лаборатории.
        - Ну,унас такая тоже есть, причем неодна, - хмыкнул Утукин. - Акакая настоящая, пусть немецкая разведка выясняет. Пусть побегает, пока мы почву дляреального наступления готовить будем.
        - Адомовой вам зачем понадобился?
        - Провиант проверять.
        - Чтобы поставщики немошенничали?
        - Иэто тоже, хотя навсех наших воров-интендантов никаких домовых ненапасешься. Ноглавное, ужеизвестны случаи намеренного отравления вражескими диверсантами иводы, итабака, исъестных припасов.
        Действительно, в1916году случаи отравления подброшенным немцами табаком иподдельными папиросами русских фабрик стали массовыми. ВГалиции австрийцы, отступая, оставляли вокопах икрепостных погребах отравленное вино, авказармах - чистое белье, пропитанное ядом. ПодБарановичами иСморгонью немцы сбрасывали саэропланов ядовитые конфеты, сигары, бульонные кубики, пачки кофе.
        - Да,ушло время честной войны. Раньше государи мятежников вчужих землях неподдерживали.
        Дальше Василий прислушиваться нестал. Побрел заниматься своими прямыми обязанностями. Проверял наочередном складе мешки скрупой, бочки ссельдью, гонял мышей, выводил жучков. Пару-тройку раз неудержался - устроил особо наглым интендантам, поставлявшим испорченную муку ипшено счервями, то, чтодостопочтенный Бертольд Герстман изДортмунда еще вовремена Петра Великого назвал звучным словом «полтергейст». Интенданты встрахе бежали отпадающих кирпичей итабуреток, норовивших дать пинка. Ножульничать непереставали.
        Конец войны наступил дляВасилия, когда немцы прорвали фронт натом участке, гдевнеглубоком тылу находился инспектируемый им склад. Вспешном отступлении пронего просто забыли, авход вхранилище, расположенное вкрепостных подземельях, былразрушен изасыпан землей вовремя артобстрела.
        НоВасилий обэтом незнал. Ипродолжал неустанно беречь запасы, ожидая, когда они понадобятся…
        Слепок времени №13. Когда кштыку приравняли перо итипографский станок
        Вовремя Первой мировой прямо врамках обычного цивилизованного мира все разделились насвоих ичужих. Если раньше чужими, поотношению ккоторым дозволялосьвсё, были туземцы вдалеких колониях илиразнообразные мятежники-изгои, тотеперь чужаками, которые «нелюди вовсе» сталивсе, ктонаходился подругую сторону границы илифронта.
        Доэтого отвязными авантюристами излодеями, которым всё дозволено, были конкистадоры или, позже, регулярные колониальные войска, вынужденные выполнять непростую цивилизаторскую миссию. Теперь вэту категорию бойцов-цивилизаторов включили ичасть интеллектуальной элиты, которой постатусу сдавних времен полагалось генерировать эталон разума, нравственности игуманизма. После того каквеликие писатели стали штатными пропагандистами, шаблоны представлений одозволенном были изменены навсегда иремонту уже неподлежали, даже когда умолкла канонада.
        Впрочем, писатели вбольшинстве своем иллюзий неиспытывали. Бюро военной пропаганды появилось вАнглии впервый год войны, приэтом частично работу вели ичастные организации. Потом возникло Управление информации, которое возглавил Джон Бьюкен, будущий лорд Твидсмур иавтор остросюжетных романов «Тридцать девять ступеней» и«Утренние дворы». В1927году Бьюкен стал членом Палаты общин, ав1935 - генерал-губернатором Канады.
        Всеми любимый папа Винни-Пуха Алан Александр Милн являлся сотрудником секретного отдела военной пропаганды МИ-7б (MI7b), который существовал с1916 по1918год. После войны было приказано уничтожить всю связанную сним документацию. Однако бумаги несожгли, анамеревались выбросить насвалку какобычный мусор. Ихслучайно нашел исберег капитан Джеймс Ллойд, работавший там вместе сМилном. Среди машинописных страниц нашли несколько сатирических стихотворений Милна, который был пацифистом игордился тем, чтонепроизвел ниодного выстрела поврагу. Встихах он саркастически описывал свою работу - необходимость лгать встатьях о«злых гуннах» игерманских фабриках, гдеперерабатывались намыло трупы собственных солдат.
        Герберт Уэллс, побывавший напередовой вавгусте 1916года, признавался: «Яникогда нехотел идти нафронт добровольцем, подвергаться муштре, отдавать честь, защищать железнодорожные мосты иводопроводные трубы отвоображаемых немцев, рыскающих поночам напроселочных дорогах Эссекса, охранять пленных влагерях итому подобное, зато один измоих старинных замыслов (“Сухопутные броненосцы”, 1903) воплотился ввиде танков…»
        Дж.Р.Р.Толкин спасался вокопах отхандры тем, чтосочинял несуществующий язык. Авпоследствии прославленный автор «Властелина колец» признавался: «Насамом деле мой Сэм Гэмджи списан санглийского солдата, стех рядовых иденщиков, которых я знал вовремя войны 1914года икоторым сам я уступал столь вомногом».
        Былвовремя Великой войны забыт обычай нетрогать мирных жителей - раньше они могли оказаться случайной жертвой разгоряченных победителей илипогибнуть отшального ядра, ноцеленаправленно их недругами никто несчитал. Теперьже врагами стали нетолько солдаты противника, ноиженщины, идети враждебной стороны.
        Тактика выжженной земли, раньше применявшаяся лишь вколониях, пришла вЕвропу. Ноидругие части света, какуже упоминалось, неостались вэти четыре кровавых года безвнимания.
        Наземле Палестины
        Вовремя боев всеверной Палестине между союзной экспедиционной армией инемецко-турецкими частями Арман Лугару однажды оказался вмаленьком селении, расположенном наберегу крохотного, ноприэтом пресного озера. Котловина была окружена высокими холмами, которые заслоняли домишки ответров.
        Здесь он снова встретился сЭмилем-Кроликом, который радостно поведал, чтоправительство Соединенных Штатов прислало вЕвропу нетолько солдат, ноибольшую группу ученых. Иему очень жаль, чтоон неможет сию минуту увидеть, чтоони там делают.
        - Знаешь, - проворчал вответ Арман, - я уже насмотрелся нато, чтоспособны придумать эти ученые господа. Начинаю думать, чтостарые добрые времена, когда дрались алебардами истреляли излуков, были ивпрямь нетак плохи.
        - Нотогда негров, арабов ипрочих туземцев несчитали залюдей вообще!
        - Асейчас уних есть все права… впервую очередь право сдохнуть наэтой чертовой войне вместе сбелыми. Иснами.
        - М-да… - Эмиль замялся. - Вотсодной стороны это селение хорошо устроено, вода рядом…
        - Ачто тебе ненравится?
        - Горы.
        - Разве это горы!
        - Всёравно обзора нет.
        - Навысотах должны быть посты, ноты прав, вэтой неразберихе всё может случиться. Ипосты забудут выставить, ичасовые заснут… Агородишко, между прочим, прикрывает важное направление.
        - Тутмало солдат.
        - Должны подойти еще канадцы и, кажется, новозеландцы.
        - Хорошобы. Ато тревожномне.
        Арман кивнул. Емутоже было непосебе ссередины вчерашнего дня. Ночем дольше шла война, темменьше внимания уделялось мнению таких, какон. То,какотмахивался отнего генерал Монури накануне Первой Марнской битвы, теперь казалось верхом заинтересованности. Арман вспомнил рассказ Лэрри, какего надежды нанаучную работу идолжность вАдмиралтействе оказались иллюзорными, асам недавний помощник Резерфорда был отправлен враспоряжение спецслужб, невсегда представлявших, чемон может быть полезен.
        Эмиль задумчиво рассматривал покосившуюся каменную башню, которая, наверно, должна была помнить еще финикийцев.
        - Чтотам?
        - Наблюдатель сидит, насколько знаю, - пожал плечами Арман.
        Эмиль помолчал, потом сказал тихонько:
        - Апо-моему, еготам нет. Тамникого нет.
        Арман прислушался ипонял, чтолуизианский кролик-оборотень прав. Нету там никого живого. Переглянувшись, ониоба совсех ног рванули кбашне. Сразу запорогом Арман чуть неспоткнулся одва мертвых тела, апотом ему преградил путь рыцарь вржавой кольчуге, носопасно блеснувшим мечом. Эмиль выкрикнул фразу наневедомом Арману языке, противник отступил нашаг.
        «Умертвие, здешнее, неуспокоить - только вкамень», - вспомнилась древняя инструкция. Откудаж ты тут взялся, изкрестоносцев небось. Икакэти чертовы тевтоны умудрились тебя поднять… Арман полоснул боевым ножом постене, открывая вней полость. Эмиль снова обрушил нанемецкое особо опасное умертвие, осевшее тут современ короля Барбароссы, набор гортанных ругательств, авозможно, ивежливую рекомендацию уйти по-хорошему. Арман его родного языка всёравно незнал. Ржавого отшвырнуло аккурат встенной проем, который тутже сомкнулся.
        - Фух! - выдохнул Братец-Кролик. - Быстрее наверх, ато туман ползет, неуспеем посмотреть наперевал.
        - Туман?! - Француз ринулся полестнице, прыгая через три ступеньки.
        Наблюдатель был мертв, пулеметчик тоже. Анаползавший население туман вовсе небыл облаком, зацепившимся завершину горы…
        - Газовая батарея! Проморгали!
        Пока Эмиль пытался подать сигнал тревоги, стуча какими-то железными обломками икрича бессвязно, Арман развернул пулемет всторону дороги сперевала. Нонитурки, нинемцы неторопились воспользоваться плодами газовой атаки.
        - Когда они успели затащить туда баллоны да втаком количестве? - пробормотал Эмиль.
        - Этонебатарея, - присмотревшись, резюмировал Арман.
        - Ачто?
        - Дракон. Онинетолько огонь выдыхать умеют.
        - Ну,тогда нам конец… Онкрылатый илиползучий?
        - Взлетит - увидим. Апока незнаю.
        Эмиль задумчиво покивал ивдруг вполне расслабленно уселся напол. Сосмешком сказал:
        - Набашне… надоблаком ядовитого газа - прямо каквромане того англичанина. Забавно, правда?
        - Забавнее некуда. Этот газ опасен длянас, какидлялюдей.
        - Знаю, мыже дышим, какони. Анож утебя хороший. Заговоренный?
        - Нет, просто мастер хороший делал.
        - Выживем - закажу себе такойже.
        - Врядли. Тоторужейник уже лет триста назад умер.
        - Эх,надо было мне раньше подсуетиться! Чтотам надороге?
        - Ничего.
        - Ятак идумал, - поежился Эмиль. - Что-то мне совсем скверно. Тыкак?
        Арман неответил, вглядываясь впроисходящее внизу. Надороге, ведущей состороны прорыва, ивпрямь никого небыло, новядовитом тумане кто-то двигался. Иэтот кто-то внушал прямо-таки панический ужас. Арман прислонился кстене, прикрыл глаза, постарался выровнять дыхание. Вроде отпустило немного.
        - Тысказал - канадцы? - пробормотал Эмиль. - Ну,конечно, мнерассказывали. Ониего ипривезли, ужнезнаю как.
        - Что?
        - Вендиго. Тамходит вендиго. Чудовище северных лесов[6 - Wendigo - монстр излегенд индейцев-алголкинов, персонификация холода, тьмы ипаники.]. Оннедышит, емугаз безразницы.
        Взошедшая багровая луна озарила мертвый поселок, дорогу имелькнувшее вразрыве ядовитого тумана существо, ростом иобликом подобное человеку. Никакой одежды нанем небыло - только набедренная повязка, нет, длинная жесткая бесцветная шерсть, похожая наконский волос. Грубая бледная кожа казалась безжизненной, аподней, какбудто, небыло ничего кроме плотно обтянутых костей исухожилий. Ноги-лапы соскладками перепонок между длинными цепкими пальцами, наконцах которых виднелись белые втяжные когти, были босы. Наголове красовалась растрепанная копна жестких бесцветных волос. Огромные тяжелые челюсти наволчий манер выдавались вперед, зачерными губами угадывался трехрядный оскал острых треугольных зубов. Глубоко подпокатым лбом, полуприкрытые черными веками, сверкали желтые удлиненные глаза вдва раза больше человеческих.
        - Чтоон там шастает туда-сюда, время тянет?
        - Нуда, - Эмиль натянуто улыбнулся, попытался пошутить: - Согласно первому уставу американских рейнджеров, «индейцы ифранцузы любят нападать нарассвете».
        - Главная беда - ему чтомы, чтонемцы, чтодракон, всёедино. Идаже я сним несправлюсь.
        - Оннас заметил, - наудивление спокойно сказал Эмиль. - Идет сюда.
        - Вижу. Заткнись. Ломай перила. Разводи костер.
        - Огнем его не…
        - Быстро!!!
        Слепок времени №14. Последняя Армагеддонская битва
        Взнаковом ноябре 1917года разразилась битва заИерусалим. Обороняли его турки-османы инемцы подкомандованием генерала Фалькенхайна, аштурмовала британская Египетская экспедиционная армия, которой командовал Эдмунд Алленби, ужеуспевший выбить турок изГазы ивыиграть сражение захребет Эль-Мугар. Врядах этой армии сражались англичане, индусы, выходцы изАвстралии иНовой Зеландии.
        8декабря войска Алленби захватили западный Иерусалим ивышли наюжные подступы кВифлеему. Анаследующий день город был взят полностью. Эдмунд Алленби намеревался въехать вИерусалим наконе, какподобает полководцу-победителю, нопотом отказался отэтой идеи ради уважения религиозной значимости древнего города. 11декабря 1917года генерал Алленби вошел вИерусалим пешком.
        Миновал почти год, ивсеверной Палестине разразилось сражение, ставшее одним изпоследних вПервой мировой войне иполучившее, чтохарактерно, звучное название - Армагеддонская битва.
        Причем, этоназвание точно отражало реальность, ибоместом сражения стала какраз та локация наповерхности Земли, где, согласно Библии, надлежит впоследней битве наисходе времен сойтись Добру соЗлом.
        Наводящее трепет даже наатеистов слово «Армагеддон» произошло от«хар Мегиддо» наиврите, тоесть «гора Мегиддо», которая ипоныне существует вдесяти километрах отгорода Афул впредгорье Кармель. Когда-то здесь разразилась первая зафиксированная вистории человечества битва - вXVв. дон.э. фараон ТутмосIII разбил здесь объединенное войско финикийских правителей. Стех пор местность ухолма Мегиддо нераз становилась полем брани. В1799году Наполеон, назвавший эту территорию идеально подходящей длябитвы, разгромил тут османов.
        Ивот всентябре 1918года приМегиддо сошлись врешающей схватке османская группа армий «Йылдырым» спримкнувшим немецким контингентом иармия генерала Алленби - всё теже храбрые британцы, индусы, австралийцы плюс французы, итальянцы, армяне… Иарабы, приведенные сюда знаменитым Лоуренсом Аравийским. Сражение вошло висторию какпоследняя битва склассическими кавалерийскими атаками, которые Алленби успешно сочетал сприменением самой современной военной техники иавиации. Индусы иавстралийцы прорвали османский фронт вомногих местах, полностью разрушив связь между подразделениями противника. Вскоре турецко-немецкие силы были разгромлены полностью - только шесть тысяч человек изтридцати пяти тысяч избежали гибели илиплена. Кавалерия союзников вместе сарабскими повстанцами устремилась наДамаск, спадением которого военные действия вэтом регионе были окончены.
        «Ясмутно понимал, чтосуровые дни моей одинокой борьбы миновали, - вспоминал Лоуренс Аравийский. - Игра водиночку против странностей жизни была выиграна, ия мог дать расслабиться своим членам вэтой призрачной уверенности… Алленби вручил мне телеграмму изФорин офис, подтверждавшую признание заарабами статуса воюющей стороны, ипопросил перевести ее наарабский язык дляэмира, нониодин изнас незнал, чтоэто значит даже наанглийском, неговоря уже обарабском языке…»
        В1919году Алленби стал фельдмаршалом иполучил титул виконта Мегиддо. Онбыл Верховным комиссаром Египта иСудана, апосле отставки в1925году стал ректором Эдинбургского университета. Егоименем назван один измостов через реку Иордан.
        Вовремя Великой войны погибло почти 65тысяч солдат - уроженцев Индии, 115тысяч - изафриканских колоний Франции, 59тысяч австралийцев, почти 17тысяч - изНовой Зеландии, 14тысяч - изнемецких колоний вАфрике, 10тысяч китайцев, тысяча выходцев сКарибских островов, 415 японцев…
        Эпилог
        …Осудьбе Армана Лугару издепартамента Овернь иЭмиля Лану изНью-Орлеана официально ничего несообщалось. Впрочем, ходили упорные слухи, чтоони, разведя огонь изветхих кедровых балясин ибросив внего некое снадобье изстаринного медальона, призвали Дикую Охоту, которая смела слица земли ислабоуправляемого монстра вендиго, исамоходную газовую батарею - сконструированного втайной германской лаборатории дракона сядовитым дыханием.
        «Дая сам видел! Шестерни всякие так иполетели вразные стороны! - прикаждом удобном случае уверял благодарных слушателей боец изпередового новозеландского дозора, который насвое счастье войти вту деревушку еще неуспел.
        Отсамого селения тоже ничего неосталось. Отравленным насмерть было кэтому времени всёравно, зато турки снемцами двинуться туда неосмелились.
        Кто-то изофицеров штаба Алленби вродебы даже заметил Армана иЭмиля, въезжавших вДамаск вместе сЛоуренсом Аравийским иэмиром Фейсалом. Впрочем, вокружении виконта Армагеддонского излишне болтливых небыло.
        Ажители Нью-Йорка незнали Эмиля влицо. Ноони радостно приветствовали всех «Гарлемских воинов», когда те впарадном строю шли 17февраля 1919года поПятой авеню. Общественное негодование, коим сопровождалось формирование первого «черного» полка, протесты против того, чтобы негры получили привилегию сражаться игибнуть наравне сбелыми, - всё это было забыто. Накакое-то время.
        Наверняка ведал правду освоих товарищах только Лэрри. Ноникому нерассказывал. Идаже Джонсон, усердно искавший повод доказать неблагонадежность своего спасителя, тщетно пытался подслушивать его разговоры, ноничего вних непонимал. Аподглядеть, скем беседует мистер Хайд, ивовсе оказывалось невозможным. Даже если голос казался смутно знакомым. Взнаменитый парижский ресторан «Серебряная башня», гдеЛэрри назначил кому-то встречу, Джонсона попросту непустили. Такчто последующей беседы он неуслышал.
        - Знаешь, яжениться собираюсь.
        - Вотгоре дляместных девиц!
        - Откого слышу, отправедника?! - воскликнул Лэрри. - Давноли ты стал святым?
        - Я?!
        - Вотия говорю, чтонепохоже!
        - Актоона?
        - Клэрис. Дочка полковника Неллигана, ихчасть еще довойны квартировала рядом сМанчестером. Яраньше ее считал совсем малышкой. Итут долго невиделись, апотом встретились. Меня словно огнем обожгло: кудаты, дурак, раньше смотрел?!
        Лоуренс Джон Хайд вернулся вАнглию кконцу ноября 1918года и, намереваясь жениться намисс Клэрис Неллиган еще доРождества, обратился запаспортом общего образца, вполучении которого ему было отказано.
        - Номне обещали выдать паспорт еще вначале войны.
        - Увас есть письменное подтверждение? Нет? Ну,видите… Хотя, если вы намереваетесь вступить вбрак, выможете получить необходимые документы. Содним условием.
        - Каким?
        - Выофициально признаете, чтовы обычный человек, иподпишете соответствующую декларацию. Потому что наповерхности Земли всеми правами обладают только люди. Согласны?
        - Нет.
        - Тогда мы ничем неможем вам помочь.
        - Ая - вам. Вследующей войне я неучаствую.
        - Мыобойдемся безвас.
        …Через несколько месяцев после окончания Великой войны миллионы людей заучивали фразу «Мынерабы, рабы немы» из«Букваря длявзрослых».
        Тимур Алиев
        Кинжал
        Тонкий серпик луны вясном ночном небе - словно кривой нож-бейбут наковре изпестрой овчины. Светится, нонесветит. Редкими крапинками россыпь звездочек вокруг него серебрится. Исамые заметные среди них семь звезд семи братьев. Когда Алибек наних смотрит, сразу рассказы отца вночном вспоминает - ипроисход нанебо семи сыновей богини вьюги, ипротропинку израссыпавшейся соломы.
        Сидит Алибек нарасстеленной бурке, голову запрокинув испиной кшершавому стволу прислонившись, ачтобы неуснуть, пятку одной ноги наноске другой держит. Стоит задремать, какнога соскальзывает, иАлибек вчувство приходит. Ещехороший способ неспать - покалывать себя чем-то острым. Такиделает юноша - висящим напоясе кинжалом тычет себя вбедро длябодрости. Наступает час, когда всё живое замирает - илошади встойлах перестают жевать, исобаки сворачиваются вкружок, прикрываясь хвостами, авсон тянет даже тех стариков, чтовсю ночь кряхтят иворочаются.
        НоАлибеку нельзя спать, волка двуногого он стережет. Выжидает, когда пройдет мимо него тайной тропой изаула абрек Увайс. Долго парень искал удобное длясебя место. Инашел. Прямо здесь лесная дорожка расширяется, переходя впокрытую густой травой поляну, - есть, гдедвум мужчинам развернуться.
        Слева доносится шорох. Ветер? Нет. Всадник выезжает наполяну, едет, нескрываясь, даже башлык наголову ненакинул.
        - Эйты, сыншакала, - медленно окликает его Алибек, выходя навстречу.
        Отнеожиданности лошадь всхрапывает, даинаездник пугается, дергается вседле. Однако быстро успокаивается - одиночка ему нестрашен, - лишь поглядывает посторонам, коварного выстрела опасается. Потому ивинтовку, чтоподправой рукой дулом вниз висит, вход непускает. Неверитон, чтоАлибек один, засады стережется.
        Широко расставив ноги, кладет Алибек правую руку нарукоять кинжала. Всё! Вызов брошен. Даже света звезд достаточно, чтобы абрек увидел жест парня.
        Нонепринимает вызова Увайс, пускает коня прямо напарня, словно грудью хочет сбитьего. Проворный Алибек плавно уходит спути. Онмогбы слукавить, крикнуть, чтосидит взасаде человек сружьем, и, если несойдет Увайс слошади, толишится ее навсегда. Однако неповорачивается язык уюноши нанечестную речь. Мнется Алибек, аабрек принимает его колебание занерешительность истрах.
        - Сопляк, - бросает Увайс, спрезрением оглядывая парня. - Хочешь заработать наволке?
        Кривится Алибек - хотя имолод, апонимает: насовесть бьет абрек, нанаграду всто рублей засвою голову намекает - дескать, продать хочет его парень. Нет, неденьги нужны юному мстителю. Инеподдастся он науловки коварного врага.
        - Шакалты, аневолк. Падаль ешь. Отдай кинжал, чтоты украл уотца! - кричит Алибек.
        - Этомой кинжал. Язабрал его поправу победителя, - уверенно отвечает Увайс.
        - Нет! Этот кинжал принадлежал еще отцу моего отца исеми поколениям моих предков, - возражает Алибек. - Аты вор! Иубийца. Тыударил отца вспину.
        Иневыдерживает Увайс оскорблений, спешивается сконя. Понимает: винтовкой парня незапугать, этоясно, стрелять внего - подло, сконяже биться несподручно, даже свесившись вседле. Даинедотрюков ему таких сейчас - живот полон вареного мяса игалушек, чтонаелся он увдовы вауле.
        Легко - словно иневесит сгодовалого бычка, - спрыгивает слошади опытный встычках Увайс, чувяки лишь траву приминают. Тоже кладет руку нарукоять. Тусамую, родную, отцовского кинжала.
        Скрипит зубами Алибек привиде жеста - оскорблен он запамять предков, ивответ выдвигает свой кинжал изножен. Бойначинается. Показать обнаженный клинок всёравно что взвести курок, следующее действие - выстрел. Когда кинжал покидает ножны, впустую им никто неразмахивает.
        Стремительно сближаются противники: кинжал - оружие близкого боя. Один удар, одно движение могут решить исход схватки. Только неможет понять Алибек - враг идет нанего, всётакже держа ладонь нарукояти висящего напоясе кинжала. Чтозадумал коварный абрек?
        Вдруг вспоминает юноша уроки отца - смотреть нужно ненаруки, авглаза, онивыдадут, если враг что-то задумал. Испасается впоследний миг. Будто огонек пробегает взрачке Увайса, иАлибек резко падает всторону, уходя отнападения, лишь молния обжигает предплечье. Увайс таки зацепилего! Нокак?
        Смеется хитрый враг привиде опрокинувшегося наспину Алибека. Уверен, чтопобедил, даже неспешит добить. Чтоесть сил вглядывается парень вабрека, иструдом втемноте замечает - зажат вего левой руке кинжал - простой, черный, безвсяких украшений, иоттого удобный длягрязной работы убийцы. Вороненый клинок неотсвечивает, рукоять изабрикосового дерева черна какдуша владельца, даиножны, обернутые шагреневой кожей, подстать кинжалу.
        Какже он забыл? Левша ведь Увайс. Ибьет обычно слева. Аправую руку положил надругой кинжал дляобмана.
        Жжется рана чуть выше локтя. Ничего страшного, удар покасательной прошел, просто порез глубокий, аназемле Алибек оказался отнеожиданности исилы атаки. Неудачно, причем, упал, прям окамень саданулся. Острая грань подлопатку пришлась, аждыхание перехватило. Стиснув зубы, чтобы крик невырвался, приходит он всебя. НоУвайс этого незнает, думает, повержен противник, гримасничает отболи. Прикинутьсябы сейчас Алибеку тяжелораненым, даснова гордость непозволяет.
        Увайс тем временем отсмеялся, готов добить. Словно коршун сналета бьет распластанного Алибека: вглубоком приседе наодно колено, опуская кинжал сверху. Метит он всердце, ноАлибек быстро собирается ирезко откатывается всторону, уходя отудара. Однако занесенную руку уже неостановить, кинжал ударяет обулыжник, чтопритаился втраве, исжалобным звоном вырывается изруки, отлетая всторону. Силен абрек, мощное запястье слегка дрогнуло, когда другой могбы вывих заработать.
        Зато лишился своего грязного инструмента абрек. Отлетел всторону кинжал, затерялась темная полоса стали вчерной всвете луны траве.
        Впрочем, иуАлибека положение нелучше. Егокинжал блестит наземле: инедалеко, шагах впяти всего, нонепозволит ему Увайс поднять оружие, вот-вот обрушится нахрупкого юношу всем телом.
        Рывком вскакивает наноги Алибек - проворство его оружие - ивсё равно опаздывает: Увайс заступил дорогу, загораживая путь ккинжалу. Переминаются сноги наногу враги, тяжело дышат - всего пару минут какбьются, астолько сил уже ушло.
        Понимает Алибек: чембольше он медлит, темскорее отдышится мощный соперник. Странно только: почему неспешит он вытаскивать изножен кинжал отца, чтотак ивисит унего напоясе? Забыл, чтоли, пронего?.. Новлюбом случае нужно действовать, пока абрек взапале. Конечно, если следовать традициям чеченской борьбы, когда соперники борются исключительно встойке, невыдержать Алибеку против кряжистого, какутес, Увайса. Значит, снова нужно вспоминать уроки отца, чтоучил сына приему кунака-казака. Пришло время воспользоваться подарком. Головой вперед, вытянув руки, бросается парень вноги абреку, хочет дернуть его насебя, свалить наземлю, атам перескочить идобраться докинжала.
        Коварна росистая трава, чувяки пропитались влагой исоком, ещеискользят так некместу. Растягивается наземле юный мститель, оказываясь беззащитным перед нависшим надним абреком. Всё, удар неминуем, сжимается тело вожидании смертельного исхода. Ночто-то медлит Увайс вонзить кинжал вспину. Успевает прийти всебя Алибек, перекатывается вочередной раз вбок и, пораженный, видит, каквыхватил Увайс обратным хватом кинжал, чтобы удобно, вдва движения вверх-вниз вонзить ему клинок вспину, новместо этого понемыслимой дуге ударяет себяже вгрудь. Схрустом сминаются ребра - удар столь силен, чтоклинок насквозь пробивает грудину чуть пониже сердца. Ирушится наземлю Увайс свонзенным вгрудь кинжалом отца.
        Застыл внедоумении Алибек, шепчет слова молитвы, благодарит Всевышнего, древних духов, чтоспасли его отнеминуемой гибели, направили руку врага против него самого.
        Внезапный стон перебиваетего. Живеще Увайс, хотя жизнь иутекает изнего тонким ручейком. Изорта струйка крови показалась, хрип мешается сословами. Алибек рядом присел, слушает сбивчивую речь умирающего, ждет, чтобы ясин надтелом прочитать.
        - Забери свой… кинжал… Ненадо мне его было брать… Знал ведь… Зачем взял?.. Непокорить дух… Тебя защищает… Забери…
        Замолкает абрек, откинута его голова, глаза закатились. Вотивсё, свершилась месть, акинжал вернулся кзаконному хозяину.
        Бережно, обхватив рукоять двумя пальцами, словно хрупкий цветок, тянет Алибек оружие, вытаскивает израны. Темен клинок открови абрека, мрачно молчит его дух. Несколько раз втыкает парень вземлю кинжал - пусть очиститсяон, пусть сосгустками крови уйдет исвершившиеся им зло.
        - Спасибо тебе, кинжал! - шепчут его губы ирасцветают вулыбке, когда вответ впальцах, стискивающих рукоять, ощущает Алибек легкое покалывание.

* * *
        Густеет бульон вкотле, вырываясь клубами вкусного пара, исловно пчелы намед стягиваются ккухне добровольцы. Собираются кучками, балагурят, посматривая внетерпении наповара, чтоневозмутимо следит замясом. Пять котлов начетыреста слишним человек всадников Чеченского полка, чтовходят вКавказскую туземную конную дивизию. С«германом» собрались воевать. Ктотакой, мало кто знает, но, видно, плохой человек, разжить спокойно нехочет.
        Рядовые, или«всадники», какуважительно называют добровольцев, сплошь чеченцы издвух округов - Грозненского иВеденского. Урядники, сотники ипрочее начальство - вперемешку русские, казаки, чеченцы, другие кавказцы. Командира добровольцы пока невидели, неприбыл онеще, авего отсутствие распоряжается адъютант полка - щеголеватый Тапа Чермоев слихо закрученными тонкими усиками ислегка сдвинутой набекрень папахой. Длячеченцев он свой - одной всёж крови. Дляказаков ирусских свой - потому, чтовконвое Его Величества успел отслужить. Совсеми Тапа общий язык находит. Абезэтого никак - итак невсякий день безстычек обходится. Добровольцы какодин парни задиристые, дерзкие, друг другу дорогу неуступят, вотирубятся чуть что.
        Алибек держится особняком, онтут один изсвоего аула, знакомых никого. Нопосматривает посторонам синтересом.
        Вотвесельчак иострослов Моха какобычно рассказывает освоих подвигах. Юркий ипроворный какворобей, хотя изовут его ветром впереводе счеченского. Только какой он ветер, так, легкий сквознячок. Никто его Мохой иненазывает, всеХозой - воробьем - кличут. Всеобщий любимец он вовзводе, но, чтоудивительно, тянется кнемногословному Алибеку, дружбу свою навязывает.
        Впрочем, Алибек тоже всотне неизпоследних - правофланговый, самый рослый вполку. Аесли взглянуть наего широкие плечи притонкой талии, дагорделивую осанку, тонеудивительно, чтокомандование припроверках изштаба постоянно его впример ставит.
        Вообщеже все ребята какнаподбор - рослые, стройные, плечистые. Один Хоза воробушком посреди голубей скачет. Ноунего своя заслуга - насборах такую джигитовку выдал, чтокомиссия только головой качала, ивзяли парня аж впервую сотню.
        Толпятся всадники укотла, втягивают носами вкусные запахи. Понять можно - устали, проголодались, срассвета учатся премудростям - рассыпаться влаву, нестись единой цепью. Длянепривычных кдисциплине горцев такие маневры какнож подребра - болезненно инеприятно, хотя инесмертельно. Ниличной удали показать, нипрежние навыки применить - хоть заново учись наконе скакать. Аиприходится - непривыкли горцы сидеть прямо вседле, тонаправо, тоналево свешиваются, ипридальних переходах сбивают лошадям спины. Эточто коней касается. Асабельный бой? Заставляют командиры лозу рубить, агорцы - нивкакую, чтозаребячество, палки рубить, игра это, чтоли? Вотбудет сражение - там другое дело.
        Притом парни все тертые, имтерять нечего. Набирали-то охотников. Разные люди съехались - кто открови прячется, ктоудаль показать хочет, ктозадлинным рублем пришел. Жалованье неплохое, всёж таки двадцать рублей вмесяц, дазатакие деньги вродном селе можно вбольшие люди выбиться, домнаравнине справить, быка, инеодного, купить. Правда, слошадью иамуницией нужно было прийти своими. Потому кого-то общество собрало, ктопобогаче, своим рискнул, акто, какАлибек, добыл всхватке.
        Впрочем, сампарень остычке сабреком нераспространяется. Онведь даже додома недобрался вту ночь, сблизкими непопрощался. Ночевать нестал, оседлал коня Увайса испустился вдолину, понимая, чтовродных местах рано илипоздно искать его начнут. Арано утром наткнулся наотряд вербовщиков воглаве споручиком Смирновым, чтовозвращались вгород изгорных аулов. Нестал раздумывать, вместе сними вГрозный идвинулся. Ужетут коня нарынке уодного казака сменял. Немог наУвайсовом коне он спокойно сидеть, душа переворачивалась, стоило вспомнить распростертое тело абрека. Новая лошадка так себе, зато опрежнем владельце ненапоминает. Ипускай сам Увайс немало людей вдругой мир отправил, нонато он иразбойник. ААлибек другой. Эх,скорейбы куда-то подальше отсюда, чтобы всражение…
        Заиграли вдруг дудки, забили барабаны, побежали командиры.
        - Стройся!
        Новый командир наконец приехал. Запоследние две недели Алибек совсем запутался вначальстве. Урядники, сотники, командиры - все нарядные, всеребряных погонах, вцветных бешметах ичеркесках. Ивсе требуют честь отдавать. Вначале возмущались, потом плюнули, поняв, чтобессмысленно заставлять всадников прикладывать руку кголове. Горец скорее сделает вид, будто незаметил офицера, дамимо проедет…
        Вотисейчас всадники неторопливо тянутся клошадям, абегают более привычные кдисциплине казаки, подгоняя горцев. Теже вышагивают неспеша. Куда гнать, невойнаже. Ломаной линией выстраиваются они перед покрасневшим отгнева командиром - строй никто недержит, лошади подгарцовывают наплацу.
        - Эй,где твоя пика?! - Густобородый, всветлой черкеске командир подъезжает кМохе. Тотвответ недоуменно пожимает плечами - толи вопроса непонял, толи дурака валяет.
        - Тычто мне тут? - еще гуще багровеет командир, оглядываясь наедущего сбоку адъютанта полка. Чермоев переводит вопрос Мохе. Тотнеожиданно отвечает наломаном русском:
        - Палка зачем мини? Умини оружие есть, - он поднимает кинжал. - Апалка я выкинул… к… матери.
        Хохот сопровождает его ответ. Скрипнув зубами, командир молча следует дальше, ругаясь поднос.
        Впрочем, кактолько официальный смотр заканчивается ивсадники начинают показывать свои воинские навыки, командир забывает освоем недовольстве, ввосхищении оглаживая свежевыбритую голову подказачьей папахой. Подполковник - солдат неизпаркетных, повоевал засвои тридцать пять лет знатно.
        Апосмотреть есть начто. Одна задругой сотни совершают марши, роют окопы, преодолевают препятствия, перестраиваясь посигналам трубы, делают перебежки, стреляют, колют чучела. Затем приходит черед рубки. Всадники посотенно выстраиваются вдва ряда ипоочереди скачут клозам, снося их направо иналево, ипристраиваются ксвоим слевого фланга.
        Моха, каквсегда, чудит. Стоит он последним ибезпары. Когдаже, наконец, очередь доходит идонего, всадник разворачивает свою лошадь инаправляет ее прямо насидящую застолом, крытым зеленым сукном, комиссию. Вужасе командиры смотрят наприближающегося джигита, какой-то корнет пытается выскочить наперерез иперехватить коня, ноМоха огибает его ловким маневром, аперед самым столом дает таких шенкелей скакуну, чтотот взлетает надпригнувшимися офицерами иприземляется уже заих спинами. Штаб-офицеры, нестесняясь, кроют удальца трехэтажным матом нанескольких языках сразу, акомандир полка хохочет изовсех сил инесколько раз хлопает владоши, отдавая дань уважения мастерству наездника. Извсех сидящих застолом он один невтянул голову вплечи иненагнулся, когда Моха пролетал надними…
        Полк снова выстраивается наплацу. Чермоев довольно щурится: смотр прошел успешно, подполковник доволен, остались лишь мелкие формальности. Итут командир подъезжает кправофланговому.
        - Ачто, удалец, правдули ваши кинжалы так хороши, какговорят? Чтонехуже булатных клинковони?
        Молчит Алибек, глазом косит накомандира, непонимает, какого ответа ждет тот отнего. Вразговор снова вмешивается Чермоев:
        - Истинная правда, Александр Сергеевич. Язнавал умельцев, чтобурки одним ударом половинили. Железо какмасло режет.
        Морщится подполковник:
        - Вы,Абдул-Меджид Орцуевич, погодите пока. Пускай сам молодец покажет, чтоего кинжал может.
        Делать нечего. Нехотелбы Алибек впустую отцовский кинжал изножен доставать, ноичесть горца уронить нельзя.
        Приносят откуда-то две винтовки - «мосинки» сгнутыми стволами ибезштыков. Вбой сними уже неидти, такчто ижалеть нечего. Укладывают между двух чурбаков, сотник командует Алибеку:
        - Ну,давай, непосрами честь полка!
        АуАлибека пальцы судорогой свело - нежелают они тащить клинок изножен. Словно какая-то неведомая сила держит его там, заклепала так, чтоинеотодрать. Никакие молитвы ивоззвания непомогают парню - намертво сидит кинжал.
        - Давай! - орет командир почти вухо, иневыдерживает Алибек. Напрягая все свои силы, выдергивает он кинжал и, блеснув ввоздухе серебряным орнаментом, обрушивает его наненавистную сталь.
        - Блямс!
        Металлический лязг далеко разносится поплацу, возвращаясь эхом. Винтовкиже остаются лежать невредимыми, получив лишь еще поодной выбоине. Зато рука Алибека скинжалом отлетает, словно отброшенная взрывом, странно переламываясь вплече. Похоже, вывихнул сустав всадник. Однако сам парень нечувствует боли. Сужасом смотрит он наогромную выщербину влезвии, понимая, чтобольше нечувствует знакомого покалывания всжимающей кинжал ладони.
        Невидит Алибек, каксочувственно кивает ему подполковник, досадливо морщится Чермоев ипереглядываются между собой однополчане. Всёивсех заслонила ему эта выбоина вклинке, иощущает он пустоту где-то внутри себя, словно некусок металла, ачасть души вдруг отлетела отнего сгромким «блямс».

* * *
        Третий день нудит мелкий дождик. Допеченок пробрал, силнет терпеть сырость. Бурки ипапахи вдвое тяжелее стали, пропитавшись влагой.
        Странные места эти Карпаты. Вроде какгоры, авроде какинет. Другие они длякавказцев. Запах иной, леса иные, даже реки по-особенному журчат.
        Однако начальство считает: горцев - вгоры, тамим сподручнее воевать будет. Ивчем-то оно право. Сдетства привыкают горцы взбираться наотвесные скалы, наигрались еще подростками, ктовыше взберется иликто дальше наконе перед кручей остановится. Икони уних приноровились кподъемам.
        Новот кчему так инепривыкли чеченцы, такэто кдисциплине. Всёноровят друг перед другом покрасоваться. Командиры, устав запрещать инаказывать, нашли применение горской удали - стали вразведку отправлять. Сколько уже молодцов себя героями показало, несчесть. Абдул-Муслим напару сАмалом вызвались разведать, естьли противник водной деревеньке, еленоги унесли оттуда, нацелую дивизию напоровшись, нозато вызнать всё успели. Вдругой раз сам командир лично отправил четверых - Чингиза, Сайпуди иЭльмурзу вместе сказаком Семеном - вдеревню узнать что там икак, ате такой тарарам устроили - водну халупу ворвались, гдеавстрияки сидели, аих аж двенадцать человек свинтовками оказалось, нуиповязали всех. Понятное дело, всех георгиевскими крестами наградили.
        ВотиАлибеку как-то «птица» досталась - георгиевская медаль сизображением герба - двуглавого орла, чтодлямагометан безизображения православного Святого Георгия делается. Ворчат всадники - зачем птица, пусть джигит будет.
        Нераз «языка» приводил Алибек, дорогу разведывал, собой рисковал, аубивать никого неприходилось. Иведь лезет парень всамое пекло, надеясь, чтоотомрет вбою его кинжал, почувствуетон, наконец, знакомую дрожь врукояти, нотщетно. Невозвращается жизнь вклинок, остается он обычной железкой вроде тех кривых ножей, чтокаждому солдату вармии выдают.
        Ивот снова разведка. Непросто деревня напути полка, большой город впредгорье Карпат - гряда теряется втумане где-то загоризонтом. Одетый вкамень город - словно древний некрополь изродных мест Алибека. Булыжные мостовые, здания свысокими шпилями. Иниединого человека наулицах - город будто вымер. Некрополь какесть. Нонедоверяет подполковник обманчиво-туманной тишине, неспешит вводить полк, акидает вначале клич - кто готов разузнать, чтоикак.
        Опять Алибек впервых рядах. Вездесущий Моха увязывается заним. Агде эти двое, быть веселой потехе, и, значит, ещесдесяток любителей горячих стычек вызывается вразведку. Всадники отправляются налегке - полы черкесок приторочены кпоясам, кинжалы наперевес - вот ивсё оружие.
        Минуют притихший вожидании зимы ихолодов лесок - даже мокрая палая листва уже нешуршит подногами, - выходят наоткрытую местность. Туман всё густеет, значит, река близка, азаней игородские ворота. Проходят погорбатому мосту, всадники дивятся - мост каменный, тяжелый, анепадает, - вступают подсвод старинных крепостных ворот.
        Едут, озираясь посторонам ивверх - если где ждать засады, такздесь - вкаменном мешке. Тишина полнейшая, только цокот копыт раздается, далегкое позванивание уздечек. Иедва въезжают сквозь ворота вгород, какиз-за ближайших башен раздается дружный ружейный залп. Засада! Несколько всадников слетают сседел, Моха падает вместе сконем, успевая спрыгнуть впоследний миг.
        Алибек едет первым, лишь покакой-то чудесной случайности ниодна пуля его незадевает. Чтоделать? Бьют сдвух сторон, скрыться некуда. Вернуться намост? Чтобы стреляли вспину? Даникогда.
        Сгромким «Алла» бросает он вперед коня, оголенный клинок вруке. Ещенесколько человек поспешает следом, Алибек машет им набашню напротив. Чувствует, даже невидя, какуходят остальные вправо, носам уже неостанавливается. Огибает башню иедва незастывает наместе отнеожиданности - вся улица запружена фигурками вгрязно-зеленых мундирах. Австрияки! Одни спешно перезаряжают ружья, другие приникли кбойницам старой башни.
        Отступать поздно. Алибек еще сильнее пришпоривает коня инесется наближайшего солдата. Привиде страшного горца маленький, узкоплечий австриец сгустыми усами дергает магазин своего «манлихера», пытаясь побыстрее перезарядитьего. Ружье, чтоспримкнутым штык-ножом чутьли небольше самого солдата, почему-то заело инеподдается. Отчаявшись, австриец выставляет его перед собой, надеясь уколоть длинным клиновидным штыком надвигающегося всадника. НоАлибек взапале отмахивается кинжалом илетит дальше, даже незамечая, чтонапрочь перерубил штык.
        Непрерывая свой яростный клич, свесившись сседла, Алибек кружит, какшаровая молния, поузким улочкам, неся смерть врагу. Конь, весь вмыле, делает огромные скачки, перенося своего грозного седока - заросшего густым волосом, сливающимся сворсом мохнатой папахи, - отодной стычки кдругой. Выстрелы почти нетревожат горца - редкие пули успевают заего стремительным ходом, иногда пробивая слух неприятным свистом возле уха.
        Кинжал вруке Алибека - будто меч излегенды, чтоспособен рассечь скалу, онрубит, режет, колет, неразбирая металл илидерево перед ним. Иплывет загорцем темный шлейф изстраха иярости. Неуязвимый длясмерти всадник внушает такой ужас австрийцам, что, бросая винтовки, горохом сыплются они сбашни, бегут врассыпную, вопя отстраха ибеспомощности. Улочка, только что запруженная солдатами, опустевает внесколько минут.
        Анаконец-то ощутивший знакомый зуд владони Алибек ликует итеряет всякий контроль надсобой. Гдевраг? Гдедостойный противник? Мечется напятачке всадник, ненаходит никого. Ивдруг, словно наткнувшись наневидимую стену, резко останавливает он коня, увидев нечто поразительное.
        Широко расставив крепкие ноги вкрасных штанах, стоит перед ним натуральный великан. Надве головы выше, чемсам Алибек, причем шапка спером роста только добавляет, ивплечах пошире. Черные усы - каждый чутьли невладонь длиной - лихо закручены кверху, мрачный вид придают. Темно-синий мундир едва сходится намощной груди, расшит золотом. Напоясе массивная сабля висит, рукоять серебряной нитью обвита. Сдругой стороны - тонкий кинжал ссерповидной гардой итакимже хвостовиком.
        Австрийский гусар! Сотне Алибека пока сними всражение вступать недоводилось, только видели как-то издали, каклетели гусары пополю, словно стайка разноцветных птичек. Аэтот, судя побогатому убранству, ещеиофицер, да, небось, ииздворян. Незря кинжал напояс прицепил, хотя он гусарам неполагается.
        Австриец тем временем рукой делает жест, будто лошадь зауздечку осаживает, иголовой приэтом качает. Намекает, чтобы сконя слезал, понимает Алибек. Агусар еще иревольвер изкобуры вынимает ивсторону откидывает, саблю заместо него изножен тянет.
        Спешивается Алибек. Самже искал противника, вотинарвался, какбы теперь головы несносить. Ибезвсяких ритуалов ицеремоний - этож война, анедуэль - бросается он скинжалом нагусара, надеясь навнезапность нападения. Ноавстриец уже саблю выхватил, легко крутит ее перед собой - никак неподобраться. Кружит тогда вокруг великана горец, словно втанце, ноги его так имелькают, товодну сторону уходитон, товдругую, апотом раз иудар сразворота. Гусар только успевает поворачиваться, топчется наместе, какмедведь наярмарке, ноблизко горца неподпускает.
        Делает стремительный выпад Алибек, приседая налевое колено ипытаясь поднырнуть подзвенящий круг, чтообразует ввоздухе сабля гусара. Впоследнюю секунду уходит австриец слинии удара, отбивает укол сжалобным звоном. Конец пришел его сабле. Лишилась она большей части клинка, один эфес сжалким огрызком остался унего вруке, срезал остальное кинжал.
        Отбрасывает всторону испорченное оружие австриец, вытаскивает изножен кинжал. Странно волнообразная форма уклинка, никогда такой Алибек прежде невидел. Иклеймо мастера интересное - горец его почему-то способен отчетливо разглядеть снескольких метров - два скрещенных меча.
        Начинает вдруг вибрировать вруке Алибека кинжал, тревожно гудитон, вселяя вдушу парня сомнение итрепет. Понимает горец: почувствовал его кинжал достойного соперника - уврага такоеже родовое оружие, чтопоколениями впитывало память воинственных предков, вбирало всебя их души, превращаясь вживое существо изметалла, какиунего. Непросто солдаты двух армий сошлись сейчас впротивоборстве натесной улочке старинного города посреди древних карпатских гор. Нет, двеистории, двадревних рода столкнулись между собой, иидти дальше сможет только один изних. Пришел тот час, когда жизнь какярмарочный плясун наверевке стоит наодной ноге надпропастью смерти, ивсё умение нужно сейчас приложить канатоходцу, чтобы выстоять идобраться доспасительного края обрыва.
        Отводит всторону руку скинжалом Алибек, распрямляетее, смотрит противнику прямо вглаза иждет - ну-ка прояви себя, гусар! Непоколебим какскала австриец, ухмыляется лишь вгустые усы. Невыдерживает азартный горец игры вгляделки, срывается сместа, набегает наврага, чтобы вдвух шагах отнего сильно оттолкнуться и, взлетев надземлей, занесенным надголовой кинжалом каксоколом - сверху вниз - ударить гусара вгрудь. Уклоняется отудара гигант, делает шаг влево, аупавший вполуприседе горец вонзает клинок вмостовую, попадая между двух булыжников. Итутже, невставая, сразворота, рубит врага кинжалом поногам. Нотот снова готов кобороне, резко поднимает ногу, накоторую нацелен кинжал, исам делает несколько рубящих ударов наотмашь. Насчастье Алибека, движения гусара слегка размашисты ипарень успевает уклониться, азатем сам переходит внападение, чередуя колющие ирубящие удары. Вкакую-то секунду кинжал даже достигает цели, слегка царапая щеку австрийца, изастывая уего горла. Всего одно усилие нужно сделать, чтобы острие рассекло кожу имышцы, иизшеи врага ударил кровавый фонтан. Однако доли секунды нехватает: Алибек
слишком сильно приблизился кавстрийцу, итот толкает его грудью, опрокидывая наспину. Оказавшись наземле, проворный горец быстро откатывается всторону ипрыжком становится наноги. Снова иснова, отходя иатакуя, кружат они сгусаром всмертельном танце.
        Ничего неможет поделать снедругом горец, силостается всё меньше, дыхание учащается, сбиваясь нахрип. Ещепару минут, иАлибеку придет конец. Онитак удивительно долго стоит против столь грозного врага, итолько благодаря отцовскому кинжалу, чтонаправляет его руку, заставляя двигаться именно так, анеиначе.
        - Помогимне, отец, - взмаливается просебя Алибек. - Пусть я неуйду неотомщенным, какя недал это сделать тебе.
        Ибудто порыв холодного ветра обдает парня. Намгновение мысли его обретают ясность ипрозрачность родникового источника, ион словно видит, чтодолжен делать.
        Остановившись ишироко расставив слегка согнутые вколенях ноги, онзамирает, зажав кинжал ввытянутой руке, идождавшись, когда обрадованный капитуляцией парня гигант приблизится изанесет руку дляудара сверху, резко распрямляется, уходя заспину врагу, иоттуда, снизу исбоку, через подмышку гусара, полосует его погорлу.
        Брызгает струя теплой крови, содрогнувшийся великан намгновение застывает, азатем медленно начинает оседать наземлю, увлекая засобой игорца. Итолько мелькает мысль упарня - «апочему падаюя?», какон тоже опускается рядом. Кинжал гусара наискосок разрубил ключицу иплечо Алибека, добравшись досердца илишив его жизни.
        Всмертельном объятии рушатся бойцы наземлю, щедро орошая ее своей кровью, аих клинки впоследнем боевом приветствии ударяются друг одруга испрощальным звоном разлетаются накуски.
        Ноуже невидит Алибек гибели своего кинжала, какневидит он рыдающего надего телом Моху, неслышит стука подков родного полка, входящего порасчищенной отврага дороге вдревний прикарпатский город.
        Майк Гелприн
        Чертовка
        Вам, милостивые государи илигосударыни, вСанкт-Петербурге случалосьли бывать? Повсей видимости, нет. Напрасно, занятный городишко.
        Ябывал внем трижды. Впервый раз в1824-м, прибыл какраз накануне наводнения. Чтозачудо это наводнение, должен вам сказать. Людишки мёрли какмухи, только успевай. Да-с. Вторично посетил я эти места в1905-м, нозадержался всего насутки. Вам, почтенные, проКровавое воскресенье приходилосьли слыхать? Нет? Ятак изнал. Поверьте наслово, этобыло шикарное действо, современ Варфоломеевской ночи ничего подобного неприпомню.
        Нуавтретий раз занесло меня вэтот городишко аккурат вчера, иназывался он уже Петроградом, потому что шла большая война сгерманцами. Война, достопочтенные! Война! Самое чудесное время, благодатное, изобильное. Наутро я неотказал себе вудовольствии неспеша прогуляться поНевскому, плюнул наплощадь перед Казанским собором, далпинка зазевавшейся гимназистке иподставил подножку дьячку так, чтотот загремел тощей мордой вгрязь.
        Кполудню добрался я доДворцовой. Здесь, впалатах Зимнего, стараниями недалекого государя был разбит госпиталь натысячу коек длянижних чинов. Вэтом заведении мне предстояло обосноваться надолго.
        Янепредставился, виноват. Поверьте, непотому, чтосгодами подрастерял хорошие манеры. Авсего лишь оттого, чтоимен уменя было множество, ивсех вы наверняка незапомните. Кпримеру сказать, вГреции звался я Валериосом, вИспании - доном Валерио, воФранции ивовсе месье Валье. НуавРоссии - Валерьяном Валерьяновичем, прошу любить ижаловать. Длядрузей - просто Валерьяшей, нотак какдрузей уменя нет и, даст черт, небудет, попрошу безфамильярностей.
        Такя госпитальному Хранителю исказал, едва переступил порог иотвесил небрежный поклон.
        - Валерьян Валерьянович, квашим услугам. Прошу величать исключительно полным именем, понятновам?
        Хранитель неответил, ия поднял нанего взгляд. Ей-черту, ябы предпочел видеть визави кого-нибудь другого. Он,правда, наверняка тоже. Такилииначе, скрестив нагруди руки, растопырив белесые крылья заспиной инацепив выражение надменного превосходства нахоленую благостную ряшку, наменя пялился господин э-э…
        - Какнынче вас величать? - нестал гадатья.
        - Михаилом Назарьевичем, - снизошел доответа этот ханжа.
        СМихаилом Назарьевичем впервые столкнулись мы воФлоренции, веков эдак шесть назад, вовремя чумы. Правда, звали этого хлыща тогда синьором Микаэло, носил он белую складчатую дерюгу допят ичертовски здорово управлялся сигральными костями. Обыграл он меня вчистую, досих пор немогу забыть глумливый смешок, летящий мне вспину, когдая, несолоно хлебавши, убирался изчумного города прочь. Явзял унего реванш вПариже, в1871-м, науглу улицы Седан ибульвара Ришар-Ленуа. Звали его тогда месье Мишелем, имы сидели друг напротив друга наразвороченной мостовой, аверсальские гвардейцы сосредоточивались подарками дляатаки набаррикаду.
        - Аверс мой, - заказалон.
        Ящелчком запустил ввоздух серебряную монету впять франков, имы смесье святошей уперлись внее взглядами. Мгновения растянулись, монета, крутясь волчком, словно зависла ввоздухе иупорно нехотела падать, нопотом упала-таки, имы оба подались кней, едва нестолкнувшись лбами.
        - Реверс! - объявиля.
        Секунду спустя гвардейцы метнулись ватаку. Получасом позже я сгордостью смотрел нассутулившегося изакрывшего руками лицо месье Мишеля, набезвольно поникшие белесые крылья унего заспиной, ауцелевших коммунаров оттаскивали отбаррикады всторону иодного задругим ставили упобитой пулями кирпичной стены…
        - Ну-с, - сказаля, оборвав воспоминания. - Чтотворится вэтом чертоугодном месте?
        - Богоугодном, - поправил Хранитель. - Сами осваивайтесь, господин хороший, унищих духом слуг нет.
        Япожал плечами идвинулся прочь, оставив святошу втылу. Вам, уважаемые, проангелов-хранителей читывать приходилосьли? Что, дескать, укаждого человечишки свой? Если читывали - забудьте: это, стесняюсь сказать, брехня. Хранитель один - один навсех, иего удел - противостоять такому, какя.
        ВНиколаевском зале я насчитал две сотни коек. Свободных небыло, накаждой лежал новоиспеченный кандидат натот свет. Илинаэтот, взависимости отнаших сМихаилом Назарьевичем скорбных дел. Дообеда я знакомился сконтингентом - односторонне, разумеется: увидеть меня воочию выпадало немногим, лишь тем, докоторых я снисходил, оказывая им немалую честь.
        Простите, немилостивцы мои, отвлекся. Положением дел остался я крайне недоволен. Большинство лежачих были уже помечены. Те,что шли напоправку, - Хранителем; те, кому никакое излечение несветило, - моим предшественником. Таквот, последних было меньше, гораздо меньше, значительно.
        - Слава богу, - услышаля, когда стукнуло три пополудни. - Ужедвое суток ниединого летального случая.
        Яобернулся - неказистый кривоногий хирург эдаким экстравагантным образом подбивал клинья кзадрапированной вбесформенную хламиду сестре милосердия.
        - Вашими молитвами, доктор, - опустила очи долу та.
        Яхмыкнул. Молитвами, какже. Унас беспричинно замену неприсылают - мой предшественник явно оказался слабаком исейчас наверняка месил глину где-нибудь напередовой. Иподеломему: пускай вспомнит, каково это, когда через тебя пролетает снаряд. Или, того хуже, насквозь прошивает тебя пулеметной очередью. Этовам некакая-нибудь щекотка - ощущение, поверьте наслово, пренеприятнейшее.
        - Авы, Кларисса Андреевна, ввоскресенье вечером что поделывать думаете? - неотставал отмилосердной сестрицы кривоногий костоправ.
        Девица вздохнула. Вопрос явно задавался невпервые иосновательно ей поднадоел.
        - Язанята, Григорий Фомич.
        - Чемже, позвольте узнать?
        Девица вздохнула вновь, ядаже намгновение посочувствовалей. Терпеть немогу занудства.
        - Я-то? - Сестра милосердия подняла очи горе. - Я,Григорий Фомич, ввоскресенье вечером сношаюсь.
        - Что? - оторопел бедолага Фомич. - Чтовы сказали?
        - Вычтоже, неслышали? Ясказала «сношаюсь». Свашего позволения - сгвардейским поручиком.
        Яедва незааплодировал ивгляделся пристальнее. Сровнялось сестре Клариссе Андреевне лет эдак двадцать пять. Была она хороша лицом ивысоколоба, авкарих глазах, клянусь адом, лучилась чертовинка. Остальное подбесформенной хламидой скрасным, будь он неладен, крестом оказалось неразглядеть, ноя дал себе слово припервой возможности посетить служебную сестринскую келью иознакомиться вподробностях. Признаться, ябыл порядочно удивлен, если несказать изумлен: всестры милосердия обычно отбирали самых что нинаесть закоренелых пуританок ислащавых недотрог.
        Квечеру я закончил обход. Чтож, егонемудрое императорское величество постарался. Влазарете заправляли три споловиной десятка коновалов. Приних состояли четыре дюжины сестер да пара сотен санитаров вперемешку совсяким сбродом. Парадные залы были заставлены койками. Николаевский, Фельдмаршальский, Александровский, Белый… ВГербовом шили простыни инаволочки, авгалереях развернули операционные иперевязочные пункты.
        Вканцелярию госпитальной общины явился я зачас дополуночи идоутра трудился - знакомился сперсоналом. Заочно, разумеется. Среди прочих изучил идосье насестру милосердия Клариссу Андреевну Ромодановскую. Княжеской фамилии оказалась дамочка, даеще какой. Вам, премногоуважаемые, оФедьке Ромодановском неприходилось слыхатьли? Нет? Вамповезло. Въедливый был мужчина, дотошный ишибко ответственный: пригосударе Петре Алексеевиче неодну сотню людишек впыточных замучил.
        Хранитель ждал меня вГеоргиевском зале, невесть покаким резонам отгоспитальных коек свободном. Мыраскланялись. Рожа унего была еще благостнее, чемнакануне.
        - Приступим? - предложилон.
        - Квашим услугам.
        Мыначали сорлянки, ия выиграл подпоручика Ермолаева, нопроиграл матроса второй статьи Прибытко. Этобыла равная борьба: рублевая монета выпала наорла, потому что впоследнюю минуту воля Хранителя одолела мою.
        - Хорунжий Огольцов, - объявил я следующую ставку. - Вштос, если невозражаете.
        Мыиграли хорунжего долгих три споловиной часа. Ядважды передернул ипобил его карту, ноэто лишь свело общий счет вничью. Натретий раз Хранитель поймал меня заруку.
        - Высшулеровали, Валерьян Валерьянович, - спокойным голосом поведалон. - Ваша карта бита.
        - Виноват, - признал поражениея. - Хорунжий завами. Играем рядового Павлова. Банкуйте.
        Онзабрал колоду ипринялся ее тасовать.
        - Скажите, Михаил Назарьевич, - обратился кХранителюя. - Вамкогда-нибудь приходилось шулеровать?
        Онперестал тасовать идолго смотрел наменя, молча, неотводя взгляда. Яждал.
        - Видители, сударь, - ответил он наконец. - Явас ненавижу. Нетолько вас персонально, новсю вашу братию. Вотуже две тысячи безмалого лет я занимаюсь тем, чтоспасаю отвас людей. Ивсякий раз тщетно - рано илипоздно один извас добирается дотех, кого я вытащил. Такестьли смысл играть нечестно?
        Янестал отвечать. Смысл, безусловно, был. Лучшим изнас, тем, которые поднимались навторую ступень, неприходилось исполнять грязную работу. Илучшим изних - тоже. Ямногобы дал, чтобы одолеть ступень ивойти вчисло этих лучших. Ноя был дляэтого еще слишком юн - я отправился натот свет в1232-м, вВероне, анадолжность заступил ивовсе в1264-м.
        - Вамнехотелосьбы слушать арфы идегустировать нектары, Михаил Назарьевич? - полюбопытствоваля. - Вместо того, чтобы проделывать бессмысленную работу вморе боли, гноя икрови?
        Онподобрался. Надменная холеная ряшка намиг утратила самодовольное выражение. Голубые водянистые глазки сощурились иперестали походить наангельские.
        - Вам, сударь, - сказалон, будто сплюнул, - этого непонять. Извольте понтировать.
        Онпротянул колоду. Яподрезал ее валетом бубен. Десять минут спустя я выиграл унего рядового Павлова.
        - Достаточно, - брезгливо сказалон. - Вамсегодня слишком везет, сударь. Честь имею кланяться, завтра продолжим.
        Яотправил куда следует выигранного рядового, заним подпоручика идовечера проскучал. Правда, чайная ложка рвотного, опрокинутая вкомпот баронессе Гильденбандт, скуку несколько скрасила. Ясмеялся, словно умалишенный, когда эта чопорная сучка наблевала наобщий стол.
        Едва начало темнеть, яотправился вкаморки, гдепереодевались вштатское сестры милосердия. Увы, времена, когда созерцание женских прелестей хоть как-то развеивало скуку, дляменя были давно впрошлом. Когда увас иззадницы растет хвост, амежду ног, увы, пусто… ну, вы, господа, понимаете, самые пикантные зрелища неслишком-то радуют душу.
        Ясейчас кое вчем признаюсь, драгоценные вы мои. Невздумайте надо мной смеяться - хотябы потому, чтоэто занятие может плохо длявас закончиться. Таквот - увидав обнаженную Клариссу Андреевну, явдруг оботсутствии кое-чего существенного между ног забыл. Нет-нет, поверьте наслово, тонких талий, широких бедер иполных грудей мне приходилось видеть визбытке. Шоколадного цвета волос доплеч - тем более. Ночто-то вней было, вэтой княгине, нечто особенное, ия даже несразу понял, чтоименно, апонял, лишь когда она повернулась комне лицом. Ядаже присвистнул, датак, чтовсе псы, сколько их было вокруге, разом взвыли.
        Вам, высокопочтенные, неприходилосьли слушать сплетни отом, чтоглаза, якобы, зеркало души? Приходилось? Неверьте, этовсего лишь домыслы, плоды людского невежества. Глаза врут. Ониотражают душу, только если эта душа - определенного, крайне редкого свойства. Иотражают лишь длятех, ктоумеет такую душу увидеть. Яумел. Кларисса Андреевна оказалась женщиной особого склада. Редкостного, таковых встретишь раз намиллион. Онабыла дамой нашего толка, выпонимаете? Людишки таких еще называют «чертовками».
        - Кларисса Андреевна, голубушка, - услышал я голос невзрачной девицы сплоской грудью ипрыщами натощих ляжках. - Увас ненайдется случайно мази? - Девица зарделась иткнула впрыщи обкусанным ногтем. - Понимаете, доктора мне просить неудобно, ия…
        Княгиня Ромодановская поморщилась.
        - Выкогда-нибудь одамской гигиене слыхали? - осведомиласьона. - Подмываться надобно, милочка, особенно после грязного мужика.
        Яподумал, чтохудосочную сейчас хватит удар.
        - Давы… давы… вы что? - залепеталаона. - Каквы смеете?! Яникогда, я…
        - Япошутила, - бросила Кларисса Андреевна. - Разумеется, вычисты, девственны, непорочны. И,осмелюсь предположить, неприятности увас именно поэтому. Неволнуйтесь, уменя есть подходящее притирание, явам его одолжу.
        - Браво! - сказаля, выбравшись вслед закнягиней наДворцовую.
        Онадаже нешарахнулась, какпроизошлобы слюбой другой наее месте. Обернулась через плечо, вгляделась всгустившиеся вечерние сумерки, хмыкнула идвинулась дальше.
        - Вынастоящая леди, - подал я голос.
        Кларисса Андреевна остановилась. Вновь вгляделась втемноту. Дворцовая надвадцать шагов вокруг была пустынна.
        - Полноте, - обронилаона. - Я,конечно, перебрала вчера смарафетом, ноненастолько, чтобы слышать загробные голоса, наблюдать духов иликто вы там.
        Кларисса Андреевна двинулась дальше, ая вполном восторге последовал заней. УАлександрийского столба клевал носом ночной извозчик.
        - НаЛиговку!
        Извозчик встрепенулся. Княгиня Ромодановская нырнула вовнутрь видавшей виды крытой кареты собшарпанной лакировкой изадернула шторки. Я,небрежно просочившись сквозь дверцу, уселся напротив. Извозчик гаркнул налошадей, экипаж тронулся.
        - Позвольте представиться, - проговориля.
        Наэтот раз Кларисса Андреевна таки отшатнулась.
        - Выкто? - прошептала она испуганно.
        - Меня зовут Валерьян Валерьянович. Пускай вас небеспокоит, чтоя невидим. Такидолжно быть, иваш вчерашний марафет тут нипричем. Вы,кстати, какой нюхаете? Могу достать отличный французский порошок, наивысшего качества.
        Сминуту собеседница молчала, настороженно глядя наменя изтемноты. Потом заговорила, и, клянусь адом, голос ее ничуть недрожал:
        - Французский коньячок тоже можете?
        - Разумеется, любезная Кларисса Андреевна. Выкакой предпочитаете?
        - Мызнакомы? - вопросом навопрос ответилаона. - Нет? Таккакого черта вы зовете меня поимени?
        Явновь едва незааплодировал - она опять попала всамую точку.
        - Именно, - подтвердиля. - Именно какого черта.
        - Ах,вот оно что, - Кларисса Андреевна пренебрежительно фыркнула. - Ячитала одного германского стихотворца. Раньше, ещедовойны, я, знаетели, дама весьма образованная. Таквот, этот стихотворец сочинил поэму пронекоего доктора, ккоторому явился…
        Яструдом удержался отсмеха. Вам, драгоценные мои, читывать бездарные сочинения господина Гёте неприходилосьли? Нет? Иправильно, инечитайте - жутчайшая ересь. Станет мессир Мефистофель являться каким-то людишкам личной персоной, какже. Данивжизнь: дляэтого унего есть такие, какя.
        - Вы,матушка Кларисса Андреевна, довольно невежественны, - сказал я вслух. - Ноэто дело поправимое, былобы желание.
        Онаподалась вперед.
        - Вывсамом деле тот, оком я думаю?
        - Поди знай, оком вы думаете, - пренебрежительно усмехнулсяя. - Если огвардейских поручиках…
        - Дабог сними, споручиками, - прервала меняона. - Вернее, черт сними. Яхочу посмотреть, каквы выглядите.
        Признаться, янемного смутился. Мойвнешний вид - этовам, господа мои немилосердные, похлеще, чемкакой-нибудь выбравшийся изгроба скелет.
        - Вывсамом деле этого хотите? - счел нужным уточнитья.
        - Разумеется.
        - Чтож…
        Вам, судари илисударыни, науниверситетских лекциях бывать неприходилосьли? Нет? Похвально. Ничего там интересного нет. Выжившие изума профессора изощряются втупоумии, тщась уразуметь природу вещей илопоча омногомерности пространства, вкотором нидьявола несмыслят. Какая там, кчертям, многомерность. Ктонаделен высшей силой, волен оставаться невидимым илиявлять себя людишкам - вот ився недолга. Последнее, впрочем, чревато воплями иистериками: людишки, какправило, оказываются кподобным зрелищам неготовы.
        Яуселся поудобнее, произнес простейшее заклинание ипредстал. Нивоплей, ниистерик непоследовало.
        - Авы видный мужчина, - констатировала непреложный факт Кларисса Андреевна. - И,повсей видимости, галантный кавалер. Это, позвольте спросить, увас что?
        - Рожки, - объясниля. - Копытца там ниже, хвост подсюртуком. Выудовлетворены?
        - Смотря какой смысл вы вложили впоследнее слово, дорогой Валерьян Валерьянович.
        Яхихикнул - она, какиподобает «чертовкам», оказалась весьма остроумна.
        - Вэтом смысле унас свами ничего невыйдет, - сказал я небезсожаления. - Увы. Нознакомство сомной, уверяювас, может оказаться весьма полезным. Вамненадоели поручики?
        - Смертельно надоели. Выможете предложить что-нибудь получше?
        Яснисходительно улыбнулся.
        - Естественно. Государя императора необещаю, нокакого-нибудь генерала отинфантерии неизсамых задрипанных - почемубы нет.
        - Звучит заманчиво, - Кларисса Андреевна облизнула чувственные полные губы. - Ичто мне нужно дляэтого сделать?
        - Ровным счетом ничего. Разве что сказать мне «да». И,возможно, немного посодействовать вмоих начинаниях.

* * *
        Наследующий день я выиграл уХранителя влото восемь рядовых, уступив лишь однажды. Онотбил двух канониров иефрейтора вфараон, новжелезку я снова взял верх - мне достались сразу три унтера иштаб-ротмистр.
        - Довольно, - наэтот раз игру прерваля.
        - Каквам будет угодно.
        Яизобразил нерешительность.
        - Мымоглибы разыграть дюжину-другую унтеров ввист, - предложиля. - Иливбелот, если пожелаете.
        Хранитель презрительно скривил губы.
        - Закого вы меня держите, сударь?
        Яразвел руками.
        - Нехотел вас задеть. Думал, возможно, заполсотни последних лет вы приобрели необходимый навык.
        Хранитель неответил, ия изГеоргиевского зала ретировался.
        - Каквам это понравилось? - осведомился я темже вечером укнягини Ромодановской.
        Мынеспешно фланировали поНевскому. Вернее, фланировалаона, ая, какиподобает наставнику, держался вдвух шагах полевую руку.
        - Выбыли великолепны, Валерьян Валерьянович. Особенно когда подменили тот бочонок влото.
        - Вызаметили? - изумилсяя.
        - Яследила очень внимательно. Скажите, авы неопасаетесь, чтовас, таксказать, обнаружат?
        Яукоризненно покачал головой. Людишки всё-таки скудоумны, даже самые лучшие изних. Неквам, благородные господа, относится, авпрочем, квам тоже. Ангела смерти видят лишь те, кому он предстает, анелюбой, кому приспичит. Почему-то эту элементарную, вобщем-то, истину людишкам удается усвоить спревеликим трудом, даито далеко невсем.
        - Будьте покойны, дорогая Кларисса, - уверил я свою спутницу. - Что-что, аконфиденциальность я гарантирую.
        Онавнезапно остановилась.
        - Валерьян Валерьянович, зачем явам?
        Этого вопроса я ждал, вее положении его задаютвсе. Ямогбы ответить честно - что каждая завербованная душа зачисляется намой счет иприближает меня кновой ступени. Чтомне осточертела полевая работа, чтопробиться наверх крайне нелегко, ипоэтому… Янестал говорить правду. Во-первых, потому что отвечать правдиво - моветон иредко когда бывает целесообразно. Аво-вторых, потому что была еще одна причина, итоже правдивая.
        - Вымне нравитесь, - нестал я эту причину скрывать. - Чертовски нравитесь.
        - Воткак? Мнелестно. Ичто сомной станется, когда я умру?
        - Ябуду ходатайствовать озачислении вас вштат. Вынаверняка догадываетесь, какие блага эта должность предоставляет.
        Следующие десять минут мы шли молча. МояКларисса пыталась свыкнуться сновостью. Янемешал. Одно дело, когда «чертовкой» тебя людишки зовут заглаза, исовсем другое, когда это звание соответствует сути вещей.
        - Чтож, - нарушила наконец паузу Кларисса. - Ясогласна.
        - Ивы непожалеете, - спылом завериля. - Мудрое иправильное решение.
        - Скажите, сударь… Почему ваш противник отказался играть ввист иливочто вы ему там предлагали?
        - Оннепросто отказался, - краями губ улыбнулсяя. - Онпринял это занасмешку. Видители, дело втом, что…
        Дело было втом, чтовкоммерческих играх господину ханже уменя нипочем невыиграть. Вист это нештос, гдевесьма непросто сшулеровать. Вист - это где смошенничать можно накаждом ходу, апоймать заруку, когда сдаешь себе козырной онёр изрукава, чрезвычайно трудно, если несказать «невозможно».
        - Онпопросту трус, - скрыл правдуя. - Ипроиграть там, гдетребуются сообразительность иострота ума, боится дочертиков.

* * *
        Наследующий день прибыла новая партия раненых - голов втриста. Поэтому поводу ходячих вспешном порядке принялись передислоцировать влазареты попроще. Ещетеплые отих тел койки наскоро перестилались, чтобы принять новых постояльцев.
        - Нампредстоит немалая работа, сударь, - приветствовал я Хранителя. - Вы,надеюсь, вформе?
        Ондосадливо фыркнул, имы уселись наставшее уже привычным место вГеоргиевском зале.
        - Чтоздесь делает эта женщина? - надменно кивнув всторону Клариссы, осведомился Михаил Назарьевич. - Явидел ее здесь ивчера.
        - Мояпротеже, - небрежно ответиля. - Всвободное отдежурства время обучается ремеслу. Выимеете что-то против?
        Хранитель сминуту молчал.
        - Вывсёже отвратительное существо, сударь, - сказал он наконец. - Взгляните: молодая, красивая женщина. Занималась богоугодным делом, унее была возможность спасти свою бессмертную душу. Дотех пор, пока неявилисьвы. Какже…
        - Ближе кделу, - оборваля. - Нелезьте, куда вам неследует.
        Хранитель крякнул, молча стасовал колоду идал мне подснять.
        - Казак Онищенко, - объявилон. - Пять партий вбаккара.
        Ялегко выиграл все пять. Вслед заними стойже легкостью заполучил еще двух казаков ивахмистра.
        - Достаточно? - сиздевкой спросиля. - Выявно сегодня невформе. Впрочем, мыможем сменить игру. Какнасчет партии вбелот?
        Хранитель посмотрел мне вглаза.
        - Идет, - выдохнулон. - Сдавайте.
        - Янеослышался? - изумилсяя. - Высогласны сыграть вбелот? Накогоже?
        - Навсех.
        - Вкаком смысле? - оторопеля. - Чтозначит «навсех»?
        Белесые крылья заспиной Хранителя трепыхнулись.
        - Этозначит - навсех разом. Вынадоелимне, господин чертов служка. Смертельно надоели. Вы,такие, каквы, иэта работа. Давайте покончим сэтим. Выбудете играть?
        - Конечно, - я наскоро, пока он непередумал, перетасовал колоду. - Извольте подснять.
        Янабрал девятьсот шестьдесят очков, когда унего небыло еще ишестисот.
        - Нежелаете сдаться? - предложиля.
        - Даподитевы!..
        - Кчерту? - вкрадчиво уточниля. - Судовольствием.
        Яраздал, сбросив себе из-под низа терц оттуза треф иоткрыв семерку треф козырем. Хранитель спасовал, ия раздал прикуп.
        - Терц, - объявил я ивышел червовым тузом. - Терц откозырного туза, бела, вовзятке партия.
        Хранитель секунду помедлил.
        - Непроходит! - прогремел он ипобил моего туза козырной восьмеркой. - Белот валет козырь, ренонс червей икаре валетов сбоку.
        Вошеломлении я застыл. Онпредъявил комбинацию, сгреб мои карты исложил очки. Счет сравнялся.
        - Какполучилось, чтовы пасовали натрефу? - выдохнуля.
        Хранитель хмыкнул.
        - Неваше дело, - презрительно проговорилон. - Этовы играете вбелот чертовски хорошо, ая какбог надушу положит. Тасуйте.
        Усилием воли я справился сошеломлением ипринялся тасовать. Тритуза один задругим скользнули подманжет.
        - Срежьте, сударь.
        Онподснял, ия раздал пошесть карт. Козырем выпала бубна.
        - Пас, - объявил Хранитель.
        - Играю!
        Яраздал прикуп. Тузы из-под манжета перекочевали владонь. Ямельком взглянул насвои карты. Старший козырь, двестаршие боковые масти иодинокая семерка треф. Выиграть Хранитель мог только чудом.
        Сполминуты он думал. Затем окинул меня изучающим взглядом иусмехнулся.
        - Высдали мне одни фоски, - сказалон. - Мненесчего ходить. Ноуменя наруках каре дам.
        Онрывком перевернул карты рубашками вниз. Язамер - четыре дамы скалились мне влицо. Ябил три изних. Нонетрефовую. Ходом сдамы треф он выигрывал партию. Любой другой его ход давал победумне.
        - Нучто, любезный Валерьян Валерьянович, - проговорил Хранитель насмешливо. - Дело вдаме, нетакли? Весь вопрос - вкакой! Хотите пари, чтоя наверняка угадаю?
        Итут доменя дошло. Ярезко обернулся. Кларисса Андреевна, княгиня Ромодановская, скрестив нагруди руки, стояла уменя заспиной. Японял.
        - Ходдама треф, - небрежно обронил Хранитель. - Партия!
        Ямедленно, втри приема, поднялся.
        - С-сука, - просипеля. - Глупая блудливая сука. Такты, оказывается, была всговоре сэтим снобом. Ссамого начала, ссамого первого дня водила меня занос, нетакли? Семафорила ему уменя заспиной. Тыхотябы понимаешь, чтостобой теперь будет?
        Онанеответила. Только лишь побледнела. Высокая грудь, которой я любовался всестринской келье, вздымалась подкрасным, будь он проклят, крестом.
        - Зачем? - сгоречью спросиля. - Зачем ты это сделала? Думаешь, этот святоша, - я кивнул наХранителя, - тебя вытащит? Ошибаешься. Душу можно продать всего лишь раз. Обратно ее невыкупишь. Знаешь, чтоэто такое - вечно гореть ваду?
        Княгиня кивнула.
        - Наслышана, - едва уловимым шепотом проговорилаона.
        - Такзачем? Ктотебе эти три сотни убогих калек?
        Онавнезапно улыбнулась - по-чертовски, задорно, отчаянно илукаво.
        - Даникто, - бросилаона, словно речь шла опустяках. - Вам, сударь, этого непонять.
        Алекс Бор, Алиса Белова
        Грёза

1
        Сизым июньским вечером, когда серые облака уже укутали солнце, яподнялся накрыльцо ипозвонил вдверь. Яподумал, какчудно может быть то, чтолюди ждут меня, носами еще незнают обэтом. Мысль эта даже раззадорила меня. Ястоял напороге дома, гдераньше небывал, ядолжен был встретиться слюдьми, окоторых ничего совсем незнал, ия собирался продать им то, чего они так хотели купить. Другие, впрочем, поэтому моглибы назвать меня коммивояжером. Чтож, буду им. Другие еще нераз придумают, какменя назвать…
        Дверь открыл худой иседой лакей. Онпосмотрел наменя невозмутимо инесколько строго, спросил, ктоя икакменя представить. Похлопав старика поплечу, яответил, чтоменя давно уже ждут, и, узнав, чтогосподин усебя вкабинете, ятотчасже поднялся полестнице. Япрошел мимо безобразных инекрасивых портретов - то, вероятно, были предки хозяина дома. Ивполне возможно, чтоони жили вэтом унылом месте.
        - Добро вече![7 - Добрый вечер! (серб.)] - сказал я спорога ибезприглашения вошел вкабинет.
        Плотный иусатый мужчина, сняв пенсне иотведя взгляд отгазеты, уставился наменя. Онсидел насамом краешке кожаного коричневого кресла так, какеслибы стеснялся занять его всё даже всобственном доме. Мужчина привстал иуже собирался мне что-то сказать, ноя немедленно протянул ему руку и, заслышав удвери шарканье лакея, сразуже перешел кделу.
        Неполучив вответ рукопожатия, япоказал мужчине браунинг. Черный, красивый, блестящий браунинг.
        Резким жестом мужчина выставил вошедшего слугу задверь, затем недоверчиво посмотрел наменя. Онпокраснел. Вспотел. Егорусые жесткие усы нервно шевелились. Онбросил взгляд напистолет, потом, заалев еще больше, - наменя. Мужчина предложил мне сесть испросил совсем машинально, каклюбого незнакомого человека, моеимя иоткудая.
        Янеответил. Лишь перевесил слевой руки направую самшитовую трость, - то был мой первый иизумительно удачный вклад всвой деловой image[8 - Образ. (фр.)]. Более того, ясделал вид, чтонезаметил, какон по-детски восторженно смотрел набраунинг, такинерешившись еще взять его измоей руки, - ия слюбопытством принялся рассматривать комнату. Зеленые обои втемно-зеленую полоску, дубовый стол, нанем - неяркая лампа. Поуглам комнаты, кактуман, ютился сумрак. Ноон всё больше смелел иразливался пополу, преданно лаская мои ступни.
        Тутмужчина посмотрел наменя щенячьими серыми глазками испросил оцене.
        Яитогда ничего неответил.
        - Одлично… Одлично…[9 - Хорошо. (серб.)] - повторил он сам себе ипринялся рыться вящиках стола.
        Когда он решил выписать мне чек, яостановилего, сказав, чтопринимаю только наличными.
        - Одлично, - вновь сказал мой первый покупатель ивновь стал тормошить содержимое ящиков.
        После того какя неторопливо пересчитал врученные мне деньги исунул их вкарман жилета, мужчина спросил, нежелаюли я посмотреть начудо, которое он теперь неуверенно держал вруке, вдействии. Начто я ответил, чтовближайшие пару месяцев буду очень, очень занят, даипотом дел неубавится. Тогда он ссожалением вздохнул ипролепетал:
        - Хвала. Хвала лепо[10 - Спасибо. Большое спасибо. (серб.)].
        Тогда я пожелал ему еще раз доброго вечера ивышел задверь.
        «Завтра», - услышал я уже вкоридоре.
        Экипаж дождался меня, имы тронулись ввечерней мгле потемным улицам всторону вокзала. Ясадился напоезд, уходящий насеверо-запад.
        …Когда началась война, спросишьты. Чтож, любовь моя, дляменя, каксторонника этернализма, даты - малозначительны. Ноя точно знаю, чтомое сраженье началось, когда мой взгляд встретился ствоим…

* * *
        Безмолвная светлая ночь заглядывала вспальню.
        Лиза поднялась спостели иподошла кокну. Авдруг то, чтоей приснилось нынче, было правдой, думалаона. Онавидела людей, столпившихся вокруг семейной пары: мужчина иженщина лежали посреди улицы. Ивдругона, Лиза, вчерном траурном платье опустилась прямо наних, присела рядом сраненым мужчиной, обняла его изакрыла ладонью вчерной кружевной перчатке его глаза. Сперва люди вокруг суетились, иснилось Лизе, чтоженщину унесли, ибудто она осталась жива. Новдруг умолкливсе… ИЛиза незримою длявсех тенью взмыла вверх надтолпой…
        Явьпрогнала страх. Обняв себя, Лиза вздохнула.
        - Дитя мое, тыеще неспишь? - спросил Серж, войдя вкомнату.
        Серж полагал себя профессором. Онбыл высоким, худым мужчиной лет пятидесяти. Наносу унего всегда были очки-велосипеды, способные изуродовать почти любое лицо. Ивтот раз им это удалось.
        Серж всегда называл Лизу дитя. Не«любимая», недаже «душенька», никаким другим ласковым именем, атолько так - дитя. «Моедитя».
        - Нет, - ровно ответила Лиза исела накровать возле Сержа. - Вы,наверное, закончили свои дела насегодня?
        Икакбы Сержу вответ, вугоду, онаназывала его навы.
        - Да,дитя мое. Всёэта ясная погода! Вотеслиб дождь! Заждался я грозу, - сказал Серж, раздевшись иприжав ксебе Лизу.
        - Лизонька, Лизонька, - шептал Серж, бесстыдно целуяее, рыжие ее волосы, втени ночи казавшиеся серыми, еелицо, бледное всиянии полного месяца…

2
        Часы пробили девять. Девять ровно, какполагалиони, новдействительности спешили наодну минуту. Кроме их звона вдешевом пансионе небыло слышно ниединого звука: нишагов вкоридоре, ниголосов всоседних комнатах. Нобыли звуки, переполнявшие пансион день-деньской ивсю добрую ночь, - гудки поездов городской железной дороги. Оттого казалось, чтовесь дом куда-то едет. И,вероятно, именно эти злосчастные гудки паровозов так уценили номера. Однако оно мне было очень кстати - поначалу я решил экономить инакопить денег, чтобы чуточку позже приобрести что-нибудь действительно желанное. Апокамест я лишь обновил свой гардероб, атакже купил новенький, ввензелях, портсигар.
        Теперь было девять. Явышел изкомнаты ипокоридору прошел доприхожей, гдевисело темное зеркало. Окинув себя взглядом, япоправил котелок, убедился, чтокостюм недурно сидит, идовольно сам себе улыбнулся. Стаким настроением я вышел инаправился сочередным делом. Ихотя виюле продаж было немного, ятеперь чувствовал себя намного уверенней, чемвдень встречи смоим первым покупателем.
        Июльский вечер коснулся города. Когда я вошел вздание сколоннами, облака приютили последние лучи солнца, хотя по-прежнему было довольно светло. Ябодро поднялся помраморной лестнице ибыстрым шагом направился кдвери еще незапертого кабинета. Яуже успел привыкнуть ктому, чтолюди неожидают моего появления, ипотому, немешкая, сразуже переходил кделу. Таквышло инаэтот раз. Нестарый господин снафабренными усами смотрел наменя пристально, следил закаждым моим движением, когда я взял изего рук карту иразвернул ее настоле, прежде переставив сдубовой громадины помешавшие предметы. Затем я ткнул вкарту пальцами иподнял юго-восточную границу, всучив ее вмясистую ладонь господина. Тогда он довольно ухмыльнулся и, крепко сжав границу всвоей лапе, спросил, хочули я чего-нибудь взамен. Денег, господин, этолучшее, чтовы мне могли предложить. Удовольствие отвашей счастливой физиономии я уже купил. Ялишь добавил, чтоесли унего есть еще столькоже купюр, сколько он предложилмне, тоя мог продать еще одну штуковину. Онхитро улыбнулся, полагая, чтовступил всговор сомной, ивопросительно посмотрел наменя. Тогда я вынул
изкармана пиджака две, всущности игрушечные, пушки ипоставил их наБелград.
        Господин снафабренными усами оперся руками остол инекоторое время смотрел накарту. Затем, вновь ухмыльнувшись иповторив себе несколько раз «Gut, Gut!»[11 - Отлично. (нем.)], онспросил, считаюлия, чтовремя уже пришло. Янесчитал время, каксторонник этернализма, - только деньги, ия всего лишь предлагал идеи - решали покупатели. Яровно ничего ему неответил.
        Передав мне еще одну пачку купюр, он, какбы умасливая меня, спросил, хочули я посмотреть насвою идею живьем. Отказался я отподобной затеи итеперь, между тем решив длясебя, чтоследующее приглашение непременно приму.
        - Gute Nacht[12 - Доброй ночи! (нем.)], - учтиво пожелаля.
        Господин сблестящими усами исияющими серыми глазами кивнул мне вответ.
        Когда я вышел изкабинета, тообнаружил, чтовечер, следуя замною, ужезапустил свои лапы вкоридор иобласкалего. Довольный удачной сделкой, япокрутил вруках эбеновую трость, - эта, снабалдашником ввиде коршуна, стала моей любимицей, - ирадостно поспешил кдожидающемуся меня экипажу. Чтож, подумаля, если идальше так хорошо пойдут дела, адальше ожидал я их только больше, то, пожалуй, смогу купить себе автомобиль.
        …Любовь моя, хотелбы я каждый вечер возвращаться ктебе. Хотелбы, чтобы каждый вечер ничего немешало нам быть вместе. Чтобы я мог держать тебя заруку иглядеть втвои небесно-голубые глаза…

* * *
        - Мнеопять снился сон, - сказала Лиза, глядя заокно.
        Нанебе вновь была полная луна, и - ниединого облачка. Отэтого Серж был сердит. Онждал грозу. Онжаждал грозу: Серж всвоих опытах хотел обогнать Теслу. Емунетерпелось изобрести то, чтозатмилобы все предыдущие выдумки его ученого соперника. Апока погода была ясная, Серж изобретал чудо. Намедни он узнал, чточерез месяц вПариж прибудет молодой человек, который, какговорили, былчертовски хорош собой. Молодого человека очень интересовали последние достижения науки, которые он предпочитал покупать через посредников, чудесаже иидеи он покупал приличной встрече и, поговаривали, забаснословные деньги. Аденьги Сержу были теперь нужны - он решил создать высокочастотный трансформатор…
        - Язнаю отвоих снах, дитя мое, - ответил Серж небрежно: онбыл увлечен работой. - Кактолько… - тут Серж снял круглые очки ипосмотрел наЛизу. - Скоро уменя будет весь мир, Лизонька! Весь! Итогда закончатся твои сны: душа твоя будет счастлива.
        Лиза верила Сержу: ейприходилось ему верить. Но - сон стоял перед глазами. Будто она шла вновь ватласном черном платье поулицам тихого старого города ивдруг услышала артиллерийские залпы, ивместо того, чтобы немедленно уйти прочь, полетела ксолдатам. Невидимая, онаостановилась возле самого молодого. Лиза затыкала уши прикаждом залпе, апосле оборачивалась насолдата. Ивдруг он упал убитым. Тогда Лиза присела иобнялаего. Всёстихло. Лиза заметила, чтоподол платья испачкан вслякоти, чтонакружевных перчатках - кровь игрязь, ией труднее стало дышать, ноона втом винила корсет. Кругом - тишь, иЛиза черной тенью поднялась кнебесному сумраку.

3
        - ОнавПариже… - сказал Аркадий.
        - Вытоже, - заметиля.
        Мнебыло почти жальего. Наверное, чувство жалости - одно изсамых разрушительных длячеловека. Онозаслоняет всё живое втом, кого жалеют.
        Язакурил.
        - Быть может, яснею встречусь…
        «Черт возьми, - подумаля. - Бери экипаж иезжай кней, темболее что Лиза написала тебе, гдеостановилась! Ипрекрати ныть». Вконце концов, егопочти детская беспомощность начала меня раздражать. Вчера вечером Аркадий сел рядом сомной натеррасе гостиницы ипринялся рассказывать оЛиземне, постороннему человеку. Отом, чтоона уже полгода живет вПариже, чтодоэтого они иногда виделись навечерах, куда приглашали его общие сЛизой знакомые, чтоон писалей, когда они жили вПетербурге, чтотеперь она пишет ему после переезда воФранцию. Намое счастье, япрослушал добрую половину его истории - я думал, какмне продать чудо. Яподобного еще непродавал, ипотому эта мысль занимала меня итогда, ивесь сегодняшний день.
        - Лизавета Павловна, - вслух сказал Аркадий.
        Онписал письмо, оночень старался, так, чтодаже потел. Онспрашивал уменя совета, полагая, чтотакие франты, какя, должны лучше разбираться влюбовных письмах. Разбиралсялия? Предположу, чтонет: яниразу неписал любовных писем, хотя полагаю, что мог бы.
        …Любовь моя, если я написалбы тебе письмо, яхотелбы стоять рядом исмотреть, какты читаешь, следить задвижением твоих глаз. Мнебылобы интересно, произнесешьли ты какое-нибудь слово вслух, напишешьли ответ…
        Начасах было безпяти минут девять. Аркадий никак немог собраться смыслями исвоими вздохами отвлекал меня отмоих раздумий.
        - Ядолжен написатьей, чтобы она уехала изПарижа, пока его невзяли немцы. Еслибы произошло какое-нибудь чудо, способное их остановить… - мечтал Аркадий. - Ноя непокину город, если она неуедет.
        - Этоглупо, мойдруг, - уже невыдержав, сказаля.
        Потупив взгляд, Аркадий умолк.
        - Mon ami[13 - Друг мой. (фр.)], мнепора идти, - сказаля, посмотрев начасы. - Полагаю, мысвами невстретимся больше здесь. Увидимся, когда кончится война! - весело сказаля, стараясь подбодрить Аркадия. - Какзакончится - приезжайте комне вЛондон. Вместе сЛизой. Надеюсь, ктому времени она станет вашей женой.
        Аркадий густо покраснел. Затем спросил:
        - Кудаже вы так поздно?
        Тутя разозлился нанего, имне захотелось ответить ему что-нибудь резкое.
        - Наверное, кженщине… - чуть слышно заключилон, только теперь приметив уменя вруке ярко-розовый пион.
        Янемедленно, непопрощавшись, вышел стеррасы. Мнебыло настолько жаль Аркадия, чтодаже теперь хотелось, чтобы его уродливые толстые очки остались целыми. Нопотом я решил, чтомысль, вобщем, недурна. Исразуже захотелось познакомиться сmademoiselle[14 - Барышня. (фр.)], которая былабы также недурна.

* * *
        Лиза проснулась рано - еще нерассвело. Онаподнялась ивышла набалкон. Сентябрьское утро было холодным исырым. Дымкой стелился туман поземле.
        Нынче Лизе втретий раз приснился сон, когда она была вчерном платье. Онашла вдоль окопа, потом увидела юного солдата, лежащего близ него. Онаопустилась рядом, обняла его голову иприжала ксвоим коленям. Солдата трясло, еголицо иплечи были вкрови. Лиза целовала его лоб, акогда он умер, ладонью, испачканной вкрови игрязи, закрыла ему глаза. Лиза беззвучно поднялась вверх иувидела, какпоземле стелилась туманом чернота, оналаскала мертвые тела, пила их кровь ивозвращала плоть земле. Вдруг Лиза услышала гул ишум иполетела навстречу звукам. Когда она подлетела ипопробовала спуститься, топочувствовала дрожь, ией пришлось подняться. Тогда она увидела, каксолдаты, задрожав, лопнули, распались намножество мельчайших частиц ирассыпались поземле. ТутЛиза увидела оружие, поразившее солдат, - небольшую черную коробочку, - иузналаее. Тобыло творение Сержа. Лиза стремглав полетела запроводом, шедшим откоробочки, ивскоре увидела людей ввоенной форме, стоявших возле красных такси. Спустившись кним, Лиза заметила, чтосреди них был молодой человек, одетый вовсе непо-военному. Нанем был черный втонкую полоску костюм,
новенький, ещепахнущий фабрикой, котелок. Смуглое лицо молодого человека было гладко выбрито поновой моде: нибакенбард, нибородки, нидаже усиков унего небыло.
        Лиза увидела, чтокмолодому франту подошел один извоенных и, нескрывая сладости вголосе, сказал:
        - Tres bien! Tres bien! Merci[15 - Очень хорошо. Спасибо. (фр.)].
        - S’il vous plait, - кивнув, ровно ответил молодой человек. - Au revoir[16 - Пожалуйста. Досвидания. (фр.)].
        Тогда Лиза встала прямо перед ним ипосмотрела ему вглаза - живые, черные глаза. Онже прошел мимо нее и, севвтакси, уехал.
        Солнце уже собиралось, быть может, опалить горизонт, какнабежали мышино-серые облака, одно задругим, изаслонили собой лучи.
        Побледным, почти белым, щекам Лизы текли прозрачные слезы. Что-то было впогибших солдатах, которым она закрывала глаза, что-то нестерпимо родное, чтоуходило сосмертью каждого изних. Какбудто это что-то Лиза теряла вместе сними…

4
        Дела мои процветали, иклету шестнадцатого года мне удалось скопить приличную сумму. Вконце мая я купил уютный домик вславном местечке подЛондоном. Хорош был нетолько дом, ноисад вокруг него, ираскинувшиеся поля засадом. Ябыл счастлив, настолько, насколько подобное возможно длячеловека. Янанял садовника, купил бьюик, ачуть позже - Серебряного Призрака, купил шерстяной макферлан дляпрохладной погоды идаже гончих псов. Английскийже климат ктому времени еще неуспел меня достать.
        Между последних своих сделок особенно хорошо я запомнил ту, когда я продал бравому летчику идею идаже назвал ее TheLafayette[17 - Лафайет. (англ.)]. Впрочем, осамой сделке говорить нечего, больше необычного было втом, какон воспользовался идей, и - внебо поднялись самолеты, осыпав землю смертью. Ясмотрел вверх, задрав голову, имое сердце замерло отвосторга, отистинного восхищения! Ноя подумал, чтоесли так идальше будут воевать, то, очевидно, войны прекратятся.
        Чуть раньше я продал пухленькому мужчине сбакенбардами Miniatur-Flammenwerfer[18 - Миниатюрный огнемет. (нем.)]. Ондолго торговался сомной, полагая, чтоидея палить впротивника огнем - его собственная. Однакоже я настоял насвоем. Позже именно сэтих денег, заплатив задва года вперед, янанял удивительного садовника. Самым поразительным было то, чтосадовник был еще жив. Вчем держалась душа, то, видно, очень скоро должно было вернуться вземлю, но, несмотря навсе ухищрения возраста, невозвращалось. Удивило меня ито, скакой любовью он говорил оцветах исаде, - итогда я уже немог его ненанять.
        Яобожал смотреть напроданные идеи вдействии, итолько однажды, несчитая тех случаев, когда одно дело шло задругим, яотказался отпросмотра. Идея была уникальна, однакоже, ивесьма опасна. Произошло это около полугода назад. Ушлому, высокому парню сжесткой бородкой я продал der kleiner Ballon mit Chlor[19 - Маленький баллончик схлором. (нем.)]. Онхитро щурился, поглядывая наменя. Вероятно, онполагал, чтотакое маленькое иопасное чудо способно принести быструю победу надпротивником. Чтож, вышло иначе, какя узнал позже.
        Нынче я вновь прибыл воФранцию. Мнепредстояло продать интересную изанимательную идею, но, привсем притом, воплощение ее было уродливо. Вечер был теплый, городок - тихий, джентльмен - покладистый, имы быстро обовсем договорились. Ярадовался тому, чтотак легко смог продать столь безобразную вещь, и, наверное, неупомянулбы оней, еслибы она небыла последней полюбившейся мне идеей завремя этой войны. Покупателей я еще приметил, продавцы, втом числе, тепловых лучей, тайком искали встречи сомной, ночувствовал я досаду оттого, чтодело мое становилось рутинным.
        …Любовь моя, теперь я мечтал, чтобы война поскорее завершилась. Мненехватало твоей улыбки, твоего голоса, твоих сияющих глаз, твоего присутствия водной комнате сомной, вмоей жизни. Ноябы никогда непосмел вторгнуться втвою жизнь. Именно вторгнуться, потому что моя любовь дляменя - моя война между страстью инежеланием причинить тебе боль…

* * *
        Поздно вечером, включив настольную лампу, Лиза перечитывала письмо отАркадия. Онрешился написать ей полгода назад, наРождество, иприсылал письма после этого каждые две недели. Ему, вероятно, сложно было говорить освоих чувствах, иАркадий писал овойне иотом, чтовРоссии скоро всё-всё будет по-другому. Какименно, оннезнал, новерил вгрядущие перемены. Лиза ничего неотвечала Аркадию. Пришлосьбы говорить оСерже, отом, чтоиз-за переезда кнему она рассорилась сродными иочень тосковала безних. Отом, чтожизнь сСержем всё больше напоминала сон. Поначалу Лиза была очарована им, егоманерами иумом, иждала предложения после переезда. Нопотом началась война, инынче приходилось ждать, когда она закончится, потому что Серж был слишком увлечен изобретением механического осциллятора, чтобы повторить опыт Теслы, созданием говорящего робота иловлей гроз. Но,казалось, - неЛизой.
        Серж знал описьмах и, улыбаясь, сампередавал их Лизе. Егоухмылка настолько коробила Лизу, чтоона порой несколько дней невскрывала конверт.
        Двагода почти Лизе неснились дурные сны, иона уже позабыла оних. Нопрошлой ночью наней вновь было траурное платье. Лиза шла подороге, ивдруг появилось серо-зеленое чудище ипроползло рядом сней, заним - еще одно, иеще. Ониползли поземле, шумя механическими лапами, подминая землю подсобой. Тутгрянули залпы, - иЛиза заткнула уши, - чудища огнем били посолдатам. Иснова - залпы. Лиза улетела отчудищ испустилась вокоп. Тамникого небыло, никого живого. Лиза прошла дальше изаглянула вблиндаж. Внего сочился тусклый дневной свет. Поземляному полу блиндажа безстыда истеснения бегали две тощие крысы. Лиза тутже собралась выйти, ноуслышала, каккто-то звал маму, тихо-тихо, какпищат мыши ночью. Лиза, присев рядом смолоденьким солдатом, вытирала его слезы, целовалаих, акогда он умер, закрыла ему глаза.
        Когда Лиза поднялась изокопа, никого вокруг небыло. Только опустилась, какпризрак, тишина. Лиза шла, решив вернуться кдороге, акогда оборачивалась, видела, какизчерной грязи поднимались красные маки.
        Лиза подлетела кдвум мужчинам уавтомобиля. Онаузнала одного изних - то был молоденький смуглый щеголь, онзадорно крутил вруках трость снабалдашником ввиде падальщика. Всем сердцем вту минуту возненавидела его Лиза, нотутже остыла: онаощутила вдруг внем что-то родное, тоже, чтовубитых солдатах. Тогда Лиза тенью поднялась ввысь…
        - Дитя мое, - сказал Серж, взяв Лизу заруку ивернув ее измира воспоминаний. - Дурной сон привиделся?
        - Да, - кивнула Лиза.
        - Явсё улажу, - шепнул Серж. - Улажу…
        Онснял круглые очки ипоцеловал Лизу.
        Еебледное лицо было втени, засветом лампы.

5
        Промозглым осенним вечером я вернулся вгостиницу. Ябыл зол. Профессор, скоторым я сегодня встретился, ещенезакончил новую идею. Унего, видители, нехватало вдохновения. Ктомуже он был расстроен из-за смерти своего друга иколлеги, профессора Сержа. Тотловил грозы, иодин изего последних опытов, конечноже, самый последний, неудался. Молния, какговорили, испепелилаего. Хотя свидетелей тому небыло.
        Теперь я решил сразуже отобедать и, выбрав столик, устроился. Всамом центре зала сидел пожилой мсье сбелой густой бородой икурил трубку. Несомненно, мсье, несмотря нанескончаемый кашель, любил курить. И,видимо, дымить тоже. Приди я позже, всизом тумане неразгляделбы нистолов, нификусов поуглам зала.
        Ивдруг я обернулся - я всей душою почувствовал, чтодолжен был. Взал вошла девушка, одетая вчерное атласное платье. Онаприсела застолик, осторожно огляделась и, посмотрев прямо наменя, тутже отвернулась. Точнее сказать, япредположил, чтоона посмотрела наменя - ее лицо было скрыто зачерной ажурной вуалью.
        Ярешил подойти кней сразуже, какзакончу сужином, нодевушка раньше вышла набалкон, ия последовал заней.
        - Какая гроза, - тихо сказала она иповернулась комне.
        Наполовину ее лица, спрятанного завуалью, падал свет иззала, надругуюже половину - тень вечера.
        - Яподумал, - сказал я прямо, - что мог где-то раньше вас видеть.
        - Вызнали моего мужа, профессора Сержа, - ответила Лиза. - Имоего друга Аркадия, онписал мне овас… Онтоже погиб, - вздохнув, сказалаона.
        Позже мне рассказали чудную историю осмерти Аркадия. Онвернулся обратно вРоссию, вошел вродной дом, поздоровался смамой, служанка приготовила ему ванну, аон ударился головой обдверной косяк. Иумер. Самое изумительное вэтой истории то, чтоумерон, Белобарский, после того, какперешел насторону большевиков.
        - Мнеочень жаль, - сказаля.
        Только это пришло мне наум. Ядаже намгновение посочувствовал Лизе.
        - Язнаю, ктовы, - вдруг сказалаона. Вее голосе я слышал досаду иусталость. Лиза еще раз тихо вздохнула. - Выпродаете мир. Явидела вас всвоих снах. Явидела, чтO вы делаете.
        Лиза смотрела наменя ровно испокойно, так, какбудто бояться ей уже больше было нечего.
        - АктO вы? - спросиля.
        - Япросто мечта, - тихо ответилаона.
        - Выхотелибы что-нибудь продать? - нагло спросиля.
        - Войну, - нестрашась меня, ответилаона.
        Тутзарядил ливень, иЛиза отвернулась отменя. Лиза любила дождь. Яточно знал. Также, какито, чтоона нелюбила войну. Отвойны ее руки были испачканы землей, аее кровь - вземле. Яникогда непачкал руки именно кровью, нодругие моглибы так сказать.
        - Продано! - улыбнулсяя, ибочувствовал кЛизе необъяснимую симпатию, и, сняв белые перчатки, подставил ладони дождю.

* * *
        Вовторой раз я встретил Лизу вкафе ужелезнодорожного вокзала вПариже. Была половина одиннадцатого вечера - мой поезд вАфины, куда меня любезно пригласили, отправлялся через полчаса, ия решил выпить сЛизой чашечку кофе. Лиза невозражала. Итогда тоже наней было траурное платье, скорсетом, какуже неносили. Лиза уезжала наюг Франции, кподруге, которая согласилась стать ей компаньонкой.
        - Оннеоставил мне ничего… - сказала Лиза ипосмотрела наменя.
        Однако ивэтот раз я неразглядел ее лица: Лиза ввуали сидела спиною ксвету.
        - Можетли быть, чтобы мечта жила дольше своего создателя? - спросилаона.
        - Вероятно, пришло время мечте жить своей жизнью, - ответиля.
        - Жить… Вызнаете, почему я досих пор живу? - спросила она так, какбудто я должен был знать ответ.
        Впрочем, Лиза исама только вчера узнала, прочитав дневники Сержа.
        - Из-завас, - сказалаона.
        Япровожал Лизу взглядом, когда мы попрощались. Лиза ушла, окутанная тенями игрезами. Онасела ввагон, ипаровоз, громко прогудев инапустив дыма, увез Лизу, увез измоей жизни. Япочувствовал, чтодляменя ушло что-то очень дорогое иблизкое…
        …Любовь моя, явзял отпуск иплыл нагромадном пароходе ктебе, ктеплым берегам Америки. Исамо мое сердце подгоняло махину. Мненетерпелось быстрее увидеть тебя. Обнялбы тебя, расцеловалбы, любовь моя, затвою красоту, затвою молодость, надежды имечты! Тыисама, любовь моя, - моя греза. Воттолько примешьли ты мои сердечные порывы?..

6
        Серж ходил покомнате взад ивперед, туда иобратно. Всеего мысли были оновом изобретении, отом, которое он еще несоздал, отой идее, которую он еще непретворил вжизнь. Да,его опыты потелепортации удались, да, онсконструировал самого настоящего механического робота, да, егозадумка спередачей тепловых лучей была близка куспеху! Да! НоСерж хотел большего. Гораздо большего. Вдруг кто-то придумает передать лучи скорее него? Вдруг кто-то создаст робота более совершенного всего через полгода? Ачерез каких-нибудь пятьдесят илисто лет проего механического робота ивовсе никто невспомнит.
        Сержу хотелось создать, сотворить что-то, чтожилобы вечно. Что-то, чтонезависелобы отвремени, отновых формул ичужих всё более совершенных механизмов. Унего была мечта!
        Итут Серж, выглянув вокно, наткнулся взглядом наафишу. Наней была прекрасная юная девушка, иона так ласково смотрела нанего. Серж рванул вниз, выбежал наулицу исорвал афишу. Потом, прилично заплатив, онкупил фильм. Серж повесил всвоей комнате огромный экран, вовсю стену, и, выключив свет, крутил хрупкую пленку…
        Нонефильм был нужен Сержу. Нет. Емубыла нужна его мечта. Воплоти. Такаяже живая душой ителом, какион сам. Итогда Серж запирался всвоей лаборатории ипорой невыходил оттуда понесколько дней.
        Ивот однажды, поздним вечером, затея удалась. Серж, прежде включив свое изобретение дляматериализации мечты, выключил свет, запустил проектор истал прокручивать пленку.
        …Вкомнату сэкрана спустилась греза. Онабылаего, толькоего. Прекрасная, каксама любовь, рыжеволосая юная девушка. Еесветлое тело было перед ним, итеперь ей нужно было дать душу. ИСерж дал. Онсоткал ее душу изшести частей. Одна - былаего, длятрех частей он выбрал самых молодых дальних родственников, которые унего только были, дляпятой части он взял долю души принца, надеясь нато, чтопринц, какиюные племянники, будет жить прилично долго. Шестая - была часть души бога. Чтобы мечта Сержа жила вечно.
        Эпилог
        Нежным весенним утром я сел засвободный столик вкафе.
        ВАфинах меня приняли тепло, чему я был рад. Рад, какбог, ибоя ибыл богом. Норожден я был неотсемени Зевса - меня породила сырая открови земля имечты человеческие озавоевании всего мира. Ястал новым богом. Другие еще придумают, какменя назвать. Апока я был простым коммивояжером исудовольствием продавал новейшее оружие, которого небыло умоего олимпийского коллеги, имечты омировом господстве, которое теперь стало вполне достижимо.
        Яприбыл вНовый Орлеан, чтобы немного отдохнуть, пока уменя было свободное время доследующих удачных сделок, и - полюбоваться тобой, любовь моя.
        Жмурясь насолнце, тыулыбался ивесело болтал сосвоей девушкой. Тыпригласил ее попробовать мороженое. Яполагал, чтоедят его только дети. Всущности, тыибыл ребенком, тебе было семнадцать лет. Конечно, уженевозраст богов, новсёже…
        Тыидушою был дитя. Тыничего незнал ниобомне, ниовойне. Битвы твоих дедов остались впрошлом, онынешней ты узнавал изгазет. Пока ты лишь собирал урожай сцветущих хлопковых полей твоего отца.
        …мне нравился твой смех, нравилось, какты носил кепку поамериканской моде, нравились твои светлые волосы. Итогда я вспомнил, чтоуменя еще нет личного виночерпия. Но - нет. Тогда ты сталбы моим спутником. Авдруг заделабы тебя стрела, целившаяся вменя, инакрови твоей распустились маки? Нет. Янемог желать тебе гибели. Хотя, полагаю, ябыл стобою так робок лишь потому, чтосовсем недавно стал богом.
        Тогда я решил, чтовсвободное время стану заходить ктебе вкомнату. Ивместе смраком, исчезая рано поутру, буду целовать твои позолоченные заревом кудри…
        Андрей Марченко
        Кожанка
        Кожанку-то я снял сгерманского авиатора.
        Аппарат его как-то появился из-за леса. Шелнизко, рыская вверх-вниз, изстороны всторону, колесами чуть некасался верхушек сосен. Видать, куда-то хотел незаметно долететь, данесложилось. Взводный наш Пецулевич, произведенный впрапорщики извольноперов наднях, скомандовал открыть заградительный огонь исам принялся садить изревольвера.
        Посчитай-ка: изполусотни стволов понемцу салютировали, дапять патронов ввинтовке. Яуспел целый магазин высадить, вставить новую обойму, когда аэроплан был уменя надголовой итрижды выстрелить уже вдогон.
        Короче, сбили мыего, иначе истории никакойбы инебыло. Аэроплан нето чтоб влоскуты - ноподырявили изрядно. Онибезтого нешибко ровно летел, апосле обстрела зачихал, задымил, накренился исел заречкой вполе. Мы,конечно, кнему кинулись, нопока добежали, аэроплан вовсю полыхал.
        Летчик, дурья башка, вместо того, чтоб чинно иблагородно сдаться, сперва попытался улизнуть через овраг. Да,видать, ранили мы его илиприпосадке стукнуло, нотолько мы его настигли. Ониначал изпистолета шмалять. Ваську Обуховского сразу насмерть положил, Петьку Симонова ранил так, чточерез час тот иотошел. Ещетроих задел, аПецулевичу сбил форменный картуз ируку продырявил.
        Ну,мы ответно саданули. Кричал Его Благородие, чтоб живым брали, - да где там. Япосле вкожанке семнадцать дыр насчитал.
        После загасили пожар, чтоб он налес иполе неперекинулся. Ятогда двигатель осмотрел - имел я надежду построить аэроплан вотряде. Новзглянул намотор - махнул рукой. Огонь сплавил медные масляные трубки, алюминиевый корпус - проще новый выточить, нуисталь впламени отпустилась.
        Раненых иубитых отнесли влагерь. Пецулевич целой рукой германца обыскал, пистолет себе забрал, бумажник, аболее ничего припилоте инебыло. Ботинки разве что, нопока он влагере лежал, ихкто-то утянул.
        Послали, конечно, заротным фельдшером. Пецулевич ушел впалатку бумагу чернилами марать - отчет писать. Былприэтом, конечно, зол. Чтоаэроплан сбили - это хорошо. Авот что двоих положили, дастолько раненых - ктоже затакое похвалит. Этоодин человек бой дал. Даеще рана унего воспалилась, тревожила - ранило-то его впервой, переживал: неотравленыли пули.
        Когда вышел, отдал посыльному пакет, тотдабы отнес донесение вштаб, посмотрел нанемца, сказал:
        - Заройте падаль подальше…
        Может, ипадаль, дапозамыслу Господнему создан, поего образу иподобию. Братья Лавр да Фрол взяли кобылу, дроги, лопаты, нуимертвеца, само собой, дапоехали молча. Онивообще молчаливые были.
        Авозле моста я их догнал.
        - Стойте, - говорю. - Отдайте мне мертвякову кожанку.
        - Накой? - спрашивает Лавр.
        - Обуховского немец застрелил, аон мне целковый должен был!
        - Кто? Немец - целковый?.. Когдаж он успел-то?
        - Неерунди, - отвечаю. - Обуховский должен был. Теперь я сгерманца взыщу.
        Братья переглянулись, иФрол говорит:
        - Сымай, разтак.
        Ивижу: неторопятся они мне помогать. Ая ведь нелюблю мертвяков. Содной стороны - тихие, никем неноровят покомандовать, сдругой… Нелюблю, ивсё тут. Ноцелковый - есть целковый. Якогда довойны назаводе жаток работал, мнехозяин засмену столько платил. Пока немца ворочал, раздевал, заметил, чтолегкий он какой-то.
        Кожанку-то я снял, вруках покрутил, давмешок ксебе спрятал. Только раз ипримерял - коротка онамне, давплечах узка тогда была. Немецкий летчик махонький был - иначе какбы он ваэроплан влез. Ая - сами изволите видеть. Такчто думал я латки поставить, апосле сменять намахорку илисахар.
        Заметилли я тогда что-то? Такточно, заметил. Кожанка-то словно изединого шматка кожи сшита. Адаже несшита… Какже объяснить-то… Швов наней небыло. Странное дело, конечно… Нонемцы аэропланы, дирижабли, газы выдумали. Чегобы им кожанку безшвов несочинить?
        Чтопосле стало? Улита едет - когда-то будет.
        После нас вбой кинули - недокожанки стало.
        Молебен провели, апосле наш полк ипанцирный дивизион против австрийцев ватаку послали. Думали, видать, чтомы фронт прорвем, адалее ударники впрореху вклинятся. Данесложилось. Спередовых позиций ипервой линии окопов мы австрияк выбили.
        Далее панцирники где днищем набруствер сели, гдевворонке застряли, гдеподбили. Абезних атака изахлебнулась. Лавра намине ранило между окопами, Фрол брата полез спасать - его изпулемета исрубило - даже икрикнуть неуспел. НуаЛавр позже умер, наничейной полосе. Пецулевича опятьже пулей царапнуло - он заэто Анну нашашку получил. Мнеосколком порвало полу шинели, дасубитого австрийского унтера снял крохотный пистолет системы Фроммера.
        Вотивесь толк сатаки докопейки.
        Ударники втылу остались курить, амы две недели вокопах просидели - голову поднять боялись. Ихартиллерия понам била. Сидишь вокопе, кашу ешь, атебе вмиску земля сыплется. Ватаку, австрияки, конечно, ходили, нуимы тоже вылазки устраивали.
        Акакотвели остатки полка втыл, снова я прокожух вспомнил, достал его насвет, осмотрел. Мать честна! Нетпрорех! Вседыры куда-то делись. Такя собственными глазами видел, какее пулями решетили!
        Стал кожу рассматривать, вертеть - нет нигде изъяна. Порылся покарманам - думал, может, онаеще пятаки да гривенники печет, иличто там угерманцев. Датьфуты! Дохлого мыша вытащил. Он,видать, вкарман залез погреться, даиздох, задохнулся. Ужнепойму, отчего он непрогрыз себе выход.
        Гляжу, Васька Малый издалека кожанкой любуется. Подошел поближе, говорит:
        - Я,конечно, извиняюсь, датолько уступи мне тужурку. Всёравно носить ее небудешь. Мала она тебе.
        Тогда я наВаську внимательно посмотрел. Звали Малым, во-первых, чтоб отличать отВасилия Большого, во-вторых, оттого что был он действительно росточку неогромного, нуив-третьих ив-главных - потому что фамилия унего такая. Новсёже покрупней он немца был.
        - Датебе она зачем? Тоже ведь жать будет.
        - Амне дляфасону надо, дляфорсу. Бабам вдеревне скажу, чтоя сброневиков. Ну,так что, продашь?
        Кожанка-то ладная. Содной стороны - дыры сама затягивает, носдругой - мыша вкармане. Аденьги - они всегда нужны.
        - Тридцать рублей, - отвечаю.
        - Даты что! Креста натебе нет! Ядовойны задвадцать целковых себе пальто шил! Семь рублей! Больше всёравно нет.
        - Такто довойны было, сейчас пойди, походи побазару. Двадцать пять.
        Столковались сним задвенадцать рублей - семь он мне сразу отдал, дапятерку позже обещал. Рубль я сразу влавку снес. Махорки купил, даиз-под прилавка полуштоф самогона. Вышел излавки, скрутил самокрутку, аогня-то нет. Спросил унашего нового вольнопера. Тотспичку протянул ивкрадчиво спрашивает:
        - Доколе, товарищ, мысвою кровь заимпериалистов проливать будем?..
        - Заогонь, - отвечаю, - спасибо. Ношелбы ты кчерту?..
        Вотипоговорили.
        Ужнезнаю что именно, нобабы вМалом чего-то находили. Сиепоказывает, чтобабы вообще - народ неразумный. Подстать росту иноров уВаськи был - мелкий, суетливый. Говорить красиво мог - это да, язык - что помело. Только поглазам видно было - врет ведь, каналья.
        Ахорошим людям сбабами невезет. Мневот, кпримеру, никогда невезло. Ивот Ваську Большого взять - тоже, хотя чего внем нехватало дурам. Человек верный, сильный. Ауж смелый… Мыего называли полным Георгиевским кавалером, правда, вшутку. Унего полного банта солдатского Егория неимелось, зато сам был телом тучен.
        Вдеревнях солдату никакого почтения. Этовгазетах пишут, дескать, нафронте богатыри имолодцы, державы гордость. Адеревенский люд думает, чтосолдаты - навроде саранчи, всётянут, ачто неутянут - попортят. Последнее особенно баб касается, даром что своих мужиков вдеревне нет - забрили ввойско. Лучше уж никакого, чемрядовой солдат. Тыперед ним, шельмецом, душу итело откроешь, аего наследующий день убьют. Оттого безплезира ксельским барышням иподходить немоги.
        Деньга-то уменя имелась, датолько бабы всегда были, аденьги - заканчиваются.
        - Глупыйты, - сказал мне вольнопер, когда я незанял ему денег. - Скоро победит коммунизм, иденьги свое отживут. Останешься сними, какдурень сфантиками.
        - Хоть ифантики, дамои. Ежели денег небудет, чемсомной расплатишься тогда?
        - Благами нового общества.
        - Даоткуда увас блага безденег появятся? Гдеже тут логика здравого смысла? Этокаквместо блох итараканов увас заведутся коровы.
        - Недоросло доэтого твое сознание.
        - Дану тебя, - отвечаю.
        Сказал-то я крепче, даневсякому слову есть место набумаге. Даиважно это? Вотия говорю - неважно.
        Акожанка иброневики - экая невидаль. Яввойско добровольцем пошел, скучно стало назаводе. Пока обучался взапасном батальоне, меня звали слесарем набронепоезд. Сейчасбы служил на«Хунхузе». Дая незахотел, насмотрелся назаводе напаровики. Подавал рапорт опереводе вавиаотряд. Летчикомбы, конечно, меня невзяли. Ножелательно мне было хотябы стрелком попасть намногомоторный «Сикорский» илидаже механиком - авосьбы покатали. Очень хотелось сверху намир посмотреть.
        Тогда ведь много чего иного важного происходило. Война - это само собой.
        Атака-то, вкоторую нас бросили, была частью большого наступления. Только унас оно запнулось, аюжнее - дело пошло. Иброневой дивизион отнас перебросили, даипополнения сперва туда отправляли. Но,надо сказать, иавстрийцы нам сильно недосаждали, видать, сильно им втом наступлении досталось.
        Васька Малый, конечно, нагулянки ходил, натанцы. Пока бронедивизион стоял - танцевали подпатефон, когда уехал - подгармонь. Бабы тогда кВаське стали сопаской относиться: какойты, касатик, бронеход, ежели все уехали, аты остался.
        Исперва мы его слабость зарасстройство ототказов приняли. После думали - заболел. Чай, невЛивадии - подстыл где-то или, может быть, съел нето. Ондаже кфельдшеру ходил. Дафельдшер унас - известный коновал, вмедицину пошел только из-за дармового спирта. Номикстуру фельдшер какую-то дал, только отнее Малому хуже делаться неперестало.
        Последние дни так ивовсе лежал, ничего неел, только воду пил. Идрожал какотхолода - так мы его кожанкой укрывали. Авгроб его нея клал - атобы я сразу догадался. Этопосле мне сказали, чтонеобычайно он легкий был. Хотя ведь иранее здоровяком его неназовешь, даеще болел…
        Закожанку он мне каксемь рублей уплатил, такболее икопейки недал, стало быть, нерасплатился он занее. Нуизабрал я ее ксебе…
        Атретьего дня после похорон Малого приехали намоторе слихачом два офицера: штабс-ротмистр ипоручик. Чины невелики, датолько Пецулевич перед ними какчервяк насковородке крутился. Даинетолькоон: приехал наш полковник, белый какмел. Вольнопер наш куда-то сдымил, видать, думал, чтопоего душу - да много чести.
        Спрашивали просбитого летчика. Съездили они наместо, гдеупал немецкий аэроплан. Порылись взоле да пепле, ненашли ничего. Яотчего знаю - дневальным я стоял припалатке взводного стоял. Тайны споисков неделали. Штабс-ротмистр лишь сказал:
        - Метко стреляете, шельмецы. Былобы лучше, чтоб похуже. Ночто стало - то стало. Гдепохоронили?
        - Немогу знать, - отвечает Пецулевич.
        - Акто хоронил?
        - Фрол да Лавр!
        - Подать сюда!
        - Аих нет! Погибли!
        Подняли взвод, стали искать могилу германца. Конечно, перво-наперво - накладбище. Нашли могилы двоих, кого немец положил, асамого немца нет. Ну,оно понятно: немец иликатолик, илилютер, негоже ему восвещенной земле лежать. Ностали заоградой искать - нет свежих могил. Видать, братья схоронили где-то влеске, может, уречки. Агде? Недели три, почитай, прошло, ямутравой забило.
        Воттогда приезжие ипригорюнились. Пецулевич тоже испугался, небылобы хуже. Нообошлось. Пецулевичу заранение дали Анну нашашку, азагерманца - Станислава смечами впетлицу.
        Прежде чем опять вокопы нас послали, прислали нам пополнение: всёболее юнцов, нобыл один ивовсе старик, который, видно, ещестурком лет сорок назад воевал, анавойну сосвоей винтовкой пришел.
        Нуанафронте стой поры, какнас спередовой отвели, немного-то изменилось. Позиции нинавершок несдвинулись, ноокопались, вземлю вросли имы иавстрияки. Пулеметы ипушки расставлены, каждый клочок земли пристрелян. Чтонам, чтоврагу ватаку идти - только людей зазря класть.
        Нонаши окопы недавно были их первой линией, иотнас ковторой - переходы шли. Научастке нашего взвода их три было. Двапрямых засыпали, аодин, изломанный прикрыли пулеметами: «Гочкис» снашей стороны, асих - «Шварцлозе». Ноктому времени, какмы вернулись, солдаты освоились таким образом: ежели пулеметный расчет набруствер цветастую тряпку положил, значит, офицеров вокопах нет, и, стало быть, пожалуйте вгости.
        Кавстриякам я неходил. Икак-то боязно, даинеправильно. Зато их внаших окопах видал, хотя инечасто - более старались меняться да брататься наничейной полосе. Чтоназывается: нивашим, нинашим.
        - Онитоже солдаты, - пояснял новый вольнопер. - Онитоже обмануты своими правителями. Анадобно штыки поворотить против эксплуататоров, даисамим подомам: детей растить, хлеб сеять. Фабрики - трударям…
        Ладно, конечно, говорил. Такладно, чтоиуменя сомнения заворочались.
        Воевать иправда нехотелось. Война допобедного конца?.. Даконца того иневидно. Третий год воюем, дапока всё больше отступаем. Этоже сколько унемца придется землю назад возвращать? Турка бьем, австрияк - тоже. Нонемцы издругого теста слеплены.
        Пришла осень, и, какводится, задождило. Вокопах - лужи.
        Унас вгороде такую погоду мрякой называли. Мряка - это когда непоймешь, нето дождь наулице, нето туман, небо какизсвинца сделано, сыро ихолодно. Вдозоре стоять илипосты обходить - одно мучение. Япотакой погоде более мерзну, чемнаморозе - вот лужи замерзнут, истанет полегче.
        Грязь повсюду. Ватаку идти лениво. Пройдешь пополю саженей двадцать - инаногах полпуда глины. Яизгазолиновой бочки, кастрюль ижести собрал годиновскую печь, поставил ее внашей землянке - все греться заходили.
        - Чисто буржуй твоя печь: пока кормишь - греет. Чуть зазевался - прогорела иостыла, - сказал как-то Васька.
        - Аты незевай, - отвечаю. - Аненравится - иди наулице греться.
        Вземлянке - хорошо. Дранкой да корой обшиты стены. Наних открытки: «Подвиг штабс-капитана Петра Нестерова», «Летчик Андрей Данилин ведет бой надДанцигом», вырезки изгазет: штабс-ротмистр Александр Казаков рядом сплененным им австрийским летчиком.
        - Яведь Казакова видел, - стал я рассказывать остальным. - Издалека, правда. Верст этак сдвух. Зато каквидел - он австрияка таранил. Итаки сбил супостата.
        После меня зашел вольнопер, стал газетенку читать. Овойне заговорили. Румыны-то объявили войну Германии итутже почти все свои земли спустили. Даже слухи пошли, чтоинас снимут, отправят напомощь румынам. Говорили, чтоангличане против германцев применили новое оружие - бронелохани. Чтоэто такое - пока ведомо только генералам, нопо-газетному выходило, чтонемцам теперь каюк.
        - Неможет быть такого, - говорю. - Немцы тоже нелыком шиты. Своих броневиков наделают.
        - Пишут также, чтоскоро если кому ногу оторвет или, положим, руку, тофельдшер новую подберет уубитого, пришьет вместо утерянной - иснова вбой! - прочел далее вольнопер.
        - Дачтоже это, братцы, будет? - возмутился Васька Большой иныне единственный. - Этотеперь ипоувечью домой неотпустят. Может, ещескажешь, чтоголову пришивать будут.
        - Ая слышал, чтобыл уних один врач, - стал рассказывать старик сберданкой. - Тактот, значит, изразных кусков мог сшить человека иоживить.
        - Этоводной книжке было, ячитал, - сказал вольнопер.
        - Данет, онеще мог, скажем, дереву - пришить человеческие глаза, ачеловеку - корни. Ауж прото, чтоб пришить человеку собачью голову илитам жабры отрастить - так это вовсе заположенное.
        - Азачемже человеку корни? - спросил Пастушок, нашполковой воспитанник.
        Мыего подобрали еще когда подЦарицыном стояли. Звали его Пастушком, акакпоимени - невспомню, хоть убей. Онунас лошадей выпасал.
        - Азатем, чтоб человека неможно было некормить. Вотмы тут вокопах сидим вземле попояс, сместа недвигаемся. Ежели корни отрастим, тоначнем какдеревья, воздухом, землей иводой питаться - можно кашу невозить.
        - Хорош ты врать, старик, - засмеялся вольнопер, дасмял газетенку, бросил ее кдровам - нарастопку. - Вотбы он тебе новую голову пришил.
        После шинельку запахнул ивышел.
        Мычайку попили, даспать улеглись. Сонснился мне вздорный: будто лес, чтостоял заавстрийскими позициями, снялся да нанас ватаку пошел. Дубы идут, елидвижутся. Даже березы, которые будто занас должны воевать, - ито ползут нанас. Имы понему палим - да сильно свинтовками повоюешь против деревьев? Ипанцирники пополю идут, стреляют изпушек ипулеметов - да толку стого чуть. Казаки налетели - только шашки затупили. Слипами иберезами еще как-то справились, авот стополями - несложилось.
        Кто-то думал деревья сжечь - да сырое дерево попробуй подпалить. Худо-бедно ели подожгли - ивсё. Иодолелабы нас древесина, нозадул северный ветер, принес снег да мороз. Соки вдеревьях остановились, замерла атака, замерзла. Иные деревья пытались угорящих елей отогреться, носами сгорели. Иустановилась православная зима, такхолодно стало, чтоя даже проснулся.
        Вземлянке - холодно, прогорела печь. Приселя, значит, упечурки, стал растапливать, заодно газету, брошенную вольнопером, пролистал. Пробронелохани всамом деле было пропечатано, авот прото, чторуки-ноги пришивать будут - ненашел, сколь нелистал. Сочинил, выходит, вольнопер. Счегобы?
        Думаля, датак инепонял.
        Когда печку растопил - вышел наулицу. Атам, мать честна, белым-бело, снег выпал. Данеприпорошил, алег этак наполдюйма сразу. Вокопе я Пастушка застал, стоял он иснег ладонью гладил.
        - Холодный, - говорит.
        - Акакой ждал?.. - отвечаю.
        - Незнаю, первый раз снег вижу.
        - Этокакже получается?
        - Унас указом погороду зима заненадобностью была отменена. Потому иснега нет.
        - Эточтоже, увас вечное лето?..
        - Вечное лето - нельзя, иначе мир необновляется. Унас всоседнем отноября месяце живут цветущие сады.
        Малахольный, чтоснего взять.
        - Ачтоже тебе несиделось там?
        - Мирзахотел посмотреть.
        Пожал я плечами:
        - Коли так, смотри, мнемира нежалко, конечно. Только вот сокопа нанего обзор неважный. Вотеслибы подняться, воспарить…
        Заосенью зима приходит - никак неиначе.
        Унас фронт будтобы замерз. Южней, гдепотеплее, после Рождества началось наступление, нозахлебнулось, икровью завоеванное потеряли. ВПетрограде-городе будто бунтовали, обэтом нам вольнопер рассказывал. Обыватели-де вышли наулицы, апротив мирных манифестантов - пулеметы накрышах. Ну,я сначала несильно-то верил. Скрыш изпулеметов стрелять неудобно - уклон надо вниз давать, онскатываться будет - это во-первых. Аво-вторых, унас тут нафронте пулеметов нехватает, чтоб их вПетроград посылали.
        Нуапотом весть пришла - царь отрекся, видать, толика правды была увольнопера. Солдату послабления вышли, зато офицеру - головная боль. Ивойна допобедного конца опятьже.
        Воевать - охоты ниукого нет. Тутхорошобы, чтоб войско подомам неразошлось. Обмундирования нет - ходим вобносках. Якожанку достал, вздохнул, нопримерил. Инадоже - намне она почти сошлась, видно, похуделя, дапокойник ее разносил. Увидал полковой воспитанник, какя кожанку примеряю, поморщился, говорит:
        - Дяденька фельдфебель, выбы ее лучше сожгли. Аеще лучше мне дайте, яее уберу.
        - Ятебе уберу! А-ну, брысь мне тут, щегленок! Ушинадеру!
        Прогналего, вобщем, истал ту кожанку носить. Ивсамом деле, занедельку, онаразносилась так, чтонамне сидела словно влитая. Через два дня наколючей проволоке я разодрал рукав шинели иподдетой поднее кожанки. Шинельку-то я заштопал, атужурку отложил. Нето поленился, нето ожидал подобного, датолько через недельку отдыры иследа неосталось.
        Ведь ипилот ее носил, иВаська Малый, ия - анипотертости наней нет, нидыр. Однакоже подвоха я опасался, оттого надевал кожанку нечасто. Ведь даром получить что-то хорошее - это только всказках, даито невсегда.
        Апонял я это случайно. Васька Большой среди зимы где-то яблоками разжился именя угостил подоброте душевной. Явкарман бросил иподелам пошел. Оних вспомнил лишь всумерках, хотел перекусить - намаялся задень. Сунул руку вкарман - атам отних остался жмых какой-то, вроде того, чтоостается после перегонки, только суше - кожура да косточки.
        Яхоть инесеми пядей волбу, нодважды два сложить умею, хотя инесразу. Прежний фельдфебель, царствие ему небесное, говаривал, дескать, янеробкого десятка, потому какпока додумаюсь испугаться - опасность иминет. Всемысли приходят вголову, просто иные выбирают сложный путь. Одна - через сердце, адругая - через задницу.
        Кожанка была живая иливроде того. Ичтоб раны свои залечить, оначто-то должна была есть. ЭтонеМалый нето съел - это кожанка его переваривала, какяблоки переварила имышу. Илетчик германский, видать, тоже был кожанкой поглоданный - оттого аэроплан илетел неровно.
        Авот дальше непонятно. Что-то летчик вез. Инето ждали его унас, нето после узнали, ноте два офицера искали несколько покойника, сколь то, чтоон вез. Может - эту тужурку, может - еще что-то.
        Былобы иное время, такябы Пецулевичу доложил, чтоб их благородиям донес. Давремя-то неиное. Закончились их благородия - вся Власть Советам. Вовзводе образовался солдатский комитет, иверховодить стал внем вольнопер, только нынче он требовал, чтоб кнему обращались «товарищ Петр». Оноведь какбывает: одни поднимаются вверх, потому что непотопляемые, другие - потому что дерьмо…
        Меня, правда, тоже звали всовет.
        - Всюжизнь тобой командовали, помыкали. Сейчас другое время пришло, твоя власть!
        - Ажалованье какое положено? - спрашиваю.
        - Ажалованье неположено.
        - Зачем власть тогда нужна? - непоняля.
        - Несознательныйты… - махнул рукой вольнопер.
        Ну,вот Совет всё ирешает. Приходит приказ, положим: атаковать, аСовет ипостановляет: ватаку неходить - ився недолга. Если решит иначе, что, конечно, врядли, Пецулевич нас ватаку поведет. Какпомне, длятаких резолюций ума надо немного. Привольнопере завсегда двое заезжих изпетроградского гарнизона, асам он так ишастает вавстрийские окопы. Говорит, чтоходит брататься, пропагандировать свою коммунию среди австрияк - атам кто его знает.
        Ввойске разговоры ведутся:
        - Домой надобно. Хлеб сеять, бабтискать.
        Причем рвутся домой всё больше те, укого исхлебом исбабами довойны неочень было. Какговорится: отработы кони дохнут, даиим рисковать никчему.
        Нафабрике замной никто нескучал, кроме напильника ирейсмуса. Даивстретил недавно земляка, торассказал, чтонынче нафабрике иработы нет - всё митинги.
        Виюльские дни, когда вПетрограде-городе началась очередная кровавая буза, вольнопер стал воду мутить:
        - Надо идти внарод, будь он проклят! - сказал. - Двинемся вПетроград, яростно постоим зареволюцию, попоем «Интернационал».
        - Никак невозможно, - ответил Пецулевич. - Мынафронт поставлены.
        Ругались они докрика, такчто вавстрийских окопах, верно, слышали.
        Язаспором состариком издаля наблюдал. Кому как, амне вПетроград нехотелось. Чего я там невидел? Ничего я там невидел, даинестремился. Навойне всё просто: здесь наши окопы - атамих. Австолицах, говорят, октябрист совершенно неотличается откадета.
        Спор, межтем, ударом приклада прервал один изподручных вольнопера, сшиб Пецулевича сног. Произведенный ктому дню вподпоручики Пецулевич остался лежать, харкая кровью ивыбитыми зубами, авольнопер стоварищами ушел.
        - Погубит оннас, - сказал старик, сжимая берданку.
        Янанебо посмотрел - туда, гдебоженька наоблаке должен сидеть. Нооблаков неувидел, зато аэроплан летел - уж неразобрать чьей системы. Ядаже залюбовался. Клетчикам ввойсках отношение двоякое: содной стороны, покамест мы грязь месим, онивчистом понебу порхают, сземли их попробуй сбей, зато сами могут ибомбу сбросить ифлашетту. Сдругой, яполагаю, нестоль они уж инеуязвимы: крыло отвалится илиаппарат загорится - инеспасешься внебе.
        - Такчто скажешь-то? - старик напомнил. - Упаси нас господь отПетрограда.
        - Богунас уже старенький, полуглухой, всемолитвы неслышит, - отвечаю.
        - Анумне! Несвятохульствуй здесь! - старик говорит. - Аможет, яего изберданки-то шлепну?
        - Данет, уменя другая мысль есть. Должны мы Господу помочь.
        Итемже вечером привсех подошел я квольноперу, говорю:
        - Позвольте отнашей роты иотменя лично вручить вам эту революционную кожанку. Вам-то она немного великовата, нопотом сядет.
        Принялон, конечно, подарок. Руку мне долго тряс.
        - Пробудилась, говорит, увас сознательность! Даже если вас революция разогрела - победим!
        Акожанка уменя последний месяц всумке лежала, нуи, видать, изголодала, поскольку занеделю вольнопер вземлю ушел. Думал я его схоронить втойже кожанке, давот чего испугался: неизвестно, чего наворотили вней? Может, онавольнопера переварит, корни пустит кдругим мертвецам, разрастется подкладбищем… Далучше уж иправда вогонь.
        Старик комне подошел, заговорил опокойном. Ну,я ему ивыложил прокожанку, первому открылся. Спросилего, непоможетли спалить.
        - Идумать забудь, - старик отрезал. - Дуракты, фельдфебель, хоть иверноподданный, новсё равно дурак. Тычто, думаешь, ятут просто так?.. Ну-ка, вспомни, когда я появился?..
        - Сгод назад, после наступления.
        - Олухты, прости господи. Ятут после того, каквы сбили аэроплан. Пилот был нашим человеком, летел отсамой Варшавы. Единственной ниточкой он был ктому хирургу, который корни людям пришивал. Теперь, выходит, тужурка - всё, чтонам осталось.
        - Ачегоже было недопросить каждого?
        - Опасалисьмы, чтогерманские шпионы имеются. Ноколь всё решилось, давай мне кожанку. Зато, чтосохранилее, - будет тебе благодарность инаграда.
        Икто тогда меня заязык дернул отказать:
        - Неотдам, - отвечаю.
        Ивкармане сжал рукоять пистолетика.
        - Вызывай, - говорю. - Снаградой своих начальников. Акожанка пока внадежном месте полежит.
        Онтакого неожидал, похоже, подумал иответил:
        - Этоможно, нонесразу. Встране, самвидишь, чтотворится.
        - Ну,ничего. Дольше ждали.
        Сомнение я вот еще какое имел: кроме старика унас вовзводе еще вольнопер появился. Кгосударю унего никакого почтения, вавстрийские окопы он шастал заздорово живешь. Может, онснеприятелем какие дела имел - ведь счегобы ему было пропришивание конечностей беседу вести? Ведь хотел, наверное, каналья, разговорить, чтоб я прочего-то ляпнул неподумав. Новольнопера уже неспросишь, адрузья унего остались. Может, онитоже ищут след отсбитого авиатора.
        Окопы унас тогда полного профиля были - поним можно было ходить, головы непригибая. Вбруствере - туровые ниши, вкоторых шинели, противогазы, патроны сгранатами да всяческий солдатский скарб. Асколько всего можно спрятать задоски, которыми окопы обшиты, - уму непостижимо.
        Атут еще новая беда: нащупал я сзади запрокладкой утолщения. Вмедицине я малость разбираюсь - снашим фабричным врачом три раза пил. Ивот, значит, показалосьмне, чтокожанка насносях.
        Но,если вдуматься, тонетак уж имного откожанки вреда. Отвойны, положим, илиотреволюции больше. Разве кожанка виновата, чтокого-то она переварила? Ненабрасываласьже она нанас, асами мы ее насебя надевали. Пока я ее носил, яблоками исыром подкармливал - она меня неособо итрогала. Зато какая польза, если ее приручить! Целые поля, накоторых произрастают штиблеты, полушубки. Адальше - больше. Станки сами себя производят, живородящие дома… Дальше больше: тыее шашкой нашматки порубил - аизкаждого куска новая куртка вырастает!
        Апотом какполучилось. Вутренних сумерках Петька полез попроходу кавстрийским окопам. Видать, хотел сменять яблоки нарафинад илиеще что-то. Истой стороны ударил пулемет. Петьку - врешето, яблоки рассыпались потраншее.
        Весь взвод вскочил: чтозадела? Скакого перепугу стреляют? Небыло такого уговора!
        Ая еще позвуку понял: бьют неиз«Шварцлозе», аизчего-то навроде «максимки». Идоносят, мол, вокопах вражеских солдаты невавстрийских, анемецких касках.
        Какесть: ночью австрийцев напозиции сменили германцы. Австрияки нас непредупредили вовсе - вот ибратайся сними после этого. Агерманцы нето незнали протряпку, нето нарочно ее положили наусловленное место.
        Кполудню нас артиллерийским налетом накрыло - отсиделись вземлянке. Бывало ихуже: идольше лупили, исильней. Когда огонь германцы перенесли занаши спины, выглянули изземлянок ищелей иувидали, через дым инеосевшую пыль, какподнимаются германские цепи. Вбылые времена отбилибы мы такую атаку, дачтоты! Только времена были уж небылые. Кто-то извинтовки садит, кто-то оружие вырывает.
        - Несметь стрелять! - кричат. - Этоже наши братья, селяне да рабочие!
        Иные просто побежали. Пецулевич наган выдернул, грозил задезертирство стрелять, датак иневыстрелил ниразу. Неуспел - ему вспину кто-то пулю всадил. Янаган подобрал, вземлянку заскочил, из-за плаката «Подвиг игибель летчика Нестерова» выдернул кожанку.
        Выскочил - немцы уже близко, асзади сплошной вал огня - то их артиллерия нас отзапасных позиций иподмоги отрезает.
        Помните, яговорил, чтонафронте всё просто? Таквот забудьте. Из-под германского удара мы ушли всторону, вболота. Края нами-то были разведаны, старик заклюквой ходил, пути знал. Ауходя, мывешки убирали.
        Солнца нет, зато мох совсех сторон деревьев.
        - Нетуда куда-то идем, - Пастушок сказал. - Давайте я вас выведу.
        - Дапомолчалбы, - старик ему говорит. - Выведетон, какже…
        Проплутали часов шесть. Стали наполянке лагерем, когда сумерки сгущаться начали - куда уж потемноте идти. Было нас тогда человек двадцать.
        - Костры нежечь, - сказаля, будучи застаршего. - Германец рядом может быть. Ночь безогня перетерпим.
        - Аможет, лучше сдаться? - кто-то распропагандированный сказал. - Ведь всёравно скоро иуних революция будет - так товарищ Петр говорил. Мол, русский начнет, анемец закончит.
        - Анумне! Прикладом позубам нехочешь? Немоги идумать!
        Стало быть, разбили лагерь.
        Якожанку достал, стал ее вытирать. Пока она лежала втайнике, отяжелела изрядно. Ачем питалась - непонятно: червямили, илисырой землей. Иземлей этой она изрядно перемазалась. Ягрязь стал рукой убирать: поверху стер, авот втрещинках, чтовсегда вкоже есть, онаосталась. Ивдруг увидаля, чтоморщинки эти вроде рисунка образуют. Вотведь оно послание, коевсе искали.
        Только хотел позвать старика, кактот сам подошел.
        - Прихватил иее? Успел-таки? - спросил, акогда я кивнул, добавил: - Вотиладненько. Вотиделу конец.
        Изсапога достал сигнальную шашку ишнур дерганул. Надлесом зажглась красная ракета.
        - Тычего творишь?! - закричаля. - Немцы нас обнаружат.
        - Непременно обнаружат. Мыэто послание долго ищем. Теперь найдем этого докторишку, - старик говорит итычет вменя маузером. - Сопротивление бесполезно. Ты,я видел, наган подобрал. Бросай его наземлю.
        Вокруг нас уже остальные собрались. Винтовки наизготовку взяли, давсё никак нерешат, вкого стрелять.
        - Дуракты, фельдфебель. Отваших Пецулевичу было поручено приглядывать - непоявятсяли вещи саэроплана. Комужеще? Все-таки офицер.
        - Авольнопер?..
        - Аон тоже дурак. Тоже искал доктора, нодлясвоих большевицких нужд. Может, хотели скрестить казаков слошадьми, чтоб получились кентавры-кавалеристы. Ужнезнаю, откуда они прознали. Датолько еслибы он вас сфронта вПетроград увел, ушлабы кожанка.
        - Иатака сегодняшняя из-за кожанки?..
        - Необычно быстро сегодня смекаешь. Думали всё перерыть, нуаколь ты ее прихватил ссобой - так то илучше, - посмотрел он надругих иговорит: - Авы, ребята, втыкайте штыки вземлю. Длявас война закончена. Сегодняже будете горячее есть ивтепле ночевать, подкрышей.
        Воттут я изадумался.
        - Анаграда мне закожанку полагается?.. - говорю.
        - Отдалбы ее раньше - былабы награда. Атеперь - уж извини.
        - Подожди, яваэроплане чего нашел, может, заэто наградите?
        - Зачто? Показывай.
        Яполез ввещмешок и, значит, руки невынимая, из«Фроммера» всадил встарика четыре пули.
        - Ну,что стояли? - остальным говорю. - Икто вы после этого? Вплен так захотелось?..
        - Таквсё равно немцы сюда придут, - мне отвечают. - Атеперь нас непогладят поголовке.
        - Нуипусть негладят, переживу как-то. Акожанку вболоте утоплю, сожгу, чтоб им недосталась. Ишьчего захотели - задарма…
        Помолчали, нонедолго.
        - Явыведу вас отсюда, - вдруг сказал Пастушок.
        - Даты что, малой, сдубу рухнул? - спросил Васька Большой. - Потемноте нас утопишь.
        - Пока сумерки, дотемноты час-полтора, абольше мне ненадо.
        - Тычто, этиместа знаешь?..
        Мальчишка покачал головой.
        - Таккакже ты нас выведешь, если дороги незнаешь?
        - Места незнаю, адорогу найду.
        - Кактакое быть может?..
        Тутя замальчишку вступился:
        - Пускай ведет, - говорю, - всёравно хуже небудет.
        Ион повел.
        Шличерез туман, какими-то буераками, оврагами. Ибудтобы прошли немного, версты три всего, четыре - отсилы, никак непять… Дорог непересекали, никого невстретили. Вдруг расступаются деревья, ивыходим мы наберег широченной реки.
        - Что-то непомню я накартах такого. Чтозарека?.. - спрашиваю.
        - Волга, - отвечает Пастушок.
        Сперва хотел ему уши надрать, дараздумал. Подобной реки вэтих лесах быть неможет вовсе. Ноколь она уже есть - отчегобы ей небыть Волгой? Атут еще рыбака встретили, онпосмотрел нанас, какнадураков, носказал, чтомы наВолге уЦарицына.
        Этокакже может быть? Были уПинска, атут три версты прошли иЦарицын?
        - Парень, - кто-то спросил. - Аты можешь увести нас вовремена, когда наРуси этот бардак прекратится?
        - Назад вовремени пути нет, - отвечает Пастушок. - Авперед мне так далеко отдома неразрешают уходить. Аесли хотите - отведу, откуда я пришел. ВКитеж. Туда еще ниодна смута недобиралась.
        Разожгли огонь иукостра проспорили всю ночь. Чтопарень нелжет - уже ниукого сомненья небыло. ВЦарство Господнее, конечно, никто никого силком нетащит. Ноукого семья осталась, укого - любимая, укого - родители.
        Утром разделились иушли втишь. Кожанку я Пастушку отдал - он обещал приглядеть заней.
        Ая, выходит, остался.
        Отчего, спросите. Ведь что меня вэтом мире держало? Дапочти ничего. Ерунда. Мечта. Яеще уПастушка спросил: аэропланы увас вКитеже имеются?.. Онмне иответил, чтоаэропланы им безнадобности.
        Тогда я скожанки перерисовал морщинки - получилась карта. Япока нафабрике работал, научился чертежи читать. Акарты - почти ничем отчертежей неотличаются. Накарте - метка. Может, тамсам доктор обитает, может, тамдорожка кнему начинается.
        Помогуему, чемсмогу, - может, чего починить подому надо. Если он другим корни пришивает, пусть мне крылья пришьет - уж больно полетать хочется.
        Карина Сарсенова
        Ангел воплоти
        Боль вошла вего сердце внезапно, какпробуждение откошмара. Онвсегда хотел умереть восне. Егожелание сбылось.
        Оннеуспел открыть глаза. Ноэто было ненужно - смотрел он теперь совсем вдругую сторону, всебя самого. Захваченный огненным вихрем невыносимой муки, онрастворился вней, слился сней иполетел вбездонную пустоту. Но,какнистранно, соединившись спожирающим его страданием, оннеперестал существовать, а, напротив, стал еще явственнее. Ещеживее. Ещеосознаннее. Иощущение непадения, новысокоскоростного подъема вобступившей его беспросветной мгле наполняло убитое вродебы сердце неизъяснимой радостью. Илиему только показалось, чтоон умер?
        Нет, ондействительно умер. Ноотчегоже эта смерть несла незабвение себя, апрояснение, нераспад, нообретение, нестрах, новдохновение?
        - Потому что ты хорошо прожил свою жизнь. Ту,которая была сейчас прервана. - Голос, уверенный иумиротворенный, влился всознание исловно стал его неотъемлемой частью.
        Чувство невероятной сним близости снизошло наумершего волной гармонизирующего покоя. Икогда его сознание стало такимже благостным, какисознание вошедшего внего голоса, онполностью пришел всебя. Память огромным морем пережитых эмоций, чувств, мыслей, решений идействий плескалась прямо вего сердце. Оказывается, ононеубиваемо, егодуховное сердце. Иоказывается, именно внем исосредотачивалась вся его вечная жизнь.
        - Посмотри насебя состороны, - мягкий приказ подтолкнул его ожившую волю.
        Море накопленного опыта слегка взволновалось, пошло сначала рябью, азатем иволнами. Одна изних, самая крупная, неожиданно еще больше выросла идевятым валом обрушилась наего внутренний взгляд. Погрузившись вглубину нахлынувшего впечатления, онвынырнул наповерхность совершенно иного пространства.
        Приглушенный свет был накинут накомнату золотистым покрывалом. Огромные свечи укамина догорали, заплетая свои янтарные отблески вкрасное мерцание вяло дотлевающих углей. Предутренняя прохлада просачивалась сквозь плотно занавешенные окна, надежно отделяя королевские покои отизвечно угрожающего им внешнего мира. Ноиих оберегание, равно какизащита прекрасно подготовленных стражей вокруг спальни, оказалось неслишком действенным средством предотвратить грядущее…
        Тричерные фигуры проявились прямиком изподступающего ктелу холода. Онкрикнул, чтобы предупредить лежащего вкровати мужчину онадвигающейся опасности, носпящий непроснулся. Лишь язычки желтого свечного пламени взметнулись, вспугнутые его сильным, нобезуспешным намерением.
        Холод, породивший пришельцев, стал еще сильнее ивнезапно материализовался вравнодушный стальной блеск вруках одного изних, другого, третьего… Икогда нож вошел вгрудь слишком крепко уснувшего мужчины, онзакричал невместе сним, авместо него. Потому что тот, кому предназначался удар, умер мгновенно. Ипотому чтоон, смотревший наубиваемое тело свысоты пятиметрового потолка, прочувствовал всю боль занего. Ведь он один мог ее воспринять. Ведь он один жил вэтом теле долгие, ностоль быстро пролетевшие годы.
        Женщина, лежавшая рядом сним, умерла намгновение позже. Но,вотличие отнего, онапроснулась насекунду раньше, чемстальной клинок пронзил ее сердце. Какион, онанеиздала низвука. Нопричина ее молчания была иной. Если он умер, такинеосознав настигшей его участи, тоона запоследний отпущенный ей сознательный миг поняла иприняла свою судьбу. Онаумерла, глядя ему вглаза. Потому что замгновение досмертельного удара ее душа уже летела кего душе.
        Вместе они смотрели напарящее напротив удивительное существо. Огромные белоснежные крылья были неподвижны, ножили уникальной внутренней жизнью. Переливающиеся вних оттенки голубого ирозового цвета излучали одновременно блаженство инепоколебимую силу.
        - Выпрожили хорошую совместную жизнь, - близкий доболи голос изливался изангельского сияния ибезусилий проникал всердца внимающих ему людей. - Ноэто последнее ваше единение. Отныне каждый пойдет своей дорогой. Поблагодарите друг друга ипопрощайтесь.
        Ееглаза, всегда наполненные теплым светом, сейчас, после исхода души изтела, светились особенно ярко.
        - Спасибо завсё, чтосделал дляменя! Залюбовь ипомощь, заискренность инадежду…
        - Заподдержку ипонимание, заверность идружбу! - его голос вторил ее словам, умножая иразворачивая вложенное вних значение.
        Свет, исходящий изих глаз, волной разливался покомнате. Иничего изтого, чтобыло вокруг них, ниоставленная роскошь, нипокинутые тела, ниутраченная власть - ничто сейчас неимело значения. Только любовь иблагодарность жили вих сознании ипозволяли чувствовать себя по-настоящему живыми.
        - Прощание закончено, - изрек ангел, итотчас ее душа влетела вего сияющие крылья иисчезла вних. Ласковый, нонепреодолимый свет остановил его выработанное заземную жизнь желание последовать заней.
        - Онаушла врай. Нотебе туда рано. Тысделал несколько крупных ошибок вжизни, ипоэтому я немогу отправить твою душу ввечное блаженство. Тыдолжен искупить свои грехи, исправить ошибки.
        - Хорошо. - Смирение пришло вслед заосознанием истинности ангельских слов. - Чтоя должен делать?
        - Сейчас ты неимеешь возможности войти ниврай, нивад. Такое положение указывает нанеобходимость прожить еще одну жизнь. Впрежней жизни твое служение свету было недостаточным. Вследующем воплощении ты обязан посвятить себя ему целиком.
        - Ястану священником илимонахом?
        - Вэтом нет надобности длямира, вкотором ты будешь жить, инет необходимости длятебя. Мирнуждается вяром служителе добру, облеченном светской властью. Именно через власть ты несмог проявить свои лучшие качества раньше. Именно через власть ты получишь шанс обнаружить идоказать преданность созиданию идобру.
        - Тыоживишь мое убитое тело?
        - Нет. Тыполучишь новое. Нотвое задание будет сложным, потому что ты совершил слишком грубые ошибки впрошлом. Вновом теле уже имеется душа. Тыдолжен преодолеть ее убеждения изаблуждения, взять надней власть, илиже соединиться сней через любовь идружбу идоказать свою силу вокружающем мире. Война - условие твоего нового воплощения. Война внутренняя, синой душой исамим собой, ивнешняя, снападающим натебя злом. Остановитьего, сдержать его разрушительную силу всебе ивовне - твоя приоритетная задача. Ипомни: никогда непринимай наверу однозначность зла илидобра. Соблазн чаще всего кроется вчерно-белом восприятии людей имира.
        Резкий смех ударил поушам. Ондернулся иоткрыл глаза, продолжая созерцать окружавшее его голубовато-розовое сияние. Онопостепенно уплывало изсознания, отпуская фокус его внимания. Несколько раз сморгнув, онсосредоточился, наконец, навнешнем мире.
        Миловидная невысокая женщина заливисто смеялась, стоя ураспахнутого настежь огромного окна. Солнечный свет струился поее пухлой фигурке. Протягивая кокну руку, онадержала что-то владони.
        - Посмотри, - уловив его пробуждение, онабросила всторону игривый взгляд. - Дочего смешная белка! Непонимает, этоже стекло!
        Продолжая хохотать, онаманила беспомощно тычущегося вокно пушистого зверька заветным лакомством.
        - Софья… - слово выплыло изпространства внефокуса его сознания.
        Обернувшись, женщина срадостным возгласом подбежала ккровати.
        - Тыпроснулся, любимый… - Покрывая горячими поцелуями его лицо, онадышала сладким ванильным ароматом.
        - Тымоя драгоценность! - Поглаживая роскошные светлые локоны, рассыпавшиеся поее покатым плечам, оннаслаждался разлившейся внутри сердца неизбывной нежностью. Итутже, почувствовав ее чужеродность, неожиданно сильно сжал прильнувшую кнему белую руку.
        - Ай! - Чуть отстранившись, женщина сизумлением вглядывалась вего глаза. - Тычто? Больно ведь!
        - А… Прости… Незнаю, чтонаменя нашло… - Онаккуратно вывернулся изобнимающих его рук иподнялся спостели. Пушистый ворс ласково защекотал голые ступни. Растерянно оглянувшись, онвстретился взглядом смолчаливо созерцавшей его растрепанной красавицей.
        - Франц, чтостобой? Нездоровится? Яприглашу доктора!
        Вскочив наноги, женщина побежала ктемнеющей вдальнем конце комнаты широкой двери.
        - Нестоит. - Поймав ее заруку, оносторожно привлек незнакомую Софью ксебе.
        Равнодушие, царствовавшее вего душе, мгновенно низвергло вглубины подсознания волну поднимающейся изних горячей страсти. «Дачтоже это такое, черт побери?» - мысленно пробормоталон, сбитый столку своими противоречивыми эмоциями. Чувство, чтоон давно иблизко знаком стревожно глядевшей нанего женщиной, иодновременно полное ее незнание рвали начасти сознание, заводя втупик. Выпустив руку знакомой незнакомки, онсудовольствием прошелся поласкающему ноги шелку ктускло мерцающему зеркалу надальней стене. Что-то неудержимо его влекло кэтому закованному вроскошную раму куску отражающего реальность стекла…
        Через десять секунд перепуганная красавица, стоя наколенях возле распростертого наполу мужского тела, пронзительно кричала извала напомощь.
        - Тыдумал, чтовсё будет также легко, какпообещал тебе твой пернатый друг скуриными мозгами? - Голос, исходивший отовсюду изобступившей его тьмы, былневероятно, немыслимо неприятен. Словно гниющая плоть всего мира вдруг обрела способность говорить…
        - Тынесправился один раз ипровалишь всё снова! Никто несможет остановить меня ипредотвратить неминуемое. Никто, нитвои жалкие покровители, нитем болееты, ничтожное отродье человеческого рода! Никчемность, несумевшая проявить себя нигде! Но,если хочешь доставить этому миру побольше страданий ипривести его кзаслуженному концу - тогда действуй! Ибониначто другое, кроме самораспада иуничтожения окружающей действительности, тынеспособен! Ая буду сопровождать тебя повсюду исвидетельствовать твой заслуженный позор! Иклянусь твоей бесполезной душой, тынераз пожалеешь, чтовстал уменя напути!
        Тьма отпустила его стольже внезапно, какиокружила. Открыв глаза, онсудорожно вздохнул. Вонь исчезла, сменившись знакомым ароматом свежих булочек. Склонившаяся надним бледная красавица смотрела нанего изпелены застывших вее взгляде слез.
        - Ничего страшного, жить будет, - веселый мужской голос ярким солнечным лучом заплясал ввоскресшем сознании. Простоволосая женщина, струдом сдерживая рвущуюся наружу боль, чуть заметно кивнула.
        Онпоследовал залучом нежданного света иувидел низенького полнокровного бодрячка, собирающего вувесистый чемоданчик медицинские инструменты. Почувствовав его взгляд, мужчина поднял голову иприветливо улыбнулся.
        - Ваше высочество, несмею вас больше задерживать. Проблемка ваша такая мизерная, чтоее вовсе нет. Вамнеследует слишком резко вставать спостели. Проснулись - полежите маленько. Всемы знаем, вычеловек очень деятельный, новоимя страны, коей вы скоро будете управлять, поберегите себя!
        Закинув вчемодан последнюю железку, врач поклонился ижизнерадостным колобком выкатился изкомнаты.
        - Похоже, онодин небоится меня идаже любит! - закончив фразу, онтутже осознал ее чужеродность.
        - Апочему он должен меня бояться? Меня итак все любят! - мгновенно возразил он своему внутреннему оппоненту, неведомо каким образом, ноимеющему отчетливый внешний голос!
        - Чтоя несу? - почти тотчас согласился тот, ион сразу понял, чтоэто был обманный маневр. - Иправда, ядурак. Врачишка наверняка сербский шпион.
        - Какой шпион? - Сбитый столку, онтем неменее продолжал отстаивать свою точку зрения, лишь вней находя безопасное чувство единения ссамим собой. - Уменя очень сильная разведка. Всевражеские проникновения подконтролем.
        - Врач шпион. Егонадо уничтожить, - неунимался невидимый оппонент.
        - Нет! Онмой подданный. Честный подданный.
        - Софья!
        - Софья!
        Двавозгласа, почти одновременно вырвавшиеся изодного горла, какнистранно, ничуть ненапугали обладательницу этого имени. Накрыв лоб мечущегося накровати мужчины полной мягкой ладонью, онапримирительно промолвила:
        - Франц, дорогой, успокойся. Всёхорошо. Тыже знаешь, этипоследствия туберкулеза, который покалечил твою душу, несмертельны. Приступ надо просто пережить, полежать. Тысможешь. Тыочень сильный человек.
        - Ясильный, - два голоса водном ответе сплелись так тесно, чтоей показалось, будто приступ прошел.
        - Хотя раньше небыло заметно, чтобы ты мыслил осебе вдвух лицах… - сочувственно гладя мужа пощеке, Софья обреченно вздохнула.
        Когда дверь заней закрылась, онвстал скровати ибыстро, пока страх незаполнил душу, подошел кзеркалу. Затаив дыхание, онувидел там то, чтоиожидал увидеть. Изстеклянной глади нанего пристально смотрели два человека. Один, очевидно, тот, кого называли Францем, - дальний знакомец. Несколько раз они встречались наделовых обедах ибалах. Другой - известный домельчайшей черточки. Ещебы, ведь это был он сам. Нотолько вот почему когда он хотел поднять руку, рука поднималась неунего, ауФранца? Если он улыбался, губы растягивались неунего, ауФранца… Когда он приседал, менял позу неон сам, ноФранц… Почемуже этот отдаленно знакомый человек, недруг иневраг, вдруг стал ему столь близким? Почему душаего, Александра, убитого короля Сербии, поселилась именно вэто тело?
        Только выражать свою волю всловах они могли оба. НоАлександр предчувствовал - это было ненадолго.
        - Эрцгерцог, явсегда восхищался вашей проницательностью! - Мягкий голос полковника фон Ааренау действовал лучше любого успокоительного. Верный друг, возможно, единственное надежное плечо вовсей империи - Александр чувствовал это очень ясно, столь сильно было дружеское отношение души Франца ксидящему напротив человеку.
        - Выбесконечно правы, сменив систему тактических ходов именно сейчас! Мир, находящийся накраю войны, может быть спасен!
        - Какое мне дело довсего мира! - Пытающийся восстановить правление всобственном теле, Франц обдавал потеснившую его душу откровенной яростью.
        - Разумеется, никакого! - Умение сочетать дипломатичность сжестокостью, крайне редкое длявоенного качество, наделяло полковника мастерством гениального манипулятора. Блестящий стратег наполе боя и, чтогораздо важнее, вполитических играх, онпостроил все свои победы наполе одного выигранного сражения - наприрученной лестью душе эрцгерцога. Но,какизвестно, самый грандиозный триумф может обернуться неменее масштабным провалом…
        - Только Австрия! Иее новые границы! - Прижав кгруди костлявые руки, Брош по-собачьи преданными глазами смотрел насвоего хозяина.
        - Яизменяю программу объединения Австрии иВенгрии. Поступательность, постепенность иненасильственность - отныне таков наш лозунг! - Выпятив подбородок, Александр втеле эрцгерцога прямо уставился наелозившего подего взглядом полковника.
        Какой неприятный тип! Но,какчуял он исходившие отдуши Франца эмоции, очень нужный человек. Александр довольно улыбнулся - вместе срастущей способностью прочитывать душу соперника сила того уменьшалась. Скаждым произнесенным словом Александр наполнялся ощущением полноты жизни. Своей, чужой - неимело никакого значения. Главное было - решить поставленную перед ним задачу. Ееубитый король Сербии осознавал необычайно хорошо.
        - Мыизбежим этой бойни. Войны небудет нивнашем государстве, нивЕвропе.
        Сердце колотилось вгруди так сильно, чтобыло больно дышать. Боль разливалась потелу, ноон необращал нанее внимания - его сознание было сконцентрировано наодном-единственном желании - выжить.
        Тьма вокруг была абсолютно живой. Иона была всюду. Неона застилала лес, покоторому он бежал, нодеревья вырастали изтьмы, вылеплялись изколышащегося повсюду зловонного мрака. Вонь была столь невыносима, чтолишь снеимоверным усилием он делал новый вдох. Жажда жизни была сильнее темноты, страха ивони. Ипоэтому он дышал. Ибежал.
        Мгла тоже дышала. Ноее дыхание было противоестественно всякой жизни. Спазмы панического ужаса стискивали душу итело вответ надыхание тьмы. Накаждом вдохе она пыталась высосать изнего оставшееся сознание. Накаждом выдохе она порождала невероятно омерзительных чудовищ. Егочудовищ. Нетничего ужаснее поднявшихся изглубины души страхов.
        Монстры бежали следом заним. След вслед, ведомые запахом его страха. Онзнал, чтопытаться убежать отних - пустое дело. Ножелание выжить было сильнее любых доводов. Скаждым его шагом они становились ближе. Ближе становились разлагающиеся тела убитых врагами им любимых людей, горящие развалины знакомых сдетства домов, покрытые прахом родные улицы ипарки…
        Онсделал уже столько шагов, чтоуже неразличал, гдебьется его сердце, агде пульсирует чудовищное бытие. Икогда он пересек свою персональную, невидимую, нопрекрасно ощутимую, финишную черту, онинастиглиего. Впоследний миг он понял, вчем заключался их замысел - они загнали его влогово его личной тьмы. Вего страх. Вего ненависть. Вего заблуждения. Аон-то думал, чтосумеет сбежать отсамого себя. Какводится, понимание пришло слишком поздно. Итотчас ускользнуло израспадающегося сознания, оставляя его нарастерзание тьмы. И,каквсякому загнанному зверю, емуоставался лишь один путь - нападение.
        Онразвернулся икинулся наних. Казалось, ониоценили его смелость. Испугались. Аможет быть, просто решили потешиться. Пока они отступали, онснова почувствовал свободу. Свободу выбора. Свободу быть человеком. Отчаяние придает сил, иногда настоящих, апорой иложных. Онвыбрал самого омерзительного изчудовищ. Ипошел ватаку. Оножидал, чтосхватка закончится быстро. Нонепредполагал, чтонастолько. Такбыстро, чтоон неуспел даже осознать мгновение своей гибели. Однако боли он непочувствовал. Онпросто провалился вомрак. Илистал им. Нотеперь ему было нестрашно. Иэто было самое главное.
        Онненавидел кошмары сдетства. Нупочему они снились ему всю жизнь? Правда, помогала молитва, дурные сны отступали нанеделю-полторы. Однако сейчас молиться совсем нехотелось. Напротив, мысли оБоге раздражали ивселяли необъяснимую ярость. Даизачем нужен Бог, если он сам прекрасно знал, чтонадо делать. То,ради чего он родился наэтот свет. Ради единственной возможной благой цели. Ради своего отечества. Онсрадостью отдаст свою жизнь зато, чтолюбил больше всего насвете. Темболее что житьему, умирающему оттуберкулеза, оставалось совсем недолго…
        Уженеделю он отражался взеркале один. Франц исчез, нодвижения его души по-прежнему ощущались напериферии сознания. Однако признаки жизни соперника Александра небеспокоили: ондобился превосходства всвоем внутреннем мире, теперь предстояло одержать победу вмире внешнем. Чтотам говорила ему абсолютная тьма впервый день его нахождения вчужом теле? Онпочти забыл те пропахшие гнилым мясом лживые слова… Всеего усилия, всёвнимание было сосредоточено сейчас наглавном деле нынешней жизни - напредотвращении войны.
        Кое-что изэмоционального иментального багажа поверженной души оказалось полезным. Например, безумное стремление эрцгерцога квласти. Александр посмеивался надэтой одержимостью, считая, чтонастоящие правители никогда незацикливаются наидее собственного могущества. Зачем доказывать очевидное? Ипотом, власть облагает ответственностью. Какжаль, чтоэлементарное правило расплаты иоплаты слишком часто игнорировалось властьимущими людьми!
        Нолюбая слабость имеет всвоем истоке силу. Чемзначительнее слабость, тембольше сила. Зная это, Александр нашел способ применения недюжинной энергии соперника. Оннаправлял ее всложные русла, легко пробивая защиту оппонентов иврагов. Да,он практически питался ресурсами побежденной души. Каждый глоток ее энергии прибавлял ему чувства самодостаточности имощи. Изменения духа были столь впечатляющи, чтоотражались насостоянии тела. Однажды утром Софья, теперь уже его жена, судивлением заметила, чтоФранц (он давно привык откликаться наэто имя) стал непохож насамого себя. Принеся вкровать крошечное серебряное зеркальце, онапредложила ему самому вэтом удостовериться. Заглянув внего, ониспытал невероятное облегчение: нетничего приятнее возвращения всвой прежний облик. Нет, черты лица истроение тела оставались неего, ноФранца. Авот глаза, вернее, ихвыражение ицвет, кардинальным образом изменились.
        Нынешним утром он посмотрел взеркало опять. Егоглаза налице Франца Фердинанда светились осознанием близкого завершения данной ему миссии. Сегодня он поедет наоткрытие музея вСараево. Ноэто была официальная версия его визита. Насамом деле ему предстояло подписать сначала тайный договор справящей верхушкой государства. Своенной верхушкой. Стеми, кторешал многое, дачто там, почтивсё. Иотэтого договора зависела судьба всей Европы…
        Грохнуло так, чтомашину едва невыбросило смостовой. Ноопытный шофер справился ивывел их иззоны бедствия. Александр, наученный питаться чужими энергетическими выбросами, тутже воспользовался предоставленной возможностью. Энергия разрушения, яростной волной атаковавшая автомобиль, была уловлена ипроглочена его жаждущей постоянной подпитки душой. Ведь это так трудно - жить водном теле ссопротивляющимся тебе другим сознанием! Непросто жить, ноирешать поставленную перед тобой задачу!
        Мрачная энергия чужой смерти иболи наполнила душу. Незамечая ее изменившейся окраски, Александр упивался ощущением переполнявшего его могущества. Вответ надуховные процессы тело выбросило вкровь ударную дозу адреналина. Горячей струей жгучая смесь азарта, гнева, иненависти разлилась пожилам.
        - Наплощадь! Вратушу!
        Острая боль пронзила руку. Резко повернувшись, онуперся взглядом вполные слез глаза Софьи.
        - Может быть…
        - Неможет! - Выдернув ладонь изее пальцев, сраздражением растер свою зудящую после впившихся внее ногтей кожу.
        - Яговорил, чтовсё будет хорошо. - Усевшись накожаное сиденье, онсласковым упреком посмотрел наскорбно застывшую рядом сним женщину. Такой чужой она неказалась ему никогда. Всё-таки она никогда небыла его женой. Надо признать, онпросто ею пользовался, какивсем, чтопринадлежало Францу. Норазве могло быть иначе вего положении? Хотя, наверное, емустоило попытаться ее полюбить…
        - Дорогой, мнекажется, мыедем невтом направлении… - Слабый голос Софьи коснулся его ликующей души.
        Ещепару часов, ион поставит свою подпись подстоль необходимым длямногих стран документом!
        - Мыедем туда, куда нужно. - Сухой тон его ответа ударилее, словно хлыст. Вздрогнув, онаснова взяла его заруку.
        - Уменя дурное предчувствие. Любимый, пожалуйста, давай отложим эту встречу.
        Ондосадливо поморщился, передернув плечами. Умоляющие интонации снедавних пор вызывали унего глухое раздражение.
        - Пожалуйста… - стискивая его пальцы, онапродолжала жалобно канючить. - Нупочему ты так сильно изменился впоследнее время… Франц, ведь ты был раньше совсем другим. Тылюбил меня…
        Франц… Слабак инедотепа. Помешанный навласти истрадающий манией величия кретин… Конечно, кого он мог любить, кроме этой простушки. Скользнув краем глаза посогбенному силуэту, Александр недовольно надул губы. Ипочему там, наверху, выбрали именно этих бестолковых людей ему внавязанных соседей?
        - Франц…
        - Мыивправду нетуда едем. Заплутали. - Сдвинув фуражку, шофер озадаченно почесал взатылке. - Простите, выше высочество. Нервы никчерту.
        - Такразворачивайтесь! - прервав начавшуюся словесную канитель, рявкнул Александр.
        Нетничего хуже, чемиметь дело сослюнтяями иистериками!
        Узкая улочка неоставляла места длябыстрого маневра. Нетерпеливо барабаня пальцами покожаному сиденью, Александр срастущим раздражением наблюдал завялыми движениями шофера. Чтосним случилось, черт побери? Гдеон растерял весь свой профессионализм исноровку?
        Возникшая потребность всегда удовлетворяется, ноневсякий раз подходящим длячеловека способом. Время, замедлившееся вего личном пространстве, вдруг набрало небывалую скорость вокружающем мире. Оннесразу осознал происходящие изменения, хотя воспринял их безпромедления.
        Сначала всё окутала ледяная мгла. Колючие холодные иглы впились вкожу, словно она инебыла прикрыта несколькими слоями одежды. Темень, внезапно рухнувшая нагород, мгновенно поглотила его истольже быстро отступила, недав возможности осознать масштабность своего присутствия. Однако глаза уже привыкли кней. Быстро, слишком быстро… Слепящий солнечный свет резанул посетчатке. Александр зажмурился, носразуже открыл глаза снова, привлеченный спасительно темным пятном. Оновозникло прямо перед ним, такблизко, чтомгновение он думал, будто окончательно ослеп.
        Ноон всё прекрасно видел. Пятно густой зловещей мглы проступало израссеянного ввоздухе света. Несмотря насвои небольшие размеры, оноказалось бездонным ибезразмерным. Словно зачарованный, Александр созерцал подступающую кнему тьму, испытывая отвизуального контакта сней какое-то странное удовольствие. Еговзгляд, погруженный вомрак, невидел ничего. Иэта неспособность воспринимать была отчего-то сладостной иманящей…
        Хриплый кашель заставил его вздрогнуть. Сидевшая рядом женщина струдом глотала воздух. Только увидев ее мучения, Александр ощутил омерзительную вонь, разлившуюся повсюду. Когда он снова повернулся ктемному пятну, онувиделего. Силуэт своей смерти.
        Обжигающая горячая боль пронзила шею, смешалась свытекающей изнее кровью изалила бьющееся всудороге тело. Последнее, чтоон услышал, былпредсмертный крик по-прежнему любившей его женщины. Последнее, чтоон увидел, были черные глаза вупор смотревшего нанего мужчины. Пораженный застывшим вних выражением равнодушия, онвошел вокутавший его белоснежный свет.
        Онаопять требовала развода. Нет, нупочему он непослушался тогда совета отца ивсё-таки женился надочери этого полуграмотного фермера? Неужели небыло ясно, чтояблоко отяблони недалеко падает? Эх,наивная вупрямстве молодость… Лишьбы настоять насвоем… Лишьбы прочувствовать свою личность…
        - Сэр, выидете? - Навязчивый ифамильярный отраспирающего его нетерпения секретарь вкоторый раз заглянул вкомнату. Нусколько можно подгонять! Однако принципы дипломатии надо соблюдать везде, особенно - всвоем кабинете.
        Вздохнув, Ллойд-Джордж поднялся из-за стола. Сегодняшний день обещал быть крайне важным вистории вверенного ему государства. Сегодня он проложит Англии куда более длинный иширокий путь всветлое будущее. Никто, кроме него, непонимал, чтовойну прекращать еще рано. Ноставить свою подпись уже пора.
        Онпотратил долгие годы своей жизни, чтобы наполнить казну иподнять престиж собранного им правительства. Своего имени. Своей страны. Он,единственно выдающийся насей день премьер-министр Великобритании, убедил всех, чтовойну следует прекратить. Иименно поэтой причине ему удастся пустить дело вспять. Никто неусомнился вего искренности тогда, неусомнится исейчас. Ллойд-Джордж самодовольно ухмыльнулся. Емудействительно нет равных впроницательности иподковерной игре! Даразвеони, этигоре-политики, видят дальше своего носа? Разве они могут обозреть всё игровое поле, отличить скрытых козырей отпыжащихся пешек, рассчитать преимущества друзей иврагов надесять шагов вперед? Даони даже толком непонимают, кого привлекать всоюзники, апротив кого сражаться. Проедатели казенных денег! Одинон, Ллойд, может нетранжирить, ноумножать богатства страны!
        Сегодня он повернет историю вспять ивойдет вее анналы несокрушимым памятником английского могущества! Потирая вспотевшие отсдерживаемого волнения ладони, оннаправился кдвери, новдвух шагах отнее остановился, прерванный вдвижении вполне естественной вданном случае мыслью. Нельзя появляться напублике, неприведя себя впорядок! Пройдя через кабинет, министр вошел вличную уборную. Склонившись надраковиной, оннеспеша, тщательно умылся. Прохладная вода долгожданной благодатью заструилась поусам. Вынув изкармана костяную расческу, мужчина поднял лицо квисевшему настене овальному зеркалу.
        Нашум игрохот, щедро заполнившие уборную, кабинет иприхожую, вбежал испуганный секретарь. Сперекошенным отужаса лицом он кинулся кшефу, скрючившемуся наполу подгрудой битого стекла. Полосуя руки острыми осколками, необращая внимания насочившуюся изран кровь иболь, юноша самозабвенно раскапывал сверкающий курган.
        - Господи! Выживы?
        Вследующее после «эксгумации» мгновение он сосвященным страхом рассматривал ничуть неповрежденное лицо премьер-министра. Открыв глаза, тотвнимательным идолгим взглядом созерцал своего спасителя.
        - Вы… Впорядке? Доктора? - осознавая ненужность последнего, навсякий случай предложил служащий.
        - Намнужно спешить. Подписание конвенции нетерпит отлагательств.
        - Какподписание? Какой конвенции? - Голос секретаря сорвался нажалобный писк. - Выже говорили, чтовойна должна продолжаться?
        - Неважно, чтоя говорил. Забудьте это. - Металлические нотки вголосе премьер-министра пригвоздили язык несчастного клерка кнёбу.
        - Новы… - струдом откашлявшись, вымолвил верный помощник Ллойд-Джорджа. - Ачто свашим голосом? Сэр. Вамнужен доктор! Осколок стекла явно попал вам вгорло иповредил связки! Выговорите несвоим голосом!
        - Ненужен мне врач, - подняв спола крупный кусок разбитого зеркала, произнес глава правительства. Онулыбнулся, созерцая родные ему цвет ивыражение чужих глаз. - Явполном порядке. Просто следуй замной.
        - Люди никогда небудут жить вмире! Этоя тебе обещаю, жалкий кусок человеческих отходов! - Голос, наполненный ужасающим смрадом, вился заним черным дымным хвостом.
        НоАлександр небоялсяего. Онзнал: всё, чтодовелось идоведется ему испытать, будет воблаго его душе. Потому что она служит свету. Потому что он искренне любит людей. Ипотому что теперь он окончательно понял свое предназначение.
        Ангел, встретивший его после третьего воплощения, былнеобычайно доволен. Онпроигнорировал просьбы Александра оставить его всоседстве сдушой английского премьер-министра доконца дней их общего тела.
        - Тывыполнил свою миссию, онвыполняет свою. Тывзял слишком много его энергии, иему суждено умереть отэнергетического истощения, отрака. Ноневини себя - ты действовал воблаго всего человечества. Ктомуже твое присутствие - аособенно дружба сдушой Джорджа - позволило ей подняться нановую эволюционную высоту. Твоя задача выполнена. Тыостановил стремительную разрушающую мощь зла. Новыиграно лишь одно сражение. Теперь тебе предстоит выбрать: идти врай инаслаждаться вечным покоем илибороться завласть света снова иопять. Если ты откажешься, мирнерухнет. Мынайдем тебе замену.
        Емунепонадобилось нисекунды нараздумье. Ондавно знал ответ, рожденный извыбора его сердца.
        - Яостаюсь активно служить свету.
        Другого выбора унего небыло. Ведь теперь он стал ангелом.
        Отныне он обладал возможностью самому видеть необходимость следующего воплощения. Боевые ангелы, такие, какон, сражаются втелах обычных людей. Онидолжны быть неотличимы отмира, чтобы победить скопившееся внем зло. Любой ангел знает - тьма небывает пассивной никогда.
        Онсмотрел насебя взеркало иулыбался тому единственному материальному, чтоотражало постигшее это тело духовное изменение, - своим глазам. Онпривык перевоплощаться, ноиногда параметры тела приводили его внекоторое замешательство. Требовалось время, чтобы привыкнуть кновым габаритам.
        - Господин премьер-министр!
        Развернувшись назов, онедва неупал. Удержав равновесие, через плечо подмигнул отраженному взеркале грузному человеку. Сего душой, очень сильной инезависимой, емупридется налаживать особые отношения.
        - Унас появилась проблема! - Голос помощника звучал взволнованным фальцетом. - Намобъявили войну. Какхорошо поступил ваш предшественник, чтопроложил нам дорожку ксердцу России! Наверное, вместе мы сумеем одолеть нашего общего врага!
        Тяжело ступая, онавтоматически пожевывал привычно болтающуюся ворту сигару ичуть заметно кивал, просебя усмехаясь человеческой наивности. Этот враг небыл общим врагом. Этобыл его персональный враг. Тьма также, какион, успешно воплощающаяся визбранных ею людях. Даже внескольких одновременно. Ипоэтому она всякий раз имела имя.
        Ион знал точное имя одного изсвоих нынешних врагов.
        Гитлер.
        ТимСкоренко
        Автопортреты Пьера Виттона
        Япознакомился сПьером Виттоном вавгусте 1918года. Война уже подходила кконцу, объединенные силы Антанты рвались крешающим победам, абезногие, безрукие, отравленные газом героические ветераны - преждевременно поседевшие мальчишки - заполняли одну палату задругой. Ноработы прибавилось нетолько ухирургов. Довойны я мог позволить себе принимать двух-трех пациентов внеделю ижить припеваючи, асначалом военных действий мой кабинет стали осаждать матери, которые хотели, чтобы их сыновья кним вернулись. Потому что сфронта приезжали тела, лишенные душ, ивернуть души обратно вбренную оболочку должен быля.
        Вомне сражались две школы - исторически достоверный, спокойный иповсеместно распространенный позитивизм иновомодное, непонятное пока доконца веяние - психоанализ Фрейда. Прочитав «Теорию сновидений» сдемонстративным скептицизмом, явозвращался кней снова иснова, поглощая впоследствии все регулярно выходившие работы немецкого гения - книги, статьи, лекции попсихоанализу. Янашел его теории вполне применимыми кряду патологических случаев, особенно кмужчинам, чьяпсихика пошатнулась из-за женщины.
        Но,работая ссолдатами, возвращавшимися свойны, мнепришлось пользоваться более привычными методами анализа иклассификацией психических заболеваний Крепелина. Солдаты подчинялись общим законам инетребовали - вбольшинстве своем - глубокого погружения вразум. Ихпсихологические травмы были поверхностны; чаще всего воснове последних лежал какой-то конкретный случай. Япомню пациента, который панически боялся ходить поземле илитраве, лишенной твердого покрытия. Онбыл уверен втом, чтонаступит намину даже вмирное время. Физически он был совершенно здоров. Каквыяснилось изнескольких содержательных бесед, егодруг наступил намину буквально внескольких шагах отнего. Мойпациент бросился кдругу, попытался вынести его споля боя, нонеуспел - тот умер унего наруках. Янебуду останавливаться натом, какие аргументы использовал, чтобы убедить пациента небояться земли итравы, ноповерьте - если вы знаете причину, нетак трудно устранить иследствие. Такилииначе, поиронии судьбы дляизлечения ребят, пострадавших вбоях снемцами, явынужден был пользоваться наработками исключительно немецких психиатров - вопределенной мере это
примиряло меня скайзеровской агрессией.
        Теперь оПьере Виттоне. Вконце 1918года, какимногие другие независимые психиатры, яработал вобщественном госпитале. Десятки раненых прибывали ежедневно напротяжении всей войны, икто-то должен был их успокаивать, приводить мозги впорядок, внушать им надежду. Нас, психиатров, вгоспитале было двое - я работал вправом крыле, амой коллега Буадрон - влевом. Мырешили, чторазделить пациентов погеографическому признаку проще всего.
        Вцелом, можно было выделить два основных направления деятельности военного психиатра. Первое - беседа свновь поступавшими ранеными, если те могли связно общаться. Этобыло довольно просто. Чаще всего внаш госпиталь привозили лежачих больных, обычно ампутантов, которые уже давно смирились ссудьбой инетребовали ксебе особого внимания.
        Второе направление было сложнее. Кнему относились нете солдаты, которые требовали успокоения ипримирения сновой реальностью, адействительно сошедшие сума. Тогда, вконце 1910-х годов, никаких наработок пообщению спережившими травматический стресс солдатами небыло. Этосегодня посттравматические расстройства тщательно изучены, втом числе инапрактике. Авте времена мы были вынуждены сражаться спроблемами, исходя изсобственного опыта иинтуиции. И,надо сказать, унас неплохо получалось. Покрайней мере, могу утверждать это относительно себя.

* * *
        Виттона перевели кнам изНанси, практически сЗападного фронта - он валялся там почти полтора года. Мненесообщали опоступлении каждого нового пациента - просто когда я был нужен, меня вызывали, аиногда присылали ветеранов прямо вмой крошечный кабинетик - поговорить подушам.
        Виттон постучал ивошел.
        «Пьер», - представилсяон. Апотом добавил: «Здравствуйте».
        Унего был аристократический выговор, выдающий выпускника хорошей школы и, скорее всего, университета. Внешность его совершенно несоответствовала манере общения. Некогда он был, вероятно, красив истатен, нотеперь практически немог разогнуться, ицвет его кожи напоминал оконную замазку. Яспросил, чтосним случилось. Насамом деле вдокументах всё было запротоколировано, просто такой вопрос служил лучшим тестом дляопределения первичной причины психологической травмы. Если солдат начинал теряться, скрывать информацию, путаться илипереводить разговор надругую тему - значит, причина именно втравме, дальше можно было некопаться. Еслиже ветеран спокойно называл причину иждал дальнейших вопросов, кнему требовался более серьезный подход. Вобщем ицелом, солдат второго типа было значительно меньше, чемпервого, иэто серьезно упрощало мою работу.
        «Газы», - пожал плечами Виттон. Этот ответ был исчерпывающим - землистая кожа, тяжелое дыхание, нарушенная координация говорили осерьезном химическом отравлении, затронувшем нетолько легкие, ноицентральную нервную систему.
        «Иприт?» - спросиля.
        «Фосген. Иприт появился позже», - рассудительно ответилон.
        Первый разговор сновым пациентом всегда самый трудный. Навторой итем более третьей встрече вы уже знаете, очем говорить, - посути, выпродолжаете тему, которую подняли вовремя предыдущих бесед. Авот первая встреча - основополагающая. Вее ходе определяется, насколько хорошим будет дальнейший контакт. Скажу больше. Еслибы военная психиатрия вте времена небыла моей обязанностью, ябы отказывался отполовины пациентов после первойже беседы. Япросто понимал, чтонесмогу им ничем помочь. Ноя был должен.
        Виттон говорил мало, ночетко ипосуществу. Оннебыл подвержен импульсивным взрывам, взвешенно отвечал напоставленные вопросы иизлагал свою точку зрения наразличные военные имирные проблемы, аргументируя ее опытом своей прошлой жизни. Единственной темой, накоторую он неочень хотел говорить, была семья. Онвсего один раз упомянул отца, ито вскользь. Ещея понял, чтоунего был какминимум один брат. Вличном деле родственники указаны небыли поличной просьбе больного. Яоставил эту загадку напотом.
        Отдовоенного прошлого он уходил аккуратно истарательно. Ятак инепонял, кемон был поспециальности, какой университет окончил. Вего прекрасном образовании я несомневался - Виттона выдавала нетолько правильная речь, ноиобширные познания всамых разных областях. Онявно тяготел ктехнике, особенно хорошо разбирался ввоздухоплавании, вконструкции самолетов испособах их пилотирования. Удивительно, чтослужил он наземле, аневнебе.
        Примерно всередине разговора Виттон взял состола карандаш, посмотрел наменя итихо спросил: «Можно?» Я кивнул. Онвзял лист чистой бумаги изстопки иначал механически рисовать. Рисовал он напротяжении всей беседы. Нарисунок он почти несмотрел - так обычно коротают время люди, которым просто некуда деть руки. Ноэтой проблемы уВиттона небыло - ссамого начала он сидел водной итойже позе, положив кисти наколени, причем ладонями вверх. Посути, «карандашный порыв» стал его первым движением более чем заполчаса.
        Уходя, оннезабрал рисунок ссобой, аоставил его настоле вместе скарандашом, чтоеще четче высветило версию онеобходимости занять руки. Темнеменее рисунок я внимательно изучил исохранил. Онхранится уменя исегодня наряду сдругими его работами - принеобходимости я могу продать свою «коллекцию» инаэти деньги купить пару квартир вПариже. «Ранний Виттон» - так это теперь называется.
        Нарисунке был изображен схематический человечек, напоминающий узника Освенцима - худой, спалочками-руками, палочками-ногами ианомально большой головой. Никаких деталей небыло заметно - лишь черный силуэт ипробивающие насквозь огромные глаза, точно уподсвеченного наХэллоуин черепа. Яположил рисунок встол иподумал, чтовследующий раз всё-таки спрошу уВиттона, чтозначит его рисунок. Возможно, этокто-то изего знакомых, возможно - квинтэссенция какого-то чувства, возможно - сборный образ однополчан или, наоборот, врагов. Всёэто может помочь мне вработе.
        Нобольше я Виттона невидел. Онотказался ходить кпсихиатру, ачерез три недели перевелся вдругой госпиталь - куда-то наюг Франции. Рисунок остался уменя - я нестал его выбрасывать, аположил впапку, гдехранил спонтанное творчество пациентов - рассказики, стихи, зарисовки, аппликации.
        Конечно, ябы незапомнил Виттона. Онбыл нормальным - ровно настолько, насколько вообще может быть нормален человек, вернувшийся свойны инвалидом. Красивый мужчина всамом расцвете сил, превращенный судьбой вжалкую развалину. Виттон держался спокойно исухо, принимая свою долю такой, какой она обрушилась нанего.

* * *
        Великая война - так мы называли ее вте годы - завершилась 11ноября 1918года подписанием Компьенского перемирия. Генерал-майор фон Винтерфельдт подписал бумагу, покоторой Германия теряла практически всё нажитое запредыдущие мирные десятилетия. Старика Фоша вПариже встречали какИисуса Христа - он был спасителем всея Европы. Годом позже перебрался встолицу ия - меня уже давно приглашали водно парижское медицинское учреждение наруководящую должность. Вэтом приглашении немалую роль сыграли мои военные успехи - дотошные проверяющие высчитали, чтоизмоих рук практически все солдаты выходили здоровыми, непьющими иготовыми кмирной жизни. Буду откровенен - вэтом мне просто повезло. ВоФранции были изначительно более талантливые врачи, нопсихиатрия - это вам нелечение зубов. Далеко невсё здесь зависит отталанта врача.
        ВПариже уменя наконец дошли руки донаучной деятельности. Запервыйже год я опубликовал ряд статей ипочти закончил монографию, посвященную посттравматическому синдрому - благо опыта вданном вопросе уменя было хоть отбавляй. Помимо заведений длядушевнобольных приработе надстатьями я посещал различные компании, гдеполагал встретить всевозможных оригиналов иэксцентриков - тоесть людей явно необыденного душевного состояния, ноприэтом неокончательно безумных. Наодном изподобных сборищ мой знакомый представил меня Франсису Пикабиа. Яслышал это имя дотого, ноникогда невидел его картин. Пикабиа произвел наменя впечатление очень открытого человека, онживо интересовался моей профессией ипредложил свою помощь ввопросе иллюстрирования монографии. Приэтом он толком немог объяснить свое видение мира словами. Япытался понять подтекст его знаменитой картины «Дитя-карбюратор», написанной в1919году, ноПикабиа разводил руками и, сбиваясь, нескакую-то удивительной неосмысленности чушь. Потом он глуповато улыбался иоправдывался: «Просто я так вижу».
        Впрочем, впервые побывав вего мастерской, ясоздал собственный психологический портрет Пикабиа, снявший дляменя все вопросы - покрайней мере, натот период. Один изуглов мастерской был увешан техническими чертежами двигателей внутреннего сгорания идругих механизмов; часть чертежей была раскрашена. Пикабиа пытался совместить несовместимое - сухое, механическое инженерное дело сяркостью сюрреалистической палитры. Смоей точки зрения, емуэто блестяще удалось.
        Онпознакомил меня сдругими блестящими мастерами, жившими вПариже того времени, - Максом Жакобом, Жоржем Браком, Андре Дереном, Джорджо де Кирико, юным Жаном Кокто и, конечно, великим Пабло Пикассо. ДляПикассо это был переходный период откубизма ксюрреализму. Благодаря сближению сДягилевым иженитьбе наОльге Хохловой он был подвержен сильному влиянию балетной эстетики инанекоторое время вернулся кфигуративности втворчестве. Пикассо выделялся нафоне всех художников искульпторов, егоокружавших. Находясь подле него, тыпросто понимал: тыстоишь рядом свеличайшим мастером наземле - извсех уже рожденных иеще непоявившихся насвет. Пикассо сказалмне, чтонаиболее интересным вплане моих медицинских исследований былобы общение сРуссо илиАполлинером - ноктому времени обоих уже небыло вживых.
        Темнеменее, спустя примерно полгода, вначале 1922-го, Пикабиа заскочил комне домой исказал, чтонашел идеальный объект дляизучения. Онбыл знаком сэтим человеком уже около года, нодосих пор почти ничего незнал оего творчестве - атут вдруг узнал ипонял: точно, этоподарок для«нашего доктора», какназывали меня представители художественной среды.
        Надо сказать, чтоктому времени я немножко охладел кисследованиям. Мнеисполнилось тридцать семь, ия, наконец, встретил женщину, скоторой мне по-настоящему хотелось связать свою жизнь. Еезвали Мария, попроисхождению она была испанка, инас познакомил Кокто, который накаждую встречу обязательно являлся сочередной дамой, всем ее представлял, апотом сам забывал ее имя. Мария пришла сним - ноосознав, чтоцелью Кокто является исключительно плотское наслаждение, азнакомство сизвестными художниками - просто его метод знакомства, отказалась отпроводов домой. Иее подвез натаксомоторея.
        Марии было двадцать пять, онабыла умной исимпатичной - нежгучей, аскорее по-домашнему уютной. Еевоспитал отец, потому что мать умерла оттуберкулеза еще довойны, ивоспитал, надо сказать, встрогости. Познакомившись сомной, он, отставной военный, учинил мне такой допрос, будто я был какминимум пленным партизаном. Нонезабывайте - я психиатр. Мгновенно раскусив его личность, япроизвел нанего столь хорошее впечатление, чтоон, по-моему, втотже день заявил Марии: «Ятребую, чтобы ты вышла занего замуж». Такилииначе, дело шло кпредложению.
        Но,конечно, отказаться от«пациента» Пикабиа я немог. Поэтому наследующий день я отправился вего студию, куда был приглашен итаинственный персонаж, моелучшее наглядное пособие. Икаковоже было мое удивление, когда я узнал этого человека - да, этобыл Пьер Виттон.
        Онтоже узнал меня, имы пожали друг другу руки, точно старые друзья, хотя встречались, посути, всего однажды, инето чтобы вочень приятных обстоятельствах. Ярассказал Пикабиа, какмы познакомились, аВиттону сообщил, чтопосей день храню его рисунок, который он сделал набумажке, сидя вмоем кабинете зачетыре года донашей новой встречи. Виттон улыбнулся - ему было приятно.
        Мысидели втроем иразговаривали обискусстве. Хотя Виттон неплохо внем разбирался и, впринципе, былстольже адекватен, сколь ивовремя войны, нечто всё-таки внем изменилось - едва заметно, практически незримо. Иногда он смотрел ненасобеседника, амимо, точно отсутствовал вкомнате. Иногда он забывал, чтоговорил заминуту дотого, иповторялся практически слово вслово, хотя общая суть его высказываний оставалась вполне адекватной. Когдаон, извинившись, вышел втуалет, Пикабиа спросил уменя: «Морфий, неправдали?» Я согласился. Действительно, повозвращении Виттон вел себя совсем иначе, стал чуть сонливее, ноприэтом четче поддерживал беседу ивысказывал более обоснованные иострые мнения. Передо мной был зависимый отнаркотика человек.
        МысВиттоном договорились встретиться отдельно ивспомнить военные времена. Онпообещал рассказать, какпопал навойну ипочему начал рисовать только после ранения - да, онпризнался, чтодовойны никогда небрал вруки кисть. Самих его работ я пока невидел, нонадеялся, чтоони будут интересны сточки зрения психоанализа. Надо сказать, чтоВиттон выглядел ненамного лучше, чемвнашу первую встречу - кожа его несколько порозовела, ноитолько. Дышал он по-прежнему тяжело, сприсвистом.
        Мыдоговорились встретиться через три дня унего вмастерской - ноктому времени я удивительным образом погрузился вего прошлое, узнав один занимательный факт, аточнее - догадавшись кое очем. Какнистранно, мневэтом помогла Мария. Онанераз говориламне, чтоужасно хочет поехать вафриканские колонии Франции, посмотреть нанастоящих львов вприродных условиях, аневзоопарке, возможно, покататься наверблюде. Несколько дней назад я намекнулей, чтопоездка, скорее всего, состоится - ия действительно планировал ее вкачестве нашего свадебного путешествия, хотя официального предложения Марии еще несделал.
        Новлюбом случае она уговорила меня - раз уж путешествие будет - прямо сейчас начинать кнему готовиться, особенно вплане приобретения необходимых вдороге предметов. Инаследующий день мы отправились вгигантский магазин «ЛуиВиттон» наЕлисейских Полях зачемоданами исумками.
        Воттут-то меня иосенило. Пока Мария спорила спродавцами поповоду удобства того илииного чемодана, яразмышлял - неможетли Пьер быть каким-либо образом связанным сЛуи Виттоном? Может, онего сын иливнук? Конечно, язнал осуществовании торговой марки Виттонов ираньше - номалоли однофамильцев насвете! Например, вПариже есть какминимум три различные фирмы, вназвании которых встречается моя фамилия. Хотя уменяона, конечно, более распространенная, чемВиттон.
        Ия спросил уменеджера торгового дома, ктосейчас возглавляет компанию. Онответил: «Господин Жорж Виттон». Яспросил, могули я как-нибудь встретиться ипоговорить сгосподином Жоржем. Управляющий сказал, чтогосподин Виттон, впринципе, ведет прием частных лиц, нострого поопределенным дням, ивлюбом случае он сейчас находится внеПарижа. Такилииначе, яузнал, какпопасть наприем кЖоржу Виттону.
        Потом я встретился сПьером Виттоном. Студияего, расположенная вклассической парижской мансарде, имела довольно жалкий вид. Узкое окно давало слабый свет, чутьли неполовину комнаты занимал раскладной диван, иповсюду были рисунки. Виттон непользовался холстом ирисовал наплотной бумаге - причем, судя повсему, согромной скоростью. Впрочем, техническая примитивность его работ непредполагала глубокой проработки деталей.
        Сами картины меня потрясли своей природной грубостью, естественностью и - вопределенной мере - жутью. Навсех работах были изображены люди, причем художник пользовался только двумя красками - черной ибелой. Иногда он покрывал бумагу предварительным фоном - чаще всего красным. Черные картины предназначались дляпродажи. Кним Пьер относился вопределенной мере пренебрежительно, беспорядочно свалив их улевой стены мастерской. Некоторые отнебрежного отношения были повреждены, надорваны - Пьер нетрудился хотябы растягивать их надеревянных каркасах, неговоря уже ополноценных рамках. Темболее бумага выдерживала значительно меньшие напряжения, нежели ткань.
        Белые картины стояли нарочито аккуратно. Фонпочти увсех был красным, лишь унекоторых - черным. Удивительно, нопривсем детском убожестве полотен уПьера был невероятный талант передавать эмоции - пусть иограниченное их количество. Лучше всего унего получался страх - его вызывали черные картины. Жуткие худые люди - после Второй мировой их будут сравнивать сузниками концентрационных лагерей - сруками-клешнями вызывали неприязнь, заставляли передернуться даже самого искушенного зрителя. Если накартине присутствовали две фигуры, четко было понятно, вкаких взаимоотношениях они находятся икакого плана диалог ведут - хотя никаких конкретных деталей, вроде черт лица, Виттон невыписывал.
        Ивот странность - ровно теже самые фигуры, выписанные белой краской, смотрелись нестоль жуткими. Ихнечеловеческий танец, движения их лишенных суставов конечностей казались шаманским развлечением, вызовом белого духа, анечерным падением вбесконечную тьму. Япредставил себе одну избелых картин вчерном исполнении - акценты тутже сместились всторону зла.
        Яспросил уПьера, почем он продает свои полотна. Онсказал - сколько дадут. Оннеценил свое творчество иотносился кнему скорее какквынужденному физиологическому процессу вроде мочеиспускания, нежели какктруду. Ответив навопрос, онсказал, чтоготов - идаже хочет - подарить мне любую картину, ямогу выбрать сам. Собственно, выбор был одновременно труден ипрост. Содной стороны, фигуры Виттона были практически одинаковыми; сдругой - разница между ними всё-таки существовала, ибыла столь эфемерной, чтовыбор казался невыполнимой задачей. Ярассматривал одну работу, сравнивал сдругой, иникак немог понять, чтоинтереснее - когда фигура наизображении поднимает клешню вверх илиопускает вниз. Вродебы одно итоже, новсё-таки иначе.
        Витоге я остановился накартине, изображавшей нечто вроде скелета согромной женской грудью, вырисованной символическими белыми кругами. НоВиттон неожиданно спохватился: «Нет, нет, прошувас, выбирайте извот этих». Онпоказал на«черные» картины. Японял, чтобелые он предназначал длячего-то иного. Впрочем, «черные» работы ивсамом деле больше отвечали моим потребностям. Япланировал поместить картину Виттона надсвоим столом ипоказывать ее пациентам, идущим квыздоровлению. Буквально загод доэтого Герман Роршах (вкои-то веки ненемец, ашвейцарец) опубликовал весьма интересную работу, психодиагностический тест, основанный навосприятии пациентом черно-белых илицветных клякс. Мнепришло вголову, чтоможно выяснять мнение каждого пациента офигурах накартине Виттона - и, исходя изэтого, строить аналитическую картину его сознания.
        Накартине, которая витоге мне досталась, изображены две фигуры, судя повсему, мужские. Сперва кажется, чтоони танцуют, нозатем становится понятно, чтоэто ссора, спор, война. Выбрав работу, яспросил уВиттона, кого конкретно символизируют фигуры. Онответил, чтолевая - Анри Петена, правая - Эрика фон Фанкельхайна, ався картина - это иносказательная метафора битвы приВердене, кровавой мясорубки, длившейся почти целый год иунесшей жизни более чем трехсот тысяч солдат. Надо отметить, чтодогадаться обэтом, глядя накартину, невозможно было никоим образом - поддвумя черными танцующими фигурами могло скрываться что угодно. Поэтому я принял объяснение Виттона идаже впоследствии, поместив картину враму, написал пояснительную табличку: «Верденская мясорубка», П.Виттон. Онпомечал картины своими именем - обычно вправом нижнем углу, размашисто, кистью, сливая буквы V иU так, чтополучалось W. Впоследствии я понял, чтодело было невего почерке - эта маленькая хитрость применялась специально, чтобы содной стороны подписываться честно, асдругой - маскировать фамилию, чтобы ее трудно было опознать.
        Помимо крупных картин, вмастерской было множество рисунков - нагазетных обрывках, настенах, даже напотолке ютились пляшущие человечки, живые иллюстрации кзнаменитому рассказу Артура Конан Дойля.
        Япробыл вгостях уВиттона порядка двух часов. Онничем меня неугостил (и, похоже, вего доме толком ничего съестного инебыло) ибурно рассказывал освоем творчестве, поясняя скрытый смысл той илииной пары черных человечков. Пробелую сторону он говорить нехотел.
        Потом я ушел. Немогу сказать, чтомне хотелось пообщаться сВиттоном подольше. Оноказался нестоль интересным экземпляром, каким обещал быть изначально, даже более того - скучным. Егоотравленный морфием разум, будучи еще более илименее структурированным, иногда съезжал валогичные сентенции искучнейшие рассказы обудущем, которое он длясебя планировал. Будущее Виттон видел вдовольно странных красках - морфин завтра, морфин послезавтра иморфин еще втечение многих лет, итонна морфина нагонорары отпродажи картин. Вокруг морфийной темы, конечно, появлялись идругие жизненные реалии, ноони быстро тонули взыбучем порошке.
        Прошлоеже Виттона было более объемным итрагическим. Правда, ононачиналось лишь в1916году, вкаком-то изкрошечных столкновений наЗападном фронте, когда немцы применили фосген против французских отрядов, иВиттон попал подэту страшную атаку. Тяжелая травма легких привела кпродолжительной коме, вовремя которой нарушилась иннервация отдельных частей тела - Виттон больше никогда нечувствовал правую ногу, апальцы наруках унего дрожали, ион мог их контролировать, только успокоив расшатанные нервы спомощью очередной дозы алкоголя. Ондышал сприсвистом, прихрамывал, немог бегать, аподнимаясь полестнице, останавливался через каждые две-три ступеньки. Этобыло его прошлое - хромое, изувеченное, проведенное вгоспиталях, вжалких каморках подсамыми парижскими крышами, наулицах, впрокуренных художественных салонах и - взаведениях длядушевнобольных.
        Впрочем, впервый разего, совершенно неадекватного, напавшего наженщину вбулочной, забрали лишь в1923году. Егоувезли вполицейский участок, тампытались протрезвить, ноего невменяемость явно выходила зарамки обычного алкогольного илинаркотического отравления, итак Пьер Виттон стал постоянным пациентом госпиталя Святой Анны вчетырнадцатом округе Парижа. Яимел доступ вбольничную структуру, хотя ивел восновном частную практику - иоднажды попытался навестить Виттона, ноон незахотел сомной разговаривать.
        Онсидел вотдельной комнате ирисовал. Емунехватало бумаги - ему предоставили, кажется, около двадцати листов, ноон заполнил их белыми человечками буквально засутки, итогда кто-то изсердобольных врачей принес ему пачку газет. Онзамалевывал газеты красным фоном ирисовал поверх - всё теже чудовищные, похожие друг надруга фигуры живых скелетов свитиеватыми, лишенными костей исуставов конечностями. Черную краску ему непривезли, илион сам непросил. Вовсех картинах использовался только красный ибелый цвет.
        Япосмотрел нанего через зарешеченное окно, попытался завязать разговор, ноПьер только посмотрел наменя невидящими глазами ипродолжил малевать. Если я неошибаюсь, шелмарт 1924года.
        Ктому времени я уже женился наМарии. Онабыла беременна - нашестом месяце, - мы обзавелись собственной квартирой вгороде, довольно просторной ивхорошем районе, мояпрактика росла, анаподъезде появилась золоченая табличка смоей фамилией ичасами приема. Впринципе, Пьер Виттон дляменя ничего незначил - случайное знакомство, случайный пациент. Яидумать забыл, чтонекогда хотел встретиться ссамим Жоржем Виттоном иузнать, несвязанли Пьер сэтой славной фамилией.

* * *
        Янестремился кзнанию, нооно само меня нашло. Круг моих пациентов постепенно становился всё богаче изначительнее, ичерез некоторое время я стал практически завсегдатаем различных приемов ввысшем свете. Особенно их любила моя супруга. Родив вначале 1925года розовощекого крепыша, онанерасполнела, какиные дамы, норасцвела новой, полнокровной красотой иженственностью - ивсвоем новом обличье полюбила появляться напублике, хотя раньше отличалась скромностью идаже вкакой-то мере замкнутостью. Поэтому середину двадцатых годов мы провели нараутах, всветских салонах, мыпознакомились спарижскими знаменитостями, мыстали вхожи вбогатые дома, ия превратился, можно сказать, вмодного доктора. Вотличие отмногих своих коллег, достигших тогоже уровня, ястарался выполнять свою работу стольже тщательно, какикогда делал ее практически бесплатно. Многие врачи нестремятся излечить пациента, поскольку лишь больной может служить источником дохода, ноя, наоборот, создал себе славу человека, который необлегчает, носпасает. Поэтому уменя было много разных пациентов, аненесколько постоянных. Впрочем, поверьте, психологические
проблемы представителей высшего света после того, какты общался ссолдатами, прошедшими войну, кажутся мелкими иустраняемыми заодин-два приема.
        Наодном изсветских приемов, вконце 1929года, япознакомился - совершенно случайно - сГастоном-Луи Виттоном, наследником чемоданной империи Loius Vuitton. Гастону-Луи было тогда сорок шесть лет, аего отцу иглаве компании Жоржу Виттону - семьдесят пять. Гастон был деловым, крепким иуверенным всебе человеком, лучшего наследника длясебя Жорж воспитать, наверное, немог. Впринципе, Жорж практически отошел отдел, иего сын выполнял обязанности, таксказать, регента принемощном короле.
        Начав разговор ссумок ибиографии легендарного деда Гастона-Луи, язадал ему само собой разумеющийся вопрос - неявляетсяли Пьер Виттон его родственником. Гастон-Луи помрачнел, норассказал мне практическивсё, потому что надеялся, чтосновыми знаниямия, психиатр, темболее знающий Пьера, сумею помочь последнему, если тот, конечно, примет помощь.
        Узнал я следующее. УЖоржа Виттона было три сына - старший Гастон-Луи идва младших - близнецы Жан иПьер. Гастон-Луи унаследовал отцовские способности кбизнесу, аЖан иПьер переняли другое - технический склад ума иумение складывать детали вмеханизмы. Ещев1877году Жорж придумал, какпостроить помесь вертолета иавтожира, нотак иневоплотил его вжелезе - он слишком опередил свое время. Иконструкцию автожира, ипринцип его работы оформил наполвека позже блестящий испанский авиаконструктор Хуан де ла Сиерва.
        ДляЖоржа это было лишь занимательное хобби - впринципе, вовторой половине XIXвека человек знал, чтоподняться внебо иначе какнавоздушном шаре (ачуть позже - дирижабле) невозможно. Новот молодость Пьера иЖана пришлась нарасцвет авиации, еепервые, неуверенные, нотакие большие шаги. Ив1908году они построили вертолет. Интересно, чтоеще раньше длятого, чтобы принять участие вскачках, Пьер подделал свои документы, изменив год рождения, ипотому официально был напять лет старше брата, хотя реально - надве минуты моложе. Вобщем, близнецы создали удивительную машину иприпомощи отца представили ее сперва наФранко-Британской выставке вЛондоне, азатем наПервом парижском авиасалоне 1909года. Увертолета была пирамидальная рама идва винта счетырьмя лопастями каждый; винты вращались вразные стороны, чтобы компенсировать момент - вте годы такая конструкция казалась совершенно безумной.
        Конечно, вертолет так инеполетел. Онидаже неустановили нанего двигатель, начав проектировать новую машину кследующему авиасалону. Ив1910году Виттоны привезли навыставку сразу два аппарата - самолет ивторую генерацию вертолета, ужесдвигателем. Сейчас, глядя наэти конструкции, ясмеюсь. Носдругой стороны, вте времена никто толком незнал, какая именно система будет эффективнее прочих. Братья Райт ставили наодну карту, Сантос-Дюмон надругую, аБлерио - натретью, ивсе эти карты вкакой-то области оказывались козырными.
        Нодлявертолетов было слишком рано. Хотя Поль Корню поднялся ввоздух налопастной машине тремя годами раньше, устойчивого управляемого вертолетного полета сумели добиться лишь вовторой половине 1920-х годов, ужепосле того, какПьер Виттон скатился вбездну безумия.
        Кначалу Великой войны близнецам было подвадцать девять лет, хотя Пьер подокументам числился тридцатичетырехлетним. Обаотправились нафронт добровольцами, младшими офицерами, обабыли нахорошем счету, обабыли смелы инепытались отсидеться вштабе - только Жану повезло больше, чемПьеру. Последний, какя уже знал, получил серьезную травму - какфизическую, такипсихологическую.
        Безумие Пьера заключалось даже невего аномальном, грубом, искреннем иуродливом искусстве, идаже невзлоупотреблении наркотическими веществами. Впервую очередь Пьер возненавидел семью. Обычно близнецы тесно связаны друг сдругом, порой даже нарасстоянии ощущая влияние брата, - ноПьер отгородился отЖана глухой стеной, аГастону-Луи написал одно-единственное письмо, вкотором просил забыть онем иникогда непытаться сним связаться. ИГастон-Луи, иЖан приняли безумие брата. Отец, Жорж, некоторое время хотел вернуть сына всемейное лоно идаже встречался сним, нопотом махнул рукой. Пьер эмигрировал всвой собственный внутренний мир, чтобы остаться там навсегда.
        Жаностался тем самым технарем, который строил вертолет дляпарижского авиасалона, уПьераже внезапно инепредсказуемо обострились чувства, иматематика уступила место симптоматическим всплескам противоречащих друг другу настроений. Гастон-Луи рассказал, чтововремя единственной его встречи сПьером запоследние десять лет он попросту неузнал брата. Тотстал другим - ивплане восприятия реальности, идаже внешне. Последнее легко объяснялось воздействием фосгена. Да,впрочем, ипервое тоже.
        Такилииначе, Гастон-Луи Виттон снова пробудил вомне интерес кПьеру Виттону, ивскоре после этого раута я решил навестить художника. Онобнаружился внебольшой частной психиатрической клинике, гдепытался избавиться отморфийной зависимости - правда, безуспешно. Наша беседа состоялась, новышла какой-то скомканной ипустой.
        Виттон всё более уходил вглубь себя. Онрисовал, рисовал, рисовал этих человечков - картины, написанные белым, по-прежнему стояли управой стены, аслева было всего три рисунка черным. Япопросил уПьера один изних, ондаже необратил внимания намой вопрос, итогда я взял картину сам. Белую картину, пока он невидел, - мне хотелось повесить ее рядом счерной, сдругой стороны стола. Такая схема придалабы моему кабинету определенную гармонию. Накартине был танцующий человек - встранной позе, сизогнутыми гуттаперчевыми руками. Пьер ничего незаметил. Янечувствовал себя вором - Пьеру были ненужны его картины. Онтоли спасал себя, толи, наоборот, вдавливал еще глубже сих помощью, нокогда картины были готовы, тостановились бесполезным грузом.

* * *
        Шлигоды. Мояжизнь текла своим чередом. Мария родила троих детей - двух мальчиков идевочку. Мыкупили дом всельской местности неподалеку отПарижа иперебрались туда. Ясобирал коллекционные вина ипринимал обеспеченных пациентов вогромной гостиной сшестиметровым потолком.
        Когда началась новая мировая война иПариж пал, мойстарший сын Томас стал активным участником Сопротивления. Онсблизился сРобером Бенуа, известным довойны автогонщиком, ибыл членом его ячейки. Онизанимались поставками оружия сопротивленцам, устраивали саботажи, помогали скрываться «нежелательным элементам». Всёэто я узнал уже после победы, когда дело моего сына было извлечено изстопки точно такихже водном изархивных шкафов концлагеря Бухенвальд. Еготело так иненашли - скорее всего, онопревратилось впепел водной изчудовищных печей, аего имя навсегда осталось выбитым намемориале пропавших безвести бойцов Сопротивления - рядом свеликими Бенуа, Гровером-Уильямсом идесятками, сотнями других.
        Лишь вовремя Второй мировой войны я заметил, чтоотносительно Первой память начала меня подводить. Впервые сентябрьские дни 1939года, когда Франция только-только объявила войну Третьему рейху, всеуже говорили отом, чтоистория повторяется, вспоминая значительные сражения Великой войны иполагая новую ее логическим продолжением. Постаревшие ветераны стали востребованы ввиду своего боевого опыта, ая приготовился принимать новые порции солдат, нежелающих верить впотерю ноги илируки.
        Первое несоответствие моей памяти иреальной истории вскрылось, когда порадио вспоминали штурм Льежа - одно изпервых крупных сражений Великой войны, произошедшее вавгусте 1914года. Диктор расписывал героизм бельгийских солдат идоблестное командование Жерара Лемана, приведшее кзначительным потерям снемецкой стороны. Вбитве погибло пятнадцать тысяч бельгийцев, ноони сумели забрать ссобой около двадцати пяти тысяч вражеских воинов исерьезно задержать наступление.
        Слушая всё это, янедоумевал. Ясовершенно точно помнил, чтоЛьеж сдался. Япомнил, какпервые сводки сфронтов клеймили позором генерала Лемана, который предпочел бескровную капитуляцию массовым потерям личного состава. Взяв Льеж безбоя, немцы устроили вгороде страшный разгул иразврат, точно дело происходило всредневековье. Грабежи, изнасилования - нагород обрушилась банда наемников, анерегулярные войска, - так говорили свидетели падения города. Сейчасже я слышал порадио какой-то откровенный бред.
        Тогда я ненашел этому объяснения. Янехотел диагностировать усебя психических отклонений, пусть иговорят, чтопсихиатр ипсих - это примерно одно итоже. Яубедил себя втом, чтозаблуждался, темболее что никаких материальных доказательств уменя небыло. Нопутаница номер два окончательно вогнала меня вментальный ступор. Вбеседе содним моим знакомым всплыла тема парижских такси. Онвсячески восхвалял героизм таксистов, которые насвоих «Рено» довезли доместа битвы наМарне порядка шести тысяч солдат - это подкрепление предрешило исход битвы иразгром немцев. Новедь я совершенно точно знал: битву наМарне французы проиграли. Япринимал вней участие, ия хорошо помнил, какое презрение иненависть испытывали кпрофсоюзу таксистов, отказавшему генералу Галлиени вавтомобилях дляпереброски войск. Япопросил знакомого подробнее рассказать осражении иороли таксистов вего исходе - ион подтвердил: да, именно благодаря своевременному подвозу солдат Марокканской дивизии на«Марнском такси» впомощь терпящей поражение Шестой армии Монури французы сумели переломить ход сражения ипойти внаступление. Я,получивший ранение вногу
вовремя той самой кампании, немог поверить. Втотже день я отправился вбиблиотеку ивзял там простейший учебник поистории Великой войны. Да,прочеля, битва наМарне была выиграна французами - вмоей новой реальности. Впрежней торжествовали немцы.
        Третий подобный экскурс ввидоизменяющееся прошлое был связан сбитвой приМорследе, продолжавшейся сиюля поноябрь 1917года. Суть заблуждения вданном случае была значительно проще - ипотому намного страшнее, чемвпредыдущих. Дело втом, чтодругое название этого сражения - Третья битва приИпре. Язнал оба названия ичетко ассоциировал их между собой. Новочередной радиосводке присравнении наступательной операции союзных войск осенью 1944года саналогичными действиями времен Первой мировой я услышал сочетание «Третья битва приИпре, илисражение приПашендейле». Именно так назвали битву несколько раз напротяжении трансляции - ия достал сполки большой атлас, чтобы найти этот Пашендейль. Оноказался почти тамже, всего внескольких километрах отМорследе. Номестоположение тут роли неиграло - я точно звал название битвы инемог вэтом ошибаться. Мояпамять снова подложила мне свинью.
        Вторую мировую мы пережили мирно испокойно - хотя мои мысли всегда находились сТомасом, который пропадал где-то вПариже поделам Сопротивления. Янезнал, гдеон ичто сним, вплоть дотого времени, когда его имя оказалось всписках казненных после освобождения лагеря Бухенвальд. Насже - меня, Марию, двоих младших детей - немцы нетрогали. Только иногда, расквартировавшись вдеревне, приходили замолоком имаслом, закоторые наудивление исправно платили новенькими марками. Ониговорили, чтопосле войны марки станут общеевропейской валютой - ктоже знал, чтовсё произойдет ровно наоборот?
        И,конечно, завсе эти годы я отсилы пару раз вспомнил осуществовании Пьера Виттона. Мнебыло просто недонего. Надо было как-то выживать, асудьба сумасшедшего наследника чемоданной империи была очень далека отнасущных вопросов. Жорж Виттон ктому времени уже скончался - в1936году, - ибразды правления компанией принял Гастон-Луи. Действия Гастона-Луи вовремя войны содной стороны были направлены навыживание, носдругой - вызывали отвращение, какимарионеточное правительство маршала Петена. Виттон понял, чтоесли несотрудничать снемцами открыто, если демонстративно непринять сторону оккупантов, тосбизнесом можно распрощаться. Экономический фактор оказался сильнее гордости илюбви кРодине.
        Компания заключила справительством режима Виши договор осотрудничестве истала чутьли неэксклюзивным поставщиком дорожных сумок исопутствующих изделий дляоккупационных войск. Более того, Гастон-Луи инициировал строительство отдельного цеха, гдеделали сувенирную продукцию, восхваляющую Петена иГитлера, спасителей Франции. Одних только бюстов Петена сделали порядка двух споловиной тысяч. Когда я впервые увидел напортрете Гитлера крошечное клеймо фабрики Луи Виттона, японял, чтоПьер, отстранившись отсемьи, вопределенной мере был прав.
        Потом война закончилась. Стерлась, заглохла трагедия Томаса. Младшие дети поступили вуниверситеты, окончили их иразъехались поразным городам. МысМарией остались вдвоем. Яуже перестал вести активную практику - мне было лень, даиденег было достаточно длятого, чтобы неработать. Воттогда-то я ивстретился сПьером Виттоном снова.
        Предпосылкой этого стала одна его картина, которую я видел вмастерской много лет назад - написанный белым портрет скелета-женщины согромной грудью. В1945году я услышал, чтоизнейтральной Швейцарии вернулся мой друг Франсис Пикабиа, ия поспешил его навестить. Говорили мы обылом, опадении искусства, овоенных трагедиях, вобщем, овсякой всячине. Нонастене вего квартире висела работа Виттона - ее сложно было счем-либо перепутать, - черная копия той самой белой картины. Яспросил оней уПикабиа - он ответил, чтоВиттон подарил ее ему перед самой войной. СамВиттон, насколько я понял, временно уехал изПарижа ижил где-то вглубинке.
        Апримерно через полгода, ужев1946году, принадлежавшая мне картина Виттона, написанная белой краской, неожиданно потемнела, точно нанее напылили сажи. Посути, онапревратилась вчерную. Мнебыло недореставрации, делхватало, илишь в1950-м я собрался отдать ее мастеру, который должен был понять, чтопроизошло скраской иможноли вернуть работе ее оригинальный вид. Реставратор снял картину состены, извлек израмы стекло, присмотрелся исказал: «Онанаписана черной краской». Яначал спорить - да нетже, чтовы, онависела вмоем кабинете много лет ивсегда была белой. Реставратор пожал плечами, новсё-таки отщипнул крошечный образец краски дляанализа. Картину он ссобой незабрал. Через три дня он мне позвонил иподтвердил, чтоэто обычная сажевая краска, белой она немогла быть поопределению. Яповесил видоизменившуюся картину обратно исел зателефон, чтобы выяснить, живли еще Пьер Виттон иесли да, тогде его можно найти.
        Всёоказалось проще, чемя полагал изначально. Пьер Виттон по-прежнему был вгоспитале Святой Анны. Тоесть нето чтобы он жил там постоянно, новсреднем раз вгод он обязательно туда попадал заочередную безумную выходку. Кслову, всеего пребывания впсихиатрических больницах оплачивал его брат Гастон-Луи - эту подачку отсемьи Пьер молча принимал.
        Онпостарел, нокак-то неочень заметно. Емубыло шестьдесят пять, новыглядел он отсилы напятьдесят, инаего лице практически неотразились годы алкоголизма ипотребления морфия. Яполагал, чтоон небудет сомной разговаривать, уйдя всвой кокон, ноВиттон был дружелюбен - кактридцать лет назад, когда я пришел вего парижскую мастерскую. Более того, ощущение дежавю усиливалось из-за обилия картин, расставленных точно такимже, какивте годы, способом - белые справа, черные слева.
        Украденную картину я принес ссобой - она должна была послужить основным предметом длябеседы. Виттон радушно принял меня всвоей крошечной комнатке - единственной уступкой врачей было большое, даже огромное решетчатое окно, позволявшее проникать внутрь достаточному длярисования количеству света. Япрактически сразу, неоткладывая, развернул картину ипризнался втом, чтонекогда взял ее безспроса. Сперва он напрягся, нозатем рассмотрел изображение, пожал плечами исказал: ничего страшного. Яспросил, ктоизображен нарисунке. Онсказал, чтоэто портрет эрцгерцога Франца-Фердинанда. Итогда я задал ему вопрос, почему я украл белый портрет, авозвращаю ему черный.
        Онсразуже замкнулся. Радушие игостеприимность какрукой сняло. Виттон взял картину, которую только что хотел вернутьмне, ипоставил ее клевой стене. Онпопросил меня уйти. Нонестоит забывать, чтоя умею работать сразличными психическими отклонениями, причем весьма неплохо. Заследующие полчаса я сумел пробиться через его защиту. Правда, выудил я изнего немного, поскольку он сам толком непонимал, чтопроисходит, основываясь неналогичных построениях, анаинстинктах. Да,он косвенно подтвердил, чтоего работы меняют цвет. Этопроисходит, когдаони, таксказать, «срабатывают», хотя вчем заключается «срабатывание», японять несмог. Поэтому белые картины должны быть принем - он должен знать, какая картина уже выполнила свою функцию, акакая - нет. Почерневшие картины - это отработанный материал. Ещея узнал, чтоон напротяжении десятков лет рисовал каждый день поавтопортрету. Онпоказал мне некоторые - восновном черные. Онвидел себя вобразе человечка сруками-граблями, который стоял вофлегматичной, расслабленной позе ибуравил зрителя огромными глазами-дырами. Вкомнатке хранилось два десятка автопортретов - все
одинаковые.
        Нопотом он снова замкнулся иснова стал просить меня уйти. Яхорошо чувствую, когда спациентом «сражаться» бессмысленно, - ия ушел, пожелав ему удачи. Дома я долго рассматривал себя перед зеркалом, оттягивал морщины, хмурил лоб, поглаживал лысину, иискренне завидовал генам Виттона, который, будучи моим ровесником, выглядел значительно более молодым, несмотря начудовищно нездоровый образ жизни.
        Лишь через три месяца я понял, вчем дело. Точкой просветления дляменя стали воспоминания какого-то ветерана, который успешно отвоевал сперва вПервой мировой войне, азатем ивоВторой. Радиоприемник втот день играл какую-то фоновую музыку, азатем переключился навоенную тематику, всёникак несходившую спервых полос газет. Впервую очередь интерес кней подогревали Малые Нюрнбергские процессы, последовавшие заосновным, - они закончились совсем недавно ислужили непрекращающимся источником новостей дляжурналистов.
        Выступавший ветеран вспоминал события битвы наСомме - входе одного изее боев, кслову, ипострадал Пьер Виттон. Речь шла осражении приГильемоне, произошедшем вначале сентября 1916года. Дивизии Шестой французской армии должны были выбить немецкие оборонительные силы сзанятых позиций. Серьезные, опытные военачальники - Жоффр, Хейг, Фош - делали попытку запопыткой, отправляя своих солдат насмерть, нонемцы держались совершенно непробиваемо, точно построили перед своими земляными окопами бронированные стены. Такрассказывал ветеран.
        Ровно занеделю доэтого тотже ветеран говорил отехже событиях - еслибы неразница втекстах, можно былобы подумать, чтоэто повтор. Новпервом своем выступлении он рассказывал отом, какструдом, смножеством жертв, носоюзным войскам всё-таки удалось выбить противника изГильемона иокрестностей.
        Битву приГильемоне он сравнивал содним изсражений Второй мировой, вкотором тоже принимал участие. Опоследнем сражении оба раза он рассказывал совершенно одинаково.
        Ибыл еще один фактор. Вбеседе сВиттоном я расспрашивалего, какназывается та илииная его картина. Одно изполотен - наудивление многофигурное, тамбыли изображены восемь человечков - называлось «Битва приГильемоне», онобыло белым истояло управой стены.
        Втотже день сразу после радиопередачи я поехал вбольницу, чтобы проверить свою догадку. Пьер Виттон по-прежнему занимал небольшую комнатку согромным окном, новот картин поубавилось. Художник отказался сомной общаться. Сестра сказала, чтоиногда Виттон устраивает «чистки», упаковывая часть картин иотправляя их вмусор. Очередная чистка случилась какраз задень домоего визита. Большинство картин растаскивают врачи - они вообще нередко забирают себе плоды творчества душевнобольных, некоторые изсоображений коллекционирования, некоторые подрабатывают продажей произведений искусства.
        Ктому времени Жан Дюбюффе (скоторым я тоже был шапочно знаком вовремя жизни вПариже ивращения вхудожественной среде) уже ввел расхожий термин «ар брют», «грубое искусство», иего коллекция работ, созданных душевнобольными, инвалидами, заключенными ипрочими представителями маргинального сообщества, снискала значительную известность вЕвропе. Насколько я знал, Дюбюффе купил уВиттона порядка двадцати картин - все, конечно, черные, идаже создал некую иллюзию известности Пьера. Стоимость «пляшущих человечков» по-прежнему была невелика, новсё-таки поднялась нановый уровень, иврачи срадостью забирали картины, чтобы получить прибавку кзарплате.
        «Отбракованные» Виттоном картины невалялись непосредственно напомойке, абыли аккуратно сложены устены. Некоторые ктому времени уже отобрал длясебя главврач, иные забрали рядовые доктора исестры. Нота картина, которую я искал, нашлась практически сразу. Восемь черных фигур, нарисованных нагазетном листе, выкрашенном вкрасный цвет. Черных, да, именно черных. Картина чернеет, когда меняется история. Когда выступающий порадио ветеран меняет свое мнение одавно прошедшей битве. Когда ты понимаешь, чтовсё, чтоты знал опрошлом, - неправда.
        Ия помчался наверх, обратно кВиттону, новкоридоре перед его палатой столпились медсестры иврачи, аего наносилках спешно везли куда-то прочь. Онбыл вполусознании, взмахивал рукой ипускал слюни. Ясразу понял, чтосним произошло - передозировка морфина. Откуда, спроситевы, убольного морфин? Всёпросто. Врачи подрабатывают итаким способом. Гдедостать обезболивающее какневбольнице?
        Японимал, чтосейчас доВиттона недостучаться. Поэтому, воспользовавшись всеобщей неразберихой, язашел вего комнату изабрал несколько белых картин, втом числе явно свежий, утренний автопортрет.
        Передозировка стала роковой - он впал вкому ипровел вней порядка двух недель, после чего долго восстанавливался, немог связно говорить иникого неузнавал. Яприезжал кнему вбольницу, потом вклинику, куда его перевели навялотекущий стационар, потом снова впсихиатрический госпиталь - ноон впал вкататонический ступор соцепенением, принял эмбриональную позу иперестал реагировать навнешние раздражители. Оннесовершал никаких движений, разве что моргал глазами, принимал пищу исключительно через трубочку имочился подсебя. Разогнуть его было практически невозможно, дляпринятия ванны Виттона удерживали четыре здоровенных санитара.
        Яничем немог ему помочь. Моястрашная истранная догадка требовала подтверждения идополнительных подробностей, ноникто, кроме Виттона, немог дать ответы намои вопросы. Яполагаю, вытоже догадались отомже, очем ия. Белыми красками Виттон рисовал события такими, какими хотел их видеть, - он называл своих символических героев конкретными именами, акартинам давал названия, четко соотносящиеся среальностью. Иреальность менялась, прогибаясь подего кистью. Когда картина выполняла свою функцию, онаменяла свой цвет.
        Ядумаю, чтоон хотел изменить свое прошлое. Онпытался вернуть себе нормальную внешность, нормальные легкие, нормальную голову. Онхотел, чтобы того чертова боя небыло, чтобыон, Пьер Виттон, могвернуться свойны неизувеченным инвалидом, аобычным человеком.

* * *
        Виттон провел всостоянии овоща чуть более десяти лет. В1961году мне позвонили избольницы испросили - нехочули я снова навестить своего друга (так какя приезжал кнему всреднем раз вполгода, врачи сделали вывод, чтомы дружили). Яспросил: что-то случилось? Да,ответилиони. Пьер Виттон неожиданно разогнулся, селивнятно попросил воды.
        Скаждым новым визитом кВиттону я обращал внимание нато, какстремительно он старел. Мнетолько-только стукнуло семьдесят, ивыглядел я вполне насвои годы. Номоя внешность изменялась, какувсех нормальных людей, постепенно. Появлялись новые морщины, новые пятнышки накоже, новые седые волосы. Когда смотришь насебя взеркало каждый день, тебе кажется, чтоты остаешься такимже, какивраннем детстве, тынезамечаешь собственного возраста. Кслову, также я незамечал ивозраста Марии - она по-прежнему казалась мне самой прекрасной женщиной наземле.
        Авот Виттон задесять лет постарел примерно натридцать. Когда сним случилась беда, онвыглядел насорок пять - пятьдесят, сейчасже ему можно было дать завосемьдесят (насамом деле ему исполнилось семьдесят шесть). Итеперь, придя кнему впоследний раз, явнезапно понял смысл его автопортретов.
        Он,Пьер Виттон, былДорианом Грэем иБэзилом Холлуордом водном лице.
        Онсидел передо мной наузкой больничной койке ирассказывал. Прерываясь, местами путая слова, новцелом связно - кактогда, вконце Великой войны, когда мы встретились впервый раз.
        Всё, чторассказал мне некогда Гастон-Луи Виттон, было правдой. Ипробрата-близнеца Жана, ипровертолет, ипроранение. Добитвы наСомме он был самым обычным человеком, наследником обеспеченной семьи, впереди маячила карьера, знакомство спрекрасной девушкой извысшего общества, большой дом, карапузы иуправляющая должность второго плана вкомпании. Онпрекрасно разбирался вбухгалтерских делах исталбы серьезным подспорьем длястаршего брата.
        Новойна всё изменила. Вернувшись, оннемог сложить даже два итри. Более того, изменилось его сознание - он просто нехотел ничего складывать. Онвпал вапатию. Еголюбимым занятием стало рисование человечков наклочках бумаги. Тримесяца после выхода изгоспиталя он просидел всвоей комнате, глядя вокно. Егоразум сознавал, чтоэто омерзительно, чтонужно жить, сражаться, идти вперед - ночто-то удерживало его изнутри. Что-то превращало его вамебу.
        Онзнал, чтоего картины способны изменить прошлое. «Неспрашивайте, откуда, - сказал мнеон, - просто знал». Итогда он стал рисовать конкретное прошлое - то, которое должно было измениться. Навсех его картинах - безисключения - была изображена Первая мировая война. Он«назначал» свои фигурки солдатами иофицерами, военачальниками имаркитантами, полковыми шлюхами игероями сражений. Онназывал их именами королей игенералов, исталкивал последних втанцах идраках, ивслед заего картинами менялось прошлое. Проигранные сражения оборачивались выигранными, азахлебнувшиеся наступления - успешными, илишь одно сражение оставалось неизменным - небольшой локальный бой близ речки Ипр, входе которого Пьер Виттон потерял свой противогаз иполной грудью вдохнул смертоносный фосген.
        Онбыл одержим одной-единственной идеей - стать нормальным, вернуть свое тело иразум. Ночем старше он становился, чембольше алкоголя иморфия принимал его организм, темдальше он уходил отсобственной мечты. Иногда он рисовал «запоями» - понесколько дней неспал, неел, непил, арисовал, рисовал, рисовал, ипадал визнеможении. Каждой издесятков тысяч своих картин он что-то менял - новсегда нето, чтонужно. Ежедневные автопортреты тоже были данью изменениям прошлого - они принимали всебя всю дрянь, которую он потребил запрошедшие сутки.
        Когда сним случился удар, онпотерял возможность двигаться - ирисовать. Оннепомнил первых пяти лет вступоре. Следующие пять - вспышками, урывками. Несколько недель назад кнему постепенно стала возвращаться способность взаимодействовать сокружающим миром. Онувидел себя взеркале ипонял, чтоменять больше нечего. Чтоон - глубокий старик, иего жизнь осталась позади. Онмог поменять прошлое, ноневернуться внего. Итогда внезапно он обрел покой. Онпонял, чтоименно это идолжно было произойти - влюбом случае.
        Передо мной сидел безумец, который диктовал Первой мировой войне иее генералам свои правила - причем спустя много лет после смерти этих генералов. Онбыл гением, равного которому невидел свет, ноон истратил свой невероятный дар впустую, выцарапывая наигрушечных полигонах новые военные карты. Вотэто иесть настоящее безумие, подумаля.
        Яоставил его там, ачерез полгода пришло известие, чтоПьер Виттон умер ввозрасте восьмидесяти двух лет. Никто так инеузнал, чтовюности он добавил себе пять лет, подделав документы. Семья Виттон приняла решение похоронить Пьера набольничном кладбище, аневсемейном склепе. Напохоронах присутствовал только Жан, даже Гастон-Луи несоизволил приехать.
        Иногда я смотрю накартины Виттона игадаю, чтоконкретно изменила та илииная работа. Может, водном случае он своим искусством убил десятки тысяч невинных людей или, наоборот, спас их отсмерти. Этоневажно. Важно то, чтоПьер Виттон - это живое доказательство того, чтопрошлым жить нельзя. Прошлое ушло, егобольше нет, иединственное, чтостоит свеч, - это будущее. Когда я пишу это, яощущаю себя мудрым скучным дедушкой, который полагает, чтоможет чему-то научить молодое поколение. Внекоторой степени я такой иесть. Носуществует иеще один слой.
        Яберу старую газету, густо замазываю ее красным, аповерх белой краской рисую тонкую скелетообразную фигурку. Мнеочень хочется, чтобы наутро краска потемнела.
        Жаклин де Гё
        Вечерний этюд
        Поезд прибыл вПариж сбольшим опозданием. Вздании Северного вокзала все окна были закрыты светомаскировкой. Мокрый отдождя перрон тускло блестел. Шерц раскрыл зонт, поднял воротник пальто, перехватил поудобнее ручку саквояжа изашагал квыходу вгород.
        Напривокзальной площади он сразу направился кстоянке такси (Леблан предупредил, чтотрамваи уже давно неходят). Ниодного автомобиля - только несколько старомодных, словно сошедших соткрыток двадцатилетней давности, конных повозок.
        Закутанная вчерный дождевик фигура накозлах вскинула голову, придержала пальцами ускользающий капюшон - женщина. Худая, лицо бледное, взгляд равнодушный.
        - Приняли дело отмужа, мадам? - поинтересовался Шерц.
        - Ототца, - устало ответила возница. - Хорошо, чтосохранил фиакр. Какая глупость эта ваша война…
        Шерц предпочел непродолжать разговор. Узкая улица вилась между темных, стоявших вплотную друг кдругу домов. Фонари негорели. Вредких проемах между зданиями мелькало рассеченное налоскутья лучами прожекторов сумрачное небо.
        Фиакр свернул наРю Бержер, остановился возле четырехэтажного отеля сплотно закрытыми ставнями. Оттретьего этажа вдоль фронтона свисал почти досамого тротуара огромный национальный флаг, - его пропитанное влагой трехцветное полотнище закрывало сразу два ряда окон. «Недай бог, номер окажется свидом наэту линялую тряпку», - подумал Шерц, рассчитываясь свозницей.
        Однако Леблан незря пользовался репутацией исполнительного инадежного человека - номер смотрел водвор ирядом сокном спальни располагалась пожарная лестница. Шерц швырнул саквояж напродавленный задницами сотен постояльцев диван, плюхнулся встоявшее напротив кресло иснаслаждением закурил.

* * *
        Спотолка капала вподставленные ведра вода, вуглу тлели вжаровне угли - подвал иесть подвал. Сырость, aнормального отопления нет.
        - Знаешь, чтоя ненавижу здесь больше всего? - Розкритически оглядела себя взеркале, провела пуховкой полицу, шее, обнаженным плечам. - Запах! Сколько нипрыскай духами, всёравно вся гримерная провоняла потом, сортиром, плесенью ипапиросным дымом. Чертбы побрал эти цеппелины. Из-за них приходится выступать вподземельях. Ниокон, нивентиляции. Кротовый балаган. Анасцене так разит, чтоубедняги Реми кконцу номера глаза слезятся.
        Онасердито тряхнула головой, скорчила гримаску иначала обрисовывать контурным карандашом ибезтого пухлые губы.
        - Мыдолжны радоваться, чтоесть хоть такая работа, - возразила Эжени, осторожно нагревавшая наспиртовке щипцы длязавивки. - Театры закрыты, большинство ресторанов - тоже. Еслибы неэти концерты…
        - Концерты?! - Розрезко повернулась, оставив рот недорисованным. - Этодлятебя они концерты - голос, талант, сольный номер! Ая просто выхожу показать осатаневшим отсидения вокопах самцам свои голые ляжки. Вообще непонимаю, зачем Реми утруждает себя фокусами - этим отпускникам совершенно всёравно, чтоон вытаскивает изцилиндра, кролика иликонтрабас. Лишьбы я поклонилась пониже, чтобы они могли заглянуть сразу иподюбку ивдекольте!
        Онараздраженно махнула рукой иопять уставилась взеркало. Еесоседка погримерной пожала плечами.
        - Тыпреувеличиваешь. Наконцерты ходят нетолько отпускники. Ичто плохого втом, чтоим нравится тебя разглядывать? Стебя неубудет, алюдям, вырвавшимся сфронта вПариж, нужно хоть немного развеяться.
        - Амне нужны деньги, - Роз, закончив накладывать грим, стащила состоявшей наподзеркальнике болванки белокурый парик иначала прилаживать его поверх собственной прически. - Тебе хорошо - певицы всегда имеют поклонников столстыми кошельками. Промурлыкала пару шансонов, подцепила этого островитянина идоишь. Ая всего лишь ассистентка. Лежу вящике иулыбаюсь, пока Реми распиливает меня пополам! Начто я могу рассчитывать?
        - Мнепоказалось, вчера ты уехала скаким-то пожилым хлыщом вочень даже неплохом авто…
        - Именно что хлыщом! Провинциальный отец семейства приехал натри дня встолицу. Всё, начто его хватило, - попытаться накачать меня дешевым вином. Незнал, бедняга, сколько я могу выпить… Кстати, тыведь обычно носишь ссобой аспирин. Неодолжишьли таблеточку? Голова разламывается…
        - Конечно, - Эжени, порывшись всумочке, достала пузырек. - Возьми, оставь себе. Уменя дома естьеще.
        - Тыангел. Кстати, утебя самой-то всё впорядке? Весь вечер молчишь. Чтослучилось?
        - Ничего неслучилось, - певица грустно улыбнулась. - Всёпо-прежнему.
        - Дорогой братец никак непоймет, чтоты ему немать, даион уже давно неребенок?
        Эжени ничего неответила, только вздохнула. Розсочувственно взглянула натоварку, сняла сплечиков расшитое блестками трико иначала втискивать внего свои пышные формы.

* * *
        Леблан свернул кОпере, пересек бульвар. Тамвсегда было людно, инидождь, нивойна немогли этого изменить. Тыловики иотпускники впоисках развлечений, миндинетки впоисках мужчин, уличные торговки впоисках заработка. Смех, цоканье каблучков, трели аккордеонов игубных гармошек, лица, освещенные вспышками зажигалок. Запах прелых листьев, дешевой пудры икрепкого армейского табака. Ностоило отойти чуть подальше - иснова темнота, тишина, только порывистый ветер треплет патриотические транспаранты надомах.
        Заказчик - «мсье Пьер» - ждал возле Биржи, усамой ограды. Ониобменялись условленными фразами, пошли всторону моста. Леблан искоса поглядывал наспутника. Высокий, рыжеватый. Волевое лицо, уверенный взгляд.
        - Далеко он живет? - тотже легкий, едва уловимый акцент, чтоипотелефону. «Яфламандец», - объяснил заказчик вовремя первого разговора.
        - ВЛатинском квартале. Минут пятнадцать ходьбы.
        «Пьер» кивнул, оторвал взгляд отподсвеченного противовоздушными прожекторами острова Ситэ, пристально посмотрел наЛеблана:
        - Теперь, когда можно наконец небояться, чтонас подслушают телефонные барышни, могу я спросить, ктоон, этот ваш изобретатель?
        Леблан вздохнул.
        - Голодранец. Сидит нашее усестры - кафешантанной певички. Мыдоговорились, чтоя найду ему заказчика, аон уплатит мне комиссионные. Ядобрый человек, мсье. Согласился работать беззадатка.
        Помолчал идобавил:
        - Оночень странный. Неотмира сего. Будете сним разговаривать - имейте это ввиду.
        - Учту, - спокойно ответил заказчик.

* * *
        - Эжени!
        - Алекс, пожалуйста, несейчас! Скоро мой выход, испортишь прическу!
        - Дорогая, ноя так соскучился!
        Эжени вывернулась изрук англичанина, томно вздохнула:
        - Ятоже… - иснова повернулась кзеркалу.
        Алекс прошелся покрошечной гримерной - четыре шага вперед, четыре назад - спросил другим, сухим итребовательным тоном:
        - Тысказалаему?
        Эжени покачала головой.
        - Нет. Небыло подходящего времени. Унего какой-то срочный заказ, онпоглощен своими опытами. Отмахнулся отвсех моих попыток завести серьезный разговор.
        Алекс остановился заспиной певицы, встретился взглядом сее отражением, недовольно нахмурил брови:
        - Мнеэто начинает надоедать. Твой брат взрослый человек, тынеможешь заботиться онем бесконечно. Утебя должна быть своя жизнь. Мнененравится, чтоты поешь вэтом кабаке, ненравится, чтоты содержишь Макса, абольше всего ненравится, чтоиз-за его капризов постоянно откладывается твой переезд вАнглию.
        Эжени, по-прежнему глядя взеркало, улыбнулась виновато, вздохнула.
        - Этонекапризы. Онпросто нетакой, каквсе.
        Алекс резко развернул ее ксебе:
        - Да-да, язнаю, оннепризнанный гений, непонятый человечеством. Дорогая, янемогу больше ждать. Идет война. Никто незнает, чтобудет завтра. Яхочу жениться иоставить после себя ребенка. Ядаже согласен выделять определенную сумму насодержание твоего ненормального родственника, нокатегорически против того, чтобы ты нянчилась сним, каксгрудным младенцем илипаралитиком. Пусть он неспособен кстроевой, однако вполне способен сам вытирать себе нос. Если ты несоберешь чемоданы доконца недели, яначну думать, чтоМакс - это только предлог.
        - Хорошо, - покорно согласилась Эжени. - Япоговорю сним сегодняже.
        - Обещаешь?
        - Да. Алекс, нучто ты делаешь, сюда могут войти…
        - Никто невойдет. Язапер дверь.

* * *
        Париж экономил электричество, исвет наночь отключали. После визита кизобретателю пришлось спускаться полестнице почти впотьмах, только внизу пробивалось отконсьержки дрожащее мерцание свечей. Шерц сосредоточенно анализировал только что состоявшуюся беседу. Оннелюбил, когда события, вместо того, чтобы развиваться логично ипоследовательно, вдруг начинали хаотическую пляску. Принеобходимости мог, разумеется, импровизировать инаходить удачные решения непредвиденных проблем, ноэто недоставляло ему удовольствия - понатуре Шерц был скорее педантом, чемавантюристом. Поэтому любая непредвиденная мелочь настораживала. Вотисейчас - парнишка сказал, чтотовар поошибке унесла издома его сестра. Правда это илиложь? Действительно он настолько неотмира сего, чтораскладывает свои изобретения где попало, илиломает комедию?
        Шедший впереди Леблан придержал дверь, пропуская Шерца. Снаружи укрыльца мокли пустые цветочные горшки ивелосипеды. Шерц искоса взглянул натолстячка-француза. Леблан уверяет, чтоизобретатель ивправду чокнутый. Нокто поручится засамого Леблана? Неведетли он двойную игру?
        Тотответил безмятежным взглядом, заметил благодушно:
        - Яже говорил, чтоон спридурью. Новы молодец. Сразу сумели расположить его ксебе.
        - Данеужели? - скептически приподнял брови Шерц. - Вотуж вжизни неподумалбы. Онцедил слова сквозь зубы изавсё время разговора посмотрел вмою сторону всего пару раз. Заметили?
        - Конечно, - кивнул Леблан. - Ноон разговаривал свами. Отвечал навопросы. Даже опланах набудущее упомянул. Говорювам, выему понравились.
        - Емупонравился задаток, - сиронией возразил Шерц. - Деньги открывают любую дверь ипривлекают сердца. Кстати, акакой процент он вам должен отстегнуть сэтой сделки?
        - Наймите меня сбывать свой товар - иузнаете, - ухмыльнулся посредник. - Апока - пардон, коммерческая тайна. Идемте - я провожу вас дошантана, гдепоет эта девица.
        Онвнезапно остановился, хлопнул себя покарманам.
        - Забыл перчатки унего вприхожей. Подождите секундочку, ямигом.

* * *
        Эжени била нервная дрожь, онаизовсех сил старалась несмотреть належавший наполу труп высокого рыжеватого мужчины, из-под которого медленно расползалась темная лужа. Полицейский фотограф - низенький, худой, похожий настарого седого грызуна - неторопливо делал снимки. Второй полицейский, чуть помоложе ипоупитаннее, расспрашивал свидетельницу, время отвремени делая пометки вблокноте. Тутфотограф снова поджег магний, идевушка так вздрогнула, чтодопрашивающий перешел софициального тона наотечески-сочувственный:
        - Успокойтесь, мадемуазель, вывнеопасности.
        Тасудорожно всхлипнула:
        - Этобыло так ужасно… Он,наверное, маньяк. Ворвался вгримерку, набросился наменя, пытался сорвать одежду… Какое счастье, чтоАлекс вернулся ипристрелилего!
        - Вамочень повезло, - кивнул полицейский, покосившись наскромно стоявшего устены англичанина. - Авы, мсье, просто замечательно стреляете. Девять человек издесяти нерискнулибы пустить вход оружие - побоялись ненароком попасть вмадемуазель.
        - Вмоей стране аристократ обязан уметьвсё, - сдостоинством проговорил герой дня. - Фехтовать, стрелять, боксировать, скакать налошади иуправляться спарусом ивеслами. Меня учили всему этому сраннего детства.
        - Похвально, мсье, весьма похвально, - полицейский записал имена иадреса свидетелей, кивнул напарнику, ипредставители закона удалились.
        - Пустите! Яищу мадемуазель Эжени Вышински! - Дверь распахнулась, ивгримерку вбежала девочка лет двенадцати.
        - Мими? - удивилась Эжени. - Чтослучилось? Этодочка моей консьержки, - объяснила она Алексу.
        - Добрый вечер, мадемуазель! Матушка послала меня квам сказать, чтовашего брата нашли мертвым сво-о-о-от такой дыркой вголове! Егокто-то пристрелил изпистолета!
        Эжени сначала несколько мгновений тупо смотрела наМими, потом пронзительно завизжала изабилась вистерике.

* * *
        Леблан сидел заугловым столиком исмотрел наэстраду. Поднизким потолком подвального зала плавали сизые клубы дыма. Старуха-тапер, невынимая изгусто накрашенных губ сигареты, энергично барабанила поклавишам. Кордебалетные девицы, заученно улыбаясь, старательно подбрасывали вверх обтянутые темным шелком ноги.
        Алекс пробрался кстолику Леблана, брезгливо взглянул настоявший рядом стул, тщательно вытер его салфеткой, осторожно уселся.
        - Всёвпорядке, - сказал он безпредисловий. - Девушка дала нужные показания, увашей полиции нет комне никаких претензий. Япредпочелбы убить его вменее людном месте, нодать ему уйти сейчас означалобы идти нариск его потерять. Каквам удалось убедить его пойти вгримерку?
        - Дая, собственно… - начал было Леблан изамолчал.
        Англичанин молча ждал ответа.
        - Онуслышал фамилию мадемуазель, когда объявляли ее номер, - объяснил Леблан. - Вотирешил познакомиться. Моей заслуги тут нет.
        - Чтож, влюбом случае вы мне очень помогли. Спасибо.
        - Данезачто, - отмахнулся Леблан. - Долг патриота ифранцузского гражданина. Мыже вроде каксоюзники.
        - Да, - сдостоинством кивнул Алекс, достал из-за пазухи конверт. - Вотваш… хм… гонорар заэту операцию. Кстати, выуверены, чтонаш юный гений неуспел изготовить это свое снадобье? Страшно даже подумать…
        - Уверен, - успокоил толстяк, принимая конверт. - Парнишка так долго оправдывался перед немцем зато, чтозаказ будет готов только через неделю…
        Онподнял глаза насобеседника.
        - Здесь больше, чеммы договаривались.
        Алекс покровительственно улыбнулся:
        - Небольшой бонус лично отменя. Выхорошо провернули это дело. Изобретение несоздано, германский агент уничтожен, изобретатель - тоже. Секретное оружие кануло вЛету, иничто немешает Эжени уехать вАнглию истать моей женой.
        Леблан изумленно вытаращил глаза.
        - Вычто - серьезно хотите жениться нашантанной певичке? Ядумал, выухаживали заней только чтобы подобраться кее братцу…
        Алекс резко встал, сшумом отодвинул стул.
        - Ябританский офицер иджентльмен, - сухо сказалон. - Иникогда непозволилбы себе давать серьезных обещаний порядочной девушке, неимея намерений их исполнить. Всего доброго.
        Леблан проводил его взглядом, пожал плечами, пробормотал:
        - Островитяне… - иопять поднял глаза наэстраду.
        Танцовщиц там уже небыло. Вместо них пышная блондинка врозовом трико ипрозрачных шароварах сладострастно извивалась подвосточную музыку, отвлекая публику отзавозившегося среквизитом фокусника.
        - Хороша, - одобрительно заметил Леблан инеотводил глаз отсцены доконца номера. Потом наскоро нацарапал записку, подозвал гарсона ивелел ему отнести послание закулисы.
        Подошел полицейский - тот самый, чтодопрашивал Эжени.
        - Ятщательно обыскал всю гримерную - проверил исумочку девушки, икарманы ее пальто, иящики, гдеони хранят всю эту актерскую дребедень. Ничего. Илиты ошибся, илитебя намеренно пустили положному следу.
        Леблан кивнул.Неглядя, сунул вподставленную ладонь купюру, снова уткнулся вбокал.
        Наконец появилась Роз, ужепереодевшаяся, безгрима ибезпарика. Гарсон проводил ее кстолику Леблана.
        - Привет, - сказалаона, плюхаясь настул.
        - Привет, - Леблан оценивающе разглядывал девушку, задерживая взгляд наособенно аппетитных изгибах ее крупного тела. - Кактебя зовут?
        - Роз.
        - Красивое имя. Меня можешь называть мсье Леблан. Какдела, Роз?
        - Хреново, - равнодушно ответила девушка.
        - Чтотак?
        - Платят мало, любовника нет, работа дурацкая, заведение еще хуже. Вгримерке воняет так, чтосвиньюбы стошнило, даеще какой-то придурок подружку сегодня чуть непристукнул, дасам нарвался напулю. Врезультате имеем труп илужу крови наполу. Всёвтойже гримерке. Аутебя?
        - Сденьгами всё впорядке. Любовницы пока тоже нет. Вони, трупов ипридурков ивокруг меня хватает. - Онпосмотрел напустой бокал, потом опять надевушку. - Пить будешь?
        - Буду.
        - Молодец, - Леблан одобрительно кивнул, сделал заказ.
        Когда принесли вино, пригубил, спросил:
        - Аты хотелабы уметь читать мысли?
        - Незнаю… Никогда обэтом недумала. Хотелабы, наверное.
        - Вотия хотел. Невышло.
        - Почему?
        - Тот, ктомогбы сделать средство длячтения мыслей, умер, - Леблан помолчал идобавил: - Скоропостижно.
        - Царствие небесное, - набожно прошептала Роз, осеняя себя крестным знамением. - Отчего он умер?
        - Отпули влоб.
        - Мирпрахуего.
        - Аминь, - поддержал Леблан. - Тычего непьешь?
        - Я,наверное, аспирин сначала приму. Ато сутра голова болела.
        Роздостала изсумочки пузырек, вытряхнула наладонь белую таблетку.
        - Странный какой-то аспирин, - сообщилаона, проглотив лекарство. - Вовсе некислый.
        Некоторое время оба молчали, неторопливо потягивая избокалов свое вино.
        - Тыочень привлекательная, - неожиданно сказал Леблан. - Какраз вмоем вкусе.
        Розсмотрела нанего странным, слегка удивленным взглядом.
        - Ну,что замолчала? - Леблан посмотрел вупор, нахмурился. - Ненравлюсь?
        - Очем ты сейчас думаешь? - спросила Роз. - Только честно.
        - Честно? Думаю, чтостех самых пор, какуехал изНормандии, невидел такой здоровой, пышной, крепкой девки. Иеще кое очем, нопока рановато обэтом рассказывать. Если споемся, позже сама всё узнаешь, - он подмигнул, усмехнулся. - Апочему ты спросила?
        - Интересноже, какое впечатление я произвожу наумных, солидных, разбирающихся влюдях мужчин… - Розулыбнулась. - Знаешь, похоже, этот аспирин нетак уж плох. Голова почти совсем прошла. Такчто ты там говорил насчет попозже?
        Дрова мироздания
        Сергей Беляков
        Механик
        …Холод небеспокоилего.
        Память, настойчивая пленница ума, проявляла картины, фотографические отпечатки прошедшей жизни, изкоторой нам невырваться, какизсетей кошмара поутру, впоту исудорогах нелепых видений, связывающих нас спрошлым, которое мы хотим позабыть.
        Снежинки таяли нанепокрытой голове. Онстоял перед надгробием, стянув берет, инемог понять, чтоудерживало его здесь, накладбище Терцо. Хотелли он удостовериться, что это всамом деле произошло? Трипокосившиеся плиты состертыми временем именами, столетние сосны, стволы икомли которых поросли ядовито-зеленым мхом, стылый туман, запутавшийся вкронах деревьев. Шесть рядов армейских могил, уходящих загребень.
        Где-то встороне, может, инадругой стороне реки, заухал филин. Онповернул голову назвук, всторону бывшего поля боя, автоматически отмечая излом траншей, узлы бункеров игнезда пулеметных точек - привычка, откоторой ему неизбавиться… потом снова взглянул нанадгробие.
        Надпись наискрошенном цементе дешевой серийной плиты гласила:
        «Лт. Винченцо Кассини, 131 Арт. Полк 2-й Див. Итал. Кор. Воор. Сил», иниже - «2февр 1881 - 15окт 1917»
        Какэто часто бывало впоследние годы, когда дрянная память услужливо подсовывала мгновения прошлого, откоторого ему хотелось откреститься, стереть, смыть, каксеребро фотопластинки, - заболела голова. Онавтоматически потер старый шрам налбу, последнее, чтоосталось отвойны… потом посмотрел нагору. Провалы пещер затянулись зеленью кустарника. Мало что напоминало опроисшедшем.
        Уних был выбор: остаться совершенным орудием войны илипопытаться стать частью нового мира, исчезнуть, затеряться бесследно, раствориться впослевоенной Европе илипересечь океан…
        Пухленькая словоохотливая хозяйка отеля вТерцо, гдеон остановился, рассказала ему обужасе двенадцатого сражения наИзонцо. Сотни храбрецов «ардити», горных стрелков, гордости итальянской королевской армии, погибли вбитве спревосходящими силами немцев, нонесдались. Те,кто небыл отравлен немецким фосгеном, сгорели встрашном пламени взрыва, снесшего половину горы, впещерах которой размещался итальянский укрепленный район.
        Поее словам, тело лейтенанта Кассини было извлечено из-под завала где-то неподалеку.
        Онхмыкнул.
        Еслибы пухляшка знала.
        Обитатель этой могилы может спать безбедно. Хотябы потой простой причине, чтокости, гниющие вней, непринадлежат бывшему лейтенанту Кассини. И - главное - сгниют они влучшем случае через несколько сотен лет. Если вообще сгниют…

* * *
        - …Кчертям собачьим! - Бригадный генерал Эгберс созлостью швырнул трубку настол иотвернулся отсвязиста, виновато вытянувшегося вструну перед командиром. - Флоссен, лейтенанта Хартвига сюда, немедленно!
        Адьютант пулей вылетел избункера. Крутой нрав Эгберса был хорошо знаком штабистам Четвертой Ударной.
        Наступление немецкой армии подТольмино натолкнулось наотчаянное сопротивление итальянцев, засевших впещерах горы Изонцо надрекой содноименным названием. Батареи орудий ипулеметные расчеты, словно ласточкины гнезда, натыканные вобрывах надрекой, легко подавляли любые попытки немцев переправиться через реку изакрепиться назападном берегу.
        Эгберс ожесточенно потер заросший щетиной подбородок. ФонБюлов, командующий Четырнадцатой армией, настаивал напродолжении атак, невзирая напотери. Между тем огонь артиллерии попещерам Изонцо неприносил ожидаемых результатов: позиции итальянцев были укреплены насовесть, иконтробстрел противника наносил серьезный урон - макаронники пристреляли узловые точки напротивоположном, более низком, берегу реки, непозволяя немцам выдвинуть орудия тяжелого калибра ближе, длярезультативного артиллерийского обмена.
        Полковник Кроннинг, командир Третьего Особого Химического Полка, только что телефонировал Эгберсу отом, чтовпомощь Четвертой Ударной придается спецподразделение «Гельбшаттен». Эгберс небыл сторонником применения химического оружия: ссамого начала войны, когда газобаллонные атаки хлором ифосгеном приносили столькоже жертв среди наступающих сил немецкой армии, сколько исреди обороняющихся войск Коалиции, онпрезирал ведение «нечестной» войны…
        Гауптман Дитц, командир спецотряда, доложит отактических соображениях поповоду атаки напещеры Изонцо лично генералу Эгберсу, кактолько «Гельбшаттен» прибудет врасположение Четвертой дивизии игауптман проведет рекогносцировку.
        Именно это ивзбесило Эгберса. Дитц «доложит отактических соображениях»… Завуалировано, нопонятно: терпение Ставки истощилось. Наверняка какой-нибудь выскочка, хлыщ, мальчишка сосвежеиспеченным дипломом Академии исвязями… Дитц? Фамилия слишком ординарная, чтобы вспомнить кого-то «наверху», вСтавке.
        - Герр генерал, повашему приказанию… - голос лейтенанта Хартвига прервал размышления генерала.
        - Пауль, вамзнакомо имя Иоганн Дитц? Он,кажется, изновичков, носпокровителями… - Эгберс жестом пригласил лейтенанта кстолу.
        - Нет, мойгенерал! Однако, если позволите… - Хартвиг подошел ближе, остановившись впроеме света отокна штабной палатки. Блики заиграли наордене Красного Орла третьей степени - награде, врученной лейтенанту самим Гинденбургом задоблесть вбитве приТрентино. Отменный разведчик, умница… ипредан императору догробовой доски, подумал Эгберс, глядя нащеголеватого офицера.
        - …Я встречу спецотряд поприбытии ипостараюсь снять разведку дотого, какгауптман прибудет вваше распоряжение, - Хартвиг употребил словосочетание, бывшее входу только вузком кругу дивизионных разведчиков, темсамым показывая Эгберсу уровень его доверия.
        - Прекрасно, моймальчик. Примите отряд сдивизионным радушием, предложите хороший ужин, выпивку. Девочек пригласите, нусами знаете, изЛовенны, - Эгберс прищурил глаз, игриво хохотнул, нозавершил встречу сурово:
        - Ябуду говорить сДитцем завтра пополудни. Вашдоклад я ожидаю вдесять ноль-ноль. Уменявсё. Вопросы? Свободны!
        Хартвиг щелкнул каблуками сапог, повернулся испоро вышел изпалатки. Эгберс смотрел ему вслед, стоской вспоминая сына, который погиб приштурме крепости Эссау два года тому. Онбыл примерно тогоже возраста, чтоиХартвиг.
        Проклятая война.

* * *
        Капитан Дитц стоял вцентре единственной площади городка Терцо, скрестив руки заспиной ипокачиваясь нашироко расставленных ногах - носок-пятка, носок-пятка… Хартвиг напряженно улыбался, всёеще ожидая ответа наприглашение, ноДитц, похоже, просто проигнорировалего; такого неуважения Хартвиг снести немог.
        - Герр гауптман, дорога была наверняка утомительной. Японимаю ваше желание сразуже приступить кделу… - Хартвиг скривился, невсилах подавить неприязнь. Наглец-капитан даже неповернул головы вего сторону.
        Солнечный луч, редкий гость последних дней октября, отразился встеклах больших защитных очков, прикрывающих глаза капитана. Разведчик сцепил зубы. «Нарапирах, сволочь, ибеззащитных наконечников, тыбы уменя умылся кровью вминуту…»
        Гауптман выгляделбы странно, даже диковато длянепосвященного глаза - нонедляХартвига, который был знаком соспецодеждой химических подразделений имперской армии.
        Кисти рук Дитца затянуты втонкие черные перчатки. Плащ изпрорезиненной ткани плотно облегал торс; перехваченный вталии широким ремнем, онспадал доземли широкими складками. Стоячий воротник плаща скрывал шею полностью. Лицоего, помимо больших очков-«консервов», прикрывала походная противопылевая маска. Лейтенант обратил внимание накрасно-бело-черный прямоугольник, вышитый намаске; посередине него накрасном щите виднелась слоновья голова сдлинными бивнями - символ экспедиционного корпуса Камеруна.
        Хотя иформенный, плащ явно был переделан: вместо двух стандартных накладных карманов нагруди тот имел множество небольших карманов накнопках. Ксвоему удивлению, лейтенант разглядел также иразноцветные проводки ипетельки, непонятного назначения крохотные замки изастежки, трубочки ипистоны, которые обильно усеяли плащ Дитца. Достойным удивления был иголовной убор гауптмана. Онпоходил настандартный кратцен, фуражку-таблетку, нокуда больших размеров, чтоделало голову ее обладателя непропорциональной… Ушинакрыты парой одинаковых круглых нашлепок, связанных между собой поверх кратцена металлической дугой; отдуги заворотник плаща уходил довольно толстый гибкий шланг. «Наушники? Ончто, таскает ссобой полевое радио?» - хмыкнул просебя лейтенант.
        Егонаблюдения застранным нарядом капитана прервал резкий хлопок, громкий, каквыстрел - наплощадь, кашляя сизыми клубами дыма инатужно урча, вкатился грузовик, потом другой, затем еще несколько… Колонна автомобилей выглядела так, словнобы она прибыла вгородок после многодневного перехода: тенты грузовиков покрыты пылью, колеса выпачканы толстым слоем глины. Несколько мотоциклеток, сколясками, переделанными подтранспортировку груза (Хартвиг обратил внимание нато, чтомотоциклетки везли длинные, больше метра, тонкие баллоны, выкрашенные втемно-коричневый цвет), завершали колонну, которая замкнула площадь истоявших вее центре офицеров вимпровизированное кольцо.
        Дитц вытянул шею игаркнул несколько отрывистых, коротких команд. Колонна заглушила двигатели; из-под тентов иизкабин наплощадь посыпались солдаты, около двух десятков. Хартвиг заметил, чтовсе они похожи друг надруга: рослые, крепко сбитые, влегкой полевой форме, состоящей изкурток, галифе икоротких сапог грубой кожи. Такиеже фуражки, какиуДитца, теже очки-«консервы» имаски налицах - стемже слоном натрехцветном поле.
        Солдаты выстроились вкаре рядом стрехосным грузовиком. Егорессоры почти выпрямились отнагрузки, означая, чтобольшая цистерна, установленная вместо кузова, была наполнена подверх.
        Хартвиг молча наблюдал задейством. Онуже понял - скапитаном разговора небудет, новсё еще надеялся, чтосумеет узнать хоть что-то кдокладу Эгберсу; то, чтопроисходило наплощади, могло пригодиться…
        Между тем Дитц сделал несколько легких, быстрых шагов квыстроившейся группе. Солдат налевом краю каре скомандовал «Смир-р-р-рно!», ивесь отряд, дружно притопнув, замер.
        Только теперь Хартвиг понял, чтобыло необычным вподчиненных Дитца.
        Онивсе походили друг надруга, какблизнецы.
        Одинакового роста, одинаковой комплекции, водинаковой, ладно сидящей, униформе. Единственным отличием оказались крупные цифры, вышитые белым нарукавах… Хартвиг потряс головой, словно стараясь избавиться отнаваждения. Всамом деле, голова его слегка кружилась, ион списал это напредвечернюю жару. Солнце палило вовсю, что, похоже, ничуть нетрогало гауптмана иего бравую команду.
        - Ну,так, мерзавцы! Выприбыли надве минуты позже - это неслыханно! - Дитц медленно шел вдоль строя, вупор разглядывая солдат. - Двенадцатый, янадеюсь, чтовэтот раз задержка вышла неповине твоей толстой задницы… Через тридцать минут развернуть лагерь вовторой линии, настыке позиций восьмого драгунского полка итретьего артбатальона, во-о-от… - остановившись, онрезко вскинул руку, описав дугу, иего палец уткнулся вкарту, ловко подставленную всё темже крайним «близнецом», очевидно старшим команды, - …здесь!
        Дведюжины глоток дружно рявкнули: «Слушаюсь!» Солдаты синхронно подпрыгнули и, вбив пыль вмостовую площади крепкими ногами, ладно развернулись всторону капитана, который обогнул каре итеперь оказался рядом сХартвигом. Тотвсё также молча, носвозрастающим изумлением наблюдал застранным отрядом иего начальником.
        - Лейтенант Хартвиг сообщит данные опозициях макаронников, которыхвы, чертово семя, должны вышибить изэтих пещер вдва дня! Восьмой, дайвухо двенадцатому - он, похоже, никак непридет всебя…
        Тугой, схорошую дыню, кулак одного изсолдат въехал вголову соседа пошеренге. Исполнительность отряда производила впечатление.
        Опешивший оттакого резкого перехода лейтенант неуспел открыть ирта, акапитан уже стоял вплотную кнему, сверкая стеклами «гогглов»:
        - Помимо данных овооружении иличном составе укрепрайона противника, лейтенант поможетвам, шкуродеры, организовать поимку любой - я подчеркиваю, - любой живности, которая находится врасположении итальяшек, засевших вгоре!
        Хартвига обдало жаром - поначалу он приписал это возмущению, ностранное чувство зависимости отсилы, исходившей отгауптмана Дитца, заставило его утвердительно кивнуть головой.
        «Какая, кдьяволу, живность?!» - подумал разведчик.
        - Любая, герр лейтенант: итальянцы сентиментальны инаверняка натащили ссобой собак илитам кошек, плюс лошади - ненарукахже они приперли орудия впещеры? - Дитц непрочел его мысли; оказалось, Хартвиг произнес это вслух… Отряд грохнул раскатистым гоготом.
        - Р-р-р-разойдись! - рыкнул Дитц, истрой молодцов рассыпался вмгновение. Заурчали моторы, застрекотали мотоциклетки… через две-три минуты лишь острый запах отработанного горючего напоминал опроисшедшем.
        Непоспевая забыстро шагающим капитаном, Хартвиг пытался выяснить находу, чтоименно имел ввиду Дитц, когда говорил опоимке «живности». Ярость сдавливала горло разведчика, мешая дышать вполную силу:
        - Герр капитан… Помилуйте - лошади? Собаки?! Длячего?.. Какэто может…
        Несбавляя темп, капитан нравоучительно заговорил - голос его напоминал скрежетание ножа постеклу:
        - Франц Хельм. Средневековый теоретик тактических методов атаки крепостей, лейтенант. Васвакадемии чему обучали? - Онвнезапно остановился, иХартвиг едва невоткнулся носом вмаску Дитца. - Прямая дорога ктеррору осажденных замков, поХельму - использование домашних животных длянагнетания паники, поджогов, отравления питьевой воды итак далее… Например, Хельм предлагал привязывать ккошкам, сбежавшим изкрепости, небольшую бомбу сгреческим огнем; если потом кошку хорошенько напугать ивыпустить, онапримчится кхозяевам иподожжет их дом. Просто, неправдали?
        Хартвиг понял, чтоДитц попросту издевается. Ноедва собрался дать наглецу отповедь, каккапитан поднял гогглы налоб и, сузив глаза, процедил:
        - Идиотская затея! Понятно, чтоя несобираюсь нашпиговывать пещеры тифозными нечистотами поХельму… Авот сведения овооружении, воинском составе, аглавное - расположении имощности огневых точек помере увеличения высоты мне будут нужны непозднее чем вчетырнадцать ноль-ноль. Постарайтесь неразочаровать меня, герр лейтенант!
        Хартвиг механически кивнул. Онбыл совсем неизпугливых, нобездонность зрачков гауптмана вызывала неясную тревогу; горящие адским пламенем глаза, глубоко упрятанные вскладках кожи безбровей, казалось, проникали всамый мозг разведчика…

* * *
        Хартвигу повезло.
        Егосокурсник поакадемии, Макс Фельке, который служил вштабе Четвертой дивизии, знал оДитце куда больше, чем, пожалуй, нужно было разведчику длядоклада Эгберсу следующим утром. Фельке был накоротке садъютантом полковника Кроннинга, командира Дитца.
        Захватив две бутылки эльзасского, Хартвиг напросился наужин соднокашником поздним вечером, после традиционного ежедневного артобстрела позиций итальянцев. Обстрел, какимного раз дотого, непринес успеха, ираздосадованный Фельке, проклиная итальяшек, быстро надрался - успев, темнеменее, рассказать разведчику немало интересного оДитце.
        Заинтригованный донельзя Хартвиг пытался отделить вымысел ислухи отреальности, новистории Дитца иособенно его загадочного отряда было слишком много дыму.
        Например, говорили, чтоДитц специализировался в«персональном терроре», задаче настолькоже сложной, насколько инеблагородной. Егоотряд якобы перебрасывали содного участка фронта надругой, следуя перемещениям конкретных подразделений противника, вособенности необученных илиплохо подготовленных кведению химической войны. Дитц сжигал цепи врага приподнятии ватаку изранцевых огнеметов, изматывал его хирургически точными обстрелами химическими минами, метко забрасывал позиции терроризируемого подразделения (даже если оно находилось наотдыхе илиперегруппировке где-то вовтором эшелоне) химическими бомбами изгазометов… Такая тактика направленного, «точечного» террора, когда, например, полк противника методически ицелеустремленно подвергался постоянным атакам сприменением химического оружия, независимо отрасположения подразделения, егоперемещений идаже отводов спередовых позиций втыл, сеял ужас ипанику, деморализуя врага. Дитц сего «Гельбшаттеном» был мастером точечного террора.
        Масса других фактов - иливымыслов? - относилась непосредственно котряду «Гельбшаттен».
        Говорили, чтосолдаты Дитца незнают страха. Вовремя вывода немецкого экспедиционного корпуса изКамеруна иГабона слаженные действия бойцов отряда исамого Дитца, перекрывших долину Нтем перекрестным огнем полудюжины станковых огнеметов, дали возможность вытащить группировку «Львов Могавы», почти две тысячи человек, безединого потерянного солдата. Танкетки Антанты, прорвавшись погребню, расстреливали их вупор изспарок-Гочкисов, но«Демоны Дитца», какназывали бойцов «Гельбшаттена» вАфрике, продолжали поливать долину огненными струями…
        Ихнебрали пули, неостанавливали огнеметы, илишь прямые попадания крупного калибра, разрывающие тело вкуски, могли - послухам - сгубить бесовское отродье.
        Нокактолько «Гельбшаттен» появлялся надругом участке фронта, «демонов» снова было двадцать…
        Командование доверяло гауптману Дитцу ичасто привлекало его отряд квыполнению опасных исложных операций. Вштабе говорили, чтотехническое обеспечение «Гельбшаттена» неимело равных нетолько внемецкой армии, ноиввойсках Антанты. «Демоны» применяли новейшие сверхсекретные химикаты, пользовались минами ифугасами, сочетающими эффективность отравляющих веществ высокой степени поражения ивысокую бризантную мощь. Послухам, варсенале отряда имелись «медведки», некое подобие одноместных субмарин, длябыстрого рытья туннелей подземлей; фугасы сотравляющими веществами закладывались «демонами» подпозициями врага глубоко втылу…
        Бойцы «Гельбшаттена» могли «летать» (какполагал Хартвиг, онискорее всего пользовались мини-дирижаблями), проводить подводой неограниченно долгое время (дыхательные аппараты кольцевого действия, хмыкнул разведчик просебя), ночто особо ценилось командованием - они были отчаянно смелы, подчинялись Дитцу беспрекословно, безколебаний жертвовали собой, если требовалось защитить своего командира, исловнобы восставали изпепла, какФеникс. Хартвиг язвительно предположил, чтоскорее всего отряд Дитца пополнялся резервом изкакого-нибудь отдаленного городка вСилезии - из-за его отрезанности отостального мира, принцип «все кузены спят совсеми кузинами» витоге приводит кпоявлению насвет дебилов, похожих друг надруга… ноФельке непринял его шутки. Внезапно подобравшись, онпочти трезво взглянул наразведчика исказал, что«демоны», послухам, илизаговоренные мертвяки, илимеханические куклы-доппельгангеры… «Илиито, идругое», внятно произнес штабист игромко икнул. Егоснова развезло, ион понес околесицу отом, чтоДитца чураются вСтавке потому, чтотот исам словно полуживой - из-за многочисленных ранений, химических ожогов,
ипритных язв его кожа выглядит какшагрень, ипоэтому Дитц почти никогда неснимает очков имаски.
        Хартвиг вспомнил холод темных, какночь, зрачков капитана, передернул плечами искомкал окончание ужина, преждевременно откланявшись.

* * *
        Стакой дистанции пещеры невыглядели внушительно дляневооруженного глаза. Небольшие дыры всырной голове горы; проемы отдельных пещер заложены мешками спеском илиукреплены дополнительными слоями каменных кладок - подслеповато щурясь амбразурами, этибыли добротно укрыты отвзгляда.
        Капитан осматривал позиции итальянцев издалеко выдвинутого ксрезу реки наблюдательного пункта, после доклада Хартвига ивстречи сгенералом Эгберсом. Хорошо укрытый изамаскированный окоп давал возможность внимательно изучить пещеры, проверяя данные лейтенанта наместности.
        Дитц поднял бинокль инавел резкость. Такиесть. Изпочти полусотни естественных пещер больше двух третей переделаны макаронниками вукрепленные точки. Онповел биноклем, прикидывая соотношение орудий ипулеметных гнезд. Хартвиг сказал, чтоитальянцы вооружены преимущественно горными пушками шестьдесят пятого калибра итурельными пулеметами ФИАТ; недостатка вбоеприпасах уних нет. Вовремя разговора капитана сЭгберсом тот сдосадой сказал, чтовыбить итальяшек изпещер былобы проще, еслибы удалось отрезать укрепрайон оттылов. Макаронники - неважные бойцы, если их ненакормить вовремя илиневыдать положенную порцию вина перед ужином. Нодляэтого нужно переправиться через Изонцо - иливыше, илиниже потечению, ався долина реки простреливалась итальянскими батареями сприличной меткостью. Поэтому, каксказал Эгберс (иДитц явственно почувствовал, чего стоило старому служаке признаться вэтом), онрассчитывает напомощь отряда «Гельбшаттен».
        Капитан перевел бинокль нанижний ряд пещер. Около полудюжины огневых точек - густой кустарник мешал точнее оценить их количество. Добраться доних суровня реки невозможно. Несмотря нато, чтосамая нижняя пещера нависала надрекой навысоте всего лишь двух-трех метров, онабыла прилично укреплена: стволы двух орудий ичетверка пулеметов виднелись вокнах полукружия дота, выстроенного вбольшом естественном проеме.
        Блики солнца, отражаясь отводы, играли назелени кустарника, покрывшего крутой берег уоснования горы. Столетия потребовались реке длятого, чтобы пробиться сквозь скальные породы, вытачивая протоки, вымывая пещеры…
        Капитан зажмурился. Решение, ккоторому он пришел, было одновременно иррациональным иизящным.

* * *
        …Холод пробирал докончиков пальцев. Ночь выдалась бессонной. Пьетро попытался закутаться вшинель сногами, нотреск рвущейся материи привел его вотчаяние. Проклятая осада, чертовы немцы, опостылевшая слизь, которая покрывалавсё, отгашеток пулемета допуговиц мундира. Шинель прогнила. Монотонная музыка капель, падающих спотолка пещеры, выедала мозг. Вода была вездесущей… Смесяц назад Пьетро немогбы иподумать, чтоон сможет непросто жить, новоевать вгнилостной сырости, вечном полумраке ипромозглом холоде пещер Изонцо - авот подижты…
        Онзло выругался иподнялся наноги, пребольно стукнувшись макушкой опотолок «казармы», небольшой выемки вуглу пещеры.
        - Говорилже я тебе: неснимай каску, болван! - заржал рядом капрал Рецци.
        - Пошелты… - Пьетро хотел было врезать Рецци какследует, нострогий окрик сержанта остановилего.
        Пьетро прошлепал полужам ктурельной установке, уселся насиденье инадел плечевые ремни станкового пулемета.
        - Рецци, твоя вахта через три часа, ипопробуй, жирная твоя харя, закосить нато, чтоты проспал! - Пьетро терпеть немог капрала, нопулеметчиков вбатальоне нехватало, аРецци, надо отдать ему должное, привсей своей хреновой сущности стрелял отменно.
        Онповернул турель пулемета, вглядываясь вполумрак. Впринципе, онмогбы накрыть сектор сзакрытыми глазами - затри недели противостояния он иРецци наловчились встрельбе сотменной точностью, иих сержант сгордостью говорил артиллеристам двух «Каноне М-06», скоторыми они делили мытарства пещеры, чтоего парни припаяют немецким гранатометчикам задолго дотого, какте смогут приблизиться нарасстояние броска.
        - Святая Мария ивеликомученик Паоло… - пробормотал пулеметчик.
        Увиденное пригвоздило его кместу.
        Обычные ориентиры противоположного берега - развалины дома усреза реки иогромный валун, напоминающий голову внемецком шлеме сшишаком - исчезли. Отблески прожекторов немцев отповерхности воды дали понять, чтоуровень реки сильно поднялся, сомнений небыло… Ноотчего?
        Пьетро услышал новый звук. Кунылому шлепанию капель спотолка пещеры добавилось журчание струй воды.
        Пулеметчик засуетился впоисках фонаря, носержант опередилего. Свет выхватил часть амбразуры. Вода сочилась через проем, жадно облизывая стену избутового камня; скаждым мгновением струи множились, усиливались, ивот уже поток, водопад хлынул внутрь пещеры… Свет фонаря заметался постенам - сержант будил спящих солдат.
        Вопли, обрывки команд офицеров, шумводы добавили хаоса.
        - Навались! Быстрее, быстрее, река затапливает пещеру! - Голос лейтенанта-артиллериста намгновение перекрыл бардак; егокоманды старались откатить пушки назад, ковходу.
        Пьетро спрыгнул ссиденья установки, пытаясь снять пулемет стурели, носделать это водиночку неудалось.
        - Рецци, гдеты там? Пулемет… Помоги… - Горло сдавило отужаса. Черт сним, спулеметом - пора уносить ноги!
        Спрыгнув вниз, Пьетро ринулся назад, квыходу. Кто-то оттолкнулего, онзацепился рукавом замаховик турели, потерял равновесие исразмаху ударился виском остену.
        …Он пришел всебя. Егоспасла противогазная сумка, закрепленная нагруди. Наполненная воздухом, сумка сыграла роль спасательного жилета иудержала Пьетро наплаву лицом кверху, пока он был безсознания. Сколько времени прошло смомента удара - он незнал, ноодно было очевидным: река заполнила пещеру подсамый верх, ивход внее оказался подводой. Пьетро плавал внебольшой воздушной «линзе» подпотолком.
        Похоже, немцы запрудили реку иподняли уровень воды, затопив их огневую точку - аможет, ите, чтонаходились выше их дота. Передняя часть пещеры также оказалась подводой, итеперь, барахтаясь вкромешной тьме, Пьетро пытался сориентироваться, вкакую сторону ему придется нырять, чтобы выбраться изловушки через амбразуру. Оннесобирался загибаться вхолодной доломоты вкостях воде…
        Свет, поначалу неяркий, нопостепенно усиливающийся, пробил водную толщу. Кто-то, подсвечивая путь подводой, уверенно испоро приближался кПьетро. Обрадованный пулеметчик подумал, чтопарни хватились его итеперь пытаются вызволить избеды… Онхлебнул воздуха, сколько мог - легкие были сжаты тисками холода, - и, оттолкнувшись отпотолка ногами, нырнул навстречу свету.
        Цилиндрический предмет, нечто, похожее наторпеду, промчался рядом сПьетро, направляясь вглубь пещеры. Егоотбросило всторону - настолько быстро передвигался предмет. Паника сдавила мозг. Пьетро понял, чтоошибся, чтоего неспасают ичто самому доамбразуры ему недотянуть…
        Последнее, чтоон увидел перед тем, какзахлебнуться, были еще два такихже предмета-торпеды, двигающиеся впещеру вслед запервым.
        Онвнезапно понял, чтоименно так удивило его вэтих предметах.
        Лица.
        Глаза налицах, повернутых вперед, горели ярким, кроваво-красным светом, освещая людям-«торпедам» путь втолще воды.
        Споследней искрой угасающего сознания, уженеотличая явь отгаллюцинаций, онувидел, какчеловеческие «торпеды», сложив ладони ивыдвинув руки треугольниками впереди головы, врезались вскрытую подводой стену пещеры изатем, почти также легко, какони передвигались вводе, начали ввинчиваться втолщу горы…

* * *
        Дитц понимал, чтолейтенант Хартвиг - размазня ислюнтяй. Когда (потребованию Эгберса) капитан пояснил свой план, тотвозмутился: слишком «жестокой» показалась ему идея командира «Гельбшаттена».
        Обсуждение плана Дитца проходило вштабной палатке, где, кроме Дитца, Эгберса иХартвига, небыло никого - секретность миссии «Гельбшаттена», затребованная Ставкой, соблюдалась неукоснительно.
        Когда капитан проводил рекогносцировку, онобратил внимание нато, чтоуровень реки Изонцо впетле, огибающей итальянские огневые точки, находится всего лишь внескольких метрах отнижних пещер. Постройка временной дамбы ниже потечению позволит поднять уровень воды вреке настолько, чтобы затопить две-три первые пещеры - приэтом позиции немецких войск непострадают взначительной мере, поскольку лишь первая линия окопов окажется подводой, даито временно. Кактолько пещеры уйдут подводу, итальянцы будут вынуждены оставитьих, и«Гельбшаттен» примется задело.
        Капитан опустил детальные пояснения того, какименно его бойцы проведут операцию повыживанию макаронников изостальных пещер. Онинтуитивно понимал, чточистюля Хартвиг, даиЭгберс, каквояки, воспитанные втрадициях прошлого века, будут против методов, привычных дляего отряда.
        Онсказал лишь, чтодляотвлечения внимания расчетов итальянских батарей ипулеметных гнезд необходимо ввязать их винтенсивный обмен огнем, используя все виды оружия - артиллерию, пулеметный обстрел иаэропланы.
        Эгберс тем неменее настоял надокладе Дитца опланируемых действиях его отряда. Капитан неподал виду итемже ровным, глухим голосом рассказал оприготовлениях «Гельбшаттена».
        Его«демоны» пробурят подкопы впороде изнижних, затопленных, пещер, установят фугасы втолще горы, повозможности какможно ближе когневым точкам, ипосле их подрыва натурально выкурят макаронников фосгеном. Чтобы обеспечить нужную летучесть фосгена, который был тяжелее воздуха, Дитц планировал смешать ядовитый газ сгелием. Вдобавок, чтобы сделать противогазы итальянских солдат неэффективными, онрешил подрывать фугасы вместе сзарядами «агента ДА», дифенилхлорарсина: фильтры английских противогазов, которыми оснащены солдаты пещер, легко «пробивались» аэрозольной взвесью арсина. Втечение секунд маски будут сорваны кашляющими, задыхающимися солдатами, итогда впещеры пойдет фосген…
        Хартвиг переглянулся сЭгберсом и, едва владея собой, сказал, чтоварварские методы ведения войны никогда неприветствовались вЧетвертой дивизии. Некоторое время Дитц молчал, мерно итяжело дыша; воздух, сшумом выходящий из-под его маски, казалось, постепенно сменялся дымом, илейтенанту даже почудился запах серы…
        Наконец капитан едва слышно сказал:
        - Нучтож… - иединым быстрым движением снял фуражку, наушники, очки имаску.
        Хартвиг подавил возглас отвращения. Генерал Эгберс сжал губы иотвел взгляд.
        Назвать лицом то, чтоскрывалось подмаской уДитца, было нельзя. Кожа - если это была кожа… - испещренная рубцами заживших швов ижуткого вида шрамами, бугрилась волдырями иперемежалась язвами втех местах, гдешрамов небыло. Несколько неправильной формы металлических пластин изблестящего металла были прикручены болтами наместе челюстных суставов. Большая впадина вместо губ иноса накрыта золотым перфорированным треугольником, края которого стягивали остатки кожи нащеках мелкими пружинами иззолота. Самым жутким зрелищем был череп - небелая, ночерная кость, безединого клочка кожи, блестящая иотполированная, словно стеклянная… Демонический блеск глубоко посаженных глаз - ниресниц, нибровей - усиливал неприязнь.
        - То,что вы видите, господа, есть последствия действий многочисленных отравляющих веществ, которые находятся навооружении противника - дифосген, горчичный газ, хлор… - Дитц привычно иловко надел маску, очки ифуражку, закрепив ее дугой наушников нагладком черепе. - Если лично вы полагаете, чтомы должны отвечать наудар рапиры… - он повернул голову всторону Хартвига, сделав короткую паузу («Какон догадался?», подумал разведчик), - … легким тычком вгрудь, тоя оставляю засобой право навыбор ответного выпада.
        Капитан сделал шаг вглубь палатки и, неглядя насобеседников, продолжил:
        - Мывсе - профессионалы, ландскнехты Молоха войн. Немне напоминатьвам, господа, чтовойну, каквыражение воли сильных мира сего, следует вести сзапертым навсе замки сердцем иумом, отстраненным оттрадиционных добродетелей людских. Английские пилоты пьют шнапс снашими асами после того, каксбиты, ипосылают им банки скофе вблагодарность затеплый прием… Идиотизм! Ведутли войну «честными»… - он сделал четкий акцент напоследнем слове, - илипреступными, сточки зрения мировой общественности, способами, включая отравляющие газы… это несуть важно. Унижение, отвращение, боль, ужас, опустошение, падение цивилизаций, гибель тысяч имиллионов есть результат любой войны, иневажно, какими способами он достигается. Если вы всамом деле считаете себя цивилизованными членами сообщества, давайте прекратим сражаться изапретим войну какметод разрешения конфликтов, - капитан повернулся кЭгберсу иХартвигу, ихолод логики блеснул встеклах его очков. - Ноя больше чем уверен, чтовы, какистинные профессионалы, нестанете этого делать… Именно поэтому я предлагаю неначинать дискуссию огуманности моих методов. Надеюсь, высогласитесь
стем, чтонеуместно смешивать вкучу высокие идеалы человечества сдовольно ограниченным выбором «грязных» методов дляубийств, разрухи ипрочих бедствий, которые ивы, ия причиняемему, человечеству, ежедневно!
        Последние слова он произнес вполный голос, словнобы подчеркивая свою позицию.
        - Свашего позволения, герр генерал, яоткланяюсь. Ярассчитываю напомощь ваших людей встроительстве временной дамбы уТерцо, какинадолжную огневую поддержку операции. Поутру, лишь только итальянцы покинут две нижние пещеры после затопления, «Гельбшаттен» начнет операцию пообезвреживанию остальных огневых точек. Ягарантирую, чтозавтра, начиная спятнадцати ноль-ноль, соскал Изонцо непрозвучит ниединого выстрела, иваши солдаты после переправы через реку смогут беспрепятственно атаковать Вторую армию Венето сфлангов.
        Дитц воспользовался замешательством Эгберса илейтенанта ибыстро вышел.
        Обаофицера немогли ипредставить, чтоуДитца, помимо решения задачи, поставленной Ставкой, былеще иличный интерес вовзятии пещер Изонцо.
        Егозвали Винченцо Кассини. Дитц охотился заКассини, лейтенантом-артиллеристом итальянской армии, более трех лет.
        Обэтом незнал никто, кроме самого капитана иКассини. Вымуштрованные «демоны» выполняли каждую команду командира, незадавая вопросов, чтопомогало Дитцу вего поисках.
        Еговремя пришло. Какподтвердили командиру пятый иодиннадцатый «демоны» после допроса «языка», захваченного вчера, Кассини командовал артиллерийской батареей водной изпещер надрекой…

* * *
        Вода ушла быстро. Немцы разобрали дамбу после начала артобстрела. Кодиннадцати утра, когда орудийная обработка итальянских позиций достигла предела - казалось, скала шаталась после сотен снарядов, выпущенных гаубичной артиллерией Четвертой дивизии, - «Гельбшаттен» уже заложил полтора десятка фугасов втолще горы.
        «Демоны» Дитца нетеряли времени.
        …Эгберс наблюдал запроисходящим избункера нахолме. Перископ, наведенный наскалу, непозволял вполной мере оценить масштаб атаки. Генерал сдосадой оттолкнул бесполезный инструмент.
        Облака разрывов густо покрыли поверхность скалы. Итальянские батареи тем неменее продолжали ожесточенный ответный огонь, сосредоточив его напозициях немецкой артиллерии второго эшелона. Особенно активно работали пушки крупного калибра вдвух пещерах, упрятанных вскладке горы насеверо-восточном обрыве. Достать их гаубицами неудавалось, ипопытка выжечь макаронников огнеметами, предпринятая немцами напрошлой неделе, закончилась неудачей.
        Генерал связался скомандиром приданного авиаторного полка изапросил поддержку своздуха. Наличие крупного калибра - «каноне навале», судя помощи выстрелов - упротивника тревожило Эгберса; две-три полевые пушки вэтих пещерах были, повсей видимости, заменены более мощными… нокакитальянцам удалось втащить тяжелые орудия натакую высоту?
        Оннетерпеливо посмотрел начасы. Доначала атаки Дитца оставался почти час. Заэто время «каноне» наломают дров - длинноствольные орудия легко доставали дотретьей линии окопов немцев идаже дальше…
        Спустя пятнадцать минут, тянувшихся, какпатока, Эгберс наконец-то разглядел тонкий, какигла, фюзеляж биплана «АГО», разведчика, звук моторов которого заглушала канонада. Разведчик нырял осой между шапками шрапнельных разрывов, крутясь усеверо-восточного обрыва горы, ивскоре улетел, приветствуемый ревом восторга изнемецких окопов: тампредвкушали вторую часть действа ввоздухе, которое тем неменее началось еще через четверть часа… Авэто время орудия крупного калибра изпещер продолжали мешать сгрязью траншеи немцев.
        Шестерка «Альбатросов» выстроилась вбольшую карусель иначала методично обстреливать амбразуры сгрозными «каноне», поочередно сваливаясь изкарусели дляатаки набатареи противника. Навремя воздушной атаки огонь немецких пушек прекратился, нопещеры стали огрызаться еще яростнее. «Альбатросы» чувствовали себя хозяевами положения, потому что уитальянцев небыло должной воздушной поддержки еще современ Второй битвы приИзонцо, инемецкие самолеты скаждым заходом всё увереннее накрывали цель пулеметным огнем. Такпродолжалось довольно долго, и, казалось, «Альбатросы» наконец заставят орудия замолчать, - дотой поры, когда итальянский егерь-ардито, высунувшись изпещеры, метко поджег один из«Альбатросов» огнеметом… Другой самолет потерял управление ивзорвался, врезавшись вскалу. Когда еще один биплан развалился накуски отпрямого попадания зенитного снаряда, Эгберс понял, чтовоздушная атака провалилась.
        Онвгневе закрыл глаза. Генерал неслишком верил вуспех «Гельбшаттена», однако внынешней обстановке немцы отыграли все свои козыри…
        Почему, черт возьми, медлит Дитц?! Неужели он невидит, незнает, чтопроисходит?
        Словнобы вответ наего мысли, гора вздрогнула, натужно охнула, будто живая, вспухнув наглазах, изатряслась, заколыхалась вагонии. Изнескольких пещер, какиззева дьявола, полыхнуло пламя взрывов, языки которого выпростались надесятки метров. Илишь тогда донемецких траншей, добункера сЭгберсом докатилась дрожь земли, донесся звук исполинского взрыва, многократно усиленного эхом изглубокого ложа реки. Звук был больше похож нарев мифического великана, побежденного вбитве, вкоторой он считал себя неуязвимым, - иболь, иярость поражения смешались вэтом трубном звуке.
        Эгберс, завороженный увиденным, замер.
        Гора словнобы съежилась, уменьшилась вразмерах… Изее пещер, которые еще недавно так яростно огрызались смертоносным орудийным огнем, потекли слезы…
        Желто-коричневые слезы тяжелыми струями стекали изглаз-пещер. Фосген, желтая смерть, то, очем говорил командир «Гельбшаттена». Газа было много, невероятно много; похоже, Дитц постарался… Эгберс покачал головой. Онпредставил, чтосейчас происходит визуродованных пещерах стеми несчастными, кточудом остался вживых, нобыли обездвижены, завалены обрушившейся породой…
        Тишина нависла наддолиной реки Изонцо. Плотные облака пыли идыма, смешанные сосмертоносным газом, грязно-серым саваном накрыли гору.
        Эгберс вздохнул, взглянул начасы иприказал начать переправу через реку впятнадцать ноль-ноль.
        Когда первые понтоны немцев ткнулись вкаменистый берег противоположной стороны, пушки Изонцо молчали. Капитан Дитц сдержал свое обещание.

* * *
        … - Дыши, дыши нормально… нет, несопротивляйся, япомогаю тебе! Сосредоточься!
        Рука вчерной лайковой перчатке насильно протолкнула дыхательный патрубок противогаза встиснутые губы, одновременно зажав нос иприкрыв глаза человека, чьелицо былобы скорее похоже намраморную скульптуру отобильно покрывшей его пыли, еслибы нерваная рана налбу, которая сочилась кровью. Вытолкнув загубник, онзашелся вмучительном, разрывающем легкие, приступе кашля.
        Рассеянный свет проникал сквозь пролом встене. Амбразура, разваленная взрывом, чудом удерживала свисающую вниз гигантскую «сигарету» тяжелого орудия, зацепившегося казенником заизгиб скалы накраю пещеры.
        Лицо перекосилось отболи. Теже руки вперчатках сноровисто натянули нанего маску противогаза.
        - Теперь вставай, поднимайся, слышишь? Уменя мало времени! - Обладатель перчаток бесцеремонно тормошил беднягу.
        - Какты… меня разыскал? - Голос из-под маски звучал негромко.
        - «Демоны»…они, каксобаки, чуют своих хозяев. Какнастоящих, такибывших, - хмыкнул Дитц.
        Едва человек, которого он поднял, смог самостоятельно стоять, капитан сделал быстрый шаг всторону; вего руке сверкнула вороненая сталь «люгера».
        - Повторюсь: уменя нет времени. Тызнаешь, зачем я тебя искал.
        Раненый кивнул.
        - Аеслибы я погиб? - Онсклонил голову.
        - Неваляй дурака… мы негибнем. Ямного раз хотел… впрочем, неважно. Мойзапас «демонов» подходит кконцу. Ядолжен узнать тайну мастера… - Стекла гогглов Дитца, казалось, озарились огнем глаз изнутри: столько эмоций он вложил впоследнюю фразу.
        - Счего ты взял, чтоя знаю секрет… даже если он существует? Мастер непосвящал меня вдетали его сделки сМельцелем, точно также, какиМельцель держал втайне детали его сговора сфон Кемпеленом, - сказал раненый. Резкий кашель снова заставил его согнуться пополам.
        - Язнаю, чтоты знаком смеханикой «демонов»; тычинил их тогда, вначале века, вТрансваале. Отпираться бессмысленно, Непомук… ИлиВинченцо, прости, - Дитц хмыкнул. - Нестоит убеждать меня втом, чтотайна тебе неизвестна, язнаю это также наверняка, какито, чтоты построил последних «демонов», троих иличетверых - двенадцатый, кпримеру, явно твое создание. Просчеты влогике… замедленная реакция наогонь… ну, вобщем, небудем запираться, да? - Дитц громко свистнул.
        Словно из-под земли, пятерка «демонов» выросла перед ним.
        - Взять этого… - капитан небрежно ткнул рукой всторону Кассини, - искрытно доставить влагерь. Уменя сним будет длинный разговор.
        - Веерстаан! - закричал внезапно раненый наафрикаанс («Неподчиняться!»).
        Двое из«демонов» заколебались, потом быстро заговорили вполголоса состальными… Всепятеро вдруг замерли.
        - Идиоты! Взятьего! Яваш командир! - Дитц терял контроль надмеханизмами, онпонимал это. «Демоны» неподчинились. - Ватхом! («Схватитеего!») - разъяренно гаркнул капитан, надеясь, чтокоманда наафрикаанс повлияет натупоголовых механоидов лучше, чемнемецкий…
        Кассини вдруг развел руки встороны изатем сделал резкое движение открытами ладонями всторону капитана. «Демоны» полукругом двинулись кДитцу, постепенно оттесняя его кстене. «Люгер» вруке капитана прыгнул раз, потом другой… Хлесткие выстрелы звучали один задругим, нопули неприносили вреда механоидам.
        Внезапно пол пещеры всколыхнулся итреснул, распадаясь, открыв гигантскую зияющую воронку, заполненную огнем… взорвался последний, самый мощный, фугас, установленный «Гельбшаттеном». Вместе сним взлетел навоздух склад боеприпасов всего укрепрайона. Мощнейший взрыв снес верхушку горы - отпещеры, вкоторой Дитц обнаружил Кассини, подиагонали доюжного гребня Изонцо.
        Вихрь раскаленных газов пронесся повновь сформировавшемуся кратеру, испепеляя всё насвоем пути. Дитц, Кассини и«демоны» исчезли вкроваво-огненном шаре, покрытом черными прожилками…

* * *
        …Он еще раз глянул нанадгробную плиту. Потер шрам налбу - последнее, чтоосталось напамять отвойны… потом крикнул:
        - Двенадцатый, пора!
        Рявкнул мотор грузовика-фургона, набоку которого, подаляповато выполненным рисунком, изображающим манеж сдесятком молодцов вцирковых трико, жонглирующих гирями, можно было различить потертую надпись: «Техноциркачи Спинелли: необыкновенная точность вметании ножей истрельбе изружей вслепую! Подводное шоу людей-торпед илевитация подкуполом цирка!»
        Онхлопнул дверцей, оставляя прошлое вмогиле сискрошившимся надгробием.
        Дмитрий Богуцкий
        Истребитель счерным драконом
        Вэтот летний вечер мой брат Манфред подначил всех пилотов нашей эскадрильи провести вечер натеррасе нашего французского особнячка, вобществе девятнадцати бутылок «Шато О’Брийон», поднятых изпрохладного погреба, ичетырех пулеметов «Шпандау», отобранных уохранения нашего аэродрома, чтобы «поймать наживца», какон выразился, английские бомбардировщики, третий день бомбившие наш аэродром спунктуальностью, достойной лучшего применения. Манфред даже поспорил сВольфом, набутылку настоящего «Айсвайна», чтособьет хотябы одного, несходя сместа.
        Вечер был теплым, закат замечательным, вино отличным, пулеметы стояли набелой скатерти столов какглавное блюдо вечера, вожидании закуски, общество состояло исключительно изсвоих - пилотов высочайшего класса, асов, кактеперь их называли. Япопал вэто общество благодаря поддержке брата - желающих было более чем достаточно икроме меня, - ия был полон желания достойно войти вкруг этих заслуженных людей.
        Мыпили вино, созерцали закат итравили охотничьи байки.
        Первым был, каксамый молодой срединас, - Вольф, иего байка оперестрелке изкабины вкабину содним невмеру горячим англичанином, савтором рассказа вкачестве подвижной мишени. История встретила самый горячий прием.
        - Какого дьявола? - возмущался Вольф. - Вывидели эту дыру вмоем «Фоккере»? Онедва неразвалился пополам! Эточто было? Дробовик?
        - Колесцовый пистолет шестнадцатого века, насколько я смог разглядеть, - произнес наш тонкий ценитель антиквариата Карл-Август фон Шоэнбек, созерцая темнеющее небо сквозь бокал свином. - Чистейший дорогущий антиквариат, всеребре. Набитый обрезками гвоздей пообрез дула. Вамповезло, дорогой Вольф, чтоэто ваш противник сейчас лежит назеленой лужайке всмятку, аневы.
        Потом была моя очередь, Манфред подбил - ия рассказал всем историю отом, каксбил свой первый самолет, пробив бак противника последним патроном вленте, зачто ибыл вознагражден овациями вчесть моего упорства идружескими похлопываниями поплечу.
        Абрат поддержал меня ирассказал самую удивительную историю этого вечера - историю обистребителе счерным драконом.
        - Этослучилось очень давно, - произнес мой брат, Манфред фон Рихтгофен, поднимая спола исажая себе наколени свою собаку, Морица. - Когда я был еще совсем молод. Около года назад. Ятолько что сбил своего третьего. Ещеникто незвал меня «Красным Бароном». Великий Бёльке командовал нами, подающими надежды молодыми пилотами. Никто изнас незадумывался, чтослучилось спредыдущими подававшими надежды, аБёльке нерассказывал. Бёльке был сугубо конкретен ивнушал нам политые кровью предшественников истины супорством истинного пророка.
        - Старайтесь заходить наатаку сверху, - говорил оннам. - Повозможности солнце нужно держать усебя заспиной. Начав атаку, непрекращайтеее. Стреляйте только скороткого расстояния, когда противник уже пойман вприцел. Нетеряйте противника изполя зрения инеподдавайтесь науловки. Какуюбы атаку вы непредпринимали - заходите напротивника сзади. Если вас атакуют сверху - непытайтесь увернуться, аидите влобовую атаку. Вполете надвражеской территорией незабывайте, вкакую сторону отходить. Эскадрильям: лучше всего атаковать группами почетыре илишесть самолетов. Если группа распадается, старайтесь избегать ситуаций, когда несколько человек летят заодним самолетом.
        Манфред запил эту обширную цитату глотком вина ипродолжил:
        - Этоего собственные слова, вывсе их знаете, иябы неповторялих, еслибы небыл настолько пьян. Этоистина впоследней инстанции, нашкатехизис, наша религия. Япосей день следую этим принципам, иниразу непожалел.
        Тобыли дни сражения подКамбрэ, ятолько одерживал свои первые победы, ноБёльке уже выделял меня, хотя, видит бог, отэтого становилось только труднее. Ноя счастлив игорд, чтоменя учил такой человек.
        То,очем я хочу рассказать, случилось всамый разгар сражения, люди тысячами умирали каждый день, иникто необратил внимания наодновременную гибель четырех самолетов-разведчиков - недотого было. Никто, кроме Бёльке. Онсразу заподозрил неладное. Таквышло, чтововремя сражения наши пехотинцы вышли нановый рубеж, ирайон где наземные службы отметили падение наших самолетов, былнекоторое время поднашим контролем.
        Бёльке взял меня ссобой.
        Мыдоехали доместа наавтомобиле, ипришлось долго идти пешком понашим траншеям, потом поизувеченному воронками полю, потом пофранцузским окопам, захваченным нашими штурмовиками. Измотанные допредела пехотинцы светлели лицами, встречая двух пилотов вэтих загаженных иполитых кровью норах. Именно тогда Бёльке сказалмне, чтомы - летчики, сражаемся внебе навиду уцелого мира, мыобразец длявсей армии, идолжны всегда это помнить, даже умирая…
        Нампожимали руки, угощали подозрительным содержимым своих фляжек. Бёльке пил, неменяясь влице, здоровался софицерами заруку, ия следовал его примеру. Рядовые робко просили уБёльке автографы, итот оставлял их наоборотах грязных, засаленных конвертов списьмами близких, которые эти ребята доставали из-под шинелей, гдедержали их рядом ссердцем. Онбыл широк душой, великий человек.
        Господа пехотные офицеры проводили нас кместу.
        Усеянная полными воды воронками равнина уходила кгоризонту - ниодного живого дерева. Там, среди мусора недавнего наступления, лежало то, чтоосталось отнаших самолетов. Закопченные обломки двигателей, путы проволочных расчалок иразорванных пулеметных лент, смятые куски алюминия носовых обтекателей, свернутые трубки шасси. Осталось немного. Остальное: деревянный каркас, лакированная ткань крыльев, хвостовые плоскости, винты, тела пилотов - всё сгорело безостатка.
        - Онипадали оттуда, - Бёльке указал назатянутый дымом горизонт. - Падали очень быстро, один задругим. Онивсе сгорели еще ввоздухе. Погибли почти одновременно. Непонятно…
        - Застали врасплох?
        - Четверку на«Альбатросах»? Никогда неслышал отаком. Ичтобы погибли все доединого. Обрати внимание, Манфред. Патроны разорвало прямо влентах. Онивсе несделали ивыстрела. Аэто что застранное повреждение?
        Двигатель «Оберюрсель», весом ввосемьдесят килограммов черного железа итвердой стали, былразрезан почти надвое ударом чего-то раскаленного - остались брызги расплавленного металла, расплесканные ветром изастывшие накорпусе. Удар оземлю смял корпус двигателя меньше, чемэто нечто…
        - Непонимаю.
        - Ятоже, Манфред. Иэто опасно. Намследует разобраться.
        Бёльке договорился, чтоостатки самолетов доставят внаше расположение. Господа пехотные офицеры любезно проводили нас доавтомобиля.
        Мывернулись всвое расположение уже ночью. Бёльке отпустил меня отдыхать, ивечер я провел задружеской игрой вбильярд. Помнится, разбил тебя, Карл, впух ипрах! Потом я уехал вгород, преподнести букет роз моей Кейт, ивернулся врасположение уже подутро.
        Возвращаясь ксебе, яувидел, чтоБёльке еще неложился.
        - Командир? - спросиля, остановившись унего напороге.
        - Рихтгофен, - произнес Бёльке, откидываясь вкресле. Настоле перед ним лежали карты, листы сдонесениями наземных служб идокладами пилотов.
        - Вынеложились, командир?
        - Нетпока. Разбираюсь сдонесениями. Этоначалось невчера. Несэтого несчастного звена. Самолеты пропадали ираньше. Восновном поночам. Прихорошей видимости. Вясные, безоблачные ночи…
        - Ночной охотник?
        - Всё, какправило, начиналось стого, чтопротивник сжигал прифронтовой аэростат. Взлетала группа прикрытия, ивозвращались невсе. Обычное свиду дело. Наземные наблюдатели докладывали овспышках пламени воблаках… Самолеты падали нанашей стороне. Противника никто невидел.
        - Интересно, ктобы это мог быть…
        - Ода. Завтра… уже сегодня, буду докладывать командованию. Необходимо предпринять ответные действия.
        - Готов влюбую минуту, командир.
        - Уверен вэтом, Манфред, - улыбнулся Бёльке. Ия пошел спать.
        Наследующий день меня вместе сБёльке вызвали вштаб.
        Сначала докладывал Бёльке. Потом вызвали меня.
        - Проходите, Рихтгофен. Садитесь, - сказалимне. - Намтребуется ваше компетентное мнение каклетчика иофицера.
        - Яготов.
        - Наше командование имеет основания предполагать появление упротивника так называемого авиационного огнемета. Насинтересует ваше мнение относительно природы этого оружия, тактики его применения, необходимых навыков пилота дляего использования.
        Помолчав, япроизнес:
        - Крайне интересно.
        Ачто еще я мог им сказать?
        - Мыхотелибы знать ваше практическое мнение. Применение огнеметов ввоздушном бою - возможно?
        Янекоторое время молчал, стараясь сформулировать свой ответ какможно менее дерзко:
        - Ябы сказал, - произнес я наконец, - что установить огнемет насвой самолет может только человек, полностью утративший связь среальностью. Скорее, полный психопат. Сумасшедший самоубийца, возможно. Итолько один раз. Огнемет, насколько я знаком свопросом, вещь крайне малоприменимая ввоздушном бою и, безусловно, опаснее длясамолета, накотором его установят, чемдляпротивника. Внашем деле достаточно риска ихрабрецов. Ноэто - подлинное самоубийство. Если речь идет очем-то вроде нашего ранцевого «Кляйфа» - первой жертвой такого применения станет впервую очередь его собственный самолет.
        - Вашкомандир считает несколько иначе.
        - Возможно, мненехватает его опыта.
        - Вывполне компетентны, Рихтгофен. Вашкомандир очень хорошо овас отзывается исам предложил выслушать ваше мнение. Вкачестве альтернативы.
        Япомолчал, обдумывая, какпотактичнее изложить свое мнение.
        - Нестесняйтесь, Рихтгофен.
        - Дело еще ивтом, господа, - произнеся, - что втечение воздушного боя вес самолета, асоответственно, искорость виража инабора высоты, постоянно драматически изменяются. Расходуются топливо ибоеприпасы, баланс нагрузок постоянно смещается, иуправлять такой машиной ввоздухе нужно счутьем, сравнимым счутьем кавалериста, вплоть доприложения веса собственного тела навиражах иливыравнивании. Аведь, падая даже слошади, можно разбиться насмерть. Иименно изкавалерии приходят наши самые лучшие пилоты, ясам оттуда. Яструдом представляю принцип того оружия, окотором вы говорите, нооднозначно там должен быть бак сжидким содержимым, расходуемым крайне быстро, ачто-то большее наистребительный самолет непоставить, просто нет места.
        Имасса боевых эволюций, впроцессе которых этот воздушный огнеметчик просто неизбежно будет попадать всобственный факел припопытке использования поцели.
        Тоесть истребитель стаким вооружением потребует высочайшего мастерства пилота ипостоянно награни гибели отсобственного вооружения. По-моему, пулемет уместнее, чтоиобщая практика показала.
        - Благодарювас, лейтенант. Более вас мы незадерживаем.
        Потом меня сБёльке отвезли нааэродром.
        - Боюсь, - произнеся, пока мы ехали попыльной сельской дороге врасположение, - я несмог вполне поддержать ваше истолкование событий.
        - Ничего, - великодушно засмеявшись, ответилон. - Яисам внем неуверен. Полагаю, выисходили изсобственных представлений иимели полное нато право, конечно. Только я полагаю, чтотут может быть что-то совсем другое… Номне всёже удалось донести докомандования всю серьезность положения. Мызаймемся этим делом. Выясним всё доконца. Сегодня предсказывают хорошую погоду. Этаночь наша - будем ждать ночной атаки нааэростаты. Мыего застанем врасплох.
        - Выдействительно думаете, чтоэто может быть огнеметчик?
        - Вотиувидим.
        - Доверьте это деломне, командир! Вами нельзя рисковать, выже лучший…
        - Вотименно поэтому рисковать будуя, - просто ответил Бёльке. - Иименно потому я беру вас ссобой.
        Яотнюдь несразу понял, чтоэто был комплимент.
        Вечер мы провели вкабинах самолетов, готовые квзлету влюбое мгновение. Инаш неведомый враг нас необманул.
        - Аэростат сбит! - доложили поцепочке вестовых отаэродромного телефона. - Железнодорожная станция Эрми! Кстанции идут английские бомбардировщики!
        - Рихтгофен! - Бёльке крикнул мне изкабины. - Бомбардировщиками займется звено Беме! Наша цель - огнеметчик!
        - Такточно, командир!
        Онвзлетел первым. Яследовал заним.
        Огромная осенняя луна взошла надгребнем Вими вслабой дымке легкой облачности. Мыбыстро набрали высоту ишли теперь вдоль линии фронта, постоянно качая крыльями иозираясь. Мыискали своего врага.
        Вконце концов, этоон нашелнас.
        Язаметил приближающийся сзапада огонек, колеблющийся, едва незадуваемый ветром, - запал огнемета? Черная тень бесшумно - свыключенным двигателем? - падала нанас изтьмы, оставляя белый дымный след. Мыунего были какналадони, нафоне полной луны. Яедва успел упасть влевый разворот спикированием, когда ярчайшая вспышка, осветившая небо досамых облаков, ослепила меня. Несколько секунд я видел только эти ослепительно белые облака, даже зажмурившись изовсех сил. Ячувствовал, чтопадаю, чтовот-вот завалюсь вштопор. Где-то надо мной стремительно удалялся стук пулемета - Бёльке стрелял.
        Наощупь, словно шенкелями лошадь вскачке, япотянул рычаги ивслепую вышел изпике, выровнял самолет итолько потом начал что-то видеть.
        Яувидел их снизу, метрах вдвухстах. Бёльке гнался запротивником, ия мог это только наблюдать. Бёльке стрелял. Ия ждал, чтоего противник вот-вот упадет. Бёльке висел унего нахвосте, атот по-прежнему оставлял засобой явный дымный след. Задет?
        Вдруг мое внимание привлекло какое-то неестественное движение самолета Бёльке. Онислишком сблизились! Столкновение? Досих пор я невидел столкновения ввоздухе - я представлял его себе иначе. Онисловно просто слегка соприкоснулись. Нонатакой огромной скорости самолет Бёльке сотряс сильнейший удар. Бёльке отстал отсвоей жертвы испускался большими кругами. Сначала уменя небыло ощущения, чтоон падает, но, вдруг обнаружив его подсобой, яувидел, чточасть верхнего крыла его самолета отвалилась. Апотом, яуже немог видеть, чтопроисходило, - попав воблака, онскрылся извиду. Яничем немог ему помочь…
        Егочерный противник тоже исчез. Убрался прочь.
        Явернулся нааэродром, итам меня уже ждала печальная весть. Бёльке почти удалось посадить свой изувеченный самолет залинией наших окопов, ноудар обземлю его доконал. Онумер всвоем разбитом самолете. Емубыло двадцать пять лет.
        - Черный дракон… - прошепталон, прежде чем умереть.
        Этиего слова слышали пехотинцы, выбравшиеся изближайших окопов, чтобы помочьему. Егопоследние слова напугали всех там присутствовавших. Именя они заставили похолодеть.
        Обэтом теперь непринято говорить. Почему-то теперь считается, чтоон погиб пристолкновении снашимже аэропланом. Вштабе мне объяснили, чтонациональный герой неможет погибнуть пристоль странных обстоятельствах. Какпомне, то, чтоони придумали взамен, ивовсе дурацкая байка. Вамя могу это сказать.
        Тело Бёльке еще неостыло, ая уже вновь был ввоздухе. Искал его убийцу, кембы он нибыл. Вернулся подутро, пополнив свой счет седьмым самолетом. Нетем самолетом. Ктому времени нааэродром Первого истребительного соединения англичане уже сбросили этот свой знаменитый вымпел строгательной надписью: «Впамять окапитане Бёльке, нашем мужественном иблагородном сопернике, отбританских Королевских воздушных сил».
        Кого-то это, может, ирастрогало - вот только неменя. Самовлюбленные поганцы…
        Ясбил того, ктосбросил вымпел, через несколько дней. Ноэто был нетот, ктоубил Бёльке - насбитом самолете был обычный трехцветный рондель Королевского воздушного корпуса.
        Черный дракон? Чтож. Буду искать черного дракона. Чембы он ниоказался. Именно втот день я впервые приказал аэродромным техникам покрасить мой самолет вкрасный цвет. Яхотел, чтобы мой враг знал, ктоидет заним.
        Аеще красный цвет ночью становится черным.
        Ближе кполудню меня вызвали вштаб. Ивыпотрошили пополной.
        - Здесь нет места частной инициативе, Рихтгофен! Таких частных инициаторов унас сметают всторону, если вообще нерасстреливают засаботаж. Такие неполучат нафронте ничего: ниеды, нитоплива, нипатронов, нимедицинской помощи. Тутнастоящие солдаты сражаются зародную страну ипогибают каждый день. Ихтяжелый труд мы обязаны обеспечить, иваше дело здесь - выполнять исключительно приказы командования. Странно, чтоя вынужден вам это объяснять. Мыценим сбитые вами самолеты, ивесьма высоко! Ноздесь нет места мстителям-одиночкам. Вампонятно?
        - Такточно!
        - Вчастном порядке пилоты могут мечтать очем угодно внебоя, даже договариваться очем-то. Новойна иприказы стирают все эти идеи, какмел сдоски. Здесь все делают то, чтодолжно. Досамой победы. Илисмерти. Свободны, Рихтгофен.
        Ямог только щелкнуть каблуками ивыйти вон.
        Апотом мы хоронили Бёльке. Яшел загробом инес подушку сего наградами, думая совершенно одругом. БылБёльке прав илинет? Чтоон имел ввиду, сказав «черный дракон»?
        Януждался вактивной деятельности. Яхотел нанести ответный удар. Дать им понять, чторадоваться рано. Чтоместо Бёльке внебе неостанется свободным, иих жизнь нестала ничуть безопаснее.
        После похорон я напился, угнал грузовик идобрался догорода, кмоей Кейт. Признаю - это было нелегкое дляменя время. Мнетребовалось собраться сдухом.
        Ноутром я был снова наместе, готов исвеж. Готовый кдействиям.
        Командование любезно довело домоего сведения, что, поданным разведки, союзники неприменяли огнеметные аэропланы. Вопрос закрыт, служите идалее, также ревностно.
        Чтож, такибудет.
        Черный дракон продолжал сжигать наши аэростаты инаших летчиков, неоставляя вестников поражения. Онбыл призраком. Никто его больше невидел кроме меня. Никто неостался после этого вживых. Значит, этооставалось моим делом.
        Намнелегко было встретиться - он был ночным охотником, амы летали сутра, чтобы, позаветам Бёльке, подбить назавтрак одного-двух англичан. Онлетал, когда хотел, - я неимел возможности такое себе позволять.
        Между тем я одержал свою пятнадцатую победу ибыл представлен к«Пурпурному Максу». Такойже орден я нес наподушке снаградами Бёльке.
        Теперь я был лучшим. Иименно потому я должен был сбить Черного дракона, знатьбыеще, чтоон такое… Бёльке, Кирмайер, Пфайффер, Винтгенс… его список уже был достаточно длинным.
        Мывновь столкнулись сним надАррасом уже летом, поздним вечером, когда тяжелое красное солнце тонуло втучах надгоризонтом. Явышел прямо нанего изоблаков. Вхолодных лучах заката я видел его совершенно ясно, словно держал навытянутой руке. Стремительный самолет беззвучно, свыключенным двигателем, падал всторону нашего фронта. Навсю длину фюзеляжа был нарисован черный готический дракон, изрыгающий пламя. Идевиз «Прирожденный поджигатель» иличто-то вэтом роде, латынь оту пору мне отказала.
        Тонкий след белого дыма оставался заним, иметался огонек пламени наносу. Всё-таки он существовал.
        Ясразу понял, чтоэтоон. Аон сразу заметил меня. Сострекотом завелся его двигатель позади кабины - это был толкающий двигатель, длябиплана типа «ДеХэвилленд». Онрезко набрал скорость ивысоту, ноя висел унего нахвосте, ия был хозяином положения. Отлетался, поджигатель.
        Дальнейшее мне крайне неприятно вспоминать, новспоминать приходится, чтобы учиться насвоих ошибках. Оноказался лучше меня. Егосамолет был быстрее навираже, онлегко набирал исбрасывал скорость. Онмгновенно поменял наши роли вэтой игре, просто сделав подъем вверх, словно уходя наиммельман, нотутже сбросив скорость, исловно перепрыгнул через мой самолет хвостом назад, одаренный сукин сын. Ивот я унего наприцеле. Чудовищная вспышка, илишь потому, чтоя сразу бросил свой самолет всторону, янесгорел дотла прямо там.
        Онгонял меня понебу, аэтот постоянный ветер, чтодует спобережья, темвременем сносил нас всторону наших позиций. Признаюсь, яискал повода выйти избоя. Оннепозволял мне взять себя наприцел.
        Онприжимал меня кдеревьям. Оборачиваясь, яясно видел, какпламя, бьющееся вдлинном металлическом ящике наносу его самолета, начинало бурлить ивспухало стремительной огненной струей, чтообрамляла ослепительно белый луч, опережавший мысль. Явидел, какзамгновение доразряда пламя отражается алой вспышкой вогромных стеклах черных очков, закрывавших почти всё лицо пилота, илишь то, чтоя успевал заметить, какэто начиналось, досих пор спасало мне жизнь. Лучгас, пламя огненной кометой уходило кгоризонту, оставляя истаивающий хвост раскаленного воздуха.
        Задевая землю, лучподжигал ивалил огромные деревья.
        Этобыла машина смерти, сжигавшая всё догоризонта, сбезжалостным богом зарычагами управления. Истинный ас, подобный Тору, преследовал меня. Против него уменя был только пулемет имой красный истребитель.
        Мнеудалось уйти отземли искрыться воблаках. Почти удалось. Таммы истолкнулись нос кносу, ия вотчаянии тянул гашетку пулемета, поливая его огнем вотчаянной лобовой атаке.
        Явидел, какмои пули, недолетев, истаяли вбелой встречной вспышке…
        Очнулся я через две недели. Дыра вголове была роскошная. Аккуратная, диаметром вдюйм, идеально круглый вход ивыход, одного размера. Мнеповезло, чторана запеклась отжара, ия неистек кровью наместе. Чтовы так смотрите? Иливы полагаете, ясмогбы приземлиться нато поле спулей вголове? Дамнебы полчерепа выбросило изкабины, попади мне вголову эта самая пулеметная пуля! Ондостал меня, сукин сын. Достал. Нотеперь я твердо знал, чтоон уязвим, чтоон человек. Чтоя скоро инеизбежно вернусь внебо испрошу снего завсё.
        Иеще одно. Лежа вгоспитале, вспоминая наш бой, секунда засекундой, досконально, доголовной боли, докрови набинтах, доневольного крика, японял, чтооблака рассеивали действие луча, кактуман непропускает солнечные лучи. Потому он нуждался вхорошей погоде иясном небе иизбегал боя воблаках. Потому я жив.
        Через месяц я сбежал изгоспиталя. Ждать я больше немог.
        Мнебыла нужна особая машина длягрядущего дела. Что-то такое, начем я могбы недать держать себя вприцеле достаточно долго дляпоражения лучом.
        Очередное детище Фоккера - триплан «Фоккер DrI», былименно тем, чтонужно. Да,я знаю, чтовы все разом нелюбите этот самолет. Чтоон сырой, онмедленный, особенно наподъеме набольших высотах, чтодвигатель сжирает масло, словно схлебом. Чтокабина тесная, ипривзлете спосадкой изнее ничего невидно.
        Номне была нужна его исключительная маневренность - иименно ее унего вдостатке. Какон резко виражирует - особенно направо! Легкие имощные рули управления ивысоты. Прекрасный самолет вумелых руках! Двапулемета «Шпандау» соста метров убедят вэтом кого угодно.
        Аотлуча света неубежишь.
        Явыбрал свое оружие, мойновый самолет. Наследующий день он уже ждал меня наполе, снаряженный изаправленный, красный отвинта дохвоста, докончиков крыльев. Мнедаже непришлось ничего говорить - аэродромная обслуга работала всю ночь, безприказа.
        Янемог обмануть их ожиданий. Ия отправился ввоздух, насвою личную войну, словно рыцарь, севший наконя иопустивший забрало, покидает родимый замок, чтобы схлестнуться всхватке счерным драконом…
        Незадолго доотлета я беседовал сдоверенным представителем самого Энтони Фоккера, доставившего мне мой самолет прямо сзавода иследившего заего сборкой.
        - То,что я расскажувам, ритмайстер, незнает наше командование. Этоинформация совершенно конфиденциальная, частного порядка, таккакимеет отношение кинтересам отечественных промышленников.
        Черный дракон - это английский летчик-ас шотландского происхождения, летчик-энтузиаст, записавшийся вКВК впервыйже день войны, переживший катастрофу, изуродованный газовой атакой иеще более изувеченный собственными хирургами, создавший истребитель счерным драконом - его протез, егомеч. Истребитель, вооруженный чудовищно опасным длясобственного пилота лучевым гиперболоидом. Влюбую секунду его ждет взрыв камеры аппарата - мы полагаем, чтолишь короткое время использования ипостоянный поток воздуха недает аппарату расплавиться приразряде. Что-то подобное перед войной пробовали иунас иурусских, нопрототипы были неисправимо опасны вдействии, иочевидно, какие-то компоненты химического заряда аппарата страшно токсичны - обслуживающий персонал сильно болел итерял волосы. Нормальный человек несталбы летать стакой опасной штукой подносом.
        Летает он только ночью - днем солнце режет изъеденные фосгеном глаза. Оннаследник обширного состояния, егоотец совладелец авиационного предприятия, вовсем ему потакает - полеты ведут совзлетной полосы концерна «Эйрко» вразрушенном рыцарском замке вАргонском лесу, якобы сцелью испытаний экспериментального самолета-прототипа. Когда-то, вначале войны, самИммельман сбил его надВерденом вразгар газовой атаки, итот упал всамое пекло ипролежал там три дня подартиллерийским обстрелом, окончательно спятив. Двагода скитался погоспиталям ивот вернулся отомстить. Командование союзников нехочет обнародовать его присутствие нафронте, мало кто знает, чтоон вообще жив. Онобезумевшее чудовище. Убейтеего. Иесли возможно - захватите аппарат.
        - Вымного знаете, герр инженер…
        - Авиастроением вЕвропе занимается неочень много людей - нам известны все значимые фигуры.
        - Чтож, спасибо заваш рассказ, герр инженер. Ничего немогу обещать, кроме того, чтоубьюего.
        Да,господа. Таков был мой враг. Оннестал жить госпиталями иувечьями, врачами ипостельным режимом. Неупивался жалостью ксебе, непогрязал вдепрессии, неизливал свою горечь исамосожаление наближних идальних, неназывал родину сифилисной шлюхой, нет. Онотбросилвсё, далволю своей ярости, онвыполз наобрубках наполе боя, чтобы вонзить обломки клыков вногу врага ивырвать его ахиллесово сухожилие. Онстал пулей, стал живой бомбой. Егоцель - достать кого-то изнас иутащить засобой натот свет. Уважаю.
        Ия шел ему навстречу, чтобы убить его первым.
        Много трудов мне пришлось приложить, чтобы найтиего, чтобы застать врасплох. Егобыло трудно найти - сбитые им аэростаты числились погибшими отударов молний исамовозгораний. Сбитые им летчики записывались пропавшими безвести.
        Итогда я начал сбивать их самолеты. Сбивать столько, сколько никто еще несбивал. Подвое завылет. Потрое. Выисами всё это могли видеть. Современем, стой стороны фронта обомне сложилось некоторое мнение. Онжег наших - я жегих, только я непрятался вночи. Затем командование вчастной беседе довело домоего сведения, чтосреди английских летчиков заметен некоторый ажиотаж вмоем отношении. Чтоуже сложилось частное, естественно, негласное «общество охоты накрасный истребитель» сбольшим количеством участников, намеревавшихся прислучае свести меня вмогилу исовсеми почестями положить нанее еще один лицемерный венок. Меня просили оставить полеты исосредоточиться наобучении пополнения. Начто я ответил им словами Бёльке:
        - Ялучший. Иименно потому я должен летать.
        Где-то там черный дракон ждал меня.
        Дело решилось неожиданно. Онсам вызвал меня. Сброшенный вымпел нанашем аэродроме, письмо нафранцузском современем иместом. Ипостскриптум: «Рассчитываю нато, чтопадать ты будешь долго. Падать игореть».
        Этобыл мой способ вытащить его набой. Имне это удалось.
        Мысошлись сним внебе надВийревалем, назакате. Небо было ясным, ноночь обещала туман. Ясобирался недать ему уйти.
        Япервым заметил стремительно приближающийся втишине огонек пламени - он вновь падал наменя состановленным двигателем. Ноя был готов. Серией импровизированных эволюций я пошел насближение - мне нужна была дистанция дляпулеметного огня. Онзавел двигатель, когда понял, чтоя раскусил его начальный план.
        Этобыла тяжелая ипрекрасная ночь, никто изнас небыл всостоянии взять другого наприцел. Мнеудалось приблизиться, ноон недавал мне зайти ему вхвост. Ая, соответственно, недавал этой возможностиему.
        Ивсё время я следил зауровнем топлива.
        Ивот, наконец, этот час настал. Постоянный ветер сморя снес нас сместа, гденачинался бой всторону наших позиций. Этобыл тот самый миг, когда ему потребуется выйти избоя, чтобы хватило бензина вернуться.
        Онедва непоймал меня, когда всё-таки лег наобратный курс, азатем неожиданно бросилего, стоило мне сесть ему нахвост. Лучпламени осветил облака, мой«Фоккер» влетел впоток раскаленного воздуха, самолет встряхнуло, моелицо обдало жаром уже погасшего луча. Аон, словно забыв овозвращении, гнал меня, стегая лучом, прижимая кземле. Подбираясь всё ближе иближе.
        Меня спас туман, поднявшийся надрекой. Яскрылся внем, какподпокрывалом матери. Лучбессильно полыхнул где-то позади, какгрозовой отсвет. Ялетел всовершенной белизне, невидя винта собственного самолета, иискал всебе силы вернуться.
        Ядолжен был сделать то, отчего нас всегда предупреждали. То,чему противоречил весь мой предыдущий опыт. Бейилибеги. Янемог его достать. Янемог отнего бежать. Он,казалось, наплевал нато, сколько топлива унего осталось. Онрешился дожать меня. Стоит мне показаться изтумана - имне конец, длянего дистанция неважна, лишьбы видеть, начто направить луч.
        Каквосне, янакренил самолет накрыло иразвернулся обратно.
        Там, вэтом тумане мы истолкнулись нос кносу, винт квинту. Оннестал ждать - он нырнул втуман прямо замной. Никто изнас неожидал столкновения. Икогда замолотили мои пулеметы, японял, чтодико кричу. Мыразминулись вотьме буквально впритирку. Яневидел, попалли я куда-то. Нопозади меня, через пару длинных мгновений, раздался могучий взрыв, непохожий навспышку луча. Что-то чудовищное снесло туман, разодрало воздух ишвырнуло мой самолет втемноту. Яедва смог его выровнять.
        Ясделал круг надместом взрыва. Огромное грибообразное облако уже погасло, когда я рискнул напоследних каплях бензина приземлить свой самолет наширокий луг уберега реки. Явылез изсамолета, дошел доберега иприслушался. Лишь вялая далекая канонада…
        Если отнего что-то иосталось - то лежало теперь надне. Так, кое-какие разбросанные обломки…
        Яоставил самолет наберегу - топлива вбаке совсем неосталось. Кутру я вышел надорогу, гдеменя подобрала санитарная машина, следовавшая внашу сторону.
        Через пару дней мой самолет доставили обратно, нанаш аэродром. Никто, естественно, незасчитал мне эту победу - ее было некому подтвердить… Может быть, господа из«общества охоты накрасный истребитель» моглибы что-то сказать. Нопопонятным причинам они промолчали…
        Наэтом мой брат Манфред закончил дозволенные речи ипокинул наше общество ради позднего визита кКейт Отесдорф, своей любимой. Время налета давно минуло, имой брат был теперь должен фон Шоэнбеку целую бутылку.
        - Тыслышал очем-то подобном раньше, Лотар? - спросил меня фон Шоэнбек, когда Манфред вышел.
        - Нет. Самуслышал впервые.
        - Надоже, - тихо проговорил Шоэнбек, звонким шлепком убивая комара усебя нашее.
        Никто изприсутствующих незнал, чтоисказать.
        Мывернули пулеметы аэродромной обслуге иразошлись спать.
        Откровения такого рода изуст моего брата позже больше никогда неповторялись. Хотя вскоре я услышал нечто вроде эпилога отнего самого вего беседе сКейт Отесдорф, которую я случайно услышал.
        - Говорят, чтоя уверился всобственном бессмертии, - произнес Манфред, останавливаясь сКейт подруку около мраморной ротонды, вкоторой я какраз вознамерился, созерцая пасторальную долину, выкурить длинную французскую папиросу.
        - Говорят тихо, ноя услышал, - продолжил мой брат, незаметив меня. - Этонетак. Просто именно это небо, полеты, сберегли меня, подарили мне еще несколько лет жизни. Может быть, благодаря авиации я даже переживу войну. Останься я простым кавалеристом - меня уже давнобы зарыли вснарядной воронке вперемешку состанками собственной лошади, кактысячи других… Наводит наразмышления, длячего всё это? Опредназначении… Ялучший - ноэто неответ. Сколько когда-то лучших уже лежит вмогилах - Бёльке, Иммельман? Янедумаю, чтолучшеих, - просто продержался дольше. Когда миллионы вокруг гибнут, глупо быть уверенным всвоей неуязвимости. Ябуду жить, пока я нужен. Невозможно постоянно думать отом, почему именноя. Ятакя.
        - Тыже потрясающий летчик, таквсе говорят, - тихо сказала ему Кейт. - Тыбудешь жить долго.
        - Янебезошибочен, - тихо ответил мой брат. - Часто мне кажется, чтоя неодин, чторядом есть другие Манфреды Рихтгофены, затакой тонкой непроницаемой пленкой бытия. Ивот я выживаю постоянно благодаря им. Этоони ошибаются. Впылу боя я чувствую, какони постоянно летят рядом сомной, совершая ошибки, смертельные ошибки, выбирая неверные решения, правильные оставляямне, спасая жизнь мне одному. Ихпробивают пулями наневерном вираже, онипадают вштопор ссорванными расчалками, онигорят заживо впотоке бензина изпробитого бака. Онипогибают, погибают, погибают. Они, нонея. Ия знаю, чтоони небесконечны. Однажды они кончатся, итогда придет моя очередь…
        Несмейся, мнекажется, этоочень серьезно, мненехватилобы воображения такое придумать самому илисумасшествия, чтобы такое допустить всерьез, тыже знаешь, яочень трезвомыслящий, других унас убивают.
        - Насамом деле вы все сумасшедшие.
        - Знаешь, сверху особенно хорошо заметно, чтосамые главные безумцы наэтой войне отнюдь невнебе…
        - Господи, Манфред… Зачем ты так рискуешь?
        - Зачем, дорогая Кейт? Новедь это итолько это является предназначением рыцаря - убивать драконов…
        Янестал слушать, чтоон говорил ей дальше. Ушел кдрузьям, незаметно спустившись помраморной лестнице креке.
        Помнится, англичане так больше инеприлетели. Зато мы им славно задали, навалившись наих аэродром всей эскадрильей, подловив целое звено навзлете, - втот день меня впервые сполным правом назвали асом…
        Амой брат имой командир «Красный Барон» Манфред фон Рихтгофен вскоре пал. Недожил донашего поражения, допозорного перемирия вКомпьенском лесу. Онпогиб раньше, убитый пулей неизвестного, надМорланкуром, сбив ктому времени уже больше восьмидесяти вражеских самолетов. Онстал такойже историей этой войны, какте, чтомы рассказывали друг другу втот вечер. Онневыбрался. Оностался там навсегда.
        Япомню его молодым.
        Опилоте истребителя счерным драконом я больше ничего неслышал.
        Янезнаю ничего оработах спохожим оружием. После Версальского мира разбираться вэтом вопросе, думаю, стало просто некому. Состороны наших бывших противников тоже ничего непишут. Этаистория прочно забыта.
        Всё, чтоосталось отсамой славной исамой неизвестной победы моего брата, - это лишь пара осколков гиперболоидного зеркала всеребряном кубке зашестидесятую победу Манфреда, вряду такихже кубков надлинной полке внашем домашнем музее, собранном вего честь. Больше нет ничего.
        Владимир Венгловский
        Птица безног
        - Предлагаю выпить заДжона Помероя имайора Брока, - сказал мой друг Тадеуш.
        Осторожно, чтобы нерасплескать вино, онопустил зажатый вметаллической руке бокал настол ивыудил изкармана летной куртки две пули - разрывную изажигательную. Звякнув, онилегли набелую скатерть возле багровых винных пятен. Рядом стояла маленькая деревянная клетка, вкоторой сидел желтый кенар - мой друг никогда нерасставался сосвоим любимцем. Даже вузкой кабине биплана держал клетку усебя наколенях. Тэдулыбнулся исвызовом осмотрел наполненный людьми зал. Онвсегда был готов кдраке, Тадеуш Гилевич, смахнувший уже шесть врагов ипогибший впрошлом году надпыльными дорогами Линса. Врачи вернули Тэда кжизни, если так можно назвать его нынешнее существование.
        - Залюдей, подаривших нам победу ввиде этих двух маленьких смертоносных сестричек, - произнесон, вновь поднимая бокал.
        Уменя перед глазами возник сегодняшний рассвет сгорящим цеппелином ивынырнувший изклубов дыма «Кэмел» снарисованным накиле оскаленным черепом. Услышать торжествующий крик Тадеуша вшуме «собачьей схватки» было невозможно, ноя чувствовал его победу. Онаколола иголочками впальцах. Вместе сревом мотора рвалась насвободу, всёвыше ивыше забелые облака, туда, куда неподнимется ниодин аэроплан. Якричал вместе сдругом, ловя вприцел преследующий его «Альбатрос» счерным крестом набоку.
        Фриц, тыопоздал! Go fly akite! Пальцы нажимают гашетку доупора. Сестрички идут одна задругой, вспарывая воздух. Точки итире чередуются, каквтелеграфе. Открыла «Альбатроса» отлетают клочья. Вражеский биплан ныряет, уходит зигзагами, прижимается кземле, ноучасть пилота предрешена. Емунеспастись. Через минуту я догоню его биплан ивсажу последнюю короткую очередь. Говорят, чтомой старый мертвый враг Иммельман однажды сбил летуна, израсходовав всего пятнадцать патронов. Пули пробьют топливный бак, загорится масло, и«Альбатрос» рухнет наземлю вдвухстах метрах долинии фронта. Засчитанная победа ичья-то жизнь.
        - Этонепоправилам! - Из-за соседнего столика поднялся командир второго звена майор Баркер, скоторым мы соревнуемся почислу сбитых аэропланов, хвастаем, распушив воображаемые хвосты, какпетухи напоединке. Пижонские усики, холеное лицо потомственного аристократа, такой хорошо смотрится везде - иназваном обеде, ивкрохотной кабине аэроплана. - Этонарушение Гаагских конвенций! Каквы непонимаете, чтотак нельзя воевать? Мыже летуны, вконце концов, анеубийцы!
        - Рыцари неба? - ухмыльнулсяя, поворачивая голову кмайору. - Честь, доблесть иаэропланы? Вы,сэрДжон, небыли внебесах, когда поземле ползут клубы хлора? Маленькие фигурки там, внизу, суетятся ипадают, ноих проблемы выглядят такими надуманными инеестественными. Мывыше этого. Унас благородные дуэли игордость своими победами. Знаете, сколько бомб дляЛондона нес сегодняшний цеппелин?
        Яплеснул вино вбокал иотхлебнул, чувствуя, каккадык пытается прорвать кожу.
        - Вынебыли вгороде, когда вокруг рвутся бомбы испасение выглядит чудом? Кажется, чтопопал вад. Тылежишь, оглохший, опрокинутый ударной волной, вжавшийся вземлю, ипонимаешь, что - всё, неуспел, несделал. Незакрыл собой.
        - Рой, перестань! - Тэдсхватил меня запредплечье.
        Чтоя должен перестать? Бокал дрожит вруке, отбивая дробь настоле. Стол вздрагивает, икрасные пятна прыгают перед глазами, словно выплеснувшаяся кровь Аманды.
        - Остановись!
        Вокруг падают камни, стучат какпули помостовой. Ябоюсь открыть глаза, чтобы неувидеть неподвижную Аманду. Вголове звучит последний разговор. «Яухожу оттебя. Унас нет будущего». Мынеуспели расстаться. Нет, неунас, Аманда, - будущего нет уменя.
        - Мнеплевать навсе ваши конвенции, - сказаля, отстранив руку Тадеуша.
        Захотелось встать ивыйти наружу, подальше отсослуживцев, ноя подавил это желание. Нестоит доставлять удовольствие Баркеру. Темболее что приступ ярости скоро пройдет. Завтра мы снова поднимемся внебо - я, Тэд, старина Баркер имногие другие. Те,кто доживут, ите, ктонедоживут доконца мясорубки, которую мы называем Великой войной. Небо делает всех равными. Онопримиряет идарит свою глубину.
        Камни отвзрыва изпрошлого улеглись. Ябольше нечувствовал подладонью липкую кровь.
        Вечер. Маленький ресторанчик впровинциальном городке. Фронт далеко - донего миль двадцать. Лишь изредка доносится эхо канонады, нооно кажется нереальным, словно это вдалеке грохочет гроза. Аздесь играет музыка. Смеется, севнаколени кБаркеру, девушка сярко накрашенными губами. Подол ее платья расчетливо поднят, чтобы присутствующие могли оценить красоту ног.
        Яподнялся ивышел насвежий воздух.
        Наша война близко - аэропланы ждут летунов. Яподошел ксвоему «Кэмелу» ипровел ладонью поего гладкому боку. Притронулся кхолоду пулемета, сдвинул начетверть оборота пропеллер. Пальцы скользнули понарисованной нафюзеляже красной птице. Когда-то мне понравилась эмблема французской эскадрильи «Аисты», ия, вооружившись краской икистью, попытался изобразить нечто подобное. Номоя птица получилась смешной - маленькой, взъерошенной, срастопыренными крыльями. Оназадиристо рвалась вбой. Уптицы было еще одно отличие отфранцузских аистов - нехватало ног. Закончить рисунок помешал германский разведчик, появившийся внебе. Привзлете я опрокинул банку скраской.
        Беса вкабине небыло. Онпоявляется только внебе - черное пятно награнице зрения. Здесь, наземле, мнеказалось, чтоэто лишь проблемы сглазами отперепада давления. Анаши разговоры сБесом я предпочитаю забывать, иначе следует логичный вывод опроблемах сголовой. Возможно, мывсе больны наэтой войне.
        «Зачем тебе небо, пилот? - тихий шепот Беса. Онслышен, даже когда мотор работает напределе. - Чтоты ищешь здесь?»
        Онпродолжит спрашивать, даже если я отвечу. Незнаю, хочетли он меня слышать.
        «Может быть, тызабыл внизу себя?»
        «Возможно, Бес, - иногда отвечаюя. - Аможет, мнепросто нравится убивать. Чувствовать свое превосходство, когда мы грыземся внебе каксобаки».
        «Врешь, - тихо смеется Бес. - Тыпросто бежишь отпрошлого».
        Егонезаставить замолчать. Слова так ибудут звучать вголове, пока невернешься наземлю.
        Ядостал изкобуры револьвер исел наящик из-под патронов. Солнце уже наполовину зашло, окрасив крыши домов вкровавый цвет. Возле ящика рос первый весенний одуванчик. Явытащил изревольвера пять патронов, оставив только один, прокрутил барабан иподнес оружие кгруди, представляя, каксамураи издалекой страны легко решали свои проблемы. Избавиться отвойны. Избавиться отБеса ивоспоминаний. Больше нечувствовать наладони липкую кровь.
        Подошел Тадеуш сдвумя бокалами вина, клетка сканарейкой болталась наремне через плечо. Селрядом, поставил клетку возле себя имолча протянул мне бокал.
        - Нестоит умирать, ужповерь бывшему мертвецу, - сказалон.
        Вего груди заметаллической броней щелкали какие-то механизмы ипроскакивали искры, запуская сердце. «Словно часы», - смеялся неунывающий Тадеуш.
        Моему другу повезло - когда его вытащили изгорящих обломков аэроплана, военному врачу-инженеру Кулишеру, прибывшему изстолицы, потребовались подопытные кролики длясвоих экспериментов. Илинеповезло - это скакой стороны посмотреть.
        - Можно? - спросил Тэд, забирая револьвер уменя изрук. - Именной? Говорят, чтовначале войны ты застрелил изнего немецкого летуна? - поинтересовалсяон.
        - Врут люди, - сказаля, вспоминая захлебнувшийся крик бедняги Фрица.
        Когда нааэропланах стали устанавливать пулеметы, вручном оружии пропал смысл. Норевольвер я всёравно беру ссобой внебо - ведь незнаешь, когда может понадобиться пуля. Говорят, чтоличное оружие - это душа воина. Может, да, аможет, инет. Норевольвер пережил вместе сомной неодин аэроплан.
        - Чтоты ищешь внебе, Рой?
        Бокал вруке вздрогнул, ичасть вина выплеснулась наземлю.
        - Знакомый вопрос? - Тадеуш поднялся, подошел кмоему аэроплану ипоставил пустой бокал накрыло. - Раньше, когда я был жив, тоже видел всамолете его.
        Тэдвернулся обратно итщательно прицелился вбокал изревольвера.
        - Испортишь машину, имне придется тебя застрелить, - сказаля.
        - Непереживай, - ухмыльнулся мой друг.
        Оннажал наспуск, иввечерней тишине раздался щелчок курка.
        - Неповезло, - произнеся.
        Тэдпрокрутил барабан ивновь поднял оружие. Пришлось отобрать унего револьвер.
        - Ктоони, Рой? - спросил Тадеуш. - Те,кого мы скрываем друг отдруга. Скем мы разговариваем внебесах? Какого твой цвета?
        - Ч-черного, - выдавиля.
        Тадеуш сорвал одуванчик ипросунул сквозь прутья клетки.
        - Ешь, - улыбнулсяон, - эхты… пичуга малая. Япустышка, Рой, после того какумер. Моякабина пуста. Ия думаю - может быть, небеса отражают наши души, какволшебное зеркало? Вдруг я лишился своей, когда умер впервый раз? Внебе меня теперь никто неждет.
        - Потому ты носишь ссобой канарейку?
        Тадеуш ласково посмотрел накенаря исказал:
        - Говорят, чтобоши перевели нанаш участок фронта свой летающий цирк Рихтгофена. Разведчик видел красные аэропланы.
        - Онсмог вернуться? - спросиля.
        - Смог, - подтвердил мой друг.
        - Тогда ему показалось. Красный Барон неотпускает добычу.
        - Всякое бывает. Послухам, число его побед перевалило засотню. Боишься?
        - Нет, - сказаля.
        - Иправильно, - кивнул Тадеуш, механизмы вего шее ответили едва слышными щелчками. - Может, оннарочно отпустил разведчика, чтобы мы узнали ибоялись?
        - Возможно, - пожал я плечами.
        - Значит, завтра будет хлопотный день. Давай отдыхать. - Тэдушел.
        Явспомнил обокале вруке иподнес его корту. Намгновение замер, когда показалось, чтовхрустальном сосуде плещется кровь. Ноэто было всего лишь вино. Оноразливалось всё шире ишире, затягивая всвою пучину. Опять? Снова сон наяву, который случается после приступов ярости. Мозг играет сомной странные шутки. Окружающую действительность заливает размытым туманом. Явновь оказываюсь вресторане, ноуже другом, нереальном.
        Онисидят взале, молчаливые, сосредоточенные. Необвиняют, даже несмотрят вмою сторону. Просто сидят. Явижуих, какБеса вмоей кабине, лишь краем глаза. Посмотришь прямо - имертвецы исчезнут. Останется только один, тот, чтоеще жив, какия, - мой враг имой товарищ впризрачных снах.
        - Здравствуй, Манфред, - говорюя.
        - Привет, Рой, - улыбается Красный Барон. - Мнекажется, чтонашим встречам приходит конец. Завтра я могу тебя убить.
        - Илия тебя. Вовтором случае мне будет нехватать наших разговоров. Тытак иневыяснил, почему мы можем общаться… таким образом?
        - Незнаю. Уменя это началось после ранения вголову. Ещеговорят омистической связи душ. Странно, да? Мыже враги.
        Манфред встал иподошел кокну. Сидящие застолами призраки проводили его взглядами.
        - Подойди сюда, Рой, - позвал меня Красный Барон. Ястал рядом сним. - Тытоже их видишь?
        - Да, - сказаля.
        Заокном шли солдаты. Ихразорванные шинели свисали залитыми кровью клочьями.
        - Насбыло пятеро, - начал рассказывать Манфред, хотя я ниочем неспрашивал. Онсложил руки нагруди инесмотрел вмою сторону. - Ялетел на«Фоккере». Замной шли Юст, Гуссман, Шольц иУдет. Ваши войска отступали, инас встретила прикрывающая группа «Кэмелов».
        Красный Барон замолчал иобернулся комне.
        - Ониушли избоя. Ваши самолеты. Драпанули так, чтоя ухитрился сбить только одного. Апотом мы расстреляли отступающих солдат. Снижались додесяти метров ибили почти вупор. Досих пор эта картина уменя вголове. Брошенные пушки, лежащие люди ибьющиеся лошади. Янемогу забыть эту дорогу, Рой.
        - Война неспорт инерыцарские поединки. Если мы забудем - нам напомнят. Этомой, Манфред, - кивнул я насидящего заближайшим столиком летуна вобгоревшей куртке. - Смахнул сегодня усамой линии фронта.
        Онивсе были восне - убитые нами ввоздухе, упавшие наземлю иумершие отран, обгоревшие, сосломанными руками иногами. Онисидели тихо ипочти незаметно, лишь напоминая освоем присутствии зыбкими призрачными очертаниями.
        - Когда мы проснемся, мыснова начнем убивать, Рой, - сказал Рихтгофен. - Мынесможем остановиться.
        - Наверное. Прощай, Манфред.
        - Прощай, Рой Браун.
        - Какого цвета твой гость вкабине, там, внебе? - спросил я и, недожидаясь ответа, вернулся вреальность.
        Выпил вино, поднялся ипохлопал аэроплан пофюзеляжу.
        - Пока, птичка. Дозавтра.

* * *
        Поздним вечером я перебирал патроны, выстраивая их перед собой настоле. Патроны стояли ровно, несгибаясь, словно смелые воины, неведающие сомнений.
        «Завтра мы снова начнем убивать».
        Последний патрон покачнулся, задев соседа. Обаупали, вызвав цепочку столкновений, ия подставил ладони, непозволив патронам скатиться состола. Через минуту я вновь начну их перебирать, отыскивая возможные дефекты. Плохой патрон заклинит пулемет вкритический момент боя, аотэтого зависит твоя жизнь. Иличужая.
        «Завтра я убью тебя, Рой».
        «Ая тебя, Манфред».
        Прошедшие сны расплывчатые, словно растаявшие, какдым, фантазии. Чувства забываются, ивсё кажется несерьезным, придуманным. Материальны лишь патроны настоле, которые завтра решат исход боя. Они, анемастерство высшего пилотажа - все эти петли иповороты ничего нестоят, когда аэроплан противника летит тебе навстречу итребуется лишь одно - выдержка. В«собачьей схватке» выживает тот, ктолучше стреляет иостается холодным. Пальцы, нажимающие нагашетку, недолжны дрожать.
        Яотложил всторону бракованный патрон. Ненам стобой, Красный Барон, остановить эту войну.

* * *
        Туманный рассвет наступил вместе сгрохотом взрывов. Комья земли стучали пометаллической крыше ангара. Яснова бежал вместе сАмандой. Только впрошлом мы мчались кближайшему подвалу, асейчас я выбегал подвзрывы, вцарящий увзлетной полосы ад.
        - Наблюдатели их проворонили! - крикнул Тадеуш. Казалось, чтоон наслаждается происходящим, наего лице играла улыбка. - Взлетаем, Рой!
        Грянул взрыв, камешки застучали пожелезной груди Тэда.
        Аманда упала наземлю.
        Япокачнулся, всёпоплыло перед глазами, шумбоя начал отдаляться, сменившись комариным звоном. Надо мной склонилось лицо Тадеуша, ончто-то беззвучно говорил. Ноя неслышал. Явидел Аманду, которая неподвижно лежала намостовой - сжавшаяся, какмаленький, выпавший изгнезда птенец. Яподбежал кней, перевернул наспину… Руки запачкались вкрови.
        - Вставай!
        Звуки нахлынули каклавина. Явскочил наноги. Внебе кружили красные «Фоккеры» - трипланы германской одиннадцатой эскадрильи, которой командовал мой враг Рихтгофен. Уходил, надсадно гудя, тяжелый бомбардировщик.
        Такойже, какиубийца моей Аманды.
        Мыпровели последние сутки вместе. Еетело стройное ижеланное. Маленькие твердые груди подбелой блузкой.
        «Ядолжна уйти. Насовсем. Тебе нужно небо, анея».
        «Глупая, яведь немогу тебя отпустить».
        Касаюсь губами мочки уха иопускаюсь ниже, расстегиваю блузку, освобождаю плечо сроссыпью родинок.
        «Мынеможем быть вместе. Янехочу остаться вдовой».
        Яотвожу всторону подаренный мною медальон ицелую вложбинку между двух холмиков.
        «Тывсё придумала, - говорюя. - Меня неубьют. Явернусь ктебе, обещаю».
        Ясоврал, Аманда, мненеккому теперь возвращаться. Дляменя существует лишь небо. Номне всё кажется, чтоты неумерла, чтоя придумал твою смерть, какоправдание своего ухода.
        Кактолько я оказался вкабине, нервное напряжение схлынуло, сменившись холодной яростью.
        «Завтра я убью тебя, Рой».
        Этомы еще посмотрим, Красный Барон. Япринимаю твой вызов.
        Мывзлетели - моя пятерка аэропланов. Смелая красная птичка рвалась вбой. Моторы гудели, ивпереди ждало небо. Наснесбили навзлете, иуже через минуту «собачья схватка» разделилась наиндивидуальные бои.
        «Чтоты ищешь внебе, летун?» - Беспоявился справа отменя темным пятном накраю зрения.
        - Несейчас. Видишь, язанят.
        Нахвосте два «Фоккера». ЭтонеРихтгофен - я избегаюего, онизбегает меня, вступив всхватку с«Кэмелом» Тадеуша. Ноте, которые сзади, тоже реальная угроза. Пули свистят ввоздухе. Вфюзеляже появляются дырки. Рядом падает горящий биплан майора Баркера.
        «Чтоты оставил наземле?»
        Рывок вправо. Вывожу «Кэмел» слинии огня. Язабыл наземле себя, Бес, свою жизнь, свою судьбу. Меня нет. Яумер, какиТадеуш. Мывсе здесь мертвы. Еслибы это было возможным, ябы всё отдал, чтобы небыло этой проклятой войны. Янезнаю, ктоты ичего добиваешься. Янеумею молиться, янезнаю нужных слов, ноесли меня услышат, помоги.
        Ивдруг наступила тишина. Надо мной светило яркое солнце. Яплыл вместе сбелыми облаками понебу, наполненному тишиной, светом испокойствием. Где-то внизу сражались маленькие игрушечные аэропланы, словно дети играли ввойну понарошку. Беззвучно вспыхивали разрывы отвыстрелов зениток. «Кэмел» счерепом нафюзеляже задымил ивышел избоя, нотриплан Манфреда устремился следом заним - Красный Барон неотпускает добычу. Тадеуш уводил биплан рывками. Рихтгофен нестрелял, поджидая тот миг, когда сможет наверняка поразить цель.
        Яустремился напомощь кТэду, бросив аэроплан впике. Взгляд залила серая пелена. Черное пятно Беса металось перед глазами. Птица безног летела убивать.
        Мысленно я сократил расстояние между мной икрасным «Фоккером». Сознание разделилось - я продолжал сидеть вкабине «Кэмела» иодновременно меня засасывала воронка сна наяву. Второй «я» теперь находился втриплане Красного Барона.
        - Здравствуй, Рой, - сказал Рихтгофен. - Впереди твой друг?
        В«Кэмеле» Тадеуша загорелось масло. Языки пламени выбивались изфюзеляжа, аэроплан летел, оставляя позади черные клубы едкого дыма.
        - Яведь убьюего, если ты меня неостановишь.
        ТотМанфред, который говорил сомной, казалось, независел отКрасного Барона, чьипальцы нажимали нагашетку пулемета. Прищуренный взгляд, стиснутые губы - Манфред, управляющий «Фоккером», выглядел какхищник, преследующий жертву. Длянего существовала только очередная победа.
        - Убей меня, Рой, - сказал другой Манфред. - Яведь предупреждал, чтонеостановлюсь.
        Первый «я» стрелял. Длинные очереди разрывали воздух, норасстояние между моим «Кэмелом» и«Фоккером» Рихтгофена было слишком велико. Поздно! Неуспеть… Аэроплан Тадеуша будто споткнулся оневидимую преграду, клюнул носом истремительно полетел кземле. Изклубов дыма вырвался желтый комочек - выпущенная канарейка устремилась ввышину, словно вылетевшая душа моего друга.
        Ещесекунда, иКрасный Барон уйдет слинии огня, ая упущу возможность убить своего врага. Сознание больше ненаходилось вего «Фоккере». Онослилось сдругим «я» вкабине «Кэмела». Красная птичка готова была растерзать противника. Номои непослушные пальцы отказывались давить нагашетку, потому что вкабине «Фоккера» я видел себя.
        Я,анеКрасный Барон убивал моих друзей. Я,анеКрасный Барон вел счет своих побед, словно наспортивном соревновании. Явспомнил свой беззвучный крик, когда держал наруках тело Аманды.
        Кто-то должен остановиться первым. Манфред фон Рихтгофен летел впереди, подставляя «Фоккер» подвыстрелы, которых непрозвучало. Моипальцы соскользнули сгашетки. Мылетели друг задругом, несворачивая.
        Сземли стреляли пулеметы.
        Возможно, этобыл действительно удачный выстрел. Возможно, кому-то просто повезло. Потом мне рассказывали, чтопуля пробила грудь Рихтгофена усамого сердца, ноумер он неввоздухе, аназемле. Егокрасный аэроплан рухнул уокопов, имножество фигурок-муравьев устремились кпавшему хищнику.
        Яповернул «Кэмел». Чувств небыло - только пустота. Пройдет несколько дней, ипобеду надКрасным Бароном присвоят мне - войне всегда нужны новые герои. Ноэто будет вбудущем. Асейчас я возвращался нааэродром.
        Что-то светлое, словно маленькое невесомое облачко, бывшее ранее Бесом, оторвалось отмоего биплана, развернуло крылья иустремилось ксолнцу забелые пушистые облака.
        Дмитрий Градинар
        Галицийские сны
        Памяти павших втой великой битве посвящается…
        Реляция вСтавку Верховного Командования. Западный фронт, недожидаясь полного сосредоточения иразвертывания своих частей, 5августа с. г. атаковал австро-венгерские войска вГалиции, нанеся им поражение. Несмотря насопротивление врага, четыре его армии были отброшены зареки Сан иДунаец, чтополностью сняло угрозу наюге ипозволяет составлять планы вторжения вВенгрию иСилезию, одновременно облегчая задачу попроведению Восточно-Прусской операции. Нами заняты Восточная Галиция, Буковина, начата осада Перемышля. Полностью снята угроза поражения Сербии. Боевые действия велись нафронте свыше трехсот верст, силами 3, 4, 5, 8 и9-й армий иднестровского отряда, которым противостояло четыре австрийские армии эрцгерцога Фридриха ифельдмаршала Гетцендорфа, атакже германский ландверный корпус генерала Войрша. Потери Австро-Венгрии составили 400тыс. человек, включая 100тыс. пленными. Наши потери - 230тыс. человек. Сентябрь, 1914г. Командующий Юго-Западным фронтом генерал отартиллерии Н.И.Иванов.
        Вжаркий полдень накрыльцо мелкой галичанской хаты, прильнувшей, словно невеста кплечу жениха, когромному желтому валуну, взошел чуть прихрамывающей походкой юноша, возникший словно изниоткуда. Покрайней мере, именно заюношу его принял часовой, дремавший поодаль открыльца, втени сочной лещины.
        - Ну-ка, осади назад! Куда пошел? Видишь, чего написано?
        Рядом сзавалившимся дверным косяком действительно была прибита дощечка состарательно выведенным словом «ШТАБЪ». Краска насолнце уже облупилась, ипорабы ее было обновить. Впрочем, ниэто обстоятельство, ниокрик, никак непомешали молодому человеку войти вхату. Онлишь бросил незадачливому часовому:
        - Винтовку подбери, пальцем, чтоли, стрелять будешь? - итолкнул скрипучую дверь.
        Визбе, гдекроме прихожей имелась всего одна комнатушка, перегороженная ситцевой занавесью, наузкой кровати, свесив руку кполу, старательно храпел офицер. Китель, портупея ибрюки аккуратно сложены налавке, настолике - ворох бумаг, оплывшая свечечка ипустая кружка. Сентябрьская липкая жара прижала всех, ктонаходился нахуторе. Люди илиползали наподобие вялых мух, илипрятались втени, гдеих всёравно догонял полуденный сон.
        Взглянув набумаги, насвечной огарок, налицо спящего - раскрасневшееся всобственном поту, совздутой налбу веной, вошедший также быстро ретировался. Онпонял, чтотут всю ночь шла работа ипрерывать чей-то сон - нелучший способ представиться.
        - Тс-с-с! - приложил он палец кгубам, выходя изхаты, гдеуже поджидал солдат соружием наизготовку. - Нешумим. Разспят, зайду позже. - Исразуже совсем другим тоном: - Где, тыговоришь, кухня? Покормитьсябы. Живот кспине прилип, пока добирался.
        Теперь часовой смог разглядеть его лучше. Морщины вуголках карих глаз, шершавый след бритья надверхней губой, тонкий шрам справа нашее, иеще один - подправым глазом. Взгляд - насмешливый ивместе стем отвлеченный, будто разговаривая ободном, человек думает совершенно одругих делах. Повсему выходило, юнец-то вовсе неюнец. Просто выглядит молодо. Часовой, повидавший всяких людей ивовсякое время, опустил винтовку.
        - Выбы, вдругораз прежде, чемкуда лезть, спрашивали. Пост - нато ипост, чтобы порядок, ичтобы никого непропускать, даже если впогонах. Ауж те, которые безпогон… - мыслями часовой перебирал варианты, кто, что, аглавное - откуда взялась эта птица залетная.
        Еслибы нестоянка нахуторке, низачтобы он непроворонил службу. Дошляха верст семь, немного вроде, но - верхами, через гору илес, атам кручи неподъемные, овраги сосыпями, заросли ежевичные, атерновник - почище стальной проволоки, невсякий доберется. Другой путь, вдоль берега, - это вообще верст двадцать, сдорогами тут полный швах. Даистрелок австрийский всегда какой-нибудь окажется. Те,что сперышком насмешном картузе. Изсамого Тироля. Те,что промахиваются редко.
        - Первая мысль часто самая верная, - подмигнул пришелец. - Ачерез гору тяжко, данадежней.
        - Мысли, чтоли, читаете? Илисовпало? Отом идумаю, откуда изачем…
        Юноша - неюноша одним движением скинул сплеч домотканую накидку, спасающую вовлажных галичанских лесах откомарья, иподраспластавшимся нанебе солнцем сверкнула звездочка, приютившаяся натонкой красной полоске.
        - Виноват, господин прапорщик!
        Часовой, осознав, вкаком положении его застали напосту, смутился изамолк, насупившись.
        - Непереживай, - миролюбиво идаже уважительно сказал пришелец. - Вижу, Георгия имеешь, значит - службу знаешь. Какзвать-то?
        - Солдат сто девяностого Очаковского полка сорок восьмой дивизии Васыль Крюков!
        - Зачто крест?
        - Заяпонскую кампанию.
        - Асам откуда?
        - Звенигородскийя, вашбродь, с-под Москвы.
        - Из-под Москвы? Неужели взаправду - Васыль?
        - Василийя. Третий месяц тут уже. Нагаличанский лад, значит. КтоВасыль, ктоПетро, ктоСлавко. Астоловаться, - унас влесу столуются. Таминачальство сейчас. Вхате - другого полка офицер, зашел вгости ивздремнул сдороги.
        - Зашел вгости? Задвадцать верст? Ясно, Васыль. Ладно, прото, какнапосту заснул, никому нескажу, ноэто только попервому разу. Штаб всёже, инастоле бумажки разные, смекаешь?
        - Такточно! Благодарствую. Жара проклятущая сморила. Отреки сном веет. Всёжурчит, ручейки, речечки, солнце…
        - Потерпи. Скоро дожди начнут. Тогда вспомнишь ручейки иречечки да ссолнышком впридачу. Тывот что… Чтоприснилось-то, расскажешь?
        Солдат напрягся, поего лицу пробежала темная волна, онотпрянул отпрапорщика, словно отпрокаженного.
        - Непомню, ваше благородие. Какесть, ничего непомню. Сон, онведь сон иесть. Столоваться - прямовам, шагов триста, дополяны, атам влево, увидите. Апросон непомню.
        - Чтож, инатом спасибо. Снырассказывать всякому встречному-поперечному совсем ненадобно, верно?
        Перекинув дерюжку через руку, насвистывая что-то легкомысленное, пришелец зашагал, также прихрамывая, потропе ккраю леса.
        - Просон ему расскажи… - бурчал вслед часовой, почесывая взатылке. - Кактут расскажешь? Неужто прознали уже? Эх-ма… Нуислава богу!
        Деревья шевелили ветвями, будто плыли втеплом плотном воздухе. Спокатых круглых вершин спускалась горная прохлада. Онаперемешивалась слесной свежестью тут, уДнестровского берега, ивоспаряла обратно. Воздух был чист ипахуч, внего вплелись запахи лип, дубов, акаций, ивежливым шумом обозначал себя совсем рядом невидимый, ступеньками стекающий свершин ручей.
        Галиция. Предгорья, леса, реки, родники. Всюду целебные источники. Воды здесь сизбытком. Похоже, теперь ее поболее станет, ведь слезы - тоже вода. Аеще кровь. Война - она какпрокаженное дерево, слезой да кровью орошается.
        Двадцать четвертый корпус Восьмой армии растянулся отГалича доЧорткова, обозначив здесь южный фас Юго-Западного фронта. Онодин, этот корпус, сдерживал попытки австрийцев хоть как-то помешать проведению Галицийской операции, когда российское войско опрокинуло вовстречном сражении австрийцев ивышибло их коЛьвову, заСтанислав изареку Сан. Сколько народу тут полегло, сколько крови - славянской, германской, австрийской, свенгерцами, моравцами, чехами впридачу. Слезы икровь, огонь идым. Вертятся чигири водяных млинов - карпатских мельниц, давят тяжелые жернова масло льняное иконопляное. Носильнее есть камни. Ожили, завертелись, давят судьбы ирадость людскую. Ктовиноват ивчем причина? Ответа нет, только смех какой-то сквозь камень исквозь землю, будто из-под ног, идет вместе сгулом кавалерийской атаки, стяжкими вздохами разрывов. Анаполяне, подпоникшими огромными ивами, всолдатском кружке пелась песня. Новая война лишь начиналась. Жернова только разгонялись, шершаво дребезжа поразбитым дорогам обозами ипушечными колесами, клубясь паровозным дымом, неся втеплушках кфронту всё новые иновые полки идивизии.
Носкоро настанет время петь песни иобэтой войне, апока - опрошлых битвах иославе выводили песенники:
        - Рвались, грызя железо, кони вогонь турецких батарей. Неслись ватаку эскадроны лихих драгун-богатырей.
        - Ага! Разведка пожаловала! Вовремя, - приветствовал его появление подпоручик, сидевший ближе остальных увхода наполяну.
        - Мывас еще позавчера ждали, - хмуро приветствовал старший позванию изофицеров, находившихся наполяне. - Проходите, прапорщик, нестесняйтесь. Тутунас икухня, ипреферанс, идаже спальня, если вам угодно, лавки видите, какой ширины? Неудивляйтесь, чтоовашем прибытии заранее извещены, сорока нахвосте принесла.
        - Янеудивлен. Прапорщик Виктор Славин. Пораспоряжению штаба армии квам, - отрекомендовался прибывший ипротянул сложенный вчетверо бумажный лист, - вот предписание, Георгий Григорьевич.
        Сминуту старший позванию молчал, вглядываясь впримечательное лицо нового офицера, пытаясь угадать, каким образом возникли эти шрамы икакможет это характеризовать человека. Ивовые ветки, слегка колышась, также изучалиего, пробегая пощекам иполбу тенями.
        - Выошиблись. Георгий Григорьевич Ефимов отбыл вштаб дивизии.
        - Нуину, - подхватив слова старшего офицера, засмеялся подпоручик, чтоприветствовал первым, - разведка, ауже ошибается!
        - Никак нет, господин Ку-ку, Мадам. Врядли я ошибся. Если честно, весьма рад встретить людей, неутерявших чувство юмора.
        Подпоручик покраснел. Такой кличкой его дразнили вполку, после случая, когдаон, ещедовойны, находясь нарождественском балу усамарского губернатора ипребывая вприподнято-шампанском настроении, сыграл сзавязанными глазами сдамами впрятки. Там, случайно наткнувшись насамого губернатора иприняв его отчего-то забарыню, онипроизнес свое знаменитое «Ку-ку, мадам! Вотия!» ипопытался поцеловать пойманную фигуру, чемсотворил большой конфуз иобрел себе красочное прозвище.
        - Поштатному расписанию, вполку имеется лишь один офицер вчине подполковника, такчто… Вы - этовы, Георгий Григорьевич. Прошу извинить зафамильярность. Этоникак несвидетельствует онеуважении. Просто желаю сразу разъяснить, чтообофицерах части мне известно если невсё, томногое.
        - Чтож, действительно, начальник штаба, Ефимов, квашим услугам, - ответил подполковник, изучивший предписание, нимало несмущаясь тем обстоятельством, чтоего внезапная мелкая ложь так удачно раскрыта. - Одного непойму. Тутнаписано, чтовы поособому заданию штаба ичто снашей стороны надлежит оказывать всяческое содействие, но… Как-то всё невнятно, чтоли. Малоли, чтовам захочется тут сотворить, анам, значит, оказывать содействие. Здесь армия, молодой человек.
        Ивовые тени, почти уже успокоившиеся, вновь насторожились, принявшись заново ощупывать пришельца, ивумиротворенном воздухе пропела птица.
        - Прошу меня извинить. - Прапорщик пожал плечами. - Современем, возможно, яотвечу намногие вопросы. Исотворить мне захочется лишь то, чтопослужит делу победы наших армий. Аеще, - взглянув наподпоручика, - я неизразведки.
        - Какэто? Тутпрямо указано - сбор информации, анализ обстановки…
        - Ввиду начала военных действий, приштабах созданы контрразведывательные отделы. Такой отдел отныне существует ивВосьмой армии, иименно кнему я иотношусь. Разведчику необязательно знать всё провсех внашей армии, гораздо важнее ему быть знакомым софицерским составом противника иих планами. Ая…
        - Ясно. Вы - фискал, приставленный, чтобы отслеживать неблагонадежных.
        - Янежандарм, господин подполковник. Даизадача моя несколько иного свойства.
        - Разве эти ваши отделы комплектуются неизжандармских служащих? Кемвы были довойны? Вернее, досоздания таких отделов?
        - Доначала войны имел честь принадлежать ккорпусу императорской пограничной стражи. Хотинская бригада. Кжандармской службе, увы, касательств неимел.
        - Отчего такое сожаление?
        - Оттого, чтовжандармском корпусе есть чему научиться. Поих ведомству хватает умелых людей. Мыведь кМинистерству финансов относились. Бумаги, аудиты, всякие правовые коллизии, хотя играницу стерегли. Аподосмотру ифискальным делам таможенная служба занималась. Такчто зря вы так ожандармах. Работали вместе, видел их вделе.
        - Ну-ну, голубчик, - пошел напопятную начштаба, - я неставлю подсомнение качеств служащих вжандармском управлении, лишь высказываю недоумение. Отчего служащий контрразведки - ивдруг кнам? Дабудет известно, нетак давно полк противостоял частям группы Кевеса ивыдержал испытание счестью. Какие проверки бывают выше? Оборону нашу австрийцы прорвать, сколь нистарались, такинесмогли. Насевере другие части армии продвинулись доЛемберга, - Львова, по-нашему… Ато, чтовы изпограничной стражи вдействующую армию - это похвально.
        - Заслуги ваши подсомнение вштабе неставятся. Весьма надеюсь, чтоивы нестанете испытывать предубеждений против меня лично. Адеятельность породу занятий ябы хотел начать… - палец вновь прибывшего описал дугу, обводя поочереди всех офицеров инижних чинов, отчего всеони, также поочереди, менялись влицах, - да вот хотябы скухни! - остановил он жест напустой миске, стоящей настоле. - Театр начинается свешалки, аармия - скухни.
        - Гуляш! - рассмеявшись ипростив известность своего потешного имени, сказал подпоручик. - Унас сегодня венгерский гуляш! Повар решил всех обратить вплемя огнедышащих змиев.
        - Даон сдороги голодный, ваше превосходительство! - также весело отреагировали другие, словно голод как-то пояснял несамую приятную миссию прибывшего. Иивовые тени совсем успокоились.
        - Ну,хорошо, - почувствовав, чтообстановка разряжается, ичто прапорщик - некакая-то штабная цаца, немрачный зануда, щеголяющий причастностью кобществу рыцарей плаща икинжала, подполковник подобрел, морщины разгладились наего лице. - Подайте обед. Дапринесите изпогребка кувшин вина. Зазнакомство. Думаю, поладим.
        - Этовневсяких сомнений. Неисключено, чтомое задание иваша головная боль - одного итогоже свойства.
        - Откуда вам известно, очем унас тут голова болит?
        - Говорюже - я изпограничной стражи. Сводки, реляции всякие читаю, сопоставляю, думаю…
        - Ладно. Вытут знакомьтесь пока, ая пойду, вздремну. Квечеру командир вернется, тогда всё обсудим.
        Подполковник удалился, аперед прапорщиком возникла тарелка дымящегося венгерского гуляша, обильно присыпанного растертым любистком. Густой красный соус выдавал неумолимую острую суть блюда. Перца идругих приправ повара непожалели. Какизвестно, всёострое кровь разгоняет.
        Вокруг собрались офицеры, - подпоручик Ку-ку, Мадам, звавшийся насамом деле Ильчевым Денисом, штабс-капитан Красноруцкий, поручик Стрельцов, ведавший бумажной частью штаба полка, идругой поручик - Невестин, изартиллеристов, относящийся ксорок восьмой артиллерийской бригаде. Вина подали ровно кувшин. Всем почарке, авпродолжение пошел крепкий чай.
        - Вино - дляздоровья, чай - дляслужбы! - подмигнул Ильчев. - Унас безизлишеств.
        Тихо-тихо, апотом…
        Вотиз-за этого «потом» иоказался Виктор Славин влесной глуши днестровского каньона.
        Завремя активных действий впериод проведения Галицийской битвы полк потерял ровно такоеже количество бойцов, чтоивпоследующую после окончания операции неделю. Потери вовремя боя ясны. Бойбезпотерь небывает. Новот потери внеделю затишья…
        Картина складывалась следующая. Солдаты сорок восьмого полка становились жертвами неожиданных артиллерийских налетов, происходивших всегда внезапно ивсегда - безошибочно. Залп невидимой батареи накрывал места скопления бойцов, ниразу неслучилось так, чтобы враг обстрелял какой-то несущественный, свободный отвойск квадрат. Этомогло означать лишь одно - корректировку огня.
        - Смотри, - Ильчев указал напротивоположный берег, надкоторым нависал круглый поросший лесами косогор, - где-то там, завершинкой, ихгаубичная батарея. Ужеиаэропланы летали, илазутчиков отправляли, авсё никак неможем засечь, откуда бьют. Пятого дня, всоседнем леске, вторая рота собралась байки травить ипить чай. Ударили, чтоураган налетел, восемь человек мертвыми, давосемь раненых, командир поклялся, чтодаст пять сотен тому, ктобатарею разыщет.
        - Кактакое могло быть? Может, наблюдатель сдругого берега?
        - Может, инаблюдатель. Только поберегу наших секретов полно. Алес такой, чтопросто сгоры неспуститься. Должны заметить.
        - Нуаесли неспускаться? Если насамой верхушке наблюдательный пункт, соптикой, сдальномерами, сполевым телеграфом? Пронаблюдали, скорректировали, изгаубиц ахнули?
        - Может, ипункт. Только опятьже - аэропланы летали, лазутчики несколько раз ходили. Искали тайные лазы илислед отнаблюдательного пункта. Иничего. Ноглавное невэтом. Мыпроверяли - нистой стороны, ниссамой верхушки низги тут невидно. Видишь, какая листва всюду? Разглядеть, чтода как, дасколько человек, дагде сидят - никакой возможности.
        - Вотивштабе говорят - чертовщина сплошная. Будто кто-то им подсказывает. Потому меня иотправили.
        Славин взглянул всторону реки ипонял, чтосквозь плотную ивовую завесь да сбольшого расстояния - Днестр тут шириной вдве-три сотни саженей, ато иболее, - ничего неуглядеть. Азначит… Ачто это всё значит?
        Вголове носились факты ифактики, укладываясь дляпристального разглядывания иупорядочивания намысленно нарисованный стол сзеленым сукном, наманер бильярдного. Командир полка. Пообещал крупную сумму. Проверить - настольколи состоятелен. Прикаких обстоятельствах погибли бойцы второй роты? Ктонаходился изофицеров приобстреле? Ктобыл дообстрела иушел? Ктопервым покинул расположение роты, ктокуда бежал, какложились снаряды… Авиаторы. Ктолетал? Одни итеже иливсегда разные? Каково подлетное время? Моглали артиллерия врага сменить дислокацию заэто время? Лазутчики. Ктоходил, когда, куда, чтообнаружил, каквозвращался… Если охотникам объявили награду, могли вполне безвсякой системы наавось впоиск ходить, аэто ерунда, такничего ненайти…
        Вопросы, вопросы, вопросы. Стол, нарисованный всознании, всёзаполнялся изаполнялся всякими заметками, сносками, подчеркиванием важных фраз. Пусть версий будет сотня, изкоторых больше половины - ерундовые, главное, чтобы затесалась ита единственно верная, которую ему предстоит найти.
        Ивдруг всё изменилось. Какбудто сознание куда-то заспешило. Старая ива баюкала, красуясь зелеными косами, офицеры пили чай, бросая взгляды наконтрразведчика, солдат-раздатчик поинтересовался, будетли господин прапорщик еще гуляша, иСлавин, только-только распробовавший это блюдо ииспытавший кнему приязнь, вдруг понял, чтонизачто неможет попросить добавки. Ноотчего так? Чтозасмутная тревога внутри? Чтозасостояние?
        Онпопытался вызвать обратно видение стола, такое привычное, чтонераз позволяло разобрать пополочкам всё-всё-всё, новместо этого возникли отчетливые пальцы, ухватившие перо, и, роняя жирные чернильные кляксы, написали прямо поверх всегда девственно-чистого зеленого сукна одно корявое слово.
        Беги!
        - Господа, - словно сквозь туман услышал он собственный голос, - тут, кажется, становится слишком людно. Неповторитьбы нам то, чтоуже происходило…
        - Что? Чтовы… - начал кто-то удивленно.
        Новследующую секунду вдали послышался какой-то звук лопающихся шутих. Плотный, почти скомороший звук. Пых-пых-пых. Затем пауза, азатем снова, - пых, пых, пых. Истранным образом среди дневного спокойствия ибездвижья раздался комариный писк.
        - Ветер, чтоли? Или… Огосподи! - прошептал Ильчев, глаза которого стали схожи сбольшущими пуговицами.
        - Брысь споляны! - заорал артиллерийский поручик идобавил, ещеболее повышая голос: - Быстрее, вбога душу мать! Сейчас накроет!
        Всесорвались смест иринулись кто куда, лишь Славин вслушивался вкомариное пение, которое усиливалось, становилось отчетливей. Время растянулось, стало гуттаперчевым, оннавернякабы так иостался сидеть, еслибы нечья-то жесткая рука, ухватившая зашиворот ипотащившая всторону, подупавший древесный ствол. Ноги сопротивлялись, исам он недоумевал, отчего нужно бежать, падать лицом всухие листья, вперегной, вмуравейник. Апотом его качнуло огромной горячей волной. Раз-два-три, раз-два-три, словно закружило ввальсе вместе слистьями, сземлей, собломками кухонного стола ивырванными скорнями деревьями. Рядом пролетала чья-то фуражка, инебо оказалось вначале снизу, затем сбоку, итолько потом вернулось наместо. Вушах звенело, голова, словно дыня соком, наливалась изнутри болью. Азатем он увидел собственные ладони - вкрови, иперед глазами плясали красные пятна. Всёпроизошло быстро, налет уложился всего вминуту, ноэта минута показалась кусочком вечности, вкоторой он едва-едва неостался.
        - А,контузило, этоерунда! - бравадой прикрывая бледность лица, подошел Ильчев, отряхивая сбрюк щепки игрязь.
        - Выкак, прапорщик? - Совсем рядом двоился штабс-капитан, казавшийся седым волшебником оттого, чторядом приземлился разорванный мешок смукой.
        Повсему выходило, именно штабс-капитан спас Славина, утащив вукрытие.
        - Нормально. Только всё дрожит ивушах шум. Аеще вот, - он протянул перед собой ладонь, показывая кровь.
        Подошедший Ильчев внимательно огляделего, затем втянул воздух носом ирасхохотался.
        - Добавку принесло! Прямо вруки!
        Метрах вдвух нашелся чугунный казанок, изкоторого расплескало подливу кгуляшу, часть которой попала Славину наруки инаживот. Вслед заИльчевым засмеялся штабс-капитан, потом сам Славин. Через минуту все собравшиеся наполяне люди хохотали, непытаясь сдерживать судорожный смех, рвущийся откуда-то изнутри.
        - Гуляш! - визжал по-детски Ильчев. - Мамочка, держите меня! Этогуляш!
        Чтовпереводе означало только одно - мы живы. Любой смех навойне переводится именно так.
        Повар спомощниками подбирали раскиданный взрывной волной инвентарь. Отстоловой осталась одна лавка, остальная импровизированная мебель была разбита.
        Итолько артиллерийский поручик несмеялся совсеми, онвнимательно оглядывал стволы деревьев, сходил влево, затем вправо споляны, поковырял ножичком иву. Апосле счастливо выдохнул:
        - Пронесло. Еслибы нанесколько шагов ближе иеслибы недеревца, лежать нам всем ислушать «сосвятыми упокойтесь…» вмогилках. Чуть-чуть комендоры прицелбы другой взяли - хана!
        - Ну,что, скрещениемвас, господин контрразведчик, теперь насвоей шкуре прочувствовали, какие дела унас творятся! - весело проговорил Красноруцкий.
        - Дауж, прочувствовал, - ответил Славин, понемногу приходя всебя, - кстати, отныне я ваш должник.
        - Этозачто?
        - Нуакто меня зашиворот тащил поддерево? Невыли? Растерялсяя. Впервые изпушек вменя вовремя обеда палят.
        - Э-э, голубчик, - заглянув вглаза, протянул штабс-капитан. - Давы, видать, сосвоим ангелом-хранителем дружбу водите. Ятакое встречал - когда человек ничего нисообразить, нисделать неуспевает, абудто занего кто делает исоображает. Янезнал, вкакую щель лезть отстраха, такчто овас некогда думать было.
        - Такктоже? Ясам? - отчетливо вспомнив, какрубаху залопатками собрала вжменю крепкая ладонь, остолбенел Славин.
        - Именно, голубчик. Вы,кстати, самое безопасное место себе приметили, неудивляйтесь, нетакое еще навойне случается.
        Ещеминут через десять наполяну выбежал подполковник Ефимов вместе стем самым офицером, которого Славин видел спящим вштабной избе.
        - Что? Опять? Живы? Какие потери? Ктопогиб? Кторанен? - Подполковник, увидев картину разрушений, которые причинил артналет, даже растерялся ичастил словами.
        - Дачтоже это? - обратился он кпоручику. - Дакакже это так?
        - Никак невозможно, - согласился артиллерист. - Случайно разве что попасть. Нотратиться, рискуя выдать расположение батареи, палить наугад - это врядли. Австрияки недуры. Тутприцел точный, математический. Накрыли спервого раза, всего двумя залпами. Похоже, знали, куда бьют исколько снарядов нужно. Двашага всторону - ивсё. Лежалибы все какесть кишками наружу.
        - Прикажите, господин подполковник, отправить солдат влес, прочесать местность доверсты вовсе стороны, - пришел всебя прапорщик. - Если нас кто-то видел икак-то передал координаты, томожем найти следы. Вдруг повезет?
        Минут через пятнадцать надхуторком прострекотал аэроплан сопознавательными кругами российской армии. Покружил надвершиной, затем, словно решившись наотчаянный шаг, перевалил засклон искрылся поту сторону гор. Никакой стрельбы непоследовало, ивскоре аэроплан полетел обратно, покачав крыльями надрекой.
        Наверное, только спокойствие иделовитость вповедении остальных офицеров, попавших подартобстрел, позволили Славину быстро прийти всебя иточно также сразу включиться вдело. Предстояло много работы.
        Воздушная разведка, каквсегда, недала никаких результатов. Цепь солдат, прошедшая через лес, словно невод, также оказалась безулова. Квечеру прибыл командир полка, полковник Любавский. Онуже узнал новость вштабе корпуса ипотому несколько нервничал. Ужон-то точно понимал, кчему такие совпадения - неожиданные артобстрелы, всегда вточку, апосле - прикомандирование офицера отдела контрразведки.
        - Выдумаете, кто-то здесь корректирует работу артиллеристов? Кто-то изнаших? Ноэто невозможно. Высами говорите, чтонаходились наполяне неболее получаса, какпроизошел обстрел. Еслибы кто-то наш, емупотребовалось больше времени. Увидеть, передать, чтобы австрийцы успели приготовиться кстрельбе, дать пару залпов ипосле упрятать пушки.
        - Спушками, какутверждает поручик Невестин, какраз проще. Гаубицы могут стрелять сзакрытых позиций, тоесть они уже пристреляны покаким-то ориентирам исвоих позиций неменяют. Если кто-то увидел скопление солдат и, темболее, офицеров, перед ним задача как-то это передать исообщить номер пристрелянного ориентира. Вправо отивы, ближе десять открасного камня, итак далее, уартиллерийских наблюдателей свои секреты ипремудрости.
        - Апередать? Передать-то как?
        - Незнаю. Может, голубиная почта?
        - Думали уже. Вернее, пытались сами организовать голубиную почту, чтобы стой стороны сведения получать. Невышло. Здесь, вущельях, настоящее царство хищных птиц. Орлы, ястребы, соколы. Аеще огромные вороны, которые живут наскалах, кроки называются, видели таких? Тутсело недалеко есть, такиназывается, - Кроки. Никакой птице через реку неперелететь, вмиг засекут иатакуют, только перья надводой. Пятерых почтовых голубей потеряли. Каждый рублей попятидесяти стоит, небось.
        - Искровая станция?
        - Искровая станция - та может. Только где ее тут взять? Этоже непросто ящик какой-то влесу землей присыпать. Этоидинамо-машину, иантенну нужно иметь…
        - Япроверю. Пообщаюсь снашими искровиками, приштабе стоит рота, пусть просветят.
        - Ну,проверьте. Только зря всё это. Слишком громоздко инелепо. Каждый раз кстанции убегать, передачу вести, аэто тоже уметь нужно. Неверюя. Ивто, чтокто-то изсвоих, неверю. Всевделе побывали, всевместе почти месяц савстрийцами лоб влоб стояли.
        - Японимаю, такая догадка бросает тень наваш полк, ноивы должны понять - вштабе обеспокоены, впериод затишья истабилизации фронта один изполков - ненесколько полков, аименно один-единственный! - вдруг несет потери, равные боевым. Ятоже неверю вто, чтомогут быть причастны ваши солдаты илиофицеры, нопроверить обязан. Честь имею, Павел Николаевич!
        - Чтож, воля ваша. Проверяйте, только… Ну,тише, чтоли. Если вкаждом офицере кто-то будет видеть предателя, такая армия будет терпеть неудачи.
        - Полностью разделяю ваши взгляды. Атеперь действительно побегу. Хочу успеть стелеграфистами иискровиками пообщаться. Завтра снова квам.
        - Нестану задерживать. Если какие просьбы ипожелания - всегда квашим услугам.
        - Постараюсь недосаждать просьбами. И,кстати, господин полковник, какие сны вам тут снятся?
        Любавский аж крякнул отнеожиданности. Вопрос застал его врасплох.
        - Таквот оно что… Такбы исказали…
        - Чтосказалбы?
        - Чтовштабе армии нехотят признавать интерес кэтим россказням проособенные сны ипотому нашли повод отправить подудобным предлогомвас. Только всё зря, господин прапорщик. Нетздесь никаких тайн. Места глухие, лесные, непривычные. Река среди камня бежит, шепчет постоянно, климат, война, - много причин, чтобы сны изменились. Сами скоро всё поймете.
        - Ну,нет. Повод - это двадцать пять погибших призагадочных обстрелах. Аможет, уврага новая система прицеливания? Может, тут, нанашей стороне, оставлены наблюдатели изчисла австрийцев илиместных жителей, которые избежали высылки израйонов боевых действий? Давайте так, полковник, вначале я разберусь, чтокчему, сэтой таинственной артиллерией, апотом уже поговорим оснах, высогласны?
        - Ерунда эти сны, лично я вних неверю, нохорошо, разберитесь вначале сартиллерией.
        Наверное, мало кто поверилбы вособенности снов напозициях сто девяностого полка, еслибы неодно но. Сразу после артиллерийского налета, окотором рассказывал Ильчев, томсамом, когда погибло восемь нижних чинов, младший полковой аудитор доложил орезультатах перлюстрации солдатских писем. Иоказалось, чтозадень досмерти все восемь погибших описали вписьмах один итотже сон. Чтосидели, пили чай, ивдруг сдругого берега ударили пушки. Каждый извосьми написал, чтовосне им стало понятным, чтопогибнут приобстреле. Уостальных солдат подобных фантазий неимелось, исписать всё насовпадения сочли невозможным делом. Воточем знал Славин, нонемог рассказать вполку.
        После обмена репликами он вместе собозниками отправился заперевал. Там, побывав врасположении отдельной искровой роты, Славин набрался знаний иосовременных системах связи, иовидах радиоволн, оспособах передачи данных. Емупоказали, каквыглядят передатчики, какведется работа икаквыставляется передающая антенна. Вобщем, квечеру он уже знал почтивсё. Заодно поведал любопытствующим, какпопал впервыйже час нахождения вполку подартналет икакпринял соус засобственную кровь.
        Обозная команда, принимавшая продукты, осталась ночевать прямо рядом стелегами, благо земля была сухая итеплая, штабисты отправились кто куда, здесь, вкорпусе, онмало кого знал, иего тут ничего незадерживало, зато там… Там, врасположении сто девяностого полка, егождала тайна, ради которой изатевалась вся командировка. Прав был полковник, очень прав. Нонемог открыть Славин, чтоэто непросто приказ - разобраться, чтоозначают все эти слухи остранных снах, - аличная просьба командующего армией, генерала откавалерии Алексея Алексеевича Брусилова.
        - Вызнаете, янелюблю лжецов, исам нелжец. Ивместе стем верю внеотвратимость предопределенных событий. Апотому мне нужно, чтобы вы распутали историю соснами всто девяностом полку. Онидолжны стать илипросто снами, илитем инструментом, который поможет нам вратном труде, - напутствовал перед выполнением задания генерал сбожьим командирским даром, какназывали офицеры Генштаба командующего армией.
        Апосле шло другое наставление, отначальника контрразведывательного отдела.
        - Выдолжны понять, чтоинтерес кэтому делу уАлексея Алексеевича непросто академический. Вещие сны, илиже просто совпадения, обусловленные тревожными состояниями, которые навойне нередкость, илидействительно какое-то предвидение - это еще несамое важное. Важно то, чтовполку многим снится странное, очем сообщили результаты тайной перлюстрации писем всех солдат иофицеров полка. Слишком многие писали отом, чтовидят тут воснах весьма странные картинки. Впрочем, мало кто описывал, чтоименно засновидения их посещали. Вобщем, вампредстоит вовсем разобраться.
        - Ачто означали слова генерала, чтосны могут стать полезным инструментом? Неслишкомли опасно доверяться снам?
        - Тут, друг ты мой расписной, скрыта некая семейная тайна. Выдолжны знать, чтоневсем геройским офицерам, начиная сгенералиссимуса Суворова, фартит всемейной жизни. Неизбежал такой участи инаш командующий. Развод, печали, всётакое. Нопосле наладилось, иобразовалась новая семья. Супругой, дабудет вам известно, стала Надежда Владимировна Желиховская, особа весьма ивесьма примечательная. Ктомуже - племянница некоей мадам Блаватской. Слыхали?
        - Блаватская? Основательница спиритического общества? Та,что путешествовала вИндию ивдругие страны исоздала труд, именуемый «Тайной доктриной»?
        - Да-да, совершенно верно. Командующий весьма глубоко изучил ее трактаты. Такчто его интерес - это что-то выше простого человеческого любопытства.
        - Странно. Насколько я слыхал, Алексей Алексеевич назвал психологические опыты мадам Блаватской сплошным вздором?
        - Верно. Именно так он иотозвался. Авы представьте наминуту, чтостало, еслибы Алексей Алексеевич открыто восхищался ипроповедовал учения госпожи Блаватской? Учтите, онизучил многие ее записи ипостоянно интересовался усупруги, чтопишет ее тетка свершин Тибета? Каквы думаете, доверилибы ему управление целой армией вРоссийской империи, признайся он вподобных интересах? Вобщем, суть задания весьма ивесьма расплывчата. Постарайтесь сделать всё возможное, чтобы потом держать ответ перед командующим. Богвпомощь, Виктор Иванович.
        После этого Славин иприступил квыполнению задания, чтоедва непривело впервыйже день кгибели. Итеперь, пробираясь через ночной лес, подсвеченный разве что полной луной, онмысленно чертыхался, непонимая, какмог поддаться таинственному импульсу ирешиться наеще один переход изставки корпуса креке. Тропа терялась вомраке, всюду слышалась какая-то особая, ночная жизнь, тоухнет сова, топробежит быстрый зверь, тохрустнет ветка, апосле ей отзовется целый хор всполошенных ночных птиц. Трижды он цеплялся накидкой засучья, ткань трещала, нодержалась. Дважды опасно спотыкался - склон был весьма крутым, иесли неповезет, томожно катиться кубарем вниз, сшибаясь сдеревьями, колотясь своими, человечьими ребрами, овыступающие там итут каменные ребра горы. Новсё обошлось. Ночной кошмар закончился, когда он вышел ккостру, зажженному перед палатками, кое-как уместившимися среди деревьев. Вначале он подумал, чтоэто верх неблагоразумия, когда вот так, из-за опасности налета разжигают огонь итем самым обозначают цель. Затем понял, чтокостер разожжен умело, подхолмиком, ивокруг ложились разве что отсветы, асами палатки
находятся встороне, шагах втридцати. Стояла упоительная тишь, невозможная навойне, непозволяющая даже думать, чтоидет война. Издали отчетливо слышались водные всплески - это выбрались кповерхности огромные днестровские сомы иплескались, будто тяжелые каменные чушки. Берег находился поблизости, ноувидеть его было невозможно - всё покрывали пологи ивовых пушистых ветвей. Гора спускалась креке уступами, итакже уступами росли деревья. Выходило, чтокаждая ступенька прикрывалась листвой двух-трех деревьев, которые росли ступеньками ниже. Действительно, заметить что-либо стого берега было сложно.
        Обрадованный тем, чтоудалось добраться безприключений, Славин успокоился иулегся накуче хвороста, собранного рядом скостром, снял форменную одежду и, накрывшись всё тойже пастушьей дерюжкой, уснул.
        Вначале его тревожили комары, забивавшиеся поднательное белье инатыкавшиеся там настойкий дегтярный дух, - день заднем приходилось натираться дегтярным мылом, инатиск кровососущих насекомых ослабевал. Потом комариный писк сменился неким пульсирующим звуком, потом тотже писк стал громче, потом…
        - Беги! - вновь прозвучал голос всознании, иСлавин увидел, что, пока он спал, наполяне появилась длязаступления напост ночная смена - бойцов пятнадцать, подкомандованием четверых унтеров. Онипротирали спросонья глаза, кто-то уже пристраивал когню большущую кружку, надетую напалку, нагреть кипятку длячая, итолько он один знал, чтосейчас произойдет.
        - Бегите! Спасайтесь! Накроет! - заорал совсем рядом учуявший его мысли всё тотже артиллерийский поручик Невестин.
        Ипрапорщик снова немог шевельнуться, исмотрел, какпрыгают вовсе стороны солдаты, какизпалаток выскакивают другие, разбуженные криками, икаквстает дыбом земля, превращая ночь всовершенный ад. Воттолько ненашлось сейчас руки, чтотащилабы зашиворот, апотому он просто смотрел, привалившись кдеревцу, невсилах сделать ниединого движения. Авследующую секунду влицо ему брызнул горячий ияркий свет.
        Ион проснулся.
        Нанебольшом импровизированном плацу, - единственной ровной площадке, которую удалось очистить дляпостроений, шлаучеба новобранцев, которыми пополнился полк после Галицийской операции.
        - Кгосподам унтер-офицерам ифельдфебелям обращаться всоответствии сих чином, тоесть господин унтер-офицер, господин фельдфебель. Ясно?
        - Я-а-асно! - неуверенно тянули солдатики.
        - Кгосподам офицерам отпрапорщика, через подпоручика, поручика доштабс-капитана обращаться «ваше благородие». Ясно?
        - Я-а-асно!
        - Кгосподам капитанам, подполковникам иполковникам обращаться «ваше высокоблагородие». Ясно? Кгосподам генерал-лейтенантам игенерал-майорам обращаться «ваше превосходительство». Кгосподам генерал-фельдмаршалу игенералу отинфантерии, кавалерии иартиллерии обращаться «ваше высокопревосходительство». Ясно? Учеба закончена, после обеда спрошу, какзапомнили.
        Квскочившему ихлопающему глазами Славину подошел артиллерийский поручик Невестин ипотрепал поплечу.
        - Называется - болезнь войной. Явидел, каквы восне метались, наверное, снова налет приснился? Эточасто такое…
        - Да? Вотуж действительно болезнь. Каквзаправду. Будто пушки австрийские посолдатскому строю ударили. Ая немог даже пошевелиться.
        - Эточто. Некоторые, ктоврукопашных атаках побывал, ночами насоседей восне кидаются, загорло хватают. Долго, очень долго будет изтех, ктоостанется жив, война выходить. Какяд.
        - Если так нелюбите войну, отчего пошли вофицеры? Даеще - впушкари?
        - Традиции, господин Славин, семейные традиции, будь оно неладно.
        - Чтож, дляофицера действующей армии настроены вы весьма пессимистично.
        - Данет, причем тут это… Дело знаю, батарея уменя одна излучших, расчеты подготовлены. Авот муштра… Ну,накой ляд солдату знать, кактам кгенерал-фельдмаршалу обратиться? Имбы впервой атаке нелечь, дадомой безувечий вернуться. Ихбы извинтовок палить обучали сутра довечера, аони всё шагистикой занимаются. Неистребима, видать, муштра вармии российской.
        - Послушайте, поручик, я, конечно, ценю то, чтовы сделали длявсех илично дляменя, когда окриком заставили прятаться отналета, нонеслишкомли много откровений свашей стороны? Я,наверное, тоже неввосторге отпорядков, чтослучаются вармии, но…
        - Даладно, господин прапорщик, тутвсе через одного точно также думают, просто скажут невсе, значит, никакого секрета я вам неоткрыл, авзамен снисхождения поповоду моих брюзжаний открою другой секрет. Вотон будет интересен.
        - Икакойже? - Прапорщик плеснул влицо избольшой кружки, смывая остатки сна.
        - Секрет напрямую связан совчерашним, аможет, испредыдущими налетами.
        - Ну-ка, отойдемте чуть всторонку… Чтозановость?
        - Новость втом, господин Славин, - взгляд поручика казался безмятежней неба, - что это был вовсе неартобстрел.
        - Какэто? - отнеожиданности инелепости такого заявления прапорщик улыбнулся.
        - Дачерт его знает, как. Только наместе налета я необнаружил ниединого осколка снаряда. Никаких следов. Нишрапнели, нисгоревших порохов, тоесть - ни-че-го!
        - Выже сказали, если память неизменяет, чтоеслибы залп надесяток шагов всторону, товсем конец?
        - Память вам неизменяет, ядействительно так сказал. Кэтому выводу я пришел, увидев, каким образом поломаны ветви удеревьев икаково направление ударной волны. Нопотом облазил то место вдоль ипоперек, искал везде - иненашел никаких подтверждений, чтонаполяну падали именно артиллерийские снаряды.
        - Нуачтоже тогда это могло быть? Чтотогда убило почти тридцать человек запоследние две недели?
        - Аэто уж вам виднее, чтоих убило. Нотам, гдевосьмерых прижучило снеделю назад, - тоже, ниединого осколка, ничего. Шрапнель везде след оставит. Этоже просто стакан, наполненный доверху стальными пулями илистержнями. Онвзрывается взаданной точке ипоражает всё живое наобширной территории. Атут - ничего, нипуль, нистержней… Мнесамому всё это весьма странно, вотирешил поделиться.
        - Верно решили. Давайте так, поручик, выбудете моим консультантом поартиллерийским вопросам дотех пор, пока нераскроем эту невидимую инеосязаемую батарею.
        - Янепротив. Только уж попросите официально унашего командира, чтобы неподумали, будто я наушничать кконтрразведке бегаю.
        - Охуж эта наша брезгливость кфискальным органам… Ладно, явас понимаю. Апрото, чтовы мне сказали, пока молчок. Хочу кое-что проверить…
        Задень Славин успел снова побывать вштабе корпуса, вкорпусном госпитале иотправить несколько запросов поразным адресам. Вгоспитале ему сообщили, чтопричиной смерти семерых рядовых иодного фельдфебеля, погибших врасположении сто девяностого полка напрошлой неделе, явилась тяжелейшая контузия.
        - Ичто? Ниединого ранения?
        - Ниединого, мойхороший, - фамильярничал сним врач, усталый профессор медицины, отправившийся нафронт добровольцем. - Всопроводительных записках значилось, чтопогибшие попали подартиллерийский обстрел. Приобстреле причинами смерти могут быть либо тяжелые раны иувечья, какверно вы заметили, либо, - тут он назидательно поднял палец вверх, - воздействие взрывной волны, причинившей закрытую компрессионную травму головного мозга ииных важных органов.
        - Тоесть, выхотите сказать, чтоваш некролог составлен сучетом того, чтонаписано всопроводительной записке?
        - Именно так, мойхороший.
        - Аеслибы вам представили трупы погибших ватаке илиприпулеметном обстреле, безвсяких внешних повреждений, чтотогдабы вы записали внекрологе?
        - Ну-у… Васведь небыло здесь, когда фронт держал удар, апосле шел против австрийского фронта? Абыло, собственно, совершенно недонекрологов. Только понашей, восьмой армии, чуть несемьдесят тысяч людей - каккорова языком… Раненые вообще безсчета шли. Всяканцелярская работа как-то навторой план упряталась. Потому, попадисьмне, каквы сказали, погибшие ватаке инеимеющие внешних повреждений, ябы записал причиной смерти повреждение внутренних органов иопятьже, - тяжелые контузии, нарушающие жизненные процессы.
        - Благодарю. Ипопрошу ободолжении, - если случится что-либо подобное прошлому артиллерийскому обстрелу ибудут погибшие, приложите все усилия, чтобы указать точнее причины смерти. Если контузия, токаких органов, скакой стороны, каких размеров повреждения ивсё прочее. Васнезатруднит такое дело? Составлю обэтом предписание через штаб армии.
        - Яврач. Новместе стем - солдат. Должен выполнять приказы. Темболее, если вы считаете это важным дляконтрразведки…
        - Этодлявсех важно! - всердцах приподнял голос Славин, которого уже потихоньку начинало раздражать пренебрежительно-презрительное отношение кего ведомству.
        Затем он снова поговорил сискровиками, которые сообщили, чтоничьи радиостанции врадиусе действия их армейских аппаратов, вэфир невыходили. Ещеему было подтверждено то, очем говорил подполковник, - действие голубиной почты вприднестровском каньоне весьма осложнено обильностью хищной птицы, инаэтот способ передачи информации никто особо неполагался, аизхищной птицы почтальон неполучится. Стем прапорщик ивернулся врасположение полка. Ивот там его снова ждал сюрприз.
        Когда он вышел наполяну, гденедавно закончили экзаменовать новобранцев очинообращениях - кслову, ниодин изних экзамен невыдержал, - то увидел, какнакраю плаца разожгли огонь.
        - Этомы чайком побаловаться, - пояснил седоусый унтер, - сейчас молодым посты станем показывать. Дело важное.
        Воттолько важное дело неслучилось. Будто сквозь туман исовсем издругого пространства прапорщик увидел, чтоунтер протягивает когню кружку, тусамую, изкоторой он утром плеснул себе влицо, итеперь кружка нанизана надлинную жердь, чтобы необжечься. Потом наполяну вышел поручик Невестин иуже собрался что-то сказать, нотолько успел раскрыть рот, каквдалеке снова раздался звук. Трилопнувшие шутихи. Ласковые, воздушные, словно пар из-под крышки сощами, звуки - пых-пых-пых.
        Затем свист. Тонкий, становящийся всё отчетливей.
        - Беги споляны! - точно каквсегодняшнем сне заорал поручик, аСлавин, почти каквосне, замер, всматриваясь вкусочки неба, проглядывавшие сквозь густые кроны, ипытался увидеть, откуда прилетит незримая смерть.
        Затем поручик кошкой вцепился Славину вгрудь иповлек куда-то вниз, подминая подсебя, скатываясь вместе сним вовражек. Ачерез секунду мир перевернулся. Триразрыва сотрясли пространство наполяне. Изновобранцев, неуспевших отреагировать наокрик, четверо осталось лежать укостра, асними иседой унтер, такиневыпустивший изрук палку скружкой. Славин выбрался из-под оглушенного итрущего виски Невестина иподбежал кубитым. Осмотрел первого, затем второго, третьего… Уодного изних имелась кровавая рана вбоку, увторого - глубокая царапина увиска, остальные трое оказались безвидимых повреждений.
        - Опять… Опять тоже самое! Ия это всё видел ночью, пока спал! - вертелось вголове уСлавина, носам он уже царапал набумаге записку врачу, морща лицо.
        - Вы! - окрикнул он прибежавших кплацу офицеров. - Быстро оформляйтевсё, чтоположено, иотправьте погибших вкорпусной госпиталь… Передадите врачу мое предписание овскрытии. Вы! - теперь он переключился наНевестина. - Вывпорядке? Осмотритевсё, только безпомощников. Ясам помогу.
        «Чтож, господа хорошие, значит, действительно, снытут непросто сны, - думал он просебя. - Ипредопределенность вполне возможна».
        Более всего Славина убедило непросто совпадение событий, номелкая деталь, явившаяся восне иповторившаяся наяву, - кружка, протянутая когню. Этамелочь непозволяла всё легко списать насовпадение.
        Осмотр места, каквтайне ибоялся Славин, выказал полное отсутствие следов шрапнели, авместе стем ветки были посечены иполоманы так, какеслибы надполяной, навысоте восьми-десяти саженей, разорвалась именно шрапнельная граната.
        Затем, кконцу дня, пришли вести откорпусного врача. Обследование показало, чтовдвух случаях нателах имелись раны, однако они неявлялись причиною смерти. Вовсех пяти случаях причиной можно обозначить контузию. Кзаключению, составленному напишущей машинке, имелась приписка, выполненная отруки: «Еслибы мне несообщили ослучившемся артобстреле, я, возможно, поставилбы диагноз «острая сердечная недостаточность», который ставят вовсех случаях, когда определить причину смерти затруднительно идаже невозможно. Повреждений внутренних органов ивнутренних кровотечений вскрытием выявлено небыло».
        - Чтобудем делать? Выдоложили вштаб? - поинтересовался артиллерист, облазавший окрестности впоисках фрагментов шрапнельной гранаты, нотоже ничего необнаруживший.
        - Ачто я могу доложить? Чтоунас тут творится невесть что, амы неможем понять, отчего погибают солдаты? Вотчто, поручик, возьмите ваших бомбардиров, прочешите еще раз всё вокруг, впрочем, можно привлечь ипехоту. Версией поиска будет, якобы мы ищем новый тип австрийских снарядов. Этодолжно выглядеть убедительным объяснением. Ая займусь кое-чем другим…
        Втотже вечер после разговора скомандиром полка было решено готовить охотницкую команду. Впервую очередь принимали тех, ктоуже бывал залинией фронта впоиске. Отобрали троих дюжих пластунов извторой сводно-казачьей дивизии, состоящей приармии. Затем шел сам Славин, каклицо, владеющее немецким ивенгерским языками, атакже вкачестве главного команды. Ещеим придали двух фельдфебелей-саперов снабором инструментов. Выступать решили посреди ночи, чтобы крассвету уже находиться поту сторону косогора, непосредственно перед позициями полка. Какпояснил Невестин, маловероятно, чтобы артиллерия била так точно сбольшой дистанции.
        Легли они всей командой раньше, чемвполку сыграли отбой. Даиотбоя, собственно, сегодня неиграли, пошли навоинскую хитрость, откоторой всем охотникам пришлось затыкать уши матерчатыми затычками. Оружие - револьверы иножи, было проверено иготово, саперы изготовили плот, накотором предстояло переправиться через реку. Нопрежде чем экспедиция состоялась, прапорщик Славин увидел еще один сон. Теперь совершенно странный. Внем никто никого неубивал, нестреляли какие-то неизвестные пушки, неприходилось вскакивать ото сна сколотящимся сердцем. Новместе стем сон был недобрым, темным. Перед Славиным проходили рота заротой какие-то совсем иные солдаты. Встранной форме, состранным оружием, встальных зеленых касках. Накасках красовались звезды, вглазах застыли усталость итоска. Потом их сменяли солдаты прошлого времени, ввысоких киверах, сбольшущими кокардами, гремя амуницией идлиннющими кремниевыми ружьями. Славин чувствовал, какмимо исквозь него проходят иные эпохи. Полки императрицы Анны Иоанновны, воевавшие Хотин утурок, полки Минина иПожарского, отбросившие польскую рать, полки избудущего, полки изпрошлого.
Сколько тут, вГалиции, даинетолько вней, прошло русского войска - несчесть.
        Когда Славин проснулся, разбуженный аккуратным встряхиванием заплечо, впамяти его вертелся образ нескончаемой вереницы солдат, чтотянулась, будто река времени поэтим дремучим местам, кровью ипотом создавая будущие западные границы империи.
        - Пора! - сказал казачий урядник, старший среди пластунов.
        Иони пошли.
        Рассказать обовсем, чтопроисходит вохотницком поиске, - невозможно. Этокакпоминутам описывать каждое действо, каждую мысль икаждый страх охотников. Добираясь довершины, онипостоянно опасались быть замеченными вражескими наблюдателями. Чтобы как-то помочь им, командир полка пошел нахитрость - была придумана обманная штука, будтобы врасположении празднуют что-то радостное, торжественное, этопозволило охотникам незаметно переправиться надругой берег. Разгульное действо продолжалось сночи доутра, играла музыка, полковой трубач нежалел легких, барабанщики - рук, адве дюжины солдат выводили вовсю мощь разными голосами песню заамурцев: «Грянем, датак, чтобы сопки проснулися, враг задрожал набиваке своем!»
        Хорбыл слышен извучен. Эхоразносило слова песни нанесколько верст поканьону. Темнадеялись усыпить бдительность врага. Затем охотники взобрались наверх, потом спустились спригорка иоказались набольшом травяном поле, ровном, гладком, будто стол. Нихолмика, никочки, какневесело сказал урядник. Если где-то заих спинами, насклоне иостались наблюдатели, тоони себя никак непроявили, итеперь опасность крылась вдругом, - какодолеть предполье, оставшись незамеченным? Было решено передвигаться ползком, атак каксолнце уже вставало надГалицией, приходилось брать врасчет, чтоавстрийцы произвели подъем флага итеперь вершили утреннюю молитву. Охотникам повезло, онинаткнулись навражеский секрет, который должен был засечь их наподходе кармейским позициям, новсе участники секрета - трое рядовых, один унтер иофицер-лейтенант, самым бессовестным образом спали. Чтобы избежать лишнего шума, вначале им всем воткнули врот покляпу. Азатем, когда незадачливые дозорные пришли всебя, было предложено добровольно направиться врасположение русского полка, непроизводя шума. Один изпластунов так выразительно приэтом поигрывал
широким ножом, чтовсе пятеро сразуже согласились.
        Австрийцы по-прежнему были сильны, нопоражение вГалицийской битве их сильно обескуражило изаставило поверить всилу российской армии ивее способность побеждать. Слейтенанта Славин взял слово офицера, чтотот нестанет кричать извать напомощь, когда ему вытащат кляп, тотснеохотой согласился, инаобратном пути прапорщик успел его допросить остранной артиллерийской батарее. То,что рассказал австриец, совершенно невнесло никакой ясности. Онсообщил, чтоартиллерийские парки находятся позади основных позиций войск, которые приготовились кобороне, ирасположены сразу запредпольем. Позамыслу командования, вслучае, если русским придет вголову форсировать Днестр икарабкаться кверху, неимея возможности быстро доставить сюдаже свою артиллерию, основное сражение должно произойти именно натом самом поле, гдеибыл пленен вражеский секрет. Лейтенант признал, чтонасклонах каньона состороны австрийцев есть некоторое количество наблюдательных постов, нониокаких артиллерийских корректировщиках он неслышал, аглавное, неслышал, чтобы стреляли пушки, стоящие затраншеями назакрытых позициях. Хотя ему известно, чтовначале
сентября, вактивной фазе битвы, перед взгорком располагались несколько артбатарей, которые должны были сдерживать наступательный порыв русских, прикрывая отход своих войск заДнестр. Потом батареи были сняты, аодна изних оказалась полностью разгромлена огнем русских гаубиц.
        - Гдестояли ваши батареи?
        - Там, тамитам, - указал рукой офицер, - ата, чторазбили полностью, - вот там, внизинке. Только…
        - Что - только? Говорите уже, лейтенант.
        Расположение уничтоженной батареи полностью совпадало сместом, которое Невестин указал каксамое вероятное дляпроизведения тайных обстрелов.
        - Только нам запретили туда ходить, сказали - какие-то новые химические снаряды, иочень опасно. Аармейский капеллан почему-то неторопится сзаупокойной службой.
        - Ну-ка, хлопцы, выпока спускайтесь, ая сползаю, гляну, чтотам сбатареей. Если услышите стрельбу - меня неждите, икогда вдругой раз пойдете, тогда изагляньте внизинку.
        Славин отделился ототряда ипополз всторону. День набирал солнечную силу, нороса выпала обильной инеуспела высохнуть, отчего прапорщик весь измазался травяной зеленью.
        Когда донизины оставалось неболее десяти саженей, Славину будтобы послышалась немецкая речь внесколько голосов, ностранным образом разобрать, очем они говорили, было совершенно невозможно.
        - Такбывает только воснах, - отчего-то подумалось прапорщику.
        Затем, вжавшись впахнущую разнотравьем землю, обкалываясь часто растущим здесь чертополохом, онподполз кедва приметному брустверу. Голоса стали чуть громче, новместе стем - еще более неразборчивыми. Итрижды повторился странный смех. Онмог звучать именно так, еслибы смеющийся находился засотню шагов ибудто парил надполяной, Славин даже вскинул взгляд кнебу, гдеползли ленивые, безучастные ковсем людским страстям облака.
        Новот осталась последняя сажень. Прапорщик, приготовив кстрельбе наган, осторожно заглянул забруствер. Иобомлел отжуткого зрелища, чтопредставилось ему вовпадинке.
        Позиция была прикрыта сетью совплетенными ветвями илистьями, отчего ее невозможно было заметить саэроплана. Там, опираясь один надругого иназемляные насыпи, вокруг разбитых орудий полусидели, полулежали мертвые артиллеристы. Один, второй, третий, четвертый, пятый… Славин поначалу несмог воспринять картину какчто-то реальное, емупочудилось, будто это такой особый маскарад, ичто среди мертвых скрываются настоящие пушкари, готовые снова произвести выстрел посигналу невидимого корректировщика. Ноживых тут небыло. Время ипадальщики сделали свое дело, картина смерти ужасала, полуразложившиеся трупы смердели, странно, чтораньше никто незаметил этого запаха, ведь он разносился набольшое расстояние. Седьмой, восьмой, десятый, - считал исчитал Славин. Триорудия. Трирасчета почетыре человека, всего двенадцать. Полуистлевшая форма, лохмотья, колышущиеся наветру, - казалось, будто мертвые шевелились. Окоченевшие руки подносчика мертвой хваткой вцепились вснаряд, офицер склонился надкартой огня, стрелок положил руку назатвор… Славину даже почудилось, будто он слышит потрескивание спускового механизма, готового
ударить покапсюлю иотправить гранату вполет кдругому берегу, хотя ствол орудия перекорежило разрывом, ион съехал набок. Ветер, протиснувшись подмаскировочную сеть, пролетая надпушечными лафетами, словно играл смертвецами, трогал их запогоны, запуговицы, непугаясь жутких посиневших провалов глазниц. Ветер издавал звуки, схожие сречью, потому что его резало острыми углами зарядных ящиков икраями стреляных гильз. Мертвый мутный глаз командира, казалось, уставился прямо наСлавина, будто вопрошая, ачто ты тут делаешь, намоей позиции? Славин содрогнулся - нанего взглянула сама вечность, обрисовав всю тщетность бытия искоротечность жизни. Осторожно, боясь потревожить чуткое забвение непогребенных тел, прапорщик пополз обратно.
        Отряд он догонял ввеликом смятении, стряхивая сковавшую тело оторопь. Пластуны уже готовили плот, нонерешались отправиться обратно, недождавшись прапорщика, ипотому все обрадовались, когда Славин выкатился изприбрежных кустов наузкую каменистую полоску берега.
        - Ну,что там? Удачно сходили, ваше благородие?
        НоСлавин молчал, руки его дрожали. Наконец решился.
        - Вы, - указал он надвоих саперов. - Нужно вернуться. Инструмент берите ссобой.
        - Можно поинтересоваться, накакой случай инструмент брать? Проволоку резать, или…
        - Лопаты. Нужно копать. Давайте снами еще вот этих солдат, всех трех, отних всёравно проку немного, пусть тоже копают. Потом сбогом отпустим. Авы, - теперь он обращался кпластунам, - доставьте вполк унтера иофицера, ихбудет достаточно дляразговора. Наснеждите, отправляйтесь прямо сейчас, если что - новый плот соорудим, тутлеса много…
        Иони ушли обратно. Апотом саперы, видавшие всякие виды фельдфебели, крестились широко ичасто, увидев то, чтовидел доних Славин. Итакже крестились пленные, только несправа налево, анаоборот ложился уних крест. Ктохочет властвовать, нетакую еще придумает разницу среди людей иверы человеческой. Прапорщик лег рядом сбруствером, потому что знал, непобегут пленные, ведь поняли, чтоназад их отпускают. Аеще непобегут, потому какдело важное все вместе тут делали. Саперы вопросов задавать нестали, хотя моглибы спросить - отчего несами австрийцы своих мертвяков хоронят? Отчего им приходится поочереди колоть лопатами жирный луг иукладывать мертвые тела вчужой форме? Апрапорщик упал вкороткий сон. Ивидел…
        Чтоон видел втом сне - никому неизвестно. Только стех пор, каквернулись изпоиска, нион, нисаперы многого неболтали. Аналеты прекратились. Больше небили стого берега невидимые пушкари, иполк продолжил жизнь. Ведь даже навойне она есть. Начальнику отдела контрразведки Славин сообщил, что, по-видимому, тайная батарея неприятеля передислоцирована, иболее странных налетов небудет. Ичто врасположении полка действительно снятся вещие сны, каждому свое. Говорят, туда приезжал сам командующий, генерал отинфантерии Алексей Алексеевич Брусилов, ипригодилась новобранцам всё-таки наука очинопочитании, иименовали его верно, - Ваше Высокопревосходительство! - икричали троекратное ура. Апосле генерал изволил лечь спать втой маленькой хате, которую первой увидел Славин, какявился вполк. Смотрел генерал свой сон иповел через два года войско втакой прорыв, окотором имечтать никто немог, совершив то, чтонеудавалось никому вэтой войне - прорвать полностью фронт иуйти вглубь вражеской обороны. Славин подал рапорт опереводе вдругую часть, потому что видел воснах далеко. Слишком далеко, ипотерял полностью покой. Потому
что внезнании того, чтопредопределено, - смысл жизни. Может быть, кому-то нужно попасть вгоры, ксамой вершине мира, чтобы обрести знания, акто-то виделвсё, пока сидел вгалицийских лесах. Азначит, верно говорят, Бог - везде, ивтебе самом, икогда ты ищешь где-то вдалеке, тыего теряешь…
        Сергей Чебаненко
        Сынгения

1
        Онпроснулся внезапно ирезко. Почудилось сквозь сон, чтокто-то толкнул его вплечо.
        Вскинулся всполошенно, скосил взгляд влево. Нетникого. Даикому быть ранним утром вкомнатушке натретьем этаже грязной московской меблирашки?
        Полежал расслабленно, разглядывая светлые блики напотолке.
        Утро было раннее; наверное, часов пять, небольше. Уличные фонари еще горели, иокно отпечаталось напотолке трапецией сразмытыми контурами.
        Какой славный сон ему приснился подутро! ОнсКатенькой гулял всолнечный теплый день поогромному полю, сплошь досамого горизонта покрытому высокой травой, среди которой там исям поднимались разноцветные головки цветов. Налазурном небе ниоблачка, солнышко ласкает лицо нежными лучами, весело щебечут невидимые птицы.
        Онисмеялись, дурачились, собрали огромный букет цветов. Вышли кречке, извилистой темно-серой лентой изгибавшейся среди полей. Зарекой обнаружились белые домики какого-то села. Чуть ниже потечению дымил трубой маленький пароходик.
        Катенька обхватила руками зашею, прижалась всем телом исосмехом чмокнула вгубы - водно легкое касание, нежно, так, какумела делать толькоона. Онобнялее, носом зарылся вдивные волосы, пахнувшие свежим сеном, травой ицветами…
        Итут его толкнули вплечо.
        «Вотивсё, - подумал он вяло. - Пора собираться. Нечего тянуть, если уж решился».
        Поднялся скровати, босиком прошелся кокну похолодному дощатому полу.
        Небо постепенно синело, нозвезды были еще видны. Серпик луны серебрился надкрышей соседнего дома. Внизу процокала копытами лошадь - ранняя пролетка отправилась вцентр Москвы.
        Онналил изведра воду вмедный таз итщательно умылся - допояса, пофыркивая отледяного прикосновения жидкости. Насухо вытерся свежим полотенцем.
        Побрился ивымыл голову он еще свечера, когда окончательно всё решил. Теперь оставалось только причесаться.
        Зажег толстую свечу настоле, металлическим гребнем расчесал вихрастые кудри, стоя перед зеркалом настене.
        Белую рубаху купил тоже намедни. Потратил последние деньги, даже наужин уже нехватило, пришлось доедать сухую коврижку, запивая пустым кипятком. Ну,иладно. Теперь уж всёравно…
        Рубашка была хороша - мягкая, свежая, ладная. Всамый раз, какнанего сшитая.
        Потом надел брюки - ношеные, новполне еще приличные, безпузырей наколенях, истрелочки наличествуют. Сойдет.
        Ботинки тоже неновые, ноначищенные свечера едвали недозеркального блеска. Даже щетку сваксой неполенился взять удворника Фомы Кузьмича.
        Взглянул наиконы вправом углу комнаты. Нет, молиться сегодня нестоит. Как-то это будет непо-божески, кощунственно. Авот крестик серебряный нацепочке надеть нужно. Онже ненехристь какая-нибудь, иуходить сэтого света нехристем небудет. Атам уж пусть Господь сам рассудит, достоинли Игнатий, сынКонстантинов, священного креста али нет.
        Конвертик серенький спредсмертной запиской внутри тоже был заготовлен еще совчерашнего дня, лежал настоле. Тутже был инаган, снаряженный шестью патронами.
        «Впрочем, длямоего дела хватит иодного, - невесело улыбнулся кончиками губ. - Нужно только поточнее прижать дуло квиску».
        Взял наган. Рукоять точно легла вруку. Металл холодил ладонь.
        Мурашки толпой прошлись попозвоночнику. Лицо почему-то сделалось деревянным, предательски задрожали пальцы.
        «Нельзя расслабляться, - решительно остановил себя. - Нужно сделать всё быстро, безнюней: раз - ивсё».
        Глубоко вдохнул, стараясь успокоить грохотавшее сердце. Резким движением вскинул наган кправому виску, ткнул дулом вкожу перед ушной раковиной. Дернул указательным пальцем спусковую скобу.
        Оглушительно щелкнуло около уха.
        Миростался прежним - утренним, тихим. Живым.
        Осечка?!
        «Может, этосудьба? - молнией сверкнула мысль. - Может, нестоит?»
        «Нет, - жестко осадил самого себя. - Нужно. Чтобы быть там вместе сКатенькой».
        Наган впальцах ходил ходуном, ноон собрался, крутанул барабан, снова упер дуло ввисок.
        Металлический щелчок - итишина.
        Дачтоже это такое? Что-то нетак спатронами или, может быть, боек неисправен?
        Онповертел барабан, зачем-то заглянул втемный зрачок дула.
        - Нетрудитесь, Игнатий Константинович, - голос слегким смешком раздался унего заспиной. - Наган стрелять небудет!
        Испуганно шарахнулся, резко обернулся.
        Улевой стены комнаты, рядом свысоким дубовым шкафом, стоял незнакомец. Навид - лет сорок - сорок пять. Высокий, широкоплечий. Усыострыми стрелками подкрупным прямым носом, вкарих глазах отражается огонек свечи. Одет был странно: серебристые сапоги сголенищами едвали недоколен, такогоже цвета облегающий комбинезон сплотным валиком вокруг шеи. Наголове округлый металлический шлем. Нечто, похожее нарыцарское забрало, ноповиду изтемного стекла, сдвинуто сглаз налоб.
        - Япреобразовал порох впатронах вобычный песок, акапсюли - вкерамику, - улыбаясь, сообщил гость всеребристых одеждах.
        - Выкто? - УИгнатия мигом пересохло ворту. Комнату он перед отходом косну запер изнутри назасов. - Каквы сюда попали?
        - Какобычно: прилетел наантиграве ипрошел сквозь стену, - незнакомец лукаво прищурился. - Есть вмоем арсенале такой способ перемещения. Исключительно длячастных визитов.
        - Понятно, - Игнатий сглотнул образовавшийся вгорле нервный ком. - Япросто свихнулся…
        - Глупости, Игнатий Константинович! Вывсвоем уме, - весело фыркнув, успокоил собеседник. - Свашим душевным здоровьем всё вполном порядке, можете мне поверить. Просто я действительно располагаю средствами, ещенеизвестными местной науке. Почти мистическими.
        - Так, значит, выпризрак… - Игнатий облизал губы. Сердце грохотало где-то подгорлом.
        - Кнечистой силе я тоже неимею никакого отношения, - гость улыбнулся широко иуспокаивающе. - Хотите, докажу?
        Онповернулся иперекрестился наобраза. Покосился наИгнатия:
        - «Отче наш» читать илитак поверите?
        - Дактоже вы такой? - Игнатий неузнал собственного голоса - сдавленный, сиплый, испуганный.
        - Чеслав Сэмюэль Воля-Волянецкий, - собеседник четко, по-офицерски, дернул подбородком. - Понациональности - русский, хотя вроду были иполяки, ирумыны, идаже американцы. Кстати, полтора века назад вВосточной Польше земельные угодья моих сородичей Волянецких граничили споместьем ваших предков Циолковских. Говорят, мойпрадед был даже влюблен ввашу прабабушку, ноБеата, вконце концов, предпочла пойти подвенец сдругим…
        Игнатий почувствовал дрожь вовсем теле. Ноги сделались какими-то ватными.
        - Нуапопрофессии я - миростроитель…
        - Миростроитель, - губы Игнатия задвигались, словно сами собой. Вголове заклубился туман. - Непонятно… Чемже вы занимаетесь?
        - Давайте-ка присядем, Игнатий Константинович, - Волянецкий шагнул кстолу, ногой пододвинул деревянный стул иуселся, положив нога наногу.
        Игнатий молча двинулся следом иопустился натабурет напротив гостя.
        Как-то сразу полегчало. Вголове прояснилось, хотя сердце всё еще колотило вгрудь тревожным колоколом.
        - Миростроители строят миры. Целые вселенные самых разных миров, - сказал Волянецкий, расслабленно откинувшись наспинку стула. Рассохшаяся спинка протяжно заскрипела. - Если представить ваш мир какогромное дерево, томы всего лишь отделяем отего ствола отдельную веточку ипостепенно растим изнее полноценную ветвь. Тоесть строим еще один мир, параллельный вашему вмногомерном континууме. Итак множество раз.
        - Угу, - Игнатий смотрел нагостя остекленевшим взглядом. - Ствол иветочка, значит…
        - Сейчасвы, конечно, слишком возбуждены, чтобы полностью понять ипринять то, чтоя говорю, - Чеслав Сэмюэль вздохнул. - Нопотом разберетесь. Выже вуниверситете штудируете математику имеханику, нетакли?
        - Так, - Игнатий кивнул почти машинально. - Ствол иветочка… Мы,стало быть, сейчас вветочке?
        - Водной изветочек. Потом, когда-нибудь вбудущем, множество ветвей составят крону. Представьте себе Вселенную, вкоторой имеется огромное звездное скопление - десятки илидаже сотни тысяч Солнц, аоколо них - Земли, населенные людьми. Человеческий мир, ноизразных, отличающихся друг отдруга попройденному историческому пути икультуре планет.
        - Красивая мечта, - прошептал Игнатий. - Фееричная…
        - Пока мечта, - согласился Волянецкий. - Номы длятого истроим миры, чтобы она стала явью.
        Онокинул Игнатия взглядом, словно еще раз присматриваясь ксобеседнику - цепко, внимательно иоценивающе.
        - Небуду скрывать, унас есть виды инавас, Игнатий Константинович. Вампредстоит немало сделать вот вэтой самой вашей веточке…
        - Воткак? - Брови Игнатия поползли налоб. - Ичтоже я должен, по-вашему, совершить?
        - Давайте-ка вы положите оружие настол, - Чеслав Сэмюэль кивнул нанаган, который Игнатий по-прежнему вертел вруках. - Вашпистоль сейчас хоть исовершенно безвреден, новсё равно неприятно, когда вы машинально направляете его мне вживот идергаете пальчиком около спусковой скобы. Рефлексы, знаетели…
        Игнатий покорно положил наган настол, пальцами отодвинул всторону свечки.
        - Ну,вот иладненько, - удовлетворенно кивнул Волянецкий ипродолжил: - Авиды навас простенькие. Хотелосьбы, чтобы вы окончили курс обучения вуниверситете и, сделавшись инженером иматематиком, продолжили дело вашего батюшки - Константина Эдуардовича Циолковского, гения российской науки.
        - Туткакая-то ошибка, - Игнатий тряхнул кудрями. - Недоразумение… Мойотец - обычный учитель вгимназии. Преподает основы физики, математику ичуть-чуть астрономию. ВКалуге всё общество считает его человеком чудаковатым, если несказать больше - блаженным.
        - Вашотец - негородской сумасшедший, Игнатий Константинович, - покачал головой Волянецкий. - Вэтом году он издаст книгу, которая навсегда впишет его имя вмировую историю какоснователя нового направления внауке итехнике. Космонавтика - так лет через тридцать-сорок назовут то, чтосейчас именуется междупланетными сообщениями.
        - Жюль Верн, «Изпушки наЛуну». Ячитал.
        - Неизпушки, - возразил Чеслав Сэмюэль. - Книга вашего батюшки будет называться «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Реактивные приборы - это ракеты. Ракеты, похожие нате, которые сейчас используют дляфейерверков ишутовства, исовсем иные, другой конструкции, нажидких топливах.
        Гость помолчал ипродолжил:
        - Хорошо было, еслибы вы пошли постопам Константина Эдуардовича. Егоидеи - ваша реализация. Вбудущем такая цепь развития событий должна придать вашему миру особый колорит исодержание.
        - Вбудущем… - задумчиво произнес Игнатий. Онуже успокоился, хотя вто, чтосейчас говорил пришелец, верилось струдом. - Авы, значит, знаете, каким будет будущее? Нуда, конечно, выже сами его строите… Погодите, ноесли вы строите множество миров изодного исходного ствола, то, наверное, можете перемещаться ивовремени? Можете попадать впрошлое именятьего… Изначит, выможете…
        Онзапнулся, уставился наВолянецкого округлившимися глазами.
        - Немогу, - сказал Чеслав Сэмюэль бесцветным голосом. - Янемогу отправиться впрошлое вэтой временной ветви иостановить бомбиста Василия Кириллова, который покушался нажизнь губернатора. Инемогу уберечь вашу невесту Екатерину Сергеевну отвзрывной волны иразящих осколков… Точнее так: ямогу переместиться вовремени ипроделать всё это, ноэто будет уже другая ветвь пространственного «дерева». Аваше настоящее останется прежним.
        - Значит, помочь мне никто невсилах, - сухо констатировал Игнатий. - Нивы, миростроитель, нисам Господь… Вотпоэтому мне нечего делать наэтой ветке вашего дерева. Пусть убатюшки будут другие продолжатели его славных дел.
        - Выговорите так потому, чтоживете своим горем, - сказал Волянецкий. - Наверно, этодействительно выглядит мужественно икрасиво: умереть ради любви.
        - Выиронизируете! - Игнатий возмущенно выдохнул. - Несмейте!
        - Нисколько неиронизирую, - Чеслав Сэмюэль чуть подался вперед, заглядывая собеседнику вглаза. - Ноумереть из-за любви - это очень уж просто. Собрался сдухом, приставил дуло квиску, дернул пальцем спусковую скобу - ивсё. Решил всё одним махом. Авоссоединишьсяли слюбимой виных мирах - это уж бог весть… Игнатий Константинович, аесли всё-таки попытаться иначе: жить ради любви?
        Онпомолчал, разглядывая лицо собеседника, потом продолжил:
        - Что, если попробовать жить так, чтобы каждый свой шаг, любое дело, всесвершения посвящать любви - вашей Екатерине Сергеевне?
        - Звучит патетично. «Жить воимя любви»…Красивая фраза, - Циолковский криво усмехнулся. Вглазах защипало. - Вывсех своих марионеток наветвях времени вот так наставляете, да?
        Тень обиды скользнула полицу Волянецкого.
        - Невсех, - произнесон, поджав губы. - Обычно всё намного проще: мывосне ретранслируем вчеловеческую психику всё то, чтохотим донести доконкретного субъекта, который нас интересует. Обычно эти трансляции - простая калька событий изранее построенных миров. Разумеется, снекоторыми корректировками посодержанию, - чтобы внушение подействовало именно так, анеиначе.
        - Ловко! Выдвигаетенас, живущих наветвях времени, какшахматные фигуры! Каколовянных солдатиков, расставленных настоле!
        - Несовсем так, - Волянецкий по-прежнему пытливо смотрел влицо собеседника, чуть наклонив голову влево иприщурив глаза. - Засубъектом внушения всёравно остается свобода выбора. Наши «ночные картинки» - всего лишь рекомендация, яркое описание одного извозможных способов действий. Адалее человек волен выбирать свой жизненный путь сам.
        - Значит, всё-таки выбор есть, - Игнатий чуть смягчился, опустил голову.
        - Кроме того, такие внушения применяются чрезвычайно редко, только вкризисных жизненных ситуациях, - продолжил Чеслав Сэмюэль. - Мыценим право человека быть самим собой.
        - Нокомне вы решили явиться лично, - Циолковский снова поднял взгляд нагостя. - Почему?
        - Потому что однажды, много лет назад, сомной случилась похожая история, - тихо сказал Волянецкий игрустно улыбнулся. - Ия едва ненаделал глупостей…
        Некоторое время они сидели молча.
        - Извините, - сказал Игнатий. - Я,кажется, былизлишне дерзок.
        - Данет, ничего, - Волянецкий пожал плечами.
        - Жить ради любви, - произнес Игнатий почти шепотом. - Ради памяти Катеньки…
        Онуставился отсутствующим взглядом куда-то впространство надголовой гостя.
        - Воттак обстоят дела, Игнатий Константинович, - Чеслав Сэмюэль пружинисто встал состула ишагнул кокну. Выглянул наружу иконстатировал:
        - Ужепочти рассвело. Мнепора уходить.
        Циолковский вскинулся, поднялся стабурета:
        - Такбыстро? Ивы мне больше ничего нескажете?
        - Ачто я могу вам еще сказать? - Волянецкий обернулся ксобеседнику. - Дать инструкции? Увас полная свобода выбора. Право строить свою жизнь так, каквы захотите. Амне следует исчезнуть, неоставив следов. Ядаже патроны ввашем нагане вернул висходное состояние.
        - Это, наверное, чрезвычайно интересно - строить разные вселенные, - сказал Игнатий задумчиво.
        - Этоочень трудно, Игнатий Константинович, - Волянецкий вздохнул. - Всёравно, чтопрожить жизнь.
        Онулыбнулся, широко идружески:
        - Увас сейчас есть возможность создать новый мир. Такой, какой вы захотите. Ия верю, чтоувас это получится! Нуатеперь досвидания!
        - Мыеще встретимся?
        - Аэто всецело зависит отвашего выбора, - Чеслав Сэмюэль лукаво прищурился. - Унасже, умиростроителей, непринято оставлять напроизвол судьбы тех, ктосмог удачно построить свой собственный мир. Довстречи!
        Волянецкий быстро шагнул вперед исовершенно бесшумно вошел встену. Что-то большое тенью мелькнуло заокном.
        Игнатий рванулся вперед, выглянул наружу, пошарил глазами понебу, ноничего неувидел. Гость изниоткуда бесследно растворился впространстве ивремени.
        Циолковский вернулся кстолу, взял наган, повертел вруках.
        - Жить воимя любви, - сказал почти шепотом. - Воимя моей Катеньки…
        Заокном надкрышами домов оранжево-розовым пожаром разгорался рассвет.

2
        Наогневую позицию выдвигаться начали еще заполночь.
        Бронепоезд двигался скрытно: незажигая огней, неспешно, лишь иногда постукивая колесами настыках рельс.
        Игнатий Константинович нервничал ужасно. Сначала бледный, напряженный, какструна, ходил изугла вугол воружейном отсеке. Какмаятник вчасах настене: туда-сюда, туда-сюда. Потом невыдержал, отправился лично проверять все шесть установок всоединенных общим коридором бронированных вагонах. Низачто, нипрочто, из-за сущего пустяка, обругал поматери прапорщика Ворошилова. Тутже извинился, дружески потрепал поплечу.
        Клим Ворошилов только рукой махнул: понимал, чтокапитан Циолковский сейчас слегка невсебе. Оноипонятно. Испытание предстоит весьма серьезное: первое боевое применение установок «К-1». Труд едвали недесятка последних лет. Бессонные ночи вконструкторском бюро ицехах паровозного завода. Бесчисленные испытания насекретном полигоне около Луганска, вжару, вдождь ивхолод. Эх,да развеж всё упомнишь?
        Ивотона, голубушка наша, «Катюша» - так прозвали установку ребята-сборщики назаводе - готова, смонтирована пошести комплектов натрех бронепоездах иотправлена нагерманский фронт - длянатурных испытаний ибоевого применения, дляпрорыва вражеской обороны. Закоторым должно воспоследовать мощное движение пехотных частей икавалерии насевер Германии, апотом - наБерлин, стрелой всамое сердце проклятой кайзеровской империи.
        Разумеется, всешесть установок набронепоезде оказались вполном порядке: снаряжены какнадо, запасные боевые комплекты наличествуют, расчеты бодрствуют иначеку, солдаты выспались иотдохнули днем - свежи, какогурчики, взятые прямиком сгрядки. Всёвычищено, вылизано, готово кбою.
        Циолковский придирчиво осмотрел ракетные комплексы лично, заглянул вкаждый угол, проверил наводку изапалы. Рванулся покоридорам поезда обратно, воружейку - еще что-то, наверное, замыслил. Клим, само собой, двинулся следом: уж, почитай, десять лет он вместе сКонстантинычем, привык быть рядом.
        Вдруг вспомнилось почему-то, каквдевятьсот пятом Циолковский вытащил его почти изсамых лап жандармерии. Кровавые январские события вПитере эхом отозвались впровинциальном Луганске. Клим тогда связался ссоциал-демократами, иему грозили крупные неприятности - ссылка вСибирь, ато икаторга.
        Инженер Циолковский лично явился вжандармерию ипотребовал немедленного освобождения мастерового Ворошилова.
        «Голубчик мой, Игнатий Константинович! - взвился жандармский подполковник, начальник луганского сыскного отделения. - Даонже бунтарь! Социалист!»
        «Прежде всего, он - толковый мастер ихороший организатор рабочих, - твердо парировал Циолковский. Взглянул влицо жандарму слукавым прищуром. - Иливы, милостивый государь, готовы взять насебя ответственность засрыв секретной государственной программы военного значения?»
        Конечноже, жандармский подполковник небыл готов противодействовать разработкам инженера Циолковского, лично санкционированным самим государем. Такистал мастеровой Клим Ворошилов ближайшим помощником Главного конструктора «К-1». Среволюционерами иподпольем пришлось распроститься - какая там революция, если дни иночи проводишь назаводе да наиспытаниях?
        Нуакогда год назад начался нынешний шухер - войнушка сгерманцами иавстрияками, Игнатий Константинович получил капитанское звание, адляКлима Ворошилова выхлопотал погоны прапорщика: ажно ксамому министру обороны обращался, да…
        Новернуться воружейку уЦиолковского неполучилось. Подороге, впроходе между вагонами, капитана поймал заремень полковник Стрельников, начальник поезда. Потащил засобой, махнул рукой Климу - давай, мол, занами.
        Пришли вполковничью «келью». Стрельников безлишних церемоний достал изшкафчика три пузатые рюмашки, бутылочку «шустова». Плеснул каждому коньяку подва пальца:
        - Адавайте-ка, господа, заудачу! Зато, чтобы унас сегодня всё получилось!
        - Запобеду! - поддержал Клим.
        Пивал сгосподамион, конечно, редко, нотут сердцем понял, чтополковник хочет непросто выпить, астарается успокоить Игнатия Константиновича.
        Чокнулись, выпили, незакусывая. Щеки Циолковского тотчасже порозовели. Фигура как-то сразу обмякла.
        - Ну,вот ихорошо! - Полковник окинул взглядом капитана, весело подмигнул Климу. Достал изнагрудного кармана «Павла Буре» насеребряной цепочке. - Атеперь пора накомандный пункт. Дозалпа осталось десять минут.
        Друг задружкой они отправились вголовной вагон, пометаллическим ступенькам поднялись вобзорную башенку.
        Ночь была темной, невидно низги. Впереди, всего вполутора километрах, начинались германские позиции, заними - подтянувшиеся кфронту обозы исклады. Немец готовился атаковать послезавтра. Норазведка прознала обэтом, ивставке Верховного было решено упредить врага, мощным ударом атаковать первыми сразу втрех направлениях. Смести внезапными залпами «Катюш» фронт германцев иударить вобразовавшиеся прорехи всеми силами, пока кайзер неочухался.
        Стрельников снял телефонную трубку, покрутил рукоятку динамо настене, рявкнул вконус намембране:
        - Команда «Готовсь»!
        Клим украдкой перекрестился. Начинаем, Господи.
        Секунда, вторая, третья…
        Металлические крыши навагонах стали раздвигаться, одновременно все шесть Открылись темные зевища, иоттуда, синхронно, какнасмотре, исовершенно бесшумно стали подниматься платформы сустановками, боевыми расчетами иящиками ракетных снарядов.
        Первый залп уже был снаряжен. Шесть установок, подвадцать четыре ракеты накаждой, установлены втри ряда. Втемноте нарельсовых направляющих едва угадывались остроносые снаряды смаленькими крылышками побокам.
        - Поездной группе «Стоп машина»! - сказал Стрельников втелефон.
        Бронепоезд нервно дернулся, останавливаясь. Приглушенно лязгнула сцепка.
        - Команда «Прицел»! Группа целей «А»!
        Засуетились расчеты, чуть качнулись установки, наводимые механическими тягами нацель.
        Игнатий Константинович словно окаменел весь. Руками обхватил предплечья, нервно покусывал губы, всматривался втемень - всёли впорядке сустановками? Будто инеармейский капитан теперь, апо-прежнему рефлексирующая интеллигенция!
        Минута наприцеливание. Строго понормативу. Мигнули один задругим шесть фонариков совсех вагонов - есть прицеливание, готовы.
        - Ну-с, господа, сбогом, - прошептал Стрельников, автелефон гаркнул что есть мочи:
        - Первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой! Поочередно, полным залпом, огонь!
        Полыхнули вспышки запальников. Снарастающим шипением рванули внебо ракеты первого ряда. Протяжно запели «тю-у-у», набирая высоту. Легли накурс, обозначившись внебесах огненными полосками, победно игромогласно запели «вау-у-у», пикируя, словно углядели впереди искомые цели.
        Аследом уже пошла вторая волна ракетных снарядов, заней тутже рванула итретья.
        Впереди, залинией фронта, расцвели грядки огненных цветов. Бабахнуло, загрохотало, жахнуло звуковой волной вуши. Небо озарилось разгорающимися пожарами. Повалил дым.
        - Молодцы, орелики! - Стрельников сдвинул фуражку едвали неназатылок. - Накрыли немчуру первымже залпом!
        Игнатий Константинович стоял молчаливый, снова побелевший лицом. Вовсе глаза глядел напожарище зафронтовой линией.
        - Второй залп готовсь! - скомандовал Стрельников.
        …Аутро потом выдалось хорошее, солнечное итеплое. Словно инебыло ночного огненного кошмара.
        Потелеграфу сообщили, чтоидругие бронепоезда успешно отстрелялись. Всевсамое яблочко, ивракетных установках ниодного отказа. Вобразовавшиеся бреши пошли прорывные части Брусилова, Корнилова иЮденича, растеклись навсю ширину фронта, громя противника.
        Стрельников распорядился всем отдыхать после ночных стрельб. НоИгнатий Константинович спать незахотел, авознамерился лично прибыть вполевой штаб, который расположился вдвух километрах ксеверо-востоку, втолько что занятом городишке Вирзиц: хотел убедиться, чтообозы сзапасными залпами уже подтягиваются отРевеля. Клим, конечноже, отправился сним - какшерочка смашерочкой. Аесли безсмеху, тосопаской: территорию только что взяли, малоли что, вдруг нарвется капитан накакого-нибудь недостреленного фельдфебеля.
        Шлинеспешно, усамого Вирзица их нагнал караульный взвод подкомандованием поручика Дебольского.
        - Взвод, равнение направо! - скомандовал поручик, углядев их наобочине дороги. Молодцевато вскинул ладонь квиску ввоенном приветствии, распорядился громогласно:
        - Песню запевай!
        Взвод словно только иждал команды.
        - Расцветали яблони игруши, - начал молодой изадорный голос, итутже многоголосие подхватило:
        Поднималось солнце надрекой.
        Ибежали немцы от«Катюши»,
        Отроссийской мощи огневой!
        Игнатий Константинович остановился столбом, удивленно выкатил глаза.
        - Это… Эточтоже такое? - спросил приглушенно, когда взвод, подняв завесу пыли, промаршировал мимо. - Ктопесню сочинил?
        - Музыку подгармонь Ленька Дербенев подобрал, изхозроты который, - Ворошилов заулыбался довольно. - Аслова… Слова, знамо дело, народные!
        Ну,небудешьже рассказывать капитану, чтотретьего дня всю ночь промучился, сочиняя поэзию?
        ВВирзице сделами управились только ктрем пополудни. Отобедали приштабе, вышли пройтись, взглянуть нагородишко. Ничего особенного: кирха, банк, местная управа, дома господские. Прошлись досамой окраины - дальше только степь. Украйнего каменного дома заметили группу людей, всевчерном, батюшка католический, катафалк сзапряженной лошадкой.
        - Хоронят кого-то, чтоли? - Игнатий Константинович остановился. - Ну-ка, Климушка, сбегай, узнай.
        Сбегал, узнал.
        - Атаки хоронят, Игнатий Константинович, - сообщил, вернувшись. Кивнул всторону дома накраю городка:
        - Здесь семейство фон Браунов обитает, местного помещика. Вотихнего сыночка сегодня ночью шальным осколком иубило. Аккурат когда мы стрельбу начали, онпроснулся, подбежал кокну. Верно, думал, чтофейерверк праздничный устраивают. Ну,его прямо вголовку ишарахнуло… Всего-то три годика отроду мальцу было. Вернером звали…

3
        Десантный модуль «Галеон» завис надлунной поверхностью вневидимом режиме навысоте сто метров. Чеслав Волянецкий иИгорь Лосев могли видетьвсё, аих увидеть было невозможно.
        Полтора часа назад «Святая Екатерина» мягко опустилась начетыре металлические ноги усеверо-западной границы Океана Бурь. Алексей Леонтьев мастерски посадил лунник. Едва заметное облачко пыли лишь нанесколько секунд поднялось подднищем корабля.
        - Кстати, Чеслав, - Лосев полуобернулся ксидевшему всоседнем кресле Волянецкому, - апочему русские назвали свой посадочный аппарат «Святая Екатерина»? Помните, вдругих мирах - «Орел», «Родина», «Заря»? Аздесь - не«Россия», не«Русь», апочему-то «Святая Екатерина». Ну,нестранноли, а?
        - Решение Главного конструктора, Игнатия Циолковского. Мотивов - незнаю, - Чеслав Сэмюэль пожал плечами.
        Почему-то нехотелось открывать Лосеву маленькую личную тайну давно уже превратившегося всолидного академика парнишки-студента измаленькой квартирки натретьем этаже московской меблирашки.
        «Святая Екатерина» состороны была похожа надомик иззолоченой фольги, приютившийся среди лунных камней ихолмов. Солнце светило ярко, звезд начерном небе видно небыло, только бело-голубая округлая блямба Земли висела наднеобычайно близким горизонтом.
        - «Вымпел - один», «Вымпел - два», - высокий женский голос раздался издинамиков сквозь легкое потрескивание радиоэфира. - Прошла терминатор, минут через сорок буду надвами. Пора выходить, мальчики!
        - Ага, всёидет пографику, - Лосев мельком взглянул начасы. - Сейчас будут высаживаться!
        Орбитальный корабль «Сергий Радонежский», который пилотировала третий член экипажа Анна-Жаннет Ерченко, вышел излунной тени итеперь, двигаясь поорбите, приближался клуннику: играл роль ретранслятора длянадежной радиосвязи сЗемлей.
        - Поняли тебя, Аннушка, - отозвался Леонтьев изнутри «Святой Екатерины». - Мыготовы, открываю люк.
        Непрошло иминуты, каккругляш навыходе излунника провернулся внутрь, образовав темный проем, иЛеонтьев ногами вперед принялся неуклюже выбираться наружу.
        - Я - «Вымпел - первый», - Леонтьев переступил наступеньки. - Начинаю спуск!
        - Неспеши, Алексей, - вдинамиках раздался новый голос - баритон, хорошо известный всей планете: князь Георгий Гагарин десять лет назад первым излюдей облетел Землю накосмическом корабле «Рассвет». - Теперь уже некуда торопиться. Выусамой цели.
        Леонтьев осторожно, медленно переставляя ноги, спустился поступенькам. Замер напоследней.
        - Готов квысадке, Земля, - командир «Святой Екатерины» говорил спокойно иуверенно, какнаназемной тренировке.
        - Дерзай, Блондин, - разрешил Гагарин - он сейчас сидел вкресле главного оператора вназемном Центре управления полетом. - Сбогом!
        «Блондином» князь прозвал Алексея Леонтьева еще всамом начале их общей космической карьеры - заредкий рыжеватый чубчик. Задесяток лет отчубчика, увы, остались одни воспоминания, нопрозвище сохранилось.
        - Маленький шаг дляодного человека, ноогромный шаг длявсех людей, - сказал Леонтьев вмикрофон. - Вперед, Россия!
        Нога вботинке осторожно опустилась налунный грунт.
        - Твердая поверхность, - констатировал космонавт истал насерый грунт обеими ногами. - Ребята, янаЛуне!
        - Земля, я - «Сергий Радонежский», - скороговоркой затараторил динамик голосом Ерченко. - Человек наЛуне! Повторяю, человек наЛуне! Девятое мая сорок пятого года, шесть часов сорок семь минут поМоскве!
        - Данеразоряйся ты так, Анютка, - захохотал Леонтьев. - Растрещалась навесь космос, каксорока!
        - Алексей Архипович, каксамочувствие? - вэфире прозвучал низкий, хрипловатый голос.
        - Этоеще кто? - поинтересовался Лосев. Почему-то спросил шепотом, словно их могли услышать.
        - Профессор Циолковский, - Волянецкий кашлянул. - Онсегодня тоже насвязи.
        - Самочувствие отличное, Игнатий Константинович, - весело ответствовал Леонтьев. - Голова некружится, легкость втеле неимоверная. Хочется петь итанцевать!
        - Молодец! Клим Ворошилов вам привет шлет.
        - Ну,иему наше скисточкой!
        Темвременем сборта лунника поступенькам осторожно спустился Олег Макарин - бортовой инженер, второй член экипажа. Прыжком спрыгнул наЛуну, качнулся изамер, широко расставив ноги.
        - Земля, я - «Второй». Присоединился к«первенцу». Начинаем работу!
        Бело-сине-красный флаг России развернулся среди лунных пейзажей. Рядом установили голубое полотнище Лиги наций.
        - Парни, - вголосе князя Гагарина прорезались официальные нотки, - свами хочет поговорить Его Императорское Величество.
        - Здравствуйте, господа, - поздоровался Алексей Николаевич. - Радприветствовать вас отвсего российского народа!
        …Через три часа программа лунной высадки была завершена, Леонтьев иМакарин вернулись влунник, ивзлетная ступень «Святой Екатерины», бесшумно отделившись отпосадочного модуля, круто пошла вверх, вкосмос. Чеслав Волянецкий выключил видеозапись ираспорядился:
        - Игорь, давай-ка наминутку прилунимся. Хочу прогуляться наружу.
        - Приспичило, командир? - фыркнул Лосев.
        - Есть одно маленькое дельце, - нахмурившись, отмахнулся Волянецкий.
        Онспустился вдонный отсек, надел скафандр исквозь шлюз вышел налунную поверхность. Вруках держал маленький бумажный сверток.
        Отошел нанесколько шагов отдесантного модуля. Развернул бумагу. Внутри оказалось фото впростенькой деревянной рамке. Счерно-белой, слегка уже пожелтевшей фотографии улыбался трехлетний карапуз вматросском костюмчике.
        Вернер фон Браун, мальчишка, сраженный шальным осколком три десятка лет назад.
        Вэтом мире небыло СС-штурмбаннфюрера фон Брауна. Нестроились концлагерь «Дора» иподземный ракетный завод «Нордхаузен». Несоздавалось «оружие возмездия» «Фау-2» инепадали ракеты наАнтверпен иЛондон.
        Новэтом мире восторженный юноша изгерманской провинции уже никогда небудет рассматривать втелескоп Венеру иМарс, мечтая омежпланетных полетах. Белокурый молодой человек непотащит наплече свою первую жидкостную ракету намаленький испытательный полигон подБерлином. Седовласый конструктор невытрет украдкой слезы радости, когда могучий носитель «Сатурн-5» отправит вполет кЛуне первую пилотируемую экспедицию на«Аполлоне-11».
        Чеслав Сэмюэль Волянецкий опустился направое колено иаккуратно положил фото врамке налунный грунт. Мальчишка вматроске взирал полными удивления глазенками наантрацитово-черное небо, напалящее Солнце инаполовину затянутый облаками шар Земли.
        Чеслав Волянецкий провел пальцами вперчатке скафандра пофотографии иодними губами прошептал:
        - Прости…

4
        Онпроснулся резко ивнезапно. Вскинулся всполошенно, отбросил одеяло, селнакровати, опустив ноги напол.
        Раннее утро. Часов пять, неболее. Фонари наулице еще непотушили. Зеленовато-желтый свет проникает вкомнату через окошко, отпечатывается напотолке трапецией сразмытыми краями.
        Какой странный сон ему приснился! Словно фильма изсинематографа. Разве что вцвете исозвуком. Гм,никогда раньше такого неснилось.
        Сначала он беседовал вэтой комнатушке состранным пришельцем всеребристых одеждах. Волянецкий, кажется? Да,да, Чеслав Сэмюэль, вспомнил! Русский, этопритакой-то фамилии иимени, надоже…
        Потом он вдруг перенесся примерно лет надвенадцать вперед. Сделался инженером ивоенным. Нонамир смотрел как-то странно. Словно он - вовсе инеон, акто-то рядом. Прапорщик Клим Ворошилов, ага! Чудно… Снаряды остроносые, «Катюша»…Гм, авот хоть сейчас можно всё нарисовать прямо вчертежах, попамяти!
        Апотом он уже стал самим Чеславом Волянецким, будто переселился вего тело. Луна, «Святая Екатерина», Леонтьев иМакарин, фотокарточка Вернера фон Брауна насером лунном песке…
        Игнатий встал, подошел кстолу.
        Наган, снаряженный свечера, поблескивал металлическим блеском. Рядом лежал конвертик спредсмертным письмом.
        Повернул голову кокну. Надкрышами застыл серпик луны, точками сияли огоньки звезд.
        Кактам сказал Волянецкий вэтом красочном сне? «Умереть из-за любви илижить ради любви»…
        Почти по-шекспировски: «Быть илинебыть? Вотвчем вопрос».
        «Аесли сместить район прицеливания ракет чуть левее, всторону отВирзица? - вдруг подумалось. - Мальчишка фон Браун наверняка останется вживых. Гм,авот интересно, ктотогда окажется наЛуне первым - мы, русские, илигерманцы?»
        Онвзял состола наган. Рукоять легла владонь, металл охолодил кожу.
        Игнатий Константинович Циолковский, будущий главный конструктор российских ракетных икосмических систем, выдвинул ящик письменного стола исунул внего оружие - сглаз долой, всамый угол, подальше.
        Жить ради любви.
        Юлиана Лебединская
        Голубка белая, голубка чёрная
        Май, 1915год
        Османская империя, Ван
        КВану успевают нарассвете.
        Бьют врага вспину, устен осажденного Кахакамеча.
        Мелькает мысль: кактам наши уАйгестана? Итутже…
        Усатый турок целится влицо, ностарший унтер-офицер российской армии, Гаспар Эдесян, успевает первым.
        - ЗаОтечество! - оретон, бросаясь наосманских супостатов.
        - Зацаря-батюшку! - сливается его крик ссотней других.
        Взвод Эдесяна ввинчивается вряды противника, турок справа, турок слева, штык вовражий живот, кишки навинтовке, стряхнуть иидти дальше. Винтовки заряжай! Пли! Заело. Эдесян открывает затвор ипривычным движением поправляет патрон вмагазине.
        - Чертбы побрал эти остроконечные пули.
        - Зато наши винтовки никакой непогоды небоятся, - пехотинец Николай Скворцов бежит, каквсегда, рядом.
        - Винтовки - хороши, нопули…
        Подпустить врага ближе. Воттак. Штык впивается бегущему турку вбок. Драгоценные секунды теряются, чтобы освободить зацепившееся заребра оружие. Атурчонок-то совсем мальчишка. Был. Хруст костей. Взрыв гранаты. Эдесян падает, прижимается кземле. Рядом ойкает Николай Скворцов.
        - Ранен?
        - Ерунда, господин старший унтер-офицер, - выдыхает парнишка, левый рукав его гимнастерки пропитывается кровью. - Царапина. Эточто, этопустяки. Помню, удирал я как-то издома одной благородной девицы - батюшка ея невовремя пожаловал. Такя изокошка да ивкрыжовник! Безштанов! Вотгде рана была.
        Николай силится засмеяться. Унего даже получается.
        Слева стрекочут пулеметы.
        Эдесян срезает троицу османов, глядит натоварища, улыбается. Николай Скворцов умеет поднять настроение одним своим видом. Высокий, худющий, несуразный, лицо вытянутое, сплошь вюношеских прыщах, волосы неопределенного цвета, приэтом сие чудо неперестает похваляться подвигами налюбовном фронте. Даже подпулями.
        Накакой-то миг становится тихо. Эдесян осматривается. Противник сдает позиции, наши почти уворот, однако слева устены - полковник Алексей Серов сгорсткой солдат окружен, нобьется так неистово, чтостранно, почему враг еще вужасе неубежал. Железный человек этот полковник! Ниодин бой безнего необходится, нето что командир роты - капитан Аствацатуров, тот, небось, опять вхвосте армии околачивается. Стратег жалкий.
        - Николай, прикрывай, - имелкими перебежками спешит кстене.
        Шестерых укладывает сразу - вспину, новыбирать неприходится. Нескольких ранит. Главное - непопасть вполковника. Пуля - дура, штык - молодец. Вперед. Николай, несмотря нарану, сражается рядом. Окруженные, привиде подмоги, восстают духом. Недобитый турок, лежа наспине, вскидывает винтовку, целится вроссийского полководца, Эдесян успевает прыгнуть, сбить полковника сног. Откатить всторону. Пуля свистит надголовами. Краем глаза Эдесян замечает, какнедобитого добивают штыком. Однополчане-пехотинцы уже бегут наподмогу.
        Эдесян поднимается ивидит несущегося пополю брани коня, вроде неранен, только ошалел отпальбы ихаоса. Даже отсюда понятно: породистый! Знатному турку принадлежал… Словно ловя насебе восхищенный взгляд, белогривый скакун становится назадние ноги, громко ржет иуносится кВанскому озеру.
        «Надо изыскать потом ипоймать. После победы. Пропадет ведь», - лошадей Гаспару Эдесяну всегда было больше жаль, чемлюдей.
        Вполе зрения возникает капитан Виктор Аствацатуров. Высокий, подтянутый, сроскошной шевелюрой иусами, незапачканными пылью битвы, он, выпятив грудь скрестом Владимира впетлице, что-то рьяно доказывает сержанту Балкину, командиру второго взвода. Эдесян сплевывает исоспасенным полковником мчит кворотам. Ите открываются.
        Войска русской Кавказской армии вошли вВан. Двумя часами ранее, недожидаясь исхода битвы, изгорода удрал губернатор сближайшим своим окружением. Следом вбегство ударились иоставшиеся турки. Часть догнали иизничтожили наместе.
        Старший унтер-офицер Гаспар Эдесян маршировал вшеренге, воглаве личного взвода подревнему городу, смотрел наразрушенные здания, наиспещренные пулями укрепстены Кахакамеча, глядел влица приветствующих их ополченцев икипел отгнева.
        Трусливые собаки! Неэти люди, конечно. Те,что держали ванцев восаде целый месяц, поливая огнем инатравливая наних курдов. Те,что вырезали ижгли мирные армянские поселки вокруге Вана. Те,что завидев, какких жертве идет подмога, удрали, поджав хвосты.
        Ничего. Ещевстретимся лицом клицу, штыком кштыку.
        Кслову, осожженных деревнях… Незабытьбы остарушке…
        Освободители заняли цитадель Ванской скалы. Разместив взвод вузкой каменной пещере сокном-бойницей, Эдесян отправился искать старушку. Таобнаружилась увхода, сидящей просто натраве. Солдат запоздало подумал, чтолестницы крепости длядряхлых ног слишком круты ивысоки.
        - Увас есть вВане родственники? - спросил он наармянском.
        Женщина подняла изборожденное морщинами лицо. Ветер трепал редкие седые волосы.
        - Моего мужа изятя вначале года забрали. Сказали - вармию. Зятя еще ладно, астарика-то? Яих больше невидела. Внуку трехлетнему вспороли живот уменя наглазах, адочерей изнасиловали, апосле убили… Какубивали - уже невидела, сознание потеряла. Ироды, стало быть, решили, чтопомерла, такиоставили. Нивэтом городе, нивэтом мире уменя нет никого. Аты, наверное, возомнил, чтоменя спас?
        Гаспар Эдесян молчал сминуту.
        Перед глазами стояла горящая деревня, которую проходили вчера. Нагрязных улицах валялись трупы женщин, стариков, детей… Ихубийцы, раздосадованные долгими неудачами вВане, здесь невстретили сопротивления. Завывал ветер, где-то кричала раненая лошадь. Страшно, какчеловек. Страшнее, чемчеловек. Эдесян пошел накрик.
        - Ун-дег, куда? - рявкнули сзади.
        - Лошадь добью, вашвысокобродь.
        - Назад!
        Ноон уже свернул задымящиеся развалины. Вороная кобыла лежала насерых грядках, извспоротого бока хлестала кровь, передние копыта били землю, влажные глаза уставились наподошедшего солдата. Даже кричать перестала. Поняла, чтопришел… Кто - палач, избавитель? Эдесян вскинул винтовку, прицелился, выстрелил вголову.
        - Ирод!
        Обернулся иувидел маленькую сухую бабульку. Несразу даже понял, чтообругала она его по-армянски.
        - Давай! - захрипела старушка. - Именя тоже. Давайже.
        - Онаотмучалась, бабушка. Авам здесь оставаться нельзя.
        Ипристроил выжившую армянку вобоз спровизией, чемвызвал гнев капитана Аствацатурова.
        - Вычто себе позволяете, ун-дег? Ктогазг’ешил стаг’уху тащить? Онаже вот-вот богу душу отдаст.
        - Прикажете пристрелитьее, каклошадь? - устало бросил Гаспар Эдесян.
        - Наглец, - капитан влепил пощечину.
        Тогда больно небыло.
        Сейчас - стало.
        Этаженщина, какивороная кобыла, безмолвно просила омилости. Но,кажется, людям, вотличие отлошадей, вмилосердии отказано.
        - Николай, - пробормотал Эдесян, - позаботься, чтобы уженщины было всё необходимое. Помоги ей подняться поступеням. Потом дом подыщем.
        Дамский угодник склонился надстарушкой, помогая встать.
        Увхода вцитадель робко цвела айва.
        Капитан Вардгес Аствацатуров, именуемый вармии Аствацатуровым Виктором, мучился несварением желудка. Кормили нафронте препаршиво, аунего, между прочим, диета особая. Истрогий график приема пищи. Ещеивши! Какнистарался обезопасить себя отэтой дряни, бельем шелковым запасся натри года вперед, всёравно докучали, мрази. Вотисейчас… Чешется… Анельзя. Надо слушать генерал-лейтенанта - ируки пошвам.
        Офицеров собрали вбольшом квадратном зале - когда-то царских покоях урартских царей.
        Сначала лидеры местного ополчения полчаса рассказывали отом, чтоим итак было известно. Промноголетнее угнетение армян вОсманской империи, проразорение мирных сел инасильную депортацию их жителей, проукрытие беженцев вгороде Ван иначало сопротивления, прото, каккрупные армянские районы - Кахакамеч иАйгестан оказались отрезаны друг отдруга турецкими войсками, иповстанцы двух лагерей только вчера встретились, спустя месяц боев.
        Потом слово взял генерал-лейтенант Куваев. Выказал восхищение мужеством ванцев. Объявил осоздании новых отрядов армянских добровольцев - изВанских ополченцев. Этоправильно.
        - Инструктором новобранцев назначить старшего унтер-офицера Гаспара Эдесяна.
        Тоже верно. Дело ему поплечу, иподногами меньше будет путаться.
        - Также приказываю утвердить прошение полковника Алексея Серова ипредставить старшего унтер-офицера Гаспара Эдесяна кнаграде Георгиевским крестом третьей степени заотличие вбоях подВаном.
        Аэто зачем понадобилось? Унего уже есть один Крест! Немноголи длякакого-то ундера?
        «Этопотому-у, чтоун-дер вшей небоится, - загудел вголове противный голос папаши. - Иимеет он ночами девиц-ц, анеишаков».
        Капитан Аствацатуров мотнул головой. Вживоте недовольно булькнуло.
        - Ваше высокоблагородие, разрешите выступить вбой, вместо того, чтобы сжелторотами возиться! - Гаспар Эдесян вытянулся пострунке перед спасенным давеча полковником.
        - Вольно, солдат, - полковник выглядел устало. - Нетсейчас боев, передышка - инадо ее использовать столком.
        - Тогда вкараул, вразведку…
        - Вотобучишь добровольцев ипойдешь. Икакие они тебе «желтороты»? Месяц город родной обороняли.
        Да… Это, кстати, тотеще вопрос: какобороняли? Сжалкой горсткой людей, снедостатком оружия ипатронов, против полноценной вооруженной дозубов армии…
        Гаспар Эдесян взял уНиколая, вызвавшегося помогать, кожаную сумку, положил наземлю, надавешней равнине заКахакамечскими воротами, открыл, обнажив две ручные гранаты. Перед ним выстроились армянские новобранцы, сполсотни человек, переодетые уже вформу Российской империи. По-русски, между тем, ниодин никва-ква, потому иназначили Эдесяна инструктором.
        - Это - ручная граната образца четырнадцатого года. Онаже - бомба. Онаже - «бутылочка». Прежде чем заряжать, еенеобходимо поставить напредохранитель. Дляэтого берем гранату влевую руку - вот так. Правой снимаем кольцо, оттягиваем ударник, левой рукой держим крепко, топим рычаг взвода врукояти, затем ставим предохранительную чеку поперек окна курка, атеперь, воттак, пальцами надеваем кольцо нарукоять ирычаг. Продвигаем доупора. Всёпонятно?
        - Такточно, - раздался сбоку звонкий голос. - Главное нье забыть сказать врагу: «Эй,враг, падажды, дарагой! Ятут граната заражу».
        Николай фыркнул. Звонкий голос повторил тоже самое наармянском. Послышались сдавленные смешки.
        - Отставить, - пророкотал Эдесян.
        Итут увидел, чтоушутника - косы допояса, толстенные, черные, змеями застыли накоричневой гимнастерке.
        - Тыкто такая?!
        - Солдат самообороны. Каконьи. Учьитса буду, - иглазища бархатные напол-лица сверкают.
        - Водела. Только этого нехватало.
        - ЭтоИония, - сообщил армянин средних лет сошрамом налице. - Айсорская беженка. Прибилась кнам, помогала вовремя осады - патроны подносила, едуготовила, одежду штопала.
        «Аговорили - все айсорки страшные, каксмертный грех», - пробормотал старший унтер-офицер идобавил громче:
        - Вотчто, Иония. Сэтой гранатой некаждый мужчина справится. Тутпальцы сильные нужны. Аотужина хорошего я неоткажусь.
        Айсорка нахмурилась. Вбархатных глазах заискрились молнии.
        - Думаешь, дэвушка только длякухня годьитса?
        - Пожалуй, нетолько, - хихикнул врукав Николай.
        - Думаю, чтокухня - важная часть фронта. Знаешьли, голодный солдат - несолдат…
        Бархат глаз потемнел.
        - Ладно. Слушай сюда, есть длятебя другое задание. Вчера снами старая армянка приехала. Онавовремя набега детей потеряла ивнуков, домсгорел, жить нехочет. Никого, говорит, неосталось вмире. Займи ее чем-нибудь. Хоть тойже готовкой, хоть любым другим делом - воимя ополчения. Чтобы появилась цель вжизни. Апотом подыщи вгороде длянее жилье, - и, подумав миг, рявкнул: - Выполнять!
        Айсорка вздрогнула, вытянулась вструнку. Приложила ладонь ккозырьку.
        Ипошагала ккрепости.
        Капитан Аствацатуров подрезал ножницами усы, глядя вмаленькое мутное зеркало. Настроение было препаршивое. Тримесяца нафронте, апривыкнуть кгрязи, вони, крови - ившам! вшам! - никак неможет. Хорошо, чтоотец невидит. Вписьмах родителю, разумеется, капитан насмрад ипаразитов жаловаться несмел. Боиописывал красочно, бравого вояку изсебя изображал старательно инадеялся, чтоправдоподобно. Получитьбы скорее орден «смечами», чтобы папаша успокоился иперестал пропозор семьи талдычить, и - назад, вштаб. Тамместо благородному человеку! Благородный человек должен головой работать, анештыками размахивать.
        Закончив сусами, капитан щедро полился одеколоном.
        Несправедливо!
        Онстолько сил положил, чтобы стать уважаемым человеком вармии. ИмяВардгес, сложное длярусских генералов, заменил напривычное им - Виктор. Даже каг’тавить по-гвардейски стал вугоду высокому начальству. Только начальство его стараний вупор незамечает. Раздает Кресты всяким ундерам…
        Кслову, обундерах. Капитан выглянул вквадратное окно. Гаспар Эдесян вышагивал вдоль стены сотрядом новобранцев, всехором орали песню:
        Амэнайн тэг маэ ми э
        Мард ми ангам пит мэрни,
        Байц ерани вор юр азги
        Азатутян кзовги[20 - Повсюду смерть одна, Человек умирает только раз,Ноблажен тот, ктопогибаетЗасвободу своего народа.Слова изпесни «Наша родина», ставшей впоследствии гимном Армении.].
        Онеще ипоет!
        Капитан отложил ножницы, пулей слетел покаменной лестнице, едва неспоткнувшись окакую-то смуглую девицу, ивстретил наглеца-ундера увхода вцитадель. Наглец хохотал вунисон сновобранцами.
        - Чтозабалаган вы здесь устг’оили, ун-дег? Невзвод, амаг’тышки! Извольте взять солдат ивымыть пол накухне ив«цаг’ской зале».
        - Ваше высокоблагородие, унасже куча бабья добровольческого.
        - Зубными. Щетками. Вымыть. Выполнять! Потом отчитаться. Постойте. Лично вам газг’ешаю немыть, нопго-конт-г’о-ли-говать. Понятно слово?
        И,довольный собой, вернулся вкрепость.
        - Говорят, онкорсет носит, - сообщил Николай Скворцов, натирая ввечерних сумерках каменные полы. - Виктор наш, Аствацатуров.
        - Ктоговорит?
        - Васька Пятов. Говорил. ОнвБатуме принем служил ивидел, каккрасавец усатый пузико-то затягивал!
        - Врал, небось, - равнодушно бросил Эдесян.
        Накухню он отослал часть добровольцев итреть взвода. Составшимися отправился вбывшую «царскую залу». Николая вообще нехотел грузить дурной работой, всёже ранен. Однако тот сам напросился. «Разве это работа? Вотпомню, поехал я влес содной крестьянкой… Подрова!»
        ЧтодоВаськи Пятова - застрелили его тамже, подБатумом. Адурацкая сплетня прокорсет уже давно пополку ходит.
        - Всёвродебы, - Николай дополз докрая залы, выровнялся иутер пот.
        Другие солдаты также выстроились перед командиром.
        - Вольно. Николай Скворцов, отнеси ведра ищетки накухню, остальные - свободны. Ая перед Аствацатуровым отчитаюсь.
        - Есть!
        Солдатские сапоги загрохотали полестнице.
        Гаспар Эдесян подошел кузкому окну, влицо дунул теплый ветер. Пахло цветами игнилью. Исоленой водой.
        - Яискать тьебя, - чернокосая вошла взал совершенно бесшумно. - Мнье сказать, тыпол мыть.
        - Вотспасибо им, - буркнул Эдесян сбольшим раздражением, чемхотелосьбы.
        - Яустроить Ануш вмоя пещера.
        - Ануш?
        - Женщина, который ты привез. Онанетакой старый, каккажется. Бьеда делать ее старше. Яуговорить ее мстить засемья. Помогатьнам. Онабольше нехотеть умьереть.
        - Молодец, солдат. Хвалю. Свободен.
        Иония недвинулась.
        - Что-тоеще?
        - Япомогать Ануш. Теперь хотьеть помогать тьебе.
        - Э…
        Иония двинулась квыходу. Обернулась.
        - Идти.
        Гаспар Эдесян озадаченно моргнул, новсёже пошел следом.
        - Показать хотеть что-то, - пояснила девушка, спускаясь полестнице, некогда «парадной», асегодня - дряхлой, сраскрошившимися ступеньками.
        После они прошлись поузкому каменному карнизу, поднялись поновой лестнице, более высокой иотвесной. Иоказались насмотровой площадке, кое-где сквозь камень пробивалась трава. Устены кто-то предусмотрительный навалил сена. Айсорка поманила ккраю, ирусский армянин Гаспар Эдесян узрел вовсей красе озеро Ван, которое сами ванцы гордо величали «морем». Конечно, видел он его невпервые. Кгороду подходили состороны пристани. Ноодно дело, когда маршируешь набой - недокрасот, совсем иное сейчас. Синие волны мягко бились оберег, отталкивались оземлю иубегали завечерний горизонт. Вытоптанная врагами равнина, казалось, выдыхала соблегчением, дышала свободой. Тотут, тотам валялись обломки досок, колесо оттелеги, прочий мусор - следы турецкой армии. Эдесян всмотрелся вдаль - непоявитсяли белогривый красавец? Красавца небыло, зато некрупное мохнатое животное сразбегу плюхнулось вводу ирадостно поплыло прочь отберега. Эдесян удивленно обернулся кспутнице.
        - Этован-кедиси. Турьецкий ванский кошка. Льюбит плавать.
        - Ясно. Гдеты русский выучила?
        - Мойотец - купьец. Был. Торговать много сРоссия. Шерсть продавать.
        - Ясно. Мойтоже купец, - солдат невесело хмыкнул, будто вспомнил нечто досадное. - Откудаты?
        - ИзУрфа. Ониприходить ночью, всюмою семью, всех соседей, всех наших друзей… Ясбежать. Как - незнать сама. Таночь - мнье снится, нонаяву плохо ее помнить. Сюда добратся, услышать, чтоополченцы собьиратся вВан.
        Гаспар Эдесян помолчал - бывает, чтоневсё выразишь словами. Вдуше клокотал гнев наполовину сотчаянием. Хотелось помочь, сделать хоть что-то. Но… Онпростой русский солдат, онвсего лишь выполняет приказы.
        - Иония. Чтоозначает твое имя?
        Онасмотрела вдаль.
        - Голубка - по-вашему.
        - Правда? Какстранно…
        Голубку он ждал, оголубке мечтал последние месяцы своей жизни вПетербурге. Только та была другой. Белокрылой инежной - юной графиней. Разумеется, звали ее иначе - Ольгою Александровной, лишь вмыслях он обращался кней «голубка», даприредких коротких встречах. Ивот, получается, судьба новую пташку послала? Взамен онесбывшейся?
        Гаспар попробовал представить юную графиню всолдатской форме, сполоской пыли нанежной щеке. Неполучилось. Тогда он резко развернул айсорку лицом ксебе, заглянул вбархат глаз.
        - Тыговорила, чтособираешься чем-то мне помочь?
        - Да.
        Ивпилась губами вего губы.
        Полетели напол гимнастерки.
        - Голубка моя, - прошептал Гаспар, стягивая сИонии брюки, новидя перед собой юбку персикового цвета, расплетая черные косы, авидя светлые кудри, лаская тяжелые груди, авидя, видя… - Голубка.
        Была глубокая ночь, когда русский армянин иайсорская беженка насытились друг другом и, тяжело дыша, улеглись рядом наворохе сена. Луна серебрила тела любовников, Иония, шепча непонятное, провела пальцами повысокой груди иуткнулась носом вплечо мужчины.
        Толькотогда старший унтер-офицер Эдесян вспомнил, чтотак инеотчитался перед Аствацатуровым.
        Тенью скользить погорам. Времени мало, ноона быстрая.
        Рассветный ветерок приятно холодит тело, которое еще помнит ночное тепло. Легкая улыбка трогает губы. Гаспар Эдесян повел добровольцев наутреннюю пробежку сразминкой, аоее «пробежке» никому знать необязательно. Этот русский армянин решил, чтопокорилее. Чтож… сним хорошо, инежно, ижгуче, илучше, чемсовсеми, ктобыл раньше, ноон ей нехозяин. Ите - другие, нехозяева. Онаитолько она будет владычицей своей судьбы. Ипусть пока вынуждена подчиняться, ноэто временно. Этопройдет. Онаподождет. Онаумеет ждать.
        Ещеодин перевал.
        Ужескоро.
        - Сынок, тыИонию невидел?
        Эдесян остановился перед Ануш - пожилая женщина латала чьи-то штаны водворе цитадели ивыглядела гораздо лучше, чемприих первой встрече.
        - Сутра найти немогу. Проснулась, аее нет нигде.
        Эдесян только плечами пожал. Емувсё утро было недоГолубки. Неделю он муштрует новобранцев, порабы уже показать командованию результат. Ктомуже Аствацатуров, разозленный забытым отчетом, закрепил завзводом Эдесяна уборку территорий навсю неделю. Правда, сегодня он отэтой обязанности избавлен - поступил приказ отполковника Серова взять людей извзвода иобученных добровольцев иотправиться вобход территорий. Наконец-то - дело! Другими словами, ночью-то он Голубке рад, ноднем недонее совершенно. Оттого помочь пожилой армянке солдат ничем немог.
        - Ладно, - махнула рукой женщина. - Спасибо тебе, сынок.
        - Зачто?
        - Этоты послал комне Ионию, язнаю. Онането чтобы заменила мне дочь… Боль моя неутихла инеутихнет доконца никогда, исегодня снова ночь напролет проплакала, ноя снова нужна кому-то. Онаведь тоже, какия…
        Гаспар Эдесян кивнул. Никогда незнал, чтоговорить втаких случаях.
        Квечеру сгущается туман, икажется, чтопоВану летят лишь головы всолдатских фуражках. Вгустой мгле полуразрушенный город выглядит мистически, вотвыплывает здание суда, смотрит натебя пустыми глазницами разбитых окон, вотвозникает изувеченное дерево, шевелит уцелевшими ветвями, вотпустота скулит собачьим голосом. Караул доходит доАйгестана. Беседки, чтонетак давно утопали взелени извенели смехом, сейчас молчат вытоптанными цветниками, выломанными перилами. Шорох слева. Полуночная птица.
        Полусонные дома. Осиротевший ручей течет наокраине Айгестана.
        Нога спотыкается оневидимые втумане бревна, брошенные надороге. Гаспар Эдесян останавливается намиг. Слышатся ругательства - строй сбивается сшага.
        Итутже - шум впереди, быстрая тень.
        - Ложись! - только иуспевает крикнуть Эдесян.
        Надголовой свист пуль.
        Вомгле мелькают силуэты, доносится курдская речь. Эдесян шепотом ижестами отдает команды, иуже через полминуты курды взяты вкольцо. Ихоказывается вдвое меньше, чемванских караульных. Кому-то удается улизнуть втуман. Солдаты прикрывают Эдесяна огнем извинтовок, онзаряжает гранату. Вспышка всумраке, грохот. Пятеро курдов ложится наместе. Двоих ранят иберут вплен. Маленький, худой курденыш орет ивырывается, пока неполучает прикладом поголове. Егосоратник, плотный ихмурый, сгустой бородой, идет молча.
        Пленных отводят внижние пещеры Ванской скалы - бывшие склепы царских захоронений.
        Подороге отряду встречается Иония. Онаслюбопытством смотрит напленников исообщает Эдесяну, чтоего ждет ужин.
        Счастливчик всё-таки нахал-Эдесян. Занеделю скольких посылали вкараул - пустые возвращались. Аэтот - сразу двоих «языков» притащил.
        Капитан Виктор Аствацатуров почти жалел, чтонеотправился вобход сам. Допрос лазутчиков длился дорассвета, пока, наконец, мелкий невыдал, чтоглавная цель пославших их османов неВан, аосвобождение Алашкертской долины, занятой русскими войсками осенью, стем чтобы отрезать войскам этим путь кЭрзеруму. Курдов заперли впещере, ачерез два часа обоих обнаружили мертвыми. Врач предположил яд, правда, несумел определить, какой именно.
        Странно, если уж умудрились протащить ссобой отраву, почему несамоубились раньше, додопроса? Иможноли верить их словам? Капитан Аствацатуров неверил, носпорить сначальством нестал. Апотому Кавказский армейский корпус ипримкнувшие эдесяновские добровольцы отправляются вАлашкерт. Часть ополченцев останется вгороде.
        Прямо сейчас Эдесян формирует отряды, отдает последние наставления.
        «Девку айсорскую, небось, ссобой поволочет. Спасибо, хоть бабку оставляет».
        Ануш пришла попрощаться.
        Пехотная дивизия Кавказского армейского корпуса была готова выступать. Воспитанники Гаспара Эдесяна заняли достойное место вее рядах. Воспитанники иодна воспитанница.
        - Яехать свамьи. Тысказать - все желающие вступать врусский армия. Нужны добровольцы.
        Старая Ануш печально смотрела загоризонт. Эдесян отвел айсорку всторону.
        - Может, останешься, Голубка чернокрылая? Городу тоже необходимы добровольцы. Даией, - кивок всторону женщины, - дочь нужна, атебе - мать.
        Иония взглянула сукоризной. Вбархате глаз читалось: «Мнеты нужен». Носказала она другое.
        - Ясвамьи ехать. Помогать буду, ямногое уметь, тыже вьидеть. Язаписаться врусский армия. Именя принять.
        Эдесян кивнул. Хочет ехать - пусть едет. Емуже вдруг подумалось одругом - страшно бросать город безнадежной защиты. Ноотнего уже ничего независит.
        Кавказский армейский корпус был готов выступать.
        Январь, 1916год
        Османская империя, хребет Деве-Бойне
        Взимнем небе кружили две голубки - белая ичерная. Высоко поднялись, однако Гаспар Эдесян видел птиц очень четко. Каждая летела сама посебе, нонесводила взгляда совторой. Круг закругом, двелетуньи всё ближе иближе друг кдругу. Иуже непоймешь, гдечерная, гдебелая, птицы кружат вхороводе, сжимают друг друга вкольцо. Облако изперьев заслоняет горизонт.
        Крик доносится доЭдесяна.
        Камнем падает голубка.
        Вторая остается внебе.
        Понятьбы, какая где?
        Гаспар Эдесян моргнул. Задремал упечи. Инеудивительно - который день уподножия холодных гор Деве-Бойне, который бой вЭрзерумском укрепрайоне. Жаркий Новый год выдался, горячий. Несмотря намороз.
        АГолубка его тутже суетилась, укотла ссупом.
        Хорошо, чтозабрал ее изВана. Уйдя изосвобожденного города российские войска отстояли Алашкерт, который, какиожидалось, попытались отбить турки. Ате, озлобленные поражением, отыгрались наВане. Вконце лета османы захватили незащищенный город, вырезали население, Ванскую крепость - иту развалили.
        Когда Эдесян узнал обэтом, оннапился. Досвинячьего визга. Впервые завсю войну. Исам непомнил, какоказался вштабе Аствацатурова - норазговор скапитаном, тоже нетрезвым, врезался впамять если ненавсегда, тонадолго.
        - Ичего ты - ик - истеришь? Этовойна, во-й-й-й-на, понимаешь? - Капитан ткнулся усами вщеку Эдесяна, обдал густым запахом одеколона ипота.
        Хмель смахнул софицера напускной лоск, даже картавость исчезла. Эдесяну тогда подумалось, чтоон впервые увидел Вардгеса.
        - Яих учил. Явних верил…
        - Плохо учил, зна-ачит.
        Эдесяну захотелось дать ему вухо. Ондаже замахнулся, нокулак уплыл вбок, незадев капитана. Старший унтер-офицер шумно втянул носом воздух, аВардгес посмотрел соснисхождением.
        - Что-о ты пыхтишь, каксамовар? Чему учил? Каквоевать? Акаквласть вгороде удерживать, забыл рассказать? А-а, тыисам незнаешь…
        - Ипочемуже, ваше высок… высокобродие, незнаю?
        - Ачтобы ты снедовольными твоей властью сделал?
        - Снед… недовольными? Ябы… хек… разобрался, чемони недовольны… Провелбы эту… работу.
        - Ачего ее проводить? Стрелять надо!
        - Что? Вы,в-ваше высокоблагородие, человек безчести.
        - Аты весь изсебя положительный. Ипотому никогда нестанешь настоящим полководцем. Вспомни - ик! - хотябы Наполеона, величайшего человека. Когда он стал истинным правителем Франции? После девятнадцатого брюмера? Какбы нитак! После англо-роялистского заговора против него. Оннесмотрел, ктовиноват, ктонет - он казнил всех высокопоставленных подозреваемых, даже бурбонского принца. Апотом, пока Европа очухивалась, провозгласил себя императором.
        Вардгес перевел дух, спрезрением покосился наЭдесянов стакан ссамогоном. Выставил настол рюмку, плеснул коньяку изфляги. Подумал, достал вторую рюмку, налил иЭдесяну.
        - Умел человек быть жестоким, храня приэтом холодный ум. Вспомни, ка-ак он уложил толпу мятежников напаперти! Подзвон колоколов! Аспленными турками вЕгипте ста-ал возиться? Нет! Кормить нечем - р-расстрел! Воттак ведут себя настоящие полководцы, тебе ясно, унтер?
        Эдесян помотал головой. Красивые речи капитана неложились наего картинку мира. Тот, недождавшись ответа, презрительно дернул усами.
        - Тывеликим хочешь стать илинет?
        - Великим - хочу. Тираном - н-не хочу.
        - Кре-етин.
        - Авы сами-то чего желаете, ваше высокоблагородие?
        Вардгес погрустнел.
        - Орден хочу. С«мечами». Дедмой героем был, иотец - тоже. Ая - позор семьи. «Таких какты ишак трахает», - говорит. Отец, всмысле. Награды заслужбу вштабе несчитаются, только боевые ему подавай. Хотя самому прославиться лишь случай помог. Никогда нафронте негеройствовал, аподМукденом впятом году его отряд наткнулся - случайно - наяпонскую кавалерию. Папашу иперемкнуло. Выхватил шашку ипомчал нажелтолицых. Разбил. Получил генерала иорден. Атебя, говорит, ишак… Бр-р-р…
        - Отцы - они такие. Асканум[21 - Понимаю (арм.).].
        Капитан застыл срюмкой вруке, казалось - заснул. Нозатем встрепенулся, крякнул, влил всебя остатки коньяка. Уставился наЭдесяна.
        - Вы,ун-дег, выг’ажайтесь по-г’уски! Инедумайте, мойотец был великим человеком. Гег’оем. Втомже пятом году всоставе Семеновского полка подавлял декабрьских мятежников вМоскве. Ия этим гог’жусь!
        Дальше говорили сАствацатуровым еще очем-то, новсё сказанное покрылось хмельным туманом.
        Печной огонь дышал влицо жаром, впламени возникло лицо Наполеона. Великий полководец смотрел насолдата сукоризной. Эдесян моргнул. Снова дремать начал.
        Онвстал, наскоро похлебал подоспевшего супа и, отмахнувшись от«сладкого» бархатноглазого, побрел вдомишко горной деревеньки, ставшей пристанищем их роты. Акакой бой три дня назад гремел заэту заброшенную деревеньку! Инепотому, чтостратегический объект, апотому, чтодом, даже самый захудалый означает какое никакое, атепло. Сколько солдат наэтой войне - ирусских, итурков - полегло неотпуль, аотмороза.
        Вдом.
        Спать.
        Кутру подтянулся обоз спровизией изАлашкерта. Вовремя. Хотя иудивительно, какдобрались доних погорам. Говорят, привезли продукты, медикаменты исестру милосердия. Первые два - понятно, апоследняя - зачем? Санитаров уних хватает, абаба нафронте - только обуза. Айсорка - невсчет. Онавыносливая. Завсё время непикнула ниразу, что, мол, устала, замерзла, невыспалась илиеще чего. Иные солдаты-новобранцы вистерики впадали, аэта - терпит.
        Эдесян, потягиваясь, вышел напорог. Изамер. Солдаты разгружали поклажу смулов, аупегого полуконя стояла… та самая сестра милосердия. Светлые локоны выбивались из-под пуховой косынки, лукавый, хоть иуставший взгляд блуждал полицам солдат, словно кого-то выискивая. Нет, неможет быть. Померещилось. Эдесян мотнул головой, зажмурился. Ипредставил вместо грубого тулупа скрасным крестом нарукаве - белую шубку, вместо платка - меховую шапку, аеще - сафьяновые сапожки накаблучке вместо валенок… Открыл глаза.
        Господи-боже. Неужели? Зачем? Как?
        - Эй,командир, тычто, привидение увидел? Натебе лица нет, - дамский угодник подкрался незаметно.
        - Голубка, - прохрипел Эдесян, плохо понимая, чтоговорит. - Голубка моя приехала. Графиня…
        Николай проследил завзглядом командира.
        - Сестричка, чтоли? - Рядовой присвистнул. - Хороша. Аутебя что, всебабы - голубки? Чтобы незапутаться?
        - Балбес.
        - Такчегоже встречать небежишь?
        Побежишь тут, когда ноги кпорогу примерзли. Вбой, подпули мчать вразы легче. НоГолубка облегчила задачу. Наконец заметила, улыбнулась, блеснула сине-зелеными глазами изашагала кпокосившемуся домику.
        Одетая, какпоследняя крестьянка, стемными кругами подглазами иисхудавшим лицом, давно незнавшим пудры ирумян, онавсё равно выглядела графиней! Сестра милосердия приблизилась ксолдатам, аэдесяновы ноги по-прежнему нежелали шевелиться.
        - Здравствуй, Гаспар, - голос, этот нежный голос.
        Эдесян кивнул, пожирая пришелицу глазами иглазамже своим неверя.
        - Разрешите представиться, сударыня: солдат русской Кавказской армии Николай Скворцов, - пока Эдесян моргал, дамский угодник уже целовал сестре милосердия ручку.
        - Очень приятно. Ольга Александровна, - сказала девушка.
        - Пошел вон, - прошипел Эдесян.
        Азатем схватил Ольгу свет Александровну заруку ипотащил засобой, подальше отубогой горной деревушки, пропахшей смертью, отлюбопытных глаз однополчан, отэтой войны, отгари иболи, отвсего ивсех. Остановился напригорке уприсыпанной снегом пихты. Нахмурил брови.
        - Откуда вы здесь, графиня? Зачем вы здесь? Разве война - длявас, длятаких, каквы?
        - Аты, значит, совсем нерад меня видеть? - Юная графиня надула губки.
        Эдесян лихорадочно соображал, чтоответить. Собеседница расценила молчание по-своему - вздернула подбородок, резко развернулась иушла. Попыталась уйти. Эдесян исам непонял, когда сгреб ее вохапку, сжал вобъятьях.
        - Гадкий! Мерзкий! Отвратный! Ятак тебя искала, столько вытерпела, всё, всёради нашей встречи! Аты, ты… - Девушка колотила его кулачками погруди ивсхлипывала, грозя разрыдаться.
        - Простите, простите, графиня, ясам несвой. Неплачьте. Только неплачьте, - женские слезы были единственным оружием, против которого Эдесян бессилен. - Ярад, какже нерад? Просто неожидал совершенно. Недумал даже…
        - По-твоему, ятолько завышивкой сидеть способна? - Онадостала изкармана платочек, вытерла глаза, высморкалась, после чего добавила капризно: - Иперестань называть меня «графиней». Здесь я длявсех Ольга Александровна. Илипросто - Ольга.
        - Какскажете, сударыня. Ольга, Оленька, каквы здесь очутились?
        - Тебя искала! Тыкогда нафронт уехал, ясразу накурсы медсестер пошла. Закончила, хотела вдогонку, апапенька - нивкакую. ВПетербурге, говорит, милосердствуй. Вон, полный лазарет раненых. Явслезы, аон: «Молчать! Несовершеннолетняя тыеще!» Пришлось подчиниться, япригосударыне нашей работала полгода - знаешь, какая она отважная? Никрови, нигноя нечуралась… Апотом, стало быть, каквосемнадцать весной исполнилось, такпапеньке исказала: «Неуказ вы мне больше».
        Онакрасноречиво вздохнула, глянула искоса.
        - Долго тебя искала, изчасти вчасть переводилась. ВАлашкерт приехала - иопоздала, ушли вы уже. Елеупросила мулов спровизией вам снарядить. Аты - кричать!
        - Глупая девочка, - он обнял ее сильнее. - Тутже война, тутубивают каждый день, понимаете?
        - Язаметила, представь себе, - фыркнула юная графиня имечтательно добавила: - Помытьсябы сдороги.
        - Парилка есть… Маленькая, правда, убогая, норабочая, мывней вшей знатно погоняли. Пойдем - истоплю.
        Капитан Виктор Аствацатуров был горд собой ираздосадован одновременно. Этоведь он придумал смелый идерзкий план - прорваться вэрзерумскую долину через хребет Карга-Базар, слывущий непроходимым настолько, чтотурки несочли занужное его укреплять, итеперь он маячил единственным незащищенным участком горного укрепрайона Эрзерума. Однако поделиться гениальной идеей Аствацатуров нискем неуспел - такоеже озарение снизошло инагенерала Кавказского фронта, очем исообщалось вутреннем приказе.
        Капитан остановился уприземистого дома, занятого подкухню, вдохнул морозный воздух, пригладил усы. Всё-таки соврал он выскочке-ундеру, вернее, несказал всей правды - нетолько орден нужен Виктору Аствацатурову, славы полководца он жаждет сильнее. Ичто душой кривить - весьма ее достоин! Только, чтобы выстраивать блестящие стратегии, совсем необязательно торчать подпулями. Более того - пули лишь думать мешают.
        Вглубине дома раздался звон. Капитан обернулся, втотже миг напороге, тараща глаза, возник солдат Николай Скворцов.
        - Чтозашум? Отвечать!
        - Ваше высокоблагородие, ничего серьезного. Иония миску уронила…
        Дзынь-грох-бах-дзынь!
        - Вг’ать мне надумал?
        - Никак нет, вашбродь…
        Дзынь!
        Капитан ворвался вдом. Айсорская девица - волосы растрепаны, глаза сверкают, тулуп распахнут - стояла посреди кухни и, рыча львицей, швыряла чем попало встену: миски, ложки, кастрюли, ножи - всё шло вдело!
        - Отставить! - рявкнул Аствацатуров.
        Иония вздрогнула изамерла. Азатем бросилась опрометью издома, едва несбив топтавшегося напороге Скворцова.
        - Ух,ваше высокоблагородие, каквы ее сразу… Аменя - нивкакую. Никак немог угомонить окаянную.
        - Чтопг’оизошло? Доложить, - прорычал Аствацатуров.
        - Никак немогу знать, ваше высокоблагородие.
        - Будешь вг’ать, весь взвод Эдесянов поплатится.
        - Ерунда, ваше высокоблагородие… Бабья дурь. Кгосподину старшему унтер-офицеру знакомая приехала. Графиня. Сестра милосердия. АИония какузнала, взвилась донебес, чтокоршун, какая уж тут «голубка»…
        - Гг’афиня? Сестг’а милосег’дия? Тыпьян, солдат?
        - Никак нет, ваше высокоблагородие. Часназад, когда вы насовете были сдругими офицерами, обоз приехал. Спродуктами, медикаментами, нуи… графиней.
        - Бг’ед какой-то. Если навг’ал, пг’икажу выпог’оть. Свободен.
        Крылья белые, паром окутаны. Волосы светлые нанежных плечах. Грубый обмылок скользит покруглому бедру, поплоскому животу ивыше, выше, кмаленькой острой груди… Подруками солдата напряглось тело юной графини. Сколько он мечтал обэтом теле, сколько раз засыпал, несмея даже надеяться, чтогрезы хоть когда-нибудь сбудутся. Юная графиня задышала часто-часто, асолдат, намылив груди, коснулся шеи, отодвинул волосы, поцеловал заухом.
        Чувствуя, чтожелание побеждает разум, отстранился, принялся поливать любимую водой, боясь, чтовлюбую минуту может проснуться иутратить едва обретенную мечту. Юная графиня - такая хрупкая, почти прозрачная - поежилась ивдруг прижалась кнему всем телом.
        Оносторожно коснулся розовых губ.
        Интересно, былунее кто-то? Врядли, учитывая, какее берегли.
        Подхватил долгожданную наруки, вынес впредбанник, уложил настарую лавку. Ичерез несколько минут убедился - небыло, онпервый, онаждалаего, онашла кнему. Иотэтого желание захлестнуло сновой силой.
        Вывалившись избани, Эдесян удивился необычайной тишине. Нистрекота пулеметов вдалеке, нигомона товарищей поблизости. Юная графиня цепко ухватилась заруку, исолдат был готов подумать, чтовот оно - счастье, но…
        - Ун-дег Эдесян!
        Тишина недлилась долго.
        Онвытянулся пострунке.
        - Вольно. Замной, ун-дег.
        Эдесян пошел закапитаном, любимая проводила его слегка обиженным взглядом.
        - Значит так, Казанова, - процедил Аствацатуров, закрыв заними дверь штабного домика, - мне безг’азличны ваши похождения, пока они никому невг’едят. Нобабьи г’азбогки, г’азггомленные кухни ипг’очая ег’унда нам здесь ненужны абсолютно. Особенно накануне новой операции. Вампонятно, ун-дег?
        - Какие кухни?.. Э… Иония?
        - Да,да, истег’ичка ваша Иония. А,втог’ая - кто?
        Эдесян замялся, акапитан неожиданно улыбнулся, похлопал поплечу изаговорил совершенно другим тоном.
        - Данезастг’елю я вас запг’а-авду! Япг’осто должен знать, чтопг’оисходит вмоей г’оте. Явответе завсех солдат изапог’ядок. Итак, откуда взялась эта Голубка номег два?
        Эдесян помянул тихим словом болтуна Николая, апотом вдруг понял, чтоон так долго скрывал свою любовь, столько времени даже самому себе боялся вней признаться, чтотеперь ему просто необходимо высказаться. Хоть кому-нибудь! Пусть даже Виктору Аствацатурову.
        - Этодолгая история, ваше высокоблагородие. Она - графская дочь, ябыл простым жокеем. Папаша ея впрошлом кавалерист конно-егерского полка, лошадей очень любит. Ниодной скачки непропускал. Идочку ссобой таскал. Наскачках мы сней ипознакомились, после моей победы. Граф Александр Ремской тогда гневался сильно, оннадругую лошадь ставил. Аюная графиня, каквыяснилось, какраз заменя иболела, вопреки папеньке. Вобщем, стали мы встречаться украдкой: короткие встречи, осторожные взгляды, нечаянные прикосновения. Знаете, какбывает? Каждая минута - навес золота, полгода таились, апотом война. Я - вармию, она - накурсы сестер изамной. Вот, приехала.
        - Аг’мянин - ижокей, - задумчиво проговорил Аствацатуров.
        Казалось, всёостальное незаинтересовало его вовсе.
        - Отец мне этого досих пор непростил, - хмыкнул Эдесян. - Он-то уважаемый армянский купец, какполагается. Ая лошадей люблю. Онмне: «Ещемой прадед возил шелк изПерсии вРоссию-матушку», ая… Одним словом, разругались вдрызг. Почти необщались. Хотя пару раз я видел его наскачках, какмне кажется.
        - Постойте. Авыступали подкаким именем?
        - Такли это важно, ваше… Ладно. Граф Метеор меня звали.
        - Надоже. Янавас ставил. Стало быть, Ггаф Метеог иггафиня Ольга? Ладно, ун-дег, бабсвоих угомоните. Завтг’а соединяемся счастями пег’вого Кавказского ког’пуса ивыступаем кэгзег’умской долине через Каг’га-Базар. Ичтобы никаких истег’ик впути!
        Онасделает. Сегодня совершит то, кчему так долго шла. Воимя семьи, воимя своего народа, нонетолько - теперь еще ивоимя любви. Непотомули решилась?
        Капитан Виктор Аствацатуров человек вомногом умный, нопомыслами нечист ислаб, каквсякий мужчина. Егослабость - нелюбовь кее льву. Стоило намекнуть, чтозла она наГаспара инепростит никогда измены, какон ей историю прографинюшку-то ивыложил. Чтож, нетак всё плохо. Нешто она несправится скапризной неженкой? Чтоутой есть, кроме наивных глаз да юного тела? Авот уИонии козырь имеется, датакой, чтоей нетолько Гаспар, новся русская армия вовек благодарна будет.
        - Левмой, - Гаспара она встретила ввечернем полумраке спапиросой взубах.
        - Иония. Ятебя тоже искал. Тызачем кухню разнесла?
        Пепел отпапиросы упал насерый снег.
        - Несердись наИонию. Явьедь оделе говорить буду.
        - Данеужели? Ая хотел разъяснить тебе…
        Онапорывисто сжала его ладонь.
        - Нечас длярьевность. Думать лучше пропереход сквозь Карга-Базар!
        - Тыоткуда онем знаешь?
        - Аразве это большой тайна? Всье солдаты обнем говорить. Ая сказать должна. Офьицеры ваши неслушать женщина, ноты послушай. Ятропу знать. Между Карга-Базар иГяур-даг. Провьеду, даже птица незамечать, нето что турок.
        - Атебе-то оней откуда известно? Отропке?
        Айсорка свела брови. Повела грудью.
        - Мойотьец купец был, яуже говорить. Много постране колесить именя ссобой брать. Онитропку показать, купцам секретные путьи тоже знать важно. Ипотом… я здесь нье просто так, язанарод свой мстить, - вруках украсавицы сверкнул клинок. - Аты, если неверить Ионии, взять этот нож ивонзить ей всердце. Нонеранить больше словамьи. Бьери!
        Ивложила оружие владонь солдата. Тотсотвращением отшвырнул его всторону.
        - Дура-баба! Накарте свою тропу показать сможешь?
        Метель хлещет лицо.
        Ледхрустит подногами. Темно - наузкую тропу уобрыва даже днем непроникает свет, неговоря уж отакой ночи.
        Поуказанному Ионией маршруту отправили группу разведчиков, которая подтвердила: путь сложный, нооттурок свободен.
        Иония идет рядом. Черные косы запорошены снегом, ледышки наресницах, щеки горят пунцовым.
        - Странная дорога длякупца, - бросил Аствацатуров, выслушав отчет разведчиков. - Какбы незагнала нас девка вловушку.
        - Другой нет, - ответил полковник Серов. - Вернее, есть, ноэта - лучшая поряду причин. Выступаем через два часа. Если повезет, первые изнас кутру будут поту сторону Деве-Бойне.
        Николай идет, шатаясь. Падает наколени. Втемноте Эдесян струдом поднимает друга, подставляет плечо.
        - Ноги. Ногнечувствую, - хрипит дамский угодник.
        Эдесян взваливает товарища наспину. Заночь они потеряли поменьшей мере двоих - солдат Соловин сорвался вущелье наглазах увсего взвода, асержант Киров просто исчез. Шел-шел рядом - инету. Николая он неотдаст этой ночи, этим горам, этой зиме. Если верить бархатноглазой, уженедолго осталось.
        Эдесяна шатает, ноги скользят, кто-то поддерживает его залокоть. Иония. Еевыдержке любой солдат позавидует. Авот Ольгу правильно оставили втылу, приедут позже иболее ровной дорогой. Аствацатурова - тудаже. Такие тропы недляизнеженных ног.
        Ольга… Юная графиня тоже косилась наайсорку-проводницу снедоверием. Новотличие откапитана иное заподозрила… Женщины…
        Идти вперед ивперед. Недумать оскользком подногами, отяжести заплечами, несмотреть вледяные глаза вечности, вечность подождет. Сегодня они дойдут живыми. Если исуждено старшему унтер-офицеру Гаспару Эдесяну сложить голову, тосделает он это наполе боя, аневмерзлых горах. Недостойна такая смерть солдата. Данемного уже осталось, не-мно-го…
        - Если взглянуть нагорный массив Эрзерума снеба, мыувидим нечто похожее налатинскую букву «Z». Сверху - хребет Гяур-даг, внизу - Палантекен, между ними покосой - Деве-Бойне. Наша точка перехода, Карга-Базар, вверхнем правом углу «Z», крепость Эрзерум - влевом нижнем. Перейдя Карга-Базар, мыочень скоро окажемся лицом клицу сврагом и, прежде чем подойти кцели, выдержим неодин бой! Новитоге цель будет наша! Победа будет наша!
        Последние слова полковник Алексей Серов рявкнул вовсю глотку.
        Исотни солдат иофицеров ответилиему.
        Внезапно метель стихает. Из-за мрачной тучи нагло выступает луна. Эдесян, какивсе его товарищи, несразу понимает, чтонагорной тропе светила неразглядеть. Иесли они его видят, значит…
        Онидошли.
        Февраль, 1916год
        Османская империя, Эрзерум
        Госпиталь Эрзерума был переполнен.
        Отовсюду - стоны, крики, запах крови, гноя ипота.
        Дыша через раз, юная графиня Ольга шла между плотными рядами коек.
        - Сестра!
        - Сестра!
        - Хэмширэ![22 - Сестра (тур.).] - чья-то рука дернула заподол платья.
        Ольга склонилась надраненым османом. Накурсах учили, чтоих долг - помогать раненым, любым раненым, независимо отпола, возраста, национальности.
        Уосманского солдата небыло правого глаза, наего месте - кровавая повязка.
        - Воды. Воды, - стон сбоку.
        - Хэмширэ… - Осман забормотал натурецком, напрягся конвойный казак, чтокараулил укоек спленными. Ольга поправила раненому одеяло, стала менять повязки. Тотпопытался оттолкнуть, заговорил сновым пылом, сжал ладонь.
        - Хэмширэ!
        Оназнала, очем просит вражеский солдат, ноисполнить просьбу немогла. Ееучили только спасать.
        - Воды-ы-ы! - Ольга повернулась ксолдатику Никите Фомину, мальчишке спростреленным плечом - она вчера ассистировала наоперации, какже нехорошо вышло… Юная графиня тряхнула головой, отгоняя воспоминание. Поднесла мальчишке воды, помогла напиться.
        - Сестра! Гдесестра? Воперационную, срочно!
        Боже! Опять!
        Онаслабо застонала икинулась воперационную.
        - Наконец-то, - вскричал Михаил Львович, грузный, плечистый мужчина ссединой нависках, - где вас носит?
        Иосекся, вперился вОльгу взглядом.
        - Сновавы? Черти лысые, неужели больше никого нет? ГдеМария Александровна?
        Юная графиня развела руками. Впамяти всплыла вскрытая рана Никиты, потемнело вглазах. Толькобы снова нестошнило, тотолькобы…
        - Эй,ваша светлость, заснули находу? - рявкнул врач. - Воды, говорю, вскипятите. Полный таз, - и, отвернувшись, кому-то: - Найдите Марию Александровну! Вотжеж, графинюшка намою голову, послали черти лысые…
        Онподошел кбольному - пожилому солдату собмороженными ногами. Какже его зовут? Поотчеству - Васильич, аимя… Ольга вскипятила воду, приготовила бинты, вату. Васильич орал благим матом, угрожал каждому, ктопритронется кего ногам. Доктор велел ампутировать обе.
        - Жить хочешь, а? Ксемье вернуться, хоть безногим, ноживым, - ровно спросил Михаил Львович, вкалывая морфий.
        - Кому я буду нужен? Чтосмогу делать? Каксемью кормить?
        - Если умрешь, точно ненакормишь.
        Ксчастью дляОльги, Мария Александровна, немолодая иопытная медсестра примчала кначалу операции, апотому участие юной графини свелось кпростым «подай-принеси», наокровавленный стол несмотреть, кстонам раненых, чьюболь доконца неунимает даже морфий, онапочти привыкла.
        Принеси-подай. Бинт, скальпель, шприц… Унеси, выбрось, помой.
        Кажется, всё, зашивают. Ещенемного иможно навоздух. Напять минут, вдохнуть запах снега имороза, анекрови и…
        - Ваша светлость! Выноси!
        Ольга несразу поняла, чтобледное скрасным, которое ей предстоит вынести, - ноги несчастного Васильича. Иразом изоперационной исчез весь воздух…
        - Дактож ее нафронт-то пустил, - Михаил Львович стонал раненым зверем, рядом кряхтела Мария Александровна, внос бил резкий запах нашатыря. - Ейзапрялкой сидеть, женихов вокно выглядывать, анеуменя подногами путаться! Ибезтого работаю наизмор, ещеиснеженкой этой возиться.
        - Простите меня, - Ольга неуверенно поднялась наноги, отвергла протянутую руку медсестры. - Япросто… Яправда хотела помогать. ЯвПетербурге приимператрице нашей, государыне Александре, служила… Я…
        Настоле стонал безногий Васильич. Кгорлу снова подступил комок.
        - Простите.
        Юная графиня выбежала изкомнаты. Нет, нетошнота ее гнала прочь, аслезы. Обидно стало доглубины души. Ведь случшими намерениями всестры милосердия записывалась. Да,прежде всего, хотела найти Гаспара. Ноипомогать - тоже! Женихов, говорит, ждать. Какие женихи, если убьют всех? Икто виноват, чтоотприроды Ольга столь чувствительна? Ненарочноже, вконце концов, онасознание теряет. Иразвеж зналаона, чтотак будет? Накурсах сдерживаться было проще. ВПетербуржском госпиталеее, какнеопытную, ксерьезным операциям недопускали. Делала перевязки, уколы, раны промывала… Иказалосьей, чтовсё нетак уж истрашно.
        Ольга выбежала изгоспиталя, прохрустела посвежему снегу, прижалась кширокому кедру.
        Искренне, ведь искренне хотела помогать. Видела себя спасительницей русской армии, надележе - только ислышит насмешливое «графинюшка» вспину, апорой ивлицо. Аможет, врет себе? Может, когдаб неГаспар, несунуласьбы навойну низакакие коврижки?
        Гаспар. Онединственный, ктоее поддерживает. Говорит, чтобы неотчаивалась, чтоглавное - доброе сердце, асвпечатлительностью она современем совладает. Асмеются надней потому, чтонафронте безсмеха невыживешь. Юная графиня хмыкнула. Гдесейчас Гаспар, когда он особенно нужен? Помчал очищать оттурок свой ненаглядный Ван! Неизвестно, ккому она больше ревновала любимого - кбеженке, которая так икрутится рядом, иликэтому городу уозера-моря? Икого сам Гаспар любит больше?
        Ольга глубоко вздохнула, словно стараясь наглотаться морозного воздуха впрок.
        Пора возвращаться вгоспиталь.
        Пленных небрать! Небр-р-рать!
        Этислова эхом гремели вушах Аствацатурова.
        Насовете он сам выступил за - скаких чертей кормить врагов, когда своим пропитания едва хватает? Наполеон вЕгипте также размышлял, иАствацатуров всегда был согласен сполководцем. Даиприказ орасстреле ошметков турецкой армии, настигнутой назападе отЭрзерума, онотдал, недрогнув. Чтоже сейчас так паршиво?
        «Мыбезоружны. Мысдаемся».
        Давать наставления ундеру было легче, чемследовать им самому. А-а, ундер всё одно ученик бездарный, нирожна неусвоил. Аон, Виктор Аствацатуров, всёпонимает, только ккрови игрязи никогда непривыкнет.
        Капитан прошел вдоль крепостной стены Эрзерума, группа солдат козырнула ему ивытянулась вструнку. Онмахнул: «Вольно», иуселся назаснеженное бревно удревней мечети.
        Пленных небр-р-рать. Небг-г-гать пленных.
        Вскрыл корреспонденцию изВана. Впервом письме докладывалось, чтостарший унтер-офицер Гаспар Эдесян едвали неголыми руками одолел отряд турецких диверсантов. Один против десяти бросился. «Вот-вот, учись», - зашелестел вголове знакомый голос. Капитан скривился. Чтож им всем так наподвиги везет?
        Развернул второе послание.
        Внем сообщалось опредставлении Эдесяна кнаграде Георгиевским крестом второй степени посодействию полковника Серова, атакже прилагался приказ озачислении нахала вШколу прапорщиков Кавказского фронта споследующим присвоением высшего офицерского чина.
        Аствацатуров саданул кулаком побревну.
        Одноглазый осман исчез.
        Юную графиню встретила лишь пустая койка сзапятнанной наволочкой.
        Умер? Выписали? Ольга хотела обратиться ккараульному казаку, успела отметить, чтопрежде его вгоспитале невидела, нотут вспину толкнули.
        - Дорога дай, граф-ф-финьюшка.
        Айсорская девица притащила ворох свежего белья.
        - Русский выучи дляначала, - процедила Ольга, вздернув подбородок.
        Наних лениво оборачивались, стычки графини ибеженки стали уже обычным делом, Ольга изсамолюбия больше молчала, нопорой несдерживалась. Айсорка открыла рот дляновой глупости, новдруг выронила белье ипомчалась квыходу. Содвора донесся шум, юная графиня также устремилась кдверям, ужезная, чтоувидит.
        ИзВана вернулись солдаты. Впервых рядах вышагивал Гаспар Эдесян, заним - личный взвод иотряды армянских добровольцев, чьиряды заметно пополнились. Какон злился, когда нанего опять армянских новичков повесили!
        Совсех сторон слышались приветствия. Ещебы! Левее офицером станет! Рядом топтались мрачный Аствацатуров ивосторженная айсорка, ноОльга незамечалаих. Какое они имеют значение, когда уГаспара - радость? Азначит - иуОльги радость тоже. Онарасплылась вулыбке, жалея лишь отом, чтонельзя обнять любимого прямо сейчас.
        Вечером солдаты Гаспара решили устроить вчесть командира пирушку. Значит, надо идти икупить всё самое лучшее. Самой. Негрязнойже беженке доверять праздничный стол?
        Юная графиня сгрузила вкорзинку вяленую рыбу, соленые помидоры, остановилась, чтобы выбрать тушенку, изамерла.
        Вспомни огрязной, онаипоявится.
        Всоседнем ряду уприлавка спосудой стояла айсорка свысоким мужчиной вчерном штатском пальто иповязкой направом глазу. Аккуратной такой повязкой, совсем непохожей нагрязный бинт изгоспиталя. Даисам мужчина почти ненапоминал измученного пленного солдата. Ненапоминал. НоОльга всёравно его узнала. Ипоняла, чтотак иневыяснила, куда пропал раненый? Ипочему он теперь насвободе? Надо рассказать Гаспару…
        Нотут айсорка обернулась. Исхлестнулись чернота изелень глаз. Ипоплыл базар перед взором.
        Онаочнулась отхохота ихолода. Поняла, чтоее несут, перекинутой через плечо.
        - Нуграфинюшка дает! Раньше открови вобморок падала, атеперь - отбазарной вони.
        - Таммясо продается. Скровью.
        - Яидти, аона - падать.
        - Спасибо Ионии, приволокла дуреху. Дай, помогу донести.
        - Солдат. Сней солдат был…
        - Очнулась. Разумеется, солдат, ваше сиятельство! Тутсплошные солдаты.
        Новый взрыв хохота.
        - Отойдитевсе! - рявкнуло надухом, истало спокойней.
        - Гаспар, левмой, - любимый отобрал ее уайсорки, прижал ксебе, понес вкрепость. - Ядолжна тебе сказать…
        - Тихо, тихо. Ну,поплохело, ну, бывает.
        - Иония…
        - Вовремя мы ее запапиросами послали, тебе сказать забыли, чтобы докупила.
        - Папиросы? Нетже, послушай, онабыла неодна.
        - Аэто меня совсем неволнует, - Гаспар уложил ее напостель. - Отдыхай.
        Онапопалась.
        Всего напять минут замедлила шаг, дваслова сказать успела, аэта графиня злополучная уже глазища свои вытаращила. Ускользать десятки раз отбывалых вояк ипопасться избалованной девке - это надо суметь.
        Вобморок графинюшку уложить несложно. Исейчасее, болезную, никто даже слушать нестал. Ноночью она всёже напоет наушко Гаспару лишнего, атот, гляди, поверит. Захочет проверить.
        Нет, нельзя допустить.
        Иония закрылась накухне, никогда ненуждалась она взамках - глаз отвести, если надо, умела, носейчас решила перестраховаться. Сильнее сосредоточиться наделе.
        Сухие травы, ягоды, грибы - наследство отматери, чтоможет спасти, аможет - напротив.
        Ноглавное - верно сказать слова.
        Иония расплела косы, склонилась надкипящей кастрюлей, заговорила нараспев, скаждой строчкой кидая новый корешок илиплод:
        Гирра могучий, буря яростная,
        Тысправедлив кбогам ицарям,
        Тывершишь суд разоренных мужчин иженщин,
        Судя меня, тыгневаешься, какгерой Шамаш!
        Дело мое рассуди, решение понему прими!
        Врага моего пожри, недруга моего истреби!
        Пусть она умрет, ая живу.
        Твоя злая буря пусть ее настигнет! Заклятье.
        Заклятье.
        Заклятье.
        Напраздник вчесть своего льва Ольга пришла вплатье василькового цвета истакойже лентой вволосах, хотя Гаспар уговаривал ее неидти вовсе. Слаба, мол, еще. Ерунда!
        Вкрохотной зале Эрзерумской крепости было тесно, новесело. Настоле - самогон изакуска. Наскамье - Колька Скворцов сбаяном. Повсюду смех, разговоры, шутки. ИГаспар рядом. Чтоеще надо? Ольга лукаво хмыкнула. Схватила стакан смутной жидкостью. Вотсейчас она покажет, ктоздесь слаб! Иопрокинула стакан врот. Закашлялась. Кто-то протянул ей ломоть хлеба, кто-то аплодировал. Загорелись щеки. Заспиной Колька Скворцов выводил заунывным голосом:
        Последний нонешний денечек
        Гуляю свамия, друзья!
        Азавтра рано, чуть светочек,
        Заплачет вся моя семья…
        - Чтозатоска? - зазвенела графиня. - Унас ведь праздник!
        - Ито верно, - раздалось совсех сторон. - Братцы, запевай!
        Ура! Ура! Ура!
        Ура, пойдем мы награницу
        Бить отечества врагов,
        ЗаЦаря изаЦарицу
        Изародину отцов.
        Ольга ухватила любимого подруку ипустилась сним впляс вокруг стола, тоидело задевая стулья, натыкаясь наоднополчан Гаспара, вызывая вответ дружеский смех иприсвисты. Толи отбыстрой пляски, толи отдухоты ихмеля закружилась голова. Ольга остановилась, вцепилась застол, силясь успокоить дрожь вногах. Комната будто уплыла куда-то, остался лишь край стола ипропасть подним.
        - Выпейте чаю, графиня.
        Ктоэто сказал? Знакомый голос…
        - Чаю, дорогая?
        Этоуже Гаспар. Комната вернулась, вернулись смех, песня, звон стаканов. Ичашка пахла травами. Юная графиня кивнула иотхлебнула ароматное варево.
        Спал Гаспар тревожно.
        Незря он непускал Голубку свою, Ольгу, напраздник. Отдыхать ей надобно, анеплясать. Воткконцу вечера голова опять иразболелась. Эдесян отвел ее вдамскую спальню, уложил, асреди ночи проснулся - Голубка подбоком. Плохо, говорит. Страшно. Женщины… Сказалабы просто - одиноко!
        Похихикал тогда иобнял, засыпая.
        Аутром стало недосмеха. Всягорячая лежала юная графиня, вбреду, руки мелко тряслись, грудь высоко вздымалась.
        Лекаря! Вгоспиталь!
        Хрусь-хрусь сапогами поснегу, папироса запапиросой, когдаже выйдет врач? Когда скажет, чтосней? Выскочил санитар, умчался, вернулся, шмыгнул внутрь, нислова непроронив.
        Апотом застаршим унтер-офицером Гаспаром Эдесяном пришли. Своиже. Хмурые исосредоточенные. Эдесян смотрел наних итупо мотал головой. Что? Очемони? Какой арест? Неможет он «подстражу», ондолжен быть здесь, ждать новостей олюбимой. Куда, куда вы меня?
        Всебя пришел, когда заним закрылась тяжелая дверь крохотной комнаты. Ещеповезло - он один здесь. Пленных турок напихивали, чтотех селедок вбочку. Стало быть, онединственный преступник российской армии. Отравитель! Чтозабессмыслица?
        Эдесян походил покаменной каморке безединого окна. Селнапол.
        Еесветлость Ольга Александровна. Голубка белокрылая. Графиня ненаглядная.
        Отравлена. Может, ужемертва. Какже так? Господь всемогущий имилосердный, какжить теперь? Собственная судьба Эдесяна небеспокоила. Глупость какая. Отравитель. Даразвеж гоже солдату ядом мараться? Дляврагов унего винтовка иштык имеются. АОльга - нешто врагему? Оля, Оленька…
        Эдесян незнал, сколько он просидел накаменном полу, прежде чем клацнул замок, скрипнула дверь. Ивтемном проеме возникла девушка сдлинными косами. Тонкая ладонь схватила зазапястье.
        - Уходьим. Оньи убить тьебя.
        - Иония? Какты…
        - Невремья. Идьем быстрее.
        - Нет, погоди. Откуда ты здесь? Какпрошла через охрану?
        - Если надо, Иония уметь ходьить так, чтоее никто невидеть. Насждать друзья. Тыспасаться!
        - Ольгу ты отравила.
        - Бежать, торопиться!
        - Икурдских пленников - тоже, - он отшатнулся отдевушки.
        - Ичто? Тывдень больше льюдей убивать!
        - Да. Потому что я - солдат. Аты - обыкновенная убийца. Убирайся, Иония. Надеюсь, тыспасешься. Ноя тебя видеть более нежелаю. Никогда.
        - Левмой…
        - Вон, - прошипел Эдесян.
        Иона отступила. Растворилась втемноте. Старший унтер-офицер даже нестал проверять, заперлали дверь.
        Заним пришли нарассвете.
        Провели полестницам, через длинную залу, мимо широкого окна - аводворе крепости его добровольцы наразминку вышли, ктоих теперь учить станет? - завели вкабинет, гдеуже сидели четыре офицера, включая Аствацатурова. Судьи, ониже - обвинители. Иникакого адвоката, разумеется.
        - Допг’ыгались, ун-дег.
        Навсё расследование - сорок восемь часов.
        - Ольга жива?
        - Садитесь, старший унтер-офицер, - подполковник Олег Дерин, председатель военно-полевого суда, кивнул настул. - Выобвиняетесь впопытке убийства высокопоставленной особы, аименно - графини Ольги Александровны Ремской.
        - Попытки? Значит, живая?
        - Слово предоставляется уважаемым судьям.
        - Мывсе пг’екга-асно видели, чтостаг’ший унтег-офицег Гаспаг Эдесян пог’гяз вженских г’азбогках. Пг’исутствующие напг’азднике наблюдали, какГаспаг Эдесян поил ггафиню чаем, вкотог’ом после обнаг’ужили г’едкий яд. Кг’оме того, айсогкую беженку поимени Иония содня отг’авления ггафини никто невидел. Подозг’еваю сг’овог сцелью устг’анения неугодной единицы. Добавлю также, чтопостг’адавшая была обнаг’ужена впостели подозг’еваемого. Видимо, хотел пг’оконтг’олиг’овать пг’оцесс.
        - ЧтосОльгой? Онапоправится?
        - Вылучше осебе подумайте, старший унтер-офицер, - отрезал подполковник. - Чаем графиню поили?
        - Да,ваше высокоблагородие, ноя понятия неимел…
        - Просто: даилинет?
        - Да.
        - Каквидите, подозг’еваемый пг’изнался…
        - Гаспар!
        - Нельзя сюда, нельзя… Ваши высокоблагородия, япытался ее непустить, - молодой солдатик развел руками, аОльга, бледная, скругами подглазами, прислонилась кстене, прижала руку кгруди.
        - Оннеубивал. Яклянусьвам! Мнеайсорка чай подала, Гаспар позже подошел. Всёбеженка, проклятая. Яее набазаре сбеглым османом видела, онабоялась, чтовыдам. АГаспар вообще ничего незнал обэтом, атобы она иего…
        Иупала безсил.
        Дыма безогня небывает.
        Обвинение вубийстве снего сняли, ноприказ опоступлении Эдесяна вШколу прапорщиков отменили.
        - Извольте зайти комне вштаб, - капитан Виктор Аствацатуров сиял, какновая монета.
        Эдесян зашел, проигнорировав «Вольно», застыл напороге, вытянув руки пошвам.
        - Выпонимаете, ун-дег», ячеловек бла-агог’одный. Двог’янин, понятновам? - Ондостал стопки, изкоторых они пили сВардгесом, достал коньяк. - Япг’ежде всего - заспг’аведли-ивость. Ия убежден, чтопг’оцесс повашему делу завег’шился спг’аведливо. Бег’ите стопку иг’адуйтесь, чтоживы.
        Иопрокинул всебя коньяк.
        - Коли пег’ед ггафиней вы чисты, тактому ибыть. Новофицег’ы должны идти люди - бла-агог’одные. Понятновам, соба-а… пг’остите, ун-дег?
        Эдесян ответствовал, чтопонятно, ииспросил разрешения идти. Стопка осталась нетронутой.
        Откапитана направился прямиком вгоспиталь - клюбимой. СилуГолубки хватило лишь наодин рывок - откойки досуда. Обратно унесли наруках.
        Эдесян присел настул, упостели юной графини. Ольга коснулась его руки.
        - Ятак расстроена.
        - Чем? Яведь жив.
        - Ноты нестанешь офицером.
        - Велика беда!
        Онзадумался наминуту.
        - Азнаешь, Аствацатуров прав - паршивый изменя учитель.
        - Что?
        - Язаэту войну насмотрелся навсякое. Понял, чтоубийство убийству рознь. Иония меня многому научила…
        - Онаменя отравить пыталась!
        - Иэтого я ей никогда непрощу. Ноиона, иАнуш, исотни других заставили меня посмотреть другими глазами навойну. Пусть Вардгес получает награды, мнеони больше ненужны. Раньше турки были дляменя врагами потому, чтонам так сказали. Сейчас - из-за того, чтоони уничтожают мой народ. Невбою, аподло, вспину. Инарод Ионии тоже. ВВане я плохо обучил добровольцев. Иэрзерумских - нетак хорошо, какхотелось. Ноя исправлюсь. Будут новые. Много новых. Иполковнику больше непридется меня уговаривать. Ябуду их учить иподготовлю наилучшим образом. И,если понадобится, возглавлю.
        - Тыуйдешь изроссийской армии?!
        - Пока незнаю. Ноя неуйду отсвоего народа.
        - Ая - оттебя неуйду.
        Ольга прижалась кнему, иЭдесян обнялее, хрупкую, белокрылую. Аперед глазами наодно лишь мгновение мелькнуло:
        Черная голубка кружит высоко внебе.
        Всёмедленней имедленней, наконец, начинает падать.
        Нодаже наземле слышно, какскаждой секундой затихает сердце птицы.
        Икаждый удар отзывается словом: Гаспар… Гаспар… Гаспар…
        …Боль затмила разум.
        Сквозь пелену мути виднеются серые мундиры сзолотыми поясами. Боль заставляет ее говорить. Рассказать, какненавистны ей владельцы этих мундиров, какпроклинала она турок, убивших родню идрузей, икакклялась отомстить. Каксогласилась напредложение османского офицера, развлекавшегося сней доутра: «Илиты снами, илиотправляешься вслед засемейкой», неизстраха согласилась, ачтобы ближе кврагу быть. Икогда вела русских тропою секретною, каждый их шаг был воимя ее мести.
        Ответом был плевок.
        - Натом твоя месть изакончится.
        Серая форма сменяется черным одеянием палача.
        Лохмотья, чтоприкрывали ее тело, летят напол. Тело облито уксусом. Руки иноги привязаны. Острый скальпель впивается подключицу, теплое игустое течет поспине. Иония знает, чтоее ждет. Боль отпореза - только начало.
        - Всознании. Онадолжна оставаться всознании досамого конца.
        Какбы нитак. Иония убивала других, носебя - никому непозволит. Длясебя она избрала легкую смерть. Еесердце уже бьется слабее. Скаждой секундой замедляет бег. Ударов всё меньше, новкаждом - молитва засвой народ.
        Ивкаждом - имя, чтоповторяла все эти дни.
        Искаждым - всё меньше боли.
        Второго надреза она уже непочувствовала.
        Через год, зимой 1917-го, начался распад русской Кавказской армии. НоуГаспара Эдесяна ктому времени была своя…
        notes
        Примечания
        1
        Loup-garou (фр.) - волк-оборотень.
        2
        Окситанский язык, илилангедок (langue d’oc, lenga d'oc) - характерный дляюжной части Франции язык, родственный каталанскому.
        3
        Дуглас Хайд, фольклорист, поэт ипервый президент Ирландии.
        4
        Часть греческого национального костюма.
        5
        Битва приРокруа (1643) - одно изважнейших сражений Тридцатилетней войны, когда французы неистовым идаже авантюрным натиском сумели нанести тяжелейшее поражение испанской армии, уничтожив три четверти отборной опытной пехоты. Ктосмотрел «Капитана Алатристе», тотзнает…
        6
        Wendigo - монстр излегенд индейцев-алголкинов, персонификация холода, тьмы ипаники.
        7
        Добрый вечер! (серб.)
        8
        Образ. (фр.)
        9
        Хорошо. (серб.)
        10
        Спасибо. Большое спасибо. (серб.)
        11
        Отлично. (нем.)
        12
        Доброй ночи! (нем.)
        13
        Друг мой. (фр.)
        14
        Барышня. (фр.)
        15
        Очень хорошо. Спасибо. (фр.)
        16
        Пожалуйста. Досвидания. (фр.)
        17
        Лафайет. (англ.)
        18
        Миниатюрный огнемет. (нем.)
        19
        Маленький баллончик схлором. (нем.)
        20
        Повсюду смерть одна, Человек умирает только раз,
        Ноблажен тот, ктопогибает
        Засвободу своего народа.
        Слова изпесни «Наша родина», ставшей впоследствии гимном Армении.
        21
        Понимаю (арм.).
        22
        Сестра (тур.).