Комната для гостей Александр Иванович Абрамов
        Сергей Александрович Абрамов
        Заблудившийся на темной дороге путник попадает ночью в старинный шотландский замок. Машина у него сломалась, а приехал он в Шотландию из далекой России в лабораторию по изучению дискретности пространства.
        И вот тут, как раз для физика и марксиста, появляется привидение…
        Александр Абрамов, Сергей Абрамов
        Комната для гостей
        Во всех наших рассказах о встречах с привидениями очень много общего, но это, уж конечно, не наша вина, а вина самих привидений… Джером К. Джером
        - Я бы не советовал вам ехать: дорога плохая да и машина у вас барахлит - застрянете.
        Стюарт Грейвс зябко повел плечами и подвинулся ближе к огню. За окном темнело. Комната медленно тонула во мраке, едва освещаемая зыбким пламенем камина.
        - Пустяки, - отмахнулся я, - всего какая-нибудь сотня миль.
        - По прямой, - уточнил Грейвс.
        - Ну, сто двадцать, - согласился я. - Не уговаривайте, Стюарт, все равно не останусь. Только вечер потеряем. Поедем лучше вместе.
        - Спасибо за приглашение… - Грейвс поудобнее устроился в кресле. - Лучше потерять вечер, чем рисковать ночью. Я уж как-нибудь обойдусь. Глазго хороший город, а «Красный петух» отличная гостиница. Утром же Гартман обязательно пришлет автобус. Он по-немецки точен, хоть и живет в Шотландии. Так что, мистер Торопыга, завтра увидимся… если с вами, конечно, ничего не случится по дороге.
        - А что со мной может случиться?
        Грейвс долго молчал, задумчиво попыхивая сигарой.
        - Мало ли что, - уклончиво заметил он, - шотландская ночь полна странных вещей.
        Он так и сказал: «странных вещей». Типично по-английски, даже с ударением. Но я не внял.
        - Бред! На вас, Стюарт, коньяк плохо действует: вы склоняетесь к мистике, а я марксист и в «странные вещи» не верю.
        Но, уже сев за руль старенького «воксхолла», я понял, что поторопился. Грейвс, наверное, был прав. Не в предсказании «странных вещей», а в своем английском благоразумии. Ночь сразу же навалилась на меня безлунной дождливой темью. Робингудовский черный лес казался непроницаемым. Фары освещали грязные, засыпанные хворостом рытвины - точь-в-точь как на знакомых российских проселках. Шотландская грунтовка в лесу оказалась не лучше, и моя дряхлая «автостарушка» только поскрипывала, наезжая на обнаженные корни дубов или вязов - я не различал их в темноте. В общем, как говорится, не хвались отъездом, а хвались приездом. Но отступать было поздно: позади ждал Грейвс, набитый дурацкими остротами.
        Я давно мечтал проехаться по дорогам Шотландии: почему-то казалось, что в шотландской «глубинке» все сохранилось, как в романах Вальтера Скотта, - и скалистые горные склоны, и малахитовые луга, и овечьи стада с пастухами в классических юбочках, и родовые замки в запущенных охотничьих парках. Когда в Глазго открылся симпозиум физиков-«нулевиков», на котором я присутствовал в качестве единственного советского делегата, меня все время томило невысказанное желание удрать в «глубинку» к вальтер-скоттовской старине.
        И случай представился, когда профессор Гартман, круглолицый розовощекий директор экспериментальной лаборатории по изучению дискретности пространства, пригласил Грейвса и меня к себе в лабораторию и даже весьма любезно пообещал прислать за нами автобус.
        По каким-то неведомым мне причинам для изучения дискретности пространства англичане не нашли лучшего места, чем старый Ардеонейг, захудалый городишко в ста с лишним милях от Глазго, на берегу длинного, похожего на интеграл озера Лох-Тей. Но это и была вальтерскоттовская Шотландия, и потому я, пренебрегая благоразумными советами Грейвса, так храбро ринулся по бездорожью в дождливую шотландскую ночь, полную «странных вещей». Я уже слышал в лесу рог, возвещавший о начале рыцарского турнира, и предвкушал встречу с самим Роб Роем, ожидавшим меня за кружкой пива в деревенском кабачке у дороги. Но время шло, а кабачок так и не возник в темноте, и рог уже не звучал, и Роб Рой, должно быть, устал ждать и ушел к себе в горы, а дорога тянулась все в том же густом и черном лесу, двигатель моей «старушки» чихал и кашлял, и к часу ночи, должно быть, я проскочил поворот на Лох-Тей.
        Нехорошо помянув английских дорожников, я развернул машину и включил дальний свет: фары выхватили из ночи матово-серые стволы дубов и узкую ленту грунтовки, пропадающую где-то впереди в бездонной синеве леса. Машину трясло и бросало из стороны в сторону. Невольно напрашивалось фантастическое сравнение с космонавтом-пионером, пробивающимся на супервездеходе в джунглях Венеры, но «старушка» тут же вернула меня от фантастики к действительности, тряхнув так, что я едва не разбил лоб о ветровое стекло. А дорога то исчезала, то снова возникала в танцующем свете фар, извивалась перед машиной, вставала на дыбы, пытаясь перевернуть и накрыть меня. Вдруг она дернулась и затихла. Я понял, что дальше придется идти пешком: мой «супервездеход» не выдержал тряски.
        Чертыхаясь и проклиная ни в чем не повинного Грейвса, розовощекого Гартмана и собственную бесшабашность, я вылез из машины и открыл капот. Зачем - непонятно: двигатель я знал плохо и тусклая лампочка под капотом ничего не объяснила, кроме моей беспомощности. Что делать? Я осторожно потянул какой-то проводок, и лампочка, издевательски вспыхнув, погасла. Мой нервный смех в темноте ничего не изменил, его попросту никто не услышал. Где-то в чемодане у меня валялся карманный фонарик. Я кое-как нашел его, щелкнул выключателем и, развернув карту, начал изучать обстановку. По-видимому, мой «воксхолл» застрял в шести милях от Лох-Тея, маленького городка на берегу озера. Шесть миль - это полтора часа хорошей ходьбы. Не торчать же мне всю ночь посреди леса! «Дойду до Лох-Тея, - подумал я, - а там до Ардеонейга наверняка ходит автобус». Словом, я запер машину, подхватил чемодан и зашагал по грунтовке.
        Пройдя сотню метров, я чуть не вскрикнул: где-то впереди мерцал огонек. Я побежал к нему, спотыкаясь о корни и сучья, роняя поминутно то фонарь, то чемодан. А огонек то пропадал за лесом, то появлялся вновь и, наконец, распался на несколько огней, которые показали мне, что стоял я у ворот самого настоящего старинного замка.
        То был типичный вальтер-скоттовский замок - трехэтажный, с непременной башней на правом крыле. Длинная узкая терраса опоясывала стены и скрывалась в густом плюще; издали он казался мохом.
        Я вспомнил о грейсовском предсказании и закрыл глаза: не исчезнет ли наваждение? Но замок стоял по-прежнему громоздкий и мрачный, освещенный лишь фонарем у ворот и светом из окон. Однако даже этот слабый, рассеянный свет позволял различить и силуэты подстриженных кустов и деревьев, желтый песок дорожек и даже цветочные клумбы под узкими готическими окнами. «Кажется, спасен», - подумал я и потянул ручку звонка. Послышался далекий металлический звон колокольчика. Грейвс был прав: «странные вещи» прогрессировали.
        Не помню уже, сколько я прождал, переминаясь с ноги на ногу и зябко вздрагивая от ночной сырости. Где-то в глубине сада залаяла собака лениво и привычно. Впереди осветился четко очерченный прямоугольник двери, и по песку зашуршали чьи-то частые, поспешные шаги. Собака тявкнула еще раз и умолкла. Шаги приблизились, кто-то встал у калитки, и дрожащий старческий голос спросил:
        - Кто здесь?
        Я помолчал, подыскивая объяснение своего ночного визита.
        - Кто? - повторил голос. Он уже не спрашивал, он требовал ответа, в нем звучала угроза. - Кто?
        Я вышел в полосу света, чтобы страж у калитки мог разглядеть своего ночного гостя.
        - Простите меня… простите бога ради, но у меня… - я подыскивал английское слово, - несчастный случай, автомобильная авария… Оставил машину в лесу и дошел пешком…
        Слова чужого языка сопротивлялись, пропадали в глубинах памяти, и я с трудом извлекал их, склеивая в неуклюжие фразы:
        - Ехал в Ардеонейг, и вот - машина… Недалеко отсюда… Миля, должно быть… Вы позволите мне где-нибудь у вас подождать до рассвета?
        - В Ардеонейг? - В спрашивающем голосе послышалось удивление и недоверие. - По этой дороге вы не попадете в Ардеонейг.
        - Как же не попаду? - смутился я, сознавая весь идиотизм ситуации: мало того что вломился к людям ночью, но еще и солгал при этом! - Что же делать? - взмолился я, вглядываясь в черный силуэт за узорной чугунной оградой.
        Силуэт вздохнул и, зазвенев ключами, проговорил:
        - Входите.
        Калитка открылась с древним, пронзительным скрипом, таинственно прозвучавшим в сонной тишине ночи. Пес снова залаял и уже не умолкал, пока мы пробирались среди мокрых кустов по узенькой садовой дорожке. Я шел позади открывшего мне стража и наспех придумывал, как правдоподобнее объяснить в замке свое ночное вторжение. Так мы добрались до входа, поднялись по неровным ступенькам на каменную террасу и увидели дверь, вернее, открытый пролом в стене.
        - Прошу. - Мой спутник жестом пригласил меня войти.
        Я машинально перешагнул порог и тут же зацепился за что-то ногой. Уже падая, я услышал крик:
        - Осторожней! Храни вас бог!
        Нечто темное и тяжелое пролетело мимо и глухо шмякнулось об пол. Не вставая, я разглядел огромный, искусно отлитый из чугуна кулак. От широкого кольца у запястья уходила вверх ржавая массивная цепь. «Странные вещи» уж очень настойчиво следовали одна за другой.
        - Он не ушиб вас? Не больно?
        Я поднялся и наконец разглядел при свете своего спутника. Он оказался старушкой, подвижной и маленькой, с проворными руками, которые заботливо отряхивали меня.
        - Это от грабителей, еще покойный сэр Джон придумал, а мистер Родгейм не успел снять. Надеюсь, вы не ушиблись? Слава богу, нет - вижу!
        Ее доброе морщинистое лицо улыбалось. Зловещая тень в полутьме сада превратилась здесь в диккенсовскую бабушку, что-то вроде похудевшей и постаревшей Пеготти, когда Копперфильд уже вырос и мог бы стать хозяином точь-в-точь такого же замка в Шотландии. Впрочем, нет, не такого! Чем-то далеким, средневековым веяло от окружавшего меня зала с земляным полом. Потолка не было, высоко наверху черные деревянные балки поддерживали ветхую крышу. Два газовых фонаря освещали длинный дубовый стол с массивными ножками, а позади на возвышении у незажженного камина, где могли бы пылать целые бревна, стояли два кресла с высокими резными спинками. Я легко представил себе свору пьяных рыцарей за столом, а у камина в кресле какого-нибудь сэра Ланселота с чугунными плечами и рыжими космами. Вот он встанет сейчас во весь свой огромный рост и зычно провозгласит…
        - Что случилось, Маргарет? Что происходит в этом доме?
        Я вздрогнул от неожиданности. Голос, который вполне мог принадлежать воображаемому Ланселоту, доносился из-за стены.
        - Чертова дыра! Средневековый идиотизм! Где эта проклятая дверь, никак не могу ее нащупать.
        В стене открылась незаметная раньше дверь, и в проеме показался не рыцарь и не латник, а вполне современный и респектабельный англичанин в халате и туфлях, с электрическим фонариком в руке.
        - Что происходит, Маргарет? - повторил он. - Кто звонил? Кто гремел? Мне осточертела вся эта таинственность.
        Тут он заметил меня и замолчал, видимо удивленный появлением незнакомого человека, да еще в не совсем обычный для визитов час. Но благовоспитанность и гостеприимство тотчас же подавили невежливое любопытство.
        - Оказывается, у нас гость? Ну что ж, располагайтесь как дома, сэр. - Он широко улыбнулся и пошел ко мне навстречу, протягивая руку. - Что занесло вас в эту проклятую богом глушь?
        Я пожал плечами.
        - Автомобильная авария.
        Услышав акцент, он чуть повел бровью.
        - Иностранец? Впрочем, простите. Я еще не представился. Сайрус Родгейм, к вашим услугам.
        - Андрей Зотов, - назвал я себя, - и тоже к вашим услугам.
        - Зотофф, Зотофф… - повторил он, прищурившись. - Югослав, поляк?
        - Русский.
        Он захохотал сочно и оглушительно, обнажая идеально ровные и, по-видимому, фальшивые зубы. Впрочем, может быть, и настоящие: очень уж моложаво выглядел этот атлетически сложенный крепыш.
        - Зотофф? - опять повторил он. - Конечно, русский. Я же читал недавно. У вас историческое имя, сэр. Зотофф! Премьер-министр Екатерины Второй.
        Я улыбнулся.
        - Вы ошибаетесь, мистер Родгейм. Был такой временщик. Только Зубов, а не Зотов.
        - Какая разница! У русских труднейшие имена. Кстати, какой русский? Из Москвы или перемещенный? Погодите, не отвечайте. - Он оглядел мой промокший и забрызганный грязью костюм. - Безбожный акцент и неевропейский крой. Москва, угадал? - И в ответ на мой утвердительный кивок, явно довольный, продолжил: - Попробую дальше. Торговый представитель? Может быть, интересуетесь консервированным беконом? У меня в Йоркшире завод и ферма…
        - В Йоркшире? - удивился я. - Почему же вы здесь, в этом макбетовском замке?
        Ему понравилось сравнение; он опять захохотал.
        - А ведь родовой замок Родгеймов в самом деле может поспорить с макбетовским. Здесь даже дух Банко есть… - Он вдруг замолчал, словно сказал что-то лишнее, и спросил уже совсем другим тоном: - А как вы, русский из Москвы, попали в этот макбетовский замок?
        Я кратко описал свое путешествие и попросил разрешения воспользоваться его гостеприимством до утра. Он согласился охотно и дружелюбно:
        - Пройдемте в родовую опочивальню, сэр. Единственный цивилизованный уголок в этом средневековье. Правда, электричества нет, только газ и свечи. Зато тепло и удобно - уютные кресла, книжки, медвежья шкура под ногами, приличный камин. Вы голодны? - Не дожидаясь ответа, он обернулся к стоявшей позади Маргарет. - Сандвичи, Маргарет. Пусть попробует отборный родгеймовский бекон. И еще виски. Или русские предпочитают бренди! Не упадите! - крикнул он, когда я храбро шагнул за ним в темный проем в стене. - Здесь лестница.
        Он пошел впереди, освещая карманным фонариком каменные ступени, которые привели нас в довольно большую комнату с тяжелыми портьерами на окнах. Здесь были и кресла, и медвежья шкура, и горевший камин. И повсюду мерцали свечи в стенных и настольных подсвечниках - множество свечей, должно быть, два или три десятка.
        - Я их уже целую тонну сжег, - сказал мой хозяин.
        - А почему вы не проведете электричество?
        - Потому что я меньше месяца владею этой макбетовской рухлядью. Это наследство, мистер Зотов. - Он впервые попытался произнести мою фамилию правильно, не искажая ее на английский манер, - еще один признак вежливой внимательности к гостю. - Да, да, наследство! Мой дядя, сэр Джон Родгейм, скончался месяц назад, оставив мне в наследство все родовые воспоминания и это древнее капище. Здесь все пахнет средневековьем, заметили?
        - Заметил, - сказал я, вспомнив чугунный кулак на цепи.
        Вспомнился он без обиды и раздражения, мне было тепло и уютно, камин трещал, родгеймовский бекон был превосходен, а подогретое Маргарет виски согревало и убаюкивало. И само диковинное наследство Родгейма уже не казалось мне ни смешным, ни обременительным. Но Родгейм свирепствовал.
        - А на что мне, йоркширскому сквайру и бизнесмену, эта каменная мышеловка? Я уже двадцать дней торчу здесь, а еще не знаю толком всех ходов и выходов. Даже на слом это старье продать не могу. Написал Беккету и сыновьям - есть такая комиссионная фирма, - так агент даже сюда не поднялся. Заглянул в тронный зал - ну тот, с земляным полом, - и ретировался. Модернизация, мол, не окупится.
        - Говорят, такие замки покупают на вывоз в Америку.
        - Кто? Где? Рекомендуйте, если знаете. Очаровательный древний замок времен короля Дункана Шотландского. Все есть - и тайники, и мыши, и привидения!
        - Даже привидения? - засмеялся я, вспомнив о «духе Банко». - Фамильные?
        Родгейм внезапно помрачнел и ответил не очень охотно:
        - Мне бы не хотелось говорить об этом в таком тоне. Но сам виноват - сболтнул. А фамильные или нет, не знаю. Они появились совсем недавно, но уже успели причинить зло. Вы думаете, почему мой дядя переселился в семейный склеп?
        Я промолчал: не хотелось обижать хозяина.
        - Не верите? Я тоже не верил. Но выслушайте свидетельские показания и тогда уже судите. Сначала мое: дядю я почти не знал. Он был чудаковатым, суровым и нелюдимым стариком, не встречавшимся даже с соседями. Только Маргарет и Себастьян, ездивший в город за продуктами, прислуживали ему. Другие не уживались, не выдерживая неудобств здешнего средневекового быта. Теперь второе показание - Себастьяна. Он вызвал меня телеграммой после смерти дяди, рассказал обо всем, что произошло, и тотчас же попросил расчета, не согласившись даже дня провести под этой крышей. А произошло вот что. Примерно месяц назад Себастьян заметил что-то неладное в комнате для гостей - есть такая в каждом приличном замке. Ее убирали редко - гостей никогда не было, но раз в месяц Себастьян выбивал ковры, менял постельное белье и выметал пыль. Делал он это по вечерам, порой даже ночью - заедала старика бессонница, да днем и некогда было. И в ту самую ночь он пришел туда, когда Маргарет и дядюшка уже спали. Подошел к двери и обмер - за дверью свет. Хотел бежать, да любопытство пересилило. Приоткрыл дверь и видит: не фонарь, не свеча,
а какое-то странное оранжевое сияние около камина. И все ширилось оно, как пламя костра, сопровождаясь каким-то монотонным жужжанием. А когда в комнате стало светло как днем, Себастьян, по его словам, совершенно отчетливо увидал в этом оранжевом ореоле двух человек. Это я говорю - «человек», а Себастьян сказал - «чертей, только голых и белых». Один из них будто бы повернулся к нему и сказал что-то вроде «спасибо». Себастьян охнул и грохнулся на пол. Там его и нашел в глубоком обмороке услышавший шум дядя.
        - Бывает, - сказал я, щелкнув по бутылке виски, стоявшей на столике, - если вот этим лечишься от бессонницы.
        - Я тоже так подумал сначала. Но слушайте дальше. Дядя Джон пуританин, ни виски, ни пива в рот не брал да и слугу-пьяницу не стал бы держать. А уж в расстроенном воображении его никак не обвинишь - спросите кого угодно в округе, хоть судью, хоть каноника. Но он в точности дублировал опыт Себастьяна. Кажется, на следующую же ночь. И все повторилось.
        - Что именно?
        - Все. Не похожее на огонь сияние и голые черти. Себастьян клялся мне, что дядя так именно ему и сказал. Дядя Джон даже разговаривал с ними, вернее, слышал их разговор. Один из них шагнул к нему, направил на него какую-то штуку - Себастьян так и не понял из слов дяди какую - и раздельно произнес: «Ты… кто?» Старый Джон, человек не робкого десятка, обомлел и молчит, только губы дрожат. Тогда другой черт или призрак говорит первому: «Отключайся… он нас боится». И все исчезло - и привидения и свет. А дядя, еле живой, добрался до постели. Когда Себастьян на другой день привез врача, старику было совсем плохо. Инфаркт миокарда.
        - И вы поверили Себастьяну?
        - Дядя рассказал не только ему. И врачу.
        - Любопытно. Что же говорит врач?
        - Что может сказать врач? - пожал плечами Родгейм. - Девяносто девять из ста скажут то же самое. Расстроенные нервы, самовнушение, галлюцинация. Дублированная галлюцинация? Чушь, конечно.
        - Значит, привидения? - засмеялся я.
        Но Родгейм даже не улыбнулся.
        - Не знаю, - искренне сказал он. - Хочу узнать. Потому и торчу здесь, в каменной мышеловке. Уже три раза ночевал в этой проклятой комнате. И - ничего. Но я не сдаюсь, у меня йоркширское упрямство - жду. Даже литературу подобрал по этой части.
        Он с шумом отодвинул кресло и пнул ногой стопку древних книг в пожелтевших кожаных переплетах.
        Я поднял одну из них. Старый, пропахший сыростью том инкварто. На пергаментном титульном листе затейливой черной вязью надпись: «Двести сорок возможных способов избавления от привидений, а также домашних духов, пенатов и ларов, собранные магистром богословских наук преподобным Стивеном Хоуардом». Открыв наугад страницу, прочел: «…а также зажечь в тигле черную смолу и, положив правую руку на библию, выплеснуть содержимое тигля в лицо призрака». Я захлопнул книгу.
        - Полезная книжечка. Остальные такие же?
        - Такие же, - засмеялся Родгейм. - Только время зря потерял.
        - Ну ладно. - Я встал и возбужденно потер руки. - Сегодня же я ночую в комнате для гостей!
        - Э-э… как же так? - неуверенно произнес Родгейм. - Ведь вы гость все-таки.
        - Вот именно, - подтвердил я. - Священное право гостя - ночевать в комнатах с привидениями. Разве не об этом говорится в ваших книгах?
        Родгейм все еще колебался: любопытный шотландец боролся в нем с осторожным хозяином.
        - Ну хорошо, действуйте. - Он решительно поднялся. - В случае опасности стучите по полу. Моя комната под вашей.
        - Принято, - сказал я. - Ведите.
        Место моего будущего ночлега оказалось небольшой комнатой с красными шелковыми обоями. Узкая кровать, покрытая клетчатым пледом, находилась в глубокой нише, а напротив, рядом с камином, возвышалось большое прямоугольное зеркало без рамы; в нем отражалась пышная стать хозяина со свечой, моя улыбающаяся физиономия и за нами - вся комната, темная и страшноватая в неверном свете свечи.
        - С богом, - сказал Родгейм. - Я вам свечу оставлю. Все-таки веселее. Значит, если что - стучите.
        Он поставил подсвечник на каминную доску рядом с зеркалом, пожал мне руку и вышел. Я остался один.
        Сначала огляделся, потрогал зачем-то кровать, подошел к зеркалу. Непонятная неуверенность возникала во мне, я уже готов был сожалеть, что отважился на этот идиотский эксперимент.
        - Кретин, - сказал я вслух.
        И тут же понял, что боюсь. А затем рассердился: мне ли, посланцу самой антирелигиозной науки, трепетать перед привидениями.
        - Глупости, - громко продолжал я и насильственно улыбнулся. Улыбка в зеркале получилась кривая и болезненная.
        «Плохо раньше зеркала делали, - подумал я. - Ложусь спать и плюю на всех призраков, хоть голых, хоть одетых».
        С проворством солдата третьего года службы я разделся и юркнул в постель. Дрожащий огонь свечи отражался в зеркале и, падая на красную стену, вызывал на ней причудливую игру теней. Вспомнились строки: «Как ложен свет! На стенах тают тени. Тропические жаркие цветы, престранные забавные виденья - капризы уязвленной темноты». Кажется, я сам когда-то написал их. А может, не я? Веки сонливо смыкались, мысли расплывались, как тени; надвигался сон.
        Проснулся я от странного металлического стука, как будто неопровержимый метроном четко отсчитывал секунды. Я открыл глаза. Блеклый оранжевый свет исходил из зеркала. С каждой секундой он становился ярче, и в нем появились серебристые искорки. Они загорались и гасли, вспыхивая на пределе. Звук метронома участился, превращаясь в монотонное гудение: казалось, огромный мохнатый шмель, заблудившись, влетел в комнату и бился о зеркало, пытаясь найти спасительный выход. Искорки вспыхивали все чаще и чаще, сливаясь в сплошную серебряную завесу, и вдруг в ней, как на экране на месте зеркала, на фоне незнакомых приборов возник голый, улыбавшийся человек. Нет, нет, не голый - в туго обтянутом по телу белом трико. Широкий красный ремень сильно оттягивала какая-то машинка, похожая на игрушечный кольт. Заметив, что я выжидающе смотрю на него, он отстегнул «кольт» и направил дуло мне в грудь.
        Я ожидал закономерного «Руки вверх», но услышал:
        - Не бойся.
        Вернее, это не было произнесено. Слова возникли в моем мозгу сами, голоса я не услышал. «Телепатия», - подумал я. В трубке у «призрака» опять что-то щелкнуло.
        - Не совсем телепатия, но, в общем, ты прав. Мы давно отказались от звуковой передачи понятий. Это сенсорная связь.
        - Кто это «мы»? - Я не без страха взглянул на привидение, знакомое с телепатией.
        - Меня зовут Лен. - Слова его доходили раздельно, отчетливо, с большими паузами. - Мы из другого мира. Он касается вашего или пересекает его.
        Я осознал наконец невероятность происходящего.
        - Антимир?
        В трубке опять что-то щелкнуло.
        - Пока не знаю. Мы еще не определили, однозначны или нет наши миры. И не ставим задачи проникнуть к вам материально. Пока это только визуальная встреча.
        Я вспомнил о серебристо-оранжевой завесе и спросил:
        - Барьер?
        - Ты спрашиваешь об экране? Это лишь оптическая иллюзия. Магнитная защита плюс энергетическое поле, обеспечивающее связь. Ты меня понимаешь?
        Я прочел тревогу в его лице и сказал:
        - Я физик.
        Снова щелчок и радостная улыбка гостя.
        - Нам повезло: мы коллеги.
        - Неизвестно, кому повезло больше, - усмехнулся я. - Даже научный поиск у нас один. Я лично занимаюсь проблемой дискретности пространства, проще говоря - пробиваем окошечко в антимир. Только нам еще далеко до результатов, ох как далеко! - Я вздохнул.
        - Не огорчайся, мы же сможем работать вместе.
        Его лицо отразило обуревавшие его чувства - уверенность поиска, радость удачи, дружеское внимание к братьям по разуму.
        «Как эмоциональны эти антимиряне», - подумал я и тут же смутился, боясь, что он поймает мою мысль. Так и случилось.
        - Ты прав, у нас очень развиты эмоциональные центры. Да и у вас тоже! Двое твоих предшественников… - Мысль его оборвалась.
        Но я уже понял.
        - Они не были подготовлены к встрече с вами. И ничего не поняли, считая вас привидениями…
        - Привидениями? - услышал я его мысль. - Понимаю. Ты подразумеваешь души умерших?
        - Вы верите в души умерших? - удивился я.
        - Нет, конечно. Но у вас кто-то верит?
        - Старики, - сказал я. - Жертвы религиозного мировоззрения. Вы имеете представление, что такое религия? - Я поймал непонимание в его лице. - Идея бога, как творца мира.
        Мой «призрак» пощелкал «кольтом» и засмеялся.
        - Древняя идея. Мы уже забыли о ней.
        «Как мы отстали от них, - подумал я, - и как непохожи, должно быть, наши миры!»
        - Сходство - необязательное условие взаимопонимания, - услышал я ответ, - и ты очень похож на нас, только одет иначе.
        Я оглядел себя и ужаснулся. Я был никак не одет, - в одних трусах, как вскочил с постели. Сказать, что спал? Неловко. Может быть, у них спят в каких-нибудь особых пижамах?
        - Это костюм для спортивных упражнений, для физкультурной зарядки, - сказал я и густо покраснел, поняв, что он уже прочел все мои мысли и потому улыбается.
        Только почему он при этом все время щелкает «кольтом»?
        - Что это за трубка у тебя? - не выдержал я.
        - Ретранслятор понятий, - пояснил Лен. - Дает эквиваленты непонятных нам слов.
        Я вспомнил таинственные щелчки, сопровождавшие нашу беседу.
        - Антимир, привидения, зарядка?
        - Да, я не понимал этих слов. Теперь понимаю.
        Я попытался собрать воедино разбегавшиеся мысли. До сих пор наш разговор напоминал бег с барьерами. Преодолев барьер страха, я наткнулся на барьер удивления. Встреча с неведомым ошеломляла, а вряд ли ошеломленный человек способен задавать разумные вопросы. Опрос надо вести планомерно.
        - Почему вы избрали для проникновения в наш мир именно эту комнату? - спросил я.
        - Мы ничего не выбирали. Просто наша лаборатория геометрически совпадает с ней. Вероятно, из соседнего зала мы попали бы в другое место.
        - В лес бы вы попали, - сказал я. - Тебе не кажется, что вероятность нашей встречи была более чем сомнительна?
        - Конечно, - согласился Лен. - Мы можем проникать к вам только статически. Минус-поле не предполагает динамических переходов. Вопрос транспозиции еще в стадии разработки.
        - Минус-поле?
        - Ну, если хочешь, переходное поле. Его впервые применил к нуль-переходу Дан Лоер. А разве вы идете другим путем?
        Я кратко объяснил ему суть наших поисков. Когда я упомянул о высоком вакууме, он перебил:
        - Вакуум Аллая? Понятно. Но ведь он совсем не исключает минус-поля. Как же вы подойдете к транспозиции?
        Мне показалось, что я глохну. Лен продолжал говорить, а мой мозг не воспринимал понятий. В чем смысл транспозиции? Какова природа минус-поля? Что такое квазистатус? Мне оставалось только хлопать ушами - ведь у меня не было ретранслятора.
        Должно быть, Лен понял это и умолк.
        - Не смущайся, - добавил он утешающе. - Непреодолимых трудностей нет.
        Я вздохнул.
        - А почему вы появляетесь только по ночам? - спросил я только для того, чтобы не молчать дальше.
        - Почему по ночам? - удивился Лен. - У нас день.
        - Стало быть, встречное время предполагает такую несовместимость, - вслух подумал я.
        - Безусловно. Ваш мир не полностью зеркален нашему.
        - Значит, ваша лаборатория…
        - Находится совсем не там, где у вас эта комната. И наше время, и наша география отличны от ваших.
        - Вы знаете нашу географию?
        - Узнаем в конце концов. Как и все о вашем мире. А вы - о нашем.
        Мне не хотелось ждать новых встреч, я торопился узнать побольше:
        - Подожди. Хотя бы вкратце: ваша планета тоже Земля?
        - Разве дело в названии?
        - Что значит иная география? Другие материки и моря?
        - У нас три больших материка, которые занимают примерно треть планеты, остальные две трети - океан, теплый у экватора и холодный к полюсам. Вероятно, как и у вас.
        - И на трех материках разные государства?
        - У нас нет понятия «государства». Человечество управляется советом лучших людей планеты. - Лен помолчал и неожиданно спросил: - А почему у вас в комнате нет никаких приборов?
        Я мысленно перенес свою лабораторию в этот средневековый замок. Стало смешно.
        - Это не моя комната, - сказал я. - И все здесь очень далеко от науки. Даже этот единственный прибор. - Я указал на забытый кем-то на камине прибор для бритья.
        - Как же мы будем… работать? - впервые испугался Лен.
        - Не беспокойся. Уже завтра к вечеру здесь будет столько не верящих в привидения физиков, что не забудь ретранслятор.
        - О, это самое легкое, - счастливо улыбнулся Лен. - А теперь мне пора. Слышишь?
        Где-то за его спиной вспыхнул радужный глазок и загудел зуммер. Звук не был похож на то шмелиное жужжание, которым сопровождалось появление «призрака». То было тревожное гудение, напоминавшее об опасности.
        - Что это?
        - Энергия на пределе. Нужно отключить поле. Кстати, я так и не знаю твоего имени.
        - Андрей, - сказал я.
        - Андрей, - медленно повторил он. - Трудное имя. Но я запомню. До завтра, Андрей.
        Светящаяся завеса между нами стала темнеть. Снова появились серебристые искорки, сплетавшиеся в какой-то замысловатый узор. Гудение нарастало, заполняя комнату, и неожиданно смолкло. А из невесть откуда вновь возникшего зеркала на меня взглянули мой курносый нос и глаза, затаившие чудо открытия. Не моего открытия, не мной подготовленного, но я увидел то, что не видел ни один человек на земле.
        Я подошел к окну. Где-то за лесом уже всходило солнце, размывая сырую шотландскую ночь, полную «странных вещей».
        Наконец мой «воксхолл» выбрался на асфальт шоссе, оставив далеко позади макбетовский замок. Исправить машину оказалось не так уж трудно, и Родгейм отлично справился с этим.
        Любопытно началась и окончилась наша встреча. Я не поверил его рассказу о привидениях, он не поверил моей истории о встрече с ними. Выслушал он меня, ни разу не перебив и все более мрачнея. Когда я закончил, он долго молчал, пожевывая сигарету и стараясь не глядеть на меня.
        - Не верите?
        - Не люблю мистификаций.
        - А когда к вам обратятся по этому поводу английские физики, вы тоже сочтете это мистификацией?
        - Не обратятся ко мне английские физики. Вы просто посмеетесь с ними над глупым шотландцем, поверившим в привидения.
        - Послушайте, Родгейм, - рассердился я. - Вы способны разговаривать серьезно или нет?
        Он все еще недоверчиво пожевал губами и не ответил.
        - Вы можете верить в привидения и не верить в антимир, это в конце концов ваше дело. Но у вас в замке в комнате для гостей необходимо поставить самый сенсационный научный эксперимент нашего века. Подумайте не только об интересах науки, но и о ваших собственных интересах, о будущей мировой славе вашего родового поместья! Завтра к вам явятся первые гости из гартмановской лаборатории. Они, вероятно, тоже не поверят в привидения, пока лично с ними не встретятся. Но эту встречу вам надлежит устроить и всячески ей способствовать.
        Так я убедил Родгейма. И когда он, измазанный в масле, вылез из-под машины, оставленной мною в лесу, он все еще бормотал, пожевывая давно потухшую сигарету:
        - Антимир? Я и не знал, что это такое. А родгеймовский бекон? Вы представляете теперь, как пойдет родгеймовский бекон?!
        Таким я и запомнил его: грязный, счастливый, он махал мне гаечным ключом и кричал: «Возвращайтесь скорее! И везите всю вашу ученую братию!»
        Я представил себе саркастическую физиономию Грейвса, немое изумление толстяка Гартмана, ледяное недоверие Эмили Кроуфорд - единственной женщины, занимающейся дискретным пространством. Ничего-ничего, я силком притащу их к Родгейму - пусть сами встретятся с Леном. Зато потом их оттуда не выманишь. Я представил себе газетный бум, пресс-конференции, встречу с соотечественниками в Москве. Я представил себе макбетовский замок, отремонтированный и модернизованный, с медной доской у калитки: «Замок Родгейм. Лаборатория по исследованию дискретности пространства. СССР - Великобритания». Я представил себе…
        Нет, здесь я поставлю точку. Говорят, Архимед, открыв свой закон, с криком «Эврика!» бегал по улицам Сиракуз. Я тоже кричу: «Эврика!» - и выжимаю предельную скорость моей «старушки». Мечты так дерзки, что кружится голова и ветровое стекло застилает мираж. Он начинается дорожным жестяным указателем с надписью: «Ардеонейг, 10 миль» - и ведет к трем далеким материкам за светящейся завесой в комнате для гостей.