Заклятие наследницы фараона [= Талисман египетской царицы] Наталья Николаевна Александрова
        Более трех тысячелетий назад в Египте властвовали женщины-фараоны, и самой могущественной и знаменитой из них была царица Хатшепсут. Согласно легенде, она владела священным ожерельем необычайной красоты, которое давало безграничную власть над мужчинами…
        След артефакта затерялся в веках, считалось, что он безвозвратно утерян, однако его поиски не прекращались. Внаши дни фрагменты ожерелья оказались у трех ни о чем не подозревающих девушек, которых преследуют те, кто хочет заполучить частицу могущества владычицы Хатшепсут.
        Ранее книга издавалась под названием «Талисман египетской царицы».
        Наталья Александрова
        Заклятие наследницы фараона
        - Медина! - проговорил таксист, обернувшись.
        В голосе его была такая гордость, как будто он сам выстроил эту Медину в свободное от работы время. Должно быть, с такой гордостью Господь Бог, сотворив Землю, отер пот со лба и сказал, что это хорошо.
        - Как Медина? - удивленно и обиженно воскликнула Арина. - Почему Медина? Я же просила Карфаген!
        - Медина! - повторил араб, и на его лицо набежало облачко. - Твенти долларс - Медина. Карфаген - фифти долларс.
        Арина застонала.
        Когда полчаса назад она по трапу сошла с корабля и вышла на выжженную солнцем площадь перед зданием порта, к ней лихо подкатило белоснежное такси, белозубый араб распахнул дверцу и радостным голосом ярмарочного зазывалы пригласил:
        - Мадам, Карфаген, плиз!
        Арина хотела осмотреть развалины Карфагена. Она прочла в путеводителе, что эти развалины - самое интересное, что можно увидеть в Тунисе. В этом же путеводителе, ориентированном на небогатых российских путешественников, сообщалось, что от морского порта до развалин примерно пятнадцать минут езды и что такси обойдется долларов в десять - пятнадцать. Однако, когда Арина, наученная горьким опытом общения с арабскими таксистами, спросила зазывалу: «Сколько?» - он с той же ослепительной улыбкой сообщил:
        - Фифти долларс! - И для того, чтобы избежать любых недоразумений, повторил: - Пятидесят!
        - О нет! - возмутилась Арина. - Это очень дорого! Вери экспенсив! Пятнадцать… фифтин… самое большее - двадцать! Твенти долларс - о’кей?
        - Ноу! - Улыбку стерло с лица таксиста, на нем проступило выражение горькой и незаслуженной обиды. - Ноу фифтин! Ноу твенти! Фифти!
        - Вери экспенсив! Очень дорого! - заупрямилась Арина. - Твенти! Двадцать, но не больше!
        Таксист задумался, потом его лицо просветлело, он махнул рукой, к ним тут же подкатила другая машина, не такая нарядная. И водитель в ней был не такой белозубый.
        - Твенти долларс! - сообщил первый таксист Арине, указав на второго, как будто продавал его на рабовладельческом рынке вместе с машиной.
        - Твенти! - удовлетворенно кивнула Арина и села на заднее сиденье, довольная тем, что она, такая умная и практичная, сумела настоять на своем и выторговала у местных жителей некоторую сумму. Не столько даже сами сэкономленные деньги радовали ее, сколько то, что она проявила твердость, не дала себя обмануть…
        И вот теперь оказалось, что вся ее практичность ничего не стоит, что ее опять нагло развели и за свои двадцать долларов она приехала вовсе не на развалины Карфагена, а в какую-то Медину.
        - Медина! - повторил таксист и показал рукой на белые каменные ворота, отделявшие вполне европейский город, где он остановил свою машину, от вполне восточного города из сказок «Тысяча и одна ночь».
        Делать было нечего. Арина отдала обманщику двадцатку и направилась к воротам.
        До ворот все было чистым, нарядным и обыкновенным. До ворот по сторонам широкой улицы стояли шестиэтажные каменные дома, такие же, как в Париже, в первых этажах нарядные кафе чередовались с магазинами и офисами, по улицам сновали деловые мужчины и женщины в приличных европейских костюмах, несмотря на жару. Впрочем, возможно, для них сейчас было прохладно, осень все-таки.
        За воротами же… Арина словно в доли секунды перенеслась в другой мир, в другую эпоху. На нее обрушилась волна пряных, непривычных запахов - пахло корицей, перцем, гвоздикой и какими-то незнакомыми пряностями, и подгорелым маслом, и дымом, и верблюжьей шерстью. Арина не знала раньше, как пахнет верблюжья шерсть, но догадалась, что именно так, а потом рядом с ней открылась калитка, и за ней она увидела грустного верблюда, привязанного во дворе. Верблюд взглянул на нее недовольно, пожевал губами и собрался плюнуть, но тут калитка снова закрылась.
        На нее обрушилась лавина звуков - крики торговцев, скрип колес, блеянье баранов и протяжный голос муэдзина, доносящийся откуда-то сверху. Она запрокинула голову и увидела высоко в бледно-бирюзовом небе стройный силуэт минарета и тут же чуть не свалилась в грязную канаву. Больше она голову не задирала, смотрела под ноги и по сторонам, тем более что дальше неба не было - вместо него над головой была сплошная закопченная кровля, город превратился в сплошное бесконечное жилье, точнее, в крытый рынок, где торговали пряностями и бараниной, кунжутным маслом и кожаными подушками, верблюжьей сбруей и коврами, масляными светильниками и яркими платками.
        Арину хватали за руки и тащили во все лавчонки подряд, с загадочным видом обещали самые лучшие цены и самые удивительные товары. Она вырывалась, протискивалась сквозь толпу, ошарашенная и раздавленная этим шумом и гомоном, этой назойливостью людей, звуков и запахов.
        - Мадам! - тихо и проникновенно проговорил, встав у нее на пути, подросток в клетчатом платке-арафатке. - Мадам, идемте со мной, я показать самый красивый вид!
        - Не надо! - Арина обошла его, помотав головой. - Ничего не надо!
        И снова лавки и лавчонки, и зазывалы в грязных рубахах, и старики с чашечками кофе на пороге кофеен, старики, играющие в нарды, старики, курящие кальян…
        Вдруг стало немного тише, лавки кончились, перед ней была высокая дверь с узором из разноцветных гвоздей, перед дверью сидел на стуле величественный старик с кальяном. Увидев Арину, он вынул изо рта мундштук, протянул ладонь лодочкой и строго проговорил:
        - Большая мечеть. Смотреть - пять долларс!
        Арина решила, что надо же что-то осмотреть, не зря же она сюда приехала. Сунула в ладонь старика пятерку. Он медленно поднялся, отворил дверь, пропустил ее внутрь.
        За дверью был огромный двор, окруженный легкой колоннадой. По другую сторону двора виднелся вход в мечеть, и она направилась было туда, но перед ней оказалась решетка с замком. Возле решетки сидел на стуле второй старик, как две капли воды похожий на первого.
        - Нельзя! - произнес он непреклонно.
        - Как нельзя? - опешила Арина. - Я заплатила пять долларов за то, чтобы осмотреть мечеть…
        - Нельзя! - повторил старик. - Смотреть отсюда!
        Он полуобернулся, широким жестом показал на залитый солнцем пустой двор. Ничего интересного там не было.
        - Хамство какое! - выдохнула Арина возмущенно. - За что деньги берете? За то, чтобы поглазеть на пустой двор? Да я таких дворов столько видала…
        Старик ничего не ответил, взял в рот мундштук кальяна и полузакрыл глаза.
        Арина развернулась, вышла в двери, неприязненно зыркнула на первого старика и прошипела:
        - Жулики!
        Старик расплылся в улыбке и проговорил:
        - Приходите еще, мадам!
        - Ноги моей здесь не будет! - фыркнула Арина и быстро зашагала вперед. Точнее, назад. Она решила покинуть эту грязную, негостеприимную, жуликоватую Медину и побродить лучше по европейской части города, пройти по магазинам, посидеть в кафе…
        Однако через десять минут она поняла, что заблудилась.
        Вокруг снова были лавки и лавчонки, ковры и пряности, благовония и сувениры, торговцы и зазывалы. Она поворачивала направо и налево, но только еще больше запутывалась в лабиринте старого города. Арина едва не оглохла - голоса торговцев и зазывал, крики верблюдов и ослов снова обрушились на нее, от шума и запахов у нее заболела голова. Ей казалось, что она узнает какие-то лавки, что она давно уже ходит по кругу и теперь уже никогда не выйдет из этой злополучной Медины…
        Наконец ей стало просто страшно.
        Ведь она может опоздать на свой корабль - и что тогда делать?
        Вдруг перед ней появился знакомый подросток в арафатке, тот, что предлагал показать самый красивый вид. На этот раз он ничего ей не сказал, только безразлично скользнул взглядом. Видимо, на ней была уже печать пленницы Медины, он знал, что она никуда отсюда не денется, и тут же утратил к ней интерес.
        Тогда Арина сама обратилась к мальчишке:
        - Как выйти из Медины? Вэй аут?
        Подросток взглянул на нее то ли сочувственно, то ли пренебрежительно, повернулся, поманил за собой и повел куда-то в глубь кривого темного переулка.
        Арина пошла за ним - а что ей еще оставалось?
        Они снова шли мимо лавок, потом мальчишка свернул в одну из них, но не задержался, а прошел насквозь, раздвигая свешивающиеся с балок потертые ковры. Арина едва поспевала за ним, ужасно боясь отстать. Они вышли на другую улочку, здесь было еще более шумно. На углу высокий чернобородый человек жарил мясо, кровожадно оглядывая прохожих. Арина испуганно покосилась на него, догнала своего провожатого, растерянно спросила:
        - Долго еще?
        - Ван момент! - отозвался тот и вдруг схватил Арину за руку и втащил в очередную лавчонку, на первый взгляд ничем не отличающуюся от остальных. Полки были заставлены позеленевшими от времени медными кувшинами, светильниками и перламутровыми шкатулками, по стенам развешаны чеканные блюда и кожаные седла, с крюков и балок свисали потертые молитвенные коврики.
        Навстречу им поднялся седобородый величественный старец. Аринин провожатый что-то сказал ему по-арабски, старец важно кивнул, вложил в руку мальчишки монету. Тот скользнул было на улицу, но на этот раз Арина ухватила его за ухо:
        - Куда ты меня привел, паршивец? Я просила вывести из Медины! Вэй аут!
        Малолетний жулик заверещал, показал пальцем на старца:
        - Вэй аут! Этот господин показать! - И тут же извернулся, высвободил ухо и исчез в лабиринте лавок.
        Арина в полном отчаянии повернулась к старику.
        Тот учтиво поклонился ей, подставил низенький, обитый кожей табурет.
        Арина опустилась без сил, осознав, как устала от беготни, шума, непривычных запахов, а главное - от беспокойства. Старик поставил перед ней на низкий круглый столик позолоченный поднос с маленькими хрустальными стаканчиками, в которых дымился горячий красный чай, и серебряную вазочку с пахлавой.
        - Прошу, мадам! - проговорил он степенно.
        Арина была возмущена тем, как ее заманили в эту лавку. Она ничего здесь не собиралась покупать. Но она устала и подумала, что глоток чая ничем ей не повредит и ни к чему ее не обяжет. Она поднесла стаканчик к губам и сделала глоток…
        Чай был необыкновенный. В нем чувствовался аромат фруктов и цветов, аромат душистой южной ночи и дальних странствий, аромат детства и каких-то давно забытых воспоминаний.
        Усталость и раздражение прошли. Арина взглянула на старика с благодарностью. Тот улыбнулся и скрылся в глубине лавки.
        Арина допила чай, поставила стаканчик на поднос и решила, что сейчас спросит у старика дорогу из Медины.
        В это время хозяин лавки вернулся. С заметным трудом он тащил большой кованый ларец. Поставив его перед Ариной, откинул крышку.
        Арина из вежливости заглянула в ларец.
        Здесь была какая-то дешевая дребедень - стекляшки и побрякушки, стаканчики и коробочки, бусы из разноцветного стекла и фарфоровые статуэтки, медные перстни и брошки - в общем, та ничего не стоящая ерунда, на которую средневековые купцы выменивали у дикарей золото и слоновую кость.
        - Мне ничего не нужно, - проворчала было Арина, но вспомнила вкус чудесного чая и подумала, что можно купить у старика какую-нибудь мелочь, чтобы сделать ему приятное.
        - Ван доллар! - проговорил старик и повторил: - Всего один доллар!
        И тут из груды дешевых побрякушек прямо ей в руку выпал крупный темно-синий камень в темной оправе тусклого старого металла. То есть, подумала она, наверняка не камень, а стекляшка… впрочем, красивая стекляшка, хорошо отшлифованная, тускло отсвечивающая густым сапфировым светом.
        - Красиво! - сказала Арина, показав старику камень. - Я возьму это!
        - Карасиво, - закивал тот. - Отшень карасиво! Один доллар!
        Арина порылась в кошельке. Долларовых бумажек у нее не осталось, она дала старику пятерку. Тот спрятал бумажку в карман, но сдачу искать не стал. Впрочем, Арина и не настаивала. Спрятав свою покупку в сумку, она встала и спросила старика:
        - Как выйти из Медины? Вэй аут?
        Тот поднял ковер, прикрывавший вход в лавку, протянул руку. Арина взглянула в ту сторону и с изумлением увидела в двадцати метрах белые ворота, а за ними - широкие улицы и современные дома европейского города.
        Она вышла из лавки и остановилась на пороге, не в силах двигаться дальше. Шум и гвалт Медины, ее запахи, шорох ног по старым каменным плитам, непонятная речь, заунывная музыка, доносящаяся из крошечных кофеен, накрыли ее с головой, как пыльное ватное одеяло.
        Проходящий мимо араб окинул ее равнодушным взглядом и вдруг остановился. Сказал что-то на своем языке, протянул руку. Арина собрала все силы и шарахнулась от него в сторону. Хватит с нее на сегодня местных жителей! Она хочет обратно на свой круизный лайнер, там хотя бы чисто и кондиционер работает.
        - Прошу вас, мадам! - закричал таксист и выскочил ей навстречу из машины.
        «Все жулики, - подумала Арина, - и зачем только я вообще поехала в город?»
        Мимо проносились белоснежные дома Туниса - столица звалась так же, как и страна. Обычный южный город, такие же города встречаются на побережье Испании и на Лазурном Берегу, Арина много видела… И только побывав в таинственной Медине, узнаешь, что Тунис совсем не такой, каким кажется с первого взгляда.
        Арина вспомнила все свои приключения в этой жуткой Медине, свой ужас, когда поняла, что заблудилась в старом городе и что может опоздать к отплытию лайнера, и ее передернуло. Таксист повернулся к ней и забормотал что-то на своем языке, она только махнула рукой - езжай, мол, не хватало еще в аварию попасть.
        Ну и денек сегодня выдался! Хотя что это она? Все как обычно.
        Утром она столкнулась в коридоре со стюардом и привычно напомнила ему, что у нее в каюте нет фена. У всех есть, а у нее - нету. Она напоминала об этом уже третий день, и каждый раз стюард что-то буркал в ответ. Судя по фамилии на бейджике, стюард был греком, однако должен же он понимать по-английски! Но он делал вид, что не понимает. Сегодня же стюард поглядел ей в глаза и разразился длинной и темпераментной фразой на греческом. Арина этого языка, понятное дело, не знала, но разобрала из речи стюарда два слова - «метафора» и «гипербола». По выражению же его лица было ясно, что он Арину просто посылает подальше. Оставалось только пожать плечами и уйти.
        У кофейного автомата ее обогнала знакомая пара - оба крупные и важные. Муж так просто толстый, а жена, надо думать, когда-то и вправду была красива. От прошлого осталась торжественная походка и высоко поднятая голова с узлом волос, несколько старообразно уложенным на темечке. Раньше дама была статной, теперь же внушительный бюст плавно переходил в такой же солидный живот, и оттого ноги казались непропорционально тонкими.
        - Доброе утро! - сказала Арина им в спину.
        Никто не оглянулся. Что ж, все как обычно, ее такие вещи не удивляют. Пока эти двое наливали кофе, она тихонько ждала в сторонке. И все равно, идя обратно с подносом, мужчина задел ее локтем. Не извинился, просто не заметил и прошел мимо. Его жена в который раз поглядела на Арину с легким удивлением, как на воробья, залетевшего на террасу летнего кафе, - откуда, мол, он тут взялся, вроде приличное место…
        - Хорошая погода сегодня! - сказала Арина. - Солнце в дымке, на экскурсии не будет слишком жарко…
        - Да-да, - рассеянно ответила дама, - конечно…
        И тут же забыла о ее существовании, отвернувшись, отчего в ушах качнулись серьги со слишком крупными для утреннего времени камнями.
        «Странное дело, - думала Арина, глядя, как в чашку бежит тонкая струйка кофе, - мы в круизе уже три дня, за это время я успела запомнить всю группу. Лица-то мелькают одни и те же. Отчего же эта дама каждый раз смотрит на меня как на незнакомую? И эти серьги, зачем она носит их все время? Хотя если камни все же бриллианты, то ясно, что она боится оставлять их в каюте. Хоть круиз и английский, вся обслуга надежна, все же пассажиров предупреждали, чтобы сдавали драгоценности в сейф. А тогда зачем их вообще с собой брать?»
        Она едва успела повернуть кран, чтобы кофе не перелился через край.
        Что в этом круизе хорошо, так это кухня. Кормят вкусно, хотя она, Арина, к еде не то чтобы равнодушна, но относится к ней спокойно. Она любит путешествовать, чтобы узнавать новое, чтобы видеть. В этом круизе обещали много остановок в разных городах. Сегодня после завтрака они причаливают в Тунисе.
        Арина направилась к свободному столику у окна и уже протянула руки с подносом, но за секунду до того, как поднос коснулся столика, рядом оказался долговязый рыжий англичанин.
        - Сорри! - весело заорал он, плюхая свой поднос, так что веером расплескался по столу апельсиновый сок, и тут же замахал руками кому-то в отдалении.
        Арина улыбнулась и отошла в сторону, не ругаться же с ним. Английский у нее слабоват. Свободный столик нашелся в самом дальнем углу, и ей пришлось пробираться с подносом через весь зал, ежеминутно опасаясь наступить кому-нибудь на ногу или опрокинуть поднос. К тому же в углу невыносимо дуло от кондиционера.
        Допивая остывший кофе, она разглядывала людей в зале. В основном тут были семейные пары либо же компании людей среднего возраста, иногда пары помоложе, но с детьми. Все общество ело, громко разговаривая и смеясь, дети бегали по залу, кто-то визжал, кто-то опрокинул стул. И никому не было до нее дела. Она видела, что в их русской группе в первый же день случались какие-то знакомства, люди, симпатизирующие друг другу, общались, ходили вместе в бар или на ужин в ресторан.
        К ней никто не подходил. Собственно, это ее не удивляло. Давно уже перестала она расстраиваться по такому поводу, как невнимание к ней особ мужского пола. Она привыкла и убедила себя, что ей внимание это не особенно и нужно. Тем более здесь, в круизе, где ее окружали в основном семейные пары. Каждая жена ревниво присматривала за своим мужем, зорко следя, чтобы не приближались к нему дамы помоложе и попригляднее. Да Арине такое и в голову не приходило. Впрочем, было видно, что ее они не принимают всерьез, просто не замечают, как давешняя пара.
        Были в группе несколько женщин помоложе, но они приехали все вместе, большой компанией, и твердо настроились в круизе повеселиться. Днем они загорали на палубе, шумно плескались в бассейне, вечерами просиживали в ресторане, потом до полуночи играли в казино. Такое времяпрепровождение не для Арины, денег у нее маловато, впрочем, ее и не приглашали.
        Она допила кофе и поглядела на часы. Лайнер скоро должен причалить, в порту уже ждут автобусы, их повезут на экскурсию в Карфаген.
        Арина вышла из столовой и пошла в каюту. Зеркало в холле показало очень худую нескладную девицу не первой молодости. Волосы висят вокруг лица безжизненной паклей, нос явно длинноват, рост выше среднего, спина сутулая… Вот она, Арина Дроздовская, собственной персоной.
        Арина привычно вздохнула. Не красавица, конечно, но и не записной урод. Просто этим людям с лайнера она кажется унылой непроходимой занудой. В тяжелые минуты Арина склоняется к мысли, что так оно и есть.
        Но что делать? Проводить отпуск у родителей на даче? С утра вкалывать на шести сотках, потом тащиться по жаре за два километра на озеро купаться, потом слушать после обеда отцовский храп, а вечером ожесточенно бороться с комарами. И это если еще не придут соседи на чай или на домашнее вино. Тогда прощай, спокойный вечер с книгой! Начнутся разговоры про огурцы и про клубнику, русские народные песни под соседский баян - «Вот кто-то с горочки спустился», «Виновата ли я» ивсе такое прочее. Хорошо, если в конце на политику не свернут, тогда есть шанс, что не разругаются вдрызг и угомонятся к часу ночи.
        Нет уж, Арина уже лет шесть не бывала на даче в отпуске, несмотря на обиду родителей.
        Наверное, все же было ошибкой ехать в круиз одной. Но что делать, если закадычная подруга Ленка вышла замуж? И ведь молчала как партизан до самой свадьбы! Стала отдаляться - то ей некогда с Ариной встретиться, то мама нездорова, а оказалось вот что. Арина как увидела Ленкиного жениха, так и остолбенела на месте. Маленький, лысый, рот отчего-то на сторону. Голос скрипучий, смех какой-то дребезжащий.
        Арина тогда с лицом своим не совладала, а Ленка все заметила. А потом выяснилось, что Ленкин жених еще и дурак к тому же. Весь вечер какие-то сомнительные тосты говорил, анекдоты пошлые рассказывал. Арина до конца свадьбы не досидела, стала домой собираться. Тут Ленка ее и перехватила, пристала как банный лист - чем тебе мой муж не нравится? Видела, как ты на него презрительно смотрела! Да ладно, Арина говорит, потом поговорим, иди к гостям. Нет уж, Ленка руки на груди сложила, раз такое отношение, то я тебе сразу все скажу, потому как потом у нас серьезного разговора не будет. Ты, говорит, сначала своего заведи хотя бы не мужа, а просто сердечного приятеля. И тогда посмотрим, как ты на чужих мужей смотреть станешь! Но это, говорит Ленка, тебе не грозит, всю жизнь будешь одна как перст, никакой самый завалящий мужик на тебя и не взглянет.
        Арина тогда прямо обалдела: столько лет они с Ленкой близко дружили, вроде бы никаких гадостей она подруге не делала - и вдруг такие слова незаслуженные. Ну не будешь же на свадьбе ругаться, пожелала Арина Ленке счастья в семейной жизни и пошла домой. С тех пор уже несколько месяцев она вообще ничего про Ленку не знает.
        Сзади раздался смешок. Арина очнулась от неприятных мыслей и осознала себя стоящей перед зеркалом. Да уж, ей это в больших количествах не рекомендуется!
        В зеркале видно было, что рассмеялись две девицы - тоже, кстати, не первой молодости. Одна - весьма пышная, коротко стриженная блондинка, был при ней мужчина преклонных лет, вот уж про такого точно можно сказать, что он ей в отцы годится - пузатый, обрюзгший, волосы седые. И всегда они по палубе гуляли в обнимку, поначалу кое-кто из дам морщился, только этим двоим было глубоко плевать на косые взгляды и перешептывания за спиной. Иногда престарелый Ромео надоедал своей пышной Джульетте, и она общалась с одной из девиц из той большой и шумной компании. Вот и сейчас они проходили мимо вдвоем: эта, вторая, заметив Арину перед зеркалом, прыснула, а блондинка укоряюще покачала головой - неудобно, мол, услышит еще…
        Арина прихватила пару мятных карамелек, что лежали в большой вазе под зеркалом (для тех, кто страдает морской болезнью), и пошла к месту сбора группы.
        Сопровождающий не понравился ей еще в аэропорту. Он должен был встретить их группу и отвезти на лайнер. Его долго ждали, дама от турфирмы звонила куда-то и говорила в трубку тихо, отойдя в сторону. По прошествии часа ей надоело выбирать выражения, она пошла пятнами и орала в телефон, не стесняясь.
        Наконец явился нагловатый молодой мужик в несвежих белых брюках и расстегнутой рубашке и в ответ на гневный рык дамы из турфирмы не подумал извиниться. Дама быстро сунула ему списки и удалилась едва ли не бегом.
        Звали сопровождающего Ермолаем, это имя прочитали на карманчике рубашки, сам он и не подумал представиться.
        Люди очень быстро сообразили, что целью сопровождающего было как можно меньше общаться с группой и как можно лучше отдохнуть за неделю круиза. Найти его при нужде было невозможно. Мобильный телефон не отвечал, портье за стойкой картинно пожимал плечами. Пока лайнер находился в море, сопровождающий усиленно прятался от группы русских туристов.
        Появлялся он ненадолго перед экскурсиями, сейчас был как раз такой случай. Арина подошла, когда вокруг сопровождающего уже стояли люди. Сегодня он был в клетчатых шортах и оранжевой майке-алкоголичке.
        - Экскурсия в Карфаген! - крикнул он зычно. - Читаю списки!
        Арина не услышала своей фамилии, перед ней шли Дерябкины - муж и жена, а потом сразу Елкина.
        - Простите, - сказала она, - а Дроздовская?
        - Да погодите вы! - отмахнулся он. - Дайте список дочитать!
        Потом он выслушал замечание от одной старушенции по фамилии Центер, разумеется, он прочитал фамилию как Центнер. Потом провел краткий инструктаж, который сводился к тому, чтобы туристы не разевали рты, любуясь на развалины Карфагена, а берегли кошельки и фотоаппараты. Местным нельзя верить ни в чем, даже если спросить, который час, - и то наврут. Особенно таксисты.
        - Все поняли? - гаркнул он и ощерил в улыбке желтые зубы. - Тогда вперед!
        - Ермолай! - Арина давно уже стояла рядом. - Ермолай, так как же со мной?
        - Вы кто? - Он глянул непонимающе.
        - Дроздовская, меня нет в списках…
        - А я при чем? - Он пожал плечами. - Нет, значит, и не было!
        - Но я оплатила экскурсию еще при покупке путевки! - возмутилась Арина. - Инна Михайловна сказала, что все в порядке.
        - Не знаю такую. - Он отвернулся.
        - Это сотрудница фирмы в Санкт-Петербурге, - Арина сделала усилие, чтобы голос звучал тверже.
        - Вот с нее и спрашивайте! - нагло сказал Ермолай. - Автобус не резиновый, мест определенное количество, вас нет в списке, вот! - Он потряс перед ней листками бумаги.
        - Это вы вчера, когда записывали на экскурсию, не проверили списки! - крикнула она.
        - А ты докажи! - сказал он, наклонившись ближе.
        К тому времени вся группа уже ушла, они остались вдвоем. Совсем близко было его лицо с маленькими наглыми глазками, Арине захотелось залепить ему пощечину или хотя бы расцарапать небритые щеки.
        - Не смейте говорить мне «ты»! - прошипела она, потому что голос ей не повиновался. - Я с вами водку не пила!
        - Чего-о? - прищурился он. - Да нужна ты мне, водку еще с ней пить! Ты на себя в зеркало хоть глядела?
        - Я буду жаловаться, - сказала она не своим, а каким-то блеющим голосом. - На вашу некомпетентность и на ваше вопиющее хамство!
        - Это - пожалуйста! - ухмыльнулся Ермолай. - Жалуйся куда угодно! Хоть в Комитет по туризму, хоть президенту, хоть в ООН, хоть самому Господу Богу! Флаг в руки, барабан на шею, пропеллер в…
        Тут рядом возникла давешняя важная и надутая пара.
        - Ермолай… - протянула жена, как всегда не заметив Арину.
        Чего они хотели, Арина слушать не стала, она развернулась и пошла прочь, стараясь проглотить комок в горле.
        «Скотина какая этот Ермолай, - думала она, - знает, что я ничего не могу ему сделать!»
        Положим, деньги за экскурсию ей в Санкт-Петербурге вернут, Инна Михайловна еще и извиняться станет, но сейчас-то что делать? Ей так хотелось увидеть Карфаген…
        Арина подошла к стойке с рекламными проспектами и попросила дать ей проспект о Тунисе на русском. Молодой человек дежурно-вежливо развел руками.
        - Инглиш? - не отставала она.
        Он кивнул и сунул ей тоненькую голубую брошюрку. И тут же отвернулся, чтобы заговорить с двумя английскими старушками. Арина поняла, что это надолго, и пошла к выходу. И только на набережной развернула буклет и вместо английских слов увидела иероглифы. Этот паразит за стойкой дал ей японский проспект!
        - Мадам! - в ее мысли ворвался скрипучий голос таксиста. - Мы приехали!
        И тут Арина вспомнила, что так и не сказала ему, куда ехать. Так в какую же дыру ее завезли на этот раз?
        Она высунула голову из такси и огляделась. Нет, вот он стоит, белоснежный красавец лайнер, водитель подвез ее к самому трапу. Это хорошо, не придется тащиться пешком по залитому обжигающим солнцем пирсу. Водитель выскочил из машины и открыл дверцу. Она сделала вид, что не заметила его поданной руки, и вылезла сама. К ногам будто привязали пудовые гири, Арина мечтала только об одном - добраться до каюты и рухнуть в постель, даже на обед она сегодня не пойдет. Она открыла кошелек и увидела, что кончились мелкие долларовые купюры, ну да, последнюю пятерку отдала тому старику из лавочки за синюю стекляшку. Остались последние пятьдесят долларов. А таксисту нужно двадцать. Ну вот, сейчас он скажет, что нет сдачи, тут в порту никто не разменяет из вредности…
        «Черт с ним, - подумала Арина, - пускай подавится».
        Она сунула таксисту деньги и пошла прочь.
        - Мадам! - Его крик настиг ее уже на лестнице. - Ваша сдача!
        Если бы Арина не была так утомлена сегодняшним странным и бестолковым днем, она заметила бы, как удивились окружающие.
        Матрос с лайнера свесился с лестницы, мелкий торговец у трапа вытаращил глаза, носильщик остановил свою тележку.
        - Спасибо, - выдавила из себя Арина.
        Таксист коснулся ее руки и заговорил на своем языке горячо и экспансивно. При этом он страшно вращал глазами и облизывал губы. Арине стало смешно. Она развернулась и побежала вверх по лестнице, откуда только силы взялись.

* * *
        Солнце коснулось моря, и мир окрасился в багровые закатные цвета, как будто облачился в драгоценные пурпурные ткани, изготовленные умелыми мастерами Тира или Сидона. Пурпурные и багряные отблески затопили дворец царицы на мысе Лохиас, и дворец засверкал, точно бесценный рубин. Багрянец облил колоннады знаменитого Мусейона, величественное здание святилища Сераписа, беломраморный Фаросский маяк, признанный одним из чудес света, позолоченный купол мавзолея, где покоился прах великого Александра, покорителя мира, непобедимого полководца, чьим именем назван этот город, прекрасная и богатая Александрия…
        Солнце погрузилось в воды бухты, и багровые отсветы погасли, как гаснет факел, погруженный в воду нубийским рабом. Тьма захватила город быстро и беспощадно, как конные отряды западных варваров. Тьма покрыла черным плащом тысячи кораблей в александрийской гавани, тьма покрыла лабиринт улиц, улочек и переулков, площадей и рынков Александрии.
        Но в этой тьме вспыхнул яркий свет на знаменитом маяке, и еще ярче озарился дворец царицы.
        Тысячи факелов освещали дворец снаружи, тысячи светильников разгоняли мрак в его бесчисленных покоях. Тысячи слуг сновали по его коридорам и переходам, несли золотые блюда с кушаньями и кувшины с драгоценными винами, доставленными в Александрию с Кипра и Родоса, из Испании и Иллирии.
        В огромном покое пировала царица Египта в окружении придворных и приближенных. Юная царица возлежала на золотом ложе, усыпанном розовыми лепестками, она была облачена в полупрозрачную столу из тонкого белоснежного виссона, обрисовывающую ее фигуру. Лицо Клеопатры казалось решительным и благородным, но вовсе не блистало красотой: подбородок выступал вперед, нос, унаследованный у предков из славного рода Птолемеев, был слишком длинен. Тем не менее у ног царицы расположились военачальники и жрецы, правители провинций и знатные египтяне. Все они соперничали друг с другом за внимание царицы, за влияние на ее сердце, на ее душу.
        Стены зала были покрыты драгоценными сидонскими тканями, расшитыми золотом. Воздух был напоен ароматом тысяч свежих роз и волнующим запахом восточных курений, тлеющих в золотых жаровнях. Многочисленные слуги разносили среди пирующих изысканные кушанья на золоченых блюдах.
        В центре покоя появились эфиопские танцовщицы. В бешеной пляске они неслись по залу, то гибкие, податливые и соблазнительные, то хищные и опасные, как пантеры.
        Начальник дворцовой стражи Деллий поправил венок на своих темных кудрях и несколько раз лениво хлопнул в ладоши, показав, что ему нравится этот дикий и волнующий танец. Следом за ним и другие сановники показали свое одобрение - Деллий был влиятелен при дворе, и то, что нравилось ему, нравилось остальным царедворцам.
        Однако юная царица Клеопатра не смотрела на танцовщиц. Ее чело было омрачено заботой.
        Минувшей ночью одна из преданных ей служанок донесла, что младший брат царицы Птолемей, по закону египетских владык ставший ее мужем, замышляет кровавый переворот. Он хочет расправиться с ней, своей сестрой и соправительницей, и взять всю власть в стране в свои тонкие изнеженные руки. Конечно, молокосос не сам задумал это - наверняка ему внушили эту мысль его приближенные, могущественный евнух Асменис и тот же Деллий, который сейчас возлежит на ее пиру, изображая верность и преданность. Кто еще из ее придворных, кто из тех, кто смотрит на нее с преданностью и обожанием, участвует в заговоре? Кто из них вынашивает в душе черные замыслы? И самое главное - как предотвратить переворот? На кого можно опереться?
        Клеопатра поднялась со своего ложа, сделала знак верной Ириде и направилась к выходу. Придворные забеспокоились, но царица улыбнулась милостиво и проговорила своим голосом, нежным и мелодичным, как цитра:
        - Веселитесь, друзья мои! Я скоро вернусь…
        Выйдя из пиршественного зала, царица направилась в личные покои. Там ждали ее несколько преданных слуг, с которыми Клеопатра хотела обсудить свое положение. Служанка Ирида спешила за ней, настороженно вглядываясь в темные коридоры дворца. На каждом шагу безмолвно возвышались воины дворцовой стражи, могучие нубийцы. Любой из них мог оказаться предателем, любой мог обнажить меч против своей царицы…
        Клеопатра свернула к своей опочивальне, и вдруг из темной ниши выскользнул высокий худой мужчина с наголо обритой головой, в простом полотняном одеянии храмового прислужника.
        - Царица, выслушай меня! - воскликнул он по-гречески, но с сильным египетским акцентом.
        Двое нубийских стражников метнулись к нему, обнажив короткие мечи, но Клеопатра остановила их властным жестом и велела удалиться. Затем милостиво кивнула бритоголовому:
        - Говори!
        - Я служитель Некрополя, Города Мертвых, - смиренно произнес тот, опустив глаза. - И я могу открыть царице великую тайну, которую веками хранили мои братья.
        - Что за тайна? - сухо осведомилась юная царица.
        Клеопатра боялась жрецов Некрополя, служителей смерти, но в то же время знала, что им ведомы древние тайны фараонов, тайны, скрытые в глубине гробниц.
        - Это великое сокровище, священное ожерелье, принадлежавшее женщинам-фараонам. Ожерелье, дававшее им безграничную власть над мужчинами.
        Клеопатра слышала о женщинах, властвовавших в Египте больше тысячи лет назад, - о женщинах-фараонах Мернейт, Нитокрис, Нефросебек и о самой могущественной и знаменитой из них, царице Хатшепсут, объединившей Египет после нашествия западных варваров. Ее всегда волновала тайна, дававшая этим женщинам власть над полководцами и жрецами. Вообще Клеопатра стремилась проникнуть в древние тайны Египта, власть над которым досталась ей от предков, греческих полководцев, верно служивших Александру Великому. Она щедро жертвовала деньги и драгоценности храмам древних богов и сама иногда на храмовых шествиях изображала богиню Изиду, но египтяне по-прежнему считали ее чужеземкой, гречанкой, только силой оружия оказавшейся на престоле.
        - Почему ты решил раскрыть мне эту тайну? - спросила царица недоверчиво.
        - Потому что звезды открыли мне, что ты, Клеопатра, станешь последней женщиной-фараоном, станешь последней славой Черной Земли Кемет! Другие служители Некрополя не хотели открывать тебе эту тайну, поскольку ты - чужеземка, гречанка, но для меня то, что начертано звездами, - священный закон, я не сомневаюсь, что звезды сообщают мне волю богов…
        - Продолжай! - приказала царица.
        - Я провожу тебя, царица, в Город Мертвых и укажу место, где покоится сокровище Хатшепсут.
        - Город Мертвых - опасное место! - взволнованно проговорила Ирида. - Не ходи туда, госпожа! Пусть этот человек сам принесет тебе ожерелье, если уж он так его расхваливает!
        - Прости, царица, но это невозможно! - ответил жрец, не поднимая глаз. - Священное ожерелье может взять в свои руки только тот, кому оно предназначено богами. Если я возьму его - оно поразит меня лютой смертью, а возможно, утратит свое могущество или вообще обратится в прах, в пыль и песок. Я укажу тебе, где оно хранится, но взять его ты должна сама.
        - Не верь ему, госпожа! - воскликнула Ирида. - Не слушай его! Его наняли твои враги, чтобы привести тебя к гибели! Прикажи пытать его, чтобы он назвал имена тех, кто его подослал!
        - Твоя служанка ошибается, - промолвил жрец, подняв глаза на царицу. - Я верен тебе, госпожа. Я пришел к тебе сегодня, потому что звезды открыли мне: ты в большой опасности и только священное ожерелье спасет тебя от заговорщиков!
        - Я умею отличать правду от лжи, - произнесла царица, гордо вскинув голову. - Я окружена предателями и не могу отталкивать руку друга, который предлагает мне помощь. Отведи меня в Некрополь. Когда нам следует выступить?
        - Немедленно! - ответил жрец.

* * *
        Алена вошла в приемную. Секретарша Филиппова подняла на нее глаза, взглянула с неподражаемым высокомерием и спросила, оттопырив нижнюю губу:
        - Вы записаны? Сергей Сергеевич не принимает без предварительной записи!
        - Я звонила, - проговорила Алена, с трудом сдержав раздражение. - Моя фамилия Стогова. Сергей Сергеевич обещал меня принять.
        - Как Стогова? - переспросила девица. - Почему Стогова? Я Стогову знаю…
        Тут в глазах у нее мелькнуло какое-то подобие мысли, она сняла трубку переговорного устройства и проворковала:
        - Сергей Сергеевич, к вам Стогова! Нет, не Марианна Юрьевна, а та, другая… она говорит, что звонила вам… примете?
        Она выслушала короткий ответ, положила трубку и милостиво разрешила войти.
        Филиппов сидел за массивным столом, в рубашке с закатанными рукавами. Пиджак висел на спинке стула, он и не подумал его надеть ради нее. С какой стати, спрашивается? Кто она такая? Лицо его было красное, потное, недовольное.
        - Здравствуйте, Сергей Сергеевич! - проговорила Алена, пересекая кабинет.
        - Не надо меня уговаривать! - пробасил он вместо приветствия и вытер лицо клетчатым платком.
        - Что? - удивленно переспросила Алена. - Я вас не уговариваю, я с вами здороваюсь!
        - Я знаю, зачем вы пришли! Вы хотите продлить срок займа. Но об этом не может быть и речи! Срок заканчивается на этой неделе, и если вы не перечислите мне всю сумму в оставшиеся дни, вступит в силу пункт четыре-два…
        - Но Сергей Сергеевич! - Алена повысила голос. - В конце месяца нам должна поступить значительная сумма от заказчиков, и мы с вами полностью рассчитаемся! Ведь наша фирма - давний клиент вашего банка, вы много лет работали с моим отцом и всегда находили с ним общий язык. Почему же сейчас…
        - Ну вот, я же сказал - не надо меня уговаривать! - прервал ее Филиппов с тем выражением, с каким взрослый разговаривает с капризным ребенком. - А вы все равно меня уговариваете! Ваш отец - это одно, а вы - совсем другое! В нем я был уверен, а вас совершенно не знаю! Вы только месяц как приехали из…
        - Какая разница, откуда я приехала? - удивилась Алена.
        - У вас нет опыта ведения серьезных дел! - гремел Филиппов, не слушая ее возражений. - И вообще, кто вас уполномочил вести со мной переговоры? Марианна Юрьевна в курсе ваших действий?
        - При чем здесь Марианна Юрьевна? - На этот раз Алена с трудом сдержала раздражение. - Марианна Юрьевна не имеет в данном вопросе права голоса! Отец завещал фирму нам с братом…
        - Меня не интересуют ваши семейные отношения! - Филиппов бросил на стол карандаш и взглянул на нее исподлобья. - Еще раз повторяю - не надо меня уговаривать! Я принял решение! Все!
        И он углубился в какие-то бумаги, ясно дав понять, что аудиенция закончена.
        Алена вылетела из кабинета красная как рак.
        Ей как девчонке указали на место, дали понять, что, несмотря на завещание отца, никто не принимает ее всерьез, деловые партнеры отца считают ее бестолковой провинциальной тетехой.
        Но самое главное - Филиппов даже не стал разговаривать с ней о продлении займа, а без этого фирма может просто лопнуть…
        И еще… он упомянул мачеху, спросил, в курсе ли та.
        Может быть, в этом все дело? Может быть, это Марианна уговорила Филиппова отказать Алене, чтобы той пришлось пойти к ней на поклон? Чтобы еще раз показать, кто в фирме настоящий хозяин? Но зачем она это сделала? Неужели она не понимает, что фирме грозит разорение? Или она так ненавидит ее, Алену, что готова на все, лишь бы Алена бросила все и ушла?
        Алена вышла из здания банка и огляделась.
        Ее машины не было на прежнем месте. Что за черт, ведь она велела шоферу никуда не уезжать, ждать ее здесь, а теперь приходится торчать перед банком с дурацким видом… Наверняка эта маленькая садистка, секретарша Филиппова, видит ее из окна…
        Алена шагнула к краю тротуара, собираясь остановить такси, и тут из переулка вырулил ее «мерседес». Машина подкатила к ней, шофер открыл дверь, проворчал недовольно:
        - Как вы быстро! А я на заправку ездил…
        Кажется, даже собственный шофер выговаривает Алене, ставит ее на место! Ну еще бы, водители ведь всегда раньше всех узнают, в какую сторону ветер дует!
        Алена села на заднее сиденье. Краем глаза она увидела на переднем сиденье пакет из супермаркета. Ни на какую заправку он не ездил, наверняка жена велела сделать покупки. Сил на ссору с водителем у нее не было, она проговорила усталым голосом:
        - Домой!
        Ехать в офис не хотелось: снова чувствовать на себе неприязненные взгляды, слушать перешептывания за спиной… Марианна даст понять, что не сомневалась в неудачном исходе переговоров с Филипповым да и вообще никогда не верила в ее деловые способности…
        - На Бронницкую? - переспросил водитель выразительно, дав ей понять, что и живет-то она в неподобающем месте, в районе, где не пристало селиться обеспеченным людям!
        Она сняла эту квартиру, потому что оттуда близко к офису фирмы, да и сама квартира ей понравилась. И вообще ей почти все равно, где жить, пока не разберется с отцовским завещанием, а тогда уж она поселится в приличной квартире…
        Да что же это такое! Она уже оправдывается перед шофером, пусть только мысленно! Ну что за день такой сегодня!
        Да и не только сегодня. Вся эта свистопляска началась чуть больше месяца назад, когда знакомая почтальонша тетя Катя остановила ее утром и сообщила, что на имя Алены Дмитриевны Стоговой пришло заказное письмо из Санкт-Петербурга и что она, тетя Катя, за просто так бегать с письмами не нанималась, потому что Алены вечно дома нету, а в ящик письмо бросить нельзя, не положено.
        Алена недоуменно пожала плечами - не ждала она ни от кого вестей, однако зашла на почту. И окаменела на месте, распечатав письмо прямо там, возле стойки.
        Письмо было от адвоката. Сухим канцелярским языком ей сообщали, что по завещанию ее отца, Стогова Дмитрия Анатольевича, она наследует половину его фирмы и что ей нужно обязательно прибыть в Санкт-Петербург по такому-то адресу не позднее такого-то числа, чтобы вступить в права наследства.
        Алена внимательно перечитала письмо. Буквы как живые прыгали перед глазами. Первое, что она уяснила себе из письма, - то, что отец умер больше месяца назад, а ей даже не сообщили о его смерти. Они не поддерживали связь долгое время, но все же… Алена почувствовала, как тяжело заныло сердце.
        Отца своего она помнила плохо. Сам он был родом из их же города Заволжска, они с матерью поженились очень рано, в двадцать лет. Из-за тебя, говорила ей мама, если бы не ты, я бы, может, замуж за него и не пошла…
        Детство свое Алена проводила в основном в деревне под Заволжском, у бабушки. Там было родни полдеревни, с бабушкой жили два ее сына с невестками, их дети. В этой большой семье нашлось место и маленькой Алене, ее не обижали, кормили, обстирывали и воспитывали от случая к случаю, кто когда вспомнит. То один дядька после зарплаты одарит всех конфетами и игрушками, то другой, рассадив своих сыновей для стрижки, заодно обкорнает и маленькую Алену. За что, надо сказать, племянница затаила на него обиду на всю жизнь. То бабушка свяжет носочки, то тетя Нина, раскроив себе платье, сошьет из остатков племяннице яркую кофточку.
        Мама Алены приезжала в деревню редко и всегда одна, отцу было некогда, он учился. Бабушка поругивала зятя частенько - зарабатывает мало, вечерами корпит над книжками, кому от этого польза? Уж точно не семье. Мать только вздыхала, она работала на макаронной фабрике сменами, жили они в деревянном доме на окраине города, о том, чтобы взять ребенка к себе, и речи не было.
        Потом подошло время идти Алене в школу, отец к тому времени выучился на инженера и устроился на завод. Денег в семье, по бабушкиным словам, прибавилось мало, зато дали квартиру в новом пятиэтажном доме со всеми удобствами. Алену забрали в город и отдали в школу, где она прочно осела на продленке. Мать по-прежнему работала сменами, отец пропадал где-то целыми вечерами, Алену поила чаем соседка, исключительно по доброте душевной.
        Алена помнит, что, когда родители были вместе, они все время ругались. Мать вечно упрекала отца, что мало зарабатывает, что где-то все время пропадает вечерами, отец срывался и орал, что все ему тут осточертело.
        Много позже, разглядывая их свадебную фотографию, Алена заметила, какие ее родители разные люди. Казалось бы, им на снимке по двадцать лет, а сразу видно, что люди не подходят друг другу. У отца вид на фото недовольный, не хотел он жениться, это и мать говорила. Сама она выглядит испуганной и растерянной - тоже не готова к семейной жизни, и беременность наступила слишком рано.
        Когда Алене было десять лет, отец получил в наследство дом своей умершей тетки. Дом был большой, просторный, рубленный из хороших бревен. Место отличное, лес, река близко. Алена помнит, как приехали они туда ранней весной, когда пробивались на свет первые весенние цветы. Мама была оживленная, глаза ее сияли. Она ходила по саду и говорила, как славно они станут тут жить летом.
        Радовалась мать недолго. Отец продал дом одному типу с деньгами, как тогда говорили, - кооператору, и уехал из Заволжска навсегда. То есть он тогда говорил, что ему тесно в их городе, что ему нужен простор, возможности, что он чувствует в себе силы на нечто большее, чем просидеть всю жизнь инженером на заштатном маленьком заводике. И что теткин дом - это его единственный шанс, потому что ехать в большой город без денег глупо, а так хоть на первое время хватит устроиться. А как только все у него там наладится, он напишет и жена с дочкой к нему приедут.
        Мать была непреклонна. Она кричала, что против продажи дома, что отца она никуда не отпускает, хотя даже Алене было ясно, что он уже все решил и твердо собрался уезжать. Мать, однако, ничего слушать не хотела, она поставила условие: если отец сейчас уедет, то она, мать, завтра же подаст на развод.
        Как хочешь, сказал отец и уехал с одним маленьким чемоданом, не простившись с Аленой.
        После его ухода мать перебила всю посуду, что в то неустроенное время было если не полной катастрофой, то большим бедствием. Долго еще они пили потом чай из эмалированных кружек, в магазине купить ничего было нельзя.
        После отъезда отца мать, по выражению все той же сердобольной соседки тети Глаши, что по доброте брала Алену к себе вечерами, сильно запсиховала. Она стала раздражительной, на работе поругалась с начальством, а дома все время цеплялась к Алене. Любой пустяк мог вывести ее из себя.
        Бросила Алена, войдя в дом с мороза, шапку и варежки в прихожей на пол - мать орет, что она лентяйка и неряха, вся в отца, принесла в дневнике замечание - ясное дело, отцовское отродье, она, мать, всегда в школе вела себя хорошо и училась на отлично.
        Последнее было совершеннейшим враньем, потому что Алена нашла как-то в коробке из-под конфет «Руслан и Людмила» материн аттестат об окончании школы, в нем были одни тройки. Да и так было ясно, что умом особым мать не блещет, в противном случае устроилась бы она в жизни получше, чем сменная работа на макаронной фабрике. О чем дочка и не преминула сообщить маме при очередной ссоре.
        «Уж больно ты умная», - ответила мать и ударила Алену по щеке, снова добавив что-то про отцовское отродье.
        Соседка тетя Глаша не раз говорила, что Алена вылитый отец и что это хорошая примета - если дочь на отца похожа, значит, счастливая будет.
        Пока что счастья особенного не наблюдалось. Подошло лето, и мать отправила Алену в деревню. Там тоже у родни было не все гладко. Один дядька стал сильно пить. Второй, также по пьяному делу, выехал зимой на тракторе на покрытую льдом реку да и провалился в полынью. Едва не утонул, спасибо, мужики заметили, вытащили. Дядька сильно простудился в ледяной воде, долго болел и перешел на инвалидность. Двоюродные братья выросли, тайно от бабушки покуривали и выпивали по темным углам и выражались исключительно матом. Бабушка постарела и все чаще надолго задумывалась, грустно качая головой.
        Осенью мать хотела Алену оставить в деревне на зиму, потому что с макаронной фабрики ее уволили за скандальный характер и жить стало не на что. Нет уж, сказали тетки, колхоз развалился, живем, считай что, с огорода, нам лишний рот не нужен. Алена была только рада такому повороту событий.
        Мать устроилась уборщицей в коммерческий магазин, открывшийся едва ли не первым у них в городе. Макаронную фабрику вскоре закрыли - не из чего стало делать макароны, и теперь у них в квартире часто собирались бывшие сослуживицы матери.
        Они сидели за столом в захламленной кухне, выпивали - немного, для настроения - и пели визгливыми голосами песни «Вот кто-то с горочки спустился», «Виновата ли я» исовсем уже под закрытие вечера «Ах, зачем эта ночь так была хороша!».
        В этом месте мать начинала плакать и ругать отца последними словами. Вообще эта тема - о том, каким муж оказался подлецом, как соблазнил ее юной девушкой, сделал ей ребенка, да еще и жениться-то не хотел, с трудом его заставили, а потом сидел на ее шее, учился, пока она горбатилась на фабрике в три смены, а как выучила она его на свою голову, так он ее и бросил с ребенком, - эта тема стала главной в ее жизни.
        Мать ругала отца неустанно, утром и вечером, на работе и дома перед телевизором, жаловалась на него родным и знакомым и просто посторонним людям в очереди или в трамвае. Такой ненависти способствовал тот факт, что денег от отца за все эти годы не пришло ни копейки. Вообще никаких известий не было, уехал человек - и пропал. Мать официально подала на алименты, но судья сразу сказал, что дело это дохлое, не найдут человека, если он сам не объявится. Теперь, дескать, не прошлое время, муж ее, может, где-то работает без оформления, как его найдешь…
        Так и оказалось, и мать озверела окончательно. Ее зарплаты уборщицы на жизнь не хватало, Алена ходила в чужих обносках, что перешивала все та же соседка тетя Глаша, и однажды не выдержала и закричала матери, потеряв терпение, что не отец их бросил, а мать сама его выгнала, поставив дурацкие условия и пригрозив разводом. Мать в это время мыла мясорубку, и эту самую мясорубку тут же метнула в дочь. Алена успела отклониться, мясорубка попала в окно, посыпались веером стекла, и одно большое сильно порезало Алене вену на руке. Увидев, как хлещет кровь, мать дико заорала, и соседка тетя Глаша заколотила в дверь. Мать стояла столбом и визжала, Алена сама, преодолевая слабость, перетянула руку тонким кожаным ремешком, как учил на уроке физрук, по совместительству читавший у них курс гражданской обороны. Она же открыла дверь соседке и только после этого упала в обморок.
        После того как Алену выписали из больницы, мать притихла, возможно, этому способствовало посещение участкового милиционера, вызванного соседкой. Отца мать ругала, но без прежнего пафоса, к дочери больше не цеплялась. Алене шел пятнадцатый год, она сильно выросла и похорошела.
        «Не в меня…» - вздыхала мать.
        «И слава богу!» - не выдержала как-то тетя Глаша.
        Мать и раньше-то, в молодости, была не слишком хороша - щеки пухлые, глаза небольшие, нос пуговкой, с возрастом же она расплылась, тело стало дряблым, щеки и вовсе лезли на глаза.
        Алена теперь и сама видела, что она очень похожа на отца. Его тонкие брови, твердо очерченные скулы, упрямый рот. И характер такой же упрямый, утверждала мать. После инцидента с мясорубкой Алена с ней не спорила, они вообще мало разговаривали.
        После девятого класса мать сказала ей твердо: хватит с меня твоей школы, ничему путному ты там не выучишься, больно здоровая на моей шее сидеть.
        Это была заведомая неправда, поскольку Алена каждое лето не отдыхала, а работала то на почте, то помогала матери в магазине, то мыла посуду в летнем кафе, только там надо было прятаться от милиции.
        Училищ в городе было два: педагогическое и медицинское. Алена выбрала педагогическое, учителем младших классов она становиться не собиралась, но там готовили еще секретарей-референтов, вдалбливали в головы хорошеньких девушек основы компьютерной грамотности и делопроизводства.
        Алена окончила училище на отлично, устроилась секретарем в небольшую коммерческую фирмочку, каких пооткрывалось в их городе множество, так началась ее самостоятельная жизнь. Хотя на самом деле она началась уже давно, когда отец сказал матери: «Живи как хочешь!» - и ушел из дома, не простившись с десятилетней дочерью.
        - Приехали! - ворвался в ее мысли недовольный голос водителя. - Бронницкая!
        Вот как, едва ли не полжизни прошло у нее перед глазами всего минут за двадцать.
        - Завтра приезжай вовремя, - сказала она, выйдя из машины, - не опаздывай, как сегодня. Пробки не пробки - меньше спать нужно.
        Водитель отвернулся и хмыкнул - недолго, мол, матушка, тебе командовать осталось, Марианна Юрьевна тебя съест и не подавится.
        «Он прав, - горько подумала Алена, - водители всегда все знают, как и секретарши…»
        Квартира была заново отремонтирована и потому какая-то безликая. Дом старый, дореволюционной постройки, жили в нем люди больше ста лет, а потом пришли новые хозяева, сломали стены, натянули потолки и покрыли все поверхности одинаковой плиткой. Ни картинки на стенах, ни отметки на косяке, ничто не напоминает о прежних жильцах. Да и ладно, Алена тоже здесь ненадолго.
        Если все пойдет хорошо, она купит себе квартиру и обставит ее по своему вкусу. Это надо будет делать не спеша, у нее никогда не было собственного жилья, так что надо подойти к вопросу серьезно. А если все пойдет плохо, если отцовская фирма лопнет - что ж, тогда, конечно, ей придется несладко. Но домой, в Заволжск, она все равно не вернется.
        Есть не хотелось. Алена сварила себе кофе, разогрела в микроволновке ореховый круассан и села за стол на кухне, как вдруг в дверь квартиры позвонили.
        Алена недовольно поморщилась, запахнула на груди халат и потащилась к двери.
        Кто бы это мог быть? В доме у них домофон, значит, если звонят прямо в дверь - это кто-нибудь из соседей… Она ни с кем не знакома.
        На всякий случай Алена выглянула в глазок и увидела круглую мужскую физиономию с выпученными глазами. Не сразу она поняла, что так искажает лицо линза глазка, и только после этого до нее дошло, кто стоит под дверью…
        - Только не это! - простонала она тоскливо.
        - Открой, Алечка! - подал голос Матвей.
        Алена прислонилась к стене, потому что ноги внезапно стали ватными и перестали ее держать.
        Ей казалось, что она уже закрыла эту страницу своей жизни, что бывший муж остался в Заволжске, в ее прошлом, и вдруг он объявился под дверью ее квартиры…
        - Открой, Алечка! - повторил он и вдруг заколотил в дверь кулаками. - Открывай, зараза! Я знаю, что ты дома!
        Только не хватало ей скандала на лестничной площадке, под носом у новых соседей! Знают, что она приезжая, мигом вызовут милицию…
        Алена повернула головку замка, открыла дверь, отступила в сторону и проговорила сквозь зубы:
        - Заходи!
        Матвей ввалился в квартиру во всей красе - толстый, небритый, в мятых штанах и вытертом на локтях свитере. Кажется, в довершение ко всему от него еще попахивало спиртным, Алена не стала принюхиваться, ей и так было противно.
        - Ну, здравствуй, жена! - проговорил он, остановившись на пороге и украдкой оглядывая квартиру. - Хорошо устроилась!
        В руке у него был допотопный клетчатый чемодан. Это говорило о серьезности его намерений. Под мышкой он сжимал мятую коробку конфет «Гвоздика». Алена с детства их не выносила.
        - Матвей, что тебе нужно? - Алена стояла перед бывшим мужем, загораживая проход, давая ему понять, что не собирается впускать его в свою квартиру и в свою жизнь.
        - Как это что нужно? - На лице Матвея проступило хорошо знакомое Алене выражение детской обиды, которое так легко перерастало во вполне взрослую злобу. - Как что нужно? Ты ведь моя жена! Моя, так сказать, законная супруга!
        - Бывшая, - поправила она.
        - Как это бывшая?! - воскликнул он с пафосом. - Мы ведь с тобой не разведены! С точки зрения закона, в глазах общества мы - муж и жена, ячейка этого самого общества…
        - Матвей, не начинай все сначала… мы с тобой, кажется, обо всем давно договорились… - пробормотала Алена, чувствуя, как в затылке начинается знакомая мучительная пульсирующая боль. Боль, которую в последние годы их совместной жизни вызывал у нее один только голос Матвея.
        - Мы с тобой не разведены! - повторил он еще громче, каждым словом, казалось, вколачивая гвозди в ее затылок. - У нас с тобой законный брак! У нас с тобой все общее!
        - Ах, вот как! - Алене стало смешно, и от этого головная боль неожиданно прошла. Она поняла причину этого неожиданного визита: Матвей разнюхал, что она получила отцовское наследство, и решил урвать кусок от чужого пирога. Скорее всего, его надоумила мамаша, ее бывшая свекровь. А узнал он известно откуда - от ее матери. Ох и длинный язык у ее мамаши! Просила ведь Алена помалкивать, да как же, сумеет она сдержаться, язык всегда впереди головы бежал…
        - Да, вот так! - Матвей двинулся вперед, выставив подбородок, как будто собрался драться с ней. - Мы с тобой - муж и жена, значит, все мое - твое, а все твое - мое…
        - Твое?! - Алена усмехнулась. - Неужели у тебя появилась вторая пара домашних тапочек? Насколько я помню, больше ничего своего у тебя не было!
        - Не вижу ничего смешного! По закону я твой муж, а значит, имею полное право…
        - На эту тему ты можешь поговорить с моим адвокатом! - ответила она холодно, не двигаясь с места.
        - С адвокатом? Ха-ха! - Матвей делано, ненатурально рассмеялся, но Алена заметила в его глазах беспокойство. Адвокатов он побаивался, потому что толком ничего о них не знал, а всего незнакомого боялся.
        - Сколько у тебя тут комнат? - спросил он, неожиданно меняя тему. - Три? Четыре?
        - Только две.
        Алена решила пока не уточнять, что квартира эта - съемная, она слишком хорошо изучила своего бывшего мужа и поняла, что чем меньше давать ему информации, тем лучше.
        - Что так скромно? - удивился Матвей. - Ты же теперь богатая женщина! Ну, ничего, мы с тобой и в более тесной квартире жили… ничего, в тесноте да не в обиде! А потом ты мне купишь другую квартиру, а эту можешь оставить себе… - И он сделал еще шаг вперед.
        - Не думаешь ли ты, что я пущу тебя жить в эту квартиру? - возмутилась Алена.
        Вот так всегда - он поражал ее своей фантастической наглостью, никакой выдержки с этим типом не хватит!
        - Само собой! - Он поставил чемодан и огляделся уже по-хозяйски. - Где тут у тебя ванная? Я душ хочу с дороги принять. А ты пока приготовь что-нибудь поесть. Я ведь прямо с поезда, голодный… это, кстати, тебе! - Он протянул ей коробку «Гвоздики». - Это я в хорошем ларьке купил, где меня знают. Так что конфеты свежие, не сомневайся!
        Его дремучее нахальство всегда обезоруживало Алену. Но сейчас она просто не могла уступить. Если она уступит, если пустит этого козла в огород… то есть в свою квартиру, потом его уже никакими силами отсюда не выживешь! Он будет ныть, канючить, требовать еды и ласки, и отвязаться от него можно будет только деньгами. Раньше и то так бывало. А уж теперь, когда он думает, что Алена разбогатела, он станет доить ее бесконечно.
        Этого нельзя допустить! И тут ей пришла в голову блестящая идея.
        Увернувшись от конфет, Алена отступила в сторону и проговорила вкрадчивым голосом:
        - Ты хочешь принять душ? Очень хорошо! Он как раз сломался, течет не оттуда, где надо. Почини его, дорогой, и мойся спокойно!
        - Что?! - Матвей остановился, на его лице возникло выражение тоскливого страха. Делать что-нибудь руками он не умел, и любая домашняя работа вызывала у него панику. - Что?! Душ сломался? И прямо к моему приезду? Но ты же теперь богатая женщина, неужели ты не можешь кого-нибудь вызвать?
        - Матюша, - чувствуя близкую победу, она даже назвала его уменьшительным именем, - Матюша, ты думаешь, так легко найти сантехника? Тем более вечером? Но ведь ты здесь, а ты - мужчина, ты справишься… Потом, когда помоешься, посмотри плиту. С ней тоже что-то случилось, горелка не работает… Я не могу ничего приготовить, да, откровенно говоря, в доме и нет ничего. Я не ждала гостей, так что можем только чаю попить с твоими конфетами.
        - Как так можно жить?! - возмущенно проговорил Матвей и попятился. - К тебе приехал муж, а у тебя дом в полном беспорядке! Это настоящее безобразие!
        - Но ты же не предупредил меня о своем приезде! - кротко проговорила Алена.
        Он блеснул глазами - знает, паразит, что, если бы позвонил заранее, Алена немедленно съехала бы с этой квартиры, в командировку умотала, замки поменяла, сигнализацию поставила, в общем, бежала бы без оглядки, только чтобы с муженьком бывшим не встретиться. За три года совместной жизни уж так он ее достал, что без содрогания думать о нем Алена не может.
        - Ты должна была надеяться! Ждать и надеяться! - с пафосом воскликнул Матвей.
        Ишь какой упрямый, подумала Алена, спрятав насмешку, видать, сильно хочется ему пожить в большом городе сытно и богато. Ну, этого не будет, уж с ним-то Алена в силах разобраться самостоятельно.
        - Ну так что - починишь душ? - требовательно повторила она.
        Расчет был верен, Матвей терпеть не мог, когда от него чего-то хотели. Сам он ожидал от других всяческих благ, а поскольку дураков нету давать кому-то что-либо, ничего не получая взамен, то Матвей требовал всего хорошего от двух близких ему женщин - жены и матери. Правда, его мамочка годам к двадцати пяти сыночка своего полностью раскусила, поэтому женитьбу его на Алене только приветствовала. Все равно ничего у нее не вышло, Алена выдержала три года и сбежала.
        Сейчас видно было, что муженек ее впал в совершеннейшую панику и перестал соображать.
        - Нет, извини, я передумал. Я лучше переночую у одного своего знакомого… - с этими словами Матвей подхватил чемодан и бросился к дверям.
        - И конфеты ей отдай! - крикнула ему в спину Алена и запустила злополучной «Гвоздикой».
        Дверь за Матвеем захлопнулась, она перевела дух и направилась на кухню, чтобы выпить наконец свой кофе. После неожиданного визита руки у нее тряслись, душу переполняли гнев и раздражение. Хотя злиться, конечно, можно было только на себя: зачем пошла на поводу у матери и дала ей свой адрес? Просто какое-то затмение на нее нашло. Мать беспрерывно звонила ей на мобильный и ныла - как ты, где ты? Пропадешь, как отец, хоть адрес оставь… Мало ли со мной что, люди напишут… Глупость какая, пока письмо дойдет, говорила Алена, лучше позвонить. Но мать не слушала возражений, она звонила беспрерывно, днем и ночью. Алена не могла отключить телефон, приходилось брать трубку во время совещаний и бесед с клиентами. В конце концов, доведенная до белого каления, она проорала в трубку адрес, присовокупив, чтобы мать никому его не сообщала, и вот пожалуйста, не прошло и трех недель, как заявился бывший муженек! Нарочно мать это сделала, что ли? Нужно было просто поменять номер и затаиться. Вот папочка в свое время правильно сделал, ушел - и как отрезал!
        Алена горько усмехнулась, вспомнив свое нищее и одинокое детство. Что ж, зато никто не мешал отцу строить свое благополучие, создавать собственную фирму и зарабатывать деньги.
        Кофе, конечно, остыл, и Алена снова поставила его на плиту.
        Глядя на коричневые пузырьки, она вспомнила, какой грандиозный скандал устроила ей мать перед отъездом. Алена прочитала тогда письмо и сунула его в сумку, а потом так закрутилась на работе, что и из головы вылетело это письмо. Откровенно говоря, не слишком она поверила в то, что там написано про наследство.
        С десяти лет не было в ее лексиконе слова «отец», да и раньше-то не много она с отцом общалась. Не помнит Алена, чтобы папа гулял с ней по выходным, катал на лодке летом или на санках зимой. Не помнит, чтобы ждала она папу с работы, подбегая к окну, а когда он приходил, висла у него на шее. Не помнит детского ощущения, когда сидишь высоко, поддерживаемая сильными руками, и все видно вокруг далеко-далеко, и не боишься упасть, потому что папа этого никогда не допустит. Так что не слишком поверила Алена в наследство. Так не бывает - как ушел отец из семьи, оставив десятилетнюю Алену, так почти двадцать лет и не слыхали о нем ничего. Значит, не нужна ему была дочка. А тут вдруг на смертном одре вспомнил. Странно это, жизнь научила Алену никому и ничему не верить с первого взгляда.
        Она вспомнила про письмо только вечером, когда увидела его в руках у матери. Черт, и как же она забыла, что мать вечно шарит у нее в сумке в поисках сигарет! И ведь сто раз говорила ей Алена, что не курит, давно бросила, и ей советует то же самое, а все как об стенку горох!
        - Что это? - Мать взмахнула письмом, глаза ее были выпучены, голос скрипел.
        - Не видишь, что ли? - вспылила Алена. - Тебе никто никогда не говорил, что чужие письма читать неприлично? Сколько раз просила, чтобы ты не шарила у меня в сумке! Мама, я в конце концов там мышеловку поставлю!
        - Ты с ним общаешься? - заорала мать. - За моей спиной?
        Алена промолчала, она прекрасно знала, что нельзя сразу заводиться, вступать в объяснения, приводить доказательства - мать только того и ждет. Возражений и объяснений она никогда не слушает, просто не воспринимает, а реагирует только на повышенный голос. Вот тогда она начинает орать почище пароходной сирены.
        - Этот подлец нас бросил, а ты с ним общаешься? - спросила мать с меньшим накалом.
        - Уж раз прочитала, то уразумей, - Алена подошла ближе, - там сказано, что он умер больше месяца назад.
        - Туда ему, подлецу, и дорога! - Мать смачно плюнула на пол.
        Алену покоробило не от слов, а от деяний, но она сумела сдержаться.
        - Ой, жизнь моя несчастная! - внезапно визгливо заголосила мать.
        Появилось у нее это кликушество с тех пор, как умер Васенька. Вдруг ни с того ни с сего на нее накатывала истерика. Алена даже к врачу ее водила, тот выписал таблетки, только мать их не пила. Так что в особо трудных случаях Алена по совету тети Глаши выливала на мать ковш ледяной воды. Помогало.
        На этот раз мать отвлеклась на крик, и Алена сумела подобраться к ней незаметно и вырвать письмо.
        - Если ты примешь от него хоть один рубль, хоть одну плошку, - заговорила мать, тут же прекратив истерику, - если ты примешь его наследство, я тебя прокляну! - И вытянула руку вперед жестом, который подсмотрела в каком-то сериале.
        - Да что ты? - насмешливо сказала Алена, вчитываясь в письмо. - С чего это вдруг?
        До сих пор Алена не воспринимала всерьез известие о наследстве, теперь же разглядела в углу штамп солидной адвокатской конторы и подумала, что не станут люди заморачиваться из-за пустяков. Не иначе как квартирку папочка ей оставил, что ж, это очень кстати. А если только часть, то деньгами можно взять, тоже пригодятся.
        «Поеду, - решила Алена, - разузнаю там на месте что к чему. На работе отпуск возьму».
        Мать все поняла по ее глазам.
        - Уедешь, как он когда-то, - заныла она, - бросишь мать одну в тяжелом состоянии… И не вернешься, я знаю, у-у, отцовское отродье, вся в него… И за что мне такое наказанье? Чем я Бога прогневила?
        Далее все началось по новой, и Алена пошла в свою комнату собирать вещи.
        Пока она думала о делах своих скорбных, кофе, разумеется, сбежал. Алена махнула на него рукой и налила в чашку простого кипятка, утопив в ней завалявшийся пакетик чая. Круассан на вкус оказался резиновым, орехами там и не пахло. Или просто все сегодня кажется ей противным и невкусным?
        Это оттого, что муж заявился, поняла Алена. Мало ей неприятностей на фирме, мало того что сотрудники, подученные этой сволочью Марианной, вдовой отца, шушукаются за ее спиной и саботируют ее распоряжения, мало того что ее сводный братец, сын Марианны, смотрит с откровенной издевкой, мало того что скотина Филиппов, управляющий банком, отказал ей в кредите в самой оскорбительной форме, так ко всему еще Матвей свалился на ее бедную голову, которая и так скоро треснет от забот!
        Муж - это был только ее просчет, ее огромная ошибка. Если во всех других несчастьях можно было винить судьбу - отец их бросил, мать оказалась совершенно неприспособленной к жизни, опять же детство ее пришлось на перестройку, оттого получилось тоскливое и голодное, - то решение выйти замуж за Матвея она приняла сама, никто ее не тянул насильно. Матери было все равно, да Алена с ней и не советовалась, будущая свекровь, ясное дело, на словах относилась к Алене неплохо, но вовсе не стремилась ускорить свадьбу.
        Впрочем, свадьбы никакой и не было - молодые расписались в загсе, а потом посидели недолго в кафе со свидетелями, свекровью и тетей Глашей вместо матери. Дело было летом, Алена так рассчитала, чтобы мать с Васенькой были в деревне.
        Алена тяжко вздохнула, допивая остывший чай. И как ее только угораздило? Вот уж верно тетя Глаша говорила - бес попутал!
        После окончания училища Алена недолго расслаблялась, она поняла, что работа секретарши не для нее. Ну какая в такой работе может быть перспектива? Ну, продержится она несколько лет, потом начальники начнут корчить недовольные физиономии - возраст, дескать, уже не тот. Кофе подавать да по телефону отвечать - ума большого не надо и опыта тоже, любая девчонка справится.
        В их городе был политехнический институт, тот, что когда-то оканчивал отец. Там, отдавая дань моде, открыли факультет экономики и менеджмента. Алена подала документы на вечернее отделение одной из первых.
        Мать узнала об этом от тети Глаши - та обратила внимание матери на то, что Алена очень похудела, и просила позаботиться о дочери, кормить повкуснее, от домашних дел освободить.
        Соседка хотела как лучше. А получилось, естественно, как всегда. Мать устроила жуткий скандал, кричала, что Алена, как отец, сядет теперь на ее шею, а потом, выучившись, уедет и бросит ее в старости в полном одиночестве и болезни.
        На тот момент матери было всего сорок лет, так что разговоры о старости были, мягко говоря, не очень уместны. Впрочем, Алена давно уже научилась мать не слышать, ничего умного и дельного она в жизни не сказала.
        Из коммерческого магазина к тому времени мать уволили (всюду интриги, утверждала она), она по рекомендации тети Глаши устроилась оператором газовой котельной. Летом котельная не работала, и мать с мая по сентябрь жила в деревне.
        Бабушка к тому времени умерла, дядьки окончательно спились, один брат вернулся из армии инвалидом, другие вообще болтались где-то по бескрайней стране, изредка присылая весточку. С невестками мать не ладила, те попрекали ее куском и презирали за городской образ жизни. Все люди с утра в огороде спину гнут, а она, как барыня, на лужочке цветы собирает!
        И однажды мать вернулась из деревни в сопровождении тихого с виду мужичка с яркими голубыми глазами. Алене он представился Василием, мать звала его Васенькой.
        Васенька был невысок ростом, говорил негромким деликатным голосом и улыбался застенчиво, не было в его внешности ничего примечательного, кроме голубых глаз. Но тетя Глаша, поглядев в эти невинные глаза, строго поджала губы. И была права.
        Васенька оказался патологическим вором. Мать подобрала его в деревне - вроде бы Васенькина жена умерла, а дети его выгнали. Или, наоборот, сын разбился на мотоцикле, а жена с невесткой вечно сварились, так что жить в доме стало невозможно. Мать каждый раз рассказывала историю Васеньки по-разному, сам он помалкивал, только улыбался застенчиво.
        Зажили они тихо, Алена еще сказала тете Глаше, что ей теперь легче - мать не цепляется по пустякам, занята мужем. Однако через некоторое время она стала замечать, что пропадают из кошелька деньги. То сто рублей, то пятьдесят. Не то чтобы были это большие деньги, но не с Алениной секретарской зарплаты пренебрегать и такими.
        Сначала Алена суть проблемы не уразумела - ну, потеряла сотню, забыла, где истратила. Потом пропал у нее из шкафа новый кожаный ремень, потом серебряные щипчики для сахара - бабушкин подарок еще родителям на свадьбу. Ценных вещей у них в квартире сроду не водилось, так что красть было особо нечего, однако, когда у Алены пропала вся зарплата, она все же подняла этот вопрос за ужином. Васенькины глаза блеснули такой неподдельной обидой, что Алена сразу поняла - он. Да больше некому, к ним никто не ходит.
        - Ты не на меня ли думаешь? - орала мать.
        На мать Алена не думала, та если бы взяла, то сказала, с чего ей отпираться?
        Деньги в кошельке Алена без присмотра больше не оставляла, но когда пропала кожаная куртка, на которую она долго копила, она решила принять меры. Использовала детский трюк - положила в кошелек стержень от шариковой ручки таким образом, что, попытавшись взять деньги, несведущий человек непременно измажется.
        Матери не было дома, она в своей котельной работала по двенадцать часов через день. Алена оставила сумку в прихожей и затаилась в своей комнате. И через некоторое время услыхала стук, звук падения сумки на пол и замысловатое ругательство.
        Она вышла в коридор. Васенька держал измазанные руки на весу, на полу валялась раскрытая сумка.
        - Ах ты, гад! - рассвирепела Алена и пошла на него, собираясь устроить этому мерзавцу веселую жизнь.
        Она не успела - коротко, без замаха, он ударил ее в солнечное сплетение, да так сильно, что перехватило дыхание. И ушел, громко хлопнув дверью, а она еще долго сидела на полу, хватая ртом воздух.
        Васенька, очевидно, прямиком побежал жаловаться матери, потому что явились они вдвоем после ее смены. Алена к тому времени собрала свою одежду, а также разные мелочи и перетащила все к тете Глаше, у нее же и ночевать осталась. Соседка ее рассказу ничуть не удивилась, она-то сразу этого ворюгу раскусила.
        Мать орала на лестнице и колотила в дверь соседки ногами, требуя, чтобы немедленно выдали ей эту стерву, Алену то есть, на расправу.
        Алена к тому времени отлежалась и даже восхитилась - ну, артист Васенька, чего же он сумел матери про нее наговорить за такое короткое время?
        Безобразие продолжалось до тех пор, пока не спустился сверху сосед, водитель троллейбуса. У него развозка в полпятого, сказал он, так что, если не угомонитесь, всех самолично успокою надолго. И потряс внушительными кулаками.
        Васенька мигом утянул мать обратно в квартиру.
        На следующий день, улучив минутку, поговорила тетя Глаша с матерью, но, вернувшись, только махнула рукой - совсем крыша съехала, ничего не соображает.
        Алена хранила все вещи у тети Глаши, домой приходила только ночевать, но долго так продолжаться не могло. С матерью она не разговаривала, Васенька временно воровать перестал после того, как встретил во дворе участкового и тот поинтересовался, кто он такой и отчего живет без прописки.
        Мать прописать Васеньку никак не могла, потому что он был ей фактически никто. Она бы официально с ним расписалась, но оказалось, что Васенька не разведен с женой. То есть жена не умерла, а просто его выгнала, теперь понятно было за что.
        И в это самое время пришла Алене мысль выйти замуж. С Матвеем они были знакомы уже полгода, встречались сначала в компании, а потом вдвоем. Он учился в педагогическим институте, потому что только там можно было найти гуманитарный факультет, подрабатывал где-то по мелочи и говорил, что мечтает снимать авторское кино. Что такое авторское кино, Алена представляла себе довольно смутно - как-то в ее жизни не было места Франсуа Трюффо и Жан-Люку Годару.
        Мама Матвея работала референтом при мэре их города и выглядела вполне прилично для своих без малого шестидесяти лет.
        Алене нравилось бывать у них дома. Казалось бы, небольшая двухкомнатная квартирка, но мать Матвея сумела сделать ее уютным домом. На окне кухни топорщились крахмальные занавески, стол был покрыт не выцветшей клеенкой, как у них, а красивой кружевной скатертью. Но чай пили не на кухне, а в комнате, из простых, но ярких новых чашек.
        Будущая свекровь выглядела величественно, в белой блузке с камеей у горла и пышным узлом седоватых волос. Алену она называла на «вы» ибыла с ней убийственно вежлива. Но это потом, а поначалу встречала ее приветливо, особенно когда выяснила, что Алена оканчивает институт. Алена надеялась, что они поладят. Жить молодые должны были только у свекрови, такое она поставила условие, и это как нельзя лучше Алене подходило.
        Сейчас она уже не помнит, что думала перед свадьбой о своем будущем муже, она воспринимала его не одного, а, как теперь говорят, пакетом, с мамой и квартирой. На первый взгляд выходило не так чтобы совсем плохо, а выбора у нее не было.
        Правда выяснилась очень быстро. Матвей был патологически ленив. Делать ничего он не мог, не умел и, самое главное, категорически не хотел. Как уж он такой получился - от природы или мать его избаловала, у Алены выяснять совершенно не было желания. Но учиться он не хотел, сидел по два года на одном курсе, его терпели, потому что в педагогическом всегда был недобор молодых людей. Работал Матвей от случая к случаю, долго на одном месте не задерживался, да и не брали его в серьезную контору, потому что, как уже говорилось, ничего он не умел делать ни головой, ни руками. Умел только болтать, мог внезапно загореться и увлеченно рассказывать о каком-нибудь проекте, это прокатывало некоторое время, однако люди быстро понимали, что за красивыми фразами, в общем-то, ничего не стоит.
        Дома Матвей был груб и ужасающе неряшлив, Алену иногда просто трясло при виде разбросанных по всей комнате воняющих носков, яблочных огрызков на письменном столе и крошек песочного печенья в постели.
        Ел он вообще многовато, на взгляд Алены, пузо налезало на ремень джинсов, как опара на край кастрюли.
        Семейная жизнь протекала худо-бедно до тех пор, пока свекровь не уволили из мэрии. Пришли молодые да шустрые, и свекровь по возрасту попросили вежливо, но твердо. Она была женщиной неглупой и дальновидной, поэтому если и огорчилась, то не подала виду. Алену она к тому времени устроила в одну фирму на весьма приличную зарплату и поговорила с ней приватно.
        - Вот что, невестушка, - сказала она, заваривая хороший чай, - я свое дело сделала, работала сколько могла, теперь твоя очередь. Впрягайся! Теперь ты у нас добытчица!
        Как видно, свекровь отлично знала своего сына и понимала, что денег с него в семью получишь как с козла молока.
        Мать знала своего сына, но не слишком хорошо знала невестку. Алене же вовсе не улыбалось вкалывать на эту семейку, ничего не получая взамен. И если свекрови она все же была благодарна за устройство на работу и понимала в душе, что человек к шестидесяти годам имеет полное право на отдых, то с каких радостей должна она содержать этого бугая, своего муженька?
        Они начали ссориться, Алена его пилила, Матвей огрызался, потом стал хамить и орать. Свекровь, разумеется, приняла сторону сына. Мы, говорила, тебя взяли из грязи в приличный дом, у тебя своего ничего не было, а теперь ты фордыбачишь! Алене после таких слов хотелось хлопнуть дверью, но уходить было некуда.
        У матери она не бывала, но знала, что там творится, по рассказам тети Глаши. Денег после ухода Алены у них не хватало, и мать пыталась устроить Васеньку на работу. Его никуда не брали без прописки, так что он работал грузчиком в магазине, дворником на рынке, сторожем в авторемонтной мастерской.
        И везде Васенька воровал. В магазине упер коробку шоколадок, на рынке у фермера, что торговал курами, стащил двух бройлеров, в мастерской пытался спионерить запчасти, но был пойман за руку и вышвырнут под зад коленом. Устроился на вещевой рынок, но был бит за кражу зимних дамских сапог. Сапоги были сорок второго размера, их никто не брал, так что если бы Васенька не догадался оставить коробку на месте, никто бы не хватился. Но вид пустой яркой коробки привлек всеобщее внимание, и Васеньку торговки побили от души.
        В свободное от работы время Васенька тащил все, что плохо лежит. Он не брезговал сохнущим бельем на веревке во дворе, он выкапывал свежевысаженную рассаду на клумбах в парке, он пытался отвинтить зеркала у припаркованных машин, за что был автолюбителями не только бит, но и посажен вниз головой в сугроб.
        Летом сладкая парочка уехала в деревню, и соседи вздохнули с облегчением. А в сентябре позвонила Алене тетя Глаша и сказала:
        - Приезжай, а? Я больше не могу, сил нет…
        В своей квартире Алена застала такую картину.
        Мать сидела на полу, раскачивалась из стороны в сторону и орала визгливым голосом:
        - Да на кого ж ты меня покинул, сокол мой ясный, Васенька-а? Да куда же я теперь без тебя-я?
        Тетя Глаша только махнула рукой и закрыла дверь в комнату. Стало потише, и она ввела Алену в курс дела. Васенька и в деревне не угомонился, горбатого, как известно, только могила исправит. Васенька таскал дрова у соседей, выкапывал картошку, увел у бабы Мани новые галоши для огорода, которые она неосмотрительно бросила на видном месте; соперничая с мальчишками, он обтряс летнюю яблоню у материной невестки тети Нины. Каждый день в деревне стоял крик и гам - сельчане на чем свет костерили Васеньку.
        Пропали у справного хозяина два гуся, неосторожно вышедшие за калитку, известно было, что Васенька продал их на станции. Пользуясь маленьким ростом и щуплым своим сложением, влез Васенька в крошечное оконце кладовой сельпо и утащил мешок перловой крупы. Мешок оказался с дырой, так что Васенька оставлял за собой след, как Мальчик-с-пальчик, по крупе его и нашли.
        По поводу перловки приехала милиция - дело серьезное, кража из магазина. Однако из-за одного мешка дело заводить не стали, а Васенька на следующую ночь утащил у соседа рулон сетки для забора. И спрятал ее в овраге, опять-таки нашли по следам. Сосед побил стекла в их доме, за что родственники на мать очень рассердились и велели убираться в город, а им сраму и ругани надолго хватит.
        И собрала было мать вещи, но тут Васенька пропал, а по прошествии двух суток нашли его на лесной тропинке с проломленной головой. Как видно, кто-то из потерявших терпение односельчан разобрался с ним по-своему, в деревне воров не любят.
        Мать как про это узнала, так и пала на землю с воем, но понимания у соседей не нашла, а когда опомнилась, оказалось, что все хлопоты по поводу похорон взяла на себя Васенькина семья, а ее и на порог в тот дом не пустили. Мать побежала в другую деревню, где недавно открыли церковь и батюшку нового прислали. Хотела заказать заупокойную службу, так священник, когда узнал, что они с Васенькой не расписаны, очень рассердился, от сожительниц, сказал, не принимаем!
        Вот так, сказала тетя Глаша, уже неделю с ней мучаюсь. «Скорая» приезжать отказывается, говорят, в следующий раз сразу в психушку свезем…
        Со временем мать утомилась и устраивала показательные выступления раз в три дня. Алена переехала домой, сказав на прощание мужу, что подает на развод.
        Она много работала, на мужчин и не смотрела после неудачного замужества, да, откровенно говоря, и глядеть-то было не на что. Если и был кто приличный в их городе, так тех давно уже разобрали другие. Алена не хотела замуж, она хотела новой жизни, интересной, хорошо оплачиваемой работы, удачной карьеры. Ей было тесно в Заволжске, хотелось в большой город, хотелось свежего воздуха и простора. Но как этого добиться? Кто ее ждет в большом городе - без связей, без денег, без жилья?
        Потихоньку на Алену накатывала тоска. Время неумолимо бежало вперед, ей шел уже тридцатый год. Она боялась смириться. И вдруг пришло письмо с сообщением о наследстве. Неужели это тот самый шанс, который дает Алене ее не слишком щедрая на подарки судьба? Во всяком случае, Алена решила им воспользоваться, пусть даже ничего и не выйдет.
        Алена очнулась от раздумий и осознала себя сидящей за столом с пустой чашкой в руке. Что-то сегодня на нее навалились воспоминания, да ведь и вспомнить-то особенно нечего…
        Она заснула быстро, но сон был тяжел, как ватное одеяло, и не принес отдыха.
        Утром некогда было раздумывать о своей жизни, водитель опять опоздал. На улице шел дождь, Алена уныло ждала машину у подъезда. Дом был старый, козырек над подъездом протекал, к тому же все время туда-сюда сновали жильцы и, натыкаясь на Алену, смотрели злобно. Она и сама потихоньку накалялась, глядя на часы.
        Ладно, с подлецом-водителем она разберется позже, а сейчас нужно успеть на работу. На десять утра назначено совещание, а до этого еще нужно просмотреть кое-какие бумаги.
        Алена подняла воротник плаща и выбежала на улицу, поднимая руку. Как назло, ни одна машина не останавливалась, а какой-то наглый жигуленок еще и водой из лужи окатил.
        - Черт! - сказала Алена, чувствуя, как на глаза набегают злые слезы. - Черт, черт!
        В это время перед ней затормозил красный микроавтобус с надписью «Родной хлеб». И еще нарисована была на его борту пышная румяная красавица в кружевном кокошнике, которая держала в руках огромный каравай.
        Водитель выглянул в приоткрытую дверцу кабины. Совсем молодой парень, на затылке смешной хохолок, нос курносый.
        - Садиться будешь? - улыбнулся он. - А то, может, мой транспорт тебе не подходит?
        - Подходит! - обрадовалась Алена. - Вымокла вся до нитки…
        В салоне одуряюще пахло свежим хлебом, у Алены даже скулы свело от внезапного голода. Прежде чем тронуть машину с места, водитель вытащил откуда-то кривоватый батон и протянул Алене:
        - Попробуй! Это некондиция, все равно в продажу не пойдет…
        Батон был горячий и ужасно вкусный, Алена впилась в него зубами, как будто сто лет не ела.
        - Мне тут близко, - сказала она, жуя, - второй переулок направо.
        Фирма занимала трехэтажный, отлично отреставрированный особнячок, подъезд был с красивым лепным порталом и двумя коваными фонарями по бокам.
        - Ого! - сказал водитель. - И кем же ты тут трудишься?
        - Менеджером, - обтекаемо ответила Алена, ни к чему парня смущать, да и не поверит он, что она владеет половиной компании, она и сама в это не слишком верила.
        - Ну, беги, - сказал он и отмахнулся, когда Алена полезла за деньгами, - опоздаешь - начальство заругает!
        - Спасибо, Ванюша, - Алена прочитала его имя и фамилию на карточке, что засунута была за ветровое стекло. - И за батон тоже спасибо!
        Охранник за стеклянной дверью выпучил глаза, увидев, на чем приехала Алена.
        - Что это с вами случивши? - полюбопытствовал он. - Где это вы машину потерявши?
        Как будто она какая-нибудь Маша-растеряша или тетеха деревенская - так и сказал «случивши, потерявши…». Издевается, гад! Это каково же ее положение в фирме, если даже такая мелочь, как охранник, смеет над ней издеваться!
        Они ее провоцируют, поняла Алена, они все ее провоцируют по приказу этой стервы Марианны. Хотят, чтобы Алена сорвалась, накричала, впала в истерику. Не отвечая на возмутительный выпад охранника, она пересекла холл и успела войти в лифт первой. И сразу же нажала свой третий этаж, пока никто не вошел следом. В зеркале отразилась жуткая растрепанная личность в мокром плаще, с размазанной под глазами тушью. И туфли заляпаны грязью.
        Когда двери лифта раскрылись, Алена побежала к кабинету отца, который теперь, по идее, стал ее кабинетом. Собственно, ее в данный момент не интересовало ничего, кроме личного санузла с горячей водой и мылом, и она от души надеялась, что никто ее не заметит.
        Ага, как же. В кабинете по-хозяйски развалился в кресле Вадим, а за столом восседала его мамаша, вдова ее отца, Марианна Юрьевна Стогова собственной персоной.
        Когда Алена по приезде явилась в адвокатскую контору прямо с вокзала, там-то она и увидела впервые свою мачеху. Собственно, мачеха выглядела едва ли не моложе ее, во всяком случае, ни за что не скажешь, что у этой женщины есть сын девятнадцати лет.
        На Алене тогда были не слишком чистые джинсы (два дня в поезде) и простая кожаная куртка (дорогую-то упер Васенька, чтоб ему на том свете в аду досталась пригорелая сковородка!).
        Сидевшая в кабинете адвоката женщина при виде ее не сказала ни слова, только переменила позу, пересела так, чтобы лучше видны были ноги - длинные, гладкие, ухоженные. Фигура отличная, ни малейшего намека на жир, мышцы тренированные фитнесом и бассейном, на лице ни одной морщинки.
        На Марианне Юрьевне был дорогой деловой костюм, в ушах бриллиантовые серьги, на руках всего два кольца - обручальное на левой, как положено вдове, и еще одно, с крупным бриллиантом.
        Лицо ее, над которым прилично поработали визажисты и косметологи, было бы, пожалуй, красивым, если бы не глаза. Глаза были большие, тщательно подкрашенные и темные от ненависти. Алена даже вздрогнула, увидев эти глаза. Вдова ее отца смотрела на нее не с любопытством, не с презрением, а с прямой и открытой ненавистью.
        Только на один миг ненависть пропала из глаз Марианны Юрьевны, в них отразилась Алена - усталая, измученная дорогой, в недорогой несвежей одежде, с преждевременными морщинками вокруг глаз, без маникюра и косметики.
        Когда разобрались с взаимными представлениями и Алена подтвердила свое родство с покойным отцом, ей стало известно, что папочка не оставил ей ни загородного дома на берегу залива, ни виллы в Испании, ни шестикомнатной квартиры в так называемом «золотом треугольнике». Не оставил он ей также ни рубля, ни доллара на одном из нескольких своих счетов, машины также не оставил. Алене досталась только папочкина компания, которую унаследовали они в равных долях со своим сводным братом Вадимом.
        Компания была крупная, активы ее оценивались примерно в семьдесят миллионов долларов. Все же остальное получила вдова.
        Алена слушала адвоката и думала о старой шубе, которую соседка по двору отдала матери. Шубу здорово поела моль, и тетя Глаша долго выпарывала целые кусочки, чтобы выкроить шубку для Алены. Получилось с трудом, и все равно шуба время от времени начинала вылезать клочьями, так что одноклассницы старались не вешать рядом с Алениной свою одежду. И обувь в детстве была вечно Алене велика - мать всегда покупала на вырост. И ели они почти одну картошку да макароны.
        Ясно, что заработал все, что имел, папочка не в один день, так какого же черта не прислал хоть сколько-то денег на содержание дочери?
        - Алена Дмитриевна, - проник в ее мысли голос адвоката, который, кстати, ей не понравился, с виду-то приличный, баритон бархатный, а глаза отводит, и рука вялая, - Алена Дмитриевна, у нас к вам будет деловое предложение. Вы - женщина неопытная, никогда не имели дела с большой компанией, не жили в большом городе…
        «Уж это точно», - усмехнулась про себя Алена.
        - Зачем вам вся эта головная боль? - Адвокат играл голосом, растягивая некоторые звуки. - Если вы откажетесь от наследства в пользу Марианны Юрьевны, она выплатит вам компенсацию.
        От неожиданности Алена едва не поперхнулась. Вот как, от нее хотят откупиться!
        - Поверьте, - зарокотал адвокат, - вам не стоит брать на себя такую ответственность. Куда лучше просто получить деньги!
        - Каковы размеры компенсации? - Голос Алены звучал хрипло, пожалуй, это и к лучшему - пусть эти двое думают, что от жадности.
        - Двушка в спальном районе и десять тысяч долларов наличными, - едва разлепив губы, прошипела вдова.
        Алена подняла брови. Эти двое держат ее за полную дуру? Они думают, что она не имеет представления, что такое компания, активы которой оцениваются в семьдесят миллионов долларов?
        Тут она поймала взгляд своего сводного брата. Вадим тоже был в кабинете адвоката, сидел чуть в стороне со скучающим видом. С виду парень красивый, одет с иголочки, подстрижен у модного парикмахера. Все портило выражение лица - кривящиеся в презрительной усмешке губы, взгляд с издевкой. Этот Алену не ненавидел, он ее презирал.
        - Это не разговор, - сказала Алена.
        - Двадцать тысяч наличными, - тут же сказал адвокат, - трехкомнатная квартира в зеленой зоне, евроремонт, район полностью обустроен, есть магазины…
        - Вы не поняли, - перебила его Алена, - ни о какой компенсации не может быть и речи. Я не собираюсь отказываться от наследства.
        - Что-о? - Глаза вдовы блеснули еще большей злобой.
        - Алена Дмитриевна! - воскликнул адвокат. - Дело в том, что ваш отец сам руководил компанией, не было наемного директора! Вы не сможете занять его место!
        - Отчего же? - улыбнулась Алена, хотя ей многого стоила эта улыбка. - У меня высшее образование - экономика и менеджмент, я работала в этой сфере.
        - Где? - заорала вдова. - В своем Задрипанске?
        - В Заволжске, - кротко поправила ее Алена. - Это родина вашего мужа, могли бы запомнить.
        Вдова подскочила к ней, сжимая кулаки, надо полагать, с намерением вцепиться наглой провинциалке в волосы и выцарапать ей глаза.
        - Марианна Юрьевна! - предостерегающе проговорил адвокат, а в глазах ее сына на миг мелькнула искра интереса.
        Алена отступила к стене и отодвинула ногой свою дорожную сумку, чтобы не мешала маневру. Если вдова хочет с ней подраться - что ж, это пожалуйста. Ишь, разлетелась! В себе уверена, небось посещала какие-нибудь модные курсы самообороны. Не приходилось ей отбиваться от трех наркоманов, которые вознамерились отнять у поздно возвращающейся домой Алены сумку с последними деньгами. Не проваливалась она в деревне в болото, когда пошла с братьями за клюквой. Брат тогда крикнул: «Замри на месте!» - и она стояла, руки по швам, как солдатик, с ужасом ощущая, как ноги уходят в жижу все глубже, а вот уже грязная болотная вода дошла до пояса, а там и по грудь, и только тогда брат сумел пригнуть к ней молодую березу. Не приходилось Марианне Юрьевне плыть к далекому берегу, когда лодка, на которой катались ребятишки, внезапно перевернулась. Алена там была самая младшая и выплыла сама, никто не помогал.
        Все эти воспоминания отразились в ее кривой усмешке, пока вдова подбегала к ней ближе.
        - Марианна Юрьевна! - Адвокат выскочил из-за стола и ухватил вдову за локоть. - Что вы, в самом деле…
        Вдова позволила отвести себя в сторону. Когда она взглянул на Алену, та прочитала в ее глазах, что ей объявляют войну. Не захотела, милочка, по-хорошему, будет по-моему, говорил ненавидящий взгляд вдовы.
        С тех пор прошло чуть больше месяца. И надо сказать, что Марианна Юрьевна уверенно шла к победе. Ее цель была - выжить из фирмы Алену, и ради этой цели она готова была пожертвовать компанией. Она восстановила против нее весь персонал, начиная с коммерческого директора и заканчивая секретаршей. Ну, эту-то и восстанавливать не нужно было, и так была во всем заодно с Марианной.
        Неприветливая, жутко неприятная баба, может, она и была ровесницей Марианне, но выглядела гораздо старше своих сорока. Морда вечно скривлена, жесткие волосы торчат в разные стороны, их хорошо бы вместо колючей проволоки использовать. Ну, понятно, что секретаршу мужу подбирала Марианна Юрьевна, а какая же жена допустит, чтобы в приемной сидела записная красотка. И сновала по кабинету, и подавала кофе, и оставалась по вечерам, когда срочная работа… А на эту без слез не взглянешь, ни о каких служебных романах не может быть и речи. Звали секретаршу Валерией, имя ей это никак не подходило.
        Алена боролась, но силы ее были на исходе. «Саботаж» - вот точное слово для характеристики действий сотрудников.
        С Марианной Алена старалась не разговаривать, но везде натыкалась на глухую стену, тщательно построенную этой женщиной.
        Она наткнулась на взгляд Марианны и невольно остановилась, как будто перед ней была непреодолимая преграда. Теперь во взгляде вдовы ненависти не то чтобы поубавилось, она просто стала не такой неистовой и потихоньку уступала место презрению и торжеству. Марианна Юрьевна торжествовала победу.
        Сейчас в ее взгляде отразилась Алена - всклокоченная, в мятой юбке и заляпанных грязью туфлях. На самой Марианне был черный костюм. Короткий жакет подчеркивал тонкую талию и по-молодому тугую грудь.
        «Гель вкачала, - мелькнуло в голове у Алены, - а впрочем, какое мне дело?»
        Контраст ее с Марианной был разителен. Алена мысленно вздохнула и, не дождавшись приветствий, спросила:
        - Чему обязана столь ранним визитом? Вроде бы, Вадик, вы нечастый гость у меня в кабинете…
        - Мы хотим знать, чем закончились твои переговоры в банке… - лениво повернувшись, ответил Вадим.
        Алена глубоко вздохнула и выпустила воздух через сжатые зубы.
        - Филиппов отказал, - сказала она, - и вы об этом прекрасно знаете. Вы просили его об этом, и его секретарша сообщила вам об отказе, едва я вышла. Зачем, Вадим, зачем вы это делаете? Наш отец создавал эту компанию годами, и теперь все может рухнуть за несколько недель!
        К Марианне она принципиально не обращалась, но слова «наш отец» произвели такой же эффект, как красная тряпка на быка.
        - Мне плевать на компанию! - заорала Марианна. - Убирайся в свой Задрипанск, недоноска! Ишь, разлетелась - из грязи в князи!
        С тех самых пор, как увиделись они впервые в кабинете адвоката, Марианна врукопашную с Аленой схватиться побаивалась, предпочитала орать гадости издалека.
        - Если у вас все, то попрошу покинуть мой кабинет, - устало сказала Алена, - мне нужно работать.
        - Пойдем, маман, - сказал Вадим с неизменным выражением скуки, - что тут сидеть…
        - Работай, работай! - злорадно сказала Марианна. - Недолго тебе осталось, вылетишь отсюда! Я собрание акционеров соберу!
        После их ухода Алена задумалась. Ей принадлежало сорок процентов акций фирмы, Вадиму столько же, еще двадцать было у мелких акционеров, включая некоторых старых служащих компании. Если Марианна сумеет привлечь их на свою сторону, то у ее противников будет шестьдесят процентов акций, и тогда они могут, к примеру, принять решение не выплачивать дивиденды по акциям. У Марианны-то деньги есть, а она, Алена, останется без копейки на целый год. На это Марианна и рассчитывает.
        - Валерия, зайдите ко мне, - сказала Алена в телеком.
        Секретарша явилась не сразу, и это тоже было хамством.
        - Кофе? - спросила она.
        - Кофе вы варите отвратительно, - сказала Алена чистую правду, - так что у меня другое задание. Напечатайте релиз о состоянии дел фирмы и разошлите всем держателям акций. Да, и сотрудникам пошлите попозже, после обеда.
        Она знала, что после обеда Марианны в компании не бывает.
        Дальше день потек своим чередом, в рабочей суете и мелких стычках.
        Вечером Алена в одиночестве ужинала на кухне, глядя перед собой пустыми глазами. Она так устала, что не могла ни о чем думать, хотелось поскорее лечь в постель и выключить свет, чтобы ничего и никого не видеть.
        И в это время в дверь снова позвонили, как вчера, когда явился Матвей.
        Алена замерла на месте, держа в руках вилку. Звонок повторился, был он очень настойчив - видно, что человеку очень надо и просто так он не уйдет.
        Матвей! Это он, больше некому! Поразмыслил и решил, что потерпит сломанный душ, ради богатой и сытой жизни еще и не то вытерпеть можно!
        Сейчас он начнет колотить в дверь ногами и орать.
        Алена застонала, шагнула к двери, прижалась к щели и проговорила, с трудом сдерживаясь:
        - Ну, чего тебе еще надо? Конфеты свои, что ли, забыл?
        Никто ей не ответил. Она прильнула к глазку, в него было видно пустую площадку. Все ясно, прячется.
        - Тебе не надоело? - крикнула она. - Имей в виду, я все равно не открою!
        В ответ не раздалось ни звука, однако, когда она на цыпочках отошла от двери, звонок повторился снова.
        - Черт! - Алена распахнула дверь.
        Но Матвея за ней не было.
        В первый момент Алене показалось, что там вообще никого не было, только, опустив глаза, она увидела изящную черную кошку в красивом ошейнике. Кошка подошла к ней и потерлась о ноги.
        - Эй, а ты откуда взялась? - Алена удивленно оглядела лестничную площадку. Все двери были закрыты, и на лестнице, кроме кошки, не было ни души.
        Но ведь кто-то же трезвонил в дверь!
        Кошка снова потерлась о ее ноги, громко мяукнула и взглянула Алене в глаза. Глаза у кошки были зеленые, как два изумруда, и очень выразительные.
        - Ты хочешь есть? - спросила Алена, наклонившись и почесав гостью за ухом.
        Кошка благосклонно мурлыкнула.
        - Я, конечно, поищу, что у меня есть съедобного, но вообще-то хотелось бы сначала узнать, чья ты! Ты такая красавица, и хозяева тебя наверняка ищут!
        Алена подхватила кошку. Кошка не возражала. Напротив, она потерлась пушистой щекой о щеку Алены и тихонько замурлыкала. Алена почувствовала, как раздражение после сегодняшнего беспокойного дня покидает ее душу.
        Прижимая к себе пушистую гостью, Алена подошла к соседней двери и позвонила.
        Дверь открылась в ту же секунду, словно ее звонка ждали. На пороге стояла скрюченная старушонка в лиловом плюшевом халате, с голубыми волосами, накрученными на бигуди.
        - Чего надо? - проскрипела она, окинув Алену неприязненным взглядом.
        - Это не ваша кошка? - спросила Алена. - Понимаете, мне кто-то позвонил, я открыла, смотрю - кошка…
        - Кошка?! - взвизгнула старуха, и ее лицо перекосилось от омерзения. - Ненавижу кошек! От них одна грязь! Никогда в моем доме не было кошки и никогда не будет!
        С этими словами она захлопнула перед Аленой дверь.
        - Нет так нет… - проговорила Алена. - Значит, ты точно не из этой квартиры…
        Она погладила кошку по голове и подошла к следующей двери.
        На этот раз на ее звонок долго не открывали. Наконец за дверью громко чихнули, дверь распахнулась, и Алена увидела растрепанного мужчину лет сорока с красными слезящимися глазами. Мужчина тер распухший нос клетчатым платком.
        - Простите, это не от вас кошка убежала? - спросила Алена, предъявив соседу свою пушистую гостью.
        - Нет, - проговорил тот в нос и снова громко чихнул. - У меня аллергия на кошек, и на собак тоже… Я бы и рад завести животное, но никак не могу… Извините, я даже рядом с ней не могу находиться… - Он отступил в глубину квартиры и торопливо закрыл за собой дверь.
        - Значит, и не отсюда… - констатировала Алена и подошла к последней двери на площадке.
        На этот раз кошка забеспокоилась и попыталась спрыгнуть на пол.
        - Что с тобой? - Алена придержала кошку и погладила, стараясь успокоить. Затем нажала на кнопку звонка.
        За дверью раздался странный звук - как будто там заработал мотор мощного мотоцикла. Затем дверь медленно открылась, и Алена увидела массивную лобастую золотисто-песочную голову и чуть приоткрытую пасть с крупными, чуть желтоватыми клыками.
        На пороге квартиры стоял огромный пес - то ли бордоский дог, то ли мастино неаполитано, Алена не очень разбиралась в породах собак. Именно его рычание она услышала из-за двери.
        При виде гостей пес перестал рычать, вопросительно взглянул на кошку и громко сглотнул. В его взгляде читалось: «Вы ко мне? А я сегодня вообще-то не ждал гостей!»
        Кошка на руках у Алены подобралась и непостижимым образом стала гораздо более пушистой. При этом она всем своим видом старалась показать, что пес ее совершенно не интересует.
        Из глубины квартиры донесся мужской голос:
        - Рузвельт, кто там пришел?
        Пес полуобернулся и негромко рыкнул. Алена не очень хорошо понимала по-собачьи, но ей показалось, что он довольно отчетливо прорычал: «Это ко мне!»
        Затем Рузвельт снова шумно сглотнул, облизнулся и наклонил голову к левому плечу, как будто спрашивая: «Ну так что - вы зайдете или так и будете стоять в дверях?»
        - Да, думаю, это тоже не твоя квартира! - проговорила Алена, медленно отступая от двери. Кошка не возражала, только высвободила лапу и принялась нервно умываться.
        Рузвельт совершенно по-человечески пожал плечами: «Ну, не хотите - как хотите!» - и захлопнул дверь. Как он это делает, Алена решила не уточнять.
        Вернувшись к себе в квартиру, Алена спустила кошку на пол. Та изящно потянулась, сперва вытянув вперед передние лапы, потом отставив задние, зевнула во всю пасть, негромко, музыкально мурлыкнула и отправилась в обход квартиры. Неторопливо обойдя Аленино жилище и оценив его на твердую четверку, она пришла на кухню и с мечтательным видом села перед холодильником.
        - Ну, давай посмотрим, что у нас тут есть! - Алена обследовала свой холодильник и нашла там кусок ветчины и пакет молока. Ветчину кошка обнюхала, недовольно фыркнула, чихнула и отошла с видом оскорбленного достоинства.
        - Ты что - вегетарианка? - удивилась Алена.
        Кошка в ответ взглянула на нее весьма выразительно: мол, ешьте сами свою ветчину, три дня пролежавшую в холодильнике!
        Тогда Алена подогрела молоко и налила его в красивое блюдечко тонкого костяного фарфора. Блюдечко было с отбитым краешком, и, очевидно, поэтому хозяйка не забрала его, сдав Алене квартиру. Кошка приблизилась, деликатно выпустила розовый язычок и вылакала молоко в два счета. После этого вскочила на подоконник и, вытянувшись во всю его длину, принялась изящно умывать мордочку.
        Алена решила воспользоваться ее хорошим настроением и изучить ошейник: может быть, он подскажет ей, откуда появилась ее пушистая гостья.
        Она осторожно сняла ошейник. Кошка при этом забеспокоилась и даже легонько цапнула Алену за руку. Видно было, что она не хочет расставаться с ошейником.
        - Ну, подожди, я только посмотрю на него и тут же снова на тебя надену!
        Ошейник был из мягкой темно-красной кожи, украшенной золотистыми узорами. Снизу к нему был прикреплен большой темно-зеленый камень овальной формы. Камень был прозрачный, гладко отшлифованный, в его зеленой глубине сверкали и переливались живые мерцающие огоньки.
        - Какая прелесть! - воскликнула Алена. - Интересно, это стекляшка или настоящий камень? Если настоящий, то ты у нас не простая кошка, а знатная дама или даже царственная особа!
        Кошка благосклонно выслушала ее слова и гордо вскинула голову, как будто и впрямь была венценосной особой.
        Алена удивленно разглядывала зеленый камень. Повернув его к свету, она неосторожно потянула за край оправы, и камень отделился от ошейника. Алена попыталась прикрепить его обратно, но у нее ничего не получалось.
        Кошка смотрела на нее неодобрительно.
        - Извини, - смущенно проговорила Алена. - Честное слово, я не нарочно! Я вовсе не покушаюсь на твое сокровище и непременно прикреплю его к ошейнику. Если не смогу сама - отнесу в мастерскую…
        Пытаясь прицепить камень на прежнее место, она вывернула ошейник наизнанку. На его внутренней поверхности было выведено золотом: «КлеопатраП.».
        - Это твое имя? - спросила Алена у кошки. - Тебя зовут Клеопатра? Значит, ты и впрямь египетская царица?
        Кошка повела ухом, видимо, подтверждая эти слова.
        - Слишком длинное имя для кошки! - Алена покачала головой. - Наверняка у тебя было и уменьшительное имя. Как тебя звали хозяева? Патти? Клео? Клепа?
        На последнее имя кошка презрительно фыркнула: оно ей явно не подходило как слишком простонародное.
        - Ну, пусть будет Патти! Так что же мы с тобой будем делать?
        Поразмыслив, Алена напечатала на принтере объявление: «Найдена кошка, черная и пушистая. Зовут Клеопатра. Верну хозяевам».
        Снизу она добавила номер своей квартиры и мобильный телефон.
        Это объявление она решила повесить в своем подъезде около лифта.

* * *
        Юная царица вернулась в пиршественный покой. Лицо ее хранило задумчивое и загадочное выражение, что не укрылось от внимательных придворных. На вопросы она отвечала невпопад, почти ничего не пила и не ела, и скоро в зале начали перешептываться: не иначе как у царицы появился новый любовник! Кто называл молодого греческого поэта, кто - германца-гладиатора…
        Через час царица поднялась с пиршественного ложа и со скучающим лицом удалилась в свои покои. Без нее веселье быстро угасло, и гости разошлись. Начальник дворцовой стражи Деллий проверил караулы и зашел в дежурную комнату. Здесь дожидался его Асменис.
        Лицо евнуха, бледное и рыхлое, как непропеченная лепешка, было озабочено. Он переглянулся с Деллием и показал глазами на дежурного офицера. Деллий взмахом руки удалил его, и тогда евнух заговорил:
        - Мне кажется, царица что-то пронюхала. Она с кем-то встречалась во время пира и после этого выглядела очень странно. Не связалась ли она с людьми иудейского царя Ирода? Этот интриган может дать ей отряд воинов для борьбы с братом, чтобы потом выторговать для своего царства города и земли…
        - Не беспокойся, Бледнолицый! - насмешливо ответил Деллий. - Мои люди видели того, с кем разговаривала Клеопатра. Это какой-то нищий жрец из Некрополя. Наверняка он наплел девчонке с три короба про древнюю магию, про спрятанные в гробницах сокровища. Клеопатра обожает балаганных фокусников…
        - Я просил не называть меня этим прозвищем! - перебил стражника Асменис. - И я не думаю, что это так безобидно! В этой стране жрецы обладают большим влиянием!..
        - Влиянием, говоришь? - Деллий пренебрежительно махнул рукой. - Влияние - ничто, если за ним не стоят вооруженные воины! Пусть себе Клеопатра развлекается! Пусть болтает с фокусниками! Скоро придет наше время, мы посадим на трон ее безвольного братца, и тогда вся страна будет в наших руках!
        - Смотри, Деллий, как бы не просчитаться! Нет ничего опаснее, чем недооценить врага! И повторяю - не называй меня этим оскорбительным прозвищем!
        - Хорошо, Бледнолицый! - И Деллий грубо расхохотался.
        В это время в покоях Клеопатры царило необычное оживление.
        Царица сбросила нарядную столу и облачилась в короткую тунику, поверх которой набросила простой пастушеский плащ из верблюжьей шерсти, на ноги надела удобные дорожные сандалии. Верная служанка Ирида тоже завернулась в простой плащ, под которым спрятала короткий сицилийский меч. В соседней комнате их дожидались четверо преданных нубийских слуг и давешний жрец, служитель Некрополя.
        Царица вышла к ним и проговорила:
        - Я готова, бритоголовый! Кстати, я не спросила твое имя…
        - Мое ничтожное имя - Гимарис, - ответил жрец с низким поклоном. - Пора идти, царица, западная звезда уже поднялась высоко, и нужно спешить, если ты хочешь вернуться к утру.
        Жрец вышел из покоев царицы и направился было к выходу из дворца, но Ирида остановила его жестом и свернула к неприметной двери слева от царской опочивальни.
        - Мы же не хотим, жрец, чтобы нас заметила дворцовая стража! - вполголоса сказала она, проходя мимо Гимариса. Удивленный жрец безмолвно последовал за служанкой.
        За дверью оказалась кладовка, заставленная большими глиняными сосудами с оливковым маслом и мешками с душистыми травами. Ирида зашла в угол и постучала костяшками пальцев в стенки нескольких амфор. Одна из них отозвалась гулким голосом пустоты. Тогда служанка сняла с амфоры деревянную крышку, ловко подтянулась и спрыгнула внутрь пустой амфоры.
        Служитель Некрополя смотрел на происходящее с удивлением.
        Служанка пригнулась и скрылась в глиняном сосуде. Следом за ней туда же проникли двое нубийских слуг, затем оставшиеся двое подсадили Клеопатру, и царица вслед за остальными исчезла в волшебном сосуде.
        - Полезай в кувшин, колдун! - пренебрежительно обратился к Гимарису один из оставшихся нубийцев.
        - Но там, должно быть, и без меня тесно… - пробормотал жрец, но нубиец грозно сверкнул белками глаз, и Гимарис послушно забрался в амфору.
        К его удивлению, там никого не оказалось. Нагнувшись, он увидел, что глиняный сосуд лишен дна, а вместо этого внизу круглая дыра, косо уходящая под пол и достаточно большая для взрослого человека. Сверху уже лезли в сосуд последние нубийцы, поэтому Гимарис, не задумываясь, протиснулся в дыру и ступил на первую ступеньку крутой лестницы.
        Спустившись по ней, он оказался в низком сводчатом коридоре, освещенном дымным огнем факелов. Здесь его дожидалась Клеопатра со своими спутниками.
        - Не только храмы и гробницы скрывают древние тайны, - проговорил Гимарис, почтительно приблизившись к царице. - Но и в твоем дворце, госпожа, есть удивительные тайники!
        - Мне же иногда хочется выйти в город незамеченной! - с усмешкой ответила Клеопатра. - Ну, теперь пойдем быстрее!
        Они прибавили шагу, и через несколько минут тайный коридор вывел их к основанию ведущей наверх лестницы. Нубиец, который шел впереди, поднялся по этой лестнице, осторожно открыл дверь и выглянул наружу. Убедившись, что вокруг все спокойно, он сделал знак спутникам, и все следом за ним вышли из тайного хода.
        Они оказались в ночном саду, залитом бледным светом луны, как молоком. Это был фруктовый сад одного из богатых горожан, расположенный под самой стеной дворца.
        Пройдя среди безмолвных деревьев, словно среди молчаливых стражников, спутники царицы вышли на улицу ночного города.
        Город спал. Только яркий огонь Фаросского маяка сиял в вышине, соперничая с ущербной луной. Где-то в стороне моря лаяли собаки да глухо ухала вылетевшая на охоту сова.
        Нубийский воин, видевший в темноте как кошка, пошел впереди отряда, направляясь к каналу. Впереди мелькнула тень, должно быть, это был ночной грабитель, который выискивал жертву в узких переулках Лохиаса, но увидел сильный отряд и скрылся в темноте.
        Вскоре сладко и волнующе запахло водой, послышался негромкий плеск, скрип уключин. Нубиец вполголоса окликнул корабельную стражу, назвал тайный пароль, ему так же тихо ответили, и царица со спутниками спустилась к воде. Возле причала стояла восьмивесельная барка с изящной каютой на корме. На барке Клеопатру ждала команда - грек-кормчий, четверо опытных матросов, двое нубийских стражников. Возле весел дремали эфиопские рабы.
        По команде кормчего они проснулись, взялись за весла и дружно вспенили воду. Барка понеслась по ночному каналу.
        Кормчий уверенно вел ее по звездам и по одному ему известным приметам. Клеопатра со служанкой удалилась в кормовую каюту, Гимарис, скрестив ноги, уселся на палубе, привалившись спиной к мачте, и прикрыл глаза. Он не спал, но перед его внутренним взором пробегали смутные, таинственные картины - величественные пирамиды и гробницы древних царей, процессии жрецов, торжественно приближающиеся к подножию храма…
        Вскоре барка вышла из канала в глубокие воды Великого Нила. Гребцы налегли на весла, и небольшое судно стремительно полетело вдоль берега на юг, в таинственные просторы Черной Земли Кемет…
        Прошло чуть больше часа, Гимарис поднялся и подошел к кормчему.
        - Мы приближаемся, - сказал он, указав рукой на едва видные на берегу строения. - Вот он, Город Мертвых!
        Кормчий отдал приказ гребцам, повернул руль, и барка мягко ткнулась в западный берег.
        Матросы перебросили на берег мостки. Первыми по ним прошли нубийские стражники, затем - царица со служанкой. Последним на берег сошел Гимарис.
        - Теперь веди нас, жрец! - приказала ему Клеопатра.
        Гимарис почтительно поклонился и быстро зашагал в глубину ночной пустыни.
        Луна постепенно спускалась к горизонту, и в ее меркнущем свете пустыня становилась еще страшнее и таинственнее. По склонам холмов перебегали тусклые зеленые огоньки, из темноты доносились странные звуки - то подобные издевательскому смеху, то напоминающие предсмертные стоны.
        - Что это за голоса, жрец? - спросила Гимариса Ирида, которая шла рядом с ним, стараясь не отставать. В голосе ее прозвучал невольный страх, хотя она пыталась скрыть его.
        - Не знаю, госпожа! - ответил тот честно. - Говорят, это стонут и хохочут неприкаянные души мертвых, над которыми не совершили подобающего похоронного обряда…
        - Не болтай ерунды, бритоголовый! - оборвала его царица. - Это просто ночные хищники вышли на охоту, это шакалы и гиены…
        - Может быть, и так, повелительница! - легко согласился жрец. - Может быть, ты и права!
        Луна уже касалась холмов. Дорога стала едва видна, но впереди, на полет стрелы к западу, отчетливо стали видны каменные постройки - полуразрушенные храмы и гробницы.
        - Некрополь, повелительница! - негромко, почтительно проговорил Гимарис. - Скоро мы достигнем цели нашего путешествия! Скоро ты узришь священное сокровище женщин-фараонов!
        Теперь даже нубийские воины, которые не боялись ничего на свете и смело шли навстречу смерти, почувствовали невольный трепет. Ведь здесь, в этом уголке Западной пустыни, царствовала сама смерть, здесь обитали души умерших…
        Путники поравнялись с первыми постройками Города Мертвых. Гимарис замедлил шаги, нашел какую-то пометку на мраморной стене полуразрушенного храма, повернул направо, в узкую щель между двумя надгробьями, и углубился в лабиринт Некрополя.
        Город Мертвых был так же велик и густонаселен, как Александрия, только улицы и переулки его были пусты, а многочисленные обитатели спали в своих каменных гробницах, ничем не выдавая своего безмолвного присутствия.
        Гимарис уверенно шел вперед, и все его спутники старались держаться как можно ближе к нему, чтобы не затеряться в страшном городе смерти. Нубийские стражники несли над головой пылающие факелы, но их мрачный багровый свет разгонял тьму всего на несколько шагов. То и дело перед ними мелькали юркие тени шакалов и песчаных лисиц, раздавался резкий сухой лай.
        Внезапно из дверей древнего склепа вылетело несколько летучих созданий, они метнулись навстречу путникам, одна из тварей пролетела перед самым лицом Ириды, едва не вцепившись ей в волосы. Служанка вскрикнула в ужасе, схватила Гимариса за плечо.
        - Что это было? - спросила она едва слышно, когда шум крыльев стих за поворотом.
        - Всего лишь летучие мыши, - ответил жрец. - Их здесь много, а дальше будет еще больше…
        - Летучие мыши? - переспросила Ирида недоверчиво. - Но они такие большие…
        - Да, в Городе Мертвых летучие мыши и вправду очень велики. Говорят, они сторожат вечный сон мертвых…
        Они продолжили путь в молчании.
        Вскоре Гимарис остановился возле массивной каменной гробницы, темной громадой возвышающейся на фоне ночного неба.
        - Это здесь! - произнес он торжественно. - Дальше, царица, мы пойдем вдвоем с тобой.
        Нубийские стражники начали возражать, но Гимарис сказал им, что теперь путь лежит прямиком в гробницу, в самое царство смерти. Темнокожие гиганты побледнели от страха и перестали спорить. Однако теперь подала голос Ирида:
        - Я не оставлю свою госпожу! Я не знаю тебя, бритоголовый! Может быть, ты предатель, прислужник Асмениса. Может быть, евнух заплатил тебе, чтобы ты заманил царицу в ловушку! Или ты хочешь погубить мою госпожу в угоду старым египетским богам!
        Как ни странно, Гимарис не стал спорить со служанкой. Он взглянул на нее с каким-то странным выражением и кивнул:
        - Хорошо, раз ты так хочешь - пойдем вместе. Тогда ты понесешь веревку.
        Ирида взяла у одного из нубийцев моток крепкой веревки, Гимарис зажег факел и вошел внутрь гробницы.
        Гимарис поднял факел над головой, осветив мрачные своды древней гробницы. Тусклые отсветы багрового пламени пробежали по выщербленным стенам, не столько осветив их, сколько оживив прячущиеся по углам тени и придав просторному помещению величественный и страшный вид, как будто путники и впрямь спустились в загробный мир, в мрачное царство мертвых, где восседает на своем золотом троне великий Осирис.
        Потревоженные светом факела, со сводов гробницы сорвались летучие мыши, устремились вниз, шурша крыльями, едва не загасили факел и вылетели под открытое небо пустыни. Ирида снова вскрикнула от страха, закрыв лицо руками.
        - Я предупреждал тебя, женщина! - проговорил Гимарис мрачно. - Это не увеселительная прогулка. Дальше будет только труднее, труднее и опаснее…
        Он поднес факел к стене, и его спутницы увидели высеченную на ней надпись, слова из великой Книги мертвых: «Человек живет для того, чтобы умереть, и умирает для того, чтобы жить».
        Над этой надписью было высечено изображение существа с телом человека и головой шакала. Это был Анубис, покровитель бальзамировщиков. Он за руку вел душу усопшего в зал суда, где Осирис, повелитель мертвых, должен был решить его судьбу.
        Сам тронный зал не был виден: перед Анубисом на стене были высечены запертые двери.
        Гимарис произнес заклинание на древнем языке жрецов и нажал на едва заметный камень, чуть выступающий из стены.
        От его легкого прикосновения пришел в действие скрытый в стене механизм, и часть стены с громким скрипом опустилась в пол, как будто перед Клеопатрой и ее спутниками и впрямь распахнулись двери в тронный зал Осириса.
        Гимарис смело шагнул вперед, перешагнув порог. Царица последовала за ним, и ее служанка, несмотря на охвативший ее душу страх, не посмела отстать от госпожи.
        Путники оказались в коротком темном коридоре, наклонно спускающемся вниз, в глубину скалы, словно еще глубже уводя их в загробное царство. Гимарис уверенно зашагал вперед, словно не раз уже проходил эту страшную дорогу. Впрочем, путь его был недолог: через минуту или чуть больше дорогу ему преградила глухая стена. Жрец снова поднял факел, осветив это препятствие. Его спутницы увидели высеченное на ней рельефное изображение.
        Это был тронный зал, посреди которого на троне восседал владыка мертвых Осирис. В руках он держал весы, на одной чаше которых лежало сердце усопшего, а на другой - птичье перо, символ богини истины и справедливости Маат.
        Рядом с троном Осириса бог мудрости и письма Тот с головой ибиса записывал на дощечку результат высшего суда. Если весы Осириса оставались в равновесии - значит, сердце усопшего не отягощено злом и боги позволят ему продолжать жить в потустороннем мире. Если же сердце перевешивало птичье перо - значит, оно наполнено злом и душу умершего проглотит Пожирательница Мертвых, страшное чудовище с пастью крокодила, лапами льва и телом гиппопотама. Тогда усопший умирает вторично, и уже навсегда.
        Над изображением суда Осириса на гранитной стене были высечены слова клятвы, которую усопший должен произнести, представ перед владыкой мертвых:
        «Я не причинял людям зла.
        Я не наносил ущерба чужому скоту.
        Я не совершал дурного.
        Я не поднимал руку на слабого.
        Я не творил мерзкого перед великими богами.
        Я не был причиной слез.
        Я не совершал убийств и не приказывал убивать.
        Я не отнимал молока у невинных детей».
        Гимарис снова произнес несколько слов на древнем храмовом языке и прикоснулся к дощечке в руках Тота.
        И снова пришел в действие тайный механизм, каменная плита медленно опустилась, и перед путниками открылась уходящая в глубину лестница.
        - Сколько еще дверей предстоит нам открыть? - спросила Клеопатра, заглянув вниз. - Мне кажется, еще немного, и мы впрямь окажемся перед троном Осириса!
        - Тебя это не должно пугать, повелительница! - ответил ей Гимарис с учтивым поклоном. - Ведь ты - земное воплощение Изиды, сестры и супруги владыки царства мертвых! А впрочем, мы уже почти достигли цели своего путешествия!
        С этими словами жрец решительно зашагал вниз по лестнице.
        Клеопатра последовала за ним, Ирида также старалась не отставать от своей госпожи.
        Спустившись по лестнице, путники оказались в круглом помещении, стены которого были также покрыты высеченными в камне изображениями. На этот раз они увидели бога солнца Ра, плывущего на своей ладье по подземной реке.
        По этой реке бог каждую ночь проплывает с запада на восток, пересекая Нижний мир. Спускается под землю он в облике дряхлого старца, но, проплывая подземной рекой, молодеет, чтобы утром прекрасным юношей подняться на востоке. На своем ночном пути Ра подвергается многим опасностям, ибо Нижний мир кишит змеями и чудовищами, порожденными подземной тьмой и враждебными солнечному богу, во главе которых стоит ужасный змей Апоп. Поэтому боги, сопровождающие Ра в его еженощном пути, сражаются с силами тьмы, пуская в ход копья и стрелы.
        Над изображением ладьи Ра также были высечены слова из Книги мертвых: «Следуй смело своему сердцу! Давай хлеб голодному, дабы имя твое осталось прославлено навеки! Проводи счастливо каждый свой день! Помни о часе, когда поведут тебя в страну, куда бессмертные боги забирают каждого человека. Туда не сможет никто забрать свои богатства, и нет оттуда возврата».
        Гимарис нашел одному ему известный камень, нажал на него, и в стене открылась очередная дверь.
        Жрец вошел в нее, Клеопатра со служанкой последовали за ним, и все трое оказались в погребальной камере, все стены которой в мрачном свете факела засверкали золотым сиянием. Воздух в этом помещении был тяжелым и застоявшимся, в нем пахло сыростью и тленом, а еще - ароматическими смолами, какие используют при бальзамировании трупов. Посреди камеры возвышался массивный каменный саркофаг.
        - Мы достигли цели? Это могила женщины-фараона? - спросила Клеопатра, и на этот раз голос ее был негромким и робким: даже могущественная царица почувствовала священный трепет в этом страшном и таинственном месте.
        - Мы у самого порога! - ответил Гимарис. - В этом саркофаге покоится не сама владычица, но ее верный страж, начальник стражи Амфетис. Он охранял владычицу при жизни, и он последовал за ней в царство мертвых, чтобы и там исполнять свой священный долг!
        С этими словами Гимарис подошел к саркофагу и попытался сдвинуть с места его каменную крышку. Крышка была тяжелой, и за прошедшие века она срослась с саркофагом. Гимарис напряг все свои силы, но не смог открыть саркофаг.
        Тогда Клеопатра подошла к саркофагу с другой стороны и навалилась на противоположный край крышки. Хотя царица была невелика ростом и стройна, как подросток, в ее хрупком теле таилась большая сила. К ней тут же присоединилась Ирида, Гимарис нажал на свой край, и совместными усилиями они смогли немного сдвинуть крышку. Дальше дело пошло легче, и вскоре саркофаг открылся.
        Взорам людей предстал покрытый цветной росписью деревянный гроб, выполненный в форме человеческого тела.
        Клеопатра склонилась над саркофагом, разглядывая этот гроб.
        - Осторожно, царица! - проговорил Гимарис. - Я сказал тебе, что это - гроб Амфетиса, стража женщины-фараона. Он и после смерти сделает все, чтобы не пропустить нас к своей повелительнице!
        - Не пугай меня, жрец! - отмахнулась Клеопатра. - Я боюсь только живых, да и то очень немногих. Мертвые же не опасны…
        - Берегись! - воскликнул Гимарис и отдернул царицу от саркофага.
        В ту же секунду над его краем поднялась змеиная голова с раскрытым узорчатым капюшоном. Кобра шипела и покачивала головой, следя за людьми немигающим взглядом.
        - Кажется, ты спас меня, жрец! - промолвила Клеопатра, переведя дыхание.
        - Я же говорил тебе, царица, что Амфетис и после смерти встанет у нас на пути!
        - Что же теперь делать?
        - Положись на меня!
        Жрец поднял свой посох, пробормотал несколько слов на храмовом языке и бросил посох на каменный пол. Посох пошевелился, ожил и превратился в большую змею. Змея подползла к саркофагу, перебралась через его край и напала на кобру Амфетиса. Змеи сплелись в смертельной схватке, и через минуту змей Гимариса победил и отбросил мертвую кобру на дно саркофага.
        - Теперь настало наше время! - проговорил Гимарис и снова подошел к саркофагу. Наклонившись, он запустил внутрь руку и нажал на скрытую пружину.
        Саркофаг стронулся с места и отъехал в сторону. На полу под ним открылось круглое отверстие вроде колодца, достаточно широкое, чтобы в него мог пролезть человек.
        - Мы почти пришли, царица! - промолвил Гимарис.
        Он привязал конец веревки к саркофагу, другой конец сбросил в колодец и, прежде чем спуститься вниз, повернулся к Ириде:
        - Здесь тебе придется подождать нас. Вниз спустимся только мы с повелительницей.
        Спустившись в колодец, он позвал Клеопатру. Та подоткнула край своей одежды и ловко слезла по веревке.
        Царица и жрец стояли посреди второй погребальной камеры, не в пример более пышной и богатой, чем первая. Стены ее были отделаны золотыми плитами, украшенными богатой резьбой, в центре камеры стоял саркофаг в форме сфинкса с золотой головой и мощными когтистыми лапами из черного мрамора.
        - Вот она, гробница великой женщины-фараона Хатшепсут! - проговорил Гимарис с благоговением и низко поклонился саркофагу. - Прости, могучая, что мы тревожим твой вечный сон! Твоей преемнице, последней царице Черной Земли Кемет, нужна помощь! Не откажи ей, владычица! Подари ей частицу своего могущества!
        Показалось ли Клеопатре или нет, но изнутри саркофага донесся странный звук, напоминающий стон тяжелобольного или умирающего человека. Гимарис еще раз поклонился, подошел к саркофагу и повернул золотую голову сфинкса. Раздался тяжелый скрежет, словно сама скала стронулась с места, и крышка саркофага отъехала в сторону, открыв его содержимое.
        Как и в саркофаге Амфетиса, здесь покоился деревянный гроб, покрытый цветной росписью и позолотой, но не в пример более богатый, чем гроб стража.
        В верхней части гроба была сделана надпись древними письменами. Гимарис прочел ее:
        «Владычица Хатшепсут, родная дочь Неба.
        Владычица Хатшепсут, царственное дитя Солнца.
        Владычица Хатшепсут, которую носила под сердцем божественная Хатор.
        Твоя небесная мать Хатор благословляет тебя своим именем, которое - великая тайна Неба.
        Дыхание твоей небесной матери Хатор испепеляет твоих врагов.
        Живи вечно, владычица Хатшепсут!»
        Прочитав эту надпись, Гимарис третий раз низко поклонился мертвой повелительнице и затем обратился к живой царице:
        - Помоги мне, повелительница!
        Он взялся за верхнюю часть гроба, Клеопатра - за нижнюю, и они без особого усилия сняли деревянную крышку.
        Внутри гроба покоилась мумия Хатшепсут, тщательно запеленатая в льняные бинты, пропитанные благовонными смолами. Лицо мумии было закрыто золотой маской. Маска была выполнена с удивительным искусством и ничуть не пострадала за прошедшие тысячелетия. Она изображала женское лицо, исполненное покоя и величия. Губы владычицы Хатшепсут были тронуты мудрой улыбкой человека, познавшего тайны загробного мира. На груди мумии лежала золотая пластина с изображенными на ней лотосами и змеями. Поверх этой пластины были крест-накрест сложены символы власти фараона - золотой скипетр и опахало из пальмовых листьев. Шею владычицы охватывало золотое ожерелье, украшенное тремя овальными драгоценными камнями удивительной красоты - один синий, как вечернее небо над Александрией, другой красный, как закат над Мусейоном, третий - густо-зеленый, как море в полуденный час…
        - Какая красота! - воскликнула Клеопатра, залюбовавшись ожерельем Хатшепсут. - Даже если это ожерелье не обладает магической силой, стоило проделать весь этот трудный и опасный путь только ради красоты этих камней!
        - Если бы мы потревожили сон владычицы ради земных сокровищ, ради золота и драгоценных камней - мы были бы простыми ворами, грабителями могил и заслуживали бы позорной смерти! - возразил ей Гимарис. - Но мы пришли сюда, чтобы попросить у Хатшепсут частицу ее могущества, частицу ее божественной силы, чтобы с ее помощью вернуть славу Черной Земли Кемет. Может быть, ненадолго, может быть, самый последний раз, но ради такой цели позволительно потревожить покой мертвых, ради такой цели боги разрешат нам позаимствовать ожерелье владычицы! Возьми его, царица, ибо руки простого смертного, даже жреца, не могут коснуться этого сокровища!
        Клеопатра склонилась над мертвой властительницей и осторожно, благоговейно сняла с ее шеи ожерелье.
        В это мгновение ей снова послышался стон, как будто Хатшепсут не хотела расставаться с украшением. Однако Клеопатра довела начатое до конца, сняла ожерелье с мумии и надела его на свою шею, прикрыв сверху грубым плащом.
        Гимарис низко склонился перед ней и воскликнул:
        - Славься, Клеопатра, славься, последняя женщина-фараон, наследница Мернейт и Нитокрис, Нефросебек и Хатшепсут! Да сбудется твоя великая судьба, предсказанная звездами!
        - Хватит разговоров, жрец! - остановила его царица. - Для начала выведи меня отсюда.
        - Сию минуту, повелительница! - воскликнул Гимарис и направился к тому месту, где свисала веревка.
        В это время сверху, из погребальной камеры Амфетиса, где осталась служанка царицы, донесся сдавленный крик.
        - Что там случилось? - удивленно спросила Клеопатра.
        - Не знаю, - озабоченно ответил жрец. Он ухватился за веревку и ловко вскарабкался в верхнюю камеру.
        - Ну, что там? - крикнула снизу царица, запрокинув голову.
        - Поднимайся, повелительница! - отозвался Гимарис странным глухим голосом. Клеопатра обвязалась веревкой, и жрец без особого труда поднял ее. Выбравшись наверх, Клеопатра удивленно огляделась.
        На первый взгляд в погребальной камере ничего не изменилось, только Ирида сидела на полу, привалившись спиной к саркофагу Амфетиса. Лицо ее закрывал край шерстяного плаща.
        - Что с ней? - спросила Клеопатра, невольно понизив голос, и шагнула к своей служанке.
        - Не смотри, госпожа! - попытался остановить ее Гимарис, но Клеопатра уже сдернула плащ с лица Ириды.
        Из груди ее исторгся крик ужаса: лицо служанки было обезображено, точнее, его просто не было, на месте лица темнела кошмарная кровавая маска, как будто страшные челюсти какого-то огромного зверя разгрызли его, как спелый плод…
        - Что это?! - выдохнула царица, попятившись.
        - Не знаю, госпожа… - ответил жрец, снова закрывая лицо служанки плащом. - Знаю только, что в старинных папирусах было сказано, что один из тех, кто отправится в гробницу за ожерельем Хатшепсут, должен будет заплатить за него жизнью.
        - Ты не сказал мне этого!.. - пробормотала Клеопатра, зябко кутаясь в плащ.
        - Тебе не грозила смерть, госпожа! Ты - царица, владыка Земли Кемет, тебя не касаются могильные заклятья. Заплатить жизнью мог я, могла твоя служанка… Я не стал ничего говорить, дабы не лишить ее мужества. Сам же я готов был заплатить эту цену…
        На этот раз Клеопатра ничего не ответила. Она еще раз молча взглянула на мертвую служанку и повернулась к Гимарису:
        - Веди меня обратно, жрец!

* * *
        Алиса поднялась по металлической винтовой лестнице, толкнула дверь и оказалась в театральном зале.
        На сцене шла репетиция.
        Долговязый, тощий артист сидел, спустив штаны, на эмалированном детском горшке и с пафосом декламировал:
        - Человек - это великолепно! Это звучит… гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека!
        Перед ним стояла на голове девушка в ночной рубашке с цветком за ухом. Дождавшись, когда в монологе партнера возникнет пауза, она вступила, немного задыхаясь от неудобного положения:
        - Отчего люди не летают!.. Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица…
        На этих словах актриса потеряла равновесие и упала на сцену. Тут же к ней подбежал рослый толстопузый мужчина с рассыпанными по плечам длинными седыми волосами и заорал хриплым голосом старшины-сверхсрочника:
        - Что это такое? С кем мне приходится работать? Пять минут нормально на голове постоять не можешь! И как ты читаешь этот монолог? Никакой экспрессии! Никакого подлинного чувства! Никакой мысли во взоре!
        - Но Эраст Сигизмундович! - воскликнула актриса, поднимаясь со сцены и потирая ушибленный бок. - Когда я стою на голове, у меня все мысли куда-то уходят…
        - Было бы чему уходить! - рявкнул режиссер. - Если ты не можешь воплотить мое видение образа, нам придется расстаться!
        Актриса зарыдала, а режиссер повернулся к ее партнеру:
        - А теперь ты, Николай! Как ты сидишь на горшке? Что выражает твоя поза? Какую ты ставишь перед тобой сверхзадачу?
        - Эраст Сигизмундович, - проговорил актер льстиво, - я старался передать вашу мысль…
        - Не верю! - Режиссер шагнул к актеру, подняв руку в трагическом жесте. Тот от неожиданности покачнулся и упал со своего неудобного постамента. Режиссер выпучил глаза, хотел что-то сказать, но в этот момент увидел Алису и заревел, как белый медведь в теплую погоду: - Почему посторонние в зале? Ну, когда это кончится? Когда мне дадут нормально работать? Я совершенно не могу сосредоточиться в таких условиях! Я не могу создать нужный душевный настрой, творческую атмосферу…
        - Не волнуйтесь, Эраст Сигизмундович! - воскликнула невысокая, коротко стриженная особа в кожаной курточке и длинной бордовой юбке и бросилась на Алису, как бык на тореадора. Алиса, однако, ловко от нее увернулась и через ее голову обратилась к режиссеру:
        - Эраст Сигизмундович, я не посторонняя! Вы меня не помните? Я Алиса Окунева! Я у вас играла Офелию! Вы меня еще чуть не утопили в джакузи!
        Режиссер уставился на нее. В его глазах проступило узнавание, затем удивление, которое сменилось печалью, и он произнес с непередаваемой театральной интонацией:
        - Боже мой, Алиса! Что делает с людьми время!
        Алиса хотела было возмутиться: со времени их последней встречи прошло всего восемь лет, и она за это время не слишком изменилась. Больше того, она много занималась своей внешностью и выглядела вполне прилично. Однако, как учил ее знакомый психолог, Алиса досчитала до десяти и решила сдержаться: ведь ей нужно было склонить режиссера на свою сторону…
        Придав лицу скромное, умоляющее выражение, она проговорила:
        - Я слышала, что у вас в театре есть вакансия. А мне как раз сейчас нужна работа…
        В это самое время стриженая особа в кожаной куртке улучила момент, схватила Алису за руку, заломила ее за спину и, победно пыхтя, потащила прочь со сцены.
        - Подожди, Варвара! - остановил ее режиссер. - Это не посторонняя, это своя, театральная. Мы с ней еще не договорили!
        Стриженая с сожалением выпустила Алису, как охотничья собака по приказу хозяина выпускает полузадушенного кролика, и встала в сторонке с выражением готовности на лице. Режиссер же с задумчивым видом подошел к Алисе и проговорил:
        - Да, помню, как мы ставили «Гамлета»… хорошая была постановка! И идея использовать джакузи в сцене самоубийства Офелии была гениальна! Эту находку отметили все театральные критики! Хорошие были времена! А сейчас таким приемом никого не удивишь… театр не стоит на месте, он находится в вечном движении, в вечном поиске…
        - А что вы сейчас ставите? - спросила Алиса, чтобы поддержать разговор. - Я что-то не поняла - это «Гроза» или «На дне»?
        - Это новое слово в драматургии! - оживился режиссер. - Я решил объединить классику, взять все лучшее из разных пьес. За таким приемом большое будущее! Вот только не знаю, на каком названии остановиться - «На дне грозы» или «Грозовое дно»!..
        - Так все-таки не найдется у вас для меня какой-нибудь роли? Пусть даже второстепенной…
        - Извини, Алиса, все возрастные роли у меня уже заняты, а молодую девушку ты уже не можешь играть.
        - Почему же? - Алиса наклонила голову, намотала прядь на палец и проговорила тонким детским голоском: - Дяденька, я у Вороненкова играла Пеппи Длинныйчулок!
        - Вороненков бездарность! - фыркнул Эраст Сигизмундович. - У него собственная жена уже сорок лет играет Джульетту и Соню в «Дяде Ване»! Я так не могу, я стремлюсь к правде жизни! Если в пьесе сказано, что героине двадцать лет, я не могу отдать эту роль старухе!
        - Я бы попросила! - не выдержала Алиса. - Это кто здесь старуха?!
        - Постой… - режиссер вдруг уставился на нее хищным, пристальным взглядом, - ну-ка, встань этим боком к свету…
        Алиса послушно повернулась. Режиссер отступил на шаг, прищурился и проговорил:
        - А что… в этом, пожалуй, что-то есть! Из тебя получится неплохая графиня в «Пиковой даме»…
        - Что? - испуганно переспросила Алиса. - Как графиня? Да она же глубокая старуха!
        - Эраст! - послышался за спиной режиссера сухой неприязненный голос. - Что я слышу? Ты ведешь за моей спиной сепаратные переговоры? Ты замышляешь предательство?
        Режиссер испуганно повернулся. На сцене появилась полная дама лет шестидесяти в розовом кашемировом костюме, с аккуратно уложенными темно-рыжими волосами.
        - Вы приехали, Изольда Тристановна? А я вас сегодня не ожидал…
        - Я приехала очень своевременно! - грозно проговорила кашемировая дама. - Оказывается, ты собираешься отдать мою роль какой-то выскочке? Какой-то соплячке? Какая из нее графиня!
        - Не волнуйтесь, Изольда Тристановна! Это я только так, теоретически… ничего серьезного…
        Алиса удивленно наблюдала за происходящим. Тут к ней подскочила прежняя стриженая особа и зло зашипела в самое ухо:
        - Уходите! Немедленно уходите отсюда! Вы видите, к чему привело ваше появление? Эраст Сигизмундович будет очень расстроен!
        - А кто такая эта Изольда Тристановна? - вполголоса спросила Алиса, поспешно отступая за кулисы. - Спонсор?
        - Да какой там спонсор! - махнула рукой Варвара. - Это его теща! - И она выразительно подняла глаза к потолку.
        Алиса вышла на улицу и задумалась.
        Театр «На чердаке» был ее предпоследней надеждой. Оставался еще один вариант, самый последний.
        Вариант звали Шуриком Свечкиным.
        Вариант снимал рекламные ролики, и восемь лет назад он хорошо относился к Алисе и время от времени давал ей подзаработать. До сих пор она помнила, как хорошо сыграла консервированную вишенку в рекламе фруктового торта.
        Через час Алиса вошла на территорию студии. Ленивый вахтер потребовал у нее пропуск, но когда Алиса ответила, что пришла к Свечкину, в глазах вахтера мелькнуло уважение и он пропустил ее внутрь.
        На втором этаже студии царило обычное рабочее оживление. Взад и вперед носились озабоченные помрежи и технические работники, время от времени попадались задумчивые актеры, заучивающие роль.
        Алиса остановила одного из них и спросила, где можно найти Шуру Свечкина. Актер поднял на нее туманный взгляд и проговорил:
        - Полное взаимопонимание на кухне с кухонными полотенчиками «Тетя Дуся»…
        - Что?! - удивленно переспросила Алиса и помахала рукой перед лицом собеседника. - Свечкин! Где мне найти Шуру Свечкина?
        - Ах, извините… - смущенно проговорил актер. - Я вхожу в образ… а Александр Трифонович вон там, в третьем павильоне…
        Алиса поблагодарила актера и отправилась в указанном направлении, оставив его наедине с кухонными полотенчиками.
        В третьем павильоне она застала напряженную тишину. Актеры, актрисы, осветители, визажисты и прочий персонал студии стояли кружком. В центре этого кружка находились Шура Свечкин и какой-то толстяк в костюме от Армани. Впрочем, и сам Свечкин за те годы, что Алиса его не видела, здорово располнел, обрюзг и полысел. Кроме того, в его внешности появилось нечто новое - вальяжность и барственность преуспевшего в жизни человека.
        Держа своего собеседника за пуговицу от Армани, Шура вещал:
        - А что ты думаешь, дорогой мой человек? Реклама - это искусство, а в искусстве нужен большой талант! Конечно, есть просто удачные обстоятельства для разных товаров. Например, производители зонтов молятся о дождливой погоде, производители сандалий и пляжных тапочек - наоборот, о сухой, производители пива - о жаркой, и только производителям водки некогда молиться, им надо производить! Так вот, хорошая реклама любой товар делает ходовым, как водка! Реклама, дорогой мой человек, может все! Нет такого товара, который нельзя было бы продать благодаря удачно подобранной рекламе!
        - Ну уж и нет! - недоверчиво проговорил толстяк. - Вот я тут купил по случаю партию бракованных пианино и роялей. Прикинь - у них все клавиши белые, ни одной черной! Какая уж тут реклама поможет?
        - Да запросто! - Свечкин на секунду задумался, пошевелил губами и выразительно произнес: - Только у нас вы можете купить пианино и рояли для расистов! Все клавиши - исключительно белые!
        - Ну, чувак, ты даешь! - восхитился толстяк. - Ты и правда крут! Ладно, договорились, будешь делать для меня рекламу!
        - Ну и ладушки! - Свечкин похлопал в ладоши и крикнул: - Все, перерыв закончен! Приступаем к съемке второго эпизода! Ангелина, ты текст не забыла?
        Юная особа с нежным цветом лица и круглыми голубыми глазами вышла вперед и воскликнула:
        - Новая услуга компании «Реальные волосы»! Пересадка волос с головы на более безопасное для них место!
        - Так я и знал! - Свечкин схватился за голову. - Ангелина, реклама «Реальных волос» унас назначена на среду!
        - А разве сегодня не среда? - Девица захлопала ресницами.
        - Сегодня вторник, Ангелина!
        - Как - вторник? Ах, правда вторник! Ну, извините, Александр Трифонович…
        Она снова встала в позу, подняла глаза к потолку и выкрикнула жизнерадостным голосом:
        - Мы поможем вам быстро и качественно отбелить зубы, удалить родинки, морщины и пигментные пятна, перекрасить волосы и придать коже ровный золотистый оттенок! Покупайте фирменное оборудование и программное обеспечение «Фотошоп CS»!
        - Молодец, Ангелина, текст запомнила! - удовлетворенно проговорил Свечкин. - Теперь перейдем к подготовке видеоряда…
        - Но, Александр Трифонович, мне нужно освежить макияж! - забеспокоилась девица. - Я готовилась к рекламе «Реальных волос», а здесь нужен совсем другой образ, с акцентом на цвет лица!
        - Ладно, освежай, что с тобой делать! - недовольно пробормотал Свечкин и повернулся к Алисе: - А вы кто? Вы из рекламного отдела компании «Стиморол»?
        - Нет, я не оттуда! Шура, ты меня не помнишь? Я Алиса Окунева! Помнишь, я у тебя вишенку играла?
        - Алиса? - Лицо Свечкина изменилось и даже, кажется, немного помолодело. Впрочем, через секунду оно снова приобрело надменную чеканность успешного человека, и Свечкин проговорил, важно растягивая слова: - Для кого Шура, а для кого - Александр Трифонович! Времена, понимаешь, изменились!
        Затем лицо режиссера снова смягчилось, и он мечтательно протянул:
        - Вишенку, говоришь? А хорошее было время! Мы были молодые, талантливые, креативные! А ты чего пришла-то? Ты сейчас не в компании «Стиморол» работаешь? Мы бы могли снять для вас отличную рекламу! Как тебе такой слоган: «Новые подушечки «Стиморол»! Теперь без наволочек»?
        - Да нет, Шура, я сейчас вообще не работаю… - призналась Алиса. - Я к тебе потому и пришла. Я ведь раньше у тебя неплохо играла, согласись? Может, ты и сейчас для меня что-нибудь найдешь?
        - Что?! Для тебя?! - Свечкин шарахнулся от нее, как будто увидел на ней «пояс шахида». - Ты не понимаешь, Алиса, о чем говоришь! Сейчас настали совсем другие времена! Ты посмотри на себя - цвет лица ужасный, кожа запущенная, волосы тусклые…
        Алиса побледнела и кинулась к зеркалу. Неужели все действительно так ужасно? Ведь она все эти годы следила за собой, раз в неделю посещала косметолога… и еще всякие разные процедуры… Да нет, из зеркала на нее смотрела привлекательная молодая женщина, выглядящая моложе своих тридцати пяти лет…
        - Ты не обижайся, детка! - проговорил Свечкин ей в спину. - Я вовсе не хочу тебя обидеть, я тебе просто обрисовываю ситуацию. Ты не так плохо выглядишь, но те, кого сейчас снимают в рекламе, либо модели вроде Ангелины, которые занимаются своей внешностью семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки, либо ЗЗ…
        - ЗЗ? - удивленно переспросила Алиса. - Что такое ЗЗ?
        - Звезды и знаменитости, - ответил Свечкин. - Те, кого вся страна знает в лицо. Те, кого узнают на улице. Их берут в рекламу, даже если у них есть пара морщин. Но ты - совершенно другое дело, тебя никто не знает. Так что извини, Алиса, ничем не могу помочь! - Он развел руками и повернулся к своей труппе: - Все, девочки, перерыв закончен! Снимаем второй эпизод!
        Это был полный крах, фиаско, разгром, поражение по всем пунктам. Это был… это был конец. Впервые Алиса произнесла это ужасное слово, до этого она даже в мысли свои не хотела его допускать. Слишком много всего свалилось на нее за последние несколько недель, этак можно и с катушек слететь.
        Голова внезапно закружилась, ее качнуло от слабости, встречная женщина поглядела с подозрением. Все ясно, давление опять понизилось. Нужно срочно выпить крепкого сладкого кофе и съесть чего-нибудь, иначе она просто не доедет до дома. И люди станут шарахаться.
        Она огляделась и обнаружила совсем близко вывеску кафе. Интересно, очень ли дорогое, тут же подумала Алиса, дорогое ей сейчас не по карману. Она подавила желание пересчитать на пороге деньги в кошельке, это уж совсем никуда не годится.
        В кафе было пусто и темновато, только стойка переливалась разноцветными огоньками. Играла тихая музыка, девушка за стойкой приветливо улыбнулась.
        - Кофе, - сказала Алиса, - черный, с сахаром. И что-нибудь не очень сдобное.
        - Возьмите сандвич с зеленью, хлеб зерновой, - предложила девушка.
        Алиса с тяжелым вздохом оглядела штабеля булочек, круассанов, чизкейков, всевозможных десертов и пирогов. И тут же правый бок отозвался привычной болью - и думать, мол, забудь о сдобе! И о жирном креме тоже!
        Да забыла, забыла, с досадой подумала Алиса, теперь заботы гораздо более серьезные.
        Она села за дальний столик в ожидании заказа. В голове не было никаких мыслей. Что теперь делать? Куда податься?
        «За что мне это? - в который раз горько подумала Алиса. - В чем я провинилась?»
        Вроде бы жили они с Глебом хорошо, дружно, у нее очень выдержанный характер, это все признавали, поэтому они никогда не ссорились, Алиса всегда уступала. Муж много работает, создает ей вполне сносную жизнь, так зачем же раздражать его по пустякам?
        Восемь лет, она отдала ему восемь лет, бросила работу, вполне успешно начинающуюся карьеру актрисы - и вот такой итог.
        Она всегда доверяла Глебу.
        «Если разлюбишь, ты ведь мне сообщишь», - сказала она сразу после свадьбы.
        «Никогда не разлюблю!» - Он тогда рассмеялся, обнял ее, подхватил на руки и закружил по комнате.
        Все же были они счастливы или нет? Алиса уже ни в чем не уверена.
        В сущности, обычная житейская история - муж нашел другую, гораздо моложе и красивее. Собственно, насчет последнего можно было бы и поспорить, в свое время многие признавали, что она, Алиса, необычайно хороша, что у нее удивительная, несколько экзотическая красота - темные прямые волосы, темно-синие глаза чуть удлиненной формы, расставленные широко, отчего взгляд приобретает некоторую таинственность. Фигура у нее очень стройная, довольно худощавая, небольшая голова гордо сидит на длинной шее.
        «Все было когда-то, - одернула себя Алиса словами старой песни, - было, да прошло».
        Вот именно, все же годы есть годы. Когда тебе тридцать пять, а сопернице всего двадцать два, разница явно говорит не в твою пользу.
        Алиса узнала об измене мужа от полузнакомой бабы, из тех, кто днем болтается по магазинам и салонам красоты, а вечера проводит на всевозможных тусовках. Всех они знают, со всеми они шумно здороваются, с мужчинами целуются, с дамами тут же принимаются обсуждать последние новости. Да какие у них новости, одни сплетни - у кого с кем роман, кого бросил муж, а кто, наоборот, удачно вышел из развода, обобрав бывшего мужа до нитки.
        Они столкнулись в галерее бутиков на Невском. Алиса искала подарок мужу на годовщину свадьбы. И себе новое платье, предвкушая уже, как будут они отмечать восьмилетие совместной жизни.
        И тут налетела на нее эта Диля. Алиса даже не сразу вспомнила, как ее зовут. Диля сделала вид, что жутко обрадовалась встрече, шумно ее приветствовала, раскритиковала все, что Алиса собиралась примерить, накричала на продавщицу, потащила Алису в другой магазин, потом в третий. Избавиться от нее можно было, только послав подальше открытым текстом, Алиса не нашла в себе для этого сил.
        Конечно, если бы она знала, что явится результатом этой встречи, она огрела бы эту Дилю вешалкой, придушила бы ее в примерочной кабинке, но вырвалась бы на свободу. Уж больно противная баба, если и узнавать от кого-то плохие новости, то только не от нее.
        Впрочем, какая разница? Сейчас-то ей все равно. А тогда, услышав от Дили, что муж ей изменяет, Алиса страшно растерялась, лепетала что-то жалким голосом, а та, чувствуя себя на вершине блаженства, сообщала пикантные подробности - кто такая его пассия, где они познакомились, сколько времени уже вместе и кто и когда видел их в ресторане или в загородном отеле. Каждое ее слово вбивалось в Алисину душу, как гвоздь в крышку гроба.
        Получалось, что все правда. И, по словам Дили, многие про это знали, да что там - весь город был в курсе! И те, кого Алиса считала друзьями, и посторонние сплетники вроде Дили. Ее муж ничуть не скрывался, очевидно, считал ее полной дурой. Или все уже для себя решил.
        Как выяснилось позже, верным оказалось последнее.
        А тогда Диля ушла, торжествующе блестя глазами, оставив Алису в шоке, совершенно раздавленную ужасной новостью. Диля торопилась кого-нибудь встретить, чтобы рассказать о ее, Алисы, реакции на сообщение об измене Глеба.
        Муж вернулся поздно, как и всегда в последнее время. А она, идиотка этакая, верила, что он занят на работе, еще старалась готовить ему повкуснее, по выходным кофе в постель подавала!
        Не было смысла делать вид, что ничего не произошло, он обо всем догадался по ее лицу.
        - Глеб… - заговорила Алиса трясущимися губами. - Глеб… что же это такое…
        - Чего ты от меня хочешь? - закричал он. - Чтобы я тебе врал? Чтобы жил с нелюбимой женой?
        У нее было такое чувство, что ее хлещут по лицу. Он смотрел на нее как на злейшего врага, он ее ненавидел. За что?
        Она тоже кричала ему, не помня себя, злое, обидное, о том, что отдала ему молодость, что пожертвовала ради него артистической карьерой.
        - Карьерой? - издевательски рассмеялся он. - Подумаешь, карьера - актриска с погорелого театра! Кому ты нужна?
        Это было его условие - после свадьбы никакого театра, телевидения, и вообще актрисы Окуневой в природе не должно быть.
        - Не желаю, чтобы ты вертела задом перед кем-то другим! - грубовато сказал тогда Глеб. - Только передо мной!
        И добавил, став серьезным, что жена-артистка не подходит к его имиджу солидного бизнесмена, люди, мол, станут по-другому относиться.
        - Мне нужен развод! - сказал Глеб сейчас, сказал как отрубил. - И как можно скорее!
        - Но почему так стремительно? - воззвала она, чувствуя, как подкатывает слабость, колени дрожат и в голове стучат тысячи молоточков.
        - Потому что мы ждем ребенка, - сказал он.
        - Ребенка? - как эхо повторила Алиса.
        - Да! - жестко ответил Глеб. - И я не могу допустить, чтобы он родился без отца!
        - Ребенка… - Алиса опустилась на стул. - Ты хочешь ребенка… Но ты всегда говорил мне…
        Она ужасно хотела детей. Хотела сразу после свадьбы. Ну что ты, говорил Глеб, давай поживем хоть годик спокойно.
        Через год она снова заговорила о ребенке, но Глеб сказал, что им еще рано. Какое рано, возразила она, мне двадцать восемь, в самый раз.
        Подождем до тридцати, твердо сказал он. А потом у него в бизнесе наступили трудные времена, потом они купили новую квартиру, потом Глеб задумал строить загородный дом, и нужно было откладывать деньги, потом ей надоело нарываться на отказ, и вот вам результат.
        - Но если ты так хочешь ребенка, то я могу родить! - сказала она. - Мне тридцать пять, женщины рожают и в сорок!
        - Зачем мне, когда один уже есть, - холодно возразил Глеб, - мне, знаешь, и одного за глаза хватит. И к тому же кого ты родишь? То у тебя слабость, то печень…
        - При чем тут печень? - возмутилась она.
        - Разговор окончен! - припечатал Глеб. - Я подаю на развод!
        И она поняла, что так все и будет. Он не передумает, да и зачем? Муж ее больше не любит, да и любил ли когда-нибудь?
        После восьми лет брака у нее не осталось никого из друзей, чтобы оказали поддержку. Мама далеко, приятелей было много, но все это были знакомые мужа и их жены.
        Первое время после замужества она старалась поддерживать связь с подругами. Но они считали, что Алиска хорошо устроилась в жизни, убила, что называется, жирного бобра, некоторые откровенно завидовали. Алисе не хотелось находиться в такой атмосфере, она постепенно свела общение на нет. Ее никто не удерживал.
        И вот теперь она осталась одна, совершенно одна перед лицом несчастья.
        Кроме всего прочего, Глеб оказался еще жутким жлобом. Он не хотел отдавать бывшей жене ничего, ни копейки. Иногда Алиса думала, что его очень устроил бы вариант, если бы она внезапно умерла. Хотя нет, пришлось бы тратиться на похороны. Так что лучше, если бы она просто исчезла, испарилась как сон, как утренний туман.
        Он подал на развод и требовал, чтобы Алиса съехала из их квартиры - он-де найдет ей потом жилье, а пока ему нужно место, где поселить молодую беременную жену. Квартира была большая, четырехкомнатная, в хорошем месте, с замечательной планировкой, с отличным ремонтом, выстраданным Алисой, обставленная с ее артистическим вкусом, так что все знакомые просто ахали. Она вложила в эту квартиру частичку себя.
        - Нет уж, дорогой, - сказала ему Алиса, когда прошел первый шок. - Что бы там ни было, но половина квартиры моя по закону. Хоть и жалко, но продадим ее и поделим деньги. Отсюда ты можешь выгнать меня, только если убьешь, ни на какую съемную квартиру я уезжать не собираюсь. Нашел дуру!
        Ух, как он на нее орал! Наслушалась Алиса про себя такого, что только диву давалась - как же раньше она не замечала, сколько грязи и гадости сидит в ее муже? И проститутка она, как все актриски, спят они и с режиссерами из-за роли, и со спонсорами из-за денег. И дура фантастическая, в голове солома, как опять-таки у всех моделек и актрисулек, привыкли чужие слова повторять как попугаи, своих мыслей ни одной нету. А уж если есть, то такие глупые, что лучше вообще рот не открывать, а то люди засмеют. И больная вся насквозь, вечно в доме одни овощи да каши, тошнит уже от одного вида, наружу выворачивает!
        Все это было заведомое вранье. Никогда в жизни она не пыталась добиться роли через постель, тогда, в расцвете молодости и красоты, она считала, что нужно только работать и все у нее будет. Конечно, одних внешних данных и таланта мало, необходимо еще везение, но Алиса была выдержанна и терпеливо ждала случая.
        Дождалась, встретила Глебушку, бросила работу, и теперь все пошло прахом.
        Что касается ума и образованности, то сам-то он за все восемь лет их брака не прочитал ни одной книжки. А ее он ценил, сам говорил, что можно взять ее в любую компанию, ему за жену никогда не будет стыдно.
        Но то было раньше.
        И насчет диеты: сам же просил, чтобы готовила она легкие блюда - у него от сидячей жизни образовывался потихоньку животик, нужно было принимать меры.
        Она тогда даже не обиделась - после всего, что он ей сделал, его пустые слова уже не трогали.
        - Не хочешь, значит, по-хорошему, - прошипел он, утомившись от крика.
        - Что ты имеешь в виду? - удивилась Алиса. - По-хорошему я должна уступить тебе эту квартиру, а сама получить однушку в спальном районе, да еще быть тебе благодарной?
        - Ты хочешь вражды? Ты ее получишь! - пообещал он и ушел, хлопнув дверью.
        На следующий день в супермаркете она обнаружила, что все ее карточки заблокированы. Их было три штуки, Глеб всегда говорил, что не следует класть все яйца в одну корзину. Он переводил ей деньги на хозяйство и на тряпки, не так чтобы много, но все же хватало. Своих заработков у нее не было никаких.
        Но, черт возьми, все эти восемь лет она работала горничной, поварихой, дизайнером, медсестрой и психоаналитиком для него! Она не ела даром его хлеб!
        Алиса с трудом, но поняла, что дело плохо. Она бросилась домой, оставив корзинку с продуктами, и обнаружила в маленьком сейфе, где хранили они с мужем немного валюты и ее драгоценности, пустоту. Исчезли две ее шубы - норка и шиншилла, парочка дизайнерских платьев и ненадеванные осенние сапоги. А также все антикварные мелочи, которые она любовно подбирала, когда обставляла квартиру. Все мало-мальски ценное - настенные тарелки, два бронзовых подсвечника, несколько фарфоровых статуэток, - все испарилось как дым.
        В кошельке лежало несколько бумажек и мелочь, всего на сумму восемьсот двадцать рублей пятьдесят семь копеек. И это все.
        Какой же она была дурой, когда не откладывала деньги на черный день! Нужно было потихоньку завести отдельную карточку, про которую Глеб бы не знал. Или хоть сколько-то долларов запихать за батарею! Но она и в мыслях не держала, что муж окажется таким подлецом!
        Одолеть внезапную слабость ей помогла только злость. Она будет бороться, она докажет ему, что может прожить без него! И уж теперь-то она не уступит ни пяди, ни квадратного сантиметра!
        Денег в кошельке хватило ненадолго, тогда она отнесла в ломбард сережки и кольцо, что были на ней в супермаркете, только поэтому и уцелели. А потом Алиса занялась поисками работы.
        Муж подал бумаги на развод, ей несколько раз звонила адвокат Веселовская и уговаривала согласиться на условия Глеба - потом, дескать, когда родится у него там ребенок, шансы Алисы значительно ухудшатся. Государство наше всегда на стороне матери и ребенка, так что если дело дойдет до суда, то существует большая вероятность, что…
        - Половина квартиры, и пускай отдаст мои вещи! - прервала Алиса многословные излияния адвоката и бросила трубку.
        И вот теперь наступил полный крах. Алисе стало ясно, что работы по прежней специальности ей не найти. В рекламу не возьмут по возрасту, Шурик отлично ей все объяснил, а в театр - из вредности. Там тоже конкуренция. Да еще какая, кое-кто вспомнит, что Алиса ушла из профессии, потому что удачно вышла замуж, и теперь воспользуется случаем, чтобы ей подгадить.
        Алиса вышла из кафе и побрела по улице, уныло глядя перед собой.
        За восемь лет ее замужества жизнь изменилась, и ей в этой изменившейся жизни не было места. Ее совершенно забыли, она выпала из обоймы… Подумать только - ей всего тридцать пять лет, а ее считают чуть ли не столетней старухой!
        По аналогии Алиса вспомнила Наталью Юрьевну Сереброву.
        Они познакомились, когда Алиса училась в театральном. Не то был какой-то вечер, не то в театре заметила она благородную пожилую даму и узнала это лицо по многочисленным фильмам и театральным афишам. Случайно разговорились, судя по всему, Алиса чем-то старой актрисе понравилась, она оставила ей свой телефон и просила звонить, если что понадобится. К тому времени в кино Наталья Юрьевна уже не снималась, а в сериалы если и звали, то предлагали роль чьей-нибудь бабушки, от чего она отказывалась со смехом - не по чину, мол, мне бы кого покруче сыграть, вдовствующую королеву в изгнании, к примеру. И верно, с возрастом проступили в ее лице черты такого благородства и одухотворенности, что никак невозможно было представить ее обычной бабушкой, с пирожками и вязаньем. По этой причине и в театре она играла мало - под амплуа комической старухи не подходила.
        Когда Алиса поступила в театр, Наталья Юрьевна пригласила ее к себе отметить, как она выразилась, это событие. Они долго чаевничали в красивой комнате, где все стены были завешаны фотографиями.
        «Мой мавзолей», - шутила старая актриса.
        Потом Алиса забегала к ней изредка - в основном посоветоваться насчет очередной роли. Наталья Юрьевна очень ей помогала, иногда оживлялась и показывала, как встать на сцене, чтобы предстать перед зрителями в наивыгоднейшем свете, какое платье не надевать никогда, даже под угрозой увольнения из театра, как заколоть волосы так, чтобы в нужный момент шпильки выскочили от легкого поворота головы и волосы рассыпались по плечам вроде бы случайно. И еще множество полезных мелочей, которые Алиса тщательно запоминала, вплоть до того, какая половица на сцене какого театра скрипит, а какая скользкая.
        Когда она вышла замуж и ушла из театра, то долго боялась признаться в этом Наталье Юрьевне, та сама узнала об этом от общих знакомых. И позвонила, и позвала к себе, и поздравила от души.
        «Вижу, что ты счастлива, - сказала она, - а это главное».
        Из всех бывших знакомых по театру Алисе удалось сохранить только ее. Наталья Юрьевна была одинока и стремительно старела, последний год она уже не выходила из дома. Алиса навещала ее изредка днем, когда было время. Они разговаривали о пустяках или о прошлом - как все пожилые люди, Наталья Юрьевна лучше помнила то, что было пятьдесят лет назад. Про Алисину жизнь она ничего не спрашивала, и теперь вдруг Алиса поняла, что старой актрисе все было ясно насчет ее брака, что он непрочный и недолговечный, она просто не хотела Алису расстраивать, оттого и не говорила этого вслух.
        Наталья Юрьевна! Вот с кем ей нужно поговорить! Она, конечно, не поможет с работой, но просто посочувствует, они посидят рядом, побеседуют. Алиса осознала, что старая актриса на сегодняшний день - единственный близкий ей человек.
        Внезапно ей стало стыдно - что подумает о ней Наталья Юрьевна? Когда все было хорошо, Алиса не приходила, а как все стало плохо - тут же прибежала за сочувствием! Да ладно, никогда она так не скажет и не подумает даже!
        А вот как раз и дом, где больше сорока лет прожила Наталья Юрьевна, ноги сами привели Алису к нему.
        Кодовый замок на двери был сломан, и Алиса вошла в знакомый подъезд. Выщербленная плитка на полу помнила еще самое начало двадцатого века, по ней проходили элегантные ботики петербургских дам, потом - тяжелые ботинки революционных матросов, сапоги солдат-дезертиров, чекистов в хрустящих кожанках…
        В дальнем конце подъезда остался от прежних времен камин. Конечно, дымоход давно уже заложили кирпичом, так что этот камин не топили, наверное, полвека, но красивая лепнина еще сохранилась и радовала глаза жильцов и гостей дома.
        Лифта не было, и Алиса поднялась по лестнице на четвертый этаж, позвонила в квартиру Натальи Юрьевны.
        Дверь почти сразу открыли. На пороге стояла крепкая краснолицая тетка в сатиновом халате, с волосами, покрытыми пестрой косынкой. Алиса ничего не успела сказать, тетка опередила ее, крикнув в глубину квартиры:
        - Никитична, из жилконторы пришли!
        - Я не… - начала было Алиса, но тетка, не слушая ее, сунула под ноги тряпку и недовольно проворчала:
        - Ноги вытирай, а то ходют тут, топчут…
        С этими словами она удалилась.
        Алиса тщательно вытерла ноги, вошла в прихожую. Все двери в квартире были широко распахнуты, из комнат доносились какие-то незнакомые голоса.
        Тут в прихожей появилась высокая прямая женщина лет шестидесяти. Окинув Алису равнодушным взглядом, она проговорила:
        - Это вы из жилконторы?
        - Да нет, я вовсе не из конторы! Я знакомая Натальи Юрьевны. А где она? Что с ней?
        - А вы не знаете? - Женщина взглянула на нее удивленно, на какое-то мгновение сквозь равнодушие проступила печаль. - Умерла Наталья Юрьевна… уже две недели как умерла. Я племянница ее, вот, привожу тут все в порядок…
        - Как - умерла? - переспросила Алиса и привалилась спиной к притолоке. - Не может… не может быть!
        - Очень даже может… лет-то ей сколько было? Восемьдесят два! В этом возрасте ничего удивительного!
        - И похоронили уже?
        - Конечно! - Племянница покойной разглядела в лице Алисы искреннее горе и спросила мягко: - А вы кто?
        - Я Алиса Окунева! - ответила Алиса. - Мы с Натальей Юрьевной были знакомы по театру…
        - Ах, вы Алиса? - повторила племянница. - Тетя для вас кое-что оставила…
        - Мне ничего не нужно! - растерялась Алиса.
        - Да вы не думайте… это на память. Тетя хотела, чтобы это было у вас.
        С этими словами женщина ушла в ту самую комнату, где Наталья Юрьевна много раз принимала Алису, сидя в глубоком старинном кресле с львиными лапами. Она отсутствовала не больше минуты и вернулась, держа в руках шкатулку.
        Шкатулка была обычная, недорогая, украшенная ракушками. Такие прежде привозили на память из приморских городов, чтобы хранить в них письма и фотографии.
        - Вот, это Наталья Юрьевна хотела оставить вам!
        Алиса не помнила, как вернулась домой. Она помнила только ощущение невосполнимой потери, такое чувство, как будто она утратила часть самой себя. И еще - мучительный стыд. Она думала только о себе, о своих собственных проблемах, о собственных неприятностях, а совсем рядом умирала чудесная женщина, которой она, Алиса, многим обязана… и она за все это время даже не вспомнила о Наталье Юрьевне! Не навестила ее, не простилась…
        Алиса вошла в квартиру, прошла на кухню, поставила шкатулку на стол, включила чайник и только тогда открыла подарок покойной.
        Сверху лежали фотографии - давние, черно-белые снимки. Юная девушка с одухотворенным, взволнованным лицом. Вот она в роли Джульетты, потом - безумной Офелии, в белой развевающейся сорочке, с венком полевых цветов на голове. Алиса с трудом узнала Наталью Юрьевну и мимоходом подумала, что та в молодости вовсе не была красива. В ней, конечно, был особый шарм, своеобразие, выразительность, но лицо скорее неправильное, тяжеловатый подбородок, нос длинноват… а ведь о ней говорили, что она имела огромный успех не только у зрителей, но и у мужчин, за ней ухаживали знаменитые актеры, режиссеры, драматурги… значит, главное - не внешняя красота, а внутренняя сущность, не красивая лампа, а горящий внутри ее огонь!
        Алиса перебирала фотографии.
        Вот Наталья Юрьевна в роли Нины Заречной, в роли Корделии, Дездемоны, потом - Настасьи Филипповны из «Идиота», Клеопатры… а вот - уже в образе Раневской из «Вишневого сада», Вассы Железновой, Гертруды из «Гамлета» и, наконец, старой графини из «Пиковой дамы»…
        Вся жизнь актрисы вместилась в два десятка ролей, в два десятка выцветших фотографий. Алиса почувствовала щемящую боль, горечь, но не поддалась им и продолжила перебирать содержимое шкатулки.
        Ниже, под снимками, она нашла пачку театральных программок. Разноцветные буклеты, названия классических и современных пьес, имена знаменитых режиссеров и актеров, тех, с кем судьба столкнула Наталью Юрьевну.
        И ее имя в разделе «Действующие лица и исполнители». Снова - те же роли, те же образы, что на фотографиях.
        Н.Ю.Сереброва - в роли леди Макбет… в роли королевы Гертруды…
        Как все же коротка человеческая жизнь!
        Еще дальше лежали письма. Вложенные в конверты и без них, пожелтевшие от времени, подписанные именами с инициалами…
        Алиса начала читать одно письмо:
        «Ната, любимая, бесконечно вспоминаю нашу последнюю встречу, твои глаза, твои тонкие пальцы, звук твоего голоса…»
        Она увидела внизу письма подпись знаменитого режиссера - и смущенно отложила письмо: нет, она не имеет права читать это, это - слишком личное, слишком интимное… сама она не захотела бы, чтобы кто-нибудь после ее смерти читал ее личные письма.
        В самом низу шкатулки лежали пустой старинный флакончик голубого хрусталя из-под французских духов «Фиалки Коти», выточенная из слоновой кости шахматная фигурка, маленький бронзовый ключик с фигурной бородкой, замшевый мешочек с каким-то украшением. Маленькие, ничего не стоящие вещицы, сувениры, оставшиеся от давней любви, воспоминания молодости…
        Алиса открыла хрустальный флакончик, поднесла его к лицу. В нем еще сохранился тонкий, волнующий аромат, аромат давно прошедшего времени. Она представила, как Наталья Юрьевна нюхала этот флакончик и вспоминала, вспоминала…
        Закрыв флакон, Алиса взяла в руки ключик.
        Что он закрывал? Какую дверцу? Какой ларец? Кто знает!
        А шахматная фигурка? Что значила она для старой актрисы? О чем ей напоминала?
        Последнее, что лежало на дне шкатулки, - замшевый мешочек.
        Алиса развязала его, вытряхнула содержимое на ладонь.
        Это был овальный камень, кулон в тонкой золотистой оправе. Темно-красный, как закатное небо над морем, как отсветы далекого пожара в ночной степи, полупрозрачный. В багряной глубине мерцали тусклые искры, как далекие ночные звезды.
        Алиса замерла, восхищенно разглядывая камень.
        Может быть, это дорогое старинное украшение, большая ценность, и она должна вернуть этот кулон наследникам Натальи Юрьевны?
        Впрочем, сама актриса распорядилась, чтобы шкатулку отдали ей вместе со всем содержимым. Значит, этот камень она предназначала именно ей, Алисе. Скорее всего, камень не представляет собой большой материальной ценности, он был ценен для Натальи Юрьевны как еще один сувенир, еще одно напоминание о старой, утраченной любви, о каком-то важном эпизоде ее жизни…
        Алиса в неожиданном порыве сняла со своей шеи тонкую золотую цепочку, которую не успела еще сдать в ломбард, продела ее в кольцо на оправе кулона и снова надела на шею. Камень как нельзя лучше подошел к цепочке. Алиса встала, взглянула в зеркало…
        И почувствовала вдруг, как изменилась. Теперь из зеркала смотрела на нее не забитая, униженная, усталая женщина, а совсем другая - красивая, уверенная в себе. Волосы струились черной волной, глаза излучали таинственный блеск.
        Алиса усмехнулась - это зеркало в свое время она выбрала удачно, оно всегда польстит.
        Тем не менее кулон прекрасно смотрелся у нее на шее.
        Ну что ж, она будет носить его в память о своей покойной подруге, о замечательной женщине и прекрасной актрисе…

* * *
        Только под утро во дворце Клеопатры наступила тишина. Только под утро затихли звуки пира и последние гуляки разошлись по своим покоям. Скоро уже начнется новый день, поднимутся слуги, чтобы растопить кухонные печи, принести воду, скоро кухонные прислужники отправятся на рынок за свежей снедью. Скоро дворец заживет своей обычной жизнью - праздной и праздничной, суетной и нарядной.
        Это будет совсем скоро, но пока во дворце царицы удивительно тихо, как бывает тихо на поле боя за полчаса до начала кровопролитного сражения.
        Но в этот предутренний час не все спали во дворце.
        В караульном помещении евнух Асменис, могущественный сановник, вполголоса разговаривал с начальником дворцовой стражи Деллием.
        - Больше нельзя откладывать! - тихо, настойчиво говорил Асменис, пристально глядя на начальника стражи. - Ты знаешь, что из Рима прибыл этот новый полководец, как его… кажется, Юлий Цезарь. Клеопатра неглупа, она обратится к нему за помощью, и тогда у нас ничего не выйдет.
        - Мне кажется, Бледнолицый, ты делаешь из мухи слона! - ответил Деллий, лениво потягиваясь. - Вряд ли римлянин станет вмешиваться в наши внутренние распри. У него и без того хватает проблем. Кроме того, у Цезаря здесь совсем немного войск, всего один легион. Он побоится рисковать…
        - Сколько можно повторять, Деллий?! - прошипел евнух. - У Клеопатры достаточно сторонников, достаточно преданных ей войск, чтобы оказать нам серьезное сопротивление, и даже один римский легион - это большая сила. Если этот легион окажется на ее чаше весов, нам с тобой придется несладко. Нужно действовать быстро и решительно, пока на нашей стороне внезапность. Если мы потеряем время, среди наших сторонников начнутся неизбежные сомнения и колебания, а этого никак нельзя допустить. И сколько можно повторять - не называй меня этим отвратительным прозвищем!
        - Хорошо, Бледнолицый! - усмехнулся Деллий. - Итак, чего ты хочешь от меня?
        - Я хочу, чтобы ты сейчас же отправился в покои Клеопатры и расправился с мерзавкой! - При этих словах лицо евнуха, бледное, как непропеченная лепешка, покрылось каплями пота, в глазах его сверкнула ненависть.
        - То есть ты хочешь, чтобы я сделал все самое трудное, а сам ты будешь пожинать плоды!
        - Не болтай глупостей, Деллий! - раздраженно оборвал его евнух. - Самое трудное - это привлечь на нашу сторону жрецов и чиновников, писцов и придворных, всех тех, в чьих руках сосредоточена власть в городе и стране!
        - Настоящая власть в руках воинов! Настоящая власть у того, кому подчинены конница и пехота, гарнизоны городов и команды боевых галер! - Голос Деллия звучал гордо и высокомерно.
        - Настоящая власть в руках чиновников, - вполголоса возразил ему Асменис. - Власть у того, кто распоряжается деньгами и провизией, складами и рабами. Впрочем, не будем впустую тратить время. Иди в покои Клеопатры и делай, что должен. Если же ты не решаешься сделать это сам…
        - Ты что, Бледнолицый, хочешь сказать, что я трус? - рявкнул Деллий, схватившись за меч.
        - И в мыслях этого не было! - Евнух смиренно опустил глаза. - Просто нужно действовать быстро, быстро и решительно. И еще раз прошу, не называй меня этим прозвищем!
        - Хорошо, Бледнолицый! - ответил Деллий и покинул караульное помещение.
        В сопровождении двух преданных воинов он пересек внешние помещения дворца, отведенные слугам и стражникам, прошел узким коридором и углубился в личные покои царицы. Перед тем как подойти к опочивальне, Деллий замедлил шаги и оглянулся.
        Рядом с ним стояли грек Ипполит, молодой, бесстрашный воин, отлично показавший себя в сражении с нубийским царем Авокой, и римлянин Кальпурний, ветеран легионов, пятидесятилетний богатырь с изрубленным парфянскими мечами лицом. Оба воина были преданы Деллию и не раз доказывали ему свою верность.
        Деллий почувствовал мгновенную робость.
        Он никогда не трусил в бою, но сейчас ему предстояла не схватка с могучим врагом, с дикими нубийцами или опытными, беспощадными парфянами. Сейчас ему предстояло нарушить священную присягу, поднять руку на законную царицу, повелительницу огромной страны, и он понимал, что обратного пути не будет, что в это мгновение решается его судьба. Ему предстояло либо выиграть все, занять высокое положение при дворе юного, безвольного царя, разделив власть с Асменисом, либо потерять все, может быть, даже саму жизнь.
        Деллий любил риск. Он часто играл в кости в портовых тавернах Александрии, часто ставил на слепой случай большие деньги, он любил выигрыш, но никогда не боялся проигрывать. И сейчас ему предстояло сделать самую большую ставку в своей жизни…
        Так будь что будет!
        Деллий вышел из-за поворота коридора и решительно подошел к двери царской опочивальни.
        Перед дверью стояли два рослых нубийца с обнаженными мечами. Увидев вооруженных людей, они подняли мечи и шагнули вперед.
        - Вы что, ослы, не видите, кто перед вами? Это же я, начальник стражи! - проговорил Деллий. - Посторонитесь, порождения гиены и гиппопотама!
        Нубийцы замерли в растерянности: они узнали Деллия, но не смели нарушить приказ и покинуть пост.
        - Прочь, я сказал! - рявкнул начальник стражи и схватился за меч.
        Нубийцы переглянулись и отступили от двери. Деллий прошел мимо них, но прежде, чем открыть дверь, обернулся и молниеносным ударом меча пронзил горло ближнего нубийца. Тот захрипел и рухнул на пол, захлебываясь кровью. В ту же секунду быстрый как леопард Ипполит вонзил свой меч в грудь второго стражника.
        Вытерев меч о край одежды и не убирая его в ножны, Деллий вошел в спальню царицы.
        Клеопатра не спала.
        Она услышала шум возле двери и забилась в дальний угол огромного ложа, подтянув колени к груди и испуганно глядя на дверь. Худенькая, миниатюрная, она казалась совсем юной. На полу возле ее ложа сидела служанка Фиона, заменившая пропавшую Ириду. Опочивальня была освещена тусклым пламенем факелов, и в этом неровном свете Деллий увидел мрачно сверкающие глаза Клеопатры и драгоценные камни ожерелья на ее груди. В сердце стражника шевельнулась странная, непривычная тоска.
        - Кто здесь? - воскликнула царица, разглядывая вошедших. - Это ты, Деллий?
        В голосе ее звучали негодование и царственное высокомерие, но в то же время плохо скрытый страх.
        - Это ты?! - повторила Клеопатра, негодуя. - Как ты посмел нарушить мой покой? Как посмел ворваться в опочивальню дочери фараонов, владычицы обоих Египтов?
        Деллий ничего не ответил. Он шагнул к ложу царицы.
        На пути его возникла служанка, она попыталась остановить его, защитить свою госпожу. Деллий коротко взмахнул мечом, и Фиона, не вскрикнув, упала на мраморный пол, окропив его алой кровью. Это задержало стражника на долю секунды. Клеопатра встала во весь рост, гордо откинула голову, рассыпав по плечам черные кудри, и гневно воскликнула:
        - Вот как? В моем дворце измена? Ты, кому надлежало оберегать мой покой, нарушил священную клятву, предал свою госпожу, пошел на поводу у жалкого евнуха?
        Деллий вскинул на нее глаза.
        Никогда он не видел царицу столь прекрасной. Ее лицо, прежде казавшееся ему неправильным, едва ли не уродливым, теперь поражало гневной, царственной, непостижимой красотой. Деллию показалось, что перед ним и впрямь стоит сама Изида. Темные глаза пылали, как два бездонных смарагда, прожигая душу Деллия адским пламенем. И едва ли не ярче их пылали три овальных камня в ожерелье Клеопатры - синий, как предгрозовое небо, зеленый, как полуденное море, и красный, как кровь. Как кровь царской служанки, обрызгавшая его белый плащ и мраморные плиты пола.
        Деллий почувствовал странную слабость. Он медленно, нерешительно поднял меч… и в ту же секунду другой меч обрушился на его шею, рассек ее, и голова Деллия покатилась по полу опочивальни.
        Обезглавленное тело еще секунду простояло, как бы раздумывая, как поступить, и наконец тяжело грохнулось на пол рядом с золоченым ложем царицы.
        А на том месте, где только что стоял Деллий, появился Ипполит с окровавленным мечом в руке.
        Молодой грек смотрел на Клеопатру полным восторга взглядом. Он опустился перед ней на колени и воскликнул:
        - Вот мой меч, царица, и вот моя жизнь! Делай с ними все, что тебе угодно, ибо отныне я - твой слуга, твой преданный раб! Ради тебя я убью любого, совершу подвиги, перед которыми померкнут двенадцать подвигов Геракла…
        - Берегись! - воскликнула царица, указав юноше на что-то за его спиной.
        Ипполит, не вставая с колен, развернулся. К нему приближался Кальпурний с поднятым мечом.
        Все произошло так быстро, что медлительный легионер не сразу понял, кто здесь враг и кто друг, с кем ему следует сражаться. Однако наконец до него дошло, что молодой грек, которому он никогда не доверял до конца, убил начальника стражи. Это предательство, а предательство заслуживает смерти.
        Приняв решение, Кальпурний действовал решительно и непреклонно, остановить его было невозможно, как невозможно остановить атакующего носорога. Он поднял меч и шагнул к Ипполиту, чтобы разом покончить с изменником.
        Однако грек был моложе и проворнее. Вместо того чтобы вскочить на ноги, чего ждал Кальпурний, он упал на спину и перекатился по мраморному полу, оказавшись за спиной легионера. Кальпурний нанес удар, но меч пронзил пустоту. Опытный легионер, однако, не потерял равновесия. Он развернулся, увидел противника и бросился на него.
        Ипполит резко согнулся, поднырнул под руку римлянина и отскочил в сторону, оказавшись между ним и Клеопатрой.
        Кальпурний снова повернулся и встал в боевую позицию. Он хорошо знал Ипполита, видел его в бою и представлял все его достоинства и недостатки. Грек молод и гибок, он подвижен и неутомим, но ему не хватает опыта и расчета. Старый легионер умеет экономить силы и выжидать удобного момента. Он дождется секунды, когда Ипполит утратит бдительность и раскроется. В серьезном бою опыт всегда победит молодость.
        Римлянин оглядел соперника, чтобы оценить его готовность к атаке, и невольно взглянул на Клеопатру.
        Глаза царицы словно прожгли насквозь его старое, закаленное в боях сердце. Он растерялся, глубоко вздохнул и попятился.
        Такого с ним еще никогда не бывало!
        Он воевал под командой гордого Красса, в легионах великого Помпея, и не раз ему приходилось выдерживать взгляды полководцев и легатов. И ни разу он не робел и не терялся под этими взглядами. А сейчас под взглядом этой молоденькой гречанки он почувствовал непривычную слабость и растерянность. Он понял, что дарованная ей власть над людскими душами куда сильнее власти полководцев и императоров.
        Что же это за власть? Что же это за сила, против которой бесполезен испытанный в боях меч?
        Кальпурний не успел додумать эту мысль: Ипполит увидел растерянность в его глазах, бросился вперед и вонзил свой меч в грудь старого легионера. Римлянин хрипло вскрикнул и грохнулся на пол. Глаза его еще несколько секунд были открыты, и, пока Кальпурний не умер, он неотступно смотрел на Клеопатру.
        Клеопатра с удивлением и страхом смотрела на трупы, разбросанные вокруг ее ложа. Затем она прикоснулась к своему ожерелью и пробормотала негромко:
        - Ай да ожерелье! Спасибо тебе, Гимарис! Спасибо тебе, владычица Хатшепсут! Славную вещицу ты мне подарила!
        Тут она снова обратила внимание на Ипполита.
        Молодой грек стоял на коленях перед ее ложем, не сводя с царицы восхищенного взора. Заметив, что Клеопатра обратила на него взгляд, грек заговорил:
        - Владычица, приказывай! Ради тебя я готов совершить любой подвиг, готов достать луну с неба или золотые яблоки из сада Гесперид! Только прикажи - я сделаю все, что ты пожелаешь!..
        - Да-да, я это уже слышала… - проговорила царица, слушающая его не очень внимательно. Клеопатра напряженно думала, что следует предпринять в первую очередь.
        Она избежала непосредственной опасности, но это отнюдь не победа, а только кратковременная отсрочка. Как только Асменис узнает, что покушение на ее жизнь провалилось, он примет все необходимые меры и доведет начатое до конца. Конечно, у нее есть ожерелье, но неизвестно, на кого и как сильно оно действует. И уж наверняка оно бессильно перед евнухом…
        Да, у нее есть ожерелье, но у нее почти нет преданных, надежных войск. Те части, на которые она может положиться, во главе которых стоят преданные ей люди, находятся сейчас слишком далеко от дворца. А дворцовая стража ненадежна, она в этом только что убедилась.
        Конечно, у нее есть Ипполит. Грек только что доказал свою преданность, готовность отдать за нее жизнь. Он силен, предан, бесстрашен, но, откровенно говоря, не блещет умом. А ей сейчас нужен умный, опытный советник…
        Тут царица вспомнила, что этим утром велела прийти во дворец Гимарису. При расставании она дала жрецу свой перстень, который откроет ему двери дворца. Вот кто поможет ей советом! Жрец умен, опытен в интригах и посвящен в храмовые тайны. Только сможет ли он пройти к ней в покои? Ведь у Асмениса повсюду свои глаза и уши, а дворцовая стража перешла на сторону мятежников!
        Клеопатра подняла взгляд на молодого грека и проговорила повелительным тоном:
        - Отправляйся к задним воротам дворца. Перед рассветом туда должен прийти жрец из Города Мертвых по имени Гимарис. Приведи этого жреца ко мне!

* * *
        Арина не пошла на обед. Добравшись до своей каюты, она ощутила желанную прохладу, кондиционер работал на полную катушку. Хорошо бы поплавать в бассейне, но сил нет тащиться на верхнюю палубу. К тому же в бассейне плавают англичане, а второй бассейн, с джакузи, прочно оккупировала та самая компания молодящихся русских дам. И ни за что оттуда не выйдут, хоть тресни!
        Она сполоснулась под душем, а потом прилегла. И неожиданно заснула, крепко и без сновидений.
        Разбудил ее стук в дверь. Это стюард принес фен. Арина так удивилась, что даже не поблагодарила его спросонья. Он что-то сказал по-гречески и прижал руки к сердцу.
        - Лучше поздно, чем никогда! - ответила Арина.
        Взглянув на часы, она с изумлением поняла, что проспала четыре часа и что скоро ужин. Странно, раньше на нее никогда не находила такая сонливость.
        Арина вымыла голову, высушила волосы феном и заколола их высоко на затылке. Получилось вполне прилично. Неожиданно ей захотелось поужинать в ресторане, чтоб играла музыка и вышколенные официанты суетились вокруг. В конце концов, имеет она на это право? Деньги за путевку плачены немалые. Она достала из шкафа платье, то самое, в котором ходила к Ленке на свадьбу. Платье было не слишком длинное - коктейльное, однако очень открытое, на бретельках. Арина представила насмешливые взгляды, которыми будут обмениваться туристы за ее спиной - такую плоскую грудь обнажать не рекомендуется, - и накинула на плечи легкий шелковый шарф. Так, уже лучше. Она полезла в косметичку за помадой, и в руку упала та самая синяя стекляшка, что всучил ей старик в Медине. Она сжала ее в руке. Судя по тяжести, все же это камень, а не стекляшка.
        Арина протерла камень ваткой, смоченной духами. Оправа стала чище, а камень засиял синим неярким светом. Сверху в оправе была петелька, да это же кулон! Арина повесила его на цепочку, камень лег чуть выше груди. Он не холодил и не царапал кожу, цепочка не тянула шею, Арине было вполне комфортно.
        Войдя в ресторан, она сказала метрдотелю:
        - Я одна и хотела бы поужинать.
        - Разумеется, мадам. - Он склонил набок голову с тщательно уложенными волосами.
        Столик был расположен очень удобно - не в центре и не в самом углу, Арина могла видеть весь зал. Вся русская группа была здесь - вон хохочут те самые дамы, усиленно делающие вид, что они молодые и раскрепощенные, вон давешняя надутая важная пара, на жене нынче платье из золотистого шелка, который так переливается и искрится, что глаза слепит. Старуха Центер тоже здесь - гляди-ка, и она в бриллиантах! Ну, эта хоть надевает их только вечером, как полагается. И по-английски чешет бегло, молодец!
        Официант принес закуску, и Арина набросилась на еду, потому что от голода сводило желудок.
        В процессе ужина Арину сердечно приветствовал веселый рыжий англичанин, тот самый, что едва не окатил ее утром апельсиновым соком, метрдотель подходил несколько раз, официанты суетились вокруг, так что она несколько утомилась от такого внимания и после кофе решила подышать воздухом на палубе.
        - Добрый вечер! - услышала она сзади голос того самого надутого мужа своей внушительной жены и поморщилась: вот притащился, разговаривает с кем-то. - Какая вы молодец, что не поехали на экскурсию в Карфаген! - продолжал мужчина, остановившись.
        Арина скосила глаза, больше никого рядом не было. Так, значит, это он с ней разговаривает?
        - Что вы имеете в виду? - весьма холодно поинтересовалась она.
        - Ужасная жара, - начал живописать он, - солнце палило нещадно, воды взяли с собой мало, да еще и автобус на полпути сломался. И в результате увидели какие-то жалкие развалины! Да что я, старых камней не видел, что ли?
        - Сочувствую, - усмехнулась Арина.
        - А вы куда ездили? - не отставал он.
        - Я была в Медине, - ответила Арина чистую правду. - Это старая часть Туниса, очень интересно, настоящий Восток. Прямо как в сказках «Тысяча и одна ночь»…
        Она умолчала о грязи и гвалте, о жуликах-таксистах и о своем ужасе, когда поняла, что заблудилась.
        - Вот, я же говорю, что вы умница! - воскликнул ее собеседник с подозрительной горячностью.
        Арина взглянула на него более внимательно, и вдруг, хоть она вовсе этого не хотела, душа его раскрылась перед ней. Все его желания, чаяния и помыслы оказались видны, как будто лежали на ладони.
        Чиновник средней руки, работа мало того что неинтересная и нетворческая, да еще и неперспективная, потому что давно уже он достиг предела своей карьеры. И сидит на своем месте только потому, что держит его начальник. А вот сменят начальника на другого, о чем разговоры идут уже давно, и его тоже попросят с насиженного местечка. Годы идут, рядом жена, опостылевшая своим командованием, - вечно она руководит, вечно она всем недовольна, вечно она чего-то требует. В доме чего только нет, а ей все мало!
        А ему хочется обычной простой ласки, чтобы женщина молодая была рядом, чтобы любила его и понимала… Да не такая, как эти все девки - вульгарные да жадные, им только деньги подавай. А вот эта, Арина, совсем другая. Есть в ней что-то особенное, и как это он раньше ее не замечал…
        Арина на миг зажмурилась и тут же открыла глаза. Наваждение не проходило - этот тип явно на нее запал! С чего это вдруг, интересно бы знать?
        Он придвинулся к ней ближе и сделал попытку погладить по руке. Арина резко отшатнулась, легкий шарф слетел с ее плеч и, подхваченный ветром, улетел бы в море, если бы не схватил его в прыжке еще один член русской группы. Этот тоже был с женой, оба невысокого роста, гибкие и спортивные, все время пропадали в тренажерном зале.
        - Потрясающе, - совершенно искренне сказала Арина, принимая шарф, - вы были великолепны!
        - Приходите на тренажеры, научу вас на них заниматься, - сказал спортивный мужчина, за что получил ненавидящий взгляд от ее собеседника.
        - Григорий! - послышался рядом голос его жены, да вот она и сама собственной персоной, вся в золотых блестках. - Ты где это пропадаешь? Мы же на концерт хотели идти, я место заняла!
        - Иду, - пробурчал муж, с сожалением отрывая глаза от Арины, - воздухом нельзя подышать минуту…
        На этот раз в глазах важной дамы проступило узнавание. Она окинула Арину с ног до головы пренебрежительным взглядом. Точнее, хотела так сделать, но пренебрежения у нее не получилось. А получилась самая настоящая злость. На мужа, который посмел ослушаться, на эту девицу, которая посмела покуситься на ее собственность, на эту теплую ночь, на небо в звездах, на море внизу… Настал черед Арины равнодушно дернуть плечом и отвернуться.
        - Правильно вы их отшили, - сказал возникший рядом еще один член группы, этот тоже потерял где-то свою жену. - Не хотите поиграть в казино? - спросил он.
        Арина взглянула ему в глаза, думая, что наваждения не повторится. Но нет, этот мужчина тоже стал ей ясен.
        Этот был не так плох - просто расслабляется человек в отпуске. Жена женой, а нужно ведь и с другими пообщаться. Непонятно только, отчего он выбрал ее, Арину.
        - Некоторым женщинам очень идет быть в отпуске, - ответил он на ее невысказанный вопрос, - приезжает такая замотанная, незаметная, а проходит три дня - и расцветает, а все думают: где же раньше были наши глаза? Так пойдете в казино?
        - Может быть, попозже, - улыбнулась Арина, - подышу пока. Вечер уж очень хорош.
        И он понял, что она хочет остаться одна, и ушел.
        Арина загляделась на далекие огоньки и на лунную дорожку на море, но ее одиночество тут же было нарушено еще одним индивидуумом. Кто-то кашлянул над ухом. Она медленно обернулась и увидела, что рядом стоит Ермолай.
        Вот уж радость так радость! Очевидно, эти чувства ясно отразились на ее лице, потому что он потоптался немного на месте, прокашлялся и сказал:
        - Ну… это… я, конечно, извиняюсь за экскурсию. Я в самом деле напутал со списками…
        И поскольку Арина молчала, он продолжал:
        - Может, мы пойдем куда-нибудь выпьем?
        - С чего это вдруг? - холодно спросила Арина. - Вы же сказали мне, что не боитесь, даже если я пожалуюсь самому Господу Богу!
        Он поморщился и потер щеку, как будто болел зуб. Потом поднял глаза на Арину и стал ей ясен. Впрочем, она уже составила о нем представление утром, и оно было верным.
        И что хорошего в этой телке, думал Ермолай, вида никакого, а вот чем-то цепляет. Пригласить в бар, подпоить, а там и в койку. Еще и благодарить потом станет, небось нечасто ей такое перепадает.
        - Пошел вон! - крикнула Арина, задохнувшись от ненависти. - Не смей ко мне приближаться, мразь!
        - Но-но… - На миг проступила в его лице прежняя наглость. - Ты не очень-то…
        И тут же возник сзади тот самый мужчина, спортивный, худенький, кто звал ее заниматься на тренажерах. Очень быстро он завел Ермолаю руку за спину, так что тот взвыл от боли.
        - Отпусти! Отпусти, гад!
        - Ага, сейчас. - Его противник перехватил руку поудобнее, отчего Ермолаю, надо полагать, стало еще больнее, и он выругался матом.
        Одним ловким движением мужчина поднял довольно грузное тело Ермолая и положил его животом на палубное ограждение.
        - Тихо, - сказал он, - не шевелись, а то свалишься. И хоть дерьмо, как известно, не тонет, но ты камнем ко дну пойдешь.
        Арине было видно, как мертвенно побледнел Ермолай.
        - Решайте! - обратился к ней мужчина. - Одно ваше слово - и он полетит в воду.
        - Да я бы с радостью, - вздохнула Арина, - уж больно мерзкий тип. Но у вас ведь будут неприятности… О нем-то никто не пожалеет, но вот круиз может сорваться…
        Мужчина рывком сбросил Ермолая на палубу, тот на четвереньках попытался уползти в другую сторону.
        - Браво! - Это рукоплескала в сторонке старуха Центер. - Давно так не радовалась. Этот тип надоел мне смертельно, хорошо, что нашелся человек, который указал ему его место!
        Мужчина поклонился дамам и ушел.
        - Вы, деточка, очень переменились, - сказала старуха, подойдя к Арине ближе.
        - И что? - с вызовом спросила Арина.
        - Ничего, - старуха смотрела в упор, - просто будьте осторожны и осмотрительны, только и всего.
        «Она права», - подумала Арина и отправилась в каюту, чтобы поразмыслить над всеми событиями.
        В каюте ее ждали свежие цветы на столе, и чистота, и полотенце было сложено белым лебедем, и на расстеленной кровати лежали ее пижама и шоколадка на подушке. Стюард расстарался вовсю. Арина уже перестала удивляться.
        Хотя кошке было постелено на стул сложенное махровое полотенце, она только презрительно фыркнула, проходя мимо, и улеглась в постель к Алене.
        Ощущая под боком теплое пушистое тельце, Алена крепко заснула с мыслью о том, что все наладится. Не может не наладиться, слишком долго она ждала этого шанса, чтобы отступиться без борьбы.
        - Мурр… - говорила кошка, - р-разумеется…
        Алена проснулась оттого, что кто-то мягкой лапой трогает ее за плечо, потом чей-то холодный нос ткнулся ей в щеку.
        Кошка сидела рядом на подушке.
        «Вставай! - прочитала Алена в изумрудных глазах. - Тебя ждут великие дела!»
        Или примерно в таком роде.
        На улице сегодня ярко светило солнце, было непривычно тепло для сентября, и Алена решила не брать надоевший плащ. Вполне можно обойтись костюмом, у нее есть приличный, оливкового цвета, очень идет к глазам.
        Пока Алена собиралась, кошка Патти сидела на табуретке и внимательно за ней наблюдала.
        - Как тебе? - спросила Алена, крутясь перед зеркалом и аккуратно нанося на губы помаду. - Нравится?
        Кошка фыркнула и отвернулась.
        - Ну-ну, - усмехнулась Алена, - завидуй молча!
        Кончик черного хвоста дрогнул презрительно - было бы кому завидовать.
        - Патька, не вредничай! - обиделась Алена. - Что не так?
        Кошка мягко спрыгнула с табуретки и покатила по полу какой-то предмет, в котором Алена узнала тот зеленый камень, что сняла у нее с ошейника.
        - А что? - сказала она, прикрепляя камень на цепочку. - Пожалуй, сойдет вместо кулона…
        Камень отлично смотрелся в вырезе костюма.
        - Дай поносить! - сказала Алена. - Мы же подружки!
        Клеопатра дала понять, что она не против.
        Сегодня ее «мерседес» стоял у подъезда, водитель, заметив ее, из машины, конечно, не вышел, но дверцу все же приоткрыл. Алена помедлила у подъезда, и ее ожидание было вознаграждено - из проезда вырулил знакомый микроавтобус с нарисованной румяной красавицей на боку.
        - Ваня! - закричала Алена, бросаясь наперерез машине. - Ваня, подожди!
        Краем глаза она успела заметить лицо своего водителя - опрокинутое, с отвешенной челюстью, - но пробежала мимо, не сказав ни слова.
        Автобус притормозил, Ваня высунулся из окна с улыбкой, которая, по мере приближения Алены, становилась все более задумчивой.
        - Подвезешь, Ваня? - спросила она.
        - Подвезу, - сказал он, оглядел ее внимательно и открыл дверцу.
        - Алена Дмитриевна! - осмелился вякнуть идиот из «мерседеса», но Алена сделала вид, что не слышит.
        Ваня всю дорогу молчал и поглядывал на Алену, горячего батона сегодня не предлагал.
        - Ваня, - сказала она, когда машина остановилась возле здания фирмы, - я вообще-то тут директором работаю…
        - Ну, я так примерно и думал… - протянул он, - сразу понял, что непростая вы женщина…
        - Ваня, пойдешь ко мне персональным водителем? - попросила она. - Вань, мне люди надежные нужны!
        - Пойду! - улыбнулся он и добавил, чуть помедлив: - Раз уж вы так просите.
        - Значит, приходи завтра в отдел кадров, скажешь, что от Алены Дмитриевны, - затараторила она, - вместо Прокопенко.
        Охранник при виде ее встал с места лениво.
        - Здрасте! А что это вы транспорт решили поменять?
        И тут же согнулся, потому что Алена коротко, не примериваясь, ткнула его кулаком в живот. Конечно, не так получилось сильно, как в свое время у Васеньки, да и охранник здоров, пузо пивное, однако кое-что он почувствовал.
        - Как стоишь? - прошипела Алена. - Как встречаешь? Надоело в приличной фирме работать? Тогда в магазин поступи продуктовый, будешь корзинки таскать и со старухами ругаться!
        - Виноват, Алена Дмитриевна! - Охранник хватал ртом воздух. - Не повторится…
        Алена его не слышала, она вошла в лифт и поднялась на свой этаж. И сразу столкнулась с коммерческим директором. Он разговаривал с кем-то по телефону и не сразу на нее посмотрел. А когда посмотрел, то выключил телефон и уставился на Алену долгим взглядом.
        - Доброе утро, Валентин Петрович, - сказала Алена, - что это вы не у себя?
        С этим человеком у нее установились сложные отношения. С одной стороны, он работал вместе с ее отцом, был его правой рукой и мог бы очень ей помочь. Человек он был, несомненно, умный и знающий. С другой стороны, хоть он и не хамил ей напрямую, Алена чувствовала, что он относится к ней с пренебрежением.
        Сейчас он смотрел на нее очень внимательно, потом вежливо поздоровался.
        - Так собрание же сейчас, - сказал он, - вас ждали.
        - Собрание? - удивилась Алена. - Кто вам сообщил?
        - Валерия позвонила…
        - А скажите, этот релиз вы когда получили, после обеда? - спросила Алена, уже догадываясь, что дело плохо.
        - Да нет, вчера утром, часов в одиннадцать… - спокойно ответил он.
        Алена прижалась к стене, чтобы не упасть. Эта зараза секретарша все сделала нарочно! Она же просила разослать релиз после обеда, чтобы его не увидела Марианна! Так нет, эта послала его утром, и теперь Марианна за целый день сумела подготовиться! И сама созвала собрание акционеров, секретарша звонила всем от ее, Алены, имени!
        Все пропало! Все теперь будут против нее! Но Алена не сдастся без борьбы!
        Все ждали ее в зале для заседаний - Марианна Юрьевна, Вадим и еще человек двадцать мелких акционеров из числа старейших сотрудников фирмы.
        Алена пошла по проходу, разговоры стихли, и все взгляды остановились на ней. Она выпрямила спину и шла ровной походкой, высоко подняв голову.
        - Прежде всего, - сказала она, усевшись на свое место во главе большого стола, - прежде всего мне хотелось бы напомнить вам, что по уставу на собрании могут присутствовать только держатели акций. В противном случае собрание будет считаться неправомочным.
        - Что-о? - закричала Марианна, вскочив с места. - Да как ты смеешь? Да что ты о себе возомнила?
        - Хм… Марианна Юрьевна, - кашлянул появившийся рядом с ней коммерческий директор, - уж простите, но таков закон. Мы сами составляли этот устав, так что будьте любезны подождать в соседней комнате…
        Марианна смотрела на него, щеки ее становились малиновыми от ярости.
        - Маман, - неожиданно подал голос Вадим, - так будет лучше.
        Она поглядела на него с таким выражением, с каким, верно, Цезарь смотрел на своих убийц: «И ты, Брут?» - но встала и вышла молча.
        - И вы, Валерия, идите тоже, - сказала Алена секретарше, копошащейся в уголке у кофеварки.
        - Но как же… но кофе… - всполошилась она.
        - Вот без вашего кофе мы точно обойдемся! - сказал Вадим и засмеялся.
        Алена начала свою речь. Она говорила спокойно и кратко о том, что в компании наступают тяжелые времена и что если сейчас не начать работать, забыв о мелких ссорах и неурядицах, то на компании можно будет поставить крест. Она не хочет терять то, что так долго создавал ее отец, и надеется, что старейшие сотрудники ей в этом помогут. В противном случае компания разорится, ее продадут за бесценок, и никто не получит от этого никакой выгоды.
        Ее слушали. Не то чтобы принимали ее слова на ура, но слушали серьезно, вдумчиво и внимательно, без презрительных ухмылочек и перешептываний.
        - Вот и все, что я хотела вам сказать. - Алена перевела дух и хотела отпить минеральной воды из стакана, но вспомнила, что воду эту наливала секретарша Валерия, и решила воздержаться - еще подсыплет что-нибудь мерзкая баба, потом сутки из туалета не выйдешь…
        - Предлагаю обсудить создавшуюся ситуацию прямо сейчас, - сказала она хрипло.
        - Согласен! - коммерческий директор встал со своего места и подошел к Алене.
        Она поняла, что сейчас ее разгромят по всем статьям.
        - Я с вами, - сказал он, наклонившись так, чтобы не слышали остальные.
        Алена едва успела совладать со своим лицом, глаза сами вылупились от удивления.
        - Я должен извиниться перед Аленой Дмитриевной, - начал оратор, - а также перед всеми вами. Я пошел на поводу у предвзятого некомпетентного человека, я позволил вовлечь себя в гнусную интригу, волей-неволей вмешался в дрязги и склоки, в результате вместо работы я, как и весь коллектив компании, занимался сплетнями и саботажем. Вместо того чтобы помочь Алене Дмитриевне на первых порах, мы спокойно наблюдали, как она бьется как рыба об лед, натыкаясь везде на глухую стену хамства и недоброжелательства.
        Алена следила теперь только за своим лицом, стараясь удержать на нем отстраненное выражение. Ее сотрудники этого сделать не смогли, Алена заметила на их лицах смятение, граничащее с изумлением. Все ясно, подученные Марианной, они должны были Алену уничтожить. То есть держателем акций она, конечно, осталась бы, но собрание вправе сместить ее с поста руководителя компании. Так они и собирались сделать, но, судя по речи коммерческого директора, все пошло не по плану.
        - Признаюсь, что меня подкупили, - в этом месте своей речи Валентин Петрович обернулся к двери, за которой скрылась Марианна Юрьевна. Наверняка она включила громкую связь и теперь слышала все, что происходит в зале заседаний. - Мне обещали, что, когда Алена Дмитриевна уйдет с поста руководителя, то есть когда мы с вами своим отвратительным отношением вынудим ее это сделать, я займу место директора компании. Не скрою: пост этот для меня привлекателен. Но не такой ценой. Дело в том, что компания действительно находится на грани разорения, я прочитал релиз и долго думал, как ее спасти. У меня есть кое-какие идеи, так что если мы сейчас будем единодушны в своих решениях, то возможен положительный итог. Я знаю, что с вами была проведена предварительная работа, что вам всем, так же как и мне, были обещаны всяческие блага и повышение по службе. Заявляю вам со всей ответственностью: этого не будет, своей политикой госпожа Стогова, - он мотнул головой в сторону Вадима, чтобы Марианну не перепутали с Аленой, - своей политикой она только губит компанию, акции дешевеют, и ничего, кроме неприятностей, нам это
не принесет. Не говоря уже о том, что, если фирма разорится, весь штат людей просто окажется на улице.
        Алена испытующе глядела в лица. Кое-кто отводил глаза, кое-кто держался спокойнее - сильно было влияние Марианны. Некоторые растерялись - договорено было по-другому, теперь же выступление Валентина Петровича смешало все карты.
        Потом еще кто-то говорил, после чего решили голосовать.
        Сорок процентов у Алены, с акциями Валентина Петровича и еще кое-кого наберется едва пятьдесят.
        - Вадим, - упавшим голосом спросила она, - вы, конечно, против?
        - Нет, отчего же, - Вадим отвернулся от окна, куда он рассеянно смотрел до этого, - я - за!
        За стеной послышался грохот - очевидно, его мамаша в ярости ломала стулья.
        После голосования все стали расходиться.
        - Спасибо вам, - тихо сказала Алена Валентину Петровичу.
        - Я должен был сделать это раньше, - вздохнул он, - хотя… я только сегодня убедился, что вы способны занять место вашего отца. Я зайду попозже, поговорим о делах.
        - Разумеется, - Алена дружески улыбнулась ему и открыла дверь своего кабинета.
        И едва успела отпрянуть, потому что в голову ей полетел дырокол.
        - Ты! - Марианна была уже не малиновая от ярости, а просто черная. - Ты, шавка подзаборная! Ты думаешь, меня победила? Да я… я тебя в порошок сотру!
        - Хватит, маман! - Вадим протиснулся вслед за Аленой в кабинет. - Умерь свой пыл, это уже неинтересно!
        - Это хорошо, что вы со мной запросто, на «ты», - улыбнулась Алена, - можно, я буду звать вас мамой?
        Вадим искренне расхохотался. Марианна Юрьевна взглянула Алене в глаза и попятилась. Так, задом, она дошла до двери и аккуратно прикрыла ее за собой.
        - Валерия, зайдите ко мне, - сказала Алена, усевшись за стол.
        Секретарша явилась тотчас же, вид у нее был испуганный.
        - Так, манатки свои собрала, раз-два - и на выход! - отчеканила Алена. - Чтобы через две минуты духу твоего в приемной не было!
        - Меня нельзя уволить! - заверещала секретарша испуганным зайцем. - Я - мать-одиночка!
        - Вот как? - Алена подняла брови. - А кто вам сказал, что я вас увольняю? Зайдите в хозяйственный отдел, там вам что-нибудь подберут. Надеюсь, полы мыть вы сумеете лучше, чем завариваете кофе. Все, прощайте! И чтобы я на своем этаже вас больше не видела!
        - Браво, сестричка! - Вадим хлопнул в ладоши. - Правильно сделала! Незачем эту подлипалу мамашину тут держать! И вообще ты сегодня молодец, очень здорово собрание провела!
        Он подошел ближе и окинул Алену пристальным взглядом, в котором сквозил несомненный мужской интерес.
        - Красивая у меня сестра… - проговорил он, - как-то раньше не замечал.
        «Что это с ними со всеми? - подумала Алена. - Один вдруг уверился, что я могу управлять компанией, другой отпускает мне комплименты, даже этот пузан-охранник, и тот зауважал! Но от кого я не ждала, так это от Вадима. Против собственной матери пошел!»
        Вадим между тем неожиданно положил ей руки на плечи и вдруг поцеловал.
        - Ты что? - изумленно закричала Алена, едва вырвавшись. - Ты что это выдумал? Мы же все-таки брат и сестра единокровные!
        - А за это, сестричка, не волнуйся! - Вадим махнул рукой и рассмеялся желчно. - На самом деле мы с тобой не родня! Видишь ли, маман нагуляла меня еще до свадьбы, оттого и поторопилась в свое время выскочить замуж за твоего отца.
        - Он знал? - спросила Алена, обалдев от такой новости.
        - Он-то? Да нет, конечно! Маман сумела запудрить ему мозги! А мой дед тогда, двадцать лет назад, работал в Смольном. Он сумел как-то протолкнуть бизнес зятя, правда, потом вскоре умер. Так что в конечном итоге все было по справедливости. Папаша находился в полном неведении, откровенно говоря, ему было все равно, есть у него сын или нету, для него главное было - это его компания.
        - Понимаю, - кивнула Алена, таким и она помнила своего отца - озабоченным только своими собственными проблемами, до семьи ему не было никакого дела.
        - Так что я - бастард, - усмехаясь, сказал Вадим, - без роду без племени, ублюдок, как назвал меня неродной папочка.
        - Он так и сказал? - напряглась Алена.
        - Да, но не мне, а маман. Он, понимаешь, что-то стал болеть и пошел в клинику, куда мы все приписаны. А там какая-то сволочь-докторша открыла ему глаза, маман захотела подгадить. Предъявила ему анализы, объяснила все про группу крови, и выходило, что никак я не могу быть его сыном. Он и поверил, заболел от злости.
        Алена подумала, что жизнь хорошо отомстила ее отцу - сначала бросить свое родное дитя, а потом узнать, что всю жизнь растил чужое.
        - Они так орали друг на друга, что слышно было по всей квартире, - продолжал Вадим, - маман кричала, что он ничего уже не сможет сделать, раз фактически я его сын. А на следующий день он умер, прямо дома…
        - Да? - удивилась Алена. - И от чего?
        - Ну, не думаешь же ты, что маман удушила его подушкой, как Меньшиков Петра Первого, - усмехнулся Вадим, - она хоть женщина с активной жизненной позицией, все же физических сил у нее не столько. Доктора сказали, что сердце не выдержало, сильно папочка расстроился, что его столько лет за нос водили. А когда стали разбираться с завещанием, то выяснилось, что фирму он оставил нам с тобой пополам. Маман и взъелась, потому что она про тебя никогда в жизни не слыхала. Не говорил он, что у него в Заволжске семья была.
        «Он это сделал нарочно, - поняла Алена, - думал, оставит фирму двум детям, одна - дура деревенская, второй - мальчишка совсем, загубят они компанию, и никому ничего не достанется. Эх, папочка, нету у меня к тебе добрых чувств!»
        - Может, пойдем куда-нибудь, посидим? - спросил Вадим.
        - Мне работать надо, - мягко ответила Алена.
        - А кофе хочется, - капризно протянул он, - хотя хорошо, что ты эту уродину уволила, нужно, чтобы в приемной симпатичная девушка сидела. Как-никак это лицо фирмы.
        - Вот ты этим и займись, - посоветовала Алена, - свяжись с агентством, проведи собеседование с претендентками. Только чтобы на работу не опаздывала!
        Когда он ушел, Алена решила немного освежиться. Расчесала волосы, глядя в зеркало, подмазала губы. Зеленый камень сверкнул на груди приветливым блеском.
        Спала Алиса плохо, снился ей детский театр, где в студенческие годы она подрабатывала на утренниках. В основном это были роли самые незаметные, третьего плана, без слов. В «Золушке» - четвертой крысой, когда карета превратилась в тыкву, в «Репке» - Жучкой, а в «Диких лебедях» Андерсена - одиннадцатым лебедем.
        Однако встала она рано и была непривычно бодра. Не звенело в ушах, не тянуло затылок и ужасно хотелось есть. Но не геркулесовую кашу без молока и масла и не синий обезжиренный творог, а что-нибудь посущественнее.
        Холодильник, однако, ничем не порадовал. И кофе тоже, как назло, кончился.
        Алиса, однако, не слишком огорчилась, сегодня ничто не могло вышибить ее из седла.
        - Вот что я сделаю, - сказала она своему отражению в зеркале, - театр я попробовала, рекламу тоже. Осталось только телевидение. Да не стану никому звонить, а поеду прямо сейчас. Наталья Юрьевна советовала никогда не опускать руки!
        Однако, когда она доехала до здания, где размещался канал телевидения, ее решимость поколебалась. Прежде чем позвонить знакомой редакторше, с которой она совсем недавно столкнулась на какой-то тусовке, Алиса решила позавтракать.
        Напротив мигала вывеска бистро. Раньше Алиса никогда не ходила в такие заведения - кто их знает, на чем они там жарят мясо и чем поливают салаты, но сейчас есть хотелось ужасно.
        В бистро оказалось неожиданно чисто, не пахло подгорелой картошкой и чесноком. На завтрак тут предлагали сырники или блинчики с разными начинками.
        «Как творог надоел», - подумала Алиса и заказала блинчики.
        - С медом, с вареньем, с творогом, с капустой… - перечисляла официантка.
        - С мясом, - решительно прервала ее Алиса, - и сметаны побольше.
        После этих слов она недоверчиво прислушалась к своему правому боку. Но привычная боль не ворохнулась.
        Блинчики были изумительные, Алиса расправилась с ними быстро и заказала еще большую чашку кофе со сливками и - страшно подумать! - пирожное. За этим преступным занятием и застал ее Димка Петряков, старый приятель еще по театральному институту. Димка учился на искусствоведческом, с трудом окончил, зарабатывал мелкими статейками и рецензиями в разных журналах, потом вдруг решил удариться в писательство, накропал пару-тройку детективов из милицейской жизни, которые неожиданно ушли в народ, и даже один шустрый режиссер снял по ним дешевый сериал. Который, в свою очередь, окупился сторицей, занятые в нем актеры все без исключения стали звездами, а Димка, недолго думая, писательство бросил и занялся исключительно телевизионными сценариями.
        Сначала он строчил боевики и детективы, потом перешел на слезливые дамские мелодрамы. Алиса как-то видела одну, хватило ее на две серии, на третьей скулы свело от скуки. Но Димке при встрече она ничего не сказала - зачем человека обижать? Да он, кстати, и не обиделся бы. Девиз Дмитрия Петрякова был: «Чего надо - то и напишем, лишь бы денежки платили!»
        Они встретились глазами, и Димка тут же обрадованно заорал:
        - Алиска! Рад тебя видеть!
        И это было правдой - Димка был человеком искренним, общительным и невредным. Он немедленно подсел к ней за столик и махнул рукой официантке.
        - Слушай, отлично выглядишь! - сказал он, всмотревшись в Алису.
        Ей стало приятно - все знали, что Петряков не бабник, есть у него жена и дочка, которую он обожает, пустых комплиментов дамам он не отпускает, говорит что видит. А если видит плохое, то промолчит.
        - А ты чего тут делаешь? - спросил он, приняв из рук официантки чашку кофе и булочку с маком.
        - Приятеля жду, - ответила Алиса, чтобы не говорить о своем бедственном положении. Хотя, возможно, Димка сможет ей помочь, он тут всех знает.
        - Ага, приятеля, - усмехнулся Димка, вылакав за раз полчашки кофе, - здесь, милая моя, только по делу свидания назначают.
        Алиса улыбнулась как можно загадочнее, а сама подумала, что, может, отбросить конспирацию и рассказать Димке все как есть? Все же они дружили когда-то… Но что-то ее остановило.
        - Постой-постой! - Петряков отложил надкушенную булочку. - Так ты к Свечкину, что ли?
        - К какому еще Свечкину? - от неожиданности открестилась Алиса.
        - Шуру Свечкина не знаешь? - прищурился Димка. - Алиска, ты же у него раньше в рекламе снималась!
        - Так то когда было… - проворчала Алиса.
        Она вспомнила, как буквально несколько дней назад Свечкин прочитал ей целую лекцию о том, что она, Алиса, в рекламе сниматься никак не может по причине своего возраста и неизвестного широкой публике лица.
        - Ну-ка, поверни так еще раз голову, - потребовал Димка. - Так, теперь встань и пройдись!
        - Да зачем?
        - Надо! - загадочно улыбнулся он. - Так, теперь оглянись через плечо, рукой махни… Все, дело сделано! - Он уже нажимал кнопки мобильного телефона.
        - Шура? - заговорил он в трубку. - Я, кажется, нашел то, что тебе нужно! Ты мне должен! Что? - Он послушал и засмеялся: - Ладно, свои люди - сочтемся… Кто она? Увидишь! А вот сейчас сразу и придем, распорядись там, чтобы пропустили!
        - Димка, ты что задумал? - Алиса махнула рукой официантке, чтобы принесла счет. - Имей в виду, к Свечкину я не пойду ни за какие пряники! Да он меня и не возьмет!
        - Он? Не возьмет? - изумился Петряков. - Да он на коленях тебя умолять станет, чтобы ты согласилась!
        - Да с чего это вдруг? - Алиса потеряла терпение.
        - А вот увидишь! - Димка был сама таинственность. - Хочешь, поспорим на бутылку коньяка?
        - Да я тебе и так поставлю!
        - Договорились! - Димка бросил на стол деньги и потащил Алису к выходу.
        - Мы к Свечкину! - сказал он охраннику на входе.
        - На кастинг? - уточнил тот, уткнувшись в какой-то список.
        - Какой кастинг? - завопил Димка. - Все уже решено и подписано!
        Они пробежали по коридорам, по дороге Димка сообщил, что Шуре Свечкину подфартило, его наняли снимать сериал. Денег на пилотный выпуск отвалили прилично, в главной роли… ну эта… Сковородникова…
        - Эта? - удивилась Алиса на бегу. - Она же в Москве снимается у всяких там крутых…
        - Ага, только она там с кем-то поругалась, нашла нового спонсора, и решили они взять Свечкина режиссером. Он, конечно, согласился - отчего не попробовать, если деньги есть? Но все же спонсор денежки считает, отчета требует. А эта звездулька московская такую цену заломила за день съемок - мама не горюй! А ты на нее здорово смахиваешь, особенно со спины, сбоку…
        - Подожди! - сказала Алиса, остановившись у зеркала. - Дай настроиться!
        Она причесалась, мазнула по губам помадой и напустила на лицо равнодушно-спокойное выражение. В ее положении выбирать не приходится, возможно, это ее шанс.
        - Идем! - решительно сказала она, и красный камень, висевший на шее, внезапно стал теплым.
        - Александр Трифонович! - крикнула девица, сидящая у входа в павильон. - К вам пришли!
        Свечкин обернулся, и Алиса задержала дыхание - вот сейчас он скорчит пренебрежительную физиономию, набросится на Димку, кого, мол, ты притащил, и так далее.
        «Убью Димку»! - подумала она.
        Но Свечкин склонил набок голову и внимательно оглядел Алису, потом обежал ее кругом и снова поглядел.
        - Ты посмотри, как она ходит! - вклинился Димка, за что получил грозный взгляд - не мешай, сам знаю, куда смотреть.
        - Туда пройди! - сказал он Алисе.
        В дальнем конце павильона были смонтированы декорации квартиры. Алиса, подчиняясь приказу режиссера, взбежала по ступенькам, задержалась в проеме двери, оглянулась через плечо, махнула рукой, присела…
        - Так… - Свечкин напряженно думал, - а ты можешь бегать не так шустро? Ну, представь, что ты больше весишь… ненамного - так, чуть-чуть…
        Алиса представила.
        - Годится! - удовлетворенно крикнул Свечкин. - Все путем!
        - Ну, я же говорил, что по гроб жизни мне благодарен будешь! - обрадовался Петряков. - Все, я побежал, Алиска, за тобой коньяк! Да смотри - приличный!
        - Минуточку, - сказала Алиса, подходя к мужчинам, - может, все-таки меня спросите, согласна я или нет? Александр Трифонович, не вы ли говорили мне, что я отработанный материал и работы для меня не найдется…
        - Какой Александр Трифонович? - Свечкин прижал руки к сердцу. - Алисочка, мы же с тобой сто лет знакомы! Ты же у меня еще студенткой вишенку играла! И очень, кстати, талантливо! И тогда звала меня Шурой! Алиса, войди в положение! Денег уходит на эту… просто страшное количество! А так я ее буду только крупным планом снимать, а тебя - все остальное время!
        - Сериал большой? - осведомилась Алиса, старательно делая вид, что колеблется.
        - Запланировано восемьдесят серий, но если пойдет хорошо, то сто двадцать я из них выбью!
        Алиса отвернулась, чтобы скрыть блеск в глазах. Восемьдесят серий! По крайней мере, ей больше не грозит голодная смерть.

* * *
        Ладья великого бога солнца Ра завершила свое подземное плавание. Солнце всплыло из морских вод, залив бухту серебром и перламутром, озарив нежным утренним сиянием беломраморную Александрию. Великий город просыпался. В торговых кварталах открывали лавки и таверны, раздавались гортанные голоса погонщиков верблюдов, протяжные крики водоносов.
        В этот час к задним воротам дворца Клеопатры подошел высокий худой мужчина с выбритой наголо головой, в простом полотняном одеянии. На руке его было кольцо с изображением головы шакала - знак служителя Города Мертвых. Это был Гимарис.
        Возле ворот стоял рослый нубиец в набедренной повязке, с обнаженным мечом в правой руке.
        - Пропусти меня во дворец! - проговорил Гимарис, мрачно взглянув на стражника.
        Тот, однако, поднял меч и грозно сверкнул белками глаз.
        - Меня ждет царица! - изрек жрец надменно и в доказательство своих слов показал нубийцу перстень с именем Клеопатры, который должен был послужить ему пропуском.
        Воин убрал меч в ножны, отступил в сторону и окликнул кого-то.
        Из-за дворцовой калитки показался прислужник с круглой плешивой головой и большим, как у лягушки, ртом.
        - Проводи жреца к царице! - приказал ему стражник.
        Прислужник низко склонился перед Гимарисом и знаком пригласил его следовать за собой.
        Жрец зашагал вслед за провожатым по коридорам дворца.
        Во дворце происходило что-то странное. Кажется, никто не спал в этот ранний час. То и дело открывались двери, по коридорам сновали слуги и стражники, какие-то люди перешептывались в темных углах.
        Гимарис оглядывался по сторонам, и беспокойство росло в его душе.
        Они шли уже четверть часа, но все еще не приблизились к покоям царицы. Наоборот, плешивый слуга привел Гимариса в дальнюю часть дворца, где хранились припасы для царской кухни. Здесь было темно и безлюдно.
        - Куда ты ведешь меня, несчастный? - спросил жрец своего провожатого. - Царица ждет меня! Она будет разгневана таким промедлением!
        Слуга повернулся и что-то забормотал, забубнил. Из горла его вырывались странные, нечленораздельные звуки.
        - Ты немой? - удивленно спросил Гимарис.
        Прислужник кивнул, открыл рот, и жрец увидел красный обрубок вместо языка.
        - Ты немой, но не безумец! - воскликнул он в гневе. - Немедленно веди меня в покои царицы или пожалеешь, что родился на свет!
        С этими словами Гимарис левой рукой схватил служителя за ворот, а правой выхватил из-за пояса узкий сверкающий кинжал и приставил к горлу немого.
        Слуга жалобно забормотал, затем неожиданно рванулся, оставив в руке Гимариса обрывок ткани, метнулся к стене и исчез, словно растворившись во мраке.
        - Что за чертовщина?! - удивленно воскликнул жрец, оглядываясь. - Клянусь Изидой, этот малый настоящий фокусник!
        - Не стоит тебе упоминать имя Изиды! - раздался из темноты хриплый, гортанный голос.
        Гимарис испуганно оглянулся.
        Из темноты приближались к нему три высокие фигуры. Приглядевшись к ним, жрец с удивлением увидел, что у одного из них на плечах голова шакала, как у покровителя бальзамировщиков Анубиса, у другого - голова сокола, как у великого Гора, сына Осириса и Изиды, у третьего - голова ибиса, как у мудрого Тота.
        - Не упоминай имя Изиды! - повторил шакалоголовый. - Ты разгневал ее! Ты оскорбил имя богини, отдав священную реликвию в недостойные руки!
        - Кто вы?! - растерянно воскликнул Гимарис. - Что за маскарад?
        - Мы те, кто прислан Великими Богами, чтобы покарать тебя за предательство!
        С этими словами существо с головой шакала с нечеловеческой силой ударило об пол своим посохом, и из всех щелей и простенков показались сотни скорпионов. Они ползли к Гимарису, угрожающе подняв свои ядовитые жала.
        - Меня не проведешь такими жалкими фокусами! - Гимарис бросил на пол свой жезл, в тот же миг жезл превратился в змея и принялся пожирать скорпионов.
        - Это все, на что ты способен? - насмешливо проговорил второй незнакомец, с головой ибиса. Он хлопнул в ладоши, и тотчас же из темноты вылетели два длинноклювых ибиса и, набросившись на змея, в секунду растерзали его.
        - Не стоило тебе упоминать имя Изиды! - в третий раз повторил шакалоголовый, и все трое приблизились к Гимарису. - Не стоило после того, как поступил ты с сокровищем Хатшепсут!
        - Но я отдал реликвию владычице Египта, наследнице величия женщин-фараонов! - воскликнул жрец, отступая к стене. - При помощи этого ожерелья она возродит славу Земли Кемет!
        - Она - чужестранка, гречанка! Она - не наследница Хатшепсут, она наследница неотесанных солдат Александра Македонского, силой захватившего страну Осириса!
        - Не раз уже чужеземные воины приходили на нашу землю, - возразил Гимарис. - Не раз чужеземные военачальники садились на трон фараонов, надевали двойную корону повелителей Верхнего и Нижнего Египта. И каждый раз Земля Кемет возрождалась под их властью, и чужеземцы становились настоящими фараонами!
        - Но Клеопатра не соблюдает наших законов! Она принимает почести, достойные только богини, и совершает поступки, достойные портовой девки! Ты совершил святотатство, Гимарис, ты отдал святыню в грязные руки, и боги покарают тебя за это!
        - Покарают тебя нашими руками! - проговорил тот, на чьих плечах покоилась голова сокола.
        Он издал соколиный клекот, и тут же из темноты вылетели два сокола и налетели на Гимариса.
        Жрец пытался отбиться от них, размахивая своим кинжалом, но соколы набросились на него и выклевали ему глаза.
        Жрец закричал от нестерпимой боли, попытался закрыть лицо руками, но на него уже обрушилась вечная тьма слепоты.
        Тут же кто-то невидимый схватил его за руку и повел вперед.
        - Кто здесь? - едва слышно прошептал Гимарис.
        В ответ ему раздалось нечленораздельное бормотание немого.
        - Это ты?! - в гневе воскликнул жрец.
        Немой ничего не ответил. Он вел Гимариса по коридору в глубину дворца. Жрецу ничего не оставалось, как подчиниться и идти за своим бессловесным провожатым.
        - Куда ты меня ведешь? - спросил он через несколько минут, почувствовав на лице дуновение свежего воздуха.
        Он понимал, что немой при всем желании не сможет ему ответить, и действительно, тот только бессвязно замычал, отпустил руку Гимариса и подтолкнул его в спину. Жрец шагнул вперед - и, потеряв опору под ногами, рухнул в пропасть.
        Он упал с дворцового балкона, нависшего над морем, и разбился о береговые камни.

* * *
        - Я вижу, что вас мучает, - проговорила гадалка, повернув к свету стеклянный шар, внутри которого медленно кружились серебристые кристаллы. - Вас оставил любимый человек. Вы отдали ему три года своей жизни, вы заботились о нем, окружали его любовью и лаской, а он бросил вас, ушел к молодой пустышке. Ради него вы оставили мужа, принесли ему огромные жертвы, а он этого не оценил…
        - Точно! - воскликнула сидевшая в глубоком кресле сорокалетняя женщина в облегающем кашемировом свитере. - Как вы это все верно увидели! Как верно все определили! Я ему все, все отдала! Лучшие годы своей жизни! Ну, может, не самые лучшие, но все же! И что я получила взамен? Как только он выжал меня, выдоил до конца все мои деньги, он тут же ушел! Ушел к этой мерзавке Кнопкиной! Ну что, что мне теперь делать?
        - Мы будем с вами работать. Для начала снимем с вас сглаз… я вижу, что вас кто-то сглазил… - Гадалка снова повернула шар, и кристаллы пришли в движение.
        - Это она! - Клиентка вцепилась в подлокотники кресла. - Непременно это мерзавка Кнопкина, больше некому! Непременно это она! Как бы ей отомстить?
        - Мы повернем ее зло против нее же, - уверенно проговорила гадалка. - Но это будет нелегко. Нам понадобится провести как минимум еще три… нет, пожалуй, четыре сеанса… перевод сглаза - трудная процедура, трудная и дорогая.
        - Я заплачу! - воскликнула клиентка. - Я все непременно оплачу! Не сомневайтесь!
        - А я и не сомневаюсь, - ответила гадалка с загадочной улыбкой, которая производила на клиенток сильнейшее впечатление. - Ведь мне открыты все тайные помыслы людей, и я знаю, что вы не способны на обман!
        - Да, я такая! - радостно подтвердила клиентка. - Не могу человека обмануть! А этим все пользуются…
        - Ладно. - Гадалка стерла с лица улыбку, положила шар на стол. - Приходите в четверг, я приготовлю все необходимое для ритуала. Даша, проводите посетительницу!
        Клиентка встала и медленно прошла к дверям кабинета, где ее ждала горничная. Горничная была одета соответственно - черное платье, черный шелковый передник, черная наколка в волосах, черный маникюр на пальцах, черная помада на губах.
        Кабинет также был обставлен по всем правилам магического дизайна: черные портьеры на окнах, черные свечи на столе, череп на серебряной подставке рядом с заспиртованной змеей, несколько искусно подсвеченных магических кристаллов, с потолка свисали чучело крокодила и несколько пучков ароматных трав.
        Все вместе это напоминало детскую страшилку: «В черном-черном городе, на черной-черной улице стоит черный-черный дом. В черном-черном доме есть черная-черная комната, в ней стоит черное-черное кресло, а в кресле сидит черный-черный человек…»
        В действительности женщина, которая сидела за черным столом, была облачена в белую шелковую мантию. Она считала, что такой контраст будет лучше действовать на ее клиенток и внушать им надежду. Потому что клиентки платят не за снятие порчи, не за возврат любимых. Они платят за надежду.
        Проводив взглядом клиентку, хозяйка кабинета встала из-за стола, потянулась и направилась в угол кабинета, где стояли книжные полки красного дерева с пыльными старинными фолиантами в потертых кожаных переплетах.
        Подойдя к шкафу, женщина нажала на один из переплетов. Шкаф сдвинулся с места, повернулся, и за ним открылась дверь в потайную комнату.
        Гадалка вошла туда, на пороге сбросив свою мантию.
        Под мантией она была одета в простую шерстяную кофточку и удобные брюки.
        - Ну как, Ада, все в порядке? - проговорил человек, полулежавший в низком кожаном кресле.
        Это был мужчина лет семидесяти, с изможденным желтоватым лицом и пустыми незрячими глазами. Он был одет в темно-красный бархатный халат и мягкие домашние туфли, тонкие морщинистые руки лежали на подлокотниках кресла.
        - Все в порядке, Герман! - ответила женщина. - Впрочем, ты мог бы давать мне побольше конкретных деталей. Неужели тебе трудно называть мне конкретные имена? Это произвело бы на клиенток сильное впечатление!
        - Я не могу беспокоить богиню такими пустяками! - желчно ответил слепой. - Я и так слишком часто к ней обращаюсь!
        - Ну, не кипятись! - миролюбиво проговорила Ада. - Ведь это наш общий с тобой бизнес. Благодаря ему ты живешь, совершенно ни в чем не нуждаясь.
        - Живу?! - воскликнул мужчина, нервно сжав подлокотники кресла, так что пальцы его побелели. - Разве это жизнь? Я прозябаю, я сижу здесь взаперти, как птица в клетке…
        - Не понимаю, чем ты недоволен! У тебя есть все, о чем ты попросишь. А в том, что ты слепой, - не моя вина…
        - Да, не твоя… - Слепой уронил голову на грудь. - Я сам сделал выбор в одной из прежних жизней, когда был Гимарисом, служителем Города Мертвых…
        Гадалка смотрела на слепого с насмешкой и вместе с тем с уважением: иногда он казался ей сумасшедшим, с этой его болтовней о бесконечных перерождениях, о прежней жизни. Однако именно он сообщал ей подробности о клиентках, благодаря чему она могла добиваться от них доверия и денег.
        Ей было сорок пять, ему - почти семьдесят. По возрасту он вполне годился ей в отцы. Когда-то она почтительно называла его учителем, теперь же, когда он стал слаб и немощен, усвоила с ним пренебрежительный ворчливый тон.
        Еще раньше, в ее детстве, они жили в старом районе, и во дворе, где играли дети, появлялись иногда пожилая женщина и ее слепой сын. Он тогда еще ходил, но медленно, опираясь на палку. Они никогда ни с кем не разговаривали, молча проходили по двору и по улице до сквера, там женщина усаживала сына на скамеечку с книгой, а сама отправлялась по делам.
        Однажды, проезжая мимо на велосипеде, десятилетняя Ада увидела, что слепой потерял свою палку и бестолково водит руками, боясь встать со скамьи.
        Она притормозила и подала ему палку. А потом загляделась на книгу. Книга была обычная, можно было разобрать буквы, только не русские, а другого, незнакомого языка. Аде пришел в голову вопрос: как слепой может ее читать?
        - Не веришь? - спросил он, хотя она точно знала, что не произнесла свой вопрос вслух.
        Он стал водить пальцами по строчкам, но тут появилась его мать.
        - Герман, - строго сказала она, - нам пора домой. Спасибо тебе, ты добрая девочка.
        «Добрая девочка» скорчила вслед необычной паре зверскую гримасу - так просто, чтобы не подумали приятели, что она и вправду добрая.
        Прошло время, и слепой перестал появляться во дворе, теперь его мать проходила одна, по-прежнему не вступая с соседками ни в какие разговоры. Она постарела, прежде прямая спина сгорбилась, в темных волосах блестела седина.
        Ада к тому времени окончила школу - не слишком хорошо. Знания не задерживались в ее голове, но директриса благоволила к ученице за ее голос. Голос от природы достался Аде замечательный - чистый, глубокий, выразительный. При этом Ада могла отлично им управлять, где надо - крикнуть звонко, где надо - подчеркнуть интонацию, даже сказанное тихо доходило до слушателя. При этом музыкальных способностей у нее не было никаких, петь не могла совершенно, что называется, медведь на ухо наступил. На школьных собраниях и торжественных вечерах Аде доверяли прочитать обращение от школьников, официальное приветствие и тому подобное. Но отгуляли выпускной вечер, и одноклассники стали устраиваться во взрослой жизни сообразно возможностям.
        У Ады, кроме голоса, не было ничего - ни денег, ни связей, ни знаний, ни упорства. Жили они с матерью и младшим братом в двух комнатах коммунальной квартиры, мать работала сменной медсестрой в больнице, братишка болтался по дворам допоздна. Отцы у них с Адой были разные, и оба давно уже не появлялись на горизонте.
        «Тебе бы диктором на радио устроиться», - сказала на прощание директриса школы. И покачала вслед Аде головой в сомнении.
        И не зря сомневалась - на радио дальше проходной не пустили, а когда Ада стала искать обходные пути (познакомиться с нужным человеком, переспать с ним по-быстрому и получить работу), у нее ничего не вышло. То ли внешность не слишком выигрышная, на любителя - брюнетка с выпуклыми черными глазами, чуть полноватая и тяжеловесная, то ли глупо она себя вела, но в конце концов нашелся один прохвост, который попользовался и бросил ее тут же.
        В конце концов Ада устроилась в торговый центр зазывалой, кричала в микрофон о распродажах и скидках. Денег платили мало.
        С личной жизнью тоже никак не налаживалось, попадались какие-то мерзавцы - ни денег с них, ни любви, ни хорошего отношения. И привести мужчину было некуда - мать стала болеть, а брат сидел дома и целыми вечерами бренчал на гитаре в компании таких же, как он, оболтусов.
        Годы бежали, однажды она столкнулась во дворе с матерью слепого, та поставила сумки прямо на снег и стояла, тяжело дыша и потирая левую сторону груди.
        Ада помогла донести тяжеленные сумки до квартиры, и старуха пригласила ее зайти. Квартира была большая, отдельная, но какая-то удивительно темная. Ада удивилась, но потом сообразила, что слепому свет все равно не нужен.
        Он сидел в дальней комнате в инвалидном кресле - уже не мог самостоятельно передвигаться. На Аду никак не отреагировал - держал на коленях книгу и водил по ней пальцами, хотя книга была обычная, для зрячих, только очень старая, в выцветшем переплете. В его комнате все стены были в книжных полках, и на них стояли старинные пыльные фолианты в потертых переплетах.
        Старуха, которую звали Еленой Романовной, спросила, не сможет ли Ада сделать уборку к Новому году. У нее нет на это сил, а заплатит она прилично, сколько Ада скажет. Ада согласилась - ей хотелось получше осмотреть квартиру.
        Мебель была старинная, тяжелые шкафы с наглухо запирающимися дверцами, что там лежало - Аде было неведомо. В комнате Елены Романовны стояли кровать с балдахином, кресло темного дерева с резной спинкой, письменный стол. Уже потом Ада выяснила, что старуха все еще работала - переводила с разных языков, которых знала ужас как много. Герман, ее сын, занимался исключительно книгами. Он держал их на коленях, водил пальцами по строчкам, шевеля губами, иногда бормотал что-то на непонятном языке, раскачиваясь и подвывая. По наблюдению Ады, он окончательно спятил.
        С этого времени Ада стала ходить к ним - раз в месяц, а может, реже. Понемногу она освоилась в этой квартире, ей даже нравилось там бывать. В квартире царили тишина и покой, чего никак не могло быть у нее дома. К тому времени мать окончательно разболелась, едва ходила и все стонала и жаловалась на судьбу, брат с трудом окончил школу и ждал повестки в армию, а пока гулял на всю катушку.
        Так и текла жизнь, Ада прекратила свои посещения на время, когда ненадолго вышла замуж. Попался парень вроде бы неплохой, но иногородний. Выбирать Аде не приходилось, он сделал предложение, она и согласилась. Однако мать с братом, неожиданно объединившись, приняли будущего зятя в штыки.
        Самим места мало, сказал брат. В армию его не взяли, нашли что-то в ноге, какая-то косточка не так выросла, по этому поводу брат устроился на работу в автосервис и стал получать какие-то деньги.
        Адин муж решил вопрос просто: едем ко мне домой.
        И они уехали в далекий сибирский город, который тихо умирал, потому что закрылся огромный горно-обогатительный комбинат, где работали все жители.
        Узнав об Адином замужестве, Елена Романовна подарила ей золотые старинные сережки. Ада снесла их в скупку, хватило на дорогу и немудреные подарки родственникам мужа.
        Те, однако, встретили ее не слишком любезно. Свекор пил горькую, свекровь глядела косо, сестра мужа прямо сказала Аде, что она круглая дура - люди с огромным трудом выбираются в большой город и всеми силами стараются там зацепиться, а она своей волей поехала в такую дыру. В доме не было ни центрального отопления, ни водопровода, так что полоскать белье приходилось на колонке, что за два квартала. Работы тоже никакой не было, муж с трудом устроился грузчиком в коммерческий магазин. Он тоже стал попивать, начал грубить Аде и однажды, будучи пьяным, даже подбил ей глаз.
        В общем, она выдержала шесть месяцев и сбежала от мужа тайком, вытащив у свекрови из комода деньги, припрятанные на новое пальто.
        Ада очнулась от воспоминаний - не время сейчас.
        - Ну, хватит разговоров! - проговорила она, взглянув на часы. - Через двадцать минут ко мне придет следующая клиентка. Давай-ка поработай, узнай про нее все, что можно…
        С этими словами она протянула Герману носовой платок - единственную вещь новой клиентки, которую ей удалось раздобыть.
        Герман сжал платок в руке, откинул голову на спинку кресла и расслабился. Его лицо заметно побледнело, рот приоткрылся, из горла донеслись странные, неприятные булькающие звуки.
        Ада не любила смотреть на него в состоянии транса, но это было необходимо: иногда у него начинался сердечный приступ, и тогда нужно было положить в рот таблетку сильнодействующего лекарства, чтобы удержать его на грани жизни и смерти.
        И еще она должна была запомнить все, что он скажет в трансе. Конечно, можно было использовать магнитофон, но Герман против этого почему-то возражал. Впрочем, тому была причина.
        Как-то раз Ада тайком от него включила во время транса миниатюрный диктофон, но, когда после поставила его на воспроизведение, услышала из динамиков только бессвязное, нечленораздельное бормотание…
        Лицо Германа перекосилось, по нему прошла судорога, и он довольно отчетливо проговорил не своим, молодым и звучным голосом:
        - Богиня здесь… богиня близко… богиня внимает своему слуге Гимарису и готова дать ответы… - Вдруг Герман привстал, поднял руку и воскликнул: - Оно пробудилось! Оно вышло из тьмы на свет! У него три имени и одна сущность! Оно жаждет соединиться, чтобы воссиять в полной славе! Умис, Омис, Рамарис!
        Выговорив эти три непонятных слова, Герман без сил упал в кресло, вытянув руки на подлокотниках.
        Ада стояла рядом с ним не дыша.
        Прошла минута, Герман пошевелился, поднял голову.
        - Ну что? - спросил он озабоченно. - Кажется, что-то пошло не так?
        - Очень даже не так, - подтвердила Ада, пристально глядя в слепое лицо.
        - Богиня не явилась?
        - Явилась, но сказала не то, чего я ждала.
        И она дословно пересказала Герману все слова, которые он говорил в трансе.
        - Умис, Омис, Рамарис? - переспросил тот взволнованно. - Дай мне Черную Книгу!
        Ада подошла к книжной полке, сняла с нее тяжелый пыльный том, опустила его на колени Германа. Тот раскрыл книгу, положил на нее пальцы и запрокинул голову.
        Ада не понимала, как слепой может читать. Она в нем очень многого не понимала, но привыкла доверять Герману - ведь на его необычных свойствах строился весь ее бизнес.
        Как уже было сказано, Ада была гадалкой.
        Точнее, предсказательницей, провидицей и потомственной колдуньей. Именно так она называла себя в газетных объявлениях.
        Жизнь ее изменилась как-то поздно вечером, Ада стала другим человеком.
        Тогда, пятнадцать лет назад, Елена Романовна пришла к ней очень поздно, почти ночью, и вызвала на лестничную площадку.
        - Что еще? - недовольно спросила Ада, кутаясь в синий махровый халат. - Мне, между прочим, рано на работу.
        - Я скоро умру, - сказала мать Германа.
        Ада только хмыкнула - откуда старуха знает, когда придет ее черед. Она, Ада, хоть и не верит в Бога, но твердо знает, что человек сам не может установить сроки жизни и смерти, это кто-то там, наверху, решает без его участия.
        - Не трать время, - Елена Романовна нетерпеливо махнула сухой рукой, - у меня к тебе дело. Ты должна выйти замуж за Германа, и как можно скорее.
        - Вы что - с дуба рухнули? - От неожиданности Ада заговорила со старухой грубо, хотя раньше никогда себе этого не позволяла. - Он же…
        - Слепой - да, - спокойно сказала старуха, - паралитик - да. Но не сумасшедший, и ты это знаешь.
        Ада отвернулась и фыркнула в темноте - мать явно необъективна. Герман, конечно, с большими странностями - это его увлечение мифологией, древними богами, эта его уверенность, что в одной из прошлых жизней он был жрецом в Древнем Египте…
        - Я же не предлагаю тебе с ним спать, - спокойно продолжала Елена Романовна, - да он и не сможет, так что об этом не беспокойся. А лучше подумай вот о чем: становишься женой Германа и тут же получаешь прописку в нашей квартире.
        Ада примолкла, квартира была огромной - три просторные комнаты, коридор длиной с беговую дорожку, даже в ванной можно было играть в футбол. Конечно, захламлено все до предела, но это в данном случае неважно.
        Ада вспомнила о своей узкой комнатке, о матери, которая вечно стонет и охает во сне, о ребенке брата, орущем каждую ночь за стеной. Брат женился, и с невесткой они никак не могли найти общего языка. Семейка ужасно обрадовалась, когда Ада вышла замуж и уехала, и ее возвращение встретили в штыки. Вспомнила Ада и о коммунальной кухне, где вечно стоит такой чад, хоть топор вешай, и воняет пригорелым луком, вспомнила о черной лестнице, где мирно уживаются бездомные коты и крысы.
        - Я согласна, - сказала она.
        Старуха кивнула и сказала, чтобы она приходила завтра к десяти утра с паспортом. Ада к тому времени как раз оформила развод, так что паспорт был чистый.
        Их расписала замотанная тетка, вызванная Еленой Романовной из загса. После ее ухода Елена Романовна показала Аде квартиру с другой стороны. Открыла шкафы, там хранилось множество антикварных безделушек, было несколько картин, иконы, которые не висели на стенах, а лежали на полках, разобранная люстра с фарфоровыми колпачками, венецианское зеркало.
        - Это - продай, - указывала старуха, - а это придержи. А вот это пока не трогай, если уж совсем нужда достанет. Да не вздумай его со свету раньше времени сжить, я вернусь, и ты горько об этом пожалеешь!
        Глаза ее угрожающе сверкнули.
        Старуха умерла через три дня, без криков, стонов и «скорой помощи». Ада заглянула к ней поздним утром и обнаружила свою новоявленную свекровь лежащей в кровати - на спине, и руки сложены. Лицо спокойное и строгое, как при жизни. И даже глаза закрыты. Распоряжения старуха оставила четкие и разумные, и даже денег на все хватило, как будто она заранее подсчитала.
        Когда Ада разобралась с неотложными делами, она решила, что жизнь дает ей шанс. Квартира огромная, в центре, если продать, то можно будет купить что-то поменьше, да еще деньги останутся на мебель да на тряпки. Дело только за Германом, он никак не вписывается в Адины планы.
        И тут же приснилась ей старуха, она грозила пальцем и грозно сверкала глазами.
        Надо подождать, поняла Ада, хоть несколько месяцев, а лучше год, тогда старуха уймется. А может, к тому времени Герман и сам помрет, вон он какой худой и бледный.
        По прошествии года, однако, Ада оставила эти мысли. Волей-неволей общаясь с Германом, она заинтересовалась его рассказами о Древнем Египте, о богах с головами зверей, о могущественных жрецах и властных фараонах. Герман верил в переселение душ и утверждал, что он когда-то, в прошлой жизни, был жрецом и звали его Гимарис. Такую ерунду Ада, разумеется, не слушала. Но однажды ночью Герман разбудил ее, бормоча: «Несчастье, несчастье… огонь, огонь». Она с трудом смогла добиться от него, что горит ее старая квартира - та, что в доме через дорогу. Из окна ничего не было видно - темно, квартира спит. Ада махнула было рукой, но Герман так стонал и трясся, что она скрепя сердце решилась все же пойти и проверить.
        Когда она открыла дверь, то закашлялась на пороге от запаха дыма. Оказалось, пьяный сосед заснул с горящей сигаретой. Его уже не успели спасти, и комната выгорела дотла. Если бы Ада не пришла, все остальные задохнулись бы от дыма - и мать, и брат с женой, и их маленькая дочка, и еще трое соседей.
        Ада тогда посчитала происшедшее совпадением. Потом Аду уволили с работы, наступили тяжелые времена, и она продавала антикварные вещицы почти за бесценок. К тому же у Германа обнаружилась сердечная болезнь, требовались дорогие лекарства.
        И как-то вечером брат позвонил к ним в двери. Он привел свою дочку, сообщив, что его жену увозят сейчас в больницу с аппендицитом, а мать совсем плоха, ничего не слышит и заговаривается, так что ребенка он на нее оставить не может.
        Девочке было пять лет, она испуганно озиралась в чужой квартире, прижимая к груди куклу.
        Ада плохо знала свою племянницу, с невесткой отношения никак не налаживались, да она и не стремилась к этому. Теперь семья завидовала ей, что живет в большой квартире, как они думали, на всем готовом.
        Ночью девочка плакала, не в силах заснуть на чужом месте, звала маму, Ада совсем измучилась и позвала Германа. Тот приехал на своей коляске, стал рассказывать про Древний Египет, и ребенок неожиданно успокоился и заснул, прижимая к груди куклу. Когда Ада вытащила куклу, Герман вдруг нахмурился и заговорил о том, что кукла несет в себе зло, что ее владелицу ожидают в скором времени большие несчастья - много крови и смерть.
        Ада посмотрела на куклу - обычная Барби, ничего примечательного - и посоветовала Герману не валять дурака. Утром, однако, вспомнив про предсказанный пожар, она спросила у племянницы, откуда у нее кукла. Девочка сказала, что поменялась с подружкой в детском саду - куклу на медведя. Ада пожала плечами и выбросила из головы слова Германа.
        Но ненадолго, потому что через несколько дней весь их квартал потрясла ужасная история. Отец той девочки из детского сада, чья была кукла, приревновал жену и как-то вечером зарезал ее, а после тем же ножом перерезал горло себе. Девочка услышала страшный крик и застала мать, валяющуюся в луже крови. Отец был уже мертв.
        В квартиру проникли только утром, когда соседка снизу увидела на потолке ржавое пятно - это протекла кровь. Ребенок к тому времени был в невменяемом состоянии.
        Когда утихли сплетни и разговоры, Ада стала размышлять и сопоставлять. Потом она принесла Герману перчатку соседки и пояс от халата своей матери. Герман повертел в руках вещи и дал исчерпывающую характеристику их владелицам, хотя никогда в жизни их не видел, а про соседку даже и не слыхал.
        Это шанс, поняла Ада, шанс вылезти из безденежья и зажить наконец нормальной жизнью. Месяц она потратила на уговоры Германа, наконец он согласился.
        Подремонтировали квартиру, прикупили некоторые аксессуары, и Ада стала гадалкой. Она никогда не принимала людей сразу, с улицы, говорила, что у нее много клиентов, и предлагала записаться. А сама незаметно брала у клиентки какую-нибудь вещь - носовой платок, тюбик губной помады, Герман брал в руки эту вещь, впадал в транс и через некоторое время сообщал Аде сведения, необходимые для гадания. Герман утверждал, что у него нет никакого дара, что он только посредник, проводник и все сведения сообщает ему богиня.
        Шли годы, и Ада стала в это верить.
        - Умис, Омис, Рамарис! - взволнованно проговорил Герман, найдя в книге нужное место. - Повтори еще раз то, что ты запомнила из тех слов, что я произносил в трансе!
        Гадалка прищурилась, стараясь дословно вспомнить все, что говорил Герман в бессознательном состоянии.
        «Богиня здесь… Оно пробудилось! Оно вышло из тьмы на свет! У него три имени и одна сущность! Оно жаждет соединиться, чтобы воссиять в полной славе!»
        - Вот оно что! - взволнованно произнес слепой, и пальцы его заскользили по страницам книги.
        - О чем это ты? - вполголоса спросила Ада. Ей постепенно передалось волнение Германа.
        - Если я не ошибаюсь, если ты правильно запомнила слова богини, речь идет о том самом ожерелье…
        - Ты говоришь об ожерелье Клеопатры? - переспросила гадалка, и руки ее задрожали от волнения.
        - Клеопатра лишь недолго владела этим ожерельем, - отозвался Герман, переворачивая страницы книги. - Правильнее называть его ожерельем Хатшепсут, великой женщины-фараона, древней спасительницы Египта от западных варваров, земного воплощения Изиды.
        - Неважно, как его называть! - перебила слепого Ада. - Но это именно то ожерелье, о котором ты рассказывал мне несколько лет назад?!
        Три или четыре года назад они с Германом говорили о тех магических артефактах, которые упоминались в книгах древних и средневековых мистиков, алхимиков и чернокнижников. Тогда слепой медиум рассказал ей о Железной Руке Геца фон Берлихингена, которая жила своей самостоятельной жизнью и убивала неосторожных владельцев, о «Серой коже» архиепископа Арнульфа, которая делала своего хозяина невидимым, о Красном Псалтыре, с помощью которого можно вызвать самого дьявола и заставить его ответить на три вопроса. Среди прочих магических предметов Герман упомянул ожерелье Клеопатры, которое, по словам Теофила Сомосского, давало последней египетской царице безграничную власть над мужчинами.
        Тогда именно этот древний артефакт вызвал у Ады жгучий завистливый интерес.
        Власть над мужчинами! Вечная мечта всякой настоящей женщины, прямой путь к богатству и могуществу! Для нее это было бы началом новой жизни. Аде надоело угождать истеричным домохозяйкам, обсуждать их отношения с мужьями и любовниками и обещать большую любовь и семейное счастье. Проще говоря, ей надоело чувствовать себя шарлатанкой, хотелось настоящего могущества.
        Кроме того, ей надоела зависимость от Германа. Что будет с ней, если в один далеко не прекрасный день он утратит свой дар, не сможет раскрывать ей интимные тайны клиенток? В конце концов, он стар и болен и может просто умереть!
        Почувствовав по голосу Ады, как заинтересовал ее этот артефакт, Герман тогда проговорил чуть насмешливо:
        - Это ожерелье давно уже пропало, о нем не было упоминаний с первого века до нашей эры. Скорее всего, Клеопатра уронила его в море во время битвы при Акции или бегства от войск Октавиана Августа. А возможно, ожерелье вернула себе царица Хатшепсут…
        И вот сегодня он сам заговорил об этом ожерелье!
        Ада замерла, дожидаясь, когда Герман дочитает свою книгу и ответит на ее вопросы.
        И вот наконец слепой поднял руки от хрупких пожелтевших страниц, закрыл книгу и заговорил:
        - Звезды сложились единственным, неповторимым образом. Меркурий вошел в четвертый дом, встреча с Венерой неизбежна, а Скорпион находится в третьей четверти…
        - Хватит этой зауми! - оборвала его Ада. - Ты меня с ума сведешь! Говори проще, что с этим ожерельем?
        - Проще? - недовольно пробормотал Герман. - Неужели, женщина, ты до сих пор не поняла, что ничто не бывает простым? И уж во всяком случае, ничто, связанное с древними артефактами! Но так и быть, постараюсь объяснить в доступной тебе форме… - Герман перевел дыхание, откинул голову на спинку кресла и продолжил: - Ожерелье спало больше двух тысяч лет. Оно находилось в безвестности, накапливая магическую силу и ожидая подходящего момента, чтобы снова явиться в мир людей. И вот именно сейчас звезды расположились таким образом, что ожерелье пробудилось. Но судьба его сложилась так, что оно разделилось на три части, три составляющих его драгоценных камня оказались в разных местах, в руках разных людей, разных женщин…
        - Три камня? - переспросила его Ада. - Ты не говорил мне, что оно состоит из трех частей!
        - Я и сам узнал это только сегодня. С древними артефактами так и бывает - о них ничего не узнаешь достоверно, пока они сами этого не захотят и пока звезды не сложатся соответствующим образом… Итак, ожерелье состоит из трех камней, каждый из которых царица Хатшепсут получила от одного из могущественных египетских богов. Синий камень - от Анубиса, покровителя бальзамировщиков, проводника в царство мертвых, бога с головой шакала; зеленый камень - то ли от мудрого Тота, бога с головой ибиса, то ли от богини Хатор, чью голову украшали коровьи рога. Третий же камень, красный, как жертвенная кровь, красный, как небо на закате, Хатшепсут получила от великого Гора, бога с головой сокола, сына Осириса и Изиды…
        - Мне нет дела до этих замшелых богов! - перебила Германа гадалка. - Мне нужно это ожерелье! Все три камня!
        - Все вместе эти камни даруют своей хозяйке огромную власть! - негромко проговорил Герман. - Не всякая женщина может справиться с такой властью…
        - Ничего, как-нибудь справлюсь! - отмахнулась Ада от этих слов, как от назойливой мошки. - Ты мне только скажи, где эти камни и как мне их заполучить.
        - Это непросто! - вздохнул слепой. - Не знаю даже, стоит ли мне помогать тебе в этом деле…
        - Что?! - гневно выкрикнула Ада. - Бунт на корабле? Ты, кажется, забыл, что всем мне обязан? Забыл, что зависишь от меня? Только попробуй взбунтоваться, и я устрою тебе красивую жизнь!
        - Я все помню, - проговорил Герман с каким-то странным выражением. - Не беспокойся, я сделаю для тебя что смогу.
        - Э нет! Мне не нужно это твое «что смогу»! Мне нужно ожерелье Клеопатры, на меньшее я не согласна!
        - Хорошо. Только ты должна в точности выполнять все мои приказы. Здесь нет ничего второстепенного, ничего незначительного, успех может зависеть от любой мелочи…

* * *
        Ипполит вернулся в опочивальню Клеопатры.
        Вид у него был обескураженный.
        - Прости, госпожа! - проговорил он, низко склонившись перед царицей. - Тот человек, служитель Города Мертвых, пришел во дворец раньше, чем я подоспел к задним воротам, и его куда-то увел дворцовый слуга.
        - Плохо! - Клеопатра сжала кулаки. - Этот мерзавец Асменис опередил нас…
        Она быстро заходила по комнате, что-то неслышно бормоча.
        Асменис наверняка уже знает, что покушение на нее провалилось. Теперь он захватил Гимариса, а развязывать языки евнух умеет как никто другой. Значит, через час, а возможно, и раньше к ней снова придут убийцы, и вовсе не факт, что она сможет подчинить их своей власти. Асменис хитер, и он что-нибудь придумает…
        Но тогда что ей делать? На кого положиться? К кому обратиться за помощью?
        И тут она вспомнила о римлянине. О том полководце, чей легион стоит лагерем в нескольких стадиях от Александрии. Как же его зовут? Кажется, Гай Юлий Цезарь… если бы она сумела пробраться в его лагерь, если бы сумела встретиться с Цезарем, она добилась бы его благосклонности, перетянула римлянина на свою сторону.
        Но как туда попасть? Как выйти из дворца, где у каждой двери стоят вооруженные до зубов стражники, а за каждым углом прячутся шпионы Асмениса? Может быть, власть над мужчинами, которую она обрела с ожерельем Хатшепсут, поможет ей околдовать кого-то из дворцовых стражей, а если нет? Если они нанесут удар прежде, чем почувствуют чары ожерелья? И уж во всяком случае, ее чары бессильны перед самим Асменисом и перед его шпионами, ведь они не мужчины…
        Клеопатра снова сменила направление, пересекла опочивальню по диагонали, и тут ей на глаза случайно попался полотняный мешок для постельных принадлежностей, который оставила в углу нерадивая служанка.
        Первой мыслью царицы было отругать прислужницу за небрежность, но вдруг глаза Клеопатры вспыхнули, как два драгоценных камня: она придумала, как без большого риска выбраться из дворца.
        Повернувшись к Ипполиту, который не сводил с нее влюбленных глаз, царица спросила:
        - Ты и правда готов совершить для меня любой подвиг?
        - Конечно, госпожа! Приказывай, я твой верный раб! Я пойду ради тебя в подземное царство Аида, принесу оттуда воду из Стикса…
        - Ты слишком красноречив! - остановила его Клеопатра. - Раз уж ты назвал себя моим рабом - изобрази-ка и в самом деле раба. Для начала сделай что-нибудь со своей одеждой, в таком виде ты на раба ничуть не похож…
        Ипполит выслушал ее слова с удивлением. Ему не приходило в голову, что его слова будут истолкованы буквально и ему придется, хоть и ненадолго, превратиться в раба. Но царица смотрела на него непреклонно и явно ждала, что он исполнит ее повеление.
        Ипполит сбросил дорогой пурпурный плащ, за который отдал сидонскому торговцу десять сиклей серебра, снял бронзовый нагрудник, кожаные наручи, затем верхнюю тунику из тонкого финикийского полотна, оставшись в короткой белой рубахе. Клеопатра придирчиво осмотрела его, подошла ближе и разорвала рубаху на плече. Ее все еще что-то не устраивало. Тогда она собрала копоть с погашенного светильника и пару раз мазнула по рубахе, а остатками измазала лицо Ипполита. Теперь его вполне можно было принять за дворцового раба, истопника или кухонного прислужника.
        Оставшись довольна этим маскарадом, она объяснила Ипполиту, чего от него хочет, и проворно залезла в мешок от постельных принадлежностей. Ипполит завязал мешок, вскинул его на плечо и покинул покои царицы.
        Он испытывал необычайный восторг: его госпожа, прекрасная Клеопатра, покоилась на его плече. Он чувствовал тепло ее тела сквозь тонкое полотно, он был так близок к ней, как это возможно, он служил ей, возможно, он даже спасет ее жизнь!
        Легко шагая с драгоценной ношей на плече, грек прошел по коридорам дворца. У выхода из личных покоев царицы дежурили два рослых стражника. Один из них окликнул его:
        - Эй, малый! Что это ты тащишь на плече? Не украл ли ты у царицы десяток шелковых простыней, чтобы продать их на базаре жуликам-финикийцам?
        - А может, у него там кое-что получше? - Второй стражник тоже решил позубоскалить. - Может, он своровал жареных цесарок, оставшихся от царского ужина? Тогда поделись с нами, красавчик!
        Ипполит растерялся, он не знал что ответить и только переминался с ноги на ногу.
        - Да этот неотесанный чурбан двух слов связать не может! - воскликнул первый стражник. - Деревенщина! Как только таких берут во дворец? Ну, ничего, при молодом царе все будет иначе!
        Ипполит наконец собрался с силами и проговорил, подражая выговору рабов:
        - Что вы, добрые господа солдаты, какие цесарки? Разве кто даст бедному рабу цесарок? Это грязная одежда, добрые господа солдаты, я несу ее в стирку египетским прачкам!
        - О, да ты никак умеешь разговаривать! - изобразил удивление стражник. - Так и быть, шагай к своим прачкам! Небось у тебя уже есть среди них зазноба!
        - Наверняка это одноногая горбатая старуха! - второй поддержал шутку. - Да к тому же еще и слепая, потому что зрячая не станет иметь дело с такой деревенщиной!
        Наконец Ипполит покинул дворец и быстро зашагал по тропе, которая вела к римскому лагерю. В два счета отмахал он несколько стадиев и оказался перед южными воротами лагеря. Возле ворот стоял на страже закованный в доспехи ветеран-легионер.
        - Пароль! - проговорил он, смерив взглядом замарашку-грека с мешком на плече.
        На этот раз Ипполит решил не играть простолюдина. Он выпрямился, осторожно придерживая свою драгоценную ношу, и проговорил на хорошей латыни:
        - Позови кого-нибудь из командиров, солдат! Я принес подарок для вашего полководца!
        Через минуту к воротам подошел рослый моложавый центурион.
        - Это ты говорил что-то о подарке для Цезаря? - спросил он, приглядевшись к посетителю. Хоть тот и выглядел простолюдином, но центурион был опытен, разбирался в людях и умел узнавать волка даже в овечьей шкуре.
        - Да, это я, центурион. Это подарок от царицы Клеопатры, владычицы Нижнего и Верхнего Египта, земного воплощения Изиды, той, которая владеет жизнью и смертью…
        - Остановись, довольно! - поморщился центурион. - Многовато титулов для одной девчонки. Скажи лучше, что у тебя в мешке?
        - Прости, центурион, но содержимое этого мешка предназначено только для глаз самого полководца. Если ты увидишь его раньше Цезаря, тот будет недоволен, больше того, разгневан.
        - Вот как? - Центурион нахмурился. Он знал, каким бывает в гневе Гай Юлий Цезарь, он видел это дважды и не жаждал повторения. В конце концов, что такого страшного может быть в этом мешке? Какая-нибудь пышная восточная одежда или финикийский ковер…
        - Ладно, можешь идти к Цезарю! - позволил центурион.
        Однако на всякий случай послал с греком молодого легионера, пусть проводит незнакомца в шатер полководца да заодно проследит за тем, чтобы тот ничего не удумал.
        Ипполит вошел в шатер Цезаря и поразился простоте, которой окружил себя этот могущественный полководец, претендующий на высшую власть в Риме, а значит, и во всем мире.
        Простая походная кровать, письменный стол, два стула, легкое кресло, ковер на полу - вот и вся обстановка шатра.
        За письменным столом сидел человек, с виду столь же непримечательный, как обстановка его шатра. Лысоватый мужчина лет пятидесяти, с длинным суховатым лицом, напоминал скорее чиновника средней руки, чем блестящего военачальника, покорителя Галлии, любимца легионов. Когда Ипполит вошел в шатер, Цезарь что-то писал. Он отложил стило и поднял на грека удивленный взгляд.
        - Кто ты и что тебе нужно? - спросил он вошедшего.
        - Я пришел к тебе по повелению царицы Клеопатры, - ответил Ипполит, бережно опуская мешок на землю. - Царица прислала тебе подарок.
        - Подарок? - На лице Цезаря проступил интерес, переросший в детское любопытство. - Что за подарок?
        Вместо ответа грек развязал завязки мешка.
        Мешок зашевелился, и из него выбралась молоденькая девушка, почти подросток, в простом белом хитоне. Лицо ее было, пожалуй, некрасиво, но выразительно, в больших темных глазах сверкал недюжинный ум. На шее красовалось ожерелье с тремя овальными камнями - зеленым, синим и красным.
        На долгую минуту в шатре воцарилось молчание.
        Цезарь смотрел на темноглазую девушку, и в душе его происходило что-то удивительное, незнакомое и непривычное.
        Он, закаленный в боях воин, опытный и беспощадный политик, почувствовал неожиданную робость и смущение перед этой египетской девчонкой.
        Он, любовник сотен знатных римлянок, сотен финикиянок и египтянок, гречанок и иудеек, женщин Галлии и Испании, почувствовал себя неопытным юнцом, которому только предстоит узнать, что такое любовь. Перед ним стояла не просто женщина. Перед ним стояла непознаваемая тайна, плоть от плоти древней страны, раскинувшейся по берегам Нила. Перед ним стояла сама богиня Изида, загадочная и могущественная, как сама любовь.
        Но и с Клеопатрой тоже что-то происходило.
        Она видела перед собой не стареющего мужчину в поношенном походном плаще. Перед ней стояло воплощение власти и силы, мужества и решимости. Это был не лысый человек с изборожденными морщинами лицом - это была сама судьба.
        Перед внутренним взором Клеопатры пронеслись какие-то неясные картины - сражающиеся легионы, улицы Рима, усыпанные цветами, она сама в расшитом золотом одеянии, ребенок у нее на коленях… ребенок, удивительно похожий на этого длиннолицего мужчину с темно-серыми глазами…
        - Кто ты? - спросил Цезарь, когда смог справиться с охватившим его волнением. Он задал ей этот вопрос, хотя в этом не было надобности - ответ был ему известен, этот ответ дало ему сердце, пропустившее один удар.
        - Я - Клеопатра, царица Верхнего и Нижнего Египта, наследница фараонов, - ответила темноглазая девушка, и в ее голосе зазвучали гордость и величие. - Я - земное воплощение Изиды, повелительница Черной Земли Кемет. И я пришла к тебе, Цезарь, просить помощи. Помощи и справедливости.
        - Здравствуй, царица! - проговорил Цезарь и сделал шаг вперед.
        Клеопатра повелительным жестом удалила Ипполита, и грек покинул шатер, бледнея от ревности.
        Впрочем, какое право имел он ревновать? Он всего лишь ее преданный раб и ради одного ее взгляда готов не только проникнуть в римский лагерь, но взойти на костер…
        Впрочем, ему легче было бы взойти на костер, чем оставить царицу в шатре римского полководца.
        В шатер Цезаря вошел дежурный офицер.
        Полководец сидел на краю кровати, завернувшись в плащ. За его спиной полулежала худенькая египтянка. Она ела яблоко.
        - Извини, Цезарь! - проговорил центурион. - Дело не терпит отлагательства. К тебе пришел человек от египетского царя. Он говорит, что должен немедленно поговорить с тобой.
        - Я приму его, - ответил Цезарь не раздумывая. - Дай мне только немного времени, чтобы одеться.
        Через несколько минут в шатер полководца вошел обрюзгший человек с лицом бледным и рыхлым, как непропеченная лепешка. Маленькие темные глаза выделялись на этом лице как две изюмины.
        Войдя в шатер, Бледнолицый быстро и незаметно огляделся, отметив и граничащую с бедностью скромность обстановки, и брошенный в углу мешок, и походную кровать Цезаря, накрытую пурпурным плащом, под которым угадывалось человеческое тело.
        - Здравствуй, великий Цезарь! - проговорил евнух с низким поклоном. - Рад видеть тебя в добром здравии!
        - Кто ты такой и чего хочешь от меня? - спросил полководец, внимательно и неприязненно оглядев посетителя.
        - Меня зовут Асменис, - ответил тот скромно. - Я слуга царя Птолемея, оказавшего тебе гостеприимство. Мой повелитель велел передать тебе привет и пожелание удачи.
        - Рад твоему визиту, Асменис, - проговорил Цезарь сухо и указал евнуху на свободный стул. - Передай царю мою благодарность. Что угодно твоему повелителю?
        Прежде чем ответить, Асменис уселся напротив полководца и взглянул на него исподлобья:
        - У нас в Александрии неспокойно. Сестра царя Клеопатра замыслила заговор. Она намеревалась убить законного правителя, своего брата и супруга, и захватить трон. К счастью, царь вовремя узнал о готовящемся покушении…
        - Думаю, он узнал о нем от тебя! - насмешливо произнес Цезарь.
        - Не буду возражать, - Асменис скромно опустил глаза. - Я верный слуга своего государя.
        - Если заговор провалился, чего же твой повелитель хочет от меня?
        - Дело в том, великий Цезарь, что заговорщица Клеопатра…
        - Царица Клеопатра, - добавил римлянин. Асменис, однако, сделал вид, что не расслышал его реплику.
        - Дело в том, что заговорщица бежала из дворца. По слухам, она нашла прибежище в римском лагере.
        - Мне об этом ничего не известно! - отрезал полководец.
        - Не спеши с ответом, великий Цезарь! - вкрадчиво проговорил евнух. - Царь Птолемей - твой друг. Ты не забыл, я полагаю, что по приказу царя был казнен Помпей, твой враг, который попытался скрыться от тебя в Египте…
        - Я не забыл, - мрачно ответил Цезарь. - Едва я ступил на египетскую землю, слуги твоего царя поднесли мне голову Помпея на золотом блюде. Не могу сказать, что этот подарок порадовал меня. Мы, римляне, даже к своим врагам относимся с уважением. Особенно к таким достойным врагам. Помпей был славным полководцем и мужественным человеком. Он не заслужил такой позорной смерти.
        - Мой царь хотел порадовать тебя. - На лице Асмениса проступило некое подобие смущения. - У разных народов разные обычаи. Мой царь думал, что смерть врага доставит тебе удовольствие…
        - У разных народов разные обычаи, - согласился Цезарь. - В обычае римлян благородство и достоинство. Здесь, на Востоке, возможно, в ходу коварство и жестокость.
        - Это всего лишь другое название для практичности! - возразил Асменис. - Политика, великий Цезарь, - грязное занятие. С чистыми руками не добьешься власти…
        - Это теоретический спор. Прости, Асменис, но у меня много дел. Ты передал мне все, что хотел сообщить твой царь?
        - Почти все, великий Цезарь! - Асменис угодливо склонился перед полководцем. - Не буду занимать твое драгоценное время, но добавлю только, что политика - не только грязное, но и дорогостоящее занятие. Ты борешься за высшую власть, Цезарь, а значит, тебе понадобятся деньги. Мой царь богат. Он хотел бы сделать тебе подарок…
        - Такой же, как голова Помпея?
        - Нет, более весомый. Птолемей хотел предложить тебе двадцать талантов золота…
        - Огромная сумма! - протянул Цезарь. - Должно быть, это налоги за целый год с Верхнего Египта?
        - Совершенно верно, - Асменис с уважением взглянул на полководца. - Ты и впрямь великий политик, Цезарь. Ты умеешь считать не только солдат, но и деньги. Так вот, царь хотел предложить тебе двадцать талантов, что очень помогло бы тебе справиться со своими противниками в сенате. Ваши сенаторы любят деньги…
        - Кто же их не любит! Однако я так понимаю, что за свой дар Птолемей рассчитывает что-то получить взамен?
        - Совершенно верно! - Асменис хитро улыбнулся. - С тобой приятно иметь дело, великий Цезарь. Ты слышишь то, что еще не произнесено. Действительно, мой повелитель, законный царь Верхнего и Нижнего Египта Птолемей, земное воплощение бога Осириса, владыка Черной Земли Кемет…
        - Опусти все эти титулы! - поморщился Цезарь. - Переходи к делу!
        - Итак, мой господин надеется, что в благодарность за его дар ты найдешь в своем лагере и возвратишь ему беглую мятежницу, его бесчестную сестру Клеопатру.
        Произнеся эти слова, Асменис покосился на походную кровать полководца.
        - Ты удивил меня, Асменис! - проговорил Цезарь, и лицо его побагровело от гнева. - За кого ты меня принимаешь? За торговца рабами? За ланисту, хозяина гладиаторской школы, который продает галлов и германцев по сходной цене? Передай своему царю, что Гай Юлий Цезарь не торгует людьми!
        С этими словами он подошел к кровати, сдернул с нее пурпурный плащ и сел на край рядом с Клеопатрой. Царица потянулась, приподнялась, обняла полководца за плечи и, высокомерно взглянув на Асмениса, проговорила:
        - Эй, Бледнолицый, подай мне фиников. Я проголодалась, слушая твои подлые речи.
        Евнух позеленел от злости. Он шагнул вперед, к Цезарю, но затем передумал, опустил глаза и попятился. Остановившись на пороге, проговорил сквозь зубы:
        - Это большая ошибка, великий Цезарь. У тебя всего один легион, а у царя в двух днях пути огромная армия. Двадцать тысяч солдат из Верхнего Египта, десять тысяч нубийцев, конный отряд царя Аравии, десять тысяч вспомогательного войска…
        - Спасибо, Асменис! - Цезарь протянул Клеопатре яблоко, другое надкусил сам. - Спасибо, мои шпионы сообщали мне примерно такие же цифры, но я не был в них вполне уверен. Теперь, после твоих слов, я больше не сомневаюсь…
        Асменис побледнел еще больше, плюнул под ноги и стремительно вышел из шатра.
        - Стоило бы убить его, - задумчиво проговорила Клеопатра, вонзив зубы в яблоко. - Но вообще-то, милый, я просила финик.

* * *
        Девять из десяти клиенток Ады были женщины. Надо сказать, что мужчины вообще гораздо реже обращаются к знахаркам, гадалкам, целительницам и потомственным колдуньям. То ли они не верят во всякую мистику и магию (как черную, так и белую), то ли просто жалеют денег на такие непонятные вещи.
        Но сегодня в черный кабинет вошел мужчина.
        Это был сутулый, долговязый тип с длинными руками и ногами, длинным шмыгающим носом и глубоко посаженными, красными от постоянной простуды глазами.
        Ада посмотрела на неказистого посетителя с сомнением. Ей казалось, что этот тип ничуть не подходит для ее целей. Впрочем, Герман говорил другое, а Герману она привыкла верить, он ее еще ни разу не обманул и не подвел.
        Долговязый прошел через кабинет, споткнулся, едва не свалившись посреди комнаты, но все же добрался до стола и плюхнулся на кресло. Сцепив длинные пальцы, он уставился на Аду умоляющим взглядом только что остриженной овцы.
        - Я надеюсь только на вас! - проговорил он гнусавым, простуженным голосом. - Все остальное я уже испробовал!
        - Не волнуйтесь! - Ада придала своему голосу материнскую, ласковую интонацию. - Вы поступили правильно, обратившись ко мне. Мы вернем Ларису…
        - Откуда… откуда вы знаете ее имя? - Мужчина вскинул на Аду красные глаза. - Ах, ну да… вы же колдунья, вы все знаете…
        - Я не колдунья, - мягко поправила его Ада. - Мы живем не в Средние века, дорогой Алексей. Я дипломированный специалист по черной и белой магии, я с отличием окончила Брокенскую высшую школу и защитила магистерскую диссертацию по теме «Оперативное снятие сглаза и когнитивный приворот».
        С этими словами Ада показала на два диплома в рамочках, висевшие на стене за ее спиной.
        Таковы были инструкции Германа. Он сказал ей, что Алексей научный сотрудник, работает за гроши в каком-то полуживом научно-исследовательском институте и очень уважает всякие дипломы, диссертации и наукообразные термины.
        На большинство клиенток, напротив, лучше действовала откровенная мистика, и Ада представлялась потомственной колдуньей и целительницей, а то и ведьмой.
        Алексей с уважением взглянул на дипломы и, поближе придвинувшись к столу, заговорил:
        - Я должен непременно вернуть Ларису! Даже не ради себя, а ради нее! Ведь ей самой будет потом очень плохо! Этот человек…
        - Константин, - подсказала Ада.
        - Вы и это знаете? - Алексей вздрогнул. - Ну да, конечно… Константин совсем не любит ее, он ее бросит, как только получит свое…
        «Сам-то ты не подарок! - подумала Ада, разглядывая клиента. - Не удивляюсь, что твоя Лариса побежала за первым, кто ее поманил. Удивляюсь, что она до этого тебя терпела!»
        - Не беспокойтесь! - проговорила она вслух. - Мы вернем ее. Только вы должны мне полностью довериться.
        - Я… я готов… - В голосе Алексея звучал испуг, но он протянул дрожащие руки к Аде, как тонущий тянется к спасательному кругу. - Я готов делать все, что потребуется… и я принес деньги…
        - Деньги - не главное, - Ада небрежно отмахнулась от протянутых денег, но тут же выхватила их у клиента и спрятала в ящик стола. - Главное - доверие! Для начала вы должны принять одно снадобье…
        - Снадобье? - испуганно переспросил Алексей. - Но у меня аллергия на некоторые лекарства…
        - Не волнуйтесь, на это снадобье у вас нет аллергии!
        - Откуда вы знаете? Ах, ну да…
        Ада достала из ящика стола пузырек синего стекла, налила в хрустальный бокал немного воды и вытряхнула в него несколько фиолетовых кристаллов из синего пузырька. Кристаллы зашипели, по поверхности воды побежали пузырьки, как будто вода в бокале вскипела, и тут же содержимое бокала стало красным, как старое вино.
        - Выпейте это! - приказала Ада, строго взглянув на клиента, и протянула ему бокал.
        Алексей недоверчиво взглянул на красную жидкость, поднес бокал к губам, понюхал.
        - Пейте, пейте! - строго повторила Ада.
        Алексей покосился на нее, сделал глоток. На лице его появилось недоверие пополам с удовольствием: напиток оказался неожиданно вкусным, и он в два глотка допил его.
        - А что теперь? - спросил он, поставив бокал на стол.
        - Теперь придется немного подождать.
        - Чего? - спросил Алексей удивленно.
        И вдруг лицо его исказила мучительная судорога. Он затрясся, побледнел, уронил голову на спинку кресла и застыл, не подавая никаких признаков жизни.
        - Что за черт? - Ада приподнялась из-за стола, растерянно вглядываясь в безжизненное лицо клиента.
        В это время книжная полка в углу кабинета с негромким скрипом развернулась, открывая потайную дверь, и оттуда выехал в инвалидном кресле Герман.
        - Что ты натворил? - накинулась на него Ада. - Этот придурок умер! Что теперь делать? Куда девать его труп? А что, если он сказал кому-нибудь, что пошел ко мне?
        - Не беспокойся! - остановил ее Герман. - Он вовсе не умер!
        - Как - не умер?! - подскочила Ада. - Он не дышит, и пульса у него нет! Если он жив, то я - член Российской академии наук…
        - Ты удивляешь меня, Ада! Мы ведь с тобой давно работаем, ты называешь себя магистром магии и не знаешь таких элементарных приемов! Он вовсе не умер, а только приостановлен…
        - Приостановлен?! - воскликнула Ада. - Что это за хрень?
        - Он не умер. Все процессы в его организме замедлены, а самое главное, он лишен собственной воли. В любой момент я могу вернуть его к жизни или не к жизни, а к сумеречному существованию бессознательного манекена, выражаясь современным языком, робота…
        - Зачем это?
        - Тебе ведь нужен помощник, - спокойно ответил Герман. - Если ты хочешь получить ожерелье Клеопатры, тебе нужен послушный исполнитель. Как ты понимаешь, я на эту роль совершенно не подхожу…
        - Да и этот доходяга не очень-то годится! - Ада неодобрительно оглядела тощего и нескладного клиента.
        - Ты не права. Он очень силен, а то, что совершенно бестолков и беспомощен, - все это от головы, а голову мы с тобой благополучно отключили.
        - И что же дальше?
        Вместо ответа Герман достал из кармана халата изящную золотую табакерку. Подъехав в своем кресле к Алексею, он открыл табакерку, достал оттуда щепотку сероватого порошка и поднес к длинному носу бесчувственного человека. Тот вздрогнул, чихнул и вдруг поднялся во весь рост. Глаза его приоткрылись, но в них не было прежнего испуганного и растерянного выражения. В них темнела полная, бездонная и безжизненная пустота.
        Этими пустыми глазами Алексей уставился на Аду, как будто ожидая приказа.
        - Приказывай ему! - проговорил Герман, и губы его тронула едва заметная удовлетворенная улыбка.
        - Что приказывать? - испуганно спросила Ада.
        - Для начала все, что хочешь, просто чтобы проверить свою власть.
        - Подойди к столу! - сказала Ада неуверенно.
        Манекен сделал шаг вперед и остановился у самого края стола.
        - Поднеси руку к огню свечи!
        Ни на секунду не задумываясь, он протянул правую руку к пламени и снова замер.
        Раздалось шипение, отвратительно запахло горелым, но на лице Алексея не дрогнул ни один мускул.
        - Убери руку! - истерично вскрикнула Ада.
        Он безмолвно отвел руку от огня и уронил вдоль тела.
        - Ну, как тебе? - довольным голосом проговорил Герман.
        - Неплохо, - произнесла она, выровняв дыхание, - когда же мы перейдем к делу? Как с его помощью я добуду три камня?

* * *
        Процессия триумфатора медленно двигалась по улицам великого города, среди ликующих толп римлян. В этот день Гай Юлий Цезарь праздновал одновременно четыре триумфа - Галльский, Александрийский, Понтийский и Африканский, поэтому жадных на развлечения римлян ждало необыкновенное зрелище.
        С утра все участники триумфа собрались на Марсовом поле: по старинному закону триумфатор имел право войти в Рим только в составе триумфальной процессии. И вот теперь от Марсова поля торжественная процессия шла через два наполненных зрителями цирка - Фламиниев и Большой, Циркус Максимус. Зрители, по случаю праздника нарядно одетые, с венками из цветов и зелени в руках, жадно вглядывались в небывалую процессию.
        Впереди, на позолоченной колеснице, запряженной четырьмя белыми конями, ехал сам Цезарь. Он был облачен в расшитую пальмовыми ветвями тунику, пурпурную, украшенную звездами тогу и позолоченные сандалии. В этом наряде он был похож на Юпитера Капитолийского. В левой руке триумфатор держал пальмовую ветвь, в правой - скипетр из слоновой кости, украшенный изображением орла. На лысеющей голове Цезаря красовался лавровый венок.
        Следом за колесницей Цезаря шли трубачи с позолоченными трубами, за ними важно выступали сорок огромных слонов. Далее на бесчисленных повозках везли трофеи - груды золота, украшения из слоновой кости, драгоценного дерева, из рога носорогов. На отдельных повозках везли золотые венки, поднесенные триумфатору жителями покоренных городов. Прежде больше всего таких венков было во время триумфа Эмилия Павла. Тогда их было четыреста, а сейчас, как перешептывались между собой римляне, вслед за Цезарем везли три тысячи венков!
        Следом за повозками с трофеями жрецы вели белых жертвенных быков с увитыми гирляндами рогами.
        Наконец за этими быками, предназначенными в жертву богам, шли пленники Цезаря - вожди и цари завоеванных стран со своими семьями и приближенными, полководцы побежденных армий, в цепях и веревках…
        За пленниками шагали легионеры, воины Цезаря, покрытые славой ветераны его войн. Они вышагивали в парадном облачении, со всеми наградами, и по обычаю весело распевали шутливые куплеты, в которых подтрунивали над своим полководцем:
        - Берегитесь, римляне, прячьте своих жен! Мы привезли вам Цезаря, этого плешивого бабника!
        Римляне в восторге разглядывали небывалые сокровища, огромных слонов, пленников, но взгляды их снова и снова возвращались к колеснице триумфатора.
        Величественный и спокойный, как живой бог, он возвышался на золоченой колеснице. Позади него стоял государственный раб, который держал над головой полководца золотой венок. Этот же раб по обычаю время от времени произносил: «Memento mori», то есть «помни о смерти», напоминая триумфатору, что он всего лишь смертный и ему не стоит слишком заноситься, пусть даже сегодня римляне воздают ему божеские почести.
        Обычно на колеснице вместе с триумфатором стояли его дети и ближайшие родственники. Но сегодня рядом с Цезарем находилась хрупкая темноволосая женщина в поразительно пышном царском одеянии, с маленьким ребенком на коленях.
        Зрители спрашивали друг друга, кто эта женщина, и вскоре по толпе разнеслась молва, что это египетская царица Клеопатра, возлюбленная Цезаря, а на коленях у нее сын от Цезаря, Цезарион.
        - Не подобает полководцу проезжать по городу с любовницей! - говорили недоброжелатели. - Какой пример подает он простым гражданам?
        Им вторили записные острословы:
        - Все знают, что у лысого Цезаря сотни любовниц. Если он пожелает всех их посадить на колесницу, даже десять слонов не смогут сдвинуть ее с места!
        Но большинство римлян с интересом смотрели на царицу: хотя она не казалась красавицей, но лицо ее поражало достоинством и умом и еще какой-то неизъяснимой прелестью, которая привлекала к ней сердца. Возможно, она казалась такой римлянам оттого, что они знали, что Клеопатра - царица огромного и древнего Египта, сказочно богатой страны, о которой сложено так много легенд.
        Убранство Клеопатры было необычайно пышным. Золота, которое пошло на его отделку, хватило бы для того, чтобы нанять тысячу воинов или снарядить боевую галеру с матросами и гребцами. Но больше всего бросалось в глаза ожерелье с тремя крупными овальными камнями - синий, как небо над Капитолием, зеленый, как весенняя трава на Марсовом поле, и красный, как кровь жертвенных животных на алтаре в храме Юпитера Капитолийского…
        - Вот самый дорогой трофей, который привез Цезарь из своего похода! - проговорил знатный патриций из старинного рода Гай Кассий, указав на египетскую царицу.
        - Боюсь, что этот трофей будет стоить ему головы! - отозвался его друг Марк Юний Брут.
        А Клеопатра озирала огромный город, шумящий у ее ног, как море, озирала многотысячную толпу римлян и думала о том, как трудно ей будет подчинить этот город и этот народ. В этом ей не поможет даже магическое ожерелье Хатшепсут.

* * *
        Арина сидела перед компьютером в полной прострации. По экрану плавали разноцветные пузырьки, компьютер находился в режиме ожидания, но мысли Арины были далеки от работы.
        С тех пор как она вернулась из круиза, жизнь ее круто изменилась. Раньше она была незаметной серой мышкой, проводя время между офисом и домом, никто - ни мужчины, ни женщины - не обращал на нее внимания, никто не приглашал ее после работы в кино, в бар или просто пробежаться по магазинам. Никто не звонил ей домой или на мобильник, никто не останавливался поболтать, завидев ее в коридоре или на лестнице, никто не предлагал подвезти до метро. Сотрудники небрежно кивнут на бегу и тут же прочно забудут о ее существовании. Свои дни рождения Арина справляла раньше в компании родственников, а потом с подругой Ленкой. Но Ленка, как уже говорилось, вышла замуж и прекратила их многолетнюю дружбу парочкой гадостей, которые наговорила Арине на собственной свадьбе.
        Теперь же мужчины летели к ней, как осы к меду. Всем Арина понадобилась, все хотели с ней общаться и проводить время. Память мобильного телефона не вмещала уже звонки и эсэмэски с приглашениями пойти в клуб, в ресторан, на футбол и просто погулять в парке. Арина вела себя очень сдержанно, редко откликалась на приглашения. Потому что все без исключения мужчины были ей предельно ясны. Все они ждали хоть намека, хоть малюсенького знака с ее стороны, чтобы перейти к активным действиям.
        Среди всех приглашений не было призывов пойти после работы по магазинам, посидеть в кафе, болтая о пустяках. Потому что женщины ее люто возненавидели, и она не понимала за что.
        Таким образом, жизнь ее хоть и изменилась, но не стала сильно лучше. Арина привыкла быть одна. И теперь назойливое внимание мужчин ее несколько утомляло. К тому же она привыкла смотреть на себя критически, и теперь эта привычка ей не изменила.
        Никакой особенной красоты у нее не прибавилось - глаза не стали больше, волосы не стали гуще, фигура не округлилась. Однако что-то приковывало теперь к ней взгляды мужчин. Таинственный блеск в глазах? Поворот головы и взгляд вроде бы отстраненный, рассеянный?.. Небрежный жест, легкий взмах руки?..
        Непонятно. Одно ясно: так не бывает. Так просто не бывает. Арина долго думала и поняла наконец, что все изменения в ее жизни связаны с синим камнем, который она носила на шее, не снимая. Камень придавал ей очарования и бодрости, ей с ним было комфортно и легко. А уж почему он так на нее действовал, Арина предпочитала не задумываться.
        Она теперь не торопилась после работы домой. Шла пешком, гуляла, заходила в магазины. Продавцы теперь обращались с ней внимательно и вежливо, даже хвалили фигуру - ничего, мол, лишнего, легко подобрать одежду. Ей без труда удалось найти мастера-мужчину, который сделал ей отличную стрижку, она купила себе новую косметику и легко научилась накладывать нужный макияж, теперь было не противно смотреть на себя в зеркало. И сзади не раздавались смешки и фырканье, когда ее заставали за этим занятием, теперь дамы злобно шипели.
        Дверь в их комнату в офисе беспрерывно хлопала - это забегали сотрудники мужского пола вроде бы по делу или просто делали вид, что ошиблись, не туда шли, да вот задумались и оказались здесь. Дамы нажаловались на Арину начальнику, он только рассмеялся и сам стал вызывать ее к себе в кабинет по любому пустяку. Ну, с этим-то Арине было легко, он имел от роду пятьдесят восемь лет и троих внуков. Да к тому же человек был порядочный, и в мыслях у него не было закрутить на работе легкую интрижку, просто приятно ему было с Ариной поболтать.
        И удивился даже начальник, когда Арина с улыбкой высказала ему несколько дельных мыслей. Да вы, сказал, оказывается, умница, а я раньше и не замечал…
        Дамы тянули шеи и готовы были лопнуть от злости.
        Арина вышла из офиса. Она собиралась пообедать в бистро на соседней улице, чтобы не сталкиваться с милыми сотрудниками, а то еще подавишься.
        И уже повернула туда, как вдруг кто-то схватил ее за руку.
        Обернувшись, она увидела высокую, грузную женщину со следами былой красоты и с высокой прической в стиле шестидесятых годов прошлого века. Лицо женщины было красным и расплывшимся, как будто она долго рыдала или только что побывала в бане. Впрочем, сейчас на этом лице пылал праведный гнев.
        - Оставь Григория в покое! - воскликнула незнакомка мощным голосом, низким и звучным, как пароходный гудок.
        - Что?! - удивленно переспросила Арина, попытавшись вырвать руку. - Женщина, что вам от меня нужно? Разве мы с вами знакомы? Вы, наверное, обознались…
        - Ничего я не обозналась! - протрубила незнакомка.
        Впрочем, теперь Арина ее узнала. Это была вовсе не незнакомка, а женщина, с которой они столкнулись в круизе. Та самая надменная особа с остатками былой красоты, которая всю первую половину круиза смотрела на Арину как на пустое место. Или как на букашку, которая оказалась в розовом букете, подаренном на юбилей. Букет купили в дорогом магазине, завернули в красивую бумагу - и вот поди ж ты, как только пролезла эта козявка? Ну, такие всюду пролезут…
        Перед Ариной стояла та самая женщина, муж которой под конец путешествия стал пялиться на Арину, а после возвращения непрерывно ей звонил, оставлял сообщения, даже прислал букет прямо на работу, с рассыльным. Арине было неудобно послать его подальше по телефону, она говорила с ним вежливо, отговаривалась занятостью, тогда он подкараулил ее после работы. Пришлось сказать все как есть - вы женаты, так и оставайтесь в лоне семьи, разные у нас дороги.
        Он, разумеется, к ней не прислушался и, надо думать, открылся жене в своих чувствах, небось о разводе заговорил. Вот она и прибежала скандалить.
        - Простите, - Арина недовольно оглядывалась, боясь, что их увидит кто-нибудь из сослуживцев. - Простите, но мне ваш Григорий совершенно не нужен! Я уже не знаю, как от него отделаться! Он буквально не дает мне прохода! Очень буду вам признательна, если вы приберете его к рукам и оградите меня от его навязчивого внимания!
        - Что?! - Дама была удивлена таким поворотом событий, она собиралась сражаться за мужа, но сражаться было не с кем, и это, как ни странно, показалось ей обидным. - Что?! Мой Григорий не дает тебе прохода? Да кем ты себя возомнила?
        В конце улицы показалась секретарша начальника Арины. Нервно оглянувшись, Арина понизила голос и проговорила:
        - Давайте отойдем в сторонку… ну, вон туда, на бульвар. Сядем на скамейку, обсудим все как цивилизованные люди…
        - Мне нечего с тобой обсуждать! - протрубила жена Григория, однако направилась на бульвар и села на свободную скамью.
        - Простите, как вас зовут? - спросила Арина, повернувшись к ней всем телом.
        - Не твое дело! - фыркнула собеседница, но тут же, в лучших традициях женской логики, сообщила, что ее зовут Алевтиной Васильевной.
        - Так вот, Алевтина, уверяю вас, ваш Григорий нисколько меня не интересует!
        - Чем это он тебе не нравится? - обиделась та за мужа.
        - Я не сказала, что он мне не нравится… Он… как бы вам сказать? Мужчина не в моем вкусе. И вообще я не понимаю, что вам от меня нужно? Чтобы я его оставила в покое? Так вот я же вам говорю, что не испытываю к нему никакого интереса…
        Разговор явно пошел по кругу. И в этот самый момент в сумочке Арины истерично зазвонил мобильный телефон.
        У нее внезапно возникло какое-то дурное предчувствие.
        - Простите… - Арина вытащила телефон из сумки и поднесла его к уху.
        - Что ты себе позволяешь! - возмущенно воскликнула Алевтина. - Это хамство! Выключать надо телефон, когда с людьми разговариваешь!
        Арина хотела ответить, что они не в театре, но голос, донесшийся из телефонной трубки, точнее, слова, которые он произнес, заставили ее забыть обо всем остальном.
        На улице, неподалеку от бульвара, остановилась темно-серая машина. За рулем этой машины сидела худощавая брюнетка с выпуклыми темными глазами. Рядом с ней на пассажирском месте сидел долговязый, сутулый мужчина с длинными руками и ногами, с пустыми и безжизненными глазами на удивительно бледном лице.
        - Вот она! - проговорила брюнетка, увидев на скамье посреди бульвара молодую женщину в строгом сером пальто. Женщина с кем-то разговаривала, но кусты закрывали ее собеседника.
        - Это она, - повторила брюнетка и повернулась к своему спутнику: - Вон там, на скамье, сидит женщина. Подойди к ней и забери у нее камень. Скорее всего, он висит у нее на шее на цепочке. Только смотри, чтобы без шума! Лучше будет, если ты дождешься, когда она останется одна…
        Сзади засигналили. Брюнетка открыла дверцу, выпустив своего долговязого спутника, и отъехала, пропуская нетерпеливого водителя.
        - Это Владимир Петрович, ваш сосед по даче! - проговорил в трубке едва слышный, заглушенный каким-то шумом голос. - Андрею Ивановичу плохо! У него что-то с сердцем!
        - Что?! - переспросила Арина, вскочив со скамейки. - Что с ним? У него инфаркт?
        У ее отца уже был один инфаркт несколько лет назад, с тех пор он чувствовал себя лучше, но все в семье боялись повторения.
        - Не знаю, Арина, - честно признался сосед. - Слышно было очень плохо… я сейчас как раз туда еду, если хочешь, подвезу тебя. Подходи к метро «Автово»…
        Арина хотела задать еще какие-то вопросы, но из трубки уже неслись короткие гудки отбоя.
        Тогда Арина сунула телефон в сумку и бросилась к автобусной остановке. Чтобы сэкономить пару минут, она не побежала по дорожке, а продралась через кусты.
        Арина не понимала, почему мать позвонила не ей, а соседу, но этому могло быть много объяснений - у них на даче связь была ненадежная, и до нее могли просто не дозвониться… в конце концов, сейчас все это отступало на второй план, сейчас важно было добраться до дачи и застать отца! Иначе она никогда себе не простит…
        - Куда?! - закричала ей вслед Алевтина, которая еще не высказала наглой разлучнице все свои многочисленные претензии, но той уже и след простыл.
        Алевтина осталась на скамье одна. Она хотела в тишине предаться своему горю, перечислить мысленно все нанесенные ей оскорбления и обдумать план мести. Скамья на пустынном бульваре как нельзя более подходила для этого увлекательного занятия.
        А бульвар действительно опустел. Не было на нем ни влюбленных парочек, ни молодых мам с колясками, ни студентов с конспектами и учебниками, ни даже вездесущих старушек.
        Только какой-то долговязый мужчина приближался к Алевтине странной напряженной походкой, механически переставляя длинные ноги и вяло размахивая такими же длинными руками. Наверное, если бы ожил манекен из магазина мужской одежды, он шел бы точно такой же походкой. Правда, манекены не бывают такими сутулыми, долговязыми и непропорциональными.
        Алевтина недовольно покосилась на странного прохожего. Он не давал ей сосредоточиться на собственных переживаниях, отвлекал ее от планов мести.
        Ладно, подумала она, пусть пройдет, вот тогда…
        Но он вовсе не собирался проходить мимо. Он подошел к Алевтине, склонился над ней и проговорил тихим, скрипучим, механическим голосом, удивительно соответствующим всему его облику:
        - Камень. Отдай камень.
        - Что? - переспросила Алевтина удивленно. - Мужчина, проходите мимо! Отвяжитесь от меня, а то я закричу!
        - Не надо кричать, - проскрипел долговязый. - Надо, чтобы без шума… надо тихо…
        - Да что вам надо? - раздраженно проговорила Алевтина. - А ну, пошел прочь!
        Мужчина выбросил вперед длинную руку и сомкнул пальцы на горле Алевтины. Пальцы были холодные и влажные, как сосиски из холодильника. Алевтина приоткрыла рот, чтобы закричать, чтобы позвать на помощь, но долговязый снова проскрипел:
        - Не надо шума! - И холодные пальцы с неожиданной силой сдавили горло Алевтины.
        Она жалобно захрипела, и в глазах у нее начало темнеть, как будто наступил вечер. Однако воля к жизни придала ей сил. Алевтина сумела сбросить руки убийцы со своего горла и попыталась подняться. Но убийца схватился за золотую цепочку, которая висела у нее на шее, и резко затянул ее, как удавку.
        В последний миг Алевтина успела подумать, что теперь Григорий непременно уйдет к этой наглой молодой особе. Точнее, даже не уйдет, а приведет ту в их трехкомнатную квартиру. Правда, та девица утверждала, что Григорий ей не нужен, но теперь, с трехкомнатной квартирой, ситуация кардинально меняется…
        Долговязый мужчина, механически переставляя ноги, прошел до конца бульвара и вышел на улицу. Тут же около него притормозила серая машина, дверца распахнулась, и женский голос приказал:
        - Садись!
        Едва он сел, машина резко набрала скорость и выехала на оживленную магистраль.
        Только через десять минут, отъехав на безопасное расстояние, брюнетка припарковала машину, выключила мотор и повернулась к своему спутнику:
        - Ну как, она отдала камень?
        - Сама не отдала, - ответил тот неживым, скрипучим голосом. - Пришлось заставить.
        Что-то в его голосе не понравилось брюнетке.
        - Ты ее убил? - спросила она, невольно перейдя на шепот.
        - Что такое жизнь? - ответил тот равнодушно. - Живые мало чем отличаются от мертвых. Ты приказала мне, чтобы не было шума. Шума не было.
        - Вон как ты разговорился! - удивилась Ада. - Ну ладно, черт с ней в конце концов. Давай камень!
        Долговязый запустил руку во внутренний карман пиджака, что-то там нашарил, протянул руку своей госпоже. Из сжатого кулака свисала тонкая золотая цепочка.
        Ада подставила ладонь. Рука долговязого разжалась, и на ладонь гадалки упало что-то холодное. Ада взглянула - и не поверила своим глазам.
        У нее на ладони лежал золотистый янтарный кулон. Внутри прозрачного янтаря виднелся какой-то доисторический жук с длинными гусарскими усами.
        - Что ты мне принес? - воскликнула Ада и схватила своего спутника за плечо.
        - Камень, - ответил тот равнодушно. - Ты сказала, камень на цепочке, у нее на шее. Это было на цепочке, у нее на шее. Ты сказала, чтобы не было шума. Шума не было. Я все сделал, как ты сказала.
        Арина выскочила из маршрутки возле станции метро, подбежала к ступеням, огляделась. Нигде не было видно ни самого Владимира Петровича, ни его стареньких «жигулей».
        Может быть, он еще не доехал?
        До этого момента Арина мчалась, спешила, торопилась на место встречи, и ей некогда было подумать. Теперь делать было нечего, и она снова вытащила мобильный телефон. Для начала набрала номер матери, но не удалось соединиться - как уже было сказано, связь у них на даче очень ненадежная.
        Тогда она попробовала набрать последний входящий номер, тот, с которого звонил ей сосед…
        Но этот номер не определялся.
        Что за черт?
        Только тут Арина сообразила, что номер Владимира Петровича есть у нее в телефоне, и набрала его.
        Сосед тотчас же отозвался, и на взволнованные расспросы Арины удивленно ответил, что вовсе ей не звонил, что находится сейчас на даче и видел Арининого отца утром. Все с ним было в порядке, забор ремонтировал…
        Арина окончательно растерялась. Может быть, звонил кто-то другой из дачных соседей? Может быть, она неправильно расслышала по телефону имя и отчество?
        Но с другими соседями она не была знакома, и откуда у них номер ее телефона?
        В полной растерянности Арина снова набрала мамин телефон.
        На этот раз та ответила. Голос у мамы был вполне спокойный.
        - Мама, у вас все в порядке? - спросила Арина взволнованно.
        - Да, - ответила мама удивленно. - А что случилось?
        - Папа в порядке? Здоров?
        - Ну да, насколько можно быть в порядке в его возрасте… а почему ты спрашиваешь?
        - Точно? Ты от меня ничего не скрываешь?
        - Да нет же! Андрюша, тут Аринка звонит, какая-то странная…
        Где-то поблизости раздался ворчливый голос отца, и Арина окончательно успокоилась.
        Но кто же так жестоко над ней подшутил? Взглянув на часы, Арина отметила, что обеденный перерыв давно закончился. Мало того что она не поела, так теперь еще и на работе будут неприятности. Ну, с начальником-то она договорится, а вот милые сотрудницы долго еще будут шипеть и плеваться ядом.
        Алена вошла в лифт, нажала кнопку своего этажа.
        Кабина плавно поехала вверх, но, миновав четвертый этаж, вдруг начала притормаживать. Свет в кабине замерцал и совсем погас.
        Алена оказалась в полной темноте. Кабина остановилась.
        «Только не паниковать! - подумала она. - Сейчас я свяжусь с диспетчером, и все будет в порядке…»
        Правда, была одна загвоздка: вкабине было совершенно темно, и Алена не могла найти панель с кнопками. Вслепую пошарив по стенке, она задумалась. Это был тот редкий случай, когда она пожалела, что не курит: унее была бы зажигалка…
        Она постаралась успокоиться и вспомнить, как вошла в кабину, как протянула руку к кнопкам… повторив то движение, она снова провела рукой по стене и действительно нашарила панель управления. Пробежав по кнопкам рукой, нажала самую нижнюю. Насколько она помнила, это был вызов диспетчера.
        И правда, из динамика донеслись какой-то глухой простудный хрип и кашель.
        - Я застряла в лифте, - проговорила Алена мрачно. - И свет погас…
        Из динамика снова закашляли, никакого разумного ответа не последовало, но лифт медленно двинулся. Алена перевела дыхание. Хоть и в темноте, но она доберется до своего этажа, а там…
        Кабина остановилась, двери разъехались, но не стало ничуть светлее: видимо, свет погас во всем доме. Ну да, дом старый, проводку давно не меняли…
        Алена осторожно шагнула вперед, вышла из лифта на лестничную площадку.
        Темнота была глухая, непроницаемая, именно про такую говорят «хоть глаз выколи».
        И в этой темноте Алене почудилось чье-то присутствие.
        «Не паниковать! - повторила она мысленно. - Никого здесь нет! Кому придет в голову прятаться в темноте?»
        Она медленно двинулась вперед, туда, где, по ее представлениям, должна была находиться дверь ее квартиры…
        И услышала совсем близко тихий вздох.
        Волосы ее шевельнулись то ли от чужого дыхания, то ли от страха.
        - Кто здесь? - проговорила Алена севшим от волнения голосом.
        Ей никто не ответил.
        - Кто здесь? - повторила Алена, пытаясь превратить свой страх в злость и гнев. - Прекратите эту дурацкую игру! Вы меня не запугаете! Я знаю, что вы здесь!
        Но ей снова никто не ответил. Темнота окружала ее своим безмолвным и одушевленным присутствием, она казалась живой, злобной и очень опасной.
        И тут Алена сообразила, что у нее есть один доступный источник света: мобильный телефон.
        Нашарив его в сумочке, она подняла телефон перед собой и нажала кнопку вызова.
        Табло телефона засветилось слабым, призрачным светом, отвоевав у непроглядной темноты небольшой кусок пространства.
        И в этом призрачном зеленоватом свете Алена увидела в двух шагах от себя глаза.
        Глаза были очень страшные.
        То есть понятно, что в этой ситуации ей показались бы страшными любые глаза, но эти и впрямь были особенные - мрачные и совершенно пустые. Если говорят, что глаза - это зеркало души, то эти глаза отражали абсолютную пустоту. Такую пустоту, которая способна, как смерч, засосать в себя все живое.
        - Кто… кто вы?! - едва слышно пролепетала Алена, пятясь. - Что вам от меня нужно?
        Незнакомец ничего не ответил. Он медленно двинулся к ней, подняв перед собой необыкновенно длинные руки.
        Алена отступила еще на шаг. Она почувствовала спиной стену и поняла, что дальше отступать некуда.
        Страшный незнакомец сделал еще один шаг вперед. Теперь их разделяло не больше полуметра, Алена почувствовала на лице его дыхание, пахнущее смертью. И еще она почувствовала исходящий от него ледяной, смертельный холод.
        И в эту секунду совсем рядом лязгнул замок, открылась дверь соседней квартиры, и на площадку выкатилось какое-то чудовище, словно сошедшее с самых жутких полотен Босха, изображающих картины Страшного суда и адских мук. Алена разглядела лобастую голову, огромную пасть с торчащими клыками… В следующую секунду Алена поняла, что это - соседская собака, которую она видела, когда искала хозяев кошки. Точнее, пес по имени Рузвельт.
        В призрачном свете мобильного телефона Рузвельт был похож на адскую собаку Баскервилей, но в этот момент Алена была бесконечно рада ему: Рузвельт был свой, знакомый, понятный, в отличие от таинственного незнакомца с пустыми глазами.
        - Рузвельт, стой! - донесся из квартиры недовольный мужской голос. - Я же не пристегнул тебе поводок…
        Но пес сделал вид, что не слышит хозяина. Он с налета бросился на пустоглазого незнакомца.
        Такой прыжок кого угодно должен был свалить с ног. Да что там - он должен был свалить лошадь, а возможно, даже слона. Но незнакомец каким-то чудом устоял на ногах, он только отступил в сторону, заслонившись рукой, повернул голову, уставившись на Рузвельта пустыми мертвыми глазами. И огромный пес немного смешался, словно столкнулся с какой-то неведомой и непонятной силой. Он присел, припав на передние лапы, и глухо зарычал. Однако не собирался отступать и приготовился к новому прыжку.
        Страшный незнакомец повернулся, шагнул в сторону и скрылся в темноте. Рузвельт проводил его грозным рычанием.
        - Рузвельт, скотина, что ты там делаешь? - окликнул его хозяин. - Немедленно вернись, я пристегну поводок! Ты же знаешь, что без поводка выходить нельзя…
        На этот раз пес соизволил подчиниться. Он медленно развернулся и исчез за своей дверью с таким видом, как будто победил страшного незнакомца и только бегство спасло того от полного и безоговорочного поражения.
        Впрочем, Алене было не до наблюдений за соседской собакой: она торопливо нашарила в сумке ключи, трясущимися руками открыла дверь своей квартиры, заперла ее за собой на все замки и только тогда перевела дыхание.
        В квартире свет удалось включить: то ли его не было только в лифте и на лестничной площадке, то ли как раз сейчас ремонтники ликвидировали аварию.
        Алена села на галошницу в прихожей. После перенесенного ужаса ноги ее не держали. Она пыталась понять, что же только что произошло. То ли она чудом спаслась от маньяка, то ли…
        Другого объяснения она придумать не смогла и не успела: лениво потягиваясь и позевывая, к ней подошла кошка. Клеопатра хотела было потереться о ноги хозяйки, но вдруг чихнула, принюхалась и недовольно отступила.
        - Что, ты почувствовала запах Рузвельта?
        Тут Алена поняла, что в любом случае соседская собака ее спасла.
        И еще что она уже второй раз встречается с Рузвельтом, но так и не видела его хозяина. Только слышала его голос.
        Голос, кстати, был довольно приятный.
        - Приготовились к сцене в бассейне! - скомандовал Свечкин и оглядел свою команду. - Василий, повторяю твою задачу: ты играешь маньяка. Ты понимаешь, что такое маньяк?
        - А как же, Александр Трифонович! - протянул Василий, долговязый тощий актер, удачно исполнявший роли злодеев. - Понимаю… не первый раз…
        - Ничего ты не понимаешь! Ты только и умеешь глаза таращить да зубами скрежетать, а в этой сцене ты будешь в маске, так что эти твои замашки не прокатят! Пойми главное - твой герой совершенно ненормальный. Ты должен ходить, как ненормальный, двигаться, как ненормальный… даже со спины должно быть понятно, что ты ненормальный…
        - Понял, Александр Трифонович!
        Свечкин недовольно махнул рукой и повернулся к Алисе:
        - Ну, в тебе я уверен…
        Алиса сбросила махровый халат, оставшись в закрытом купальнике, и подошла к краю бассейна. Сегодня они снимали сцену, в которой ее героиню, точнее, героиню Инны Сковородниковой должен был утопить в бассейне маньяк-убийца.
        Свечкин решил и на этот раз не привлекать к съемкам Инну: она надоела ему своими капризами, а в этой сцене просто извела бы его - вода в бассейне слишком холодная, она не может сосредоточиться, потому что маньяк мешает ей своим пыхтением…
        В итоге режиссер решил ничего не говорить московской диве, но снять трудную сцену с покладистой Алисой.
        - Приготовились! - повторил он и повернулся к оператору.
        Но в этот момент дверь павильона распахнулась, с чудовищным грохотом упала стойка с прожекторами, и в павильон влетела Инна Сковородникова собственной персоной. Затормозив в двух шагах от режиссера, она уперла руки в бока и процедила:
        - Что здесь происходит?
        - Умеешь ты, Инна, эффектно появиться! - проговорил режиссер, пытаясь смягчить положение.
        Однако Инна вовсе не собиралась превращать все в шутку.
        - Что здесь происходит? - повторила она ледяным голосом.
        - То есть как что? - растерянно пролепетал Свечкин. - Сцену снимаем… сцену в бассейне…
        - Это кто снимает? - продолжила Инна, сузив глаза в щелочки и оглядывая присутствующих как сквозь оптический прицел.
        - То есть как кто? Я снимаю…
        - А кого ты снимаешь, Свечкин? - Сковородникова взглянула на Алису, и той показалось, что купальник на ней задымился под взглядом звезды. - Вот это пустое место?
        - Ты же знаешь, Алиса тебя дублирует, - заныл режиссер. - В этой сцене мы не решаем никаких творческих задач… здесь не будет крупных планов… героиню просто топят…
        - Я чувствую, к чему все идет! - воскликнула Инна. - Эта интриганка постепенно вытесняет меня из кадра! Сначала ты снимал ее со спины, потом - сбоку, потом - вполоборота, а здесь уже будешь снимать спереди, в полный рост, да еще и в купальнике! Ты же знаешь, Свечкин, как хорошо я смотрюсь в купальнике!
        С этими словами Инна проворно расстегнула молнию, вылезла из платья и действительно оказалась в купальнике.
        - Ну конечно, Инна, ты бесподобно смотришься… - заныл режиссер. - Но ведь вода холодная… и ты не переносишь хлорку…
        - Я профессионал! - заявила Инна, встав в позу. - Если надо, я перенесу не только хлорку, но иприт, синильную кислоту или цианистый калий! Короче, Свечкин, или ты снимаешь меня, или я снимаю тебя! Ты знаешь, я это могу!
        Свечкин знал, что Сковородникова имеет большое влияние на продюсера и при желании может добиться замены режиссера. Он вздохнул и повернулся к Алисе:
        - Окунева, ты свободна… пока. Готовимся к съемке сцены в бассейне…
        - Шура, мне надо восстановить свет! - подал голос оператор.
        - Александр Трифонович, а можно я пока покурю? - заныл Василий.
        - Только не в павильоне! Иначе пожарник меня сожрет!
        - Я быстро…
        Василий выскочил за дверь. Ассистенты оператора забегали вокруг опрокинутой стойки.
        Через десять минут все было готово, и Свечкин снова скомандовал:
        - Приготовились к съемке!
        Оператор кивнул, режиссер скомандовал: «Мотор!» - и камера застрекотала.
        Инна Сковородникова томной походкой от бедра приблизилась к краю бассейна, соскользнула в воду и неторопливо поплыла по дорожке. Оператор снимал, остальные ждали распоряжений.
        - А где Василий? - спохватился Свечкин.
        В этот самый момент дверь павильона негромко приоткрылась, пропустив долговязую фигуру в хоккейной маске.
        - Хорошо идет! - одобрила ассистентка режиссера.
        - Действительно, хорошо, - согласился Свечкин. - Вот что значит я правильно дал ему установку!
        Василий действительно двигался очень эффектно, медленно переставляя ноги и ритмично двигая руками, как автомат. Во всем его облике было что-то нечеловеческое. Пройдя мимо режиссера, он подошел к бортику бассейна. Оператор оставил Сковородникову и теперь снимал только его.
        - Молодец, Вася! - одобрительно проговорил Свечкин. - Правильно воплощаешь мой замысел! Как я и говорил, даже со спины видно - самый настоящий маньяк!
        Настоящий маньяк тяжело рухнул в воду и сильными некрасивыми гребками поплыл к Сковородниковой. Инна делала вид, что все еще не замечает его. Подплыв к женщине, маньяк поднырнул под нее, ухватил снизу и утянул под воду. Затем сам показался на поверхности, но голову актрисы все еще удерживал под водой.
        Сковородникова изо всех сил вырывалась, била по воде руками и ногами. На какой-то миг ее голова показалась на поверхности, она с хрипом втянула воздух и закричала.
        - Отлично! - восхитился Свечкин. - Снимай, Никифор! Отличный материал!
        Оператор не ответил - он не отрывался от камеры.
        - Шура, - забеспокоилась Алиса, - что-то не то! Он ее слишком долго держит под водой! И потом… Инна уж очень натурально кричала, ей так ни за что не сыграть!
        - Александр Трифонович, - поддержала ее ассистентка, - правда, как-то все уж слишком натурально!
        - Правда не может быть слишком натуральной! - с пафосом возразил режиссер. - Ребята играют просто отлично! Это будет классная сцена! На премию выставим!
        - А вы не забыли, Александр Трифонович, какая у Сковородниковой страховка? - напомнила ему ассистентка. - Если с ней что-то случится, нас просто разорят…
        На этот раз Свечкин забеспокоился.
        В это время дверь павильона снова приоткрылась, и в нее, покачиваясь, вошел Василий - но в каком виде!
        Волосы у него были растрепаны и измазаны кровью, воротник рубашки разорван, на скуле назревал синяк.
        - Василий? - Свечкин изумленно уставился на артиста. - А кто же тогда в бассейне?
        Все присутствующие уставились на бассейн.
        Сковородникова уже перестала сопротивляться, на поверхности воды изредка появлялись последние пузырьки.
        В следующую секунду каскадер, который дремал в уголке, дожидаясь своего выхода, подскочил к бассейну и бросился в воду как был, в одежде. За ним туда же попрыгали трое или четверо молодых парней - осветитель, ассистент оператора и рабочий. Всем хотелось поучаствовать в спасении кинозвезды.
        Сковородникову вытащили на край бассейна. Каскадер разогнал своих добровольных помощников и принялся делать ей искусственное дыхание. Все остальные сгрудились вокруг, подавая спасателю неквалифицированные советы.
        Наконец его усилия увенчались успехом, Инна резко вздохнула и приподнялась.
        - Что это было?! - спросила она, оглядевшись по сторонам и удивленно хлопая глазами. - Кажется, я чуть не утонула…
        - Как тебе сказать, Инна… - замялся Свечкин.
        - Вообще-то вас только что пытались убить, - ляпнула ассистентка.
        - Это она! - воскликнула Сковородникова, указав на Алису. - Наверняка это она, чтобы занять мое место!
        - Ну, я так не думаю… - протянул режиссер. - Алиса вообще не подходила к бассейну… вообще-то, - спохватился он. - Где тот кретин, который пытался утопить Инну?
        Все участники съемочной группы завертели головами и тут же убедились, что пока один из них приводил в чувство кинозвезду, а все остальные за этим наблюдали, таинственный убийца бесследно пропал, как сквозь землю провалился.
        - Одно хорошо, - вполголоса сообщил оператор, подойдя к Свечкину, - я успел отснять сцену в бассейне. Получилось просто классно!

* * *
        - Ничего не надо! - отмахнулась та.
        С самого утра Клеопатра была не в духе. За завтраком она едва прикоснулась к кушанью из перепелиных яиц, приготовленному новым поваром с Кипра, да съела две виноградины, а потом то сидела в кресле, то ходила взад-вперед по террасе дворца, словно плененная пантера.
        И все время оглядывалась на дворцовые ворота, будто кого-то ждала.
        Вдруг со стороны ворот донеслись возбужденные голоса, и стражники пропустили гонца на взмыленной лошади. Тот спешился в первом дворе, быстро прошел к покоям царицы, вошел и упал на мраморные плиты перед Клеопатрой.
        - Встань, - проговорила царица, шагнув навстречу гонцу, - встань и говори.
        - Дурные вести, госпожа! - ответил тот, подняв лицо, но не смея встать на ноги. - Я принес дурные вести из Рима.
        - Я знала, - Клеопатра сжала руки на груди. - Я чувствовала с самого утра, что сегодня принесут дурное известие… Говори, я готова тебя выслушать!
        - Госпожа, Цезарь убит!
        Клеопатра вскрикнула, покачнулась и закрыла лицо руками. Так она простояла более минуты, затем опустила руки. Лицо ее казалось спокойным.
        - Как это случилось? - спросила она гонца, и голос ее не выдавал волнения. - Кто посмел убить великого Цезаря? Парфянские шпионы? Лазутчики иудейского царя Ирода?
        - Нет, госпожа. Великого Цезаря убили на ступенях сената заговорщики, во главе которых стояли Кассий и Брут… каждый из сенаторов нанес ему удар…
        - Марк Юний Брут?! - удивленно переспросила царица. - Но он же был другом Цезаря!
        - Это так, госпожа! Но Брут также был убежденным республиканцем, он считал, что Цезарь хочет присвоить себе единоличную власть, покончив с республикой, и потому достоин смерти.
        - И кто же сейчас правит в Риме? - спросила Клеопатра.
        - Цезарь назвал своим наследником Октавиана Августа.
        - Октавиан очень молод, ему только девятнадцать лет!
        - Это так, госпожа, но он показал себя сильным и умелым политиком. Кроме того, большое влияние приобрел Марк Антоний…
        - Марк Антоний? Я помню его! - Лицо царицы стало задумчивым. - Ладно, ты можешь идти!
        Гонец поспешно покинул ее покои.
        Едва дверь за ним затворилась, царица вскрикнула, как раненая птица, и упала на пол. Синтия подскочила к ней, но Клеопатра гневным жестом оттолкнула служанку.
        Неподвижно пролежав несколько минут, снова поднялась. Глаза ее были сухими.
        - Приведи моего сына! - приказала она.
        Служанка поспешно удалилась, и через несколько минут в сопровождении двух нянек привели Цезариона.
        Царица обняла кудрявого мальчика, поцеловала его в макушку и прошептала:
        - Твой великий отец умер. Но не отчаивайся, малыш, я не отступлю и сделаю так, что в твоих руках будет власть над всей Азией! Мне поможет в этом волшебное ожерелье царицы Хатшепсут…
        Солнце уже опустилось в морские воды, и Александрия погрузилась в ночную тьму. Но город не спал. Он был озарен тысячами огней, из садов и дворцов богатых горожан доносились звуки кифар и цитр, звон кимвалов, пение греческих актеров.
        Марк Антоний вышел из носилок перед самой пристанью.
        Перед ним на медлительных водах Нила медленно покачивалась огромная галера Клеопатры. Она от носа до кормы была освещена многочисленными светильниками и лампадами, из огромной надстройки, занимавшей большую часть корабля, доносилась музыка.
        Когда Клеопатра прислала к нему посыльного и пригласила на обед не в свой дворец, а на эту галеру, Антоний был удивлен. Теперь же он понял, что именно этого и добивалась заносчивая царица - она хотела поразить гордого римлянина.
        Он ступил на деревянные мостки, соединявшие судно с берегом, прошел по ним, поднялся на борт галеры…
        И в ту же секунду раздался гулкий удар гонга, и прямо перед ним в воздухе расцвел огненный цветок.
        Антоний невольно попятился, но тут же застыл в изумлении: бившее из нескольких кувшинов пламя сложилось в первые буквы его имени - Марк Антоний…
        Огненные буквы еще пылали в вечернем небе, а двери палубной надстройки распахнулись, и навстречу Антонию вышли приближенные Клеопатры.
        - Приветствуем тебя, владыка мира! - воскликнул шедший впереди грек Ипполит. - Царица Клеопатра, увенчанная двойной короной властительница Верхнего и Нижнего Египта, ждет тебя!
        С двух сторон к Антонию подбежали красивые рабыни в развевающихся одеяниях и осыпали его розовыми лепестками. Окруженный придворными царицы, Антоний вошел в палубную надстройку… и замер, пораженный.
        Он ждал, что царица подготовит для него роскошный прием, но то, что он увидел, превзошло любые ожидания.
        То, что снаружи выглядело как палубная надстройка, изнутри оказалось самым роскошным пиршественным залом, какой когда-либо доводилось видеть Антонию. Расположенные покоем столы из розового ливанского дерева были накрыты драгоценными сидонскими тканями, на них стояли вазы черного критского стекла, наполненные белоснежными цветами из царских садов. Между вазами красовались золотые светильники, в которых горело ароматное ливанское масло, наполняя зал ярким сиянием и запахом благовоний. На золотых блюдах лежали угощения, доставленные из всех частей света, - целиком зажаренные кабаны из Испании, фрукты и виноград из Парфии, смоквы из Иудеи, запеченные яйца страусов и мясо крокодилов. Прислуживающие за столом рабы были одеты роскошнее, чем придворные парфянского царя.
        Но все это великолепие бледнело перед убранством Клеопатры и перед ее несравненной красотой.
        Царица возлежала в самом центре зала на золотом ложе с ножками из слоновой кости.
        Она была облачена в хитон из пурпурного виссона, расшитый золотыми звездами. На ее черных, как ночь, волосах красовалась золотая диадема в форме лаврового венка, усыпанного рубинами и сапфирами. На груди ее покоилось ожерелье с тремя овальными камнями - синим, как небо над Александрией, зеленым, как море у подножия Фаросского маяка, и красным, как закат над Мусейоном.
        Клеопатра поднялась навстречу Антонию и проговорила глубоким, звучным голосом:
        - Приветствую тебя, великий муж! И благодарю за то, что ты отомстил убийцам великого Цезаря! Позволь этим скромным ужином выказать тебе мою признательность и благодарность!
        - Скромным?! - усмехнулся римлянин. - Это ты называешь скромным ужином?!
        Он хотел сказать еще что-то, но в это мгновение хор греческих актеров запел:
        - Слава, слава Антонию, победителю парфян! Слава Антонию, отомстившему за Цезаря! Слава великому Антонию, владыке Востока! Пусть боги даруют ему вечную жизнь!
        - Выпей эту чашу! - проговорила Клеопатра, протягивая ему чеканный золотой кубок, наполненный темно-красным вином. - Выпей эту чашу, полководец! Клянусь, такого вина тебе еще не доводилось пробовать. Оно привезено финикийскими торговцами из самого Вавилона, древнего и таинственного города. Это вино было сделано для парфянского царя, двадцать лет оно хранилось в его погребах, но хитрые финикийцы украли один бочонок и привезли его мне. И сегодня ради тебя, полководец, я открыла бочонок…
        Антоний поднес кубок к губам и сделал большой глоток. Словно живой солнечный свет заструился по его жилам. Словно вся магия таинственного Востока ударила хмелем в его голову.
        Он слушал льстивое пение греческих актеров, лицезрел роскошное убранство пиршественного зала, роскошные наряды сотрапезников, обонял чарующие ароматы цветов и благовонных курений, и сердце его наполнялось восторгом.
        Антоний был сыном Рима, города воинов и ораторов, облаченных в тоги. Рима, где ценили простоту и строгость нравов, а излишества и роскошь приравнивали к преступлению. Но с ранней юности ему часто приходилось бывать на Востоке, и Восток очаровал его, покорил своей древней и таинственной красотой, своей необычайной пышностью. Восток был сама роскошь, все здесь было избыточным, сверкающим, бьющим через край.
        И сейчас он пришел сюда как повелитель, как полубог - и Восток лежал перед ним, покоренный и покорный, готовый выполнить любую его прихоть, любой каприз, стоило только пожелать.
        И воплощением Востока, воплощением его древней, магической красоты была Клеопатра, стоявшая перед Антонием с видом загадочным, величественным и в то же время покорным.
        Антоний вспомнил, что уже встречал Клеопатру, когда та еще совсем юной девушкой приезжала в Италию. Тогда она не произвела на него впечатления - невзрачная, слишком тощая на его вкус, с длинным носом и некрасивым подбородком. Но теперь перед ним была настоящая царица, величественная и прекрасная, земное воплощение Изиды в полном блеске зрелой красоты.
        В этот миг Марк Антоний, политик и полководец, любимый легионами, человек, одним росчерком пера разделивший весь мир с Октавианом Августом, почувствовал, что эта женщина - его жизнь, его судьба, что отныне каждый его шаг будет зависеть от ее воли, от ее желания, и вместе с ней он либо овладеет всем миром, либо потеряет все, в том числе и саму жизнь.
        Но что-то необыкновенное происходило в эту секунду и в душе самой Клеопатры.
        Она смотрела на этого римлянина…
        На первый взгляд в нем не было ничего необычного. Вульгарный, грубый солдафон, как все его соотечественники. Наверняка он ничего не умеет, только воевать, только вести за собой легионы. Наверняка он скучен и неловок в постели. Широкое мужицкое лицо, крупный нос, наглые глаза бабника и пьяницы…
        Но в то же время от него исходило такое мощное обаяние силы и власти, такое грубое, всепобеждающее мужество, что ноги царицы ослабели, голос задрожал, а на бледном лице выступили мелкие капли пота.
        Чтобы скрыть свою внезапную слабость, царица опустилась на золотое ложе и поманила Антония.
        Полководец сел рядом с ней и протянул ей свой кубок:
        - Выпей со мной, прекрасная царица! Выпей со мной этого волшебного вина, и пусть нас с тобой охватит его священный хмель, его священное безумие!
        Клеопатра допила вино из одного с ним кубка, и поняла, как и он, что отныне они связаны на всю жизнь, что у них будет одна жизнь и одна смерть на двоих.

* * *
        Обстановка в потайной комнате за кабинетом гадалки была накалена до предела. Ада вышагивала взад и вперед по небольшому помещению, нервно сжимая в кулаке платок. Лицо ее было покрыто красными пятнами, глаза метали молнии. Хотя Герман и не мог этого видеть, зато он прекрасно чувствовал настроение своей компаньонки. Впрочем, для этого не нужны были его необыкновенные способности.
        Один только человек в этой комнате казался совершенно спокойным. Впрочем, был ли он человеком? Долговязый, сутулый, с непропорционально длинными руками и ногами, он неподвижно сидел на стуле с жесткой спинкой, и на его бледном лице ничего не отражалось, а глаза темнели, как два пустых провала. Казалось, происходящее в комнате его совершенно не интересовало.
        - Он ни на что не годен! - выкрикнула Ада, остановившись напротив этого живого манекена и погрозив ему кулаком. - Только и может, что убивать! И то в двух случаях из трех неудачно! Тупица! Я же приказала ему принести мне камни - и что в результате? В первом случае принес пустяковый кулон, в двух других - вообще ничего! Да что с ним говорить - он же ничего не понимает! Дубина стоеросовая!
        - Я выполнял приказы, - проговорил зомби голосом безразличным и пустым, как и его глаза. На лице его при этом не дрогнул ни один мускул, произнеся свою короткую реплику, он снова застыл, как игрушка, у которой кончился завод.
        - Все-таки слушает! - раздраженно проворчала Ада и повернулась к Герману: - Как хочешь, но я должна заполучить это ожерелье! Придумай что-нибудь! Ты живешь у меня на всем готовом, так изволь отрабатывать содержание!
        - Как ты вульгарна, - морщинистое лицо Германа скривилось в презрительной гримасе.
        - А ты - больной старик, но я с тобой вожусь! - оборвала его Ада. - Говорю тебе - придумай что-нибудь, или я отправлю тебя в дом престарелых!
        - Глупости! Ты на это не пойдешь. Я слишком много знаю…
        - Ах вот как! Ну, значит, придется найти другой вариант. Этот заводной придурок меня слушается. Он умеет только убивать, но это-то он умеет!
        - Зачем нам ссориться? - Герман выдавил кривую улыбку. - Мы с тобой зависим друг от друга и должны жить в мире. Я попробую что-нибудь придумать…
        Его старое желтоватое лицо застыло в задумчивости. Наконец он неуверенно проговорил:
        - Можно, конечно, создать еще одного такого помощника, - Герман указал рукой на безмолвного свидетеля их разговора. - Этот оказался неудачным, с другим может повезти больше…
        - Ну уж нет! - вспыхнула Ада. - Мало мне одного безмозглого идиота, так тут еще второй будет ошиваться? Скоро нам здесь будет не протолкнуться от этих твоих «помощников»!
        - Этого я выбрал за тупую исполнительность. Мне казалось, что преданность важнее ума, а ум такому… помощнику вообще не нужен. Но ситуация оказалась значительно сложнее, чем я предполагал. Судя по твоему рассказу, нам противостоят какие-то могущественные силы, а для борьбы с ними мало одной исполнительности. Нужно выбрать другого, поумнее…
        - Вот уж спасибо! Только сообразительного зомби мне и не хватало! Он что-нибудь такое сообразит, что мало не покажется… нет, нет и нет! Придумай что-нибудь другое!..
        - Хорошо! - Герман развел руками. - Подай мне мою Черную Книгу!
        Ада недовольно фыркнула, однако подошла к полке и подала Герману старинный фолиант в потертом кожаном переплете. Тот раскрыл книгу, положил руки на хрупкие пожелтевшие страницы и замолчал, едва заметно шевеля пальцами.
        Гадалка смотрела на него в нетерпении, губы ее раздраженно кривились.
        - Да, я чувствую вмешательство каких-то враждебных нам сил! - проговорил слепой после продолжительного молчания. - Это они помешали нашим планам…
        Он перевернул страницу и снова положил на нее руки.
        - Все дело в том, что эти камни нельзя отобрать силой! - проговорил он наконец. - Владелец камня должен сам отдать их тебе, иначе ничего не выйдет…
        - Ну и как же это сделать? Как заставить этих троих отдать мне камни?
        Герман снова замолчал, скользя пальцами по странице. Наконец он поднял слепое лицо и неуверенно протянул:
        - Я чувствую, что это будет непросто… слишком большие силы противостоят нам!
        - А я чувствую, что должна взять дело в свои руки! - перебила его Ада. - Ты со своей Черной Книгой снова наломаешь дров! Здесь нужны другие методы и другие книги…
        - Уж не твои ли дамские детективы? - презрительно протянул Герман.
        - А почему бы и нет? - Ада протянула руку к книжной полке и взяла с нее томик в ярком глянцевом переплете. - У тебя - своя книга, у меня - своя, и моя больше подходит к нашему времени!
        - И чем, интересно, тебе помогут твои детективы? - сухо осведомился Герман.
        - А вот чем, - Ада потрясла перед его лицом яркой книгой. - В этих книжках герои не пользуются магией. Они совершают чудеса при помощи более прозаических средств, и мы поступим так же… Ты говоришь, что они должны сами отдать нам камни? Ну так мы заставим их это сделать! Они будут умолять меня, чтобы я взяла у них эти камни!
        - И как же мы… как же ты этого добьешься?
        - Я их подставлю! Твой манекен ни на что не способен, кроме убийства? Ну так пусть он убьет кого-то, а мы сфабрикуем улики, указывающие на тех трех женщин, которые по недоразумению владеют камнями. И тогда они сами придут ко мне…

* * *
        Пир был в разгаре. Антоний, захмелев, подкладывал на свою тарелку драгоценное рагу из соловьиных язычков.
        - Клянусь Дионисом, у тебя отличный повар, царица! - воскликнул он, отведав кушанье. - Давно мне не приходилось пробовать такого отменного лакомства!
        - Если хочешь, полководец, я подарю тебе своего повара, - предложила Клеопатра. - Он и правда хорош, но для тебя, повелитель полумира, мне ничего и никого не жаль.
        - Благодарю тебя за щедрость, - Антоний довольно улыбнулся. - Ты сумела удивить меня. Должно быть, этот пир обошелся тебе не меньше чем в сто тысяч сестерциев.
        - Сто пятьдесят тысяч, - поправила его царица. - Одни только вина стоили больше восьмидесяти тысяч! Сидонские торговцы берут за них очень дорого!
        - Твоя щедрость удивительна, царица! Пожалуй, только Луций Корнелий Сулла мог бы с тобой соперничать: он как-то потратил на пир двести тысяч…
        - Всего-то? - Клеопатра делано рассмеялась. - Какая мелочь! Могу поспорить с тобой, повелитель, что я одна смогу выпить триста тысяч!
        - Ты погорячилась, царица! - недоверчиво проговорил Марк Антоний. - Это безумные деньги! На такую сумму целый легион можно месяц поить самыми лучшими винами!
        - Так что, полководец, ты готов поспорить со мной? Я поставлю доходы со своих южных провинций за целый год, что одна выпью на такую сумму!
        - Не может быть! Твоя воля, царица, - это невозможно!
        - Ну, так ты принимаешь мой вызов?
        - Принимаю, без сомнения!
        - А что ты поставишь против моей ставки?
        - Все, что хочешь, царица! Все равно я уже выиграл спор!
        - Ловлю тебя на слове, полководец! Если я выиграю - мой сын Цезарион, когда станет взрослым мужчиной, будет править всеми странами Востока: Египтом, Сирией, Иудеей, Ливаном, богатыми приморскими финикийскими городами, всеми многочисленными землями, над которыми ты властен!
        - Пусть будет по-твоему, царица!
        Все придворные Клеопатры, все сотрапезники внимательно прислушивались к спору царицы и полководца. Когда те ударили по рукам, в зале воцарилась тишина.
        - Эй, слуга! - окликнула Клеопатра молодого быстроногого виночерпия. - Принеси мне ароматного уксуса!
        Виночерпий, не задавая вопросов, удалился и тотчас вернулся с бутылью.
        - Наполни уксусом мой бокал! - приказала ему царица.
        - Не хочешь ли ты сказать, о прекраснейшая, что этому уксусу цена триста тысяч? - с недоверчивой усмешкой спросил Антоний.
        - Пока нет, - спокойно ответила царица.
        С этими словами она вынула из уха драгоценную серьгу с огромной розоватой жемчужиной и протянула ее богатому финикийскому купцу, расположившемуся за соседним столом:
        - Скажи, Артесах, сколько стоит эта жемчужина?
        Финикиец внимательно осмотрел жемчужину и с поклоном вернул ее царице, почтительно проговорив:
        - Редчайшая вещь! Я не раздумывая заплатил бы за нее сто шестьдесят тысяч сестерциев.
        - Отлично! Вот уже сто шестьдесят! - Клеопатра бросила жемчужину в свой бокал, затем сняла вторую серьгу, с такой же точно жемчужиной: - Если та стоила сто шестьдесят тысяч, то эта ничуть не дешевле, ведь они - родные сестры!
        - Это так, прекрасная госпожа! - подтвердил финикиец.
        Клеопатра бросила в бокал вторую жемчужину, дождалась, пока та растворится в уксусе, и подняла бокал со словами:
        - Я пью этот бокал за твое здоровье, Марк Антоний, повелитель полумира!
        Выпив бокал, она поставила его на стол и спросила:
        - Ну что, полководец, я сдержала свое слово? Этот напиток стоил подороже трехсот тысяч сестерциев, но я не буду мелочиться!
        - Да уж, царица, ты точно не мелочишься! - воскликнул в восхищении Марк Антоний. - И как ты выполнила свое обещание, так и я выполню свое: твой сын Цезарион будет владыкой всего Востока! Больше того, я сделаю все, чтобы положить к его и к твоим ногам власть над всем миром, которая была у его отца, великого Цезаря!
        - Запиши эти слова, Калликрат! - приказала Клеопатра ученому греку, который записывал все достойное истории.

* * *
        Алиса сняла грим, переоделась. Она отвыкла от напряженной съемочной работы, от постоянных окриков режиссера, от яркого света, бьющего в лицо. Конечно, было здорово снова вернуться в этот мир, снова стать здесь своей, но с непривычки она очень устала и мечтала сейчас только об одном - добраться до дома и устроиться в мягком кресле с чашкой чая и интересной книгой…
        Но этим мечтам не суждено было осуществиться.
        Зазвонил мобильный телефон. Она взглянула на дисплей, и настроение сразу ухудшилось: звонил Глеб, ее муж. Бывший муж. С тех пор как она получила работу на телевидении, они так ни разу и не виделись. В их общую квартиру он если и заходил, то без нее, ее теперь часто не было дома.
        - Ты не забыла, что сегодня мы встречаемся у адвоката? - проговорил Глеб сухим, неприязненным тоном.
        А ведь когда-то от одного звука этого голоса Алиса чувствовала себя счастливой!
        - Забыла… - ответила она честно.
        - Так я и знал! - В голосе Глеба раздражение смешалось с торжеством: он, как всегда, был прав, и эта правота доставляла ему извращенное, садистское удовольствие. - Давай быстро, встреча назначена на шесть, так что ты еще успеешь, если возьмешь такси…
        Они и правда давно уже условились об этой встрече, Алиса обо всем забыла из-за съемок. Нужно было обсудить с адвокатом процедуру развода, самое главное - его имущественные последствия. Глеб, конечно, попытается обобрать ее как липку, но хоть какое-то жилье он должен ей оставить? Ведь ей нужно где-то жить?
        Он уверял Алису, что хоть и есть у нее права на половину квартиры, но на самом деле платил за все он, это он зарабатывал деньги. К тому же у него скоро будет ребенок, так что Алиса должна уступить, а иначе он примет меры. Алиса хотела узнать у адвоката, какие это могут быть меры. Конечно, хорошо бы найти своего адвоката, а не эту мадам, которую нанял муж, ясно, что она будет стараться для него против Алисы. Что ж, теперь у нее есть деньги, она так и сделает.
        Алиса торопливо оделась, взглянула на себя в зеркало и выскочила на улицу.
        Машину удалось поймать быстро, но был самый час пик, и они, конечно, застряли в пробке. Пока такси переползало через Троицкий мост, пока выбиралось на Невский проспект, прошло больше часа. Расплатившись и выскочив из машины возле офиса адвоката, Алиса бросила взгляд на часы. Было уже двадцать минут седьмого. Ну, Глеб ей, конечно, устроит выволочку!
        Алиса вбежала в подъезд, поднялась на второй этаж и хотела позвонить, но дверь офиса была открыта.
        Войдя в холл, Алиса удивленно огляделась.
        В холле царило какое-то странное оживление. По нему расхаживали мрачные, озабоченные, плохо одетые мужчины. Один из них вполголоса разговаривал с секретаршей адвоката. У той были красные глаза и испуганный вид.
        Дверь кабинета была полуоткрыта, и оттуда доносились непривычно громкие голоса.
        Вдруг секретарша заметила Алису и показала на нее:
        - Вот, вот она! Вот Окунева!
        Разговаривавший с ней мужчина вскочил, подбежал к Алисе и уставился на нее пронзительным взглядом.
        - Гражданка Окунева? - проговорил он таким тоном, как будто она была перед ним в чем-то виновата. Например, заняла у него деньги и не собирается отдавать.
        - Да, это я! - призналась Алиса. - А в чем дело? Что здесь случилось?
        - Антон Антонович! - позвал ее собеседник мужчину, который как раз вышел из кабинета. - Вот она, вот Окунева!
        - А-а! - проговорил тот радостно и подошел к Алисе, потирая руки. - Вот и вы! Очень хорошо!
        - Что хорошо? - удивленно переспросила Алиса.
        - Хорошо, что вы вернулись. Преступники всегда возвращаются на место преступления.
        - Почему преступники? Почему вернулась? У меня назначена встреча с адвокатом и с моим мужем…
        - Вот именно - с вашим мужем! - Антон Антонович выразительно переглянулся с первым мужчиной. - А на какое время у вас была назначена встреча?
        - На шесть… - ответила Алиса виновато.
        - А сейчас сколько времени?
        - Половина седьмого, - проговорила Алиса, взглянув на часы. - Я опоздала… да все-таки что случилось?
        - Она не знает! - проговорил Антон Антонович. - Или только делает вид, что не знает?
        - Да скажете вы наконец, что случилось? - воскликнула Алиса. - Это, в конце концов, невыносимо!..
        - Скажем, скажем! Непременно скажем! - Антон Антонович придвинулся к ней и уставился в упор. - Ваш муж найден убитым в кабинете адвоката Веселовской.
        - Убит?! Глеб убит?! - переспросила Алиса недоверчиво. - Вы что, так шутите?
        - Нет, гражданка Окунева, шутить с подозреваемыми не входит в наши служебные обязанности. В наши обязанности входит расследование преступлений.
        - Так вы из милиции? - дошло наконец до Алисы. До нее сейчас все доходило как-то медленно, с трудом. Например, она никак не могла осознать, что Глеб умер.
        - Да, мы из милиции, - подтвердил Антон Антонович и представился: - Я майор Овсянкин, а это капитан Зегва. А теперь… не желаете ли вы сделать признание? Имейте в виду, суд учтет ваше добровольное признание и может сократить наказание…
        - Какое признание? В чем?
        - Вам лучше знать какое, гражданка Окунева!
        - Но хотя бы объясните мне, в чем вы меня подозреваете! Я имею право это знать!
        - Имеете, - согласился майор. - Мы подозреваем вас в убийстве гражданина Окунева Глеба Ивановича…
        - Не понимаю… вы сказали, что Глеба убили в кабинете адвоката. А где в это время была сама Веселовская?
        - Она вышла из кабинета, чтобы переговорить с другим клиентом. Когда она выходила, гражданин Окунев еще был жив, его видела секретарь Веселовской. А когда вернулась в кабинет, Глеб Иванович Окунев был уже убит…
        - Вот вы сказали, - вступил в разговор капитан, - вы сказали, что должны были встретиться здесь в восемнадцать часов с адвокатом и своим мужем…
        - Бывшим мужем, - поправила его Алиса.
        - Бывшим? - оживился Антон Антонович. - А по нашим данным, вы с ним еще не развелись! Что-то вы темните, гражданка Окунева! Темните и запутываете…
        - Ну да, мы еще не развелись, потому что не решили финансовые проблемы… квартира, и все такое… вот именно по этому вопросу мы и должны были поговорить с адвокатом…
        - Ага! - Майор Овсянкин снова удовлетворенно потер руки. - Значит, вы еще не произвели раздел имущества, и тут ваш муж неожиданно умирает… Согласитесь, что вам его смерть выгодна! В этой ситуации вам ни с кем не придется делиться!
        - Кроме того, вы наверняка испытывали к покойному личную неприязнь, - добавил капитан.
        - С чего вы взяли?
        - Ну, как с чего… когда люди разводятся, у них обычно не очень-то хорошие отношения.
        - Кроме того, у нас имеются свидетели ваших ссор, - подхватил майор.
        При этом он невольно покосился на секретаршу адвоката. Та шмыгнула носом и затараторила:
        - А я разве что? Я ничего… я правду говорю… если они ругались, так я так и говорю… зачем мне врать?
        - Так, постойте! - воскликнула Алиса. - Ведь она сидела здесь все это время! Значит, она должна была видеть… то есть не видеть меня! Она должна подтвердить, что я не приходила!
        - Дело в том, Алиса Леонидовна, что в кабинет Веселовской можно попасть через другую дверь, минуя приемную. Обычно эта дверь заперта, но как раз сегодня она оказалась открытой!
        Капитан с майором переглянулись. У обоих было такое выражение, как будто они загнали Алису в ловушку.
        Алиса почувствовала головокружение. Эти двое уже назначили ее подозреваемой. Они знают ее отчество, значит, уже навели о ней справки… когда они успели это сделать? Ведь наверняка только что приехали! По их словам, с момента преступления прошло не больше получаса! Всего полчаса, как убили Глеба…
        Только сейчас она это полностью осознала.
        Последнее время у них с Глебом все было плохо, он вел себя с ней как чужой человек, хуже того, как враг, старался причинить ей боль… Но ведь было и другое время, они были так близки, и это не так просто перечеркнуть…
        Алиса пошатнулась, закрыла лицо руками.
        Антон Антонович поддержал ее за локоть, но выражение его лица не изменилось.
        - Почему… почему вы так уверены в моей вине? - проговорила Алиса, неприязненно сбросив его руку. Она не собиралась показывать этим двоим свою слабость.
        - Потому что такова жизнь, - мгновенно ответил майор. - Преступления совершают те, кому это выгодно. А в данном случае смерть Глеба Ивановича выгодна вам.
        - И вообще в девяти случаях из десяти жен убивают мужья, а мужей - жены! - вставил капитан Зегва.
        - Но ведь у него могли быть конкуренты… он был бизнесменом, а в бизнесе всегда бывают столкновения интересов!..
        - Не беспокойтесь, Алиса Леонидовна, мы это непременно проверим!
        - И потом, я только что приехала! - защищалась Алиса. - Это может подтвердить водитель, который привез меня с киностудии…
        - Водитель? - заинтересовался майор. - Мы постараемся его найти. Какая у него была машина? Какой номер?
        И тут Алиса с ужасом осознала, что не помнит не только номер, но даже марку машины, на которой она ехала. Не помнит лицо водителя - ничего, ничего не помнит! В машине она думала о предстоящей встрече с мужем, о разговоре с ним…
        Милиционеры снова многозначительно переглянулись.
        - Значит, не помните! - констатировал капитан. - Дело усложняется. Получается, что нам придется, как в сказке, искать того, не знаю кого…
        - Как… как Глеб был убит? - спросила Алиса.
        - Не хотите ли взглянуть на него? - проговорил майор вместо ответа на ее вопрос.
        - Да… конечно… - Алиса пошла за ними в кабинет Веселовской.
        Ей уже пришлось один раз побывать в этом кабинете. Строго и солидно обставленная комната с камином и темными книжными полками по стенам выглядела сейчас непривычно. Вместо серьезной адвокатессы здесь хозяйничали двое людей в серых комбинезонах, они сантиметр за сантиметром обследовали все столы, шкафы и прочие поверхности, где могли остаться отпечатки пальцев.
        Но не на них смотрела Алиса, войдя в кабинет.
        Она смотрела на Глеба.
        Ее муж… ее бывший муж лежал на ковре перед столом Веселовской, вниз лицом. Алиса не отрываясь глядела на его беззащитный затылок в завитках темных волос. Когда-то, тысячу лет назад, она так любила целовать этот затылок…
        Она почувствовала, что сейчас не выдержит, расплачется, и закусила губу, чтобы сдержать слезы. Плакать при этих двоих было ниже ее достоинства.
        - Алиса Леонидовна, признайтесь! - проникновенным, ласковым голосом проговорил майор Овсянкин. - Признайтесь в содеянном, вам сразу станет легче!
        Это помогло: вместо тоски и растерянности Алису охватила злость. Надо же, психолог чертов! Нарочно привел ее сюда, чтобы заставить расчувствоваться и вырвать признание в том, чего она не совершала!
        - Мне не в чем признаваться! - жестко проговорила она.
        Только теперь она увидела слева на спине Глеба расплывшееся темно-красное пятно. Ковер под телом Глеба тоже был густо пропитан темной кровью.
        - Его зарезали? - спросила она, стараясь не закричать, и поэтому голос показался сухим и безжизненным.
        - Вам лучше знать, - с детской обидой в голосе ответил капитан.
        Алиса не знала, чем занять руки. Она машинально выправила кулон, который после съемок спрятала под блузку. Красный камень тускло блеснул в полутьме кабинета.
        Как кровь, подумала Алиса. Как кровь.
        Майор устало вздохнул и проговорил примирительным тоном:
        - Алиса Леонидовна, вашего мужа убили ударом ножа или другого холодного оружия. Точнее мы сможем ответить после вскрытия. К несчастью, орудие убийства отсутствует. Так вот, мой коллега, капитан Зегва, считает, что вы проникли в кабинет адвоката Веселовской через боковую дверь, - майор показал на неприметную дверь в глубине комнаты, позади камина, - вошли в кабинет, убили своего мужа ударом в спину и покинули офис, чтобы избавиться от орудия преступления. А потом вернулись сюда, сделав вид, что только что приехали.
        - А вы как считаете? - холодно поинтересовалась Алиса.
        - Я пока ни в чем не уверен, - майор пристально посмотрел на нее и внезапно глаза его потеплели. - Возможно, вы говорите правду. Но имейте в виду, Алиса Леонидовна, мы будем искать орудие убийства, и, если найдем его, ситуация может осложниться… в общем, попрошу вас пока никуда не уезжать из города!
        - Я никуда и не собираюсь! Так что, я свободна?
        - Пока да! - ответил капитан, и в голосе его было раздражение, как у рыболова, у которого сорвалась с крючка крупная рыбина. Он повернулся к ней, и лицо его стало удивленным и растерянным. - Ну да, вы свободны… - повторил он каким-то странным голосом, как будто прислушиваясь к себе самому.
        Алиса не помнила, как добралась до дома. Ее колотило, руки были холодными как ледышки. Стоило закрыть глаза, и она видела мертвого Глеба, его беззащитный затылок, кровь на его спине. И еще эти милиционеры с их нелепыми обвинениями…
        Она прошла на кухню, вскипятила воду для кофе. Ей казалось, что, если выпить большую чашку крепкого, горячего, сладкого кофе, станет лучше, легче, она сможет справиться со всеми проблемами, сможет жить дальше, как будто ничего не случилось.
        Как назло, в доме не оказалось ни зернышка кофе.
        Кофе хотелось ужасно. Алиса сняла джезву с огня, надела уличные туфли и отправилась в соседний магазин.
        Проходя между рядами полок, она увидела впереди в проходе странную фигуру. Это был долговязый, сутулый мужчина, двигавшийся медленно и скованно, ритмично двигая руками, как автомат.
        Алиса застыла на месте.
        Точно так же двигался тот человек, который сегодня на студии чуть не утопил Инну Сковородникову!
        Тогда лицо этого человека было закрыто хоккейной маской, но и сейчас она его не видела, только сутулую спину в сером поношенном пиджаке.
        Алиса метнулась вслед за странной фигурой, собственно, не зная, что собирается предпринять, но незнакомец скрылся за стеллажом с молочными продуктами, а когда она обошла стеллаж, его нигде не было видно.
        «Да что со мной творится? - подумала она. - Я просто схожу с ума! Мерещатся всякие ужасы… впрочем, неудивительно, после того, что мне сегодня пришлось пережить…»
        Алиса нашла кофе, положила в корзинку упаковку диетического хлеба, творог, расплатилась и вышла из магазина.
        Пройдя буквально несколько шагов, она столкнулась с женщиной средних лет.
        Это была вульгарно накрашенная брюнетка с выпуклыми темными глазами, в узких черных брюках и красном жакете. Женщина уставилась на Алису и вдруг часто задышала, схватилась за сердце. Лицо ее резко побледнело.
        - Что с вами? - сочувственно спросила Алиса.
        - Сердце… - выдохнула брюнетка и схватила Алису за руку. - Пожалуйста, помогите мне дойти до скамейки!..
        Действительно, в двадцати метрах от магазина начинался сквер, под кустами пыльной сирени виднелась пустая скамейка.
        Алиса поддержала женщину под локоть и довела ее до скамейки.
        - Может быть, вызвать «скорую»? - спросила Алиса и достала мобильный телефон.
        - Нет, не стоит! - Брюнетка подняла на нее глаза. - Мне уже лучше! Присядьте…
        Она и вправду порозовела, голос звучал уверенно.
        - Тогда я пойду, - Алиса сделала шаг в сторону, но брюнетка вцепилась в ее руку и тихо проговорила:
        - Сядьте! Сядьте, Алиса!
        - Что?! - Алиса подумала, что ослышалась. - Откуда вы знаете, как меня зовут?
        - Сядьте! - повторила та повелительно. - Нам нужно поговорить! Это очень важно!
        - О чем? - Алиса почувствовала, что ноги ее не держат, и опустилась на скамью.
        - Вы были в кабинете адвоката Веселовской, - тихо проговорила брюнетка. Это был не вопрос, а утверждение.
        - Откуда… откуда вы знаете? Кто вы?
        Вместо ответа женщина только криво усмехнулась и продолжила:
        - Кто я, вас не должно интересовать. Вас должно интересовать, что я знаю. Вас могут обвинить в убийстве мужа…
        - Бывшего мужа, - машинально уточнила Алиса.
        Она постаралась взять себя в руки, трезво взглянуть на происходящее. Может быть, эта женщина - криминальный адвокат и она хочет предложить Алисе свои услуги? Тогда все получает разумное объяснение. У нее есть свои люди в милиции, от которых она узнала подробности дела…
        - Неважно! - отмахнулась брюнетка. - Единственное, что этому мешает, - отсутствие орудия убийства!
        - Допустим, - почти спокойно проговорила Алиса.
        - Вот этого орудия, - брюнетка расстегнула сумку и достала из нее прозрачный полиэтиленовый пакет. В пакете лежал длинный нож с красивой перламутровой ручкой.
        Алиса сразу узнала этот нож.
        Еще бы ей его не узнать, если она его видела каждый день! Это был старинный нож для разрезания бумаг, который много лет назад подарил Алисе ее дядя… нож лежал у нее в квартире, на столе…
        Сквер качнулся, как палуба корабля, и Алисе пришлось схватиться за скамейку, чтобы не упасть. Земля уходила у нее из-под ног, жизнь с каждой секундой все дальше скатывалась в безумие.
        - Откуда… откуда у вас это? - спросила она, в ужасе глядя на нож.
        - Из кабинета Веселовской, - спокойно ответила брюнетка. - Вы все еще не поняли? Это и есть орудие убийства! Именно этим ножом был убит ваш муж… или ваш бывший муж, если вам так больше нравится!
        Алиса молчала, в ужасе глядя на нож.
        Когда она последний раз видела его? Может быть, вчера или позавчера… на такие привычные вещи не обращаешь внимания…
        - Как вы понимаете, на этом ноже имеются ваши отпечатки, - продолжала брюнетка.
        Еще бы! Она десятки раз брала этот нож в руки!
        - А на его лезвии кровь вашего мужа…
        Алиса действительно увидела на лезвии ножа подсохшие буроватые пятна. Примерно такие, как на ковре в кабинете адвоката…
        - Вы понимаете, что будет, если этот нож попадет в руки майора Овсянкина?
        Да, Алиса это отлично понимала. Эти два милиционера и без ножа видели в ней главную подозреваемую.
        - Чего вы хотите? - спросила она севшим, чужим голосом.
        Теперь Алиса поняла, кто эта женщина. Она шантажистка. Она потребует денег. Много денег. И Алисе придется заплатить, потому что иначе ей конец. Иначе она попадет в тюрьму или на зону, а там ей долго не вынести. Но откуда ей взять большие деньги?
        - У меня нет денег, - проговорила она растерянно.
        - Мне не нужны ваши деньги. Вам нужна вещь, которая есть у меня, - проговорила брюнетка рассудительно. - А мне нужна вещь, которая есть у вас. Мы поменяемся, и все будут довольны…
        - Какая вещь? - растерянно переспросила Алиса.
        - Камень, - ответила брюнетка вполголоса. - Красный камень, который оставила вам старая актриса.
        - Камень? - удивилась Алиса. - При чем тут камень?
        - Неважно! - На этот раз брюнетка заволновалась. - Он мне нужен, это все, что вы должны знать! Отдайте мне камень - и получите этот нож! Он у вас с собой?
        - Нет, - ответила Алиса. - Я оставила его дома, в квартире… сами понимаете, ни к чему носить такую вещь в магазин…
        Она сама не понимала, почему солгала. Камень висел у нее на шее, под блузкой, и словно сам диктовал ей слова.
        В это время возле сквера остановилась машина, и из нее донесся жизнерадостный голос:
        - Алиса Леонидовна! Какая приятная встреча!
        Дверца машины распахнулась, из нее выбрался капитан Зегва и с дурацкой улыбкой направился к Алисе. Та растерянно оглянулась на свою собеседницу, но брюнетка исчезла, будто ее ветром сдуло.
        - Какая приятная встреча! - повторил капитан, подходя.
        - Не сказала бы… - вполголоса пробормотала Алиса.
        - Да вы не обижайтесь! - продолжал капитан. - Вы поймите, у нас и так три нераскрытых убийства висят, начальство наседает, а тут еще это… ну, Антон Антонович… майор Овсянкин… и поспешил с выводами… поторопился, так сказать…
        - А мне показалось, что это вы…
        - Да что вы! - Капитан замахал руками. - Я-то понимаю, что вы совсем не тот человек, который может хладнокровно убить собственного мужа…
        - Бывшего мужа, - уточнила Алиса.
        - Пусть даже бывшего! - охотно согласился капитан. - Я же вижу, что вы добрая, интеллигентная женщина, не способная не то что мужа - муху убить без достаточного основания… Я ведь в людях разбираюсь, этого у меня не отнимешь, я сразу вижу, кто преступник, а кто совсем даже наоборот…
        - Тогда чего вы сейчас от меня хотите? - недовольно осведомилась Алиса.
        Капитан, кажется, растерялся. Он и сам не понимал, с какой стати остановил машину, увидев на скамейке подследственную Окуневу. А когда он чего-нибудь не понимал, он расстраивался.
        - А что вы делаете сегодня вечером? - спросил он после непродолжительного раздумья. - Может быть, сходите со мной в кино?
        - Нет, извините, сегодня я никак не могу! Сегодня я очень занята! - выпалила Алиса, только представив вечер в компании разговорчивого капитана. - Может быть, как-нибудь в другой раз…
        - Жаль! - Капитан развел руками, но тут у него зазвонил мобильный телефон, он послушал, помрачнел и сообщил Алисе: - Ну вот, начальство вызывает! Преступники никак не хотят угомониться! Так я надеюсь, в другой раз… - и капитан вернулся в свою машину.
        Машина укатила.
        Алиса осталась в сквере одна. Она огляделась в поисках той странной женщины, но, кроме нее самой, вокруг не было ни души.
        Может быть, ей померещилась эта встреча, эта женщина и нож в пакете?
        Да нет, не бывает таких подробных, таких достоверных галлюцинаций… Алиса в мельчайших деталях помнила лицо той женщины, ее темные выпуклые глаза, комочки туши на ресницах, криво накрашенный, слишком яркий рот…
        Алиса встала, побрела домой.
        Войдя в свою квартиру, она первым делом пошла в комнату, где, как она помнила, лежал тот старинный нож.
        Ножа не было на прежнем месте.
        Алиса торопливо осмотрела комнату, проверила ящики стола, все те места, куда могла положить нож, но его нигде не оказалось.
        Значит, ей ничего не померещилось… но как, как та женщина попала в ее квартиру? Как она достала этот злополучный нож?
        Алиса бродила по квартире как потерянная, и вдруг зазвонил телефон.
        Она бросилась к нему, схватила трубку, как будто от этого звонка зависела ее судьба, и услышала незнакомый женский голос…
        Незнакомый? В следующую секунду она узнала его, это был голос той женщины, шантажистки из сквера.
        - Алиса, - проговорила шантажистка, - мы не закончили наш разговор. Нам помешали. Мое предложение остается в силе.
        - Ваше предложение? - переспросила Алиса, чтобы выиграть время.
        - Не делайте вид, что забыли, о чем речь! - раздраженно воскликнула шантажистка. - Вы все прекрасно помните! Я отдам вам нож в обмен на камень… - Алиса молчала, и ее собеседница настойчиво повторила: - Нож в обмен на камень! Отдайте мне его! Он попал к вам в руки совершенно случайно, вы ничего о нем не знаете, вы… вы не имеете на него никаких прав!
        Алиса задумалась.
        На самом деле, зачем ей этот камень? Отдать его, и дело с концом… Кажется, этот неприятный капитан больше не считает ее главной подозреваемой, ее оставят в покое. Но вот если всплывет нож с ее отпечатками пальцев, все закрутится по новой, те двое милиционеров вцепятся в нее, как ищейки, и не отпустят, пока не упрячут на зону. Надо отдать камень…
        Но что-то в ее душе противилось этому решению.
        Красный кулон достался ей от Натальи Юрьевны, старая актриса оставила его Алисе как память о себе. Отдать его совершенно постороннему человеку - это значило бы предать ее память.
        Но этим все не исчерпывалось. С того момента как Алиса получила этот камень, жизнь ее удивительным образом переменилась, судьба стала к ней добра. Ее стали принимать всерьез бывшие коллеги, ее пригласили на съемки…
        И это было не все!
        Алиса чувствовала какую-то постороннюю, непривычную силу, которая не позволяла ей отдать камень. Как будто сам камень сопротивлялся такому решению, как будто он хотел остаться у нее.
        Алиса дотронулась до кулона, который висел у нее на шее, и почувствовала исходящее от него тепло. Тепло и силу.
        - Я не отдам камень, - проговорила она тихо, но твердо.
        - Ах, вот как… - отозвалась ее собеседница после короткой паузы. - Не отдашь? Ну, тогда пеняй на себя…
        Алиса положила трубку и прислушалась к себе. Камень продолжал греть ее кожу мягким теплом, стало быть, она все сделала правильно.
        И в этот самый момент она вспомнила, что не видала тот злосчастный нож с перламутровой ручкой с того самого времени, когда Глеб побывал в квартире в ее отсутствие и забрал все мало-мальски ценные вещи. Стало быть, нож был у него! И она, Алиса, не могла им воспользоваться для убийства! Но как это доказать, тут же задумалась Алиса, вряд ли в милиции поверят ей на слово. И как бы в ответ на ее мысли снова раздался телефонный звонок.
        - Ну что еще, - недовольно сказала она в трубку, думая, что звонит все та же шантажистка, - кажется, мы все уже обсудили! Я не…
        - Прошу прощения, - раздался в трубке вежливый мужской голос, - я говорю с Алисой Леонидовной Окуневой?
        - Да, я вас слушаю, - Алиса прикусила язык.
        - Вас беспокоит следователь Гусев, - сказал мужчина, - попрошу вас прибыть завтра ко мне для беседы.
        - Это по поводу убийства? - пролепетала Алиса, разом растеряв все свое мужество.
        - Разумеется. И не забудьте паспорт.
        Она с трудом смогла записать адрес - так дрожали руки.

* * *
        Дверь каюты распахнулась. На пороге появился коренастый широкоплечий офицер, легат Марк Фурний.
        - Император! - воскликнул он хриплым, возбужденным голосом. - Выйди на палубу, твоим солдатам нужно увидеть своего повелителя! Увидев тебя, они станут сражаться как львы!
        - Вряд ли их воодушевит мой вид, - Август пытался шутить, но лицо его было бледно как бумага, под глазами залегли глубокие тени. Он не переносил качки и сейчас жестоко страдал от морской болезни.
        Однако Фурний не уходил, и Август, сделав над собой усилие, поднялся со скамьи. Он велел слуге подать губку, смоченную уксусом, и протер лицо. Затем выдавил в стакан холодной воды половинку лимона и выпил, морщась. Лучше не стало, но Август все же вышел на палубу, опираясь на плечо Марка Фурния.
        Его личный корабль стоял чуть позади боевого строя, на выходе из залива. Отсюда было хорошо видно, как проходит сражение.
        Тяжелые, мощные корабли Марка Антония занимали середину пролива. Как плавучие крепости, они покачивались на волнах, медлительные, неповоротливые, не способные к маневру. Носы их были окованы медью, высокие борта обшиты дубовыми брусьями. Вокруг них сновали легкие биремы и либурны Августа, как охотничьи собаки вокруг медведей. Один из легких кораблей попытался протаранить борт плавучей крепости, но таран разбился в щепки. Другие корабли проворно маневрировали, осыпая противника градом стрел и метательных снарядов. С тяжелых кораблей Антония отвечали выстрелами катапульт, установленных в палубных башнях, метали зажигательные снаряды. Несколько легких бирем окружили плавучую крепость, на ее борт закинули абордажные крючья, и завязалась кровавая схватка.
        В это время Марк Фурний закричал, перекрывая грохот боя:
        - Слава Октавиану Августу!
        Легионеры обернулись на крик, увидели бледного полководца, закутанного в багряный плащ, и бросились на вражеский корабль с дружным криком:
        - Да здравствует император!
        На левом фланге началось движение. Несколько плавучих крепостей сдвинулись с места, либурны Августа пошли на прорыв. В это время в глубине залива, позади главного боевого строя, поднял паруса длинный приземистый корабль с тремя рядами весел. Пользуясь попутным ветром, корабль быстро набрал ход и помчался на юг.
        - Чей это корабль вышел из боя? - спросил Август, повернувшись к Фурнию. Тот вгляделся в цветные паруса и уверенно проговорил:
        - Это галера Клеопатры.
        Словно в подтверждение его слов, вслед за первым кораблем развернулись и вышли из боя остальные египетские суда, оставив тяжелые корабли Антония без прикрытия.
        Плавучие крепости сломали боевой строй и начали отступать в глубину залива.
        К кораблю Августа подошла легкая пентера, с нее перебросили трап, на борт взбежал посыльный от командующего флотом Марка Випсания Агриппы.
        - Император, победа в наших руках! - воскликнул он с веселой злой радостью. - Египетская царица бежала, и Марк Антоний последовал за ней! Его флот лишен командира! Еще одно усилие - и флот противника будет разбит!
        - Славно, - проговорил Август, и лицо его перекосилось - морская болезнь мучила императора, как простого смертного. Он развернулся и ушел обратно в каюту, предоставив легатам и военачальникам довершить начатое.
        - Сюда нельзя! - раздался у входа истеричный голос служанки. - Царица не хочет никого видеть!
        - Прочь с дороги! - ответил грубый мужской голос, и на пороге царской опочивальни появился римский офицер в простом походном плаще и запыленном шлеме.
        Клеопатра поднялась с ложа и шагнула навстречу римлянину.
        Она понимала, что значит его появление, но встретила его с подобающим царице величием. Глаза ее метали молнии, лицо было бледно от гнева.
        - Кто ты, что посмел нарушить мой покой? - спросила она холодным, суровым голосом, от которого в прежние времена робели цари и полководцы.
        Похоже, и этот римский солдафон тоже немного оробел. Остановившись в нескольких шагах от царицы, он откашлялся и хрипло проговорил:
        - Гай Семпроний, центурион шестой центурии десятого Стремительного легиона!
        - Центурион? - презрительно повторила Клеопатра. - Что же тебе нужно, центурион?
        - Я пришел, чтобы передать тебе волю Цезаря Октавиана Августа. Император повелевает тебе немедленно явиться к нему в ставку.
        - Цезарь? - негромко произнесла царица, словно пробуя это имя на вкус. - Я знала одного Цезаря, но его уже нет в живых. Другого Цезаря не должно быть и не будет…
        Центурион сделал вид, что не расслышал ее слов.
        - Так что же передать императору? - спросил он нетерпеливо.
        - Передай ему, что Клеопатра, царица Верхнего и Нижнего Египта, удостоит его своим посещением! И еще скажи, что к царице не следует посылать унтер-офицеров!
        Центурион молча проглотил оскорбление, развернулся и вышел, печатая шаг.
        Царица хлопнула в ладоши.
        К ней вбежали две служанки - из тех, что еще не сбежали из ее дворца, как крысы с тонущего корабля.
        С тех пор как флот Марка Антония потерпел поражение в морском сражении при Акции, а его легионы перешли на сторону Октавиана Августа, Клеопатра жила в ожидании неминуемого конца. Ее придворные разбежались, остались только самые преданные, из числа которых она создала Общество ожидающих смерти. С этими последними сотрапезниками царица пировала каждый вечер, а потом до утра металась без сна по своим покоям, ожидая и страшась появления нового императора.
        И вот наконец ее судьба явилась в виде грубого центуриона в запыленном плаще…
        - Одеваться! - приказала Клеопатра. - Принесите мне пурпурный финикийский хитон, расшитое золотом покрывало, золотой венец и самые лучшие украшения… и непременно черепаховый ларец с ожерельем Хатшепсут! Я должна покорить этого нового Цезаря, как покоряла всех его предшественников!
        Служанки покинули опочивальню царицы и через несколько минут возвратились, нагруженные нарядами. Клеопатра встала перед огромным зеркалом из полированного серебра и принялась облачаться.
        Она надела тунику из тончайшего сидонского виссона, поверх нее - пурпурный хитон, накинула драгоценное покрывало, расшитое золотыми звездами.
        Эти одеяния она подобрала так, чтобы они оттеняли ее зрелую красоту, придавали ей величественный, царственный и в то же время пленительный вид.
        Служанки начали надевать на нее украшения.
        Ножные и ручные браслеты, кольца и серьги - цена этих украшений была так велика, что на нее можно было купить богатый город.
        Голову царицы увенчали двойной короной, означающей власть над двумя частями ее владений - Верхним и Нижним Египтом.
        Наконец дошла очередь до ожерелья.
        Одна из служанок с низким поклоном подала Клеопатре черепаховый ларец. Царица сняла с шеи тонкий шнурок с золотым ключом, открыла шкатулку… и ахнула: она была пуста.
        - Воровка! - закричала Клеопатра и ударила служанку по лицу. Перстень с ограненным рубином рассек кожу, по щеке девушки потекла кровь, служанка упала на колени и зарыдала:
        - Я не виновата, госпожа! Я ничего не знаю… я только принесла ларец… может быть, ожерелье похитила Синтия…
        Клеопатра вспомнила служанку, которая сбежала из дворца месяц назад, и подумала, что та и впрямь могла прихватить ожерелье. У нее были лживые, бегающие глаза. Хотя… Гимарис, служитель Некрополя, который открыл Клеопатре тайну ожерелья Хатшепсут, говорил, что это ожерелье нельзя украсть, им нельзя завладеть силой, оно само выбирает свою хозяйку и не в каждые руки пойдет. Так может, ожерелье покинуло Клеопатру, как только ей изменила удача?
        Царица почувствовала себя неуверенно.
        Но отступать было поздно, Октавиан Август ждал ее, и он не простит опоздания. Она взяла другой ларец, больше опустевшего, в который заранее сложила драгоценные подарки для римского полководца.
        - Носилки! - приказала она, поправив складки хитона.
        Проворные рабы пробежали по кривым улочкам Александрии и остановились перед домом знатного горожанина, который избрал для себя римский император. Они поставили золоченые носилки на плиты перед крыльцом и помогли царице выйти. Медленно и величественно Клеопатра поднялась по ступеням, вошла в дом. Следом за ней поспешал раб с драгоценным ларцом в руках.
        В просторном атриуме, рядом с бассейном, сидел в складном кресле молодой мужчина в простой домотканой одежде. Он поднял на Клеопатру взор, и в этом взоре она увидела не привычное восхищение, а удивление и неприязнь.
        В этот миг царица прочла его сердце как открытую книгу.
        Он был хитер, этот молодой полководец. Он изображал простого, скромного человека и этим нравился солдатам и простым римлянам. Он играл на чувствах толпы, как на музыкальном инструменте, и, несмотря на свою молодость, достиг в этом искусстве больших высот. И он не любил Восток с его роскошью, с его высокомерием, с его древней загадочной душой. С ним будет трудно сладить.
        Тот, первый, Цезарь был настоящий мужчина - воин, политик, страстный и темпераментный любовник. Им можно было управлять, потакая его страстям. Антоний - прост и глуп, ему достаточно грубой лести, незамысловатых удовольствий. Но Октавиан Август хитер, сдержан и расчетлив, его не купить лестью, не пленить женскими чарами. И самое главное - в этот решающий момент у нее нет волшебного ожерелья царицы Хатшепсут…
        Все же Клеопатра решила попытать счастья.
        Она приблизилась к императору, низко поклонилась ему и проговорила дрожащим от волнения голосом:
        - Здравствуй, владыка мира! Я пришла просить у тебя покровительства и защиты…
        - Защиты? - спросил Август удивленно. - Кто же может притеснять тебя в твоей собственной стране?
        - Твой соотечественник, Марк Антоний! Он вынудил меня выступить против тебя, император, вынудил вооружить флот и повести его в битву… но ты сам видел, повелитель, как только смогла, я покинула поле боя со всеми своими кораблями…
        - Я видел, как ты бежала, оставив своего союзника, - сухо ответил римлянин. - Не думаю, что этим можно гордиться.
        - Я всего лишь слабая женщина, - пролепетала царица, и грудь ее затрепетала от хорошо сыгранного волнения.
        - В руках этой слабой женщины была большая власть! - возразил ей римлянин.
        Клеопатра отметила, что он сказал «была», и поняла, что эту игру она проиграла еще до начала. Тем не менее она не собиралась сдаваться раньше времени.
        - Я принесла тебе, император, небольшой подарок, - продолжила Клеопатра и сделала знак своему рабу. Тот приблизился к Августу и с низким поклоном положил у его ног ларец с драгоценностями. Римлянин открыл ларец, взглянул на его содержимое и тут же закрыл. На лице его ничего не отразилось, но он взмахнул рукой. Тут же к нему подошел невысокий человек средних лет в греческой одежде.
        - Возьми этот ларец, Феогнид! - приказал Август. - Перепиши его содержимое, оцени и продай финикийским торговцам. Постарайся взять за них хорошую цену. Война с Клеопатрой обошлась Риму дорого, мы должны возместить эти расходы.
        - Но я хотела сделать этот подарок именно тебе, император! - возмущенно проговорила Клеопатра. - Тебе, а не римскому сенату!
        - Римский сенат меня не обидит, - холодно ответил Август. - Мне обещан триумф за победу над Египтом. Какая может быть награда лучше этой? Я проведу по улицам Рима тысячи пленников, и ты будешь среди них, царица!
        Клеопатра застонала и закрыла лицо руками.
        Она вспомнила, как проезжала по улицам Вечного города на золоченой колеснице рядом с Цезарем, с маленьким Цезарионом на коленях, вспомнила, как римляне славили их, осыпали цветами. И вот теперь ей предстоит пройти по этим же улицам пешком, в цепях, в жалкой, пропыленной одежде пленницы…
        Не бывать этому!
        - Пока ты можешь вернуться в свой дворец, - милостиво разрешил ей победитель.
        Что ж, подумала она, один выход у меня всегда остается…
        Прежде чем уйти, Клеопатра еще раз низко склонилась перед Августом и взмолилась:
        - Император, об одном прошу тебя - пощади моего сына Цезариона!
        - Его судьбу будет решать сенат, - ответил тот холодно.

* * *
        Марианна Стогова вошла в приемную Филиппова.
        - Здравствуй, Дашенька! - проговорила она приветливо и положила на стол секретарши черную с золотом коробку дорогого шоколада. - Что, Сергей Сергеевич у себя?
        Секретарша взглянула на нее как-то странно - с испугом и вместе с тем с тайным злорадством, и отодвинула коробку:
        - Извините, Марианна Юрьевна, я не ем сладкого.
        - С каких это пор? - удивилась Марианна. - Это же твой любимый, швейцарский…
        - Худею… - вздохнула девушка. - Вчера села на диету. А Сергея Сергеевича нет…
        - То есть как это нет? - Марианна нахмурилась. - Я видела его машину возле банка…
        - Ну, не то чтобы нет, - замялась Даша. - Понимаете, у него очень важный клиент, и он приказал никого не пускать.
        - Даже меня?!
        - Даже вас. - На этот раз злорадство в голосе секретарши прозвучало вполне отчетливо.
        Марианна хотела сказать, что подождет, но это показалось ей унизительным. Она вышла из приемной, громко хлопнув дверью, покинула офис банка и села в свою машину.
        Но не уехала - от злости тряслись руки, и она сидела, тупо пялясь на дверь банка.
        Надо же - Филиппов ее не принимает! Видите ли, у него важный клиент! Когда он добивался ее благосклонности, у него не было более важных клиентов, чем она! А его секретарша, эта наглая шлюшка? Сколько сил потратила Марианна, чтобы ее приручить! Сколько передарила ей духов и шоколада!
        Она руководствовалась старым правилом - если хочешь быть в курсе всех дел любовника, хочешь держать руку на его пульсе, дружи с его секретаршей… И вот стоило только немного покачнуться ее положению, как от этой дружбы не осталось и следа! Хамит ей, как рядовой посетительнице! Нет, правду говорят - благодарность не входит в число распространенных человеческих качеств!
        Она немного успокоилась и уже собралась включить зажигание, как вдруг дверь банка открылась и на пороге появилась молодая женщина в светлом костюме.
        В первое мгновение Марианна не поверила своим глазам.
        Это была… это была Алена, старшая дочка ее покойного мужа! Эта провинциальная шалава, дешевка, которая путалась под ногами у Марианны, торчала у нее как бельмо на глазу, мешала ей жить! Эта деревенская дрянь, которой Дмитрий, должно быть в приступе помешательства, оставил чуть не половину акций своей фирмы!
        Так вот кто этот «важный клиент», из-за которого ее не принял Филиппов! Ну, Сергей, ну, сукин сын!
        Марианна с ненавистью смотрела на Алену. А та с уверенным видом огляделась, махнула рукой, и к ней тут же подкатил служебный «мерседес», новый шофер выскочил, распахнул перед Аленой дверь… нет, ну какова зараза! Держится настоящей хозяйкой! И обслугу сменила, окружила себя новыми людьми, которые смотрят ей в рот!
        Марианна помнила, как та появилась в их офисе - в жуткой одежде чуть ли не из секонд-хенда, с растерянной физиономией… и вот надо же, успела всех прибрать к рукам!
        У Марианны опять затряслись руки, и пришлось посидеть еще полчаса, чтобы хоть немного успокоиться. За это время она решила, что должна поговорить с Филипповым, должна выяснить с ним отношения. Он должен решить: или она, или эта деревенщина!
        Но в банке такой серьезный разговор не получится. Не та обстановка, да и секретарша, зараза, подслушивает… нет, нужно вызвать Сергея в их любовное гнездышко, в ту квартиру, которую она снимала последний год для встреч с любовником.
        Она открыла мобильник, набрала номер Филиппова. Тот ответил сразу, но голос был недовольный:
        - Извини, Рина, я сейчас не могу разговаривать, у меня клиент…
        - Видела я твоего клиента! - прошипела Марианна. - Вот что, любовничек. Жду тебя сегодня после работы в нашей квартирке на Подьяческой улице. Разбирайся со своими клиентами и приезжай…
        - Но, Рина, я сегодня не могу…
        - Сможешь! - отрезала Марианна. - Если не приедешь, я поговорю с твоей женой. Расскажу ей все, можешь не сомневаться! С подробностями и деталями…
        Не дожидаясь его ответа, Марианна выключила телефон и выехала со стоянки. Странным образом после этого разговора она успокоилась. Ничего, ее еще рано списывать со счетов! Она еще поборется!
        В квартиру на Подьяческой Марианна приехала за час до Сергея. По дороге купила бутылку французского коньяка и банку икры - Филиппов любил такое сочетание. Приняла душ, набросила короткий шелковый халатик, достала два коньячных бокала, открыла бутылку и налила себе немного, чтобы привести себя в боевое состояние.
        Наконец он позвонил в дверь.
        У Сергея были свои ключи от этой квартиры, но он их часто забывал, кроме того, он любил, чтобы Марианна открывала ему, чтобы она встречала его на пороге вот в этом халатике…
        Она открыла ему дверь, но не бросилась на шею, как когда-то, а отступила, обиженно надув губки, и, ни слова не говоря, прошла в гостиную, села на диван, закинув ногу на ногу. Халатик при этом как бы нечаянно распахнулся, открыв длинные стройные ноги, розовые округлые колени, от которых Сергей когда-то терял голову. Для своего возраста Марианна выглядела очень неплохо, хотя с каждым годом это давалось ей все труднее и труднее.
        Филиппов, однако, был не в игривом настроении.
        Он прошел за ней в комнату и остановился, мрачно глядя в пол.
        - Чего ты хочешь? - проговорил, подняв глаза на Марианну.
        - А ты? - промурлыкала она, склонив голову к плечу. - Ты уже больше ничего не хочешь? Было время, когда ты набрасывался на меня прямо на пороге этой квартиры!
        - Рина, прекрати! - Сергей поморщился. - Мне сейчас не до того! Да и ты сама - сначала угрожаешь мне, обещаешь рассказать все жене, а потом делаешь вид, что ничего не случилось!
        - А что случилось? Что случилось с тобой, Сережа? Я тебе больше не нравлюсь?
        - Рина, не нужно смешивать дела с удовольствиями!
        - Раньше это тебя почему-то не останавливало… - Она всхлипнула, отвернулась, горестно опустив плечи, но он не кинулся ее утешать, не сделал ни шагу к ней.
        - Рина, - проговорил он сухо, - хватит! Ты хотела со мной поговорить, я приехал. Никаких других планов у меня не было.
        Марианна повернулась к нему. Глаза ее были сухими и холодными.
        - Ну, как знаешь, - процедила сквозь зубы. - Значит, ты тоже переметнулся на ее сторону?
        - Ты имеешь в виду…
        - Я имею в виду эту провинциальную лахудру, эту деревенскую дрянь, которая свалилась мне как снег на голову!
        - Ты имеешь в виду Алену Дмитриевну?
        - Фу-ты ну-ты! Уже Алена Дмитриевна! Ну ты даешь, Филиппов! Интересно, чем она тебя взяла? Неужели ты польстился на ее худосочные прелести?
        - Извини, Рина, я не собираюсь разговаривать в таком тоне. Я деловой человек, у меня есть обязательства перед своими акционерами и деловыми партнерами, так что я должен соблюдать интересы банка. Я оценил деловые качества Алены Дмитриевны и понял, что она надежный и перспективный партнер. Она много унаследовала от своего отца, и я считаю, что он правильно поступил, оставив ей фирму…
        - Он не оставил ей фирму! - вскинулась Марианна. - Только сорок процентов!
        - Но она смогла объединить вокруг себя остальных акционеров, и она ведет правильную политику. Она спасет фирму, а ты вела ее к разорению…
        - Ну, Филиппов, ты об этом еще пожалеешь! - Марианна вскочила, при этом халат распахнулся еще шире. Она запахнула его, подошла к столу, плеснула себе еще немного коньяку. - Выпьешь?
        - Нет, не могу. Я за рулем. Да и не хочу.
        - Ну ладно, - Марианна притушила нехороший блеск глаз. - Раз так - выметайся! Только имей в виду - я не оставлю все как есть! Я не сложу оружие!
        - Как тебе будет угодно! - Филиппов развернулся и вышел из комнаты, затем вышел из квартиры.
        Марианна заперла за ним дверь, вернулась в комнату, выпила еще коньяку. В голове зашумело, комната слегка поплыла. Марианна опустилась на диван. Теперь ей не нужно было думать, как она выглядит со стороны, и она некрасиво расставила ноги, положила подбородок на сложенные ладони, мрачно уставилась в стену. Ей хотелось разрыдаться, но она не могла себе этого позволить: потом будет очень трудно привести себя в порядок, а у нее сегодня еще много дел…
        Она лихорадочно думала, как отомстить им всем - коммерческому директору, Филиппову, его секретарше, всем, кто так подло поступил с ней, переметнувшись на сторону Алены…
        Вдруг в дверь квартиры снова позвонили.
        Марианна вскочила, на ее лице проступило злобное удовлетворение: Филиппов вернулся, он передумал! Он понял, что лучше иметь дело с ней, Марианной, чем с той выскочкой! Ведь их так много связывает, в них так много общего, они, в конце концов, люди одного круга!
        Она подлетела к дверям, на ходу бросив взгляд в зеркало и порадовавшись, что не позволила себе расплакаться.
        Открыла дверь, распахнула ее, придав лицу выражение оскорбленного достоинства…
        Но на пороге квартиры стоял вовсе не Филиппов.
        Это был очень странный человек - высокий, сутулый, с непропорционально длинными руками и ногами, с мертвенно-бледным лицом и совершенно пустыми, мертвыми глазами…
        - Вы кто? - раздраженно проговорила Марианна и попыталась закрыть дверь. Но незнакомец протиснулся в щель и встал перед ней с мрачным и безжизненным лицом.
        - Да что вам нужно?! - воскликнула Марианна и с ненавистью ткнула его кулаком в живот. В этот удар она вложила все свои обиды, все свои разочарования последних дней, но мрачный незнакомец его как будто и не почувствовал. Он сгреб одной рукой воротник ее халата и потащил Марианну в комнату, как тряпичную куклу.
        «Это маньяк, - думала Марианна отрешенно, безвольно перебирая ногами. - Сейчас он меня изнасилует… ну да, только этого мне еще не хватало…»
        Она попыталась вырваться, попыталась схватить по дороге какой-нибудь тяжелый предмет, чтобы огреть этого маньяка по голове, но он тащил ее так быстро, с такой нечеловеческой силой, что из всех ее попыток ничего не вышло.
        Втащив Марианну в комнату, маньяк швырнул ее на диван, склонился над ней, пристально уставился своими мертвыми глазами.
        У Марианны стало холодно внизу живота.
        Внезапно она поняла, что ей грозит не сексуальное насилие, а кое-что похуже.
        - Отпусти меня, - проговорила Марианна жалким, безнадежным голосом, но в лице маньяка ничего не изменилось, как будто он не услышал ее мольбу.
        Впрочем, он и вправду ничего не слышал, и умолять его было бесполезно, как бесполезно умолять слепую и страшную силу - обрушивающуюся на тебя каменную глыбу, или горную лавину, или несущийся неуправляемый поезд…
        В руке маньяка появился стеклянный флакончик. Вытряхнув из него несколько желтых таблеток, он поднес их к губам Марианны и процедил мертвым, механическим голосом:
        - Прими это!
        - И не подумаю! - выдохнула Марианна и сжала зубы.
        - Прими! - повторил он, и в другой руке появился нож. Он разжал ее зубы, затолкал таблетки в рот.
        Марианна языком сдвинула пилюли за щеку, чтобы потом выплюнуть. Но маньяк взял со стола бокал, наполнил его коньяком и поднес к губам Марианны:
        - Пей!
        Он сжал ее ноздри пальцами, Марианна открыла рот, чтобы вдохнуть, и в рот полился коньяк. Она попыталась отвернуться, замахала руками. Часть коньяка пролилась на подбородок, на грудь, но часть попала-таки в горло, она чуть не захлебнулась, резко выдохнула, отдернула голову… и с ужасом поняла, что вместе с коньяком проглотила-таки таблетки.
        Попыталась вскочить, но маньяк прижал ее к дивану.
        Он стоял над ней, не шевелясь и, кажется, даже не дыша.
        Он ждал.
        И очень скоро Марианна почувствовала, что в глазах у нее темнеет, что на нее накатывается тяжелая темная волна… Эта волна накрыла ее с головой, как когда-то накрыла океанская волна в Гоа и потащила в неизведанную глубину…
        Только тогда ее спас веселый молодой голландец, а на этот раз поблизости никого не оказалось.
        Алена потерла левый висок и недовольно постучала карандашом по столу. Голова болела все сильнее. Еще бы, после такого вечера, что был у нее вчера!
        Утром она едва не вскрикнула, увидев свое отражение в зеркале. Как говорила когда-то соседка тетя Глаша - краше в гроб кладут!
        «Так жить нельзя», - подумала Алена, и голова от этого простого усилия вспыхнула еще большей болью.
        Вчера вечером к ней в квартиру снова заявился Матвей. Он долго стучал в дверь и даже колотил в нее ногами, так что Алена открыла, решив разобраться с ним раз и навсегда.
        Он завелся было орать, но вдруг остановился на пороге и уставился на Алену во все глаза. Потом потряс головой, стараясь, как видно, сообразить, что такое с ней случилось, отчего она так изменилась.
        - Чего ты хочешь? - холодно спросила его Алена. - Что ты шляешься сюда, стучишь в дверь, хулиганишь? В конце концов соседи вызовут милицию, и тебя заберут в отделение. И мне же еще придется тебя вызволять. А я, знаешь, человек занятой, на работе устаю очень и хочу вечером отдохнуть в тишине. Ты мне мешаешь, Матвей! Неужели ты не можешь этого понять?
        - Но я… - он громко сглотнул, - я хотел…
        - Ты хотел денег? Богатства, сытой спокойной жизни? Ты хотел получить все это только за то, что в свое время согласился поставить в свой паспорт штамп о браке? Должна тебя огорчить, дорогой, - Алена скупо усмехнулась, - мне достались от отца только акции его фирмы. Они не являются совместно приобретенным имуществом. Ты по закону не имеешь на наследство никаких прав. Больше у меня нет ничего, и я не собираюсь ничего приобретать, пока мы не разведемся.
        «Да и не на что пока», - уточнила она мысленно.
        - Зачем ты говоришь о деньгах? - заговорил Матвей после продолжительного молчания. - Зачем мне все это? - Он обвел руками прихожую. - Мне ничего не нужно, мне нужна только ты!
        Алена едва не разинула рот от удивления. Как же он быстро переменился! Ах да, это ведь она переменилась, с некоторых пор она имеет над мужчинами какую-то власть, она может привлечь их на свою сторону, доказать им, что она чего-то стоит… Так было на работе, так было с деловыми партнерами отца.
        А вот Матвей реагирует на нее по-другому.
        Пока она размышляла, Матвей незаметно просочился из прихожей на кухню, он даже снял ботинки, чего никогда раньше не могла от него добиться Алена, вечно он топал прямо в уличной обуви, неся на подметках по пуду грязи!
        - Я хотел сказать… - Матвей понурился, потом глубоко вздохнул и наконец решился: - Я только хотел сказать, что не хочу с тобой расставаться. Мы были мужем и женой, и если я… если я в чем-то виноват перед тобой, если я что-то сделал не так, то я прошу прощения. И… давай начнем все сначала. Здесь, в другом городе, на новом месте! У нас все получится, я уверен!
        «Этого мне только не хватало!» - даже растерялась Алена.
        Вот так номер! Он решил быть с ней! Не хочет, видите ли, терять жену!
        Матвей воспользовался ее замешательством и начал говорить.
        О том, что в каждом браке случаются свои взлеты и падения, темные и светлые периоды, о том, что нужно только захотеть, и у них все наладится. О том, что он всегда хотел спасти их брак, о том, что нужно дать друг другу еще один шанс. И так далее, словами из кинофильмов. Говорил Матвей горячо и страстно и еще очень много, Алена не успевала вставить ни единого слова.
        Она дико устала, хотелось напиться чаю и лечь спать. Потому что завтра у нее очень трудный день, предстоят важные переговоры, и вместо того, чтобы выспаться, она тут переливает из пустого в порожнее с этим типом.
        - Матвей! - вклинилась она в бесконечный монолог. - Послушай меня. Ничего у нас с тобой не получится. Мы же расстались, то есть каждый принял решение. У нас разные дороги. Возвращайся домой, к матери, ты ей нужен.
        - А тебе, стало быть, не нужен? - спросил он, странно кусая губы.
        - Нет! - твердо ответил Алена. - Уж извини за прямоту.
        - Я не уйду! - заявил он. - Ты моя жена!
        - Опять та же песня, - Алена отвернулась и вышла из кухни.
        Она хотела препроводить Матвея к входной двери, но вместо этого он схватил ее и потащил в комнату.
        - Отпусти меня!
        Но он уже ничего не слышал.
        Бормоча: «Ты моя жена, мы должны быть вместе», он тащил ее к кровати. Он был жутко здоровым и сильным, Алена пыталась освободиться, но упустила время. Он навалился на нее всеми своими девяноста килограммами, на миг у нее потемнело в глазах. Алена бешено завертелась, пытаясь вырваться, но это было все равно что вертеться под упавшим на нее паровозом.
        - Отстань от меня, паразит, я тебя ненавижу! - хрипела она, но он ничего не слышал.
        И вдруг раздался дикий кошачий мяв, а потом не менее дикий мужской крик.
        Черное узкое кошачье тело метнулось к Матвею, и Клеопатра повисла на нем, зацепившись всеми когтями.
        - А-а! - орал Матвей, позабыв про Алену. - Что это за тварь?
        Он пытался оторвать от себя кошку, та тут же вцепилась ему в руку зубами. Потом перевернулась и ловким кошачьим приемом разодрала всю руку от кисти до локтя.
        - Сволочь! - Здоровой рукой Матвей замахнулся на кошку, но Алена пнула его под коленки.
        - Убью эту тварь! - орал он, падая на кровать.
        Шипя и раздувшись раза в четыре, Клеопатра отступала к краю.
        Матвей бросился на нее и, разумеется, промахнулся. Кошка резво улепетнула под кровать, а он здорово разбил лицо о подголовник. И наконец опомнился и забыл о своих притязаниях. Алена, не тратя время на пустые разговоры, быстренько выпроводила его на лестницу и выбросила туда же его ботинки.
        Прильнув к глазку, она увидела, что он удаляется прочь неверными шагами, держа в руке ботинки.
        Что-то пушистое коснулось ее ноги.
        - Спасибо, - сказала она Клеопатре, - ты мне здорово помогла.
        «Не за что, - ответила кошка, мигнув зелеными глазами, - мы же подружки!»
        - Так жить нельзя! - простонала Алена, вспомнив вчерашний вечер. - Нужно менять квартиру!
        - Наташа, - сказала она новой секретарше, - найдите мне телефон агентства по найму жилья. Можете сами туда позвонить, чтобы подыскали квартиру недалеко от офиса и в приличном доме. И принесите мне аспирину, что ли…
        - Хорошо, Алена Дмитриевна! - звонко ответила девушка.
        Алена выпила две таблетки, причесалась и окунулась в неотложные дела. А через два часа незнакомый женский голос сказал ей по телефону, что есть подходящая квартира. Тут, совсем рядом, - улица Подьяческая, дом двенадцать.
        - Хорошо! - обрадовалась Алена. - Я подъеду в районе двух.
        - Можно? - Алиса постучалась в дверь, на которой было написано: «Следователь ГусевЕ.К.», и вошла, не услышав ответа.
        Мужчина за письменным столом поднял голову и посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом. Понемногу во взгляде этом проступило изумление, потом мелькнуло восхищение.
        - Здравствуйте, я Алиса Окунева, вы мне звонили, - сказала она, чтобы нарушить затянувшееся молчание.
        И тут услышала не то всхлип, не то вскрик и обнаружила справа, почти в углу, сидевшую на шатком стуле заплаканную блондинку. На блондинке было черное платье с большим вырезом и бриллиантовые серьги, которые муж подарил Алисе в свое время на двухлетнюю годовщину их свадьбы. Как давно это было, какая она, Алиса, была тогда счастливая…
        - Проходите, Алиса Леонидовна, - сказал Гусев негромким голосом.
        - Это она! - Блондинка вскочила и сделала движение, как будто собиралась наброситься на Алису. - Это она убила Глеба! Она угрожала, что убьет, я сама слышала! Она квартиру ему отдавать не хотела!
        - Что за чушь, - Алиса собралась было оправдываться, но тут же камень под свитером запульсировал, придавая ей спокойствия.
        - Вы хотите устроить нам очную ставку? - обратилась она к следователю. - Тогда объясните, кто эта женщина и чего она от меня хочет.
        - Ну, официальной очной ставки пока не будет, - протянул он, - но раз уж вы случайно столкнулись у меня в кабинете, можем побеседовать просто так, без протокола.
        При этом глянул так испытующе, что Алиса сразу поняла - он эту встречу подстроил нарочно.
        - Убийца! - заорала вдруг блондинка.
        - Сядьте, Коновалова, - поморщился следователь, - не нервничайте, вам вредно. Итак, Алиса Леонидовна, вот… подруга вашего мужа утверждает, что вы неоднократно угрожали господину Окуневу убить его.
        - Интересно, как она могла это слышать, если мы с ней ни разу не встречались, - Алиса пожала плечами.
        - Да, действительно.
        - Мне Глеб сам рассказывал! - с вызовом ответила блондинка. - Он ее боялся! Говорил, что она не хочет из квартиры выезжать. Ага, одной ей чтобы все досталось - и квартира четырехкомнатная, и мебель, и вещи, а там все дорогое, одни занавески кучу бабок стоят!
        - Откуда вы знаете? - полюбопытствовал следователь. - Вы же утверждали, что никогда в той квартире не бывали…
        «Она бывала, - поняла Алиса, - Глеб приводил ее, когда я уезжала к маме или лежала в больнице на обследовании, он укладывал ее на нашу семейную постель, она трогала мои вещи… фу, какая гадость! Впрочем, теперь это уже неважно…»
        Блондинка Коновалова осеклась на полуслове.
        - Вот, кстати, насчет вещей, - начала Алиса, осторожно подбирая слова, - эти серьги, что на вас, у меня дома есть на них сертификат.
        - Мне их Глеб подарил! - вскинулась блондинка. - Когда узнал, что у нас будет ребенок!
        - Но прежде он подарил их мне… Я не настаиваю на возвращении моего имущества, можете пользоваться.
        Следователь с интересом переводил глаза с одной женщины на другую. Алиса подумала, что не так он прост. Но на самом деле ее волновало другое - не серьги, не шубы, это все ерунда. Но вот нож с перламутровой ручкой, его тоже утащил из дома Глеб. И как он попал к той женщине, что шантажировала ее и требовала камень? Уж не сговорилась ли она с этой жадной дурехой? Но Глеб, кого же он выбрал, куда он смотрел…
        Камень на груди снова стал теплым, и Алиса успокоилась. Что ж, мы тоже будем защищаться.
        - Кстати, насчет ребенка… - медленно сказала она, - это ведь все вранье, не будет никакого ребенка. Ему-то вы сумели заморочить голову, но я же вижу, что вы не беременны!
        - Как это? - Блондинка вскочила. - У меня есть документы! Справка от врача!
        - Я к чему веду, - обратилась Алиса к следователю, - если у меня, как она утверждает, был мотив для убийства, то у нее тоже он мог вполне быть. Допустим, Глеб узнал, что она вовсе не беременна, и грозился, что выгонит ее вон - вот вам и мотив!
        - Это интересно! - оживился следователь. - Ну, это же легко проверить!
        - Что-о? - Блондинка вскочила. - Я буду жаловаться на произвол!
        При этом глаза ее подозрительно бегали.
        - Идите пока, гражданка Коновалова, я вас еще вызову.
        Когда за блондинкой захлопнулась дверь, следователь поглядел на Алису задумчиво.
        - Не сочтите это вольностью с моей стороны, - сказал он, - но я никак не могу понять, как можно из двух женщин выбрать ее, а не вас…
        - Мы очень разные, - сухо сказала Алиса, чтобы навеки отбить у этого типа охоту говорить комплименты.
        Он понял, и далее допрос пошел по накатанной колее - когда Алиса пришла к адвокату, почему опоздала, кого встретила и кого не встретила…
        - Меня не оставляет мысль, - сказал он на прощание, - что вы, Алиса Леонидовна, многого недоговариваете. Было бы лучше, если бы вы рассказали мне все.
        «Еще чего!» - подумала Алиса, не забыв обворожительно улыбнуться.
        - Этот ваш Прокопенко совершенно за машиной не следил, - огорченно говорил Ваня, - надо бы в сервис съездить. Я как раз на два договорился.
        - Езжай, - согласилась Алена, - тут недалеко, я такси возьму!
        - Вот она, Подьяческая, двенадцать! - Водитель такси остановил машину возле красивого пятиэтажного дома дореволюционной постройки, открыл Алене дверцу.
        - Может, вас подождать? - спросил он.
        - Не надо! - отмахнулась Алена и ушла.
        Дверь подъезда была широко открыта - какой-то парень вносил внутрь коробки.
        Алена сверилась с запиской и поднялась на четвертый этаж, нашла там восьмую квартиру.
        Возле соседней квартиры копошилась старушка. Она никак не могла попасть ключом в замочную скважину, а потом и вовсе уронила ключи и сумку.
        - Деточка, - проговорила она, слегка задыхаясь. - Помогите мне, пожалуйста!
        - Конечно! - Алена подошла к старушке, подняла сумку и ключи, хотела подать, но та вдруг тяжело задышала, схватилась за сердце.
        Алена поддержала ее, хотела открыть дверь квартиры и помочь старушке войти внутрь, но та схватила ее за руку и сквозь одышку проговорила:
        - Деточка… лекарство… скорее дай мне лекарство!..
        Она задыхалась и дрожащей рукой показывала на свою сумку. Алена торопливо открыла сумку, перерыла ее содержимое и на самом дне нашла стеклянный флакончик с таблетками.
        - Это? - спросила старуху. Та энергично закивала и жестами поторопила девушку.
        Алена попыталась отвинтить колпачок, но это оказалось неожиданно трудно. Наконец она справилась с флаконом, вытряхнула на ладонь желтую таблетку.
        - Одну? - спросила старушку. Та кивнула, протянула руку, схватила таблетку и озабоченно проговорила:
        - Деточка, флакончик-то положи на место!
        - Конечно, не беспокойтесь… - Алена аккуратно завинтила флакон, убрала в сумку и удивленно взглянула на старушку, которой явно стало гораздо лучше. - А что же вы ее не принимаете? Ее как - под язык надо?
        - Лучше мне. - Старушка взяла у Алены сумку, ключи, взглянула на дверь, возле которой суетилась, и вдруг удивленно проговорила: - Это же седьмая квартира!
        - Ну да! А вам какая нужна?
        - То-то я смотрю, ключи не подходят! - Она захихикала.
        - А какая вам нужна, бабушка? - настойчиво переспросила Алена.
        - А ты что это, девушка, чужими делами интересуешься? - Старуха поджала губы и взглянула на Алену подозрительно. - Мало ли какая мне квартира нужна? Это тебя совсем не касается! Я тебя вообще в этом доме первый раз вижу!
        С этими словами старуха заковыляла к лестнице и пошла по ней вниз.
        Алена проводила ее удивленным взглядом.
        Вот так поможешь человеку, а в ответ тебе ничего, кроме хамства!
        С этой мыслью Алена вернулась к двери восьмой квартиры и нажала на кнопку звонка.
        На звонок никто не ответил. Алена позвонила еще раз - и снова безрезультатно.
        - Ну что это за агентство такое! - воскликнула она в сердцах. - Сами мне назначили это время, а никого нет…
        Она прислушалась и, расслышав в глубине квартиры какие-то голоса, раздраженно пнула ногой дверь… и та открылась.
        - Так вы дома? - громко проговорила Алена, входя в прихожую. - Эй! Я по поводу квартиры!..
        Ей никто не отозвался, но из комнаты в конце коридора действительно донеслись громкие голоса.
        «Понятно, - подумала Алена, двигаясь на эти голоса. - Они так увлеклись своим разговором, что не услышали звонка».
        Правда, разговор был какой-то странный.
        - А сколько калорий в этом блюде? - спрашивал женский голос, удивительно ненатуральный.
        - Пятьсот сорок, - отвечал ей мужской. - Но если вы хотите понизить его калорийность, вы можете вместо майонеза использовать диетический йогурт…
        Пройдя по коридору, Алена вошла в комнату и увидела прямо перед собой экран включенного телевизора. Там шла кулинарная передача, именно ее Алена и услышала из коридора.
        - Эй, есть здесь кто-нибудь? - спросила она, поворачиваясь…
        И увидела полулежащую на диване женщину.
        В первый момент она ее не узнала.
        В первый момент она увидела только длинные загорелые ноги и задранный шелковый халат.
        Затем… затем она увидела запрокинутое, мертвенно-бледное лицо с застывшим на нем выражением ужаса, полуоткрытый рот, розоватую пену, выступившую на губах…
        И только через несколько бесконечно долгих секунд она узнала это лицо, узнала эту женщину.
        Это была Марианна Юрьевна, вдова ее отца, мать Вадима, женщина, которая ее настолько ненавидела, что готова была разорить свою фирму, чтобы насолить Алене.
        - Марианна… - проговорила Алена тихим, испуганным голосом и сделала шаг к дивану. - Марианна Юрьевна… что… что с вами?
        Та не шелохнулась. Впрочем, в глубине души Алена понимала, что ни о каком ответе не может быть и речи, понимала, что Марианна… но она не могла даже мысленно произнести этого слова.
        Она подошла к дивану, осторожно, трясущейся рукой прикоснулась к запястью лежащей женщины.
        Пульса не было, но Алена не была уверена, что ищет его в нужном месте, и на всякий случай дотронулась до горла.
        Здесь пульса тоже не было, и кожа Марианны была холодной. Слишком холодной для живого человека.
        Алена наконец вынуждена была признать очевидное - Марианна была мертва.
        И еще одно. Дотронувшись до ее горла, Алена увидела на шее женщины, на ее плечах синяки, следы чьих-то рук.
        Нет, Марианна не была задушена, ее лицо не было сине-багровым, как при удушье, но перед смертью она боролась с кем-то. Боролась, что называется, не на жизнь, а на смерть…
        На смерть.
        О том же говорил задранный халат, разорванный воротник, неестественно запрокинутая голова…
        Время неожиданно замедлилось, секунды ползли медленно, как беременные улитки. Чувства Алены необыкновенно обострились. Она ощутила запах коньяка и увидела пятна от спиртного на светлом халате, брызги на полу.
        За ее спиной оживленный женский голос воскликнул:
        - Спасибо вам, Илья! До нашей сегодняшней встречи меня волновали только два вопроса - как приготовить вкусный обед за полчаса и как похудеть, не слишком напрягаясь. Так вот, вы ответили сразу на оба… до следующей встречи!..
        В этой комнате, где поселилась смерть, фальшиво-жизнерадостный голос ведущей показался особенно неуместным.
        Алена повернулась и выключила телевизор.
        Она остановилась посреди комнаты, пытаясь осознать свое положение.
        Сказать, что она растеряна и напугана, - значило бы ничего не сказать.
        С одной стороны, смерть Марианны ее не слишком огорчила. Они враждовали с покойной, не выносили друг друга.
        С другой - все было так чудовищно, так неправдоподобно… как бы Алена ни относилась к Марианне, она никому, и ей в том числе, не пожелала бы такой ужасной смерти.
        И еще одно, наверное, самое важное.
        Как Марианна оказалась в этой квартире? В квартире, которую предложили снять ей, Алене?
        И тут до нее дошло самое ужасное.
        Этот звонок… он сразу показался ей подозрительным. Не успела она подумать о том, чтобы сменить квартиру, и тут же ей предлагают такой вариант, в хорошем месте и за вполне приемлемые деньги. И в этой квартире она находит мертвую Марианну…
        Ее кто-то чудовищно подставил!
        Десятки людей подтвердят, что они с Марианной не выносили друг друга, чуть ли не дрались на людях. И если теперь ее задержат рядом с трупом - ей конец!
        Но кто в этом может быть заинтересован? Тот, кто хочет прибрать к рукам ее фирму?
        Неужели Вадим?!
        Да нет, не может быть! Он, конечно, неприятный, избалованный тип, но все же не такое чудовище, чтобы убить собственную мать! Да и к ней он в последнее время относится неплохо…
        И тут она поняла, что сейчас не время размышлять, не время пытаться угадать, кому выгодна смерть Марианны и ее арест. Сейчас нужно как можно скорее удирать отсюда, из этой квартиры! Ведь тот, кто подставил ее, наверняка уже вызвал милицию!
        Алена еще раз взглянула на мертвую Марианну. Ей уже ничем не поможешь. Разве что… В порыве запоздалого сострадания она поправила халат, чтобы мертвая женщина выглядела более пристойно.
        Затем протерла носовым платком дверную ручку, к которой прикасалась, быстро прошла по коридору, выглянула на лестницу…
        Там никого не было, и она сбежала на первый этаж.
        Только выйдя на улицу, Алена вспомнила, что прикасалась еще к пульту телевизора.
        И еще… еще ее видела та странная старуха, с которой она столкнулась перед дверью квартиры.
        Одно только можно было считать удачей - то, что она отпустила Ваню и доехала до Подьяческой улицы на такси.
        Она быстро прошла несколько кварталов и только тогда остановила машину и села в нее.
        Назвала адрес своей теперешней квартиры, откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза…
        И вздрогнула от раздавшегося рядом голоса:
        - Алена, нам с вами нужно поговорить.
        Алена дернулась, как от удара, повернула голову…
        Рядом с ней на заднем сиденье машины находилась темноволосая женщина средних лет с очень темными, выпуклыми глазами. Одета она была во все красное, как любят одеваться многие брюнетки с не очень развитым вкусом.
        И еще… хотя Алена ее прежде не видела, голос брюнетки показался ей удивительно знакомым.
        - Откуда вы знаете, как меня зовут? - спросила она настороженно.
        - Я знаю не только это, - ответила брюнетка многозначительно, и по спине Алены пробежал холодок страха.
        - Молодой человек! - обратилась брюнетка к водителю. - Остановитесь на углу, возле вон того кафе!
        - Как скажете! - отозвался тот и припарковал машину возле тротуара.
        Брюнетка расплатилась, обошла машину и остановилась возле Алены:
        - Ну что - поговорим?
        - О чем? - Алена посмотрела на нее исподлобья. Ей на сегодня уже хватило острых ощущений.
        Брюнетка наклонилась и проговорила едва слышно, чтобы не услышал водитель:
        - О том, что вы нашли в квартире номер восемь!
        Алена закрыла глаза.
        Все было даже хуже, чем она предполагала.
        - Пойдемте! - повторила брюнетка. - Нам действительно есть о чем поговорить!
        Алена с трудом выбралась из машины, на негнущихся ногах проковыляла за незнакомкой в кафе, села рядом с ней за угловой столик.
        - Будете что-нибудь? - спросила ее брюнетка, когда к их столику подошла официантка.
        - Нет… я ничего не хочу… - пролепетала Алена.
        - Напрасно! - усмехнулась брюнетка. - Вам бы стоило выпить кофе! Вы такая бледная… принесите девушке двойной эспрессо, - кинула она официантке, - а мне капучино с тертым шоколадом.
        Едва официантка отошла, Алена перегнулась через стол и зашептала:
        - Ну что, ну что вам от меня нужно? Если вы знаете, что я нашла в квартире, - значит, знаете, что я ни в чем не виновата! Меня кто-то подставил!
        Брюнетка ничего не отвечала, только многозначительно улыбалась.
        - Это вы? - дошло вдруг до Алены. - Это вы меня подставили? Но зачем? Кто вы? Я вас не знаю!
        - Не знаете, - подтвердила брюнетка. - Но у вас есть кое-что, что мне нужно. А у меня то, что нужно вам!
        И тут Алена внезапно успокоилась. То есть не то чтобы совсем успокоилась, но сумела взять себя в руки. Эта жуткая женщина играет на ее страхе - значит, нужно не показывать ей страх.
        - Мне от вас ничего не нужно! - уверенно проговорила Алена и откинулась на спинку стула. - И вообще… там, в той квартире, нет моих отпечатков, и меня там никто не видел.
        - Вы уверены? - Брюнетка продолжала улыбаться, и от этой улыбки у Алены засосало под ложечкой.
        - Уверена! - продолжила она блефовать.
        - А вот это вам ни о чем не говорит? - Брюнетка расстегнула свою сумку и достала из нее полиэтиленовый пакетик, внутри которого был флакончик с лекарством.
        Алена сразу узнала этот флакончик - она доставала из него таблетки для той странной старухи на лестнице…
        - Деточка! - проговорила вдруг брюнетка. - Помогите мне, пожалуйста!
        И Алена поняла, почему ее голос показался ей таким знакомым. Это был голос той самой старухи… чуть-чуть искаженный, но вполне узнаваемый!
        - Это вы? - протянула она удивленно. - И что же - вы выступите в суде? Скажете, что переоделись старухой и видели меня возле той квартиры? И кто же из нас будет выглядеть подозрительнее?
        - Зачем? - В голосе брюнетки снова прозвучала насмешка. - Я не собираюсь давать показания!
        - А кто же тогда?
        - Вот этот пузырек!
        - Что?! - Алена удивленно уставилась на собеседницу. - При чем здесь пузырек?
        - При том, что Марианну Юрьевну отравили, ее заставили принять сильнодействующее лекарство из этого пузырька. А на пузырьке, как вы понимаете, имеются ваши отпечатки…
        Алена вспомнила, как открывала флакончик. Да уж, ее отпечатков там более чем достаточно…
        - Так что подумайте, что будет, если милиция найдет этот пузырек с вашими отпечатками! Мотив для убийства у вас имелся, многие люди подтвердят, что у вас с покойной были очень плохие отношения, вы с ней неоднократно ссорились при свидетелях… в глазах милиции вы будете главной подозреваемой!
        Алена отстранилась, пристально посмотрела на брюнетку.
        - Судя по тому, как хорошо вы знаете все подробности убийства, вы имеете к нему самое прямое отношение!
        - А вот это никого не интересует! Моих отпечатков на месте преступления нет, и я, в отличие от вас, не была знакома с Марианной Юрьевной.
        - Так чего вы от меня хотите? Денег?
        - Мне не нужны ваши деньги! Мне нужен камень! - проговорила брюнетка вполголоса.
        - Какой камень? - удивленно переспросила Алена, хотя уже догадалась, что имеет в виду ее собеседница.
        - Зеленый овальный камень в тонкой оправе! - ответила та. - Да не прикидывайтесь, вы прекрасно знаете, о чем я говорю! Этот камень… он попал к вам случайно, по ошибке, вы не имеете на него никаких прав! Отдайте его мне - и я отдам вам этот флакон! И вы сможете спать спокойно, не боясь, что к вам явится милиция!
        Алена вспомнила тот вечер, когда в ее доме появилась кошка, вспомнила, как сняла камень с ее ошейника.
        С появлением этого камня в ее жизни многое переменилось. Она почувствовала себя сильнее, увереннее. И окружающие увидели в ней эту силу, они стали помогать ей, поддерживать ее…
        - Я жду! - повторила брюнетка. - Мы можем завершить все прямо сейчас. Давайте камень, и покончим с этим делом! Я отдам вам пузырек, и вы больше меня не увидите!
        - У меня нет с собой этого камня, - солгала Алена.
        Она сама не знала зачем. Камень был у нее на шее, под одеждой, и словно сам продиктовал ей эти слова.
        Камень не хотел расставаться с ней и, уж во всяком случае, не хотел попасть в руки к этой вульгарной брюнетке.
        - Алена Дмитриевна! - раздался вдруг совсем рядом знакомый голос. - Можно с вами поговорить? Ой, вы заняты!
        Алена обернулась. Возле их столика стояла бывшая секретарша из фирмы, Валерия, которую она уволила за хамство, точнее, перевела на другую работу.
        - Вы заняты? - растерянно повторила секретарша.
        Что-то в ее голосе показалось Алене странным. Она повернулась к своей собеседнице… но брюнетка исчезла, ее место за столом опустело. Странно… может быть, ей померещилась эта женщина, померещился этот разговор?
        - Алена Дмитриевна! - повторила бывшая секретарша, и в ее голосе зазвучали слезы. - Пожалуйста, простите меня! Это Марианна Юрьевна… она велела мне так себя вести! Я не хотела, но она пригрозила лишить меня премии, а у меня ребенок… я не могла идти против начальства! Вы меня понимаете?
        - Да не очень-то и хотела, - проговорила Алена, вспомнив, как по-хамски разговаривала с ней эта «мать-одиночка». - Тебе это нравилось. Тебе вообще нравится унижать людей, особенно тех, кто кажется тебе слабым. Но на этот раз ты просчиталась, поставила не на того человека.
        - Но, Алена Дмитриевна, я раскаялась! Я прошу у вас прощения!
        - Ты не раскаялась. Ты просто просчиталась. Ничем не могу тебе помочь. И вообще, какие у тебя претензии? Из фирмы тебя не уволили, предложили другую работу.
        - Они дали мне место уборщицы! - взвизгнула Валерия.
        - Тоже работа, - усмехнулась Алена, вспомнив, как мыла посуду в ресторане, как мела двор, как пользовалась любой возможностью, чтобы подработать.
        Тут у нее мелькнула мысль, что, когда раскроется убийство Марианны, эта Валерия не преминет свидетельствовать против нее, уж она-то сколько раз слышала, как они ругались. Задобрить ее? Дать работу получше? Но нет, это было бы проявлением слабости.
        - У меня все, - сказала она Валерии, - разговор окончен.

* * *
        Последняя царица Египта, как плененная тигрица, металась по своим покоям.
        Октавиан Август позволил ей оставаться во дворце, позволил сохранить верных служанок и привычную роскошь, но возле каждой двери стояли теперь молчаливые римские легионеры, которые следили за тем, чтобы Клеопатра не бежала из дворца и чтобы к ней не проник никто из знатных египтян или немногочисленных сторонников побежденного Марка Антония.
        Октавиан Август знал, что Клеопатра умеет ловко плести интриги и заговоры, и не хотел, чтобы у нее была такая возможность.
        И еще легионерам было приказано следить за тем, чтобы строптивая царица не покончила с собой.
        Она еще нужна была Октавиану, нужна была для того, чтобы украсить своим присутствием его триумф, пройти в цепях по улицам Рима вслед за его колесницей. Униженной, жалкой пленницей пройти по тем улицам, которые видели ее в расцвете славы и величия.
        - Я не переживу этого позора! - в сотый раз повторила Клеопатра, остановившись перед служанкой. - Я должна умереть сейчас, по своей собственной воле! Достань мне яду, Синтия!
        - Я не Синтия, госпожа! - возразила служанка, смиренно потупив взор. - Синтия покинула вас… меня зовут Кливия!
        - Ах, какая разница! Синтия, Кливия, как бы тебя ни звали, но только достань мне яду!
        - Но, госпожа, повсюду стоят римские солдаты, они не дают нам шагу ступить без разрешения!
        - О боги, боги! - воскликнула Клеопатра, заломив руки. - Я не могу даже умереть по своей воле! Даже на смерть мне нужно соизволение римского чиновника!
        Она снова заметалась по просторному помещению, то моля богов о помощи и защите, то посылая проклятия бессердечному Октавиану Августу.
        Прошло много времени.
        День уже клонился к вечеру.
        - Царица, тебя хочет видеть какой-то крестьянин, - проговорил, появившись в дверях, молодой египтянин из числа оставленных во дворце прислужников.
        - Крестьянин? - недоуменно переспросила Клеопатра. - Какой крестьянин? С какой стати я должна принимать крестьян? Мне сейчас не до того…
        - Этот крестьянин принес тебе спелые смоквы.
        - Я ничего не хочу! - отмахнулась царица. - У меня нет аппетита. И вообще, если уж он принес эти смоквы, пусть отдаст их на кухню. Там знают, что с ними делать. - Она отвернулась, сжала руки и проговорила, ни к кому не обращаясь: - Было время, когда на моих пирах прислуживали сотни рабов, на блюда и вина тратили сотни тысяч сестерциев, а теперь какой-то нищий приносит мне корзину смокв, и я должна этому радоваться!
        Прислужник, однако, все не уходил. Он топтался у двери и исподлобья смотрел на Клеопатру.
        - Ну, чего тебе еще? - спросила та нетерпеливо. - Опять ты со своим крестьянином?
        - Этот крестьянин, царица… он говорит, что его смоквы должны тебе понравиться. Это очень хорошие смоквы. Самые спелые, какие можно достать. Может быть, ты все же допустишь его к своей особе? Хотя бы взглянешь на его смоквы?
        Клеопатра удивленно уставилась на египтянина. В ее глазах мелькнула искра понимания.
        - Ну что ж, - сказала она наконец. - Приведи ко мне этого настырного простолюдина!
        Прислужник с низким поклоном скрылся.
        Через несколько минут перед дверью послышались шаги и голоса.
        Возле покоев царицы появился в сопровождении прислужника закутанный в грубую накидку крестьянин с корзиной смокв. Легионер, стоявший на карауле возле дверей, обшарил одежду крестьянина и, убедившись, что у него нет оружия, пропустил его к Клеопатре.
        - Здравствуй, царица! - проговорил крестьянин, низко поклонившись Клеопатре.
        - Здравствуй, - ответила царица, с любопытством взглянув на пришельца. - Это ты принес смоквы, о которых мне прожужжали все уши?
        - Я, госпожа! - Крестьянин выпрямился и добавил, прямо взглянув в темные глаза Клеопатры: - Думаю, госпожа, они тебе понравятся! Думаю, тебе никогда не приходилось пробовать таких смокв!
        Клеопатра внимательно вгляделась в его лицо и удивленно проговорила:
        - Твое лицо мне знакомо… это ты, Ипполит?
        Грек предостерегающе поднес палец к губам, покосился на дверь и прошептал:
        - Это я, госпожа, только тише… римляне ничего не должны знать. Твоя служанка передала мне, что тебе нужно…
        - Спасибо тебе, Ипполит! - воскликнула Клеопатра и порывисто шагнула навстречу греку. - Ты не раз верно служил мне, но сегодня ты сослужил самую важную службу!
        - Я счастлив служить тебе, госпожа! - ответил ей Ипполит. - И только одно омрачает мою радость - то, что это самая последняя служба!
        - Да, это так! - с горечью проговорила царица. - Спасибо тебе, верный Ипполит!
        Она подошла к греку и поцеловала его в губы.
        - А теперь прощай! Боюсь, как бы римлянин чего-нибудь не заподозрил!
        Ипполит низко поклонился и покинул покои царицы.
        А Клеопатра подошла к корзине и откинула закрывавшую ее грубую ткань.
        Корзина и правда была полна спелыми винными ягодами.
        Но когда царица наклонилась над корзиной, оттуда послышалось негромкое шипение, и между спелыми плодами показалась маленькая треугольная головка с темными немигающими глазами и раздвоенным языком.
        Это был коралловый аспид - одна из самых красивых и самых ядовитых змей Египта, чей укус убивает быстро, как молния, и безболезненно, как сон.
        - Спасибо тебе, Ипполит! - прошептала Клеопатра. - Я снова властна над жизнью и смертью… правда, только своей собственной!

* * *
        Выйдя из офиса, Арина спохватилась, что дома нет хлеба, да и вообще все продукты закончились. Родители были на даче, никто не приготовит для нее ужин. Она зашла в небольшой круглосуточный магазинчик.
        В магазине было пусто. Немолодая кассирша разговаривала с внучкой по мобильному телефону, проверяла домашнее задание, да еще какая-то женщина копалась в лотке с яблоками. Арина пошла по проходу между стеллажами, бросила в корзинку батон, банку зеленого горошка, прихватила заодно сахар и с некоторым смущением взглянула на финское овсяное печенье. Печенье было вкусное, но слишком калорийное. Арина решила, что нужно себя изредка баловать, и положила печенье в корзинку.
        Она уже направилась к кассе, когда заметила на полу посреди прохода какой-то небольшой блестящий предмет.
        Остановившись, она пригляделась к находке.
        Это был золотистый янтарный кулон на тонкой золотой цепочке.
        Арина подняла кулон, внимательно осмотрела его. В прозрачном золотистом янтаре прятался крупный жук с длинными закрученными усами.
        Видимо, кулон потеряла рассеянная покупательница - цепочка расстегнулась, и украшение упало на пол…
        Арина наморщила лоб.
        Где-то она такой кулон уже видела, причем совсем недавно…
        Воспоминание никак не давалось, оно ускользало в глубину подсознания. Впрочем, совершенно неважно, где она его видела. Надо отдать его кассирше, а та уж пускай думает, что с ним делать…
        Арина снова двинулась к кассе, но в это мгновение из-за стеллажа выскочила брюнетка средних лет в красном джемпере, с возбужденно выпученными черными глазами.
        - Вы его нашли! - воскликнула она каким-то ненатуральным, истеричным голосом. - Мой кулон! Он дорог мне как память! Спасибо, спасибо вам большое! Я вам так признательна!
        - Да пожалуйста! - Арина протянула кулон брюнетке. Та порывисто схватила его. Арина с удивлением отметила тонкие черные перчатки на ее руках - редкость в наше время. Это тургеневские дамы и барышни носили перчатки и зимой, и летом.
        Впрочем, в следующую минуту она выбросила из головы и кулон, и его взбалмошную хозяйку вместе с ее старомодными перчатками.
        Хотя и ненадолго.
        Выйдя из магазина, она подошла к переходу.
        На переходе был установлен пешеходный светофор, который нужно было включить нажатием кнопки. Арина нажала эту кнопку, дождалась, когда загорится зеленая надпись «Идите», и уже шагнула на мостовую, как вдруг рядом с ней возникла сгорбленная старушонка в старомодной шляпке с искусственными цветами. Старушонка вцепилась в руку Арины и забормотала старческим голосом, фальшивым и дребезжащим, как расстроенное пианино:
        - Деточка, помоги старому человеку! Мне нужно улицу перейти, мне в аптеку нужно, а аптека на той стороне! Хорошая аптека, но на той стороне! А я вижу плохо, так вот помоги мне, деточка!
        - Конечно, бабушка, не вопрос! - Арина поддержала старушку за локоть и медленно, подлаживаясь к ее неровной походке, ступила на проезжую часть.
        Старушка плелась рядом с ней, что-то неразборчиво бормоча. Наконец они перешли улицу, вступили на тротуар, и Арина хотела расстаться с божьим одуванчиком, но старуха вдруг подняла на нее темные выпуклые глаза и совершенно отчетливо, без всякого старческого дребезжания проговорила:
        - Спасибо, Арина!
        - Что вы сказали? - Арина подумала, что ослышалась.
        - Спасибо, Арина, - повторила старушка, и Арина поняла, что никакая она не старушка, а крепкая женщина средних лет, а все ее старческие манеры не более чем актерство.
        - Откуда вы знаете, как меня зовут? И для чего вам понадобился этот маскарад?
        - Мне вообще-то нужно было с тобой поговорить, - проговорила незнакомка. - И для начала я хочу тебе кое-что показать.
        Она раскрыла сумку и вытащила оттуда прозрачный пластиковый пакет, в котором лежал янтарный кулон. Тот самый, который Арина двадцать минут назад подняла с пола в магазине.
        - Узнаешь? - спросила незнакомка зловещим голосом.
        Разумеется, Арина узнала кулон и саму эту женщину. Это именно она подскочила к ней в магазине и с благодарностью забрала кулон. Непонятно, как Арина ее сразу не узнала. Правда, незнакомка успела переодеться и напялить эту дурацкую шляпку с цветами, но перчатки на руках у нее были те же самые.
        - Ну, узнаю! - ответила она раздраженно. - И не понимаю, зачем…
        - Сейчас поймешь, - прервала ее брюнетка. - Как ты думаешь, что это такое?
        - Кулон, - ответила Арина, теряя терпение. - И давайте уже закончим, я устала и хочу есть…
        - Это не просто кулон, - брюнетка криво усмехнулась. - Это орудие убийства.
        - Что?! - Арина удивленно уставилась на брюнетку. - Какого еще убийства? Женщина, вам что, делать нечего?
        Арина огляделась по сторонам. Определенно, эта брюнетка сумасшедшая! Может быть, она буйная и опасна для окружающих, а на улице, как назло, ни души!
        - Не спеши с выводами! - проговорила брюнетка, как будто прочитав Аринины мысли. - Взгляни вот на эти фотографии!
        Она достала из той же сумки два снимка.
        Арина против воли взглянула на них.
        На первой фотографии были две женщины на садовой скамейке - одна из них сама Арина, а вторая Алевтина, жена ее нелепого ухажера Григория. Арина прекрасно помнила тот день, когда Алевтина поймала ее около офиса и устроила скандал.
        Но вторая фотография заставила ее сердце учащенно биться.
        На ней была та же самая скамейка, но на скамейке сидела уже одна Алевтина. И вид ее был ужасен.
        Лицо несчастной ревнивицы страшно распухло и побагровело, язык вывалился, глаза были жутко выпучены…
        Судя по всем этим признакам, Алевтина была задушена.
        - Да-да, задушена! - подтвердила брюнетка, как будто опять прочитала мысли Арины. - Причем задушена именно этим кулоном… точнее, цепочкой, на которой он висит. А на кулоне теперь твои отпечатки.
        - Что?! Какие отпечатки? - переспросила Арина, до которой сейчас все доходило удивительно медленно, как будто между нею и окружающим миром было толстое стекло.
        Тут же она поняла, что имеет в виду эта женщина, ведь она действительно держала кулон в руках…
        - Как ты думаешь, - задумчиво проговорила брюнетка, убирая фотографии в сумку, - что будет, если в милицию попадут эти снимки и кулон с твоими отпечатками? Вдобавок к этому найдутся многочисленные свидетели, которые подтвердят, что у тебя был роман с мужем покойной…
        - Да никакой не роман! - возмущенно воскликнула Арина. - Не нужен мне был этот дурак…
        - Думаю, что милиция не станет вдаваться в такие подробности, - усмехнулась брюнетка. - Все улики говорят против тебя. Ты будешь просто идеальной подозреваемой.
        - Чего вы от меня хотите? - с трудом выдавила из себя Арина слова, как пасту из полупустого тюбика. - Денег? У меня их совсем немного, но если вам нужно…
        - Нет, мне не нужны твои деньги! - отрезала брюнетка.
        - А тогда что?
        - Камень.
        - Какой камень? - переспросила Арина, чтобы выиграть время. На самом деле она сразу поняла, о чем идет речь.
        И сразу поняла, как не хочется ей расставаться с этим камнем.
        Ведь именно с тех пор, как она стала его носить, ее жизнь так удивительно изменилась…
        - Я считаю, это справедливый обмен, - проговорила брюнетка после секундной паузы. - Ты отдашь мне свой кулон и получишь взамен этот и в придачу к нему фотографии…
        - Но вы можете напечатать еще сколько угодно!
        - А зачем? - Брюнетка пожала плечами. - Мне не нужно от тебя ничего, кроме камня. Да и фотографии без орудия убийства немного стоят. Короче, камень у тебя с собой?
        - Нет, - солгала Арина.
        Ей нужно было время, чтобы осознать свое положение, чтобы принять решение…
        - Тогда я с тобой свяжусь, - проговорила брюнетка и исчезла.
        Арина стояла на улице в растерянности. Вокруг не было ни души.
        Может быть, все это ей только померещилось?
        Нет, таких подробных и логичных галлюцинаций не бывает…

* * *
        Марк Антоний вскочил на коня, снял оперенный шлем и поехал вдоль конного строя. Это была его последняя надежда, последний отряд, который еще не перешел на сторону Октавиана Августа. Грозный отряд, две тысячи всадников, прошедших с ним огонь и воду.
        - Солдаты! - выкрикнул Антоний хриплым, мужественным голосом, каким не раз перекрывал шум беспощадного боя, ржание коней, грохот бушующего моря. - Солдаты! Не раз вы шли на бой под моей командой! Вспомните, было такое, чтобы я струсил? Было такое, чтобы я отступил перед врагом?
        Всадники молчали.
        И он понял, о чем они думают, - о морской битве при Акции, когда он, Марк Антоний, бросил свои корабли и удрал на легком судне вслед за отступившей Клеопатрой.
        Они думают о том, что он был настоящим воином, настоящим мужчиной, настоящим командиром, пока не связался, на свою беду, с этой египетской колдуньей.
        Но нет, что бы ни говорили, что бы ни думали его легионеры, он останется с Клеопатрой до самой смерти. Пусть эта смерть уже недалека.
        Клеопатра - его жизнь, его судьба. Он пережил с ней годы славы и величия - переживет и поражение.
        - Солдаты! - снова выкрикнул Марк Антоний. - Мы победим! Мы пробьемся сквозь ряды Октавиана, а там дорога в Сирию, где стоят верные мне легионы! Клянусь, победа будет за нами!
        Он произносил эти гордые слова и сам начинал в них верить.
        Но одной его веры было мало, нужно было, чтобы ему поверил каждый всадник в этом последнем отряде.
        Марк Антоний подъехал к правому флангу, натянул поводья и остановился перед старым, опытным центурионом Луцием Силенцием, которого помнил еще по своему испанскому походу.
        - Луций, дружище! - воскликнул полководец с глубоким чувством. - Ты веришь мне?
        - Я-то, может, и верю тебе, - ответил центурион. - Да вот поверят ли тебе солдаты Октавиана Августа? На его стороне как-никак только здесь четыре легиона!
        - Что такое четыре легиона? - Антоний пренебрежительно махнул рукой. - Помнится, в Испании мы с тобой двумя когортами пробились через двадцатитысячное войско!
        - То не были римские легионеры, - возразил центурион. - Тогда мы сражались с врагами Рима, а теперь ты ведешь нас против наших сыновей и братьев.
        И тут высокий всадник на гнедом коне приподнялся в стременах и проговорил:
        - Они идут!
        Марк Антоний повернулся и увидел.
        Сначала он увидел только облако пыли, поднятой солдатскими сапогами, но и это облако было огромным. Таким огромным, что последняя надежда растаяла в его душе.
        А потом сквозь это облако проступили увенчанные золотыми орлами значки легионов, проступили сверкающие на полуденном солнце доспехи, проступили украшенные перьями шлемы центурионов и простых легионеров.
        - Если нам не суждено победить, мы умрем, как мужчины! - воскликнул Марк Антоний и развернул своего коня. Привстав в стременах, он крикнул во всю мощь своего голоса: - Те, кто еще верит Антонию, за мной!
        Он пришпорил коня и помчался навстречу пыльному облаку, навстречу солдатам Октавиана Августа.
        Он не поворачивал головы, но прислушивался, раздастся ли за спиной топот копыт его последнего отряда.
        Но за спиной была тишина.
        Когда до переднего ряда легионеров оставался бросок копья, Антоний все же не выдержал и оглянулся.
        Ни один из всадников не последовал за ним.
        Конный строй стоял на прежнем месте, только ветер пустыни трепал перья на шлемах.
        Но Марк Антоний не остановил коня. Он выдернул из ножен меч и бросился вперед - на копья легионеров, чтобы умереть в этом последнем одиноком бою.
        Однако и в этом ему было отказано.
        Легионеры сомкнули щиты, но ни одно копье, ни один меч не поднялся против побежденного полководца. Конь Антония ткнулся грудью в железную стену щитов и повернул, помчавшись прочь.
        - Даже ты предал меня, старый товарищ! - проговорил Марк Антоний. Он натянул поводья и, едва конь замедлил шаги, скатился с седла. Он хотел снова броситься в одиночку на легион, но понял, что это будет выглядеть смешно и жалко. Тогда он схватил обеими руками рукоять меча, направил его острие себе в грудь и бросился лицом вперед на выжженную, каменистую землю.
        В дверях послышались приглушенные голоса.
        Клеопатра поднялась с ложа, прислушалась. Неужели римлянин прислал за ней солдат и ее уведут из дворца, чтобы заключить в темницу до тех пор, когда придет время отправляться в Рим?
        Но нет, в ее покои вошли несколько дворцовых слуг, которые несли что-то, завернутое в грубую холстину. Приглядевшись, царица увидела очертания человеческого тела.
        Она вспомнила далекий день, когда ее, совсем еще юную, принесли в мешке в шатер Цезаря.
        Сколько воды утекло с тех пор! Сколько всего случилось, великого и страшного! Нет больше самого Цезаря, нет его убийц, но место великого полководца занял скучный, незначительный человек, который присвоил не только его власть, но даже его имя - Цезарь Октавиан Август. И сама она уже не владычица огромной древней страны, а жалкая пленница этого нового Цезаря…
        - Кого вы принесли в мои покои? - спросила она слуг, которые опустили свою ношу у ее ног.
        - Прости, царица! - ответил один из них с низким поклоном. - Прости, мы принесли тебе печальное известие, и ноша наша печальна.
        С этими словами он откинул край холстины, и Клеопатра увидела залитое кровью тело и бледное, мертвое лицо своего возлюбленного.
        Мертвый Марк Антоний лежал у ее ног, как не раз лежал живой.
        - Прости нас, царица, и не карай строго! - проговорил тот же слуга.
        - За что же мне карать вас? - спросила Клеопатра тихим, печальным голосом. - Вы принесли мне моего повелителя, моего возлюбленного. Я хотела бы щедро наградить вас, но римляне отняли у меня все. Я могу подарить вам только свою благодарность, но она, увы, теперь недорого стоит… - Клеопатра опустилась на колени и поцеловала мертвое лицо. Потом подняла голову и почти прошептала: - И все же я благодарю вас! Мы были вместе при жизни - вместе будем и после смерти! Только вам придется еще немного послужить своей царице. Это будет уже самая последняя служба.
        - Мы рады служить тебе, госпожа! - ответил за всех тот же самый слуга.
        Клеопатра поднялась на ноги. Лицо ее снова стало решительным и оживленным.
        - Возьмите тело полководца, - распорядилась она. - И пусть кто-то один возьмет эту корзину с винными ягодами.
        - Позволь мне взять эту корзину, - вызвалась служанка Кливия. - Я пойду с тобой, госпожа.
        - Бери, - разрешила Клеопатра. - Только учти - нам предстоит долгий и трудный путь. Мы пойдем в Город Мертвых, туда, где приготовлена моя гробница.
        - Но римляне не выпустят нас! - проговорил слуга.
        - Мы их не спросим, - Клеопатра лукаво улыбнулась. - Неужели ты думаешь, что я хуже их знаю собственный дворец?
        Она подошла к стене своей опочивальни, нажала на слегка выступающий камень, и часть стены отодвинулась, открыв потайной выход из покоя. Царица, а следом за ней и слуги со своей ношей вышли в полутемный дворцовый коридор.
        Клеопатра сделала несколько шагов по коридору и выглянула из-за угла.
        За поворотом, около двери кладовой, стоял римский солдат.
        - Отвлеки его! - приказала царица одному из слуг.
        Тот кивнул, выбежал из-за угла и бросился к легионеру, истошно голося:
        - Господин легионер! Скорее, поспешите к главному входу, там какие-то вооруженные люди сражаются с охраной!
        Легионер недоверчиво взглянул на слугу, но тем не менее покинул пост и побежал к воротам.
        Клеопатра подала знак своим спутникам, завернула за угол и вошла в кладовую.
        Все помещение было заставлено глиняными сосудами, ящиками и мешками с припасами. Клеопатра уверенно подошла к одной из амфор, постучала по ее стенке и, услышав гулкий, пустой звук, сняла с нее деревянную крышку.
        - Сюда! - скомандовала она и первой влезла в амфору.
        Эта амфора была без дна, и за ней начинался подземный ход, выходивший за стены дворца.
        Вслед за царицей в потайной ход проникли слуги с телом Марка Антония. Последней шла Кливия с корзиной винных ягод.
        Через несколько минут Клеопатра со спутниками поднялась по лестнице, и все они оказались в саду, расположенном рядом с дворцом.
        Царица закрыла лицо краем плаща и вышла в город.
        Александрия изменилась до неузнаваемости.
        Шумные рынки и площади опустели, жители попрятались по домам. Только римские патрули проходили по вымершим улицам да пробегали стаи одичавших собак.
        На этот раз Клеопатру не ждала удобная барка, ей предстояло проделать весь путь до Города Мертвых пешком.
        Скоро царица сбила ноги на каменистой дороге, но ни одна жалоба не раздалась из ее уст.
        Наконец впереди показались первые постройки Некрополя.
        - Вон туда, налево! - распорядилась царица, указав на возвышающийся среди скал мраморный склеп.
        Слуги внесли в усыпальницу тело Марка Антония и бережно положили его на высокий алтарь. Рядом Кливия поставила корзину.
        - Спасибо, - проговорила Клеопатра, повернувшись к своим слугам. - Благодарю вас за верность! Теперь можете вернуться в город. Больше вы мне ничем не можете помочь. Я хочу остаться здесь наедине со своим возлюбленным.
        - Позволь мне остаться с тобой, госпожа! - воскликнула Кливия. - Я хочу прислуживать тебе до самой последней минуты.
        Клеопатра пристально взглянула на служанку и, что-то прочтя в ее взгляде, кивнула:
        - Пусть будет так!
        Остальные слуги низко поклонились царице и отправились в обратный путь.
        Проводив их взглядом, Клеопатра подошла к алтарю и проговорила, склонившись над мертвым телом Марка Антония:
        - Вот и все, мой повелитель, мой возлюбленный! Мы правили с тобой половиной мира - теперь у нас осталось только несколько верных слуг. Мы жили в самых прекрасных дворцах - теперь наши владения стали малы, только этот тесный склеп принадлежит нам. Но пока я с тобой, все остальное для меня неважно, и этот склеп так же просторен, как огромный дворец! - Она поцеловала мертвого полководца в губы и продолжила: - Бывало, мы с тобой устраивали сказочные пиры. Сегодня будет последнее наше пиршество, и оно будет не хуже прежних, пусть на нашем столе только несколько винных ягод.
        С этими словами она откинула ткань, закрывающую корзину, и запустила туда руку.
        - Ну, где же ты? - проговорила царица, перебирая смоквы.
        Она выбрала одну, самую спелую, и отправила в рот.
        - Крестьянин не обманул - эти смоквы и впрямь хороши!
        Она снова положила руку на винные ягоды, и наконец среди плодов мелькнула коралловая головка змеи.
        - Ну вот и ты! - радостно проговорила царица.
        Аспид молниеносно выбросил треугольную голову, и на руке Клеопатры появились две красные отметины.
        Она улыбнулась:
        - И правда, это совсем не больно! Встречай же меня, возлюбленный!
        С этими словами она поднялась на алтарь, легла рядом с Марком Антонием. По ее телу пробежала короткая судорога, и Клеопатра, последняя царица великого Египта, отправилась в царство мертвых.

* * *
        Герман спал мало, урывками, по двадцать - тридцать минут, редко засыпал больше чем на час. Он мог бодрствовать большую часть ночи, а потом ненадолго заснуть посреди дня. Впрочем, день для него ничем не отличался от ночи, а его сны мало отличались от бодрствования - та же клубящаяся беспросветная тьма, наполненная таинственными угрожающими фигурами, бледными мерцающими огнями.
        Но на этот раз сон был удивительно четким и ясным.
        Он находился в Египте, не в той современной туристской стране, где не бывал только ленивый, а в настоящем, подлинном Египте, в древней Земле Кемет, земле храмов и фараонов. Он медленно, с опаской шел по Городу Мертвых. Вокруг были склепы и засыпанные песком надгробия, среди которых время от времени мелькал какой-то маленький зверек, проползала змея или ящерица.
        Вдруг из-за полуразрушенного мраморного саркофага появились три величественные фигуры. У одной на плечах была голова шакала, как у повелителя мертвых Анубиса, у другой - голова ибиса, как у мудрого Тота, у третьей - голова сокола, как у великого Гора.
        Герман… или не Герман… он был сейчас совсем другим человеком, и этот другой замер в испуге перед тремя древними божествами. А тот, на чьих плечах покоилась голова шакала, выступил вперед и проговорил грозным, гулким голосом:
        - Слушай волю богов, Гимарис! Ты согрешил против нас, отдав священное ожерелье чужестранке. Две тысячи лет ты искупал свой грех - и вот теперь пришло время поставить точку в этой истории. Ты ее начал - ты и завершишь! После этого тебе будет дарован покой. Покой и отдохновение в блаженных полях Иару.
        - Я готов исполнить вашу волю, - робко проговорил тот, другой человек, возникший во сне Германа. - Я все сделаю, чтобы искупить свой грех. Но что, что я должен делать? Скажи мне, о мудрый!
        Вперед выступило создание с головой ибиса и проговорило тихо и строго:
        - Спроси книгу! Книга скажет тебе, что делать. Книга укажет тебе путь к спасению.
        Человек вздрогнул и проснулся.
        Вокруг него была прежняя, привычная тьма, которая окружала Германа днем и ночью. Но он очень хорошо помнил свой сон, явственно видел трех великих богов, слышал их голоса.
        Герман нащупал кнопку на подлокотнике кресла, нажал на нее.
        Эта кнопка была связана с сигнальной лампочкой и звонком в комнате Ады. Услышав звонок, увидев загоревшуюся лампочку, гадалка приходила к Герману, чтобы узнать, что ему нужно.
        Но на этот раз она не появилась.
        Герман нажимал кнопку раз за разом, но по-прежнему никто не приходил.
        Он почувствовал глухое раздражение.
        Зависимость от Ады была унизительной, а у нее в последнее время явно испортился характер, она всячески демонстрировала свою власть над ним.
        Она совершенно обезумела, она просто бредила ожерельем Хатшепсут, она грезила о камнях днем и ночью. По ее приказу он сделал из случайного человека послушного исполнителя, который, не задумываясь, убивает людей, не задавая никаких вопросов. Он убил уже троих, и Ада нисколько не переживала по этому поводу. Но ведь нельзя безнаказанно лишать людей жизни, тем более что толку от этих убийств не было никакого.
        Неужели и он превратился в раба этой взбалмошной женщины? Неужели сам уже ни на что не способен?
        Герман подкатился в кресле к стене, где, как он знал, находится книжный шкаф, нашарил кожаные корешки книг.
        Нужная ему книга находилась выше. Он приподнялся, как мог, в своем кресле, вытянул руку…
        Ему не хватало нескольких сантиметров, чтобы дотянуться до верхней полки.
        Герман напрягся изо всех сил, проклиная свою беспомощность, но больное тело не слушалось его.
        И вдруг он почувствовал в комнате чье-то присутствие, какую-то незримую, мощную силу.
        - Кто здесь? - спросил он испуганно. - Это ты, Ада?
        Но он знал, что это не она.
        Ему никто не ответил, но внезапно его кресло приподнялось в воздух, так что Герман смог достать с полки Черную Книгу, и снова плавно опустилось на ковер.
        Герман поспешно раскрыл книгу, положил руки на ее хрупкие полуистлевшие страницы.
        Эта книга была как живое существо, она обладала собственной волей, разговаривала с Германом неслышным голосом и раскрывалась всегда на нужной странице.
        Вот и сейчас книга заговорила с ним, разъясняя недавний сон, толкуя волю богов и то, как ему следует поступить.
        Герман прочел несколько страниц и понял, что он должен делать.
        После этого он закрыл книгу и снова открыл ее.
        На этот раз она открылась на странице с мощными древними заклинаниями. Герман положил руки на эту страницу и заговорил на древнем языке, на языке служителей Города Мертвых.
        Прочитав могущественное заклинание и вызвав к жизни древнюю силу, он словно воочию увидел трех молодых женщин, чьи судьбы случайно пересеклись с его судьбой.
        - Придите на встречу с богами! - прошептал Герман. - Придите, и да свершится судьба!
        Алена взглянула на дисплей мобильного телефона. Номер, который на нем высветился, был ей незнаком. Она поднесла телефон к уху и услышала женский голос:
        - Если хотите получить сами знаете что, приходите сегодня в Эрмитаж. Кассы работают до пяти, но вы подождете до закрытия и в шесть часов будете в Египетском зале…
        Алена узнала голос шантажистки.
        Она хотела сказать, что никуда не пойдет, но какая-то сила остановила ее. Внезапно она поняла, что должна прийти на эту встречу, что там, в Эрмитаже, решится ее судьба…
        - Я приду, - проговорила она. - Я непременно приду…
        Последние посетители покидали залы Эрмитажа.
        Огромный Египетский зал опустел. Верхний свет погас, остались включенными только дежурные светильники, неярким голубоватым светом озарявшие огромные каменные надгробия, деревянные саркофаги, покрытые яркой росписью, не поблекшей за тысячи лет, статуи и артефакты глубокой древности.
        Дежурная последний раз осмотрела зал и вышла, ее рабочий день подошел к концу, и она почувствовала странное беспокойство, оставшись наедине с этими немыми свидетелями тысячелетий.
        В редеющей толпе Арина медленно шла по первому этажу музея в сторону выхода. Она остановилась в коридоре, ведущем в Египетский зал, и снова взглянула на часы.
        Ей назначили встречу именно здесь, на первом этаже Эрмитажа, ровно в шесть часов, но время приближалось к шести, а никто так и не появился. Вообще, подумала она, это, наверное, была какая-то ошибка, потому что в шесть музей закрывается и к этому времени в залах не должно оставаться посетителей.
        - Сюда, пожалуйста! Не задерживайтесь! - поторопила последних посетителей немолодая служительница в темно-зеленом форменном пиджаке.
        Арина свернула налево по коридору вслед за рослым светловолосым шведом и вдруг увидела за ионической колонной смутно различимую в полутьме человеческую фигуру, которая делала ей непонятные знаки, словно манила за собой.
        - Вы мне? - удивленно спросила Арина.
        В ответ фигура поднесла палец к губам, призывая ее к молчанию, и удалилась в боковой коридор, приглашая ее следом.
        Арина оглянулась.
        Служительница музея ушла вперед, и, кроме самой Арины, в коридоре никого не осталось. Подумав, что раз уж она пришла в музей, то нужно довести дело до конца, Арина решительно пошла вслед за таинственным незнакомцем.
        Впрочем, он куда-то пропал. Арина шла в прежнем направлении, вглядываясь в полутьму музейных залов.
        Ей показалось, что впереди кто-то мелькнул, и она прибавила шагу, хотела окликнуть незнакомца, но побоялась нарушить строгую тишину музея. Пройдя по неширокому коридору, Арина миновала зал с античными статуями и оказалась на пороге Египетского зала.
        Ее внезапно охватила робость.
        Этот зал даже в дневные часы вызывал у нее смутную тревогу. Все эти саркофаги и мумии были так тесно связаны со смертью, с таинственной загробной жизнью, что сердце Арины тоскливо щемило, и она старалась поскорее уйти отсюда.
        Но сейчас… сейчас какой-то внутренний голос говорил ей, что она пришла в нужное место и, чтобы завершить начатое, нужно преодолеть свой страх.
        Медленно, нерешительно она двинулась вперед.
        По сторонам от нее за стеклами витрин располагались древние статуэтки - те, которые помещали в саркофаги египтян, и те, которые украшали их повседневную жизнь.
        Здесь были ушебти - маленькие фигурки, которые, по поверьям египтян, должны были в загробном мире принять на себя грехи покойного, отчитаться за него перед богами и выполнять за него тяжелые работы. Были здесь и фигурки зверей и домашних животных, были древние игрушки. Взгляд Арины невольно задержался на каменной кошке - совершенно как живая, она замерла с удивительной грацией и, казалось, исподтишка наблюдала за молодой женщиной, которая осмелилась потревожить ее тысячелетний покой.
        Миновав витрины, Арина увидела каменные статуи.
        Целая семья древних египтян сидела на гранитном постаменте, строго и торжественно глядя перед собой. Отец семейства был суров и значителен, губы его жены чуть кривились в мягкой загадочной улыбке, возле нее стоял ребенок, казалось, только что прервавший свои игры.
        Рядом с этим семейством пристроился каменный писец с палочкой для письма в руке и книгой на коленях - что он записывал в эту книгу? Мешки зерна, доставленные в кладовые фараона? Рабов, погибших или умерших от болезней на строительстве пирамиды?
        Арина оторвала взгляд от писца, чтобы взглянуть на следующую статую… и вдруг услышала впереди шаги.
        Она повернулась на этот едва слышный звук и увидела приближающуюся к ней из другого конца зала женщину.
        Женщина эта была примерно ее возраста, но Арина с легкой грустью вынуждена была признать, что незнакомка куда привлекательнее ее. Она была отдаленно похожа на известную московскую актрису, которая в последнее время буквально не сходила со страниц газет и экранов телевизоров, но в то же время внешность незнакомки была тоньше и выразительнее, чем у московской артистки.
        Приглядевшись к ней, Арина увидела на шее незнакомой женщины кулон на цепочке, очень похожий на ее собственный. Только у Арины овальный камень был глубокого синего цвета, словно небо перед грозой, а у незнакомки - кроваво-красный, как старое выдержанное вино или как облака на закате.
        Арина хотела что-то сказать, что-то спросить у красивой незнакомки, но в это время услышала шаги еще одного человека и повернула голову направо.
        С той стороны, из-за огромного каменного надгробия, приближалась еще одна женщина.
        Она тоже была примерно такого же возраста, но в ее внешности была какая-то строгая определенность, отличающая занятого, делового человека, умеющего ценить свое время. О том же говорил и ее строгий деловой костюм, и макияж - сдержанный, неброский, почти незаметный.
        И на шее у нее тоже висел кулон, овальный камень на цепочке. Только этот камень был зеленым, как полуденное море возле золотого песчаного пляжа.
        - Кто вы? - спросила Арина, переводя удивленный взгляд с актрисы на бизнесвумен.
        - А кто ты? - задала ей такой же вопрос деловая женщина.
        - Мне назначили здесь встречу на шесть часов, - ответила Арина и взглянула на часы.
        Стрелки как раз подходили к шести.
        - Мне назначили на такое же время, - удивленно проговорила бизнесвумен.
        - И мне, - раздался в тишине зала мелодичный голос актрисы.
        И вдруг Арина почувствовала, что камень у нее на шее начал теплеть и как бы оживать.
        В то же время какая-то странная сила потянула ее вперед, навстречу двум другим женщинам.
        Три женщины медленно, неуверенно двинулись навстречу друг другу, как будто какой-то мощный магнит притягивал их в точку посреди зала.
        - Вот и славно! - раздался вдруг из полутьмы насмешливый голос. - Послушные девочки! Вы пришли, вы принесли камни, теперь вы отдадите их мне, и наше общение на этом благополучно закончится!
        Три женщины удивленно повернулись и увидели в дальнем конце зала, возле витрины с египетскими статуэтками, брюнетку в красном костюме. Рядом с ней стоял высокий, сутулый человек с мертвенно-бледным лицом и пустыми глазами.
        - Что смотрите? - раздраженно проговорила брюнетка. - Отдавайте мне камни! Они попали к вам по недоразумению, они мои, мои!
        Три женщины молчали. Отвернувшись от брюнетки и ее спутника, они снова начали медленно сходиться.
        - Кому я сказала? - воскликнула брюнетка, теряя терпение. - Отдайте камни, иначе…
        - Иначе что? - странным, чужим голосом спросила Арина.
        - Забери у них камни! - истерично выкрикнула брюнетка и толкнула вперед своего странного спутника.
        Тот послушно двинулся в середину зала, медленно, механически переставляя ноги.
        Вдруг из темноты выехало инвалидное кресло. В нем сидел человек лет семидесяти, с изможденным желтоватым лицом и пустыми, незрячими глазами. На коленях его лежала старинная книга в потертом кожаном переплете.
        - Останови его, Ада! - проговорил он слабым, больным голосом. - Остановись! Ты совершаешь большую ошибку!
        - Ты?! - удивленно воскликнула брюнетка. - Как ты сюда попал? Как ты добрался?
        - Ты же знаешь, я кое-что умею, - ответил инвалид. - Но не это сейчас главное… останови своего зомби! Я прочел в Черной Книге, что ожерелье живет своей жизнью и нельзя препятствовать его воле…
        - Вот как? - перебила его Ада. - А ты там не прочитал, что моей воле тоже нельзя препятствовать? Я хочу получить это ожерелье, и я его получу! Это моя судьба! С этим ожерельем моя жизнь изменится, я обрету подлинную власть, подлинное величие! А ты можешь засунуть свою книгу сам знаешь куда! - Она повернулась к сутулому зомби и крикнула: - Делай то, что я велела! Забери у них камни и принеси мне! А их… этих женщин… убей!
        Зомби прибавил шагу, вытянул вперед длинные руки. Его отделяло от Алены всего несколько метров, она уже почувствовала исходящий от него могильный холод, как вдруг из-за каменного саркофага выскочило маленькое гибкое существо и метнулось навстречу долговязому убийце.
        - Клеопатра?! - изумленно воскликнула Алена. - Как ты здесь оказалась?
        Черная кошка сделала огромный прыжок и вцепилась в лицо зомби.
        Тот остановился, закружился на месте и замахал руками, словно в нем выключили управляющую программу.
        А три женщины сделали еще несколько шагов, встретились в центре зала и взялись за руки.
        Между тремя камнями пробежали яркие цветные разряды, словно маленькие радужные молнии, в воздухе свежо и остро запахло озоном, как во время грозы.
        В то же мгновение с трех сторон зала послышался страшный скрежет, и с трех каменных саркофагов сдвинулись тяжелые крышки.
        - Что это? - растерянно проговорила Ада.
        - Ты выпустила на свободу древнюю, никому не подвластную силу, - ответил Герман.
        Из саркофагов выбрались три удивительные фигуры, три странных создания. У одного из них на человеческих плечах была голова шакала, у другого - голова сокола, у третьего - длинноклювого ибиса.
        - Умис, Омис, Рамарис! - воскликнул Герман. - Приветствую тебя, Анубис, проводник в царство мертвых! Приветствую тебя, мудрый Тот! И тебя, великий Гор, сын Осириса и Изиды!
        - Хватит болтать! - перебила его Ада. - Сделай что-нибудь! Ты же умеешь колдовать…
        - Что я могу сделать? - ответил слепой безразлично. - Ты уже сделала все, что могла, ты сама выбрала свою судьбу, и теперь нет пути обратно!
        Три таинственных существа разошлись в разные стороны.
        Тот, на чьих плечах была голова сокола, шел к трем женщинам, застывшим посреди зала. Тот, у кого была голова ибиса, направился к инвалидной коляске Германа. Последний, с головой шакала, подошел к Аде. Он протянул к ней правую руку, и брюнетка страшно вскрикнула, ее лицо мгновенно постарело, покрылось морщинами, затем кожа кусками отвалилась, обнажился череп. То же самое происходило и со всем ее телом, так что через несколько секунд на месте гадалки стоял скелет, на плечах которого болталось красное платье Ады. Скелет покачнулся, упал на каменные плиты пола и рассыпался в прах.
        В то же время существо с головой сокола подошло к трем женщинам. Вытянув вперед обе руки, чудовище на мгновение застыло. Три камня, как будто подхваченные ветром, поднялись в воздух, отделились от цепочек и слились в одно многоцветное ожерелье. Создание с головой сокола поймало ожерелье и пошло прочь.
        Теперь все три существа сошлись возле кресла Германа. Тот произнес несколько слов на непонятном языке, и ему ответило существо с головой ибиса. Герман удовлетворенно кивнул, сказал еще несколько слов, и в то же мгновение три чудовища подняли его, перенесли на каменный алтарь и быстро окутали длинным полотняным бинтом, превратив его в мумию.
        Три женщины в ужасе и изумлении следили за происходящим.
        Запеленав Германа, чудовища положили его в каменный саркофаг и закрыли над ним крышку, затем безмолвно разошлись в разные концы зала и исчезли в темноте.
        В зале наступила тишина.
        Только долговязый зомби все кружился на одном месте, и черная кошка, злобно шипя, сидела у него на голове. Вдруг она спрыгнула, метнулась к одной из витрин и непонятным способом проникла внутрь. Устроившись на каменной подставке, она потянулась… и тут же превратилась в каменную статуэтку, в кошку из черного гранита.
        В то же мгновение зомби покачнулся и упал на пол.
        Вдруг на пороге зала появились две женщины в музейной униформе, одна лет пятидесяти, другая значительно моложе.
        - Что здесь происходит? - воскликнула старшая. - Почему вы не покинули музей?
        - Здесь человеку стало плохо, - быстро ответила находчивая Алена и показала на лежащего посреди зала долговязого мужчину.
        - Алеша! - истошно вскрикнула младшая из дежурных и кинулась к поверженному зомби.
        Тот приподнял голову и проговорил вполне человеческим голосом:
        - Лариса! - после чего снова потерял сознание.
        - Это мой муж… - растерянно сказала дежурная, - как он здесь оказался?
        «Лучше ей этого не знать!» - одновременно подумали Алена, Арина и Алиса.
        Старшая дежурная вытащила переговорное устройство и взволнованно заговорила:
        - Иван Иванович, это я, Сарафанова! Я в Египетском зале, тут ЧП… посторонние, и одному человеку плохо… вы подойдете?
        Алена медленно подошла к саркофагу, в который положили Германа, и прочитала табличку:
        «Саркофаг и мумия времен Нового царства. Предположительно, жрец культа мертвых по имени Гимарис».
        - Вот что, девочки, - решительно сказала Алена, когда суматоха улеглась, впавшего в кому Алексея увезла «скорая» иони трое вышли на улицу, - по-моему, нам нужно выпить чего-нибудь покрепче, чтобы снять стресс. И обсудить ситуацию.
        - Можно ко мне! - встрепенулась Алиса. - Тут не так далеко…
        - Хорошая квартирка! - оценила Алена. - Твоя?
        - Теперь моя… - вздохнула Алиса, - после смерти мужа.
        - Ну, кто первый будет рассказывать? - спросила Алена, когда они уселись за стол.
        - Могу я! - вызвалась Арина. - Тем более что и рассказывать-то нечего…
        Она быстренько рассказала про круиз, про Медину, про камень и про странную метаморфозу, которая произошла с ней после того, как она стала этот камень носить. Потом нехотя вспомнила ненормального Григория и его жену, которая явилась выяснять с ней отношения, а нашла в итоге свою смерть.
        - И эта Ада шантажировала меня кулоном, требовала отдать ей камень…
        Подруги согласно кивнули. Потом Алиса рассказала про измену мужа, про их споры по поводу квартиры, про камень, который оставила ей в наследство старая актриса, и про то, как ей сразу стало везти, как только она надела цепочку с камнем на шею. Далее произошло убийство мужа в офисе адвоката, милиция сразу же заподозрила ее, и эта Ада шантажировала ее орудием убийства, на котором были Алисины отпечатки.
        Настал черед Алены рассказывать про свои мытарства, про борьбу, которую она вела с вдовой своего отца, про общую ненависть и неприязнь, которые встретили ее в фирме, про кошку Клеопатру, которая явилась к ней в дом неизвестным путем, и про зеленый камень у нее в ошейнике. И про то, как после этого события Алена получила власть над мужчинами, все стали прислушиваться к ней и принимать всерьез. А потом Марианну нашли убитой, и эта Ада шантажировала ее пузырьком с лекарством, на котором были ее отпечатки пальцев.
        - Все кончилось, - сказала Алиса, - теперь нам ничего не грозит. Все улики сгинули вместе с Адой.
        - А вы верите во всю эту мистику? - спросила Арина. - Я верю, потому что была в Медине и помню хозяина таинственной лавки.
        - А я - потому что ко мне приходила кошка Клеопатра…
        - А я просто верю! - улыбнулась Алиса. - Но вот что с нами будет теперь? Неужели без камней мы снова станем совершенно беспомощны?
        - Ну уж нет! - воскликнула Алена. - Марианны теперь нет, так что я никому не позволю обращаться со мной по-свински! Буду работать, в конце концов, люди себе не враги, они поймут, что я хочу для компании самого лучшего!
        - И я не собираюсь сдаваться! - сказала Алиса. - У меня есть работа, потом еще что-нибудь появится, проживу!
        - А я? - горько вздохнула Арина. - Со мной как? Все то же самое, только люди снова станут шарахаться от меня и считать пустым местом…
        - Не дури! - сказала Алена. - С чего это им от тебя шарахаться? Нормально выглядишь!
        - Оставайтесь ночевать, поздно уже! - вдруг предложила Алиса.
        Алена позвонила в дверь соседа, прижимая свободной рукой к груди большой пакет. Дверь открылась, на пороге стояло чудовище серо-песочного цвета, с длинными ушами и страшной мордой.
        - Здравствуй, Рузвельт, - вежливо сказала Алена, - разреши преподнести тебе небольшой подарок.
        Рузвельт облизнулся и переступил лапами.
        «Подарок? Мне? - говорил его взгляд. - Вы очень добры!»
        - Кто там, Рузвельт? - донесся голос из глубины квартиры.
        Пес повернулся и громко гавкнул. Алена прекрасно поняла смысл - иди, мол, сам и посмотри, а кричать издалека неприлично. Очевидно, хозяин тоже прекрасно понимал интонации лая своей собаки, потому что он показался в прихожей. Хозяин был неплох - среднего роста, но широк в плечах, и глаза цвета темного шоколада.
        - Простите за самовольство, - начала Алена, - но я хотела поблагодарить вашего пса за мое спасение от грабителя. Конечно, уже почти неделя прошла, но только сейчас нашлось время…
        Рузвельт громко сглотнул и боднул ее головой в бок - не растекайся, мол, мыслью по древу, давай сюда пакет.
        - А что у вас там? - поинтересовался хозяин Рузвельта.
        - А там кость, от бараньей ноги! - охотно объяснила Алена.
        - А что случилось с самой бараньей ногой? - весело спросил мужчина, отпихивая Рузвельта.
        - Ничего не случилось! Она дома ждет. И… если вы хотите…
        - Хотим! - Он закивал головой. - Только как насчет кошки?
        - Нету больше кошки, - Алена развела руками, - была и ушла.
        - Тогда мы сейчас придем! - пообещал хозяин. - Только переоденемся.
        - Рузвельт, тебе смокинг необязателен! - крикнула Алена уже с площадки.
        Арина сидела у себя в уголке и настороженно присматривалась к сотрудникам. С утра звонков по телефону стало гораздо меньше, это-то как раз неплохо, ей надоело чрезмерное внимание. Но с другой стороны, уж очень не хотелось снова становиться парией.
        - Арина! - влез в ее мысли голос начальника. - Вы сделали сводку за прошлый месяц?
        - А? - встрепенулась она. - Да, сейчас закончу…
        - Поскорее бы, она мне нужна до обеда! - буркнул он, входя в кабинет.
        «Раньше он разговаривал со мной более вежливо, - грустно подумала Арина, - ну, хорошо хоть, замечает…»
        Она открыла нужный файл, и тут запищал ее мобильник.
        - Аринка! - раздался в трубке страдальческий голос. - Аринка, ты меня слышишь?
        - Да, слышу, - вздохнула Арина, увидев, что звонит закадычная подруга Ленка, та самая, которая наговорила Арине гадостей на собственной свадьбе, так что теперь можно считать, что звонит бывшая закадычная подруга.
        - Аринка, мне так плохо… - проскрипела Ленка.
        - Простудилась, что ли? - спросила Арина не из вежливости, а чтобы поскорей закончить разговор, все же она на работе, начальник велел поскорее сделать сводку.
        - Я под машину попала… - Ленкин голос совсем ослабел, - в больнице лежу…
        - Что? - Арина выскочила из-за стола. - Как тебя угораздило?
        - Мы с Гусей поссорились…
        - С кем? - надрывалась Арина.
        - С Гусей, с мужем…
        Арина вспомнила, что Ленкиного мужа звали Георгием. Господи, ну и придумала она имечко! Гуся-Муся-Пуся!
        Зажав трубку щекой, Арина влезала в сапоги и куртку.
        - Аринка, приезжай!
        - Адрес говори! - рявкнула Арина, заметив, что дверь в кабинет начальника приоткрывается. Сейчас он потребует эту чертову сводку и никуда ее не отпустит.
        Ленка вполне здравым голосом продиктовала адрес больницы, который Арина выслушала уже на бегу.
        Шустрый водитель умудрился проскочить под шлагбаум и подвез Арину прямо к дверям больницы. Время было неприемное, тетка на вахте требовала пропуск.
        - Я на беседу с врачом, - сказал стоящий впереди мужчина и протянул тетке что-то в кулаке.
        Арина поняла его верно и полезла в сумочку за кошельком. Зажав в кулаке сотенную, она сказала тетке, что тоже идет поговорить с врачом. Что было, в общем-то, правдой.
        - Давайте больше, - шепнул ей мужчина, отходя, - за сто рублей она и глаз не поднимет.
        Он придержал для нее лифт.
        - Ну и цены у них, - вздохнула Арина, - двести рублей, чтобы только войти. А сколько же там давать - нянькам да сестрам?
        - И не говорите, - согласился мужчина, - пока мать тут три недели лежала, столько денег перетаскал - ужас! Слава богу, ее завтра выписывают!
        «Какое славное у него лицо, - подумала Арина, - открытое, чистое. И очки его совсем не портят, а даже ему идут».
        Он улыбнулся ей на прощание, когда она вышла на своем этаже. Арина вздохнула - наваждение кончилось, камня у нее больше нет, теперь уже она не привлекает внимания мужчин. А жаль, как было бы здорово увлечь этого, такого симпатичного. И неясно теперь, что он про нее думает. Скорее всего, вообще ничего, вышел из лифта и забыл о ее существовании.
        С Ленкой все обстояло не так плохо - сломано два ребра и легкое сотрясение мозга. От этого под глазами проступили черные синяки, и Ленка похожа была на очковую змею. Увидев Арину, она зарыдала.
        - Ты чего? - удивилась Арина.
        - Себя жалко, - честно призналась Ленка.
        Далее выяснилось, что они крупно поругались с мужем, Ленка его приревновала, потому что все время звонит какой-то противный женский голос, и еще он в компании вздумал уединиться со своей старинной подругой якобы для серьезного разговора о делах.
        - Никаких у него не может быть с нею дел! - говорила Ленка, шмыгая носом. - Она в него с первого класса была влюблена, мне его мать сама сказала…
        На людях Ленка держалась, но дома устроила мужу жуткую сцену. Он тоже не остался в долгу и наговорил ей много неприятных слов. Ленка обиделась и решила уехать к маме. Но когда шла по улице, глотая слезы, то просто не заметила, что двинулась на красный свет, и ее сбила машина. И теперь она боится звонить родителям, потому что у отца больное сердце, и если он узнает, что Ленка попала под машину, то сам сляжет. А ей нужно принести из дома халат, тапочки и полис, но сама она звонить этому извергу ни за что не станет.
        - Ты хочешь, чтобы я пошла к нему и сказала, что ты умираешь? - догадалась Арина.
        - Ну… не так страшно, но скажи, что я в тяжелом состоянии, пускай помучается.
        Арина перемолвилась еще в коридоре парой слов с симпатичным темноволосым доктором, который подтвердил, что Ленка легко отделалась и что через неделю ее выпишут. Стоя у лифта, она набрала номер Ленкиного мужа.
        - Георгий, нам надо серьезно поговорить!
        - Ариночка! - обрадовался он. - Сто лет тебя не видел! Куда же ты пропала?
        - Разве мы на «ты»? - Арина неприятно удивилась.
        - А как же! - заверил ее Георгий. - Мы же пили на свадьбе на брудершафт!
        - Не помню. Но речь не об этом.
        - Ленка нажаловалась и призвала тебя на помощь? - Голос его стал сух.
        - Да, дело в ней.
        - Знаешь, очень тебе благодарен, но я сам со своей женой разберусь.
        - Нет, не разберешься! - закричала Арина. - В общем, ты, я так понимаю, сейчас дома, так я приеду. И не вздумай удрать, хуже будет!
        - Может быть, он не стоит ваших нервов? - послышался сзади мягкий голос.
        Арина огляделась и поняла, что давно уже едет в лифте и рядом с ней стоит тот самый мужчина, чье лицо так понравилось ей.
        - Ах, это… - смутилась она, - подруга попала под машину и поручила мне сказать об этом ее непутевому мужу, чтобы он прочувствовал.
        - Лучше бы они сами…
        - Да знаю я, что лучше! - с досадой сказала Арина. - Но хоть вещи ее собрать да принести, он же сам не найдет…
        Они вышли на улицу, там шел сильный дождь.
        - Вас подвезти? - спросил мужчина.
        Арина поглядела ему в глаза и без всякого камня поняла, что она ему нравится.
        - Почему посторонние на площадке? - раздраженно выкрикнул Свечкин. - Как можно работать в таких условиях?
        - Извините, Александр Трифонович, - залепетала ассистентка. - Я думала…
        - Это кто здесь посторонний? - пробасил рослый сутулый мужчина с собранными в хвост длинными седыми волосами, подходя к Свечкину. - Друзей не узнаешь, Шурик?
        - Лелик! - восторженно воскликнул Александр и кинулся на грудь седовласому.
        Это был знаменитый режиссер Старковский, с которым они когда-то вместе учились во ВГИКе. С тех пор Старковский успел прославиться, спиться, уйти в сторожа, вернуться в кино и снова прославиться, вдесятеро против прежнего.
        Они трижды облобызались, потом Свечкин отстранился и с подозрением взглянул на Старковского.
        - А ты, Лелик, какими судьбами в нашей провинции? Я слышал, что ты в Египте что-то грандиозное снимаешь! Или врут?
        - Ну почему врут! - Старковский довольно ухмыльнулся. - Блокбастер, Шурик, запузыриваю, из жизни Юлия Цезаря! Один, понимаешь, олигарх - уж не буду имя называть, а то испугаешься, - раскопал с ним родственные связи и решил снять кино про своего предка. Бюджет просто офигительный, Спилберг отдыхает! В одной массовке пятьдесят тысяч человек задействовано!
        - Везет же людям! - завистливо вздохнул Свечкин. - А я тут, как видишь, «мыло» снимаю… да, а все же, к нам-то тебя каким ветром занесло?
        - А вот как раз по поводу твоего «мыла», - Старковский оглядел съемочную площадку. - Мне тут в актерском отделе показали твои пробы, и мне одна девушка очень понравилась. Я ведь пока так и не нашел актрису на главную роль…
        - Девушка? - ревниво переспросил Свечкин. - Какая девушка? Сковородникова, что ли?
        - Да на фига мне твоя Сковородникова! - отмахнулся Лелик. - Отработанный материал! Вся уже зазвездилась, пробы ставить негде! А вот у тебя другая есть, чем-то похожа, но гораздо интереснее!
        - Кто, Алиса, что ли? - удивленно спросил Свечкин. - Окунева?
        - Во-во! Позови-ка ее!
        - Алиса! Кто-нибудь видел Алису?
        Алиса вышла из-за стойки с софитами.
        - Звал, Шура?
        - Она! - восторженно загудел Старковский. - Она, Клеопатра! Ну-ка, детка, встань в царственную позу и скажи что-нибудь этакое, величественное!
        Алиса гордо вскинула голову, отбросила волосы на спину, подняла взгляд над головами режиссеров.
        Внезапно мир перед нею окрасился в багровые, закатные цвета, как будто облачился в драгоценные пурпурные ткани, изготовленные умелыми мастерами Тира или Сидона. Пурпурные и багряные отблески затопили ее дворец на мысе Лохиас, и дворец засверкал, точно бесценный рубин, лучший рубин в ее короне.
        - Умис, Омис, Рамарис! - проговорила глубоким, звучным голосом Клеопатра, последняя царица Египта, великой Черной Земли Кемет…